джудит Фландерс
JUDITH
FLANDERS
*MAK1NG
»/ HOME
джудит
Фландерс
СОТВОРЕНИЕ
.^ДОМА^-...
s
Москва
ЦбНТРПОЛИГРАЯР
УДК 398.324
ББК 63.5
Ф70
Охраняется законодательством РФ
о защите интеллектуальных прав.
Воспроизведение всей книги или люоой ее части
воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона
будут преследоваться в судебном порядке.
Оформление художника
Е.Ю. Шурлаповой
Фландерс Дж.
Ф70 Сотворение дома / Пер. с. англ. Г.В. Храмовой. — М.: ЗАО
Издательство Центрполиграф, 2016. — 319 с.
ISBN 978-5-227-06285-7
Джудит Фландерс, историк и автор бестселлеров о викторианских постройках и вик-
торианском городе, размышляет о том, какие изменения за последние 500 лет претерпел
дом и само понятие о нем. На примере Европы и Америки автор прослеживает, как, по-
степенно совершенствуя свое жилище, человек обрастал все новыми и новыми предме-
тами и наконец пришел к тому дому, в котором с теми или иными особенностями живут
наши современники. По «пути следования» от XVI к XXI веку Фландерс живо и увле-
кательно рассказывает о том, когда и как появились первые столы, стулья и туалеты, где
изначально «жили» кровати и почему люди ввели в обиход шторы и скатерти, а также
о многих других бытовых предметах. Особое внимание автор уделяет тому, как заклю-
чались браки и строились семейные отношения, как растили детей и во что их одевали.
Ну а главная мысль автора заключается в том, что дом — это совершенно особое, отдель-
ное место, где мы принадлежим только самим себе и можем быть только собой.
УДК 398.324
ББК 63.5
Copyright © Judith Flanders, 2014
© Перевод и издание на русском
языке, ЗАО «Издательство
Центрполиграф», 2016
© Художественное оформление,
ЗАО «Издательство
ISBN 978-5-227-06285-7	Центрполиграф», 2016
СОТВОРЕНИЕ
^*>ДОМА^
Для Наоми и Евангелины Антонакос, а также
памяти Стефена Антонакоса (1926—2013)
Дом — это место, где не могут не принять, уж
если ты пришел.
Я бы назвал это тем, что по какой-то причине
не нужно заслуживать.
Роберт Фрост. Смерть слуги
Введение
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
В 1900 году маленькую девочку в незнакомой стране
один из жителей спросил, не хочется ли ей остаться в этой
«прекрасной стране», вместо того чтобы всей душой стре-
миться в тот «засушливый и серый» мир, откуда она при-
шла. Девочка удивилась, услышав эти слова. «Нет места
лучше дома» (There is no place like home) — вот как она
ответила на вопрос. Конечно, этой девочкой была Дороти в
стране Оз, и только одному из персонажей книги могло
прийти в голову задать подобный вопрос — Страшиле. Но
ведь в его голове наблюдался недостаток мозгов. Как можно
задавать вопрос, ответ на который столь очевиден? В конце
XIX века создателю книги Лаймену Фрэнку Бауму мысль о
том, что дом может и не быть прекрасным или роскошным,
и все же это то место, где нам хочется находиться, казалась
банальной и очевидной.
Двумя веками раньше, в 1719 году, другой роман, кото-
рый мы сейчас знаем под названием «Робинзон Крузо», впер-
вые увидел свет. Полное название этой книги Даниэля Дефо
состояло не только из имени главного героя. Нет, название
соблазняло и манило читателя обещаниями необычных при-
ключений, экзотическим местом действия, постоянной борь-
бой за выживание и многими другими событиями: «Жизнь,
необыкновенные и удивительные приключения Робинзона
Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном оди-
7
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
ночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ
устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекру-
шением, во время которого весь экипаж корабля, кроме
него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения
пиратами: описанные им самим».
Книга имела ошеломляющий успех, за первые восемь ме-
сяцев ее переиздали тридцать семь раз. В следующем веке
роман был переведен, инсценирован и переписан для детей.
У него появились продолжения; были созданы даже куколь-
ные представления. Если собрать все вместе, то окажется,
что существует около семисот различного рода пересказов
этой знаменитой истории практически для всех типов пуб-
лики.
Роман Дефо — это нечто большее, чем очередная бесша-
башная выдумка на тему кораблекрушений и пиратов. Про-
изведение по праву заняло видное место в литературном пан-
теоне, и не только благодаря прекрасному языку, которым
было написано. Это первый роман на английском языке, и
один из первых на европейских языках, в котором правдиво
описана реальная ситуация. Впервые автор обратился к де-
талям обыденной жизни, придав им столь захватывающий
характер, что описание не уступало картине ужасного мор-
ского кораблекрушения и открытию новой, неведомой земли.
В самом заглавии романа автор представляет читателю
Робинзона не просто в качестве некого матроса. Это — Ро-
бинзон Крузо из Йорка — человек, у которого есть дом, место
принадлежности. Сразу после сцены жестокого кораблекру-
шения следует рассказ о том, каким образом в безвыходной
для героя ситуации он решает проблемы повседневной жиз-
ни. Робинзону приходится подумать над тем, как обеспечить
себя одеждой, столовыми приборами, даже бритвой и при-
надлежностями для письма.
Тщательно описана пещера Робинзона на острове: то, как
он готовит пищу, как ест, на чем спит, где хранит припасы.
Так автор приближает нас к мысли о том, что человек в лю-
бых условиях воссоздает свой дом, стараясь придать ему
лучшие качества. Этот дом должен быть достаточно велик
для того, чтобы под одной крышей соединять два отдельных
8
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
пространства для сна и для повседневной деятельности. За-
тем, для того чтобы «наслаждаться теми же удобствами, что
и в покинутом мире», бедный Робинзон мастерит для себя
мебель, множество полок, которые помогают содержать в
порядке его имущество, определяя для «каждой вещи свое
место».
После нескольких лет, прожитых на острове, Робинзон
становится свидетелем еще одного кораблекрушения. Среди
вещей с погибшего корабля он с волнением ищет не чудом
сохранившееся оружие (Робинзон даже не позаботился за-
хватить мушкеты, на которые натолкнулся) или морские
приборы, которые помогут покинуть остров. Он разыскива-
ет чайник и котелок для «приготовления шоколада», совок
и щипцы для углей, о которых «мечтал особенно сильно».
Там же находится последний недостающий штрих для вос-
создания утраченного очага — среди обломков корабля Ро-
бинзон находит оголодавшую собаку.
Очевидно, что роман повествует не только об «удиви-
тельных приключениях», но о человеке, который жил без
родного дома на протяжении двадцати восьми лет. Тем не
менее в его памяти всегда сохранялось представление о том,
каким должен быть «дом». Снова и снова Робинзон Крузо
говорит о нем. В первой главе больше десяти раз употребля-
ет слово «дом», поскольку так моряк относится к своей «ма-
ленькой палатке». На протяжении всего романа слово «дом»
повторяется более шестидесяти раз, подобно ритму бьюще-
гося сердца.
В соответствии с Оксфордским словарем английского
языка слово «дом» означает «жилое помещение; чей-либо
дом (сооружение) или жилище; постоянное место житель-
ства семьи; ведение домашнего хозяйства; место обыденной
жизни и интересов». Дом — это сооружение, постройка, фи-
зическое тело. Однако домашний очаг — «место, где кто-
либо живет или вырос, в отношении которого присутствует
ощущение принадлежности; место, отождествляемое с по-
нятием удобства и защищенности, чувствами, которые с
этим связаны». Это способ утверждения своего происхож-
дения и принадлежности.
9
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
Считается, что слово «дом» (home) имеет индоевропей-
ский корень kei, означающий «ложиться», «кровать», «кушет-
ка»; другой вариант — «дорогой», «близкий», что объединяет
сразу оба понятия — и место, и отношение. А вот слово «дом»
в значении «здание» {англ, house) не имеет корней в индоев-
ропейских языках и обозначает строение, служащее кровом
для людей. Уже в XIII веке существовало четкое различие
этих двух понятий — в одной поэме 1275 года говорится о
«земле, доме и очаге».
Для тех, кто говорит на английском, германских и скан-
динавских, финно-угорских языках Северной Европы — от
Венгрии и немецкоговорящих стран до Финляндии и Скан-
динавии, Нидерландов, затем через Ла-Манш на Британские
острова, — эта разница очевидна. Два понятия — два слова:
дом как очаг (home) — otthon, koti, kodu, heim, heem, hem,
hjem, heim, или же дом как здание (house) — haz, talo, maja,
haus, huis, hus. Северо-западный ареал может по праву счи-
таться «домашним», ведь в романских и славянских языках
такие смысловые различия не отражаются. Испанское и
итальянское casa пришло из латинского языка — небольшой
дом, шалаш; французское maison также имеет латинский
корень — mansio — стоянка, жилище. Так же как и в латыни,
оба слова обозначают здание и имеют персонализирующий
характер: например, тот, кто из une grande maison, принад-
лежит к знатному роду. (В английском такие лексические
структуры используются только в мифологии или для ука-
зания на знатность рода — дом Атрея, дом Виндзоров.) Ког-
да итальянец собирается домой, он sta andando a casa — идет
в свой дом-здание. Француз же rentre chez lui/elle — идет
«к себе» или даже чаще rentre a son foyer — возвращается к
своему «очагу». Славянские языки объединяют данные по-
нятия: русские и поляки живут в доме и возвращаются до-
мой или до дому, то есть буквально «движутся по направле-
нию к дому». Еще в XIX веке в России дом ассоциировался
с семьей и даже с тяглом — системой денежных и натураль-
ных государственных повинностей крестьян и посадских
людей. Чисто лингвистически дом отождествлялся с теми,
кто в нем жил, а также с мерой повинности, которую не-
10
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
обходимо было нести, чтобы содержать семью. «Дом» обо-
значал не только людей, объединенных родственными и
экономическими связями, но и постройки (жилые или под-
собные) и кормящую их землю.
«Домашние» и «недомашние» языки могут многое рас-
сказать об обществе в целом и его развитии. Есть общества,
в которых поселение, город, деревня или село являются хол-
стом, на котором написана красочная картина — жизнь, а
отдельно взятые дома лишь формируют свои, более узкие
частные пространства внутри ее. Но существуют и такие со-
циумы, где дом является объектом пристального внимания,
а город, деревня или село — только ежедневный маршрут,
ведущий к притягательной и важной уединенности домаш-
него пространства. Зачастую такие различия объясняются
особенностями погодных условий — понятное дело, что про-
вести осенний полдень на рыночной площади средиземно-
морского городка гораздо приятнее, чем оказаться в это же
время на улице, скажем, Осло. Но климат — это лишь один
из множества факторов, разделяющих «домашние» и «недо-
машние» страны.
Попросите любого ребенка, живущего в Европе или Се-
верной Америке, нарисовать дом и, скорее всего, увидите на
листе бумаги обособленное здание со следующими элемента-
ми: треугольная крыша, щедрая порция густого дыма, валя-
щего из трубы, главная входная дверь в центре фронтальной
стены и тропинка через весь сад, окруженный забором. Я вы-
росла в совсем не похожем доме, но тем не менее я нарисова-
ла с дюжину домов, подходящих под это описание, когда сама
была ребенком. И большинство детей тоже росли не в таких
домах. Но как бы то ни было, платонический идеал дома оста-
ется таковым на протяжении века, а может быть, и дольше —
можно сказать, что это архетип «жилища».
Взрослые обычно показывают более замысловатое пред-
ставление о том, как должен выглядеть тот дом, в котором
мы опознаем архетип жилья. Однако изображение оказыва-
ется в той же степени фантазийным, как у детей. По боль-
шей части мы теряемся, когда нам нужно представить образ
в отрыве от реальности. Инстинктивно каждый чувствует,
И
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
что «дом» — это конкретная вещь, которая продолжает всег-
да сохранять основные черты на протяжении времени.
Такое понимание основано на тех сведениях, которые мы
получаем из книг, и тех образах, которые используют дизай-
неры в качестве базовых основ проектирования жилых про-
странств. Мы где-то уже видели такие дома. Возможно, по-
добные образы были воссозданы в фильмах и телепередачах,
которые мы смотрели, затем снова воплощены в жизнь, прой-
дя через фильтр общественного сознания.
Главными компонентами в этом арсенале стало общее
представление о доме, которое пришло из голландской жи-
вописи XVII века. Картины Вермеера и де Хоха, Метсю,
Маса, Терборха или де Витте написаны в интерьерах типич-
ных буржуазных домов Нидерландов того времени.
Трудно найти более «домашние» изображения, чем эти.
Картина «Интерьер с женщиной у клавесина» Эммануэля
де Витте (1665), по всей видимости, создана для того, чтобы
раскрыть красоту типичного голландского дома представи-
телей среднего класса. Путешественники XVII века, оказав-
шись в Нидерландах, удивлялись элегантности домов людей
даже самого «неважного качества» — то есть низших слоев
общества. Они восхищались «дорогой и замысловатой» ме-
белью, фарфором, живописью и другими предметами деко-
ра. Однако эти записи не стали широко известными, они
остались в тени живописных полотен, всемирно прославив-
ших голландские интерьеры уже в XIX веке. Но как же
мало общего эти картины имели с той обстановкой, которую
сами голландцы того времени могли бы посчитать типичной
для своих домов!
Современные исследователи проанализировали тысячи
списков предметов частного пользования и быта того вре-
мени, изучили особенности продажи и обмена товаров. Так
им удалось восстановить детальную картину того, чем в дей-
ствительности могли владеть типичные представители сред-
него и высшего классов голландского общества. Из докумен-
тов следует: те интерьеры, которые нам так хорошо известны
по живописным работам, никогда не существовали. Доста-
точно просто в качестве примера рассказать об «Интерь-
12
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
ере...» де Витте и выяснить, что было на самом деле, а чего
не было.
Голландец того времени опознал бы кровать с пологом,
стоящую в приемной, зеркало и картину на стене и, пожа-
луй, довольно объемистую женскую фигуру, вероятно об-
лаченную в многослойную одежду, спасающую от холода.
Вот и все. Остальные детали картины, как и сотен других
картин этого периода, являются плодом фантазии худож-
ника.
Балки под потолком — типичная принадлежность гол-
ландской архитектуры, однако они направлены неверно —
не параллельно фасаду, как того требуют инженерные за-
коны, а параллельно картинной плоскости, как бы обрамляя
пространство для зрителя. Расположение комнат, следу-
ющих друг за другом, образуя анфиладу, и окна по обеим
сторонам, видимые зрителю справа и обозначенные тенью
слева, — архитектурная утопия, граничащая с выдумкой, осо-
бенно в стране террасированных домов. Подобные отклоне-
ния от действительности объясняются всего лишь стремле-
нием художника создать композиционно уравновешенную
картину.
Можно назвать еще некоторые элементы, знакомые нам
по голландским картинам, изображающим интерьеры, — по
ним мы привыкли судить о стиле убранства помещений.
Начнем с хорошо известных живописных полотен, на кото-
рых изображены черно-белые мраморные полы, часто встре-
чавшиеся в Нидерландах. В основном такие полы можно
было увидеть в общественных местах, в том числе в судеб-
ных и административных зданиях. Однако их нельзя счи-
тать характерными для частных домов. Только в девяти из
5000 домов, проданных с 1750 по 1811 год (почти все со-
лидных размеров, с роскошной отделкой), был мраморный
пол в приемной. Даже в домах богачей, как правило, насти-
лали деревянные полы. Лишь так называемая voorhuis, при-
емная комната на первом этаже, могла иметь мраморный
пол. Его оснащали деревянными подставками, zoldertjes, на
которых стояли стулья. На картине де Витте нет таких под-
ставок, хорошо видных на картине Габриеля Метсю «Жен-
13
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
щина, читающая письмо»; не найти на картинах де Витте и
подстилок из бычьей кожи, столь типичных для интерьеров
того периода. А вот на картинах Яна Стена они все же есть.
Однако еще более характерные коврики с перекрестным
узором, очень распространенные в то время, вы не увидите
ни на одном полотне.
Как и де Витте, остальные художники в основном кон-
центрировали внимание и демонстрировали свои навыки на
турецких коврах, которые в реальности даже не упоминают-
ся в инвентарных списках той поры. На самом деле восточ-
ные ковры тогда считались дорогой редкостью. Со времен
итальянского Возрождения их использовали только для
того, чтобы выставлять с целью демонстрации благосостоя-
ния, расстилая на столе, а не под ногами. Лишь спустя два-
дцать лет после того, как де Витте случайно расположил
такой турецкий коврик на полу своего «Интерьера...», по-
явилось первое упоминание о подобном предмете в описи
домашнего скарба, причем не кого-нибудь, а богатейшего
человека Амстердама. А в Лейдене ни в одном доме, даже в
самом престижном квартале города, не было никаких ков-
ров, даже настольных — первый из них появился через три-
дцать лет после создания картины де Витте; первый наполь-
ный ковер был привезен в Лейден еще десять лет спустя.
Ковры для стола также считались редкостью: при инвента-
ризации их обнаружили только в четверти лучших домов
Гааги, в нескольких домах Делфта и в половине домов Лей-
дена.
Следует признать, что увиденное на картинах — не более
чем художественные реквизиты. У Вермеера такой ковер
встречается трижды — видимо, его собственный, который
без стеснения использован в каждой из картин.
Как правило, и мраморные полы, и медные люстры, не-
редко встречающиеся в голландской жанровой живописи,
можно было найти в общественных зданиях, например в
судах или, особенно часто, в церквях, но никак не в частных
домах. На протяжении века списки инвентаризации пока-
зывают наличие больших медных светильников в Лейде-
не — всего пять, в Гааге один и ни одного в Амстердаме.
14
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
Большинство домов не располагало ни клавесином, как
это изображено на картине де Витте, ни верджинелом, ни
спинетом — в Делфтском инвентарном списке был зафикси-
рован лишь один. Как бы ни пытались живописцы убедить
нас в том, что вся эта роскошь типична для голландских ин-
терьеров, это не так. Список можно пополнить множеством
других объектов, которые принято считать обыденными
предметами домашнего обихода.
В то же время на картинах нечасто можно видеть подсвеч-
ники или лампы, камины или печи — стандартные освети-
тельные и отопительные устройства. Интересно, что реально
существовавшие предметы роскоши и декоративные элемен-
ты встречаются в живописных произведениях крайне редко,
хотя они в большом количестве присутствуют в инвентарных
перечнях того времени. Во многих домах имелся и фарфор
(особенно китайский), и фаянс, и всевозможные узорчатые
ткани, которыми покрывали столы, стулья, стены или наве-
шивали их над кроватью, но реже на окна.
Остались незамеченными картины, о которых неодно-
кратно упоминают путешественники: «В основном все ста-
раются как-то украшать свои дома шикарными, изящными
вещами, особенно гостиную. Мясники и пекари тоже не от-
стают в своих лавках... да и кузнецы, и сапожники, и прочие
не преминут повесить у себя картину-другую...» В период с
1580 по 1800 год в Голландии насчитывалось несколько ты-
сяч художников, которые, по примерным расчетам, создали
около 10 миллионов картин. Принимая во внимание, что
население страны на 1700 год составляло менее 2 миллио-
нов человек, учитывая масштабы рынка сбыта того времени,
можно предположить, что стены домов были сплошь увеша-
ны живописными полотнами. Вероятно, кукольные домики
XVII столетия больше отражают действительность, чем кар-
тины этого времени (подобных домиков сохранилось всего
три, поэтому, насколько они типичны, трудно судить).
Также на картинах не представлено широкое разнообразие
мебели. Документы подтверждают, что шкаф был гордостью
и предметом любования каждой зажиточной голландской до-
мохозяйки, хранилищем богатства (измерявшегося постель-
15
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
ным бельем и льняным полотном), а кроме того, отличной
витриной для демонстрации фарфора и серебра.
Комната на картине де Витте, напротив, обставлена впол-
не скромно — кровать, клавесин, три стула и маленький
стол. В действительности, согласно описям, в ней бы раз-
местились как минимум два стола, полдюжины стульев и
несколько сундуков. Тут же обычно находились рабочие
инструменты для мужской работы, инструменты, которыми
пользовались женщины: например, прялка и другие обыч-
ные бытовые предметы — оловянная посуда, пивные круж-
ки, горшки и сковородки.
Художники XVII века и их заказчики, разумеется, пони-
мали, что картины не отражают реальность. Вероятно, такие
объекты, как мраморные полы и бронзовые светильники, ко-
торые украшали только общественные здания, должны были
поднять статус частного дома, придать ему более богатый вид
независимо от того, каким он был в реальности. Другие бы-
товые детали — обилие картин и мебели — напротив, оказа-
лись исключены из сюжета, это объясняется тем, что компо-
зиции требовалось придать наибольшую зрительную ясность.
Однако подобное искажение было выявлено только в
XIX веке, после повторного открытия жанровой живописи.
И сразу все многочисленные символические выдумки, свя-
занные с ней, потеряли смысл. В картинах, изображающих
детей, кормящих кошек и собак, уже не видели очарователь-
ных сценок с домашними питомцами. Стало понятно, что на
самом деле такие сюжеты предостерегали от небрежности и
расточительства. Кроме того, кошки — символ невежества,
а если их изображали рядом с девушками или женщинами,
то это следовало понимать как образ любви и сладостра-
стия. Плетение кружева, безусловно, достойное занятие для
благочестивой домохозяйки, но только слово naaien (шитье)
было (и остается) сленгом для обозначения сексуальных от-
ношений. Так кружево символизирует любовные сети для
неосмотрительных мужчин.
На картине Вермеера «Концерт» изображен мужчина
между двух дам, одна из которых играет на клавесине, а дру-
гая поет. На наш, современный, взгляд — достойное светское
16
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
мероприятие. Однако в руке мужчина держит лютню — сим-
вол эротической любви, как, впрочем, и другие музыкальные
инструменты. Картины, которые развешивали по стенам, ста-
новились отражением тех сцен, которые ежедневно проис-
ходили на их фоне. В этом смысле «Сводня» Вермеера, а за-
тем Дирка ван Бабюрена, художника старшего поколения из
Утрехта, имеет в виду любовные отношения, основанные на
деньгах.
Иногда библейские сюжеты используют для морализа-
ции на тему сюжета; кораблекрушения и прочие бедствия
носят предупредительный характер; зеркала символизируют
тщеславие; карты — мирские искушения. Персонажи, нахо-
дящиеся в комнате, также вполне могут нести символиче-
скую нагрузку. Одним из символов является женщина с
метлой, олицетворяющая голландских повстанцев, свергших
испанское господство и прогнавших ненавистного притес-
нителя (нидерландская революция, 1568—1648). Дети долж-
ны были символизировать рождение новой республики, но
резвящаяся детвора олицетворяет глупость человеческого
рода. Шумные таверны Яна Стена, заполненные пьяницами,
распутниками, падшими женщинами, с разбросанными че-
репками битой посуды, имеют более глубокий подтекст, чем
всего лишь достоверное изображение разгула в таверне.
Прежде всего сюжет рассказывает о суетности человече-
ского бытия. Натюрморты, изображающие богато накрытые
столы, фарфор, олово и серебро, демонстрировали, с одной
стороны, достаток своих хозяев (или стремление к нему), с
другой стороны, даже если картина была настолько точна,
что можно было разглядеть фабричное клеймо на китайском
фарфоре, главным посланием художника оставалась идея о
бренности всего земного. Еда портится, фарфор бьется, и
только Божественная истина — вечна.
Служанки, которые подметают пол, как на картинах де
Витте (на заднем плане, в задней комнате), точно такой же
плод творческого воображения, как и черно-белые мрамор-
ные полы. Менее 20 процентов домов Голландии держали
прислугу. Вряд ли в хозяйстве средней руки, как на карти-
не де Витте, могла быть прислуга. Хоть английские путеше-
17
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
ственники и удивлялись, «как чисто и прибрано у них... и
дома, и на улице», эту чистоту надо понимать как весьма
относительную. В голландских домах не было проточной
воды, не существовало и общественных бань. Возможно,
комнаты можно было отнести к разряду чистых, но по от-
ношению к их обитателям это определение вряд ли подхо-
дит. В некоторых голландских альманахах сохранились за-
писи о том, что если принимать ежегодную ванну весной,
то это убьет в волосах уважаемых читателей всех личинок
еще до того, как они разовьются. Когда в Англию в 1655 году
пришла эпидемия (как раз в год создания картины де Вит-
те), то за предыдущие двенадцать месяцев она уже успела
унести жизнь каждого восьмого жителя Амстердама.
Из этой информации можно сделать вывод, что на кар-
тине де Витте изображена не домашняя безмятежность, а
эротический бунт. Дневной свет указывает на то, что муж-
чина, выглядывающий из-за полога кровати, вовсе не муж
той женщины, что сидит за клавикордами. Музыкальный
инструмент намекает на это, так же как и одежда мужчины,
сорванная впопыхах и брошенная на стул, а не повешенная
в шкаф. Служанка на заднем плане является нравоучитель-
ным контрапунктом — своей метлой она выметает грех из
дома, а ведро с чистой водой дожидается своей очереди в
символически ярком солнечном свете.
Однако на протяжении последних полутора веков сим-
волизм этих живописных работ оставался незамеченным.
Напротив, мы воспринимали изображение как кальку, сня-
тую с реальной жизни, нечто подобное фотографическому
отображению действительности. Тем не менее все, кто писал
эти картины, кто их покупал, кто вывешивал на своих сте-
нах, знали об этом несоответствии. Но они и не ожидали
буквального сходства. Никого не заботило, что на картине
изображены вещи, которых в хозяйстве на самом деле нет.
Никому не казалось странным, что на картине не нашлось
места для реально существующих кастрюль и сковородок,
кожаных подстилок. А сегодня эти утерянные искусством
элементы домашнего хозяйства можно считать примерами
того, что я называю «невидимая мебель».
18
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
Лекция о живописи нужна в качестве музейной рекон-
струкции жизни того времени. Идею нашего современного
дома мы построили на изображениях, которые изначально
создавались с другой целью. То, что мы ценим в этих изо-
бражениях, раньше не имело никакого значения, и наоборот,
все, что в них по-настоящему типично и характерно, оста-
ется незаметным для нашего взгляда. У художника не было
нужды писать картину ради горшков, сковородок или сун-
дуков — все и так знали, как они выглядят. Зачем, если эти
предметы каждодневно присутствуют в обыденной жизни?
Этот же вопрос можно задать не только в отношении живо-
писи.
Но вернемся к теме «невидимой мебели» — той, что
можно найти в любой стране в любое время. В XVII веке
чиновник военно-морского ведомства и автор дневников
Сэмюэл Пипс часто заканчивал свои ежедневные очерки
словами: «А теперь — в кровать». Эта фраза повторяется в
его дневниках минимум раз в неделю на протяжении девя-
ти с половиной лет. В XX веке столь емкая фраза полу-
чила известность и стала восприниматься как соль анекдо-
та. Дело дошло до того, что ее использовали в качестве
названия для сети магазинов по продаже готовых крова-
тей. Вот только гораздо меньшую известность приобрело
окончание фразы, вписанное 21 ноября 1662 года: «Вечером
поужинать — и в кровать: сегодня я сначала приготовил
плевательную простыню, мне это кажется весьма удобным».
Дальше Пипс не дает никаких объяснений, и большинство
изданий тоже обходят этот пассаж стороной или демон-
стрируют непонимание — один из редакторов даже поста-
вил знак «?». Я лично полагаю, что здесь имеется в виду
кусок ткани, приколотый позади плевательницы для защи-
ты дорогих настенных драпировок на тот случай, если спле-
вывающий промахнется.
«Плевательная простыня» и плевательница, или, как я их
называю, «невидимая мебель», были неотъемлемыми пред-
метами быта многих, если не всех, домов. Однако именно
этот предмет по непонятной причине нигде не упоминается.
Коврики из бычьей кожи, не изображенные на картинах,
19
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
тоже своего рода «невидимая мебель». Эти предметы не во-
шли в историю.
Понятие «невидимой мебели» не ограничивается неким
историческим периодом. Сегодняшние журнальные фото-
графии современных домов весьма поверхностно отражают
их суть, тот быт, которым мы живем. Игнорируя недостатки
и изъяны, пятна, царапины и прочие следы повседневной
жизни, такие фотографии являются глянцевым вариантом
действительности. А где же зубные щетки? И розетки, още-
тинившиеся электрическими проводами? Куда подевались
детские пластиковые игрушки или ситечки в ванной, задер-
живающие волосы? А щетка для унитаза? Если оставить
только то, что показано на журнальных фотографиях, то сле-
дующие поколения вряд ли смогут представить себе, что
большинство людей XXI века имели привычку чистить зубы.
Мы ведь тоже не представляли того, что раньше считалось
нормой регулярно сплевывать.
Нынче любой любитель, то есть непрофессионал, имеет
возможность сделать какие угодно фотографии, которые, в
свою очередь, могут повлиять на нашу точку зрения о том,
как должны выглядеть вещи. «Невидимая мебель» дожида-
лась своего часа в XX веке, пока фотоаппараты прочно вхо-
дили в общее пользование. Теперь, в XXI веке, ту же роль
выполняют снимки, сделанные камерой телефона, а затем
выложенные в Фейсбуке.
Но в XIX веке изображения предметов быта оказывались
если и не редкими, то довольно дорогими. Гравюры, рекла-
мировавшие новейшие мебельные тренды, стоили от 1 до
3 пенсов, тогда как среднестатистический работник получал
от 80 до 150 фунтов в год. То есть картинка с изображением
стула стоила около 1 процента от средней зарплаты — срав-
нимо с тем, как если бы человек с нынешним средним за-
работком в 26 тысяч фунтов платил бы 5 фунтов за фото-
графию. Профессиональные фотографы нашего времени в
этом смысле подобны авторам романов прошлого или про-
изведений голландского искусства золотого века: их целью
20
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
не является точное воспроизведение повседневности, в ко-
торой существуют реальные люди. Телепередачи или филь-
мы создают для зрителя образы, воспринимающиеся как
«реальные», но не являющиеся таковыми. Думаю, что исто-
рик, который попытается описать наш быт лет через двести
только на основании фильмов и телепередач, не сможет
представить, например, сколько времени мы проводим перед
телевизором. Ни в одном, даже суперправдивом, детективе
вы не увидите безумно уставшего сыщика, упавшего после
работы на свой диван и молча провалявшегося на нем перед
одноглазым другом весь остаток вечера. Нет, в кино они так
не делают — это не соответствует законам жанра. То же
можно сказать о фотографиях причудливых домов знамени-
тостей, где взгляд фотографа не остановится, скажем, на
переполненной корзине для бумаг. О нет, что вы! Образы
создаются вовсе не для того. Однако все кажется очевидным
лишь на примере обсуждения современного материала. Про-
шлое — это другая реальность, которую из-за недостатка
информации не так-то легко восстановить. Возможно, по-
тому, что мы опираемся на подобные источники.
Итак, говоря о прошлом, в поисках незамеченного мы
должны обратиться к другим источникам. Но их бывает не-
просто отыскать. К примеру, изобразительное искусство не
слишком многословно в этом отношении. Есть множество
профессиональных и любительских рисунков XIX века, изо-
бражающих гостиные, мастерские и кабинеты. Ни на одном
(подчеркиваю — ни на одном) из них не найти плевательни-
цы, хотя инвентарные списки тех времен подтверждают
обыденность этого предмета.
Дневники и письма более подробны и содержательны.
Пипс, обладая необычайной наблюдательностью, одним из
первых описал плевание как привычку, причем удивительно
распространенную. В наши дни известно, что такое пристра-
стие было связано с жеванием табака, и в большинстве за-
меток Пипса об этом также можно найти упоминание. Од-
нажды, посетив театр, Пипс записал: «Одна дама сплюнула
назад и нечаянно попала в меня. Но, увидев, насколько она
хороша собой, я не стал расстраиваться из-за такого недо-
21
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
разумения». Поскольку женщины не жевали табак, значит,
это было не что иное, как обыкновенная мокрота. Судя по
невозмутимости Пипса, все было так же обыденно, как спле-
вывание табака. Несколько лет спустя один француз, про-
живавший в Лейдене, сообщал своим соотечественникам,
что никто в Нидерландах «не осмелился бы сплюнуть в по-
мещении... Это доставило бы флегматичным персонам опре-
деленный дискомфорт». То есть во Франции необходимость
прочистить глотку воспринималась как обычное дело и в
помещении, и за его пределами.
В немецких периодических изданиях XVIII века иногда
встречаются редкие упоминания о плевательнице как «пред-
мете для облегчения», предмете, делающем элегантную жизнь
тогдашнего потребителя комфортнее, подобном резервуарам
для охлаждения вина, часам, грелкам для ног и дорожным
подушкам, складным письменным столикам или столикам
для бритья со встроенным зеркалом.
В XIX веке встречаются упоминания о плевательницах,
но все более редкие. Одна американка так описывала дей-
ствия своего не по годам развитого малыша, подражавшего
взрослым: «...он причмокивал и сплевывал в коробочку и...
вытворял еще много чего забавного».
В XX столетии, когда уже сформировалось четкое пред-
ставление о путях распространения заболеваний, эта при-
вычка стала казаться одновременно и малопривлекательной,
и откровенно опасной. Тогда же плевательницы приобрели
новое значение в литературе и мемуарах, они стали симво-
лом прошлой примитивной жизни.
Но между тем история подобной «невидимой мебели»
продолжалась. В железнодорожном санитарном кодексе Со-
единенных Штатов 1920 года не одна страница была посвя-
щена регламентации мест, специально отведенных для плева-
ния. А реклама плевательниц встречалась даже в 1940-х годах,
когда, согласно печатным изданиям, еще тремя-четырьмя
десятилетиями ранее они, казалось, совершенно ушли из
жизни людей.
Созданная в 1853 году карикатура Джона Лича для журна-
ла «Панч» изображает мир, где женщины и мужчины поменя-
22
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
Хозяйка дома: «Итак, девочки! Наполним бокалы! Я предлагаю тост,
который вы все воспримете с удовольствием. За джентльменов!»
лись ролями. Молодые люди удаляются в гостиную после обе-
да, оставляя женщин выпить, покурить и поговорить об охоте
на фазана. Комната в полном беспорядке: съехавшая набок
скатерть, разбросанные стулья. Женщины, вместо того чтобы
степенно сидеть за столом, уподобляются мужчинам и состав-
ляют стулья парами друг напротив друга; одна из дам кладет
ноги на стул. В романах часто встречаются описания подобно-
го, чисто мужского, стиля послеобеденного времяпрепровож-
дения, где особое внимание уделяется беседе, иногда описыва-
ются манеры персонажей. Но те отрывки, в которых речь идет
о подобном использовании мебели, можно пересчитать по
пальцам. Однако, за отсутствием других материалов, мы будем
считать эти редкие строки иллюстрацией типично мужского
поведения в обществе того времени, причем в разных его сло-
ях. Заметьте, это исключительный случай, когда мы делаем
допущение, основываясь на таких слабых доказательствах.
Сегодня, чтобы усесться поудобнее, мы без стеснения
устраиваем ноги повыше.
Будучи не слишком осведомленными о прошлом, не имея
достаточного количества литературы, находясь под влиянием
23
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
телевизионных мелодрам и фильмов, мы не слишком заду-
мываемся о собственных привычках.
К тому же следует отметить, что наши представления о ме-
бели и комфорте прошлого ошибочны. В 30-х годах XIX века
появились стулья с низкими сиденьями и подлокотниками,
специально спроектированные для пышных юбок и не очень
длинных женских ног. Тем не менее в 60-х годах того же века
мода на кринолины обязывала дам сидеть на самом краешке
стула; в 80-х годах турнюры, вечно упиравшиеся в спинку
стула, почти лишили женщин возможности присесть; ну а
в 90-х, когда корсеты удлинились, сидеть комфортно стало
просто немыслимо. Удобство оказалось прерогативой муж-
чин, что, собственно, и высмеивает Джон Лич в своей кари-
катуре.
Порою выяснить, как жили люди, оказывается гораздо
сложнее, чем узнать, что их окружало. Наше представление
о доме и быте часто не соответствует тому, какими они
были на самом деле. Есть реальность, есть восприятие со-
временников, верное или нет; есть записи, дошедшие до нас;
и есть интерпретация и искажение временем всей этой ин-
формации. Каждый из перечисленных факторов непостоя-
нен и неоднозначен.
Например, типичное представление о домашнем устрой-
стве состоит в том, что помещения дома должны разделять-
ся по половому и возрастному признаку, а также по классо-
вой принадлежности обитателей. Начиная с XVIII столетия
спальные помещения в наиболее зажиточных домах отво-
дились отдельно для родителей и детей; девочки отделялись
от мальчиков; слуги больше не спали в одной комнате и тем
более в одной кровати со своими хозяевами — их помещали
в комнатах, расположенных на чердаке или цокольном эта-
же дома.
И все же два судебных дела в Лондоне свидетельствуют
о том, что правила существуют для того, чтобы их нарушать.
В 1710 году в одном доме существовало настолько строгое
разграничение во всем, что касалось слуг и хозяев, что дело
доходило до пользования разными лестницами. В том же
десятилетии племянница какого-то другого домовладельца
24
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
делила спальню на чердаке со своей служанкой, а титуло-
ванный жилец спал в одной комнате со своим лакеем. Это
пример двух домов, одинаковых по социальному и финан-
совому статусу, практически совпадающего временного пе-
риода. В одном хозяева и прислуга тесно сосуществуют в
домашнем пространстве, в другом — практически полностью
разделены.
Все, о чем мы можем прочесть в литературных произ-
ведениях, в руководствах или в архитектурных трактатах,
не обязательно существовало в каждом доме. Получается,
наши привычные представления уже настолько прижились,
будь то образы быта, навеянные голландской живописью,
или, напротив, случаи полной амнезии, как с плеватель-
ницей, что мы вовсе не готовы с ними расстаться. Они ка-
жутся нам истинами, которые невозможно подвергнуть со-
мнению.
Книга «Сотворение дома» задумана как та самая карика-
тура из «Панча» — для того чтобы проявить невидимые узо-
ры бытия. Словом, книга не о стуле как предмете, а о том,
как на нем сидели; не о том, что пропагандировали журна-
лы, а о том, как люди воспринимали моду. Не о том, как
украшали дома, а о том, как определенный декор отражал
привычки людей, которые жили в этих домах. И как эти
привычки, в свою очередь, соотносились со взглядами оби-
тателей и взглядами общества в целом.
То, из чего состоит наш дом как среда обитания, полно-
стью отличается от того, что необходимо для возведения
дома как здания. Представление о быте и его истории осно-
вано на немногочисленных исследованиях. Есть книги по
архитектуре, по декору интерьера, по домашнему хозяйству,
по социальной и экономической истории. В них обычно дом
не рассматривают как нечто особенное. Скорее всего, это
происходит из-за окутывающей его невероятно густой пау-
тины культурных наслоений. Проще принять все на веру.
В первой части — «Идеи дома» — мне бы хотелось обо-
значить некоторые политические, религиозные, экономиче-
ские и социальные изменения, создававшие условия, при
которых «дом» вырос, расцвел и превратился в то, что мы
25
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
подразумеваем под этим словом в Северо-Западной Европе,
а затем и в США.
Во второй части — «Технология дома» — я расскажу, как
инновации и технологии повлияли на теперешний образ
«дома». Многие перемены произошли в ранние годы совре-
менного периода.
В книге «Сотворение дома» я коснусь причин, процесса
возникновения и утверждения новых идей, получивших
свое развитие в XVIII и XIX веках. Речь пойдет о процессе,
который в большинстве своем закончился лишь в первых
десятилетиях XX века, когда модернизм — движение, не-
даром окрещенное «внедомашним», — обозначил идеи ра-
дикально иного направления.
Нет ничего проще, чем отнестись предвзято к людям, ос-
новываясь на знаниях об окружающей их среде. К примеру,
поэт Эдмунд Спенсер в 1596 году написал, что Ирландия —
это «дикая безбрежная пустыня». Жители Ирландии, как
считал этот попавший в чуждые ему условия жизни англи-
чанин, «даже не думают обзавестись горшком, сковородой,
чайником, матрасом или мягкой кроватью — никакими бы-
товыми удобствами. Поэтому неудивительно, что они не об-
ладают манерами, честностью, что они невежественны и гру-
бы». Таким образом, тех, у кого в конце XVI века не было
ни кухонной утвари, ни постельных принадлежностей, ни
других бытовых предметов, можно считать неотесанными и
грубыми.
В 1865 году, спустя три столетия после того, как Спенсер
сделал свои записи, проводилось дознание по поводу мужчи-
ны, который умер от голода, не желая отправляться в работ-
ный дом. Как сообщила его вдова, муж не смог смириться
с мыслью о том, что лишится «удобств нашего маленького
дома». Следственная комиссия попросила ее уточнить по-
казания, поскольку не увидела ничего, кроме пустой комнаты
с кучей сена в углу. Далее говорится, что «вдова заплакала и
сказала, что у них еще имеется лоскутное одеяло и прочие
мелочи». Столетия разделяют эти домашние хозяйства, ли-
шенные «горшка, сковороды, чайника, матраса или мягкой
кровати», однако нет никакой причины сомневаться в том,
26
Введение. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОМЕ
что ирландцы XVI века заботились о своих «мелочах» не
меньше, чем вдова Викторианской эпохи.
Слово «дом» по-прежнему остается наполненным все
тем же смыслом, а его обитатели питают все ту же неосла-
бевающую привязанность к своему жилищу. Может, по-
этому оказалось легко свести образ «дома» к детской кар-
тинке, простому чертежу, лишенному всяких деталей?
«Дом», как идея сама по себе и как идея реализованная,
изменялся и развивался с каждым новым витком современ-
ной истории. Идея и ее изменение — вот предмет нашего
разговора.
Часть первая
ИДЕИ ДОМА.
ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Глава 1
СЕМЬЯ И ДОМ
Допускаю, что для многих слово «дом» сегодня, скорее
всего, заключает в себе идею ухода от мира. Однако мало най-
дется таких, кто решится поспорить, насколько желанным
для нас становится дом благодаря использованию продуктов
промышленного производства, будь то общедоступные по-
требительские товары или технологии гигиены, освещения и
отопления. Это не совпадение, а зависимость реальности фи-
зического существования современного европейского дома
от развития промышленной революции в Северо-Западной
Европе.
Одним из ключевых пунктов в экономической истории
является вопрос о том, почему такой удаленный район, как
северо-запад Европы, находившийся на политической, гео-
графической и экономической периферии, стал двигателем
индустриального мира? Почему все элементы, связанные
вместе, превращаются в «современность» — концепцию на-
циональных государств, технологические инновации, став-
шие топливом для промышленной революции и возникно-
вения капитализма? Почему именно здесь?
Казалось бы, города-государства в Италии времен Воз-
рождения или величайшие дворы своего времени в космопо-
литической Франции должны были оказаться более очевид-
ными претендентами на такие преобразования. На мировой
арене могла бы проявить себя монолитная в административ-
28
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
но-хозяйственном смысле Китайская империя. Однако пер-
выми стали Нидерланды, затем Англия — две страны, кото-
рые представляли в то время минимальную политическую
важность. Однако именно они создают наиболее благопри-
ятную почву для великих изменений.
Ответ на поставленный вопрос всегда оказывался доста-
точно обобщенным: основа современного мира появилась
именно здесь, поскольку именно здесь произошла промыш-
ленная революция. Но почему же именно здесь? Далее обыч-
но следует не столько ответ на вопрос, сколько перечисление
факторов. Промышленная революция, услышим мы, произо-
шла в данном регионе потому, что все факторы, повлиявшие
на событие, сконцентрировались в силу обстоятельств не где-
либо и не по отдельности, а все разом в Северо-Западной
Европе. Промышленная революция, говорится далее, была
обусловлена завершением эпохи феодализма (а в Англии, где
феодализм отступил гораздо раньше, с ослаблением манори-
альной системы), что поспособствовало развитию фермер-
ства в сельскохозяйственных регионах и стало началом ста-
новления профессионального среднего класса в городах. При
этом неуклонно растущая численность населения привела к
переизбытку рабочей силы в сельском хозяйстве. Под давле-
нием обстоятельств работники перекочевывали в районы за-
рождающейся промышленности и в города. Развитие судо-
ходства и новейшие исследования способствовали открытию
новых торговых путей. Таким образом появляется доступ к
изделиям и товарам, до того времени неизвестным или счи-
тавшимся роскошью. Государственный контроль и в то же
время субсидирование колонизации уменьшают значимость
цехов на дому — цехов, которые, как и картели, держали вы-
сокие цены и подавляли любое предпринимательство. Когда
все это произошло, в Амстердаме возникли новые финансо-
вые структуры, а кроме того, были установлены новые фило-
софские концепции свободной торговли.
Тем временем другая система — протестантизм (религия
Северо-Западной Европы, пропагандирующая усердный труд
и, кстати, идею о том, что мировой успех — знак благо-
склонности Господа) — развивалась, не отставая от торгов-
29
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ли и финансов. Система приобретала новые формы, что, по
словам Макса Вебера, можно считать «духом капитализма».
Добавьте в эту смесь достаточно грамотное население, си-
стему патентов и вознаграждение инноваций, в целом хоро-
шее снабжение природными ресурсами (в 1700 году 80 про-
центов мировой добычи угля приходилось на Британские
острова). Объединяем все эти аспекты и подводим триум-
фальный итог — они породили промышленную революцию.
Если вновь обратиться к роману «Робинзон Крузо», то
можно заметить, что все нити, непохожие и разные, перепле-
лись в 1719 году. Роман воспринимали по-разному: как пу-
ританскую автобиографию духовного роста, или как рассказ
о колониальной эксплуатации и торговле, или как притчу о
современном индивидуализме и о трансформации капитализ-
ма. В то же время традиционные экономисты использовали
Крузо для иллюстрации теорий конкуренции, распределения
ресурсов и разделения труда. Но Крузо, или, точнее, Дефо,
их опередил: словосочетание «богатство народов» он успел
использовать в своем романе добрых три десятка раз. К тому
моменту, когда Смит впервые дал классическое объяснение
сути спроса и предложения — стоимость товаров падает, если
они находятся в избытке, и растет, когда они в недостатке, —
Крузо уже испытал это на себе. До крушения корабля Робин-
зон был, как повествует роман, торговцем в Бразилии, обе-
спечивая свою жизнь тем, что возил английские товары туда,
где они были редки, а следовательно, дороги.
Одним из условий удачи промышленной революции ста-
ла другая революция — потребительская, которая началась
на заре XVIII века. За последние тридцать лет историки,
занимающиеся вопросами потребления, или в более общем
смысле — материальной культуры, модифицировали фразу
«спрос и предложение». Они утверждают, что исторически
было бы верно поменять эти два понятия местами. Извест-
но, что предложение не влечет за собой спрос, но, наоборот,
спрос рождает предложение. Желание получить определен-
ные товары или вещи — вот что создало необходимые усло-
вия для начала промышленной революции, благодаря чему
зародилась современность. А без спроса на определенные
30
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
товары, без возможности их получить не возникло бы и дру-
гих факторов. Но в этом случае революция потеряла бы
смысл.
Однако вопрос, почему промышленный переворот про-
изошел именно в Северо-Западной Европе, так и остается
открытым. Об истоках потребительской революции — тоже.
Положение, при котором доходы некоторых людей превы-
шали их реальные жизненные потребности, было распро-
странено во многих странах того времени, но никакая по-
требительская революция почему-то не произошла, скажем,
в Китае. Простое объяснение факта: социальное подражание,
то есть желание быть не только наравне со своими обеспе-
ченными соседями, но и с теми, кто находится на ступень
выше на социальной лестнице, — вот что двигало желанием
обладать товарами потребления.
В Англии и в Нидерландах, которые первыми пережили
потребительскую революцию, классовые различия оказа-
лись не столь велики, а иногда вовсе стирались, как, напри-
мер, в случае с сословием аристократов (в Англии внук об-
нищавшего аристократа становился рабочим; а во Франции
или Индии он продолжал считаться пусть обедневшим, но
аристократом). Социальный разрыв, должно быть, мог вы-
глядеть преодолимым для тех, кто находился внизу соци-
альной лестницы. В особенности этому способствовало по-
явление новых рекламных и печатных технологий. Газеты,
журналы и листовки распространяли информацию о доступ-
ных товарах так быстро, как никогда прежде.
Но все же соревновательный дух и коммерческие взаимо-
отношения, ориентированные на продажу, с географической
точки зрения не фокусировались на какой-то определенной
территории вплоть до времен начавшейся потребительской
революции. Что же могло спровоцировать спрос, или, можно
сказать, такое стремление обладать товарами?
Отчасти потребительскую революцию можно считать ко-
нечным продуктом четырех других событий. Это: конец
80-летней войны и голландское восстание против испанцев
в 1648 году; американская и французская революции 1776
и 1789—1792 годов; продолжавшаяся более века промыш-
31
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ленная революция. События породили более гибкие соци-
альные структуры. Зарождающийся средний класс (так его
можно называть именно с этого времени) постепенно на-
бирает все большую силу, потеснив дворянство и аристо-
кратию.
Средний класс богател, особенно в Нидерландах, главным
образом на том, что начиная со Средних веков заправлял на
денежном рынке, а не на рынке земельной собственности.
Именно в этой сфере экономики создавались финансовые
инструменты, включая коммерческие кредиты и государ-
ственные займы — «сущность капиталистической экономи-
ки» в начале ее расцвета. Благодаря им начали создаваться
первые современные города.
Нидерландская революция и протестантская Реформация
внесли свой вклад в изменение шкалы землепользования,
чего прежде никогда не случалось. В Утрехте до Реформации
более 30 процентов всей собственности принадлежало церк-
ви. Затем эта собственность была превращена в городскую
или передана в частное, светское владение. Урбанизация —
одновременно и значимый фактор, и побочное явление рево-
люции — означала, что общественные убеждения стали осно-
вываться не на родословных и репутациях, а на презентации
своего собственного «я», что самым тесным образом пере-
плетается с темой владения личным имуществом.
Перечисленные факторы создали такую среду, в которой
потребительская революция была не столько возможной,
сколько необходимой.
Но вполне возможно, что другой аспект, тесно связанный
с потребительской революцией и самим домом, оказался
гораздо важнее. Историк Мэри С. Хартман сделала весьма
правдоподобное предположение о том, что ключевым эле-
ментом, который прежде выпадал из поля зрения исследо-
вателей или оставался без должного внимания, явилась уни-
кальная система бракосочетания, изобретенная не где-то, а
именно в Северо-Западной Европе. В результате образова-
лась нуклеарная семья (состоящая из супругов и их детей).
Она появилась в этих местах, по существу, к 1500-м годам
или несколько раньше.
32
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
В большинстве случаев мужчины и женщины вступали
в брак довольно поздно (мужчины — ближе к тридцати, а
женщины ближе к двадцати пяти годам). Возраст пары стал
более равным по сравнению с теми временами, когда только
появлялись общества, в которых были приняты брачные от-
ношения. Как мужчинам, так и женщинам приходилось еще
до брака работать в течение некоторого периода, обычно для
того, чтобы сэкономить средства для создания собственного
хозяйства после вступления в брак. (Совсем юных девушек
в Северо-Западной Европе выдавали за мужчин, которые
намного превосходили их по возрасту, только в среде пра-
вящей элиты в династических целях и для наследственной
передачи имущества.)
Для многих людей в разные времена основной целью в
жизни (или способом выживания) оказался брак. Кроме
знатности и богатства, брак обеспечивал надежную переда-
чу наследства или даже его приумножение при переходе от
одного поколения к другому. Для более низких социальных
классов брак служил гарантией преемственности ремеслен-
ных навыков, к тому же формировал мощную рабочую ос-
нову для поддержки семьи.
Возможно, покажется полной неожиданностью, что такое
вечное слово, как «семья», во все времена понималось по-
разному.
В римском мире слово famulus означало раба, familia ука-
зывало не на родственные связи, а на отношения подчине-
ния и владения. К Средним векам в Северной Европе по-
нятие «семья» означало всех, кто жил в одном доме, при
одном хозяйстве, включая и крепостных, закрепленных за
хозяйством. Но глава хозяйства не входил в это число. В те
времена «семья» оставалась понятием, обозначавшим под-
чиненность, а не родство.
В Италии эпохи Возрождения писатель и архитектор Леон
Баттиста Алберти выражал надежду, что его дети «всегда бу-
дут счастливы в нашей маленькой семье». Но для того, чтобы
выразить мысль о любви и привязанности, которые он имел
в виду, пришлось использовать уменьшительное famigliola,
поскольку famiglia по-прежнему носило значение домохозяй-
33
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ства в целом со всеми его представителями, связанными по
крови или нет, а потому не могло нести эмоциональной на-
грузки.
На Британских островах слово «семья» служило общим
определением для всех, кто жил под одной крышей. Кровные
родственники определялись словом «родственники». В «Ро-
мео и Джульетте» священник Лоренцо советует Ромео скры-
ваться в изгнании до той поры, «пока мы сможем выбрать
момент/ Для... примирения ваших родственников (friends)».
Это было то самое значение, в котором Сэмюэл Пипс ис-
пользовал слово «семья». Но стоит заметить, что к XVII веку
значение слова изменилось, включив в состав понятия главу
хозяйства. Пипс подытоживает: «Моя семья состоит из меня
самого и жены, Уильяма, моего служащего, Джейн, старшей
горничной моей жены... Сьюзен, нашей поварихи... и мальчи-
ка для обслуги». Таким образом, под словом «семья» под-
разумевалась не какая-то строго определенная группа лиц,
а подверженный расширению или сужению круг, который
мог изменяться в связи с обстоятельствами и временем. В
XVIII веке автор дневника упоминает слуг в качестве «моей
семьи», в то время как они состояли у него на службе. Стои-
ло им оставить службу, как они переходили в категорию «мои
бывшие слуги». К XIX веку носители английского языка ис-
пользовали слово «семья» в любом контексте только по от-
ношению к тем, кого связывало кровное родство, но старое
значение формально еще существовало.
К концу 1851 года по переписи на территории Британии
в качестве «членов семьи» упоминались «жена, дети, слуги,
родственники и те люди, которые постоянно или время от
времени бывают в доме». Глава хозяйства, обратите внима-
ние, все еще официально не считается частью семьи.
Многие виды брака, разумеется, предоставляют такие
возможности, и огромное количество моделей совместной
жизни на всем земном шаре также удовлетворяют этим жиз-
ненным потребностям. В Южной Европе взрослые девушки
и молодые люди двадцати лет часто объединялись в пары,
при этом именно женщина переезжала в дом семьи своего
мужа или ostal (поразительно, но это слово обозначает од-
34
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
повременно и «дом», и «семью»). Родительский дом насле-
довал только один из сыновей, другие дети могли получить
либо деньги, либо движимое имущество. В Восточной Ев-
ропе крепостные жили в сложных семейных хозяйствах.
В это же время на юго-востоке — в Хорватии и Сербии —
существовала zadruga, или община, в которой земля принад-
лежала родственникам по отцовской линии в расширенной
семье. Предполагалось, что сыновья должны приводить жен
в свой дом, где образовывались большие семейные сообще-
ства.
В других областях склонялись к формированию хозяй-
ства, члены которого могли быть родственниками, но не об-
разовывали брачных пар (например, где два брата или кузена
делили хозяйство между собой). Существовали расширен-
ные семейные группы (например, пара супругов и кто-то из
родственников, но не вторая пара). Мог быть вариант мно-
госемейной группы (две или более пары, представляющие
либо разные поколения — пара, их дети и супруги детей,
либо одно поколение — братья и сестры, их супруги и дети).
Также существуют хозяйства, скрепленные фамильным род-
ством, — родовые семьи (сын и невестка, которые после
свадьбы живут в одном доме с родителями); frereche, или
братчина (семьи двух и более женатых братьев). Если обоб-
щить — все эти семейные формы относятся к так называе-
мым расширенным семьям и имели место в различных ре-
гионах Европы.
Модель нуклеарной семьи, которая характерна для стран,
относящихся к Северо-Западной Европе, не была на этой
территории неким исключением. Также подобная модель
была обычна для некоторых частей Испании, Португалии и
Италии. Разница состоит в том, что в странах Северо-За-
падной Европы нуклеарная семья редко претерпевала втор-
жение — только незначительное количество домохозяйств
имело в составе иных родственников, живущих при том же
доме. Это число составляло до 3 процентов на Род-Айленде,
что приблизительно справедливо и для более густонаселен-
ных голландских городов XVII века. Через два с лишним
века около 10 процентов английских домохозяйств имели в
35
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
составе не принадлежащего к семье ненуклеарного род-
ственника, проживающего постоянно в том же доме. В ев-
ропейских странах с нуклеарным типом семьи такое поло-
жение вещей считалось практически невозможным. В то же
время более половины всех домохозяйств в одной из обла-
стей Италии имели ненуклеарных родственников, прожива-
ющих в доме.
Вот вкратце общая картина разнообразия моделей семей-
ной жизни. Слово «семья» исторически обладало множе-
ством различных значений. То же можно сказать о понятии
«брак». Хотя изменения бывали очень значительными, но
порою они оказывались столь же незаметными, как пресло-
вутая плевательница. Высокопарный священник мистер Кол-
линз из романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение»
(1813) составляет список причин, по которым он хотел бы
жениться. «Прежде всего, — заявляет Коллинз, — это хоро-
ший и простой способ для любого священника (вот как в
моем случае) дать добрый пример супружества... Во-вто-
рых, я убежден, что это сделает меня намного счастливее.
А в-третьих, что я, возможно, должен был упомянуть с само-
го начала... это настоятельный совет и рекомендация очень
благородной леди, которую я имею честь называть своей по-
кровительницей».
Современный читатель с интересом следит за развитием
парадоксальной ситуации. Мы, вместе с героиней романа
Лиззи, ожидаем, что мистер Коллинз, «возможно», должен
был бы «упомянуть ранее» если не любовь, то хотя бы вос-
хищение и свое чувство к женщине, которую он хочет взять
в жены. Однако его положение в обществе и относительное
богатство заполняют все мысли священника; затем следует
удовольствие, которое ему принесет брак; в конце, совсем ко-
мично, его надежды на социальное и карьерное продвижение,
если он угодит «покровительнице». Кроме того, читатель на-
чала XIX века находил удовольствие, узнавая более глубокий
подтекст, утерянный для нашего современника.
Джейн Остин высмеивает помпезность своего литератур-
ного персонажа. Хотя она сама была дочерью священно-
служителя, но все же подшучивает над «Книгой общих мо-
36
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
литв», которая предлагает «расширенный» список причин
для женитьбы, впрочем весьма напоминающий перечень
мистера Коллинза: «Во-первых, брак существует для про-
должения рода... во-вторых, он служит лекарством от греха
и уберегает от прелюбодеяния... В-третьих, он существует
для организации сообщества, для взаимопомощи и удобства,
предоставляемого человеком человеку и в горе, и в радо-
сти». Для Остин, которая написала роман в начале XIX века,
тот факт, что церковь поставила партнерство (или брак по
договору) на последнее место, отдав первенство детям и
спасению от прелюбодеяния, стал поводом для насмешки.
И она, и окружающее общество переместили бы это самое
«в-третьих» на первое место: действительно, все романы пи-
сательницы, если свести их к единой схеме, являются ис-
следованием способов распознавать тех, кто мог бы соста-
вить друг другу неплохую партию в жизни.
Ее пародия демонстрирует, какие быстрые и глубокие из-
менения претерпели идеи о супружестве в Северо-Западной
Европе за два предыдущих века.
Для большинства населения на протяжении значитель-
ных исторических периодов времени выживание, а для бо-
лее зажиточных — недвижимость составляли цель брака.
Заключение брака многим открывало путь к передаче тру-
довых умений и социальных навыков. Это во многом спо-
собствовало созданию основы рабочих ресурсов семьи, что
должно было служить укреплению семейного союза. Для
тех, кто принадлежал к аристократии и богатым сословиям,
брак выступал в качестве социальной структуры, служащей
сохранению, возможному приумножению собственности, ее
передаче от одного поколения к другому.
К тому времени уже вышли 95 тезисов Мартина Лютера
(1517), феодализм в Северо-Западной Европе прошел свою
заключительную стадию. Новые формы власти и новые вза-
имоотношения в обществе выходили на историческую сцену.
Изображения Святого семейства получили широкое распро-
странение в предыдущем веке — это может свидетельствовать
о нарастающей важности семьи для общества, во всяком слу-
чае для заказчиков подобных картин.
37
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Тем временем католическая церковь рассматривает брак
как правильное, но второсортное решение для тех, кто не
смог достичь идеала безбрачия («Лучше жениться, чем рас-
паляться» — как сказано в Новом Завете). Протестантизм,
напротив, делает идею брачного союза основой нравствен-
ной идеологии, ибо в Книге Бытие сказано, что «нехорошо
человеку быть одному». Со временем союз мужчины и жен-
щины, включая их детей, начали рассматривать как основ-
ную ячейку общества. И этот новый взгляд, основанный на
новой религии, нашел распространение именно на тех тер-
риториях, где преобладала форма позднего брака, при кото-
рой два приблизительно равных партнера выбирали друг
друга скорее как достигнувшие соглашения взрослые люди,
чем как молодые члены двух больших кланов, подчинив-
шиеся их решению.
Современный историк вопроса развития сексуальных от-
ношений предположил, что брак, предшествующий совре-
менному, зарождался как «имущественное соглашение, в
середине развития касался по большей части задачи под-
нять на ноги детей и только заканчивался вопросом любви».
Таким образом, по мысли автора, брак в XX веке «начина-
ется с вопроса любви, его сердцевиной является идея соз-
дания условий для того, чтобы поднять детей... и только в
конце зачастую идут имущественные вопросы».
В обществах, где были приняты ранние браки, у молодо-
женов не было необходимости и возможности самим плани-
ровать, как им в дальнейшем устраиваться в жизни. Они
переезжали туда, куда им указывали родители, следуя давно
существующим обычаям и традициям. Напротив, в странах
с преобладанием поздних браков женщины наряду с муж-
чинами еще задолго до создания союза работали где-то вне
дома. До 40 процентов населения было занято в сфере об-
служивания; количество женщин, работавших в качестве
прислуги какой-то период своей жизни (в рабочем классе
обычно начиная с 13—14 лет), порой составляло до 90 про-
центов и никогда не опускалось ниже 50. Примерно в том же
возрасте мальчиков отдавали в подмастерья. Сначала они
жили в семье мастера, но позже становились самостоятель-
38
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
ными и должны были сами себя обеспечивать. Эти юноши
заводили знакомства, открывали для себя что-то новое: у
них появлялась возможность увидеть, как живут люди раз-
ных сословий, пользоваться различными технологиями и
приспособлениями для дома. Они путешествовали по стра-
не, заключали контракты с работодателями, перезаключали
их, если нужно, или разрывали, если решали, что так будет
лучше. Так юноши учились находить деловой и эмоцио-
нальный подход к незнакомым людям. Короче говоря, они
несли полную ответственность за свое финансовое и жиз-
ненное благополучие.
К свадьбе молодая пара обзаводилась собственным хо-
зяйством, что влекло за собой необходимость покупки но-
вых вещей. Поскольку оба несколько лет трудились, то мог-
ли позволить себе приобрести все, что видели у других, или
хотя бы часть желаемого. Женщины вступали в брак в ка-
честве одной из зарабатывающих сторон и рассчитывали
(накануне промышленной революции) вносить достойную
лепту в семейный бюджет. Даже после того, как начала ши-
роко распространяться индустриализация, эта жизненная
позиция все равно оставалась неизменной для большинства
женщин из рабочего класса, который всегда преобладал в
обществе.
Зачастую женщины выступали в роли деловых партнеров
своих мужей, при этом мужчины брали на себя весь тяжелый
физический труд, а женщины занимались коммерческими
сделками на фермах, в магазинах или в торговле — задачи,
которые в обществе с ранним типом брака брали на себя род-
ственники мужского пола, живущие в родительском доме.
Бывало, мужчины путешествовали по стране, выполняя
сезонную работу, в то время как их жены занимались се-
мьей, иногда небольшим участком земли, разводили птицу
или вели молочное хозяйство. Либо они выполняли большую
работу по хозяйству — обстирывали семью, шили, чесали и
пряли шерсть. Другие, особенно в сельской местности, за-
нимались меновой торговлей, меняя шерсть, молочную про-
дукцию, яйца и мед на сахар, скобяной товар и прочие вещи,
которые невозможно было произвести самостоятельно.
39
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В XVIII веке Джеймс Босуэлл, мастер дневниковой про-
зы и прожигатель жизни, полагал, что в прошлом брак на-
чинался «с желания привести в порядок имущество, затем
следовало рождение и воспитание детей, а заканчивался
любовью». Напротив, продолжает он, современное бракосо-
четание «начинается с любви, затем также следует рождение
и воспитание детей, а заканчивается оно, как правило, при-
ведением в порядок имущественных дел». Единственное,
что Босуэлл упустил, — это факт, что любовь и имущество
(жилье) были для большей части населения почти во все
времена синонимичны или как минимум скреплены причин-
но-следственной связью.
Речь идет о том, как взаимосвязь любви и имущества
воспринимали общество и религия, которые также претер-
певали изменения. Любовь, имущество и брак — те понятия,
которые соответствовали форме нуклеарной семьи и очень
хорошо вписывались в протестантизм, проповедующий ие-
рархический авторитет в семье, но в то же время дающий
полную свободу ее внутреннему устройству и тому, как в
ней распределяются роли внутри семьи.
Как в случае с промышленной революцией, единственно
приемлемое общее объяснение истоков религиозной Рефор-
мации — это комбинация нескольких факторов: ненависть
к церковной коррупции; падение Священной Римской им-
перии и возникновение новых национальных государств;
резкое уменьшение количества населения на территории
Европы вследствие «черной смерти» в XIV веке. Чума унес-
ла жизни 35 миллионов человек — половины населения Ев-
ропы. Не менее важным было появление новых технологий —
самым значительным можно считать появление печатного
станка. Все факторы обладают неоценимой важностью.
Однако отношения религии и семьи имеют основопола-
гающее значение. Реформация Мартина Лютера охватила
именно те географические области, где преобладала форма
семейных браков: Северо-Западные районы Европы, от гер-
манских территорий через Финляндию и Скандинавию вниз
к Нидерландам и через пролив к Британским островам —
все те страны, где существуют два отдельных слова для
40
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
определения дома. Без сомнения, между протестантизмом и
идеей дома есть мощное и важное связующее звено.
Историк в области развития экономики Р.Г. Тоуни убе-
дительно показал, что протестантизм развивался не вместе
с капитализмом и не вследствие его, а одновременно со ста-
новлением идеи дома, которая явилась одним из важных
двигателей капитализма — спрос, породивший капиталисти-
ческое предложение. С того времени, когда он написал об
этом, концепция потребительской революции сумела при-
влечь внимание, а вместе с тем породившая ее область быта
потребовала тщательного изучения. Таким образом, появи-
лась возможность для расширения его теории, которая со-
стоит в том, что не только протестантизм рос вместе и вслед-
ствие роста капитализма, но, возможно, он вырастал вместе
и вследствие практики позднего брака. В такой ситуации
идея созидания дома могла явиться одной из движущих сил
капитализма, формируя тот спрос, который стимулирует
капиталистическое предложение.
То, как «маленькое государство» (метафора для нукле-
арной семьи, впервые употребленная преподобным Вилья-
мом Гужем в 1622 году) возникло и воспринималось, имело
разное значение для приверженцев новой и старой религии.
Теоретически видение брака католической церковью было
однозначным и абсолютно простым: брак служил поводом
для устного обмена религиозными клятвами, а не земным
письменным контрактом или церемонией. Начиная с XI века
девушки старше 12 лет и юноши, достигшие 14 лет, не на-
ходящиеся между собой в запрещенных границах родствен-
ных кровных связей, имели право провозглашать verba de
praesenti — «я беру тебя в жены/мужья» или verba de future —
«я возьму тебя в жены/мужья». После этих слов они счита-
лись заключившими брак. Нерасторжимый.
В протестантской Европе общественность — земная
власть — являлась обязательным участником происходяще-
го: объявление о предстоящем бракосочетании зачитывалось
за несколько недель до церковной службы. Все происходило
публично для того, чтобы продемонстрировать, что было
получено родительское согласие. Без публичной церемонии
41
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
и участия общественности, объявления о бракосочетании,
брак не считался действительным.
Тем не менее ни католики, ни протестанты не относились
к женитьбе как к одномоментному действию. Сегодня мы
воспринимаем бракосочетание как событие, до которого не-
кто был холостяком, а после него стал женатым или замуж-
ним человеком. В прежние времена это был длинный про-
цесс, в ходе которого можно было оставаться немножко или
не совсем женатым. Как правило, существовало три стадии,
связанные между собой, и пара не могла перейти к следую-
щей стадии, не пройдя все предыдущие. Если описать про-
цесс в общих чертах, то пара, принявшая решение поже-
ниться, заключала формальный договор, либо в присутствии
свидетелей, либо приватно, между собой. Затем делали пу-
бличное заявление о запланированном бракосочетании и на-
личии кольца или другого символического атрибута — ино-
гда перед церковью, иногда дома в присутствии нотариуса.
Потом следовала сама свадьба, часто (но не обязательно) в
присутствии священника, после чего молодожены могли
съехаться. Последняя, заключительная стадия иногда сле-
довала сразу после первой, а иногда после второй стадии, в
других случаях (особенно у представителей высших сосло-
вий, когда невеста была слишком молода) длилась не один
год. Однако именно сексуальные действия скрепляли узы
брака прочнее любого другого действия.
В различных верах, странах, городах или даже семьях
существовали различающиеся требования, относящиеся к
минимальному возрасту, в котором для бракосочетания не
требовалось родительское согласие, необходимость колец,
клятв и способ обмена ими. В Цюрихе и некоторых других
швейцарских городах наравне с такими общепринятыми
правилами, как объявление брака, родительское согласие и
церковная церемония, обмен клятвами также придавал бра-
ку законную силу. В Англии до 1753 года все, что было нуж-
но для брака, — это лишь согласие пары; бракосочетание без
соблюдения прочих формальностей считалось «действитель-
ным, но не легитимным». Те, кто обменялись клятвами без
родительского согласия, но не завершили процесс бракосо-
42
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
четания, считались женатыми не полностью, однако не мог-
ли вступить в брак с кем-либо другим. Навсегда.
Один историк установил, что в XVII веке только у по-
ловины «женатого» населения брак был заключен в соот-
ветствии со всеми канонами. В Британии, чтобы решить
проблему таких не совсем законных браков, реформами
1753 года была упразднена старая трехступенчатая система
бракосочетания. С той поры браки должны были освящать-
ся представителем церкви, требовалась церковная регистра-
ция (в том числе в синагоге, или в молитвенном доме) с
обязательным согласием родителей тех, кто был младше
21 года. Без соблюдения любого из этих пунктов брак счи-
тался недействительным.
Однако стоит упомянуть, что в Северо-Западной Евро-
пе супружество не являлось стандартом для взрослых лю-
дей вплоть до XVII века. Зная среднюю продолжительность
жизни в то время, можно сказать, что большинство пар,
вступивших в брак к концу третьего десятка, разлучались
смертью еще за двадцать лет до смерти второго партнера.
В одной английской деревне XVII века (но то же самое
можно сказать о многих других деревнях) примерно треть
женщин были старыми девами или вдовами, в то время как
20 процентов мужчин вовсе не были женаты. Если же учесть
наличие детей, то количество супружеских пар возрастает
до трети от всего населения (для сравнения: сейчас в За-
падной Европе этот показатель составляет 50 процентов).
В «домашних» странах мужчины незначительно превос-
ходили женщин по численности. Заметим, что такое соот-
ношение, как правило, совершенно не свойственно куль-
турам с ранними браками. В социумах, где женщины сами
зарабатывают, они достигают зрелого возраста в гораздо
большем количестве. Там, где женщины ассоциировались в
большей степени с ролью производительницы потомства,
некой необходимостью на определенный период, которая
связана с денежными тратами, они реже доживали до пери-
ода зрелости.
Из записей видно, что в некоторых деревнях Юго-Запад-
ной Франции было дважды зафиксировано одинаковое ко-
43
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
личество мальчиков и девочек. Наиболее безобидное тому
объяснение — рождению мальчиков придавали большее зна-
чение, чем рождению девочек, и поэтому их появление на
свет гораздо чаще и регулярнее фиксировалось в официаль-
ных документах. Однако есть и гораздо менее приятный, но
признанный в качестве официального вариант — ранние
браки приводили к детоубийству, формировали отношение
к девочкам как к обузе или, в лучшем случае, объекту пре-
небрежения. Нужно принять во внимание, что в обществе
позднего брака из-за приблизительно одинакового количе-
ства рождающихся мальчиков и девочек большое количе-
ство мужчин не вступало в брак (от 20 до 30 процентов —
обычная цифра). В целом женатые пары составляли лишь
треть всего населения. (Сегодняшние цифры по Западной
Европе приближаются к 50 процентам.)
Следует отметить, что побочным эффектом такого поло-
жения дел являлось большое количество внебрачных детей.
Высокие показатели были определены для стран «домаш-
ней» Европы. Во Флоренции в XVI—XVII веках один из
десяти новорожденных был брошен матерью; в Тулузе по-
добная цифра возросла к концу века до двух из десяти, а
иногда, в особо трудные экономические периоды, она под-
нималась до четырех из десяти. В 70-х годах XVII века в
Париже ежегодно более 300 детей оказывались брошенны-
ми. Если сравнить эти данные с Амстердамом 1700 года, то
окажется, что там было зарегистрировано только 20 неза-
коннорожденных детей при населении вдвое меньшем, чем
во французской столице.
Странами брошенных детей были Франция, Бельгия, Пор-
тугалия, Испания, Ирландия, Италия, Польша, позже — Че-
хия (40 процентов всех младенцев в Праге в начале XIX века)
и Австрия (50 процентов детей в Вене были брошены, по
данным приблизительно того же периода). Количество неза-
коннорожденных оказывается примерно одинаковым в «до-
машних» и «недомашних» странах.
В XVI столетии уровень численности незаконнорожден-
ных в «домашних» странах был низок как никогда: напри-
мер, в одном приходе в Саффолке, где до 1600 года не было
44
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
ни одного незаконнорожденного, в последующие пятьдесят
лет зарегистрирован один на 144 родившихся младенцев.
К XVIII столетию, когда урбанизация и индустриализация
кардинально изменили социальную действительность, эти
показатели в Саффолке изменились — каждый 33-й ново-
рожденный был незаконнорожденным, что все еще остава-
лось незначительно малым в сравнении с Австрией того же
периода, где каждый пятый ребенок рождался вне брака.
Наиболее веская причина отказа от детей — нищета.
Прослеживаются явные связи между падением уровня эко-
номики и количеством брошенных младенцев. Казалось бы,
такая тенденция должна быть особенно характерна для
стран с преобладанием поздних браков, но это не так. По
большей части потому, что количество женщин и мужчин в
этих странах было примерно одинаково. (В социумах, где
численность мужчин значительно превышает численность
женщин, гораздо больше случаев сексуального насилия.)
Кроме того, немаловажным является относительное равен-
ство женщины и мужчины — и те и другие начинали рабо-
тать еще в ранней юности. Не родственники принуждали их
к этому, а общество обязывало их быть равными1. В неко-
торые периоды кое-где в систему стали входить средства
предохранения. Тогда возникла такая форма связи, когда в
обычае были ночные визиты между двумя партнерами без
обязательств, связанных с полноценными сексуальными от-
ношениями (практика, по всей видимости, неизвестная за
пределами «домашних» стран). Наверное, поэтому проблема
1 Как обычно, это нужно рассматривать через призму истории.
Я рассуждаю о равенстве полов относительно других стран в этот пери-
од времени. Интересное мнение о договорном браке и предполагаемом
им относительном равенстве было высказано одним историком. Оно за-
ключалось в том, что охота на ведьм, как в Северо-Западной Европе, так
и в колониальной Америке, достигшая апогея в конце XVI — начале
XVII века, была выражением мужского неприятия этого равенства. Об-
виняемыми чаще всего были женщины, занимающие нетрадиционное
положение в обществе, имеющие свое дело или земли. Охота на ведьм
не была, как принято считать, «уничтожением... демонстрирующим силу
патриархата», а являлась противостоянием сил первоначально сталки-
вавшихся мужской и женской сфер. Разумеется, охота на ведьм суще-
ствовала гораздо дольше и была более жестокой и хорошо организован-
ной в «домашней» Европе и Америке, чем в «недомашней» части Европы.
45
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
внебрачных детей в этих странах приобрела иной облик —
внезапные или вынужденные браки, дети, воспитываемые
«тетушками», и так далее. Но и в Англии и в США, как и в
некоторых других «домашних» странах, незаконнорожден-
ные дети подлежали регистрации в местных приходах.
Если обобщить сказанное, поздние браки обеспечивали
женщинам Северо-Западной Европы возможность сокра-
тить количество времени, которое отводилось на вынаши-
вание и воспитание детей, — свои наиболее продуктивные
годы женщины проводили в одиночестве, а затем выходили
замуж на несколько лет. Это означало, что они больше не
были обременены большую часть жизни уходом за детьми,
как это было раньше вплоть до XIX века. Женщины в рав-
ноправной паре получают возможность контролировать ко-
личество рождаемых детей; стали возможными бездетные
браки вследствие того, что женщины избегали беременности
путем воздержания или каким-либо другим способом.
На другом полюсе домашнего уклада находились неже-
натые или незамужние дети (и как известно, 20 процентов
населения придерживалось безбрачия), которые ухаживали
за своими престарелыми родителями. Самые ранние пере-
писи, сохранившиеся в Англии, указывают на то, что с боль-
шинством пожилых пар проживали их не состоящие в бра-
ке дети. Легенда, относящаяся к XII веку, взятая Шекспиром
за основу для «Короля Лира», подчеркивает катастрофиче-
ское положение, в котором могли оказаться престарелые
родители, избравшие жизнь под одной крышей с семейными
детьми. История явно занимала умы людей XVI века, по-
скольку тем же сюжетом воспользовались в своем творче-
стве Эдмунд Спенсер, затем Джон Хиггинс в серии тюдори-
анских стихов «Зеркало для магистратуры».
Изменения в правилах заключения брака привели к
тому, что, когда Джейн Остин создавала своего мистера
Коллинза, общественный институт брака уже не рассматри-
вался единственно как средство для воспроизведения по-
томства.
Теперь речь шла главным образом об обзаведении хозяй-
ством, домом, как это сделал Робинзон Крузо вопреки всем
46
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
неблагоприятным обстоятельствам своей жизни. Естествен-
но, на острове у Крузо не было жены. Но, как основной пер-
сонаж самого популярного английского романа, он вдохнул
новую жизнь в жанр художественной литературы, основной
темой которой была и до сих пор остается романтическая
любовь. Исследователь истории брака Лоуренс Стоун от-
мечает, что «любовь стала веской причиной для брака... и в
то же время настоящим потоком хлынули романы... посвя-
щенные этой теме».
Возникший новый жанр сохранил не только обязательный
счастливый конец, но и идею о том, что венцом счастливой
любви является переезд в новый общий дом, наполненный
всевозможными необходимыми вещами. Так происходило
потому, что роман как жанр развивался в областях, где дому
придавалось особое значение при вступлении в брак. Позд-
ний брак, следующий за годами труда, давал возможность для
приобретения в дом вещей на заработанные ранее средства.
В 1530 году одна женщина из Херфордшира обосновала свое
желание расторгнуть помолвку. Она давала обещание, но
при этом замечала: «Но зачем же нам так скоро жениться?
Было бы лучше для начала подзаработать и обзавестись кое-
чем для хозяйства».
Если мы примем факт возникновения новых домохо-
зяйств, созданных парами, обладающими средствами, кото-
рые свободны для удовлетворения спроса, то нет ничего уди-
вительного в том, что ранние проявления дома в качестве
частного пространства для проживания нуклеарной семьи
заметны прежде всего в центрах раннего развития городов и
торговли — в Нидерландах. Голландская Ост-Индская ком-
пания (Vereenigde Oost-Indische Compagnie, или VOC) была
основана в 1602 году и стала одной из первых крупнейших в
мире торговых компаний. (Ближайшая соперница британ-
ская Ост-Индская компания была на два года старше, однако
долгое время не могла ее обогнать: на протяжении XVIII века
объемы торговли не превысили одной пятой части объемов
VOC.) Великая сила VOC заключалась в том, что она завез-
ла новые товары на европейский рынок, а также поддержи-
вала процветающие широкие торговые связи в Азии, откуда
47
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
поступали специи, металлы, текстиль, фарфор и неотъемле-
мый атрибут торговли и колонизации — рабы1.
