М. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
Дубровник
и Османская
империя
2-е издание, переработанное и дополненное
Москва
«НАУКА»
Главная редакция восточной литературы
1989
В книге рассказывается об истории Дубровника — этой жемчужины Далмации, о его населении,
производственной основе городской жизни, морской и сухопутной торговле, колониях и денежном хо¬
зяйстве, о культуре и быте дубровницкого общества. По сравнению с первым изданием книга значи¬
тельно переработана и дополнена, в ней появились новые разделы, в том числе посвященные развитию
дубровницкого флота и морским связям города, а также художникам Дубровника. Перед читателем
предстанут колоритные фигуры дубровницких патрициев, капитанов, купцов, строителей, людей искус¬
ства и литературы. Значительное место в книге уделено отношениям Дубровника с турецким государст¬
вом, его вовлеченности в военные столкновения между Османской империей и европейскими держава¬
ми. {2}

СОДЕРЖАНИЕ
Вместо предисловия	 3
Введение	 4
Глава 1. Истоки	 7
«Те, кто ищет рай на земле»	 7
Беженцы на скале	 11
И лоза, и маслина, и парус	 18
«Все в городе говорят по-славянски	 22
Глава 2. Дубровницкая коммуна	 33
Под властью венецианцев	 33
Что такое городская коммуна	 36
Нобили и простолюдины	 40
Право, нотарии, архив	 45
Город добрых мастеров	 49
Первые коммерческие успехи	 55
Глава 3. Становление республики	 61
«Кажется, что все они возведены одним зодчим»	 61
Судьбы балканского рынка	 67
Петр Пантела и его мастерская	 74
Republica Ragusina	 78
«Турецкий страх»	 84
В поисках нового сюзерена	 97
Глава 4. «Ходят свободно по всей земле моего царства...»	 105
Повседневные контакты	 105
Политические бури XVI века	 112
Динары и дукаты	 125
Превратности сухопутной торговли	 128
«Малые Дубровники» на балканской земле	 138
Что такое «джумрук»?	 143
Глава 5. На морских просторах	 148
От галеры к галеону	 148
Во все концы света	 155
Завидная осведомленность	 163
Глава 6. «Люди острого ума и пламенного духа»	 167
Взаимные оценки	 168
Судьбы дубровницкой аристократии	 172
Живописцы	 180
«Поэта назначенье — музе следовать свободно»	 186
Писатель и общество	 195
Глава 7. Закат	 208
«Дико неукротимые люди»	 213
Дубровницкая дипломатия в действии	 222
«Чудеса» коммерции	 231
«Рагузы город вольной» и петровская Россия	 240
Республика в войне 1768—1774 гг	 246
Последние дни	 252
Заключение	 259
Примечания	 262
Использованная литература	 282
Список сокращений	 300
Указатель наиболее важных имен	 302

Вместо предисловия
История Дубровника изучается в наши дни с редкой интенсивностью. Растет число ис¬
следований по частным вопросам, все чаще появляются солидные монографии, особенно много
публикаций архивных материалов — знаменитый Дубровницкий архив постоянно привлекает
исследователей из разных стран. Материала, впервые введенного в оборот за последние годы,
так много, что уже это одно потребовало нового издания книги. Автор руководствовался еще
одним соображением при ее переработке. Следовало ввести в книгу какой-то материал по исто¬
рии и других городов побережья, на котором находится Дубровник, — Задара, Сплита. Как ни
отличается от них знаменитый город, он представляет собой органическую часть этого региона,
и нужно было дать читателю возможность для сопоставлений. Наконец, чтобы более полно от¬
разить духовную жизнь дубровчан, автор счел необходимым охарактеризовать еще одну сферу
— изобразительное искусство.
В работе над вторым изданием приняли участие и молодые ученые, сотрудники и выпу¬
скники Калининского университета. И. Г. Воробьева разработала часть раздела «Повседневные
контакты» (глава 4), Н. А. Лучинина явилась одним из авторов двух последних разделов главы
7, Е. В. Вецель — раздела «Дико неукротимые люди» (глава 7), С. Ю. Иванов — раздела «Вза¬
имные оценки» (глава 7). Указатель имен подготовлен О. Н. Хохловой.
Труд этот удалось завершить благодаря содействию ряда югославских библиотек. Автор
выражает искреннюю признательность Национальной библиотеке Сербии, Библиотеке Серб¬
ской Академии наук и искусств в Белграде, Национальной и университетской библиотеке Хор¬
ватии и Библиотеке Югославянской Академии наук и искусств в Загребе. Первое издание было
встречено рядом благожелательных откликов. Автор считает своей обязанностью принести
глубокую благодарность рецензентам — Н. П. Мананчиковой, М. С. Мейеру (СССР), Э. Верне¬
ру (ГДР), Т. М. Мацану, Й. Лучичу (СФРЮ), Р. Михневой (НРБ), З. Веселой-Прженосиловой
(ЧССР), Л. Штайндорффу (ФРГ), И. Матею (СРР) и всем коллегам, чьи критические замечания
позволили переработать книгу для второго издания. {3}
Введение
С каждым днем обстановка в городе становилась все тревожнее. Уже были сожжены в
предместьях деревянные дома, которые могли бы скрыть приближение вражеской пехоты, на¬
чали сносить и каменные здания — большие ткацкие и красильные мастерские. Разрушили да¬
же окрестные церкви — все для того, чтобы пушки с крепостных стен могли без помех бить по
приближающемуся неприятелю. И днем и ночью углубляли рвы — ломали камень у городских
стен и поднимали его для новой кладки. От работ не освободили никого, даже священников и
монахов, глашатаи на площадях объявляли всем, какие кары ждут ослушников, тревожно гуде¬
ли колокола церквей. Никогда еще над красивым, богатым городом, ни разу не видевшим врага
в своих стенах, не нависало такой опасности. Шел июнь 1463 г. Султан Мехмед II Фатих (За¬
воеватель), захватив Боснию, приближался со своими войсками к Дубровнику.
Исследователей давно уже интересовали события тех дней. В деталях выяснено, как го¬
товились городские власти к осаде — укрепляли стены, приглашали на службу известных фор¬
тификаторов, срочно возвращали уехавших каменщиков и строителей. Были наняты солдаты в
соседних странах, мобилизованы все способные носить оружие, вырублены рощи для строи¬
тельства укреплений, забиты камнем или отравлены колодцы в окрестностях. Известна психо¬
логическая обстановка тех дней — паника, охватившая неуверенных, попытки трусливых бе¬
жать и найти убежище на островах, энтузиазм строителей укреплений, спокойствие и мужество
властей, твердо решивших отстоять город 1.
И вот, когда город уже приготовился к смертельной схватке, произошло невероятное.
Дубровницкие послы, прибывшие в лагерь султана неподалеку от Скопье, встретили радушный

прием. Выяснилось, что грозный воитель вовсе не хочет штурмовать город. Более того, после
беседы с Мехмедом послы даже получили на руки указ, подтверждавший все прежние льготы и
привилегии. Османские политики явно совершили крутой поворот. Что же произошло?
Мы вступаем в область догадок. Не исключено, что султана и его приближенных прель¬
стила дань, которую уплачивал город уже несколько лет и которую согласился вносить и
впредь. Можно предполагать, что турок смутила перспектива штурма {4} города, который в
XV в. превратился в одну из сильнейших крепостей на Балканах. Однако вероятнее всего, при
османском дворе окончательно убедились, насколько выгоднее иметь Дубровник в качестве не
побежденного и разоренного противника, а процветающего подданного.
Разумеется, в ближайшем окружении Мехмеда Завоевателя не могли предугадать рас¬
цвет, который предстоял городу. Никто еще не знал, что Дубровник станет обладателем огром¬
ного торгового флота, в котором будет служить более 5 тыс. человек, портом мирового значе¬
ния, что он покроет сетью своих колоний все балканские страны и станет вывозить из них ог¬
ромные богатства. Оценить, чем стал город для балканской экономики и для Османской импе¬
рии в целом, туркам удалось только через двести с лишним лет в пору трагического катаклизма.
Весной 1667 г. Дубровник постигло страшное стихийное бедствие, землетрясение. Полуразру¬
шенный город кое-кому из турецких государственных деятелей показался легкой добычей. Ле¬
том 1677 г. одно из первых лиц империи, будущий великий везир Кара Мустафа обвинил дуб-
ровчан в многолетней недоплате дани и предложил возместить недоимку, т. е. внести ни много
ни мало 350 тыс. дукатов. Чтобы оценить размер этой суммы, следует иметь в виду, что золотой
дукат весил около 3,5 г (более точно — 3,559 г) и, таким образом, Дубровник должен был вы¬
везти в Стамбул более тонны золота. Не только для разоренного, но и для процветающего го¬
родского хозяйства это была ни с чем не сообразная сумма.
То, что случилось далее, вошло ярким эпизодом в историю европейской дипломатии.
Дубровницкий посол в Стамбуле Якета Палмотич с сокрушением объявил Кара Мустафе, что в
создавшихся условиях дубровчанам ничего не остается, как сесть на корабли и отплыть со всем
скарбом на новое место поселения — в Италию. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы сра¬
зу же парализовать замысел турецкого сановника. Мысль о том, что этот город очень выгодно
расположен, что его порт можно использовать в своих интересах, никому в Порте раньше не
приходила в голову. Кара Мустафе стало наконец понятно, что именно дубровчане выполняли
роль «живой воды», которая окропляла всю балканскую экономику. Отступление, которое по¬
спешно забила Порта, когда ей всерьез пригрозили потерей Дубровника, отлично иллюстрирует
роль этого города в жизни Османской империи. Так Дубровник вновь показал свою значимость
для турецкого государства. Если в середине XV в. их отношения надо было только предугады¬
вать (и, к чести Завоевателя, он сделал это блестяще), то в конце XVII в. эти взаимосвязи уже
доказали свою необходимость, и не увидеть эту необходимость мог только тупой и жестокий
чиновник.
Два этих красочных эпизода вводят нас в существо темы, которая обозначена в заголов¬
ке этой книги, тему отношений {5} могущественной Османской империи и маленького славян¬
ского города-государства. Нарисовать картину этих отношений на протяжении нескольких сто¬
летий — важная и перспективная задача. Она тем более значительна, что ее решение предпола¬
гает постановку и ряда других задач — и в итоге жизнь славного югославянского города долж¬
на предстать перед читателем на разных этапах ее истории и во всем ее многообразии. {6}
Глава 1
Истоки
«Те, кто ищет рай на земле...»
Дубровник нетрудно найти на географической карте. На западном побережье Балканско¬
го полуострова, там, где Югославия омывается водами Адриатического моря, лежит провинция

Далмация, составная часть Хорватии, одной из республик, входящих в югославскую федера¬
цию. Она протянулась почти на 450 км длинным, сужающимся к югу треугольником, и почти
на самом острие этого «кинжала» у границ Черногории и находится Дубровник. Этот город
раскинулся на площади 36 кв. км, в нем живет сейчас около 25 тыс. человек. В Дубровнике
имеются благоустроенные современные кварталы, множество гостиниц и пансионатов (нет
лишь промышленности, здесь не строят заводов). Уличная сеть сходится к единому центру, ок¬
руженному стенами пятиугольнику, который резко выделяется на фоне современной застройки.
Это и есть старый Дубровник, город-музей, мировой центр культуры и туризма.
На всех фотографиях, запечатлевших панораму Дубровника, сделаны ли они с высоты
прибрежных гор, со стороны моря или с высоты птичьего полета, зрителя поражает удивитель¬
ная плотность застройки, внушительная мощь укреплений и цветовые контрасты окружающего
мира — голубизна моря и серо-зеленый цвет гор. Море и горы и сейчас, как и тысячу лет назад,
доминируют в городском окружении и определяют городскую среду. Море зовет дубровчанина,
кормит его, открывает ему дорогу в дальние края и формирует его характер. Горы же как бы
говорят каждому, кто морским путем прибывает в Дубровник, как суров тот балканский мир,
мир Динарского горного массива, который начинается сразу же за городскими воротами. Имен¬
но в борьбе с горами, с опасностью, которая в них скрывалась, и создался город и окрепло его
общество. Можно согласиться с современным исследователем, что Дубровник «возник... вопре¬
ки всем природным условиям... как вызов человека природе» 1.
Поэтому укрепления, обособляющие город от окрестного мира, производят такое впе¬
чатление и на туриста, который хочет непременно обойти их поверху, и на зрителя, разгляды¬
вающего на фотографии панораму Дубровника. Поневоле начи-{7}наешь соглашаться с теми
историками, которые считают стены едва ли не основной отличительной чертой всякого города.
Дубровницкие стены и впрямь на редкость внушительны. На протяжении почти 2 тыс. м по его
периметру тянется цепь куртин, квадратных и круглых башен, бастионов и фортов. Их высота
кое-где достигает 22 м, а толщина — 5 м. Они то высятся над морем, повторяя изгибы утесов,
на которых возведены, то выступают далеко в море, охватывая и охраняя гавань, то в самом уг¬
рожающем месте поднимаются в гору, завершаясь башней-фортом, башней-ключом, откры¬
вающей доступ ко всей оборонительной системе города. Это — Минчета, выстроенная на земле
патрицианского семейства Менчетичей. С материковой стороны городские укрепления особен¬
но неприступны — высокие квадратные башни расположены близко друг к другу и вдобавок
защищены извне цепью полукруглых стен (точнее, «предстений»). Любопытны имена башен,
например Звезда или Мртво звоно (т. е. звон по покойникам). Эффектны крепости: Ловренац у
западных ворот города, Ревелин — у восточных или мощный бастион св. Иоанн (Иван), блоки¬
рующий вход в гавань.
Кольцо укреплений — не только самое внушительное свидетельство былого дубровниц-
кого могущества и не только зримая граница между старым и новым городом, но и живая па¬
мять о минувшем: восточные ворота названы славянским словом «Плоче») («плиты»), западные
— греческим «Пиле» («пилай» — ворота). Город, в течение столетий живший на стыке славян¬
ской и византийской цивилизаций, сохранил в этих названиях печать окружающего мира.
Та застройка внутри крепостных стен, которую мы видим сейчас, возникла поздно, по¬
сле сокрушительного землетрясения 1667 г., и носит следы некоторой унификации. Так, на
главной улице города возвели пять (с противоположной — шесть) совершенно одинаковых
трех- и четырехэтажных домов. Они отчетливо видны на всех фотографиях и, как правило, изо¬
бражаются на рисунках, придавая живописно разросшемуся городу некоторое однообразие. Эта
магистраль — одновременно и широкая улица длиной около 300 м, пересекающая город от во¬
рот Пиле до ворот Плоче, и площадь. Недаром у нее два названия — Страдун (от итал. «страда»
— улица) и Плаца. Покрывающие ее до глянца истертые плиты из желтоватого известняка по
вечерам заполняются толпами гуляющих. Зато там, где Страдун подходит к восточным, порто¬
вым воротам, царит полное смешение эпох и стилей. Готика представлена четырехгранной ко¬
лонной («колонна Роланда») и тройными окнами дворца Спонза; Возрождение — круглыми ар¬
кадами этого и соседнего дворца, так называемого Княжева двора; барокко — кафедральным

собором. Монастыри с целиком сохранившимися внутренними двориками, «клуатрами», кро¬
шечные церкви в переулках, огромный, имеющий купольное покрытие {8} резервуар с водой,
крепости Ревелин в гавани и Ловренац на отвесной скале — разнообразие городской застройки
велико.
Все это привлекает в Дубровник несметные толпы. Город давно уже стяжал себе славу
туристской Мекки. «Те, кто ищет рай на земле, должны приехать в Дубровник» , — по-
видимому, Бернард Шоу не очень иронизировал, когда писал эти строки.
Масса рекламной литературы, издающейся на всех языках, поддерживает этот интерес.
Невозможно перечислить все региональные или международные симпозиумы, конференции,
фестивали, вечера и «ночи», которые проводятся здесь круглый год, но особенно энергично ле¬
том. Заполняются церкви, внутренние дворики дворцов, сотни людей рассаживаются на цен¬
тральной площади. Особенно эффектны спектакли в окружающих город фортах, например под
сводами бастиона Бокар или в Ловренаце, где много лет с успехом ставят «Гамлета» 3.
Впрочем, в последние годы туристский поток стал явно захлестывать Дубровник — воз¬
можностей города уже не хватает, чтобы принять всех гостей. Например, число туристов, дос¬
тавленных одним лишь агентством «Атлас» в 1982 г., по сравнению с 1970 г. выросло в пять
раз4. На основной магистрали города в день бывает до 22 тыс. пешеходов 5. Автор сам испытал
тесноту современного Дубровника: в один из летних дней два бурлящих потока туристов «за¬
перли» западные ворота и возникло некое подобие штурма средневекового города. У автора не
хватило духу принять участие в этой схватке, и он улизнул через мало кому известную потаен¬
ную калитку. Для властей перегруженность города создает множество проблем. Например, за¬
стройка одного гектара земли здесь превышает допустимую норму более чем в два раза.
Дубровник находится в зоне, чрезвычайно опасной в сейсмическом отношении; по под¬
счетам сейсмологов, средние по масштабам землетрясения происходят тут каждые 28 лет. Об
одном из самых знаменитых, почти полностью уничтожившем город, мы уже говорили, другое
произошло в наши дни, 15 апреля 1979 г. Оно не сопровождалось явными разрушениями, но
весьма обеспокоило общественность. Дело в том, что пострадало более тысячи памятников
культуры, покрылись трещинами и стали угрожающе хрупкими множество зданий, в том числе
Княжев двор, дворец Спонза, собор, оба самых известных монастыря — доминиканский и
францисканский, 22 особняка и 14 загородных дворцов. Сейчас ведутся интенсивные работы по
их укреплению и консервации. Но кто знает, сколько еще неожиданностей таит в себе почва
Дубровника?
Каменистые склоны круто уходят вверх уже у самых городских стен. На северо-западе
над городом нависает гора св. Сергия («Срдж» на местном диалекте), типичная часть того
ландшафта, который характерен для всей Далмации. «Горы эти сложены массивными меловы¬
ми известняками или доломитами, {9} очень легко размываемыми водой. Так образуются кар¬
стовые ландшафты. Вода промывает в известняках воронки, колодцы, „поноры“ — пропасти, в
которые уходят реки, образует пещеры, а на поверхности — причудливые формы размыва в ви¬
де каменистых ячеек, желобов или острых „ножей“... Иногда такой ландшафт бывает совер¬
шенно непроходим, руки, держащиеся за камень, обдираются словно наждачной бумагой...»6.
Некогда горы были покрыты густыми лесами, состоявшими из дуба, бука, граба, лист¬
венницы. Их начали сводить еще в древности; особенно основательно их вырубили в средние
века венецианцы — на нужды судостроения и строительства. Длинные бревна тысячами заби¬
вали в рыхлую почву островов венецианской лагуны. Так, в основание церкви Санта Мария
делла Салюте в Венеции забито 1100 тыс. дубовых, ольховых и лиственничных свай . Обна¬
жившиеся склоны гор стали быстро терять почвенный слой, земля смывалась обильными осен¬
не-зимними дождями, и началось появление карста — описанного выше известнякового ланд¬
шафта. Новые леса состоят уже из менее ценных пород — ели, сосны. Впрочем, на островах
прежние леса сохранились, и на острове Локрум, где находились кладбища знати, можно с ни¬
ми познакомиться.
Растительность располагается двумя ярусами. Верхний состоит из сосны и каменного
дуба с вечнозеленой листвой, нижний представлен кустарниками — маквисом (отсюда —

«маки»), характерным для всего Средиземноморья, некогда высоким, а ныне более низкорос¬
лым, миртом, лавром, вереском, дикой маслиной и фисташкой. Лианы превращают нижний
ярус леса в почти непроходимую чащу. Кое-что (например, пиния — сосна с плоской кроной)
из этой исконной далматинской растительности перешло и в парки самого города. Типично ку¬
рортный облик придают Дубровнику присущие всему Средиземноморью олеандр, пальма, ки¬
парис, а также вывезенные из Америки бугенвиллея, агава и опунция. А в пригородных садах и
огородах собирают ежегодно два или три урожая тех же самых фруктов и овощей, что и не¬
сколько столетий назад.
Жизнь дубровчанина всегда была тесно связана с морем. Мореплаванию здесь не меша¬
ют ни рифы, ни мели: около Дубровника находится самая глубокая впадина Адриатики, до
1300 м. Благоприятствуют мореплаванию и ветры, особенно «мистраль» (от «магистрале» —
«главный ветер). Он дует вдоль побережья с северо-запада на юго-восток, чаще всего в дневное
время, и трудно себе представить более популярный у моряков ветер, ветер-работягу. Добавим
сюда и многочисленные островки, заливы, естественные гавани, и картина здешней природы,
столь благосклонной к мореходу, станет еще более выразительной.
Соленость воды в Адриатическом море составляет 38%о (в Атлантическом океане —
34%о), а потому выпарка соли из морской воды была традиционным летним промыслом (с апре¬
ля по {10} сентябрь). Купальный сезон длится здесь с апреля по октябрь. Летом температура
воды доходит до 25°, а то и 30°, зимой море долго держит накопленное тепло. В самом холод¬
ном месяце года, январе, в Дубровнике теплее, чем в Неаполе, хотя лежат эти города почти на
одной параллели. Неудивительно, что в июле и августе люди страдают от жары, к тому же ле¬
том тут дуют сухие юго-западные ветры — «широкко», или «юго».
Морская фауна очень богата. Здесь насчитывается 112 видов съедобных рыб (а всего их
— 370), основные из них — скумбрия, сардина, тунец; даже акулы изредка посещают местные
пляжи. Процветает добыча кораллов, издревле популярна охота на осьминогов.
Так выглядит в наши дни город, тысячелетняя история которого будет нас занимать, го¬
род, не ставший одним лишь музеем.
Беженцы на скале
История Дубровника берет свое начало в VII в., когда к побережью Адриатики вышли
вторгшиеся на Балканы славяне, авары и другие народы. Жители побережья, бесспорно, знали о
том, что с востока движутся враждебные племена, ведь вторжения начались много раньше, уже
с III в., и усилились с V в. Они именовали пришельцев «варварами», ибо считали себя римля¬
нами, Romani, хотя были всего лишь романизированными иллирийцами, романцами. Предыду¬
щие вторжения не уничтожили здесь жизни, хотя порядком ее осложнили. Городов на побере¬
жье было достаточно. Тут находились Ядер (позднее он станет Задаром), Трагуриум (нынешний
Трогир), Салона, центр римской провинции (нынешний Сплит), Аскривиум (современный Ко¬
тор) и др. Сохранение городов, оставшихся от античности, «римского» населения в них — вот
основные особенности далматинской жизни VII в.
В число таких городов входил и Эпидавр, основанный в свое время греками городок в
11 км к югу от современного Дубровника (ныне — Цавтат). И судьба его оказалась сходной с
судьбой других городов. Вот что произошло с ними, судя по рассказу средневекового писателя:
«...Ворвавшись в город, [враги] насмерть разили бегущих, забирали добычу... поджигали дома...
Несчастный город... наполнился массой врагов, которые повсюду поджигали... обратив его в
короткое время в обугленные груды развалин...». Это написано о Салоне, столице античной
Далмации, городе с населением в 40—60 тыс. человек. Автор этих строк — архидиакон города
Сплита Фома (1200—1268), очень хорошо знавший прошлое далматинских городов. Не все жи¬
тели Салоны погибли, часть их бежала на острова: «устремились одни к одним, другие к другим
островам... Принялись сплетать шалаши из ветвей и прутьев и... за-{11}ниматься разными де¬
лами, кто чем: одни стали возделывать землю, другие заниматься торговыми делами, разъезжая

8
в судах по морю...» , — так архидиакон описывает последние дни не устоявших перед славян¬
ским вторжением городов, относя это событие к 614 г.
А вот что произошло с Эпидавром, по словам византийского императора и писателя
Константина Багрянородного, жившего позднее описываемых событий, в X в., но располагав¬
шего архивными материалами. Около 949 г. он внес в свой главный исторический труд «Об
управлении империей» следующие строки: «Сумевшие (также в начале VII в. — М. Ф.) бежать
из Эпидавра и спастись поселились на обрывистых местах, где ныне находится крепость Дуб¬
ровник» 9. Эти слова ныне считаются самым достоверным свидетельством о возникновении
Дубровника 10.
Таким образом, самый начальный этап дубровницкой истории удивительно напоминает
то, что произошло с другими далматинскими городами. Истоки их средневекового бытия при¬
мерно одинаковы. Разорению подверглись не все античные города Далмации, не изо всех насе¬
ление бежало, расселяясь на новом месте. Ядер и Трагуриум, например, уцелели и продолжали
существовать в неизменном виде. Поэтому их средневековое развитие являет образец той пре¬
емственности, или континуитета, которым отличаются и другие европейские города, возникшие
на античной основе (например, Рим и Милан) 11. Дубровник должен быть сближен с иными
центрами, городами типа Сплита, где жизнь возникла на новом месте и в новых условиях. При
последующем изложении мы будем все время как бы сопоставлять эти последние и Дубровник,
помня, что исходный пункт их развития был одинаков. И чем дальше будут расходиться их пу¬
ти, тем поучительнее будет сопоставление.
Поселение, созданное беженцами из Эпидавра, было основано на скалистом островке.
Трудно судить, совершенно ли безлюдны были скалистые склоны островка, есть мнение, что
здесь уже существовало небольшое поселение 12 Но во всяком случае размеры его были незна¬
чительными. Островок на местном романском диалекте назывался «лау» (или «лабе»), что дало
основание увидеть сходство между «лау» и будущим латинским названием города — «Рагуза».
Первым эту мысль высказал император-историк: «Крепость Раусий... стоит на обрывистых ска¬
лах „лау“, поэтому ее жителей называют „лаузийцами“ или „раусеями“». Мнение, будто слово
«Рагуза» происходит от «лау», и в наши дни часто встречается в литературе. Однако бесспор¬
ным его считать никак нельзя — новейшие топонимические исследования установили, что сло¬
во «Рагузий» («Раусий») — иллирийского происхождения и, следовательно, значительно стар¬
ше романского «лау». Наряду с общепринятым объяснением, связывающим топоним Дубров¬
ник со славянской «дубравой», имеет смысл учесть и дополнительное. Ведь дубо-{12}вые леса
росли в окрестностях и других далматинских городов, но нигде они не наложили печать на го¬
родскую ономастику. Поэтому не следует отказывать в правоте гипотезе о происхождении на¬
звания города от «Нового Эпидавра»: Эпидаврум Новум — Эпидавраново — Дабраново —
Дубровник13. Топоним Дубровник появляется в источниках с конца XII — начала XIII в., и с
этого времени двойное наименование города Рагуза—Дубровник сохранится многие столетия.
Скалистый островок, занятый беженцами-эпидавранами, протянулся полумесяцем вдоль
берега — южные окраины современного города повторяют его изгиб. Но вновь прибывшие за¬
няли даже не всю территорию островка, им вполне хватило его западной оконечности. Число
их, по-видимому, не превышало нескольких сотен. Обрывистые, почти неприступные утесы
были вскоре укреплены еще и каменными стенами, воздвигнутыми методом сухой кладки. Об¬
разовавшаяся крепостца была названа «Кастеллюм» или «Кастель Лаве». Так возник Каштель,
первый «секстерий» будущего города, где впоследствии разместятся городские власти — гра¬
доначальник, епископ.
Вскоре на прилегающей к Каштелю территории возник новый квартал. (В XIII в. его ок¬
ружили уже более прочной стеной, сложенной из камня; в северной части стена была даже ук¬
реплена башнями.) Это был пологий берег острова, открытый гнилому болоту, отделявшему
островок от материка. Выстроенная здесь воротная башня так и была названа — «Болотные во¬
рота». До поры горожане перебирались через болото по деревянному мосту; впрочем, кроме
стен и башен, все в городе еще долго строилось из дерева. И мост, и первый причал находятся
там, где расположен Каштель. Город продолжал расширяться: в VIII—IX вв. возник еще один

квартал. Теперь их уже три — Каштель (или «св. Мария»), «св. Петр» и Пустиерна. Островок
заселен полностью, возник «старый город» 14. Теперь ему предстоит перешагнуть на материк.
На противоположной стороне протоки, у подножия горы Срдж, в X в. возводится цер¬
ковь св. Влаха, знаменуя создание нового прихода. Затем здесь возникает предместье Приеко
(«По ту сторону»), а в XI в. начинается засыпка болотистой протоки. На ее месте появляется
вначале поляна, а затем и широкая улица — главная магистраль современного города — Плаца
(или Страдун). Немного позднее по склону горы взберутся жилые дома, будут проложены ули¬
цы, возникнет четвертый квартал, «новый город», в несколько раз превосходящий по величине
весь «старый город». Это произойдет в XII—XIII вв. Теперь нужно основательно укрепить се¬
верную, обращенную к материку, а поэтому и наиболее уязвимую границу города, на этой сто¬
роне позднее будут выстроены самые мощные городские укрепления. А пока возводятся лишь
стены, и расширение Дубровника прекращается. В этих границах, достигнутых к концу XIII в.
(15,5 га), городу не будет тесно все {13} последующие столетия. Освоение городской террито¬
рии закончилось.
Оценим трудности, с которыми это освоение было сопряжено, и нам станет ясно, что
оно никак не могло пройти без последствий для будущих поколений дубровчан. Бесплодная
скала, лишенная растительности и питьевой воды, спасла их, но одновременно обрекла на неус¬
танный многовековой труд. Первые столетия существования города были заполнены непрерыв¬
ной борьбой с камнем, водой, болотистой почвой. Ни один из других городов на далматинском
побережье не встретился в начале своей истории с трудностями, подобными тем, которые вы¬
пали на долю первых дубровчан. У них не оказалось в распоряжении ни античного поселения,
доставшегося в наследство жителям Трогира, ни императорского дворца, который можно было
бы разобрать и использовать в качестве строительного материала, как это было в Сплите, ни
плодородной округи, которая простиралась вокруг Задара. Пожалуй, лишь венецианцам, вы¬
строившим свой город среди болот и плавней, пришлось пройти сходным путем, и, может быть,
неудивительно, что судьбы обоих городов окажутся такими сходными. Мы вправе поэтому
предположить, что человеческие типы, создающиеся в этих условиях, будут в значительно
большей степени наделены упорством, цепкостью, выносливостью, жизнестойкостью, чем их
более благополучные соседи — горожане из Задара или Сплита. Во всяком случае, отыскивая
корни той удивительной энергии, с которой дубровчане будут рваться к балканским рынкам,
одолевать пиратов и выходить из международных столкновений, мы не можем пройти мимо
опыта, усвоенного их предками в первые годы жизни на бесплодном утесе.
Вынеся свои стены на материк, Дубровник не оказался островом в славянском море. И
нельзя себе представлять молодой город лишенным какой-то земельной округи. Напротив, на
несколько километров и вдоль побережья и в глубь его протянулись земельные угодья, очень
рано освоенные дубровчанами. Насколько рано? Долгие годы думали, что это произошло не
раньше IX в., а до этого все далматинские города жили как в осаде, окруженные славянскими
племенами, вплотную подступившими к их стенам. Й. Лучич сумел доказать, что по отноше¬
нию к Дубровнику это мнение необоснованно: своей ближайшей территорией, позднее соста¬
вившей ядро его земельных владений, город владел с момента своего возникновения, с VII в. В
состав этого ядра входили пять крупных урочищ — Жупа, Шумет, Риека, Затон и Груж, в сово¬
купности получившие название Астарея (буквально «Побережье»). Астарея простиралась от
древнего Эпидавра до ручья, впадающего в море около урочища Затон. Остальная часть зе¬
мельных владений Дубровника была им захвачена позднее, но Астарея оказалась в распоряже¬
нии дубровчан очень рано. Древность этих земель выразилась в их старом обозначении — «от¬
чина» 15. {14}
У дубровницкого побережья расположено немало островов. Самый крупный из них —
Млет (100 кв. км). Три менее значительных — Колочеп (2,35 кв. км), Лопуд (4,63 кв. км) и Ши-
пан (16,5 кв. км), со времен Плиния Старшего носившие название «Элафитские» (т. е. «Оле¬
ньи»), могли быть использованы в сельскохозяйственных целях. Остальные острова — это ска¬
лы или выступающие из воды горные цепи, неплодородные и не представлявшие интереса для
человека. Трудно судить о том, когда все острова оказались под властью дубровницкой общи¬

ны. По-видимому, Элафиты Дубровник мог использовать еще в раннее средневековье, пасти
там скот, сеять хлеб, выращивать виноград 16.
Однако мы лишь догадываемся о занятиях дубровчан. То немногое, чем мы располагаем,
это несколько слов Константина Багрянородного: «...Жители ромейских крепостей живут воз¬
делыванием земли на островах... [Затем] они покинули эти острова, стремясь возделывать зем¬
лю на материке. Однако этому воспрепятствовали хорваты». Беженцы из городов покинули
острова из страха перед пиратами, которые в эти годы опустошали побережье, а под «хорвата¬
ми» следует понимать первых хорватских князей. И далее: «...Крепость Раусий лежит меж двух
стран, [т. е.] между Захлумами и Тервунией. Виноградники жителей крепости находятся в обе-
17
их этих странах...» . И, наконец, самое известное место из этой, 30-й, главы сочинения Кон¬
стантина гласит, что византийский император Василий I распорядился изменить порядок упла¬
ты податей. Далматинские города продолжали и далее признавать над собой власть империи.
Подати же («дань»), которые они до сих пор платили византийскому стратигу, они должны бы¬
ли отныне вносить славянским князьям. Это касалось и Дубровника — 72 номисмы (золотые
18
монеты) он стал вносить в качестве «дани мира», соседним князьям . Дать эту сумму могли
только торговые пошлины и мореходство.
Но не хлебопашество, не разведение скота и даже не выпарка соли из морской воды ста¬
ли занятиями самых ранних обитателей города. Источники характеризуют их в первую очередь
как людей, кормящихся от моря. В русском языке нет подходящего эквивалента для сербско¬
хорватского «поморство», которым обозначаются и рыболовство, и морские перевозки, и су-
довладение, и даже пиратство. Эти виды деятельности выступали нерасчлененно и в более
позднее время, а в раннем средневековье судовладелец, купец и пират («гусар» по-местному)
традиционно соединялись в одном лице. Всякий, кто имел ладью, стремился самым выгодным
образом от нее прокормиться. Поэтому именно энергичное и доступное каждому строительство
лодок, ладей, баркасов характеризует ранний этап дубровницкой экономики, и мелких судены¬
шек, юрких, остойчивых, со смелыми рулевыми и выносливыми гребцами здесь было полно
уже в IX в. В 869 г., например, дубровницкий {15} флот смог перебросить славянские отряды в
Южную Италию на помощь византийцам, осадившим Бари.
Вот такой предстает внутренняя жизнь города в первые века его существования. Может
быть, потому, что мы так мало знаем о ней, в своих основных чертах она очень напоминает
жизнь других городов далматинского побережья. Здесь та же (хотя и выраженная с иной степе¬
нью отчетливости) античная подоснова, та же политическая связь с Византией, необходимость
строить отношения с окрестными славянскими новопоселенцами, море как основа хозяйствен¬
ного существования 19.
Сведения о событиях, пережитых городом в эти годы, скудны. В 866 г., едва успев вос¬
становить стены, разрушенные морскими бурями, дубровчане увидели арабские корабли у вхо¬
да в гавань. Началась пятнадцатимесячная осада. Укрепления помогли городу устоять, а затем
прибыла помощь из Византии — 100 военных галер, и арабы были вынуждены отступить. Че¬
рез три года дубровчане в числе других далматинских союзников империи воюют с арабами в
Южной Италии. Незадолго до 992 г. город захватывают и сжигают прорвавшиеся в Далмацию
войска болгарского царя Самуила, а около 1000 г. перед Дубровником появляется военный
флот набиравшей силы Венецианской республики. Командовавший этой экспедицией дож Петр
II Орсеоло не вошел в полуразрушенный город, но дубровницкой коммуне пришлось признать
сюзеренитет Венеции. Впрочем, ненадолго — через несколько лет город снова возвращается
20
под власть Византии . Византийская империя, Венецианская республика и Хорватское коро¬
левство, восток, северо-запад и северо-восток — вот треугольник политических сил, в рамках
которого в ближайшие столетия Дубровнику придется отстаивать свое право на существование.
Легче всего было поладить с ближайшим, славянским окружением. Со времен Василия I
(т. е. с 867—886 гг.) от славян стали откупаться «данью мира». Образование Хорватского коро¬
левства не создало для города особых затруднений. Нет оснований полагать, что даже энергич-
21
ный Петр Крешимир IV подчинил Дубровник своей власти . И даже когда в начале XII в. Хор¬
ватское королевство вошло в состав Венгрии, Дубровник не ощутил для себя неприятных по¬

следствий. Дубровник не познакомился с венграми ни в XII, ни в XIII в., и лишь с середины
XIV в. возникла перспектива прямых дубровницко-венгерских сношений.
Тем временем на северо-востоке Балканского полуострова формируется еще одна поли¬
тическая сила, с которой Дубровнику придется считаться: с конца XII в. независимость обрета¬
ет Сербское государство. Его первый правитель, великий жупан Стефан Неманя, направил силы
на приобретение приморских земель. Вначале он захватил морское побережье Зеты (современ¬
ной Черногории) с городами Улцинь, Бар и Будва, подчинил себе Котор, а в 1184 г. вместе с
братьями Срацимиром и {16} Мирославом с суши и с моря осадил Дубровник. И тут-то обна¬
ружилось, насколько преуспели дубровчане в укреплении города и флота: в двух морских сра¬
жениях они разбили сербов, и хотя тем удалось ворваться в город, удержать его они не смогли.
В сентябре 1186 г. был заключен договор, который подвел итоги войны и заложил осно¬
вы отношений Дубровника с новым соседом. Город сохранил полную независимость. Взаимные
нападения прекращались, и в городе отныне могли укрываться все ищущие убежища. Дубров¬
чане приобрели право пасти скот, рубить лес, свободно торговать на всей территории Сербско¬
го государства, в том числе, что особенно важно, в устье реки Неретвы (через находившийся
здесь торг Дриева вывозились все товары из сербских земель). Договор 1186 г. послужил об¬
разцом для соглашений Дубровника с другими балканскими государствами и в целом (беспо¬
шлинная торговля), и в деталях (выход к устью Неретвы). И когда тремя годами позднее, в ав¬
густе 1189 г., боснийский государь бан Кулин подписал договор с приморской коммуной, этот
документ повторил в основном то, о чем дубровчане договорились со Стефаном Неманей 22.
Своеобразно складывались у города отношения с Византией. В IX—X вв. империя до¬
вольствовалась призрачным сюзеренитетом над далеким адриатическим побережьем, в начале
XI в. этого ей было уже недостаточно. Были отброшены арабы, возвращено Восточное Среди¬
земноморье, побеждены мятежные аристократы, восстановлена власть империи над большей
частью Балканского полуострова. При Василии II Болгария была разбита, и византийцы захва¬
тили все земли, когда-то занятые войсками Самуила. В 1165 г. при Мануиле Комнине Дубров¬
ник вновь признал власть империи, необременительную и в чем-то даже выгодную, если судить
по грамоте императора Исаака Ангела (1185—1195), пожалованной в 1192 г. Город обязался
открыть ворота для византийского гарнизона, снаряжать две галеры на случай войны и трижды
в год поминать имя императора в церковных службах. Взамен император предоставил дубров-
чанам то, что шестью годами ранее они получили в Сербии, — право невозбранной и беспо¬
шлинной торговли на всей территории империи. Прежде византийский сюзеренитет служил
Дубровнику для того, чтобы уберечься от посягательств Венеции, отныне город стал извлекать
23
из этого покровительства прямую коммерческую выгоду .
Значительную опасность для Дубровника представляла Венецианская республика. Прав¬
да, после экспедиции 1000 г. венецианцы не приобрели прав на Дубровник, но с тех пор они не
спускали глаз с города. Впрочем, дорогу к Дубровнику венецианцам преграждали как минимум
три силы — формальный сюзеренитет Византии, притязания хорватских королей и военная си¬
ла норманнов. Выходцы из Северной Франции, нор-{17}манны, обосновались по другую сто¬
рону Адриатики в первой половине XI в. Вскоре они начали проявлять жгучий интерес к пор¬
там ее восточного побережья. Далматинские города (Сплит, Трогир, Задар) были вынуждены
даже на какое-то время признать над собой их власть и послать корабли в состав норманнского
флота. У Дубровника же особенно тесные отношения установились с норманнским государст¬
вом в Южной Италии. Помощь со стороны южноитальянского герцогства (а затем и королевст¬
ва) стала для дубровчан способом противодействия Венеции. В 1081 г. дубровницкие моряки
вместе с норманнскими дерутся под островом Корфу против венецианско-византийского флота.
В начале XII в. это сотрудничество укрепляется, а в 1172 г. Дубровник даже отдается под сюзе¬
ренитет сицилийского короля: дубровчанам нужно изгнать из города венецианцев. Наконец,
норманнская помощь сыграла немалую роль в победе дубровчан над Стефаном Неманей. Союз
с сицилийскими норманнами несколько ослабевает в 1192 г., когда Дубровник возвращается
под власть Византии, но это не мешает сохранению самых тесных торговых связей. В дальней¬
шем они будут шириться и укрепляться — город не может жить без апулийского хлеба. Но ос¬

нова этих связей закладывается именно в XII в., когда Дубровник ищет и находит надежных
союзников в борьбе против Венеции.
И лоза, и маслина, и парус
Отбиваясь от внешних врагов, дубровчане защищали, разумеется, не только город, но и
окрестные земли. Пока их было еще немного, но к началу XIII в. на этих землях уже складыва¬
ются в основных чертах новые поземельные порядки — основа будущего аграрного строя рес¬
публики. Природная среда, в которой возникают эти порядки, сложна: и для исконных, и для
вновь приобретенных земель было характерно редкостное неплодородие. Оно удивительно да¬
же для этого каменистого края. Далмация никогда не могла прокормить себя собственным хле¬
бом, его хватало в лучшем случае на 6—8 месяцев. Но вокруг Трогира и Сплита лежали пусть
небольшие, но удобные для хлебопашества равнины, а Задар был центром довольно обширного
плодородного района. У дубровчан же в распоряжении были лишь островки удобной земли, и
только в начале XV в. они обзавелись 200 кв. км хлебородного поля, так называемыми Конав-
лями, но и после этого хлеб приходилось ввозить, ибо далеко не вся земля использовалась для
нужд хлебопашества.
Для местной агрикультуры были типичны прежде всего маслина и лоза. Маслина с ее
разветвленной корневой системой держалась даже на тонком почвенном слое, мощные же ви¬
ноградные корни пробивались между камнями и уходили вглубь. {18} Виноград и маслина со¬
четались друг с другом еще и потому, что лозу здесь с древности не подвязывали к кольям, а
пускали по стволам деревьев. Впрочем, со временем убедились, что без деревянных подпорок
не обойтись, и начали ввозить их из соседних лесистых областей, например из Албании, Иссле¬
дователи лесоторговли заметили любопытный факт: до конца XIV в. в Дубровник ввозят пре¬
имущественно бондарную клепку, а с этого времени — тысячи и тысячи деревянных кольев 24.
XIV веком мы и можем датировать время массовой закладки виноградников в окрестностях
Дубровника. Как происходила эта закладка, мы можем составить отчетливое представление по
сохранившимся нотариальным актам. Дело в том, что владелец земли и крестьянин, бравшийся
ее обрабатывать, заключали письменный договор. Сотни таких договоров, сохранившиеся в ар¬
хивах, рисуют и типичную поземельную сделку, и усредненный образ крестьянина.
По всей Далмации крестьяне брались возделывать землю на одном из двух условий: ли¬
бо держатель продолжал возделывать уже существующий виноградник (брал его «в обработ¬
ку»), либо обязывался его разбить на пустыре (брал землю «под закладку»). В обоих случаях
речь шла о лозе как о доминирующей культуре. Различия были не очень существенными: в пер¬
вом случае держатель начинал вносить ренту, т. е. долю урожая, сразу же, ибо лоза давно пло¬
доносила, а во втором ждал несколько лет до первого урожая. В обоих случаях держатель-
крестьянин именовался колоном, в современной же литературе его называют арендатором. Это
и в самом деле была аренда, иногда на несколько поколений, иногда на срок, «пока живет лоза»
(при постоянном омолаживании, т. е. при подвое новых черенков, она могла жить до ста лет), а
иногда бессрочная («на тысячу лет») 25.
Такие же порядки были приняты в Дубровнике. В качестве ренты или арендной платы
здешний колон отдавал половину урожая, если речь шла о винограднике, или четверть, если о
хлебном поле. И еще одна черта присутствовала в облике колона: широкая личная свобода. Ко¬
лон был не только лично свободным крестьянином, но и юридически полноправным контраген¬
том. Все свои договоры с собственником земли он заключал как равный с равным. Более того,
несвободы не удается заметить в облике не только колона, но и других категорий дубровницких
земледельцев. Конечно, некоторые различия в повинностях колонов существуют, но они в
принципе несущестненны. Для крестьянства в окрестностях города характерно сравнительное
единообразие.
Второй категорией местного крестьянства были кметы. В отличие от колона кмет начи¬
нал с того, что получал от землевладельца дом (или деньги на его постройку) и приусадебный
участок. Он обязан был двух - или трехнедельной барщиной; впоследствии (к концу XVIII в.)

барщина выросла до 90 дней {19} в году; таким образом, кмет был включен в систему господ¬
ского хозяйства. Что же касается происхождения этой категории крестьянства, то самая убеди¬
тельная точка зрения связывает его с последствиями эпидемий 1348—1349, 1357 и 1361—
1363 гг., иными словами, с убылью населения, которая вызвала острую нехватку рабочей силы.
Стремление привязать работника и выразилось в предоставлении ему усадьбы, а заинтересо¬
ванность в его труде породила барщинные повинности. Следовательно, появление этой харак¬
терной формы поземельных отношений является отражением на дубровницкой территории той
перестройки, которую испытало сельское хозяйство всей Европы в XIV в. Но, пожалуй, ярче
всего характеризует кмета его полная свобода от прикрепления к земле, причем даже в услови¬
ях, когда появляются его первые барщинные повинности. Это не случайно. Крепостнические
тенденции были просто немыслимы в Дубровнике, они противоречили всему строю его эконо¬
мики. О ней мы еще будем иметь возможность говорить, но уже сейчас следует назвать такие
особенности города, как быстрый рост ремесла и еще более быстрый, даже бурный рост море¬
ходства. Деревня в окрестностях города и оказалась тем резервуаром, который безотказно по¬
полнял мастерские, верфи и флот26. И только в позднее средневековье, когда наступит полоса
упадка этого динамичного хозяйства, ситуация изменится коренным образом. Но пока до этого
еще далеко.
Однако деревня в окрестностях Дубровника не только поставляла рабочую силу для
нужд городского ремесла или промыслов, она и сама практиковала эти занятия в своей среде.
Здесь изготовляли и обжигали кирпич и черепицу, выжигали известь, добывали камень, кресть¬
яне строили баркасы, промышляли морским извозом, а во множестве актов встречаются упоми¬
нания о сельских ремесленниках: сапожниках, кожевниках, красильщиках и даже ювелирах.
Странная деревня лежала вблизи городских стен Дубровника! По своей экономической струк¬
туре она весьма напоминала город. Недаром знатоки пишут, что «в окрестностях Дубровника
нет четкой границы между городским и пригородным хозяйством» 27. Это мнение парадоксаль¬
но, но справедливо. Дело в том, что высокой насыщенности пригородного села «городскими»
занятиями соответствовало внутри городских стен множество горожан, занятых в сельском хо¬
зяйстве.
Подобное «крестьянское» население было свойственно многим городам Восточной Ев¬
ропы, а в городах Юго-Восточной Европы оно составляло мощную прослойку. Присуща эта
особенность была и Дубровнику, хотя и в меньшей степени, чем другим далматинским городам.
И в Дубровнике было немало мелких земледельцев, тесно связанных с окрестными виноград¬
никами, садами, даже пашнями. При этом их никак нельзя считать крестьянами, случайно ока¬
завшимися под защитой городских стен. Нет, они были подлинными горожанами, ибо все ин-
{20}тересы вели их к рынку, без которого их хозяйство потеряло бы всякий смысл. Неудиви¬
тельно, что пригородные крестьяне и своей манерой вести себя, и образом мышления начинали
напоминать горожан. В их облике появлялось нечто, делавшее их похожими на итальянского,
скажем, тосканского, крестьянина, понимающего толк в городских делах. Вспоминаются по
этому поводу слова итальянского исследователя: «В прирожденном остроумии даже самого
бедного тосканского крестьянина, в богатстве его языка, в его врожденной вежливости, в мане¬
рах... проявилось что-то городское, чувствовалось то вековое влияние, которое город оказывал
28
на деревню в этом краю вековой культуры» .
Подобное взаимопроникновение городских занятий в сельскую жизнь, а сельских в го¬
род никоим образом нельзя считать следствием какой-то первичной, проходящей со временем
неразвитости здешней городской жизни, этаким незавершившимся отделением ремесла от сель¬
ского хозяйства. Это — органическое качество местной жизни. Позднее, в XVI в., в дубровниц-
ком торговом флоте будут служить более 5 тыс. моряков, а все население города насчитывать
едва 6 тыс., и это значит, что большая часть судовых экипажей была набрана из окрестных кре¬
стьян. Не приходится поэтому даже задаваться вопросом, подобно тому, как это иногда делает-
29
ся в литературе, из одних ли горожан набирались команды дубровницких судов в XIV в. ; без
участия окрестных жителей дело тут просто не могло обойтись.

Характеристика здешней деревни была бы неполной, если бы мы не упомянули о собст¬
венности на землю. Ее принято называть крупной, ведь традиционный взгляд гласит, что кре¬
стьянина эксплуатирует крупный собственник. Но вот подсчеты: самые обширные земельные
30
владения наиболее выдающихся патрицианских родов равнялись всего лишь 15—25 га . Разу¬
меется, площади в виноградарстве иные, чем в хлебопашестве, но и с этой оговоркой подобные
пространства очень мало соответствуют нашему представлению о крупном феодальном земле¬
владении. Если правящей элите Дубровника и был присущ феодальный характер, то его поро¬
дил не характер собственности в городском дистрикте, а весь комплекс отношений, в которых
находился город с окружающим его балканским миром.
Наконец, мы ошиблись бы, если бы, рисуя картину деревенской жизни под стенами
Дубровника, ограничились только отмеченными выше социальными связями, т. е. отношения¬
ми крестьянина с собственником земли. Крестьян объединяли и другие узы, в частности те, что
остались от неразложившегося общинного быта, и следы этого быта можно без труда обнару¬
жить как в материковых владениях города, так и на островах. Правда, со временем общины из¬
менили свой облик. Они стали не столько коллективами соседей-земледельцев, сколько низо¬
выми ячейками административного аппарата дубровницко-{21}го города-государства. Но в ка¬
ком европейском государстве община в течение столетий сохранила свой первоначальный об-
31
лик? Чаще всего она превращалась в судебный округ, где судьи, «казнацы» взимали судебные
штрафы, «казны», и поэтому именовалась «казначиной». Общины знали и общие сходки, на-
32
пример на острове Лопуд . А в ряде случаев дубровницкие власти сохраняли за общинами и
право на ношение оружия, и на организацию отрядов самообороны, например в Конавлях. По-
видимому, на селе сохранялось и общинное землепользование (в том числе и общинные уго¬
дья), но на первый план в источниках выступает другая — судебная, административная и воен¬
ная — характеристика общинного быта, и именно в этом качестве общины сыграли свою роль в
истории Дубровницкой республики 33.
«Все в городе говорят по-славянски...»
Кто же жил в Дубровнике? Сколько было этого населения и как оно росло? Какова этни¬
ческая принадлежность дубровчан или, более точно, когда и с какой степенью интенсивности
старое население города, романцы, стало вытесняться новым, славянским?
Первые серьезные попытки разобраться в этих вопросах были сделаны уже в конце про¬
шлого столетия. Константин Иречек, знаток южнославянской истории, учел несколько тысяч
имен, сохранившихся в средневековых текстах, и положил их в основу своих выводов. Для него
было несомненным, что в средние века славяне проникли в далматинские города и стали пре¬
обладать в них, но он очень поздно датировал эту перемену: по его мнению, еще в XIII в. в го¬
родах слабо и поверхностно знали славянский язык и романцев в них было большинство 34.
Метод изучения имен, использованный К. Иречеком, был подвергнут критической оцен¬
ке. К. Иречек рассуждал следующим образом: имя (или корень имени) романское, греческое
(Валентин, Регина, Трифон) или христианское (Михаил, Лука) для него служили признаком ро-
манца, и только полностью славянское имя — Богдан, Доброслав, Стоян — говорило о славян¬
ском происхождении. Югославский лингвист Весна Цестарич-Якич предложила оценивать не
только корень имени, но и те суффиксы, которые добавлялись к нему, такие, как -онья (Урсо-
нья.), -иша (Петриша), -ота, (Белота), -ача (Витача). При этом оказалось, что множество кор¬
ней, которые К. Иречек учитывал как романские, с помощью этих суффиксов превращались в
славянские. Это преобразование имен могло явиться только результатом сознательной деятель¬
ности славянского населения, и такие преобразованные имена В. Цестарич-Якич справедливо
считает славянскими. Поэтому число славян в го-{22}родах оказывается большим и их появле¬
ние — более ранним. Вот как идет их нарастание:
Романские	Славянские
имена
имена

XI в.
11
44
XII в.	23	103
XIII в.	36	247
Таким образом, новейшие методы изучения антропонимического материала приводят к
выводу о том, что славянизация далматинских городов (подчеркнем, что речь идет не об одном
Дубровнике, а обо всех городах побережья) началась уже в XI в., т. е. много раньше, чем счита¬
ли до сих пор 35.
Как же обстояло дело в самом Дубровнике? После второй мировой войны западногер¬
манская исследовательница Ирмгард Манкен, изучавшая на архивных материалах состав дуб-
ровницкого патрициата, пришла к выводу, что здесь шел тот же процесс славянизации. Начало
проникновения славян в состав романского населения относится к очень далекому времени, од¬
нако, по ее мнению, уже к 1100 г. налицо был очень сильный славянский элемент в высших
слоях дубровницкого населения 36. Впрочем, этот вывод нужно сопроводить некоторыми ого¬
ворками. С одной стороны, он сделан на ограниченном материале, относящемся только к пат¬
рициату. В прочих слоях горожан, в которые шел приток из деревни, славян могло быть гораздо
больше. С другой стороны, нельзя недооценивать ассимиляторской силы романского населе¬
ния, более культурного и урбанизированного. Недаром В. Форетич утверждает, что до XIII в.
включительно население Дубровника было по преимуществу романским и боснийские прави¬
тели именовали дубровчан, как и итальянцев, «влахами» 37. Следует помнить, что членение по
этническому признаку было преимущественно способом установить социальную ценность че¬
ловека. Горожане считали себя романцами, потомками древних римлян, людьми со значитель¬
ным историческим прошлым и, следовательно, с высоким общественным статусом, а в славя¬
нине видели сельского жителя, деревенщину. Таким образом, этническая характеристика была
твердо обоснована социально. И тем не менее смешение обеих этнических групп происходило
весьма интенсивно 38. Результат не замедлил сказаться. В городе были приняты не два языка,
как можно было бы подумать, учитывая наличие двух ведущих этнических элементов, а целых
четыре, и каждый из них имел свою сферу применения.
По-славянски говорили преимущественно женщины, это был язык семьи, воспитания,
подлинно материнский язык многих поколений дубровчан и, кроме того, язык священников,
которые должны были исповедовать своих прихожан. Знали его, конечно, все. Записи браков,
рождения и смерти (матицы) делались священниками на сербскохорватском языке. По-латыни
{23} вели делопроизводство коммуны, составляли нотариальные акты, учили детей; это был
язык официальных документов, образованности, науки, как и повсюду в Европе. В порту, в тор¬
говых сделках, в сношениях с иностранными купцами и в коммерческих трактатах применялся
итальянский, международный язык тогдашнего торгового Средиземноморья; позднее, к XVI в.,
его употребление стало модой и даже признаком снобизма.
Впрочем, дубровчане открещивались от родства с итальянцами, они настаивали на своем
«далматинском» происхождении. «Не только вам, — писали они властям Барселоны в 1446 г.,
— но и народам всего мира известно, что дубровчане не итальянцы... но по языку и по положе-
39 тт
нию далматинцы...» . И действительно, на улицах, площадях, на заседаниях городских советов
звучал и четвертый язык, тот местный романский диалект, который долго был известен под на¬
званием «далматинского», а в Дубровнике именовался «рагузинским». Использование именно
этого языка считалось в Дубровнике наиболее престижным. В феврале 1472 г. на заседании се¬
ната было принято решение, «не употреблять никакого другого языка, кроме рагузинского».
Правда, решение было принято лишь 19 голосами против 15: в сенате оказалось немало сторон¬
ников итальянского языка. Несомненно также, что утверждение дубровницкого диалекта было
своеобразной формой местного патриотизма — в конце XV в. для республики, а к этому време¬
ни она уже немало вынесла и пережила, это было вполне естественно. Мысль, что у города есть
свой собственный язык, внушала дополнительное чувство полноценности. Конечно, разноязы¬
чие не могло удержаться долго. Первым сошел со сцены рагузинский диалект, он удержался до
начала XVI в., последний раз дубровницкий посол говорил перед дожем на этом диалекте в
1518 г.40.

Ведущей тенденцией в ходе этнических процессов был постоянный прилив в город сла¬
вянского населения. Это была и молодежь, нанимавшаяся в ученики или в услужение, и ново¬
поселенцы, тянувшиеся к рынку и бежавшие в город после опустошительных эпидемий, и, на¬
конец, славянские девушки, выходившие замуж за молодых дубровчан. «Женщина — мост для
славянизации Дубровника», — эта фраза современного исследователя действительна и для
X века, и особенно для XIV—XVI столетий 41.
Уже в конце XIV в. итальянец, находящийся на службе у коммуны, жалуется на то, что
его никто не понимает, объясняться ему приходится через переводчика, а многие нобили учатся
читать лишь на материнском, славянском наречии. Француз Ж. П. Форезьен в 1582 г. писал:
«Их (дубровчан)... язык славянский...»; то же отмечал и заезжий немец (Людвиг фон Раутер):
42
«В городе и вне его говорят преимущественно по-славянски» . «Их родной язык славянский,
говорят и на {24} итальянском языке с некоторой примесью испорченных слов, частично тос¬
канских, частично старых венецианских, ломбардских и апулийских» 43, — гласит донесение
одного венецианца в середине XVI в.
Помимо коренного населения в городе всегда было немало и пришлого, пусть немного¬
численного, но бросающегося в глаза. В его составе мы видим прежде всего итальянцев — ве¬
нецианцев, тосканцев, неаполитанцев. Давние связи с Венгрией, пребывание под венгерским
сюзеренитетом44 объясняют наличие в городе венгров; немцы, как правило, служили в войске; в
Дубровнике позднего средневековья была и устойчивая еврейская община. Эпизодически евреи
появляются здесь еще с конца XIII в., но только через 200 лет, когда начинается их изгнание с
Пиренейского полуострова, создается постоянное еврейское поселение за пределами городских
стен у восточных ворот Дубровника45. Наконец, в городе можно увидеть и совсем маленькие
этнические группы, например цыган, которых, между прочим, не отличает ничто специфически
«цыганское», да и живут они не обособленно, а среди прочего городского населения 46.
Затруднена не только этническая характеристика Дубровника, но и демографическая:
никаких данных о численности дубровницкого населения не сохранилось. Есть глухие сведе¬
ния, что в 1357 и 1380 гг. в военных целях были произведены переписи взрослого населения 47,
но где их свидетельства? Дубровник является горестным исключением даже в пределах далма¬
тинского побережья: от остальных городов сохранились либо результаты переписей, либо про¬
сто сведения о числе жителей, повторяющиеся в донесениях венецианских чиновников, — в
Дубровнике не осталось почти ничего. Единственный раз горожан переписали через несколько
лет после землетрясения 1667 г. — в 1673—1674 гг., и выяснилось, что во всей республике жи-
48
ло только 22 тыс. человек .
Сегодня мы располагаем почти десятком суждений о численности населения города в
пору его расцвета, в 1540—1570 гг., — от 5 тыс. до 15 тыс. жителей49. Цифра, которую выводит
Й. Тадич для XVI в., — 5—6 тыс. — чаще других повторяется в литературе, и, по-видимому,
она ближе других к действительности. Для более раннего времени, например для конца XIII в.,
предлагают от трети до половины этой цифры. Однако, исчисляя дубровницкое население, ис¬
следователи всегда называют рядом и вторую цифру — численность населения округи, и этот
двойной расчет вновь напоминает нам о той особенности далматинских городов, в частности
Дубровника, о которой мы уже говорили выше, — об их взаимопроникновении с окрестностя¬
ми. Эта вторая цифра, по мнению историков, равняется то 40 тыс., то 50 тыс., а чаще всего 20—
25 тыс. (всего в республике, таким образом, живет 25—30 тыс. человек), но никак не 80 тыс.,
как иногда, желая запугать врагов, писали современ-{25}ники50. Стоит отметить, что в Венеции
уже в XIV в. жило 90 тыс. человек, столько же во Флоренции, в Генуе в XV в. — 100 тыс., в Пи¬
зе уже в конце XIII в. — 38 тыс. Как много успел Дубровник со своими 6 тыс. жителей!
Основная ячейка дубровницкого населения, семья, в первые столетия существования го¬
рода близка к славянской из сельской округи. В городе, где язык и самосознание жителей так
долго удерживают романские традиции, сохраняются семейные порядки, свойственные славян¬
скому миру. В статуте фиксируется норма, гласящая, что отец не может отчуждать имущество
«без воли своих сыновей» 51, и мнение коллектива братьев оказывается сильнее, чем воля главы

семьи. О сохранении славянских большесемейных традиций свидетельствуют существование в
семьях неразделенного имущества и проживание женатых сыновей с отцом.
О близости к славянскому праву говорит и положение женщины в семье: по римским
нормам, мать не имеет никакой власти над детьми, в статуте же 1272 г. вдова почти равноправ¬
на со своим покойным мужем 52. Дубровницкий архив сохранил массу свидетельств о положе¬
нии женщин. Известна мысль Маркса о том, что «общественный прогресс может быть точно
измерен по общественному положению прекрасного пола» 53. Все источники отмечают хозяй¬
ственную активность женщин самого разного социального статуса, от аристократок до бедных
крестьянок. Купля-продажа заморских товаров, сдача земли в держание, кредитные сделки, ра¬
бота в коммунальных амбарах, не говоря уже о розничной торговле, выпечке хлеба или прода¬
же вина в корчмах, — все это для дубровчанок было делом привычным. Функция средиземно¬
морского торгового центра преобразила не только город, но и жизнь его женского населения 54.
В Дубровнике, как и везде в Европе, существовал значительный разрыв между возрастом
женихов (обычно 25—30 лет) и невест (15—16 лет), хотя брачный возраст формально был ус¬
тановлен в 12 лет для девушек и 14 лет для юношей55. Неженатая молодежь из городских ноби¬
лей искала утешения не только у городских блудниц, но и у служанок, а то и рабынь. Особенно
ценились служанки из подвластной городу общины Конавли — они славились своей красотой.
Проблема детей, рождавшихся от этого сожительства, приобрела социальную остроту — не
всякая молодая мать могла решиться задушить младенца и выбросить его в мусорную яму. Вот
почему в Дубровнике уже в первой половине XIII в. при монастырях начинают принимать под¬
кидышей, а с 1432 г. в городе возникает специальный приют для них. Сохранилось здание этого
приюта с окошком, куда молодая мать могла, крадучись, положить младенца, и множество сви¬
детельств о будущей судьбе подкидышей 56.
Средневековый Дубровник не раз испытывал значительную {26} убыль населения.
Средние века с их «триадой бедствий» — войной, голодом и мором — были страшным време¬
нем, смертность от болезней приводила к опустошению целых областей. На трассах же морских
путей это было особенно заметно. Любая инфекция, поражавшая Балканы или Ближний Восток,
должна была рано или поздно проникнуть на берега Адриатики, и эпидемии чумы отложились
в памяти дубровчан с устрашающей отчетливостью. Источников по истории эпидемий, таким
57
образом, очень много .
Первые вспышки чумы отмечены в хрониках под 871, 901 и 1145 гг., за ними следуют
1292—1293 и 1322 гг. По-видимому, уже в те времена эпидемия протекала так, как это описы¬
вают более поздние авторы. Все, кто может, бегут из города. Дома заперты, на дверях мелом
начертаны белые кресты. Город обходит стража, проверяя соблюдение санитарных норм. Кро¬
ме стражников на улицах можно встретить лишь спешащего к умирающему священника, заку¬
танного в пропитанную маслом полотняную накидку. Перед лицом он держит вымоченную в
уксусе губку и белой палкой отстраняет случайного прохожего со своего пути. Так же одеты и
врачи.
Дубровник не избежал «великой чумы» 1348—1349 гг. Всего в городе и его окрестно-
58
стях погибло до 6 тыс. человек (около 20% населения) . Это не так уж много по сравнению с
другими европейскими странами, где убыль составила половину, а кое-где три четверти жите¬
лей. Но Дубровнику еще предстояло пережить тяжелые потери. Вслед за мором 1348—1349 гг.
последовали опустошения 1358, 1363 и 1374 гг. Эпидемия 1363 г. продолжалась только три ме¬
сяца и унесла всего 300 человек, но жизнь была парализована надолго. По данным одной хро¬
ники, с 1348 по 1374 г. дубровницкая коммуна (с окрестностями, разумеется) потеряла 25 тыс.
человек. Не менее страшными оказались моры XV в. — 1400 и 1416 гг., «великая чума» 1421—
1422 гг., эпидемия 1456—1457 гг., когда город снова опустел и даже заседания сената были пе¬
ренесены в пригород59. Эпидемия 1464—1468 гг. привела к прекращению всех торговых связей
Дубровника с Балканами, а потом городу предстояло познакомиться еще с чумой 1481—1483
60
гг. .
Опасность возникновения эпидемий в Дубровнике всегда была очень реальной еще и по¬
тому, что в Османской империи с ее чудовищно перенаселенной столицей, со скученно живу¬

щими военными гарнизонами, разбросанными повсюду, эпидемии были обычным явлением.
Практически они почти не затихали. Исследователи даже считают, что можно говорить о по¬
стоянном существовании чумы в турецком мире61. Любая эпидемия, отмеченная в дубровниц-
ких хрониках, полыхала и в Азиатской Турции, только в еще большем масштабе, вызывая дале¬
ко идущие последствия. Современники рассказывают, как жители долин бежали в горы, где
всегда было безлюднее, а значит, и безопаснее, как погибала от чумы половина турецкого вой¬
ска, {27} шедшего на приступ. Выразительны цифры: за год (с августа 1560 по август 1561 г.) в
Стамбуле от чумы умерло 80 тыс. человек.
В XV в. эпидемии были непременными спутниками турецких завоевательных походов.
Недаром люди страшились мора, идущего за турецким войском, не меньше, чем самого войска
и военного опустошения62. XVI век принес с собой эпидемию 1503 г., когда на границах рес¬
публики была выставлена сильная стража, не пропускавшая в Дубровник даже продовольствие,
эпидемии 1517, 1526—1527, 1533 гг., не повлекшие многих жертв, но вызвавшие экономиче¬
ский застой и огромные убытки, и, наконец, чуму 1571 г., сочетавшуюся с недородом и голодом
на всей территории Балканского полуострова. Самой же страшной была чума 1526—1527 гг.,
завезенная из Анконы, когда привычная формула средневековых хроник «живые не успевали
хоронить мертвых» наполнилась реальным, зловещим смыслом. Стражу у городских ворот и на
границах пришлось увеличить до 400 человек, ибо толпы окрестных жителей бросились гра¬
бить обезлюдевший город. Сенат, снова переехавший в пригород, не мог обеспечить оставших¬
ся продовольствием: турки запретили подвозить его в зараженный город. Когда в августе
1527 г. начала восстанавливаться жизнь, республика недосчиталась 15 тыс. человек, более по-
63
ловины населения .
Эпидемии будут отмечены и в 1647, и в 1666 г., но уже меньшей силы. Последней в
Дубровнике считается эпидемия в январе—мае 1691 г., или «чума служанок»: первыми заболе¬
ли служанки в приюте для подкидышей. Затем эпидемии идут на спад.
К сожалению, мы мало знаем, как восстанавливалось население Дубровника после эпи¬
демий, но ведь столь же мало сведений о других европейских городах. Восстановление проис¬
ходило, по-видимому, не только за счет притока окрестных жителей, но и за счет роста рождае¬
мости. Ф. Бродель, во всяком случае, пишет о «феномене компенсации» населения, который
отмечается в городах и регионах, пострадавших от эпидемий и голода64. Можно предположить,
что прилив свежего населения отчетливее ощущался в низших слоях, где убыль всегда была
больше: они скученнее жили, хуже питались, не имели загородных имений, куда могли бы бе¬
жать.
Мы оперируем термином «чума» — pestis, однако это слово скрывало под собой целый
ряд заболеваний. Лучше других изучена чума XIV в., занесенная в 1347 г. в Сицилию и оттуда
распространившаяся по всей Европе. Наиболее известна бубонная разновидность, переносив¬
шаяся грызунами и паразитирующими на них блохами, но особенно тяжелый удар по населе¬
нию Дубровника нанесла легочная чума. Другие болезни не приносили столь массовых опус¬
тошений. Малярия, например, гнездилась лишь в устье Реки Дубровачкой и в окрестностях
Стона, а с проказой дубровчане научились бороться старым, проверен-{28}ным методом: с на¬
чала XIV в. прокаженных выгоняли из города в лепрозории. В XVI в. о проказе уже не слышно.
Дубровник рано понял, что без суровых санитарных мер ему не обойтись. Уже в августе
1280 г. в нотариальных записях встречается имя врача («магистра Иосифа»). Этот врач вел, го¬
воря современным языком, частную практику и никаких коммунальных обязанностей не вы¬
полнял. Через 20 лет, в самом начале XIV в., в Дубровнике появляется доктор Рикардо из Са¬
лерно, и городские власти заключают с ним договор, в соответствии с которым врач получает
бесплатное жилье и ежегодное жалованье в размере 140 перперов, взамен же врач обязывается
не брать платы с городских бедняков. Город начинает создавать в эти годы бесплатную меди¬
цинскую службу, придавая ей огромное значение. Недаром на капители одной из колонн Кня-
жева двора высечена фигура Эскулапа и стихи, принадлежащие перу поэта XV в. Кириако из
Анконы:
Эскулап тут изваян, домом

служит ему старый Дубровник,
...Дары его отца, а им был Аполлон,
Столетиями оставались открытыми.
А он нас выучил тому,
Каковы свойства трав и их употребленье...65
Дубровник выгодно использовал свою близость к Южной Италии с ее знаменитой меди¬
цинской школой в Салерно (недаром первый врач был салернитанцем). Эта близость обеспечи¬
ла Дубровнику и кадры первоклассных врачей, и славу города, где замечательно лечат. В XIV в.
в нем ежегодно работают по четыре дипломированных медика, окончивших либо Салернский,
либо Падуанский университет; два «физика» (т. е. терапевта) и два хирурга. Коммуна не жалела
средств для того, чтобы привлечь лучшие силы. Уже второй врач, тоже из Салерно, получал не
140, а 500 перперов в год. С середины же XIV в. годовое жалованье врача колебалось между
200 и 400 перперами, а некоторые получали и по 600—800.
С этого времени социальные обязанности врачей изменились. Помимо лечения бедняков
на них возложили и бесплатное лечение всех горожан — и мужчин, и женщин; плату, и не ма¬
лую, 2 перпера, брали только с иностранцев. Некоторых врачей обязали, кроме того, давать
больным и бесплатные лекарства 66. Дубровницкое гражданство, таким образом, давало людям
ощутимые материальные выгоды. Правящий слой города, его нобилитет, взял на себя заботы по
организации здравоохранения и не побоялся вложить в эту систему немалые деньги. Было ли
это средством сохранить лишь собственное здоровье? Вряд ли — ведь начали со введения бес¬
платного лечения для бедных. Скорее всего, это было проявлением целенаправленной социаль¬
ной политики, когда «отцы города» демонстрировали свою заботу обо всех без исключения его
гражданах и обо всем городе. Точнее, одним из первых проявлений этой политики, с другими
нам предстоит еще встретиться. {29}
Но кто выполнял повседневные врачебные обязанности? Кто лечил раны, пускал кровь,
рвал зубы, выправлял вывихи, обслуживал на дому? И вот здесь-то обнаруживается, что в Дуб¬
ровнике (как и в большинстве далматинских городов того времени) существовала целая про¬
слойка медиков низшего класса, не имевших образования, но располагавших большим опытом
врачевания. Это были цирюльники. Количество парикмахеров в далматинских городах всегда
было достаточно велико, в Дубровнике в 1544—1550 гг. их насчитывалось 23—29. Было бы со¬
вершенно непонятно, чем занимались цирюльники большую часть года, если не знать об их до¬
полнительных, фельдшерских обязанностях. (Вот почему в рудных городках на Балканах, где
горняки часто страдали от травм, число цирюльников, в частности тех же дубровчан, было
очень значительно.) Причислим сюда еще более широкий слой причастных к врачеванию жен¬
щин — повивальных бабок, кормилиц, знахарок, и количество лечащих в Дубровнике возрастет
еще больше. Неудивительно, что известность Дубровника на Балканах того времени невозмож¬
но отделить от его врачебной славы, и турки не могли не оценить этого.
Особняком стояло аптекарское дело, возникшее в Далмации очень рано. Упоминание о
первой аптеке в Далмации, в Трогире, относится к 1271 г. — в 1971 г. медицинская обществен¬
ность Югославии торжественно отметила 700-летие этой даты67. В 1280—1282 гг. дубровниц-
кие нотарии зафиксировали существование в городе первых аптекарей, а через десять лет здесь
уже существовала первая аптека на службе у коммуны. Туристам, посещающим Дубровник,
обычно демонстрируют аптеку францисканского монастыря, открытую в 1317 г., но комму¬
нальное аптекарское дело в несколько раз превосходило монастырское: в XV в. в городе насчи¬
тывалось семь аптек, не считая четырех больничных.
Развитое аптекарское дело опиралось во многом на античные традиции, частично сохра¬
нившиеся в самих далматинских городах, а частично воспринятые через византийцев. Силь¬
нейшее воздействие на деятельность местных фармацевтов оказала уже упомянутая южно¬
итальянская медицинская школа. Учтем, что Далмация является родиной многих лекарствен¬
ных растений (пиретрум, например, по сей день именуется «далматинской ромашкой») и гор¬
ные склоны издавна служили местом их сбора. (Трогирские горожане еще в начале XX в. спе¬
циализировались на сборе, сушке и вывозе этих растений — осенью улицы города заполнялись

кучами сохнущего аптекарского сырья.) Наконец, аптека просто не могла бы существовать без
регулярного подвоза товаров с Востока — тростникового сахара, ядов, пряностей и ароматов,
недаром одно из названий аптекаря того времени звучит как специариус (от «специи» — пряно¬
сти), а другое — как ароматариус.
Аптеки были собственностью фармацевтов, но коммуна стро-{30}го следила за их рабо¬
той: регулярно проверяла, не содержится ли там что-либо сверх лекарств, не входят ли аптекари
в соглашения с врачами — эти два ремесла считались независимыми друг от друга. Вначале (в
первые годы XIV в.) лекарства выдавались бесплатно, но затем ими стали торговать и нужно
было проверять правильность цен. Наконец, по заказам властей аптекари изготовляли сладости,
которые принято было посылать ко дворам соседних феодалов, а впоследствии преподносить
знавшим толк в лакомствах турецким сановникам. Долгое время все аптекари были итальянца¬
ми (из Милана, Римини, Падуи, Пезаро, Фермо), и только в конце XV в. появляется первый ап-
текарь-дубровчанин. Ремесло аптекаря было весьма доходным. (Так, М. Ричо из Флоренции,
умерший в 1454 г., оставил своим наследникам более 5 тыс. дукатов только наличными 68.) Оно
было и очень уважаемым, особенно если мастер, подобно аптекарю XVI в. Роко Фазано, отпус¬
кал лекарства по низким ценам, но зато и очень опасным: специальным постановлением апте¬
карям было запрещено бежать из города во время чумы.
И все же главным средством спасения от болезней дубровчане считали не больницы и не
аптеки, а карантины. Согласно правилам карантинной службы, распространенным в Средизем¬
номорье, купцы со своими товарами ожидали допуска в город неделями (обычный срок — 40
дней, «кваранта», отсюда и название), пока не выявлялись скрытые болезни. В Далмации ка¬
рантины обычно назывались «лазаретами» (так как находились под покровительством св. Лаза¬
ря, патрона нищих, убогих, больных). В июле 1377 г. Большой совет Дубровника принял реше¬
ние открыть лазареты в Цавтате и на островке Мркан — там по месяцу надо было оставаться
всем приезжавшим в город. Затем лазарет был перенесен в селение Данче, где были возведены
два дома, окруженные стеной, рядом построена церковь и даже открыто кладбище. Все товары
распаковывались и тщательно осматривались особыми чиновниками — «охотниками за смер¬
тью». Для судов были введены специальные санитарные паспорта, «листы здоровья», четырех
видов: для экипажей, где не было больных; где они были, но выздоровели; для подозрительных
и, наконец, для явно заразных. Карантинной службой руководил особый совет, и тщательно
разработанные меры страховали дубровчан от проникновения заразы (например, монеты, нахо¬
дившиеся у тех, кто попадал в лазарет, отмывались в уксусе) 69. В 1534 г. лазарет перевели по¬
ближе, на остров Локрум, а еще через столетие (в 1629 г.) разместили у самых городских ворот
в предместье Плоче. Просторные каменные здания этого последнего карантина республики со¬
хранились до наших дней.
Рассказ о санитарной службе Дубровника позволил нам не только убедиться в высоком
уровне развития его медицины, он дал нечто большее. Стало ясно, с какой решимостью дубров-
{31}ницкий нобилитет пошел на вмешательство в эту сферу жизни и насколько целенаправлен¬
ной оказалась его санитарная политика. Успеху этой политики нисколько не помешало то, что
город находился под властью чужеземной державы, Венецианской республики. Чтобы оценить,
что это означало для города, нам следует вернуться к событиям начала XIII в. {32}
Глава 2
Дубровницкая коммуна
Под властью венецианцев
В марте 1204 г. западные рыцари, принявшие участие в Четвертом крестовом походе,
ворвались в Константинополь. Для балканских стран наступило время крупных перемен, насту¬
пило оно и для далматинских городов. Дубровник, как двумя годами ранее Задар, был вынуж¬

ден признать над собой власть Венеции и оставался под этой властью полтора столетия. Начало
XIII в., таким образом, оказалось рубежом в истории Дубровника.
Удивительно, насколько по-разному подчинила себе Венеция оба города. Под Задар бы¬
ло направлено огромное крестоносное войско, в ноябре 1202 г. город был взят штурмом и под¬
вергнут опустошению 1. Осада и взятие Задара — хрестоматийный пример жестокости, на ко¬
торую были способны крестоносцы, — для жителей самого Задара стали одной из самых пе¬
чальных страниц его истории. Ничего подобного не случилось с Дубровником. Город не испы¬
тал военных тягот — историки никак не могут отыскать того документа, каким в 1205 г. было
ознаменовано установление новой власти, настолько спокойно и буднично все произошло. Ра¬
зумеется, Задар был венецианцам важнее Дубровника, он был ключом к остальной Далмации.
Но главное заключалось в том, что к началу XIII в. Дубровник был уже непохож на остальные
далматинские города — пути их развития разошлись. У руля управления Дубровником оказался
слой более гибкий и более дальновидный, чем нобилитет Задара или, скажем, Сплита. Дубров-
ницкие нобили смогли предугадать, что подчинение Венеции даст городу несомненные поли¬
тические и экономические выгоды, и в конечном счете не ошиблись.
Разумеется, введение венецианских порядков шло негладко, трения были велики. Так,
вскоре венецианцы принялись ограничивать дубровницкую морскую торговлю, особенно по¬
средническую, которой хотели заниматься самостоятельно, — ввели дополнительные пошлины
на ввоз товаров, до 10—12,5%, разрешили посещать свой порт лишь ограниченному числу дуб-
ровницких судов. Затем они навязали городу договоры, с помощью которых попытались огра¬
ничить его автономию2. В начале {33} XIV в. они потребовали от города и военной службы —
не поставки людей в свой флот, как было в Сплите или Трогире, а снаряжения двух боевых га¬
лер. К чести дубровчан, они энергично сопротивлялись и с каждым десятилетием все упорнее.
Так, они отказались увеличить плату правителю города, князю, отказались отдавать ему и по¬
шлину с заходящих в их гавань судов, а в 1320—1321 гг. урезали власть князя и расширили
права Большого совета. Интересы города все больше расходились с интересами Венеции .
Однако жизнь Дубровника не укладывалась в рамки отношений с Венецией, в частности,
венецианцы не стесняли город в его сношениях с соседями, и это было важно, ибо дубровчане
поддерживали тесные связи с остальными далматинскими городами. Самыми дружескими они
были с Трогиром, в середине XIII в. был подписан договор о дружбе и торговле со Сплитом,
оживленная торговля существовала с Шибеником и Задаром, да и с Котором, будущим конку¬
рентом в торговле с Сербией. Даже с Омишем, крепостью в устье р. Цетины, где обосновался
пиратский род Качичей, дубровчане сумели поладить — заключили договор, при встречах на
море задабривали их подарками и вообще всячески угождали. Еще настойчивее город добивал¬
ся добрых отношений с грозной политической силой, появившейся в конце XIII в. на босний¬
ских землях, с хорватскими феодалами Шубичами. Шубичи сумели захватить власть над мно¬
гими далматинскими городами, и дружбу с ними дубровчане смело могли считать своим успе¬
хом. Да и с правителями остальной Боснии Дубровник сумел создать отношения ровные и спо¬
койные, в духе договора с баном Кулином 1189 г. Опасность для города представляла лишь
внешняя политика Сербского государства.
Через несколько десятилетий после первой осады (1186 г.) дубровчане вновь воюют с
Сербией (1215 г.). Летом 1252 г. вспыхивает короткая война с королем Урошем I, и, чтобы
обезопасить себя, дубровчане вскоре заключают союз с болгарским царем Михаилом Асенем. В
1265 г. — новая война с тем же Урошем, после окончания которой город обязуется платить,
Сербии ежегодно 2 тыс. перперов. Проходит немногим более 30 лет, и в 1301 г. под стенами
Дубровника вновь ведутся войны, на этот раз с королем Милутином. В 1317 г. — еще одна вой¬
на, а в 1325—1326 гг. городу грозит еще более серьезная военная опасность, на этот раз от ко¬
роля Стефана-Уроша III Дечанского. Как видим, в течение ста с лишним лет город находится в
состоянии постоянной готовности к столкновениям с сербским государством. Эти войны были
вызваны либо посягательствами дубровчан на прибрежные земли, принадлежавшие Сербии,
либо (это бывало куда чаще) неприкрытыми притязаниями сербских государей на богатый го¬
род.

Однако важны не только мотивы этих столкновений, но и их последствия. Дело в том,
что постоянная угроза войн с Сер-{34}бией способна многое объяснить и в дубровницко-
венецианских отношениях. Став под знамя с крылатым львом, знамя Республики св. Марка,
дубровчане не только многое утратили, но и многое приобрели. Главным была гарантия извест¬
ной защиты в военных столкновениях, ибо город обрел в Венеции политический противовес, а
то и прямого покровителя.
Не приходится говорить о бескорыстии венецианцев: просто они опасались, что, захва¬
тив Дубровник, быстро крепнущая Сербия создаст угрозу венецианским позициям на Адриати¬
ке 4. Дубровник был нужен венецианцам и как опорный пункт в их торговой политике в этом
регионе, как центр сообщения, отличная стоянка, база для регулярных экспедиций в страны Ле¬
ванта. Да мало ли еще какие преимущества давал этот прекрасный порт! Вот чем руководство¬
валась Венеция, защищая дубровчан в их военных и политических столкновениях.
Включив Дубровник в состав своих владений, республика широко открыла ему двери
для использования своего огромного и поучительного опыта. А этот опыт был велик во многих
областях. «Самая большая и сильная торговая нация средневековья» 5 могла многому научить
старательных последователей. Дубровчане именно такими и оказались. Так, они выстроили у
себя (в 1329 г.) по венецианскому образцу верфь, или Арсенал, как она тогда называлась, нача¬
ли активно использовать ту международную информацию, которая в изобилии стекалась на ла¬
гуны; заимствовали систему венецианского судопроизводства, использовали опыт кораблевож¬
дения и организации финансов. Особенно высоко ценили дубровчане возможность привлечь
себе на службу венецианских специалистов — судостроителей, стеклодувов, оружейников, тка¬
чей, врачей, нотариев, — это были мастера очень высокого класса. А искусство венецианских
патрициев управлять собственным народом и лавировать среди соседних стало для дубровниц-
кой элиты постоянной школой политической мудрости.
В ходе своей многовековой истории Дубровник будет многому учиться у соседей — у
Анконы и Флоренции, Бари и Неаполя. Но Венеция навсегда останется для него непревзойден¬
ным образцом для подражания. И первые уроки, полученные в этой школе, придутся на XIII—
XIV вв., на те столетия, когда в отношениях между двумя городами нет и намека на ту нена¬
висть, которая впоследствии будет веками отравлять отношения между обеими республиками.
Это может показаться странным, но так действительно было: время, когда Венеция подчинила
себе Дубровник, вмешивалась в его жизнь, нередко подавляла его инициативу, подчиняла его
деятельность своим интересам, оказалось и временем наилучших отношений между ними. Это
произошло, конечно, потому, что политика Венеции и Далмации в XIV в. еще не приобрела той
жестокости, которой она будет отличаться после 1420 г. Но это произошло еще и потому, что
Дубровник, в первую очередь его нобилитет, {35} осваивал тогда то искусство, которое он с
успехом будет практиковать позднее, искусство извлекать максимум выгод из пребывания под
чужим сюзеренитетом.
Осталось добавить, что венецианское владычество вовсе не означало отказа дубровчан
от самостоятельности. Оно было политической супрематией — и только, и все притязания ве¬
нецианцев на большее встречали самое энергичное сопротивление. Решительным образом была
пресечена и попытка урезать права городских властей, вмешаться в сферу действий его адми¬
нистрации. Самоуправление Дубровника в XIII в. приобретало законченный вид, и дубровчане
хотели, чтобы формирующаяся городская коммуна сложилась без давления извне.
Что такое городская коммуна?
Далмация веками испытывала итальянское воздействие. Особенно в той сфере, где
итальянцы создали классические образцы — в сфере коммунального строя. Не забудем, что
итальянская городская коммуна в средние века — это эталон городского развития. Что же со¬
бой представляет далматинская коммуна?
Коммуны возникали по всей Далмации, каждый город создавал свою. Но появились они
не сразу, и каждой из них предшествовал своего рода инкубационный период. Первые органы
городского самоуправления можно отыскать уже в XI и даже X в. Один из самых ранних — это

приор («первый») — градоначальник, в Дубровнике встречающийся с 1050 г., а в Задаре — да¬
же в X в. Поскольку Задар был главным городом византийской провинции (фемы) Далмации,
приор одновременно исполнял должность ее руководителя (стратига, катепана); по-
видимому, император просто утверждал в этой должности задарского приора. Приор отправлял
правосудие, вершил исполнительную власть, должность эта считалась временной, хотя в XI в. в
Задаре она сосредоточилась в руках одного знатного семейства. Позднее в городах появились
трибуны, по 6—12 в городе, стоявшие по главе квартальных отрядов городского ополчения
(Дубровник их не знал). Наконец, самым важным органом на этом раннем этапе была общая
сходка горожан (в Дубровнике первый раз в 1050—1055 гг.) 6. Самые важные решения прини¬
мались «с согласия народа», и мужчин и женщин , что, бесспорно, было проявлением ярко вы¬
раженного демократизма в городской жизни, позднее бесследно исчезнувшего. Этот первый
этап городского самоуправления, этап X— XI вв., коммунальным назвать еще нельзя, скорее
всего — эта время существования городской общины 8. Его итоги закреплены в жалованных
грамотах, выданных венгерским королем Коломаном в 1107 г. городу Трогиру и получивших
поэтому название «дипломов трогирского типа»9. Они гарантировали городу {36} автономию,
право самим избирать градоначальника, епископа и законодательную власть, а также утвер¬
ждать собственное гражданство.
Следующий этап эволюции городского самоуправления относится к XII — первой поло¬
вине XIII в. Перемены в это время настолько значительны, что XII век даже стал предметом са¬
мостоятельного изучения в новейшей литературе 10. Похоже на то, что это действительно осо¬
бый этап городского развития, условно — этап «ранней коммуны». Г радоначальник меняет ти-
тулатуру, он больше не приор, a comes (в югославской литературе — князь), его компетенция
расширяется, судя по тому, что, у него появляется заместитель, викарий. И в самом деле, он
участвует во всех важных начинаниях города, но единоличной власти не получает. Рядом с кня¬
зем возникает и целая коллегия из нескольких консулов. Она была создана по итальянскому об¬
разцу (в Италии это был временный орган), но в Далмации не укоренилась: традиции приората
затрудняли здесь утверждение консулата. Зато второй коллегии в системе управления, курии,
суждена гораздо более долгая жизнь. Курия — это совет из 6—12 человек, решавший самые
неотложные и насущные дела городской жизни и состоявший из советников и судей. Иными
словами, курия представляла собой и суд, и правительство 11. В Дубровнике она позднее полу¬
чила наименование Малый совет. Рядом же с Малым советом сформировалось большое собра¬
ние из нескольких десятков человек (в 1190 г. в нем заседало около 60 человек), которое заме¬
нило общую сходку горожан. Это и есть одна из главных перемен в ранней коммуне: место не¬
регулярно собираемого сборища из нескольких сот горожан занимает гораздо более работоспо¬
собное собрание из нескольких десятков человек. Они сделают управление своим основным
занятием, накопляя весь административный и судебный опыт коммуны. Так этот преемник об¬
щей сходки и будет работать несколько десятилетий, а затем придет и его название — Большой
совет. В Дубровнике оно появится в 1235 г., в Сплите и Задаре несколько позднее.
Создание Совета означает не просто сужение функций, а затем и постепенную ликвида¬
цию городской сходки, но и нарастание элементов аристократизма в системе городской жизни.
Любопытным образом это подтверждается историей градостроительства. До середины XIII в.
ни в одном далматинском городе нет здания ратуши, в Задаре, например, общая сходка созыва¬
ется то на площади, то в крупных церквах. Здания ратуш, «коммунальных дворцов», сооружа¬
ются в городах почти одновременно — в Задаре оно первый раз упоминается в 1288 г., в Сплите
— в 1277 г., в Трогире — в 1272 г. Возведение коммунальных дворцов служит доказательством
того, как сокращается круг лиц, привлекаемых к участию в управлении городом. Чтобы вер¬
шить его, не требуются уже ни площади, ни соборы, вмещающие множество народа, для этой
цели доста-{37}точны сравнительно небольшие залы. Процесс оттеснения широких слоев го¬
рожан от управления городом находит, таким образом, в последней трети XIII в. свое градо¬
строительное воплощение 12.
Первая половина XIII в. ознаменована не только формированием Совета, которому суж¬
дено навсегда остаться в структуре города, но и появлением одного временного института. Это

так называемый подестат. «Подестой» именовали в итальянских городах, которые и в этом
случае стали образцом для далматинских, иностранца, чаще всего из соседнего города, которо¬
го приглашали на роль градоначальника. Такая чрезвычайная мера была вызвана обострением
внутригородской борьбы, столкновениями социальных и имущественных группировок, кланов,
прослоек. Приглашение беспристрастного и авторитетного арбитра со стороны было, по-
видимому, единственным средством установить мир в городе. Не случайно фигура подесты
возникает на городской сцене в Далмации именно к концу ранней коммуны — ему предстояло
привести в порядок всю систему городского управления, придать ей окончательный вид. Ярче
всего подестат проявил себя в Сплите, где он нашел своего историка, Фому Архидиакона. В За¬
даре и Дубровнике в нем не было нужды, оба города находились под властью Венеции, и роль
арбитра отлично выполнял венецианский наместник — князь.
Очередной этап в развитии городского самоуправления наступает с последней трети
(точнее, с 70-х годов) XIII в. Для Дубровника этот рубеж особенно ощутим — в те годы возни¬
кает нотариат и создается статут. Начинается этап развитой коммуны, который продлится
(опять-таки условно) до 1400 г. Самое существенное, чем отмечено это время, — создание сис¬
темы городских коммунальных магистратур, служб рыночного и таможенного надзора, охраны
и поддержания порядка. Здесь мы будем кратки: вся система дубровницких учреждений, соз¬
данная с 1270 по 1400 г., останется без изменений еще долгие годы, и нам еще придется к ней
вернуться. Во всяком случае, самоуправление города в XIV в. приобретает редкую устойчи¬
вость. В Дубровнике ничто не напоминает ту зыбкость городских институтов, которая была
свойственна итальянским городам и которую так выразительно запечатлел поэт для Флорен¬
ции:
... Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их бывало
И сносишь к середине ноября 13
Попытаемся установить теперь общие особенности в развитии коммунального строя в
далматинских городах. Первая из них состоит в том, что для возникновения коммуны нет необ¬
ходимости освобождения города из-под власти феодального сеньора. Эта власть в других стра¬
нах Европы могла быть настоль-{38}ко сильна, что процесс освобождения от нее некогда полу¬
чил в литературе наименование «коммунальной революции», она могла быть и сравнительно
мягкой, как в соседней Италии. В Далмации все происходило по-иному, на раннем этапе города
знали господство не близкого сеньора, а далекого суверена, значительного аппарата в городе не
имевшего и поэтому не мешавшего складываться коммунальному. Поэтому система городского
управления рождается не в борьбе с сеньериальной и не по ее подобию, а свободно отыскивая
себе иные образцы для подражания.
Вторая особенность коммунальной эволюции в городах Далмации заключается в том,
что коммуна оказалась не в состоянии ликвидировать присущие раннему городу элементы ан¬
тичной полисной организации. Как это ни странно, средневековый далматинский город и в са¬
мом деле сохранил черты, роднящие его с древним полисом. Вот самые характерные из них.
Город и его земельная округа образуют прочную органическую связь. Городу искони принад¬
лежат самые близкие к его стенам земли, Астарея, ее обрабатывают сами горожане, и поэтому
на ней нет сельских поселений. Земельная округа впоследствии разрастается, но нерасторжимое
единство с городом сохраняется по-прежнему, горожане заняты сельскохозяйственным трудом,
а сельские жители — ремесленным. Все это удивительно напоминает тот принцип античной
жизни, который воплощается в сочетании понятий полис и хора.
Еще одним проявлением «полисности» мы вправе считать равное распределение земли
между горожанами, своего рода надельную систему, доживающую в городах до конца XIV в.
Когда Дубровник приобретает новые земли, он делит их на равные доли и стремится поровну
распределить их между горожанами. Наконец, последнее обстоятельство. В Далмации не суще¬
ствовало платы за отправление должностей на городской службе. Все магистраты работали
бесплатно, считалось, что они несут почетную обязанность по отношению к родному городу.
Нельзя не видеть здесь прямой аналогии с литургиями, существовавшими в древней Греции.

