ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
А. ДЕБОРИН
КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ
ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ
„НОВАЯ МОСКВА"
19 2 5

Красно-Пресненская
типография и словолитня
им. Богуславского
(3-я „Мосполиграф1*')-
Москва, Малая Грузинская ул.,
Охотничий пер., д. 5/7-
Мосгублит№ 12530.
Тираж 7.000.

ПРЕДИСЛОВИЕ.
Предлагаемый второй том «Книги для чтения по истории
философии» по замыслу составителя должен преимущественно
включать в себя отрывки из произведений мыслителей, подго¬
товивших элементы для выработки мировоззрения диалектиче¬
ского материализма. Первый отдел отводится в настоящем
издании французскому сенсуализму и материализму XVIII столе-
тия. Вопросы материалистической теории познания и материали¬
стического миросозерцания составляют центр тяжести этого
отдела.
Второй отдел посвящается классическому немецкому идеа¬
лизму. Главный результат немецкого идеализма составляет диа¬
лектика. Поэтому составитель «Книги для чтения» отводит вто¬
ростепенное место системам идеалистов, сосредоточивая все
почти извлечения из их произведений вокруг диалектиче¬
ского метода.
Вполне понятно, что мировоззрения утопических со¬
циалистов также не могли быть нами обойдены. В специаль¬
ном отделе им отведено довольно много места. Из многочислен¬
ных работ их мы приводим те места, которые характеризуют их
мировоззрения в целом; частные или вообще те или иные кон¬
кретные проблемы нас интересовать не могли. В отдел утопиче¬
ского социализма мы включили и Прудопа как представителя
мелко-буржуазного социализма.
В отделе «Разложение гегелианства» представлены Бруно
Бауэр, Штирнер, Лассаль и Фейербах. Не желая осложнять
«Книгу для чтения» слишком отвлеченными проблемами «фило¬
софии самосознания», как она разрабатывалась Бруно Бауэром,
мы предпочли дать отрывок «Род и масса», в котором философия
самосознания получает применение к определенному конкретному
вопросу, послужившему поводом для резкой критики и поле¬
мики со стороны Маркса и Энгельса.

— 4 —
В отделе Разложение .гегелианства» фигурирует и Лассаль,
хотя он почти ничего не сделал для критики гегелевской систе¬
мы, оставаясь И сущности всю жизнь в области философии орто¬
доксальным гегелианцем с ярко выраженной фихтевской окра¬
ской. Вследствие этого мы сочли целесообразным поместить
в «Книге для чтения» его интересное письмо к отцу, которое
дает представление об его философских взглядах на канве исто¬
рических и практических проблем.
Мы вынуждены были отказаться от включения в это изда¬
ние отрывка из работ Д. Ф. Штраусса, несмотря на то, что он
считается первым «лево-гегельянцем», по той причине, что его
писания носят слишком богословский характер.
Позитивизм Конта и утилитаризм Бентама и Миля также
должны были по понятным основаниям получить свое отражение
в «Книге для чтения». Естественно-научный материализм пятиде¬
сятых годов XIX века представлен двумя отрывками из «Силы
и материи» Бюхнера.
Мы сочли необходимым отвести также место Дарвину и
Спенсеру в особом отделе под названием «Дарвинизм и эво¬
люционизм».
Специальный отдел отведен русским мыслителям: Герцену,
Лаврову, Бакунину и Чернышевскому ввиду их огромной
роли в истории русской общественной мысли и значения их в
качестве предшественников русского марксизма.
Из иностранных авторов значительная часть отрывков пере¬
ведена впервые на русский язык для настоящего издания. Всем
переводчикам, работавшим для этого тома, составитель прино¬
сит свою искреннюю благодарность.
В заключение считаем долгом выразить особую признатель¬
ность т. Лупполу за оказанную им мне помощь в издании этой
книги как чтением корректуры, так и составлением примечаний.
А. Деборин.

СЕНСУАЛИЗМ И МАТЕРИА-
ЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ
XVIII ВЕКА

ФРАНСУА-АРУЭ-МАРИ ДЕ-ВОЛЬТЕР.
О г. Локке.
Может быть, никогда не существовало более мудрого, бо¬
лее методического мыслителя, более точного логика, чем Локк,
но он не был великим математиком. Он никогда не мог от¬
даться занятию утомительными вычислениями и примириться
с сухостью математических истин, которые вначале не пред¬
ставляются вразумительными, тем не менее он всего лучше
доказал, что можно обладать математическим умом, не прибегая
к помощи математики. До него великие философы пришли
к определешюму решению относительно того, что такое есть
душа человека; но так как они ничего не знали о ней, все они,
конечно, выражали различные мнения.
В Греции, на родине искусств и заблуждений, где так про¬
явились величие и глупость человеческого ума, о душе рассужда¬
ли как и у нас.
Божественный Анаксагор, в честь которого воздвигли ал¬
тарь за то, что он сообщил людям, что солнце больше Пелопо-
иеса, что снег черен и что небеса состоят из камня, утверждает,
что душа есть воздушный, но бессмертный дух. Диоген (не тот,
который стал циником, после того, как он был фальшивым мопет-
шшом) утверждал, что душа являлась частью самой субстанции
бога; и это, по крайней мере, была блестящая идея. По уче¬
нию Эпикура, душа, подобно телу, состоит из частей. Аристо¬
тель, которого истолковывали па тысячу ладов, потому что он
непонятен, полагал, — если верить свидетельству некоторых из
его учеников, — что ум всех людей оказывается одною и тою же
субстанцией. Божественный Платон, учитель божественного
Аристотеля и божественный Сократ, учитель божественного Пла¬
тона, утверждали, что душа телесна и вечна. Конечно, демон
Сократа сообщил ему, что она такое. Правда, некоторые люди

— 8 —
утверждают, тгго человек, который хвалился тем, что у него
имеется геашй-хратштель, был немного помешан или до некото¬
рой степени обманщик, но эти люди слишком требовательны.
Что касается наших отцов церкви, то некоторые из них
в первые века полагали, что .человеческая душа, ангелы и бог
телеапл.
Мир становится все более и более утонченным. По свиде¬
тельству о. Мабильона, св. Бернар учил, что по смерти душа
не видит бога на небе, но беседует лишь с человеческой при¬
родой Иисуса Христа. На этот раз ему не поверили на слово:
крестовый поход несколько поколебал доверие к его предсказа¬
ниям. Затем явилось множество схоластиков, а именно неопровер¬
жимый докторх), проницательный доктор 2), ангельский доктор 3) ,
серафимский доктор 4), херувимский доктор, которые все были
уверены в том, что у. них имеются весьма ясные знания о душе,
но которые постоянно выражались так, как будто они желали,
чтобы никто ничего не понял в их рассуждениях.
Наш Декарт, призвание которого заклЮ|Чалось в том, чтобы
открыть заблуждения древности, но заменить их своими, увлек-
шиа> тем систематическим духом, который ослепляет величайших
людей, воображал, что он доказал, .что душа есть то же самое,
что мысль, точно так же как, по его 'мнению, материя есть то же
самое, что протяжение. Он утвержддп, что человек всегда мы¬
слит, и что душа входит в тело, будучи наделена всеми мета¬
физическими понятиями, зная бога, пространство, бесконечность,
имея все отвлеченные идеи, наконец, обладая превосходными
познаниями, которые она, к сожалению, забывает, выходя из
чрева матери.
Отец МдпьбраИш, ораторианец в своих выспренних иллю¬
зиях, Не только не допускает врожденных идей, но ion не со¬
мневался, что мы видим все в боге, и что бог, так сказать, есть
наша душа.
После того как столько резонеров сочиняло романы о
душе, явился мудрец, скромно написавший ее историю. Локк
объяагил человеку человеческий разум подобно тому, как прево-
сходный анатом объясняет строение человеческого тела. Он всегда
пользуется светочем физики; иногда он осмеливается высказы¬
вать утверждения; но он осмеливается и сомневаться. Вместо
’) Александр Галесский.
2) Иоанн Дунс Скотт.
3) Св. ФоМа Аквинат.
*) Св. Бонавентура.

— 9 —
того, чтобы сразу определять то, чего мы не знаем, он посте¬
пенно исследует то, что мы желаем знать. Он берет ребенка
Ь момент его рождения; он шаг за шагом следит за развитием
его ума; он видит, чтд у ребенка есть общего с животными,
и в каких отношениях он стоит выше их; а главное, он прини¬
мает р соображение свое собственное свидетельство, свое соб¬
ственное сознание.
«Я предоставляю, — говорит он, — тем, которые знают об
этом больше, чем, я, спорить о том, существует ли наша душа до
или после образования нашего тела; но я признаюсь, что мне
досталась в удел одна из тех грубых душ, которые пе всегда
мыслят, и, к сожалению, я даже не могу понять, что душа бо¬
лее нуждается в том, чтобы всегда мыслить, чем тело в том,
чтобы всегда двигаться».
Что касается меня, то я горжусь тем, что относительно
этого вопроса я был всегда настолько же прост, как и Локк.
Никто не заставит меня поверить, что я всегда мыслю, и я не
более его склонен воображать, что через несколько дней после
моего зачатия я был очень ученой душой, знавшей тогда мно¬
жество вещей, которые я забыл рождаясь, и что в утробе ма¬
тери я обладал весьма бесполезными познаниями, которые за¬
быты мною как-раз тогда, когда я мог бы нуждаться в них, и
которых я впоследствии никак не мог восстановить.
Опровергнув врожденные идеи, отказавшись от тщеслав¬
ного убеждения, чгго .человек всегда мыслит, установив, что
источником всех наших идей являются чувства, занявшись иссле¬
дованием наших Простых и сложных идей, внимательно про¬
следив все проявления деятельности ума, выяснив насколько
несовершенны те языки, на которых говорят люди, и как мы
постоянно злоупотребляем терминами.—Локк, наконец, рассматри¬
вает обширность, или скорее ничтожность человеческих позна¬
ний. В этой главе он скромно решается сказать следующие
слова: может быть, мы никогда пе будем в состоя¬
нии узнать, мыслит ли чисто материально е суще¬
ство или Нет г).
Эти мудрые рассуждения показались! некоторым теологам
соблазнительным утверждением, что душа материальна и смертна.
Некоторые англичане, отличающиеся своеобразным ханжеством,
ударили в набат. Суеверные люди играют в обществе такую же
роль, как трусы в армии: они испытывают панический страх
Ч Опыт о человеческом разуме. Книга IV, глава III.

— lo¬
ll распространяют его. Закричали, что Локк хочет уничтожить
религию; о религии же в дашюм случае не было и речи: это
бы,п чисто философский вопрос, не имевший никакого отноше-
ния к вере и к откровению; следовало только без озлобления
рассмотреть, есть ли противоречие в утверждении: материя
может мыслить, и бог может сообщить мысль материи. Но
теологи слишком часто начинают с утверждений, что xie раз¬
делять их мпешш, значит оскорблять бога. Это слишком напо-
минает плохих поэтов, которые кричали, что Депрео дурно от¬
зывался о короле, потому что он насмехался над ними.
Доктор Стиллингфлпт составил себе репутацию умеренного
тео.лога, так как он воздержался от. явных оскорблений, говоря
о Локке. Он вступил в спор с ним, но был побежден, потому
что он рассуждал, как доктор, а Локк, — как философ, знающий
силу и слабость человеческого ума и пользовавшийся оружием,
свойства которого он знал.
Если бы я осмелился говорить после г. Локка о столь труд¬
ном предмете, то я бы сказал: люда давно уже спорят о природе
и о бессмертии души: что касается бессмертия души, то это
невозможно доказать, так! как еще спорят об ее природе, и,
конечно, нужно основательно знать сотворенное существо, чтобы
решить — бессмертно оно или пет. Человеческий разум до та¬
кой степени неспособен наличием себя доказать бессмертие
души, что религия была вынуждена дать нам знание о нем
путем откровения. Общее благо всех людей требует, чтобы
верили, что душа бессмертна; вера предписывает нам это; этого
достаточно, и вопрос почти решен. Не так ставится вопрос
относительно природы души: для решения не важно, какова
субстанция души, лишь бы она была добродетельна. Это часы,
которые нам поручено заводить, но мастеровой не сказал нам,
из чего сделана пружина этих часов.
Я— тело, и я мыслю; больше я ничего не знаю об этом.
Если я буду руководиться моим слабым разумением, то стану ли
я приписывать неизвестной причине то, что я могу так легко
приписать еднпствешюн вторичной причине, которая мне не¬
сколько известна? Здесь все философы-схоластики останавли¬
вают меня и говорят: телу присущи лишь протяжению и плот¬
ность, и для него возможны лишь движения и фигуры. Нб дви-.
жейие, фшура, протяжение и плотность не могут создать мысли:
следовательно, душа не может быть материей. Все это важное
рассуждение, повторяемое столько раз, сводится единственно
к следующему: я знаю о материи лишь очень немногое, я не

— 11 —
вполне угадываю некоторые ее свойства, по мне совершенно
неизвестно, могут ли эти свойства соединяться с мыслью: следо¬
вательно, так как я ничего не знаю,, я решительно утверждаю,
что материя неспособна мыслить. Именно таким образом рас¬
суждают схоластики.
Г. Локк просто сказал бы этим господам: сознайтесь по
крайней мере, что вы настолько же неосведомлены, как и я;
пи ваше воображение, ни мое не могут представить себе, как
у тепа имеются идеи; по понятнее ли вам, каким образом у
какой бы то ни было субстанции имеются идеи? Вы не пони¬
маете ни материи, ни духа, как же вы осмеливаетесь утверждать
что-либо? Что вам до того, является ли душа одной из тех
непонятных сущностей, которую называют материей, или одною
из тех непонятных сущностей, которую называют духом? Как!
Бог, создатель всего, не может по произволу увековечить вашу
душу или уничтожить ее, какова бы ни была ее субстанция?
Затем является суевер и говорит, что всех тех, которые
предполагают, что можно мыслить с помощью одного тела, сле¬
дует сжечь для блага их душ; но что сказал бы он, если бы
оказалось, что он сам виновен в безверии? В самом деле, какой
человек осмелится, без нелепого нечестия, утверждать, что со¬
здатель не может наделить материю мыслью и чувством? Смо¬
трите же, в каком затруднении оказываетесь вы, которые таким
образом ограничиваете могущество создателя. У животных
имеются такие же органы, как у нас, такие же восприятия; у
них есть память, они связывают некоторые представления. Если
бог Не мог одушевил» материю и наделить ее чувствитель¬
ностью, то необходимо одно из двух: или животные оказываются
настоящими машинами, или у них имеется духовная душа.
Мне кажется, что доказано, что животные нс могут быть
простыми машинами; вот -мое доказательство: бог наделил их
точно такими же органами чувств, как и паши; следовательно,
если они не чувствуют, бог создал нечто бесполезное; а, как
вы сами признаете, бог не делает ничего бесполезного; следова¬
тельно, он не создал столько органов чувств для того, чтобы
вовсе нс было чувств; итак, животные вовсе не оказываются
простыми машинами. По вашему мнению у животных не может
быть духовной души; следовательно, вопреки вашему желанию,
вам остается только утверждать, что бог наделил органы живот¬
ных, которые являются материей, способностью чувствовать, ап-
перцепировать, т.-е. тем, что вы называете у них инстинктом.
И кто может помешать богу наделить наши более топкие органы
— 12 —
тою способностью чувствовать, апперцепироваТь и мыслить, кото¬
рую мы называем человеческим разумом? Перестаньте же возму¬
щаться мудрой и скромной философией Локка; нисколько не
противореча религии, она являлась бы ее доказательством, если
бы религия нуждалась в доказательстве, потому что какая же
философия благочестивее той, которая, утверждая лишь то, что
она ясно понимает, и умея признать свою слабость, говорит
вам, что следует обращаться к богу., когда дело идет о выясне¬
нии основных принципов?
Впрочем никогда не следует бояться, что какое-нибудь фи¬
лософское мнение может повредить религии какой-либо стра¬
ны. Хотя религиозные тайны и противоречат нашим доказатель¬
ствам, наши христианские философы, которые знают, что при¬
рода объектов! разума и веры различна, продолжают чтить'
их. Философы никогда не создадут религиозной секты: зачем?
Ведь они вовсе пе пишут для народа, и у них нет энтузиазма.
Разделите человечество на двадцать частей, и окажется, что
девятнадцать двадцатых состоят из тех, которые занимаются фи¬
зическим трудом и никогда пе узнают, что на свете существо¬
вал г. Локк; а что касается остальной двадцатой части, то
сколько найдется в ней таких людей, которые читают? И среди
тех, которые читают, окажется двадцать читающих романы на
одного, изучающего философию. Число тех, которые мыслят,
чрезвычайно невелико, и они-то не собираются возмущать мир.
Ни Монтэнь, ни Локк, пи Бэйль, пи Спиноза, пи Гоббс,
ни лорд Шэфтсбери, ни г. Коллинз, ни г. Толанд пе возбуждали
раздоров в своем отечестве; большею частью теологи сперва
стремились быть главами сект, а затем пожелали стать главами
Партий. Что я говорю? Все эти книги философов нового времени
рместе взятые никогда не наделают в мире такого шума, как
тот, который когда-то наделал спор францисканских монахов
о форме их рукавов и их капюшона.
О Декарте и Ньютоне.
Фра'нцуз, приезжающий в Лондон, находит разницу в фи¬
лософских взглядах, как и во всем остальном. Он покинул пол¬
ный мир, а находит его пустым. В Париже считают вселенную
состоящею из вихрей танкой материи; в Лондоне ничего этого
не признают. У нас давление луны вызывает морские приливы,
a y англичан море тяготеет к луне, Так что, когда вы думаете,
— 13 —
что луна должна была бы вызывать прилив, эти господа 'Пола¬
гают, что должен быть отлив; к сожалению, этого нельзя про¬
верить, потому что для выяснения этого нужно было бы иссле¬
довать луну и приливы в первый момент творения.
Вы заметите кроме того, что солнце, которое во Франции
не имеет никакого отношения к этому делу, в Англии произ¬
водит около одной четверти результата. У наших картезианцев
все совершается благодаря толчку, который непонятен; у г. Нью¬
тона — благодаря притяжению, причина которого также неиз¬
вестна. В Париже вы представляете себе землю в виде дыни;
в Лондоне она сплющена с двух сторон. Для картезианца свет
существует в воздухе; для пьютонианца он истекает из солнца
и доходит до земли в шесть с половиной минут. Ваша химия
производит все свои реакции с кислотами, щелочами и с тонкой
материей; у англичан притяжение господствует даже в химии.
Даже сущность вещей совершенно изменилась. Вы пе со¬
глашаетесь ни относительно определешш души, ни относительно
определения материи. Декарт утверждает, что душа есть то же
самое, что мысль, а Локк довольно хорошо доказывает ему
противоположное. Декарт утверждает кроме того, что только
протяжение составляет материю. Ньютон добавляет к нему плот¬
ность.
Это серьезные разногласия
Non nostrum inter vos tantas componere lites x).
Этот знаменитый Ньютон, этот разрушитель картезианской
системы, умер в марте 1727 г. Он жил в почете у сограждан и
был похоронен, как король, облагодетельствовавший своих под¬
данных. Здесь с большим интересом читали и перевели па англий¬
ский язык похвальное слово в честь Ньютона, произнесенное
г. де-Фоптенеллем в академии наук. В Англии ожидали его су¬
ждения как торжественного признания превосходства англий¬
ской философии, но когда увидели, что он пе только наделал
ошибок в своем изложении этой философии, но что он сравни¬
вая Декарта с Ньютоном, все Лондонское королевское обще¬
ство возмутилось. Не соглашаясь с высказанным суждением,
подвергли речь суровой критике. Многим (и не столь уже круп¬
ным философам) даже не понравилось это сравнение, только
потому что Декарт был француз.
Следует признать, что образ жизни, судьба и философия
этих двух вепиких людей весьма отличались друг от друга.
*) Виргилий. Eglog. IV 108: Не паше дело решать такие сцоры между вами.

— 14 —
Декарт бы,п одарен блестящий и сильно развитым воображе¬
нием, которое сделало его человеком оригинальным как в своей
частной жизни, так- и в его образе мыслей. Это воображение
не могло ле обнаружиться даже в его философских произведс-
'шлях, где беспрестанно встречаются остроумные и блестящие
сравнения. Природа сделала его почти поэтом, и он в самом
деле сочинил для шведской королевы забавные стихи, которые
из уважения к памяти о пем нс были напечатаны.
Некоторое время он был воегпгым, а затем стал вполне фило¬
софом. Он не счел недостойным себя волочиться за женщинами.
Его возлюбленной была девушка, которую звали Франсипа;
она умерла в молодости, и он очень жалел о ее смерти. Итак,
он испытал все, что свойственно человеку.
Он долго полагал, что необходимо избегать людей, ц в
особешюсти свое отечество, чтобы философствовать на свободе.
Он был прав; люди его времени нс были Настолько образованы,
чтобы просветить его, и были способны лишь вредить ему.
Он покинул Францию, потому что искал истины, которая
тогда преследовалась жалкой схоластической философией; но
да не нашел брльше толка в университетах в Голландии, куда
он удалился, потому что в то время, как во Франции осудили
те из ebo философских положений, которые только is были
истинны, мшгмые голландские философы, не лучше понимавшие
его, то более тснавидивщис, ибо они ближе Видели его славу,
также преследовали его. Оп был вынужден покинуть Утрехт;
да подвергся обвинению в атеизме, последнему средству кле¬
ветников, и его, который употребил все свое глубокомыслие
ла то, чтобы искать новых доказательств бытия божия, подо¬
зревали в том, что оп не признает бытия божия.
Такне преследования предполагали весьма значительные до-
стоинства и блестящую репутацшо; действительно, у пего были
и первые и вторая. Разум! до некоторой степени проник в мир
даже через мрак схоластики и вопреки предрассудкам и суеве¬
рию 'парода. Его имя, наконец, настолько прогремело, что поже¬
лали привлечь его во Францию наградами. Ему предложили
пенсию в тысячу экю; он приехал, понадеявшись на это, заплатил
за продававшийся тогда патент, не получил пенсии и вернулся
философствовать в своем уединении в северной Голландии, в то
время как великий Галилей, когда ему было 84 года, томился
в тюрьмах грпсвизищщ за то, что он доказал движение земли.
Наконец, он умер в Стокгольме преждевременной смертью,
вызванной дурным режимом, будучи окружен несколькими уче¬
ными, своими врагами, и на руках врача, который его ненавидел.

— 15 —
Совершенно не такова была карьера Ньютона: он прожил
почти восемьдесят пять лет вполне спокойно, счастливо и поль¬
зуясь уважением в своем отечестве. К большому счастью для
себя, он не только родился в свободной стране, по и в такое
время, когда по устранении схоластических грубостей культи¬
вировался один разум; мир мог только учиться у, пего, но не
враждовать с ним.
Своеобразное различие между ним и Декартом заключается
в том, что в течение столь продолжительной жизни он был
свободен от страстей и слабостей. Он никогда не имел обще¬
ния ни с одной женщиной; меня уверял !в этом тот врач и Хи¬
рург, который присутствовал при его смерти. Можно изумляться
в этом отношении Ньютону, но не следует порицать Декарта.
Общественное мнение в Англии считает второго из этих
философов мечтателем, а первого мудрецом.
В Лондоне очень немногие читают Декарта, сочипехшя
которого в самом деле стали бесполезными; очень немно¬
гие читают Ньютона, потому что нужно быть очень ученым
для того, чтобы его понимать. Однако, все говорят о них; за
французом не признают никаких заслуг и приписывают вес ан¬
гличанину. Некоторые полагают, что если теперь уже не при¬
знают боязни пустоты, если знают, что. воздух имеет вес, если
пользуются зрительными трубками, то этим обязаны Ньютону.
Он является здесь тем баснословным Геркулесом, которому, не¬
вежды приписывали все подвиги других героев.
Лондонские критики речи г. де-Фонтенелля осмеливались
утверждать, что Декарт не был великим геометром. Те, которые
утверждают это, заслуживают упрека в том, что они бьют свою
кормилицу; Декарт настолько же подвинул вперед геометрию
по сравнению с тем состоянием, в котором он нашел ее, насколь¬
ко после него этб сделал Ньютон: он первый нашел способ
состав,пять алгебраические уравнения кривых. Его геометрия,
ставшая теперь общепринятой, благодаря ему, была настолько
глубокомыслехша в его время, что пи один профессор не осме¬
ливался объяснять ее, и ее понимали только Шоотен в Гол¬
ландии и только Ферма во Франции!.
Он внес геометрический метод и изобретательность
в диоптрику, которая стала в его руках совершенно новым
искусством, и если он сделал в ней много ошибок, то ведь,
человек, открывающий новые земли, не может сразу узнать
все их особенности. Последователи по крайней мере обязаны
ему открытием. Я не стану отрицать, что во всех других сочи¬
нениях у Декарта оказывается много ошибок.

— 16 —
Геометрия явилась руководством, которое как бы было со-
здайю им самим, и, следуя которому, он держался бы верного
пути в своей физике, но затем он перестал следовать этому,
руководству и увлекся духом системы. Тогда его философия
превратилась в остроумный роман, казавшийся правдоподобным
разве только невежественным философам его времени. Он оши¬
бался относительно природы души, относительно законов дви¬
жения, относительно природы света. Он допускал врожденные
идеи, он придумал новые элементы, он создал особый мир, он
придумал человека по своей фантазии. Правильно говорят, что
декартовский человек в самом деле оказывается только декар¬
товским человеком, весьма далеким от истинного человека. В своих
метафпзйческих заблуждениях он дошел до того, что стал утвер¬
ждать, что дважды-два четыре только потому, что лак пожелал
бог; однако можно без всякого преувеличения сказать, что он
заслуживал уважения даже и в своих заблуждениях. Он ошибался,
но, по крайней мере, он ошибался, следуя определенному методу,
делая один вывод из другого. Если он придумал новые химеры
в физике, то по крайней мере он разрушил прежние; он научил
щюдей своего времени рассуждать и пользоваться против него
самого его же оружием.' Если он пе расплачивался хорошей
монетой, то очень важно и то, что он уронил во мнении света
поддельную монету.
Я не думаю, что его философию в самом дело можно в
каком бы то ни было отношении сравнивать с философией Нью¬
тона: первая философия есть опыт, вторая — образцовое произ¬
ведение; но тот, кто вывел нас на дорогу, ведущую к истине,
стдит того, кто впоследствии дошел до конца по этой дороге.
Декарт заставил прозреть слепых: они убидели ошибки древ¬
ности и свои собственные. С тех пор открытый им путь стал бес¬
предельным. Небольшая книга Рого i) являлась в течение неко¬
торого времени полным изложением физики; теперь во всех
сборниках европейских академий нет еще. начала системы: при
исследовании этой глубины выяснилось, что она бесконечна.
(Oeuvres completes de Voltaire, Paris, 1879, t. 22, pp. 121—132. Перевел
с французского A. M. Воден).

ЖАН МЕЛЬЕ.
Бытие не могло быть сотворено.
Дия того, чтобы яснее обнаружить справедливость этих
истин1) и тем очевиднее доказать, .что материя существует
самостоятельно, что она сама является причиной своего дви¬
жения, и что она в самом деле Является первой причиной верх
вещей, изложим сперва такой принцип, который настолько ясен
и очевиден, что в нем никто не может сомневаться. Этот прин¬
цип заключается в том, йто существует мир, то-есть существует
небо и земля, и бесчисленное множество вещей, которые содер¬
жатся как бы между нёбом и землей: относительно этого не мо¬
жет существовать основательных сомнений, если не желать
определенно стать на точку зрения пирронизма ц вообще сомне¬
ваться во всем, а это значило бы совершенно закрыть глаза
и 1не видеть света человеческого разума и желать восстану»
против всех естественных чувств. Для того, чтобы кто-нибудь
бы,п способен дойти до этого, ему, пришлось бы лишиться рас¬
судка, и если бы он непременно пожелал упорствовать в этих
чувствах, то правильнее было бы считать его сумасшедшим,
чем бесполезно аргументировать с ним, чтобы просветить его.
Но, по моему мнению, нельзя найти такого пиррониста, кото¬
рый, как бы |пи был он безумен, (не знал бы, не чувствоврл и*
даже нс бы,л бы вполне убежден в том, что, по крайней мере,
существует некоторое различие между, удовольствием и стра¬
данием, между добром и злом1, а также и между хорошим куском
хлеба, который сип держал, бы в одной руке и съел бы, и между
камнем, который он держал бы в другой руке. Пирронизм нс
идет так далеко, .чтобы сомневаться во всем, а следовательно,
он является скорер мнимым, чем реальным, и скорее игрою ума,
>) а именно того, что „бесполезно признавать существование всемогущего
бога для того, чтобы объяснить природу вещей и их происхождение".
Кн. для чтен. по истории философии.	2
— 18 -
чем истинным уберкдепием. Поэтому, оставляя в стороне это
всеобщее и притворное сомнение пирропистов, мы последуем
яснейшим указаниям разума, который очевидно доказывает вам
существование бы*тия; так как, по крайней мере, нам самим
ясно и очевидно, что бытие существует, и что пас не было бы
и у нас даже не могло быть И Мысли о бытии, если бы не
было бытия. Но мы, конечно, знаем, что мы существуем, и что
мы мыслим; у нас не может быть никаких сомнений относи¬
тельно этого; итак, достоверно и очевидно, что бытие есть,
потому что если бы бытия не было, нас, конечно, не было бы,
мы, конечно, не мыслили бы. Нет ничего более я,снрго и оче¬
видного.
Если предположить это, то необходимо предположить суще¬
ствование бытия, и не только необходимо предположить суще¬
ствование бытия, но й непременно нужно признать, что бытие
всегда существовало, и что, следовательно, оно никогда Не
было создано; потому что, если оно не существовало всегда,
то, конечно, никогда не оказалось бы возможным ни чтобы оно
бЫ.по, ни чтобы оно когда-либо начало быть. Во-первЫх, оно
никогда не могло бы само начать Оыть, (потому что то, чего
вовсе нет, не может никаким образом создать себя или на¬
делить себя бытием. Во-вторых, оно никогда не могло бы на¬
чать быть ши- благодаря действию какой-либо иной причины,
ни благодаря какому-Нибудь Иному бытию, которое произвело бы
его, так как не было бы никакого иного бытия и никакой
иной причины, которая могда бы произвести его, как предпо¬
лагали бы, говоря, что бытие не всегда существовало. А затем,
так как бытие есть, и так как очевидно, что оно есть, необхо¬
димо признать, что оно всегда было, иг не только необходимо
признать, что бытие есть и что оно всегда было, но сле¬
дует признать еще и то, что имешю бытие есть первый прин¬
цип и первая основа всех вещей. Ведь очевидно, что все вещи
в самом деле суть то, что они Ьуть, только потому, что мм
присуще бытие, и что сами они причастны к бытию, и ясно jr
достоверно известно,- что не было бы ничего, если бы не было
бытия. Отсюда очевидно вытекает, что вообще бытие есть пер¬
вое, главное и основное начало всех вещей. Но мы только-что
доказали, что бытие никогда не начшшло быть, и .что оно всегда
бы,по, между тем как все вещи суть лишь различные видоиз¬
менения бытия, а отсюда очевидно вытекает, что ничто не
бцло сотворено и что, следовательно, не существует создателя.
Все эти тезисы находятся в связи друг с другом, и они бесспорны.

— 19 —
Движение присуще материи.
Будем продолжать изложение наших мыслей и постараемся
никогда ие говорить ничего такого, что не подтверждалось бы
солидными доказательствами. Трудно выяснить основное на¬
чало движения и узнать, каким образом материя движется или
может двигаться. Богопоклонники утверждают, что движение
никаким образом! Не может быть присущ© ей... Но в таком
случае не только неодушевленные тела не могли бы двигаться
собственными силами, но и все тела и даже наиболее одуше¬
влённые были бы одинаково неспособны к этому, потому что
Нельзя обнаружить существования или возможность существо¬
вания необходимой связи между пашей идеей о телах и их дви-
жением. Говорят, что непонятно, каким образом тело, большое
цпи маленькое,. способно двигаться собственными силами. К
этому сводятся все те доказательства, которые приводит и мо¬
жет привести тот автор 1), которого я цитировал в пользу
своего взгляда па движение тел. Очень характерно уже и то,
что тпг оп, ни другие авторы не приводят в пользу своих утвер¬
ждений более веских доказательств, и что они Все-таки Не за¬
мечают, что можно без противоречия и не приходя к нелепым
выводам утверждать, что тело может двигаться собственными
силами. Ведь если бы кто-нибудь из наших богопоклопликов
мог обнаружить какое-нибудь противоречий или какую-нибудь
нелепость в этом, огш, несомненно, нс замедлили бы указать
на это. А так как они не могли) обнаружить Никаких противо¬
речий и тшкаких нелепостёй в том, что материи присуще дви¬
жение, то это является достаточно очевидным доказательством
того, что в этом допущении в самом деле пет никаких противо-
рс’шй и псдепостей. Посмотрим теперь, можно ли сказать это
об утверждениях вышеупомянутого автора, но сперва полезно
будет указать на предпочтительность того взгляда, который я
отстаиваю. Хотя не обнаруживается необходимой связи между
идеей о телах и их движением, и не ясно, каким образом они
могут двигаться собственными силами, однако, как я только-
что сказал, нельзя обнаружить никакого противоречия и не вы¬
текает никаких нелепых выводов из утверждения, что они мо¬
гут двигаться собственными силами; поэтому, так как нечего
бояться ни противоречий, ни нелепых выводов с этой стороны,
вовсе не оказывается невозможным, что тепа могут двигаться
!) Мелье имеет в виду Мальбранша.
2»

— 20 —
собственными силами. А если нисколько не оказывается за¬
труднительным утверждать, что тела могут двигаться собствен¬
ными силами, то не оказывается затруднительным и утверждать,
что они в самом деле, двигаются собственными силами: если
же утверждают, что в этом оказываются какие-нибудь противо¬
речия, иди что это приводит к каким-нибудь нелепым выводам,
то следует указать, в чем заключаются эти противоречия или
эта нелепые выводы, которые отсюда вытекали бы; и я утвер¬
ждаю, что не один из богопокдонников не может этого сде¬
лать, а слсдоватёльНо очевидно, что тела могут двигаться соб¬
ственными сидами и; нет надобности искать иных причин их
движения кроме самой материи, из которой состоят псе тела.
Как я уже сказал, не имело бы ^никакого значения, если бы
дсго-нибудь стал утверждать, что нет необходимой связи между
нашей идеей о телах и их движением, потому что если бы
между ними в самом деле не было необходимой связи, то
из этого не вытекало бы, что в утверждении, ,что тела могут
двигаться собственными сидами, заключалось бы противоречие
или что это приводило бы к нелепым выводам. Впрочем, не
следует даже удивляться тому, что не обнаруживается необ¬
ходимой связи между, ними, потому что такой связи и в самом
деле не должно существовать, так как движение не есть сущ¬
ность вещей, а лишь свойство их природы. Если’ бы движение
было по существу присуще материи или сущности тел, то
следует думать, что существовала бы необходимая связь между
нашей идеей о телах и их движением. Но так как это движение
не присуще им, потому что тело может не двигаться, то между,
!иими вовсе не должно существовать необходимой связи и ее
тщетно стараются найти. Именно поэтому не является очевид¬
ным ни почему материя движется так или иначе, т.-е, с тою
иди иною скоростью, ни почему она движется справа налево
и,ли слева направо, ни почему она движется сверху вниз или
снизу вверх, ни, наконец, почему она движется по прямой .ли¬
нии, или по окружности, или по кривой линии, хотя она дви¬
жется по всем этим различным направлениям с бесконечными
видоизменениями; дед о в том, что ни один из этих видов дви-
:жения не присущ материи и, несомненно, что вследствие этого
мы не можем ясно видеть, в чем именно заключается основное
начало и определение всех этих различных движений. Лишь
относительно движения по окружности можно сказать, что сама
по-себе материя стремилась бы всегда двигаться по прямой ли¬
нии, так как это движение явдяется наиболее простым и самым
— 21 —
естественным; но она не может всегда двигаться таким обра¬
зом, потому что все пространство наполнено материей, а по¬
этому материя не могла бы всегда оказываться па прямой ли¬
нии или всегда двигаться по прямой линии, пе встречая какой-
нибудь другой материи, препятствующей ей продолжать таким
образом свое движение. А так как для материи не всегда ока¬
зывается место, где она могла бы двигаться по прямой линии,
то она вынуждена двигаться по кривой линии или по окруж-
иссти. Поэтому многие части материи или мпотае объемы ма¬
терии иапр1емешю должны двигаться по окружностям, и таким
образом получается множество материальных вихрей. И пе под¬
лежит сомнению, что этим обусловливается шарообразность
э)емли, солнца, луны и всех других звезд и планет, как очень
хорошо выяснили наши картезианцы. Поэтому, хотя для нас
не очевидно, в чем именно заключается основное начало дви¬
жения материи, мы не находим и даже не могли бы найти
ничего затруднительного в утверждении, что все эти различ¬
ные движения и все эти их различные изменения обусловли¬
ваются самой природой, и этого достаточно для того, 1гтобЫ
утверждать, что они в самом деле обусловливаются самой при¬
родой, а не какой-нибудь иной причиной.
,0 частной и общей собственности.
Почти повсюду распространено и узаконено заблуждение, за¬
ключающееся в том,’ что люди присваивают себе в частную
собственность земные блага и богатства, вместо того, чтобы,
как следовало бы, всем владеть и пользоваться ими па нача¬
лах равенства. Я имею в виду всех лиц, живущих в одной и той же
местности, на одной и той же территории, так что все те муж¬
чины и женщины, которые жили бы в одном и том же городе,
в одном и том же местечке, в одной и той же деревне или даже
в одном и том жо приходе, все вместе составляли одну и
гу же семью, считая и признавая друг друга братьямии сестрами
и как бы детьми одних и тех же отцов и, одних и тех же ма¬
терей, и поэтому все они должны были бы любггть друг друга,
как братья и сестры и, следовательно, должны были бы жить
мирно и па общинных началах. , именно, все они должны иметь
одинаковую или сходную пищу и быть одинаково хорошо одеты,
у них должны быть одинаково хорошие жилища, постели и
обувь, но все они одинаково должны заниматься делом, т.-е.
— 22 -
трудом, или у каждого из них должно быть какое-нибудь Инон
честное и полезное занятие, смотря по его профессии или смотря
по тому, что оказывалось бы более необходимым или более
полезным делать в дашюе время, сообразуясь с временем года
и с потребностью в тех или иных вещах. И Все это должно
совершаться под руководством не тех лиц, которые желали бы
надменно и тиранически господствовать над другими, а лишь
под руководством тех, которые оказались бы наиболее благо¬
разумными, исполнелшыми паплучших намерений, клонящихся к
усовершенствованию и заботящихся об общественном благе. Та¬
ким образом, каждый из соседних городов и каждая га других
общин будут очень заботиться о заключении союза между собой
и о ненарушимом поддержании мира и взаимного согласия, чтобы
взаимно помогать друг другу и поддерживать друг друга в случае
надобности, без чего никаким образом не может существовать
общественное благо и большинство людей неизбежно бедствует.
Что же получается благодаря этому разделению па части
земных благ и богатств между частными людьми, из которых
каждый пользуется; €>восй частью отдельно от других и так,
как ему угодно? Благодаря этому каждый старается всякими
способами, хорошими или дурными, обладать как можно ббль-
шим богатством, потому что жадноогь ненасытна, и опа, как
известно, является источником всех зол, и, давая простор,
стремлению людей к исполнению своих желаний, она пользуется
случаем и побуждает их. делать все, что они могут, чтобы
обладать множеством благ и богатств, как для того, чтобы изба¬
вить себя от всяких лишений, так и для того, чтобы благодаря
этому предаваться наслаждениям и удовольствиям и обладать
всем для mix желательным. Вследствие этого наиболее сильные,
наиболее хитрые, наиболее ловкие, а часто даже и худшие и
недостойнейшие оказываются наделенными наилучшими зем¬
ными благами и житейскими удобствами.
Вследствие этого одни имеют больше, а другие меньше, и
часто даже одни берут все, а у других не оказывается ничего,
одни богаты, а другие бедны, одни хорошо питаются, хорошо
одеваются, у них имеются хорошие жилища, хорошая мебель,
хорошие постели ц хорошая обувь, между тем как другие плохо
Питаются, плохо одеваются, живут в плохих жилищах, спят па
плохих постелях и носят плохую обувь, а у многих совсем пег
приюта, О1Ш изнемогают от голода и совершенно коченеют от
холода. Вследствие этого одни напиваются и наедаются до-
отвала, между тем как другие умирают с голода. Вследствие
— 23 —
этого одни почти всегда веселятся и наслаждаются, между Тем
как другие всегда грустны и печальны. Вследствие этого одни
пользуются почетом, между тем как других' всегда унижают
и презирают, потому что богачей всегда почитают и уважают, а
бедных всегда презирают. Вследствие этого, одним нечего делать1,
они всегда отдыхают, играют, гуляют, спят, сколько им угодно,
едят и пьют дотвала, и, таким образом, толстеют, ведя празд¬
ную и приятную жизнь, между тем как другие изнуряют себя
трудом, не могут отдохнуть ни днем, ни ночью и стараются
изо всех сил добыть предметы, необходимые для существо¬
вания. Вследствие этого богачи находят в случае болезни и
вообще всякий раз, когда им что-нибудь понадобится,, всякого
рода помощь, поддержку и комфорт, утешение и целебные сред¬
ства, которые можно найти, между тем как бедные остаются
без ухода в болезни и нужде и беспомощно умирают без
лекарств, без комфорта и без утешения в беде. Наконец, вслед¬
ствие этого, одни всегда благоденствуют, с избытком
окружены всевозможными благами, предаются удовольствиям
и блаженству, как в раю, между тем как другие, наобо¬
рот, всегда нуждаются, страдают и подвергаются всевозможным
лишениям, обусловливаемым бедностью, и находятся как бы в
аду, при чем весьма небольшое расстояние отделяет этот рай
от этого ада, часто их отделяет друг от друга только улица
пли только стена или перегородка, так как очень часто из домов
богатых можно сразу попасть в дома бедных и найти там полную
нищету и все муки и ужасы ада. И в вЫсшей степени гнусно и
возмутительно то, .что очень часто те, которые всего более
заслуживают это райское блаженство и эти райские наслаждения,
терпят адские муки, и, на'оборот, те, которые всего более заслу¬
живали бы адских мучений и наказаний, всего безмятежней на¬
слаждаются этим райским блаженством. -Одним словом, хорошие
люди терпят в этом мире те муки, которым должны были бы под¬
вергаться злые. Злые обыкновенно пользуются здесь теми бла¬
гами, почестями и удовольствиями, которые должны были бы
существовать только для добрых. Ведь честь и слава должшд
были бы выпадать на долю одних лишь хороших людей, а позор
И презрение должны были бы выпадать на долю одних лишь
злых и порочных людей, однако, в мире обыкновенно бывает
наоборот, и это, очевидно, является очень большим заблужде¬
нием и вопиющей несправедливостью, и, несомненно, это дало
повод одному автору, которого я уже цитировал, утверждать,
что злые люди перевернули эти вещи вверх дном, пли что бог
— 24 —
нс есть бог, потому что невероятно, чтобы бог пожелал терпеть
такое нарушение справедливости.
Это еще не все; то заблуждение, на которое я указываю,
а именно то, что блага так плохо распределены между людьми,
то, что у одних оказывается все или гораздо больше, чем сле¬
довало бы для того, чтобы достающаяся им доля соответствовала
требованиям справедливости, а у других, наоборот, не оказы¬
вается ничего, или они нуждаются в большей части тех вещей,
•которые бы,ли бы для них необходимы или полезны; и я утвер¬
ждаю, что это порождает взаимную ненависть и зависть между
людьми. Далее, это вызывает ропот, жалобы, смуты, возмущения
и войны,, причиняющие .людям бесчисленное множество бедствий.
Это вызывает и бесчисленное множество вредных процессов,
котсрые' частные лица’ вынуждены вести между собой, чтобы,
как они утверждают, отстоягь свои имущества и свои права.
Из-за этих процессов им приходится выносить множество физи¬
ческих мучений и бесчисленное множество душевных тревог;
довольно часто процессы эти влекут за собой полное разорение
одних и других. Вследствие этого те, у кого нет ничего, или
нет всего необходимого, бывают вынуждены прибегать ко мно¬
гим дурным средствам, чтобы иметь возможность существовать.
Это вызывает подлоги обманы, мошенничества, несправедли¬
вости, грабежи, кражи, похищения, убийства, и разбои, кото¬
рые причиняют людям: бесчисленное множество бедствий.
(Testament de Jean Mealier. Amsterdam, 1864,t 11, §§ 68, 73, 49.Перевел
с французского А. Воден.).

ЭТЬЕН БОННО ДЕ-КОНДИЛЬЯК.
Об ощущениях.
Важное уведомление читателя.
Я забыл предупредить об одном, о чем я должен был бы
говорить и, быть может, повторять во многих местах этого
произведения; но я считаю, что признание этой забывчивости
лучше повторений и к тому же не заключает неудобств послед¬
них. Итак, я предупреждаю, что чрезвычайно важно в точности
поставить себя па место статуи, которую мы будем наблюдать.
Необходимо начать существование вместе с ней; иметь лишь
одно чувство, когда она имеет только одно; приобретать только
те навыки, какие усваивает опа; словом, быть лишь тем, чем
бывает она. Она будет судить о вещах подобно нам лишь тогда,
когда будет обладать всеми нашими чувствами и всем нашим
опытом, а мы будем судить подобно ей лишь тогда, когда пред¬
положим, что мы лишены всего, что отсутствует у нее. Я
полагаю, что читателям, в точности поставившим себя на ее
место, не будет трудно понять это произведение; иначе мне
предстоят бесчисленные затруднения.
Однако, совсем непонятно, почему я намереваюсь наблю¬
дать именно статую, и это предупреждение покажется, без со¬
мнения, неуместным; за То будет одним поводом больше,
чтобы заметить его и вспоминать о нем.
Я ничего не сказал о делении этого Трактата, потому что
эта предосторожность показалась мне излишней. Беглый взгляд
на оглавление в конце второго тома поможет узнать план,
какому я следовал.

— 26 —
ГЛАВА I.
О первых познаниях человека, ограниченного чувством
обоняния.
1. Статуя, ограниченная обонянием, может по¬
знавать только запахи.
Познания нашей статуи, ограниченной чувством обоняния,
могут распространяться только на запахи. У нее еще не может
быть представлений ни протяжения, ни фигуры, ни чего-либо,
что существует вне ее, или вне ее ощущений, например, пред¬
ставлений цвета, звука, вкуса.
2. Для себя самой она есть лишь запахи, кото¬
рые она обоняет.
Если мы поднесем ей розу, для нас она будет статуей, 'обо¬
няющей розу, но для себя она будет лишь самим запахом этого
цветка.
Так опа будет запахом розы, гвоздики, жасмина, фиалки,
соответственно предметам, которые будут действовать на ее
орган. Словом, на1 ее взгляд, запахи будут лишь ее собствен¬
ными модификациями или формами бытия; и она не сможет
считать себя чем-либо другим, потому чго таковы единствен¬
ные ощущения, к которым она способна'.
3. У нее нет никакого представления материи.
Пусть философы, для которых представляется столь очевид-
;цы'м то, что все существующее материально, поставят себя па
мгновение на ее место, и пусть они представят себе, как мог,пи
бы они подозревать о существовании того, что напоминает собою
то, что мы называем материей.
4. Нельзя быть более ограниченным в своих по¬
знаниях.
Итак, уже можно было убедиться, что достаточно было бы
увеличить или уменьшить число чувств, чтобы заставить
нас, иметь суждения, совершенно отличные от тех, которые
в наши дни кажутся нам столь естественными; и наша ограни¬
ченная обонянием статуя может дать нам представление о роде
существ с наименее обширными познаниями.

— 27 —
ГЛАВ;А II.
О процессах разумения в человеке, ограниченном чувством обо¬
няния, и о том, как различные степени удовольствия и печали
являются основой этих процессов.
1. Статуя способна к вниманию,
При первом запахе способность обонять нашей статуи все¬
цело полна впечатлением, производимым на ее орган. Вот это
я называю вниманием.
2. К наслаждению и страданию,
С этого момента она начинает наслаждаться или страдать,
потому чТо, если способность обонять всецело полна приятным
запахом, это — наслаждение, а если — неприятным, это —стра¬
дание.
3. Но не может создавать же л а н и й.
Но у нашей статуи нет еще никакого представления о тех
различных изменениях, которые опа будет в состоянии претер¬
петь. Стало быть, опа есть благо без желания бьйгь лучше,
или — зло без желания быть благом. Страдание не больше мо¬
жет вселить в нее стремление к благу, которого она не знает,
чем наслаждение — заставить ее опасаться зла, которое она зна¬
ет не больше, чем благо. Следовательно, как бы пи было непри¬
ятно первое ощущение,—едва затронут был орган или была
причинена жестокая боль, — оно пе '.смогло бы возбудить же¬
лания.
Если у пас страдание всегда сопровождается желанием не
страдать, то этого не может быть у нашей статуи. Боль, пред¬
шествующая иному состоянию, вызывает в нас такое желание
только потому, что это состояние нам уже известно. Привычка,
которую мы усвоили, рассматривать боль как нечто, без чего
мы были и без чего мы можем быть, делает то, что мы но
можем больше страдать, как только мы пожелаем не страдать,
и это желание неотделимо от болезненного состояния.
Но статуя, которая в первый момент чувствует себя лишь
самой болью, которую она испытывает, не знает, может ли
она перестать быть ею, чтобы стать чем-либо другим, или вовсе
Не существовать. У нее нет еще никакого представления ни
об изменении, ни о последовательности, ни о продолжительно¬
сти. Стало быть, она существует, не будучи в состоянии фор¬
мировать желания.

— 28 —
4. Удовольствие и печаль — основы ее деяний.
Когда статуя заметит, что сна может перестать быть тем,
чем опа есть, чтобы опять ста)гь тем, чем была, мы увидим, что
-желания ее рождаются из состояния печали, которое она будет
сравнивать с состоянием удовольствия, какое ей напомнит па¬
мять. Именно, вследствие этого уменья, удовольствие и пе¬
чаль суть единственные принципы, которые, определяя все про¬
цессы ее души, должны постепенно возвысить ее к познанию
всего, на что она способна; и чтобы разобраться в развитии,
которое опа способна будет совершить, достаточно будет на¬
блюдать удовольствия, к каким она будет стремиться, печали,
каких она будет опасаться, и влияние тех и других соответ¬
ственно обстоятельствам.
5. Насколько она была бы ограничена, если бы
не имела памяти.
Если бы у нее пе оставалось никакого воспоминания о своих
видоизменениях, она всякий бы раз думала, что ощущает впер¬
вые; года как бы всецедб терялись в каждом настоящем мо¬
менте. Ограничивая таким образом постоянно свое внимание
только одной формой бытия, она никогда бы не сравнивала
две из них вместе,, никогда не судила бы об йх отношениях;
опа наслаждалась бы или страдала, не имея еще ни желания,
ни страха.
6. Рождение памяти.
Запах, который статуя обоняет, не исчезает у нее совер¬
шенно, лишь только содержащее запах Тело перестает дей¬
ствовать на ее орган. Внимание, оказываемое ему статуей, еще
удерживает его. Он оставляет в пей более или менее сильное
впечатление, соответственно бывшему более или менее живым
вниманию. Это — память.
7. Разделение способности обонять между обо¬
нянием и пам ятью.
Когда наша статуя становится новым запахом, она все еще
представляет собою тот, каким она была в предшествующий
момент. Ее способность обонять разделяется между памятью и
обонянием, при чем первая из этих способностей внимательна
к прошедшему ощущению, между тем как вторая — внимательна
к ощущению настоящему.
8. Память есть лишь способ обоняния.
Таким образом у статуи имеются два способа обоняния,
которые отличаются только тем, что один относится к дей¬
ствующему ощущению, а другой к ощущению, которого уже
— 29 —
нет, но впечатление от которого еще продолжается. Не зпая,
что существуют действующие на нее предметы, не зная даже,
что у нее есть орган, она обычно различает воспоминание об
ощущении и действующее ощущение, только как слабое ощуще¬
ние того, чем она была, и живое ощущение того, что она есть.
9. Чувство воспоминания может в ней быть бо¬
лее живым, чем чувство ощущения.
Я говорю обычно, потому что воспоминание не всегда
будет слабым чувством, а ощущение живым;' так как всякий
раз как память воспроизведет ей ее формы бытия с большой
силой, а орган, напротив, сохранит лишь легкие впечатления,
то чувство действующего ощущения будет значительно менее
живым, чем воспоминание закончившегося ощущения.
10. Статуя различает в себе последователь¬
ность во времени.
Итак, подобно тому, как один запах предстоит обонянию
вследствие воздействия душистого тела на самый орган, — дру¬
гой запах предстоит памяти, ибо воздействие другого душистого
тела существует в мозгу, куда его перенес орган. Переходя
таким образом от одной формы бытия к другой, статуя чувствует,
что она не является уже тем, чем она бы'ла; знание этого изме¬
нения заставляет ее относить первую форму к моменту, отлич¬
ному от того, когда она. испытывает вторую; и именно это
заставляет ее проводить различие между существованием под
одной формой и воспоминанием о существовании под другой
формой.
11. Каким образом она бывает активной и пас¬
сивно й.
Она бывает активной относительно одного из своих спосо¬
бов обоняния и пассивной относительно другого. Она активна,
когда вспоминает об ощущении, так как она содержит в себе
причину, напоминающую ей об этом ощущении, Т.-е. память.
Она пассивна в тот момент, когда испытывает ощущение, так
как производящая его причина находится вне ее, Т.-е. в содер¬
жащих запахи телах, действующих на ее орган ’).
1) у нас имеется принцип наших действий, который мы чувствуем, по который
не можем определить; его называют силой. Мы одинаково активны ко всему, что
вта сила производит как внутри, так и вне нас. Мы активны, например, когда
размышляем или когда приводим в движение тело. По аналогии, мы Предполагаем
во всех предметах, которые производят какое-либо изменение, силу, которую мы
знаем еще меньше, и мы пассивны по отношению к впечатлениям, какие вти
предметы производят на нас. Таким образом существо бывает активным пли
пассивным соответственно тому, в нем или вне его находится причина произ
веденного действия.

— 30 —
12. Она не может различать эти два состояния.
Не будучи в состоянии сомневаться в действии на нее внешних
предметов, она, однако, не сумела бы отличить внутрепшою причи¬
ну от внешней. Всеми своими видоизменениями, на ее взгляд, она
обязана исключительно себе самой; и будет ли она испытывать
ощущение дли лишь воспроизводить его, опа никогда не заме¬
тит другого предмета, кроме себя самой в настоящем дли про¬
шлом. Она не сумела бы, следовательно, заметить какой-либо
разницы между состоянием своей активности и состоянием, когда
опа совершенно пассивна.
13. Память делается в ней привычкой.
Чем больше память будет иметь случаев для упражнения,
тем с большей легкостью она будет действовать. Именно вслед¬
ствие этого статуя создаст себе привычку без усилий припо¬
минать изменения, через которые она проходила, и разделять
свое внимание между тем, что она есть, и тем, чем она была.
Ибо привычка есть лишь легкость повторения того, что де¬
лали, и эта легкость приобретается повторением действий1).
14. Она сравнивает,
Если после неоднократных обопяЩгй розы и гвоздики она
обоняет еще раз розу, то пассивное внимание, образуемое обо¬
нянием, будет целиком направлено на предстоящий запах розы,
а активное внимание, образуемое памятью будет разделено между
воспоминанием, которое сохраняет запах розы, и воспоминанием
запаха гвоздики. Стало быть, формы бытия могут разделить
способность ощущать лишь при условии сравнения, ибо срав¬
нивать Означает оказывать внимание в одно и то же время
двум представлениям.
15. Судит,
Как скоро имеется сравнение, имеется и суждение. Наша
статуя пе может быть в одно и то. же время внимательной к за¬
паху розы и запаху гвоздики, не замечая, что один не есть другой;
далее она не может быть запахом розы, которую опа обоняет,
И запахом розы, которую она обоняла, не замечая, что это одни
и те же модификации. Стало быть, суждение есть лишь восприя¬
тие отношения между двумя сравниваемыми представлениями).
16. Эти процессы превращаются в привычку.
По мере того как сравнения и суждения повторяются, наша
статуя совершает их с большей легкостью. Таким образом она
’) Здесь, как и во всем этом произведении, я говорю лишь о привычках,
какие приобретаются естественным путем; в порядке сверхъестественном все под¬
чинено другим законам.

— 31 —
усваивает привычку сравнивать и судить. Следовательно, до¬
статочно ей обонять другие запахи, чтобы сделать новые сравне¬
ния, перейти к новым суждениям и усвоить новые привычки.
17. Она становится способной к удивлению.
Статуя вовсе не удивляется при первом ощущении, какое
она испытывает, так как она еще не приучилась пи к какой >
рода суждению.
Также она не представляет собой удивления, когда, по¬
следовательно ощущая много запахов, будет замечать каждый
лишь на мгновение. Она не склоняется ни к одному из суждений,
которые содержит; и чем более она изменяется, тем более
должна чувствовать себя, естественно, вынужденной к изме¬
нению.
Она не будет да) лее удивляться, если mu' незаметными оттен¬
ками поведем, ее от привычки считать себя данным запахом к
суждению о том, что она есть иной запах, потому что она
изменяется, не будучи в состоянии это замечать.
Но она не сможет не удивиться, сции сразу перейдет от
состояния, к которому была приучена, к совершенно иному
состоянию, представления которого у нее совсем еще не было.
18. Это удивление придает больше активно¬
сти душевным процессам.
Это удивление заставляв!' ее лучше чувствовать разницу
в формах бытия. Чем внезапнее переход от одних к другим, тем
больше ее удивление, и тем больше также ее впечатление от
противоположности удовольствий и страданий, которые их со¬
провождают. Ее внимание, привлеченное наиболее сильно дей¬
ствующими удовольствиями и страданиями, устремляется с боль¬
шей живостью на следующие друг за. другом ощущения. Она
сравнивает их, стало быть, более заботливо, опа судит, значит,
лучше об их отношениях. Следовательно, удивление увеличивает
активность ее душевных процессов. Но так как оно увеличивает
их, лишь заставляя замечать более ощутительную противополож¬
ность приятных и неприятных переживаний, то, значит, именно
страдание и удовольствие являются первым двигателем ее спо¬
собностей.
19. Представления, которые сохраняются в па¬
мяти.
Если каждый из запахов одинаково привлекает внимание
статуи, все они сохраняются в ее памяти, соответственно порядку,
в каком они следовали, и таким способом соединяются в ней.

— 32 —
Если последовательный ряд образует там большое коли¬
чество их, впечатление от последних, как наиболее свежее, будет
наиболее сильным; впечатление от первых, ослабевая незамет¬
ными ступенями, совершенно погаснет, как будто их и пе было.
Но запахи, бывшие предметом лишь малой доли внимания,
не оставят по себе никакого впечатления и будут забыты тот¬
час же, как были замечены.
Наконец, запахи, которые и в дальнейшем будут поражать
статую, будут представляться с наибольшей живостью; и они
овладеют ею столь сильно, что будут способны заставить ее
позабыть другие запахи.
20. Связь этих представлений.
Итак, память есть образующий род цепи ряд представле¬
ний. Именно эта связь доставляет формы следования от одного
представления к другому и формы припоминания наиболее отда¬
ленных из них. Следовательно, вспоминают представление, ка¬
кое имели некоторое время назад, лишь потому, что вновь вос¬
производят с большей или меньшей быстротой промежуточ¬
ные представления.
21. Памятью руководит удовольствие.
При втором ощущении у памяти нашей статуи нет выбора
действия: она может лишь припомнить первое ощущение. Она
только будет действовать сильнее или слабее, смотря по тому,
чем опа будет определена—живостью удовольствия или стра¬
дания.
Но при наличии ряда модификаций, статуя, сохраняя воспо¬
минание о большом количестве их, будет склоняться воспро¬
изводить предпочтительно те ощущения, которые в дальней¬
шем могут способствовать ее счастью; она быстро пройдет
мимо других и остановится на них лишь вопреки своей воле.
.Чтобы представить эту истину во всем ее свете, необхо¬
димо узнать различные степени удовольствия и страдания, к
которым можно быть восприимчивым, и сравнения, какие можно
провести между ними.
22. Два рода удовольствий и страданий.
Удовольствия и страдания бывают двух родов. Одни при¬
надлежат главным образом телу — чувственные; другие относятся
к памяти и ко всем душевным способностям — умственные или
духовные. Но замечать это различие статуя неспособна.
Это незнание гарантирует ее от заблуждения, которого мы
избегаем с трудом, так как эти переживания отличаются не
столь, сколь мы воображаем. В сущности говоря, все они ум-

- S3 —
ствепны иди духовны, ибо, собственно, только душа чувствует.
Если угодно, все они также в известной смысле чувственны или
телесны, ибо тело является единственной причиной, их вызы¬
вающей. Мы разделяем их на два рода лишь сообразно их связи
с телесными или душевными способностями.
23. Различные степени того и другого.
Удовольствие может уменьшаться или увеличиваться по сте-
пе!ням; уменьшаясь, оно стремится погаснуть и исчезает вместе
с ощущишем. Напротив, увеличиваясь, оно может дойти до
страдания, потому что воздействие становится слишком сильным
для органа. Таким! образом в удовольствии есть два предела.
Наиболее слабый — там, где ощущение начинается с наимень¬
шей силой; это первый шаг от ничто к .чувству; наиболее силь¬
ный — там, где ощущение не может увеличиваться, не перестав
быть приятным; это — состояние, наиболее близкое к страданию.
Впечатление от слабого удовольствия, кажется, сосредото¬
чивается в органе, который переносит его в душу. Но если оно
достигает известной степени живости, оно сопровождается пере¬
живанием, распространяющимся по всему тепу. Это переживание
есть факт, который наш опыт не позволяет подвергать сомнению).
Страдание равным образом может увеличиваться или умень¬
шаться. Увеличиваясь, оно стремится совершенно разрушить жи¬
вотное. Но уменьшаясь, оно не стремится подобно удовольствию
уничтожить вовсе чувство; момент, который его ограничивает,
напротив, всегда приятен.
24. Безразличное состояние находится лишь
путем сравнения.
Среди этих различных степеней невозможно найти безраз¬
личного состояния. При первом ощущении, как бы слабо оно
пи было, статуя необходимо есть благо или зло. Но при после¬
довательном переживаний наиболее живых страданий и наибо¬
лее сильных удовольствий она будет считать безразличными, —
т.-с. перестанет считать приятными или неприятными, — наиболее
слабые ощущения, которые она будет сравнивать с паибэлее
сильными.
Таким образом мы можем предположить, что для нее суще¬
ствуют приятные и неприятные формы бытия в различных сте¬
пенях и формы бытия, которые, она считает безразличными.
25. Происхождение потребности.
Всякий раз, как статуя есть зло, или (недостаток блага1,
она вспоминает свои Прошлые ощущения, сравнивает их с тем,
что она есть, и чувствует, что для нее важно сделаться опять
К&дпя чтен, по встерии философии.	8

- 34 -
•гем, чем опа была. Отсюда рождается потребность, т.-е. знание
того, что нечто ей полезно, па основании чего она судит, что
наслаждение ей необходимо.
Опа познаёт свои потребности .тишь вследствие того, что
сравнивает боль, от которой страдает, с удовольствиями, ко¬
торыми наслаждалась. Отнимите у нес воспоминание об этих
удовольствиях,—она будет злом, не подозревая, что у нее есть
какая-либо потребность, так как, чтобы .чувствовать потреб¬
ность в вещи, необходимо иметь о ней какое-нибудь пред¬
ставление.
По предположению же, какое мы голько-что сделали, она
знает лишь то состояние, в котором находится. Но когда она
вспоминает более счастливое состояние, настоящее положение
заставляет ее сейчас же почувствовать потребность. Та'ким-то
образом удовольствие и печаль всегда будут определять дей¬
ствие её способностей.
26. Каким образом oln а определяет душевные
процесс ы.
Ее потребность может быть, вызвана истинным страданием,
неприятным ощущением, ощущением, менее приятным, чем неко¬
торые из предшествовавших, наконец, вялым состоянием, в кото¬
рое опа приведена одной из форм бытия, какую она привыкла
считать безразличной.
Если ее потребность причинена запахом, который вызвал
у нее живое страдание, то она влсч;ет за собою почти ;всю
способность ощущать, и у памяти остается лишь сила, чтобы
напомнить статуе, что ей не всегда было столь худо. В подобном
случае она неспособна сравнивать различные формы бытия,
через которые опа прошла, она неспособна рассудить, какая
из них наиболее приятна. Все, что ее интересует, это — выйти
из такого состояния', чтобы наслаждаться другим, каково бы
оно ни было; и если бы она знала способ', который мог бы
освободить ее от ее страдания, она приложила бы все старания,
чтобы применить его. Так, во время тяжелой болезни мы пере¬
стаем желать удовольствий, которых раньше страстно искали,
и только и мечтаем, чтобы вновь обрести здоровье.
Если потребность вызвана менее приятным ощущением, то
следует различать два случая: или удовольствия, с которыми
статуя сравнивает их, были живыми и сопровождались более
сильными переживаниями; или они были менее живыми и по¬
чти не переживались.

— 35 —
В первом случае, прошедшее счастье пробуждается тем с
большей силой, чём больше оно отличается от настоящего ощу¬
щения. Переживание, которое его сопровождало, воспроизво¬
дится частично; сосредоточивая в себе почти всю способность
ощущать, оно не позволяет замечать приятные переживания,
которые предшествовали ему или следовали за ним. Таким обра¬
зом статуя, не будучи, рассеянной, лучше сравнивает это счастье
с состоянием, в котором она находится. Она хорошо сообра¬
жает, насколько одно отличается от другого. И так как она
рисует себе прежнюю форму бытия наиболее живой, то отсут¬
ствие се в настоящем вызывает наиболее сильную потребность
в ней, и обладание ею становится чрезвычайно необходимым.
Во втором случае,, напротив, переживание воспроизводится
с меньшей живостью: другие удовольствия рассеивают внима¬
ние, преимущества, которые оно предлагает, менее ощутительны;
они вовсе или почти не воспроизводят переживания. Статуя,
стадо быть, менее заинтересована в возвращении к прежней
форме, она ле прилагает к этому столько стараний.
Наконец, есди потребность причинена одним из тех ощуще¬
ний, которые она привыкла считать безразличными, она не чув-.
ствует сперва ни страдания, ни удовольствия. Но это состоя¬
ние, по сравнении его со счастливыми положениями, в кото¬
рых она находилась, скоро станет для нее неприятным; страда¬
ние, которое опа переживает в этом случае, мы называем то¬
ской. Но тоска продолжается, увеличивается, становится невы¬
носимой и с силой направляет все старания к счастью, утрату
которого статуя чувствует.
Эта тоска может быть столь же тягостной, как и боль;
в подобном случае у статуи один интерес: избавиться от нее,
и опа переходит без выбора ко всем формам бытия, которые
только способны рассеять ее. Но если мы уменьшим тягость
тоски, то ее состояние станет менее несчастным, оно будет
меньше вынуждать ее отделаться от него; она сможет напра¬
вить свое внимание на все те приятные переживания, о которых
она сохранила некоторое воспоминание; и именно удовольствие,
о котором она воспроизведет наиболее живое представление,
привлечет к себе все се старания.
27. Активность, которую она дает памяти.
Итак, имеются два принципа, которые определяют степень
действия способностей статуи: с одной стороны, живость блага,
которого у нее больще нет, с другой — недостаток удовольствия
от настоящего ощущения, или печаль, которая его сопрово¬
ждает.

— 36 —
Когда эти два принципа' соединяются, опа делает больше
усилий вспомнить то, чем она перестала быть, и чувствует
при этом меньше то, чем она является, так как, при наличии
необходимой ограниченности ее способности обонять, память мо¬
жет отвлечь часть этой способности, лишь сократив долю обо¬
няния. Если даже действие этого последнего свойства доста¬
точно сильно, чтобы овладеть всей способностью обонять, ста¬
туя больше не заметит оказываемого на ее орган впечатле¬
ния и вновь представит себя столь живо тем, чем опа была,
что ей покажется, что она все еще является им х).
28. Эта активность проходит вместе с потреб¬
ностью.
Но если ete настоящее состояние является наиболее сча¬
стливым, какое она только знает, то в ее интересе наслаждаться
им предпочтительно перед другими. Нет более причины, которая
мог.па бы склонить память действовать с достаточной силой,
чтобы завладеть обонянием и погасить переживание. Напротив,
счастье по меньшей мере фиксирует наибольшую дозу внима¬
ния, или способности ощущать, на настоящем ощущении; и
если статуя все-таки вспомнит то, чем она была, то сравнение
с тем, что она есть, побудит ее сильнее вкушать ее настоящей
счастье.
29. Различие между памятью и воображением.
Вот два действия памяти: одно— ощущение, которое вос¬
производится так же живо, как если бы оно совершалось па
самом органе; другое — ощущение, от которого остается лишь
легкое воспоминание.
Таким образом существуют две степени действия этой
способности, которые мы можем определить так: более слабая —
та, при которой память едва вызывает наслаждение прошед¬
шим; другая—та, при которой она вызывает наслаждение про¬
шедшим, как если бы оно было в настоящем.
Итак, она сохраняет название памяти при воспоминании ве¬
щей в качестве прошедших и принимает название воображе¬
ния, когда представляет вещи с такой силой, что они кажутся
настоящими. Воображение имеется у нашей статуи в такой же
степени, как и память, и эти две способности отличаются друг
1) Доказательство этому-наш опыт: нет может быть никого, кто но вспо¬
минает подчас удовольствий, коими он наслаждался, с такою живостью, как будто
он ими еще наслаждается, или, по меньшой мере, с живостью, достаточной для
того, чтобы но обращать никакого внимания на прискорбное, подчас, положение,
в котором он находится.

— 37 —
от друга лишь относительно. Память есть начало воображения,
которое имеет пока лишь недостаточно силы; воображение есть
та же память, достигшая всей живости, на которую она спо¬
собна.
Подобно тому, как мы различали два внимания, которые
образуются у статуи, одно вследствие обоняния, другое вслед¬
ствие памяти,— мы можем теперь отметить в ней третье, ко¬
торое она образует вследствие воображения и характер кото¬
рого состоит в приостанавливании впечатления внешних чувств,
чтобы заменить независимым чувством действие внешних пред¬
метов Ц.
30. Это различие ускользает от статуи.
Однако, хотя статуя и представляет себе ощущение, кото¬
рого уже нет, и хотя она воспроизводит его столь же живо, как
если бы оно еще было, она не знает, что в пей содержится
причина, производящая то же действие, как и душистое тело,
воздействовавшее на ее орган. Значит, она не может, как мы,
проводить различия между воображением и ощущением.
31. Ее воображение более активно, чем наше.
Но имеются данные предполагать, что ее воображение бу¬
дет иметь больше активности, чем наше. Ее способность ощущать
всецело 'направлена только на один род ощущений; вся сила
ее способностей прилагается единственно к запахам; ничто не
может ее рассеять. Что касается нас, мы рассеяны среди мно¬
жества ощущений и представлений, которые без устали нас
осаждают. И сохраняя для нашего воображения лишь частицу
ецл, мы способны на слабое воображение. К тому же наши
чувства всегда настраже против воображения; они уведомля¬
ют пас постоянно об отсутствии предметов нашего воображения;
напротив, все предоставляет свободный ход развитию воображе¬
ния у нашей статуи. Значит, опа воспроизводит без сомнения
запах, каким опа наслаждалась, и она наслаждается им дей¬
ствительно, как если бы ее орган был аффектирован им. Наконец,
легкость удаления от нас предметов, нам вредящих, и добывания
') Тысячи случаев доказывают силу воображения над чувствами. Сильно
занятый мыслью человек не видит перед своими глазами предметов, не слышит
поражающего слух шума. Все знают рассказ про Архимеда. Если воображение
еще больше займется предметом,—будут колоть, жечь, и по будут чувствовать боли;
покажется, что душа лишена всех впечатлений чувств. Чтобы понять возмож¬
ность таких явлений, достаточно рассудить, что, вследствие ограниченности на¬
шей способности ощущать, мы будем совершенно не чувствительными к впечат¬
лениям чувств всякий раз, как паше воображение всецело займется каким-либо
предметом.

— 38 —
тех, наслаждением от которых мы дорожим, также способствует
ленивости нашего воображения. Но так как наша статуя может
избавлять себя от 1ге|гсри1ятного переживании, лишь живо во¬
ображая форму бытия, которая ей нравится, то се воображение
более развито, и оно должно производить действие, для кото¬
рых наше совершенно бессильно 1).
32. Единственный случай, когда она может б нт I»
бездеятельной.
Однако, существует одно обстоятельство, когда деятельность
ее абсолютно приостанавливается, даже деятельность памяти,
дмеино, когда ощущение достаточно живо, чтобы всецело за¬
полнить способность ощущать, В. этом случае статуя совершенно
пассивна. Удовольствие для нее — известного рода опьянение,
в котором она едва наслаждается, и боль — изнеможение, в ко¬
тором она почти нс страдает.
33. Как опа возвращается к действию.
Но лишь ощущение теряет несколько степеней живости, как
сейчас же душевные способности возвращаются к действию, и
потребность вновь становится определяющей их причиной.
34. Она дает представлениям новый порядок.
Модификации, которые должны в дальнейшем нравиться ста¬
тус, -не всегда последние, какие она приняла. Они могут ока¬
заться в начале или в середине цепи, ее познаний так же, как
п в конце, потому что воображению часто приходится пробе¬
гать поверх промежуточных представлений. Оно сближает наи¬
более отдаленные из них, изменяет их порядок в памяти и обра¬
зует совершенно новую цепь.
Итак, связь представлений нс следует порядку ее способ¬
ностей: чем более принятый от воображения порядок будет
становиться свойственным ей, тем менее будет она' сохранять
тот, какой давала ей память. Вследствие этого, представления
связываются тысячами различных способов, и зачастую ста¬
туя будет припоминать менее тот порядок, в котором она испы¬
тывала свои ощущения, чем тот, в котором опа их воображала.
35. Представления с вя з ы’ваютс я различи ы ми
способами только потому, что делаются новис
с равн ения.
1) Как бы удивительны ни были эти действия воображения, достаточно,
чтобы пе было в том сомнений, поразмыслить над тем, что с нами бывает во
сне. Во сне мы видим, слышим, касаемся предметов, которые вовсе не действуют
на наши чувства; и есть все основания считать, что воображение имеет столько
силы лишь потому, что нас не отвлекает множество представлений и ощущений,
которые .овладевают нами во время бодрствования.

— 39 —
Но все эти цепи представлений образуются лишь путем
сравнений каждого звена с предшествующим и с последующим,
и путем суждений, выносимых па основании этих отношений.
Эта связь становится пропорционально тем больше, чем больше
упражнение способностей усиливает привычку вспоминать и
представлять; и именно отсюда извлекают удивительное преиму¬
щество распознавать прежде полученные ощущения.
36. Именно по этой связи статуя вновь узнает
формы бытия, которые опа имела.
Действительно, если мы заставляем статую обонять уже зна¬
комый ей запах, то он является той формой бытия, которую .она
сравнивает, о которой судит, и которую связывает с некото¬
рыми звеньями цепи, каковую привыкла пробегать се память.
Вот почему она судит, что состояние, в котором она нахо¬
дится,—то же самое, в каком она уже находилась. Но запах,
который она еще пе обоняла, не подходит под этот случай;
значит, он должен показаться ей совершенно новым.
37. Она пс могла бы дать себе отчет в этом
я в лей и и.
Бесполезно указывать, что, вновь узнавая форму бытия, опа
неспособна дать себе в этом отчета. Причина подобного явле-
шш столь трудна для понимания, что она ускользает от всех
лПодей, которые не умеют 'наблюдать п анализировать то, что
происходит в них самих.
38. Каким образом п р е д с т а в л е и и я с о х р а н я ю т с я
и возобновляются в памяти.
Спрашивается, когда статуя долгое время пе мыслит своей
формы бытия, чем становится в течение этого промежутка уже
приобретенное ею представление? Откуда исходит это пред¬
ставление, когда оно в дальнейшем вновь появляется в па¬
мяти? Сохранялось ли оно в душе или в теле? — Ни там, ни здесь.
Не в душе, потому что достаточно расстройства в мозгу,
чтобы лишиться силы вспомнить его.
И не в теле,—только физическая причина могла бы его там
сохранить; и для этого нужно было бы предположить, что
мозг остался совершенно в том же состоянии, в которое он
был поставлен ощущением, какое вспоминает статуя. Но как
согласовать это предположение с беспрерывным движением («жи¬
вотных») духов? Как согласовать это, в особенности, когда
рассматривают множество представлений, коими обогащается па¬
мять? Это явление можно объяснить, и к тому ж>с простым спо¬
собом.