Таким образом, торговля и капитализм набирали обороты
в Нидерландах — стране с хроническим недостатком пахот-
ных земель и, следовательно, со слабой землевладельческой
аристократией. Поэтому все силы были брошены на инвести-
рование в новый городской класс профессионалов, которые,
предчувствуя зарождение и участвуя в развитии денежной
экономики, в конечном счете взяли под контроль и эконо-
мику, и политику. Нидерланды уже долгое время занимали
позицию крупного центра торговли — еще в XIII веке гол-
ландские купцы передвигались по всей Европе со своими
ярмарками готовой одежды. Голландские порты, в особен-
ности Амстердам, считались крупнейшими европейскими
центрами торговли. К этому времени торговля уже не явля-
лась сезонным занятием для организованных групп купцов и
гильдий. Теперь торговля велась круглогодично, с открытым
доступом как для отдельных лиц, так и для быстро оформля-
ющихся компаний. Постепенно VOC вытесняет с азиатских
рынков Португалию как монополиста: частные компании вы-
тесняют разваливающиеся остатки предприятий, финансиру-
емых государством. Снижается могущество права, предостав-
ляемого рождением. Новый городской класс профессионалов
набирает силу. (Даже в Оксфордском словаре английского
языка толкование слова «капитализм» дается со ссылкой на
рынки Нидерландов в качестве примера.)
Англия не отставала: земельные владения, которые на
протяжении столетий были непосредственным индикатором
уровня благосостояния, теперь ощущают вызов со стороны
других форм капитала. Через десяток лет после того, как
Крузо вернулся со своего острова, Дефо заметил: «Револю-
ция в торговле привела к изменениям самой сути вещей...
мы видим, что аристократы и дворяне продают повсюду
свои поместья, а состоятельные люди их покупают: теперь
дворяне стали богаче аристократов, а купцы богаче их всех».
1 В Нидерландах использование рабского труда было незаконно, но
в то же время являлось главным экономическим компонентом голланд-
ской торговли, уступив первенство британской только в XVIII веке.
48
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
Финансовые преимущества ныне уже не сосредоточивают-
ся в сельскохозяйственных районах. Купцы не скупали по-
местья. Они концентрировались в тех местах, которые затем
превратились в мировые столицы. В конце XVII века около
половины населения Нидерландов проживало в городах, в
то время как в Европе — только каждый десятый.
Стоило бы снова вернуться к такому явлению, как Рефор-
мация, для которой характерно то, что акцент ставится на ин-
дивидуальную ответственность и священность труда. Купцы
сколачивают себе состояние не для того, чтобы спокойно уда-
литься от дел. Они продолжали работать и зарабатывали еще.
Работа больше не являлась только средством к существованию,
она стала способом самоутверждения. Это привело к радикаль-
ным изменениям в экономической жизни и в устройстве семьи.
Голландское представление о браке и о роли мужа и жены
в браке сформировалось под влиянием учения Мартина Лю-
тера. Затем оно было дополнено уроженцем Роттердама тео-
логом Эразмом, который писал о супружестве и о распреде-
лении обязанностей членов семьи. В XVI и XVII столетиях
огромный поток литературы со всевозможными руководства-
ми значительно упростил и схематизировал представления,
позволяя тем, кто не разбирался ни в философии, ни в тео-
логии, найти наиболее доступный путь к пониманию устрой-
ства домашнего хозяйства. Книги имели невероятный успех,
как в стране, так и за ее пределами. Многие были переведены
на английский и хорошо приняты заинтересованной аудито-
рией, особенно в среде пуритан1.
1 Важно помнить, что английские пуритане имели голландские кор-
ни. Пилигримы, основавшие в 1620 году Провинстаун, происходили из
Скруби (Англия). Но в поисках религиозной толерантности в 1607 году
они бежали в Нидерланды, где и оставались со своим пастором до тех
пор, пока спустя 13 лет передовая группа из 102 отважных душ не от-
правилась на «Мейфлауэре» в Новый Свет. Пятьдесят из ста либо ро-
дились в Нидерландах, либо были привезены туда детьми; большинство
из них, вероятно, говорили по-голландски и считали Лейден своим до-
мом. В самом деле, они уже говорили и думали, как голландцы, а жен-
щины отправили своих стариков в опасное путешествие через океан.
Британцы активно покоряли Новый Свет, но примечательно, что эти
голландские англичане селились вблизи старого поселения Новый Ам-
стердам — современные Нью-Йорк и Нью-Джерси, а не заселяли ан-
глийский юг.
49
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Затем книги и заключенные в них идеи добрались вместе
с поселенцами до колоний, где они пережили новый расцвет.
Кальвинизм, главным образом в смягченной форме су-
ществовавший в Нидерландах, стал религией повседневно-
сти. Он учил тому, что благословение заслуживает не голо-
дание и покаяние, а здравая и наполненная трудом жизнь.
Отсюда следовало, что здравомыслие и трудолюбие — пре-
успевание — и есть показатель благословения Божия. Для
преуспевания было необходимо, чтобы производимые това-
ры приобретались, а значит — приобретение большего бла-
гословляется Богом. В этой стране развитой торговли, с
голландской Ост-Индской компанией, которая распростра-
няла сферы влияния в торговле на всю Азию, приглядыва-
лась к обеим Америкам, все товары были легкодоступны. По
торговым путям с одинаковой скоростью распространялись
не только предметы потребления, но и голландское пред-
ставление о них как о благословении, ниспосланном всем
праведникам.
В идеальном «маленьком государстве» муж занимал ме-
сто старшего партнера, был публичным лицом семьи и от-
вечал за ее финансовое обеспечение; жена, младший пар-
тнер, была призвана Богом создавать домашний очаг для
мужа, его детей, находя и приобретая то, в чем нуждалась
семья. Ценность, придаваемая обеим ролям, находит отра-
жение в появлении нового жанра голландской живописи в
1630-х годах. Изображение женщин, делающих покупки, не-
навязчиво сообщает об этом повседневном занятии, считав-
шемся раньше совершенно недостойным внимания искус-
ства. Теперь же, как и сцены с женщинами за шитьем или
за музыкальными инструментами, они воспринимались не
столько как отражение действительности, сколько символ,
указывающий на женское послушание и добродетель — она
тратит деньги своего мужа, чтобы содержать дом в красоте
и порядке.
Другие нации, как сообщалось в «Зеркале Республики Со-
единенных провинций Нидерландов» (1706), хвастались сво-
50
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
им статусом на дорогих дворцовых церемониях или во время
эффектных военных парадов; Нидерланды, напротив, демон-
стрировали свою гордость «бережливостью и скромностью
хозяйства». Хендрик Соргх в своем «Портрете Якоба Бирен-
са и его семьи» (1663) изобразил мужа и сына кормильцами,
добывающими еду, а жену и дочерей — отвечающими за ее
приготовление, то есть берущими на себя ответственность за
использование этого ресурса; при этом все они связаны еди-
ным ритмом, заданным сыном-музыкантом, который вопло-
щает метафору Плутарха о счастливом доме: «мелодичность
(согласованность) в браке и хозяйстве» достигается «рассу-
дительностью, согласованностью и принципами».
Такой вид домашнего символизма получил широкое рас-
пространение. Даже те изображения, которые современному
зрителю кажутся не совсем домашними, — портреты наи-
более значимых представителей общества — демонстрируют
и подкрепляют ценности среднего класса, которые символи-
зируют предметы интерьера. В 1634 году Антонис Ван Дейк
(происходивший из Нидерландов) написал групповой пор-
трет трех старших детей короля Карла I. Вместо того чтобы
поместить изображаемых персонажей в архитектурную сре-
ду со скульптурами, как это принято было делать при на-
писании портретов королевской семьи, художник располо-
жил детей перед окном на фоне цветущего сада. Кроме того,
он подчеркнул более свободный характер портрета, в от-
личие от обычных в таких случаях парадных изображений,
тем, что поместил наследника трона принца Уэльского на
одном зрительном уровне с остальными детьми (интересно
в этом контексте то, что и Джеймс, и Мария также в свое
время правили страной). В реальной жизни королевские
дети жили каждый в отдельном королевском поместье. Так
что можно сказать, сценка совместной игры королевских по-
томков такая же постановка, какой является вид цветущего
сада на заднем плане.
В данном случае идея семьи подавила склонность к вы-
пячиванию атрибутов королевского величия: более важным
оказалось провести мысль о том, что они — дети, часть лю-
бящей семьи. Как сообщалось после, король был чрезвычай-
51
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
но fache — рассержен тем, что принц Уэльский изображен
в своем детском платье, а не в более взрослой и мужествен-
ной одежде — бриджах, которые он уже вскоре смог бы но-
сить. И все же король был не настолько разгневан, чтобы
заставить художника переписать картину.
В Британии XVIII века идеализированное отображение
идеи семейственности получило широкое распространение
во всех слоях общества. Жанр вышел за рамки высших ари-
стократических кругов и приобрел большую популярность
среди представителей преуспевающего среднего класса, ко-
торые очень охотно подхватили идею возможности показать
себя в домашней обстановке, в окружении разного рода
имущества — вроде восточного фарфора и пестрых индий-
ских тканей, что служило вещественным подтверждением
их социального статуса. Производительность труда худож-
ников в сравнении со средствами репродукции картин была,
разумеется, невысокой. Нужно отметить, что окружение пер-
сонажей картины чаще всего приукрашивалось или приду-
мывалось художником для того, чтобы представить зрителю
несколько улучшенную действительность; даже одежда изо-
бражаемых нередко являлась реквизитом самого художника.
Не только голландская жанровая живопись (пример
портрета королевских детей Ван Дейка), но и сама реаль-
ность XVIII века подгонялась под идеальные представле-
ния. Вильям Этертон и его жена Люси жили в доме, из
окон которого были видны узкие тропинки, ведущие к по-
луразрушенному дому мясника. Зато на картине Артура
Дэвиса 1742—1744 годов супруги изображены в своей го-
стиной, из окон которой виден прекрасный сад. Растения,
будучи продуктом торговли и расширения колониальных
пространств, приобретают не меньшую ценность, чем пре-
красные шелка и кружева, в которые облачена пара, или
фарфоровая ваза, украшающая интерьер.
Подобная сосредоточенность на материальной составля-
ющей дома отражала новые реалии товарного мира. Раньше
обручение и клятва, а не сама свадебная церемония были
основными элементами трехступенчатой системы вступле-
ния в брак. К XIX веку временной интервал между помолв-
52
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
кой и церемонией стал длиннее, в основном для того, что-
бы у невест была возможность накопить приданое. В него
включались вещи, самые необходимые для того, чтобы об-
ставить дом, без чего свадьба казалась незаконченной. Дом
и женитьба приобрели неразрывную связь между собой, а
покупка и владение предметами домашнего хозяйства ста-
ли синонимом свадьбы. В романе Энтони Троллопа «Мож-
но ли ее простить?» (1864—1865) фермер, ухаживая за сво-
ей потенциальной невестой, демонстрирует ей свой дом,
стараясь не упустить ни одной «мелочи из Китая, Делфта,
ни одного стакана или тарелки», а затем предлагает ей оце-
нить качество одеял, добавляя последние мотивирующие сло-
ва: «В моем доме нет ни одной спальни, которая не была бы
обставлена мебелью красного дерева!» Ценность мужчины
как потенциального мужа тесно переплеталась с ценностью
его дома и его мебели, поскольку жена получала их в при-
дачу к нему самому.
К этому времени в состоятельных кругах Британии го-
сподствовало четкое правило: мужчина, как образец чести и
благородства, не имел права делать женщине предложение
до тех пор, пока не обзаведется необходимыми средствами,
чтобы предложить ей домашний очаг — то есть собственный
дом, который эквивалентен дому ее родителей или превос-
ходит его. Для большинства населения даже среднего клас-
са это правило оставалось не чем иным, как бесплотной
фантазией. Однако немногие жили реальностью, остальные
больше верили в идею.
Второе фантазийное представление среднего класса по по-
воду брака, возникшее в тот же период, пропускало успеш-
ность мужчины в обществе через призму семейной жизни.
Жена успешного мужчины не должна работать, поэтому мно-
гие причисляли себя к среднему классу не по уровню дохода
и не по количеству нанятых слуг, а по тому, работает ли жена
где-либо вне дома.
Это являлось переменой в жизни до тех пор, пока дом не
стал основным местом работы практически для всех. Эд-
мунд Спенсер, который счел Ирландию в XVII веке столь
«дикой», описывал ирландские дома как «мерзкие нищен-
53
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ские хижины» не потому, что они плохо подходили для се-
мейной жизни, а потому, что они «совершенно не были при-
способлены для производства пользующихся спросом масла,
сыра или шерсти, льна и кожи». Он и люди его времени
оценивали дома не по тому, насколько в них удобно жить
обитателям, а по степени пригодности для выполнения раз-
личного рода работ. Домохозяйство приравнивалось к эко-
номической единице. С XVII до XIX века немецкое слово
Wirtschaft означало «управление домашним хозяйством» в
самом широком смысле; все, что обеспечивало членов этого
хозяйства, — das ganze Haus, то есть «весь дом» в качестве
«единицы производства, потребления и обобществления».
Женщины, как составная часть das ganze Haus, были не
только работницами и участницами этой экономической си-
стемы. Они находились в самом центре сети обращения то-
варов и услуг, что служило достижению продуктивности
хозяйства: женщины помогали соседям при жатве, на ферме,
в производстве сыра или других продуктов домашнего хо-
зяйства, годных для продажи или обмена; они рубили дрова,
одалживали домашнее оборудование. В США подобные то-
вары и услуги ценились достаточно высоко, поэтому суще-
ствовал точный тариф на виды услуг и время, с выплатами,
которые учитывались и вносились в бюджет1.
Там, где мужчины вели дела находясь дома, отдельные
аспекты работы автоматически перекладывались на их жен.
Им приходилось кормить, одевать и контролировать работ-
ников, следить за подмастерьями, некоторые хозяйки вели
дела или конторские книги.
1 Такая система обязательств иногда была скрытой, а иногда явно
выраженной. Британская писательница Фрэнсис Троллоп, одалживая
что-либо своей соседке в Огайо, автоматически получала обещание «от-
работать это; пошли за мной, когда я тебе понадоблюсь». Чистый праг-
матизм. Если работу не нужно было оплачивать деньгами, тем лучше
это было для местности, где в обороте были разнообразные денежные
единицы. Голландские, русские, французские, мексиканские, британские
и различные южноамериканские монеты циркулировали по континенту,
а испанские и мексиканские деньги признавались официальной валютой
до 1857 года. В XIX веке многие все еще рассчитывались британскими
фунтами, шиллингами и пенсами, переводя затем эту сумму в любую
доступную валюту.
54
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
К тому же важность женщины в хозяйстве с точки зре-
ния экономики объясняется тем фактом, что в «домашних»
странах скорое заключение нового брака после смерти мужа
считалось обычным делом. Этого нельзя сказать о тех рай-
онах, где были приняты ранние браки: там вдовам запре-
щалось повторно выходить замуж (иногда даже запрещалось
дальше жить после смерти мужа — они должны были со-
вершить sati (от фр. самосожжение). Почти треть всех овдо-
вевших женщин Англии выходили замуж во второй раз,
половина из них — в течение года после смерти мужа. Жен-
щины «домашних» стран имели цену, причем настолько вы-
сокую, что были, можно сказать, бесценны.
Потребности семьи подхлестывались промышленной ре-
волюцией, которая внесла коррективы в работу и, соответ-
ственно, жизнь семьи. Еще до полной индустриализации раз-
витие протопромышленной экономики начало видоизменять
роли мужчин и женщин в обществе и семье. Мужчины, кото-
рые изначально работали как ремесленники, лавочники и
всякого рода специалисты, начали перемещаться из своих
домов в специально отведенные для работы места: на фабри-
ки, в мастерские, а позже — в офисы. Это происходило везде
по-своему и не одновременно: сельскохозяйственные терри-
тории гораздо медленнее приспосабливались к переменам.
Для тех, кто находился поближе к промышленности, процесс
шел гораздо быстрее. Плантационная система американского
юга предполагала, что здесь производство намного дольше
задержится на стадии внутрихозяйственной формы, чем на
промышленном севере. У фермеров не было особого выбора
относительно рабочего места. В остальных случаях, когда ра-
ботали рабы, продукт производился на рабочем месте, вне
дома. Старая модель обычно прекращала свое существование
достаточно резко: в Нью-Йорке 1800 года только один из два-
дцати мужчин работал вне дома; к 1820 году это был каждый
четвертый мужчина, а к 1840 году их было семь из десяти.
Новая рабочая практика привела к тому, что и женщины
стали покидать свои дома, отправляясь работать на фабри-
ки, в цеха или в магазины, которые не превышали размером
обычную гостиную в частном доме. Женщины, у которых
55
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
все еще не было оплачиваемой работы, также оказались за-
тронуты этим процессом. В XVI веке огораживание общин-
ных земель на Британских островах привело к сокращению
рабочих мест для женщин, занимавшихся прежде заготов-
кой кормов для животных и сбором колосьев. Позже, когда
их мужья потеряли земли или переехали в новые городские
центры, женщины ощутили нехватку работы еще острее —
даже в таких сферах, как разведение птицы, молочное хозяй-
ство и выращивание овощей. Все, что осталось, — небольшая
делянка или несколько цыплят. Это помогало семье вы-
живать, но не приносило никакого дохода. Одновременно
мужчины работали вне дома — либо на земле, либо в новых
малых и крупных городах, где им платили за работу налич-
ными, так что участие женщины в бюджете семьи стало не-
значительным или вовсе незаметным. Работу за наличные
начали расценивать как единственную форму работы. Имен-
но ею и занимались мужчины. Работа, которой занимались
женщины, по сути осталась прежней, но за нее не платили
наличными. Поэтому она вовсе перестала считаться рабо-
той. Уборка, приготовление еды, шитье, воспитание детей
больше не считались трудом. Теперь эти занятия стали вос-
приниматься как выражение женской сути, как природная
функция женщины, бессознательный инстинктивный реф-
лекс, заложенный природой. Это оказалось последним эле-
ментом складывающейся картины. Он перевел отношения,
связывающие женщину с обществом, воспитание детей и
домашнее хозяйство в новую фазу.
Отношение к детям и их месту в доме всегда отличалось
изменчивостью. Когда женщины и мужчины работали дома,
дети принимали непосредственное участие в работе по дому,
выполняя задания, соответствующие их возрасту. Но когда
работа вышла за рамки дома, детский трудовой вклад в до-
машнее хозяйство стал настолько незначительным, что от
него и вовсе пришлось отказаться. Таким образом, дети
больше не имели отношения к домашней экономике.
С приходом промышленной революции эта картина по-
лучила новое развитие. Дети-работники составили значи-
тельное число рабочей силы новых фабрик. В то же время
56
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
на другом полюсе общества развитие железных дорог сде-
лало возможным обучение детей в школах-интернатах. Те-
перь сеть железных дорог дала возможность детям как бога-
тых, так и бедных возвращаться домой чаще и быстрее, чем
это было раньше. По большей части только дети из средних
слоев общества оставались дома в течение всего года.
На протяжении века улучшалась гигиеническая и эпи-
демическая ситуация, что привело к уменьшению детской
смертности. Кроме того, к концу века семьи среднего и выс-
шего классов стали уменьшаться в размере. В связи с со-
кращением количества детей, которые теперь жили дольше,
взрослея, не так быстро покидали родительский дом, боль-
шее внимание начали уделять каждому отдельно взятому
ребенку, а следовательно, возрастает эмоциональность от-
ношений. В XVIII веке существовавшее на территории Гер-
мании понятие das ganze Haus — экономическая и социаль-
ная единица, иерархическая структура — начало заменяться
иностранным словом Familie (от фр, famille). Слово подчер-
кивало новую эмоциональную связь и изменившуюся суть
дома.
Таким образом, дети и детство становятся центром вни-
мания семьи в «домашних» странах, ее raison-d’etre. Люди
из «недомашних» стран удивлялись принятому в «домаш-
них» странах обращению с детьми. Один итальянец удив-
ленно сообщал, что английские родители разговаривали со
своими малышами, пели им песни, играли и даже танцевали
с ними, будто те что-то понимают. Во многих «домашних»
обществах рождение детей воспринималось как гражданское
событие.
Голландия, страна, наиболее тесно связанная с понятием
дома, указывала всем путь. В XVII веке гордые голландские
отцы надевали специальные шляпы, чтобы сообщить о по-
явлении ребенка на свет. Помимо того, им полагались неко-
торые налоговые скидки. Дом новорожденного украшали
kraam kloppertje, или талисманом младенца. Это была дере-
вянная дощечка, обтянутая красным шелком, отороченным
кружевом; ее привязывали к дверному кольцу, чтобы боль-
шое событие не осталось незамеченным. (Даже о мертворож-
57
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
денном младенце полагалось объявлять, только с исполь-
зованием черного шелка.) Способ такого рода публичной
демонстрации личного счастья сохранялся несколько веков.
В XIX веке в Британии к дверному молотку стали привязы-
вать перчатки, чтобы сообщить горожанам о появлении ре-
бенка, а еще позже эту функцию передали газетным объявле-
ниям.
Дощечка, перчатки или газета, песни и пляски, развлека-
ющие малыша, — все это свидетельства изменения сути
семьи в течение трех веков. Теперь семья оказывается не
только экономической единицей, состоящей из объединив-
шихся для выживания людей. Она стала образцом челове-
ческого эмоционального единения.
Модель позднего брака опередила промышленную рево-
люцию на века. Но тот факт, что территории, отмеченные
ростом капиталистических отношений и индустриализаци-
ей, являются теми самыми территориями, где модель позд-
него брака уже существовала, служит подтверждением того,
что именно такая система брака способствовала дальнейше-
му развитию семьи и дома. Поздний брак формировал по-
коления людей, которые чувствовали необходимость созда-
вать и оснащать для жизни новые дома; поколения, которые
имели необходимые для этого средства, что, в свою очередь,
вело к возникновению и расширению спроса. Со временем
капитализм и индустриализация создали средства для его
удовлетворения.
Вполне логично предположить, что, когда идея прочно
утверждается в жизни, она зачастую становится шагом впе-
ред и предполагает, что будет принята церковью и государ-
ством — будь то протестантизм или демократическая власть.
В этом смысле семья сыграла роль «спроса», а церковь, го-
сударство и промышленная революция — «предложения».
Казалось бы, «маленькое государство» — семья — взяло об-
разец устройства из иерархической системы церкви и стра-
ны. Однако, если присмотреться, становится ясно, что пере-
численные структуры оказывают взаимное влияние друг на
58
Глава 1. СЕМЬЯ И ДОМ
друга. Семья вбирает в себя элементы устройства церкви и
власти. Церковь и власть моделируются на основе семейной
структуры.
Когда признаки «домашней» семьи оказались четко опре-
делены, то и церковь, и государство в скором времени также
прибегли к ее атрибутике. Как известно, король Яков I за-
являл о себе как о «муже», владеющем «целым Островом»,
который выполняет роль его «законной жены». Одновре-
менно в Шотландии и Англии женщина, осужденная за
убийство мужа, рассматривалась как совершившая акт пре-
дательства в отношении государства в лице своего мужа.
Если бы это касалось не «малого государства», а страны в
целом, то мужеубийство наверняка приравняли бы к бунту
против государственной власти.
Да, в идеальном смысле «малое государство», представ-
ленное семьей, явно послужило моделью для создания цер-
ковной и государственной иерархии. Но, возможно, в ре-
альности все было намного сложнее, поскольку оказалось
связанным взаимным влиянием. Развитие семейных отно-
шений в странах Северо-Западной Европы влияло на раз-
витие протестантизма и новых национальных государств в
той же мере, в какой протестантизм и устройство новых на-
циональных государств влияли на структуру семьи в этих
регионах. Регионы, где возникли первые прочные демокра-
тические (или близкие к демократическим) институты —
Северо-Западная Европа и колониальная Америка, — это
все территории «домашнего» типа хозяйства. Здесь совмест-
ное управление хозяйством в самой простой форме счита-
лось нормой.
Зачастую история признает силу и авторитет лишь вели-
ких людей — королей, государственных деятелей и полити-
ков. Когда серьезные изменения затрагивают широкие слои
низших сословий, то, скажем, марксисты и другие интерпре-
таторы социально-исторических процессов не видят в мас-
сах самостоятельного деятеля. Они настойчиво утверждают,
что массы подвергались влиянию, действовали под натис-
ком волны различных обстоятельств. Соответственно среди
обстоятельств они называют те, что связаны с урбанизаци-
59
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ей, или протестантизмом, или стимулированием потреби-
тельского интереса. Воздействие обстоятельств, по их мне-
нию, в результате приводит к зарождению капитализма и
современных национальных государств.
Но если допустить, что обычные люди, многомиллионные
массы могли принимать участие в историческом процессе, то
следует рассмотреть явление урбанизации, протестантизм и
потребление как результат действий, направленных на до-
стижение отдельных частных потребностей. В этом случае
появляется возможность взглянуть на современный мир не
как на могучий разряд, в котором все факторы сплавились
воедино и явились в неком новом качестве, а как простой и
естественный ход серии небольших, частных действий, на-
правленных представителями среднего класса на достижение
конкретных целей.
Реставрация правления Карла II в 1660 году в тот пери-
од положила конец политической революции для населения
Англии и Шотландии. Подобные мятежи и восстания на
протяжении предыдущих пятидесяти лет сеяли возмущение
на территории большей части Европы, но и там похожие
движения подошли к своему завершению ближе к 1660—
1670-м годам. Демократический импульс на территории Ев-
ропы оказался очень мощным, но своего пика он достиг в
Англии, и совсем нет уверенности в том, что он окончатель-
но угас. Историк Кристофер Хилл полагает, что тот демо-
кратический всплеск, который закончился Реставрацией,
получил свое отражение, переадресовку и развитие доволь-
но неожиданно, но несомненно триумфально в произведе-
ниях художественной литературы.
Начиная с «Робинзона Крузо» и далее роман становится
формой искусства, которая пристально следит за тем, чем и
как живут обычные мужчины и женщины, которые имеют
в этой жизни право на собственные интересы. Героями ро-
манов являются не лорды и леди, не некие символы и до-
бродетели, а средний класс, желающий узнавать в книгах
себя, находить в них «тождественность».
Возможно, кому-то литературный процесс напомнит про-
цесс развития семьи и идеи домашнего очага, которые также
60
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
выделились, затем воплотились подобно демократической
революции. «Домашняя» революция развивалась достаточно
медленно, она не явилась миру сразу в окончательном виде.
Зато роман о Робинзоне Крузо вышел в свет одним прекрас-
ным весенним днем 1719 года, и, если так можно сказать, по-
средством этого романа многие мужчины и женщины полу-
чили «свою идентификацию», то есть возможность определить
свое место в обществе. Помимо того, сведения об их образе
жизни сохранились благодаря роману, пройдя сквозь века.
О медленном, неоднозначном, но решительно продвигаю-
щемся поступательном движении пойдет речь в моей книге.
Глава 2
ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
Летом 1978 года вертолет с группой геологов на борту
кружил над тайгой в области монгольской границы в поис-
ках места для посадки. Там, в 250 километрах от ближайшей
деревни, казалось бы, в совершенно необитаемой местности,
пилот заметил огород. Ученые решили, что с этим стоит
разобраться, и приземлились. Преодолев 5 километров по
узкой извилистой тропе, они наткнулись на ангары, возвы-
шавшиеся на сваях, доверху набитые мешками с картошкой
и березовой корой. Продолжив поиски, ученые обнаружили
двор, «весь закиданный всяким таежным хламом — корой,
палками и досками». В центре двора стояло нечто, похожее
на хижину: почерневшую от непогоды, с единственным ок-
ном, размером с «карман на рюкзаке», обветшавшую — в
общем, нечто, «скорее напоминающее нору» или «низкую,
закоптелую, деревянную собачью конуру». Единственная
комната в этой хижине была не больше семи шагов в длину
и пяти в ширину. А единственный предмет мебели в комна-
те — стол из бревен. Земляной пол был покрыт для тепло-
изоляции втоптанной картофельной кожурой и дробленой
ореховой скорлупой, но в комнате все равно было «холодно,
как в погребе». Помещение обогревалось маленьким очагом
и освещалось единственной свечой.
61
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Эта «конура» принадлежала семье Лыковых, состоявшей
из пяти человек. Лыковы относились к староверам — россий-
скому ортодоксальному религиозному течению XVII века.
После революции 1917 года вследствие гонений многим ста-
роверам пришлось переселиться за границу (их сообщества
существуют сейчас даже в Боливии или, например, в штатах
Орегон и Аляска). И тем не менее самое большое их поселе-
ние находится в Сибири. В 30-х годах XX века во времена
сталинского террора был убит брат Лыкова, а ему с женой и
двумя маленькими детьми пришлось прятаться в тайге. Позд-
нее у них родились еще двое детей, и к 1978 году, когда гео-
логи наткнулись на их жилище, выжившие члены этой семьи
(сам Лыков умер от голода в один из очень трудных годов)
существовали в изоляции уже почти полвека.
Впятером в одном помещении, без санузла, в «убогой, за-
плесневелой, невероятно грязной комнате», освещаемой и
обогреваемой огнем: геологи упустили в своем описании
одну деталь — все эти невообразимо суровые условия в точ-
ности повторяли типичные жилищные условия их собствен-
ных предков. И наших тоже. Мир, в котором жизнь каждо-
го была на виду, где не только не мечтали об уединении, но
и вовсе не знали о том, что это такое. На протяжении боль-
шей части человеческой истории дом не был пространством
частной жизни. В нем не было даже отгороженных помеще-
ний, которые могли бы предназначаться отдельным обита-
телям, или таких комнат, которые использовались бы для
приватных целей.
У англосаксов не существовало слова для обозначения
дома, но слово heorp (домашний очаг) использовалось как
полноценное замещение, обозначавшее все здание в целом.
(Слово heorp само по себе исконно, оно имеет англосакский
корень, означающий «земля».) Юридически значение поня-
тия «домашний очаг» порою применялось для того, чтобы
обозначить его хозяев: astriers — жильцы с юридическим
правом наследования — слово astre произошло от норманн-
ского atre, или очаг. Таким образом, право наследования
62
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
относилось даже не столько к людям или к дому, сколько к
очагу, камину. В домах дворян и зажиточных людей Средне-
вековья самым главным помещением считался зал — место,
где проходили все общественные, семейные, официальные
и деловые мероприятия. Центром этого зала всегда был от-
крытый очаг — физическое и моральное ядро, фокусная
точка комнаты. (Не случайно латинское слово focus означа-
ет «очаг».)
Зажиточное крестьянство того времени жило в длинных
домах, совмещенных с коровниками. Длина дома составляла
от 10 до 20 метров, а ширина — до 6 метров1.
Более бедные люди имели небольшие дома без отведен-
ных для скота помещений. Оба типа жилья предполагали
наличие открытого очага в главной комнате и, возможно,
примыкающую к ней вторую комнату. В коровниках, кроме
выгородки для скота, располагались дополнительные ком-
наты для сна или кладовые.
Интересно, что большинство населения того времени ви-
дело в старых домашних постройках определенный анахро-
низм. Те, кто находился на вершине социальной лестницы,
хотели иметь новые дома (только в XX веке старые построй-
ки стали считаться символом высокого статуса). Поскольку
они могли себе это позволить, то зачастую разрушали старый
дом до основания и возводили новый, отвечающий требова-
ниям современности. Тем не менее большая часть людей про-
живала в старых домах — новая мода коснулась лишь незна-
чительного процента населения. Например, большинство
лондонцев первой половины XIX века жило в постройках
XVII—XVIII веков, равно как и миллионы британцев XXI ве-
ка живут в домах, возведенных еще в XIX веке и начале
XX века, или миллионы ньюйоркцев живут в многоквартир-
ных зданиях, построенных приблизительно ко времени на-
чала Второй мировой войны.
1 Коровник предназначался для размещения скота. В XIX веке лю-
бовь ко всему архаичному и этимологическая путаница между старо-
английским словом, обозначавшим «коровник», и старонорвежским
словом, обозначавшим «фермерский дом», привели к тому, что фермер-
ские дома стали называть коровниками.
63
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Мало кто имел новые, модные дома, но еще меньше лю-
дей жили в домах, спроектированных архитекторами. Важно
различать здания, спроектированные архитекторами, и дома,
возведенные строителями или самими жильцами. Не более
5 процентов жилого фонда мира было создано при участии
архитектора. (Некоторые исследования показывают, что та-
ких домов было меньше 1 процента.) Те, кто воспользовал-
ся услугами архитектора, в основном являлись богатыми и
обладающими привилегиями людьми, желающими посред-
ством своего дома продемонстрировать силу и высокое по-
ложение или укрепить статус-кво. Однако такие постройки
были редкостью среди возводимых и заселяемых в то время
домов.
В начале XIX века британские аристократы (те, кто мог-
ли позволить себе нанять архитектора) были представлены
350 семьями при населении в 18 миллионов человек. Лишь
на протяжении нескольких десятилетий XX века архитек-
турное проектирование начало обслуживать массы, в част-
ности рабочий класс. С конца XVII века на Британских
островах и с XIX века в США, Германии и Нидерландах
большинство жилых зданий возводились спекулятивными
строительными фирмами, чья деятельность основывалась на
рыночном подходе. Это означало, что дома строились для
людей, о вкусах которых застройщикам не было ничего из-
вестно. В результате выходил банальный, консервативный
продукт — копия уже существующих домов, точное подобие
тех, что уже доказали свою популярность.
Следовало бы упомянуть о ретроспективной проблеме
определения размеров домов. Нужно проявлять большую
осторожность, когда мы говорим о постройках прежних вре-
мен, опираясь единственно на оценку того, что сохранилось.
Большинство населения разных стран ютилось в домах, по
размеру напоминавших скорее «конуру», которая так шоки-
ровала геологов в Сибири. То, что сейчас принято считать
старыми домами рабочих, изначально было или домами со-
стоятельных фермеров, или даже домами помещиков. Пре-
успевающие йомены-фермеры выстраивали себе дома ново-
го стиля и большего размера, а старые здания передавали
64
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
своим работникам. Таким образом, в наше время мы зача-
стую ошибочно предполагаем, что такие дома и были обыч-
ны для бедных работников.
В Англии проблема усугубляется еще так называемой ве-
ликой перестройкой — волной повсеместного строительства,
которое началось на юго-востоке страны в середине XVI века.
Перестройка стимулировалась, кроме всего прочего, относи-
тельно стабильной политической ситуацией, крепкой эконо-
микой и новыми технологиями; важно отметить быстрое раз-
витие кирпичных мануфактур. Большое значение имело
перемещение камина от центра к стене дома.
В конце XVI — начале XVII века многие характерные
здания Англии были либо полностью перестроены, либо ча-
стично изменены. Одновременно появляется множество со-
вершенно новых построек. Перестройка началась с домов,
принадлежавших высшему сословию, но в начале XVIII века
даже те, кто располагали меньшими средствами, смогли
присоединиться к этому процессу.
Вторая великая перестройка началась в XVIII веке в
США. Построенные ранее, неуклюже сконструированные,
каркасные дома в колониях строились как временные жи-
лые объекты — с наступлением лучших времен их сносили
и заменяли. По этой причине не сохранился ни один аме-
риканский дом, построенный в период с 1620 по 1667 год.
В инвентаризации 1652 года встречается запись о «малень-
ком доме и садике» в Плимуте. Слово «маленький» не ти-
пично для описей тех времен, так что, возможно, речь шла
как раз о каком-то доме, сохранившемся с 1620-х годов, ко-
торый уже в 1652 году казался непривычно миниатюрным.
Только пять домов, построенных в более поздний период
(1668—1695), не были разрушены; при этом два из них под-
верглись значительной реставрации в 30-х годах XX века.
Это понадобилось для того, чтобы придать им вид, который
соответствует представлениям XX века о том, каким был
типичный американский колониальный дом. За исключени-
ем этих пяти домов, все сохранившиеся постройки XVII века
датируются последними четырьмя годами столетия. То же
самое происходило и в XVIII веке. Стоит обратить особое
65
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
внимание на то, что представление о сотнях домов того вре-
мени строится на пяти сохранившихся примерах, только три
из которых можно считать оригинальными.
Необходимо помнить об этих анахронизмах стиля и раз-
мера. Наша привычка воспринимать дома такими, какими
они были построены во времена индустриализации, затмила
все то, что было до нее. Мы вспоминаем об огромных залах
средневековой знати, совершенно упуская из виду, что они
существовали в мизерном количестве — менее 1 процента
от разнообразных помещений того времени. То же касается
сохранившихся громадных тюдорианских зданий или бога-
тых губернаторских особняков колониальной Америки, вы-
теснявших из памяти исчезнувшее жилье, в котором обита-
ли все остальные. Таким образом, представление о жизни
на протяжении веков в беспорядке и скученности выветри-
лось из общественного сознания. Теперь, не зная, как имен-
но люди жили, трудно понять, почему они поступали так, а
не иначе. Только зная, в каких обстоятельствах они сущест-
вовали, мы можем оценить, насколько изменение этих об-
стоятельств отразилось на изменении идей и ожиданий.
В целом в Англии XVI века рабочие, у которых хватало
денег на дом, или те, что проживали на территории своих
работодателей, имели однокомнатный дом. Как правило, в
доме была пристройка, которая служила кладовой и местом
для сна. У более богатых дома состояли из двух или четы-
рех комнат. Двухкомнатные дома имели общую комнату и
еще одно помещение. Дома большего размера состояли из
общей комнаты, кухни и еще нескольких помещений. Глав-
ной функцией спальни было хранение: чаще всего в ней
ставили от двух до пяти сундуков, здесь же мог находиться
гнет для того, чтобы вместить больше вещей. Зачастую в
этих помещениях стояли ткацкие станки, бочки, инструмен-
ты, маслобойки и другое оборудование. В больших домах
такие помещения использовали также и для сна, так что в
них помещались еще две-три кровати.
Колониальная Америка отличалась застройкой несколько
иной по размеру и характеру. Первые дома в Плимуте были
построены по типу мазанки — однокомнатные хижины с ма-
66
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
лым количеством окон или вовсе без них, с соломенной кры-
шей. Три года спустя после прибытия «Мейфлауэра»1 было
выстроено около двадцати домов, «четыре или пять» из ко-
торых получили оценку как «очень достойные и привлека-
тельные». Эти «достойные» дома были в основном одноком-
натными одноэтажными постройками, холл в них составлял
примерно 4,5 х 6 метров; кое-где был верхний полуторный
немеблированный этаж. Полуторный этаж представлял собой
открытое пространство без потолка. Его заменяла крыша со
стропилами; стены не штукатурили. Встречались дома со вто-
рой комнатой. Заднюю комнату обычно отгораживали от
главного жилого помещения дощатой стеной; той же цели
служила труба, обогревавшая, таким образом, оба помеще-
ния. В получившейся комнате ставили кровать.
Подобные двухкомнатные дома следовали английскому
принципу «парадная-и-спальня»: передняя дверь открывала
вход в общую комнату, а в спальню можно было попасть
лишь через дверь центральной комнаты. Лестница холла
иногда вела на чердак, также называемый чуланом, — его
использовали и для сна, и для складирования. Многие из
таких домов включали пристройку, предназначенную для
сна и хранения, или для грязной работы, связанной с при-
готовлением пищи, или для всего сразу. Служебные поме-
щения обычно выносили за пределы дома на задний двор.
Позже эти пристройки стали покрывать покатой крышей:
стиль получил название «солонка».
Так выглядели дома состоятельных людей. Наиболее ха-
рактерным можно считать тип застройки Неемии и Сабмит
Тинкхам, эмигрировавших в колонии в середине XVII века
и обосновавшихся в дне пути от Бостона. Расчистив землю,
они жили в «полуподземном убежище» в течение года. На
второй год поселенец нашел время и средства, чтобы вы-
строить четырехкомнатный каркасный дом и амбар.
Вообще, землянка не считалась чем-то необычным: если
жилищные условия Неемии улучшались достаточно быстро,
1 «Мейфлауэр» — корабль, на котором в 1620 году в Америку при-
были первые переселенцы. (Примеч. ред.)
67
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
то многие из его соседей так и продолжали довольство-
ваться жизнью в землянках на протяжении нескольких лет.
Один голландский эмигрант в Новых Нидерландах описы-
вал людей, живших в подвалах глубиной 2 метра, обшитых
досками; крыша этих подвалов представляла собой балки,
покрытые корой или хворостом, а полы и потолки внутри
обшивали деревом.
На протяжении XIX века в приграничных регионах люди
зачастую жили в землянках, вырытых на склонах холмов
или оврагов. Единственным знаком, по которому можно
было определить, что здесь живут люди, была торчащая сна-
ружи труба. Такие жилища были дешевы (в 1872 году свя-
щенник из Небраски построил землянку размером 4,3 квад-
ратного метра всего за 2 доллара 78 центов). Внутреннее
убранство землянки максимально приближалось к обычно-
му, домашнему — «беленые» стены (покрытые смесью воды
и глины), драпировки, развешанные так, чтобы разделять
помещение на «комнаты».
Как похожие укрытия первых колонистов, эти землянки
должны были служить лишь временным убежищем до тех
пор, пока не появятся время и деньги на улучшение жилищ-
ных условий. Домами из дерна, которые возводились в пре-
риях от Южной Миннесоты до Техаса, пользовались доль-
ше. К 1890 году их насчитывалось более миллиона, причем
большая часть подобных домов была выстроена в штатах
Канзас и Небраска. Сделанные из пластов дерна, эти дома
состояли из одной комнаты с единственным окном, с зем-
ляным или, если позволяли средства, дощатым полом и бе-
ленными глиной стенами. Нужно отметить, что такие дома
не были импровизацией, а являлись традиционной строи-
тельной практикой многих русских и восточноевропейских
эмигрантов.
В срединных и южных колониях дело обстояло несколько
иначе, но жилищные условия были достаточно скромными
вне зависимости от уровня дохода. Колонисты прибыли в
Мэриленд в 1634 году, а в 1650-м один офицер описал мест-
ные дома как «вигвамы, сооруженные исключительно из ци-
новок, тростника и коры деревьев, прикрепленных к жер-
68
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
дям». (На этой территории сохранился только один дом,
построенный до XVIII века.) К 1679 году построили тридцать
«очень бедных и маленьких, скорее напоминающих самые
убогие английские фермы» домов. Однако сам Томас Корну-
оллис, главнокомандующий войсками колоний и автор опи-
сания, отстроил себе деревянный каркасный дом «высотой в
полтора этажа, с чердаком и кирпичной трубой, который слу-
жит для того, чтобы вдохновить остальных следовать моему
примеру». Вскоре преобладающим видом застройки стали
дома, построенные по принципу «парадной-и-спальни», как
это принято на севере, часто с двумя верхними комнатами.
Первые типичные южные плантаторские особняки, с
классическими пропорциями, греческими белеными фасада-
ми появились только в середине XIX века1. До этого време-
ни, как и на севере, здесь были распространены все те же
небольшие временные постройки. Одна плантация в штате
Виргиния была основана в 1619 году, и на протяжении еще
нескольких десятилетий она была представлена 10 времен-
ными домами, выстроенными последовательно на одной пло-
щадке. Дом 1630-х годов состоял из единственной комнаты
и подвала размером 4,8 х 6 метров. Ближе к концу XVII века,
когда зажиточные фермеры начали обзаводиться землями,
их дома типа «парадная-и-спальня» все так же оставались
неоштукатуренными изнутри, над крышами виднелись чаще
деревянные, чем кирпичные трубы, а в стенах проделывали
немногочисленные, обычно неостекленные окна. В этот пе-
риод строительство жилья для рабов было очень ограничен-
ным, как на западе, так и на юге. Рабы и домашние слуги
работали вместе и жили в домах своих собственников до
последней четверти XVII века, когда и тех и других стали
размещать в специально отведенных для прислуги помеще-
ниях.
Великая перестройка пришла в колонии позже, чем это
случилось в Англии, однако она вызвала полную неразбе-
1 Слово «плантация» изначально употреблялось для обозначения
нового поселения в Ирландии после вторжения Англии в XVI веке, ког-
да там осели англичане; для обозначения сельскохозяйственной земли,
обрабатываемой рабами, это слово стало использоваться с 1706 года.
69
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
риху. Несмотря на это, можно составить впечатление о том,
что не отвечающее элементарным требованиям жилье для
рабочих в США ничем не отличалось от английского. Это
были крошечные, двухкомнатные, примитивно построенные
дома, либо дома побольше, разделенные на комнаты, либо
коммунальное жилье. Средняя плотность заселения в Фи-
ладельфии в конце XVIII века составляла семь человек на
комнату, и даже спустя сорок лет, когда положение дел не-
сколько улучшилось, на 30 домов приходилось 253 челове-
ка, не считая неофициально проживающих.
В то же время среди богачей Новой Англии были рас-
пространены дома, которые можно рассматривать как более
близкие к нашим типичным представлениям о домах того
периода. Обычный образец — деревянное двухэтажное зда-
ние с центральным входом, часто с одноэтажной L-образной
пристройкой позади. Самая простая форма дома без при-
стройки — I-образный дом (такие дома оказались особенно
популярны в штатах Индиана, Иллинойс и Айова).
На юге чаще встречались полутораэтажные дома, с мень-
шей площадью надстройки под общей крышей. Вместо од-
ной передней двери, которая открывалась сразу в жилое
помещение, появилось две — передняя и задняя. Передняя
дверь не вела сразу в жилое помещение, она открывала вход
в главный зал — холл. Комната, находящаяся сбоку от хол-
ла, со временем оказалась разделена на две части, форми-
руя, таким образом, столовую и еще одно, более личное се-
мейное пространство.
В XVIII веке в больших домах на юге страны проявилась
тенденция выносить кухню за пределы главного здания. Это
делали отчасти для того, чтобы в доме было прохладней, а
также чтобы подчеркнуть расовое разделение. И на юге, и
на севере люди стремились к тому, чтобы сделать фронталь-
ные помещения более репрезентативными и публичными, а
те, что расположены в глубине дома, — приватными, доступ-
ными для узкого круга родственников и друзей.
На заднем дворе просторных южных домов строили жи-
лье для рабов. Размер и стиль таких построек варьирова-
лись в зависимости от региона. Сохранилось очень мало
70
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
домов рабов XVIII века, а те, что дошли до нашего времени,
как это уже происходило накануне великой перестройки,
претерпели серьезные изменения уже в XIX веке.
Большинство домов представляли собой бревенчатые по-
стройки с утрамбованным земляным полом, единственным
окном и, иногда, с погребом, покрытым досками1. В Чесапике
в самом начале XIX века бревенчатые дома совсем не обяза-
тельно говорили о том, что у владельца не хватает средств,
или о его низком социальном статусе. Многие мелкие зем-
левладельцы жили в бревенчатых домах. Но поскольку раз-
богатевшие плантаторы перестраивали свои дома в новом и
современном стиле, то постепенно постройки из бревен стали
считаться признаком бедности или, того хуже, рабства.
В доме раба все же могла быть не одна комната. В таком
случае помещения отделялись друг от друга досками, а в
предназначенное для сна необустроенное помещение навер-
ху — чердак — можно было попасть по лестнице. В таком
случае чердак представлял собой дополнительное спальное
помещение. Наиболее распространены были дома с дву-
мя комнатами, разделенными камином и дымоходом, — та-
кое расположение получило образное название «переметная
сума». Каждая комната имела отдельную переднюю дверь
и заселялась одной семьей. В двухкомнатном доме, как пра-
вило, был второй этаж; иногда две комнаты на первом этаже
отводили под кухню и гостиную, а наверху оборудовали две
спальни. Однако гораздо чаще кухня находилась в соседней
пристройке, и тогда семья занимала все четыре комнаты.
Количество живущих в доме изменялось от плантации к
плантации, иногда достигая 10 человек на комнату.
Такие дома для рабов располагались на расстоянии от
большого дома или среди служебных построек — кухни, мас-
лобойни, коптильни, прачечной, конюшни. Если эти жилища
не попадали в поле зрения, то рабы получали больше свободы
в выборе планировки и метода строительства. По этой при-
1 Для британских читателей: американский погреб — это не при-
вычное нам помещение под землей. Это небольшое углубление менее
метра в ширину и глубину, приспособленное для хранения корнеплодов
в прохладе летом и предотвращающее их замерзание зимой.
71
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
чине иногда встречаются постройки с явными следами аф-
риканской культуры, например, в Чесапике, где прослежи-
вается древний обычай Центральной и Западной Африки
выметать мусор со двора вокруг дома для того, чтобы обе-
спечить дому процветание. Этот обычай не был знаком англо-
американскому домашнему устройству XVIII века.
В колониях почти все, от рабов и наемных слуг до бога-
чей, жили в двухкомнатных домах. В северных колониях на
один дом приходилось примерно шесть или семь человек,
включая хозяев, слуг и прочих жильцов. Не стоит рассма-
тривать эти жилищные условия как проблему Нового Света.
Так жили в те времена повсюду. Нужно принять тот факт,
что многие небольшие постройки смогли избежать разруше-
ния. Парижский архитектор XVII века, служивший при дво-
ре Генриха IV, человек на пике карьеры, проживал с женой,
семью детьми и неизвестным количеством прислуги в двух
комнатах.
Известно, что в начале XVIII века в Британии на три-
семь комнат приходилось четыре—семь человек. Однако это
число основано на инвентарных списках, не включающих
массу рабочей бедноты — у них попросту нечего было опи-
сывать. Особенно заметно удручающее состояние жилищ-
ных условий среди деревенской бедноты. Упадок хозяйств
особенно остро почувствовали сельские бедняки, когда про-
изошло огораживание общинных земель — те дома и бараки,
которые прежде сдавали внаем рабочим, теперь подверглись
уничтожению для того, чтобы увеличить территории пахот-
ных земель.
Добавим, что с 1795 года новые законы о бедных обязали
местные приходы оказывать поддержку нуждающимся. Тем
не менее пустующие дома продолжали уничтожать, чтобы
предотвратить их заселение обнищавшими бродягами. Та-
ким образом, если уточнить данные переписи населения, то
в одной—трех комнатах проживали в среднем четыре—семь
человек.
Такой вид совместного проживания перекочевал в США,
где в начале XIX века на одно хозяйство свободного амери-
канца приходилось в среднем шесть человек (рабы не учиты-
72
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
вались, а значит, на юге на один дом приходилось большее
количество человек, однако сколько именно — неизвестно).
В Европе, напротив, к концу XVIII века показатели стали
опускаться. В 1801 году хозяйства заметно уменьшились, на-
считывая в среднем пять человек. (Для сравнения: по данным
за 2012 год, количество людей на одно домохозяйство соста-
вило 2,4 человека.) Зачастую в одном доме проживало не-
сколько семей, и так жили многие. Однако такое соседство
носило распространенный характер: было принято, что посе-
титель таверны или гостиницы должен был при необходимо-
сти разделить свою комнату или даже кровать с незнакомцем.
В среднем дома прошлого не просто состояли из мень-
шего количества комнат, чем дома XX века, — важное раз-
личие заключалось в том, что комнаты использовали иначе,
чем принято сейчас. В Средние века знатные семьи жили
открытым домом, господа обычно проводили время в зале
в окружении своих слуг, жильцов и иждивенцев. Постепен-
но, начиная с XIV по XVI век, в зависимости от региона
семья и особо важные гости стали удаляться из шумного
холла в отдельную комнату для трапезы и развлечений. Так
личная жизнь начала вплетаться в канву домашнего быта.
Должны были пройти века, пока эта идея смогла полу-
чить полное развитие. Многочисленные записи говорят о
том, что некоторые действия, воспринимаемые в те времена
как публичные, сейчас принято относить к интимной сфере
жизни человека. В XVI и XVII веках книги, посвященные
правилам этикета, предшественники книг XIX столетия по
вопросам домоводства, приобрели особую популярность сре-
ди элиты. Они были написаны мужчинами и для мужчин
(или мальчиков) в качестве руководства по нормам благо-
родной жизни. В этих книгах описывали манеры безупреч-
ного аристократа, чья благоприобретенная утонченность и
грация — плюс сам факт знатного происхождения — делали
его лидером в обществе. Историки часто опираются на опи-
сание этих правил, рассказывая нам о том, что этикет не
позволял делать, и раскрывая реальное положение вещей.
Хотя подобные руководства прежде всего предназнача-
лись для постижения моральных принципов поведения, но
73
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
они также касались и физических аспектов: джентльмен не
должен чесаться на публике, или трогать нос и уши за сто-
лом, или быстро есть, или ковырять ножом в зубах, или
сплевывать. Тот факт, что эти запреты повторяются в кни-
гах снова и снова, наталкивает на мысль, что джентльмены
все это себе позволяли. В то же время изменение правил
поведения в книгах с течением времени демонстрирует, как
изменились взгляды, а соответственно, и нормы поведения.
В книгах, датируемых XVI веком, открыто описываются
физиологические потребности человека — мочеиспускание,
дефекация, испускание газов. Эразм в «Вежливости у де-
тей» (1530), например, рассказывает маленьким джентльме-
нам о том, как следует поступать, когда (заметьте, не «если»,
а «когда») случайно наталкиваешься на своего друга, справ-
ляющего нужду. В начале XVIII века во многих книгах все
еще встречались упоминания физиологических потребностей,
но уже не рассматривалась возможность встречи джентльме-
нов в столь интересной ситуации — она приобрела интим-
ный характер. А к концу века подобные вещи стали считать
настолько личными, что больше не упоминали в новых из-
даниях тех же самых книг. Физическое разделение — физи-
ческая интимность — это то, чему никогда раньше не прида-
вали значения. Теперь не иметь пространства для подобных
действий, которые стали считаться интимными, или не хо-
теть иметь подобного пространства казалось по крайней
мере странным.
Идея конфиденциальности частной жизни оформилась
не сразу, она появилась не во всех слоях общества одновре-
менно как для «домашних», так и для «недомашних» стран.
Сначала в XVII веке во Франции возникло понимание лич-
ного пространства и уединения в туалетной комнате. Фран-
цузские короли справляли свои нужды публично, как и все
прочие дела, вплоть до 1684 года, когда Людовик XIV скрыл
свой стульчак за занавеской. Но это было лишь частичное
и неполное обозначение границ личного пространства. Спу-
стя несколько десятков лет один из сыновей мадам де Мон-
теспан предложил перенести ватерклозет в отдельное здание.
Ответ короля был краток: «Никчемная идея... бесполезная».
74
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
Даже королевская занавеска была воспринята как нечто не-
вообразимое в стране, где простые люди жили вшестером в
одной-двух комнатах.
В относительно новых жилищах урбанизированного сред-
него класса Нидерландов иногда выделялось пространство
в одной из комнат, где стоял шкаф со скамьей, в которой
было отверстие, с устроенной под ним выгребной ямой. Го-
раздо чаще голландцы использовали переносные стульчаки,
которые располагали в любом месте дома или рядом с кро-
ватью, как это было заведено и в Англии.
Остальные пространства дома, которые мы сейчас рас-
цениваем как личные, исторически имели общественное на-
значение. В 1665 году, когда Пипс нанес визит жене сэра
Вильяма Баттена, своего начальника по министерству во-
енно-морских сил, он «обнаружил множество женщин в ее
спальне... миледи Пен толкнула меня на кровать, потом упа-
ла сама, и остальные, одна за другой, прямо на меня... нам
было очень весело». Во время службы в министерстве Пипс
занимал более низкую должность по сравнению с Баттеном,
а потому эти дамы могли себе позволить дурачиться с ним.
Однако заметим, что спальня казалась ему абсолютно нор-
мальным местом для приема, а кровать — для сидения.
Самые богатые люди из купеческого сословия Нидерлан-
дов выставляли свои кровати, увешанные дорогими тканя-
ми, в приемных залах, как это можно видеть на картине Яна
ван Эйка «Портрет четы Арнольфини». Освоение торговых
путей и последствия этого процесса сделали ткани доступ-
ными и привели к тому, что люди стали демонстрировать
свои кровати. Это дало состоятельным гражданам возмож-
ность выставить напоказ достаток своего дома. Прежде та-
кое могли позволить себе только элита и члены королевской
семьи.
И это не было следствием жизни в небольшом простран-
стве — таково было состояние ума. Королевская власть дол-
го добивалась того, чтобы аристократия присутствовала на
утренних приемах, то есть буквально у кровати. С точки
зрения современности некоторые моменты быта того време-
ни могли бы показаться чересчур публичными. К примеру,
75
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
маркиза де Ментенон (1635—1719), жена короля Людови-
ка XIV, раздевалась и спала в той же комнате, где король
проводил заседания со своими министрами. Подобное не-
редко случалось в аристократических кругах: в 1710 году
герцог де Люин и его жена принимали гостей, нанесших офи-
циальный визит с целью поздравить новобрачных, лежа в
постели.
Кровати в знатных домах были частью репрезентативной
внутренней архитектуры. Хэм-Хаус, расположенный в од-
ном из предместий Лондона, можно считать одним из са-
мых продуманных архитектурных и декоративных ансамб-
лей Англии. В 1650 году в зале, где собирались после обеда
гости, стояла большая кровать и мебельный гарнитур, со-
стоявший из двух кресел и десятка складных стульев, под
стать вышитому балдахину. Кровать служила украшением
интерьера в той же степени, что и стулья, на которых сиде-
ли гости.
В аристократических домах Франции и Италии вплоть
до середины XVIII века существовали парадные спальни, то
есть приемные залы с альковом для кровати. Специальные
перила отделяли это пространство от остальной части ком-
наты. Территория по ту сторону ограды — между кроватью
и стеной — называлась ruelle или corsello, буквально «про-
улок», и предназначалась для приема гостей.
Прошли века, на протяжении которых произошли не-
которые подвижки в сторону утверждения индивидуаль-
ности. В Италии эпохи Возрождения в новых городских
дворцах все еще можно было увидеть кровать в главном
зале для приемов, однако к XV веку зачастую такой крова-
ти отводилась декоративная роль. Кровать для сна находи-
лась в другом, более изолированном помещении. И тем не
менее именно здесь спальни использовались домохозяйка-
ми не только для сна, но для приема гостей и принятия
пищи.
Лишь в XVIII веке в «домашних» странах эти идеи на-
чали изменяться, а кровать переместилась в более уединен-
ные помещения, предназначенные для сна. Как только это
произошло, сам вид кровати изменился. Громоздкая кро-
76
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
вать, установленная в зале для приема гостей, имела спинку
в изголовье, но у нее не было спинки в ногах. Таким обра-
зом, тот, кто на ней возлежал, был хорошо виден всем при-
сутствующим в комнате.
Кровати-шкафы или откидные кровати, иногда встречав-
шиеся у менее зажиточных людей на севере Альп, были хо-
рошо изолированы от сквозняков, поскольку имели только
одну открытую (но занавешенную) сторону; остальные три
были защищены стеной. Свободно стоящие кровати теперь
дополнялись изножьем и размещались вдоль стены, чтобы
создать дополнительную защиту от сквозняков наряду с за-
навесями. Кроме того, такое расположение создавало боль-
шее ощущение интимности. (Томас Джефферсон видел по-
добную новую модель кровати, когда, будучи министром,
находился во Франции с 1785 по 1789 год; он был настоль-
ко очарован ею, что заказал девять таких кроватей для того,
чтобы увезти их с собой в Виргинию.)
В «недомашних» странах кровати в приемных залах су-
ществовали достаточно долго. Акварель 1813 года демонстри-
рует спальню герцогини де Монтебелло, где она принимает
императрицу Марию-Луизу и врача Наполеона Бонапарта.
Врач предстает перед нами в шляпе и с тростью, что по-
зволяет с уверенностью сказать — он действительно нано-
сит официальный визит герцогине, а не зашел для того,
чтобы осмотреть пациентку.
В буржуазных кругах можно было наблюдать ту же кар-
тину. Австрийский (по всей вероятности) интерьер 1850 года
изображает кровать с занавесями, которые служили для того,
чтобы отделить ту часть комнаты, где она находится. Осталь-
ное помещение обставлено как будуар: письменный стол, эта-
жерка, кушетка, кабинет, четыре кресла, диван и мольберт с
живописным полотном — все, что нужно хозяйке для приема
гостей.
В Британии от такого устройства комнат отказались за век
до того: к этому времени спальни уже приобрели исключи-
тельно интимный характер, их стали делить на мужские и
женские. По обе стороны Ла-Манша установилось взаимное
недопонимание. Один француз сообщал своим соотечествен-
77
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
никам, что в Англии «дамская спальня — святилище, в кото-
рое запрещен вход посторонним. Войти в нее — все равно что
проявить грубейшую бестактность, исключение составляют
лишь самые близкие».
В то же время Хорас Уолпол рассказывал, как во время
посещения Франции его сестрой та попросила «не помню
уже какую посудину [возможно, ночной горшок], и лакей
сам ее принес». Французский слуга, продолжал возмущен-
ный Уолпол, «заявился к ней в спальню собственной пер-
соной» вместо того, чтобы передать необходимые вещи слу-
гам дамы, как это сделали бы в Англии, с целью подчеркнуть
неприкосновенность личного пространства.
Ощущение нерушимости границ частного пространства,
подобное тому, что дано в описании Уолпола, стало при-
суще высшему классу в целом, к которому относились сам
Уолпол и его сестра, дети Роберта Уолпола, часто упомина-
емого в качестве первого премьер-министра Британии.
Французские архитекторы XVIII века проектировали
дома для знати таким образом, чтобы передать ощущение
статуса и высоты положения владельца: планировка и декор
служили визитной карточкой собственников дома для их
гостей. В этот же период английские и шотландские клиен-
ты Роберта Адамса и его брата Джона также стремились по-
казать миру свою значимость, однако подход архитекторов
к решению задачи отличался от приемов французских кол-
лег. В своих рабочих заметках братья не затрагивают тему
статуса и общества в целом. Они сконцентрировали внима-
ние на том, чтобы создать более удобное пространство. Ар-
хитекторы исходили из того, что хозяева будут делать в
каждой из комнат, обсуждая удовольствия и привычки по-
вседневной жизни. Клиентами Адамсов являлась высшая
знать.
Однако руководство, созданное норвиджским каменщи-
ком, оказалось адресовано в первую очередь среднему клас-
су провинции, активно строившему собственные дома. В
нем учитывался иной взгляд и иные возможности застрой-
щиков, а возможно, иная концепция строительства: «Каж-
дый человек стремится достигнуть излюбленной цели, будь
78
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
то учеба, бизнес или удовольствие», и поэтому «внутренние
элементы [дома должны быть] выполнены так, чтобы они
подходили жильцу по характеру, склонности и удобству».
Главным концептуальным изменением стал вовсе не пе-
реход от однокомнатного жилья к двух- или даже двадцати-
комнатному. Изменился сам образ жизни: дневные занятия
стали разделяться по смыслу — принятие пищи и сон, го-
товка и стирка, или по половому признаку — мальчики и
девочки, или по статусу — господа и слуги, или по поколе-
ниям — родители и дети. Для каждой из этих категорий
теперь отводилось отдельное помещение. В наше время дан-
ная идея кажется настолько привычной, что просто трудно
представить себе, что когда-то все было иначе.
Первые шаги к реализации такого архитектурного под-
хода в некоторых странах были предприняты лишь в XV веке.
В Италии эпохи Возрождения стали появляться палаццо, по-
строенные по периметру внутреннего двора. В них комнаты
были сгруппированы по назначению: столовая и приемный
зал с одной стороны; частные приемные покои, галерея и биб-
лиотека — с другой; в прилегающих флигелях — личные се-
мейные покои и комнаты для слуг. Похожие образцы устрой-
ства домов знатных фамилий периодически встречаются в
постройках первой половины XVI века.
Замок Шамбор на Луаре был спроектирован итальянским
архитектором. Он состоит из четырех несообщающихся апар-
таментов по четыре комнаты в каждых — одна большая при-
емная комната, две поменьше для более личных дел и убор-
ная. (Такая планировка была распространена во Франции до
XIX века.)
Но даже в самых больших домах архитектура не позво-
ляла создать те условия для частной жизни, к которым мы
привыкли сейчас. Комнаты располагались по принципу ан-
филады — ряда последовательно примыкающих друг к дру-
гу помещений, двери которых были расположены так, что
образовывалась линия удаляющихся в перспективе комнат,
такая длинная, что ей не было видно конца. Эта перспекти-
ва стала визуальным воплощением значимости хозяев дома,
их богатства и могущества.
79
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Однако на практике при анфиладном расположении ком-
нат уединение в богатом доме было возможно настолько же,
насколько оно возможно в однокомнатном доме рабочего.
Чтобы попасть в последнюю комнату анфилады, требова-
лось пройти сквозь все комнаты, независимо от того, кто в
них находится и чем занимается. Однажды итальянский дра-
матург Пьер Якопо раздраженно спросил: «В чем же, черт
побери, смысл этой нескончаемой вереницы комнат», где
можно в любой момент наткнуться на кого-нибудь «несу-
щегося сквозь них», пусть даже «с крайне срочным поруче-
нием».
Для анфилады, как правило, был характерен следующий
порядок расположения комнат: передняя, гостиная, спальня,
кабинет, уборная. Таким образом, степень уединенности за-
висела от положения комнаты в этой цепи. Количество го-
стей в комнатах уменьшалось по мере их продвижения вдоль
анфилады. Это демонстрировало более привилегированное
положение тех, кому было разрешено проходить сквозь всю
анфиладу. Последнюю комнату обычно занимал хозяин дома.
Даже если апартаменты из трех-четырех комнат проектиро-
вались для семей или отдельных персон, как в замке Шамбор,
то вход в них все равно был доступен только через анфиладу,
что нарушало личное пространство обитателей.
Тот факт, что стремление к уединению возникало повсе-
местно, неоспорим — это была жажда получить то, чего так
не хватало. В XVII веке голландцы разделяли свои терра-
сированные дома на отдельные помещения в зависимости
от их назначения. По такому же признаку они разделяли
здания. Поднимаясь наверх, гости должны были снимать
обувь. Таким образом обозначалось, где находятся приват-
ные помещения дома. Законодательство обязывало жильцов
мыть тротуары перед домом. Так возникала зримая граница
между общественным (грязным) и частным (чистым) про-
странством.
Современный метод зонирования домашнего простран-
ства в домах любого размера возник в Англии. Еще с эпохи
Тюдоров строители и дизайнеры совершенствовали конфи-
гурацию дома, чтобы получить требуемый результат. Лест-
80
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
ничный пролет с самого начала стал ключевой архитектур-
ной единицей. В некоторых домах лестницы строили для
того, чтобы можно было подняться с первого этажа на лю-
бой из верхних, не проходя при этом через все промежуточ-
ные этажи. В других домах лестницей соединяли две ком-
наты — например, спальню хозяина и комнату его слуги.
Иногда лестница вела прямо к выходу. Например, из апар-
таментов Эдварда Стаффорда, герцога Букингемского, в
Торнбери-Касл неподалеку от Бристоля, выстроенном в
1507—1521 годах, лестница вела прямо в сад, куда невоз-
можно было попасть иным путем. Наиболее удачным и вы-
державшим испытание временем примером того, как можно
сформировать приватность помещения, стало применение
двух лестниц для разграничения зон, предназначенных для
разного типа жильцов дома. Таким образом, черная лестни-
ца вскоре перестала считаться редкостью в больших домах.
Однако лестницы относились к несущим элементам кон-
струкции, потому их изменение было невозможно без гло-
бальной реконструкции дома.
Основной способ разграничения пространства развивался
и расцветал, как ни парадоксально, в самом первом образце
общежития — средневековом монастыре. Монастырские зда-
ния представляли собой галереи арок, расположенных по
периметру внутреннего двора, с персональными входами в
комнаты. Архитекторы раннего тюдоровского периода экс-
периментировали с этой идеей. Они приспособили для по-
строения внутреннего пространства дома то, что в церквях
строили снаружи.
Первый коридор был спроектирован архитектором Джо-
ном Торпом в 1597 году для дома в Челси. Чтобы разъяс-
нить это новшество современникам, архитектору потребова-
лось достаточно многословное описание: «Длинный вход,
тянущийся через весь дом»1.
1 Слово «коридор» пришло из итальянского и обозначало аркатур-
ную галерею между двумя зданиями. В английском языке изначально
использовалось менее точное с архитектурной точки зрения слово «пас-
саж», которое в XVIII веке уступило итальянскому слову — значение
соединительного пути между интерьерами.
81
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Абсолютная новизна идеи и связанная с ней необходи-
мость тотальной реконструкции домов привели к довольно
медленному темпу адаптации.
Однако спустя всего каких-то 25 лет английский дипло-
мат упразднил европейские анфилады за то, что они «накла-
дывали невыносимую зависимость на все комнаты, кроме
последней». Причем перспективный ряд комнат нарушал
личное пространство (которое имело теперь для дипломата
особую важность) так, что «посторонний [мог увидеть] всю
нашу мебель сразу». В его представлении дом не должен быть
набором расположенных в иерархическом порядке общест-
венных комнат. Он должен состоять из отдельных приватных
комнат, подходящих для членов семьи.
В 1650 году Коулсхилл-Хаус в Беркшире был спроекти-
рован непрофессиональным архитектором сэром Роджером
Прэттом. В доме были предусмотрены коридоры. По его сло-
вам, такая планировка была задумана для того, чтобы обосо-
бить членов семьи от прислуги. Не на последнем месте от-
метим желание отделить каждого из членов семьи друг от
друга.
К XIX веку даже такие люди, как конструктор и писатель-
социалист Уильям Моррис, страстно желавший вернуться в
Средние века, нисколько не сомневались в посттюдоровском
облике дома. Моррис и его друг архитектор Филипп Уэбб
спланировали первый дом Морриса, Красный дом, в соот-
ветствии с тем, как они представляли себе средневековое жи-
лье. Средневековый дух проявился в основном в декоре, в то
время как сам проект подобного дома мог быть взят из любо-
го учебника по викторианскому разделению домашнего про-
странства. Здесь не было главного зала для всего и для всех.
Вместо смежных комнат предусматривались комнаты с от-
дельным входом. А когда, много позже, Моррис купил заго-
родный дом Келмскотт-Манор, то он отмечал «специфич-
ность» проживания в доме, где отсутствуют коридоры. Идея
уединенности наконец становится основой принципа строи-
тельства и представления об идеале жилья.
По крайней мере, так было в Британии и Нидерландах.
Конечно, в XIX веке многие европейские дома все еще стро-
82
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
ились по анфиладному принципу, например парижские квар-
тиры. (В Англии, где подобную архитектурную форму более
не признавали, в 1840 году авторы статей в прессе ужасались
количеству дверей в каждой комнате и тому, что из столовой
можно сразу попасть в спальню.) Но, несмотря на привычку
к анфиладам, французы все же использовали некоторые спо-
собы для того, чтобы придать помещениям большую уединен-
ность. Для этого небольшое количество просторных комнат
заменили множеством маленьких таким образом, чтобы соз-
дать отдельное пространство для каждого члена семьи. Дру-
гие элементы частной жизни также учитывались. Француз-
ские архитекторы, проектировавшие дома для представителей
высших слоев общества, советовали своим клиентам проекты
с двумя сообщающимися спальнями для мужа и жены, а кро-
ме того — личную гостиную и гардеробную комнату. Или,
уступали они, если размер дома не позволял, две кровати в
одной спальне: даже такой маленький акт физического обо-
собления был лучше, чем ничего.
Однако строительство с применением коридорного прин-
ципа было принято не во всех «домашних» странах. Напри-
мер, городские квартиры в Австрии продолжали строить ско-
рее по принципу смежных комнат, а не коридоров. В 1880 году
типичная квартира состояла из кухни, гостиных и спален,
расположенных по принципу анфилады. В Вене очень ма-
ленькие квартиры, или Kleinstwohnungen, включали в себя
небольшую кухонную пристройку, гостиную и, иногда, спаль-
ню. Все комнаты сообщались между собой. Такова была стан-
дартная планировка домов для среднего и, зачастую, рабоче-
го класса.
Grosswohnungen, апартаменты большего размера для со-
стоятельных людей, также следовали старой формуле —
большая часть пространства отводилась под обществен-
ные помещения, а для семейных комнат оставалась задняя,
меньшая часть квартиры. Одна венская газета 1860-х годов
сетовала на то, что «домашний очаг для англичан означает
комфорт, никогда не виданный нами». (При этом слова «до-
машний очаг» печатали по-английски в немецком тексте.
Подобные случаи употребления понятия в английском на-
83
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
писании можно найти также во французских текстах этого
периода: в дневниковых записях Эдмона де Гонкура есть
фраза: «‘les quatre murs de son home agreables’» или «четыре
стены любимого домашнего пространства».)
Даже в конце века споры о стиле устройства домашнего
пространства в различных странах сосредоточивались, глав-
ным образом, на способе сообщения комнат и на том, как
способ расположения комнат отражает то, для кого и для
чего строится жилье. Некий немец, проживавший в Лондо-
не, считал, что «самым поразительным» различием между
немецкими и английскими домами являлся недостаток со-
единительных дверей в домах англичан. Англичане, по его
мысли, проектировали свои дома для семейной жизни, а
немцы — для приема гостей.
Для США анфилады тоже, можно сказать, национальная
традиция. Ее относят к строительному стилю среднего клас-
са, а не знати. Shotgun houses — дома с анфиладой — как и
французские апартаменты, состоят из двух-трех комнат,
расположенных в длину. При этом двери находятся друг на-
против друга так, что весь дом просматривается насквозь.
Народная этимология объясняет слово shotgun — дробо-
вик — предположением, что стоя у входа можно было вы-
стрелить в заднюю стену дома. Сам стиль берет начало в
Западной Африке, где подобный тип жилых построек был
обусловлен природными условиями.
Кроме того, из Африки была заимствована терраса, тра-
диционно протягивающаяся вдоль всего дома. На террасе
были расположены входы в каждую из комнат, что напо-
минало принцип расположения входов, который использо-
вали в средневековых монастырях. Американские анфилад-
ные дома снабжались массивным крыльцом, в то время как
в английской модели предполагался только маленький вести-
бюль — пространство, отделяющее улицу от дома. В некото-
рых домах рабов такие террасы появились уже в 1770-х го-
дах, гораздо раньше, чем в прочих домах Новой Англии.
Этот архитектурный замысел, по всей видимости, распро-
странился на север благодаря строительству домов для ра-
бов в Чесапике.
84
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
По мере того как планировка домов совершенствовалась
в связи с внедрением в общественное сознание идеи о лич-
ном пространстве, начали происходить и другие, не менее
важные изменения. Поскольку они не требовали глобально-
го структурного вмешательства, как, например, коридоры и
подобные архитектурные решения, направленные на расши-
рение территории личного пространства, то гораздо большее
количество людей попадало в зону их влияния.
Речь идет о вопросе, как и кем будут использоваться ком-
наты. Когда в одно-, двух- или даже трехкомнатных домах
проживало большое количество людей, комнаты в силу об-
стоятельств становились многофункциональными. В XVI веке
люди, имевшие в своем распоряжении больше чем одну ком-
нату, задумывались об организации общественного простран-
ства из одной или нескольких комнат. Для этой цели обычно
выделяли зал, общую комнату, или voorhuis по-голландски
(дословно — первое помещение, расположенное сразу после
входа в дом).
Однако это вовсе не означает, что остальные комнаты рас-
сматривались в качестве помещений для конкретных членов
семьи. В каждой из комнат несколько человек могли зани-
маться разными видами деятельности, поэтому обстановка
соответствовала роду занятий. До середины XVII века в Лей-
дене в трех из четырех комнат стояли кровати или как мини-
мум находились постельные принадлежности. Такая много-
функциональность помещений объяснялась отсутствием
разделения функций: общая kamer, просто комната или зад-
няя комната, комната с гобеленами; слово slaapkamer, спаль-
ня, использовали гораздо реже. В основном разделение по
функции касалось тех помещений, где производилась самая
грязная работа, связанная с беспорядком (задние помещения
дома), а более «чистые» виды деятельности обычно осу-
ществлялись в главной комнате. Во многих голландских хо-
зяйствах процесс обработки пищи проходил следующим
образом: приготовление пищи — в главной комнате, но под-
готовительный процесс чистки и разделки — в задней.
Хотя в конце XVII века дома зажиточных английских
йоменов состояли из трех или четырех комнат, названия
85
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
которых стали более определенными, но функции комнат
все еще не конкретизировались. В тех комнатах, что стали
называть гостиными, по-прежнему стояли кровати, а для
всех бытовых дел существовала главная комната. В неболь-
ших домах преуспевших ремесленников комната, прежде
называвшаяся «холл», получила новое наименование «дом»
или «общая комната», а бывшая «жилая комната» стала на-
зываться «гостиная». В целом уже начало прослеживаться
некоторое различие между общественным и частным, госте-
вым и семейным пространствами дома.
На северо-западе Англии в передней комнате принимали
гостей, задняя комната служила для различного рода до-
машних работ; в Шотландии двухкомнатные дома состояли
из but — кухни и ben — гостиной. Кухня предназначалась
для всех бытовых видов деятельности: еды, сна, приготов-
ления пищи, стирки. Гостиной отводилась репрезентативная
роль, в ней находились кровать и самые дорогие вещи, та-
кие как, например, льняное полотно и припасы. На акваре-
ли 1780 года изображена шотландская кухня — приготовле-
ние еды на огне под старомодным вытяжным колпаком, над
которым выставлено множество предметов кухонной утва-
ри. На заднем плане видна кровать, здесь же женщины за-
нимаются своими повседневными делами: читают, расчесы-
вают волосы, рядом стоит корзина с шитьем. Также можно
заметить признаки того, что осталось от деревенского укла-
да: куриный насест вверху, рядом с которым, судя по всему,
коптятся окорока. Это вовсе не бедное хозяйство: роскошь
гордо представлена посудой, расставленной во впечатляюще
большом буфете.
Ко времени создания гравюры мультифункциональные
помещения уже стали редкостью среди британской знати.
Отдельная комната в задней части дома предназначалась
для приготовления еды или чистки рыбы и разделки мяса,
а также для мытья овощей. Процесс же приготовления еды
проходил в главной комнате.
В XVIII веке в Германии и немецкоязычных государ-
ствах стал входить в обыденную жизнь обычай функцио-
нального разделения помещений. Камин, который находил-
86
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
ся в зале, называвшемся Kiiche, стали теперь использовать
исключительно для приготовления пищи. A Stube, прием-
ную комнату, отапливаемую печью, отводили для приема
гостей.
В зависимости от предназначения комнаты обставляли
определенным образом. В начале XVIII века в Лейдене об-
щее количество комнат, где стояли кровати, уменьшилось с
75 процентов до 50.
В это же время во многих домах Британии было принято
расставлять вещи в комнатах по определенному принципу.
Даже в небольших домах стали заметны изменения, сделан-
ные для разграничения функций помещений. Там, где было
совсем мало места для того, чтобы каждая комната могла
выполнять одну конкретную функцию, все же следили за
разделением общественного и личного пространства. К при-
меру, в доме рабочего в гостиной в начале XVIII века все
еще стояли кровати и сундуки для хранения, но там же на-
ходились и некоторые репрезентативные элементы — диван-
ные подушки и картины, что помогало обозначить обще-
ственное предназначение комнаты. В то же время кухня в
этом доме, прежде предназначавшаяся лишь для приготов-
ления еды и хранения продуктов, потому скудно меблиро-
ванная, теперь была оснащена двумя столами, семью сту-
льями и скамьей, а также шкафом и полкой. Кроме того, в
ней находились столовая утварь и кухонные принадлежно-
сти, ранее зачастую хранившиеся в общей комнате или в
гостиной: оловянная посуда, разделочные доски и даже фа-
янсовая посуда и часы. На верхнем этаже в доме этого ра-
бочего было две комнаты, которые по-прежнему служили
одновременно для сна и для хранения вещей. В комнате над
гостиной стояла кровать, хранилось льняное постельное и
столовое белье, а также склад прочих вещей — два сундука,
чемодан, шкаф; во второй комнате находились другая кро-
вать и оборудование для производства сыра.
В большинстве сельских районов страны подобный стиль
внутреннего устройства сохранялся на удивление долго. Мо-
дель ведения хозяйства по протоиндустриальному образцу во
многих аграрных областях Германии существовала вплоть до
87
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
XX века. Подобный уклад соседствовал с традиционным
устройством семьи как единого экономического подразделе-
ния. В этой модели хозяйства женщины и дети участвовали
в финансовом содержании дома, а семья в целом жила тем
укладом, который устарел два века назад или даже раньше
для «домашних» стран с развитыми промышленными регио-
нами. Старые традиции по-прежнему сохранялись в Швеции:
до конца XIX века, даже если в доме было много места, дети
спали со слугами просто потому, что так было принято.