Сведенные воедино, все эти особенности и придают средневековому городу то сходство с по¬
лисом 14, которое бросается в глаза при изучении далматинских городов.
Отметим, наконец, и известную унифицированность коммунального развития. Она не
означает тождества, различия в развитии городов были велики. Но наши представления об этих
различиях зависят и от характера источников, от того, кто, когда и при каких обстоятельствах
зафиксировал протекавшие там процессы, сами же процессы могли быть достаточно однотип¬
ны. Иными словами, в Далмации мы не встречаем того поражающего разнообразия городской
жизни, которое в Италии получило название «полицентризма» 15. Этого нет здесь, возможно,
потому что масштабы были не теми, что в Италии, на стис-{39}нутой горами территории про¬
винции каждому городу было трудно пойти своим собственным путем, они были слишком тес¬
но прижаты друг к другу. А может быть, города не стали обособленными центрами еще и отто¬
го, что у них был один общий центр, к которому они тяготели и которому подражали. Это была
Венеция, в сфере воздействия которой они столетиями и развивались. Конституции — статуты,
которые они писали, и морское или торговое право, которое они создавали, и весь строй город¬
ских учреждений, и даже способы, с помощью которых эти учреждения (например, Большие
советы) приобретали аристократический характер, т. е. «закрывались» для других сословий, —
все это восходило к венецианским образцам. Это сходство еще раз напоминает нам о тени, ко¬
торую будет отбрасывать мощная республика на лагунах на все развитие этого субрегиона.
Нобили и простолюдины
Далматинское общество, в рамках которого развивается Дубровник, — живой организм,
и его разрез в 1358 г. откроет иную картину, чем, скажем, полтора столетия спустя. Различия
можно отыскать не только по хронологической «вертикали», но и по пространственной «гори¬
зонтали». В стенах каждого города формировались свои собственные отношения между соци¬
альными группировками, отношение к власти, по-разному шел ход внутриполитической борь¬
бы. Но очень велики и черты сходства, и как ни своеобразен Дубровник, его следует считать
составным элементом далматинского городского общества 16. Это обстоятельство и подмечено,
и подвергнуто анализу. В последних работах современных югославских историков предпринята
17
попытка стратифицировать общество разных городов по одним и тем же критериям .
Этот анализ подтвердил один из важных, ранее сделанных выводов. Основание социаль¬
ной пирамиды города теряется во мгле, но зато вершина ее ярко высвечена. Большая часть воз¬
никших в городе источников позволяет характеризовать именно элиту — «благородных», но¬
билей, патрициев, прослойку, которая управляет городом. Это легко объяснимо. Нобили зани¬
мают авансцену городской жизни — они активнее других прослоек втянуты в коммерческие
связи, чаще прибегают к денежным операциям, постоянно заседают в советах и коллегиях го¬
родского управления и как авторитетные, почтенные люди приглашаются для того, чтобы за¬
свидетельствовать совершаемые сделки. Неудивительно, что их имена гораздо чаще встречают¬
ся в документах, позволяя восстановить их генеалогию или завести на каждую патрицианскую
семью своего рода «досье», перечень деловых операций или административных поступков на
протяжении десятилетий. Историки широко пользуются этой {40} возможностью. Наблюдения
над историей задарского, трогирского или дубровницкого патрициата дают основания для ин¬
тересных наблюдений 18.
Выясняется, что нет единого критерия, пользуясь которым, можно было бы отнести че¬
ловека к прослойке нобилей. Можно поступить так: причислить к патрициям всех, кого источ¬
ники обозначают как nobilis. Так поступает, например, Ирмгард Манкен, насчитывая в 1312 г. в
Дубровнике около 300 взрослых мужчин-патрициев, что было равно примерно 15% всех горо¬
жан 19 А другой современный исследователь, правда не Дубровника, а Задара, полагает, что
нобили составляли даже 25% городского населения; эта цифра вызывает уже откровенное недо¬
верие. По нашему мнению, чтобы отнести человека к числу нобилей, следует взглянуть на него
глазами не только его сограждан, людей средневековья, но и современных нам исследователей.
Нужно выделить тех, кто не только считался, но и являлся с научной точки зрения членом выс¬
шего сословия в городе. Для этого, на наш взгляд, следует обособить в составе патрициата лю¬

дей, отвечающих трем требованиям: а) быть состоятельными, б) принимать участие в город¬
ском самоуправлении, в) насчитывать несколько поколений предков, т. е. считаться достаточно
знатным. Только того, кто богат, знатен и время от времени занимает одну из коммунальных
магистратур, мы можем считать нобилем. Эти признаки отличают городской патрициат и с со¬
циальной точки зрения. Удельный вес таких патрициев в населении среднего по величине горо-
20
да Северной Далмации, по нашим подсчетам, был равен 5%	.
Обособляя эту подлинно патрицианскую прослойку от массы тех, кого источники име¬
нуют нобилями, мы тем самым невольно подчеркиваем, что этих последних в городе было не¬
мало. Или, точнее: в сознании тогдашних горожан благородными считались многие люди. Эта
тенденция вполне отвечает особенности средневекового мышления: всякий, кто приобретал со¬
циальные преимущества, мог претендовать на благородство, на знатность. Недаром средневе¬
ковье — и западноевропейское, и балканское — знает дворян, которые решительно ничем не
отличались от обычных землепашцев, но тем не менее считались дворянами.
Обилие «благородных» в далматинских городах, в том числе в Дубровнике, особенно на
ранних этапах их истории, заслуживает внимания еще в одном отношении. Для соседней Ита¬
лии характерно участие мелкого рыцарства, вальвассоров, в жизни раннего города в качестве
его системообразующего и правящего слоя 21. Не купцы и не ремесленники выступают в этой
роли, а именно средние землевладельцы, воины. Та же ситуация существовала в далматинских
городах. Именно нобили если и не создают город, то руководят им, воплощают и представляют
его. У них есть для этого все основания — они не только привилегированный, но и наиболее
обособившийся и {41} сплоченный слой. А более поздние наблюдения позволяют открыть у
него еще одно качество. Нобилей XIII—XIV вв. нельзя назвать по преимуществу ни купцами,
ни ростовщиками, ни состоятельными землевладельцами — они причастны ко всем практикуе-
22
мым в городе занятиям . Конечно, в городе никто не сосредоточивается на каком-то одном де¬
ле, мы это увидим чуть ниже. Ремесленники вкладывают деньги в торговые операции, купцы
23
владеют виноградниками, колоны становятся судовладельцами на паях . Но у каждой из этих
прослоек есть свой детерминант, у нобилей его нет, они представляют все городские занятия
разом. Вот в этой универсальности и кроется одна из разгадок того, почему нобили выступают
от имени всего города.
Нобили полно представляют не только занятия горожанина, но и его духовный мир. Речь
идет о том, что психологические черты, которые с первых столетий борьбы города за свое су¬
ществование отличали дубровчанина, — напористость, выносливость, цепкость, мужество,
твердость, предусмотрительность — наиболее полно выражены в облике дубровницкого ноби¬
ля. И когда мы встречаемся в политике города с дальновидностью, целеустремленностью или
изворотливостью, вспомним еще раз, что в этом проявляются не только коллективные навыки
правящего сословия, но и духовные качества индивида.
Следует отметить еще одно обстоятельство. Нобилитет в пределах тесного мирка Дуб¬
ровника был прочно связан со всеми остальными прослойками и не противопоставлял себя им.
Сословием, т. е. замкнутой социальной группой, он становится только с начала XIV в., когда
замыкается внутри Большого совета. С этого времени начинает нарастать сословная исключи¬
тельность дубровницкого нобилитета, остальные слои населения все чаще оттесняются от несе¬
ния магистратур, от выполнения почетных обязанностей, и социальное членение дубровницко¬
го общества все более дополняется юридическим. Нобили начнут обособляться и духовно,
осознавая себя в качестве не только господствующей, но и лучшей части городского общества;
их городские дома, а затем и загородные дворцы, их убранство, весь быт патрицианской жизни
все больше будут отделять их от простых горожан. Впрочем, и после этого превращения дуб-
ровницкий патрициат довольно долго будет хранить свои лучшие качества — мы не раз поди¬
вимся государственной мудрости этого слоя. Таланты нобилитета (ср. у Маркса «таланты бур¬
жуазии») будут проявлять себя еще не день и не два. Час убывания этих талантов наступит, но,
к счастью для Дубровника, он наступит еще не скоро.
К сожалению, социальная характеристика остальных слоев дубровницкого общества го¬
раздо более затруднена, по крайней мере для XIII и XIV вв. Дать производственную характери¬

стику мы еще в состоянии, хотя и это непросто, ибо дубровчанин мог владеть одновременно
несколькими специальностями. Но {42} социальная дефиниция очень нелегка. Мы должны по¬
этому воспользоваться тем чисто сословным членением, которое существовало в дубровницком
обществе: всех, кто не был нобилем, числили в составе народа (по-сербскохорватски «пук», по-
итальянски «пополо»). На долю пополанов, простонародья, таким образом, приходилось более
90% городского населения.
Пополаны делятся на несколько реально ощутимых прослоек. В высшую из них входят
наиболее состоятельные купцы, судовладельцы, домовладельцы, которым не хватает лишь ро¬
довитости, чтобы оказаться в числе членов Большого совета. От власти они, следовательно, от¬
странены, и на протяжении столетий они будут прилагать неимоверные усилия, чтобы оказать¬
ся в составе нобилитета. И с такой же настойчивостью нобили будут им в этом противодейст¬
вовать. Этот слой в городе именовали гражданами, образцом и здесь послужили венецианские
порядки. Не имея такого средства для консолидации, которое было у нобилей в виде Большого
совета, «граждане» отыскали его в виде корпорации св. Антония, объединившись в группиров¬
ку антунинов. Существует соблазн принять их за лидеров простонародья, но это не так — и ан-
тунины не возглавляют пополанов, и пополаны не выступают в социальной жизни Дубровника
в качестве консолидированной и сплоченной силы.
Социальные связи, которые сплачивают дубровницких простолюдинов, — иного рода,
это, условно говоря, квазицеховые связи. Ремесленники разных специальностей объединяются
в корпорации, братовщины (братства), которые в чем-то напоминают цехи. Многие братовщи-
ны строились по профессиональному признаку (корпорации плотников, портных, сапожников,
шапочников, ювелиров и др.), некоторые из них обладали монополией на свое ремесло —
«все... кто обрабатывает дерево топором и пилой... должны... записаться в наше [плотницкое]
24
братство» . В некоторых из них частично регламентировались порядок работы, закупка сырья,
продажа изделий, наем учеников, для членов братства были установлены денежные льготы и
существовала общая касса. И тем не менее отсюда нельзя сделать вывод, что ремесленные
братства средневекового Дубровника были цехами. Главное, что характеризует любой западно¬
европейский цех, — регламентация производства и сбыта — в уставах братовщин намечена
еле-еле, не охрана производства, а взаимопомощь — вот что составляет основное содержание
этих уставав, а автономия братств существует главным образом в церковно-приходской сфере.
Последнее очень существенно: главной инстанцией по делам ремесла в Дубровнике является
Малый совет, а отнюдь не ремесленное собрание. Такая регламентация ремесла справедливо
считается муниципальной. И неудивительно, что в уставах многих братовщин упоминается, что
корпорация создана «на пользу города и для усиления нобилитета (разрядка моя. —
25
М. Ф.) ». Воля пра-{43}вящего слоя оказывается доминирующей и в деятельности ремеслен¬
ных объединений.
Но дубровницкие братства выполняли и какую-то социальную задачу. В их уставах все¬
гда было подробно расписано, как должны помогать «братья» своему заболевшему сотоварищу,
как они должны собираться для похорон усопшего или помогать его вдове и сиротам, что
должны делать казначей и гастальды (старшины). Подобная деятельность сплачивала, конечно,
не одних только ремесленников, ведь она велась по церковным приходам, в пределах которых
жили не одни мастера. Поэтому консолидация в рамках братств была одной из форм общест¬
венной консолидации дубровницкого простонародья.
Низшие прослойки горожан устойчиво пополнялись двумя категориями населения —
домашней прислугой и рабами. В нотариальных книгах регулярно, из года в год, фиксирова¬
лись договоры о найме служанок. Девушки, а то и девочки из окрестных сел или из Сербии на¬
нимались служить в состоятельные дома. Нанимались за столь низкую плату и на такой долгий
срок, что этот наем как бы приравнивал их к рабам. Но в средневековом Дубровнике были и на¬
стоящие рабы. Рабовладение, несомненно, поддерживалось работорговлей, последняя же суще¬
ствовала на побережье Адриатики с незапамятных времен, причем дубровницкий рынок был
один из самых оживленных. Купцы из Южной Италии, Анконы, Венеции и Каталонии скупали
здесь рабов, вывозимых из внутренних районов Балканского полуострова, главным образом из

Боснии, — в эпоху религиозных распрей, сотрясавших эту страну, сторонники официальной
церкви продавали взятых в плен богомилов («патаренов»), свободно обходя запрет на продажу
христиан в рабство: еретики христианами не считались. Цены на рабов росли — с 9—10 дука¬
тов в начале XIV в. до 25—40 в конце его, работорговля и до появления турок была выгодна как
ни один другой вид коммерческой деятельности . Запрет на работорговлю последовал только в
начале XV в., а до этого в течение нескольких столетий рабский труд на законном основании
использовался в дубровницком обществе, хотя его производственное значение было ничтожно.
Да и впоследствии рабство не исчезает, оно лишь становится более скрытым, рабынь маскиру¬
ют под служанок. У рабов нет семьи, поэтому удельный вес их в городском обществе невелик,
и тем не менее без них картина этого общества была бы неполной.
Рабами и слугами не исчерпываются, разумеется, низшие слои дубровницкого общества.
Говоря о далматинских городах, Т. Раукар предпринял попытку обозначить все группы, кото¬
рые находятся за пределами основных социальных прослоек города, — нобилей, «граждан»,
пополанов; он назвал их «маргинальными», побочными прослойками. К их числу он отнес
больных (в том числе прокаженных), умалишенных, еретиков, воров, разбойников, фальшиво¬
монетчиков, т. е. всех тех, кому {44} по законам того времени было отказано в праве на судеб-
27
ную защиту . Возможно, что югославский исследователь несколько преувеличил размеры
этих групп населения, но сам факт их существования в городе бесспорен.
Любой средневековый город в Европе знает бурные вспышки социальной борьбы, со¬
седняя Италия дает многочисленные их примеры. Дубровник являет как будто бы странное ис¬
ключение из этого правила: социальные антагонизмы здесь почти незаметны28. Два обстоятель¬
ства, на наш взгляд, способствовали этому: во-первых, хозяйственный подъем города, который
давал всему населению, в том числе рядовым горожанам, возможность кормиться и даже бога¬
теть, и, во-вторых, чрезвычайно гибкая, продуманная и целеустремленная политика правящего
слоя, одновременно и жестокого, и уступчивого, во многом ориентировавшегося на социаль¬
ную практику венецианского патрициата, который столетиями не допускал в городе на лагунах
заметных общественных потрясений. Институты городской жизни, создававшиеся на протяже¬
нии столетий, всячески способствовали этому. Одно из важных мест занимает среди них город¬
ское право.
Право, нотарии, архив
У истоков городского права в Дубровнике стоит чрезвычайно любопытный документ.
Это — статут 1272 г., устав города, конституция Дубровника. Он знаменит уже тем, что являет¬
ся одним из самых ранних в Далмации, раньше него были записаны лишь статуты острова Кор-
чула и города Сплита, и тем, что полно и адекватно отражает городскую жизнь. Он весьма об¬
стоятелен: семейному и наследственному праву в нем посвящено 68 статей, столько же уголов¬
ному, 67 статей относится к морскому праву. Практически все стороны городской жизни — по¬
рядки, принятые в семье и при найме учеников, при учреждении торговых и морских компаний,
при сдаче земли в аренду и выдаче кредита, характер формирования городской администрации,
суда и многое-многое другое — нашли отражение в статуте. Симптоматично и время его созда¬
ния — последняя треть XIII в., когда в городе окончательно утверждаются те формы, в которых
отныне будет отливаться его деловая жизнь, в том числе и формы делопроизводства. Недаром
почти одновременно со статутом в Дубровнике возникает система записи и хранения докумен¬
тов — нотариат, это никак не случайно. Примерно в те же годы нотарии появляются и в дру¬
гих далматинских городах — удивительное доказательство синхронности городского развития
на побережье!
Впрочем, истоки городского права достаточно глубоки. Правовое оформление сущест¬
вующих в Дубровнике обычаев начинается уже в XII в., «правила и установления» отмечены в
{45} 1190 г., а в 1235 г. действует не дошедший до нас сборник правил о семье и браке. Но
окончательное складывание статута происходит как раз в последней трети XIII в. Значит, имен¬
но в эти годы созревает потребность в городском праве, фиксирующем и деловые, и общест¬
венные, и административные порядки коммуны. Создание статута становится, таким образом,

значительной вехой на пути складывания городского организма. Остается лишь добавить, что
29
статут, принятый 29 мая 1272 г., дошел до нас в записи 1342 г. .
Статут был надежным руководством для средневековых судей и администраторов, они
постоянно заглядывали в него как в сокровищницу правовой мудрости. Современный историк
относится к нему с гораздо большей осторожностью, ибо предписания статута носят норматив¬
ный характер, т. е. отражают не реальное, а желаемое положение вещей. Чтобы узнать, как это
право воплощалось в реальной жизни, он, историк, не имеет иной возможности, кроме как об¬
ратиться к записям, которые велись средневековыми нотариями, к нотариальным актам.
Что такое нотариальный акт? Средневековые нотарии были гораздо ближе к повседнев¬
ной жизни, чем нотариусы наших, дней. Прежде всего потому, что горожане, несмотря на успе¬
хи элементарного образования, были, как правило, людьми малограмотными. Между тем для
составления любого документа требовалась не простая грамотность, а знание тех юридических
тонкостей, которые сообщали записанному тексту доверие в глазах городского общества. Об¬
щественное доверие (fides publica) и было той целью, ради которой документ составлялся, —
имелось в виду, что он рано или поздно сможет пригодиться в суде. Для того чтобы документ,
составленный нотарием, имел силу судебного доказательства, требовалось прежде всего со¬
блюдение всех правил — по определенному шаблону для каждого случая (сделки купли-
продажи, завещания, долговой расписки и т. д.). Изучать эти правила полагалось только на
юридических факультетах, вот почему нотарии были университетски образованными людьми.
Однако так было позднее, в XIII—XIV вв. Возникновение же нотариата в городе относится к
1168 г., когда впервые был упомянут нотарий, диакон Марк — вначале нотарии были духовны¬
ми особами.
Чтобы придать доверие документу, нужно было соблюсти еще два условия: написать акт
в присутствии свидетелей, упомянув в нем их имена, и соответствующим образом подписать
документ. Присутствие свидетелей для людей средневековья было обязательным в предвидении
того, что в случае необходимости их можно будет вызвать в суд. Для современных же исследо¬
вателей их имена являются ценнейшим источником для суждения о составе горожан. Ведь в
каждом акте перед нами проходят не один-два контрагента, а до десятка участников с обозна¬
чением их сословного положения или профессии. Бесценная особенность нотариальных актов!
Подпись нотариев верши-{46}лась сложно, даже витиевато и, как правило, сопровождалась
особым знаком, которым нотарии заверял свою роспись, этот знак ему заменял печать. В Задаре
конца XIV в. один нотарий даже рисовал в конце документа чей-то (может быть, собственный?)
портрет.
Совершенство далматинского нотариата в значительной степени определялось близо¬
стью к Италии. Именно здесь раньше, чем в других странах, развивается интенсивная городская
жизнь, требующая документального оформления, здесь создаются правовые школы, специально
готовящие нотариев (болонская, падуанская). Наконец, именно здесь активнее всего проявляют
себя те политические силы, которые только и обладали правом назначать нотариев, — папство
и имперская власть. Средневековые нотарии, как правило, включали в свое служебное обозна¬
чение слова «поставленный имперской властью» или «поставленный апостолической властью».
В Далмации, находящейся под боком у Италии, не было недостатка в опытных нотариях-
итальянцах.
Как же осуществлялась повседневная деятельность городских нотариев? В каждом горо¬
де их было несколько; в итальянских городах, как считают, на каждую сотню жителей прихо¬
дился как минимум один нотарий. В Далмации их было, по-видимому, меньше, но не менее че¬
тырех на город. Чаще всего нотарии не сидели на одном месте, а с чернильницей, перьями, ли¬
стками бумаги переходили с улицы на улицу и были готовы по первой же просьбе начать
оформление сделки. На ступенях домов, на площади, в порту, окруженный контрагентами и
свидетелями, нотарий записывал самое главное, что от него хотели, и составлял черновой на¬
бросок документа. У себя дома в спокойной обстановке он его переписывал в особую книгу.
Поскольку и на этот раз запись вносилась в неполном виде, она так и называлась «уменьшен¬
ная» (минута) или «сокращенная» (имбревиатура). Наконец, последней ступенью было изго¬

товление официального документа полного состава (инструментум), который за плату выда¬
вался на руки клиенту.
Процедура, принятая в Далмации, была сходной с той, что существовала в других стра¬
нах Средиземноморья, отличия были незначительны. Например, в Барселоне, связанной тесны¬
ми коммерческими узами с Дубровником, существовало два рода книг для записи: в одну на¬
спех вносилось содержание акта, а в другую — его окончательный, каллиграфическим почер¬
ком исполненный вариант30. Черновые наброски выбрасывались, полные документы испытыва¬
ли те же превратности судьбы, что и их владельцы, и только книги имбревиатур уцелели за ка¬
менными стенами коммунальных хранилищ31. Их-то и используют историки, желающие вос¬
создать внутреннюю жизнь средневекового города.
Нотариальные акты предоставляют такую возможность — круг вопросов, по которым
горожане обращались к нотарию, {47} был очень широк, ибо было установлено, что у него
должны оформляться все сделки на сумму более 10 перперов. Вот этот круг сделок: договоры о
продаже пригородных земель, городских участков, домов; завещания; описи имущества; акты
отделения женившихся сыновей и брачные контракты; кредитные операции, продажа товаров в
долг; основание коммерческих компаний, фрахт судна, наем экипажа; наем учеников, поден¬
щиков и слуг; покупка рабов и отпуск их на волю; наконец, договоры об аренде земли. Все эти
операции осуществлялись, по всей видимости, и в XII в., и в начале XIII в., но отражение в но¬
тариате получают с последней трети XIII в. В эти десятилетия, как по сигналу, в большинстве
далматинских городов начинают составляться книги имбревиатур, и их ведение уже не прекра¬
щается. То же самое происходит в Дубровнике, первая дошедшая до нас книга датируется
1278 г. Есть мнение, что это — не первая составленная в городе книга актов, но это — первый
памятник, с которого можно отсчитывать существование коммунального («государственного»)
32
нотариата .
Сходными чертами во всех далматинских городах характеризовалась и работа комму¬
нальной канцелярии. Различие между деятельностью нотария и чиновника городской канцеля¬
рии заключалось, между прочим, в том, что все, что изготовлял последний, не выдавалось на
руки, а оставалось в делах коммуны. Это были постановления Большого совета, судебные ре¬
шения, жалобы на причиненный ущерб и масса других бумаг, часто близких нотариальной те¬
матике.
Что могут дать нотариальные акты современному исследователю? Они предоставляют в
его распоряжение возможность заглянуть в повседневную жизнь людей и сделать это на много¬
кратно повторяющемся материале. Нотариальные акты — это м а с с о в ы й источник и к тому
же один из самых ранних. Поэтому исследователи и стремятся извлечь из них информацию не
об отдельных событиях или личностях, а о целых социальных прослойках, например о город¬
ской элите (нобилях) или о ремесленниках. Для этого следует подвергнуть сохранившиеся за
ряд лет акты сплошному обследованию и учесть все встретившиеся имена, скажем, имена мас¬
теров. Полученный результат, разумеется, будет не так достоверен, как, скажем, итог всеобщей
переписи. Он будет внушать опасения в двух отношениях: не слишком ли велико число учтен¬
ных лиц, ибо подсчет велся по актам не за один год и даже не за одно десятилетие, а, как прави¬
ло, за 20 или 30 лет, и не слишком ли мало это число, ибо всегда есть опасность, что какие-то
горожане не обратились за услугами к нотарию и, таким образом, остались за пределами актов.
Правда, в наши дни удалось проверить сделанные по данным актов подсчеты более поздними
свидетельствами 33. Выяснилось, что картина, рисуемая ими, более или менее достоверна, и до¬
верие историков к этим источникам растет. Тем не менее известная осторожность должна со-
хра-{48}няться, особенно когда мы сопоставляем материалы из городов, где письменные ис¬
точники хранились по-разному. И тут мы подходим к истории дубровницкого архива.
Немногие города в Европе могут похвастаться таким совершенным, таким богатым и от¬
лично сохранившимся архивом, как Исторический архив в Дубровнике. В 1978 г. югославская
общественность торжественно отметила 700-летие его основания 34. Эта дата явно условна хотя
бы потому, что хранить документы начали в городе значительно раньше, за точку отсчета взято
появление нотариата. Сохранности документов способствовало прежде всего высокое качество

писчего материала. Бумага, которая использовалась для изготовления важнейших документов,
была самого лучшего качества — она выдержала семисотлетний экзамен. Разумеется, архив со¬
хранился и потому, что Дубровник ни разу не видел в своих стенах завоевателей и не знал во-
35
енного разорения . И, конечно, чрезвычайно важную роль сыграла продуманная политика
правящего слоя города, рано осознавшего роль и ценность сохраняющихся бумаг. Недаром
кража из архива считалась государственным преступлением и каралась смертью, а выдавший
архивного вора получал огромную награду — тысячу дукатов36.
В конце XIX в. дубровницкий архив был реорганизован на современных основах, доку¬
менты были разделены на несколько десятков серий, например «Решения Советов», «Завеща-
37
ния», «Разные документы Канцелярии», «Судебные тяжбы вне города» и т. д., всего 77 серий .
Относительно хорошая сохранность и прекрасная организация дела превратили дубров¬
ницкий архив в одно из самых посещаемых хранилищ Югославии. Не будет преувеличением
сказать, что три обстоятельства обеспечивают Дубровнику особое место в системе культурных
ценностей сегодняшнего мира: сам город как архитектурно-художественный комплекс, его ис¬
тория и его замечательный архив.
Г ород добрых мастеров
Документы, отложившиеся в архиве, дают ответы на многие вопросы городской жизни.
Способны они пролить свет и на вопрос о том, что следует считать становым хребтом, фунда¬
ментом городского хозяйства. Современная наука имеет твердый ответ на этот вопрос: в основе
хозяйственного процветания средневекового города должно лежать ремесло. А между тем и сам
Дубровник, и окружающие его далматинские города могут явиться опровержением этой исти¬
ны. В самые ранние годы существования Дубровника его жители предстают в качестве морехо¬
дов или промысловиков (рыболовов, солеваров), а в зените своей славы город живет за счет
международной торговли. Ремесла не видно, во всяком случае, на первом плане. Еще более ха¬
рактерны в этом отношении соседние города. {49}
Исследователь, обратившийся к истории Задара, Сплита или Трогира, отметит немало
черт своеобразия в облике их ремесла. Здесь и сравнительно малое число ремесленных специ¬
альностей, например, в Задаре, одном из самых развитых городов Далмации, их не более 24, в
то время как в Париже к началу XIV в. число цехов достигло 350. Здесь и универсальный ха¬
рактер многих профессий, т. е. отсутствие разделения труда, когда мастеру приходилось осуще¬
ствлять и некоторые смежные операции, например портному быть и стригальщиком сукна, а
сапожнику — кожевником 38. Здесь, наконец, и отсутствие целого ряда ремесленных профес¬
сий, казалось бы, совершенно необходимых для жизни города. Так, нельзя не подивиться тому,
что среди сотен нотариальных свидетельств из Сплита или Трогира нет ни одного, гласящего о
гончарах или ткачах. Разумеется, мы догадываемся, что потребности горожан в сукне или
горшках удовлетворялись за счет рынка. И в самом деле, кирпич ввозился из Венеции, керами¬
ка доставлялась из богатых глиной сельских районов, грубое сукно шло из глубин полуострова,
самим названием своим, склавина, свидетельствуя о своем происхождении, а тонкие сукна по¬
ступали из тосканских мастерских. Рассуждая гипотетически, мы вполне можем предположить,
что мощная конкуренция итальянского сукноделия убила в зародыше сплитское или трогирское
производство, но все равно подлинные причины такой серьезной деформации ремесла останут¬
ся скрытыми от нас. Да это и неважно. Самое же примечательное — то, что в этих городах
слишком мало ремесленников, их удельный вес в общей массе горожан невелик. Наши собст¬
венные подсчеты количества мастеров дают в Трогире в конце XIII в. около 20%, в Задаре —
39
около 15% всего населения. В Задаре эта цифра не меняется очень долго , что дает основание
судить об известном консерватизме далматинского (недубровницкого) производства. В незна¬
чительности ремесленной прослойки в Далмации (за пределами Дубровника!) и заключается
основная особенность городского производства далматинских городов.
В Дубровнике дело обстоит совершенно иначе. Й. Лучич собрал все сведения о дубров-
ницких ремесленниках раннего периода истории города, до 1300 г., свел их воедино и обобщил.
Судя по его данным, в городе на протяжении 1278—1301 гг. работало 446 ремесленников. Если

считать, что за мастером стояла семья хотя бы из 4 человек, то это количество мастеров должно
было кормить 1700—1800 горожан. Существует мнение, что в конце XIII в. в Дубровнике жило
2—2,5 тыс. жителей; таким образом, ясно, что одновременно в городе никак не могло работать
четыре с лишним сотни мастеров. По мысли Й. Лучича, ремеслом здесь занималось от трети до
половины производительного населения 40. Любопытно, что и значительно позднее, в XVI в.,
мы встречаемся с таким же высоким удельным весом ремесленников в составе городского на¬
селения. На-{50}пример, по данным середины XVI в., количество мастеров каждой специаль¬
ности весьма значительно: в городе трудится: 30 ювелиров, около 40 кузнецов, а мастеров, свя¬
занных с ткачеством, даже более 25041. Последняя цифра вызывает неподдельное изумление,
ибо, таким образом, оказывается, что около тысячи человек живет за счет одних только ткацких
или портняжных занятий. Всего же ремесленников в городе в это время (1544 г.) насчитывается
около 700. Эта цифра способна и вовсе сбить с толку, ибо в пересчете на общее число членов
семей она дает около 3 тыс. человек. Она получит какое-то объяснение, если мы вспомним, что
Дубровник, как и остальные далматинские города, был неотделим от сельской округи, жителей
которой обычно считали в его составе. Но и тогда доля ремесленников в республике оказывает¬
ся очень высокой. Доля ремесленного населения в Дубровнике и его ближайшей округе была и
в самом деле гораздо выше, чем в остальных далматинских городах.
Эти данные вплотную подводят нас к обстоятельству, которое мы вправе назвать пора¬
зительным: Дубровник оказывается обладателем неслыханного (и по далматинским, и по бал¬
канским масштабам) ремесленного потенциала. Позднее у него появятся и мощный флот, и раз¬
ветвленная сеть колоний, и редкостное влияние в мире, но способность стоять на собственных
ногах, а не зависеть от чужого производства должна быть поставлена первой в списке феноме¬
нов, обеспечивших ему вековую устойчивость42. Это факт бесспорный, и вряд ли нужно сейчас
отыскивать его исторические корни. Примем его таким, каков он есть, и попытаемся воссоздать
картину всех городских ремесел. Эта картина далека от статичности, и сама способность к пе¬
ременам в Дубровнике хорошо контрастирует с устойчивостью (может быть, даже застоем?) в
производстве остальных далматинских городов. Особенно значительные перемены наступят в
городе в начале XV в. Что же мы видим до этого времени?
Одно из самых ярких дубровницких ремесел — это, безусловно, ювелирное дело. Его
питают несколько корней — уцелевшие античные традиции, связь с Византией раннего средне¬
вековья (на старых изделиях чувствуется византийское влияние), постоянный спрос из глубин
полуострова — как из сельских поселений, так и из дворянских поместий и княжеских столиц.
Наконец, златокузнечное дело поддерживается постоянным притоком благородных металлов из
сербских и боснийских рудников. Коммуна установила строгий контроль над деятельностью
корпорации ювелиров, проверяя оплату труда, цены на сырье и на готовые изделия, надзирая за
качеством работы. Ювелиры работают не только в пределах родного города, за 39 лет сущест¬
вования дубровницкой колонии в Приштине в числе ее жителей отмечены 16 портных, 6 ко¬
жевников и 18 ювелиров. Дубровницких златокузнецов можно было встретить в {51} Анконе и
в Венеции. Особый характер носили выезды художников по серебру ко дворам соседних госу¬
дарей. Так, Павел Антоевич, или Павел Дубровчанин («из Рагузы»), ученик Донателло, работал
при дворах неаполитанского короля Альфонса V Арагонского и урбинского герцога Федериго
Монтефельтро 43.
Из мастерских дубровницких ювелиров выходил широкий круг изделий. Это были пер¬
стни, пуговицы, серьги, височные кольца, ожерелья, накладки на дорогом оружии, утварь (осо¬
бенно водолеи). Наибольшим спросом в боснийских землях пользовались пояса, украшенные
тяжелыми серебряными пряжками, на некоторые из них шло более 2 кг серебра. Церковь зака¬
зывала много литургической утвари — чаши, потиры, кресты, реликварии. Серебряные чаши,
вышедшие из дубровницких ювелирных мастерских, можно обнаружить и в наших музейных
собраниях44. Все эти предметы изготовлял один и тот же специалист — разделения труда в
ювелирном деле не было. Наконец, для нужд собственной коммуны мастера резали монетные
штемпеля, чеканили медные фолары и серебряные динарии; они также изготовляли драгоцен¬
ную посуду — она не только подавалась на приемах в Княжевом дворе, но и шла в Константи¬

нополь в качестве дани. Когда же в город придет ренессансная культура, изделия дубровницких
ювелиров станут ее важным составным компонентом.
Чем-то сродни ювелирному было кожевенное производство, может быть тем, что оба
они прочно зависели от балканского ввоза. Из глубин полуострова везли шкуры — волчьи,
медвежьи, рысьи, куньи, козьи, овчины, с каждым столетием спрос на них на западе Европы
рос, меховая оторочка на одежде в те времена была гораздо более распространена, чем в наши
дни. Кожи поставляли городские бойни — многие горожане занимались забоем, свежеванием и
разделкой туш. Наконец, немало кож доставлялось в город уже в готовом виде, с каждым сто¬
летием все больше, пока, наконец, в XVI—XVIII вв. Дубровник не стал крупным, европейского
масштаба, центром вывоза кож с полуострова. Переработка всего этого товара ложилась в рав¬
ной степени на плечи кожевников и скорняков (эти профессии были практически неразличи¬
мы). К ним примыкали и сапожники, занимавшиеся сходными операциями, — они сами для се¬
бя заготовляли кожи. Вот чем объясняется гипертрофия кожевенного дела в Дубровнике (как и
в других городах побережья). До эпидемии 1526—1527 гг. в городе насчитывалось до 150 са¬
пожников, и даже в конце XIII в. зафиксировано 86 мастеров 45. Их нельзя в отличие от ювели¬
ров причислить к состоятельной прослойке горожан — они завещают наследникам скромные,
иногда жалкие суммы, дома, которые они строят, небогаты.
Одна из старейших ремесленных специальностей в городе — обработка дерева, корпо¬
рация работающих в этой сфере ма-{52}стеров отмечена уже в 1266 г. Людей, входящих в эту
корпорацию, много, они строят суда, возводят дома, изготовляют мебель, обтесывают колья для
виноградников, сколачивают бочки для вина. Вырисовываются, таким образом, три сферы дея¬
тельности и три группы мастеров: плотники (марангоны), судостроители (калафаты) и бонда¬
ри. Может показаться странным, но в ту раннюю пору, пору «деревянного» Дубровника, упо¬
минания об этих профессиях сравнительно редки. Это объясняется, конечно, не редкостью ре¬
месла, а, напротив, его всеобщим распространением — все умели обтесать колья, поставить
дом, сколотить лодку, а время сооружения крупных судов еще не пришло.
Город бурно растет, несколькими страницами ниже мы расскажем, как перестраиваются
его улицы, жилые дома и укрепления, строители начинают составлять значительный отряд его
ремесленного населения. Среди них ведущей группой становятся каменщики — город меняет
деревянный наряд на каменный. Камня было много, и он был дешев, его брали вначале прямо
из тела скалы, на которой вырос город, позднее — из оборонительных рвов. Это был известняк,
другие породы камня привозили с островов Брач и Корчула. Документы сохранили известные
различия между специальностями в строительном деле; так, каменотес (петрарий) отличается
от строителя (мурария), но, по-видимому, в реальной жизни, да еще до крупных сдвигов, про¬
исшедших в XV в., такое разделение не было существенным. Очевидно, каменотесы и выламы¬
вали камень, и вытесывали из него блоки, плиты, оконные колонки или консоли. Из общей мас¬
сы строителей выделялись изготовители извести, ее жгли повсюду, даже в городском рву.
Особняком стояли и мастера по строительной керамике, работавшие обычно в ближнем селе
Купари (купари — по-латыни «кирпичники»), — здесь было вдоволь пресной воды: морская
вода не годилась для производства кирпича и черепицы.
Мы назвали ремесла, известные и традиционно характеризуемые в литературе (И. Бо-
жич, Д. Роллер, Й. Лучич) 46. В наше время, однако, историю дубровницкого ремесла принялись
изучать и знатоки материальной культуры — искусствоведы и археологи. Их усилиями про¬
шлое этого ремесла наполнилось зримым содержанием — перед читателями предстали медали
и сосуды, стеклянные чаши и первые пушки. Раньше других трудами акад. Ц. Фисковича была
воссоздана картина ювелирного дела и строительного мастерства, а уже в наши дни были со¬
вершены подлинные открытия — было реконструировано малоизвестное до сих пор оружейное
производство и нарисована картина дубровницкого стеклоделия 47
Переломным временем в эволюции оружия в Дубровнике является XIV столетие. До
60—70-х годов этого века в городе работают изготовители мечей, луков, стрел, щитов, доспе¬
хов, самострелов, однако постоянно трудятся лишь два мечника, так {53} как серьезной внеш¬
ней опасности Дубровник еще не знает. Тем не менее, чтобы снабдить всех взрослых мужчин

мечами и ножами для несения ночной стражи, власти коммуны предпочитают покупать оружие
в итальянских городах. Итальянское оружие идет также к жителям округи, островов и даже в
Сербию, город играет роль не изготовителя, а перевалочного пункта в снабжении оружием.
Картина резко меняется после Задарского мира. Уже в 1362 г. Дубровник отправляет собствен¬
ное оружие своим соседям, оно вывозится даже в Италию, а соседние династы из сербских и
боснийских земель приобретают в городе целые партии арбалетов, доспехов, щитов и особенно
бомбард. Угрожающая военная обстановка всячески способствует этим закупкам, и Дубровник
становится признанным центром оружейного производства на Балканах. Так оружейное ремес¬
ло, бурно растущее здесь в последней трети XIV в., активно способствует укреплению хозяйст¬
венной и политической мощи города.
Мы не будем сейчас останавливаться на истории стекольного производства, не только
потому, что оно не сыграло столь значительной роли, как оружейное, но и потому, что его рас¬
цвет падает на более позднее время, на XV в., когда развитие города потребует особого разго¬
вора. По этой же причине в нашем очерке дубровницкого ремесла нет и главного средневеково¬
го производства — текстильного, которому суждено было сыграть, особую роль в истории го¬
рода.
Картина дубровницкого ремесла важна в ряде отношений. Она дает представление о том,
насколько ограниченным был круг ремесел, насколько велики диспропорции в структуре го¬
родского ремесла. Но одновременно она приближает нас и к ответу на важный вопрос: на какой
круг потребителей работали, эти ремесла?
Городской рынок обслуживала определенная, не очень многочисленная группа мастеров,
связанных с производством продуктов питания; по подсчетам Й. Лучича, до 1300 г. в ней на¬
считывалось всего 54 человека (или 11,7% общего числа ремесленников); мы исключаем зачис¬
ленных сюда Й. Лучичем рыбаков и огородников, а также работавших в сфере услуг — 20 че¬
ловек (4,5%) и аптекарей — 19 (4,3%). Ясно, что и на этом рынке покупателями являлись не од¬
ни лишь горожане, в портовом городе иначе и быть не могло, и, значит, часть изделий уходила
за пределы города. Следует предположить, что часть кузнецов обслуживала нужды окрестных
крестьян, 27 специалистам по металлу просто нечего было делать в городе. Но на кого работали
мастера, занятые в ткацком деле, в кожевенном производстве, в обработке дерева? Их слишком
много, чтобы предположить, что город или окрестные села могли поглотить их продукцию. Ко¬
нечно, названия некоторых ремесел способны ввести в заблуждение. Так, портные — изготови¬
тели верхней одежды в то время сами доводили ткани до {54} нужных кондиций — подстрига¬
ли сукно, красили его (отметим, что в списке профессий нет красильщиков!). В городе, конеч¬
но, не было работы для 86 сапожников (хоть и не одновременно работавших) — вот доказа¬
тельство, что они сами изготовляют себе кожевенный товар. Поэтому, продукция 114 кожевни¬
ков и сапожников (25,7%), а также 84 мастеров, связанных с тканями (18,9%), 38 ювелиров
(8,6%) в значительной своей части должна была идти на вывоз. Золотые и серебряные изделия
вывозятся в соседние славянские страны, туда же идут сшитые по последней моде кафтаны и
шубы, а кожи отправляются через Адриатику на запад, туда, где спрос на них растет с каждым
столетием. Следовательно, подавляющая часть дубровницкого ремесленного производства ори¬
ентирована на внешний рынок. Структура этого производства сформировалась в соответствии с
тем местом, которое занял Дубровник в тогдашнем средиземноморском мире, на стыке между
Балканами и Западной Европой.
Любопытно, что и численность строителей подтверждает эту закономерность. Строите¬
ли работают не на рынок, а на заказ, и многие из них выполняют заказы коммуны, городских
властей. Тем не менее их немало: одних каменотесов — 35, почти столько же, сколько ювели¬
ров. А ведь город еще остается деревянным, и время грандиозного строительства — возведения
главных укреплений, нового кольца стен, водопровода — еще не наступило. Мы не располагаем
данными о числе ремесленников-строителей в эти грядущие годы, но нетрудно представить,
что оно значительно вырастет. Таким образом, если к чрезмерно развитым кожевенному и
портняжному производствам мы добавим еще и гипертрофию строительного дела, то и она
найдет свое объяснение. Дубровник занял особое место не только на географической карте или

в системе экономических связей Средиземноморья, но и в политических отношениях того вре¬
мени. И состав его трудового населения, численность его ремесленного слоя чутко отразили это
обстоятельство.
Напомним, что цифры, которыми мы оперируем, рисуют город, в котором ремесло еще
недостаточно развилось, время расцвета ремесла, который произойдет после Задарского мира и
в XV в., еще не наступило48. Тем не менее начальный период пройден, соотношение произ¬
водств определилось.
Первые коммерческие успехи
Позднее, в годы расцвета, Дубровник будет в равной степени ориентирован на торговлю
сухопутную и морскую, балканскую и средиземноморскую. Тем интереснее понять, в какой из
этих двух сфер раньше созрела коммерческая активность дубровчан. Самые первые столетия
дубровницкой истории не оставляют на этот счет никаких сомнений — возникнув на по-
{55}бережье, Дубровник был вынужден обороняться от пиратов, строить суда, торговать. Во¬
енно-политические судьбы города в IX—XI вв. чаще всего решались на море, в морских экспе¬
дициях закладывались и основы морской экономики. О ходе таких экспедиций можно только
догадываться, немного помогает аналогия с Венецией 49, первые итоги становятся очевидными
к середине XII в.
В 1148 г. дубровницкие послы подписали договор с властями Мольфетты, города, рас¬
положенного на противоположном берегу Адриатики, в Апулии, — он предусматривал взаим¬
ное освобождение от портовых пошлин50. В 1169 г. был заключен еще один договор, (на этот
раз с Пизой) 51, свидетельство возрастающего престижа дубровчан в морских сношениях. Дого¬
вор не носил взаимного характера, это был не обмен равными льготами, а ряд уступок, которые
мощная республика пожаловала меньшому собрату, — Пиза разрешила дубровчанам пользо¬
ваться ее портами и факториями от Сирии до Гибралтара.
В 1188 в. договор был подписан с Равенной, одним из портов Папского государства, сто¬
роны обменялись взаимными торговыми льготами, затем последовало соглашение о мире и
взаимной защите с Фано и Анконой (1199 г.). Наконец, в первые годы XIII в. Дубровник подпи¬
сывает ряд одинаковых соглашений с южноитальянскими городами — Монополи, Бари, Термо-
ли (1201—1203) 52. Таким образом, во второй половине XII в. началось интенсивное участие
Дубровника в торговой жизни Средиземноморья. Даже беглый взгляд, брошенный на даты за¬
ключенных договоров (1148, 1169, 1188, 1199, 1201, 1203), позволяет увидеть, как ускоряется
темп приобщения дубровчан к морской торговле. К моменту перехода Дубровника под супре-
матию Венеции были достигнуты, следовательно, несомненные успехи. Они дают дубровчанам
возможность в XIII в. продолжить и развить свою торговлю на море.
Исследования, проведенные Й. Лучичем, позволили установить, что торговая деятель¬
ность дубровчан на море в XII—начале XIII в. может быть очерчена тремя концентрическими
кругами. Первый простирается от Омиша (к югу от Сплита) до устья р. Леш в Албании. Здесь
торгуют овощами, фруктами, молочными продуктами, маслом, мясом, охотничьими соколами,
грубыми сукнами, известью. Второй, более широкий круг достигает Истрии на севере и вклю¬
чает всю Албанию на юге. Предметами торговли тут являются изделия из железа, текстиль, ви¬
зантийские изделия, соль. Наконец, третий круг захватывает всю Италию с Венецией на севере
и Апулией на юге. Ассортимент товаров здесь пополняется судами, стеклом, зерном, скотом.
Так вырисовывается сфера коммерческой активности дубровчан53. Эта активность выходит и за
пределы Адриатики, включая Эпир, остров Корфу, Южную Грецию, остров Крит, а также (хотя
и нерегулярно) Северную Африку, т. е. практически все, что в средние века именовалось Ле¬
вантом. {56} И хотя наиболее активные связи с Левантом поддерживаются в XIV и начале
XV в., возникают они именно сейчас, в конце XII—XIII в. И, разумеется, самые прочные кон¬
такты у Дубровника издавна существуют с другими далматинскими городами, особенно с Зада¬
ром, Омишем, Трогиром, Сплитом, Корчулой. Эти связи носили характер не только торговых,
но и брачных контрактов, найма судов, обмена ремесленниками и остальным населением.

Никоим образом нельзя заподозрить дубровчан в сокращении своего мореходства в
XIII в.54. Напротив, в первой трети XIII в. город возобновляет договоры XII в. и заключает но¬
вые (с Бисельей — 1211 г., Фермо — 1212 и 1231 гг., Феррарой — 1231 г. и пр.) — всего около
полутора десятков таких договоров. При этом главным контрагентом дубровчан в Апулии ста¬
новится Барлетта 55, а торговые договоры с Бари, напротив, не возобновляются. Это подтвер¬
ждается новейшими исследованиями советских историков: в XIII в. торговая активность Бари
постепенно сходит на нет56. При этом заметно расширяется круг дубровницких союзников и
контрагентов, в нем наряду с итальянскими коммунами появляются Эпир, албанские города,
Солунь, остров Корфу. Растут и континентальные торговые связи города, но морских договоров
при этом остается в два раза больше, чем сухопутных. Когда в 1272 г. был принят городской
статут, целая книга (VII) в нем была специально посвящена морскому праву, а количество по¬
слов, которых, согласно статуту, Дубровник должен был посылать в приморские города, в три
раза превышало число послов, отправляемых в сухопутные.
Венеция не без опаски следит за выходом Дубровника на средиземноморские просторы.
Ее первым стремлением было ограничить дубровницкую торговлю на севере Адриатики, в не¬
посредственной близости от себя. Ее более далекой целью становится переориентация дубров-
чан с морской торговли на сухопутную. В течение всего XIII века, а затем и в первой половине
XIV в. венецианцы всячески стараются реализовать эту задачу. Результаты оказались самыми
неожиданными. Дубровчане не свернули морских операций, более того, в XVI в. Дубровник
стал одной из крупнейших морских держав Европы. Но в то же время его жители устремились
и к балканскому рынку и оказались в редкостном выигрыше. Дело в том, что с 30-х годов XIII в.
в Сербии, а с начала XIV в. и в Боснии началась разработка серебряных руд, и дубровчане поч¬
ти полностью захватили в свои руки торговлю серебром. С этого времени и началось то про¬
никновение дубровчан в экономику полуострова, которое позднее сделало их хозяевами всего
балканского рынка. Позднее венецианцы осознали, какую оплошность совершили, своими ру¬
ками отдав это золотое дно в руки соперников, через 200 лет они попытаются взять реванш, но
вплоть до конца XVI в. Балканы будут находиться в зоне хозяйствен-{57}ной инициативы дуб-
ровчан. Несколько обстоятельств заставила венецианцев совершить эту ошибку: их увлечен¬
ность левантийской торговлей, опасности, которые подстерегали всякого иностранца, пускаю-
57
щегося в торговые экспедиции по балканским дорогам, и, конечно, незнание языка . Все это
вместе взятое и привело к тому, что балканский рынок ушел из-под контроля Венеции и стал
зоной почти монопольного преобладания дубровчан в течение нескольких столетий. Первые
результаты этого закрепления на балканском рынке можно будет увидеть и оценить уже в нача¬
ле XV в., когда на Запад пойдет поток балканских металлов, главным образом серебра. Верши¬
ной этой энергичной деятельности станет XVI век, в этом нам предстоит убедиться. Но как об¬
стоит дело в те два столетия, XIII и XIV, которые нас сейчас интересуют?
Одним из важнейших источников по истории дубровницкой торговли являются долго¬
вые книги, записи коммерческих сделок, совершенных в кредит. И. Войе, изучивший историю
58
кредитной торговли Дубровника, выявил несколько важных обстоятельств . В этой торговле,
оказывается, участвовали не одни только верхние слои городского общества, не только профес¬
сиональные купцы, но все — моряки, колоны, слуги. Практически каждый горожанин, скопив¬
ший несколько дукатов, мог вложить их в торговлю и приобщиться к торговым доходам. Не
одна элита, весь город кормился от торговли.
Весьма любопытны этапы, через которые проходит история этой торговли. Так, на пере¬
ломе столетий, в первые 30 лет (1282—1313), кредитная торговля еще только утверждается,
дубровчане еще сравнительно мало торгуют на море, они связаны преимущественно с хинтер-
ландом. Следующий этап, 30-е годы XIV в., — в потоке товаров, идущих в глубь полуострова,
растет удельный вес дорогих, увеличивается спрос на предметы роскоши, в морской торговле
увеличивается роль иностранцев, на своих судах вывозящих балканское сырье. «Черная
смерть» не остановила коммерческих усилий дубровчан, а уход венецианцев в 1358 г. их только
стимулировал. Наконец, выразительны перемены, происходящие в последней трети столетия
(1368—1395). Политические усобицы и наступление турок создают на полуострове кризисную

обстановку. Дубровчане все чаще обращаются к морю, но и здесь ситуацию никак не назовешь
простой: после Задарского мира венецианцы озлобленно выступают против дубровчан, послед¬
ние практически запрещают им пользоваться своим рынком, Дубровник даже выступает против
Республики в венецианско-генуэзской войне 1378—1381 гг. И тем не менее 80-е и 90-е годы
ознаменованы значительным оживлением дубровницкой торговли, и в XV век город вступает
на гребне нового коммерческого подъема59.
Торговую жизнь Дубровника в эти два столетия нельзя представлять как результат уси¬
лий только его собственных жителей. Город сделал свой выбор, он начал превращаться в ак-
{58}тивного участника международной жизни и, испытывая воздействие соседних стран и на¬
родов, должен был открыть им свои ворота. И город встал на этот путь. Не может быть и речи о
замкнутости Дубровника ни в ранние столетия его хозяйственной истории, ни тем более позд¬
нее. Напротив, тема «Дубровник — открытый город» может быть подтверждена обильным ма¬
териалом.
Прежде всего Дубровник рано стал местом интенсивной иммиграции. Сюда приезжают,
чтобы совершить несколько сделок, поселиться на ряд лет, а иногда и чтобы обосноваться здесь
пожизненно. Какая-то часть иммигрантов прибывает из соседних славянских краев, например
из Далмации, Боки Которской, из сербских и боснийских областей. Большая доля приезжающих
— это горожане, но есть и прослойка знати. В договорах Дубровника со славянскими династа-
ми нередко фигурирует обязательство города предоставить князю, королю или его семье право
гражданства. Это означает, что вельможе предоставляют возможность в трудную минуту ук¬
рыться с семьей за стенами города, спрятать там богатства, и вместе с гражданством город час¬
то жаловал ему дом или дворец. Опытные коммерсанты, дубровчане свято держали данное сло¬
во — известны случаи, когда и много лет спустя после смерти коронованного вкладчика поло¬
женные им деньги продолжали храниться, приносить проценты и в конце концов возвращались
наследникам 60. Дубровчане искусно манипулировали практикой предоставления гражданства
(или отказа в нем), привязывая к себе верных или наказывая неверных союзников, недаром ре¬
шение об этом чаще всего принималось Большим советом61. И все же не выходцы из славян¬
ских земель составляли большую часть новопоселенцев. Ими были итальянцы.
В город проникли, разумеется, вездесущие флорентинцы. В 1310—1340-х годах здесь
действуют агенты сразу четырех крупнейших банковских домов из города на Арно — Барди,
Перуцци, Аччайуоли и Буонакорси. Они кредитуют местных купцов, вывозят балканские ме¬
таллы, но особенно энергично ввозят южноитальянское зерно, покрывая 90% потребности го¬
рода в хлебе62. Некоторое время в Дубровнике живет и работает коммерсант из Флоренции
Бенчо дель Буоно, отец знаменитого новеллиста Франко Саккетти 63.
Однако, естественно, самым значительным был вклад венецианцев в экономику города.
По новейшим подсчетам, в 1278—1400 гг. в Дубровнике работало около 600 выходцев из Вене¬
ции 64. В массе своей то были финансисты и купцы, хотя немало было и ремесленников — 11
ювелиров, 8 сапожников, 5 стекольщиков и пр. В среднем каждый год в Дубровник приезжал и
работал здесь 21 венецианец (для сравнения: после Задарского мира — 6—9). Некоторые вене¬
цианцы и после ухода республики из Дубровника остаются здесь навсегда, промышляя воском,
солью, пряностями, кожами 65. {59}
Иммиграцию из итальянских городов можно рассматривать в качестве одной из форм
средиземноморских взаимосвязей. В успехах дубровчан в этой сфере в XIII—XIV вв. мы могли
убедиться. Пусть их морская торговля встречает многочисленные затруднения, но она тем не
менее набирает силу. Имеет смысл поэтому познакомиться с той коммерческой обстановкой,
которая царит в Средиземноморье и на фоне которой разворачивается торговая активность дуб¬
ровчан. Это важно, ибо в XIV в. в организации средиземноморской торговли намечаются прин¬
ципиальные перемены.
Исследования 60—70-х годов, в том числе советских ученых, позволили установить, что
с конца XIII и по начало XV в. постепенно меняются формы организации торговли, в том числе
и формы объединения купечества. Прежде преобладающей формой была широко известная в
Средиземноморье комменда — объединение двух лиц. Один из них, коммендатор, вкладывал в

дело деньги или товары, а другой, трактатор, отправлялся торговать. Прибыль делилась меж¬
ду компаньонами в разной пропорции. В Италии, например, большую долю (обычно две трети)
получал тот, кто авансировал капитал, а меньшую — торгующий компаньон. В Далмации было
иначе: прибыль, как правило, делилась пополам. Но, как бы то ни было, с середины XIV в. про¬
исходит постепенное отмирание комменды. Сужается социальная база торговли, крупный об¬
мен монополизируется патрициатом, и постепенно уходят в прошлое те купцы, которые раньше
сами отправлялись в далекие путешествия. Комменда заменяется институтом так называемого
комиссионного агента. Это значит, что купец не выезжает в экспедиции, а более или менее по¬
стоянно живет вдали от родины и выполняет поручения своего патрона, за что и получает твер¬
до установленный процент стоимости товара, а не прибыли. Комиссионный процент был выго¬
ден прежде всего агенту, ибо страховал его от возможных потерь, но он в то же время позволял
и купцу-патрону более жестко контролировать агента. С появлением комиссионного агента ро¬
ждается иной тип предпринимателя и заметно меняется характер сделок 66.
Такой была обстановка в торговом мире Средиземноморья в XIII—XIV вв. И дубров-
ницкое купечество не оставалось в стороне от происходивших здесь перемен. {60}
Глава 3
Становление республики
Вся предшествующая история Дубровника развивалась на фоне общедалматинских со¬
бытий — город был органической частью Далмации. Может быть, он не очень походил на ос¬
тальные далматинские города, отличался и многолюдством, и более прочными ремесленными
традициями, но в то же время и не очень вырывался из потока общего развития. И основные
вехи его истории, например 1205 или 1358 гг., были ведущими вехами и далматинской истории.
С XV в. все меняется: Дубровник, обособляется. С этого времени понятия Далмация и Дубров¬
ник историки используют уже раздельно, их пути разошлись. Ошибиться здесь невозможно,
политические судьбы города и края отныне совершенно различны: вся Далмация попадает под
власть Венеции, становится частью венецианского государства, Дубровник же сохраняет почти
полную независимость и если и признает через несколько десятилетий власть султана, то, во
всяком случае, в состав Османской империи никогда не войдет. Но помимо расхождения в по¬
литических судьбах, расхождения самого выразительного и отчетливого, пути края и города
стали различными еще в целом ряде направлений. Начнем с самого бросающегося в глаза, с за¬
стройки города. Ни один далматинский город не мог позволить себе таких строительных начи¬
наний, которые позволил Дубровник.
«Кажется, что все они возведены одним зодчим»
До середины XIII в. город довольствовался старыми стенами, в кольцо которых были за¬
ключены три древних квартала, три секстерия — Каштель, св. Петр, Пустиерна. Но уже вырос¬
ло предместье, бург, оно все чаще подвергалось нападениям соседей, его следовало окружить
новыми стенами, и эту задачу горожане выполнили во второй половине XIII в. 1. В последней
трети XIII в. Дубровник уже вошел в кольцо своих постоянных стен, обрел сеть улиц, которая
не будет уже меняться веками, и наметил место для некоторых основных сооружений — собо¬
ра, коммунального дворца, главной улицы. Пространственное становление города свершилось.
Однако до архитектурного завер-{61}шения было еще очень далеко, в первую очередь потому,
что город был еще преимущественно деревянным. Грандиозный пожар в августе 1296 г. как бы
подвел итог под прежним развитием — выгорел весь новый и часть старого города. И когда че¬
рез месяц Большой совет принял решение о восстановлении сгоревших кварталов, это было на¬
чалом нового этапа дубровницкой градостроительной истории.
Прежде всего город начал регламентировать застройку. Новые дома сооружались вдоль
старых улиц, но размеры этих улиц были строго определены. Главными считались идущие с

запада на восток (их ширина равнялась 3,6 м), для улиц же, шедших в направлении север — юг,
была установлена ширина в 2,5 м. Они считались второстепенными, и их разрешалось перекры¬
вать арками, но так, чтобы женщина могла пройти под ними, неся груз на голове. И те и другие
были совершенно прямыми — так обеспечивалась циркуляция воздуха в этом некогда болоти¬
стом месте. Современник отмечал, что свежие ветры с моря мешают распространению эпиде¬
мий, недаром дубровчане живут до 70—80 лет. Правда, для Плацы, главной магистрали, уста¬
новили ширину в 8,2 м, а вдоль городских стен в оборонительных целях устроили проход ши¬
риной 10,2 м. Одновременно был точно определен и размер жилого дома. Количество этажей не
регламентировалось, но каждая жилая постройка должна была занимать площадь около 38 кв.
м, а кто выходил хоть «на палец» против отведенного ему пространства, платил 100 перперов
штрафа. Расстояние между домами определялось в 76 см, и домохозяину было запрещено вы¬
носить на улицу ступени перед крыльцом. Раньше горожанам разрешалось возводить крытые
балконы, теперь их запретили2.
Начали возводить общественные здания. В первой половине XIV в. была заложена гос¬
тиница, а в 1327 г. было принято решение строить дворец коммуны. Оба здания сооружались
около входа в гавань, где находилась цистерна для сбора дождевой воды, спонза («спонзой»,
или «спуджей», на местном диалекте называлась губка, то, что впитывает или собирает воду),
отсюда и название будущего сооружения — дворец Спонза (позднее он стал именоваться Ди-
воной или Доганой, таможней). Он был выстроен в XV в. и приобрел свой окончательный вид в
1520—1521 гг.
Частные же дома горожане продолжали строить преимущественно трех типов: из глины
и камня; из камня на деревянном каркасе; из дерева. Многие из них крыты соломой. Они еще
узкие, 3—5 м ширины, на каждом этаже лишь одна комната, в них жарко летом и холодно зи¬
мой .
Решающие перемены начались с первых лет XV в. В 1406 г. коммуна приняла решение
ежегодно по жребию сносить 20 деревянных домов и на их месте возводить постройки из кам¬
ня. Уже в 1400—1413 гг. было снесено 300 деревянных строений. Коммуна частично возмещала
их стоимость, выплачивая вла-{62}дельцам от 8 до 70 дукатов. Город начал одеваться в камен¬
ный наряд, и с этого времени потребность в камне, ввозимом с острова Корчулы, стала все бо¬
лее возрастать.
Новое строительство несло на себе печать изменившихся художественных вкусов,
стремления к тому архитектурному идеалу, который сложился в итальянских городах и ярче
всего воплотился в патрицианских палаццо. Мы его хорошо знаем по домам из Трогира и
Сплита: негладкая поверхность стены из грубо отесанного камня прорезается пышными готи¬
ческими наличниками двух- и трехстворчатых окон с тяжелым ренессансным балконом. С на¬
чала столетия такие дворцы начали возводить и в Дубровнике, причем столь последовательно
равнялись на единый образец, что уже в 1440 г. современник с восхищением отмечал: «Кажет¬
ся, что все они построены из одного материала, одним зодчим и почти в одно и то же время» 4.
Новые архитектурные тенденции воплощаются и в облике общественных зданий. На¬
помним, что в XIII в. административным центром города был Каштель. Он находился на том
месте, где ныне стоит Княжев двор. К сожалению, нам неизвестен первоначальный вид Княже-
ва двора: он не раз перестраивался, а в 1435 г. взрыв порохового погреба и последующий пожар
уничтожили здание. Оно было отстроено заново, но в его подвалах по-прежнему хранился по¬
рох, и после нового взрыва (1463 г.) потребовалась еще одна серия восстановительных работ.
История возведения Княжева двора и его внешний облик ныне воспроизводятся в тысячах ту¬
ристических буклетов и альбомов, его художественные характеристики хорошо известны, и, по-
видимому, прав югославский исследователь, называющий его «самой красивой светской по¬
стройкой на Балканском полуострове»5. В его внутреннем дворике часто устраиваются концер¬
ты, и многочисленные посетители могут свободно им любоваться.
К сожалению, никто не может увидеть сейчас второго общественного здания города,
здания Большого совета, или, по-местному, Вечницы. Впервые упомянутое в начале XIV в., оно
было перестроено в конце XV в., повреждено во время пожара 1816 г., а через 50 лет его снесли

австрийские власти. Эта величественная постройка находилась рядом с Княжевым двором. В
нее входили с галереи Княжева двора через портал с торжественной надписью: «Забудьте лич¬
ное, заботьтесь об общественном». В наши дни удалось воссоздать первоначальный облик Веч-
ницы, и научная общественность настаивает на восстановлении здания 6.
Возведение общественных построек — верный показатель коммунальной зрелости горо¬
да. Особенно выразительна в этом смысле судьба скульптурного символа городской независи¬
мости, так называемой Роландовой колонны. Может показаться странным, почему статуя героя
средневекового западноевропейского эпоса оказалась на площади южнославянского города.
{63} Местная легенда гласит, что племянник Карла Великого помогал дубровчанам бороться с
арабами. Справедливо, конечно, иное объяснение. Статуя Роланда в немецких городах XIII—
XV вв. воздвигалась всегда в знак обретения автономии, меч в руке каменного рыцаря означал
готовность бюргеров защищать завоеванную свободу и отправлять в своих стенах уголовную, т.
е. высшую, юстицию. Германское влияние в Дубровнике через Венецию и через Священную
Римскую империю всегда было значительным , император Сигизмунд в 1397 г., после пораже¬
ния под Никополем, даже побывал в городе. И характерно, что именно в момент становления
дубровницкой государственности, в начале XV в., установка этой колонны стала и возможной,
и необходимой. Первое упоминание о статуе Роланда (Орландо, как его здесь называют на
итальянский манер) относится к 1417 г., установлена же она была в мае 1419 г. Местный
скульптор Антун (Дубровчанин) и архитектор Бенино из Милана создали четырехгранник, по¬
ставленный на трехступенчатое основание, у одной из сторон которого лицом на восток была
поставлена статуя пешего рыцаря в кольчуге и с мечом. Со ступенек провозглашались указы
правительства, на флагштоке поднимался штандарт республики, внизу был укреплен железный
«локоть» — мера длины в 51,2 см. Колонна стала олицетворением города-государства .
Коммуна не только украшала город, но и постоянно следила за порядком. С 1328 г. на¬
чалось мощение улиц, в 1360 г. на службу был нанят некий сицилиец с поручением замостить
Плацу, затем всем домовладельцам было предписано вымостить прилегающие к их домам части
улиц камнем или кирпичом, а в 1407 г. было решено покрыть камнем уже все улицы. Мосто¬
вые, покоящиеся на болотистой почве, требовали постоянного ремонта, и работы продолжались
без перерыва 9 (еще в начале XVI в. было закуплено в Венеции 150 тыс. кирпичей для этой це¬
ли) 10. Помимо постоянного населения, кое-как приучившегося соблюдать чистоту, в Дубров¬
нике время от времени появлялись толпы окрестных крестьян, не привыкших к элементарным
нормам гигиены. В 1395 г., например, город заполонили сотни голодных крестьян, «справляв¬
ших нужду где придется», и городские власти ополчились против тех, кто «пачкает улицы и пе¬
реулки» 11.
Но как быть с нечистотами и мусором? Долгое время власти ограничивались запретом
выбрасывать мусор перед городскими воротами и в узкие щели между домами, и только в
1415 г., когда начались крупные преобразования, были назначены четыре постоянных чистиль¬
щика улиц. Им выдавались ведра и железные лопаты, и в их пользу шли штраф с нарушителей
и... нечистоты, ибо навоза для удобрения в Дубровнике постоянно не хватало. Одновременно в
южных стенах были пробиты особые ворота, через которые мусор выбрасывался в море. Ко¬
нечно, не следует переоценивать эти меры. Тащить пол-{64}ные ведра через весь город к морю
было нелегко, и мусор, как правило, оставляли в темных углах, чаще всего под сводами, пере¬
крывавшими некоторые улицы. Кучи нечистот распространяли невыносимый смрад — в 1562 г.
выяснилось, что в них матери-одиночки зарывают трупики задушенных детей, и власти разра¬
зились по этому поводу гневным постановлением. Между прочим, в городе действовала и по¬
стоянная канализация. Канавы для стока нечистот с выгребными ямами упоминаются и в стату¬
те, и в последующем законодательстве; можно догадываться, что часть была упрятана под зем¬
лю, т. е. перекрыта каменными плитами. В 30-х годах XV в. эта канализация (со стоком в море)
12
была перестроена. Она действует с некоторыми изменениями и сегодня .
В первой половине XV в. коммуна предприняла одно из своих самых грандиозных начи¬
наний — сооружение водопровода. В Дубровнике, выстроенном на каменистой скале и на бо¬
лоте, было очень мало обычных колодцев. Дождевую воду обычно собирали в открытых, вы¬

ложенных камнем ямах, их было очень много в частных дворах. В начале XIV в. была открыта
главная городская цистерна (упоминавшаяся выше «спонза») около восточных ворот. Еще в
1785 г. в Дубровнике было 12 таких общественных водоемов. Но в жаркие месяцы цистерны
пересыхали, и воду в город доставляли баркасами. В 1436 г. Большой совет принял решение
провести в город питьевую воду за 12 км из местности Шумет. Прокладка водопровода была
поручена неаполитанскому инженеру Онофрио де ла Кава, работавшему в то время над восста¬
новлением Княжева двора, и Андриуцу Бульбито. Всего за два года (1436—1438) де ла Кава
(второй инженер больше не упоминается) выполнил огромную работу: был построен акведук,
ложе водопровода было выложено свинцом, сооружены четыре промежуточных резервуара,
позднее уничтоженных из опасения, что их захватят враги республики. В 1438—1442 гг. он по¬
строил те два фонтана, которые и сегодня украшают город. Можно только догадываться, как
дорого это строительство обошлось Дубровнику, если одному де ла Каве за труды и материалы
было выплачено 15 тыс. дукатов. Однако отныне проблема водоснабжения была решена навсе-
13
гда .
Так город обрел облик, который ему будет присущ несколько столетий. Этот облик ка¬
зался совершенным не только гостям из южнославянских стран или пришельцам с Востока, он
поражал даже видавших виды итальянцев. В 1434—1441 гг. в Дубровнике учил детей и служил
коммуне итальянец из Лукки, гуманист Филипп де Диверсис Квартиджианис, человек весьма
образованный. Его перу принадлежит книга, которая используется всеми историками, пишу¬
щими о Дубровнике XV в. Называется она «Описание положения, построек, государственного
устройства и похвальных обычаев города Дубровника»14. Это — похвальное слово дубровниц-
ким порядкам, сводка самых различных сведений о городе, его нравах, администрации, торго¬
вых {65} связях, и не случайно, что восторженное описание городской застройки Филипп де
Диверсис сделал одной из своих основных задач.
Но еще важнее представить себе, какое воздействие оказывал столь правильно и эф¬
фектно выстроенный город на сознание своих собственных граждан. Он не только восприни¬
мался как один большой дом, как огромный общественный интерьер, который стремятся всяче¬
ски благоустроить и украсить, и в этом качестве знаменовал наступление в Дубровнике эпохи
раннего Возрождения . Он утверждал в своих гражданах чувство уверенности в себе, сознание
независимости и гордость за то, что такая мощь и такая красота созданы их собственными ру¬
ками.
Есть любопытное доказательство сопричастности дубровчан делам городской застройки,
тесной связи между характером того, что строится в городе, и тем, как это воспринимается.
Правда, этот пример относится не к жилым и не к коммунальным, а к фортификационным со¬
оружениям. В северо-западной части Дубровника находится мощная башня Минчета, точнее —
форт с целой системой внутренних помещений, подлинная крепость, которая венчает кольцо
стен. В ее архитектуре есть необъяснимая на первый взгляд особенность: башня как бы недо-
строена; в той части, которая обращена к городу, ее сверху донизу прорезает глубокая щель, из
ее тела словно вынут длинный параллелепипед. Щель эта ложная, в глубине видна стена, кото¬
рая должна была надежно охранять защитников башни: в том случае, если бы врагам удалось
преодолеть первый этаж обороны. Какой тогда смысл в этой «щели»? Нам представляется, что
Минчета вполне могла рассматриваться горожанами как господствующая над городом цита¬
дель. В руках иностранного государя (а Минчета начала строиться в 1301—1351 гг., когда Дуб¬
ровник еще находился под венецианской супрематией) она вполне могла стать средством дав¬
ления на город. По нашему мнению, башня для того и была символически «разрезана», дабы
показать, что она не угрожает городу, что она обращена своей мощью только вовне, а с внут¬
ренней стороны она «своя». Дубровницкие крепостные сооружения говорили с людьми внят¬
ным и выразительным языком, и современники чутко ему внимали.
Паломник из Франции, увидевший город в конце XIV в., т. е. еще до его перестройки,
записал, что это «самый красивый и самый укрепленный город, который мы видели на пути [в
Святую землю]... Красивый маленький город... с очень высокими стенами, высокими башнями,
окруженными рвом» 16. А другой пилигрим, побывавший здесь через сто лет, сообщил: «Дуб¬

ровник — столь сильно укрепленный город, что ему нет равных на свете; он имеет сильные
бастионы и башни, два глубоких рва и между ними пространство с мощными стенами и башня-
17
ми, все из тесаного камня» . На путешественников самое сильное впечатление произвели, ра¬
зумеется, фортификационные со-{66}оружения города, но для нас важно то, что все они яви¬
лись итогом крупных строительных начинаний, падающих на XV век.
Несколько обстоятельств лежат в основе этой бурной градостроительной деятельности.
Во-первых, целеустремленность правящего слоя Дубровника, его незаурядная воля и настойчи¬
вость, с которой он решился изменить облик города. Во-вторых, время, избранное для такого
активного строительства: город не случайно перестраивается именно после 1400 г., перемена
его лица является только частью тех сдвигов, которые произошли в Дубровнике в первые деся¬
тилетия XV в. И, наконец, в-третьих: для подобных начинаний нужны были огромные средства,
и город нашел их. Одним из источников его растущих доходов явилась энергичная коммерче¬
ская деятельность в балканских землях.
Судьбы балканского рынка
К началу XV в. дубровчане могли уже свободно опереться на коммерческий опыт, при¬
обретенный за два предшествующих столетия. К тому времени создались и социальные типы,
воплощающие и этот опыт, и всю торговую практику города. Один из них — финансист и ку¬
пец Жоре (Георгий) Бокшич.
Бокшич, несомненно, одна из самых ярких фигур дубровницкого общества конца XIV в.
Он, сын простого каменщика из дубровницкой округи, 15—16 лет от роду отправляется в Бос¬
нию искать счастья. Ни связей, ни имущества отец ему не оставил. Он женится на дочери судо¬
вого писаря из Котора, торгует рабами и свинцом. Затем мы видим его вместе с братом и еще
одним дубровчанином в роли откупщика всех пошлин в Боснии, они намерены взять в свои ру¬
ки вывоз олова из страны. План терпит крах, но главным сборщиком пошлин на боснийских
рынках Бокшич все же остается. Он вывозит олово в обмен на дубровницкую соль, которую
приобретает огромными партиями у своей собственной коммуны. Стоимость этих операций не¬
редко поднимается до 2,5 тыс. дукатов, а в сферу его деятельности включаются далматинские
города, итальянские коммуны и даже отдельные североафриканские порты. Вокруг него созда¬
ется штат слуг, доверенных лиц, приказчиков. Бокшич входит в доверие к боснийским госуда¬
рям, вначале закупая им ткани для личного гардероба, приглашая к их двору мастеров, доставая
драгоценности. Затем он становится протовестиаром при боснийском дворе, т. е. получает в
свои руки управление государственными финансами. Его влияние на короля безгранично, он
именуется «господином», «почтенным мужем», «рыцарем», на него возлагают ответственную
миссию быть послом в Венеции. И когда в 1400 г. нотарии регистрируют завещание Бокшича,
18
«его имущество оценивается в 10 тыс. дукатов .
Разумеется, Бокшич — личность исключительная. Другим {67} купцам повезло меньше,
но зато они представляли более типичные явления, в частности те перемены, которые наступи¬
ли в XV в. в балканской торговле Дубровника.
Чтобы оценить перемены, напомним основные этапы этой торговли, воспользовавшись
данными кредитного обмена, детально проанализированного И. Войе 19. В 1400 г. коммерческая
конъюнктура в этом районе улучшается и не только для балканской, сухопутной, но и для мор¬
ской торговли. Дубровник, например, переходит к строительству большегрузных кораблей —
создается впечатление, что главное внимание привлечено к морю. Вдобавок на суше начинают¬
ся длительные военные столкновения с соседями, в итоге кредитная торговля на суше на какое-
то время сокращается до 60%. Однако всего через несколько лет начинается новый энергичный
ее подъем и связи с Сербией, особенно с северной ее частью, Деспотовиной, быстро растут.
Еще в самом начале столетия один деспот (Стефан Лазаревич) дал дубровчанам широкие при¬
вилегии, через несколько лет другой (Джурадж Бранкович) их подтвердил; так создались осно¬
вания для массового проникновения дубровчан в сербские земли. А период 1418—1449 гг. во¬
обще становится временем подъема их кредитной и, по-видимому, всей торговли на Балканах,

20
подъема, который продлится до начала XVI в. , причем именно Сербия продолжает оставаться
центром приложения их сил и капиталов.
Именно здесь дубровчане делали свои самые крупные дела, это хорошо понимали со¬
временники. Уже около 1400 г. венецианцы писали деспоту Стефану: «Как все знают... в облас¬
тях [деспота] совершается большая торговля и приобретается большая прибыль, особенно со
21
стороны дубровчан» . Дубровчане не отрицали: «Большую часть нашей торговли мы соверша¬
ем в Сербском королевстве» 22. Неудивительно, что они ни с кем не желали делить этот выгод¬
нейший рынок. Венецианцы давно уже проиграли битву за него, опасность могла исходить раз¬
ве что от сербских купцов. Это купечество было еще очень неразвито, ни по численности, ни по
размаху операций его нельзя поставить рядом с далматинским, но оно существовало, ибо внут¬
ренний рынок в балканских землях постепенно рос23. Уже в 1352—1380 гг. в Дубровнике появ¬
ляются купцы из Призрена, Брскова и Приеполья. Они приезжают группами по два-три челове¬
ка несколько раз в год, закупая товары в кредит в среднем на 30 дукатов. Такую же торговлю
ведут купцы из сербских городов, расположенных вдоль трассы Дубровник—Ниш (так назы¬
ваемой дубровницкой дороги), и в XV в. 24. Вот с ними в своей повседневной деятельности дуб¬
ровчане и не стеснялись в средствах, с контрагентами из числа сербских горожан они поступа¬
ли весьма сурово, даже безжалостно. Сербские горожане из Нового Брда, Янева, Смедерева жа¬
ловались своему государю, просили отсрочить уплату долгов дубровчанам или не продавать их
имущества; дубровницкие купцы, оправды-{68}ваясь, писали, что они люди гуманные, что ни¬
кого еще не распяли на кресте, а, напротив, от них много пользы. Но даже дубровницкий сенат,
рекомендуя своим соотечественникам не обострять отношений с местным населением, был вы-
35
нужден признать, что те поступают вызывающе жестоко .
Организацию торговой деятельности дубровчан можно проследить по сохранившейся
книге доходов и расходов богатейшего торгового дома братьев Николы и Луки Кабужичей, от¬
носящейся к 1427—1432 гг. Братья занимались почти исключительно продажей серебра, золота
и воска в Венецию, Пезаро и Фермо, получая взамен золото в монетах. За эти годы они вывезли
около 3500 кг высокосортного серебра на 100 тыс. дукатов, 17 кг чистого золота на 4524 дуката
и 220 т воска на 50 тыс. дукатов. Каждая экспедиция из Дубровника в Боснию за серебром при¬
носила братьям 4—5% прибыли, а вывоз до итальянских портов давал еще от 2 до 7% (цифры
эти относятся к воску, вывоз серебра был еще выгоднее). Таким образом, даже грубый подсчет
дает около 10% чистой прибыли на каждом товаре. Поскольку в год можно было совершить не
более трех коммерческих поездок, годовая прибыль дома Кабужичей может быть условно ис¬
числена в 30% 26.
Обычным делом была организация торговых компаний. В средневековой Далмации
27
компания представляла собой не совсем то, что в соседней Италии , где она создавалась на
более или менее длительное время. В Далмации она была краткосрочным объединением двух
(реже трех) человек. Один предоставлял деньги или товары, а другой — свое время и труд, он
ехал торговать. За 1427—1459 гг. зарегистрировано возникновение около 120 таких торговых
объединений, чаще всего из двух компаньонов; они учреждались, как правило, на год; капитал
их колебался от 50—100 до 1000 дукатов (большинство вносило 200—500 дукатов, это крупные
28
суммы) .
Обратимся к цифрам, характеризующим ввоз дубровницких товаров на Балканы. Около
1325 г. ежегодный импорт в Сербию составляет 32 тыс. дукатов, в 1332 г. — более 50 тыс., в
1333 — уже 77 тыс. дукатов. Затем следуют годы военных столкновений, когда ввоз заметно
падает, но после 1420 г. и до начала XVI в. он будет устойчиво держаться на уровне 85— 100
тыс. дукатов в год29. Есть и более высокая оценка дубровницкого экспорта. Так, акад. Й. Тадич
исходит из расчета, что в течение года Дубровник покидало не менее 900 (а иногда и много
больше) коней, груженных тканями, стоимость же текстиля, размещаемого во вьюках на каж¬
дой лошади, доходила до 250 дукатов. Таким образом, общая стоимость отправляемых во внут-
30
ренние районы полуострова тканей равнялась не менее 250 тыс. дукатов в год . Эта цифра и
является приблизительной оценкой всего дубровницкого ввоза на Балканы. Вывозили с полу¬
острова совершенно иные товары, преимущественно металлы. В XIII и XIV вв. в Европе ощу¬

щался повышенный инте-{69}рес к металлам, прежде всего к серебру: начинается чеканка но¬
вых видов монет, в частности в Италии и Сербии, постепенно истощаются старые центры до¬
бычи серебра31. Интенсивно эксплуатируются рудники в австрийских горах, в Чехии и Саксо¬
нии. Тем больше внимания привлекают открытые в XIII в. залежи руд в бассейне р. Дрина в
сербских землях. Напомним о том, как их добывали.
Рудные богатства в Иллирии были обнаружены еще в древности. Затем о них забыли и
по-настоящему начали разрабатывать только в первой половине XIII в., да и то лишь на терри¬
тории Сербии (добыча руд в Боснии началась столетием позже). Первыми квалифицированны¬
ми рудокопами здесь были немцы, выходцы из Трансильвании; их называли саси, т. е. саксы.
Они принесли сюда профессиональные навыки, технический опыт и терминологию — местное
горное дело многим обязано этим мастерам. К концу XV в. в центрах горных разработок суще¬
ствовало уже достаточно развитое разделение труда. Опытные мастера отыскивали руды, не¬
квалифицированные работники из окрестных деревень выбирали землю, кирками и молотками
разбивали руду и породу, ставили деревянные крепления. Хунтари на тачках вывозили руду из
открытых выработок, хорнари откачивали воду, друмари с помощью ворота поднимали руду на
32
поверхность, штокари (дорнари) очищали руду у печей .
Особенно важным было умение отделять в процессе выплавки одни металлы от других.
Дело в том, что в сербских и боснийских горах залегают преимущественно серебро, олово и
свинец, местная топонимика отлично это отразила (Сребреница, Олово и пр.). Вывоз свинца
упоминается уже с конца XIV в., свинец использовался преимущественно для изготовления бе¬
лил, с XV в. его активно вывозили в Египет и Италию, а на вторую половину столетия падает
расцвет этой торговли 33. Но, конечно, самым прибыльным делом был вывоз не свинца, а сереб¬
ра. Местное серебро нередко содержит до 25% чистого золота, такое серебро здесь называлось
«гламским». Когда научились отделять золото от серебра, мы не знаем, но в начале XV в. это
уже делали наверняка. Поэтому и рудники считались разной степени рентабельности, и цена на
серебро была неодинаковой.
Усвоив искусство выплавки металлов, местные мастера стали создавать поселки вокруг
шахт и открытых карьеров. С середины XIII в. в Сербии начался рост таких «горных городков».
Самым ранним из них был Ново Брдо, за ним последовали Яньево, Трепча, Кратово, Рудник. С
30-х годов XIV в. разработка руд началась на западном берегу Дрины, в Боснии. Здесь появля¬
ются «горные городки» Фойница, Крешево, Олово и самый крупный из них — Сребреница. В
этих местах и станут оседать дубровчане, охотящиеся за ценным товаром34 и вывозящие на
Балканы продукцию собственного производства — сук-{70}на 35. Обмен дубровницких сукон
на балканские металлы и стал стержнем торговли, которая приняла такой размах.
Но вернемся к торговой книге братьев Кабужичей. Суммы, которыми оперируют братья,
дают представление о прибыльности дубровницкой торговли. Й. Тадич же установил, что сум¬
марный вес серебра, ежегодно вывозимого с сербских и боснийских рудников в Дубровник,
равнялся приблизительно 25 000 кг, что должно было стоить не менее 500 тыс. дукатов 36.
Впрочем, есть тенденция уменьшить эти цифры. Геологи, например, вообще утверждали, что
производство металлов было значительно меньшим: в Новом Брде, по их мнению, ежегодно
могло производиться не более 53 кг серебра. Историки оперируют иными цифрами. Например,
акад. С. Чиркович, исходя из 6%-ной пошлины, которую уплачивали купцы за ввозимое сереб¬
ро на дубровницкой таможне и которая в 1422 г. дала 340 кг серебра, определил, что через го¬
род ежегодно провозилось около 5,7 т серебра 37. Повторим: речь идет лишь о том потоке се¬
ребра, который, идя из глубин полуострова, достигал Дубровника, или примерно о пятой части
всего добытого на Балканах серебра. Ведь много металла шло в другие далматинские порты,
38
попадало в руки венецианцев, уходило к туркам и византийцам . Но и то, что попадало в Дуб¬
ровник, составляло весомую часть всего добывавшегося в Европе. Для сравнения: в Тироле и
Зальцбурге добывалось в год около 12,5 т, в Чехии — 6,5 т. Дубровник играл, таким образом,
заметную роль в добыче и распределении европейского серебра.
Вот так в канун турецкого завоевания, пользуясь мирной передышкой, которую получи¬
ли балканские страны в первые десятилетия XV в. , дубровчане организуют непрерывный вы¬

воз металлов из глубин полуострова. Осталось лишь нарисовать картину тех дорог, которые ве¬
ли к этим металлам, и способов путешествия по этим дорогам.
Транспортные артерии, через которые Дубровник поддерживал отношения со своим
балканским хинтерландом, сложились задолго до турецкого завоевания и позднее почти не ме¬
нялись. Их сеть была предопределена природой и рельефом. Динарский горный массив создает
значительные трудности для путешественников и купцов. Двигаться из Далмации в глубь полу¬
острова можно лишь на восток (или на северо-восток), в то время как горные цепи тянутся в
поперечном направлении — с северо-запада на юго-восток, как бы повторяя линию побережья.
Условия для передвижения здесь совершенно иные, чем на двух великих балканских магистра¬
лях — на «Военной дороге» (Via militaris — Константинополь — Адрианополь — София —
Ниш — Белград) или на «Игнатиевой» (Константинополь — Адрианополь — Серры — Солунь
— Охрид — Диррахий, Драч). На двух последних трассах средневековый путешественник все
время двигался вдоль русла рек, не оставляя долин, изредка поднимаясь на горные отроги и не
зная крутых подъемов и {71} спусков. Напротив, чтобы попасть к дубровницкой гавани, он
должен был вступить в единоборство с горными склонами — весь путь состоял из движения
вверх и вниз.
Источники делят балканские дороги на «великие» и обычные. Легко догадаться, что к
числу «великих» относились обе балканские магистрали, но более точного разграничения не
существует. Скорее всего, «великими» (или «царскими», или «друмами» от греч. «дромос» —
дорога) именовались трассы общебалканского значения, а «обычными» — локального. Более
существенно различие между обычными проселочными дорогами (или даже пешеходными тро¬
пами) и дорогами с каменным покрытием. В лесах и на горных перевалах Сербии, Боснии и
Герцеговины кое-где сохранились участки таких дорог, и мы легко можем представить себе их
средневековый облик. Такой замощенный путь именовался в византийское время «хорошей до¬
рогой» («калос друмос», отсюда и современное сербскохорватское «калдрма» и турецкое «кал-
дырым» — мостовая). Она не была особенно широкой — мощение горных дорог было делом
трудоемким и хлопотным.
В 1355—1358 гг. дубровницкие власти определили ширину двух главных дорог на тер¬
ритории коммуны в 5 и 6 «шагов», т. е. в 3,5 и 4,2 м. Второразрядные дороги имели ширину
2,1 м, а проселочные — даже 1,4 м. Примерно такой же была ширина дорог за пределами дуб¬
ровницкой территории: «великих» — 3—4 м, а обычных — 1,5—2,5 м.
Кромку «хорошей дороги» в горах составляли обычно крупные, грубо отесанные камни,
а сама тропа была замощена мелкими камнями. На равнинах, где было больше грязи, в тело до¬
роги закладывали более крупные камни, но дожди со временем вымывали землю и ступать по
отдельно лежащим камням становилось очень неудобно. Естественный уклон на горных скло¬
нах преодолевали, используя либо «серпантин», либо ступени, высеченные в горе. Такие ступе¬
ни были удобны для конских копыт, но они не должны были быть особенно крутыми, чтобы
40
при спуске вьюки не сползали животному на шею .
Главным транспортным средством в этих краях была не четырехколесная повозка и даже
не двуколка, а вьючный скот. Чаще всего использовалась местная порода низкорослых лоша¬
дей, мало пригодных для упряжи, но незаменимых на горных склонах. Их роль в перевозках
была так велика, что в XVI в. турки запретили вывоз этих лошадей из сербских земель. Такой
конь обычно нес 110—120 кг во вьюках, переброшенных по обе стороны высокого седла. Не
меньше ценились мулы (помесь осла с кобылой) и лошаки (помесь жеребца и ослицы); вторые
были сильнее, но строптивее, первые же повсеместно ценились за смирный нрав. И те и другие
поднимали больше лошади — 150—200 кг. Какую-то роль в перевозках играли и ослы, подни¬
мавшие не более 80 кг. Для значительных же грузов и больших расстояний особенно охотно
использова-{72}ли верблюдов, естественный результат включения Балкан в мир восточной ци¬
вилизации. Позднее турки будут часто использовать их для перевозки пушек (или металла для
их отливки).
И вьючный скот, и транспортные средства находились в руках того окрестного населе¬
ния, которое именовалось влахами (в итальянских источниках морлаками или мавровлахами,

т. е. «черными влахами»). Это был особый мир, оказавший значительное воздействие на жизнь
Дубровника, мир, состоявший из романцев, занимавшихся скотоводством. Эти пастушеские ро¬
ды и катуны (поселения) давно уже торговали с дубровчанами, поставляя им овчины, шерсть, а
чаще всего сыр. Но только с XIV в. дубровницкие нотарии стали регулярно замечать их, это
было время демографического «взрыва», когда быстро росло влашское население близкой к
Дубровнику части Герцеговины. Влахи отмечаются в актах в роли учеников, работников в сук-
нодельческих мастерских, поставщиков грубошерстных «раш» и «склавин» (см. ниже), на кото¬
рые всегда здесь был спрос41. Они ведут и самостоятельную торговлю, особенно солью, но ча¬
ще всего поставляют коней для обслуживания караванной торговли — для вывоза тканей из го¬
рода и ввоза металлов. Сейчас мы неплохо знаем, как была организована эта торговля.
Во главе турмы (каравана) обычно становились двое — староста влашского катуна,
примичур, который брал задаток и обязывался поставить лошадей и погонщиков (обычно по
одному на каждую лошадь) и сопровождать караван до места назначения, и назначенный от го¬
рода капитан турмы. Караван чаще всего состоял из 10—20, много реже — 30—40 коней, оп¬
лата велась из расчета за одного коня и колебалась от 5—6 перперов (около 2 дукатов) в конце
XIV в. до 9—10 перперов в начале XV столетия. Во главе цепочки коней всегда ехал провод¬
ник, кони были привязаны друг к другу за седла или за хвосты 42.
Двигались неторопливо — 4—5 км в час, из Дубровника до Белграда добирались за 10—
12, а до Константинополя — за 25 дней. Примерно за такое же время покрывали это расстояние
караваны из других далматинских портов: путь от Котора до Константинополя занимал 18
дней, от Сплита — 30 дней. Зимой двигались вдвое медленнее, чем летом. Повторим: речь идет
о скорости коммерческого каравана, груженного серебром, воском, сыром или соленой рыбой.
Курьеры (листоноши или книгоноши, от средневекового сербского «книга» — письмо) двига¬
лись втрое-вчетверо скорее, из Вены в Константинополь поспевали за 11 дней. Для справки:
путь морем до Апулии занимал обычно 2—3 дня, хотя можно было добраться и за день, до Ве¬
неции плыли иногда 3—4 дня, чаще 6—7 дней 43.
Двигались только днем, на ночь караван останавливался («падал») в караван-сараях, ко¬
торые начнут особенно интенсивно строиться турками в XVI в., или же под стенами кре-
{73}постей — их возводили обычно на расстоянии одного дневного перехода, т. е. 25—35 км.
Существовали и временные стоянки, падалища, где ночевали в шатрах, которые всегда возили с
собой 44.
Осталось лишь вкратце описать те трассы, которые связывали Дубровник с внутренними
областями на Балканах. Первый путь именовался в документах либо Via Bosne, т. е. «Босний¬
ский путь», либо Via Drine, так как шел на северо-восток, в долину р. Дрины, либо Via Goze
(т. е. путь на Хочу, или Фочу, один из главных боснийских рудных центров). Выйдя из восточ¬
ных ворот города и спустившись с южных склонов горы Срдж, путники проходили через цари-
ну (таможню), Леденице отныне также называлось Цариной. Далее дорога шла в долину р. Тре-
бишницы, где находилось хорошо известное в средние века поселение Требинье, перекресток
важных путей, и далее к долине Дрины через города Гацко и Фочу. Дальше следовали к горо¬
дам Устиколина, Горадже, Рогатица, которые лежали на Дрине, откуда путь открывался на се¬
вер по течению Дрины или на Нови Пазар и Ниш.
Впрочем, это была не единственная дорога, соединившая Дубровник с балканским хин-
терландом. Второй путь шел от Дубровника морем до села Слано, либо, миновав полуостров
Пелешац, следовало плыть до устья р. Неретвы. Так начиналась «Хумская дорога» через ны¬
нешнюю Герцеговину, или «Неретвинский путь» (Via Narenti). Особенно многолюдно было на
нижнем течении Неретвы. Почти в самом ее устье боснийским королем Твртко I в конце XIV в.
было основано поселение Брштаник. Его судьба изучена лишь в послевоенные годы, там от¬
крыта колония дубровчан. Брштаник так и не превратился в город, в конце XV в. путешествен¬
ники видели лишь оставшиеся от него стены 45. Выше по течению кипела еще более бурная
жизнь. Там, на левом берегу Неретвы, всегда было полно складов, подворий и пристаней, хотя
тоже не было никакого города; лишь позднее на месте античной Нароны и напротив другого
поселения, Габелы (т. е. «Таможни»), возник торг Дриева46. Именно в этом месте, где встреча¬

лись итальянские, далматинские, боснийские и сербские товары, караваны грузились особенно
интенсивно. Отсюда они двигались через Иван-Планину в горнорудную область с городами
Фойница, Крешево и там поворачивали либо по течению р. Босны на север в Посавскую Хорва-
47
тию, либо на жупу Врхбосну и через нее на магистраль Белград — Константинополь .
Петр Пантела и его мастерская
Роль сукна, значительная во внутрибалканском обмене, в городском производстве была
еще более существенна. В 80-е годы выяснилось, что ткацкое дело в Дубровнике в отличие от
{74} других далматинских городов не только не отсутствовало, но и имело глубокие корни,
широкое распространение и постоянную тенденцию к расширению48. Стимулом здесь выступи¬
ла та торговля тканями, которую столетиями вел город. Это были прежде всего сукна, а также
льняные и хлопчатобумажные ткани, которые производились в Италии и вывозились из италь¬
янских портов с первой половины XIII в. Это были также сукна из Арраса, Камбре и Ипра, пур¬
пурные ткани из Византии, драгоценные ткани из других стран Европы, стекавшиеся в Вене¬
цию и оттуда экспортировавшиеся в Дубровник. Большая их часть отправлялась в глубь Бал¬
канского полуострова, особенно начиная со времени правления Стефана Душана, когда сухо¬
путная торговля дубровчан вступила в полосу расцвета.
Текстильное производство существовало в Дубровнике всегда, только оно не обособля¬
лось, а входило в состав домашнего хозяйства — почти в каждом доме женщины занимались
ткачеством. Все это напоминало соседнюю балканскую периферию, где издавна существовало
домашнее производство раши — домотканого сукна и склавины — грубых суконных накидок
типа покрывал или плащей. В Дубровнике ткали и сукно, и льняное полотно. Шерсть поставля¬
ли в основном влахи, впрочем, она была низкосортной, лучшую привозили каталонцы, лен вы¬
ращивали в окрестностях города, хлопок поступал из Северной Африки. В городе время от
времени работали и иностранные мастера, в частности тосканские, но они были людьми небо¬
гатыми 49 и не их скромные капиталы дали толчок ткацкому производству. В этой стихии до¬
машнего ткачества скоро начинает ощущаться направляющая рука городских властей. В конце
XIV в. (в 1382 г.). Большой совет принял меры по организации производства фустайны, ткани,
где льняная нить смешивается с бумажной, начались поиски опытного специалиста. Через не¬
сколько лет такого мастера нашли, и он начал работать, но не на рынок, а на службе города: все
произведенное он сдавал чиновникам коммуны. Так создавался опыт для переворота в ткацком
деле, который обычно датируется 1416 г.
Эту дату отмечают все, кто пишет о Дубровнике XV в.: в 1416 г. власти заключили дого¬
вор с выходцем из Пьяченцы Павлом Корнело и его двоюродным братом Петром Пантелой о
создании в городе сукнодельческой мастерской. Последний и стал подлинным организатором
нового производства, нового и для города, и для того ремесла, которое до сих пор господство¬
вало здесь. Мастерская, основанная Петром Пантелой, скоро стала мануфактурой. Ее отличали
масштабы деятельности (по условиям договора, она должна была изготовлять в первые десять
лет по 200 кусков сукна ежегодно, а затем по 650 кусков), размеры (для нее было отведено
трехэтажное здание) и постоянный рост производства.
Пантеле оказались вскоре недостаточны 2 тыс. дукатов, взаимообразно предоставленные
ему городом, он вступил в ком-{75}панию с двумя дубровчанами, и вскоре их общее имущест¬
во оценивалось уже в 6 тыс. дукатов. В мастерской Петра Пантелы использовали наемный труд
наряду с трудом самостоятельных мастеров, привлекаемых со стороны. Наемных работников
подвергали откровенной эксплуатации, их обманывали, платя натурой, и власти города были
вынуждены вмешаться 50. Мануфактуру, созданную П. Пантелой, есть все основания рассмат¬
ривать в качестве предприятия, носящего черты раннекапиталистического производства51. Оно
оказало весьма ощутимое воздействие и на сам город, и на его связи с балканской периферией.
Создание сукнодельческой мастерской стало толчком и для появления других мастер¬
ских. Архивные разыскания позволили Д. Динич-Кнежевич извлечь из безвестности имена
множества людей, которые были заняты этим делом. Картина оказалась впечатляющей. В Дуб¬
ровник стали быстро стекаться итальянские мастера из разных городов — из Прато (их было

больше всего), Сиены, Лукки, Фельтро, Феррары, Анконы, Виченцы, Вероны, Генуи (в первой
половине XV в. здесь поработало 27 человек), немцы из Кельна (11), испанцы и даже венгры.
Удалось не только выяснить их имена, но и восстановить характер деятельности: это были тка¬
чи. В красильном же деле, которое вообще создавалось целиком на базе иностранного опыта,
участие иностранцев было еще более значительным (54 человека). Самым же поражающим ока¬
зывается масштаб участия в этом производстве местных мастеров, и дубровчан, и окрестных
жителей, нобилей и простолюдинов. За 45 лет (1418—1463) их удалось насчитать более 8 5 0 52.
Появились мастерские А. Волчевича, И. Менчетича, Я. Котрулевича. Вся эта масса людей изго¬
товляла гораздо больше сукон, чем мастерская Пантелы. В год в Дубровнике производилось
53
около 4 тыс. кусков сукна (длина куска — вещь спорная , но вес его известен, он равнялся 75
фунтам, считая по 328 г в фунте). Масштаб, может быть, и не очень велик, во Флоренции около
1330 г., по свидетельству хрониста, производилось до 80 тыс. кусков сукна. Но ведь там этим
занималось от 200 до 300 сравнительно крупных мастерских, каждая из которых вырабатывала
примерно 400 кусков 54 (Пантела, как помним, обязался давать 650). Таким образом, для Дуб¬
ровника 4 тыс. кусков, которые называет Диверсис, были внушительной цифрой, к ней следует
отнестись с доверием. Мне внушает сомнение лишь мысль Д. Динич-Кнежевич о том, что с из¬
готовлением сукна было связано около 2 тыс. человек, т. е. треть населения Дубровника 55.
Правда, во Флоренции XIV в. с ее почти стотысячным населением переработкой шерсти зани¬
малось 30 тыс. человек, или та же треть населения, но ведь в Дубровнике, в отличие от Флорен¬
ции, сукноделие не было доминирующей сферой занятий.
Эта бурная деятельность продолжалась до середины XV в., {76} точнее, до 1463 г., когда
все мастерские, расположенные вне городских стен, были разрушены в связи с приближением
турок (об этом мы говорили на первых страницах нашей книги). Это не означало конца дубров-
ницкого сукноделия. После 1480 г. начинается его новый подъем, в 1480—1500 гг. в городе
действуют 15 крупных ткацких мастерских, а итальянский финансист, прибывший в Дубровник
в качестве уполномоченного римской курии, щедро их кредитует 56. Однако возрождения ма¬
нуфактуры не происходит57. Видимо, правы исследователи, которые полагают, что создание
мануфактуры было искусственной мерой, принятой дубровницкими властями по образцу
58
итальянских городов . Это объяснение справедливо подчеркивает активную роль правящего
слоя города, о чем мы уже имели возможность говорить. Но сама возможность активно вме¬
шаться в сукнодельческое производство оказалась реальной потому, что это производство стало
необходимым для нужд балканского рынка. Он в XV в. начал предъявлять все возрастающий
спрос не только на дорогие, тонкие, но в еще большей мере на дешевые сукна, господство де¬
шевых тканей было общей тенденцией европейской экономики XV в.59. Дубровницкие мастер¬
ские и выросли на изготовлении дешевых тканей, рассчитанных на массовый спрос, эту их осо¬
бенность здесь нужно особенно подчеркнуть. Ткацкое производство потому и имело такой ус¬
пех, что позволило городу выступить на балканском рынке со своим собственным товаром, ко¬
торый широко мог быть предложен в обмен на сербские и боснийские металлы.
Полной противоположностью ткацкому делу по многим показателям является стеколь¬
ное производство. Оно не играет в жизни города сколько-нибудь значительной роли: в его про¬
дукции нуждаются лишь состоятельные горожане — большинство обходится без оконных сте¬
кол и стеклянных чаш за столом; оно не может конкурировать с всемирно известным муран-
ским стеклоделием в Венеции; не испытывает бурного взлета, но не знает и драматического
упадка с приближением турок, а незаметно существует до середины XVI в. Самые тщательные
подсчеты не могут обнаружить в документах имен больше чем 37 стекольщиков (15 иноземцев
и 22 местных учеников) — о сотнях мастеров, как это было в сукноделии, не может быть и ре¬
чи. Все это нам известно благодаря исследованиям, проведенным Вереной Хан60. И в то же
время ее исследования позволяют уловить интересную закономерность.
Первые витрарии (стекольщики) отмечены в Дубровнике в 1302 г. Но это — не изгото¬
вители стекла, а лишь продавцы муранских изделий. Настоящее производство стекла начинает¬
ся только с 1418—1419 гг., когда Малый совет основывает у восточных ворот города, в Плочах,
небольшую стекольную мастерскую. В ней работает один мастер, Петр, монах-доминиканец,

фигура весьма примечательная. Его монашеский сан не помешал ему заниматься целым рядом
ремесел (в том числе и {77} часовым), состоять более четверти века на службе коммуны и пе¬
редать свое ремесло сыну, основав целую династию стекольщиков. Петр, его сын Никола и
внук Бернард изготовляли стаканы и бокалы, стеклянные кругляши, окулюсы, которые вставля¬
лись в свинцовые переплеты окон. И то и другое шло как в качестве жалованья мастерам, так и
на рынок. Все это составляет интересную страницу в истории дубровницкого ремесла, но нам
сейчас важно подчеркнуть два принципиально важных обстоятельства. Начало этой деятельно¬
сти приходится с удивительной точностью на то самое время, на которое падает и основание
сукнодельческой мануфактуры, и инициатором этой работы выступает та же сила — правящий
слой, возглавляющий городское управление.
История двух ремесел, одного, широко известного и важного, и другого, прячущегося в
тени, — это одновременно и значительная ступень в развитии города. Меняется и характер го¬
родского управления, власти начинают активно вмешиваться в эволюцию экономики. Если до
сих пор они лишь регулировали, хозяйственную жизнь, то теперь решаются выступить в роли,
творцов ее новых отраслей. Случайно ли это?
Republica Ragusina
Мы имели возможность отметить перемены, которые происходят в Дубровнике в целом
ряде сфер — в градостроительстве в торговле, в производстве. Эти перемены значительны уже
сами по себе и вполне могут создать впечатление известного перелома, рубежа в жизни города.
Однако сдвиги были много обширнее. Проявлением их явились, например, и новые направле¬
ния во внешней политике города. Первые годы XV в. были наполнены такими событиями, ко¬
торые позволили городу и его элите убедиться в прочности своего положения в тогдашнем ми¬
ре. Я имею в виду борьбу за Далмацию, которая развернулась после 1409 г.
В июле 1409 г., по договору с неаполитанским королем Владиславом, Венеция приобре¬
ла права на далматинское побережье. В течение последующих лет то уговорами, то угрозами,
то силой венецианцы захватили его почти целиком, исключая Дубровник и его округу (см. ни¬
же). Завладеть Дубровником им не удалось не потому, что город сумел сохранить с ними доб¬
рые отношения, и не потому, что не пытались это осуществить. Дело в другом.
Во время переговоров, которые венецианцы почти сразу же начали с соперником Влади¬
слава, венгерским королем Сигизмундом Люксембургом, они потребовали передать им и Дуб¬
ровник. В городе это вызвало тревогу, начали рыть рвы, готовить зерно на случай осады
(1410 г.), венецианцы забили отбой: они отправили в город послов, которые объяснили дубров-
{78}чанам, что республика не имеет никаких враждебных намерений (1411 г.). И позднее, на
последующих переговорах, когда венецианцы вновь попытались поднять вопрос о передаче им
Дубровника, отступить их заставила только решительная позиция дубровчан 61. Я намеренно
остановился на этих событиях, ибо речь идет о поворотном пункте в истории города: решался
вопрос, сохранит ли город свою независимость или войдет в состав Венецианского государства.
И не покровительство венгерской короны, и не благоприятное стечение обстоятельств спасли
город от перехода под чужую власть. Его спасла уверенность в своих силах, которую город
проявил полной мерой и которую венецианцы не смогли не ощутить. С этого момента дубров-
ницкий нобилитет почувствовал себя победителем и в его поведении появляется такая актив¬
ность, которая позволила ему отважиться и на другие решительные действия. К числу их отно¬
сится дальнейшее расширение территории, принадлежащей городу.
Территориальные приобретения Дубровника начались давно, и все они были продикто¬
ваны определенной логикой. Остров Ластово, например (приобретенный в 1272 г.), был удоб¬
ной стоянкой для судов и пристанищем от пиратов, остров Млет давал возможность связи с
Боснией и северным далматинским побережьем. С него, а также с полуострова Пелешац (при¬
обретенного в 1333 г.) можно было наблюдать за входом судов в устье р. Неретвы. В 1357 г.
были окончательно округлены границы первичной дубровницкой территории, Астареи, город¬
ская округа протянулась до горного хребта, господствовавшего над долинами этой области . К
концу же XIV в., когда турки вплотную приблизились к побережью, дубровчане забеспокои¬

лись всерьез, опасаясь, что те прорвутся к окрестностям города, и поспешили (в 1399 г.) купить
у боснийского короля Остои землю площадью 28 тыс. га, известную под названием Дубровниц¬
кого Приморья (или «Новых земель») 63.
В 1410 г. город оформил приобретение острова Млет, которым фактически владел еще
раньше, с 1405 г. Через несколько лет Дубровник добился у Сигизмунда передачи ему прав на
три крупнейших острова у побережья — Брач, Хвар и Корчулу и с 1413 по 1417 г. держал их
под своей властью. За этим последовали притязания на северные территории, на крепость
Омиш и прилегающие к ней Макарское приморье и Неретлянскую область, после чего городу
удалось в два приема (в 1419 и 1426 гг.) приобрести плодороднейшую область, свою будущую
житницу, Конавли.
Дубровчане обнаружили не только тягу к активной территориальной экспансии, но и го¬
товность энергично драться за захваченные земли. В 1403—1405 гг. они ведут войну против ко¬
роля Остои, в 1430—1433 гг. — против бывшего хозяина Конавлей Радосава Павловича, а еще
через двадцать лет воюют с боснийским герцогом Степаном Вукчичем 64. Отныне дубровча-
{79}не чувствуют себя гражданами маленького государства, они создают и устойчивые формы
решения споров с населением соседних славянских земель, подобные пороте, особой системе
пограничного суда 65.
Впечатление известного перелома подтверждает и история школьного дела в городе.
Она не старше начала XIV в. Конечно, и раньше существовала постоянная потребность в подго¬
товке клириков, эту роль выполняли церковные и монастырские школы, их, по-видимому, име¬
ет в виду текст, упоминающий в 1070 г. некоего «грамматика» Григория66. Но история церков¬
ного образования стоит несколько в стороне от истории городской жизни, хотя духовенство на¬
верняка обучало горожан чтению и письму на родном языке. Мы знаем, что приходские свя¬
щенники, близкие к народу клирики, учили и славянской грамоте, т. е. кириллическому письму.
Позднее некоторых учителей так и называли: «Учитель славянских письмен», или «такой-то из
славянской школы», или Николай Болгарин 67. Однако вряд ли частное обучение в церковных
школах можно считать началом создания системы регулярного образования.
Школьное дело в Дубровнике ведет начало не с приглашения итальянца, мастера Нико¬
лая из Вероны в 1333 г., как считали довольно долго 68, а с 1319 г., когда стал учить детей мест¬
ный уроженец Михо Школар 69 В этом году коммуна впервые взяла на себя заботу об органи¬
зации городской школы — в списке специалистов на жалованье у города (салариатов) появил¬
ся учитель. Отныне в решениях городских советов постоянно встречаются упоминания об учи¬
телях, которых нанимают для обучения не только чтению, письму и счету, но и латинскому
языку, — до сих пор латыни не учили. Их плата постепенно повышается, известный учитель
Карл де Сканело из Болоньи, долго работавший в городе, получает уже 125 дукатов (или 375
перперов) в год. Для сравнения напомним, что первый учитель получал всего 10 перперов, и
рост жалованья объяснялся, конечно, увеличением числа учеников. Положение учителей от¬
нюдь не было бедственным, многие из них занимались одновременно кредитными и торговыми
70
операциями . В XIV в. школа стала постоянным институтом жизни Дубровника.
Это хорошо налаженное дело затем вступает в полосу реформ, которые обычно связы¬
ваются с именем уже известного нам Филиппа де Диверсиса. Диверсис преподавал в Дубровни¬
ке с 1433 по 1440 г., проведенная им реформа заключалась в том, что наряду с тем образовани¬
ем, которое уже существовало в городе и которое обычно считают начальным, он ввел еще и
среднее — начал преподавать латинскую грамматику, логику и философию. Обучение по-
прежнему находилось в руках одного учителя, но уже с титулом «ректора школ»; этот порядок
будет сохраняться и после отъезда Диверсиса. Многие деятели дубровницкой культуры, в том
числе выдающиеся гуманисты, будут работать в двухэтажном здании школы, где в четырех
{80} шкафах собрана немалая библиотека71. В Дубровнике так и не появится университета, но
среднее образование навсегда останется неотъемлемым элементом дубровницкой действитель¬
ности.
Это образование стало одновременно и обязанностью, и привилегией дубровчан. В
1455 г. Большой совет принял решение не допускать к службе ни одного человека, даже нобиля,

не умеющего читать и писать. Формулировка была выразительной: «Не делает чести прави-
72
тельству, что в его рядах находятся неграмотные люди» . К обучению допускались одни лишь
дубровчане. Не следует забывать, что обучение было бесплатным, а следовательно, доступным
и для детей малосостоятельных родителей. Таким образом, реформа школьного дела также
приходится на то время, к которому относятся и многие другие перемены в городе.
Нам остается подвести некоторые итоги. Очень много перемен происходит в Дубровни¬
ке в первые десятилетия XV в., слишком много, чтобы это можно было считать случайностью.
Создание самых благоприятных условий для развития сукноделия, в том числе основание пер¬
вой мануфактуры, демонстрирует нам, как энергично вмешивается правящий слой города в хо¬
зяйственную жизнь. Войны за присоединение окрестных областей позволили городу стать сто¬
лицей пусть небольшого, но вполне самостоятельного государства. Градостроительные переме¬
ны изменили лицо Дубровника, и он перестал быть ровней другим городам побережья. К пер¬
вым десятилетиям XV в. относятся еще два события: установление колонны Роланда как сим¬
вола городской независимости и внедрение в политический быт Дубровника другого такого
символа — образа святого патрона города, святого Влаха. Культ св. Влаха проник сюда уже
давно, но на официальном гербе города он появился именно сейчас 73. Таким образом, есть все
основания считать первые 40 лет XV в. в Дубровнике временем подлинного исторического пе¬
релома. Более того, и расширение подвластной городу территории, и создание собственной
промышленной базы, и придание городу совершенного архитектурного облика, и даже реформа
школьного дела — все это выглядит как цикл реформ, специально задуманных и целенаправ¬
ленно проведенных. Задумать и осуществить такое мог только один слой в городе — его пра¬
вящая элита, патрициат.
Характерно, что в этот момент дубровницкой истории мы видим патрициат не в роли
своекорыстной корпорации, эксплуатирующей простолюдинов или запускающей руки в город¬
скую казну74, а в роли подлинного лидера городского общества, проводящего реформы, кото¬
рые отвечают интересам всех слоев горожан. И действительно, подъем сукноделия или балкан¬
ской торговли дал заработок многим рядовым дубровчанам. По-новому организованное школь¬
ное дело было доступным широким слоям простолюдинов, а новый архитектурный наряд го-
{81}рода тешил сердца всех — и богатых, и бедных. Разумеется, не следует переоценивать бес¬
корыстие дубровницкой аристократии. Предоставляя возможность заработка или украшая род¬
ной город, она одновременно упрочивала свое социальное господство, объединяя вокруг себя
всю массу горожан. Но в то же время этой аристократии нельзя отказать в государственной
мудрости. Позднее дубровницкая аристократия запятнает себя и бесчестием, и своекорыстием,
и сословной ограниченностью. Но в первой половине XV в., пойдя на далеко идущую пере¬
стройку, она доказала свою зрелость, дальновидность и свой незаурядный административный
талант.
Осталось лишь сказать о том событии, в котором, как в фокусе, собрались все перемены.
Это событие произошло по истечении первых 40 лет XV в. — в 1441 г. в документах впервые
появилось выражение Republica Ragusina. Город-коммуна официально превратился в город-
республику.
Взглянем на систему управления в Дубровнике в эти годы. Она сохранила много черт,
оставшихся от коммунального режима. Высшая власть в городе по-прежнему была сосредото¬
чена в Большом совете, который объединял всех мужчин-патрициев, достигших двадцатилетне¬
го возраста (после чумы 1348 г. возрастной ценз был снижен до 18 лет), в количестве 150—200
человек. Остальные коллегии обладали властью в той степени, в которой им уступал ее Боль¬
шой совет. «Большой совет, выражаясь образно, представляет собой источник, из которого вы¬
текают большие и малые потоки... или остальные городские учреждения», — так характеризо-
75
вал его тот же Филипп де Диверсис .
Все эти коллегии были неспециализированными. Так, Малый совет занимался самой
разнообразной административной «текучкой». В его состав входило 12 человек (пять «судей»,
шесть «советников» и глава коммуны — «князь»). Это был единственный орган управления,
действовавший практически постоянно: по вторникам, четвергам и субботам. Советники при¬

влекались к его деятельности только в наиболее важных случаях, обычно дела решали одни су¬
дьи.
Дела, выходившие за пределы полномочий Малого совета, передавались в сенат, или,
как он еще назывался, «Совет приглашенных», формировавшийся из 33 наиболее уважаемых
нобилей. Порядок работы коммунальных советов Диверсис описывает так: Малый совет имеет
от Большого совета полномочия на решение дел малой важности, а сенат — основных дел.
Сначала все дела поступают на рассмотрение Малого совета, в дальнейшем те из них, что вы¬
ходят за рамки его компетенции, передаются в сенат или Большой совет76. Отметим для срав¬
нения, что в Сплите и Трогире, например, нагрузка, выпадавшая на Большой совет, была значи¬
тельно больше, чем в Дубровнике: вся административная информация вначале поступала в
Большой совет, который организовывал дальнейшее рассмотрение {82} дел, распределяя их по
77
различным коллегиям и комиссиям .
Административная система Дубровницкой республики обладала редкой разветвленно-
стью. Представление о ней лучше всего может дать перечень магистратур, ведомств или служб,
входивших в систему управления. У Диверсиса мы находим красочное и подробное его описа¬
ние. Первую службу составляют «пять нобилей, которые ...надзирают за точностью весов и,
мер... на рынке... Вторую постоянную службу выполняют те, кто заботится о застройке города
...улицах, водопроводе [городских] стенах... Третья... заботится о том, что находится вне города,
о полях, островах, селах... Четвертая... это откупщики, сборщики пошлин, таможенники... кто
всю жизнь хранит ценности, сданные им на хранение. Пятая... это писари и нотарии... [Шестая
служба — правосудие] ...Седьмая служба... это охрана города в дни мира и дни войны... Вось¬
мая ... управление коммунальным имуществом... Девятую службу отправляют те, кто ... снабжа¬
ет город зерном... Десятая ... кто следит за здравоохранением... [Одиннадцатая — деятельность
78
Малого совета и сената. Двенадцатая — управление церквами и монастырями]» .
Эту иерархию магистратур имеет смысл сравнить с тем, что существовало в Сплите бо¬
лее чем столетием ранее, в пору становления коммунальных порядков. На первый взгляд отли¬
чий не так уж много, в Сплите, например, также существует 12 служб, но каковы они? Есть,
правда, сходные службы, те, что связаны с нотариатом и городской канцелярией, рынком, ох¬
раной города или его казной, но есть и совсем мелкие — городской глашатай, надзиратель за
главной площадью города, хранители ключей от городских ворот. И, напротив, нет служб, ве¬
дающих городским имуществом, здравоохранением, церковным имуществом, городской за-
79
стройкой . Иными словами, все гораздо мельче, уже, неразвитей. Вот почему то, что мы на¬
блюдаем в Дубровнике в начале XV в., намного выше, чем было в остальных далматинских го¬
родах, и является примером подлинно государственной системы.
Прогрессирующее разделение функций становится принципиальной особенностью дуб-
ровницкой администрации. Особенно заметно это в судебной сфере. Вначале Малый совет ре¬
шал все поступающие к нему судебные дела — и гражданские, и уголовные. Но в 1422 г. ком¬
петенция суда по гражданским делам была у него отнята и отдана специальной коллегии консу¬
лов. Разделение функций, впрочем, не привело в Дубровнике к выделению прослойки чиновни¬
ков, профессионально занимающихся управлением. В Венеции, например, это произошло, там с
XIV в. в системе государственной администрации обособилась влиятельная группа специали¬
стов по делопроизводству и дипломатической переписке, «секретарей». Все венецианское об¬
щество знало об их роли в государстве, а писатели (правда, несколько позднее, в XVI в.) даже
80
увековечили этот тип в литера-{83}туре . Ничего подобного в Дубровнике не случилось ни в
XV в., ни позднее, хотя какая-то часть магистратов обнаружила тенденцию к независимости, к
обособлению от своей социальной базы, нобилитета. В частности, утвердился принцип: «Тайна
— это душа каждого дела», секретные решения все чаще принимаются в узком кругу лиц, в
Малом совете, в сенате, а с 1443 г. даже вводится книга записи этих тайных решений. Одновре¬
менно городские власти сосредоточивают в своих руках всю полноту власти, эмансипируясь, в
частности, и от церковного влияния. Характерно, что город, считавший себя оплотом католи¬
цизма в соседних землях и в самом деле активно противодействовавший православию, в своих
стенах был ревностным противником церкви. Ограничение церковного воздействия началось