— 40 —
Я имею ощущение, когда в одном из моих органов про¬
исходит движение, которое переносится вплрть до мозга. Если
такое же движение начинается в мозгу и распространяется
вплоть до органа, мне кажется, что я имею ощущение, а на
самом деле его у меня нет; это — иллюзия. Но если это дви¬
жение начинается и заканчивается в мозгу, я вспоминаю ощу¬
щение, которое я имел.
У статуи вновь появляется представление не потому, что
оно сохранялось в теле или душе, а вследствие того, что в
мозгуг воспроизводится движение, причина для него физиче¬
ская и случайная. Но здесь не место попыткам строить до¬
гадки о механизме памяти. Мы сохраняем воспоминание о на¬
ших ощущениях, мы их припоминаем после того, как долгое
время о них не думали; для этого достаточно, чтобы они про¬
извели на нас живое впечатление или чтобы мы их испыты¬
вали много раз. Эти факты дают мне право предположить, что
если статуя организована подобно нам, она подобно нам спо¬
собна к памяти.
39. Перечисление приобретенных статуей при¬
вычек.
Итак, статуя приобрела много привычек: 1) привычка про¬
являть внимание; 2) припоминать; 3) сравнивать; 4) судить;
5) воображать, и последняя — узнавать.
40. Как ее привычки будут поддерживать друг
друга,
Те же причины, какие произвели привычки, единственно
способны их поддерживать. Я хочу сказать, что привычки утра¬
тятся, если ошг не будут от времени до времени возобновляться
повторными действиями. Иначе, наша статуя не будет вспо¬
минать ни сравнений, которые она производила между фор¬
мами своего бытия, ни суждений, которые она о пих выносила,
и на третий или четвертый раз она будет испытывать их, не
будучи в состоянии узнать.
41. Будут усиливаться.
Но мы сами можем способствовать поддержанию упраж¬
нений памяти статуи и всех ее способностей. Достаточно раз¬
личными степенями удовольствия и печали заинтересовать ее
в сохранении тех или иных форм бытия, или в избегании их.
Искусство, с которым мы будем располагать ее ощущения,
даст ей возможность более или менее усилить, или расширить
свои привычки. Можно даже предположить, что опа в непре¬
рывном ряде запахов откроет различия, которые ускользают
— 41 —
от пас. Принужденная применять все свои способности к ощу¬
щениям одного рода, разве она не могла бы привнести в их
изучение больше распознавания, чем мы?
42. Каковы границы ее распознавания.
Однако, связи, какие се суждения могут раскрыть, весьма
малочисленны. Опа знает только, что данная форма бытия есть
или та, которую она уже имела, или отличается от нее; что
одна приятна, а другая нет; что эти формы являются ей в
большей или меньшей степени.
Но разберется ли она среди многих запахов, которые ра¬
зом предстанут ее обонянию? Способность к подобному рас¬
познаванию мы сами приобретаем лишь путем долгих упраж¬
нений, к тому лее заключенных в довольно узкие рамки; ведь
нет никого, кто бы мог узнать все элементы запаха, составляю¬
щего ладонку (sachet). Так вот мне кажется, что всякая смесь
запахов необходимо будет ладонкой для нашей статуи.
Ведь, именно, знание содержащих запах тел, к тому же
после того, как мы их видели, научило нас распознавать два
запаха в третьем. Уже после того, как мы обоняли розу и
гвоздику по очереди, а затем вместе, мы узнали, что ощуще¬
ние, которое эти цветы в соединении производят на нас, со¬
ставлено из двух других ощущений. Увеличьте число запахов,
и мы различим лишь те, которые господствуют над другими!;
но мы не распознаем запахов, если смесь составлена с до¬
статочным искусством, .чтобы пи один не превосходил других.
В подобном случае кажется, что они смешаны почти так, как
растертые краски; они соединяются и смешиваются так хо¬
рошо, что ini один из них не остается таким, каким он был,
и из множества получается только один.
Если в первый момент своего существования паша ста¬
туя обоняет два запаха, она? не разберет, что является сразу
в двух формах бытия. Но предположим, что, ггаучившись по¬
знавать их порознь, она обоняет их затем вместе; распо¬
знает ли она их? Это кажется мне невероятным, так как ста¬
туя не знает, что они исходят от двух различных тел, и ни¬
что йе может заставить ее подозревать, что ощущение, ко¬
торое она испытывает, составлено из двух других. В самом
деле, если пи одно из них не выдается, они смешались бы
даже на наш взгляд. А если среди них одно будет слабее
другого, оно обязательно изменит более сильное, и вместе они
покажутся односложной формой быгия. Чтобы убедиться в
этом, скажу, что мы различаем лишь те запахи, которые мы
— 42 —
привыкли связывать с различными телами. Я убежден, что
в подобном случае мы осмелились бы только утверждать,
оди*и ли это запах, или их много. Это как-раз случай с наше!!
статуей.
Итак, опа научается распознавать лишь вследствие вни¬
мания, которое ^па проявляет в одно и то же время к той
форме бытия, какую испытывает, и к той, какую испытывала
раньше. Таким образом, се суждения вовсе пе производятся
сразу по поводу двух обоняемых запахов; в качестве объекта
они имеют лишь ощущения, которые следуют о^но за; другим.
(Traite des sensations a madame la comtesse, de Wasse, par m. ГаЬЬе
de Condillac, dePAcademie Royalo de Berlin, a Londres, MDCCL IV перевел
И. Луп пол).

ЖАН Д'АЛАМБЕР.
Общий метод, которому надо следовать в элементах фило¬
софии.
Мы до сих пор только в общих чертах определили те раз¬
личные объекты, которые составляют элементы философии. Рас¬
сматривая их более подробно, мы видим, что эти объекты мо¬
гут быть приведены к четырем: пространству, времени, духу
и материн. Геометрия относится к пространству, астрономия
н история ко времени, метафизика к духу, физика к материи, ме¬
ханика к пространству, материи ц времени, мораль к духу и мате¬
рии, объединенным вместе, т.-е. к человеку, изящная литература
п мастерства к вкусам и потребностям человека. Но как бы ни
отличались между собой все эти науки, по своему ли объему или
по содержанию, тем не менее, есть общие точки зрения, .ко-
торых и следует придерживаться в способе изложения их эле¬
ментов; dcTb, наконец, ц различные оттенки в способе при¬
ложения общих точек зратя к элементам каждой отдельной
науки. Мы это разовьем подробнее.
Все существа и, следовательно, все объекты наших наук свя¬
заны между собою неразрывно цепью, которая от пас скрыта:
в великой загадке мира мы ;щшь угадываем несколько сло¬
гов, точного смысла которых не знаем. Если бы и нашему уму
истины представлялись в виде неразрывной цепи, то их не
приходилось бы разлагать на элементы; все они сводились бы
К Юдиной истине, по отношению к которой остальные истины
были бы лишь различными переводами ее. Все науки были бы
тогда огромным лабиринтом, по без всякой тайны; высший
разум узрел бы одним; взглядом все отдельные извивы этого
лабиринта, а у пас была бы нить от пего. Но нам недостает
этой столь необходимой для пас нити, в тысяче мест цепь
истины прерывается; и лишь путем усилий, попыток и даже
— 44 —
ошибок нам удается понять отдельные звенья этой цепи; не¬
которые истины объединены между собою и составляют как бы
различные ветви, имеющие общую вершину; другие же разъ¬
ели пены, и как бы плавают по поверхности, не будучи
связаны между собой.
Но каковы же те истины, которые относятся к элементам фи¬
лософии. Их два рода: те, которые находятся во главе каждой
части цепи, и те, которые находятся в месте соединения не¬
скольких ветвей. Исти1пы первого рода отличаются тем, что
не зависят ни от каких других истин и доказываются сами
через себя. Если некоторые читатели подумают, что мы го¬
ворим об аксиомах, то они ошибутся; мы их отсыпаем к на¬
шему вступительному очерку к Энциклопедии, где мы доказы¬
ваем, что аксиомы ничему не учат нас в силу своей очевидно¬
сти, и их грубая (grossidre) очевидность сводится только к тому,
что они выражают одну и ту же идею двумя различным! тер¬
минами; в этом случае наш разум только бесполезно топчется
на месте, не двигаясь ни шагу вперед. Таким образом аксиомы
не только не занимают первого места в философии, но пет даже
никакой надобности и выставлять их. Что же мы должны поду¬
мать о тех авторах, которые дают формальные доказательства
аксиом? Совреме|нный математик, еще при своей жизни про¬
славленный в Германии как философ, начинает свои элементы
геометрии теоремой, что часть меньше целого, которую
оп так темно доказывает, что .читателю остается только со¬
мневаться в ней. Бесплодность и пустота еще не худшие не¬
достатки аксиом; даже те из шдх, которые наиболее часто
употребляются, не всегда бывают точными понятиями и спо¬
собны ввести в заблуждение, благодаря ложному их употре¬
блению; чтобы не гнаться за примерами, я Приведу только
один: что обозначает общепринятый принцип, что нечто
должно существовать вообще, раньше, чем оно
может существовать тем или иным способом! Как
будто действительное бытие не существует по необходимости
определенным способом? Идея существования вообще, без ка¬
чества и атрибутов, есть абстрактная идея, которая находится
только в нашем уме и не имеет никакого объекта вне себя;
одно из крупных неудобств мнимых общих принципов, это их
реализация абстракций. Каковы же те истинные принципы, из
которых следует исходить в каждой науке? Это — простые и
общепризнанные факты, которые не предполагают других, и ко¬
торых поэтому нельзя ни объяснить, ни опровергнуть; в фи¬
- 45 —
зике это — ежедневные опыты, которые наблюдаются всеми;
в ^геометрии — чувственные качества пространства; в ме-
х а и и к е — непроницаемость теп, источник их взаимодействия;
в {метафизике — результат наших ощущений; в морали —
первоначальные душевные движения, общие всем людям. На¬
значение философии совсем не в том, чтобы теряться в общих
свойствах бытия и субстанции, в бесполезных вопросах об
абстрактных понятиях, в произвольных делениях и вечных
номенклатурах: она — знание о фактах, а не о химерах.
Опа не только представляет невежественной тонкости вар¬
варских веков обсуждать мнимые объекты спекуляции и споров,
которые еше до сих пор ведутся в (наших школах; но она даже
воздерживается от обсуждения тех вопросов, которые касаются,
может быТь, и болае реальных объектов, но решение кото¬
рых не способствовало бы прогрессу наших наук. Из того,
например, что геометрия одна и та же для всех философских
сект, следует, что истины ее не зависят от решения столь
оживленно обсуждавшихся вопросов о природе пространства;
поэтому философ не будет искать основных принципов гео¬
метрии в решении этих вопросов; он будет смотреть и дальше
и .шире. Из того, что особенности пространства, доказываемые
в геометрии, принимаются всеми без противоречия, он заклю¬
чит, что о природе пространства существуют понятия, общие
для всех людей, общие 'исходные точки зрения, на которых
все секты объединяются, как будто помимо своей воли, — про¬
стые принципы, из которых они исходят, даже сами не заме¬
чая этого; эти принципы были затемнены разными спорами,
но все же здоровое зерно в них осталось. На этих общих и перво¬
начальных понятиях, освобожденных от софистического тумана,
философ построит геометрические истины!. Таким же образом
философ без труда' заметит, что механика, объектом которой
является движение, совершенно независима от смутной мета-
физшш о природе движения; поэтому он предполагает, что
движение существует в том виде, как его воспринимают все
люди, извлекает из этого предположения множество полезных
истин, предоставляя схоластикам ухищряться в бесполезных тон¬
костях о природе движения. Зенон все еще раздумывал бы о
том, движутся ли тела, в то время как Архимед находил бы
законы равновесия, Гюйгенс — удара, а Ньютон — системы мира.
Из этих размышлений видно, что есть много наук, где
достаточно умения употреблять наиболее общие понятия для
того, чтобы прийти к истине. Употребление их состоит в том,
— 46 —
чтооы развить те простые идеи, которые заключаются в этих
понятиях; это и называется определять. Отсюда видно, что
математики нс без основания рассматривают определения, как
принципы, так как в тех науках, где главную роль играет рас¬
суждение, большинство наших знаний опирается на точные и
ясные определения. Поэтому в элементах философии следует
обратить особое внимание па определения; и так. как Зхгачение
определений состоит в том, чтобы уметь отличать во всяком
понятии простые идеи, которые в нем заключаются, то для того,
чтобы научиться определять, надо сначала уметь отличать слож¬
ные' идеи от простых.
Собственно говоря, нет ни одной идеи, которая нс была бы
простой, потому что каким бы сложным ни был объект идеи,
операция, благодаря которой мы воспринимаем его, едина; одной
простой операцией мы воспринимаем тело, в одно п то же время
протяженное, непроницаемое, геометрически ограниченное и
цветное. О степени простоты идей не надо судить по природе
операций нашего разума; их простота определяется простотой
самого объекта, простота же области определяется не малым
количеством частей его, но теми особенностями, которые на¬
блюдаются в нем. Таким образом, хотя пространство составлено
из частей и, следовательно, ire является простым предметом,
тем не менее идея его проста, так как все части npojcTpanef'Uai
однородны и идеи частей, которые включает в себя идея про¬
странства, л.акжЬ вполне подобны. То Же самое относится к
идее времени. Но идея тела сложна, потому что опа включает
в себя различные и отличающиеся друг от друга идеи непро¬
ницаемости, фшуры и протяженности.
Простые идеи можно свести к двум родам. К первому роду
относятся абстрактные идеи; и па самом деле абстракция есть
не что иное, как та/ операция, посредством которой мы рас¬
сматриваем в объекте специальную особенность его, не обра¬
щая внимания на другие особенности; таковы идеи протя¬
женности и длительности, о которых уже говорилось; таковы же
идеи существования, ощущения и т. п. Ко второму роду про¬
стых идей относятся первоначальные идеи, которые мы при¬
обретаем посредством чувств, каковы идеи отдельных цветов
(coulcurs particulidres), холода, жары п т. д.
Нельзя дать лучшего представления о простых идеях, как
посредством того термина, который цх выражает; определение
только затемнило С(ы. Их". Но все понятия, включающие не¬
сколько простых идей, должны быть определены хотя бы для
— 47 —
развития этих идей. Так, в механике не нужно определять ни
пространства, ни времени, но движение должно быть опреде¬
лено, так как идея движения включает в себя идеи простран¬
ства и времени.
Простые идеи, входящие в определение, должны на¬
столько ясно различаться между собой, чтобы нельзя было
отпять ini одну из них без того, чтобы само определение не
стало неполным. На э.то надо обратить особое внимание для
Того, чтобы не рассматривать, как две отличающиеся между
собой идеи, одну и, ту же цдек}. Согласно этому пршщируу
определение, при прочих равных обстоятельствах, будет тем
яснее, чем оно короче; для того, чтобы еще больше сокра¬
тить определение, можно даже включить в него и сложный
идеи, лишь бы они были определены в свою очередь. "Кстати,
с толком применяемая краткость, — больше, чем это предпола¬
гают,— способствует повсюду ясности: она ничем не отличается
от точности, которая состоит в том, чтобы употреблять только не¬
обходимые идем, располагать их в соответствующем порядке
и выражать их свойственными ими терминами.
Большинство философов утверждало, что определения выра¬
жают природу определяемого предмета. Это утверждение, если оиэ
имеет, какой-либо смысл, совпадает с тем, которое мы дали, и! ко¬
торое кажется нам гораздо менее двусмысленным. На самом деле,
мы нс только не знаем природы каждого существа в отдельн ости,
,мы даже нс знаем точно, что такое вообще природа суще¬
ства самого цо - себе. Но природа существ, рассматриваемая
но отношению к нам, есть не что иное, как развитие простых
идей, закчюче»нпых в понятии, которое мы составили себе об
этих существах. Отсюда видно, насколько пустым представляется
столь оживленно обсуждавшийся вопрос, существуют ли реаль¬
ные определения, т.-е. определения, объясняющие сущность
предметов, иди же определения бывают только и о м и и а л ь-
цИми, т.-е. простыми объяснениями того, что понимают под
данным словом. Определения, о которых здесь говорится, соб¬
ственно говоря, не принадлежат ни к тому, ни к другому роду;
они более, чем поминальны, и менее, чем реальны; они объяс¬
няют природу предмета как мы его воспринимаем, а не так,
как он существует сам: по себе.
Собственно говоря, поминальными определениями
'надо называть только специальные 'научные термины, которые
вводятся по соглашении} й требуют определения, потому что
их смысл не общеизвестен. Наукам приходится пользоваться
— 48 —
•Такого рода терминами, для сокраще'пия Ли околичностей, чтобы
таким образом содействовать большой ясности, или же для
обозначения мало известных предметов, которые обсуждает фи¬
лософ, понятия о которых он часто сам: творит посредством
новых и особенных комбинаций. Эти слова должны быть про¬
сто объяснены посредством других более общеупотребитель¬
ных слов. Но научные термины изобретаются только по необхо¬
димости, и их не следует произвольно увеличивать; не надо
выражать ученым термином то, что можно так же хорошо вы¬
разить общеупотребительным словом. Нечего опасаться, что
язык науки станет слишком простым и популярным; наоборот,
это не только способ распространять дальше свет познания, но
и отнимать у невежд предлог дискредитировать науку. Многие
воображают, что вся ученость математика состоит в том, что
он говорит королларий вместо следствия, схолия вме¬
сто примечания, теорема вместо предложения. Они
полагают, что смысл каждой науки состоит в ее специальном
языке, составляющем род ограды, изобретенной для того, чтобы
помешать проникновению в науку; не имея возможности взять
Науку силой, они мстят тем, что нападают на наружные укрепле¬
ния. Однако философ, употребляя, насколько только возможно,
общепринятый язык, не стремится во что бы то ни стало отметить
принятый в данной науке язык. Есть общепринятые границы,
которых он не переступает: он не хочет все реформировать,
или всему подчиняться, потому что он не тиран и не раб.
Вот чем надо руководиться при выборе, развитии и выра¬
жении основных принципов каждой науки, тех, которые нахо¬
дятся, как мы говорили, во главе каждой части цепи. Мы их на-
з!ываем принципами, потому что они служат исходной точ¬
кой наших знаний. Но далеко не заслуживая* этого названия
сами по - себе, они, может быть, — только отдаленные с ледствия
Других более общих принципов, возвышенность которых скры¬
вает их от наших глаз. Не будем подражать первым обитателям
морских берегов, которые, не видя границ моря, думали, что
их вообще не существует.
Что касается истин, служащих соединительными звеньями
разных частей цепи, то они не являются принципами ни сами
по - себе, пи по отношению к нам, так как они лишь результат
некоторых других истин. Но они должны войти, в элементы
философии, благодаря большому количеству истин, которое из
них проистекает; с этой точки зрения можно и их рассматри¬
вать как принципы второго порядка. Эти принципы можно
— 49 —
узнать по двойственному характеру их: ниже их находится
большое число .частных истин, а между ними самими Многие
зависят от двух—трех первоначальных истин. Если эта зависи¬
мость незаметна с первого взгляда, то интервал между перво¬
начальными истинами и принципами второго порядка должен быть
заполнен промежуточными истинами, служащими для их связи;
эти истины должны нс только непосредственно касаться между
собою, по и должны быть расположены между собою как-раз
в таком порядке, чтобы ум мог легко переходить от одной к
другой. Эти истины обычно будут’ иметь ниже себя несколько
других истин в побочных ветвях, и по этохму признаку, их легко
можно будет распознать как такие, которые следует преимуще¬
ственно употреблять в элементах философии.
(J. d’A 1 е m Ь в г t. Essai sur les elements de philosophic ou sur les principes
des connaissances humaines. Amst. 1770, pp. 23—37. Перевел Л. И. Руби и).
Кн. для чтен. по истории философии.
4

ЖЮЛЬЕН-ОФРЕИ ДЕ-ЛАМЕТТРИ.
О материи и ее свойствах.
Предмет обсуждения.
Ни Аристотель, ни Платон, ни Декарт, int Мальбрапш не
объяснят вам, что такое ваша душа. Напрасно вы будете му¬
читься в поисках познания ее природы: не в обиду будь сказано
рашему тщеславию и упорству, вам придется подчиниться не¬
ведению и вере. Сущность души человека и животных есть и
останется всегда столь же неизвестной, как и сущность мате¬
рии и тел. Более того: душу, освобожденную при помощи аб¬
стракции от тела, столь же невозможно себе представить, как
И материю, не имеющую никакой формы. Душа и тело были
созданы одновременно, словно одним взмахом кисти. По сло¬
вам одного, имевшего смелость мыслить, крупного богослова1),
сип! бы ли брошены в одну и ту же форму для отливки. Поэтому —
тот, кто хочет познать свойства души, должен сперва открыть
свойства, явно обнаруживающиеся в телах, активным началом
которых является душа.
Такого рода рассуждение логически приводит к мысли, что
(нет бопере надежных руководителей, чем наши чувства. Опи
являются моими философами. Сколько бы плохого о них ни
говорили, только они одни Могут просветить разум в поисках
истины; имешю к ним приходится всегда восходить, если
всерьез стремиться ее познать.
Итак, рассмотрим добросовестно и беспристрастно, что мо¬
гут открыть Нам наши чувства в отношении материи, сущности
fren, в особенности организованных, но будем видеть только то,
что есть в действительности, и не будем прибегать к вымыслам.
Сама по себе мадерия представляет собой пассивное начало;
1 Дерту лиана.

— 51 —
она обладает только силою инерции; вот почему всякий раз,
как мы видим, что опа движется, можно сделать вывод, ”то ее
Движение проистекает из другого принципа, так что здравый
ум никогда не смешает его с принципом, который его содержит,
то-есть с материей или субстанцией (сущностью) тел, так как
представления о том и о другом являются двумя представлениями
ума, столь же отличными друг от друга, как активное и пассив.-
ное начало. Поэтому, если в телах имеется движущий принцип,
и если доказало, что прследниД заставляет сердце биться,
дервы чувствовать и мозг думать, то отсюда вытекает с не¬
сомненностью, что именно этот принцип называют душой. До¬
казано, что при своем возникновении человеческое тело пред¬
ставляет собою не что иное, как червяка, все превращения
которого мало чем отличаются от превращений всякого другого
насекомого. Почему ж<е нельзя .отыскать природу или свой¬
ства неизвестного, но, очевидно, чувствительного и ак¬
тивного, принципа, заставляющего этого червяка гордо пол¬
зать 1на земной поверхности? Или для человека истина менее
доступна, чем счастье, о котором он мечтает? Или, может быть,
мы не настолько жадно стремимся к ней, так сказать не на¬
столько влюблены в нее, что готовы удовольствоваться объятия¬
ми статуд рместо богдни, как это цоэты приписывали Идснону?
О материи.
Все философы, Щшм'атёльИо изучавшие природу материи,
рассматриваемой, как таковая, независимо рт всех форм, обра-
еующих тела, открыли в ней различные свойства, вытекающие
из абсолютно неизвестной сущности. Таковы: во-первых, способ¬
ность принимать различные формы, появляющиеся в самой мате¬
рии, благодаря которым материя может приобретать двигатель¬
ную сцлу и способность чувствовать; во-вторых, существующую
протяженность, принимаемую ици за атрибут (свойство), а не
за сущность материи.
Впрочем, есть некоторые философы, и в числе их Декарт,
которые хотели свести сущность материи к одной только про-
’гяжешюстп, ограничивая все свойства материи свойствами про-
Дяженности. Но это понимание было отвергнуто всеми осталь¬
ными современными философами,-»более внимательными* ко всем
свойствам этой субстанции, и способность матер ни приобретать
двигательную силу, как и способность чувствовать, всегда сци-
4*

— 5 2 —
•гались ими, как и протяженность, существенными ее свойствами.
Все различные свойства, наблюдаемые, в этом неизвестном
начале, обнаруживают нечто такое, чему присущи те же са¬
мые свойства, и которое, следовательно, должно существовав
само пр себе. Действительно, нельзя представить себе или,
вернее, кажется невозможным, цтобы самостоятельно пребы¬
вающее существо могло бы само создавать себя л само уничто¬
жаться. Очевидно, только формы, существенные свойства ко¬
торых делают его восприимчивым, могли бы попеременно то
разрушаться, то вновь воспроизводить его. Итак, опы)г заста¬
вляет пас признать, что ничто пе може)г произо!гти из ничего.
Все философы, не знавшие света веры, думали, что этот
существенный принцип три существовал и будет существовать
всегда, и что элементы материи обладают столь несокрушимой
прочностью, что нет основания бояться, что миру предстоит
погибнуть. Большинство христианских философов даже при¬
знает, что он необходимо существует сам по себе, и что, в со¬
ответствии со своей природой, он не мог начаться и |яс может
окончиться, как это говорит один писатель прошлого века,
проповедывавший теологию в Париже х).
О протяженности материи.
Хотя мы нс имерм никакого представления о сущности мате¬
рии, мы нс можем отказать ей в признании свойств, откры¬
ваемых нашими .чуствами.
Открывая глаза, я вижу вокруг себя только материю или
протяженность. Итак, протяженность — свойство, всегда принад¬
лежащее всякой материи, могущее принадлежать только ей одной
и, следовательно, .присущее своему предмету.
Это свойство предполагает в субстанции тел три измере¬
ния: длину, ширину и высоту. В самом деле, если мы обратимся
к нашим знаниям, проистекающим только из чувств, то мы не
сможем себе представить материи или субстанции тел, не пред¬
ставляя себе существа, имеющего одновременно длину, ширину
и глубину; потому .что представление об этих трех измере¬
ниях необходимо связано с представлением, какое мы имеем
о всякой величине или количестве.
Философы, больше всего размышлявшие о материи, не подра-
разумеЛпог под протяженностью этой субстанции плотную нротя-
-1) Гудэн.
— 53 —
жешюсть, образованную из раздельных частей' ц Способную к
сопротивлению. В- этой протяженности ничего не соединяется,
ничто не разделяется:ибо для того, чтобы разделять, нужна разъ¬
единяющая сила; нужна также сила для соединения разделенных
.частей. Согласно мнению; этих физиков, материя в. действитель¬
ности пе 1$меет даже активной силы, потому иго всякая сила
может происходить только из движении или из какого-нибудь
стремления или тенденции к движению, и потому что они при¬
знают за материей, освобожденной при помощи абстракции от
Всякой формы, только движущуюся силу в потенции.
Эту теорию трудно понять, но, если принять ею основные
принципы, она логически правильна во всех выводах. Обыкно¬
венно ум перестает понимать алгебраические истины, чем больше
он познает их несомнйпность.
Итак, протяженность материи есть только метафизическая
протяженность, в которой не! заключаются ничего чувственного,
согласно представлёшпо тех же самых философов. Опи справед¬
ливо полагают, что действовать па наши чувства может только
плотная протяженность.
Стало быть, паМ представляется, чго протяженность есть
существенный атрибут материи, атрибут, который образует
часть ее метафизической форцы; но мы очень далеки от мысли,
что ее сущность образует плотная протяженность.
А' между тем еще до Декарта некоторые древние философы
вйделн Сущность материи в плотной протяженное:™. Но это
мнение, которому картезианцы придавали такое значение, во все
времена успешно разбивалось очевидными доводами, которые мы
шоке изложим. Ибо план нашего труда требует, чтобы м,ы
раньше исследовали, к чему сводятся свойства протяженности.
М е х а п и ч е с к о - п а с с и в н ы е свойства мате р и и,
вытекающие из протяже нности.
То, что обыкновенно называют формой, заключается в- раз-
личных состояниях или в различных модификациях, которым
подвергается материя. Эти модификации получают бытие или
свое существовать от самой материи, подобно тому, как оттиск
печати получается от воска, который он видоизменяет. Они обра¬
зуют все различные состояния этой субстанции: благодаря им, опа
принимает различные формы тел и образует самые эти Тела.
Мы не будем заниматься здесь исследованием того, какова
может быть природа этого принципа', если рассматривать его

- 54 —
отдельно от его протяжённости и от всякой другой формы.
Достаточно признать, что она неизвестна: поэтому совершенно
бесполезно выяснять, может ли материя существовать, будучи
лишена всех этих форм, без которых мы не можем представить
ее себе. Любители пустых споров, идя по стопам схоластиков,
могут заниматься всеми связанными с этим вопросами; мы же
будем выяснять .только то, что необходимо знать из учения об
этих формах.
Эти формы бывают двух родов: одни — активные, другие —
Пассивные. В. этой главе я буду говорить только о последних.
Их всего четыре, а именно: величина, фигура, состояние покоя
И положение. Эти формы являются простыми состояниями, пас¬
сивными принадлежностями материи, модусами, не могущими ни¬
когда ни покинуть ее, ни нарушить ее простоты.
Древние не без основания думали, что эти механические
пассивные формы материи имеют своим единственным источ¬
ником протяженность, так как они были убеждены, что мате¬
рия в потенции содержит в себе все эти формы, и что в силу
одного только этого то, .чтб имеет протяженность и обладает
измерениями, о которых мы говорили, может, очевидно, прини¬
мать ту или иную величину, фигуру, положение и т. п.
Таковы механически-пассивные формы, заключающиеся по-
(гёпциально в протяженности ц безусловно вытекающие из трех
измерений материи и из -их различных комбинаций. В этом
смысле можно сказать, что материя, если ее брать только со
стороны ее протяженности, сама есть начало пассивное. Но
эта самая протяженность, дающая ей возможность принимать
бесконечное количество форм, не позволяет ец принимать ни¬
каких форм без ее собственной движущей силы. Ибо эта
Материя, облеченная в формы, посредством которых она при¬
обрела силу движешгя или активное движение, сама последо¬
вательно доставляет себе все различные формы; по выражению
Аристотеля, она становится ею только благодаря своему браку
или союзу с самой движущей силой.
Поскольку это так, если материя; иной раз вынуждена при¬
нимать какую-нибудь определенную, а не другую форму, то это
проистекает не благодаря ее слишком инертной природе, или
благодаря ее механически-пассивным формам, вытекающим из
протяженности, но из новой формы!, занимающей в данном слу¬
чае первое место, потому что она играет наибольшую роль в
природе. Это — активная форма или движущая сила, форма, по¬
средством: которой, повторяю, материя производит принимаемые
ею формы.

— 55 —
Но, прежде чем говорить о движущем принципе, следует
мимоходом заметить, что материя, рассматриваемая только в
качестве пассивной сущности, может называться материей лишь
в том ограничительном смысле, какой ей раньше придавался;
.■что абсолютно неотделимая от протяженности, непроницае¬
мости и делимости и других механически-пассивных форм,
материя для древних нс была тем, что мы в настоящее время
называем субстанцией, и что, наконец, вовсе не смешивая обоих
этих терминов, как1 это делают современные философы, oini
считали материю просто атрибутом или частью этой субстанции,
получившей тот или иной вид и превращенной в то, что мы
называем телом, вследствие движущей силы, о которой я сейчас
буду говорить.
О движущей силе материи.
Древние, исходя из убеждения, что не существует тела без
Движущей силы, видели в субстанции тел как бы смесь двух пер¬
вичных атрибутов: благодаря одному из них, эта субстанция
обладает способностью к движению; благодаря другому — спо¬
собностью быть приводимой в, движение. В действительности,
bo всяком движущемся теле нельзя не предполагать обоих этих
атрибутов, то-есть не видеТь в нем тела, которое движется,
и тела, которое приводят в движение.
Выше мы говорили, что некогда под материей подразумевали
субстанцию тел, поскольку она восприимчива к движению. По¬
скольку же та же самая материя получала способность дви¬
жения, она называлась активным началом, под которым тогда
понимала самое субстанцию. Но оба эти атрибута казалось до
такой степени зависят друг от друга, ч*го Цицерон для лучшего
выражения этой существенной и первичной связи материи И ее
движущего принципа говорит, что оба они заключаются один
в другом (In utroque tandem utrumque). Это очень удачно хара¬
ктеризует мысль древних.
Отсюда становится ясным, что современные философы да-
,ли нам далеко не точное представление о материи, давая путем
непонятного смешения представлений это название субстанции
тел, так как, подчеркнем это еще раз, материя или пассивный!
принцип субстанции тел составляет лишь часть этой субстанции.
Поэтому неудивительно, j^ro они не открыли движущей силы я
способности чувствовать.

— 56 —
Теперь, как мне кажется, с первого взгляда должно быть
ясно, что, если существует активное начало, оно должно иметь
в неизвестной нам сущности материи иной источник, чем про¬
тяженность; это подтверждает, что простая протяженность не
дает полного представления о всякой сущности или метафизиче¬
ской форме субстанции тел, в силу того уже, что последняя
исключает представление о какой бы то ни было активности
материи. Поэтому, если мы обнаружим это движущее начало,
если мы докажем, что материя, не будучи, как это обыкновенно
думают, стодь безразлична по отношению к движению и покою,
должна считаться в такой же мере активной, как и пассивной
субстанцией, то возникает ^вопрос, какие доводы ос танутся у, тех,
кто видит ее сущность в протяженности.
Оба принциИа, о которых мы только что говорили, —протя¬
женность и движущая сила, — представляют собой только по¬
тенции субстанции тел; ибо так же, как эТа субстанция вос¬
приимчива к движению, хотя она в действительности пе обладает
способностью к нему, так же. точно имеет она постоянно спо¬
собность к движению, даже Когда пе движется.
Древние справедливо замечали, что эта движущая сила дей¬
ствует в субстанции теп (Лишь тогда, когда эта последняя обле-
чсйа в определенные формы. О|нп наблюдали вместе с тем,
что все вызываемые ею различные движения подчинены и
управляются этими различными формами. Поэтому формы, по¬
средством которых субстанция теп может пе только двигаться,
но двигаться различно, были названы материал ь и ы м и
формам и.
Достаточно бцпо этим первым нашим учителям бросить
рзгляд па явления природы, чтобы открыть в субстанции тел
способность самостоятельного движения. Действительно,, одно
из двух: или эта субстанция движется сама собой, или когда
она находится в движении, другая субстанция сообщает ей это
последнее. Но следует ли видеть в этой субстанции нечто отлич¬
ное от нее самой, по только находящимся в движении? Если
иногда кажется, что она получает движение, которого не имеет,
то не по,лучает ли она его от какой-нибудь причины, отличной
от все той же субстанции, одни части которой действуют на
другие?
Но если допустить другую действующую силу, то спраши-
(вается, какова она, и следует представить доказательства ее
существований; но раз о ней пет шшакого представления, она
пе является даже чем-то мыслимым.

— 57 —
После этого ясно; что древние без труда должны были при¬
знать, ,что движущая сила находится внутри субс!га1щии| дел,
потому что, в конце концов, нельзя пи доказать, ни представить
себе никакой другой субстанции, действующей па (нее.
Но те же самые писатели в то же время признавали, ,илн,
лучше сказать, доказьщали, что нельзя понять, как происходит
эта тайца природы, раз .неизвестна сущность трл. Раз мы не
знаем действующей силы, мы в действительности не можем знать
способа, каким опа действует. И разве затруднение уменьшится,
если допустить существование другой субстанции, в особен¬
ности же сущности, относительно которой отсутствует какое бы
то ни было представление и существование которой нельзя от¬
крыть’при помощи разума.
Поэтому они с по,пным основанием полагали, что субстан¬
ция тел, взятая вне каких бы то ни было форм, лишена, актив¬
ности и вся находится в возможности (totium in fieri). Напри¬
мер, может ли лишенное свойственной ему формы человеческое
село производить зависящие от этой формы движения? Или
может ли материя, составляющая все части вселенной, произ¬
водить без определенного их порядка и расположения все
различные явления, действующие па паши чувства?
Но часта, этой субстанции, принимающие различные формы,
пе могут сами давать их себе; их дают им всегда другие части
этой же субстанции, уже облеченной в эти формы. Итак, дей¬
ствие этих частей, воздействующих одни на другие, порождает
формы, посредством которых движущая сила тел становится дей¬
ствительно активной.
По моему мнению, формы, производящие другие формы,
можно, по примеру древних, свести к холоду и теплоте; так
'как, действительно, эта два общих активных свойства, по-
видимому, вызвали на свет все тела в подлунном мире.
Декарт, этот гений, прокладывавший новые пути, в которые
оп -сам заблудился, утверждал вместе! с некоторыми другими
философами, что бог — единственная действительная причина дви¬
жения, и что оп постоянно передает ее всем телам. Но это мне¬
ние не более, чем гипотеза, которую Декарт пытался приспособить
к данным веры; а это значит—говорить не па языке фолософии
и обращаться пе к философам1, в особенности к тем из них.
которых можно убедить только силою очевидности.
Христианские схоластики последних столетий хорошо пони¬
мали важное значение этого простого рассуждения; поэтому
они благоразумно ограничивались обычными, чисто философ-
— 58 —
сними ЗнаНиЛми о движении материи, хотя oim могли бы обратны,
внимание на то, что сам бог сказал, что он «запечатлел активнее
начало в элементах материи» (Книга Бытия I, Исаия LXVI).
Можно бы,по бы привести длинный ряд цитат из различных
авторитетов и сослаться па знаменитых учителей и их учение.
Но и без нагромождения цитат достаточно очевидно, что мате¬
рия содержит в себе оживляющую ее движущую силу, которая
является непосредственной причиной всех законов движения.
О способности материи чувствовать.
Мы говорили о двух важнейших атрибутах материи, от
которых зависит большинство ее свойств, а именно, о протяжен¬
ности и движущей сиде. Нам остается; теперь доказать существо¬
вание третьего атрибута; я имею в виду способность
чувствовать, которую философы Ч всех веков признавали за этой
самой субстанцией. Я говорю: все философы, хотя знаю о тщет¬
ных усилиях картезианцев опровергнуть это. Чтобы выйти из
непреодолимых затруднений, они бросились в лабиринт, из кото¬
рого думали найти выход посредством нелепой теории,
что «животные — простые машин ы».
Это мнение настолько смехотворно, что философы всегда
принимали его как шутку ищи философское развлечение. Вот
почему мы не будем останавливаться па его опровержении.
Опыт доказывает нам существование одинаковой
способности чувствовать как у животных, так и
у людей. На самом деле, не сомневаясь в том, что я чув¬
ствую, я не имею и|ных доказательств чувств других людей,
кроме тех знаков, которые они мне подают. Но условный язык,
Л имею в виду ре!чь, вовсе не представляет собой наилучшего
Инада; существует другой знак, общий людям и животным, об-
4<аруживаюш)ийся с наибольшей определенностью; я говорю о
языке чувств, каким являются стопы, крики, ласки, бегство,
вздохи, пение, одним слоем, все выражения страдания, печали,
отвращения, боязни, храбрости, покорности, гнева, удовольствия,
радости, нежности и т. п. Этот энергичный язык обладает гораздо
большею силой убедительности, чем все софизмы Декарта.
Возможно, что картезианцы, нс умея отказаться от своего
Внутреннего чувства, считали более правильным признавать оди¬
наковую способность чувствовать у всех людей, чем признавать
эту способность у других животных, потому что у, последних,
*) См. тезисы, которые предложил по этому вопросу принцу Евгению Лей¬
бниц и „Древнее происхождение современной физики* аббата Реньо.

— 69 —
в самом деле, нет подлИшгого человеческого облика1. Но эти фи¬
лософы, останавливающиеся на поверхности явлений, сделали бы
гораздо лучше, если бы; .исследовали поражающее знатоков
полное сходство между человеком и животным. Ибо тут имеет
значение лишь сходство органов чувств, а они-то с очень
незначительными отклонениями, абсолютно одинаковы и тут, и
там, что очевидно указывает На одинаковые функции.
Если этот параллелизм не был замечен ни Декартом, ни его
приверженцами, то он не ускользнул от других философов, в
особенности тех из (них, которце старательно занимались срав¬
нительной анатомией.
Возникает еде другое затруднение, больше всего задеваю¬
щее наше самолюбие: невозможность пока еще попять это
свойство, как производное или атрибут материи. Но обратите
внимание, что эта субстанция обнаруживает лишь то, что в ней
невыразимо. Разве легче понять, как протяженность вытекает
из ее сущности, как опа может приводиться в движение пер-
вичНой силой, действие которой происходит без соприкосно¬
вения, и тысячи других чудес, ускользающих от исследования
самых проницательных глаз, которым (она показывает лишь скры¬
вающую их завесу, согласно представлению знаменитого со¬
временного философа Ч-
Но, может быть, следует предположить, как это делают не¬
которые, что чувство, наблюдающееся у одушевленных тел, при¬
надлежит существу, отличному от материи этих тел, субстанции,
имеющей (отличную от них природу и лишь соединенной с ей лиф
Позволяют ли знания, даваемые Нам разумом, добросовестно
допустить подобные предположения? Мы знаем в телах только
материю и Наблюдаем способность чувствовать только в этих
телах. На каком же фундаменте может быть построено! {идеаль¬
ное существо, отвергаемое всеми, нашими знаниями?
Надо, однако, с такой же откровенностью признать, что
нам неизвестно, обладает ли материя сама по себе пе-
посредстве н н ойспособп остью чувствовать и л и же
только способностью приобретать ее посредством
модификаций или принимаемых ею форм, ибо не¬
сомненно, что эта1 способность обнаруживается
т ол ь к о. в о р г ан и з о в а н п ы х телах.
Итак, вот еще одна новая способность, находящаяся только
в потенциальном состоянии в материи, как и все другие, о ко¬
г) Лейбница.

— 60 —
торых мы раньше упоминали. Tait думали древние, философия
которых, полная глубины и проницательности, заслуживает вос¬
становления на обломках современной философии. Как бы пре¬
небрежительно пи относилась эта последняя к слишком отда¬
ленным от нее источникам, все же древняя философия (мета¬
физика) всегда будет одерживать верх в глазах тех, кто спосо¬
бен о ней судить, так как она Ъредставляет (по крайней мере,
в отношении разбираемого вопроса) прочную и вполне цель¬
ную систему, как бы единое тело, чего нельзя сказать о разъ¬
единенных членах современной физики.
(J. La-Mettrie. Traite do l‘ame; ed. 1751. Переп. JJ. Левицкий).
О непрерывной связи в природе.
Какое прекрасное зрелище представляет собой лестница
природы с незаметными ступенями, которые опа проходит по¬
следовательно одну за другой, никогда нс перепрыгивая ни через
одну ступеньку во Всех своих многообразных произведениях.
Какая поразительная картина—вид вселенной; все в пей в со¬
вершенстве прилажено, ничто не режет глаза; даже переход от
белого к черному совершается через большое количество от¬
тенков пли cTypehieft, .делающих его бесконечно приятным.
.Человек и растение—это белое и черное. Четвероногие,
птицы, рыбы, насекомые, амфибии (земноводные) являются про¬
межуточными оттенками, смягчающими резкий контраст этих двух
цветов. Если бы не существовало этих промежуточных оттенков,
под которыми я подразумеваю проявления жизни разных живот¬
ных, то человек, это гордое животное, созданное, подобно дру¬
гим, из праха, возомнил бы, что оп является земным богом
и стал бы поклоняться только самому, себе.
Один только вид самых жалких и низких по внешности
животных должен сбивать спесь у философов. Вознесенные слу¬
чайно па вершину лестницы природы, мы должны помнить, что
достаточно малейших изменений в нашем мозгу, в котором по¬
мещается" душа всех людей (за исключением, впрочем, после¬
дователей Лейбница), чтобы тотчас же низвергнуть нас вниз.
Нс будем поэтому относиться с презрением к существам1, имею¬
щим одинаковое с Нами происхождение. Правда, это — существа
второго ранга, но зато они более постоянны и устойчивы.
Если мы спустимся от .наиболее развитого в умственном
отношении человека к самому низшему виду 'растений илц дал;с
гедопаемых и поднимемся от этих тел к величайшему из ге-
— 61 —
паев, охватив таким образом круг всех трех царств природы,
мы повсюду • будем поражаться ее однообразным разнообразием.
Где же границы, ума? Вот, кажется, у низших существ он
готов погаснуть, подобно огню, лишенному горючего материала,
по он снова зажигается и горит у Urac и руководит животными.
Здесь следовало бы сделать любопытный экскурс в область
естественной ■ истории, чтобы показать, что животные наделены
умом в меру их потребностей. Но к чему столько примеров и
фактов? Не увеличивая нашего познания, эти факты только
обремеш!ли бы пас; впрочем, они находятся в книгах неуто¬
мимых исследователей, которых я часто осмеливаюсь называть
чернорабочими философами.
Пусть тот, кто хочет надоесть нам всеми чудесами природы,
забавляется, как ему угодно: пусть Один проводит всю жизнь
в наблюдениях над насекомыми; пусть другой пересчитывает ко-
сточки ушной перепонки некоторых рыб; пусть, если угодно,
занимаются измерением расстояния, которое может перепрыгнуть
блоха, не говоря уже о множестве других незначительных ве¬
щей. Для меня, интересующегося (только философией и испы¬
тывающего досаду только от невозможности расширить ее гра¬
ницы, единственной Точкой опоры всегда останется одна тольк
действительная природа. Я люблю наблюдать ее издали, в круп¬
ном масштабе и в общих чертах, а не в частностях пли мел¬
ких деталях, которые, как бы они ни были Необходимы в извест¬
ной степени во всех науках, накладывают на занимающихся
ими печать Отсутствия гениа'лыгостц. Только при таком под¬
ходе jc вещам можно утверждать, что человек не только не
растение, по даже отличается от всех других животных. Надо
ли повторять причину этого? Она состоит в том, что раз у че¬
ловека больше потребносТёй, чем у животных, у Него Должно
«быть и бесконечно больше ума.
Кто бы мог юдумать, ,что такая ничтожная причина вы¬
звала столь большие последствия? Кто бы- мог подумать, что
подобное прискорбное подчинение назойливым’ требованиям
жизни, напоминающим нам на каждом шагу о низменности На¬
шего происхождения и нашего положения,' составляет ' источ¬
ник нашего счастья и нашего достоинства, скажу больше, даже
Наслаждений ума, во много раз превосходящих наслаждения
плоти. Если пагци потребности, в чем пе приходится сомневаться,
•вытекают из строения' наших органов, то не менее очевидно,
что паша душа зависит непосредственно от наших потребностей,
и что она настолько быстро1 их удовлетворяет и предупреждает,
— 62 -
что ничто не может устоять перед ними. Необходимо, чтобы
даже наша воля подчинилась (им. Итак, можно сказать, что
наша душа тем сильнее и бодрее, чем больше этих потребное гей,
подобно генералу, который кажется тем более искусным и
энергич!ны|м, чем с ббльщим числом неприятелей ему прихо¬
дится сражаться.
Я знаю, что обезьяна' похожа на человека не одними только
зубами: это доказывает сравнительная анатомия. И этого сход¬
ства было достаточно для Линнея, чтобы поместить человека
в ряду четвероногих (правда, па первом месте). Но как ни
велика понятливость этого животного, наиболее одаренного в
умственном отношении среди четвероногих существа, человек
обнаруживает гораздо ббльшую восприимчивость к обучению.
Не без основания хвалят разумные дейогвия животных, кото¬
рых в этом отношении можно сравнить с человеком. И не прав
по отношению к ним был Декарт, хотя он и имел к этому
основание. Но что бы ни говорили, какие бы чудеса ни расска¬
зывали о животных, все это не умаляет превосходства нашей
души. Конечно, она из того же теста1, из того же материала,
но все же она не того же качества' и даже (не похожа Ига
душу животных. Благодаря превосходству качеств человеческой
души, благодаря избытку просвещения, вытекающему из стр>е-
ния человека, ой является царем среди животных, и один только
способен к жизни в обществе, в котором его способности изо¬
брели языки, а его ум — законы и нравы.
Мне остается предупредить возражение, которое мне мо¬
гут сдела!гь. Если наш принцип, так могу г сказать мне,
вообще верен, есди потребностей тела являются мерилом ума1,
то почему же до известного возраста, пока у человека болг^с
потребностей, чем в какую-либо другую пору его жизни, — по¬
тому что чем ближе к моменту его рождения, тем больше Он
растет, — у него так слабо развит инстинкт, что без множества
постоянных забот о нем он неминуемо бы погиб, тогда как жи¬
вотные, едва Только появившись на свет, обнаруживают столько
предусмотрительности, хотя, согласно гипотезе и даже в действи-
тслыюс’ги, у них очень мало потребностей.
Это возражение покажется мало убедительным, если счи¬
тать, что появляющиеся на свет животные уже провели зна¬
чительную часть своей короткой жизни в утробе своей матери;
от этого происходит то, что они так сформировываются там.
что. например, ягненок, имеющий один день отроду, бегает
по лугам и щиплет траву, подобно своему отцу и матери.

— 63 —
Время существования человеческого плода пропорционально
менее продолжительно; он проводит в утробе лишь 1/25 воз¬
можной продолжительности своей жизни; та.к как, не будучи до¬
статочно сформироваш1ым, он 1не может мыслить, то необхо¬
димо, чтобы его органы имели время окрепнуть и приобрести
силу, нужную для получения инстинкта, вследствие того же са¬
мого, почему булыжник не смог бы давать искры, если бы
не был твердым. Человек, рожденный более голыми родите¬
лями и сам 1более голый и нежный, чем животные, не может в
короткое время приобреОги ум; справедливость требует, чтобы,
опаздывая в одном отношении, этот ум шел впереди в другом.
Человек ничего не теряет оттого, что ему приходится ждать;
природа с лихвой вознаграждает его, давая ему, более сво¬
бодные и подвижные органы.
Для образования разума, подобного нашему, требуется
больше времени, чем нужно природе для образования разума
животных; человеку приходится пройти через период детства^
чтооы достигнуть разумности; надо было иметь все недостатки и
страдания животности, чтобы извлечь из них преимущества, ха¬
рактеризующие человека. Для рождающегося человека было
бы недостаточно инстинкта животных для преодоления всех
недугов, обступающих его колыбель. Все их уловки потерпели
бы здесь поражение. Дайте сразу ребенку один только ин¬
стинкт, которым обладают животные в наибольшей степени, и
он не сможет даже перевязать своей пуповины и тем более
отыскать грудь своей кормилицы. Оставьте животным нашу
беспомощность в; первое время после рождения, и они все
погибнут.
Я рассматриваю душу, как часть естественной истории оду¬
шевленных тел, но я не боюсь установить постепенное раз¬
личие между душами этих тел, столь же оригинальное, как и
причины этой постепенности. В самом деле, много ли философов
и даже теологов признавали у животных душу? Ибо душа
человека, по мнению; одного из теологов, относится к душе
животных так же, как душа ангела к душе человека и, если
восходить выше, как душа бога к душе ангелов.
(La-Mettrie. L'homme-plante; ed. 1751. Переа, е франц. В. Левицкий).

КЛОД-АДРИАН ГЕЛЬВЕЦИИ.
Об уме.
Постоянно спорят о том, что следует называть умом: ка-
jKHbfii говорит свое, с этим словом связывают самый различный
смысл, и вес говорят, пс понимая друг друга.
.Чтобы иметь возможность дать верное и точное опреде¬
ление слову ум ц различным значениям, предаваемым этому
слову,—необходимо сперва рассмотреть ум сам по себе.
Ум рассматривается или как результат способности мыслить
(и ум, в этом смысле, есть лишь совокупность мыслей чело¬
века), или он понимается как самая способность мыслить.
Чтобы понять, что такое ум в этом .Последнем смысле, надо
выяснить причины образования наших представлений.
В нас есть две способности, или, если так можно выра¬
зиться, две пассивные силы, существование которых всеми ясно
сознано. Одна—есть способность получать различные впечатле¬
ния, производимые па нас внешними предметами: она называется
физич е ск ой чувствительностью.
Другая — есть способность сохранять впечатление, произве¬
денное на нас внешними предметами: она называется памятью;
память же есть не что иное, как длящееся, но ослабленное ощу¬
щение.
Эти способности, в которых я вижу причины образования
наших ламелей, и которые свойственны ire только нам, но ц жи¬
вотным, возбуждали бы в нас однако лишь весьма малое
число представлений, если бы они не были в. пас связаны с
известной внешней организацией.
Если бы природа создала в конце пашей руки не вдеть с
гибкими пальцами, а лошадиное копыто, тогда без сомнения
люди пе знали бы пи ремесл, ни жилищ, не умели бы защи¬
щаться от животных и, исключительно озабоченные добыва-

— 65 —
нием пищи и стремлением избежать диких зверей, блуждали бы
в лесах пугливыми стадами.
При таком предположении во всяком случае очевидно, что
ни в одном обществе государственное устройство не достигло
бы той степени совершенства, которой оно достигло теперь.
Если бы вычеркнуть и|з языка любого Народ'а слова: лук,
стрелы, сети и пр.,—все, что предполагает употребление рук,
то он оказался бы в умственном развитии ниже' некоторых
диких народов, не имеющих двухсот идей и двухсот слов
для выражения этих идёй, и его язык соответственно был бы,
подобно языку животных, сведен к пяти, шести звукам или
крикам. Отсюда я заключаю, что, без определения внешней
организации, восприимчивость и Память были бы в1 нас бес¬
плодными способностями.
, ..Теперь следует выяснить, действительно ли эти две спо¬
собности при помощи данной организаций произвели все наши
мысли.
Прежде чем я начну обсуждать эТот предмет, меня могут
•спросить, считаю я эти две способности видоизменениями ма¬
териальной или же духовной субстанции. Этот вопрос, когда-
то" возбужденный философами и поднятый вновь в наше время,
не входит непосредственно в план моего труда1. То, что я хочу
сказать об уме, согласуется И с Той и £ другой гипотезой. Я
замечу только, что если бы церковь не определила' наших ве¬
рований относительно этого пункта, и если бы необходимо было
при помощи одного лишь света разума возвыситься до позна¬
ния мыслящего начала, мы не могли бы не-признать, что ни
одно мнение по этому предмету не может быть доказано; нам
пришлось бы взвесить доводы за и против, принять во внимание
трудности, решить р пользу большего числа вероятностей и,
следовательно, судить лишь "приблизительно. Этот вопрос, как
и множество других, мог бы бьйгь решен лишь при помощи
теории вероятностей. Поэтому я более на нем не буду оста¬
навливаться; возвращаюсь к моему предмету и утверждаю, что
физцческая чувствительность и память, или,—чтобы быть еще
точнее,—одна чувствительность производит все наши предста¬
вления. Действительно, память есть лишь один из органов
физической чувствительности: начало, ощущающее в нас, должно
по необходимости быть и началом вспоминающим; так как
рсломинать, как я это докажу по существу, значит ощу¬
щать;
Кн. для чтен. по истории философии.	5

— 66 —
Когда, вследствие .Течения моих представлений или бла¬
годаря колебаниям, возбужденным определенными звуками в ор¬
гане моего слуха1, я припоминаю образ Дуба, тогда состояние
моих внутренних органов должно по несбходи|мос1ги быть при¬
близительно таким, каким оно было, когда я видел этот дуб.
Значил', это состояние внутреш!их органов должно неоспоримо
производить некоторое ощущение: отсюда ясно, что вспоминать
значит ощущать. Установив этот принцип, я скажу еще, что
в нашей способности замечать сходства и различия, соответ¬
ствия и Несоответствия различных; предметов и заключаются
все операции нашего ума. Но эта способность есть не что
иное, как физическая чувствительность: все, значит, сводится к
ощущению.
Чтобы удостовериться в этой истине, рассмотрим природу.
Она нам являет предметы; эти предметы связаны с нами опре¬
деленными отношениями и Также отношениями между собой;
знание этих отношений и составляет то, что называется умом:
наш ум более или менее обширен, в: зависимости от большей
иди меньшей широты наших познаний в этой области. Ум че¬
ловеческий поднимается до познания этих отношений; но здесь
и лежат границы, перейги которые ему не дано. Поэтому все
слова, составляющие всевозможные языки, и которые можно
рассматривать, как собрание знаков, обозначающих все чело¬
веческие мысли, воспроизводят или образы (как дуб, океан,
солнце), или обозначают 'идеи, т.-е. различные отношения
предметов между собою, простые, (как большой, малый)
или сложные (как порок, добродетель) или, наконец,
вЫражают различные отношения между нами и предметами, т.-е.
наши действия по отношению к ним (как в словах: я разби-
ва(ю, я копаю, я поднимаю), или впечатления, полученные
нами оч’ предметов (в словах: Я ранен, я ослеплен, я ис¬
пуган).
Если я здесь сузил значение слова идея, которому придают
самый разнообразный смысл, так как говорят: идея дерева
иДея добродетели, то это потому, что неопределенное зна-
чение этого выражения может ввести в заблуждения, происхо¬
дящие от злоупотребления словами.
Из всего мною сказанного вытекает следующее: если все
слова различных языков не обозначают ничего, кроме пред¬
метов и отношений этих предметов к нам и между, собою, то и
весь ум следовательно, состоит в том, чтобы сравнить наши
•щущения и наши идеи, то-есть видеть сходства и различия,
— 67 -
соответствия и несоответствия, имеющиеся между шили. И так
как суждение есть лишь само это усмотрение или, по крайней
мере, утверждение этого усмотрения,— из этого следует, .что
все операции ума сводятся к суждению.
Поставив вопрос в эти границы, я рассмотрю теперь, _не
есть ди-суждение то же, что ощущение.-Когда я сужу о ве-
лцчиие или о цвете предметов, очевидно, что суждение о раз¬
личных впечатлениях, производимых этими предметами на мои
.чувства, есть в сущности лишь ощущение; я могу одинаково
сказать: я сужу или я ощущаю, что из двух предметов первый,
который я называю туаз, производит на меня иное впечатле-
ние, чем предмет, называемый мною фу*т; и что краска, назы¬
ваемая мною красно й, действует на мои глаза иначе, чем кра¬
ска, называемая мною желтой; и я заключаю в этом случае,
что суждение есть не что иное, как ощущение. Но, возразят
мне, предположим, что мы хотим1 узнать, что предпочтитель¬
нее: сила или величина тела, можно ли доказать в этом слу¬
чае, что судить то же, что ощущать? Да, отвечу я: так как,
.чтобы судить об эТом предмете, моя память должна нарисо¬
вать мне в последовательном порядке картины различных по¬
ложений, в которых я могу находиться в обыдешгом Течении
моей жизни. И судии» означает узреть в: этих различных кар¬
тинах, что сила мне более п ►лезна, чем величина моего тела.
Но, возразят мне, если дело идет о разрешешш вопроса: что
предпочтительнее в короле—справедливость или доброта? Можно
ли утверждать и в этом случае, что суждение есть только
первое ощущение?
Такое утверждение должно, несомненно, сперва показаться
парадоксом. Однако, чтобы доказать его истинность, предполо¬
жим в человеке знание различия добра и зла и предположим)
что он кроме того знает, что поступок более или менее дурен
в зависимости от того, более или менее он вредит 'счастью
общества. Предположив это, спросим: к какому способу должен
прибегнуть поэт или оратор, чтобы заставить наиболее живо
почувствовать, что справедливость предпочтительнее в короле,
чем доброта, и сохраняет государству большее число граждан?
Оратор представит воображению предполагаемого нами че¬
ловека три картины: в одной он опишет справедливого короля,
Который произносит приговор! и велит казнить преступника;
во-второй он представит доброго короля, освобождающего
из тюрьмы того же преступника и снимающего с него кан¬
далы; в третьей картирге он докажет этого преступника, воо¬
5*

— 68 —
ружившегося по выходе из тюрьмы кинжалом и убивающего
пятьдесят граждан; к{то же при восприятии этих трех картин
не почувствует, что смертью одного справедливость предупре¬
ждает смерть пятидесяти, и что в короле она предпочтительнее,
чём доброта? Между тем это суждение есть в действительности;
только ощущение. В самом деле, если, благодаря привычке свя¬
зывать определенные идеи с определенными словами, Можно,
как показывает опыт, поражая слух определенными звуками,
возбудить в нас приблизительно те же ощущения, которые
мы испытывали бы в самом присутствии предметов, то ясно,
что при представлении этих трех Картин судить о том, что в
короле справедливость предпочтительнее доброты, значит чув¬
ствовать и вадеТь, что в первой картине приносится в жертву
один гражданин, а в третьей гибнут пятьдесят: откуда' я за¬
ключаю, что всякое суждение есть ощущение. Но, скажут Мне,
следует ли поставить в ряд ощущений суждения, например, о
большем или меньшем превосходстве некоторых методов, та¬
ких, как метод запоминания наибольшего количества предметов,
или метод отвлечения, или метод аналитический?
Чтобы ответить на это возражение, следует прежде всего опре¬
делить значение слова метод.Метод есть пе что иное, как сред¬
ство, употребляемое нами для достижения поставленной себе
цели. Предположим, что некто намеревался бы закрепить в
своей памяти определенные объекты и определенные идеи, и что
случайно эти идеи и объекты так распределились бы в его па-
мяти, что воспоминание одного фак|га или идеи вызывало б!ы
воспоминание бесконечного ряда других фактов и Идей,
и что таким образом он закрепил бы более легким спосо¬
бом и более глубоко определенные предметы в своей памяти;
тогда судить, что этот порядок распределения лучше, и назвать
его методом — значит сказать, что было приложено меньше
усилий внимания, что было испытано менее неприятное ощуще-
нпе при изучении в таком порядке, чем было бы при изучении в
порядке щном: вспоминать же неприятное ощущение—значит
ощущать; итак!, одев|идно, что и в этом случае судить значит
ощущать.
Предполо'жим еще, что для доказательства истинности не¬
которых геометрических теорем и для облегчения их усвоения
геометр решился предложить своим ученикам рассматривать ли¬
нии независимо от их ширины и Толщины: тогда судить |о
том, что эТот отвлеченный способ или метод наилучшим обра¬
зом облегчает ученикам понимание данных геометрических Тео¬
- 69 -
рем, значит сказать, что ученикам приходится меньше напря¬
гать внимание и испытывать менее неприятное ощущение при
применении этого метода, чем при употреблении какого-либо
иного.
Предположим еще, как последний пример, что рассмотре¬
нием каждого в отдельности нескольких положений, заключаю¬
щихся в сложной теореме, уДалось бы с большей легкостью
попять эТу, теорему: в таком случае судить oi том, что та¬
кой аналитический способ или метод—наилучший, это все равно,
что сказать, что было приложено меньше усилий, а значит,
и было испытано менее неприятное ощущение при рассмотре¬
нии каждого в отдельности положений, заключающихся в этой
сложной теореме, чем если бы мы попытались рассматривать
теорему в ее целом.
Из сказанного вытекает, что суждения, относящиеся к спо¬
собам или методам, случайно нами употребляемым для дости¬
жения определенной цели, суть по существу лишь ощущения,
и все в человеке сводится к чувствованию.
Но, скажут мНе, каким образом до сих пор предполагалась
в нас способность суждения, отличная от способности 'чув¬
ствования. Это предположение, отвечу я, основывалось па во¬
ображаемой невозможности объяснить иным путем некрторые
заблуждения ума.
Чтобы устранить это затруднение, я покажу в следующих
главах, что все наши ложные суждения и наши заблуждения
происходят от двух причин, указывающих в нас лишь па спо¬
собность чувствования; что было бы, следовательно, беспо¬
лезно и даже бессмысленно допускать в нас способ1носТь су.-
ждения, не вносящую 'ничего нового в то, что может быть
объяснено без нее. Итак', приступая к изложению этого во¬
проса, я заявляю, что нет. ложного, суждения, которое не
было бы следствием или наших страстей, или нашего неве¬
жества.
Об основах этики.
Если до сцх пор этика мало способствовала счастью чело¬
вечества, то это не потому, чтобы многие моралисты пе соеди¬
няли с уДачными выражениями, элегантностью и ясностью также
и глубину ума и возвышенность души, но потому, что, как ни
были превосходны эти моралисты, надо сознаться, они не д>
стадочно часто рассматривали различные пороки народов, как
— 70 —
необходимые следствия различных форм их правления, а этика
может стать действительно полезной людям только тогда, когда
она будет рассмотрена с этой точки зрения. Какой резуль¬
тат имели до сих пор самые прекрасные предписания этики?
Они исправили несколько отдельных лиц от недостатков, в ко¬
торых они, может быть, себя упрекали, но в нравах нации
они не произвели никакого изменештя. Какая тому причина?
То, что-Пороки народа скрыты, если смею так выразиться, в
основе его законов: там надо искать, чтобы вырвать корень
его-пороков; Кто не имеет ни достаточно ума, ни достаточно
мужества для этого предприятия, тот не принесет в этом отно-
щении почти никакой пользы миру. Стремиться уничтожить
пороки, связанные с законами нароДа, не произведя измене¬
ния в этих законах, значи|г предпринимать невозможное, зна¬
чит отвергать следствия, правильно вытекающие из допущен¬
ных принципов.
-Чего можно ожИДаТь оТ громких слов о фальшивости жен¬
щин, если этоТ порок есть необходимое следствие противоречия
между естественными желаниями и теми чувствами, которые
женщины должны выказывать, принужденные законом н при¬
личием'. Если в Малабаре, на Мадагаскаре, все женщины
искрешш, то эТо потому, что они там могут удовлетворят^
свои желания без скандала, что они имекХг множество любов¬
ников и выбирают супруга' после многих опытов. То же отно¬
сится и К дикарям Нового ОрлеаНа, к тем народам, у кото¬
рых родственницы великого Солнца, принцессы крови, могут
прогнать мужа, который им надоел и взять другого мужа. В
этих странах не существует лживых женщцн, потому что им
незачем быть Таковыми.
Я совсем не предполагаю вывести из этих примеров, что
и у нас следует ввести такие же нравы. Я только хочу ска¬
зать, что неблагоразумно упрекать женщин- за лживость, ко¬
торую ей навязывают приличие и законы, й что нельзя изме¬
нить следствия, не изменяя причины их.
Возьмем злословие как второй пример. Несомненно, что
злословие есть порок, но этот порок неизбежный, потому что
во всех государствах, где граждане не принимают участия в
ведении государственных дел, эти граждане, не заинтересован¬
ные в том, •чтобы приобретать знания, должны коснеть в по¬
зорной лени. Но если в таком государстве принято часто бы¬
вать в свете, и хороший'тон требует быть разговорчивым, тэ
человек невежественный, не будучи в состоянии говорить о

— 71 —
■вещах, необходимо должен говорить о лицах. Всякий пане¬
гирик скучен, а сатира занимательна; следовательно, чтобы
не быть скучным, невежда принужден злословить. Нельзя истре¬
бить этот порок иначе, как уничтожив его причину, т.-е. вы¬
рвав граждан из условий лени, следовательно, изменив форрлу
правления.
Почему человек, занятый умственными Интересами, менее
лгридирчив к частным лицам, чем светский человек? Потому
что первый, занятый важными вещами, говорит о людях только
постольку, поскольку они, как великие люди, имеют непосред¬
ственное отношение к важным вещам; потому что человек, за¬
нятый умственными интересами, злословит только в отместку,
и поэтому очень редко, напротив, человек светский принужден
злословить, чтобы иметь предмет для разговора.
Сказанное мною о злословии относится и к распутству,
•против которого так сильно восстают моралисты. Всеми уже
признано, что распутство есть необходимое следствие рос¬
коши, и поэтому, я не буду останавливаться на доказатель¬
стве этого. А если роскошь,—чего я не думаю, хотя это мне¬
ние сильно распространено —очень полезна для государства,
если, как это легко доказать, трудно подавить стремление к
пей и заставить граждан соблюдать законы о роскоши, не
меняя формы правления, то только после некоторых реформ
в нем можно надеяться подавить любовь к’ разврату.
Всякие высокие рассуждения по этому вопросу хороши с
теологической, но не с гражданственной точки зрения. Пред¬
мет, который имеет в виду политику и законодательство, есть
земное величие и благоденствие народов; имея это в виду,
я и говорю, если роскошь, действительно, полезна Франции,
было бы смешно стремиться ввести в ней строгость нравов,
несовместимую с любовью к роскоши. Преимущества, кото¬
рые торговля и роскошь Доставляют государству в той форме,
в которой оно сейчас находится (преимущества, от которых
придется отказаться, чтобы изгнать из йего разврат), совер¬
шенно непропорциональны с чрезвычайно малым вредом, при¬
чиняемым любовью к женщинам. Это значит жаловаться На
то, ето в богатой руде к золотой жиле примешано несколько
песчинок меди. Смотреть на волокитство, как на смертный грех
в стране, где роскошь признается необходимой, есть полити¬
ческая непоследовательность; а если уж за ним хотят сохра¬
нить название порока, то следует признать, что в известные
времена и в известных странах существуют полезные пороки,
и что Египет обязан своим плодородием нильской грязи.

— 72 —
Действитедыго, рассмотрим с государственной точки зре¬
ния поведение галантных женщин, и мы увидим, что, хотя они
и заслуживают порицания в некоторых отношениях, в. дру¬
гих они весьма полезны Народу; так, например, свои деньги
они употребляют с большей пользой для государства, чем са¬
мые благоразумные женщины. Желание 'нравиться приводит
галантную женщину к торговцу лентами, материями и мод¬
ными вещами и тем заставляет ее не только вырывать массу
рабочих из нищеты, в которую их ввергло бы соблюдение
законов о роскоши, Но внущает ей акты самого просвещен¬
ного милосердия. Если допустить, что роскошь полезна для
государства1, то разве йе легкомысленные женщины, поощряя
фабрикацию предметов роскоши, делают мастеров все более
и более полезными для государства. Благоразумные женщины,
подающие милостыню нищим и преступникам, следуя советам
своих духовников, поступают менее хорошо, чем легкомыслен¬
ные женщины, направляемые желанием нравиться; последние
дают пропитание полезным гражданам, первые же—бесполезным
или даже вредным для государства.
Из сказашюго следует, что только тогда можно надеяться
изменить взгляды народа1, когда' будут измене’ны законы, ц что
реформу нравов следует начать с реформы законов; при на¬
стоящей форме правления громкие 'слова, громящие полезный
порок, были бы вредны для государства, если бы они не были
тщетны; но таковыми они останутся всегда, ибо народная
масса двигается только силой закона. К тому же позволю себе
заметить мимоходом: очень немногие моралисты умеют поль¬
зоваться нашими страстями, вооружая их друг прртив друга и
тем заставляя нас согласиться с их мнениями; бблыпая же
часть их советов слишком оскорбительна'. А они) должны были
бы понять, что оскорбления не могут удачно бороться с чув¬
ствами; что только страсть может победить страсть. Напри¬
мер, для того, чтобы побудить легкомысленную женщину быть,
более сдержанной и ’скромной, надо ее кокетству противо¬
поставить ее тщеславие, внушить ёй, что скромность изобре¬
тена любовью и утонченным сладострастием, что свет обязан
большей частью своих наслаждений той дымке, которую скром¬
ность прикрывает женские красоты; что в Малабаре, где мо¬
лодые прелестницы показываются в собраниях полуобнажен¬
ными, что в некоторых штатах Америки, где молодые жен¬
щины показываются мужчинам без всякого покрывала', жела¬
ния благодаря этому теряют в силе, сообщаемой любопытством;
в этих странах униженная красота' служит только ДЛЯ удовле¬
- 73 -
творения потребностей; напротив, у народов, где скромность
протягивает покрывало между желаниями и наготой, это та¬
инственное покрывало является талисманом, удерживающим лю¬
бовника у ног его возлюбленной; ц что, наконец, скромность дает
в слабые руки красоты скипетр, посредством которого она упра¬
вляет силой. Знайте еще, скажут они легкомысленной женщине,
что несчастных людей очень много, что несчастные люди—при¬
рожденные враги счастливого человека и ставят ему в пре¬
ступление его счастье, что они ненавидят его за то, что он
счастлив независимо от mix, .что следует удалять от их глаз
Зрелище ваших развлечений, и что непристойность, выдавая
тайну ваших наслаждштй, подвергает вас стрелам их мести.
Заменяя, таким образом, брань указаниями н:а собственный
интерес, моралисты могли бы заставить принять свои правила.
Я не буду дольше останавливаться на этом вопросе^ я возвра¬
щаюсь к своему предмету и утверждаю, что все люди стре¬
мятся Только к счастью, что невозможно отклонить их от
этого стремления, что было бы бесполезно пытаться это сде¬
лать и было бы опасно достигнуть этого, и, следовательно,
'сделать их добродетельными можно только, объединяя личную-
выгоду с общей выгодой. Установив этот принцип, мы ясно
видим, что эгика есть пустая наука, если она’ не сливается
с политикой законодательством; из этого я заключаю, что
для того, чтобы быть полезными для мира, философы должны
рассматривать предметы с той точки зрения, с которой к ним
могли бы отнестись законодатели. И не будучи вооружены
тою же властью, они Должны быть воодушевлены тем же ду¬
хом. Дело моралиста указать законы, исполнение которых
^гверждает законодатель, налагая печать своей власти.
Правда, мало таких моралистов, в которых эта истина
была бы сильно запечатлена даже среди тех, ум которых спо¬
собен возвыситься до великих идей; многие в изучении эггики
и в изображении пороков руководятся личиыми интересами и
частной ненавистью. Поэтому они нападают только на пороки,,
неудобные 1в обществе, и их ум, замыкаясь мало-по-малу в тес¬
ном кругу их шггерссов, теряет силу, необходимую, чтобы под¬
няться до высоких идей. В Этике часто возвышенность ума за¬
висит от возвышенности души. Чтобы схватить в этой области
истины, действительно полезные людям, надо, чтобы сердце было
согрето стремлением к общему благу, а, к сожалению, в этике,
как и в религии, много лицемеров.
(К. А. Гельвеций. Об уме. Птг. 1917. Рассуждение I,глава 1. Рассужде¬
ние II, глава XV).

— 74 —
Общительность.
Человек по сво'ёй природе является существом, прибегаю¬
щим к растительной и мясной пище. Между Тем оп слаб, плохо
вооружен природой и, следовательно, сам может стать жер¬
твой прожорливости животных более сильных, чем он. Таким
образом человек ’ и для того, чтобы прокормить себя, и для
того, чтобы обезопасить себя от ярости тигра’ или льва, должен
оыд соединяться с другим человеком.' Целью этого соединения
было нападение на животных и убой последних или с тем1, чтобы
поедать их, или .чтобы защищать от них фрукты и овощи, ко¬
торые служили .человеку питанием!. Но человек размножался,
и для того, чтобы просуществовать, ему пришлось воз¬
делывать земЛю1. А .чтобы побудить его сеять хлеб, необхо¬
димо. было, .чтобы жатва принадлежала земледельцу. Ввиду
этого граждане вступили между собой bi соглашения и учре¬
дили законы. Эти законы еще раз скрепили связи того союза,
который, будучи основан на потребностях людей, явился не¬
посредственным следствием физической чувствительности. Но
не может ли человеческая общительность рассматриваться как
врожденное качество, - как некое выражетше его нравственной
высоты?
Общительность у .человека, как и у животных, есть след¬
ствие нужды, — так на этот счет нас поучает опыт. Если нужда
в самозащите собирает в стада, или общества, животных траво¬
ядных, каковы коровы, лошади и т. д., так подобно этому не¬
обходимость Нападать, охотиться и биться за свою добычу, со¬
единяет в общества животных, плотоядных, таких, как лисицы,
волки.
Интерес и нужда суть основа! всякой общительности. Эта же
основа (относительно которой оче|нь немногие писатели; дают
ясное представление) является единствешюй, соединяющей, лю¬
дей между собой. Поэтому-то крепость их союза и бывает
всегда пропорциональна силе привычки к нему и величине
нужды в нем!. С Того момента, как юный дикарь и молодой
кабан должны будут озаботиться о своем пропитании и за¬
щите, они покидают, — первый хижину, второй — берлогу своих
родителей. Орел перестает узнавать своих орлят с того момента,
как они станут достаточно расторопны, чтобы ринуться за своей
добычей, так как тогда они смогут обойтись без его помощи.
Связь, привязывающая детей К родителю ц родителя к де¬
тям, менее сильна, чем это воображают. Слишком значитель¬
- 75 -
Ная сида этой связи становится Даже гибельной для государств.
Первая любовь гражданина должна быть любовью к законам
и общественному бутану. Как это ни прискорбно, я должен
сказать, что у человека сыновняя любовь должна быть под¬
чинена любви к родине. Если эта последняя' не главенствует
над всеми другими, то откуда возьмется мерило порока и добро¬
детели? Тогда его не будет, тогда рухнет всякая мораль.
В самом Деле, па' каком основании помимо’ этого молено
будет внушить людям любовь к богу или к справедливости.
Вот почему всеми смутно чувствуется опасность, которой под¬
вергаются в результате чрезмерной любви к родителям,. Уза¬
коньте эту чрезмерность, провозгласите этот вид любви первым
среди других,—тогда каждый сын будет вправе грабить своего
соседа пли расхищать общественные сокровища, чтобы облегчить
нужду отца, чтоб увеличить его -достаток. Сколько семейств,
сколько мелких наций, разделённых интересом, будут тогда по¬
стоянно направлять свое оружие друг против друга!
Всякий писатель, желающий .создать доброе мнение о своих
намерениях, обосновывает общительность на каком-нибудь ином
начале, чем материалыпяе нужды и привычки, и этим вводит
К заблуждение слабьте умы, преподнося им неправильные идеи о
морали.
Несомненно, природа хотела, чтобы признательность и при¬
вычка у человека были, родом влечения, которое побуждало бы
его любить родителей; но она также хотела, чтобы человек
в естественном наслаждении независимостью нашел отталкиваю¬
щую силу, которая бы уменьшала, по крайней мере, чрезмер¬
ность силы этого влечения. Поэтому-то дочь уходит радостной
из-под материнского крова, чтобы перейти в дом своего мужа.
Потому-то и сын с удовольствием бросает родительский очаг,
чтобы принять Должность в Индии, исполнять службу в про-
вцнции или, просто, чтобы путешествовать.
В Париже, вопреки мнимой силе .чувства, дружбы и при¬
вычки, знакомые и друзья меняются каждый день. Если вам
угодно изображать простаков, |го преувеличивайте силу чувства
И дружбы, выводите общительност, из л ю б в и и л и врожден¬
ного начала. Можно ли, будучи искренним, забыть, что
имеется лишь одно подобное начало, — физическая чувстви¬
тельность.
Именно только этому началу мы обязаны и любовью к
себе, и такой могущественной любовью к независимости; ведь
если бы люди, как эТо говорят, влеклись друг к другу силой
— 76 —
взаимного влечения, то небесный законодатель заставил бы их
любить друг друга так! же, как он повелел бы! им! любить своих!
отлов ц матерей. Не положился ли он в этом отношении! на
природу, которая без помощи какого бы то ни б'ыдо закона
заставляет человека есть и пить, когда он Голоден и жаждет,
открывать глаза при свете и отдергивать свой палец от опия»
Путешествешпши отнюдь не указывают нам, чтобы любовь
к себе подобным была так распространена, как бы этого хотели.
Мореплаватель, спасшийся от кораблекрушения и выброшенный
на неизвестный остров., не спешит с распростертыми объятиями
броситься на шею первому, встреченному им здесь, человеку.
Наоборот, он забивается в кусты, и, только изучив отсюда
нравы жителей, дрожащий выходит онтуда, чтобы предста¬
виться им.
Но, скажут, когда какой-нибудь из наших европейских ко¬
раблей причаливает к неизвестному острову, разве дикари
не сбегаются толпой к Нему. Конечно, это зрелище приводит
в изумление и привлекает их. Дикари бывают поражены но¬
визной наших одежд, украшешгй, оружия и инструментов. Вид
всего этого вызывает их удивление- Но какое желание сменяет
в пирс это первое .чувство? Желание заполучить себе предметы
их восхищения. Тогда, сделавшись менее веселыми и более оза¬
боченными, они занимаются изысканием средств похитить, благо¬
даря ли ловкости или сиде, эти предметы, своих желаний; с
Зтой целью они. (выжидают благоприятный момент для того,
чтобы обворовать, ограбить и перебить европейцев, которые
своими завоеваниями Мексики, Перу наперед дали им образец
подобной Несправедливости и жестокости.
Заключение этой главы таково: основные начала морали и
политики, ка'к и все (начала другцх наук, должны опираться на
большое Количество фактов ц наблюдений. Так что же выте¬
кает из наблюдений, сделанных до настоящего времени отно¬
сительно морали? — А вот что: любовь людей к себе подоб-
ным есть результат необходимости помогать друг друту и бес-
предельных нужд и потребностей, зависящих ОТ той самой фи¬
зической чувствительности, которую я рассматриваю как основу
наших действий, наширс .пороков и наших добродетелей.
(Helvetius De ГПошше, S. II. ch. VIII. Перев. А. Троицкий.)

ЖАН-БАТИСТ РОБИНЭ.
Законы связи духа и тела.
Создателю было угодно соединить две субстанции, кото¬
рые мы различаем под именем духа и тела. Кажется, что мы
не сможем никогда проникнуть в тайну этой связи. Наш труд
ведет скорее к тому, стобЫ делать его с каждым, днем все
более недропццаемым для нас; вместо того, чтобы искать способ
познать отношения между мыслящим существом и усвоештоЙ
им частью материи, — единственное средство открыть, в чем
состоит связь между ними, — МЫ! абсолютно отрицаем что бы то
ни было общее между духом и телом. Не является ли это без¬
рассудством при том недосТаТкё знаний, который имеется у
нас об этих предметах и их свойствах? Нельзя ведь, все-таки,
отрицать, чТо есть взаимное влияние одного на другое, главные
законы которого следуют нцж:е; другие я укажу в дальнейшем.
Первый закон.
Тело действует на дух, дух воздействует обратно на тело.
'Дух не может скрыТь от себя, что он получает впечатле¬
ния от органов тела! — ощущения, идем!, желания и т. д. В свою
очередь дух воздействует обратно на тело, запечатлевая в нем
движения. Но это лишь обратное действие, так как определения,
из которых исходят самопроизвольные движения машины, сами
имеют свой источник в органическом ходе маппшЫ, чТо будет
более пространно развито дальше.
Если дух имеет очень широкую власть над органами своего
тела, то в тех же самых отношениях он сам находится в
полной зависимости от органов Тела: мы это ежеминутно дока¬
зываем.