Генераторами преобразований становятся городские цен-
тры. Стандартизация домов с террасами в британских горо-
дах XVIII века привела к перемещению служебных помеще-
ний (кухня, кладовая и, в больших домах, прачечная) в
подвал или, в крайнем случае, на первый этаж. Комнаты чле-
нов семьи располагали на первом и втором этажах. Чисто
теоретически (хотя кое-где такое встречалось и на практике)
слуги должны были спать в подвале или на чердаке, а дети,
разделяясь по полу и возрасту, — на чердаке рядом со слуга-
ми либо на верхних этажах над комнатами родителей.
Всегда важно помнить о том, что существует разрыв меж-
ду реальным опытом жизни и архитектурными планами, жур-
налистикой или справочниками по ведению домохозяйства,
которые синтезировали идею того, что является желаемым
или модным. Сегодня принято считать, что для зажиточных
домов представителей среднего класса викторианской Ан-
глии являлось правилом, что пары спали раздельно. В Бри-
тании мужчины спали в гардеробной, а женщины занимали
главную спальню. Как бы то ни было, инвентарные списки и
каталоги недвижимости показывают, что только в 30 процен-
тах домов было достаточно места для отдельной мужской
комнаты, и только 20 процентов из них были оснащены кро-
ватью. Это значит, что менее чем в 6 процентах самых боль-
ших домов было предусмотрено отдельное помещение, где
мужчины могли бы спать отдельно от своих жен.
Также ошибочно и мнение о том, что в XVIII и XIX веках
детские комнаты являлись неотъемлемой частью домов сред-
него класса. На самом деле только самые богатые люди могли
себе позволить выделить отдельную комнату для детей.
88
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
Можно сказать, что возрастающее стремление к выделе-
нию специализированных пространств привело к тому, что
концепция монофункциональности каждой комнаты быстро
распространилась за пределы круга городской модной элиты
и нашла последователей среди преуспевающих помещиков.
В 1825 году вышел журнал со статьей, которая описывала
изменения, произошедшие в доме фермера из Дербишира на
протяжении жизни трех поколений. Журналистка рассказа-
ла о том, как после свадьбы ее бабушка переехала в дом с
пятью комнатами на первом этаже и немеблированным чер-
дачным помещением «с деревянными балками и соломенной
крышей», где размещалась прислуга и хранились вещи. Она
выстроила «красивую гостиную... с красивой спальней», в
обеих комнатах стояли кровати. Бабушка и ее муж спали в
гостиной, а спальня предназначалась для гостей. Когда их
сын унаследовал дом, то его жена переделала устаревшую
гостиную (точнее, комнату, которая раньше была гостиной),
убрав буфет, дубовую скамью и стол, за которым обычно
ели члены семьи и прислуга. Она переставила кровать в со-
седнюю комнату, оштукатурив этаж и устроив кладовку спе-
циально для хранения новых статусных предметов в задней
части дома: чайного сервиза, серебряного кувшина и фаян-
совой посуды. Следующее поколение, в свою очередь, пере-
ставило ее оловянные блюда в общую комнату, украшенную
гравюрами, переделав соседнюю с ней спальню в гостиную:
положили ковер, оклеили стены, дубовую мебель заменили
мебелью красного дерева.
Не все располагали средствами, чтобы приобрести подоб-
ные предметы или даже выделить в доме место для таких из-
менений. Но даже среди тех, кто мог себе позволить измене-
ния, многие довольно долго продолжали жить в старомодных
домах с многофункциональными комнатами. Семья архитек-
тора сэра Джона Соуна (по крайней мере, если судить по изо-
бражению на акварели 1798 года) завтракала в комнате, где
стоял письменный стол. Библиотека архитектора в 1830 году
служила и приемной, и столовой, и гостиной.
Другое живописное полотно 1790 года изображает лавоч-
ника (его уровень заработка был гораздо ниже, чем у архи-
89
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
тектора), который жил со своей семьей в комнатах над ма-
газином. Семья представлена за едой в комнате, которую, по
всей вероятности, использовали как столовую — в ней есть
буфет с ящиком для ножей и столовых приборов, склад-
ной стол, который расставляли во время еды. Картина явно
была написана для того, чтобы продемонстрировать доста-
ток, причем модная организация пространства комнаты не
является выдумкой художника. Действительно, картины
могут не полностью соответствовать реальности, но эти два
примера, по крайней мере, показывают, что в жизни появ-
лялись и использовались гораздо более широкие возмож-
ности, чем те, которые предлагали руководства по ведению
домашнего хозяйства.
В среде ремесленников главная комната продолжала оста-
ваться местом для работы. Это могло быть шитье, ткачество,
какая-то другая сдельная работа, сортировка белья, те ремес-
ла, которые в скором времени перешли на промышленную
основу в специально выделенных рабочих мастерских. В на-
чале XVIII века одна вдова из Бирмингема держала лавку на
первом этаже своего дома, торгуя напильниками. Там же сто-
яли кузнечный мех и наковальня.
В США дело обстояло практически так же — в конце
XVIII века у 90 процентов населения кровати и орудия тру-
да находились в главной комнате дома. В 1822 году семья
кузнеца, состоявшая из пяти человек, переехала в Барр,
штат Массачусетс, в дом, который был построен за два де-
сятка лет до того. В передней части дома располагалась кух-
ня, в задней части — спальня, которую использовали также
для еды, а между ними — маленькая гостиная, служившая
членам семьи местом для работы. Как бы то ни было, в
1840 году они все же сделали из этой комнаты настоящую
гостиную: задняя дверь спальни была заделана, добавлено
второе окно, и комната стала лучшей в доме.
Гостиная XIX века имела важное значение скорее в каче-
стве символа, чем физического пространства. Ее обособление
означало окончательное смещение в сторону специализиро-
ванного помещения — гостиная превратилась в комнату для
приема гостей и только. Но даже тогда в гостиных принима-
90
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
ли лишь наиболее важных посетителей, а всех остальных про-
вожали в общую комнату. Некоторые семьи использовали
гостиные только для очень значимых мероприятий — свадеб
или похорон. Другие устраивали в ней рождественский обед,
то есть использовали комнату всего раз в год. В 1920 году в
доме одного шведского бондаря лучшую комнату отвели для
праздников или для случаев серьезных недомоганий. «Нуж-
но было сильно заболеть, чтобы тебя положили в эту комна-
ту», — вспоминал его сын. Гостиную стали воспринимать как
символ высокого социального положения, потому люди в
«домашних» странах предпочитали иметь одну приличного
размера комнату, а не делить ее на две крошечные, несмот-
ря на то что собирались ею пользоваться только раз или два
в году.
Урбанизация и тяга к индивидуализации, шедшие рука об
руку, не были пустым подражанием моде городских богачей.
Стремление к физическому выделению границ дома и лич-
ного пространства проживающей в нем семьи из общей мас-
сы окружающих прежде всего происходило в местах с наи-
большей плотностью населения. Например, во всех описях
города Лейдена вплоть до 1650 года встречается только два
упоминания оконных штор. Спустя 10 лет шторами обзаве-
лась добрая половина богатых жителей Лейдена, Гааги и Дел-
фта — наиболее густонаселенных голландских городов того
времени. Никаких особых причин для появления штор не
найдено, потому нам стоило бы сложить все те малые им-
пульсы, которые привели к их использованию.
Вряд ли шторы понадобились для регулирования осве-
щения в доме, потому что закрывали только нижнюю часть
окна. Более того, повсюду их вешали лишь на окнах комнат
первого этажа, выходивших на улицу, — на той стороне, ко-
торая являлась «лицом» дома. Наиболее вероятно предпо-
ложить использование штор в качестве репрезентативного
предмета домашнего быта, который выставляли на обозре-
ние внешнему миру.
Однако стоит подумать и над тем, что они способствова-
ли обособлению пространства в связи с нарождающимся
пониманием частной жизни семьи. В действительности в
91
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
сочетании обеих возможностей доминирует стремление к
приватности, поскольку на окнах верхнего этажа, куда труд-
но было заглянуть, занавески не вешали, хотя это могло бы
послужить большей репрезентативности.
Кроме того, чаще вешали по одной, а не по две шторы на
окно. В этом не было и намека на какую-либо классическую
симметрию, пользовавшуюся небывалой популярностью в
интерьерном декоре данного периода1. Вряд ли стоимость
ткани сыграла главную роль: для домов высшей знати, ска-
жем в загородных дворцах Маурицхёйс и Рейсвейк, претер-
певших интерьерные преобразования в 1697 году, также
характерны одиночные шторы.
В Англии, подобно Нидерландам, шторы сначала ока-
зались исключительно столичной привилегией: с середины
XVII до середины XVIII века 81 процент населения Лондона
имел хотя бы один набор штор, в то время как 87 процентов
провинциальных современников не имели штор вовсе. Мо-
тивирующим фактором, разумеется, становилось желание
обособиться в плотно населенном городском пространстве, а
не желание регулировать освещение в доме.
Вывод можно подкрепить также обычаями малонаселенных
колоний, где шторы приживались довольно медленно. В пери-
од с 1645 по 1681 год в описи одного из округов Массачусетса
шторы не упоминаются вовсе. Теофилус Итон, губернатор
Нью-Хэвена, был невероятно богат — он умер в 1658 году,
оставив после себя состояние стоимостью 1565 фунтов, однако
во всем доме шторы были только в спальне его супруги. Спу-
стя целый век у другого богатого землевладельца, на этот раз
из Делавэра, в описи вовсе не оказалось штор.
Люди, жившие вне города или не принадлежавшие к ари-
стократии, в основном использовали оконные ставни для
защиты домашнего пространства от лишних глаз и сквозня-
ков. В XVIII веке ставни чаще всего были распространены
в домах представителей среднего класса. Ставни выдвига-
1 Хотя наличие штор и их количество фиксировались в инвентарных
списках, в них редко указывалось количество окон, поэтому сложно ска-
зать, когда парные шторы превратились из редкости в повседневную
реальность.
92
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
лись из паза в панели, которая находилась под окном, за-
крывая треть окна; их использовали в ночное время.
Когда к концу XVIII столетия цены на ткани упали, боль-
шая часть среднего класса смогла позволить себе завести в
доме шторы. Цены стали настолько доступными, что люди
покупали больше чем один набор штор на окно: роликовые
или венецианские жалюзи для того, чтобы регулировать ос-
вещение; кружевные, тюлевые или муслиновые занавески для
дневного уединения, а также более плотные шторы, часто
украшенные фестонами, декоративными лентами, с пышным
ламбрекеном сверху или с драпировкой.
К 20-м годам XIX века шторы стали неотъемлемой ча-
стью интерьера домов среднего класса. Причиной тому были
не только высокие декоративные качества. Дело в том, что
личное пространство стали ценить невероятно высоко. По-
этому в домах заводили все то, что могло защитить оби-
тателей от назойливых глаз в дневное время, а особенно в
вечерний и ночной период, когда использовали внутреннее
освещение. Столовая одной состоятельной вдовы из Йорка
была украшена декоративными шторами, а также зеленым
шелковым экраном, который был закреплен в нижней части
окна.
Такое соединение формы и функции можно было часто
встретить в Дании. На картине Вильгельма Бендза «Ку-
рильщики» (1827) студенты для создания атмосферы ин-
тимности в помещении используют и жалюзи, и пару тон-
ких занавесок, закрывающих окно на две трети его высоты.
Очень контрастно на фоне этих предметов обихода выгля-
дит пышная гирлянда из ткани, имеющая только декоратив-
ную функцию.
В середине XIX века жить, не имея на окнах штор, для
британцев было так же странно, как отсутствие в доме ко-
ридора. Теперь шторы служили не только для защиты оби-
тателей дома от назойливых взглядов, но отгораживали от
всего внешнего, даже от света. В XVII веке слово «свет»
служило для философов-просветителей наступающего века
разума символом эпохи Просвещения. В известном словаре
доктора Джонсона сказано, что слово sash — оконный пере-
93
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
плет — употребляемое в английском языке для обозначения
панельных окон, произошло от scavoir — знание. Состави-
тель словаря предположил, что слово отражает функцию
предмета «видеть и быть увиденным». (Но это не так: слово
sash изначально имело форму shashes, или shassis, или shashis
и было образовано от французского chassis — рамка.)
В XVIII веке свет стал более доступным — стекло по-
дешевело, его стали производить в достаточно крупном
формате. Одновременно развивались технологии искус-
ственного освещения. Улучшенная система отопления по-
зволяла увеличить размер окон — и, благодаря процессу
развития, появилось мнение, что излишнее освещение с
улицы нарушает домашний уют. Вместо того чтобы радо-
ваться «по-настоящему яркому солнечному свету», которо-
го раньше так не хватало (за что его и ценили), люди на-
чали его считать надоедливым «слепящим потоком света».
Абсолютная доступность солнечного света привела к тому,
что теперь особую ценность в «домашних» странах приоб-
рел полумрак.
Свою эстетическую ценность полумрак получил за спо-
собность создавать особое настроение или атмосферу та-
инственности. Англо-германское пристрастие к готическим
романам («Замок Отранто», 1764, Хораса Уолпола или schau-
erroman — «ужас» Фридриха Шиллера, «Разбойники», 1817)
ввело моду на мрачные средневековые замки и встречи при
луне. Романтическое направление, основанное на таинствен-
ном, встречавшемся скорее в живописи и в книгах, чем в
действительности, нашло своих почитателей.
Архитекторы, возрождавшие готику, такие как Виолле ле
Дюк во Франции и Пьюджин в Британии, пытались пере-
дать подобные ощущения в своих работах. Они стилизовали
церковную символику так, чтобы ее можно было применить
к обычным зданиям. При этом архитекторы создавали такие
интерьеры, которые, как утверждал Пьюджин, являлись от-
ражением жизни духа, представленным в камне. По словам
одного современного американского ландшафтного дизай-
нера и автора книг по архитектуре, такое решение пришлось
по душе тем, «кто любит тень, дух старины и покой».
94
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
Соответственно теоретики архитектуры и создатели кон-
кретных проектов стали отказываться от прямого, нерассе-
янного дневного освещения в интерьере. «Вряд ли кому-то
удастся найти прелесть в больших остекленных площадях», —
пишется в одном справочнике организации интерьера. Бо-
лее того, считалось, что свет требует «обработки» путем
фильтрации, смягчения и приглушения, «согласования с
внутренней жизнью дома».
Германия с готовностью переняла темные интерьеры.
Здесь они получили настолько широкое распространение,
что их саркастически называли braune SoBe — коричневый
соус. В подобном интерьере шторы служили не только для
защиты от прямого света — они служили показателем этики
дома. Наличие штор говорило о том, что обитатели образо-
ваны в достаточной мере, чтобы заниматься «преобразова-
нием» света.
Из книги «Как обставить дом и сделать его домашним оча-
гом» становится понятно, что шторы являются «знаком бла-
гополучного состояния дома», для того чтобы прохожие по-
нимали: в этом доме живут порядочные люди. Подобное
убеждение бытовало вплоть до XX века. Немецкие колонисты
в Африке считали, что привезли с собой не только стиль быта,
но и его ценности. Одна женщина описывала, какое удоволь-
ствие она получила, когда повесила на окна своего африкан-
ского дома чистые белые муслиновые занавески, которые
«сразу придали ему характер немецкого дома». «Чистые, бе-
лые, муслиновые» — для нее от этих слов веяло Германией,
они выражали суть немецкого понимания достойного дома.
Когда проявилось стремление к затемнению помещения,
то одних штор оказалось недостаточно. В домах появляется
витражное стекло — Якоб фон Фальке, автор «Искусства
в доме» (1871), отверг прозрачное стекло, считая его «ба-
нальностью». Окна и лампы начали затемнять, используя
витражное стекло. Церковное стекло — текстурированное,
непрозрачное, цветное, чаще всего зеленое — приобрело по-
пулярность. Также в моду вошло толстое зеленое бутылоч-
ное стекло — Butzensheiben, сквозь которое можно было
разглядеть лишь неясные силуэты.
95
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В 1980 году одна мебельная компания опубликовала две
гравюры одной и той же комнаты с целью проиллюстриро-
вать современный стиль. На одном изображении были окна
с большими прозрачными стеклами, на другом — окна, со-
стоящие из маленьких панелей, остекленных бутылочным
стеклом. Под репродукциями стояла подпись: «Какой необо-
рудованной и холодной может казаться комната без цветного
стекла, приглушающего свет». В США Луис Комфорт Тиф-
фани и Джон ла Фардж стали ведущими художниками, ди-
зайнерами и изготовителями цветного стекла, осмысливши-
ми новую технологию и преобразовавшими ее в искусство.
За двести лет до этого люди отдавали предпочтение боль-
шим окнам, сквозь которые можно было наблюдать за проис-
ходящим снаружи. «Что может быть приятнее и лучше... чем
смотреть из окна гостиной или спальни на сад?» — с востор-
гом писал автор книг по садоводству и сельскому хозяйству.
Теперь многие уже не разделяли эту точку зрения. Якоб фон
Фальке заявил от их имени: «Нет никакой необходимости в
хорошем виде за окном», поскольку «все внимание должно
быть направлено внутрь». Ему вторит историк искусств Кор-
нелиус Гурлитт: «тусклый, приглушенный» свет внутри хо-
рош еще тем, что создает впечатление, «будто все происходя-
щее снаружи — далеко»1.
Такое суждение было широко распространено. Британец
Оскар Уайльд заявлял, что смотреть в окна, будь то изнутри
или снаружи, «в высшей степени» дурная привычка. Цвет-
ному стеклу отдавали предпочтение именно за его способ-
ность разграничивать внутреннее и внешнее пространство.
Уильям Моррис добавлял, что малые стекольные панели
предпочтительнее больших, так как «помогают чувствовать
себя уютно при любых обстоятельствах».
Вопрос о разграничении внутреннего и внешнего про-
странства ярко обозначился именно у британцев, которые
1 Книга Гурлитта Im Biirgerhaus вышла в 1888 году, почти за 50 лет
до того, как его сын Хильдебранд принял участие в краже предметов
искусства в нацистской Германии. Нельзя путать сэра Корнелиуса с его
тезкой — сыном Хильдебранда, который скрывал награбленные пред-
меты искусства до тех пор, пока их не обнаружили в 2013 году.
96
Глава 2. ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО И ДОМ
обостренно чувствовали, что дом может быть очагом лишь
при обособлении от внешнего мира. По этой причине евро-
пейское устройство дома им казалось настоящим кошма-
ром1. В Париже новые здания достигали восьми этажей в
высоту, на первом этаже в них располагались магазины, ре-
стораны, кафе, а возле входа стоял консьерж или швейцар.
Граница между улицей и домом, с точки зрения жителей
«домашних» стран, постоянно нарушалась: магазины на пер-
вом этаже были коммерческими предприятиями в жилом
доме; консьерж не был ни членом семьи, ни нанятым ею
работником, ни жильцом дома; рестораны выставляли при-
лавки с морепродуктами прямо на улицу, а в кафе были
уличные места. С 1833 года на grands boulevards — главных
улицах — стали появляться скамейки, сделавшие домашние
посиделки уличным мероприятием.
Однако в «домашних» странах нашли альтернативу мно-
гоквартирным домам. В Британии и США квартиры ока-
зались предпочтительны и даже желательны для людей с
деньгами, у которых есть женщина или семья, — но не для
одинокого мужчины. Занимая первый этаж здания, можно,
скажем, присматривать за всеми проживающими. А вот Шер-
лок Холмс и Ватсон очень неплохо чувствовали себя в ка-
честве квартирантов.
Почти половина американцев XIX и начала XX века в ка-
кой-то период своей жизни снимали квартиру или жили в
пансионе. В конце XVIII и начале XIX века пары зачастую
решали не заводить собственное хозяйство — «не ударяться в
домоводство», как тогда говорили — немедленно после же-
нитьбы. Все же, в отличие от стран раннего брака, они не
предполагали жить вместе с родителями. Поэтому на некото-
рый период молодоженам приходилось переезжать в пансион.
1 Нужно упомянуть об отклонении от этой нормы в Шотландии,
которое привело к возникновению многоквартирных домов для средне-
го класса Англии еще до наступления XX века. Не важно, где они рас-
полагались, насколько тесны и неудобны были и сколько человек в них
проживало, эти дома стали основным видом жилья. Тем не менее лон-
донцы, 40 процентов которых вынуждены были делить жилье с другими
семьями, неуклонно отказывались жить в таких условиях, пока это было
возможно.
97
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В результате подобных процессов в сознание среднего
класса окончательно внедрилась потребность в создании
личного пространства с помощью архитектурных решений.
Дома среднего и городского высшего класса своими фаса-
дами были гордо обращены к улице, но то, что оказывалось
за ними, оставалось надежно спрятанным от посторонних
глаз. Большая часть домов рабочих, напротив, долгое время
была скрыта во дворах, расположенных за главными улица-
ми. Подобные съемные дома и квартиры не имели ничего
общего с домами среднего класса. Это стало особенно за-
метно, когда урбанизация и промышленная революция при-
вели к перенаселению городов; в 1851 году в 222 домах Лид-
са проживало 2500 человек, то есть на каждые две кровати
приходилось пять человек.
В таких условиях большая часть жизни проходила на
виду у всех. Уборная и водопровод располагались во вну-
треннем дворе, что не способствовало свежести воздуха. Но
жильцов все же тянуло во дворы домов, поскольку не так
уж приятно оставаться в крошечных, перенаселенных, сы-
рых, плохо вентилируемых комнатах.
В XIX веке расселение трущоб привело к принятию стан-
дартов среднего класса. Шел процесс переселения рабочих в
загородные постройки или в дома, построенные «спина к спи-
не» — back-to-backs — первая конструкция жилья, созданная
специально для рабочего класса. Жилье типа «спина-к-спине»
для самого сердца промышленной Англии означало, что дом
располагает одной нижней комнатой и одной (или двумя)
комнатами наверху. Каждый дом вплотную примыкал к со-
седнему, в точности такому же дому. С точки зрения среднего
класса, такая конструкция обеспечивала своих жильцов тер-
риторией частной жизни. Это должно было свидетельствовать
об очевидном улучшении условий, несмотря на то что водо-
провод и уборная все еще размещались снаружи.
Жизнь каждого обитателя по-прежнему проходила по
большей части на глазах у остальных, снаружи. Раньше все
происходило во дворах, укрытых от лишних глаз за цен-
тральными улицами. Теперь туалет и водопровод оказались
вынесенными прямо на улицу, что, как это ни парадоксаль-
98
Глава 3. ДОМ И МИР
но, сделало живущих в домах «спина-к-спине» более откры-
тыми для посторонних глаз.
Тем временем личное пространство для среднего и выс-
шего классов приняло новый облик, получивший популяр-
ность в XIX веке. В начале XVIII века Роберт Уолпол пере-
делал свой семейный дом Хоутон-Холл, разделив его на две
зоны. Главные парадные комнаты олицетворяли собой «этаж
вкуса, дороговизны, великолепия и парадности» — они пред-
назначались для приемов. На первом этаже царили «суета,
грязь и заботы» семейной жизни.
Архитектурное деление Уолпола на семейную и деловую
жизнь, разумеется, было доступно не многим. Но, когда боль-
шая часть мужской работы была переведена из дома в спе-
циальные помещения, разграничение этих двух сфер жизни
перестало казаться надуманным — оно стало архитектурным
откликом на биологические и физиологические различия
между мужчинами и женщинами. Исходя из различий между
полами, женщины и мужчины должны обитать в «разных
сферах»: мужчины — в публичном мире, женщины — в семей-
ном, домашнем кругу. Именно эта идея должна была занять
лидирующее положение в представлениях о доме следующего
столетия и далее.
Глава 3
ДОМ И МИР
В колониях Новой Англии мужчины и женщины, нахо-
дясь в церкви, сидели по разные стороны друг от друга, а
дети — позади них. Внутри каждой из трех групп места рас-
пределялись в соответствии с возрастом, социальным по-
ложением и достатком. Только с приходом XIX века семьи
получили возможность сидеть в церкви вместе — событие,
которое иллюстрирует изменение отношения к семье в це-
лом. Семью больше не считали лишь одним из объединений
людей среди многих других социальных, конкурирующих
друг с другом групп. Семья получила приоритет, она вышла
на первое место в обществе.
99
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
По всей видимости, семья оказалась некоей отделенной
от всего остального группой, поскольку в публичной сфере
мужчины рассматривались в свете своих собственных за-
слуг. Политически обособленность семьи была сформули-
рована в 1763 году, когда Вильям Питт отклонил законо-
проект парламента, дававший налоговым органам право на
обыск дома для выявления контрабанды. Нет точной записи
речи, ее нельзя процитировать, но спустя 30 лет сообщалось,
что «он был настроен решительно против этого законопро-
екта... Он сказал, что дом любого человека — его крепость».
Если Питт и правда употребил именно эти слова, то можно
считать их осознанной ссылкой на автора работ по праву,
писателя XVII века сэра Эдварда Кока. Именно он первым
сказал, что «дом человека — его крепость» и частная жизнь
должна быть защищена от общественного вторжения. Но к
середине XIX века одних слов уже было недостаточно. Речь
Питта носила весьма эмоциональный характер: «Самый бед-
ный человек должен иметь возможность укрыться в своем
доме от любого вмешательства со стороны королевской вла-
сти. Дом может оказаться ветхим, его крыша может поко-
ситься, в него могут ворваться буря и дождь — но только не
король Англии». Частное пространство дома и семьи было
объявлено высшей ценностью, которая оставила далеко по-
зади все общественное.
По другую сторону Ла-Манша идея дома в качестве убе-
жища, в особенности для женщин, говоря кратко, стала вос-
приниматься как устаревшая в среде ведущих деятелей рево-
люции. Заметим, это произошло в скором времени после
знаменитой речи Питта. В конце 1780-х, а также в 1790-х го-
дах и в первые дни французской революции некоторые рево-
люционные клубы, включая якобинцев, приглашали женщин
в качестве слушателей на свои дебаты. В конце концов, жен-
щины также являлись согражданами. Но это продолжалось
недолго. В 1793 году, в разгар революционного террора, яко-
бинец Фабр д’Эглантин яростно протестовал против тех са-
мых женщин, которые благодаря революционным событиям
вышли на общественную арену. Такие женщины, по его мыс-
ли, не были «матерями или дочерями для своих семей, се-
100
Глава 3. ДОМ И МИР
страми, занимавшимися своими младшими братьями»; вме-
сто этого они стали «авантюристками, странствующими
воинами, эмансипированными женщинами и амазонками».
Принимавшие их клубы обвинялись в ниспровержении есте-
ственного порядка вещей: место женщины в доме и семье.
Католические богословы, писавшие на тему происхожде-
ния греха, в основном трактуют вопрос как один из аспектов
плотского влечения, отношений между взрослыми людьми.
Мартин Лютер, а затем и Джон Кельвин, напротив, по-
дробно рассмотрели вопрос. Они выдвинули идею «унасле-
дованной греховности» и создали концепцию о том, что это
не просто испорченность взрослых. Это то, что взрослые по
наследству передают каждому ребенку.
Крещение стало первым шагом к искоренению греха, но
для начала следовало получить воспитание, находясь под
нравственным контролем; соблюдать дисциплину и стро-
гие правила: как говорится, пожалеешь розгу — испортишь
ребенка. В кальвинизме образованию отводилась одна из
главных ролей в искоренении первородного греха, а вот
мыслители века Просвещения выдвинули этот фактор как
основополагающий.
Джон Локк в «Мыслях о воспитании» (1693) уже начал
движение по этому пути: «Можно, мне думается, сказать,
что девять десятых тех людей, с которыми мы встречаемся,
таковы, как есть — добрые или злые, полезные или беспо-
лезные, — благодаря своему воспитанию. В нем и заключа-
ется великая разница, существующая между людьми».
Ребенок считался tabula rasa, рожденным чистым и не-
порочным, но эта непорочность слишком легко терялась при
контакте с безнравственным миром. Поэтому воспитание
состояло не столько в том, чтобы дать ребенку знания, сколь-
ко в том, чтобы оградить его от ненужных и опасных зна-
ний. Эта мысль стала лейтмотивом работы Жан-Жака Руссо
«Эмиль, или Мысли о воспитании» (1762), в которой осно-
вы воспитания детей закладывались на базе обучения и при-
вития правильных привычек. Книга обещала женщинам, ко-
торые растят мальчиков в соответствии с приведенными в
ней образовательными и воспитательными правилами, воз-
101
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
можность вырастить из них честных и внимательных муж-
чин. Для этого необходимо держать мальчиков в стороне от
внешнего мира до тех пор, пока они смогут противостоять
его воздействию.
Автор «Эмиля» искренне не советовал воспитывать детей
по книгам — «Я ненавижу книги!». Он делал исключение
лишь для «чудеснейших трудов по естественным наукам» и
романа «Робинзон Крузо». Такое средство, как необитаемый
остров, было доступно не многим, но идея защищенного лич-
ного пространства в книге Руссо была представлена как луч-
ший из методов, предназначенный для воспитания детей.
В XIX веке изоляция Робинзона Крузо воспринималась про-
светителями как пример важного условия воспитания: Коль-
ридж считал, что вымышленный литературный персонаж по-
казывает, каким мог бы стать современный человек, если бы
не был испорчен обществом.
В результате невероятное распространение приобрела идея
о том, что место женщины не рядом с мужчиной в качестве
партнера, а рядом с детьми в качестве матери. Это стало ее
основной ролью — воспитывать детей подобно Крузо, со-
здавая условия изолированного от влияния внешнего мира
острова в собственном доме. Находясь в безопасности изо-
лированного домашнего пространства, мальчики приобретали
навыки, которые впоследствии помогли бы им вступить во
внешний мир, а девочки готовились к воспитанию собствен-
ных Крузо, когда придет их черед — «растить их, как детей,
заботиться о них, как о взрослых... сделать их жизнь сладкой
и приятной; таковы обязанности женщины на все времена».
Многие идеи Руссо о воспитании детей носили револю-
ционный характер — зубрежку он заменил познанием окру-
жающего мира через игру, а его видение роли женщин и
девочек опережало взгляды церкви и общества. В 1797 году
Томас Гисборн, священник англиканской церкви, отошел от
позиции радикального философа, подчеркнув вспомогатель-
ную роль женщины: ее обязанность состояла в том, что-
бы «денно и нощно» думать, как улучшить «удобства мужа,
родителей, братьев и сестер... родственников и друзей в по-
вседневной домашней жизни».
102
Глава 3. ДОМ 1/1 МИР
Руссо поставил женщину в центре процесса, связанного с
воспитанием детей, а церковь эту роль подтвердила. Женщи-
на — привратница острова Крузо, хранительница домашнего
очага. Одновременно дом — это место, где их собственная
чувствительная натура находится под надежной защитой.
Здесь мужчина, наконец, мог найти утешение и покой, на вре-
мя укрыться от суеты коммерческой жизни или греховности
мужского общества с той, чьей заботой теперь стало «делать
его жизнь сладкой и приятной».
Свирепый антагонизм подобных идей и жизни неудиви-
телен в стремительно изменяющемся мире, что, в свою оче-
редь, выражалось в их зыбкости. Исключение женщин из
общественной жизни стало казаться естественным и пра-
вильным. Веками слова «экономика» и «хозяйство» были
взаимозаменяемы. Хозяйство являлось автономной едини-
цей, созданной для того, чтобы прокормить семью, одеть ее
и защитить, вырастить детей и научить их, как в свою оче-
редь накормить, одеть и защитить своих детей.
Ради этой цели работала целая группа людей. Задачи
были разделены — в селе мужчины работали на земле, жен-
щины выращивали цыплят; в лавках и тавернах мужчины
занимались закупками, а женщины обслуживали клиентов;
ремесленники выполняли сложную и тяжелую работу, а их
жены выполняли более мелкие или простые задачи.
Как мы видели на примере процесса огораживания зе-
мель, зарождения промышленности и появления первых
признаков промышленной революции, у мужчин появились
наличные, в то время как доходы женщин стали резко со-
кращаться. Теперь мужчины воспринимались как кормиль-
цы семьи.
Как только произошла финансовая перемена, индустри-
ализация еще раз внесла свои коррективы в статус мужчи-
ны: в рабочем классе мужчина имел наличные, в высшем
классе он был собственником имущества, а средний класс
составляли профессионалы или управляющие торговлей и
бизнесом. Теперь купцы и промышленники стали новой ка-
стой, бросившей вызов землевладельцам и профессиональ-
ным цехам.
103
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Однако даже статус главы семьи, которым обладал каж-
дый мужчина, был не слишком надежен. К началу XIX века
на новые фабрики нанимали больше женщин, чем мужчин;
с развитием сферы бытового обслуживания ряды финансо-
во независимых женщин постоянно пополнялись, что гро-
зило сломать, казалось бы, нерушимые устои.
Роль детей также претерпела изменения. Крестьянские
дети были обузой для своих родителей, пока им не испол-
нялось 15—18 лет. Прибыль от работы, которую они могли
выполнять, оказывалась меньше, чем расходы на еду, жилье,
одежду и то образование, на которое они могли рассчиты-
вать. В развивающемся раннеиндустриальном обществе, там
где была возможна сдельная работа, дети начинали прино-
сить доход в семью значительно раньше. На фабриках чаще
всего работали именно дети, так как их маленькие руки и
покладистый характер имели особую ценность.
Составляющие рабочей силы претерпели изменения в свя-
зи с промышленной революцией, а вслед за тем произошли
изменения в домах. В среднем слое профессиональная заня-
тость мужчин расширялась, позволяя им зарабатывать до-
статочно для того, чтобы жены и дети имели возможность
оставить наемную работу вне дома или традиционные виды
деятельности, например разведение птицы и производство
молока.
Одновременно работа мужчин мигрировала из дома в на-
емные помещения, счетные дома или какие-либо другие спе-
циальные места, куда за хозяевами последовали их ученики
и подмастерья. Немногочисленные деревенские работники
оставались жить у своих нанимателей, остальные же полу-
чали оплату наличными деньгами и находили собственное
жилье. Мало-помалу в каждом доме оставалась только нукле-
арная семья или, чаще всего, семья с несколькими слугами.
Дома становились тем местом, где жили люди, связанные
кровным родством.
Всякая нестабильность, перемены и поиски новой уста-
новки для объяснения нового порядка вещей были вполне
естественны. Мужчины, согласно теории предназначения
полов, были созданы Богом, чтобы выполнять одни функ-
104
Глава 3. ДОМ И МИР
ции, женщины — другие, и каждый приносил пользу в «сво-
ей области». Такое представление имело широкое распро-
странение, подкреплялось проповедями, образовательной и
художественной литературой, публикациями в журналах.
Все же вполне можно верить определенным постулатам,
а жить по совершенно иным правилам. В повседневной жиз-
ни разделение функций полов существовало в том объеме,
который был продиктован географическим положением, об-
стоятельствами, классовой принадлежностью, доходом, ста-
тусом и личным желанием.
Собственно, «разделение сфер» оставалось всего лишь
идеей, причем идеей для достаточно богатых людей. Пове-
рить в то, что в физической жизни существуют реальные и
конкретные границы «домашнего» и «недомашнего», между
общественным и частным, напоминает веру в то, что грани-
цы между государствами прочерчены по земле линией, ко-
торая существует со времен Сотворения мира.
В реальной жизни обе сферы оказались взаимопроника-
ющими. Множество женщин работало в общественной сфе-
ре: в торговле, на постоялых дворах или в лавках. Рабочая
жизнь других, как и некоторых мужчин, проходила в обста-
новке частного дома, например в качестве прислуги. При-
слугу, в свою очередь, обучала, контролировала и оплачива-
ла нанимательница — та самая женщина, для которой дом
был призван служить убежищем от труда любого рода.
Существуют общества, в которых женщины ведут зам-
кнутую жизнь, но в «домашних» странах XIX века те жен-
щины, которым предписывалось пребывание только в част-
ной сфере, на самом деле проводили большую часть дня в
публичных местах — в поездах и автобусах, в магазинах и
театрах, местах общественного питания.
Некоторые места представляли собой совокупность об-
щественного и частного. Мужские клубы номинально явля-
лись общественными местами, но задумывались они как
напоминание о частном пространстве дома представителей
высшего класса.
Магазины и отели, а также железнодорожные вагоны
первого класса были меблированы, как гостиная частного
105
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
дома. Они предоставляли женщинам уединение, так чтобы
те могли находиться в обществе, одновременно не занимая
мужского пространства. В 1854 году один журналист реко-
мендовал своим нью-йоркским читательницам при «легкой
усталости» отправляться в вестибюль отеля на Пятой аве-
ню: «Здесь вы сможете почувствовать себя как дома».
Бывало, что происходил обратный процесс: обществен-
ная сфера приобретала вид частного пространства (к слову,
и частное пространство адаптировало некоторые элементы
общественного). В частности, гостиная, обставленная гарни-
туром изысканно подобранной мебели, комната, наполнен-
ная бесполезными стульями и столами, предназначенными
для демонстрации, своим видом очень сильно повлияла на
оформление вестибюлей гостиниц.
Несмотря на все теории, в реальности дом никогда не
был и не мог быть некоммерческим частным пространством.
В домах XIX века проживало гораздо большее количество
людей, чем в домах XXI века: больше детей, больше слуг,
жильцов и квартирантов. Изо дня в день бесконечный поток
людей со своими делами и заботами проходил через эти
личные, казалось бы, предназначенные для частного поль-
зования комнаты: мальчики, присланные мясником, пекари,
молочники и зеленщики; продавцы приспособлений для
дома и предметов быта; ремонтные мастера; скупщики ста-
рой одежды, ветоши и прочих вещей, того, что сейчас на-
зывается вторсырьем. Даже бродячие артисты, дававшие
представление на улицах! Вопреки теории о доме как об
убежище от коммерции, реальность была такова, что дом
являлся рабочим пространством, ежедневно заполняемым
наемными рабочими и служащими.
Возможно, что именно из-за неприятия действительности
дома преуспевающих граждан все чаще планировали таким
образом, чтобы в них существовало пространство, которым
могла пользоваться только семья, — признак того, что личное
пространство регулярно нарушалось посторонними.
Реконструированный Робертом Уолполом Хоутон-Холл —
пример того, что можно сделать, если позволяют простран-
ство и средства. Небольшие архитектурные поправки позво-
106
Глава 3. ДОМ И МИР
лили большей части проживавших в доме обрести и семейные,
и общественные помещения.
В США начали огораживать дворы. Любое пространство,
прежде служившее для скапливания отбросов, теперь пре-
вращалось в сад силами самих жильцов дома — частное
внешнее пространство, а не общественная территория. В
британском и американском доме с холлом и гостиной нуж-
но было сначала пройти через двор, затем через централь-
ную дверь, ведущую прямо в главную комнату, где беспоря-
дочно смешивались жильцы дома и его гости; оттуда можно
было попасть во внутреннее пространство 1-хауса. Затем,
через двери, выходящие на веранду или крыльцо, посетите-
ли попадали во внутреннее помещение. Внутри I-хауса на-
ходилось центральное фойе (также ошибочно называемое
холлом), которое являлось вторым фильтром, распределя-
ющим пришедших в соответствующие помещения дома по
категориям: гости, семья или слуги и лавочники.
Комнаты второго этажа, прежде относившиеся к чердаку
или хорам, не обставляли мебелью — там находились кро-
вати, убранные из комнат общего пользования. Частным
семейным пространством служила главная комната внизу,
а ее дополнением теперь стали еще более приватные комна-
ты на верхнем этаже.
Таким было устройство домов представителей зажиточ-
ных слоев индустриально развитых районов. Однако большая
часть населения не имела возможности применить подобное
переустройство к своим домам. Строительная практика ис-
пользовала прежние принципы, что вело к весьма незначи-
тельным изменениям в быту многих людей. Для тех, кто жил
в менее урбанизированных регионах, доиндустриальный ритм
жизни тянулся достаточно долго: в Британии до XVIII века,
в Германии и Скандинавии еще дольше.
Это оказало сильное воздействие на способ ведения до-
машнего хозяйства и его структурную организацию. В наши
дни трудно представить себе, какими маленькими были дома
в прежние времена, так же как и осознать то количество
труда и времени, которое требовалось для поддержания та-
кого маленького пространства в «рабочем» состоянии.
107
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Известно, что только на приготовление пищи затрачива-
лось примерно 3—4 часа в день. Остальное время распреде-
лялось так: час уходил на то, чтобы принести воду, час на
кормление детей и поддержание огня, час на огород, 2—3 часа
на дойку коров и коз, кормление цыплят и прочей живности,
час на уборку, час на прядение и час на занятия чтением и
письмом с детьми или занятие вязанием и шитьем. Итог:
16 часов в день. Добавим к этому еще 8 еженедельных часов
стирки. Получаем: времени не оставалось ни на что — только
упасть на кровать и уснуть, чтобы, встав на следующий день,
снова окунуться в рутину домашних дел.
В сельской местности США такой образ жизни оставал-
ся типичным на протяжении всего XIX века, а кое-где и в
XX веке, хотя климатические условия и изолированность
вследствие низкой плотности населения делали эту ежеднев-
ную работу еще более обременительной, чем где-либо. Жен-
щины, выполнявшие задачи в этой сфере, те, кто жил в таких
тяжелых условиях, не имели возможности создавать ком-
форт, что бы ни писали об этом авторы романов технологи-
чески развитых Лондона и Нью-Йорка. То была борьба за
выживание.
В недавно заселенных районах возникало огромное коли-
чество требующих решения задач. Сначала нужно было рас-
чистить землю, а уж потом она могла обеспечить существо-
вание. Одновременно мужчинам приходилось охотиться,
чтобы прокормить свою семью. Женщины делали масло и
сыр, выращивали кур-несушек, просеивали золу для мылова-
рения, добывали кленовый сироп, пряли и ткали. Произве-
денные продукты обменивали на необходимые вещи, которые
не могли сделать сами: инструменты, скобяной товар, иглы.
Хотя в хозяйстве задачи разделялись между мужчинами
и женщинами на «женскую работу» и «мужскую работу»,
однако в действительности все оказывалось гораздо слож-
нее. Работу зачастую выполняли всем домом, чтобы поддер-
жать хозяйство в порядке. Примеры общего труда можно
найти почти в любой сфере ведения домашнего хозяйства.
Довольно наглядно это можно проиллюстрировать на про-
цессе приготовления еды.
108
Глава 3. ДОМ И МИР
Большинство семей готовили над открытым огнем, и
поэтому, как и многие предыдущие поколения, они ели в
основном тушеную пищу. Чтобы обеспечить семью мясом,
мужчины ставили капканы и стреляли дичь, разделывали
тушу. Женщины и девочки ощипывали птицу и чистили
рыбу, носили воду с ручья или из колодца (вырытого муж-
чинами), готовили выращенные ими овощи, а также зерно,
которое растили, убирали, молотили и мололи мужчины.
Затем котел с едой подвешивался над очагом, сооруженным
мужчинами. Дрова для очага также кололи, доставляли и
укладывали в поленницу мужчины1. Пищу накладывали в
деревянную посуду и ели деревянными ложками, которые
мужчины и мальчики вырезали холодными зимними вече-
рами.
Затем женщины и девочки начисто протирали посуду
собственноручно сотканными лоскутами, если дети были не
слишком малы и могли помогать. Иногда ткань покупали
где-нибудь по соседству. Горшки очищали щетками, сделан-
ными из прутьев, собранных детьми, а затем вениками из
прутьев выметали пол. Мужчины пасли коров, а женщины
или дети их доили, чтобы сделать масло. Мужчины выра-
щивали зерно, женщины пекли хлеб. Мужчины выращивали
и подготавливали к использованию лен, женщины из него
пряли. Женщины и дети носили воду для готовки и еже-
дневной уборки, но в день стирки, когда требовалось до
400 литров воды, это делали мужчины. Женщины варили
мыло, натягивали конский волос или траву для развешива-
ния белья. Мужчины и мальчики вытачивали вешалки.
Главное отличие плотно заселенных урбанизированных
районов США и Европы состояло в том, что многие из по-
добных задач попросту отпадали. Индивидуальный труд за-
менялся элементарной покупкой необходимых вещей, одна-
ко партнерство и разделение труда в домашнем хозяйстве
неизменно сохранялось.
1 Типичное хозяйство Новой Англии расходовало в среднем до
40 кордов дров в год, что составляет более 90 кубометров древесины.
Примерно треть жизни мужчины уходила на труд, связанный с обогре-
вом дома.
109
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В 1820-х годах в Нью-Йорке Джон Пинтард зарабатывал
более 1000 долларов в год, что позволяло причислить его к
кругу элиты. Тем не менее его жена и дочери занимались
готовкой и стиркой. Они выполняли плотницкие работы в
доме, белили стены в доме и снаружи, чистили двор и под-
стригали живую изгородь.
Полвека спустя Истер Бёрр, жена священника и ректора
колледжа в Нью-Джерси, имела раба, который занимался
готовкой, но периодически нанимала других работников для
помощи. Ее работой в доме считалось воспитание детей, их
обучение, повседневный уход, уборка, стирка, прядение, по-
шив платьев и того, что необходимо в домашнем хозяйстве,
покупки, прием гостей, развлечения, надзор за студентами
мужа, снимавшими у него жилье, и визиты — занятие, ко-
торое ей не нравилось и считалось работой не менее трудо-
емкой, чем стирка. Ведение и оплата счетов для множества
небольших лавок зачастую совмещались с ведением счетов
по доходам всей семьи, отражая равноценный вклад мужа,
жены и детей в ведение дома.
Смешанные роли продолжали существовать, но слова,
определяющие это явление, менялись с течением времени,
а следовательно, на протяжении веков изменялось воспри-
ятие людей. В Англии XVI века мнение мужчины передава-
лось на рассмотрение его жены как «товарища по работе».
К середине XVII века само понятие подобного «товарище-
ства» исчезло, но женщин стали считать «мудрыми совет-
чицами», на основании их «безукоризненного примера, их
праведных молитв и прилежания».
К XVIII веку в Германии новое понятие Hauswirt (хо-
зяйка, ведущая дом) заменило старое Hausvater (хозяин),
обозначив тем самым главу дома Hausmutter (мать семей-
ства), которая позднее превратилась в Ehegenossin (партне-
ра по браку), то есть перестала быть частью экономической
системы, а стала персональным помощником руководителя.
Экономика и домашнее хозяйство больше не являлись си-
нонимами. В XIX веке работу по дому уже рассматривали как
прямую обязанность женщины, и она не имела никакого от-
ношения к денежной экономике. Если женщина зарабатыва-
110
Глава 3. ДОМ И МИР
ла деньги, то это считалось «дополнительным» семейным
доходом, а не вкладом в семейный бюджет и в содержание
семьи. При этом в середине XIX века 42 процента американ-
ских женщин являлись наемными служащими, так же как и
четверть британских женщин. Спустя тридцать лет 50 про-
центов женщин Нидерландов работали вне дома.
Героиня фильма «Сердце матери» Д.У. Гриффита (1913)
Лилиан Гиш — «хорошая жена», чья задача, как можно
понять из субтитров, сделать «путь борющегося молодого
мужа... гладким». Он ходит на свою работу, а жена занима-
ется дома стиркой. Субтитры повествуют, что он «борется»,
ища свой путь в этом мире, в то время как она «помогает».
В конце рабочего дня его изнеможение свидетельствует о
тяжком мужском труде. Жена Гиша, напротив, укладывает
прическу и делает вид, что вовсе не устала: ее дела не счи-
таются работой, и поэтому усталости не должно быть видно.
Она просто выполняла то, что должна делать любая поря-
дочная жена, — руководства по домоводству советовали
скрывать свой труд и, соответственно, усталость от мужей.
Это было время, когда сами женщины, а не только их
мужья, верили, что женский труд не является работой. Ис-
тер Бёрр, о которой уже говорилось раньше, удивилась, ощу-
тив усталость в конце дня: как будто бы, удивлялась она,
после тяжелого труда. Ее «как будто бы» свидетельствует
о том, что все ее домашние дела не претендуют на звание
труда.
Подобный взгляд был очень распространен. Одна домо-
хозяйка из Салема (Массачусетс), чьи дни были заняты тка-
чеством, уходом за домашним скотом, устройством посто-
яльцев в доме, работой в поле, дублением кожи и перевозкой
дров, сокрушалась, что она «совсем ничего не делает, чтобы
заработать себе на жизнь», расстраиваясь оттого, что «на-
ходится на содержании» у своего мужа-моряка.
Женский труд больше не воспринимался как работа. Мно-
гие книги по домоводству, романы и журналы сходились во
мнении, что главная обязанность женщины — или, как теперь
говорят, миссия, заложенная в ее природе и предначертанная
Богом, — заключается в двух вещах: ухаживать за супругом
111
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
и растить детей. Тяжелый труд, связанный с домашним хо-
зяйством, ушел на второй план. Когда работа женщины вовсе
перестала признаваться работой, их самих начали считать не
продуктивной единицей общества, а репродуктивной.
С этого момента получает распространение стереотип,
что женщина — это существо, тратящее заработанные му-
жем деньги. Новые нравственные устои диктовали, что у
женщины есть право заниматься своими делами, которые
она называла работой. Однако принципиально это было все-
го лишь времяпрепровождение, а не полезный труд. Жен-
скую работу воспринимали как бесполезную, никому не нуж-
ную мишуру.
В XVI веке слово «работа» относилось к шитью, вязанию,
вышивке и предполагало не только оплачиваемый труд. За
такую работу могли не платить, но она признавалась ценной
в экономическом отношении. Однако к XIX веку значение
подобного труда уже не считалось очевидным. «Это умиро-
творенное времяпрепровождение, называемое женщинами
работой» — так писал английский романист Эдвард Бульвер-
Литтон.
В 1758 году в New York Mercury был опубликован юмо-
ристический очерк, в котором женщина, «непримиримый
противник безделья», «сделала в два раза больше экранов
для камина, чем было самих каминов в доме, цветастые сте-
ганые одеяла для каждой кровати, бесполезные картинки,
имитирующие гобелен... и шторы, вышитые золотой нитью,
которые она временами вешала на окна». Спустя столетие
это насмешливое отношение получило государственное под-
тверждение.
В 1871 году в предисловии к британской переписи рабо-
та по дому была обозначена как «благородная и важная».
Однако в основной части женский труд вне дома классифи-
цировался как «продуктивный», что косвенно указывало
на «непродуктивность» любого другого вида деятельности.
В переписи 1881 года это косвенное указание стало прямым,
поскольку женщины попали в категорию «неработающих».
Деятельность, не приносящая прямого денежного дохода, —
не работа. У большинства домохозяек не было времени, что-
112
Глава 3. ДОМ И МИР
бы лишний раз присесть, а еще меньше его оставалось на то,
чтобы оказаться «незанятыми». Коренное изменение в сути
работы по дому произошло в XIX веке. Изменения косну-
лись того, из чего состоит домашняя работа, как люди к ней
относятся и как работа выполняется.
Из всего списка дел, которые в XVIII веке занимали око-
ло шестнадцати часов в день, с точки зрения нашего времени
уборка занимает чистых 10 процентов времени хозяйки. Под-
мести золу у очага, вымести и посыпать песком пол, почи-
стить горшки и сковороды, хлебные доски, протереть ложки
и кружки — вот на что уходило это время. После этого хозяй-
ка может приступить к другим делам.
В XIX веке, с изменением отношения, переменами в
уровне медицинских знаний и, особенно, с изменениями в
области технологии, в основную ежедневную работу каждой
домохозяйки превратился труд по уборке дома.
Книги для домохозяек приобрели популярность в середи-
не XIX века. Их активное внедрение на рынок, предназначен-
ный для среднего класса, и масштабы изданий феноменальны.
В Германии поваренная книга Генриетты Давидис, дочери
священника, переиздавалась 63 раза — каждые 10 лет после
ее первого издания в 1844 году. Фрау Давидис иногда назы-
вали «немецкой миссис Битон», чье «Руководство по ведению
домашнего хозяйства» было продано в количестве 2 миллио-
нов экземпляров за 10 лет после первой публикации.
Эти книги предназначались для женщин городского сред-
него класса, которые вели собственный дом, но не обладали
большими деньгами. Возможно, что вследствие урбанизации
и развития новых технологий они далеко оторвались от сво-
их матерей, используя доступные продукты, которые теми
не признавались, сталкиваясь с технологиями, которые не
были известны предыдущим поколениям. Возможно, они
перемещались по миру, попадая в чуждые их матерям ситу-
ации. Эти книги обобщили опыт предыдущих 50 лет раз-
деления сфер и преподнесли его в виде готовой истины:
если миссия женщины заключается в том, чтобы находить-
ся в доме, то состояние этого дома является показателем ее
достижений или провала в качестве домохозяйки.
ИЗ
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Поскольку определяющим качеством женщины провоз-
глашали ее способность вырастить следующее поколение, а
дом воспринимали как тигель, формирующий образ этого
поколения, то успешность женщины в ведении домашнего
хозяйства выходит на первый план. В этом и заключена ее
ценность.
Теперь проблема заключается не столько в том, чисто ли
отмыто и отполировано все в доме. Речь идет не о гигиене,
а о моральном духе. Поэтому физический труд становится
критерием оценки, а стремление заменить готовыми про-
дуктами то, что требует приложения усилий, не одобряется.
Американские книги по домоводству предупреждали, что,
хотя «некоторые» и думают, будто купленный в магазине
хлеб так же дешев, как испеченный в домашних условиях, на
самом деле он обойдется «вполовину дороже». Неосведом-
ленность «некоторых» и приблизительно равная стоимость
конечного продукта создают ощущение адекватности цены.
Немецкие книги по домоводству в этом отношении ни
чем не отличались от всех прочих книг с советами по веде-
нию хозяйства. Крахмал, рачительно извлеченный из кар-
тофельных очистков, сообщалось хозяйке, качественнее ма-
газинного (хотя крахмал домашнего изготовления ничем не
лучше, а промышленный — дешевле).
Соответственно использование клеенки вместо матерча-
той скатерти осуждалось: «Ничто с такой легкостью не при-
водит к неряшеству и неопрятности за едой, как все эти
удобные скатерти из клеенки, которые так легко протереть
тряпкой». Именно удобство приводило к грязи и неаккурат-
ности — поскольку ведение домашнего хозяйства оценива-
лось по количеству вложенного в него физического труда и
усилий.
Купленный за деньги домашний труд столь же сомните-
лен, как покупка товаров, — словно денежные отношения в
этой некоммерческой среде загрязняют ее. Немки восхища-
лись голландскими домами, их необыкновенной чистотой,
однако не спешили хвалить голландских домохозяек. Гол-
ландки заслуживали меньшего восхищения, чем их немец-
кие оппонентки, потому что нанимали слуг.
114
Глава 3. ДОМ И МИР
В 1860-х годах одна немка плохо отзывалась о своей со-
седке, поскольку та отсылала носки своих домочадцев в
штопку, а не делала это сама. Молодая женщина действова-
ла вполне рационально — у нее были маленькие дети, за
которыми следовало приглядывать, прислуги она не держа-
ла, времени на штопку не оставалось, а та женщина, которой
она отдавала штопать носки, нуждалась в деньгах. Но все
доводы были отвергнуты, и молодую женщину предупреди-
ли, что она «свернула с правильного пути... ни одну семью
до добра не доведет, если здоровая женщина платит деньги
за то, что может делать сама». Ей следовало «никогда не
помышлять об этом». Сконфуженная хозяйка покорно при-
няла выговор, и тогда тон смягчился: если бы молодая со-
седка отдала носки опытной хозяйке, то та помогла бы их
заштопать. Но только в первый и последний раз.
Наем работников для выполнения работы по дому счи-
тался неправильным, зато попросить об одолжении было в
порядке вещей. Американские пособия также сосредоточи-
вали внимание на вопросе о платном и свободном труде в
домашнем хозяйстве. Но если в Германии платить деньги за
домашнюю работу казалось не совсем достойным, то в США
это был труд, который постепенно перешел на коммерческую
основу. «Ремонтируйте свой дом собственными руками, —
советовало американское пособие по домоводству. — Но
если проблему невозможно решить своими силами, наймите
кого-нибудь для выполнения работ».
В домашнем хозяйстве среднего класса Британии участие
слуг было несколько активнее, но на их долю выпадало ре-
шение каждодневных задач, напрямую не связанных с гиги-
еной. Обычным делом было побелить порог у передней двери.
Перед нанесением побелки порог следовало отмыть. Побелка
оказывалась недолговечной и стиралась сразу же, как только
по порогу начинали ходить. Если целью была чистота, то до-
статочно было просто вымыть порог. Такая комбинация без-
упречности и недолговечности служила показателем того, что
хозяева признают ценность домашнего труда.
Требования, предъявляемые к домашнему труду, отчасти
являлись реакцией на появление новых технологий XIX века.
115
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В одночасье дом, в котором что-то производили, превратился
в место, где потребляли. Многие из базовых продуктов пита-
ния (хлеб, джем, масло, сыр, мясо, пиво и т. д.) и предметов
одежды прежде производились дома, при участии если не
всех, то большинства членов семьи. Теперь подобные про-
дукты скорее покупали, чем изготавливали в домашнем хо-
зяйстве. Уже в конце века большинство хозяйств при случае
покупало по крайней мере часть из этих товаров. Это заявля-
лось как «трудосбережение».
Что и чей труд сберегался — не имело большого значения.
Мы уже видели, как много элементов домашней работы ока-
зывались совместным вкладом мужчины и женщины в до-
машнее хозяйство. Вернемся к примеру, который связан с
приготовлением тушеной еды. Мы увидим, что в XVIII веке
в Британии (а кое-где и в XVII веке), в некоторых регионах
урбанизированной Европы, а в XIX веке в пограничных об-
ластях Америки многим семьям оказалось дешевле покупать
зерно, чем выращивать собственное. Выращивание пшеницы
или кукурузы, молотьба и транспортировка на мельницу для
помола -- это мужской вклад в приготовление пищи.
Теперь вкладом становится закупка продуктов, хотя эта
задача нередко перекладывалась на жену. Однако использо-
вание покупной муки не сокращало объем работы, прихо-
дившейся на долю женщины, — скорее увеличивало.
Лора Инглз-Уайлдер так описала 1870—1880-е годы сво-
его приграничного детства: ее мать для того, чтобы испечь
хлеб, сначала нагревала металлическое блюдо на открытом
огне, затем «смешивала кукурузную муку, соль и воду, а из
теста делала маленькие лепешки», складывала их на блюдо,
накрывала и ставила на огонь. Те, у кого очаг находился
внутри дома, кто мог себе позволить приобрести соду (дву-
окись соды была доступна уже с начала XIX века, а разрых-
литель теста — с середины того же столетия), использовали
подобный метод приготовления хлеба. Разница заключалась
только в том, что тесто должно было перед выпечкой по-
стоять некоторое время у огня и подойти.
С появлением магазинной муки хлеб, выпекаемый без
специальных ингредиентов, стал считаться едой рабов и
116
Глава 3. ДОМ И МИР
бедняков. Поэтому каждая семья старалась печь дрожжевой
хлеб, если для этого была возможность. Приготовление дрож-
жевого хлеба требовало намного больше времени, сил и пла-
нирования: муку следовало купить в большом количестве и
хранить. Для начала нужно было сходить в лавку; живые
дрожжи сохраняются только несколько дней, требуя при
этом постоянного возобновления; тесто поднимается в тече-
ние ночи — все это требовало предварительного планирова-
ния. Вот с этого момента тушеная еда и хлеб перестали быть
продуктом труда двоих, работающих совместно. Еда стала
продуктом, планируемым и производимым только одним
человеком.
Чугунные печи или, как их еще называют, плиты — это
новая технология в домашнем хозяйстве, которая также
прибавила женщинам работы. Печи потребляли почти на
90 процентов меньше топлива, чем открытые очаги, практи-
чески полностью исключив надобность в том, чтобы муж-
чина рубил, носил и складывал дрова. А когда уголь заме-
нил дерево, став основным видом топлива, его понадобилось
покупать и носить 10-литровыми ведрами, чтобы поддержи-
вать огонь. И это тоже вошло в рутинные обязанности жен-
щины.
Функция мужчины заключалась только в одном — пла-
тить за уголь. При приготовлении пищи на открытом огне
было сложно использовать более одного горшка, этим объ-
яснялась распространенность тушеной пищи, в которой
мясо, овощи и зерно готовились одновременно. Новые печи
давали возможность использовать сразу несколько горшков,
потому пища претерпела значительные изменения, прибли-
зившись к понятию кулинарии, еды из нескольких блюд.
И подготовка продуктов, и процесс приготовления еды во-
шли в число женских задач. А заодно мытье горшков и по-
суды после еды.
Вдобавок кухонный очаг требовал удаления золы только
перед новой закладкой дров и разведением огня. Кухонная
плита нуждалась в ежедневной очистке от золы. Кроме того,
появилась необходимость дважды в неделю проводить сле-
дующие мероприятия: очищать дымоход, соскребать жир со
117
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
стенок, шлифовать металлические части, а чугунные по-
верхности покрывать графитом. Просеивание угля, укладка
дров, разведение огня, удаление золы, доставка угля и по-
краска чугуна занимали, по примерным оценкам, до шести
с половиной часов труда.
Кухня — это пример всего лишь одной из областей до-
машнего хозяйства, в которой не осталось места для муж-
ского труда. Наряду с этим мужчины меньше занимались
обработкой кожи дома, поскольку наступило время массо-
вого промышленного производства обуви. Массовое произ-
водство предметов быта, от ложек и тарелок до вязальных
крючков, освободило мужчин от вытачивания и резьбы по
дереву для пополнения предметов домашнего обихода. Ком-
мерческие скотобойни, а позднее замораживание мяса и
транспортировка его по железной дороге сделали домашнюю
разделку и хранение неактуальными. По мере появления
всех этих товаров в свободной продаже мужчины высвобож-
дались от сотен часов домашнего труда, но это не означало,
что они взяли заботы по закупке на себя. Процесс закупки
оказался в числе задач, возлагаемых на женщину.
Перечень необходимых работ по дому оставался по-преж-
нему широким, но поскольку они не требовали тяжелого фи-
зического труда, то автоматически перешли в ведение жен-
щин. Мужчины вычищали выгребные ямы, используя отходы
в качестве удобрения на полях; городские отходы продавали
фермерам. Но чистка туалетов стала делом женщин.
Во многих случаях технология не просто изменила за-
дачи мужчин в ведении домашнего хозяйства, а полностью
их ликвидировала. В то же время женские обязанности ви-
доизменились, но никуда не делись. Производство свечей
было ужасным трудом — «в семь раз хуже, чем стирка», как
сказала Гарриет Бичер-Стоу. Когда масляные лампы стали
дешевыми и эффективными, в производстве свечей больше
не было потребности. Однако масляные лампы сами по себе
требовали больших затрат времени и сил для того, чтобы
поддерживать их в рабочем порядке.
Объем остальных видов женской работы увеличился.
Мир, в котором царили торговля и промышленное произ-
118
Глава 3. ДОМ И МИР
водство, предлагал огромное количество дешевого текстиля
и хлопка, муслин занял первое место в производстве одеж-
ды, заменив привычную шерсть. Хотя женщинам зачастую
больше не приходилось заниматься прядением, не нужно
было ткать, но в магазине покупали ткани, а не готовую
одежду. Хозяйкам не оставалось ничего другого, как при-
ступить к пошиву одежды.
Хлопок был не очень дорог, но и не слишком долговечен,
поэтому возникала нужда в большем количестве одежды.
Значит, объем женской работы в этой сфере возрос. Появ-
ление «трудосберегающих» швейных машинок только ухуд-
шило ситуацию. Скорость шитья с их помощью увеличи-
лась, это заставило многих отказаться от услуг белошвеек
и портних и взяться за дело самим, частично изготовляя
одежду дома.
Новая мода в мужской одежде предлагала рубашки без
съемных воротничков и манжет, так что стирать теперь при-
ходилось больше — весь предмет целиком. Наконец, шерсть,
которую трудно было стирать, чаще всего чистили щеткой, а
хлопок требовал более частой стирки, что прибавляло хозяй-
ке хлопот. Заметим, что стирка всегда считалась одной из
самых трудоемких работ в домашнем хозяйстве. Даже такое
благословенное удобство, как проточная вода и печи с котла-
ми, в которых ее нагревали, давшие возможность чаще при-
нимать ванну, снова увеличили нагрузку, выпавшую на долю
хозяйки, — больше чистки, больше стирки полотенец.
Количество времени, затрачиваемое на домашнюю рабо-
ту, возросло — от угольных печей больше копоти и сажи,
чем от дровяных, а на улучшенных оконных стеклах бла-
годаря новым осветительным технологиям грязь намного
заметнее. Окна, которые раньше были маленькими, состав-
ленными из небольших стекольных панелей, а то и вовсе
неостекленными, теперь стали больше в несколько раз и
нуждались в постоянном уходе. Кроме того, «остекленные
окна должны иметь шторы» — так что ткань предстояло ку-
пить, раскроить, сшить шторы, а затем регулярно стирать.
Одновременно кирпичные или земляные полы заменяются
деревянными, в моду вновь входят ковры. И вот уже есть
119
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
два слоя, которые также нуждаются в чистке. Новый мир
предметов потребления увеличил количество бытовых пред-
метов в доме — функциональных и декоративных. Но все
это объединяло одно качество — их нужно чистить.
В 1940 году технически оснащенная домохозяйка из сред-
него класса проводила гораздо больше времени за домашней
работой, чем ее мать в начале века, поскольку раньше почти
в каждом доме была прислуга. Но технология упростила
труд, поэтому большее количество работы взяла на себя сама
домохозяйка, а не наемная прислуга. Наконец, новые техно-
логии и научные достижения тесно переплетались со стары-
ми представлениями о роли женщины, что привело к тогдаш-
нему пониманию жизненного стандарта.
Его смысл далек от понимания семьи как экономической
единицы. В книге по домоводству 1932 года сообщалось, что
смысл домашнего хозяйства заключается «в системе ценно-
стей, направленной на приобретение и использование пред-
метов быта, платные услуги и создание условий, в которых
мы предпочитаем жить».
Технический прогресс и изменение стандартов не только
увеличили количество ежедневных домашних хлопот, но и
вывели часть забот за пределы дома.
Однако все это не считалось настоящей работой. Обще-
ственный транспорт, а затем и личные автомобили исклю-
чили потребность в доставке на дом многих товаров и услуг.
Хозяйке приходилось самой добираться до деловых контор,
магазинов, ремонтных мастерских, приемной врача.
В США в конце XIX века товары все еще доставляли на
дом, но об этом уже вряд ли можно говорить как о нескон-
чаемой череде частных торговцев. Получает распростране-
ние торговля по каталогам, которые ежедневно оказываются
в почтовом ящике. Технологии для женщин шли рука об
руку с обособлением и самостоятельностью.
Многие из тех факторов, что привели к появлению само-
стоятельных городских домохозяек в 1950-х годах, вовсе не
имели отношения к домохозяйству. В начале XIX века На-
полеон предложил денежную награду за изобретение спо-
соба хранения армейского провианта во время длительных
120
Глава 3. ДОМ И МИР
кампаний. Было выяснено, что запаянную оловянную по-
суду можно нагревать и, как узнали немного позже, убить
бактерии, которые вызывают гниение. Первоначально оло-
вянные емкости с едой достигали по весу трех килограммов;
их можно было вскрыть только при помощи молотка и ста-
мески. Вряд ли это то, о чем мечтали домохозяйки.
В США выпуск консервированных продуктов был впер-
вые налажен для того, чтобы обеспечить провизией солдат
во время Гражданской войны. Однако с окончанием войны
этот вид продукции был довольно быстро адаптирован для
нужд домашнего хозяйства. В 1870-х годах в Чикаго воз-
никло предприятие по производству мясных консервов, а в
1892 году даже такой экзотический продукт, как гавайский
ананас, стал доступен каждому в виде консервированного
продукта. В 1890 году был изобретен ротационный консерв-
ный нож. С этого времени консервы прочно вошли в список
домашних припасов и продуктов. Это привело к тому, что
для домохозяек отпала необходимость чуть ли не ежедневно
посещать магазин. Торговцы также приходили на дом всего
один-два раза в неделю.
В то же время хотя технология морозильных шкафов была
известна давным-давно, но только благодаря техническому
прогрессу конца века они оказались в области досягаемости
для большинства домохозяйств среднего класса. Это измени-
ло подход к закупке, усилив тенденцию к приобретению кон-
сервированных продуктов. Приблизительно к концу Первой
мировой войны появляются модели электрических холо-
дильников. На этом заканчивается эра консервов, уступая
возможности закупать и сохранять мясо, фрукты и овощи в
больших количествах. Это вновь способствует усилению обо-
собленности женщины от внешнего мира.
В 80—90-х годах XIX века в хозяйстве появились сти-
ральные машины активаторного типа. Еженедельная стирка
для семьи из четырех человек занимала у наемной прачки
два дня, за что она получала 16 шиллингов. Машина стоила
8 фунтов — стоимость услуг прачки за десять недель. Ма-
шина сокращала время стирки вполовину, давая возмож-
ность домохозяйке справиться с процессом самостоятельно.
121
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Неудивительно, что в Британии в 1892 году насчитыва-
лось около тысячи коммерсантов, занимавшихся продажей
стиральных машин, а еще больше — в США. Когда электри-
чество стало доступно почти всем, рынок начал расширяться,
а цены — падать. В 1926 году было продано около миллиона
стиральных машин по 150 долларов каждая. Менее чем через
десять лет цена упала до 60 долларов, а в Британии до 25 фун-
тов, причем годовые продажи возросли вполовину.
Механизация работы по дому и в результате отказ от на-
емной рабочей силы в домашнем хозяйстве внесли свой
вклад в длинную череду событий. В результате оказалось,
что технология призвана повысить приватность домашнего
пространства.
Электрификация только продолжила дело, начатое меха-
низацией еще в XVII веке. В 1663 году Пипс установил зво-
нок у двери своей спальни, чтобы вызывать слуг. Расстояние,
на котором можно было услышать звонок, было невелико,
однако больше, чем позволяли возможности человеческого
голоса. Однажды, безуспешно пытаясь разбудить звонком
спавших слуг, Пипс твердо постановил завести в доме «ко-
локольчик большего размера...». Тем не менее так начина-
лось отделение слуг от хозяев — их отселение в отдельное
помещение. Когда в Британии в 1770-х годах, а в Германии
в 1830-х колокольчики стали соединять между собой про-
волокой, расстояние между слугами и хозяевами увеличи-
лось еще больше.
В Германии и Скандинавии использовали в основном
эмалированные печи, нагревающие комнаты гораздо лучше,
чем камины. Кроме того, топливо в них закладывалось сна-
ружи, со стороны коридора: семья могла оставаться в те-
плой комнате и заниматься своими делами, не испытывая
неудобства от входящих и выходящих слуг.
Британцы, не желая отказываться от каминов даже ради
большей приватности, держали ведра с углем под рукой, что
позволяло насладиться несколькими часами уединения до
той поры, пока в ведре оставался уголь. Кроме того, в сто-
ловых существовали кухонные лифты, которые доставляли
еду без участия слуг, увеличивая дистанцию между семьей
122
Глава 3. ДОМ И МИР
и прислугой. Те, кто не мог себе этого позволить, исполь-
зовали с той же целью посуду, сохраняющую пищу теплой
(термосы и кастрюли для подогревания пищи на столе)1.
Центральное отопление и осветительные технологии очень
поспособствовали обособлению личного пространства. До-
роговизна и трудоемкость поддержания огня в камине при-
водили к тому, что семья и слуги постоянно собирались в
одной комнате, где горел очаг. Газовое освещение и масляные
лампы также требовали неких групповых действий, собирая
семью вокруг единого стола, который использовался для ши-
тья, чтения и письма.
Центральное отопление, когда пришло его время, обогре-
вало весь дом или хотя бы этаж, потому больше не возникало
надобности заниматься разными, порой несовместимыми за-
нятиями в одной комнате. Электричество дало возможность
расположить лампы в различных местах одной комнаты или
в разных комнатах — жильцы получили возможность удобно
расположиться в любой части дома. Каждый из них имел до-
статочное освещение и отопление в собственной комнате при
небольших дополнительных затратах.
Даже взятые по отдельности, элементы технологического
прогресса действовали по одной модели. Когда первые теле-
фоны появились в частных домах, для них выбрали общие
комнаты. Затем телефоны начали устанавливать в более
приватных помещениях — сначала в гостиной или на кухне,
а затем в спальне.
Радио, вокруг которого собирались семьи в новых, ли-
шенных каминов домах с центральным отоплением, превра-
тилось в транзисторный радиоприемник, который перено-
сили из комнаты в комнату, а затем в плеер и iPod или в
приложение на телефоне — словом, в личную собственность
каждого.
1 Реклама электрокастрюли 1904 года горделиво возвещала о том,
что ее можно использовать и в поезде, и в отеле. Никто не рассчитывал,
что мужчины будут готовить вне дома. Но предполагалось, что женщи-
ны, вместо того чтобы просто присоединиться к мужчинам в вагоне-
ресторане или в ресторане отеля, могли бы носить кастрюльку домашней
еды с собой. Вряд ли этот предмет получил широкое распространение,
котя рекламодатели и убеждали в его острой необходимости.
123
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Затем телевизор занял центральную позицию в гостиной
(ту, где прежде стояло радио), но со временем он переме-
стился в спальню или на кухню. Как известно, в конце кон-
цов, так же как и iPad или планшет, он стал частью сугубо
личной жизни каждого из членов семьи (хотя возможно, что
сегодняшняя тенденция обсуждения телевизионных про-
грамм в Твиттере как-то сближает нас с моделью поведения
прежних лет, когда просмотр телепередач был актуальным
видом проведения совместного досуга).
Технологии XXI века создали условия для того, чтобы
каждый в семье имел возможность занять и развлечь себя в
своем личном пространстве внутри дома. Но важнейшей из
технологий XX века стала та, что окончательно обособила
дом от соседей. Это — автомобиль.
В 1920 году жители Среднего Запада уже ощутили на
себе эту перемену. В 1923 году две семьи из трех в городе
Манси, штат Индиана, имели автомобиль. Однако многие
испытывали ностальгию по тем летним вечерам и воскрес-
ным дням, которые проходили в компании добрых соседей
на веранде дома, когда можно было посидеть на крылечке,
поглядывая на то, что происходит на улице. Ко времени
Второй мировой войны крыльцо-веранда играло роль кры-
того подъезда, а в новых домах оно находилось с задней
стороны дома, скрытое от шума и выхлопных газов. Лошади
и экипажи тоже создавали шум и оставляли неприятный за-
пах, зато не очень высокая скорость передвижения и способ
размещения пассажиров создавали условия для общения.
С распространением машин у веранды не осталось шансов,
и дома стали разворачиваться в другую сторону.
Подобная ситуация сложилась в Британии в конце XIX ве-
ка: выходящие на улицу маленькие балкончики периода Ре-
гентства стали немодными и были заменены на ограды, кото-
рые создавали дистанцию между домом и прохожими. Это
превратилось в стандарт. Высокий первый этаж приподнимал
внутреннюю жизнь дома над тем, что происходило снаружи,
и скрывал ее от взглядов прохожих. Если перед домом на-
ходился сад, то живая изгородь создавала дополнительный
рубеж между прохожими и обитателями дома. Изначально
124
Глава 3. ДОМ И МИР
кустарники высаживали на границе пастбища и сельскохо-
зяйственных земель, чтобы животные не отбивались от стада.
Теперь насаждения из бирючины использовали для защиты
от чужих глаз. (Палисадники можно встретить и сегодня в
некоторых районах Британии, но их больше не используют в
качестве продолжения дома или общественного здания — это
в наше время, скорее всего, сочли бы за странность.)
По мере того как увеличивалась степень обособления
дома и самой домохозяйки, домашнее хозяйство станови-
лось объектом повышенного интереса со стороны внешнего
мира. Пособия по ведению домашнего хозяйства, относя-
щиеся к XIX веку, являлись прямыми и непосредственными
потомками предыдущих изданий, которые пользовались ши-
рокой популярностью на протяжении полувека. Однако все
они были написаны любителями.
В начале XX века некоторые аспекты работы по дому
стали рассматривать как профессиональную деятельность.
На фабриках появилась новая руководящая должность —
эксперт по продуктивности, которого нанимали для кон-
сультирования по вопросам планирования и оптимизации
производства, повышения производительности труда и, в
конечном счете, прибыли.
Кристин Фредерик, жена одного из экспертов, с огромным
успехом перенесла опыт своего мужа на то, что она называла
«моя фабрика» — на свой собственный дом. В книге «Новое
домоводство: исследование эффективности ведения домаш-
него хозяйства» (1912—1913) она посвящает домохозяйку в
тонкости потребительской экономики, объясняя ей, как с вы-
годой покупать продукты массового потребления, как при-
менять новую технологию для того, чтобы добиться успеха в
домашнем хозяйстве. Для Фредерик и ее многочисленных
читательниц результат, который в условиях производства из-
мерялся прибылью, в домашнем хозяйстве находил выраже-
ние в комфорте и профессиональном продвижении членов
семьи.
Если уж дело дошло до того, что работа по дому описыва-
ется как профессия, то разве можно по-прежнему относиться
к домохозяйке лишь как к части внутренней жизни дома?
125
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Миссис Битон в 1860 году сравнила домохозяйку с команду-
ющим армией или с «руководителем предприятия» — и то и
другое скорее мужская функция. Однако даже если кто-то
останавливал свое внимание на этом факте, то относился к
нему скорее как к фигуре речи. Заметим, что миссис Битон,
а позднее Кристин Фредерик — авторы, которые необычайно
открыто говорят о коммерческих и публичных сторонах жен-
ской работы. Гораздо чаще можно столкнуться с мнением
экспертов, которые стараются не упоминать факт научного и
технического руководства домом, пытаясь излагать материал
на «женском» языке.
Фредерик В. Тейлор, один из основателей метода научно-
го управления и повышения эффективности производства,
написал введение к книге Мэри Паттисон «Принципы меха-
низации в домашнем хозяйстве» (1915). И название, и под-
заголовок — «Попытка найти решение проблемы труда и
капитала в домашнем хозяйстве — реорганизация домашней
работы, на основе принципов научного управления, а также
выявить важность соотношения общественной, личной и
практической составляющей» — сразу заявляют, что речь
пойдет о бизнесе. Косвенным образом автор дает понять, что
полностью осознает, насколько описываемая ею частная сфе-
ра отношений тесно переплетена с общественной. Однако и
Паттисон, и Тейлор пытались замаскировать эту связь.
Тейлор уверяет читательниц, что не стоит абсолютизиро-
вать его деловую модель применительно к домашнему хозяй-
ству и жертвовать «эстетической» составляющей. В подкреп-
ление своих слов и в утешение читательницам он сообщает, что
сама Паттисон «всегда прекрасно и изысканно одета». Фото-
графия, помещенная на первых страницах книги, вторила его
словам — действительно, со вкусом одетая женщина, а рядом
помещен заголовок «Попытка». Автор книги не только поста-
ралась скрыть то, что она работает, но даже скромность заго-
ловка должна была приглушить значимость ее достижений.
В то время как двойственная природа женского труда по-
стоянно оспаривалась — то ли это работа, то ли то, что яв-
ляется неотъемлемым свойством женского пола? — набор
лексических единиц, описывающих дом, ясно давал понять,
126
Глава 3. ДОМ И МИР
что в этой сфере существует взаимопроникновение частно-
го и общественного.
Голландское слово gezellig почти всегда переводится как
«уют», что очень близко к голландскому эквиваленту эмо-
ционально и физически. В книге по этикету 1938 года очер-
чены обязанности, которые ведут к созданию ощущения
gezelligheid, причем все без исключения имеют отношение
к женскому труду: хозяйка должна быть уверена, что мебель
в комнате удобна, элегантна, чиста и опрятна; она должна
обеспечить наличие освежающих напитков; следить, чтобы
в комнате всегда стояли свежие цветы, составленные в кра-
сивые букеты. Но применительно к повседневному быту это
то, что как было, так до сих пор и остается одним из основ-
ных требований не только к личному, но и к общественному
пространству, предназначенному для общения, подобного
общению в частном пространстве. Еда вне дома могла быть
gezellig, особенно если речь шла о ресторане, кафе, баре или
вечеринке. Так краткое пояснение одного из «домашних»
слов в действительности может служить примером того, как
велико присутствие в общественном того, что принято счи-
тать исключительно частным, и наоборот.