еще в середине XIV в., город взял в свои руки контроль за всем церковным имуществом и не
81
допускал клир к влиянию на городские дела . В Дубровнике, в частности, не было ничего по¬
добного другим городам, где один крупный монастырь стал оплотом и символом коммунальной
82
независимости .
Вот такую систему управления создал Дубровник ко времени, когда ему предстояла
встреча с османами. Это не случайно. Раньше он был просто городом, сейчас он стал пусть ма¬
леньким, но государством, он как бы мобилизовал силы для встречи с могущественным сосе¬
дом. А о том, что этой встречи не избежать, дубровницкие политики могли догадаться по всему
ходу предшествующих событий, начиная с последних десятилетий XIV в.
«Турецкий страх»
Дубровчане начали бояться турок со времени битвы при Черномене (на р. Марице) в
1371 г., когда были разгромлены войска двух македонских династов — короля Вукашина и дес¬
пота Углеши. Это делает честь их политической дальновидности. Византийцы, например, нахо¬
дившиеся значительно ближе к туркам, согласно новейшим исследованиям, осознали турецкую
83
опасность лишь после 1391 г. . От этой даты и берет начало то, что современники именовали
«турецким страхом» (timor Turcorum). А через несколько лет, в 1386 г., первые османские отря¬
ды прорвались в Герцеговину, оказавшись в непосредственной близости от Дубровника. Толпы
беженцев с домашним скарбом и скотом, «сербы и влахи», двинулись к побережью и стали рас¬
селяться на землях коммуны. Никому не было отказа. Принимали и крестьян и дворян, число
беженцев все росло, и даже боснийский король Твртко и вдова князя Лазаря, погибшего на Ко¬
совом поле, Милица, с детьми и свитой заблаговременно попросили убежища в стенах города.
Вместе с беженцами в Дубровник проникали сведения о народе, который идет с востока, преж¬
де всего сведения о его военной силе. {84}
В раннюю пору османских завоеваний, в XIV в., турецкое войско формировалось из не¬
скольких категорий. Пехотные части состояли из азапов, служивших за свой собственный счет,
и яя — солдат, получавших жалованье из казны на время военных действий, а в мирное время
работавших на отведенной им земле и освобожденных от налогов. В коннице широко исполь¬
зовались воины из Малой Азии, первыми участвовавшие в набегах, — акынджи (от «акын» —
84
набег) . Не всем им было суждено сохраниться, в XV в., например, части яя постепенно сходят
со сцены, а на первый план выдвигается конное войско, которому суждено длительное сущест¬
вование. Это — всадники, несущие военную службу за земельные пожалования, сипахи (в юго¬
славской литературе спахии) или тимариоты (от «тимар» — условное земельное пожалова¬
ние).
Тимарная система стала основой социального строя империи. Порядок пожалования зе¬
мельных наделов сводился к следующему. Тимариоту под условием несения военной службы в
пожизненное пользование жаловалась не земля, и тем более не жившие на ней люди, а лишь
право собирать налоги с этой земли; тимар, таким образом, представлял собой не пустующую, а
населенную землю. Оказавшись в одной-единственной роли получателя податей, тимариот не
обретал качеств ни земельного собственника, ни хозяина — он не интересовался запашкой, не
заботился об урожае, часто не имел собственного дома в деревне. Он был воином, и только
воином, и никакие хозяйственные заботы не отвлекали его от воинского ремесла. Его помыслы
не раздваивались между заботой о собственном поместье и ратными подвигами, они были уст¬
ремлены лишь на войну. И если он хотел увеличить свои доходы, то мог это сделать лишь за
счет военной добычи, а отнюдь не повысив податные обязательства своих крестьян, — это ему
было строжайше запрещено. Вот в чем одна из социальных причин повышенной воинственно¬
сти османского войска, и это следует постоянно иметь в виду, говоря об Османской империи
XV—XVII вв.
Согласно классификации, введенной около 1516 г., существовали три вида земельного
пожалования в соответствии с размером приносимого им годового дохода: до 20 тыс. акче (акче
в начале XVI в. весила около 0,9 г серебра) — собственно тимар, от 20 тыс. до 100 тыс. — зеа-
мет, и более 100 тыс. акче — хасс, который давался только самым высоким чинам. 20 тыс. акче

были «потолком», который получали очень немногие, реальные доходы сипахи были намного
меньше. В документах 1468 г. из Боснии отмечено немало сипахи, получавших в год всего
100—200 акче и тем не менее обязанных участвовать в походах, но об их воинском снаряжении
нет ни слова. Получавшие от 500 до 1 тыс. акче именовались джебели (в сербском варианте —
джебелиями), обладателями «джебе», обычной кольчуги; они были обязаны идти в поход с
полным воинским снаряжением. Общегосударственные, а не чисто боснийские, {85} нормы
считали джебелией тимариота более обеспеченного — получателя 1—2 тыс. акче. Обладатель
лена с доходом 2—3 тыс. акче должен был привести с собой слугу-оруженосца, тимариот с до¬
ходом 3—4 тыс. акче имел право носить дорогую кольчугу («бюрюме») и должен был вести с
собой в бой уже не слугу, а воина. Тимар в 5—6 тыс. акче предполагал участие в походе вместе
с сипахи уже двоих джебели, которые везли с собой небольшую палатку. По мере возрастания
ценности тимара увеличивалось количество воинов и слуг, которых рыцарь вел с собой в по-
ход85. Таким образом, турецкое войско представляло собой объединение не только всадников,
но и значительного контингента пеших воинов, а также вспомогательного персонала.
Тем не менее ядром османского войска была конница, и все битвы выигрывались удара¬
ми больших масс кавалерии. Соответственным было и вооружение — в турецкой армии долго
преобладало холодное оружие, традиционное, удобное для использования в конном сражении
и, что весьма существенно, дешевое. Турецкий воин был вооружен луком со стрелами, кривой
саблей, коротким копьем, палицей, щитом и, если позволяли доходы, панцирем (кольчугой) 8б.
Вот что увидел в османском войске в первой половине XV в. бургундский рыцарь Бертрандон
де ла Брокиер: «Когда турки идут на войну, каждый зажиточный носит лук с колчаном и саблю,
а вместе с ними и хорошую булаву... со множеством острых шипов и короткой рукоятью...
Большинство носит и маленький деревянный щит...» 87. Это вооружение с некоторыми измене¬
ниями сохранится очень долго. Французский путешественник Ж. П. Форезьен в 1582 г. отме¬
тил, что конники по-прежнему вооружены булавой, боевой секирой, двумя саблями — одной на
боку, другой у седла, а в качестве новинки назвал копье. И в конце XVII в. современники виде¬
ли у турок то же вооружение с добавлением разве что кольчуги и шлема из дамасской стали.
Огнестрельным оружием турецкие кавалеристы не располагали, оно было принадлежностью
янычарской пехоты (см. ниже). Недаром рост янычарского войска в XVI в. лег тяжелым бреме¬
нем на государственные финансы. Османские султаны были заинтересованы в расширении сво¬
его конного войска. С началом завоеваний на Балканах они стали включать в число тимариотов
местных вотчинников, для которых эта служба стала естественной компенсацией за отнятые
поместья. Вначале военная служба не требовала обязательной перемены религии, в XV в. ту¬
рецкое войско знает много спахиев-христиан, но постепенно исламизация становится все более
88
интенсивной, и в XVI в. тимары раздаются лишь мусульманам .
Носителями мусульманского духа в османском войске были акынджи. Им была отведена
роль ударной силы, ломающей оборону противника и терроризующей пограничное население.
Вот как об этом писал современник: «Быстроходные всадники {86} акинджии ... находятся на
вражеской земле недолго, но, пока они там владычествуют, они все захватят, все ограбят, пере¬
бьют и уничтожат так, что много лет после этого там не будет кричать петух» (Константин из
89
Островицы) . Перед ними обычно ставилась задача перерезать коммуникации и окружить
вражеские крепости до подхода основных сил. В среде акынджи царил мусульманский фана¬
тизм, христиан среди них не было, они дольше других сохранили следы архаического деления
на десятки, сотни и тысячи и личную связь с военными предводителями. Важную роль играли и
мартолосы — иррегулярные войска, унаследованные турками от Византии. Так же как и
акынджи, они в основном несли службы на окраинах, в XVI— XVII вв. их можно было встре¬
тить на всех европейских границах империи. В мирное время мартолосы осуществляли и поли¬
цейские функции — стерегли пути, защищали рудники и боролись с вездесущими гайдуками (о
гайдуках см. ниже). «Держать этот край в повиновении» — вот как были определены обязанно¬
сти смедеревских мартолосов в конце XVI в. Недаром красные колпаки мартолосов внушали на
Балканах такой страх90. Мы не затрагиваем здесь вопроса об этническом составе османского

войска. Отметим лишь, что с каждым столетием доля коренного балканского населения в нем
становится все более значительной 91.
Картина османского войска была бы неполной без упоминания о янычарском корпусе,
несшем гвардейскую службу в столице и сторожевую в пограничных крепостях92.
Янычарские части начали создаваться в середине XIV в., они получили название «нового
войска» (ени чери). Для их комплектования стала применяться система принудительного набора
христианских мальчиков. Этот «налог кровью» (тур. девширме), когда по всем балканским
странам у родителей стали силой отнимать самых сильных и здоровых сыновей, получил пе¬
чальную известность. Янычары и своим видом, и вооружением, и местом в армии заметно от¬
личались от остального войска. Гравюры того времени часто изображают роскошно одетого пе¬
хотинца, украшенного развевающимися перьями, вооруженного тяжелым ружьем. Янычарам
суждено сыграть значительную и нередко зловещую роль в истории дворцовых переворотов. А
пока они вместе со всем войском участвуют в завоеваниях, постепенно вырастая в числе. По
оценке 1475 г., их было 6 тыс., в то время как конница на жалованье насчитывала 3 тыс. чело¬
век, а сипахи — 39 тыс. Через сто лет их было уже 12 тыс., а остальных родов войск — соответ-
93
ственно 6 тыс. и 40 тысяч . Именно янычар в глазах европейцев чаще всего олицетворял ос¬
манскую систему, он стал как бы символом ее военного строя и придворных порядков.
Воинственные клики, с которыми турецкие всадники мчались в бой, издавна сопровож¬
дались оглушительным грохотом барабанов и воем труб, «как если бы тряслась земля или гре-
{87}мел гром» 94. Ударные инструменты, эти знаменитые турецкие барабаны, а также бубны,
медные тарелки, литавры, надолго остались основой ритмического строя турецкой музыки. Но
затем вводятся духовые, создаются постоянные оркестры, музыка начинает служить ритмиче¬
ским фоном при маршировке пехоты, в первую очередь янычарской. С XVII в. турецкие воен¬
ные оркестры становятся образцом для европейских армий.
К службе в армии привлекалось и покоренное крестьянское население. Турецкое войско
с ранних пор, со времени битвы при Марице (1371 г.), знает войнуков, воинов-христиан. Они не
получали за службу никаких земельных пожалований, но их наследственные земли освобожда¬
лись от налогов. Система войнукского ополчения была коллективной, она широко распростра¬
няется в XV в. и постепенно сходит на нет в XVI столетии. Например, в 1525 г. в санджаке Ву-
читрн насчитывалось 682 войнука, а 20 лет спустя — только 112. Это понятно: войнуки несли
преимущественно вспомогательную службу, и чем дальше на север отодвигались границы им¬
перии, тем меньше становились нужны эти ополченцы в меховых шапках и черных кафтанах.
Их начинают все чаще привлекать не для военных, а для дворцовых нужд. «...Идут каждый год
в Стамбул обслуживать султанских коней и нести службу на лугах», — сообщает современ-
95
ник .
К войнукам были близки и влахи, сохранявшие самоуправление и поставлявшие воинов
под руководством старейшин, примичуров. В обычных условиях влашские деревни выставляли
одиночных воинов, «от пяти домов в поход идет один воин... двадцать домов дают один ша¬
тер...», — гласило обычное право XV в.96. «Если же где появится неприятель, то все (курсив
97
мой. — М. Ф.) влахи берут коней и становятся солдатами, как полагается» . Военные обязан¬
ности влахов являются примером не только включения туземного населения в турецкую воен¬
ную систему, но и использования завоевателями балканской общинной организации.
С помощью местных крестьян турки организовали и охрану дорог. На придорожные села
была возложена повинность выставлять отряды дербенджиев (тур. «дербенджи» от перс. «дер-
бенд» — теснина, горное ущелье). Днем и ночью эти отряды патрулировали на дорогах, и ред¬
кий из западных путешественников не упоминает о раздающихся в ночи ударах маленьких ба¬
рабанов — так подзывали сбившихся с пути и отгоняли лихих людей. Дербенджии были воо¬
ружены легкими копьями, палицами, луками и саблями, иногда ружьями; они занимались также
ремонтом дорог — чистили их и расширяли, рубили лес по обочинам, а иногда и обеспечивали
путников пропитанием. Дербенджиям повезло: они часто попадались путешественникам на гла¬
за, были неоднократно описаны в письмах и мемуарах и заслужили о себе добрую память. На-
98
ведение порядка на дорогах при турках справедливо считается их заслугой . {88}

Вот такой предстает перед современным исследователем военная организация турок-
османов. Дубровчане об устройстве и действии этой грозной военной машины были осведом¬
лены как никто другой — проникая по торговым делам далеко в глубь полуострова, они имели
о ней самые достоверные сведения. Но им пришлось познакомиться и с административной сис¬
темой турецкого государства и узнать ее основные качества.
Известно, что все стороны жизни османского общества сформировались под воздействи¬
ем его военной организации, недаром Маркс назвал Османскую империю «единственной под¬
линно военной державой средневековья»99. Это проявилось и в том, что многие чиновники либо
вышли из военной среды, либо одновременно занимали крупные посты в армии. Не случайно
их ранг определялся военной символикой — знаками сана и власти пашей, бунчуками, т. е. кон¬
скими хвостами на древках, которые несли перед вельможами. Двухбунчужный паша, как пра¬
вило, управлял крупной провинцией, великому везиру полагалось три бунчука, четыре бунчука
были символом власти султана. Государство делилось на провинции, санджаки (первоначально
слово «санджак» означало «воинское знамя»), в последние годы XV в. это территориальное де¬
ление утвердилось окончательно. Представление о санджаке, единице прежде всего военного
характера, еще долго удерживается в сознании современников: главу санджака, санджак-бея
(санджак-бега), в некоторых областях Боснии продолжали упорно именовать «воеводой», а сам
санджак — «воеводалуком» (т. е. воеводством). То, что первой задачей правителей санджаков
было ведение войн, хорошо подметили писатели того времени. «...От султана во всех областях
приставлены воеводы. Прежде всего это направлено против христиан... А если кто из них най¬
дет, что пришло время... совершить набег, тогда он посылает гонца к султану, прося разрешить
поход в гяурские земли»100. И в тех случаях, когда в Стамбуле замышляли очередной военный
поход, вся тяжесть подготовки к нему ложилась на плечи именно санджак-беев 101.
Санджак обычно входил в состав более крупной территориальной единицы, эялета, или
бейлербейлика (беглербеглука), который условно можно считать генерал-губернаторством. Од¬
нако санджак-бей назначался (в теории — на два года) не бейлербеем, а правительством и под-
102
чинялся непосредственно ему . Так поддерживалась строгая централизация и устранялись
конфликты между столицей и властями на местах. Официальный ранг санджак-беев был не¬
одинаков. Когда герцеговинский санджак-бей Аяз в 1482 г. взял Герцег-Нови, эта выдающаяся
заслуга была вознаграждена званием «паша». С XVII в. все санджак-беи получили право име¬
новаться пашами и носить перед собой два бунчука.
«Бейлербей» («бег над бегами») в начале османской истории было чрезвычайно высоким
званием. Все завоеванные на {89} Балканах области входили в бейлербейлик Румелия (от «Ру-
мели», «царство ромеев», так турки называли Византию). Но уже в 1520 г. число бейлербейли-
ков равнялось шести, а к концу правления Сулеймана Великолепного (1566 г.) достигло шест-
103
надцати 103. Это не было случайностью: области под управлением бейлербея создавались преж¬
де всего в новозавоеванных областях в качестве плацдарма для последующей экспансии, а в
XVI в. эта экспансия продолжалась. Так, Босния, захваченная в 1463 г., более столетия доволь¬
ствовалась рангом санджака, но когда в конце XVI в. возникла перспектива новых войн с импе¬
рией Габсбургов, она была преобразована в бейлербейлик (1580 г.). С этого момента Дубровни¬
ку приходится ощущать гораздо более сильное давление, чем до сих пор, — бейлербей был фи¬
гурой много значительнее санджак-бея.
Каждый новый бейлербей не только утверждался в Стамбуле, в Диване, его назначение
оформлялось султанским фирманом. Ему по штату полагалось звание паши, но многие бейлер-
беи, в том числе и боснийский, приобретали еще более высокий ранг везира. Хасс везира был
очень велик. Так, бейлербей Буды имел доход в 830 тыс. акче, а румелийский — даже 1100 тыс.
Правда, и расходы у бейлербея были выше, чем у обычного санджак-бея: за свое назначение он
должен был уплатить при дворе огромную сумму и часто не мог этого сделать. А если у бей-
лербея не хватало денег на эти «подарки», он не получал ни бунчуков, ни официального кафта¬
на, в котором должен был вступить в должность.
В распоряжении боснийского бейлербея находился штат чиновников. Например, состав¬
лением земельных кадастров (дефтеров), наделением земельными ленами, финансовыми дела¬

ми ведали ближайшие помощники бейлербея — тимар-дефтердар и дефтер-кяхья (дефтер-
кехайя), назначавшиеся центральным правительством. В состав ближайшего окружения бей¬
лербея, его совета входили также его заместитель — кяхья (кетхуда) и тезкереджи (тезкеред-
жия), заведовавший служебной перепиской. Каждый из этих чиновников располагал собствен¬
ной канцелярией. У санджак-бея же помимо штата чиновников находились в подчинении и
субаши, офицеры, пребывавшие в городах и командовавшие сипахи, жившими по окрестным
селам. Санджаки делились на кадилыки (кадилуки), или казы, т. е. районы, находившиеся в ве¬
дении кади (кадия) — мусульманского судьи 104. Кадилыки, в свою очередь, делились на нахие
(нахии), как правило, образовавшиеся на месте старых сербских жуп. Кади были чиновниками
особого рода — и судьями, и толкователями норм исламского права, и администраторами. На¬
пример, они делили с санджак-беями обязанность следить за исправностью дорог — перед по¬
ходом Сулеймана Великолепного на Венгрию (1566 г.) кади получили приказ срочно принять
меры для приведения их в порядок. Но одной из их главных функций был контроль над прове¬
дением в {90} жизнь административных и финансовых распоряжений правительства. В этом
качестве кади совершал инспекционные поездки по провинции, извещая столичные власти обо
всех нарушениях.
Со всем этим аппаратом дубровчанам предстояло познакомиться. Но это произошло
позднее, а в первой половине XV в., когда турки возобновили наступление на Балканах, перед
городом стояла значительно более важная задача — выжить. Первым средством для этого
должно было стать превращение города в неприступную крепость.
Выше мы видели, как застраивался город в кольце городских стен. Эти стены возникают,
по-видимому, к концу XIII в. А в 1301 г. первые дополнения к статуту сообщают уже о новых
мерах, принятых для защиты Дубровника от нападения, — город вступает в новый период фор¬
тификационного строительства. Он начинается с возведения башен. Самые важные из них, на¬
пример Минчета и Мул, будут позднее перестроены, остальные сохранят свой облик и в даль¬
нейшем, но все они прорежут цепь городских стен именно сейчас. Впрочем, их навершия еще
примитивны; снаружи их защищают зубцы; с внутренней сделана деревянная ограда, а на верх¬
них площадках возведены деревянные укрытия для стражи — мантелеты. Толщина стен еще
не превышает 3 локтя (1,53 м), ибо огнестрельного оружия еще нет, и перед стенами нет ни бас¬
тионов, ни рва 105.
В середине XIV в. наступают важные перемены, связанные с появлением пушечного ог¬
ня. На северном участке стен начинается возведение антимури (предстений), т. е. внешней ли¬
нии более низких стен, и перестройка Мула, который становится одним из двух мощных бас¬
тионов, позволяющих фланкировать гавань. Затем с башен снимают пожароопасные деревян¬
ные постройки и прячут их, но так, «чтобы можно было найти», на расстоянии 6 м от предсте-
ний выкапывают ров, у архиепископа требуют послать на эти работы городских священников.
Сооружают городскую верфь — арсенал, башню Минчета заново перекрывают сводами, а тол¬
щину ее стен увеличивают на «три ладони». Сносят дома, вплотную прилегающие к крепост¬
ным стенам, ставят дополнительные консоли, поддерживающие деревянные настилы вдоль
стен, приказывают выбирать камень только во рву, чтобы расширить его, через ров перекиды¬
вают новые мосты, а старые заменяют на каменные. В стенах пробивают новые ворота и заму¬
ровывают старые, уничтожают все подходы, ведущие в крепость Ловренац, кроме одного, ре¬
монтируют ступени, ведущие на стены. Нанимают мастеров — иноземных и отечественных —
для возведения сводов над арсеналом, ставят зубцы на башнях, оковывают железом башенные
106
ворота .
Сто лет длится эта деятельность. Приближение турок придает ей все более напряженный
характер. В итоге город не-{91}сколько расширяется, в него, например, включается доминикан¬
ский монастырь (на северо-востоке), утолщаются стены, крепость приспособляется к ведению
пушечного боя, реконструируется Ловренац. После взятия Константинополя дубровчане срочно
просят неаполитанского короля вновь прислать в город де ла Каву, на этот раз для возведения
укрепления. Кава не приехал, и стены на севере — от Плоче, до Минчеты — пришлось укреп¬
лять без него. Их высоту довели до 20 м, а толщину — до 4 м.

Две эпидемии чумы (1456—1457 и 1458—1459 гг.) прервали эти работы. Они возобно¬
вились в 1461 г., когда в город был приглашен флорентиец Микелоццо ди Бартоломео, более
известный как Микелоццо Микелоцци (1396—1472). Старый архитектор не только придал
Минчете сохранившиеся до наших дней круглые очертания, но и возвел бастион Бокар, расши¬
рил ров перед крепостными стенами и укрепил западные стены. Их толщина была доведена до
107
5,5 м, и перед ними были возведены предстенья четырехметровой толщины .
В 1463 г. после захвата турками Боснии оборонительные работы приняли особенно ус¬
коренный характер. Были снесены здания, расположенные по внешнюю сторону стен, в том
числе все церкви и мастерские, разрушены мосты перед западными и восточными воротами,
засыпаны или отравлены цистерны с водой, намечался даже взрыв водопровода. В истории го¬
рода никогда больше не повторятся бессонные ночи мая—июня 1463 г., и никогда больше не
будет так быстро наращиваться цепь стен, башен и бастионов. В следующем году Микелоцци
сменил не менее выдающийся зодчий, строитель шибеникского собора, Юрий Далматинец, на¬
чавший заново укреплять Ловренац и построивший башню св. Катерины, а в 1466 г. на долж¬
ность городского инженера был принят талантливый дубровчанин Паское Миличевич, прослу¬
живший после этого родному городу еще 50 лет. Он начал с укрепления порта — возвел басти¬
он св. Луки, а затем расширил ров до 22 м. Для всех этих работ требовалось множество рук, в
1470 г. сенат решил призвать на бесплатные работы каждого жителя города и ближайших окре-
108
стностей, и все равно людей не хватало . Фортификационные работы, произведенные в XV в.
несколькими поколениями итальянских и отечественных инженеров, превратили Дубровник в
109
первоклассную крепость европейского значения .
Укреплялся не один Дубровник. Наиболее безопасным местом на территории республи¬
ки оказался полуостров Пелешац, именно туда чаще всего устремлялись толпы беженцев. Для
того чтобы их надежно защитить, требовалось перекрыть перешеек в самом узком месте, там,
где долина длиной 2 км соединяет два залива — Неретванский и Млетский и отрезает послед¬
ние отроги герцеговинских гор от полуострова Пелешац. В ее южной части лежал городок
Стон, в северной — село Малый Стон. Край этот издавна пользовался дурной репутацией. {92}
Правда, в Малом Стоне воздух относительно чист, но зато город Стон считался одним из самых
гиблых мест в республике. Море здесь всегда было мелководным, берега поросли камышом и
осокой, а обилие застоявшейся воды превращало побережье в малярийный заповедник. Здесь
шли частые и обильные дожди, летом стояла влажная жара, всегда роились комары, и лихорад¬
ка косила людей. Трудно было придумать более подходящее место для ссылки, и действительно
— провинившихся чиновников чаще всего отправляли служить именно в Стон 110.
Тем не менее Стон был важным центром коммунальной жизни, вторым по значению по¬
сле Дубровника. Он не только запирал выход на полуостров, но и располагал огромным коли¬
чеством (до 430 тыс. кв. м) салин (см. ниже), созданных здесь еще в римские времена 111. По¬
этому Стон и был избран местом своеобразного градостроительного эксперимента, полной пе¬
рестройки по заранее выработанному плану112. Вначале (в 1337 г.) на горе, господствующей над
Малым Стоном, была возведена крепость Коруна, затем над Стоном выстроили аналогичную
цитадель, Большой Каштель, и оба Стона были соединены двумя рядами стен. В них была воз¬
ведена 31 четырехугольная, 10 круглых башен и 7 бастионов — Пелешац был превращен в на¬
дежное убежище 113. Над воротами Стона дубровчане с гордостью поместили надпись: «Чтобы
сохранить от опустошений слабо охраняемое побережье и удалить опасность от Адриатическо¬
го моря, Дубровник создал эти укрепления Стона...» 114.
В самом Стоне уличная сеть была проложена строго под прямым углом, был выстроен
Княжев двор и даже поставлена статуя Роланда — Стон стал Дубровником в миниатюре. Но все
это было сделано без размаха и свободы, в тесном кольце городских стен. Й. Тадич с полным
правом писал: «Весь город сжат на узком пространстве... дома маленькие, узкие, в один-два
этажа, с небольшими окнами и дверьми... Все невелико, стиснуто и скучено, со всех сторон за¬
крыто высокими стенами, рвами, каналами и башнями. Стону не хватало воздуха, солнца, ши¬
роких горизонтов... » 115. Один из первых искусственно задуманных городов в средневековой
Европе оказался гнетуще тоскливым и унылым.

Фортификационные работы велись не только в главном городе республики или в ново-
создаваемых городах типа Стона. Они коснулись и третьего кольца укреплений — предгорных
крепостей. Одной из них оказался центр жупы Конавли — крепость Соко (т. е. Сокол). Ее по¬
строили (видимо, это было при короле Твртко в конце XIV в.) в очень удачном месте — кре¬
пость, защищающая проход через горы в область Требинье, стоит на отвесном утесе, «доступ
для нападающих был чрезвычайно тяжел и опасен», — пишет современный исследователь116. В
1423 г. дубровчане купили ее и сразу же начали свозить туда оружие. О гарнизоне крепости и
степени ее вооружен-{93}ности можно судить по инвентарю 1438 г. — 3 бомбарды, 50 камен¬
ных ядер для них и 130 л пороха, 9 арбалетов (из них 6 ножных), 10 панцирей и проч. На плане
крепости можно увидеть оружейный склад, продовольственные кладовые, комнаты для гарни¬
зона, а также помещения, в которых укрывались женщины и дети из окрестных сел. И действи¬
тельно, в 1471 г. в крепости нашли убежище дети до 10 лет, а женщины и старики собрались в
предстеньях. Остатки Соко сохранились до наших дней, они нисколько не напоминают осталь¬
ные дубровницкие крепости, но зато удивительно похожи на орлиные гнезда боснийской знати
117. Недаром на протяжении двух с половиной столетий, до конца XVII в. Соко был одним из
главных опорных пунктов в обороне республики.
Строительство укреплений не прекратилось и позднее. И в конце XV в., особенно когда
возникала очередная напряженность с уплатой харача (см. ниже), и в XVI в., когда создалась
перспектива европейской войны с турками, город испытывал не один приступ фортификацион¬
ной лихорадки. Так, начало венецианско-турецкой войны 1499—1503 гг. заставило дубровчан
снова укрепить стены, арсенал и гавань, Паское Миличевич перестроил гавань, превратив квад¬
ратную башню в полукруглый бастион, а стенку из бревен у входа в порт заменив каменным
волнорезом. Затем была возведена небольшая приземистая башня над воротами Пиле (1532—
1537 гг.), и в эти же годы начал воздвигаться Ревелин — мощный форт, блокирующий подсту¬
пы к городу с суши. Его строительство связано с именем выдающегося военного инженера, ге¬
нуэзца Антонио Феррамолино, посланного в город генуэзским адмиралом Андреа Дориа.
В 1450—1550 гг. в истории Дубровника отмечается последний всплеск военного строи¬
тельства. Именно в эти годы кольцо фортов, бастионов, стен и башен приобрело свой нынеш¬
ний вид. И не случайно именно постройки, возведенные в то время (более позднее строительст¬
во незначительно), оказались наиболее устойчивыми, их не смогло серьезно повредить даже
грандиозное землетрясение 1667 г. Л. Беритич, крупнейший специалист по истории дубровниц¬
кого градостроительства, объяснил это следующим образом. До 1438 г., т. е. до прокладки во¬
допровода, для строительных нужд употреблялась морская вода, обладающая серьезным недос¬
татком: известь, замешанная на ней, с течением времени начинает крошиться, недаром так не¬
ожиданно рухнули все жилые здания, возведенные в XIII — первой трети XV в. И, напротив,
сооружения, в том числе оборонительные, возведенные после 1438 г., выдержали это страшное
испытание 118.
Но кто же сражался на этих стенах? В XIV в. оборону города держало еще народное
ополчение, в котором служили мужчины от 20 до 50 лет. Не только на время войны, но и на ме¬
сяцы сбора урожая, когда город пустел, его охрана традиционно вверялась самой многочислен¬
ной корпорации горожан, {94} братству сапожников; им в помощь часто выделялся еще и отряд
в 50—100 вооруженных горожан 119. Иностранных войск в Дубровнике не было никогда, даже в
годы венецианской супрематии. Когда же к границам города приближались турки, сенат срочно
изыскивал новые источники военной силы. По 150—200 человек выделялось в Конавлях, при¬
нимались предложения соседних князей поставить в город до сотни опытных воинов. В войско
в военное время набирались жители соседних островов, полуострова Пелешац, все — за деньги.
Наконец, проводилась мобилизация всех способных носить оружие. Например, в 1430 г., гото¬
вясь к войне с герцеговинским магнатом Радосавом Павловичем, власти переписали всех муж¬
чин в возрасте от 14 до 70 лет, а нобилей — и старше 70 лет120.
В XVI в. наступило время наемных войск. Ландскнехты появились и в Дубровнике,
только назывались они здесь другим немецким термином — трабанты (драбанты) или, чаще
всего, барабанты. В войну 1537—1540 гг. Республика наняла 140 барабантов, в следующей

(1570—1573) — столько же; очевидно, этого было достаточно. Командование ими также пору¬
чалось иноземцу, чаще всего итальянцу. В наемники шли главным образом хорваты и венгры
(организация этого небольшого войска строилась по венгерскому образцу), изредка встречались
немцы, поляки, чехи, а в списке 1559 г. упомянуты Иван «из России» и Петр Иванович «из
Московии». В мирное время барабантов было много меньше, чем в военное, — 30, 50, 60. Ино-
гда-50 человек несло службу в Дубровнике, а 20 — в Стоне (в 1575 г. их было 96 и 29). Макси¬
мальный размер дубровницкого войска — 400 человек.
Вооружение дубровницкого солдата состояло из пики, алебарды, меча, тяжелой аркебу¬
зы и более легкого ружья, да еще из панциря и шлема.
Барабанты несли службу на стенах города и в воротах, в порту, на границах республики
и на судах. Иногда они сопровождали глашатаев или сторожили водопровод. Им было разре¬
шено обзаводиться семьями и владеть маленькими домами. По своему имущественному поло¬
жению они были близки к ремесленникам, об этом можно судить по размерам их жалованья. В
121
1500—1550 гг. рядовой солдат получал в месяц от 2 до 5 дукатов, капитан — 5—10 дукатов .
Если средней ставкой солдатского жалованья считать 4 дуката в месяц, а средним числом сол¬
дат в городе — 100, то общая сумма выплат на содержание войска (считая офицеров) превысит
5 тыс. дукатов в год. И это не считая расходов на вооружение, снаряжение и военное строи¬
тельство. Поддержание готовности к обороне стоило дубровчанам никак не меньше, чем по¬
купка «турецкого мира».
Но мог ли Дубровник рассчитывать на успешный исход борьбы в случае, если бы турки
решились атаковать город? Оружейное производство в городе в XV в. развивается возрастаю¬
щими темпами. В 1433—1456 гг. там в качестве коммунального ору-{95}жейника работал мас¬
тер Зуане из Венеции. Он должен был ремонтировать арбалеты и каждый год изготовлять 25
панцирей, причем 15 из них — с рукавами и матерчатой подкладкой. Венецианца сменил гену¬
эзец, связь с итальянским оружейным делом, его опытом и традициями в Дубровнике не преры-
122
валась . Много позднее эта связь обернется своеобразной зависимостью: с конца XVII в. ру¬
ководители дубровницкого арсенала, гувернеры оружия, будут назначаться из Неаполя, с 1678
123
и по 1806 г. в городе на этом посту сменится 13 человек .
Сравнительно недавно удалось установить существование в городе и собственного пу¬
шечного производства. В 1505 г. кузнец Радослав Стоянович с другими мастерами взялся выко¬
вать три железные бомбарды для городских нужд и еще две на каталонские корабли. Впослед¬
ствии в городе начинает действовать мастерская Радоша (Радована) Радибратовича. Самым же
известным мастером первой половины XVI в. был Иван Батиста, один из немногих известных
специалистов бронзового литья. Родом с острова Раб, всю жизнь сохранявший венецианское
подданство, он с 1504 по 1539 г. проработал в Дубровнике, где и умер. Здесь он лил украшен¬
ные тонким орнаментом колокола для городских монастырей, пушки для неаполитанского ви¬
це-короля (по шесть бомбард в год), а главное — кулеврины и фальконеты на городские сте¬
ны . Как видим, артиллерийские мастерские в Дубровнике приобрели широкую известность.
Разумеется, общее количество вооружения, которым располагали турки, было несоизме¬
римо большим. Но огнестрельного оружия в турецкой армии было сравнительно немного, муш¬
кетами были вооружены преимущественно гвардейские части, сопровождавшие самого султа¬
на, и для того чтобы штурмовать Дубровник, к его стенам должен был лично прибыть осман¬
ский главнокомандующий. Эта перспектива не возникала реально в войнах ни в XV, ни в XVI в.
Кроме того. Дубровник был расположен так, что возможность подвоза к нему вражеской артил¬
лерии иначе как по морю была весьма затруднена. Тяжелые осадные орудия, подобные пушке
Урбана или тем чудовищам, которые стреляли при штурме Константинополя каменными ядра¬
ми весом в 30 пудов 126, доставить сюда по горным дорогам было вообще немыслимо. Сущест¬
вовала, впрочем, возможность отлить пушки прямо под стенами осажденного города, в XV в.
турки так и поступали. По свидетельству Константина из Островицы, когда в 1463 г. Мехмед II
осадил замок Бобовац, «пушек у султана не было, и он приказал их отлить под замком и захва¬
тить замок с помощью этих пушек» 126. Но эта артиллерия далеко не всегда приносила туркам
победу. 300 орудий, бывших у них в 1529 г. при осаде Вены, так и не помогли им взять город. А

отлить более мощные на узком пространстве под стенами Дубровника было непросто. Не слу¬
чайно набеги на менее укрепленные города северной Далмации турки с 1504 до 1527 г. совер¬
шают без всякой артиллерии 127. {96}
Дубровник, как мы могли убедиться, был превращен в одну из самых мощных крепостей
в этой части Европы. У турок уже был опыт штурма Константинополя, и этот опыт стоил им
очень дорого. И в специальной, и в популярной литературе история осады и захвата византий¬
ской столицы 6 апреля — 29 мая 1453 г. описана детально. И все исследователи сходятся а од¬
ном: при неслыханном превосходстве и в артиллерии и в людских ресурсах (двадцать штур¬
мующих на одного обороняющегося) османы взяли древний город с огромным трудом. Вряд ли
им захотелось бы в ближайшем будущем повторить подобное предприятие. Современники от¬
мечают, что «среди них (турок. — М. Ф.) также возникает сильный страх, когда они... один раз
128
проиграют битву и потерпят поражение» (Константин из Островицы). Репутация Дубровни¬
ка как твердыни, которую не мог взять ни один неприятель, была на Балканах широко известна,
и боязнь поражения, несомненно, руководила турками, когда они отказались от попыток завое¬
вать город. Недаром Мехмед II, прибыв под Скадар в 1479 г., предпочел не штурмовать его, а
договориться с венецианцами о сдаче на очень льготных условиях — они получили свободу
торговли на всей территории империи, а между тем Скадар был укреплен значительно хуже
Дубровника. Таковы были обстоятельства военного порядка, которые удержали турок от попы¬
ток атаковать город. Но еще более серьезными были соображения политического свойства.
Именно в этот момент дубровницкая дипломатия выступила на сцену как сила, способная ре¬
шать задачи большого масштаба.
В поисках нового сюзерена
После первых же побед турок дубровчане постарались наладить связи с новыми завоева¬
телями. В августе 1388 г. сенат направил к одному из турецких командующих, Шахину, своего
уполномоченного, уже упоминавшегося нами Жоре Бокшича. Зачем это было сделано, осталось
неизвестным, но так или иначе контакт был установлен. А через четыре года дубровницкое по¬
сольство побывало уже при султанском дворе. Именно тогда, очевидно, впервые обсуждались
проблемы, которые на многие десятилетия станут главными темами переговоров с султанскими
властями. Это — просьбы освободить взятых в плен дубровчан, снять секвестр с захваченных
товаров и особенно часто — разрешить беспошлинную торговлю.
Первые же посольства дали нужный результат: «Царь (т. е. султан. — М. Ф.) учинил и
записал всем дубров’чем торговцем куповать и продавать што им [угодно] по всой цареви зем-
129
ли» . Как видим, привилегия еще носит общий характер, однако в самом конце столетия, в
1399 г., после переговоров с турецким наместником в Скопье дубровчане получили свободу
торговли {97} в обмен на обязательство платить пошлину. Какую — в соглашении не указыва¬
ется, но, по-видимому, она не была обременительной. Известно, что дубровницкая торговля в
первые годы XV в. развивалась успешно. И. Божич имел все основания утверждать, что встреча
с восточными завоевателями не остановила хозяйственного развития Дубровника 130. Один из
самых впечатляющих торговых успехов дубровчан на Балканах достигнут именно в первой по¬
ловине XV столетия. Как это произошло?
28 июля 1402 г. в Малой Азии, при Анкаре, войска султана Баязида были наголову раз¬
биты армией Тимура, султан попал в плен и умер в рабстве. В империи немедленно вспыхнули
династические распри, на 20 с лишним лет задержавшие турецкий наступательный порыв. И
только в конце 20-х годов XV в. турки возобновили завоевательную политику на Балканах: в
1430 г. они захватили второй по значению город Византийской империи — Солунь (Салоники).
1430 год — рубеж и в истории дубровницко-турецких отношений. Первые десятилетия
XV в. дубровчане использовали для энергичного проникновения в Сербию и Боснию, и занятые
своими делами турки им в этом почти не препятствовали. Сношения с турками носили эпизо¬
дический характер и на политику города существенно не влияли. Редких султанских послов об¬
ходительно встречали в Дубровнике и старались ладить с османской администрацией. Ситуа¬
ция была сложной только в Боснии, которая распалась на враждебные друг другу феодальные

владения. Местные династы стали все чаще прибегать к помощи турок. Так, Сандаль Хранич в
борьбе с королем Твртком II опирался на поддержку 7 тыс. турок, а Хрвое Вукчич Хрватинич
обратился за помощью прямо к султану. Между прочим, это обращение имело для него весьма
отрицательные последствия: император Сигизмунд отнял находившиеся под его управлением
острова Брач, Хвар и Корчулу и передал их Дубровнику 131. События в Боснии, таким образом,
непосредственно отразились на судьбе города.
В декабре 1430 г., когда Мурад II был занят завоеванием Солуни, дубровчане добились
важного успеха — дубровницким купцам была пожалована грамота. «Ходят свободно по всей
земле нашего господства и чинят законный торг, где захотят, по западным странам и восточ¬
ным, и по суху и по морю, у сербов, у албанцев и в Боснии... и пусть платят заповедную по¬
шлину по закону» 132, — гласит текст памятника. Размеры пошлины не были указаны и на этот
раз.
Следующие десять лет прошли сравнительно спокойно для всех дубровчан — как жи¬
вущих в стенах города, так и рассеянных по балканским странам. Мурад II не посягал на земли,
из которых город извлекал столь значительные доходы, полагая, что незавоеванная Сербия вы¬
годнее завоеванной: она давала ему ежегодно 50 тыс. дукатов дани. Тем не менее в 1439 г. сул-
{98}тан предпринял первую попытку ликвидировать фиктивную независимость последнего
сербского государства — Деспотовина была занята турецкими войсками. И хотя через несколь¬
ко лет власть была возвращена деспоту Джураджу Бранковичу, дубровчане были поражены —
до сих пор они не верили в серьезность и прочность турецкого владычества. А через год стало
ясно, какими внушительными могут стать требования новых хозяев полуострова: в 1440 г. тур¬
ки впервые потребовали от Дубровника уплаты дани. В лексиконе дубровчан появилось слово
«харач», на несколько столетий ставшее центральным понятием дубровницкой внешнеполити¬
ческой жизни.
Когда в город впервые прибыл уполномоченный султана, хазнадар, с требованием упла¬
ты харача, сенат единодушно решил его отвергнуть. Турки ответили энергичными мерами: по
всей империи прошли аресты дубровницких купцов с конфискацией их товаров. Торговля с
Балканами почти полностью прекратилась, в городе начал остро ощущаться хозяйственный за¬
стой, и в конце 1441 г. было решено пойти навстречу турецким требованиям — ежегодно вы¬
плачивать от 200 до 600 дукатов, да и то не в качестве харача, а в форме почетного дара. Из
этой затеи ничего не вышло. Турки решительно потребовали уплаты 10 тыс. дукатов, и дубров-
ницкий посол с горечью писал в сенат, что «без денег в Порте ничего нельзя сделать» 133. Одна¬
ко к моменту заключения в феврале 1442 г. первого подлинного договора Дубровника с Осман¬
ской империей сумма дани была значительно уменьшена. Отныне город обязался ежегодно
доставлять в казну султана тысячу дукатов, но не в звонкой монете, а серебряной посудой, сул¬
тан же дал торжественное обещание соблюдать независимость Дубровницкой республики.
Дубровчанам были гарантированы целостность их территории (в частности, туркам было за¬
прещено вступать в пределы республики), свобода личности и возмещение возможных убыт¬
ков. Вдобавок им разрешалась свободная торговля, предоставлялись права разбирать тяжбы не
у турецких, а у своих судей и возможность вести торговые операции в военное время (т. е. ску¬
пать военную добычу); наконец, была определена и норма пошлины — она была установлена в
размере 2% стоимости товара.
Все были довольны. «Полагаем, что вы должны были слышать о благоприятном мире,
который мы заключили с султаном» 134, — писал сенат своим соотечественникам, рассеянным
на Балканах. Было важно, что удалось подвести юридическую базу под всю последующую тор¬
говую деятельность республики. Торговля немедленно стала оживляться -— вновь начали соз¬
даваться торговые компании, составляться списки должников, активизировались связи с сосед¬
ними странами. Однако все ощущали, что торговать стало сложнее: возросла опасность грабе¬
жей, далеко не все чиновники на местах выполняли условия договора, пришлось познакомиться
с нормами османского права: нередко тяжбы между дубровчанами и местным населением на
{99} Балканах разбирались турецкими судьями. К этому следует добавить вновь разгоревшиеся
военные действия в сербских землях — с начала 40-х годов XV в. турки потерпели здесь не¬

сколько серьезных поражений от венгерского полководца Яноша Хуньяди и в 1444 г. были вы¬
нуждены восстановить номинальную независимость Деспотовины.
Дубровчане напряженно следят за событиями, которые разворачиваются на сербских
землях. Впервые они оказываются в таком непростом положении: хотят сохранять добрые от¬
ношения со всеми враждующими силами — с деспотом, на земле которого находятся их коло¬
нии, со скопльским наместником, их старым другом Иса-бегом, которому каждый год посыла¬
ют ткани «за его хорошее отношение к нашим торговцам», наконец, с венгерским королем, ко¬
торый еще около столетия будет оставаться их сюзереном. Дубровницкие политики начинают
осваивать сложный опыт приспособления к неслыханно трудной обстановке, лавирования меж¬
ду смертельными врагами. Этот опыт будет им служить несколько столетий, но создается он
именно сейчас.
Отношения с Сербией строятся успешно, торговля с ней в 40-е годы идет хорошо как
никогда. «Дубровчане много благодарны... господину деспоту... и очень любят его и почита-
135
ют... из-за его хорошего отношения к ним» , — пишет сенат венгерскому королю. Много ху¬
же обстоит дело на границе с Герцеговиной. Ни один турецкий бей не причинил Дубровнику
столько опустошений и вреда, сколько затянувшаяся на несколько десятилетий вражда с хум-
скими магнатами Радосавом Павловичем и Степаном Косачей. У первого город в 30-х годах
приобрел плодороднейшую жупу Конавли, но денежные расчеты не были завершены и тяжба с
наследниками Радосава растянулась на несколько лет, в течение которых бывший владелец жу¬
пы беспрерывно терроризировал южные пределы городской округи. Еще больше сил потребо¬
вали распри с герцогом Степаном Косачей.
Титул «герцог» не принят в балканском политическом лексиконе, который складывался
под воздействием византийской терминологии. И когда в 1448 г. Степан Вукчич Косача впер¬
вые назвал себя «герцогом св. Савы», в этом титуле причудливо смешалась западная иерархи¬
ческая традиция и память об основателе сербской церкви. Титул произвел впечатление на со¬
временников и остался в памяти потомков: крепость, основанная Косачей у входа в которскую
бухту, получила имя Герцег-Нови, а бывший Хум и по сей день называется Герцеговиной.
Под властью герцога Степана оказались обширная территория и большие богатства (да¬
же потеряв к концу жизни почти все свои владения, он оставил наследникам 70 тыс. дукатов).
Дубровчане не знали, как спастись от его притязаний, — он потребовал отдать ему Конавли,
обложил дубровницкие товары десятипроцентной пошлиной, а под конец попросил у турок раз-
{100}решения завоевать Дубровник. Все понимали, чем силен герцог: «Нет государя в Боснии и
Сербии, который решился бы напасть на герцога, потому что его поддерживают и защищают
турки» 136. Сенат обращался за помощью к боснийскому королю, сербскому деспоту, папе и
Хуньяди, создал против герцога военный союз и поднял против него жену и сына. Борьба с гер¬
цогом стоила городу напряжения всех сил, она потребовала крупных фортификационных работ
и длилась более 15 лет. Когда в апреле 1454 г. был заключен мир, на востоке Балканского полу¬
острова уже собирались тучи новой войны.
За два года до падения Константинополя дубровчанам удалось получить от последнего
византийского императора Константина XI и его братьев, морейских (т. е. пелопоннесских)
деспотов Фомы и Дмитрия, привилегию на право свободной торговли и на льготную пошлину в
2%. Это был, пожалуй, последний успех дубровчан в Византии, ибо в том же году на трон Ос¬
манской империи вступил девятнадцатилетний Мехмед II, страстно жаждавший военной славы.
Дубровчане почувствовали это немедленно. Не успели они порадоваться сопротивлению, кото-
137
рое в албанских горах туркам оказал Скандербег , как в мае 1453 г. потрясенная Европа узна¬
ла о падении Константинополя. А уже в 1454 г. султан сам повел войска на сербов. Деспотови-
на была опустошена, население в поисках убежища бросилось к морю, неся самые тревожные
вести. В следующем году после 40-дневной осады и бомбардировки было взято Ново Брдо,
«мать сербских городов», и занята южная часть Деспотовины. Стало ясно, что новый султан
ведет себя совершенно иначе, чем его отец, что впредь от него следует ожидать еще большего
кровопролития.

Все неприятности, которые Дубровнику принесли герцог Степан и другие соседние ди-
насты, отступили на задний план. В тревоге сенат писал папе: «Турки занимают территорию
светлейшего господина деспота, который является для нас источником денег; нашим купцам
перекрыты пути» 138. Дубровчанина Юния Градича деспот Георгий Бранкович отправил послом
в итальянские государства и в Вену, где тот тщетно взывал о помощи к итальянским и немец¬
ким князьям. Предвидя неизбежный захват остатков сербского государства, сенат решился на¬
править посольство прямо к султану — до сих пор на протяжении нескольких лет отношения
поддерживались только с его наместниками в Скопье. Посольство, выехавшее в марте 1458 г.,
было подготовлено с большой пышностью: 10 слуг, 16 коней, богатые дары султану, наместни¬
ку Румелии и другим вельможам, всего на 400 дукатов, и во главе — двое послов (с этого вре¬
мени входит в обычай отправлять в Порту послов по двое). Целью посольства было возобно¬
вить все торговые привилегии, полученные дубровчанами при Мураде II, для этого послы даже
взяли с собой оригинал грамоты 1442 г. Но дубровчане хотели добиться большего — снизить
сумму харача с 1000 до 300 {101} (в худшем случае до 600) дукатов и выплачивать их раз в не¬
сколько лет, экономя на посольствах и подарках. Был выдвинут любопытный довод: «Султану
не нужно смотреть на количество денег, важны не они, а то, что по всему свету будут говорить,
как посланники из... такого далекого края каждый год приходят с дарами для султана...» . Ка¬
кие переговоры вели дубровчане с турками и чем они завершились, стало известно из недавних
г-	140
исследований сербских историков .
Перед отправкой послы получили от своего правительства подробные инструкции, кото¬
рые в соответствии с давними традициями выработала специальная комиссия из трех экспертов.
По пути послы увиделись с герцогом Степаном Косачей и договорились о свободном проходе
для купцов через его земли. Затем они повернули на север к войску, при котором находился ве¬
ликий везир Махмуд-паша Анджелович, — с ним и должны были вести переговоры дубровча¬
не. Здесь, между Нишем и Скопье, в летние и осенние месяцы 1458 г. и проходили эти столь
важные для Дубровника переговоры, а регулярные гонцы извещали о них Большой совет. Рес¬
публика не поскупилась: везиру была подарена серебряная посуда, обещаны 500 дукатов еди¬
новременно и 200 дукатов ежегодно. 23 октября переговоры закончились, и послам была вру¬
чена султанская грамота на трех языках — турецком, греческом и сербском (до нас дошел серб¬
ский текст). Дубровнику была гарантирована свобода торговли на всей территории империи и
обещано покровительство султана, сохранена судебная автономия, а отношения республики с
Турцией были окончательно упорядочены — они приняли вассальный характер. Однако ника¬
кого снижения харача добиться не удалось, он был назван в турецком тексте «дарами» (италь¬
янский пересказ именует его «данью»), но вносить эти «дары» в размере 1,5 тыс. дукатов нужно
было ежегодно. Дубровчане убедились, что новый владыка турок будет вести себя значительно
более жестоко, чем его предшественники.
Новые испытания ожидали город через несколько лет после османского завоевания Сер¬
бии. В начале 1463 г. после быстрого похода — он длился всего шесть недель — турки захвати¬
ли оставшуюся часть боснийских земель. Король Степан Томашевич был обманом пленен в
крепости Ключ и казнен. Дубровчане ничем не помогли Боснии, только послали 200 л пороха
да разрешили королеве-вдове укрыться в стенах своего города. Впечатление от молниеносного
захвата Боснии было оглушающим. Дубровчанами снова овладел панический страх, почти все
коммерческие операции с внутренними областями полуострова были прекращены, в городе во¬
зобновились фортификационные работы. Однако Мехмед II так и не появился под стенами
Дубровника, и в этом проявилась дальновидность его политического мышления (см. Введение).
60-е годы XV в. были полны для Дубровника тревожных событий, многие из которых
носили угрожающий характер. {102} В Венеции победили подстрекавшиеся папой Пием II сто¬
ронники войны, было решено объединиться со Скандербегом и венгерским королем Матиашем
Корвином для нового крестового похода против турок. Горестная судьба предыдущего похода,
закончившегося в 1444 г. поражением под Варной, не остановила новых участников — в октяб¬
ре 1463 г. поход был объявлен. Местом высадки союзников был назначен Дубровник, и в горо¬
де этому не противились из коммерческих, главным образом, соображений. Большой совет по¬

становил отправить в Анкону 12 транспортных судов: 2 — для бесплатной перевозки бедняков,
а 10 — для состоятельных крестоносцев, с каждого из которых предполагалось брать по 2—3
дуката. У властей республики сохранились добрые отношения и с венгерским королем, на¬
столько добрые, что Матиаш Корвин, формально остававшийся дубровницким сюзереном, по¬
жаловал князю привилегию появляться в городе, имея перед собой герольда с обнаженным ме¬
чом. Но сенат, с одной стороны, всячески боялся рассердить турок (еще в 1460 г., после падения
Деспотовины, в город не пустили на жительство слепого деспота Стефана и его сестру Катари¬
ну), а с другой — всячески помогал Скандербегу, посылая ему продовольствие, серу, селитру и
порох. Эта двойная игра разворачивалась на фоне очередной эпидемии чумы, свирепствовав¬
шей с 1464 по 1468 г., а вдобавок турки значительно увеличили размеры харача.
В феврале 1468 г. сенат получил требование повысить его с 1,5 тыс. до 5 тыс. дукатов в
год. Еще несколько лет назад он сопротивлялся даже мысли о ежегодной дани, соглашаясь в
лучшем случае платить ежегодно 600 дукатов, тогда дубровницкие политики еще не верили,
что турки могут навсегда укрепиться на Балканах. После падения Деспотовины и захвата Бос¬
нии с этим пришлось смириться. Сенат не колебался ни дня, 5 тыс. дукатов были в том же году
отправлены в Стамбул вместе с богатыми дарами пограничным властям — одному только
скопльскому наместнику было послано тканей на 500 дукатов.
Покорность дубровчан имела для них отрицательные последствия: через три года после¬
довало новое требование султана — на этот раз об увеличении харача до 10 тыс. дукатов. В го¬
роде опять возникла паника, опять закипела работа на городских стенах. Однако до вооружен¬
ного сопротивления дело не дошло: военные действия автоматически вызвали бы прекращение
всех торговых операций, арест купцов и конфискацию товаров. С апреля 1471 г. Дубровник
платит Порте уже 10 тыс. дукатов в год. Но и это не все. Еще через пять лет в Леденице, непо¬
далеку от Дубровника, по распоряжению султана была основана турецкая таможня. Все товары,
ввозимые и вывозимые подданными султана, должны были отныне облагаться четырехпро¬
центной пошлиной, а товары, провозимые дубровчанами, даже пятипроцентной. По расчетам
султана, это {103} должно было бы давать ему еще 10 тыс. дукатов в год. Дубровчане пошли на
риск и ответили прекращением всякой торговли с турками. В течение полутора лет в город вво¬
зился лишь скот, нужный для пропитания, турецкие таможенники собирали в лучшем случае
несколько сот дукатов пошлины. Наконец Порта согласилась ликвидировать новую таможню, а
взамен брать с дубровчан ежегодно еще по 2,5 тыс. дукатов новой дани, джумрука (подробнее
см. ниже). С 1478 г. дань, которую Дубровник платил Порте, окончательно стабилизировалась
на уровне 12,5 тыс. дукатов в год, не считая, разумеется, постоянных даров султану, придвор¬
ным и местным властям. Эта сумма уже не будет меняться на протяжении столетий . Дубров¬
ник вступил в новую полосу своей политической истории, в эпоху вассальной зависимости от
Османской империи. {104}
Глава 4
«Ходят свободно по всей земле моего царства...»
Повседневные контакты
Порядки в Дубровнике нисколько не изменились после его перехода под власть турок.
Новый сюзерен не выразил ни малейшего желания вмешиваться в жизнь крошечного государ¬
ства. Это не было случайностью: такого принципа придерживались турки и в отношениях с ря¬
дом других балканских народов — они не отказывали им в известной автономии. Эта автоно¬
мия сохранялась на разных уровнях — и в рамках сельской общины, которая существовала в
условиях самоуправления, самостоятельной раскладки и сбора налогов (это хорошо изучено на
болгарском материале1), и на государственном уровне. Такая политика вовсе не свидетельство¬
вала о добросердечии или гуманности, просто восточный завоеватель снимал с себя заботы по
управлению, по содержанию чиновников, перекладывая их на плечи завоеванных. В итоге под

властью османов оформилась какая-то автономия у отдельных областей, особенно горных или
труднодоступных, краев или островов. Это произошло в горах Черногории и Албании, в грече¬
ских (эпирских) областях. Так закрепилась известная самостоятельность Валахии, Молдовы и
Трансильвании2, хотя их правителей Порта время от времени меняла. Дубровник избежал и это¬
го, не прилагая, впрочем, никаких усилий. При всем желании турки не могли бы сменить здесь
правителя: князь выбирался лишь на месяц и был в общем-то декоративной фигурой. Отсюда и
странная титулатура дубровницких властей: не улавливая сути республиканских порядков,
Порта адресовала свои распоряжения «беям» Дубровника (так турки именовали сенаторов). Го¬
род вообще не испытывал никакого ущемления своей автономии, и так было на протяжении
двух столетий, пока в XVII в. не начались угрожающие перемены. Свобода, которую сохранил
город, выступает как первая черта его юридического статуса. Однако не все в этой свободе яс¬
но.
Прежде всего город оказался данником, и даже не одного, а сразу двух суверенов — ту¬
рок и венгров, а когда дубровчанам приходилось это объяснять (например, венгерскому королю
Матиашу Корвину), объясняли несчастной своей судьбой. {105} Дань, которую отправляли в
Буду, была невелика, всего несколько сот дукатов, но все же она символизировала зависимость.
О ней вспомнили снова в конце XVII в., когда турок разбили под Веной и даннические отноше¬
ния с Габсбургами, обладателями короны св. Стефана, были восстановлены. Когда же Лайош II
Венгерский в 1526 г. погиб, а оба претендента на венгерский трон, брат императора Карла,
Фердинанд Габсбург, и один из крупных венгерских феодалов, Янош Запольяи, ввязались в
длительную распрю, дубровчане немедленно прекратили уплату ежегодного взноса. Они даже
отказали Фердинанду в титуле венгерского короля, предпочтя уклончиво именовать его коро¬
лем «римским»3. Естественно, что даннические отношения известным образом ограничивали
дубровницкую свободу.
Вторая черта юридического статуса Дубровника состояла в том, что сам этот статус
фиксировался документами, исходившими из турецких канцелярий и обладавшими рядом спе¬
цифических особенностей. Во-первых, каждая смена на престоле в Стамбуле требовала под¬
тверждения прежних прав. Впрочем, это было особенностью всего региона, то же самое проис¬
ходило в Венгрии, Боснии и Сербии 4. Во-вторых, бумаги, приходившие из Стамбула и имев¬
шие целью регулировать дубровницко-турецкие отношения, не отличались определенностью.
Они распадались на несколько групп. Первыми по времени среди них были ахд-наме — приви¬
легии, пожалованные султаном (европейцы именовали их капитуляциями), среди них, разуме¬
ется, жалованная грамота, полученная дубровчанами в 1442 г.5. Ахд-наме состояли обычно из
двух частей. В первой регламентировались политические права дубровчан (свобода от вмеша¬
тельства турецких чиновников, право невозбранного передвижения по территории империи), а
во второй, более пространной, содержался перечень торговых пошлин, взимавшихся с дубров-
ницких купцов.
Иной характер носили худжумы (тур. хукюмы). Они устанавливали личный и имущест¬
венный статус дубровчан, выехавших за пределы города, функции дубровницких консулов в
турецких городах, запрещали лишать горожан наследства и обращать их в рабов и т. д. За под¬
писью султана в санджаки отправлялись повеления, фирманы, а чиновники, ведавшие в импе¬
рии откупом дубровницких пошлин, довольствовались жалованной грамотой менее высокого
типа, бератом. Из всех перечисленных документов наибольший исследовательский эффект
обещают фирманы. Именно к фирманам чаще всего апеллировали дубровчане, выезжающие за
пределы родного города, либо ссылаясь на них, либо возя с собой их копии. Голландский ис¬
следователь Н. Бигман изучил 80 фирманов, относящихся к Дубровнику6. Их анализ позволяет
установить, каким видели турецкие власти место дубровчан в империи.
Подлунный мир, по мнению мусульманских правоведов, делился на дар аль-ислам —
мусульманские земли и дар аль-{106}харб — земли «неверных» (точнее, «земли войны», т. е.
подлежащие завоеванию). «Неверным», христианам, разрешалось без помех жить в «дар аль-
исламе», в таком случае их считали зимми — «покровительствуемыми», «приглашенными». Им
запрещалось носить оружие, свидетельствовать в суде, но иностранцы в течение года освобож¬

дались от уплаты налогов. Земли Дубровницкой республики с точки зрения турецкого права и
считались такой «покровительствуемой» территорией, и в 1500 г., во время венецианско-
турецкой войны, дубровчане были объявлены не врагами, а «народом султана», т. е. в какой-то
степени его подданными.
В современной литературе идут споры о том, насколько широки были свобода и незави¬
симость республики. Н. Бигман, например, считает, что Дубровник ими не пользовался, так как
был частью империи, поэтому он предлагает писать не «Дубровник и Османская империя», а
«Дубровник и остальная часть империи» . В. Форетич, напротив, утверждает, что Дубровник
даже не находился в вассальной зависимости от турок и пользовался полной свободой8. Глав¬
ным основанием, чтобы видеть в городе вассала империи, в литературе принято считать уплату
харача. Здесь стоит вспомнить, что дань Османской империи платили также Венеция и Габс¬
бурги, и потому была тенденция видеть в них вассалов империи 9. Но ведь дань эта вносилась
для того, чтобы гарантировать беспрепятственную торговлю венецианцев в турецких землях, и
никакой зависимости Венеции от Османской империи не создавала. Поэтому, по-видимому,
справедлива пробивающая себе дорогу мысль, согласно которой статус Дубровника надо счи¬
тать близким к реальной свободе.
Любопытны условия, которыми сопровождалась уплата дубровницкого харача. 12,5 тыс.
дукатов, которые дубровчане начинают вносить в турецкую казну с 1478 г., они должны были
доставлять в ноябре, но обычно отправка затягивалась до весны. Деньги везли двое специаль¬
ных послов, податных ораторов, или поклисаров (от греч. апокрисиарий — доверенное лицо),
как их обычно называли 10. Только в феврале—марте послы получали инструкции и добирались
до Стамбула месяца через три, по пути заезжая в многочисленные дубровницкие колонии, вер¬
ша суд, собирая деньги. В Порте «податных ораторов» ждала приблизительно та же аудиенция,
которая давалась остальным послам; так же справа от великого везира сидели остальные вези-
ры, а слева — военачальники и судьи. И точно так же двор представал перед послами расцве¬
ченным одеждами разного оттенка: везиры — в зеленом, казначеи — в пурпуре, улемы — в
фиолетовом и светло-голубом, а верховный муфтий — в белом 11. Правда, дубровницким по¬
слам не приходилось целовать пол перед султаном и вручать ему грамоты — монарх обычно не
удостаивал их своим присутствием. По окончании аудиенции надлежало быть при дотошной
проверке: привезен-{107}ные монеты тщательно взвешивались и даже испытывались на огне —
турки боялись попасться на фальшивых дукатах. Возвращение поклисаров из столицы империи
обставлялось тоже достаточно торжественно. Дубровницкий историк С. Рацци описал церемо¬
ниал встречи, виденной им осенью 1587 г.: впереди ехал верхом янычар, за ним на лошадях —
оба посла, а замыкали процессию городские стражники в голубых и красных одеждах 12 Затем
«податным ораторам» предстояло в устном и письменном виде отчитаться в своей миссии пе¬
ред Малым советом — без этого им не оплачивали командировочных расходов.
Дневники, которые поклисары вели в дороге, рисуют любопытнейшие картины того, что
13
происходило в империи и соседних странах . З. Шундрице удалось отыскать отчет С. Менче-
тича и М. Ранины за поездку 1673 г. Оба поклисара были избраны в ноябре 1672 г., выехали из
Дубровника только в мае следующего года, но и после этого 22 дня оставались в монастыре
близ города, все время переписываясь с сенатом и жалуясь на то, что им дали мало денег. И
лишь когда из сената им пригрозили штрафом в 500 дукатов, они тронулись в путь. Послам
предстояло выполнить несколько поручений помимо вручения харача: поздравить со вступле¬
нием в должность нового герцеговинского санджак-бея и вручить ему дары; договориться (в
который раз!) о безопасном проезде дубровницких купцов по горным дорогам; получить защи¬
ту от нападений черногорцев; урегулировать вопрос о соляном торге в Неретве, откуда их из¬
гнали венецианцы. Отчет полон драматических подробностей о дорожных болезнях, о том, как
послов оставили все сопровождавшие их лица, кроме одного слуги и лекаря, о страшной чуме в
Стамбуле. 30 ноября, спустя 164 дня после выезда из дома, поклисары вернулись в Дубров-
14
ник .
Впрочем, весенние поездки в столицу для вручения дани были далеко не единственным
каналом дипломатической связи. Важнейшим событием становилось восшествие на престол

нового султана. Немедленно воскресали давно похороненные надежды, например на уменьше¬
ние харача, или более реальные — найти управу на слишком ретивых сборщиков соляной по¬
шлины. Гонцов, прибывавших из Стамбула с этой вестью, щедро награждали: первому вручали
150 дукатов и два куска «добрых тканей», второму — 10 дукатов и один кусок. Срочно готови¬
ли драгоценные дары. Например, Селиму I были посланы на 200 дукатов блюда, бокалы и 12
подносов, всё — работы лучших дубровницких ювелиров и из серебра самой высокой пробы, а
первым трем везирам — по два подноса.
Не меньших расходов стоила и отправка посольств ко двору, особенно когда нужно бы¬
ло поздравлять султана с одержанными победами. После взятия острова Родос сенат не вовремя
поздравил Сулеймана Великолепного, падишаху это не понравилось, и, чтобы загладить вину,
дубровчане срочно отрядили посольство с дарами на 2,5 тыс. дукатов. Кстати говоря, {108} са¬
ма весть о захвате Родоса явилась нелегким испытанием для республики. Гонец прибыл с мно¬
гочисленной свитой, окруженный янычарами, и пробыл в городе 72 дня. Сенат потом жаловал¬
ся султану, что на дары, постой, содержание 16 лошадей и еду для этой прожорливой компании
город потратил 700 дукатов 15. Подарки нужным людям — путешественникам, знатным особам,
послам — вообще входили в число постоянных расходов дубровницкой дипломатии, ибо таким
образом, по свидетельству Ф. Диверсиса, республика вербовала себе друзей.
И все же главной формой общения с Портой были регулярные выезды в Стамбул с да¬
нью. Подбор людей для этой цели был делом долгим и нелегким. Платили послам мало, а ехать
надо было в далекий путь для обязанностей опасных, требующих искусства и особой выучки.
Среди прочих навыков посол должен был обладать умением разжалобить турецких сановников
и даже заплакать в случае необходимости. «Эти слова, — гласит инструкция, составленная для
поклисаров, — и другие, которые покажутся необходимыми для этой цели, вы произнесете с
большим уважением и скромностью и тронете сердца настолько, что слезы польются из глаз... »
16. «Повторите второй и третий раз... умоляйте со слезами на глазах», — вот стереотип из по¬
сольских инструкций. Послы отчетливо сознавали, что от успеха их миссии зависит безопас¬
ность родного города. Недаром еще одна инструкция гласила: «изложите ему (великому везиру.
— М. Ф.) все наши неудачи и всю беду, в которую мы попали. Скажите ему: „Господин паша,
мы знаем, что в ваших руках наша жизнь и смерть...“» 17. Сознание этой высокой ответственно¬
сти часто заставляло нобилей отказываться от чести быть послом, и в Стамбул ехали неопыт-
18
ные люди — «наши дела в Порте не двигаются из-за... неспособности наших поклисаров» . В
1569 г. было принято решение, что посол обязан ехать, если за его кандидатуру в Большом све¬
те проголосовало больше половины присутствующих, но зато на восемь последующих лет он
освобождается от посольских забот.
Отправляясь к туркам, послы брали с собой собственных переводчиков. Это были дуб-
ровчане, обучавшиеся турецкому языку в самом Дубровнике, но практику проходившие в ту¬
рецких городах, где они заодно приобретали опыт общения с османскими властями. Впрочем,
иногда знания турецкого языка и не требовалось: для многих везиров славянская речь была
родной, и они этим даже гордились. «Не говорите на приеме у его величества по-итальянски, —
советовал один из придворных поклисарам. — Ибо когда великий государь спрашивает нас, ка¬
ким языком говорят послы, мы обычно отвечаем: „Государь, это наш боснийский язык!“»19. В
венецианских канцеляриях существовал даже отдел для ведения переписки с турками на серб¬
скохорватском языке. Между прочим, и при боснийских дворах славянская речь нередко была
верным путем к сердцу наместника. «Мы ведь соседи и говорим одним языком», — {109} часто
могли услышать послы. В столице же это было особенно важно: доверительная беседа на сла¬
вянском языке имела меньше шансов быть подслушанной.
Дубровницкие послы надолго оставались в Стамбуле, нередко до приезда «податных
ораторов» следующего года. Помимо вручения дани у них всегда был список «дежурных», ни¬
когда не сходивших с повестки дня дел, например о разрешении вывезти очередную партию
хлеба с турецких рынков, о продаже соли или об освобождении судна, захваченного пиратами.
Кроме того, в самом Стамбуле их ждало много занятий. Хотя они считались равными послам
других держав, Порта была против контактов дубровчан с западными дипломатами, и размеща¬

ли поклисаров не в Пере, где те жили, а в предместье Фанар. Тем не менее устранить контакты
было невозможно. В средневековом Стамбуле всегда существовал круг посланников, купцов,
денежных людей, путешественников, разведчиков и просто искателей приключений из запад¬
ных стран. Они постоянно встречались или, по крайней мере, знали друг о друге, в этой среде
беспрерывно кого-то с кем-то знакомили, подкупали, выкупали из плена или предоставляли
деньги взаймы, и, конечно, здесь всегда можно было почерпнуть необходимую информацию 20.
Поэтому в Дубровник стекались самые разнообразные сведения, и ценность города как центра
этой информации была велика.
Картина повседневных контактов, которые дубровчане поддерживали с внешним миром,
была бы неполной без учета того, что происходило на границе с Венецианской республикой, —
территория, подвластная республике св. Марка, вплотную придвинулась к дубровницкой. Ве¬
нецианцы с успехом использовали непростую обстановку, сложившуюся в этом регионе, чтобы
вернуть себе власть над далматинским побережьем.
В конце 1408 г. претендент на венгерский престол Владислав Неаполитанский предло¬
жил венецианцам купить у него права на Далмацию. Переговоры начались в декабре 1408 г.,
король просил за Далмацию 300 тыс. дукатов, сошлись на 100 тыс., и 9 июля 1409 г. Владислав
официально уступил венецианцам свои права на Задар, Новиград, Врану и остров Паг21. Вене¬
цианцы получили формальные права для утверждения в Далмации.
Венеция была заинтересована в том, чтобы ее появление здесь выглядело как результат
добровольного приглашения — в городах была организована торжественная встреча, звонили
колокола, развевались флаги. «Святым вступлением» назвали итальянские историки приход ве-
22
нецианцев на далматинское побережье . Однако ряд городов оказал длительное сопротивле¬
ние. Упорная борьба жителей Шибеника даже привела к войне между Венецией и Хорватско-
Венгерским королевством, и Шибеник был взят лишь в 1412 г. Трогир, Сплит, острова Хвар,
Брач и Корчула были захвачены еще позже. К концу {110} XV в. владения Венецианской рес¬
публики на восточном побережье Адриатики простирались от острова Крк до реки Неретвы;
далее шла территория Дубровницкой республики, а затем снова венецианские Котор, Будва,
23
Паштровичи, Бар и Ульцинь . 1420 год считается датой окончательного овладения Далмацией.
Теперь венецианцам предстояло приспособить к своим нуждам сложившуюся структуру
далматинских городов, в первую очередь коммунальную систему, до сих пор бывшую оплотом
городской независимости. Венецианцы не предприняли никакой ломки, внешне все осталось
таким, каким было на протяжении двух предшествующих столетий, — большие советы, маги¬
стратуры, судебный аппарат, городские статуты. Всю эту систему Венеция сохранила в непри¬
косновенности, но одновременно она резко повысила роль городских князей, назначая их из
среды не далматинцев, а венецианцев и передав в их руки вместе с административной судебную
24
и даже законодательную власть . Далматинские города под супрематией Венеции с всевласт¬
ными князьями во главе стали полной противоположностью Дубровнику, в котором, как мы
помним, князь был чисто декоративной фигурой.
Вторым элементом венецианской административной системы в Далмации стали прове-
диторы, наместники. Главным из них был генеральный проведитор Далмации и Албании (эта
должность была учреждена в первой четверти XVI в.). Вначале генеральный проведитор испол¬
нял функции командующего вооруженными силами республики в провинции, а затем он пре¬
вратился в полновластного наместника, которого иногда сравнивали с вице-королем. Это не
было случайностью. Венеция должна была объединить все свои силы в Далмации, чтобы про¬
тивостоять военной угрозе с востока. Дело в том, что с первой трети XVI в. вдоль всей венеци¬
анско-турецкой границы, протянувшейся на 400 с лишним километров, резко усилился натиск
турецких войск 25.
Первые османские отряды появились в Далмации в 1432 г., около Шибеника — еще
раньше, в 1414 г., а в сентябре 1468 г. летучие отряды турецкой кавалерии вновь опустошили
окрестности этого города. Это было первое столкновение турок с Венецией на территории Дал¬
мации. Новую волну турецкой экспансии повлекла за собой венецианско-турецкая война
1499— 1502 гг., в июне 1499 г. боснийский санджак-бей с двухтысячным отрядом конницы на¬

пал на Задар и Шибеник, захватил в плен несколько тысяч жителей и угнал много скота. Еще
успешнее оперировали турки на море: венецианский флот не успел подготовиться к военным
действиям. Туркам удалось захватить (и оставить за собой) важные венецианские крепости на
юге Мореи — Модон, Корон и Наварин. Однако к 1502 г. венецианцы начали наступать сразу в
Далмации, Греции, Албании, в Эгейском море, и турки были вынуждены перейти к обороне.
{111}
Опустошения, причиненные войной 1499—1502 гг., были велики. Только в задарском
округе погибло и было захвачено в. плен около 10 тыс. человек. Среди населения далматинских
городов возникли симпатии к Венеции, единственной защитнице от турок; в начале 1501 г.
представители Задара заявили в Венеции, что «желают умереть под крылом Синьории»26. Хотя
война закончилась без территориальных потерь для венецианцев, провинции был нанесен
большой материальный ущерб, произошло резкое падение сельскохозяйственного производст¬
ва, традиционные связи с хорватскими землями, лежавшими за Динарским хребтом, начали
рваться. Да и мир с турками не принес спокойствия далматинцам: они страдали от набегов и
грабежей не меньше, чем в дни войны. Не проходило и года, чтобы турки не появлялись в окре¬
стностях далматинских городов. Провинция превращается в прифронтовую полосу, территория
городских округов сокращается, в городских домах слышно, как «поют петухи» в захваченных
турками селах, приходят в упадок и земледелие и скотоводство, в сознание далматинцев прони¬
кают ноты отчаяния и пессимизма — ведущим жанром поэтической деятельности становится
«молитва против турок».
В 20-х годах XVI в. туркам удалось овладеть важнейшими далматинскими крепостями
(они находились под властью Габсбургов) Обровцем, Книном, Синем, которые до сих пор как-
то защищали и венецианские владения. В 1527 г., после захвата Солина, турки глубоко вклини¬
лись в венецианские земли. Клис оставался единственной крепостью в руках Габсбургов, отсю¬
да шла прямая дорога на Сплит. Турки стянули сюда 25 тыс. солдат, и в марте 1537 г. Клис был
взят. Это событие явилось прелюдией к войне, в которой судьбы венецианской Далмации спле¬
лись с судьбами и Дубровника, и всего Средиземноморья.
Интеграция далматинских городов в состав венецианского государства будет продол¬
жаться и в XV, и в XVI в. Далмации предстояло пережить еще немало — и постепенное изжи¬
вание коммунальных порядков, и экономическую стагнацию, но в XVI в. все эти процессы все
чаще будут сопровождаться военными столкновениями, масштаб этих столкновений будет на¬
растать, они все чаще начнут принимать общеевропейский характер. История Далмации под
венецианским господством станет частью «большой» европейской истории. И Дубровник не
сможет остаться в стороне от этих событий.
Политические бури XVI века
Перемены начались уже со смертью Мехмеда II, в 1481 г. Фатих скончался совсем еще
27
не старым, ему было около 50 лет. Ходили слухи, что он был отравлен , но, возможно, в этом
и не было необходимости — султан был безнадежно болен. По крайней мере Филипп де Ком-
мин, современник событий, историк {112} осторожный и добросовестный, писал со слов ви¬
девших султана людей, что тот «страдал распуханием ног... ноги вырастали размером с челове¬
ческое тело ... говорили, что это от чрезмерного чревоугодия». И далее: «... Он завоевал две им-
28
перии, четыре королевства и 200 городов» . Смерть султана, как и его жизнь, привлекла вни¬
мание Европы.
Дубровчане с беспокойством ожидали перемен на стамбульском престоле. Позднее они
будут ожидать таких перемен с еще большей тревогой: каждому новому государю предстояло
или сохранить предоставленные Дубровнику привилегии, или отменить их. В данном же случае
речь шла о только что возникшей и еще не окрепшей системе отношений: уцелеет ли она? Их
опасения были напрасны: новый султан, Баязид II, оказался политиком осмотрительным. Ему,
правда, не удалось последовать правилу, узаконенному его отцом: «Тот из моих сыновей, кото¬
рый вступит на престол, вправе убить своих братьев...» 29, — в живых оставался его младший
брат, Джем. Он бежал на Запад под защиту христианских государей и несколько лет оставался

угрозой для Баязида. Дальнейшая судьба принца-эмигранта напоминает авантюрный роман:
«великий турок», как называли Джема в Европе, попал в плен к рыцарям-иоаннитам на Родос,
скитался по европейским дворам, был передан папе и закончил свои дни в одном из замков
30
Южной Италии . При Баязиде пешее войско было оснащено огнестрельным оружием, это сыг¬
рало роль в ходе будущих завоеваний. Но само тридцатилетнее правление Баязида II стало вре¬
менем передышки между двумя периодами великих завоеваний — при Мехмеде II и Селиме I.
В Далмации эта передышка была нарушена лишь венецианско-турецкой войной 1499—1502 гг.
Дубровника эта война не коснулась, его нейтралитет был признан обеими воюющими
сторонами, но без затруднений дело не обошлось: в 1500 г. в войну вступила Венгрия, фор¬
мально оставшаяся сюзереном Дубровницкой республики. Впрочем, венгры так и не приняли
участия в боях, и осложнения миновали Дубровник. Не затронуло его и кратковременное цар¬
ствование Селима I (1512—1520). Султан был целиком занят завоеваниями на Востоке, давши¬
ми ему власть над Египтом и Аравией, а после захвата Мекки позволившими претендовать на
верховенство в исламском мире31.
В новую фазу дубровницко-турецкие отношения вступили позднее, с воцарением сына
Селима, Сулеймана I (1520—1566), прозванного европейцами Великолепным, а турками — За¬
конодателем, одного из самых удачливых правителей империи. Фронт завоеваний при Сулей¬
мане переместился на Дунай. Летом 1521 г. огромная турецкая армия осадила Белград. Вспомо¬
гательные контингенты наводили мосты, строили флот и подвозили все необходимое для оса¬
ды, а дубровницкие купцы получили распоряжение быть в турецком лагере в качестве постав¬
щиков продовольствия. Взятие Белграда (29 августа 1521 г.) {113} явилось прологом к после¬
дующему завоеванию Венгрии и прорыву турок в Центральную Европу.
В июле 1522 г. турецкая эскадра из более чем 400 кораблей осадила Родос. Островом
владели рыцари-иоанниты, известные всему Средиземноморью как отъявленные пираты. Один
из далматинских поэтов того времени, Ганибал Лучич, писал своему другу: «...Товары, которые
везут к Константинополю, часто грабит родосский пират, и никто не может без мучений мино¬
вать пролив между Анатолией и Родосом» 32. Это не мешало дубровчанам поддерживать с ры¬
царями самые тесные коммерческие связи. Захват Родоса дался туркам с большим трудом, но,
обнаружив там дубровницких купцов, турки не стали мстить им. Осложнения начались, лишь
когда наметилось сближение между Портой и Францией.
История создания франко-турецкого союза достаточно хорошо изучена. Однако в нашей
литературе почти неизвестна роль, которую сыграли дубровчане в этом деле. А между тем они
с подчеркнутым дружелюбием встречали французских послов, ехавших к султану, а одному из
дубровчан было суждено внести и более весомый вклад во франко-турецкие отношения. Речь
идет о Саро (Серафиме) Гучетиче. Этот потомок одного из древних дубровницких родов был в
1532 г. послан в Париж с торговыми целями. Здесь он завязал необходимые знакомства и по¬
чувствовал простор для своей кипучей натуры. Во всяком случае, бес авантюризма подбил его
на то, чтобы не возвращаться в Дубровник, а направиться в Стамбул и с головой окунуться в
коммерческие операции. Через какое-то время он получил от великого везира Ибрагим-паши
трех прекрасных арабских скакунов и отвез их к парижскому двору. Принятый после этого на
французскую службу, он энергично способствовал подписанию в 1535 г. торгового договора
между Францией и Османской империей. Так была открыта перспектива для заключения в
1536 г. и военно-политического союза между обеими державами. Сам Саро Гучетич после
1534 г. почти не бывал в Дубровнике и умер где-то на чужбине в 1547 г., бросив жену и оставив
33
имущество, опутанное долгами .
Заключение франко-турецкого союза было важным событием. Оно означало, что Фран¬
ция покидает общий фронт европейских держав, направленный против Турции как врага хри¬
стианства. Более того, пакт 1536 г. положил начало проникновению французских купцов в Ос¬
манскую империю, а следовательно, и подрыву венецианских позиций в Леванте. С этого вре¬
мени Франция начнет претендовать на роль европейского защитника христиан на Востоке. На¬
конец, по договору 1536 г. предполагались и совместные военные действия: французы должны
были нанести удар Габсбургам в Северной Италии, а турки — в Южной, через Албанию и Ад¬

риатику. Таким образом, договор явился прелюдией к войне, разразившейся в 1537—1540 гг. и
самым непосредственным образом затронувшей судьбы Дубровника. {114}
К тому времени османские войска успели разгромить Венгрию при Мохаче, побывать
под стенами Вены и серьезно изменить в свою пользу обстановку в Центральной Европе 34.
Габсбурги, Венеция и папа для противодействия османам заключили в начале 1538 г. союз,
«Святую лигу». Союзники условились совместно выставить 4,5 тыс. легкой конницы, 20 тыс.
немецких, 30 тыс. испанских солдат и множество кораблей. Однако основной удар они решили
нанести на море.
Дело в том, что в самом начале XVI в. Османская империя и Испания развернули
встречное наступление в Северной Африке и вскоре столкнулись на территории Алжира. Но¬
вейшие исследования позволяют восстановить драматическую картину этих событий 35. Ситуа¬
ция была непростой, ибо в столкновение вмешалась третья сила, североафриканские пираты,
реисы — так звали предводителей корсарских флотилий. Одни из них так и остались пиратски¬
ми капитанами, другие сумели захватить власть в городах и создать полунезависимые султана¬
ты. Самым знаменитым из этих предводителей оказался сын греческого горшечника с острова
Лесбос, Хызыр, более известный как Хайруддин Барбаросса.
Он родился в 1462 г., вместе с братьями поступил в турецкий флот, выказал недюжин¬
ные способности и, покинув службу, стал независимым предводителем войска из североафри-
канцев, своего рода гази, борцом за веру. В этом качестве он и выступил против испанцев в Се¬
верной Африке. В 1518 г. он отнял у них Алжир, был провозглашен его султаном под верхов¬
ной властью Порты и правил им до смерти (в 1546 г.). Именно под стенами Алжира и потерпела
сокрушительное поражение испанская армия Карла V (осенью 1541 г.). Но до этого Барбароссе
удалось одержать одну из самых блестящих своих побед на море, победу в войне 1537—
1540 гг.
Объединенным венецианско-испанским флотом в Средиземноморье командовал еще
один великий флотоводец XVI в., генуэзский адмирал Андреа Дориа (1466—1560), с 1528 г. пе¬
решедший на испанскую службу. К осени 1538 г. под его началом находилось 55 венецианских,
49 испанских и 17 папских галер, а также около 250 транспортных судов. У Барбароссы же бы¬
ло 87 галер, 30 галеасов и 35 фуст. С этими силами командующий турецким флотом 27 сентяб¬
ря 1538 г. у г. Превезе (западное побережье Греции) наголову разбил христианскую эскадру36.
Правда, через два месяца, в ноябре, союзникам удалось захватить крепость Герцег-Нови в Бо-
кокоторском заливе, запиравшую дороги в глубь балканских земель. Но в августе 1539 г. Бар¬
баросса после четырехдневного штурма взял крепость, перебив при этом цвет испанского вой¬
ска, а немногих оставшихся в живых отправил на галеры. С этого момента боевые действия бы-
37
стро пошли на спад, и в октябре 1540 г. был подписан мирный договор .
Морские успехи турок в закончившейся войне, дополненные {115} разгромом испанцев
под стенами Алжира в 1541 г., резко изменили соотношение сил на море и привели к установ¬
лению турецкого господства и в Западном Средиземноморье. Нетрудно понять, как это отрази¬
лось на позиции Дубровника, не решавшегося выйти из повиновения туркам, но державшегося
традиционной дружбы с Испанией. Сенат запретил дубровницким кораблям входить в состав
чужих флотов. Была проведена перепись всего боеспособного населения, Карла V попросили
прислать 60 наемных солдат, пекари заготовляли сухари, лили ядра, выкатывали пушки на сте¬
ны. Правительство запретило маскарады и фейерверки, сенаторам было велено не отлучаться из
города, рыбакам — не выходить в море за пределы дубровницких вод. С полуострова Пелешац
семьи и имущество увозили в горы, жители соседних островов получили предписание явиться в
Стон. Установлены были твердые цены на зерно, мясо и другие продукты питания, введен стро¬
гий надзор над мореплаванием. Особая комиссия приступила к разрушению предместий и вы¬
рубке насаждений у городских стен. Ремесленникам было велено держать оружие в мастерских,
нобилям и купцам — под одеждой. Именно в эти годы и была произведена перестройка Реве-
лина и Ловренаца с помощью присланного Дориа инженера Антонио Феррамолино. Никогда
еще со времен Мехмеда II город не переживал более грозных дней и не вел более серьезных
38
фортификационных работ38.

Начавшиеся военные действия поначалу не обещали ничего хорошего: дубровницкие
суда стали захватываться и испанцами, и венецианцами, испанские наемники начали грабить
дубровницкие села — дубровчане в их глазах были турецкими вассалами. Самым же угрожаю¬
щим было поведение Венеции, которая специальным постановлением запретила дубровницким
судам «плавать в какие бы то ни было места» под властью султана. Наконец, венецианцы на¬
стойчиво подбивали Дориа взять Дубровник, якобы для того чтобы предупредить турок. Так
многолетняя ненависть венецианцев открыто перерастает в военную угрозу.
Конечно, первая из европейских войн, разыгравшихся у дубровницких берегов, принесла
городу не одни лишь тревоги. Более того, она стала временем такого обогащения, о каком дуб-
ровчане не могли и мечтать. Но сейчас мы говорим не об экономической, а о военной стороне
дела. И война явилась для города серьезным испытанием.
Вскоре после нее дубровчане смогли убедиться в том, насколько верна их политика под¬
чинения Порте — к середине столетия османам удалось одержать ряд крупных побед. В августе
1551 г. их войско, доставленное флотом под командованием капудан-паши Юсуфа Синана,
штурмом взяло крупнейший город ливийского побережья — Триполи. А в мае 1560 г. около
североафриканского побережья потерпел еще одно сокрушительное поражение испанский
флот: из 90 составлявших его {116} кораблей 47 были сожжены, а более 30 захвачены в плен.
За эту победу звания трехбунчужного паши был удостоен один из самых знаменитых адмира¬
лов империи — Пиале Мехмед-паша, о котором Европе еще предстояло услышать через 11 лет,
после сражения при Лепанто.
Список турецких флотоводцев этого времени был бы неполон без имени еще одного —
Торгут-реиса (1486—1565). Выходец из Анатолии, он долгие годы плавал вместе с Барбарос¬
сой, отличился в сражении при Превезе. Уже немолодым человеком он попал в плен к испан¬
цам и почти четыре года провел на галерах, пока Барбаросса его не выкупил. После смерти сво¬
его покровителя Торгут-реис стал главой средиземноморских корсаров, «чудовищным архипи¬
ратом», «великолепным сеньором моря», как его именовали современники. Он признает над
собою верховную власть Порты, но не умеет ладить с придворным окружением и, когда появ¬
ляется при дворе, люто с ним ссорится. Тем не менее султан ценит его, жалует ему чин «капи¬
тана 50 галер» и звание лепантского санджак-бея. Десять лет он правит Триполитанией и имен-
39
но оттуда отбывает под Мальту, где в мае 1565 г. собирается весь турецкий флот .
Замысел взять Мальту созрел в Стамбуле вполне органически — не захватив острова,
трудно было постоянно господствовать в «Поненте», т. е. в западной части Средиземноморья.
Поэтому сюда были направлены главные силы османского флота под командованием прослав¬
ленного Пиале-паши с 30 тыс. солдат на борту и дополнительные эскадры из Египта, Триполи и
Алжира. Турки четыре месяца осаждали город, оставив под его стенами 20 тыс. человек, в том
числе и Торгут-реиса. Итог этой осады хорошо известен — отвага османских воинов натолкну¬
лась на легендарную стойкость мальтийских рыцарей во главе с Жаном Паризо де ла Валеттом.
В Дубровнике с большим волнением восприняли события 1565 г. В местных литературных кру¬
гах и раньше пользовались свидетельствами очевидцев, возможно, экипажей судов, возвра¬
щавшихся от осажденного Родоса, да и сейчас, видимо, кто-то прибыл прямо из-под Мальты.
Иначе невозможно объяснить, откуда взялось так много точных сведений в книжечке аноним¬
ного автора «Песнь о Мальте», вышедшей тремя изданиями — в 1655, 1699 и 1724 гг. Автор
называет число турецких кораблей — 130, пехоты — около 3 тыс. человек, имена турецких
полководцев (Торгут-реис), и, по-видимому, ему можно доверять, когда он пишет о мальтий¬
ских рыцарях как о лютых пиратах, точь-в-точь как писали о родосцах:
Лихо действуют корсары,
отнимая все товары,
в плен захватывая турок,
милосердья не имея...40
Победа над турками, одержанная мальтийскими рыцарями под командованием де ла Ва-
летта, с тех пор отмечается на {117} маленьком острове как самый героический момент его Ис¬
тории 41. Для турок же это поражение явилось серьезным ударом после стольких десятилетий

блестящих побед. Капудан-паша ввел оставшиеся у него корабли в Босфор глубокой ночью,
чтобы никто не видел, в каком состоянии они находятся. Диван собрался на свое заседание за
городом верхом на лошадях, на следующий день на улицах и площадях столицы слышались во¬
пли и плач по погибшим, а христиане попрятались, ожидая массовой расправы 42.
Озлобление, возникшее в Порте, ощутили в Дубровнике на следующий год, когда к го¬
роду подошел турецкий флот. Его ждали со страхом, в городскую стражу было мобилизовано
около 200 жителей близлежащих островов, введено ночное патрулирование, на стены подняты
самые крупные орудия, а портовые караулы удвоены. Турецкий адмирал Пиале Мехмед-паша
обвинил дубровницких послов, прибывших на его корабль, в том, что их корабли сражаются в
составе испанского флота, а сами дубровчане занимаются шпионажем в пользу христианских
держав. Сенату пришлось издать распоряжение, под угрозой штрафа в 500 дукатов запрещав¬
шее передавать какие-либо новости на запад. Но в целом обстановка складывается для дубров-
чан не так уж плохо — великим везиром становится выходец из Боснии и старый доброжела¬
тель республики, Мехмед-паша Соколович, личность которого заслуживает несомненного вни¬
мания.
Будущий первый министр родился около 1500 г. в Боснии (в селе Соколовичи, находив¬
шемся в окрестностях города Вишеграда) и был крещен как Байо. 18 лет от роду он попал в
число «данников кровью». Способный юноша быстро продвинулся по службе, вызвал в столи¬
цу своих родных и на редкость удачно женился — на дочери будущего султана Селима II. В 40¬
х годах XVI в. он уже в кругу высших сановников империи, в 1551 г. — на посту румелийского
бейлербея, в 1565 г. султан назначает его великим везиром. Его давно уже зовут Мехмед, Мех-
мед-паша Соколович («Соколлу» — так величают его турки), он энергично выдвигает свою
родню. Его брат Мустафа-паша занимает очень важный пост бейлербея в Буде, племянник
Ферхад-бей и сын Курд-бей получают назначения в Боснию и Герцеговину, младший брат, то¬
же Мехмед, делает придворную карьеру и в 1604 г., в свою очередь, становится великим вези-
ром. Наконец, крупным успехом Мехмед-паши является назначение одного из Соколовичей,
оставшегося христианином, на пост главы восстановленной в 1557 г. сербской патриархии в го¬
роде Печ.
Великий везир стремился привлечь к себе сердца. В его родном селе был выстроен ис¬
ламский странноприимный комплекс (постоялый двор, кухни, столовые), в Вишеграде возведен
караван-сарай. Но самым значительным памятником строительной деятельности великого вези¬
ра стал мост через Дрину, породив-{118}ший множество легенд (одна из них легла в основу
романа Иво Андрича «Мост на Дрине»). Эти строительные работы стоили немалых денег, но и
доходы Соколовича были феноменально велики: он обладал удивительной способностью ото¬
всюду извлекать деньги. Антонио Пигафетта, итальянский дворянин и родственник того Пига-
фетты, который оставил прославленное описание первого кругосветного путешествия, писал об
исключительном даже для турецкого общества лихоимстве везира. Годовой доход Мехмед-
паши равнялся миллиону дукатов, в столице он выстроил для себя дворец, где, окруженный
придворными и слугами, жил, не уступая в роскоши султану, а после смерти в его сундуках ос¬
талось 8 млн. дукатов.
Впрочем, Соколовичу было нетрудно лихоимствовать, в его руках сосредоточилась не¬
слыханная власть — большая часть его правления пришлась на годы царствования безвольного
пьяницы Селима II. «...Он сам раздает все звания, титулы, должности... сам принимает послов
почти всех государей... Через его руки проходят все гражданские, уголовные и государственные
дела...», — писал венецианский посол, хорошо знавший Соколовича. А по словам дубровчанина
Франа Гундулича, «Мехмед-паша настолько присвоил себе всю власть в империи, что послы...
только с везиром ведут все дела, а Селим им нужен для того, чтобы поцеловать ему руку...».
При этом все современники отмечали государственный ум Мехмед-паши. «Он — чело¬
век великого духа и особых способностей в управлении государством, — писал Фран Гундулич,
ехидно добавляя:— Он боится только своей жены». В свои 60 лет Соколович полностью сохра¬
нил физические и душевные силы. «Он — здоровый человек... крупный, хорошо сложенный, с
достоинством держащийся, исключительной памяти. Умеет спокойно слушать и отвечать без

гнева... Можно подумать, что переговоры идут не с турком, а с каким-нибудь христианским го¬
сударем», — доносили о нем венецианские послы. Они указывали на явную склонность везира
к дипломатическим переговорам. «Он хорошо знает, что в условиях мира он господин ситуа¬
ции, а во время войны... выдвинется другой паша и... уменьшит его влияние». Однако в крити¬
ческие моменты Мехмед-паша обнаруживал также качества крупного полководца и военного
организатора. Так было и во время венгерского похода («похода на Сигет») 1565—1566 гг., и
после поражения в битве при Лепанто в 1571 г.
Тем существеннее для дубровчан было благожелательное отношение к ним старого па¬
ши. Отношение дубровчан к Соколовичу выразил известный дубровницкий комедиограф Ма¬
рин Држич: «Этот Мехмед-паша — человек нашего языка и происхождения... И поскольку он
нашей, боснийской крови... не упустим возможности сохранить его как приятеля» 43. Не следу¬
ет, конечно, переоценивать силы славянских чувств в душе турецкого сановника, к тому же
особенно любить католический Дуб-{119}ровник этот покровитель православной церкви не
имел оснований. В 1566 г., впервые приняв дубровницких послов, Мехмед счел нужным долго
испытывать их, пока не убедился, что они могут интриговать, но в союз с врагами империи не
вступят. Знание сербского языка помогало ему вести переговоры с дубровчанами без перево¬
дчика, с глазу на глаз и, таким образом, получать без помех ценнейшую информацию — пере¬
водчики Порты были мерзкими соглядатаями, и великий везир не раз предавал их палочному
битью. Во всяком случае, 60-е и 70-е годы XVI в., время пребывания у власти Мехмед-паши
Соколовича, были временем самого доброжелательного отношения Порты к дубровчанам.
В феврале 1566 г. семидесятидвухлетний султан Сулейман двинул свое войско против
крепости Сегед (Сигетвар) в восточной Венгрии. Далматинцы немедленно откликнулись на это
предприятие поэмой «Взятие Сигета-града», опубликованной в Венеции в 1584 г. Несколько
строк в ней были посвящены султану: «...Исполненный злых замыслов, старый, седой, недуж¬
ный ногами и бледный, с тонким искривленным носом» 44. В августе почти стотысячное войско
турок с 300 пушками начало осаду Сегеда, который защищало всего 2,5 тыс. человек под ко¬
мандованием известного хорватского полководца Николы Зриньского. Малочисленный гарни¬
зон крепости целый месяц отбивал атаки турок и был полностью уничтожен 45. Но за два дня до
решающего штурма в своем шатре под Сегедом скончался Сулейман. Напряжение в турецком
войске было настолько велико, что Мехмед-паша не решился объявить об этой смерти солда¬
там. Известие о взятии крепости вместе с отрубленными головами ее защитников было достав¬
лено к трону, на котором сидел мертвый падишах, и ему были возданы как победителю все во¬
инские почести. Спеша вернуться на зимние квартиры, до осенней распутицы, войско поверну¬
ло к Стамбулу, и на протяжении всего пути Мехмед-паша Соколович следовал рядом с повоз¬
кой, за задернутыми занавесками которой якобы лежал больной Сулейман, и время от времени
на виду у всего войска «докладывал» ему о походе. И только когда армия вернулась в столицу и
риск утраты власти больше не существовал, великий дипломат объявил всем о кончине Законо¬
дателя.
А еще через несколько лет перед Османской империей открылась перспектива новой
войны с христианской Европой, в которой Дубровнику предстояло определить свое место. Это
была Кипрская война 1570—1573 гг.
Лето 1569 г. выдалось жаркое, во многих городах империи произошли опустошительные
пожары. Горели кварталы в Солуни, Бурсе, Азове. Страшный пожар в Стамбуле уничтожил, по
данным европейских послов, около 36 тыс. домов. Янычары, которых посылали тушить пожа¬
ры, занимались преимущественно пьянством или грабежом. В сентябре вспыхнула государст-
{120}венная верфь в Венеции — Арсенал, погибло много боевых кораблей, и в Стамбуле мо¬
мент сочли удобным для нанесения нового удара 46. К тому времени турки уже отобрали у ве¬
нецианцев ряд важных островов в Восточном Средиземноморье — Хиос (1566 г.), Наксос
(1567 г.), в 1569 г. они потребовали передачи им Кипра и в 1570 г. высадились на острове.
Христианские государи Европы ответили на это созданием антиосманской коалиции. В
ее состав вошли Испания, Венеция и папа, а также ряд мелких итальянских государств — Тос¬
кана, Феррара, Урбино. 19 мая 1571 г. в зале заседаний Священной консистории в Риме был

подписан договор о союзе, получившем торжественное наименование «Священной лиги». Со¬
юзники ассигновали на войну с турками 10 млн. дукатов, половину из них предоставила Испа¬
ния, и объединили войска и флоты. В сентябре союзный флот вышел из Мессины и в начале ок¬
тября встретил турецкий у входа в Коринфский залив (между Средней и Южной Грецией), в
виду древнего греческого города Навпакт, который турки называли Лепанто. 7 октября здесь
состоялась одна из самых грандиозных морских битв в истории человечества, ставшая своеоб¬
разным символом XVI в.47. Исследователей не перестает поражать масштаб сил, участвовавших
в ней.
Под христианскими знаменами плыло 208 боевых кораблей и несколько десятков транс¬
портных судов. 110 кораблей послала Венеция (22 из них были 22-пушечными галеасами, сво¬
его рода «плавающими крепостями»), 53 — Испания, 22 — Генуя, 23 — папа и итальянские
княжества. На кораблях находилось 50 тыс. матросов и гребцов и 30 тыс. солдат. Это были не¬
слыханные по размерам силы. Напомним, что на кораблях «Непобедимой Армады», которую
Филипп II в 1588 г. послал для завоевания Англии, плыло всего 11 тыс. матросов и гребцов и 22
тыс. солдат. На политической листовке, выпущенной в 1572 г., была изображена ладья, в кото¬
рой три рыбака в одеждах императора, дожа и папы тянут гигантскую сеть со множеством на¬
ходящихся в ней судов. Союзным флотом командовал блестящий рыцарь, брат короля
Филиппа II дон Хуан Австрийский.
Определяя численный состав турецкой эскадры, источники называют разные цифры: от
180 до 230 кораблей. (Есть даже данные, что османский командующий, Али-паша, располагал
221 галерой, 38 галеасами и 18 фустами — всего 277 кораблями.) На них находилось 88 тыс.
человек — 41 тыс. гребцов, 13 тыс. матросов и 34 тыс. солдат, входивших в состав экспедици¬
онного корпуса (по другим сведениям, у турок числилось даже 120 тыс. человек, но множество
людей из-за начавшейся эпидемии дизентерии было отпущено на берег). Силы были приблизи¬
тельно равными, но христиане располагали сокрушительным превосходством в артиллерии. У
них было 1815 пушек против 750 турецких, что в значительной степени и предопределило ис-
48
ход сражения . {121}
Али-паша вначале решил окружить эскадру неприятеля и потому выстроил свои корабли
в форме полумесяца. Это расположение двух флотов — турецкий полумесяц против прямых
линий христианских кораблей — и зафиксировали на своих схемах венецианские штабные
офицеры. Но затем турецкий адмирал приказал изменить боевой порядок, разделив эскадру на
три части, и перестроение закончилось уже перед самой битвой. В начавшемся сражении вене¬
цианцы разбили правое крыло турок и заставили большую часть составлявших его кораблей
выброситься на берег; затем был разгромлен центр, а его командир, сам Али-паша, убит; и
только левому крылу турок, состоявшему из алжирских корсарских кораблей, удалось уйти от
генуэзского адмирала Джан-Андреа Дориа, сына знаменитого флотоводца. Это был разгром.
Турки потеряли 30 тыс. человек убитыми и утонувшими, 3 тыс. пленными, 187 их кораблей бы¬
ли захвачены союзниками, а 15 тыс. рабов-гребцов получили свободу.
Любопытна судьба турок, оказавшихся в плену. Всех их отправили на галеры, и многие
из них пробыли там несколько десятилетий. В 1604 г. голландцы, захватив несколько испанских
кораблей, освободили полторы тысячи турок, попавших в плен еще при Лепанто, т. е. бывших и
49
по понятиям того времени, и по условиям своего существования стариками . Тем не менее они
были живы и продолжали трудиться — убедительное опровержение ходячего мнения о том, что
гребцы на галерах мерли как мухи. Голландцы отпустили их всех домой, но некоторые турки,
отвыкнув от родины, поступили на голландскую службу.
В развернувшихся столкновениях Дубровник оказался в необычайно трудной ситуации.
Он находился в самом центре событий, сохранить нейтралитет сейчас было много труднее, чем
раньше. Так, герцеговинский наместник Курд-бей (сын Мехмед-паши Соколовича) потребовал
от города одну пушку. Дубровчане ответили: «...наши пушки подняты на стены для обороны от
врагов города и султана... А если бы мы и хотели дать ее и об этом узнали бы венецианцы, они
перебили бы наших купцов и разрушили бы город» 50. И действительно, опасность, исходившая
от Венеции, была вполне реальна, недаром в мае 1570 г. султан направил фирман боснийскому

паше, предупреждая: «Возможно, что венецианцы нападут на них (дубровчан. — М. Ф.), и... вы
должны помочь им любым возможным способом...» 51. Но реальная опасность заключалась в
угрозе не штурма города, а пленения дубровницких кораблей, ибо после пожара в Арсенале у
Республики св. Марка остро ощущался недостаток судов. Венецианскому адмиралу было дано
указание захватить с началом войны пять-шесть лучших дубровницких кораблей, сменить на
них экипажи и послать для охраны Задара. С января 1571 г. венецианцы стали захватывать все
дубровницкие корабли. Однако Филипп II и папа Пий V энергично {122} встали на защиту
дубровчан, ибо последние доставляли в испанские порты хлеб и поддерживали торговые связи
с Анконой, папским портом на Адриатическом море.
Дубровчанам не удалось избежать участия в войне. Согласно не очень точным сведени¬
ям дубровницкого дипломата Франа Гундулича, во время лепантской битвы в резерве у союз¬
ников находилось до 30 так и не вступивших в бой кораблей, «большей частью дубровницких»
52. До сих пор нет ни подтверждений, ни опровержений этого свидетельства, но память о битве
при Лепанто сохранялась в Дубровнике очень долго. Так, на острове Лопуд под Дубровником в
маленьком церковном музее выставлена хорошо сохранившаяся бронзовая медаль итальянской
53
работы, выбитая в XVIII в., но посвященная победе в сражении при Лепанто .
Рядовые дубровчане с восторгом встретили весть о блестящем успехе христианского
флота. В 1572 г. турецкие власти возбудили дело против некоего Николы Леко, дубровчанина,
жившего в Скопье, обвинив его в том, что после победы в битве при Лепанто он на радостях
запер лавку и несколько дней праздновал это событие. Косвенным подтверждением участия
дубровчан в войне на стороне союзников может служить распоряжение турецких властей пере¬
дать им 50 нобилей в качестве заложников и послать 400 моряков в турецкий флот. Дубровчане,
естественно, не выполнили ни того, ни другого, но портить отношения с турками были не на¬
мерены. Возможно, что именно для турок Дубровник закупил в Италии полторы тысячи арке¬
буз 54. А венецианцам дубровницкий сенат через третьих лиц предоставил значительный кре¬
дит.
Лепантская битва не означала ни конца войны, ни решающей победы христиан. Правда,
известие о печальном исходе сражения как громом поразило столицу и верхи империи. Дуб-
ровницкий посол писал о панике, охватившей Стамбул: «Еще недавно готовые с презрением
говорить о христианском войске, они плакали, как женщины, потеряв всю свою надменность и
гордость». Султан Селим II три дня отказывался от пищи и молился. Паника распространилась
и на провинцию: жители 300 сел перебежали из Анатолии в Персию, чтобы не быть мобилизо¬
ванными на галеры, а многие сипахи стали отказываться от своих земельных держаний.
В этой обстановке один лишь Мехмед-паша Соколович сохранил хладнокровие и спо¬
собность к решительным действиям. Он немедленно приступил к восстановлению флота. На
столичных верфях начался ремонт уцелевших кораблей (этой работой было занято более 2,5
тыс. человек) 55, в провинции были посланы деньги для покупки такелажа и рабов на галеры,
множество плотников мобилизовали на строительные работы, был увеличен набор в войско по
девширме. Когда возникли трудности с отливкой якорей и поставкой парусины, Мехмед-паша
Соколович высокомерно заявил: «Богатства Высокой Порты тако-{123}вы, что мы можем на¬
делать якорей из серебра, а парусов — из шелка!» 56. Его энергия сделала свое дело: уже в нача¬
ле следующего, 1572 года, было заложено 150 крупных кораблей; только в Смедереве было по-
57
строено около 200 малых кораблей . Строительство шло также в Белграде, Видине, Зворнике,
Галлиполи, Созополе и Варне. Летом под началом капудан-паши находилось уже 250 кораблей.
Какую-то лепту в восстановление турецкого флота внесли и дубровчане: по требованию Порты
они послали в Стамбул судовых мастеров, много корабельных снастей, пушки и порох — у ве¬
нецианцев снова появились основания обвинять конкурентов в измене христианскому делу.
В 1573 г. был заключен мир. Венеция вынуждена была уплатить Турции 300 тыс. дука¬
тов, а сверх того ежегодно вносить 1,5 тыс. дукатов. Она потеряла Кипр, а также города Уль-
цинь и Бар в Далмации. Мехмед-паша явно вел дело к окончательному примирению с Венецией
и встретил на лагунах полное понимание. Через год после заключения мира, осенью 1574 г., ве¬
нецианский посол явился поздравить великого везира с победой, одержанной турками над ис¬

панским флотом. «Пусть испанцы, — заметил ему Соколович, — наконец-то увидят, как мало
они могут добиться собственными силами, отказавшись от союза с венецианцами». «Но ведь и
58
синьория верна своей дружбе с султаном!» — воскликнул посол в ответ . Везир помогал выку¬
питься на свободу взятым в плен венецианцам, сам освобождал их и даже содействовал побегу
200 пленных. В конце 1576 г. к нему явился какой-то авантюрист с предложением взорвать го¬
родские укрепления Венеции. Мехмед-паша ответил, что он никогда не решится взорвать не
только дружественный, но и неприятельский город, — ведь в нем живут люди. Этот ответ не
остался тайной для венецианского посла, и в Венеции должным образом оценили его.
В целом конец 70-х годов XVI в., время примирения Венеции и Стамбула, открыл пер¬
спективу длительного мира, который сохранялся до середины XVII в. Для империи это была
кульминация могущества, годы наивысшего внутреннего и внешнеполитического подъема.
Сходит в могилу долго боровшийся с турками Максимилиан II, и Габсбурги беспрекословно
уплачивают султану ежегодные 30 тыс. дукатов. Мехмед-паша приводит к повиновению непо¬
корных вассалов в Крыму и Трансильвании, отношения с Испанией не внушают опасений, а
персидский шах стар и болен. Правда, в 1578 г. империя пережила страшную эпидемию чумы, а
в конце 1579 г. неизвестный дервиш заколол великого везира Мехмед-пашу Соколовича, и Тур¬
ция сразу же оказалась перед лицом придворных распрей и военных осложнений.
Заканчивается длительный период подъема, и с 80-х годов XVI в. Османская империя
вступает в полосу постепенного упадка. {124}
Годы османской военной экспансии были для Дубровника временем не одних только по¬
трясений и дипломатических осложнений. Это было также и время расцвета их торговли, тако¬
го расцвета, который никогда уже более не повторится. Несколько обстоятельств сыграло здесь
решающую роль, и первым оказался фактор общеевропейского значения — падение реальной
ценности денег, известный под названием «революции цен».
Факты эти общеизвестны. Из только что открытого Нового Света в Европу хлынул поток
благородных металлов. Если в конце XV в. европейские запасы серебра исчислялись в 7 тыс. т,
а золота — в 550 т, то к концу XVI в. они увеличились соответственно до 21,4 тыс. и 1,2 тыс. т.
Таким образом, в течение столетия запасы золота более чем удвоились, а серебра — утроились,
и ценность их стала быстро понижаться. Механизм этих экономических сдвигов был подверг¬
нут анализу еще Марксом 59. В современной литературе уже давно изучено движение цен почти
во всех европейских странах, в наши дни исследуются перемены, наступившие и в Османской
империи. По мнению М. С. Мейера, темпы роста цен на территории империи были относитель¬
но невелики до 80-х годов XVI в. и резко увеличились к началу XVII в., когда и наступил свое¬
образный «пик» этого процесса 60. В крупнейших городах к тому времени цены на продукты
питания возросли более чем в шесть раз по сравнению с концом XV — началом XVI в., и жиз¬
ненный уровень в Восточной Европе оказался много ниже, чем в Западной61. Возникла потреб¬
ность во ввозе многих продовольственных товаров, и дубровчане не преминули этим восполь¬
зоваться.
Динары и дукаты
Основной монетой Дубровницкой республики был динар (позднее — грош), серебряная
монета, в середине XIV в. в ней было 1,951 г. серебра. Второй имевшей хождение монетой был
пришедший из Византии перпер. В империи он чеканился из золота, здесь стал серебряным и
приравнивался к 12 динарам. В качестве разменной монеты употреблялся фолар, 30 фоларов
составляли динар. Золотой монетой, принятой в республике, был венецианский дукат (подроб¬
нее о нем см. ниже). Его ценность постепенно росла в течение столетий. В первой половине
XIV в. он равнялся 2 перперам (и соответственно 24 динарам), в конце XIV в. — 2,5 перперам, в
конце XV в. — 3 перперам и, наконец, даже 40 динарам. Одновременно падало и серебряное
содержание динара, вплоть до 0,8 г. Этим соотношением: 1 дукат = 40 динарам — Дубровник и
встретил перемены в денежном хозяйстве, наступившие в XVI в.62.
В городе, как и везде в Европе, начинается рост дороговизны. За сто лет (условно 1530—
1630 гг.) стоимость хлеба вы-{125}росла приблизительно в три раза, вина — в два раза, мяса —

в полтора-два раза. Мера пшеницы (13 кг), в 1532 г. стоившая 4,3 динара, в 1601—1603 гг.
стоила уже почти 14. Большое ведро (22 л) вина продавалось в середине столетия за 5,5—7 г
серебра, а в конце века — за 8—12 г. Килограмм говядины около 1500 г. стоил 0,4 г серебра, а
около 1600 г. — 0,8—1 г. Этот список можно легко продолжить 63.
Динары продолжают чеканиться и в XVI в. во все возрастающих количествах. В 1594 г.,
например, с монетного двора вышло около 174 тыс. этих серебряных монет, но они уже не име¬
ли прежней ценности. Если к началу века в динаре было 0,8 г серебра, то к концу — уже только
0,6 г. И по ценности, и по месту в хозяйственной жизни дубровницкий динар был очень близок
к турецкой акче, и их соотношение с главной торговой монетой Средиземноморья, дукатом,
было примерно одинаковым: в начале XVI в. в одном дукате считалось 50 акче 64. Но, конечно,
в связях с внешним миром Дубровник пользовался отнюдь не своим динаром, а золотым дука¬
том и европейскими монетами, чеканившимися из серебра. Наиболее распространенным из них
был талер.
В конце XV в. из серебра, добываемого в тирольских рудниках, начали выпускать новую
крупную серебряную монету, первоначально названную гульденгрошем. Монета стала быстро
распространяться, с 1518 г. она уже выпускалась в чешском городе Яхимове (Иоахимстале) под
названием иоахимсталер (отсюда и русский «ефимок»), или просто талер; в нем было 27,2 г се¬
ребра, и делился он на 60 крейцеров. Вскоре талеры появились повсюду в Средиземноморье. В
Дубровнике талер имел хождение наряду с дукатом, содержа 28 динаров, и примерно до 1570 г.
заметного падения его ценности не ощущалось. Для нас самое важное заключается в том, что
дубровницкий динар утрачивал свою ценность по отношению к дукату, хотя и не с той стреми¬
тельностью, как его турецкий эквивалент, акче. И около 1535 г., и в 1570 г. в дукате считалось
41—42 динара, и только к 1600 г. его паритет поднялся до 60 динаров65. Впрочем, и в первой
половине XVII в. стоимость динара будет опускаться сравнительно медленно (к 1650 г. давали
до 80 динаров за дукат). Устойчивость хозяйственной базы Дубровника отразилась в этом об¬
стоятельстве достаточно рельефно.
Турецкая акче появилась как подражание византийской аспре. Это была серебряная мо¬
нетка размером 12—14 мм, при появлении своем в XIV в. равная по стоимости 1 г серебра. Ак-
че долго сохраняли положенное им содержание серебра, их хорошо брали в соседних странах,
они начали быстро распространяться и стали на Балканах общим обозначением серебряной мо¬
неты. Не помешало и то, что со временем, примерно с 1450 г., акче начали «портиться». Через
20 лет в них было уже только 0,85 г серебра, в конце века — лишь 0,73, а в начале XVI в. —
{126} еще меньше. Когда же до Османской империи докатилась волна американского серебра,
ценность акче стала падать еще быстрее, тем не менее в XVI в. она оставалась основной сереб¬
ряной монетой, которую чеканили турки. Акче выпускались не только в Стамбуле, потребность
в ней была так велика, что ее чеканили также в Эдирне, Солуни, Скопье, Новом Брде, Сребре-
нице, Софии, Серрах, Кратове и Белграде.
Второй денежной единицей империи был золотой, дукат. «В земле султана ни одна уп-
66
лата не совершается иначе, как венецианскими дукатами или султановыми аспрами... » , —
гласит свидетельство начала XVI в. Наибольшим спросом пользовались дукаты, выпускавшие¬
ся именно в Венеции, те, чекан которых начался еще в XIII в. и которые в середине XVI в. при
доже Доно получили название цехины (от «цекка» — «монетный двор»). Их вес вначале состав¬
лял 3,559 г, затем опустился до 3,5 г и уже не менялся столетиями. Не менялось и их золотое
содержание. Все это обеспечило дукату редкое распространение в Европе и вызвало массу под¬
ражаний. Рядом с венецианским дукатом (который турки называли френги, т. е. «франкский»,
«западный») появились и венгерский (унгарин), и турецкий (султания, алтын). Турецкая казна
до наступления экономического кризиса в конце XVI в. строго следила за весом и чистотой
султании, ее золотое содержание не опускалось ниже 3,4 г, ее авторитет повсюду был высок,
хотя в некоторых случаях чиновники казначейства отказывались принимать у дубровницких
послов султании в составе харача, требуя только дукаты. Тем не менее ее смело можно назвать
эквивалентом венецианского дуката — так считали до начала XVII в. и в Северной Италии, и в
габсбургских землях.