— 78 -
Второй закон.
Дух, соединенный с телом, действует только благодаря его
посредничеству.
Дух чувствует, думает, желает только с помощью тела, бла¬
годаря посредничеству чувств. Я не исследую, мог ли бы дух,
освобожденный от материи^ чувствовать, думать, размышлять,
желать. Как говорить об этом? Имеем ли мы какое-нибудь
понятие о дсйсмъиях мыслящего существа, отделенного от тела?
Чтобы его иметь, нужно пережить подобное состояние.
Из всех действий моего духа, которые мне известны, я
не могу отметить пи одного, в котором я не заметил бы
более или менее непосредственного влияния тела. Этого до¬
статочно, чтобы утверждать, что существо, которое мыслит во
мне, действует лишь посредством органов моего тела.
Третий закон.
Взаимная связь двух соединенных субстанций зависит, насколько
возможно, от телесной организации.
Вот наиболее плодотворный принцип из всей Теории связи.
Полное и совершешюе упражнение способностей души требует
совершенного развития мозга и совершенной организации внеш-
1щх и внутренних чувств. В Теле ребенка дух является ребенком
И находится на соответственной ступени детства. Недостаток
в органах расстраивает, иногда даже совсем останавливает влия¬
ние тела на дух и взаимно духа на тело.
Четвертый закон.
Дух познает самого себя и ощущает свое бытие лишь через
посредство тела, с которым он соединен.
Если бы дух ощущал самого себя, он ощущал бы себя
таковым, каков он есть, и поэтому он не мог бы сомневаться
в своей природе; он ощущал бы себя протяженным пли непротя¬
женным, телесным или бестелесным, материей или нематериаль¬
ной субстанцией.
Дух никогда не ощущает* того, что он существует сам nq
себе, но лишь благодаря свойствам1, которые он откры¬
— 79 —
вает в себе, и открывает только через посредство впечатле-
ний, получаемых от тела. Наша душа чувствует свою актив¬
ность Только благодаря желавшим и отвращениям, которые воз¬
буждают в ней внешние предметы. Если бы она никогда не
чувствовала ни удовольствия, ни боли, знала ли бы она, чт >
способна обладать счастьем и несчастьем? Дитя, которое ни¬
когда не упражняло способность двигать свою руку, не подо¬
зревает, чТо эта сила пребывает в нем и т. Д.
Одним словом, душа не более знает свою сущность, чем
другие сущности. Она познает самое себя не более, чем массу
своего собственного тела, внутренние стимулы: которого она
не чувствует и не видит. Она достигает знания самой себя
лишь посредством! опыта, который она испытывает о своих спо¬
собностях; и Так как она зависит от тела во всех своих дей¬
ствиях, то ему именно она обязана всем, что она знает о са¬
мой себе.
Существует ли неорганическая материя? Может ли она быть
в организме вселенной?
Существует ли во вселенной бесформешгая, бездеятельная,
неощущающая, неорганизованная, бессильная, без каких бы то
ни было способностей субстанция, масса абсолютно неоргани¬
ческая и безжизненная, неспособная расти, развиваться, воспро¬
изводиться? Разрешение этой проблемы связано с исследова¬
нием явлений природы. Проблема вполне разрешима, — живо
скажет мне опрометчивый в своих суждениях естествоиспыта¬
тель,—посмотрите на землю, которую вы попираете ногами,
па камни, которые ее покрывают, на металлы, порождаемые
в ее лоне, масла, горные смолы, сернистые соединения, соли:
сколько субстанций абсолютно неорганических, недеятельных,
неощущающих, неорганизованных, бессильных, лишенных ка¬
ких бы то ни было способностей!.. Именно эТо положение
мы и исследуем на досуге, прежде чем высказать свое мнение.
Да будет мне Позволено предварительно спросить, могут ли
существовать в природе неорганические субстанции; может быть,
мы найдем достаточное основание отрицать их возможность
ранее всякого исследования природных явлений.
Единство и разнообразие, составляющие красоту природы,
ничем не рискуют в том случае, если,—поскольку изучение и
наблюдение природы нам это позволяет,—сильнее сблизить един¬
ство плана, единство принципа или причины, и расширить, на¬
— 80 —
оборот, разнообразие комбинаций, разнообразие результатов или
следствий. Наши усилия в этом направлении все более и более
будут приближать нас к истинной системе, которая, наверное,
имеет основой соединение самого совершенного из возможных
единства с самым ббльшцм из возможных разнообразием. При¬
рода, которая ничего не делает напрасно, держится однородности,
поскольку эта последняя ее удовлетворяет.,Она прибегает к по¬
мощи повой субстанции лишь тогда, когда извлечено все воз¬
можное из той, которой она оперирует, и когда приходится
производить новые явления, которые требуют новой субстанции;
там же, где она может оперировать одной субстанцией,—она
(не будет употреблять двух возможных. Может быть, думают,
что организация находится в; противоречии некоторых существ
с порождением некоторых явлений, и что эти естественные
в природе явления могли бы иметь место только в системе,
в которой есть неорганическая, недеятельная и нсощущающдя
материя?
Если же считают, напротив, что все производится, все упо¬
рядочивается, все объясняется гораздо более удобно при помощи
материи по существу органической, то неорганическая материя
становится бесполезной, невозможной, и принцип единства нас
побуждает отрицать ее существование. Найдутся, может быть,
люди, в достаточной степени проникнутые уважением к ста¬
рым предрассудкам, которые мне скажут, что есть много явле-
ций, не требующих организованной материи, явлений такого
рода, что организация была бы излишней в данных условиях.
Действительно, эТо—основной вопрос. Если бы это было так,—
как ни далек я от этой мысли, я приму это предположение
вместе с ними,—то есть, однако, наверное, еще гораздо больше
явлений, которые доказывают с очевидностью существование
органической материи и которые не! имели бы вовсе места,
если бы существовала только неорганическая материя. Пред¬
полагая существование этой последней, надо допустить также
И другого рода материю, тогда как при помощи органической
материи можно удовлетворительно об’яснить ' все образования
природы. Теперь очевидно то влияние, которое должен иметь
закон единства на наши суждения в условиях, которые не
кажутся безусловно требующими организованной материи. Он
должен нас заставить предположить больше, чем мы видим, заста¬
вить нас думать, чТо организация скрывается от наших глаз,
которые не устроены Так, чтобы все видеть. Такой прием навер¬
ное более разумен, чем тот, который бесстыдно ломает цепь су¬
— 81 —
ществ, между тем как все в ней обнаруживает нам непрерыв¬
ность.
Если принять’, что в ходе развития природы все связано,
то как возможен был переход от материи неорганизованной
к материи организованной, или этой последней в неоргани¬
зованную? Нет никакой связи, нет никакого перехода ме¬
жду’' положительным и отрицательным. Тот скачок, который
заставляют совершить природу, есть, конечно, явление более
трудно допустимое, чем, невидимая организация в крупице
земли и частице воды. Должно ли всегда быть тгак, что мания
решать обо всем па основании свидетельств наших чувств бу¬
дет приводить нас к невозможному и нелепому, вместо того
чтобы с полным доверием допустить, что есть бесконечность
предметов вне досягаемости наиболее далеко проникающих,
чувств? Эта тесная связь, это нерасторжимое сцепление, этот
систематический порядок всех частей вселенной состоит, как
уже это было объяснено, в том, что все в ней есть непосред¬
ственное следствие какой-либо предшествующей вещи, которая
вызывает и определяет существование за нею следующей. Те,
кто отрицают организацию ископаемых, сами соглашаются с та¬
кого рода всеобщим сцеплением всех вещей, какое я только-что
изложил. Они не могут удержаться от признания этого закона,
который, объединяя все существа глубокой связью, распреде¬
ляет их в порядке последовательности одних за другими и
этим приводит все многообразие к единству. Каким же предста¬
вляется способ, посредством: которого неорганическая, неоргани¬
зованная материя вызывает и определяет существование орга¬
низованной материи? Если во вселенной есть и неорганическая
материя и организованная материя, то нет более целого (ив
tout), нет1, более единой системы, нет более сношений, связи,
сцеплений между двумя большими частями, составляющими ма¬
териальную субстанцию. Одна часть существ была бы лишена
связи с другой частью;все индивиды каждой изолированной части
существовали бы тацже без сношений, без соединений,
без сродства друг с другом. Потому - то нужно было изо-
брестн для них новую систему, и еще какую систему?
Систему, которая^ находится в вечном противоречии с по¬
рядком природы, столь единообразно наблюдаемом среди всех
других существ. В новом построении,, шаткость которого
выдает себя с самого начала, нет ни жизни, ни развития, ни
порождения. Эти неорганизованные. и неорганические тела не
питаются, не растут, не порождают ничего, не живут. Все их
Кн. для чтен. по истории философии.	Ч>

— 82 —
/
устройство заключается в скоплении частей. Они не рождаются:
они образованы соединением многих простых молекул, которые
склеиваются, прилагаются одни к другим, располагаются в раз¬
личных формах и по различным планам. Они не питаются, нс
растуГг, они не имеют никакой силы для поглощения веществ,
1шкакой способности ассимилировать другие тела, развиваться,
никакой силы для расширения; новые части лишь объединяются
с прежними агрегатами, масса котор,ых, таким образом, увели¬
чивается. Они не порождают ничего, ио другие простые моле¬
кулы образуют иные кучи, иные тела. Они не живут: это—Массы
абсолютно мертвые, без какого бы то ни было рода энергии
или собственного движения. О, природа! Ты открыла нам слиш¬
ком1 мало твои творения, чтобы мы были в состоянии их познать.
Почему же ты нам дала лишь столько знаний, сколько необхо¬
димо для того, чтобы вводить пас в заблуждение, противоре¬
чить Тебе и оскорблять тебя? Самонадеянные философы, кото¬
рые, не признавая природы, заменяют ее своими нескладными
измышлениями, скажите нам, как создаются эти соединения про¬
стых молекул? Что собирает их под одной и той же формой,,
потому чТо строение минералов также постоянно в том, что вы
называете их родами, как у растений и животных, и столь же
постоянна их внутрешшя структура. Скажите нам), что удержп-
живает эти молекулы столь крепко соединенными между собой?
Скажете нам, почему минёралы покрыты очень твердой и очень
плотной оболочкой, которая является непреодолимым препят¬
ствием для новых соединений? Вы скажете, что переход, ско¬
пление и застывание элементов, которые образуют мине¬
ральные субстанции, совершаются вследствие определенных
законов притяжения, отталкивания, сродства или даже бла¬
годаря влечению? Это будет забвением вашего принципа; эти
тела, согласно вашему мнению, не имеют никакого свойства,
активности, энергии, силы, влечения. Это—случайные скопления,
случайные нарастания, и случай, соперник природы, минерали¬
зует часть материи, как природа оживотворяет другую. Вы раз¬
делили царство вселенной: вы осмелились лишить природу части
ее власти над существами, чтобы предать ее капризу случая.
Все субстанции питаются одна другой; это уже указывает на
общее сходство между ними. Но что указывает на особо при¬
сущее всем телам сродство,—так это то, что каждое тело усво-
яет чужие вещества, которые оно заставляет способствовать сво¬
ему питанию и своему росту. Животное тело не питается исклю¬
чительно остатками других животных; вся, или почти вся пшца„
- 83 -
которую оно принимает, пропитана минеральными частицами,
землей, солями, хорошо растворенными металлами; и я думаю,
что для того, чтобы войти в состав органической субстанции, все
эти частицы должны быТь органическими сами по себе, потому
что ведь, как мы сказали, результатом усвоения организованного
тела являются наши органы. Когда я говорю, чТо животное тело
усвоивает животные и принимаемые обычно за неорганиче¬
ские и неорганизованные вещества, я пе предполагаю, что
это усвоение совершается посредством действительного превра¬
щений! одной субстанции в другую: нет нужды в таком превра¬
щении, чтобы доказать, что усвоенные органической субстанцией
материи должны сами быть органическими. НикТо нс отрицает,
что они должны иметь прямую связь с структурой органиче¬
ской субстанции и очень близкое сродство с пей для того,
чтобы произвести это усвоение, каково бы оно ни было.
Ведь неорганизованная к неорганическая молекула не имеет
структуры и, следовательно, пе может иметь прямой связи
с структурой организованной, молекулы: она не может иметь
также и сродства с нёй, потдму что ее способ существования
всегда противоположен способу существования органического
тела. Однако, внедряясь в ткань живой субстанции, она делается
составной частью органического целого; и могла ли бы опа ею
стать, иге будучи сама органической? Кто будет сомневаться в
том, что все части, составляющие органическую, субстанцию—
органические, не сможет указать оснований для того, чтобы
оправдать это сомнение. Факт, что части лсивотного возрожда¬
ются, раны затягиваются и заживают, и это происходит лишь
благодаря восстановлению мельчайших нервных и мускульных
волоконцев,—восстановлению, которое не имело бы никогда места,
если бы частицы тела были неорганическими. В настоящее время
сравнивают волокна, которые входят в состав больших живот-
щ>1х, с родами полипов, которые пускают новые ростки после
рассечения и которые срастаются одни с другими. Эти новые
отростки и эти сращения волокон указывают па организацию-
их мельчайших частей. Итак, можно утверждать, что все в жи¬
вотном Теле есть орган.; отсюда следует со всей необходи¬
мостью, что пища, которая ему служит для еды, которая
способствует его росту и которая состоит из различных сор¬
тов минеральных частиц, либо органическая, для того чтобы
иметь возможность в него внедриться, либо она органи¬
зуется, в него внедряясь. Кто скажет, что неорганизованная
материя организуется? Тогда можно было бы сказать, что то,
- 84 —
что нс существует, дает себе существование. Мало того, что
неорганизованная материя не имеет никакого расположения к
организации, она по существу своему представляет непреодоли¬
мое препятствие к организации. Должно, таким образом, согла¬
ситься, что пища должна быть органической, прежде чем про¬
никнуть в ткань животного тела.
Пусть обратят внимание на результаты деятельности ор¬
ганов. Известно, что пружины органической машины находятся,
главны»’ образом, в ее мельчайших частях. Мускул состоит из
мускульных волоконец, и именно пружина этих составляющих
его волоконец создает его силу; новое доказательство того,
что наиболее тонкие частицы, которые входят в построение
животной машины, должны быть органическими, потому что
именно они производят там движение и жизнь (jeu). Нам говорят,
что «молекула, образует волоконце, волоконце—сосуд, сосуд —
орган». Что означает этот язык, как не то, что молекула, во¬
локонце, сосуд сами по себе — органы; и если молекула является
неорганической, как создает она орган?
Ничто не в силах побудить абсолютно неорганические и
мертвые молекулы принять формы Трубки или полого щшиндра;
ни,что не может заставить их предпочесть/эту форму, и было бы
случайностью, если бы они ее приняли. Но предположим1, что,
они ее приняли, тогда они образуют лишь мертвое тело,.вялое,
лишенное активности, без жизни, без движения; а ведь не в этом
состоит существо органа. Но если полагать все части, соста¬
вляющие формы, одаренными жизненной активностью, согласно
их структуре и их тонкости, вот тогда понятно, какую силу
волокно должно извлечь из всех этих маленьких частичных орга¬
низмов, которые соединились в его организации; понятно, ч!го
их структура даст им природное свойство упорядочиваться в со¬
ответствующей форме, и та как эта структура имеет свою
особенную фигуру, то должен иметься и ее собственный, ей
приличествующий распорядок их.
Если органы составлены из других органов, и эти послед¬
ние в свою очередь из органов, то этому не будет предела...
Но это детская боязнь. Мы не видим и не можем постигнуть
последние ступени лестницы существ; но следует ли поэтому
сомЬ ораться в их градациях? Если я не обманываюсь/ природа
везде и во всем для нас безгранична. Но до конца рассеи¬
вает наши неосновательные опасения,- то что наши более опыт¬
ные анатомы знают уже, что мускул является пучком мускульных
волокон и т. д., при чем нельзя достигнуть волокна, которое
— 85 —
не было бы само составлено из других волоконец; это, дей¬
ствительно, известно в отношении всех плотных частей живот¬
ного тела. Зачем же создавать себе напрасные пугала из Того,
в чем убеждает нас во многих случаях наблюдение, а ведь я
мог бы указать и другие основания.
Все эти размышления кажутся мне достаточными, незави¬
симо от фактического исследования, чтобы сомневаться в воз¬
можности неорганической и неорганизованной материи в системе
природы.
(J.-B. Robinet De la Nature. Amst. 1766.1.1, pp. 380—384; t. IV, pp 79—86
Лерев. с французск. H. Карев.)

ДЕНИ ДИДРО
Разговор Д‘Аламбера с Дидро.
Д’Аламбер. Я признаю: трудно допустить бытие суще¬
ства, которое где-то пребывает и не сообщается ни с одной точ¬
кой вселенной; которое беспрострапстиенно и занимает простран¬
ство, вмещаясь в каждой чаёгице его; которое своей сущно¬
стью отличается от материи и едино' с ней, следует за пей п
приводит ее в движение, оставаясь само неподвижным, воздей¬
ствует на нее и подвержено всем ее изменениям,—бытие су¬
щества, у которого такая противоречивая природа и о кото¬
ром я пе имею ни малейшего представления. Но пред тем,
кто отвергает его существование, встают другие трудности:
ведь если эта чувствительность, которой вы наделяете мате¬
рию, является общим и существенным свойством ее, то нужно
предположить, что и камень чувствует.
Д'идро. Почему нет?
Д’Аламбер. Трудно поверить этому.
Дидро. Да, для того, кто режет его, точит, толчет и не
слышит его крика.
Д’Аламбер. Мне хотелось бы знать, какая, по вашему
•мнению, разница между человеком и статуей, мрамором и телом.
Ди!дро. Очень незначительная. Из мрамора делается тело,
из тела—мрамор.
Д’Аламбер. Но тело нс то, что мрамор.
Дидро. Как то, что вы называете живой силой, не то, что
мертвая сила.
Д’Аламбер. Не понимаю вас.
Дидро. Объяснюсь. Перемещение тела с одного места на
другое не есть движение, а только следствие его. Движение
есть как в движущемся теле, так и в неподвижном.
Д’Аламбер. Это —'новый метод воззрения.

— 87 —
Дидро. Не .Melii.ee верный. Уберите препятствие с пути не¬
подвижного тела, и оно передвинется. Разрядите внезапно воз¬
дух, окружающий ствол этого огромного дуба1, и вода, содер¬
жащаяся в лубе, под влиянием внезапного расширения, разорвет
его па сотни тысяч частиц. То же скажу я о вашем теле.
Д’Аламбер. Так. Но какая связь между движением и чув¬
ствительностью? Уж не признаете ли вы существовашге дея¬
тельной чувствительности и инертной наподобие живой и мер¬
твой силы? Как живая сила проявляется при передвижении,
а мертвая при давлении, так деятельная чувствительность ха¬
рактеризуется у животного и, может быть, у растения извест¬
ными важными действиями, а в наличности инертной чув¬
ствительности можно удостовериться при переходе ее в состоя¬
ние деятельной.
Дидро. Великолепно. Вы указали эту связь.
Д’Аламбер. Таким образом , у статуи только инертная
чувствительность; а' {человек, животное и, может быть, растение
одарены деятельною чувствительностью.
Дидро. Есть, несомненно,, такая разница между куском
мрамора и тканью тела, но вы хорошо понимаете, что это не
единственная разница.
Д’Аламбер. По всей вероятности. Как бы человек ни по¬
ходил по внешности на статую, между их внутренними органи¬
зациями не существует никакого соотношения. Резец самого
искусного скульптора не создаст ни одной частицы телесного
покрова. Но есть очень простой способ для превращения мертвой
сил'ы в живую; такой опыт повторяется на наших глазах сотни
раз на день; между тем я вовсе не знаю случая, «любы тело
переводили' из состояния инертной чувствительности в состоя¬
ние чувствительности деятельной.
Дидро. Потому что Ьы не хотите знать. Это тоже обычное
явление.
Д’Аламбер. Тоже обычное? Скажите, пожалуйста, ,что же
это за явление?
Дидро. Я вам назову его-, если вам не стыдно об этом
спрашивать. Это происходит всякий раз, как вы едите.
Д’А л а м1 б е р. Всякий раз, как я ем!
Дидро. Да. Что же делаете вы, когда едите? Вы устраняете
препятствия, мешающие проявлению в‘ продуктах деятельной
чувствительности их. Вы ассимилируете продукты, делаете из
них тело, одушевляете их, делаете их чувствительными, и тэ,
что вы проделываете с продуктами, я проделаю, когда угодно,
с мрамором.

— 88 -
Д’Аламбер. Каким образом?
Дидро. Каким образом? Сделаю его съедобным.
Д’Аламбер. Сделать мрамор съедобным, — это, кажется,
нелегко.
Дидро. Это уж мое дело. Я беру вот эту статую, кладу ее
в ступку и пестом...
Д’Аламбер. Потише, пожалуйста: это шедевр Фальконэ;
Если бы. это было произведение Юэза, или кого-нибудь дру¬
гого...
Дидро. Для Фальконэ это ничего не значит: за статую
заплачено, а с общественным мнением он мало считается, от¬
зыв же потомства вовсе не интересует его.
Д’Аламбер. Ну, начинайте же толочь.
ДиДро. Превратив кусок мрамора в мельчайший порошок,
я ссыпаю его в черноземную или плодородную почву, смешиваю,
поливаю, оставляю гнить год, два, сто лет, — время для меня не
важно. Когда вся эта смесь претворится в материю, почти
однородную, в чернозем,—знаете ли вы, что я сделаю?
Д’Аламбер. Уверен, что не будете есть чернозем.
Дидро. Нет, но есть какая-то связь между мной и черно¬
земом, что-то сближающее нас, какой-то, как сказал бы хи¬
мик, latus.
Д’Аламбер. И этот latus — растение?
Дидро. Очень хорошо. Я засеваю чернозем горохом, бо¬
бами, капустой и другими бобовыми растениями. Растения пи¬
таются землею, а я питаюсь растениями.
Д’Аламбер. Верно это или нет, но мне нравится этотНю-
рсход от мрамора к чернозему, от чернозема к растительному
царству и от последнего к царству животных, к телу.
Дидро. Следовательно, я создаю тело или душу,как гово¬
рит моя дочь, материю деятелыго-чувствигельную, и если я не
разрешаю предложенной вам проблемы, то, во всяком случае,
я очень близок к ее разрешению, ибо вы согласитесь со мной,
что между куском мрамора и чувствующим существом большее
расстояние, чем между чувствующим и мыслящим существами.
Д’Аламбер. Согласен. И все-таки чувствующее существо
не есть еще мыслящее.
Дидро. Прежде чем перейти к дальнейшему, позвольте мне
рассказать историю одного из величайших геометров Европы.
Чем сначала было это замечательное существо? Ничем.
Д ’ Ал а м б е р. Как ничем? Из ничего нельзя шшего сделать.
Дидро. Вы понимаете слишком буквально. Я хочу сказать.
89
что прежде чем его мать, прекрасная и преступная канонисса
Тэнсэн, достигла зрелого возраста; прежде чем военный Ла-
туш стал юношей, молекулы, из которых должны были фор¬
мироваться первичные зачатки моего геометра, были рассеяны
в незрелых и хрупких машинах их обоих, фильтрировались в
лимфе, циркулировали вместе с кровью до тех пор, пока, на¬
конец, не поместились в назначенных для их соединения ре¬
зервуарах,—в яичнике его отца и матери. Вот это редкостное
зерно сформировано; вот оно введено по фаллопиевым Тру¬
бам, по общему признанию, в матку и прикреплено к ней длин¬
ным стебельком; последовательный рост и развитие привели его
в состояние зародыша; вот. наступил момент выхода зародыша
из мрачного заключения; вот он рожден, брошен на паперти
St.-Jean-le-Rond, от которого он получил свое имя; взят из
родовоспитательного дома, выкормлен грудью доброй стеколь-
щицы, г-жи Руссо; вырос крепкий телом и душой, стал литера¬
тором, инженером, геометром. Чем обусловливается все это?
Принятием пищи и другими чисто механическими действиями.
Вот в четырех словах общая формула: ешьте, переваривайте,
перегоняйте, in vasi licito и fiat homo secundum artem.
И тому,. .кТо стал бы излагать в Академии процесс обра¬
зования человека или животного, пришлось бы прибегать только
к материальным агентам, последовательным результатом действия
которых являлось бы существо инертное, чувствующее, мысля¬
щее, разрешающее проблему процессии равноденствий, вели¬
чественное, достойное удивления, стареющее, угасающее, уми¬
рающее, разлагающееся и Возвращающееся в землю..
Д’Аламбер. Вы, следовательно, не верите в предустано¬
вленные г) зародыши?
Дидро. Нет.
Д’Аламбер. Ах, как это хорошо!
Дцдро. Это не согласуется ни с опытом, ни с разумом;
опыт безуспешно ищет их в яйце и у большинства жи¬
вотных до известного возраста; а разум учит, что в
природе есть предел делимости материи, хотя мысленно она
делима до бесконечности; а потому ни с чем несообразно пред¬
ставление о Том, что в атоме содержится вполне сформирован¬
ный слон, а в атоме этого слона — другой слон и так далее
до бесконечности.
!) Собственно: предсущсствующио (pr^existant), но в нашей литера¬
туре чаще встречается термин: „предустановленный*. II с р е в.

- 90 -
Д’Аламбер. Но без inrx невозможно объяснить появление
первого поколения животных.
Дидро. Если вас смущает вопрос о приоритете яйца пред
курицей, или курицы пред яйцом, то это происходит от того,
что вы предполагаете животных вначале такими же, какими мы
их видим теперь. Какая бессмыслица! Ведь совершенно же не¬
известно, чем они были прежде, равно как неизвестно и то,
чем они будут впоследствии. Невидимый червячок, который во¬
зится в грязи, находится, может 'быть, на пути к превращению
в большое животное, а огромное животное, которое ужасает
нас своей громадой, является, может быть, необычным, мимо¬
летным произведением нашей планеты и превратится,, может
быть, в червячка.
Д’Аламбер. Как это так?
Дидро. Я сказал бы вам... Но это отвлечет пас в сто¬
рону от предмета нашей дискуссии.
Д’Аламбер. Так что же из этого? От нас зависит вер¬
нуться или не вернуться к нему.
Дидро. Позволите ли вы отступить мне па несколько ты¬
сячелетий назад?
Д'Аламбер. Отчего нет? Для природы время ничто.
Дидро. Вы, следовательно, соглашаетесь, чтобы я потушил
наше солнце?
Д’Аламбер. Тем охотнее, что до него Другие .потухали.
Дидро. Солнце потухло. Что. же произойдет? Планеты *и
жйвотные погибнут, и земля превратится в немую пустыню.
Зажгите вновь это светило, и вмиг восстановится действие
причины, необходимой для зарождения бесконечной цепи но¬
вых поколений, и я не осмелился бы утверждать: возродятся
или не возродятся, спустя века, современные нам животные и
растения.
Д’Аламбер. Но почему бы одним и тем же элементам, рас-
сеяпным во вселенной, не дать одних и Тех же результатов,
когда они соединятся?
Д идр о. Потому что все зависит от природы, и кто в своих
построениях предполагает какой-нибудь новый феномен или вво¬
дит один из моментов прошлого, тот воссоздает новый мир.
Д’Аламбер. Глубокий мыслитель не станет отрицать это.
Но-г-чтобы вернуться / к человеку, которому отведено место в
общем порядке—припомните, что мы остановились на переходе
от чувствующего существа к мыслящему.
Дидро. Припоминаю.

— 91 —
Д’Аламбер. Откровенно скажу, вы много обяжете меля,
выведя меня из этого затруднения. Я немного забегаю вперед
в своих мыслях.
Д ид р о; Если бы мне не удалось до конца развить свою
мысль, разве на основании этого можно было бы что-нибудь
возразить против совокупности бесспорных фактов?
Д'Аламбер. Ничего, нам пришлось бы только задержаться
на несколько минут на этом вопросе!
Дидро. И позволительно лп изобретать какого-то противо¬
речивого в своих атрибутах агента, какое-то непонятное, 'ли¬
шенное смысла слово, чтобы итти дальше?
Д ’ Ад а м б е р. Нет.
Дидро. Можете ли вы сказать, в чем выражается бытие
чувствующего существа по. отношению к самому себе?
Д’Аламбер. В созпашш себя таковым с первого момента
пробуждения его мышления и до настоящего времени.
Дидро. А 'на чем основано это сознание?
Д’Аламбер. На памяти о своих действиях.
Дидро. А что было бы, если бы не было памяти?
Д’Аламбер. Без памяти не было бы сознания, себя, так
как,- чувствуя свое существование только в момент восприя¬
тия ощущения, существо не имело бы истории своей жизни.
Его жизнь представляла бы из себя беспрерывный ряд чув¬
ствований, ничем не связанных • между собою.
Дидро. Очень хорошо. А что такое память? Откуда про¬
исходит она?
Д’Аламбер. От определенной организации, которая сна¬
чала растет и крепнет, потом слабеет и в известный момент
целиком погибает.
Дидро. Если существо, которое чувствует и имеет такую
способную к памяти организацию, связывает получаемые ощу¬
щения, создает, благодаря этой связи, историю своей жизни
и приобретает сознание своего я, то, следовательно, оно мо¬
жет отрицать, утверждать, заключать, мыслить.
Д’Аламбер. Кажется, так; у меня остается одно только
затруднение.
Дидро. Вы ошибаетесь: у вас остается их гораздо больше.
Д' Ад а м бе р. Но главное одно; мне кажется, что мы можем
мыслить за-раз только об одной вещи, и, чтобы составить, не
скажу, бесконечную цепь рассуждений, охватывающих своем
развитии Тысячи Идей, но' одно простое предложение, нужно,
пожалуй, Иметь на-лицо следующее условие: предмет должен,
— 92 —
невидимому, оставаться как бы перед взорами разума все
время, пока разум занят рассмотрением его свойства, налич¬
ность которого он подтвердит или отвергнет.
Дидро. Я того же мнения. Это-то обстоятельство заста¬
вляло меня иногда сравнивать фибры наших органов с чувстви¬
тельными вибрирующими струнами. Чувствительная вибр!грующая
струна дрожит, звучит еще долго спустя после того, как уда¬
рили по ней. Вот именно такое дрожание, нечто вроде такого
резонанса необходимо для того, чтобы предмет стоял пред ра¬
зумом в то время, как разум занят рассмотрением присущего
ему свойства. Но вибрирующие струны имеют еще другое
свойство: они заставляют звучать другие струны, и точно та¬
ким же образом первая мысль вызывает вторую, они обе—
третью, вое три—четверную и т. д., так что нельзя поставить
границ мыслям, пробуждающимся «и сцепляющимся в голове
у философа, который размышляет или прислушивается к своим
мыслям в тиши полумрака. Этот инструмент делает удивитель¬
ные скачки, и пробудившаяся мысль вызывает иногда целую
гармонию мыслей, стоящих с первоначальной в непонятной
связи. Если такое явление наблюдается у звуковых струн,
инертных и отделенных друг от друга, то почему бы не иметь
ему места среди точек, одаренных жизнью и связанных между
собою, среди фибр, беспрерывных и одаренных чувствитель¬
ностью?
Д’Аламбер. Если это и неверно, то, во всяком случае,
очень остроумно. Но мне хочется думать, что вы незаметно
сталкиваетесь с затруднением, которого вы хотели избежать.
Дидро. С каким?
Д’Аламбер. Вы не миритесь с мыслью о существовании
двух различных субстанций.
Ди|дро. Я не скрываю этого.
Д’Аламбер. Присмотревшись поближе, вы увидите, что из
ума философа вы делаетё существо, отличное от инструмента,
нечто вроде музыканта, который прислушивается к вибри¬
рующим струнам и высказывается в то же время насчет со¬
гласованности или несогласованности их звуков.
Дидро. Возможно, что я дал вам повод к такому возра¬
жению, которого вы, может быть, не сделали бы, если бы
приняли в соображение разницу, существующую между инстру¬
ментом-философом и музыкальным инструментом. Инструмент-
философ одарен чувствительностью, он—музыкант и инстру¬
мент в одйо и То же время. Как в существе чувствующем,
— 93 —
в нем возникает сознание звука тотчас же, как только он про¬
изводит его, а как животное, он удерживает его в памяти.
Эта органическая способность, связывающая в нем звуки, про¬
изводит и сохраняет в нем мелодию. Предположите музыкаль¬
ный инструмент, одаренный чувствительностью и памятью, и
скажите, разве он самостоятельно не будет повторять арий,
которые вы раньше исполшыи на его клавишах. Мы—инстру¬
менты, одаренные чувствительностью и памятью. Наши чув¬
ства— клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа
и которые часто ударяют сами по себе; вот что, по моему
мнению, происходит в музыкальном инструменте, организован¬
ном так, как вы и я. Причиной, лежащей в инструменте или
вне его, вызывается известное впечатление; от впечатления ро¬
ждается ощущение, более или менее длительное, так как не¬
возможно представить, чтобы оно возникало и замирало в не¬
делимо-кратчайший миг; за ним следует другое впечатление,
причина которого равным образом кроется вне или внутри
инструмента, другое ощущение и голоса, выражающие их в.
естественных или условных звуках.
Д’Аламбер. Понимаю. Следовательно, если бы этот чув¬
ствующий и одушевленный инструмент был к тому же ода¬
рен способностью питаться и воспроизводиться, он жил бы
и производил бы, один или вместе со своей самкой, малень¬
кие одаренные жизнью и звучащие музыкальные инструменты.
ДиДро. Без сомнения. Что же иное, по-вашему, предста¬
вляют из себя зяблик, соловей, музыкант, человек? И какую
иную разницу находите вы между чижом и органчиком, с по¬
мощью которого чиж научается петь? Возьмите, напр., яйцо.
Оно ниспровергает все теологические школы и храмы па земле.
Л что такое яйцо? Бесчувственная масса, пока не введен туда
зародышевый пузырек, а когда он введен туда, что оно пред¬
ставляет из себя? Опять-таки бесчувственную массу, так как
зародышевый пузырек сам по себе является лишь инертной
и простой жидкостью. Что может сообщить этой массе дру¬
гую организацию, .чувствительность, жизнь? Теплота. Что со¬
здаст теплоту? Движение. Каковы будут последовательные эф¬
фекты движения? Не торопитесь отвечать, присядьте и будем
наблюдать за стадиями развития. Сначала это—Колеблющаяся
точка, затем—ниточка, которая растягивается, окрашивается;
потом—формирующееся тело, у которого' появляется клюв,
концы крыльев, глаза, лапки; желтоватая материя, которая раз¬
вертывается и производит внутренности; наконец, это—живот¬
— 94 —
ное. Животное движется, волнуется,, кричит; я слышу его крики
сквозь скорлупу; оно покрывается пушком, видит. От тяжести
голова его качается, клюв постоянно приходит в соприкосно¬
вение с внутренней оболочкой его тюрьмы. Но вот о'болочка
пробита: оно выходит, бегает, летает, раздражается, отбегает,
приближается, жалуется, страдает, любит, желает, наслаждается;
оно подвержено таким же аффектам и совершает такие же
действия, как и вы. Будете ли вы вместе с Декартом утвер¬
ждать, чгго это. настоящая одаренная способностью подража¬
ния машина? Но дети осмеют вас,’ а философы возразят вам,
что если это — машина, то вы тоже машина. Если вы признаете,
что между животным и вами разница только / в организации,
вы обнаружите здравый смысл и разумность, вы окажетесь
добросовестным мыслителем, но отсюда сделают против вас
тот вывод, что инертная материя, известным образом располо¬
женная, пропитанная другой инертной материей, теплотой и
движением, получает чувствителиность, жизнь, память, созна¬
ние, страсти, мысль. И вам придется остановиться на одном
из двух выводов: либо представить себе наличность в инерт¬
ной массе яйца скрытого элемента, который ждёт процесса раз¬
вития, чтобы обнаружить свое присутствие; либо предполо¬
жить, что в определенный момент развития этот невидимый
элемеш’ проникает туда чрез скорлупу. Но что это за элемент?
Занимает он пространство или Нет? Как он проникает туда
или развертывается там, не двигаясь? Где был он? Что де¬
лал та'м или где-нибудь в другом месте? Был ли он создан
в момент необходимости или существовал раньше и ждал жи¬
лища? В качестве однородного Тела он был материальным, в
качестве разнородного он не сознает пн своей инертности до
процесса развития,, ini своей энергии в развившемся живот¬
ном. Доверьтесь себе, и вы проникнетесь сожалением к своей
особе: вы почувствуете, что Для того, чтобы не допустить
простого все объясняющего предположения—чувствительности,
как общего свойства материи, или продукта организации, вы
противоречите здравому смыслу* и низвергаетесь в пропасть,
полную тайн, противоречий и абсурдных выводов.
Д’Аламбер. Предположение! Легко сказать. Но если это
свойство по существу своему несовместимо с материей?
Дидро. А откуда вы знаете, что чувствительность по су¬
ществу своему несовместима с материей,—вы, который не знает
сущности какой бы то ни было вещи: ни материи, пи чув¬
ствительности? Разве вашему разуму в большей степени до-
— 95 —
ступио понимание природы движения, его существования в теле
и перехода из одного тела в другое?
Д’Аламбер. Не понимая) ни природы чувствительности, пи
природы материи, я вижу, что чувствительность свойство про¬
стое, единое, неделимое и несовместимое с предметом или чле¬
ном делимым.
Дидро. Метафизике - теологическая галиматья. Как? Разве
вы не видите, что Все свойства, все осязаемые формы, в ко¬
торые облекается материя, по существу неделимы? Не суще¬
ствует ни больше, ни меньше непроницаемости. Существует
половина круглого стола, но не существует половины круглоты;
существует движение в большей или меньшей степени, но дви¬
жения, как понятия, нет пи в большей, ни в меньшей сте¬
пени; не существует 'ни половины, ни трети, пи четверти го¬
ловы, уха, пальца, равно как половины, трети, четверти мысли.
Если во вселенной нет молекулы, похожей на другую, а в мо¬
лекуле нет Точки, похожей на другую точку, то согласитесь,
что даже атом одарен свойством неделимости, неделимой фор¬
мой; согласитесь, что делимость несовместима с сущностью
форм, потому что она уничтожает их. Будьте физиком и при¬
миритесь со следствием, когда оно возникает на ваших гла¬
зах, хотя вы и не можете объяснить связи его с причиной.
Следуйте правилам логики и не подставляйте на место одной
причины, которая существует и все объясняет, другую, которая
непонятна, связь которой со следствием еще менее понятна,
которая Таит в себе бесконечное множество трудностей и/нё
разрешает ни одной из них.
Д’Аламбер. Так что же, если я откажусь от этой
причины?
Дидро. Останется признать существование только одной
субстанции во вселенной, в человеке, в животном. Органчик
для чижа сделан из дерева, человек—из тела, чиж—из тела,
музыкант тоже из тела, только иначе организован; но оба
они одного происхождения, одной формации, с одинаковыми
функциями и ждет их один конец.
Д’Аламбер. Но как же устанавливается условность зву¬
ков между вашими двумя музыкальными инструментами?
Дидро. Если животное — чувствующий инструмент, совер¬
шенно похожее на другое животное, одной с ним конформа¬
ции, с одними и теми же Струнами, одинаково с ним подвер¬
женное радости, боли, голоду, жажде, болезни, удивлению,
ужасу, то невозможно допустить, чтобы на полюсе или под

— Уб —
экватором оно издавало различные звуки. Поэтому-то вы на¬
ходите почти одинаковые междометия во всех мертвых и жи¬
вых языках. Происхождение условных звуков следует объ¬
яснить необходимостью и сродством. Чувствующий инструмент
или животное по опыту узнало, что, когда оно издавало опре¬
деленный звук, за ним следовал вне его определенный ре1
зультат, что, например, другие подобные ему чувствую¬
щие инструменты или животные подходили, уходили, про¬
сили, давали, обижали, ласкали, и все такие результаты свя¬
зывались в его памяти и в памяти других для образования
звуков. Заметьте, что люди в общении между собою прибе¬
гают только к звукам и действиям. А чтобы признать за моей
системой всю присущую ей силу, заметьте еще то, что она
считается с той непреоборимой трудностью, на1 которую на¬
толкнулся Беркли в вопросе о существовании вещей. Одна¬
жды, в минуту бреда, чувствующий инструмент вообразил, что
он единственный инструмент в мире, и что вся мировая гар¬
мония происходит в Нем.
Д’Аламбер. По этому поводу многое можно сказать.
Дидро. Это верно.
Д’Аламбер. Например, не совсем понятно, как, согласно
вашей системе, мы образуем силлогизмы и выводим следствия.
Дидро. Мы не выводим их: все они выводятся природой.
Мы только регистрируем соприкасающиеся, известные нам из
опыта явления, между которыми существует необходимая или
условная связь,—необходимая в математике, физике и др. точ¬
ных науках, условная—в морали, в политике и Др. неточных
науках.
Д’Аламбер. Разве связь между, явлениями в одном случае
менее необходима, чем в другом?
Дидро. Нет, по причина подвержена слишком многим осо¬
бым, ускользающим от нашего внимания колебаниям, чтобы
можно было безошибочно рассчитывать на ожидаемое от нее
следствие. Что обида приведет в гнев вспыльчивого человека,—
об этом мы можем сказать с меньшей уверенностью, чем о
том, что какое-нибудь мельчайшее тело при прикосновении
вызовет некоторое движение.
Д’Аламбер. А что вы скажете об аналогии?
Дидро. В самый сложных случаях аналогия не что иное,
как тройное правило в применении к одаренному чувствитель¬
ностью инструменту. Если за известным в природе явлением
следует другое известное явление, то спрашивается, каково

— 97 —
будет четвертое явление, которое соответствовало бы третьему,
данному природой или вымышленному в подражание природе?
Если копье обыкновенного воина длиною в десять футов, какой
длины будет копье Аякса? Если я MOiy бросить четырех¬
фунтовым камнем* то Диомед должен метнуть целую камен¬
ную глыбу. Размеры шагов богов и скачков их лошадей “будут
в соответствующем воображаемом отношении роста богов к
росту человека. Аналогия, это—четвертая струна, созвучная и
соответствующая трем другим, резонанса которых ожидает жи¬
вотное; этот резонанс всегда происходит в нем, но не всегда
в природе. Поэту нет до этого никакого дела, для него он
тем не менее существует. Иное дело для философа: ему Не¬
обходимо спросить природу, которая часто дает явление, со¬
вершенно отличное от того, которое он предполагал', и тогда
он замечает, что аналогия ввела его в заблуждение.
Д'Аламбер. Adieu, мой друг, спокойной ночи.
Дидро. Вы шутите, по вам приснится этот разговор; если
же он нс оставит в вас прочного следа, тем хуже для вас,—
вы будете принуждены придерживаться очень вздорных ги¬
потез.
Д’Аламбер. Вы ошибаетесь: лягу я скептиком и встану
скептиком.
Дидро. Скегтпщом! Разве существуют скептики?
Д’Аламбер. Что за вопрос? Уж не будете ли вы, убе¬
ждать меня, что я не скептик? Кто же знает это лучше меня?
Дидро. Подождите минутку.
Д'Аламбер. Поскорее, мне хочется спать.
Дидро. Я буду краток. Думаете ли вы, что есть хотя один
спорный вопрос, при обсуждении которого были бы у чело¬
века в одинаковой мере веские доводы за и против?
Д'Аламбер. Нет, это бы'ло бы положение Буриданова
осла.
Дидро. В таком случае не существует скептиков, так как,
за исключением математических вопросов, где ни в малейшей
степени неуместно колебание, Во всех остальных уместны за
и против, и Никогда- нет между ними равновесия; невозможно
допустить, чтобы весы, йа которых вы взвешиваете за и про¬
тив, пе склонялись в »гу, сторону, где, по вашему предполо¬
жению, больше вероятия.
Д'Аламбер. Но я вижу утром вероятий на’ правой стороне,
а после обеда на левой.
Кн. для чтен.г.о истории философии.
7

- 98 —
Дидро. Т.-е. утром вы настроены догматически за, а после
обеда догматически против.
Д’Аламбер. А вечером, когда я вспоминаю скоропалитель¬
ность своих решений, я ini во что не верю: ни в утреннее за,
пн в послеобеденное Против.
Дидро. Т.-е. вы помните, за каким из двух мнений, ме¬
жду которыми вы колебались, остается перевес; этот перевес вам
кажется слишком ничтожным, чтобы фиксировать прочное су¬
ждение, и вы решаете не заниматься больше такими спорными
предметами, предоставить разрешение их другим, а самому не
вмешиваться в спор.
Д ’ Ал а м б е р. Это возможно.
Дидро. Но если бы. кто-нибудь отвел вас в сторону и
по-дружески спросил, к какому решению вам по-совести легче
всего склониться, разве вы затруднились бы ответить и изобра¬
зили бы из себя Буриданова осла?
Д’Аламбер. Думаю, что нет.
Дидро. Так вот, друг мой, если вы хорошо подумаете об
этом, вы найдёте, "что во всем нашим истинным мнением является
не то, над Принятием которого мы шшогда не колебались, а
то, к которому мы пришли самым обычным путем.
Д’Аламбер. Кажется, вы правы.
Дидро. И мне тоже кажется. Добрый вечер, мой друг, и
memento quia pulvis es, et in pulverem reverteris (помни, что ты
прах и в прах возвратишься).
Д’Аламбер. Это печально.
Дидро. И необходимо. Дайте человеку, не скажу, бессмер¬
тие, а только вдвое большую продолжительность жизни, и вы
увидите, что случится.
Д’Аламбер. Чего же вы Хотите? Но какое мне дело до
всего этого? Что 'бы ни случилось, а я хочу спать. Добрый
вечер!
(Д. Дидро. Избранные философские произведения. Пер. В. Сережникова.
Птг. 1918, стр. 198-217).
Элементы физиологии.
Существа.
Классификацию существ (etres) следует Начинать с инертной
молекулы, если таковая существует, переходя к живой молекуле,
и микроскопическому животному, к животио-рдсТению, к живот¬
ному вплоть до .человека.

— 99 —
Цепь существ.
Не следует думать, ч|го цепь существ разорвана вследствие
разнообразия форм; форма — часто лишь обманчивая маска, и
звено, которое кажется отсутствующим, находится, быть может,
в известном существе, которому прогресс сравнительной анато-
мии еще не в состоянии указать его истинное место. Этот спо¬
соб классификации существ очень мучителен и медленен; он
может быть лишь результатом последовательных работ много¬
численных натуралистов.
Будем ждать и пе будем спешить высказывать суждение.
Противоречивые существа.
'Гак называются такие существа, организация которых не
соответствует остальной вселенной. Произведшая их слепая
природа изгоняет цх; она позволяет оставаться только Тем,
кто может сносно сосуществовать с общим порядком, которым
столь тщеславятся панегиристы.
Время, пространство.
В природе: время—последовательность действий, про¬
странство — сосуществование одновременных действий.
В разуме (entendement): время разрешается в.движение;
пространство, путем абстракции—в покой, но покой и движенце
одного тела.
О. существовании.
Я нс в состояшщ, даже в абстракции, отделить локальность
(locality) и время от существования. Стало б^пъ, эти два каче¬
ства существенно необходимы для него.
Животное и растение.
Что такое животное, растение? Сочетание бесконечно дея¬
тельных молекул, сцепление маленьких живых сил, па которые
все действует разъедшинощим! образом.
Удивительно лц поэтому, что они исчезают (passent) столь
быстро.
Растение.
Вследствие теплоты и брожения растительная материя пре¬
вращается в вазоне р животную.
7*

— 100 —
Она оживотворяется также и во мне, и, оживотворенная
во мне, она вновь -оживотворяется в вазоне.
Различие лишь в формах.
Смежность животного царства с царством ра¬
стит. ел ьдгым.
■Из гриба извлекают летучую щелочь; вот почему семя
его живуче; оно качается в воде, движется, проявляет’ дея¬
тельность, избегает препятствия и, как кажется, колеблется мет
жду животным царством и царством растительным, прежде, чем
укрепиться в последнем.
Живо тпые.
Животное—гидравлическая машина. Сколько глупостей
можно наговорить, если сообразоваться только с этим пред¬
положением.
Законы движения твердых тел неизвестны, потому ,что вовсе
нет совершенно твердых тел.
Законы движения гибких (61astiques) тел не более верны,
потому что нет совершенно гибких тел.
Законы движения жидких тел совершенно не установлены.
Наконец, законы движения тел чувствующих, оживленных,
органических, живых не набросаны даже вчерне.
Тот, кто в вычислении движения этого последнего рода
опускает чувствительность, возбудимость, жизнь, самопроизволь¬
ность, не знает, что делает.
Неорганическое Тело действует на тело чувствующее, орга¬
ническое, живое; это последнее обладает сознанием пли ощу¬
щением воздействий (les sentiments de 1‘impression), а также и
места воздействия; впечатления ласкают его или оскорбляют;-
движения его произвольны.
Не следует думать, что они (животные) всегда были и на¬
всегда останутся такими, какими мы их видим.
Это — результат вечного потока времени, по прошествии
которого кажется, что их окраска, их форма сохраняет стацио¬
нарное положение,, по Так только кажется.
Организация определяет функции.
Орел с зоркими глазами парит высоко в воздухе; крот
с микроскопическими глазами скрывается под землей; бык лю¬
бит траву долины; тур — ароматичную растительность гор.

— 101 —
Хищная птица удлиняет или сокращает свое зрение, как
астроном удлиняет или сокращает свою подзорную трубу.
Почему длинный ряд животных не мог бы быть различными
ступенями развития одного?
КамПер заставляет рождаться из одной модели, в которой
он изменяет линь лицевой угол, всех животных, от человека
и до аиста.
Растительное царство могло бы быть и было первым источ¬
ником животного царства! и получило свое начало в царстве
минеральном, а это последнее вышло из всеобщей гетероген¬
ной материи.
Ж квотные функции.
Пусть меня ознакомит, как молодая ласточка вьет гнездо,
и я объясню все действия невежественного человека, живот¬
ного человека.
Наблюдение, которым пе следует пренебрегать: от' матери
к ребенку, который в течение девяти месяцев составляет с ней
одно целое, переходят расположения (dispositions), пкусы, орга-
пические привычки, всю действенность которых мы нс в состоя¬
нии хорошенько знать.
Относительно этого довольно обычно допускают два не¬
лепых- предположения, а из них выводят неразрешимые за¬
труднения.
Одно из этих предположений состоит в том, что на по¬
верхности земли имеется существо, животное, которое о’г дека
было таким, как сейчас.
Другое, что есть какая-либо разница между человеком,
который вышел бы из рук творца, и ребенком, выходящим из
чрева матери.
Животное и машина.
■Какая разница между касами чувствующими и| живыми п
часами из золота, железа, серебра щ меди?
Если бы этим последним была придана душа, что она про¬
извела бы в них ?
Если связь души с этим механизмом невозм!ожна, пусты
мне это докажут.
Если она возможна, пусть мне скажут, каковы были бы
результаты подобной связи.

— 102
Крестьянин, который видит часы в действии и который, не
будучи в состоянии постигнуть механизм, помещает в часовую
стрелку дух, глуп не больше и не меньше, чем наши спири¬
туалисты.
Чувствительность.
Качество свойственное животному; оно свидетельствует об
отношениях между животным и всем, что его окружает.
|Но Нс все части животного обладают этим свойством.
В пальцах обладают им нервные сосочки. Нервные оболочки
имеют его, как случайность.
Сухожильные оболочки, плева, сухожилья не чувствительны.
Мне хотелось бы думать, что чувствительность есть лишь
движение животной субстанции, его королларий, потому иго
если я введу в нее онемение, прекращу в какой-либо точке
движение, то прекращается л чувствительность.
Чувствительность сильнее воли.
Чувствительность материи есть свойственная органам жизнь.
Доказательство этому налицо: обезглавленная ехидна, с
которой содрана кожа, кусок угря или другой рыбы, разре-
занный па части уж, отделенные от тела и трепещущие члены,
сокращения пронзенного сердца.
Я не верю в абсолютное отсутствие чувствительности в ка¬
кой-либо части животного. °
Нечувствительный промежуточный орган между двумя чув¬
ствительными и живыми органам! приостанавливал бы ощущение
и оказывался бы в системе чуждым телом; это походило бы
на двух животных, связанных веревкой.
О чувствительности и законе непрерывности
в органических тканях.
Без этих свойств животное не могло бы быть единым.
Как только вы предположили чувствительность молекулы,
у вас есть основание к бесконечности различных действий и
ощущений.
Существует бесконечное разнообразие толчков (chocs) в от¬
ношении к массе.
Существует бесконечное разнообразие толчков в етяошс-
шш к СКОрОСТП.

— 103 —
Существует бесконечное разнообразие одного физического
свойства.
Существует бесконечное разнообразие действий (effets)
в результате сочетания со вторым, третьим, с множеством физи¬
ческих свойств.
И все эти бесконечные свойства сочетаются еще с бес¬
конечным разнообразием органов и, быть может, частей живот¬
ного.
Как! Моллюск мог бы испытывать все подобные ощуще¬
ния?— Нс все, но достаточно большое число их, не считая тех,
которые специфически свойственны самому моллюску и Исхо¬
дят из сущности его собственной организаций.
Но нет ли среди всех этих ощущений .(touchers) достаточного
количества неразличимых?—Много, и вое же их остается больше
чем самый богатый язык в состоянии различить. Идиомы рас¬
полагают только несколькими степенями сравнения для про¬
цесса (effet), который протекает непрерывным рядом, начиная
с едва заметного количества и кончая его крайней степенью
интенсивности.
Возьмите животное, проанализируйте его, лишите его всех
модификаций;*и вы сведете его к молекуле, которая б>дет иметь
длину, ширину, глубину И чувствительность.
Уничтожьте чувствительность, и у вас останется лишь инерт¬
ная Иолекула.
Но если вы начнете с устранении трех измерений, чув-
ствительмость исчезает.
Наступит некогда день, когда докажут, что чувствитель¬
ность, или осязание, является общим для всех существ сврй-
<твом. Уже есть феномены, которые приводят к такому заклю¬
чению. В Таком случае материя вообще будет иметь пять или
шесть существенно необходимых свойств: живую или мертвую
силу, длину, ширину, глубину, непроницаемость и чувствитель¬
ность.
Я прибавил бы притяжение, если бы оно не было, Пожа¬
луй, следствием движения и силы.
О человеке.	(
Один достаточно ловкий человек начал свое произведе¬
ние таким словами: «Человек, как и всякое животное, состоит
из двух различных субстанций, лущи и тела. Если кТо-либо
отрицает это положение, я пишу нс для него».

— 101 —
Я решил закрыть книгу. Да, забавный .писатель, если я
допущу однажды. эти две различных субстанции, Тебе нечему
меня учить, ибо ты не знаешь, что есть то, что ты называешь
душой, еще меньше, как они соединены, и вовсе не знаешь,
как они действуют одна на другую.
О способности .человека к совершенствованию.
Способность человека к совершенствованию происходит от
слабости его чувств, из которых пи одно не господствует над
органом разума.
Если бы он имел нос собаки, он бы постоянно вынюхивал, —
глаз орла, он не переставал бы высматривать, — ухо крота,
он был бы вечно прислушивающимся существом.
Глупость некоторых защитников конечных
причин.
Говорят: «Посмотрите па человека!» и т. д.
О ком говорят в подобных случаях? О человеке действи¬
тельном или о человеке воображаемом?
Это Не может быть человек действительный, потому что на
всей поверхности земного шара' нет ни одного человека, в со¬
вершенстве сложенного и совершешю здорового.
Ведь человеческий! род—лишь сборище индивидов, более
или менее безобразных, более или менее больных. Какую же
хвалу можно извлечь из этого во славу так называемого со¬
здателя? Следует думать скорее не о хвале, а об оправда¬
нии его.
Нет ни одного животного, ни одного растения, ни одного
минерала, о Которых я не мог бы сказать Того же, ?гго я го¬
ворю о человеке.
Если все настоящее есть необходимое следствие своего пред¬
шествующего состояния, к этому нечего прибавить. Если хотят
сделать из человека венец творения бесконечно мудрого и все¬
могущего бога, это выходит за пределы здравого смысла.
Что же делают эти хвалители? Они величают провидение
за то, чего оно не совершало; они предполагают, что все есть
благо, тогда Как, применительно к нашим представлениям о
совершенстве, все есть зло.
Чтобы машина доказывала бытие работника, создавшего
ее, необходимо ли, чтобы она была совершенной? — Конечно,
если работник совершенен.

— 105 —
О человеке абстрактном и человеке дей¬
ствительном.
Два философа спорят, пе понимая друг друга, например,
о свободе человека.
Один говорит: человек свободен, я это чувствую. Дру¬
гой говорит: человек не свободен, я это чувствую.
Первый говорит о человеке абстрактном, о человеке, ко¬
торого Не побуждает никакой мотив, о человеке, который суще¬
ствует только во сне или в воображении (entendement) спорщика.
Другой говорит о человеке реальном, действующем, занятом
и побуждаемом.
Я прослежу и исследую экспериментальную историю этого
последнего.
Это был геометр J). Ой просыпается; едва открыв глаза,
он снова принимается за решение задачи', которым он был
занят накануне. Он берет свой халат, надевает его, не отдавая
себе в этом отчета, садится за стол, берет линейку и циркуль,
проводит линии, пишет равенства', комбинирует, вычисляет, не
представляя, что делает. Бьют часы, он смотрит который час;
спешит йаписать несколько писем, которые должны быть от¬
правлены с дневной почтой. После того как письма написаны,
он одевается, выходит из дому, идет обедать на rue Royale butte
Saint-Roch2). Улица завалена камнями, он огибает ламни, вдруг
останавливается. Он вспоминает, что письма остались на столе
не запечатанными и не отправленными. Он возвращается, за¬
жигает свечу, запечатывает письма и относит да сам па почту.
С почты он возвращается на улицу Royale, входит в: дом, куда
он приглашен к обеду, и оказывается там среди общества
своих друзей, философов. Разговор заходит о свободе, и он
с шумом и гамом утверждает, что человек свободен. Я даю ему
высказаться, по вечером я отвожу его в сторону и прошу дать
отчет во всех его действиях. Он ничего не знает, совершенно ни¬
чего о Том, что он делал, и я вижу, что,—простой и пассивный
ко всем мотивам, которые его побуждали, механизм далеко
не свободный, — он не совершил ни одного действия по сво¬
бодной воле. Он мыслил, он чувствовал, но он действовал не
более свободно, чем неодушевленное тело, автомат из дерева,
который выполнял бы то же самое, что и он.
!) Д‘ Аламбер. Прим, и е р е в.
4) К Гольбаху. Прим, п е р е в.

— 106 —
Феномены мозга, ощущения.
Ощущением! называют всякую деятельность души, какова бы
она ни была, которая проистекает от связи души с телом.
Ощущать, значит, жИгь.
Ощущение выполняется нервами, ибо нс умели бы их полу¬
чать, если бы чувство не перцепировалось.
Отсюда ощущение безразличное, ощущение приятное, ощу¬
щение болезненное.
Умирают от крайней степени; страдания.
Не все ощущает в теле.
Нервы повсюду, но они не исчерпывают собою исего, что
ость.
Не ощущают пи кости, ни сухожилья, ни связки, ни сумки
(capsules).
В нервах чувствительны нс оболочки, а мозговые нити
(cordes mGdullaires).
Для ощущения необходим здоровый нерв и свободное
сообщение нерва с мозгом. Начало ощущения па крайнем
копчике затронутого нерва. Нет ощущения, если он разрушен
или испорчен. Ощущение передается от члена к мозгу. Не¬
обходимо, чтобы мозг также чувствовал в том месте, куда
нервы несут ощущешге. При наличии члена, от этого аффекти¬
рованного члена ощущение идет к мозгу. Если по какой-либо
причине ощущение вновь воскрешено, то его относят к преж-
пему началу и чувствуют боль в уже Отсутствующем члене.
Часто испытывают боль в незатронутой части. Это — ре¬
зультат связи одного нерва с другим, начало которого обще
обоим.
Нервы — органы движения, слуги мозга.
Движение идет от ствола к ветвям, а иногда от ветвей
к стволу.
Если перерезать нерв, то движение прекратится в нижней
части и останется в верхней.
Жизнь существует независимо от мозга, отказала' ли в нем
природа, или его утратили случайно или вследствие болезни.
Известен случай с живым, по безголовым зародышем1.
Движение совершается при наличии продолговатого мозга
у того, у кого мет больше головы, у кого ее отрезали.
Жизнь остается в органе после отделения его от головы.
Пчела с отрезанными лапками летает.
Если связать нерв, то биение пульса не ускоряется ли
выше, пи ниже перевязки.

— 107 —
Нерв, или указанная нить, имеет узлы, которые называются
ганглиями '(ganglions).
Мозг Мыслит сам по себе не больше, чем глаза сами чю
себе видят или другие органы чувств ощущают.
В состоянии совершенного здоровья, когда пи одно ощу¬
щение не возвышается над другими, так что пе различают пи
одной части тела, — состояние, которое нс раз испытывал ка¬
ждый,— человек существует лишь как мозг, он весь подобен
мышлению.
Исследуя его возможно ближе, быть может, найдут, что,
печальный или веселый, страдающий или довольный, оп весь
подобен ощущению; он нс что иное, как глаз, когда он видит
или, лучше, рассматривает,—пе что иное, как пос, когда ню¬
хает, — не что иное, как маленькая частичка пальца, когда при¬
касается. Но это трудное наблюдение может быть менее точно
проверено совершенными опытами, чем припоминанием1 того,
что произошло в пас, когда мы всецело отдавались одному из
наших чувств.
Чтобы мыслить, мозгу необходимы объекты, так же, как
они необходимы глазу, чтобы видеть.
Этот орган с помощью памяти умеет прекрасно спутывать,
смешивать, сочетать и создавать фантастические существа из
других, существующих в отдельности.
Стало быть, мозг—Такой же орган, как и другие, и у него
своя специальная функция. Это даже второстепенный орган,
так как он никогда не приходит в действие без посредства
других органов.
Оп подчинен всем порокам других органов; он жив, или
туп в зависимости от них.
Оп парализован в слабоумных: свидетели здоровы, судья
ничтожен.
Предметы действуют па чувства; в органе ощущение совер¬
шается во времени; чувства действуют на мозг, это действие
совершается во времени. Не существует ни простого, пи мгно¬
венного ощущения; это, — если мне позволено будет так выра¬
зиться,—пучок. Отсюда происходят мысль и суждение.
Но если невозможно, чтобы ощущение было Простым, то
невозможно, .чтобы и мысль была простой; она становится та¬
ковой в абстракции, по эта абстракция столь быстро и столь
привъппю совершается, что МЫ ее пе замечаем.
Что увеличивает паше заблуждение, так это слова, кото¬
рые по большей части обозначают простое ощущение.

— Ю8 —
Органы как ж и both ы е.
Каждый нз них имеет свое детство, свою молодость, зре-
лыЙ возраст, старость и дряхлость.
Эти возрасты варьируются в одном индивиде, варьируются
они и у многих индивидов.
Будут необъяснимые затруднения (maladies) , и во всех почти
явлениях, если пе признать, если отказаться от идеи рассматри¬
вать органы как отдельных животных.
Весь язык практической медицины, как будто, составлен
сообразно с этим предположением. 'Врач не признает этого, но
он рассуждает, но он говорит, но он отдает распоряжения,
следуя ему.
Представьте пучок чувствительных и живых фибр; удер¬
жите одни и прикрепите их к другим узлами на крайней оконеч¬
ности пучка.
Предположите, что частичка этих фибр приходит в состоя¬
ние сильного сокращения, в то время, как другая остается
в покое, и вы будете иметь представление о том, что я называю
судорогой (crampe).
Какова же причина сокращения части этого пучка? — Быть
может, только проявление .чувствительности, — все те причины,
какие заставляют червяка свертываться, извиваться, вновь сво¬
рачиваться. Разница между червяком и фиброй невелика.
Начиная с молекулы, вплоть до человека тянется цепь су¬
ществ, которые переходят от состояния жИвс1П1ОЙ глупости
вплоть до состояния высшей интеллигенции.
Нет органов, которые бы считали отсутствующими у жи¬
вотного.
.Человек — собрание животных, из которых каждое сохра¬
няет свою функцию.
Каждый орган, или животное,, имеет, прежде всего, свои
отличительные черты, затем влияние на другие органы. Отсюда
это разнообразие признаков, которые, как кажется, свойственны
одному органу и .чужды другим, каковые, однако, оказываются
под их воздействием.
Как органы приобретают свои привычки? Это, может быть,
единственный пункт, в котором они вынуждены советоваться
и составлять общество. Каждый предает .часть своего благо¬
состояния в жертву благосостоянию другого.

— 109 —
Сколько неизвестных причин создают наши привычки,
периодически повторяясь!
Органы имеют нс только формы, но, как, наПример, вкус
и обоняние, и совершенно различные свойства, столь же раз¬
личные, как у отдельных животных, следовательно, особенное
пищеварение, способы питания и выделения; коротко говоря,
функции их более разнообразны, чем у различных животных.
Доказательство смутных привычек: иногда возвращается лиг
хорадка, хотя причина (principe) ее отсутствует.
В страдающем: органе- начинается непроизвольная дрожь;
подобное проявление свойственно лишь ему одному; в этом
случае оп обнаруживает себя, как отличное от остального
животное.
Наши пороки и наши добродетели; относятся ближайшим
образом к нашим, органам.
Слепой, который не видит страдающего человека, глухой,
который не слышит его криков, человек с жесткими ц ту¬
гими фибрами, которому доступны лишь тупые ощущения, че¬
ловек без воображения, который .не в состоянии представить
себе прошедших событий,— все от не могут быть одарены
пи большим состраданием, пи достаточно изощренным к доброте
и прекрасному вкусом, ни пылкой любовью "к истине.
Справедливо, .что иногда естественный порок одного органа
очень быстро восполняется упражнением другого. Если слепой
потерял ощущение форм и все ощущения, от этого происте¬
кающие, то он значительно более чувствителен к крикам: звук
голоса для него то, .что физиономия для зрячего.
Я знал молодую слепую, которая воспринимала до слуху
ощущения и представления, неизвестные нам; она различала
белокурые и каштановые голоса.
.Органы свыкаются с повреждениями, которые увеличи¬
ваются Незаметными ступенями. Можно постепенно резать ноги
и руки, но внезапное страдание способно убить животное.
У каждого органа свое особенное удовольствие и страдание,
свое положение, своя конструкция, ткань, функция, случайные
и наследственные болезни, отвращения и влечения, лекарства,
ощущения, воля, движения, питание, возбудители, усвоенное по¬
ведение, рождение, развитие.
Организация определяет функщщ и потребности; иногда по¬
требности обратно влияют на организацию. И это влияние может
иногда простираться вплоть до того, что производит органы, и
всегда вплоть до их трансформирования.

— но —
Страсти.
Воля ис менее механична', чем разумение. Акт беспри¬
чинной воли — химера.
Говорят, что в природе ничего не совершается .скачками.
Животное, человек, всякое существо подчинено этому общему
закону.
Говорят, что желание рождается из воли; напротив, из
желания рождается воля. Желание — дётище организации. Сча¬
стье и несчастье — детища благосостояния и бедности. Жела¬
тельно бьпъ счастливым.
Существует только одна страсть — быть счастливым. Она
принимает различные наименования, смотря по объектам. Она—
порок и добродетель, смотря по силе, .средствам ц результатам.
Р; а з у м е п и е.
Испытывают ощущение, получают представление, произно¬
сят звук, представляющий это ощущение или изображающий
это представление.
Если, налицо вновь ощущение или идея, память вспоминает
и орган издает тот же звук.
Путем опыта ощущения, представления, звуки увеличива¬
ются в числе.
Но каким образом в ощущения, представления, звуки вво¬
дится связь, так что не образуется хаоса из разъединенных
и рассеянных ощущений, представлений и звуков, но получается
ряд, который мы называем разумным, толковым и последова¬
тельным?
Вот как: в природе имеются связи между предметами ц
частями предмета'. Эта связь необходима. Опа влечет за собой
связь или необходимое следование звуков, соответствующих не¬
обходимому следованию воспринимаемых, ощущаемых, видимых,
обоняемых и осязаемых вещей.
Пример: видят дерево, и слово дерево изобретено.
Не видят дерева, не видя непосредственно и постоянно
вместе ветвей, листьев, цветов, коры, сучьев, ствола, корней;
и вот лишь только изобретено слово дерево, как изобретаются,
сцепляются и устанавливаются в порядок другие знаки, — ряд
связашшгх и следующих друг за другом ощущений, представле¬
ний и слов.

— Ill —
Рассматривают и обоняют гвоздику, воспринимают сильный
или слабый, приятный или неприятный запах,—и вот новый
ряд ощущений, представлений и слов.
Отсюда происходит способность суждения, рассуждения,,
разговора, как бы ни невозможно было заниматься сразу двумя
вещами.
Прообраз наших наиболее пространных рассуждений, их
связь, их следствия необходимы, стало быть, в нашем разуме¬
нии подобно последовательному ряду, связи действий, причин,
предметов, качеств предметов, существующих в природе.
Ежедневный опыт явлений формирует ряд представлений,
ощущений, рассуждений, звуков. С этим смешивается деятель¬
ность, свойственная способности представления.
Вы представляете дерево; образ его один в вашем сознании
(entendement). Если ваше внимание сосредоточится на всем об¬
разе, ваше восприятие (perception) будет нечистым, смутным, не¬
ясным, но достаточным для более или менее хорошего рассу¬
ждения о дереве в целом.
Заблуждения относительно объектов в целом легки. Есть,
только один способ познать истину, это приступать по частям,
и заключать лишь после точного исчисления; но и этот спо¬
соб еще пе непогрешим. Истина может настолько содержаться
в целом образе, что, на основании наиболее строгого и по¬
дробного исследования .частей, нельзя будет ни утверждать,
пи отрицать.
У кого глаза подобны микроскопу, у того и представление
микроскопическое. При наличии весьма точных представлений
каждой части, он мог бы иметь лишь весьма ненадежные пред¬
ставления целого.
Отсюда разлитая в зрении, в представлении и уме, отделен¬
ные непреодолимыми барьерами.
Целое (ensemble) никогда не будет достаточно ясным в го¬
лове одних; другие всегда будут иметь лишь мал'о достоверные
понятия о мелких частях.
Вернемся к примеру с деревом. В тот момент, когда пере¬
ходят от общего созерцания целого к деталям частей, когда
способность представления фиксируется на листке, перестают
видеть дерево и весь листок видят менее отчетливо, чем его
черешок, зубчики и жилки.
Чем менее частица (до известного предела), тем более от¬
четливо восприятие. Я говорю «до известного предела», по¬
тому что, если внимание фиксируется на весьма малой частице,

- 112 —
способность представления испытывает такое же утомление, как
и зрение.
Способность представления есть внутреннее зрение.
Мера представлений стоит в прямом отношении к мере
зрения.
Можно было бы найти технический способ измерять пред¬
ставления рисунками одного и того же предмета, выполнен¬
ными двумя разными рисовальщиками.
Каждый из inix даст различный размер (module) соответ¬
ственно своему внутреннему зрению, или представлению, И сво¬
ему внешнему зрению.
Рисунки будут относиться между собой как два органа
зрения.	’
Вы умеете рисовать, вы читали «Трактат о насекомых»
Реомюра? Я сейчас прочту вам описание крыла жука. Вы знаете
животное в целом; я требую от вас только одного: чтобы; вы
изобразили па вашем рисунке воочию, отчетливо и понятно
мельчайшие частицы, по мере того как я буду читать.
Рассуждение.
Рассуждение вовсе необъясним!© с помощью души или ума
(esprit). Этот ум не может иметь дело сразу с двумя объектам^.
Стало быть ему необходима помощь памяти. Таким образом
вполне определенно, что память—телесное свойство.
Суждение.
Что значит задержать свое суждение? — Подождать опыта.
Здравое рассуждение, здравое суждение предполагает здо¬
ровое состояние, отсутствие несчастия и страданий, интереса
н страсти,
Логика.
Рассуждение совершается путем последовательных отожде¬
ствлений; Descursus series identificationum.
Организация, память, представление суть способы устано¬
вления наиболее верного й наиболее пространного ряда ото¬
ждествлений.

- 113 —
Время и постоянство заменяют быстроту.
Быстрота — отличительная черта гения. Данный человек не
способен в одной области и превосходен в другой.
Если кто видит вещи такими,, каковы они в природе, тог—.
философ.
Если кто создает предмет путем выбора рассеянных па¬
стей,— при чем изображение этого предмета производит боль¬
шее впечатление, чем он сам в природе,—тот поэт.
Логика, риторика и поэзия так же древни, как и человек.
Свобода.
Свобода выбора существует только у человека незнаю¬
щего'. Делают, .что хотят, только в том случае, (когда нет
никакого мотива для предпочтения совершить одно дело из двух.
Человек, сведенный к одному чувству, был бы глупым.
В живой молекуле остается лишь чувствительность, свой¬
ство слепое. Нет ничего’ глупее молекулы.
Мудрый человек состоит лишь из самых глупых. молекул.
Интерес рождается в каждом органе из его положения, кон¬
струкции, функций; в таком случае—он животное, подчиненное
благу и злу, благополучию, которое оно ищет, и неприятностям,
от которых оно стремится освободиться.
Различие между целым и органом: целое предвидит, орган
не предвидит; целое экспериментирустся, орган не эксперй-
ментируется; целое избегает зла, орган его не избегает;' он его
чувствует и лишь ищет освободиться от пего.
Душа.
Животное целостно, едино и, быть, может, это-то единство
с помощью памяти устанавливает душу, я, сознание.
Нет ничего произвольного (НЬге) в интеллектуальной дея-’
тельности, ни в ощущении, ни в восприятии, т.-е. в созерца¬
нии взаимных отношений в ощущениях, ни в рефлексии, или
размышлении, т.-е. в более или менее сильном внимании к этим
отношениям, ни в суждении,, т.-е. в согласии на то, что кажется
истинным.
Различие между чувствующей (sensitive) душой и душой
разумней есть лишь вопрос оргашиации.
Кн. для чтен. по истории философии-	8

— 114 —
Все мысли проистекают одна от другой; это представляется
мне очевидным.
Интеллектуальные операции, равным образом, составляют
цепь: восприятие происходит от ощущения, а из восприятия—
рефлексия, размышление и суждение.
Скрытые при.чины очень известных явлений.
Кто знает, как в теле совещается движение?
Кто знает, как там происходит притяжение?
Кто знает, как сообщается первое и как действует второе?
Но это факты...
А Творение чувствительности?
Это другое дело. Оставим неизвестные нам причины и бу¬
дем говорить, сообразуясь с фактами.
(Diderot. „Elements de Phjsiologie.". Oenv. comp]., t. IX, Paris 1875. Перов,
с французского И. Луппол).

ПОЛЬ ГЕНРИХ ГОЛЬБАХ.
О природе
Всякий раз, как люди будут отказываться от опыта ради
порожденных воображением систем, они будут ошибаться. Че¬
ловек—произведение природы, он существует в природе, он
подчинен ее законам, он не может избавиться от нее, он не
может выйти из нее даже в мыслях; напрасно его ум (esprit)
хочет ринуться ' по ту сторону видимогр мира, он вынужден
постоянно' возвращаться назад. Для произведенного природой
и ею ограниченного существа нет ничего сверх великого це¬
лого, часть котордго оно составляет и влияние которого испы¬
тывает; существа, 6 которых предполагают, что они выше при¬
роды или отличаются от нее самой, всегда будут призраками,
относительно которых нам никогда нельзя будет составить cede
реальных представлений, равно как и представлений относи¬
тельно занимаемого ими места и их способа действия. Нет в
пе может быть ничего вне определенного пространства, ко¬
торое заключает в себе все существа.
Пусть же человек перестанет искать вне обитаемого им
мира существ, доставляющих; ему счастье, в котором ему отка¬
зывает природа. Пусть изучает он эту природу, пусть познает
ее законы, пусть созерцает ее энергию и непреложный способ
ее действий; пусть применяет оп свои открытия к собствен¬
ному благополучию и пусть молча подчинится законам, от ко¬
торых ничто не в состоянии его избавить; пусть согласится
он остаться в неведении относительно причин, окруженных
для него непроницаемым покровом; пусть оп без ропота поко¬
рится велениям всеобъемлющей силы, которая пе может воз-
ее сущностью правила.
s*

— lie —
Явно злоупотребляли' так часто делаемым отличием чело¬
века физического от человека духовного (moral). Человек—су¬
щество чисто физическое; духовный человек—тот же физический,
лишь рассмотренный с известной точки зрения, т.-е. относи¬
тельно некоторых из «его способов действия^ обязанных его
особой организации. Но разве эта организация не произведе¬
ние природы? Разве побуждения или формы действия, к вос¬
принятою которых она способна не являются физическими?
Видимые действия человека, равно как вызванные внутри его
и происходящие от его мысли или воли невидимые побуждения,
суть одинаково естественные! результату необходимые след¬
ствия свойственного ему механизма и импульсов, полученных
от существ, коими он окружен: Все, что человеческий ум по¬
следовательно изобрел для Того, чтобы видоизменить или усо¬
вершенствовать форму своего бытия и чтобы сделать его бо¬
лее счастливым, всегда было лишь необходимым следствием сущ¬
ности, свойственной человеку и действующим на него суще¬
ствам. Все наши установления, размышления, знания имеют
своим предметом лишь доставление нам счастья, к которому
нас заставляет стремиться беспрерывно наша собственная при¬
рода. Все, что мы делаем или мыслим, все, чем мы являемся,
чем мы будем, всегда есть лишь (следствие того, чем1 нас сде¬
лала всеобъемлющая природа; все наши представления, же¬
лания, поступки суть необходимые действия вложенных в нас
природою сущности и свойств (quality), а также обстоя¬
тельств, посредством которых природа обязывает нас стать и
быть иными. Одним словом, искусство есть та же природа, дей¬
ствующая с помощью созданных ею орудий.
Природа посылает человека в этот мир, который должен
б|ыть его местопребыванием, обнаженным и беспомощным.
Вскоре он изобретает одежду из кожи; мало-по-малу мы видим,
как оп прядет золотую мишуру и шелк. Для существа, подня¬
того над земным шаром и с высоты атмосферы созерцающего
человеческий род со всем его развитием и изменениями, люда
показались бы одинаково подчиненными законам природы, как
тогда, когда они совсем голыми блуждают по лесам в мучитель¬
ных поисках пищи, так и тогда, когда они, живя цивилизован¬
ными обществами, т.-е. обогащенными весьма большим количе¬
ством опытов, и утопая, в конце концов, в роскоши, изобретают
со дня на день тысячи новых потребностей и открывают тысячи
способов их удовлетворения. Все совершаемые нами шаги в целях
видоизменения нашего бытия могут быть рассмотрены лишь

— J17 —
как длинное следование причин и действий, которые являются
лишь развитием первых данных нам природой импульсов. Одно
и то же животное, соответственно своей организации, после¬
довательно переходи^ от простых потребностей к потребностям
более сложным, но являющимся в нем не менее следствиями
его природы. Вот таким-то образом бабочка, красотой кото¬
рой мы восхищаемся, начинает свое существование как неоду¬
шевленное яичко, из которого теплота заставляет выйти гу-
сеницу, станов пцуюся куколкой и затем: превращающуюся в
окрыленное насекомое; последнее, как мы видим, принимает
самую яркую окраску; достигнув этой формы, бабочка вос¬
производит себя, размножается; наконец, лишившись своих
украшений, она принуждена исчезнуть, выполнив положенный (ей
природою урок, т.-е. предначертанный круг изменений, который
природа наметила существам ее рода.
Мы видим аналогичные изменения и развитие у всех расте¬
ний. Именно, вследствие данных алоэ природою сочетания,
ткани и первоначальной энергии это незаметно выросшее и
изменившееся растение производит в конце длинного ряда лет
цветы, которые являются вестниками его смерти.
То же самое бывает и с человеком^ который во всем своем
развитии, во всех испытываемых им переменах всегда! действует
лишь по законам, свойственным его организации и веществу,
из котового составила его природа. Физический человек есть
человек, действующий вследствие побуждения, причин, познать
которые нам помогают наши чувства; духовный человек,
это—человек, действующий вследствие физических причин, по¬
знать которые нам препятствуют наши предрассудки. Дикий че¬
ловек, это—лишенный опыта ребенок, неспособный работать
для своего счастья. Человек цивилизованный—тот, которого опыт
и общественная жизнь приблизили к тому, чтобы извлекать
пользу от природы для собственного счастья. Действительно
просвещенный человек—человек в своей зрелости или в своем
совершенстве1). Счастливый человек—тот, кто умеет насла¬
ждаться благами природы; несчастный—тот, кто оказывается
неспособным воспользоваться своим благом.
Итак, к физике и к опыту должен прибегать человек во
всех своих изысканиях; именно с нтпл должен он советоваться
в своих религиозных убеждениях, в своей морали, законода-
!) Цицерон говорит: est autem virtus nihil, aliudquam in ее perfecta et ad
summum perducta natura (добродетель же есть пе что иное, как совершенная
в себе и до высшего предела доведенная природа). V. De Legibus, cap. J.