В XIX веке в газетах и журналах то и дело мелькали за-
головки со словами «семья», «дом», «хозяйство», подчерки-
вая, что эти статьи предназначены для домашнего чтения.
Хотя сами по себе они являются коммерческим продуктом,
но их нужно воспринимать как часть личного мира человека.
Вот примеры широкого круга изданий: The Family Herald,
The Christian Family Advocate, The Illustrated Family Budget
of News, The Family Guardian, The Home News, The Chris-
tian Tomes and Home Journal, The Bristol Household News и
другие.
В Британском библиотечном каталоге указано 64 газеты,
выходившие в 1800—1900 годах со статьями, заголовки кото-
рых включают слово «семья». Но в период с 1900 по 2000 год
таких газет оказалось всего 15. Вряд ли это означает, что
понимание семьи перестало занимать исследователей и пуб-
лику. Просто применение слова сместилось в другие обла-
сти. Потеряв связь с коммерцией, оно перекочевало в дом.
127
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В XX веке слова «семья» и «дом» постоянно вплетаются в
понятия, связанные с коммерческой индустрией вне дома.
Предполагалось, что это может способствовать сближению
ощущения личного и делового пространства: семейные ресто-
раны, семейные каникулы, парки отдыха «для всей семьи»,
отели, являющиеся «домом вне дома», еда «домашнего при-
готовления» в супермаркетах и многое другое.
В XX веке коммерческая эксплуатация идеи дома прак-
тически заставила осознать невысказанную реальность: воз-
можно, в целом «нет места, такого как дом», зато по частям
все его составляющие можно купить.
Глава 4
МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
В 1785 году поэт Уильям Купер написал оду домашней
жизни, первая часть которой называется «Диван». «Зимний
вечер», вторая часть оды, начинается с повествования о по-
чтальоне, совершающем свой обход, после чего действие из
уличной темноты быстро перемещается в уютную домаш-
нюю обстановку:
Когда зажжется очаг и ставни закроются плотно,
Опустятся шторы и развернется диван,
Когда бурлящий, шипящий котел
Выбросит облако пара и чаша с напитком бодрящим,
Но не пьянящим каждого ждет,
Мирный вечер домашний начаться готов.
В конце XVIII века камин даже самого скромного дома,
представленный здесь в качестве символа, без сомнения, ста-
новится достойным описания в поэме. То же можно сказать
и об остальных предметах, украшающих быт и встречающих-
ся во многих домах, — шторах, фарфоре и чае1. И диван, ко-
1 После Купера о чае часто писали «напиток веселящий, но не пья-
нящий», и авторство этой фразы приписывается ему даже несмотря на
то, что он заимствовал ее у Джорджа Беркли, который применил вы-
ражение для описания менее «уютного» целебного напитка, приготов-
ляемого из сосновой смолы.
128
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
торый, на первый взгляд, вряд ли смог бы сейчас претендо-
вать на место в поэме.
Первоначально те архитекторы, что создавали дома для
знати, рассматривали мебель как единое целое с общим ар-
хитектурным замыслом, тщательно подбирая место для каж-
дого предмета обстановки. Не привычки и нужды обитателей,
а эстетический подход играл главную роль: столы размещали
в простенках между окон, комоды — рядом с дверными про-
емами, стулья расставляли вдоль стен — все ради того, чтобы
соответствовать структурным пропорциям. В постренессанс-
ный период для высшей знати декоративная мебель стала
вещественным воплощением статуса собственника или его
дома, объектом, предназначенным более для демонстрации,
чем для ежедневного пользования.
Но стоит отметить, что богатые также были заинтересо-
ваны, чтобы в доме было достаточно чисто утилитарной,
многофункциональной мебели, подходящей для многофунк-
циональных комнат.
Слово furniture (мебель) попало в английский из фран-
цузского, куда было заимствовано из древневерхненемецко-
го языка, где имело значение «запасать» и «обеспечивать».
Подобным образом можно проследить «мобильную» исто-
рию мебели в Европе. Французское meubles, португальское
mobiliario, итальянское mobile, испанское meubles, немецкое
Mobel, голландское meubilair, норвежское и датское mobler,
шведское mobler, польское теЫе, русское «мебель» — все
эти слова имеют общий корень с английским mobile. В со-
ответствии с этимологией слова это та мебель, что предна-
значалась скорее для повседневного пользования, чем для
презентации. Для большинства людей, за исключением са-
мых богатых, это была практически вся мебель, которая на-
ходилась в доме. Исторически мебель — это то, что посто-
янно передвигалось.
Отчасти мебель оказалась мобильной потому, что ее было
очень мало — при необходимости нужно было передвигать
все предметы мебели для того, чтобы выполнять множество
разнообразных задач. Вплоть до XVII века обстановка в до-
мах людей скромного достатка была настолько скудной, что
129
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ее можно описать в нескольких предложениях. В Англии в
главной комнате небогатого дома, как правило, стоял стол,
скамьи, стул и шкаф. Те, у кого было побольше денег или
земли, могли позволить себе еще стул и стол, возможно, ка-
кой-нибудь декоративный элемент, например гобелен, или
диванную подушку, или покрывало для скамьи.
Камин имел собственное оснащение: решетку, полку, на
которую ставили утварь; емкости для угля или балки для
каминов с крючками, на которых устанавливали вертелы
для мяса; крючки, на которые подвешивали горшки для ту-
шения. В менее богатых домах камин мог не иметь даже
решетки и крючков для горшка.
В богатых домах обзаводились оборудованием для кон-
сервирования, топления молока или выпечки. Кухни, где
все это хранилось, оснащались горшками и сковородками,
чайниками и тарелками, разделочными досками, которые в
большинстве домов хранили в холле. В таких домах кухня
была тем местом, где хранилось оборудование для консер-
вирования, переработки молока, пивоварения и выпечки
хлеба. Таким образом, кухня предназначалась для хранения
и подготовки продуктов к дальнейшей переработке, потому
в ней отсутствовала мебель — не на что было присесть, сто-
ла тоже не было.
Ниже по шкале благосостояния, в хозяйстве рабочего, все
убранство состояло из столешницы без ножек (их при необ-
ходимости заменяли ведра или бочки), шкафа, двух стульев,
скамейки, кадки, двух ведер, четырех оловянных тарелок,
«графина и кружки», трех котелков и горшка, кровати, двух
одеял, трех пар простыней, чемодана, двух коробок, бочонка,
сундука, сушилки для посуды и «прочего хлама и ерунды,
всяких вещей, не заслуживающих упоминания».
Этого рабочего вряд ли можно считать обделенным: три
комплекта простыней свидетельствуют о том, что он неплохо
жил; кровать для человека его положения была совсем уж
необычным предметом обихода. До XV века большинство
европейцев спали на мешках, набитых соломой или сухой
травой, которые ночью укладывали на доски, скамьи, сунду-
ки, порою на пол в главной (или единственной) комнате.
130
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
В колониальных Мэриленде и Виргинии почти 80 про-
центов из числа не самых зажиточных представителей сред-
него класса в то время не имели кроватей. Если говорить о
рабах, то многие спали в бараках, в подвалах или на чердаках,
в кухне или на конюшне либо вообще где придется — на лест-
ничных площадках, в коридорах. Иногда у них были постель-
ные принадлежности (но чаще обходилось без них). Однако
кроватей практически не было. Даже в XVIII веке, когда на-
чали строить специальные отдельные жилые помещения для
рабов, сохранялся низкий уровень оснащения домов бытовы-
ми предметами — несколько табуретов, столы, стулья или
лавки. Только редкие счастливчики могли похвастаться, что
имеют каркасную кровать с набитым сеном матрасом и оде-
яло. Тот, кто спал на кровати или имел право сидеть на ней
в дневное время, занимал приблизительно такое же место,
как тот, у кого был стул. Отсюда происхождение названия
должности the chair-man, то есть председатель — глава до-
мохозяйства, причем такого, в котором водились деньги.
В Нидерландах XVII века каркас кровати стоил около
25 гульденов — пятинедельный доход рабочего. Кровать с
пологом на четырех столбиках стоила 100 гульденов и бо-
лее, в зависимости от наличия декора. В XVIII веке в не-
которых районах Италии рабочий должен был откладывать
деньги в течение шести лет, чтобы накопить на кровать и
постельные принадлежности.
В целом более половины семейного бюджета вкладыва-
лось в приобретение кроватей, постельных принадлежно-
стей и одежды. По этой причине кровати отводилось цен-
тральное место в главной комнате, где гости могли ее видеть.
Самые большие кровати богатейших людей носили демон-
страционный характер. Представители каждого поколения
спали в них по одному разу или вовсе никогда не спали.
Зачастую довольствовались тем, что кровать служит симво-
лом высокого статуса и баснословной роскоши, которая
проявлялась в ее отделке: резные деревянные ножки, балда-
хин с трех сторон кровати, сделанный из искусно вышитой
ткани, увенчанный еще более дорогими оборками, украшен-
ный тесьмой или бахромой.
131
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Вплоть до XVII века в Англии и Нидерландах штора не-
редко ассоциировалась с тканью, которой завешивали двер-
ной проем или очаг, чтобы защититься от сквозняка. Но
гораздо чаще шторы представлялись как полог. В Англии
практически повсеместно вешали пологи над кроватями с
четырьмя стойками. В Нидерландах полог вешали только с
открытой стороны кровати-шкафа. Но вдруг настало время
перемен.
В XVII веке увеличился запас тканей, как домашней вы-
работки, так и ввезенных с Востока, а их стоимость снизи-
лась, что создало возможности для совершенствования вну-
треннего убранства домов. В Нидерландах идею подхватили
с энтузиазмом, что свидетельствовало о неугасающей любви
к демонстрации. Ткани являлись наиболее дорогим элемен-
том декора, и, развешивая их по окнам, обитатели дома пу-
блично декларировали свой достаток.
В 1653 году немецкий художник Вольфганг Геймбах, обу-
чавшийся в Нидерландах и работавший при королевском
дворе в Копенгагене, впервые изобразил шторы, которые об-
рамляют окно с двух сторон. Как мы знаем, достоверность
таких картин вовсе не гарантирована, но будем надеяться на
то, что этот художник передает реальность, изображая даже
тонкую палочку, с помощью которой можно задернуть што-
ры, не повреждая ткань. Подобный практичный штрих дает
основание предположить, что комната действительно могла
быть декорирована так, как изображено на картине. Также
известно, что несколько аристократических семей поддержи-
вали новые тенденции того времени. В Хэм-Хаус в Ричмонде
под Лондоном на окнах висели такие же симметричные што-
ры именно в это время, и есть свидетельства 1679 года о по-
добных шторах в Дублинском замке.
В следующем веке шторы приобрели статус демонстра-
ционного объекта, олицетворяющего расточительность за
гранью разумного предела. Франция, славящаяся традици-
онно пышным декором домов знати, и здесь заняла лидиру-
ющую позицию. В 1775 году окна апартаментов мадам Пом-
падур были оснащены «шторами из итальянской тафты,
которая была расписана изящными букетами и гирлянда-
132
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
ми... затянутыми шнуром из шелка и золота с грушевидны-
ми кистями, украшенными орнаментами с изображениями
семян шпината, цветов жасмина и блестками».
Люди, не обладавшие огромным богатством, не относив-
шиеся к аристократии, но имевшие состояние, могли позво-
лить себе собственное решение: на окна вешали в несколько
слоев ткань разных видов. Ткани использовали для созда-
ния уютной и интимной атмосферы: сначала вешали глухие
шторы, затем, чтобы скрыть роликовый механизм, крепили
подзоры (сосборенный кусок ткани), потом драпировки для
того, чтобы замаскировать карниз для занавесок; ближе к
стеклу вешали легкие ткани, а тяжелыми шторами обрам-
ляли окно с каждой стороны.
Прошло много времени, прежде чем парные шторы во-
шли в употребление в зажиточном слое среднего класса.
Еще больше времени понадобилось для того, чтобы к ним
прибавили дополнительные занавески с более плотными со-
сборенными драпировками (свег). Акварель датского та-
моженного инспектора Фридриха Люткена изображает его
кабинет в Эльсиноре (1765) с одиночными шторами на каж-
дом из трех окон. Пятнадцать лет спустя появился другой
рисунок, где можно рассмотреть парные шторы на окнах.
Многие предметы для обустройства жилого пространства
проходили одинаковый путь развития: из функциональных
вещей они превращались в ценные предметы, выставляемые
для показа. В «Ромео и Джульетте», написанной в 1590-х го-
дах, слугам Капулетти было приказано «расчистить зал» для
танцев, сдвинув всю мебель после трапезы: «Прочь эти склад-
ные стулья, отодвиньте этот буфет...» (передвижной буфет
использовался для демонстрации посуды), «перевернуть сто-
лы» (снять столешницы, установленные на козлах) и поста-
вить к стенам1.
Только в конце XVII века начали пользоваться тяжелы-
ми неразборными столами, выделив отдельное помещение
для трапезы. Но так было лишь в очень богатых домах, а в
1 Следы «подвижной» истории столов все еще встречаются в англий-
ских идиомах: метафорическое переворачивание столов и такие метафо-
ры, как «положить на стол», «расчистить стол», «накрыть на стол».
133
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
общий обиход подобный предмет еще не вошел. Такие сто-
лы приживались достаточно долго даже в зажиточных хо-
зяйствах, где хватало средств, но не всегда было достаточно
пространства. Среди менее обеспеченных домохозяйств этот
предмет неизвестен. Стационарная мебель, предназначенная
лишь для одной функции, была непригодна для одноком-
натного или даже двух-трехкомнатного жилья. В ходу ока-
зались небольшие, легкие столы, постоянно перемещаемые
в пространстве комнаты с места на место в зависимости от
цели. За таким столом члены семьи ели, устанавливая его
возле камина, затем вновь отодвигали его к стене для того,
чтобы иметь возможность сидеть у огня между трапезами
или устроиться перед камином для ночного сна.
Стол постоянно двигали — разумеется, в том случае, если
он имелся в хозяйстве. За ним сидели — конечно, в том слу-
чае, если было на чем сидеть. Во многих хозяйствах стульев
попросту не было. В Средние века только в королевских
резиденциях и в домах богатейших людей можно было най-
ти стулья — и больше нигде. Стулья предназначались для
того, чтобы продемонстрировать статус и силу.
Если человек сидел на стуле или двух стульях — значит,
он относится к привилегированному сословию. Во времена
правления Людовика XIV самые знатные персоны занимали
стулья с подлокотниками, следующие за ними по социаль-
ной лестнице сидели на стульях без подлокотников, затем —
на стульях со спинками, стульях без спинок и, наконец, на
складных стульях. Но и на этом не заканчивались степени
градации в придворном обществе: в Версале далеко не все
были настолько титулованы, чтобы сидеть. Им полагалось
стоять в присутствии персон более высокого ранга.
За пределами этого круга, в повседневной жизни, стулья
встречались очень редко. Такие стулья относились к обыч-
ным бытовым предметам, как в Западной Европе, так и в ко-
лониях. В Плимуте, Массачусетс, в 1633 году, в очень богатом
хозяйстве, стоимостью в 100 фунтов, среди мебели было все-
го два стула. До 1670 года в половине домов Коннектикута
не было столов. В 80 процентах домов того же штата стулья
были, но при этом на каждый дом приходилось менее трех —
134
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
вдвое меньше количества жильцов. В середине XVIII века
в трети домов Делавэра все еще не было столов и стульев.
Взрослые члены семьи за обедом сидели на скамьях или сун-
дуках, держа еду на коленях. Детям стулья вообще не пола-
гались, чаще всего они ели стоя. На картине Яна Стена «Кре-
стьянская семья во время еды» (1665) только мужчина сидит
за складным столиком. Если для взрослых сидячих мест хва-
тало, то детям позволяли сидеть на сундуках и есть с колен,
а если в доме было необычно много мебели, то они могли,
сидя на сундуке, поставить свои миски на стоящую рядом
табуретку.
Замечу, что на протяжении всего XVII века сундуки, ко-
роба или ящики оказались наиболее часто используемыми
предметами. Прежде всего они осуществляли функцию хра-
нения. Кроме того, на них сидели, использовали в качестве
плоской поверхности, на которую можно было поставить ми-
ску, а также для сна. В качестве многофункциональных пред-
метов мебели сундуки использовали чаще всего. Но, как это
часто бывает, выполняя такое множество задач, они не могли
соответствовать полностью ни одной, взятой по отдельности.
Даже в качестве места для хранения — своей основной
функции -- сундуки имели недостатки. Если аккуратно уло-
жить сундук, то сложенные послойно вещи могут находить-
ся в сохранности внутри единого пространства. Но чтобы
достать какую-либо вещь, нужно сначала вынуть все, что
лежит сверху. Также при таком способе хранения нет воз-
можности хранить раздельно несходные предметы. Но, как
оказалось, не существовало самой идеи подобного вида хра-
нения! Очевидно, люди не задумывались о практичности
разделения. В Болонье в 1630 году была зарегистрирована
никого не удивившая кража куска льна и сыра из одного
сундука.
В большинстве домов продолжали пользоваться систе-
мой хранения и укладки, которую знали на протяжении ве-
ков, однако революция в этой сфере жизни была уже не за
горами. И снова во главе оказались Нидерланды.
В совершенно примитивной конструкции сундука наме-
тились некоторые изменения. Любое из них на каждой из
135
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
стадий на первый взгляд кажется совсем незначительным.
В конце XIV — начале XV века глубокий сундук поставили
на невысокие ножки — теперь не нужно было нырять в него
с головой, пытаясь достать что-то со дна. Даже малое из-
менение высоты сундука привело к тому, что на нем пере-
стали сидеть. Ясно, что первые образцы сундуков на ножках
появились в богатых домах, где хозяева могли позволить
себе и сундуки, и табуретки или скамьи.
То, что могло бы стать недостатком — сундук утвердился в
единой функции, — стало фактом, который стимулировал его
дальнейшую модификацию. Когда сундуки практически пере-
стали использовать для того, чтобы на них сидеть, пришло
время вносить изменения в дизайн. Крышка сундука открыва-
лась кверху, что вносило определенные ограничения относи-
тельно веса, или доступ к содержимому становился затруднен-
ным. В XVI веке петли с верхней части сундука переместились
на переднюю панель. В таких сундуках длина ножек могла
быть любой, а чем выше они были, тем проще оказывалось
увидеть все, что находится внутри. Боковая дверца тоже об-
легчала задачу увидеть все слои сразу. Теперь не нужно было
доставать все вещи сверху, чтобы добраться до той, что под
ними. Полки, которые раньше крепили к стене, стали устанав-
ливать в сундук, чтобы разделять слои вещей. С тех пор сундук
перестал быть сундуком — он превратился в шкаф.
Подобно кроватям, столам и стульям, шкафы поначалу
относились к предметам роскоши для богатых людей. Сун-
дук стоил ремесленнику двухнедельного дохода, а шкаф тем
более — если его украшала резьба, то вдвое дороже, а если
он был сделан из более качественной древесины, то в шесть
раз. Тем не менее в конце XVII века цены упали, и хозяй-
ство состоятельных людей из среднего класса формирова-
лось вокруг двух шкафов. Один обычно предназначался для
посуды и других предметов, связанных с едой, а в другом
хранили изделия из льняного полотна — постельные при-
надлежности, личные вещи, такие как рубашки, воротнички
и шляпы, куртки, золотые и серебряные предметы, Библии
и молитвенники (особенно если у них были декоративные
металлические застежки или оправа).
136
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
Сами шкафы и их содержимое символизировали статус
хозяев, поэтому их чаще всего размещали в voorhuis — пе-
редней комнате. В одной поэме повествуется о голландской
невесте, которая владела шкафом: «Все драгоценные пре-
лести мира... были разложены в этом шкафу», однако они
принадлежали не только ей одной, но «сокровищем должны
любоваться и гости». Изделия из фарфора, фаянса, олова и
серебра расставляли поверху шкафа.
Заметим, что этот стиль не прижился в Англии. В 1720 го-
ду Даниэль Дефо был не в восторге от привычек королевы
Мэри, англичанки по рождению, которая жила в Нидерлан-
дах с 15 до 27 лет, после чего была коронована и вернулась в
Англию. У нее был обычай, который она привезла из Нидер-
ландов, как отмечал Дефо, «запихивать фарфор на шкафы»,
что, на его взгляд, казалось «крайне неуместным».
Еще один новый элемент мебели, комод, появился в том
же столетии. Выдвижные ящики использовали уже на про-
тяжении двух веков для хранения церковных бумаг. Иногда
можно было обнаружить выдвижной ящичек под столешни-
цей, а в немецком Stollenschranke, сундуке на ножках, иногда
один-два ящика располагались внизу под основной зоной
хранения. Однако такие модели были мало известны за пре-
делами церковного мира. В 1692 году в Версале дебютировал
первый полноценный «светский» комод, в котором главными
составляющими явились именно выдвижные ящики. Назва-
ние этого предмета обстановки происходит от французского
commode — удобство1.
Такой предмет мебели оказался необычайно полезным для
хозяйства, потому быстро вошел в общее употребление — и
географически, и в плане доступности цены. В 1730 году ко-
моды из древесины грецкого ореха со встроенным засте-
кленным ящиком для демонстрации, который был устроен
сверху, вошли в моду в аристократических кругах Браунш-
вейга. К концу века более половины работающего населения
1 В Соединенном Королевстве слово «комод» иногда употребляется
в значении другого удобства — ночного горшка и его контейнера, шкаф-
чика для горшка; в некоторых регионах США «комод» иногда обозна-
чает уборную.
137
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Парижа обзавелось хотя бы одним простейшим комодом.
Теперь, как говорится в одной голландской поэме, «у всего
есть свое место, и все должно быть на своем месте».
Другое нововведение, также французского происхожде-
ния, внесло еще большие изменения в мебельный дизайн.
В XVII веке появилась обитая мебель. Она быстро приоб-
рела популярность в кругах высшего общества внутри стра-
ны и за ее пределами. Известно, что к концу XVII века в
лондонском Уайтхолле находилось по крайней мере два оби-
тых кресла.
Обивку стали применять для сидений стульев, а спинки
набивали конским волосом. Первоначальный метод обтяжки
и набивки, когда материал прибивали прямо к дереву, был
заменен более изысканным, при котором ткань натягивали
на раму. Чтобы зафиксировать набивку, нужно было про-
стегать поверхность. Этот способ позволил увеличить пло-
щадь поверхности обивки. Теперь она могла достигать боль-
ших размеров. Использование подрамника также давало
возможность при необходимости менять ткань. Так стулья
вошли в ряд модных предметов обстановки.
На протяжении веков стулья, столы, скамьи и прочую
мебель было принято расставлять в ряд вдоль стены, если
ею не пользовались. Когда возникала необходимость, пред-
меты меблировки ставили на нужное место, а затем снова
расставляли вдоль стен — таким образом, большую часть
времени центр комнаты оставался пустым.
XVIII век показал, что декоративная составляющая в ме-
бели может быть настолько же ценной, как ее утилитарное
назначение. Прежний способ расстановки предметов начал
казаться старомодным. Менее формальный подход к этому
вопросу при дворе Людовика XV проторил новый путь: сту-
лья начали использовать не для того, чтобы внушать почте-
ние или впечатлять, а для того, чтобы социализировать про-
странство. Стулья и столы расставляли в комнате группой,
вне зависимости от того, будут ими пользоваться или нет.
Это стало походить на современный способ группировки
мебели. Под влиянием подобных изменений стулья проек-
тировали иначе — не только для утилитарных целей или
138
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
для показа, как в домах богачей. Их делали шире, сиденья
оказались ближе к земле, и, самое важное, у них появилась
обивка. Видимо, комфорт теперь стал немаловажным кри-
терием. Вполне естественно, картины того времени показы-
вают людей, свободно откинувшихся на спинку стула или
непринужденно облокотившихся на ручку кресла. Обитая
мебель влекла изменения в правилах пользования; измене-
ние способа использования вызвало изменения конструкции
предмета; новая конструкция, в свою очередь, оказывала
влияние на изменение модели поведения. Так мебель спо-
собствовала развитию коммуникативной функции и вышла
за рамки репрезентативности.
Первым абсолютно новым предметом мебели стал диван,
спроектированный одновременно и для комфорта, и для со-
циализации. С его появлением процесс сидения превратил-
ся из иерархической демонстрации власти в приятное вре-
мяпрепровождение. В 1743 году Хорас Уолпол, которого в
городе считали экстраординарно модным человеком, слу-
чайно упомянул в одном из писем «диван». Его адресат был
вынужден признать, что даже не может себе представить,
как выглядит эта вещь. Но его неосведомленность длилась
недолго.
Во второй половине XVIII века количество посадочных
мест в домах резко возросло. Распространение обитой мебе-
ли сыграло в этом не последнюю роль. В конце XVIII — на-
чале XIX века удивительная для нас ситуация нехватки
стульев сменилась их быстрым и многочисленным появле-
нием во всех домах, причем стулья использовали для все-
возможных целей.
Один парикмахер в Баттерси имел в собственности эле-
гантные зеленые с позолотой занавески, зеркало, несколько
столов, один тканевый и два кожаных ковра, один «куше-
точный стул» и один «огромный стул»; а сидели в этом фе-
шенебельном доме в основном на табуретах.
В 1774 году у одного гамбургского купца был гарнитур
из шести буковых, одинаково обтянутых стульев. В 1810 году
реклама предлагала купить гарнитур из дивана и 18 стуль-
ев, а в 1877 году в лондонском доме карикатуриста Линли
139
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Сэмборна было 66 стульев, 10 из которых находились в его
спальне.
Для богачей того времени не было редкостью обзаво-
диться избыточным количеством стульев, которые редко
«покупали вместе», то есть они не обязательно были одина-
ковыми. Стулья подбирали по стилю, редко обращая вни-
мание на их утилитарные свойства. Но раньше так могли
поступать только самые богатые люди. То, что когда-то
было прерогативой королевского двора или богатейших до-
мов, постепенно входило в обычай среди представителей
среднего класса.
Вплоть до первой трети XIX века, а кое-где и дольше,
в домах большинства людей, которые были по рангу ниже
французского короля, мебель, вне зависимости от степени
соответствия моде, по-прежнему расставляли вдоль стен.
Только движение романтизма в Англии, с его стремлением
ко всему живописному и потому асимметричному, заставило
отойти от стереотипа. Сначала в гостиных, а затем и во всех
остальных комнатах британских домов среднего достатка
быстро вошло в привычку расставлять мебель на постоян-
ное место либо там, где это диктует необходимость — около
камина, окна, смежной двери, либо там, где все собирались
за беседой, — в центре комнаты.
Однако вне среды преуспевающего среднего класса Бри-
тании столь радикальный отказ от устоявшихся веками при-
вычек был принят далеко не сразу. Иностранец, посетивший
Англию того периода, с пренебрежением отмечал, что при
такой расстановке предметов комнаты становятся похожи
на магазин мебели.
Если для нас подобная группировка мебели свидетель-
ствует о комфорте и гостеприимстве, то представления того
времени указывают на другую точку зрения. Во Франции и
Германии молчание или отсутствие ответа называли une
conversation a 1’Angloise [sic] — беседой на английский ма-
нер. Фактически в этом заключалась самая большая проб-
лема английской общественной жизни, что и повлияло на
перемещение мебели туда, где собирались наиболее «разго-
ворчивые».
140
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
Один автор записал в своем дневнике: «На первый
взгляд, зарубежное общество выказывает довольно большое
сходство с английскими вкусами, поскольку... гости не рас-
саживаются беспорядочно по всей комнате. Но иностранцы
не чувствуют никаких ограничений... и без колебания могут
покинуть свое место и пересечь всю комнату, если хотят по-
общаться с кем-то в другом ее конце». Англичане же, по-
лагал он, используют для этого группировку мебели. Так
они пытаются «исправить» национальный недостаток — не-
хватку общительности.
Спустя десятилетия после того, как новый, более сво-
бодный стиль в расположении мебели вошел в обыденную
жизнь, стиль прежних времен все еще оставался предметом
сожалений для приверженцев старых традиций. В 1861 году
какая-то женщина сетовала об ушедших временах, вспоми-
ная, что в доме ее мужа царил «исключительно правиль-
ный и консервативный порядок... так что вас не покидало
ощущение того, что стоит сдвинуть стул с привычного ме-
ста... как он сам по себе величаво отправится... обратно к
стене».
По мере того как мебель постепенно смещалась с пери-
ферии комнаты к ее центру, все большую популярность
приобретали мелкие и легкие предметы обстановки, кото-
рые оформляли отдельные участки каждой комнаты, высту-
пая в качестве помощи для создания нового, неформально-
го стиля повседневной жизни. В обиход вошли маленькие
столики, которые ставили рядом со стулом для того, чтобы
организовать место для отложенной на время книги. Рядом
с диваном столик служил для размещения чайной чашки и
блюдечка. Поблизости от двери в комнату столик был ну-
жен для того, чтобы захватить с собой стоящую на нем све-
чу, когда приходит время подниматься в спальню. Столики
для шитья всегда придвигали к наиболее яркому источнику
света. Спальни оснащались туалетными столиками (но сто-
ит заметить, что для Германии и большей части Британии
их время пришло лишь в XIX веке; до той поры эту функ-
цию выполнял стул). Появились хрупкие письменные сто-
лики для дам — они отличались гораздо меньшим размером,
141
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
чем письменные столы, служившие рабочим местом для
мужчин.
Большинство с удовольствием приняло новые виды ме-
бели, поскольку такая мебель оказалась удобна для жизни.
И все же для меньшинства подобные предметы, отнюдь не
из-за практических соображений, оставались просто слиш-
ком непривычными, какими-то уж очень «французскими».
Отторжение шло откуда-то изнутри — высшие круги ан-
глийского общества в конце XVIII века не испытывали сим-
патии ко всем этим «мелким предметам» именно из-за их
легкости и мобильности.
Двумя десятилетиями позже, на другом конце политиче-
ского и экономического спектра, радикальный журналист и
член парламента Уильям Коббет почувствовал себя оскор-
бленным, когда обнаружил гостиную в простом фермерском
доме. Притом эта гостиная была оснащена столом из крас-
ного дерева, диваном и даже «эффектными стульями», не
говоря о ковре, колокольчике для слуг, графинах, стаканах,
обеденном сервизе и каких-то «поворотных книжных пол-
ках». Трудно сказать, что расстроило Коббета больше —
обилие предметов, их новизна или качество.
Вполне вероятно, что следы доброго старого стиля все
еще сохранялись, но бросались в глаза современникам. Бри-
танские пабы, которые обычно располагали в передней ком-
нате частного дома, выглядели именно в соответствии со
старым стилем, с той лишь разницей, что в XIX веке в них
появилась еще барная стойка. Сегодняшние пабы, с при-
ставленными к стене скамейками и столами, пустым цен-
тром, похоже, последние представители способа расстанов-
ки мебели, который господствовал вплоть до XVIII века.
В среде высшего класса происхождение являлось тем
фактором, который определял характер собственности. Под-
разумевалось применение редких или очень дорогих мате-
риалов или, предпочтительно, и то и другое одновременно.
В XVIII веке перечень предметов из дома английского
джентльмена непременно должен был включать «приличный
стол, чистую скатерть, подрубленные полотенца, высокие
треноги (для очага), крепкие козлы, головни, дрова, щипцы
142
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
и подобное, мелкие предметы домашнего обихода, скамьи,
домашнюю одежду, кресла, деревянные рамы и складные сту-
лья, стеганые одеяла, валики и подушки».
Несмотря на зияющую пропасть между аристократом и
крестьянином, зажиточные крестьяне обзаводились теми же
хозяйственными предметами: столом, по крайней мере од-
ним табуретом, одним или двумя комодами, горшками и
кастрюлями, приспособлениями для стряпни, общими блю-
дами для еды, ложками, сосудами для питья, полотенцами
и постельными принадлежностями. Вся разница в конечном
счете заключалась в качестве товаров. Подобное положение
вещей сохранялось на протяжении веков.
В XVII веке дама из аристократического общества писала
своему мужу о приобретении некоторого количества пред-
метов домашнего обихода. Упоминая «глиняные вещи» (гон-
чарные изделия) или «деревянные предметы», она всего
лишь группирует их по типу материала. Однако когда она
пишет о фарфоре, то все предметы перечисляются по отдель-
ности: «удачные чайные блюда и к ним тарелки», «сахарни-
ца» и «кофейник».
Сходство с такой англичанкой можно легко уловить в ко-
мической притче 1772 года, написанной французским фило-
софом Дени Дидро. Он осмеивает погоню зажиточных господ
за новизной. В сатирическом эссе «Сожаления о моем старом
халате» рассказчик сообщает о трагикомическом хитроспле-
тении обстоятельств, которые приводят его к новому виде-
нию собственного быта.
Однажды, надев новый потрясающий алый домашний
халат, он вдруг обнаружил, что старый заслуженный пись-
менный стол в таком соседстве выглядит довольно потер-
тым. Затем гравюры, что висели над новым столом, стали
казаться пожелтевшими от времени. Так и продолжалось
до тех пор, пока место плетеного кресла не заняло кожаное
марокканское кресло, струганые сосновые книжные полки
сменили шкафы с инкрустированными дверцами, обычный
половик уступил место модному ковру мануфактуры Савер-
ни. Заканчивается повествование горькими сетованиями на
«губительное пристрастие к роскоши» и резкой критикой,
143
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
которая обрушивается на «повышенную тягу ко всему мод-
ному, что... ведет к расточению наследства, нажитого от-
цами». Каждый новый предмет роскоши рождает страсть к
приобретению следующего.
Страсть к приобретательству тем не менее не была чем-
то случайным. Ее кульминацией явилась цепь социальных
потрясений.
В XVII веке англичане и голландцы выиграли несколько
войн за мировые рынки, стараясь занять на них доминиру-
ющее положение. Величайшим открытием века стало, по
сути, то, что возможности торговли настолько же безгранич-
ны, насколько безграничны человеческие желания. Неудов-
летворенные желания продолжали искать пути для осущест-
вления, в то время как осуществившиеся желания давали
толчок для возникновения новых потребностей. Понятно,
что каждое звено этой цепи влекло за собой следующее.
Развитие мировой торговли привело, в частности, к более
широкому распространению товаров, которые раньше отно-
сили к роскоши. Они становились дешевле, чаще появлялись
на рынке, увеличилась их доступность для широкой массы
потребителей. Это, в свою очередь, способствовало дальней-
шему снижению цен. Подобные товары не входили в разряд
жизненно необходимых вещей, но они делали быт заметно
удобнее или привлекательнее. Одновременно с возникнове-
нием широкой доступности товаров аристократическая ро-
скошь становится не столь притягательной. Она преобража-
ется в несколько иное burgerlijk (гражданское) представление
о домашнем пространстве.
Наиболее ранним объектом из перечня предметов потре-
бления подобного типа стали постельные принадлежности.
Обычно кровать являлась основной статусной вещью дома,
указывающей на то, что ее владелец достаточно зажиточен,
чтобы обладать подобным предметом.
В результате значительная доля состояния семьи вкла-
дывалась в постельные принадлежности. В XVII веке до
трети всего дохода голландской семьи уходило на приоб-
ретение постельных принадлежностей; в XVIII веке — до
40 процентов заработка каждого работающего в семье. Чаще
144
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
всего до четверти всех расходов на ведение домашнего хо-
зяйства тратили на приобретение постельных принадлеж-
ностей, составлявших приданое.
Вначале внимание сосредоточивали на покупке достаточ-
ного количества кроватей для всех членов семьи или боль-
шего количества матрасов.
Матрас по-прежнему оставался мешком, который наби-
вали чем-либо мягким. Повышенный комфорт достигался
тем, что несколько матрасов складывали один поверх дру-
гого. На некоторых гравюрах можно хорошо рассмотреть
стопку из пяти матрасов.
Затем наступала очередь других постельных принадлеж-
ностей: валиков, подушек, простыней, одеял, покрывал раз-
личного типа, легких и стеганых — по выбору. А потом по-
степенно обзаводились более качественными изделиями:
соломенная набивка матрасов заменялась конопляной или
перовой и, наконец, шерстяной. Перо постепенно заменяли
пухом, гусиным пухом, пухом гаги. Начиная с XVIII века в
обиход вошла набивка из отходов хлопчатобумажного про-
изводства — пакли. Войлочные одеяла заменяли более тон-
ко выделанными шерстяными. В Голландии льняное белье
и тонкое полотно вытеснило грубый холст.
Все ткани, которые производила голландская промыш-
ленность, в особенности полотно для белья, высоко цени-
лись. Несмотря на то что фасоны не отличались разнообра-
зием, количество одежды понемногу расширялось даже в
семьях со средним достатком.
Одна из домохозяек XVII века из Дордрехта (Нидерлан-
ды) владела 300 рубашками, а также капорами, носовыми и
шейными платками и другим бельем. Все это было приоб-
ретено не только ее семьей, но перешло по наследству от
матери и бабушки. В семье хранилось почти 500 скатертей
и салфеток, которые были отложены в приданое детям, ког-
да придет их черед жениться или выходить замуж.
Эта женщина не была исключением: каждый более или
менее состоятельный торговец в Амстердаме держал в доме
до 60 простыней и более 300 салфеток. Льняное полотно
является наиболее ярким примером. Амстердамские купцы
145
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
насыщали свои дома теми предметами, которые производи-
лись на местных мануфактурах, а вот у их английских кол-
лег в этой области существовал довольно заметный пробел.
Очень состоятельные купцы жили в домах, где бывало
по крайней мере до пятидесяти живописных полотен, до
дюжины шкафов, по пятьдесят стульев, до десяти и более
столов. Зеркала висели во всех домах, где в хозяйстве име-
ли минимальные свободные деньги. Кроме того, обзаводи-
лись часами, картами, оловянной посудой, серебряной утва-
рью, вазами, кувшинами, предметами чайной сервировки,
изразцами, подсвечниками, табакерками и книгами. Все эти
предметы выставляли на каминных и других полках и сто-
лах или хранили в шкафах со стеклянными дверцами.
Амстердам, как столица великой торговой нации, служил
своеобразной витриной тех модных новинок, которые до-
ставляли с Востока: эбеновое дерево, шелка, чинц (лощеная
хлопчатобумажная ткань с рисунком из цветов и птиц, ис-
пользуемая для изготовления штор и обивки), хлопок или
изготовленные в Японии в традиционной для Голландии
форме кувшины для вина. Для тех, кто не имел больших
денег, на местных фабриках копировали импортные образ-
цы. Такие вещи зачастую соединяли в себе восточные фор-
мы и голландские мотивы росписи — характерным приме-
ром можно считать кувшины из делфтского фарфора.
Даже в домах со значительно более низким уровнем до-
хода владельцы стелили на полы половики, вешали шторы
и зеркала, одну или две гравюры, а бывало, живописное по-
лотно. По свидетельству очевидца, посетившего Амстердам
в 1640 году, «усилия прилагаются к тому, чтобы украшать
свои дома мебелью и рисунками... весьма дорогими и любо-
пытными», «кухонными шкафами, застекленными шкафами
и тому подобным, картинами и фарфором, дорогими краси-
выми клетками с птицами и тому подобным». Все вместе
они давали «ощущение домашнего довольства и уюта».
Стремление приобретать оказалось присуще не только на-
селению городов — среди сельских жителей также довольно
быстро распространялись новейшие товары. Часы с маятни-
ковым механизмом были изобретены в 1657 году. Спустя два
146
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
десятилетия ни у кого из более или менее зажиточных кресть-
ян еще не было такой новинки. Но прошло еще двадцать лет,
и практически девять из десяти хозяйств уже обзавелись по-
добными часами.
В Англии модернизированные товары наиболее часто
встречались в домах богачей и знати. В XVII веке голланд-
цы улучшали качество товаров, относящихся к разряду по-
стельных принадлежностей. К 1727 году в новых домах Бафа
(одного из наиболее стильных и модных городов) измене-
ния происходили в разных сферах, но также в направлении
улучшения качества: стали делать полы из дуба, заменяя
материалы, ранее казавшиеся вполне подходящими. Доски
пола теперь в большинстве случаев покрывали коврами; сте-
ны обшивали панелями; мрамор заменял каменные камин-
ные доски. Одновременно стулья с кожаной обивкой заме-
няли стулья с тростниковыми сиденьями. Дубовые сундуки
уступали место комодам из ореха и красного дерева. Зерка-
ла украсили пространство над каминными полками, а ла-
тунные каминные приборы — очаг. «Полотно для столовых
и спальных принадлежностей становилось все лучше и луч-
ше так, что стало подходить даже для людей самого высше-
го ранга».
Домохозяйства средней руки также расширяли список до-
машней утвари. Ближе к концу XVII века более половины из
них обзавелись столами, котелками для приготовления пищи
и оловянной посудой. Приблизительно у половины было сто-
ловое полотно, одно из четырех хозяйств владело глиняной
посудой, в каждом третьем имелась перина, в каждом пя-
том — зеркало, комод или застекленный шкаф, были книги.
Англичане, подобно голландцам, начали интересоваться
не только количеством, но и качеством вещей, постепенно
заменяя свои деревянные подносы на оловянные, деревян-
ные ложки на серебряные, а железные подсвечники на брон-
зовые. До тех пор ни в одном из домов среднего достатка
чашек не было и в помине, а столовыми ножами и вилками
владел едва ли 1 процент хозяйств.
Через пятьдесят лет картина изменилась: более трех чет-
вертей хозяйств имели не только столы, кухонную утварь и
147
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
оловянную посуду, но и обитую тканью мебель. У половины
были перины, комоды, гончарные изделия и зеркала. Более
половины имели столовое полотно; в одном из пяти домов
были книги, часы или картины. Количество хозяйств, име-
ющих чашки, выросло практически с нуля до одного из ше-
сти. В зажиточных районах Лондона практически у каждого
было то, что за полвека до того считалось большой ред-
костью, — глиняная посуда, книги, часы, картины, зеркала,
столовое полотно, шторы, даже чашки. Потребительская
революция пересекла пролив, а затем и Атлантику.
И вот, по мере того как ширилась эта революция, те, у
кого были средства, но не было желания вкладывать деньги
в потребление и следовать современной моде, оказались в
числе людей, которых начинают воспринимать как не вы-
полняющих свой долг перед обществом. Ситуацию можно
сравнить с тем, как прежде воспринимали землевладельцев,
не принимавших участия, скажем, в деятельности магистра-
та или нерегулярно посещавших церковь, не несущих те
обязанности, которые присущи их классу и рождению. В
1715 году появилось шокирующее сообщение о том, что бо-
гатый плантатор из Виргинии «совершенно ничего не имеет
ни в доме, ни вокруг него... У него есть хорошие кровати...
но нет портьер; а вместо тростниковых стульев в его доме
срубленные из дерева табуретки»1.
Для преуспевающих людей мебель стала способом вы-
разить свою знатность. Стул или кресло теперь придавали
статус не только тому, кто на них сидит, но распространяли
свою ауру на всю его семью и хозяйство. Даже те, кто об-
ладал очень скромным доходом, должны были включаться
в процесс.
В 1744 году у ополченцев, которые служили на границе,
были латунные табакерки, импортные стаканы для напитков
1 Необходимо подчеркнуть, что так жила элита колониальной Вир-
гинии, где свыше 80 процентов населения страны по-прежнему владела
двухкомнатными домами. В общем, в конце 1750-х годов Северная Аме-
рика в части североатлантических штатов плелась позади Европы: толь-
ко 65 процентов семей могли похвастать наличием стола в доме. И еще
около столетия многие переселенцы жили в том стиле, в котором евро-
пейцы существовали почти два века назад.
148
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
и глиняная посуда. Кроме того, они носили металлические
пряжки на башмаках и наколенниках. К 1760-м годам в
Виргинии богатая знать перешла на одежду из импортных
шелков. Слуг, в свою очередь, одевали в импортный хлопок,
который прежде сами почли бы за счастье носить.
На севере глиняная посуда оказалась доступной рабочей
бедноте, так что совсем небогатые люди могли позволить себе
комплект посуды в таком количестве, чтобы у каждого был
свой набор принадлежностей. Такие покупки совершались не
только для удобства, но отчасти для статуса — ведь все это
не было предметами первой необходимости. Однако посто-
янно возникали какие-то новые потребности. В 1758 году
торговца из Нью-Йорка о деталях заказа спрашивает его бри-
танский поставщик: требуются ли «круглые или удлиненные
повседневные блюда для мяса, суповые тарелки, глубокие
блюда для салатов и пудинга»?
Замечу, что более насыщенный товарами быт колониаль-
ной элиты Виргинии не слишком похож на быт остальных
80 процентов населения, продолжавших существовать в ма-
леньких домах, в лучшем случае двухкомнатных.
В целом в Северной Америке заметно некоторое запазды-
вание по сравнению с Европой. Еще в 1750-х годах в части
среднеатлантических штатов только 65 процентов домохо-
зяйств имело столы. Спустя сто лет многие семьи на западе
продолжали жить укладом, который почти полностью повто-
рял тот, что европейцы имели двумя веками раньше.
Когда семья Лауры Ингаллс Уайлдер переехала из Вис-
консина в местность, которая потом получила название Кен-
тукки, то переселенцы не позаботились о том, чтобы захва-
тить с собой кровати, столы или стулья, поскольку стульями
им служили обычные куски бревен, стол был срублен из двух
деревянных горбылей, закрепленных одним концом между
бревнами стены, а другой конец был подперт чурбаками.
Естественно, многими новшества не одобрялись. Фило-
софы, педагоги-теоретики и прочие моралисты предупреж-
дали об опасности деформации морального состояния об-
щества подобным новым и невидимым врагом — страстью
к вещам.
149
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
В 1714 году основатель журнала консервативного направ-
ления «Спектейтор» (Британия), дающего обзоры общест-
венной жизни, опубликовал пародию, в которой высмеива-
лось вожделение к новым товарам. Все было представлено в
форме пьесы, по ходу которой бриджи мужа обменивались
на чашу для пунша и заварочный чайник. Это произведение
воспринималось как способ сказать о том, как жизненная не-
обходимость опрометчиво подменяется бесполезной роско-
шью. Примечательно, что те, кто подхлестывал дискуссии
подобного рода в Британии, подходили к вопросу весьма тен-
денциозно. Они рассматривали с отрицательной точки зре-
ния запросы тех, кто находился выше и ниже по социальной
лестнице, но одновременно относились к собственным во-
жделениям как справедливым и обоснованным.
В колониях дебаты о потребительских товарах приняли
политическую окраску. Американская революция и связан-
ный с ней бойкот некоторых поставок, в особенности тексти-
ля, развернули вопрос другой плоскостью. То, что прежде
отвергалось как проявление легкомыслия, теперь приобрело
статус символа. Настало время, когда потребление стало од-
ной из движущих сил революции. Женщины, как проводники
семейной финансовой политики и творцы домашнего быта,
получали не только экономическую силу, но и моральную
поддержку.
Необходимо заметить, что, говоря об американской ре-
волюции как революции потребления, мы допускаем очень
широкое толкование вопроса. Вспышкой, которая вызвала
пламя, стало введение метрополией пошлины на ряд това-
ров потребления. Среди них оказались стекло и чай.
Одним из наиболее действенных инструментов в арсена-
ле восставших стал отказ от покупки импортных товаров.
С точки зрения одного из историков, перечень таких това-
ров напоминал скорее каталог из модного магазина. В спи-
сок товаров, подвергшихся бойкоту, вошли «кареты, легкие
экипажи, коляски... шляпы... мебель, перчатки... туфли... зо-
лотое, серебряное и нитяное кружево... золотые и серебря-
ные пуговицы... тарелки... бриллианты, костяной фарфор и
гончарные изделия... настенные и иные часы, серебряная
150
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
посуда и ювелирные украшения, одежда из сукна по цене
около 10 шиллингов за ярд, муфты, меха и палантины, все-
возможные виды дамских шляпок... китайский фарфор, шел-
ковый и хлопчатобумажный бархат, газовая ткань, оловянная
посуда... батист, батист неокрашенный, шелка всех видов,
солодовые спиртные напитки и сыр».
Импортировать избегали, но сами по себе товары не по-
теряли своей ценности в глазах потребителя. Приобретение
импортных товаров, в особенности произведенных в Брита-
нии или ввозимых ею, расценивалось как поддержка угнета-
теля. Зато покупка тех же самых товаров, но только произ-
веденных североамериканскими мануфактурами, отражала
патриотические настроения покупателей. При таких усло-
виях приобретение нового стола, или модных штор, или
оловянной посуды местного производства стало выражени-
ем веры в дело освобождения.
К XVIII веку подобный патриотизм в сочетании с но-
вым широким рынком, который открывал все возможности
для покупки хорошо сделанных, хорошо сконструирован-
ных предметов быта в различных диапазонах цен и стилей,
делал возможность обладания товаром одним из демокра-
тических прав.
Получив новые возможности, каждое поколение остав-
ляло после себя больше товаров, причем их качество было
лучше, чем прежде. Подобное возрастание значимости това-
ров привело к изменениям во взглядах на их ценность и,
таким образом, на способ хранения.
Голландцы долгое время выставляли свой фарфор и сере-
бро на шкафах. В Британии в буфетах имелось специально
отведенное пространство для демонстрации чайных серви-
зов и другой статусной посуды. Однако в колониях по-
прежнему продолжали использовать для хранения сундуки.
При таком способе хранения новые потребительские товары
могли быть представлены для обозрения только во время
их использования.
К середине XVIII века распространение дизайна, разра-
ботка нового стиля, в частности, гончарных изделий, эдакой
демократической роскоши, которая была доступна гораздо
151
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
более широким слоям населения, а не только богачам, дали
импульс возникновению моды на буфеты. Благодаря новой
системе хранения посуду можно было демонстрировать даже
в процессе хранения, не доставая с полок. Эти буфеты, в свою
очередь, стали хорошей витриной для модного товара, стиму-
лируя дальнейшее продвижение в заданном направлении,
примерно так, как описывал в своей притче Дидро.
Заметим, что был ряд объектов, которые заняли высокое
положение в иерархии ценностей не только потому, что вхо-
дили в категорию вожделенной роскоши. Большое значение
имели те изменения, что произошли во внешнем мире.
Сахар стал первым из продуктов массового потребления,
чья стоимость резко упала, как только были налажены по-
ставки из колоний. В конце XVII века в Англии потреблялось
около двух фунтов сахара в год на человека; к 1770-м годам
его потребление возросло уже до двух фунтов за две недели
(рост, который кажется почти невозможным. Однако не сто-
ит забывать о том, что сегодняшнее потребление, как счита-
ется, составляет 37,5 килограмма, или 82 фунта).
Чай и кофе первоначально входили в разряд импортиру-
емой роскоши. Только в XVIII веке с установлением евро-
пейского управления плантациями падение цен на чай (в
особенности) превратило его из экзотического напитка, ко-
торый можно было попробовать где-нибудь в общественном
месте, в напиток, который каждый мог приготовить у себя
дома. Вскоре в оригинальный восточный напиток стали до-
бавлять молоко и сахар, и он постепенно занял свое нынеш-
нее положение во всех слоях общества.
Для тех, кто не мог позволить себе горячего обеда, горя-
чий и ароматный напиток с сахаром стал просто незаменим.
Ценили три качества — напиток оказался дешевым, горячим
и сладким — общедоступным согревающим и укрепляющим
средством.
Беднякам чай был необходим лишь в качестве собствен-
но напитка. Для богачей предметы для приготовления и
сервировки чая становились статусными — специальные
чайники, спиртовые горелки, коробки для хранения чая, за-
варочные чайники, кувшины для горячей воды, чайные си-
152
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
течки, сахарницы, щипцы для сахара, кувшины для молока,
миски для спитой заварки (служили для удаления осадка
из чайных чашек), чайные ложки, чашки с блюдцами и тому
подобное.
В Британии сервизы китайского происхождения вскоре
вышли из употребления, настолько различались требования
к процессу чаепития в двух странах. Китайские чашечки без
ручек создавались для двойного сливания чая, в результате
чего он остывал, и лишь потом его выпивали. Это совсем не
соответствовало британскому стилю — пить чай горячим на-
сколько возможно. Потребность в ручке, добавлении моло-
ка приводила к использованию чашек большего размера,
потому более удобных. То, что к чаю подавали сахар, вы-
нуждало к использованию чайной ложечки и блюдца, не-
обходимого чтобы ее положить.
Появились новые товары, увеличилось количество лю-
дей, которые обладали покупательной способностью. Очень
важно, что на первое место выходит статус, который при-
давал факт обладания и демонстрации подобных вещей их
владельцу. Многим из тех, кто прежде полагался лишь на
знатность происхождения, пришлось иначе взглянуть на
способы утверждения своего положения в обществе.
Джозеф Кэбелл по рождению и браку был связан со мно-
гими знатными фамилиями Виргинии. Но к 1780-м годам
для того, чтобы утвердить права, полученные по праву рож-
дения, одного факта высокого происхождения было уже не-
достаточно. Друг Кэбелла дает ему совет: «...у тебя должен
быть свой дом... А до той поры ты не будешь обладать ни-
каким реальным весом и влиянием в обществе». Но всякий
дом ничто, если не оснащен мебелью. Однако и меблировка
сама по себе недостаточна. Интерьеры и объекты, выстав-
ленные для общественного обозрения, обладали определен-
ной социальной ценностью. Обстановка должна отвечать
определенным требованиям для предъявления лицам, отно-
сящимся к соответствующему общественному кругу.
В самом начале XIX века иностранец подметил, что в
Британии происходят похожие изменения, причем не толь-
ко в высших слоях общества: «...обычай требует изобилия
153
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
роскоши... в том же количестве в доме лавочника, что и в
доме герцога; красиво обустроенный дом с элегантной ме-
белью, посудой... изобилием столовых принадлежностей...
К истинному хлебосольству это вряд ли имеет отношение;
скорее происходит демонстрация имущества, находящегося
во владении с целью блеснуть...»
Сущностью дома стала его демонстрация публике. Под
такую публичную демонстрацию частного пространства
подводилась моральная основа. Эммануил Кант считал, что
«никто, находясь в полном одиночестве, не станет украшать
или очищать свой дом; никто не станет этого делать даже
для своей... жены и детей, но только для незнакомых людей,
для того чтобы показать им себя в выгодном свете». Без пу-
бличного присутствия частная сфера развиваться не может.
Нельзя сказать, что прежде людей не интересовало то,
как выглядят предметы домашнего обихода. Новостью стало
то, что теперь во множестве появляются собственники пред-
метов, чья ценность заключена не столько в утилитарном,
сколько во внешнем — эстетическом — плане.
С конца XVI века заметно проявилась любовь к имуще-
ству и желание быть отождествляемым с ним. Для этого ини-
циалы владельца вырезали на ящиках и комодах, даты на
притолоках и каминных полках, пластины с именем прикре-
пляли на домах и амбарах. Даже в самых маленьких и ничем
не примечательных домиках, состоящих из одной комнаты с
неоштукатуренными стенами и земляным полом, имущество
как-либо украшали: буфеты и комоды делали резными или
расписывали красками радостных тонов — считалось, что это-
го достаточно для того, чтобы создать ощущение красоты.
Так зарождался новый городской, коммерческий мир то-
варов, в котором все покупалось, а не наследовалось. Поку-
пали для того, чтобы самоутвердиться или повысить обще-
ственный статус. Оказалось, что живопись, мебель, фарфор
и украшения теперь стали не столько статусными символами
принадлежности к аристократии, сколько результатом раз-
вития рыночной торговли и массового производства.
Одновременно с процессом урбанизации и анонимности
передвижения населения внешняя сторона выходит на пер-
154
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
вое место, чего не было в те времена, когда каждая семья
имела свою историю в данном конкретном месте. Потому
вопрос ставился так: что могут подумать обо мне те люди,
которые, возможно, вовсе меня не знают, если они окажутся
в моем доме? Какое мнение составят относительно незнако-
мые люди, побывав у меня? Теперь вопрос моды и стиля,
который до той поры считался уделом самых богатых, стал
очень важен для представителей среднего сословия. Ожида-
лось, что дома будут отражать качества своих владельцев,
заявлять о них как о людях со вкусом и пониманием, как
тогда говорили, «способных тонко чувствовать».
Излишнее увлечение внешней стороной быта далеко не
у всех вызывало одобрение. Адам Смит в 1759 году выска-
зывал тревогу по поводу бесполезности многих новых то-
варов: «Сколько людей разорилось, выкладывая деньги за
легкомысленные и бесполезные безделушки?.. Все карманы
у них набиты разными маленькими пустяками. Но изобре-
таются новые карманы, чтобы можно было носить все это
при себе в еще большем количестве. Так они и разгуливают,
нагруженные всевозможными побрякушками... некоторые,
возможно, когда-нибудь смогут принести небольшую поль-
зу, но и без них во все времена можно было с легкостью
обойтись...»
В свою очередь Даниэль Дефо возражал отнюдь не про-
тив элементов украшения. Его обеспокоенность была вы-
звана их количеством. Мыслитель рассматривал все эти
товары в качестве иноземных завоевателей, потихоньку про-
сачивающихся в страну с целью обобрать ее с незатейливой
простотой добрых старых времен: индийские цветастые тка-
ни «вползают в наши дома, кабинеты и спальни. Все эти
шторы, подушки, кресла, да и сами кровати», вытесняя ото-
всюду английские шерсть и шелк.
Во времена Дефо в 1708 году шелк уже стал типично ан-
глийским продуктом, и о его французском происхождении
было окончательно забыто. Гугеноты, спасающиеся от рели-
гиозных преследований, которым их подвергали на терри-
тории Франции, настолько плотно обосновались на рынке
Спитлфилдз в Лондоне, где занимались торговлей шелко-
155
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
выми тканями, что к началу XVIII века шелк уже считался
настолько же английским продуктом, как и шерсть. Исто-
рически гугеноты не занимались ткачеством; они по при-
бытии в Англию взяли в свои руки торговлю. Во Франции
протестантов не нанимали на работу на больших мануфак-
турах, которыми владели монополисты.
Для другой части населения это был способ продвиже-
ния через торговлю и производство новых товаров, что со-
ответствовало национальным интересам. Как сообщалось в
балтиморском издании Niles’ Weekly Register в 1821 году,
«мы никогда не возражали против развития и всего, что свя-
зано с планами в области расширения занятости населения,
которая опирается на семейные предприятия; наши сердца
теплеют при мысли об этом; при всей добродетельности,
моральной, религиозной и политической, мы очень в нем
заинтересованы».
Круг замкнулся: покупать товары стало патриотично,
поскольку это содействовало развитию промышленности.
Промышленное производство стало в один ряд с прочими
национальными добродетелями. Таким образом, производ-
ство товаров на продажу стало желательным, а приобре-
тение считалось достойным. Обладание товарами ставило
владельца в ряды самых уважаемых граждан. Однако не
патриотизм, не производство, не статус и совсем не моду
нужно считать той силой, что способствовала продвижению
товаров.
В конечном счете под всеми этими преимуществами
скрывался иной, менее вещественный, но сыгравший реша-
ющую роль фактор — комфорт. Роскошь или дорогостоящие
предметы по-прежнему высоко ценились в среде богачей.
С развитием нового товарного рынка вкус и комфорт стали
бесконечно тиражируемыми понятиями, героями дня.
В 1740-х годах дома, выставленные на продажу, описы-
вали как «большие» или «красивые». И вот уже спустя де-
сятилетие комфорт перевесил как величину, так и эстетиче-
скую ценность, заняв позицию главного преимущества при
продаже. Теперь на первое место в описании вышли «вся-
кого рода удобства» или «все ожидаемые удобства».
156
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
«Комфорт» — весьма многозначное понятие, а потому
появилось много различных способов приобретения этого
нового вида товара. Некоторая доля комфорта приобрета-
лась напрямую при покупке нового дома или обитой ме-
бели.
В других случаях комфорт достигался через технологии:
комнаты лучше отапливались и освещались (см. главу 6).
В США, где, в особенности в XIX веке, стоимость труда
оставалась высокой в сравнении с Европой, комфорт ча-
стично достигался посредством изобилия трудосберегающих
бытовых приборов для кухни. Картофелечистки и мялки,
приспособления для очистки изюма и вишен от косточек,
для нарезки яблок, мясорубки, кофемолки и взбивалки для
яиц — все это появилось на рынке для того, чтобы облег-
чить ведение домашнего хозяйства, и явилось еще одним
видом комфорта, который давали технологии.
Все же параллельно с комфортом и простотой, развитием
технологий, применением обивок, повышением стандартов
жизни, которые стали более демократичными и доступными,
существовала иная форма демонстрации статуса в опреде-
ленных слоях общества, выраженная в отказе от комфорта.
Британии XIX века технология дала отопление, ставшее
более доступным для всех. Новые модернизированные печи
Румфорда эффективнее сжигали топливо, вырабатывая боль-
ше тепла за меньшую цену. В этой ситуации именно пред-
ставители высшего класса, владельцы большого числа ками-
нов и целого штата слуг, занятых чисткой и присмотром за
ними, не пожелали отказаться от старого и менее эффектив-
ного открытого очага. Средний класс старался равняться на
них, отказывая себе в комфорте, который несли новые тех-
нологии, и смиренно зяб в своих гостиных с каминами.
Та же история повторилась с технологиями освещения.
Для богачей, чьи слуги следили за свечным освещением и
масляными лампами, газ оказался изобретением интерес-
ным, но вовсе не обязательным. Они отдавали себе отчет в
эффективности газового освещения, но считали его более
пахучим и грязным. Таким образом, дома, в которых отка-
зывались от новых технологий освещения, становились в
157
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
один ряд с самыми статусными домами того времени. К при-
меру, в романе Barchester Towers героиня оценивает поль-
зование газом в резиденции епископа как начинание безна-
дежно вульгарное.
Кроме того, в больших богатых домах могли позволить
себе отвести комнату или даже несколько для редкого ис-
пользования только по определенным случаям. Для гостиных
среднего класса этот подход также существовал. Однако
удобство страдало из-за меньшего пространства, доступного
для повседневного пользования. Соответственно в тех домах,
где существовала лишь маленькая приемная или общая ком-
ната для членов семьи, гостиную тем не менее проектировали
как место для публичных и торжественных случаев.
Гостиная считалась местом, которое изначально не могло
быть использовано иначе, как в самых редких случаях, не-
смотря на все неудобства, связанные с потерей этой комна-
ты для повседневной жизни. А что касается специальной
мебели для гостиной, то она создавалась отнюдь не для ком-
форта, но для того, чтобы вызывать восхищение. Для этого
зачастую образцом служили великие архитектурные формы,
принятые при французском дворе, но только в уменьшен-
ном размере и приспособленные к местным особенностям.
Так это выглядело, по крайней мере, теоретически. Хотя
своим происхождением всякого рода демонстрационные ком-
наты обязаны французскому двору, но дальнейшее развитие
тенденция получила в коммерческих заведениях. Зачастую
гостиницы обзаводились подобными комнатами ради укра-
шения внутреннего пространства. А когда во второй поло-
вине XIX века начали набирать популярность всемирные
ярмарки и выставки, то представленное ими разнообразие
образцов оборудования комнат дало возможность «тем, у
кого не так много денег, составить общее представление, в
каком окружении живут представители классов, являющих-
ся законодателями моды».
Сначала разнообразие демонстрационных моделей нашло
отображение в гравюрах. Затем, с появлением более деше-
вой фотографии, модные журналы оказались основными
источниками распространения представлений об идеальном
158
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
доме и его воплощении. В США в 1918 году был основан
журнал «Идеальный дом», затем его стали издавать в Ан-
глии.
В 1876 году британский журнал The World запустил се-
рию под названием «Знаменитости дома». В ней публико-
вали биографии знаменитых людей — Дизраэли, Роуленда
Хилла (создатель концепции единого почтового тарифа в
1 пенни), философа Томаса Карлайла, известного романиста
Уилки Коллинза и Теннисона, одного из величайших поэ-
тов страны. Так, в первый раз в XX веке, у широкой пуб-
лики появилась возможность заглянуть в «самые восхити-
тельные дома», описания и изображения которых помещали
на страницы журналов.
Частные притязания, исторический стиль в сочетании с
коммерческими предпосылками, представления о моде, рас-
пространяемые через средства массовой информации, — все
это послужило формированию рекламного образа того, ка-
кой должна быть гостиная. Образ восприняли и переняли
миллионы тех, кто прежде едва ли стремился к обладанию
объектами такого типа. Тем не менее в сознании укореня-
лась абсолютная уверенность в социальной значимости и до-
стоинствах представленного: драпировок, фортепиано, укра-
шенной каминной полки; шелков, Дамаска, вышитых или
бархатных тканей и, что более важно, гарнитуров или на-
боров мебели, подходящей друг к другу по стилю.
Одним из наиболее важных правил оформления гости-
ных можно считать подбор однотипных предметов обста-
новки в таком количестве, чтобы их можно было расстав-
лять симметрично. Шесть стало наиболее популярным
количеством для стульев, хотя дюжина была предпочтитель-
нее, когда позволяло пространство. Вдобавок требовалось
еще два кресла, подходящих к стульям. Столы, диваны, зер-
кала — все должно было отвечать задаче демонстрации объ-
ектов, рассматриванию, а не пользованию ими. Той же цели
служил фарфор, который выставляли в так называемом бу-
фете, в разных вариантах произношения этого слова. В по-
селениях вдоль северо-восточного побережья Северной Аме-
рики слово hutch означало демонстрационный буфет; там
159
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
это слово и сейчас еще в ходу, несмотря на то что толковые
словари трактуют его как устаревшее.
Предметы, служившие для оформления гостиных, для бо-
гачей продавались по просто баснословным ценам. Для осталь-
ной публики цены были более умеренными — в 1897 году гар-
нитур из трех предметов от Sears, Roebuck можно было
купить за $18.50. Вне зависимости от цены, все без исключе-
ния предметы создавались не для пользования. Стулья за-
частую проектировались выше, чем необходимо для удобства
потребителя, их обивали тканями, которые невозможно было
чистить; столы делали узкими для того, чтобы ставить вдоль
стен. Все эти вещи служили символами, и это казалось не-
вероятно важным.
Для тех, кто располагал намного меньшим доходом, об-
ладание объектами и их демонстрация были связаны не с
веяниями моды или понятиями о статусе. Они служили
символическим выражением уровня жизни, который казал-
ся недостижимым. Тем не менее через демонстрацию от-
дельных предметов могло возникать ощущение единения.
Так, через предметы, транслировалась идея об уровне на-
дежд и притязаний семьи.
Лаура Ингаллс Уайлдер, из числа пионеров-переселенцев,
в 1870-х годах переезжая из бревенчатой хижины в дом из
дерна, почти 2500 километров бережно везла фарфоровую
пастушку в свой новый дом. И это для того, чтобы торже-
ственно водрузить статуэтку на специально изготовленную
полку, к которой детям было запрещено даже прикасаться.
После переезда статуэтку распаковали лишь тогда, когда
первоначальный земляной пол был заменен деревянным.
И вот наступил момент, когда хозяйка смогла, наконец,
вздохнуть спокойно: «Со скатертью в красную клетку на сто-
ле мы снова заживем как цивилизованные люди».
Обеденная скатерть — даже для семьи, в которой столы
состояли из столешницы, уложенной на обрубки бревен, —
являлась знаком принадлежности к цивилизации, новой
фазы выделения трапезы в отдельное действие. В прежние
времена процесс принятия пищи редко выделялся из обще-
ственного действия в нечто более индивидуальное.
160
Сегод! in 111 н и й зрител ь
должен знать, что
интерьеры домов в
том виде, в котором
их представили
голландские
художники XVII в.,
никогда не
существовали.
В этом смысле
картина Самуэля
Хогстратена «Вид
коридора»(1663)
призвана прежде
всего
продемонстрировать
мастерство
живописца,
создающего илл юз и ю
трехмерного
пространства
(гром пл ей). Зато
метла и пища в
клетке с открытой
дверцей
символизируют
свободную
республику
Гол л а п д и ю, кого рая
изгнала (смела)
ненавистных
испанцев(1663)
I I плотна Эммануэля
де Витте «Интерьер с
женщиной у клавесина»
(после 1665 г.) н
Габриеля Метсю
«Женшина, читающая
письмо» (1665)
отображают скорее
чувственные
переживания, чем
гармонию дома.
О присутствии
любовника в жизни
женщины, играющей
на клавесине,
свидетел ьствует ег<)
одежда, оставлеч 11 «ая
па стуле. Сброшенная
девушкой туфелька на
картине Метсю является
традиции! 111 ы м сим волом
сексуальности, тогда как
ведро в руках служанки
сим вол изи ру от ч истоту
В переполненных пещами комнатах кукольного домика конца
XVII в. может быть больше жизни, чем в безмятежном
минимализме интерьера, изображенного на картине Питера
де Хоха «У бельевого шкафа» (1663)
В XVII в. идея домашности настолько широко распространилась, что демонстрация
семейной гармонии в портретной живописи превалировала даже над династическим
величием. Ван Дейк «Дети Карла I» (1634)
Портрет четы Атертон в интерьере зажиточного дома — с та тичное изображение
приукрашенной реальности. Художник идеализирует образ гостиной, акцентируя
внимание на роскошной одежде хозяев и предметах искусства, оставляя в тени менее
дорогие элементы убранства. Артур Дэвис «Мистер и миссис Атертон» (1743)
Открытие торсовых путей
и возросшая доступность
потребительских товаров
побуждало население
демонстрировать свой
достаток. Часто весьма
значительная сумма
тратилась на крова ть,
которой отводилось особое
место в главной комнате
дома. Ян Ван Эйк «Портрет
четы Артюльфини» (1434)
Общая комната в
большинстве домов
вы । юл ня ла м । тожество
функций на протяжении
веков. В комнате,
изображенной па картине
Дэвида Аллена «Клод и
Петти» (1780), готовят пишу,
едят, читают, общаются, спят
(кровать на заднем Плане
справа). В общей комнате
найдется место для каждого
Традиционное окно было устроено таким образом,
что его функции освещение и вентиляция -
были разделены. Верхняя, застекленная, секция не
открывалась, она использовалась для освещения;
посредством нижней, неостекленной, секции
проветривали комнаты, на ночь и в холодную
погоду эту часть закрывали ставнями. Робер
Камней «Алтарь Верля. Святая Варвара у камина»
(1438)
Ставни предназначались
для защиты, а нс для
уединения. Пока
текстильная продукция не
стала сравнительно
недорогой, шторы для
конфиденциальности и в
декоративных целях были
не1 юзвол ительпой
роскошью. Считается, что
картина «Меняла» (1653)
Вольфганга Геймбаха
впервые демонстрирует
пару штор, а не одну. То
есть шторы здесь являются
не только утилитарным, но
и декоративным элементом
интерьера. Столетие спустя
Ричард Мортон Ней
демонстрирует, что во
многих домах по-прежнему
обходились без штор, окно
на его картине «Художник в
своей студии» (1783)
закрывается экраном,
вставленным в специальные
пазы
К XIX в. текстильная
продукция уже настолько
подешевела, что декоративные
шторы стали доступны
большей части населения.
На картине Вильгельма
Беидза «Курильщики» (1828)
мы видим на окне не штору, а
скорее ламбрекен, играющий
чисто декоративную роль. Так,
окна столовой миссис Даффни
в Йорке (внизу) украшены
декорат! i в и ы м и и п орам 11
и зеленым шелковым экраном,
закрепленным в нижней части
окна
Архитектура в стиле Тюдоров XIX в. сильно отличается от архитектуры того же стиля
XVI в. Тогда балки прятались под слоем штукатурки, если же они оставались
открытыми, их нс красили. Верхняя фотография отражает первоначальный вид здания
до его реставрации, а внизу то, как оно выглядит сегодня
В конце XIX в. в условиях урбанизации и ускоренной индустриализации Восточного
побережья США наметилась ностальгическая тенденция идеализации традиционных
архитектурных форм. Символом этих устремлений стал бревенчатый дом. в котором
родился Авраам Линкольн. Ко времени, когда Линкольн заступил на пост президента,
дом не сохранился, но эго не остановило тех, кто желал увековечить намять
президента. Дом Линкольна был реконструирован и выставлен в Мемориальном зале
11ационального исторического музея
В Британии архитекторы движения «Искусства и ремесла» вернули архитектурные
элементы, символизирующие домашний уют и защищенность, высокие грубы
дымоходов, вынесенные на внешнюю сторону здания, и нависающие карнизы,
характерные для традиционных деревенских построек. Проект дома Чарльза Вайси
(1908)
На протяжении многих веков мебель в жизни людей была роскошью.
В конце XVII в. далеко не в каждом доме имелись стулья для всех
членов семьи. На картине Яна Стена «Обед в крестьянской семье»
только мужчина, хозяин дома, сидит за столом, тогда как жена и дети
едят стоя
Способы освещения практически
не менялись на протяжении веков
даже в передовой в
технологическом отношении
Голландии. Женщина на картине
Джудит Лейстер «11редложение»
(1631) шьет при свете масляной
лампы, состоящей из фитиля,
плавающего в блюде. Подобные
светильники использовались еще в
Древнем Риме тысячелетнем ранее.
Единственным видимым
различием между древним
светильником и его подобием
XVII в. можно считать штатив,
к которому крепили лампу. Он
позволял перемещать источник
света выше и ниже соответственно
положением рук, выполняющих
работу. Веком позже в
Пенсильвании появились Betty
lamps, их каплеобразные
контейнеры заменили штатив
крючком пли цепью для
подвешивания
Па картине (1796) неизвестного художника изображен процветающий лавочник
с семьей в гостиной. В этой элегантной комнате члены семьи собирались для работы
и приема нищи, на что указывают обеденный стол и комод, па заднем плане справа
с ящиком для столовых приборов
Отопительные технологии развивались очень медленно даже в североамериканском
климате. На любительской акварели 1815 г. изображена столовая в доме врача на Род-
Айленде. Хорошо видна печь Франклина, а рядом с ней мужчина в верхней одежде.
Трудно судить, вошел ли он только что с улицы (пара ботинок стоит рядом с ним), или
в комнате настолько холодно, несмотря на печь, что он не снимает верхней одежды
Тихая домашняя атмосфера так же хороша, как и новые
технологии. На картине Георга Фридриха Керстинга «Изысканный
читатель» (1812) можно рассмотреть конструкцию лампы Аргана
на специальной подставке
То, что кажется нам сейчас крайней нищетой, было на самом деле изобилием
всевозможных бытовых предметов, ставших доступными для населения. 11о как
показано на фотографии (вверху) 1910 г., убранство многих домов оставляло желать
лучшего. В 1869 г. Кэтрин Бичер предложила свою идею организации кухни, в которой
каждая вещь находится на своем месте (внизу слева). Но претворение ее мечты в жизнь
в большинстве своем должно было подождать до XX в. 1 ктболыпее влияние на
развитие кухонного дизайна оказал проект, созданный в 1926 г. Маргарет Шютте-
Лихоцки и получивший название «Франкфуртская кухня»
Объекты роскоши и общий
вид интерьера изменились, ио
гордость собствс! и I и ка
оставалас ь i юстоя и ной,
независимо от того, что
де м о 11 с г р и ру ется, доро го й
чайный сервиз, тщательно
в ы 11 иса 1111 ы й Ар ту ром
Дэвисом на портрете мистера
и миссис Хилл (1750—1751),
пли новый телевизор,
который два столетия спустя
в гостиной занял место
семейного очага
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
Ближе к концу XVII века богатые люди ели из оловян-
ной посуды, а наиболее родовитые — из серебряной и даже
золотой. Однако большинство из них не имело индивиду-
альных столовых приборов. Все ели с общего блюда, в ко-
торое еду перекладывали прямо из варочного котла. По-
степенно появилось все большее количество хозяйств, в
которых обзаводились индивидуальными деревянными до-
сками или оловянными тарелками. На них перекладывали
свою порцию с общего блюда, помогая себе ножом и паль-
цами.
Со временем гончарные изделия и керамика начали вы-
теснять дерево и олово: три четверти семей в Лондоне и по-
ловина семей в британских деревнях к началу XVIII века
имели в своем хозяйстве гончарные изделия. Но началом
быстрого внедрения гончарных изделий в хозяйство можно
считать середину века — тогда это количество увеличилось
пятикратно.
С этого времени различные виды фарфора и столовой
посуды распространились повсеместно. К последней трети
XVIII века многие представители среднего класса в Герма-
нии уже являлись владельцами оловянной посуды, керами-
ки и фарфора. Один гамбургский купец был обладателем
подобных предметов, а также пятнадцати ножей, двадцати
серебряных ложек и одной вилки. Даже смиренный кузнец
и его семья имели в хозяйстве несколько чашек, кофейни-
ков, кувшинов, мисок, мелких тарелок и суповых тарелок, а
также пятнадцать обычных ложек и три разливные.
Такое сочетание большого количество ножей и ложек и
всего одной вилки — весьма красноречивый знак. Ложками
пользовались еще во времена Римской империи, а в после-
дующий период они разошлись по всей Европе и обоснова-
лись в ней навсегда.
Столовые ножи появились в Европе во времена нашествия
варваров в начале Средних веков. Оба предмета (ложка и
нож) рассматривались как предназначенные для личного
пользования. Они могли принадлежать только каждому обе-
дающему в отдельности. В этом заключалось отличие от иной
домашней утвари, которая находилась в общем пользовании.
161
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Если в дом приходили посетители, то они приносили лож-
ку и нож с собой. Подобная модель поведения до сих пор на-
ходит отражение в различных языках. В итальянском языке
слово, обозначающее столовые приборы, — posate, происходит
от глагола posare, то есть располагать, поскольку предполага-
лось, что обедающие выложат свои ножи на стол, когда будут
готовы к еде. В немецком языке от Besteck, то есть ножны, в
которых обедающие приносили свои ножи к столу (в более
позднее время в ножны помещали также ложку и вилку).
В эпоху Ренессанса ножи, которыми пользовались как
столовыми приборами, имели затупленные концы. Так как
подобные закругленные концы больше не годились для того,
чтобы, втыкая, подцеплять ими еду с общего блюда и пере-
носить ее на личную тарелку, то для этого действия пона-
добилось особое орудие.
У римлян существовала вилка, но ее использовали ис-
ключительно в процессе приготовления пищи, а не за сто-
лом. Потом вилка совершенно исчезла из обихода. Она вер-
нулась в Европу только в X—XI веках как предмет, который
ввозили из Византийской империи.
Однако вилка оставалась заморской диковинкой; большая
часть населения вилками не пользовалась вплоть до XIII и
XIV веков, когда она снова появляется в Италии как предмет
повседневного пользования.
Вряд ли можно считать совпадением то, что паста стано-
вится ежедневной едой в точности в то же время, когда вил-
ки в этом регионе из импортируемой диковинки приобре-
тают значение предмета постоянного пользования. Они на
самом деле прекрасно подошли для того, чтобы собирать
вместе и захватывать разрозненные нити лапши, в то время
как ложки и ножи для этой работы никак не подходили.
В 1547 году Екатерина Медичи, должно быть, прихва-
тила с собой из Италии несколько вилок на собственную
свадьбу с Генрихом II, королем Франции. Четвертью века
позднее ее сын, Генрих III, пытался ввести вилки в употреб-
ление, но напрасно.
В Англии Тюдоров десертные вилочки использовали для
того, чтобы брать конфеты с блюда — и не более того! Поз-
162
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
же Яков I пользовался вилкой, но приобрел мало последо-
вателей.
В массах вилка не приживалась. Только постоянно ис-
пользуемые для ежедневной еды ложки и ножи переехали
вместе со своими владельцами в Новый Свет.
В колонии Плимут со времени ее основания и до середины
XVII века ложки были наиболее распространенными и обыч-
ными приборами для еды; даже ножи встречались реже, а вот
вилки, как отмечает историк, не существовали вовсе.
В Нидерландах, сердце нового товарного рынка, в XVII ве-
ке вилки не были совсем уж неизвестным предметом — они
имели своих поклонников в среде богачей. Один торговец
похвалялся тем, что к свадьбе дочери было «приготовлено
сорок два комплекта для гостей — нож, вилка и ложка, а кро-
ме того, стеклянный стакан, тарелка и салфетка». Примеча-
тельно, что он не упоминает о фарфоре, оловянной посуде,
серебре или посуде для питья — перечисляет только столовые
приборы.