Меняется ли соотношение акче и дуката? До последних лет XVI в. порча монеты была
таким редким явлением (хотя источники время от времени упоминают «плохие аспры», а в за¬
вещаниях дубровницких торговцев часто упоминаются весы для проверки веса монеты), что
курс обеих монет установить легко. В 1485 г. 1 дукат равнялся 45 акче, в 1500 г. — 52, в 1528 г.
— 54 акче. Налицо, таким образом, постепенный рост курса дуката и медленное падение ценно¬
сти акче. Процесс этот набирает силу, и в следующие десятилетия курс акче падает еще быст¬
рее: в 1533 г. дукат был равен 55 акче, в 1575 г. — 60, в 1580 г. — 70 акче67. Однако все это еще
в пределах допустимых колебаний. Начиная же с 80-х годов наступает резкий срыв: ценность
акче падает до 120, затем до 220 и в начале XVII в. до 300 монет в дукате.
Мы не исчерпали, разумеется, всего многообразия монетной системы Дубровницкой
республики 68. Здесь предпринимались и попытки чеканить собственную золотую монету (в на¬
чале 1517 г. сенат принял такое решение, оставшееся, впрочем, без последствий), и имела хож¬
дение медная разменная монета, фолар (1/30 динара). В XIII—XIV вв. здесь находился в обра-
ще-{127}нии и серебряный сербский перпер, равный в XI в. половине, а в XV в. трети дуката 69.
Но на судьбах дубровницкой экономики отразились в первую очередь те перемены ее денежно¬
го хозяйства, на которых мы остановимся.
Падение стоимости денег, хотя и повлекло за собой дороговизну и снижение жизненного
уровня населения, было выгодно для дубровницких финансов. Город платил Порте ежегодно
все те же 12,5 тыс. дукатов. Более того, часть этой суммы, а именно 2,5 тыс. дукатов. Дубров¬
ник вносил не в золоте, а в серебре, в виде 100 тыс. акче, ценность которых понижалась быст¬
рее, чем падала ценность дуката, и, таким образом, выгадывал еще больше. Но, конечно, глав¬
ные выгоды были связаны не с революцией цен, а с ролью города как единственного нейтраль¬
ного порта в системе воюющих государств. Дубровник, и только он, оказался тем каналом, по
которому могла прорваться к морю создаваемая на полуострове товарная масса. Эта масса не-
70
прерывно росла — балканская деревня все активнее втягивается в международный обмен . И
возможность распоряжаться этой товарной массой, ценность которой возрастала с каждым го¬
дом, была для дубровчан еще одним источником обогащения.
Превратности сухопутной торговли
В XVI в. заметно меняется ассортимент товаров, которые проходят через Дубровник — в
обоих направлениях — в Западную Европу и на Балканы. Место сравнительно легких, но доро¬
гих товаров заняли грузы относительно дешевые, но громоздкие; эта перемена была свойствен¬
на всей Европе, ее не избежал и Дубровник. Из глубин полуострова на запад направляются все
возрастающие партии воска, шерсти и особенно кож. На Балканы же дубровчане отныне ввозят
не прежние предметы роскоши, венецианское стекло, оружие, соль, ароматы, специи и литур¬
гическую утварь, а лишь один товар, пользующийся на полуострове универсальным спросом —
текстиль. Но и из старого не все было потеряно. Новейшие исследования позволили установить,
что дубровчане не утратили доступа к балканскому серебру. Правда, османские власти ввели
монополию на торговлю благородными металлами, и в теории они должны были отправляться
на монетные дворы империи. Однако на деле стало действовать правило, согласно которому из
каждых 400 фунтов добытого серебра 250 шло в казну, а остальные — горнякам или владельцу
рудника71. Таким образом, выясняется, что и при турках известный вывоз серебра за пределы
империи не был запрещен.
Напомним, что в своей торговой практике дубровчане были вынуждены ориентировать¬
ся не только на запросы рынка, но и на торговую политику Порты, фактор очень существенный.
{128}
Действовала, в частности, целая система запретов, ныне активно изучаемая в литературе.
Так, американская исследовательница С. Фарохи подвергла рассмотрению ахд-наме, выданные
дубровчанам в 1560/61, 1567/68, 1573/74 и 1580/81 гг.72. Выяснилось, что из Софии запрещалось
вывозить хлопок, из областей, прилегающих к Эгейскому морю, — сафьян и воск, из Призрена,
кроме того, сало и оружие, а из Герцеговины — еще и коней, крупный рогатый скот и зерно.
Некоторые из этих запретов легко объяснимы. Хлопок, например, шел на изготовление парусов

для военных кораблей, товарами военного назначения считались и кони (а также ослы и рабы),
сафьян требовался в столице и при дворе, вывоз воска, шедшего на нужды церкви, возможно,
был запрещен улемами. Запрет на остальные товары был, по-видимому, данью политической
конъюнктуре, потому что из тех же самых областей через несколько десятилетий свободно вы-
Оценим теперь воздействие войн на судьбы дубровницкой торговли. Уже в ходе войны
1537—1540 гг. торговый оборот республики вырос очень значительно — в три-четыре раза, а
впереди была еще одна, Кипрская война 1570—1573 гг. Впрочем, и промежуток между ними
дубровницкое государство использовало к своей величайшей выгоде. Войны, которые вела им¬
перия при Сулеймане Великолепном, только стимулировали рост дубровницкой торговли —
повсеместно ощущалась острая нехватка товаров, неразвитое хозяйство империи не в состоя¬
нии было покрыть военные потребности, и все больше надежд возлагалось на дубровчан. Судь¬
ба крупнейшей крепости на Дунае, Белграда, в этом отношении особенно характерна.
В 1521 г. войска Сулеймана взяли ее, что открыло им дорогу в Венгрию. Масса военной
добычи, захваченной турками, стала стекаться в их лагерь под Осиеком. Победа над венграми
при Мохаче (в 1526 г.) дала туркам еще больше, одних пленных в этом году было отведено на
74
белградские рынки около 200 тыс. . Для скупки этой добычи сюда немедленно отправлялись
дубровницкие купцы. Они явились первыми — греки, армяне и евреи прибудут сюда с товара¬
ми из Софии, Эдирне (Адрианополя) и Стамбула позднее, когда стихнут бои и политическая
обстановка прояснится. А до 30-х годов XVI в. на местных рынках будут активно действовать
именно дубровчане, небогатые странствующие торговцы или бедные артельщики, привыкшие
75
идти сразу же за войском, плыть на лодках по рекам и спать где придется .
И только с конца 30-х годов сюда приходят крупные дубровницкие купцы, они не только
скупают военную добычу, но ведут более серьезные операции. Наконец, после взятия Буды
(1541 г.) начинается быстрый рост дубровницких колоний. Затем турки захватывают столицу
Баната, Темешвар (1552 г.), после чего поток товаров, идущих через Белград, становится таким
мощным, что город приобретает славу «второго {129} Дубровника». При этом преобладает уже
73
возили и зерно, и скот .
Магистральные дороги
Караванные дороги
Морской путь
0 Города с колонией дубровчан
О Прочие города
100

Сухопутные торговые связи Дубровника {130}
не вывоз добычи из Белграда в Дубровник, а, напротив, ввоз товаров в Белград, некоторые куп¬
цы доставляют их в город на 15 тыс. дукатов в тод76. Белградская колония дубровчан все время
запрашивает с родины все новые и новые быстро расходящиеся товары — в 1564 г. — на
77
40 тыс., в 1565 г. — на 45 тыс., а еще через год — уже на 50 тыс. дукатов . Дороги, ведущие из
Дубровника в Белград, превращаются в настоящие золотые реки. И эти реки протягиваются все
78
дальше и дальше в захваченные турками районы Венгрии .
Наконец, на рубеже двух столетий, в годы австро-турецкой войны 1593—1606 гг., обо¬
значается еще один всплеск коммерческой активности дубровчан в этом районе. Караваны, ко¬
торые отправляются из Белграда в Дубровник, растягиваются на километры, в одном из них на¬
считывалось около 700 лошадей. Современник-флорентиец пишет: «Все, кто хоть что-то значит
79
(в торговле. — М. Ф.), стремятся установить связи с этим рынком (в Белграде. — М. Ф.)» .
Анонимный французский автор имел полное основание написать в начале XVII в.: «Вся
торговля Белграда находится в руках дубровницких купцов, которые пользуются здесь большой
свободой... Они привозят сюда сукна, а покупают кожу, шерсть и воск, которые вывозят затем в
Анкону...»80. В свое время Й. Тадич опубликовал результаты своих наблюдений над дубров¬
ницкой внешней торговлей81. Ему удалось установить, что дубровчане ежегодно ввозили в Ос¬
манскую империю товаров на 160—200 тыс. дукатов, а в некоторые годы — и до 300 тыс. Если
же считать и транзитную торговлю, которой занимались иноземные купцы, то размеры ввоза
окажутся еще больше. Это зафиксировала дубровницкая таможня. Ежегодно она давала 18—26
82
тыс. дукатов дохода , а поскольку пошлина с иноземцев составляла 5—6%, нетрудно рассчи¬
тать и суммарную стоимость транзитных товаров — она составляла от 300 тыс. до 520 тыс. ду¬
катов. Когда же грянула Кипрская война 1570—1573 гг., торговля развернулась в еще больших
масштабах. Дубровчане увеличили объем своих операций неслыханным образом — в шесть—
семь раз. Резко выросли и доходы от таможни. С началом Кипрской войны они поднялись до
106 тыс., а в 1571 г. взлетели почти до 140 тыс. дукатов, что примерно соответствовало опера-
83
циям на 2 млн. дукатов . Но и этого дубровчанам показалось мало. Воспользовавшись тем, что
другого доступа на турецкий рынок у иностранных купцов не было, летом 1571 г. они подняли
пошлины до 9%. В августе этого года венецианский посланник доносил: «Я застал Дубровник
полным иностранных торговцев. Все они весьма враждебно настроены по отношению к дуб-
84
ровчанам, потому что те... своими пошлинами чрезвычайно отяготили торговлю...» . Между
прочим, девятипроцентную пошлину иностранцы отказались платить, и ее пришлось отменить.
{131}
Неудивительно, что годы Кипрской войны явились в представлении современников и
остались в памяти потомков временем неслыханного обогащения города. Недаром венециан¬
ское правительство в марте 1570 г. через папу пыталось занять у Дубровника 100 тыс. скуди,
ибо «дубровчане действительно обогатились во время этой войны, вся торговля была в их ру¬
ках, и все товары, за которые платили пошлины, проходили через их порт...»85. Именно в 70-е
годы XVI в. Дубровник стал богаче, чем когда-либо: стоимость флота оценивалась в 700 тыс.
дукатов, в итальянских банках на счетах дубровчан хранилось около 600 тыс. дукатов. Это был
подлинный «пик» дубровницкой торговли.
Что же ввозили и что вывозили дубровчане? Каково было соотношение импорта и экс¬
порта? Каково, наконец, происхождение товарных масс, проходивших через их руки?
На далматинском побережье испокон века производился товар, который некоторые ис¬
следователи склонны именовать «национальным продуктом» далматинцев. Это была соль. Роль
далматинской соли на Балканах всегда была очень значительна, она не только шла в пищу че¬
ловеку и скоту, но и обеспечивала нужды одного из самых развитых местных ремесел — коже¬
венного; чтобы свести волос, воловьи шкуры опускали в соляной раствор. Однако залежей ка¬
менной соли на Балканском полуострове почти нет. Единственное ее месторождение находится
в Северной Боснии, около Тузлы («Соляной», тур.). Сколько-нибудь основательные количества
соли добывались лишь близ Карпатских гор, и ее столетиями вывозили в соседние края86. Для
западных же областей полуострова практически ничто не могло заменить соль, добывавшуюся

на адриатическом побережье из морской воды. Год за годом погонщики-влахи, доставив в Дуб¬
ровник очередной караван, в обратный путь грузили тюки с солью. Это была самая лучшая
соль, и именно ее вывозили в глубь полуострова. Сенат с гордостью писал: «Одна мера нашей
87
соли стоит пяти мер иностранной, которая грязна и полна земли» . Слова эти нужно объяснить.
Соль из морской воды столетиями добывают одним и тем же способом. На мелком месте
огораживают каменными стенками небольшие участки моря, предоставляя дальнейшую работу
солнцу, — вода медленно испаряется, оставляя на дне тонкий слой осевшей соли. Такие участ¬
ки правильной прямоугольной формы удобнее всего было располагать на каменистом прибре¬
жье: соль, собираемая с камней, содержала меньше всего грязи. Эти участки назывались сали-
ны. Самые лучшие салины, созданные здесь еще в древности, находились в Стоне, занимая
площадь в 43 га. В год стонские салины давали до 2 тыс. т соли, в редкие годы удавалось до¬
быть 4 тыс. т88, но все равно ее не хватало.
В XIV в., еще до появления турок, между приморскими го-{132}родами, производивши¬
ми соль, и государствами, эту соль покупавшими, было выработано соглашение о том, что в
Южной Далмации соль будет продаваться только в четырех местах: в двух городах — Дубров¬
нике и Которе и в двух «торгах» — Дриеве и Святом Срдже на р. Бояне. Дриева и Св. Срдж бы¬
ли обычными средневековыми торжищами, обязанными своим возникновением удобному гео¬
графическому положению. В эти четыре выделенных для соляного обмена места доставляли
соль из всех салин Адриатического и Ионического морей — со знаменитых чистотой своей со¬
ли салин с острова Паг из-под Задара, из Бриндизи в Южной Италии и даже из Кларенции в Пе¬
лопоннесе. Здесь кипела самая оживленная торговля и никогда не было недостатка в покупате¬
лях — балканская периферия требовала все новых и новых караванов с солью. В этот кипучий
обмен турки сразу же внесли новый принцип: соляная торговля должна быть монополией сул¬
тана. Вначале турки не прочь были даже полностью присвоить производство соли, но затем ог¬
раничились взиманием одной лишь трети соляной пошлины.
Местом, где намечалось осуществлять монопольную торговлю солью, должен был стать
Герцег-Нови. Захватив эту крепость в 1482 г., турки превратили ее в опорный пункт и хозяйст¬
венный центр, способный конкурировать с Дубровником. Для начала отсюда стали вывозить
местную соль, а затем запретили поступление в Дубровник четырех важных товаров: олова,
воска, шелка и кошенили, составлявших основу сухопутной дубровницкой торговли. Правда, на
первый взгляд не совсем ясно, при чем здесь соль. По мысли турецких администраторов, четы¬
ре товара должны были теперь направляться в Герцег-Нови, а освобождающиеся караваны —
грузиться солью. Разгадав эту идею, сенат ответил решительным бойкотом герцегновских това-
89
ров. Возник конфликт, продлившийся около двух лет .
Характерно, что эта ссора, повлекшая первый серьезный кризис в формирующихся дуб-
ровницко-турецких отношениях, возникла именно из-за соли. А ведь торговый правопорядок
еще не был установлен, и важно, что первый опыт его регламентации состоялся именно в сфере
соляной торговли. В июне 1485 г. спор был урегулирован к обоюдному согласию. Было решено,
что когда распродадут местную соль, в первую очередь будут продавать дубровницкую. Все
вздохнули с облегчением: на складах скопились сотни мешков непроданной соли, а караваны
никак не могли отправиться домой без нее. В первые же дни дубровчане продали в Герцег-Нови
своей соли на 22 тыс. акче, в Плочах срочно возвели амбар для хранения соли, которая распро¬
давалась окрестным влахам. Однако соли все время не хватало, не смолкали голоса прибывших
сюда купцов: «Где соль? Почему ее так мало?»90. Поэтому, чтобы не выпустить из своих рук
емкого соляного рынка на Балканах, дубровчане все чаще ввозят соль из Италии и Греции. Ко¬
гда же в XVII в емкость этого рынка начинает сокращаться и дохо-{133}ды от этой торговли
падают, сенат обрушивается на иноземных купцов. В соляной торговле ярко проявляется та не¬
преклонность и жестокость, которой отличаются дубровчане, когда дело касается жизненно
важных для них интересов.
Соляная торговля выразительно иллюстрирует то, как происходит ввоз на Балканы соб¬
ственной дубровницкой, или, в более широком смысле, далматинской продукции. Другим та¬
ким примером является их участие во ввозе текстиля, это помогли установить архивные изы¬

скания Д. Динич-Кнежевич91. Сукнодельческая мануфактура, действовавшая в городе, постави¬
ла торговлю текстилем на прочную основу — мы могли в этом убедиться (см. главу 3). При¬
быльность этой торговли была велика: покупая у производителя кусок сукна за 10 дукатов, ку-
92
пец зарабатывал на ней 2—3 дуката . Уже в 40-х годах XV в. дубровницкое сукно ввозится на
балканские рынки; на вырученные от его продажи деньги приобретаются серебро и олово, и все
попытки венецианцев протолкнуть сюда собственные ткани или опорочить дубровницкую про¬
дукцию терпят неудачу — на боснийских рынках требуют дешевое дубровницкое сукно .
Однако к началу XVI в. дубровницкое сукноделие оказывается не в состоянии удовле¬
творить этот все возрастающий спрос. Ввоз на Балканы, который осуществляют дубровчане,
все более приобретает посреднический характер, ввозят и ломбардские, и тосканские, и венеци¬
анские ткани. «Этот город является каналом, по которому промышленные товары из Венеции и
всей Италии направляются (на Балканы. — М. Ф.)», — писал английский консул в Измире Поль
Рико в годы Кандийской войны 1645—1669). Неудивительно, что в расчете на этот сбыт вене¬
цианцы бурно расширяют свое сукнодельческое производство. В 1520 г. они произвели только
3800 кусков (впрочем, это было, как и прежде, тонкое дорогое сукно), а за 1581—1590 гг. в го¬
роде на лагунах было изготовлено 194 тыс. кусков. Тем не менее не итальянский текстиль с по¬
мощью дубровчан заполняет балканские рынки, это делают знаменитые дешевые сукна из Анг¬
лии, известные всей Европе под названием керси, или каризеи.
С первых же десятилетий XVI в. керси подавляет ввоз всех остальных товаров. Так, в
1531 г. дубровчане ввезли на Балканы и далее в Левант 26404 штуки (куска) керси западного,
преимущественно английского производства и всего 4713 штук других тканей. Дубровницкое
судно, прибывшее в 1534 г. из Англии, привезло 6522 штуки тканей, 5045 из которых составля¬
ли керси стоимостью 82 тыс. дукатов94. С появлением керси дубровчане меняют и товар, и со¬
циальный адрес покупателей, они активно ввозят английское сукно прямо в сербские и болгар¬
ские деревни, нередко прямо меняя его на кожи, воск и шерсть. В 1531 г. через дубровницкую
таможню было отправлено на балканские рынки свыше 31 тыс. штук сукна. Из них 26404 шту¬
ки были обозначены как керси95. Ввоз тканей из За-{134}падной Европы будет расти и впредь,
с каждым десятилетием во все больших размерах, вплоть до экономического кризиса, который
охватит Дубровник в XVII в. И чем энергичнее дубровчане будут ввозить сюда западноевро¬
пейские сукна, тем активнее они станут закупать на местных рынках товар, который пользуется
европейским спросом, — кожи.
Если XV век — век вывоза металлов, то XVI—XVIII — это столетия вывоза кож. Во все
документы проникают названия, которые отныне не будут из них исчезать уже никогда; кордо-
саны — наполовину обработанные козьи кожи для обуви, сахтианы — сафьяны разных цветов,
т. е. тонкие и хорошо обработанные козьи кожи для мебели и книжных переплетов. Тысячами
штук везут булгаро — воловьи кожи, нередко не до конца обработанные, а лишь просушенные
для дальнейшей обработки 96. Множество кож вывозится из Венгрии, ставшей в XVI в. зоной
активной торговли скотом. То, что большая часть страны была завоевана турками, не помешало
оживленному перегону скота, в частности через принадлежавшие Габсбургам словенские земли
в Венецию. В некоторые годы сюда перегонялось до 120 тыс. голов крупного рогатого скота, а
экспорт кож достигал 200—220 тыс. штук в год. Когда же в 50-х годах XVI в. габсбургская ад¬
министрация значительно повысила пошлины и этот путь стал невыгоден, вывоз кож пошел че-
97
рез Боснию на Дубровник .
Дубровчане давно знали пути в Венгрию. Сюда их вели и политическая зависимость от
венгерской короны, и многочисленные связи — культурные и коммерческие. Как правило, куп¬
цы либо плыли морем до Задара и дальше шли сушей на Загреб и Буду (этот путь был безопас¬
нее), либо шли через Боснию на Митровицу (этот путь был короче). С начала XV в. дубровчане
все чаще живут в Буде, торгуют здесь тканями, серебряными изделиями и пряностями. Но под¬
линного расцвета их торговля в Венгрии, в том числе и торговля скотом, достигает после взятия
турками Белграда. Белград становится огромным рынком, куда стекаются кожи, приготовлен¬
ные «по славянскому образцу», из Сегедина, Сомбора, Темешвара, Осиека. Некрупные шкуры

(ибо местный скот был мелок), по 10 штук в тюке, были известны на рынках Венеции, Анконы,
Барлетты именно как «кожи из Белграда»98. И масштабы этой торговли становятся все шире.
Вернемся, однако, к судьбам дубровницкой торговли. Спад ее был не за горами. На ту¬
рецкий рынок настойчиво рвались и старые, и новые конкуренты. Англичане основали в Стам¬
буле успешно действующую компанию, в ионические и эгейские порты все чаще прибывали
французские суда. Дубровчане явно теряли монополию на торговлю в портах империи99. И в
этих условиях особенно заметной становится роль Венецианской республики.
Республика св. Марка (или «Светлейшая» республика, как {135} звучит одно из самых
распространенных ее наименований) с нескрываемым недоброжелательством наблюдала за хо¬
зяйственными успехами своих бывших подданных. Когда же дубровчане заручились в Порте и
торговыми привилегиями, недоброжелательство стало принимать все более резкую форму. На¬
помним в связи с этим известный факт: в XVI в. Венеция вступила в полосу экономического
упадка. Его масштабы в настоящее время подвергаются переоценке100, но сам факт бесспорен.
Вот почему для венецианцев было так важно сохранить для себя турецкий рынок. Однако от¬
теснить дубровчан им никак не удавалось. С тем большим ожесточением они боролись с дуб-
ровчанами на море, при дворах европейских государей и в общественном мнении всей Европы.
С легкой руки венецианцев дубровчане были объявлены изменниками делу христианства, по¬
собниками «неверных», политиками лукавыми и своекорыстными. Справедливости ради надо
признать, что способность Дубровника становиться под покровительство то одного, то другого
государя была неподражаема. Рядом с султаном, их официальным сувереном (и венгерским ко¬
ролем, от чьего сюзеренитета они не отказывались до 1526 г.), дубровчане считали своим по¬
стоянным защитником испанского короля, а церковным покровителем — папу. А еще были Не¬
аполь, Египет и Тунис, под покровительство которых дубровчане в любой миг могли встать.
Так что у венецианцев были некоторые основания прозвать дубровчан «семифлажными», т. е.
готовыми в любую минуту поднять на выбор один из семи штандартов101.
При европейских, особенно итальянских княжеских, дворах венецианцы постоянно ин¬
триговали против Дубровника, а на море их военные корабли представляли для дубровчан по¬
стоянную угрозу. Правда, здесь нужно было проявлять осмотрительность: сенат был готов в
любой момент пожаловаться папе и нередко делал это. Папа же не только видел в Дубровнике
выдвинутый на восток форпост католицизма и солидного вкладчика денег в римские банки, но
и был заинтересован в торговле своего государства с Дубровником через анконский порт. Ан¬
кона и Дубровник были постоянными торговыми партнерами и устойчивыми союзниками102.
Однако, когда возникала военная ситуация, венецианцы переходили от угроз к делу. Так было,
например, в весенние дни 1570 г., дни начала венецианско-турецкой войны, когда в Венеции
возникла идея захватить Дубровник военной силой. Тем не менее главные битвы между рес-
публиками-соперницами разразились не под стенами Дубровника и не на море. Полем их стали
далматинские города.
Эти города, когда-то преуспевающие коммуны, войдя в состав венецианского государст¬
ва, оказались в состоянии экономической стагнации. Их торговля была обложена высокими
пошлинами, крупные суда все реже заходили в их порты, оставив на долю горожан прибрежное
плавание. Застой в торговле постепенно поразил все стороны городской жизни; все слои об-
{136}щества, не исключая нобилей, начали беднеть. Например, большинство патрицианских
семей в городе Хвар жили на 200—240 дукатов в год, а ведь Хвар был самой процветающей
далматинской коммуной, почти не пострадавшей в ходе венецианско-турецких войн. О попола-
нах или городских низах мы уже не говорим. Да и о каких доходах могла идти речь, когда весь
оборот задарской торговли за год составил 14 тыс. дукатов, т. е. меньше, чем одна только по¬
шлина, которую собирали дубровчане в обычное время за год, а в годы войны — за месяц! Ма¬
ленькими мирками внутри городских стен овладела апатия, предприимчивость и торговые на¬
выки были забыты. Уменьшился флот, в запустение пришли гавани и портовые сооружения,
жизнь постепенно уходила из городов. И вот в этих условиях в конце XVI в. возник дерзкий
план перестройки всей далматинской торговли.

Автором его был еврейский коммерсант, выходец из Португалии, Даниэль Родригец. Он
служил венецианским консулом в нескольких адриатических портах, был откупщиком соли,
подолгу жил в Дубровнике, Скопье, Сараеве. Повсюду у него было множество друзей, и конъ¬
юнктуру балканского рынка он знал досконально. Еще задолго до Кипрской войны он высказал
мысль о том, что самым удобным портом для вывоза боснийских товаров в Венецию является
не далекий Дубровник, а близкий Сплит; здесь следует создать удобную гавань, и тогда «сплит¬
ская округа станет одним широким руслом, через которое будут сливаться все богатства Леван-
103
та, и они все пойдут в ваш город» , — как писал он венецианскому сенату. План этот понача¬
лу не встретил никакой поддержки ни в Сплите, ни в Венеции. За полтора столетия пребывания
под венецианским господством сплитские патриции отвыкли от деловой активности, а сенат
республики страшился предстоящих расходов. Дело в том, что Родригец предложил предвари¬
тельно перестроить весь сплитский порт — предстояла большая работа. Только после десяти¬
летних уговоров Венеция согласилась на это предложение, с условием, однако, что перестройку
Родригец произведет за свой счет, и лишь в 1588 г. начала финансировать строительство. Раз¬
вернулись расчистка гавани, сооружение мола и причала, возведение складских помещений,
постоялых дворов и карантина, подвалы диоклетианова дворца были приспособлены под скла¬
ды, и в 1592 г. новый сплитский порт, «скала» (т. е, причал), был готов.
То, что случилось потом, превзошло самые смелые ожидания. Товары, скопившиеся на
боснийских рынках, хлынули к сплитской гавани, выяснилось, что из Сараева и Баня-Луки
можно с меньшими издержками добраться до Сплита, чем до Дубровника. Реконструированный
порт настолько привлекал купцов, что они игнорировали даже относительную дороговизну
здешнего извоза: в Сплите наем коня стоил 100 акче, в то время как в турецкой Неретве —
только 40. Из внутренних облас-{137}тей полуострова в обмен на вино, соль, рис и мыло пошел
поток грубых сукон, шерсти, кож, воска и сыра. Все, что потратили венецианцы, окупилось
очень быстро: перестройка порта обошлась им в 9 тыс. дукатов, а получать они стали чуть не
200 тыс. в год104. Сплит не только оказался близок к боснийским городам, заметно окрепшим в
XVI в., путь к нему пролегал по караванным дорогам, свободным от традиционного хозяйнича¬
нья ускоков (см. ниже), — Венеция за этим строго следила. Кроме того, республика обеспечила
всем, кто вез боснийские товары, безопасный доступ на лагуны, и все это именовалось «порто¬
франко»; Сплит был объявлен «свободным портом».
По дубровницкой торговле был нанесен удар сокрушительной силы. Уже в первые годы
XVII в. сплитский вывоз равнялся вывозу из Дубровника и Неретвы, вместе взятым, в 1605 г. он
составлял 12,6% всей венецианской торговли, а в 1626 г. — уже 25% 105. Только с 1636 по
1638 г. через сплитский порт прошло более 100 тыс. т балканских товаров, и турецкие власти
энергично способствовали этой торговле. Вырубались леса, прокладывались дороги, ведущие к
Сплиту из Сараева, Софии, Скопье, а также из областей, прежде со Сплитом не имевших ника¬
кой связи. Для Дубровника положение становилось явно катастрофическим, Сплит выигрывал
состязание — он грозил перетянуть к себе почти весь балканский экспорт.
Соперничество двух портов продлилось еще несколько десятилетий; оно было приоста¬
новлено эпидемией чумы в 1630 г., а полностью прекратилось после Кандийской войны 1645—
1669 гг. Таким образом, XVI век закончился для дубровницкой торговли при самых неблаго¬
приятных предзнаменованиях. Это ни в коей мере не было случайностью — Дубровник прочно
связал свою судьбу с Турцией, а империя вступила в полосу жесточайшего кризиса.
Однако и в этих условиях продолжает действовать та сеть торговых связей, которой,
дубровчане опутали полуостров. Среди них особое место занимают рассеянные повсюду ост¬
ровки дубровницких поселений.
«Малые Дубровники» на балканской земле
И в XV, и в XVI в. дубровчане продолжали руководствоваться правилом, что состояния
составляются не в родных стенах, а на чужбине. Торгующий дубровчанин оставался прежде
всего путешествующим дубровчанином, и жизнь на судне или на горных дорогах была для него
делом привычным. Вот чем объясняется, между прочим, постоянный выезд дубровчан за пре¬

делы родного города106. Необходимость такого выезда диктовала и традиционная организация
средиземноморской торговли — комменда. Из двух ее участников один, трактатор, всег-
{138}да находился в отъезде, и балканские города были полны отправившимися за прибылью
дубровчанами. Исследователи давно уже приступили к их подсчету, стремясь выделить из чис¬
ла случайных «гостей» более или менее стабильное ядро. Провести это членение нелегко, нам
придется привести немало цифр, но только таким путем и можно установить число тех, кто об-
107
разует дубровницкие колонии в глубине балканского полуострова .
В свое время, подсчитав количество далматинцев, побывавших в Скопье, С. Антоляк
пришел к выводу, что в XV в. город посетили 24 человека, а на протяжении XVI в. — уже 80,
108
среди них чистых дубровчан — 51	. По его мнению, это составляло четвертую часть всех дуб-
ровчан, действовавших в XVI в. на Балканах; общее число их, таким образом, равнялось 200109.
Позднее Й. Тадич высказал иную мысль, решив, что в XVI в. Дубровник имел на территории
Османской империи 30—40 колоний, в которых жило 300—400 человек110. Эта цифра чаще все¬
го и повторяется в литературе. Тем не менее исследования 70-х годов нашего века дают доста¬
точно резкие колебания. Установив число дубровчан, посетивших боснийские города Високо,
Зворник и Фойницу в первой половине XV в., Д. Ковачевич-Коич заключила, что в первом из
них в 1412—1433 гг. побывало 370 дубровчан (среднюю цифру за год исчислить очень трудно:
колебания весьма велики), во втором за 1415—1432 гг. — 640, в третьем за 1430—1463 гг. —
365. Еще более посещаемым был город Сребреница, ежегодно там бывало не менее 100 дубров¬
чан, а в 1434 г. — даже 484 (!) 111. Аналогичная ситуация отмечена и в Приштине. С 1414 по
1453 г. зафиксировано пребывание в этом городе 1413 дубровчан, причем и здесь число приез¬
жих из года в год колебалось очень сильно — от 15 до 238 человек; чаще всего встречается
112
цифра свыше 100 человек в год, больше, чем в остальных внутрибалканских городах .
А вот данные по сербским городам Смедерево, Приштина, Ново Брдо, Рудник и Трепча
за 40—50-е годы XV в.113:
Год
Смедерево
Приштина
Ново Брдо
Рудник
Трепча
1445
26
107
81
31
18
1446
8
104
81
28
9
1448
35
80
76
27
—
1449
66
17
40
32
34
1450
94
33
33
36
31
1451
52
19
21
1
8
1452
91
15
22
7
10
1453
103
6
13
13
12
Приведенные выше цифры позволяют убедиться в том, насколько велики колебания в
числе «гостей», за год их число могло уменьшиться в четыре-пять раз. Тем не менее за ряд лет
сохраняется некая устойчивая цифра, иногда довольно высокая. Чтобы определить число дуб-
ровчан, постоянно живущих в других балканских городах, Д. Ковачевич-Коич предложила учи-
{139}тывать людей, чьи имена встречаются в актах более одного раза. Выяснилось, что в При¬
штине из 1413 человек на протяжении 40 лет таких насчитывалось всего 483, но зато многие из
них, бесспорно, были здесь постоянными жителями. Так, от пяти до десяти лет в городе прожи¬
вало 26 человек, а более десяти — даже 97 (причем пятеро из них — более 30 лет) . Доля бо¬
лее или менее стабильно проживавших (т. е. неоднократно упомянутых) различна в разных го¬
родах. Так, в Високом она составляет 25,4%, в Зворнике — 36, а в Фойнице — даже 60,7% 115.
Всех этих людей можно отнести к числу жителей дубровницких колоний. В своей монографии
о дубровницкой торговле Е. Вечева называет имена дубровчан, живших в колониях в болгар¬
ских городах XVI в. Так, в Провадии проживало около 10 взрослых мужчин (вычисляем, от¬
правляясь от общего количества в 30 человек), в Силистре — 12—15, самая многочисленная
колония отмечена в Софии: в 40-е годы там встречаются имена 24 человек, а в 50-е годы — да¬
же 31 человек116. Для всех восьми болгарских городов, обследованных Е. Вечевой, можно при¬
нять цифру в 90 постоянно проживавших в XVI в. дубровчан.

Образование колоний является принципиальным сдвигом в развитии дубровницкой тор¬
говли на Балканах. Там, где ранее совершались лишь эпизодические торговые сделки, ныне
возникают центры постоянного обмена. Еще важнее то, что комменда постепенно уступает ме¬
сто иной форме торговли, которая ведется с помощью постоянных агентов. Эти агенты нередко
именуются в литературе «комиссионерами» — они работают из расчета комиссионного про-
117
цента, получаемого с каждой сделки . Обратим в этой связи внимание на уменьшение числа
нобилей среди жителей дубровницких колоний в сербских городах. Так, в Смедереве из 347 их
всего 86, в Приштине из 282 — 23, в Новом Брде из 263 — 40, в Руднике из 115 — 24, а в Треп-
118
че из 80 — всего 6	.	Агентами	работали	преимущественно	пополаны.
Любопытна история отдельных колоний. Так, дубровчане появляются в Смедереве в
1411 г., еще до того, как здесь была выстроена знаменитая крепость и туда переехал сербский
двор, однако до 1439 г. их было немного. Затем их число заметно увеличивается, с 26 в 1445 г.
до 103 в 1453 г., они приобретают свою организацию — ad hoc назначаемых судью и консула.
Однако с 1458 г. численность их резко падает: город захватывают турки, начинаются набеги
венгров. За первую половину XV в. в Смедереве отмечено присутствие 347 дубровчан, боль¬
шинство которых побывали здесь лишь по одному разу. Но есть и постоянное население: девять
человек прожили здесь шесть лет, десять — семь, семь человек — восемь лет; основную часть
их составляли торговцы, но были здесь и ремесленники119. Затем 20 лет (1465—1485) о дубров-
чанах нет никаких сведений: в городе нет войск, и некого обслуживать. Но зато с первых лет
{140} XVI в. в предвидении новых походов в город на Дунае начинают прибывать новые купцы
и все больше товаров. Смедерево становится важным центром распродажи английских сукон,
привозимых из Дубровника, распродажи на 2 тыс., а то и на 5 тыс. дукатов. Со взятием турками
Белграда, правда, смедеревская торговля тускнеет, но каждое новое продвижение турок в Венг-
120
рии вызывает всплеск деловой активности и в Смедереве, и так до конца XVI в. .
Интересна жизнь дубровницких колоний в Болгарии. Эти колонии — позднего происхо¬
ждения, они возникают здесь лишь с конца XV в., когда колонии в других местах, например, в
Боснии, уже клонятся к упадку. Дубровницкие поселения возникают чаще всего в Северо¬
Восточной Болгарии, близ моря, где всегда было изобилие скота, рыбы и вина и где меньше
ощущалась конкуренция греческих купцов. Характерно, что на юге, в Пловдиве существовала
121
только одна дубровницкая колония, а на севере — десять . Дубровницкие колонии существу¬
ют в Тырнове, Видине, Ловече, Шумене, Русе, Разграде, Силистрии, Никополе, Провадии и, ко-
122
нечно, в Софии . Софийская колония — одна из первых (возникла в 1486 г.) и одна из самых
типичных.
Уже в начале XVI в. здесь складываются значительные состояния. Показателен инвен¬
тарь имущества жившего в Софии в первой четверти века дубровчанина Стефана ди Бартоло,
прибывшего как ювелир, но занявшегося более прибыльной торговой деятельностью. Его лавка
и склады ломятся от шкур, овчин, воловьих кож, а также от дорогих сукон и шелков из Фло-
123
ренции, Сиены, Лондона, Каркассона .
К 1530 г. относится расцвет софийской колонии. В центральной части города, около
крытого рынка, безистена, рядом друг с другом находятся несколько десятков домов, принад-
124
лежащих дубровчанам . В центре — церковь, центр дубровницкой общины, место хранения
товаров, ценностей, документов: священник играет роль не только пастыря, но и нотария, ар¬
битра, а иногда и миссионера католицизма в православной среде. В этой «католической чар-
шии» («чаршиями» назывались торгово-ремесленные кварталы балканских городов) селятся и
венецианцы, и флорентийцы, но больше всего дубровчан. В 1582 г. проезжий священник насчи¬
тал здесь 200 дубровчан, в 1621 г. их около сотни . Для сравнения: в Тырнове в 1581 г. насчи¬
тывалось 25 дубровчан, живших в 8 домах126. Во главе колонии стоял колониер, делами о вымо¬
рочном имуществе ведал эконом, судебной властью располагало общее собрание, а посланники,
заезжавшие сюда по дороге в Стамбул, играли роль судей. В каждой колонии обычно был гра¬
мотный человек, который поддерживал переписку с властями республики. Среди живших в со¬
фийской колонии дубровчан мы встречаем весьма значительные фигуры. Одна из них — Бене¬
детто Марино, член известного патрицианского семейства Рести, оставивший обшир-{141}ную

127
торговую книгу, которую он вел более 30 лет (1590—1605)	.	С	помощью	многочисленного
персонала он осуществляет в Болгарии разветвленные и все возрастающие операции, для запи¬
си которых ему уже не хватает его торговой книги. Да и само его положение в Дубровнике в
значительной степени опирается на приобретенные в Болгарии богатства.
Судьбы всех дубровницких колоний в Болгарии сходны. Все они переживают расцвет в
XVI в., начинают клониться к упадку в XVII в. и почти разоряются к 1700 г. После 1680 г. в со¬
фийской колонии насчитывается лишь четыре-пять «сильно поболгаренных» семей, и послы
республики, проезжая через город, не могут занять ни гроша у своих обедневших соотечест-
128
венников . А еще через десять лет в Софии вообще нет уже никаких упоминаний о дубровча-
нах, колония прекратила свое существование. По этому образцу развивается история и других
болгарских колоний. В 1759 г. французский консул записывает: «Когда я был в Русе, там было
только три-четыре дома дубровчан, которые жили очень бедно... Колония в полном упад-
129
ке... » .
Хозяйственная структура дубровницких колоний в Болгарии отличается от структуры
боснийских и сербских — в них почти нет ремесленников. Дубровчане заняты по преимущест¬
ву одним и тем же делом — вывозом кож. Их операции растут с каждым десятилетием, и к кон-
130
цу XVI в. только один купец вывозил до 22 тыс. кож в год . Скот закупали по всем окрестным
селам, его доставкой занимались посредники из числа болгар. Нетрудно себе представить, как
были набиты кожами амбары во дворах софийских или тырновских колонистов. И прибыль¬
ность этой торговли заставляла дубровчан вести ее с неослабевающим усердием.
Не меньшей славой на западных рынках пользовался болгарский воск, его обычно везли
из Варны в Дубровник морским путем. До морского побережья товары доставлялись не во вью¬
ках, а на телегах, запряженных волами, это значительно удешевляло перевозку, ибо не требова¬
ло столь тщательной упаковки. Третьим традиционно болгарским товаром была шерсть, усту¬
павшая испанской и поэтому ценившаяся много ниже131, и изделия из шерсти.
Изменилось к середине XV в. и социальное членение дубровницких колоний. В дотурец-
кое время тон в них задавали нобили, и этим они разительно напоминали метрополию. Когда
турки подступили к Новому Брду, в дубровницкой колонии произошел социальный переворот,
и к руководству общиной пришли пополаны. Немедленно из Дубровника последовал суровый
окрик, срочно присланная комиссия восстановила прежние порядки, а пятеро зачинщиков-
132
пополанов предстали перед судом . В поздних колониях, прежде всего в Болгарии, царит уже
иной социальный климат. Патрициев здесь значительно меньше, а господствующей фигурой
является некрупный тор-{142}говец, к тому же тесно связанный с местной чаршией. Вот харак¬
терный пример. Около 1770 г. в болгарском городке Прокуплье торгует дубровчанин Джуро
Хиджа. Торгует он всем: железом в брусках, солью, порохом, мылом, сеном, но почти не прода¬
ет тканей: его покупатели — местные крестьяне — носят домотканую одежду. Товары они бе¬
рут чаще всего в долг, расплачиваются маслом, медом, сыром, шерстью, все по мелочам. Вес¬
ной приобретают кукурузу под посев, часто занимают деньги для выплаты харача. Джуро под¬
держивает связи с дубровчанами из Нового Пазара, но годами не ездит в Дубровник — все его
интересы связаны с местным рынком 133. Вот таких дубровчан и называют «поболгаренными».
Что такое «джумрук»?
Какова же была доля турок в торговых доходах дубровчан? Каков был размер обложе¬
ния торговли?
В империи существовал следующий порядок уплаты торговых пошлин: все иностранцы
вносили 5% цены проданного товара, христиане — подданные султана, зимми, — 4%, мусуль¬
мане — 3%. Но существовала еще одна категория торгующих, с которых брали совсем немного
— 2%, это были венецианцы. Вскоре после взятия турками Константинополя им было разреше¬
но платить «две акче со ста», т. е. им предоставили статус, как мы бы сказали, «наиболее благо-
приятствуемой нации». Вот этот статус и стал предметом вожделения дубровчан; они не могли
допустить, чтобы венецианцы опередили их в торговых прибылях. Не успели они оформить
свои вассальные отношения к Порте, как стали домогаться тех же льгот. Им не пришлось долго

ждать. Уже в 1481 г. Баязид II установил и для них двухпроцентную пошлину, сопроводив,
впрочем, эту привилегию оговоркой: на самых оживленных рынках империи, в Бурсе, Эдирне,
Стамбуле и в анатолийских санджаках, дубровчане должны были платить пошлину по наивыс¬
шей ставке, т. е. 5%. Но они особенно и не возражали, ибо той же грамотой султан дал дубров¬
чанам привилегию, которая открыла для них путь к завоеванию торговой монополии на Балка¬
нах: «Еще дал им милость, что их купцы могут... ходить свободно без какой-либо помехи по
всей земле моего царства... по морю и по суше» 134.
При этом никаких дорожных, мостовых и прочих сборов дубровчане не обязаны были
вносить, это было специально оговорено. Они должны были платить только один раз, в месте
продажи, причем лишь за ввозимые товары, которые продавали на местных рынках; от уплаты
же за вывозимые товары, купленные на этих рынках, они были освобождены, эту пошлину вно¬
сил продавец, сбывавший их.
Однако и от этой взимаемой за каждую торговую сделку платы дубровчане были факти¬
чески освобождены. В 1478 г., {143} когда была окончательно определена сумма харача, вно¬
симого в Порту, было установлено, что вместо множества мелких рыночных сборов, взимаемых
каждый раз при совершении сделок, город будет ежегодно вносить дополнительно к 10 тыс. ду¬
катов еще 2,5 тыс. . Эти деньги были как бы сочтены той ориентировочной суммой, которую
давали ежегодно рыночные сборы. Не исключено, что в действительности на рынках собрали
бы значительно больше. Но, зная своих чиновников, султан предпочел сразу же получать круп¬
ную сумму в золоте, чем ждать, когда все мелкие серебряные ручейки соберутся в казначейст¬
ве. Эта сумма в 2,5 тыс. дукатов получила название джумрук (тур. гюмрюк — пошлина).
Теперь предстояло новую систему обложения дубровницкой торговли сделать упорядо¬
ченной и стабильной. Это было не просто. Дело в том, что турки с трудом осваивали новый по¬
рядок вещей. В 1505 г. Баязид II ввел новый таможенный устав, согласно которому дубровча¬
нам предстояло платить по высшей ставке, т. е. 5%. Город ответил решительным протестом,
дубровницкие послы 136 дней провели при дворе, не жалея денег на подарки, и Порта сдалась:
кади в болгарских и боснийских городах, таможенному чиновнику в Герцег-Нови были посла¬
ны предписания вернуться к двухпроцентной пошлине. Если даже центральное правительство
никак не могло выработать единую таможенную политику по отношению к дубровчанам, то
легко себе представить, что делалось на местах. Между 1498 и 1513 гг. были изданы десять
фирманов о двухпроцентной пошлине: сборщики податей никак не могли привыкнуть к приви¬
легированному положению дубровчан — их облагали то как зимми, то как иностранцев. Новые
волнения ожидали дубровчан и в столице: султан Селим I опять попытался ввести ненавистные
им 5%, снова поднялась буря протестов, и в конце концов городу удалось навсегда добиться
отмены этой высокой пошлины.
Устояв, дубровчане добились еще одного успеха. В 1521 г. в лагере под Белградом толь¬
ко что вступивший на трон, нуждающийся в деньгах, в сотрудничестве с иностранцами и с соб¬
ственными зимми Сулейман подписал указ о новом порядке взимания «дубровницкой пошли¬
ны». Отныне она не взималась турецкими чиновниками, а сдавалась на откуп. При этом откуп¬
щиком, джумрукчией (турки называли его, как и всех остальных откупщиков, мюльтезимом),
был не турок, а дубровчанин. В передаче пошлины на откуп самим дубровчанам и заключалось
главное новшество указа 1521 г. Оставалось только исчислить размер вносимой в казну откуп¬
ной суммы. По турецким данным, ежегодный объем дубровницкой торговли на Балканах рав¬
нялся 170 тыс. дукатов, и поэтому дефтердар (глава казначейства) предложил внести за три года
сразу 10 тыс. дукатов (1700x2x3). Дубровчане согласились на 8630 дукатов и немедленно вне¬
сли их со всеми положенными подарками 136. {144}
Трудно переоценить все значение этой победы для республики. Во-первых, уступка оз¬
начала, что отныне дубровчане приобрели на Балканах торговую монополию. Все остальные
купцы были подконтрольны турецкой таможенной администрации, дубровчане же подчинялись
собственным магистратам. Это охраняло дубровницких купцов от всех поборов и вымога¬
тельств, которые практиковали турки при сборе пошлин. Во-вторых, отныне дубровчане плати¬
ли строго фиксированную откупную сумму, в то время как объем их торговли все время возрас¬

тал; сохрани турки прежний рыночный порядок взимания пошлины, они получали бы, по дан¬
ным современных исследователей, в пять-шесть раз больше. Дубровчане настолько осмелели,
что несколько позднее предложили вносить джумрук не в дукатах, а в акче, назвав 300 тыс. мо¬
нет, и надули казначейство так жестоко, что это кажется просто необъяснимым. Дело в том, что
они основали свои расчеты на курсе акче, принятом еще в первой половине XV в., когда 1 дукат
стоил 35 акче. Между тем в 1530 г. паритет дуката составлял уже 50 акче, и ценность серебря¬
ной монеты продолжала падать. Таким образом, 300 тыс. акче, которые османское казначейство
согласилось принимать в качестве джумрука, равнялись не 8,6 тыс. дукатов, а всего 6 тыс. Хит¬
роумные дубровчане выгадали и на этом.
Естественно, они просили Порту оповестить о новом порядке как можно шире, и соот¬
ветствующие указания были зарегистрированы в протоколах (сиджилах) Скопье, Софии, Плов¬
дива, Эдирне, Ниша, Нового Пазара и Фочи. В столице империи взимание пошлины производи¬
лось под надзором специального дубровницкого агента, здесь злоупотребления турецких чи¬
новников были или пресечены, или, по крайней мере, ограничены. Но в тех городах, где плати¬
ли пятипроцентный джумрук (например, в Бурсе), таких контролеров не было, и дубровчане
упросили Порту сдать им эту пошлину на откуп за 100 тыс. акче ежегодного взноса, и здесь из¬
бежав, таким образом, уплаты золотом. Чрезвычайно характерно во всех этих случаях непри¬
крытое стремление дубровчан уйти от прямого контакта с местными сборщиками пошлины —
этот контакт не обещал им ничего хорошего. Однако полностью избежать его не удалось: у вос¬
точных ворот Дубровника, в Плочах, находилась постоянная турецкая таможня, и от алчности
возглавлявшего ее чиновника дубровчанам было не спастись.
Рынок балканских городов находился под контролем чиновников разных рангов. Низ¬
шими были сборщики пошлин с розничной торговли — баждари и капанджии. Устанавливал
максимальные цены на рынке и следил за их соблюдением мухтесиб, в обязанности которого
входил также контроль над правильностью мер и весов. Указ султана Селима I гласил: «Меры,
аршины и гири должны иметь печати!», эти печати также проставлял мухтесиб, сопровождае¬
мый обычно своим помощником, асесбаши, надзирателем за ночной стражей. В тех случаях,
{145} когда сбор пошлин сдавался на откуп, на рынке мог действовать сам откупщик, уже зна¬
комый нам мюльтезим, или чиновник, осуществлявший контроль над всеми совершавшимися
на рынке операциями — амил. Наконец, взимание пошлин контролировали эмины, фискальные
чиновники высокого ранга, назначавшиеся обычно Портой137. Особенно важная роль принад¬
лежала эминам на таможенных пунктах.
Но вернемся к таможне в Плочах. Именно там и взималась та двухпроцентная пошлина с
дубровчан или пятипроцентная с иностранцев, о которой шла речь выше. Здесь всегда скапли¬
валось много грузов, ревел скот, жаловались на задержку недовольные купцы, чиновники пы¬
тались незаконно обложить пошлиной съестные припасы (они были свободны от обложения).
Спорных вопросов набиралось так много, что в 1568 г. была предпринята попытка посадить в
Плочах еще и кади. Однако дубровчане решительно воспротивились этому. Эмина же дубров-
чане серьезно побаивались и старались с ним ладить: по роду своей деятельности он мог посто¬
янно посещать город, бывать повсюду и обо всем доносить в столицу. А кроме того, в его вла¬
сти было задержать любой караван и заставить заново взвесить и измерить все товары. Добавим
к этому, что никаким регламентом его деятельность не определялась, и мы получим некоторое
представление о самой близкой к городу «болевой точке» турецкой коммерческой политики.
Чуть подальше, в Герцег-Нови, находилась еще одна таможня. На герцегновских эминов
ложилась важная задача, выполнить которую они, конечно, были не в состоянии: в Герцег-Нови
не было собственной соли, и ее приходилось ввозить из того же Дубровника. Эминам поневоле
приходилось не столько бросать вызов республике, сколько поддерживать с ней добрые отно¬
шения. И дубровчане выказывали полное понимание: весьма аккуратно вели счетные книги и
выплачивали долги, даже заменяли эмина во время его отлучек в столицу. А с 1530 г. турки ос¬
тавляют идею сделать Герцег-Нови соляным рынком, и город сохраняет значение лишь воен¬
ной крепости и судебного центра. Отныне для дубровчан главной целью делается установление

добрых отношений не столько с эминами из Герцег-Нови, сколько с необузданными солдатами
крепостного гарнизона.
Со временем в отношениях с грозной соседкой у дубровчан вырабатывается даже особая
манера поведения. Характерно в этом отношении письмо, отправленное герцегновскими турка¬
ми в Порту в декабре 1576 г. «...Господа дубровчане, — пишут авторы, — чинят туркам много
несправедливостей... в город их пускают только после сорока и пятидесяти дней ожидания...
оставляя их с товарами в дождь под открытым небом... ставят подданных султана к позорному
столбу... и с помощью подкупа стремятся сменить турецких чиновников с их должностей... Та-
138
кого насилия, как в Дубровнике, нет и в Испании...» . По-ви-{146}димому, многое из этого
было правдой, сходные жалобы поступали и от венецианцев. Позднее отношения изменятся, в
Герцег-Нови у дубровчан появится много сторонников, и, когда в 1647 г. из Сараева придет
письмо с известием, что вскоре начнут брать новые пошлины с дубровницких купцов, один из
герцегновских нотаблей, ага Сулейман Шабанович, перепишет его и копию отправит своим
«дорогим друзьям» в Дубровник.
Однако, если Герцег-Нови перестал быть угрозой для дубровницкой торговли, то на се¬
веро-западе империи, в Венгрии, возник новый центр опасности. В 1574 г. эмин в Буде впервые
потребовал с дубровницких купцов уплаты двойной пошлины — обычного взноса в свою поль¬
зу и джумрука — на том основании, что свобода от уплаты пошлин дарована им лишь на терри¬
тории Румелии, но не в Венгрии. В ответ на это в 1578 г. сенат написал в Стамбул: «Коза не
может дать двух кож — у нее только одна. Если наши купцы платят джумрук ... то нельзя от
них требовать, чтобы они платили и эмину...». Тем не менее в следующем году в Буде бросили
в тюрьму двух купцов, отказавшихся платить двойную пошлину. Вслед за этим в Порту яви¬
лись эмины из Буды и предложили взять на откуп джумрук с дубровчан за гораздо большую
сумму — за 10 тыс. талеров. Стало ясно, что обман правительства, который из года в год прак¬
тиковали дубровчане, наконец обнаружился. Власти республики направили Мехмеду Соколо-
вичу письмо, в котором упоминали, что «Порта со старых времен уступила нам джумрук за
139
обоюдно обусловленную цену» , и старый друг дубровчан не подвел их и на этот раз — домо¬
гательства будайских эминов были отвергнуты, а арестованные купцы освобождены.
Вот так выглядит в XVI в. в своих основных чертах система обложения дубровницкой
коммерции. Разумеется, время не проходит бесследно, и в 1597 г. Порта ввела дополнительную
однопроцентную пошлину на ввоз и вывоз для многих купцов, в том числе для дубровчан. Од¬
нако в ответ на протесты она была незамедлительно отменена. {147}
Глава 5
На морских просторах
Морская торговля Дубровника начала развиваться рано, договоры с итальянскими горо¬
дами уже в XII в. фиксируют первые успехи города. В XIV в. его суда уже известны в Среди¬
земноморье, но подлинного расцвета его мореходство приобретает лишь в XVI в. Просто не ве¬
рится, что небольшой город в 5—6 тыс. жителей мог создать такой огромный торговый флот.
От галеры к галеону
Античность завещала средневековью судно, которое затем несколько столетий осущест¬
вляло основные перевозки в Средиземноморье. Это была галера (правильнее было бы писать
галея), низкобортное гребное судно. Длина его, как правило, в восемь раз превышала ширину
(отсюда еще одно название, длинный корабль). Галера имела одну или две мачты, которые не¬
сли косые, т. е. треугольные («латинские»), паруса. Галеры раннего средневековья имели два
ряда (яруса) весел и именовались биремами. Труд гребцов не был легким, но и не был уделом
одних невольников, как это принято считать. В каждой далматинской коммуне, да и в Венеции

население должно было поквартально выставлять определенное число гребцов, которые затем в
течение нескольких месяцев за плату выполняли эту повинность1.
Главными достоинствами галеры были способность к маневру и скорость — за сутки она
могла пройти 90 миль (около 150 км). Однако для транспортных перевозок галера была мало
приспособлена: ее подпалубное пространство было занято скамьями для гребцов, мешками с
сухарями, бочками с солониной и пресной водой, так что грузы можно было размещать лишь на
палубе. Поэтому галеры служили преимущественно военным целям. Крупные галеры могли
поднимать на борт до 450 человек — экипаж (гребцов и матросов) и солдат. Экипаж был до¬
вольно многочислен: на каждую тонну водоизмещения приходился обычно один человек, и да¬
леко от берега такое судно, естественно, не отрывалось 2.
Около 1300 г. в средиземноморском судоходстве произошли {148} сдвиги, вызвавшие
значительные последствия. Первым из них было приспособление галеры к торговым нуждам.
Появляются большие, «торговые», галеры водоизмещением в среднем до 200 т, способные
взять на борт вначале 50, а впоследствии и 150 т груза. Паруса остаются косыми, но появляется
и третья мачта, и третий ряд весел, биремы превращаются в триремы. Часть трирем по-
прежнему используется для военных целей, их именуют «легкими судами». Второй крупной
переменой стало дальнейшее усовершенствование того типа судна, которое было известно в
Средиземноморье XII—XIII вв. наряду с галерой и именовалось круглым судном, или нефом. С
галерой его роднили косые паруса, а отличали от нее круглые обводы и отсутствие весел. Оно
имело не одну, а две или даже три палубы и обладало большей осадкой3.
В первой половине XIV в. в Средиземноморье с европейского севера приходит еще одна
разновидность нефа. Это — когг, который здесь стали называть кокой, высокобортное судно
большого водоизмещения. Ему были присущи две черты, которых не знало средиземноморское
судостроение и которым было суждено большое будущее: 1) квадратные паруса и 2) руль, ко¬
торый был перенесен с борта на корму (такой руль, впервые установленный на судах, постро¬
енных в Байонне, получает название «байоннского», или «наваррского»). Широкие возможно¬
сти для перевозки грузов открываются еще и потому, что исчезают гребцы. Один человек те¬
перь приходится на 5, а затем и на 10 т водоизмещения. Экипаж коки водоизмещением 240 т
составляет всего 24—30 человек. Одновременно растут и размеры судов, к концу XIV в. в Ве¬
неции строится судно водоизмещением 720 т, а в Генуе даже 1 тыс. т.
Такова, условно говоря, революция в мореходстве XIV в. Дубровник оказался в самой
гуще этих перемен, мы находим в его флоте все типы судов, свойственные остальному Среди¬
земноморью. Список дубровницких судов открывается галерами разного размера и облика. За
ними следуют тариды (тареты) — весельные суда с косым вспомогательным парусом, напо¬
минающие галеры, кондуры — крупные ладьи частично без палубы и баркасы (баркозии, или
барки). Все это были гребные суда для каботажного плавания. В 1350—1380 гг. они постепенно
уступают место парусникам, из которых отметим грипы — небольшие очень маневренные суда
с косыми парусами и почти без гребцов. В обиход дубровницких моряков входит использова¬
ние компаса и морских карт, портоланов. В 1312 г., раньше чем где бы то ни было, в Дубровни¬
ке регламентируется порядок загрузки судна, устанавливается линия, до которой можно его за-
4
гружать .
Сколько же судов насчитывалось в дубровницком флоте? Историки подвергли анализу
численность и грузоподъемность судов в 1401—1440 гг., разделив этот отрезок времени на три
этапа, — так появилась возможность установить динамику раз-{149}вития. Для первых семи
лет удалось отыскать следы существования 80 судов. Их суммарная грузоподъемность равня¬
лась 15 тыс. т. На этих 80 судах плавало около 600 человек экипажа. Следующие данные удает¬
ся установить лишь для 1416— 1427 гг. — этап, таким образом, в полтора раза больший, но и
число судов достигает уже 148. Их грузоподъемность выросла более чем вдвое, составив 30
тыс. т, а о численности экипажей сведений нет. Третья группа наших данных относится к
1432— 1440 гг., когда в Дубровнике уже за меньший срок отмечено почти то же число кораб¬
лей (146); их общая грузоподъемность составляет 33 тыс. т, а численность моряков достигает
тысячи. Все это были торговые суда, ни сейчас, ни позже в Дубровнике не было сколько-нибудь

значительных военно-морских сил. В случае серьезной опасности срочно перевооружали гале¬
ры, приглашая специалистов из других стран, а для повседневной охраны в более позднее время
служила небольшая военная флотилия примерно из десяти кораблей 5. Й. Тадич, проделавший
приведенные нами подсчеты, полагает, что именно в эти годы морская торговля города начина¬
ет приносить Дубровнику приблизительно те же доходы, что и вывоз сербского и боснийского
серебра6.
Отметим попутно, что судьбы дубровницкого мореходства неотделимы от судеб италь¬
янского, в частности анконского. Оба берега Адриатики самым интенсивным образом обмени¬
вались кадрами моряков7 (вспомним хотя бы Рива дельи Скьявони, «Славянскую набережную»,
в Венеции), а новейшие исследования (С. Ансельми) позволили установить наличие славянской
8
терминологии в лексиконе анконских моряков .
Состав дубровницкого флота в XV в. несколько меняется, в нем появляются общие для
всего региона каравеллы и караки — трех- и четырехмачтовые суда, несущие одновременно и
косые и квадратные паруса, а также чисто адриатические марсилианы — грузовые и пассажир¬
ские суда, поднимавшие 60—80 т. По-прежнему растет размер судов, средним становится судно
грузоподъемностью 150—200 т. Современник-венецианец пишет об успехах дубровницкого су¬
достроения: «...Дубровчане имеют множество судов и строят их еще больше, имея преимущест¬
ва в лесе, железе и моряках, а это наносит нам огромный ущерб...»9.
XVI век приносит с собой новый тип судна, всемирно известный галеон. Это — двух¬
трехпалубный трехмачтовик, несущий пять или шесть парусов. Башенного типа надстройки на
носу и корме (они именовались «замками») у него были достаточно высоки, кормовая даже
имела иногда два этажа, в них обычно размещался экипаж, в открытом море они мешали вол¬
нам перекатываться через судно. Его длина не более чем в три раза превышала ширину, под
верхней палубой находились пушки, обычно по одной на каждые 90—100 т водоизмещения.
Остойчивый, маневренный, с поместительным трюмом, галеон стал {150} ведущим типом суд¬
на в торговом судоходстве XVI в., в том числе дубровницком.
Эти суда Дубровницкая республика нигде не закупала, она их строила сама. К западу от
старого города в гавани Груж находилась крупнейшая дубровницкая верфь (шквер). В лучшие
годы на ней было занято до 100 мастеров. Две другие крупные верфи располагались на остро¬
вах Лопуд и Шипан, и еще с полдюжины второстепенных, для постройки барок, ладей, шлю¬
пок, были разбросаны по всему побережью республики. «Дубровницкий способ» судостроения,
т. е. набор секретов, которыми владели дубровницкие мастера, считался в то время одним из
самых надежных. Древесину для корпусов вывозили из Южной Италии, а мачты — из Хорват¬
ского Приморья (район нынешней Риеки) и из Албании. Этот импорт был делом привычным, из
Дубровника в леса посылали собственных лесорубов, и заготовки доставлялись точно опреде¬
ленных размеров. Парусину вывозили из итальянских городов, смолу из Албании, пушки же,
которые ставили на каждое торговое судно, закупали в Венеции 10.
Облик дубровницкого судна того времени мы можем себе представить по некоторым со¬
хранившимся изображениям, реконструкциям и данным подводной археологии. Так, в 1972—
1974 гг. около острова Шипан на глубине 30 м были обнаружены остатки затонувшего корабля,
судя по некоторым поднятым предметам, — дубровницкого происхождения, датируемого вто¬
рой половиной XVI в. Это самое старое из числа крупных, найденных в море судов 11.
На строительстве судна даже малых размеров было занято до десятка мастеров. Плотни¬
ки сооружали корпус судна, калафаты (конопатчики) смолили его, а кузнецы изготовляли ме¬
таллические части. Строительство продолжалось долго: среднего судна — восемь-девять меся¬
цев, крупного — больше года, а то и двух: много времени уходило на подвоз материалов и заго¬
товку деталей. Но зато суда создавались без каких-либо изъянов. Любопытно сравнить их с ту¬
рецкими. Те строились обычно только для одной военной кампании, служили не более семи¬
восьми лет, причем каждые три-четыре года требовали ремонта, — дубровницкие служили без
12
ремонта по 40 лет . Недаром Бартоломео Кресченцио, известный знаток мореходства и судо¬
строения, в 1602 г. назвал дубровчан «самыми лучшими и самыми способными» мастерами-
судостроителями Средиземноморья 13.

Собственниками кораблей, как правило, были сами дубровчане. При тех богатствах, ко¬
торые скопились в городе, и при тех возможностях, которые открывало судовладение, построй¬
ка судна была делом весьма привлекательным. Существовали твердые, известные всем ставки
— единица грузовместимости судна стоила определенное количество дукатов. Напомним, что
размер судна определяется не только его грузоподъемностью, {151} но и грузовместимостью.
Если грузоподъемность средневековых судов мы для удобства выражаем в тоннах, то для обо¬
значения грузовместимости (или, точнее, объема внутреннего пространства) применяем едини¬
цу того времени — колу (или карро по-итальянски), составлявшую около 20 гектолитров. По
расчетам Й. Тадича, стоимость строительства одной колы дубровницкого корабля около 1500 г.
равнялась примерно 5 дукатам, а наши собственные подсчеты показали, что так же обстояло
дело и в других далматинских городах14.
Зная это соотношение, мы можем убедиться в том, что в течение XVI в. стоимость судов
сильно возрастает. Причины этого кроются и в падении стоимости денег, и во вздорожании ко¬
рабельных материалов и вооружения, привозимых в Дубровник с Запада. Вот почему судовла¬
дельцы упорно держатся за старую, долевую систему владения судами, в соответствии с кото¬
рой судно условно делится на 24 пая (карата) и соответственным образом распродается. Сле¬
довательно, ни одна кока или тарида не находилась в собственности одного человека, и риск
потери судна в случае аварии или нападения пиратов заметно снижался (именно потому, между
прочим, такая система и была введена).
Но у этой системы было важное социальное следствие — она открывала путь в судовла-
дение горожанам незначительного достатка. Купить корабль кожевнику или кузнецу было не по
карману, вложить же несколько десятков золотых в одну-две доли судна он мог себе позволить,
получая тем самым доступ к надежному источнику дохода.
Судовладелец открывает список людей, причастных к мореходству. Вторым лицом в
этом списке был капитан корабля (по-местному патрон, или парун), тот человек, который сво¬
им опытом, сноровкой и выучкой обеспечивал успехи дубровницкого мореходства. В XVI в. в
Дубровнике насчитывалось около 200 капитанов, и горожане среди них не преобладали — са¬
мые смелые моряки были родом с островов. Поскольку не грамотность была главным достоин¬
ством капитана, на каждом судне должен был находиться писарь (скрибан), как правило, чело¬
век образованный — он должен был уметь вести корабельные книги, определять оплату моря¬
ков и стоимость фрахта, а записи в его книгах считались при тяжбах надежными доказательст¬
вами, особенно в «морском консулате» (т. е, в морском суде), где разбирались иски, связанные с
авариями, выплатой страховых премий и пр.15. Для скрибанов издавались специальные учебни¬
ки (наутики) и словари, помогавшие переводить с общепринятого в морском деле итальянского
на сербскохорватский. Писарь был как бы корабельным нотарием, и каждое судно грузовме¬
стимостью более 40 кол (т. е. грузоподъемностью около 60 т, оно везло зерно), а позднее — в 70
кол (около 100 т) должно было его иметь. Впрочем, это требование соблюдается только в пер¬
вой половине XVI в., притом с оговоркой, что скри-{152}бан должен быть по происхождению
нобилем — в судовые писари шла преимущественно патрицианская молодежь.
Матросов источники того времени именовали «моряками». Это и были те 5 тыс. свобод¬
ных граждан республики (доступ зависимым крестьянам в их состав был затруднен) с островов
и из северо-западных краев, о которых мы говорили выше. Юнг (малых, как их называют до сих
пор) сюда обычно не включают, а их было немало, до 20 на крупном судне. Для взрослых же
моряков существовал следующий примерный расчет: судно грузовместимостью около 5 кол
(7,5 т) имело экипаж из 2—3 человек, от 10 до 30 — 4—7, от 70 до 100 — 10—25, от 300 до 400
— 40—60 человек. Наконец существовали суда, команда которых достигала 140 человек.
Судовые экипажи набирались для постоянной службы, менялись редко и оплачивались
помесячно. Много или мало моряки получали, часто невозможно установить, потому что плата
устанавливалась по принципу «из доли», т. е. судовладелец по возвращении корабля и после
подсчета прибыли делился этой прибылью с экипажем. В тех же редких случаях, когда плата
нам известна, выясняется, что она невелика и имеет тенденцию к снижению. В 1540 г. дневная
плата дубровницкого матроса позволяла ему купить 4,5 кг хлеба или 2,3 кг мяса, а через 50 лет

— только 1,75 кг хлеба или 2 кг мяса. Добавим к этому жесткую дисциплину и массу работы,
ибо в средиземноморских портах в отличие, например, от ганзейских, не существовало цеха
грузчиков — все погрузочно-разгрузочные работы моряки выполняли сами. Тем не менее эта
профессия обладала известной привлекательностью — моряки владели правом парасподии, т. е.
могли провозить на судне какую-то часть товара для себя лично. Обычно рядовой моряк вез
75—100 кг, приобщаясь, таким образом, к торговым прибылям. Каждая торговая экспедиция не
только приносила прибыль судовладельцу и купцу, фрахтовавшему судно, но и, пусть в гораздо
меньшей мере, предоставляла возможность заработка и нескольким десяткам «маленьких лю¬
дей» Дубровницкой республики 16.
Какую прибыль извлекали судовладельцы? Та плата, которую купец, фрахтовавший
судно, платил собственнику корабля (по сербскохорватски она выразительно именуется возари-
на), в Дубровнике была велика. Огрубляя, мы можем считать, что уже в первой половине XV в.
одна торговая экспедиция, длившаяся один—три месяца, могла покрыть 35—40% стоимости
17
судна . Даже если учесть ряд дополнительных расходов (например, на страхование), то и в
этом случае расходы на приобретение корабля возмещались в течение полутора—двух лет.
Можно рассчитать, таким образом, и общую сумму прибыли, которую приносило дубровниц-
кое судовладение. Например, к 1440 г. приблизительная стоимость всех судов, находившихся в
собственности граждан республики, по подсчетам Й. Тадича, была равна 33 тыс. дукатов, еже¬
годная же прибыль судовла-{153}дельцев составляла 12 тыс. дукатов. XVI век приносит значи¬
тельно более высокие доходы. В 1540—1550 гг. стоимость дубровницкого флота поднимается
до 200 тыс. дукатов, в 1570—1580 гг. — даже до 700 тыс., что дает судовладельцам почти 260
18
тыс. дукатов прибыли ежегодно . Эта цифра, 260 тыс. дукатов, характеризующая прибыль от
одного только судовладения (не считая, разумеется, торговых доходов), является еще одним
показателем экономического могущества Дубровника в годы его расцвета.
Это экономическое могущество может быть иллюстрировано также размером дубров-
ницкого флота. В свое время Й. Тадич произвел подсчет числа дубровницких судов, плававших
во второй половине XVI в. Полученные им цифры ныне широко приняты в литературе — науч¬
ной, учебной и популярной. Вот они: за полтора десятилетия (1570—1585) в дубровницких до¬
кументах упомянуто около 180 судов общей грузоподъемностью почти 55 тыс. т. Это очень
много: суммарный тоннаж английского торгового флота в эти же годы составлял 75 тыс. т. Ве¬
лика и численность судовых экипажей — почти 5 тыс. человек. Таковы три цифры — количест¬
во судов, их грузоподъемность и численность экипажей, которые в сумме дают впечатляющую
картину. Для сравнения: в 1556—1558 гг. Генуя имела флот в 28 тыс. т, а Венеция в 1567 г. — в
30 тыс. т19. Для более же точного расчета мы располагаем данными предшествующего столетия.
В 1423 г., незадолго до смерти, дож Томмазо Мочениго доложил сенату о размерах ве¬
нецианского флота. Согласно этому «Завещанию», республика располагала судами трех клас¬
сов. Самыми крупными были 45 галер, на которых служило 11 тыс. человек; далее следовали
300 нефов (грузоподъемностью 120 т каждый), экипажи которых насчитывали 8 тыс. моряков;
наконец, 3 тыс. более мелких судов (от 6 до 120 т каждое), на которых было занято около 17
20
тыс. человек . Цифры, которые приводит Мочениго, вызвали известные сомнения в литерату¬
ре, но ныне их достоверность признается большинством исследователей 21.
Не все в этих цифрах поддается сопоставлению с дубровницкими, в частности с теми,
которые обобщил Й. Тадич. Во-первых, у Тадича приводится не единовременный подсчет, а
сводка упоминаний за ряд лет. Во-вторых, даже если исключить мелкие суда, которых, по-
видимому, было достаточно и у дубровчан (Й. Тадич подсчитывал только крупные корабли), то
и тогда может показаться несопоставимым количество моряков; 5 тыс. и 19 тыс. Однако эта не¬
сопоставимость — мнимая, ибо она образуется в значительной степени за счет тех, кто служил
не на торговых судах, а на военных кораблях, галерах. Эти галеры составляли тот конвой, кото¬
рый два раза в год сопровождал венецианские суда, шедшие в левантийские порты. Дубровник
в таком конвое не нуждался, ибо военной державой, в отличие {154} от Венеции, не был. Если
же взять число одних лишь торговых судов, нефов, то картина меняется. И их численность (300
судов против 180 у дубровчан), и их водоизмещение (приблизительно 36 тыс. т против 55 тыс. у

дубровчан), и количество моряков, служивших на них (8 тыс. против 5 тыс. в Дубровнике) —
все это вполне сопоставимо с тем, что существовало в Дубровнике, хотя мы и не должны забы¬
вать, что сравниваем данные, разделенные полутора столетиями.
Во все концы света
В какие же страны ходят столь многочисленные и так хорошо оснащенные суда? Полу¬
чив ответ на этот вопрос, мы одновременно узнаем о друзьях и врагах республики — картина ее
морских связей является одновременно и картиной ее политических симпатий и антипатий. XVI
век принес с собой и дальнейшее упрочение позиций Дубровника на старых, традиционных
маршрутах, и выход его на совершенно новые пути. Назовем хотя бы некоторые из них.
К числу старых, давно освоенных относятся, конечно, адриатические пути. Дубровчанам
не был закрыт путь в венецианский порт, но к XVI столетию обстановка резко изменилась к
худшему, и отныне не связи с Венецией определяют характер адриатической торговли дубров-
чан. Заметно возрос обмен с Анконой. Эти два города, находящиеся на противоположных бере¬
гах Адриатического моря, соединяла как минимум тройная связь. Через Анкону, главный порт
Папского государства на востоке, шла связь Дубровника с Римом; сюда направлялся поток пе¬
реселенцев из Албании и славянских земель; наконец, Анкона была главным пунктом в тран¬
зитной торговле Дубровника с Западной Европой22. В литературе установлено, что большая
часть нидерландских сукон, ввозившихся в Дубровник, проходила через Анкону, а не через Ве-
23
нецию .
Однако более традиционными и более многосторонними были связи дубровчан с Юж¬
ной Италией. Они возникли еще в XII в. (а может быть, и в XI в.), недаром серединой и концом
XII в. датируется заключение ряда торговых договоров с апулийскими портами. Именно апу¬
лийский хлебный экспорт, как правило, спасает Дубровник в неурожайные годы. Мы отлично
знаем, как плавали дубровчане в Апулию, расстояние до нее покрывали обычно за два-три дня,
а на всю поездку тратили 10—15 дней (в Сицилию — до месяца) . Изучено и глубокое проник¬
новение дубровчан в экономическую жизнь Сицилии. С острова им запрещалось вывозить
лишь некоторые товары (оружие, железо, съестные припасы) в мусульманские страны, в Дуб¬
ровник же при помощи продуманной системы закупок широко ввозились зерно, высокого каче¬
ства шерсть, оливковое масло и тростниковый сахар. По стоимости ввоз явно преобладал над
{155}
Морские торговые связи Дубровника {156}

вывозом. Постепенно дубровчане стали господствовать в сицилийском судоходстве. Так, за во¬
семь месяцев 1587 г. в Мессину прибыли французские суда общим водоизмещением 2,5 тыс. т,
венецианские — 5 тыс., дубровницкие — 7 тыс. т, причем треть всех судов, побывавших в Мес¬
сине в 1588 г., принадлежала Дубровнику. Сицилийские источники помогают оценить роль
дубровчан в торговле всего Средиземноморья. Так, из судов, проследовавших через Мессину за
25
20 лет (1549—1568) на пути из Египта в Ливорно, 75% принадлежало дубровчанам . Недавно
стали известны и контакты Дубровника с Калабрией, «носком» апеннинского «сапога». Отсюда
вывозят хлеб и лен, а также металлы — железо, медь, свинец, серебро26.
В Апулии и Калабрии дубровчане пользовались в принципе сходными привилегиями,
они исходили от одних и тех же неаполитанских королей, а затем от мадридского двора, под
власть которого перешла Южная Италия в начале XVI в. Отношения же Дубровника с Испани¬
ей всегда были самыми сердечными, и поездки в южноитальянские порты для дубровчан были
делом привычным и необременительным. Разве что североафриканских пиратов здесь было
больше, но это стало уже общеевропейской проблемой.
В XIV—XV вв. дубровчане сравнительно редко посещали порты западного побережья
Италии. В XVI в. положение меняется. Оттеснив Пизу, главным портом Тосканы становится
Ливорно, и традиционное участие флорентийцев в деловой жизни Дубровника влечет дубров-
чан ко Флоренции. К тому же рядом была Генуя, еще один старый приятель дубровчан, дружба
с которым была замешана на общей вражде к венецианцам и скреплена общей привязанностью
к Испании. Еще в 1378 г. в годы Кьоджской войны Дубровник послал на помощь генуэзцам два
боевых корабля. Дубровчане пользуются покровительством генуэзских властей, долго и плодо-
27
творно сотрудничают с генуэзскими банками , приглашают на службу генуэзских моряков. Эта
дружба продлится до начала нового времени. Из 470 моряков, нанявшихся на дубровницкие су¬
да в тридцатилетний период перед падением Дубровницкой республики, 179 были генуэзца-
28
ми .
Мы упомянули о сотрудничестве дубровчан с Испанией. До начала XVI в. коммерческие
связи города со странами Пиренейского полуострова были односторонними: торговля велась
преимущественно каталонскими купцами, и товары перевозились на каталонских же судах. Ка¬
талонцы часто посещали Анкону и Дубровник, привозя сюда, как правило, первоклассную ис¬
панскую шерсть, а также хлеб, бобовые и соль. В отличие от флорентийцев и венецианцев ката¬
лонские купцы никогда не ставили себе более далеких задач, например развернуть сложные
кредитные операции или проникнуть на балканский рынок. В конкурентов дубровчанам на
Балканах они не превратились, напротив, всячески способствовали в 1420—1520 гг. подъему
29
{157} дубровницкого сукноделия . Сами дубровчане сравнительно редко посещали испанские
порты, их там рассматривали как итальянцев и облагали пошлиной на «итальянской тамож-
не»30. Положение меняется с созданием объединенного испанского государства, и республика
все чаще выступает как верный союзник испанской монархии. Вершиной этого сотрудничества
было включение дубровницких кораблей в состав «Непобедимой Армады» в 1588 г. Это собы¬
тие обросло легендарными подробностями, ходили слухи, что в составе испанского флота к бе¬
регам Англии плыло то ли 12, то ли даже 33 дубровницких корабля (на самом деле их было все¬
го три). Их названия и судьба хорошо известны: одно разбилось о скалы у берегов Северной
Ирландии, другое было сожжено после боя самим экипажем, третье добралось до Гебридских
31
островов . Но важно, что испанская монархия сочла необходимым привлечь известных в Сре¬
диземноморье моряков к себе на службу. Эту службу серьезно облегчало единоверие: дубров-
чане были, как и испанцы, ревностными католиками. Некоторые из них сделали головокружи¬
тельную карьеру, и в этой связи нельзя обойти имя Вице Буне.
Он родился в 1559 г. на острове Лопуд. Как и большинство сверстников, рано ушел слу¬
жить на флот и здесь обнаружил незаурядные способности морехода и неукротимый дух воина.
Он поразил воображение современников, когда во время одного из сражений у берегов Африки
сумел вместе с командой пересесть с изрешеченного ядрами корабля в лодки, взять на абордаж
один за другим два корабля марокканских пиратов и привести их в Дубровник. Вскоре он при¬
обретает доверие при мадридском дворе, настолько значительное, что его даже назначают вице¬

королем Новой Испании (Мексики). Затем он служит испанской короне в Нидерландах, служит
ей и в Гоа, в Индии. После этого переселяется в Неаполь, где и живет до самой смерти (в
1612 г.). Он неизменно заверяет родной город в привязанности и верности, содействует ему в
закупках зерна, снабжает оружием, помогает отразить вторгшиеся венецианские войска. Он не¬
мало оставил городу по завещанию, и дубровчане его не забыли — надгробная плита повеству¬
ет обо всем, что пережил славный моряк, и с особенной гордостью — о его службе двум испан-
32
ским королям, Филиппу II и Филиппу III .
Дружба с Испанией открыла для дубровчан дорогу в океан. Испания была в XVI в. вели¬
кой морской державой. В Дубровнике хорошо знали о том, что делается на океанских просто¬
рах. Так, о возвращении экспедиции Магеллана (точнее, Эль Кано, в 1522 г.) здесь узнали уже в
1523 г. из письма, которое отправил на родину, на остров Корчулу, секретарь Карла V Яков Ба-
ниссис (Баничевич). О Новом Свете в городе писали многие — и хронисты, как Яков Лукаре-
вич, и писатели, как Марин Држич. Один из персонажей знаменитой комедии Држича «Дя¬
дюшка Марое» говорит о Новом Свете, что там вроде бы все хорошо, а на самом деле, как и в
Европе, господствует {158} порок33. Неудивительно, что в испанские колонии в Америке, в ча¬
стности в Перу, стремятся искатели приключений из Дубровника. Домой они возвращаются с
немалыми состояниями. Один из них, Марин Пичетти с острова Лопуд, долго жил в Генуе, где
и оставил в банке св. Георгия солидное наследство34.
Какие оживленные беседы о далеких экспедициях, пережитых опасностях, успехах, на¬
житых состояниях велись на дубровницких улицах, площадях, в домах, как обсуждались ново¬
сти после прибытия очередного галеона, какие небылицы сочинялись! Вне этой атмосферы
морских басен, будоражащих воображение рассказов, а зачастую и откровенного вранья невоз¬
можно представить духовной жизни Дубровника ни в одну эпоху, а тем более в это столетие. В
этой обстановке и стало возможным появление всякого рода легенд, вроде той, начала которой
положил уже упомянутый нами дубровницкий хронист Лукаревич. По его сведениям, в начале
XVI в. дубровчане проникли в Индию, основали в Гоа колонию под названием «Сао Браз», т. е.
«святой Влах», а один из них, некий Яков, даже стал губернатором в Диу. Эти свидетельства
были сочтены некоторыми историками вполне достоверными, дали повод для создания романи¬
зированных биографий и даже проникли в энциклопедические издания35. Однако ни один до¬
кумент из дубровницкого архива не подтверждает этого свидетельства хрониста, да и дубров-
ницкое мореходство при всем его размахе не заходило так далеко 36.
Особого внимания заслуживают морские связи с Англией. К Далмации и далматинцам в
Англии проявляли значительный интерес. Этот интерес был вызван путевыми записками моря¬
ков и купцов, побывавших здесь по дороге в Венецию. Все сведения такого рода обобщил зна¬
менитый английский географ Р. Хаклюйт (1553—1616) в своем трехтомном сочинении на эту
тему37. Во всяком случае, Томасу Мору было на чем основываться, когда он приводил в своей
«Утопии» материал о сельской жизни на далматинском побережье. Сейчас уже доказано, что
великий утопист знал об общинных порядках в маленькой «крестьянской республике» Полица
38
под Сплитом, когда работал над своей главной книгой . В Англии того времени существует
интерес к политическим порядкам не только сельских мирков, но и крупных городов. Общеиз¬
вестны венецианские реалии у Шекспира — в «Отелло» и «Венецианском купце», а в «Двена¬
дцатой ночи» он вывел Иллирию. Сравнительно недавно было высказано предположение, что
39
под Иллирией следует понимать именно Дубровник . Внимание читающей публики в Англии к
дубровницкой действительности будет характерно и для XVII в.40, иными словами, два района
Европы находились между собой в значительно более тесных отношениях, чем это можно было
бы предположить. Основой этих отношений, безусловно, явились торговые контакты.
Эти контакты начались рано. Так, в 1511—1534 гг. дубров-{159}чане живут в Лондоне и
имеют там свои дома. Затем наступает некоторое охлаждение в дубровницко-английских отно¬
шениях, но целиком они не прерываются. В середине столетия в Лондоне действует небольшая
группа предприимчивых дубровчан, среди них представители знатных родов Гундуличей и Гу-
четичей. Они держат дубровницко-английскую торговлю в своих руках до конца XVI в., после
чего она переходит в руки англичан. Около 1620 г. последний дубровчанин покидает Лондон41.

Торговля ведется вначале через Антверпен, а затем через Гамбург. Дубровчане вывозят
почти исключительно керси, рулонами длиной 15,5 м и около метра шириной, а также корну-
эльский свинец, часто в сплаве с оловом, применявшийся для окраски кож. Ввозят же в Англию
они мыло, необходимое для отделки сукон, воск, изюм и пользующиеся большим спросом гус¬
тые и сладкие критские вина — мускат и мальвазию42 (вспомним шекспировского герцога Кла¬
ренса из «Ричарда III», утопленного в бочке с мальвазией). Наконец, есть еще одна группа сви¬
детельств о торговых связях. В Англию часто прибывали дубровницкие суда, и мы знаем, что
англичане высоко ценили их мореходные качества. Ничем иным не объяснить то, что самые
крупные и лучшие караки в XVI в. получили в английском лексиконе наименование аргозы от
Аргоза — так в Англии называли Рагузу. Свидетельство этого мы находим в двух пьесах Шек¬
спира — в «Укрощении строптивой» и в «Венецианском купце»43. Характерно, что впоследст¬
вии это слово утратило дубровницкий колорит, его начали применять ко всем европейским су¬
дам мирового класса, в том числе венецианским. (Любопытно, между прочим, что в наши дни
это название носит один из типов пассажирских лайнеров британской авиакомпании ВЕА44.)
Мы не исчерпали, разумеется, всего многообразия морских связей республики, не назва¬
ли, в частности, ее сношений с Францией или Египтом. Но и то, что упомянуто, дает, надеемся,
представление о тех энергии и предприимчивости, с которыми действовали дубровницкие мо¬
ряки.
Несколько слов о судьбе товаров, которые перевозились на дубровницких судах, хотя бы
о самых важных из них.
Зерна с собственных полей Дубровнику доставало не более чем на полгода, остальное
надо было ввозить, в первую очередь из Апулии. Именно отсюда направляется в Дубровник по¬
ток зерна, который будет поддерживать город несколько столетий. Через какое-то время в спи¬
ске поставщиков хлеба для Дубровника появляется и Малая Азия. Исследования Б. Крекича да¬
ли возможность определить, сколько и из каких мест анатолийского побережья вывозили хлеб
дубровчане45, а Б. Храбаку удалось восстановить картину хлебной торговли города за три сто¬
летия (1300—1600)	. Наблюдения Б. Храбака свидетельствуют о том, что в голодные 60-е го¬
ды XV в. начинается массовый ввоз зерна из Албании и Греции. С этого момента существенно
меняется география хлебной торговли республи-{160}ки — не Южная Италия, а балканские
земли будут теперь постоянно кормить Дубровник. Пока это лишь отдельные албанские города
и западная часть Греции — побережье Патрасского залива. К началу следующего столетия за
хлебом отправляются уже дальше, на остров Эвбею и на острова Эгейского архипелага. В пер¬
вой трети XVI в. южноитальянское зерно почти совсем исчезает с дубровницкого рынка, а «ту¬
рецкое» его заполняет — это пшеница и просо из округ Волоса и Солуни.
В Дубровнике годовая норма потребления хлеба на человека равнялась 216 кг, и самому
городу с окрестностями ежегодно хватало зерна, которое доставляли четыре крупных судна
общей грузовместимостью 2—3 тыс. кол. Это зерно судовладельцы доставляют за деньги, спе¬
циально выделенные республикой, выступая в качестве ее агентов. Обязанность закупать хлеб
все чаще возлагается не на капитана, а на «хозяина груза» (суперкарго). Правда, в годы военных
столкновений, например в 1537—1540 гг., вывоз «турецкого зерна» почти полностью прекра¬
щается, и тогда город должен жить за счет запасов, хранящихся в 15 подземных кладовых, вы¬
долбленных в скале и вмещающих до 1200 т зерна. Но дубровницкие хлеботорговцы давно уже
кормят не только родной город, они снабжают зерном Венецию, Анкону, Феррару и Флорен¬
цию, города Сирии и Египта, а больше всего хлеба везут в Испанию47. Подсчеты показывает,
что перевозка хлеба из Эгейского моря в Южную Италию сулила не менее 30% прибыли, а в
Испанию — еще больше, годовая же прибыль хлеботорговца достигала 70% на вложенный ка¬
питал. Вывоз «турецкого зерна» в Испанию и Северную Италию в первой половине столетия
стал главным источником прибылей дубровчан, и никакая сухопутная торговля не смогла с ним
сравниться по своей доходности.
С середины XVI в. обстановка постепенно меняется: у дубровчан появляются грозные
соперники — вслед за ними в Эгейское море проникают венецианцы, генуэзцы, флорентийцы,
везде ощущается нехватка хлеба; 1549—1562 гг. можно обозначить как время выхода «турецко¬

48
го хлеба» на европейский рынок . В погоне за дешевым хлебом дубровчане проникают в
Стамбул, в болгарские порты, возвращаются к албанскому рынку.
Еще более важную роль играл постоянный рост цен на продукты питания, результатом
которого была уже отмеченная нами высокая стоимость жизни в Османской империи. С 70-х
годов XVI в. в городах Турции почти постоянно не хватает хлеба 49, а рост населения в столице,
где живет до 700 тыс. человек, заставляет правительство весь наличный хлеб направлять в
Стамбул. Острая нехватка продовольствия ощущается несколько лет подряд — в 1575—1576,
1578, 1580, 1585—1589 гг.50. Вот почему на дубровницких торговых агентов и моряков все ча¬
ще нападают голодные толпы, а турецкие власти запрещают вывоз хлеба из пределов страны.
Этот запрет, по-турецки называвшийся ясак (совсем не то, что он означал в ордынском лекси-
{161}коне на Руси, где под ним понимали дань), распространялся и на ряд других продуктов.
Становится невозможно найти людей, которые захотели бы отправиться для закупки зерна. Им
выделяют в награду 1%, а потом 2% назначенной для покупки зерна суммы, устанавливают
премию в 200 дукатов, много дней подряд сенат занимается поисками желающих, и все безре¬
зультатно, хлебная торговля, которая так долго обогащала дубровчан, утрачивает для них свою
привлекательность 51.
Обратимся к товару, о котором мы уже упоминали, но вскользь, — к древесине. Сейчас,
в годы подъема дубровницкой экономики, лес находит все большее применение, но по-иному,
чем раньше. Нетрудно догадаться, куда шел лес в те годы, когда город был деревянным, мы не-
52
плохо знаем, как происходил ввоз древесины в город в XIV в. . На побережье леса были уже
сведены, древесину сплавляли из внутренних районов, в частности по рекам Бояне и Дрине, в
их низовьях находились самые оживленные лесные рынки. Отсюда вывозили и колья, и бон¬
дарную клепку, и бревна, чаще всего не кругляк, а квадратные брусья по 11—12 локтей (т. е. по
5—6 м), и деловую древесину для поделок и мебели. Это касалось всех пород дерева — дуба,
бука, вяза, граба, ясеня, тополя, ели, которые доставлялись на побережье. Профессиональная
заготовка леса начинается лишь с XV в., ее можно рассмотреть на примере Албании.
Албанское побережье находится очень близко от Дубровника, чтобы привезти оттуда
лес, требовалось всего семь-восемь дней. Вывоз бондарной клепки упоминается уже с конца
XIII в. и будет преобладать до конца XV в., а с 40-х годов XV в., когда наступает подъем дуб-
ровницкой лесоторговли, вывоз леса из Албании растет чрезвычайно быстро. К заготовке леса
подключаются и местные рубщики, чаще всего бедняки из-под Ульциня, заготовляется матери¬
ал уже не для постройки домов, а для судостроения и изготовления стрел для арбалетов. Леса
требуется все больше, его поставки должны идти беспрерывно. Поэтому для его заготовки при¬
бывают и квалифицированные лесорубы из самого Дубровника. Их заработная плата растет —
с 4 перперов в месяц в начале XV в., до 8, а то и 12 перперов в конце столетия. Таких квалифи¬
цированных лесорубов ценят, им полагаются одежда и лекарства. Лес вместе с хлебом стано¬
вится одним из главных предметов вывоза из Албании, его дешевизна привлекает сюда покупа¬
телей. Даже в первой половине XVII в. лесоторговля давала двух- и трехкратную прибыль53.
Ценность албанского леса оценили и турки. Они даже попытались, без особого, впрочем, успе¬
ха, запретить его вывоз в Дубровник.
Система дубровницкого судоходства была непохожа на венецианскую. Венецианцы от¬
правляли свои суда, например, в левантийские порты, караванами, дважды в год — весной и
летом, в сопровождении сильного вооруженного конвоя. Дубровча-{162}не же обходились без
вооруженной охраны и не придерживались принципа сезонности, действуя по методу «свобод¬
ной торговли», т. е. плавали в любом направлении, но не поодиночке, а консервами (группами)
54. Ущерб, наносимый авариями или пиратскими нападениями, они старались компенсировать
системой страхования, и страховые сборы были тем выше, чем опаснее считалось плавание.
Например, плавание по Адриатике считалось сравнительно безопасным, страховые сборы со¬
ставляли здесь 3% стоимости груза55. Но в прочих частях Средиземноморья опасность не исче¬
зала, и потому страховые сборы с начала столетия и до битвы при Лепанто выросли с 1 до 8—
10%.