— 118 —
тельстве, политическом управлении, в пауках и искусствах, в
наслаждениях и трудах. Природа действует посредством про¬
стых, однообразных и неизменных законов, к познанию которых
нас приближает опыт; именно нашими чувствами связаны мы
с всеобъемлющей природой; именно посредством наших чувств
можем мы подвергнуть ее опыту и открыть ее тайны; лини,
только мы оставляем опыт, мы низвергаемся в пропасть, где
воображе1шс сбивает нас с пути.
Все заблуждения людей суть заблуждения физики; люди
ошибаются Только тогда, когда пренебрегают возвышаться к
природе, справляться с ее правилами, призывать на помощь
опыт. Таким образом, именно по недостатку опыта, люди со¬
ставили несовершенные представления о материи, ее свойствах,
ее сочетаниях, силах, формах действия или энергии, которая
следует из ее сущности. Отсюда вся вселенная сделалась для
них лищь ареной иллюзий. Они не обращали внимания на при¬
роду, нс признавали её законов, они совсем не видели необхо¬
димых путей, которые она прокладывает ко всему, что заклю¬
чает в себе... да что я говорю!—они не знали самих себя: все
их учения, их догадки, рассуждения, из коих был изгнан опыт,
оказались лишь длинным сплетением заблуждений и нелепостей.
Всякое заблуждение вредно; именно вследствие своего заблу¬
ждения человеческий род сделался несчастным. Вследствие недо¬
статочного познания природы он создал себе богов, которые
стали единственными объектами его надежд и опасений. Люди
вовсе не чувствовали, что эта природа, лишишая доброты, равно
как и злобы, только следует необходимым и непреложным за¬
конам, производя и разрушая существа, заставляя тотчас же
страдать тех из них, которых она сделала способными ощу¬
щать, распределяя между ними благо и зло, беспрерывно из¬
меняя их: они совсем не замечали, что в самой природе, в ее
собственных силах человек должен был искать свои нужды,
средства против своих страданий и способы сделаться счастли¬
вым; они ожидали этого от нескольких воображаемых существ,
которые, как они предположили, являются виновниками их удо¬
вольствий и несчастий. Отсюда видно, что именно незнанию
природы обязаны своим происхождением эти неведомые силы,
под властью которых так долго трепетал человеческий |юд,
и эти суеверные поклонения божествам, источникам всех его
бедствий.
ИмстпЮ; вследствие недостаточности знания’ своей собствен¬
ной природы, собственных стремлений, своих потребностей и

- 119 —
прав, человек в обществе из свободного состояния впал в раб¬
ство, он отрекся или счел для себя обязанным погасить жела-
гщя своего сердца и принести свое благосостояние в жертву
капризам своих начальников; он не обратил внимания на цель
объединения и задачи правительства; он всецело подчинился
таким же, как и он, людям, которых его предрассудки заста¬
вили считать существами высшего рода, земными богами. Эта
последние воспользовались его заблуждением, чтобы порабо¬
тить его, испортить, сделать порочным и негодным. Таким-то
образом из-за незнания своей собственной природы человече¬
ский род впал в рабство и приобрел дурное правительство.
Вследствие незнания самого себя и незнания необходимых
отношений, какие существуют между ним и другими суще¬
ствами его рода, человек не понял своих обязанностей по отно¬
шению к другим; он совсем не почувствовал, что они были
необходимы для его собственного благоденствия. Он перестал
видеть то, что необходимо ему самому: излишеств, каких сле¬
дует избегать, чтобы сделаться подлинно счастливым; страстей,
которым должно сопротивляться и от которых надобно осво
бодиться ради собственного счастья; словом, он совсем не по¬
знал своих действительных интересов. Отсюда все его уклоне¬
ния от правил, неумеренность, постыдное сладострастие и все
пороки, которым он предался в ущерб своему самосохранению
и долговечному состоянию. Так, незнание человеческой при¬
роды воспрепятствовало человеку стать просвещенным относи¬
тельно вопросов морали, к тому же развращенные правительства
всегда препятствовали ему упражняться в последней, даже когда
он ее познал.
Именно, вследствие недостаточного изучения природы
и ее законов, недостаточных стараний открыть ее средства
и свойства, человек коснеет в невежестве или делает столь
вялые и столь неопределенные шаги для улучшения своей
участи. Его леность находил' для себя более выгодным руко¬
водствоваться примерами других, рутиной, авторитетом, чем
требующим активности опытом и требующим размышлений разу¬
мом. Отсюда это отвращение, которое проявляют люди по
отношению ко всему, что, как кажется им, отклоняется от пра¬
вил, к коим они привыкли; отсюда их глупое и щепетильное
уважение к старине и к наиболее бессмысленным учрежде¬
ниям своих отцов; отсюда охватывающий цх страх, когда им
предлагают наиболее полезные изменения или наиболее вероят¬
ные попытки таковых. Вот почему мы видим, что нации уга¬
— 120 —
сают в постыдной летаргии, стонут под передаваемыми из века
в век злоупотреблениями и содрогаются от одного представле¬
ния того, что могло бы излечить их несчастия. Вследствие
этой же инерции и. по недостатку опытов медицина, физика,
агрономия, словом, все полезные науки развиваются едва ощу¬
тимо и пребывают так долго в оковах авторитета: те, кто
занимается этими науками, предпочитают следовать по проло¬
женной уже дороге, а не прокладывать здесь для себя но¬
вых путей; они предпочитают бред своего воображения и безос¬
новательные догадки трудным опытам, которые одни были бы
способны исторгнуть у природы ее тайны.
Словом, из-за лености ли, или из-за страха, отказавшись
от показаний своих чувств, люди во всех своих действиях и
предприятиях руководствуются лишь воображением, энтузиаз¬
мом, привычкой, предрассудком и, главным образом, автори-
змом, привычкой, предрассудком и, главным образом, автори¬
тетом, который ради обмана умеет извлекать выгоду из их
невежества. Фантастические системы заняли место опыта, раз¬
мышления и разума: потрясенные ужасом, ослепленные чудес¬
ным или оцепеневшие от лености и руководимые, вследствие
отсутствия опыта, легковерием, человеческие души создали себе
смехотворные учения или приняли на веру, все призраки, кото¬
рыми и желают питаться.
Таким-то образом из-за незнания природы и се путей, из-за
пренебрежения опытом и разумом, из-за желания чудесного и
сверхъестественного, наконец, из-за Трепета и страха род чело¬
веческий пребывал в продолжительном детстве, из которого ему
так трудно вывести себя. Он обладал лишь ребяческими гипо¬
тезами, основания и доказательства которых он никогда не
осмеливался исследовать, он приучался считать их священ¬
ными признаш1ыми истинами, в которых ему не позволено
было сомневаться даже на мгновение: невежество сде¬
лало его легковерам, любопытство заставило его крупными
глотками глотать чудесное; время укрепило его в мнениях и
заставило перейти от народа к народу его предположения в
качестве достоверных; насилие тиранов поддержало в нем
эти, ставшие необходимыми для порабощения общества, поня¬
тия; в конце концов, человеческая наука стала лишь грудой
обманов, неясностей, противоречий, перемешанных иногда сла¬
быми мерцаниям^ истины, Доставленными природой, удалиться
от которой всецело никогДа нельзя, ибо необходимость всегда
приводит обратно к ней.
Возвысимся же иаД тучей предрассудков. Выйдем из окру¬
жающей нас густой атмосферы, чтобы поразмыслить над мне-
— 121 —
пнями людей их различными учениями. Перестанем доверять
беспорядочному воображению, возьмем в качестве руководителя
опыт; будем советоваться с природой; постараемся черпать в
ней самой представления предметов, которые она заключает;
прибегаем вновь к нашим чувствам, которые нас ложно заста¬
вляли считать подозрительными; будем спрашивать разум, ко¬
торый постыдна оклеветали и принизили; будем внимательно
созерцать видимый мир и поем хгрим, не достаточен ли он, чтэбы
вынести нам суждение о неизвестных землях мира интеллек¬
туального; может быть, мы найдем, что не было вовсе осно¬
ваний их разделять и что бездоказательно разделили два
царства, одинаково входящих в область природы.
Вселенная, это обширное соединение всего, что существует,
повсюду представляет нам только материю и движение: ее целое
выявляет нам лишь бесконечную и непрерывную цепь причин
и действий; некоторые, из этих причин известны нам, потому
что они непосредственно поражают наши чувства; другие нам
неизвестны, так как oim действуют на нас лишь посредством
следствий, весьма удалешгых от первых причин.
Бесконечно различные и разнообразно соединенные веще¬
ства (des matures) беспрерывно получают и передают разные
движения. Различные свойства этих веществ, их различные со¬
четания, их столь разнообразные способы действия, являющиеся
в них необходимыми следствиями, составляют для пас сущ¬
ности вещей; и от этих разнообразных сущностей происходят
различные разряды, классы и системы, занимаемые этими ве¬
щами; вся же совокупность их образует то, что мы называем
природой.
Итак, природа, в самом широком смысле этого слова, есть
великое целое, как результат соединения различных веществ,
их разнообразных сочетаний и ^различных движений, которые
мы наблюдаем во вселенной. Природа, в менее обширном смысле
или рассматриваемая в каждом существе, есть целое, как ре¬
зультат сущности, т.-е. свойств, сочетаний, движений или форм
действия, которые отличают это существо от других. Таким
образом, человек есть целое, образующееся из' сочетаний извест¬
ных веществ, одаренных собственными свойствами, упорядоче¬
ние которых называется организацией и сущность которых в
том, чтобы ощущать, мыслить, Действовать, словом, вести себя
иначе, чем другие сравниваемые с ним существа. После этого
сравнения человек причисляет себя к разряду, классу, системе
отдельно от животных, в коих он не видит присущих ему
свойств. Различные системы существ, или, если угодно, их осо-

1 *)•)
осиные природы, зависят от общей природы, от великого целого,
от пеобъемлющей природы, часть которой они составляют и
с которой все, чГго существует, необходимо связано.
NB. После определения смысла, какой следует придавать
слову природа, мпе кажется необходимым предостеречь читателя
раз - йавсегда, что когда па протяжении этого произведения
говорю, что природа производит действие, я отнюдь не наме¬
реваюсь олицетворять эту природу, которая является абстрак¬
цией; по я разумею, что действие, о котором я говорю, есть
необходимый результат свойств какого-либо из существ, кото¬
рые составляют созерцаемое нами великое целое. Таким образом
'Я говорю: природа хочет, чтобы чел овек работал дл я
своего с часть я,' для того, чтобы избежать шюгословют и по¬
вторений, ,'пб я разумею под этим, что ощущающему, мыслящему,
желающему недействующему существу свойственно работать для
своего счастья. Наконец, я называю естественным то, что сооб¬
разно с сущностью вещей, т.-с. с законами, предначертанным!:
природой всем заключаемым ею в себе существам, в различных
состояниях застигаемых этими существами и при различных об¬
стоятельствах, которые они должны мтшовать. Таким образом
здоровье естественно для человека в известном состоянии; бо¬
лезнь—естественное состояние для него при других обстоятель¬
ствах; смерть—естественное состояние тела, лишенного некото¬
рых вещей, необходимых для сохранешш и существования жи¬
вотного. Под сущностью я разумею то, что делает существо та-
kilm, каково оно есть, совокупность его свойств пли качеств,
соответственно которым оно существует и действует. Когда
говорят, что падать—сущность камня, это все равно, как если
бы сказали, что его падение есть необходимое действий его
веса, плотности, спайки его частей, составляющих его элемен¬
тов. Словом, сущность есть индивидуальная и особенная при¬
рода существа.
(„Systeme de la Nature, он des loix du monde physique et du monde monil
par Mirabaud, (d’llolbachj, MDCCLXX. Перевел И. К. Луп по л).
О душе и о системе спиритуализма.
Предположив без всяких оснований наличие двух разных
субстшщий в человеке, мыслители стали, как мы видели, утвер?
ждать, что та субстанция, которая неделимо действует внутри
человека, отличается по существу от той, которая действует
вне его; первую, как мы сказали, назвали духом или душой.

- 123 —
Но если мы спросим, что такое дух, то современные мысли¬
тели, в результате всех своих метафизических изысканий, отве¬
тят нам, что то, что заставляет действовать человека—это
субстанция неизвестной природы, столь простая, неделимая, ли
шейная протяженности, неуловимая чувствами, что части ее не
могут быть' отделены даже в абстракции дал мыслью. Но как
представить себе подобную субстанцию, являющуюся отри¬
цанием всего, что м,ы знаем? Как составить себе предста¬
вление о субстанции, лишенной протяженности и, тем не менее,
действующей на паши чувства, т.-с. на материальные, протяжен¬
ные органы? Как существо без протяженности может быть под¬
вижным и приводить материю в движение? Как лишенная частей
субстанция может соответствовать последовательно различным
частям пространства?
Действительно, движение, как с этим согласится всякий,
есть последовательное изменение отношений какого-нибудь
тела1 к различным точкам пространства или к другим телам.
Если то, что называют духом, может получать шли сообщать
движешю, если он действует или приводит в движение органы
тела, то надо признать, что это существо изменяет последова¬
тельно своп отношения, свое устремление, свое соответствие,
положение своих частей по отношению к различным точкам про¬
странства или по отношению к различным органам приводимого
им в движение тела; ио допуская, что этот дух способен изме¬
нять свои отношения к пространству и к приводимым им в
движение органам, следует признать, что он обладает протяжен¬
ностью, твердостью и, следовательно, различными, частями;
если -же какая-нибудь субстанция обладает этими качествами,
ТО она является тем, что мы называем материей, и не может
считаться существом простым в смысле соврсмшшых фи¬
лософов г).
Мы видим, таким образом, что те, кто предположил нали¬
чие в человеке нематериальной, отличной от тела субстанции,
!) Тс, кто утверждает, будто душа есть простое существо, не преминут
сказать нам, что сами материалисты и физики допускают элементы, атомы, про¬
стые н неделимые существ, из которых состоят все тела; но эти простые суще¬
ство, или атомы физиков, совсем ис то же самое, что души современных мета¬
физиков. Когда мы говорим, что атомы суть простые существа, то мы этим
указываем, что они чисты, однородны, без примесей; по, тем не менее, ояп имеют
протяжение и, следовательно, обладают частями отделимыми в мысли, хотя ника¬
кой естественный агент не может их отделить; простые существа этого рода
способны к движению, между тем как невозможно вообразить себе, как могут дви¬
гаться сами или двигать другие тела придуманные теологами простые существа-
— 124 —
сами не поняли своего утверждения и придумали лишь некоторое
отрицательное качество, о котором они не имели настоящего
представления. Только материя может действовать па наши .чув¬
ства, без „ которых ничто недоступно нашему познанию. Эти
лцца не поняли, что существо, лишенное протяженность;,
не Пожег ни двигаться само, ни сообщить движение телу*,
потому что подобное существо, не имея частей, нс может ни
изменить своих пространственных отношений относительно дру¬
гих тел, ни вызвать движения в человеческом теле, которое
материально. То, что называют нашей душой, движется вместе
с Нами, но движенце есть свойство материи. Эта душа движет
нашу* руку, а наша рука, приводимая ею в движение, произво¬
дит толчок, следующий, общему закону движения: так, если сила
останется той же самой, а "масса удвоится, то и. толчок удвоится.
Эта душа оказывается материальной также и в тех неодолимых
препятствиях, которые она испытывает со стороны тел. Если
она приводит в движение мою руку, когда ничто этому не пре¬
пятствует, то она не сумеет двигать этой рукой, если положить
на нее слишком большую' тяжесть. Мы видим, таким образом,
как материальная масса уничтожает импульс, исходящий от ду¬
ховной причины: между тем, для последней, не имеющей ничего
общего с материей, не должно было бы быть труднее привести
в движение весь мир, чем какой-нибудь атом, а какой-нибудь
атом, чем весь мир. Отсюда можно заключить, что подобное,
существо есть химера, фикция. И, однако, из такого простого,
существа, из подобного духа сделали двигатель всей природы!2).
Если я замечаю или испытываю движение, то я вынужден
признать протяженность, твердость, плотность, непроницаемость
в субстанции, которая движется, или от которой я получаю
движение; поэтому, если приписывать действие какой-нибудь
причине, То я вынужден считать ее материальной. Я могу не
знать ее особенной природы и ее специфического способа дей¬
ствия, ио я не могу ошибаться насчет общих свойств, присущих
всякой материн; впрочем, это незнание только увеличилось бы,
если бы я приписал ей такую природу, о которой я не могу
себе составить никакого представления, и которая, сверх того,
*) По образцу человеческой души сочинили потом универсальный
£ух, по образцу конечного разума—бесконечный разум; потом воспользовались
этим бесконечным разумом, чтобы объяснить связь человеческой души с телом.
При атом пе заметили здесь порочного круга и не заметили также, что дух или
р а з у м — предположить ли их конечными или бесконечными — пе в состоянии
привести в движение материю.

— 125 —
совершенно лишает ее способности двигаться и действовать.
Таким образом предположение о движущей и действующей
духовной субстанции содержит в себе противоречие, отсюда
я умозаключаю, что она совершенно невозможна.
Сторонники духовной субстанции полагают, что все эти за¬
труднения разрешаются, если сказать, что душа находится
целиком в каждой точке своей протяженности.
Но легко понять, что это—нелепый ответ, нисколько не раз¬
решающий наших затруднении. Ведь, в конце концов, прихо¬
дится признать, что точка эта, какой бы незаметной и малой
ни принять ее, остается чем-то осязательнымх). Но как бы
ни представить себе, что мой дух, или моя душа находится
в своей протяженности, по если мое тело движется «вперед,
то душа моя не остается назади; следовательно, она имеет
некоторое свойство, общее -ей с моим телом и присущее мате¬
рии, ибо она переносится в, пространстве вместе а моим телом.
Таким образом, если бы даже душа была нематериальной, то что
можно было бы заключить из этого? Подчиненная целиком дви¬
жениям тела, она была бы без него мертвой, инертной. Она
была бы каким-То двойником, фатально увлекаемым сцеплением
целого; она походила бы на птичку, которую ребенок ведет,
куда ему угодно, прикрепленной на нитке.
Игнорируя указания опыта и разума, люди пришли к ка¬
ким-то туманным представлешшм о скрытом принципе своих
движений. Но если мы освободимся от ига предрассудков и
станем без предубеждения изучать нашу душу, или действую¬
щий в нас двигатель, то мы убедимся, что она составляет; часть
нашего тела, что ее можно отличить от него лишь в абстракции,
что она есть это самое тело, рассматриваемое только в отно-
1) Если.придерживаться смысла этого ответа, то бесконечное множество
различных непротяженностей, или одна и та же пепротяженность, повторенная
бесконечное количество раз, дает протяженность, что, очевидно, нелепо. Кроме
того, легко доказать, согласно этому принципу, что человеческая душа так же
бесконечна, как бог; ведь бог есть непротяженпое существо, которое, подобно
человеческой душе, находится бесконечное множество раз в каждой точке все¬
ленной или своей протяженности; отсюда можно заключить, что бог и человече¬
ская душа одинаково бесконечны, если только но допустить непротяженностей
различной протяженности, или же непротяженпого бога более протяженным, чем
человеческая душа. И вот подобные бессмыслицы желают навязать разумным
существам! В своем' стремлении сделать человеческую душу бессмертной, теологи
«•делали из пео какое-то духовное и непонятное существо. Почему лучше они
не сделали из нее последнего возможного термина деления материи! В этом слу¬
чае опа была бы, по крайней мере, попятной и была бы, кроме того, бессмертной,
ибо она была бы атомом, т.-е. неразрушимым элементом.

— 126 —
шепни некоторых его функций или способностей, которыми
наделила его особенная природа его организации. Мы увидим,
что эта душа вынуждена претерпевать те же изменения, что и тело,
что она рождается и развивается вместе с ним; что она проходит,
как и тело, через состояшю детства, слабости, неопытности, 'гго
она растет и крепнет параллельно ему, становясь тогда способ¬
ной исполнять известные функции, что опа обладает разумом,
обнаруживает более или менее рассудительность, ум, деятель¬
ность. Подобно телу, она подвержена влияниям внешних при¬
чин, она разделяет его удовольствия и его. страдания; она
здорова, когда тело здорово; она больна, когда тело больно;
как п тело, она испытывает непрерывные воздействия различной
тяжести воздуха, времен года, поступающей в желудок, пищи.
Наконец, мы пе можем нс признать, что в известное время опа
обнаруживает явные признаки одряхления, угасания и смерти.
Но, несмотря на эту аналогию или даже это постоянное то¬
ждество состояний души и тела, люди все же хотят отличить
их друг от друга по их сущности- Из этой души сделали
какое-то непонятное существо, при чем, чтобы составить себе
о нем какое-нибудь представление, пришлось все же прибегнуть
к материальным существам и их способу движения. Дейсгви-
телыю, слово дух содержит в себе просто идею дуновения,
дыхания, ветра; поэтому, когда нам говорят, что душ а есть
дух,' то это означает, что ее способ действия похож на спо¬
соб действия дыхания, которое, будучи само невидимым, про¬
изводит видимые действия. Но дыхание есть материальная при-
чийа,-это—модифицированный воздух; это не простая суб¬
станция, вроде той, которую современные мыслители обозначают
словом дух 1).
Хотя слово дух очень древнего происхождения, но связы¬
ваемый с ним смысл нов, и общепринятая теперь идея духов¬
ности,— это совершенно недавний продукт воображения. Дей¬
ствительно, ни Пифагор, пи Платон, при всей разгоряченности
их фантазии и при всей их склонности к чудесному, никогда,
кажется, не понимали под духом нематериальную или лишенную
’) Еврейское слово ruach означает spiritns, spiraculum vitae, дуновение
дыхание, Греческое слово Jlvtepa означает то же самое и происходит от Hvtva,
spiro. Лакталщий утверждает, что латинское слово anima происходит от грече¬
ского слово an/io;, означающего ветер. Некоторые философы, боясь, без со¬
мнения, ясного понимания человеческой природы, сделали ее тройной и утвер¬
ждали, будто человек состоит из тела, души п ума. <fvxii, г» q. См. .Маге
Anton. Lib. III. 16.

— 127 —
протяженности субстшщию, подобную гон субстанции, из кото¬
рой современные философы сделали человеческую душу п скры¬
тый двигатель вселенном. Древние словом дух обозначали
очень тонкое вещество, более чистое, чем то, которое грубо
действует на наши чувства. Поэтому одни считали душу воздуш¬
ной субстанцией, другие сделали из псе огненное вещество,
третьи сравнивали ее со светом. Демокрит сводил ее к дви¬
жению и, следовательно, видел в ней некий модус. Аристоксеп,
будучи музыкантом, считал се гармошюй. Аристотель рассматри¬
вал душу, как некоторую движущую силу, от которой зави¬
сит движение живых тел.
Точно так же как первые учители христианства имели
о душе лишь материальное представление, Тертуллиан, Арно-
бий, Климент Александрийский, Ориген, Иустин, Ириней и г. д.
говорили о ней, как о какой-то телесной субстанции. Лишь их
преемники, долго спустя, сделали из человеческой души и из
божества или души мира чистых духов, т.-с. нематериаль¬
ные субстанции, о которых невозможно себе составить пра¬
вильного представления. Мало-по-малу невразумительный догмат
о духовности, без сомнения, более соответствующий видам тео¬
логии, имеющей пршщипом сокрушение разума — взял верх над
всеми прочими взглядами 2); этот догмат был признан божествен¬
ным и сверхъестественным, ибо он был непонятен человеку, и
стали считать безрассудными и безумными всех тех, кто осмели¬
вался думать, что душа или божество могут быть материальными.
Но раз люди отказываются от руководства опытом и разумом,
го разгул их воображения с каждым днем должен расти; они
с радостью углубляются все больше и больше в свое заблужде-
1) Согласно Орнгону, (Абе)^ато^ incorporeus—эпитет, приписываемый богу,
означает более тонкую субстанцию, чем субстанция грубых теГт. Тертуллиан го¬
ворит положительным образом: Quis autem negabit Deum esse corpus, etsi Deus
spiritus? Тот же Тертуллиан говорит: Nos autem animam corporalem ct hie pro¬
fit© mur, et in suo volumino probamus habentem proprium genus substantiae,
soliditatis, per quam quid et sentirc et pati posset.
a) .Система спиритуализма, как она принята теперь, обязана Декарту все¬
ми своими мнимыми доказательствами. Хотя и до пего душу признавали духов¬
ной, но он первый установил, чту) то, что мыслит, должно быть отличным от
материи. Отсюда он заключил, что наша душа или то, что мыслит в пас, есть
дух, т.-е. простая неделимая субстанция. Но не естественней ли было бы умоза¬
ключить что, так как человек, который есть материя н имеет идею лишь о ма-
герии, обладает способностью мыслить, то матерйл может мыслить или способна
к той специфической модификации, которую мы называем мыслью? См. DictJ
de Bayle, слова: Pomponaee u Simonide.

— 128 —
вне; они поздравляют себя с новыми открытиями и успе¬
хами, в то время как в действительности все больший мрак
окутывает их мысль. Так, благодаря ложным принципам, поло¬
женным в основу рассуждения, были созданы идеи о душе или
о движущем принципе человека, а также о скрытом двигателе
природы — эти чистые химеры, чистые выдумки нашего ума1).
В спиритуалистическом учении мы видим лишь смутные
идеи, или, вернее, отсутствие всяких идей. Что представляет
для ума субстанция, пе похожая ни на что решительно из до¬
ступного нашим чувствам? Действительно ли можно представить
себе существо, которое, не будучи материей, действует, однако,
на материю, не имея с нёй ни точек соприкосновения, ни апало-
пш, и которое само получает импульсы от материи через
посредство материальных органов, предупреждающих его о при¬
сутствии других существ? Возможно ли представить себе со¬
единение души и тела? Как может это материальное тело свя¬
зать, содержать в себе, принуждать, детерминировать неуло¬
вимое существо, ускользающее от всех чувств? Можно ли на¬
звать добросовестным решением этих трудностей утверждение,
что все это—тайны, что это действия всемогущества некоторого
существа, еще более непонятного, чем человеческая душа и ее
образ действия? Разве решить эти проблемы ссылкой на чудеса
и вмешательство божества не означает признания в своем неве¬
жестве или же желании обмануть нас?
Не будем поэтому удивляться тонким, но мало удовлетвори¬
тельным, при всем их остроумии, гипотезам, к которым должны
были прибегнуть, под влиянием теологических предрассудков,
глубочайшие совреме1шые мыслители, когда они пытались при¬
мирить духовность души с физическим действием материальных
существ на эту бестелесную субстанцию, с ее противодействием
им, с ее соединением с телом. Когда человеческий ум, отказав¬
шись от свидётельства своих чувств, начинает руководиться
з) Если в спиритуалистической системе мало логики и философии, то
нельзя отрицать, что система эта является продуктом очень глубокой, задуман¬
ной в интересах теологов политики. Пало было придумать какое-нибудь средство,
чтобы спасти некоторую часть человека от разрушения, сделав ее. таким образом,
способной к наградам и наказаниям. Ясно, таким образом, что догмат этот был
очень выгоден для жрецов, чтоб, напугавши невежественных людей, управлять
ими и обирать их и даже чтобы создать хаос во взглядах более просвещенных
людей, которые тоже совершенно неспособны ничего попять в том. что им гово¬
рят о душе и о божестве. Однако,' эти жрецы утверждают, что нематериальная
душа будет гореть и, значит, страдать от действия материального огня в аду
или в чистилище,— и им верят на слово!

— 129 —
голосом фантазии и авторитета, то он нс может не впасть в за¬
блуждение .
Поэтому, если: мы захотим составить себе ясное предста¬
вление о нашей душе, то подвергнем ее опыту, откажемся от
своих предрассудков, удалим все теологические предположения,
разорвем священные покрывала, имеющие целью затемнить наш
взор и повергнуть ниц наш) разум. Пусть физики, апатом|ьг,
врачи объединят свои опыты и наблюдения и покажут нам,
что должно думать о субстанции, которую хотели сдела!гь непо¬
знаваемой; пусть их открытия покажут моралисту7 истинные
двигатели человеческих действий; законодателям — мотивы, ко¬
торые огш должны привести в движение, чтобы побудить людей
работать и трудиться для всеобщего благополучия общества;
государям — средства сделать по-истине, по-настоящему, счастли¬
выми управляемые ими народы. Физические души и физические
потребности требуют физического счастья и реальных объектов,
a lie химер, которыми столько веков кормили наши умы. Будем
трудиться для физической стороны человека, сделаем ее
приятной для него, и мы вскоре увидим, что его духовная
сторона становится лучше, счастливей; мы увидим, что душа
его становится мирной, ясной, а воля его направляется к добро¬
детели, определяясь к тому7 естественными и доступными наблю¬
дению мотивами. Если законодатель станет заботиться о физи¬
ческой стороне человека, то получатся здоровые, крепкие, хо¬
рошо сложенные граждане, которые, будучи счастливы, легко
будут поддаваться полезным воздействиям на их лущи. Но души
эти, будут всегда порочными, если тела будут хилыми, а народы
несчастливыми. Mens sana in согроге sano.
Чем больше мы станем размышлять, тем больше мы будем
убеждаться, что душа не только не отлична от' тела, по есть
самое это тело, рассматриваемое по отношению к некоторым! из
«го фушщий или к некоторым способам бытия д действия,
па которые оно способно, пока живет. Таким образом, душа
есть .человек, рассматриваемый по отношению к его способно-’
сти .чувствовать, мыслить и действовать определенным образом,1
вытекающим из его собственной природы, т.-с. из его свойств,
I
’) Если желать составить себе представление о тех помехах, которые соз¬
дала теология полету мысли гениальных христианских философов, то достаточно
прочесть лишь метафизические романы Лейбница, Декарта, Мальбрашпа, Кедворза
и т. д. и хладнокровно рассмотреть остроумные химеры, известные под названиями
систем пред у с т а п о в л е н пой г а р м о и и и, о к к а з н о и а л и з м а, физ и-
ч е с к о г о п р е д д в и ж е н и я в т. д.
Кн. для чтвн. по истории философии.	9

— 130 —
его специфической организации и длительных или кратковре¬
менных модификаций, испытываемых этой организацией со сто¬
роны действующих на нее агентов 1).
Те, кто отличают душу от *гела, по существу отличают
просто имеющийся у тела мозг от него самого. Действительно,
мозг есть тот общий центр, где кончаются и собираются все
нервы со всех частей человеческого тела; при помощи этого
внутреннего органа совершаются все операции, приписываемые
душе; сообщенные нервам изменения и движения видоизменяют
мозг, в результате этого он оказывает противодействие и при¬
водит в движение органы тела или же действует на самого
себя и становится способным произвести внутри себя огромное
разнообразие движений, называемых умственными способ¬
ностями.
Из этого-то мозга некоторые мыслители хотели сделать
духовную субстанцию. Ясно, что. невежество породило и укре¬
пило эту столь противоестественную систему. Благодаря неже¬
ланию изучить человека, в нем предположили наличие некоего
агента, отличающегося по своей природе от его тела; исследуя
это тело, можно убедиться, что для объяснения всех наблюдае¬
мых в нем явлений нет никакой нужды прибегать к гипотезам,
которые могут лишь сбить нас с прямого пути. Спутывает
этот вопрос то, что человек пе может видеть самого себя;
действительно, чтоб он мог видеть себя, он должен был бы
быть одновременно и внутри и вне себя. Его можно сравнить
с чувствительной арфой, издающей сама по себе звуки и спра¬
шивающей себя самоё, что заставляет ее издавать их; опа пе
видит, что, будучи чувствительной, она сама задевает свои
струны, и что струны эти задеваются и начинают звучать при
всяком прикосновении к Ним.
i) Если спросить у теологов, упорствующих в своем допущении двух отлич-
пых по существу субстанций — почему они умножают без нужды существа, то
они ответят: потому что мысль по может быть свойством материи. Если, далее,
спросить их, пе может ли бог сообщить материи способность мыслить, то они
ответят на это отрицательно, ибо бог пе может делать невозможных вещей. По
в таком случае теологи оказываются настоящими атеистами: действительно, со¬
гласно их принципам, так же невозможно, чтобы дух или мыс л ь произвели
материю, как невозможно, чтобы материя произвела дух или мысль; отсюда можно
заключить против них, что мир не был создан духом, как и дух не был создан
миром; что мир вечен, и что если существует вечный дух, то, значит, существуют,
согласно мм, два вечных существа, что нелепо; но если существует одна вечная
субстанция, то ясно, что этой субстанцией является мир, ибо мир, несомненно»
существует.

— 131 -
Чем обширнее станет наш опыт, тем больше случаев мы
будем иметь убедиться, что сдбво дух не имеет никакого смысла,
даже для тех, кто придумал его, и не может пригодиться нигде,
шц в физике, ни в морали; то, что современные метафизики
понимают под этим словом, представляет действительно скры¬
тую силу, придуманную для объяснения скрытых качеств и
действий, но в действительности нс объясняющую ничего. Ди¬
кие народы допускают существование духов, чтобы объяснить
явления, которых они не знают кому приписать, или которые-
кажутся им чудесными. Но, приписывая духам происходящие
в природе или в человеческом теле явления, мы разве рассу¬
ждаем иначе, чем дикари? Люди наполнили природу духами,
ибо ошг почти никогда не знали истинных причин явлений.
Не зпая сил природы, се считали одушевленной каким-то ве¬
ликим духом; аналогичным образом, не зная свойственной
человеческому организму энергии, его считали одушевленным
нгким-то духом. Отсюда ясно, что словом дух означают лишь
неизвестную причину известного явления, которое не умеют
объяснить естественным образом. Так, аналогичным образом,
индийцы думали, что страшные действия пороха производятся
духами или божествами. Аналогично же еще и в паше
время верят в ангелов, в демонов; а наши предки некогда
верили в богов, в налов, в гениев; рассуждая, как они, мы
должны были бы приписать духам тяготение, электричество,,
явления магнетизма1) и т. д.
(U. Гольбах, „Система природы", пер. П. Юшкевича, М., 1924, гл. VII)'.
Естественные принципы морали..
Пригодная для человека мораль должна вытекать из при¬
роды человека; опа должна выяснять ему, что ап представляет
собою, какова та цель, которую он себе ставит, и какими спо¬
собами можно достигнуть осуществления этой цели. Respice
finem, имей в виду твою цель,— вот резюме всей морали.
1) Легко попять, что представление о духе, придуманное дикарями и
усвоенное невежественными людьми, может задержать прогресс знания, ибо оно
препятствует нам искать истинных причин наблюдаемых нами явлений и благо¬
приятствует лености человеческой мысли. Эта леность и невежество могут быть
очень полезны теологам, по они крайне пагубны для общества. Жрецы во все
времена преследовали тех, кто первые об'яснили естественным обраюм явления
природы — достаточно вспомнить имена Анаксагора, Аристотеля, Галилея, Декарта
и пр. Истинная физика должна повлечь за собой гибель теологии.	э.

— 132 —
Человек есть существо чувствительное^ понятливое, разум¬
ное. Чувствительно такое существо, которое его природа,
устройство его тела, его организация сделали способным испы¬
тывать удовольствие и чувствовать боль, и которое, по са¬
мому существу своему, вынуждено искать удовольствия и избе¬
гать боли. Понятливо такое существо, которое задается какою-
либо целью и способно принимать соо1гветствующие меры для
достижения этой цели. Разумно такое существо,' которое, бла¬
годаря опыту, становится способным выбирать вернейшие сред¬
ства для достижения намеченной дели.
Счастье есть не .что иное, как непрерьйлное удовольствие.
Мы не можем сомневаться в том1, что человек беспрестанно
ищет удовольствия; с'леиоовйтельпо, наиболее долговременное,
наиболее прочное счастье всего более нравится человеку. Итак,
мораль должна поощрять стремление человека к такому счастьЬ,
а не препятс1гвовать ему. Ее назначение указывать человеку
счастье или наиболее долговременное, наиболее реальное, наи¬
более истинное удовольствие и выяснять ему, что он должен
предпочитать такое удовольствие тому удовольствию, которое
является лишь кратковременным, кажущиеся и обманчивым.
Для того, чтобы чувствовать счастье, нужно существовать.
Итак, ЗелоНек по природе своей должен стремиться к само-
сохрапешно и избегать всего Того, что могло бы повредить
его существованию или сделать его тягостным. Следовательно,
человек должен быть разборчивым по отношению к своим удо¬
вольствиям и считать благами лишь те удовольствия, i которые
не вредят его существовашпо непосредственно или своими кос¬
венными по следствиям^
Для своего самосохранения и для того, Чтобы наслаждаться
счастьем, человек живет , в обществе вместе с людьми, у, ко¬
торых имеются такие же желания и такие же антипатии, как
и у него. Итак, мораль выяснит ему, что для того, .чтобы самому
сделаться счастливым, он должен заботиться о счастье тех,
в ком он нуждается для достижения своего собственного счастья,
она докажет ему, что необходимейшим из Всех существ для
человека является человек.
Желать счастья—значит любить то, что соответствует на¬
шей природе, что может способствовать нашему, самосохране¬
нию, что можст сделать паше существование” счастливым. Итак,
по природе своей человек должен любить не только самого
себя, но и все то, что может содействовать счастью; следова¬
тельно, в своих собственных интересах, человек должен любить
— 133 -
других людей, так как они необходимы для его благополучия,
для его сохранения, для его удовольствий.
Любить других—значит любить средства, способствующие
нашему собственному счастью; это значит желать их сохране¬
ния, их благополучия, потому что мы находим, что с ним свя¬
зано наше собственное благополучие. Эго значит отождествлять
наши интересы с интересами наших товарищей, для того, чтобы
работать на пользу общую.
Таковы простые и ясные принципы морали. Мы не оши¬
бемся, когда мы примем за основу науки о нравственности
пашу физическую чувствительность, те желания, которыми мы
(постоянно бываем одушержны; всегдашнюю любовь каждого
из нас к самому себе, наши истинные интересы. Интерес есть
желание, возбуждаемое тем предметом, в котором всякий чело¬
век усматривает своё благополучие. Этот интерес естествен
к разумен, когда мы проявляем его по отношению к предметам
действительно полезным для нас; он весьма законен, 'его нельзя
порицать, когда он нисколько не вредит интересам других; он
весьма похвален, когда он соответствует интересам наших то¬
варищей или способствует их счастью. Задача морали должна
состоять лишь !в выяснении людям их истинных интересов. До¬
бродетель есть лишь полезность людей, соединившихся в об¬
ществе.
Для того, чтобы установить реальные мотивы для добро¬
детели, для того, чтобы побудить людей дорожить ею, следует
связать ее с их собственной пользой, следует сделать ее прият¬
ной и не изображать ее как нечто суровое, враждебное их
счастью, как мучительное принесение в жертву их драгоцен¬
нейших интересов. Если добродетель является жертвой, то лишь
такой, принося которую человек жертвует легкомысленными
и кратковременными удовольс!гви|ями ради прочного счастья.
Итак, пусТь перестанут говорить людям, чтобы возбудит»
в них добродетель, чТо-она состоит в том, чтобы бороться
против природы, противиться влечениям, делать себя несчаст¬
ным на земле для того, чтобы угодить невидимым силам, ко¬
торые считаются враждебными счастью обитателей земли; пуст»
им не советуют ненавидеть друг друга, отвергать наслаждения,
отрекаться от общества. Пусть не стараются изображать мо¬
раль в ужаснейшем виде, вместо Того, чтобы сделать се прият¬
ной. Лучше пусть убедят лю^ей в самом деле любить друг друга,
стараться всеми способами достигнуть благополучия, умеренно
предаваться естественнейшим удовольствиям, считать бед¬
— 134 —
ствиями все tre удовольствия, которые влекли бы за собой' пе¬
чальные последствия для них самих или для других; пусть их
мотивами явятся да самосохранение, то предпочтение, которое
следует оказывать долговременному благополучию пред мгно¬
венным; пусть им докажут, что они всегда заинтересованы
л том, чтобы нравиться своим товарищам, уважение, сочувствие
и помощь которых необходимы для их собственного счастья;
пусть им выяснят, какое поведение наиболее способно заслу¬
жить привязанность тех чувствительных существ, которыми они
окружены. «Человека следует научить, каким образом он дол¬
жен любить самого себя и приносить пользу самому себе/ не¬
лепо было бы сомневаться в том, что он любит самого себя
и стремится к своей выгоде», — говорит Сенека.
Для того, чтобы сделать эту мораль действительною, чтобы
побудить людей делйгь добро, пусть воспитание, общественное
мнение, правительство, законы побуждают их стремиться к до¬
бродетели и воздерживаться от всего того, что могло бы причи¬
нить ущерб общсСгвешгому благополучию. Пусть, под предло¬
гом выяснения человеку его обязанностей, для него не приду¬
мывают мнимых обязанностей, вытекающих из отношений между
ними и такими существами, о которых у него нет ни малей¬
шего представления. Наконец, вместо того, чтобы держать че¬
ловека в грубом невежестве относительно того, что он пред¬
ставляет собой, относительно той цели, которую он должен
стави!гь себе и относительно способов, достижения этой цели,
пусть ему выяснят его интересы, пусть ему разъяснят его права,
пусть просветят его ум, который оказывается опасным руково¬
дителем лишь Тогда, когда отказываются развивать его.
Во .всех своих действиях, мыслях, желаниях, страстях че¬
ловек может иметь в виду только свое личное счастье; он
может Любить во всех любимых им предметах лишь самого
себя. В подобных себе существах он может любить лишь са¬
мого себя. Поскольку он следует внушениям просвещенного
разума, он верным шагом подвигается вперед к достижению
того благополучия, к которому он стремится. А когда мы ви¬
дим, что он вредит самому себе, мы должны сделать из этого
тот вывод, что его воображение вводит его в заблуждение, что
его ум помрачен или совершенно не развит, Что его увлекают
слепые страСТи.	i
Человек' во всей своей жизни никогда ни на один момент
не может отрешиться от самого себя; он не может потерять
себя из виду; все то, чТО он пытается сделать, все то, ^ITO
он предпринимает, все То, что он делает, клонится к тому,
— 135 —
чтобы приобрести какое-Нибудь благо или избежать какого-либо
зла. Когда он предпочитает зло добру, это объясняется тем,
что он принимае!г зло за добро; когда он отказывается от ка¬
кого-нибудь удовольствия, ко1горое он мог бы получить, ОН1
делает это, имея в виду получить такое удовольствие, которое он
считает более значительным, более долговременным, или, имея
в виду счастье в будущем, добиться которого он рассчитывает
ценою испытываемых им лишений или даже ценою нескольких
моментов страдания. Благоразумие является лишь интересом,
просвещаемым предусмотрительностью.
Человек оплакивает самого себя, проливая горькие слезы
на могиле - жены, ребенка, друга, необходимых для его сердца'.
Наши скорбь и сожаление относяггся не к холодному и бес¬
чувственному праху, а к Тем благам, удовольствиям и неж¬
ностям, которых мы лишились; ужасное чувство, вызываемое
этим лишением, иногда является причиной смерти чувствитель¬
ного человека.
Себялюбие ненавистно, по мнению Паскаля; с эТим легко
согласиться, если данная личность никогда не заботилась о
благе других, или если эта личносТь совершает лишь такие
поступки, которые им не правятся; но себялюбие естественно,
когда оно удовлетворяется без вреда для кого бы то ни было;
оно весьма почтенно, когда личнобгь находит свое удовлетво¬
рение, делая то, чТо полезно или приятно другим. Если чело¬
век, любящий только самого себя, является общим врагом, то
человек, любящий других ради того, Чгобы снискать их любовь,
является другом человеческого рода. Исключительное пристра¬
стие к нам самим бессмысленно, потому что оно мешает нам
видеть, что мы нуждаемся в других для нашего -собственного
блага; оно ненавистно, пегому что оно побуждает нас упускать
из виду благо тех, кому мы обязаны приносить пользу. Слово
интерес является синонимом несправедливости, испорченности,
злобы, низости, когда речь идет о скупом, о придворном, о
тиране. Когда дело идет о добродетельном человеке, интерес
означает справедливость, благотворительность, великодушие, же¬
лание заслужить уважение других или желание иметь возможность
быть довольным самим собой. Честный человек, — гово -
рит Аристотель, — непременно является другом по от-
ИошенЦю к самому себе; когда он делает то, что
заслуживает похвалы, это оказывается полезным
для пего самого в то же самое время, ко г, да он при¬
носит пользу другим х).
’) См. Ethica ad. Nicom. lib. IX, стр. 3.

— 136 —
'Гак как моралисты-энтузиасты не выяснили себе, какой
человек в действительности, они уверяют насг что в том, что
мы делаем для самих себя или имея в виду наши личные инте¬
ресы, нет ни заслуги, ни добродетели; они утверждают, что
мотив ин’гереса сам по себе Достаточен для того, чтобы испор¬
тить похвальнейшие поступки. Но тс люди, которые рассуждают
таким образом, доказывают этим, что у mix нет ни малейшего
представления пи о человеке, ни о ТОм, в чем состоят заслуга
и добродетель. Заслуга сосгёит лишь в том, что делает нас
полезными или дорогими нашим блцжйтг. Добродетель есть
способность делать то, что необходимо для их счастья рада
нашего собственного счастья, от мысли о котором мы никогда
пе можем отрешиться.
Вообще, интерес человека заключается в том, что он счи-.
тает необходимым для своего личного счастья. Интерес влю¬
бленного заключается в том, чтобы нравиться своей возлюблен¬
ной, обладание которой кажется ему величайшим счастьем,
вследствие чего он готов на всякие жертвы для нее. Для ску¬
пого интерес означает деньги, которые он считает величайшим
благОхМ на свете. Для честолюбивого человека интерес озна~.
чает достижение власти, которая кажется ему величайшим
счастьем. Для искреннего друга интерес заключается в том,
чтобы наслаждаться обществом своего друга, в дружбе с ко¬
торым он находит величайшее; счастье. Для добродетельного
человека интерес заключается в том, чтобы заслужить любовь
и уважение своих ближних, являющиеся теми предметами, в
которых он привык усматривать свое благополучие или от ко¬
торых зависит его заслуженное самоуважение, которое он при¬
знает весьма., необходимым для своего счастья. Ведакое искус¬
ство морали-и законодательства состоит в том, чтобы соеди¬
нить интерес с обязанностью; интерес становится злом только
тогда, когда он отделяется от обязанности.
СоотвСТствеино силе своего темперамента и живости своего
воображения, энергии своих страстей, каждый более или ме¬
нее настойчиво преследует свои интересы. Этим объясняется
энтузиазм, побуждающий нас жертвовать самым дорогим для
того, чтобы добыть или сохранить те предметы, в которых
мы усматриваем наше благополучие. Таким образом, отец ри¬
скует жизнью для Того, чтобы защитить своего сына, друг
жертвует собой за друга, фанатик во имя религии, влюбленный
для своёй возлюбленной. Люди всегда одобряют жертвы, при¬
носимые ради таких предметов^ которые полезны им самим;
они презирают й считают безумными жердвы, приносимые рада
— 137 —
таких предметов, которые они считают бесполезными; они по¬
рицают жертвы, приносимые ради таких предметов, которые
они признают не стоящими тех усилий, которые делаются для
их приобретения или для их сохранения. Мы одобряем всякого
человека, интерес которого тождествен с нашим; мы порицаем
того, кто жертвует собой для такого интереса, который мы
считаем презренным.
У всякого человека есть свой интерес; всякий народ соста¬
вляет себе идеи о полезноОги,. часто очень ложные. Следова¬
тельно, мы должны руководиться в наших суждениях о пове¬
дении людей вовсе не личным и кратковремсашым интересом
какого-нибудь индивидуума, государя, какой-нибудь нации; мы
должны иметь в виду постоянный интерес человека, общества,
человеческого рода. Нет таких пороков, глупостей, даже пре¬
ступлений, которые не представляли бы кратковременного ин¬
тереса для того, кто им предается, но рано или поздно опыт
доказывает нам, что, не доставляя действительного благополу¬
чия, они часто вызывают бесчисленные бедствия.
Следовательно, для всякого человека существует два рода
интересов: один яв’ляется' просвещенным, т.-е. он основан на
опыте, и разум одобряет его; другой интерес слеп, он признает
липп, настоящий момент, разум осуждает его, и его последствия
оказываются гибельными для Того, кто руководится им.
Этих разъяснений достаточно для того, чтобы ответить темг
которые утверждают, что интерес является презренным моти¬
вом, отвергаемым всеми, и что всякий человек вынужден скры¬
вать этот мотив. Интерес презренен лишь тогда, когда он на¬
правлен на презренные предметы или когда он побуждает* нас
совершат, презренные поступки; он велик, благороден, высок,
когда он направлен на предметы, действительно полезные для
общества, и тогда он тождествен с Добродетелью. Дурно
направленным интересом руководится скупой, который часто
ценою трудов, жертв, бесчисленных лишений, применяя такие
средства, которые оказываются несправедливыми или вредными
для других, накопляет сокровища, которыми он не пользуется
ни, для своего собственного счастья, ни для счастья других.
Интерес является добродетелью у благонамеренного человека,
когда он честными способами приобретает богатства, которые
он раздает несчастным для того, чтобы доставить удовлетво¬
рение своей добродетельной душе.
Наконец, слово «интерес» обыкновенно вызывает в уме пред¬
ставление о предосудительных намерениях лишь потому, что
немногие люди знают мотивы, которые должны были бы побу¬
— 138 —
ждать их к добрым делам, так как, повидимому, все убеждает
их в том, Тго для того, чтобы сделаться счастливыми, нужно
думать лишь о самом себе. Благодаря этому предрассудку, ко¬
торый, повидимому, усиливается в людях под влиянием боль¬
шей части человеческих учреждений, каждый воображает, что
его интерес (требует от него, чтобы он предоставлял обществу
как можно меньшую долю своего достояния, что все то, что
он делает для других, потеряно для него самого, что он должен
лишь очень немного сделать для великого целого, но стараться
получать от него много. Вот истинный источник заблуждений и
беспорядка, которые, как мы видим, господствуют в обществе,
где каждый, повидимому, живет лишь для самого себя, Ни¬
сколько не заботясь о 1гом, чтобы делать что-либо для окру¬
жающих е;го существ. Мораль должна показать каждому чело¬
веку, что то, что оп делает для других, никогда пе пропадает
для пего самого, и что он всегда извлекает пользу из тех
жертв, которые он приносит для ближних.
Пам говорили, что добродетель есть тягостная жертва. По
разум достаточен для того, чтобы сделать ее приятной, потому
что разум выясняет нам величайший интерес, приглашая Нас
жертвовать для него менее значительным интересом; следуя
ее советам, мы правильно оцешшаем вещи. Отказаться по-
жертвова/гь временным или частным интересом для общего и
прочного интереса, значит не иметь никакого представления
о ценности вещей, значи1г желать приобрести их, не расходуя
денег. Справедливость является опорой общественной жпэлщ
столь необходимой для нашего собственного счастья; однако,
эта справедливость часто резко противоречит нашим личным
и кратковременным интересам: жертвуя ей этими суетными ин¬
тересами, мы пользуемся безопасностью, мы получаем право
па защиту, па любовь, на уважение, без которого общество
не может быть для нас привлекательным.
Всякий человек, который живет в обществе, постоянно
взвешивает; он непременно должен соразмерять свою любовь
или свою ненависть с добром, которое ему делают, или со
злом, которое ему причиняют те предметы или те существа,
которые действуют па него. Разум, основанный лишь на опыге
прошлого, дает ему возможность предвидеть будущее. Всякий
поступок, совершаемый в общественной жизни, оказывается по¬
учительным для пего и доставляет ему факты, совокупностью
которых он руководится в своем собственном поведении. Он
пользуется всем: в своих интересах или для своего счастья,
— 139 —
являющегося центральным пунктом, который он постоянно имеет
в диду в своих мыслях, желаниях, страстных влечениях, дей¬
ствиях и в проявлениях своих способностей.
Когда у человека нет уверенноаги в тех близких или
отдаленных результатах, которые вызовут для него самого или
для других его собственные поступки, он обнаруживает не-
решительность, он обдумывает, он хочет и не хочет, наконец,
он выбирает, по он всегда непременно принимает такое реше¬
ние, которое он считает наиболее выгодным1 для своего счастья
или для своего величайшего интереса. Если его суждение осно¬
вывается на верных опытах, он судит здраво, благоразумно и
решается делать добро; но если он увлекается слепыми стра¬
стями или предрассудками, он уже неспособен судить, он де¬
лает зло, и он сам почувствует результаты необдуманного по¬
ведения, являющиеся последствием этого.
Любить исключительно самого себя и шитого из окружаю¬
щих нас существ, являющихся необходимыми для нашего соб¬
ственного счастья, значит ненавидеть самого себя, значит упу¬
скать из виду свои истинные интересы. Разве может человек
стать счастливым без помощи других? Так как он живет
с другими людьми, не нуждается ли оя постоянно в их сочув¬
ствии, в их помощи, в их знаниях, в их советах, в их та¬
лантах? Любить свою жепу, своих детей, своих родителей, своих
друзей, своих сограждан, свое отечество, пе значит ли это лю¬
бить самого себя? Могущественные и наиболее испорченные]
люди нуждаются в ком-нибудь и бывают вынуждены склонять
других людей способствовать осуществлению своих планов.
Воры, разбойники, даже тираны бывают вынуждежм подчи¬
няться обязанностям; они чувствуют, что они вынуждены со¬
блюдать их, по крайней мере, по отношению к тем лицам, со¬
действие которых, как им известно, необходимо для достиже¬
ния их злых намерений.
(Р.NolbachSystemo sociale. 1773, chap. VJ. Перев. с французе». А. Воден).

ПЬЕР-ЖАН КАБАНИС.
Отношения между физическою и нравственною природою
человека.
Изучение физической природы человека равно интересно
как для врача, так и для моралиста: оно необходимо потги| в
одинаковой степени обоим.
Стараясь проникнуть в тайны организации, следя за явле¬
ниями жизни, врач старается узнать, в чем состоит истинное
здоровье; какие обстоятельства могут расстроить обусловливаю¬
щее его равновесие; какими средствами можно сохранить, иди
восстановить- его.
Моралист старается разоблачить законы, управляю1цие от¬
правлениями разума и побуждениями води. В, них он отыскивает
правила, которыми следует руководствоваться в жизни, и пути,
ведущие к благополучию.
Человек имеет потребности: он одарен способностью для
удовлетворения их; те и другие находятся в непосредственной
зависимости от его организации.
Есть ли возможность убедиться, что понятия образуются
и желания рождаются вследствие частных отправлений, совер¬
шающихся в известных органах, и что органы эти подчинены
тем же законам, как и органы1 прочих отправлений.
Так .как человек живет в обществе себе подобных, то вы¬
текают ли все отношения, образующиеся между ним и другими
людьми, из их потребностей, или из отправлений способностей,
вызываемых к деятельности их потребностями. Отношения эти,
составляющие для моралиста то же, что для врача — явления
физической жизни, представляют ли состояния, соответствующие
состоянию здоровья и бодезни. Есть ли возможность, при по-
мо1ци наблюдения, отыскать обстоятельства, поддерживающие
иди обусловливающие эти состояния, и могут ли они в свою

— 141 —
очередь доставить лам, при содействии наблюдения и размышле¬
ния, средства с помощью гигиены и врачебной науки направлять
и улучшать нравственную природу человека.
Вот вопросы, предстоящие для разрешения моралисту, при¬
шедшему в исследоватшях своих к необходимости изучения явле-
лий жизни и организации.
Почти все ученые, сколько-нибудь основательно занимав¬
шиеся законами мысли и языка, или других знаков, служащих
для выражения мысли, а также исследованием оснований для
частной и общественной нравственности, чувствовали эту необ¬
ходимость итти при своих изысканиях путем изучения физической
природы человека. В самом деле, есть ли; возможность верно
описать, оценить и безошибочно обозначить движешгя машины
н результаты ее деятельности, если не известны заранее пи ее
устройство, ни образ ее действия. Во все времена чувствовалась
необходимость постановить по этому предмету хотя некоторые,
бесспорные, иди принимаемые за бесспорные, положения. Ка¬
ждый философ сочинял свою теорию человека; даже те, кото¬
рые считали необходимым, для объяснения различных отправле¬
ний, предположить в нем две различные природы, все-таки, при¬
знавали невозможным высвободить совершенно умственные и
нравстветшые его отправления из-под влияния физической при¬
роды; и в узкой зависимости, допускаемой ими между, обеими
природами, образ и характер деятельности в человеке призна¬
вался (во всегдашнем подчинении законам оргашшации.
Но, если, с одной стороны, цзучетмЬ строения и свойств
человеческого тела должно служить основанием1 при исследо¬
ваниях нравственных явлений жизни, то, с другой стороны, эти
самые явления, рассматриваемые в совокупности и со всех то¬
чек зрения, проливают большой свет на физические свойства,
раскрывая их в состоянии деятельности. Первые определяют
природу вторых и (оценивают их значение; в особенности; же они
точно указывают яа свою зависимость от строения живого тела
и на свое подчинение тем же законам, которые управляют его
первоначальным образованием, которые развивают его и за¬
ботятся о его сохпаненпи.
До сих пор моралист и врач идут все время по одному
пути. Последний только тогда будет иметь полное понятие о
физ и.ч е с к о м человеке, когда исследует его во всех состоя¬
ниях, которые могут быть вызваны в нем действием внешних
предметов и ридоизмоненкямп его собственной чувствительной
способности; моралист будет иметь тем более широкие и точные
— 142 —
понятия о нравственaiом чедов еке, чем внимательнее сле¬
дил он за ним при всех обстоятельствах и условиях жизни,
общественного состояния, различных правительств, законов, ко¬
личества распространенных вокруг него заблуждений и истин.
Таким образом как моралист, так и врач имеют верное
средство придать теории двух различных, разрабатываемых ими
отраслей знания такую же надежность, какая свойственна про¬
чим естественным, опытным наукам, не подчиняющимся вычи¬
слениям: этими же способами они могут довести и практическое
их применение до той степени вероятности, на которой основана
точность прикладных наук 9.
Но с того времени, как нашли необходимым провести черту
между изучением физической и изучением нравственной природы
человека, законы, относящиеся к последней, необходимо должны
были затемниться смутными метафизическими гипотезами. В са¬
мом Деле, со времени введения этих гипотез в изучение нрав¬
ственных наук не осталось ни одного прочного основания, ни
одной крепкой нити, которою можно бы было связать результаты,
получаемые наблюдением и опытом. С тех пор, носимые по
произволу самых -пустых мечтаний, они поступили некоторым
образом в область воображения, и изыскательные умы должны
были подвергнуть самой строгой поверке принятые этими науками
основания.
Таково было состояние нравственных наук до Локка; таков
был упрек, не без основания делаемый им, пока более здравая
философия снова не вернулась к первоначальному источнику
всех чудес, представляемых.умственным и нравственным миром,
к тем же законам и к тем свойствам, которые управляют жизнен¬
ными явлениями.
Впрочем, некоторые мыслители, одаренные, быть может, бо¬
лее гениальным умом, чем этот достойный уважения философ,
уже предвидели основные истины, развитые в его сочинениях.
Следы их можно отыскать в философии Аристотеля, и в фило¬
софии Демокрита, восстановленной Эпикуром. Бессмертный Бэ¬
кон открыл, или предчувствовал почти все, что необходимо
было для полной перестройки не только науки, но, по его соб-
1) См о приложении теории вероятности к нравственным вопросам и явле¬
ниям в сочинении Кондорсе и в превосходной лекции о том же предмете
моего товарища Лапласа, помещенной в сборнике Нормальной школы. Да по¬
зволено мне будет упомянуть здесь, что эта школа, в которой слушали одновре¬
менно Лагранжа, Лапласа, Вертолета, Монжа, Гара, Вольнея, Гаюи и проч.,
была необыкновенным явлением при своем открытии и должна составить эпоху
в истории наук.

— 143 —
ствепному выражению, самого мышления человеческого.
Гоббс, в особенности, уже одною точностью своего языка был
приведен бесповоротно к истинному источнику наших знаний.
Он указывает на разумные методы для них; он назначает им
строгие границы. Но не им, а его последователем Локком,
дан был первый толчок самому великому и самому плодотвор¬
ному перевороту в философии. Локком в первый раз ясно было
изложено и подтверждено самыми осязательными доказатель¬
ствами то основное положение, что все понятия полу¬
чаются путем чувств, или составляют результат
ощущений.
Гельвеций привел в систему учение Локка: он сделал это
с совершенной ясностью, простотой и изяществом. Кон¬
дильяк развил его, распространил, и усовершенствовал: спра¬
ведливость учения подтвердил он вполне новыми! исследова¬
ниями, более глубокими и открывшими пути дЛя его приложения.
Ученики Кондильяка, разрабатывая различные отрасли челове¬
ческих знаний, еще более улучшили, а некоторые исправили
даже во многих отношениях его теорию отправлений разума1).
Несмотря на то, что со времени Кондильяка исследования
выступили на вполне прочную практическую дорогу, не¬
которые вопросы, которые могут считаться самыми главными
при изучении мышления, представляли еще множество темных
сторон. Никогда не было точно объяснено, например, в чем
состоит действие чувствительности. Всегда ли предполагает оно
раздельное сознание и впечатление; Не должно ли отнести к
Какой-нибудь другой способности живого организма незаме¬
чаемые впечатления и побуждения, в которых не принимает
участия водя.
*) Гара в своих прекрасных и красноречивых лекциях, записанных стено¬
графами нормальных школ, обещал подробное изложение всей философской
системы; к сожалению, лекции эти составляют все, что знает публика из его
труда; кажется, что труд этот и но был никогда окончен.
„Основания идеологии" товарища моего Траси представляют единственное,
вполне оконченное сочинение по этому предмету. Дежерандо самым подробным
образом исследовал один частный вопрос. Ларомпгьер поставил несколько во¬
просов с большею точностью, нем это делалось до него уже одним определением
некоторых слов. Лапселип издал первую половину сочинения, представляющего
самые главные основания науки с нескольких новых точек зрения. Жакмои
предположил еще более обширный план, и проч. Я полагаю, что должен ко всем
этим, уже известным именам присоединить имя гражданина Мен-Бирана, пре¬
красный мемуар которого ЖО привычке- недавно увенчан Национальным
институтом.

— 144 —
Копдцльяк, отрицая отправления инстинкта и стараясь при¬
вести их к быстрым и к плохо различаемым отправлениям мыш¬
ления, допускал тем самым существоваюте деятельной причины,
отличной от чувствительности; ибо, по его мнению, последняя
причина предназначена исключительно для произведения раз-
личных понятий, будет ли на самом деле уловлена вниманием
связь между ними, или многочисленность и быстрота их, уве¬
личивающиеся ежеминутно привычкой, скроют настоящий источ¬
ник их от того, кто наблюдает за самим собой. Ясно, что в .та¬
ком случае такие жизненные отправления, как пищеварение,
кровеобращшше, различные отделения и проч., должны быть
в зависимости от другого источника деятельности.
Но, следя с должным вниманием за выводами Кондильяка
относительно инагинктивных побуждений, не трудно заметить,
что ош1 находятся в полном противоречии с фактами, по край¬
ней мере, не имеют того общего значения, которое он при¬
дает им: поверхностное знакомство с рациональным исследо¬
ванием и с законами- животного организма показывает, .что
в действительности эти самые побуждения сливаются, с одной
стороны, с умственными отправлениями, а с другой — со всеми
органическими; так что они служат в некотором смысле по¬
средниками между теми и другими, и предназначены, повиди-
мому, для связи их между собой.
Могут лц быть приведет»! к одному общему источнику все
эти различные явления.
Нравственная симпатия представляет еще более замечатель¬
ные явления. Уже вследствие одного значения внешних ее про¬
явлений, впечатления могут передаваться от одного чувствитель¬
ного, или принимаемого за такое, существа—к другим, которые
для разделения ее будто отождествляются с ним. Мы видим, что
неделимые притягиваются друг к другу, или отталкиваются одно
от другого: между их понятиями и чувствованиями совершается
на таинственном и ето.ть же быстром, как сами впечатления,
языке обмен, вызывающий полное согласие между ними; или же
этот обмен порождает несогласие: все враждебные страсти,
ужас, ненависть, негодование!, месть могут быть мгновенно воз-
буждены в толпе голосом, или даже только Твидом человека, (бу¬
дут ли эти страсти вызваны тем, что он сам их выскажет, или
ош! будут возбуждены, помимо его воли, теми обстоятельствами,
при которых он предстал перед толпой1).
’) Я привожу симпатию и антипатию к одной и той же причине. В самом
деле, они зависят только от одной, и подчинены одним и тем же законам.

— 145 —
Все эти и множество других, сюда жё относящихся явлении
были предметом самого тошюго исследования: шотландская фи¬
лософия принимает их за основание для всех нравственных от¬
ношений.
Можем ли мы н!х привести в зависимость от известных
свойств, общих всем живым существам? Могут ли они быть
связаны с основными законами чувствительности.
Наконец, между тем как разум рассуждает, а воля желает
пли отвергает, происходит множество других отправлешгй, более
или менее необходимых для сохранения жизни. Оказывают ли
эти отправления влияние друг на! друга? Принимая в сообра¬
жение различные физические и нравственные состояния, мгно¬
венно вызываемые ими, есть ли возможность уловить и опре¬
делить с достаточной точностью отнОшекгкя, связывающие их
между собой. В самых разительных случаях, чтобы иметь право
предположить, что jb Других, менее выразительных случаях, если
та же самая зависимость и менее явственна, то это должно быть
объяснено слишком быстро проходящими следами, оставляе¬
мыми ею.
Если бы дан был утвердительный ответ на различные, выше¬
приведённые вопросы, то отправления разума и воли были бы
смеша'ны при самом Их источнике с прочими жизненными от-
правлешшми: основания (нравственных наук, а следовательно,
и самые пауки эти поступили бы в область Наук физических;
ошг быдк бы только ветвью ёстествешюй истории человека:
искусство поверять наблюдения, производить опыты и выво¬
дить все несомненные последствия, какие могут дать они, ни¬
чем не отличалось бы от приемов, постоянно употребляемых с
полным и справедливым доверием к ним в прикладных науках,
точность которых менее всего подлежит сомнению; основные
принципы как тех, так и других, подучили бы одинаковую не¬
зыблемость: ош1 установились бы на строгом изучении и на
сравнении фантов; они развивались 6ki и совершенствовались бы
теми же метода'ми мышления.
По прочтешш этого сочинения можно будет, црлагаю я,
убедиться, что таковы на самом деле должны быть основания
для нравственных наук. Туманные гипотезы, на которые отва¬
живались • для объяснения некоторых явлений, представляющихся
на: первый взгляд независимыми от физического мира, не могли
не положить па такие науки характера шаткости, и не должно
удивляться, что само право их на существование, как настоящих
Хн. для чтен. по истории философии	jf)
— 146 —
отраслей знания, было подвергнуто сомнению самыми беспри¬
страстными даже умами.
Дело идет теперь о том, чтобы указан, нравственным пау¬
кам настоящее их место и установить для mix основные точки,
от которых следует нм отправляться при всех возможных иссле¬
дованиях, какие они’ предпримут. Ибо, опираясь только на по¬
стоянную и общую для всех природу человека, пауки эти мо¬
гут делать настоящие успехи; только приведенные к бесспорно
осязаемым предметам исследования, могут они, при содействии
несомненно - прочного метода, сделать хотя несколько очевид¬
ных для всех выводов.
Читатель легко убедится, что я вступаю па совершенно
новую дорогу; я не имею притязаний дойти до конца; более
способные и более счастливые люди довершат то, на ,что во
многих случаях я едва мог сделать только намек, к самая пла¬
менная моя надежда состоит только в том, чтобы возбудить их
усилия: ибо,, признаюсь 'откровенно, по моему мнению, дорога
эта ведёт к истине.
Многие весьма достойные люди разделяли, повидимому, мои
убеждения. Ср времеш: издания отдельных частей этого труда,
помещенных в первых двух томах «Записок» второго класса Ин¬
ститута', многие замечательные физиологи и мыслители с ува¬
жением отзывались о шгх. Некоторые из них поступили, еще
лучше, если я могу так выразиться: они бесцеремонно восполь¬
зовались некоторыми моими мыслями, пе обозначив источника,
из которого заимствовали. Я замечаю только этот факт, но вовсе
яге иМею намерения сетовать на это; напротив, такой род возда-
1шя похвалы менее всего обиден для меня. Если бы в моем сочи¬
нении я видел только предмет для собственного тщеславия, то я
был бы обязан им глубокою личною благодарностью; но так как
главная награда, которой я осмеливаюсь ожидать за мой труд,
состою' В распространен!.™ ислш, которые я считаю полезными,
то я обязан еще больщею благодарностью этим писателям, зна¬
ния и таланты которых придали этим, (истинам такую силу и
вес, какие, к сожалению, я не был. в состоянии дать им v}.
Судя по направлению, вот уже тридцать лет принятому че¬
ловеческою мыслью, физические ;и естественные науки, пови-
димому, получили вообще первостепенное значёние. Быстрые
J) В ту минуту, как я исправлял этот лист и параграф, я узнал о смерти
гражданина Биша; это горестное и неожиданное событие вызывает во мне
чувство глубокого сожаления, которое я не могу не выразить при настоящем
случае.

— 147 —
успехи, оказанные ими в такое короткое время, сделали настоя¬
щую эпоху, самыМ блистательным периодом в их истории. Все
предвещает им Новые победы, и только по принятии их метода
прочти 'пауками и искусствами можно надеяться пе без оспо-
ЬаНия, что все они будут освещены в 'некотором смысле равным
светом.
Был» может, мы уже. пережили эпоху, самых блестящих со¬
зданий воображения (впрочем, должно сказать по справедли¬
вости, я вовсе ле согласен с едкими и ъы!сок!омерными пригово¬
рами о них современных критиков); как бы то ни было, но в
настоящее время всеобщие усилия направлены, повпдимому, ко
всем знающим, ко всем вопросам, Которые могут .быть непосред¬
ственно приложены к потребностям жизни, к увеличению обще¬
ственного .благосостояния, к усовершенствованию: умственных
способностей, к распространению просвещения. Никогда не
стремились к истине, На Какой бы! предмет не была она обра¬
щена, с. таким рвёшием, ни когда не излагалась она с такою
силою к с такйм Методом, никогда Не принималась она с таким
общим сочувствием, никогда истина пе имела более усердшях
защитников, а человечество — более преданных друзей.
Хотя политическое состояние Европы вызвало в различных
странах .этой обширной части; света несколько больших центров',
из которых проливается свет науки, вследствие чего, говоря
мимоходом, становится решительно невозможен продолжитель¬
ный застой в Движении человеческой мысли, Франции принадле-
жяТ наибольшая доля участия во всеобщем прогрессе XVIII века.
Язык е!е, более ясный, точный и изящный, нежели звучный, 'бо¬
гатый и поэтический, кажется более пригоден для философских
прений или выражения нежных чувств и самых тонких оттен¬
ков их, чем для сильного и глубокого возбуждения воображения
и для внезапного ц могущественного потрясения многочисленных
собраний, .частые примеры которого представляет древняя исто¬
рия. Независимость понятий, которою мы постоянно отлича¬
лись, ■ даже4 при прежйем правительстве, слабая склонность к
подчинению обстоятельствам и людям, смелость исследования,
одним словом, все стремления и все условия, которым Франция
обязана почетным местом, занимаемом ею. в области науки, при¬
обрели новую степень энергии и могущества вследствие необык-
повитого' политического толчка, какой только запомшгг исто¬
рия. И с тех пор, как) движение оставило страсти и ограничи¬
лось мыслью, более медленный, повпдимому, прогресс стал бо¬
лее прочным. Мерный ход сильного и твердого правительства
10’

— 149 —
без всякого сомнения, может содействовать этому движению.
Наконец, вследствие великого и тяжелого испытания, большая
зрелость всех понятий, всех надежд, всех желаний, без всякого
сомнения, удержит самым действительным образом филантропин»
от увлечения химерическими и преждевременными проектами;
по та же зрелость служит в то ж'е (время ручательством, (что
все полезные теории рано или поздно должшя получить свое
приложение.
В, настоящее время, когда, мысль* человеческая находится в
состоянии работы и нормального движения, становится более
удобным и особенно важным положить прочное основание для
нравственных наук. Революционные столкновения вызываются
не свободным развита,ем мысли, как думают некоторые люди;
напротив того, oini были всегда неизбежным результатом на¬
сильственных препятствий, которые безрассудно противопоста¬
вляли этому развитию отсутствия согласия между, течением
дел и движением обществешюпо мнения, между социальными
учреждениями и состоянием умов. Вообще, ;чем более люди раз¬
виты и благоразумны, тем боДее боятся они этих потрясений;
они знают, как говорит "Паскаль, что насилие и истина .суть
силы, lie имеющие никакого действия одна на другую, что истина
не управляет насилием!, и что насилие никогда не может с
пользой служить истине.
Итак, постоянным озарением новых понятий ровным и чи¬
стым светом можно. достигнуть того, что действие их па обще¬
ственное состояние будет нечувствительно и кротко, подобно
силам, которые безостановочно стремятся к сохранению пли
к приведению в порядок различных тел вселенной.
Понятия, относящиеся к общественной нравственности как
но способу их (распространения, так и по способу их прило-
жегшя, могут, без всякого сомнения, производить самое благоде¬
тельное или самое пагубное влияние; стало бьйъ, должно при¬
ступать с особенно строгим методом как к предметам их ис-
с.тедовашгя, так И к изложению их; преимущественно эти по¬
нятая требуют основатед'ьного знакомства с самыми малейшими
чертами механизма умственных отправлений, Страстей и всех
рсобешплх обстоятельств, которые могут исказить или видо¬
изменить их.
Что касается до оснований частной Нравственности и инди¬
видуального воспитания, то они нуждаются не в меньшей мере
в той же заботливости: в самом; делй,. основания их те же
самые. Все, что проливает на них свет, может столько же и
укрепить их.

— 149 —
Если взгляд на царящую в мире неурядицу развращает
или опечаливает легкомысленных ;и поверхностных людей, то
бодее рассудительное ц здоровое наблюдение доказывает лю¬
дям внимательным, что самые драгоценные блага жизни полу¬
чаются только путем практической нравственности. Истинное
счастье неизменно составляет исключительный удел истинной
добродетели х), то-есть добродетели, направляемой мудростью;
ибо в просвещении совести состоит столько же наша потреб¬
ность, сколько долг; а без светоча разума добродетель мо¬
жет не только привести даже лучших людей к крайней сте¬
пени Несчастия, но может ещё сама сделаться источником самых
пагубных заблуждений. ,
По счастливой необходимости. интересы одного лица ни¬
когда не могул быть действительно отделены от интересов
прочих дюд'ёй: усилия, Направляемые им к этой цели, суть вра¬
ждебные действия против всех, которые неизбежно обрушатся,
рано или поздно, на виновника 2).
Но особенно при изучении природы человеческой, при ис¬
следовании законов ее организации и непосредственных явлений
чувствительности, становится ясным, д*о какой! степени нрав¬
ственность составляет существенную ее потребность. Немед¬
ленно становится очевидным, что единственная сторона, с ко¬
торой могут быть бесконечно умножены Наслаждения чело¬
века, есть отношения его к другим людям; что существование
сто расширяется по мере того, как он принимает участие в их!
стремлениях и заставляет их разделять свои собственные. Цс:
следование источника страстей, даже ведущих его к заблужде¬
нию, убеждает с каждым шагом вперед, что для улучшения
человека достаточно одного просветления его сознания, и что
стремление к добродетели есть самое первое и самое неизбеж¬
ное свойство развитого разума.
Таким образом, нравственные убеящешш утверждаются на
самом прочном основании, связь между, ними и их приложение
обозначаются до последней степени очевидности: выгоды не
только для целого общества1, по и для каждого человека, выте¬
кающие из его уважения и и(з его подчинения тому образу!
*) Разумеется, и добродетельный человек может быть несчастным; но он
был бы еще более несчастен без помощи добродетели; она одна услаждает все
бедствия и придает цену счастью в судьбе человеческой.
2) Если бы мошенники,—говорил мудрый Франклин,—имели понятие о всех
выгодах, доставляемых добродетелью, они были бы добродетельными людьми
путем мошенничества.