Все же вилки по-прежнему оставались чем-то вроде иг-
рушки для богачей. Даже в Лондоне, очень крупном город-
ском центре, в 1725 году только около 14 процентов домохо-
зяйств имели в своем распоряжении какие-нибудь столовые
ножи и вилки. В сельской местности эти предметы можно
было найти всего в 2 процентах хозяйств.
Спустя полвека меньше чем два дома из десяти в неко-
торых округах Нью-Йорка имели в своем распоряжении
вилку; одновременно только половина описей домохозяйств
Массачусетса упоминает единственный нож или вилку.
Жители Грайфсвальда — большого ганзейского порта
Германии — начали пользоваться вилками и ножами при-
близительно в то же время. Однако, как портовый город,
Грайфсвальд, возможно, в большей мере был открыт новым
веяниям моды.
Очевидно, что следствием изменения формы ножа в эпоху
Ренессанса стало появление вилки. В свою очередь, распро-
странение столовых приборов в Европе привело к изменению
формы посуды, активному использованию гончарных изде-
лий в быту.
163
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Деревянные доски имели только незначительное углуб-
ление в центре и выступающий ободок по краю — прекрас-
ная форма, позволяющая черпаку ложки собирать еду со
дна и обтирать его об край перед тем, как поднести ко рту.
Фарфоровые и керамические тарелки имели плоское дно и,
чаще всего, приподнятый край. Те, кто ел из таких тарелок,
вынуждены были ловить куски пищи по всей поверхности.
Решение нашли во внедрении приспособления, с помощью
которого удобно удерживать пищу на месте, когда ее режут,
или поднимать с тарелки уже нарезанные куски. Так нача-
лась история столовой вилки.
Во многих странах появление вилки и закругленный кон-
чик ножа практически совпали во времени, так что вилка
приняла на себя нанизывающую функцию, оттеснив нож.
В США нож с закругленным концом использовали еще
задолго до вилки, обычно в паре с ложкой. Потому, предпо-
ложительно, американцы едят вилкой, поворачивая ее вниз
спинкой. Когда вилка пришла на смену ложке, зачерпыва-
ющее движение, характерное для ложки, сохранилось. Это
проявилось в модели еды, состоящей из трех действий: под-
цепить и разрезать, совершить перенос и зачерпывать. В Ев-
ропе возможна единственная модель движения вилки —
пронизывающе-режущее.
Не все смогли принять подобное новшество — британ-
ский флот упорно продолжал игнорировать новомодные
вилки вплоть до 1897 года.
Для многих в те времена вилка являлась никогда не ви-
данным предметом; порой о ней даже не слышали.
Распространение этого товара в США чаще всего было
связано с городами и наиболее процветающими сельскими
областями. В середине XVIII века для паромщика и его
жены, проживавших в штате Мэриленд (США), процесс еды
в точности совпадал с тем, как на протяжении веков ели
предки, — с единого деревянного блюда, помогая себе рука-
ми: «Они не пользовались ни ножом, ни вилкой, ни ложкой,
ни тарелкой, ни салфеткой».
Притом большинство жило если не при минимальном
имущественном уровне, то все же весьма далеком от город-
164
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
ского, в отличие от того, как их быт описывают некоторые
авторы, принадлежащие к среднему классу.
К 1870-м годам столовые принадлежности в семье Лауры
Ингаллс Уайлдер стали личными: у каждого члена семьи
была собственная жестяная тарелка, стальной нож и вилка;
взрослые также располагали индивидуальными жестяными
чашками. Такая чашка была даже у самого младшего из детей,
хотя две старшие девочки делили одну кружку на двоих.
Именно взрослые члены семьи располагали наиболее де-
фицитными ресурсами, и это считалось нормой. Взрослые
автоматически обладали преимуществом не только в вопро-
сах владения имуществом, но и в степени уважения со сто-
роны остальных членов семейной группы.
Взрослые члены семьи имели личные предметы утвари,
в то время как дети пользовались предметами совместно.
Взрослых обслуживали в первую очередь, а когда еда бывала
в дефиците, то именно им выдавали большую порцию. Кроме
того, взрослые сидели, в то время как дети стояли. Весь мир
был создан взрослыми и для взрослых. От детей требовалось,
чтобы они вписались в заведенный порядок как можно бы-
стрее — и никаких отступлений от этого правила.
На протяжении большей части истории к детям относи-
лись как к маленьким и несовершенным взрослым. Это оз-
начало, что их воспринимали как подчиненных, хотя если
взглянуть на это с другой стороны, то во взаимодействии
детей и взрослых не было ограничений, которые появились
между этими группами в XX веке.
Например, игра в то время редко зависела от возраста.
Вплоть до XVII века дети играли в те же игры, что и взрос-
лые. Они играли в шары, азартные игры, кегли и кости на-
равне со взрослыми, а те могли играть в прятки и жмурки.
Позже некоторые из этих игр перешли в разряд сугубо дет-
ских развлечений.
В то время производители не изготавливали товаров,
предназначенных специально для детей. Они просто изме-
няли размер изделия, выпуская уменьшенные в размере
свистки и трещотки, луки со стрелами или ракетки с вола-
нами.
165
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
На фаянсовой плитке конца XVII и начала XVIII века
изображены дети, которые прыгают и катают обруч. Там же
есть изображение детей, играющих в кегли, и фигурки с ми-
ниатюрными клюшками для гольфа.
В двенадцатую ночь (6 января, в последний день рожде-
ственских Святок) тот, кто находил в пироге боб, избирался
королем вечера. Картина кисти Яна Стина изображает совсем
маленького ребенка в бумажной короне, держащего стакан с
вином для традиционного тоста. Если бы взрослый человек
нашел боб, картина оказалась бы в точности такой же. Гра-
ница между предметами, предназначенными для взрослых и
детей, взрослыми и детскими играми была очень размыта.
Babies, то есть малыши — это слово, которым до XVIII века
обозначали кукол. Они представляли собой не потертых и
замусоленных детских любимцев, настолько привычных для
нас, а дорогие предметы для взрослых, созданные с целью
демонстрации новых фасонов. Одному капризному ребенку
в гостях (случай относится к 1699 году) дали хозяйскую ку-
клу — «сделанного из воска младенца в пеленках». Эта исто-
рия закончилась плачевно: маленькая девочка уронила ку-
клу. Поскольку кукла была сделана из воска, она не являлась
игрушкой в современном понимании и «разбилась на кусоч-
ки... ее жизнь оказалась очень короткой».
Минимальность возрастных ограничений в играх нашла
отражение в самом слове «игрушка» — toy. С XVI века этим
словом начали обозначать какую-либо безделушку или не-
дорогой, украшенный орнаментом предмет.
У Шекспира слово toy используется для того, чтобы вы-
разить отношение к чему-то не имеющему особой ценности,
но обладающему большой привлекательностью или какими-
то качествами, способными привлечь внимание: «Зачем все
это пустозвонство, игрушка и пустяк...» Так могли назвать
забавную историю: «Я никогда не верил всем этим антич-
ным басням, волшебным выдумкам (toys)»; даже рассказать
о женском чепце: «Шелка любые, любые нитки и любые пу-
стяки (toys) для украшения головки вашей».
К XVIII веку это слово чаще использовали для того, что-
бы обозначить небольшой декоративный предмет, сделан-
166
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
ный из металла: пряжки для туфель или бутоньерки — все
называлось словом toy. (Но одновременно с тем существо-
вало и отдельное обозначение для конкретных предметов,
например, button-hook — крючок для застегивания башма-
ков или перчаток.) До конца XVIII века те предметы, кото-
рые служили для развлечения детей, нуждались в пристав-
ке: playing-toys.
Примером подтекста со значением чего-то малого и не-
значительного может служить применение слова toy в слен-
ге Уинчестер-колледж — одной из старейших привилегиро-
ванных частных школ. Небольшие кабинеты для обучения
(у мальчиков) были известны как toys, время для выполне-
ния домашних заданий toy-time — игрушечные офисы для
выполнения игрушечной работы.
По свидетельству одного современного историка, сегодня
у представителей секты аманитов принято давать теленка
или ягненка в собственность детям вместо игрушек для того,
чтобы ребенок мог учиться заботиться о животном, или уго-
лок сада для посадки растений. Автор считает, что это очень
напоминает то, как пуритане понимали слово «игра».
Ближе к 1750-м годам появляются немногочисленные со-
общения, имеющие отношение к наличию игрушек в колони-
ях. Однако изображения игрушек практически отсутствуют
на портретах того времени, игрушек того времени вообще
сохранилось совсем мало. Только в XVIII веке игрушки за-
няли большее место в жизни детей. Популярная теория фи-
лософа Джона Лока о том, что дети учатся в процессе игры,
побудила заботливых матерей покупать игрушки своим ча-
дам. Элиза Пинкни из Южной Каролины была привержен-
цем этой теории, и потому она купила своему трехмесячному
сыну алфавитные кубики, чтобы «он мог играть в обучение».
В то время одежда для малышей и детей доподростково-
го возраста была одинаковой независимо от пола. Игрушки
также в этом отношении не различались: трещотки, обручи,
Ноев ковчег, головоломки, игрушки на веревочке. К тому
времени, когда дети переходили к ношению одежды, соот-
ветствующей полу (см. ниже), те же изменения происходи-
ли с их игрушками.
167
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Игрушки для подвижных игр (обручи, лошадки, мячи,
воздушные змеи) считались подходящими для мальчиков, а
девочкам предназначались куклы и миниатюрные копии
предметов домашней утвари. У мальчиков был широкий
диапазон игрушек, относящихся к разнообразным вариаци-
ям на военную тему (оловянные солдатики, ружья, мечи,
горны, барабаны и тому подобное), игрушки, имитирующие
средства передвижения, например повозки.
В Новом Свете существовало разделение в понимании
того, что можно считать подходящим в сфере игр. В южных
и срединных штатах можно было увидеть детей, запускаю-
щих воздушных змеев, играющих в кегли, с обручами и волч-
ками; также были распространены такие игры на воздухе, как
бег наперегонки, салочки, жмурки и другие. В то же время в
пуританской Новой Англии ко многим играм относились как
к пустой трате времени и бесполезному, а потому нечестиво-
му занятию.
Игрушки для девочек должны были способствовать про-
явлению стремления кого-то опекать и заботиться — для
этой цели служили куклы и, соответственно, кукольные дома.
Но игрушки для девочек зачастую были хрупкими. Чаще
всего они не предназначались для активной игры. Практи-
чески всегда куклы стояли на полке, где их можно было
только рассматривать. Только к концу века начали созда-
вать кукол, которые выглядели так же, как их маленькие
хозяйки — девочки, а не их матери.
Однако если у ребенка вовсе не было игрушек, то в это
число в основном входили девочки — в исследовании, от-
носящемся к 1830—1870-м годам, говорится, что у двух тре-
тей мальчиков были игрушки, в то время как у 80 процентов
девочек их не было совсем. В XIX веке цены на игрушки
снизились, так что они стали более доступны, но большин-
ство кукол по-прежнему оставались самодельными. Для их
изготовления использовали лоскутки.
Что касается книг, то их адресовали каждому полу в от-
дельности. Книги для мальчиков рассказывали о приключе-
ниях. Для девочек предназначались истории о том, как не-
брежные девочки ломают свои игрушки и бывают за это
168
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
наказаны; а вот хорошие девочки играют аккуратно и потом
становятся хорошими матерями. Тогда, как с некоторой до-
лей уныния заметил Руссо, «придет время, и она превратит-
ся в подобие собственной куклы».
В конце XVIII века в Британии появились в продаже на-
стольные игры. Их целью было продвижение образователь-
ного элемента, поскольку некоторые родители жаловались
на нехватку структурированности в играх. Первые пазлы
(головоломки, мозаичные наборные картинки) были изо-
бретены школьным учителем для того, чтобы обучать детей
географии и истории с помощью составления карт или исто-
рических панорам из отдельных фрагментов.
Но Мария Эджуорт, чьи сочинения на тему обучения де-
тей были столь же популярны на рубеже XIX века, как тру-
ды Лока за столетие до того, рекомендовала те игры, что
улучшают зрительно-моторную координацию или дают де-
тям возможность подвигаться: воздушные змеи, волчки, об-
ручи и мячи. Все это, по ее словам, столь же на пользу об-
разованию, как бумага и карандаши. Игрушечные города
или кукольные дома призваны помочь развитию «здравого
разума», «дара изобретательства» и содействовали «общей
привычке... к спокойному упорству».
На самом деле у детей того времени было больше свобо-
ды, чем мы можем себе представить сегодня. Они были ме-
нее стеснены представлениями взрослых об образователь-
ной составляющей их игр.
В сельской местности дети лазали по деревьям, искали
птичьи гнезда, бегали наперегонки, играли в прятки, запуска-
ли воздушных змеев или просто бродили по окрестностям.
Приблизительно к середине XX века дети в городах также
получили больше возможностей для передвижения. Многие
играли в парках и на кладбищах, открытых участках или про-
сто на улицах без всякого надзора со стороны взрослых. Игры
вне стен дома поощрялись: крошечные домики, в которых
проживало большинство населения, работа родителей на
дому оставляли мало пространства для игр. Работающие
станки, приспособления и, конечно, открытый огонь часто
создавали внутри дома большую опасность, чем снаружи.
169
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Подразумевалось, что в доме дети должны подстраивать
свою жизнь под жизнь взрослых, а не наоборот. Редко в хо-
зяйстве встречались вещи, сконструированные специально
для детей. Если в доме были один или два стула, то вряд ли
среди них мог оказаться стульчик, сделанный для малыша.
На нидерландских изображениях XVI века встречаются
миниатюрные стульчики или, чаще, деревянные табуретки
с отверстием в центре, предназначенные для малышей, ко-
торые только научились стоять или начали ходить. Эти та-
буреты являлись наиболее распространенными предметами
детской мебели, возможно, в силу их несомненной полез-
ности. Они предохраняли детей от ползания по земляному
полу, где они пачкали себя и одежду, а что более важно, они
не давали малышам случайно подобраться слишком близко
к открытому огню, когда старшие члены семьи были заняты
работой и не могли за ними наблюдать.
В те времена, когда детей воспринимали всего лишь как
миниатюрных взрослых, к их одежде на протяжении всего
детства относились всего лишь как к уменьшенной копии
одежды для взрослых, то есть как неспециализированным
предметам для различающихся периодов жизни.
В Нидерландах XVII века младших детей обоих полов
одевали в детские чепчики, корсеты и юбки — такую одеж-
ду они носили до семи лет. После этого и далее мальчикам
полагалась уменьшенная копия мужской одежды, а девоч-
кам — женской. В колониях одежда для малышей несколько
отличалась: это были юбки, передники и специальные дет-
ские шапочки, которые получили название biggin (капю-
шон). Единственное отличие заключалось в форме ворот-
ника.
Длинные юбки указывали на подчиненное положение.
Даже мальчиков одевали в этот символ принадлежности к
женскому полу. В маленьком семейном сообществе это оз-
начало более низкое по сравнению с мужчинами положение.
Одновременно юбки были достаточно длинными для того,
чтобы не позволять детям ползать, поскольку это постави-
ло бы их по физическим характеристикам в один ряд с жи-
вотными.
170
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
С пяти-шестилетнего возраста вместо того, чтобы сразу
переодеть мальчиков в мужскую одежду, их сначала прово-
дили через период более низкого положения, одевая в одеж-
ду, напоминающую длинный сюртук — обычную принадлеж-
ность мужского гардероба XVI—XVII веков. Это указывало
на принадлежность к возрасту, когда мальчики получали
статус мужчины, но старомодного, а потому не уравненного
в правах со старшими мужчинами семьи.
До XVIII века основными предметами домашнего обихо-
да, имевшими отношение к детям, были те, что навязывали
физические ограничения: пеленки, колыбели, ходунки. Ког-
да детей пеленали, для них не нужны были специальные
спальные принадлежности, их можно было положить в лю-
бом удобном месте.
Колыбели стали более обычным предметом обихода с
XVII века, а вот пеленки понемногу начали выходить из упо-
требления. Колыбели чаще всего плели из лозы, которая
была совсем недорогим, легким материалом. Такая вещь ока-
залась удобна для размещения в многофункциональной ком-
нате. Вдобавок при возникновении инфекционных заболева-
ний ее можно было сжечь без сожалений.
Однако в общем смысле специальные приспособления
того времени для самых младших членов семьи редки или
неизвестны. Только во второй половине XVII века был при-
думан высокий детский стульчик для кормления, но даже
тогда это приспособление оставалось всего лишь стулом
с более длинными, по сравнению с другими, ножками. В
XVIII веке добавили ограничивающую планку. Детей пол-
зункового возраста ранее рассматривали как ничем не от-
личающихся от других членов семьи, поэтому ожидалось,
что с самого раннего возраста малыши должны учиться за-
ботиться о себе сами.
В XVIII веке в возрасте от трех до пяти лет мальчики из
зажиточных семей носили не бриджи, как их отцы, а длин-
ные брюки — одежду мужчин, принадлежащих к рабочему
классу. Теперь знаком более низкого положения в семье
стало скорее не возрастное или половое различие, а классо-
вое: мальчики по-прежнему стояли на более низкой сту-
171
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
пеньке иерархии, чем отцы и матери; а те, в свою очередь,
занимали более высокое социальное положение, чем пред-
ставители рабочего сословия. (Однако замечу, что в каче-
стве наказания за плохое поведение использовалось пере-
одевание мальчиков в юбку или другие женские предметы
одежды.)
Когда мальчикам исполнялось семь или восемь, они на-
чинали носить такую же одежду, как их отцы, но с некото-
рыми отступлениями — никаких пудреных париков и гал-
стуков — это также было знаком неполного статуса.
У девочек число переходных стадий оказывалось намно-
го меньше. После того как они прощались с детской одеж-
дой, которую носили прежде, миниатюрные копии одежды
матерей становились для них обычной одеждой.
У высших сословий Англии было принято еще более
раннее переодевание детей женского пола в одежду взрос-
лых женщин: многие двух-трехлетние дочери знатных се-
мейств носили корсажи из китового уса.
XIX век — век специализированных товаров, связан с
развитием производства мебели для детей. К концу века у
стула для кормления появилась передняя ограничительная
планка, в сущности оформившая специальное пространство
для малыша, его собственное место, предназначенное для
еды.
В США мебель для детей всегда пользовалась большей
популярностью, чем в Британии. В Британии детские ком-
наты в домах представителей высших классов считались
скорее закрытым частным пространством, чем публичной
зоной дома. Исходя из этих соображений, их оборудовали
вышедшей из употребления мебелью, собранной из всех
остальных комнат.
В зажиточных домах США детские были более интегри-
рованы с комнатами для взрослых. Это допускало обустрой-
ство комнаты с применением предметов, специально подо-
бранных для детских. (Хотя не всегда бывает просто об этом
судить: низкие стулья, которые обычно воспринимаются как
детские, порой использовались взрослыми в качестве табу-
ретов; низкие столики и маленькие комоды иногда оказы-
172
Глава 4. МЕБЕЛЬ, ДЕЛАЮЩАЯ ДОМ
вались предметами для детской, а иногда просто образцами,
изготовленными краснодеревщиками для продвижения сво-
их товаров.)
Одновременно с распространением специальной детской
мебели у малышей появляется большая специализация в
одежде. Вдобавок к фланелевым и хлопчатобумажным юбкам
прошлого получили распространение нагрудники, нижние
рубашки и подгузники. На этой стадии не отмечается ника-
кой половой дифференциации. Часто, если не всегда, и на
следующей стадии ее также нет, хотя детская одежда уже
включает в себя короткие юбки (точнее, мелкие — petty —
пиджаки, маленькие платьица). В отличие от длинных дет-
ских халатов, которые полностью прикрывали ноги малышей,
подол юбки поднимается до уровня лодыжки — это облегча-
ло для ребенка ползание, затем самостоятельное хождение.
Между тремя и десятью годами как мальчики, так и девоч-
ки носили совершенно новый предмет одежды — юбку по-
ловинной длины и панталоны. Первоначально такая одежда
предназначалась только для мальчиков, но к середине века
девочки тоже начали носить этот фасон.
На современный взгляд панталоны кажутся очень жен-
ственными, поскольку их шили из белой ткани и отделыва-
ли кружевами. Но для современников, к нашему удивлению,
они были очень похожи на брюки, типичную одежду муж-
чин. Многие считали, что «это неуважение по отношению к
Господу», когда девочки — маленькие женщины — одеты
как мальчики — маленькие мужчины.
В таком положении вещей прослеживается определен-
ный и далеко не случайный смысл. Одинаковая одежда для
мальчиков и девочек этой возрастной группы говорит о том,
что понятие пола для данной возрастной группы было ней-
трализовано. Эти маленькие существа больше не считались
появившимися на свет взрослыми, и даже не мальчиками и
девочками. Они превратились в отдельную группу — дети —
во-первых и прежде всего.
В то время как представление о совершенной женствен-
ности сконцентрировалось на репродуктивной функции жен-
щины, детям отводили роль чудесной невинности, внесек-
173
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
суальности, ангельского благословения в доме. Какое-либо
выделение различий по полу могло уменьшить свойствен-
ное им очарование «невинности и счастливого неведения».
Ползание более не воспринимали как проявление животной
природы ребенка — всего лишь очаровательная грань дет-
ства. Детство теперь не воспринимали как начальную ста-
дию в развитии этих маленьких и несовершенных взрослых,
которым следовало учиться управлять собой. Дети стали
выражением благодати, а потому нуждались в ограждении
от грубости внешнего мира.
Вспомним, к примеру, «Эмиля» Руссо — именно он стал
предтечей идеи о том, что детей стоит держать подальше от
пагубного влияния внешнего мира. Но Руссо никогда не
приближался к мысли о том, что детские потребности долж-
ны быть поставлены выше взрослых. И все же именно этот
процесс начинается в конце XIX века.
Детство оказывается в центре того, что происходит в
пространстве, воспринимаемом как дом. А дом — это, в не-
котором смысле, остров Робинзона Крузо. Так же как у Ро-
бинзона Крузо, потребности детей требовали удовлетворе-
ния, и рынок обеспечивал их подобно разбитому кораблю
из истории Робинзона. Рынок поставлял коврики для пол-
зания и одеяла, стульчики для кормления и детские ко-
ляски — сотни коммерческих товаров, которые помогали в
осуществлении функций, о которых никто прежде даже не
задумывался, а потому в них не нуждался. Все это вело к
тому, что родители получили возможность создавать окру-
жение для детей и, словно на острове, возможно дольше
предохранять их от влияния окружающего мира.
Глава 5
МИФЫ О ДОМЕ
В 1960-х годах строители, перестраивавшие дом в север-
ной части Лондона, в кладке за очагом нашли корзинку с
парой туфель, подсвечником, бутылью, а также скелетами
двух цыплят, которые были замурованы в стену живьем, и
174
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
еще двух, сперва придушенных, — исполнение обета при-
ношения жертвы домашним божествам XVI века.
Дома, если верить мифам, сказкам и легендам, обладали
душой, а возможно, даже разумом. Они, при необходимости,
могли предупреждать своих обитателей об опасности: пламя
огня ярко вспыхивало в очаге, когда мимо проходил колдун,
и дом затаивал свое дыхание, остерегаясь зла. Возможно, мы
не присоединяемся к этому на сознательном уровне, но мно-
гие из нас продолжают исполнять те маленькие ритуалы,
которые основаны на подобных верованиях. Невесту пере-
носят на руках через порог, поскольку порог символизирует
разделительную границу между «домом» и «т/едомом». Часы
останавливают и зеркала завешивают в случае смерти од-
ного из членов семьи. До самого последнего времени было
принято закрывать в доме ставни — глаза дома — в день
похорон.
В 1870 году один американский священник образно сказал
о мимолетности человеческой жизни. Для этого он использо-
вал метафорические образы, связанные с домашней обстанов-
кой. «Разве вам, хотя бы иногда, не доводилось оглядеться
вокруг и сказать себе... что занавески на окнах печально по-
блекли... Ковры когда-нибудь придется заменить... Это те са-
мые вещи, которые каким-то странным, смутным образом
приходят на ум умирающему человеку в последние дни его
жизни». Для самого священника и его прихожан сила эмоци-
онального отношения к предметам, которые окружали чело-
века в доме, была очень велика. В то время казалось совер-
шенно естественным, что воспоминание о них окажется
среди последних мыслей умирающего.
Даже самые обычные предметы повседневного обихода
могли создавать отголосок, связанный с их владельцем или
событиями его жизни. Актер Станли Люпино, детство кото-
рого прошло в Южном Лондоне в такой же бедности, как у
его старшего современника Чарли Чаплина, вспоминал о
том, как со смертью матери в 1899 году «в дом слетелись
оценщики для того, чтобы растащить по частям наш бедный
маленький домашний мирок, который она собирала такими
трудами и хранила так долго... Трагическое чувство утраты
175
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
полностью охватило меня на следующий день после похо-
рон, когда... мне пришлось смотреть на то, как буквально по
дощечкам выносили из дома нашу мебель».
Та же символическая связь между предметами обстанов-
ки дома и душами обитателей нашла литературное отраже-
ние в романе «Великий Гэтсби». Цветные огни, окружавшие
дом Гэтсби, являлись символом его присутствия, но когда-
то они погасли. Отказ, полученный от Дэйзи, погибшая лю-
бовь, а затем смерть героя сопровождаются погружением
дома в темноту.
Мебель Люпино, огни Гэтсби — или телевизоры, диваны
и кухонные миски — все это негласные подношения духам,
живущим в доме.
К XIX веку централизация домашней жизни настолько
прочно укоренилась, стала такой всеобъемлющей, что никто
уже не мог представить себе, как жить иначе. В частности,
вот что сказал немец, побывавший в Лондоне: «Англичанин
видит в своем доме воплощение всей своей жизни».
Англичане не были flaneurs (прожигателями жизни), по-
добно парижанам, которые искали жизненных удовольствий
на улицах города, за столиками открытых кафе, вынесенных
прямо на тротуары, с видом на вечно спешащую и движущую-
ся толпу. Поэтому в Англии даже те бедняки, что не могли
себе позволить жениться, следовательно, не имели собствен-
ного дома (ведь в те времена дом без женщины оставался по-
мещением, а не домашним очагом), даже они находили подо-
бие своего очага, посещая кофейни и питаясь в маленьких
ресторанчиках, где весь уклад подлаживался под постоянных
посетителей. Таким образом, проводя каждый вечер в своем
клубе, посетители получали возможность воспринимать его
как коммерческий вариант домашнего очага.
Приведем пример из пьесы Ибсена, где он в сатирической
форме изобразил объединение понятий дома и женитьбы в
кругу среднего класса. В пьесе «Призраки» (1881) некий па-
стор предполагает, что Освальд Алвинг, художник, «никогда
не получит возможности жить тем, что называется хорошо
налаженный дом», потому что и он сам, и его друзья являют-
ся художниками, которые не могут позволить себе жениться.
176
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
Как сказал архитектор Эрнест Ньютон в 1891 году, «свя-
щенность внутренней жизни дома... это самостоятельная
религия, ясная и легкая для понимания. Она не нуждается
в оформленных постулатах, служить ей просто, правила са-
мые мягкие, а наградой являются мир и удовлетворение».
«Мир и удовлетворение» — как раз то, что многие считают
кратким определением домашнего быта, семейной жизни.
Это нечто вроде воплощения идеи потустороннего небесного
порядка, места, где нас лелеют и защищают, где мы находим
эмоциональную поддержку, где можно оставаться самим со-
бой. Здесь то самое место, где мы находим не только душев-
ный, но и физический комфорт. «Комфорт» — слово, на ко-
тором остановил особое внимание в 1859 году французский
философ Эрнест Ренан: «Я вынужден использовать это вар-
варское слово для того, чтобы выразить идею совершенно не
французского происхождения».
Слово «комфорт» казалось Ренану варварским! Интерес-
но, что бы сказал Ренан о еще более удобном слове cosy, то
есть уютный, или голландском gezellig, или немецком gemiit-
lich, или датском и норвежском hygge? В основе всех при-
веденных слов лежит понятие о комфорте, который можно
найти лишь в стенах дома в противоположность реальному
или метафорическому холоду внешнего мира.
Словарь понятий, отражающих внутренний мир домаш-
него пространства в английском языке, к концу XVIII и на-
чалу XIX века значительно расширился. В употребление
входят новые слова: homelike (домашний, уютный), home-
maker (хозяйка дома, мать семейства), homey (домашний,
уютный, дружеский).
Спустя сто лет в Чикаго в 1970-х годах провели опрос и
попросили 82 семьи описать дома, в которых они живут, и
те дома, в которых они хотели бы жить. Слова, наиболее
часто встречающиеся в ответах, оказались относящимися не
к архитектуре или визуальному восприятию. Они носили
эмоциональный характер: удобный, уютный, дающий воз-
можность отдохнуть.
В немецком языке также есть ряд слов для выражения
идеи комфорта, связанного с домом: heimelig (кажущийся
177
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
родным) и hauslich (домашний) являются наиболее очевид-
ными из них. А вот behaglich (уютный) — это уже связано не
только с физическим, но и с эмоциональным комфортом,
имеет значение нахождения внутри пространства (hag озна-
чает нечто огороженное). В то же время другое понятие удоб-
ного и уютного пространства связано со словом wohnlich
(уютный — о жилье), которое происходит от «жить, прожи-
вать, обитать». Понятие Gemiit (нрав, характер, душа) перво-
начально существовало в качестве философской категории,
как романтическое представление о разуме и душе, но к се-
редине XIX века gemiitlich (уютный, приятный) начали при-
менять для описания дома, и слово стало более демократич-
ным по способу употребления. Выйдя за пределы чисто
литературного языка, оно использовалось для выражения на-
слаждения домашней жизнью, которое стало доступным для
всех. Подобное проникновение быта в мир искусства и поэзии
и обратный процесс происходили не только в Германии.
«Казусы и происшествия из современной жизни», по сло-
вам Уильяма Водсворта, стали излюбленным предметом
творчества поэтов и писателей Британии XIX века. Если пре-
жде искусство останавливало свое внимание лишь на необыч-
ных эмоциях исключительных людей, то теперь оно изменя-
ется, приучаясь к отражению идиллии домашнего мира.
Голландские gezellig и gemak являются синонимами сло-
ва «комфорт», но большинство голландцев непреклонны в
том, что слова не имеют перевода, поскольку в них отраже-
но чисто национальное понимание эмоционального подтек-
ста. Один ученый свел все определения слова gezellig, со-
ставив список синонимов. Слово означает: простой, уютный,
неофициальный, с настроением, хлебосольный, культурный,
любезный, благопристойный, порядочный, великодушный и
хранящий традиции.
Сначала в Северной Европе произошел рост популярно-
сти слов, связанных с понятием физического комфорта.
Ближе к концу XIX века уже существовала длительная тра-
диция выражения не только физического, но и эмоциональ-
ного комфорта, который делал жилище уютным в связи с
архитектурой постройки.
178
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
Романтические представления и эмоциональная связь
индивидуума с окружающей средой заставили по-новому
взглянуть на окружение. Раньше жилище считалось хоро-
шим, если давало защиту от дождя, было достаточно про-
сторным, прочным. Плохим считалось то, что не обеспечи-
вало защиту от непогоды, оказывалось слишком мало или
плохо построено.
Теперь дома оказывались хороши, если относились к раз-
ряду фешенебельных, то есть построенных по последней
моде. Наступило время, когда небольшой дом мог считаться
стоящим, если он вызывал не только у проживающих, но и у
стороннего наблюдателя ощущение эмоционального комфор-
та. При описании дома слово эстетического направления —
красиво — постепенно отходило на задний план, уступая
позиции словам, которые указывают на моральную сторо-
ну — достойный и правильный.
Дома перестают быть отражением только тех, кто в них
живет: правильная архитектура постройки должна была про-
питывать своих жителей правильными мыслями. Так, напри-
мер, в 1776 году одна американка, которая бойкотировала
ткани, ввозимые из Британии, и одевала семью в домотканую
одежду, сумела выразить личный патриотизм через выбор
дома.
«Человек, у которого есть дом, представляющий комфорт
в соответствии с личным вкусом, ощущает любовь к нему,
благодарность за обладание им и соответствующую реши-
мость к его поддержанию и защите... такой человек, без со-
мнения, является хорошим гражданином», — писал издатель
строительного журнала из Филадельфии в 1860-х годах.
К тому времени американская журналистика уже имела
полувековой опыт описания домов знаменитостей, проводя
подстрочно идею связи успешности звезд с обстановкой, в
которой они живут. Это была демократическая интерпрета-
ция романтической идеи о том, что дом является физиче-
ским выражением души своего хозяина.
Однако стиль, который стал крайним выражением аме-
риканизма, сначала вызывает некоторое изумление. В на-
чале XIX века английский стиль, открытый археологами и
179
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
известный как греческое Возрождение, являющийся синте-
зом элементов построек дорического и ионического стиля,
довольно часто использовался при строительстве общест-
венных зданий. Примером могут служить музеи (Британ-
ский музей и Национальная галерея), театры (Ковент-Гар-
ден) и некоторые правительственные здания.
Только изредка этот стиль использовали для строитель-
ства частных резиденций, поскольку среди архитекторов бы-
товала идея о том, что фасады таких домов слишком малы,
чтобы нести подобную стилистическую нагрузку. В США
греческий Ренессанс был принят сразу, как только его стали
использовать в Британии: для общественных зданий, таких
как Капитолий в Вашингтоне (1803), а после войны 1812 года
его начали использовать очень широко. В этом стиле был за-
ново отстроен Белый дом после пожара, устроенного англи-
чанами в период кратковременного захвата города.
В мирное время произошла полная ассимиляция стиля
греческого Возрождения, и его больше не воспринимали как
типично британский. Граждане североамериканской респуб-
лики видели себя прямыми наследниками греческой демо-
кратии, а потому портики, колоннады, белые фасады зданий
греческого Возрождения воспринимались как воплощение
американского патриотизма.
Дома, выстроенные в этом стиле, олицетворяли понятие
американской успешности. Хотя символика и стилистиче-
ская привязка к местам зарождения демократии оказались
весьма желанными, но причины столь быстрого и легкого
распространения стиля греческого Возрождения в Штатах
весьма прагматичны. Классические мотивы — портики, ко-
лонны, фронтон — было очень несложно добавить к уже
существующим зданиям. Соответственно это оказалось до-
статочно недорогим способом для того, чтобы старое здание
обрело более современный вид. Романист Джеймс Фенимор
Купер мягко посмеивался над этой тенденцией, над тем, что
остроконечные крыши старых домов переделывали во имя
греческой простоты. Мода подменяла практичность, хотя
снег скапливался на плоских греческих крышах, которые
совсем не годились для американского климата.
180
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
Заимствование архитектурного стиля с целью выражения
патриотической идеи стало чисто американским феноменом.
Так как индустриализация привнесла в жизнь неуверен-
ность и перемены, многие страны сумели выработать соб-
ственный стиль, включив в него серию символических воз-
вратов. Обычно заимствования осуществлялись из периода,
имидж которого хотелось повторить, поскольку в нем было
то, в чем ощущался недостаток в современности.
В Британии возникает тенденция ретроспективного взгля-
да на стиль Тюдоров как исторический и способствующий
восстановлению баланса. Стиль начал развиваться в неста-
бильном политическом мире уходящего в прошлое XVIII века
и зарождающегося XIX. Под влиянием событий французской
революции многие британские землевладельцы, боясь рас-
пространения беспорядков, прибегают к внезапной и поспеш-
ной застройке, предназначенной для рабочих.
Так, Ротшильды с 1833 года выстраивают в Тринг-Парке,
Ментморе, Уинге и Уингрейве (графство Бакингхемшир)
несколько деревень для рабочих. Все дома в деревнях вы-
полнены с применением белой штукатурки, черных балок,
с высокими елизаветинскими дымоходами — так называе-
мый ротшильдовский тюдор. Свойственная стилю Тюдоров
деталировка стала условным обозначением аграрного про-
шлого страны, когда сквайр был олицетворением патриар-
хальной благожелательности, а индустриализация еще не
наступила — времен «доброй старой Англии».
(О том, что Тюдоры были из Уэльса, как-то умалчивалось.
Возможно, уэльский вариант рассматривался как более «ан-
глийский», чем предыдущие правящих монархов француз-
ского происхождения или голландского и немецкого, что
следовали за ними.)
Подтекст стиля был совершенно очевиден для современ-
ников. Им является олицетворение мифологизированного
прошлого, в котором все были довольны и счастливы. В кон-
це века этот стиль начинают широко использовать крупные
промышленники.
Порт Санлайт, неподалеку от Ливерпуля, был построен
в 1888 году в стиле Тюдоров для рабочих фабрики «Сан-
181
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
лайт»; близ Бирмингема коттеджи в стиле Тюдоров были
выстроены для рабочих Кадбери (Борнвилл) в 1893 году.
Этот же стиль стали часто применять для частной за-
стройки. Многие нувориши заказывали загородные дома в
стиле Тюдоров для того, чтобы создавалось впечатление,
будто они сами жили всегда, а их дома всегда существовали
в этих местах.
Часть помещиков сносила свои старые дома, чтобы на их
месте построить, как это ни парадоксально, строения, выгля-
девшие гораздо старше снесенных. В графстве Кент одним
удачливым чулочным фабрикантом было возведено новое по-
местье в стиле Тюдоров на месте, где прежде стоял дом геор-
гианской постройки. Поместье, соответственно, было окруже-
но черно-балочными домами для рабочих его фабрики.
Несмотря на чрезвычайно широкое распространение сти-
ля, которое стало причиной мгновенного узнавания его со-
ставляющих, стиль Тюдоров XIX века и современный очень
сильно отличаются от того, как стиль выглядел в период
рождения.
Черные балки и белая штукатурка, которые вот уже пол-
тора века считаются неотъемлемой частью тюдорианских
зданий, на самом деле явились изобретением XIX века.
В XVI веке балки практически повсеместно старательно пря-
тали под слоем штукатурки, которую затем окрашивали, в
общем-то никогда не оставляя белой. В тех редких случаях,
когда балки оставляли обнаженными, их никогда не красили.
Под действием непогоды дерево со временем высветлялось
до серебристо-белого цвета, становясь всего на несколько то-
нов темнее окружавшей его белой штукатурки.
В XIX веке, когда черно-белая модель стала знаком того,
что назвали стилем Тюдоров, балки уцелевших построек
XVI века, соответственно, покрасили в темный цвет, для
того чтобы, как подразумевалось, привести их к подлинному
стилю. Это можно увидеть на примере тех, очень немногих,
построек XVI века, которые сохранились в Лондоне.
Считается, что стиль Тюдоров — это исторический эта-
лон, избранный представителями высшего общества для
сельской застройки. Но наряду с ним существовали другие
182
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
исторические стили, которые также сыграли выдающуюся
роль в изменении внешнего оформления жилья.
Коттеджный стиль — широкое и общее название для яв-
ления, которое основано на романтическом любовании ко-
лоритностью вида. Романтизм приписывал домашнему быту
пасторальную простоту, нашедшую свое выражение в уходе
от мира, промышленного, коммерческого, городского. В ар-
хитектуре эта идея проявилась в новых домах для среднего
класса — коттеджах.
Эти строения совсем не походили на крошечные одно-
комнатные лачуги с земляными полами, которые предназна-
чались для рабочего класса. Дома приобрели нарядность,
стилизованную простоту загородного жилища, с привнесен-
ными в него современными удобствами, расширенным про-
странством, отвечающим требованиям, выдвигаемым семьей
среднего класса в XIX веке.
Фасады таких домов отличались подчеркнутой непра-
вильностью и асимметричностью формы, что сразу выделяло
из построек классического стиля с его любовью к порядку и
равновесию. Как в случае со стилем Тюдоров, который стал
узнаваем в основном благодаря черно-белым фасадам, так и
идея коттеджа выражалась через определенный набор стили-
стических украшений, а не через общую конструкцию здания.
Новый коттеджный стиль зачастую допускал, чтобы по-
стройка была наполовину деревянной, с обнаженными де-
ревянными балками и внутренними помещениями, обшиты-
ми панелями, с современными оконными рамами, которые
были разделены на малые сегменты «под старину». В лич-
ных пространствах дома — спальнях и кабинетах — высокие
потолки уступили место более низким для того, чтобы уси-
лить чувство обособленности. Слова, указывающие на не-
большие размеры, часто употребляются для описания кот-
теджа: простой, удобный, уютный.
Стиль времен королевы Анны, который появляется в
больших и малых городах одновременно со стилем Тюдо-
ров, и по сей день настолько привычен и распространен, что
едва ли распознается как какой-то отдельный британский
стиль.
183
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
На первый взгляд он не имеет ничего общего с коттедж-
ным стилем, но импульс у них один. Он отсылает к возвра-
ту и ассимиляции различных романтических живописных и
асимметричных деталей с необычными и причудливыми
элементами — нависающими карнизами, верандами, декора-
тивной плиткой, окнами необычной формы — фонарями и
эркерами в особенности. Неровная поверхность кладки из
красного кирпича призвана служить для того, чтобы созда-
валось впечатление индивидуальности.
В США стиль королевы Анны и коттеджный стиль сли-
лись, воплотившись в общем историческом стиле, сугубо аме-
риканском, который известен как колониальный. В 1876 году
в Филадельфии на Всемирной выставке были представле-
ны предметы, которые принадлежали (по крайней мере, так
считалось) первым английским переселенцам. Вместо экспо-
нирования в музейных условиях, организаторы решили вы-
строить и воссоздать обстановку одной из комнат, демонстра-
ционную версию пуританского дома.
На иллюстрации в журнале видна часть этой комнаты с
очагом, кипящим котелком и сидящей неподалеку за прял-
кой женщиной.
Но для посетителей выставки воссоздали не ту крошеч-
ную, переполненную, единственную в доме комнату ушед-
шего XVII века, в которой умещались кровати, станки, ку-
хонная утварь и припасы, а мебель была хороша тем, что
полностью отсутствовала. В таком выставочном варианте
«пуританской» комнаты пуританин XVII века вряд ли мог
узнать свое жилище.
Однако такой колониальный стиль прежде всего поражал
самих колонистов, на деле они никогда не знали подобных
выкрашенных в белый цвет, обшитых гонтом домов с акку-
ратными дворами, которые с XIX века обрели собственное
название. До этого момента население маленьких захудалых
домиков весьма редко задумывалось о том, стоит ли красить
свое жилище. Вместо того деревянным фасадам позволялось
постепенно темнеть под натиском непогоды, принимая скуч-
ный и грязноватый цвет. За пределами города дворы не при-
нято было огораживать заборами, скорее живыми изгородя-
184
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
ми. Там, где заборы были, их не только не красили, а еще и
устраивали рядом свалки мусора и кучи отходов.
В начале XIX века Нью-Йорк прославился первыми окра-
шенными кирпичными фасадами. Только их красили не в
белый, а в радостный красный и желтый или светло-серый
цвет, временами выделяя белым швы кладки. Многие от-
мечали, что эффект был такой, словно находишься в городе,
который состоит из кукольных домиков.
В последующие десятилетия дома по берегам Гудзона,
где располагались зажиточные районы, окрашивали преиму-
щественно в белый цвет. Но лишь в 1840-х годах свинцовые
белила стали достаточно дешевыми и доступными. До этого
времени окрашенные в белый цвет дома считались чем-то
вроде причуды аристократов.
Приблизительно в то же время в Северной Филадельфии
впервые стали обносить заборами сады. Только с 1870-х го-
дов из Новой Англии начал широко распространяться тот
стиль, который сейчас называют традиционным колониаль-
ным стилем: двухэтажные, обшитые доской дома с краше-
ными ставнями, парадным крыльцом, с дверью по центру и
скатной крышей — все это за аккуратным забором из шта-
кетника. И название этому было — Америка.
Таким образом, викторианская Англия стала родона-
чальницей стиля Тюдоров, а США — родина колониально-
го стиля.
В это время в Нидерландах появляется Ould Hollandsch —
стиль, подразумевающий сходство с интерьерами, которые
были характерны для периода золотого века голландского
искусства. Этот стиль продвигали с помощью «достоверных»
показов обстановки в специально устроенных залах на много-
численных выставках, буйно расцветших в последние деся-
тилетия века, что весьма напоминало стратегию филадель-
фийской Всемирной выставки.
Одна выставка, открывшаяся в Амстердаме, была про-
рекламирована как «красочный показ жизни в Амстердаме
в ранние и позднейшие времена». Другая демонстрировала
то, что называлось Kamer van Jan Steen — комната, убран-
ство которой повторяло интерьеры картин Яна Стена. Хотя
185
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
заметим, что комната на экспозиции была декорирована в
традициях сельскохозяйственной Фрисландии (север Ни-
дерландов), в то время как Стен работал на урбанизирован-
ном юге, в Лейдене.
Но устроители выставки с легкостью трансплантировали
в интерьер крестьянской комнаты предметы, свойственные
городскому быту, например делфтскую плитку, медные ка-
стрюли и разного рода товары XVII века. Это было сделано
потому, что подобные предметы оказались знакомы зрителям
XIX века из живописных сюжетов. Нужен был символ, а не
историческая реальность. Так же как прочтение стиля Тю-
доров в XIX веке подменило собой недостаточно красивую
реальность этого стиля в XVI веке, так и Ould Hollandsch
XIX века сформировал неправильное прочтение стиля в
XX веке. Такой взгляд на стиль существует по сей день, но
имеет мало общего с реальностью периода золотого века гол-
ландского искусства.
В противоположность этому процессу, как на террито-
рии Германии, так и большей части Скандинавии, в начале
XIX века получают предпочтение стилистическая простота
и легкость в убранстве, использование дерева светлых то-
нов, нейтральной цветовой палитры и драпировок с элегант-
ным рисунком. Ретроспективно этот стиль был назван би-
дермейер, хотя в то время этим термином не пользовались.
Так же как это бывало со многими терминами, принятыми
в искусстве, первоначально он носил оскорбительный отте-
нок, поскольку происходил от имени вымышленного газет-
ного персонажа Готтлиба Бидермейера. Собрано имя было из
двух названий поэм Джозефа ван Шеффела Biedermanns
Abendgemutlichkeit и Bummelmaiers Klage («Уютный вечер
Бидермана» и «Сетования Бидермана»). Подразумевалось,
что персонаж послужит делу осуждения буржуазного вкуса.
1871 год стал временем объединения Германии. Одно-
временно с этим процессом возникает стиль, известный как
старогерманский. Для экстерьера старогерманского стиля
характерны ступенчатые фронтоны и орнаменты в виде за-
витков, а внутри — массивная мебель, смутный свет витраж-
ных окон и Liisterwiebchen — подвесных ламп в форме ру-
186
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
салок, смоделированных по образцам XVI века, а зачастую
с репродукций Дюрера, на которых изображены эти ранние
лампы. Их интегрировали в интерьер приблизительно так
же, как ковры, которыми покрывали столы в Нидерландах.
Другими популярными элементами, возвращающими к
истории Германии, стали доспехи (компании Нюренберга
производили их из папье-маше специально для домашнего
интерьера), Lutherstuhl (деревянное кресло), и наиболее за-
метный из всех — Kachelofen (кафельная печь). Иногда это
печь со встроенным сиденьем, приятно удвоенным Schmoll-
winkel, укромным уголком, который щедро украшали (как
делфтской плиткой в Голландии) различными декоратив-
ными предметами — они должны были создавать ощущение
«старины» и «самобытности»: керамикой, изделиями из кожи,
вышивкой или домоткаными изделиями, напоминающими
те, что изготовляли крестьяне.
Трудно сказать, вопреки или благодаря подобному воз-
вращению к рустикальности Altdeutsch (старонемецкий
стиль) стал стилем зажиточной городской буржуазии. Пер-
воначально старый альпийский или баварский стиль полу-
чил спрос на туристическом рынке как внутри, так и за пре-
делами Германии. Его потребителями были те, кто жаждал
не столько изысканности, сколько духа утерянного идеаль-
ного дома. Символом такого дома мог стать образ бревенча-
тых хижин, отображающих время простой и более прими-
тивной жизни в США, коттеджей, которые выражали ту же
идею в Британии.
История с коттеджами повторилась в том смысле, что
старый альпийский стиль быстро поднялся по социальной
шкале от образа примитивного жилища сельского жителя
до художественно продуманной загородной резиденции бо-
гача. Для тех, кто не мог перенять стиль целиком, оста-
валась возможность заимствовать его элементы, будь то
Brettstuhl (деревянный стул со скошенными ножками) или
текстура грубо обработанных сосновых стен. (Эти элементы
начали использовать для оформления общественных мест,
например таких, как пивные залы — bierkeller в староаль-
пийском стиле в Германии; здесь подобные приемы оформ-
187
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
ления интерьера играли приблизительно ту же роль, что
тюдоровские балки в пабах Британии.)
К концу века новые дома представителей среднего клас-
са в Мюнхене синтезировали мотивы старого альпийского
стиля, соединив их с современным комфортом и технологи-
ями. За всем этим как-то затерялась первоначальная пат-
риотическая мотивация. Подобно колониальному стилю в
США, являющемуся отображением представления о домаш-
нем очаге, городской Altdeutsch отождествлялся с теплом и
уютом дома — gemiitlich, а также gemiitlich. Его предназна-
чением стало создание комфорта не только в эмоциональ-
ном, но, что наиболее важно, в физическом смысле.
Подобного рода приближение к наследию и преемствен-
ности, идет ли разговор о балках, характерных для стиля
Тюдоров, лампах Дюрера или окрашенных белым обшивных
досках домов — все это подмена исторической реальности.
Но такой подход широко распространился и уже имеет свою
достаточно долгую историю.
В пригородах северной части Лондона в 1910-х годах те до-
полнения, которые могли быть внесены в планировку внутрен-
него пространства новых домов за отдельную плату, включали:
резные деревянные экраны в деревенском стиле, деревянные
каминные полки, кафельные полы и свинцовые оконные пере-
плеты. Это было то, что могло придать новой пригородной по-
стройке настроение старого загородного дома.
А в 2013 году одна из компаний по производству обли-
цовочных пиломатериалов пообещала воссоздать для ком-
мерческих объектов «неотличимую по внешнему виду от
оригинальной облицовку в новоанглийском духе, с приме-
нением обшивки кейп-код». Иллюстрацией служила фото-
графия здания бухгалтерии в Нидерландах. Теперь ни Тю-
дор, ни колониальный стиль больше не являются историей
или некоей географической единицей, они становятся есте-
ственным воплощением идеального дома.
Использование стилей дало возможность выразить досто-
инство семьи не через размах или фешенебельность жилища,
а при помощи патриотического выбора символов, уходящих
своими корнями в прошлое. Даже небольшие дома, сельские
188
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
коттеджи, бревенчатые хижины получили возможность вы-
разить общее настроение, несмотря на то что инновации в
сферах меблировки и технологии вызывали некоторые за-
труднения.
В 1852 году в книге, посвященной сельской архитектуре
в США, осуждались владельцы фермерских домов, которые
заменяли старые, разорительные и потребляющие много то-
плива камины на печи. Печи потребляли меньше топлива и
давали больше тепла, но создавали совершенно «не то» впе-
чатление: «Фермерский дом должен выглядеть гостеприим-
но и являться гостеприимным... а наиболее широкое и ра-
достное ощущение гостеприимности жилья... порождается
видом открытого очага с горящим в нем огнем».
В другой книге содержится предостережение против вы-
теснения «прочнейших и милых сердцу скамей» стульями с
обитыми сиденьями. Старый стиль считался «более почтен-
ным». Веселый огонь камелька был для знатоков, а не для
самих жителей домов важнее, чем тепло в доме; мебель, ко-
торая копировала первые грубоструганые образцы, предпо-
чтительнее той, на которой было удобно сидеть.
Ту же картину можно было наблюдать во всех родствен-
ных странах. Brettstuhl уже не мог претендовать на звание
более удобного, чем «прочнейшие и милые сердцу скамьи».
Они несли символическое обозначение комфорта. Как только
промышленная революция перевернула все с ног на голову,
прошлое в понимании «лучшие времена» всегда воспринима-
лось как утерянный, но желанный идеал. Не случайно худож-
ники голландского золотого века вновь вошли в моду в тот
период, когда их произведения стали прочитывать как воз-
врат в некое доиндустриальное счастливое и невозвратное
прошлое.
В это время можно отметить состояние постоянного на-
пряжения между технологией и прогрессом, с одной сторо-
ны, и идеей лучших времен, оставшихся в прошлом, с дру-
гой стороны.
Всемирная выставка 1851 года в Лондоне, казалось,
была посвящена всецело прогрессу, технологии и будуще-
му. Однако ее успех породил множество других выставок,
189
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
которые предпочли посвятить экспозиции мнимой просто-
те прошлого.
В США, которым пришлось пережить подрывающие
устои ужасы Гражданской войны, усилилась тяга к упро-
щенному образу прошлого. Это нашло выражение в созда-
нии копий жилых помещений, зачастую общих, таких как
«новоанглийская кухня» колониальных времен, или еще
более специфических, например, точной копии интерьера
дома, в котором в 1706 году родился Бенджамин Франклин.
Волонтеры, переодетые в старинную одежду, позировали в
интерьере среди мебели, ставшей символом прошлых вре-
мен, — колыбель, напольные часы, прялка. Кухня в колони-
альном стиле, которую выставляли на Всемирной выставке
1876 года в Филадельфии, также включала прялки, колы-
бели и старомодный сервиз, кроме того разрозненную ме-
бель — например, письменный стол, который, как утвержда-
ют, Джон Олден забрал с собой с «Мейфлауэра».
Нужда в осязаемой связи с прошлым не исчезла. Резной
стул, по слухам купленный на борту «Мейфлауэра» губер-
натором Кавером, был выставлен в качестве экспоната в
плимутском музее Пилигрим-Холл, но анализ дерева пока-
зал, что стул наверняка был сделан уже в Америке.
Устаревшая техника — прядильные колеса, а также, как на
картине Джона Фредерика Пето «Светильники прежних дней»,
полка с фонарями, подсвечниками и лампами — часто встреча-
ющееся условное обозначение «былых счастливых дней».
На протяжении всей истории с ходом времени происхо-
дили изменения в уже построенных зданиях. Появление но-
вых комнат или даже целого крыла, те изменения, что про-
исходили в их функции и убранстве, расценивались как
совершенно естественный процесс. Но в XIX веке здания
впервые начали проходить проверку с точки зрения аутен-
тичности. Более поздние пристройки и наслоения убирали и
снимали для того, чтобы привести строения к их первона-
чальному виду.
Индустриализация воспринималась как фактор, ведущий
к построению чего-то нового, однако многие цеплялись за
образы старого мира. Георгианское крыло, пристроенное к
190
Глава 5. МИФЫ ОДОМЕ
зданию периода короля Якова, более не рассматривалось
как органичное продолжение — только как нечто чуждое.
Нашлись даже такие, что предлагали дать возможность всем
старинным зданиям ветшать и превращаться в руины под
воздействием времени. Они заявили, что любой ремонт —
это вмешательство в историю здания.
В 1870-х годах страсть к удалению более поздних архи-
тектурных наслоений с целью возврата зданий к санирован-
ному, точному прошлому зашла настолько далеко, что лидер
группы оппозиции под названием «Общество защиты ста-
ринных зданий» Уильям Моррис назвал подобные действия
подделкой путем чрезмерной реставрации (кстати, эта груп-
па в своем кругу получила забавное прозвище «антискоб-
лильщики»). Моррис считал, что нет необходимости под-
вергать здания массовой реставрации для того, чтобы, как
считалось, привести их в исходное состояние. По его мне-
нию, подобные действия зачастую приводили к «опромет-
чивому лишению здания наиболее выразительных и суще-
ственных черт» во имя простого ремонта.
В то же время Моррис был страстным сторонником идеи
сохранения строений в их первоначальном виде, буквально
умоляя о принятии запрета на любые будущие изменения
«наших старинных зданий», для того чтобы оставить их в ка-
честве «памятников искусства прошлого, созданных в про-
шлой манере»: «Так и только так мы можем сохранить наши
старинные здания и передать их для поучения и почитания
тем, кто идет за нами». Таким образом, не одобряя удаление
более поздних исторических наслоений, он одновременно по-
падал в западню ностальгии. Приращения XVIII века для
него, человека XIX века, были историей, но приращения
XIX века вызывали отвращение.
В то время как Моррис призывал к консервации памят-
ников, Артур Хазелиус (1833—1901), собиратель фольклора
и преобразователь языка, перешел к действиям во имя со-
хранения повседневной материальной культуры Швеции.
К этому времени он уже основал Музей северных стран, со-
брав этнографическую коллекцию предметов крестьянского
быта, детских игрушек, одежды и предметов ежедневного
191
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
пользования. К концу 1880-х годов его амбиции увеличи-
лись, и в 1891 году «Скансен», этнографический комплекс
и первый в мире музей под открытым небом, открылся в
Стокгольме, на острове Юргорден. Коллекция состояла не
из простого собрания стульев, кувшинов и платьев. Для
«Скансена» Хазелиус собирал коллекцию из целых зданий.
В конечном счете 150 ферм и коттеджей со всей Швеции
(один дом из Норвегии вместе со всем его содержимым) —
такой стала экспозиция музея ушедшего или уходящего
быта и культуры Швеции.
Дома и их внутренний уклад в век индустриализации
нуждались в сохранении. К ним следовало относиться как
к наследию различных стилей, старым постройкам, которые
обладают собственной ценностью. «Домашние» страны ох-
ватывает движение, которое на начальной стадии осущест-
вляет консервацию домов, но меньше концентрируется на
быте.
Такие группы больше интересовали те дома, в которых
когда-то жили великие люди. В 1850 году штаб-квартира
Джорджа Вашингтона на Гудзоне, Хасбрук-Хаус, Ньюберг,
Нью-Йорк, открылась для публики. За этим последовали
другие дома, принадлежавшие президентам и великим дея-
телям, те дома, которые были связаны с событиями револю-
ции или Гражданской войны. Они должны были служить
более наглядной передаче уроков исторического процесса.
В 1929 году Генри Форд поставил этот процесс на инду-
стриальную основу. Им были приобретены 83 исторических
здания, которые перевезли с прежних мест в Гринфилд-
Виллидж, позднее преобразованный в Музей Генри Форда.
Так было создано место, где посетителю открывалась исто-
рия жизни каждого из великих людей Америки. Здесь был
дом, в котором Ной Вебстер написал свой словарь, а рядом
с ним удобно расположилась мастерская Томаса Эдисона,
стоявшая недалеко от здания суда, где Абрахам Линкольн
служил адвокатом, и так далее.
Но возвышение Хазелиусом повседневного быта, а не
гимн великим людям через здания, в которых они жили, по-
зволило широким слоям населения почувствовать, как гру-
192
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
бо индустриализация выдавливает прошлое. В частности, в
Германии представители городского среднего класса изуча-
ли и коллекционировали объекты рустикального прошлого
для того, чтобы смягчить свой ужас перед урбанистическим
настоящим.
Появляются новые историко-краеведческие музеи, ис-
пользующие новую научную дисциплину «история искусств»
применительно к своим экспонатам, их классификации и
установлению подлинности предметов повседневного быта.
Museum fur deutsche Volkstrachten und Erzeugnisse des Haus-
gewerbes (Немецкий музей национального костюма и ремес-
ла), который открылся в 1889 году, поставил целью отобра-
жение всего, что связано с домом и его обитателями, — мебель
и бытовое оборудование, кухонные принадлежности и одежда,
а наряду с ними и предметы искусства, ремесла и торговли.
Ту же тенденцию поддерживает Национальный фонд Ве-
ликобритании, первоначально образованный для сохране-
ния ландшафтов. Первое здание фондом было закуплено в
1896 году: им оказался не старинный замок, представляющий
исторический интерес, а скромный фермерский дом XIV века,
построенный в стиле hall-and-parlour house (то есть холл-и-
гостиная).
Борьба развернулась не вокруг вопроса о том, стоит ли
экспонировать малые дома — существовало и по сию пору
существует всеобщее одобрение по этому вопросу. Она на-
чалась и продолжается по поводу того, как их надо экспо-
нировать.
Подход музеев к отбору экспонатов для показа часто
брал верх над исторической реальностью. Часто экспонаты
расценивали как слишком грубые для красивых витрин, вы-
ставляющих предметы наследия. Один историко-краевед-
ческий музей выставил то, что было обозначено как копия
крестьянского дома из Северной Фрисландии, однако сде-
лал приписку, что точная копия не может быть представле-
на для показа, поскольку «такой дом вряд ли подходит для
экспонирования». Подобным же образом некоторые органи-
заторы выставок XIX и даже XX века в США не могли при-
нять крошечный размер и множественность функций ком-
193
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
нат в домах колониальной эры. Воображаемые пространства,
такие как «родильные комнаты», куда женщины удалялись
для родов, были созданы из воздуха — реальность жизни
в однокомнатном доме не могла позволить выделить от-
дельное пространство, которым будут пользоваться не чаще
чем раз в восемнадцать месяцев. Понятие преемственности
должно было стать краеугольным камнем в основании но-
стальгического отношения к своему очагу, красивой и на-
дежной упаковкой эмоций.
Но это стало проблемой не только XIX века. Сегодняшняя
зачастую фанатичная погоня за аутентичностью может при-
вести, как в случае с Уильямом Моррисом, к отсутствию ау-
тентичности. Показ жилого пространства, относящегося к
одному периоду, должен быть строго ограничен регионом или
датой. Нельзя позволять себе сбор экспонатов для реального
дома из различных десятилетий, если не веков. Необходимо
учитывать влияние торговых путей XVI века, которые раз-
носили по всему миру предметы, не имеющие отношения к
местности, где находился дом.
Однако даже там, где дома или их содержимое полно-
стью аутентичны, показ необязательно аутентичен. Во мно-
гих музеях внутреннюю отделку интерьера и мебель соби-
рали из разных источников и территорий для того, чтобы
проиллюстрировать рассказ об истории, этнографии или
украшении дома.
Национальный фонд Великобритании заботится о том,
чтобы дома обставляли, используя их собственные запасы, а
не мебель из подобного дома. Располагать эти предметы так,
чтобы они были доступны для лучшего обзора, так, чтобы они
не препятствовали движению, не нарушали пожарную безо-
пасность, оказывается предпочтительнее, чем их оригинальное
расположение в доме. К началу XX века такая взлелеянная
искусственность интерьеров, созданных специалистами-деко-
раторами (несколько самых знаменитых из них — американ-
цы), популяризировала то, что получило известность как
стиль английского загородного дома. Это выразилось в при-
менении отделки внутреннего пространства под богатые дома
представителей высшего класса XVIII века, но ее подгоняли
194
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
под житейские требования представителей среднего класса
XX века. Успех данного стиля к концу XX века стал настоль-
ко широк, что стиль начали воспринимать как историческую
реальность, а дома и отображение этого периода отрицались
как не соответствующие исторической действительности.
Даже самые аккуратные и ответственные современные
исследователи не могут окончательно решить проблему ау-
тентичности. В 1990 году Museum fur angewandte Kunst
Wien (Венский музей прикладного искусства) представил
знаменитую франкфуртскую кухню Маргарет Шютте-Ли-
хоцки, воссозданную с помощью автора. Хотя выставочный
образец был сразу заявлен как копия, однако не совсем по-
нятно — чего? Франкфуртские кухни 1920-х годов только
теоретически считались продуктом массового производства.
Чаще их делали вручную, потому каждая кухня отличалась
от других. На протяжении десятилетий собственники при-
спосабливали и что-то добавляли к конструкции, подгоняя
ее под свои нужды. Если бы музей выбрал вариант показа
настоящей франкфуртской кухни, взятой прямо из кварти-
ры, со всеми изменениями, внесенными временем и вла-
дельцами, то и это не было бы абсолютной реальностью.
Наименее натуральные (но, нужно отметить, наиболее по-
пулярные) места показа исторического наследия — это горо-
да и деревни, «законсервированные» в XX веке в Америке.
Колониальный Вильямсбург — копия столицы Виргинии,
как она могла бы выглядеть в 1770-х годах, — был представ-
лен Джоном Рокфеллером в 1926 году. Plimoth Plantation
(Плимутская плантация) — в старой транскрипции слова —
в Массачусетсе была открыта в 1947 году для воссоздания
первого поселения в Плимуте. (Как мы уже видели, ни один
из первых домов Плимута не сохранился.)
Колониальный Вильямсбург располагал несколькими
сохранившимися зданиями. Среди них есть здание почты
1776 года, с которого до сих пор убирают более поздние
приращения — этот процесс подразумевает в дальнейшем
проведение множества реконструкций. Что касается приме-
ров выдающихся зданий — Капитолия, Дворца губернатора
и оригинальных построек колледжа Уильяма и Мэри, от-
195
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
носящихся к 1720-м годам, — их стиль вряд ли можно счи-
тать характерным для повседневных архитектурных реше-
ний того периода.
Отметим, что общее впечатление от восстановленного
Вильямсбурга XVIII века оказывается намного более вели-
чественным, чем мог бы произвести реальный город. В ре-
конструкции делается некоторая попытка показать роль
рабского труда в истории города, но рассказ представлен в
довольно элегантной форме — создатели реконструкции из-
бегают подчеркивать царившую нищету. Показ пропитан
скорее яркими, чем мрачными тонами, пронизан оптимиз-
мом. Нам представлено классическое, чистое поселение,
с прекрасными постройками для представителей высшего
класса, словно это правило распространялось на остальные
99 процентов жителей.
Слово «ностальгия» вошло в оборот в XVII веке. Его
применяли для обозначения физического недуга, от которо-
го страдали швейцарские солдаты, служившие за границей.
В качестве лекарства им прописывали опиум, пиявки и по-
сещение Альп. Только подоспевший в начале XIX века ро-
мантизм помог осознать, что на самом деле недуг носит не
физический, а духовный характер: ностальгия стала показа-
телем чувствительности человека, душевной связи с роман-
тизированным прошлым.
Несмотря на то что индустриальный мир набирал обо-
роты, мир прошлого оставался все таким же спокойным и
тихим местом, миром сплоченного общества, социального
единства, прелестных сельских забав, что резко контрасти-
ровало с новым, переломным, урбанистическим стилем жиз-
ни. Ностальгия стала не стремлением к оставленным ме-
стам, а стремлением к утраченным временам, возможно,
воспоминанием о собственном детстве, когда все вокруг
казалось гораздо более простым. Если взять эту идею в бо-
лее широком смысле — к воображаемому детству общества,
воображаемым прошедшим временам.
Такое представление о прошлом зачастую сосредоточи-
валось вокруг идеи семьи и дома, как реального, так и во-
ображаемого. В 1950 году среди 10 000 американских семей
196
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
был проведен опрос о том, какой они надеются увидеть по-
слевоенную жизнь. Большинство описало ностальгическую
картину традиционного уклада жизни, которая выражалась
в стремлении поселиться в доме стиля кейп-код.
Понятие кейп-код сегодня более имеет отношение к
убранству, чем к стилю. Стилистической сердцевиной мож-
но считать симметричную конструкцию дома в один или
полтора этажа, скатную крышу и центральный дымоход.
В то же время большая часть опрошенных осознавала, что
реальный дом кейп-код вряд ли им подойдет: планировка не
годится для жизни семьи, дом слишком мал, практически не
соответствует требованиям современных технологий. Как вы-
яснилось, на самом деле участники опроса хотели эмоцио-
нального резонанса, связанного с этим стилем.
XIX век выдвинул стиль Тюдоров или голландский стиль,
связанный с изобразительным искусством XVI века или
стилем Дюрера. Это было связано с тем, что появилась по-
требность в развитии эмоциональной атмосферы дома, ее
приоритет перед физической составляющей. Потребитель
XX века синтезировал собственное представление о прошед-
ших временах — комбинацию исторических мотивов и взя-
тых из газет и журналов описаний домов знаменитостей
прошлого и настоящего.
Так случилось, что различные источники сошлись воеди-
но на территории США, создав, вероятно, самый известный
символ мифического жилища, который настолько прочно
закрепился в национальном сознании, что теперь изъять его
оттуда совершенно невозможно. К тому же непатриотично.
Речь идет о бревенчатом доме.
В 1857 году, на праздничных торжествах по поводу
250-летия основания Джеймстауна, первого постоянного
английского поселения в Америке, было объявлено, что го-
род заложен на том самом месте, где «было выстроено пер-
вое бревенчатое здание». В действительности основатели
Джеймстауна в 1607 году вели строительство теми мето-
дами, которые они привезли из Англии. Самые ранние по-
стоянные дома переселенцев были сделаны из толстых до-
сок — то есть досок, напиленных из строевого леса. А первое
197
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
упоминание термина «бревенчатый дом» можно найти лишь
с 1750-х.
Бревенчатые дома (срубы) не являются типично англий-
ским продуктом. Технология завезена шведскими посе-
ленцами, для которых этот стиль строений был типичным.
С 1655 года шведы (а возможно, среди них были и пересе-
ленцы с территории нынешней Финляндии) заселяли тер-
ритории Делавэра и прибрежные районы Мэриленда. Имен-
но из этого региона современные исследователи черпают
сведения о первых бревенчатых постройках.
В судебной записи 1662 года упоминается loged hows
(бревенчатый дом), который был выстроен на этом месте че-
тырьмя годами раньше. В 1679 году голландец, который на
некоторое время останавливался в бревенчатом доме, нахо-
дившемся на том месте, где расположен нынешний Нью-
Джерси, сообщает, что дом построен «соответственно швед-
скому обычаю... являя собой не что иное, как цельные стволы
деревьев, расщепленные посередине... и сложенные в форме
квадрата один на другой». Вскоре после этого появились дру-
гие упоминания бревенчатых домов, но относятся они всегда
к территориям, занятым шведскими поселенцами.
Одной из таких территорий была та, что позже назвали
Пенсильванией. Но к тому времени, когда в 1682 году туда
прибыл Уильям Пенн, в этом районе уже существовало мно-
жество бревенчатых домов. Англичане, прибывшие в эти ме-
ста вслед за Пенном, перенимали эту технику строительства,
считая постройки индейскими. Шотландские и ирландские
иммигранты XVIII и XIX веков также видели подобные по-
стройки, когда продвигались дальше на юг и запад. (Сейчас
голландскую архитектуру в Пенсильвании очень часто свя-
зывают только с каменными домами наиболее состоятельных
граждан, а иной тип дома — малые постройки — оказывается
незаметным для глаз простого наблюдателя.)
Также Пенсильвания приняла иммигрантов из Моравии,
Шварцвальда, немецких и швейцарских альпийских регионов
и Богемии, мест, знакомых с бревенчатыми домами. В начале
XVIII века прибыла новая волна немецких иммигрантов,
осевших в долинах Гудзон и Мохоук. Вторая волна иммигра-
198
Глава 5. МИФЫ ОДОМЕ
ции привила немецкие элементы на более раннюю шведскую
основу. Третья волна строителей бревенчатых домов, выход-
цев из Норвегии, заселивших пространства Среднего Запада,
в частности Миннесоту, принесла с собой большое количе-
ство мелких изменений и модификаций, влившихся в единое
русло укрепления базовой формулы.
И все же, несмотря на массовость застройки, бревенчатые
дома расценивались как временные, а не постоянные строе-
ния. Их возводили пионеры переселения с использованием
малых или ограниченных средств, из того, что было у них под
рукой. Лес поступал с вырубок, которые поселенцы делали
для того, чтобы расчистить земли под сельскохозяйственные
культуры. Строили совсем без гвоздей или с минимальным
их использованием, поскольку в колониях это был редкий
товар. Ожидалось, что, как только будет получен доход от
первого собранного урожая, хижину разберут и заменят по-
стоянным домом, построенным из досок. Даже великий ми-
фологизатор Запада, Джеймс Фенимор Купер, считал, что
поселение можно считать постоянным, лишь когда на смену
бревенчатым хижинам приходят каменные дома.
В 1840-х годах, в период развития ностальгических сти-
лей в строительстве жилых домов, миф о бревенчатых домах
оформился окончательно. Когда Уильям Генри Гаррисон
выставил свою кандидатуру на пост президента, его оппо-
ненты начали осмеивать его скромный быт, издеваясь над
тем, что он живет в бревенчатой хижине. Осторожный Гар-
рисон терпеливо выдержал эти насмешки, поскольку пони-
мал, что подобный факт говорит о том, что он — человек из
народа. Сторонники кандидата устроили марш с плакатами,
на которых были изображены символы жизни первопроход-
цев — бревенчатые хижины, плуги и каноэ. Во время пара-
дов они использовали платформы, построенные в форме
бревенчатых хижин. Даниэль Вебстер, специалист по кон-
ституционному праву и политик со стажем, выразил свое
одобрение в адрес Гаррисона такими словами: «Пусть я сам
и не был рожден в бревенчатой хижине, но там родились
мои старшие братья и сестры — в хижине... которую перед
самым началом Войны за независимость мой отец поставил
199
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
на дальних границах Нью-Гемпшира... В этой смиренной
хижине среди снежных заносов Новой Англии отец не жа-
лел трудов, самоотверженно добывая средства для того, что-
бы дать детям лучшее образование и поднять их на более
высокий уровень, чем его собственный». В этом высказыва-
нии есть все: граница, новоанглийская самодостаточность,
Война за независимость, социальная мобильность и, разуме-
ется, бревенчатая хижина.
(Гаррисон, по сути, не большее дитя нужды, чем Вебстер:
что бы ни утверждали оппоненты, но родился он в особня-
ке в Виргинии, а душевную привязанность питал к бревен-
чатому дому, купленному в Огайо, который и в самом деле
в свое время начинался с однокомнатной хижины, хотя Гар-
рисон расширил его до шестнадцати комнат.)
В том же году символ получил свое литературное оформ-
ление и оказался навечно закреплен как существовавший
всегда, местный и патриотический. Герой романа Купера
«Рассказы Кожаного Чулка» (больше известен под назва-
нием «Последний из могикан») Натти Бампо хотя и был
воспитан индейцами племени делаваров, но жил «в грубой
хижине, сложенной из бревен». С этих пор бревенчатая хи-
жина навсегда утверждается как символ американского духа,
неотъемлемая часть истории этой страны, самобытная и по-
нятная всем.
Двадцать лет спустя, одновременно с избранием на пост
президента Авраама Линкольна, которому действительно
приходилось жить в подобной хижине, символ стал совер-
шенно неуязвим для реальности. После убийства Линколь-
на в 1865 году образ бревенчатой хижины воспринимается
как знак утерянного рая тех лет, что предшествовали Граж-
данской войне в Америке.
Пока урбанизация и индустриализация прокладывали
себе путь по Восточному побережью, эта тенденция усили-
валась. Те дикие места, о которых писал Купер, может быть,
уже исчезли, но романтика, связанная с образом бревенча-
той хижины, не только выжила, но и расцвела.
К примеру, бревенчатый дом, в котором родился Лин-
кольн, сейчас установлен в мемориальном зале Националь-
200
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
ного исторического музея. Стоит ли говорить о том, что это
не тот самый дом? Настоящая хижина была разрушена за-
долго до того, как Линкольн прославился. В те времена
крепкие бревна разобранных старых хижин отправляли на
постройку соседних домов. Хижина Линкольна также была
разобрана. Новый дом мог быть выстроен с использованием
или без использования старых бревен на месте старой по-
стройки.
Мемориальный экспонат оказался третьей постройкой,
которая в 1890-х годах кочевала по ярмаркам и выставкам
в качестве «того самого дома», в котором родился Линкольн
(и все же некоторые бревна этой, уже сомнительной, по-
стройки были утеряны), прежде чем его установили в Ме-
мориальном зале, посвященном месту рождения Линкольна.
Со времен тех ярмарок и выставок символический образ
бревенчатой хижины пропитал образ нового пригородного
дома XX века.
В 1916 году производство хижин Линкольна, встроенных
бревенчатых блоков для детей, начало свое продвижение на
рынке (проекты принадлежат сыну архитектора-модерниста
Фрэнка Ллойда Райта). Веком позже образ все так же на-
ходит спрос. Кленовый сироп Log Cabin, названный так в
1880 году в честь памятного места, продавался в жестяных
банках с изображением бревенчатой хижины по крайней
мере до 1960-х годов. (Нынешняя форма выпуска в пласти-
ковом флаконе продолжает эту тенденцию, оставив в дизай-
не некоторое напоминание о бревнах.)
Бревенчатая хижина, совместно с другими патриотичны-
ми стилями архитектуры, отображала не столько комфорт-
ное пространство для тела, сколько состояние, комфортное
для ума и души, способ обозначения принадлежности. Та-
ким образом, многие из символов создавали для того, чтобы
иметь почву для разговора о пользовании наследием. Не
важно, что спусковым механизмом для этих эмоций слу-
жили искусственно созданные объекты — это характерно
для большинства случаев. Обитателю английского коттеджа
XVI века было бы совсем непросто угадать знакомые черты
в английском загородном доме XIX века, с его внутренней
201
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
обивкой, тепло- и водоснабжением. Также ни один пурита-
нин не признал бы свой дом в бревенчатых хижинах и в том
скарбе, который им приписали наследники.
Можно сказать, что основными символами Америки яв-
ляются прядильное колесо и лоскутное одеяло, но и они
имеют практически полностью мифологизированное проис-
хождение.
В 1858 году в поэме Лонгфелло The Courtship of Miles
Standish («Сватовство Майлза Стендиша») предстает образ
девушки-пуританки Присциллы Маллинз, сидящей «у своей
прялки... чешущей шерсть, похожую на снежный сугроб/ко-
торый ложится ей на колени, а белые руки кормят ею нена-
сытное колесо». На самом деле прялкой владела только одна
из шести семей; прядильные колеса занимали лишь 15 про-
центов оборота товаров в 1650 году. В лучшем случае прялка
была ничем не выдающимся предметом в ряду прочего до-
машнего скарба. Многие из тех прялок, что до сих пор геро-
ически воспроизводятся в литературе и искусстве, ничего не
спряли за время своего существования. Да и в то время пря-
дильное колесо было просто непродуктивно: с помощью од-
ного колеса можно было спрясть пряжи ровно столько, сколь-
ко нужно, чтобы обеспечить семью чулками на год.
Мэри Купер, которая жила на ферме Лонг-Айленд в
1760-х годах, выращивала фрукты и овощи, консервировала
и солила, продавая излишки соседям, готовила солонину,
держала пчел, ставила домашнее вино, делала свечи, варила
мыло, шила одежду и даже чесала лен, но она не пряла.
Уже в те ранние времена большая часть тканей была по-
купной. Только бойкот британских товаров после революции
и гражданской войны 1812 года окружил прядение и ткаче-
ство патриотическим ореолом. В этот период ткани домаш-
него производства воспринимали как знак самодостаточно-
сти новой нации. Но к 1820-м годам жители севера снова
перешли на ткани, производимые мануфактурами внутри
страны или за ее пределами.
Однако на юге и в приграничных районах домашнее тка-
чество задержалось несколько дольше, это связано с тем, что
на юге его жизнеспособность подкреплялась рабским тру-
202
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
дом, а на западе низкий экономический уровень развития
делал ткачество довольно важной частью хозяйства. Это
давало, по словам Фредерика Лоу Олмстеда (один из соз-
дателей Центрального парка), одежду «половине белого на-
селения Миссисипи» в 1850-х годах.
Если принять во внимание количество тех, кто вынуж-
денно пользовался домоткаными изделиями, то становится
совершенно очевидно, насколько редким явлением могли
быть домотканые лоскутные одеяла в домашнем хозяйстве
Америки вплоть до XIX века.
Лоскутные изделия создают из тех остатков, которые мо-
гут накапливаться лишь при условии изобилия различных
тканей. Такой запас должен быть достаточным и постоянно
пополняться для того, чтобы лоскутов хватило на довольно
большое новое изделие. Но, похоже, это не тот случай.
Мы уже знаем, что на одном прядильном колесе можно
было производить столько пряжи, что ее хватало на то, что-
бы связать в достаточном количестве чулки на всю семью.
Однако насколько больше пришлось бы работать за прялкой
для того, чтобы одеть всю семью? При этом должны были
еще оставаться лоскуты, которые следовало «порвать на ку-
ски для того, чтобы изготовить новую вещь». В Британии
стеганые лоскутные одеяла в достаточно заметном количе-
стве отмечены только в XVIII веке, когда появился доступ
к более дешевым тканям из Индии.
На протяжении XIX века одежда для всех, за исключе-
нием горожан и наемных рабочих, составлявших меньшин-
ство, оставалась шитой из прямых (не кроеных) кусков ма-
терии. Так поступали для того, чтобы иметь возможность
использовать весь кусок дорогостоящей ткани без остатка.