Пиратство сменило свой облик в позднее средневековье. Решающим обстоятельством
здесь явились османские завоевания, создание турками собственного флота и даже временный
захват ими Отранто в 1480 г. С этого момента война приблизилась к адриатическим берегам.
Однако подлинный расцвет морского разбоя наступает в начале XVI в. с закреплением турец¬
ких пиратов на североафриканском (главным образом алжирском) побережье (см. гл. 4). При¬
мерно с 1525 г., после захвата Родоса (1522 г.), наступает «великий век» североафриканского
пиратства, продолжающийся целое столетие, примерно до 1625 г. Пираты использовали разные
формы «работы» на морских просторах — от патрулирования 3—4 кораблями в надежде встре¬
тить добычу и до выхода в море целой эскадры из 15—20, а то и 30 легких кораблей, фуст. К
концу столетия фусты стали заменяться галеонами, вооруженными пушками. Пираты боялись
артиллерийского огня, чувствуя себя в этом отношении слабее христиан; видя превосходство
противника, они приставали к берегу и укрывались в лесах56. Постоянная опасность, исходив¬
шая от пиратов, которые укрепились на албанском берегу (в Валоне, Санта Мауре, позднее в
Ульцине), наложила печать на жизнь далматинцев. Так, в их военных плясках и рыцарских за¬
бавах появилась морешка, местный вариант общеевропейской морески, т. е. «маврской игры»,
имитации сражения с извечным врагом прибрежного населения Средиземноморья — маврами.
Завидная осведомленность
Но вернемся к облику не воюющего, а торгующего дубровчанина. Вот он на своем судне
прибыл в мирный и даже дружественный порт. С кем он будет иметь дело? Среди соотечест¬
венников, с которыми ему предстоит встретиться, среди контрагентов, которые приготовили
товары к его приезду, его ожидает человек, к которому сходятся все нити дубровницких дело¬
вых связей, — консул. Без описания консульской деятельности картина дубровницкой торговли
будет и неполной, и неясной. Функции консульской службы, о которой идет речь, были очень
близки современным — представлять одно государство на тер-{163}ритории другого. Но, что¬
бы обрести этот смысл, консулат должен был утратить свое прежнее, чисто средневековое, зна¬
чение, ибо в XI—XII вв. консулами, как мы помним, именовали людей, управлявших городски¬
ми коммунами. С XIII в. консулом начинают именовать лицо, которому поручается защита ин¬
тересов граждан, преимущественно купцов, за пределами родного города, они становятся «кон¬
сулами за границей».
Раньше всего, с XIII в., такие консулы появляются в соседних, сербских городах. Их, по-
видимому, избирали сами дубровчане, жившие здесь, потому что с конца XIV в. власти комму¬
ны запретили дубровчанам, проживавшим в колониях, выбирать консула — отныне он назнача-
57
ется князем и Малым советом . Консулы отправляют две основные обязанности: они выступа¬
ют в качестве третейских судей, решая споры между соотечественниками, и следят за порядком
в торговле. Хорошо известно, как вели дела консулы на противоположном берегу Адриатиче¬
ского моря, в южноитальянских городах. Они действовали здесь преимущественно в одиночку,
хотя иногда им полагалось иметь нотария и слугу; жалованья от города они не получали, а со
58
всякой заключенной сделки взимали вначале 2%, а затем всего 0,5 %	.	Очевидно,	этих	отчис¬
лений консулу хватало. Самому ему запрещалось вести торговые операции.
Мы можем уверенно судить о содержании и объеме консульской деятельности в респуб¬
лике, она подвергалась детальному изучению в трудах И. Митича. Дубровницкие консулы на¬
ходились в самых разных местах тогдашнего мира. Они служили там, где более или менее ре¬
гулярно появлялись дубровницкие купцы, а их можно было встретить повсюду. Итальянский
гуманист, может быть несколько преувеличивая, писал около 1500 г., что нет ни одной части
Европы, где нельзя было бы встретить дубровницкого купца59. Неудивительно, что в XVI в.
число дубровницких консулов только в Западном Средиземноморье достигало 50 (в одних
лишь итальянских городах их было 36). Характерно, что в турецких портах насчитывалось все¬
го шесть консулов: дубровчане заняли ведущее положение не в морской, а в сухопутной тор¬
говле империи. Забегая несколько вперед, отметим, что с середины XVIII в. на консулов возла¬
гаются и более широкие обязанности, в частности наблюдать за соблюдением нейтралитета
гражданами республики. Количество консулов отражает не только географию дубровницкой

торговли, но и ее развитие во времени — в начале XVII в. число консулов уменьшается до 30, а
в середине столетия — даже до 8. И напротив, новый подъем дубровницкого мореходства, ко¬
торый наступит в середине XVIII в., увеличит их число до 8160.
Республика имела дело не только со своими консулами, рассеянными по всему Среди¬
земноморью, но и с иностранными консулами, живущими в городе; последние выполняли не
только торговые, но и дипломатические функции. Они в разное время появлялась в Дубровни¬
ке. Так, арагонская династия из Южной {164} Италии была представлена в Дубровнике с
1422 г., Флоренция имела постоянного консула с 1495 г., а венский двор — только с начала
XVIII в. Венеция же держала своего представителя в Дубровнике с середины XIV и до середи¬
ны XV в., до того времени, когда Дубровник стал республикой, а после этого отозвала его: не
хотела признавать новый статус своего бывшего подданного61. Почти все европейские государ¬
ства (за исключением разве что Англии) имели в Дубровнике XVII— XVIII вв. своих предста¬
вителей. Неаполь же был представлен в городе не только дипломатическим, но и военным аген¬
том: в XVII в. он назначал в Дубровник гувернера (т. е. управляющего) оружия, чиновника, ко¬
торому подчинялись все вооруженные силы республики 62. Иностранные представители, неза¬
висимо от того, как они назывались, консулы или резиденты, имели еще одну важную задачу —
снабжать свои дворы самыми свежими донесениями. Эту роль Дубровника, центра междуна¬
родной информации, современники высоко ценили.
Уже султан Баязид II в одном из писем благодарил дубровницкие власти за «сведения с
морской стороны». С конца XV в. из Дубровника начали поступать донесения и на Запад. И
очень скоро эта поставка информации в двух направлениях становится привычной для дубров-
чан — папе и итальянским князьям они сообщают о движении турецкого войска, и наоборот63.
Вначале дубровчане с большой опаской относились к этой роли, боясь разоблачения, «ибо, если
христиане узнают об этих наших письмах к султану, мы можем пропасть без всякой пользы для
султана»64. Поэтому все, что делали власти республики, особенно то, что происходило на засе¬
даниях советов, окутывалось величайшей тайной. Тому, кто разглашал содержание разговоров
на этих заседаниях, грозил крупный штраф или даже тюремное заключение. Специальными по¬
становлениями (в 1496, 1508 и 1511 гг.) сенат также запретил письменно или устно распростра¬
нять сведения о делах республики. Право сообщать о них принадлежало лишь сенату, который
регулярно писал в пять адресов — султану, папе, дожу, королям Венгрии и Испании. В Дуб¬
ровнике хорошо помнили, как в 1483 г. за тайные сношения с турками отрубили голову нобилю
Николе Палмотичу.
Секретными считались и сведения о турках. В декабре 1526 г. власти постановили, что
передача на Запад какой-либо информации об Османской империи без разрешения Малого со¬
вета карается штрафом в 100 дукатов или шестью месяцами тюрьмы. Вот образец того, что са¬
мо правительство сообщало о турках в Рим: «От наших людей, которые прибывают из Констан¬
тинополя, Галлиполи и Анатолии, мы узнали, что султан строит много галер, что построено
120...». А вот сведения, идущие в обратном направлении: «Посол сообщает, что Италия мирна,
только Флоренция находится в войне с Пизой, а Фердинанд Арагонский — с князем Салер¬
но» 65. В конце XVI в. сенат приговорил к пятилетнему заключению на маленьком островке
{165} известного дипломата Франа Гундулича за то, что он обязался тайно передавать инфор¬
мацию о турецких делах испанскому наместнику в Неаполе66.
Информацию, которой так ждали при европейских дворах, поставляли в город жители
дубровницких колоний, писавшие домой, поклисары, возвращавшиеся из Стамбула, консулы и,
конечно, капитаны заходивших в порт судов. Гавань была первым местом, куда доставлялись
нужные сведения, но самым оживленным местом были площадь перед Княжевым двором и ны¬
не не существующая Лоджия (место судебных заседаний). Там на скамьях под арками постоян¬
но собирались купцы, моряки, капитаны, играли в кости или в шахматы и обменивались ин¬
формацией настолько интенсивно, что власти республики даже пытались (совершенно безус¬
пешно) запретить рассказывать здесь свежие новости67.
Впрочем, не одни только торгующие и путешествующие занимались сбором нужных
сведений. Церковь знала нисколько не меньше. Через монахов (фратров, «братьев», как их на¬

зывали здесь) и приходских священников в архиепископском дворце собиралась масса всяких
нужных данных. Лишь в последние годы исследования в Ватиканском архиве позволили уз¬
нать, что именно сообщали дубровницкие архиепископы в Рим. Оживленная переписка с кури¬
ей падает на 1714—1715 гг., когда близится к концу очередная австро-турецкая война и габс¬
бургские войска стоят под Белградом. Архиепископ Дж. Баттиста Конвентали почти каждые
два-три дня пишет в государственный секретариат курии, сообщая, к примеру, что турки разо¬
рили Черногорию, перебив множество народу, что прибыл 82-пушечный венецианский корабль
с 800 людьми на борту, что турки разбили торговый караван близ Дубровника и собираются на¬
пасть на карантин, что турецкая армия взяла Коринф и готовится к вторжению в Далмацию68.
Неоценимо богатство сведений, которые отправляются из архиепископских покоев. Не мудре¬
но, что их должны были высоко ценить на Западе. Отдавали им должное и в Порте. Недаром в
конце XVI в. власти республики писали в Порту: «Мы платим султану не одну дань, а две, по¬
тому что несем большие... расходы из-за того, что держим людей во всех частях света для того,
чтобы знать, что происходит там... и потом сообщить об этом Благословенной Порте...»69. {166}
Глава 6
„Люди острого ума и пламенного духа“
Столетия напряженной борьбы — с природой, соседями, с врагами и торговыми конку¬
рентами — не остались для дубровчан без последствий. К XV—XVI вв. качества, накапливав¬
шиеся в их характере, сложились в устойчивый психологический тип. В письмах, донесениях,
путевых заметках современников часто можно встретить упоминания о чертах, свойственных
дубровчанину в отличие, скажем, от задартинца, а тем более от герцеговинца или влаха. В этом
собирательном портрете смешиваются самые различные оттенки — лукавство и обходитель¬
ность, корыстолюбие и твердость, остроумие и мужество, иногда можно прочесть даже слова:
«дубровчане — люди коварные и жестокие», а уж то, что они высокомерны, повторяется бес¬
прерывно. Австриец, посетивший город в 1775—1776 гг., когда характер горожан уже сложил¬
ся, записал: «Дубровчане — люди острого ума и пламенного духа» 1. Невозможно игнорировать
эти оценки, они помогают восстановить внутренний мир дубровчанина, его духовный склад,
все то, без чего на нынешнем уровне исторического знания невозможна объективная характе¬
ристика общества 2. Попытаемся же воссоздать то представление о дубровчанах, которое скла¬
дывается в умах их ближайших соседей, турок. Выбор этот легко объясним: ведь мы хотим
изучить все типы взаимосвязей города и османского мира. И, напротив, было бы интересно уз¬
нать, как выглядит турок в глазах дубровчан. Нужно только учесть ситуацию, в которой фор¬
мировались эти оценки.
Можно предположить, что до начала «турецкого страха», когда еще не затрагивались
жизненные интересы дубровчан, они относились к туркам в принципе нейтрально, а возможно,
и с настороженным любопытством. Ситуация изменилась после прямых столкновений, когда
всё заслонили враждебность и страх. Затем наступило время сосуществования, когда открыто
выраженная враждебность могла вызвать только лишние осложнения. Ее стали прятать под
мнимым дружелюбием, а то и под угодничеством. Без этого повседневные отношения было бы
трудно строить и купцу, торгующему в глубинных районах Балканского полуострова, и дипло¬
мату при стамбульском дворе, {167} и властям республики, принимающим официальных лиц
Османской империи.
Со временем на представления о турках, которые складывались у дубровчан, стали ока¬
зывать воздействие два дополнительных обстоятельства. Во-первых, изменилась самооценка
дубровчан. К чувству бессилия, необходимости лавирования, невозможности выйти из повино¬
вения стали примешиваться и уверенность в своих силах, сознание независимости, гордость ус¬
пехами своей республики, ощущение прочности своего положения в мире, осознание своей
значимости для турецкого государства. Во-вторых, при всем своем своекорыстии дубровчане
не могли не ощущать себя частью европейского, христианского мира. И поэтому они вольно

или невольно примыкали к тем путешественникам, которые в XVI в. оставили многочисленные
свидетельства о турках. Свидетельства эти хорошо известны, исследования, посвященные им,
составляют ныне обширную литературу. Характеристики, которые европейцы дают туркам, как
правило, отрицательны, путешественники нередко закрывают глаза на факты, способные поко¬
лебать их уверенность, и, наоборот, ищут доказательства своим враждебным настроениям.
Дубровчане в принципе согласны с ними. Однако было бы интересно выяснить, в какой мере
воззрения дубровчан, много лучше знавших турок, отличаются от этих стереотипных представ¬
лений.
Взаимные оценки
Местом, где общение дубровчан и турок осуществлялось энергичнее всего, был, конеч¬
но, сам город. Слава его все ширилась, на Балканах не было места, где не знали бы о нем, и ту¬
рок неудержимо тянуло в Дубровник. Правда, купцов среди них было немного, но зато всегда
хватало солдат, являвшихся в город бражничать. Еще в самом начале XVI в. дубровницкие вла¬
сти просили санджак-бея не пускать их в город, но до самого конца столетия эти жалобы по¬
вторяются почти с той же настойчивостью3. Подсчеты позволяют установить, что одновремен¬
но в Дубровнике проживало (от двух дней до двух недель) то 66, то 57, а то и 87 гостей из внут¬
ренних областей империи4.
Обилие приезжего люда придавало толпе на улицах Дубровника особый колорит. На ка¬
ждом шагу можно было встретить самые разные прически, головные уборы, украшения, ору¬
жие. Особенно разнообразна была одежда. Короткие итальянские плащи, безрукавки, чулки и
береты; турецкие шаровары, чалмы и туфли; албанские кафтаны из верблюжьей шерсти; круг¬
лые далматинские шапочки и белые женские чепцы... Особенно выразительна была «славян¬
ская» одежда боснийцев и герцеговинцев, ее разновидности на архивном материале интенсивно
изучаются югославскими историками и этнографами {168} (работы В. Хан). Это широкие на¬
кидки типа пастушеских плащей из склавины, из грубого сукна, «косматого» (существовал да¬
же термин космач), т. е. с высоким ворсом; плотные пояса с тяжелыми серебряными пряжками;
кожаные сумки; цветные платки, серьги, изготовленные «по славянской» (или «влашской») мо-
де5. Зрелище было весьма красочным.
Всех их нужно было где-то разместить. Дипломатов из христианских стран обычно по¬
селяли в нижнем этаже доминиканского монастыря, но для турок это явно не подходило. Мно¬
гие из них укладывались спать под открытым небом за стенами города, для почетных же гостей
власти снимали несколько домов. Один из них находился в самом центре города, близ Княжева
двора, и за порядком в этой «турецкой гостинице», или «Герцеговине», следил назначенный се¬
натом чиновник6. Впрочем, в начале XVI в. за городом, в Плочах, где взимали пошлину, для
турок был выстроен постоялый двор — «хан» (караван-сарай) .
Прибывших в город турок власти республики рассматривали как гостей, т. е. брали на
свое обеспечение, и это было очень накладно. А тут еще зачастую надо было смирять необуз¬
данный нрав приезжих, повсюду чувствовавших себя хозяевами, а здесь вынужденных менять
манеру поведения. Вот некий гость-турок, войдя в дубровницкую церковь, без дальнейших це¬
ремоний требует: «Где ваша казна? Дайте мне эту вашу казну!». Другие ведут себя менее без¬
образно, но и они «такие наглые и вызывающие, что ни на один вопрос у них нельзя добиться
ответа...»8. Неудивительно, что сенат много раз просил боснийские власти никого не пускать в
Дубровник без специального разрешения, а туркам, прошедшим через городские ворота, кате¬
горически запрещалось носить оружие.
Увереннее всех чувствовали себя в Дубровнике чиновники, по долгу службы часто бы¬
вавшие там. Чауши привозили бумаги из столицы, часто приезжали сборщики пошлин, неред¬
кими гостями были янычары или офицеры из соседних гарнизонов. Исследователи попытались
представить облик такого чиновника, щегольски одетого, окруженного слугами, который едет
по городу, вызывающе глядя на горожан и жадно взирая на городские соблазны. Недаром время
от времени то одну, то другую легкомысленную девицу, польстившуюся на турецкие подарки,
выставляли к позорному столбу, а то и изгоняли из Дубровника.

Не следует, впрочем, переоценивать трений, возникавших в стенах города, — чиновники
в XVI в. были еще послушными «рабами» султана, стремившегося дружить с республикой, а
смутьянов-одиночек быстро призывали к порядку. Но без последствий такие столкновения не
проходили, они откладывались в умах дубровчан в некое обобщенное представление о турках.
Для дубровчанина турок в первую очередь — это жестокий воитель, алчный и продажный, чув¬
ства дубровчан по отношению ко все-{169}му османскому миру можно охарактеризовать как
9
смесь «страха, презрения и ненависти» .
Обратимся теперь к противоположным оценкам. В глазах турка дубровчанин был тор-
гашом-гяуром — богатым, коварным, всегда готовым к обману и жестоким; недаром так часты
были рассказы о том, что мусульманам, попавшим в Дубровник, отрубают руки, отрезают носы
или выкалывают глаза10. Если эти характеристики в чем-то и преувеличены, то в ряде свиде¬
тельств отразилась суровая правда. Письмо, посланное в 1581 г. из Дубровника, сообщает, что
«весь народ [в Требинье] восстал против нас [ибо] ... наши люди отнимают их скот и деньги и
самовластно присваивают их дома и земли»11. И не одними насилиями дубровчане вызывали
гнев и возмущение жителей соседних областей. «...Перевертливые латиняне, носители обмана и
лукавства» 12 — вот общее мнение герцеговинских «турок» после очередной дубровницкой ин¬
триги. Лицемеры, бессердечные лихоимцы, лукавые торгаши — в кругу этих определений на
протяжении многих десятилетий будет формироваться отношение к дубровчанам не одних
только турок, но и других категорий балканского населения. Истоки этих оценок совершенно
очевидны. Это прежде всего извечное противостояние сельского мира городу, то противостоя¬
ние, о котором говорит Маркс13, и не просто городу, а средоточию богатства и корыстолюбия.
Пожалуй, конфессиональная рознь, различия между христианином и мусульманином или меж¬
ду католиком и православным (из соседней Герцеговины) отступают здесь на задний план —
дубровчане умели ладить с иноверцами, а время острых религиозных распрей на Балканах еще
не пришло.
Но зато остро ощущалась разница между высокоразвитым дубровницким микромиром и
окружавшим его гигантским пространством, прежде всего балканским, во многом этому ма¬
ленькому мирку уступавшим. Дубровчане давно уже поняли важность того места, которое они
занимали на карте Европы. Привычным способом выявить собственную ценность для них стало
сопоставление клочка земли, который природа и история отвела им самим, и огромности ос¬
тального мира. Естественно, что за многие столетия общения со внешней средой должен был
выработаться и отстояться определенный психологический стереотип. Этот стереотип как буд¬
то бы подчеркивал малость, незначительность крошечного государства и в то же время утвер¬
ждал в дубровчанах чувство собственного достоинства. Он выражался в самохарактеристике,
которая никогда не исчезает из дубровницкого обихода: «Мы не христиане, мы и не евреи, мы
— бедные дубровчане».
Этот стереотип можно усмотреть, в частности, в поведении послов, людей, которым по
должности полагалось иметь навыки общения с внешним миром. Набор подобных навыков был
не столько выражением профессионального мастерства, сколько составным элементом соци¬
ального опыта, — послами в республи-{170}ке назначались по очереди все члены правящего
сословия. Список качеств, которыми должен был обладать дипломат, был велик — от искусства
разжалобить и даже плакать (как не плакать, когда город так мал, а враги столь могуществен¬
ны!) до проявлений подлинного мужества. Когда дубровницкий посол в Порте выдерживал на¬
тиск обвинений, оскорблений и угроз и при этом еще спасал родной город, в его лице Дубров¬
ник вел разговор на равных, поднимаясь до уровня европейской державы. Пусть такое бывало
редко и в чрезвычайных обстоятельствах, но тем больше оснований видеть в этом проявление
подлинной человеческой сущности.
Еще более характерным образом отношение города к себе и окружающему миру про¬
явилось в выборе символов, которыми освящалась его внешняя деятельность — его герба и его
флага. Фигура св. Влаха, а позднее — увенчанный короной щит стали широко известными зна¬
ками дубровницкой независимости. Но все Средиземноморье знало также, что на любом дуб-
ровницком судне всегда есть запас флагов великих держав, которые в случае опасности на вы¬

бор поднимал капитан. В наши дни было бы наивным упрощением видеть в этом выражение
одной только лукавой переметчивости, как в свое время пытались уверять венецианцы, называя
Дубровник «семифлажным», — такая смена вымпелов производилась публично и обмануть уже
никого не могла. Напротив, вызывающая открытость этой операции имела совершенно иной
смысл. Она означала, что крошечный Дубровник не противопоставляет себя «большому миру»,
а считает себя его составной частью. И символика цифры «семь» в формуле «семь флагов» вос¬
принималась современниками как «много»: Дубровник как бы оказывался сопричастным жизни
не одного или двух государств, Османской империи или Испании, а всего средиземноморского
универсума. И все это так и понимали.
Если же вернуться к сопоставлению республики не со столь обширным пространством, а
с конкретным соседством, с балканским обществом в рамках Османской империи, то дубров-
ницкий микромир оказывался местом иных, более сложных социальных контрастов, здесь об¬
щественные взаимосвязи проявлялись в более утонченных формах. И если знатоки дубровниц-
кой жизни говорят о присущей дубровчанам злоче 14 (это не столько «злость», сколько язви¬
тельность), то в ней надо усматривать прямое порождение напряженного социального климата
в сложном городском организме. И еще сказывалось воздействие совершенно иной культурной
среды. Носители скорее средиземноморской, чем балканской, цивилизации, дубровчане по все¬
му духовному складу резко контрастировали со своим балканским окружением, и эти их черты
соседи сохранили в своих характеристиках. Но, разумеется, оба обстоятельства — и сложность
социальных коллизий в городе, и его особый культурный склад — заслуживают самостоятель¬
ной характеристики. {171}
Судьбы дубровницкой аристократии
Доминанта социального строя республики не претерпела значительных изменений за 200
лет. И в день битвы при Лепанто, и после землетрясения Дубровник остается все той же ари¬
стократической республикой, как и под венецианским сюзеренитетом. В 1594 г., когда на исхо¬
де был век дубровницкой славы и коммерческого подъема, одна рукопись зафиксировала нали¬
чие в городе 308 взрослых нобилей 15. Вряд ли это было преувеличением: ведь, по подсчетам И.
Манкен, столько же их насчитывалось в начале XIV в.16. Это число к тому же легко проверить:
взрослые (т. е. с 18 лет) мужчины-нобили автоматически входили в состав Большого совета,
должны были являться для голосования, и их легко учесть по протоколам. В начале XVI в. на
выборах князя голосовало 278, 220, 246 членов Совета, и с учетом отсутствовавших их общее
число вполне могло равняться тремстам. Таким образом, численного роста членов Совета, а
следовательно, и высшего сословия в городе за истекшие столетия не произошло, привилегиро¬
ванная прослойка ревниво охраняла свой состав от притока новых сил.
Ей было что охранять. Именно из числа нобилей в XVI в. вербовались судовладельцы,
капитаны, участники торговых компаний, все те, кто имел доступ к процветающей торговле го¬
рода. Позднее их число уменьшится и соответственно вырастет доля непривилегированных, но
пока патрициат получает львиную долю в коммерческих доходах республики. Значительны бы¬
ли и землевладельческие позиции патрициата. Так, в начале XVII в. только трое знатных людей
города (Нико Соркочевич, Мартолица Цриевич и Матия Градич) имели в селах Приморья 110
17
крестьянских домов каждый (всего же в Приморье в это время было около 780 домов) . У нас
почти нет сведений о городском домовладении, но можно быть уверенным, что в Дубровнике
по образцу других далматинских городов сдача жилья в наем была важным источником патри¬
цианских доходов.
Сохраняется и монополия нобилитета на управление городскими делами — ни одна из
привилегий не сохранялась нобилями с таким рвением. Между прочим, это была не такая уж
доходная привилегия, дубровницкие аристократы не расхищали городскую казну столь рьяно,
18
как это делали, по словам Энгельса, их немецкие собратья , да и большинство городских маги¬
стратур не оплачивались. Кроме того, служба родному городу зачастую отвлекала патрициев от
участия в торговых экспедициях, отнимая у них массу времени и энергии; это заметил Б. Кре-
кич еще по отношению к предшествующим столетиям 19 Поэтому, если дубровницкие нобили

стеной стояли на страже своих административных интересов, то ими двигала не корысть, а
вполне законное средневековое чувство охраны своих сословных прерогатив. Й. Тадич в связи с
этим справедливо за-{172}метил, что в облике дубровницкой аристократии сочетаются черты и
буржуазии, и феодалов 20. Когда дубровницкая властела, нобилитет, из десятилетия в десятиле¬
тие не допускает посторонних в свой состав, это, по-видимому, и есть важный показатель фео¬
дального образа мышления.
Нобили борются за право именоваться domini — «господами», за право считаться по¬
томками старой сербской или боснийской знати, в давние времена якобы переселившейся в го¬
род, за право особым образом одеваться21. Вот что писал об одежде нобилей дубровницкий ис¬
торик XVI в. С. Рацци: «...Носят [они] длинные тосканские плащи и круглые венецианские ша¬
почки... Сенаторы Малого совета надевают в торжественных случаях венецианские тоги...»22.
На похоронах аристократа или аристократки должен был присутствовать городской князь. С
особенным же ожесточением борются нобили против вступления непривилегированных в со¬
став патрициата. Потребность в этом к концу XVI в. и особенно в течение XVII в. становится
особенно настоятельной. Дело было даже не в том, что внутри пополанской верхушки выросли
фигуры, по размерам состояний и авторитету не уступавшие самым влиятельным нобилям, а в
том, что численность патрициата стала неуклонно и катастрофически уменьшаться.
В начале XVI в. в городе насчитывается 32 аристократических рода, в начале следующе¬
го столетия — только 27, а к концу XVIII в. — всего 21 23. Вымерла, таким образом, треть знат¬
ных фамилий республики — ситуация, поразительно сходная с тем, что происходило в
Венеции 24. Внутри же патрицианских родов опустошения были еще более значительны, чис¬
ленность мужчин-нобилей стремительно снижалась. В начале XVII в. в Большом совете обычно
присутствует не более 170 человек, в 1625 г. — лишь 150 (против 240—220 в начале XVI в.) 25,
а в 60-х годах XVII в. — лишь 90. После землетрясения и массовой гибели населения в 1667 г.
убыль состава в патрицианских коллегиях стала особенно заметной, сенату отныне полагают
численность в 15 человек (раньше — 35), Малому совету — 6 (раньше — 11) 26. Нобилитет к
тому же теряет интерес к делам города; недаром сенат штрафует тех нобилей, которые гуляют
по Плаце и не ходят на заседания.
В патрицианских семьях рождается все меньше и меньше детей. За первые 60 лет XVI в.
в состав Большого совета Дубровника было принято 711 молодых людей, через 100 лет (1600—
1660) — уже лишь 322, а еще через столетие — только 19027. Это уменьшение рождаемости со¬
циально обосновано. В среде городской аристократии укореняется убеждение в недопустимо¬
сти «мезальянсов», браков между нобилями и пополанками, и одновременно от невест-
патрицианок требуют все более дорогого приданого, его размер повышается с тысячи до 5 тыс.
дукатов. Все больше нобилей умирают старыми холостяками, в середине XVII в. вымирают ро¬
ды Палмотичей, Гунду-{173}личей, Лукашевичей, Бенешичей28, монастыри наполняются моло-
29
дыми монахинями . Сторонние наблюдатели предлагают радикальные меры; один француз в
1665 г. настоятельно советует правительству разрешить браки нобилей с простолюдинками, но
все безрезультатно30.
Попущение простолюдинам было сделано только в одном отношении. В разгар Кандий¬
ской войны Большой совет начал наконец обсуждать, сколько богатых пополанов он может до¬
пустить в свой поредевший состав, и принял решение «О сохранении и увеличении нашего пат¬
рициата». О массовом приеме в нем нет и речи, проваливается предложение о том, чтобы при¬
нять хотя бы пять семей. Два года не могут решить вопрос о приеме хотя бы одной пополан-
ской семьи (Божидаровичей), принимают ее с трудом (51 «за» и 43 «против»), и только после
катастрофы 1667 г. наступает «сдвиг»: решают принять еще... четыре семьи31. По своекорыстию
и социальной недальновидности дубровницкий нобилитет, как видим, не уступал ни одной из
европейских аристократий позднего средневековья.
Разумеется, остановить прилив новых сил в состав правящего класса было уже невоз¬
можно. Забегая несколько вперед, можно отметить, что в XVIII в. создается даже особая про¬
слойка «новых» родов в рядах дубровницкой властелы, принятых под напором новых обстоя¬
тельств. Дубровницкий патрициат последнего века республики состоит, по мнению некоторых

исследователей, из трех групп. Это старая аристократия, потомки 27 (или 29, по Диверсису —
даже 33) родов32 старого корня; смешанная аристократия, вобравшая ряд новых членов, и, на-
33
конец, совершенно новая, не поддерживающая связей с первыми двумя .
Это деление на «старых» и «новых» не очень способствует единству господствующей
элиты. Так, «новых» стали избирать в князья только с 1788 г.34. «Новых» начинают именовать
сорбонезы (т. е. получившие образование во Франции, в Сорбонне), а «старых» — саламанкезы
(т. е. учившиеся в Испании, в Саламанке). Из бранных кличек, родившихся на улицах, возни¬
кают своеобразные партийные обозначения: сорбонезы, естественно, становятся франко- и тур¬
кофилами, саламанкезы, напротив, держатся испанской ориентации. Это членение возникает в
самый канун XVII в., в 1700 г. «новых», т. е. сорбонезов, в составе Совета было только 16 про¬
тив 83 «старых», к 1762—1763 гг. относятся первые ожесточенные столкновения, когда в горо-
35
де почти воцаряется безвластие, к началу XIX в. сорбонезы окончательно побеждают (54:41)	.
Но эта перестройка правящего класса уже ничего не может дать городу — Дубровницкая рес¬
публика обречена.
Обратимся теперь к характеристике ведущих социальных антагонизмов в городе. Дуб¬
ровник, разумеется, знает примеры острой нищеты, хотя она не характерна для этого процве¬
тающего торгового центра, и не противопоставление «бедность — бо-{174}гатство» определяет
городскую жизнь. Городу известна ненависть слуг к своим хозяевам, впрочем, она найдет вы¬
ход только в чрезвычайных обстоятельствах — в дни катастроф36. Главной же осью противоре¬
чий, которая определяет тонус городских настроений, является неправедное господство патри¬
циата, его насилие по отношению к непривилегированным слоям населения. Вот почему имен¬
но оппозиция «знатность — незнатность» на протяжении десятилетий присуща жизни города.
При этом простое происхождение может выступать в разных обличьях. Одно из них — это не-
знатность, сопряженная с богатством.
Верхушка пополанов в Дубровнике с XIV в. обозначается понятием граждане, в XVI в.
она разделена между двумя богатейшими братовщинами — антунинов и лазаринов. «Антуни-
нами» называли членов корпорации купцов-мореходов, самой богатой в городе; она возникла в
1349 г. и считалась если не самой старой, то уж наверняка самой почтенной братовщиной в
Дубровнике. Братство св. Антуна Аббата по богатству своих членов, по обилию земельных вла¬
дений, по роли как в торговле, так и в первых промышленных предприятиях не уступало пат¬
рициату, но юридически оно было дискриминировано. Ни один антунин не был вхож на заседа¬
ния Большого совета и не занимал ответственных постов в городских службах. Их сближают с
буржуазией 37, и в какой-то мере это мнение, по-видимому, справедливо.
В 1531 г. от антунинов отпочковалась братовщина св. Лазаря, взявшая в свои руки тор¬
говлю с Востоком (в том числе и на Балканах). В скором времени именно из лазаринов стали
формироваться колонии в Белграде, Тырнове, Софии, Пловдиве и масса других «малых Дуб¬
ровников». XVI век — время расширения и процветания этой братовщины, в нее было принято
649 человек (в XVII в. уже только 348). Постепенно ее члены превращаются в обособленную
общественную прослойку, в XVIII в. объединяющую также чиновников, дипломатов, перево¬
дчиков, менее престижную, чем антунины, но не менее замкнутую. Члены обеих корпораций,
например, имели право на обращение сер (по-сербскохорватски — госпар), но никогда не всту¬
пали в браки друг с другом. Это было не только выражением корпоративной замкнутости, но и
осознанием различного социального статуса — антунины стояли выше, они находились между
пополанами и нобилями, лазарины же считались пополанами, пусть и самыми уважаемыми 38.
Как выглядит непривилегированный, не патрицианского статуса богач? Одна из инте¬
реснейших фигур XVI в. — это Томо Будиславич (1545—1608). Сын простого брадобрея, он
учился в Падуанском, а затем в Болонском университете, в котором получил степень доктора
медицины. Власти республики отказались признать его диплом, но после шестилетних усилий
(1575—1581) Будиславич все же добился своего, отныне его именуют «доминус», господин. За
это время он успел вылечить от астмы {175} султана Мурада III и несколько раз побывать в
Боснии. Его поездки в Баня-Луку и Фочу не прекращаются и позднее. Он был, очевидно, искус¬
ным врачом, его беспрерывно приглашали то к боснийскому везиру, то к герцеговинскому

санджак-бею. Затем он отправляется искать счастья в Польшу. С 1582 г. он в Кракове, служит
епископу Петру Млишковскому, знает многих образованных итальянцев и поляков (в том числе
Яна Кохановского). Стефан Баторий жалует ему дворянство, к величайшему озлоблению дуб-
ровницкого нобилитета, ибо Томо не был даже антунином. Поэт Динко Златарич зло высмеива¬
ет Будиславича, «стократ более великого, чем Гомер» и якобы состоящего в родстве с босний¬
скими королями. Умирает Будиславич в сане требиньского епископа, оставив по себе память
как о выдающемся гражданине, покровителе православных и ярком деятеле дубровницкой
39
культуры .
Состоятельнейшим человеком в Дубровнике XVI в. считался Вице Степович Скочибуха
(1534—1588), не уступавший патрициям ни размахом торговых операций, ни широким, возро¬
жденческого стиля образом жизни. Он начал как капитан, но, потрясенный гибелью брата в
морском бою с пиратами, в 21 год от роду навсегда перестал плавать. Он развернул обширную
торговлю с Неаполем и Испанией, Анконой и Софией, вывозя кожи и воск, ввозя шерсть, ткани,
предметы роскоши. В судне «Св. Иоанн Креститель» ему принадлежали три доли стоимостью
1620 дукатов, принесшие за три экспедиции около 34% прибыли. Ежегодный доход Скочибухи
только от торговых предприятий равнялся 6 тыс. дукатов, а общая стоимость его имущества
(судов, домов, земли, утвари) оценивалась в 77 тыс. Он вел утонченную жизнь аристократа, для
него был возведен один из самых роскошных загородных дворцов той эпохи, его окружали ме¬
бель и утварь, привезенные из Венеции, Милана и Неаполя, в его бумагах сохранились счета за
колбасы и сыр, доставленные из Андорры в Пиренеях. Тем не менее Вице так и не стал ноби¬
лем, и его современник, историк Серафин Рацци, имел все основания отметить, что он «умер
40
как член своего сословия — гражданин» .
Если Скочибуха — человек ренессансного образа жизни, то Миха Працат (Працатович)
(1522—1607) — образец старого, «мужицкого» поведения. Имя его в истории города заняло со¬
вершенно особое место — это единственный человек, кому современники поставили памят-
ник41. Дело в том, что Працат завещал городу все свои несметные богатства. Он был человеком
выдающихся деловых способностей и первым богачом города, при этом он всегда вел жизнь
полукрестьянина, предельно скромно питаясь и одеваясь. Может быть, поэтому мы так мало
знаем об этом носителе плебейских вкусов и традиций в среде дубровницких богачей?42 Но
Миха Працат скорее исключение в среде богатых дубровницких пополанов. Последних обычно
трудно отличить от нобилей и по внешнему виду, и по образу жизни. {176} Чтобы убедиться в
этом, имеет смысл заглянуть внутрь дома, принадлежащего состоятельному горожанину.
Внешний вид городского жилища (в отличие от загородного), по-видимому, не изменил¬
ся с тех пор, как в Дубровнике начали повсеместно возводить жилые постройки из камня. У нас
нет, правда, прямых свидетельств — ни одно жилое здание того времени не сохранилось, не пе¬
режило катастрофы 1667 г. Мы рассуждаем по аналогии с Трогиром, понимая, конечно, всю ус¬
ловность этого уподобления: Трогир был в XVI в. заштатным провинциальным городом, а Дуб¬
ровник — богатейшим городом-портом международного значения, но жилые дома в Далмации
вообще редко перестраивались. Изменения заключались, пожалуй, лишь в том, что если в XVI
в. каждый этаж представлял собой одно жилое помещение (на третьем этаже обычно находи¬
лась светлица для приема гостей, на четвертом хранилась одежда), то теперь внутреннее про¬
странство дома разделяется на комнаты. Их чаще всего четыре, вход в них с боковых сторон
большого зала, «салона», размещавшегося в центре патрицианского дома, как во дворце Сорко-
чевичей. (Показывая мне его, знаток дубровницкой старины, профессор А. Маринович проци¬
тировал старинную венецианскую поговорку: «Quatre stanze, un salon — ze la casa dun
Schiavon» — «Четыре комнаты, один салон — вот славянское жилье».) У главы дома появляет¬
ся кабинет с письменным столом и книжным шкафом — состоятельные люди все чаще уединя¬
ются для ученых занятий.
О наборе мебели и утвари в дубровницких домах мы судим с уверенностью — до нас
дошли посмертные описи имущества, «инвентари», в последние годы их все чаще публикуют и
подвергают анализу43. Чаще всего упоминаются расписанные или покрытые резьбой лари, в то
время они повсеместно заменяли шкафы. В них хранили одежду, материю, шляпы, на них же и

сидели, хотя в каждом доме было немало стульев, крытых кожей и бархатом, чаще всего выве¬
зенных из Венеции. На стенах развешивалось оружие: аркебузы, пистолеты, сабли, алебарды,
охотничьи ружья, арбалеты, шестоперы, и это не было лишь бесполезным украшением — указы
властей о запрещении носить оружие повторяются с многозначительной регулярностью, а в
1589 г. сенат был вынужден издать по этому поводу специальное постановление. Во многих
домах были настенные занавеси из раскрашенной тисненой кожи, ввозившиеся из Венеции или
вырабатывавшиеся в самом Дубровнике по итальянскому или испанскому образцу44.
Домашняя утварь служит свидетельством того широкого культурного влияния, которому
подвергался Дубровник, — больше всего мебели из Венеции, но есть покрывала из Валенсии,
скатерти из Фландрии, половики из Туниса45. Есть также вещи, изготовленные по «неаполитан¬
скому образцу», по французскому, по боснийскому или венгерскому, чаще же всего эталоном
служила турецкая мода. Описи имущества свидетельствуют и о {177} крупных состояниях.
Уже упомянутый Вице Буне, занимавший важный пост в испанской колониальной администра¬
ции в Мексике, оставил наследникам 6 портшезов, 150 дорогих стульев и кресел, 38 картин, из
них 12 кисти фламандских мастеров, письменный стол «китайской работы», 55 столиков, 14
канделябров; еще в одной описи перечислено домашнего имущества на 9 тыс. дукатов46.
Наш беглый экскурс в характеристику домашнего быта состоятельных дубровчан позво¬
ляет, насколько это возможно, убедиться в том, что не существовало сколько-нибудь заметных
различий в быту привилегированных и непривилегированных богачей города. В области духов¬
ной культуры, как мы убедимся, положение было сходным. Следует лишь помнить, что для
других социальных слоев — среднего купечества, розничных торговцев, ремесленников, моря¬
ков, мелких домовладельцев — нобилитет ощущался не только как самый образованный или
утонченный слой, но и как носитель привилегий и прерогатив. Об этом ежедневно напоминала
пополанам юная часть дубровницкого патрициата.
На побережье была в ходу поговорка: «Спаси нас, боже, от задарских мух и дубровниц-
кой молодежи!» У бога просили избавления не от сплитской или хварской, а именно от дубров-
ницкой молодежи, и это было легко объяснимо: имели в виду патрицианскую молодежь, а ни¬
где она не была такой распущенной, как в Дубровнике. Чувство превосходства и бесконтроль¬
ности, которое у взрослых патрициев сдерживалось жизненным опытом или воспитанием, про¬
рывалось наружу у юношей. Неудивительно, что на взрослых аристократов простолюдины жа¬
луются сравнительно редко (это, как правило, жалобы не на отдельных лиц, а на патрицианское
правление в целом), на молодежь же жалобы поступают почти беспрерывно. Жалуются на вы¬
зывающее поведение, на оскорбления, наносимые женщинам, на брань и «неприличные песни»,
которые распевают на ночных улицах, на поножовщину в подворотнях, под арками и в глухих
переулках. Примеры наглости, драчливости, бесстыдства дает не одна патрицианская биогра-
фия47. Возмущены не одни рядовые горожане, донесения папских визитаторов полны негодую¬
щих слов о скандалах на площадях, изнасилованиях, разврате и убийствах, совершаемых моло¬
дыми аристократами. От «золотой молодежи» города исходят постоянные импульсы социаль¬
ного насилия.
Все это не случайно. Проявившийся в наши дни интерес к демографическим сюжетам в
истории европейского общества, в частности к истории семьи48, позволил по-новому оценить
роль средневековой молодежи. Сейчас справедливо считают, что в некоторые исторические
эпохи, например после массовой гибели пожилых людей в годы эпидемий, резко возрастает ак¬
тивность молодежи, меняющая социально-психологический климат. Эти наблюдения сделаны
преимущественно на материале из истории {178} сельского общества XIV—XV вв., но не ис¬
ключено, что воздействие молодежи на жизнь общества могло проявиться и в городе и в другое
время. В частности, в Дубровнике XVI в., когда правящее сословие напряженно борется с
внешними опасностями и сказочно обогащается, у молодежи из состава этого сословия вполне
могли «отказать тормоза». Этим и объясняются, на наш взгляд, эксцессы, связанные с поведе¬
нием аристократической молодежи. Жизнь просвещенной дубровницкой молодежи — яркое
подтверждение этого.

Характерен путь, который прошел талантливый дубровницкий поэт Савко Бобальевич
(1530—1585). В 14 лет он первый раз устраивает скандал в школе, где его собирались выпо¬
роть. Других можно подвергнуть порке, а его нельзя, — он — нобиль. «Позовите отца, пусть
лучше убьет меня!» В 16 лет, увидев, как его отца схватили на улице за бороду, он бросился на
обидчика с ножом, рассек ему нос и ранил в руку. Был подвергнут большому штрафу и четыре
года провел в изгнании. По возвращении он снова бьется на ножах, на месяц попадает в тюрьму
и не успевает выйти, как на улице, где жили проститутки, ранит какого-то левантинца, а через
полгода ссорится с секретарем республики. Неизвестно, что ожидало бы его дальше, если бы не
тяжелая венерическая болезнь, — он навсегда глохнет (отныне его литературное прозвище —
«Глухой») и в 26 лет превращается в развалину49.
Большая часть стычек, драк и скандалов происходит по ночам. Ночами молодые люди
собираются в буйные ватаги, распевают и серенады, и «поносные песни», пробираются к зна¬
комым служанкам или в дом терпимости, именовавшийся «малая крепость» и состоявший под
началом «аббатисы блудниц». Недаром в Дубровнике рождается особый термин — «ночурак»,
возмутитель ночного спокойствия, который становится постоянным синонимом молодого но¬
биля.
Скандальное поведение патрицианской молодежи заметна обостряло социальное недо¬
вольство в городе. Правда, простолюдины обычно предпочитали не связываться с благородны¬
ми хулиганами и даже не поднимали шума (ср. заявление на суде: «Я не знал, что это были но¬
били, и стал кричать и браниться» 50). Но в то же время не следует забывать, что иногда вызы¬
вающее поведение юных патрициев было в Далмации причиной серьезных волнений, например
народного восстания на острове Хвар в 1510 г.51. В Дубровнике дело ни разу не дошло до от¬
крытых выступлений, но, характеризуя социальный климат, мы не можем игнорировать этой
формы отношений.
Мы не исчерпали всей полноты социальных взаимосвязей в городе, да это и не было на¬
шей задачей. Нам важно было лишь оценить импульсы, исходящие от верхушки дубровницкого
общества. А теперь обратимся еще к одной стороне духовной жизни горожан. {179}
Живописцы
Внутренний мир дубровчанина трудно представить вне его художественных вкусов, а
они формировались под воздействием не одной лишь архитектуры, о которой мы столько гово¬
рили выше. На эти вкусы сильнейшим образом влияла и живопись, в первую очередь церков¬
ная, — и маленькие запрестольные образы в приходских церквах, и огромные алтарные полип¬
тихи в соборах. О развитии этой живописи мы хорошо осведомлены по репродукциям, изда¬
вавшимся в послевоенные годы52. Творчество дубровницких мастеров не только вводит нас в
мир изобразительного искусства республики, но и открывает нам дополнительный путь к зна¬
комству с сознанием дубровчан.
Последовательную деятельность дубровницких художников мы замечаем с конца XIV в.
Живописцы в это время еще не обособились от ремесленников, в частности от изготовителей
щитов и ларей. Эта на первый взгляд странная близость объясняется тем, что щиты поначалу
обтягивались кожей, а затем расписывались (вспомним первые опыты молодого Леонардо!), а
лари покрывались росписью и снаружи, и изнутри. Напомним, что алтарные картины, как пра¬
вило, помещались в резные рамы и живописец нередко был и резчиком по дереву. Связь живо¬
писи с обработкой дерева будет прослеживаться еще долго.
В конце XIV в. в дубровницкой живописи мощно ощущается воздействие итальянцев —
дубровчане учатся у венецианцев, годы ученичества они проводят на лагунах, в городе работает
большая, организованная по мануфактурному образцу мастерская Франческо Нани из Болоньи.
Постоянную поддержку мастера получают от властей, так же как ее получали ткачи или судо¬
строители. Это самый ранний этап существования дубровницкой художественной школы, вре¬
мя ее становления, 1370—1420 гг.
С 20-х годов XV в. начинается следующий период, годы подъема этой школы. Случайно
ли это? Вряд ли. Вспомним, что именно тогда происходят и территориальное расширение Дуб¬

ровника, и зарождение мануфактурного производства, и преобразование коммуны в республи¬
ку. Смена жизненного уклада не осталась без последствий и для живописи. Архивные докумен¬
ты фиксируют заметное возрастание числа мастеров. А во второй половине столетия появляют¬
ся художники-профессионалы, которые сравнительно редко отвлекаются для росписи ларей или
щитов, целиком посвящая себя художественному творчеству. Одним из них был Блаж Юрьев
(иначе Блаж Трогиранин — умер в 1448 г.), деливший свой труд между несколькими далматин¬
скими городами, но немало потрудившийся и в Дубровнике.
К этому времени потребность в художниках в городе заметно возрастает. Характерно,
что как только чужие мастера покидают город, их место сразу же занимают отечественные.
Пер-{180}вым в этом списке оказывается Дживан (Иван) Угринович, впервые упоминающийся
в городе около 1420 г. и затем работающий здесь целых 40 лет. Угринович — первый извест¬
ный дубровницкий мастер. Диапазон его творчества велик. Он пишет алтарные картины, укра¬
шает дома горожан и дворцы окрестной знати, расписывает хоругви (работу по тканям он осо¬
бенно любит), не брезгует, между прочим, и росписью щитов. Вокруг него группируется круг
мастеров, около 20 лет он проработал вместе с известным резчиком по дереву Радосавом Вук-
чичем. Из мастерской Угриновича вышло еще два поколения художников, в том числе и его
сын Степан. Он пользуется у современников широкой популярностью, ни один мастер ни до, ни
после него не имел столько заказов. Угринович, как и Блаж Юрьев, пишет свои картины в той
манере, в которой смешались и заимствованные из соседней Италии готические элементы, и
византийские живописные традиции. Для большинства дубровчан это сочетание не является
анахронизмом, их вкусы еще не созрели для восприятия того нового, что зреет в соседней Ита¬
лии.
Младшим современником Дживана Угриновича был рано умерший Матко Юнчич, один
из самых талантливых мастеров этого времени. Он родом из семьи которских художников, са¬
мостоятельно работает то в Которе, то в Дубровнике с 1440-х годов, его заказчиками являются
преимущественно церковные круги — его брат был священником, а в те годы личные связи
много значили при подборе клиентуры. Он учился в Венеции и выступает как несколько запо¬
здалый представитель венецианской школы, но его манера более свободна, чем у Угриновича,
чувствуется вторжение ренессансных приемов.
Более значительным художником был товарищ Матко Юнчича, Ловро Добричевич (ок.
1420—1470). Он также родом из Котора, учился, как и Юнчич, в Венеции, работал вместе с
ним, занимаясь не только живописью, но и ювелирным делом и резьбой по дереву. Его работам
свойственны все тот же готический излом фигур и та же византийская манера писать лица.
Особенно заметны эти черты в великолепном двухъярусном полиптихе, созданном в 1448 г. и
хранящемся сейчас в доминиканском монастыре. В центре первого яруса — «Крещение Хри¬
ста», а по сторонам — фигуры четырех святых. Второй ярус содержит изображение Мадонны с
младенцем и полуфигурами апостолов, в которых присутствует типичный для готики острый
натурализм. В картине преобладает характерный для дубровницкой живописи этого времени
колорит — золотой фон, золотистые пятна на богато орнаментированной одежде. Вместе с этим
полиптих отличается мягкостью трактовки отдельных образов. Добричевич изготовил и уни¬
кальную резную раму полиптиха, покрытую тончайшим рельефным орнаментом 53.
Добричевичу принадлежит также икона с изображением св. Влаха, где впервые в исто¬
рии дубровницкой живописи свя-{181}той написан с моделью города в руках. Еще один его
шедевр — алтарь церкви св. Марии в селении Данче. В верхней части картины представлен бог
с ангелами, поддерживающими земной шар, на шаре нанесены названия трех известных в то
время частей света — Европы, Азии и Африки, художник испытывает тягу к образному осмыс¬
лению действительности. С художественной точки зрения — это лучшая вещь Добричевича,
связывающая его творчество с венецианской живописью раннего Возрождения. Широкая попу¬
лярность творчества Добричевича — хорошее свидетельство того, как постепенно меняются
вкусы дубровчан.
Примерно к 1470—1480 гг. завершается еще один период в развитии дубровницкого ис¬
кусства и начинается время его наивысшего подъема. С 1480 по 1520 г. (даты, разумеется, ус¬

ловны) дубровницкая живопись выдвинет ряд самых славных своих имен. Но для этого должны
произойти глубокие перемены и в манере работы мастеров, и в организации живописного дела,
и в художественных вкусах горожан. Так, уходят в прошлое многофигурные полиптихи, заме¬
няясь картинами с одним центральным образом и четырьмя фигурами по бокам, а то и просто
триптихами; более свободным становится расположение фигур.. Персонажи вступают между
собой в непринужденное общение, в «святую беседу». Создается самостоятельная корпорация
художников — в 1480 г. они создают свой собственный цех, куда входят также лучники, се¬
дельщики и гончары — всем им приходится иметь дело с красками, лаками, кожей и деревом.
Наконец, происходит и смена поколений: те семьи, которые до сих пор поставляли живописцев,
— Угриновичи, Юнчичи — сходят со сцены. Их место заступают новые — процесс нескорый и
нелегкий, ведь для того, чтобы открыть мастерскую, нужно было обзавестись инструментари¬
ем, моделями, чертежами, помещением, нужно было, наконец, создать имя и найти заказчиков.
В последние десятилетия XV в. в городе успешно работают ученики Ловро Добричевича
и его сын Вице, продолжающие его традиции. Вице — мастер консервативный, он следует ма¬
нере отца, и, может быть, эта традиционная манера и обеспечивает ему множество заказов и
почетное место старшины цеха художников. Тем заметнее на этом фоне новаторская деятель¬
ность двух его знаменитых современников — Николы Божидаровича и Михоча Хамзича.
Никола Божидарович (ок. 1460—1517) — самое славное имя в истории дубровницкого
искусства. И он родом из Котора, его отец, Божидар Влаткович, крестьянин, вышел в художни¬
ки и стал известным живописцем. С 1477 г. Никола Божидарович обучался в Италии, преиму¬
щественно в Венеции. К началу столетия влияние итальянцев, отца и других местных художни¬
ков уступают место его собственному видению мира. С этого времени Божидарович наиболее
полно выражает новый дух Дубровника. {182}
Около 1500 г. вместе с отцом молодой Божидарович по заказу семьи Будич изготовил
триптих для доминиканской церкви. В центре его Богородица с младенцем в окружении херу¬
вимов, а на боковых створках — четверо святых. Один из них, св. Влах, изображен с точной
моделью города в руках, что делает картину достоверным историческим свидетельством. Это
одно из самых популярных изображений святого патрона города — оно ныне повторяется на
всех альбомах и туристических буклетах. Одновременно в триптихе впервые проявляются воз¬
рожденческие устремления Божидаровича. Это — отказ от готической экзальтации, строгая
симметричность в расположении фигур, мягкость и свобода в их изображении. Видимо, к нача¬
лу XVI в. этот новый подход стал вполне соответствовать вкусам дубровницкого общества, по¬
тому что отныне у молодого художника нет отбоя от заказчиков.
В 1513 г. художник рисует алтарный образ Благовещения для церкви на острове Лопуд.
В этой многофигурной композиции уже чувствуются и воздушная перспектива, и глубина пей¬
зажа. Образ овеян тонким лирическим чувством. Наиболее полное выражение эти возрожден¬
ческие принципы находят в написанной в том же году «Мадонне со святыми» (для доминикан¬
ского монастыря). Все действующие лица здесь изображены в едином поле — они находятся в
общении друг с другом, а не отделены резными колонками, как это было ранее в полиптихах. В
картине «Святая беседа» полон очарования образ Богородицы, совсем еще девочки, грустно ее
нежное лицо с опущенными глазами. Наконец, в 1517 г., в год своей смерти, Божидарович пи¬
шет четвертую дошедшую до нас картину, пожалуй, самую изысканную из всех, — запрестоль¬
ный образ для церкви в Данче 54.
Образ жизни Николы Божидаровича также выдает в нем человека Возрождения. Он со¬
бирает большую коллекцию медалей, смело утверждает авторство своих картин, подписываясь
«Николай Рагузинец» (согласно средневековой художественной практике, мастер должен был
смиренно скрывать свое имя), его нередко можно встретить на улицах в компании веселящихся
друзей, а один раз власти даже посадили его в тюрьму за слишком вольное поведение. Он уми¬
рает еще не старым человеком, прочно закрепив за собой славу крупнейшего дубровницкого
живописца.
Последним представителем дубровницкого Возрождения является Михоч (Михаил)
Хамзич. Он родом из немцев, его отец (Ханс, Хамзич — искаж. Хансич), был пушкарем на

службе республики, в семье продолжают говорить по-немецки, а его братьев в народе называли
«тудешко», «немцами». Будущий мастер был отдан в ученье к выдающемуся итальянскому ху¬
дожнику Андреа Мантенье. По возвращении, в 1508 г., он сразу же получил вместе с Николой
Божидаровичем от города заказ на роспись зала заседаний Большого совета. Здесь он темперой
по {183} дереву выполняет «Крещение Христа». Композиция вписана в полукруглый тимпан
стены. В центре — аскетическая фигура Христа, погруженного в сине-зеленые волны реки, а
рядом на берегу Иоанн льет воду ему на голову. Суровый, лишенный растительности пейзаж
сообщает настроение всей картине 55.
Однако заказы не кормят его, и Хамзич поступает на службу в таможню. Позднее, бро¬
сив службу, он вынужден заняться торговыми операциями. Тем не менее он интенсивно зани¬
мается живописью. На триптихе, который он исполнил в 1513 г., изображены в рост фигуры
святых. Здесь особенно заметно влияние Мантеньи — фигуры Хамзича выполнены в строгой
манере, пейзаж как бы окаменел, синие и голубоватые тона сообщают картине несколько суро¬
вое настроение. В этом, кстати, его отличие от Божидаровича, тот любит мягкий и нежный ко¬
лорит, а Хамзичу присуще стремление к монументальности и к контрастам светлых и темных
тонов. Хамзичу было непросто найти контакт с дубровницкой средой и как иноземцу, и как ху-
дожнику-новатору. Тем не менее он сумел получить признание современников, даже считался
известным живописцем. И все же под конец жизни он мог ощутить, что вкусы его сограждан
меняются быстрее, чем изменяется его творчество.
Почти одновременная смерть крупнейших представителей дубровницкой школы — Бо-
жидаровича и Хамзича — означала и конец ее развития как самостоятельного направления.
Правда, некоторое время в городе продолжает работать натурализовавшийся здесь венецианец
Пьетро ди Джованни. Он пытается удержать прежние достижения, сохраняя, в частности, мо¬
нументальность Хамзича и колористические достоинства Божидаровича. Но вернуть ей былую
славу ему не удается. Более того, дубровчане постепенно отворачиваются от собственных жи¬
вописцев, отказываются от их услуг. Дубровницкая художественная школа прекращает свое
существование. В чем дело?
Причина заключается не в отсутствии таланта у Пьетро ди Джованни или у кого-либо
еще, кто приходит на смену Божидаровичу и Хамзичу. Просто назрел разрыв между тем, что
может дать в Дубровнике собственная живопись, и тем, что хотят от нее состоятельные горо¬
жане. Каких бы успехов ни достигала на рубеже XV и XVI вв. дубровницкая живопись, и по
степени ренессансного развития, и по художественному уровню она все же отставала от сосед¬
ней итальянской, в частности венецианской. Верхушка дубровницкого общества остро это чув¬
ствует. И чем больше растут доходы патрициата, тем острее в его среде зреет желание пользо¬
ваться такими же благами жизни, так же обставлять свой быт, украшать свои дома и загородные
дворцы, как это делает венецианский нобилитет. Возможно, что у самых образованных дубров-
чан это желание продиктовано чисто возрожденческими устремлениями, не исключено также,
что на большинство действовал, как мы говорим сегодня, «демонстрационный эффект». Мно¬
голетнее соперничество с {184} Венецией, соперничество-подражание, перекидывается теперь
и на сферу искусства, где вызывает неожиданные последствия. Угасание дубровницкой худо¬
жественной школы и есть одно из таких последствий. И чем быстрее растут богатства города и
экономическая мощь его нобилитета, тем активнее отворачивается этот нобилитет от своих
дубровницких мастеров и обращается к услугам иностранцев.
Вторжение чужеземного искусства в Дубровник идет по нескольким каналам. Во-
первых, наступает время итальянцев, учеников Дж. Беллини и Тициана. Они приезжают сюда
из Урбино, Флоренции, Венеции. Во-вторых, в Дубровник прибывают картины, вывезенные из
Нидерландов. Сами фламандские мастера на берега Адриатики, естественно, не едут, но всякий,
кто путешествует вокруг Европы, знает, что может купить и привезти домой отличные жанро¬
вые картины или пейзажи. Первые упоминания о них относятся к 1520 г., а с конца XVI в. о
картинах, созданных «по фламандской моде», пишут уже очень часто. Наконец, конкуренцию
местной живописи составляют греческие (или работающие в греческой манере) художники,
проводники поздневизантийского искусства. Это прежде всего мастера с Крита, где влияние

Венеции было всегда сильным, приверженцы своеобразной «греко-венецианской» школы. Их
искусство было популярно преимущественно в пригородной сельской среде с ее консерватив¬
ными вкусами и устойчивой привязанностью ко всему «греческому». Именно у них и пользо¬
вался успехом известный живописец, грек Ангелос Бизаманос, приехавший в Дубровник в
1518 г. А вот горожане этого искусства не принимают. И судьба Матко Франова в этой связи
достаточно показательна. Он не сразу пришел к поздневизантийской манере, но когда утвер¬
дился в ней, оказалось, что дубровчанам она совершенно чужда, заказчиков нет, и художник
умер в нищете.
Под воздействием иностранной живописи, вторгающейся в город с указанных трех на¬
правлений, самостоятельная дубровницкая школа и прекращает свое существование. Оконча¬
тельно это происходит в середине XVI в. К тому времени, по свидетельству современников,
дома горожан заполняют композиции на мифологические темы, жанровые сцены и, конечно,
портреты владельцев. В коллекциях состоятельных дубровчан можно обнаружить изображения
императоров, семейные или индивидуальные портреты родственников или предков, а на стенах
Княжего двора турецкий путешественник, к своему удивлению, обнаружил портреты турецких
вельмож и даже султанов56. Все это, скорее всего, результат творчества иностранцев. Своим же
мастерам ничего не остается, как переселяться в деревню или на острова, сближаться с дере¬
венскими художниками и переходить на близкую народу манеру работы. Оставшиеся же в го¬
роде живописцы постепенно превращаются в копиистов и имитаторов иностранных, преиму¬
щественно итальянских, мастеров. И если {185} в XVII в. в Дубровнике снова появляются свои
мастера, то никакого общего направления они уже не составляют — они действуют поодиночке
и не имеют никакого общего языка.
«Поэта назначенье — музе следовать свободно»
Среди богатств, оставленных средневековым Дубровником, литература — одно из са¬
мых значительных, она много десятилетий служит объектом пристального внимания, изучения
и восхищения. А слава города как культурного центра в значительной степени покоится на ус¬
пехах его поэтов и драматургов.
Дубровницкая литература будет нас интересовать как отражение (активное или пассив¬
ное — это уже другой вопрос) ведущих чувств, настроений, умственных привычек, одним сло¬
вом, духовных установок городского общества. Здесь приходится самым серьезным образом
считаться с фактором субъективного порядка — эмоциональный настрой, духовный склад (или
то, что сейчас принято называть «духовной оснасткой»), о которых свидетельствует литератур¬
ное произведение, могут оказаться результатом деятельности лишь одной одаренной личности.
Но и в этом случае они останутся элементами в развитии дубровницкого общества, и их нельзя
игнорировать. В то же время наше внимание привлечет общественная роль тех, кто создавал
изящную словесность города, ибо тем самым мы получаем возможность познакомиться с еще
одной гранью социальной действительности. Характеристика литературного творчества дуб-
ровчан облегчена наличием многочисленных исследований, среди которых видное место зани-
57
мает капитальный труд И. Н. Голенищева-Кутузова , по масштабу и компактности изложения
не имеющий равных в советской науке.
Нам важно познакомиться также с обликом дубровницких поэтов, это поможет увидеть
«в лицо» выдающихся деятелей ренессансной культуры и попутно приблизиться к решению
вопроса о социальном поведении людей средневековья. В наши дни эта проблема все чаще ста-
58
новится предметом изучения , исследователей привлекает возможность увидеть в житейских,
повседневных ситуациях характерные черты эпохи. Поэтому «образ жизни» не может быть ис¬
ключен из числа объектов культурно-исторического повествования59. Материалом для подоб¬
ной характеристики нам послужат писательские биографии, реконструированные в трудах со¬
временных историков и литературоведов.
Первые выдающиеся дубровницкие поэты вышли из среды нобилитета и отмечены все¬
ми качествами этого сословия. Так, Жоре Менчетич (1457—1527) принадлежал к роду, восхо¬
дившему к полулегендарным основателям Дубровника. Он получил неплохое образование (как

и большинство его сверстников, {186} учился в городской латинской школе). Став чуть по¬
старше, он участвует в обычных похождениях аристократической молодежи с обычными же
последствиями; например, за нападение на дом соседа его на полгода сажают в «мокрый кар¬
цер». Он дерется на улицах и в молодости, и в зрелом возрасте, отсиживает, платит штрафы, и
все это не мешает ему заседать в Большом совете, отправлять должности, ездить по торговым
делам и даже под конец жизни стать князем города. Постоянного кружка вокруг него нет, с
итальянскими поэтами он лично не связан, и его переход на сербскохорватский язык — это еще
не отражение перелома в сознании читающей публики.
Дерзким и необузданным нравом Менчетичу близок Илия Цриевич (1463—1520) — он
также сидел в тюрьме, управлял крепостью Соко, подвергался наказаниям. Но в то же время он
— человек иного воспитания и держится иных культурных и социальных связей. Он получил
гуманистическое образование в Ферраре и Риме, вошел в круг римской интеллигенции и до
конца своих дней был отравлен тягой к столичному обществу. Цриевич пытался попасть к вен¬
герскому или польскому дворам, посвящал стихи королям и, потерпев неудачу в этих попытках,
60
расценил это как жизненное крушение — стал священником и перестал писать стихи .
Контрастом биографиям обоих поэтов-патрициев является жизненный путь Мавра Вет-
рановича (1482—1576). В юности он стал бенедиктинским монахом, более десяти лет прожил в
Монте-Кассино; вернувшись в Дубровник, стал ратовать за реформу монастырей. Вступив в
конфликт с властями, он был изгнан из пределов республики, а когда вернулся, всю оставшую¬
ся жизнь провел отшельником на маленьком островке св. Андрея. Вся жизнь Ветрановича, та¬
ким образом, была связана с церковью, и не приходится удивляться тому, что в его творчестве
столь сильны религиозные мотивы. Удивительно другое: этот отшельник, и по образу жизни, и
по статусу, казалось бы, оторванный от общества, живет почти всеми его интересами. Ветрано-
вич — поэт по призванию, и этим он горд:
Гончарам дана сырая
Глина, чтоб горшки лепили...
...Живописец, полный знанья,
Всеми красками владеет...
А поэта назначенье —
Музе следовать свободно,
Песнь слагая благородно
Лишь по воле вдохновенья
(«Стихи в помощь поэтам») 61
Ветранович вошел в историю далматинской литературы как певец антитурецкой темы,
как автор пасторалей и религиозных драм, сатирических антивенецианских стихов, карнаваль¬
ных песен и, главное, множества лирических стихотворений. Диапазон его творчества заставля¬
ет считать Мавра Ветрановича подлинным представителем далматинского Возрождения. {187}
Дубровницкие поэты ищут все более устойчивых профессиональных связей, они нуж¬
даются в постоянных ценителях и критиках своего творчества. Создаются литературные круж¬
ки, и некоторые из них навсегда входят в историю дубровницкой словесности. Таков, например,
кружок, возникший вокруг знаменитой красавицы Цвиеты (Флоры) Зузорич, прожившей очень
долгую жизнь (1552—1648). Она была дочерью богатого торговца и женой флорентийского
купца Бартоломео Пешони, провела детство в Анконе и сюда же вернулась в старости. С 1570 г.
она живет в Дубровнике, став хозяйкой известного литературного салона. Привлеченные красо¬
той, образованностью и утонченностью Цвиеты, в ее доме собирались комедиограф Никола На-
лешкович, церковный сановник Марин Кабога 62, португальский эмигрант Дидак Пирр (Исайя
Коэн), будущий историк Мавр Орбин, дипломат Франо Гундулич, итальянцы — преподаватели
латинской школы и двое самых талантливых поэтов того времени — Савко Бобальевич и Динко
Златарич. Каждый из постоянных посетителей этого дома оставил какой-то след в истории дуб-
ровницкой культуры — Зузорич умела находить таланты. По-видимому, около десяти лет этот
литературный салон объединял лучшие умы ренессансного Дубровника, а в 1583 г., после бан¬
кротства мужа, Цвиета Зузорич навсегда покинула город63.

Впрочем, не всегда дубровницких литераторов устраивали домашние вечера, их тянуло к
созданию и более прочных творческих союзов — по примеру итальянских ученых кружков они
основывают «Академию согласных» (Савко Бобальевич, Никола Гучетич, Марин Кабога). Кру¬
жок «академиков» регулярно собирался во дворце Дивона, и, по всей видимости, его участники
слушали, обсуждали и комментировали все, что выходило из-под их пера.
Одна из самых ярких и одновременно загадочных писательских биографий XVI в. — это
биография великого комедиографа Марина Држича, о котором столько говорят и пишут в наши
64
дни .
Марин Држич (1508—1567), племянник поэта Джоре Држича, принадлежал к старому
патрицианскому роду выходцев из Котора, обедневшему и утратившему знатность. В семье бы¬
ло пять сыновей, и все они занимались торговлей. В 18 лет Марин уже клирик, позднее он ста¬
нет диаконом и священником, а пока живет на доходы с одной островной церкви и одной дуб-
ровницкой. С этого времени его все чаще называют «дум [дон] Марин». Затем семья разоряет¬
ся, и Марин нанимается органистом в собор, но через полгода (1538) уезжает учиться в Сиену.
Ему уже 30 лет, он беден, от республики он получил 30 дукатов единовременного пособия. Че¬
тыре года он проводит в Сиенском университете. Здесь он становится любимцем молодежи, его
избирают вице-ректором университета и главой студенческого общежития. Характер его неле¬
гок, он жестоко ссорится с влас-{188}тями. В университете Марин много читает, изучает право,
философию, совершенствуется в музыке (помимо органа он отлично играет на лютне, флейте,
контрабасе и клавесине), но увлеченнее всего отдается любимому делу — театру. Вернувшись
на родину, он служит писарем, надзирает над текстильным и соляным производством, а затем
внезапно поступает на службу к знатному австрийскому эмигранту, графу К. Рогендорфу. Два¬
жды в 1545—1546 гг. он оказывается в свите графа в качестве «камерария» — секретаря, сотра¬
пезника, может быть, даже слуги 65. Что заставило немолодого клирика принять на себя эту
роль?— гадают историки. Скорее всего, стремление повидать свет.
Вместе с графом Држич едет в Стамбул и в Вену, средств для путешествий у него нет —
он по-прежнему небогат, а граф хоть платит и немного, но кормит и повсюду возит с собой. Ко¬
гда Држичу исполняется 40 лет, он начинает деятельность комедиографа. Ранним этот дебют не
назовешь, но зато теперь он пишет без перерыва. На протяжении полутора десятков лет он соз¬
дает несколько комедий и множество стихотворений. Отныне его имя неразрывно связано с ис¬
торией дубровницкого театра, в котором он сам ставит свои пьесы. Однако театр плохо кормит.
Држича мучают долги, в 1562 г. он служит капелланом аквилейского (т. е. венецианского) пат¬
риарха и уже не возвращается в родной город. Он живет то в Венеции, то во Флоренции, и с по¬
следним городом связано одно из самых удивительных предприятий Држича.
Никто из дубровчан не подозревал, что автор блестящих комедий, остроумный и общи¬
тельный собеседник был одновременно и организатором политического заговора. Но, по-
видимому, скрытность ему была свойственна всегда, недаром в Дубровнике за ним закрепилась
кличка «Выдра»66. Как бы то ни было, в 1566 г., находясь во Флоренции, Држич обратился к
герцогу тосканскому Козимо I Медичи с пятью письмами (одно из них утрачено), в которых
развернул план политического переворота в Дубровнике67. Целью этого переворота должна бы¬
ла стать ликвидация аристократического режима. По мнению Држича, в Дубровнике царит все¬
общее недовольство правлением нобилей, этих «тупых и бесполезных уродов», его надо только
подогреть, например, папским интердиктом, даже ложным. После этого достаточно будет по¬
слать «пятьдесят добрых солдат... с четырьмя капитанами и одним полковником... Их следует
послать... по пять человек на кораблях из Венеции». Држич берется доставить им аркебузы, а
заранее извещенный кузнец собьет засовы с городских ворот. «Вся молодежь примкнула бы к
моим планам, — пишет далее Држич. — Обещаю, что весь народ сразу же подхватит это доб-
68
рое дело» и государственный переворот закончится полным успехом .
Как бы ни оценивать эту акцию писателя, необходимо признать, что перед нами совер¬
шенно новый, неизвестный доселе {189} Држич. Тот, которого мы знали раньше, никогда не
участвовал в заговорах, даже в стенах родного города, никогда не писал политических про¬
грамм, никогда не выступал с критикой государственных режимов, да еще такой озлобленной.

С открытием писем личность Држича, по мнению одних исследователей, стала «загадочной и
трагически серьезной», по мнению других, Држич оказался «смешно наивен». Однако вряд ли
можно думать, что Држич затеял свое предприятие из-за денег, или из желания обратить на се¬
бя внимание. Ныне возобладало отношение к Држичу как к трезвому мыслителю, исполненно¬
му дубровницкого «патриотизма»69. И, конечно же, несомненно, что идея Држича отражала не¬
довольство олигархическим режимом республики, которое всегда существовало в городе. Не¬
даром через 50 лет после Држича (в 1606 г.) к венецианским властям в Далмации обратился не¬
кий дубровчанин, сообщая, что «в Дубровнике [люди] раздражены и возмущены... невыноси¬
мыми притеснениями, которые они терпят от нобилей и... ищут способа освободиться от
70
них... » . А кроме того, саму личность Марина Држича, талантливого, остроумного, блестяще
образованного, непоседливого, склонного к авантюрам, вечно борющегося с долгами, постоян¬
но находящегося в гуще событий, эти заговорщические письма рисуют очень выразительно.
Обратимся теперь к содержанию дубровницкой литературы. Она создавалась на трех
языках, на четвертом, «дубровницком» диалекте, лишь говорили и вели дела. И сама последо¬
вательность, в которой латынь сменяется итальянским, а итальянский вытесняется сербскохор¬
ватским, характеризует закономерности в развитии не одной лишь литературы, но и всей куль¬
туры Дубровника. XV век — время сочинений, еще целиком написанных по-латыни, однако
поначалу это еще не тот язык, который очистили гуманисты, латыни еще не возвращен ее
прежний блеск. Латынь, на которой пишет Филипп де Диверсис, тяжеловесна и трудна для по-
71
нимания . 1440 год, год создания его «Описания...» — это лишь ранний этап гуманистических
штудий. Позднее придет блестящий язык Илии Цриевича, который учился у Помпония Лэта и
которого венчают лаврами в Риме за прекрасные лирические стихи. Латинский язык недаром
так долго удерживается именно в поэзии. И. Н. Голенищев-Кутузов отмечает, что писать стихи
на латыни было гораздо легче, чем по-итальянски, а тем более по-сербскохорватски, где все
приходилось создавать заново. Классические образцы латинской поэзии все поэты обычно
помнили со школьных лет, знали наизусть и брали за образец72. Таким образом, латынь, основ¬
ной литературный язык средневековья, обретает чистоту, изящество и становится одним из
первых элементов нового, ренессансного развития. Это будет происходить до середины XVI в.
А затем наступает время итальянского языка. Почти вся лирическая поэзия, расцвет ко¬
торой приходится на XVI в., будет написана на нем, это — выражение и общности культурного
{190} развития на обоих берегах Адриатики, и более высокого этапа Возрождения. Одновре¬
менно начинают писать на сербскохорватском. Это не просто очередная перемена, а свидетель¬
ство крупного сдвига, в творчество дубровницких литераторов (и в сознание горожан) энергич¬
но вторгается понимание их общности с окрестным деревенским миром. С середины XVI в.
73
почти повсеместно поют уже на сербскохорватском . Осталось лишь добавить, что эта смена
литературных языков, приводящая к победе славянского, была свойственна в первую очередь
Дубровнику. В остальной, т. е. в венецианской, Далмации и в XVI в, в литературе еще сохраня¬
ется латынь. Это противопоставление, на наш взгляд, чрезвычайно характерно — политическая
свобода и хозяйственный расцвет города в XVI в. органически укрепили связь со славянским
миром Балканского полуострова, которая была ему всегда присуща. Развитие литературного
языка об этом неоспоримо свидетельствует.
Мы не случайно все время говорим о стихах и поэтах: лирическая поэзия с конца XV в.
стала ведущим жанром литературы, любовные песни стали близки всем, «все запели языком
Петрарки»74. Творчество трех поэтов оказалось здесь рубежом: Илии Цриевича (или, в латини¬
зированной форме, — Элии Цервина, писавшего по-латыни) и двух друзей, «Диоскуров», —
Шишко Менчетича и Джоре Држича, творивших на славянском языке. В их умах утверждается
мысль, что любовь, не божественная, а вполне земная, становится одной из целей, к которым
должен стремиться человек. Да и все дубровницкое общество после 1500 г. обретает яркую пе-
75
чать Возрождения . В нем получают распространение «сладостные письма», в стихах начина¬
ют звучать откровенно эротические мотивы (И. Цриевич), и чем дальше, тем больше чувствен¬
ная любовь вытесняет возвышенную (в творчестве Ш. Менчетича). Любимых воспевают то от¬
кровенно, как это делал И. Цриевич в стихах, посвященных его римской возлюбленной Флавии,

то с учеными аналогиями, сравнивая, например, Гнезу с гречанкой, дочерью познания Гноси-
дой (К. Пуцич) 76. Впоследствии, к концу столетия, в этой лирике появятся некоторые черты
стилизации. Савко Бобальевич будет воспевать страдания женщины, брошенной любимым, и
эти стихи, по-видимому, находили широкий отклик — Бобальевич пользовался популярностью.
Поверни свой парус белый,
Воротись, неблагодарный!
Взявший сердце, вор коварный,
Унеси с собой и тело!
(«Ариадна») 77
Распространение лирической поэзии приобрело необыкновенно широкий, буквально
массовый характер. Если латинские стихи сочиняют и декламируют в узких патрицианских
кружках (собиравшихся, например, в 1435—1469 гг. вокруг заезжего итальянского поэта Ло¬
ренцо Реджино), то итальянские и сла-{191}вянские строки слушают и поют все. Стихи, песни
были верным путем к сердцу дубровчан, писатель ценился в первую очередь как поэт. В проло¬
ге своей комедии «Скупой» М. Држич извиняется перед публикой: «Проведите уж этот вечер
78
без стихов, зато в течение года я напишу вам комедию в стихах» . Обычно это явление объяс¬
няют воздействием Петрарки, оно действительно было ощутимо, и дубровницких петраркистов
даже делят на два поколения; «старших» (до середины XVI в.) и «младших», более рафиниро-
79
ванных и холодных . Но это объяснение годится лишь для лирических стихов, звучавших по-
итальянски и не всем доступных. У широких же слоев любовь к стихам объяснялась другими
причинами: длительной традицией религиозных песнопений, которую развивали писавшие по-
славянски священники, глаголяши, а особенно — мощной струей песенного народного творче¬
ства. Но здесь мы подходим к еще одной особенности дубровницкого сознания.
Народная струя в творчестве поэтов-дубровчан была осознана ими самими. Она находит
свое выражение прежде всего в обращении к образам и мотивам народной поэзии. «В их стихах
слышны голоса народной песни»80. Своих возлюбленных дубровницкие поэты именуют «вила¬
ми» (т. е. феями), используют принятые в народе ритмы и эпитеты, повторяют живописные об¬
разы. Вот одно из наиболее характерных в этом смысле стихотворений Д. Држича:
Ловчий ловил у криницы
С кречетом. Мелкие птицы —
В страхе бежали девицы.
В полдень искал он водицы.
А как искал он водицы,
Вышли из леса девицы.
Рвали цветы чаровницы,
Вили венки у криницы...81
То же проникновение народной поэзии в дубровницкую литературу характеризуют бу-
гарштицы (от carmen vulgaris — народная песня). Это песни, где преобладает длинная строка
(пятнадцать или шестнадцать слогов, отсюда еще одно их название — «песня долгого стиха»);
они бытовали и были записаны в городской среде, но происхождения явно крестьянского. Вот
образец:
Плакала и причитала ласточка в кручине горькой,
птичка-невеличка.
Плакала и причитала ласточка в кручине горькой...
(«Мать Маргарита») 82
Воздействие славянского фольклора на дубровницких поэтов было столь сильным и
длительным, что это дает основание современным исследователям рассматривать всю дубров-
ницкую поэзию как редкостное соединение двух культурных потоков, образец «славяно¬
латинского синтеза». Факт сильнейшего воздействия народного творчества на дубровницкую
литературу вно-{192}сит необходимый корректив в представление о месте Дубровника на Бал¬
канах. Обильный материал о связях дубровчан со Средиземноморьем, о торгашеских устремле¬
ниях горожан и политическом индифферентизме может породить мнение об их безразличии к

славянскому населению Балканского полуострова. Славянские мотивы в поэтическом творчест¬
ве, а следовательно и в сознании дубровчан, позволяют заключить, что это не так. На том уров¬
не, который слабо улавливается документами и хрониками, на уровне средних, а может быть и
низших, слоев городского мира существовало не всегда осознанное, но устойчивое убеждение в
близости к соседней деревне. И не представляя себе этой черты, мы невольно исказим духов¬
ный облик дубровчанина.
Социальные страсти, кипевшие внутри городских стен, должны были породить и обли¬
чительный настрой в творчестве дубровницких литераторов. Он действительно там присутству¬
ет. Те, кому довелось побывать в кругу римских гуманистов, привыкли иронически относиться
к римской курии. Илия Цриевич, например, вывез из Рима следующие насмешливые строки по
адресу папы Юлия II:
... С галлами вместе бежал от солдат республики Марка,
С венецианцами он, галлами битый, бежал 83
Мавр Ветранович не упускал случая обрушиться на испорченные нравы своих совре¬
менников — равно клириков и мирян, впрочем, с позиций вполне добропорядочного священни¬
ка. Но подлинных высот социальной критики обличения достигают у Марина Кабоги (Кабожи-
ча) (1505—1582), настоящего сатирика. Сам родовитый патриций, Кабога тем не менее решился
84
выступить против своего сословия (возможно, он был нобилитетом отвергнут?) . Он подверг
язвительной критике прежде всего его притязания на исключительную знатность, разрушая ле¬
генду о величии и мудрости правящего класса.
... Страна вершин суровых и бесплодных.
Живет здесь варвар, злобен и жесток, —
Толпа глупцов, толпа лжецов негодных,
Где каждый добрых помыслов далек...
...Вот благородства вашего основа.
Всех угнетать и жить чужим трудом,
Сдирать три шкуры с должника любого,
Лишь в доме хорохориться своем...
(«Против дубровницкой знати») 85
Он обрушился также на корыстолюбие всего дубровницкого общества, написав «Песнь о
динаре»:
Слушай эти речи, молодой и старый,
Как сейчас на свете властвуют динары.
Дьявол в преисподней так вершит делами,
Что динар сегодня — господин над нами.
Где динар — забыто сразу там о боге,
Правда там открыто брошена под ноги 86 {193}
Особых успехов достигнут в сатире дубровницкие комедиографы, но об этом — особый
разговор.
Дубровницкие писатели не обошли такую тему, как характеристика современника. Одна
из наиболее выразительных — в поэтическом послании Николы Димитровича (?—1533) своему
другу Николе Налешковичу:
...Ты силой отмечен и ладно сколочен,
Как тис долговечен, и кряжист, и прочен.
Ведь четверть ягненка съедал ты бывало,
В придачу цыпленка, жаркого немало,
С друзьями гуляя под сенью Парнаса,
Вином запивая горячее мясо
(«Николе Нале»)87
Глубины в этой шутливой характеристике немного, но обращает на себя внимание раб¬
лезианская сочность нарисованного образа. Неважно, был ли таким на самом деле адресат,
важно, что таким его увидел (и пригласил увидеть своих сограждан) автор письма. А в том, что

он мастер гиперболы, нас убеждает его характеристика увиденного на базаре в Египте, в Алек¬
сандрии:
В три гроша монету достань наудачу —
Получишь наседку и яйца в придачу...
Огромнейшей рыбы цена — полдинара.
Вовек не уйти бы с такого базара!
Хлебов здесь пятнадцать за грош покупаем,
Два наших сравнятся с таким караваем...
(«Николе Нале») 88
Установка на образное переосмысление действительности налицо.
Но в дубровницкой литературе существует еще одна характеристика человека того вре¬
мени, гораздо более обобщенная и глубокая. Это трактат Бенко (Бенедикта) Котрульевича «О
торговле и совершенном торговце», написанный в 1457 г. Бенко Котрульевич, как и его отец и
дед, не раз представлял родной город в Южной Италии, вел там дела, торговал, ему было о чем
рассказывать современникам, и он сделал это как человек новой формации. В его книге не
только собраны полезные рекомендации, но и нарисован образ идеального купца. Автор пишет,
что купец должен уметь одеваться — со вкусом и скромно, носить головной убор — «ровно,
почти как корону», «не только должен хорошо овладеть искусством письма [и] знать счетовод¬
ство... но ему также надлежит овладеть литературным наследством и... быть хорошим орато¬
ром». Тайнам ораторского искусства Котрульевич уделяет особенно много внимания; чувству¬
ется, что это для него повод изложить то, что он прочитал у древних авторов. Да он и не скры¬
вает своих гуманистических воззрений: «Я заставляю своих дочерей... читать наизусть многие
стихи Вергилия». Он — знаток и поклонник Платона: «Все человеческие дела проистекают из
идеи...». Разумеется, он ни {194} на минуту не забывает о практических целях своего труда —
помочь собратьям по ремеслу добрыми советами, но в то же время он утверждает и благородст¬
во купеческого сословия. И одна из ведущих мыслей трактата отчетливо перекликается с гор¬
дыми словами одного из теоретиков итальянского гуманизма, Леона Батисты Альберти, о дос-
89
тоинстве человека: «Достоинство и деятельность купца велики и возвышенны» . Недаром ис¬
следователи сочинения Котрульевича находят у него немало аналогий с итальянскими мысли¬
телями того времени. Это — произведение не только практика-специалиста, заложившего осно¬
вы теории бухгалтерского учета90, но и гуманиста, которому ничто не чуждо в культуре раннего
Возрождения.
Писатель и общество
Конечно, точных критериев для суждения о том, насколько распространены были в го¬
роде те черты духовного склада, которые отразились в литературном творчестве, у нас нет. И
теоретически рассуждая, мы вправе предполагать, что они так и остались достоянием образо¬
ванной элиты. Но здесь возникает несколько встречных соображений. Вновь напомним о ми¬
ниатюрности того мирка, о котором мы ведем речь. Скучившись на пространстве всего в 15
гектаров, перед лицом враждебного мира («одной стеной и рвом окружены...»), люди в городе
жили слишком близко друг к другу, чтобы не слышать красивых слов и звонких песен, которые
раздавались рядом. Тем более что эти слова действительно раздавались. И здесь следует обра¬
тить внимание на удивительное обстоятельство — в Дубровнике вплоть до нового времени так
и не возникло собственной типографии 91. В одной из современных работ дубровницкий мир
92
так и назван — «общество без типографии» .
А между тем в городе остро ощущалась потребность в книгах. Существовали не только
93
домашние библиотеки в домах священников, врачей, учителей (в некоторых из них были сот¬
ни томов), с начала XVI в. начинает ощущаться нужда в публичных библиотеках. Епископ Ге¬
оргий Кружич, умирая в Дубровнике, завещал местным мужским монастырям — доминикан¬
скому и францисканскому — 2 тыс. томов; он просил давать их читать каждому, кто пожелает,
но одновременно завещал деньги на покупку железных цепей, чтобы приковать книги к столам.
Позднее священник Никола Барнео основал в городе первую общественную библиотеку94. Дуб-

ровчане заключают договоры с типографиями в итальянских городах на поставку книг85, но са¬
ми их не печатают, и даже попытка Кириако Гвалтеруччо из Анконы открыть в Дубровнике ти¬
пографию не увенчалась успехом, хотя наконец добился разрешения у сената. Характерно, что
для создания типографии не требовалось даже приглашать иноземцев. Как выяснилось, дубров-
чане сами основывали ти-{195}пографии в других городах. Братья Бартол и Шимун печатают
книги в Урбино в конце XVI в.96, брадобрей Троян Гундулич в 1522 г. создает в Белграде типо-
97
графию, в которой кириллические богослужебные книги печатает иеромонах Мардарий , а вот
в самом Дубровнике эти силы применения не находят.
Высказывалось мнение, что причину этого странного явления следует искать в нежела¬
нии нобилитета обострять обстановку в городе введением такого действенного оружия, как пе-
98
чатный станок . На наш взгляд, здесь может действовать еще одно обстоятельство. Все извест¬
ные нам итальянские типографии работали на рынок соседних городов или окрестных деревень
— Венеция, например, на протяжении нескольких столетий щедро снабжала книгами страны
Юго-Восточной Европы99. У Дубровника же были особые счеты с окружавшим его на Балкан¬
ском полуострове православным миром, во всяком случае последующие события (особенно в
XVIII в.) показали, насколько он был осторожен в отношениях с ним. Не решаясь снабжать
книгами сербскую или боснийскую деревню, дубровницкие печатники остались практически
без рынка — городской рынок был для этих целей слишком мал. Вот почему они предпочитали
уезжать из Дубровника, а в городе до конца XVIII в. так и не возникла собственная типограф¬
ская база.
Сказанное, как нам кажется, делает понятным, почему дубровницкие литераторы были
вынуждены обращаться к своей аудитории языком устного слова. А поскольку в их творчестве
решительно преобладала поэзия, сделать это было нетрудно. Стихи звучали на улицах, на го¬
родских торжествах, во время официальных церемоний и карнавалов, наконец, они просто ли¬
лись из окон патрицианских домов, и их мог слышать и запоминать каждый. Мы впадем в гру¬
бую ошибку, если предположим, что поэзия, основной жанр дубровницкой литературы, огра¬
ничивалась узкими рамками образованных кругов. С середины XVI в., когда в ней восторжест¬
вовал славянский язык, это было уже не так. Тем самым получает оправдание наша попытка
оценить мысли и чувства, господствующие в ней, в качестве мыслей и чувств широких слоев
дубровницкого общества.
В этом же русле находится еще одна линия распространения литературных вкусов среди
широких слоев городского населения. Это был театр, существенный компонент дубровницкой
культуры того времени и важный индикатор общественных настроений.
Самые ранние опыты театрализованных представлений восходят здесь, по-видимому,
как и везде в средние века, к религиозным мистериям. Но первые достоверные свидетельства о
них относятся ко второй половине XIV — началу XV в. Так, мы знаем распоряжения городских
властей 1405, 1409, 1425 гг., запрещающие носить маски, переодеваться в женское или священ¬
ническое платье, рядиться под короля или князя на святки, использовать церковные здания для
светских игрищ, водить в {196} городском соборе пляски и хороводы. Эти запреты будут потом
повторены в 1499, 1505, 1514, 1525, 1537 гг. Большая часть их относится к праздникам кален¬
дарного цикла — святкам, карнавалу100. Эта связь ранних театральных представлений в Дуб¬
ровнике с народными празднествами напоминает многочисленные контакты между городом и
народной культурой в соседних славянских странах. Почти одновременно поступают свиде¬
тельства об обмене артистами между Дубровником и боснийскими династами — королями из
рода Котроманичей, Сандалем Храничем и герцогом Степаном Косачей, вельможей Петром
Павловичем. Артисты отправляются к боснийским дворам и самостоятельно, и в составе по¬
сольств. Гости из Боснии посещают Дубровник с короткими интервалами, как правило, в фев¬
рале, когда в городе празднуется день св. Влаха. «Гастрольные труппы» обычно насчитывают
около десяти человек, но иногда число артистов доходит до 14 или 16. Таким образом, взаимо¬
влияние в этой сфере народных театральных представлений оказывается реальным, и если Дуб¬
ровник в какой-то культурной области и превосходит свою балканскую периферию, то в зре¬
лищной сфере это не ощущается.

В системе культурного взаимодействия Дубровника с окрестным миром есть одна осо¬
бенность: город активно поставляет этому миру своих музыкантов. В 1395 г. им было разреше¬
но отправиться на церковный праздник в Зету, а в 1426 г. двое дубровницких волынщиков про¬
были около четырех месяцев в Сербии 101. Замечено, что в первой половине XV в. из Дубровни¬
ка в Боснию едут преимущественно волынщики, флейтисты, барабанщики, в то время как из
Боснии прибывают главным образом мимы, акробаты и скоморохи102. Все это не случайно:
Дубровник, оказывается, стал центром развитой музыкальной культуры. М. Демович провел
обширные архивные изыскания и получил убедительные данные о главных направлениях раз¬
вития музыки в городе103. Одним из первых таких направлений была церковная музыка.
Первые сведения о ней скудны. Известно, например, что в 1000 г. церковными славосло¬
виями встречали венецианцев, в 1177 г. — папу Александра III (в Задаре). Тексты этих славо¬
словий были записаны много позднее; например, венгерскому королю возглашались «благопо¬
лучие, честь, жизнь и победа!», но музыкального сопровождения этих слов мы не знаем. Более
того, работая в архивах, М. Демович пришел к грустному выводу об исчезновении большей
части нотных записей. Изучение истории музыки не дает, таким образом, главного — картины
самой музыки. Но имена и даже судьбы исполнителей удалось восстановить, нам отчасти из¬
вестен и характер их деятельности.
Так, в конце XIV в. из Испании, связи с которой всегда были тесными, прибывает некий
мастер из Севильи для установки органа вначале в соборе, а затем в церкви св. Влаха. Он нау¬
чил своему ремеслу пятерых священников и нескольких учеников {197} и до первых лет XV в.
работал в городе. С этого времени в Дубровник постоянно прибывают музыканты-иноземцы —
из Флоренции, Любляны, Загреба. Особенно много приезжих из Франции, «певцов-французов»,
мы знаем имена представителей целого рода Куртуа, в XVI—XVII вв. работавших в городе. Ос¬
тальных нанимают на год-два, платят в XV в. по 5 дукатов в месяц (это заработок квалифици¬
рованного ремесленника), им присвоена красная одежда, их инструменты — лютня, скрипка,
кларнет, флейта, их непременная обязанность — играть на органе.
Исполнители церковной музыки — профессионалы в отличие от музыкантов, своей иг¬
рой сопровождающих танцы типа уже упоминавшейся морешки или алки. Это — воинственные
игры и хороводы, дожившие до наших дней и явственно свидетельствующие о живучести на¬
родной плясовой традиции.
Еще одну группу профессиональных музыкантов составляют княжеские служащие —
городские глашатаи-трубачи, которым вменялось в обязанность «днем и ночью» быть готовыми
играть на трубе, в том числе сопровождая преступника на казнь. В первой половине XIV в. у
князя формируется целая капелла, которая будет существовать вплоть до XVII в., после чего
превратится в оркестр.
Но вернемся к городским зрелищам.
Артисты участвовали в общественной жизни не только Дубровника, но и его колоний.
Впрочем, чаще в актах упоминаются бродячие артисты, которых то там, то тут притесняют и
даже грабят. Тесная связь Дубровника со своей периферией приводит к появлению с середины
XV в. в стенах города артистов-турок. Их нередко посылают в Дубровник боснийские власти,
чаще всего в порядке поддержания добрососедских отношений, сенат их обычно награждает,
как это было в 1494 г., когда турки «давали представления и водили игры на площади» (в этих
случаях речь идет о целых «дружинах»). Правда, иногда турецким гастролерам платят специ¬
ально за то, чтобы они «не вели своих игр».
Исследователи, изучавшие народный театр XV в. в Боснии и Дубровнике, приходят к
выводу, что наиболее различима в нем фигура актера. Боснийский и дубровницкий глумац ана¬
логичен русскому скомороху, французскому жонглеру, немецкому шпильману. «Он одновре¬
менно пел и играл, имитировал, был эквилибристом, фокусником, дрессировщиком, акробатом
и музыкантом. Он сам придумывал текст, режиссировал, изготовлял декорации и костюмы,
104
создавал маски и находил реквизит» .
Суммируя все, что мы знаем о народных зрелищах в средневековой Европе, мы легко
можем себе представить и характер дубровницких представлений, где ведущая роль принадле¬

жала гротеску и пантомиме, карнавальным мотивам и маскам. На городских площадях народу
показывали примерно то же, {198} что и при дворах боснийской и сербской знати 105. Одного
мы только не знаем — что играли артисты. Мы и не можем этого знать — театр того времени
был еще театром «без драматурга», театром без писаного текста. Драматургия возникает в Дуб¬
ровнике только в следующем веке.
В XVI столетии театральные представления даются, как правило, в трех местах. Самые
массовые — на площади перед Княжевым двором, где сооружались временные подмостки и
трибуны (в 1554 г. даже последовало распоряжение Малого совета готовить их заранее). Это
место обеспечивало доступ наибольшему числу зрителей и создавало обстановку раскованно¬
сти и свободы, но зато во время самых торжественных городских празднеств в феврале, в день
св. Влаха, зрители обычно страдали от непогоды. Представления давались и в Княжевом дворе,
в вечнице, т. е. в зале заседаний Большого совета республики, расписанном золотом и лазурью,
с роскошно убранными сиденьями для нобилей. Сюда допускались и простолюдины — зал
вмещал много народу. И, наконец, спектакли шли в домах и загородных дворцах нобилей, во
время пиров. Эти приемы собирали сравнительно ограниченное число зрителей, но пользова¬
лись высоким респектом (в 1556 г. сенат дал разрешение друзьям Влаха Соркочевича отложить
служебные дела на время этих пиров).
Что же ставилось на дубровницкой «сцене»? Не религиозная драма и не драма вообще
оказывается ведущим видом театральных представлений в Дубровнике XVI в. Им становится
комедия, вырастающая из площадных забав, ярмарочных увеселений и карнавальных торжеств.
Да и как могло быть иначе в обстановке крупного средиземноморского порта? Дубровник по¬
вторял в данном случае судьбу Венеции, чьи карнавалы и чья комедия навсегда вошли в исто¬
рию европейской культуры.
Уже Мавр Ветранович, столь склонный пролить слезу в своих стихах106, не был чужд со¬
чинению маскарадных песен, из которых «Немецкие ландскнехты» приобрели особенно широ¬
кую популярность.
...В этот край привел нас случай,
Будем милы вам и любы,
Славных дубровчан научим,
Как трубить в большие трубы.
Братья наши, дубровчане,
Здесь трубить — нет лучшей чести.
Радость мы найдем в стакане,
Веселиться будем вместе 107
За Ветрановичем следует Никола Налешкович (ок. 1510—1587), автор не очень дарови¬
тый, но реалист, герои которого говорят сочным языком дубровницких улиц. И, наконец, са¬
мым выдающимся из всех был Марин Држич, чей жизненный путь мы уже обрисовали. Перу
Држича принадлежат 11 коме-{199}дий, из которых сохранились далеко не все, и даже самая
знаменитая, «Дундо Марое», дошла до нас, лишенная конца.
«Дундо Марое», т. е. «дядюшка Марое», — самое популярное произведение Држича.
Комедия написана той смесью сербскохорватской и романской лексики, которая обеспечивала
ей шумный успех в XVI в. и которая с трудом стала восприниматься сто лет спустя. Этот язык и
закрыл шедевру, созданному М. Држичем, дорогу к зрителю — до конца 30-х годов XX в.
Држича не только не ставили, но и не помнили. Все изменилось разом, когда в 1938 г. молодой
югославский режиссер Марко Фотез создал новую, сокращенную сценическую редакцию
«Дундо Марое» и поставил спектакль в Хорватском народном театре в Загребе. С этого момен-
108
та и началась новая жизнь комедии и ее триумфальное шествие по театрам мира108. В СССР в
послевоенные годы постановку «Дундо Марое» осуществляли дважды и оба раза югославские
режиссеры. Б. Ступица в 1963 г. поставил комедию на сцене театра им. Вахтангова, а М. Бело-
вич в 1980 г. — в Большом драматическом театре им. Горького в Ленинграде.
Богатый дубровницкий купец (это и есть дядюшка Марое) вместе со слугой разыскивает
по Риму своего беспутного сына, Маро, отправленного торговать с 5 тыс. дукатов. Очень скоро
он выясняет, что сын промотал деньги на содержание куртизанки Лауры. Купец в отчаянии, а

купчик делает вид, что не узнает отца, и отдает его в руки стражников как проходимца. Вокруг
дома красавицы куртизанки разгораются страсти — соперником купеческого сынка выступает
спесивый немецкий рыцарь Уго, у купчика не хватает денег, чтобы расплатиться с ростовщи¬
ком за дорогое ожерелье, а вдобавок его невеста Пера приезжает в Рим, чтобы разыскать жени¬
ха. В сумятице появляется еще один немец, важный старик из Аугсбурга, ищущий дочь, неко¬
гда сбежавшую из родительского дома. К треволнениям господ прибавляются интриги слуг —
один вечно требует есть, другой открыто плутует, преданная служанка отстаивает интересы
госпожи. Все эти сюжетные узлы, право их завязывать и распутывать оказываются в руках у
одного из слуг, ловкого, сметливого и находчивого Помета, самого яркого персонажа комедии.
Он помогает выпутаться из трудностей старому дубровчанину, отдает загулявшего купеческого
сынка в руки его невесты, находит беглую дочь старику из Аугсбурга (ею оказывается все та же
синьора Лаура!), и куртизанке ничего не остается, как согласиться выйти замуж за своего воз¬
дыхателя, немца Уго. Действие в пьесе не завершено, ее конец утрачен, но ясно, что дело идет к
счастливой развязке.
Комедия есть комедия, и ее первая особенность заключается в обилии забавных сцен и
ситуаций, в том, что она пронизана бурным комическим темпераментом. При этом автор сооб¬
щает о своих персонажах множество подробностей, в движение приведена масса различных ти¬
пов — купцы, трактирщики, слуги, {200} стражники, няньки, ростовщики, иностранцы, курти¬
занки, письмоноши, перед зрителем проходит целый мир. Далеко не все выписаны с одинако¬
вой тщательностью. Марина Држича нередко упрекают в незавершенности его образов. Но
главные из них, особенно скупой, расчетливый, жесткий и в то же время лукавый и чем-то че¬
ловечески понятный дядюшка Марое, созданы весьма выразительно.
Еще более примечателен Помет, который с таким блеском выводит большинство персо¬
нажей из жизненных затруднений, личность сложная и многогранная. Помет — тонкий цени¬
тель еды и выпивки, недаром его зовут Трпеза, т. е. «трапеза». Он остро чувствует свое прини¬
женное положение: «...И кто только меня не зовет: „...Помет, поправь мне [одежду]“—
поправлю, „пойдем со мной“ — иду... Маро меня зовет — я ему кланяюсь с шапкой в руке, Ту-
дешко меня, идол, отрывает от угощения. Иду, со стиснутым сердцем, а с лицом веселым...»
Сознание собственного превосходства, в первую очередь умение владеть своими духовными
силами, дает ему уверенность в себе: «Не надо быть поэтом... не надо быть героем с мечом в
руке... не надо иметь деньги... Тот человек король, который умеет владеть собой...» И как сим¬
вол этого духовного превосходства Помет вводит понятие «виртуоз», т е. человек, наделенный
virtu — доблестью, качеством, которое у мыслителей итальянского Возрождения, в частности у
Макиавелли, занимает такое значительное место. Недаром исследователи находят много обще¬
го между воззрениями Држича и флорентийского мыслителя 109.
В уста Помета писатель вложил самые дорогие для него философские размышления, и
образ обрел долгую жизнь. А если упомянуть и демократические воззрения Држича (в прологе
Чернокнижник осуждает злых людей и прославляет добрых), то в этой вере в грядущее торже¬
ство «добрых людей» можно усмотреть нечто близкое утопическим воззрениям эпохи110.
В 30-х годах XVII в. драматургия начинает передавать чувство беспокойства и смутного
страха, которое овладело людьми. Это чувство отражено, например, в пьесе «Дубравка», напи¬
санной И. Гундуличем. Но не исчезают со сцены и социальные мотивы; более того, усиливают¬
ся насмешки над отдельными патрициями. В комедии «Ерко Шкрипало» слуги и служанки гру¬
бо осмеивают своего хозяина, аристократа, одного из «столпов» республики. Сенат даже был
вынужден пригрозить наказанием каждому, кто в публичном месте «решится... говорить плохо»
о властях111.
Перед самой же катастрофой 1667 г. власти запрещают упоминать со сцены имена кого-
либо «из ныне живущих, мужчин или женщин» — чувствуется, что обстановка в городе нака¬
лена. После землетрясения на полтора десятилетия представления прекращаются, городу не до
театра. Когда же в 1682 г. группа молодых нобилей возобновляет его деятельность, театр ока¬
зывается уже иным. Сколько-нибудь серьезное содержание исче-{201}зает из пьес, зрителей
занимают лишь смешные поступки, гротескное поведение, речевые «выверты», особым успе¬

112
хом пользуется ломаный язык персонажей-иностранцев . Художественная ценность этих ко¬
медий невелика.
Как и театры в других далматинских городах, дубровницкий театр приобретает постоян¬
ное здание — «Арсенал около малого фонтана». Театр становится местом, где четко фиксиру¬
ются сословные привилегии. Доступ в театр отныне повод для столкновений на социальной ос¬
нове — между нобилями и антунинами. По любому поводу вспыхивают скандалы и драки, у
входа в театр непременно дежурят шесть стражников. Большой совет запрещает зрителям но-
113
шение оружия . Наконец, в XVIII в. на сцене выступают преимущественно заезжие итальян¬
ские труппы, каждая из которых гостит в городе до полугода. Итальянцы превосходят местных
актеров и декорациями и игрой, но их язык понятен только узкому кругу городской элиты 114.
И, как это происходит во многих других областях общественной жизни, в театре XVIII в. нарас¬
тают застой и окостенение.
Дубровницкие авторы, чутко улавливая настроения сограждан, не могли обойти в своем
творчестве и «турецкую тему». Она была в те годы ведущим сюжетом духовной жизни всей
Далмации, но в Дубровнике по понятным причинам звучала приглушенно. Здесь мы не найдем
ничего подобного знаменитым «Элегии на опустошение полей Шибеника» Юрия Шижгорича и
«Молитве против турок» Марка Марулича, всем тем многочисленным «плачам», которые щед¬
ро создавались в городах венецианской Далмации. Характерно, что Марин Држич, показавший
в своем «Дядюшке Марое» «весь свет», о существовании турок, живущих у самых ворот горо¬
да, даже не заикается. А уж жалобы на турецкие зверства звучали бы в Дубровнике и вовсе не¬
оправданно (турки практически не опустошали земель республики) и неуместно. И тем не ме¬
нее тема не утратила интереса.
Одним из главных ее певцов оказался тот же Мавр Ветранович, на своем островке чув¬
ствовавший себя сравнительно свободным от необходимости помалкивать перед грозными со¬
седями. Он не возбуждал ненависти против турок, но горько сокрушался по поводу несогласий
среди христианских государей и их неспособности дать отпор басурманам. Эта мысль проходит
через множество его стихов. А в отдельных местах он даже осмеливался написать (о моряках
своего родного города): «Им противен турок жалкий, как навоз, как грязь на свалке» («Гали-
он»)115.
Гораздо решительнее Ветрановича, хотя и без его таланта, Антун Сасин (1524—1595).
Как и Ветранович, он прославляет дубровницкий флот, но в более звучных стихах:
Бейте, братья, режьте, братья!
Дорога нам всем свобода. {202}
Головой пусть турок платит
За страдания народа!
Грозны и неукротимы,
Турок отобьем ораву,
Защищайте, побратимы,
Честь Дубровника и славу!
(«Флот») 116
Неудивительно, что антитурецкие призывы встречаются у обоих поэтов именно в связи с
прославлением мощи дубровницкого флота — и то и другое было формой проявления дубров-
ницкого патриотизма. Поэтому и антивенецианские настроения, существовавшие в среде горо¬
жан, у поэтов начинают сквозить именно тогда, когда им приходится касаться темы мореходст¬
ва:
...Венеция стала сильна и богата —
— Не здесь ли стяжала Венеция злато?..
...Мы, друг мой, робеем в торговле недаром —
— Совсем не владеем купеческим даром;
...Когда бы мы были немного лукавей,
— Мы их бы затмили в богатстве и славе... —
писал Никола Димитрович своему другу 117. Так реализуется гражданская тема в поэтическом
творчестве дубровчан.