— 150 —
действий, который составляет прямой результат этих убежде¬
ний, могут быть доказаны в некотором смысле с математиче¬
ской точностью.
Но просветдеппя человеческого разума егце недостаточно;
образ действий человека основывается на привычке: следова¬
тельно, весьма важно заставить его принять хорошие при¬
вычки. Строгие правила, к которым Стремились без основатель¬
ных побуждений подчинить его с детства, отвергаются им,
как только он становится сам своим руководителем. Но пра-
мгла, признаваемые разумом, принимают тем сильнейшую, власть
лад ним, чем более будет он подвергать их критической оценке;
а необходимость их для его благополучия тем более "будет оче-
ВИДна для пего, чем долее приводил: он >их в ’жизнь. Таково
могущество и таковы плоды едппствсшю хорошего воспитания.
Связать нравственность с ее действительным!.' побужде-
йиямй тем более необходимо, что она1 составляет всеобщую,
ежедневную потребность, и чТо никакой иной метод не может
дать ей болей прочных оснований. Рассудительные люди будут
смотреть всегда снисходительно на случайные теории,, тоже
имеющие в виду улучшение и счастье человека. Я не стану рас¬
сматривать здесь выгодные или неудобные стороны шг одной
из нцх; несомненно только то, что не всегда можно рассчитывать
па их содействие. Помимо разногласия между ними, вследствие
чего влияние цх весьма, ненадежно и изменчиво, для многих
умов ошг решительно недоступны. Гораздо большее число лю-
дей (переходит несколько раз в жнзщг от одних убеждений к
другим, н кончают нередко тем:, что безразлично отвергают
все, и настоящее время представляется, быть может, таким, в
которое менее всего можно ожидать от таких люден действи¬
тельной пользы. Но, как бы то ни было, не может быгь под¬
вергнута сомнению необходимость утвердить шатающуюся нрав-
ствецность одних, Mi не допустить людей, переставших верить
в истицу, до безнаказанного попирания ногами тех доброде¬
телей', которые недавно еще поддерживались, а теперь сдела¬
лись для 1й1х химерпчесшвГц1).
i) Из мыслителей, основывавших нравственность па постоянной потреб¬
ности всеобщего благополучия для каждого человека и доказывавших, что во
все продолжение жизни поведение людей счастливых совершенно сходно с по¬
ведением людей добродетельных, должно назвать в особенности Вольней и С.-Лам¬
бера. Вольней отличался более широким, более сильным, более привычным к глу¬
бокому анализу-умом и к. тому же он вдддол более твердым и оригинальным
способом изложения, производящим неизгладимое впечатление. С.-Ламбер был
— 151 —
К счастью, для этого достаточно развития здравого смысла
и хороших привычек. Несмотря на частые заблуждения и ошибки,
человек расположен к истине, погоня за которой составляет
самую неизменную его потребность и достижение Которой до¬
ставляет ему самое сладостное и глубокое Наслаждетше. Не-
смотря на частые увлечения слепыши и пагубными страстями,
человек расположен настолько же и к добродетели: одна
только добродетель может установить согласие между ним и
обществом. Без добродетели сердце его пожирается неприяз-
неиными чувствам?!, жизнь его искажается бурями, а мир для
него наполнен только врагами. Привычка к полезной для людей
деятельности, к благородным и к великодушным чувствам, на¬
против того, укореняет в душе те живые ощущения человеч¬
ности, которые приходилось испытать па себе, хотя несколько,
всякому. Связывая все свои стремления с настоящею й буду¬
щею судьбой всех людей, ’благоразумный человек не только рас¬
ширяет безгра1щчно тесное и преходящее свое сущсствовашю,
но оц освобождает еще его в некотором смысле из - под вла¬
сти случайностк; на этой возвышенной точке зрения, с кото¬
рой, с чувством глубокого сострадают,, смотрит он на людские
заблуждашя, составляющие почти единственную причину их
страданий, счастие его составляют самые изысканные чувства;
ему исключительно предоставлены истинные блага человече¬
ской жизни..
Впрочем, настоящее сочинение .вовсе пе имеет в виду из¬
ложения и развития этих несомненных цсТин; еще меньшее
притязание имеет оЦо па приложение их к общественной нрав¬
ственности. Если и приводятся здесь нравственные соображе¬
ния, то это по отношению, к свету, который могул’ они заим¬
ствовать от изучения явлений физических, и именно потом}',
что они составляют существеш1ую часть естественной, истории
человека. Меня уверяли, что некоторые люди выражали опа¬
сение, что это сочинение имеет целью опровергнул», или что
оно опровергнет известные учешет, и па место их намерено
поставить другие относительно сущности первых причин; но
это несправедливо, и этому пе может поверить человек,
сколько-нибудь рассудительный и честный. Читатель неодпо-
более легкий, более изящный писатель, более топкий наблюдатель, сочинение
которого, сопровождаемое объяснениями и самыми удачными примерами, под:
тверждает быть может еще более справедливость раскрываемых мм истин и
полезность правил, выводимых им для нашего поведения: и тот и другой заслу¬
живают благодарность истинных друзей человечества.

— 152 —
кратно заметит в продолжение всего сочинения, что причины
эти лежат вне сферы наших изысканий, и чТо они как бы скрыты
навсегда от средств, имеющихся от рождения в распоряжении
человека для их исследования. Мы объявляем здесь об этом.
caMUfM положительным образом; и если бы можно было что-ни¬
будь сказать до вопросам, подымать которые никогда нельзя
было безнаказанно, то весьма нетрудно было бы доказать,
что. они не могут быть пи предметом исследования, ни предме¬
том сомнения, к что неизбежное невежество есть единственный,
результат, к которому приводит Пас по отношению к ним муд¬
рое употребление разума. Итак, предоставим более самона¬
деянным, иди, если хотите, более просветленным умам заботу
отыскивать по пути, который мы признаем для себя непрохо¬
димым, в чем состоит сущность начала, одушевляющего живые
тела: мы будем рассматривать, только явления, в которых вы¬
ражаются живые сцлы, явления, отличающие их от прочих дея¬
тельных сил природы, или условия, вызывающие эти явления,
и в некотором смысле как бы сливающиеся с первыми причи¬
нами, или как бы подшшейиые непосредственно законам, упра¬
вляющим их действием.
Здесь не найдут также и того, что долго называлось мета¬
физикою: мы ограничимся исследованиями физиологии,
направленными к частному изучению известного, порядка от¬
правлений.
(К аба и и с. Отношения между физическою и нравственною природою чело¬
века. Пер. с франц. II. Бибиков. Том. I, Спб., стр. 48—67).

КЛАССИЧЕСКИЙ НЕМЕЦКИЙ
ИДЕАЛИЗМ

ИММАНУИЛ КАНТ
О понятии отрицательных величин
Приводим здесь вкратце основные мысли предшествующей части
Кантонского „Опыта", поскольку это необходимо для понимания содержа¬
ния помещаемого здесь отрывка.
Противоположными друг другу Кант называет такие предикаты, из
которых один аннулирует содержание другого. Эта противоположность бы¬
вает двоякого рода: л о г и ч е с к о й, путем противоречия, и реально й,
без противоречия. Логическая противоположность имеется в том случае,
когда об одном и том же предмете и в одном п том же смысле что-нибудь
утверждается и одновременно отрицается. Напр., тело, находящееся в дви¬
жении и одновременно пе находящееся в движении. Такие логически
противоположные предикаты, согласно закону противоречия, не совместимы,
r.-е. не могут существовать в одном и том ясе субъекте, и их сочетание дает
в результате абсолютное ничто — бессмыслицу, которая, никогда не
может стать реальностью. Реально противоположные предикаты, напротив,
совместимы, т.-е. могут сосуществовать в одном и том же субъекте (иначе
их противоположность но могла бы быть реальной), и результатом их
сочетания является пе абсолютное, а относительное пичто — от¬
носительное в том смысле, что оно есть ничто только в известном
о т и о ш е н и и, и о и е ч т о положительное в другом отношении.
Напр., две силы, сообщающие одному и тому же телу движения в про¬
тивоположных друг другу направлениях. Результатом этой противопо¬
ложности будет ничто в отношении движения, по нечто в отношении
состояния покоя. Такое относительное ничто Кант обозначает нулем.
Приходится однако различать два вида пуля. Нечто положительное
может пе существовать или в силу отсутствия всякого основания
для его возникновения пли же в силу нейтрализации действия такого осно¬
вания действием другого, реально противоположного первому, основания.
Напр., тело может находиться в покое пли потому, что не существует силы,
которая сообщила бы ему движение, или же потому, что две равные силы
ему сообщают движение < в противоположных друг другу направлениях.
Первого рода пуль Кант называет недостатком, второго же рода —
лишенном. Понятие отрицательных величин Кант считает математиче¬
ским выражением понятия реальной противоположности. Отрицательных
величин, как таковых, пе существует. Само по себе —А так же положи-
•гчмьио» как и А. ~ А означает только нечто, находящееся в отношении

— 156 —
реальной противоположности к Л. Так как члены реальной противополо ж
пости взаимно противоположны, т.-е. каждый из пих при сочетании с дру¬
гим уничтожает в последнем столько реальности, сколько заключается
в нем самом, то отсюда ясно, что каждый из этих членов может быть рас -
сматрпваем, как отрицательное выражение противоположного ему члена,
напр., капитал, как отрицательный долг, и долг, как отрицательный капитал.
1) Всякий легко понимает, почему что-нибудь по суще¬
ствует, поскольку именно для этого существования отсутствует
всякое положительное основание, по не так легко донять, каким
образом перестает существовать то, что существует. Я, напри¬
мер, в данную минуту представляю себе, благодаря деятель¬
ности моего воображения, солнце. В следующий момент я пере¬
стаю представлять себе этот предмет. То представлетще, кото¬
рое раньше было, перестает во мне существовать, и ближай¬
шее состояние является нулевым по отпошешпо к предыдущему.
Если бы я вздумал в данном случае приводить такого рода
основание, что. представление потому-де перестало существовать,
что я в ближайший момент не сделал никакого усилия вызвать
его, то ответ ничем не отличался бы от вопроса, ибо вопрос
имешю в том и заключается, как может действительно совер¬
шающееся действие пе предприниматься, т.-е. перестать суще¬
ствовать.
Я поэтому и говорю: всякое исчезновение есть
отрицательное возникновение, т.-е. для упразднения
чего-нибудь положительного, что уже существует, Требуется
в такой же мерс реальное основание, как и для создания его,
когда оно пе существует. Это вытекает из всего вышеизло¬
женного.
Пусть м!ы имеем а, то о может получиться только в ре¬
зультате а — а, т.-е. а может быть упразднено только в том слу¬
чае, когда с основанием а сочетается равное ему по силе,
но противоположное по характеру реальное основание. Мате¬
риальная природа представляет нам везде такого рода примеры.
Никакое движение пе прекращается целиком или частью без
того, чтобы это не было связано с противодействием силы,
равной той, которая могла бы произвести потерянное движе¬
ние. Но с этим согласуется также наш внутренний опыт относи¬
тельно исчезновения представлений и вожделений, вызванных
пашей душевной деятельностью. Можно очень ясно убедиться
па самом себе, в какой мере требуется действительная, а часто
и большая активность для того, чтобы подавить в себе и заста¬
вить исчезнуть какую-нцбудь скорбную мысль. Настоящего на¬
— 157 —
пряжения стоит подавить в себе какое-нибудь, вызывающее
смех, забавное представление, когда хотят настроиться на серьез¬
ный лад. Всякая абстракция есть пе что иное, как подавление
известных ясных представлений, которое предпринимается с Той
целью, .чтобы тем яснее представить себе то, что .остается.
Всякий, одоако, знает, какое напряжение для этого требуется,
и, таким образом, можно абстрагирование назвать отрицатель¬
ным вниманием, так как оно представляет собой настоящую
деятельность, противоположную той, при помощи которой пред¬
ставление становится более отчетливым, и в соединении с Послед¬
ним приводит к отсутствию отчетливого представления или до¬
водит это отчетливое состояние до нулевого состояния. Ибо,
в противном случае, если бы абстракция была простым стри-
цапием и недостатком, то для этого требовалось бы так же мало
напряжения силы, как мало) требуется силы для того, чтобы
я не знал чего-нибудь, для познания чего у меня шпюгда пе
было основания.
Такая же необходимость положительного основания, как
предпосылки для исчсзповешш какой-нибудь внутренней акци¬
денции Души, обнаруживается в преодолеют влечений, что мо¬
жет быть ^иллюстрировано вышеприведенными примерами. Да
и вообще, помимо тех случаев, когда, как в приведенных нами
примерах, эти противоположные деятельности сознаются, мы не
имеем достаточного основания оспаривать их существование и
в том случае, когда мы их не так ясно осознаем. Я, например,
представляю себе в данный момент тигра. Это представление
исчезает, и мне взамен приходш1 в голову шакал. При этой смене
представлений я не могу, конечно, заметить в себе никакого
особешюго стремлегшя души, направленного к подавлению ка-
кого-ашбудь из этих сменивших друг друга в моем уме предста-
влшшй. Однако, мало да акТов, и самых поразительных, со¬
вершается в глубинах нашего духа, которых мы не замечаем
даже в «самом процессе их совершения именно потому, .что
этих актов очень много, а каждый из них очень смутно пред¬
ставляется нами. Примеры таких актов знакомы всякому. Стрит
только нам вспомнить те акты, которые незаметно совершаются
в нас, когда мы> читаем, и мы должны будем изумиться. Мы
отсылаем, между прочим, к логике Р.ёцМара, который подробно
останавливается на этих явлениях.
Итак, Мы должны считать установленным, что игра наших
представлений и всех вообще наших душевных переживаний,
поскольку их последствия, существовавшие раньше, снова исчс-
— 158 —
заюТ, предполагает наличность противоположных актов, из ко¬
торых один равен другому, взятому с отрицательным знаком.
К такому заключению вынуждают нас приведенные раньше со¬
ображения, хотя внутренний опыт пе всегда нам подтвер¬
ждает его.
Если мы примем в соображение те основания, па которых
зиждется только-что формулировавшее правило, то нам станет
сейчас же ясно, что в отношешш исчезновения чего-либо суще¬
ствующего не следует придавать особенного значешш той раз-
нпце, которая существует между акциденциями духовной при¬
роды й последствиями действующих сил в физическом snipe, и
которая заключается в том, что в то' время, как последние мо¬
гут быть устранены только посредством действительной противо¬
положно направленной движущей силы другого субъекта,
внутренняя акциденция, Мысль, может быть упразднена только
при помощи испйшо деятельной силы т о г о же самого мысля¬
щего субъекта. Эта разница выражает здесь только различие
законов, которым подчинены эти два рода явлений— различие,
заключающееся в том, что в то время, как состоязше материи
может быть изменено только силой внешних причин, со¬
стояние духа может быть изменено также силой внутрен¬
них причин. Необходимость же реального противодей¬
ствия остается неизменной и при этой разнице.
Я еще раз подчеркиваю, что простым самообманом является,
когда люди думают, что вполне объяснили себе явления исчезно-
вешгя положительных последствий душевной деятельности, на¬
звав их воздержанием от деятельности. Замечательно
вообще, что чем больше мы анализируем паши самые повсе¬
дневные, кажущиеся нам трюизмами суждения, тем больше мы
открываем в Пих иллюзий, состоящих в том, что мы удовле¬
творяемся словами, ничего не понимая из сути дела. Отсутствие
в дшшый момент у меня мысли, не существовавшей в Моем
уме й раньше, я, конечно, вполне себе объясняю, говоря: я не
думаю об этом, ибо эти слова указывают тогда' на недостаток
основания, из чего мо^кно понять и отсутствие следствия. Но если
спрашивают, каким образом исчезла существовавшая только-
’гго в моем уме мысль, то на этот вопрос приведенное объясне¬
ние не ’дает никакого ответа. Ибо это небытие является в дан¬
ном случае уничтожением, а неделание имеет Теперь совсем иной
смысл х), именно смысл упразднения деятельности, имевшей
’) В этом смысле это слово, собственно говоря, и нельзя употреблять.
— 159 —
перед тем место. Но это именно и есть -гот вопрос, который
я ставлю, и при кагором я не могу удовлеТвор^лъся одним
словесным ответом. При применешт указатюго правила ко-
всяким явлеащям природы требуется величайшая осторожность,,
дабы не принял» ошибочным образом, отрицание за нечто по¬
ложительное, .что легко может случиться. Ибо смысл приведён¬
ного нами положения относится только к возникновению и ис¬
чезновению чего-то положительного. Исчезновение, например,
пламени; обусловленное исчерпанием горючего материала, не
есть отрицательное возникновение, ибо оно не основано па.
действительной движущей силе, противоположной той, которая
обусловливает возпшшовение пламени. Ибо устойчивость пла¬
мени не есть просто сохранение уже существующего движения,
а постояштое производство новых движений других горючих
газовых,, ча'стиц Соответственно этому прекращение пламени
не есть уничтожение существующего движения, а только недо¬
статок новых 'движений и дальнейшего распада частиц, в силу
отсутствия причины для этого, именно дальнейшей пищи для
огня. Прекращение пламени должно быть, таким образом, рас¬
сматриваемо не как уничтожение существующей вещи, а как
недостаток основания для возможного реального явления ,(для
дальнейшего обособлешгя частей). Однако, довольно об этом.
Я пишу это для искушешгых в такого рода областях знания
с тем, чтобы дать им, толчок к дальнейпшм размышлениям. Нс
искушишыс были бы, конечно, вправе требовать более деталь¬
ных объяснений.
2) Положения, которые я собираюсь развил», в этом от¬
деле. я считаю чрезвычайно важными. Но предварительно я
должен прибавить к общему понятию отрицательных величин
одно определение, которое я выше сознательно опустил, .чтобы
не утомить читателя чрезмерным количеством вопросов, тре¬
бующих напряженного 'внимания. Я до сих пор рассматривал
основания реального пролшодействия только постольку, по¬
скольку они 'действительно производят в одной и той же вещи
акциденции, из которых одна является отрицанием другой, на¬
пример, силы, Толкающие одно и то же тело по пряцо противо¬
положным друг Другу направлениям. В этом случае каждое
из оснований действительно уничтожает следствия другого,
*) Всякое тело, чьи части внезапно превращаются в газ и производят
таким образом отталкивание, противодействующее спайке частиц, вспыхивает
огнем и горит, так как элементарный^огонь, бывший раньше в состоянии сжатости,
вдруг освобождается и расширяется.

— 160 —
именно движения. Поэтому я хочу отныне называть эту противо¬
положность действительной противоположностью
Xoppositio actualis). С другой стороны, называют взаимно от¬
рицающими друг друга и такие предикаты, которые принадле¬
жат разным вещам и пе уничтожают непосредственно следствия
друг друга, если только каждый из mix обладает тем свойством,
что он Мог бы уничтожить или следствие другого, или, по
крайней мере, нечто, имеющее одинаковую с этим следствием
природу и равное ему. Эта1 противоположность может быть
названа потенциальной (oppositio potentialis). Обе реальны,
т.-е. отлитпя от логической противоположности, и постоянно
применяются к математике, И обе также заслуживают применения
в философии. !Две одинаковые силы, сообщающие двум телам
движезше друг против друга по той же 'прямой липни, могут
быть названы взаимно отршщтельнымп в отношении друг друга,
и имешю в первом смысле, в смысле действительной противо¬
положности, ибо эти силы при столкновении сообщаются обоим
телам. В такой же мере взаимно отрицательными по .отношению
друг к Другу являются две равные силы, сообщающие - двум
телам движегше по прямой линии в противоположных друг
другу направлениях, так что тела друг от друга удаляются.
Однако, так как эти силы в данном случае не сталкиваются
и ire сообщаются вместе каждому из тел, то они находятся
по отношению друг другу только в отношении потенциаль¬
ной противоположности, ибо каждое из этих тел, сталкиваясь
с какнм-1Шбудь Телом, движущимся в том же направлении, что
и другое тело, уничтожило бы в нем столько силы, с кодак о
заключается в том другом. Это различие я буду в дальнейшем
проводить по отношению ко всем основаниям реальной противо¬
положности в Мире, а не только по отношению к тем, которые
являются материальными силами движения. Однако; чтобы при¬
вести пример и. из других областей, мы могли бы сказать:
удовольствие, которое испытывает один человек, и неудоволь¬
ствие, испытываемое другим человеком, находятся друг к другу
в отиошешш потешшалыюй противоположности; ибо при этом
реальном противоречии часто, действительно, одно из противо¬
борствующих начал уничтожает следствия другого, например,
то, что было создало одним для своего удовольствия, уничто¬
жается другим, в котором это созданное возбуждает неудоволь¬
ствие. Ввиду того, что я под основаниями, которые находятся
apyr.K«pyiy в отношении реальной противоположности в обоих
смыслах, понимаю всякие основания, то пусть от меня пе тре-
— 161 —
Дуют, чтобы я примерами (in concrete) делал каждый раз нагляд¬
ными эти понятия. Ибо, насколько легко сделать явным и на¬
глядным все, что относится к движению, настолько же трудны
и неясны нам те реальные основания, которые не являются
механическими в силу чего Трудно выяснить их отношения
к их следствиям как в случаях их противоречивого сголкно-
вепия между собой, так и в случаях их согласованности. Я
ограничиваюсь поэтому формулированием следующих положе¬
ний, беря их в общем смысле.
Первое положение гласит так. Во всех естественных
изменениях мира сумма положительного, по¬
скольку она получается, как результат сложения
однородных (не противоположных) величин и вычита¬
ния друг от друга реально противоположных ве¬
личин, не увеличивается и не уменьшается.
Всякое изменение состоит или в возникновении чего-либо
положительного, не существовавшего раньше, идеи в исчезно¬
вении того, что существовало. Естественным же является изме¬
нение постольку, поскольку как ее основание, так и ее след¬
ствие принадлежат миру. В первом случае, следовательно, когда
появляется не существовавший раньше феномен, изменение есть
воэиикновеш1е. Состояние мира до этого изменения в отношении
этого явления = 0, и, благодаря этому возникновению, реаль¬
ное следствие = А. Я, однако, утверждаю, чго если возникает А,
то при естествешюм изменении мира должно возникнуть
также — А, т.-е. что не Может быть естественного основания
реального следствия, которое нс было бы одновременно также
основанием Другого следствия, являющегося отрицательным по
отношению к первому1). Ибо, так как следствие есть ничто=0,
если для него не имеется основания, то сумма положительного"
содержания, заключающегося в следствии, не может быть
больше того, что заключалось в состоянии мира, поскольку
последний содержал в себе основание. Но это состояние заклю¬
чало в себе из того содержания, которое мы встречаем в след¬
ствии, нуль, т.-е. в предшествующем состоянии не было того
содержания, которое мы встречаем в следствии, следовательно,
и вытекающее отсюда изменение мирового целого может быть
Так, напр., при ударе одного тела о другое, возникновение нового дви¬
жения одновременно связано с уничтожением равного ему движения, существо¬
вавшего раньше. Точно так же никто не может из лодки толкнуть какое-нибудь
другое тело в каком - нибудь направлении без того, чтобы самому пе быть, от¬
толкнутым в противоположном направлении.
Ки. для чтения по истории философии.

— 162 —
по своим действительным или потенциальным последствиям Также
равно только нулю. Так как, с одной стороны, следствие имеет
положительный характер и = А, с другой стороны, однако, все
состояние мироздания в отношении изменения А попрежнему
должно составить нуль==0, последнее же возможно только по¬
стольку, поскольку мы считаем А — А, то отсюда вытекает, что
в мире никогда не происходит естественным образом какое-
нибудь положительное изменение, чье следствие в целом не
состояло бы в действительной или потенциальной противополож¬
ности, которая сама себя упраздняет. Но эта сумма составляет
нуль = 0, а до изменения она также была нуль = 0, так что
она, таким образом, пе увеличилась и не уменьшилась.
Во втором случае, когда изменение состоит в исчезновении
чего-нибудь положительного, следствие = 0. Но состояние всего
основания, согласно соображениям, приведенным в предыдущем
номере, было не просто = А, а А—А = 0. Следовательно, со¬
гласно тому методу вычисления, который мы здесь предполагаем,
количество содержания в мире-не увеличилось.
Я намерен попытаться сделать пояснения к этому положе¬
нию, которое мне кажется важным. В отношении изменений
материального мира это положение .уже давно признано в форме
давно доказанного механического закона. Этот закон формули¬
руется так:
Quantitas motus, summando vires corporum in easdem partes et
subtrahendo easquae vergunt in contrarias, per mutuam illorum
actionem (conflictum, pressionem, attractionem) non mutatur.
Но хотя этот закон не выводится в чистой механике непо¬
средственно из его метафизического основания, из которого мы
вывели паше общее положение, все же его истинность, на самом
деле, зиждется па этом основании. Ибо закон энергии, который
кладется в.' основу обычного доказательства, заимствует свою
истину исключительно из приведенного нами основания— что
я легко мог бы доказать, если бы я мог распространяться на
эту тему.
Отчетливое выяснение действия занимающего нас закона
в Тех случаях изменений, которые не являются механическими,
например, в изменениях, происходящих в нашей душе или во¬
обще связанных с нашей душевной жизнью, — это — задача
трудная по самой своей природе. Этого рода следствия, как
и их основания, не могут быть представлены так отчетливо и
наглядно, как явления физического мира. Тем не менее я на¬
мерен, насколько это мне кажется в моих силах, попытаться
пролить здесь некоторый свет.

— 163 —
Отвращение есть в такой же мере нечто положительное,
мак И влечение. Первое есть следствие положительного чув-
втва неудовольствия, как последнее есть следствие чувства удо¬
вольствия. Влечение и отвращение находятся в, отношении деЙ-
втвительно'й противоположности друг к другу только в Том
случае, когда один и тот же предмет является объектом как
нашего 'влечения, так и нашего отвращения. Однако, поскольку
одно и то же основание, которое производит в нас чувство удо¬
вольствия к одному объекту, одновременно является основанием
нашего чувства неудовольствия по отношению к другому,
объекту, то основания влечения являются и основаниями отвра-
щения.Следовательно, основание влечения является одновре¬
менно основанием чего-то, что находится к влечению в отноше¬
нии реальной оппозиции, хотя эта оппозиция только потен¬
циальна. Мы имеем здесь полную аналогию с движениями тел,
удаляющихся друг от друга по противоположным направлениям
прямой линии. Хотя эти движущиеся тела не стремятся сами
к взаимной нейтрализации движения каждого, их движения
все же рассматриваются как взаимно отрицательные по отно¬
шению друг к другу, потому что они потенциально противопо¬
ложны друг другу. Соответственно этому, если в ком-либо воз¬
никает в какой-нибудь степени влечение к славе, то в такой же
степени одновременно с этим возникает в нем отвращение
н тому, что является противоположностью славы. Это отора-
щение, конечно, потенциально до тех пор, пока обстоятельства
еще не находятся в отношении действительной противополож¬
ности к этой страсти к славе. Тем не менее та же самая при¬
чина, именно страсть к славе, является одновременно положи¬
тельным основанием для возникновения чувства отвращения
в тех случаях, когда внешние обстоятельства принимают обо¬
рот, не благоприятствующш! вышеуказанной страсти х). Мы
скоро увидим, что с совершеннейшим существом цело обстоит
иначе, и что основание его величайшего удовольствия исклю¬
чает даже всякую возможность неудовольствия.
В отношении деятельности рассудка мы даже находим, что
чем в большей степени делается ясной и отчетливой определен¬
ная идея, тем более затемняются остальные и их ясность мерк-
1) Соответственно атому стоический мудрец должен был подавить в себе
нее те стремления, которые содержат в себе элемент чувственного удовольствия,
ибо такие стремления одновременно являются источником величайшего неудо¬
вольствия и досады, которые, благодаря превратностям жизни, могут уничтожить
всю ценность первых.
11

— 164 —
нет; так что дю положительное, что реализуется при такой
перемене, связано с реальной и действительной противополож¬
ностью, благодаря чему в общем итоге, полученном на основания
вышеуказанного метода подсчета, оказывается, что от иеремены,
степень положительного не увеличилась и не уменьшилась.
Второе положшше гласит так: Все реальные основа¬
ния мироздания, если сложить те из них, которые
однородны между собой, и вычесть друг от друга
те, которые противоположны друг другу, дают
итог, равный нулю. Мир в целом сам по себе есть Ничто,
и только благодаря воле другого является .чем-нибудь. Таким
образом, сумма всей существующей реальности, поскольку она
охватывается миром, равна сама по себе нулю = 0. Хотя вся
возможная реальность в отношении божественной воли дает
положительный итог, все же сущность мира этим не упразд¬
няется. Но цз этой сущности вытекает с необходимостью, чт»
вся покоящаяся в ней реальность сама по себе равна нулю.
Таким образом, сумма существующего в мире положительна
по отношению к основанию, лежащему вне мира, но равна
нулю в отношении внутренних, реальных оснований между со¬
бой. Так как в первом отношении никогда не может иметь месте
противоречие между реальными основаниями мира и божествен¬
ной волей, то тут ничто (не аннулируется, и сумма положительна.
Гак Как, однако, во втором отношении итог равен нулю, те
отсюда следует, что положительные основания должны нахо¬
диться в отношении взаимной противоположности, так что сум-
мировагшые, они дают в итоге нуль.
Замечания Ко второму номеру.
Я развил эти два положения с тем, чтобы побудить чига-
теля К размышлениям на эту тему. Сознаюсь также, чТо они
мне самому еще недостаточно ясны, и что я не могу с достаТоч-
ной очевидностью обосновать их. Однако, я убежден, что несо¬
вершенные мысли, развитые предположительно в абстрактных
науках, могут дать толчок дальнейшему развитию философии,
ибо весьма часто другой легче находит решение какого-нибудь
чрезвычайно темного вопроса, чем тот, кто его наталкивает на
этот вопрос, и чьих усилий может быть хватило только на
преодоление половины трудностей, скрывающихся в этом во¬
просе. Содержание этих положений, как мне кажется, запе¬
чатлено известным величием, которое должно побудить к более
точной проверке их, если только понимают их смысл, что в Та¬
кого рода познании ’не Так легко.

— 165 —
Я хочу, однако, попытаться предупредить некоторые воз¬
можные недоразумения. Абсолютное непонимание моей мысли
•бнаружил бы тот, кто вообразил бы, будто я своим первым
положением хотел сказать, что при изменениях, происходящих
в мире, сумма реальности вообще пе увеличивается и не умень¬
шается. Это в такбй мере не согласуется с моей мыслью, .ч’го
и приведенный для иллюстрации механический закон говорит со¬
вершенно обратное. Ибо, благодаря столкновению тел, сумма
движений, 'взятая сама по себе, то увеличивается, то умень¬
шается, только итог, понимаемый в указанном там
смысле, есть то, что остается неизменным. Ибо противопо¬
ложения во многих случаях только потенциальны, где силы, про¬
изводящие движение, друг друга р действительности пе нейтра¬
лизуют; и увеличение имеет, таким-образом, место. Однако, по
установленному нами раз-навсегда правилу, и эти потенциально
противоположные величины должны вычитываться яруг от
друга.
Так же следует рассуждать ц при применении этого поло¬
жения к немеханическим изменениям. Таким же недоразумением
было бы представлять себе, ■что по смыслу этого самого поло¬
жения невозможно никакое увеличение совершенства в мире.
Ибо это положение вовсе нс утверждает, что сумма реальности
вообще не может естественным образом увеличиваться. Сверх
того, именно в этом конфликте противоположных реальных
оснований и состоит вообще совершенство мира подобно тому,
как нормальный ход материальной стороны этого самого мира
поддерживается только благодаря борьбе этих противополож¬
ных сил. И величайшим недоразумением является, когда отожде¬
ствляют сумму реальности с величиной совершенства. Мы выше
видели, что неудовольствие представляет из себя Такое же поло¬
жительное чувство, как удовольствие. Кто, однако, стал бы на¬
зывать неудовольствие совершенством!
3) Мы уже выше заметили, что часто трудно бывает решить,
являются ли известные отрицательные явления природы просто
недостатками, обусловленными отсутствием оснований, или ли¬
шениями, проистекающими из реальной противоположности двух
положительных оснований. В физической природе мы имеем
много таких примеров. Связанные части всякого тела давят
друг на друга при помощи действительных сил (притяжение),
л следствием этих стремлений было бы уменьшение объема
тела, если бы этим: силам не противодействовали равные силы
отталкиванья, чье действие образует. основание непроницаемо-
— 166 —
стн. Здесь покой является результатом не отсутствия движу¬
щих сил, а их взаимного противодействия. Таким же образом
находятся в покое тяжести на обеих чашках весов, если они
привешены к рычагу по законам равновесия сил. Можно рас¬
пространить это понятие и на явления нематериального мира.
Когда нам кажется, что мы находимся в состоянии полной ду¬
шевной бездеятельности, то это вовсе не значит, что сумма
реальных оснований для деятельности нашего мышления и нашей
воли меньше в данном случае, чем в том состоянии, когда не¬
которые степени этой активности доходят до нашего сознания.
Скажите ученейшему человеку в момент его праздности и от¬
дыха, чтобы он что-нибудь рассказал и развил какие-нибудь
мысли. Он ничего не может, и вы находите его в этом состоя¬
нии пустым, без всяких определенных мыслей и соображений-
Дайте ему, однако, повод каким-нибудь вопросом или вашими
собственными суждениями! Его знание проявляется в ряде актов1,
имеющих такое направление, что они обнаруживают перед ним
И перед вами размеры его знаний и направление его мыслей.
Нет Никакого сомнения, что реальные основания для этого
существовали в нем и раньше, но, так как следствием их в от¬
ношении сознания был нуль, то они очевидно были противо¬
положны друг другу. Так, смертоносный снаряд, изобретенный
искусством разрушения, и сохраняемый в цейхгаузе какого-
нибудь князя для целей ближайшей войны, лежит в грозном
спокойствии до тех пор, пока, испытав прикосновение искры,
нс вспыхнет молнией и по опустошит вес вокруг себя. Пру-
жины, готовые каждую минуту отскочить, лежали в кем свя-
зшшымн, благодаря огромной силе притяжения, и ждали раз¬
дражения от 'искры, чтобы освободить себя. Есть нечто величе¬
ственное и, Как мне кажется, совершенно верное в мысли
г. фон-Лейбница: душа охватывает своей силой представления
все мироздание, -хотя только бесконечно малая часть этих пред-
ставлений достигает ясности. В самом деле приходится думать,
что все понятия покоятся только на внутренней деятель¬
ности нашего духа, как на своем основании. Внешние предметы
могут, конечно, представить собой условия, при которых эти
понятия в той или иной форме вступают в действие, но эти
внешние предметы не являются той силой, которая эти понятия
производит. Мыслительная способность души должна содержать
реальные основания всех их, сколько бы их пи возникло есте¬
ственным путем в ней, и явления возникающих и исчезающих
познаний должны по всему видимому рассматриваться, как ре¬
— 167 —
зультат согласованности или противоречивости всей этой дея¬
тельности. Эти рассуждения могут быть рассматриваемы, как
объяснения к первому положению предыдущего номера.
В явлениях морального порядка также не всегда приходится
рассматривать нуль, как отрицание в смысле недостатка, и по¬
ложительное следствие, имеющее большую величину, не всегда
является доказательством более интенсивной деятельности, раз¬
виваемой в направлении этого следствия. Дайте, например, че¬
ловеку десять градусов какой-нибудь страсти, которая в из¬
вестном случае противодействует исполнению долга, например,
скряжничество! Наделите его двенадцатью градусами стремления
Действовать согласно максиме любви к ближнему; следствием
будет два градуса способности этого человека благотворитель¬
ствовать и помогать ближнему в нужде. Представьте себе дру¬
гого 'человека, жадного к деньгам на три градуса и способ¬
ного на 7 градусов действовать согласно повелению долга!
Способность его приходить ближнему на помощь в нужде бу¬
дет, таким образом, в силу противодействия жадности, изме¬
ряться Четырьмя градусами. Бесспорно, однако, что, поскольку
укаЗа1шая страсть может быть рассматриваема, как естествен¬
ная и непроизвольная, моральная ценность действий первого
выше ценности 'действий второго, хотя, если оценивать эти
действия с точки зрения содержащейся в них живой силы,
перевес окажется на стороне второго. В силу этого люди неспо¬
собны правильно оценить степень внутренней моральности дру¬
гих людей ига основании их внешних поступков, и право судить
людей оставил за собой тот, кому открыты сокров;е11ные из¬
гибы человеческой Души.
Когда мы решаемся применить эти понятия к тем слабым
познаниям, которые люди могут иметь о бесконечном боже¬
стве, на какие трудности наталкиваются тогда паши самые край¬
ние усилия! .Так как }основа этих понятий находится в нас
самих, то в большинстве случаев трудно решить, можно ли
эти идеи, как таковые, цли только путем аналогии перенести
на этот непостижимый предмет. Образцом: мудрости все еще
остается Симонид, который после долгах колебаний и откла¬
дываний дал своему князю ответ: «чем больше я размышляю
о боге, тем менее я способен его постичь». Не таков язык ученой
черни. Она ничего не знает, ничего не понимает, но говорит
ебо всем, и очень кичится своей болтовней. В совершеннейшем
существе не может быть никаких оснований, лишений или реаль¬
ной противоположности. Ибо, так как все существует ц нём
- 1ь8 -
и .через него, то оно обладает всеми атрибутами, и, следо¬
вательно, никакое внутреннее отрицание не может иметь место
в его существовании. В силу этого нельзя приписывать богу
такого предш<ата, как чувство неудовольствия. Человек не мо¬
жет никогда испытывать влечения к какому-нибудь 1гредмету
без того, чтобы не питать положительного отвращения к Тому,
что является противоположностью этого предмета, т.-е. не только
так, что отношение его воли является логической противополож¬
ностью влечению, а так, что оно является реальной противопо¬
ложностью, именно следствием положительного неудовольствия.
Отношения предметов к божествешюй воле имеют совсем
другую природу. Собственно никакой внешний предмет не
является основанием удовольствия или неудовольствия в. пей,
ибо она пи в малейшей степени не зависит от чего-либо другого,
и эта чистая радость присуща блажешюму через самого себя
существу не потому, .что доброе существует вне его, a на-
оборот, это доброе существует пегому, что вечное представле¬
ние его возможности и связанная с этим радость являются осно¬
ванием осуществления этого стремления. Если мы сравним
с этим паше конкретное представление о природе вожделений
всего сотворенного, то мы заметим, что водя предвечного может
иметь мало сходства с этин. Этот вывод и в отношении осталь¬
ных предикатов не может оказаться неожиданным для того,
кто понимает, какое неизмеримое качественное различие должно
существовать между вещами, когда одни из сравниваемых вещей
сами по себе щгчто, а то, с чем они сопоставляются, является
единственным источником реальности всего остального.
Общее замечание.
Так как с каждым днем растет число основательных,—
как они сами себя называют, — философов, которые так глубоко
проникают в суть вещей, что для них ничего не остается скры¬
тым, чего они пе могли бы объяснить, то я уже предвижу, что
понятие реальной противоположности, положенной Мной
в основу этого исследования, покажется им чрезвычайно по¬
верхностным, а построенное на нем понятие отрицательных ве¬
личин весьма неосновательным. Так как я не делаю тайны №
слабости моего ума, в силу которой я обыкновенно меньше
всего понимаю то, что всем людям кажется легко понятным, То
я льщу себя надеждой, что эта моя неспособность дает мн»
право на содействие этих великих умов с тем, чтобы их высо¬
— 1G9 —
кая (мудрость восполнила те пробелы, которые мое слабое раз¬
умение вынуждено было оставить.
Я отлично понимаю, как известное следствие вытекает из
какого-нибудь основания по закону тождества, так как по рас¬
членении понятий мы находим, что первое уже содержится во
втором. В этом смысле необосодимость есть основание неизме¬
няемости, сложность — основание делимости, бесконечность —
основание всеведения и Т. д. Эту связь основания со след¬
ствием я могу ясно понять, ибо следствие совпадает с частич¬
ным понятием основания, и так как оно уже содержится в по¬
следнем, то оно неразрывно связано с ним по закону тождества.
Но как, однако, что-нибудь вытекает из чего-нибудь другого,
но не на основании закона тождества — это есть нечто, объясне¬
ние чего я бы охотно послушал. Я называю основание первого
рода логическим: основанием, ибо его отношение к следствию
может быть понятно логически, именно ясно, на основании за¬
кона тождества; основание же второго рода я называю реальным
основанием, ибо это отношение несомненно принадлежит к
числу моих истшшых понятий, но его характер никак пе может
быт. логически обоснован.
И вот, что касается этого реального основания и его отно¬
шения к следствию, то я просто спрашиваю: как это понять,
что что-нибудь существует потому, .что суще¬
ствует нечто другое? Логическое следствие собственно
потому только имеет силу, что оно тождественно с основанием.
Человек может заблуждаться; основание этой возможности
кроется в конечности его природы. Ибо, если* я расчленяю по¬
нятие конечного духа, то я вижу, что способность заблужде¬
ния уже содержится в нем, т.-е. что это понятие тождественно
о тем, что содержится в понятии конечного духа. Однако, боже¬
ственная воля содержит реальное основание существования
мира. Божественная воля есть нечто, существующий мир есть
нечто со всем другое. И тем нс менее, второе есть след¬
ствие первого. Состояние, в котором я слышу имя Стагириг,
есть нечто, этим нечто обусловливается нечто ругое, именно
моя мысль о философе. .Тело А находится в движении, другое
тело В находится на прямой линии с первым в состоянии по¬
коя. Движение А есть нечто, движение В — нечто другое, и
тем не менее возникновение второго обусловлено существова¬
нием первого. Сколько бы вы ни расчленяли понятие божествен¬
ной воли, вы никогда не найдете, чтобы понятие существующего
йира в нем содержалось и было бы связано с ним по закону
— 170 —
тождества, и так во всех других случаях. Я не позволю также
отделаться от меня словами: причина и следствие, сила и
действие. Ибо, если я рассматриваю что-нибудь, как причину
чего-нибудь, или применяю к нему понятие силы, то я в этих
указанных понятиях уже мыслил себе отношение реального
основания к следствию и тогда легко понять необходимость
следствия на основании закона тождества. Например, через все¬
могущество воли божьей можно вполне ясно понять сущее гео-
вание мира. Однако, здрсь всемогущество означает способность
бога сотворить другие вещи. Но это слово уже обозначает
отношение реального основания к следствию, т.-е. то, разъ¬
яснение чего я именно ищу. — Мимоходом только замечу здесь,
что деление г. Крузия на идеальное и реальное основание совер¬
шенно отлично от моего. Ибо его идеальное основание тожде¬
ственно с понятием основания познания, и тут легко понять,
что, если я что-нибудь уже познаю как основание, я отсюда
могу вывести следствие. Поэтому, согласно его положениям,
западный ветер есть одновременно как реальное, так и идеальное
основание дождевых туч, ибо я на основании первого могу
познать и заранее предвидеть второе. По нашим же понятиям
реальное основание никогда не бывает логическим основанием,
и дождь вытекает из ветра не в силу закона тождества. Прово¬
димое нами выше различие между логической и реальной проти¬
воположностью параллельно указанной только-что разнице ло¬
гического и реального основания.
Первую противоположность я могу себе объяснить на осно¬
вании закона противоречия, и я понимаю, что, если я приписы¬
ваю богу предикат бесконечности, я этим исключаю предикат
смертности, ибо второй предикан противоречит первому. Однако,
как, благодаря движению одного тела, уничтожается движенце
другого тела, хотя второе не противоречит первому — это уже
другой вопрос. Если я предполагаю непроницаемость, кото¬
рая находится в отношении реальной противоположности к®
всякий силе,, стремящейся проникнуть в пространство, занимае¬
мое каким-нибудь телом, то я уже могу понять явление уничто¬
жения движений. Но тогда я свел одну реальную противопо¬
ложность к другой. Пусть попробуют, можно ли во¬
обще объяснить и сделать понятной реальную противо¬
положность, а именно: каким образом что-нибудь
исчезает, потому, что что-нибудь другое суще¬
ствует. Пусть попробуют, можно ли сказать по тому поводу
больше того, что сказал я, т.-е. больше, чем только то, что
— 171 —
это не совершается по закону противоречия. Я раз¬
мышлял о природе наших познаний в отношении наших сужде-
ний от оснований к следствиям, и я когда-нибудь подробно из¬
ложу результат моих размышлений. Там я докажу, что отно¬
шение реального основания к тому, что им производится или
уничтожается, может быть выражено совсем не посредством
суждения, а только посредством понятия. Это понятие может
быть, конечно, посредством расчленения сведено к более про,-
стым понятиям реальных оснований, однако так, что в конце
концов все наше знание об этом отношении упирается в простые
и ни на что более несводимые понятия реальных оснований,
чье отношение к следствию абсолютно не может бьйгь рацио¬
нально понято. Вот где должны испробовать методы своей
философии те, которые безмерно хвастают своей проницатель¬
ностью. Посмотрим, как .далеко они сумеют двинуть решение
такого рода вопросов.
(J. Kant. Versuch den Begrift der negativen Groasen in die Weltweisheit
etnzufuhron. Konigsberg, 1763, Dritter Abschnitt. Пер. с немецкого А. Гутерман)
Идея всеобщей истории.
Какое бы понятие ни составить себе метафизически э сво¬
боде воли, необходимо, однако, признать, что проявления по¬
следней— человеческие проступки, подобно всякому другому
явлению природы, определяются общими естественными законами."
История, занимающаяся изучением этих проявлений, — как бы
глубоко ни были скрыты их причины,— позволяют .умать, что
если бы она рассматривала всю совокупность человече¬
ской деятельности, то могла бы открыть се закономерный ход;-
и то, что ,в глазах единичного человека представляется запутан¬
ным и неправильным, можно было бы признать по отношению
ко всему роду человеческому, как неизменно поступательное,:
котя медленное, развитие его первичных способностей. Так,
браки, обусловливаемые ими рождения и смерти, на которые
свободная воля человека) имеет столь большое влияние, ка¬
жутся неподчиненйыми1 никакому правилу, на основании кото¬
рого можно бьфю бы наперед математически определить их
число. Между тем ежегодные таблицы этих событий в больших
странах показывают, что они также протекают согласно по¬
стоянным законам природы, как те столь изменчивые погоды,
которые в единичных случаях нельзя заранее определить, но
— 172 —
которые в общем, тем не менее, непрерывно и равномерно под¬
держивают произрастание злаков;, течение рек и другие явле¬
ния природы. Отдельные личности и даже целые народы мал®
думают о том, что, когда они, каждый по своему усмотреци^о
и часто в ущерб другим, преследуют свои собственные цели,
то в своем поступательном движении, сами того не ‘ведая, идут,
точно за путеводной звездой, по пути, предначертанному при¬
родой, и способствуют исполнению тех задач, которые, если
бы они их узндли, оказались бы для них мало- пригодными.
Так как л"ю|д1Г в свои|х стремлениях действуют в общем не
исключительно, как животные, инстинктивно, но также не как
разумные граждане мира, сообразно предварительно разрабо¬
танному плану, то кажется, что и не может быть) о'Нйх плано¬
мерной истории (вроде как о пчелах или бобрах). Нельзя от¬
делаться от некоторого неудовольствия, когда1 видищь их образ
действий в большом мировом масштабе. Временами там и сям
обнаруживающаяся мудрость единичной личности тонет в це¬
лом, сотканном в конечном счете из глупости, ребяческого
тщеславия, часто чтакже из ребяческой злобы и страсти к рав-
рущению. И, в конце концов, не знаешь, какое себе составить
понятие о нашем роде, столь убежденном в своих преимуще¬
ствах. Для философа здесь; остается другого исхода, как
отказаться от мысли найти у людей и в совокупности их по¬
ступков какую-нибудь разумную собственную цель И по¬
пытаться открыть в этом бессмысленном ходе человеческой дея¬
тельности предначер такие црироды, на основании ко¬
торого о существах, действующих без собственного замысла,
была бы все-таки возможна история согласно определенному
плану природы.
Мы хотим посмотреть, удастся ли нам найти путеводную
нить для такой истории, и предоставить тогда природе произ¬
вести того человека, который был бы в состоянии ее написать.
Так, оиа создала Кеплера, подчинившего неожиданным обра¬
зом эксцентрические пути звезд точным законам, и Ньютона,
объяснившего эти законы общей естественной причиной.
Первое положение.
Все естественные способности существа пред¬
назначены одн ажды совершенно и целесообразно
развиться. Внешнее, как и внутреннее, или анатомическое
Наблюдение над всеми животными это подтверждает. Орган, не

— 173 —
имеющий применения, устройство, не достигающее своей цеди,
зЩляются противоречием в телеологическом учении о при¬
роде. Ибо, если мы отказываемся от. этих осповоположенЦй,
то имеем не закономерно, ио бесцельно действующую природу;
и безут/шный случай становится на место руководства разума.
Второе положение.
В человеке (как в единственном разумном существе па
земле) природные задатки, покоящиеся на пользо¬
вании разумом, развиваются полностью не в инди¬
видууме, а в роде. Разум является для существа способностью
расширять за пределы природного инстинкта цели и правила
употребления всех его сил и не знает, границ своим стремлениям.
Но он сам влияет не Инстинктивно, а требует упражнения и
обучения, дабы от одной ступени предвидения мало - по - налу
подняться на следующие. Поэтому., каждому человеку нужно
было бы неумеренно долго жить для того, чтобы научиться, ка¬
ким образом более полно использовать свои естественные даро¬
вания; или, если природа установила только краткий срок для
его земного существования (как это в действительности имеет
место), то ей нужен, бЫгь может, необозримый ряд поколений,
который |последовательно передавал бы друг другу свое про¬
свещение, да'бы, наконец, довести ее задатки в нашем роде
до той степени развития, которая вполне соответствует ее на¬
мерениям. И этот конечный момент должен, по крайней мере,
в идее человека, быть целью его стремлений, ибо иначе при¬
родные способности должны ,былц бы большей частью рас¬
сматриваться как бесполезные и бесцельные, что упразднило бы
все практические принципы и в силу этого позволило бы за¬
подозрить природу, мудрость которой должна служить осно¬
ванием в .устройстве всех остальных явлений в том, что только
с человеком она сыграла детскую, игру.
Третье положение.
Природа хотела, чтобы .человек все то, что ле¬
жит за пределами механического устройства его
животного существования, всецело произвел бы
кз себя и разделял бы только то счастие и благое о-
стояние, которое он сам создаст, независимо от
инстинкта, посредством своего собственного
разума.

— 174 —
Природа we делает ничего липшего и не расточительна -в
пользовании средствами для своих целей. Так как она дала
человеку разум и покоящуюся на нем свободную волю, то это
было уже ясным' указанием ее намерения в отношении наделе¬
ния его качествами. Она именно хотела, чтобы он не был руко¬
водим инстинктом или обеспечен и научен прирожденными зна¬
ниями, но чтобы он скорее все произвел из себя. Нахождение
крова, внешней безопасности и защиты (для чего она не дала
ему ли бычачьих рогов, Ни львиных когтей, ни собачьих-зубов,
но просто руки), все развлечения, могущие сделать жизнь прият¬
ной, даже его предусмотрительность и ум, и даже доброта его
воли, — все это должно быть исключительно делом сто рун.
Она, кажется, здесь сама пожелала соблюдать чрезвычайную
бережливость, и ее животное наделение так скупо, так строго
рассчитано ра необходимейшие потребности начинающегося су¬
ществования, точно она хотела, чтобы человек, когда он от
первичной дикости возвысится до величайшей искусности, до
внутреннего совершенства образа мыслей (поскольку это воз¬
можно на земле) и в силу этого достигнет полного счастья,—
чтобы свое трудное дело завещать следующим за ним, именно,
обязан ими только самому себе. Похоже на то, что она имела
в виду скорее его разумное самоуважение, чем его благо¬
состояние. Ибо на этом пути человека ждут неисчислимые за¬
труднения. Но, кажется, что именно поэтому природе нужно
было заботиться совсем не 0 наилучшем устройстве его жизпц,
а о доставлении ему возможности достигнуть такой степени со¬
вершенства, когда он, благодаря своему поведению, сделается
достойным жизни и благоденствия. При этом остается всегда
страш!ым, что старшие поколения появляются только для того,
чтобы свое трудное дело завещать следующим за ним, именно,
чтобы подготовить ступень, от которой последние могли бы
возводил- выше здание, предначертанное природой, и чтобы
только позднейшие имели счастье жить в нем, в этом здании,
ради которого работал длинный ряд предшественников (хотя,
конечно, ненамеренно), лишенных возможности разделять под¬
готовленное ими счастье. Однако, как этот порядок ни ка¬
жется загадочным, оП является столь же необходимым, если
раз-навсегда признать, что одаренные разумом животные, кото¬
рые, как класс разумных существ, смертны, но род которых бес¬
смертен, должны ,однажды все-таки достигнуть полного развития
своих способностей.

— 175 -
Четверт ое положение.
Средство, которым природа пользуется для
теге, чтобы довести до надлежащего состояния
развитие всех своих дарований, это — антагойизм
последних в обществе постольку, поскольку он,
в конце концов, сам становится причиной их за¬
кономерного порядка.
Под антагонизмом я разумею здесь недоброжелатель¬
ную общительность .людей, т.-е. их склонность вступать в
общество, связанную, однако, со сплошным противодействием,
угрожающим обществу разложением. Эта способность выпукло
выступает в человеческой природе. Человек имеет склонность
общаться с себе подобными; ибо в таком состоянии он себя
чувствует больше, чем человеком, т.-е. чувствует развитие своих
природных дарований. Но ему также присуще сильное стремле¬
ние уединяться (изолироваться); ибо он в себе равным обра¬
зом находит необщительное свойство — желание делать все по
евоему усмотрению — и в силу этого ожидает отовсюду сопро¬
тивления, так как он по себе знает, что со своей стороны скло¬
нен противодействовать другим. Именно это сопротивление про¬
буждает все силы человека, заставляет его преодолеть природ¬
ную лень и, под влиянием побуждений честолюбия, властолю¬
бия пли жадности, создать себе положение среди своих ближ¬
них, которых он не может терпеть, но без которых он в то же
Время пе может обойтись. Здесь начинаются первые истин-
иые шаги от невежества к культуре, которая собственно состоит
в общественной ценности человека. Здесь все таланты мало-по¬
малу развиваются, вкус образовывается, и, благодаря успехам
просвещения, создается даже начало для основания образа
мыслей, — начало, которое примитивная естественная способ¬
ность к нравственному различению может со временем превра¬
тить в практические принципы и такое патологически-вынужден-
ное общее согласие к жизни в обществе, в конце концов, пре¬
творить в моральное целое. Без этих самих по себе несимпатич¬
ных свойств, порождающих противодействие, — на которое ка¬
ждый неизбежно должен натолкнуться при своекорыстных при-
обретешщх, — при совершенном согласии, умеренности и взаим¬
ной любви, в этой жизни аркадских пастухов, все таланты оста¬
лись бы сокрытыми в их зародышах; люди, столь же кроткие,
как пасомые ими овцы, едва ли сделали бы свое существование
бодее достойным, чем существование их домашних животных;

— 17С -
они не заполнили бы пустоту творения в отношении его цели,
как разумной природы. Поэтому, да будет благословенна при¬
рода за .неуживчивость, за завистливо соревнующее тщеславие,
за ненасытное желание иметь, а также господствовать. Без
■них превосходнейшие природные дарования человечества про¬
зябали 6Jw всегда неразвитыми. Человек хочет согласия, я©
природа лучше знает, что для его рода хорошо; она хочет раз¬
дора. Он желает жить в покое и умеренности, но природа же¬
лает, чтобы.он вышел из состояния беспечности и бездеяталъг
ного довольства и отдался труду, и страданиям^ чтобы таким пу¬
тем найти средство разумного избавления от них. Таким обра¬
зом, естественные побудительные причины, источники недобро¬
желательства и всепроникающего противодействия, обусловли¬
вающие столько бедствий, но беспрестанно побуждающие также
человека к новому напряжению сил и, следовательно, к боль¬
шему развитию естественных способностей, прекрасно изменяют
устройство разумного творца; и здесь отнюдь не участвовала
рука злого духа, который бы этот порядок кое-как! состряпай»
в своей чудесной мастерской или из зависти испортил.
Пятое положение.
Величайшая проблема для человеческого рода,
к разрешению которой его принуждает природа,
это — достижение всеобщего правового граждан¬
ского общежития.
•Так как только в обществе — и именно в таком, в котором
членам предоставляется наибольшая свобода, а следовательно,
не создается препятствий развитию всепроникающего антаго¬
низма и в котором в то желЬремя границы этой свободы опре¬
делены и обеспечены наиболее точно и полно, даб'ы она могла
существовать со свободой других — так как только в таком
обществе может быть достигнуто высшее предначертание при¬
роды — развитие всех ее дарований, заложенных в: человече¬
стве, — то природа хочет, .чтобы эту, цель, как и все другое пред¬
назначенные ему цеди, оно само осуществило. И такое общество,
в котором под охраной внешних законов сочетается
в наивысшей степени с непреодолимым принуждением, т.-е. со¬
вершенное правовое гражданское устройство должно
быть высшей задачей природы для человеческого рода, ибо при¬
рода только посредством расширения и выполнении последней
может достигнуть с нашим родом остальных своих намерений.

— 177 —
Сверх того, вступать в это состояние неволи заставляет людей,
столь склонных к безудержной свободе, очень часто нужда; и
именно величайшая из всех, именно та, которую люди друг
другу сами причиняют,—нужда, обусловленная наклонностями
-людей, не могущих в дикой св1ободе долго уживаться совместно.
Однако, внутри такой ограды, как гражданский союз1, эти са¬
мые человеческие стремления оказывают впоследствии наилуч¬
шие влияния, подобно деревьям в лесу, которые, именно потому,
что каждое старается отнять у другого солнце и воздух, взаимно
вынуждаются искать этих благ все выше и, стремясь в высь,
приобретают красивый и прямой рост; между тем как деревья,
растущие на свободе, вдали друг от друга Производят свои
стволы,, как попало, и вырастают низкими, корявыми и кривыми.
Вся культура и искусство, украшающие человечество, наилуч¬
шее общественное устройство суть плоды недоброжелательства,
которое в силу собственной природы неизбежно должно само
дисциплинировать себя и таким образом, посредством вынужден¬
ного искусства, развить в совершенстве наши естественные да¬
рования.
Шестое положение.
Эта проблема наиболее трудная п вместе с
тем позднее всякой другой разрешается челове¬
ческим родом.
Трудность, которую уже ясно показывает одна идея этой
задачи, состоит в следующем: человек есть животное, кото¬
рое, живя совместно с другими представителями своего рода,
нуждается в господине. Ибо он несомненно злоупо¬
требляет своей свободой по отношению к своим ближним; и
если он, как разумное существо, открыто желает иметь законы,
которые точно указали бы границы свободы, то его животная
своекорыстная склонность побуждает его, где это ему нужно,
самого себя исключать. Ему, таким образом, необходим госпо¬
дин, который сломил бы его собственную волю, заставляя его
подчиняться общепризнанной воле, проявление которой никому
пе препятствует быть свободным. А где может он найти себе
этого повелителя? Только в своей же среде. Но этот избранник
точно также животное, нуждающееся в господине. Итак, как бы
он ни поступал н данном: случае, поручит ли он верковную!
власть одному Или робранию многих избранных для этой цели
людей,—невозможно предвидеть, как ои создает себе главу
публичного правосудия, который бы был сам справедлив. Ведь
Кн. для чтеиия по истории философии.	It
— 178 —
каждой облеченный властью будет злоупотреблять своей сво¬
бодой, когда он сам не будет подчинен никакому! закономерному
авторитету. А вождь должен быть сам по себе справедливым
к в,то же время .человеком. Эта задача поэтому труднейшая
из всех, ое совершенное разрешение даже невозможно; из столь
нестройного леса, как .тот, который представляет собой чело¬
вечество, нельзя, сделать ничего прямого. Только приближение
к этой идее природа сделала для нас доступным Ч-
Что эта проблема подлежит разрешению позднее всех выте¬
кает еще из того, что для этого требуется правпльцое -по¬
нятие о природе возможного государственного устройства,
большой, в течейЦе. целого 'ряда веков, приобретенный опыт и,
сверх всего этого, добрая воля, подготовленная принять такой
порядок вещей. А сочетание этих трех элементов совершается
Чрезвычайно трудно и могло бы иметь место лишь очень поздно,
после многих тщетных попыток.
Седьмое положение.
Проблема создания совершенного граждан¬
ского устройства находится в зависимости от
задачи установления закономерных внешних по¬
литических отношений и без разрешения послед¬
ней не может бЫть разрешена.
Что толку работать в целях закономерного гражданского
устройства отдельных Людей, т.-е. в интересах упорядочения
общественного существа? Та же недоброжелательность,
которая побуждает людей объединяться, является также при¬
чиной, благодаря которой каждый общественный организм во
ипещпих отношениях, т.-е. как государство в отношении к дру¬
гим государствам, остается в безудержной свободе; следова¬
тельно, они должны ожидать друг от друга таких же несправед¬
ливостей, как те, который прИгеСндют отдельных людей и заста¬
вляют их вступать в закономерное гражданское состояние. При?
рода, таким образом, опять использовала человеческую неужив-
1) Роль человека, таким образом, весьма искусственна. Как обстоит дело
С обитателями других планет и их природы, мы не знаем; но, если бы мы это
поручение природы хорошо выполнили, то могли бы себя утешать тем, что среди
наших соседей во вселенной имели бы право занять не последнее положение.
Может быть у них каждый индивидуум в течение своей личной жизни достигает
полностью своего предназначения. У нас не ' так; только род может на это
надеяться.'

— 179 —
чивосп. даже больших обществ д государственных тел, этих
своего рода существ, ка.к средство, чтобы ца почве неизбежного
антагонизма последних создать состояние покоя и безопас¬
ности; другими словами, она посредством войн и напряженного,
никогда нё ослабевающего подготовления к ним, посредством
нужды, которая в сиду этого должна даже в мирное время ощу¬
щаться внутри каждого государства, побуждает сначала к не¬
совершенным попыткам, Но, наконец, после многих опустоше¬
ний, разрушений й даже сплошного внутреннего; истощения сил,
к тому, что разум мог бы подсказать и без столь глубоко-печаль-’
иого опыта, именно: выйти; из состояния беззакония диких и
вступить в союз народов, где каждое,, даже самое маленькое го¬
сударство могд'о бы ожидать своей безопасности и прав не от
своих собственных слабых сил, дли собственного правильного
суждения, но исключительно от великого народи ого союза
(Feodus Amphictyonum), от объединенной мощи и от реше¬
ния согласно законам объединенной .воли.
Как бы фантастически; ни казалась эта идея-и как бы она
ни высмеивалась в лцце аббата С ей-II ьера или Руссо (мо¬
жет быть, потому, что они верили в слишком близкое се осу¬
ществление), это, однако, неизбежный выход из нужды, в кото¬
рую люди взаимно друг друга толкают и которая заставляет
государства принял, именно то решение (с какими бы трудно¬
стями это для них inr было сопряжено),■ к которому дшшй чело¬
век был точно также вынужден поневоле прибегнуть, именно:
пожертвовать своей животной свободой и искать покоя и без¬
опасности в. закономерном государственном устройстве.
С этой точки зрения все войны являются только многочи¬
сленными попытками (правда, не вследствие намерения человека,
но по смыслу природы) довести до надлежащего состояния но¬
вые отношения между государствами д посредством разрушения
или, по меныцей мере, подавления всех образовать новые тела,
которые, однако, опять — либо в силу внутреннего разлада,
либо вследствие внешних международных распрей — не мОгут
продолжать свое существование и потому должны претерпе¬
вать новые аналогичные перевороты до тех нор, пока, наконец,
отчасти благодаря возможно паилучшему внутреннему устрой¬
ству гражданского общежития, отчасти же благодаря внешнему
международному законодательству и взаимным договорам госу¬
дарств, не будет достигнуто состояние, которое, подобно гра¬
жданскому общественному организму, сможет, как автомат,
самостоятельно существовать.
12*

— 180 —
В какой бы плоскости мы пи рассматривали этот вопрос:
будем ли ожидать этот конечный результат от эпикурей¬
ского стечения производящих причин, благодаря которым: го¬
сударства, как мельчайшие .частицы; материи, в силу, их случай¬
ного столкновения, будут подвергаться всевозможным образо-
Ва'ниям, которые вследствие новых столкновений вновь будут
разрушены, покуда, наконец, одно из подобных образований
случайно когда-Нибудь удастся и сохранит свою форму (сча-
стливый случай, на который вряд ли можно сколько-нибудь рас¬
считывать!); будем ли допускать, ’гго природа осуществляет
здесь предначертанный точный план — возвести нащ род по¬
степенно от низшего животного до наивысшего человеческого
состояния, именно, посредством собственного, хотя и вынужден¬
ного, искусства человека—it в этом кажущемся диком1 беспо¬
рядке развивает вполне своп изначальные дарования; или по-
желаем лучше принять, что в итоге, от совокупности всех этих
влияний и противовлияицй людей, вообще ничего, по крайней
мере разумного, jre может произойти, что все, останется, как быДо
раНьше, и «что (поэтому нельзя заранее сказать,, ,не подготовит |ти
нам, в конце концов, несогласие, столь естественное Для нашего
рода, еще в подобном; нашему нравственном состоянии, ад кро¬
мешный, полный страданий, именно тем, что человечество, быть
может, само это состояние й все достигнутые до настоящего
времени успехи культуры вновь уничтожит варварским опу-
стошёнием (судьба1, против которой, при господстве слепого
случая, нельзя устоять и которая па Деле, если ей не приписать
тайного руководящего намерения, связанного с мудростью при¬
роды, То же, что и анархическая свобода!); — во всяком случае,
невольно напрашивается вопрос: разумно ли признавать устрой¬
ство природы целесообразным в частях и. бесцельным в
целом?
Итак, то, что совершает без'нацадЫюе состояние дикого,
задерживающее развитие всех природных способностей нашего
рода, но, в конце концов, через бедствия, которые оно ему при¬
чиняет, заставляющее его выйти из этого состояния и вступить
в закономерное гражданское общежитие, где все естественные
зародыши могли бы развиваться, — то же самое делает и вар¬
варская свобода уже образовавшихся государств, именно: вслед¬
ствие употребления всех сил общественного существа На во¬
оружение, вследствие опустошений, вызываемых войной, еще
в большей сте(п)е(ни в силу неодолимости б!ыть всегда к ней
готовым, — хотя совершенное развитие природных дарований и
— 181 —
задерживается в своем поступательном ходе, — бедствия, отсюда
вытекающие, в союзе с благотворным; взаимным противодей¬
ствием: Многих соседних государств, обусловленным их свобо¬
дой, присуждают наш род найти закон равновесия и объединен¬
ную силу для поддержания его авторитета; следовательно, со¬
здать всеобщее состояние публичной государственной без¬
опасности.
Это состояние не является, однако, необходимо у с т о й ч и-
вым, ибо При отсутствии всякой опасности, силы человечества
быди бы усыплены. Но оно безусловно должно быть основано
На принципе равенства взаимных влияний и противо-
в Л и ян ий государств, дабы усиление одного па счет других
не могло иметь места.
До совершения этого последнего шага, образования союза
государств, следовательно, почти на полпутц к ее полному со¬
вершенствованию, человеческая природа претерпевает наиболее
тяжелые испытания при кажущемся внешнем благополучии. И
Руссо не был совсем неправ, ставя примитивное состояние
выше культурного; дбо такое мнение невольно создается, коль
скоро упускают из виду последнюю ступень1, па которую нашему
роду еще предстоит подняться. Мы! в высокой степени просве¬
щены искусством и ттагутсом;. Мы до излишества цивилизо¬
ваны п отношении всевозможных общественных учтивостей и
прмдичиЙ. Но для того, чтобы считать нас нравственно ^со¬
вершенными, нам еще многого недостает. Ибо идея нрав¬
ственности относится еще к культуре;! но применение этой
идеи, которое выражается нравственным элементом в честолюбии
И внешней пристойности, сводится на-нет цивилизацией. Покуда
государства тратят все свои силы на достижение своих суетных и
насильственных завоевательных стремлений и в силу этого беспре¬
рывно затрудняют медленную работу внутреннего совершепство-
НаНия образа мыслей своих граждан!, лишая их даже всякого
содействия в этом Направлении, — никакого нравственного улуч¬
шения нельзя ожидать. Для этого необходима долгая внутрен¬
няя обработка кажДого общественного существа', дабы! сделать
его способным воспитать своих граждан. А все доброе, которое
не покоится на нранствеЦно-Добром убеждении!, одна только
видимость и позлащенная нищета. В таком положении род чело¬
веческий останется до Тех пор, покуда он выйдет указанным! нам,й
путем из хаотического состояния своих государственных отно¬
шений.

— 182 —
Восьмое положение.
Историю человеческого рода можно расем а-
трпвать, как выполнение тайного плана приро¬
ды.— осуществить внутреннее—и для этой цели
также внешнее — совершенное государственное
устройство, как единственное состояние, в кото¬
ром она может наиболее полно развит!, все ее да¬
рования, заложенные в человечестве.
Это положите есть следствие предыдущего. Мы видцм,
что философия также может иметь свой хилиазм, но такой, для
проведения которого се идея может оказать, хотя весьма от¬
даленное, по верное содействие, и который все Же Не менее
фантастичен, чем религиозный.
Вопрос только в том, открывает ли опыт что-нибудь о таком
ходе предначертания природы. Я говорю что-нибудь; ибо этот
круговой оборот должен, кажется, потребовать для своего за-
вершепия столь много врсцени, что из той малой части, которую
человечество прошло в этом' ладравлешш, можно также не¬
уверенно составить себе представление обо всем: пути .и об
отношении .части к целому, как па основании всех произведен¬
ных до настоящего времени небесных наблюдений определить
движение, совершаемое нашим солнцем совместно со всем мно¬
жеством своих спутников в великой системе неподвижных звезд,
несмотря на то, что общее основание систематического устрой¬
ства вселенной и незначительное количество уже сделанных
наблюдений все же достаточно убедительны, чтобы заключить
о действительности такого кругового обращения. К тому же,
в силу свойственной человеку пытливости, он не может оста¬
ваться равнодушным даже к отдаленнейшей эпохе, в которую
еще будет существовать наш род, если она Может быть с уве-
речшретыо ожидаема. В особенности, в пашем случае она Может
нас тем более интересовать, что мы могли бы, кажется, по¬
средством нашего собственного разумного устройства прибли¬
зить наступление этого столь радостного для наших потомков
момента. Поэтому, для нас самих весьма важны слабые при¬
знаки его приближения.
В настоящее время государства находятся уже в таком
искусственном взаимном состоянии, что ни одно не может
отстать во внутренней культуре без того, чтобы не потерять
в силе и влиянии по сравнению с другими. Таким образом сохра¬
нение этой цели природы, где этому пе способствуют успехи
просвещения, все-таки надлежащим образом обеспечивается даже
— 181 —
Честолюбивыми стремлениями' государства. Далее, гражданская
свобода, теперь точнЪ также не может быть нарушена без
того, чтобы последствия такого акта не отразились вредно
на1 всем хозяйстве страны, и в особенности на торговле, а в силу
этого государство не может не почувствовать ослабления своего
международного значения. Эта свобода постепенно прогресси¬
рует. Когда препятствуют гражданину устроить свое благо¬
получие наиболее желательным ему самому способом, который
должен- быть совместим со свободой других, то этим самым
лишают жизненности всеобъемлющее производство и опять-таки
уменьшают силы целого. Поэтому, ограничение личности в ее
доггелъности все более упраздняется, всеобщая свобода веро¬
исповедания все более распространяется. И, таким образом,
мало-по-малу преодолевая заблуждения и. причуды, возникает
просвещение, как великое благо, которое человеческий род
извлекает даже из своекорыстного стремления увеличивать свое
господство, если он только понимает свою собственную выгоду.
По это просвещение, а вместе с ним и известное сердеч¬
ное участие, которое просвещенный человек не может не при¬
нять в добре, которое он вполне понимает, должно постепенно
подниматься вплоть до трона и иметь влияние даже на прин¬
ципы государственного ^управления. Хотя, например, наши ми¬
ровые повелители теперь lie находят свободных средств для
открытия общедоступных воспитательных учреждений и, в ссо-
бенности, для всего того, что касается общего блага, ибо все
поглощается военными бюджетами в ожидании грядущей вой¬
ны,— они, Тем не менее, увидят свою собственную выгоду в.том,
чтобы, по крайней мере, не препятствовать самостоятельным, но-
силтшым стараниям своих народов в этом направлении;. Нако¬
нец, сама война постепенно становится нс только искусствешюй
н сомШ цельной по ее исходу для обеих враждующих сторон,
но ввиду болезненных последствий, которые государства ис¬
пытывают иод давлением постоянно растущего долгового бре¬
мени (новое открытие), платежи по которому нс поддаются
учету, — также сознательным: предприятием, при 'чем влияние,
которое расстройство каждого государства оказывает в нашей,
благодаря своей промышленности, столь тесно спаянной части
света, на другие государства, так заметно, что последние, дви¬
жимые угрожаЪощей им самим опасностью, обращаются, правда
пе систематически, к третейскому суду. И, таким образом, посте¬
пенно и исподволь подготовляются будущие и великие госу¬
дарственные тела, призера которых мы не находим в древнем
мире.

— 184 —
Хотя в настоящее время подобное государственное тело
представляется в весьма еще грубых очертаниях, тем не менее,
все [члены, имеющие в будущем его составить, уже как будто
проникаются сознанием необходимости, в интересах каждого,
сохра{пения целого. И это обстоятельство позволяет надеяться,,
что После многих насильственных преобразований, наконец,
осуществится то, что природа наметила своей высшей целью,—
Именно, всеобщее мировое гражданское состояние,
как лоно, в котором все первичные способности человеческого
рода полностью разовьются.
Дев я то е поло жен п е.
Философская попытка обработать всеобщую
мировую историю согласно плану природы, пред¬
полагающему совершенное гражданское объеди¬
нение человеческого рода, должна рассматри¬
ваться, как возможная и даже полезная для -этого
замысла природы.
Правда, составлять историю, исходя из идеи, что извеч¬
ные мировые события должны были бы происходить в опреде¬
ленном порядке, если бы они совершались сообразно известным
разумным целям, является странным, и, невидимому, неле¬
пым намерением; кажется, что па таком фундаменте можно
построить только роман. Если же, однако, нужно допустить,
что природа даже в проявлениях человеческой свободы! дей¬
ствует Не без плана и конечных предначертаний, то эта идея
могла бы весьма пригодиться; и если мы теперь слишком близо¬
руки для того, чтобы проникнуть взором в тайный механизм
ее устройства, то, руководствуясь этой идеей, мы могли бы
все-таки беспорядочное сцепление человеческих действий, по
крайней мере в целом, представить, как систему. Ибо, если
начать от греческой истории, как от той, благодаря которой
всякая другая, более древняя или современная ёй, могла быть
сохранена, или, по меньшей мере, удостоверена1); если просле-
х) Только образованно© общество, которое с момента своего зарождения
до нашего времени беспрерывно существовало, может удостоверить древнюю
историю. За пределами этого общества все—terra incognita, и история пародов,
живших вне его сферы влияния, может начаться только с того времени, когда
они в нее вступили. Это случилось с еврейским народом в эпоху Птолемеев,
благодаря греческому переводу библии, без которого придавали бы мало значения
их изолированным сообщениям. Отсюда (когда это начало предварительно
разузнано) можно следовать дальше за их рассказами. И так со всеми другими
пародами. Первая страница Фукидида, говорит Юм, единственное начало
всех истинных историй.

— 185 —
дать влияние греков на образование и уродование государ¬
ственного тела римского народа, поглотившего греческое
государство, и влияние римлян на варваров, в свою очередь
разрушивших могущество Рима, и так далее, вплоть до нашего
времени, при чем, однако, государственную историю других
народов — поскольку сведения о них мало-по-малу дошли до
нас именно через эти просвещенные нации — рассматривать как
эпизод, то для нашей части света (которая, вероятно, явится
законодательницей для всех других) будет открыт правильный
ход улучшения государственного устройства. Если при этом,
далее, повсеместно обращать внимание только на гражданскую
организацию, па ее законы и Внешние политические отноше¬
ния,— постольку, поскольку эти учреждения, благодаря своим
достоинствам, в течение долгого времени способствовали воз¬
вышению и облагораживанию пародов, и, вместе с тем, также
развитию наук и искусств, вследствие же свойственных им
пороков обусловливали их новое падение, однако, так, что
всегда оставался зародыш просвещения, которой, развиваясь
все более после каждого переворота подготовлял ьысшую сту¬
пень кульТуры,— то, как я полагаю, будет найдена путеводная
нить, которая сможет послужить не только для объяснения
столь неясной картины человеческой деятельности иди для поли¬
тического разгадывания будущих государственных изменений
(польза, которую уже некогда извлекли из истории челове¬
чества, когда ее рассматривали, как несвязное влияние произ¬
вольной свободы), по (на что, не предполагая плана природы,,
нельзя рассчитывать) также для поднятия завесы с будущего.
Она даст утешительную и бодрящую надежду, позволяя прони¬
кать взором в отдаленнейшую от Нас эпоху, где человеческий
род представляется достигшим, наконец, того состояния, когда
все его природные задатки могут полностью развиваться и его
назначение на земле может быть выполнено.
Такое оправдание природы или, вернее, провиде¬
ния является, далеко не маловажной побудительной причиной
избрать особую точку зрения в рассматривании мира. Ибо, что
толку прославлять великолепие и мудрость творения в нераз¬
умном царстве природы и внушать благоговение к нему, когда
часть великой картины проявления высшей мудрости, являю¬
щаяся целью всего творения — история человеческого рода —
должна остаться, напротив, беспрерывным противоречием, кото¬
рое заставляет пас невольно отворачивать от нее глаза, при
чем сомнение найти здесь когда-либо конечное разумное наме-
— 186 —
penne приводит пас к мысли, что разгадать эту тайну можно
надеяться только в загробном мире?
Предположение, что я этой идеей мировой истории, имеющей
некоторым образом путеводную нить, a priori хотел вытеснить
•обработку .чисто э м п и р и ч секи составляемой истории в соб¬
ственном смысле слова, было бы неверным истолк|ованием
моего намерения. Это только мысль о том, что философский
ум (которой, .кроме того, должен был бы быть весьма сведущ
в истории) мог бы попытаться сделать, отправляясь от другой
точки зрения. Сверх того, эта некогда превозносимая обстоя¬
тельность, которой отличаются и новейшие работы по совре¬
менной истории, естественно должна Навести каждого па раз¬
мышления о том, как наши позднейшие потомки начнут разра¬
батывать громоздкий исторический материал, который мы им,
таким образом спустя несколько веков, могли бы; оставить.
Без сомнения в истории древпбйшето времени, сведения о кото¬
ром до11жпы будут для них быть издавна забытыми, они бу¬
дут ценить только то, 'гго представит для них непосредственный
интерес, именно, что сделали или уничтожили пароды и прави¬
тельства. в мировом смысле. А возможность обратить на это
внимание честолюбивых верховных правителей государств, равно
как цх подчиненных, дабы направить их к единственному сред¬
ству оставить о себе Неувядаемую славную память, может
еще, кроме того, послужить маленьким толчком ля попытки
создать такую философскую исто'рию.
(И. Кант. Идея всеобщей истории. В цзд. „Родонач. позитивизма’.
Вып. I, стр. 3-U, Спб., 1910).
Введение в критику чистого разума.
I. О раз л и чип ,ч Детого и эмпирического з и а иit я.
Без сомнения, все наше знание начинается с опыта; ибо
чем же пробуждалась бы к деятельности способность познания,-
если не предметами, которые действуют (riihren) на маши
чувства и отчасти сами- производят представления, отчасти по¬
буждают деятельность нашего рассудка сравнивать цх, сочетать
или разделять и, таким образом, перерабатывать грубый ма¬
териал чувственных впечатлений р познание предметов, называе¬
мое опытом. Следовательно, во времени никакое наше ана-.
ине не предшествует опыту', оно всегда начинается с опыта.