А в тех случаях, когда использовался модный крой, у боль-
шинства было по одному или, в крайнем случае, два костю-
ма — для повседневной носки и на выход. Понадобились бы
десятилетия для того, чтобы насобирать достаточное коли-
чество лоскутков на одно-единственное одеяло.
Пэчворк — это не продукт повседневной жизни перво-
проходцев, но порождение индустриального мира. С распро-
странением недорогих фабричных тканей появился бизнес
203
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
по продаже специально нарезанных и упакованных наборов
готовых лоскутов, которые продавались как заготовка для
стеганых лоскутных одеял. Основа для одеяла могла состо-
ять из фрагментов или одного цельного, выношенного и
перелицованного изделия или комбинации купленных и на-
резанных из старой одежды лоскутов.
Одна женщина из Мэриленда в первой половине XIX века
сделала одеяло из своей старой занавески. Так что некоторые
одеяла можно рассматривать как компромисс между боль-
шим куском материи с единым рисунком и украшением из
множества лоскутков, для чего в ход пускали домашние ло-
скутки и купленные специально, чаще всего от подкладочных
тканей. До тех пор, пока не наступило изобилие, шитье ло-
скутных одеял оставалось времяпрепровождением для бо-
гатых.
Совместная работа quilting-bees — пчел-лоскутниц также
если не миф, то приукрашенная реальность. Большой объем
работы для каждого лоскутного одеяла — нарезание квад-
ратов, их сметывание, сшивание, подготовка ватина — осу-
ществлялся прямо в доме, часто несколькими членами семьи,
работающими независимо друг от друга над различными
элементами изделия.
Только простегивание, конечная стадия, требовало со-
вместных усилий. Рама для простегивания имела громадные
размеры и занимала большую часть комнаты: ее обычно хра-
нили во флигеле. Она находилась в пользовании сразу не-
скольких семей или всей общины. Цель «пчел» сводилась к
тому, чтобы выполнить работу как можно быстрее, так как
раму могли убрать из комнаты и возобновить ежедневные
дела. На нескольких рисунках того времени можно рассмо-
треть раму, поднятую к потолку на веревках. Это, конечно,
был неплохой способ для того, чтобы жизнь в семье могла
продолжаться своим чередом на протяжении тех нескольких
дней, что требовались для окончания работы над лоскутным
одеялом. Но это было всего лишь временное место для хра-
нения рамы.
Нужно заметить, что во всем процессе присутствовал
элемент праздника и предусматривалось угощение. Разуме-
204
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
ется, для тех, кто жил в малонаселенных районах, любое
дружеское общение вносило праздничное настроение — но
общение не было мотивирующим фактором. А более позд-
ние рассказы о том, что подобные посиделки включали тан-
цы, чаще всего просто выдумка. Если рама занимала прак-
тически все пространство комнаты, а семья жила в одной
или двух комнатах — где же, в самом деле, было танцевать?
Такие рассказы стоит отнести к национальным мифам.
У британцев также существуют похожие мифы, в особен-
ности среди давно осевших в определенной местности сель-
ских жителей, тех, что живут в одной деревне с незапамят-
ных времен, знают всех соседей и передают по наследству
как дружбу, так и вражду на протяжении веков. Но на са-
мом деле таких деревень было не так уж много.
Вот яркий пример: одна деревня в Ноттингемшире
XVII века видела смену почти 60 процентов населения на
протяжении всего лишь двенадцати лет. Нельзя сказать, что
для представителей высших классов была характерна боль-
шая статичность. Огромные дома меняли своих хозяев с
изумляющей частотой: в одной из деревень Нортгемптонши-
ра сохранились записи о трех семьях, в чьих руках на про-
тяжении десятилетия успел побывать деревенский особняк.
Сквайры приходили и уходили, также приходили и ухо-
дили их слуги. Слуги вряд ли напоминали ту семейную цен-
ность, о которой любят рассуждать в романах и телевизи-
онных фильмах, посвященных отдельным периодам истории.
В нашем примере, взятом из истории той же деревни, толь-
ко одна служанка из двадцати шести нанятых продержалась
на своем месте в течение десяти лет. Но она жила не при
доме, а в соседней деревне, работая сразу на несколько раз-
личных хозяйств. Половина нанимателей мирилась с тем,
что их слуги ежегодно менялись.
Но самым большим мифом, к тому же самым распростра-
ненным, имеющим хождение и по сей день, является то, что
существовал золотой век семьи, безупречное блаженство до-
машнего быта. Его повторяют как рефрен, относя к временам
зари индустриальной революции и урбанизации, поворачи-
вая к нам различными гранями, видоизменяя и придавая ему
205
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
все новые формы. Это всего лишь ответ на новые трудности,
с которыми люди постоянно сталкиваются в современной по-
вседневной действительности. Сегодняшняя версия мифа
связана с утверждениями об упадке института семьи по срав-
нению с тем, что было в прошлом. Суждение выдают за ре-
альный факт, несмотря на то что в основе лежит не более чем
ощущение.
Идея заключается в том, что когда-то был период, в кото-
ром расширенные семьи являлись примером гармоничного
сосуществования разных поколений внутри одного семейно-
го образования. Но достоверно известно, что уже на протя-
жении половины тысячелетия и даже дольше в Северо-За-
падной Европе для семьи характерна нуклеарная форма.
Соответственно находятся публицисты, которые любят
рассуждать на тему разводов и их последствий, высказывая
сожаления о беспрецедентном процессе развала современ-
ной семьи с еще непонятными (но всегда вредными) послед-
ствиями этого процесса.
Развод в наши дни затрагивает одну пару из трех, причем
эта проблема не всегда касается детей. До начала XVIII века
в среднем до 40 процентов детей в Британии теряли по край-
ней мере одного из родителей, что намного выше современных
показателей, связанных с разводами, а также намного превы-
шает цифры, связанные с семьями на грани развода (в насто-
ящее время приблизительно 30 процентов вступивших в брак
заканчивают его разводом, при этом не все имеют детей).
В XVIII веке в Нидерландах совершенно обыденным яв-
лением считалось, что дети воспитывались не членами ро-
дительской семьи, а бабушками и дедушками, тетями и дя-
дями или более дальними родственниками. Однако многие
источники даже не потрудились задуматься над причинами
этого явления.
Известно, что с развитием урбанизации, возникновением
эпидемий и другими ужасами индустриального мира XIX ве-
ка количество детей, потерявших одного из родителей, про-
должало увеличиваться. Хотя продолжительность жизни во
многих сельских районах оказывалась значительно выше, но
даже здесь типичной семьей на протяжении века оказывается
206
Глава 5. МИФЫ О ДОМЕ
неполная семья: на американском юге до двух третей всех
детей теряли одного из родителей еще до достижения два-
дцати одного года.
В 1860 году газета Morning Chronicle высказывала обе-
спокоенность по поводу того, что Рождество, традиционно
«важнейший момент возвращения к семейной любви», под-
вергается опасности со стороны свирепствующей меркан-
тильности и растущей мобильности современного населения.
Однако стоит заметить, что население обладало мобиль-
ностью на протяжении долгого времени, а вот Рождество
начали отмечать как семейный праздник лишь с середины
XIX века. Более того, пока не были установлены оплачива-
емые отпуска в государственном порядке в самом конце
XIX века, только очень богатые люди могли позволить себе
специальную поездку домой ради того, чтобы принять уча-
стие в ежегодном семейном сборе.
Многие события, которые сегодня воспринимаются как
традиционно семейные — свадьбы, крещение, похороны, —
прежде относили к внутренним событиям общины. В них
принимали участие не только члены семьи, а потому эти
события проводили вне стен дома.
Даже воскресное посещение церкви не выдерживает про-
верки реальными фактами. В Лондоне в середине XIX века
все церковные объединения располагали количеством мест,
которое было рассчитано менее чем на половину общего
числа горожан. Однако даже эти церковные скамьи каждое
воскресенье заполнялись лишь наполовину. В одно из вос-
кресений 1851 года была составлена перепись не тех, кто
утверждает, что регулярно посещает церковь, а тех, кто дей-
ствительно туда ходит. Выяснилось, что из 18 миллионов
жителей в Англии и Уэльсе только 6 миллионов посети-
ли церковь в то воскресенье, когда проходила перепись.
У остальных, видимо, нашлись занятия поважнее.
Сегодняшний символ семейного единения — это не вос-
кресный поход в церковь, а сбор нуклеарной семьи за обе-
денным столом. Очевидность распада семьи можно подтвер-
дить тем фактом, что миллионы членов подобных семей
едят отдельно от других, зачастую перед телевизором.
207
Часть первая. ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
По результатам опроса, проведенного New York Times,
80 процентов опрошенных семей с детьми ответили, что
прошлым вечером все вместе собирались за ужином, а поч-
ти половина собиралась вместе всей семьей за обеденным
столом один раз за предыдущую неделю. Тем не менее более
пристальное изучение результатов снизило эту цифру до
30 процентов.
Сила мифа нашла проявление не только в желании участ-
ников опроса приукрасить действительность и представить
свою семью как единое целое через следование традиции со-
вместной трапезы, но и в позиции самих исследователей.
В исследовании безоговорочно выявилась победа эмоци-
онального восприятия над действительностью, подвергнутой
проверке: даже собрав дополнительные данные, исследовате-
лям не удалось избежать признания того факта, что совмест-
ные семейные трапезы становятся все большей редкостью.
Заметим, в том же исследовании все же признается, что «не
существует точных данных за предыдущие десятилетия, на
основании которых можно было бы провести сравнение».
Если бы исследователи использовали скорее историче-
ский, чем психологический подход, то, вероятно, приня-
ли бы во внимание, что портрет семьи, собирающейся за
обеденным столом, — это новшество эпохи модернизма и
изобилия. Исторически не так уж много членов семьи мог-
ло одновременно усесться за обеденным столом — ведь у
большинства семей вовсе не было столов или достаточного
количества стульев.
Только об одном можно сказать с полной уверенностью,
описывая домашнее пространство и семью: то, что нами
принимается как истина, для всего исторического про-
странства, разумеется, истиной не является. В действитель-
ности представление о семье, домашнем пространстве и их
умиротворяющей неизменности является всего лишь пер-
вым звеном в длинной цепи утешительных мифов о семей-
ной жизни.
Часть вторая
ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Глава 6
ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Тепло и свет — вот две неотъемлемые составляющие тех-
нологии дома. На протяжении большей части историческо-
го пути и то и другое сливалось в едином понятии — огонь.
Он являлся сущностью домашнего пространства, центром
постройки.
В романской группе языков, где отсутствует слово home
для обозначения внутреннего и эмоционального простран-
ства дома, часто используются определения, ведущие свое
происхождение от слова «очаг» — focus, как замена для по-
нятия home: il focolare domestico, le foyer familial, el hogar.
(Причем этот focus — «центр» в английском — подразуме-
вает «центр внимания», что снова отсылает к центральному
положению очага в доме.)
Очаг был настолько фундаментален, что на законных
правах представлял все домовладение. Во многих странах
существовали налоги на очаги — начиная от времен Визан-
тийской империи до Франции XIV века, Англии периода
Реставрации и в Ирландии вплоть до XIX века. Налоги взи-
мались не со здания, не с количества проживающих в нем,
но с количества труб и очагов, которыми располагал дом.
Церковные приходы тоже использовали слово «очаг» как
замену для понятия «домовладение», тем самым допуская
легализацию разделения некоторых семейных пар по раз-
ным местам жительства — a mensa et thoro, from table and
209
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
hearth (стола и очага). В некоторых районах Италии основ-
ным объектом налогообложения было понятие camino, то
же, что для английского fireplace, то есть камин, очаг. По-
рою очаг мог символизировать даже гражданство: как в
Британии, так и в Ирландии человек квалифицировался как
домохозяин, а потому избиратель, в силу владения собст-
венным очагом, настолько большим, чтобы на нем можно
было вскипятить котел с водой.
Центральное положение очага нашло отражение в народ-
ных пословицах и поговорках — «В доме должны быть жена
и огонь», или Eigner Herd ist Goldes Wert («Собственный
очаг дорогого стоит»). Подобные поговорки можно найти не
только в немецком, но и в голландском и некоторых скан-
динавских языках. Еще долгое время после того, как очаг
стали воспринимать просто в качестве источника тепла в
доме, он тем не менее продолжал символизировать единение
семьи вокруг живого огня.
В XIX веке член парламента и журналист Уильям Коб-
бет прочувствовал это с такой силой, что выразил озабочен-
ность тем, чтобы слуги всегда могли иметь свой собствен-
ный огонь. Он также говорил, что совместное использование
семьей огня подобно «прямому двоеженству»: семья оказы-
валась замужем за своим очагом.
Исторически очаг как буквально, так и образно берет на
себя центральную роль в доме.
На протяжении периода Средних веков и далее холл был
главной, а порой также и единственной комнатой дома, в
которой располагался очаг с открытым огнем. Трубы и ды-
моходы отсутствовали, и дым поднимался к стропилам ком-
наты без потолка или выходил наружу через прикрытые
заслонками дыры или прорези. Избавляться от дыма помо-
гал также сквозняк, идущий от окон и дверей, расположен-
ных соответствующим образом.
Дым очень часто не принимают во внимание. Тем не менее
выясняется, что он имел большое значение. Мясо и сыр,
фрукты и зерно — все запасы хранились под крышей: под
воздействием проходящего дыма продукты лучше сохраня-
лись. Если крыша была покрыта соломой, то она все время
210
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
окуривалась дымом, и потому в ней не могли заводиться на-
секомые. Ниже, вокруг огня, денно и нощно кипела жизнь:
холл был местом приготовления еды, ее потребления, здесь
спали, работали и проводили досуг.
Никому не известно время изобретения первой трубы, но
ее появление привело к смещению огня от центра к краю ком-
наты. Первые очаги, встроенные в стены помещения, найдены
в Венеции 1227 года. Некоторые исследователи считают, что
они появились намного раньше, в IX веке, когда была сдела-
на запись о том, что в монастыре Святого Галла в Швейцарии
в стенах устроено нечто вроде очагов. К XIII веку, по досто-
верным сведениям, трубы появились в некоторых самых
больших домах во Франции: эти дома строили в полных два
этажа, что автоматически исключало использование откры-
того огня, дым от которого должен был уходить сквозь кры-
шу. С этого времени начинается быстрое распространение
печных труб. В Англии в том же веке Генрих III имел ками-
ны, выстроенные в его личном кабинете. Но тогда это не было
обычаем и казалось личной прихотью короля, а не повседнев-
ным явлением в жизни всего населения страны. На протяже-
нии XIV и XV веков общий центральный холл и общий цен-
тральный очаг для всей постройки оставался единственной
известной формой устройства помещения.
В конце XV и начале XVI века, после окончания дина-
стических войн Роз, по вступлении на престол Генриха VII,
на фоне политической стабильности правления Тюдоров
происходят некоторые изменения в архитектуре: меняется
функция больших холлов в английских домах. У господ бо-
лее не стало нужды размещать в холле свою охрану. Коли-
чество людей, находящихся в распоряжении и под началом
господина, больше не являлось главной единицей измере-
ния его материального благосостояния и статуса. Эта функ-
ция переходит к предметам роскоши, которые выставляют
в холле.
В середине XVI века не только функция, но и планиров-
ка холлов была модифицирована. Очаг перемещается из
центра к стене комнаты. Хотя огонь еще не был упрятан в
толщу стены, но дымоход уже существовал. Над очагом на-
211
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
висал огромный колпак, улавливавший дым и направляв-
ший его кверху.
На протяжении следующих пятидесяти лет в домах зна-
ти и даже меньших по размеру домах людей более низкого
социального ранга очаги начали встраивать в кладку стены
при сооружении новых зданий, прокладывая ходы для вен-
тиляции. Этот процесс для Англии стал характерен бла-
годаря применению кирпича в качестве основного строи-
тельного материала. Именно здесь появляется конструкция
кирпичной трубы, которая со временем стала стандартом.
В свою очередь, это привело к началу периода великой пе-
рестройки, которая нашла выражение в изменении плана
строительства.
Однако большинство населения не было вовлечено в этот
процесс, проживая по-прежнему в одно- или двухкомнатных
домах с центральным очагом. При таком устройстве внутрен-
него пространства дома, когда дым выходил в отверстия у
стропил, допускалась лишь одноэтажная конструкция. По-
степенно наиболее зажиточные хозяева стали добавлять к
дому комнату, которую называли chamber, или solar, или, что
более обычно, parlour, в значении «гостиная». Поскольку в
такой комнате отсутствовало отопление, то можно было над-
страивать над ней другую комнату или хоры для того, чтобы
расширить хозяйственную территорию. Холл тем не менее
оставался центром, так как только в нем существовал очаг.
В то же время дома богатых и зажиточных граждан, бо-
лее не стесняемые рамками физических ограничений, вы-
ражавшихся в центральном расположении очага, получили
полноценный второй этаж. Окна, освобожденные от венти-
ляционной функции, сделали шире и расположили по-дру-
гому, остеклив в большинстве случаев.
На процветающем юге в домах состоятельных людей уве-
личилось число комнат с обычных трех до шести или семи.
Хотя термин «великая перестройка» был создан XX веком,
но его смысл в том, что люди начали живо интересоваться
окружением. Ближе к концу XVI века старики рассказыва-
ли о «большом количестве печных труб, что появились за
последнее время» и о том, что в дни их молодости «можно
212
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
было насчитать одну или две от силы». Примечательно то,
что для этого рассказчика трубы были определяющей чер-
той дома. Новое расположение трубы по центру или не по
центру было продиктовано прагматизмом — это давало воз-
можность как в холле, так и в гостиной иметь свой очаг с
единым дымоходом, — но расположение дымохода очень
быстро обрело символическое значение, стало знаком про-
цветания и комфортного быта.
В XVII веке некоторые менее состоятельные люди тоже
получили возможность присоединиться к подобной пере-
стройке. Они также приобретали предметы, необходимые
для освещения, отопления и устройства быта. В американ-
ских колониях даже первые хижины, состоявшие из одной
комнаты, зачастую имели печи с дымоходом. Их строители,
выросшие в период великой перестройки, воспринимали
центральный дымоход как интегрирующую часть любого
дома, хотя им приходилось складывать дымоход преимуще-
ственно из бревен, обмазанных глиной, а не из кирпича.
Однако для тех, кто расчищал границы, методы обогрева
дома вплоть до XVIII века оставались шагом назад в про-
шлое, в те времена, когда в доме не было не только камина,
но даже простейшего очага, а лишь кладка из камней, устро-
енная для того, чтобы разжечь в ней огонь. При этом дым,
как и много веков назад, выходил через отверстие в крыше.
(А очаги в нишах или в переборках стен, прикрытые колпа-
ком, выжившие по географической окраине Британских ост-
ровов, в Шотландии и Ирландии, просуществовали вплоть
до XX века.)
Большинство «домашних» стран выработали собственные
технологии обогрева, которые отвечали конкретным клима-
тическим условиям, наличию топлива, местным технологиям
и трудовым навыкам. К XVI веку многие страны Северной
Европы заменили открытый огонь более высокотехнологич-
ными и удобными закрытыми печами, которые складывали
из камня, кирпича или, в более позднее время, из кафеля.
Два подхода к отоплению — печь и камин — не равно
распределились между странами Европы: на Британских
островах, в Нидерландах, Италии, Франции, Португалии и
213
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Норвегии отдали предпочтение каминам; Скандинавские
страны, большинство стран Центральной и Восточной Ев-
ропы, Швейцария и Германия строили печи, в то время как
Испания пользовалась жаровнями.
Печи обычно монтировали в стене, которая соединяла
две смежные комнаты, окружая скамьями или другой мебе-
лью для сна. В XVII веке чугун стал новым материалом,
который начали применять в этой области. Теперь печи по-
лучают широкое распространение.
Новая технология отнюдь не подразумевала, что дым не-
обходимо сразу удалить из дома. Напротив, как в средневе-
ковых холлах, дым приносил пользу, им научились управ-
лять и по-прежнему активно использовать. Во многих домах
немецкой планировки, в Kuche или холле, сохраняли откры-
тый, без дымохода, огонь. Его дым поднимался в комнату,
которая находилась выше — Rauchkammer — или коптиль-
ню, где хранились запасы продуктов. В Stube, или централь-
ной комнате, которой пользовались в качестве статусного
помещения, дыма не было. Комнату обогревали плитой, в
которую топливо закладывали со стороны смежной с ней
Kuche.
Хотя печи оказались более эффективными, чем камины,
но дома оставались еще очень холодными. Деревянные сте-
ны дополняли сплетенными прутьями, обмазанными глиной
или смешанной с глиной соломой для лучшей теплоизоля-
ции. Однако, несмотря на эти меры, Stube с его печью все же
зачастую устраивали рядом со стойлами для лошадей, кото-
рые давали необходимое добавочное тепло.
Голландские городские новостройки этого периода были
несколько теплее. Та комната, что выходила на улицу —
voorhuis, не имела очага, хотя во внутренних комнатах он мог
существовать (все зависело от зажиточности семьи). Очаги
выходили в комнату, имели нависающие колпаки, которые
опирались на колонны и оставляли очаг открытым с трех сто-
рон. Колпак, подобно каминной полке в более позднее время,
стал символом статуса. В самых богатых домах он мог иметь
два метра в ширину и два метра в высоту. Поскольку окру-
жающее пространство бывало впечатляюще широким, то слу-
214
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
чалось, что даже в таком большом очаге не всегда могли раз-
вести огонь, достаточный для обогрева большой площади.
В безлесных Нидерландах приходилось использовать для
отопления торф, который плохо горит и требует дополни-
тельной вентиляции для того, чтобы обитатели дома оста-
лись в живых. В XVII веке голландцы использовали метал-
лические горшки для огня, которые устанавливали внутри
очага, укладывая в них брикеты торфа, предварительно на-
пиленные на тонкие круглые столбики.
Даже при условии применения особых мер дома богатые
и бедные, самые современные и самые традиционные все же
оставались холодными. По этой причине каждое домохозяй-
ство оснащалось некоторым количеством предметов, помо-
гающих свести к минимуму влияние уличного холода.
Грелки для ног — представляли собой металлический
ящик с отверстиями, внутри которого горел торф, — были
довольно широко распространены, так же как и zoldertjes —
деревянные платформы, устанавливаемые под лестницами
для того, чтобы устроить буферную зону между сидящим и
холодом, идущим от пола (слово zolder означает чердачное
помещение, игравшее роль изоляции между крышей и ком-
натой внизу. Суффикс je в конце придает слову zoldertje
значение «маленький чердак», то есть небольшое изолиру-
ющее пространство).
В безлесных районах Британских островов также топили
торфом или топливом, которое давали животные, — высу-
шенным навозом — или, при необходимости, сухими ветка-
ми утесника.
На территории городов основным топливом вплоть до
XVII и даже XVIII веков оставались дрова, после чего улуч-
шения в транспортировке позволили использовать для ото-
пления пиленый уголь. Когда в 1793 году был отменен на-
лог на уголь, многие переключились на этот вид топлива.
Но, по современным стандартам, дома все равно оставались
холодными, поскольку большинство комнат были полно-
стью неотапливаемыми.
Однако нет свидетельства о том, что даже в домах бога-
тых людей тепло считали необходимостью, а не роскошью.
215
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
В Кембриджшире XVII века большие, до шести комнат, по-
стройки, недавно перестроенные и имеющие домовладель-
цев с доходом до 200 фунтов, в половине случаев распола-
гали единственным очагом на весь дом.
К концу века в Норидже, процветающем городе того пе-
риода, в домах до шести комнат в среднем насчитывалось
только по два очага, а в начале XVIII века половина гости-
ных — лучших статусных комнат дома — вовсе не оснаща-
лась очагами.
В резиденциях знати было немногим теплее. Как сооб-
щают, в начале XVIII века вино на обеденном столе короля
в Версале замерзало. Зачастую более бедные домохозяйства
со своими небольшими комнатами и немногочисленными
окнами меньшего размера оказывались теплее. В доме из
двадцати комнат строили в среднем до четырех очагов, в то
время как на двухкомнатное жилье приходился один.
К XIX веку многие состоятельные люди в странах, где
пользовались печами, жили в домах с чрезвычайно эффек-
тивной системой отопления. В основном это относилось к
Германии и США. Обитатели таких домов часто комменти-
ровали быт в тех странах, которые сохраняли эмоциональ-
ную привязанность к каминам (особенно в Британии), по-
скольку камины потребляли топлива намного больше, а
тепла отдавали заметно меньше.
Герман Мутезиус, архитектор, сын строительного подряд-
чика по строительству малых зданий, родом из Тюрингии, с
1896 по 1904 год служивший дипломатическим атташе в Лон-
доне, высказал впечатления от устройства внутреннего про-
странства английского дома. Он упоминает плохое качество
мер защиты английского жилища от воздействия среды: тон-
кие стены, недостаточная изоляция потолков, отсутствие
двойного остекления и веранды у входа в дом, плохая под-
гонка оконных рам и дверей. Все это он отнес на счет мягко-
го климата.
Затем он переходит к обсуждению каминов. Мутезиус
признает, что в сыром климате вентиляционный эффект ра-
боты камина, его способность обеспечить сильную вытяжку,
весьма полезен. Однако он считает несколько эксцентрич-
216
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
ной флегматичную привычку англичан к возникающим при
этом сквознякам. «Многие из достоинств камина, которыми,
как считается, он обладает (и не только эстетические, кото-
рые, нужно признать, часто оказываются воображаемыми),
настолько убеждают англичанина в превосходстве над всеми
другими формами отопления», что житель Альбиона пре-
небрегает эффективностью и более низкой стоимостью печ-
ного отопления.
К 1870-м годам централизованное отопление с помощью
горячей воды уже нашло широкое применение в теплицах и
ряде общественных зданий, не приспособленных для очагов,
к примеру, в церковных залах и гражданских учреждениях.
Однако дешевизна и доступность угля означали, что другие
формы отопления редко или вовсе не применялись для до-
машних целей. Для Британии открытый огонь оставался
неприкосновенным. В годы Первой мировой войны в попу-
лярной патриотической песне были слова, призывающие
«хранить огонь очага», а в начале Второй мировой войны
горящий уголь отапливал дома трех четвертей населения.
Суровость североамериканского климата заставила аме-
риканцев отойти от английских традиций отопления. По-
скольку население пополнялось жителями всех европейских
стран, в том числе Северной Европы, оказались доступны
знания о других технологиях.
Чугунные печи с 1840-х годов являются основным при-
способлением для обогрева. Вначале это была печь Фран-
клина, которая имела металлические боковые поверхности
и открытую фронтальную часть, позже — закрытые печи
европейского типа. На любительской акварели 1815 года
есть изображение столовой в доме врача на Род-Айленде.
Хорошо видна печь Франклина, а рядом с ней мужчина в
верхней одежде. Трудно судить, вошел ли он только что с
улицы (пара ботинок стоит рядом с ним), или в комнате
настолько холодно, несмотря на печь, что он не снимает
верхней одежды.
Центральное отопление в США применяют с 1890-х го-
дов, но вплоть до 1920-х годов этот вид отопления оставал-
ся принадлежностью богатых домов или, по крайней мере,
217
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
домов новой постройки для среднего класса. Установка цен-
трального отопления требовала проведения больших стро-
ительных работ. Подвальный этаж углубляли таким обра-
зом, чтобы вместить котел парового отопления, а также
трубы и вентиляционные отводы, которые прокладывали за
стенами и под полом.
Расположение труб переориентировало всю компоновку
и конструкцию домов. С устройством центрального отопле-
ния изменяется не только температура внутри дома. Изме-
нения происходят в поведении и привычках жильцов, так
как с появлением возможности постоянного использования
добавочных комнат начинается расцвет идеи неприкосно-
венности частной жизни. Таким образом, переход на цен-
тральное отопление изменил больше, чем просто темпера-
туру в помещении.
Пока пользовались печами и каминами, каждая комната
отапливалась собственным очагом или, в большинстве слу-
чаев, печью, которая согревала одновременно две комнаты.
Стоимость топлива и количество труда по обслуживанию
печи или камина заставляли собираться в отапливаемом по-
мещении практически всех обитателей дома. Комнату могли
обогревать именно тогда, когда ею пользовались. Если ком-
натой не пользовались, то не было смысла ее отапливать.
Использование центрального отопления давало разницу
в расходе топлива. Расход оказывался минимальным при
отоплении большего пространства; причем затраты труда не
увеличивались по сравнению с обслуживанием каждого оча-
га в отдельности. Так что не было причины лишать отопле-
ния большую часть комнат, и можно было не принимать во
внимание, есть ли там в данный момент люди. Исчезают
причины экономического и трудосберегающего характера,
которые заставляли большое количество народу собираться
в одной комнате. С этого момента семейная жизнь начала
растекаться по отдельным пространствам дома.
В чем США сохранили преемственность традиций Бри-
тании, так это в эмоциональном отклике на присутствие в
доме очага и соединении образа открытого огня с идеей до-
машнего пространства и семейной жизни в целом.
218
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Один американец в 1860 году обрисовал невесте свое
«видение будущего, наполненного счастьем». В его пред-
ставлении это будут годы, «когда мы будем сидеть вместе в
нашем доме зимними вечерами у ярко горящего камина».
В Британии эмоциональное прочтение материального
архитектурного элемента было настолько очевидно, что его
дружно отмечали буквально все иностранцы. В конце века
Мутезиус писал, что «все идеи домашнего покоя и удобства,
семейного счастья, внутренней личной жизни, духовного
здоровья концентрируются вокруг очага». К этому времени
подобное притяжение стало намного сильнее.
Ранее, в середине века, создатели архитектуры стиля го-
тического Возрождения черпали вдохновение из церковной
и общественной застройки. Их мало интересовали проблемы
размещения очага в доме и связанная с этим тема уюта. Тем
не менее они выбрали вариант проекта домашнего простран-
ства скорее в его символической, а не прагматической ипо-
стаси.
Дома, спроектированные Огастесом Пьюджином (1812—
1852), имеют узнаваемый, вынесенный на наружные стены,
фасад камина, что характерно для средневековых образцов.
Такой стиль строительства в реальной жизни был крайне
неэффективен, поскольку приводил к большому расходу то-
плива и потерям тепла, оказавшимся большими, чем в ка-
мине традиционной конструкции. Но этот стиль широко
продемонстрировал присутствие очага в архитектуре и тот
символ, который он несет, — это, очевидно, казалось более
важным, чем простое тепло.
Позже архитекторы, относившиеся к направлению дви-
жения «Искусство и ремесла», сосредоточили свое внима-
ние на очаге как месте, которое порождает ощущение дома.
В их творчестве он занимал не меньшее место, чем другие
значимые единицы проекта. Они возрождают inglenook, или
«уютные уголки», — особенность, которая перекочевала из
тех дней, когда камины стали отодвигать из центра холла к
его стенам. Затем были убраны лавки из-под огромного на-
висающего колпака, который очерчивал территорию теп-
ла, — ее прежде использовали, размещая места для сидения.
219
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Когда очаги передвинули в очередной раз, то стали прятать
их в стены, а нависающие колпаки заменять каминными
полками, и «уютные уголки» исчезли.
В конце XIX века углубленное пространство для сидения
вновь было воссоздано вокруг огня, искусственно образуя
«уютный уголок» и централизуя жизнь дома в каминной
зоне. Архитекторы «Искусства и ремесел», например Эдвин
Лаченс, по-прежнему проектировали трубы дымоходов с
внешней стороны здания, делая их намного выше, чем это
было необходимо для вытяжки дыма. Такой прием понадо-
бился для того, чтобы издалека были видны эти символы
домашнего бытия.
Остальные архитектурные элементы соответственно рас-
сматривались в контексте усиления символического понима-
ния домашнего пространства. Многие архитекторы «Искус-
ства и ремесел» не обошли вниманием крыши, края которых
приспустили ниже, снабдив нависающими карнизами. Это
делалось для того, чтобы создать чувство большей безопас-
ности и отгороженности — дом как заслон от внешнего мира.
Однако, создавая из камня эмоциональную составляю-
щую дома, архитекторы не столь сильно интересовались
проблемами быта. Дома Чарльза Войси были известны пло-
хой системой обогрева и водопровода, кухнями, которые
отличались малым удобством и привлекательностью и за-
частую на десятилетия отставали от современного оснаще-
ния. Эмоциональное воздействие выходило на первый план,
поэтому без должного внимания оставалась функциональ-
ная сторона планировки и физический комфорт таких до-
мов — внешние очертания здания главенствовали над реаль-
ными потребностями его внутренней жизни.
По той же причине архитекторы с большой благосклон-
ностью смотрели на возвращение к оконным рамам, состо-
ящим из небольших стеклянных фрагментов, вставленных
в свинцовые переплеты, словно не было трех веков совер-
шенствования технологии остекления.
Необходимость окон в доме была осознана лишь в не-
давнем прошлом. На всем остальном обозримом участке
истории они только вызывали проблемы. Через окна могли
220
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
проникать в дом воры или считавшийся опасным ночной
воздух. Ведьмы также могли воспользоваться этим путем:
двери, окна и трубы являлись уязвимыми точками дома.
В те времена было принято закапывать под дверями и оча-
гами специальные бутылки, помогающие в борьбе с магией
и волшебством, а над окнами для защиты вешали конские
подковы. (В Лондоне был найден дом 1790 года с окном,
украшенным подобным образом.)
С практической точки зрения слишком большое количе-
ство окон также было невыгодно, поскольку вызывало не-
контролируемое движение дыма от центрального очага. В
северном климате приходилось искать баланс между преи-
муществами добавочного освещения и соответствующей по-
терей тепла, а в южном — проникновением жаркого воздуха.
Англосаксонские слова, существующие для обозначения
окон — eye-hole, wind-door, eye-door (смотровое отверстие,
дверь для ветра, смотровая дверь), — в основном вели свое
происхождение от слова «глаз». Это указывало, в частности,
на малый размер отверстий, на то, что их использовали для
вентиляции, для небольшого обзора, подобно тому, как сей-
час используют дверной глазок.
Наличие слова wind (ветер) указывает на то, что это
были открытые отверстия, не имеющие ставень. Даже в
Средние века окно оставалось преимущественно отверстием
для вентиляции, а не для того, чтобы открыть доступ свету.
Окно могло быть представлено любым отверстием, за ис-
ключением двери. Это были дыры в толще стен, глинобит-
ных или дерновых. На протяжении нескольких последу-
ющих веков большинство жилых помещений строили по
неписаным правилам — требовалось наличие по крайней
мере одного отверстия в каждой стене, будь то дымоход,
дверь или окно.
В Англии первое известие об остеклении окон датирует-
ся 675 годом, когда французское стекло и французские сте-
кольщики, которые знали, как с этим обращаться, были при-
глашены в страну для установки церковных окон в Джарроу,
Нортумберленд. (Монастырь стал также первой церковью
на Британских островах, которая была построена из камня.)
221
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Однако это единичный случай. Начало использования
стекла для церковных зданий становится более регулярным
с XII века. В середине XIII века к этому процессу присоеди-
няются светские здания, после чего известно о применении
стекла в частных резиденциях самых богатых людей.
В зависимости от того, в каком месте дома располагались
окна, их закрывали либо ставнями, либо деревянными ре-
шетками, порой использовали вощеную или промасленную
бумагу и полотно. Ткань делали светонепроницаемой, вы-
мачивая ее в скипидаре.
Когда появились застекленные оконные переплеты, то их
изготавливали из кованого железа. Такие рамы применяли
только в самых больших зданиях, поскольку они были ма-
лодоступны. Деревянные рамы использовали для менее бо-
гатых домов. Некоторые рамы создавали со специальными
вентиляционными ромбами или маленькими свинцовыми
щитками, которые открывали для того, чтобы позволить
воздуху или дыму выйти наружу.
На Британских островах церковь оказалась форпостом
инновационных технологий остекления: кафедральный со-
бор Пресвятой Девы Марии в Линкольне в XIII веке был
первым в использовании деревянных остекленных рам со
ставнями, укрепленными на петлях — прежде на их месте
прибивали гвоздями доски.
Несколько иначе были устроены окна в домах аристокра-
тии на рубеже XIV века: верхние части окон имели остекле-
ние — рамы были закреплены, и их нельзя было открывать.
Нижнюю часть окон не стеклили и закрывали с помощью
ставней. Таким образом, остекленная часть предназначалась
для освещения, а нижняя со ставнями для вентиляции. Такой
образец компоновки был стандартным для Бельгии и Нидер-
ландов в XV веке, а потом распространился по всей Северо-
Западной Европе с некоторыми дополнениями: остекленная
верхняя часть окна, порой незастекленная средняя часть окна
со ставнями и нижняя часть, забранная деревянными решет-
ками или деревянными ставнями (или и тем и другим).
Первоначально стекло было очень хрупким материалом.
Оконное стекло могло разбиться даже от сильного ветра или
222
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
проливного дождя. Когда состоятельные владельцы переез-
жали в другую резиденцию, эти хрупкие и ценные оконные
стекла извлекали из рам и, осторожно завернув, отправляли
на хранение. Порой их паковали как багаж и перевозили вме-
сте с другими ценными предметами, такими как гобелены,
драгоценности и посуда.
В связи с ценностью стекла вплоть до начала XVI века
оконные стекла и сами рамы, в которые стекла вставляли,
рассматривали как отдельные предметы. Рамы приравнива-
лись к внутреннему убранству помещения, а вот оконные
стекла, которые были заключены в эти рамы, принадлежали
лично владельцу дома. Стекло можно было продать или за-
вещать, как любую личную собственность. Затем в течение
века его стоимость резко упала.
Во времена правления Елизаветы и Якова строители
больших дворцов могли позволить себе широкое использо-
вание стекла как строительного материала. Оно выступало
в прежде неизвестном качестве, далеко превышая обычную
потребность в освещении. Стекло стали демонстрировать
как объект значительных затрат.
Хардвик-Холл (1590—1597) в этом смысле является при-
мером некоторой крайности, которая казалась таким изли-
шеством, что об этом даже сочинили песенку: Hardwick Hall,
More glass than wall — «Хардвик-Холл, где стеклянный даже
пол» {букв. — больше стекла, чем стен).
Большая площадь стеклянных окон порождала новые
проблемы — от нестерпимо яркого света внутри помещения
до затруднений с расстановкой мебели вследствие нехватки
стен. Хардвик был выстроен графиней Шрусбери, одной из
самых знатных аристократок и богатейших женщин своего
времени.
Но и богатые торговцы поспешили присоединиться к
моде XVII века на украшение внешних стен. К концу века
быстрое признание того, что прежде было редкостью, созда-
ло новый узаконенный стандарт: «без стекла», по правилам
двора, «дом нельзя считать совершенным». С этого времени
стекло становится единой и неотъемлемой составляющей
окна: единой, но по-прежнему весьма дорогостоящей состав-
223
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
ляющей, скорее роскошью, чем необходимостью даже для
самых обеспеченных людей. Многие из тех, кто не обладал
большими средствами, просто не видели каких-то особых
причин для того, чтобы заводить эту новинку в своем доме.
В Оксфордшире XVI века менее 4 процентов описей
имущества бедняков и людей среднего достатка содержит
упоминание о застекленных окнах. Даже среди довольно за-
житочных хозяйств на десяток приходилось одно застеклен-
ное окно. К началу XVII века в центральной части Англии
зажиточные фермерские дома только в холле имели засте-
кленные окна или всего по одному на комнату. Так продол-
жалось до конца XVII века, когда количество застекленных
окон выросло до трех на комнату.
В американских колониях как остекленные, так и окна
без стекол оставались редкостью. Это очень напоминает
картину, существовавшую в Европе в предыдущие века.
В диком и необжитом мире Америки окна могли оказаться
уязвимым местом дома. Здесь жилища постоянно подверга-
лись нападениям со стороны местного населения, и эти на-
падения нужно было выдержать.
В эмоциональном плане дом должен был давать ощуще-
ние безопасности от дикости окружающего мира.
Во вторую очередь свое влияние оказал климат страны.
На многих территориях он оказался намного более жестким
по сравнению с британским или европейским. Поэтому на
севере дома имели мало окон, да и те закрывали ставнями,
а не стеклили. Это было необходимой мерой, чтобы сохра-
нить тепло лютыми зимами. На юге ставни давали тень,
спасая от солнечного жара.
Но для всех, даже на самом базовом уровне, технология
изготовления окон могла быть только заимствованной. В се-
редине XVII века для предполагаемых колонистов существо-
вал лишь один вариант изготовления — «применять бумагу
и льняное масло для своих окон».
Дом на плантации Flowerdew Hundred, расположенной в
Виргинии, впервые был упомянут в 1619 году, хотя, несо-
мненно, он существовал и раньше, имел один из самых ран-
них каменных фундаментов в английской Америке. В одном
224
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
из домов, построенных на этом участке, было по крайней
мере несколько остекленных окон. По археологическим дан-
ным можно судить, что использовали английские свинцовые
рамы с клеймом 1693 года (хотя нет свидетельства о том,
как скоро со времени производства рамы были доставлены
в колонию).
Еще один примечательный факт: в колониальной Амери-
ке оконное стекло, как это было в Англии в прежние време-
на, при продаже дома по-прежнему вносили в список от-
дельным пунктом. И стекло, и оконная рама еще не стали
частью здания; они вместе со ставнями все еще оставались
таким же предметом меблировки, как всякая иная мебель,
скажем основание кровати.
Многим окна казались чем-то ненужным и не вызывали
желания обзаводиться ими. В 1637 году один домовладелец
так инструктировал своего застройщика: «Что касается окон,
пусть они будут не слишком большими независимо от ком-
наты и пусть их будет настолько мало по количеству, на-
сколько это возможно».
Но уже к 1750-м годам окна начали считать модным до-
полнением, особой роскошью. Священник из Новой Англии
выстроил дом с тринадцатью окнами, но потом довольно
уныло сообщил о том, что «весьма острые» комментарии
были сделаны общиной о «гордыне, свойственной священ-
никам, которые смотрят на мир через оконные рамы». Он
поспешно оправдывается: «Я и сам скорблю о том, что окна
так велики, ведь я часто упоминал, что хотел бы, чтобы они
были поменьше».
На протяжении XIX века половина домов в США либо
вовсе не имела ни одного остекленного окна, либо было все-
го одно окно, да и то по размеру стекла малого формата. Вме-
сто стекла многие продолжали пользоваться ставнями из
планок. В XIX веке о таких ставнях отзывались как об уни-
версальных, поскольку они имели несколько преимуществ —
обеспечивали вентиляцию, задерживали уличную пыль и
насекомых, создавали тень в регионах с жарким климатом.
В 1853 году архитектор и ландшафтный дизайнер Фреде-
рик Лоу Олмстед, один из проектировщиков Центрального
225
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
парка, описал с законным удивлением искушенного город-
ского жителя севера дом, которым владел плантатор-южанин.
Землевладелец был более чем платежеспособен, имел около
тридцати рабов, и все же, как пишет изумленный Олмстед,
его жилище оказалось всего лишь «маленькой квадратной
бревенчатой хижиной», в которой «не было ни окон, ни рам
со стеклами».
Сам Олмстед и его ровесники, выросшие в городах, поль-
зовались благами «оконной революции», которая на про-
тяжении предыдущих двух веков изменила большинство
жилых зданий Северо-Западной Европы. Версаль и француз-
ский двор явились инициаторами этого процесса на его на-
чальной стадии, затем страны Британии переняли все техно-
логии, которые можно было применить в обычных домах.
Версаль, наполовину перестроенный при Людовике XIV
и уже известный во всей Европе своей грандиозностью, ввел
модное новшество, которое в Англии стали называть «фран-
цузские окна». Это были парные оконные переплеты, высо-
той от уровня пола и почти до самого потолка.
Ко времени шведского архитектора-новатора Никодемуса
Тессина, который посетил двор в 1673 году, серия грандиоз-
ных анфилад дворцовых залов была закончена. Но Тессина,
главным образом, интересовали окна — как они открываются
и закрываются, как устроены рамы, их размеры и украшения.
Только после детального изучения устройства рам и окон
Тессин продолжает описание дворцовых интерьеров и вну-
треннего устройства в общих словах.
К 1690-м годам некоторые аристократы скопировали эти
новшества при строительстве своих парижских особняков,
но для того, чтобы включить подобные окна в конструкцию
старых зданий, требовался большой объем строительных
работ по переделке стен, а это оказалось очень сложным де-
лом. Французские окна на протяжении еще многих лет оста-
вались роскошью, доступной лишь самым богатым.
Зато англичане и голландцы XVII века уже уверенно ис-
пользовали оконные технологии. Створчатые окна превра-
тились в стиль, который быстро распространился в Брита-
нии. Их конструкция состояла из двух одинаковых рам,
226
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
называемых оконным переплетом. Рамы устанавливали одну
над другой; в переплете было два или более оконных стекла.
Вместо конструкции открывающихся наружу подвешенных
на петлях рам, при таком способе один переплет скользил
над вторым вверх или вниз. Простые подъемные окна под-
держивались в открытом состоянии с помощью деревянных
брусков, распорок или штырей. Окна такого типа были в
ходу во Франции в конце XVI века. Их обычно устраивали
в коридорах или служебных помещениях, где не требовалась
открывающаяся форточка.
Революционной характеристикой английских подъемных
окон можно считать то, что они открывались вертикальным
скольжением, а сам подъемный механизм был встроен в
раму. Гири уравновешивали рамы в процессе поднятия или
опускания, позволяя оставлять раму открытой на любом
уровне. Верхнюю раму можно было устанавливать в откры-
том положении, не доходя всего лишь нескольких дюймов
до верха, обычно на уровне трех четвертей от высоты став-
ней. Так осуществлялась вентиляция в комнате в ночное
время при закрытых ставнях. Ставни закрывали для того,
чтобы обеспечить безопасность дома.
Помимо того, новые деревянные рамы лучше защищали
от непогоды, чем металлические рамы. (Даже в королевских
дворцах подъемные окна в первую очередь устраивали в
спальнях и кабинетах, то есть в тех комнатах, где сквозняки
были особенно нежелательны.)
Первое подъемное окно, которое может быть датировано
с точностью, было установлено в королевских апартаментах
Уайтхолла в 1662 году. Но в отличие от французских окон
Версаля новый стиль — подъемные окна — недолго оставал-
ся роскошью богачей. Экономия пространства, светопрони-
цаемость и вентиляционные качества были оценены по до-
стоинству и заставили сделать выбор в их пользу. В отличие
от французских окон подъемные окна могли вписаться в
проемы старых окон, и, таким образом, они позволяли за-
менять устаревшие окна без перестройки здания.
К 1670-м годам несколько знатных землевладельцев Ан-
глии установили в своих домах подъемные окна, а преуспе-
227
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
вающие граждане быстро подхватили новшество, как это
было, например, в Голландии. Подобно Англии, в Нидер-
ландах окна сначала устроили в королевских дворцах (не-
утомимый Никодемус Тессин увидел их в Хет-Лоо, дворце
Вильяма III, в 1686 году).
Отметим, что уникальные социальные и географические
условия Нидерландов создали особо благоприятное положе-
ние для принятия новой технологии. Голландцы были пио-
нерами городского образа жизни, а их города зачастую ока-
зывались построенными на отвоеванных у моря территориях.
Нехватка земли породила террасную застройку, узкую и глу-
бокую, без внешних боковых стен — национальный стиль,
который делал акцент на больших окнах, устроенных с перед-
ней и тыльной стороны здания.
К концу XVIII века стиль широко распространился, став
стандартным для многих урбанизированных территорий «до-
машних» стран, а подъемные окна оказались узнаваемой ча-
стью городского пейзажа.
В начале 1701 года один бостонский купец поставил подъ-
емные окна в своем новом доме, хотя ему пришлось ввозить
для них как стекла, так и рамы, ведь в Северной Америке того
времени не было производителей или даже столяров, кото-
рые бы имели представление, как делать и ставить подъем-
ные окна.
Новая технология позволила увеличить количество свет-
лых помещений. Следующим на повестку дня стал вопрос
о том, как увеличить количество освещенных помещений в
темное время суток. По всей Европе с ростом городов, уве-
личением высоты зданий улицы становились темнее, чем
прежде. Плотность населения росла, а вместе с тем и риск,
связанный с совершенно незнакомыми людьми, заполнив-
шими городские улицы.
Вопрос, как освещать улицы в темное время суток, вы-
звал озабоченность граждан. В некоторых городах делали
попытки перестраивать средневековые улицы. Для этого
либо расширяли отдельные дороги, либо выбирали более
грандиозный подход, задумывая замену извилистых средне-
вековых улочек сетью прямых городских улиц, которые мог-
228
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
ли позволить лунному свету достигнуть проезжей части до-
роги. Но усовершенствование искусственного освещения
оказалось намного более простым и дешевым решением за-
дачи.
И вот вновь пионерами процесса становятся Нидерланды,
Бельгия и Люксембург, которые одними из первых испытали
на себе трудности, связанные с повышенной плотностью го-
родского населения. Потому многие проблемы городской
жизни начали решать именно здесь.
В городах Голландии вводили ночные дозоры или улич-
ные патрули, которые действовали с 10 часов вечера до 4 часов
утра. В их задачу входила проверка, закрыты ли как следует
на ночь ставни и двери домов, оказание помощи заблудив-
шимся или подвыпившим горожанам. У патруля также были
полномочия арестовывать любого, кто оказывался на улице
после наступления темноты, не имея при себе фонаря, как это
полагалось по закону. Франция, Англия и Пруссия также
ввели подобные правила. Одно из них требовало под угрозой
ареста иметь при себе светильник для перемещения по горо-
ду в ночную пору.
Очень скоро голландцы продвинулись дальше. С 1595 года
гражданские законы требовали, чтобы фасад каждого двена-
дцатого дома был снабжен кронштейном для фонаря. Веком
позже в Амстердаме впервые применили усовершенствован-
ные уличные масляные лампы, ставшие в буквальном смысле
маяками для остальных городов. В последнем десятилетии
XVII века Амстердам располагал намного более ярким осве-
щением, чем Париж, будущий «город огней». На улицах Ам-
стердама горело 2400 ламп: французская столица, начавшая
издавать законы об уличном освещении лишь в 1667 году,
имела население почти вдвое больше, чем Амстердам, но на
его улицах горело только 2736 ламп.
В то время как в Амстердаме уличные лампы закрепляли
на домах, парижские уличные лампы подвешивали на верев-
ках, протянутых между домами. В результате пространство
возле самих домов оказывалось освещенным хуже, чем про-
езжая часть. К 1750 году парижские улицы были оснащены
более 8000 фонарей.
229
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
В 1680 году в Пруссии также пробовали ввести уличное
освещение, приняв за основу другую систему освещения:
лампы крепили к шестам, установленным специально для
этой цели, — их можно считать предшественниками фонар-
ных столбов.
Лондон оставался далеко позади многих городских цен-
тров. Только в конце XVIII века его гражданские власти
потребовали вывесить одну лампу на каждом доме, никак
не регулируя тип освещения, не побуждая ни к каким нова-
циям в технологии освещения, что очень отличало его от
Амстердама. В 1736 году надзор за уличным освещением
был передан в руки местных приходов, и одновременно с
изысканием средств из налогов были установлены мини-
мальные стандарты освещения. Новые регламенты устано-
вили закон, по которому освещение считалось гражданским
товаром, предназначенным для жителей Лондона, таким же
как и все остальные.
В Париже освещение улиц попало под контроль поли-
ции, которая установила стандарты, которым должны были
соответствовать все уличные фонари. Здесь к вопросу осве-
щения подошли с позиций предотвращения преступности и,
соответственно, вложили в освещение большие суммы — до
15 процентов бюджета службы безопасности. Если человек
на улице Лондона разбивал лампу фонаря, то это считалось
гражданским правонарушением и преступлением, совершен-
ным против частной собственности. В Париже подобный
поступок расценивался как преступление, совершенное про-
тив государства.
Однако в обоих случаях освещение, предоставленное как
местным, так и центральным управлением, очень нуждалось
в участии частного предпринимательства. На протяжении
XVIII века все большие города, а также и малые, которые
вовсе не имели системы освещения, продолжали пользо-
ваться услугами факельщиков — людей, которые несли го-
рящие смоляные факелы. К их услугам прибегали на тех
участках, где не было уличных фонарей, или когда окрест-
ности лишь смутно освещались лампами, рассчитанными на
одну свечу.
230
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Источник финансирования уличного освещения форми-
ровал отношение горожан к факельщикам. Их услуги не
оплачивались ни из городского, ни из правительственного
бюджета — это был их личный заработок. В Париже освеще-
ние находилось под контролем полиции, поэтому факельщи-
ков считали осведомителями, которые за деньги информиру-
ют полицию о ночных передвижениях горожан. В Лондоне,
где заботу об освещении взяли на себя гражданские власти,
считалось, что факельщики находятся на службе криминала
и готовы за взятку завести неосторожного горожанина в глу-
хие места, где его легче ограбить.
Речь идет лишь о самых больших городах с достаточным
количеством населения, в которых было возможно уличное
освещение. В меньших городах, в сельской местности на про-
тяжении всего XVIII и в XIX веке население полагалось
лишь на самый древний и испытанный ночной светильник —
лунный свет. Потому ночи полнолуния считали временем,
как нельзя лучше подходящим для общения.
В романе «Чувство и чувствительность» (1811) Джейн
Остин описывает сцену, когда помещик приносит извине-
ния за то, что на импровизированный вечер собралось малое
количество гостей: «Этим утром он побывал в нескольких
семьях в надежде присоединить их к числу своих гостей; но
было полнолуние, и у всех уже полно приглашений».
А вот пример более прозаической ситуации: священник
часовни Крестителя в Ланкашире говорит о том, что он с
удовольствием проведет регулярные молитвенные собрания,
если «они выпадут на ночи полнолуния».
Газ — вот что смогло все перевернуть и радикально из-
менить. Газовое освещение улиц было впервые продемон-
стрировано в Лондоне в 1807 году, а затем быстро распро-
странилось по городам западного мира: Балтимор — 1816 год,
Париж — 1819 год, Берлин — 1826 год.
К XVIII веку Лондон, коммерческий центр Европы, уже
располагал законом об освещении и мощении улиц, что де-
лало возможным быстро перенять и внедрить новую техно-
логию. Это сделало его лидером в принятии закона об осве-
щении как гражданской обязанности.
231
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Было проведено пробное освещение на одной из лондон-
ских улиц в 1807 году, для чего вдоль Пэлл Мэлл на трех-
месячный испытательный период было установлено 13 стол-
бов с лампами. Шестнадцатью годами позже уже 53 города
Британии располагали газовым освещением, а к 1868 году —
1134.
Для контраста приведем цифры, относящиеся к Пари-
жу, — там газовое освещение в домах начали применять
лишь в конце 1820-х годов. На два десятилетия позже трубы
протянули к другим французским городам.
К 1860-м годам 3 миллиона жителей Лондона потребля-
ли газа столько же, сколько 50 миллионов немцев.
В США процесс шел еще медленнее. В большинстве рай-
онов страны уличное освещение стало появляться лишь к
середине 1860-х годов.
На первых порах на газовое освещение смотрели как на
нечто революционное, а не как на технологию, призванную
сделать темные улицы более безопасными. «То новое, — пи-
сал в рецензии на книгу о газовом освещении анонимный
автор в 1829 году, — что дал свет всех проповедей о морали
и порядке в Лондоне, сравнимо по воздействию с этим но-
вым видом освещения... В его свете всякий не только боит-
ся быть безнравственным... но и стыдится этого».
К концу века ночная прогулка по городской улице уже
казалась не более опасной, чем перемещение по собственной
гостиной. «Человечество и его званые ужины, — писал Ро-
берт Льюис Стивенсон, — более не зависят от плотного мор-
ского тумана; закат более не заставляет улицы пустеть; а
день растягивается по прихоти человека. У горожан теперь
есть собственные звезды; послушные их воле домашние све-
тила».
Для того чтобы получить послушные домашние светила,
потребовался процесс эволюции, а не революция. На про-
тяжении прошедших тысячелетий существовали и свечи, и
масляные лампы, и лучины.
Свечи можно отнести к древней технологии, которая су-
ществовала только в двух основных формах — восковые и
сальные. Сальные свечи имели бессчетное количество недо-
232
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
статков. Сделанные из животного сала, они имели в два раза
меньшую температуру плавления, чем восковые. При рас-
плавлении сальные свечи образовывали большое количество
очень горячего жира, потому требовали длинного фитиля,
чтобы он не тонул в избытках жира. Но больший фитиль да-
вал более сильное пламя, что при недостатке кислорода в
центральной части пламени приводило к обильному выделе-
нию несгоревшего углерода вместе с густым дымом. (В домах
Северной Европы часто устраивали специальные ниши, об-
лицованные кафелем, для того чтобы было легче убирать вы-
делявшуюся при горении сажу.)
Причиной выбора в пользу сала, в общих чертах, явилась
его доступность для тех районов Северной Европы, где было
развито овцеводство и разведение крупного рогатого скота,
соответственно, его дешевизна.
Относительно меньшее количество домашнего скота в
колониальной Америке означало некоторый дефицит этого
продукта; в приграничных районах его недостаток воспол-
няли за счет медвежьего и оленьего жира. Подобно тому как
в Европе использовали для изготовления факелов наружно-
го освещения просмоленную древесину сосны или для вну-
треннего освещения дома наколотую лучину, так колонисты
использовали в тех же целях просмоленную древесину раз-
личных пород дерева или парафин, который получали из
деревьев восковицы. (Восковица — свечное дерево, которое
растет только у побережья, при сгорании дает очень прият-
ный запах.) Большинство смолистых пород сильно дымит
при сгорании и выделяет смолу, поэтому восковицу исполь-
зовали, если не было других вариантов.
Даже свечи из пчелиного воска, у которых был более при-
ятный запах и меньше копоти, имели свои недостатки. До
конца XVIII века все фитили изготовляли из скрученного
хлопка. При горении свечи обуглившийся кусочек фитиля
нужно было обдувать или постоянно удалять — без этого све-
ча начинала чадить. Сальные свечи теряли 80 процентов яр-
кости за полчаса горения, затем гасли окончательно.
Восковые свечи, имеющие более высокую температуру
плавления и более тонкий фитиль, не нуждались в таком
233
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
частом обдувании или снятии нагара, однако это приходи-
лось делать регулярно. Сегодня для нас подуть на свечу
означает затушить ее, по той простой причине, что не так
легко сдуть нагар или срезать его, не погасив по ошибке
пламя.
До изобретения в начале XIX века спичек, зажигающих-
ся от трения, можно было провести часы в темноте. Джеймс
Босуэлл, мемуарист, упоминает о подобном опыте, который
получил однажды поздней ночью 1762 года. Он случайно
погасил свою свечу, и «поскольку мой очаг... долго зиял
чернотой и оставался холодным, то я оказался в весьма не-
легком положении». Босуэлл кое-как спустился по лестни-
це, ведущей в кухню дома, чтобы посмотреть, остались ли в
печи тлеющие угли, «но, увы, в ней было так же мало огня,
как в ледяных просторах Гренландии». Коробочку с трутом
ему не удалось найти в такой кромешной темноте. Смирив-
шись, «я побрел обратно в свою комнату и так и просидел
там в бездействии до той поры, пока не услыхал на улице
ночного сторожа... Тогда я попросил его, чтобы он постучал
в мою дверь... Сторож выполнил просьбу, и я открыл ему
дверь и после этого вновь получил возможность зажечь све-
чу без опасности для собственной жизни».
Первое технологическое усовершенствование свечей при-
ходится на конец XVIII века, когда начали использовать
спермацет. Жир из спермы китов давал более чистое, чем у
животного сала, пламя. Началось коммерческое производство
этого вида свечей.
К середине XIX века стеарин, извлекаемый из жира, но
менее пахучий, стал доступен. Также появились свечи из
пальмового и кокосового масла. Температура плавления у
этих свечей была более высокая, чем у сальных. Высокая тем-
пература плавления в сочетании с фитилями нового типа,
изготовленными из плотно скрученного волокна, давала воз-
можность фитилю полностью сгорать по мере расходования
свечи. Так отпала всякая необходимость дуть на нее.
С появлением новых технологий свечи все же остались
роскошью. На протяжении всего XIX века в большинстве
сельскохозяйственных и даже во многих городских районах
234
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
задачи требующие яркого освещения, такие как шитье или
чтение, решались с помощью огня.
Огонь в любом случае был необходим для отопления и
приготовления пищи. При относительно малом количестве
окон или окнах, которые закрывали ставнями вместо стекол,
как в Северной Америке, огонь давал необходимое количе-
ство света как в дневное, так и в ночное время суток.
Свечи использовали преимущественно в том случае, если
приходилось перемещаться из комнаты в комнату. Не слу-
чайно они получили более широкое распространение с того
самого времени, как появились створчатые окна в домах
среднего класса, уменьшившие сквозняки и тягу. Даже на
самой вершине социальной лестницы отмечается увеличе-
ние количества потребления свечей в связи с использовани-
ем оконных рам. Аристократический Хэм-Хаус 1654 года
имел подсвечники лишь в кухонных помещениях; двадца-
тью годами позже их было настолько много расставлено по
всему дому, что о количестве подсвечников сообщается сло-
вом «многочисленные».
Процесс развивался вопреки тому факту, что в Британии
источники искусственного освещения причислялись зако-
ном к предметам роскоши как в XVII, так и на протяжении
XVIII века. С них взимали налог: пошлина с угля впервые
появилась в 1667 году. В 1793 году многие домашние по-
шлины увеличились, но некоторые оставались неизменными
до 1889 года. С 1709 по 1831 год как восковые, так и саль-
ные свечи стали облагать пошлиной, а купить их можно
было только у имеющих патент торговцев. На восковые све-
чи существовали более высокие расценки, хотя деревенским
жителям разрешалось изготовлять сальные свечи и в неко-
торых особо оговоренных случаях снабжать ими своих со-
седей.
Лишь лучина, источник света для бедняков, навсегда
была освобождена от пошлины. Ее без всяких лишних рас-
ходов мог изготовить любой из тех отходов древесины, ко-
торые обычно лежат под ногами. Ближе к концу XVIII века
одиннадцать часов освещения лучиной стоили полпенни, в
то время как за те же полпенни можно было купить всего
235
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
лишь два часа свечного освещения. Таким образом, для
большинства лучина оставалась единственной формой ис-
кусственного освещения.
В самом начале XIX века Уильям Коббет сообщал, что
его бабушка никогда не пользовалась иной формой искус-
ственного освещения, «никогда, мне кажется, не зажгла све-
чу в доме за всю свою жизнь». Осенью она, как и многие
другие, собирала тростник, вымачивала, затем обдирала его,
высушивала сердцевину и окунала ее в сало или жир. Для
дневных потребностей, говорит Коббет, хватало тростинок
«сколько захватит рука»; для работы или чтения их крепи-
ли в зажимы разной высоты.
Коббет вторил впечатлениям многих современников, ко-
торые на протяжении всей жизни считали свечи признаком
расточительства, даже греховности и чуть ли не распутства.
Церкви стали первыми помещениями, где свечи начали ис-
пользовать повседневно. А вот в светской жизни они воспри-
нимались не только как знак благосостояния, но и как при-
знак дурной репутации.
Возможно, без всякого особого умысла гравюры Хогарта
отразили распространяющееся недоверие. На гравюре The
Rake’s Progress («Похождения повесы», 1732—1735) жили-
ще отца повесы, осторожного и расчетливого человека, изо-
бражено с камином и единственным подсвечником на одну
свечу (это штырь, на который насаживали свечу вместо
гнезда, — указание на то, что это старая вещь). Есть другой
подсвечник для одной свечи на стене, но и он пуст.
После смерти бережливого отца повеса начинает прома-
тывать состояние, которое удалось скопить родителю. Сын
показан проводящим время в таверне, которая освещена че-
тырьмя свечами, а зеркала, которые расположены за свеча-
ми, ярко отражают их свет. Потом повеса оказывается в
притоне, который освещен тремя свечами и фонарем. Рас-
путство, плодящее распутство, — такова иносказательная
мораль.
В 1630 году салемский священник составил список «ве-
щей первой необходимости» для переселенцев, которым
предстояло выживать первый год в Северной Америке. Он
236
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
включил в список еду, специи, оружие, доспехи, одежду и
инструменты, но никаких приспособлений для искусствен-
ного освещения. И это не потому, что переселенцы собира-
лись делать свечи сами: отсутствие подсвечников в перечне
товаров в Новой Англии подтверждает, что свечи просто не
входили в разряд предметов ежедневного потребления.
Даже в начале XVIII века только в одном из четырех по-
местий Пенсильвании, оцененных в сумму не менее 400 фун-
тов, можно было найти хоть какие-то подсвечники, а среди
по-настоящему богатых этим предметом владело не более
40 процентов.
Так продолжалось до последней трети века: только тогда
свечи наконец становятся рядовой принадлежностью повсе-
дневного быта. К этому времени три четверти вошедших в
опись поместий в тринадцати колониях имели подсвечники.
Но и в это время их географическое распределение оста-
валось неравномерным. Практически половина домохозяйств
Южной Каролины и Виргинии имела подсвечники. Для бо-
лее урбанизированных Нью-Йорка и Бостона эта цифра ко-
лебалась между 80 и 90 процентами.
К тому времени некоторые из богатейших граждан впа-
ли в полное «распутство», как того опасались моралисты.
В 1770 году почивший с миром губернатор Виргинии лорд
Ботетот оставил после себя 114 «приспособлений для осве-
щения», 952 «светильника» и 31 штуку щипцов для снятия
нагара.
Но даже среди тех, кому позволяли средства, не все сле-
довали этой тенденции.
Лэндон Картер также являлся жителем Виргинии того
времени, плантатором с 50 000 акров земли и 500 рабами.
И все же во всем его хозяйстве редко расходовалось более
двух свечей в день.
Его племянник, человек скорее городских правил, поль-
зовался искусственным освещением в большей степени, но
тоже очень сдержанным образом. В его семье обед проходил
засветло; все массовые общественные мероприятия — вече-
ра, танцы, визиты соседей — проходили до того, как «свет
дневной угаснет». Часы после наступления сумерек и до от-
237
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
хода ко сну являлись временем для отдыха, когда какой-то
свет требовался, но в небольших количествах: чтение, бесе-
да или музыка.
По случаю праздников в этом утонченном доме использо-
вали намного меньше освещения, чем может нам представ-
ляться сейчас. Один вечер для семерых взрослых и неуста-
новленного количества детей был описан как «роскошный»
в том числе и потому, что для освещения комнаты использо-
вали целых семь свечей.
Реакция восхищения на столь скромное освещение была
совершенно обычной. Комментарий, оставленный одной за-
житочной дамой из Чарлстона, Южная Каролина, косвенным
образом дает возможность оценить то, насколько низким ока-
зывался обычный уровень освещения. Один блестящий ужин,
от которого дама осталась в полном восторге, «был настолько
хорошо освещен, что мы могли видеть каждого».
Однако свечи и огонь являлись не единственной техноло-
гией, применяемой для освещения. С давних времен масля-
ные лампы были в ежедневном пользовании во многих домах
по всей Европе. Наиболее часто ими пользовались на юге, где
производилось оливковое масло, в то время как сальные све-
чи преобладали в северных животноводческих областях.
На картине Джудит Лейстер «Предложение» (1631) гол-
ландка шьет при свете лампы, которая состоит из фитиля,
плавающего в плоском блюде. Такая лампа мало чем отли-
чалась от той, что использовали римляне тысячелетие назад.
Единственным видимым различием между древним све-
тильником и его подобием XVII века можно считать штатив,
к которому крепили лампу. Он позволял перемещать источ-
ник света выше и ниже соответственно положению рук, вы-
полняющих работу.
Веком позже в Пенсильвании появились betty lamps (воз-
можно, название происходит от немецкого besser — лучший),
которые мало чем отличались. Их каплеобразные контейнеры
всего лишь заменили прародительский штатив крючком или
цепью для удобства подвешивания.
Первое важное технологическое усовершенствование
масляных светильников относится к концу XVIII века. Ар-
238
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
гандова лампа, запатентованная в 1780 году, имела более
совершенный фитиль, и пламя становилось ярче. Увеличе-
нию яркости также способствовала стеклянная труба, кото-
рая обеспечивала тягу. Витая конструкция фитиля облег-
чала его использование. Масло из резервуара подавалось к
фитилю под действием силы тяжести. Бесперебойная по-
дача горючего вещества вела к более стабильному освеще-
нию. (На картине The Elegant Reader («Изысканный чи-
татель» G.F. Kersting, 1814) можно отчетливо рассмотреть
конструкцию лампы Арганда, высокий резервуар которой
отбрасывает тень влево.)
Успех новой лампы дал толчок новым идеям произво-
дителей в направлении усовершенствования конструкции,
упрощения правил пользования и, разумеется, увеличения
яркости. Эта работа продолжалась на протяжении всего
XIX века. Фитиль был перемещен, масляный резервуар за-
нял иное положение, добавлена помпа.
С начала 1830-х годов стали доступны различные виды
масла для ламп. Рапс был популярен во Франции (в Бри-
тании рапсовое масло облагалось высокими налогами, по-
тому не пользовалось большим спросом). В то же время в
США чаще пользовались скипидаром, который дистилли-
ровали из живицы и смешивали со спиртом — дешевый, но
опасный вариант.
С 1860-х годов керосин, впервые дистиллированный в
1846 году, начали производить в промышленных масштабах.
Он был как более дешевым, так и менее пахучим, чем жи-
вотные или растительные жиры. К тому же он отличался
меньшей вязкостью, что позволило производителям удеше-
вить изделие. (Керосин обладает более низкой температу-
рой вспышки, что означает легкость возникновения взрыва.
Это и происходило достаточно часто. Однако считалось, что
достоинства керосина все же перевешивают его опасность.)
Несмотря на постоянные небольшие усовершенствования
и то, что масляные лампы были лучше всего остального, хло-
пот с ними оказалось немногим меньше, чем с сальными све-
чами. Резервуары требовалось постоянно заправлять, а фи-
тили зачищать перед употреблением. Стеклянную трубу,
239
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
несмотря на ее хрупкость, необходимо мыть после каждого
использования, или она становилась настолько черной от
сажи, что не пропускала свет. Труба часто разбивалась при
неосторожном обращении. Существовал риск, что она трес-
нет от жара, если не нагревать ее медленно и осторожно.
В Салеме, Массачусетс, в 1835 году одна бережливая до-
мохозяйка занимала пару подсвечников (заметим, что при
этом в ее хозяйстве не было ни одного собственного) каж-
дый раз, когда собирала у себя гостей. Это было необходимо
на случай, если лампа сломается: лампа могла неделями ра-
ботать прекрасно, жаловалась домохозяйка, как вдруг без
всякого предупреждения «гасла, чадила и масло начинало
протекать». Резервуары постоянно подтекали, так что мно-
гие женщины делали специальные коврики под лампу из
остатков и лоскутков или, позже, из клеенки. Эти коврики
подкладывали под каждую лампу для того, чтобы сберечь
мебель.
Оглядываясь назад, можно сказать, что технология осве-
щения появилась и начала развиваться по определенной
траектории: сперва масло, потом свечи, затем газ и, наконец,
электричество.
Реальность же оказывалась более многогранной. Ни в
одном хозяйстве не использовались только свечи, или толь-
ко газ, или только масло. В одной семье могли пользовать-
ся лампой Арганда для тех, кто сидел за шитьем или по-
добной работой у стола в центре комнаты; светом от огня в
камине для чтения, рисования или игры на пианино; по-
жилому человеку могла понадобиться для чтения свеча.
Свечи, если позволял доход, также использовали, чтобы
освещать спальни поздно вечером. Лучина использовалась
теми, у кого не было денег на свечи или лампу.
Разные комнаты по-разному освещались: газ годился для
центрального холла, поскольку его трудно было загасить
сквознякам; также он идеально подходил для детских, где
кронштейны крепились высоко на стене, подальше от ма-
леньких пальчиков; элегантные свечи оставляли для гости-
ных, в которых собиралось общество; рабочие столы для
шитья нуждались в масляных лампах.
240
Глава 6. ОЧАГ И ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
Оказывалось, что новые технологии XIX века долго не
могли вытеснить старые технологии из ежедневного обихо-
да. Когда Тигра в полночь разбудил Винни-Пуха, тот «вы-
брался из постели и зажег свечу», само собой.
К тому времени газ уже около столетия был доступен
каждому. В 1928 году, когда А.А. Милн писал свою книгу,
люди уже около тридцати лет пользовались электричест-
вом, но свеча осталась либо его собственным предпочтени-
ем, либо тем способом освещения детских, который, по его
мнению, был более всего близок среднему классу, для кото-
рого он писал.
Изучив диапазон возможностей, технологий и цен, можно
заключить, что ни один тип освещения не стал господствую-
щим. Газ, получивший высокую оценку благодаря простоте
употребления и доступной цене, не был универсален, по-
скольку имел множество недостатков, относящихся, в том
числе, к технологии его применения. Он имеет запах, окис-
ляет металлы и разрушает ткани. Газ был неочищенным и
оставлял вокруг липкий осадок. К 1885 году им пользовалось
только 20 процентов населения Британии.
Газ получил более широкое распространение одновре-
менно с популяризацией сетчатых газовых ламп Вельсбаха,
изобретенных в 1884 году. Эти газовые лампы представляли
собой маленькие трубки, заполненные солями металлов.
Трубки разогревали с помощью газовой горелки, и они да-
вали свечение в десять раз ярче, чем у лампы Арганда, по-
требляя всего треть энергии.
Также появились пилотные огни, что означало отказ от
спичек для зажигания ламп, и это оказалось особенно удоб-
но для спален. Безопаснее, чище, ярче: как только сетчатые
газовые лампы стали производить в промышленных мас-
штабах, их достоинства привели к расширению рынка этого
товара и распространению газового освещения.
Данные указывают на рост потребления газа: перед Вто-
рой мировой войной практически половина домохозяйств
рабочего класса Британии в основном использовала газ, не-
смотря на то что электричество распространялось не мень-
шими темпами.
241
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Электричество, подобно газу, первоначально предполага-
лось использовать главным образом для уличного освеще-
ния. В 1878 году проспект Оперы в Париже на протяжении
километра был освещен дуговыми лампами.
В Лондоне было установлено временное оборудование на
набережной Темзы.
Жители Шеффилда наблюдали за футбольным матчем,
который проходил при освещении дуговыми лампами.
Годалминг, в Суррее, имел план электрического освеще-
ния уже в 1881 году.
Но поскольку дуговые лампы были очень яркими и сфо-
кусированными, большие участки оставались в темноте из-
за малого рассеивания света.
Хилэр Беллок был краток:
Дуговая система, как известно давно,
Рядом все видно, а дальше — черно.
Интенсивность освещения с помощью дуговых ламп де-
лала прибор бесполезным внутри дома, где такой свет ка-
зался вызывающе ярким. Только с изобретением нити на-
каливания началось «приручение» электрической лампочки.
Это способствовало победе электричества: к 1881 году в
Шотландии был полностью электрифицирован огромный
дом.
Но вначале электрические лампы были очень дороги, а
это мешало их внедрению в повседневную хозяйственную
жизнь. После того как в 1893 году срок патента на электри-
ческую лампочку истек, цены упали. Теперь зажиточные
граждане смогли задуматься над применением новой техно-
логии. Но электрификация в Британии оставалась не по-
всеместной — в некоторых сельских районах полного элек-
троснабжения не было до 1960-х годов.
В связи с многогранностью домашнего быта технологиче-
ские достижения получили множество совершенно неожи-
данных откликов, не связанных с нововведениями напрямую.
Совершенствование осветительных технологий вполне могло
стимулировать, например, тенденцию отодвигать мебель от
стен и расставлять ее по всему пространству комнаты. Боль-
242
Глава 6. ОЧАГИ ДОМАШНЕЕ ПРОСТРАНСТВО
ше не существовало опасности спотыкаться в темноте о рас-
ставленные повсюду предметы — ведь можно включать осве-
щение одним щелчком выключателя у двери. Согласитесь,
совсем не то что войти в комнату, освещенную светом ками-
на или единственной свечой.
Однако континентальная Европа что-то не спешила пере-
ходить как на новый стиль в расстановке мебели, так и на
газовое освещение. Впрочем, об Америке можно сказать
то же самое.
Со времени, когда Британия перешла на свободное рас-
положение мебели по всей комнате, прошли десятилетия, а
одно из наиболее успешных американских руководств по
домашнему хозяйству полностью отвергло новую моду на
организацию пространства внутри комнаты. В статье гово-
рилось, что «это выглядит так, словно различные предметы
меблировки отплясывают джигу, как участники скандаль-
ной попойки, которых уличили в непристойном поведении».
(Ясно, что такое видение темы в США порождалось замед-
ленным внедрением газового освещения. Возможно, при
свете газовых ламп «подвыпившая» мебель могла получить
шанс выглядеть трезвее?)
Как это часто бывает, конструктивное решение каждой
новой технологии вытекает из решений, примененных к бо-
лее старой форме. Для электрических светильников был
адаптирован метод включения и выключения газовых ламп.
Потому первоначально выключатель ставили на каждую
лампу или каждый рожок люстры.
Так продолжалось до той поры, когда стало ясно, что вы-
ключатели могут быть отделены от источника света и раз-
мещены на стене каждой из комнат. (Но прошло довольно
много времени, прежде чем настенные выключатели начали
располагать у двери комнаты: не расхаживать по комнате в
полной темноте было вполне разумным решением.)
Осветительные приборы, неподвижно установленные на
стенах, можно считать громадным концептуальным скачком.
Тем не менее первое время освещение не являлось само-
стоятельной единицей. Оно относилось лишь к общей «на-
чинке» дома, подобно тому, как когда-то происходило с
243
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
оконными переплетами. Тот же путь развития прошли газ
и электричество.
Сегодня нам уже не приходится думать о продаже дома
без рам и остекления или при переезде забирать с собой
проводку. Дома освещаются через остекленные окна, с по-
мощью газа или электричества. Освещение и дом в наше
время составляют единое целое.
Из этих примеров видно, как происходившие на протя-
жении долгого времени изменения, стимулируемые техно-
логическими нововведениями, воздействовали на повсе-
дневную жизнь миллионов людей. Заметим, что многие из
них прежде никогда не жили в домах, затронутых иннова-
циями. Желание жить в соответствии с определенным сти-
лем никогда полностью не соотносилось с понятием тех-
нологии. Вряд ли этот факт мог способствовать развитию
домохозяйства.
Вскоре после Второй мировой войны на территории ок-
купированной Германии Управлением военного правитель-
ства США была организована выставка под названием Ате-
rika zu Haus («Америка дома»). Центром внимания стала
модель шестикомнатного дома в натуральную величину,
укомплектованная современными американскими прибора-
ми для ведения домашнего хозяйства.
Экскурсоводы восхваляли «чудеса домашнего хозяйства»,
такие как тостеры, стиральные машины, электрические пли-
ты и пылесосы. Выставку посетило более 43 000 человек за
двухнедельный период работы. Никому из заинтересованных
зрителей, в особенности тем 15 000, которые являлись граж-
данами Восточного Берлина, не могло прийти в голову, что
у них в собственности окажется подобный дом или подобные
потребительские товары длительного пользования.
Выставочный образец вдвое превышал по размеру обыч-
ные для Западной Германии дома, а представленные товары
соответственно оказывались негабаритными для европей-
ского рынка. Они были дороги и малодоступны, сделаны
для напряжения сети США, которое отличалось от европей-
ского. Тем не менее те тысячи желающих, что хлынули на
выставку, могли сравнить современный стандарт со своим
244
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
собственным жилищем, увидеть разницу, взвесить. Ведь
если отдельные элементы домохозяйства, представленные
на выставке, были недостижимы, то сами идеи устройства
дома вполне доступны.
Глава 7
НЕЗРИМЫЙ ДОМ
Если спрос является движущей силой снабжения, то он же
является двигателем изобретательства. В XVII веке в Ни-
дерландах облагаемой высокой пошлиной роскошью были
слуги: менее 20 процентов домохозяйств могли себе позво-
лить нанимать прислугу. Для всех, кроме самых богатых и
знатных, любая работа по дому производилась руками чле-
нов семьи.
Для сопоставления: в XVIII и особенно XIX веках пред-
ставители среднего класса в Северо-Западной Европе поль-
зовались широким и сравнительно недорогим спектром
услуг. В это же время в США в слабонаселенных районах
держалась высокая цена на рабочую силу.
Страны, в которых многое было основано на платной ра-
бочей силе (Британия, где в конце XIX века каждая четвер-
тая женщина в домашнем хозяйстве использовала труд на-
емной прислуги), насчитывали немало домовладельцев, не
видевших особой нужды в технике. Если можно заплатить
(относительно) жалкие гроши, чтобы принесли воды для
купания, то зачем платить (пропорционально) целое состо-
яние и проводить систему горячего водоснабжения?