Вот, пожалуй, то немногое, что можно назвать из «турецких мотивов» в поэзии XVI в.
Но мысль о турках все время присутствует в сознании дубровчан. Ее можно обнаружить и в из¬
вестном памятнике дубровницкой исторической мысли — книге аббата Мавро Орбина «Сла-
118
вянское царство» . Книга эта весьма противоречива. В ней, например, присутствуют совер¬
шенно фантастические идеи о происхождении славян: в число славян автор включает и некото¬
рые германские народы, он развивает мысль о том, что все славяне составляют единый народ и
т. д. В то же время в «Славянском царстве» есть множество вполне достоверных свидетельств, в
том числе архивных, о прошлом южнославянских народностей, в том числе и об османских за¬
воеваниях на Балканах. Интересны и данные, которые Орбин приводит о битве, разыгравшейся
15 июня 1389 г. на Косовом поле, и подвиге Милоша Обилича (у Орбина — Кобилич) 119. Не
исключено, что и рассказ о самом подвиге — убийстве султана Мурада, и о его мотивах — по¬
пытке Обилича освободиться от возведенной на него клеветы был рассчитан на то, чтобы найти
в среде дубровчан — читателей книги понимание и сочувствие.
Мысль о постоянно находящихся рядом турках находит в XVII в. яркое воплощение — в
1632—1637 гг. в Дубровнике создается одно из оригинальнейших произведений южнославян¬
ской литературы, поэма «Осман». И по замыслу, и по теме, и по образному строю она совер¬
шенно выпадает из того русла, в котором развивалась дубровницкая поэзия предшествующего
времени. Не только по времени, но и по духу «Осман» принадлежит к XVII в., и его надо рас¬
сматривать не раньше, чем мы уловим перемены, наступившие в мышлении горожан. Эти пе¬
ремены {203} связаны с подъемом религиозности в Дубровнике. Но какова вообще была сте¬
пень религиозных настроений в Дубровнике?
До определенного времени церковь обладала там позициями не меньшими, чем в любом
другом средневековом городе. Здесь находились архиепископская курия и капитул, около: де¬
сятка приходских храмов, два мужских и восемь женских монастырей. Архиепископская ка¬
федра и монастыри были владельцами немалых земельных богатств — сохранившиеся акты по¬
зволяют воссоздать типичную для всей этой эпохи картину концентрации земель в руках кли-
ра120. Однако, позволив церкви сосредоточить в своих руках солидные земельные владения,
дубровницкий нобилитет отказал ей во влиянии на дела администрации, законодательство или
внешние сношения. Сейчас уже никто не поддерживает мысли, некогда высказанной В. В. Ма-
кушевым, о преобладании церкви в Дубровницком государстве121. Более того, ныне считается
общепризнанным, что власти республики взяли под полный контроль деятельность всех цер¬
ковных учреждений. В каждое аббатство, приход и капитул назначались чиновники — проку¬
раторы, в первую очередь осуществлявшие надзор над церковным имуществом. Никакие жа¬
лобы не принимались, попытки воззвать к папе через голову сената пресекались со всей реши¬
тельностью, священников, замешанных в подстрекательстве к мятежам, отправляли на висели¬
цу без колебаний. Сенат категорически запретил клирикам ходатайствовать перед судом: «ко¬
гда какой-либо священник... придет в суд как чей-то адвокат, выгоняйте его и не слушайте...
пусть идет в церковь и отправляет службу божью» 122.
Подчиняя себе церковь, республика переосмыслила и некоторые религиозные концеп¬
ции, бывшие, казалось, целиком в сфере компетенции клира. Это произошло, например, с куль¬
том небесного патрона города, святого Власия (или, как говорили в Дубровнике, Влаха). Ана¬
лиз пути, который проделало поклонение тому или иному святому, позволил вскрыть любо¬
пытные закономерности в сознании населения «контактных» зон, находящихся между западом
и востоком Европы 123. Для Далмации и для Дубровника с его культом св. Влаха это особенно
важно. Святой Влах был на редкость популярен в городе, изображения длиннобородого старца
в митре с епископским посохом чеканились на монетах, входили в государственный герб, отли¬
вались в серебре и рисовались живописцами, как правило, с моделью города в руке. День же св.
Влаха — 3 февраля — на протяжении столетий собирал массы окрестных крестьян, отмечался
парадом и военными играми и являлся не столько церковным, сколько государственным празд¬
ником. Влаха звали «правитель», «знаменосец», «оборонитель» города, святой воспринимался
дубровчанами как реальный соучастник их жизни («святым ведомы Влахом, их старинным ка-
питаном»124); республика была в сознании современников государством св. Влаха даже в боль¬

шей степени, чем Венеция была республикой св. Марка. Но такой {204} размах почитание го¬
родского патрона приобрело лишь с течением времени (первое празднование состоялось в
1190 г.)125.
Интересны обстоятельства, при которых возник культ святого. До Х в. небесными по¬
кровителями города считались святые Панкратий, Илларион и Сергий. С конца Х в. им на сме¬
ну приходит почитание Власия, мученика из Каппадокии, казненного в 287 или 316 г. Как со¬
общает анонимная дубровницкая хроника, в 917 г. город осадили венецианцы и он был спасен
мучеником, во сне явившимся одному городскому священнику и предупредившим его о штур¬
ме. Именно это обстоятельство, спасение от «западного» противника, заставило город, по мыс¬
ли новейших исследователей, и избрать своим покровителем «восточного» (каппадокийского)
126 гуч
святого . Так государственные интересы оказались выше религиозных.
Но вернемся к проблемам религиозности. XVII век, век контрреформации, кое-что меня¬
ет в сложившемся соотношении светских и религиозных начал в Дубровнике. Слабеет дух Ре¬
нессанса, все меньше и меньше пишут стихов и пьес, проникнутых радостью жизни, наступает
эпоха барокко с ее манерностью, надломом, утратой естественности и покоя, тягой к экспрес¬
сии и, конечно, религиозной экзальтацией. Духовенство начинает бой за возвращение некогда
утраченных позиций — если не в системе собственности, то по крайней мере в человеческих
душах. Правда, монастыри понесли заметный урон в катастрофе 1667 г., из восьми женских мо¬
настырей были восстановлены только три. Но зато с начала XVII в. на территории Дубровника
развернули деятельность иезуиты, вскоре взявшие в свои руки дубровницкую школу. У иезуи¬
тов учатся, а затем вступают в орден немало литераторов и ученых и среди них выдающийся
философ, математик, астроном и физик XVIII в. Руджиер Бошкович (1711—1787). Растет число
священников и монахов, это единодушно отмечают все, побывавшие в городе. И что чрезвы¬
чайно важно, меняется система ценностей — религиозные, покаянные настроения постепенно
оттесняют на задний план светлые чувства Возрождения. В контексте наступающих перемен и
надо рассматривать крупнейшее поэтическое произведение этого века, эпическую поэму «Ос¬
ман» .
Поводом к ее созданию стало крупное военно-политическое событие — разгром турец¬
ких войск поляками и казаками под крепостью Хотин летом 1621 г. Оно произвело глубокое
впечатление на Центральную и Восточную Европу, но резонанс, вызванный им в Дубровнике,
вышел далеко за рамки обычного, даже взволнованного отклика. У одного из выдающихся дуб-
ровницких поэтов начала XVII в., Ивана Франова Гундулича, возник замысел положить это со¬
бытие в основу монументального произведения, посвященного столкновению христианского и
мусульманского миров. Эта религиозная установка, типичная для всей Европы после Тридент-
ского собора, весьма характерна. Иван Гундулич оказался человеком, чей внутрен-{205}ний
склад был очень близок подобным устремлениям. По натуре этот потомок знатного рода был
человеком замкнутым, сосредоточенным и молчаливым. В молодости он слышал иезуитов, хо¬
тя, может быть, и не учился у них. Но бесспорно, что памятник религиозной экзальтации того
времени, поэма Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», подействовал на него очень
сильно и стал образцом для подражания. Уже сложившимся человеком он публикует «Покаян¬
ные псалмы царя Давида», которыми отрекается от заблуждений и любовных стихов своей мо¬
лодости. Затем появляются «Слезы блудного сына», сочинение-раскаяние, и «Песня о величии
божьем». Сами названия этих почти одновременно (1621—1622) появившихся стихов позволя¬
ют говорить о душевном переломе. Это было то самое время, когда произошла Хотинская
битва 128.
Гундулич не только проникается мистическими настроениями, у него складывается и
определенная социальная позиция. В 1628 г. на дубровницкой сцене была поставлена его пас¬
тораль «Дубравка» — прозрачный намек на дубровницкие порядки. Содержащееся в ней обли¬
чение стяжательства иногда упрощенно понимают как доказательство демократических уст-
129	130
ремлений автора . На самом же деле, как убедительно показал Я. Равлич , Гундулич ненави¬
дит не богатство вообще, а богатство, сосредоточенное в руках пополанов и служащее им для
наступления на позиции патрициата. Мнимый демократизм И. Гундулича оборачивается триви¬

альным патрицианским консерватизмом. Таким же консервативным был в основе и замысел
поэмы «Осман». Но создал Гундулич кое-что другое.
Содержание поэмы сложно и с трудом поддается пересказу. В ней действуют дева-воин
Крунослава, отправляющаяся на освобождение своего жениха, польского воеводы Самуеля Ко-
рецкого, воительница Соколица, знатный серб — старец Любдраг и его дочь Сунчаница, а за¬
одно и адские силы, собирающиеся на свой шабаш в подземном мире для поддержки турок. Все
это — фантастическая ткань поэмы, но на ее фоне действуют вполне реальные лица. Прежде
всего, это молодой (в 1621 г. ему было лишь 18 лет) султан Осман, его придворные и полковод¬
цы. И события, которые происходят с этими лицами, вполне достоверны131, это реакция стам¬
бульского двора на разгром под Хотином, подготовка султаном нового похода, заговор турец¬
кой знати, мятеж войск и смерть Османа, растерзанного столичной чернью. В этой гибели па¬
дишаха, так высоко занесшегося в своих честолюбивых помыслах, а затем познавшего всю го¬
речь стремительного падения, Гундулич видит прообраз того, что ждет всю Османскую импе¬
рию. Вот почему личная судьба Османа представила для дубровницкого поэта такой интерес, а
события, последовавшие за Хотинской битвой, он воспринял как исторический поворот в судь¬
бах турецкого государства. Антитурецкий пафос поэмы, таким образом, несомненен. {206}
Но поэма этим не ограничивается. Гундулич развивает еще одну тему — о силе, которая
опрокинет турецкое государство. Эта сила — единство славянских народов, среди которых осо¬
бую роль Гундулич отводит польскому народу. Католическая Польша, ее короли, особенно
Владислав, которого Гундулич в молодости видел в своем доме, для него стали предметом по¬
клонения. И в этом — дополнительный идейный смысл поэмы, сделавший ее важным звеном в
развитии не только дубровницкой, но и вообще славянской культуры. Если же вспомнить и
«Славянское царство» Мавра Орбина, то ясно, что Ивану Гундуличу было на что опираться в
своих призывах к единению всех славянских сил и к освобождению балканских славян, томя¬
щихся в неволе между Венецией и Стамбулом:
Там, меж пастью злой Дракона
И когтями Льва, без славы,
В рабстве чуждого закона
Все славянские державы
(«Осман», песнь VIII,
577—580).
Поэма написана звучным восьмисложным стихом, образный строй, композиция, дина¬
мизм изложения делают ее заметным явлением в художественном творчестве южных славян.
Прекрасный перевод на русский язык, осуществленный В. К. Зайцевым сделал «Османа» дос¬
тупным для советского читателя.
Поэму усердно читали и в прошлом. Однако издательская судьба ее не была счастливой:
поэма не была напечатана до 1826 г., может быть, потому, что в авторском тексте отсутствова-
132
ли две песни — XIV и XV (их дописали в начале XIX в. ). Однако не исключено, что поэма не
была опубликована и потому, что дубровницкое правительство неодобрительно относилось к
идее издания (даже за границей) произведения, имевшего столь откровенную антитурецкую на¬
правленность. В этом случае «Осман» выступает в качестве памятника тяжких размышлений по
поводу отношений с Османской империей, размышлений, которые были постоянно присущи
дубровницкому обществу позднего средневековья. {207}
Глава 7
Закат
В начале XVII в. хозяйственные показатели отчетливо зафиксировали, как мы бы сейчас
сказали, наступающее снижение «деловой активности» в республике. Это относится, в частно¬
сти, и к состоянию судоходства. С 80-х годов XVI в. чувствуется, что «пик» пройден, кривая
развития дубровницкого флота постепенно поворачивает вниз. Денежные люди все реже вкла¬

дывают свои капиталы в судовладение, уменьшается общее количество судов и их тоннаж. Тем
не менее дубровницкие суда можно увидеть на многих морях и в составе различных флотов. В
июле 1599 г. была составлена опись всех судов грузоподъемностью более 100 кол, принадле¬
жавших дубровчанам, документ, представляющий редкую возможность увидеть картину флота
по состоянию на определенный момент, его своего рода моментальный снимок 1. (Напомним,
что все предшествующие цифры были результатом подсчетов за какой-то длительный срок, на¬
пример за пять или за десять лет.) В этом году в городе насчитывалось 52 парусника грузоподъ¬
емностью свыше 150 т каждый и около 60 — менее 150 т (общая грузоподъемность — около 36
тыс. т). Уменьшение флота налицо. А если взять очередную опись, за 1605 г., то картина ока¬
жется еще более удручающей: тогда в республике насчитывалось 68 (по другим сведениям, да¬
же 66) судов, способных взять на борт 24—25 тыс. т груза.
Экономические трудности дополняются политическими осложнениями. В конце того же
XVI века отмечено и резкое обострение дубровницко-турецких отношений, в современной ли¬
тературе известное под названием «Эйнеханова кризиса».
Эйнехан (или Эйне-хан) занимал в Белграде пост назира (или назора), т. е. контролера
торговых пошлин. Частые встречи с дубровчанами сделали его весьма осведомленным в делах
города и позволили принять участие в одном дерзком замысле. В свое время в Дубровнике
скончался один из потомков герцога Косачи, принявший ислам Ахмед-паша Герцегович. Перед
смертью он завещал городу дом, ту самую «Герцеговину», которая потом долго еще служила
гостиницей для приезжих турок, и его наследники стали получать от властей республики 48 ду¬
катов в год в качестве компенсации. В 1582 г. наследники потребовали уплаты недоимки, якобы
накопившей-{208}ся за девять лет, и, не получив удовлетворения, обратились в Порту. Здесь в
окружении второго везира, Ибрагим-паши, родилась мысль, что Герцеговичам-де принадлежа¬
ли в прошлом пять лучших областей Дубровницкой республики — Жупа, Груж, Стон, Примо¬
рье (или Сланское Приморье) и Конавли и что их нужно у дубровчан отобрать. Ибрагим-паша
немедленно дал приказ турецким чиновникам вступить на территорию республики и начать со¬
ставление кадастра якобы спорных земель. К делу подключился прибывший ко двору Эйнехан.
Он предложил из трех имеющих быть отобранными земель создать санджак, который был бы
отдан в управление, разумеется, ему самому, а за две другие (Стон и Приморье) потребовать у
республики неслыханную сумму в 150 тыс. дукатов. Никакие доводы дубровницкого сената не
были услышаны в Порте, и великий везир Коджа Синан-паша принял идею к исполнению, от¬
казавшись последовательно от взяток в 800, 1 тыс. и 2 тыс. дукатов. Все это произошло в
1588 г.
Дубровчане приготовились бороться. Впервые за многие десятилетия была проведена
мобилизация, укреплены стены и заготовлено оружие. Были подкуплены третий, четвертый и
пятый везиры, двое дворцовых врачей, некоторые придворные и даже их родственники — не
было упущено ничего, и деньги сделали свое дело. Эйнехан остался без поддержки в Порте, и в
апреле 1591 г. все права Дубровника были снова подтверждены. Республика вышла из кризиса
без потерь (если не считать, конечно, 25 тыс. золотых, потраченных на «подарки») . «Эйнеха-
нов кризис» держал республику в тревожном ожидании три года (с 1588 по 1591 г.), столкнове¬
ние выразительно свидетельствовало о том, что для Дубровника кончилось время спокойного
пребывания под защитой султана.
Отнюдь не случайно в полосу этих потрясений Дубровник вступил именно тогда, когда
стало ощущаться приближение упадка Османской империи. Здесь налицо не совпадение, а глу¬
бокая взаимосвязь: слишком тесно судьба Дубровника сплетена с судьбой империи. Военные
поражения Турции и отклик на них в Далмации дополнительно это иллюстрируют.
В июне 1593 г. в начавшейся войне с Габсбургами (это была «Долгая», или «Тринадца¬
тилетняя», война) турки потерпели серьезное поражение — войска Хасан-паши были разбиты
под хорватским городом Сисак и были вынуждены начать отступление. Победа под Сисаком
вызвала взрыв воодушевления во всех южнославянских землях и была расценена как начало
общего распада Османской империи. Стали формироваться отряды повстанцев, возникла бур¬
ная переписка с соседними государями. В апреле 1596 г. около 600 человек тайно проникли в

крепость Клис, запиравшую проход в среднюю Далмацию, и изрубили турецкий гарнизон.
Далмация пришла в возбуждение, повсюду звонили колокола, горели костры, из всех городов к
освобожденной крепости двигались отряды доб-{209}ровольцев. Недовольна была лишь Вене¬
ция. Ее искренне страшила перспектива поссориться с турками — именно в эти годы венециан¬
цы стали в обход Дубровника овладевать балканским рынком. Поэтому никакой помощи пов¬
станцам, взявшим Клис, оказано не было, габсбургские войска под крепостью потерпели пора¬
жение, и в конце мая Клис был снова взят турками3.
Но если венецианцы не желали открытой войны с турками, то возможности борьбы с
дубровчанами они не упускали. Для этого годились все средства, вплоть до открытого вмеша¬
тельства. События, которые произошли на острове Ластово в начале XVII в., это отчетливо
продемонстрировали.
Остров Ластово, занимающий 50 кв. км, с населением 1 тыс. человек, вошел в состав
Дубровницкой республики в XIII в. и долго сохранял известную автономию. К началу XVII в.
дубровницкие власти начали все больше притеснять островитян, их старинные права подверга¬
лись ограничениям, а повинности возрастали. В середине 1602 г. на острове вспыхнуло восста¬
ние. Его участники — в массе своей крестьяне и рыбаки — захватили крепость, изгнали дуб¬
ровницкого наместника и потребовали восстановить самоуправление. Чтобы добиться его, ост¬
ровитяне объявили о переходе под власть Венеции. Венецианские власти послали к берегам
Ластова эскадру из 6 галер и 22 ладей, и 2 тыс. солдат высадились на остров, не удалив с него,
однако, дубровницких чиновников. Ответ дубровницких властей не заставил себя ждать: двое
священников, вожаков восстания, были задушены в тюрьме, тридцать человек были осуждены
на смерть, власти в Стамбуле встали на сторону дубровчан и даже пригрозили бросить венеци¬
анского байюла (посла) в тюрьму. Светлейшая республика была вынуждена очистить остров.
Первая попытка вызвать распад дубровницкого государства закончилась провалом4.
И тем не менее время для Дубровницкой республики было очень опасным. Ее нейтрали¬
тету угрожали не только происки Венеции, но и многочисленные политические прожекты, ко¬
торые в эти годы оживленно обсуждались на Балканах и в соседних, чаще всего итальянских,
государствах. У всех в памяти были свежи взятие Клиса, поражение турок под Сисаком. Только
что закончилась война 1593—1606 гг., завершившаяся освобождением части хорватских терри¬
торий. В Герцеговине возник антитурецкий заговор, инициатором которого была местная вер¬
хушка во главе с воеводой Грданом и печским патриархом Иованом. Заговорщики действовали
в течение нескольких лет, они сделали ставку на трех итальянских князей — герцогов Савой¬
ского, Мантуанского и Тосканского, из рук которых рассчитывали получить денежную и воен¬
ную помощь5.
Освободительный порыв в соседних славянских странах воодушевил и часть дубровчан.
В 1607 г. в город прибыли савойские послы якобы для того, чтобы купить лошадей, а на самом
деле чтобы поднять Дубровник против турок, может быть, {210} даже ввести в него иноземные
войска. Двое нобилей, Яков Рести и Яков Джорджич, не рассчитавшие силы дубровницких по¬
литических традиций, оказались втянутыми в тайные переговоры. Когда все открылось, обоих
немедленно на длительный срок изгнали из города, а когда они вернулись, приговорили к по¬
жизненному заключению. Нобилям-заговорщикам удалось бежать из тюрьмы6, но вся эта исто¬
рия надолго осталась в памяти дубровчан — республика строго охраняла свой нейтралитет.
Венеция не оставила надежд на захват территорий у побережья соперницы. В 1630 г. ве¬
нецианские войска заняли остров Локрум у самого входа в гавань Дубровника, создав на какое-
то время угрозу для всей его Дубровницкой торговли, но в конце концов были вынуждены от¬
ступить. В августе 1635 г. Венеция отказалась от всех территориальных претензий к Дубровни¬
ку, сохранив за собой лишь право облагать пошлинами дубровницкие товары и титуловать со¬
перницу не республикой, а коммуной — «князю, совету и коммуне города Дубровника»7 (вене¬
цианцы признали Дубровник республикой только в 1764 г.). Попытки военного нажима потер¬
пели неудачу, однако венецианцы не сложили оружия. Венецианско-турецкая война 1645—
1669 гг. (Кандийская война) создала на адриатическом побережье новую ситуацию с новыми
возможностями для венецианцев.

Кандийской она была названа потому, что началась с боев под городом Кандией, столи¬
цей острова Крит, — турки решили отобрать остров у венецианцев. Но война велась не столько
на Крите, сколько на западном побережье Балканского полуострова — в Далмации, Герцегови¬
не и Боке Которской. Именно здесь военные действия приняли наиболее затяжной характер. С
первых же недель войны выяснилось, что венецианцы плохо подготовились не только к наступ¬
лению, но и к обороне: они не смогли остановить турок, прорвавшихся к самым стенам Нови-
града, Задара и Шибеника. Правда, в 1647 г. они вернули Земуник, Новиград, Врану, Обровац,
Скрадин, Дрниш, а в 1648 г. штурмом взяли Клис. Однако на этом их успехи в Далмации закон¬
чились, и последующие 20 лет вялые бои велись все на тех же рубежах. Больше повезло вене¬
цианцам в Черногории, где на их сторону одна за другой перешли несколько приморских жуп,
все под условием сохранения исконного общинного самоуправления; но и здесь военные дейст¬
вия прекратились около 1649 г.
Мы не случайно упоминаем 1649 г. в качестве рубежа в ходе военных операций — вес¬
ной этого года до Далмации докатилась страшная эпидемия чумы. Только в Стамбуле в 1647 г.,
по турецким (видимо, преувеличенным) данным, погибло 160 тыс. человек. В Далмации урон
составил около 10 тыс. человек, в одном только Шибенике умерло 3 тыс. горожан и 500 солдат,
а из 60 патрицианских семей осталось только 6. Некому стало работать на полях, и голод не за¬
ставил себя ждать. {211} К 1653 г. французский посол в Венеции сообщил, что республика «из¬
нурена, доведена до крайней слабости и будет неспособна оправиться в течение столетий»8.
И действительно, на несколько лет военные действия прекратились. Возобновились они
только в 50-х годах: и та и другая сторона медленно восстанавливали силы. Когда выстрелы за¬
гремели снова, оказалось, что сражавшиеся неспособны на сколько-нибудь решительные акции
— венецианцы потерпели поражение под Книном, а турки — под Котором и Сплитом. И когда
боснийский везир в 1658 г. предпринял наступление на Задар, он потерял 600 человек и даже не
дошел до его стен9. На этом активные действия закончились, еще несколько лет продолжались
мелкие стычки, пока всем не стало ясно, что война исчерпала себя. Начавшаяся в 1663 г. авст¬
ро-турецкая война заставила Порту поспешить с переговорами, и мир 1669 г. был всеми встре¬
чен с чувством огромного облегчения. Демаркационная линия, проведенная в 1671 г. венециан¬
ским уполномоченным Дж. Нанни и Махмуд-пашой («линия Нанни»), оставила за венецианца¬
ми те же земли, которыми они владели до Кипрской войны 1570—1573 гг. Венецианцы стали
именовать их «Старыми приобретениями» (Acquisto vecchio).
На примере Кандийской войны нетрудно заметить, как отличаются войны XVII в. от
войн предшествующего столетия. На смену быстрым и энергичным операциям, длящимся два-
три года, приходят вялые, неторопливые и зачастую бессмысленные маневры, затягивающиеся
на четверть века. Решающие схватки, подобные битве при Лепанто, уходят в прошлое, нет ни
одного сражения, которое было бы способно создать перелом в войне и обеспечить окончатель¬
ную победу. Затяжной и изнурительный характер военных действий усугубляется опустоше¬
ниями, эпидемиями, голодом и, как следствие, массовыми перемещениями населения. Как по¬
хожа в этом смысле Кандийская война на Тридцатилетнюю! Но между ними есть и существен¬
ное отличие, которое накладывает печать на весь ход Кандийской войны и, что весьма сущест¬
венно, имеет непосредственное отношение к жизни Дубровника.
Мы уже сказали, что венецианцы скверно подготовились к войне: они не только не от¬
ремонтировали крепостные стены своих городов и не завезли провиант, они не сформировали и
достаточные военные контингенты. Под их знаменами в мирное время находились всего тысяча
наемных пехотинцев, 330 всадников и около 8 тыс. человек в составе крестьянского ополчения
(такие отряды сельской милиции назывались черниде). Вецианцев можно понять: содержание
гарнизонов стоило очень дорого. Даже если взять более ранние свидетельства, до массового
вздорожания XVI в., то окажется, что годовое содержание солдата-арбалетчика в XV в. обходи¬
лось в 38—43 дуката, коменданту же крепости платили даже 200—250 дукатов 10. Нетрудно
подсчитать, сколько стоило содержание войска в не-{212}сколько тысяч человек. И хотя вене¬
цианцы позднее довели численность своей армии до 3—4 тыс., а в иные годы и до 8—9 тыс.
солдат, этого было явно недостаточно. Как выйти из затруднительного положения? Решение

было подсказано самой жизнью — основная тяжесть военных усилий легла на те разбойничьи
ватаги, которые и раньше открыто боролись с турками, были известны на Балканах под именем
гайдуков и которым было суждено сыграть заметную роль и в истории дубровницкого государ¬
ства.
«Дико неукротимые люди»
Гайдуки, местные разбойники, известны всем балканским странам с дотурецких времен.
Их, правда, трудно назвать разбойниками «с большой дороги»: они нападали главным образом
на узких горных тропах, в теснинах и на перевалах, именно для защиты от них турки и создали
свою горную стражу, дербенджи. Разбойная традиция жила веками, однако с приходом турок
она изменилась. Прежняя цель, грабеж, начала все больше обретать характер выступления про¬
тив иноземного гнета. В XV в. борьбу против турок еще вели войска славянских государств, и
гайдучество не приобрело тогда сколько-нибудь значительного размаха. Однако уже в следую¬
щем веке, когда организованное сопротивление было сломлено, открытые выступления стали
невозможны и начали распространяться иные формы борьбы, гайдуцкое движение стало наби¬
рать силу. При турках же гайдучество стало приобретать черты социального или конфессио¬
нального отпора.
Постепенно начали складываться устойчивые формы гайдуцкого движения. В гайдуки
уходили не деревнями и даже не семьями, а в одиночку. Беглецы, чаще всего молодые парни, на
те несколько месяцев, когда они отрывались от своих семей и домов, создавали ватаги. Приста¬
нищем гайдуков были густые леса, горы, ущелья, пещеры, но с наступленим холодов им поне¬
воле приходилось возвращаться под домашний кров. Не каждый, однако, дом был готов рас¬
крыть свои двери перед гайдуками. В одних домах панически боялись турок, другие приняли
ислам и чувствовали себя религиозными противниками гайдуков, наконец, многие опасались
самих гайдуков, часто не разбиравших, где свой, а где чужой. Гайдуки, таким образом, могли
рассчитывать только на узкий круг сообщников — ятаков, которыми они очень дорожили. «Без
ятака нет гайдука», — гласила поговорка того времени.
Со временем гайдучество менялось, этому способствовал кризис Османской империи —
порядок слабел, правосудие покупалось и продавалось, на дорогах было очень неспокойно. И
чем хуже становилось в государстве, тем больше людей уходило в гайдуки. Не следует лишь
идеализировать гайдуков. {213} Прошло время, когда всех их безоговорочно числили по разря¬
ду «народных мстителей» или носителей социального протеста. Исследования последних лет
неоспоримо доказали, что роль гайдуков была двойственной: подрывая ненавистную систему,
они в то же время убивали невинных людей, сжигали селения и подрывали возможность спо¬
койного ведения хозяйства. Конечно, их первым врагом были турецкие власти, представителей
которых убивали из мести или похищали за выкуп. Но доставалось и простым туркам, а ведь в
понятие «турок» включали в то время и славян, принявших ислам. Этот разрушительный эф¬
фект деятельности гайдуков стал особенно ощутим с XVII в., когда начался период длительных
войн.
Численность гайдуков в приморских отрядах колебалась от 10 до 250. Во главе каждого
отряда стоял харамбаша, атаман, и это была единственная власть, которую признавал гайдук.
Все связи с общиной, селом, семьей на время «гайдукованья» были порваны. Правда, когда
действия гайдуков теряли сезонный характер, например во время длительной войны, они все-
таки обзаводились семьями. Так, в 1670 г., по окончании войны, венецианцы произвели пере¬
пись живших в Боке гайдуков. Среди них оказались 141 мужчина, 102 женщины, 26 стариков и
старух, 107 мальчиков и 74 девочки 11. Впрочем, семейная жизнь мало повлияла на поведение
гайдуков, они по-прежнему отличались суровостью, даже жестокостью нрава и столь же безжа¬
лостно относились к людям.
С землей, как правило, гайдуки не были связаны — значит, никаких иных источников
дохода, кроме грабежа, у них не было. «Им не с чего жить, кроме как с военной добычи, кото¬
рую они захватывают в неприятельской стороне, постоянно рискуя жизнью», — отмечают ве¬
нецианские проведиторы. В добычу входили и товары, отнятые у купцов, и скот, но главным

образом невольники. Историки все чаще пишут о том, какую роль играла работорговля для ту¬
рецкого общества позднего средневековья. «И все их (т. е. турок. — М. Ф.) рынки знамениты
только этим товаром, который у них есть всегда: и для себя, и для продажи, и для залога, и для
подарков», — писал литовский дипломат в Крыму12. Гайдуки вносили активный вклад в эту
торговлю. Они захватывали не только мусульман, но и христиан и тысячами вывозили их в
Южную Италию. Один далматинский монах доносил в римскую курию, что в Неаполитанском
королевстве рабов, вывезенных с Балкан, держат в своих домах «князья, герцоги, маркизы, ба¬
роны, адвокаты, врачи, судьи... а иногда и священники». В 1662—1664 гг. из одной только Боки
в Южную Италию было продано около тысячи человек. Опытные работорговцы, венецианцы, с
завистью смотрели на этот поток невольников и однажды даже потребовали отдавать им троих
из каждых пятнадцати пленников, однако наглое требование вызвало такой взрыв возмущения,
что от этой затеи пришлось отказаться. {214}
Гайдуки долго жили за счет работорговли, поддерживая на далматинском побережье и в
соседних землях (например, в Герцеговине) состояние страха и неуверенности. Венецианцев
мало беспокоило, что гайдуки, сражаясь на их стороне, захватывают в плен христиан или про¬
ливают христианскую кровь. Впрочем, их возможности держать гайдуков в повиновении в
XVII в. заметно сузились, и те превратились в силу опасную и мало управляемую. Поэтому
война в Далмации оказалась для венецианского правительства мероприятием весьма привлека¬
тельным — она стала средством занять эту воинственную и неукротимую массу.
Если без гайдуков невозможно представить себе историю адриатического побережья, то
еще труднее представить ее без ускока. Слово «ускок» обозначало в те времена перебежчика с
турецкой территории. Так в XV в. стали называть хорватов и боснийцев, которые не пожелали
мириться с турецким господством и начали уходить на запад, к побережью Адриатики. Из них,
в частности, был составлен гарнизон, оборонявший крепость Клис, а после ее сдачи переселив¬
шийся в Хорватское Приморье (к северу от Далмации), в город Сень, под руку габсбургских
властей. В течение последующих 80 лет ускоки так тесно связали свою судьбу с этим городом,
что понятие «сенянин» и «ускок» стали взаимозаменяемы. «Спаси нас бог от рук сенян», — го¬
ворили в этих краях. Сеньские ускоки действительно стали дерзкими разбойниками, и их дея¬
тельность приобрела международные масштабы13.
Однако ускоки из крепости Сень действовали не с венецианской, а с австрийской терри¬
тории и с Венецианской республикой чаще всего враждовали. Сотрудничали с венецианцами
другие, более многочисленные отряды ускоков, рассеянные по всему далматинскому побере¬
жью от Задара до Боки Которской. Они составляли устойчивые ватаги, со сложившимися тра¬
дициями, с выдающимися вожаками, о которых позднее будут складывать эпические песни.
Ускоков отличали два качества. Во-первых, они чаще всего были переселенцами из загорной
(т. е. находящейся за Динарским хребтом) Далмации или Герцеговины. Их и воспринимали как
чужаков, именовали «влахами» (о влахах см. выше) и видели в них иноверцев, православных, в
отличие от местных, католиков. Во-вторых, они действовали, по крайней мере формально, не на
свой страх и риск, а под высоким покровительством Венеции.
Это не всегда было удобное орудие, нередко оно могло лишь скомпрометировать рес¬
публику в глазах христианского мира — ведь ускоки часто не разбирали, кого следует, а кого
не следует грабить. Добавим к этому, что Венеции на протяжении десятилетий требовалось оп¬
равдывать в глазах Европы мирные отношения с Портой. Неудивительно, что венецианской ди¬
пломатии нередко приходилось создавать сложные концепции для обоснования своей
политики 14 Но от использования уско-{215}ков республика не отказывается, хотя и не сразу
находит путь к сотрудничеству с ними. Вначале, в 20—30-х годах XVI в., когда в адриатиче¬
ских водах разбойничали севшие на корабли сеньские ускоки, венецианцы в борьбе с ними вы¬
ступали в качестве союзников турок. Новые же волны влахов, приходившие из глубин полуост¬
рова, стремились только к одному — сохранить свою свободу, и легко переходили от одного
государя к другому. И только с конца 30-х годов XVI столетия, когда в империи постепенно
усиливается фискальный гнет, начинается массовый переход влахов под руку Венеции и пре¬
вращение их в подлинных ускоков15. Венеция чаще всего направляла ускоков против турок, но

в случае необходимости могла двинуть их против турецких союзников, дубровчан. Вот почему
деятельность ускоков представляет для нас интерес в связи с историей Дубровника. И если мы
обрисовали духовный мир дубровницкого общества, то должны оценить и некоторые психоло¬
гические черты, сложившиеся в облике его воинственных соседей.
В фигуре ускока предстает тип, отчетливо врезавшийся в сознание современников. Вот
что пишут о нем венецианские офицеры: «Они дико неукротимы... Ради свободы от всяких по¬
боров они покидают пределы Османской империи... Живут земледелием и оружием, грабя не¬
приятеля... бешены и дерзки, делают только то, что им нравится. Имеют своих предводителей и
от них... получают законы. И все же пока длится война, их существование необычайно полезно»
(проведитор Корнер, 1667). «Они храбрые люди и охотно ждут турок, чтобы помериться с ними
силами, и непрерывно их грабят, но непостоянны и руководствуются жаждой полона...» (прове-
дитор Дольфин, 1665). И когда Кандийская война, в ходе которой ускоки так помогли Венеции,
закончится, о них снова будут писать: «Опытны в обращении с оружием, необычно храбры и
честны, насколько можно только пожелать, опустошают турецкую землю... и служат защитой
городов» (проведитор Контарини, 1675). «Гайдуки — это венецианский оплот. Это — войска,
которым мы не платим» (он же, 1674) 16.
Обратим внимание на то, что в приведенных выше свидетельствах не проводится разли¬
чия между ускоками и гайдуками. И в самом деле, обе эти группы людей представляли единый
социальный тип, их отношение к окружающей действительности и их духовный мир были оди¬
наковы.
Они были не только воинственны, бесстрашны, хладнокровны в боях, бесконечно свобо¬
долюбивы, сплочены и преданы тем, кому служили. Им были свойственны также безудержная
и нередко бессмысленная жестокость, пренебрежение к чужой и собственной жизни, коварство,
стремление к грабежу и насилию. Мешки с отрубленными головами, пересыпанными солью
ушами и носами были привычными атрибутами их деятельности. Не следует поэтому переоце¬
нивать достоинства поведе-{216}ния гайдуков и их образа мышления. Вот как аттестует самого
себя известный гайдуцкий харамбаша XVII в. Байо Пивлянин: «Непрерывным моим занятием
было нападать на самое сердце вражеской земли, уводить турок в рабство, отнимать у них скот,
сжигать дома и под конец совершать всякого рода жестокие избиения неверных... во славу бога
17
и высокой Венеции» . Что же удивляться, если гайдуки и ускоки постоянно «бесчестили церк¬
ви, мучали и ранили священников...».
Гайдучество не исчезло со средневековьем. Современный исследователь прослеживает
18
его вплоть до конца XIX в. . Правда, в новое время оно вызывается уже иными обстоятельст¬
вами, чем раньше, в частности усилением налогового гнета, вторжением денежных отношений.
Но и теперь, как и раньше, гайдук оказывается выразителем чувств и настроений патриархаль¬
ного крестьянства перед лицом угнетающего его режима.
Еще одной угрозой для дубровчан стали черногорцы. Новейшие исследования позволи¬
ли установить, что их нападения на территорию республики начались не в XVIII столетии, как
думали раньше, а в XVI в.19. Первое из них отмечено под 1517—1519 гг. Черногорцы рассмат¬
ривали эту территорию как часть Османской империи, не разбираясь в тонкостях дубровницко-
го суверенитета, и особенно часто подвергали нападению самую плодородную часть подвласт¬
ных городу земель — Конавли.
Вот с такой категорией людей и пришлось иметь дело Дубровницкой республике в тече¬
ние 25 лет Кандийской войны. Война создала уже знакомую для дубровчан ситуацию — всякая
торговля через венецианские гавани прекратилась и балканские товары отныне поступали на
запад только через Дубровник. В XVII в. этих товаров было нисколько не меньше, чем столети¬
ем ранее, ибо сельскохозяйственное производство на полуострове все более приобретало ры¬
ночный характер и товарные массы скапливались у ворот далматинских городов20. Легко себе
представить, какие перспективы открывались перед дубровницкими купцами и судовладельца¬
ми.
С началом Кандийской войны стоимость шерсти на внешнем рынке подскочила вдвое и
держалась на этом уровне до ее окончания21. Дубровчане продолжали скупать шерсть на бал¬

канских базарах по прежней цене, делая выгодные дела. В нашем распоряжении нет данных о
торговле воском или кожами за военные годы, но нет сомнений в том, что цены возросли и на
эти товары. Перед войной Дубровник обеднел настолько, что уплата харача стала для него поч¬
ти непосильной обязанностью, а сейчас он вновь стал единственным каналом для ввоза в импе¬
рию западных товаров, и дубровчане весьма заботились о сохранении этой торговли.
Однако торговые прибыли нелегко давались дубровчанам. Та самая война, которая от¬
крыла перед ними перспективу нового обогащения, поставила их обмен под удар гайдуков и
{217} ускоков. В обычное время дубровчане не располагали военным флотом, а обходились
лишь отдельными кораблями. С началом Кандийской войны город снарядил одну пулаку —
большой, хорошо вооруженный корабль, две галеры и приспособил для военных целей не¬
сколько парусников. Всего за 25 лет войны дубровчане, поставили для военных нужд 24 кораб-
ля22. Но этого было недостаточно для защиты от действовавших на море ускоков. На вооруже¬
нии у морских разбойников находились очень легкие и маневренные суда (леуты, фусты),
обычно без палубы, ходившие под одним или двумя парусами, но чаще всего — на веслах (20—
50 гребцов); изредка на эти суденышки ставили маленькую пушку. Сами ускоки были вооруже¬
ны мушкетами. Главными способами боевых действий были абордаж и штурм береговых укре¬
плений. На горных дорогах набеги разбойничьих отрядов были еще более опасны. Ни один
дубровницкий караван не был застрахован от нападения, и чем дольше длилась война, тем бо¬
лее дерзкими становились эти набеги. Ускоки выступали под все тем же лозунгом защиты хри¬
стианской веры от турок и их пособников, дубровчан, однако нападения на дубровчан редко
сопровождались кровопролитием и жестокостями. Их беспощадно грабили, но, как правило,
отпускали на свободу.
Вот как вел себя, например, упоминавшийся нами Байо Пивлянин. В мае 1666 г. он за¬
хватил дубровницкое судно, снял с него 12 т воска, а самих купцов отпустил за высокий выкуп,
предварительно взяв с них расписку в том, что и деньги и воск они вручили ему добровольно.
Пять дней спустя уже на суше он ограбил караван, забрав 30 тюков тонкого сукна, 8 ящиков
шелка, 10 вьюков перца, 30 вьюков бумаги и 120 лошадей. Другой гайдуцкий атаман, Лимо
Байрактар, поступал иначе — он брал обычно лишь лошадей, а весь товар оставлял на дороге,
полагая, что важен не столько полон, сколько нанесенный ущерб. После таких нападений «ни-
23
кто не мог выйти из города», — писали дубровчане в Порту . Паника царила не только в Дуб¬
ровнике, но и во всех прилежащих областях. Например, в Герцеговине гайдуки наложили дань
на каждое село, «Вся Герцеговина — моя», — повторял Лазарич, вождь бококоторских гайду¬
ков. И даже когда гайдуки не причиняли прямого вреда дубровницкой торговле, они открыто
попирали суверенитет республики, «ежедневно и ежечасно» проходя через ее территорию24.
Дубровницкое правительство проявляло чудеса изобретательности в борьбе с гайдуками.
Попавших в плен то ссылали на галеры, то гноили в тюрьмах, то, напротив, отпускали на сво¬
боду. При этом предпочитали все это делать тайно: боялись показаться либо слишком мягко¬
сердечными в глазах турок, либо слишком жестокими в глазах гайдуков. Конечно, турки пред¬
почитали самые устрашающие методы, в истории Герцеговины надолго осталась «сеча кнезов»,
когда в августе 1662 г.» {218} турки якобы для переговоров пригласили в село Никшичи не¬
сколько десятков сельских старост и подвергли их жестокому избиению — «кнезов» сажали на
кол, распарывали им животы, заживо сдирали кожу — все по подозрению в сотрудничестве с
гайдуками. Естественно, что в таких случаях дубровчане всячески старались держаться по¬
дальше от турок, страшась ненависти, которую вызывали в народе такие расправы. Иногда они
даже выпрашивали у турецких властей в Боснии оправдательные бумаги, свидетельствующие о
том, что они, дубровчане, не виновны в турецких карательных акциях. Иногда они предпочита¬
ли договариваться с гайдуками. Например, пользуясь праздничным настроением, на масленицу
1664 г. сенат отправил к двум гайдуцким атаманам, Стевану и Нике Поповичу, известного ди¬
пломата и поэта Серафима Бунича. Но ни его посольский опыт, ни поэтический дар не дали ре¬
зультатов: вернувшись, Бунич доложил, что оба гайдука день и ночь пили, хохотали и не были
способны вести разумные речи25.

Обратим внимание на то, что дубровчане избегали открытой борьбы с гайдуками, боясь
именно народного недовольства. Для этого были все основания. Дело в том, что гайдуцкое
движение было выражением не только социального протеста, но и освободительного движения
целых народов. И здесь в первую очередь следует назвать черногорцев.
Черногорский народ в XVII в. переживал трудное время. В конце XV в. его государство,
Зета, утратило свою независимость, и вместе с этой потерей черногорцы лишились и связующе¬
го их единства. Напомним, что Черногория и в наши дни состоит из областей, географически
весьма непохожих друг на друга. В ее состав входят и адриатическое побережье, и плодородные
долины рек Зеты и Морачи, и высокогорные планины, плато, где невозможно заниматься зем¬
леделием. Черногорцам всегда было непросто поддерживать связь между собой и ощущать себя
подданными одного государства. К тому же следует учесть, что турки никак не заботились о
единстве покоренного народа и все административные заботы взваливали на плечи разрознен¬
ных общин. Приморские города, всегда оказывавшие благотворное влияние на экономику стра¬
ны, были отторгнуты венецианцами. Вот почему продавать скот и добывать хлеб, соль и порох
для горцев становилось все труднее и труднее. Вот в чем заключается объяснение наступающе¬
го здесь регресса в хозяйстве и общественной жизни. В этих краях стали возрождаться (или
создаваться заново) давно пройденные формы общественной жизни — начал формироваться
племенной строй. Этот строй обнаружит значительную устойчивость и доживет до XIX в.26. К
XVII в. и относится складывание племенных порядков.
Здесь не место останавливаться на этих отношениях. Мы упоминаем о них лишь потому,
что они сложились в непосредственной близости от Дубровника и породили социальный тип,
{219} с которым дубровчанам все время приходилось иметь дело. Разумеется, племенной быт
XVII в. — не эквивалент доклассового общества 27, но нечто родственное в нем все же можно
усмотреть. На наш взгляд, и тому и другому свойственна активная военная деятельность. Мы
достаточно знаем о ней. Уже для XV в. исследователи зафиксировали широкое распростране¬
ние военных отрядов, чьи «подвиги» наложили печать на всю жизнь этого края. («Мир военных
28
дружин» — так назовет это общество современный историк .) Со временем военные действия
приобретут еще более ожесточенный характер, от местных распрей их участники перейдут к
активным антитурецким выступлениям, черногорцев все чаще будет сплачивать мысль о един¬
стве христиан в борьбе с турками и потурченцами (т. е. принявшими ислам славянами). Неда¬
ром единственным центром, связывающим черногорцев, станет бедная цетинская метрополия в
похожем на крепость монастыре. В XVIII же веке озлобление борющихся и с той и с другой
стороны достигнет особенной остроты. Будут вырезаться целые роды (в Черногории их обычно
именуют «братствами»), призрак голодной смерти нависнет над маленьким народом. «Хлеб
пекли из наростов на деревьях и коры... Воин шел в бой, взяв с собой несколько зерен... Не¬
сколько лет ели несоленую траву...» . В этих условиях и формируется совершенно особый со¬
циальный тип. Ему суждено приобрести всеевропейскую известность, а дубровчанам предстоит
познакомиться с ним на границах своих владений.
Каждый черногорец воспитал в себе незаурядные физические качества — ему ничего не
стоило проделать многокилометровый переход по горной местности, выдержать длительный
бой, будучи совершенно голодным, легко вскочить на скалу высотой в человеческий рост, пу¬
довым камнем с большого расстояния убить человека или лошадь. Природные данные были
развиты постоянными упражнениями — черногорцы различали выражение человеческого лица
на полукилометровом расстоянии, слышали речь, звучавшую далеко в горах. Все это достига¬
лось закалкой с очень раннего возраста, а с 8 или 10 лет мальчики уже участвовали в сражени¬
ях. Самыми же поразительными чертами духовного облика черногорца были его презрение к
смерти и высочайшее уважение, которое он питал к храбрости. Не гражданин, не мудрец, а
юнак — храбрец, витязь — вот высшая оценка, которую стремился заслужить всей своей жиз¬
нью черногорец. Неудивительно, что встречи с такими людьми в бою должны были доставлять
дубровчанам множество осложнений, тем более что черногорская манера воевать была весьма
специфична.

Нападения черногорцев на дубровницкую территорию начались уже в XVI в., когда
Черногория еще не утратила единства. Поэтому они совершались как бы от имени всего черно¬
горского народа, в источниках речь идет о «войске из Черного-{220}рии». С началом же сле¬
дующего столетия намечаются уже контуры распада страны на отдельные племена, от их имени
и совершаются вторжения и захваты. В дубровницком архиве сохранилось много свидетельств
о том, как ведут себя участники этих вторжений («злодеи» — так именуют их дубровницкие
документы). Захват торговых караванов, грабеж скота и имущества у окрестных крестьян, осо¬
бенно в Конавлях, перехват курьеров следуют одно за другим. Все это типичные проявления
гайдучества. Но с начала XVIII в. в этих нападениях появляются новые черты — черногорцы
все чаще переходят от гайдучества к четованью. Что это такое?
Четованье, объяснял в XIX в. знаток черногорской этнографии, это боевые действия, ко¬
торые ведутся четами, т. е. отрядами, составленными из соплеменников или даже близких род¬
ственников, причем военные операции нередко переносятся далеко на неприятельскую терри¬
торию. Гайдуки же объединялись в сравнительно небольшие отряды, составленные из чуждых
друг другу людей, часто из разных краев, объединенных, как правило, одной лишь ненавистью
30
и целью своей ставивших преимущественно отмщение . Так, современники отмечали, что чер¬
ногорцы далеко углублялись на турецкую территорию, доходя иногда до Пловдива в Болгарии.
Тесные связи в среде черногорских четников обеспечивались самой родоплеменной организа¬
цией черногорского общества.
Мы уже упоминали мотивы, которые заставляли гайдуков выступать против Дубровни¬
ка; ненависть к туркам и откровенная жажда наживы занимали среди них не последнее место.
Близки к ним и соображения, которым руководствовались ускоки. Но что заставляло черногор¬
цев, целый народ или, по крайней мере, какую-то часть его бороться с дубровчанами? И здесь
мы обнаружим устойчивый комплекс причин. Во-первых, это конфессиональная рознь, вражда,
которую питала православная округа к католическому государству. (Встречаясь поодиночке,
католики-дубровчане отлично ладили со своими православными контрагентами, но Дубровниц-
кая республика в целом отличалась подчеркнутой католической воинственностью.) Во-вторых,
извечный страх перед оживленным и шумным городским рынком, где темного и неповоротли¬
вого селянина подстерегает множество опасностей. В-третьих, это открытая неприязнь бедной
деревни к богатому городу, который в течение столетий навязывал крестьянам высокие цены,
скупал по дешевке скот и хлеб, уводил к себе сельскую молодежь. Таким образом, в конечном
счете противостояние носило социальный характер, и неудивительно, что оно оказалось и дли¬
тельным, и стабильным. Богатая торговая республика слишком долго эксплуатировала полу¬
остров, чтобы не встретить сопротивления. Это сопротивление не раз прорвется наружу, мы это
еще увидим. Одно из таких выступлений было связано с трагедией, постигшей город весной
1667 г. {221}
Дубровницкая дипломатия в действии
Дубровник перенес в своей истории несколько сейсмических катастроф. Очень сильное
землетрясение произошло, например, в сентябре 1500 г., через десять лет толчки повторились.
Город почти не пострадал, хотя в восточной части Балканского полуострова разрушения были
значительны, а в Стамбуле погибло несколько тысяч человек. Зато во время землетрясения в
мае 1520 г. был разрушен собор, повреждены многие дома — город отметил избавление от уг-
31
розы более сильных разрушений постройкой церкви св. Вознесения . Однако эти беды понем¬
ногу забылись, и то, что произошло в апреле 1667 г., поразило город абсолютно неожиданно.
Нет нужды возвращаться к драматическим картинам разрушений, постигших город 6 ап¬
реля 1667 г., дубровницкий историк Л. Войнович выразительно назвал их «первой смертью
Дубровника». Для нас важнее выяснить, как это событие было воспринято в тогдашнем мире.
Подземные удары сотрясли не только Дубровник, но и Котор, здесь они длились целых
15 минут (в Дубровнике не более минуты) и тоже принесли серьезные опустошения. Приход¬
ский священник с небольшого островка в Бококоторском заливе в непритязательном стихотво¬
рении рассказал, как обрушились стены во время литургии и как два часа он был погребен под

32
их обломками . Но несчастье, происшедшее в Которе, не вызвало того резонанса, что дубров-
ницкая трагедия: Котор давно уже утратил независимость. Во все стороны помчались гонцы с
горестными сообщениями, призывами о помощи, посольскими инструкциями. Просьбы о со¬
действии были отправлены в Рим, Вену, Венецию, Флоренцию, Турин. В Венеции, Анконе и
Лондоне были напечатаны брошюры с описанием постигшего город несчастья 33. Интерес в Ев¬
ропе к тому, что произошло в Дубровнике, был велик, а в ряде случаев и небескорыстен. От¬
кровенно выступила, например, Венеция: ее генеральный проведитор в Далмации Катарино
Корнаро со своим флотом появился под стенами Дубровника и не преминул оказать давление
на город, убеждая его отдаться под покровительство Венеции. Дубровчане, между прочим, дали
для этого повод, они сами обратились на лагуны за помощью, но перед давлением Корнаро ус¬
тояли; ему было отвечено, что Венецию они уважают, как и раньше, но хотят остаться под вла¬
стью турок 34. Отклонил город и помощь, предложенную боснийским везиром.
Всех интересовало, как поведут себя власти республики в столь неожиданной ситуации.
Интерес этот был основательный, ибо никаких властей в городе практически не существовало.
Под развалинами в первые же минуты погибли князь и большинство сенаторов. Пять дней, пока
бушевали пожары и продолжались слабые подземные толчки, в городе вообще царил {222} ха-
38
ос . 11 апреля старый сенатор Лука Заманья, потерявший почти всю свою многочисленную
семью, нашел силы собрать вокруг себя несколько уцелевших нобилей, и эти несколько человек
решили взять на себя всю полноту власти до тех пор, пока не будут воссозданы органы управ¬
ления. Первым решением этого импровизированного правительства было остаться в городе и
восстановить его.
Временное правительство распорядилось перенести в уцелевший Ревелин казну и ору¬
жие, конфисковать имущество погибших, набрать 300 солдат и назначить 5 капитанов, оно
также пообещало принять в число патрициев всех граждан, которые останутся в городе. 23 ап¬
реля была созвана сходка уцелевших нобилей, на которую явилось около 50 человек, и создано
законное правительство. «Совет двенадцати», куда вместе с нобилями вошли и пять пополанов.
Власть в городе была восстановлена 36. Время для консолидации сил было самое подходящее —
в Порте готовилось наступление на независимость республики.
То, что произошло потом, связано с именем одного из влиятельнейших сановников им¬
перии, каймакама (заместителя великого везира), а затем великого везира Кара Мустафы. Даже
в XVII в. этот фаворит султана Мехмеда IV (1648—1687) выделялся жестокостью и необуздан¬
ностью. Сын офицера из Анатолии, он вырос в доме везиров из рода Кёпрюлю (Чуприличей),
воспитывался вместе с будущим великим везиром Фазыл Ахмед-пашой и сделал карьеру с по¬
мощью этого семейства, став одной из самых заметных фигур при дворе. Иностранные дипло¬
маты много писали о нем на родину и в годы его возвышения, и в годы всемогущества. Мы ви¬
дим вначале «тонкого, красноречивого, великого лицемера», «примечательного опытом, рассу¬
дительным поведением», а затем «яростного», «жадного, жестокого ... продажного, несправед¬
ливого», «полного темных замыслов, переменчивого притворщика» 37. Трудно судить, что
больше отличало его — жажда воинской славы, жадность или честолюбие. Его личная свита
достигала 3 тыс. человек, его двор — 30 тыс. Дневной доход его, по слухам, равнялся 20 тыс.
38
дукатов, а личная казна — 12 млн. Он легко подчинил своему влиянию безвольного Мехмеда
IV, носившего явные признаки вырождения и ничем не занимавшегося, кроме охоты. Кара
Мустафа и нанес Дубровнику удар уже через два месяца после землетрясения.
Летом 1667 г. в ставку султана близ Эдирне прибыли дубровницкие послы, Заманья и
Менчетич, с просьбой на год освободить разоренный город от уплаты харача. Однако высказать
эту просьбу им не удалось, послам не дали вымолвить ни слова: каймакам набросился на них с
грубой бранью, требуя ответить, намерен ли Дубровник отдать султану имущество людей, по¬
гибших во время землетрясения, ибо, согласно шариату, султан является наследником вымо¬
рочного имущества. Пос-{223}лы остолбенели — никогда до сих пор дубровчане не сталкива¬
лись с подобными требованиями. Затем им объявили сумму, подлежащую уплате, и тут их
изумление переросло все границы: сумма составляла 500 мешков с золотом, или 250 тыс. дука¬
тов. Но Кара Мустафу уже нельзя было остановить, он намерен был ждать ответа в течение

лишь нескольких недель, боснийскому везиру Али-паше было велено готовиться к походу на
Дубровник, а послов тем временем взяли под стражу. Однако, как ни были потрясены дубров-
ницкие дипломаты, от их взгляда не укрылось, что каймакам чувствует себя несколько неуве¬
ренно — он снизил сумму выплаты с 500 до 300 мешков, а их самих отправил не в тюрьму, а
под домашний арест. Вскоре в Эдирне разразилась чума, стали умирать посольские слуги, бе¬
жал переводчик, и запертым послам оставалось только смотреть из окна на проезжающие мимо
39
их дома телеги, груженные трупами .
Тем временем к Али-паше, который с войском уже стоял у границ республики, был от¬
правлен новый посол, М. Гучетич. Он сразу взял решительный тон, прямо объявив, что денег в
городе нет и никаких мешков с золотом Дубровник платить не будет. Проницательный Али-
паша сразу понял, что ему ничего не добиться, он немного подержал энергичного посла в кре¬
пости, а затем повернул войска назад и ушел в Боснию. Но главный бой пришлось выдержать
не Гучетичу, а еще одному послу, выдающемуся дубровницкому дипломату XVII в. Якете Пал-
мотичу. Известный публицист, блестяще образованный стилист и знаток французской литера¬
туры, он был характерным представителем интеллигентной части дубровницкой аристократии.
И дипломатическую дуэль, которая ему предстояла, он встретил во всеоружии знаний, таланта
и жизненного опыта.
Он продумал каждый свой шаг в Стамбуле — вместе с коллегой он въехал в столицу во
главе небольшой, но пышно одетой свиты, на богато разубранных конях и с гордо поднятыми
головами. На двор это подействовало безотказно: значит, республика вовсе не трепещет, если
ее послы позволяют себе держаться столь вызывающе. Затем были использованы попеременно
слезы и упреки: почему каймакам думает о таких больших поборах с Дубровника, разве не сто¬
ит вначале узнать, жив ли город? И, наконец, лукавый дубровчанин пустил в ход главный до¬
вод: он просто сообщил, что весь город готовится к переезду в Италию, превосходительный
паша может сам убедиться — к городу уже подходит испанский флот. Кара Мустафа погрузил¬
ся в раздумье. Он еще не был великим везиром, он рисковал потерять доверие султана в случае
провала всей затеи, а, по сведениям лазутчиков, в дубровницкой гавани действительно концен¬
трировался флот. Каймакам забил отбой. На другой день Мехмед IV благосклонно принял по¬
слов, в нарушение традиции вступил с ними в беседу, одарил кафтанами {224} и ласково отпус¬
тил домой. Были срочно освобождены из-под домашнего ареста в Эдирне Заманья и Менчетич.
О 300 мешках с золотом не было больше сказано ни единого слова. Дипломатическое сражение
закончилось в пользу Дубровника 40.
Значение этой победы было велико. Удалось отстоять не только финансовые интересы
Дубровника, но и само его существование. Более того, весной следующего, 1668 г. Палмотичу
удалось добиться султанского указа (хатт-ишерифа) о запрещении устраивать гавани в устье
Неретвы, на чем так настаивали венецианцы; все товары, скопившиеся на боснийских и герце-
говинских рынках, должны были проходить по-прежнему через дубровницкую гавань. Теперь,
когда Кандийская война шла к концу, Дубровник вновь подтвердил свое монопольное положе¬
ние в балканской торговле. На несколько лет республика обеспечила себе спокойное существо¬
вание. А в конце 70-х годов все началось снова.
В 1676 г. умер великий везир Ахмед Кёпрюлю, политик мудрый и осторожный. Кара
Мустафа получил наконец вожделенный пост и смог приступить к выполнению давних планов.
Он их нисколько не скрывал; при европейских дворах знали, что честолюбивый сановник меч¬
тает бросить войска на завоевание Вены и Праги, прорваться в Германию, а затем повернуть на
Рим и превратить собор св. Петра в конюшню для турецких лошадей 41. Осуществить все это
ему не терпелось, и иностранные дипломаты в Стамбуле первыми почувствовали это. Польско¬
го посла, прибывшего для заключения мира, он отправил жить на постоялый двор, венециан¬
ский был принят с такой свирепостью, что почел за благо откупиться 35 тыс. дукатов, и даже
французский посол, вопреки традиционной франко-турецкой дружбе, был посажен под домаш¬
ний арест. Дубровницких поклисаров, прибывших с данью, встретили не лучше — их размес¬
тили в еврейском квартале, а через доверенных людей дубровчане узнали, что их ждет. Им бы¬
ло решено предъявить обвинение в неправильной уплате джумрука в ходе Кандийской войны

— в недоплате 350 тыс. дукатов (или 700 мешков золота). Помня, как недобросовестно дубров-
чане платили таможенные пошлины, можно поверить в справедливость самой претензии, но,
конечно, 350 тыс. золотых были ни с чем не сообразной суммой 42.
Однако Кара Мустафе были срочно нужны эти деньги. Незадолго перед этим, в августе
1677 г., войско султана было отброшено русско-украинскими силами от Чигирина; турки от¬
ступили от Днестра, и на будущий год было решено готовить новый поход против Русского го¬
сударства. В сентябре дубровницкие послы были вызваны на заседание Дивана, где им офици¬
ально предъявили требование уплатить деньги в месячный срок. Разразился еще более острый
дубровницко-турецкий кризис, сообщения об опасности, нависшей над городом, заняли первое
место в донесениях европейских послов из Стамбула. {225} Дубровчане обратились за спасени¬
ем к папе — Испания уже раньше отказалась помочь, а Людовик XIV был занят войной во
Фландрии. Папа Иннокентий XI был фанатичным приверженцем общеевропейской борьбы с
турками, но никакими средствами не располагал — долг папской казны составлял 50 млн. ску-
ди. А уж о том, чтобы отдать христианские деньги неверным даже для спасения Дубровника, он
и слышать не хотел, и напрасно его уговаривал все тот же Палмотич, специально с этой целью
посланный в Рим 43.
Конфликт обострялся, положение дубровницких послов стало совершенно безвыход¬
ным. Кара Мустафе удалось убедить султана, что дубровчане виноваты еще в одном — они от¬
тесняют от выгодной торговли и обманывают боснийских купцов, а это надо рассматривать как
обиду, чинимую правоверным. В марте 1678 г. послы были вызваны на новое заседание Дивана,
где под страхом смерти всем подданным султана были запрещены всякие сношения с Дубров¬
ником, а сумма недоимки, подлежащей уплате, была повышена до астрономической цифры в
4300 мешков (или свыше 2 млн. дукатов). Сами послы были арестованы и брошены в тюрьму.
Везир шел напролом.
Какие бы мрачные предчувствия ни царили в дубровницком сенате, большинство выска¬
залось за продолжение борьбы, в Стамбул были отправлены еще двое послов, и одному из них,
престарелому Николице Буничу, было суждено надолго остаться в памяти потомков. Обоих по¬
слов (Н. Бунича и его коллегу М. Г учетича) Кара Мустафа повез с собой на Дунай, где концен¬
трировалось турецкое войско для очередного похода, и здесь, в тюрьме города Силистрии, ста¬
рый сенатор скончался. Смерть Николицы Бунича превратила его имя в символ стойкости и
патриотизма, сенат принял решение увековечить его память мемориальной плитой, установ¬
ленной в зале заседаний, о Н. Буниче отныне стали писать только возвышенным стилем. Это
было тем легче сделать, что смерть посла в турецкой тюрьме произошла как раз в момент, когда
затянувшийся кризис близился к концу.
Можно лишь в который раз подивиться изменчивости политики Порты по отношению к
Дубровнику. В сентябре 1678 г. к турецкому двору прибыл для переговоров еще один дубров¬
ницкий посол, Секо Гучетич, и Кара Мустафа, казалось бы, совершенно неожиданно согласился
на предложенные им условия: 12 тыс. дукатов лично великому везиру и его приближенным и 60
тыс. в казну в течение двух лет. Неожиданного, впрочем, здесь ничего не было: великий везир
убедился, что его поход против Западной Европы еще не готов, что ему требуется еще минимум
год для того, чтобы завершить необходимую подготовку. (В действительности этот поход со¬
стоялся лишь в 1683 г., но тогда этого еще никто не мог предугадать.) Дубровник снова был
44
спасен .
Победы, одержанные дубровницкими дипломатами в эти {226} тревожные годы, дейст¬
вительно необыкновенны. Но и опыт сношений с внешним миром, приобретенный республикой
на протяжении столетий, был внушительным. Этот опыт усваивался не только в Стамбуле и
при дворах турецких наместников в Сараеве, Скадаре или Фоче, он вырабатывался и в тех мно¬
гочисленных представительствах, которые были рассеяны по всему Средиземноморью и кото¬
рые носили название консулатов. Напомним (см. главу 5), что средневековый консулат, в том
числе и дубровницкий, — это ячейка не дипломатической, а торговой службы, консул — это
коммерческий агент республики, живущий в чужом городе и играющий роль арбитра в спорах.
Давние традиции консульской службы, созданной дубровчанами в Южной Италии, позволяют

детально воссоздать облик дубровницкого консула в чужой стране15. В XVI в. республика рас¬
полагала 50 консулатами, в XVIII в. — даже 81 46. Этот опыт и позволил Дубровнику перейти к
созданию чисто дипломатических миссий, вначале в Риме (1685 г.), затем в Вене и, наконец,
неофициально, в Венеции: Светлейшая республика, как мы помним, не признавала за соперни¬
цей статуса самостоятельного государства. Создание новой структуры дипломатических связей
47
не случайно приходится на конец XVII в. — именно в это время Дубровник выигрывает одно
за другим важнейшие в своей истории дипломатические сражения.
Весной 1683 г. огромная турецкая армия выступила в поход против Австрии. В ней было
никак не меньше 100 тыс. человек, по крайней мере в 1670 г. турецкое войско насчитывало 88
48
380 человек . Австрия ждала этого нападения и заранее связала себя договором с Польшей;
австрийцы обязались выставить 60 тыс. солдат, польский король Ян Собеский — 40 тыс. (в об¬
мен на субсидию в 1,2 млн. гульденов) 49. В июле турки подошли к Вене и осадили ее. Двор,
знать, чиновники во главе с императором Леопольдом покинули город и укрылись в тирольских
горах. На стены и валы Вены вышли лишь небольшой гарнизон из 11 тыс. солдат, городская
стража (2 тыс.) и городское ополчение (3 тыс.), ядро которого составляли студенты, ремеслен¬
ники, подмастерья. И тем не менее турки явно недооценили способности города к сопротивле¬
нию; помимо этого они наделали множество тактических ошибок (не смогли помешать подходу
подкреплений из Западной Европы, неудачно расставили свои войска, взяли с собой огромный
обоз, затруднявший маневрирование50), а главное — потеряли время51. В течение двух месяцев
их постепенно редевшая армия осаждала столицу. Тем временем с севера к городу двигались
польские войска. 27 тыс. поляков из глубин Польши и с украинских границ были срочно стяну¬
ты под Краков и через Силезию и Чехию брошены под Вену. Ян Собеский вел их так быстро,
что австрийцы не успели даже подготовиться к встрече, в частности навести мосты.
12 сентября 1683 г. под стенами Вены состоялась ожесто-{227}ченная битва, в которой
поляки и австрийцы отразили три атаки и наголову разбили османское войско. Турки бежали,
оставив 20 тыс. убитых, всю артиллерию (300 пушек), обоз, канцелярию великого везира. Кара
Мустафа не смог остановить этого панического бегства, бежал и был казнен в Венгрии по при¬
казу султана. Такой решительной победы над турками Европа еще не знала. Поражение 1683 г.
стало поворотным пунктом в истории Османской империи, ибо оно создало совершенно новую
обстановку в Центральной и Восточной Европе.
Австрийский император Леопольд I (1657—1708) оказался совершенно неподготовлен¬
ным к столь крутому повороту событий. Человек нерешительный, не полководец (смолоду его
готовили к церковному сану) и бездарный государственный деятель, он мучительно колебался
перед выбором: продолжать ли преследование турок или повернуть оружие против Франции?
Антитурецкая группировка при дворе (личный духовник императора, папский нунций) энер¬
гично толкала его на первый путь, антифранцузская во главе с испанским послом, старым
фельдмаршалом Боргоманеро, не менее настойчиво уговаривала мириться с турками. Леопольд
никак не мог принять решение, уже после победы под Веной он послал было письмо в Порту с
предложением мира. Но военная машина турок разваливалась так стремительно, что к концу
1683 г. в Вене решили продолжить войну именно на Востоке. Это сделало возможным осущест¬
вление проекта, с которым давно уже выступал папа, — создать против турок союз христиан¬
ских государств, еще одну Священную лигу. Первой, кому было послано приглашение участво-
52
вать в этом союзе, была Венеция .
Венецианские политики колебались не меньше австрийских, слишком свежи были в па¬
мяти события Кандийской войны и вызванный ими экономический застой. За несколько лет до
этого венецианцы даже согласились заплатить Кара Мустафе 80 тыс. дукатов, только бы не ос¬
ложнять отношений. Ожесточенные споры в сенате продолжались всю зиму 1683/84 г., пока,
наконец, верх не стали брать сторонники войны. В январе 1684 г. австрийским дипломатам уда¬
лось убедить венецианских политиков, и в марте 1684 г. договор о создании Священной лиги
был подписан. Венеция сделала это, не скрывая намерений всячески расширить свои владения в
Далмации, в первую очередь за счет Дубровницкой республики.

Когда началась война, в Дубровнике были совершенно уверены в победе турок. Привет¬
ствовать Кара Мустафу в Белград был отправлен посол, которого тщательно проинструктиро¬
вали: «Существование нашей республики зависит от успехов... [Османской] империи» . А за¬
тем последовали события под Веной и стихийный взрыв радости на улицах Дубровника. Но вот
миновали первые восторги, и возник старый вопрос: а что если перед городом появится венеци¬
анский флот? Когда же в январе 1684 г. в Венеции было решено присоединиться к Лиге, дуб-
ров-{228}чане поняли, что нужен новый защитник. Его, впрочем, не надо было долго искать,
следовало лишь вспомнить, что с 1358 по 1526 г. республика формально пребывала под вла¬
стью венгерской короны 54. Сейчас венгерский король жил в Вене, и его звали Леопольд I Габс¬
бург. Оставалось только припасть к его стопам, но дубровницкие сенаторы никак не могли
прийти к единому мнению. Большая часть их стояла за продолжение союза с турками, но у ос¬
тальных был сильный аргумент: опыт столкновений с Кара Мустафой показал, какой ненадеж¬
ный суверен Османская империя, насколько своевольной и капризной может оказаться полити¬
ка Порты55. В феврале сенат принял решение просить защиты у императора, «поскольку наша
зависимость от венгерской короны и... австрийского дома остается нерушимой»56. Теперь оста¬
валось только добиться согласия австрийского двора.
Начались переговоры, которые завершились 20 августа 1684 г. подписанием договора
(секретного, разумеется, ибо о нем не должны были раньше времени узнать турки) о переходе
Дубровницкой республики под власть Габсбургской монархии. Условия перехода не были об¬
ременительными: республика обязалась принять австрийского резидента и платить ежегодно
дань в 500 дукатов. Дубровчане настойчиво добивались оговорки — они начнут платить эту
дань, т. е. признают австрийский суверенитет, не раньше, чем турок выгонят из Герцеговины,
из окрестностей республики, и городу больше ничто не будет угрожать. Но австрийские мини¬
стры настояли на другой дате, и дань начала уплачиваться с момента завоевания австрийцами
Буды (1686 г.).
Дубровницкое правительство добилось своего, но и Габсбурги не остались внакладе.
Старый маркиз Боргоманеро, испанский посол в Вене, доверительно растолковал это дубровча-
нам. Оказывается, венский двор уже в 1684 г. планировал не только освобождение Венгрии, но
и захват ряда балканских земель — Сербии, Боснии, Герцеговины, и для того, чтобы обеспе¬
чить связь этих земель с другими европейскими странами, в частности с габсбургскими терри¬
ториями в Южной Италии, им нужен был морской порт57. Этим портом и должен был стать
Дубровник. Вот какими причинами, а не только габсбургско-венецианским антагонизмом был
вызван союз Австрийской империи и Дубровницкой республики, заключенный в августе 1684 г.
Характерно, что, признав власть Австрии, Дубровник в то же время не отказался платить дань
Османской империи. Впрочем, туркам было сейчас не до Дубровника — впереди была дли¬
тельная война, и никто не мог предсказать ее исхода.
Потребовалось почти шесть лет, прежде чем турки снова заинтересовались Дубровни¬
ком. За это время турецкие войска оставили всю Венгрию, сдали австрийцам Белград (1688 г.) и
отступили вплоть до северной Македонии. В 1690 г. наступил перелом, Порта сумела мобили¬
зовать новые военные силы, ис-{229}пользовать растянутость вражеских коммуникаций, само¬
уверенность австрийского командования и начала генеральное контрнаступление. К концу
1690 г. османские войска снова вышли на Дунай и восстановили свою власть над всеми балкан¬
скими землями, в том числе над дубровницким тылом, Герцеговиной. Перед дубровчанами
встала задача оправдаться в неуплате харача за несколько лет (о большем, о переходе под руку
Леопольда, турки так и не узнали) и восстановить прежние отношения. Они это сделали с
большим искусством — предложили 45 тыс. дукатов и горько плакались, что из-за отсутствия
турецкой помощи чуть было не стали жертвой венецианцев 38. Любопытно, что так оно и было
на самом деле. Однако этот ход дубровницких политиков, возврат республики под власть турок,
вызвал неудовольствие в Вене и негодование в Венеции. Венецианцы решили действовать
энергично.
Летом 1694 г. 12-тысячная венецианская армия (8 тыс. пехотинцев и 4 тыс. кавалери¬
стов) обрушилась на турецкие войска в Герцеговине, разбила их и заняла все земли, лежавшие к

востоку от дубровницких владений (Требинье и Попово поле). Тем самым Дубровницкая рес¬
публика на всем протяжении — от Неретвы до Боки Которской — была отрезана от основной
части Балканского полуострова. Кольцо венецианских владений вокруг Дубровника сомкнулось
59
— «вся торговля прекратилась... наше государство со всех сторон окружено венецианцами» .
Казалось, еще немного, и Дубровник прекратит самостоятельное существование.
Однако венецианцы не решились немедленно оккупировать территорию соперника, всё
ждали решающих вестей с театра военных действий. Турецкие победы сменились поражения¬
ми, стало ясно, что турки ослаблены теперь уже надолго, и дубровницкие дипломаты решились
на тонкий ход. Они предложили, чтобы «Дубровницкая республика [отныне] была бы под по¬
кровительством и защитой обеих империй (курсив мой. — М. Ф.)»60. Сторонником этой идеи
удалось сделать полковника Марсильи, эксперта по балканским делам при графе Кинском,
влиятельном министре Леопольда I. Это был крупный успех дубровницкой дипломатии. Но ей
удалось добиться и второго — привлечь на свою сторону главного драгомана при турецком
дворе Александра Маврокордато.
Когда в ноябре 1698 г. в Сремских Карловцах открылся мирный конгресс, австрийская и
турецкая делегации совместно выступили в защиту Дубровника против Венеции. «И турки и
цезарцы... друзья дубровчан», — с огорчением доносил своему правительству венецианский
посол Карло Руццини61. От Венеции потребовали вывести свои войска из Герцеговины и вос¬
становить свободное сообщение Дубровника с балканскими странами, Руццини неосторожно
признался, что венецианцы с самого начала войны планировали захват дубровницких владений,
и это немедленно было использовано австрийской делегаци-{230}ей как доказательство неис¬
креннего выполнения Венецией своего союзнического долга и как вмешательство в сферу ин¬
тересов Австрии. Когда же в конце января текст Карловацкого мирного договора был согласо¬
ван, венецианцы были вынуждены снять свои возражения против того, чтобы в текст его 9-й
статьи были включены слова, что должны быть «устранены все помехи, которые мешают со¬
общению земель [дубровницкого] государства с землями [Османской] империи» 62. А еще через
две недели после подписания мирного трактата (31 января 1699 г.) венецианские войска были
выведены из Герцеговины.
Капитуляция Венеции много значила для Дубровника. Он не только вышел победителем
в сложнейшей дипломатической игре, а его независимое существование было признано и санк¬
ционировано всей Европой. Дубровник доказал свою политическую жизнеспособность, и те¬
перь, на пороге нового столетия, ему нужно было доказать, что он столь же жизнеспособен и в
экономическом отношении. К сожалению, сделать это было гораздо труднее.
«Чудеса» коммерции
Современные историки сдержанно оценивают экономические трудности, наступившие
для Дубровника в начале XVII в., чаще упоминая энергию, с которой эти трудности преодоле¬
вались республикой63. Например, дубровчанин Андрия Охмучевич, адмирал испанской службы,
предпринимал энергичные попытки восстановить торговые позиции Дубровника в Неаполитан¬
ском королевстве, сенат старался выйти из затруднений, вдвое понизив плату рабочим верфи.
Вспомним, что Кандийская война поначалу в каком-то отношении способствовала оживлению
торговли. Сами дубровницкие власти признавали в 1646 г.: «Раньше в нашу таможню на Плоче
прибывало мало товаров... А сейчас наступил такой наплыв, что хватает не только нагрузить
наши галеоны, но и для иностранных судов» 64. Однако чем дольше длилась война, тем очевид¬
нее становились симптомы застоя, а конец XVII и начало XVIII в. в истории республики стали
временем явного упадка сухопутной торговли. Прежде всего, пусть не очень быстро и значи¬
тельно, но уменьшилось число дубровчан, живших в городах Балканского полуострова и вед¬
ших здесь свои дела. По подсчетам В. Винавера, за 20 лет (1670—1690) в сербских и болгар¬
ских городах упомянуто около 280 дубровчан, а за 1681—1690 гг. — всего 120 65. Уменьшение
не очень выразительное, но тенденцию оно все же показывает.
Куда более резко сокращалось число дубровницких колоний. К 1700 г. они почти полно¬
стью исчезают на всем полуострове; временные гости из Дубровника еще продолжают встре¬

чаться во всех балканских городах, но стабильные поселения, {231} столь характерные для
предшествующих столетий, — с церковью в центре и компактно расположенными домами во¬
круг нее, с одним-двумя десятками семей, постоянно проживающих в этих домах, — как прави¬
ло, исчезают. К концу XVIII в. они сохраняются лишь в Белграде, Сараеве, Новом Пазаре, Те-
мешваре, Софии, Провадии и Прокупле, а «великая война» 1683— 1699 гг. опустошает и их. В
первом году нового столетия в Софии уже нет никого из дубровчан, исчезли и купцы, и их до¬
ма, церковь ограблена, и только чудом у кого-то сохранилась одна старая грамота. Удивляться
не приходится: в Новом Пазаре до войны было 12 тыс. домов, а после войны — всего 300. В
1701 г. сенат пишет: «...Раньше много [дубровчан] находилось в земле царя (т. е. султана. —
М. Ф.), а сейчас ни одного не видно ни в Белграде, ни в Новом Пазаре... Одни убиты, другие от¬
ведены в рабство, а некоторые... бежали» 66.
Упадок колоний был довершен австро-турецкой войной 1715—1718 гг. В начале XVIII в.
лишь три балканских города — Белград, Нови Пазар и Рущук — могут похвастаться наличием
дубровницких колоний. Последние, правда, держатся за старые порядки — во главе колонии
стоит колониер, выморочным имуществом ведают экономы, суд вершит общая сходка 67, но это
только обрывки некогда разветвленной и густой сети. «...Пусть великий везир пошлет [прове¬
рить] в Азию или в Европу, он найдет только одного-двух [дубровницких] торговцев, да и те
бедняки», — пишет сенат в Порту после 1718 г. Правда, в 1720—1735 гг. намечается некоторое
расширение дубровницкой торговли на Балканах. Австрийцы на какое-то время вернули себе
Белград, и дубровницкие власти постарались обеспечить, чтобы австрийские товары через Бел¬
град пошли не на Риеку, а на Дубровник68. Но после очередной утраты Белграда (в 1737 г.) на¬
ступил новый и окончательный спад, а чума 1783 г. почти полностью прекратила всякую дея¬
тельность дубровчан в глубинах Балканского полуострова.
Причины этого катастрофического спада не остались тайной для современников. Первой
причиной все называют продолжающееся соперничество венецианцев. Венеция упорно стре¬
мится прорваться на балканский рынок в обход Дубровника и не видит иного способа, кроме
восстановления сплитского порта. После окончания Кандийской войны возобновляются жало¬
бы дубровчан на конкуренцию своего северного соседа, в 1667—1670 гг. дубровчане настойчи¬
во просят венецианцев не открывать порт в Сплите, однако безрезультатно. Рост сплитской
торговли продолжается в течение всего XVIII в., и в 1800 г. она достигает огромной цифры —
более 1,5 млн. золотых в год 69.
Однако не конкуренция старой соперницы представляет главную опасность для Дубров¬
ника. Значительно большей угрозой с каждым десятилетием становится купечество других ев¬
ропейских стран. Англичане ослабляют свой натиск в этой части Средиземноморья, для Гол¬
ландии XVIII век вообще стано-{232}вится временем упадка, но энергия французских негоци¬
антов не знает преград. Российский посол в Стамбуле в 1745 г. писал, что «Франция одна более
70
торгу в Туркии имеет, нежели все прочие державы» . В 1780 г. около 60% всей внешней тор¬
говли Турции приходится на долю французов, 20% — англичан и 20% — голландцев, венеци-
71
анцев и дубровчан . Марсельский экспорт в 1670 г. составляет 6—8 млн. ливров в год, а в
1770 г. он уже равняется 24 млн. Из разных областей Османской империи в марсельский порт
непрерывным потоком идут кожи, воск, хлопок, шелк, табак. Марсель скоро приобретает почти
монопольное положение во внешней торговле Турции. Вся она к концу XVIII в., оценивается в
110 млн. грошей, или пиастров, из них 70 млн. приходится на долю марсельских купцов72. Здесь
следует отвлечься, чтобы объяснить природу новой денежной единицы.
С конца XVII в. в Османской империи входит в обращение новая монета, именуемая
реалом, пиастром или грошем (по-турецки куруш). Она чеканится из серебра с примесью меди
(60% серебра и 40% меди) — в империи, как и везде в Европе, ощущается острая нехватка зо¬
лота — и скоро становится главной денежной единицей страны. Пиастрами расплачивались на
местных рынках и в торговле с иностранцами, они устойчиво сохраняли серебряное содержа¬
ние, в них исчислялся бюджет. В пиастре считалось 60 дубровницких динаров, 2,5 пиастра рав-
73
нялись 1 золотому дукату .

Турецкое серебро, исчисляемое в пиастрах, уплывает во Францию. Французские ткани
заполняют турецкий рынок. Турецкая одежда новых фасонов — в праздники турки предпочи¬
тают короткое платье из дешевой и пестрой ткани, а затем в моду входят суконные плащи-
дождевики — шьются преимущественно из импортного текстиля. Масштабы деятельности дуб-
ровчан и французов становятся несоизмеримыми. В середине XVIII в. дубровчане вывозят из
всей империи товаров на 700 тыс. пиастров, в то время как только из одной Солуни французы
экспортируют в 1745 г. на 515 тыс. пиастров, в 1750 г. — уже на 1,2 млн., а в 1777 г. — на 4,6
74
млн. .
В попытках прорваться на балканский рынок западноевропейские купцы все чаще изби¬
рают в качестве порта не Дубровник, а другие адриатические порты. Внимание иностранцев
привлекает и устье Неретвы — об открытии здесь порта говорят и в годы Кандийской войны, и
после ее окончания. А затем на роль конкурирующего с Дубровником порта все активнее вы¬
двигается Драч (Дуррес). При этом французы стремятся принизить роль Дубровника как само¬
стоятельного центра — его пытаются рассматривать всего-навсего как турецкий порт.
Возникает еще одна опасность. На Балканах формируется собственное купечество, стре¬
мящееся взять внешнюю торговлю в свои руки. Этих купцов в источниках, как правило, име¬
нуют «турецкими», но это далеко не всегда турки. Напротив, чаще {233} всего упоминаются
православные и католики, проживающие в сербских и боснийских городах, но их конфессио¬
нальная принадлежность не так уж важна. Важнее то, что это владельцы крупных лавок, скла¬
дов, караван-сараев из Баня-Луки, Сараева, Нового Пазара. Это — местное купечество, которое
медленно зрело в неблагоприятных условиях османского господства и к XVIII в. осознало, на¬
конец, свою силу. Дубровчане двойственно относились к нему. С одной стороны, его вывоз че¬
рез дубровницкую гавань компенсировал ослабление собственного дубровницкого экспорта:
«Мы всех торговцев... любим, ибо... с их помощью платим харач», — писали дубровницкие
власти75. С другой стороны, деятельность балканских купцов лишала и без того ослабевших
далматинцев всяких надежд на успех. С конца XVII в. растет число жалоб на успешную конку¬
ренцию «боснийцев», на рост их богатств, на все более активные выступления против дубров¬
чан. Вот лишь одно из этих многочисленных свидетельств. В сентябре 1707 г. дубровницкие
купцы, живущие в Сараеве, явились в суд с требованием освободить их задержанные товары.
Вскоре перед зданием суда собралось около 500 купцов, в большинстве своем православные.
Они кричали: «Не хотим здесь [иметь] дубровницких церквей... ни домов их, ни купцов... пусть
уходят и не вырывают у нас хлеб изо рта» 76. Подобные случаи учащаются с каждым годом,
дубровчанам уже не под силу остановить этот процесс складывания торговой буржуазии в бал¬
канских странах.
Все эти обстоятельства, вместе взятые, и обусловили затяжную стагнацию сухопутной
торговли республики в XVIII в. Казалось, наступил и общий хозяйственный упадок. Во всяком
случае, французский консул Лемер, наблюдавший город в середине XVIII в., увидел мрачную
картину: ремесла, по его словам, находились в упадке, словно после всемирного потопа, товары
77
были плохими, сухопутную торговлю взяли в свои руки боснийские купцы . Француз, несо¬
мненно, был строг к городу, но нельзя забывать, что он представлял конкурирующее купечест¬
во. Дубровник в начале XVIII в. действительно находился в состоянии глубокого упадка. Порта
была вынуждена пойти на большую уступку, отныне дубровчане вносят свою дань, 12,5 тыс.
78
дукатов, не ежегодно, а раз в три года . А между тем жизненные силы республики вовсе не
были на исходе, и лучшим доказательством этого явилось состояние ее морской торговли. То,
что произошло с дубровницким флотом и мореходством, современникам показалось подлин¬
ным чудом. Здесь действительно было чему удивляться.
С середины XVII в. на дубровницких верфях более не строятся суда грузоподъемностью
750 т и выше. Большинство судов (около двух третей всего торгового флота) не превышает 100
79
кол, или 150 т . Это было следствием не только ухудшившихся торговых перспектив, но и но¬
вой мореходной практики — примерно, с 1620 г. крупнотоннажные суда больше не устраи-
{234}вают дубровницких судовладельцев. В них плохо крепятся грузы, погрузка отнимает мно¬
го времени, и нередко товар начинает портиться еще до того, как судно покидает гавань. Кроме

того, крупные суда обладали большой осадкой и с трудом швартовались и становились под по¬
грузку во многих европейских портах; Нант или Бордо, например, вообще не были способны
80
принимать суда грузоподъемностью более 200 т . Вот почему грузоподъемность дубровниц-
ких галеонов в XVII в., как правило, не превышает 150 т (такой корабль стоил обычно 340—360
дукатов, был вооружен двумя пушками и имел команду около 25 человек). Старые суда переде¬
лывают, такой измененный галеон грузоподъемностью от 150 до 300 т именовался патач. Но¬
вые типы судов не создают, вообще предпочитают совершенствовать старые, увеличивая число
парусов, изменяя осадку. Отметим в списке местных кораблей марсилиану — парусник, обычно
грузоподъемностью 60—80 т, весельную фрегату, иногда достигавшую 300 т, и типичную для
здешних мест рыболовецкую, грузовую и пассажирскую тартану (30—100 т). Баркасы (7—
30 т) дополняли эти основные типы. Изредка встречаются и шайки, небольшие двухмачтовые
парусники, столь знакомые дунайскому и черноморскому судоходству этого столетия 81. Охот¬
нее же и чаще всего местные судовладельцы используют традиционный грип, столь удобный
для сообщения в местных проливах — весельный одномачтовик, служивший одинаково хорошо
в торговле, в сражениях и даже для пассажирских перевозок, и к тому же сравнительно недоро¬
гой (судно грузоподъемностью 15—75 т стоило 50—150 дукатов).
Таков состав торгового флота республики в XVII веке, веке явного упадка дубровницко-
го мореходства. Во всяком случае, после катастрофы 1667 г. падение его размеров приобретает
устрашающий характер. За последнюю треть века (1667—1700) документы зафиксировали все¬
го 75 судов, т. е. столько, сколько числилось в республике за один 1605 год. Суммарный тоннаж
82
этого флота равнялся всего 9 тыс. т . Это нельзя сравнить не только с широко известной циф¬
рой — 55 тыс. т, которой характеризуется пик дубровницкого судовладения в 1570—1580 гг.,
83
но и с 36 тыс. т, отмеченными для 1599 г. . Любопытно сравнить дубровницкий и венециан¬
ский флоты. Если за тридцать с лишним лет в Дубровнике отмечено лишь 75 судов, то в Вене¬
ции только за один 1671 год, сразу же по окончании столь грозной Кандийской войны, зафик¬
сировано 112, а в 1694 г. — уже 125 судов. И это при условии, что венецианские судовладельцы
84
характеризуют конец XVII в. как пропащее время . Вот какова была «точка отсчета» для раз¬
вития дубровницкого мореплавания в XVIII в.
В течение первых десятилетий после Карловацкого мира, естественно, на Балканах и в
Восточном Средиземноморье все только приходили в себя после опустошительной войны. Рат¬
ные столкновения 1715—1718 гг. также не способствовали вос-{235}становлению привычных
связей. Но к 40-м годам наметился неожиданный сдвиг — дубровницкое судоходство стало по¬
давать признаки оживления. Консул республики в Стамбуле в 1743 г. доносил своему прави-
85
тельству: «В Солунь начали прибывать суда под нашим флагом» . Это было неожиданно: дол¬
гое время во всех портах империи знали лишь маленькие дубровницкие баркасы, а время, когда
на турецкой территории действовало более 400 дубровницких купцов, отошло в далекое про¬
шлое. Затем все больше судов из Дубровника начинает отправляться в Левант; по явно непол¬
ным данным, за первые 40 лет XVIII в. там побывало лишь 6 судов, за последующие 20 — втрое
больше. Вскоре на главной верфи республики, в Груже, начинает строиться одновременно до 16
судов, а к концу столетия — даже 21	. В 40-х годах в собственности дубровчан числится всего
12 судов, а за последующие десять лет их число вырастет сразу до 80, из которых 60 плавают в
87
Левант 87. Возникает нужда в рабочих руках на верфях, заработная плата судостроителей, плот¬
ников, конопатчиков быстро растет. Процесс приобретает столь устойчивый характер, что ни у
кого из современников не остается сомнений в крутом подъеме. Республика, полностью утра¬
тившая свои позиции на материке и почти вытесненная французами и англичанами из морской
торговли, загадочным образом обретала новую жизненную силу. В чем дело?
Современники быстро и без особых затруднений определили причину происходящего.
Ею оказалась война за австрийское наследство (1740—1748), когда торговая деятельность
французов в Средиземноморье была почти парализована. Один только Марсель за несколько
лет этой войны потерял свыше 800 судов. Европейские коммерсанты бросились искать суда под
нейтральным флагом и нашли их в Дубровнике. Реис-эсфенди (министр иностранных дел) в
1744 г. сказал консулу республики, что если война продлится еще несколько лет, то все будут

проситься плавать под дубровницким флагом. Война продлилась еще четыре года, и дубровча-
не сделали хорошие дела. Руджиер Бошкович, один из самых светлых умов XVIII в., заметил,
что, конечно, хорошо бы желать всеобщего мира, «но война, которая не скоро кончается, для
88
нашего флага много выгоднее» . А вскоре после окончания войны за австрийское наследство
началась опустошительная Семилетняя война (1756—1763). В ходе ее французы, попытавшиеся
вернуться на турецкий рынок, понесли еще более жестокие потери. За первые три года войны
тот же Марсель потерял 449 судов, и дубровчане снова стали единственной силой, способной
обеспечить торговые перевозки на Востоке. Правда, и они немало страдали от алжирских и
триполитанских пиратов, но зато были гарантированы от нападений воюющих сторон. Войны
XVIII в. оказались той силой, которая заставила Европу заново оценить дубровницкий нейтра¬
литет и обеспечила республике взлет ее морской активности. {236}
Действенным оказался и ряд дополнительных обстоятельств. Так, дубровницкие судов¬
ладельцы брали более низкую возарину (фрахт), чем судовладельцы других государств. Старые
связи, знание рынка также помогли дубровчанам восстановить утраченные позиции. Наконец,
реставрации дубровницкой торговли способствовала разветвленная сеть консулатов (до 70 в
средиземноморских портах) 89. Конечно, этот подъем происходил не без помех. Одной из них
явилась русско-турецкая война 1768—1774 гг., серьезно осложнившая жизнь Дубровника и в
ряде других отношений. Через три года после начала войны мореходство республики в Среди¬
земном море почти полностью прекратилось, а незадолго до ее окончания из 130 судов в ее
распоряжении осталось только 12. Но после 1774 г. дубровчане быстро наверстали упущенное.
Новым показателем дубровницких торговых успехов становится рост дипломатических,
в частности консульских, связей республики. С середины XVIII в., когда обозначился подъем
судоходства, сюда назначают своих представителей и те государства, которые до сих пор этого
избегали, например Австрия, и эти дипломаты внимательно следят за успехами дубровницкого
90
мореходства .
Мы говорим все время о средиземноморской коммерции дубровчан, но республика дей¬
ствовала и в Атлантике. Существует легенда об участии дубровчан уже в первом путешествии
Колумба; она не находит документального подтверждения, но доживает до начала XIX в. Зато
достоверно известно, что двое дубровчан, братья Мато и Доминко Конкеджевичи, прожили в
XVI в. около 30 лет на одном из Антильских островов. Довольно тесные связи дубровчане про¬
должали поддерживать с испанскими колониями — старая дружба с испанской монархией это¬
му способствовала. Английские колонии в Америке не вызвали в Дубровнике интереса ни в
XVII в., ни позднее91. Контакту с колонистами помешала конфессиональная рознь: новопосе¬
ленцы были такими же ревностными протестантами, как дубровчане — католиками. Кроме то¬
го, после похода «Непобедимой армады» англо-дубровницкие отношения долго не могли войти
в нормальное русло. Наконец, в североамериканских колониях не было тех товаров, которые
так привлекали дубровчан в Новый Свет. Поэтому и начало войны за независимость (1775 г.)
долго оставалось незамеченным в Дубровнике, республика отреагировала на это событие толь¬
ко в 1779 г. с вмешательством в войну Франции. Но и после создания Соединенных Штатов
Америки торговля республики с молодым государством остается очень скромной — дубровча-
не еще активно действуют на знакомых им средиземноморских просторах, но уже не имеют сил
92
использовать открывающиеся перед ними перспективы за океаном .
В дубровницком торговом флоте появляются новые типы судов. К уже известным с
XVII в. добавляется, например, пула-{237}ка, типичное левантийское судно, с пятью-восемыо
четырехугольными парусами, вооруженная двумя-шестью пушками для защиты от пиратов. В
употребление входит трехмачтовый пинк, годный для грузовых и пассажирских перевозок. Бла¬
гоустроенным судном — с салоном, украшенным картинами и зеркалами, — становится старая
средиземноморская нава. Все это — суда примерно одного класса, грузоподъемностью 100—
150 т, с экипажем в 7—16 человек. Самым маленьким судном из всех принятых в Дубровнике
может считаться 25-тонная фелука, крупные же, галеоны, встречаются все реже и реже. Подоб¬
но пулаке, они все вооружены на случай встречи с морскими разбойниками, но военной ценно-
93
сти не представляют и потому нуждаются в постоянной военной поддержке . Однако Осман¬

ская империя эту помощь может им оказать далеко не всегда, и русско-турецкая война 1768—
1774 гг. доказала это со всей отчетливостью.
К концу XVIII в. явственно обнаружились итоги развития дубровницкой морской тор¬
говли. Когда наполеоновские войска появились у стен города, флот республики насчитывал бо¬
лее 270 океанских парусников и около 80 малых каботажных судов 94 Таким образом, в распо¬
ряжении республики находилось в полтора, если не в два раза больше судов, чем было в луч¬
шие годы XVI в. (напомним, что в 1570—1580 гг. в Дубровнике отмечено 180 судов). Правда,
общий тоннаж этого торгового флота заметно снизился, сейчас он равнялся всего 25,5 тыс. т
(против 55 тыс. т в конце XVI в.). Уменьшение средних размеров судна сказывается еще и в
том, что на этих более чем трех сотнях судов занято не 5—5,5 тыс. моряков, как это было в XVI
в., а лишь 3—4 тыс. И тем не менее сама близость этих цифр говорит о «второй молодости»
республики. Наконец, последняя цифра: общая стоимость флота оценивается в 13,5 млн. турец¬
ких пиастров95. Помня, что 2,5 пиастра равнялись одному дукату, мы можем определить стои¬
мость всего дубровницкого флота в 1806 г. в 5,4 млн. дукатов. Если вспомнить, что стоимость
дубровницкого флота в конце XVI в. определяется исследователями в 700 тыс. дукатов, то ста¬
новятся ясны размеры изменений.
Наконец, еще ряд цифр — о доходах, которые приносил республике ее торговый флот в
последние годы XVIII в. По одним данным, он равнялся 2 млн. пиастров, а по другим — даже
3,7 млн.96. Значительна даже первая, меньшая, из этих цифр: по донесениям венецианских ди¬
пломатов первой четверти XVIII в., реальные доходы Османской империи колебались между 11
и 16 млн. пиастров, а размеры харача равнялись 5—5,3 млн. (в 1780 г. — 6 млн. пиастров). Та¬
ким образом, подушная подать Турецкого государства, один из основных налогов империи, по
объему оказывается вполне сопоставимой с доходами, которые Дубровницкая республика по¬
лучала от морской торговли. Недаром В. Винавер, специально изучавший {238} хозяйственную
жизнь республики в XVIII в., пришел к выводу, что морская торговля давала ей в сто (!) раз
больше, чем продажа соли 97
Если мы ведем речь об успехах дубровницкого судоходства 98, имеет смысл назвать тех,
чьим трудом были достигнуты эти успехи. По сравнению с XVI в. состав корабельного экипажа
заметно увеличился. Помимо капитана, писаря и матросов в него теперь непременно входил хо¬
зяин палубы, которому надлежало следить за такелажем, оберегать пассажиров, багаж, по тра¬
диции находящийся на палубе, и учить юнг. За товаром в трюмах, его погрузкой, разгрузкой и
сохранностью следил гвардиан, хозяйство и питание команды находилось в ведении эконома, в
состав команды входил и калафат, плотник. Традиционной, восходящей к византийским вре¬
менам, была и фигура нокиера (навклера), лоцмана, обычно самого опытного в навигации и за¬
каленного моряка, который отвечал за курс судна, следил за маневрированием при отдаче яко¬
ря, а кроме того, кроил и шил паруса (его нередко называли еще пилотом). На крупных судах
находились также лекарь-цирюльник и кок. Некоторое представление о судовой иерархии по¬
могают получить сведения о месячной оплате моряков. По данным 1783 г., капитан получал 20
пиастров, хозяин палубы и писарь — по 11, гвардиан — 9, навклер — 8, матросы по 7 и, нако¬
нец, юнги — по 4—6 пиастров .
Один из знатоков дубровницкого судоходства, Й. Луетич, насчитал имена 150 капита¬
нов, сохранившиеся в дубровницких документах за 16 лет (1744—1760). Только 20 из них были
горожанами, остальные происходили из приморских селений и с островов (любопытно, что 100
из них выступали одновременно в качестве совладельцев кораблей, это третья часть общего
числа дубровницких судовладельцев). За те же 16 лет исследователю удалось отыскать в актах
имена 2 тыс. матросов, из них лишь 260 «чистых» дубровчан 100.
Французский капитан Божур, имевший возможность сравнить жизнь на французских и
на дубровницких судах, отмечал, насколько хуже жилось дубровчанам. Скверной и однообраз¬
ной была пища, многие моряки, возмущенные ею, покидали суда, «скорее буду просить мило¬
стыню, чем останусь на этом корабле», — писал один из них . Среди моряков свирепствовали
цинга, дизентерия, малярия, венерические болезни, трахома, сибирская язва, нередкой гостьей
была и чума — суда были настоящими разносчиками заразы. На каждом судне должна была

находиться аптечка, где обычно хранились хинин, камфора, льняное масло, спирт, опий, а ино¬
гда и яды, но это не восполняло отсутствия настоящей медицинской помощи.
Моряки жили в ужасных условиях. Капитаны перегружали суда, команды то и дело от¬
казывались выйти в море, пока капитан не снимет часть груза. О возможности для матросов от¬
стаивать свои права в тяжбах с капитаном перед судом, за-{239}фиксированной еще в XIV в.,
когда дубровницкий флот только создавался 102, сейчас уже не упоминают. Все внутреннее про¬
странство на судне было забито тюками, мешками и бочками, на палубе располагались пасса¬
жиры со своим багажом, на долю команды оставались грязные, душные и темные углы. Нако¬
нец, тот же наблюдательный Божур отмечает палочную дисциплину, царившую на дубровниц¬
ких судах; только в 1746 г. правительство формально запретило телесные наказания на флоте.
Матросов регулярно обсчитывали, недоплата, надувательство и прямой отказ капитана платить
команде были традиционными спутниками любой торговой экспедиции. Неудивительно поэто¬
му, что даже морской суд республики не раз разрешал матросам задержать судно в своих руках
до тех пор, пока капитан сполна не рассчитается с ними. Таковы были условия, в которых при¬
ходилось трудиться дубровницкому моряку и которые сопровождали крутой взлет дубровниче-
ского мореходства, рожденный происшедшими в Европе в XVIII в. переменами.
Однако эти перемены не всегда были благоприятны для республики. В частности, рост
национально-освободительных движений на Балканах должен был стать и действительно стал
серьезной угрозой для Дубровника, столько лет находившегося под турецким покровительст¬
вом, — гайдуцкие выступления свидетельствуют об этом достаточно отчетливо. А вскоре на¬
ционально-освободительные устремления южнославянских народов получили новый толчок —
на Балканах все заметнее стало ощущаться влияние России. Это мощное воздействие должно
было затронуть и Дубровник. Новое столетие началось со знакомства.
«Рагузы город вольной» и петровская Россия
Хорошо известны свидетельства о том, как Петр I послал группу боярских сыновей
учиться морскому делу в Венецию 103. В числе этих свидетельств не только данные современ¬
ников (например, воспоминания Б. И. Куракина и донесения посла П. А. Толстого), но и карти¬
на неизвестного мастера, изображающая московскую молодежь за уроком навигации. Старая
эта история в наши дни пополнилась любопытным документом — отчетом («Статейным спи¬
ском») дворянина Григория Островского, в октябре—декабре 1697 г. побывавшего в Венеции
по поручению царя. Петр послал Григория Григорьевича Островского для знакомства с венеци¬
анским мореходством, для выяснения, «мочно ль с ними [славянскими моряками на службе Ве¬
неции] русскому человеку о всем говорить и разуметь», и, конечно, для установления контактов
со специалистами морского дела. Е. А. Княжецкая, нашедшая и опубликовав-{240}шая этот па¬
мятник, подробно комментирует все, что узнал царский посланец в Венеции 104. А узнал он дей¬
ствительно многое — что за города находятся в «Шклявонской» земле (так автор именует Дал¬
мацию) и каковы расстояния между ними, какие чины служат на венецианских боевых кораб¬
лях и на каком языке говорят местные жители. Единственное, о чем Г. Островский говорит с
предельной краткостью, это о Дубровнике — «Рагузы город вол[ь]ной Речи Посполитой (т. е.
республики. — М. Ф.) дань платят туркам» 105. Других сведений о Дубровнике Петров посланец
не привез, и началом сколько-нибудь обстоятельного знакомства русских людей с Дубровником
его поездка не стала. Вероятно, на лагунах, во враждебной Дубровнику среде, сведения о нем
распространялись неохотно. По-видимому, действовало еще одно обстоятельство.
Г. Островский предпочел иметь в Венеции дело преимущественно с православными, от
них поступала к нему информация («слышал... от разных торговых людей греков»), среди них
он жил («близ греческой церкви»), да и нанял он на царскую службу двух греков — Стамати
Камеру и Андрея Диопера 106. И когда ему предлагали услуги католики, например доминиканец
Матфей, он это особо оговаривал в своем отчете (кстати, на царскую службу этот католический
священник принят не был, несмотря на знание и «математического учения, и инженерского де¬
ла, и морского хода» и на обещание «выдавать книги о той науке» на русском языке 107). Греки,
люди чуждого языка, но единоверцы, оказались ему ближе, чем славяне-католики. И поведение

Г. Островского в Венеции вовсе не было случайностью. 17 молодых русских аристократов, по¬
сланных в Венецию в начале 1697 г. для прохождения курса морских наук, были затем отправ¬
лены не в близкий Задар или Шибеник, а в далекую Боку Которскую, население которой боль¬
шей частью было православным. На каком языке их обучал известный знаток навигации и ос¬
нователь мореходной школы в городе Перасте капитан Марко Мартинович, остается спорным,
по-видимому, им пришлось срочно овладевать итальянским. (Не отсюда ли, кстати, ведет нача¬
ло то знание русскими придворными итальянского языка, которое впоследствии будут отмечать
108
современники? ) Но чужеродность языка, несомненно, искупалась конфессиональной близо¬
стью. Во всяком случае, венецианский сенат, избравший Боку местом обучения русских, мог
быть уверен, что и молодые «бояре», и их слуги ходили молиться в свою, «греческую» церковь.
Не прошло и пяти лет, как связь с дубровчанами была установлена. Местом, где она воз¬
никла, был, однако, не Дубровник, а Стамбул, а главными действующими лицами — несколько
югославян с причудливой судьбой. Самой причудливой она была у выходца из окрестностей
Дубровника, Саввы Владиславича, вошедшего в историю России под именем графа Рагузинско-
го.{241}
Его отец, Лука Владиславич — герцеговинец, который переселился на территорию рес¬
публики и приобрел здесь земельные владения. Но в состав горожан он принят не был, очевид¬
но, этого и не добивался, и после смерти был похоронен в Герцеговине, в православном мона¬
стыре Житомисличи (основанном, между прочим, еще одной хорошо известной в России герце-
говинской семьей — Милорадовичами). Савва родился в 1669 г. в Герцег-Нови и рано занялся
коммерцией. Он торговал в Венеции, Испании и особенно активно во Франции. «Во владение
турское приехал и там купеческий дом девять лет под обороной непобедимого французского
109
короля имею» , — писал он впоследствии.
Обосновавшись в Стамбуле, Савва оброс связями и, как человек динамичный, талантли¬
вый и не лишенный авантюризма, стал искать новых мест приложения своих сил. Появление в
Стамбуле русских послов, Е. И. Украинцева и Д. М. Голицына, предоставило для этого отлич¬
ные возможности — Савва стал надежным сотрудником русских дипломатов. Чуть позже он
связал с Россией и свои коммерческие интересы — осенью 1702 г. сам привел в Азов корабль,
груженный оливковым маслом, бумагой, изюмом, лимонами и венецианскими зеркалами. В том
же году к султанскому двору прибыл новый русский посол, немолодой и проницательный Петр
Андреевич Толстой. Еще не встретившись, Толстой поспешил обратиться к Савве с ласковыми
словами: «Аще и не сподобихся по желанию моему видети лица твоего, обаче сердце мое лю-
бовию к тебе горит...» — написал он Владиславичу осенью 1702 г. Затем последовали самые
тесные контакты, и в 1704 г. Савва переселился в Россию — «желаю жити и умерети на службе
царского пресветлейшего величества».
Его дальнейшая судьба была стремительным взлетом: ему была дана на откуп повсеме¬
стная торговля лисьим мехом, он получил ряд поставок на армию, став в итоге одним из бога¬
тейших людей в России. В 1981 г. стала известна его активная торговая деятельность в Венеции
в 1717—1722 г. в качестве торгового агента царя Петра 110. После Полтавы ему был дан чин
надворного советника и пожалованы поместья на Украине (там же, в Нежине, находилась и его
главная торговая контора). Чрезвычайно разнообразна его деятельность во время Прутского по¬
хода, когда он был одним из ближайших советников Петра, недаром в ходе переговоров после
похода турки требовали выдачи им Владиславича. По окончании войны он получил новые при¬
вилегии. Наконец, уже после смерти Петра, в 1725—1728 гг., на него было возложено ответст¬
веннейшее дипломатическое поручение — он возглавил посольство в Китай, заключил с пекин¬
ским двором известный Буринский трактат и, возвращаясь на свою новую родину, заложил го¬
род Кяхту. Он умер богачом, кавалером многих орденов, тайным советником, в июне 1738 г. 111.
{242}
Еще до отъезда в Россию, живя в Стамбуле, Савва сумел оказать российской дипломатии
несколько важных услуг. Так, он познакомил П. А. Толстого с дубровницким консулом в ту¬
рецкой столице, Лукой Баркой (его другое имя — Кирико). Возникло сотрудничество, которое
продлилось не один год и почему-то осталось незамеченным исследователями. Дубровницкий

консул был, по-видимому, человеком немолодым (он скончался в 1709 г.), очень опытным, его
связи при дворе были обширны, и он стал поставщиком поистине неоценимых сведений для
российского посольства. К сожалению, о том, что он сообщал в первые годы, мы можем лишь
догадываться. Толстой извещал лишь, что «приятели его [Саввы] работают великому государю
в чем могут усердно, а наипаче всего господин Лука Барка» (1707), «Барка изрядно усердствует
во всяких случаях» (1708).
Судя по утверждениям Толстого, Барка помогал русским дипломатам вполне бескоры¬
стно, как и другие петровские доброжелатели в Стамбуле (в частности, иерусалимский патри¬
арх Досифей). «Приятели... господина Саввы ...от мене заплаты никакие требуют, ниже чего
112
просят» . Однако «не просят» не значит «не получают», хотя бы и стыдливо краснея. А кроме
того, к 1707 г. относится совершенно недвусмысленное свидетельство об этом «бескорыстии»:
П. П. Шафиров подтвердил, что Барке из России было послано на 200 рублей соболей «и собо-
113
ли ему отданы» . Поэтому позволительно усомниться в справедливости утверждения совет¬
ского историка о том, что Барка, как и другие «передовые люди», был готов «жертвовать жиз¬
нью» ради освобождения своего народа .
Связи Барки с Россией все укреплялись, в 1708 г. мы находим его племянника Николая
служащим в Посольском приказе в Москве и живущим в доме Саввы Владиславича. В 1709 г.
старый Лука Барка умирает, его место занимает его племянник Лука Барка-младший, и Толстой
проявляет беспокойство: будет ли молодой консул сотрудничать с ним? В письме начальнику
Посольского приказа Г. И. Головкину он просит о вмешательстве Саввы, «дабы он [молодой
Барка] равною мерою работал в делех царского величества, как и дядя его покойный»: извест¬
но, что дубровницкие чиновники в Стамбуле «имеют [Савву] за патрона» 115.
Барка-младший не подвел русского посла, информация продолжала поступать, в своих
секретных донесениях дубровницкий консул отныне фигурирует как «Макарий Степанов». В
декабре 1710 г. он через русского курьера сообщает, что турки готовятся к войне, после Прут-
ского похода — о ходе мирных переговоров, о том, что турки требуют выдать всю русскую ар¬
тиллерию, уступить им Молдавию 116. Сведения об этих переговорах у Луки самые достовер¬
ные, ведь в них участвует в качестве переводчика его брат Николай, которого в донесениях ве¬
лено именовать Чернышевым 117. Шифрованные письма сооб-{243}щают о дворцовых переме-
118
нах в Стамбуле, о деятельности Карла XII . Отметим попутно, что Барка работал не только на
русских, он числился переводчиком английского посольства. Однако для российской диплома¬
тии его роль осведомителя стала настолько значительной, что Шафиров предложил официально
взять Барку на службу в качестве резидента, признав, между прочим, что он уже «служит цар¬
скому величеству и имеет жалованье» 119. Петр колебался, по его мнению, Барка «лутче... мог
службу свою являть не в публичном характере», но затем согласился, и 18 сентября 1712 г. для
него были выписаны «патент» и верительные грамоты 120, которые по непонятным причинам
так и не были вручены. Но ценности своей для русского правительства Барка не потерял, и, уже
сидя в Семибашенном замке, поздней осенью 1712 г. П. А. Толстой продолжал тайно сноситься
с Петербургом через Луку и просил послать ему денег, ибо у заключенных русских дипломатов
осталась только «мелкая рухлядь» 121.
Вернемся к деятельности Саввы Владиславича в России. Несомненно воздействие Саввы
на формирование балканской политики русского правительства. Прекрасно зная обстановку на
полуострове, он был неоценимым советчиком, в частности удержав сенат от отправки М. Ми-
лорадовича к восставшим герцеговинцам в 1713 г. Один далматинский прелат позднее писал:
«...Савва Владиславич... стал советником русского кабинета и сообщил Петру Великому, царю
московскому, о положении в Черногории...» 122. Савва был одним из инициаторов перевода из¬
вестной книги Мавра Орбина «Славянское царство» на ту смесь русского, церковнославянского
и сербскохорватского языков, которая казалась в то время наиболее подходящей для распро¬
странения и среди русской и среди южнославянской читающей публики (книга вышла в Петер¬
бурге в 1722 г.) 123. В русле этой деятельности лежало и то, что сделал Савва Владиславич для
установления контактов России с Дубровницкой республикой.