— 167 —
Но хотя вес паше знание начинается с опыта, из этого
вовсе Це следует, что оно все происходит из опыта. Вполне
возможно, ’что даже паше эмпирическое знание имеет сложный
состав и складывается из того, что мы воспринимаем посред¬
ством впечатлений, и из Того, что наша собственная способ¬
ность познания (только побуждаемая чувственными впечатле¬
ниями, привносит из себя самой, при чем эту прибавку мы обли¬
чаем от основного чувственного материала только тогда, когда
продолжительное упражнение обращает на нее все наЩе вни-
манис и делает нас способными к обособлению ее.
Поэтому возникает вопрос, который требует по крайней
мере ближайшего исследования и не может быть решен сразу,
с первого взгляда: существует ли такое независимое от опыта
и даже от всех чувственных впечатлений знание. Такие знания
называются априорными; их отличают от эмпириче¬
ских знаний, которые имеют апостериорное происхождение,
именно (в опыте.
Однако, термин a priori нс цмеет еще достаточно определен¬
ного значения, чтобы обозначить весь смысл поставленного
вопроса. Нередко относительно знаний, выведенных из эмпи¬
рических источников, .говорят, что мы способны к ним цлп
причастны им a priori, потому что мы получаем их ire непо-
средствсино из опыта, а выводим из общего правила, которое,
тем не менее, само заимствовано нами из опыта. Так, о человеке,
который подкопал ^‘НДамент своего дома, говорят: он мог
a priori знать, .что дом упа'деТ, т.-е. незачем, |было ожидать опыта
что дом, действительно, упадет. ОднаЦо, вполне a priori знать
об этом он все же не моТ. О том, чТо. тела тяжелы, и потому
падаю?', если лишены опоры, он должен был все же раньше
узнать из опыта.
Поэтом}- в дальнейшем исследовании мы будем называть
априорными знания, безусловно независимые от всякого,
а ис только от того или иного Ъныта. Лм противоположны
эмпирические знания, или знания, возможные только, a poste¬
riori, т.-е. путем оцыТа. В свою очередь из априорных знаний
чне ты ми называются Те, к которым совершенно не приме¬
шивается ничто эмпирическое. Так, например, положение: вся¬
кое изменение имеет причину, есть суждение априорное, однако,
не чистое, так как понятие изменения может быть получено
только из опыта.

- 188 -
Ы. Мы обладаем некоторыми априорными зна¬
ниями, и даже обыденный рассудок никогда не
обходится без них.
Существует признак, по которому мы можем с уверенностью
отличить чистое знание от эмпирического. Из опыта1 мы узнаем,
правда, что объект обладает такими или иными свойствами,
но мы не узна'ем при этом, что он не может быть иным. Итак,
во-первых, если нам встречается суждение, которое мыслится
с необходимостью, то это суждение априорное; если
к тому же оно не выведено ни из каких других суждений,
кроме ffex, которые и сами в свою очередь имеют необходимое
значение, то оно есть безусловно априорное суждение. В о-
вторых, опыт никогда не дает своим суждениям истинной или
строгой всеобщности, он сообщает им только предполагаемую
и сравнительную всеобщность (посредством индукции), так дао,
собственно, приходится выражаться следующим образом: на¬
сколько мы до сих пор воспринимали, исключений из .того или
этого правила пе встречается. Следовательно, если какое-либо
суждение мыслится с характером строгой всеобщности, Т.-е.
так, что не допускается возможность никакого исключения,
то такое суждение не выведено из опыта, а имеет силу абсо¬
лютно a priori. Значит, эмпирическая всеобщность есть лишь
произвольное повышение значения суждения с той ступени,
когда оно имеет силу для большинства случаев, на try ступень,
когда оно имеет силу для всех случаев, как, например, в сужде¬
нии: все тела тяжелы. Наоборот, там, где строгая всеобщность
принадлежит суждению по существу, она указывает на особый
познавательный источник суждения, именно на способность
к априорному знанию. Итак, необходимость и строгая всеобщ¬
ность суть надежные признаки априорного знания; также ц
друг с другом они связаны неразрывно. Однако, пользуясь
этими признаками, в одних случаях бывает легче обнаружить
случайность суждения, чем эмццрцчсскую ограниченность его,
а в других случаях, наоборот, более ясною бывает неограни¬
ченная всеобщность', приписываемая нами суждению, чем необ¬
ходимость его; поэтому полезно применять отдельно друг от
друга эти критерии, из которых каждый безошибочен сам
по себе.
Нетрудно доказать, что человеческое знание, действительно,
содержит в себе такие необходимые и в строжайшем смысле
— 189 —
всеобщие, следовательно, ;чистые априорные суждения. Рдели
угодно найти пример из области наук, то стоит лишь указать
на все положения математики;! если угодно найти пример из
самого обыденного применения рассудка, то для этого можно
сослаться на утверждение, .что всякое изменение должно иметь
причину; в последнем суждении самое понятие причины содержит
в себе с такою очевидностью понятие необходимости связи с дей¬
ствием и строгой всеобщности правила, что оно совершенно
было бы уничтожено, если бы мы вздумали, как это делает Юм,
выводить его из частого следования одного события за дру¬
гим, и из возникающей отсюда привычки (следовательно, чисто
субъективной необходимости) сочетать представления. Даже и
нс приводя подобных примеров в доказательство действи¬
тельности чистых априорных основоположений в нашем по¬
знании, можно установить s необходимость их для возможности
самого опыта, т.-е. доказать a priori существование их. В самом
деле, откуда же сам опыт мог бы заимствовать свою достовер¬
ность, если бы все правила, которым он следует, в свою очередь
опять были бы эмпирическими, следовательно, случайными,
вследствие .чего их едва ли можно было бы считать первыми
основоположениями. Впрочем, здесь мы Можем, удовольство¬
ваться тем, что указали чистое применение нашей познаватель¬
ной способности как факт, и перечислили признаки его. Но
нс только в суждениях, а даже и в понятиях обнаруживается
априорное происхождение некоторых из них.
Отвлеките постепенно от вашего опытного понятия тела
все эмпирическое, что есть в нем: цвет, твердость или мяг¬
кость, даже непроницаемость, и тогда все же останется про¬
странство, которое было занято телом (теперь уже совер-
шенно исчезнувшим), и от которого вы пе можете отвлечься.
Точно так же, если вы отвлечете от вашего эмпирического по¬
нятия какого-угодно телесного или нетелесного объекта все
свойства, известные из опыта, то все же вы нс Можете отвлечь
от него то свойство, благодаря которому вы мыслите его, как
субстанцию или нечто принадлежащее субстанции (хотя
это понятие обладает большею определенностью, .чем понятие
объекта вообще). Вы должны поэтому под влиянием необходи¬
мости, с которой это понятие навязывается вашему уму, при¬
знать, .что опо имеет свой источник в нашей познавательной
способности a priori.

— 190 —
Ш. Для философии необходима наука, опреде¬
ляющая возможность, принципы и объем, всех
априорных знаний.
Еще больше (чем все предыдущие) говорит нам гот факт,
что некоторые познания покидают поприще всякого возмож¬
ного опыта и с помощью, понятий, для которых в опыте нигде
не может быть дан соответствующий объект, повидимому, рас¬
ширяют сферу7 наших суждений за предёлы всякого опыта.
Именно к области этих послед!шх. знаний, которые выходят
за границы чувственного мира и пе могут пользоваться - ру¬
ководством и поверкою опыта, относятся исследования нашего
разума, считаемые ’ нами по их важности более значительными
и по щх конечной цели более возвышенными, чем все, чему
рассудок может научиться в области явлений. Мы готовы пойти
па что угодно, даже с риском заблудиться, чем оставить такие
важные исследования, вследствие какого-либо сомнения или из
пренебрежения и равнодуппгя к ним. (Эти неизбежные проблемы
самого чистого разума суть бог, свобода и бессмертие.
Наука, стремящаяся с помощью всех своих построений добиться
в конечном итоге исключительно лишь разрешения этих задач,
называется метафизикой; ее метод вначале имеет догматиче¬
ский характер в том смысле, что она уверенно берется за эту
задачу без предварительного испытания способности или пе- но-
собностп разума выполнить такое великое предприятие.
Когда мы покидаем почву опыта, казалось бы естественным
не строить тотчас же здашщ с помощью таких знаний, и па дове¬
рии к таким основоположениям, происхождение которых неиз¬
вестно, а заложил» сначала прочный фундамент своей постройки
путем старательного исследования, именно путем предваритель¬
ного* решешы вопроса, каким: образом рассудок может притги
ко всем этим априорным знаниям1, и какой объем, значение
и ценность О1щ могут иметь. И в самом' деле такой, путь следует
назвать естественным', если разуметь под эли словом все то,
что происходит правильно и разумно; если же под словом
естественный: разуметь то, что всего более распространено,
тогдг, 'наоборот, попятно и естественно, что такое исследование
долго не появлялось. В самом деле, некоторые из этих знаний,
например, математические, с древних лор обладают характером
достоверности и вследствие этого предрасполагают также в
пользу других знаний, хотя бы они и имели совершенно иную
природу. К тому же, выйдя за предел ы опыта, можно быТь у вс-
— 191 —
реНным в том, что не будешь опровергнут опытом. Между тем.
наклонность расширить знание так велика, .что развитие ее мо¬
жет' быть задержано только в том случае, если мы наталки¬
ваемся па явные противоречия,- но этих противоречий можно из-
бежать, если строить свои вымыслы осторожно, при чем они
все же остаются вымыслами. Математика дает нам блестящий
пример того, как далеко можно подвинуться вперед з сфере
априорного знания независимо от опыта. Правда, опа зани¬
мается предметами и позпаппямН лишь настолько, насколько
они могут быть выражены в наглядном представлении. Однако,
это обстоятельство легко упустить из вида, так как наглядные
представления математики самМ могут быть даны a priori й по¬
тому их трудно Отличить от чцстых понятий. Г Год стрекаемая
таким доказательством могущества разума страсть к расширению
знания не признает никаких границ. Рассекая в - свободном по¬
лете воздух и чувствуя противодействие его, легкий; голубь
мог бы вообразить, что в безвоздушном пространстве ему было
еще легче летать. Так, Платон покинул область чувственного
мира, потому что он ставит узкие границы рассудку, и от¬
важился пуститься за пределы его на крыльях идей в пустое
пространство чистого разеудка. Он пе заметил, что своими уси¬
лиями он не пролагал дороги, так как нс встречал никакого
сопротивления, которое могло бы играть роль точки опоры для
приложения его сил, чтобы сдвинуть рассудок с места. Но
такова уже обыкновенная судьба человеческого разума в его
умозрениях: он торопится поскорее закончить свое здание и
только после этого начинает впервые исследовать, хорошо ли
было заложено основание. При этом он подыскивает всевозмож¬
ные оправдания, чтобы успокоить нас относительно его прочно¬
сти или даже совсем отклонить такое запоздалое п опасное испы¬
тание. Во время же самой постройки здания, от забот и подо¬
зрений нас удерживает следующее обстоятельство, подкупаю¬
щее нас надеждою, на мнимую обстоятельность. Значительная и,
пожалуй, наибольшая часть деятельностей нашего разума со¬
стоит в расчленении понятий, имеющихся уже у лас. Этим
путем мы получаем множество знаний, которые, правда, суть
пе что иное, цак разъяснение или изложение того, что уже
мыслилось (хотя и в спутанном еще виде) в наших понятиях,
но все же по форме ценятся наравне с новыми -выводами,
хотя по содержанию только растолковывают, а пе расширяют
имеющиеся уже у нас понятия. Так как этцм путем действ{и-
тельно получается априорное знание, развивающееся надежно
— 192 —
и плодотворно, то разум, незаметно для себя, подсовывает под
видом такого знания утверждения совершенно иного рода, в ко¬
торых on a priori присоединяет к данным понятиям совершенно
чуждые им элементы, не зная вовсе откуда они получены и даже
вовсе не задаваясь этим вопросом. Поэтому я займусь теперь
прежде всего исследованием различия между этими двумя родами
знания.
IV' О различии аналитических и синтетических
су ждейий.
Во всех суждениях, в которых мыслится отношение субъ¬
екта к предикату ’ (я имею в виду только утвердительные су¬
ждения, так как вслед за этим применить сказанное к отрица¬
тельным суждениям не трудно), это отношение может быть'
двояким. Или предикат В принадлежит субъекау А, как нечто
содержащееся (в скрытой форме) в этом понятии А, или же В
находится вне понятия Л, хотя и стоит в связи с ним. В первом
случае я называю суждение аналитическим, а зо втором—
синтетическим. Следовательно, аналитический характер
имеют тс суждения (утвердительные) в которых связь предиката
с субъектом мыслится вследствие тождества, а те суждения, в
которых эта связь мыслится без тождества, должны называться
синтетическими. Первые можно было бы также называть по¬
ясняющими, а вторые — расширяющими, т. к. первые
своим предикатом ничего не присоединяют к понятию субъекта,
а только разлагают его путем анализа на части, которые уже
мыслились в нем (хотя и в смутной форме), между тем, как
последние присоединяют к понятию субъекта предикат, кото¬
рый вовсе не находился р. нем и не мог бы был» извлечен
него никаким анализом. Например, если я говорю «все тела
протяженны», то это суждение аналитическое. В самом деле,
мне незачем выходить за; пределы понятия, соединяемого мною
со словом тело, чтобы найти, .что протяжение связано с ним,
м*не нужно только расчленить1 это понятие, Т.-е. дать себе отчет
в Многообразии, всегда мыслимом И нем, чтобы найти в нем
этот* предикат; следовательно, это аналитическое суждение. На¬
оборот, если я говорю «все тела тяжелы», то этот предикат
есть не что иное, чем то содержание, которое я мыслю в про¬
стом понятии Тела вообще. Следовательно, присоединение та¬
кого предиката' Дает синтетическое суждение.

— 193 —
(Эмпирические суждения, как таковые, все имеют синтетиче¬
ский характер. В самом деле, было бы нелепо основывать ана¬
литические суждения на опыте, так как, высказывая эти су¬
ждения, я вовсе не должен выходить за пределы своего поня¬
тия, и, следовательно, не нуждаюсь в свидетельстве опыта. Су¬
ждение, что тела проТяжеюты, устанавливается a priori и вовсе не
сеть суждение опыта. Раньше, чем приступить , к опыту, я имею
псе условия для своего суждения уже в этом понятии, из. кото¬
рого мне остается только извлечь, предикат согласно закону
противоречия, и, благодаря этому, я в то же время могу созна¬
вать необходимость этого суждения, которая никоим образом
не могла бы быть указана опытом. Наоборот, в понятие тела
я вовсе Не включаю предикат тяжести, однако, этим понятием
обозначается предмет опыта через некоторую часть опыта, к ко¬
торой я могу, следовательно, присоединить другце масти того же
самого опыта, сверх тех, какие находятся в первом понятии.
Я могу сперва познать ан а л итич е с к и е понятия ?,ела через
признаки протяженности, Непроницаемости формы и пр., которые
мыслятся в Этом понятии. Но вслед за этим я расширяю свое
знание и, обращаясь к опыту, от которого я отвлек эТо понятие
тела, я Нахожу, что с вышеуказанными признаками всегда свя¬
зана также тяжесть, и, таким образом, присоединяю синте¬
тически этот Признак к понятию тела, как его предикат.
Следовательно, возможность синтеза предиката тяжести с по¬
нятием тела основывается на опыте, так как оба эти
понятия, хотя одно из нцх и не содержится в другом, тем
не менее принадлежат друг К другу, хотя бы лишь случайным
образом, как Насти одного целого, именно опыта, который есть
не что Иное, как синтетическое соединение наглядных пред¬
ставлений.
Но априорные синтетические суждения совершенно лишены
этого вспомогательного средства. Если я должен выйти за пределы
понятия А, .чтобы дознать связь с (ним! другого /понятия Ь, то
на что я могу опереться и что делает возможным синтез, если
в этом случае я не имею преимущества искать для пего опоры
в опыте. Возьмем суждение: все, что случается, имеет свою
причину. В понятии случающегося я мыслю, правда, о суще¬
ствовании, которому предшествует время, когда его не било,
и отсюда могут быть получены аналитические суждения. Однако,
понятие причины (находятся целиком вне этого понятия) и
имеет д виду нечто иное, чем понятие случившегося, и вовсе
не содержится в этом понятии. Кадим же образом я прихожу
Кн. для чтения по истории философии.	13
— 194 —
к тому, что приписываю случающемуся нечто отличное от пего,
и узнают, что понятие причины, вовсе не заключающееся в пер¬
вом1 понятии, тем не менее связано с ним '(и .притом необхо¬
димо). Каково здесь то (неизвестное — х), па которое оти¬
рается рассудок, когда он уверен в том, что нашел все поня¬
тия А отличающийся от него, по тем не менее связанный!
с ним предикат. Опыт ire может играть эту роль, потому что
в приведенном основоположении второе понятие присоединяется
к первому Не только с большею всеобщностью, чем этого может
достигнуть опыт, но и с необходимостью, следовательно, совер¬
шенно a priori и из чистых понятий. Конечная цель всего нашего
умозрительного априорного знания заключается именно в таких
синтетических, Т.-е. расширяющих основоположениях, тогда
как аналитические суждения чрезвычайно важны и необходимы,
но лишь для того, чтобы приобрести отчетливость понятий, тре¬
бующуюся для уверенного и широкого синтеза, а пе для того,
чтобы строить действительно новое здание.
V Все теоретические науки разума содержат
в себе априорные синтетические суждения, как
принципы.
1. Все математические суждения имеют синте¬
тический характер. Это положение, хотя оно бесспорно
достоверно и очень важно для дальнейшего исследования, до
сих пор, повидимому, ускользало от впимашш ученых, зани¬
мающихся анализом человеческого разума; мало того, оно прямо
противоположно всем их предположениям. В самом деле, когда
было замечено, что умозаключения математиков совершаются
согласно закону противоречия (а это требуется природой вся¬
кой аподиктической достоверности), то философы уверили себя,
будто также и основоположения познаются из закона противо¬
речия; но это убеждение было ошибочным, так как синтетиче¬
ские суждения, правда, могут быть усмотрены согласно закону
противоречия, однако, не сами по себе, а таким образом, что при
этом всегда предполагается другое синтетическое суждение, из
которого первое может быть выведено.
Прежде всего, следует заметить, что настоящие матема-
'пиескле положения, всегда суть априорные, а не эмпириче¬
ские суждения, потому, что они обладают необходимостью, ко¬
торая не может быть заимствована из опыта. Если же с этим
не согласятся, то я готов ограничить свое утверждение обла¬
стью чистой математики, само понятие которой указы-

— 195 —
вает па то, что опа содержит не эмпирическое, а исключи¬
тельно чистое априорное знание.
На первый ‘ взгляд может показаться, что положение 7 плюс
5 равн. 12 есть чисто аналитическое суждение, вытекающее со¬
гласно закону противоречия из понятия суммы семи и пяти.
Однако, присматриваясь ближе, мы находим, что понятно суммы
семи и пяти содержит в себе только признак соединения этих
двух чисел в одно, при чем1 вовсе пе указывается, каково То
число, которое охватывает слагаемые. Понятие двенадцати вовсе
еще не мыслится вследствие того, что я только мыслю о со¬
единении семи и пяти; и, сколько бы я ни анализировал свое
понятие такой возможной суммы, я бы не .встретил в нем
числа 12. Для этого необходимо выйти за' пределы этих поня-
тиЙ, взяв на помощь наглядное представление, соответствующее
одному из них, например, свои пять пальцев или (как эТо
делает 3 е г и е р в своей арифметике) пять точек, и присоеди¬
нять постепенно единицы числа 5, данного в наглядном предста¬
влении, к понятию семи. При этом я беру сначала число семь
И затем, привлекая па помощь к понятию пяти наглядное пред¬
ставление пальцев своей руки, я присоединяю постепенной числу
семь с помощью этого образа единицы, взятые для составления
числа пять, и, таким образом., вижу, как возникает двенадцать.
О том, что 5 должно было быть присоединено к 7, я, правда^
Мыслил в понятии суммы =7 плюс 5, но я тогда не знал ещё,
что эта сумма равна двенадцати. Следовательно, приведенное
арифметическое суждение имеет во всяком случае синтетиче¬
ский характер. Это становится еще очевиднее, если взять не¬
сколько большие числа, так как тогда ясно, что, сколько бы мы
ии переворачивали па всякие лады свои понятия, мы никогда
не могли бы найти суммы посредством одного лишь анализа
понятий, без помощи наглядных представлений.
Точно так же ни одно основоположение чистой геометрии
не есть аналитическое суждение. Положение «прямая линия есть
кратчайшее расстояние между двумя точками» имеет синтети¬
ческий характер. В самом деле, мое понятие прямой содер¬
жит в себе только признак качества, но ничего не говорит
о величине. Следовательно, понятие кратчайшего расстояния це¬
ликом присоединяется к понятию прямой линии извне и никаким
анализом не может быть извлечено из пего. Поэтому здесь на
помощь должно быть взято наглядное представление, посред¬
ством которого единственно возможен синтез.
13*

— 196 —
Только немногие из основоположений, предполагаемых гео¬
метрией, суть действительно аналогические суждения й основы¬
ваются на законе противоречия. Однако, они, будучи тождествен¬
ными положениями, служат только для методической связи
а 1не как принципы; таковы, например, суждения а— а, целое
раъи > самому себе, или (а плюс в) > а, т.-е. целое больше сетей
части. Но даже и эти суждения, хотя они имеют силу на осно¬
вании одних только понятий, допускаются в математике только
потому, что могут быть выражены в наглядном представлении.
Если мы, обыкновенно, думаем, будто предикат таких аподик¬
тических суждений уже содержится в нашем понятии, так что
суждение имеет аналитический характер, То источником этого
мнения является исключительно двусмысленность выражений. Мы
должны, как мы говорим, присоединить мысленно к данному
понятию некоторый предикат, и эта (необходимость связана уже
с самими понятиями. Между тем, вопрос состоит пе в том,
что мы должны присоединить мыслью к данному поня¬
тию, а в том, Что мы, действительно, мыслим в нем,
хотя и в смутной форме. При такой постановке вопроса оказы¬
вается, что предикат связан с указанными понятиями, правда,
необходимо, однако, не как нечто мыслимое в самом понятии,
а с помощью наглядного представления, которое должно при¬
соединиться к понятию.
2. Естествознание (Physica) заключает в себе
априорные синтетические суждения, как прин¬
ципы. Я намерен привести в виде Примеров • лишь неболь¬
шое количество суждений, именно следующие: при всяких
изменениях телесного мира количество материи остается Не¬
изменным, или: при всякой Передаче движения действие и про¬
тиводействие всегда должны быть равны друг другу. В, обоих этих
суждешшх не только необходимость, следовательно, априорное
происхождение их, но и Их синтетический характер очевидны.
В самом деле, в понятии материи я пе мыслю ее устойчивости,
а имею в виду только ее присутствие в пространстве путём
наполнения его. Следовательно, в приведенном суждении я, Дей¬
ствительно, выхожу за пределы понятия материи, чтобы при-
соедцциТь К нему a priori'нечто такое, чего я пе мыслил в нем.
Итак, это суждение имеет не аналитический, а синтетический
характер и тем не менее мыслится a priori; точно то же мы
встречаем и в других положениях чистого естествознания.
3. М е т а! ф и з и к а, даже если и рассматривать ее, как науку,
которую до сих пор философы только пытаются создать, хотя
— 197 —
без нес и нельзя обойтись вследствие природы человеческого
разума, должна заключат!, в себе априорные с-ц н т е-
тдческие знания; ее задача состоит вовсе пе в том, чтобы
только расчленять и, таким1 образом, аналитически разъяснять
понятия, составляемые нами a priori о вещах; в пей мы стремимся
расширить a priori знания и должны для этого пользоваться та¬
кими основоположениями, которые прпсоедшгяют к данному по¬
нятию нечто нс содержавшееся еще в нем; при этом мы с по¬
мощью априорных синтетических суждений заходим даже Так
далеко, ;что сам опыт пе может следовать за нами, как, напри¬
мер, в положении: мир должен иметь начало и т. и. Таким
образом, метафизика, по крайней мере, согласно своей цели,
состоит исключительно из априорных синтетических положений.
VI. Общая задача чистого разума.
Если нам удается подвести целую группу исследований под
формулу одной проблемы, то и это уже большой шаг вперед.
Таким образом, мы облегчаем труд не только себе, путем точ¬
ного определения задачи, но и своим критикам, которые поже¬
лали бы испытать, достигли ли мы своей цели или нет. В пред¬
лагаемом исследовании настоящая задача чистого разума заклю-
чгется в следующем вопросе: как возможны синтетиче¬
ские суждения a priori?
Метафизика оставалась до сих пор в колеблющемся состоя¬
нии недостоверности и противоречивости исключительно по¬
тому, что эта задача и, быть может, даже различие между ана¬
литическими и синтетическими суждениями прежде
никому не приходили в голову. Метафизика стоит и падает
вместе с решением этой задачи или удовлетворительным доказа¬
тельством того, что возможность, подлежащая объяснению
в этой проблеме, в действительности вовсе не существует. Да¬
вид Юм, из всех философов еще ближе всего подошедший
к этой задаче, но все же мысливший • ее не с достаточной
определенностью и всеобщностью, так как он обратил внимание
только на синтетическое положение связи действия с причиной
(Principium causalitatis), пришел к убеждению, что такое положе¬
ние совершенно не может быть априорным; согласно его умо-
заклЮ|Чениям все, что мы называем метафизикой, сводилось бы
к простой иллюзци, ошибочно принимающей за усмотрение
разума то, что в действительности заимствовано только из
опыта н благодаря привычке приобрело характер кажущейся
— 198 —
необходимости. К этому утверждению, разрушающему всякую
чистую философию, он никогда не пришел бы, если бы задача,
поставленная наш!, стояла перед его глазами во всей ее все¬
общности, так как тогда он заметил бы, иго, согласно его
аргументам, также и чистая математика, без сомнения содер¬
жащая в себе априорные синтетические положения, была бы
невозможна, а от этого утверждения его здравый рассудок,
конечно, удержал бы его.
Разрешение поставленной выше задачи заключает в себе
вместе с тем разъяснение возможности чистого применения ра¬
зума при обосновании и развитии всех паук, содержащих в себе
априорное теоретичешюе знание о предметах; иными словами,
при этом получается ответ на вопросы.
Как возможна чистая математика?
Как возможно чистое естествознание?
Так как эти науки действительно существуют, то есте¬
ственно ставить вопрос, как они возможны: их действитель¬
ность *) показывает, что они должны быть возможны. Что же
касается метафизики, то, так как она до сих пор плохо раз¬
вивалась, и ни одна из предложенных до сих пор систем, если
принять в расчет их существенную цель, не заслуживает того,
чтобы ее признали действительно существующей, то всякий
имеет право усомниться в ее возможности.
Однако, и этот в и д з п а п и я надо рассматривать в из¬
вестном смысле слова, как существующий; метафизика суще-
<"Гвует, если не как наука, то все же, как естественная склон¬
ность (metaphysica naturalis). В самом деле, человеческий разум
в силу собственной потребности, а вовсе не под влиянием одной
только суетности многознания, неудержимо доходит до таких
вопросов, которые пе могут быть разрешены никаким опытным
применением разума и заимствованными из этого применения
принципами; поэтому у всех людей, как только их разум расши¬
ряется до умозрения, действительно, всегда была и будет какая-
1) Быть может, кто-нибудь усомнится еще в действительности чистого
естествознания. Однако стоит только рассмотреть различные положения, высказы¬
ваемые в начало обыкновенной (эмпирической) физики, папр. относительно не¬
изменности количества материи, относительно косности, равенства действия п
противодействия и т. п., чтобы тотчас ясе убедиться, что опи составляют чистую
или рациональную физику (physicam puram или rationalem), которая заслуживает
того, чтобы ее ставили отдельно, как особую пауку, в ее узком или широком, но
непременно полном об'еме.

— 199 —
либо метафизика. Л потому и относительно нее следует поставить
вопрос: как возможна метафизика, как естествен¬
ная склонность, т.-с. как из природы общечеловеческого
разума возчшкают вопросы, которые чистый разум задает себе
и под влиянием собственной своей потребности, насколько мо¬
жет, пытается решить.
Но так как во всех прежних попытках ответить па эти
естественные вопросы, 'например па вопрос, имеет ли мир на¬
чало или оп существует вечно, и т. п., всегда встречались не¬
устранимые противоречия, то нельзя только ссылаться па есте¬
ственную склонность к метафизике, т.-е. на самую способность
чистого разума, из которой, правда, всегда возникает какая-нибудь
метафизика (какая бы она ни была), но должно найти возможность
достигнуть достоверности или в знании, или в незнании ее
предметов, т.-е. или решить ее задачи, или исследовать, 'насколько
разум способен и неспособен судить об этих предметах; иными
словами, должна найтись возможность или расширить с досто¬
верностью наш чистый разул или поставить ему определенные
и достоверные границы. Этот последний вопрос, вытекающий
из поставленной выше общей задачи, можно совершенно пра¬
вильно выразить в следующей форме: как возможна мета¬
физика, как паука.
’Таким образом, критика разума необходимо приводит в
конце концов к науке; наоборот, догматическое применение
разума без критики приводит к ни на рем не основанным утвер¬
ждениям, которым можно противопоставить столь же неосно¬
вательные утверждения, следовательно, к скептицизму.
Эта паука не может иметь также огромного, устрашающего
объема, так как опа занимается не объектами разума, разно¬
образие которых бесконечно, а только самим разумом, только
задачами, возникающими исключительно из его недр и предлагае¬
мыми ему собственной его природой, а не природой вещей,
отличных от него; в самом деле, если разум сперва исследует
вполне свою собственную способность в отношении пред¬
метов, которые могут встречаться ему в опыте, то тогда легко
определить со всею полнотой и достоверностью объем и границы
предпринимаемого применения его за пределами всякого опыта.
Итак, 1мы можем и должны считать все сделанные до сих
нор попытки догматически построить метафизику не осуще¬
ствленными. Если некоторые из них заключают в себе анали¬
тические элементы, получшшые простым расчленением понятий,
присущих нашему разуму a priori, то этот анализ еще не госта-
— 200 —
вляет цели, а служит лишь пособием для настоящей метафизики,
именно для априорного синтетического расширения нашего зна¬
ния; анализ не годится для этого, так как он показывает Только,
что содержится в этих понятиях, по не определяет каким обра¬
зом мы приходим a priori к Таким понятиям, чтобы затем иметь
возможность определить также их применение, имеющее значение
для предметов всякого знания вообще. К тому же нс требуется
большого самоотречения, чтобы отказаться от всех этих щш-
тязаний, так как неоспоримые и неизбежные при догматическом
методе противоречия разума с самим собой давно уже лишили
влияния всякую прелиною метафизику. Большая стойкость нужна
для Того, чтобы внутренние затруднения и внешние противо¬
действия не удержали нас от памершпгя содействовать совер¬
шенно иными, чем прежде, приемами благополучному и плодо¬
творному произрастанию необходимой для человеческого разума
науки, всякий ствол которой можно, конечно, обрубить, но корни
которой Нельзя истребить.
VII. Идея и разделение особой науки, называемой
критикой чистого разума.
Из всего сказагшого вытекает идея особой науки, которая
может называться критикой чистого разума. Разумом
называется способность, дающая принципы априорного зна¬
ния. Следовательно, .чистый разум1 есть способность, содержащая
принципы безусловного априорного знания. Органоном чистого
разума должна быть совокупность тех принципов, согласно ко¬
торым могут быть приобретены и действительно осуществлены
все чистые априорные знания. Полное применение такого
органона дало бы систему чистого разума. Но так как требовать
такой науки, это значило бы добиваться слишком: многого, и так
как еще не известно, возможно ли также (здесь), вообще Та¬
кое расширение нашего знания, и в каких случаях оно воз¬
можно, то науку, ограничивающуюся одним лишь исследованием
чистого разума, его источников и границ, мы можем рассма¬
тривать, как пропедевтику к системе чистого разума. Та¬
кая пропедевтика долита называться пе наукой, а только
критикой чистого разума, а польза ее (в отношении к теоре¬
тическим знаниям), в самом деле, может быть только отри¬
цательной, она может служить не для расширения, а только для
очищения нашего разума и освобождения его от заблуждений,
что уже представляет собой значительную выгоду. 51 называю
— 201 —
трансцендентальным всякое знание, занимающееся нс
столько предметами, сколько нашей способностью познания пред¬
метов, поскольку оно должно быть возможным a priori. Спет е-
ма таких понятий должна 'называться г ра и с цен цен¬
та л пЦой’ философией. Однако, и этого для начала
было бы слишком много. Такая наука должна бы содер¬
жать в себе в полном объеме как аналитическое, так
и априорное синтетическое знание, и потому в отиоше-
тщ к нашей задаче она обладала бы слсшком широким
объемом, так как мы собираемся углубляться в своем
анализе лишь настолько, насколько это неизбежно необходимо,
чтобы усмотреть во всей широте пршщипы априорного синтеза,
единственно интересующие нас. Мы занимаемся здесь именно этим
исследованием, которое мы можем назвать собственно не наукой,
а только трансцендентальной криптой, так как оно имеет целью
Не расширение самих знаний, а только исправление их, и должно
дать пробный камень ценности или негодности всех априорных
знаний. Поэтому такая критика есть, по возможности, подготовка
к органону или, если бы это не удалось, по крайней мере, к ка¬
нону его, согласно которому во всяком случае в будущем
могла бы быть построена как аналитически, так и синтетически
полная система философии чистого разума, все равно, будет ли
опа состоять в расширении или только в ограничении его по¬
знания. Что такая система возможна и даже будет иметь вэв:е
не слишком большой объем, так что можно надеяться вполне
завершить ее, на это можно рассчитывать уже ввиду того,
что здесь предметом .исследования служит не природа вещей,
которая неисчерпаема, а рассудок, который судит о природе
вещей, да и то лишь рассудок в отношении его априорных зна¬
ний; это достояние рассудка пе может укрыться от нас, так как
нам не приходится искать его вис себя, и по всей вероятности
оно не слишком велико, так ’гго можно вполне воспринять его,
обсудить его достоинство или негодность, и дать правильную
оценку его. (Еще менее следует ожидать здесь критики rainr
и систем чистого разума; здесь дана только крипта самой спо¬
собности чистого разумна. Только основываясь на этой критике
можно найти надежный критерий для оценки философского со¬
держания древних и новых сочинений по этому предмету; в про-,
тивном случае непризнанный историк и судья оценивает пи на
чем не основанные утверждешш других посредством своих соб¬
ственных утверждений, которые в такой же мере не об¬
основаны) .

— 202 —
Трансцендентальная философия есть идея пауки, для осу¬
ществления которой критика чистого разума должна набросать
архитектонически, т.-е. из принципов полный план, с ру¬
чательством за полноту и надежность всех частей этого здания.
(Она представляет собой систему всех принципов чистого раз¬
ума). Сама эта критика еще не называется трансцендентальной
философией исключительно потому, что опа должна' была бы
содержать в себе также обстоятельный анализ всего априорного
человеческого познания, чтобы быть полной системой. Наша
критика, правда, также должна дать полное перечисление всех
основных понятий, составляющих чистое знание, однако, опа, как
и следует, воздерживается от обстоятельного анализа самих этих
понятий, а также оТ полного перечисления производных из Пих
понятий, отчасти потому, что такой анализ пе был бы целесо¬
образен, так как он не связан с затруднениями, встречающимися
в синтезе, ради исследования которого предпринята вся эта
критика, а отчасти также потому, ,что единство плана наруши¬
лось бы попыткой взять На себя .ответственность за полноту
такого анализа и выводов, между тем как это вовсе не тре¬
буется поставленной целью. Этой полноты анализа и вывода
из априорных понятий, которые мы изложим в настоящем со¬
чинении, не Трудно будет достигнуть, если только сначала
будут установлены эти понятия, как законченные принципы
синтеза, и если в отношении этой существенной цели ни в чем
не будет недостатка.
Таким образом, в критику чистого разума входит все, что
составляет содержание трансцендентальной философии: она есть
полная идея Трансцендентальной философии, по еще пе сама эта
наука, потому что в анализе она углубляется лишь настолько,
насколько это необходимо для полной оценки априорного син¬
тетического знания.
Устанавливая подразделения этой науки, в особенности надо
имен» в виду, чтобы в нее вовсе не входили понятия, заклю¬
чающие в себе ’гто - бы то пи было эмпирическое, т.-е чтобы
априорное знание было вполне чистым. Поэтому, хотя высшие
основоположения морали и основные понятия се суть априорные
знания, тем нс: менее они не входят в трансцендентальную фи¬
лософию, так как они, хотя и пе полагают в основу своих
предписаний понятия удовольствия и страданий, страстей И на¬
клонностей и т. п., которые все имеют эмпирическое происхо¬
ждение, тем не менее, исследуя понятие долга, необходимо
вводят их в состав системы чистой нравственности, как претят-
— 203 —
ствия, которые должны быть побеждены, или как приманки,
которые пе должны быть мотивом деятельности. Таким обра¬
зом, трансцендентальная философия есть наука чистого, исклю¬
чительно теоретического разума, так как все практическое, по¬
скольку оно содержит в себе побудительные мотивы, находится
в связи с .чувствами, которые относятся к эмпирическим источ¬
никам познания.
Если устанавливать подразделения этой науки с общей
точки зрения системы вообще, то она должна содержать в себе,
во-первых, учение об элементах, и, во-вторых, учение
о методе чистого разума. Каждая из этих главных частей
должна иметь свои подразделения, основания которых здесь
еще не могут быть изложены. В качестве введения или пред¬
варительного напоминания необходимо только указать на то,
что существует два ствола человеческого познания, вырастаю¬
щие, быть может, цз общего, по неизвестного нам корня, именно
чувственность и рассудок. Посредством чувствэнносТи
предметы нам даются, а посредством рассудка они мыслятся.
Если бы оказалось, что чувственность содержит в себе априор¬
ные представления, составляющие условие, под которым нам
даются предметы, то опа имела бы отношение к трансцен¬
дентальной философии. Это трансцендентальное учение о чув¬
ственности должно было бы составлять первою часть пауки
об элементах чистого разума, так как условия, под которыми
предметы даются человеческому познанию, предшествуют усло¬
виям, под которыми они мыслятся.
(И. Кант. Критика чистого разума. Пор. Н. Лосского Спб., 1907,
стр. 24 —38.).
О трансцендентальной иллюзии.
Выше мы назвали диалектику вообще л о г и к о й и л л ю-
зии. Это не значит, что она есть учение о вероятности;
в самом деле, вероятность есть истина, однако, познанная с по¬
мощью недостаточных оснований; следовательно, это — познание,
хотя п недостаточное, по тем не менее пе ошибочное, и потому
его по следует обособлять от аналитической части логики. Еще
менее может быть оснований отождествлять явление и иллю¬
зию. Истинность и иллюзорность находятся не в предмете,
поскольку он наглядно представляется, а в суждении о предмете,
— 204 —
поскольку оно мыслится. Поэтому можно совершенно правильно
сказать, что чувства не заблуждаются, однако, нс потому, .что
они всегда правильно судят, а потому, что они вовсе не судят.
Следовательно, и истина и заблуждение, а значит, и иллю¬
зия, как повод к заблуждению, встречаются только в сужде¬
нии, т.-е. только в отношении предметов к нашему рассудку.
В знании, вполне согласующемся с законами рассудка, не бы¬
вает никакого заблуждения. В представлениях чувств также не
бывает никакого заблуждения (потому что они вовсе не со¬
держат в себе суждения). Никакая сила природы не может сама
собой отступать от своих собственных законов. Ввиду этого
ни рассудок сам по себе (без влияния посторонней причины),
ни .чувства сами по себе не могли бы заблуждаться. Рассудок
сам по себе не может заблуждаться потому, что когда он
действует только по своим законам, действие его (суждение)
необходимо должно согласоваться с этими законами, а в со-
гласии с законами рассудка и заключается формальная сторона
всякой цстшгы. Так как у нас нет иного источника знания,
кроме этих двух, то отсюда следует, что заблуждение произ¬
водится по иначе, как незаметным влиянием чувственности На
рассудок, состоящем в том, что субъективные основания сужде¬
ния смешиваются с объективными и отклоняют их аг ,йх назна¬
чения1), подобно тому, как движущееся тело само по себе
всегда продолжало бы двигаться в одном и том же направле¬
нии по прямой липци, но, если одновременно на пего влияет
другая сила в другом' направлении, начинает двигаться по кри¬
вой лцнии. Поэтому, чтобы отличить собственный акт рас¬
судка от примешивающейся к нему посторонней силы, следует
посмотреть на ложное суждение, как да диагональ между двумя
силами, определяющими суждение по двум противоположным
направлениям, как бы образующим между собой угол, и раз¬
ложить сложное действие их на простые акты рассудка и чув¬
ственности; в чистых априорных суждениях это разложение
должно производиться с помощью трансцендентальной рефле¬
ксии, посредством которой (как уже было сказано) всякому
представлению указывается его место в соответствующей ему
способности познания, а следовательно, определяется и влияние
способности познания на представление.
1) Чувственность, подлежащая рассудку, как объект, к которому рассудок
применяет свои функции, есть источник реальных знаний. Но та же самая чув¬
ствительность, поскольку она сама влияет па деятельность рассудка и определяет
его к акту суждения, становится основанием заблуждения.

— 205 —
Наща задача состоит не в том, чтобы исследовать эмпири¬
ческие иллюзии (например, оптические), которые встречаются
при эмпирическом применении в общем верных правил рас¬
судка и под влиянием воображения приводят способность су¬
ждения к ошибкам; мы будем заниматься здесь исключительно
трансцендентальной иллюзией, влияющей на осново¬
положения, имеющие применение, вовсе не рассчитанное на
сферу опыта, который, по крайней мере, мог бы дать нам кри¬
терий их правильности; наоборот, эта трансцендентальная иллю¬
зия, несмотря на все предостережения критики, совершенно
увлекает нас за пределы эмпирического применения категорий
и обольщает призрачными надеждами на расширение чистого
рассудка. Основоположения, применение которых вполне
удерживается в границах возможного опыта, мы будем называть
имманентными, а те основоположения, которые должны пере¬
ходить за эти границы, мы будем называть трансцендзнТ-
иыми. Однако, под. этим термином я разумею не трансцен¬
дентальное применение категорий или злоупотребление ими,
представляющее собой простую ошибку способности суждения,
недостаточно дисциплинированной посредством критики, и по¬
тому мало обращающей внимания на границы области, внутри
которой исключительно допустима деятельность чистого рас¬
судка; трансцендентными я называю те основоположения, ко¬
торые в самом деле побуждают нас разрушить все пограничные
столбы и вступить па совершенно новую почву, трицая ка¬
кие бы то ни было разграничения. Поэтому термины транс¬
цендентальный и тр ан сцепдентный имеют пе одно
I* то же значение. Приведенные выше основоположения чистого
рассудка должны иметь только эмпирическое, а не трансценден¬
тальное или выходящее за границы опыта применение. Осново-
положения, устраняющие эти границы и даже повелевающие пере¬
ступить их, называются трансцендентными. Если нашей
критике удастся вскрыть иллюзорность этих притязательных
основоположений, То в отличие от них вышеупомянутые осно¬
воположения, имеющие чисто эмпирическое применение, можно
будет назвать и м м а и е н т и ы м и основоположениями чистого
рассудка.
Логические иллюзии, состоящие в простом подражании фор¬
мам разума (софистические иллюзии), возникают исключительно
из недостатка внимания к логическим правилам. Поэтому стоит
только сосредоточить внимание на1 данных случаях, и логиче¬
ская иллюзия исчезает. Наоборот, трансцендентальная иллюзия
— 206 —
не прекращается даже и в том случае, если мы уже вскрыли
ее и отчетливо усмотрели ее ничтожество с помощью транс¬
цендентальной критики (как, например, иллюзорность сужде¬
ния: мир должен иметь начало во времени). Причина этого
кроется в том, что наш разум (рассматриваемый субъективно,
как человеческая способность познания) содержит в себе основ¬
ные правила и принципы своего применения, имеющие по внеш¬
нему виду характер объективных основоположений; это об¬
стоятельство и приводит к тому, что субъективная необходи¬
мость соединения наших понятий в интересах рассудка при¬
нимается памп за объективную необходимость определения ве¬
щей в себе. Этой иллюзии никоим образом нельзя избе¬
жать, точно так же, как нельзя достигнуть того, чтобы море
не казалось посредине более высоким, чем у берега, так как
средину его мы видим при посредстве более высоких лучей,
или, как нельзя даже и астроному достигнуть того, чтобы
луна не казалась при восходе большею, хотя астроном и не
обманывается этой иллюзией.
Итак, трансцендентальная диалектика удовольйгвуется тем,
что вскроет иллюзорность трансцендентных суждений, и, вместе
с Тем, предохранит нас от ее обманов. Но она никогда не до-
стигнет того, чтобы эта иллюзия совсем исчезла (подобно логи¬
ческим иллюзиям) и перестала существовать как иллюзия. Мы
имеем здесь дело с естественною и неизбежною иллю¬
зией, которая, опираясь сама на субъективные основания, вы¬
даст их за объективные, между тем как логическая диалектика,
уничтожая софизмы, имеет дело только с ошибками в приме¬
нении основоположений или с искусственной иллюзией, воз¬
никшею вследствие подражашш им. Следовательно, существует
естественная и неизбежная диалектика чистого разума, не та¬
кая, в которую сам' собой запутывается какой-нибудь простак
по недостатку знаний, пли которую искусствешю создаст* ка¬
кой-либо софист, чтобы сбит» с пути, разумных людей, а1 та¬
кая, которая неотъемлемо присуща человеческому разуму, кото¬
рая не перестанет обольщать его даже после того, как мм
раскроем ее ложный блеск, и постоянно вводит его в заблу-
ждегшя, которые необходимо все вновь и вновь устранять.
(И. Кант. Критика, чистого разума. IJpp. Н. Лосского. Спб., 1907,
стр. 200—203).

ИОГАНН-ГОТЛИБ ФИХТЕ.
Догматизм и идеализм.
1.
Вникни в самого себя: отврати твой взор от всего, что
тебя окружает и направь его внутрь себя — таково первое тре¬
бование, которое ставит философия своему ученику. Речь идет
не о чем-либо, что вне тебя, а только о тебе самом.
Уже при самом; поверхностном самонаблюдении всякий за¬
метит бросающуюся в глаза разницу между различными непо¬
средственными определениями своего сознания, которые мы мо¬
жем иначе назвать представлениями. Л именно, одни из них
являются нам, как всецело зависящие от нашей свободы, и
нам невозможно думать, чтобы им соответствовало что-либо
вне нас без нашего содействия. Наша фантазия, наша воля
являются нам, как свободные. Другие определения познания
мы относим, как к их образцу, к какой-то неггине, которая
должна утверждаться независимо ОТ нас; и, при условии, что
они должны согласоваться с этой истиной, мы находим себя
связанными в определении этих представлений. В познании,
в отношении его содержания, мы не считаем себя свободными.
Мы можем сказать кратко: одни из наших представлений сопро¬
вождаются чувством свободы, другие — чувством необходимости.
Неразумно подымать вопрос: почему зависящие от свободы
представления определены именно так, а не иначе—ибо раз
установлено, что они зависят от свободы, тем самым устранено
всякое применение понятия основания; они таковы, потому что
я их так определил, и если бы я их определил шгаче, они и
были бы иными.
Но вот вопрос, который действительно достоин размышле-
ния: каково основание системы представлений, сопровождаю-

— 208 —
щихся чувством необходимости ц самого этого чувства необхо¬
димости. Ответить на этот вопрос составляет задачу филосо¬
фии; и, я думаю, философия есть пе что иное, как наука,
которая решает эту задачу. Систему сопровождающихся чув¬
ством необходимости представлений называют иначе опытом,
включая сюда опыт как внутренний, так и внешний. Поэтому
философия, — чтобы выразить то же другими словами — должна
показать основание всякого опыта.
Против сделанного только что утверждения есть лишь три
возможных способа' возражения. Либо кто - нибудь станет от¬
рицать, что в сознании имеются представления, сопровождаю¬
щиеся чувством необходимости и относимые к истине, должен¬
ствующей быть определенной без нашего содействия. Но тако¬
вой или отрицает вопреки Тому, чго сам он лучше знает, или, же
оп устроен иначе, чем другие люди; в таком случае для него
не существовало бы того, чго он мог бы отрицать, да и самого
отрицания, и мы могли бы, не входя в дальнейшие рассуждения,
оставить его возражения без внимания. Либо кто-нибудь ре¬
шится сказать, что этот вопрос не допускает ответа, что в этом
отношении мы находимся в непреодолимом неведении Ц должны
в нем пребывать. Вступать с ним в пререкания совершенно из¬
лишне. Он бу делу лучше всего опровергнут действительным отве¬
том на вопрос, и ему Не останется шгчего, как только войти
в оценку пашей попытки ц указать, где и почему она ему
кажется недостаточной. Наконец, кто-либо может заявить пре¬
тензию по поводу названия и утверждать, что философия ссТь
вообще нечто совсем другое или же есть еще нечто сверх ука¬
занного нами. Легко показать ему, что искони все сведущие
люди считали философией именно указанное наМ|И, что все, что
он хотел бы выдать за нее, уже носит другие названия, что
если это слово должно обозначать что-либо определенное, оно
должно обозначать как-раз определенную выше науку.
Однако, .мы не хотим пускаться в этот сам по себе бес¬
плодный спор о словах, и поэтому мы с своей «стороны уже
давно отбросили это 'наименование и (назвали науку, которая
должна совершенно своеобразно решать указанную задачу,
п а у к о у ч с п и е м.
2.
Только рассматривая нечто, как случайное, т.-е. предпола¬
гая, дао оно могло бы быть и иным, но, однако, (не должно опре¬
деляться через свободу^ можно спрашивать об его основаШи,
— 209 —
и для задающего вопрос оно именно потому и становится чем-
то случайным, что он спрашивает об его основании. Задача
подыскать основание для чего-либо случайного означает: ука¬
зать что-либо другое, из полноты определений коего можно
было бы усмотреть, почему из многообразных определений, ко¬
торые могли бы быть присвоены обоснованному, оно имеет
именно те, которые имеет. Основание, согласно самому поня¬
тию об основании, находится вне обоснованного; то и другое,
обоснованное и основание, как таковые, друг другу противо¬
положны, друг с другом связаны, и, таким образом, первое
объясняется из последнего.
Итак, философия должна указать основание всякого опыта;
ее объект, следовательно, необходимо лежит вне всякого
опыта. Это положение имеет значение для всякой философии
и действительно имело всеобщее значение до эпохи кантианцев
и их фактов сознания, и, следовательно, внутреннего опыта.
Против выставленного здесь положения нельзя ничего воз¬
разить: ибо первая посылка нашего ряда умозаключения — про-
стой анализ понятия философии, и из него-то выводятся след¬
ствия. Если бы кому-либо пришло на ум заметить, что понятие
основания должно быть истолковано иначе, то, конечно, мы
не могли бы ему запретить разуметь под этим выражением, что
ему угодно: но мы имеем полное право заявить, что мыс своей
стороны в приведенном выше описании философии желаем, быть
поняты именно в указанном, а не в каком-либо другом значении.
Поэтому, если это значение не должно иметь места, то сле¬
довало бы вообще отвергнуть возможность философии в ука¬
занном нами смысле, но это уже было принято нами во вни¬
мание выше.
3.
Конечное разумное существо не имеет ничего вне опыта;
опыт содержит в себе весь материал его мышления. Философ
необходимо стоит под тем,и же условиями; поэтому кажется
непонятным, как бы это он мог возвыситься Над опытом.
Однако, он может отвлекать, т.-е. через свободу мышления
разделять то, что связано в опыте. В опыте неразрывно свя¬
заны друг с другом вещь,—то, что должно быть опреде¬
лено независимо от нашей свободы и на что должно быть напра¬
влено наше познание, и интеллигенция, т.-е. то, что должно
познавать. Философ может отвлекаться от того или от другого;
тем самым он отвлекается от опыта и возвышается над мим.
Кн. для чтения по истории философии.	14

— 210 —
Если он отвлекается от. вещи, то в качестве основы объяснс-
пня опыта у него остается иителлигешщя в себе, т.-е. отвле¬
ченная от ее отношения к опыту; если он отвлекается от по¬
следней, то у него получается вещь в себе, т.-е. отвлеченная!
от того, что она встречается в опыте. Первый образ мысли
называется идеализмом, второй — догматизмом.
Возможны, — в ,чем должно убедить настоящее исследова¬
ние,— лишь эти две философские системы. Согласно первой
системе, сопровождающиеся чувством необходимости представле¬
ния, суть продукты предполагаемой в основе их интеллиген¬
ции; согласно последней — продукты предполагаемой в основе
их вещи в себе.
Если бы кто-либо вздумал отрицать это положение, то oif
должен бы был доказать либо, что кроме отвлечения существует
еще какой-нибудь другой способ возвыситься над опытом, либо,
что в сознании опыта встречаются более чем две названных
составных части.
Что касается первого, то, как выясняется ниже, то, что
должно почитаться интеллигенцией, в действительности встре¬
чается в сознании с другим предикатом, и, следовательно, не
есть только результат отвлечения; но, тем пе менее, обнару¬
жится, что сознание ее обусловлено отвлечением, хотя и есте¬
ственным для человека.
Я отнюдь не отрицаю, .что из обрывков этих разнородных
систем можно составить некоторое целое, и что эта непосле¬
довательная работа в действительности производилась весьма
часто; но я отрицаю, чтобы при последовательном образе
действий были бы возможны более, чем; эти две системы.
4.
Между объектами, — мы намерены называть объектом
философии выставленное той дли другой философией осно¬
вание объяснештя опыта, так как он, повидцмому, существует
только через нее и для нее, — между объектом идеализма
и объектов догматизма существует замечательное различие
в их отношении к сознанию вообще. Все, что я сознаю, назы¬
вается объектом сознан]И|я. Существует три рода отношений
этсго объекта к представляющему. Объект является либо как
впервые созданный представлением интеллигенции, либо как
находящийся в наличности без ее содействия; и в последнем
случае, как уже и качественно определенный, либо как пред-
— 211 —
находимый Лишь в своем бытии, в свойствах же своих подле-
жащий определению через свободную интеллигенцию.
Первое отношение соответствует чему-либо целиком вымы¬
шленному, с целью ли или без цели; второе — предмету опыта;
третье — лишь одному единственному предмету, который мы па-
мерепы сейчас указать.
Именно, я могу свободно определить себя к тому, чтобы
мыслить тот пли другой предмет, например, вещь в себе Догма¬
тиков. Но стоит мне отвлечься от содержания мысли и со¬
средоточиться только па самом себе, и я стану в этрм пред¬
мете сам для себя предметом определенного представления. Что
я являюсь себе определенным именно так, а пе иначе, именно,
как мыслящий и из всех возможных мыслей мыслящий, именно
вещь в себе, это, согласно моему суждению, должно зависеть
от моего самоопределения: я свободно сделал себя подобного
рода объектом. Себя же самого в себе я не создал; но я вы-
нужден наперед мыслить себя, как что-то подлежащее опреде¬
лению в самоопределении. Таким, образом, я сам для себя
объект, свойства коего при известных условиях зависят только
от мысли, но бытие коего всегда должно предполагаться.
Вот это-то Я в себе1) и составляет объект идеализма. Сле¬
довательно, объект этой системы действительно имеет место
в сознании, как нечто реальное, не как вещь в себе, — от¬
чего идеализм перестал бы быть тем, что оп есть, и превра¬
тился бы в догматизм, — а как Я в себе; пе как предмет
опыта, ибо он не определен, а определяется исключительно
мною, и без этого определения он есть ничТо и без него
вообще не существует, — а как нечто возвышающееся пад
всяким опытом.	।
Объект догматизма, напротив, принадлежит к объектам
первого рода, к тем, которые целиком создаются свободным мы¬
шлением; вещь в себе—чистый вымысел ц не обладает никакой
реальностью. В опыте опа не встречается; ибо система опыта
есть пе что иное, как мышление, сопровождаемое чувством
необходимости; и даже сам догмапш, который как и всякий
философ, должен ее обосновать, пе может выдавать ее за что-
либо иное. Правда, догматик хочет упрочить за вещью
в себе реальность, т.-е. необходимость быть мыслимой в
качестве основания опыта; и эТо удастся ему, если он докажет,
*) Я избегал доселе этого выражения, чтобы пе подать повода к представле¬
нию Я, как о вещи в себе. Мои заботы оказались напрасными; поэтому теперь
л принимаю его, ибо но вижу, кого бы я должен был оберегать.
14*

— 212 —
что опыт действительно должен быть объяснен ею и без нее
объяснен быть пе может; по именно это-то и находится под
вопросом, и нельзя предполагать то, что еще нуждается в до¬
казательстве.
Итак, объект идеализма имеет перед объектом догматизма
то преимущество, что его можно обнаружить в сознании не
в качестве такого основания объяснения опыта, которое про¬
тиворечило бы себе и превращало бы эту самую систему в часть
опыта, а в качестве основания объяснения опыта вообще; на¬
против, последний (объект догматизма) должен быть почитаем
не иначе, как за чистый вымысел, который ждет своей реали¬
зации впервые от успеха системы.
Это приведено только с целью содействия ясному понима¬
нию различия обеих систем, но отнюдь по для того, чтобы
извлекать отсюда выводы против последней системы. Что объект
всякой философии, как основание объяснения опыта, должен
лежать вне опыта, этого требует уже самая сущность фило¬
софии, и это отнюдь не должно служить в ущерб никакой фи¬
лософии. Почему этот объект, кроме того, должен являться
в сознании тем или иным определенным способом, этому мы
еще не нашли никаких оснований.
Если бы сделанное только что утверждшше оказалось для
кого-либо неубедительным, его согласие в отношении целого
еще по стало бы от этого невозможным, так как дело идет
лишь о мимоходом сделанном замечании. Однако, согласно сво¬
ему плану, я хочу и здесь обратить внимание па зозмэжные
возражения. Может быть, кто-либо станет отрицать утверждае¬
мое здесь непосредственное самосознание в свободном действии
духа. Ему мы должны будем еще раз напомнить вышеприведен¬
ные условия этого самосознания. Оно не навязывается нам и
нс возникает само собой; нужно действительно действовать
свободно, и затем отвлечься от объекта' и сосредоточиться
исключительно на себе самом. Никто не может быть прину¬
ждаем это делать, и, если кто-либо ссылается На это дей¬
ствие, нельзя никогда быть уверенным, поступает ли он при
этом правильно и так, как требуется. Одним словом, это со¬
знание никому не может быть показано; каждый должен вос¬
создать епо в себе самом через свободу. Какие-либо возра¬
жения против второго утверждения, именно, что вещь в себе —
чистый вымысел, можно делать лишь в силу непонимания. Та¬
ких мы отослали бы к сделанному выше описанию возникнове¬
ния этого понятия.

— 213 —
5.
Ни та, ни другая из этих систем не может прямЬ опровер¬
гать противную: ибо их спор есть спор о первом, не выводи¬
мом принципе; каждая из них, как только будет признан ее.
принцип, опровергает принцип другой; каждая отрицает все
у противоположной, и у них нет пи одной общей точки, исходя
из которой они могли бы притти ко взаимному лони)мани1а
и соглашению. Даже, когда, казалось бы, они согласны в от¬
ношении слов какого-либо положения, каждая из них понимает
их в различном значении1).
Прежде всего, идеализм не может опровергнуть догматизма.
Правда, первый имеет, как мы видели, то преимущество перед
последним, что свое основание объяснения опыта, свободно
действующую интеллигенцию, он может обнаружить в сознании.
Факт, как таковой, должен признать на-ряду с ним и догматик,
ибо в противном случае он делает невозможным дальнейший
с собой разговор, но он превращает его, благодаря последова¬
тельному выводу из своего принципа в призрак и обман, и де¬
лает его, таким образом, Непригодным в качестве основания
объяснения другого факта, так как в его философии факт этот
не может утверждать самого себя. Согласно ему все, что проис¬
ходит в пашем сознании, есть продукт какой-то вещи в себе,
следовательно, таково происхождение и наших предполагаемых
определений через свободу и самого предположения, что мы
свободны. Это предположение вызвано воздействием вещи на
нас, и этим же вызваны те определения, которые мы выводим
из нашей свободы: мы только не знаем этого, и потому пе при-
!) Оттого-то Кант не был понят и наукоучение пе нашло себе доступа и
не так-то скоро найдет его. Система Канта и система паукоучения— системы
и!д е а л и с т и ч о с к и е, не в обычном неопределенном, а в только что указанном
определенном значении слова; современные же философы все до одного —дог¬
ма т и к и твердо решили оставаться таковыми. Кант потому только и был тер¬
пим, что из него можно было сделать догматика; наукоучение, которое нельзя
было подпергнуть подобной переделке, по необходимости невыносимо для этих му¬
дрецов. Быстрое распространение философии Канта, после того, как опа была
истолковала так, как опа была истолкована, служит доказательством пе основатель¬
ности, а поверхностности века. В этом виде опа, с одной стороны, является са¬
мым странным порождением, которое когда-либо было создано человеческой фан¬
тазией, и проницательности ее защитников делает мало чести то, что они этого
пе замечают; с другой сторопы, легко показать, что опа вызвала внимание к себе
только тем, что с ее помощью думали, отлоясив в сторону всякое серьезное умо¬
зрение и заручившись чем-то вроде царской грамоты, вновь предаваться излю*
Пленному поверхностному эмпиризму.

— 214 —
писываем их какой-либо причине, и таким образом приписываем
их свободе. Всякий последовательный догматик — неизбежно фа¬
талист; он пе отрицает того факта сознания, что мы считаем
себя свободными, ибо это было бы противно разуму; но он
доказывает из своего принципа ложность этого мнения. — Он
совершешю отрицает самостоятельность Я, па которой строит
свое учение идеалист, и делает его простым продуктом вещи,
случайной принадлежностью (Accidenz) мира; последовательный
догматик — неизбежно материалист. Он может быть опровергнут
только из постулата свободы и самостоятельности Я; по это
то самое, что он сам отрицает.
В равной мере и догматик не может опровергать идеалиста.
Принцип его, — вещь в себе,—есть ничто и пе имеет, как
должен согласиться л сам защитник этого принципа, иной реаль¬
ности, кроме той, которая ему принадлежит в его качестве
единственного принципа объяснения опыта. Это доказательство
идеалист сводит па-нсТ тем, что объясняет опыт другим спосо¬
бом, и, следовательно, отрицает то самое, на чем строится
догматизм. Вещь в себе становится чистой химерой; нс остается
более никакого основания, почему бы следовало допускать ка¬
кую бы то вд было вещь в себе, а вместе с >ieii падает все
догматическое здание.
Из сказанного следует, вместе с тем, абсолютная несовме¬
стимость обеих систем, ибо то, что вытекает из одной, упразд¬
няет выводы другой; вытекает, следовательно, неизбежная пс-
последователыюс'п» их смешения воедино. Повсюду, где предпри¬
нимались подобные попытки, части нс подходили друг к другу
и где-либо образовывался огромный пробел. Тот, кто вздумал бы
усомниться в только что сказашюм, должен был бы показать
возможность подобного сочетания, которое есть непосредствен¬
ный переход от материи к духу и наоборот, или, что совершенно
то же, непосредственный переход от необходимости к свободе.
Раз обе системы, как это мы видели, в отношении умо¬
зрения кажутся равноценными, обе це уживаются друг с. пру¬
том, но и ни одна не может ничего поделать с другой,—(го воз¬
никает интересный вопро'с, что же могло бы побудить того,
Кто это видит, —а увидеть это так легко — предпочесть одну
систему другой, и почему скептицизм, как совершенный отказ
от решения поставленной проблемы, нс получаег всеобщего
распространения.
Спор между идеалистом и догматиком собственно сводится
к тому, должна Ли самостоятельность вещи быть принесена
— 215 —
в жертву самостоятельности Я, или, наоборот, самостоятель¬
ность Я — самостоятельности вещи. Что же заставляет разум¬
ного человека высказаться предпочтительно за то или другое?
Философ пе находит в изложенной точке зрения, на ко¬
торую оп необходимо должен встать, чтобы быть философом,
и на которую человек рано или поздно встанет даже без умы¬
шленного содействия при дальнейшем развитии своего мышле¬
ния,— философ не находит в ней гшчего, кроме того, что
он должен представить себе, что он свободен и что вне его
существуют определешгыс вещи. Остановиться на этой мысли
человеку Невозможно; мысль о представлении, которое есть
только представлешю (Vorstellung), есть половинчатая мысль,
отрывочный клочек мысли; нужно примыслить еще что-то,
чтобы соответствовало ему независимо от процесса предста¬
вления (Vorstellen). Другими словами: представление ие мо¬
жет существовать одно, само по себе; Лишь в связи с чем-
либо другим оно есть нечто, само по себе оно—ничто. Эта
необходимость мысли и приводит от указанной точки зрения
к вопросу; каково основание представлений или, что совер¬
шенно одно и то же, что им соответствует?
Конечно, могут уживаться друг с другом представления
о самостоятельности Я и о самостоятельности вещи, но не самая
самостоятельность того и другого. Лишь что-либо одно может
быть первым, изначальным, ’независимым; второе уже тем са¬
мым, что оно второе, становится необходимо зависимым! от
первого, с которым опо должно был» поставлено в связь.
Что же из двух должно быть понимаемо, как первое? Из
разума нельзя почерпнуть никаких оснований для решения во¬
проса; ибо речь идет пе о включении какого-либо члена в ряд,
для чего только и достаточно разумных оснований, но о начале
целого ряда, которое, как абсолютно первый акт, зависит исклю¬
чительно от свободы мышления. Оно определяется поэтому че¬
рез произвол, но так как и решение произвола должно все-таки
иметь какое-нибудь основание, то через склонность и ин¬
терес. Поэтому последнее основание разногласия идеалиста
я догматика есть различие их интересов.
Высший интерес, основание всех остальных интересов —
■есть наш интерес к нам самим. Так у философа. Не те¬
рять свою самость (Selbst) в рассуждениях, а сохранять
ее и утверждать — вот интерес, который незаметно руководит
всем его мышлением. Есть две ступени развития человечества;
и пока последняя ступень не станет всеобщей в ходе развигия
— 216 —
нашего рода есть два основных вида людей. Одни, еще не воз¬
высившиеся до полноты чувства собственной свободы и абсо¬
лютной самостоятельности, находят самих себя лишь в предста¬
влении вещей; они обладают лишь этим рассеянным, к объектам
прикрепленным и из их многообразия вычитываемым самосо¬
знанием. Только через вещи, как от некоего зеркала, отобра¬
жается для них их образ; если лишить их вещей, вместе с ними
теряется и их собственное «я», ради самих себя они пе могут
отказаться от веры в самостоятельность вещей; ибо сами они
существуют лишь вместе с ними. Всем, что они суть, они стали
воистину через внешний мир. Кто па самом деле есть только
продукт вещей, тот никогда не увидит себя иначе, и он будет
прав до тех пор, пока он говорит исключительно о себе и себе
подобных. Принцип догматиков есть вера в вещи ради них са¬
мих; следовательно, эта косвенная вера в свое собственное
рассеянное и па объектах покоящееся «я».
Тот же, кто сознает свою самостоятельность и независи¬
мость от всего, что находится вне его, — а это'можно дости¬
гнуть, лишь сделав себя чем-либо независимо от всего, через
самого себя, — тот не нуждается в вещах в качестве опоры
для своего -«я» и не может пользоваться ими, потому что опи
упраздняют и обращают в пустой призрак эту самостоятель¬
ность. Я, которым он обладает и которое его интересует, уничто¬
жает эту веру в вещи; он верит в свою самостоятельность из-
склошюсти, стоит за нее со страстью. Его вера в самого себя
непосредственна.
Этот интерес объясняет также ту страстность, которая
обычно примешивается к защите философских систем. Догматик
в самом деле подвергается опасности потерять сам себя вслед¬
ствие нападения на его систему; однако, он безоружен против
этого нападения, потому что в глубине его собственного суще¬
ства есть нечто такое, что действует заодно с нападающий;
он защищается поэтому со страстью и озлоблением. Идеалист,
напротив, не может удержаться от того, чтобы не взирать на
догматика с некоторым, пренебрежением, потому что последний
не может сказать ему ничего такого, что бы не было емудавно-
известпо и отвергнуто им, как ошибочное; ибо, к идеализму
восходят, если пе через самый догматизм, то, во всяком случае,
через расположение к нему. Догматик горячится, перевирает
и стал бы преследовать, если бы имел на то власть; идеалист
хладнокровен и не прочь высмеять догматика.

— 217 —
Какую кто философию выберет, зависит поэтому от того,
какой кто человек: ибо философская система — не мертвая
утварь, которую можно было бы откладывать или брать по же¬
ланию; она одушевлена душой человека, обладающего ею. Дря¬
блый от природы или расслабленный и искривленный духовным
рабством, ученой роскошью или тщеславием характер никогда
не возвысится до идеализма.
Можно доказывать догматику недостаточность и непоследо¬
вательность его системы, о чем мы сейчас и поведем речь; его
можно приводить в замешательство и тревожигь со всех сто¬
рон; но нельзя его убедить, потому что он не может спокойно
и хладнокровно слушать и исследовать то, чего он безусловно
не выносит. Философом — если идеализм должен оказаться един¬
ственной истшшой философией, — философом нужно родиться,
нужно быть к тому воспитанным и самого себя воспитать;
но никакое человеческое искусство не способно сделать филосо¬
фом. Поэтому и настоящая наука надеется найти немного про¬
зелитов, среди уже сложившихся людей; если ей позволительно
вообще надеяться, то она надеется более на молодое поколение,
чьи природные силы еще не погублены дряблостью нашего века.
(И. Г. Фихте. „Первое введение в паукоучоиие". Избранные сочинения.
Т. 1, 1916, стр. 413—424).
О понятии наукоучения вообще.
§ 1.
Гипотетически установленное понятие
наукоучения.
Чтобы соединить разделшшые партии, вернее всего исходить’
из того, в чем они согласны.
Философия есть паука; в этом настолько же совпадают
все описания философии, насколько они разделены при опре¬
делении объекта этой науки. Что, если это отсутствие согла¬
сия происходит от Того, что понятие науки, за которую едино¬
душно признается философия, не вполне развито? Что, если
определение этого единственного всеми принятого признака ока¬
жется вполне достаточным, чтобы определить самое понятие
философии?
Наука имеет систематическую форму; все положения в ней
связываются в одном единственном основоположении и в нем
— 218 —
объединяются.в одно целое, это также признают вообще все.
Но разве этим исчерпывается понятие науки?
Допустим, что wro-либо, основываясь па каком-нибудь без¬
основательном, недоказуемом положении, например, что в вэз-
духс находятся существа с человеческими склонностями, стра¬
стями и понятиями, по с эфирным Телом, развил системати¬
ческую естественную историю этих существ, что само по себе
вполне возможно; разве мы признали бы за пауку подобную
систему, какая бы ни была в ней строгая последователи! эсть
и как бы ни были тесно связаны ос отдельные (части между
собой? Или, положим, кто-нибудь приведет какое-либо единичное
положите, например, рабочий, — утверждение, что установлен¬
ная перпендикулярно по прямому углу к горизонтальной плоско¬
сти колонна, продолженная до бесконечности, не будет скло¬
няться пи к одной из сторон плоскости; об этом положении он
раньше слышал и нашел ему подтверждение в многократном
опыте1); туТ всякий признает, что он обладает наукой о ска¬
занном, хотя он и не может систематическим образом, геоме¬
трически, доказать свое положешю из первого основоположе¬
ния своей пауки. Почему мы не называем наукой ту стройную
систему, основанную на недоказанном и недоказуемом положе¬
нии, и потому мы называем наукой знание второго, пе свя¬
занное в его уме пи с какой системой?
Без сомнения потому, что первая при всей своей правомер¬
но-школьной форме все же не содержит ничего, что можно
знать; а последний без всякой школьной формы высказывает
нечто, что он действительно знает и может знать.
Сущность науки, как можно было бы заключить отсюда,
состоит поэтому в свойствах ее содержания и в отношении
последнего к сознанию того, о котором говорят, что он знает;
И систематическая форма при этом была бы только случайна, .для
науки она была бы не целью, 'но только лишь средством
для цели.
Это может быть принято в качестве предварительного допу¬
щение. Если вследствие какой-нибудь причины человеческий дух
может только очень немногое знать достоверно, все же осталь¬
ное может только м,ни|гь, предполагать, чуять, произвольно до¬
пускать и все же вследствие какой-либо причины мс может
удовлетвориться эТим ограниченным и неверным знанием, то
1) Или какой-либо неученый крестьянин приведет факт, что иудейский
историк Иосиф жил в эпоху разрушения Иерусалима (прибавление к первому

— 219 —
не будет для пего другого средства его расширить н утвер¬
дить, как только сравнивать недостоверные знания с достовер¬
ными и из сходства их различия, — да разрешат мне предва¬
рительно эти выражения, пока я нс получу время, чтобы их
объяснить, — из сходства или различия первых с последними
заключить об достоверности или недостоверности. Если бы
они были подобны какому-либо достоверному положению, он
мог бы с достоверностью допустить, что они также достоверны;
если бы они были ему противоположны, он знал бы, что они,
стало быть, ложны и был бы застрахован от дальнейшего о
них заблуждения. Он бы достиг этим если и нс истины, то,
по крайней мере, освобождения от заблуждения.
Скажу яснее. Наука должна быть единым, целым. Положе¬
ние, что колонна, установленная па горизонтальной плоскости
под прямым углом, стоит перпендикулярно1), будет для того,
кто не имеет никакого связного знания геометрии, несомненно
чем-то целым и постольку наукой.
Но мы рассматриваем также ц всю геометрию как пауку,
хотя она содержит и многое другое, кроме этого положения;
как и в силу чего множество положений, сам,их по себе раз¬
личных,-становится одной наукой, одним и тем же целым?
Без сомнения, в силу того, что отдельные положения нс
были бы вообще наукой, а становятся ею только D целом, только
через свое место в нем-и отношение к нему. Но через простое
соединение частей шгкогда не может возникнуть нечто такое,
чего нельзя было бы найти в одной из частей целого. Если бы
ни одно из соединенных положений не имело достоверности,
то и происшедшее через объединение целое не будет ее иметь.
Отсюда следует, что долито быть достоверным, по край¬
ней мере, одно положение, которое придавало бы другим свою
достоверность; так что если и поскольку это первое достоверно,
то должно быть достоверно и второе, а если достоверно вто¬
рое, то поскольку же должно быть достоверно и третье и т. д.
Таким образом многие, сами по себе может быть очень раз»
личные, положения будут, именно потому, что они все имели
достоверность и одинаковую достоверность, иметь одну об¬
щую достоверность и через это будут образовывать только
одну науку.
Только что названное нами безусловно достоверное
положение, — мы допустили только одно такое,—не может по¬
лучить свою достоверность через объединение с другими, по
Или, что Иосиф жил в эпоху разрушения Иерусалима (первое издание)

— |20 —
должно ее иметь уже до него, ибо из соединения многихчастей
не может произойти ничего, что не заключалось бы пи в какой
части. Но все прочие положения должны получитг, свою
достоверность от пего. Оно должно быть достоверным и уста¬
новленным до всякого связывания. Никакое же из других поло¬
жений не должно быть таковым до связывания, но должно полу¬
чить свою достоверность лишь через пего.
Вместе с этим отсюда ясно, что паше выше сделанное до¬
пущение есть единственно правильное, и что в пауке может
быть только одно положение, которое до связывания досто¬
верно и установлено. Если бы было несколько подобных пред¬
ложений, то они или пе были бы совершенно связаны с дру¬
гими и тогда не принадлежали бы к одному и тому же цело¬
му, по образовали бы одно или несколько отдельных целых,
или же были бы с ним связаны. Но положения не должны быгь
между собой иначе связаны, как через одну и ту же достовер-
йость: если достоверно одно положение, то должно быть досто¬
верно п другое, и если одно недостоверно, то >не должно быть
достоверным и другое; и только взаимное отношение их до¬
стоверности должно определять их связь. Но это пе может
иметь силу по отношению к положению, которое имеет неза¬
висимую достоверность от других; если его достоверность
должна быть независима, то оно достоверно даже и тогда, если
другие недостоверны. Следовательно, оно вообще не связано
с ними через достоверность. Такое достоверное до соедине¬
ния и независимое от него положение называется о с н о в о-
полож опием. Каждая паука должна иметь основоположение,
опа даже могла бы состоять по своему внутреннему характеру
из одного единственного, самого по себе достоверного поло-
жепия, которое в таком случае, правда, пе может быть Игазвапо
основоположением, так как оно ничего пе обосновывает. Но сена
не может иметь более одного основоположения, ибо тогда она
образовала бы не одну, по несколько паук.
Кроме достоверного до объединения положения, наука мо¬
жет содержать еще несколько положений, которые познаются
как достоверные только в связи с ним и таким же образом и
в той же мере, как и опо. Эта связь состоит, как только что
указано, в том, что показывается, что, если положение Л до¬
стоверно, то должно быть достоверным и положение В, а если
это достоверно, То таковым должно быть и положение С и т. д.;
и эта связь называется систематической формой целого, состоя¬
— 221 —
щего из отдельных частей. Для чего же нужна эта связь?
Несомненно не для того, чтобы проделать фокус объединения,
но чтобы дать положениям достоверность, которую само по
себе |пи одно из них пе имеет; таким образом системагиче-
ская форма — пе цель науки, но только случайное, при услозии,
еслп наука состоит из многих положений, применимое средство
для достижения ос цели. Она не сущность науки, но случшнэе
свойство последней. Наука есть здание; главная цель этого зда¬
ния— устойчивость. Фундамент устойчив, и как только он за¬
ложен, цель была бы тем самым достигнута. Но так как нельзя
ни жить на голом фундаменте, ни защищаться им одним против
намеренного нападения врагов или против слепой непогоды,
то на фундаменте возводят по бокам стены и над ними крышу.
Все части постройки скрепляются с фундаментом и друг с дру¬
гом, и через это здание дел'ается устойчивым; но не для того
строят устойчивое здашю, чтобы его скреплять, но скрепляют
для того, чтобы здание было устойчиво; и оно устойчиво,
поскольку все части покоятся на твердом фундаменте.
Фундамент устойчив, и он утвержден не на каком-нибудь
Новом фундаменте, но на твердой поверхности земли. На чем же
мы должны возвести фундамент нашей научной постройки?
Основоположения нашей системы необходимо должны быть до¬
стоверны до самой системы. Их достоверность не может быгь
доказана в ее пределах, но каждое такое возможное доказатель¬
ство уже предполагает эту достоверность. Если они достоверны,
то все, что из них следует, также достоверно, но откуда же
следует их собственная достоверность?
И если бы мы ответили также и на этот вопрос, то разве
перед нами пе возникнет новый, отличный от первого? При
постройке нашего научного здания мы хотим заключать сл>
дующим образом: если основоположение достоверно, то до¬
стоверно и другое определенное положение. На чем основы¬
вается это «то»? Что именно обосновывает необходимую связь
между обоими положениями, вследствие которой одному при¬
суща та же достоверность, которая присуща и другому? Ка¬
ковы условия этой связи, почему мы знаем, что они суть ее
условия, условия исключительные и единственные?
И как мы приходим вообще к тому, чтобы признать необхо¬
димую связь между различными положениями и исключитель¬
ные, но исчерпывающие условия этой связи?
Короче: как можно обосновать достоверность осно¬
воположения в себе; как можно обосновать правомо-
	 222

чпе определенным образом выводить из пего до¬
стоверность других положений?
То, что должно заключать в себе само основоположение,
и то, что оно должно сообщить всем прочим положениям, встре¬
чающимся в науке, я назову внутренним содержанием
основоположения и науки вообще; способ, которым осново¬
положение должно передать другим положениям это содержа¬
ние, я назову формой науки. Поэтому вопрос ставится так:
как возможно вообще содержание и форма пауки, т.-е. как
возможна сама паука?
Нечто, в чем будет дан оТвет на этот вопрос, будет само
наукой и именно наукой о пауке вообще.
До исследования нельзя определить, возможен ли ответ
па указанный вопрос или пет, т.-р. имеет ли все наше зна¬
ние познаваемое твердое основание или, как бы тесно ми были
между собой связаны его отдельные части, все же конце
концов не основано inn на чем, или, по крайней мере, ни Па
чем для п а с. Но если знание должно иметь свое основание
для нас, то вышеуказанный вопрос должен допускать ответ
и должна существовать наука, где Такой ответ на пего дается;
а если есть >такая наука, то паше знание имеет познаваемое
основание. Таким образом до исследования нельзя ничего ска¬
зать об обоснованности или безосповпости нашего знания; и
возможность требуемой науки может быть доказана лишь через
ее действительность.
Наименование такой науки, возможность которой до сего
времени проблематична, произвольно. Если, однако, можно по¬
казать, что почва, которая по всему сделанному доселе опыту
представляется годною для построения пауки, уже застроена
принадлежащими ей зданиями, и есть только одно незастроен¬
ное место, именно то, которое нужно для науки о пауках во¬
обще; и если далее можно найти под знакомым именем (фило¬
софии) идею науки, которая хочет быть или стать наукой и
которая не может придти сама с собой к согласию о месте,
па котором она должна быть построена, то но будет оши¬
бочным указать ей найденное пустое место. Разумелось ли до
сих пор под словом «философия» именно это или пет, это не
имеет значения; и тогда эта паука, если бы она действительно
сделалась наукой, нс без права отбросила бы имя, какое доселе
она носила далеко по из чрезмерной скромности,— имя, подобаю¬
щее знахарству (Kqnnerei), любительству, дилетантизму. На¬
ция, которая найдет эТу пауку, будет, конечно, достойной дать
— 223 —
ей дмя из своего языка1); и она может называться тогда
просто наукой или паук оу пением. Так называемая до
сих пор философия стала бы таким образом наукой о пауке
вообще.
§ 2.
Развитие понятия паукоучен и я.
Не следует умозаключать из определений: afro значит, или
что нельзя без дальнейшего основания из того, чТо в описании
некоторой вещи, существующей независимо оТ нашего опи¬
сания, мыслим без противоречия некоторый признак, заклю¬
чать, что последний должен быГгь найден поэтому в действи¬
тельной вещи; или же, что нельзя относительно вещи, которая
сама должна быть произведена нами по образованному о пей
понятию, выражающему ее цель, заключать из мыслимосТи этой
цели о выполнимости се в действительности: но никогда это
1) Она была бы также достойна дать ей из своего языка прочие условные
выражения, и через ото самый язык и нация, которая говорит на пем получила
бы решительный перевес над всеми другими языками и нациями (примечание
к I изданию).
Существует даже система философской терминологии, необходимая во всех
своих выведенных частях посредством правильного следования законам метафо¬
рического обозначения трасцепдептальных понятий; только одни основной знак
предполагается произвольным, так как необходимо всякий язык произволен
в своей исходной точке. Через это философия, которая по своему содержанию
имеет значение для всякого разума, становится по своему обозначению вполне
национальной, выхваченной из глубины нации, которая говорит па этОхМ языке
и, в свою очередь, совершенствующей ее язык до высшей определенности. Эту
систематическую национальную терминологию можно установить, однако, только
тогда, когда имеется законченной сама система разума во всем своем об‘еме и
в совершенном ризвитии всех своих частей. Определением этой терминологии
оканчивает свое дело философская сила суждения; это —дело, которое во всем
своем об‘еме может легко стать слишком большим для целой человеческой жизни.
Это и есть основание, почему автор до сих пор не выполнил того, что он
как бы обещает в настоящем примечании, но пользовался теми условными выра¬
жениями, которые оп раньше находил, были ли они немецкими или латинскими,,
пли греческими. Для'пего вся терминология—только временная, пока она когда-
либо не будет—будет ли ему суждено это дело или другому—установлена обяза¬
тельною навсегда и для всех. По этой причине он вообще меньше заботился о
своей терминологии и избегал окончательного ее установления; оп также не
сделал никакого употребления из некоторых метких замечаний других по этому
вопросу (наир, из предложенного различия догматизма и догматицизма), которые
годны лишь для современного состояния науки. Он будет продолжать давать
своему изложению необходимую каждый раз для его цели ясность и определен¬
ность через описание и многообразие оборотов.