Богатые клиенты архитекторов движения «Искусство и
ремесла», таких как Эдвин Лаченс или Чарльз Войси, имев-
шие дома со штатом слуг, совершенно не обращали внимания
на состояние служебных помещений, на то, что за современ-
ным и прогрессивным решением фасадов скрываются старо-
модные и неудобные службы, расположенные в задних по-
мещениях дома.
Голландские домохозяйки XVII века сами работали в
своем хозяйстве — отсюда и революционный подход к веде-
245
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
нию хозяйства. В XVIII и XIX веках американские домохо-
зяйки, самостоятельно ведущие дом, стали двигателем по-
добных же революционных изменений в домохозяйстве.
На протяжении большей части истории человечества
центральное место в пространстве дома отводилось для при-
готовления пищи. В те времена, когда очаг располагался по-
середине жилища, над огнем на цепи, прикрепленной к ше-
сту, подвешивали котелок. Его можно было опускать или
поднимать в зависимости от того, что готовили, сообразуясь
с количеством топлива для огня.
Когда очаги передвинули к стенам, то начали использо-
вать специальный подъемник из дерева или железа, который
был закреплен в дымоходе. Горшок с едой можно было, как
и прежде, опускать и поднимать и, дополнительно, повора-
чивать его в сторону комнаты. Это означало отмену необхо-
димости для того, кто готовил, склоняться над огнем, чтобы
перемешивать пищу.
Сама еда также изменилась в связи с изменениями в спо-
собах приготовления. Долгое время единственным способом
оставалось соединение твердой и жидкой составляющей в
горшке при варке или тушении продуктов. Редко находи-
лась возможность разместить над огнем более одного горш-
ка. Потому более замысловатые блюда готовили, закладывая
различные продукты в сетках в единую посуду и доставая
их оттуда по мере готовности.
Это оставалось основным общепринятым методом при-
готовления еды до той поры, пока не появились печи, печные
плиты или специальные кухонные плиты. Так, с приходом
индустриального века наконец появилась возможность сде-
лать этот процесс более простым, используя несколько ка-
стрюль и сковород одновременно.
Большинство из тех, кто проживал в довольно густона-
селенных районах, в домашних условиях сами выпечку не
делали. Для этого существовали пекарни и булочные, тор-
говавшие хлебом.
Те, кто жил в районах богатых глиной, имели возможность
строить для себя отдельные глиняные печи. Некоторые из
печей датируются XVII веком (среди них есть такие, которы-
246
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
ми пользовались вплоть до 1930-х годов; они были широко
распространены в таких странах, как Уэльс и США).
Если дом находился слишком далеко от пекарни, хлеб
приходилось выпекать прямо на огне. Тесто помещали на
огонь, прикрыв горшком, который разогревался в процессе
выпечки.
Хлебные печи, кирпичные отсеки которых нагревались
горящем торфом или дровами, существовали только в са-
мых больших и богатых хозяйствах. Некоторые выстраива-
ли как отдельную печку, другие, более поздние, встраивали
в стенки каминов. Там хлеб выпекался непрямым жаром:
после сгорания топлива золу выметали, а тесто ставили
внутрь разогретого пространства, выпекая остаточным теп-
лом, которое отдавали кирпичи по мере остывания. Отно-
сительно низкая температура в таких печах влияла на время
выпечки изделия: два с половиной часа для хлеба, два часа
для сдобного теста или пирога. (Современная печь дает воз-
можность тратить на выпечку от 30 до 45 минут.)
Так же как выпечка, жарение когда-то считалось роско-
шью, доступной лишь высшим сословиям. Немногие могли
позволить себе большой кусок мяса, мало кто располагал
свободным топливом, и не все имели возможность тратить
на это дополнительные усилия.
Обычно мясо насаживали на шампур, а затем поворачи-
вали перед открытым огнем. В XVII веке слуг или детей
усаживали рядом с огнем для того, чтобы они постоянно
поворачивали мясо в течение пяти часов, которые требова-
лись для приготовления блюда подобным способом.
Вместе с использованием угля в качестве топлива начал
изменяться метод: шампур стали располагать над решетча-
тыми поддонами или на стойке перед огнем, а противень
снизу. Противень служил для сбора жира, которым можно
было поливать жаркое в процессе приготовления.
К XVIII веку исчезновение колпаков над дымоходом и
их замена каминной полкой привели к появлению встроен-
ного домкрата, который крепили к каминной доске. К нему
подвешивали жаркое; приспособление было снабжено часо-
вым механизмом. Теперь отпала необходимость часами при-
247
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
сматривать за приготовлением блюда. Вот так жареные про-
дукты стали доступны для большинства семей.
Тем не менее, если не считать некоторых нововведений,
методы приготовления пищи в основном едва ли сильно от-
личались от средневековых приемов. Настоящие перемены
наступили только тогда, когда уголь занял главенствующее
положение, став для дома основным топливом.
В Англии начинается процесс перемещения всего, что
связано с приготовлением пищи, из центральной ко мнаты в
специально предназначенное пространство — кухню. От-
дельные закрытые печи, созданные именно для приготовле-
ния пищи, стали появляться уже в XVIII веке. Однако лишь
на рубеже XVIII и XIX веков идея начала приживаться в
домохозяйствах представителей среднего класса.
Использование угля давало возможность для создания
плиты, а в Европе печи, в которой была запроектирована воз-
можность размещения кастрюли прямо над источником жара,
а не значительно выше или перед ним. Треножник крепили
к решетке, и теперь жарение на огне и в масле расширило
ассортимент, вдобавок к вареным и тушеным блюдам.
В XIX веке началось промышленное изготовление кухон-
ных плит и впервые было применено приготовление пищи
на полностью закрытом огне. Кухонные плиты — китчене-
ры — имели духовки, регулируемые системой дымоходов и
заслонок. Таким образом, впервые появилась возможность
контролировать температуру.
Использование закрытых плит ограничилось домами бо-
гачей и представителей среднего класса. Кэтрин Е>ичер, опи-
савшая Новую Англию 1848 года, считала, что побывала в
«оседлых районах». Она была известна как автор популяр-
ных книг по ведению домашнего хозяйства. К тому времени
в США и Британии уже вышло много книг с упоминанием
новых кастрюль и сковородок, подходящих для использова-
ния на кухонных плитах. Однако она была совершенно пра-
ва, когда давала большинство рецептов, предполагающих
приготовление блюд над открытым огнем.
И в самом деле хозяйки продолжали готовить, используя
этот старый способ. Коммерческие столовые и пекарни, не-
248
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
зависимо от величины поселения, использовались лишь для
приобретения того, что нельзя было приготовить в кастрю-
ле или горшке над небольшим очагом.
У Бичер сложилось впечатление, что плиты не находят
широкого распространения. Однако именно она сделала
первые шаги к идее создания кухни, которая могла и долж-
на была проектироваться в соответствии с потребностями
потребителя.
Проектировщики домов для богатых не утруждали себя
деталями устройства кухни. Это было помещение для при-
слуги, поэтому оно не имело особого значения. Чаще всего
на планах кухни так и оставались в виде незаполненного
квадрата.
В то же время комнаты для менее обеспеченных лю-
дей носили настолько многофункциональный характер, что
даже малая специализация оказывалась невозможной. Тем
не менее к XIX веку домохозяйки из среднего класса имели
или хотели иметь отдельную комнату, выделенную для при-
готовления пищи.
Бичер, как домохозяйка, прекрасно понимала необходи-
мость удобного обустройства этой комнаты. Поэтому она
сгруппировала оснащение не по внешнему виду, а по часто-
те его использования поваром или экономкой. Ее идеальная
кухня была снабжена полками у рабочего места с таким рас-
четом, чтобы можно было ничего не переносить с места на
место: «Половина времени и сил расходуется на ходьбу взад
и вперед для того, чтобы что-то взять, а потом вернуть на
прежнее место».
В ее проекте сушилка для посуды располагалась непо-
средственно рядом с раковиной, здесь же размещались при-
способления для кухонных полотенец и моющих средств.
Рядом была «доска для теста», или столешница, под ней
устанавливали емкости для ингредиентов частого использо-
вания, а остальные полки располагались выше над головой.
Так же прагматично Бичер отнеслась к другим элемен-
там устройства кухни, давая советы о лучшем расположении
плиты для повышения эффективности использования тепла;
о том, как навешивать двери для того, чтобы избежать ку-
249
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
хонных запахов в жилой зоне, и так далее. В сущности,
Бичер создала один из первых прототипов встроенной кух-
ни XX века.
И по сей день для обустройства кухонного пространства
используют все те же принципы, но в то время идея прижи-
валась медленно. В конце 1880-х годов в кухне Лоры Инглз-
Уайлдер была серия полок вдоль одной из стен, с выдвижным
ящиком для хлеба, местом для молочных фляг, коробок для
пекарской муки, муки грубого помола и маисовой муки, <то
дополняло и усовершенствовало предложения госпожи Би-
чер. К удивлению самой владелицы, «вы могли стоять... и
смешивать то и другое, не делая при этом ни единого шага».
Это казалось настолько поразительным, что можно предпо-
ложить, она в первый раз увидела нечто подобное.
В 1910 году одна компания в Индиане продавала Hoosi-
er Kitchen — кухонные шкафы, которые представляли собой
одновременно буфет, стол и кладовку для припасов. Таким
образом получалось единое рабочее пространство. Внешне
подход напоминал тот, что предлагала госпожа Бичер, но
сама цель была понята неверно.
Цель, которую ставила Бичер, состояла в том, чтобы со-
брать воедино в одном месте все предметы первой необхо-
димости для работы, которая обычно производится в еди -
ном временном интервале.
Однако владелица Хусиер-кухни была обречена много -
кратно перемещаться по узкому пространству кухни взад и
вперед, причем места для второго работающего человека уже
не оставалось. В то же время остальные части комнаты ока-
зывались недогружены. Вопреки несовершенству конструк-
ции Хусиер-кухни, вклад производящей компании Hoosier
Company кажется несомненным: впервые коммерческая ор-
ганизация увидела, что деньги можно зарабатывать не только
на продаже мебели и потребительских товаров длительного
пользования, но продавая сам способ организации простран-
ства комнаты.
С этого времени новая наука эффективности производ-
ства шагнула за пределы промышленного пространства и
вошла в рабочую зону домохозяйства, в пространство на-
250
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
шего быта. Это открытие обеспечило новый взгляд на веде-
ние домашнего хозяйства авторов пособий, специалистов по
эффективности ведения хозяйства, архитекторов и населе-
ния в целом.
Практически наверняка Европа ничего не знала о госпо-
же Бичер. Зато работы американских исследователей в об-
ласти эффективности производства Фредерика Тейлора и,
в особенности, Кристин Фредерик были переведены, и к
ним отнеслись с большим интересом.
Недостаток жилого фонда в военные годы, последующий
рост числа браков в связи с возвращением солдат с фронта,
проблема наплыва эмигрантов — все это привело Германию в
1919 году на грань жилищного кризиса. Веймарская респуб-
лика провозгласила строительство жилых домов первостепен-
ной задачей, и она нашла отражение в конституции 1919 года.
Местным муниципалитетам предоставлялось право строить
жилье, соответствующее тем средствам, которые были в каж-
дом из регионов.
Поэтому с 1920 года многие города Германии перешли на
строительство по плану стандартизированного многоквар-
тирного жилья, спроектированного с учетом местных потреб-
ностей. Впервые были учтены требования закона о здравоох-
ранении — установленный минимум пространства, освещения
и вентиляции. В новых многоквартирных домах, намеченных
к массовому производству, явно прослеживается стремление
к «рациональной» организации, созданию отдельных про-
странств, спроектированных для определенных видов днев-
ной деятельности. Кухня-столовая (Wohnkiiche), многофунк-
циональное жилое пространство, оказалась превращена в три
отдельные комнаты — гостиную, столовую и кухню.
Многие архитекторы и планировщики городского жилья
черпали вдохновение в идеях левого толка. В то же время на
другом политическом полюсе члены консервативных жен-
ских групп высказывали обеспокоенность тем, как «портят-
ся» немецкие домохозяйки. По их мнению, это подтвержда-
лось падением уровня рождаемости, в чем винили жизненные
условия. Многие из женщин, которые входили в эти груп-
пы, принимали участие в обсуждении планов гражданского
251
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
строительства с должностными лицами, отвечавшими за
общественную застройку, проектировщиками города и ар-
хитекторами. Это делалось для того, чтобы найти способы
«рационализировать» домашний труд, как советовали аме-
риканские эксперты вроде Тейлора.
В 1920-х годах Национальный совет по производитель-
ности провел серию исследований в области изучения трудо-
вых движений и затрат времени при повседневных занятиях,
таких как протирание пыли или мытье полов. Результаты
измерений направили в планирующие органы.
В результате кухни внезапно стали главной темой раз-
работок многих дизайнеров. Egri-Kuche, или «удобная кух-
ня», была представлена в 1923 году. В это же время Бауха-
уз включил в экспозицию то, что можно считать следующим
шагом в создании кухонного пространства. Здесь кухня
представляла собой L-образное пространство, оснащенное
непрерывной стойкой одинаковой высоты со шкафчиками
для хранения на высоте уровня глаз, устроенными сверху.
Общий замысел проекта сводился к соединению в едином
пространстве комнаты всех хозяйственных функций — чист-
ки, приготовления пищи и хранения.
Наибольшее влияние на развитие кухонного дизайна ока-
зал проект, созданный в 1926 году Маргарет Шютте-Лихоцки
(1897—2000), первой женщиной, которая изучала архитекту-
ру в Венской Kunstgewerbeschule, или Школе искусства и
ремесел (для того, чтобы ее приняли учиться, потребовалось
рекомендательное письмо самого Густава Климта).
Шютте-Лихоцки изучила книгу Кристин Фредерик, и это
натолкнуло ее на мысль о применении научного подхода к
повседневной жизни и проектированию. Она стала одним из
десятков архитекторов, которые старались соединить теорию
с практикой в годы быстрого развития социального строи-
тельства. Проектировщица работала во Франкфурте в ма-
стерской градостроителя Эрнста Майя, где ставили целью
создание стандартизированного, здорового общественного
жилья.
Отправным пунктом для Шютте-Лихоцки явилось то, что
устройство традиционной кухни в конечном счете приводит
252
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
к непроизводительному расходу сил и времени, вдобавок
многие из кухонь старого типа вредны в эксплуатации.
Итак, франкфуртская кухня Шютте-Лихоцки была заду-
мана как длинное и узкое помещение (менее 2 метров в ши-
рину и всего 3 метра в длину) с функциональным разграни-
чением и организацией пространства: емкости для хранения
устроены рядом с рабочей поверхностью, которая располо-
жена рядом с плитой, неподалеку от обеденного стола и по-
близости от стойки у раковины. Это позволяет домохозяйке,
не отрываясь от процесса, переходить от одного этапа цикла
действий к другому: от подготовки продуктов к их приго-
товлению, от приготовления к еде, от еды к мытью посуды
и, в конечном счете, уборке и расстановке утвари и посуды
по местам. Такая конструкция кухонного пространства по-
зволила избежать «ужасных пустых пробежек» по Фреде-
рик — выражение, которое вскоре стало хрестоматийным в
литературе по дизайну.
Шютте-Лихоцки оценила «пробег» домохозяйки в ходе
приготовления каждого блюда — он составил около 19 ме-
тров, а это дает 20 километров в год. Франкфуртская кухня
сократила длину «пробега» до 8 метров, или 8 километров в
год. Одноуровневые соединенные рабочие поверхности было
легче чистить, пространство использовалось с максимальной
пользой благодаря встроенным приспособлениям, включая
откидную гладильную доску и откидную стойку для тарелок.
Сухие продукты хранились в легких выдвижных ящиках, ко-
торые можно было полностью вынуть. Задняя стенка была
открытой, образуя нечто вроде лотка, из которого можно лег-
ко пересыпать нужное количество крупы непосредственно в
миску, без необходимости чем-нибудь ее черпать. Это стало
кухонным дизайном от женщины, которая имеет представле-
ние о ведении хозяйства, и для женщин, ведущих хозяйство.
Все же франкфуртская кухня не всеми была принята с
восторгом. Монофункциональная комната — это звучит эр-
гономично. Но женщины жаловались, что чувствуют в такой
кухне свою обособленность от остальной семьи. Многим не
нравилось отделение обеденной зоны, что было очень не-
привычно и усиливало чувство изолированности от других
253
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
домочадцев. Также кухни планировались под электрическое
освещение, хотя многие из тех, кто жил в домах с новыми
кухнями, не могли позволить себе подобную роскошь. По-
скольку кухни были длинными и узкими, с малым внутрен-
ним освещением, то в конечном счете большую часть дня
домохозяйки проводили в сумерках.
В США, несмотря на появление прогрессивных работ
Бичер, а затем Фредерик, кухня развивалась скорее в плане
ее технического оснащения, чем эргономики (то есть сбере-
жения сил и времени за счет рациональной организации
пространства). Вплоть до XX века в ходу было немногое из
того, что сегодня считается базовым оборудованием кухни.
В 1881 году даже наиболее современные руководства не
упоминали сушилки для посуды; мыло, которое формиро-
вали брусками, по-прежнему приходилось натирать для
того, чтобы вымыть посуду; моющие средства и мочалка для
чистки кастрюль еще не были изобретены в то время. Лишь
сорока годами позже общее количество времени, которое
домохозяйки США тратили на домашнюю работу, уменьши-
лось на одну пятую часть. В первой четверти XX века, после
1905 года на рынке появились первые электрические утюги.
Начиная с этого времени в распоряжение американок по-
ступают приборы для современного ведения домашнего хо-
зяйства: пылесос, газовая плита, регулируемая с помощью
термореле, электрическая швейная машина, стиральная ма-
шина, холодильник и даже посудомоечная машина.
Одновременно доступность консервированных, сушеных
и готовых продуктов способствовала значительному сниже-
нию затрат времени на приготовление пищи.
Новые технологии в области моющих и чистящих средств,
использование газа и электричества соответственно умень-
шили расход времени на чистку и уборку.
К 1926 году три из четырех домов для представителей ра-
бочего класса в городе Огайо имели электричество, 60 про-
центов имели в доме уборную и ванну, более девяти из десяти
домохозяйств пользовались подведенным газом и водопро-
водом. Горячее и холодное водоснабжение уже перестало быть
редкостью даже среди бедных.
254
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
Как видите, самые малые технологические сдвиги смогли
привести к невероятной разнице в образе жизни. В тот пе-
риод совсем небольшие изменения в области технологий
уборки и очистки изменили отношение к пониманию того,
что считать сором.
В «домашних» странах полы на протяжении веков дела-
ли из дерева, камня или кирпича. В XVII веке голландцы
обычно слегка присыпали песком поверхность кирпичного
пола, а вот в стороне от крупных городов Британии этот
обычай просуществовал вплоть до XIX века.
В США песком посыпали полы в общих комнатах дома
еще и в XIX веке. Песок впитывал жир от пищи, которую
готовили на открытом огне, воск и масло от горящих ламп
и свечей. Загрязнившийся песок легко заменяли новым сло-
ем (в мясных лавках с той же целью пол посыпали опилка-
ми; иногда этот обычай можно встретить и в наши дни).
В большинстве случаев для того, чтобы выметать гряз-
ный песок, использовали веники из прутьев, а свежий песок
рассеивали через сито или рассыпали рукой. По праздникам
в парадной комнате с помощью волосяной метелки выво-
дили узоры. Метлой из прутьев невозможно было собрать
тонкую пыль, поэтому ее оставляли на полу — и это вовсе
не считалось сором.
В конце XVIII века появились метлы промышленного
производства, изготовленные из соломы. Они быстро захва-
тили первенство над метлами, связанными вручную из пру-
тьев: к 1833 году в США продавалось полмиллиона соло-
менных метел в год, а к концу века они стали настолько
обычны, что даже в домах, расположенных в прериях, были
покупные метлы.
Отличное качество выметания привело к изменениям
природы того, что подметали: теперь тонкая пыль, которая
была доступна метлам из соломы, но которую не собирали
метлы из прутьев, не оставалась без внимания — ее начали
считать сором.
Стоило бы вспомнить, что дома в США когда-то были
наполнены насекомыми, летающими и ползающими. Они
попадали в еду, посуду и ночные горшки.
255
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Для того чтобы «присматривать... за мухами», когда на
стол подавали еду, в южных штатах было принято пристав-
лять к столу раба или ребенка. Однако это мало помогало
делу. В 1870-х годах появились доступные и относительно
недорогие сетки, и подобную ситуацию с насекомыми начали
расценивать как неудобную и к тому же негигиеничную.
Понятие «сор» получило значение «нечто, находящееся
в неправильном месте». Наиболее яркое описание отходов
и мусора принадлежит не самим жителям, а приезжим. Они
отмечали, что сор, который видели во время путешествия,
находился в самых неожиданных местах или состоял из
чего-то незнакомого. Если такой же сор в доме состоял из
знакомых составляющих или находился в обычном для него
месте — это не вызывало никаких комментариев.
Наш мусор — это то, в каком состоянии находятся вещи,
в их понимании — это та грязь, которая имеет отношение к
антисанитарии. Весьма необычным явлением было замечать
или говорить о собственном мусоре. Это усложняет пони-
мание быта предыдущих эпох: если не делать поправку на
особые условия, то мы обычно склонны применять нормы
сегодняшнего дня к прошлому.
В 1666 году двор короля Карла II нашел себе пристани-
ще в Оксфорде, в надежде избежать чумы, которая распро-
странялась в государстве. После отъезда знати в каждой из
комнат была найдена целая куча экскрементов, то же тво-
рилось на лестничных площадках между этажами. Даже со-
временники, ужаснувшись, стали в изобилии вносить пред-
ложения о том, как в будущем избежать подобных ситуаций.
Большинство решений касалось серьезных изменений в ар-
хитектуре, наличия лестниц и лестничных клеток: если бы
не было лестничных площадок, с неумолимой логикой рас-
суждали авторы, то не было бы возможности на них ис-
пражняться. Тот факт, что нельзя справлять естественные
надобности в публичных местах, в те времена казался оче-
видным далеко не всем, а возможно, вовсе никому.
Без сомнения, ситуация в Оксфорде была спровоцирова-
на обстоятельствами — большой двор и маленький городок
на целые месяцы. Значит, необычность происшествия со-
256
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
стояла лишь в уровне загрязнения. В то самое время, когда
голландские живописцы золотого века искусства писали
горничных, старательно моющих и без того блестящие полы,
местные власти прописывали в законе уровень компенса-
ции. Ее следовало выплачивать пешеходам, чье платье ока-
зывалось испорченным нечистотами, которые сливали на
улицу прямо из окон. Нам снова приходит на ум, что идея
об обществе, в котором отходы не принято сливать через
окна, попросту отсутствовала.
Между прочим, речь идет о тех самых улицах, которые
вызывали восхищение англичан как «удивительно аккурат-
ные и чистые». Все просто — там, где англичане ожидали
увидеть отходы, их не было. В XVIII веке жители Южной
Англии отзывались о домах шотландцев как о грязных, по-
скольку в каждой комнате находились ночные горшки, тог-
да как в Британии их применение ограничивалось спальня-
ми и столовыми (где они были встроены в буфеты для того,
чтобы не прерывать послеобеденную выпивку мужчин).
Отнюдь не меньше приезжих горожан шокировали усло-
вия жизни в сельских районах, где животных размещали
бок о бок с людьми. В Швеции с 1770-х годов бытовала по-
говорка, с иронией комментирующая эту городскую брез-
гливость: «Тот, кто не переносит запах свиного навоза, пере-
несет жизнь без свинины».
И не только свиного навоза, нужно заметить. Дочь швед-
ского каменотеса в 1910 году вспоминала свое деревенское
детство, когда ночные горшки стояли под кроватями, а «ма-
ленькие кучки» возвышались на улице: по большей части
они состояли из отходов, но дети использовали их для соб-
ственных надобностей, да и взрослые мужчины также ис-
пользовали, чтобы помочиться.
В Скане, на юге Швеции, фермы были выстроены во-
круг внутреннего двора, в который на ночь загоняли скот,
таким образом, что приходилось идти по навозу, прежде
чем попасть в дом. Еще севернее, в Dalana, женщины регу-
лярно встречались в конюшнях и коровниках для того, что-
бы прясть, поскольку дополнительное тепло было важнее,
чем запах навоза.
257
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Вплоть до XX века гигиена или чистоплотность зачастую
не означали отделение отходов жизнедеятельности от каж-
додневного быта. Этому уделяли особое внимание, лишь
если требовалось показать себя, презентовать свой образ.
Для людей того времени было важно, чтобы одежда, они
сами, их дом производили впечатление, но чистота во вни-
мание не принималась.
До XVII века одежда для всех, кроме представителей
высшего общества, была преимущественно темного цвета, ее
шили из шерсти или кожи. Носили такую одежду десятиле-
тиями, а потом завещали детям, а те передавали внукам.
Расширение производства льняного полотна в XVII веке
означало появление в гардеробе белых элементов — рубашек,
воротников, манжет, нижних юбок, чепцов, носовых платков,
шейных платков — для ежедневного пользования в гардеробе
наиболее зажиточных граждан. Теперь оказалось важно не
только владеть, но поддерживать эти белые предметы туале-
та в первоначальном состоянии (белый — то есть визуально
чистый), поскольку это воспринималось как знак статуса.
Более того, зримая гигиена была не только показателем
ранга или состоятельности. Это становилось еще одним из
путей расхождения сфер частной и публичной жизни. Ла-
рошфуко, которому довелось в конце XVIII века посетить
Британию, сделал наблюдение, что публичные пространства
в домах, которые он посещал, «постоянно мыли», а то, что
находилось «за кулисами», в частности кухни, оставалось
«неописуемо» грязным.
По мере того как разворачивалась промышленная рево-
люция, скученность населения в городах стала приводить к
недостатку основного компонента гигиены — воды. У мно-
гих уже не было под боком ни источника, ни реки, ни ко-
лодца, которые прежде могли в достатке снабжать водой
небольшое количество населения. Вместо этого приходи-
лось полагаться на дождевую воду или воду, отведенную
трубами. Так что вода вплоть до XX века очень различалась
как по доступности, так и по качеству.
Без достаточных запасов воды оказались жители Нидер-
ландов: географически большая часть страны расположена
258
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
ниже уровня моря. Как пионеры городского обустройства,
голландцы не имели предшественников, у которых можно
было бы учиться.
В целом жители голландских городов, так же как сель-
ские жители, полагались на дождевую воду и общественные
колодцы. Однако эти источники не могли полностью обе-
спечить уровень потребления.
Во Франции в новых домах знати и очень богатых людей
были трубы, по которым подводили воду. Современные па-
рижские особняки порой оснащали цистернами для сбора
дождевой воды. На гравюре 1732 года хорошо видна ванна,
соединенная с двумя небольшими емкостями для воды (хо-
лодной и горячей; бак с горячей водой нагревался от очага,
расположенного рядом).
В архитектурной среде велись серьезные споры о поме-
щениях для водонагревателя, сушилки, ванной, комнате для
прислуги и так далее. Если бы хоть в считаных домах все
это было в наличии, то стало бы поразительным фактом! Но
пока все так и оставалось на уровне идеи.
В Дерби, Англия, с 1692 года существовал водопровод,
предназначавшийся для населения, но его длина была огра-
ничена. На картине 1720 года, написанной голландским ху-
дожником, живущим в Англии, изображена семья и прислуга
за обедом. Можно рассмотреть трубы для воды, проложенные
у дымохода камина и несущие воду в этот спартанского вида
дом. Трудно судить наверняка о реалистичности изображе-
ния. Возможно, это было неким художественным усовершен-
ствованием жизни: водопровод в то время настолько необыч-
ное явление, что его просто не с чем сравнивать.
Поскольку деревянные трубы тогда были одновременно
и дороги и неэффективны, то особого импульса к широкому
распространению они не получили. Самым большим был
диаметр 20 сантиметров. Для того чтобы снабжать одну
помпу или кран, нужны были десятки таких труб. Кроме
того, возникала необходимость в их смене каждые два-три
года, так как дерево быстро сгнивало.
Только с появлением в конце XVIII века чугунных труб
подведение воды по трубам стало более целесообразным.
259
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Чугунные трубы можно было делать шире, соответственно,
требовалось меньшее количество. Служили они намного
дольше деревянных. Все вместе делало чугунные трубы ме-
нее дорогими в использовании.
Тем не менее, как и в случае с отоплением, постоянная
подача воды рассматривалась не как необходимость, а как
роскошь. Снабжение водой не отличалось регулярностью
вплоть до XX века.
В зажиточных хозяйствах устанавливали баки, которые
наполнялись водой каждый раз, когда компания, подающая
воду, включала работу магистрали, но этого часто оказыва-
лось недостаточно. Многим приходилось пополнять запас
воды для домашних нужд, по старинке покупая у водовозов,
которые разъезжали по улицам со своими бочками. Другим
вариантом было нанять человека, который выстаивал оче-
редь возле уличной колонки (в Шотландии у таких людей
появилось особое название caddies).
До самого конца XIX века не существовало регулярного
стандартизированного снабжения водой, подаваемой по тру-
бам. Уже в нашем веке реформаторам удалось убедить бри-
танское правительство в том, что гигиена является товаром
гражданского потребления: снижение риска эпидемических
заболеваний даст заметную выгоду в экономическом плане.
Они доказывали, что потребление воды и стоки должны ре-
гулироваться законами и не облагаться налогами.
Центральные индустриальные районы с быстро расту-
щим населением оказались в числе первых, кто обратил на
эту проблему пристальное внимание.
Половина домохозяйств Манчестера в середине века, как
было выяснено, употребляла воду, загрязненную отходами.
Местными властями были введены новые законы, которые
позволяли взимать местный налог для содержания резер-
вуаров и труб. За двадцать пять лет 80 процентов домохо-
зяйств получили воду, подаваемую по трубам. Новое филь-
трационное оборудование сделало воду гораздо чище, чем
когда-либо прежде.
Однако пока не было понимания, что вода является все-
общим достоянием. Она, как и многое другое, оказалась то-
260
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
варом, который покупали и продавали частные фирмы. И как
это часто бывает в подобных случаях, те, кто мог себе позво-
лить оптовые закупки, платили намного меньше, чем те, кто
едва сводил концы с концами. В середине века 36 галлонов
подаваемой по трубам воды стоили менее четверти пенни;
то же количество стоило в четыре раза больше, если воду с
реки приносили водоносы, и в восемь раз больше, если это
была колодезная вода.
В США, где в то время преобладали сельские террито-
рии, не было катастрофических эпидемий, которые опусто-
шили большую часть Европы в XIX веке. В связи с этим
гражданская система водопровода здесь развивалась гораздо
медленнее. Но в тех районах, где бывали эпидемии, все же
случались улучшения в поставке и качестве воды, и проис-
ходили они значительно быстрее.
В 1790-х годах Филадельфия оказалась перед лицом жел-
той лихорадки. С достаточной уверенностью можно сказать,
что именно после разразившейся эпидемии город стал пио-
нером в развитии водоснабжения на континенте. Спустя сот-
ню лет во многих городах уже существовали муниципальные
запасы воды, хотя это не обязательно означало, что вода по-
ставлялась по трубам. Чаще всего воду для города запасали
в баках и доставляли по домам в фургонах. В стране более
трех четвертей всех домохозяйств не имели водопровода, а
те, что имели, находились только в городах. (Большинство
сельских домов не имели водопровода до конца Второй миро-
вой войны.)
Заметим, что в городах зачастую отсутствовала муници-
пальная сточная система. Сбор и вывоз отходов стал сферой
частного предпринимательства. На территории городов до-
мовладельцы платили подрядной организации за очистку
выгребных ям.
В сельской местности эти мероприятия проводились вре-
мя от времени или вовсе не проводились.
На юге жилища рабов редко имели какие-либо удобства,
то же можно сказать о большинстве маленьких ферм. Мно-
гие просто выбрасывали накопившийся мусор из окон и
дверей, как это описывала дочь шведского каменотеса.
261
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
В целом не совсем ясно, какое количество людей имело
возможность пользоваться туалетами, подключенными к ка-
нализации, — домохозяйства, которые были подключены,
расценивались как более привилегированные, но, возможно,
мы просто не располагаем полными данными. Но не позднее
1890 года в Манси, штат Индиана, городе с И ООО населе-
ния, около двадцати домов располагало ванной комнатой, в
которой наличествовала собственно ванна и туалет.
Учитывая столь ограниченную доступность, неудиви-
тельно, что само понятие мытья обычно включало умывание
лица и рук, причем мыло не являлось необходимой частью
этой процедуры: протирание жестким полотенцем считалось
достаточной мерой для удаления грязи.
В сельских районах домовладельцы из числа счастлив-
чиков располагали протекающим поблизости ручьем или
имели колодец. Те, у кого воды под боком не было, сталки-
вались с необходимостью проходить дальние расстояния.
Даже малые расстояния с тяжелым грузом воды казались
достаточно длинными. В 1886 году в Северной Каролине
дом находился всего в 55 метрах от ключа. Однако требова-
лось десять раз в день повторять этот путь для того, чтобы
обеспечить хозяйство достаточным количеством воды. Та-
ким образом, 55 метров для обитателей дома превращались
в четыре километра в неделю, причем половину расстояния
приходилось нести тяжелые ведра с водой.
Важность вопроса обеспеченности водой можно проил-
люстрировать примером: многие беднейшие домохозяйства
XIX века практически не имели мебели и техники, но в
сравнении со следующим, XX веком они изобиловали раз-
ного рода специализированными приспособлениями для
транспортировки воды. Ведра и бадьи использовались по-
всеместно, так же как емкости меньшего размера — кувши-
ны, кастрюли и другие менее специализированные принад-
лежности.
В некоторых районах существовали местные приспосо-
бления. В Аберистуите (Уэльс) в XVIII веке женщины пере-
носили большие кувшины на голове и одновременно вязали
по пути туда и обратно. В XIX веке в Суррее женщины хо-
262
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
дили по воду с обручем, который давал возможность рас-
пределять тяжесть висящих ведер более равномерно. На
севере делали кадушки в форме бочонка, но более широки-
ми у основания и сужающимися кверху, с одной поперечной
перекладиной-ручкой. В Оркни (Шотландия) бадьи с водой
надевали на шест, который несли на плечах одновременно
две женщины.
Не примите за приверженность к незначительным дета-
лям, но размер домохозяйства зависел не только от того, что
было доступно, — главное, это то, сколько в нем было жен-
ской рабочей силы. Практически всегда женщины, иногда
дети, были теми, кому приходилось тратить большое коли-
чество времени и сил, перетаскивая воду на себе.
Зачастую требовалось несколько часов на то, чтобы вы-
стоять очередь к городской общественной колонке, если ве-
сти речь об английских городах XIX века. Ожидание было
трудным, а то и невозможным для женщин, которые ра-
ботали по двенадцать—четырнадцать часов в сутки. Коли-
чество воды, которое потреблялось на душу населения, не
имело ничего общего с доступным количеством; все упира-
лось в количество работников и того времени, которое семья
могла потратить.
Где возможно, домохозяйства оснащались бочками для
сбора дождевой воды. Но сток с крыши небольшого дома в
среднем составлял чуть больше 10 литров на человека при
расчете, что домохозяйство состоит из пятерых человек.
В Париже конца XVIII века расход воды на любые цели со-
ставлял 5 литров в день на человека; в Глазго в 1850 году эта
цифра составляла 3,73 литра в день. (Сегодняшний мини-
мум, рекомендуемый для поддержания здоровья, составляет
54,6 литра на человека в день; обычная норма в Англии и
Уэльсе составляет от 133 до 154 литров в день на человека.)
Поскольку в домах для рабочего класса редко существо-
вали какие-либо водостоки, то всю воду, кроме питьевой,
после использования приходилось снова выносить из дома,
чтобы избавиться от нее.
Начало XX века не ознаменовалось особыми перемена-
ми — только новые дома состоятельных людей в городских
263
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
и пригородных районах США имели водопровод, даже ван-
ные комнаты, однако в старых домах не проводили подоб-
ной модернизации.
В Манси, штат Индиана, около четверти домов не имели
водопровода, а треть не была подключена к канализации.
В Британии дела обстояли несколько иначе. В самом на-
чале XX века половина домов в Шотландии не имела водо-
провода, а расстояние до постоянного источника воды со-
ставляло от 20 метров до 1,5 километра.
Половина жилых помещений для рабочего класса в Лон-
доне в 1934 году не имела никаких запасов воды; жильцам
приходилось пользоваться уличными колонками.
В то же время в сельской местности треть населения в
конце Второй мировой войны не имела доступа к водопро-
воду.
В Ирландии положение было еще хуже: более 90 про-
центов сельских домов Ольстера не имели водопровода до
начала 1950-х годов.
Так же как и с освещением, освоение технологии шло
отнюдь не прямым путем — сначала появлялось одно, по-
том другое, затем что-то следующее; нет, обычно одновре-
менно появлялось сразу несколько технологий. Различные
системы водоснабжения сосуществовали в одном периоде
времени.
Богачи имели возможность выбирать самые передовые,
а те, у кого было меньше денег, либо вовсе не имели досту-
па к технологиям, либо получали только частичный доступ
через точное проектирование, благодаря счастливому слу-
чаю (скажем, сантехника, предусмотренная владельцем дома
при его строительстве). То, что сегодня расценивается как
минимальные требования, в то время большинством не счи-
талось жизненно необходимым.
В Манси, в первые два десятилетия XX века, двадцать
одна из двадцати шести семей владела автомобилем, но по-
прежнему обходилась без ванной.
Вода, поступающая по трубам, сама по себе была огром-
ным удобством. Но помимо того водопровод изменил фор-
му пользования домами, создав условия, которых не было
264
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
никогда раньше. Причем речь идет не только о вопросах
гигиены.
Появление кухонных плит ускорило уже надвигавшиеся
изменения, сдвинув зону приготовления еды из ранее мно-
гофункциональных гостиных на кухни.
Новые технологии для ванных комнат, напротив, побуж-
дали к совершенно новому стилю пользования этим поме-
щением.
В Британии до появления водопровода мытье оставалось
процессом, который мог происходить в любом помещении
дома. Для этого могли использовать единственную на весь
дом раковину, которая зачастую помещалась в кладовке или
на кухне, или жестяную ванну, которую можно было ста-
вить туда, где удобно.
В Новой Англии мытье происходило под навесом с тыль-
ной стороны дома, или в отдельно стоящей кухонной по-
стройке (на юге), или на улице у колонки, или у колодца
(на западе).
В XIX веке в домах среднего класса все связанное с мы-
тьем было перенесено из публичной части дома в частную,
обычно в спальни. Каждый член семьи имел собственный
кувшин и таз для мытья; близнецы или пары могли пользо-
ваться этими принадлежностями сообща. Предметы, пред-
назначенные для умывания, находились в спальнях. Подоб-
ные меры касались скорее физической конфиденциальности,
чем гигиены.
Люди, которые жили в технически оснащенных домах,
получили возможность развивать процесс дальше. То, что
раньше было довольно хлопотным делом, связанным с во-
влечением обширных зон домашнего пространства, теперь
собиралось в едином месте дома.
То же самое когда-то происходило с предтечами франк-
фуртской кухни. Теперь этот процесс шел в мире санитарии
и гигиены. Производители старательно привлекали внима-
ние покупателей к «необходимому набору»: раковина, ванна
и «туалетная кабина», все выполнено в белом цвете, спро-
ектировано так, чтобы не только помещалось в одной ком-
нате, но даже монтировалось на одной стене с помощью
265
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
стандартного крепежа, который выпускала компания Amer-
ican Standard Company.
Вода, канализация, газ, электричество — вот технологии,
которые обладали способностью непосредственной связи
с современной жизнью, развивавшейся вокруг. Технологии
требовали стандартизации, заставляя застройщиков исполь-
зовать трубы установленного размера. В конце концов, стро-
ительным фирмам приходилось следовать правилам техни-
ки безопасности при оснащении дома проводкой строго в
соответствии с нормативами. Стандарт стал необходимостью,
поскольку через него дом был связан с окружающим миром
более чем когда-либо прежде.
Вначале трубы для воды и стока пробили брешь в пред-
ставлении человека XIX века, будто дом отделен от всего
окружающего мира. Большинство смотрело на коммуника-
ции не только как на способ удалять из жилища грязь. Для
таких людей это была тревожащая инновация, открывающая
путь потенциальному проникновению общественной грязи
в частное пространство дома.
В 1877 году книга, посвященная санитарному благоуст-
ройству, предупреждала: «Для смерти существует тысяча
ворот! Не существует более широких и легких, чем те, ко-
торые заключают в себе ядовитые газы или дурной воздух
из сточных труб». Конечно, речь шла не только о сточных
трубах — любой элемент, физически связывающий дом с
внешней средой, мог таить в себе опасность. Многие домо-
хозяева на ночь перекрывали в доме газовую трубу так же,
как привыкли запирать дверь и закрывать окна ставнями:
они прерывали контакт — поднимали домашний «подъем-
ный мост».
Потребовалось время, чтобы привыкнуть к сливу отходов,
к воде — тому, что вода появляется из крана и исчезает в
стоке, к тому, что освещение зажигается по единственному
щелчку выключателя. Далеко не сразу удобство смогло пере-
весить страхи. В этом смысле очень помогло распространение
знаний о микробиологических процессах, а также норматив-
ная деятельность по стандартизации сантехники, электро-
проводки, газового освещения и системы отопления. Вопреки
266
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
уверенности Питта, британского премьер-министра предыду-
щего столетия, правительство обязали «войти в дом послед-
него бедняка», чтобы обеспечить безопасность проводки.
Как ни странно, к XX веку те же самые технологии и со-
ответствующие законодательные акты, которые совсем не-
давно рассматривали как вторжение в частную жизнь, стали
всячески приветствовать. Теперь в них увидели составля-
ющие, необходимые для сохранения неприкосновенности
частной жизни. В реальности эти технологии еще не сделали
домашнюю жизнь более конфиденциальной, однако дали воз-
можность взглянуть на быт под новым углом зрения.
Ощущение интимности домашнего пространства, его обо-
собленности от мира возродилось с новой силой, одновремен-
но оно подхлестывало желание приобретать для дома все то,
что делает его пристанищем, уютным уголком. Возник спрос
на предметы, которые могли предложить промышленность и
торговля: постельное белье, шторы или кухонную утварь.
А такое имущество, как мебель для гостиной, стало служить
подтверждением статуса семьи, которая может себе позво-
лить подобное приобретение.
Но были и такие товары, которые вошли в разряд неося-
заемой собственности. К этой категории можно отнести
средства гигиены, питания, поддержания здоровья, перевоз-
ки, а также опрятность и пространство. В конце XIX века и
на пороге XX они превратились в существенную часть до-
машнего хозяйства, формируя представление о статусе хозяй-
ства, статусе владельцев, как с житейской, так и с моральной
точки зрения, что в целом составляет понятие респектабель-
ности.
Демонстрация всегда шла в паре с неосязаемым эквива-
лентом. Одной из сторон правильного ведения домашнего
хозяйства, по мнению различных руководств и общества в
целом, была демонстрация того, что семья живет в соответ-
ствии с доходом.
Являются ли убранство и мебель адекватными доходу и
классу своих владельцев? Слишком эффектно, слишком до-
рого или слишком умеренно, слишком скромно? И в том и
в другом подходе кроются серьезные ошибки.
267
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Демонстрация, превышающая уровень дохода, расцени-
валась как явный признак расточительства жены и неведе-
ния или отсутствия контроля за ее действиями со стороны
мужа.
Если обстановка оказывалась откровенно ниже дохода,
то это рассматривалось как свидетельство недостаточного
умения ориентироваться в общественной жизни.
Бережливость — это не экономия чьих бы то ни было
доходов. Бережливостью можно считать точную и правиль-
ную оценку того, сколько можно потратить, чтобы показать
хорошую обеспеченность семьи.
Если в бюджете появлялись дополнительные средства
(муж расширил бизнес, получил новых клиентов или боль-
ший кредит), то жена и дети должны были соответствовать
повышению статуса.
Подобные принципы распространялись не только на тех,
кто стоял на самой нижней ступеньке социальной лестницы.
В колониальной Америке дома были свидетельством выжи-
вания колонии, а следовательно, ее успеха.
Все же Джона Редклифа, который некоторое время был
президентом колонии Джеймстауна, описывали как sillie за
то, что он выстроил «дворец, ненужный в лесу», «вещь бес-
полезную». Silly в XVII веке еще сохраняло старинное зна-
чение — наивный, непрактичный, но сегодня оно имеет еще
одно значение — глупый.
Ясно, что общественное осуждение вызвала бесполез-
ность, ненужность затрат. Не то чтобы кому-либо запреща-
лось покупать что-либо за собственные деньги или чем-то
пользоваться, просто покупка должна была соответствовать
статусу человека.
Сотню лет спустя такое же отношение к излишеству ока-
залось понятно немецкому ребенку, пораженному тем, что
бабушка намазала его сухарики для завтрака маслом: «Нам
говорили, что если мы будем так делать, то нас посадят в
тюрьму».
Изобразительное искусство, по крайней мере того време-
ни, связывает понятие бережливости с семейным счастьем.
В Нидерландах banketjestukken, то есть изображение «ма-
268
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
леньких пиров», приобрело очень большую популярность в
1620-х и 1630-х годах. Оно прославило в натюрмортах при-
ятные стороны достатка, близкого к избытку. Предметом
изображения были сельди, разрезанные фрукты или хлеб и
сыр на глиняном блюде — все вместе означало хозяйствен-
ное преуспевание семьи, домашнее блаженство, чистые сал-
фетки и начищенную до блеска оловянную посуду.
В Британии XVIII века живописцы создали иной тип по-
читания экономности. Рынок товаров уже расцветал. Жан-
ровые художники писали картины, которые обессмертили
домовладельцев, представляя господ в интерьере лучших,
публичных комнат их новых домов, в блеске нарядов из
шелка и бархата, перед новыми фарфоровыми чайными сер-
визами.
Но известно, что эти картины зачастую не отражали реаль-
ного положения вещей. В жизни комнаты были заполнены и
даже переполнены различными предметами. А мы видим на
полотне воображаемую комнату, с практически пуританской
обстановкой, в которой высвечивается единственный изы-
сканный предмет, говорящий о роскоши. В этом и заключа-
лась суть идеи о сдержанности в расходах.
Оценка экономии в ситуации, когда большое количество
товаров оказалось доступным и сравнительно недорогим,
получила нравственную окраску, которая выразилась в вы-
боре товара. В журналах можно было найти оценку многих
потребительских товаров, доступных для читателей. Однако
вместо того, чтобы представить их в качестве основы для
определенного статуса или с точки зрения удовольствия, им
придали моральные характеристики. Приобретаемые вещи
презентовали как «важных посредников в обучении жизни».
Подразумевалось, что простая жизнь в окружении правиль-
ных вещей, созданной ими ауре, может поднять семейный
быт на более высокую ступень, представить его в новом
свете.
Моральный, образовательный и финансовый уровень
семьи мог быть повышен (или понижен) посредством того,
какие покупки делает жена. В Нидерландах XVII века кар-
тины, изображающие жен, которые выкладывают в магази-
269
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
нах заработанные мужем деньги, ставили целью показать
реальную ценность денег. В новом понимании покупаемый
объект, в свою очередь, оказывался связанным с тем, как
семья понимает заработок и его разумную трату.
Совершенный дом был наполнен предметами, которые не
должны быть ни слишком дорогими, ни слишком дешевы-
ми, ни слишком современными, ни слишком старомодными.
Неправильный отбор мог обернуться для обычной семьи
тем, что она теряла уровень респектабельности. В свою оче-
редь, это могло помешать карьере мужа, создать мнение о
детях как нежелательных партнерах для брака.
Разница между респектабельностью и нереспектабельно-
стью в среде представителей рабочего класса, по словам од-
ного шотландского писателя, «имеет отношение к эконо-
мически правильному ведению хозяйства, что является по
большей части обязанностью жены, и может быть измерена
тем, обедает ли семья на голых досках стола или они по-
крыты скатертью, фарфоровая или оловянная посуда, как
приготовлена пища, чистая ли одежда и есть ли долги». Так
список незаметно переходит от тех товаров, которые можно
купить, к тем, которые являются незримыми, — питание,
гигиена и бережливость.
На протяжении большей части XIX века теория распро-
странения болезней через вредные испарения — болезни
гнездятся в разлагающихся веществах, а потом распростра-
няются вместе с движением воздуха в форме тумана или
миазмов — была общепринятой.
В середине века из каждой тысячи человек в зловонных
индустриальных районах в раннем возрасте умирало десять
человек; в сельских районах с чистым и свежим воздухом
эта цифра составляла восемь человек. Связь между грязным
воздухом и заболеваемостью была одинаково очевидна как
для ученых, так и для остальных граждан.
В сельскохозяйственном Суррее средняя продолжитель-
ность жизни для мужчин составляла сорок пять лет, в Лон-
доне — тридцать семь, а в промышленном, плотно населенном
Ливерпуле — всего двадцать шесть. (После того как человек
проходил черту риска детской смертности и достигал возрас-
270
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
та двадцати одного года, можно было ожидать большей про-
должительности жизни. Однако и здесь разница между дан-
ными для жителей города и деревни весьма значительна.)
Микробная теория и, соответственно, мнение, что забо-
левания, в особенности холера и тиф, зарождаются и рас-
пространяются с водой, получили постепенное признание и
распространение лишь во второй половине века.
Утверждение Джона Сноу, что вспышкой холеры насе-
ление обязано одной-единственной водокачке на одной из
улиц в Сохо, которая снабжала всех зараженной водой, не
нашло широкого понимания в 1854 году. Но все же оно ока-
залось достаточно убедительным для того, чтобы граждан-
ские власти прихода отключили ту самую водокачку.
Однако теория миазмов не сдавала своих позиций. К сча-
стью, в борьбе по искоренению миазмов гражданские власти
принимали те же меры, которые в самом главном пункте
соответствовали тому, о чем говорила теория микробного
происхождения эпидемий, — речь идет о совершенствова-
нии водоснабжения.
В мексикано-американской войне 1846—1848 годов на
каждого погибшего в бою приходилось шестеро погибших
от заболеваний; ко времени Гражданской войны 1860 года
эта цифра снизилась до трех умерших от болезней на двух
погибших в бою.
Попытка искоренить миазмы перевела задачу поддержа-
ния чистоты из области демонстрации статуса в категорию
сохранения здоровья. В глазах общественного мнения цен-
тральная роль в новой кампании отводилась женщине-до-
мохозяйке. Теперь ведение домашнего хозяйства означало
не только необходимость содержать семью в чистоте и обе-
спечивать достаточное количество питьевой воды. Домохо-
зяйкам всегда приходилось отвечать за распределение еды,
следить за тем, чтобы нуждающиеся в дефицитных ресурсах
получали больше.
Однако и этого уже казалось недостаточно. К рациону
питания начали предъявлять требование сбалансированно-
сти. Замораживание, транспортировка, новые методы кон-
сервирования и переработки расширили доступ ко многим
271
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
видам пищевых продуктов, которые прежде были практиче-
ски недоступны из-за сезонности или географической уда-
ленности. Борьба с болезнями, которые связаны с дефици-
том питательных веществ — рахитом, пеллагрой и цингой,
и обычными недомоганиями вошла в круг задач, решаемых
домохозяйкой. Теперь она, а не провидение назначалась от-
ветственной за «здоровье, которое мы укрепляем дома», как
выразил эту идею в 1880 году президент Британской меди-
цинской ассоциации.
Для рабочего класса, с его откровенной бедностью, полно-
ценное питание было невообразимой роскошью. Большин-
ство продолжало питаться по давно устаревшим традициям
с очень большими различиями в зимнем и летнем рационе.
Зимой оказывались доступны лишь некоторые корнеплоды,
капуста, яблоки, зерновой и рисовый пудинг или хлеб и не-
многие консервированные овощи: в Америке, в большинстве
случаев, тушеные помидоры; в Северной Европе — марино-
ванная капуста или огурцы; в Британии и того меньше —
только репчатый лук.
Те, кто занимался охотой или имел деньги, могли при-
бавить к этому рациону мясо.
В «голодный период», время, когда уже закончились за-
пасенные на зиму корнеплоды, а весенняя зелень еще не по-
доспела, разница в питании становилась еще значительнее.
В такое время многие сталкивались с «весенним недо-
моганием». В этом случае на помощь приходили тонизиру-
ющие средства, способные побороть все — нарывы, цингу,
золотуху и экзему, поскольку они «очищали» кровь и пе-
чень. В целом потребителю обещали, что средства помогут
при «замедленности» и «общей слабости».
Невероятной популярностью в то время пользовались
пилюли Морисона, которые покупали по собственному ре-
шению, руководствуясь рекламой: «Пилюли Морисона вам
помогут при всех излечимых болезнях».
Но на самом деле все тонизирующие средства — это все-
го лишь попытка сгладить болезненные последствия обед-
ненного питания, в особенности отсутствия свежих овощей
и фруктов.
272
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
Вплоть до XX века происходило создание мифа о домохо-
зяйке, которая в течение сезона только и занималась розли-
вом соков, консервированием цельных фруктов или овощей.
Многим из тех, кто обладал малым доходом, пришлось
отказаться от заготовки варенья и маринадов из-за высокой
стоимости и малой доступности сахара и банок, цены на го-
рючее и из-за количества затрачиваемого времени.
Овощи и фрукты по большей части заготавливали в су-
шеном виде или просто запасали и хранили в темном и про-
хладном месте. (К слову, в книгах XIX века можно найти
множество рекомендаций по всем типам консервирования;
то же можно сказать о сегодняшних кулинарных книгах —
только мало кто этим делом занимается.)
Первая мировая война и ее «сады победы» по обеим сто-
ронам фронта содействовали развитию домашнего консер-
вирования, которое возводилось в ранг «благородной патри-
отической обязанности» (We Can: Can Vegetables and the
Kaiser Too — Мы можем: закатываем овощи — закатаем и
кайзера).
В это же время была изобретена скороварка, значительно
снизились цены на сахар и стекло. Не только зажиточным,
но и обычным гражданам консервирование стало вполне по
карману. Уход женщин с рынка труда помог им высвобо-
дить дополнительное время. Но даже теперь консервирова-
нием действительно занимались только в семьях скромного
достатка и в сельскохозяйственных районах: в городах в
среде рабочего класса для этого не оставалось свободного
времени, не было доступа к фруктам и овощам, мало места
для хранения готового продукта.
В любом случае в консервировании не было особой не-
обходимости. Развитие транзитной сети, более широкий
ассортимент переработанных и консервированных продук-
тов в конце XIX века привели к улучшению питания без
привлечения ресурсов домашнего консервирования.
Общее здоровье социума также улучшилось, поскольку
канализационная система и появление двигателей внут-
реннего сгорания позволили очистить города от навоза жи-
вотных.
273
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Сами процессы и изменения находились вне воли от-
дельных людей, а вот общее оздоровление социума перехо-
дит в разряд товара, который можно продать домохозяйкам,
вновь возвращая в их руки ответственность за благополучие
всей семьи.
Когда электричество и газ заменили огонь, города стали
чище, чем когда-либо прежде. Они стали настолько чисты-
ми, что мыловаренные производства начали терпеть убытки:
их товар покупали реже, им меньше пользовались, посколь-
ку кругом стало меньше грязи, которая воспринималась не-
вооруженным глазом.
В США несколько производителей объединились вместе
для того, чтобы продвигать «дело чистоты», по-видимому
спонсировав образовательную программу, которая имела
целью оказать рекламную поддержку их производству. За
счет этих фирм оплачивались брошюры о пользе мытья рук,
в школах раздавали бесплатные упаковки «Обучение чис-
топлотности», выпускали Cleanliness Journal — «Журнал о
чистоте», который бесплатно распространяли среди учите-
лей и гражданских руководителей.
В то же время их реклама обещала финансовый успех
только тем, кто способен освоить новый уровень чистоты.
Запах изо рта, или (новый термин) «запах тела», или жел-
тые зубы — все это, предупреждали брошюры, замедлит про-
движение по службе, уменьшит жалованье, а то и вовсе ли-
шит работы.
Мишенью для рекламы были не сами мужчины и их ка-
рьерный рост, а жены, которые оставались дома. В их задачу
входило каждый день, отправляя мужа на работу, заботиться
о том, чтобы он отвечал новым стандартам, которые пропа-
гандировали компании.
Новые стандарты чистоты быстро входили в жизнь как
общественная норма. К 1920-м годам многие дневные про-
граммы на радио спонсировали компании, которые занима-
лись производством мыла, и заводы по производству мою-
щих средств, что являлось вполне логичным ходом.
Появились «мыльные оперы» для покупательниц мыла,
для тех, кто укреплял его позиции внутри домашнего хозяй-
274
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
ства. «Чистоплотность-мыло» — эти два понятия слились
воедино в представлении любой домохозяйки.
К 1940-м годам для среднего класса понимание гигиены, как
личной, так и домашней, изменилось до неузнаваемости. Дезо-
дорант, мыло и зубная паста стали абсолютным минимумом —
больше никаких быстрых протираний простым полотенцем.
Так дело обстояло на личном уровне. Но и в доме все
комнаты требовалось убирать раз в неделю, кухни и ванные
следовало драить ежедневно, а стирке следовало отводить
по крайней мере два дня в неделю.
Для тех, кто еще не достиг уровня среднего класса, чи-
стота стала средством для того, чтобы приподняться выше.
В США это помогало также ассимиляции, слиянию с клас-
сом, расой или национальностью.
Букер Т. Вашингтон (1856—1915), просветитель и право-
защитник афроамериканского происхождения, проповедо-
вал то, что он сам назвал «Евангелием зубной щетки». Хотя,
возможно, он не полностью отдавал себе отчет в том, что
таким способом хотел дать афроамериканцам возможность
подчеркнуть, что они являются именно американцами.
Кристин Фредерик интуитивно двигалась тем же путем.
В «Новом домоводстве» она прославляет «уроки по науке
ведения хозяйства, типовые кухни и недвижимость... ночные
школы и миссионерские занятия», поскольку все это учит
тому, «как превратить старый мир невежества в сияющий
новый мир знания». Она автоматически допускает, что все
бедняки — это «старый мир», то есть иммигранты, которых,
естественно, нужно учить. Автор оставляет за коренными
американцами право на преуспевание, современность, на от-
сутствие необходимости в поучениях. Быть чистым — зна-
чит быть американцем.
Для Германии также в течение долгого времени обще-
принятая мудрость гласила, что немецкие дома чище, чем
дома в любой другой стране. После объединения в 1871 году
превосходство немецкого домашнего хозяйства стало одной
из частей нового понимания статуса нации.
Идею о принадлежности внедряли в сознание нации пу-
тем принижения достоинств домохозяйств других стран или
275
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
культур. Не зря в ходу были выражения вроде: «польский
подход» или «похоже, что здесь жили готтентоты».
Домоводство для девочек долгое время являлось частью
официальной программы обучения в школе. Кроме того,
многие из них работали в доме у родственников или друзей,
чтобы усовершенствовать свои навыки.
С 1913 года был введен обязательный дополнительный
год обучения для девочек. За этот год они изучали «те до-
бродетели, которые украшают любую домохозяйку: чисто-
плотность и аккуратность, бережливость и трудолюбие, про-
стоту и хороший вкус».
В период Первой мировой войны каждая кухня ощутила
на себе контроль государства — пайки, распределение про-
дуктов, правительственное управление как ценами, так и ас-
сортиментом. Хлеб, выдаваемый на пайки, называли K-bread
(по первым буквам слов Krieg — «война» и kartoffel — основ-
ной ингредиент). Домоводство становится актом «служения
стране, защиты страны и формой исполнения гражданского
долга».
Связь между хорошим ведением хозяйства и званием
хорошего гражданина на протяжении века постоянно уси-
ливалась. Плохие домохозяева подозревались в безнрав-
ственности, преступности, даже политической неблагона-
дежности.
При национал-социалистах Почетный крест немецкой ма-
тери вручался немецким женщинам, родившим определенное
количество детей (Советы также чествовали матерей-героинь
подобным образом) и достигшим высокого уровня ведения
домашнего хозяйства.
В те же годы проводили кампании по «формированию
домашнего потребления».
Но ужасно то, что в Бремене во времена Третьего рейха
было организовано поселение для «асоциальных» семей —
Hashude Educational Settlement. Этот «лагерь перевоспита-
ния» насильственно содержал «асоциальные» семьи за колю-
чей проволокой, чтобы легче было прививать женщинам
знания о разумном «ведении хозяйства, в частности, о том, в
какой чистоте они должны содержать свои дома». Ежедневно
276
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
проводилась проверка всего, что было связано с ведением
хозяйства. Семьи не освобождали до тех пор, пока муж не
устраивался на постоянную работу, а жена добивалась со-
держания дома в состоянии, которое контролеры находили
удовлетворительным. Вот те две составляющие, которые не-
обходимы, чтобы домохозяйство можно было определить как
«респектабельное».
Похоже на сумасшествие, но все же отражает процесс
естественного развития (с неестественным способом выра-
жения), который разворачивается на протяжении первой
половины столетия. Он заключался в повышении ценности
того, что имеет отношение к сфере незримых товаров — ги-
гиена, рацион питания и качество ведения домашнего хо-
зяйства. Все более и более благоденствие всех обитателей
дома рассматривалось как нечто, чем можно управлять че-
рез усердный труд и применение научных знаний.
К середине XIX века расположение дома само по себе
стало фактором, который следовало принимать в расчет.
Сгорающий уголь времен промышленной революции замет-
но ухудшил качество воздуха в городах. Обычной рекомен-
дацией того времени для всех, кто хотел улучшить свое здо-
ровье, было отправиться на побережье или в горы, то есть,
более общими словами, куда-нибудь в сельскую местность.
Все это должно было непременно возместить ущерб, нане-
сенный здоровью загрязненным воздухом, грязной водой и
прочими неудобствами городской жизни.
Если некоторое время, проведенное в деревне, так по-
могало восстановлению здоровья, то жить там постоянно
было бы еще лучше. Подоспевшие к этому времени новые
транспортные технологии — поезда и омнибусы, улучшен-
ные дороги помогли сделать жизнь на удалении от места
работы стилем. Он оказался вполне возможным и приемле-
мым для части представителей среднего класса.
По мере того как тяга к отделению усиливалась, новая
концепция дома, находящегося за пределами густой застрой-
ки, также значительно окрепла. За первую половину века
идея жизни в загородной идиллии для многих стала эталон-
ной применительно к дому и стилю жизни.
277
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Первые предместья возникли не как результат расшире-
ния городов, не как новостройки на его окраинах — они от-
страивались как самостоятельные зеленые микрорайоны.
В США они представлены анклавами застройки предста-
вителей среднего класса начиная с 1850-х годов.
«Домашние» страны также имеют похожую застройку, но
преимущественно в городских предместьях.
Такой стиль жизни, естественно, был доступен только
тем, кто располагал собственным транспортом, то есть очень
небольшой части населения.
В течение следующих десятилетий быстрый рост населе-
ния в США, начавшийся после Гражданской войны, дал
новый импульс строительству. Впервые выбором застройки
для большей части населения стал не выбор между городом
и деревней. Теперь дом в пригороде рассматривался как
компромиссный вариант, обещавший жизнь на чистом воз-
духе, низкую ренту и меньшую скученность.
Наряду с этим магазины и офисы располагались в зоне
сравнительно быстрого доступа благодаря постоянно расши-
ряющимся услугам всех форм массовых перевозок. К ранее
труднодоступным районам прокладывали новые дороги.
Железные дороги сделали поездки возможными для тех,
кто не смог бы позволить себе личное транспортное сред-
ство.
Привлекательность жизни в пригороде больше не оценива-
ли единственно с точки зрения пользы для здоровья или сто-
имости. Теперь такой образ жизни получил эмоциональную
окраску, весьма далекую от реальной действительности, свя-
занной с жизнью в пригородном коттедже. Источник этого
явления следует искать в изменившемся отношении к земле.
В совсем недавнем прошлом США глушь и отдаленные
земли считались тем, чего следовало скорее опасаться, чем
пытаться обживать.
К XIX веку по мере того, как в глубь страны проклады-
вали новые дороги, идея земли и пространства подверглась
переосмыслению.
Художники и писатели, такие как Фредерик Черч и
Джеймс Фенимор Купер, пользовались огромным обществен-
278
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
ным успехом, воспевая чудо неиспорченного естественного
мира, подобно тому как представители романтизма воспева-
ли его в Британии несколькими десятилетиями раньше.
В 1864 году Йосемитская долина была передана под пра-
вительственный контроль, чтобы ее сохранили для «общей
пользы, отдыха и развлечения». Тогда настала пора поду-
мать о том, что, возможно, все дикие уголки когда-то ока-
жутся под управлением. В них больше не будет бесчинст-
вовать пугающая вседозволенность, а воцарится порядок,
очерченный рамками закона.
В связи с меньшими пространствами и более обжитой глу-
шью в Британии достаточно быстро происходил тот же про-
цесс — сельская местность становилась территорией элиты.
Первоначально ею владели джентри; затем, интеллектуально,
если не физически, профессионалы из среднего класса, по-
читатели поэтов «озерной школы»1, которые благоговели
перед этими необжитыми пространствами, видя в них нечто
вроде Аркадии.
На протяжении века железные дороги и широкое разви-
тие туризма открыли для массового рынка такие районы,
как Шотландское высокогорье и Лейк-Дистрикт, превратив
их в центры отдыха для населения.
В обеих странах окультуривание этих территорий яви-
лось объединенной задачей правительства и частного пред-
принимательства. В США зачастую железнодорожные ком-
пании действовали совместно с армией, открывая новые
территории и управляя ими.
Так, в 1916 году была организована Служба националь-
ных парков США.
В Британии Национальный фонд объектов истории или
природы, представляющих особую ценность, является част-
ной организацией. Он был основан в 1895 году, и первона-
чально в сферу его интересов входила охрана вновь откры-
тых пространств.
1 Озерная школа — условное наименование группы англий-
ских поэтов-романтиков конца XVIII — первой половины XIX века. Ее
важнейшие представители были выходцами из Озерного края. (Примеч.
ред.)
279
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
В начале XX века все уже понимали, что доступность
жизни в сельской местности является большим благом —
это укрепляло детей города, помогая им становиться здоро-
выми и ответственными гражданами. Различные скаутские
организации — Woodcraft League в США (1902), Boy Scouts
(с 1908) и Girl Guides (1910) — явились лишь небольшой
частью этого процесса.
Несмотря на видимую разницу в протяженности про-
странства и уровне освоения сельской местности, идеалы
загородной жизни в Британии и США развивались в тесной
связи и параллельно друг с другом.
На этом фоне возникает и быстро развивается движение
«Город-сад». Его родоначальником стал Эбенизер Говард,
который еще молодым человеком бросил службу в качестве
секретаря в лондонском Сити и отправился в США. Он по-
пытался, но неудачно, обосноваться на ферме в Небраске в
1870-х годах, после чего переехал в Чикаго. Это был как раз
тот период, когда в городе закладывали парки — Чикаго
должен был превратиться в город-сад.
К 1889 году Говард возвращается в Лондон и планирует
создание сообщества под названием Unionville, затем пе-
реименованного в Rurisville и только потом Garden City —
«Город-сад».
В 1903 году, когда компании «Город-сад» удалось полу-
чить деньги для покупки земли в Хертвордшире, наконец
началась работа над первым британским городом-садом в
Лечворте. Даже само строительство подобного пригорода не
могло сравниться по вкладу в дело популяризации идеи с
книгой Говарда To-morrow: A Peaceful Path to Real Reform —
«Завтрашний день: настоящее реформаторство мирным пу-
тем» (или «Города-сады будущего»), где он описывает свое
видение города-сада.
Идеальное сообщество, как писал Говард, возможно там,
где предусмотрено пространство для промышленности, для
торговли и для домашнего хозяйства; где сообщество целе-
направленно ограничивается в численности и всегда сохра-
няет окружающие его широкие зеленые зоны и нетронутые
земли.
280
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
В некоторых элементах мечта Говарда вторила принци-
пам, которые несколько раньше уже нашли применение в
создании деревень для рабочих. Эти поселения были вы-
строены горсткой благожелательно и патриархально настро-
енных предпринимателей, которые также склонялись к мыс-
ли о выгодах соединения свежего воздуха и труда.
Солтейр был построен в Йоркшире в 1851 году владель-
цем завода по переработке шерсти Титусом Солтом.
В конце века появился Порт-Санлайт под Ливерпулем и
Борнвилл под Бирмингемом — их основателями явились
соответственно Кедбери и братья Левер.
Но, оказывается, в этом деле были предшественники.
В XVIII веке мануфактура Сохо под Бирмингемом, принад-
лежавшая Мэтью Боултону, обеспечивала рабочих жильем;
то же можно сказать о керамической фабрике Etruria Works
Джошуа Веджвуда в Стаффордшире.
Отличие состояло в масштабе и в том, что на новом эта-
пе анклавы для рабочего класса были зеркально замещены
поселениями для среднего класса.
Однако поселки рабочих были рассчитаны только на ра-
ботников данного предпринимателя, и этим они очень от-
личались от того, что мы сейчас подразумеваем под приго-
родом.
На ранних этапах строительство пригородов в Британии
носило плановый, а не стихийный характер. По мысли Го-
варда, они предназначались для домовладельцев разного
ранга и уровня дохода.
Например, план для Бедфорд-Парка в Западном Лондоне,
спроектированный в 1870-х годах архитекторами Норманом
Шоу и Е. Годвином. Но, как бывает в таких случаях, идеа-
лизм отступил под натиском частных инвестиций. В конеч-
ном счете территория оказалась полностью заселена населе-
нием из среды профессионалов среднего класса.
Даже собственное детище Говарда, Лечворт, город-сад,
продемонстрировал грубое превосходство финансов над иде-
алистическими истоками — высокая стоимость инфраструк-
туры привела к тому, что дома были раскуплены только пред-
ставителями среднего класса.
281
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Подобные строительные проекты, реализованные в США
под Бостоном, Питтсбургом, Вашингтоном, Кливлендом и по
всей стране вплоть до Лос-Анджелеса, заселялись группами,
которые отличались одинаковым составом и уровнем дохода.
Многие пригороды имели собственный профиль — тип
рабочего, средний оклад, место работы, пути сообщения,
класс, расу. Существовали пригороды для служащих, при-
городы для профессионалов, пригороды для богачей. Основ-
ной чертой новых районов застройки стала однородность.
Помимо прочего, у Говарда и его основных проектиров-
щиков Раймонда Унвина и Барри Паркера было желание не
только создать условия для смешанной общины, но и объ-
единить жилые помещения с помещениями для торговли и
легкой промышленности.
Но это редко становилось реальностью. Стандартный
пригород XIX века чаще всего планировался — в Британии
это происходило по воле землевладельца. Он определял, бу-
дет ли это исключительно жилой район или индустриаль-
ный и коммерческий.
На деле все связанное с работой, включая магазины, твер-
до удерживали за границами пригорода. В договоры об арен-
де вносили специальные пункты, запрещавшие заниматься
профессиональной деятельностью на дому.
Уильям Моррис, приведенный в отчаяние монотонными
рядами вилл, писал: «Виллы и ничего, кроме вилл, с един-
ственной аптекой и сухая (безалкогольная) закусочная».
Так понимание разделения сфер нашло свое физическое во-
площение: ничто общественное не должно вторгаться в лич-
ное пространство.
Все же дом, как сфера частной жизни, в реальности оста-
вался и местом для работы. Потому пригородные сооб-
щества, на первый взгляд изолированные и направленные
на внутреннюю жизнь, являющиеся моделью автономного
существования, были построены на перекрестках связей с
большим миром.
Пригород старались представить как независимое сооб-
щество, место неприкосновенности частной жизни и добро-
вольной изоляции его обитателей от внешнего мира.
282
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
Но без государственного участия пригороды просто не
смогли бы существовать. С самых первых дней возникнове-
ния пригородов государство делало инвестиции в иррига-
цию, строительство каналов, прокладку канализации, дорог,
в общественный транспорт, газо- и электроснабжение, за-
кладывая фундамент развития инфраструктуры, без чего
пригороды не имели шансов на выживание.
А в XX веке вовлечение правительства в жизнь пригоро-
дов еще более расширилось. В конце Первой мировой войны
правительство Британии принимало долевое участие в стро-
ительстве около 60 процентов всего жилого фонда страны.
Двадцатью годами позже из 4 миллионов возводимых домов
правительство участвовало в строительстве практически
1,5 миллиона и финансировало сверх того еще сотни тысяч.
В Германии движущей силой строительства жилого фон-
да стала Веймарская республика. В Америке пригороды вы-
растали только благодаря интенсивной и широкой прави-
тельственной поддержке.
Столь же широкие вложения в инфраструктуру делало
правительство Британии — в строительство дорог, канали-
зацию, газ, освещение, транспорт.
Добавим, что на протяжении XX века правительственная
финансовая поддержка пригородов постоянно возрастала: в
1930-х годах введение возможности получения кредита по
низким ставкам (для устранения повреждений) под уже за-
ложенное имущество спасло тысячи сообществ. В послево-
енные годы вернувшиеся с фронта солдаты получили право
на государственные займы по низким ставкам для приоб-
ретения жилья.
Крупные правительственные инвестиции шли в область
производства и изысканий — развитие алюминиевой про-
мышленности, сборных конструкций домов.
В послевоенные годы правительство вкладывало средства
в частные домостроительные компании — около 50 миллиар-
дов долларов; на протяжении нескольких десятилетий пра-
вительство оплачивало архитектурные разработки и модели-
рование, открыв затем застройщикам бесплатный доступ к
проектам.
283
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Таким образом, участие государства оказало сильное
влияние на общий вид современных пригородов. В XIX веке
предпочтительным стилем для пригородной застройки яв-
лялся модифицированный готический, который считали
олицетворением романтического отношения к природе, вы-
раженного средствами архитектуры.
Готическая застройка тем не менее оказалась не столь
удобна для использования и массового воспроизведения. Как
только пригороды утеряли однородность заселения предста-
вителями исключительно высших слоев среднего класса, этот
стиль оказался мало востребованным как по финансовым, так
и по эстетическим причинам.
В начале XX века в США наибольшая доля финансиро-
вания шла на строительство экономичных сборных домов.
Делалось все возможное для развития сопутствующих служб —
сборки водопровода, сантехники, производства пиломатери-
алов — 80 процентов работ оказывалось выполненным еще
до прибытия подрядной организации на стройплощадку.
Благодаря этому дом возводили всего за две недели на
фундаменте из бетонных плит с небольшим подвалом или
вовсе без него.
Большинство строительных фирм относилось к разряду
мелких подрядчиков, которые строили менее 100 домов в год.
Однако Уильям Левитт, «король пригородов», оказался ред-
ким исключением в этой области. Его компания построила
17 000 домов на Лонг-Айленде для вернувшихся с войны ве-
теранов в конце 1940-х годов, еще 22 000 домов в Пенсиль-
вании и Нью-Джерси за следующие десятилетия, множество
домов в Иллинойсе и Мэриленде.
При столь крупном участии на рынке можно рассматри-
вать характерный для домов Левитта стандарт в качестве
архитектурного решения. Многие двинулись по его пути,
визуальный образ стиля такой застройки стал практически
синонимом понятия «пригород».
Левитаун, расположенный на Лонг-Айленде, свел к ми-
нимуму вариативность выбора, предлагая два основных сти-
ля — очень упрощенный кейп-код и дом-ранчо (или, иначе,
бунгало).
284
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
Одноэтажные, обычно деревянные, оштукатуренные, гон-
товые или обшитые досками, с широкой скатной крышей,
часто нависающей над крыльцом или верандой, дома в сти-
ле ранчо противопоставлялись викторианским двух- или
трехэтажным постройкам, которые теперь рассматривали
как слишком официальные и даже чопорные.
Все дело в том, что Левитт и сотрудничавшие с ним за-
стройщики полностью переключились на заводское изготов-
ление и массовое производство. Но при всем том дом-ранчо
воспринимался как нечто «естественное» или «неформаль-
ное», типично пригородное, что-то из сферы «сельского су-
ществования». Именно такой образ помог принять стиль
как антипромышленный и антизатратный в сравнении с
другими видами домов. И это несмотря на то, что одноэтаж-
ной постройке требовалось больше земли, чем традицион-
ному двухэтажному дому. Это в конечном счете делало од-
ноэтажную постройку более дорогой.
В Британии эквивалентный пригородный стиль первона-
чально был представлен отдельными или, в крайнем случае,
двухквартирными домами, имевшими одну общую стену, за
которой жили соседи.
Бедфорд-Парк и другие пригороды ранней застройки для
высших классов создавались в стиле королевы Анны, но
многие пригороды отличались большей простотой, комфор-
том и мотивами в стиле Тюдоров.
Сейчас нам кажется, что этот стиль существовал прак-
тически всегда. Он расценивается как всецело историче-
ский стиль, не принадлежавший никакому конкретному
месту.
Расцвет стиля Тюдоров вполне счастливо сочетается, к
примеру, с применением открытых индийских веранд или
выложенными плиткой подъездными дорожками в стиле
«Искусства и ремесел», как того требует современность, а
не представления о стиле XVI века. В понятии стиля вместо
неутонченных «старых» ценностей отразилось его современ-
ное понимание. Это оказался ностальгический взгляд на со-
общество, преемственность и окружающий мир (всегда бла-
гожелательный), но уже ушедший.
285
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Поскольку пригороды планировались как связующее зве-
но между городом и селом, постольку стиль Тюдор оказал-
ся призванным осуществить связь современных жителей
пригорода с полумифическими предками.
Тюдор, готика, дом-ранчо — все это стало архитектурным
манифестом отречения, начертанным с помощью кирпича и
штукатурки, — отречения от той жизни, которой обитатели
этих домов больше не хотели жить.
Новая застройка выразила нежелание быть ни современ-
ной, ни деревенской; нежелание жить в перенаселенном го-
родском центре, отрицательный взгляд на смешанный состав
общины. Жители пригородов искали возврата к ощущениям
мифического прошлого, когда все было проще и понятнее.
Сплав этих взглядов и требований с архитектурным сти-
лем позволял жителям тюдорианских пригородов вообра-
жать себя частью эксклюзивного, в высшей степени домаш-
него образа жизни.
Еще одно всеобщее стремление вскоре изменило практи-
ку жизни в пригородах.
С 1920-х годов «побег в пригород» стал вполне узнавае-
мой формулой.
К 1970 году многие американцы выбирали жизнь скорее
в пригородах, чем в деревенской или городской среде.
К 2000 году в пригородах проживало больше американ-
цев, чем в деревнях и городах, вместе взятых.
Положение, что пригород — это какое-то особое сообще-
ство, которое возможно выбирать соответственно своему
вкусу, больше не оправдывало себя. Пригороды становятся
местом жительства для традиционных пар с двумя—четырь-
мя детьми. И для холостяков. И для вдовцов. И для разве-
денных. Пригороды теперь существуют повсюду и для всех.
В результате сами пригороды очень изменились. Пусть
сам процесс прошел незамеченным, но во многом он был
связан с мифологическим представлением о ведении домо-
хозяйства.
Постепенно женщины вновь начали пополнять ряды ра-
бочей силы в количестве, которого не наблюдалось с XIX века.
В связи с этим недостаток сервисных и торговых предприя-
286
Глава 7. НЕЗРИМЫЙ ДОМ
тий поблизости от дома оказался неудобным и зачастую не-
допустимым положением.
Так медленно, но верно пригородам пришлось изменяться:
из районов проживания они превращались в центры занято-
сти для большого числа населения. Пригороды становятся
местами, где есть работа, поскольку они оснащаются магази-
нами, услугами, офисами и местами для проведения досуга.
Как только сдвигается баланс в экономической сфере,
начинают видоизменяться идеи о том, для чего существуют
пригороды и как они должны выглядеть.
Если это больше не изолированные, охраняемые жилищ-
ные сообщества, то что же? От большинства разработчиков
из англоязычного мира поступает ответ: это новый тип не-
зримого товара, связанного с понятием «наследие», с тем,
что их население стремится казаться старым сообществом.
Пригороды становятся инструментом транслирования
мифа о безоблачном семейном счастье ушедших дней. Ак-
цент порою делают только на внешнем виде домов.
Видение образа вырабатывалось в представлении населе-
ния, захваченного мифом в подкупающей ностальгической
упаковке.