Он явился в Россию как бы ее полномочным представителем, назвав себя «графом Рагу-
зинским». Графский его титул звучит несколько неожиданно, но следует учесть, что итальян¬
ское «conte» — «граф» в славянских языках может означать и «князь», а князем, «кнезом», в
Герцеговине звали любого сельского старосту. Таким образом, формально никакого особого
титула Савва себе не присваивал. В свою очередь, в Дубровнике благодаря Савве стали извест¬
ны сведения о России, ее успехах и ее выдающемся монархе. Недаром именно Савве в 1710 г.
была послана поэма, которую написал дубровницкий поэт Игнатий Градич и которая называ¬
лась «Северное пламя», — так аллегорически именовал Петра автор:
Живи, о славный царь, вовеки,
Живи! Да умножатся твои
Великие доблести и твои славные подвиги! {244}
Живи... всегда победитель [и] никогда не побежденный;
Доверши твои знаменитые дела поражением змея турецкого!
Жги и руби неверных...
Да захлебнутся они в реке своей крови..124
Характерно, что поэма, созданная под влиянием разгрома шведов, призывает к походу
против турок. Поэтические круги города не остались в стороне от всеобщего освободительного
подъема, охватившего южных славян под воздействием русских военных успехов 125.
Установлению российско-дубровницких связей способствовали и поездки Саввы на ро¬
дину (он побывал там в 1713 г. и в 1717—1718 гг.) и переписка дубровницкого сената с русским
двором. Нередко в Россию отправлялись молодые дубровницкие нобили. Так, в апреле 1709 г.
Иван Тудисич и Иероним Натали были посланы с письмом к Савве Владиславичу 126. Натали
остался служить в России, был посланником в Стамбуле в 1715—1716 гг., а позднее, в 30-х го¬
дах, воевал против Турции. Еще более примечательна судьба Флорио Беневени, который в
1708 г. был принят П. А. Толстым на русскую службу; отлично зная восточные языки, он слу¬
жил переводчиком, ездил с Толстым за царевичем Алексеем в Италию, участвовал в посольстве
127
в Бухару и оставил интереснейшие записки .
В августе 1709 г. Савва известил дубровницкий сенат о победе русских войск под Пол-
128
тавой, и 39 октября сенат откликнулся поздравительным письмом . Однако это письмо было
отправлено из Стамбула лишь год спустя, а ответ Петра, где сообщалось об освобождении
Лифляндии и Карелии, был послан только в апреле 1711 г. В последнем есть строки, которые
должны были поставить дубровницкие власти в затруднительное положение: царь обещал «не
токмо турецкую гордость уничтожить, но и многих христиан от ига и тиранства варварского
129
освободить» . Это заявление годилось для переписки с жаждущими русской поддержки чер¬
ногорцами, но в письме, адресованном в Дубровник, выглядело явно неуместно. Возможно,
именно поэтому официальный Дубровник в отличие от литературного без особого восторга
встретил установление прямых связей с Россией.
Известные расхождения обнаружились и когда переписка коснулась дубровницких дел
самого Саввы Рагузинского. В июне 1716 г., когда Савва готовился выехать из России в Дуб¬
ровник для устройства семейных дел, Петр направил из Пирмонта (в Пруссии, где он тогда на¬
ходился) письмо дубровницким властям. «Яснейший ректоре и превосходительнейший сенате
речи посполитой Рагузинской, — писал царь. — Понеже надворный наш советник иллирский
граф Савва Владиславич отъезжает в Рагузи для посещения своей фамилии... того ради мы [его]
Вашей ясности наилучшим образом рекомендовать восхотели...» 130. Письмо короткое и закан¬
чивается оно надеждой на взаимное благоприятствование. Но в другом письме {245} царь хода¬
тайствует уже о большем — о разрешении для Саввы построить в саду купленного им в Дуб¬
ровнике дома православную часовню, где он мог бы похоронить мать . (Логично связать эту
просьбу со стремлением Петра выступать в качестве покровителя православных в странах Юж¬
ной и Юго-Восточной Европы. Еще в 1710 г. царь писал в Венецию, добиваясь свободного от-
132
правления «греческого» богослужения на территории Венецианской республики .) Однако
письмо это натолкнулось на решительный отказ сената, сенаторы пошли на риск разгневать

Петра, но не нарушили религиозные традиции республики. Этот эпизод послужил как бы пред¬
вестником будущих, значительно более серьезных столкновений.
Республика в войне 1768—1774 гг.
Эти столкновения, как и вообще новый этап дубровницко-русских отношений, прихо¬
дятся на конец 60-х—начало 70-х годов XVIII в., на время русско-турецкой войны 1768—
1774 гг. Как развивались эти отношения до войны, мы почти не осведомлены. Судя по косвен¬
ным сведениям, Россию всерьез принимают в расчет в этих краях. По крайней мере, когда иезу¬
ит Иво Матияшевич в 1751 г, возвращается из Анконы в родной Дубровник, он «от скуки», по
133
его словам, составляет на судне итальянско-хорватско-русский словарь . Не исключено, что
делает он это, руководствуясь церковными соображениями, — за десять лет до этого задарский
архиепископ Матия Караман по поручению римской конгрегации пропаганды веры ездил в Мо¬
скву для переговоров об унии.
Война изменила очень многое. Уже в апреле 1768 г., не догадываясь о возможности по¬
явления в Средиземном море мощной русской эскадры, дубровчане решились на опрометчивый
шаг. Консул республики в Генуе организовал нападение на генуэзском рейде на 26-пушечный
корабль, зафрахтованный двумя русскими коммерсантами, и захватил его 134. Дубровницкие
власти его за это публично похвалили, а тем временем у берегов Италии появился русский
флот. Командующий флотом А. Г. Орлов расценил эти действия как враждебные и распорядил¬
ся повсеместно захватывать дубровницкие суда135. Результаты были весьма впечатляющими.
Например, только в Патрасе русские захватили около 30 дубровницких судов, перевозивших
турецкие войска. Правительство республики поняло, какой опасный поворот приняли события,
и к Орлову в Ливорно была срочно направлена делегация сената.
С дороги послы сообщали сенату самые свежие новости о русском флоте, в частности о
том, что он готовится войти в адриатические воды и атаковать албанские порты. В это же время
выдающийся хорватский ученый Руджиер Бошкович, находившийся в Милане, предупреждал
дубровницкие власти об {246} опасности, которая может грозить Дубровнику, если русские
войска окажутся в непосредственной близости от города136. В ходе переговоров (в мае 1771 г.) с
дубровницкими послами А. Г. Орлов впервые сформулировал претензии к Дубровницкой рес¬
публике: он потребовал взять на содержание три русских корабля, угрожая в случае отказа об¬
стрелять город. Впрочем, подход русской эскадры к дубровницкому побережью не только гро¬
зил возможностью бомбардировки, но и был чреват опасностью вторжения соседнего, право¬
славного населения на территорию республики, и это предвидел все тот же проницательный Р.
Бошкович. «Наши интересы, — писал он в Дубровник, — живейшим образом заставляют нас
желать, чтобы русские сюда не подступали, они могут стать хозяевами и на суше и на море, и
137
тогда мы... будем затоплены схизматиками, нашими смертельными врагами» . Последующие
события полностью подтвердили эти опасения.
Через некоторое время финансовые требования русского командования возросли: Орлов
138
потребовал уплаты 220 тыс. дукатов на содержание пяти кораблей и 30 тыс. ему лично . Не¬
сообразность этой суммы явствует из того, что сенат не побоялся угрозы Орлова сжечь в случае
139
отказа все дубровницкие суда на Востоке и предложил ему в ответ лишь 20 тыс. . Но как бы
то ни было, положение было на редкость угрожающим, и сенат стал настойчиво просить помо¬
щи у европейских государей, в первую очередь у Австрии, ибо формально она была сувереном
республики. Уже в мае 1771 г. М. Тудисич и Ф. Ранина сообщают из Вены, как их приняла Ма¬
рия-Терезия со своим старшим сыном и соправителем — императором Иосифом II, канцлером
А. Кауницем и младшим сыном — тосканским герцогом Леопольдом 140. Обращались за под¬
держкой и к папе Клименту XIV, а позднее — к английскому послу в Стамбуле и к Людовику
XV 141. Но спасения ждали именно из Петербурга: дубровницкие послы очень скоро убедились,
что в Вене им не добиться успеха, что министры и Иосиф II заинтересованы лишь в восстанов¬
лении своей супрематии над республикой (они требовали возобновления выплаты ежегодного
денежного взноса), но ничем не собираются помочь 142. Более того, стремясь отвязаться от на¬
зойливых просителей, австрийцы настойчиво советовали дубровчанам отправиться к русскому

двору. В июле 1771 г. дубровчане принимают это решение, и Ф. Ранина выезжает в Петербург.
Начинается долгая дипломатическая эпопея дубровницкого посла в России 143.
В сентябре Ф. Ранина уже в Потсдаме, по дороге в Ригу. Он усиленно старается понра¬
виться Фридриху II: всему свету известно о дружбе короля с Екатериной II; Ранина, в частно¬
сти, просит сенат прислать к королевскому столу икры и фруктов 144. В декабре 1771 г.
Ф. Ранина прибывает в Петербург и получает аудиенцию у канцлера, графа Никиты Ивановича
Панина. «Ее величество имеет много причин жаловаться {247} на вашу республику, — выгова¬
ривает послу канцлер. — Она хотела рассматривать вас как друзей и дала такой приказ своему
флоту, но ваша республика сделала ошибку, открыто примкнув к туркам» 145. На такой ноте и
начались переговоры. Вскоре Ранина убедился, что добиться приема у русской императрицы
много труднее, чем у австрийской. «При дворе — неопределенность, как быть по отношению ко
мне, ибо республику не считают ни свободной, ни суверенной, но подданной [султана]...» 146.
Екатерина II вполне резонно не хотела вести переговоры с турецким вассалом до окончания
войны.
В таком неопределенном состоянии Ф. Ранина провел целый год, а в ноябре 1772 г. по¬
ступили сведения о том, что под островом Корфу три русских военных корабля встретили не¬
сколько дубровницких судов, которые везли 3 тыс. турецких солдат в Албанию, и еще десять
147
судов республика предоставила Порте для транспортировки войск в Сирию . У дубровницко-
го посла состоялся весьма неприятный разговор с графом Паниным. «...Ваша республика все
время... надеется с помощью выдумок, комплиментов и красивых слов пустить пыль в глаза, а в
действительности хочет враждебно вести себя против нас», — заявил канцлер. Неудивительно,
что миссия Ф. Ранины не могла иметь успеха, до тех пор, пока продолжалась война. Однако ее
нельзя назвать и безрезультатной: отпала угроза появления русского флота под стенами Дуб¬
ровника, в переписке Ранины с сенатом нет больше жалоб на разорение дубровницкого море¬
ходства. За три года пребывания в России дубровчанин многое успел узнать; в числе его доне-
148
сений оказались два, в которых посол сообщает на родину о восстании Пугачева .
В начале августа 1774 г. Ранина мог наконец написать сенату о готовящемся отъезде:
Панин сообщил ему о заключении мира с Турцией. А еще через месяц дубровчанин отбыл из
Петербурга. Он увидел Екатерину только перед отъездом, да и то не на аудиенции, а во время
общего приема, на котором ему удалось лишь поцеловать руку императрицы. Послом по-
настоящему его так и не признали, и хотя в прощальном письме он был назван «легатом», ему
вручили на прощание полторы тысячи рублей, которые жаловали только резидентам. Оскорб¬
ленный Ранина отказался их принять 149. Через месяц он был уже в Берлине по пути на родину,
в декабре — в Вене, а в январе 1775 г., не заезжая в Дубровник, встретился в Пизе с А. Г. Орло¬
вым, с которым ему предстояло окончательно договориться о замирении. Начался последний
этап этих сложных переговоров.
Он длился около полугода то в городе, то на борту адмиральского корабля «Надежда»;
Ранина подробно извещал сенат об их ходе150. В апреле посол передал А. Г. Орлову, что его
правительство добивается свободы плавания, в том числе на Черном море, обложения дубров-
ницких товаров по обычным тарифам, приравнения их посланников к посланникам {248} дру¬
гих государств151. Переговоры постепенно продвигались к успешному завершению; в мае Ор¬
лов дал распоряжение не мешать торговле дубровницких судов, в июне сенат возместил рус¬
скому флоту стоимость корабля (4300 дукатов), в свое время захваченного в Генуе, а еще через
несколько дней, 20 июня 1775 г., на борту «Надежды» Ранина и Орлов подписали конвенцию,
согласно которой было прекращено состояние войны. Правительство Екатерины II согласилось
забыть враждебное поведение Дубровницкой республики в ходе истекшей войны, и за Дубров¬
ником было признано право сохранять прежний нейтралитет 152.
Но, пойдя навстречу дубровчанам, русское правительство включило одновременно в
текст соглашения пункт, в соответствии с которым республика должна была принять русского
консула, уравненного в правах с консулами других держав. Дубровчане примирились с этим
сравнительно спокойно, хоть и не без лукавства: тут же стали просить Екатерину не назначать
консулом ни грека, ни албанца, ни бокельца (т. е. жителя Боки Которской) 153, хотя заранее

можно было догадаться, что преданного ему человека русское правительство могло найти
именно из их числа. И действительно, правда не сразу, а лишь в ходе следующей русско-
турецкой войны, российским генеральным консулом в Дубровник был назначен албанец Антон
Джика (Гика), уже несколько лет служивший в штабе А. Г. Орлова. С его именем связан целый
этап в развитии русско-дубровницких отношений.
А.	Джика занял свой пост летом 1788 г. и пробыл в Дубровнике до ухода на пенсию в
1800 г. В Архиве внешней политики России хранятся его донесения за 1789—1800 гг. 154. Они
позволяют увидеть и облик первого российского дипломата в Дубровнике, и то, что ему каза¬
лось важным в окружавшей его действительности. Антон Джика, по-видимому, выходец их
знатного рода, поступил на русскую службу в 1770 г. («двадцать один год усердного рвения»,
— пишет он о себе в 1791 г.); состоя в русском посольстве в Неаполе, он дослужился до высо¬
ких чинов — с 1793 г. он уже статский советник. Это был человек, неплохо подготовленный
для своей должности. Помимо русского, сербскохорватского, албанского и греческого он вла¬
дел французским и итальянским языками, обладал недурным стилем, так как в молодости про¬
бовал силы в публицистике. Джика разбирался в военном деле и мореходстве, был осведомлен
в финансовых вопросах, постепенно приобретал познания в экономике, главным образом в тор¬
говле. Круг его обязанностей в Дубровнике был не очень обширен, его основной задачей было
следить за ходом событий. Осведомленность Джики была велика: он регулярно получал италь¬
янские газеты, поддерживал тесные связи с российскими консулами в других турецких городах,
работал в дубровницком архиве, наконец, находился в отличных отношениях с местными «по¬
литиками», {249} с правящим слоем города, симпатий к которому не скрывал.
Картина дубровницкой действительности, которую рисует Джика, весьма многогранна.
Дубровницкое производство, по его мнению, для России особого интереса не представляет.
«Мы могли бы получить немного продуктов [как] с ее территории, [так] и из ближайших мест
— в этом маленьком государстве отсутствуют какие-либо мануфактуры, а то, что вывозится из
Турции, для нас бесполезно...» 155. Но торговля республики процветает. «Этот народ сейчас ос¬
леплен... выгодами, которые он извлекает из торговли, используя... возможности нынешней
войны. ...Они увеличивают... число своих судов и безостановочно, тратя все средства, строят
новые... Если эта война продлится... прибыли и деньги, которые притекают в эту страну, станут
бесчисленными» 156.
Республика по-прежнему управляется нобилитетом, Джика называет ее не иначе, как
«эта маленькая аристократия» (имея в виду форму правления), но рядом с ней существует об¬
ширный слой (Джика именует его «буржуазией», «вторым сословием»), в составе которого вы¬
деляются моряки и который активно использует все выгоды развитого мореходства. В его среде
и ощущаются с особенной остротой все импульсы, идущие от внешнего мира. Прежде всего это
воздействие идей французской революции, «якобинства», о котором со страхом и ненавистью
157
много раз упоминает Джика, — «их фантазии, их нахальство, их отвратительные принципы» .
Джике кажется, что социальная обстановка в Дубровнике не очень благоприятствует револю¬
ционной агитации: «Идеи [якобинцев] не сразу производят впечатление на широкую массу на¬
рода, искренне привязанного к своей религии, своим обычаям [и] слепо повинующегося зако¬
нам». И тем не менее «ростки общественного переворота и безбожия, кажется, имеют успех»
среди «второго сословия» и даже в среде нобилей 153.
В 1792 г. А. Джика обобщил накопленный материал и отправил в Петербург «Tableau de
la Pepublique de Raguse» — «Описание Рагузской республики» 159. По существу, это была по¬
пытка, и весьма удачная, целостного анализа Дубровника, своеобразный итог изучения его
прошлого и настоящего. «Описание» значительно по объему: 50 листов, исписанных с обеих
сторон четким, почти каллиграфическим почерком.
Его отличают образный язык, изящный стиль. Одно только перечисление вопросов, за¬
трагиваемых Джикой, говорит о необычайно широком круге его интересов, о стремлении дать
всестороннюю характеристику изучаемого объекта. Он описывает географическое положение и
климатические условия, топографию города и его предместий, хозяйственную жизнь, структуру
внешней торговли, состояние флота. Консул — активный сторонник русско-дубровницкого

сближения. Он рекомендует закупать местное вино и оливковое масло, не уступающее, по его
словам, прованскому 160. А. Джика указывает на ценную {250} возможность привлекать на рус¬
скую службу местных жителей в качестве матросов и лоцманов, нанимать транспортные суда.
Он видит и реальные политические выгоды от сотрудничества с Дубровником: возможность
использовать город как опорный пункт для поддержания связей с православным населением
соседних областей, подвластных Турции, для сбора сведений о расположении врага, а главное
— для обеспечения нейтралитета Дубровника в случае новой войны с Турцией .
Дубровницко-турецкие отношения занимают в переписке Джики с Петербургом замет¬
ное место. Консул пишет о том, как внутренние усобицы в Османской империи толкают в город
массы беженцев, «голодных, жалких, ослабевших», и как власти, накормив их, срочно вывозят
в другие края 162 Он подробно сообщает о том, как раз в три года отвозят в Стамбул традици¬
онный харач, равняющийся теперь 27 тыс. пиастров (всего, считая с подарками и дорожными
расходами, каждая такая поездка обходится республике в 48 тыс. пиастров) 163. Но особенно
внимательно консул присматривается к государственному статусу республики, оценивая его
как «некую смесь свободы и вассалитета» и описывая попытки дубровницкой дипломатии
уравнять свое государство в правах с другими державами. Республика упорно стремится утвер¬
дить мысль, что она не является данницей султана, а лишь пользуется его «постоянным покро¬
вительством» 165. И эти усилия не остаются незамеченными. Когда в 1798 г. возникает вопрос,
какую форму государственного устройства следует дать только что возникшей Республике Ио¬
нических островов, остающейся под суверенитетом Порты, Россия предлагает последовать
примеру Дубровника, а не Дунайских княжеств, на чем настаивают в Стамбуле 166, так как, по
замыслу русских политиков, это обеспечит молодому государству большую степень свободы.
Русско-дубровницкие отношения в последние годы XVIII в. не омрачены почти ничем.
Хотя во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. республика, естественно, находилась на
стороне Порты, никаких последствий это не имело. Окончание же войны, писал Джика, вызвало
в городе «всеобщий взрыв живого интереса, который республика проявила к нашему успеху и
нашей славе» 167. Даже сенаторы выражали «радость... по поводу славы, добытой нашими вой¬
сками» 168, а по городу в списках ходила ода, сочиненная еще во время взятия Очакова (его счи¬
тали античной Ольвией) местным аристократом Бернардом Заманья 169.
Донесения российского консула являют собой отличный и не до конца еще оцененный
источник по истории Дубровника. Их ценность велика еще и потому, что они рисуют картину
последнего относительно спокойного десятилетия в истории города. {251}
Последние дни
В 1797 г. по Кампоформийскому миру, заключенному между Францией и Австрией, Ве¬
нецианская республика, просуществовавшая около тысячи лет, была уничтожена, а ее далма¬
тинские владения передавались под власть Австрии. Угроза, нависавшая над Дубровником на
протяжении нескольких столетий, была устранена, и оставалось только радоваться, если бы не
сознание, что сила, так быстро и сурово расправившаяся с Венецией, может в любой момент
обратиться против самих дубровчан. Во всяком случае, проницательные умы в республике мог¬
ли усмотреть в только что случившемся прообраз и их собственной судьбы. А пока хватало и
вполне конкретных забот.
Падение Венеции неожиданным образом развязало игру социальных сил, до сих пор
дремавших в далматинском обществе. В ряде пригородных округов, близ Шибеника, Сплита,
Трогира, начались крестьянские волнения — колоны отказывались от уплаты ренты, громили
господские имения. Такие же беспорядки произошли в дубровницкой житнице, Конавлях, ле¬
том 1799 г. из-за повышения налогов на соль и вино, и более полугода республика не могла
170
справиться с крестьянским движением . Несколько любопытных подробностей об этих собы¬
тиях сообщает и А. Джика 171. Пожалуй, самое примечательное — это торопливость, с которой
он шлет в Петербург одно донесение за другим. Единственный раз в своей консульской практи¬
ке он забывает о том, что депеши должны отправляться раз в месяц: он посылает их каждую
неделю, он уверен, что все сведения о крестьянских волнениях при русском дворе внимательно

прочтут. «А конавляне настаивали на том, чтобы их считали совершенно свободными от какой
172
бы то ни было зависимости» . Только в январе 1800 г. с помощью батальона австрийских
солдат конавлян удалось привести к покорности.
В бедственном положении находились финансы республики, так как пришлось дать
«взаймы» огромную сумму французскому командованию в Италии 173. С каждым днем все бо¬
лее решающим становилось франко-русское противостояние, грозившее неисчислимыми беда¬
ми. Все настойчивее действовали австрийцы, стремившиеся включить республику в состав сво¬
их далматинских владений. Летом 1797 г. в Стамбуле даже распространилась весть, будто че¬
тырехтысячный австрийский корпус занял Дубровник 174. Это вызвало резкое противодействие
не только Порты, но и Франции: французским купцам нужен был свободный и независимый
Дубровник. Впрочем, до поры Франция не спешила прийти на помощь республике. Ситуация
резко изменилась после Аустерлица — Австрия была разбита и по Пресбургскому миру 1806 г.
вынуждена была уступить все адриатическое побережье Наполеону. Отныне в тылу у Дубров¬
ника создались обширные «Иллирийские провинции» Франции, {252} и только два узких кори¬
дора, принадлежавших туркам и выходивших к морю, отделяли республику от них. Подвласт¬
ная Франции территория вплотную продвинулась к границам республики; было ясно, что окон¬
чательный натиск французов на Дубровник — вопрос ближайших месяцев.
А пока, обладая единственным нейтральным флагом на Адриатике, дубровчане спешили
извлечь реальные выгоды из сложившейся обстановки, в первую очередь поправить свое про¬
довольственное положение. К 1800 г. возникла поистине критическая ситуация. Собственного
хлеба республике хватало всего лишь на один месяц, а плавание в водах Леванта стало крайне
175
опасным из-за участившихся нападений корсаров . Выход из создавшегося положения могла
дать только торговля с русскими черноморскими портами.
По поручению сената дубровницкий консул в Стамбуле Ф. Кирико обратился к россий¬
скому посланнику В. С. Томаре с просьбой ходатайствовать перед своим правительством о вы¬
даче разрешения дубровницким купцам торговать в Черном море. Такое разрешение было дано
1 (13) февраля 1802 г. русским правительством176, а спустя несколько месяцев — и турецкой
стороной, о чем дубровницкое правительство незамедлительно оповестило всех своих консулов
в циркуляре от 24 августа 1802 г. В том же, 1802 году в Одессу направилось первое дубровниц-
кое судно, а в 1805 г. их число достигло 46. В Таганроге в первые годы XIX в. побывало 22 суд¬
на из Дубровника 177. Разумеется, эти цифры могут показаться ничтожно малыми по сравнению
с общим числом иностранных судов, побывавших в южных портах России (в Одессе в 1804 г.,
178
например, их было 580)	. Важно другое: было положено начало дубровницкому судоходству
в водах Черного моря. Это поставило на повестку дня вопрос об открытии дубровницкого кон¬
сульства.
Уже в 1804 г. Ф. Кирико обратился к губернатору Одессы герцогу Ришелье с просьбой
разрешить исполнять консульские обязанности Феликсу де Рибасу. Кандидатура была выбрана
не случайно: родной брат знаменитого «устроителя Одессы» Хосе де Рибаса, он был не только
близок к правителям города, но известен в Петербурге. Разрешение Ришелье было получено, и с
179
1804 по 1808 г. Ф. де Рибас исполнял обязанности дубровницкого консула . В это же время
торговые компании предприимчивых Б. Драшковича и С. Керши направили в Таганрог собст¬
венных агентов М. Драшковича и А. Флория. В их задачу входила закупка хлеба, погрузка его
на корабли, а также сбыт привезенных меда и вина (в отличие от большинства иностранных су¬
дов дубровницкие везли в Россию товары для продажи). Несомненно, закупки хлеба в России
способствовали преодолению продовольственного кризиса в республике. Однако далеко не все
зерно, вывозившееся из России дубровчанами, предназначалось для их собственного потребле¬
ния. В Ге-{253}нуе, Триесте, Ливорно существовали перевалочные пункты, где тысячи пудов
русской пшеницы хранились в ожидании выгодной конъюнктуры и при первом же известии о
повышении цен на рынках Западной Европы отправлялись в Англию, Францию и другие стра¬
ны. На этой посреднической торговле наживали огромные барыши и дубровницкие купцы.
В 1806 г., с началом очередной русско-турецкой войны, экспорт пшеницы из черномор¬
ских портов резко сократился. Это было вызвано не изменением внешнеторговой политики

русского правительства, а чрезвычайным усилением поборов со стороны Турции — плата за
проход через проливы для иностранных судов возросла до 30 тыс. пиастров 180. Если в 1805 г.
из портов Черного и Азовского морей было вывезено 967 тыс. четвертей пшеницы, то в 1806 г.
181
— 225 тыс., а в 1807 г. — всего 20 тыс. . Для дубровницких купцов это явилось сигналом к
действию. Ведь в султанском хатт-ишерифе от 2 апреля 1804 г. на «вечные времена» провоз¬
глашалось освобождение дубровницких судов от высокой платы при проходе через проливы. В
Дубровнике, Ливорно, Стамбуле предприимчивые дубровчане спешно снаряжали суда для от¬
правки в порты Черного моря, где цены на хлеб стремительно падали. Но их планам не суждено
было сбыться. Над Дубровником нависла угроза французской оккупации.
В 1806 г. к острову Корфу, а затем и к Боке Которской как к своей базе прибыла эскадра
под командованием вице-адмирала Д. Н. Сенявина в составе 10 линейных кораблей, 5 фрегатов,
6 корветов, 6 бригов и 12 канонерских лодок. На них находилось 8 тыс. матросов и канониров и
182
13 тыс. солдат . Соотношение сил разом изменилось. К русским стало стекаться местное сла¬
вянское население, бокельцы создали солидное вспомогательное войско (около 12 тыс. чело¬
век), подкрепленное немалым флотом 183. Вдобавок к русским присоединились черногорские
войска под предводительством митрополита Петра I Негоша. Черногорцами двигала вековая
неприязнь к дубровчанам, союзникам султана. Русскому же командованию было важно зару¬
читься их содействием: Черногория в те годы приобретала все большее значение для русской
политики в этом регионе 184. Однако, приняв помощь черногорцев, Д. Н. Сенявин оказался в де¬
ликатной ситуации: ведь одновременно он установил связи и с Дубровницкой республикой. 18
мая 1806 г. русский командующий прибыл в Дубровник, и в тот же день между ним и сенатом
было заключено важное соглашение: в случае вступления французов на территорию республи¬
ки Дубровник обязался впустить в свои стены русский гарнизон, а граждане должны были воо-
185
ружиться для борьбы с французами . Однако этому соглашению не было суждено воплотить¬
ся в жизнь: в конце мая французам удалось добиться значительного успеха.
Около 9 часов утра 27 мая 1806 г. (все даты — по новому {254} стилю) через реку Дуб-
ровачку переправился французский отряд в тысячу человек и расположился в западном предме¬
стье города, Пиле. Немедленно городские ворота были закрыты, и двое сенаторов направились
к французскому командующему, генералу Лористону. Генерал сообщил, что он ничего не доби¬
вается, кроме возможности встретиться с властями. Оба сенатора вместе с французским консу¬
лом в Дубровнике через боковую калитку ввели его в город и представили Малому совету. Ло-
ристон попросил 500 бутылок вина, чтобы подкрепить утомленных солдат, и позволения один
день передохнуть в городе 186. Это была ловушка, даже не очень хорошо замаскированная, но
деморализованные сенаторы не дали себе труда разгадать ее, хотя возможности для борьбы в
городе были велики — на стенах и в фортах стояли заряженными 133 орудия, а припасов хва¬
тило бы на много недель осады. Вместо этого сенат предпочел сделать вид, что поверил Лори-
стону, ворота были открыты, и французский отряд вошел в Дубровник. Поставленная перед
187
Лористоном задача — овладеть городом без боя и кровопролития — была блестяще выпол¬
нена.
Французы тут же изменили тон. Они потребовали ключи от городских ворот, выставили
усиленные караулы, вначале совместно с дубровчанами, а затем без них, захватили всю артил¬
лерию и склады боеприпасов и продовольствия. Через несколько дней к городу подошли новые
французские части, и в одном лишь женском монастыре св. Клары было размещено до полутора
тысяч солдат. От сената французы потребовали огромного займа, который опустошил не только
городскую казну, но и кассы ремесленных корпораций и церковные ризницы.
Французы поспешили подвести международно-правовую базу под свои действия. 28 мая
по всему городу на трех языках — французском, итальянском и «иллирийском» (т. е. сербско¬
хорватском) — было расклеено воззвание Лористона. Республика заняла враждебную Франции
позицию, прикрываясь видимостью нейтралитета, утверждал генерал, это и явилось причиной
вступления французских войск. Как только русские сухопутные силы покинут Боку и Иониче-
188
ские острова, а флот — воды Далмации, французы оставят город . Впрочем, в Дубровнике
сохранялась прежняя, республиканская система правления, но под французской оккупацией —

на крепости Ловренац было спущено знамя св. Влаха и поднят флаг Франции. Все правильно
поняли происшедшее: 28 мая российский консул прервал все отношения с властями потеряв-
189
шей суверенитет республики . В Стамбуле А. Я. Италинский, российский посланник при
Порте, и дубровницкий консул Кирико упорно доказывали турецким министрам, что захватом
Дубровника нанесен явный ущерб турецким интересам, но Порта выказала полное равноду¬
шие 190: ее внимание было поглощено борьбой с восставшими сербами.
Тем временем французы спешили укрепиться в Дубровнике, готовясь к столкновению с
русскими, и оно не заставило себя {255} ждать. Уже 30 мая черногорцы и бокельцы вторглись
на территорию Конавлей, но в столкновении с французами вынуждены были отступить. Ход
дальнейших событий нам известен по прекрасному источнику, хорошо изученному в литерату¬
ре, — по запискам русского офицера В. Б. Броневского, близкого к Д. Н. Сенявину и бывшего
свидетелем летних сражений под Дубровником 191. Броневский сообщает множество подробно¬
стей о том, как воюют черногорцы. «Большей частью они нападают ночью... Верный их вы¬
стрел несет смерть... Четыре часа ему [черногорцу] достаточно для [сна], прочее время он бес¬
престанно ночь и день нападает... Самые хитрые маневры их обмануть не могут. Они слышат
неприятеля, так сказать, по обонянию... Горсть их храбрецов может остановить целую ар-
192
мию» .
Судя по сообщениям Броневского, 2 июня атака была повторена при содействии русских
войск и увенчалась успехом — удалось захватить Цавтат. Французские войска и поддерживав¬
ший их дубровницкий отряд были разбиты и потеряли до 250 человек. 18 июня русские под ко¬
мандованием князя Вяземского и черногорцы под предводительством митрополита Петра Не-
гоша решились на новую атаку. По данным В. Б. Броневского, 1200 русским и 3,5 тыс. черно¬
горцев и бокельцев под стенами Дубровника противостояли 3 тыс. французов и 4 тыс. человек
из дубровницкого ополчения. Русские и черногорцы одержали полную победу, было захвачено
19 пушек и взято в плен около 90 человек. Погибло до 450 французов, в том числе несколько
старших офицеров (черногорцы почти не брали пленных). Потери русских составили примерно
193
150 человек . Эта победа позволила русским и черногорским войскам на следующий день
полностью блокировать Дубровник с суши, заняв господствующие над ним высоты.
Для Дубровника началось тяжелое время. Беспрекословная сдача французам обошлась
ему очень дорого. С 17 июня по 6 июля город жил под дулами установленных на горе Срдж
орудий 194 По словам В. Б. Броневского, «несчастные рагузцы умирали от меча, огня, голода и
жажды» 195. Особенно жестокому опустошению подверглись окрестности Дубровника. Отряды
черногорцев и бокельцев рассыпались по пригородам, сжигая и разоряя монастыри и церкви,
дворцы нобилей и крестьянские хижины. В одном только Груже убытку было нанесено на пол¬
миллиона дукатов, в Пиле из 147 домов уцелело 13, даже в Конавлях из 710 домов было сожже¬
но 235 196. В огне погибли и многие культурные ценности, в частности богатейшая библиотека
бенедиктинского монастыря, расположенного в полутора километрах от города. Два ряда об¬
стоятельств отчетливо проявились в этих событиях — вековая неприязнь сельских жителей к
горожанам, «шапок» к «шляпам», как иногда образно пишут в югославской литературе 197, и
враждебность окрестного православного мира к богатой католической республике. Рус-
{256}ские командиры делали что могли, в ряде случаев посылая воинские подразделения для
охраны дубровчан . Позднее, отвечая на обвинения в том, что русские-де виновны в опусто¬
шении Дубровника, Д. Н. Сенявин писал Лористону: «Признаюсь, г-н генерал, я не вижу конца
несчастиям, которые нанесли вы области Рагузской... принуждая жителей бороться против нас,
(вы) подвергаете их двойному бедствию... одно средство прекратить сии несчастия — оставьте
крепость, освободите народ, который до вашего прибытия пользовался нейтралитетом и насла-
199
ждался спокойствием...» .
В Петербурге были убеждены в неизбежной сдаче Дубровника, но оккупировать его не
собирались, а были намерены лишь изгнать оттуда французов. «Как только неприятель даст
достаточные гарантии того, что он не будет больше покушаться на безопасность и целостность
этой республики ... русские войска уйдут оттуда и восстановят там прежний порядок» 200, —
писал российский министр иностранных дел А. Я. Италинскому в Стамбул. Однако Е. В. Тарле

справедливо отмечает, что Сенявин не мог решиться штурмовать прекрасно укрепленный го¬
род: численность защищавших его французских войск достигала 13 тыс. человек (у русских же
было всего 2300 человек), а воля царского правительства по поводу Дубровника формулирова-
201
лась нарочито неопределенно . Поэтому 6 июля Д. Н. Сенявин приказал снять осаду и отсту¬
пить.
Состояние Дубровника было ужасным. Еще в июле сенат через своего консула в Стам¬
буле сообщил Порте, что город разрушен, а население превратилось в нищих. Турецкое прави¬
тельство отнеслось к этому с абсолютным равнодушием. Тогда было решено воззвать о помощи
к провинциальным властям в Боснии: требовалось закупить хлеба на 120 тыс. грошей. Однако
турки выделили всего тысячу, да и на эту сумму ничего не прислали. В декабре 1807 г. стало
известно, что дубровницкий консул в Стамбуле приказал всем дубровчанам, проживающим в
столице Османской империи, признать над собой власть французского посла генерала Себа-
стиани, а дубровницким судам, рассеянным по Средиземному морю, поднять флаг короля Ита-
202
лии, т. е. Наполеона . Стало ясно, что консул капитулировал под нажимом французов и не
сегодня завтра следует ожидать и формального конца республики.
Развязка наступила 31 января 1808 г. В 2 часа дня командующий французскими войска¬
ми в Далмации маршал Мармон (через несколько недель Наполеон пожалует ему титул герцога
Рагузского) приказал созвать Большой совет республики. В зале заседаний появился помощник
начальника штаба французских войск полковник Делор в сопровождении французского консу¬
ла Бриера и нескольких офицеров. Делор уселся около городского князя С. М. Джоржича и
прочел речь, в которой дубровницкое правительство обвинялось в попытках помешать подъему
французского флага и в «тайных связях» с боснийским {257} везиром. После этого был огла¬
шен декрет Мармона, первый пункт которого гласил, что «правительство и сенат Рагузы рас¬
пущены». Потерявшие голову от страха члены Совета не вымолвили ни слова, и только один
старый сенатор осмелился сказать, что Совету полагалось бы принять об этом свое собственное
203
решение. Французские солдаты заняли Княжев двор и опечатали казну бывшей республики .
Дубровницкое государство перестало существовать.
Пребывание Дубровника под властью Франции, а после Венского конгресса — Австрий¬
ской империи (с 1867 г. — Австро-Венгрии) относится не только к иному времени, но и к ино¬
му измерению. Мало что изменилось и после первой мировой войны, когда Дубровник вошел в
состав Югославии. Он превратился в тихий провинциальный город, постепенно забывавший
бурные события минувших столетий. И только после победы над фашизмом и создания социа¬
листической Югославии для Дубровника началась новая жизнь. {258}
Заключение
Мы могли убедиться в том, что история Дубровника не только содержательна, но и по¬
учительна. Дубровник принадлежит к числу тех городов Европы, где развитие очень долго не
прерывалось вражескими вторжениями, разрушениями, катастрофами. Поэтому целый ряд яв¬
лений или процессов, которые в других городах выступают в стертой или едва намеченной
форме, в его истории получают яркое и законченное воплощение.
Одним из таковых является возникновение города на месте античной муниципии, воз¬
никновение, которое дополняется какими-то элементами переселения, трансурбанизации, как
это именуется в науке. Весьма примечательно то, как город развивается, минуя стадию сеньо¬
риального господства и без помех создавая свою коммунальную организацию. Облик коммуны,
всех этих коммунальных институтов — Большого и других советов, магистратов, служб —
представлен в Дубровнике с такой же отчетливостью, как и в соседних (далматинских и италь¬
янских) городах, и открывает возможность сопоставлений и противопоставлений.
В городе очень рано создается на редкость мощная ремесленная основа. Это удивитель¬
но потому, что в соседних далматинских городах не было ничего подобного, и мы можем толь¬
ко догадываться, чем это обусловлено. Во всяком случае, неслыханное торговое преобладание,

которое Дубровник с XV в. приобрел на Балканах, в значительной мере объясняется тем, что
его купцам было что вывозить в балканские страны: в городе существовало развитое ремеслен¬
ное производство. Город не знает острых социальных потрясений. Разумеется, в нем существу¬
ют и время от времени дают себя знать общественные противоречия, но правящий слой города
умеет их искусно устранять. К числу несомненных заслуг городской элиты следует отнести те
грандиозные перемены, которые были осуществлены в первые десятилетия XV в., в годы вене¬
цианской экспансии и приближения турок. То, как патрициат перестроил Дубровник, расширил
подвластную ему территорию, преобразовал ремесленное производство, увенчав все это новым
статусом города (отныне он именуется не коммуной, а республикой), — все это может служить
примером талантов правящего слоя, его дальновидности, предприимчивости и административ¬
ной смет-{259}ки. Еще более значительными оказались сдвиги на протяжении следующего,
XVI века, после того как город обрел нового сюзерена, Османскую империю. За сто лет город
превратился в обладателя торговой монополии на Балканском полуострове, в одну из крупней¬
ших морских держав Средиземноморья.
Многое сыграло здесь роль. И дипломатические успехи Дубровника, давшие ему воз¬
можность избрать наиболее выгодный для него статус полувассального государства. И нейтра¬
литет, который позволял дубровчанам торговать и в то время, как другие воевали. И заинтере¬
сованность Порты в «Окне», которое выходило в Западную Европу. И продажность османских
сановников, не сумевших устоять перед такими деньгами и такими товарами. Но решающим
обстоятельством в создании коммерческого могущества Дубровника, на наш взгляд, оказалось
сочетание того экономического подъема, которого достиг город в XV в., с двумя особенностя¬
ми Османской империи. Турция, во-первых, очень мало стимулировала развитие торгового ка¬
питала и сопутствующей ему деловой инициативы и не гарантировала личной и имущественной
безопасности в покоренных ею обществах. Поэтому большую часть торгово-денежных опера¬
ций должны были взять на себя чужеродные элементы — венецианцы, дубровчане, а позднее —
французы, голландцы, англичане. Во-вторых, в XVI в. в пределах империи наметился ощути¬
мый рост производства, особенно сельскохозяйственного, и на местных рынках начала скапли¬
ваться масса ждущей вывоза товарной продукции — кожи, воск, шерсть. Дубровчане оказались
той силой, которая знала, как проникнуть на местные рынки, как доставить всю эту массу това¬
ров к побережью и как вывезти ее в Западную Европу. Вот почему XVI век и стал временем
экономического расцвета Дубровницкой республики.
А затем наступает время экономического упадка. Он был порожден многолетним сопер¬
ничеством венецианцев, конкуренцией английского и французского капитала, землетрясением
1667 г. и австро-турецкими войнами, разрушившими систему торговли на Балканах. Однако
жизненные силы республики не были исчерпаны. Враги недооценили вековой опыт политиче¬
ского лавирования, накопленный дубровницкой аристократией, — этот опыт спас город после
катастрофы 1667 г., а затем на Карловацком конгрессе 1698—1699 гг. Еще более серьезной ока¬
залась способность города к экономической регенерации. В середине XVIII в. Европа ощутила
потребность в нейтральном флоте в Средиземноморье, дубровницкий флот ответил на это бур¬
ным ростом, а городская экономика стала переживать «вторую молодость». Этот флот пред¬
ставлял большую силу, и в годы столкновений турки активно использовали его для перевозки
своих войск — события русско-турецкой войны 1768—1774 гг. это убедительно доказали. И
когда в начале XIX в. Наполеон ликвидировал тысячелетнее дубровницкое государство, это бы-
{260}ло продиктовано стремлением не только стереть с политической карты Европы еще один
осколок средневековья, но и заметно увеличить свои морские силы.
Но если исчезает республика, то остается сам город, и в новейшее время начинается его
«третья жизнь», жизнь художественного и научного центра. Город, который так много сделал
для развития культуры в прошлом, продолжает работать для этих целей и в наши дни. {261}

ПРИМЕЧАНИЯ *
Вместо предисловия
1 См.: ВИ. 1985, № 7; Новая и новейшая история. 1986, № 2; Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft.
В., 1985, Heft 5; Marulic. Zagreb, 1980. XVII, № 4; HZ. 1985. god. XXXVIII (1); ЕВ, 1985, № 3; Archiv
Orientalni. Praha, 1985, vol 53. № 3; Sudostforschungen. Munchen, 1985. Bd. XLIV; RESEE. 1987, №3.
Введение
1 БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 162—166.
Глава 1
1 Стано]евиЪГ. Некролог о И. Тадиче. — ИГ. 1969, № 2, с. 193.
2 Цит. по: Комелова Г., Уханова И. Сплит. Дубровник, с. 112.
3 Cale F. O tridesetoj obljetnici.
4 Lazo S. Znacenje receptivne putnicke agencije u Dubrovniku. — DH. 1984, br. 24, с. 28.
5 Jelic R. Obnova spomenika kulture Dubrovnika. — DH. 1986, br. 26, с. 7.
6 Гребенщиков О. С. Жемчужины Югославии, с. 91.
7 Разумов Г. А., Хасин М. Ф. Тонущие города. М., 1978, с. 157.
8 Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. Отрывки. — Москаленко А. Е.
Возникновение и развитие феодальных отношений у южных славян. Хорваты и сербы. М., 1978, с. 53—
55.
9 Constantine Porphyrogenitus de administrando imperio, c. 134; Византийки извори. Т. II, с. 20.
10 Другое свидетельство об основании Дубровника (по данным хроники попа Дуклянина, его ос¬
новал князь Павлимир в ... IX в.) носит явно легендарный характер. На него иногда некритически ссы¬
лаются в новейшей литературе (см.:МананчиковаН. П. Средневековый Дубровник, с. 105).
11 ФрейденбергМ. М., Чернышов А. В. Коммунальный строй, с. 12.
12 Marinovic А. О etnickom sastavu, с. 83, примеч. 4.
13 Muljacic Z. O imenu grada Dubrovnika, c. 151—154; Lucic J. Povijest Dubrovnika, c. 18.
14 Lucic J. Povijest Dubrovnika, c. 13—15; он же. Ehistoire de Dubrovnik, с. 11—13.
15 Lucic J. Proslost Dubrovacke Astareje..., c. 30—44.
16 Lucic J. Proslost Elafitskog otoka Sipana, c. 93—163; он же. Iz srednjovekovne proslosti otoka
Lastova, c. 28—35.
17 «Захлумы и Тервуния» — Хум (будущая Герцеговина) и современный Требинье.
18 Развитие этнического самосознания, с. 292.
19 Фрейденберг М. М., Чернышов А. В. Коммунальный строй, с. 5—16; они же. Города-коммуны,
с. 252—260. {262}
20 Lucic J. Povijest Dubrovnika, с. 26—33, 50—53.
21 Foretic V. Povijest Dubrovnika, Knj. I, c. 27.
22 Lucic J. Povijest Dubrovnika, c. 88—94; Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, c. 45—47.
23 Ferluga J. Eamministrazione bizantina.
24 Dinic-Knezevic D. Trgovina drvetom, c. 24.
25 Фрейденберг М. М. Деревня и городская жизнь, с. 97—130.
26 Roller D. Agrarno-proizvodni odnosi, c. 265.
27 Lucic J. Grane privrede, c. 145—149; он же. Proslost dubrovacke Astareje, c. 105.
28 Серени Э. Развитие капитализма в итальянской деревне. 1860—1900. М., 1951, с. 183.
29 Так поступает, например, даже известный знаток дубровницкого мореходства Й. Луетич
(Luetic J. Dubrovacka medunarodna pomorska djelatnost, с. 78, примеч. 78).
30 Lucic J. Proslost dubrovacke Astareje, c. 51—52.
31 Котельникова Л. А. Крестьянская община. История крестьянства в Европе. Т. II, с. 476—492.
32 Marinovic А. Lopudska universitas, с. 181—235; он же. Local Autonomies, с. 499—511.
33 Фрейденберг М. М. Сельская община.
* Полные названия принципиально важных работ или тех, на которые автор ссылается в тексте книги
неоднократно, даны в «Использованной литературе». Полные названия остальных приведены в приме¬
чаниях.

34 Лречек К. Романи.
35 Cestaric-Jakic V. Etnicki odnosi, с. 99—156.
36 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 84.
37 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, c. 36, 81.
38 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 83—88.
39 Lucic J. Dubrovacki arhiv, c. 58—59.
40 Muljacic Z. Dalmatinski elementi, c. 341.
41 Там же.
42 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 28; Juric S. Putovanje jednog Nijemca,
c. 278.
43 Commissiones et relationes venetae. T. III, 1880, с. 7.
44 ДиниИ-КнежевиИ Д. Дубровник и Угарска.
45 Krekic В. Gli Ebrei, с. 836—844; Zbornik Jevrejskog istorijskog muzeja (см. статьи Й. Тадича,
Р. Самарджича, Т. Поповича).
46 ПетровиИ Ъ. Цигани.
47 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, c. 16.
48 Sundrica Z. Popis stanovnistva, c. 419—455.
49 Самую подробную сводку мнений, существующих в литературе относительно численности
дубровницкого населения, приводит Б. Храбак (Hrabak В. Izvoz zitarica, с. 350—351) и воспроизводит
В. Стипетич (Stipetic V. О istrazivanju povijesti, с. 18—20).
50 Эта цифра опирается на донесение дубровницкого посла в Риме Ф. Гундулича папе Григорию
XIII (см. замечания И. Лучича по поводу этого донесения в Anali, sv. XVII. 1980, с. 790).
51 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 20.
52 Там же, с. 16, 21.
53 Маркс К. Людвигу Кугельману, 12.XII. 1868. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е.
Т. 32, с. 486.
54 ДиниИ-КнежевиИ Д. Положаj жена.
65 Dinic-Knezevic D. Homo sui iuris, c. 28—29.
56 Jelic R. Zadarsko nahodiste; Mustac I. Briga za djecu, c. 53—57.
57 Bazala V. Pregled; Tartalja Н. Zdravstveni odredbi, c. 547—557.
58 Krekic В. Dubrovnik, с. 97 (В. Форетич называет 2 тыс. и 4 тыс. (Foretic V. Povijest Dubrovnika.
Knj. II, с. 345).
59 Bazala V. Pregled, с. 30—33.
60 См.: БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 144, 178, 255. Книга Божича не только оказала заметное
воздействие на историографию последних 30 лет, но и явилась образцом для последующих исследова¬
ний (см., например: ПоповиИ Т. Турска и Дубровник у XVI веку; Винавер В. Дубровник и Турска у XVIII
веку). {263}
61 Hrabak B. Kuga.
62 Werner E. Die Geburt, c. 309—310.
63 ПоповиИ Т. Турска, с. 68, 152, 172.
64 Бродель Ф. Материальная цивилизация. Т. I, с. 86.
65 Bazala V. Pregled, с. 12, 66.
66 Krekic B. Dubrovnik, с. 92.
67 В Трогире был проведен международный симпозиум. Сборник его материалов: Radovi
medunarodnog simpozija odrzanog prigodom proslave 700. obljetnice spomena ljekarne u Trogiru. Zagreb,
1973.
68 Krekic В. Dubrovnik, с. 96.
69 Tartalja H. Dubrovacka karantena, с. 60—70; GrmekM. D. Le concept.
Глава 2
1 Klaic N., Petricioli I. Zadar, c. 175—184.
2 Итальянский исследователь полагает, что после 1236 г. Дубровник просто входит в «торговое
контадо» Венеции (см.: Gracco G. Societa e stato nel Medioevo veneziano. Firenze,	1967,	с.	156).
3 КрекиИ Б. О рату Дубровника и Србще, с. 193—204; он же. Dubrovnik,	Italy;	он же. Млеци,
с. 149—150.
4 См.: Наумов Е. П. «Завистник», с. 246; КрекиИ Б. Млеци, с. 151.
5 Энгельс Ф. Дополнения к III тому «Капитала», с. 478.

6 Ferluga J. Eamministrazione bizantina, c. 122, 147. Lucic J. Povijest Dubrovnika, c. 121.
7 ФрейденбергМ. М., Чернышов А. В. Города-коммуны, с. 267—268.
8 Фрейденберг М. М. Городская община, с. 70 и сл.
9 Klaic N. О autenticnosti privilegija trogirskog tipa, с. 77—88; она же. Jos jednom о tzv.
privilegijama, с. 15—87.
10 Steindorff T. Die dalmatinische Stadte.
11 Чернышов А. В. Коллегиальные органы, с. 132—141.
12 Фрейденберг М. М. Городская община.
13 Данте. Божественная комедия. Чистилище, VI, стихи 142—144 (пер. М. Лозинского. М., 1961,
с. 260).
14 Klaic N. Drustvena struktura kvarnerske opcine, c. 128; Raukar T. Zadar, c. 85; Фрейденберг М. М.
Городская община, с. 74—82. Мне представляется оправданным стремление отыскать аналогичные чер¬
ты города-государства в облике и других городских центров средневековья (см.: Фроянов И. Я., Дворни-
ченко А. Ю. Города-государства в Древней Руси. — Становление и развитие раннеклассовых обществ.
Л., 1986, с. 198—311).
16 Петров М. Т. Итальянский полицентризм.
16 К сожалению, в общей картине городской жизни средневековой Европы далматинское город¬
ское общество далеко не всегда находит должное место. Один из новейших примеров — серьезная и об¬
стоятельная статья А. А. Сванидзе о генезисе феодального города в Европе, где тем не менее нет даже
упоминания о далматинских городах (Сванидзе А. А. Генезис феодального города, с. 56—68).
17 Raukar T. Komunalna drustva.
18 Фрейденберг М. М. Патрициат; Манкен И. Дубровачки патрициат.
19 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 9.
20 Фрейденберг М. М. Патрициат, с. 60.
21 История Италии. М., 1970, с. 221—229.
22 Фрейденберг М. М. Патрициат, с. 26 и сл.
23 Исследователей все больше занимают эти перекрещивающиеся интересы дубровчан (см. спг-
циальную работу о торговой деятельности учителей: Voje I. О trgovackoj djelatnosti, с. 59—69).
24 Мананчикова Н. П. К вопросу об организации ремесла, с. 31.
25 Vojnovic К. Bratovstine. Sv. II, с. XXXIX; БожиИ И. Економски и друштвени развитак, с. 40.
26 Vinaver V. Trgovina bosanskim robljem, c. 126—147.
27 Raukar Т. Komunalna drustva, с. 183—193. {264}
28 Аналогичную ситуацию см. в некоторых других далматинских городах: (Freidenberg М. М.
Social Connections, с. 117—124).
29 Stulli В. О “Knjizi statuta”, с. 13.
30 Фе]иИ. Н. Трговина, с. 30.
31 Фрейденберг М. М. Деревня и городская жизнь, с. 8—13.
32 Sundrica Z. Kako je nastala, c. 24.
33 Freidenberg М. М. Dinamika.
34 Zbornik Historijskog arhiva u Dubrovniku. — Arhivist. Zagreb, 1979, God. XXIX, br. 1—2. Мате¬
риалы сборника выразительно рисуют возможности, открывающиеся перед исследователями балканской
жизни, вот один из примеров: ПетровиИ Ъ. Дубровачке архивске вести.
35 То, что Дубровник никогда не был взят врагами, мало известно даже специалистам-историкам
(ср.: «...многократные вторжения турок уничтожили [дубровницкие] архивы» (Павленко Н. И. Савва Лу¬
кич Владиславич Рагузинский, с. 156).
36 Sundrica Z. Kako je nastala, c. 34.
37 Foretic V. Dubrovacki arhiv, c. 315—336.
36 Фрейденберг М. М. Ремесло в Трогире, с. 132.
39 Freidenberg М. М. Dinamika, с. 91.
40 Lucic J. Obrti, с. 231.
41 Мананчикова Н. П. К вопросу об организации ремесла, с. 30.
42 Фрейденберг М. М. Средневековые города, с. 103—105.
43 Fiskovic C. Dubrovacki zlatari.
44 См.: Постникова-Лосева М. М. Серебряные изделия ювелиров Сербии и Дубровника XIV—
XVIII веков в музеях Москвы и Ленинграда. — Древнерусское искусство. Зарубежные связи. М., 1975,
175—183.
45 Мананчикова Н. П. К вопросу об организации ремесла, с. 30; Lucic J. Obrti, с. 165.

46 БожиИ И. Економски и друштвени развитак, с. 33; Roller D. Dubrovacki zanati, passim.
47 Petrovic D. Dubrovacko oruzje, c. 136—144; Хан В. Три века.
48 Lucic J. Obrti, с. 164—166.
49 Lane E. Ch. Venice.
50 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, c. 41.
51 Там же, с. 41—42.
52 Lucic J. Povijest Dubrovnika, с. 103—107.
53 Если использовать опыт классификации, недавно предложенный в советской литературе, то
все это будет торговля средней протяженности (Сванидзе А. А. Генезис феодального города, с. 351).
54 Lucic J. О pomorskim vezama Dubrovnika, с. 356; он же. Pomorsko-trgovacke veze, с. 133—158.
55 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, с. 166.
56 Абрамсон М. Л. Крупные города Апулии в XII—XIII вв. (на материале Бари и Барлетты). —
СВ, Вып. 48. 1985, с. 52.
57 Krekic B. Venetian Merchant, с. 413—429; КрекиИБ. Млеци, с. 143—158.
58 Voje I. Kreditna trgovina.
59 Там же, с. 187—220.
60 ЪирковиИ С. Поклад крала Вукашина. — ЗФФБ. Ка. XIV-1. 1979, с. 153—163.
61 MujyuшковuИ С. Доделиваае дубровачког гра^анства у Средаем веку. — Глас САНУ. Ка. 246.
Београд, 1961, с. 89—130.
62 Krekic В. Four Florentine Commercial Companies, с. 25—41.
63 Voje I. Bencio del Buono, c. 189—199.
64 Krekic В. Contributions of Foreigners, c. 375—394.
65 KpeкuИ Б. Франческо Балдела, с. 145—152.
66 Карпов С. П. Трапезундская империя; он же. Торговля.
Глава 3
1 Beritic L. Utvrdenja grada Dubrovnika, c. 19; Lucic J. Obrti, c. 23—24.
2 Beritic L. Urbanisticki razvitak, c. 11, 14—18. {265}
3 Krekic B. Dubrovnik, с. 82—83.
4 Filip de Diversis. Opis Dubrovnika. — Dubrovnik. 1973, № 3, с. 18 (далее — Диверсис, пер. И. Бо-
жича).
5 Lucic J. Kulturno-povijesni spomenici, с. 54. Во время землетрясения 15 апреля 1979 г. Княжев
двор был сильно поврежден. Это потребовало серии восстановительных работ (см.: Portolan E. Isvjestaj о
nalazima).
6 Fiskovic С. Za obnova Dubrovacke Vjecnice.
7 Dinic-Knezevic D. Nemci, c. 91—103.
8 Mitic I. Orlandov stup, c. 233—254.
9 Bazala V. Pregled, c. 15.
10 Beritic L. Urbanisticki razvitak, c. 26.
11 Jelicic Z. Marin Drzic, c. 149.
12 Bazala V. Pregled, c. 14.
13 Beritic L. Dubrovacki vodovod, c. 99—116.
14 В 1958 г. отдельные главы книги Диверсиса были переведены на русский язык и изданы в
«Славянском сборнике» (Воронеж, 1958, с. 59—72). В 1973 г. весь труд в переводе И. Божича был издан
на сербскохорватском языке в журнале «Dubrovnik». См. также: Мананчикова Н. П. Средневековый
Дубровник, с. 110—111; она же. Некоторые черты общественного сознания.
15 Данилова И. Е. Итальянская монументальная живопись, с. 40—41.
16 Vinja V. Starofrancuski opis, c. 95, 97.
17 Konrad von Grunemberg. Hodocasce, c. 58.
18 Kovacevic D. Zore Boksic, c. 189—310. (Для сравнения: имущество Козимо Медичи оценива¬
лось в 100 тыс. флоринов.) Жоре Бокшич повторил путь, который при сербском дворе проделал его со¬
временник Трипе Буча, тоже протовестиар, дубровницкий купец родом из Котора (см.: Tosic D. Tripe
Buca, с. 25—39).
19 Voje I. Kreditna trgovina, с. 222—235.
20 Voje I. Probleme der Quantifizierung, c. 289.
21 КрекиИ Б. Млеци, с. 152.
22 Vinaver V. Der venezianische Goldzechin, c. 117; ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине, с. 248.

23 Мананчикова Н. П. Средневековый Дубровник, с. 222.
24 Во]е И. Прилог проучваау, с. 90, 94.
25 ЪирковиИ С. Удава, с. 346—347.
26 ТадиИ J. Привреда Дубровника, с. 527—529, 530—532.
27 Рутенбург В. И. Очерк из истории раннего капитализма. Флорентийские компании XIV века.
М.—Л., 1958.
28 СпремиИ М. Дубровачка трговачка друштва, с. 87, 92—93.
29 Voje I. Probleme der Quantifizierung, c. 288.
30 TaдuИ J. Привреда Дубровника, с. 535.
31 Cirkovic S. The Production of Gold, c. 41—43.
32ХрабакБ. Дубровчани у рударству, с. 12—13.
33 Voje I. Bosenski svinec, с. 37—59.
34 ТадиИ J. Исторща Дубровника, с. 32—36.
35 Boje И. Неки проблеме, с. 69—80; он же. Probleme der Quantifizierung, c. 292.
36 ТадиИ J. Привреда Дубровника, с. 533—534.
37 ЪирковиИ С. Дубровачка ковница, с. 91—98. М. Динич полагал, что годовая добыча серебра в
Сербии и Боснии составляла 12 т (ДиниИМ. Дубровачка ковница, с. 81—90).
38 Voje I. Probleme der Quantifizierung, c. 290—291, 298.
39 Werner Е. Die Geburt, c. 234 и сл.
40 ШкриваниИ Г. Путеви, с. 13—36.
41 Kovacevic-Kojic D. Ucesce Vlaha, c. 80—82; Dinic-Knezevic D. Ucesce Vlaha, c. 85—91.
42 ДиниИ М. Дубровачка средаовековна караванска трговина, с. 317, 319—320, 328—329.
43 Tadic J. Promet putnika, с. 21—22.
44 ДиниИ М. Дубровачка средаовековна караванска трговина, с. 305—330.
45 ТошиИ Ъ. Брштаник у средаем вщеку, с. 37—50. {266}
46 Новейшая работа о локализаций Дриевы: КовачевиИ-Ко]иИД. О населу Дрщева, с. 29—37; см.
также: ТошиИ Ъ. О дрщевс^ царини, с. 189—195.
47 ШкриваниИ Г. Путеви, с. 43—59.
48 ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине. Об истории ткацкого дела в Дубровнике см. также: Roller D.
Zanati.
49 Krekic. В. I mercanti, с. 707—710.
50 Lucic J. Gospodarsko-drustveni odnosi, c. 106.
51 Мананчикова Н. П. К вопросу о ранней мануфактуре, с. 51—65.
52 ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине, с. 275—297.
53 Судя по более поздним данным XVI в., в куске сукна во Флоренции и в Англии считалось	20—
26 м, в куске более легкой ткани, например шелка, — 100—115 локтей (см. Вечева Е.	Трговията,	с.	188—
189). И действительно, в 1967—1968 гг. подводная археологическая экспедиция, работавшая в
Задарском архипелаге, подняла со дна моря остатки судна приблизительно XVI в., и здесь был найден
хорошо сохранившийся кусок шелка (уцелела даже тканевая обертка) длиной 54 м (см.: Vrulje. Sv. 1.
Zadar, 1970, с. 16).
54 История Италии. Т. I, с. 284.
55 ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине, с. 220.
56 Voje I. Michele Georgii de Florentia, c. 159—170.
57 Мананчикова Н. П. К вопросу о ранней мануфактуре, с. 63.
58 Roller D. Zanati, с. 49—50; Lucic J. Gospodarsko-drustveni odnosi, c. 107.
59 Mazzaoui М. F. The Italian Cotton Industry in the Latter Middle Ages 1100—1600. Cambridge.
1981, с. 131; Werner Е. Рецензия. — Zeitschrift fur Geschichtwissenschaft, 1985, Heft 5, с. 479.
60 Хан В. Архивска rpa^a; она же. Три века.
61 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, с. 174—175; ФрейденбергМ. М. Средневековые города,
с. 100.
62 Lucic J. Dubrovacka republika, с. 21.
63 Lucic J. Stjecanje, dioba, с. 99—201.
64 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. I, c. 170, 196—200, 217—226.
65 НеделковиИБ. Погранична порота, с. 9—45; Stulli В. Dubrovnik, с. 137.
66 Mastrovic L. Povijesni pregled skolstva u Zadru. — Zbornik «Zadar». Zadar, 1964, с. 87—488.
67 Voje I. O trgovackoj djelatnosti, с. 61—62.

68 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 98; Krekic В. Dubrovnik, с. 117; Dinic-Knezevic D.
Biblioteka, c. 37—38.
69 Voje I. O trgovackoj djelatnosti, c. 61—62.
70 И. Войе посвятил специальную работу этой побочной деятельности городских учителей
(Voje I. О trgovackoj dielatnosti).
71 Dinic-Knezevic D. Biblioteka, c. 37 и сл.; Voje I. Vpliv Italije, с. 207—208.
72 Krekic B. Dubrovnik, с. 120.
73 Badurina A. Motivi izbora, с. 142—148; Galzinski V. Drzavni grbovi, с. 343—344.
74 Ср.: Ф. Энгельс о поведении немецкого патрициата. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, изд.
2-е. Т. 7, с. 352—353.
75
5 Диверсис, пер. И. Божича, с. 31.
76 Там же.
77 Чернышов А. В. Коллегиальные органы, с. 138—147. Фрейденберг М. М., Чернышов А. В. Ком¬
мунальный строй, с. 52—67.
78 Диверсис, пер. И. Божича, с. 29—30.
79 См.: Cvitanic А. Pravno uredenje Splitske komune, c. 83—94.
80 Климанов Л. Г. Венецианские «секретари». О политической культуре итальянского города. —
Городская культура. Средневековье и начало нового времени. Под ред. В. И. Рутенбурга. Л., 1986, с.
98—111.
81 Lucic J. Dubrovacka republika, с. 24—25.
82 Фрейденберг М. М. Монастырь, с. 65—97.
83 Сметанин В. А. Византийское общество XIII—XV веков по данным эпистолографии. Сверд¬
ловск, 1987, с. 223.
84 Орешкова С. Ф. Складывание османского государства и его первые завоевания. — Османская
империя, с. 11. {267}
85 Новичев А. Д. История Турции. Т. I, с. 75.
86 ИналцикX. Османско царство, с. 160; Werner E. Die Geburt, с. 64.
87 Эти и последующие выдержки из текстов см.: Зироjевиfi О. Турско во^о уре^еае, с. 216—220.
88 Литература об организации турецкого войска необозрима. Новейшие работы на эту тему:
Цветкова Б. Паметна битка на народите, с. 146—169; см. также: Majer H. G. Albaner und Bosnier.
89 Записки янычара, с. 106.
90 Vasic M. Martolosi.
Об этом см.: MajerН. G. Albaner und Bosnier.
92 Петросян И. Е. Янычарские гарнизоны.
93 ИналцикX. Османско царство, с. 152.
94 Записки янычара, с. 102.
95 Зиро]евиИ О. Турско во^о уре^еае, с. 167—169.
96 Там же, с. 171.
97 Там же, с. 172.
98 Стсуаноски А. Деревенциството во Македонка.
99 Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Т. VI, с. 189.
100 Записки янычара, с. 106—107.
101 Самарциty Р. Велики век, с. 146—147.
102 Sabanovic H. Vojno uredenje Bosne, с. 192.
103 ИналцикX. Османско царство, с. 149.
104 Там же, с. 166—167.
105 Beritic L. Utvrdenja, с. 21.
106 Там же, с. 25—26.
107 Итальянский период творчества Микелоццо изучен очень основательно (см.: Лазарев В. Н.
Начало раннего Возрождения в итальянском искусстве. М., 1979, с. 73—86), а дубровницкий — лишь в
самое последнее время (Deanovic A., TensekI. Predzide dubrovacke Mincete, с. 302—312).
108 Beritic L. Utvrdenja, с. 70—85, 165—166.
109 Бурное фортификационное строительство в Дубровнике не было единичным явлением в этом
регионе. Подобные работы велись и в других городах, например в Словении (см.: Voje I. Utijevanje).
110 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 185.
111 Dracevac A. Setnjom po Stonu, с. 62; FiskovicI. О Stonu, с. 108—118.

112 В 1987 г. югославская научная общественность отметила 650-летие начала этих работ (см.:
Zbornik radova u cast 650 obljetnice planske izgradnje Stona i Malog Stona. Ston, 1987).
113 Beritic L. Stonske utvrde, с. 297—354.
114 Dracevac A. Setnjom, с. 63.
115 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 186—189.
116 Zivanovic D., Vukovic D. Soko-grad, с 378.
117 Beritic L. Tvrdava Sokol, с. 109, 115, 121.
118 BeriticL. Urbanisticki razvitak, с. 28.
119 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 49.
120 Beritic L. Tvrdava Sokol, с. 112.
121 Macan T. Dubrovacki barabanti, с. 301—323.
122 Petrovic D. Magister Johannes-Zoane, с. 18.
123MiticI. Stranac kao vojni zapovjednik, с. 10—13.
124 Fiskovic С. Ivan Rabljanin, с. 208—215.
125 ПетровиИ Ъ. Ватрено оружие на Балкану, с. 106. См. также: Рансимен С. Падение Константи¬
нополя, с. 78.
126 Записки янычара, с. 90.
127 HrabakВ. Turske provale, с. 98.
128 Записки янычара, с. 104.
129 БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 16.
130 БожиИ И. Економски и друштвени развитак, с. 39—42.
131 Babic A. Hrvatinici, с. 123.
132 БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 54.
133 Там же, с. 91.
134 Там же, с. 92. {268}
135 Там же, с. 109.
136 Там же, с. 128. См. также: Атанасовски В. Пад Херцеговине, с. 128 и сл.
137 Werner E. Die Geburt, с. 252.
138БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 142.
139 Там же, с. 152.
140 НеделковиИ Б. Дубровачко-турски уговор, с. 363—392.
141 БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 188—203.
Глава 4
1 Грозданова Е. Българската селска община през XV—XVIII век. София, 1979.
2 Наумов Е. П. Балканские провинции Османской империи в XVI в. — Османская империя и
страны, с. 225—226.
3 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. II, с. 7—35.
4БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 219.
5 Там же, с. 91—92.
6Biegman N. Н. The Turco-Ragusan Relationship.
7 Там же, с. 41—46.
8 «И по существу и формально Дубровник после 1526 г. является настоящей независимой рес¬
публикой, не подчиненной какой-либо верховной власти» (Foretic V. Povijest Dubrovnika, Knj. II, с. 36).
Недавно вновь высказано мнение, что Дубровник был обязанным данью протекторатом и в состав импе¬
рии не включался (Faroghi S. Peasants, с. 210).
9 Э. Вернер считает, например, что, освободившись по миру 1606 г. в Житватороке от уплаты да¬
ни Порте, империя Габсбургов перестала быть вассалом султана (Werner E. Einige Frage, с. 507).
10 Biegman N. Н. The Turco-Ragusan Relationship, с. 36.
11 Бабингер Ф. Мехмед, Осваjаh, с. 380.
12Макушев В. В. Исследования, с. 231—232.
13 Таков, например, дневник Матвея Гундулича, сына знаменитого поэта, в 1672—1684 гг. побы¬
вавшего на Украине (Krasic S. Dnevnik s puta).
14 Шундрица З. Пътепис, с. 117—118, 127, 131.
15 ПоповиИ Т. Турска, с. 255—258.
16 Biegman N. Н. The Turco-Ragusan Relationship, с. 37.
17 ПоповиИ Т. Турска, с. 126.

18 Там же, с. 309.
19 СамарциИР. Велики век, с. 103.
20 СамарциИ Р. Мехмед, с. 489—490.
21 Klaic N. Povijest Hrvata, с. 653—661; Andrejs P. Povijest grada Trogira. I. Split, 1977, с 136;
Sunjic M. Dalmacija, с. 37; Воробьева И. Г. Венецианская республика, с. 9—10.
22 Praga G. Storia di Dalmazia, с. 145.
23 SunjicM. Dalmacija, с. 98.
24 Смирнов И. Н. Отношение Венеции, с. 75 и сл.; Ventura A. Nobilita е popolo, с. 45—46;
Grubisic S. Sibenik, с. 47; NovakM. Autonomija, с. 36; Воробьева И. Г. Венецианская республика, с. 30 и
сл.
25 Воробьева И. Г. Венецианская республика, с. 41—46.
26 Стано]'евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 124.
27 «Отравленный лечащим врачом...» (Новичев А. Д. История Турции. Т. I, с. 151). См. также:
Werner E., Markov W. Geschichte der Turken, с. 81.
28 Филипп де Коммин. Мемуары. М., 1986, с. 261—262.
29 Петросян Ю. А., Юсупов А. Р. Город на двух континентах. М., 1981, с. 126.
30 См.: Мутафчиева В. Дело султана Джема.
31 Селим не присваивал себе полномочий халифа, как долго полагали, он лишь принял титул
«служителя обоих священных городов», т. е. Мекки и Медины (см.: Мейер М. С. О соотношении, с. 58—
59).
32 Albrecht E. Das Turkenbild, с. 8. Книга Э. Альбрехт — очень любопыт-{269}ная сводка свиде¬
тельств о турках, их нравах, облике, быте (преимущественно военном), почерпнутых у поэтов этого
времени.
33 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 70—87.
34 История Венгрии. Т. I, с. 238—243; Османская империя и страны, с. 201—202.
35 Иванов Н. А. Османское завоевание.
36 Mastrovic V. Turska kao pomorska sila, с. 14—15.
37 Иванов Н. А. Османское завоевание, с. 180.
38 Beritic L. Utvrdenja, с. 55.
39 Иванов Н. А. Османское завоевание, с. 161, 177—178.
40Albrecht E. Das Turkenbild, с. 25—27.
41 Ланда Р. Г. Средиземное море, с. 65—66.
42 Самарцж Р. Мехмед, с. 143.
43 Там же, с. 71, 107—108, 116, 160—161, 277, 360—361, 393, 412, 426, 485.
44AlbrechtE. Das Turkenbild, с. 128.
45 Sisic F. Pregled, с. 278.
46 Lucic J. Uticaj Lepantskt bitke, с 14.
47 400-летняя годовщина битвы, широко отмечавшаяся в 1971 г., породила поток исследований
(Lesure M. Lepante, la crise de l’Empire Ottoman. Mesnil sur l’estree. P., 1972; II Mediterraneo nella seconda
meta del’500 alla luce di Lepanto. Firenze, 1974; Adriatica maritima. Sv. I. Zadar, 1974). В них Священ
ную лигу 1571 г. сопоставляют с другой, тоже «святой», коалицией, антиосманским союзом 1684 г. (см.:
Михнева Р. Лепантската лига, с. 85).
48Михнева Р. Лепантската лига, с. 67.
49 СамарциИ Р. Мехмед, с. 430.
50 ПоповиИ Т. Турска, с. 265.
51 Biegman N. Н. The Turco-Ragusan Relationship, с. 43—44.
52 Lucic J. Uticaj Lepantske bitke, с. 15.
53 Sisevic J. Medalja, c. 9—10.
54 ПоповиИ Т. Турска, с. 291.
55 Михнева Р. Лепантската лига, с. 69—70.
56 СамарциИ Р. Мехмед, с. 355.
57 О смедеревских верфях см.: Ъулдеран I. Турска бродоградалишта.
58 СамарциИ Я. Мехмед. с. 425—426, 431.
59Маркс К. Капитал. Т. I, с. 128 и сл.
60Мейер М. С. Влияние, с. 97.
61 Там же, с. 98, 100.
62Манкен М. Дубровачки патрициат. I, с. 106; Zivkovic P. Pariteti, с. 32—38.

63 Винавер В. Преглед, с. 238—240.
64 Там же, с. 114.
65 Там же, с. 118—122.
66 Там же, с. 43—45, 54.
67 Там же, с. 53, 58.
68 О монетной системе Дубровницкой республики см.: РешетарМ. Дубровачка нумизматика.
69 См.: Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 106; DvornikI. Ekonomiska misao, с. 78—82.
70 Фрейденберг М. М. Крестьянство в Балкано-Карпатских землях, с. 458—469.
71 Сообщение венецианского посла Якопо Соранцо 1575 г. — Храбак Б. Дубровчане у рударству,
с. 7, 35.
72 Faroghi S. Peasants.
73 Там же, с. 215, 221—222.
74 Werner E., Markov W. Geschichte der Turken, с. 101.
75Храбак Б. Дубровачки трговци у Османлщском делу Панонще, с. 9—10.
76Храбак Б. Дубровачки трговци у Београду, с. 29—41.
77 СамарциИ Р. Мехмед, с. 165—166.
78 См.: Храбак Б. Дубровачки трговци у османлщском делу Панонще, с. 7—42.
79 ПоповиИ Т. Дубровачка архивска гра^а. Предговор, с. 6. {270}
80 СамарциИ Р. Београд и Србща, с. 166.
81 Tadic J. Le commerce, с. 237—273.
82 Там же, с. 251.
83 Tadic J. De commerce, с. 248 и след. Эти цифры используются всеми, кто пишет о дубровниц¬
кой торговле (см.: Винавер В. Преглед, с. 112, примеч. 3; ПоповиИ Т. Турска, с. 303—305; Kellenbenz H.
Sudosteuropa im Rahmen, с. 33).
84 ПоповиИ Т. Турска, с. 260.
85 Там же, с. 302.
86Джуреску Д. Об экспорте соли, с. 421—462.
87 ПоповиИ Т. Турска, с. 342.
88 Lucic J. Dubrovacka republika, с. 34.
89БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 256 и сл.
90 Там же, с. 260.
91 ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине.
92 Там же, с. 264.
93 Там же, с. 253, 259.
94 Вечева Е. Търговията, с. 184, 185; Tadic J. Les archives.
95 Tadic J. Le commerce, с. 249.
96 Списаревска Й. Дубровнишката колония в София, с. 23.
97 Pickl О. Die Auswirkungen der Turkenkriege, с. 92—93.
98Храбак Б. Дубровчани у Угарско^ с. 65.
99 ПоповиИ Т. Дубровичка архивска гра^а. Предговор, с. 6.
100 Рутенбург В. И. Италия и Европа, с. 9—14.
101 См. свидетельство французского путешественника: «... Это позволило итальянцам издеватель¬
ски прозвать их di sette bandiere [семифлажными]» (СамарциИ Р. Неколико француских путописаца,
с. 377).
102 Anselmi S. Venezia, Ragusa, Ancona.
103 ПоповиИ Т. Турска, с. 362—363.
104 Paci R. La scala di Spalato, с. 48—105.
105 СамарциИ Р. Велики век, с. 66—67.
106 На остров Хвар переселенцы ехали главным образом из Макарской и из Дубровника (Bezic-
Bozanic N. Hvarska renesansna sredina, с. 44).
107 Проблема колонизации, особенно той, которую вели города Средиземноморья, все больше за¬
нимает исследователей. См.: Etudes sur «Etat et colonisation au Moyen Age». Ed. M. Balard. Reims, 1986.
108 Antoljak S. Prilog proucavanju, с. 72—73.
109 В данном случае он присоединяется к мнению Й. Тадича (см.: ТадиИ J. Дубровчани по Jужноj
Србщи, с. 200).
110 ТадиИ J. Дубровачка република. — Исторща народа Jугославиjе. Ка 2. Београд, 1960, с. 213.
111 КовачевиИ-^^И Д. Градска насела, с. 160—162.

112 КовачевиИ-^^И Д. Приштина, с. 56.
113 КовачевиИ-^^И Д. Дубровачка насеобина у Смедереву, с. 107.
114 КовачевиИ-^^И Д.Приштина, с. 51—55.
115 КовачевиИ-^^И Д. Градска насела, с. 162.
116 Вячева Е. Търговията, с. 75 и сл.
117 Карпов С. П. Торговля.
118 КовачевиИ-^^И Д. Дубровачка насеобина у Смедереву, с. 109—110.
119 Там же, с. 103.
120 Hrabak В. Dubrovacki privrednici, с. 165—214.
121 Вечева Е. Търговията, с. 18.
122 Сакъзов И. Стопански връзки, с. 3—6.
123 Списаревска И. Два новооткрита документа.
124 Списаревска И. Дубровнишката колония, с. 28.
125 Вечева Е. Търговията, с. 114.
126 Там же, с. 131.
127 Списаревска И. Търговската книга, с. 264, 269.
128 Сакъзов И. Стопански връзки, с. 28.
129 Вечева Е. Дубровнишки търговски колонии, с. 44.
130 Сакъзов И. Стопански връзки, с. 114; Spisarevska J. D. Le commerce ragusain, с 105—106. {271}
131 Сакъзов И. Стопански връзки, с. 149—154. Самым подробным образом болгарско-
дубровницкая торговля этого времени изучена в работе: Pljakov Z. Contribution a Fhistoire du commerce
bulgare, с. 89—93.
132БожиИ И. Дубровник и Турска, с. 28—29.
133 Винавер В. Дубровник и Турска у XVIII веку, с. 116—118.
134БожиИ И. Дубровник и Турска, с 224—225.
135 Там же, с. 202.
136 ПоповиИ Т. Турска, с. 124—126.
137 Цветкова Б. Проучвания на градското стопанство с. 65—78.
138 ПоповиИ Т. Турска, с. 317—318.
139 Там же, с. 322.
Глава 5
1 Lane F. Ch. Venice, с. 122; Бохан В. С. Малыгина Л. Ю. Далматинцы на морской службе Вене¬
ции XV—XVII вв. — Общественное сознание на Балканах в средние века. Калинин, 1982, с. 103—113.
2 Lane F. Ch. Venice, с. 46—48.
3 Там же, с. 122—123.
4 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 14—18.
5 Там же, с. 39.
6 ТадиИ J. Привреда Дубровника, с. 519—524.
7 Le Marche e l’Adriatico orientale: economia, societa, cultura dal XIII secolo al primo Ottocento. An¬
cona, 1978.
8 Anselmi S. Disciplina, с. 1066.
9 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, c. 19—20.
10 ТадиИ J. Организацща, с. 7—19.
11 Kisic A. Ostaci potonulog dubrovackog broda, с. 73—98. К сожалению, по богатству найденных
предметов судно у острова Шипан не идет ни в какое сравнение с кораблем, найденным задарскими ар¬
хеологами у островка Гналич в 1967 г. (см.: Vrulje. Glasilo Narodnog muzeja u Zadru. Sv. 1. Zadar, 1970).
12ХрабакБ. Османлщска морнарица, с. 37—38.
13 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 22.
14 ТадиИ J. Организацща, с. 69—70; он же. Привреда Дубровника, с. 521; Фрейденберг М. М. На
каких кораблях плавали далматинцы? с. 104—105.
15 Luetic J. Brodovlje Dubrovacke republike, с. 47—51.
16 ТадиИ J. Организацща, с. 72—82.
17 ТадиИ J. Привреда Дубровника, с. 522.
18 ТадиИ J. Организацща, с. 93—95.
19 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 23—24.
20 Kretschmayr H. Geschichte von Venedig. Gotha, 1920, с. 617.

21 Луццато Д. Экономическая история Италии. М., 1954, с. 346—347.
22 Anselmi S. Venezia, Ragusa, Ancona.
23 Anselmi S. Le relazioni econorniche, с. 531.
24 СпремиЙ Ж. Дубровачки бродови, с. 20—21; Mitic I. Prilog proucavanju, с. 109.
25Mitic I. Prilog proucavanju, c. 115—116.
26 Spremic M. Scambi commerciali, с. 9—14.
27Mitic I. O znacenju, c. 52.
28 Luetic J. Taljanski mornari, с. 258—267.
29 Hrabak B. Ucesce Katalonaca, c. 42, 76—77.
30 СпремиИМ. Дубровачки бродови, с. 24—27.
31 Kostic V. Ragusa and the Spanish Armada, с. 47—62.
32 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, c. 71—84.
33Marin Drzic. Djela, с. 342—344; ЖuвojиновиИ Д. Дубровачке представе, с. 53.
34Mitic I. О znacenju, с. 52.
35 Pomorska enciklopedija. II. Zagreb, 1955, с. 550; Luetic J. Pomcrci i jedrenjaci, с. 26. {272}
36 Krekic В. Dubrovnik (Raguse), с. 28; Vinaver V. Mercanti e bastimenti, с. 187—190.
37 Filipovic R. Dubrovnik in Early English Travel Literature. — Dubrovnik’s Relations, с. 64.
38 Алексеев М. П. Славянские источники «Утопии» Томаса Мора. — Из истории английской ли¬
тературы. М. — Л., 1960, с. 91—116.
39 Torbarina J. Shakespeare and Dubrovnik. — Dubrovnik’s Relations, с. 241.
40 Erskine-Hill H. The Image of the Adriatic Republics in English Writing from the Sixteenth to the
Eighteenth Century. — Dubrovnik’s Relations, с. 89—122.
41 Ramsay G. The City of London, с. 31—46; Kostic V. The Ragusan Colony in London in Shakes¬
peare’s Day. — Dubrovnik’s Relations, с. 261—274.
42 КостиИ В. Структура, с. 29—42.
43 Torbarina J. Shakespeare and Dubrovnik, с. 237—241.
44 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 216.
45 Krekic B. Dubrovnik (Raguse).
46 Hrabak B. Izvoz zitarica.
47 Там же, с. 111—113.
48 Там же, с. 210 и сл.
49Мейер М. С. Влияние, с. 102.
50AymardM. Venise, Raguse, с. 125—132.
51 В XVII в. на Балканах вновь наблюдается понижение цен на хлеб (Винавер В. Судбина,
с. 135—164).
52 Dinic-Knezevic D. Trgovina drvetom, с. 10—28.
53 Hrabak В. Arbanasko drvo, с. 61—83.
54 Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 36.
55 См. рец. Н. Феича на статью А. Тененти о страховании в Дубровнике XVI в. — ИЧ. Ка.
XXVIII. 1981, с. 184.
56 Anselmi S. I corsari, с. 3—14;ХрабакБ. Североафрички гусари, с. 117—143.
57 Mitic I. Uloga konzula u razvoju trgovine i pomorstva starog Dubrovnika do ukidanja Republike
(g. 1808). — DH, br. 24, 1984, с. 67.
58 СпремиИ М. Дубровник и Арагонци, с. 79.
59 Это — свидетельство Палладия Фуска из Падуи (см.: Luetic J. Pomorci i jedrenjaci, с. 213).
60Mitic I. Konzulati, с. 164—165.
61 Sisevic Izvjestaj, с. 219.
62Mitic I. Odnos Napuljske Kraljevine, с. 114—121.
63 Bartl P. Der Westbalkan, с. 79.
64 ПоповиИ Т. Турска, с. 21.
65 Там же, с. 90, 151, 261, 406.
66 Jakic С. Iz zivota Dubrovcana, с. 134—35; ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 13, 26, 28, 36. И при
неаполитанском дворе не оставались в долгу: Неаполь считался в Средиземноморье одним из центров
сбора информации (Mitic I. Odnos Napuljske Kraljevine, с. 130).
67 Krekic B. Dubrovnik, с. 147.
68 Jачов Ж. Списи, с. 191—199, 209, 231—239.
69 Biegman N. H. The Turco-Ragusan Relationship, с. 129.

Глава 6
1 NovakM. Dubrovnik u drugoj polovici 18. stoljeca, c. 141.
2 См.: Идеология феодального общества, с. 8 и сл.
3 Jakic Т. Iz zivota Dubrovcana u 16. stoljecu, с. 34.
4 Tadic J. Promet putnika, с. 29.
5 Han V. La culture materielle, с. 157—193.
6 ПоповиИ Т. Турска, с. 31.
7 Bazala V. Poceci dubrovackog ugostiteljstva i hoteljerstva. — DH 5, 1970, c. 33.
8 ПоповиИ Т. Турска, с. 136.
9 Там же, с. 145. {273}
10 Там же, с. 76.
11 Там же, с. 333.
12 СамарциИ Р. Велики век, с. 197.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология, с. 23.
14 Голенищев-Кутузов Н. О генезисе, с. 89.
15 Ravlic J. Odraz, с. 331—332.
16 Манкен И. Дубровачки патрициат, с. 8—9.
17 Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika, с. 418, 323.
18 «...Они [патрицианские роды]... не только ведали доходами города, но и растранжиривали их...
В управлении городскими доходами... господствовал величайший произвол» (Энгельс Ф. Крестьянская
война в Германии, с. 352—353).
19 Krekic В. Dubrovnik in the 14th and 15th Centuries, с. 156.
20 Tadic J. О drustvenoj strukturi, с. 559.
21 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 226.
22 Макушев В. В. Исследования, с. 36—37.
23 Stojanovich Т. Raguse — Societe sans imprimerie, с. 49—50.
24 В Венеции число взрослых (старше 25 лет) мужчин-патрициев снизилось с 2420 в 1493 г. до
1600—1700 в 1590—1620 гг. и до 1090 в 1797 г. (Davis J. С. The Decline of the Venetian Nobility as a Rul¬
ing Class. Baltimore, 1962, с. 55 и сл.).
25 Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika, с. 420.
26 ПавловиИД. О кризи, с. 28.
27 Винавер В. Дубровник, с. 138; он же. Преглед, с. 350, примеч. 7.
28 ПавловиИ Д. О кризи, с. 28.
29 Об аналогичных явлениях в Задаре см.: Фрейденберг М. М. Монастырь, с. 92—93.
30 Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika, с. 421.
31 ПавловиИ Д. О кризи, с. 33—37; Ravlic J. Odraz, с. 333, примеч. 22.
32 Некоторые югославские исследователи именуют их семьями и даже вычисляют, может ли в
составе одной семьи быть до 14 взрослых мужчин (Ravlic J. Odraz, с. 331, примеч. 19), забывая, что это
не семьи, а роды, и, конечно, в городе с населением 6 тыс. человек взрослых нобилей было больше ста,
как считает Я. Равлич.
33 ПавловиИ Д. О кризи, с. 37.
34 Винавер В. Дубровник, с. 139.
35 Muljacic Z. О strankama u starom Dubrovniku, с. 25—40.
36 Keckemet D. Dva odlomka, с. 887.
37 Tadic J. О dristvenoj strukturi, с. 559.
38 Vojnovic K. Bratovstine, с. XXIX—XXXV.
39 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 349—356.
40 Там же, с. 217—218 и сл.
41 Lucic J. Kulturno-povijesni spomenici Dubrovnika, с. 55.
42 Tadic J. Miho Pracatovic-Pracat.
43 Beritic N. Prilog, Anali, sv. III, 1954, с. 489—510; Bozic-Buzancic D., Interijer. c. 115 и сл.; она же.
Prilog poznavanju interijera kuce; Fiskovic C. Kuca, с. 211—228.
44 Han V. Upotreba dekorativne koze.
45 Beritic N. Prilog, с. 492—500.
46 Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika, с. 451.
47 Krekic B. Ser Basilius de Basilio.
48 Идеология феодального общества, с. 260—297.

49 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 162 и сл.
50 СамарциИ Р. Велики век, с. 55—56.
51 Фрейденберг М. М. Хварское восстание, с. 108—115.
52 Знатоки искусства изучают немногие сохранившиеся памятники художественного творчества,
а историки — судьбы их создателей. Архивные изыскания позволили открыть множество новых имен в
истории дубровницкого искусства. Особенно важны материалы, собранные и изданные под руково¬
дством Й. Тадича (Гра^а о сликарской школи). Наиболее полная работа: ЪуриИ В. Дубровачка сликарска
школа. Београд, 1963.{274}
53 Комелова Г., Уханова И. Сплит. Дубровник, с. 187—188.
54 Беритич Д. Дубровник. Любляна, 1981, с. 30.
55 Комелова Г., Уханова И. Сплит. Дубровник, с. 192—193.
56 Ъуриty В. Дубровачка сликарска школа, с. 219—220.
57 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение.
58 См. например: Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как исто¬
рико-психологическая категория). — Литературное наследие декабристов. Л., 1975, с. 25—74.
59 Особенно живо и убедительно по отношению именно к эпохе Возрождения этот сюжет разра¬
ботан в книге Л. М. Баткина (Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978).
60 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 41—46.
61 Поэты Далмации эпохи Возрождения XV—XVI веков. М., 1959, с. 124.
62 Славянские фамилии у известных людей того времени писались еще и по-итальянски: Кабу-
жич — Кабога, Бобальевич — Бобали, Гучетич — Гоцци, Шижгорич — Сисгорео и т. д.
63 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 47.
64 Лавина работ, посвященных жизни и творчеству выдающегося комедиографа, быстро растет. К
1967 г. библиография о М. Држиче (за 1803—1967 гг.) насчитывала уже 475 названий. В августе и сен¬
тябре 1967 г. в связи с 400-летней годовщиной смерти писателя был проведен ряд научных заседаний,
итогом которых явился Zbornik radova о Marinu Drzicu. Новейшая публикация работ М. Држича: Drzic
Marin. Djela. Zagreb, 1979.
65 ТадиИ J. Дубровачки портрети, с. 96—98; Foretic V. О Marinu Drzicu, с. 7—10.
66 Выдру отличают добродушный нрав и одновременно скрытность и осторожность.
67 Эти письма были обнаружены во Флорентийском архиве французским исследователем Ж. Дэ¬
ром (Dayre J. Marin Drzic conspirant a Florence, с. 76—80).
68 Cale F. О zivotu i djelu Marina Drzica, с. 23.
69 См.: ФpeйdeнбepгM. M. Марин Држич, комедиограф из Дубровника.
70 СамарциИ Р. Велики век, с. 55.
71 Bozic I. Filip de Diversis, с. 78.
72 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 50.
73 Там же, с. 40 и сл.
74 Попович П. Обзор, с. 129. О воздействии Петрарки на славянские литературы см.: Petrarca i pe-
trarkizam u slavenskim zemljama. Radovi medunarodnog simpozija. Dubrovnik, 6—9.XI.1974. Zagreb — Du¬
brovnik, 1978.
75 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 37.
76 Там же с. 47—48.
77 Поэты Далмации, с. 190.
78 ПавловиИ Д. Дубровачка поезда, с. 195—196.
79 Попович П. Обзор, с. 129.
80 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 85.
81 Поэты Далмации, с. 88.
82 Там же, с. 214.
83 Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение, с. 46.
84 Foretic V. О Marinu Drzicu, с. 132—133.
85 Поэты Далмации, с. 157—158.
86 Там же, с. 155.
87 Там же, с. 171.
88 Там же, с. 172—173.
89 Голенищев-Кутузов И. Н. О генезисе, с. 74—89. Мы не уверены только в том, что, как утвер¬
ждает И. Н. Голенищев-Кутузов, до Бенко Котрульевича никто не писал «о торговле, ее видах и технике,

ее значении для общества и государства» (там же, с. 97). В 1958 г., когда были написаны эти строки, уже
был опубликован ныне широко известный трактат о торговле Франческо Пеголотти.
90 См.: Палий В. Ф., Соколов Я. В. Введение в теорию бухгалтерского дела. М., 1979. {275}
91 Первая типография была основана в городе лишь в 1783 г. (Muljacic Z. О prvoj dubrovackoj
tiskari, с. 583), и в 1784 г. в свет вышла первая книга, отпечатанная в Дубровнике (Muljacic Z. О drugoj
dubrovackoj tiskari, с. 309).
92 Stoianovich Т. Raguse — societe sans imprimerie.
93 Krekic B. Dubrovnik in the 14th and 15th Centuries, c. 127.
94 Jakic T. Iz zivota Dubrovcana u 16. stoliecu. — DH, 12—13 1973, с. 36.
95 Так, уже в начале XVI в. (в 1510 г.) один дубровчанин заказывает книги в типографии города
Пескары (Glesinger L. Dva Dubrovcanina, с. 162).
96 Там же, с. 155—161.
97 Kestercanek F. Inventar, с. 197—206.
’ Breyer M. Prilozi.
99
См.: Schmitz W. Sudslavischer Buchdruck in Venedig. Giessen, 1977.
100 Foretic M. Marin Drzic i kazalisni zivot.
101 Lesic J. Kazalisne veze, с. 225.
102 Там же, с. 229.
103 Demovic M. Glazba i glazbenici.
104 Там же, с. 232.
105 Babic A. Fragmenti iz kulturnog zivota srednjovjekovne Bosne. — Radovi Filozofskog fakulteta. II.
Sarajevo, 1964, с. 332.
106 Недаром в литературе его иногда называют «плачущим» (см.: Голенищев-Кутузов И. Н.
Итальянское Возрождение, с. 92).
107 Поэты Далмации, с. 129.
108 FotezM. Marin Drzic, с. 257—275.
109 Cale F. О zivotu i djelu Marina Drzica, с. 105.
110 Там же, с. 96.
111 ПавловиИ Д. О кризи, с. 34.
112 PanticM. «Sin vjerenik jedne matere», — Anali, sv. II, 1953, с. 209—216.
113 ПантиИ М. Архивске вести о дубровачком позоришту, с. 39 и сл.; Beritic N. Iz povijesti,
с. 329—358.
114
115
Beritic N. Iz povijesti, с. 330.
Поэты Далмации, с. 126.
116 Там же, с. 182—183.
117 Там же, с. 170—171.
118 Издание: Мавро Орбин. Кралевство Словена (там и вводные статьи М. Пантича и Р. Самард-
жича, и подробный комментарий С. Чирковича). Этот труд М. Орбина в России был известен со времен
Петра I и был переведен на русский язык.
119Мавро Орбин. Кралевство Словена, с. 96—98.
120 Мананчикова Н. П. Исторические источники о землевладении, с. 18 и сл.
121 Макушев В. В. Материалы, с. 14.
122 Stulli S. Dubrovnik, с. 43.
123 Bozic I. Le culte de Saint Michel, с 19—30. См. также: Фрейденберг М. М. Монастырь, с. 87—
Поэты Далмации, с. 180.
HerendijaM. Uz tisucgodisnjicu Svetoga Vlaha u Dubrovniku, с. 52.
126 Badurina A. Motivi izbora, с. 142—148.
127 Gundulic I. F. Osman. — Stari pusci hrvatski. T. IX, Zagreb, 1877. Отличный перевод поэмы на
русский язык принадлежит В. К. Зайцеву (см.: Гундулич И. Осман).
128 См.: Зайцев В. К. Между Львом и Драконом, с. 48 и сл. Характеристика творчества И. Гунду-
лича в этой работе представляет бесспорный интерес.
129 Так это понял В. К. Зайцев (Между Львом и Драконом, с. 53).
130 Ravlic J. Odraz, с. 353. Эта работа осталась В. К. Зайцеву неизвестной.
131 Сравнение поэмы со свидетельствами современников, в частности с наблюдениями англий¬
ского посла Т. Роу, убеждает исследователей в точности, с которой И. Гундулич пересказывает события
(Зайцев В. К. Между Львом и Драконом, с. 128).
124
125

132 Зайцев В. К. Между Львом и Драконом, с. 63—64. {276}
Глава 7
1 Vekaric S. Dubrovacka trgovacka flota, с. 427—431.
2 HrabakВ. Pokusaji, с. 91—105; ПоповиИ Т. Турска, с. 311, 348.
3 Стано]'евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 70, 109—116.
4 Исторща народа Jугославиjе, с. 229—230; СамарциИ Р. Велики век, с. 14—19.
5 Стано]'евиИГл. Jугословенске земле, с. 117—145.
6 Bartl P. Der Westbalkan, с. 169—172.
7 СамарциИ Р. Велики век, с. 109.
8 Стано]'евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 227—228.
9 Там же, с. 242.
10
11
Sunjic M. Dalmacija, с. 156—157.
Стано]евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 281.
12 Новичев А. Д. Рабство, с. 70.
13 Стано]'евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 223 и сл.
14 ДановаП. Идейните основи, с. 284—285.
15 Hrabak В. Turske provale i osvajanja, с. 98—99.
16 Стано]'евиИ Гл. Jугословенске земле, с. 291.
17 Там же, с. 278.
18 Obad S. Kraj hajducije.
19 Храбак Б. Упади Црногораца.
20 Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. II, с. 120—121.
21 Carter F. W. The Commerce, с. 382—383.
22 Luetic J. Brodovlje, с. 59.
23 СамарциИ Р. Велики век, с. 225.
24 Там же, с. 175, 188.
25 Там же, с. 219.
26 В конце XIX в. еще сохранившиеся родо-племенные порядки изучит и опишет выдающийся
русский этнограф П. А. Ровинский.
27 Совершенно прав современный исследователь, утверждая, что черногорский союз племен не
тождествен первобытному. См.: Аншаков Ю. П. Черногория в XVIII — первой трети XIX в. Формирова¬
ние национальных независимых государств на Балканах (конец XVIII — 70-е годы XIX в.). М., 1986,
с. 165.
28 БожиИ. И. Свщет ратничких дружина и сточарских катуна. — Исторща Црне Горе. Ка. II, т. II.
Београд, 1970, с. 348.
29 ПетровиИ. Р. Племе Кучи 1684—1796. Београд, 1981, с. 191—256; см. рец.: Фрейденберг М. М.
— СС. 1984, № 2, с. 115.
30 Ровинский П. А. Черногория в ее прошлом и настоящем. — Сб. ОРЯС. Т. 69. СПб., 1901, с.
54—55.
31 ПоповиИ Т. Турска, с. 85, 118.
32 MilosevicM. Pjesnicka poslanica, с. 299.
33 КостиИ В. Културне везе, с. 269.
34 Novak G. Mletacki izvori о potresu u Dubrovniku i Kotoru 6. travnja god. 1667. — «Starine». Knj.
55.	Zagreb, 1971, с. 25.
35 Дознание, которое вскоре начали вести городские власти вместе с архиепископской курией,
дало обильный материал об участии слуг в разграблении имущества своих господ (см.: СамарциИ Р. Ве¬
лики век, с. 264 и сл.).
36 Там же, с. 276—279.
37 Soreanu M. Le destin de Kara Mustafa Pacha, с. 70—71.
38 СамарциИ Р. Велики век, с. 315.
39 Там же, с. 327—329.
40 Там же, с. 333—366.
41 Там же, с. 474.
42 Там же, с. 483—485.
43 Там же, с. 502—506.
44 Там же, с. 509—523.