— 224 —
не может значить, что нельзя задаваться целью при умствен¬
ных или физических работах и пытаться выяснить эту цель
себе, прежде чем приступить к работе, а что следует пре¬
доставить игре своего воображения и своих пальцев 'го, что
получится. Изобретатель аэростатов мог, конечно, вычислить
величину последних и отношение заключенного в них воздуха
к атмосферному и отсюда — скорость движения своих машин,
еще не зная, найдет ли он род газа, который будет в доста¬
точной мере легче атмосферного; и Архимед мог вычислить
свою машину, которой он хотел сдвинуть со своего места земной
шар, хотя он наверно знал, что не найдет никакого места
вне силы притяжения, откуда он мог бы се привести в действие.
Такова же и наша, только что описанная наука. Как таковая,
она нс есть что-либо существующее независимо от нас и без
нашего содействия; скорее она есть нечто, что должно быть
впервые произведено свободой нашего духа, действующего по
определенному направлению, если таковая свобода существует,
что мы также пока не можем знать. Определим сначала это
направление: составим себе ясное понятие о том, чем должно
быть наше дело. Можем мы его выполнить или нет, это будет
видно из того, выполним ли мы его в действительности. Сей¬
час вопрос пе в этом, но в том, что мы собственно ’должны
делать; и этим определяется наше определение.
1. Описанная паука должна быть прежде всего наукой о
науке вообще. Каждая возможная наука имеет осново¬
положение, которое не может быть доказано в ней, по
должно быть до нее заранее достоверным. Где же должно быть
доказано это основоположение? Без сомнения в той науке,
которая должна обосновать все возможные науки. В этом от¬
ношении паукоучение должно сделать два дела. Прежде всего,
оно должно обосновать возможность основоположений вообще;
показать как, в какой мере, при каких условиях, и, может
быть, в какой степени что-либо может быть достоверным и
вообще, что это значит быть достоверным; далее оно должно
в частности вскрыть основоположения всех возможных наук,
которые не могут быть доказаны в них самих.
Каждая наука, если она должна быть нс отдельным, ото¬
рванным положением, но целым, состоящим из многих отдель¬
ных частей, имеет систематическую форму. Эта форма, условие
связи выведенных положений с основоположением и основание
правомочия — заключать из этой связи, так что первые поло¬
жения необходимо должны быть такими же достоверными, как

— 225 —
и последнее, также пе Может быть доказана в отдельной науке,
если только эта последняя должна иметь единство, а не зани¬
маться чуждым,и, не принадлежащими ей предметами, как не
может* быть в ней доказана правда ее основоположения, но
уже предполагается для возможности ее формы- Общее науко-
учение .обязано, таким образом, обосновать систематическую
форму для всех возможных наук.
2. Само паукоучешю есть паука. Оно также поэтому
должно иметь основоположение, которое в нем не может
быть доказано, но должно быть предположено, как условие
его возможности, как науки. Но это основоположение также
не может быть доказано ни в какой другой высшей науке;
ибо иначе эта высшая паука была бы сама наукоучеиием, а
Та наука, коей основоположение еще должно было бы быть
доказано, не была бы им. Это основоположение наукоучения,
а через наукоучепие и всех наук и всего знания, поэтому
безусловно не способно к доказательству, Т.-е. не может быть
сведено ни к какому высшему положению, из Отношения к кото¬
рому вытекала бы его достоверность. Тем не менее оно должно
давать основашю всякой достоверности; оно должно быть по¬
этом}’ достоверным и достоверным в себе самом ради самого
себя и через самого себя. Все прочие положения достоверны
потому, что можно показать, что они в каком-либо отноше¬
нии равны ему. Это же положение должно быть достоверным
просто потому, что оно равно самому себе.-Все прочие поло¬
жения будут иметь только посредственную и выведенную из
него достоверность, оно же должно быть непосредственно до¬
стоверно. На нем основывается все знание, п без пего было бы
невозможно вообще тшкакое зпаште. Оно же не сдирается ни
на какое другое знание, .но оно есть положение знания во¬
обще. Это положение безусловно достоверно, это значит: оно до¬
стоверно, и о то му что оно достоверно1). Оно—основание вся¬
кой достоверности, Т.-е. все, что достоверно, достоверно по¬
тому7, что о н о достоверно д ничто по достоверно, если оно
не достоверно. Оно—основание всякого знания, иначе говоря,
мы знаем, что оно высказывает, потому что мы вообще знаем,
мы знаем его непосредственно, как только мы что-нибудь знаем.
Оно сопровождает всякое знание, содержится во всяком зна¬
нии, и всякое знание его предполагает.
И Нельзя без противоречия спрашивать о причине его достоверности
(Авторская прибавка па полях).
Книга для чтения но истории философии.
15

— 226 —
Наукоученпе должно, поскольку оно само есть наука, если
оно только должно состоять пе из одного единственного осно-
воположешгя, но из многих положений! (что это так будет,
можно предвидеть уже потому, .что оно должно установить
основоположения для других наук), оно должно, говорю я.
Имел» систематическую 'форму. Но оно не может ни
заимствовать эту систематическую форму от какой-либо другой
науки в отношений ее определения, пи ссылаться на до¬
казательство ее в другой пауке в отношении ее значимости,
ибо оно само должно установить для всех прочих паук! пе.
только основоположения и через это—их внутреннее содер¬
жание, но также и форму й тем самым — возможность связи
многих положений в них. Оно должно поэтому имеТь эту
форму в самом себе и обосновать ее Терез самого' себя:
Достаточно несколько расчленить предыдущее, чтобы по¬
нять, что собственно этим сказано. То, о чем мы нечто знаем,,
называется содержанием, а то, чТо мы об этом паем;—формой
положения. (В положении: ЗолоТО есть тело, то, б чем мы
нечто знаем, будет золото и тело, а то, что мы о них знаем,
будет, что они в известном отношении равны и постольку
одно может быть положено вместо другого. Это — утвердитель¬
ное положение и отношение будет его формой.)
Никакое положение невозможно без формы Или содержания.
Должно быть нечто, о чем мы знаем, и нечто, что мы об
этом знаем. Первое положение всякого наукоучения должно-
поэтому иметь и то и другое содержание и форму. Далее,
оно должно иметь достоверно непосредственно й через самого
себя,— это может значить лишь то, что содержание его опреде¬
ляет его форму и, йаоборот, его форма определяет его со-
держание. Эта форма может подходить только к этому содерг
жанию, а это содержание—тблько к этой форме. Всякая дру¬
гая форма при этом содержании уничтожает самое положение и
вместо с ним всякое знайие, и всякое другое содержание при
этой! форме также уничтожает самое положение, а с ним всякое
знание. Форма безусловно первого основоположения науко-
учения, Таким образом, пе только дана им,— самим положе¬
нием, но и установлена, как безусловно значимая для его со¬
держания. Если бы кроме этого одного безусловно, первого
было еще несколько основоположений наукоучения, которые
должны были бы быть отчасти безусловными, отчасти же
Обусловленными первым и высшим1) (ибо иначе не было бы
) Ибо в первом случае они были бы не основоположениями, по выведен¬
ными положениями, ибо иначе оно во втором случае не было бы и т. д. (автор¬
ская заметка на полях).

— 227 —
единственного основоположения), то абсолю'пю первое в таком
основоположеюти могло бы быть только или содержание, или
<|юрма, п обусловленное точно так ’же было бы или соде!р|-
нпем, или формой. Положим, содержание является без¬
условным, тогда абсолютно первое основоположение, которое
должно пёчто обусловливать во Егором, ибо иначе оно не
было бы абсолютно-первым основоположением, будет обусло¬
вливать форму второго; и согласно с этим эта форма будет
определяться в самом наукбучении через его высшее осново¬
положение; или положим, наоборот, пусть безусловное будет
форма, тогда первым1 основоположением необходимо опреде¬
лится содержание этой формы, а через него и форма, по¬
скольку опа должна быТь формой некоторого‘содержания; сле-
доватсльно и в этом случае форма определяется паукоучениём?,
а именно его основоположением. Такого же основоположения,
которое пе определялось бы! ни по форме, пи по содержанию
абсолютно первым основоположением, быть пе может, если во¬
обще должно быть абсолютно-первое основоположение, пауко-
учение и система человеческого знания. Поэтом}’ не может быть
более трех основоположений: одного абсолютного, определен¬
ного безусловно через самого себя как по форме, так и по
содержанию; одного определенного через самого себя ио форме
и одного определешюго через самого себя по содержанию.
Если есть еще другие положещщ в каукоученш!, то все они
должны быть определены д по форме и по содержаншо через
основоположение. Наукоучение должно поэтому определять
форму всех ёвоих положений, поскольку они рассматриваются
в отдельности. Подобное определение отдельных положений,
однако, возможно не иначе, как так,'что они сами себя взаимно
определяют. Но каждое положешге должно быть определено
совершенно, т.-е. (е(го форма должна подходить Только к
его содержкщфо, а не к каком}’-либо другому, а это содер¬
жание—только к той форме, в которой оно ссТь, а не к какой-
либо другой; так как иначе положение не убудет подобно осново-
положешцо, поскольку оно достоверно (вспомним только что
сказанное) и, следовательно, нс будет достоверно.— Если теперь
все положения паукоучешш должны быть различны, так как
иначе они были бы не множеством положений, но одним и темтке
положением, многократно повторенным; То пе может никакое
положение получить свое совершенное определение и^аче, как
чрез одно единственное положение между другими; и тем самым
совершенно определяется весь ряд положений, и никакое из
них, не может стоять в другом месте ряда, кроме того, в
15’

— 228 —
котором оно стоит. Каждое положение наукоучения получает
ОТ определенного другого свое определенно'е место п само опре¬
деляет его определенному третьему.1 Наукоучепие же опреде¬
ляет самому себе и чрез себя самого форму своего целого.
Эта форма наукоучеция имеет необходимую значимость для
содержания последнего, ибо если абсолютно первое осново¬
положение непосредственно достоверно, т.-е. если его форма
подходит только к его содержанию и его содержание—только
к его форме, им же определяются все возможные следующие
положения непосредственно или посредственно по содержанию
или по форме, если они, Так сказать, уже в нем содержатся,
то по отношению к ним должно быТь верным то самое, что
верно относительно первого, т.-е. что их форма подходит
только к их содержанию, а их содержание—только к их форме.
Это касается отдельных положений;: но форма целого ссТь не
что иное, как форма отдельных положений, мыслимая в одном,
И то, что верно Относительно каждого в отдельности, должно
быть верным и для всех, мыслимых, как единое целое.
Но наукоученйе должно дать форму не только себе
самому, но и всем другим' возможным науками
твердо установить значимость этой формы для всех. Это не¬
мыслимо иначе, как при условии, что все, что должно быТь
положением какой-либо науки, уже содержится в каком-либо
положении наукоучения, а следовательно уже установлено в
нем в подобающей ему форме. Это открывает нам легкий! путь,
чтобы возвратиться к содержанию абсолютного первого осново¬
положения наукоучения, о котором м,ы теперь можем сказать
несколько более, чем раньше.
Допустим, что знать достоверно значит не что иное
как иметь сознание неразрывности определешюго содержания
с определенной формой (это будет только словесным объясне¬
нием, тогда как реальное объяснение знания безусловно не¬
возможно) : если так, то уже Теперь можно будет приблизи¬
тельно усмотреть, как абсолютно первое основоположение всего
знания определяет свою форму только своим содержанием, а
свое содержание'—только своей формой, и тем самым всякому
содержанию знания может быть определена его форма, ибо
всякое возможное содержание покоится на его содержании.
Поэтому, если наше предположение правильно, и должно суще¬
ствовать абсолютно первое основоположение всякого знания, то
содержание этого основоположения должно быть таким, кото¬
рое содержало бы всякое возможное содержание, но само бы
— 229 —
нс содержалось ни в каком другом. То было бы содержание
‘безуслоЁно -абсолютное содержание.
Легко заметить, чТо при предположении возможное™ та¬
кого наукоучения вообще, в особенности же при предположении
возможности его основоположения, всегда предполагается, что
в человеческом знании действительно есть система. Если по¬
добная система должна в нем быть, то можно, даже независимо
от нашего описания наукоучения, доказать, что должно суще¬
ствовать подобное абсолютно первое основоположение.
Если подобной системы нет, То возможно мыслить только
два случая/ Иди вообще нет ничего непосредственно досто¬
верного; наше знание представляет множество рядов или один
бесконечный ряд, (в котором каждое положение обосновывается
высшим, а это опять высшим и т. д. Мы строим наши жилища
на земле, она покоится на слоне, слон на черепахе, а она
еще (бог в,есть на чем, и так далее до \бесконечнрсти. Если
наше знание создано так, то, конечно, мы не можем изменит»
его; но тогда мы пе имеем и никакого твердого знаштя; мы,
может быть, дошли до некоторого достоверного члена в ряду
и до него мы все нашли твердым; но кто же может пору¬
читься, что мы пе убедимся в отсутствии под ним основания,
если пойдём еще глубже и не будем должны от пего отка¬
заться. Наша достоверность оказывается шщмой, и мы не
можем быть щпсогда уверены в ней на следующий день, t
Илл возьмем второй случай: наше знание состоит из ко-
печныд, но йиоглй рядок, КажДый ряд заключается осново¬
положением, которое обосновывается пе каким-либо другим,
по только само собою, но таких основоположений, которые
все обосновываются сами собой и безусловно независимо от
всех остальных, а следовательно не имеют между собою ни¬
какой связи, но совершенно изолированы, — существует много.
В Нас, положим, есть Многие врожденные истины, которые все
одинаково в рождены, и в отношении связи которых апл не мо¬
жем ожидать никакого дальнейшего прозрения, так как послед¬
нее (лежит за пределами врожденных истай; пли в кещах рне
пас есть многообразное простое, которое сообщается нам впе¬
чатлением, Которое на нас пр|одз|водят вещи, но в связь его
мы нс можем проникнуть, цбо н^Д простейшим в впечатлении?
нет ничего еще более ^простого. Если дело обстоит так, есди
само человеческое знание по .св.о^й природе так отрывочно,
кай действительное знание у многдх людей; если первона¬
чально в нашем духе лежит множество нитей, которые между
— 230 —
собою пс связаны пи в какой точке и (не могут быть; ииуде
связаны, то мы опять-таки по можем спорить против нашей
природы; >в этом случае наше знание будет в той области, |на
которую оно простирается, конечно, .знанием прочным; но это
не будет единое знание, а множество паук. Правда, паше
жилище в этом случае стояло бы крепко, но оно нс было бы
единым, скрепленным в одно целое зданием, а собранием ком¬
нат, из коих нам было бы невозможно переходить из одной
в другую. Это было бы жцлищс, в котором МЫ бы всегда блу¬
ждали л с которым мы никогда бы не освоились. В нем пе
было бы света, и мы со всеми нащцмй богатствами остава¬
лись бы бедны, ибо мы их никогда бы не персглядывали, ни¬
когда бы не рассматривали как целое, и никогда бы не могли
знать, чем мы собственно обладаем; мы никогда не могли бы
применить часть их Для улучшения остального, ибо никакая
часть не имела бы отношения ко всему, -прочему. Более того,
паше знашие пе было бы никогда закопченным; мы должны
были бы ежедневно ожидать, что в нас откроется новая вро¬
жденная истина или что опыт даст нам почто новое простое.
Мы должны были бы всегда быть готорыми выс!гроить для
себя где-либо новый домик.— Тогда , не было бы нужно 1шка-
кого общего наукоучепия, чтобы обосновать другие науки. Ка¬
ждая была бы Обоснована сама по себе. Было бы столько
наук, сколько отдельных непосредственно достоверных осново¬
положений.
Но если в человеческом -духе должны быть пс только один
или несколько обломков системы, как в первом случае, или
несколько систем, как во втором, по одна законченная и един¬
ственная система,, то должно 'быть такое высшее абсолютио-
первое основоположение. Если от пего наше знание будет рас¬
пространяться по многим рядам, из которых будут исходить
тоже Многие ряДы н т. д., то все же все должны прочна охва¬
тываться единственным кольцом, которое ни к чему пе при¬
креплено, но держцт своей 'собственной силой и себя и всю
систему. Мы имеем здесь держащийся собственной силой при¬
тяжения земной шар, центральная точка которого со всемо¬
гущей силой притягивает все, что бы мы только в самом
деле пи (построили па его поверхности, а пе где-либо в воз¬
духе, притом перпендикулярно, и нс под кривым углом, и пе
позволяет -вырвать пылцику из своей сферы.
Существует лц подобная система и то, что является се
условием, — подобное основоположение, об этом мы не можем
ничего решить до исследования. Основоположение не допу¬
— 231 —
скает доказательства не Только как простое положение, по и
как Основоположение всего знания. Остается сделать следую¬
щую попытку. Если мы найдем положение, которое имеет вну¬
тренние условия основоположения человеческого знания, то
посмотрим, пе имеет ли оно и внешние, можно Ли свести к
нему все то, что мы знаем, или думаем, что знаем. Если нам
это удастся, то мы доказали через действительное установле¬
ние науки, что она возможна' и что существует система чело¬
веческого знания, ‘'которой она есть изображение. Если это
лам не удастся, то или вообще пе существует подобной системы,
или же мы се только не открыли И должны предоставить
открытие ее нашим более счастливым продолжателям. Утвер¬
ждать же, что вообще таковой пе существует, потом}’ что мы
ее ле открыли, есть притязание, опровергать которое.— ниже
достоинства .серьезного исследования.
(И. Г. Фихте. „О понятии наукоучоуия или так называемой философии".
Избранные сочинения, т. 1, М.,1916, стр. 11—27.)
Основы философии истории.
Почтенное собрание!
Мы начинаем с этой лекции ряд рассуждении, которые
в основе своей выражают лишь одну, представляющую органи¬
ческое единство, мысль. Если бы я мог теперь же передать вам
эту мысль с такой же ясностью, с какой я должен был сознать
ее, прежде чем приступил к выяснению своей задачи, с ка¬
кой опа будет руководить мной во всем, что я скажу, то с самого,
начала был бы вполне освещен весь тот путь, который нам
предстоит совместно пройтц. Но я принужден лишь постепенно
воссоздавать перед вашими глазами эту мысль посредством всех
ее частей и выводить ее из всех обусловливающих 'ее составных
элементов; это — необходимое ограничение, налагаемое всяким
1кзложенпем; п именно, благодаря этому основному закону, то,
что само по себе есть лишь одна мысль, разрастается и раз¬
ветвляется в ряд мыслей и рассуждений.
Раз это так, и раз я должен не повторять здесь давно извест¬
ные взгляды, а дать новые воззрения на вещи, мне необходимо
пр1едположпТь и надеяться, дао вы не будете изумлены, если в на¬
чале пащих рассуждений вовсе пе встретите той ясности, кото¬
рая, согласно основному закону всякого изложения, может быть
достигнута лишь в их. дальнейших. частях; и Я должен просить
вас рассчитывать па полную ясность лишь в заключении, когда
станет возможным обзор целого. Но, конечно, обязанность вся¬
— 232 --
кого, кто предпринимает изложение какого-нибудь предмета,—
заботиться о том1, чтобы! мысли располагались в естественном
порядке и были выражаемы с той ясностью, какая возможна в
данном месте рассуждения,—разумеется, для Тех читателей, кото¬
рые владеют литературным языком и способны следить за связ¬
ным изложением; и я приложу все усилия для того, чтобы добро¬
совестно исполнить эту обязанность.
После этого первого и единственного предварительного за-
мечашгя, позвольте мне без дальнейших замедлений перейти
к IfiamieMy предмету.
Эти лекции имеют своею целью дать философскую кар¬
тину современной эпохи. Философским же может быть названо
только такое воззрение, которое сводит наличное многообразие
опыта к единству одного общего начала и затем исчерпываю¬
щим образом объясняет ц выводит из этого единства все много¬
образие.—Чистый эмпирик, который бы приступил к описанию
эпохи, воспринял бы и изложил бы многие наиболее замет-
ныс ее явления, как последние представлялись ему в случай¬
ном наблюдении, не будучи уверешшм в том, что он охватил их
все, и Не будучи в состоянии указать какую-либо их связь,
кроме их существования в таком-то определенном времени. Фи¬
лософ, задавшийся таким описанием, установил бы независимо
от всякого опыта понятие данной эпохи, которое, как понятие,
не может быть дано ни в каком опыте, и представил бы те спо¬
собы, посредством которых это понятие проявляется в опыте,
в качестве необходимых явлений данной эпохи; в этом выясне¬
нии оп вывел бы исчерпывающим образом явления из понятия,
показан, как Необходимость их взаимной связи вытекает из их
общего понятия. Первый дал бы хронику эпохи, и лишь послед¬
ний сделал бы возможной ее историю.
Прежде всего заметим: если задача философа—вывести воз¬
можные в опыте явления из единства предположенного им по¬
нятия, то, очевидно, оп вовсе не нуждается для этого пи в ка-.
ком опыте; поскольку он—философ и строго держится в гра-
цицах философии, он должен выполнять свою задачу, пе счи¬
таясь ни с каким опытом, исключительно a priori (как это
рбозпачается искусственным термином); в применении к нашему
предмету, оп должен быть в состоянии a priori охарактеризо¬
вать всю совокупность времени и всевозможные в нем эпохи.
Характеризуется ли в частности данная эпоха теми явлениями,
которые вытекают из выставленного фцлософ'ом основного по¬
нятия, т.-е. есть ли изображенная им эпоха современная эпоха,
— 233 —
это — совершенно особый вопрос (вопрос этот возникает в том
случае, когда 'философ делает такое утверждение, как, между
прочим, будем утверждать и мы). Для ответа на этот вопрос
каждому из нас необходимо обратиться к опытам собственной
жизНи, сравнив их с историей прошлого и со всеми до¬
гадками о будущем; здесь конец компетенции философа и
начинается работа наблюдателя мира и людей. Со своей сто-
роны мы задаемся здесь только философской стороной вопроса
и только ее решение взяли на себя; поэтому, как Только наша
задача буд^г кончена, ответ па последний вопрос будет при¬
надлежать всецело вам. Покамест же ограничимся правильным
установлением и определением нашей основной задачи.
Заметим еще, что всякая отдельная эпоха всей совокуп¬
ности времени, о которой мы только-что упоминали, есть основ¬
ное понятие особого периода. Эти эпохи и основные понятия
различных периодов могут быть вполне поняты лишь в общей
взаимной связи и в сво'ей связи со всей совокупностью времени.
Отсюда ясно, что для того, чтобы правильно характеризовать
хотя бы одну только эпоху—в том чцеде ц свою, философ
должен совершенно a priori попять и как можно глубже про¬
никнуть во всю совокупность времени и во все возможные
эпохи pro.
Это понимание всей совокупности времени, как и всякое
философское понимание, в свою очередь, предполагает понятие
единства этого времени, понятие наперед определенного, хотя
и постепенно развивающегося заполнения этого времени, в ко¬
тором каждый член обусловливается предыдущим, пли, выражаясь
короче, и общепринятым способом; такое понимание предполагает
мировой план, который был бы вполне постижим в своем
единстве, и цз которого можно было бы полностью вывести
главные эпохи человеческой земной жизни и выяснить их Про¬
исхождение и связь друг с другом. Этот мировой план есть
понятие единства всей земной жизщт человечества, главные
эпохи этой жизни представляют упомянутые выше понятия един¬
ства отдельных периодов, — понятий, из которых должны быть
выводимы явления каждой данной эпохи.
Мы имеем пред собой: прежде всего —понятие единства
всей совокупности жизни, расчленяющееся па отдельные эцохи,
попятнце только рядом друг с другом и одна из другой; во-1
вторых, каждая из этих особых эпох есть в свою очередь поня¬
тие единства отдельного периода' и выражается в многооб¬
разных явлениях.

— 234 —
Земная жизнь человечества принимается здесь памп за со¬
вокупность единой жизни, и земное время — за совдкупиость
всего времешь Это — ограничите, налагаемое на нас намечен¬
ной популярностью нашего изложения: в рассуждениях о сверх¬
земном и вечном невозможно совместить основательность с по-
пулярносТью. Такое значение, говорю я, имеют для нас зем¬
ная жизнь и земное время здесь, в, этих лекциях,* цбо сама по
себе и для высшего подъема умозрения земная жизнь .челове¬
чества и само земное время представляют лишь необходимую
эпоху единого времени и единой вечной жизни; и из понятия
единства вечной жизпи,— понятия, которое вполне возможно
составить себе уже в здешней жизни, — может быть выведена
вся земная жизнь со всеми ее. побочными звеньями. Однако,
добровольно принятое нами на этот раз ограничение не по¬
зволяет нам произвести это строго доказуемое выведение; мы
можем лишь отчетливо указать па понятие единства земной
жизни и рекомендовать каждому слушателю проверить это цо-
пятде па своем собственном чувстве истины, и, если возможно,
принять его. Земная жизнь человечества,— сказали мы,
и эпохи этой земной жизни человечества. Мы говорим здесь
только о развитии жизни рода, а це индивидов,— развитое
индивидов остается незатронутым во всех этих лекциях,— и я
приглашаю вас не забывать этой точки зрения.
Итак, наше исследование предполагает понятие мирового
плана. Согласно изложенному выше основанию, я отнюдь нс
могу произвести здесь выведение этого понятия, а могу лишь
указать па него. Итак, я говорю — и этим закладываю основ-
иой камень возводимого здания: цель земной жизни че¬
ловечества заключается в том, чтобы установить
в э той жизни все своп отношения свободно и со¬
образно с разумом.
Свободно, сказал я,— чрез собственную свободу чело¬
вечества как рода, и эта свобода есть первое производное!
определение нашего основного понятия. Я намерен сделать из
него выводы, оставив для следующих лекций прочие произ¬
водные определения, также нуждающиеся в объяснении.
Эта свобода должна выражаться в общем сознании рода
и проявляться, как собственная свобода последнего, как его
истинное действительное деяние, произведение и результат его
жизни, так что род предполагается, как существующий вообще,
этим приписываемым ему деянием. (Когда' говорят, что извест¬
ное лицо нечто сделало, то предполагают, что оно существовало
— '235 —
до этого действия, .чтобы принять решение и во время действия,
’гтобы выполнить его; и если доказано, что известная личность
пе существовала в дан н о с время, тем самым доказало и То,
что она не действовала в это же время. Так точно, еслц пола¬
гать, что человечество, как род, соверщило нечто и являлось
виновником известных действий, то этим действиям необхедимо
предпосылать существование человечества в то время, когда
данные действия пс были еще совершены).
Вследствие сказанного, земная жизнь человеческого рода
распадается па две главных эпохи, па два периода: первый,
когда род жцвет и существует, еще не устроив своих отношений
свободно и сообразно разуму, — и второй, когда он свободно
осуществляет э’го разумное устроение.
Продолжаем дальнейшие выводы относительно первой
эпохи. Из того, что человеческий род не устроил еще свобод¬
ным деянием своих отношений сообразно с разумом, не следует,
что эти отношения вовсе нс сообразуются с последним: в пер¬
вом утверждении отнюдь пе подразумеваегся второе. Возможно,
что разум сам по себе, собственной силой, без всякого содей-
ствня человеческой свободы, определяет и устраняет о;пгоше-
пия человечества. Так и происходит в действительности. Разум
есть основной закон Жизни человечества, как и всякой ду¬
ховной жизни; и только в таком смысле д отнюдь не в ка¬
ком-либо другом должно понимать слово разум в этих лек¬
циях. Если бы де действовал этот закон, род .человеческий!
не »мог бы даже начать своего существования или же, если бы
такое начало и было возможно, пе в состоянии был бы продол¬
жать свою жизнь, хотя бы в течение одного мгновения. Потому
там, где, как в первую эпоху, разум пе может еще действовать
■чрез свободу, он действует, как естествегшый »акон и есте-
ственпая сила; таким образом он проявляется и действенно
обнаруживается в сознании, но без разумения оснований, т.-е.
в |Сму.Тном чувстве (так называем мы сознание без разумения
оснований) •
Выражаясь короче и обычным языком: гДс разум не может
действовать , дерез свободу, он действует как смутный ин¬
стинкт. Так действует оп в первую эпоху земной жизни Челове¬
ческого рода' и этим можно ближе охарактеризовать и точнее
определить эту первую эпоху.
Этим определением первой эпохи дается по противопо¬
ложности и более точное определение второй дз "лавных эпох
земной жИзпи. Инстинкт слеп, это —сознание без разумения
— 236 —
причин. Свобода, как противоположность инстинкту, является
зрячей и ясно сознает основания своих действий. Но общее
основание этих Действий свобода есть разум; итак, она со¬
знает разум, которого пе сознавал инстинкт. Сообразно этому
между господством разума чрез посредство голого инстшщта
и :его господством .чрез свободу является еще один, новый
промежуточный член: сознание или наука разум а.
Но далее: инстинкт, как слепое влечение, исключает науку;
следовательно, создание пауки предполагает совершившееся уже
освобождение от властного влияния инстинкта1, и между господ¬
ством разумного инстинкта и разумной наукой занимает место
еще третий член: освобождение от разумного ин¬
стинкта.
Но каким образом может .человечество даже хотя бы только
пожелать освобождения от закона своей жизни, от властвую¬
щего над пп^г посредством желанной и незаметной силы раз¬
умного инстинкта. Иными словами, как может раздвоиться и
начать борьбу с самим собой в человеческой жизни единый
разум, выражающийся одинаково и в инстинкте и в стремлении
от него освободиться? Очевидно, это возможно пе непосред¬
ственно; следовательно, между господством разумного инстинкта
и стремлением к освобождению от него должен занять место
новый промежуточный член. Последний проявляется в такой
форме: результаты разумного инстинкта превращаются более
сильными особяци рода, в которых именно поэтому отот инстинкт
выражается наиболее громко и сильно, вследствие столько же
естественного, сколько излишне торопливого стремления возвы¬
сить до себя весь род, пли, скорее, поставить себя самих па
место рода, в авторитет, приказывающий внешним образом и
осуществляемый принудительным^; мерами; у остальных особей
пробуждается вследствие этого разум, сперва в форме влечения
к личной свободе, — влечения, никогда не восстающего против
желанного для него мягкого принуждения собственного ин-
стинкта, но зато подымающегося пробив вторгающегося
в область его права чужого; щгстйнкк'а; при этом своем' про¬
буждений разум разбивает цепи не разумного инстииК|Та, как
такового, а превращенного во внешний принудительный порядок
разумного инстинкта^ посторонних индивидуумов. Итак, превра¬
щение щкщвидуального разумного инстинкта- в принудитель¬
ный авторитет—вот та промежуточная ступень, которая за¬
нимает место между господс’гвом разумного 1шстинкта и осво-
бождейием от этого господства.

— 237 —
Закончим, наконец, это перечисление необходимых циклов
и эпох зе*мно'й жизни нашего рода: благодаря освобождению
от разуЩюго инстинкта становится возможной, как мы сказали
выше, наука разума, согласно правилам которой и должны быть
устроены все отношения .человеческого рода путём его свобод-
ных деяний. Но очевидно, что для выполнения этой задачи
недостаточно знания правил, которое может быть дано только
наукой, а необходима еще особая наука действия, лишь благо¬
даря упражнению превращающаяся в уменье, одним словом,—
необходимо еще искусство. Это искусство устроения всех отно¬
шений человечества сообразно заранее научно познанному раз¬
уму (в этом высшем смысле мы здесь будем всегда понимать
искусство в тех случаях, когда будем употреблять это слово без
поясняющих добавлений), это искусство должно быть всецело
приложено п проведено через все отношения человечества, пока
последнее ire станет законченным отражением своего вечного
прообраза в разуме; после этого цель земной жизни будет
достигнута, наступит конец этой жизни, и человечество вступит
в высщие сферы' вечности.
Мы поняли теперь всю совокупность земной жизни из се
конечной цели; мы уразумели, почему наш род должен был
вообще начать свое существование в этой земной сфере, и та¬
ким образом обрисовали всю здешнюю жизнь;: именно этого мы
и желали, это было пашей ближайшей' задачей. Согласно атому
рассуждению, существует пять основных эпох земной жизни;
так как все они отправляются от лцчностей, по, чтобы стать
эпохами жизни рода, каждая из них должна постепенно про¬
никать и захватывать всех индивидуумов, и поэтому, должна
иметь значительную продолжительность, вследствие чего целое
превращается в ряд переплетающихся и отчасти одновременно
протекающих эпох. Эти дпохи таковы: 1) эпоха безусловного
господства разума чрез посредство инстинкта—состояние
невинности человеческого рода; 2) эпоха, когда раз-
умный инстинкт превращается во внешний принудительный авто¬
ритет; это — время положительных систем мировоззрения и жи-
знепойимапия,—систем, которые никогда не доходят до последних
осповашйй, и поэтом}7 не могут убеждать, но зато стремятся
п принуждению и требуют слепой веры и безусловного пови¬
новения,— состояние начинающейся греховности;
3) эпоха освобождения, непосредственно — от повелевающего
авторитета, косветго— от господства разумного инстинкта п
разума вообще во всякой форме, — время безусловного равно-
— 238 —
душил ко всякой цетине и лишенной какой бы то ни было руко¬
водящей инти, совершенной разнузданности,—состаяппс за¬
вершенной греховное т и; 4) эпоха разумной пауки, время,
когда истина признается высшим и любимым более всего на¬
чалом,— состояние начинающегося оправдания;
5) эпоха разумного искусства, когда человечество уверенной
и твердой рукой созидает из себя точный оТпечаток разума,—
состояние завершенного оправдания и освяще¬
ния. Весь же путь, которым человечество проходит через это?'
ряд в здешнем мире, есть не что иное, как возвращенце к той
ступени, на которой оно стояло в самом начале;! возвращение
к исходному состоянию и есть цель всего процесса. Но путь
этот человечество должно пройти собственными ногами; соб¬
ственной силой должно оно сделать себя Тем, чем оно было
без всякого своего содействия, и именно поэтому оно сперва
должно утратить свое первоначальное состояние. Если бы оно
пе было в состояний собственными силами сделать себя самим
собой, оно не было бы Живой Жизнью, и в этом случае не суще¬
ствовало бы вообще никакой Жизни, по все коснело бы в мерт¬
вом, неподвижном и застывшем бытии.—В. раю — я восполь¬
зуюсь знакомым образом — в раю правого деяния и правого бы¬
тия, без знания, труда и искусства, человечество пробуждается
к жизни,. Едва оно приняло смелое решение отважиться на соб¬
ственную жизнь, как приходит ангел с огненным мечом прину¬
ждения к пр'авой жизни (и изгоняет человечество из жилища,
где оно жило в невинности и мире.
Нс зная покоя п отдыха, оно блуждает по бесплодной пу¬
стыне, едв'а дерзая стать где-шкбудь твердой ногой из боязни,
что земля провалится под его ногам|И. Сделавшись мужественнее
в Испытаниях нужды, оно, наконец, кое-как устраивает свою
жизнь и в пото лица вырывает из земли волчцы и тернии за¬
пустения, чтобы вырастить желанный плод познания. Оно
вкушает последний, и у него открываются глаза, и укрепляются
руки, 'И оно само созидает себе рай по образу потерянного;
у пего вырастает древо жизни, оно притягивает’ руки к его
плоду, вкушает его п живет в вечности.
Для нашей цели дбетаточно этого изображения земной
жизни в се целом и во всех ее отдельных эпохах.,— Kain несо¬
мненно то, что современная паи эпоха есть часть земной жизни,
и что — это будет еще мной доказано — невозможны другие
циклы э;той Жизни, кроме указанных мною пяти, тан Несо¬
мненно и То, что наша эпоха принадлежи?' к одному из указан-
— 239 —
пых пяти циклов, — к какому именно ,цз нцх, это я постараюсь-
выясшггь сообразно своему знанию мира и сделанным мнсиб
над ним наблюдениям, выведя вместе с тем Необходимые про¬
явления установленного принципа; вам же останется обратиться
к своему прошлому опыту и к окружающей вас действитель¬
ности, чтобы решить, не встречались ли вам и во внутреннем
ц'во внешнем вашем опыТе в течение всей вашей жизни эти
явления й не воспршшмаете ли вы их еще и теперь; это будет
задачей наших дальнейших лекйий.
Я имею в виду современную эпоху в ее целом. Ибо, как
замечено выше, вполне возможны случаи, когда в одно и то же
время переплетаются И сосуществуют рядом, одна с другой в раз¬
личных личностях различные по своему духовному принципу
эпохи. Можно предполагать, что сказанное приложимо и к на¬
шему времени. Поэтому наше применяющее к современности
априорный принцип наблюдение мира и людей должно охватить-
пе всех живущих в настоящее время индивидуумов, но только-
тех, которые действительно являются продуктом! своего вре¬
мени, и в которых это время выражается с наибольшей ясно¬
стью. Быть может, есть среди современников такие, которые
отстали от своего века1, так как! в течешге периода своего раз¬
вития не приходили в соприкосновение с широкой массой инди¬
видуальностей, а тот узкий круг, в котором они развивались,
представлял еще пережиток старого времени. Другие, может
быТь, опередили свой век и уже носят в своем сердце зачатки
новой эпохи, в то время как вокруг них господствует старая
для Них, но на самом Деле действительная, .подлинная, совре¬
менная эпоха. Наконец, наука возвышается над всяким временем
и всеми эпохами, постигая единое, всегда себе равное время,
как высшее основание всех эпох, и подчиняя его своему свобод¬
ному исследованию. Ни о первый, пи о вторых, ни о последней
пе должно быть речи в характеристике какой бы то пи было
совремешюсти.
Итак, задача наших лекций, предположенных к чтению в эту
зиму и в эти часы, точно определена и, как мне кажется, ясно
выражена, й изложена;’ это и было целью сегодняшней лекции.
Я позволю себе еще несколько замечаний относительно внешней
формы этих чтений.
Каким бы ни оказалось паше суждение о нашем времени,
и к какой бы цз на’мемеченных выше эпох мы не отнесли его,
не ждите услышать от меня гщ тона' жалобы, Ни тона сатиры,
особенно личной. Здесь пе будет жалобного тона: именно в том
— 240 —
si состоит сладчайшая награда философского рассмотрения, что,
постигая все в общей связи и нцчего не оставляя обособ летным,
■оно признает все необходимым и потому благим: я примиряется
со всем существующим, как оно существует, потому ,чТо оно
должно быть таким ради высшей цели. Да и немужественно
тратить время на жалобы из-за существующего зла, в то время
как разумнее употребить' его на посильное созидание доброго
п прекрасного. Здесь не б!удст и тона сайиры: несовершенство,
присущее всему роду, не должно быть предметом насмешек инди¬
видуума, цбо последний есть член этого рода, ц как бы ни
обособлялся, все же необходимо причастен к этому несовер¬
шенству. И вообще отдельные личности совершенно исчезают
пред взором философа, и все сливаются для пего в одну вели¬
кую общину. Философская характеристика выражает каждую
вещь в опрсделмшости д последовательности, какие никогда
пе могут быть достигнуты самими вещами вследствие вечных
колебаний действительности; опа пе затрагивает поэтому лич¬
ностей и, никогда пе опускаясь др уровня, портрета, предста¬
вляет идеализированную картину. Полезны ли исследования та¬
кого рода, лучше будет предоставить судить вам самим, особенно
после того, как вы познакомитесь уже с значительным их
■количеством; это будет уместнее, нежели наперед распростра¬
няться перед вами в похвалах им. Никто более философа не
далек от той иллюзии, будто его время подвинется вперед
в весьма заметной степени именно благодаря его стремлениям.
Всякий, кому бог дал па это силы, конечно, должен всецело
■напрягать их к этой цели ради самого себя И ради того, чтобы
закрепить в потоке времени то место, которое ему Предназна¬
чено. Но, тем по менее, время идет своим твердым, от веч¬
ности для него определенным шагом, ц единичной силе здесь
ничего пс ускорить ц не добиться насильно. Действенная
роль принадлежит только всеобщему объединению и, особенно,
сокровенно живущему вечному духу времен и миров.
Что касается моих теперешних стремлений, то для меня
было бы лестной наградой, если бы в течение нескольких ча¬
сов этого полугодия образованная ц восприимчивая публика
находила здесь подобающую и достойную духовную пищу и
чувствовала бы себя перенесенной в горний эфир возвышаю¬
щего над делами и досугами обыденной жцзнд более свободного
и (Чистого настроения. И если бы, кроме того, в чью-нибудь
юную и сильную душу запала искра, которая бы зажгла новую
жизнь, пЗ моих слабых, быть может, мыслей развила бы луч-

— 241 —
шие и более совершенные л породила бы мощное решение
осуществить их, моя награда была бы совершенной.
С такими мыслями я принудил .себя пригласить вас на
чтение, подобное сегодняшнему; с такими мыслями я расстаюсь
теперь с вами, предоставляя вашему собственному размышле¬
нию решить, намерены ли вы еще продолжать мыслить совместно
со мною.
(Фихте. „Основные черты современной эпохи". СПБ., 1906, стр. 3—13.)
Пиита для чтения по и сгорим фадос^п.
16

ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ ШЕЛЛИНГ.
'Отношение реализма и идеализма к абсолютной философии
(к философии тождества).
Бруно. Нам остается еще, по выраженному вами, о
друзья, желанию, рассмотреть противоположности реализма и
идеализма. Но уже приближается тоТ момент, когда нам придется
разойтись. Итак, о, Луциан, постараемся постигнуть bi наимень¬
шем наибольшее; не сочтешь ли ты целесообразным положить
в основу исследования вопросу какому реализму должен был бы
быть противоположен идеализм, какому идеализму должен был бы
быТь противоположен реализм?
Луциан. Но, повидимому, прежде всего необходимо во¬
обще сказать, каким образом идеализм и реализм могут отли¬
чаться друг от друга. Не предметом, .если оба они с-тремяТся
быть выспщм родом познания, потому дао этот предмет необхо¬
димо оказывается только единым. Если же один из них или
оба они вообще не- спекулятивны, то в первом случае никакое
сравнение невозможно, а во втором случае,не стоит заниматься
исследованием их различия. Но единым во всякой философии
оказывается Абсолютное.
Б руно. Итак, Абсолютное должно одинаковым! образом
оказываться предметом высшего рода познания в обоих их.
Л у ц и а и.. Непременно.
Бру1но. Полагаешь ли ты, следовательно, что они от¬
личаются друг от друга способом рассмотрения?
Луциан. .Таково мое мнение.
Бруно. Как же? Содержится ли в Абсолютном разли¬
чие .или двойственность, или не ^оказывается ли оно, напротив
того, необходимо и безусловно единым?
Двойственность содерж,ится не в нем самом, а лишь в рас¬
смотрении. Ведь, когда в нем рассматривается реальное, то
— 243 —
возникает реализм, а когда рассматривается идеальное, то воз¬
никает идеализм. А в нем самом реальное сказывается и иде¬
альным и, наоборот, идеальное оказывается реальным.
Бруно. Поводимому, нужно, чтобы ты определил, чтб ты
называешь реальным, и что ты называешь идеальным; потому
что эти слова, как мы .знаем, могут иметь различное значение.
Л у циан. Итак, мы будем разуметь в этом исследовании
под реальным вообще сущность, а под идеальным форму.
Бруно. Итак, реализм возникал бы благодаря рефлексии.,
направленной на сущность, а идеализм благодаря сохранению
формы Абсолютного.
Л у циан. Так.
Бруно- Но не сказали ли мы, что в Абсолютном форма)
и сущность необходимо образуют единство?
Л у циан. Так же необходимо, как в, конечном сущность
отличается от формы.
Бруно. Но каким же образом они образуют единство?
Л у циан. Не благодаря соединению, но таким образом,
что каждое для себя оказывается одним и Тем же, а именно
для себя целым Абсолютным.
Бруно. Итак, когда реализм рассматривает Абсолютное
по существу, а идеализм по форме, оба они необходимо и бёз
противоречия в обоих рассматривают лишь единую вещь (если
вообще в^щь) — единый предмет.
Л у циан. Очевидно..
Бруно. Но как же лучше всего назвать такое единство,
которое основано пе па одновременности, а на полной одина¬
ковости?
Л у ц ц а н. Мы уже назвали его, и 1>то название кажется мне
подходящим — индифферентностью, и выразили этим именно
вышеупомянутое безразличие для рассмотрения.
Бруно. Но если идеализм ,и реализм оказываются выс¬
шими протшюположностями философии, то не основано ли
на уразумении этого безразличия уразумение философии без
всякой противоположности философии, как таковой.
Л у ц и а и. Несомненно.
Бруно. Будем продолжать исследование этой высшей из
всех тайп. Не установили ли мы уже прежде, что само Абсо¬
лютное не оказывается ни одним, ни другим из всего противо¬
положного, чистым тождеством и, вообще, только самим собой,
а именно, совершенно Абсолютным.
Луциан. Конечно.
16*

-‘-'244 —
Бруно. Л относительно формы мы согласились, что она
является формой и того и другого, а именно идеальности и
реальности1, субъективного и объективного, но и тем и другим
с одинаковой бесконечностью.
ЛуциаН1 Так.
Бруно. Но всякое единство субъективного и объективного,
которое мыслится как деятельное, есть познание.
Луциан. Разумеется.
Бруно. Итак, познание, которое одинаково бесконечно
идеально и реально, есть абсолютное познание.
Луциан. Несомненно.
Бруно. Далее абсолютное познание не есть мышление
в противоположность бытию, но, напротив того, оно содержит
в себе самое мышление и самое бытие, как уже соединившиеся
и абсолютно.
Луциан. Бесспорно.
Бруно. Следовательно, мышление и бытие подчинены ему,
а не выше его.
Луциан. Оно необходимо выше и того и другого, по¬
скольку Они являются противоположными.
Бруно. Но это познание находится в отношении абсо¬
лютной индифферентности к сущности вечного.
Луциан. Непременно, потому что оно есть форма.
Бруно. Но' Так как мышление и бытие подчинены ему,
то мы по существу не можем считать’ мышление или бЫпге нс-
посредственными атрибутами Абсолютного.
Луциан. Не можем.
Б руно. Итак, можем ли мы считать совершенным со сто¬
роны формы такой реализм, который признает мышление и
протяжение непосредственными свойствами Абсолютного, как
обыкновенно понимают тот реализм, который иногда считается
наиболее совершенным?
Луциан. Ни в каком случае.
Бруно. Но тех, которые каким бы то пи было образом
признают принципом мышление, как таковое, и безусловно про¬
тивопоставляют ему бытие, мы вполне причислим к несовер¬
шеннолетним в философии.
Луциан. Хорошо сказано.
Бруно. Но не должны ли мы охарактеризовать абсолютное
позНание как такое познание, в котором мышление непосред¬
ственно оказывается и полаганием бытия, равно как полагание
бытия оказывается также и мышлением, вместо того, чтобы, на¬
— 245 —
против того, в конечном познании бытие представлялось не-
полаганием мышления, а мышление неполаганием бытия.
Луциан. Повидимому, это неизбежно.
Бруно. Но не полагаем* ли мы, благодаря этому в то же время,
'что, так как по отношению к вышеупомянутому абсолютному
познанию не существует никакой противоположности мышления
и бытия, то оно оказывается безусловно тождественным, про¬
стым, чистым, без всякого раздвоения?
Луциан. Правильно.
Бруно. Итак, мышление и бытие содержатся в нем лишь
потенциально, а не в действительности. То, от чего что-нибудь
отделяется, не должно содержать в себе отделяющееся, но мо¬
жет быть безусловно простым. Иценпо потому, что вышеупо¬
мянутое познанде абсолютно, оно делает необходимым по от¬
ношению к конечности; или вообще к явлению разделите на
мышление и бытие; иначе оно не может, как Абсолютное, выра¬
жать себя в конечных вещах; но мышление и бытие впервые
полагаются при разделении, и их вовсе не оказывается налицо
до него п в вышеупомянутом познашш.
Луциан. Я должен согласиться со всем этим.
Бруно. Но в конечном, как таковом, мышление и бытие
шшаким образом не могут соединяться абсолютно, а следо¬
вательно они всегда могут соединяться лишь относительно?
Луциан. Повидимому, это оказывается необходимым след¬
ствием в том случае, если в основе конечности, рассматриваемой
по отношению к форме, лежит противоположность мышления
п бытия.
Бруно. Но не оказывается ли необходимо и в конеч¬
ном такая точка, где мышление и бытие, хотя и не абсолютно
нераздельны, но абсолютно соединены, а именно там, где выра¬
женная в бесконечном сущность Абсолютного выражается выра¬
женным в конечном или в бытии?
Луциан. Мы вывели такую точку. Она необходимо ока¬
зывается там, где бесконечное познание, как субъективное,
относится к чему-То объективному, которое выражает в себе,
как действительность, всю бесконечную возможность первого.
Это та Точка, где бесконечное врывается в конечное.
Бруно. Но отнесение бесконечного познания к объек¬
тивному, несмотря на бесконечность, которая выражает его
в конечном, необходимо оказывается отнесением к чему-То еди-
1щчному. Итак, единство мышления и бытия оказывается абсо¬
лютны лишь в идее и >в интеллектуальной интуиции, факти¬
— 246 —
чески же. или в действительности оно всегда оказывается лишь
относительным.
Луциап. Это очевидно.
Бруно. А так как мы назвали вышеупомянутое опре¬
деленное единство мышления и бытия вообще Я (Ichheit), то
мы можем назвать его, поскольку оно интеллектуально созер¬
цается абсолютным -Я, а, поскольку оно относительно, относи¬
тельным Я.
Луцдап. Без сомнения.
Бруно. В относительном Я объекты полагаются, как бес¬
конечное, и определяются, хотя и благодаря отнесению объ¬
ективно полагаемого познащгя к его бесконечному понятию, по
лишь для его конечности и в его конечности, противополож¬
ность конечного и бесконечного преодолевается лишь относи¬
тельно, возникают относительные истины, хотя и бесконечное,
но лишь относительное знание.
Луциап. И относительно этого мы согласны.
Брун о. Но в абсолютном Я или в интеллектуальной интуи¬
ции вещи определяются не для явления, хотя и бесконечно, но по
вечному характеру, пли, так, как они суть в себе. Возникает
абсолютное знание.
Луциан. Так должно быть.
Б р у но. Поскольку объекты определяются бесконечно лишь
относительным знанием, они и суть лишь благодаря этому
знанию и для этого знания.
Л у ц и а п. Конечно.
Бруно. И если мы признаем идеальность в обычном смысле
лишь противоположностью чувственной реальности, а идеализм
лишь учением, отрицающим реальность чувственного мира, то
по отношению к определяемым таким образом вещам всякая
философия необходимо оказывается идеализмом, и она столь же
необходимо противоположна реализму, понимаемому в таком же
обычном смысле.
Луциан. Необходимо.
Бруно. С этой точки зрения лишь относительного един¬
ства субъекта и объекта абсолютное единство обоих является
чем-То безусловно независимым от него, чем-то таким, чего
нельзя достигнуть знанием. Лишь в деятельности оно, со¬
гласно своей природе, сохраняющейся в относительном знании,
а именно, как единство безусловно независимое от этого един¬
ства, становится объективным, потому что объективное в том,
что должно произойти, является чем-то таким, что безусловно
— 247 —
не есть знание, так как последнее (согласно предположению)
абусловлено, а первое безусловно. Благодаря этому устана¬
вливается отношение различия у Абсолютного с знанием
и познанием. Итак, первичное реальное переносится из сферы
относительного знания в этику, а умозрение о нем должно стать
учением о долге. Лшць; здесь единство мышления и бытия ста¬
новится категорическим и абсолютным, но, так как абсолютная
гармония действительности с возможностью никогда не оказы¬
вается возможной во времени, это единство мышления и бытия
не абсолютно полагается, а абсолютно требуется и, следова¬
тельно, является для деятельности предписанием и бесконечной
задачей, а для мышления— верой, которая есть конец всякого
умозрения.
Луциан. Нельзя ничего возразить против правильности
этих выводов.
Бруно. Раз абсолютное единство бытия и мышления суще¬
ствует лишь как требование, то и везде, где оно существует,
например в природе, оно существует лишь благодаря долженство¬
ванию и для долженствования. Последнее есть первичная мате¬
рия не только всей деятельности, но ц всего бытия. Лишь для
этаки природа имеет спекулятивное значение, так как она во¬
обще оказывается лишь органом, лишь средством: не из-за своей
собственной божественности, являясь прекрасной без цеди вне
себя и сама в себе, но будучи рассматриваема сама по себе,
она является мертвой, лишь предметом и материалом для дея¬
тельности, которая лежит вне ее и не происходит из нее самой.
Луциан. Твой вывод правилен.
Бру По: Не будет ли философия, основанная на тагом зна¬
нии, вполне выражать содержание обыденного сознаштя и
вполне соответствовать ему, именно, поэтому, вовсе не будучи
философией?
Луциан. Конечно.
Бруно. Такой идеализм, который, утратив абсолютное
единство, принимает за' принцип вместо абсолютной точки без¬
различия относительную точку подчинения бытия мышлению,
конечного и вечного бесконечному, непременно окажется про¬
тивоположным реализму?
Луциан. Непременно, если последний основывается па
сущности Абсолютного, а к нему может быть приравнено лишь
абсолютное познание.
Бруно. Именно поэтому принципом такого пдэалцзма
является не идеальное в себе, а лишь идеальное в явлении.

— 248 —
Луциан. Непременно, потому что иначе он увидел бы,
что нет никакой противоположности между ним и реализмом,
Бруно. Но .чистый субъект-объект, то абсолютное по¬
знание, абсолютное Я, форма всех форм, есть единородный сын
Абсолютного, столь же вечный, как и Абсолютное, пе отличаю¬
щийся от него по существу, но одинаковый с ним. Следова¬
тельно, тот, кто обладает им, обладает и отцом, лишь посред¬
ством его можно дойти до Абсолютного, и учение, исходящее
от него, тождесТвешю с учением, исходящим от Абсолютного.
Следовательно, признать вышеупомянутое безразличие в
Абсолютном, а именно то, что по отношению к нему идея, суб¬
станция, безусловно реальное, форма оказывается и сущностью,
а сущность — формой, при чем одна отделима от другой, и ка¬
ждая из них является пе только совершенно сходным подобием
другой, но и самой другой—признать это безразличие, значит
определить абсолютный центр тяжести, и как бы тот первич¬
ный металл истины, вещество которого сплавляет все единич¬
ное истинное, и без которого ничто не истинно.
Этот центр тяжести тождественен в идеализме и реализме, и
если оба они оказываются, противоположными друг другу, то
недостает лишь его определения или полного выражедшя в одном
из них или в обоих.
Что же касается формы науки .и требования доводить' раз¬
витие вышеупомянутого принципа до полной гармонии а формой
вселенной, точным снимком с которой должна быть философия,
то лучшим правилом, которым мы сами можем руководиться, и
которое мы можем предложить другим, является то, которое
один фйлосбф до пас выразил в следующих словах: «Для того,
чтобы проникнуть в глубочайшие тайны природы, следует не¬
утомимо заниматься исследованием противоположных и противо¬
речащих друг другу крайних пределов вещей: высший резуль¬
тат заключается не в том, чтобы найти точку соединения, но
в том, чтобы, исходя из нее, вывести ее противоположность!, и
в этом заключается подлинная и глубочайшая тайна искусства».
Исследуя это лишь в абсолютной одинаковости сущности
и формы, мы познаем то, каким: образом как конечное, так. и
бесконечное вытекают из их сущности; мы поймем, как одно
необходимо и ве,чно присуще другому, и как тот простой луч,
который исходит из Абсолютного и есть оно само, является
разделенным. па различие и безразличие, на конечное и беско¬
нечное. Но мы точно определим характер разделения и единства
для каждой точки вселенной и проследим его до того пункта.
— 249 —
где вышеупомянутая точка ед!шсгва является разделившейся на
две относительные точки, и в одной точке мы найдем источник
реального и естественного мира, 'а в другой точке—источник
идеального мира. В первой точке мы будем приветствовать пред¬
вечное воплощение бога, а во второй—необходимое обожествле¬
ние человека. Свободно и без сопротивления поднимаясь и опу¬
скаясь по этой духовной лестнице, сперва спускаясь, МЫ узрим
разделение единства божественного и естественного принципа,
а затем, поднимаясь и опять растворяя все в Едином, мы узрим
природу в боге, а бога в природе.
Затем, когда мы достигнем агой высоты и узрим гармони¬
ческий свет этого чудесного познания, и вместе с тем мы при7
знаем его реальностью божественного существа, мы будем в со-
стоянии созерцать красоту в ее высшем блеске, так что она
не будет ослеплять нас, и мы будем жить в блаженном общении
со всеми богами. Тогд^а мы поймем царственную душу Юпитера;
ему свойственна мощь; ниже его формирующее и бесформенное
начало, которое в свою очередь связывает подземный бог в глу¬
бине бездны; но он обитает в недоступном эфире. И судьбы все¬
ленной не останутся скрытыми от нас, и нам выяснится смысл
представлений о судьбах и о смерти бога, выражающихся во
всех мистериях, страдания Озириса и смерть Адониса. Но, прежде
всего, наши взоры устремятся на высших богов и, становясь
причастными к этому в высшей степени блаженному бытию,
благодаря созерцанию, мы в самом деле станем совершенны,
как выражались древние, так как мы будем жить в чудесной сфере
не только как избавившиеся от смерти, но и как приобщившиеся!
к бессмертным благам. Однако, о друзья, наступает ночь и начи¬
нают снять звезды. Итак, разойдемся.
(Schellings Wcrke II. В. Lpz., 1907, стр. 525—533, пер. с пемецк. А. М. Воден.)'
Принципы философии природы.
I.
Исследованию о принципе спекулятивной физики должны
предшествовать исследования о различии между спекулятивным и
эмпирическим вообще. При этом важнее всего убеждение в том,,
что между эмпирией и теорией существует Такая полная противо¬
положность, что не может существовать ничего третьего, в Мем
можно было бы соединить то и другое, что, следовательно,
понятие опытной пауки есть двусмысленное понятие, под
которым нельзя разуметь ничего связного, нли которое даже со¬
— 250 —
всем нельзя мыслить себе. То, что есть чистая эмпирия, пе есть
наука, и, наоборот, то, -что есть наука, не есть эмпирия. Эта
следует заметить вовсе fie для унижения эмпирии, а для того,
чтобы представить ее нам! в -подлинном, свете. Каков бы ни был
объект чистой эмпирии, она есть история (абсолютная про¬
тивоположность теории), и, наоборот^ лишь история есть эм¬
пирия *).
Физика как эмпирия есть не что |иное, как собрание фактов,
описаний Того, что наблюдалось, того, что происходило при
естественных или искусственно вызванных обстоятельствах.
В том1, что теперь называют физикой, эмпирия ц наука беспо¬
рядочно смешаны друг с другом, и именно поэтому она не есть
ни то, ни другое.
Наша цель заключается именно в том, Чтобы отделить по
отношению к- этому объекту науку и эмгшрию, как душу и
тело, и не принимая в науку ничего такого, что пе допускает
конструкции a priori, освободить эмпирию от всякой теории и
передать ее в ее первоначальной наготе.
Противоположность между эмпирией и наукой основана
именно на том, что эмпирия рассматривает свой объект bi бы¬
тии, как нечто готовое и законченное, а наука, напротив тэге,
рассматривает объект в становлении, и как нечто такое, что еще
предстоит довести до конца. Так как наука не может принимать
за исходный пункт ничего такого, что оказывается продуктом,
т.-е. вещью, то она должна принять за исходный пункт безуслов¬
ное: спекулятивная физика исследует, прежде всего, 'безуслов¬
ное в естествознании.
II.
Так как в Очерке за исходный пункт этого исследования
принимаются высшие принципы, то дальнейшие замечания можно
считать лишь иллюстрацией к этим исследованиям.
Так как все то, о чем можно Сказать, что оно есть, по
природе своей обусловлено, то лишь само бытие может быть
*) Лишь бы только те горячие поклоппикн эмпирии, которые возвеличивают
ее па счет пауки, оставаясь верными понятию эмпирии, пе выдавали нам своих
собственных суждений и умозаключений о природе того, что они навязывают
объектам, за эмпирию: ведь, хотя многие думают, что они могут говорить об эмпи¬
рии, однако для того, чтобы в чистом виде разглядеть происходящее в природе и
верно передать его так, как оно было наблюдаемо, требуется, конечно, нечто большее,
чем многие воображают.

— 251 —
безусловным. Но так как единичное бытие, как нечто обусло¬
вленное, может мыслиться лишь как определенное ограничение
продуктивной деятельности (единственного и последнего суб¬
страта всякой реальности), то само бытие есть та1 же самая
продуктивная деятельность, которая мыслится в ее не отграни¬
чен нести. Итак, для естествознания природа первоначально
является лишь продуктивностью, и наука должна принять эту
продуктивность за исходный пункт, как принцип.
Поскольку мы знаем совокупность объектов лишь как сово¬
купность бытия, эта совокупность дана там только как мир,
т.-е. только как продукт. Конечно, невозможно было бы воз¬
выситься в естествознании до более высокого понятия, чем'По¬
нятие бытия, если бы всякое постоянство (которое мыслится
в понятии бытия) оказывалось обманчивым и, собственно го¬
воря, непрерывным и однообразным возрождением.
Поскольку мы полагаем совокупность объектов пе только
как продукта, но в то же время непременно как нечто продук¬
тивное, она возвышается для пас до природы, и даже в обыч¬
ном словоупотреблении понятие природы означает не что шюе
как это тождество продукта и продуктивности.
Природу, рассматриваемую только как продукт (natura па-
turata), мы называем природой, рассматриваемой как объект
(и Только ею занимается всякая эмпирий. Природу, рас¬
сматриваемую как продуктивность (natura naturans),
мы называем природой, рассматриваемо й к а к с у б ъ-
с к т (только ее исследует всякая теория).
Так как объект никогда не оказывается безусловным, то
в природу необходимо мыслешю вкладывать нечто по существу
необъективное; это абсолютно необъективное, есть именно выше¬
упомянутая первоначальная продуктивность природы. В обыден¬
ном воззрении опа исчезает за продуктом; в философском воз¬
зрении, наоборот, продукт исчезает за продуктивностью.
Вышеупомянутое тождество продуктивности и продукта вы¬
ражается в первоначальном понятии природы обычными воз¬
зрениями на природу, как на целое, которое, будучи причиной
самого себя в в то же время действием самого себя, вновь
оказывается тождественным в своей (проходящей через ч. все
явления) двойственности. Затем с этим понятием совпадает то¬
ждество идеального л реального, которое мыслится в понятии
каждого продукта природы, ц только по отношению к котором}7
можно противополагать природу искусству. Ведь, если в искус¬
стве понятие предшествует действию, выполнению, то в природе
- 252 —
понятие и действие, напротив кого, оказываются одновременными,
и понятие непосредственно переходит в продукт л неотдели¬
мо от него.
Это тождество нарушается эмпирическим; воззрением, ко¬
торое усматривает в природе только действие (хотя вслед¬
ствие беспрестанных уклонений эмпирии в область науки, даже
в чисто эмпирической физике высказываются максимы, пред¬
лагающие понятие о природе, как субъекте, как, например,- при¬
рода избирает кратчайший путь, природа бережлива по отно-
шению к причинам! и расточительна по отношению к действиям;
это тождество нарушается спекуляцией, которая усматривает
в природе лишь причину.
III.
Только о природе, рассматриваемой как объект, можно ска¬
зать, .что она есть, но этого нельзя сказать о природе, рассма¬
триваемой как субъект, потому, что она есть само бытие или
сама продуктивность.
Абсолютная - продуктивность должна переходить в эмпири¬
ческую природу. В понятии абсолютной, продуктивности мы¬
слится понятие идеальной бесконечности. Идеальная беско¬
нечность должна становиться эмпирической.
Но эмпирическая бесконечность есть бесконечное стано¬
вление—всякий бесконечный ряд есть не что иное, как выраже¬
ние -интеллектуальной или идеальной бесконечности. Первона¬
чально бесконечный ряд (идеал всех бесконечных рядов) есть
тот ряд, в который развертывается наша интеллектуальная бес¬
конечность, время. Та же деятельность, которая поддерживает
этот ряд, поддерживает и наше сознание, но сознание непре¬
рывно. Следовательно, время, как развертывание вышеупомяну¬
той деятельности, не может порождаться сочетанием. А так
как все другие бесконечные ряды являются лишь подражаниями
первоначально бесконечному ряду, времени, то ни один бесконеч¬
ный ряд не может не быти-непрерывным. Задерживающим мо¬
ментом в первоначальном развертывании, без которого это раз¬
вертывание совершалось бы с бесконечной скоростью, является
не что иное, как первоначальная реф>'лек;сия;1 необходи¬
мость рефлексии относительно нашей деятельности в каждый
момент (постоянная двойственность в каждый момент) есть та
тайная уловка, благодаря которой нашему существованию при¬
— 253 —
дается длительность. — Следовательно, абсолютная непре¬
рывность существует лишь для воззрения, но не для рефлексии.
Воззрение и рефлексия противоположны друг другу. Бесконеч¬
ный ряд оказывается непрерывным для продуктивного воззре¬
ния, он оказывается прерывным и составным для рефлексии. На
этом противоречии между воззрением и рефлексией осно¬
ваны те софизмы, посредством которых отрицают возможность
всякого движения, и которые разрешаются в каждый момент,
благодаря продуктивному воззрению. Например, для воззрения
действие силы тяжести проявляется непрерывно, для рефле¬
ксии—с перёрЫвами и толчками. Итак, все законы механики,
благодаря которым то, что собственно есть лишь объект про¬
дуктивного воззрения, становится объектом рефлексии, соб¬
ственно говоря, являются лишь’ законами для рефлексии. Отсюда
вытекают вымышленные законы механики; атомы времени, в ко¬
торых действует сила тяжести; закон, гласящий, что момент дей¬
ствия бесконечно мал, потому- что иначе в конечное время
вызывалась бы бесконечная скорость. Наконец, этим объ¬
ясняется, что в математике нельзя представил» себе ни одного
бесконечного ряда, в самом деле, непрерывным, но всякий беско¬
нечный ряд приходится представлять себе лишь как подви¬
гающийся вперед с перерывами и скачками.
Все это исследование о противоположности между рефле¬
ксией и продуктивностью воззрения служит лишь для того,
чтобы вывести из него общий принцип, согласно которому
абсолютная непрерывность оказывается во всякой про¬
дуктивности, и только в ней. Этот принцип важен для рассмотре¬
ния всей природы, так как, например, закон, цто в природе
не бывает’ скачков, что в ней есть непрерывность форм и т. д.,
ограшшивается первоначальной продуктивностью природы, в ко-
торой, конечно, должна быть непрерывность, .между тем как,
с точки зрения рефлексии, в Природе все должно являться
разрозненным, и чуждым непрерывности, как бы одно возле
другого. Поэтому мы должны признать правыми как тех, ко¬
торые утверждают непрерывность в природе, т.-е. в органиче¬
ской природе, так и тех,, которые отрицают ее, смотря по
различию той точки зрения, на которой стоят те и другие,
из чего в то же время выводится противоположность между
динамической и атомистической физикой, так как, как вскоре
выяснится, они отличаются друг от друга лишь тем, что первая
стоит на точке зрения воззрения, а вторая на точке зрения
рефлексии.