В пригородном Санта-Фе многие дома отделаны цемен-
том и деревом с таким расчетом, чтобы больше походить на
дома из самана, который туземное население делало из мест-
ной глины.
Другие пригороды с самого начала проектировали как
единый комплекс, уже имеющий историю, структурирован-
ный и спланированный, как город-сад Эбенизера Говарда.
С одобрения широких слоев доброжелательно настроен-
ного населения идея наследия становится не только визит-
ной карточкой пригорода, но и его сущностью.
Селебрейшн, пригород во Флориде, был профинансиро-
ван и спланирован компанией Диснея в 1990-х годах как
сплав стилей и мифов малого города. Темы проектов отра-
зили возможности викторианского, классического стилей,
стиля модерн и постмодернизма.
В британском Паундбери, выстроенном под патронажем
принца Уэльского и являющемся предместьем Дорсета, стро-
287
Часть вторая. ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
ения стилизованы под старинную (период неясен) деревню.
В соответствии с реалиями времени многие из домиков в Па-
ундбери на самом деле спроектированы под банки, строитель-
ные организации, офисы и тому подобное. Все признаки со-
временности — водопровод, газ, электричество, телефон,
телевидение — скрыты от глаз, словно это какая-то ужасная
тайна.
При этом здания с центральным отоплением оснащаются
бутафорскими трубами, из которых никогда не пойдет дым.
Нет ничего удивительного в том, что индустрия насле-
дия, рост числа домов-музеев и популяризация мифологи-
ческих или патриотических стилей будут и дальше только
расширяться.
В XX веке многие сделавшие состояние на технологиях
современности становятся основной силой в продвижении
коммерческого варианта идеализированного прошлого: Ген-
ри Форд построил Гринфилд-Виллидж, Джон Д. Рокфеллер
способствовал созданию Колониал-Уильямсберга.
Тема наследия является выражением ужаса перед на-
двигающимся будущим. Она находит свое воплощение в
принятии упрощенного понимания прошлого, отрицании
неопределенности будущего через отказ от многообразия,
развития и изменения. Если история — это постоянный от-
сев минувших вариантов, то наследие — это отсутствие вся-
кого выбора.
Революции XVIII и XIX веков сделали привлекательны-
ми старонемецкий и колониальный стили — насколько мо-
жет быть привлекательной безопасность.
На рубеже XIX и XX веков революционность модерниз-
ма, сопряженная с любовью к геометрическим плоскостям,
а затем его собственный уход в прошлое когда-нибудь мно-
гих заставят задуматься над тем, а не сделать ли его своей
новой мечтой о пригороде?
Заключение
НЕ ДОМА
В 1925 году в Париже проходила Международная вы-
ставка декоративного искусства и художественной промыш-
ленности. Она открыла целую череду экспозиций, которые
были вдохновлены большим успехом Великой выставки
промышленных работ всех народов в Лондоне в 1851 году
в пору пышного расцвета Викторианской эпохи.
Ар-деко по праву считался ведущим стилем начала века,
но выставка 1925 года запомнилась тем, что явилась колы-
белью нового архитектурного стиля.
На примере павильона «Эспри Нуво» (Нового стиля), по-
строенного из бетона по чертежам Ле Корбюзье, широкой
публике представили идею, готовую взорвать мир. В этом
проекте отец-провидец модернизма в трех измерениях предъ-
явил ошеломленному миру теории созданного двумя годами
раньше манифеста Towards a New Architecture — «На пути к
новой архитектуре».
Стильные, с иголочки жилые помещения на деле показали,
как надо понимать провозглашенные Ле Корбюзье «пять пун-
ктов» модернистской архитектуры: приподнять строение над
уровнем земли; снабдить постройку анфиладой окон, которые
позволят получить полный обзор ландшафта; выстроить тер-
расу на плоской крыше здания, через которую природа входит
в дом; убрать несущие стены, что даст архитектору свободу
планирования; свободный фасад, освобожденный от нагрузки.
289
Заключение. НЕ ДОМА
Невозможно переоценить то громадное влияние, которое
эти пять пунктов оказали на развитие современной архитек-
туры. История модернизма набирала теоретический вес,
подводила экономический и философский фундамент.
Однако стоит задуматься над тем, что не только великие
умы XX века, такие как Ле Корбюзье или Малевич, явились
двигателями этого процесса. Пожалуй, обычные домохозяй-
ки XIX века сыграли в нем не последнюю роль.
Разумеется, к Кэтрин Бичер не стоит подходить с мерка-
ми простой домохозяйки. Она была не только сестрой более
знаменитой Гарриет Бичер-Стоу и дочерью широко извест-
ного проповедника того времени. Катарина Бичер руководи-
ла школами, в 1852 году основала американскую Женскую
образовательную ассоциацию, в задачу которой входила
подготовка учителей для пограничных школ. Также она яв-
ляется автором нескольких книг, посвященных правильно-
му ведению хозяйства, чем завоевала себе славу «американ-
ской миссис Битон» (разговорное название популярнейшей
поваренной книги).
В своих книгах Бичер подчеркивала необходимость ско-
рейшей рационализации всего домашнего пространства, а не
только кухонного. «Место для каждой вещи и каждая вещь
на своем месте» — таков был ее девиз.
Для того чтобы облегчить жизнь, Катарина Бичер сфор-
мулировала спецификации того, что мы сегодня называем
встроенным шкафом. В те времена подобный шкаф оказал-
ся новшеством, которое еще не имело собственного назва-
ния. Бичер совместила великое множество идей, которые
затем, не называя ее имени, использовали многие исследо-
ватели трудосберегающих технологий.
Многие из ее находок расчистили дорогу идеям откры-
той планировки внутреннего пространства дома XX века.
Она передвинула кладовую для хранения метел в кухню,
бельевой шкаф перекочевал в спальни или придвинулся
ближе к ним, аптечка нашла место в ванной комнате. Сей-
час это кажется настолько очевидным, что трудно пред-
ставить — ведь сначала кто-то должен был додуматься до
этого!
290
Заключение. НЕ ДОМА
В истории еще не было случая, чтобы голландский бе-
льевой шкаф сдвинулся со своего места в приемной, где он
был выставлен для всеобщего обозрения.
В 1912 году Кристин Фредерик объединила девиз Бичер
«Каждая вещь на своем месте» и спроектированный ею встро-
енный шкаф для того, чтобы создать собственные встроенные
модульные шкафы с полками, местами для хранения и раз-
мещения. После этого эргономическое расположение как ме-
бели, так и комнат получило дальнейшее естественное раз-
витие.
В отличие от Маргарет Шютте-Лихоцки, эти женщины
не получили такой известности, как первопроходцы модер-
низма.
Высокий стиль в модернизме всегда имел дело скорее с
формой, чем с функцией, с общим впечатлением, чем с за-
дачами повседневной жизни.
Модернизм всегда больше исходил из задач искусства ар-
хитектуры, чем понимания простого жилья. В нем нет духа
дома, несмотря на то что наиболее успешные архитекторы
уделяли повышенное внимание конструированию и декори-
рованию богатых частных домов, следуя методам архитекто-
ров более раннего периода: архитектура эстетизма, венские
мастерские, «Искусство и ремесла» через ар-деко и междуна-
родный стиль XX века продолжили свое существование.
Наиболее радикальные модернисты работали отнюдь не
над офисными или публичными зданиями, а преимуще-
ственно над частными домами и квартирами.
Несмотря на то что боевой клич модернистов «Форма
следует за функцией», в реальности не многие представите-
ли движения в должной мере интересовались функцией для
того, чтобы и вправду раскрыть, как в жизни форма может
ей следовать.
Эти архитекторы посвящали свою профессиональную
деятельность проектированию жилых помещений и домов,
но очень редко давали себе труд озаботиться тем, о чем мы
говорили на протяжении всей книги — о вещах и явлениях,
что превращают помещение в дом. Они просто не считали,
что это является их работой.
291
Заключение. НЕ ДОМА
Было бы несправедливо обвинять их в выборе иного
пути, который давал иллюзию того, что может привести к
«форме, которая следует за функцией», к тому, что это ста-
нет частью архитектурного видения.
В манифесте Ле Корбюзье «На пути к новой архитекту-
ре» этот швейцарец (который стал гражданином страны,
лишенной отдельного языкового понятия «очаг», — Фран-
ции) по большей части описывает то, как дом должен вы-
глядеть.
Однако он мало говорит о том, как этим пользоваться:
ничего о сохранении в доме тепла; о том, каким образом
организовать подачу пищи на стол по всей цепочке от ма-
газина до кухни, чистки, готовки и потребления.
Как люди чувствуют себя в этих пространствах — еще
одна сфера, в которой модернизм не нашел общего языка с
домохозяйством.
Другой архитектор, Адольф Лоз, старший современник
Ле Корбюзье, возможно без всякого умысла, отбросил всю
обычную атмосферу домохозяйства, его домашнюю обста-
новку, как «влияние», которым архитектор «не должен воз-
действовать на зрителя». Это влияние домашнего уюта не
должно было воздействовать не только на жителей дома, но
и на «зрителя», «стороннего наблюдателя».
Остальные архитекторы придавали этому еще меньшее
значение. Философ Теодор Адорно выразил идею просто:
«Дом — это прошлое».
Так оказались вычеркнуты века стремления, физической
и эмоциональной потребности в доме. Антитезой «дому»
стал модернизм.
Отправную точку явления следует искать в XIX веке.
В 1863 году в очерке «Набросок современной жизни»
поэт и критик Чарльз Бодлер описал законченного flaneur,
или праздного гуляку, созерцателя, который «движется сре-
ди приливов и отливов движения, в самом центре беспре-
дельности и бесконечности. Быть вне дома и чувствовать
себя везде как дома; видеть мир, быть в центре мира и все
же оставаться укрытым от мира» — это его идеал. Для само-
го Бодлера, как и для многих читателей его впечатляющего
292
Заключение. НЕ ДОМА
очерка, flaneur анонимен и одинок, обособлен от семьи и
дома.
Не может быть сомнения в том, что модернизм своими
корнями уходит в страны, лишенные словесного эквивален-
та английскому home (домашний очаг), в те края, где жизнь
улицы является главенствующей.
В это самое время в странах «домашнего очага» дом,
как бы мал или неудобен и густо населен он ни был, всегда
остается желанным.
В Европе, лишенной понятия «очаг», жизнь и без того
приятно протекала в публичной сфере — кафе, маленьких
ресторанчиках или больших ресторанах.
Но в этом разделении нет абсолюта. В первой половине
XX века немецкий философ Вальтер Бенджамин отверг уют
домашней жизни как надоевший физически и психологиче-
ски, передав это отвращение метафорой — пелены, которые
связывают и поглощают, паутина, становящаяся ловушкой.
Ему казалось, что у человека есть два пути: можно провести
жизнь сидя на диване и оставив след вмятины от задницы
на подушках. Или можно проводить свою жизнь на город-
ских улицах, оставив след в истории.
Адольф Бене, архитектор и критик, авангардист времен
Веймарской республики, считал причиной того, что Бенджа-
мин назвал в XIX веке «домашней зависимостью», не фи-
зический, а ментальный фактор. Архитекторы, говорил он,
должны строить из стекла, которое «имеет сверхчеловече-
ские, суперчеловеческие качества».
Опасения домохозяек по поводу того, что это может ока-
заться неудобным, архитектор принимал с воодушевлением
и высказывался так: «Разумеется, так оно и будет. И это не
самое малое преимущество. Впервые европеец оторвется от
своего уюта. Не без основательной причины прилагательное
gemiitlich усиливается, превращаясь в saugemiitlich (свински
уютный). Прочь от уюта! Только там, где заканчивается
уют, начинается человечность».
XIX век заслонил свой дом физическими воплощениями
уюта для того, чтобы защитить его от жестокости и грубости
быстро развивающегося индустриального мира.
293
Заключение. НЕ ДОМА
Модернизм захотел смести баррикады уютного быта. Он
выступил антитезой буржуазному комфорту, отобразил
стремление к социальному равенству и веру в прогресс, в
человека, стремящегося к просвещенному будущему.
В знаменитом высказывании Ле Корбюзье, что дом — это
«машина для жизни», несложно узнать идею XIX века о ти-
повом технологичном домашнем хозяйстве.
По мере того как системы снабжения прочно и глубоко
внедрялись в структуру жилого пространства (трубы, про-
водка), сливаясь со строением в единое целое, архитекторы-
модернисты и дизайнеры включались в процесс стандарти-
зации и массового производства товаров, предназначенных
для того, чтобы заполнить дом.
Уильям Моррис, всю свою жизнь придерживавшийся со-
циалистических убеждений, мечтал о доступности лучших
конструктивных решений для всех. Однако его эстетика,
рассчитанная на ручное производство, не вписанная в про-
мышленный поток, оставляла возможность доступа лишь
для очень состоятельных людей.
В XX веке те, кто разделял его политические взгляды,
смогли увидеть необходимость идти в ногу с промышлен-
ностью и технологией для того, чтобы открыть для всех воз-
можность пользоваться лучшими дизайнерскими проектами.
Архитектор Баухауса, Вальтер Гропиус, был резок: «На-
сущные потребности большинства людей, по существу, оди-
наковы. Дом и его внутреннее содержимое являются важ-
ными для всех, и их форма может быть задана скорее целью,
чем художественным воображением».
Для Гропиуса и его коллег, в отличие от Морриса, серий-
ная продукция могла считаться «лучшим вариантом, чем
образцы ручного производства».
Вспомним здесь о том, что компоновка франкфуртской
кухни Шютте-Лихоцки навязывала ее собственные полити-
ческие и экономические взгляды на то, как должна прохо-
дить повседневная жизнь обывателя.
Подобным образом оценку того, что должно считаться
«лучшим», производили не те, кто будет пользоваться конеч-
ным продуктом, а дизайнеры, архитекторы и проектировщики.
294
Заключение. НЕ ДОМА
Тем временем развитие промышленных технологий вы-
звало поток инноваций, которые облегчали содержание дома:
линолеум для пола, который требовал всего лишь быстрой
протирки вместо трудоемкого натирания; прочное, позже жа-
ростойкое стекло — стекло марки «Дюран» (боросиликатное)
в Германии в 1863 году, пирекс в США в 1915 году; антипри-
гарные кастрюли и сковородки, появившиеся после Второй
мировой войны.
Но все эти вещи у пионеров модернизма не вызывали ни
малейшего интереса. Столовая посуда, текстиль и мебель —
предметы быта, которые они проектировали, создавались без
учета того, насколько легко ими пользоваться и поддержи-
вать в порядке. Вещь должна была просто хорошо выглядеть.
Можно взглянуть на творчество этих дизайнеров как на
некое возвратное движение, которое перекликалось с вели-
кими теоретиками архитектуры эпохи барокко.
Если основной целью Ле Корбюзье при создании про-
ектов домов было создание яркого визуального ряда, то и
Луи ле Во преследовал ту же цель, когда закладывал свои
дворцовые апартаменты в Версале.
Внутренние помещения, создаваемые обоими архитекто-
рами, были предназначены, перефразируя Гиббона, скорее
для показного эффекта, чем для пользы.
Модернизм в исполнении Ле Корбюзье был модерниз-
мом для глаза. Технологии, которые являются фундаментом
для всего внешнего, которые управляют повседневной жиз-
нью людей, его совсем не интересовали.
Если дом выглядел гладким и обтекаемым, то есть со-
временным, то цель достигнута.
Если электрические розетки устроены так, что жильцы
не могут подключить к этому продукту эпохи лампу, — это
тоже модерн; если отсутствует плинтус — это проявление
стиля стримлайн, пусть при этом швабры и пылесосы остав-
ляют следы на стенах.
Подобно архитекторам барокко, модернисты используют
мебель в качестве составной части общего замысла проекта
дома, а не в качестве предметов для коммуникации или
удобства жильцов.
295
Заключение. НЕ ДОМА
Если у кресла новая форма — это хорошо, несмотря на то
что оно кажется слишком низким и узким; если стол выгля-
дит хорошо, то не обязательно задумываться над тем, что он
слишком тяжел и его трудно передвинуть в нужное место.
Удобство, польза, функциональность — все это не входи-
ло в сферу интересов архитекторов, хотя никогда прежде не
говорилось о пользе и совершенно новом стиле жизни так
часто, как в эпоху модернизма.
Можно допустить, что пример Ле Корбюзье является
крайним проявлением тенденции, но невозможно переоце-
нить его огромного влияния.
Схема открытой планировки павильона «Эспри Нуво»
встретила всеобщее одобрение. Павильон повсеместно ко-
пировали, но по причинам, имеющим малое отношение к
искусству, политическим или философским убеждениям.
То, что архитекторы, работающие в сфере гражданского
строительства, принадлежали к школе модернизма, играло
незначительную роль.
Более важно было то, что после войны ощущался край-
ний недостаток жилого фонда, разрушенного двумя миро-
выми войнами. На первый план вышла главная задача — по-
строить большое количество жилья для рабочего класса в
густо населенных городах, стремление к достижению мак-
симума условий для сохранения здоровья и комфорта при
минимальных затратах пространства.
В это же время стоимость земли и строительства резко
повысилась (в Европе после Первой мировой, а в США по-
сле Второй мировой войны), потому дома стали меньше.
Три комнаты — гостиная, столовая и кухня — занимали
гораздо больше пространства, чем одна, совмещающая эти
функции. Чтобы компенсировать недостаток пространства,
занимающие много места радиаторы отопления были упря-
таны в углубления стен (а это в точности соответствует на-
ставлениям Кэтрин Бичер и Кристин Фредерик о высво-
бождении места с помощью устройства встроенных в стены
шкафов и мест для хранения).
На протяжении века развивались и улучшались техноло-
гии отопления, производства стекла, стало возможным при-
296
Заключение. НЕ ДОМА
менение широких дверей-патио и больших окон, которые
помогают создать иллюзию пространства, поскольку визу-
ально объединяют внешнее и внутреннее пространство дома.
Коммерческая необходимость и возможности технологии
нашли отражение в глянце модернистской теории домов от-
крытой планировки, которая с 1950-х до 1970-х годов воз-
вращала семьи к образцам коммунального образа жизни,
характерного для домашнего уклада Средневековья. Во вся-
ком случае, создается такое впечатление.
За полтысячи лет существования домашнего очага он
прошел долгий путь стократного приумножения имущества
от семьи к семье, владеющей домом.
«Мы стали городскими кочевниками! Вместе с собствен-
ной мобильностью мы должны позаботиться и о мобиль-
ности нашего имущества», — провозгласил писатель Алекс
Роде-Либенау в советской зоне оккупации Берлина.
Открытая планировка — это нечто противоположное
тому, каким видела устройство домохозяйства Кэтрин Би-
чер. Теперь уже не «место для каждой вещи и каждая вещь
на своем месте», а — никаких специальных мест ни для чего.
Даже те, кто стал на сторону модернизма, колебались
между преданностью идее и внутренним притяжением тра-
диционных эмоций, связанных с понятием домашней жизни.
Немецкий архитектор Александр Клейн дал один из пер-
вых примеров дома открытой планировки. Спланированное
им жилье имело единую жилую, кухонную и столовую зону,
которая отделялась от зоны для купания, одевания и сна.
В традиционном доме, писал он в работе «Функциональ-
ный дом для свободного течения жизни» (1928), члены семьи
постоянно сталкиваются друг с другом на ежедневных марш-
рутах движения внутри дома.
Структура открытой планировки облегчает эту проблему
с помощью профилирования домашнего пространства, в ко-
тором каждый из членов семьи мог бы заниматься своими
ежедневными делами отдельно от остальных.
Несмотря на кажущуюся новизну, взгляд архитектора
удивительно напоминает процессы XIX века, когда разделе-
ние стало доминирующей идеей построения домохозяйства.
297
Заключение. НЕ ДОМА
Конечно, такое стремление дать всем членам семьи воз-
можность обособления могло найти понимание даже при
неприятии самого стиля.
Романист Генри Джеймс, которого вряд ли можно отне-
сти к сторонникам модернизма, скорбел о том, к чему Алек-
сандр Клейн всей душой стремился.
Писатель не заметил попыток Клейна устроить простран-
ство таким образом, чтобы дать возможность уединения для
каждого из членов семьи.
Вместо того он ужасается стилистическому решению, ко-
торое привело к стиранию границы между внешним и вну-
тренним, публичным и частным пространством жилья. У
Джеймса есть такое описание открытой планировки: «Раз-
мытая неопределенность разделения отдельных пространств
дома, границы между вестибюлем и комнатой, между двумя
комнатами, между тем, где вы находитесь и где вас нет,
между пространством общего пользования и уединения».
То, что он оплакивал, получило формулировку «види-
мый, открытый, проницаемый».
У Клейна смешение мотивировок, неуверенность в том,
что более желательно — открытость или уединение, указы-
вали на кардинальность изменений, которые нес с собой
модернизм, сделавший попытку всего за пару десятилетий
перевернуть то, к чему вело естественное развитие дома на
протяжении пяти веков.
Неудивительно, что владельцы домов отобрали для себя
некоторые элементы дизайна нового столетия и отвергли
остальные, с упорством развешивая шторы, раскладывая
подушки и драпировки, декорируя центральное отопление
под стиль Тюдоров, высаживая живые изгороди вокруг
дома.
Ведь так нелегко отказаться от того, что столетиями со-
ставляло само понимание «дома».
Вальтер Бенджамин всячески продвигал идею ценности
стекла в архитектуре, поскольку это «враг секретов... враг
обладания». Но секреты или, по крайней мере, конфиден-
циальность, имущество являются одним из многих способов
создания собственного пространства, чувства комфорта, но-
298
Заключение. НЕ ДОМА
стальгии и принадлежности, ощущения обладания — всего
того, из чего сотворен дом.
Маленькая Дороти, в одночасье перенесенная в чудесную
страну Оз, быстро поняла разницу между понятием «дом»
и «иедом». Даже если твой собственный Канзас оказался не
таким ярким, более засушливым и не столь привлекатель-
ным, то пятисотлетний путь адаптации и эволюции, в конце
концов, дает каждому возможность почувствовать и сказать:
«Нет места лучше, чем родной дом».
ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ
Выражаю признательность всем тем, кто помог мне сво-
бодно погрузиться в бескрайнее пространство самых разно-
образных идиом, существующих в европейских языках: Ане-
Марии Астиер, Илоне Чавазе, Мартину Дэвиду, Беле Декани,
Марте Франковски-Стельмах, Тобиасу Хоейзелу, Элис
Джеймс, Донне Леон, Золтану Матиасу, Рави Мерчендани,
Юсси Мононен, Яну Моррису, Екину Оклапу, Софи Окса-
нен, Джасперу Рису, Лизе Сэнд, Еве Сипте, Джорджу Жер-
тису, Фергалу Тобину, Акселю Толлали, Джоранну Вайте-
бергу, Ханне Вейби, Майклу Уэлсу, Шону Уайтсайду и
Френку Уайну. Некоторые из этих людей не были осведом-
лены о том, каким целям послужит их информация. Именно
за бескорыстность я и хочу их еще раз горячо поблагодарить.
Герард ван Вуурен перевел для меня несколько статей с
голландского языка — я благодарна ему за кропотливый труд.
Хотелось бы поблагодарить Родни Болта, Кэти Леннон,
Лауру Мейсон, Ниннет Перайя и Би Уилсона; Габриеля Ал-
лена из Guy’s and St Thomas’ Charitable Foundation; Кати
Джордж из Salters’ Company; Шарлотту Луизу Мюррей из
University of Reading; Эмили Уоттс, экономку из Ноул-Ха-
ус; также Мэнди Уильямс и Ханну Флеминг из Geffrye Mu-
seum.
Особую благодарность хотелось бы выразить Питеру
Кристиансену, куратору Rosenborg Slot/De Danske Kongers
Kronologiske Samling, который не только вежливо и быстро
300
ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ
откликался на запросы неизвестного ему корреспондента,
но и поделился со мной своими идеями по вопросам, каса-
ющимся живописи.
Участники Victoria Mailbase с обычным терпением вос-
принимали мои вопросы, отличавшиеся некоторой хаотич-
ностью, и давали компетентные ответы. В частности, боль-
шое спасибо Хелен Браймен, Лайзе Сеплак, Эми д’Антонио,
Дэвиду Латану, Мери Миллер, Питеру Орфорду, Малколь-
му Шифрину, Нэнси Стрикленд, Элизабет Уильямсон и
Гаю Вулнау и, в особенности, Патрику Лири, потрясающему
мастеру мониторинга.
В «Твиттере» мне случилось работать еще со специали-
стами различных областей, и я хотела бы поблагодарить их
всех.
Спасибо за ту настойчивость и энтузиазм, которые про-
явил в отношении этой книги редактор Atlantic Books Рави
Мекандени, чьими стараниями она была значительно усо-
вершенствована.
Моя благодарность Карену Даффи, Ричарду Эвансу, Ла-
урен Фингер, Люси Хоукинс, Тоби Манди, Джеймсу Най-
тингейлу, Банми Оук, Джеймсу Роксбургу, Крису Шамвана,
Темсин Шелтон и Маргарет Стид.
Особая благодарность моему верному агенту Биллу Га-
мильтону.
Очень благодарна Джорджу Лукасу за его поддержку во
всем, что касалось вопросов, связанных с США.
Несмотря на наши совместные усилия, некоторые ошиб-
ки или неточности все же могли вкрасться в текст. А по-
тому, как и всегда, я беру ответственность за все, напечатан-
ное в этой книге, на себя.
БИБЛИОГРАФИЯ
Anon., The Absent Presence: The Uninhabited Interior in 19th and 20th
Century British Art (Sheffield, Sheffield City Art Galleries, 1991)
Anon., Polite Society by Arthur Devis, 1712—1787: Portraits of the English
Country Gentleman and His Family (Preston, Harris Museum and Art Gal-
lery, 1983)
Anon., Richard Hamilton, Interiors, 1964 — 79 (London, Waddington,
1979)
Anon., Social Change and Taste in Mid-Victorian England: Report of a
Conference at the Victoria and Albert Museum ([London, Victorian Society,
1963?])
Abbott, Mary, Family Ties: English Families, 1540—1920 (London, Rout-
ledge, 1993)
Alcock, N.W., People at Home: Living in a Warwickshire Village, 1500—
1800 (Chichester, Phillimore, 1993)
Alofsin, Anthony, When Buildings Speak: Architecture as Language in the
Habsburg Empire and its Aftermath, 1867—1933 (Chicago, University of Chi-
cago Press, 2006)
AlSayyad, Nezar, ed., Consuming Tradition, Manufacturing Heritage: Glob-
al Norms and Urban Forms in the Age of Tourism (London, Routledge, 2001)
—, and J. P. Bourdier, eds, Dwellings, Settlements and Tradition: Cross-
Cultural Perspectives (Lanham, University Press of America, 1989)
Alter, George, ‘New Perspectives on European Marriage in the 19th Cen-
tury’, Journal of Family History, 16, 1991
Ames, Kenneth L., Death in the Dining Room, and Other Tales of Victo-
rian Culture (Philadelphia, Temple University Press, 1992)
Amussen, Susan Dwyer, An Ordered Society: Gender and Class in Early
Modem England (Oxford, Blackwell, 1988)
—, and Adele Seeff, eds, Attending to Early Modem Women (Newark,
University of Delaware Press, 1998)
Anderson, Michael, Approaches to the History of the Western Family,
1500—1914 (London, Macmillan, 1980)
Archer, John, Architecture and Suburbia: From English Villa to American
Dream House, 1690—2000 (Minneapolis, University of Minnesota Press,
2005)
302
БИБЛИОГРАФИЯ
Aries, Philippe, and Georges Duby, eds, A History of Private Life, trs.
Arthur Goldhammer (Cambridge, MA, Belknap Press, 1987—1991), vol. 4:
From the Fires of Revolution to the Great War, ed. Michelle Perrot
Arnold, Dana, The Georgian Country House: Architecture, Landscape and
Society (Stroud, Sutton, 1998)
—, ed., The Georgian Villa (Stroud, Alan Sutton, 1996)
Asendorf, Christoph, Batteries of Life: On the History of Things and Their
Perception in Modernity, trs. Don Reneau (Berkeley, University of California
Press, 1993)
Aynsley, Jeremy, and Charlotte Grant, eds, Imagined Interiors: Represen-
tingthe Domestic Interior since the Renaissance (London, V&A Publications,
2006)
Ayres, James, Building the Georgian City (New Haven, Yale University
Press, 1998)
—, Domestic Interiors: The British Tradition, 1500—1850 (New Haven,
Yale University Press, 2003)
Bachelard, Gaston, La Poetique de Fespace (Paris, Presses universitaires
de France, 1970)
Ballantyne, Andrew, and Andrew Law, Tudoresque: In Pursuit of the
Ideal Home (London, Reaktion, 2011)
Barker, Diana Leonard, and Sheila Allen, eds, Dependence and Exploita-
tion in Work and Marriage (London, Longman, 1976)
Barns, Cass G., The Sod House (Lincoln, University of Nebraska Press,
1970)
Baxter, Denise Amy, and Meredith Martin, eds, Architectural Space in
Eighteenth-Century Europe: Constructing Identities and Interiors (Farnham,
Ashgate, 2010)
Beard, Geoffrey, Upholsterers and Interior Furnishing in England: 1530—
1840 (London, Yale University Press, 1997)
Beecher, Catharine, A Treatise on Domestic Economy, for the Use of
Young Ladies at Home, and at School (Boston, Marsh, Capen, Lyon & Webb,
1841); revised and expanded, as Catharine Beecher and Harriet Beecher
Stowe, The American Woman's Home, or, Principles of Domestic Science (New
York, J. B. Ford & Co., 1869)
Behlmer, George K., Friends of the Family: The English Home and its
Guardians, 1850— 1940 (Stanford, Stanford University Press, 1998)
Berg, Maxine, Luxury and Pleasure in Eighteenth-Century Britain (Ox-
ford, Oxford University Press, 2005)
—, and Helen Clifford, eds, Consumers and Luxury: Consumer Culture in
Europe, 1650— 1850 (Manchester, Manchester University Press, 1999)
Berk, Sarah Fenstermaker, ed., Women and Household Labor (Beverly
Hills, Sage, 1980)
Berker, Thomas, Maren Hartmann, Yves Punie and Katie Ward, Domes-
tication of Media and Technology (Maidenhead, Open University, 2006)
Bermingham, Ann, and John Brewer, eds, The Consumption of Culture,
1600—1800: Image, Object, Text (London, Routledge, 1995)
Betts, Paul, The Authority of Everyday Objects: A Cultural History of West
German Industrial Design (Berkeley, University of California Press, 2004)
Black, Lawrence, and Nicole Robertson, eds, Consumerism and the Co-
operative Movement in Modem British History: Taking Stock (Manchester,
Manchester University Press, 2009)
303
БИБЛИОГРАФИЯ
Blackwell, Mark, ed., The Secret Life of Things: Animals, Objects, and
It-Narratives in Eighteenth-Century England (Lewisburg, Bucknell Univer-
sity Press, 2007)
Blassingame, John W., The Slave Community: Plantation Life in the An-
tebellum South (rev. edn, New York, Oxford University Press, 1979)
Bluhm, Andreas, and Louise Lippincott, Light: The Industrial Age, 1750—
1900: Art and Science, Technology and Society (London, Thames and Hudson,
2000)
Borsay, Peter, The English Urban Renaissance: Culture and Society in the
Provincial Town, 1660—1700 (Oxford, Clarendon, 1989)
Bourne, Jonathan, and Vanessa Brett, Lighting in the Domestic Interior:
Renaissance to Art Nouveau (London, Sotheby’s, 1991)
Borzello, Frances, At Home: The Domestic Interior in Art (London,
Thames and Hudson, 2006)
Boswell, James, Boswell's London Journal, 1762—1763, ed. Frederick
A. Pottle (London, Heinemann, 1950)
Bowers, Brian, Lengthening the Day: A History of Lighting Technology
(Oxford, Oxford University Press, 1998)
Boyd, Diane E., and Marta Kvande, eds, Everyday Revolutions: Eight-
eenth-Century Women Transforming Public and Private (Newark, University
of Delaware Press, 2008)
Boydston, Jeanne, Home and Work: Housework, Wages, and the Ideology
of Labor in the Early Republic (New York, Oxford University Press, 1990)
Boym, Svetlana, The Future of Nostalgia (New York, Basic, 2001)
Braudel, Fernand, Capitalism and Material Life, 1400—1800, trs. Miriam
Kochan (London, Weidenfeld and Nicolson, 1973)
Breen, T. H., The Marketplace of Revolution: How Consumer Politics
Shaped American Independence (New York, Oxford University Press, 2004)
Brewer, John, ‘Childhood Revisited: The Genesis of the Modern Toy’,
History Today, 30, 1980, pp. 32—9
—, and Roy Porter, eds, Consumption and the World of Goods (London,
Routledge, 1993)
Bronner, S. J., ed., American Material Culture and Folklife: A Prologue
and Dialogue (Ann Arbor, University of Michigan Research Press, 1985)
Brown, Frank E., ‘Continuity and Change in the Urban House: Develop-
ments in Domestic Space Organization in Seventeenth-Century London’,
Comparative Studies in Society and History, 28, 1986 Brunskill, R. W., Hous-
es (London, Collins, 1982)
Bryden, Inga, and Janet Floyd, eds, Domestic Space: Reading the Nine-
teenth-Century Interior (Manchester, Manchester University Press, 1999)
Buck, Carl Darling, A Dictionary of Selected Synonyms in the Principal
Indo-European Languages: A Contribution to the History of Ideas (facsimile
of 1949 edition, Chicago, University of Chicago Press, 1988)
Burguiere, Andre, Christiane Klapisch-Zuber, Martine Segalen and Fran-
goise Zonabend, eds, A History of the Family, vol. 2: The Impact of Moder-
nity, trs. Sarah HanburyTenison (Cambridge, MA, Belknap Press, 1996)
Burnett, John, ed., Destiny Obscure: Autobiographies of Childhood, Edu-
cation and Family from the 1820s to the 1920s (London, Allen Lane, 1982)
—, A Social History of Housing, 1815—1985 (London, Methuen, 1978)
Buruma, Ian, ‘Artist of the Floating World’, New York Review of Books,
44, 9 January 1997, pp. 8—11
304
БИБЛИОГРАФИЯ
Bushman, Richard L., The Refinement of America: Persons, Houses, Cities
(New York, Alfred A. Knopf, 1992)
Calder, Lendol, Financing the American Dream: A Cultural History of
Consumer Credit (Princeton, Princeton University Press, 1999)
Calvert, Karin, Children in the House: The Material Culture of Early
Childhood, 1600— 1900 (Boston, Northeastern University Press, 1992)
Campbell, Colin, The Romantic Ethic and the Spirit of Modem Consumer-
ism (Oxford, Blackwell, 1987)
Cantacuzino, Sherban, European Domestic Architecture: Its Development
from Early Times (London, Studio Vista, 1969)
Carr, Lois Green, Philip D. Morgan and Jean B. Russo, eds, Colonial
Chesapeake Society (Chapel Hill, University of North Carolina Press, 1988)
Carson, Cary, Ronald Hoffman and Peter J. Albert, eds, Of Consuming
Interests: The Style of Life in the Eighteenth Century (Charlottesville, Uni-
versity Press of Virginia, 1994)
Casey, James, The History of the Family (Oxford, Basil Blackwell, 1989)
Caspall, John, Making Fire and Light in the Home pre-1820 (Woodbridge,
Antique Collectors’ Club, 1987)
Castiglione, Dario, and Lesley Sharpe, Shifting the Boundaries: Trans-
forming the Languages of Public and Private in the Eighteenth Century (Ex-
eter, University of Exeter Press, 1995)
Censer, Jane Turner, North Carolina Planters and Their Children 1800—
1860 (Baton Rouge, Louisiana State University Press, 1984)
Chase, Karen, and Michael Levenson, The Spectacle of Intimacy: A Public
Life for the Victorian Family (Princeton, Princeton University Press, 2000)
Cieraad, Irene, ed., At Home: An Anthropology of Domestic Space (Syra-
cuse, Syracuse University Press, 1999)
Clark, Jr, Clifford Edward, ‘Domestic Architecture as an Index to Social
History: The Romantic Revival and the Cult of Domesticity in America,
1840—1870’, Journal of Interdisciplinary History, Summer 1976, pp. 33—56
—	, The American Family Home, 1800—1960 (Chapel Hill, University of
North Carolina Press, 1986)
Clemmensen, Tove, Skaebner og Interiorer: Danske Tegninger fra Barok
til Klunketid (Skive, Nationalmuseet, 1984)
Cohen, Deborah, Household Gods: The British and Their Possessions (New
Haven, Yale University Press, 2006)
Cohen, Lizabeth, A Consumers' Republic: The Politics of Mass Consump-
tion in Postwar America (New York, Vintage, 2004)
Cohen, Monica F., Professional Domesticity in the Victorian Novel: Wom-
en, Work and Home (Cambridge, Cambridge University Press, 1998)
Cohn, Jan, The Palace or the Poorhouse: The American House as a Cul-
tural Symbol (East Lansing, Michigan State University Press, 1979)
Confino, Alon, Nation as a Local Metaphor: Wurttemberg, Imperial Ger-
many, and National Memory, 1871—1918 (Chapel Hill, University of North
Carolina Press, 1997)
Coontz, Stephanie, The Social Origins of Private Life: A History of Amer-
ican Families, 1600—1900 (London, Verso, 1988)
—	, The Way We Never Were: American Families and the Nostalgia Trap
(New York, Basic, 1992)
Cowan, Ruth Schwartz, More Work for Mother: The Ironies of Household
Technology from the Open Hearth to the Microwave (New York, Basic, 1983)
305
БИБЛИОГРАФИЯ
—	, A Social History of American Technology (New York, Oxford Univer-
sity Press, 1997)
Cramer, Richard D., ‘Images of Home’, Al A Journal, 34, 3, 1960, pp. 40—49
Cross, Gary, An All-Consuming Century: Why Commercialism Won in
Modem America (New York, Columbia University Press, 2000)
Crossick, Geoffrey, and Heinz-Gerhard Haupt, The Petite Bourgeoisie in
Europe, 1780— 1914 (London, Routledge, 1995)
Crowley, John, The Invention of Comfort: Sensibilities and Design in
Early Modem Britain and Early America (Baltimore, Johns Hopkins Univer-
sity Press, 2001)
Csikszentmihalyi, Mihaly and Eugene Rochberg-Halton, The Meaning of
Things: Domestic Symbols and the Self (Cambridge, Cambridge University
Press, 1981)
Cummings, Abbott Lowell, ed., Rural Household Inventories: Establishing
the Names, Uses and Furnishings of Rooms in the Colonial New England Home,
1675—1775 (Boston, Society for the Preservation of New England Antiqui-
ties, 1964)
Cunningham, Hugh, Children and Childhood in Western Society since
1500 (London, Longman, 1995)
Darling, E., and L. Whitworth, eds, Women and the Making of Built
Space in England, 1870—1950 (Aidershot, Ashgate, 2007)
Daunton, M. J., House and Home in the Victorian City: Working-Class
Housing, 1850— 1914 (London, Edward Arnold, 1983)
Davidoff, Leonore, and Catherine Hall, Family Fortunes: Men and Wom-
en of the English Middle Class, 1780—1850 (rev. edn, London, Routledge,
1987)
—	, and Ruth Hawthorn, A Day in the Life of the Victorian Servant (Lon-
don, Allen & Unwin, 1976)
Davidson, Caroline, A Womans Work is Never Done: A History of House-
work in the British Isles, 1650—1950 (London, Chatto & Windus, 1982)
—	, The World of Mary Ellen Best (London, Chatto & Windus, 1985)
Day, Ivan, ed., Eat, Drink & be Merry: The British at Table, 1600—2000
(London, Philip Wilson, 2000)
—	, ed., Over a Red Hot Stove: Essays in Early Cooking Technology (Lon-
don, Prospect, 2009)
Deetz, James, Flowerdew Hundred: The Archaeology of a Virginia Planta-
tion, 1619—1864 (Charlottesville, University Press ofVirginia, 1993)
—	, In Small Things Forgotten: The Archaeology of Early American Life
(Garden City, New York, Anchor Books, 1977)
—	, and Patricia Scott Deetz, The Times of Their Lives: Life, Love, and
Death in Plymouth Colony (New York, W. H. Freeman and Co., 2000)
Defoe, Daniel, Robinson Crusoe: An Authoritative Text, Contexts, Criti-
cism, ed. Michael Shinagel (New York, W. W. Norton, 1994)
DeJean, Joan, The Age of Comfort: When Paris Discovered Casual and the
Modem Home Began (New York, Bloomsbury, 2009)
Delap, Lucy, Ben Griffin and Abigail Wills, eds, The Politics of Domestic
Authority in Britain since 1800 (Basingstoke, Palgrave Macmillan, 2009)
Demos, John, A Little Commonwealth: Family Life in Plymouth Colony
(New York, Oxford University Press, 1970)
—	, Past, Present, and Personal: The Family and the Life Course in Ameri-
can History (New York, Oxford University Press, 1986)
306
БИБЛИОГРАФИЯ
Dewing, David, ed., Home and Garden, Paintings and Drawings of Eng-
lish, Middle- Class, Urban Domestic Spaces, 1675 to 1914 (London, Geffrye
Museum, 2003)
D’Oench, Ellen, The Conversation Piece: Arthur Devis and His Contem-
poraries (New Haven, Yale University Press, 1980)
Donald, Moira, and Linda Hurcombe, eds, Gender and Material Culture
in Historical Perspective (Basingstoke, Macmillan, 2000)
Donzelot, Jacques, The Policing of Families, trs. Robert Hurley (London,
Hutchinson, 1980)
Douglas, Ann, The Feminization of American Culture (London, Macmil-
lan, 1977)
Durantini, Mary Frances, The Child in Seventeenth-Century Dutch Paint-
ing (Ann Arbor, University of Michigan Research Press, 1983)
Earle, Peter, The Making of the English Middle Class: Business, Society
and Family Life in London, 1660—1730 (London, Methuen, 1989)
Edwards, Clive, Turning Houses into Homes: A History of the Retailing
and Consumption of Domestic Furnishings (Aidershot, Ashgate, 2005)
Eleb-Vidal, Monique, avec Anne Debarre-Blanchard, Architectures de la
vie privee: maisons et modemites, XVIIe-XIXe siecles (Bruxelles, Editions des
Archives d’architecture moderne, 1989)
Elias, Norbert, The Civilizing Process: The History of Manners and
State Formation and Civilization, trs. Edmund Jephcott (Oxford, Blackwell,
1994)
Ellis, Clifton, and Rebecca Ginsburg, eds, Cabin, Quarter, Plantation:
Architecture and Landscapes of North American Slavery (New Haven, Yale
University Press, 2010)
Emery, Elizabeth, Photojournalism and the Origins of the French Writer
House Museum (1881 — 1914): Privacy, Publicity, and Personality (Farnham,
Ashgate, 2012)
Ennals, Peter, and Deryck W. Holdsworth, Homeplace: The Making of
the Canadian Dwelling over Three Centuries (Toronto, University of Toron-
to Press, 1998)
Etlin, Richard, “‘Les Dedans”, Jacques-Frangois Blondel and the System
of the Home, c.1740’, Gazette des Beaux-Arts, April 1978, XCI
Evans, Richard J., and W. R. Lee, eds, The German Family: Essays on the
Social History of the Family in Nineteenth- and Twentieth-Century Germany
(London, Croom Helm, 1981)
Evans, Robin, ‘Figures, Doors and Passages’, Architectural Design, 4,
1978, pp. 267-78
Fass, Paula S., and Mary Ann Mason, eds, Childhood in America (New
York, New York University Press, 2000)
Feild, Rachael, Irons in the Fire: A History of Cooking Equipment (Marl-
borough, Crowood Press, 1984)
Fielding, Thomas, Select Proverbs of all Nations (London, Longman,
Hurst, Rees, Orme, Brown and Green, 1824)
Finn, Margot, ‘Men’s Things: Masculine Possession in the Consumer
Revolution’, Social History, 25, 2000, pp. 133—55
Flaherty, David H., Privacy in Colonial New England (Charlottesville,
University Press of Virginia, 1972)
Flandrin, Jean-Louis, Families in Former Times: Kinship, Household and
Sexuality, trs. Richard Southern (Cambridge University Press, 1979)
307
БИБЛИОГРАФИЯ
Formanek-Brunell, Miriam, Made to Play House: Dolls and the Commer-
cialization of American Girlhood, 1830—1930 (New Haven, Yale University
Press, 1993)
Fox-Genovese, Elizabeth, Within the Plantation Household: Black and
White Women of the Old South (Chapel Hill, University of North Carolina
Press, 1988)
Foy, Jessica H., and Thomas J. Schlereth, eds, American Home Life,
1880—1930: A Social History of Spaces and Services (Knoxville, University
of Tennessee Press, 1992)
Franits, Wayne E., ed., Looking at Seventeenth-Century Dutch Art: Real-
ism Reconsidered (Cambridge, Cambridge University Press, 1997)
—	, Paragons of Virtue: Women and Domesticity in Seventeenth-Century
Dutch Art (Cambridge, Cambridge University Press, 1993)
Fraser, W. Hamish, The Coming of the Mass Market, 1850—1914 (Lon-
don, Macmillan, 1981)
Frederick, Christine, Household Engineering (Chicago, American School
of Home Economics, 1919)
—	, The New Housekeeping: Efficiency Studies in Home Management (Gar-
den City, Doubleday, Page & Co., 1913)
Frykman, Jonas, and Orvar Lofgren, Culture Builders: A Historical An-
thropology of Middle-Class Life, trs. Alan Crozier (New Brunswick, NJ, Rut-
gers University Press, 1987)
Gable, Eric, and Richard Handler, ‘In Colonial Williamsburg, the New
History Meets the Old’, Chronicle of Higher Education, 30 October 1998, 45,
pp. BIO—11
Garrett, Elisabeth Donaghy, At Home: The American Family, 1750—1870
(New York, Abrams, 1990)
Gee, Sophie, Making Waste: Leftovers and the Eighteenth-Century Im-
agination (Princeton, Princeton University Press, 2010)
Gere, Charlotte, Nineteenth-Century Decoration: The Art of the Interior
(London, Abrams, 1989)
—	, Nineteenth Century Interiors: An Album of Watercolours, ed. Joseph
Focarino (London, Thames and Hudson, 1992)
Giedion, Siegfried, Mechanization Takes Command: A Contribution to
Anonymous History (New York, Oxford University Press), 1948
Giles, Judy, The Parlour and the Suburb: Domestic Identities, Class, Fem-
ininity and Modernity (Oxford, Berg, 2004)
Gillis, John R., For Better, for Worse: British Marriages, 1600 to the Pre-
sent (New York, Oxford University Press, 1985)
—	, ‘Making Time for Family: The Invention of Family Time(s) and the
Reinvention of Family History’, Journal of Family History, 21, 1996, pp. 4—21
—	, A World of Their Own Making: Myth, Ritual and the Quest for Family
Values (New York, Basic, 1996)
—	, Youth and History: Tradition and Change in European Age Relations,
1770-Present (New York, Academic Press, 1974)
Giltaij, Jeroen, ed., Senses and Sins: Dutch Painters of Daily Life in the
Seventeenth Century (Ostfildern-Ruit, Germany, Hatje Cantz Verlag, 2004)
Glassie, Henry, Folk Housing in Middle Virginia: Structural Analysis of-
Historic Artifacts (Knoxville, University ofTennessee Press, 1975)
Goody, Jack, The Development of the Family and Marriage in Europe
(Cambridge, Cambridge University Press, 1983)
308
БИБЛИОГРАФИЯ
Gottlieb, Beatrice, The Family in the Western World from the Black Death
to the Industrial Age (New York, Oxford University Press, 1993)
Gray, Marion W., Productive Men, Reproductive Women: The Agrarian
Household and the Emergence of Separate Spheres during the German Enlight-
enment (New York, Berghahn Books, 2000)
Grazia, Victoria de, and Ellen Furlough, eds, The Sex of Things: Gender
and Consumption in Historical Perspective (Berkeley, University of California
Press, 1996)
Greven, Jr, Philip J., The Protestant Temperament: Patterns of Child-
Rearing, Religious Experience, and the Self in Early America (New York, Al-
fred A. Knopf, 1977)
Grier, Katherine C., Culture and Comfort: Parlor Making and Middle-
Class Identity, 1850—1930 (Washington, DC, Smithsonian, 1988)
Guillery, Peter, The Small House in Eighteenth-Century London: A Social
and Architectural History (London, Yale University Press, 2004)
Habermas, Jurgen, The Structural Transformation of the Public Sphere:
An Inquiry into a Category of Bourgeois Society, trs. Thomas Burger and
Frederick Lawrence (Cambridge, MA, MIT Press, 1989)
Hajnal, John, ‘European Marriage Patterns in Perspective’, Population in
History: Essays in Historical Demography, eds D.V. Glass and D.E. C. Ever-
sley (London, Edward Arnold, 1969)
—	, ‘Two Kinds of Pre-Industrial Household Systems’, Population and
Development Review, 8, 3, 1982, pp. 449—94
Hall, Catherine, White, Male and Middle-Class: Explorations in Feminism
and History (Cambridge, Polity Press, 1992)
Hall, Edward T., The Hidden Dimension: Mans Use of Space in Public and
Private (London, Bodley Head, 1966)
Hamilton, Richard, Painting by Numbers (London, Editions Hansjorg
Mayer, 2006)
Hamlett, Jane, Material Relations: Domestic Interiors and Middle-Class Fam-
ilies in England, 1850—1910 (Manchester, Manchester University Press, 2010)
Hammond, Robert, The Electric Light in Our Homes (London, Frederick
Warne, [1884])
Handlin, David P, The American Home, Architecture and Society, 1815—
1915 (Boston, Little, Brown and Co., 1979)
Hardyment, Christina, Behind the Scenes: Domestic Arrangements in His-
toric Houses (London, National Trust, 1997)
—	, From Mangle to Microwave: The Mechanization of Household Work
(Cambridge, Polity, 1988)
Hartman, Mary S., The Household and the Making of History: A Subversive
View of the Western Past (Cambridge, Cambridge University Press, 2004)
Hawes, J. M., and N. R. Hiner, eds, Children in Historical and Compara-
tive Perspective: An International Handbook and Research Guide (New York,
Greenwood, 1991)
Hayden, Dolores, Building Suburbia: Green Fields and Urban Growth,
1820—2000 (New York, Pantheon, 2003)
—	, Redesigning the American Dream: The Future of Housing, Work, and
Family Life (теч. edn, New York, W. W. Norton, 2002)
Hellman, Caroline Chamberlin, Domesticity and Design in American Wo-
mens Lives and Literature: Stowe, Aleott, Cather, and Wharton Writing at
Home (New York, Routledge, 2011)
309
БИБЛИОГРАФИЯ
Hellman, Mimi, ‘Furniture, Sociability, and the Works of Leisure in
Eighteenth- Century France’, Eighteenth-Century Studies, 32, 4, 1999
Herman, Bernard L., Town House: Architecture and Material Life in the
Early American City, 1780—1830 (Chapel Hill, University of North Carolina
Press, 2005)
Heynen, Hilde, and Guslum Baydar, eds, Negotiating Domesticity: Spatial
Productions of Gender in Modem Architecture (London, Routledge, 2005)
Heywood, Colin, A History of Childhood: Children and Childhood in the
West from Medieval to Modem Times (Cambridge, Polity, 2001)
Hoffer, Peter Charles, ed., Colonial Women and Domesticity: Selected Ar-
ticles on Gender in Early America (New York, Garland, 1988)
Houlbrooke, Ralph A., The English Family 1450—1700 (London, Long-
man, 1984)
Howard, Maurice, The Early Tudor Country House (London, George
Philip, 1987)
Hoy, Suellen, Chasing Dirt: The American Pursuit of Cleanliness (New
York, Oxford University Press, 1995)
Huizinga, Johan, Dutch Civilization in the Seventeenth Century, and Oth-
er Essays, Pieter Geyl and F. W. N. Hugenholts, eds, trs. Arnold J. Pomerans
(London, Collins, 1968)
Hussey, David, and Margaret Ponsonby, eds, Buying for the Home: Shop-
ping for the Domestic from the Seventeenth Century to the Present (Aidershot,
Ashgate, 2008)
—, The Single Homemaker and Material Culture in the Long Eighteenth
Century (Aidershot, Ashgate, 2012)
Jackson, Alan A., Semi-Detached London: Suburban Development, Life
and Transport, 1900—39 (London, George Allen & Unwin, 1973)
Jackson, J. B., Landscapes: Selected Writings of J. B. Jackson, ed. Er-
vin H. Zube ([no place of publication], University of Massachusetts Press,
1970)
Jaffee, David, A New Nation of Goods: The Material Culture of Early
America (Philadelphia, University of Pennsylvania Press, 2010)
James, Henry, The American Scene (London, Granville, 1987)
Jardine, Lisa, Going Dutch: How England Plundered Holland's Glory (Lon-
don, HarperCollins, 2008)
Jensen, Joan M., Calling This Place Home: Women on the Wisconsin Fron-
tier, 1850—1925 (St Paul, Minnesota Historical Society Press, 2006)
—, Loosening the Bonds: Mid-Atlantic Farm Women, 1750—1850 (New
Haven, Yale University Press, 1986)
Jonge, Huub de, ed., Ons sort mensen: Levensstijlen in Nederland (Ni-
jmegen, SUN, 1997)
Kasson, John F., Civilizing the Machine: Technology and Republican Val-
ues in America, 1776—1900 (New York, Grossman, 1976)
Kertzer, David L, and Marzio Barbagli, eds, The History of the European
Family, vol. 1: Family Life in Early Modem Times, 1500—1789; vol. 2: Fam-
ily Life in the Long Nineteenth Century, 1789—1913; vol. 3: Family Life in
the Twentieth Century (London, Yale University Press, 2001—2003)
Kevill-Davies, Sally, Yesterday's Children: The Antiques and History of
Childcare (Woodbridge, Antique Collectors’ Club, 1991)
Knoppers, Laura Lunger, Politicizing Domesticity: From Henrietta Maria
to Milton's Eve (Cambridge, Cambridge University Press, 2011)
310
БИБЛИОГРАФИЯ
Konner, Melvin, The Evolution of Childhood: Relationships, Emotion, Mind
(Cambridge, MA, Belknap Press, 2010)
Korn wolf, James D., Architecture and Town Planning in Colonial North
America (Baltimore, Johns Hopkins University Press, 2002)
Kowaleski-Wallace, Elizabeth, Consuming Subjects: Women, Shopping,
and Business in the Eighteenth Century (New York, Columbia University
Press, 1997)
Langford, Paul, Englishness Identified: Manners and Character, 1650—
1850 (Oxford, Oxford University Press, 2000)
Larkin, Jack, The Reshaping of Everyday Life, 1790—1840 (New York,
Harper & Row, 1988)
Lasch, Christopher, Haven in a Heartless World: The Family Besieged
(New York, W. W. Norton, 1995)
Laslett, Peter, Family Life and Illicit Love in Earlier Generations: Essays
in Historical Sociology (Cambridge, Cambridge University Press, 1977)
—	, The World We Have Lost (2nd edn, London, Methuen, 1971)
—	, and Richard Wall, eds, Household and Family in Past Time: Compara-
tive studies in the size and structure of the domestic group over the last three
centuries in England, France, Serbia, Japan and colonial North America, with
further materials from Western Europe (Cambridge, Cambridge University
Press, 1972)
Laver, James, The Age of Illusion: Manners and Morals, 1750—1848 (Lon-
don, Weidenfeld and Nicolson, 1972)
Lemire, Beverly, The Business of Everyday Life: Gender, Practice and
Social Politics in England, c.1600—1900 (Manchester, Manchester Univer-
sity Press, 2005)
—	, Fashions Favourite: The Cotton Trade and the Consumer in Britain,
1660—1800 (Oxford, Oxford University Press, 1991)
Logan, Thad, The Victorian Parlour (Cambridge, Cambridge University
Press, 2001)
Loughman, John, and John Michael Montias, Public and Private Spaces:
Works of Art in Seventeenth-Century Dutch Houses (Zwolle, Waanders, 2000)
L	ouw, H. J., The Origin of the Sash-Window’, Architectural History, 26,
1983, PP. 49-72
Louw, Hentie, and Robert Crayford, ‘A Constructional History of the
Sash-Window c. 1670 —c. 1725 (Parts 1 and 2)’, Architectural History, 41,
1998, pp. 82-130, and 42, 1999, PP. 173-239
Louw, Hentie, and Ben Farmer, eds, Companion to Contemporary Archi-
tectural Thought (London, Routledge, 1993)
Lukecs, John, The Bourgeois Interior’, American Scholar, 39, 1970 Lyall,
Sutherland, Dream Cottages: From Cottage Ome to Stockbroker Tudor: 200
Years of the Cult of the Vernacular (London, Robert Hale, 1988)
Lynd, Robert S., and Helen Merrell Lynd, Middletown: A Study in Mod-
em American Culture (London, Constable, 1929)
—	, Middletown in Transition: A Study in Cultural Conflicts (London, Con-
stable, 1937)
McBride, Theresa, The Domestic Revolution: The Modernization of House-
hold Service in England and France, 1820—1920 (London, Croom Helm, 1976)
Macfarlane, Alan, The Family Life of Ralph Josselin, a Seventeenth-Cen-
tury Clergyman; An Essay in Historical Anthropology (Cambridge, Cambridge
University Press, 1970)
311
БИБЛИОГРАФИЯ
—	, Marriage and Love in England: Modes of Reproduction, 1300—1840
(Oxford, Blackwell, 1986)
McHugh, Kathleen Anne, American Domesticity: From How-to Manual to
Hollywood Melodrama (New York, Oxford University Press, 1999)
Mack, Arien, ed., ‘Home: A Place in the World’, Social Research, 58, 1,
1991 [entire issue]
McKendrick, Neil, ed., Historical Perspectives: Studies in English Thought
and Society in Honour ofj. H. Plumb (London, Europa, 1974)
—	, John Brewerand J. H. Plumb, The Birth of a Consumer Society: The
Commercialization of Eighteenth-Century England (London, Hutchinson,
1982)
McKeon, Michael, The Secret History of Domesticity: Public, Private, and
the Division of Knowledge (Baltimore, Johns Hopkins University Press,
2005)
McMurry, Sally, Families and Farmhouses in Nineteenth-Century America:
Vernacular Design and Social Change (New York, Oxford University Press,
1988)
—	, andNancyvan Dolsen, eds, Architecture and Landscape of the Penn-
sylvania Germans, 1720—1920 (Philadelphia, University of Pennsylvania
Press, 2011)
Marcus, Sharon, Apartment Stories: City and Home in Nineteenth-Centu-
ry Paris and London (Berkeley, University of California Press, 1999)
Marten, James, ed., Children in Colonial America (New York, New York
University Press, 2007)
Matthews, Glenna, Just a Housewife: The Rise and Fall of Domesticity in
America (New York, Oxford University Press, 1987)
Mayhew, Edgar de N., and Minor Myers, Jr, A Documentary History of
American Interiors: From the Colonial Era to 1915 (New York, Charles Scrib-
ner’s Sons, 1980)
Meldrum, Tim, ‘Domestic Service, Privacy and the Eighteenth-Century
Metropolitan Household’, Urban History, 26, 1999, pp. 27—39
Mitterauer, Michael, and Reinhard Sieder, The European Family: Patri-
archy to Partnership from the Middle Ages to the Present, trs. Karla Oosterveen
and Manfred Horzinger (Oxford, Basil Blackwell, 1982)
Mohney, David, and Keller Easterling, eds, Seaside: Making a Town in
America (London, Phaidon, 1991)
Mokyr, Joel, ‘Why “More Work for Mother”? Knowledge and House-
hold Behavior, 1870—1945’, Journal of Economic History, March 2000, 6/1,
pp. 1—41
Morgan, Marjorie, Manners, Morals and Class in England, 1774—1858
(Basingstoke, Macmillan, 1994)
Muizelaar, Klaske, and Derek Phillips, Picturing Men and Women in the
Dutch Golden Age: Paintings and People in Historical Perspective (New Ha-
ven, Yale University Press, 2003)
Mundy, Peter, The Travels of Peter Mundy in Europe and Asia, 1608—
1667, ed. Sir Richard Carnac Temple; vol. 4, Travels in Europe, 1639—1647
(London, Hakluyt Society, 1925)
Muthesius, Hermann, The English House, trs. Janet Seligman and Stewart
Spencer (1st complete English edn, London, Frances Lincoln, 2007)
Muthesius, Stefan, The English Terraced House (New Haven, Yale Uni-
versity Press, 1982)
312
БИБЛИОГРАФИЯ
—	, The Poetic Home: Designing the 19th-Century Domestic Interior (Lon-
don, Thames and Hudson, 2009)
Nora, Pierre, Rethinking France, Les Lieux de Memoire, trs. Mary Trouille,
under the direction of David P Jordan (4 vols., Chicago, University of Chi-
cago Press, 2001 — 10)
North, Michael, ‘Material Delight and the Joy of Living’: Cultural Con-
sumption in the Age of Enlightenment in Germany, trs. Pamela Selwyn (Ai-
dershot, Ashgate, 2008)
Nye, David E., Electrifying America: Social Meanings of a New Technol-
ogy, 1880—1940 (Cambridge, MA, MIT Press, 1990)
Nylander, Jane C., Our Own Snug Fireside: Images of the New England
Home, 1760—1860 (New Haven, Yale University Press, 1994)
O’ Day, Rosemary, The Family and Family Relationships, 1500—1900,
England, France and the USA (Basingstoke, Macmillan, 1994)
Oldenziel, Ruth, and Karin Zachmann, eds, Cold War Kitchen: American-
ization, Technology, and European Users (Cambridge, MA, MIT Press, 2009)
Oliver, Paul, Dwellings: The Vernacular House Worldwide (London,
Phaidon, 2003)
Olsen, Donald J., The City as a Work of Art, London, Paris, Vienna (New
Haven, Yale University Press, 1986)
Overton, Mark, et al., Production and Consumption in English Households,
1600—1750 (London, Routledge, 2004)
Ozment, Steven, Flesh and Spirit: Private Life in Early Modem Germany
(Harmondsworth, Penguin, 2001)
Palmer, Phyllis, Domesticity and Dirt: Housewives and Domestic Servants
in the United States, 1920—45 (Philadelphia, Temple University Press, 1989)
Parissien, Steven, Interiors: The Home Since 1700 (London, Laurence
King, 2009)
Pattison, Mary, Principles of Domestic Engineering; or, The what, why and
how of a home; an attempt to evolve a solution of the domestic labor and
capital’ problem — to standardize and professionalize housework — to reorga-
nize the home upon ‘scientific management’ principles — and to point out the
importance of the public and personal element therein as well as the practical
(New York, Trow, 1915)
Pepys, Samuel, The Diary of Samuel Pepys, Robert Latham and William
Matthews, eds (London, Bell & Hyman, 1983)
Perry, Ruth, Novel Relations: The Transformation of Kinship in English Lit-
erature and Culture, 1748—1818 (Cambridge, Cambridge University Press, 2004)
Peskov, Vasily, Lost in the Taiga: One Russian Family’s Fifty-Year Strug-
gle for Survival and Religious Freedom in the Siberian Wilderness, trs. Marian
Schwartz (New York, Doubleday, 1994)
Pick, Frederick, Inside Out: Historic Watercolour Drawings, Oil-sketches
and Paintings of Exteriors and Interiors, 1770—1870 (London, Stair, 2000)
Pinchbeck, Ivy, and Margaret Hewitt, Children in English Society (Lon-
don, Routledge & Kegan Paul, 1969—73), 2 vols.
Plumb, J. H., intro to Edward J. Nygren, Nancy L. Pressly, The Pursuit
of Happiness: A View of Life in Georgian England (New Haven, Yale Center
for British Art, 1977)
Pointon, Marcia, Strategies for Showing: Women, Possession and Repre-
sentation in English Visual Culture, 1665—1800 (Oxford, Oxford University
Press, 1997)
313
БИБЛИОГРАФИЯ
Pollock, Linda, A Lasting Relationship: Parents and Children over Three
Centuries (London, Fourth Estate, 1987)
Ponsonby, Margaret, Stories from Home: English Domestic Interiors,
1750—1850 (Aidershot, Ashgate, 2007)
Pounds, Norman J. G., Hearth and Home: A History of Material Culture
(Bloomington, Indiana University Press, 1989)
Praz, Mario, Conversation Pieces: A Survey of the Informal Group Portrait
in Europe and America (London, Methuen, 1971)
—	, An Illustrated History of Interior Decoration from Pompeii to Art Nou-
veau (London, Thames and Hudson, 1964)
Priestley, Ursula, and P. J. Corfield, ‘Rooms and room use in Norwich
housing, 15801730’, Post-Medieval Archaeology, 16, 1982, pp. 93—123
Purdy, Daniel L., The Tyranny of Elegance: Consumer Cosmopolitanism
in the Era of Goethe (Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1998)
Quiney, Anthony, House and Home: A History of the Small English House
(London, BBC, 1986)
Rapoport, Amos, Culture, Architecture, and Design (Chicago, Locke Sci-
ence, 2005)
—	, House, Form and Culture (Englewood Cliffs, Prentice-Hall, 1969)
Razi, Zvi, ‘The Myth of the Immutable English Family’, Past & Present,
140, 1993
Reagin, Nancy R., Sweeping the Nation: Domesticity and National Identity
in Germany, 1870—1945 (Cambridge, Cambridge University Press, 2007)
Reed, Christopher, Bloomsbury Rooms: Modernism, Subculture, and Do-
mesticity (New Haven, Yale University Press, 2004)
—, ed., Not at Home: The Suppression of Domesticity in Modem Art and
Architecture (London, Thames and Hudson, 1996)
Reiff, Daniel D., Small Georgian Houses in England and Virginia: Origins
and Development through the 1750s (Cranbury, University of Delaware Press,
1986)
Reiter, Rayna R., ed., Toward an Anthropology of Women (New York,
Monthly Review Press, 1975)
Retford, Kate, The Art of Domestic Life: Family Portraiture in Eighteenth-
Century England (New Haven, Yale University Press, 2006)
Rice, Charles, The Emergence of the Interior: Architecture, Modernity, Do-
mesticity (Abingdon, Routledge, 2007)
Rich, Rachel, Bourgeois Consumption: Food, Space and Identity in London
and Paris, 1850—1914 (Manchester, Manchester University Press, 2011)
Rosenau, Helen, Social Purpose in Architecture: Paris and London Com-
pared, 1760—1800 (London, Studio Vista, 1970)
Rosner, Victoria, Modernism and the Architecture of Private Life (New
York, Columbia University Press, 2005)
Rousseau, Jean-Jacques, Emile, or, Treatise on Education, trs. William H.
Payne (Amherst, NY, Prometheus, 2009)
Ruskin, John, Sesame andLilies: Two Lectures ([1867], Orpington, George
Allen, 1882)
Ryan, Mary P., Cradle of the Middle Class: The Family in Oneida Coun-
ty, New York, 1790—1865 (Cambridge, Cambridge University Press, 1981)
Rybczynski, Witold, Home: A Short History of an Idea (London, Heine-
mann, 1988)
Rykwert, Joseph, ‘House and Home’, Social Research, 58, 1991
314
БИБЛИОГРАФИЯ
Sabean, David Warren, Property, Production, and Family in Neckarhau-
sen, 1700—1870 (Cambridge, Cambridge University Press, 1990)
Sarti, Raffaella, Europe at Home: Family and Material Culture, 1500—
1800, trs. Allan Cameron (London, Yale University Press, 2002)
Saumarez Smith, Charles, Eighteenth-Century Decoration: Design and the
Domestic Interior in England (London, Weidenfeld and Nicolson, 1993)
—, The Rise of Design: Design and the Domestic Interior in Eighteenth-
Century England (London, Pimlico, 2000)
Sayer, Karen, Country Cottages: A Cultural History (Manchester, Man-
chester University Press, 2000)
Schama, Simon, The Embarrassment of Riches: An Interpretation of Dutch
Culture in the Golden Age (London, Collins, 1987)
Schivelbusch, Wolfgang, Disenchanted Night: The Industrialization of
Light in the Nineteenth Century, trs. Angela Davies (Berkeley, University of
California Press, 1995)
Schlereth, Thomas J., Victorian America: Transformations in Everyday
Life, 1876—1915 (New York, HarperCollins, 1991)
Schucking, Levin L., The Puritan Family: A Social Study from the Literary
Sources, trs. Brian Battershaw (London, Routledge & Kegan Paul, 1969)
Schuurman, Anton, and Pieter Spierenburg, eds, Private Domain, Public
Inquiry: Families and Lifestyles in the Netherlands and Europe, 1550 to the
Present (Hilversum, Uitgeverij Verloren, 1996)
Schuurman, Anton J., and Lorena Walsh, eds, Material Culture: Con-
sumption, LifeStyle, Standard of Living, 1500—1900, in Proceedings of the
11th International Economic History Congress, Milan, September 1994 (Milan,
Universita Bocconi, 1994)
Seccombe, Wally, A Millennium of Family Change: Feudalism to Capital-
ism in Northwestern Europe (London, Verso, 1992)
Sennett, Richard, The Conscience of the Eye: The Design and Social Life
of Cities (London, Faber, 1991)
Shammas, Carole, The Domestic Environment in Early Modern England
and America’, Journal of Social History, 14, 1980, pp. 3—24
—, ‘Explaining Past Changes in Consumption and Consumer Behaviour’,
Historical Methods, 22, 1989, pp. 69—75
Shoemaker, Robert, Gender in English Society, 1650—1850: The Emer-
gence of Separate Spheres? (London, Longman, 1998)
Shorter, Edward, The Making of the Modem Family (London, Collins,
1976)
Sirjamaki, John, The American Family in the Twentieth Century (Cam-
bridge, MA, Harvard University Press, 1953)
Sitwell, Sacheverell, Conversation Pieces: A Survey of English Domestic
Portraits and their Painters (London, Batsford, 1936)
Smith, Adam, The Theory of Moral Sentiments, D. D. Raphael and A. L.
Macfie, eds, ([1759] Oxford, Clarendon, 1976)
Smyth, Gerry, and Jo Croft, eds, Our House: The Representation of Do-
mestic Space in Modem Culture (Amsterdam, Rodopi, 2006)
Sparke, Penny, Brenda Martin and Trevor Keeble, eds, The Modem Pe-
riod Room: The Construction of the Exhibited Interior, 1870 to 1950 (London,
Routledge, 2006)
Stamp, Gavin, and Andre Goulancourt, The English House 1860—1914:
The Flowering of English Domestic Architecture (London, Faber, 1986)
315
БИБЛИОГРАФИЯ
Starobinski, Jean, ‘The Idea of Nostalgia’, Diogenes, 54, 1966
Steedman, Carolyn, Labours Lost: Domestic Service and the Making of
Modem England (Cambridge, Cambridge University Press, 2009)
Stevenson, Robert Louis, Virginibus Puerisque and Other Essays (New-
castle-upon-Tyne, Cambridge Scholars, 2009)
Stewart, Rachel, The Town House in Georgian London (New Haven, Yale
University Press, 2009)
Stone, Lawrence, The Family, Sex and Marriage in England, 1500—1800
(London, Harper, 1977)
Strasser, Susan, Never Done: A History of American Housework (New
York, Pantheon, 1982)
—	, Satisfaction Guaranteed: The Making of the American Mass Market
(Washington, DC, Smithsonian Institution Press, 1989)
—	, Waste and Want: A Social History of Trash (New York, Metropolitan,
1999)
—	, Charles McGovern and Matthias Judt, eds, Getting and Spending:
European and American Consumer Societies in the Twentieth Century (Cam-
bridge, Cambridge University Press, 1998)
Sutherland, Daniel E., The Expansion of Everyday Life, 1860—1876 (New
York, Harper and Row, 1989)
Symonds, James, ed., Table Settings: The Material Culture and Social Con-
text of Dining, ad 1700—1900 (Oxford, Oxbow Books, 2010)
Tadmor, Naomi, ‘The Concept of the Household-Family in 18th-Centu-
ry England’, Past & Present, 151, 1996, pp. 111--40
—	, Family and Friends in Eighteenth-Century England: Household, Kinship,
and Patronage (Cambridge, Cambridge University Press, [2001])
Tange, Andrea Kaston, Architectural Identities: Domesticity, Literature, and
the Victorian Middle Classes (Toronto, University of Toronto Press, 2010)
Thiel, Elizabeth, The Fantasy of Family: Nineteenth-Century Children’s
Literature and the Myth ofthe Domestic Ideal (London, Routledge, 2008)
Thompson. E. P., Customs in Common (London, Merlin Press, 1991)
Thompson, Eleanor, ed., The American Home: Material Culture, Domestic
Space, and Family Life (Hanover, NH, University Press of New England,
1998)
Thornton, Peter, Authentic Decor: The Domestic Interior, 1620—1929
(London, Seven Dials, 2000)
—, Seventeenth-Century Interior Decoration in England, France, and Hol-
land (New Haven, Yale University Press, 1978)
Tilley, Morris Palmer, A Dictionary of the Proverbs in England in the
Sixteenth and Seventeenth Centuries: A Collection of the Proverbs Found in
English Literature and the Dictionaries of the Period (Ann Arbor, University
of Michigan Press, 1950)
Tinniswood, Adrian, Life in the English Country Cottage (London, Wei-
denfeld and Nicolson, 1995)
Tosh, John, A Mans Place: Masculinity and the Middle-Class Home in
Victorian England (New Haven, Yale University Press, 2007)
Trumbach, Randolph, The Rise ofthe Egalitarian Family: Aristocratic Kin-
ship and Domestic Relations in Eighteenth-Century England (New York, Aca-
demic Press, 1978)
Ulrich, Laurel Thatcher, The Age of Homespun: Objects and Stories in the
Creation of an American Myth (New York, Alfred A. Knopf, 2001)
316
БИБЛИОГРАФИЯ
—, Good Wives: Image and Reality in the Lives of Women in Northern New
England, 1650—1750 (New York. Alfred A. Knopf, 1982)
Upton, Dell, Another City: Urban Life and Urban Spaces in the New
American Republic (New Haven, Yale University Press, 2008)
—, and John Michael Vlach, Common Places: Readings in American Ver-
nacular Architecture (Athens, GA, University of Georgia Press, 1986)
Vickery, Amanda, Behind Closed Doors: At Home in Georgian England
(New Haven, Yale University Press, 2009)
—, ‘An Englishman’s Home Is His Castle? Thresholds, Boundaries and
Privacies in the Eighteenth-Century London House’, Past & Present, 199,
May 2008, pp. 147-73
—, The Gentlemans Daughter: Womens Lives in Georgian England (Lon-
don, Yale University Press, 1998)
Vlach, John Michael, Back of the Big House: The Architecture of Planta-
tion Slavery (Chapel Hill, University of North Carolina Press, 1993)
Vries, Jan de, The Dutch Rural Economy in the Golden Age, 1500—1700
(New Haven, Yale University Press, 1974)
—, European Urbanization, 1500—1800 (London, Methuen, 1984)
—, ‘The Industrial Revolution and the Industrious Revolution’, Journal
of Economic History, 54, 1994, pp. 249—70
—, The Industrious Revolution: Consumer Behaviour and the Household
Economy, 1650 to the Present (Cambridge, Cambridge University Press, 2008)
—, and Ad van der Woude, The First Modem Economy: Success, Failure,
and Perseverance of the Dutch Economy, 1500—1815 (Cambridge, Cambridge
University Press, 1997)
Wall, Richard, Jean Robin and Peter Laslett, eds, Family Forms in His-
torical Europe (Cambridge, Cambridge University Press, 1983)
Walker, Mack, German Home Towns, Community, State, and General Es-
tates, 1650—1871 (Ithaca, NY Cornell University Press, 1971)
Warren, Samuel D., and Louis D. Brandeis, ‘The Right to Privacy’, Har-
vard Law Review, vol. 4, no. 5, 15 December 1890, pp. 193—220
Watkins, Susan C., ‘If All We Knew About Women was What We Read
in Demography, What Would We Know?’, Demography, 30/4, 1993,
pp. 551-78
Weatherill, Lorna, Consumer Behaviour and Material Culture in Britain,
1660—1760 (2nd edn, London, Routledge, 1996)
—, ‘A Possession of One’s Own: Women and Consumer Behaviour in
England, 16601740’, Journal of British Studies, 23, 1986, pp. 131—56
Weber, Max, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, trs. Talc-
ott Parsons, foreword by R. H. Tawney (London, G. Allen & Unwin, 1930)
Weinberg, H. Barbara, and Carrie Rebora Barratt, eds, American Stories:
Paintings of Everyday Life, 1765—1915 (New York, Metropolitan Museum
of Art, 2009)
Weslager, C. A., The Log Cabin in America: From Pioneer Days to the
Present (New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1969)
West, Patricia, Domesticating History: The Political Origins of America's
House Museums (Washington, DC, Smithsonian Institution Press, 1999)
Westermann, Mariet, Art and Home: Dutch Interiors in the Age of Rem-
brandt (Zwolle, Waanders, 2001)
Wilder, Laura Ingalls, The Little House Books, Caroline Fraser, ed., vol. 1:
Little House in the Big Woods, Farmer Boy, Little House on the Prairie, On the
317
БИБЛИОГРАФИЯ
Banks of Plum Creek; vol. 2: By the Shores of Silver Lake, The Long Winter,
Little Town on the Prairie, These Happy Golden Years, The First Four Years
(New York, Library of America, 2012)
Williams, Michael Ann, Homeplace: The Social Use and Meaning of Folk
Dwellings in Southwestern North Carolina (Athens, GA, University of Geor-
gia Press, 1993)
Williams, Raymond, Keywords: A Vocabulary of Culture and Society
(London, Fontana, 1976)
Wilson, Bee, Consider the Fork: A History of Invention in the Kitchen
(London, Particular Books, 2012)
Worsley, Giles, Classical Architecture in Britain: The Heroic Age (New
Haven, Yale University Press, 1995)
—, Inigo Jones and the European Classicist Tradition (New Haven, Yale
University Press, 2007)
Wright, Gwendolyn, Building the Dream: A Social History of Housing in
America (New York, Pantheon, 1981)
—, Moralism and the Model Home: Domestic Architecture and Cultural
Conflict in Chicago (Chicago, University of Chicago Press, 1980)
Wright, Lawrence, Warm and Snug: The History of the Bed (London,
Routledge & Kegan Paul, 1962)
Wrigley, E. A., Continuity, Chance and Change: The Character of the
Industrial Revolution in England (Cambridge, Cambridge University Press,
1988)
Woolgar, С. M., The Great Household in Late Medieval England (New
Haven, Yale University Press, 1999)
Zaretsky, Eli, Capitalism, the Family, and Personal Life (2nd edn, New
York, Perennial, 1986)
Zumthor, Paul, Daily Life in Rembrandt's Holland, trs. Simon Watson
Taylor (London, Weidenfeld and Nicolson, 1962)
СОДЕРЖАНИЕ
Введение. Размышления о доме...........................7
Часть первая
ИДЕИ ДОМА. ТО, ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ
Глава 1. Семья и дом..................................28
Глава 2. Личное пространство и дом....................61
Глава 3. Дом и мир....................................99
Глава 4. Мебель, делающая дом........................128
Глава 5. Мифы о доме.................................174
Часть вторая
ТЕХНОЛОГИЯ ДОМА
Глава 6. Очаг и домашнее пространство................209
Глава 7. Незримый дом................................245
Заключение. Не дома..................................289
Выражение признательности............................300
Библиография.........................................302
Фландерс Джудит
СОТВОРЕНИЕ ДОМА
Ответственный редактор ЕЛ. Шведова
Художественный редактор Е.Ю. Шурлапова
Технический редактор В.М. Романова
Ответственный корректор Т.В. Соловьева
Подписано в печать 24.09.2015.
Формат 60х90'/1й. Бумага офсетная. Гарнитура «Петербург».
Печать офсетная. Усл. печ. л. 20,0.
Уч.-изд. л. 17,92 + вклейка = 18,82.
Тираж 3 000 экз. Заказ 0-2794.
ЗАО «Издательство Центрполиграф»
111024, Москва, 1-я ул. Энтузиастов, 15
E-MAIL: CNPOL@CNPOL.RU
www.centrpoligraf.ru
Отпечатано в ПИК «Идел-Пресс», филиал АО «ТАТМЕДИА»
420066, г. Казань, ул. Декабристов, 2
e-mail: id-press@yandex.ru