45 Весьма детально эта характеристика воссоздана в книге: СпремиИ М. Дубровник и Арагонци,
с. 53—83.
46 Mitic I. Konzulati. {277}
47Mitic I. On International Relations of Dubrovnik, c. 103—114.
48 Barcan O. L. Eempire Ottoman face au monde chretien au lendemain de Lepanto. — II Mediterraneo,
c. 107. Иногда пишут даже о 175 тыс. человек в составе этого войска (Новичев А. Д. История Турции.
Т. I, с. 186). Отметим заметный рост численности турецкой армии: в 1582 г. в ней насчитывалось только
44,5 тыс. человек.
49 Реестр, составленный австрийским генерал-квартирмейстером Хасслингеном в феврале
1683 г., дал 44800 пехотинцев и 17600 кавалеристов (см.: Stoye J. The Siege of Vienna. L., 1964, с. 120).
50 Новичев А. Д. История Турции. Т. I, с. 186.
51 Stoye J. The Siege, с. 165—166, 255.
52 О большой европейской политике после 1683 г. много пишут (см.: Eickhoff Е. Venedig. Wien
und die Osmanen; BarkerM. Double Eagle and Crescent, Vienna’s Second Turkish Siege and its Historical Set¬
ting. N. Y., 1967). Конкретный же анализ событий, развернувшихся вокруг Дубровника см.: Zlatar Z.
Stvaranje, с. 29—59.
53 Zlatar Z. Stvaranje, с. 44.
54 Период пребывания под сюзеренитетом венгерских королей некоторые историки выделяют в
самостоятельный период дубровницкой истории (см.: Mitic I. Konzulati, с. 7).
55 Таково содержание работы З. Златара (Zlatar Z. Kara Mustapha с. 201—215).
56 Zlatar Z. Stvaranje, с. 46.
57 Там же, с. 51—54.
58 Zlatar Z. Medunarodni polozaj, c. 14—15.
59 Там же, с. 16.
60 Там же, с. 22.
61 Там же, с. 33.
62 Там же, с. 35.
63 Это характерно и для югославских, и для итальянских историков (Anselmi S. Venezia, Ragusa,
Ancona, c. 12; Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. II, c. 120).
64 Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika, c. 418.
65 Винавер В. Дубровачка трговина, с. 193.
66 Винавер В. Дубровник, с. 37.
67 Там же, с. 57.
68 Там же, с. 89.
69 Винавер В. Преглед, с. 259, примеч. 37.
70 Новичев А. Д. История Турции, Т. I, с. 212.
71 Винавер В. Преглед, с. 257.
72 Винавер В. Дубровник, с. 36.
73 Винавер В. Преглед, с. 264—267.
74 Там же, с. 258, примеч. 36.
75 Винавер В. Дубровник, с. 70.
76 Там же, с. 39.
77 Ljubic S. Izvestaj francuskog konsula u Koronu La Mair-a о dubrovackoj republici. — «Starine». Knj.
13, 1881, с. 13, 45, 68 et passim.
78 Австрийский посланник в Стамбуле доносил в октябре 1709 г.: «два рагузинских представите¬
ля со своей трехлетней данью из 12000 дукатов были допущены... перед султаном» (Турция накануне и
после Полтавской битвы с. 49).
79 Винавер В. Дубровник, с. 95.
80 Luetic J. Brodovlje, с. 22.
81 Тушин Ю. П. Русское мореплавание, с. 52 и сл.
82 Luetic J. Brodovlje, с. 38.
83 Vekaric S. Dubrovacka trgovacka flota, c. 430.
84 Luetic J. Brodovlje, c. 42—43.
85 Винавер В. Дубровник, с. 98.
86 Там же, с. 105.
87 Живо]иновиИ Д. Р. Властела, с. 466.
88 Винавер В. Дубровник, с. 142, примеч. 27. {278}

89 Mitic I. Konzulati, с. 70 и сл.
90 См., например, донесение Михо Милишича, многие годы (1759—1798) служившего австрий¬
ским консулом в республике (Sisevic I. Izvjestaj).
91 Zivojinovic D. Americka revolucija i Dubrovacka Republika.
92 Там же, с. 20, 30, 201—205.
93 О военных кораблях этого времени см.: Luetic J. Grip, ormanica, galijica filjuga — najdjelotvorni-
ji naoruzani brodovi s kojima nasi pomorci branili svoju obalu u proslosti. — «Mogucnosti». Split, 1982, № 8—
9—10, с. 756—769.
94 Таков расчет Б. Стулли (Stulli В. Dubrovnik, с. 148). По мнению В. Винавера, в составе дубров¬
ницкого торгового флота было 277 судов (Винавер В. Дубровник, с. 111). Подъем судостроения и море¬
ходства ощущался не только в Дубровнике, но и во всей Далмации. Это убедительно доказал Ш. Пери-
чич: Pericic S. Dalmacija, с. 121—129.
95 Stulli B. Dubrovnik, с. 148.
96 Там же, с. 149.
97 Винавер В. Преглед, с. 351.
98 У Й. Лучича были все основания не согласиться с выводом итальянского историка Л. Люме,
считающего XVIII в. временем упадка дубровницкого хозяйства (Anali, sv. XVII, 1980, с. 789).
99 Luetic J. О pomorstvu, с. 50—51.
100 Там же, с. 47, 52, 59.
101 Живо]иновиИ. Д. Р. Властела, с. 471.
102 КрекиИ В. О jедном виду положаjа посада на дубровачким бродовима у XIV веку. — ЗФФБ.
VIII-1, 1964, с. 371—374.
103 Об этой группе молодых дворян пишут много. См.: Княжецкая Е. А. Связи России с Далма¬
цией, с. 55—59 (здесь приведена и подробная библиография).
104 Там же, с. 49—55.
105 Там же, с. 50.
106 Там же, с. 53. На дочери Андрея Диопера, осевшего в России, был женат первым браком
«арап Петра Великого», А. П. Ганнибал (там же, с. 54).
107 Там же, с. 51, 52, 53.
108 См.: ШарковаИ. С. Россия и Италия, с. 97.
109 Павленко Н. Савва Лукич Владиславич Рагузинский, с. 155—168.
110 Шаркова И. С. Россия и Италия, с. 129 и сл.
111 Очень интересные завещания Саввы, проливающие свет на его отношения к близким и к его
далекой родине, обнаружил Д. Синдик в ЦГАДА (см.: Синдик Д. Тестаменти).
112 Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1984, с. 135.
113 Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 7. СПб., 1912, с. 499.
114 Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова, с. 135.
115 Письма и бумаги... Т. 9, вып. 2. М., 1952, с. 100.
116 Письма и бумаги... Т. 11, вып. 1. М.; 1962, с. 577.
117 Там же, с. 588.
118 Письма и бумаги... Т. 11, вып. 2. М., 1964, с. 361, 362, 368, 453.
119 Письма и бумаги... Т. 12, вып. 2. М., 1977, с. 395.
120 Там же, с. 138—139, 396.
121 Там же, с. 462.
122 Задарский архиепископ Матия Караман в 1730 г. (см.: Макушев В. В. Материалы, с. 7).
123 Дубровачка акта, с. XIX.
124Макушев В. В. Материалы, с. 15—16.
125 В дубровницких библиотеках В. В. Макушев обнаружил рукопись оды «Петр Алексеевич, или
15 знамений, дела и почести Петра Первого» и еще одну анонимную поэму сходного содержания (Ма-
кушев В. В. Материалы, с. 16).
126 Дубровачка акта, с. XIX.
127 Посланник Петра I на Востоке, с. 12 и сл.
128 ДучиИ J. Jeдaн Србин дипломат, с. 353—355.
129 Дубровачка акта, с. XIX.
130 ДучиИ J. Jeдaн Србин дипломат, с. 353—362. {279}
131 Макушев В. В. Материалы, с. 7—8.

132
Шаркова И. С. Россия и Италия, с. 104, примеч. 93.
133 DeanovicM. Dnevnik, с. 282.
134 Дубровачка акта, с. XXIII.
135 Там же, с. 343.
136 Там же, с. 349—350, 352.
137 Там же, с. 352.
138 Там же, с. 361.
139 Там же, с. 364.
140 Там же, с. 353—356.
141 Там же, с. 367—370.
142 Там же, с. 383—386.
143 Она не раз привлекала внимание исследователей. См.: Ivancevic I. О dubrovackom diplomatu,
с. 203—208; Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. II, c. 262—264.
144 Дубровачка акта, с. 392—393.
145 Там же, с. 400.
146 Там же, с. 403.
147 Там же, с. 418—419.
148 Antoljak S. Dva izvestaja, c. 103—108; Фрейденберг М. М. Новая публикация о пугачевском
восстании, с. 208—209.
149 Он согласился взять на память только один золотой рубль из присланных ему (Дубровачка ак-
та, с. 442).
150 Там же, с. 461—475.
151 Там же, с. 472.
152 Итальянский текст конвенции и ее русский перевод были впервые опубликованы В. В. Маку-
шевым (Материалы, с. 65, 118—122). См. также: Дубровачка акта, с. 475—477.
153 Ранина хлопочет об этом перед Орловым специальным письмом от 27 июня 1775 г. (там же, с.
480—481).
154 Фонд «Сношения России с Рагузой».
155 Архив внешней политики России (АВПР), 1792, д. 1, л. 5—6.
156 АВПР 1795, д. 1, л. 19 об. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 12.06.1795.
187 АВПР, 1794, д. 1, л. 22 — 22об. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 29.10.1794.
158 Там же.
159 АВПР, ф. «Сношения России с Рагузой», оп. 59/1, 1792 г., д. 1, л. 14—63.
160 Там же, л. 18.
161 Там же, л. 62 об. — 63. Более подробный разбор «Описания» см.: Лучинина Н. А. Дубровник
конца XVIII в. глазами русского дипломата.
162 АВПР 1789, д. 1, л. 3. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 05.12.1789.
163 Там же, л. 11—12. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 07.05.1789.
164 Там же.
165 АВПР, 1795, д. 1, л. 1—1об; 1797, д. 19, л. 9.
166 Станиславская А. И. Россия и Греция, с. 68—69.
167 АВПР 1791 д. 1, л. 10 об. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 15.10.1791.
168 Там же.
169 АВПР, 1789, д. 1, л. 3.
170 Antoljak S. Konavoska buna; Foretic V. Povijest Dubrovnika. Knj. II, c. 33—43.
171 АВПР, 1799, д. 23, л. 23—32; 1800, д. 27, л. 1—1об.
172 АВПР, 1799 д. 23 л. 31—32. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 15.10.1799.
173 Дубровачка акта, с. XXVII.
174 АВПР, 1797, д. 19, л. 15—16. А. Джика — в Коллегию иностранных дел 27.06.1797.
175 Ivancevic V. Pomorsko-trgovinske veze, с. 513.
176 ВПР. Т. 1, № 61, с. 174. {280}
177 Ivancevic V. Pomorsko-trgovinske veze, с. 516; Злотников М. Ф. Континентальная блокада и
Россия. М.—Л., 1966, с. 17.
178 Злотников М. Ф. Континентальная блокада, с. 16.
179 Ivancevic V. Pomorsko-trgovinske veze, с. 516.
180 Золотов В. А. Внешняя торговля, с. 33.
181
Там же.

182 Тарле Е. В. Три экспедиции, с. 317.
183 «Жители той провинции имеют до четырехсот судов, которые почти все сильно вооружены
артиллерией... Боеспособных... имеется до 12 000 и храбрость их известна. Приверженность всех жите¬
лей государю императору нашему столь велика, что готовы жертвовать не токмо собственностью, но и
жизнью...» (донесение Д. Н. Сенявина Александру I 13 апреля 1806 г.). — ВПР. Т. III, М., 1963, с. 117.
184 См.: Достян И. С. Россия и балканский вопрос, с. 52—59; Формирование национальных неза¬
висимых государств на Балканах (конец XVIII— 70-е годы XIX в.). М., 1986, с. 179.
185 Макушев В. В. Материалы, с. 51; Тарле Е. В. Три экспедиции, с. 335.
186 Сведения о том, что произошло в конце мая 1806 г., поступают из разных источников. В. В.
Макушев использует, например, свидетельства самих дубровчан, анонимные, но от того не менее досто¬
верные (см.: Макушев В. В. Материалы, с. 54—56).
187 Эта задача была поставлена перед генералом самим императором, Талейран писал: «Положе¬
ние в Европе изменилось. Большая часть слабых государств исчезла...» (Дубровачка акта, с. XXVII).
188 Pisani Р. La Dalmatie de 1797 a 1815, с. 172; ВПР. Т. III, с. 700, примеч. 170.
189 Винавер В. Дубровник, с. 164.
190 Из донесения А. Я. Италинского А. О. Чарторыйскому 29 июля 1806 г. (ВПР. Т. III, № 98,
с. 249).
191 Броневский В. Б. Записки.
192 Там же, с. 8—11.
193 Там же, с. 11—22; Макушев В. В. Материалы, с. 58; Тарле Е. В. Три экспедиции, с. 343.
194Макушев В. В. Материалы, с. 58—59.
195 Броневский В. Б. Записки, с. 26.
196 Эти статистические данные приводит Tavola statistica della citta di Ragusa per l’anno 1807 (см.:
Макушев В. В. Материалы, с. 60).
197 Obad S. Dalmatinsko drustvo, c. 301.
168 См. приводимый В. В. Макушевым рассказ о роте солдат, посланной командиром русского
фрегата для защиты рыбацкой деревни (Макушев В. В. Материалы, с. 61).
199 Броневский В. Б. Записки, с. 245.
200 ВПР. Т. III, с. 256 («Новая... Рагуза... была так тесно блокирована нашей эскадрой, а также
нашими войсками и черногорцами, что имелись все основания надеяться на ее сдачу». — Там же).
201 Тарле Е. В. Три экспедиции, с. 348.
202 Винавер В. Дубровник, с. 164—165.
203 Там же; Дубровачка акта, с. XXVII. {281}
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Классики марксизма-ленинизма *
Маркс К. Хронологические выписки. — Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Т. 6. М., 1939.
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Т. 3.
Маркс К. Капитал. Т. I, III. — Т. 23, 25, ч. 1.
Маркс К. Людвигу Кугельману, 12.XII.1868. — Т. 32.
Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии. — Т. 7.
Энгельс Ф. Дополнения к III-му тому «Капитала». — Т. 25, ч. 2.
Энгельс Ф. Что будет с Европейской Турцией? — Т. 9.
Источники
Архивска гра^а о стаклу и стакларству у Дубровнику (XIV—XVI век). Сабрала и уредила В. Хан. Бео-
град, 1979.
Броневский В. Б. Записки морского офицера в продолжение кампании на Средиземном море под на¬
чальством вице-адмирала Д. Н. Сенявина от 1805 по 1810 год. Ч. II. СПб., 1836.
Внешняя политика России XIX и начала XX в. Документы Российского Министерства иностранных дел.
Серия 1. Т. III. М., 1963.
Гундулич И. Осман. Перевод В. К. Зайцева. Минск, 1969.
* Произведения Маркса и Энгельса указаны по Сочинениям, изд. 2-е.

Дубровачка акта и повеле. Ка. V. Изд. J. РадониЙ. Београд, 1951.
Записки янычара. Написаны Константином Михайловичем из Островицы. Введ., пер. и коммент.
А. И. Рогова. М., 1978.
Jaчoв М. Списи та^ог Ватиканског архива XVI—XVIII века. Београд, 1983.
Константин Багрянородный. Об управлении империей. — Развитие этнического самосознания, с. 267—
333.
Орбин Мавро. Кралевство Словена. Београд, 1968.
Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 8, вып. 2. М. 1951; т. 9, вып. 2. М., 1952; т. 10. М., 1956;
т. 11, вып. 1—2, 1962—1964; т. 12, вып. 1—2. М., 1975—1977.
Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. М., 1984.
Поэты Далмации эпохи Возрождения XV—XVI веков. Сост. И. Н. Голенищев-Кутузов. М., 1959.
Русский посол в Стамбуле (Петр Андреевич Толстой и его описание Османской империи начала
XVIII в.). М., 1985.
Турция накануне и после Полтавской битвы (глазами австрийского дипломата). Отв. ред. С. Ф. Орешко-
ва. М., 1977.
Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae. Ed. Т Smiciklas. Vol. II. Zagreb, 1904.
Commissiones et relationes venetae. T. III, IV. — MSHSM. Vol. 11, 47 Zagreb, 1880, 1964.
Constantine Porphyrogenitus de administrando imperio. Ed. Gy Moravcsik et R. J. Н. Jenkins. Budapest, 1949.
Diversis F. Pocinje opis polozaja, zgrada, drzavnog uredenja, pohvalnih obicaja slavnog grada Dubrovnika.
Preveo I. Bozic. Dubrovnik, 1973, br. 3, с. 11—74.
Drzic Marin. Djela. Priredio F. Cale. Zagreb, 1979.
Konrad von Grunemberg. Hodocasce od Konstanza do Jeruzalema 1486— DH. Br. 22, 1982, с. 58—61.
Lucic J. Najstarija zemljisna knjiga u Hrvatskoj. Dubrovacki zemljisnik diobe zemlje u Stonu i Peljescu iz god.
1336. — Anali. God. XVIII. 1980, с. 57—89. {282}
Lucic J. Stjecanje, dioba i borba za ocuvanje Dubrovackog Primorja 1399—1405. — AV. Sv. 11—12. 1969,
с. 99—201.
Spisi dubrovacke kancelarije. Knj. I. Prepisao i uredio G. Cremosnik. Zagreb, 1951.
Spisi dubrovacke kancelarije. Knj. II. Prepisao i uredio J. Lucic. Zagreb, 1984.
Исследования
Аристиду Е. Дубровник и Кипар у XVI веку. — ИЧ. Ка. XXI, 1974, с. 43—82.
Атанасовски В. Пад Херцеговине. Београд, 1979.
Бабингер Ф. Мехмед Осваjач и аегова доба. Нови Сад, 1968.
БеритичД. Дубровник [Альбом]. Любляна, 1981.
Бертрандон де ла Бpoкиjер. Путоваае преко мора. Београд, 1950.
БожиИ И. Две белешке о Филиппи де Диверсису. — ЗФФБ. Ка. XI— 1. 1970, с. 311—329.
БожиИИ. Дубровачки канцелар Ксенофон Филелфо. — ЗФФБ. Ка. IX—1. 1967, с. 225—245.
БожиИ И. Дубровник и Турска у XIV и XV веку. Београд, 1952.
БожиИ И. Економски и друштвени развитак Дубровника у XIV—XV веку. — ИГ. 1949, № 1, с. 21—61.
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV— XVIII вв. Т. I. Структуры повсе¬
дневности: возможное и невозможное. М., 1986.
Бюшинг А. Ф. Османское государство в Европе и республика Рагузская. СПб., 1770.
Вечева Е. Дубровнишки търговски колонии в североизточна България (XVI—XVIII в.). — Из историята
на търговията. София, 1978, с. 41—85.
Вечева Е. Търговията на Дубровник с българските земи (XVI—XVIII в.). София, 1982.
Винавер В. Дубровачка трговина у Србщи и Бугарсщ краjем XVII века (1660—1700). — ИЧ. Ка. XII—
XIII. 1963, с. 189—235.
Винавер В. Дубровник и Турска у XVIII веку. Београд, 1960.
Винавер В. Краj дубровачке трговине на Балкану. Дубровачка копнена трговина средином XVIII века. —
ИГ. 1956, бр. 1, с. 21—60.
Винавер В. Преглед истории новца у jугословенским землама (XVI—XVIII век). Београд, 1970.
Винавер В. Прилози истории племенитих метала, цена и надница (средаовековни Дубровник.). — ИГ.
1960, бр. 1—2, с. 51—94.
Винавер В. Сараjевски трговци у Дубровнику средином XVIII века. — ГДИ БиХ. Год. VI. 1954, с. 249—
265.
Винавер В. Судбина револуцще цена у Дубровнику (с освртом на револуцщу цена на Балкану и у
Подунавлу). — ИЧ. Ка. XIX. 1972, с. 135—163.

Винавер В. Црно робле у старом Дубровнику (1400—1600). — ИЧ. Ка. V. 1955, с. 439—442.
Владыко Н. Н. В. В. Макушев и его исследования по истории Дубровника. — Проблемы истории антич¬
ности и средних веков. М., 1981, с. 117—133.
Во]е И. Неки проблеми проучавааа економске истории средаовjековног Дубровника (са освртом веза
са залезем). — ИГ. 1978, бр. 1—2, с. 69—80.
Во]е И. Прилог проучаваау домаЙих трговаца Србще у XIV и XV веку, као и трговачких веза са Дуб¬
ровником. — ОслобоЙеае градова у Србщи од Турака 1862—1867. Београд, 1970, с. 87—101.
Во]е И. Проблематика турских провала у словеначке земле и организацща одбране у XV и XVI веку. —
ИЧ. Ка. XXV. 1978, с. 117—131.
Воробьева И. Г. Венецианская республика и югославянские земли в XV— XVII веках. Калинин, 1987.
Воробьева И. Г. Венецианские источники по истории Далмации XV—XVII веков. — СС. 1986, № 4,
с. 34—42.
Воробьева И. Г. К вопросу о городском населении в Далмации в XVI— XVII вв. — Хозяйство и общест¬
во на Балканах в средние века. Калинин, 1978, с. 110—123. {283}
ГавриловиИ Н. Словенска путовааа. За^еха — Бобровски — Пухарски — Боjански — Срезаевски и Вук
— Пра^ — Григорович. Београд, 1922.
Голенищев-Кутузов И. Н. Итальянское Возрождение и славянские литературы XV—XVI вв. М., 1963.
Голенищев-Кутузов И. Н. О генезисе ранней буржуазной идеологии (трактат дубровницкого купца-
гуманиста). — Славянские литературы. М., 1973, с. 71—101.
Гра^а о сликарс^ школи у Дубровнику XIII—XVI. Изд. J. ТадиЙ. Београд, 1952.
Гребенщиков О. С. Жемчужины Югославии. М., 1978.
Гру]иИ Р. Казначине у Конавлима XVI века. — Resetarov zbornik, 1931, с. 91—98.
Данилова И. Е. Итальянская монументальная живопись. Раннее Возрождение. М., 1970.
ДаниловиИ J. О правноj природи и развоjу установе «aptagi» дубровачког права. — ИЧ. Ка. XII—XIII.
1963, с. 31—87.
ДаниловиИ J. О уговору «collegantia» у дубровачком праву у периоду млетачке власти. — ЗФФБ. Ка. XI-
1. 1970, с. 289—305.
Данова П. Идейни основи на венецианските дипломатически релации от Османската империя. Балкани¬
стика. 2. София, 1987, с. 277—287.
Ъулдеран I. Турска бродоградалишта на Дунаву и аеговим притокама у друщ половини XVI века. —
Пловидба на Дунаву и аеговим притокама кроз векове. Београд, 1983, с. 179—193.
ЪуриИ В. J. Дубровачка сликарска школа. Београд, 1963.
Джуреску Д. Об экспорте соли из Румынских государств на Балканский полуостров при феодализме. —
RESEE. Т. I. № 3—4. Bucure§ti, 1963. с. 421— 462.
Димитров С., Манчев К. История на балканските народи. XV—XIX век София, 1971.
ДиниИ М. Дубровачка ковница у 1422 години. — ИГ. 1976, бр. 1—2, с. 81—90.
ДиниИ М. Дубровачка средаовековна караванска трговина. — ДиниИ М. Српске земле у средаем веку.
Београд, 1970, с. 305—330.
ДиниИ-КнежевиИ Д. Библиотека Петра, дубровачког лекара у почетку XV вщека. — ГФФНС. Ка. XVII-
1. Нови Сад, 1974, с. 37—47.
ДиниИ-КнежевиИ Д. Дубровник и Угарска у средаем веку. Нови Сад 1986.
ДиниИ-КнежевиИ Д. Положаj жена у Дубровнику у XIII и XIV веку. Београд.
ДиниИ-КнежевиИ Д. Тканине у привреди средаовековног Дубровника. Београд, 1982.
Добрянский С. Ф. К истории сношений Рагузской республики с Россией в XVIII—XIX в. М., 1909.
Достян И. С. Россия и балканский вопрос. Из истории русско-балканских политических связей в первой
половине XIX в. М., 1972.
Достян И. С. Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов. М., 1980.
ДучиИ J. Jeдaн Србин дипломат на двору Петра Великог и Катерине I, гроф Сава ВладиславиЙ. Београд—
Питсбург, 1942.
Желязкова А. Некоторые аспекты распространения ислама на Балканском полуострове в XV—XVIII вв.
— Османская империя, с. 103—116.
Живо]иновиИ Д. Р. Властела, капетани и морнари. Прилог проучаваау дубровачког поморства у XVIII
веку. — ЗФФБ. Ка. XI-1, 1970, 463—490.
Живо]иновиИ Д. Дубровник и политичка криза 1796—1797 године. — ИГ. 1965, бр. 2—3, с. 99—114.
Живо]иновиИД. Дубровачке представе о Америци од XVI до XVIII века. — ИЧ. Кнь. 28. 1981, с. 49—64.
Живо]новиИД. Дубровачко «Оделеае за пловидву у XVIII веку. — ИГ. 1969, бр. 2, с. 67—93.

Живо]иновиИ Д. Организация дубровачке конзуларне службе на Леванту у другоj половине XVIII века.
— ЗФФБ. Ка. VI-2. 1962, с. 153—199.
Зайцев В. К. Между Львом и Драконом. Минск, 1969.
Зиро]^виИ О. Турско во^о уреhенье у Србщи (1459—1683). Београд, 1974. {284}
Зиро]евиИ О. Цркве и манастири на подручjу Пе^е патриаршее до 1683 године. Београд, 1984.
Злотников М. Ф. Континентальная блокада и Россия. М.—Л., 1966.
Золотов В. А. Внешняя торговля южной России в первой половине XIX в. Ростов-на-Дону, 1963.
Идеология феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных
представлений в современной зарубежной историографии. Реферативный сборник. М., 1980.
Иванов Н. А. Османское завоевание арабских стран. 1516—1574. М., 1984.
ИналцикX. Османско царство. Београд, 1974.
История Венгрии в трех томах. М., 1971, Т. I.
История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. В трех томах. Т. II. М., 1986.
Исторща народа Jугославиjе. Ка. 2. Београд, 1960.
JepeмuИ, TaдuИ J. Прилози за исторщу здравственоj культуре старог Дубровника. Т. 1. Дубровник, 1938.
Juречек К. Романи у градовима Далмацще током средаего века. — Зборник Константина Jиречека. Т. II.
Београд, 1962.
КалендиИ П. Премьера држ^ева «Дунда Mapoja». — Глас САНУ. Оделеае литератури и jeзика. Ка.
201. 1976, с. 49—64.
Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975.
^ртв С. П. Венецианская работорговля в Трапезунде (конец XIV — начало XV в.). — Византийские
очерки. М., 1982, с. 191—207.
Карпов С. П. Контракт-комменда в итальянской торговле в Южном Причерноморье (XIII—XV вв.). —
ВВ. Т. 48, 1987, с. 23—32.
Карпов С. П. Латинская Романия. — ВИ. 1985, № 1, с. 86—96.
Карпов С. П. Торговля итальянских морских республик в Южном Причерноморье в XIII—XV вв. Авто-
реф. докт. дис. М., 1985.
Карпов С. П. Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII—XV вв. М., 1981.
Княжецкая. Е. А. Связи России с Далмацией и Бокой Которской при Петре I. — CC. 1973, № 5, с. 46—
59.
КовачевиИ-Ко]иИД. Градска насела средаовjековне Босанске државе. Capajeво, 1978.
КовачевиИ-Ко]'иИ Д. Дубровачка насеобина у Смедереву у доба Деспотовине. — Ослобоhеае градова...
Београд, 1970, с. 103—120.
КовачевиИ-Ко]иИ Д. О извозу воска из средаовековне Србщи и Босне преко Дубровника. — ИЧ. Ка.
XVIII. 1971, с. 143—154.
КовачевиИ-Ко]иИД. О населу Дрщева и аеговом положаjу. — ГДИ БиХ. Год. 21—27. 1976, с. 29—37.
КовачевиИ-Ко]иИ Д. Приштина у средаем веку. — ИЧ. Ка. XXII. Београд, 1975, с. 45—74.
Комелова Г., Уханова И. Сплит. Дубровник. Л., 1976.
КостиИ В. Дубровник и Енглеска 1300—1650. Београд, 1975.
КостиИ В. Криза дубровачко-енглеских односа 1556—1558. — ПЮИФ. 1979, бр. 3—4, с. 226—239.
КостиИ В. Културне везе измеhу jугословенски земала и Енглеске до 1700 године. Београд, 1972.
КостиИ В. Структура дубровачко-енглеске трговине у XVI веке. — ИЧ. Ка. XXI. 1974, с. 29—42.
КрекиИ Б. Курирски caoбpa5аj Дубровника са Цариградом и Солуном у првоj половини XIV века. —
ЗРВИ. Ка. I, 1962, с. 113—120.
КрекиИ Б. Млеци и унутрашаост Балкана у четрнаестом веку. — ЗРВИ. Ка. XXI. 1982, с. 144—158.
КрекиИ Б. О jедном виду положаjа посада на дубровачким бродовима у XIV веку. — ЗФФБ. Ка. VIII-1.
1964, с. 371—374.
КрекиИ Б. О рату Дубровника и Србще 1327—1328. — ЗРВИ. Ка. II. 1968, с. 193—204.
КрекиИ Б. Франческо Балдела — млетачки трговац у Дубровнику, 1350—1389, — ЗФФБ. Ка. XIV-1.
1979, с. 145—152.
Ланда Р. Г. Средиземное море глазами востоковеда. М., 1979. {285}
ЛучиИ J. О неким облицима неаграрне привреде у дубровачком залеhу на прщелазу XIII у XIV столеhе.
— ИЧ. Ка. XXXI. 1984, с. 41—51.
Лучинина Н. А. Дубровник конца XVIII в. глазами русского дипломата. — Общество и культура на Бал¬
канах в средние века. Калинин. 1985, с. 79—97.
Люблинская А. Д. Источники в смежных с историей науках (по материалам зарубежной медиевистики).
— Проблемы источниковедения западноевропейского средневековья. Л., 1979, с. 9—46.

Макушев В. В. Исследования об исторических памятниках и бытописателях Дубровника. СПб., 1867.
Макушев В. В. Материалы для истории дипломатических сношений России с Рагузской республикой.
М., 1865.
Мананчикова Н. П. Исторические источники о землевладении в Дубровнике во второй половине XIII—
XIV в. — Славяно-балканские исследования. Историография и источниковедение. М., 1972,
с. 5—33.
Мананчикова Н. П. К вопросу об организации ремесла в Дубровнике XIV— XVI вв. — ВИС. Вып. 2.
1966, с. 25—50.
Мананчикова Н. П. К вопросу о взаимоотношении города и его сельской округи в средние века (по мате¬
риалам Дубровника XIV — начала XV вв.) — ВИС. Вып. 6. 1980, с. 5—23.
Мананчикова Н. П. К вопросу о ранней мануфактуре в Дубровнике XV века. — СС, 1980, № 6, с. 51—65.
Мананчикова Н. П. Некоторые черты общественного сознания средневековых горожан по данным ис¬
точника XV в. («Описание Дубровника» Филиппа де Диверсиса). — Общественное сознание на
Балканах в средние века. Калинин, 1982, с. 88—103.
Мананчикова Н. П. Об изучении истории Дубровника. ВИС. Вып. 1. 1963, с. 43—59.
Мананчикова Н. П. Средневековый Дубровник. — ВИ. 1981, № 10, с. 103—112.
Мананчикова Н. П. Торговое объединение societas в средневековых городах Далмации. — ССб. Вып. 2.
Саратов, 1978, с. 135—150.
Мананчикова Н. П. Формы землепользования в Дубровнике второй половины. XIII в. — ВИС. Вып. 3,
1970, с. 5—14.
Манкен И. Дубровачки патрициат у XIV веку. Св. I. Београд, 1960.
Мейер М. С. Влияние «революции цен» в Европе на Османскую империю. — НАА. 1975, № 1, с. 96—
107.
Мейер М. С. Новые явления в социально-политической жизни Османской империи во второй половине
XV—XVIII вв. — Османская империя, с. 155—185.
Мейер М. С. О соотношении светской и духовной власти в османской политической системе в XVI—
XVII вв. — Ислам в истории народов Востока. М., 1981, с. 51—62.
Мщ'ушковиИ С. Доделиваае дубровачког гра^анства у Среднем веку. — Глас САНУ. Ка. 246. Београд,
1961, с. 89—130.
Михнева Р. Лепантската лига, антиосманските движения на Балканите и българите (края на 60-те — на-
чалото на 70-те години на XVI в.). — Балканистика. София, 1987, <Т.> 2, с. 63—86.
Михнева Р. Россия и Османская империя в международных отношениях в середине XVIII века. М., 1985.
Мул]ачиИЖ. Томо БасильевиЙ-Басельи, претставник ПросвjеЙеаа у Дубровнику. Београд, 1958.
Мутафчиева В. Дело султана Джема. М., 1973.
НакиИМ. Изградаа Дубровника у дpyпoj половини XIII века. — ИГ. 1954, бр. 3, с. 3—38.
НакиИ М. Трипе БучиЙ, которски властелин и дипломата средаовековне Србиje. — ИГ. 1954, бр. 4, с.
3—33.
Наумов Е. П. Динамика сербского феодализма и проблема типологических сдвигов на Балканах (в эпоху
турецкой экспансии). — Карпато-Дунайские земли в средние века. Кишинев, 1975, с. 53—69.
Наумов Е. П. «Завистник веницейского чекана». — Дантовские чтения. М., 1973, с. 245—262. {286}
Наумов Е. П. Османское государство и сербская православная церковь. — Османская империя. Система,
с. 117—135.
Наумов Е. П. Проблемы аграрной истории Южной Далмации и торговых связей ее с Византией (конец
XII—середина XIV в.). — В. Т. 37, 1976, с. 30—44.
Наумов Е. П. Проблемы экономического развития балканских стран в эпоху турецкой экспансии. —
Балканика. II. 1971, с. 117—132.
Наумов Е. П. Экономическое положение Сербского государства в середине XIV в. — Хозяйство и обще¬
ство на Балканах в средние века. Калинин, 1978, с. 16—34.
НедельковиИ Б. Дубровачко-турски уговор од 23. октобра 1458 године. — ЗФФБ. Ка. XI-1, 1970, с.
363—390.
НеделковиИБ. Погранична порота. — ИЧ. Ка. XXVI. 1977, с. 9—45.
НеделковиИ Б. Положаj Дубровника према Угарс^ (1358—1460). — ГФФНС. Год. XV. 1964, с. 447—
464.
Новичев А. Д. История Турции. Т. I. Эпоха феодализма (XI—XVIII века). Л., 1963.
Новичев А. Д. Рабство в Османской империи в средние века. — Проблемы социальной структуры и
идеологии средневекового общества. Вып. 2. Л., 1978, с. 55—71.

Орешкова С. Ф. Государственная власть и некоторые проблемы формирования социальной структуры
османского общества. — Османская империя. Система, с. 5—18.
Османская империя в первой четверти XVII века. Сборник документов и материалов. Составители
X. М. Ибрагимбейли, Н. С. Рашба. М., 1984.
Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV—XVI вв. Глав¬
ные тенденции политических взаимоотношений. М., 1984.
Османская империя. Система государственного управления, социальные и этно-религиозные проблемы.
Сб. статей. М., 1986.
Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1984.
Павленко Н. Савва Лукич Владиславич Рагузинский. — Сибирские огни. 1978, № 3.
ПавловиИ Д. Дубровачка поезда. Београд, 1950.
ПавловиИ Д. Jедна уредба о ношеау оруж^а у ренесансном Дубровнику. — ЗФФБ. Ка. VIII-2. Београд,
1964, с. 555—560.
ПавловиИ Д. О кризи властеоског сталежа у Дубровнику XVIII века. — ЗРИПК. Ка. 2. Београд, 1952,
с. 27—38.
ПантиИ С. Архивске вести о дубровачком позоришту друге половине XVII века. — ЗРИПК. Ка. 2. Бео-
град, 1952, с. 39—60.
ПантиИМ. Фрагмента о Марину ДржиЙу (I). — ЗФФБ. Ка. XI-1. 1970, с. 413— 429.
Петров М. Т. Итальянский полицентризм и культура XIII—XVI вв. — Городская культура. Средневеко¬
вье и начало Нового времени. Л., 1986, с. 52—74.
Петров П. X. Търговски връзки между България и Дубровник през XIV в. — ИБИД. Т. XXV. София,
1967, с. 93—115.
ПетровиИ Ъ. Ватрено оружие на Балкану уочи и после Османског осваjааа у XIV—XV веку. — Гласник
Цетиаских музеjа. ка. III. Цетиае, 1970, с. 97—98.
ПетровиИ Ъ. Дубровачке архивске вести о друштвеном положаjу жена код средаовековних Влаха. —
ИЧ. Ка. XXXII. 1986, с. 5—25.
ПетровиИ Ъ. Први jавни сат и први часовничари у Дубровнику у XIV веку. — ЗМПУ. 13.1969, с. 59—67.
ПетровиИ Ъ. Цигани у средаовековном Дубровнику. — ЗФФБ. Ка. XIII-1. 1976, с. 123—156.
Петросян И. Е. Янычарские гарнизоны в провинциях Османской империи в XVI—XVII вв. — Осман¬
ская империя. Система, с. 66—71.
Петросян Ю. А., Юсупов А. Р. Город на двух континентах. М., 1977; 2-е изд. М., 1981.
Попович П. Обзор истории сербской литературы. СПб., 1912. {287}
ПоповиИ Т. Дубровачка архивска гра^а о Београду. 1593—1606. Ка. III. Предговор. Београд, 1986.
ПоповиИ Т. Трговачки односи Дубровника и Анконе у другоj половини XVI века. — ЗФФБ. Ка. XI-1,
1970, с. 443—461.
^твиИ Т. Турска и Дубровник у XVI веку. Београд, 1974.
Примов Б., Тъпкова В. Дубровнишкият архив и неговото значение за българската история. — ИП. 1965,
№ 6, с. 124—130.
Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982.
Раннефеодальные государства на Балканах. VI—XII вв. М., 1985.
Рансимен С. Падение Константинополя в 1453 году. М., 1983.
Раос И. Дубровник [Альбом]. — Загреб, [б. г.].
РешетарМ. Дубровачка нумизматика. Сремски Карловци, 1924.
Ролова А. Д. Конец эпохи Возрождения в Италии: специфика экономики и общества в XVI веке. Рига,
1987.
Ролова А. Д. Торговля и банковская деятельность Флоренции во второй половине XVI и первой четверти
XVII в. — СВ. Вып. 42, 1978, с. 98—121.
Рутенбург В. И. Истоки Рисорджименто. Италия в XVII—XVIII веках. Л., 1980.
Рутенбург В. И. Италия и Европа накануне нового времени. Л. 1974.
Сакъзов И. Стопански връзки между Дубровник и българските земи през 16 и 17 столетия. София, 1930.
СамарциИ Р. Београд и Србщ а у списима французких савременика XVI—XVIII век. Београд, 1961.
СамарциИ Р. Борба Дубровника за опстанак после великог земльотреса 1667 г. Београд, 1960.
СамарциИ Р. Велики век Дубровника. Београд, 1962.
СамарциИ Р. Мехмед СоколовиЙ. Београд, 1975.
СамарциИ Р. Неколико французких путописаца XVII века о Далмации и Дубровнику. — ЗФФБ. Ка.
VII-1. 1963, с. 361—376.

Сванидзе А. А. Генезис феодального города в раннесредневековой Европе: проблемы и типология. —
Городская жизнь в средневековой Европе. М., 1987, с. 7—114.
Синдик Д. Тестаменти Саве Владислав^а. — Мешовита гра^а. Ка. 8. Београд, 1980, с. 140—159.
Смирнов И. Н. Отношение Венеции к городским общинам Далмации. Вып. II. Казань, 1885.
Списаревска И. Два новооткрити документа за дейността на дубровничанин в София в началото на
XVI в. — Известия на Народната библиотека Кирил и Мефодий. Т. XIV (XX). София, 1976,
с. 671—698.
Списаревска И. Дубровнишката колония в София през XV—XVI в. според новооткрити документи. —
Из историята на търговията в българските земи през XV—XIX в. София, 1978.
Списаревска И. Търговската книга (1590—1605) на дубровнишкия търговец в София Бенедето Марино
ди Рести и някои проблеми на стопанската история на българските земи. — Личните документи
като исторически извор. София, 1987, с. 259—272.
СпремиИМ. Дубровачки бродови и Западно Средоземле у XV веку. — ИЧ, Ка. 21. 1974, с. 19—27.
Cu'ремиИ М. Дубровачка трговачка друштва у Деспотовини Ъурhа Бранков^а. — ЗФФБ. Ка. XIII-1,
1976, с. 85—102.
СпремиИ М. Дубровник и Арагонци (1442—1495). Београд, 1971.
СпремиИ М. Пресуда Бенку Котрульев^у. — ЗФФБ. Ка. XI-1. 1970, с. 393—397.
СпремиИ М. Турски трибутари у XV — и XVI веку. — ИГ, 1970, бр. 1—2, с. 9—59.
Станиславская А. М. Политическая деятельность Ф. Ф. Ушакова в Греции. М., 1983.
Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII — начале XIX в. М., 1976.
Стано]евиИ Гл. Jугословенске земле у млетачко-турским ратовима XVI— XVIII вщека. Београд, 1970.
{288}
Сто]'ановски А. Дервенциството во Македонка. Ско^е, 1974.
ТадиИ J. Грчка и Далмацща у XVII веку. — ИЧ. Ка. XIV—XV, 1966, с. 19—27.
ТадиИ J. Дубровачки портрети. Београд, 1948.
ТадиИ J. Дубровчани по jужноj Србщи у XVI столеhу. — Гласник Скопског научног друштва. Ка. VII—
VIII. Ско^е, 1930, с. 197—203.
ТадиИ J. Исторща Дубровника до половине XV века. — ИЧ. Ка. XVIII, 1971, с. 13—44.
ТадиИ J. Johannes Gazulus, дубровачки хуманиста XV века. — ЗФФБ. Ка. VIII-2, 1964, с. 429—452.
ТадиИ J. Марин Држи^ — Дубровачки портрети. Београд, 1948.
ТадиИ J. Организацща дубровачког поморства у XVI веку. — ИЧ. Ка. I. 1949, с. 1—53.
ТадиИ J. Привреда Дубровника и српске земле у првоj половини XV века. — ЗФФБ. Ка. Х-1. Београд,
1968, с. 519—539.
Тарле Е. В. Три экспедиции русского флота. М., 1956.
ТошиИ Ъ. Брштаник у средаем вщеку. — ГДИ БиХ. Год. 21—27, 1976, с. 37—50.
ТошиИ Ъ. О дрщевс^ царини. — Прилози Института за исторщу Сараjева, Год XV. Сараjево, 1979,
с. 189—195.
ТушинЮ. П. Русское мореплавание на Каспийском, Азовском и Черном морях (XVII век). М., 1978.
Фе]'иИ Н. Трговина босанским роблем у Барцелони краjем XIV и почетком XV века. — ИЧ. Ка. 28.
1981, с. 27—48.
Фрейденберг М. М. Город и влахи в Далмации (XIV—XVI вв.). — Карпато-Дунайские земли в средние
века. Кишинев, 1975, с. 198—213.
Фрейденберг М. М. Городская община в средневековой Далмации и древнегреческий полис. —
Fiskovicev zbornik. II. Split, 1980, с. 68—85.
Фрейденберг М. М. Далматинцы в балканской торговле. — Балканские исследования. Вып. 9. М., 1984,
с. 38—49.
Фрейденберг М. М. Деревня и городская жизнь в Далмации. Калинин, 1972.
Фрейденберг М. М. Корпорации ремесленников в средневековом далматинском городе. — Проблемы
социальной структуры и идеологии средневекового общества. Вып. 1. Л., 1974, с. 29—44.
Фрейденберг М. М. Крестьянство в Балкано-Карпатских землях (Сербия, Хорватия, Болгария, Дунайские
княжества) в XV—XVI вв. — История крестьянства в Европе. Т. II. М., 1986, с. 458—474.
Фрейденберг М. М. Марин Држич — комедиограф из Дубровника. — СС. 1982, № 3, с. 103—112.
Фрейденберг М. М. Монастырь в структуре средневекового далматинского города. — Общество и госу¬
дарство на Балканах в средние века. Калинин, 1980, с. 65—97.
Фрейденберг М. М. На каких кораблях плавали далматинцы? (К истории средневекового судоходства у
южных славян). — Страны Средиземноморья в эпоху феодализма. Горький, 1973, с. 94—110.

Фрейденберг М. М. Новая публикация о пугачевском восстании. — История СССР. 1965, № 1, с. 208—
209.
Фрейденберг М. М. Новые сведения о русско-югославских связях петровской эпохи. — История СССР.
1967, № 7, с. 212—213.
ФрейденбергМ. М. Патрициат далматинских городов XII—XIV вв. (По данным из Задара и Трогира). —
Славянские исследования. Л., 1966, с. 9—63.
Фрейденберг М. М. Рабы в средневековом городе (Далмация XIII—XV вв.). — ЕВ. 1979, № 3, с. 91—103.
Фрейденберг М. М. Ремесло в Трогире XIII в. — Уч. зап. ВГПИ. Вып. 24. Великие Луки, 1964, с. 126—
151.
Фрейденберг М. М. Рождение дубровницкой республики. — ВИ. 1988, № 12.
Фрейденберг М. М. Русский консул в Дубровнике в конце XVIII века. — Jугословенске земле и Русща у
XVIII веку. Београд, 1986, с. 169—186.
Фрейденберг М. М. Сельская община в средневековой Далмации. — Les comrnunautes rurales. Recueils de
Societe Jean Bodin pour Fhistoire comparative des institutions. Vol. 45. Р., 1986, с. 107—130. {289}
Фрейденберг М. М. Судьбы средневековых городов в Далмации. — ВИ. 1982, № 10, с. 95—187.
Фрейденберг М. М. Труды Ивана Божича по средневековой истории югославянских народов. — Обще¬
ство и культура на Балканах в средние века. Калинин, 1985, с. 109—132.
Фрейденберг М. М. Хварское восстание 1510—1514 гг. — ВИ. 1979, № 12, с. 107—115.
Фрейденберг М. М., Чернышов А. В. Города-коммуны далматинского побережья (VII—середина XIII в.).
— Раннефеодальные государства на Балканах VI—XII вв. М., 1985, с. 250—284.
Фрейденберг М. М., Чернышов А. В. Коммунальный строй далматинских городов XII—XIV вв. Калинин,
1983.
Хан В. Три века дубровачког стакларства (XIV—XXI век). Београд, 1981.
ХрабакБ. Вуна с Пирене^ког полуострова у Дубровнику у XV веку. — ИЧ. Ка. XXVII. 1980, с. 63—93.
Храбак Б. Довоз италщанске вуне у Дубровник у XV столеЙу. — ИГ. 1981, бр. 1—2, с. 89—106.
Храбак Б. Дубровачии трговци у Београду под Турцима 1521—1551 године. — ГГБ. Ка. XIII, 1966,
с. 29—47.
Храбак Б. Дубровачки трговци у Османлщском делу Панонще до 1570 године. — Зборник Матице
Српске за исторщу. Београд, 1980, с. 8—42.
Храбак Б. Дубровачко сребро у Италии и Каталонии в XIV, XV и XVI веку. — ИГ. 1980, бр. 1—2, с.
57—78.
Храбак Б. Дубровчани у рударству и увозно-извозжу трговини Косова 1455—1700. — Враньски глас-
ник. Ка. XVII. Враае, 1984, с. 1—34.
Храбак Б. Дубровчани у Угарс^ и аихова веза са Београдом и Србщом (1300—1541). — ГГБ. Ка.
XXVII. 1980, с. 57—69.
Храбак Б. Османлщска морнарица у поречjу средаег Дунава 1428—1566. — ГГБ. Ка. XXVI. 1979,
с. 15—45.
Храбак Б. Североафрички гусари на Jдpaнy од почетка XVI до почетка XVIII столеЙа. — ИЧ. Ка. XXIV.
1977, с. 117—143.
Храбак Б. Упади Црногораца на дубровачку територщу в XVI и XVII веку. — ИЗ. 1978, бр. 4, с. 33—57.
Храбак Б. Хащучща Херцеговаца (1465—1430). — Ослободилачки покрети jуго словенских народа од
XVI в. до почетка Првог светског рата. Београд, 1976, с. 11—26.
Цветкова Б. Паметна битка на народите (Европейският югоизток и османското завоевание — края на
XIV и първата половина на XV в.). Варна, 1979.
Цветкова Б. Проучвания на градското стопанство през XV—XVI век. София, 1972.
Чернышов А. В. Коллегиальные органы самоуправления средневековых коммун Далмации (XIV—
начало XV). — Общество и государство на Балканах в средние века. Калинин, 1980, с. 128—149.
Чернышов А. В. Сплитская легенда о Домнии и Анастасии и политическая реальность далматинского
средневековья. — Общественное сознание на Балканах в средние века. Калинин, 1982, с. 131—
155.
ЪирковиИ С. Дубровачка ковница и производаа сребра у Србщи и Босни. — ИГ. 1976, бр. 1—2, с. 91—
98.
ЪирковиИ С. Поклад крала Вукашина. — ЗФФБ. Ка. XIV-1 1979, с. 153—163.
ЪирковиИ С. Прва повела Стефана Дечанског Дубровнику. — ПЮИФ. 1972. бр. 1—2, с. 208—212.
ЪирковиИ С. Удава. — ЗФФБ. Ка. XI-1. 1970, с. 345—351.
Ъук Р. Извоз свиле из Дубровника у Венеци|у у XIV веку. — ИЧ. Кнь. XXVIII. 1981, с. 17—26.
Шаркова И. С. Россия и Италия: торговые отношения XV—первой четверти XVIII в. Л., 1981.

ШкриваниИ. Г. Путеви средаовjековноj Србщи. Београд, 1974.
Шундрица З. Прилог проучаваау ветеринарске службе у старом Дубровнику. Београд, 1970.
Шундрица З. Пътепис на дубровнишките пратенци с харача од 1673. — ИБИД. XXV. 1967, с. 255—282.
{290}
Шушарин В. П. Венгерская феодальная сословная монархия. — История Венгрии. Т. 1. М., 1971, с.
193—245.
Albrecht E. Das Turkenbild in der ragusanisch-dalmatinischen Literatur des XVI. Jahrhundert. — Slavonische
Beitrage. Bd. 15. Munchen, 1965.
Anselmi S. Discipline e salari dei marittimi nel Basso Medioevo: gli statuti del mare di Ancona (secoli XIV—
XV). — Quaderni storici. Ancona, 1980, № 45, anno XV, fasc. III, c. 1066—1075.
Anselmi S. I corsari nelle aque orientali dello Stato Pontificio (1450—1815). — Bolletino del Rotary Club di
Pesaro. Pesaro, 1967, с. 5—14.
Anselmi S. Le relazioni economiche tra Ragusa e lo Stato Pontificio: uno schema di lungo periodo. — Nuova
Rivista Storica. Anno LX. Fasc. V—VI. Milano— Roma—Napoli, 1976, с. 521—534.
Anselmi S. Motivazioni economiche della neutrality di Ragusa nel Cinquecento. — II Mediterraneo nella
seconda meta del’500 alla luce di Lepanto. Firenze, 1974, с. 33—70.
Anselmi S. Venezia, Ragusa, Ancona tra Cinque e Seicento. Un momento della storia mercantile di Medio
Adriatico. Ancona, 1969.
Antoljak S. Dva izvestaja poslanika Dubrovacke republike u Rusiji о buni Pugacova. — Годишен зборник на
Филозофскиот факултет на Универзитетот во Ско^е. Историско-филолошки одел. Ка. 13, № 4.
Скоце, 1962, с. 103—108.
Antolijak S. Konavoska buna u sredistu jednog djela evropske diplomatije (1799—1800). — Rad. Knj. 286.
1952, с. 107—142.
AymardМ. Venise, Raguse et le commerce du ble pendant la seconde moitie du XVI s. Р., 1966.
Babic A. Hrvatinici. — Enciklopedija Jugoslavije. Zagreb, 1960, sv. 4, с. 121—123.
Badurina A. Motivi izbora sv. Vlaha za patrona grada Dubrovnika. — Fiskovicev zbornik. I. Split, 1980,
с. 142—148.
Bartl Р. Der Westbalkan zwischen spanischer Monarchie und osmanischen Reich. Zur Turkenproblematik an
der Wende vom 16. zum 17. Jahrhundert. Wiesbaden, 1974.
Bazala V. Pregled povijesti zdravstvene kulture Dubrovacke republike. Zagreb, 1972.
Beritic L. Dubrovacki vodovod. — Anali. God. VIII—IX. 1962, с. 99—116.
Beritic L. Stonske utvrde. — Anali. God. III. 1954, с. 297—354; god. IV—V, с. 71—152.
Beritic L. Tvrdava Sokol u Konavlima. — Anali. God. X—XI, 1966, с. 103—134.
Beritic L. Urbanisticki razvitak Dubrovnika. Zagreb, 1958.
Beritic L. Utvrdenja grada Dubrovnika. Zagreb, 1955.
Beritic N. Iz povijesti kazalisne i muzicke umjetnosti u Dubrovniku. — Anali. God. II. 1953, с. 329—358.
Beritic N. Prilog poznavanju unutrasnjosti lopudske kuce XVI stoljeca. — Anali God. III. 1954, с. 489—510.
Bezic-Bozanic N. Hvarska renesansna sredina. Mogucnosti. Split, 1987, № 1—2, с. 40—61.
Biegman N. H. The Turco-Ragusan Relationship (According to the Firmans of Murad III 1575/1595 Extant in
the State Archives of Dubrovnik). Hague — Paris, 1967.
Bjelovucic H. The Ragusan Republic, Victim of Napoleon and Its Own Conservatism. Leyde, 1970.
Bozic-Buzancic D. Interijer kuce u Splitu 17. stoljeca. — IHAS. Sv. 5. 1965, с. 113—170.
Bozic-Buzancic D. Prilog poznavanju interijera kuce u Splitu u XVIII stoljeca. — IHAS. 1967, Sv. 6, с. 125—
212.
BozicI. Filip de Diversis i njegovo djelo. — Dubrovnik. 1973, № 3, с. 11—80.
Bozic I. Le culte de Saint Michel sur les deux cotes de EAdriatique. — Le relazioni religiose e chiesastico-
giurisdizionali. Atti del II Congresso internazionale sulle relazioni fra le due Sponde adriatiche (Bari,
29—31 ottobre 1976). Bari, 1979.
Breyer М. Prilozi povijesti dubrovackog stamparstva. — Resetarov zbornik. Dubrovnik, 1931, с. 339—347.
{291}
Carter F. Dubrovnik (Ragusa) a Classical City-State. L., 1972.
Carter F. The Trading Organisation of the Dubrovnik Republic. — Historicka geografie. Vol. III. Praha, 1969,
с. 33—50.
Cestaric-Jakic V. Etnicki odnosi u srednjovjekovnom Zadru prema analizu osobnih imena. — RIZ. Sv. 19,
1972, с. 99—156.
Cvetkova B. Les institutions ottomanes en Europe. Wiesbaden, 1978.
Cvitanic A. Pravno uredenje Splitske komune po statutu iz 1312 godine. Split, 1964.

Cale F. О tridesetoj obljetnici prikazivanja «Hamleta» na Lovrijencu. — DH. 1983, 23, с. 88—92.
Cale F. О zivotu i djelu Marina Drzica. — Marin Drzic. Djela. Zagreb, 1979, с. 7—173.
Cirkovic S. The Production of Gold, Silver and Copper in the Central Part of the Balkans from the 13th to the
16th Century. — Precious Metals in the Age of Expansion. Stuttgart, 1981, с. 41—69.
Dayre J. Marin Drzic conspirant a Florence. — Revue des Etudes Slaves. T. I. P., 1930, с. 76—80.
DeanovicM. Dnevnik Iva M. Matijasevica. — Anali. God. I. 1952, с. 279—330.
Deanovic A., Tensek I. Predzide dubrovacke Mincete u zamisli Michelozza. — Fiskovicev zbornik. I. Split,
1980, с. 302—312.
Demovic M. Glazba i glazbenici u Dubrovackoj republici od pocetka XI do polovine XVII stoljeca. Zagreb,
1981.
Dinic D. Uticaj kuge od 1348 na privredu Dubrovnika. — GFFNS. Knj. V. 1960, c. 11—33.
Dinic-Knezevic D. Biblioteka Petra dubrovackog ljekara s pocetka XV veka — GFFNS. Knj. XVII-1, 1974,
с. 37—47.
Dinic-Knezevic D. Dubrovacki arhiv kao izvor za istoriju Vojvodine — Arhivist. God. XXIX. 1979, br. 1—2,
с. 89—97.
Dinic-Knezevic D. Migracije stanovnistva iz blizeg zaleda u Dubrovnik u XIV veku. — JIC. 1974, № 1—2,
с. 19—40.
Dinic-Knezevic D. Nemci u srednjovekovnom Dubrovniku. — Anali. God. XVIII. 1980, с. 91—104.
Dinic-Knezevic D. Ogranicenje luksuza u Dubrovniku krajem XV i pocetkom XVI veka. — GFFNS.
Knj. XVIII-1. 1975, с. 75—86.
Dinic-Knezevic D. Polozaj tekstilnih radnika u Dubrovniku u prvoj polovini XV veka. — JIC. 1978, № 1—4,
с. 126—142.
Dinic-Knezevic D. Prilog proucavanju migracija naseg stanovnistva u Italiju tokom XIII—XIV veka. —
GFFNS. Knj. XVI-1. 1973, с. 40—62.
Dinic-Knezevic D. Trgovina drvetom u Dubrovniku u XIV veku. — GFFNS. Knj. XIV-1, 1971, c. 9—30.
Dinic-Knezevic D. Ucesce Vlaha u preradi vuna i prevozu sukna u XIV i XVI veku. — Simpozijum «Vlasi u
XV i XVI vijeku». — RANU BiH. Knj. LXXIII, 1983, с. 85—92.
Dubrovnik’s Relations with England. Zagreb, 1977.
DujcevI. A propos de Fhistoriographie de Dubrovnik. — Balcanica. 13—14. 1983, с. 97—103.
DvornikI. Ekonomska misao i razvoj novcarstva u Dubrovackoj Republici. — DH. Br. 25. 1985, с. 75—86.
Eickhoff E. Venedig, Wien und die Osmanen: Umbruch in Sudosteuropa 1645—1700. Munchen, 1970.
Faroghi S. Peasants, Dervishes and Traders in the Ottoman Empire. — L., 1986.
Ferluga J. Eamministrazione bizantina in Dalmazia. Venezia, 1978.
Fiskovic C. Barokni urbanisticki zahvat sred Dubrovnika. — Anali. God. XIX—XX. 1982, с. 91—119.
Fiskovic С. Dubrovacki zlatari od XIII do XVII stoljeca. — SP. III serija. T. 1. 1949, с. 143—249.
Fiskovic C. Ivan Rabljanin. — Anali. God. VI—VII. 1959, с. 205—232.
Fiskovic C. Kuca povjesnika Pavla Andreisa u Trogiru, — IHAS. Sv. 7. 1969, с. 211—228.
Fiskovic С. Za obnovu Dubrovacke Vijecnice, — PPUD. 1985, <Sv.> 25, с. 109—119. {292}
Fiskovic С. Ljetnikovac Hanibala Lucica. — Anali. God. VIII—IX. 1962, с. 177—254.
Fiskovic I. Dubrovacko slikarstvo i drustveni okviri njegova razvoja u XIV stoljecu. — PPUD. 1983, <Sv.> 23,
с. 75—147.
Fiskovic I. О Stonu i stonskim spomenicima, — DH. Br. 16—17. 1976—1977, с. 107—114.
ForeticM. Dubrovnik u vrijeme austrijsko-turskoga rata (1736—1739). — Anali. Sv. XXI. 1983, с. 39—73.
Foretic M. Marin Drzic i kazalisni zivot renesansnog Dubrovnika. — Zbornik radova о Marinu Drzicu. Zagreb,
1969, с. 233—255.
ForeticM. Godina 1358 u povjesti Dubrovnika. — Starine. Knj. 50. 1969, c. 251—278.
ForeticM. Dubrovacki arhiv u Srednjem vijeku. — Anali. God. VI—VII. 1959, с. 315—336.
Foretic V. О Marinu Drzicu. — Rad. Knj. 338. 1965, с. 5—145.
Foretic V. Povijest Dubrovnika do 1808 g. Dio I—II. Zagreb, 1980.
Foretic V. Znanstvena istrazivanja i izdavanje arhivske grade Dubrovackog arhiva, — Arhivist. God. XXIX,
br. 1—2. 1979, с. 37—56.
Fotez M. Marin Drzic u svjetskoj literaturi i na svjetskim scenama. — Dani Hvarskog kazalista. Renesansa.
Split, 1976, с. 257—274.
FreidenbergM. M. Dinamika gradske strukture u Dalmaciji u XIV—XVI stoljecu — RIZ. Sv. 24. 1977, с. 71—
95.
FreidenbergM. M. Hvar, kolovoz 1511 ... — Mogucnosti. 1981, № 6—7, с. 709—712.
FreidenbergM. M. Samostan Sv. Krsevana i Zadar u X—XIV. st— RIZ. Sv. 27—28. 1981, с. 31—70.

FreidenbergM. M. Seljastvo zadarskog podrucja od XIII do XV st. — Rad. Knj. 369. 1975, с. 115—138.
Freidenberg M. M. Social Connections and Antagonisms in Dalmatian Towns of the XV—XVI Centuries. —
Studia balcanica. 3. Sofia, 1970, с. 117—124.
Galzinski V. Drzavni grbovi Dubrovacke Republike. — Fiskovicev zbornik. I. Split, 1980, с. 342—354.
Glesinger L. Dva Dubrovcanina tiskara u Urbinu u 16 stoljecu. — Anali God. VIII—IX. 1962, с. 155—164.
GrmekM. D. Le concept ^infection dans l’Antiquite et au Moyen Age, les anciennes mesures sociales contre les
maladies contagieuses et la fondation de la premiere quarantaine a Dubrovnik (1377). — Rad. Knj. 384,
1980, с. 9—54.
Grubisic S. Sibenik kroz stoljeca. Sibenik, 1974.
Han V. Fifteen and Sixteen Century Trade in Glass between Dubrovnik and Turkey. Balkanica. IV. 1973,
с. 163—178.
Han V. La culture materielle des Balkans au Moyen Age a travers la documentation des Archives de Dubrovnik.
— Balcanica. III. 1972, с. 157—193.
Han V. Upotreba dekorativne koze u renesansnom Dubrovniku. — Anali. God. IV—V. 1956, с. 245—266.
HerendijaM. Uz tisucgodisnjicu Svetoga Vlaha u Dubrovniku. — DH Br. 7—8. 1971, c. 50—55.
Historija naroda Jugoslavije. Knj. I. Zagreb, 1953.
HrabakB. Arbanasko drvo u Dubrovniku. — HZ. God. XXXVII (1). 1984, с. 61—86.
Hrabak B. Dubrovacki privrednici u Smederevu u doba Osmanlija. — Anali. God. XVII. 1979, с. 165—214.
Hrabak B. Izvoz zitarica iz Osmanlijskog carstva u XIV, XV i XVI stoliecu. Pristina, 1971.
Hrabak B. Kuga u balkanskim zemljama pod Turcima od 1450 do 1600 godine — ИГ. 1957, № 1—2, с.	19—
37.
Hrabak B. Momci iz Hercegovine i Bosne u dubrovackom zlatarstvu trgovini, pomorstvu u XIV, XV i XVI
stoljecu. — PANU BiH. Bd. 9/1. 1973, с. 23—60.
Hrabak B. Pokusaji beogradskog nazora Ejnehana da lisi Dubrovnik kopnenih poseda (1590—1591). — ЗФФП.
Ка. VIII. 1971, с. 91—105. {293}
Hrabak В. Pola stoljeca najnizeg nivoa dubrovackog brodarstva. — Acta historico-oeconomica Jugoslaviae.
Zagreb, 1978, с. 115—132.
Hrabak B. Trebinje, Popovo i Donja Neretva u hajduckom vojevanju za vreme Morejskog rata, — PII. God.
XVI, br. 17. 1980, с. 69—99.
Hrabak B. Turske provale i osvajanja na podrucju danasnje severne Dalmacije do sredine XVI stoljeca. —
RIHP. 1986, vol. 19, с. 69—100.
Hrabak B. Ucesce Katalonaca u dubrovackom prometu zrnastom hranom, solju, metalima, koralima i kreditima
(do 1520. godine). — Anali. 1985, Sv. XXII—XXIII, с. 41—77.
Hrabak B. «Zlici» iz Herceg-Novog i zulumcarenje na ustrb Dubrovacke trgovine 1600—1667. godine. — Bo-
ka. Knj. 12. 1980, с. 81—119.
Ivancevic V. Dubrovacki brodograditelji u Ulcinju u drugoj polovini 18 stoljeca. — ГПМК. XXII. 1974, с. 42—
56.
Ivancevic V. Dubrovacki brodovi za prvog rusko-turskog rata (1768—1774 g.). — PZ. Knj. 2. Zagreb, 1962,
c. 1725—1732.
Ivancevic V. Dubrovacki konzulat u Odesi, — Nase more. Knj. III, br. 5—6. 1956, c. 344—346.
Ivancevic V. Dubrovcani na sajmu u Senigaliji u 18. stoljecu. — Rad. Knj. 356, 1969, с. 109—125.
Ivancevic V. Luka Livorno i dubrovacki brodovi (1760—1808) Dubrovnik, 1968, с. 1—145.
Ivancevic V. О broju brodova u izvanjadranskoj plovidbi starog Dubrovnika u 18 stoljecu. — PZ. Knj. 16. 1978,
с. 317—338.
Ivancevic V. О dubrovackom diplomatu Franu Ranjini (1713—1791). — HZ. God. XXV—XXVI. 1974,
с. 203—228.
Ivancevic V. Osvrt na pomorske i trgovacko-kulturne veze Dubrovacke Republike s Ankonom u 18 i 19 st. —
Dubrovnik. 1969, br. 1, с. 115—127.
Ivancevic V. Pomorsko-trgovinske veze starog Dubrovnika s rusko-cernomorskim lukama. — PZ. Knj. 5. 1967,
c. 511—532.
Jelic R. Tri priloga о stanovnistvu Biogradskog Primorja. — ZR. 1987, № 3, с. 215—226.
Jelicic Z. Marin Drzic Vidra. Zagreb, 1961.
Jirecek K. Vaznost Dubrovnika u trgovackoj proslosti srednjega vijeka. Dubrovnik, 1915.
Juric S. Putovanje jednog Nijemca duz dalmatinske obale 1569. godine. — ZR. 1978, br. 2—3, с. 274—283.
Kalesi H. Oriental Culture in Yugoslav Countries from the 15th Century till the End of the 17th Century. — Ot¬
toman Rule, с. 359—404.
Kaczmarczyk Z. Miasta dalmatinskie do pocz^tku XV wieku. Warszawa, Poznan, 1976.

Keckemet D. Dva odlomka iz «Povijesti Kandijskog rata u Dalmaciji Sibenicanina Frane Divnica (Difnika). —
Mogucnosti. Split, 1973, № 8, с. 884—890.
Kellenbenz H. Sudosteuropa im Rahmen der europaischen Gesamtwirtschaft. — Die wirtschaftlichen Auswir-
kungen. Graz, 1971, с. 27—58.
Kestercanek F. Inventar prvog beogradskog tiskara Trojana Gundulica, — Anali. God. I. 1952, с. 197—206.
Kestercanek Z. Iz povijesti farmacije u Dubrovniku u XVI. stoljecu. — Anali. God. VI—VII, 1959, c. 249—
266.
Kisic A. Nesto о trgovackom brodu koji je nastradao u kolocepskom kanalu kod Dubrovnika krajem XVII. ili
pocetkom XVIII. stoljeca. — Anali. God. XIX—XX. 1982, с. 143—163.
Kisic A. Ostaci potonulog dubrovackog broda iz XVI. stoljeca kraj otoka Sipana. — Anali. God. XVII. 1979,
с. 73—98.
Klaic N. Drustvena struktura kvarnerske opcjne u razvijenom srednjem vijeku. — Krcki zbornik. Krk. 1971. —
Sv. 2, с. 126—144.
Klaic N. Jos jednom о tzv. privilegijama trogirskog tipa. — ИЧ, Ка. XX, 1973, с. 15—87.
Klaic N. О autenticnosti privilegija trogirskog tipa. — ZIHN. II. 1958, с. 77—88.
Klaic N. Povijest Hrvata u razvijenom srednjom vijeku. Zagreb, 1976.
Kostic V. Ragusa and the Spanish Armada — Dubrovnik’s Relations, с. 47—62.
Koscak V. Cvijeta Zuzoric. — Dubrovnik. Dubrovnik, 1963, br. 3—4, с. 45—55. {294}
Koscak V. Posljednje razdoblje Dubrovacke Republike. — Forum. Zagreb, 1976, № 10—11, с. 659—691.
Kovacevic D. Zore Boksic, dubrovacki trgovac i protovestijar bosanskih kraljeva — GDI BiH. God. XIII. 1963,
с. 289—310.
Kovacevic-Kojic D. Ucesce Vlaha u trgovinskoj razmjeni tokom XIV u XV vijeka — Simpozijum «Vlasi u XV
i XVI vijeku». — RANU BiH. 1988, Knj. LXXIII, с. 79—84.
Korbler D. Dubrovacka Republika i zapadne evropske drzave. Veze Dubrovnika s Napuljem, Sicilijom, Fran-
cuskom i Spanjolskom. — Rad. Knj. 214, 1961, с. 165—252.
Krasic S. Dnevnik s puta u Ukrainu i Turski dubrovackog poklisara haraca Mata Gundulica (godine 1672—
1684). — Anali. 1983. Sv. XXI, с. 1—23.
Krekic B. Contributions of Foreigners to Dubrovnik’s Economic Growth in the Late Middle Ages, — Viator.
Medieval and Renaissance Studies. Berkley, Los Angeles, London, 1976, с. 375—394.
Krekic B. Dubrovnik in the 14th and 15th Centuries. Norman, 1972.
Krekic B. Dubrovnik, Italy and the Balkans in the Late Middle Ages. L., 1980.
Krekic B. Dubrovnik (Raguse) et le Levant au Moyen Age. Paris — La Haye, 1961.
Krekic B. Four Florentine Commercial Companies in Dubrovnik (Ragusa) in the First Half of the Fourteenth
Century. — The Medieval City. Yale University, 1977, с. 25—41.
Krekic В. Gli Ebrei a Ragusa nel Cinquecento. — Gli Ebrei e Venezia. Secoli XIV—XVIII. Venezia, 1987,
с. 835—844.
Krekic B. I mercanti e produttori Toscani di panni di lana a Dubrovnik (Ragusa) nella prima meta del Quattro¬
cento. — Produzione, commercio e consumo del panni di lana. Firenze, 1976, с. 707—714.
Krekic B. Le role de Dubrovnik (Raguse) dans la navigation des mudae venitiennes au XlVe siecle. — Centre de
recherche dhistoire et civilization de Byzance. Travaux et memoires. Vol. 8. P., 1981, с. 247—254.
Krekic B. Raguse e gli Aragonesi verso la meta del XV secolo. — Rivista storica del Mezzogiorno. Anno I,
fasc. I—II. Bari, 1966, с. 205—219.
Krekic B. Ser Basilius de Basilic — ЗРВИ. 1984, Ка. XXIII, с. 171—182.
Krekic В. Trgovacka drustva u srednjevekovnom dubrovacko-levantskom saobracaju. — GFFNS. Knj. IV.
1959, с. 11—28.
Krekic B. Trois fragments concernant les relations entre Dubrovnik (Raguse) et l’Italie au XIVe siecle. —
GFFNS. Knj. IX. 1966, с. 19—37.
Krekic B. Venetian Merchants in the Balkan Hinterland in the Fourteenth Century. — Wirtschaftskrafte und
Wirtschaftswege. I. Mittelmeer und Kontinent. Klett-Cotta, 1975, c. 413—429.
Krivosic S. Starije maticne knjige s podrucja nekadasnje Dubrovacke Republike. — Anali. God. XXI. 1983,
с. 147—158.
Krizman B. Diplomati i konzuli u starom Dubrovniku. Zagreb, 1957.
Krmpotic B. Senj i ugovor о izmirenju sa Dubrovcanima iz 1248. god. — PZ. Knj. 17. 1979, с. 341—350.
Lane F. Ch. Venice. A Maritime Republic. N. Y., 1976.
Lesic J. Kazalisne veze izmedu Dubrovnika i Bosne u XV stoljecu. — Dani Hvarskog kazalista. Renesansa.
Split, 1976, с. 222—234.
LucianovicM. Lastovo u sklopu Dubrovacke republike. — Anali. God. III. 1954, с. 253—296.

Lucic J. Dokumenti о pocecima kmetstva u Dubrovniku. — AV. Sv. IV—V, 1962, с. 213—222.
Lucic J. Dubrovacka republika od XVI do XIX stoljeca. — DH. Br. 22. 1982, с. 20—51.
Lucic J. Dubrovacki arhiv kao izvor za povijest SR Hrvatske. — Arhivist. Zagreb, 1979, br. 1—2, с. 57—68.
Lucic J. Grane privrede u dubrovackoj Astareji (do u polovinu XIV st.). — Anali. God X—XI. 1966, с 135—
164.
Lucic J. Iz srednjovjekovne proslosti otoka Lastova. — RIHP. Sv. 6. 1974, с. 5—51.
Lucic J. Kulturno-politicko stanje Dubrovnika pocetkom 13. st. Samostan Male {295} brace u Dubrovniku. —
Analecta croatica christiana. T. XXI. Zagreb, 1985.
Lucic J. Kulturno-povijesni spomenici Dubrovnika. — DH. Br. 2. 1969, с. 47—68.
Lucic J. Ehistoire de Dubrovnik. Zagreb, 1974.
Lucic J. Neobjavljene isprave i akti XIII stoljeca iz Dubrovackog arhiva — AV. Sv. 16, 1973, с. 109—122.
Lucic J. Obrti i usluge u Dubrovniku ro pocetka XIV stoljeca. Zagreb, 1979.
Lucic J. O pomorskim vezama Dubrovnika sa Zadrom i ostalim gradovima Dalmacije u XIII stoljecu. — PZ. 4.
1966, с. 355—379.
Lucic J. Pomorsko-trgovacke veze Dubrovnika na Mediteranu u XIII stoljecu — Rad. Knj. 359. 1971, с. 133—
161.
Lucic J. Pomorsko-trgovacki dometi Dubrovnika u XIII stoljecu. — Spomenica Josipa Matasovica. Zagreb,
1972, с. 151—161.
Lucic J. Povijest Dubrovnika od VII stoljeca do godine 1205. — Anali. God. XIII—XIV. 1976 (Prilog.), c. 1—
139.
Lucic J. Proslost Dubrovacke Astareje, Zupe, Sumeta, Rijeke, Zatona Gruza i okolice grada do 1366. Dubrov¬
nik, 1970.
Lucic J. Proslost Elafitskog otoka Sipana (do 1300 godine). — SP Serija III. Sv. 10. 1968, с. 114—155.
Lucic J. Prva komora vunarskog obrta u Hrvatskoj. — ZNZO. 1983, Knj. 49, с. 307—323.
Lucic J. Utjecai Lepantske bitke na dubrovacko pomorstvo. — Adriatica maritima Sv. I. Zadar, 1974, с. 201—
210.
Luetic J. Brodovlje Dubrovacke republike 17. stoljeca. Dubrovnik, 1964.
Luetic J. Dubrovacka medunarodna pomorska djelatnost u XIV stoljecu. — Rad. Knj. 384, 1984, с. 57—83.
Luetic J. Obrisi ekonomsko-drustvenih prilika u Dubrovackoj Republici 1797—1807 godine. — Anali. God.
XXI. 1983, с. 81—95.
Luetic J. O pomorstvu Dubrovacke Republike u 18. stoljecu Dubrovnik, 1959.
Luetic J. Pomorci i jedrenjaci Dubrovacke Republike. Zagreb, 1984.
Luetic J. Prilog upoznavanju gusarenja na Jadranu u 17. stoljecu. (Dubrovnik i Marche izmedu turskih gusara).
— Anali. God. XV—XVI. 1978, с. 97—112.
Luetic J. Taljanski mornari kao clanovi posada trgovackih jedrenjaka Dubrovacke republike u 18. i pocetkom
19. stoljeca. — Anali. God. XVIII. 1980, с. 258—267.
Macan T. Dubrovacki barabanti u XVI stoljecu. — Anali. God. VIII—IX. 1962, с. 301—324.
Le Maire А. О Dubrovniku i Dubrovcanima 1766. g. (Izvjestaj francuskog konzula u Koronu о Dubrovackoj
Republici). Preveo Z. Sundrica — Dubrovnik. 1974, br. 6, с. 20—65.
Majer H. G. Albaner und Bosnier in den osmanischen Armee. Ein Faktor der Reichsintegration im 17. und 18.
Jahrhundert. — Jugoslavien. Integrations-probleme in Geschichte und Gegenwart. Hrsg.
K.-D. Grothusen. Gottingen 1984, с. 105—117.
Le Marche e l’Adriatico orientale: economia, societa, cultura dal XIII secolo al primo Ottocento. Atti del con-
vegno. Senigallia, 10—11 genaio 1976. Ancona, 1978.
Marinovic A. Local Autonomies in the Ancient Republic of Dubrovnik. — Actes du II Congres international des
etudes au Sud-Est europeen. Athenes, 1972, с. 499—511.
Marinovic A. Lopudska Universitas. — Anali. God. III. 1954, с. 181—236.
Marinovic А. O etnickom sastavu starog dubrovackog drustva (proces slavizaciji Dubrovnika). — Dubrovnik.
1962, br. 1—2, с. 82—90.
Mastrovic V. Turska kao pomorska sila prije Lepantske bitke. Adriatica maritima. Sv. I. Zadar, 1974, с. 11—28.
Medini M. Starine dubrovacke. Dubrovnik, 1935.
Milosevic M. Pjesnicka poslanica Andrije Zmajevica postradalom Dubrovniku 1667. godine. — Anali. God.
XII. 1970, с. 297—330.
Mitic I. Konzulati i konzularna sluzba starog Dubrovnika. Dubrovnik, 1973.
Mitic I. Medunarodni-pravni polozaj Dubrovacke republike pocetkom XIX stoljeca. — PZ. Knj. 19. 1981, с.
327—340. {296}

Mitic I. Nadzornik oruzanih snaga i guverner oruzja XVII—XIX stoljeca u Dubrovackoj Republici. — Anali.
God. XII. 1970, с. 277—296.
Mitic I. O dubrovackim konzulima na Balkanu. — Balcanica. VI. 1975, с. 63—76.
Mitic I. O uzrocima velikog uspona Dubrovacke pomorske trgovine u drugoj polovini XVIII. stoljeca. — PZ.
Knj. 15. 177, с. 559—572.
Mitic I. O znacenju banke San Giorgio u Genovi za Dubrovacku Republiku i njezinu pomorsku trgovinu. —
DH. Br. 22, 1982, с. 52—57.
Mitic I. On International Relations of Dubrovnik the Only Maritime Republic in the Balcans. — Balcanica.
VIII. 1977, с. 103—114.
Mitic I. Orlandov stup u Dubrovniku. — Anali. God. X—XI. 1966, с. 233—254.
Mitic I. Pomorsko-trgovacke veze Dubrovnika i Barlete u XVIII i pocetkom XIX stoljeca. — PZ. Knj. 16, 1982,
с. 303—315.
Mitic I. Prilog proucavanju odnosa Dubrovnika i Genove od druge polovice XIV do pocetka XIX stoljeca. —
Anali. God. XIX—XX. 1982, с. 19—78.
Mitic I. Prilog proucavanju odnosa Napuljske Kraljevine — Kraljevstva Dviju Sicilija i Dubrovacke Republike
od_ sredine XVII do pocetka XIX stoljeca. — RIHP. 1986. Vol. 19, с. 101—132.
Muljacic Z. Dalmatinske elementi u mletackim pisanim dubrovackim dokumentima XIV st. — Rad. Knj. 327,
1962, с. 237—380.
Muljacic Z. O drugoj dubrovackoj tiskari. — Anali. God. X—XI. 1966, с. 309—332.
Muljacic Z. O imenu grada Dubrovnika — ZR. 1962, br. 2, с. 151—154.
Muljacic Z. O prvoj dubrovackoj tiskari. — Anali. God. IV—V. 1956, с. 583—612.
Muljacic Z. O strankama u starom Dubrovniku. — Anali. God. VI—VII. 1959, с. 25—40.
Nodari-Krstelj M. Dubrovacka stambena arhitektura XV i XVI stoljeca. — Dubrovnik. Dubrovnik, 1979, <Sv.>
22, № 4, с. 33—63.
Novak G. Dubrovacki potres 1667. godine i Mletci. — Anali. God. XII. 1970, с. 9—26.
Novak G. Mletacki izvori о potresu u Dubrovniku i Kotoru 6. travnja god. 1667. — Starine. Knj. 55, 1971,
с. 5—37.
Novak G. Povijest Splita. T. II. Split, 1978; t. III. Split, 1978.
Novak G. Sibenik u razdoblju mletacke vladavine 1412—1797. godine — Sibenik. Spomen zbornik о 900-
obljetnici. Sibenik, 1976, с. 133—288.
NovakM. Autonomija dalmatinskih komuna pod Venecijom. Zadar, 1965.
NovakM. Dubrovnik u drugoj polovici 18. stoljeca. — Anali. God. XV—XVI. 1978, с. 137—179.
NovakM. Dubrovnik u sedamdesetim godinama XVIII. stoljeca. — Anali. God. VI—VII. 1959, с. 267—281.
Novak M. Organizacija vlasti i odnos crkve i drzave u Dubrovniku u XVIII stoljecu. — Anali. God VIII—IX,
1962, с. 413—438.
Novak-SambrajloM. Politika Dubrovcana. — Starine. Knj. 55. 1971, с. 151—189.
Novak S. P. Planeta Drzic. — Zagreb, 1984.
ObadS. Kraj hajducije u Dalmaciji — RFFZd. Sv. 25. 1986, с. 283—297.
Obad S. Dalmatinsko drustvo u preporodno doba. — ZR. 1987, № 4—5, с. 299— 314.
Ottoman Rule in Middle Europe and Balkan in the 16th and 17th Centuries. Prague, 1978.
Paci R. La scala di Spalato e la politica veneziana in Adriatico. — Quaderni storici. 13. Ancona, 1970, с. 48—
105.
Pantic M. «Sin vjerenik jedne matere», dubrovacka komedija iz XVII veka. — Anali. God. II, 1953, с. 209—
216.
Peric I. Razvitak turizma u Dubrovniku i okolici. Dubrovnik, 1983.
Pericic S. Dalmacija uoci pada Mletacke republike. Zagreb, 1980.
Petrovic D. Dubrovacko oruzje u XIV veku. Beograd, 1976.
Petrovic D. Magister Johannes-Zoane oklopar Dubrovacke Republike (1433—1456). — Vesnik Vojnog museja,
18. Beograd, 1972, с. 61—94.
Pickl O. Die Auswirkungen der Turkenkriege auf den Handel zwischen Ungam und Italien im 16 Jahrhundert.
— Die wirtschaftlichen Auswirkungen der Turkenkriege. Graz, 1971, с. 71—130.
Pisani Р. La Dalmatie de 1797 a 1815. Р., 1893. {297}
Pljakov Z. Contribution a Fhistoire du commerce bulgare au XV-e—XVI-e siecles. — BHR. 1980, № 3, с. 88—
102.
Popovic T. Dubrovnik i Ancona u jevrejskoj trgovini XVI veka. — Zbornik Jevrejskog Istorijskog muzeja. Sv.
I. Beograd, 1971, с. 41—54.
Popovic T. Kraj katalonske trgovine u Dubrovniku i Dalmaciji. — JIC. 1975, № 3—4, с. 19—32.

Portolan E. Izvjestaj о nalazima pri obnovi Knezeva dvora u Dubrovniku. — PPUD. 1985, <Sv.> 25, с. 121—
159.
Praga G. Storia di Dalmazia. Padova, 1954.
Prijatelj K. Dubrovacko slikarstvo XV—XVI stoljeca. Zagreb, 1968.
Ramsay G. The City of London and the Republic of St. Blaise in the Later Sixteenth Century. — Dubrovnik’s
Relations, c. 31—46.
Raukar Т. Komunalna drustva u Dalmaciji u XIV stoljecu. — HZ. XXXIII—XXXIV. 1982, с. 139—209.
Raukar Т. Zadar u XV stoljecu. Ekonomski razvoj i drustveni odnosi. Zagreb, 1977.
Ravlic J. Odraz domace stvarnosti u dubrovackoj knjizevnosti — Ivan Gundulic i njegova «Dubravka». — Ana¬
li. God. IV—V. 1956, с. 323—345.
Resatarov zbornik. Zbornik iz dubrovacke proslosti Milanu Resetaru. O 70-godisnici zivota. Dubrovnik, 1931.
Roller D. Agrarnoproizvodni odnosi na podrucju Dubrovacke republike od XIII. do XV. stojeca. Zagreb, 1955.
Roller D. Dubrovacki zanati u XV i XVI. stoljecu. Zagreb, 1951.
Solovjev A. Le patriciat de Raguse XVs. — Resetarov Zbornik. Dubrovnik, 1931, с. 59—66.
Soreanu M. Le destin de Kara-Mustafa Pacha en perspective europeenne. Image et verite. — RESEE. 1987, t.
25, № 1, с. 69—83.
Spisarevska J. D. Le commerce ragusain envisage comme un facteur du developpement economique des regions
bulgares sous la domination Ottomane (XVe—XVIe s.). — Balcanica. VI. 1975. с. 99—110.
Spremic M. Dubrovnik (Raguse) et la Sicile postbyzantine. — BZ. Bd. V. 1977, с. 379—390.
Spremic M. Scambi commerciali tra la Republica slava di Ragusa, i Balcani e la Calabria nel Basso Medioevo.
— Calabria sconosciuta. Anno II, № 7—8. 1979, с. 9—14.
Steindorff L. Die dalmatinischen Stadte in 12. Jahrhundert. — Studien zu ihrer politischen	Stellung	und	gesell-
schaftlichen Entwicklung. Koln; Wien, 1984.
Stepinac D. Problem asanacije i revitalizacije povijesne jezgre u Dubrovniku. — DH. Br. 20. 1980, с. 7—16.
Stipetic V. O istrazivanju povijesti stanovnistva u gradovima Hrvatske. — Krivosic S. Zagreb i njegovo
stanovnistvo od najstarijih vremena do sredine. XIX st. Zagreb, 1981, с. 1—22.
Stojanovich Т. Raguse — societe sans imprimerie. — Structure sociale et developpement culturel des villes
Sud-Est europeennes et adriatiques aux XVI-e—XVIII-e siecles. Bucarest, 1975, с. 43—73.
Stoye J. The Siege of Vienna. London, 1964.
Stulli B. Dubrovnik. — Enciklopedija Jugoslavije. T. 3. Zagreb, 1958, с. 123—157.
Stulli В. O «Knjizi statuta grada Dubrovnika» iz god. 1272. — AV. Sv. 15, 1972, с. 7—15.
Sabanovic H. Vojno uredenje Bosne od 1463. g. do kraja XVI stoljeca. — GDI BiH. God.	XI.	1961,	с.	173—
224.
Sisevic I. Izvestaj austrijskog konzula iz Dubrovnika 1777. godine. — Fiskovicev zbornik. II. Split, 1980,
с. 218—225.
Sisevic I. Medalja na spomen bitke kod Lepanta. — DH. Br. 11. 1972, с. 9—11.
Sisevic I. Tok Lepantske bitke 1571. godine. — Adriatica maritima. Sv. I. 1974, с. 39—50.
Sisic F. Pregled povijesti hrvatskoga naroda. Zagreb, 1962.
Schmitz W. Sudslavisher Buchdruck in Venedig (16—18. Jahrhundert). Untersuchungen und Bibliographie.
Giessen, 1977.
Sundrica Z. Dubrovacka vlastela — konavoski knezovi. — Konavoski zbornik. Dubrovnik, 1982, с. 44—53.
{298}
Sundrica Z. Kako je nastala i kako je sacuvana bogata arhivska grada Dubrovackog arhiva. — Arhivist. God.
XXIX, br. 1—2. 1979, с. 23—36.
Sundrica Z. Popis stanovnistva Dubrovacke Republike iz 1673/74 g. — AV. Sv. 2. 1959, с. 419—456.
SunjicM. Dalmacija u XV stoljecu. Sarajevo, 1967.
Svelec F. Komicki teatar Marina Drzica. Zagreb, 1968.
Tadic J. Le commerce en Dalmatie et a Raguse et la decadence economique de Venise au XVII-e siecle. — As-
petti e cause della decadenza economica veneziana nel secolo XVII. Venezia — Roma, 1960, с. 235—
274.
Tadic J. Miho Pracatovic-Pracat. Prilog istoriji dubrovackog pomorstva. Dubrovnik, 1953.
Tadic J. O drustvenoj strukturi Dalmacije i Dubrovnika u vreme Renesanse. — ZC. 1952, letnik VI—VII,
c. 552—565.
Tadic J. Promet putnika u starom Dubrovniku. Dubrovnik, 1939.
Tadic J. Ragusa e il suo porto nel Cinquecento. — Archivio storico pugliese. Anno XIV. Fasc. III—IV, № 7.
Bari, 1961, с. 5—15.
Tartalja H. Dubrovacka karantena. — DH. Br. 16—17. 1977, с. 60—70.

TartaljaH. Zdravstveni odredbi u Dubrovackom statutu iz 1272. godine. — PZ. Knj. 12. 1974, с. 547—557.
Tenenti A. Venezia e la pirateria nel Levante 1300—1460. — Venezia e il Levante fino al secolo XV, a cura di
A. Pertusi. Vol. I. Firenze, 1973, с. 706—724.
Tenenti A. La Francia, Venezia e la Sacra lega. — II Mediterraneo nella seconda meta del ’500 alla luce di Le-
panto. A cura di Gino Benzoni. Firenze, 1974, с. 393—408.
Tosic D. Tripe Buca, dubrovacki trgovac i protovestijar bosanskog kralja Tvrtka i Kotromanica. — GDI BiH.
God. 20. 1974, с. 25—39.
TraljicM. S. Organizacija turske mornarice u XVI st. — Adriatica maritima. 1974, Sv. I. c. 243—254.
VasicM. Martolosi u jugoslovenskim zemljama pod turskim vladavinom. Sarajevo, 1967.
Vekaric S. Dubrovacka trgovacka flota 1599. godine. — Anali. God. III, 1954, с. 427—432.
Vekaric S. Prilozi za povijest peljeskog pomorstva u XVII. i XVIII. stoljecu. — Anali. God. III,	1954, с.	527—
544.
Vekaric S. Vrste i tipovi dubrovackih brodova XIV stoljeca. — Anali. God. X—XI, 1966, с. 19—42.
Ventura A. Nobilita e popolo nella societa veneta del ’400 e ’500. Bari. 1964.
Vinaver V. Bosna i Dubrovnik (1595—1645). — GDI BiH. God. XIII. 1962, с. 200—232.
Vinaver V. Der venezianische Goldzechin in der Republik Ragusa. — Bolletino dell’ Instituto	di	Storia	della
Societa e dello Stato. IV. Venezia, 1962, с. 106—175.
Vinaver V. Dubrovacka nova ekonomska politika pocetkom XVII. veka. — Anali. God. IV—V, 1956, с. 417—
454.
Vinaver V. Mercanti i bastimenti di Ragusa in India: una leggenda. — Mediterraneo e oceano Indiano. Firenze,
1970, с. 177—190.
Vinaver V. Trgovina bosanskim robljem tokom XIV veka u Dubrovniku. — Anali. God II, 1953, с. 125—147.
Vinja V. Starofrancuski opis Pule i Dubrovnika iz godine 1395. — ZIHN. Knj. II, 1958, с. 89—101.
Vlasi u XV i XVI vijeku. — RANU. Knj. 73, 1982, с. 71—177.
Voje I. Argentum de glama. — ИЧ. Ка. XVI—XVII, 1970, с. 15—43.
Voje I. Bencio del Buono — ИЧ. Ка. XVIII, 1971, с. 189—199.
Voje I. Bosenski svinec v kreditni trgovini srednjeveskega Dubrovnika. — ZC. 1978, Letnik XXXII, № 1—2,
с. 37—59.
Voje I. Kreditna trgovina u srednjovjekovnom Dubrovniku. Sarajevo, 1976.
Voje I. Eattivita dei commercianti Italiani a Ragusa nel Medioevo (Secc. XIV—XV) e il loro addatamento alle
nuove condizioni di vita. — I rapporti demografici e popolativi. Vol. 2. Roma, 1981, с. 111—127.
Voje I. Michele Georgii de Florentia procuratore della Camera apostolica e le sue operazioni, a Ragusa, nella
seconda meta del Quattrocento. — Le relazioni {299} religiose e chiesastico-giurisdizionali. Atti dell II
Congresso internazionale sulle relazioni fra le due sponde adriatiche. Bari, 1979, с. 159—170.
Voje I. O trgovackoj djelatnosti dubrovackih nastavnika u Srednjem vijeku. — Dubrovnik. 1980, br. 6, с. 59—
69.
Voje I. Poslovanje dubrovniskih druzb na Balkanskem poluotoku v drugi polovici XV. stoletja. — ZC. 1975,
№ 3—4, с. 215—222.
Voje I. Probleme der Quantifizierung des Handels und der Produktion des mittelalterlichen Ragusa (Dubrovnik).
— Osterreichische Osthefte. Wien, 1985, Jahrgang 27, с. 283—299.
Voje I. Utrjevanje Slovenskih mest za obrambo pred turskimi napadi. — ZC. 1987, № 3, с. 473—492.
Voje I. Vpliv Italije na solstvo in s tem povezan kulturni razvoj v Dalmaciji, ter Dubrovniku v srednjem veku.
— ZC, br. 3. 1983, с. 203—212.
Vojnovic К. Bratovstine i obrtne korporacje u republici Dubrovackoj od XIII do konca XVIII vijeka. Sv. I—II.
Zagreb, 1899—1900.
Werner E. Einige Frage zu den Krisenerscheinungen im Osmanenreich des. 17. Jahrhundert — Byzantina.
Tomos 13. Thessaloniki, 1985, с. 507—514.
Werner E. Die Geburt einer GroBmacht — Die Osmanen (1300—1481). Ein Beitrag zur Genesis des turkischen
Feudalismus. В., 1972.
Werner E., Markov W. Geschichte der Turken von den Anfangen bis zur Gegenwart. В., 1978.
Die wirtschaftliche Auswirkungen der Turkenkriege. Graz, 1971.
Zbornik radova о Marinu Drzicu. Zagreb, 1969.
Zbornik Historijskog arhiva u Dubrovniku. — Arhivist. Zagreb. 1979. God. XXIX. Bd. 1—2.
Zbornik Jevrejskog Istorijskog muzeja u Beogradu. Studije i grada о Jevrejima Dubrovnika. Beograd, 1971.
Zbornik radova u cast 650 obljetnice planske izgradnje Stona i Malog Stona. — Ston, 1987.
Zirojevic O. The Ottoman Military Organization in Yugoslav Countries in the 15th and 16th Centuries. —
Ottoman Rule, c. 176—188.

Zlatar Z. Dubrovnik’s Investments in its Balkan Colonies, 1594—1623; a Quantitative Analysis. — Balcanica.
VII. 1976, с. 103—118.
Zlatar Z. Kara Mustapha and the Republic of Dubrovnik (1667—1678); a New Interpretation. — Balcanica.
VIII. 1977, с. 201—216.
Zlatar Z. Medunarodni polozaj Dubrovacke Republike koncem XVII veka. — JIC. 1977, № 1—2, с. 9—38.
Zlatar Z. Stvaranje Svete lige i Dubrovacka Republika (1683—1684). — JIC. 1975, № 1—2, с. 29—60.
Zivanovic D. Kuca s troja vrata u Zudioskoj ulici. — Anali. God. XXI. 1983, с. 25—36.
Zivanovic D. Skup kuca u Ulici od Kastela. — Anali. God. XIX—XX. 1982. с. 79—90.
Zivanovic D., Vukovic D. Soko-grad u Konavlima. — Anali. God. III, 1954, c. 375—384.
Zivkovic P. Pariteti dubrovackog novca u srednjem vijeku. — Anali. 1985, Sv. XXII—XXIII, c. 31—39.
Zivojinovic D. Americka revolucija u Dubrovacka Republika 1763—1790. Beograd, 1976.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ВВ —
Византийский временник. М.
ВИ —
Вопросы истории. М.
ВИС —
Вопросы истории славян. Воронеж.
ВПР —
Внешняя политика России XIX и начала XX в. Документы Российского
Министерства иностранных дел. Серия I. М.
ГГБ —
Годишаак града Београда. Београд.
ГЗМ
— Годишаак Земалског музеjа. Сараjево. {300}
ГПМК —
Годишаак Поморског музеjа у Котору. Котор.
ЖМНП —
Журнал Министерства народного просвещения. СПб.
ЗМПУ —
Зборник Музеjа прикладне уметности. Београд.
ЗРВИ —
Зборник радова Византолошког института. Београд.
ЗРИПК —
Зборник радова Института за проучваае каижевности. Београд.
ЗФФБ —
Зборник Филозофског факултета у Београду. Београд.
ЗФФП —
Зборник Филозофского факултета у Приштини. Приштина.
ИБИД —
Известия на Българското историческо дружество. София.
ИГ —
Историйки гласник. Београд.
ИЗ —
Историйки записи. Титоград.
ИП —
Историйски преглед. София.
ИЧ —
Историйки часопис. Београд.
НАА —
Народы Азии и Африки. М.
ОРЯС —
Отделение русского языка и словесности имп. Академии наук
в С.-Петербурге.
ПИИС —
Прилози Института за исторщу Сараjева. Сараjево.
ПЮИФ —
Прилози за каижевност, jезик, исторщу, фолклор. Београд.
САНУ —
Српска Академща наука и уметности. Београд.
СВ —
Средние века. М.
СС —
Советское славяноведение. М.
ССб —
Славянский сборник. Саратов.
Anali —
Anali Zavoda za povijesne znanosti Istrazivackog centra (Historijskog instituta) JAZU
u Dubrovniku. Dubrovnik.
ANU BiH —
Akademija nauka i umjetnosti Bosne i Hercegovine. Sarajevo.
AV—
Archivski vjesnik. Zagreb.
BHR —
Bulgarian Historical Review. Sofia.
BZ —
Byzantinische Zeitschrift. Munchen.
DH —
Dubrovacki horizonti. Zagreb.
EB —
Etudes balkaniques. Sofia.
GDI BiH —
(ГДИ БиХ) —
Godisnjak drustva istoricara Bosne i Hercegovine. Sarajevo.
GFFNS
(ГФФНС) —
Godisnjak Filozofskog fakulteta u Novom Sadu. Nowi Sad.
HZ —
Historijski zbornik. Zagreb.
IHAS —
Izdanje Historijskog arhiva u Splitu. Split.

JAZU —
Jugoslavenska Akademija znanosti i umjetnosti. Zagreb.
JIC —
Jugoslovenski istorijski casopis. Beograd.
MSJHM —
Monumenta spectantia historiam Slavorum Meridionalium. Zagreb
PANU BiH —
Prilozi ANU BiH. Sarajevo.
PII —
Prilozi Instituta za istoriju. Sarajevo.
PPUD —
Prilozi povijesti umjetnosti u Dalmaciji. Split.
PZ —
Pomorski zbornik. Rijeka—Pula.
RANU BiH —
Radovi ANU BiH. Sarajevo.
RESEE —
Revue des etudes Sud-Est europeennes. Bucarest.
RFFZd —
Radovi Filozofskog fakulteta u Zadru. Zadar.
RIHP —
Radovi Instituta za hrvatsku povijest. Zagreb.
RIZ —
Radovi Instituta JAZU u Zadru. Zadar.
SP —
Starohrvatska prosvjeta. Zagreb.
ZIHN —
Zbornik Instituta za historijske nauke. Zadar.
ZC —
Zgodovinski casopis. Ljubljana.
ZNZO —
Zbornik za narodni zivot i obicaji. Zagreb.
ZR —
Zadarska revija. Zadar. {301}
УКАЗАТЕЛЬ НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫХ ИМЕН
Али-паша 121, 122, 224
205—207
та) 194, 195
Антоевич (Дубровчанин) Па-
Гундулич Франо 119, 123,
бан Кулин 17, 134
вел 52
166,188,263
Курд-бей 118, 122
Антун Дубровчанин 64
Гучетич М. 224, 226
Лемер 234
Ахмед-паша Герцегович
Гучетич Никола 188
Леопольд I Габсбург 228—
208, 209
Гучетич Секо 226
230
Аяз 89
Джика Антон 249—252
Лористон 255, 257
Баниссис (Баничеви) Яков
Диверсис Квартиджианис
Лукаревич Яков 158, 159
158
Филипп де 65, 76, 80, 82,
Лучич Ганибал 114
Барка (Кирико) Лука 243
83, 109, 174, 190
Маврокордато Александр
Бенино 64
Димитрович Никола 194, 203
230
Брокиер Бертрандон де ла 86
Добричевич Вице 182
Мармон 257, 258
Бобальевич Савко 179, 188,
Добричевич Ловро 181, 182
Марсильи 230
191
Држич Джоре 188, 191, 192
Мартинович Марко 241
Божидарович Никола 182—
Држич Марин 119, 158, 188—
Марулич Марк 202
184
190, 192, 199—202
Махмуд-паша Анджелович
Бокшич Жоре 67, 97, 266
Заманья Лука 222, 223 225
102, 212
Боргоманеро 228, 229
Златарич Динко 176, 188
Менчетич Жоре 186, 225
Бошкович Руджиер 205, 236,
Зузорич Цвиета (Флора) 188
Менчетич С. 108, 223
246, 247
Ибрагим-паша 114, 209
Мечетич ТТТитттко 191
Бранкович Джурадж 68, 99,
Италинский А. Я 255, 257
Мехмед II Фатих 4, 5, 96, 97,
101
Кабога Марин 188, 193
101, 102, 112,113,116
Броневский В. Б. 256
Кабужичи Никола и Лука 69,
Мехмед-паша Соколович
Будиславич Томо 175, 176
71
118—120, 123, 124, 147
Бульбито Андриуц 65
Кава Онофрио де ла 65
Мехмед IV 223, 224
Буне Вице 158, 178
Кара Мустафа 5, 223—226,
Микелоцци Микелоццо 92
Бунич Николица 226
228, 229
Миличевич Паское 92, 94
Бунич Серафим 219
Караман Матия 246
Мурад II 98, 101
Ветранович Мавр 187, 193,
Кирико Ф. 253, 255
Мурад III 175
199, 202
Конвентали Дж. Батиста 166
Мустафа-паша 118
Владиславич Савва 241—
Контарини 216
Налешкович Никола 188,
245, 265
Корнаро Катарино 222
194, 199
Влаткович Божидар 182, 183
Корнело Петр 75
Нини Франческо 180
Вукчич Радослав 181
Косача Степан 79, 100—102,
Нинни Дж. 212
Градич Юний 101
197, 208
Никола Зриньский 120
Гундулич Иван Франов 201,
Котрулевич Бенко (Бенедик-

Орбин Мавро 188, 203, 244
Орлов А. Г. 246—249
Островский Г. Г. 240, 241
Палмотич Якета 5, 224—
226
Панин Н. И. 247, 248
Пантела Петр 75, 76
Петр I 240, 242, 244, 245
Пивлянин Байо 217, 218
Працат (Працатович)
Миха 176
Ранина Франо 247—249
Рацци Серафино 108,
173, 176
Родригец Даниэль 137
Руццини Карло 230
Сасин Антун 202
Селим I 108, 113, 144, 145
Селим II 118, 119, 123
Сенявин Д. Н. 254, 256,
257
Сигизмунд Люксембург
78, 79, 98
Синан-паша Коджа 209
Скочибуха Вице Степович
176
Сулейман I Великолепный
90, 108, 113, 120, 129
Толстой П. А 240, 242, 243,
245
Тудисич Марин Франо 247
Угринович Дживан 181, 182
Феррамолино Антонио 94,
116
Фома (Фома Сплитский)
11, 38
Хамзич Михоч 182—184
Хасан-паша 209
Хызыр (Хайруддин) Барба¬
росса 115, 117
Цриевич Илия (Цервин Элия)
187, 190, 191, 193
Чернышов Николай (Барка)
243, 244
Шафиров П. П. 243, 244
Эйнехан 208, 209
Юнчич Матко 181, 182
Юрий Далматинец 92
Юрьев Блаж (Трогиранин)
180,181
{302}

I — секстерий Каштель, самая древняя часть города (возник в VII в.); II — секстерий Св. Петр (возник в
VIII в.); III — секстерий Пустиерна (возник в VIII—IX вв); IV — часть города, заселенная и обнесенная
стенами в XI—XII вв.
1 —башня св. Марии;2 — башня «Мртво звоно»; 3 — бастион св. Маргаригы; 4 — церковь св. Степана;
J — башня Будиславича; б — башня Марина Целипе; 7 — башня Ивана Цриевича; 8 — башня «Болотные
ворота»; Р —башня Гундулича; 10 — башня Ильи Бинцулича; 11 —башня Павла Марселеза; 12 —
башня Джура Которани; 13 — Каштельские ворота; 14— ворота Целенге; 15 — Львиные ворота; 16 —

ШЯС-зЯ КШ.&1 i.+b+H*
Далматинка. Чезаре Бечеллио, родственник Тициана, путешествен¬
ник и художник, выпустил в 1590 г. в Бенеции книгу «Древние и сов¬
ременные костюмы всего мира», где дал яркие этнографические зари¬
совки — письменные и графические — многих типов тогдашнего юго¬
славянского общества. Здесь и далее в ренессансных рамках рисунки

Молодая турчанка

Молодая дубровницкая аристократка

TVRCO
PI R. АЮ.
Тзфецкий пират

Дубровницкий купец

Янычар

Статуя Роланда («Орландо»)

Улица Пустиерна, перекрытая арками

Внутренний дворик Княжева двора

Ловриенац, бастион, точнее, маленькая крепость, у западных стен города

«Большой колодец», построенный Онофрио де ла Кава в 1436—1438:

Площадь «Прид двором» — традиционное
(Спонза), прямо — колонна Роланда и часс
то театральных представлений. Слева — дворец Дивона
: башня, справа — собор

, Ахмеда Ш (1707 г.), одобряющий уплату харг

Схемы средиземноморских судов XIV—XV вв. Вверху: слева — двухмачтовая галера, справа — двухмачтовая
кока. Внизу: слева — одномачтовая кока, справа — четырехмачтовая карака

Изображение двухмачтового нефа на серебряной
Из церкви под Дубровником