— 254 —
IV.
Допустив эти общие принципы, мы можем вернее дости¬
гнуть нашей цели и выяснить внутренний организм нашей
системы.
а) В понятии становления мыслится понятие постепенности.
Но абсолютная продуктивность эмпирически выразится как
становление с бесконечной скоростью, благодаря котором}7 для
воззрения не возникает ничего реального.
Так как, собственно говоря, следует мыслить себе, дао
в природе, как в бесконечной продуктивности, совершается бес¬
конечная эволюция, то прочность продуктов природы (например,
органической) следует представлять себе не как абсолютный
покой, а лишь как эволюцию, совершающуюся с бесконечно
малой скоростью, или с бесконечной медленностью. Но до сих
пор не произведена даже конструкция эволюции, совершаю¬
щейся с конечной скоростью, и тем: менее эволюции, совер¬
шающейся с бесконечно малой скоростью.
Ь) Без первоначального ослабления продуктивности немы¬
слимо, чтобы эволюция природы совершалась с конечной ско¬
ростью и, таким образом, становилась объектом воззрения.
с) Но если природа есть абсолютная продуктивность, то
основание для этого ослабления пе может находиться вне се.
Первоначально природа является только продуктивностью,
итак, в этой продуктивности нс может заключаться ничего опре-
делешюго (потому что всякое определение есть отрицание),
следовательно, и благодаря ей не могут образоваться продукты.
Для возможности образования продуктов продуктивность должна
из неопределенной стать определенной, Т.-е. она должна быть
преодолена как чистая продуктивность. А если бы основание
для определения продуктивности находилось вне природы, то
природа не была бы первоначально абсолютной продуктивно¬
стью.— Конечно, в природу должна входить определенность,
т.-е. отрицательное начало, по это отрицательное начало, будучи'
рассматриваемо с высшей точки зрения, опять-таки должно ока¬
зываться положительным началом.
d) Но если основание для вышеупомянутого ослабления
заключается в самой природе, то природа перестает быть
чистым тождеством (природа, поскольку опа есть лишь
продуктивность, еСТь чистое тождество, и в ней нельзя реши¬
тельно ничего различать. Для Того, чтобы что-нибудь могло
— 255 —
был. различаемо в ней, в ней должно быть преодолено тожде¬
ство; природа должна быть не тождеством, а двойственностью).
Природа сначала должна стать объектом для самой себя,
это превращение чистого субъекта в объект для са¬
мой себя Немыслимо без первоначального раздвоения в: самой
природе.
Итак, невозможно физически вывести эту двойственность
из чего-либо дальнейшего, потому что, как условие всей природы
вообще, она есть принцип всякого'физического объяснения, и
всякое физическое объяснение может лишь стремиться к тому,
чтоб!ы свести все противоположности, которые являются в при¬
роде, к той, заключающейся в самой природе первоначальной
противоположности, которая сама уже не являетсчя. По¬
чему нет ни одного первоначального явления природы брз этой
двойственности, если в, природе все до бесконечности взаимно
не оказывается субъектом и объектом одно для другого, и
не оказывается ли природа1 уже первоначально продуктом и
в то же время продуктивной?
е) Если природа первоначально оказывается двойственно¬
стью, то в первоначальной продуктивности природы должны
заключаться противоположные тенденции. (Положительной тен¬
денции должна противополагаться другая, как бы анти-прэдук-
тивная тенденция, затрудняющая творчество, не как отрицаю¬
щая, по как отрицательная, реально противоположная первой.)
В природе, несмотря на ограниченность, не оказывается пассив¬
ности лишь тогда, если и ограничивающее начало опять-таки
оказывается положительным, и его первоначальная двойствен¬
ность оказывается противоречием реально противоположных тен-
денциЙ.
f) Для возможности образования продуктов, эГти противопо¬
ложные тенденции должны сойтись. Но так как они полагаются
равными (потому что нет никакого основания полагать их
неравными), то там, где они сойдутся, они взаимно уничтожат
друг друга, следовательно, продукт = 0, и продукт опять-таки не
образуется.
Это неизбежное, хотя до сих пор пе обращавшее па себя
особого внимания противоречие (а именно то, что "продукт
может возникать лишь благодаря тому, что сходятся противо¬
положные тенденции, но эти противоположные тенденции вза¬
имно уничтожают друг друга) разрешимо лишь следующим
образом:

— 256 —
Существование продукта вообще немыслимо без по¬
стоянного воспроизведения. Продукт должен мы¬
слиться, как уничтожаемый в каждый момент п как
вновф воспроизводимый в каждый момент. Соб¬
ственно говоря, мы видим не существование продукта, а лишь
постоянное воспроизведение.
(Несомненно, весьма Монятно, .что если 1 —14-1... мыслит¬
ся, как бе с конечный ряд, то он не = ни 1, ни 0. Но глубже ле¬
жит основание того, что если этот ряд мыслится как бесконечный,
то он = V2- В этом ряду абсолютная величина [= 1], постоянно
уничтожаемая, постоянно вновь появляется, и, благодаря этому
возвращению, она производит не себя, но все же среднее
между собою и ничем. — Природа,, как объект, есть то, что
возникает в таком бесконечном ряду и=дроби первоначальной
единицы, при чем знаменателем этой дроби является никогда не-
преодолеваемая двойственность.
g) Если существование продукта есть постоянное воспроиз¬
ведение, то и всякая неподвижность оказывается лишь
в природе,-рассматриваемой как объект. В природе же, рас¬
сматриваемой как субъект, оказывается лишь бесконечная
деятельность.
Первоначально продукт есть не чТо иное, как только точка,
предел; лишь тогда, когда природа борется с этой точкой, по¬
следняя как бы возвышается до того, чтобы стать наполненной
сферой, продуктом. (Представьте себе поток, он является
Чистым тождеством; Там, где он встречает сопротивление,
образуется водоворот, этот водоворот является не' чем-то по¬
стоянным, а чем-то в каждое мгновение исчезающим и в каждое
мгновение вновь возникающим.—В природе первоначально ни¬
чего нельзя различить; все продукты еще как бы растворены
и невидимы во всеобщей продуктивности. Лишь когда даны
пункты задержки, они постепенно выделяются и выступают из
всеобщего Тождества.—В каждой такой точке поток преры¬
вается, продуктивность уничтожается, но в каждый момент по¬
является новая волна, которая наполняет сферу).
Натурфилософия пе должна объяснять продуктивного в при¬
роде, потому что, если она не вкладывает его первоначально
в природу, она никогда не внесет его в природу. Она должна
объяснять неизменное. Но то, что что-нибудь в природе стано¬
вится неизменным, само Может быть объяснено только из борьбы
природы против всякой неизменности. Продукты явля¬
лись бы лишь точками; если бы природа' самим своим напором

— 257 —
не сообщала им объема и глубины, и сами продукты существо¬
вали бы липп» на мгновение, если бы они в каждое мгновенье
не испытывали напора со стороны природы.
h) Тот мнимый продукт, который воспроизводится вю всякое
мгновение, не может быть действительно бесконечным продук¬
том, так как в противном случае продуктивность, bi самом деле,
исчерпывалась бы в нем, однаКо, он не может быть и конеч¬
ным продуктом, потому что в него изливается сила всей природы.
Итак, он должен был бы быть конечным и в то же время бес¬
конечным, он должен был бы быть лишь, повидимому, конечным,
по находиться в процессе бесконечного развития.
(Schelling^ Weike. I. В., Lpz., 1907, стр. 694—702. Пер. с нем. А. М. Воден.)
Свобода и необходимость.
Возникновение всеобщего правового строя не может быть
предоставлено воле случая, и в то же время такой сТрой может
явиться только в результате свободной игры сил, какую мы
наблюдаем в истории. Поэтому возникает вопрос, заслужи¬
вает ли вообще (названия истории ряд событий без плана и
цели, или в самом понятии истории уже содержится и поня¬
тие необходимости, которой поневоле должен служить и самый
произвол.
•Тут мы должны, прежде всего, вполне уяснить себе поня¬
тие истории.
Не все, что происходит, есть уже тем самым объект исто¬
рии: стихийные события, например, становятся историческими,—
если они ими становятся, — лишь благодаря тому влиянию, ко¬
торое они оказали на поступки людей; но в еще гораздо мень¬
шей степени может быть признано историческим объектом то,
что происходит по известному правилу, что периодически по¬
вторяется, и вообще все то, что моясст быть учтено a priori.
Если бы мы захотели говорить о естественной истории Bi соб¬
ственном смысле слова, мы должны, были бы представить себе
природу так, как если бы она, видимо свободная в своих
произведениях, созидала все их разнообразие постепенно, пу¬
тем постоянных отклонений от единого первоначального про¬
образа,— при чем получилась бы не история естественных
о б|ъ е к т о в, которая есть в сущности их описание, а история
самой созидающей природы/ Какою же узрели бы мы при¬
роду в подобной истории? Мы увидали бы ее как бы ведущей
Киша для mi сипя ио истории ф.цлогофшт.	17
— 258 —
свое хозяйство с одним и тем же (навсегда определенным- коли¬
чеством сил, но самыми различными способами; мы, следова¬
тельно, узрели бы ее хотя и свободной "в своем созидании,,
по все же пе вполне независимой от всякого закона. Природа
становится, стало быть, объектом истории, с одной стороны,
благодаря видимости свободы в ее созданиях, т.-с .благодаря
то1му, что мы не можем a priori определить направления ее
созидающей деятельности, хотя эта направления несомненно
имеют свой определенный закон, — с другой же стороны, бла¬
годаря ограниченности и закономерности, которые заложены в
нее' количеством имеющихся в се распоряжении сил. Отсюда
явствует, что история несовместима ни с абсолютной законо¬
мерностью, пи с абсолютной свободой, по возможна лишь там,
где среди бесчисленных отклонений единый идеал рсализируется
так, что с ним совпадает только целое, Но не частности.
Но такая последовательная реализация идеала, когда только
весь прогресс в целом, как бы интеллектуально созерцаемый, удо¬
влетворяет требованию этого идеала, возможна, далее, только
через посредство таких существ,' которые все вместе образуют
единый род, — ибо веДО особь, именно потому, что она особь,
бессильна возвыситься до идеала, а между тем идеал этот
по необходимости вполне определенный, все-таки должен быть
реализован. Это приводит пас к новому признаку истории —
к той ее особенности, что история существует только для таких
существ, которые имеют перед собой идеал, выполнимый никак
пе отдельной особью, а единственно лишь всем родом. Но для
этого нужно, чтобы кажда'я следующая особь начинала как-
раз там, где остановилась предшествующая, и, значит, чтобы
между сменяющими друг друга особями была возможна непре¬
рывная связь. А так как то, что .реализируется в прогресс^
истории, возможно .только через разум и свободу, то связь эта
должна быть традиций! или преданием.
Из этой дедукции понятия истории явствует само собою;
что названия истории пе заслуживает, пи абсолютно свободный
от закона ряд событий, 1ш абсолютно закономерный. Отсюда
следует:
а) что прогрессивность, какая мыслится во всякой истории,
Не допускает такого рода закономерности, при которой сво¬
бодная деятельность низводится к определенной, периодически
повторяющейся последовательности действий;
Ъ) что вообще все, происходящее! согласно определенному!
механизму, или| Имеющее свою априорную теорию, вовсе не

— 259 —
есть объект истории. Теория и история — полнейшие противо¬
положности. У человека есть история только потому, что его
будущие действия не могут быть учтены заранее ни по какой
теории. Произвол есть в этом смысле бог истории. Для мифо-
логип история начинается с первого выхода из царства инстинкта
в область свободы, с утраГгы золотого века или с грехопадения,
т.-с. с первого проявления произвола. Для философов история
заканчивается царством свободы, т.-е. золотым веком права, когда
всякий произвол исчезнет с лица земли, и человек через сво¬
боду вернется к той самой точке, на которую его первопачальйо
поставила природа, к которую он покинул в тот момент, когда
началась история;
с) что столь же мало заслуживает названия истории нечто
абсолютно незаконное, т.-е. \ ряд событий без цели и -умысла,
И что только свобода и закономерность в их соединении,—т.-е.
постепенная реализация целым! родом существ,- никогда оконча¬
тельно не исчезавшего из сознания идеала,—составляют свое¬
образную особенность истории.
Установив, таким образом, основные признаки истории, мы
должны теперь точнее исследовать ее трансцендентальную воз¬
можность. Это приведет пас к философии Истории, которая
длй практической философии есть то же самое, что природа
для теоретической.
А.
Первый вопрос, который по праву может быть поставлен
философии истории, заключается, песомнепио, в том, как вообще
мыслима история, раз все, что есть, полагается для каждого
только через его сознание, а следовательно, и вся прошлая
история может полагаться для каждого только через его созна¬
ние. Мы и в самом дел'е утверждаем, что никакое индивидуаль¬
ное созпашю пе могло бы существовать со всеми теми опре¬
делениями, с'которыми оно существует, и которые необходимо
принадлежат к нему, если бы пе предшествовала вся прошлая
история, —что очень легко было бы показать на примерах,
если бы речь зашла о каком-нибудь произведении искусства.
Прошлая история относится,. конечно, к области явлений, как
и само индивидуальное сознание, —значит, она для каждого
не более, но и не менее реальна1, (чем его индивидуальность.1
Вог эта определенная.индивидуальность предполагает вот этот
определенный век с такими-то особенностями, таким-то куль¬
17»

— 260 —
турным уровнем и т. д., —'но такой век невозможен без всей
предшествующей истории. Историография, у которой вообще
нет Другой задачи, кроме объяснения современного состояния
мира, могла бы, следователь1но, с та'ким же успехом отправляться
от его нынешнего состояния И заключать к прошлой истории,
и было бы не безынтересно сделать попытку вывести все щро •
шлое из настоящего со строгой Необходимостью.
Если бы, однако, против этого объяснения кто-нибудь воз¬
разил, что ведь не со всяким же сознанием связана прошлая
история и что ни с одним сознанием, не связано все прошлое,
но лишь ого важнейшие события, которые потому только и
могут быть познаны в этом своем качестве, что они распростра¬
нили свое влияние вплоть до сегодняшнего дня и вплоть до ка¬
ждой отдельной индивидуальности, — то мы ответим на это,
что, во-первых, история и существует лишь для того п лишь
постольку, на кого и поскольку, повлияло прошлое, и что, во-
вторых, все, что когда-лцбо было в истории, и в самом деле
связано или будет связано с индивидуальным сознание^ ка¬
ждого — только не непосредственно, а через бесчисленное мно¬
жество промежуточных звеньев —и связано так, что если бы
удалось обнаружить эти звенья, то тотчас же,стало бы ясно,
что Для образования этого сознания было необходимо вес
прошлое. Правда, не подлежит сомнению, что как большинство
людей в каждом веке, так и множество событий никогда Не
существовали в той сфере, к которой, в сущности, относится
история. Ибо, как для сохранения в памяти потомства недоста¬
точно увековечить себя в качестве физической причины через
свои физические действия, точно так же нельзя приобрести бы¬
тие в исторшг тем, что представляешь собою только интеллек¬
туальный продукт, только промежуточное звено, через которое,
как сквозь простую среду, добытая прошлыми поколениям!
культура переходит к потомству, но которое само не является
причиной Нового будущего. Бесспорно, с сознанием каждой
индивидуальности связано только то, что продолжает действо¬
вать до настоящего времени, но это и есть единственное, ,что
принадлежит к истории и что было в истории.
Что же касается трансцендентальной необходимости
исторшг, то она уже была выведена выше !нз того обстоятель¬
ства, что разумным существам задан в виде проблемы универ¬
сальный правовой строй, который может быть реализован только
всем родом, т.-е. именно только через историю. Здесь мы по¬
этому удовольствуемся только еще тем выводом, что единствен¬
— 261 —
ным подлинным объектом истории может быть лишь постепен¬
ное возникновение всемирно-гражданского строя, потому что
этот строй составляет единственное основание истории. Вся¬
кая другая, не всемирная, история может быть только прагма¬
тической, т.-е., по установленному еще древними понятию,
направленной на какую-нибудь определенную эмпирическую
цфь. И, наоборот, прагматическая всемирная история есть про¬
тиворечивое понятие. Все же прочее, что обыкновенно также
вводится в истори|ографию, как-то: успехи искусств, наук и т. д.,
в сущности, вовсе lie относится к историографии, или, во вся¬
ком случае, служит в ней только либо документом, либо по¬
средствующим звеном, потому что и открытия в области искусств
и наук, умножая и усиливая средства взаимного истребления
и вызывая множество других неведомых дотоле зол, служат
тем самым скорейшему, приближению человечества к созданию
всеобщего правового строя.
В.
Что в понятии истории содержится понятие бесконечной
прогрессивности, вполне доказано в предыдущем. Но от¬
сюда, конечно, еще нельзя прямо сделать вывод о способности
человеческого рода к бесконечному усовершенствованию, потому
что те, кто эту способность отрицают, с неменьшим правом
могли бы утверждать, что и человек, как зверь, не имеет истории,
но замкнут в вечном круге действий, в котором он непрестанно
вращается как Икспон на своем колесе, и среди непрерывных
колебаний’!, а порою даже видимых отклонений от кривой ли¬
нии, все же всегда возвращается к исходной точке своего пути.
Рассчитывать в этом вопросе на какой-нибудь дельный вывод
тем более невозможно, что те, кто высказываются в нем за
или против, чрезвычайно смутно представляют себе мерило, с
помощью которого мог бы измеряться прогресс. В самом деле,
одни имеют в виду моральный прогресс человечества, — но
где взять мерило для него?. Другие думают о прогрессе в обла¬
сти 'искусств и наук, но с исторической (практической)
точки зрения мы имели тут скорее регресс/или, по крайней мере,
антиисторический прогресс, в доказательство чего мы можем
сослаться на самую историю и на суждение и пример народов
классических в историческом смысле (напр., римлян). Но если
единственной задачей истории является постепенная реализа¬
ция правового строя, то в качестве исторического мерила для
— 262 —
оценки успехов человеческого рода у нас остается только nd-
степенное приближение к этой цели, достижение которой в
будущем не может быть, однако, пи выведено из протекшего ДО
сих пор опыта, ни доказано теоретически и априорно, но на¬
всегда остается только предметом веры для действующего
человека.
С.
Теперь мы переходим к основному признаку истории—топ
ее особенности, что она предста|вряет собою и необходимость
в их соединении 'и возможна’ только через это соединение,
Но что такое соединФше свободы и закономерности в деи-
ствовашш (необходимо, мы уже вывели совсем другим путем,
отличным от простого анализа понятия истории.
Всеобщий правовой строй составляет условие свободы, по¬
тому что без него свобода! 1л|иш.ена гарантии. Ибо' свобода, нс
гарантированная всеобщим порядком природы, существует лишь
случайно и есть, как в большинстве Наших нынещних государств,
лишь паразитическое растение, которое в силу необходимой непо¬
следовательности, правда, терпится, но так, что каждый отдель¬
ный человек Никогда не может быть уверен в, своей свободе.
Этого не должно быть. Свобода не должна быть привилегией
или благом, которым пользуются лишь как запретным плодом.
Свобода должна быть rapalHTiiponaiia порядком столь же явным
и столь же неизменным, как порядок природы.
Нс этот порядок может, быть реализован только через сво¬
боду, и его создание должно быТь делом одной только сво¬
боды. В< этом есть противоречие. То, что составляет первое
условие внешней Свободы, именно в силу этого, так же необ¬
ходимо, как сама свобода. А, между тем, оно может быть реали¬
зовано только через свободу, т.-е. его возникновение предоста¬
влено случаю. Как привести это противоречие к единству?.
Оно может быть приведено к единству только тем, что в
самой свободе открывается необходимость; но в тако^ случае,
как мыслить подобное соединение?
Мы подходим туг к высшей проблеме трасцендентальной
философии, — проблеме, уже щамечешюй выше/но еще не раз¬
решенной.
Свобода должна быть необходимостью, а необходимость —
свободой: Но необходимость, в противоположность свободе, есть
не что иное, как бессознательное. То, что во мне бессозна¬
— 2 03 —
тельно, то и непроизвольно, а что сопровождается сознанием,
то существует во мне через itoe хотение.
Следовательно, когда мы говорим: в свободе должна быть,
в (свою очередь, необходимость, -г это значит: через самое сво¬
боду, через действия, которые я считаю свободными, должно
бессознательно, т.-е. без моего содействия, возникнуть нечто
такое, на что я не рассчитывал, или, выражаясь иначе: '.той
сознательной и, следовательно, свободной деятельности, которую
мы вывели выше, должна противостоять деятельность бессо-
зпательпая, через которую, несмотря па ничем неограниченное
проявление свободы, возшткает совершенно непроизвольно и
даже вопреки, воле действующего нечто такое, чего он сам
никогда не мог бы реализовать через свое. хотение. Это поло¬
жение, при всей его кажущейся парадоксальности, есть в сущ¬
ности. не что иное, как трансцендентальная формировка обще¬
признанного и всеми предполагаемого отношения между • сво¬
бодой! и некоторой сокровкяшой необходимостью, называемой
то роком, то провидением (при чем с этими славами не связ|ы<-
вают никакой определенной мысли), — того отношения, в силу
которого люди через свои свободные действия и все-таки во¬
преки своей! воле должны стать причиной чегоето такого, чего
они никогда нс хотели, или же, наоборот, должно потерпеть
крушение нечто такое, к чему они свободно и с напряжением
всех своих сил стремились.
(Schellings Werke, 11. В., Lpz., 1907. „System des transzendentalen Idealisinus"
стр. 261 —268, перев. с немецк. И. В.-Румер.)

ГЕОРГ-ФРИДРИХ ГЕГЕЛЬ.
Введение в историю философии.
Интерес, представляемый этой историей, может быть рас¬
сматриваем с многих сторон. Если мы желаем понять, в- чем
кроется существо этого интереса, то его надо искать в суще¬
ственной связи этого кажущегося прошлого с современной сту-
пе!нью, достигнутой философией. Нашей задачей здесь именно
и будет доказать, что эта связь не есть одно из тех внешних
отношений, которые могут быть приняты во внимание при
истории этой пауки, а, напротив, выражает внутреннюю при¬
роду. ее.1 задачи, что события этой истории находят, правда,
как всякие другие события, свое дальнейшее развитие в ряде
вызванных ими последствий, но обладают своеобразной твор¬
ческой силой. История философии представляет нам ряд благо¬
родных умов, галлерею героев мыслящего разума, которые си¬
лой этого разума проникли в сущность вещей, природы н духа.,
в существо бога и раздобыли нам драгоценнейший клад умо¬
зрительного познмшя. События и действия этой истории имеют
поэтому одновременно' и ту особенность, что их содержание и
цеагность’ пе обусловливаются личностью и индивидуальным
характером (в противоположность политической истории, в
которой индивидуум является субъектом событий ц действий
в силу его природного склада, его гения, его страстей, энергии
пли слабости его характера, вообще в силу Всего того, ,что
делает его данным индивидуумом); напротив, достижения здесь
тем выше по качеству, чем меньше их приходится Вменять ,<в
заслугу, отдельной индивидуальности, чем больше они, напро¬
тив, принадлежат свободному мышлению, всеобщему характеру
человека, как человека, чем в большей степени самое это лишен¬
ное особенностей мышление является творческим субъектом.

— 265 —
Эта акты мышления кажутся Нам на первый взгляд, как
исторические, принадлежащими прошлому и лежащими по ту
сторону нашей действительности. На самом же деле, то, что
мы есть, есть- одновременно исторический этап; или, точнее
подобно тому, как—,'в том, что лежит в этой области, в исто¬
рий мышления, — прошлое составляет только одну сторону,
точно так же — в том, что образует наше «д», — общее непре¬
ходящей неразрывно связано' с тем обстоятельством, что мы
представляем собой определенный исторический этап. То до¬
стояние достигшей самосознания разумности, которое принад¬
лежит нам, современному миру, не возшпсло непосредственно
и пе выросло на почве одной только совремешюсти; напро¬
тив, существенно для этого достояния то, что оно Является
наследством и, точнее, результатом работы, и именно работы
всех предшествующих поколений человеческого рода. Подобно
тому, как искусства внешней жизни, масса средств и мастерства,
приспособления и привычки общежития и политической жизни
являются результатом размышления, изобретательности, потреб¬
ностей, нужды и несчастия, остроушш, стремлений и деяний
всей предшествующей современности истории: Точно так же
мы обязаны традиции всем тем, что мы ныне представляем собой
в науке и специально в философии. Ка'К священная цепь, по
выражению Гердера, эта традиция вьется через все преходя¬
щее и потому исчезнувшее, сохраняя для нас и передавая ;|нам
все, что было создано прошлыми веками.
Традиция, однако, ие является только простой экономкой,
честно' берегущей полученное с. тем, чтобы его сохранить и
в измененном виде передать потомству, как ход природы, кото¬
рый при всей бесконечной изменчивости и подвижности ее
образов и форм всегда остается при первоначальных законах,
не делая никакого шага вперед. Она не есть неподвижное камен¬
ное изваяние, нет, она жива и развертывается подобно мо-
~учей реке, которая расширяет свое русло по мере своего уда¬
ления от истока.
Содержание этой традиции образует то, что произвел духов-
НыЙ мир, а всеобщий дух не останавливается ;в своем движении.
Но именно с всеобщим духом мы тут главным образом имеем
дело. У отдельной нации мыслим конечный случай, что ее
образование, искусство, Наука, ее духовное достояние вообще
становится неподвижным, как это невидимому действительно
имеет место у китайцев, которые уже две тысячи лет тому назад
достигли во всех областях того уровня развития, на котором-
— 266 —
■юни находятся и .поныне. Мировой дух, однако, не может погру¬
зиться в этот равнодушный покой. Уже из простого понятия его
вытекает, что его жизнь есть акт. Акт имеет своей предпосыл¬
кой наличность материала, на который он направляется и ко¬
торый. он не просто увеличивает, прибавляя к нему новый мате¬
риал, а подвергает существенной обработке, модифицирует. То,
что каждое поколение таким образом произвело в области пауки,
.в области духовного творчества; есгь наследственный .капитал,
составленный из сбережений всех предшествовавших поколе¬
ний, святилище, которому человеческие поколения радостно и
благодарно принесли в дар все то, что поддерживало их в
жизни, все добытое ими, из глубины природы п духа. Это на¬
следование означает одновременно получение наследства и
вступление во владение наследством. Это наследство образует,
как нечто привитое, душу, каждого последующего поколения,
его духовную субстанцию, его принципы, предрассудки и богат¬
ство; и одновременно это полученное наследство низводится
до роли наличного материала, который преобразовывается ду¬
хом. Полученное таким образом изменяется, и обработанный
материал, благодаря этому, обогащается и одновременно со¬
храняется.
Такова, роль и деятельность нашего и всякого века: овла¬
деть той наукой, которая существует, усвоить ее себе и этим
самым развивать ее дальше и поднять на более высокую сту¬
пень. Усваивая ее себе, мы делаем из 'нес нечто свое в
отличие от того, чем она была раньше. В этой природе твор¬
чества, в силу которой оно имеет своей предпосылкой йалцч-
йость духовного мира, который преобразовывается в процесс
усвоения, и кроется то обстоятельство, что наша философия
может существовать только д связи с предшествующей и из
последнем с необходимостью вытекает. И ход истории именно
рисует нам не процесс формирования чуждых нам вещей, а
процесс нашего собственного формирования, процесс форми¬
рования нашей пауки.
От природы, указанного здесь отношения, зависят те пред-
ставления и вопросы, которые могут возникнуть относительно
задачи истории философии. Понцма|цие этого отношения делает
нам понятной и субъективную цель, которая преследуется при
изучении истории этой Науки. Эта субъективная цель состоит
в том, чтобы путем изучения истории этой науки быть, введен¬
ным в познание самой науки. Этим отношением обусловли¬
ваются дальше задачи разработки этой истории...

— 267 —
Этот процесс формирования иге есть просто пассивное вы-
яйлепие, как мы, например, представляем себе восход солн¬
ца, лупы п т. д. Этот процесс не есть простое движение
в несопротивляющеЙся среде пространства и времени. Напро¬
тив" перед нами, должны предстать здесь акты свободной мысли;
мы должны изобразить историю мира мысли так, как оп воз¬
чик и сам себя сотворил. Существует издавна предрассудок,
что именно мышлением человек отличается от животного. Мы
не (намерены отказаться от него. Всем, следовательно, что воз¬
вышает человека над животным существованием, оп обязан
мысли. Все, .что человечно, какова бы пи была его впецшя|я
форма,. человечно только потому, что оно подвергается воз¬
действию мысли и развилось под ее влиянием. Но мысль, оказы¬
ваясь, таким образом, существенным, субстанциальным и дей¬
ствительным, имеет ведь самые разнообразные объекты. Наибо¬
лее совершенным, однако, надо считать то проявление мысли,
когда объектом ее исследования и изучения является не что-
либо другое, а именно — самое благородное — исключительно
она сама, когда опа искала и нашла самое себя. История, кото¬
рую мы перед собою имеем, есть история мысли в процессе ее
нахождения самой себя, а природа мысли такова, что она Тама
себя находит только поскольку она сама себя производит, мало
того, что она существует и действительна только постольку,
поскольку она себя находит. Такими произведениями мысли
являются философские системы, и ряд открытий, в которых
мысль стремится открыть самое себя, представляет собою ра¬
боту двух с половиной тысяч лет.
Если однако мысль по существу своему существует в себе
и для себя и вечно; а то, что истинно, заключено только р
мысли: истинно. не только сегодня и завтра, По вне всякого .вре¬
мени, а1 поскольку оно истинно во времени, то всегда и во
всякое время, то каким образом этот интеллектуальный мир
доходит до того, чтобы иметь историю? История изображает
то, что подвержено изменениям, что исчезло во мраке прошлого,
чего больше не существует; истинная же необходимая мысль — а
только с такой мы здесь имеем дело — неспособна ни к каким
изменениям. Этот вопрос мы намерены рассмотреть в первую
голову. Во-вторых, кроме философии, нам должна тут же притти
в голову целая масса важнейших областей, которые также
являются продуктами мысли и которые мы однако исключаем
из сферы нашего рассмотрения. Такими продуктами являются
религия, политическая история, формы государственного строя.
— 268 —
искусства и науки. Спрашивается: чем отличаются эти про¬
дукты от тех, которые являются нашим объектом? И одновре¬
менно: как они относятся друг к другу В истории? На оба эти
вопроса должен быть дай надлежащий ответ, чтобы мы имели
ясное представление о том, в каком смысле здесь излагается
история философии. Сверх того, в-третьих, необходимо иметь
общее представление о целом, прежде чем переходить к деталям,
иначе из-за частностей не видно целого, из-за деревьев леса,
из-за философий философии. Мы хотим выяснить себе отношение
отдельных философий ко всеобщему. Дух требует общего пред¬
ставления о цели'и задаче целого для froro, чтобы знать, чело
можно ожидать. Подобно тому, как мы желаем обозреть ланд¬
шафт в целом, который мы затем теряем виду, когда .пере¬
ходим к обозрению отдельных частей, точно так же н дух же¬
лает иметь в своем представлении отношение отдельных фило¬
софий к всеобщему, ибо свою преимущественную ценность от¬
дельные часта в самом деле имеют благодаря своему отношению
к целому. Это нигде не имеет в большей степени место, чем ®
философии и затем в истории этой науки. В. истории, правда,
это определение всеобщего кажется менее необходимым, чем
в науке в собственном смысле. Ибо история представляется на
первый взгляд последовательным рядом случайных событий, в
котором каждый факт существует изолированно для себя, бу¬
дучи связан с другими только последовательностью во вре¬
мени. Но уже в политической истории мы этим не удовлетво¬
ряемся; мы познаем или, по крайней мере, смутно» чувствуем
в ней необходимую связь, в которой отдельные события при¬
обретают свой особый смысл и свое отношение к какой-нибудь
цели или задаче и благодаря этому приобретают значение. Ибо
то, что значительно в истории, становится таковым только
благодаря своему отношению к какому-нибудь всеобщему л
благодаря своей связи с последним. Понять это всеобщее, зна¬
чит постигнуть это значение.
Отсюда вытекают следующие пункты, о которых одних я
хочу предпослать введение.
В первую голову нам придется выяснить задачу истории
философии, ее значение, ее понятие и цель, из чего будут вы¬
текать выводы, касающиеся ее метода разработки. В особен¬
ности будет при этом брошен свет на интереснейший пункт,
касающш”1ся отношения истории философии, т.-е. станет ясным,
что история философии не просто изображает внешнее, про¬
исшедшее, то, что случилось с содержанием, а наравне с самим
содержанием — которое, как нам представляется, меняется в
— 269 —
ходе истории — составляет часть самой науки философии. Исто¬
рия философии сама научна и даже по преимуществу становится
наукой философии.
Во-вторых, необходимо точнее установить понятие фило¬
софии и из него определить, что из бесконечного материала
и многообразия духовного образования народов не должно быть
включено в историю философии. Религия и мысли, содержа¬
щиеся в ней, как.и мысли о ней особенно в форме -мифов, на¬
столько родственны философий по своему материалу, равным
образом проекты других наук, их мысли о государстве, обязан¬
ностях, законах и т. д. так родственны ей По своей форме, что
без точного критерия объем истории науки философии должен
представляться нам чрезвычайно неопределенным. Цожно думать,
что всем указанным выше сферам мысли должно быть отведено
место в истории философии. Чего только ни называли; фило¬
софией и философским размышлением? С одной стороны, необ¬
ходимо точно выяснить тесную связь, в которой философия
находится с родственными ей областями: с религией, искусством,
другими пауками, а также с политической историей. С другой
стороны, отграничив надлежащим образом область философии,
мы с определением: того, что такое философия и что к ней отно¬
сится, одновременно устанавливаем и начальный пункт ее
истории, который следует отличить от момента зарождения рели¬
гиозных воззрений и пророческих предчувствий.
Понятие самого предмета, которое содержится в этих двух
первых точках зрения, должно указать нам затем и путь, веду¬
щий к третьей точке зрения, а именно к' общему обозре¬
нию и подразделению хода истории на необходимые пе¬
риоды. Это подразделешю должно показать нам этот истори¬
ческий процесс как оргашшески развивающееся целое, как
разумную связь, благодаря чему только эта история приобре¬
тает характер науки. Я при этом однако не стану вдаваться
в рассуждения о пользе истории философии и всевозможных
методов ее рассмотрения. Польза эта ясна сама собой. На¬
конец, я намерен еще говор|ить об источниках негоден
философии, так как об этом принято говорить в введениях к
историческим трудам.
ПОНЯТИЕ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ.
Первая мысль, которая Нам может притти в связи с поня¬
тием псторш! философии, это та, что самый этот предмет с
самого начала заключает в себе внутреннее противоречие. Ибо
философия стремится познать то, что не подвержено измене¬
— 270 —
ниям, что вечно, что имеет бытие по себе и для себя; ее цель —
истина. История же рассказывает о том, что в определенное
время существовало, в другое время, однако, исчезло и бкло
, вытеснено чем-нибудь другим. Если мы исходим из того, что
истина — вечна, то она не может относиться к сфере преходя¬
щего и не имеет истории. Если же Юднако ф,вдософия имеет
историю, то, принимая во внимание, -что история имеет
своей задачей представить нам только ряд существовавших в
прошлом форм познайия, приходится сделать выкод, что фило*
софия не заключает в себе истины, ибо истина1 не есть дело
прошлого.
Можно было бы сказать: «это общее соображение можно
б!ыло бы применить не только к другим Наукам, но к самой
христианской религии» и можно было бы находить противо¬
речивым, что существует история этой религии и других наук;
было бы однако праздным занятием вдаваться в разбор этого
соображения как такового, ибо он уже опровергается простым
фактом существования таких историй. Необходимо, однако, в
интересах более ясного йонимапия смысла этого противоречия,
сделать- различие между историей внешних судеб какой-нибудь
религии или науки и историей самого предмета, как такового.
И затем следует принять во внимание, что с историей философии,
ввиду особой природы ее предмета, дело обстоит иначе, чем
с историей других наук. Ясно с самого начала, что указанным
противоречием могла бы (быть только затронута не та внешняя
история, а внутренняя история самого содержания. Христиан¬
ство имеет историю своего распространения, судеб его после¬
дователей и т. д., так как оно сделало церковь воплощенной
формой своего существования, то эта церковь сама является
таким внешним существованием, которое, соприкасаясь разно¬
образно с временным и преходящим, имеет разнообразные судьбы
и по существу своему историю. Что же касается самого учениц
христианства, то оно, как таковое, е лишено, правда, истории,
но оно по необходимости скоро достигло своего завершения
и приобрело определенную форму. И этот старый символ веры-
признавался во все времена, и теперь еще неизменно считается
за истину, хотя признание это являлось часто чисто внешним,
а слова веры —пустой формулой, произносимой только устами.
Дальнейший же объем истории этого учения содержит две
веши: с одной стороны, различные добавления к первоначаль¬
ным фиксированным истинам и отклонения от них,— а с
другой стороны, борьба с этими еретическими отклонениями,
— 271 —
очищение оставшейся основы от добавлений и возвращение к
ее первоначальной простоте.
Внепшюю историю, подобно религии, имеют также и другие
пауки, по точно так же и философия. Эта последняя имеет исто¬
рию ее возникновений, распространения, расцвета, упадка, воз¬
рождения; историю ее учителей, ее покровителей, ее врагов,
также историю ее: внешнего отношения чаще всего к религии,
иногда и к государству. Эта сторона ее истории возбуждает
также много Интересных вопросов, в том числе и следующий,!
’ели философия является учением'об абсолютной истине, тп
как согласовать с этим то обстоятельство,' что ее влияние за¬
метно было у небольшого вообще числа индивидуумов, только
у определенных народов и только в определенные эпохи. По¬
добным же образом в отношении христианства, которое пред¬
ставляет собой истину в более общей форме; чем философская
форма, указывалось на противоречие, которое заключается в
том, что эта религия так поздно выступила на историческую
арену и так долго исповедывалась, и даже теперь еще испове¬
дуется только некоторыми народами. Эти и другие подобные
вопросы, однако, уже слишком специальны, чтобы их реше¬
ние зависело только от разрешения указанного более общего
противоречия, и только выяснив подробнее своеобразную при¬
роду философского познания, мы сможем лучше осветить те
стороны, которые больше относятся к внешнему существова¬
нию и к внешней истории философии.
Что же касается сравнения истории религии с историей:
философии в отношении внутреннего содержания, то последняя,-
в отличие от религии, не имеет, по 'общепринятому мнению,
своим содержанием твердо установленной с самого начала-
истины, которая в качестве неизменной была бы лишена
истории. Содержание же христианства, являясь истинным, оста¬
лось, как таковое, неизменным и не имеет поэтому или почти
пе имеет больше никакой истории. У религии поэтому, по¬
скольку она выступает в форме христианства, отпадает ука¬
занное противоречие. Заблуждения же и добавления не пред¬
ставляют трудностей. Они представляют собой нечто изменчи¬
вое и по природе своей являются исторически обусловленными.
Другие науки, правда, тоже имеют историю своего содер¬
жания; она содержит часть, показывающую изменения этого
содержания, отказ от положений, которые раньше признава¬
лись. Однако ббльшая, может, наибольшая часть содержания,
такова, что она сохранилась, и то повое, что возникло, не есть-
	 272

изменение прежде приобретенного, а только добавление к нему
и увеличение его. Эта науки развиваются путем постепенного
расширения их содержания. Кое-что из прежнего содержания
меняется, конечно, в ходе развития минералогии, ботаники
и т. д., но наибольшая часть содержания сохраняется, и вновь
приобретенное служит не к его изменению, а только к его
обогащению. Что касается содержания такой науки, как мате¬
матика, то тут на долю исторци выпадало преимущественно
приятное занятие рассказывать о завоеваниях, служащих к
обогащению прежнего содержания, а элементарную геометрию,
например, в том объеме, в котором ее оставил нам Эвклид,
можно уже рассматривать, как нечто закончешюе и неспо¬
собное больше иметь историю.
История же философии не показывает нам ни неподвижности
сохраняющегося неизменно содержания, ни процесса спокой¬
ного присоединения новых сокровищ К уже приобретенным.
Напротив, она скорее представляет нам картину, непрерывного
рада изменений целого, не; связанных между, собой даже общно¬
стью цели.
В этой вечной смене исчезает абстрактный предмет, разум¬
ное позНание, и здание наукц вынуждено, в конце концов,
конкурировать в своих притязаниях и делить ставшее Суетным
имя философии с пустым местом.
ХОДЯЧИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ.
Мы сталкиваемся здесь, прежде всего, с обыкновенными
поверхностными представлениями об этой истории, которые не¬
обходимо указать п исправить. Об этих ходячих воззре¬
ниях, знакомых, конечно, и вам, господа (ибо это в самом деле
то, что прежде всего приходит в голову при одной мысли об
истории философии), я хочу сказать вкратце самое необходи¬
мое, а рассмотрение различий философий введет пас затем в
суть дела.
Смысл исторшг с первого взгляда представляется нам в .том,
что она должна рассказать случайные события времен, слу¬
чайные события «з ЖИ31Ш1 народов и индивидуумов, слу¬
чайные частью в отношении их последовательности во вре¬
мени, частью же в отношении их содержания. О случайности
в отноше|нии их последовательности во времеш! будет речь
потом. Понятие, которое пас сейчас будет интересовать, касается
■случайности по. содержанию, это — понятие случайных деяний.

— 273 —
Одпакс- содержание философии составляют не внешкие деяний
и ле перипетии страстей и превратности счастья, а исключи*'
тельно мысли. Случайные же мысли являются нс чем другим, как
мнениями, а под философскими мнениями МЫ подразумеваем мне¬
ния о более 'определенном содержании и о Наиболее свойствен¬
ных философии предметах: о боге, о природе, о духе.
Этим мы сразу наталкиваемся па наиболее распространен'
иый взгляд на историю философии, а именно, что ее задачей
является развернуть перед памп весь запас существовавших мне¬
ний в их исторической последовательности. Мнениями, однако,
называют материал этой истории те, которые относятся к По¬
следней снисходительно; тс же, которые претендуют на ббльшую
глубину7 в своих суждениях, называют эту историю даже галле-
рео'й глупостей или, по крайней мере, заблуждений людей, углу¬
бившихся в мышление и в голые понятия. Такие взгляды можно
слышать-не только от тех, которые признают свое незнакомство
с ней (они признают это незнакомство, ибо это незнание по
общему представлению ле мешает высказывать суждения о' сущ-
йости, о значении философии,—напротив, всякий считает себя
в праве рассуждать ее значении и сущности, не имея
ли «малейшего понятия о ней), по и от таких, который
сами пишут или написали историю философии: Эта исто¬
рия, как перечисление всякого рода мнений, становится
таким образом предметом праздного любопытства, или, если
хотят, чем-то призванным удовлетворить интерес учености. Ибо
ученость состоит преимущественно в знании огромного коли¬
чества бесполезных вещей, т.-е. таких!, единственное значение й
единственный интерес которых заключаются именно в том, что
их знают.
Однако, при этом полагают, что знакомство с различными
чужими мнениями и (мыслями не бесполезно: это возбуждающе
действует на мыслительную способность'} наводит также на хо¬
рошую мысль, т.-е. дает толчок к тому, чтобы выработать .себе
собственное мнение,. и Наука сводится к тому, что одни мнения
порождают другие мнения.
Если бы история философии представляла собой только
галлерею мнений — ri будь это мнение о боге, о сущности есте¬
ственных и духовных вещей — она была бы ненужной и скуч¬
ной наукой, какова бы ни была польза, которую можно извлечь
от возбуждения мысли и от учености. Что может быть бес¬
полезнее знания ряда простых мнений, что — менее интересным,
чем это? Стоит только слегка заглянуть в литературные труды,
Книга для чтения ио неторпи философии.
18

— 274 —
являющиеся историями философии в том смысле, что они изла¬
гают и обсуждают идеи философии в качестве мнений, .чтобы
убедиться, насколько все это бессодержательно и неинтересно.
-чиМнение есть субъективное представление, необоснованная
мысль, когда мне что-Нибудь кажется так и так, а другому может
казаться иначе. Мнение есть моя, а пе в себе всеобщая, по
себе и для себя сущая мысль. Философия, однако, не содержит
никаких мнений, ибо не существует философских мнений. Вы
сразу чувствуете недостаток элементарного образоваШш в чело¬
веке — будь это даже историк философии — если он говорит
о философских мнениях. Философия есть объективное позна¬
ние истины, познание ее необходимости, рациональное познание,
а не произвольное представление я придумывание мнехшй.
В таком представлении кроется еще, кроме того, тот смысл,
что. мы можем иметь знание только о мнениях, с ударением
па последнем слове. То, что противостоит мнению, есть испйга.
Перед правдой именно мнение стушевывается. Но правда есть
также то слово, при *которрм отворачивают голову, те, кото¬
рые ищут’ в истории философии только мнений нли вообще
думают, что только это в ней можнр найти. Философия тут под¬
вергается нападкам с двух разных сторон. С одной стороны,
благочестие 'объявило, как известно, разум или мышление не¬
способным познать истину. Напротив, разум-де только повер¬
гает в бездну сомнений; чтобы познать истину, нужно поэтому
отказаться от самостоятельного мышления и подчинить разум
слепой авторитарной вере. Об отношении редщии к философии
и ее истории мы будем говорить потом. С другой же Стороны
также известно, .что» |таЦ (называемый разум предъявил своп
права, отверг веру, основанную на авторитете и рашюналнзи-»
ровал христианство; так что только мое собственное понима¬
ние, мое собственное убеждение может меня обязать признать
что-нибудь. Но странным образом и это утверждение о правах
разума превратилось в свою противоположность и привело к
выводу, что разум |цс может познать истины. Этот так назы-
ва1емы!й разум выступал, с одной стороны, против религиозной
веры1 от’ имеЩт и в силу мыслящего разума и одновременно ^ке
он объявляет войну, истинному разуму, противопоставляя ему
внутреннее ощущение, чувство и делая таким'образом субъек¬
тивное масштабом того, что должно быть признано, т.-е.. делая
таковым масштабом свое собственно^ убеждение, как каждый его
формирует из,себя и в себе. Такое собственное убеждение есть
— 275 —
jk? что иное, как мнение, которое таким образом стало послед¬
ним, до чего человек может дойти.
Если мы начинаем; с того, на что Мы наталкиваемся в нашем
ближайшем представле!нии, то мы не можем не коснуться этого
взгляда 1непосредствеино в истории; философии. Он представляет
собой результат, ставший элементом всеобщего образования,
своего рода предрассудком л истинным знаменем нашего вре-
мени: юн стал базисом, На котором зиждется всякое взаимное
понимание, твердо установленной предпосылкой, которая кла¬
дется в основу всякого научного исследования. В области теоло-
пш при определении сущности учения христианства не так уже
сообразуются с установленными церковью символами веры, а
каждый более или Менее конструирует себе свое собственное
христианское учение: один соответственно своим убеждениям,
другой в соответствии с убеждением других. Или мы видим
часто, как теология рассматривается под историческим аспек¬
том, что ей ставится задача изложить различные мнения, при
чем самым важным выводом цз такого познания должно быть
то, что 'надо с уважением относиться ко [всем убеждениям и
считать их Делом совести каждой отдельной личности'. От за¬
дачи познания истины и тут отказываются.. Собственное убежде¬
ние есть, конечно, последнее и абсолютно важное, чего требует
разум и философия как субъективного условия для возмож¬
ности познания. Однако, разум при этом различает: зиждется ли
это убеждешш на чувствах, догадках, созерцаниях и т. д., на
субъективных основаниях, вообще па особенностях субъекта,
или оно зиждемся па мысли и является следствием проникнове¬
ния в понятие и в природу дела. При Первом условии убеждение
есть Мнение.
Противоречие между мнением и истиной, которое теперь
ясно обрисовывается, мы уже встречаем среди идей сократопла-
тоновской эпохи, в эпоху морального упадка греческой жизни,
и виде платоновского противопоставления мнения', dog а
п науки {ьлюттщг}). Ту же противоположность мы встре¬
чаем в эпоху упадка общественной и политической жизни Рима,
в царствование Августа и позже, когда .господствующим напра¬
влением стал эпикуреизм и индифферентизм к философии. В этом
смысле Пилат, когда Христов сказал: «Я пришел в мир, чтобы
возвестить истину», ответил: «Что есть цетина?» Это было ска¬
зано с важностью и означает следующее: «С этим понятием истины
мы уже покончили, 5мы шагнули . дальше, мы знаем, чта
— 276 —
о познании истины не может быть и речи, мы уже Переросли
это». Кто выставляет такое положение, тот, в самом деле, по-
,ставил себя вне истины. Если исходить из этой точки зрения
на историю философии, то все значение последней сводилось бы
к тому, чтобы знакомить нас с частными мнениями других, из
которых каждый имеет свое особое. Нам пришлось бы при этом
изучать нечто нам чуждое, где наш мыслящий разум не сво¬
боден, где ему нечего делать, внешний нам и мертвый истори¬
ческий материал, массу суетного в себе содержания, а находить
удовлетворение в суетном есть только признак* тщеславия.
'Для непредубежденного человека .истина всегда останется
великим словом, заставляющим биться его сердце. .Что же Ка¬
сается утверждения о непознаваемости истины, то мы с этим
положением встретимся в самой истории философии, где мы
на. нем подробнее остановимся. Здесь следует только указать
Па, то, что 'если мы считаем эту предпосылку правильной, как
это делает, например, Таннеман, тогда остается непонятным,
почему вообще еще Интересуются фйлософисй, ведь каждое мне¬
ние тогда ложно утверждает, что оно обладает истиной. Я ссы¬
лаюсь пока lira старый предрассудок, что в знании заключается
истина, но что истину можно познать только постольку, по¬
скольку размышляют о ней, а не наитием, что цетина не по-
знается к' непосредственном восприятии и созерцании, будь то
внешнее, чувственное, будь то Интеллектуальное созерцание
(ибо, всякое созерцание чувственно, как созерцание), а только
усилиями мысли.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ, КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ИЛЛЮ¬
ЗОРНОСТИ ФИЛОСОФСКОГО ПОЗНАНИЯ.
С указанным представлением об истории философии связано
в другом направлении еще одно следствие, которое, смотря по
вкусу, можно считать благом или злом. Дело в том, что, прц
виде таких разнообразных мнений, таких разнообразных фило¬
софских систем, мы начинаем испытывать затруднение, не зная,
к чему из всегр этого примкнуть. Мы (видим, что насчет тех
высоких'материй, которые привлекают интерес человека и по¬
знание чего философия стремится нам дать, ошибались величай-
ипю умы, пбо они были опровергнуты другими, и у Wac является
мысль: «если,это случилось с величайшими умами, то как могу
ego homuncio тут сметь свое суждение иметь?» Этот вывод,
который делается из факта разнообразия философских систем,
— 277
явля!ется, как полагают, отрицательной стороной дела, но он
одновременно приносит и некоторую субъективную пользу. Ибо
это разнообразие является обыкновенным < предлогом для тех,
которые с видом знатока стараются слыть людьми, интересую¬
щимися философией — Для того, чтобы при этой показной до¬
брой воле, даже при признании необходимости заниматься этой
Наукой, фактически ее совершенно игнорировать. Но эта проти¬
воречивость' философских систем служит пс только предлогом.
Она чаще выдвигается искренно как важное основание против
той серьезности, с которой люди, занимающиеся философией,
относятся к своему делу, как аргумент в пользу того что ею
не следует заниматься, и даже как неопровержимое доказатель¬
ство бесполезности попытки достигнуть при помощи философии
познания истины. Ибо если мы даже признаем, «что философия,
есть действительная паука, и одна из философий будет песо-’
мненно истинной, то возникает вопрос, какая, однако, и по ка¬
ким признакам ее можно узнать. Каждая уверяет, что именно
она есть истинная, каждая сама указывает, другие признаки к
критерии, по которым можно узнать истину. Трезвое п осторож¬
ное мышление должно затрудняться притти к какому-нибудь
решению.
Таков дальнейший интерес, представляемый, как принято
думать, цсториёй философии. Цицерон (De ' natura rerum)
даст нам написанную с этой целью чрезвычайно неряшливую
историю философских мыслей о боге. Он вкладывает их в уста
последователя школы Эпикура, по оставляет их без возраже¬
ний, следовательно, выражает. в них свою собственную точку
зрения. Ученик Эпикура говорит, что до ецх пор не пришли ((нм
к какому определенному понятию. Тут же доказывается и тщет¬
ность стрмелнений философии на основании хозячего поверхност¬
ного представления об истории философии; в копечпомще счете
история философии нам показывает возникновение, разнообраз-
нёйщих мыслей, мпогочислешгых философских систем, противо¬
стоящих друг другу, противоречащих друг другу, опровергающих
друг друга. Может казаться, что это обстоятельство, которого
нельзя отрицать, не только оправдывает, по прямо требует прп-
■мейепия к философским системам слов Христа: «Предоставь мерт¬
вым хоройить мертвых и следуй за мной». По этому представле¬
нию, история философии в целом являла бы собой поле сражения,
усеяйное только мертвыми костями—царством не только уме^
хцих, телесно исчезнувших Щщищщуумов, по и опровергнутых,
духовно умерших систем, из которых каждая убила л похоро-
—• 278 —
пила другую. Вместо «следуй за мной» пришлось бы, конечно,
в этом смысле скорее сказать «следуй за самим собой», т.-е.
следуй собственном}7 убеждению, оставайся при своем собствен¬
ном мнении. Почему, имешю, при чужом?
Бывает, конечно, так, что выступает новая философия, ко¬
торая утверждает, что все другие, системы ложйы, да и вообще
каждая вновь выступающая философия претендует на то, что
она не только опровергла все предшествовавшие ей системы,
но и восполшгла образовавшийся пробел и нашла, наконец,
истину. Но в соответствии с прежним опытом оказывается чаще
всего, что к такой философии применимы в такой же мере дру¬
гие слова священного писания, слова апостола Петра, обра¬
щенные к Анании: «Вот входят в двери те, которые Тебя выпе-
сут». Смотри, Не долго придется ждать появления философии,
которая опровергнет и вытесшгт твою, это случится так же
скоро, как это случалось со всякой другой философией.
ОБЪЯСНЕНИЯ, КАСАЮЩИЕСЯ РАЗЛИЧИЯ ФИЛОСОФ¬
СКИХ СИСТЕМ.
Бесспорным, конечно, является тот факт, что существуют
и существовали различные системы философии; истина же одна;
таково непреодолимое чувство или такова вера, присущие
Инстинкту разума. «Следовательно — заключают отсюда — может
быть также только одна истинная система, а так как существует
много разлшпгых систем, то все остальные могут быть только
заблуждениями; но каждая философская система уверяет, обос¬
новывает и доказывает, что именно'она и есть эта единственная
испятая». Таково обычное рассуждение и, как на первый взгляд
может казаться, вполне правильное соображение трезвого мыш¬
ления. Что же касается этой хваленой трезвости мышления,
то мы знаем из повседневного опыта, что, когда мы бываем
Натощак Щ мы одновременно с этим, или вслед за этим
испытываем также и голод. Указанное же трезвое мышлению
обладает талантом и' своеобразной способностью, в силу кото¬
рых оно не переходит от ощущения пустоты к чувству голода
и к вожделению, а остается сытым собой. Этим это мышлешю,
которому принадлежат вышеуказанные слова, разоблачает себя
как мертвый рассудок, ибо только мертвое может иметь пустой
1) Тут непереводимая игра слов. Дело в том, что „nUchtcm scin“ означает
по-немецки „быть трезвым" и „быть натощак".

— 279 —
желудок и одновременно бы!ть и оставаться сытым. Жизнь же
тела, как и жизнь духа, не находит удовлетворения в трезвости.
Последняя становится для нее импульсом,' переходящим в голод
и жажду7 истины, в жажду познаний последней. Живой дух стре¬
мится к удовлетворению этого импульса и не насыщается такого
рода мышлениями, как вышеприведенные.
Конкретнее об этих рассуждениях можно сказать, прежде
всего, следующее. Как бы различны ни были философские си¬
стемы, они все же имеют то общее, что они являются философ¬
скими системами. Всякий, кто изучал или выработал себе какую-
нибудь философию, заслуживающею этого имени, имеет все же
философию. Ту увертку или то рассуждение, которое держится
за различие и из отвращения или боязни частного, в котором
в действительности заключено всеобщее, пе хочет заметить или
признать этого всеобщего, я; уже в другом месте, сравнивал с
рассуждением одного больного, которому врач рекомендовал
потребление фруктов. Когда этому, больному предложили вишни
или сливы, илп-виноград, он из педантизма отказался их есть на
том основании, что все эти плоды пе суть фрукты, а одни вишни,
другие сливы или вщюград.
Существенно важно, однако, проникнуть^еще глубже в смысл
и значение этого различия философских систем. Философское
понимание того, что такое истина й философия, дает нам воз¬
можность понимать даже и это различие, как таковое, еще в
совершенно другом смысле, чем с точки зрения абстрактной
антитезы: истины и заблуждения. Объяснения, касающиеся
этого пункта, раскроют нам значение всей истории философии.
Мы должНы сделать понятным, что это разнообразие многих
философских систем Не только не наносит никакого ущерба
самой философии — возможности философии — но, напротив,
является и являлось абсолютно необходимой предпосылкой суще¬
ствования пауки философии; что это разнообразие для нее
существенно.
При этом рассуждении мы1, конечно, исходим из. того, что
философия имеет своей задачей постигнуть истину при помощи
мысли и понятия, а не познание того, что ничего нельзя познать;
по крайней мере, что настоящая цетина непознаваема, позна¬
ваема же только временная, конечная истина .(т.-е. такая истина,
которая одновременно есть и не-истина); мы исходим дальше
iiB того, что в истории фйлософцц МЫ Имеем дело с самой фило¬
софией. Деяния истории философии—не приключения, так же
как всемирная история не только романтична. Содержание исто¬
— 2S0 —
рии философии не есть только собрание случайных происше¬
ствий, рассказы о путешествиях странствующих рыцарей, ко¬
торые неизвестно для чего сражаются, бесцельно трудятся и
чья деятельность бесследно исчезла. Также мало мы имеем здесь
дело с чем-то, что один здесь, другой — там произвольно при¬
думал. Нет, движение . мыслящего духа есть связное целое, и
всякий шаг в этом движе^пщ разумен. С этой верой в всемир¬
ный, дух мы должны подходить к истории, и особенно к истории
философии.
ОБЪЯСНЕНИЯ К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ПОНЯТИЯ ИСТОРИИ
ФИЛОСОФИИ.
Формулированное уже выше положение, иго истина только
одна, носит еще абстрактный и формальный характер. В болрс
глубоком смысле это положение является только исходным пун¬
ктом. Целью же философии является понять ,эту сддшую истин}'
как источишк, из которого одного вытекает, простым отраже-
шгем которого является все остальное, все законы природы,
все явления жизни и сознания. Или (как-будтю, в обратном на¬
правлении) эта цель может быТь формулирована как сведение
всех этих законов и явлений к единому Ькточнику, но с тем,
чтобы их отсюда понять, т.-е. познать, как Они из этого источ¬
ника вытекают. Самым существенным, таким образом, является
позвать, что единая иегина' есть не простая, бессодержа¬
тельная, а определенная в себе мысль. В целях этого по¬
знания мы должны остановиться на некоторых абстрактных
понятиях, которые, как таковые, абстракппд и сухи, именно на
определениях двух понятий, понятия развития и понятия
конкретного. Да, м!ы можем даже то, что нам.здесь нужно
сказать, с исчерпывающей полнотой выяснить уже при опре¬
делении одного понятия развития. Если нам последнее понятие
станет ясным, то из него будет само собой вытекать все осталь¬
ное. Продукт мышления есть мысль вообще, но мысль есть еще
нечто формальное, понятие есть уже более определенная! мысль,
идея, наконец, есть мысль в ее целостности п ,в ее определении,
как сущей в себе и для себя. Истина, таким образом, заклю¬
чается в идее, и только в идее. Для природы же идеи суще¬
ственно развиваться и только путем развития постигнуть само»;
себя, стать тем, что она есть. На первый (взгляд может казатгюя
противоречием, что идея должна еще сделать себя тем, что опа
есть. Она есть то, что она есть, можно было бы сказать.

— 2S1 —
а) Понятие развития.
Развитие есть знакомое представление. Философии, однако-,
свойственна та особенность, что она исследует то, что обыкно¬
венно считается знакомым. Все, что употребляют и применяют
автоматически, все, чем пользуются в повседневной жизни,—все
это именно незнакомо тем, которые не обладают философским
образованием. Дальнейший аиалтгз этих понятий относится к
науке логики.
Чтобы понять, что такое развитие, необходимо различить
два, так сказать, состояния: одно есть то, что известно как
склонность, способность, бытие в себе (как я это называю)
potentia, второе определите, это — бытие для себя, действи¬
тельность (actus). Если мы, например, говорим, что чело¬
век разумен от природы, то он имеет этот „разум только
в потенции, в зародыше. В этом смысле человек обладает раз¬
умом, рассудком, фантазией, ролей уже прп рождении, да даже
во чреве матери. Пока ребенок обладает, таким! образом, только-
способностью или реальной возможностью разума, то это все
равно, как если бы он не обладал шшаким разумом. Этот разум
еще не существует в нем, ибо он еще неспособен ни к каким
разумным действиям и не обладает еще никаким разумным со¬
знанием-. Только тогда, когда то, что человек есть в себе,
становится для пего — следовательно, когда разум
становится разумом для себя, тогда человек имеет
реальность в каком-либо отношении, тогда оп Действительно
разумен и существует для разума.
Что это значит более определенно? То, что существует в
себе,, должно стать объектом для человека, должно стать пред¬
метом: его сознания и, таким образом, это становится для чело¬
века. То, что для него стало объектом, есть то же самое, что
ои есть в себе. Только в силу того, что бытие в себе стано¬
вится объектом, человек существует для себя, оп удвоился,-
сохранился, пе став другим. Человек, наир., мыслит, и тогда
он мыслит мысль. Таким образом; предметом мышления является
только мысль, разумное производит разумное, разум является
своим собственным объектом. Что разум может прп этом опу¬
ститься до неразумия — э4о уже другое соображение, которого
мы здесь пе касаемся. Но если даже человек, который разумен
в себе, по всему видимому только достиг того, что он стал
разумен для себя, сохранив, таким образом, только то, что
было в себе, то и в этом случае существует огромная разщщй
— 282 —
меркду вновь' достигнутой стадией и предыдущей. Человек в
этом случае !не обогащается никаким новым содержанием, и
все же разница между этим состоянием и предыдущим огромна.
На этом различии покоится различие разЩгх ступеней разви¬
тия всемирной истории. Этим только и объясняется то обстоя¬
тельство, .что, несмотря на то, что все люди от природы разумны,
и Несмотря па то^ что формальная сторона1 разумности заклю¬
чается именно в том, чтобы быть свободным, все же у многий
народов существовало, а отчасти еще и ныне существует, раб¬
ство, протий которого эти Народы не протестовали. Един¬
ственная разшща, существующая между африканскими и азиат-
скими (народами, с одной стороны1, и греками, римлянами и со-
времепиыми народами — с другой, заключается в том, что послед¬
ние знают, — и это знание для них, — что они свободны,
первые же только суть свободны, нс зная, что они суть та¬
ковы, следовательно, пе существуя, как свободные. Это образует
-огромную разницу состояния. Всякое познание и изучение, наука
и даже практическая деятельность имеют своем исключительной
целью выявить и сделать своим собственным объектом то, .что
скрыто Внутри пли существует в себе. С переходом во внешнее,
существование, бытие в себе, правда, начинает подвергаться
изменениям, одповремешю, однако, остается тем же самым, ибо
оно руководит всем ходом. Растение, например, не исчезает в
безмерном разнообразии своих изменений. Из его зародыша,
в котором с первого взгляда Ничего нельзя заметить, вырастает
многое. Но все это уже содержится в нем, если нс в развитом
виде, ’го скрыто и идеально. Основной причиной этого пере¬
хода в существование является то, что зародЫш не может оста¬
ваться только бытием в себе, а стремится к развитию. Зародыш
представляет собой то противоречие, тгго он есть только бытие
в себе п одповремешю нечто отличное от этого. Это исхожде-
яие из себя, однако, ставит себе определенную цель, и высшим
завершением этого процесса, его предопределенным результа¬
том является плод, т.-е. воспроизведение зародыша, возврат к
первоначальному состоянию. Зародыш стремится только вос¬
произвести самого себя, развить все заложенное в нем много¬
образие с тем, чтобы потом вернуться к самому себе, вернуться
к тому, единству, из которого он исходил. В отношении предме¬
тов природы дело происходит, конечно, так, что субъект, Начав¬
ший процесс, и сущее, замыкающее его — там семя, здесь плод —
являются двумя различными индивидуумами. Удвоение имеет
здесь своим видимым результатом распадение на два инднви-
— 283 —
дуума, которые, однако, по своему содержанию идентичны. То же
самое повторяется и в животной жизни, где родители и дети
являются различными индивидуумами, хотя одинаковыми в от-
Пошшпш их природы. С духом же дело обстоит иначе. Дух есть
сознание, есть царство свободы потому, что начало и конец
в нем совпадают. Подобно зародышу, в-природе, и дух, конечно,
сделав себя предварительно иным, снова сосредоточивается в
своем единстве, но то, .что было бытием |в |себе, становится бы¬
тием для духа, и последний, таким образом, становится для
самого себя. Плод и новое, содержащееся в нем семя стано¬
вится бытием нс для первого зародыша, а только для нас.
В духе же оба момента не только имеют в себе одинаKjoeyio
природу, но представляют собой, бытие друг для друга и этим
самым бытие для себя. То, для чего существует иное, есть то 1же
самое, что это иное; только благодаря этому дух остается у
самого себя в своем инобытии. Развитие духа, таким образом/
есть исхождешю и саморазвертывание, и, одновременно, воз¬
вращение в себя, и сосредоточение в себе.
Это бытие у самого себя духа, его приход в себя может
быть рассматриваемо как его высшая, абсолютная цель; только
этого он хочет и ничего другого. Все, что происходит на небе
и па земле, —(вечно происходит, —' жизнь бога, и все, что со¬
вершается во времени, стремится только к тому, чтобы дух
себя познал, стал бы своим собственным объектом; чтобы он
себя нашел, чтобы он стал духом Для себя, сомкнулся бы с самим
собой. Дух есть удвоение, отчуждение, по все это как средство
для того, чтобы суметь найти самого себя, суметь прийти к са¬
мому себе. Только этим дух достигает своей свободы, ибо сво¬
бодно то, что .нс имеет отношения к чему-либо другому, что ни
от чего другого пе зависит. Только ту!г перед наИи выступает
пстпипая собствсшюсть, только тут мы имеем перед собою
истинное собственное убеждение. Во всех других областях,
кроме мышлешш, дух не достигает этой свободы. В созерцании,
например, в чувствах я нахожу, себя определенным, я не сво¬
боден, а есмь так, хотя и имею сознание (этого моего ощущения.
Даже при волевых импульсах !мы имеем определенные цели
определешгы’й шггерес. Я при этом, конечно, свободен, ибо эти
цели — мои. Эти цели, одйако, содержат всегда и нечто чужое
ил/г нечто, что для меня является чужим, как инстинкты, склон¬
ности и т. д. Только в мышлении (все чужое совлечено, исчезло.
Дух здесь свободен в абсолютной форме. Этим одновременно
формулирован и интерес идеи, философии.

— 2ъ4 —
в) Понятие конкретного.
В отношении развития можно спросить: что развивается?
Что является абсолютным содержанием. Развитие представляют
себе, как формальную деятельность без содержания. Акт, однако,
не имеет никакого другого определения, кроме деятельности, и
последней определяется общая природа содержания. Ибо бытие
в себе и бытие для себя являются моментами деятельности: акт же
определяется тем, что он содержит в себе эти различные мо¬
менты. Акт при этом существенно един, и это единство различ¬
ных моментов есть именно конкретное. Пе только акт конкретен,
но и бытие в себе, субъект деятельности, который начинает!
Наконец, и продукт конкретен, как и деятельность, и начинаю¬
щий субъект. Ход развития образует также содержание, самое
идею, которая именно в том и состоит, ’гго мы имеем одно и
другое и оба едино суть — что образует третий момент, так как
каждый момент остается в другом у самого себя, а пе вис себя.
Идея, таким образом, по своему содержанию сама по себе кон¬
кретна, она ость бытие в себе, и, одповремеашо с этим, ее инте¬
рес состоит в том, чтобы выявилось для нее то, что она есть
в себе.
Существует ходячий предрассудок, будто философская наука
имеет дело только с абстракциями, с пустыми всеобшностямй,
созерцание же, наше эмпирическое самосознание, чувство на¬
шего «я», чувство жизни, напротив, представляют конкретное
в себе, определенные в себе сферы. Верно, конечно, что доменом
философии является сфера мысли. Она поэтому имеет дело с
всеобщностями, ее содержание абстрактно, но оно абстрактно
исключительно по своей форме, по своему элементу. В себе же
идея конкретна, ибо опа представляет единство различных опре¬
делений. Именно этим умозрительное познание отличается от
простого рассудочного познащщ. И задачей философского мыш¬
ления в противность рассудку является доказать,, что истинное,
идея состоит не в пустых всеобщпостях, а ио всеобщем, которое
в себе самом является частным, определенным. Если истинное
абстрактно, то оно пе истинно. Здоровый человеческий разум
стремится к конкретному. Только рассудочное мышление даег
абстрактную теорию, не истинную, а только субъективно пра¬
вильную, сверх того и непрактичную. Философия же в высшей
степеаш враждебна абстрактному и ведет обратно к конкретном}'.
Сочетая понятие конкретного с понятием развития, мы «имеем
движение конкретного. Так как быТие в себе само по себе
— 285 —
щйщретно, а мы полагаем только то, что действительно в .себе,
то возникает только новая форма, а именно, теперь выявляется
(как дифференцированное то, что раньше было заключено в
первоначальном единстве. Конкретное должно стать бытием для
сей. Как бытие в себе или возможность оно дифференцир^Т
ва|но только в себе, оно еще не полагается Как дифференци!р|о-
ванное, а Только в' единстве. Конкретное, таким образом, про¬
сто и все же одновременно и дифференцировано. Это внутрен¬
нее противоречий этого бытия, которое именно и является дви-
жущей сйлой развития, и реализует эти различия.
•Точно так же, однако, пег налицо никакого произвола,
когда это различие берется обратно и снижается, ибо его правда
состоит в том, чтобы быть в едином. Этим положена жизнь, щак
естественная, так и жизнь идей, духа! в себе. Если бы! идея была
абстрактна, то опа была бы только высшим 'существом, о кото¬
ром больше ничего нельзя сказать. Но такой бог есть только
щюдукт рассудка современного мира. Истинное есть, вернее
всего, движение, процесс, по в этом—покой. Различие, поскольку
оно есть, является только преходящим, из которого вытекает'
полное конкретное единство.
Для дальнейшего выяснения этого понятия конкретного, мы
можем прежде всего привести примеры из области чувственных
вещей. Хотя цветок и имеет разнообразные качества, как запах,
вкус, форму, цвет и т. д;, он все же един. Из этих качеств нц
одного Не должно недоставать в этом лепестке этого цветка,
точно так же каждая часть этого лепестка обладает всеми теми
качествами, какими обладает лепесток в целом. Точно так же
содержит и золото в каждой из своих точек все свои свойства
слитно1, нераздельно. В отношении чувственного нередко при¬
знают, что такие различия могут сочетаться. В отношении же
духовного различное преимущественно понимается как противо¬
положное. , Мы пе 1гаходим ничего противоречивого и не дидим
ничего дурного в том, что запах и вкус одетка, хотя иные Цо
•отношению друг к другу, все же существуют в едином; мы их
не противопоставляем друг другу*. Другое же рассудок и рас¬
судочное мышление, напротив, находят несовместимым между
собой. Материя, например, есть нечто составное и связанное
или: пространство и ей р срыв л о. Точно так же можем мы
предположить точки в пространстве, разбить материю, и так
дальше делить до бесконечности. Тогда говорят, что материя со¬
стоит из атомов, точек, следовательно, опа не непрерывна. Таким
образом, мы имеем в одном оба определения: атомистичность и
— 286 —
непрерывность, которые рассудок считает взаимно исключаю¬
щими друг друга: «Или материя абсолютно непрерывна, пли она
атомистична», на самом же деле она имеет оба эти определения.
Или когда мы говорим о человеческом духе, напр., что он сво-
бодеп, то рассудок преимущественно противопоставляет этому
другое определение, в данном случае, определение необходи¬
мости. «Если дух свободен, то он не (Подчинен необходимости,
и обратно, если его воля и мышление определяются необходи¬
мостью, то он не свободен». «Одно,—говорят,—исключает: другое».
Здесь различия рассматриваются, как взаимно исключаю¬
щие друг друга, как не образующие конкретного. Ио истинное,
дух кошеретен, и его определения суть свобода и необходимость.
Высшее поащмапие заключается в том, что дух в своей неббхо-.
цимости свободе^!, л только в это!! необходимости 'находит свою
свободу, точно так же как только в его свободе заключается'
его Необходимость. Только здесь труднее, чем в явлениях внеш¬
ней природы составить себе понятие о единстве: Свобода, однако,
может затем быть и абстрактной свободой, без необходимости,
такая ложная свобода есть произвол; она, именно в силу этого,
есть своя собственная противоположность, бессознательная
связанность, пустое шчепие о свободе, одна только формальная
свобода.
Третий момент, плод развития, есть результат движения, но
поскольку он есть результат только одной ступени, оп, являясь
заключительным моментом этой ступйш, является одновременно
начальный пунктом и первым моментом другой ступени раз¬
вития. Гете поэтому где-то справедливо говорит: «оформленное
само постоянно становится снова матерней». Материя, которая,
как готовая, имеет форму, становится снова материей для новой
формы. Дух снова отделяет от себя то понятие, в котором он,
занявшись самим собой, постиг себя, понятие, которое обра¬
зует его самого, его форму, его бытие, снова делает себя своим
собств,е!нным объектом и снова направляет, па этот объект свою
деятельность. И, направляя на этот объект свое мышление, он
дает ему форму и определенность мысли. Так формирует эта.
деятельность дальше то, что уже было оформлено, увеличивает
определения последнего, делает его более определенным в себе,
более совершенным, и более' глубоким. Это движение, как кон¬
кретное, представляет ряд циклов развития, которые надо себе
представить пе в виде прямой липни, уходящей в абстрактное
бесконечное, а в виде замывающегося в себе самом круга,
имеющего своей периферией огромное количество кругов, чья
— 287
совокупность образует огромный возвращающийся в себя после¬
довательный ряд циклов развития.
с) Философия как познание развития конкрет¬
ного.
Выяснив, таким образом, природу конкретного вообще, я
могу относительно его значения только прибавить, что истин¬
ное, определенное таким образом в себе, имеет стремление раз¬
виваться. Только живое, духовное подвижно в себе, развивается.
Идея, таким образом, конкретная в себе и развивающаяся, пред¬
ставляет собой органическую систему, целостность, заключаю¬
щую (В себе богатство ступеней и моментов. Философия есть
для себя познание этого развития и, в качестве понимающего
мышления, сама является этим мыслящим процессом развития-
Чем дальше подвЩгулось это развитие, тем совершеннее фило¬
софия.
Это развитие, кроме того, направляется пе во вне, в сторону,
внешностей, ибо это развертывание развития имеет направление
во Внутрь, т.-е. всеобщая идея продолжает лежать в основе, и
остается всеобъемлющей и неизменной. Так как похождение из
себя философской идеи в ее процессе развития есть !не измене¬
ние, Не превращение во что-то другое, но в такой же мере и
процесс проникновения в самое себя, процесс самоуглубления,
то развитие делает первоначально всеобщую, неопределенную
идею определённее в себе. Дальнейшее развитие идеи и ее боль¬
шая опредслешгость — одно и то же. Глубина обыкновенно свя¬
зывается в Пашем представлении с интенсивностью, ио здесь
высшая степень экстенсивности является одновременно и высшей
степенью интенсивности. Чем интенсивнее дух, тем он экстен¬
сивнее, тем unipe оп развернулся Экстенсивность как развитие
не есть только рассеянность и распад, но в такой же мере и
спаянность частей, котора'я тем крепче ц интенсивнее, чем шире
протяжашость п богаче по содержанию спаянные части? Наи¬
большее значение имеет здесь сила противоречия и разделения,
и наибольшая сила преодолевает наибольшее разделение.
Таковы абстрактные положения о природе идеи и ее раз¬
вития, такова внутренняя природа принявшей систематическую
форму философии: идея живет в ее целом и в её частях подобно
тому, как в живом индивидууме Трепет жизни, биешге пульса
проникает все его члены. Все выступающие в ней части и их
систематизация вытекают из одной идеи. Все эти частности явля-
— 288 —
?отся только отражением и копиями этой единой жизни, они
имеют свою действительность только -в этом единстве. Их раз¬
личия, их разнообразные определения в своей совокупности
являются только выражением идеи, выявлением содержащейся
в (ней формы. Идея, таким образом, является центром, который
есть одновременно ц периферия, истошшком света, который,
распространяясь по всем направлениям, однако, не выходит из
себя, а продолжает пребывать и оставаться имманентным в себС.
Таким образом, идея является системой необходимости и именно
се собственной необходимости, которая в силу этого является
также и ее свободой.
(G. W. F. Hegel’s Werke. ХШ. Band., 1833, Vorlesungen fiber die Geecbickle
der Philosophic T. B. EinleHnng. IlejwB. с пемецк. Л. Гутормаи.)
Введение в феноменологию духа.
Вполне естественно представление, что, прежде чем при¬
няться в философии за самое дело, именно за действительное
познание тЬго, что существует по истине, необходимо притти к
соглашению относительно познания, осматриваемого как ору¬
дие, посредством которого овладевают абсолютным, или, как
средство, при помощи которого видят его. Забота кажется
справедливой: с одной стороны, существуют различные виды
познания, и между 'ними одно может быть 'более пригодным, чем
другое, к достижению этой конечной цели, ас другой,—познание
есть способность определенного вида и объема; благодаря,
следовательно, ошибочному выбору |м!ежду ними, а также, с дру¬
гой стороны, без более точного определения природы познания
и его границ, ввиду того, что познание есть способ опре¬
делённого вида и объема, могут быть обретены тучи заблужде¬
ний вместо неба истины. Эта забота должна даже превратиться
в убеждение, что все предприятие добыть для сознания сущее в
себе путем познания бессмысленно и противоречиво в своем
понятии, и что между познанием, и абсолютом простирается гра¬
ница, прямо разделяющая их. Если познание есть орудие для
овладевания абсолютной сущностью, то тотчас бросается в
глава, что применение орудия к вещи нс оставляет ее более в
таком виде, в Каком она существует для себя, но вносит в нее
формовку и изменение. Если же познание не есть орудие нашей
деятельности, а некоторым образом пассивная среда, чрез ко¬
торую достигает до нас свет истины, то и в этом случае мы не
получаем также вещь в таком виде, как она существует в себе,
— 289 —
а лишь в таком, в каком она существует посредством этой
среды и в этой среде. В обоих (случаях мы пользуемся средством,
которое непосредственно приводит к результату, противополож¬
ному цели; другими словами, противоречие кроется в том, что
мы вообще пользуемся средством. Кажется, правда, этот Недо¬
статок можно устранить путем познания способа действия ору¬
дия, так как оно делает возможным в результате отбросить часть,
принадлежащую орудию в представлении об абсолюте, полу¬
чаемом (нами посредством орудия и, таким образом, получить
истинное в чистом виде. Однако, в действительности, такое
улучшение привело бы нас к той же точке, на какой мы стояли
раньше. Если мы отбросим опять от сформированной вещи то,
что сделало в ней орудие, то будем иметь вещь — в данном слу¬
чае абсолютное — опять в таком же виде, в каком имели перед
этой, следовательно, излишней работой. А если предположим,
что абсолютное посредством орудия познания должно вообще
лишь ближе доставляться без какого-либо в нем изменения, как,
например, скажем, птица при посредстве западни, то нужно при¬
знать, что абсолютное, если оно наперед не было 'бы и не же¬
лало бы быть уже для нас таким, каким оно есть в себе и для
себя, только посмеялось бы над этой хитростью, ибо хитростью
было бы в данном случае познание, так как оно при своем много¬
кратном усилии произвести нечто совершенно новое, делает вид,
будто производит только непосредственное и, следовательно/
не требующее труда отношение. Если же( -исследование позна¬
ния, которое мы представляем как среду, учит нас закону пре-
ломления в ней лучей, то бесполезно отбрасывать в результате
это преломление, так как познание представляет собой не пре-
ломлвше луча, а сам луч, посредством которого касается нас
истина, и отвлечься от него, это значило бы характеризовать
только чистое направление или пустое место.
Между тем, если опасение впасть в заблуждение вносит
недоверие к науке, которая без всяких подобного рода сомнений
подходит к самому делу и действительно познает, то пет основа¬
ния думать, почему, наоборот, не подвергнуть недоверию это не¬
доверие, почему не опасаться, что страх ошибиться уже есть
само заблуждение. В действительности, он предполагает нечто
и притом не одно только нечто истинным!, и основывает ца
этом свои сомнения и выводы, а, между тем, это основание пред¬
варительно само еще требует исследования относительно его
истинности. Именно, оп 'предполагает представление о дознании,
как орушш й среде, а также различие пас самих от этого по-
Книга для чтения по истории фп.пнорпи.
19

— 290 —
знания; главным же образом то, что абсолютное стоит па одной
стороне, а познание на другой, существуя для себя и раздельно
от абсолюта, и, тем не менее, однако, представляя собой нечто
реальное, т.-е., следовательно, он предлагает, что познание, ко¬
торое, находясь вне абсолюта, находится также и вне истины,
однако, истинно, — допущение, благодаря которому то, что назы¬
вается страхом перед заблуждением, скорее обнаруживается
как страх перед истиной.
Это следствие вытекает из того, что одно лишь абсолют¬
ное истинно, или одно лишь истинное абсолютно. Оно мо¬
жет быть отклонено путем установления различия, сводящегося
к тому, что некоторое познание, .хотя и пе познает абсолюта,
как желает .паука, однако, т а к ж с истинно, и что познание
вообще, если оно и неспособно схватить абсолюта, однако, мо¬
жет быть способно к другой истине. Но мы видим, как посте¬
пенно такие изворотливые рассуждения сводятся к установле¬
нию темного различия между абсолютно Истинным и прочим
истинным, а абсолют, дознание и прочее оказываются словами,
предполагающими смысл, которого еще надо сначала постигнуть.
Не стоит возиться с подобного рода бесполезными предста¬
влениями и определениями Дознания, как орудия для овладе-
вания абсолютным или как среды, посредством которой мы со¬
зерцаем истину и т. д., т.-е. с отношениями, к которым сводятся
все эти Дредставлепя о познании, раздельном от абсолюта,
и об абсолюте, раздельном от дознания. Не стоит мучиться с
отговорками, которые из предпосылки таких отношений чер¬
пают вывод о бессилии науки ради того, чтобы освободить
себя от Научного труда и, вместе с тем, сохранить вид строгопо
и ревностного старания. Вместо того, чтобы мучиться с отве¬
тами на все это, можно эти представления, как случайные и
произвольные, прямо отбросить, и связанное с этим употребле¬
ние слов абсолют, познание,, объективное и субъективное и
бесчисленное множество других, значение которых предпола¬
гается общеизвестным, может рассматриваться Даже как обман.
Вместо уверения, что, с одной стороны, их значение общеиз¬
вестно, с другой, что их понятие: якобы имеется, кажется,
следовало 6Ы сделать главное, именно — дать это понятие.
Напротив, с большим правом можно избавиться от труда делать
вообще замечание о таких представлениях и выражениях, благо¬
даря которым устраняется сама паука, так как- они образуют
только пустое явление знания, непосредственно исчезающее
дереД лицом выступающей науки. Но паука в своем выступлении

— 291 —
сама есть явление, ее выступление не есть еще она сама, прове¬
денная и раскрытая в ее истине. При этом безразлично, пред¬
ставлять, ли себе, что наука есть явление, так как она выступает
рядом с другим знанием, или назвать то, другое, неистинное
знание ее явлением. Но наука должна освободиться от этой
иллюзии, и она может достигнуть этого, только выступив против
нее. Она |не может ни отбросить неистинного знания в качестве
обыденного взгляда на вещи, и уверять, что она представляет
собой совершенно другое познание, а то знание для Нее — ничто,
пи сослаться на предчувствие лучшего в самом неистинном по¬
знании. Путем такого уверения она объявляла, бы свое бытие
сплою; по неистинное знание также ссылается па то, что оно
существует, и уверяет, что для пего наука ничто; однако, про¬
стое уверетше имеет такое же значение в ,одном случае, как
и в другом. Еще менее она может ссылаться на предчувствие
лучшего в самом Неистинном познании и утверждать, будто в
нем самом есть указание на нее; в этом случае, с одной стороны,
она опять ссылалась бы па бытие, с другой — на себя, как па су¬
ществующую в неистинном познании, т.-е. на несовершенный
способ своего бытия и на свое явление, а не па то, как Она.
существует в |себе и для себя. Исходя из этого основания, мы
предпримем здесь изображение являющегося знания.
Так как теперь это изображение имеет предметом только
являющееся знание, то оно само пе представляется свободной
наукой в движущейся, в свойственной ей форме, а может с« этой
точки зрения рассматриваться-как путь естественного со¬
знания, проникающего к истинному знанию, или как" путь
души, пробегающей ряд. своих .форм, как точек, определенных
ее природой, чтобы подняться до духа, так Как опа, проделав
полный опыт о себе' самой, достигает до познания того, что она
представляет в се,бе самой.
Окажется, что естественное сознание есть только понятие
знания или нереального знания. Но так как'непо¬
средственно это сознание считает себя реальным знанием, то
указанный путь имеет для пего отрицательное значение, и то,
что есть, реализацию понятия оно считает скорее потерей себя
самого, так как на таком пути оно утрачивает свою истинность.-
Поэтому оп может рассматриваться как путь сомнения, или
точнее, как путь отчаяния; на нем происходит именно не то,
что обычно понимают под сомнением, т.-е. ire колебание между
той или этой предположенной истиной, за которым следует
надлежащее исчезновение сомнения и возврат к первой истине,
19 •

— 292 —
так, что в конце вещь принимается в том же виде, как и прежде.
Но этот путь представляет собой сознательное проникновение
в Неистшпюсть являющегося знания, для которого самое паи-
реальйеЙшее есть то, что поистине представляет собой только
нереализованное понятие. Такой завершающий себя скептицизм
поэтому, he представляет собой также того скептицизма, по¬
средством которого серьезное рвение к истине и науке мнит
себя подготовленным и вооруженным для науки, не представляет
собой именно намерения не основываться в ней на мыслях дру1
гих, на авторитете, по все исследовать самому, и следовать только
собственному убеждению; или, лучше, все самому произвести
и только собственное дело считать истинным. Ряд форм, которые
сознание пробегает па этом пути, скорее представляет собой
подробную историю образования самого сознания до науки.
Намерение /исследовать все самому предполагает образование
в простом виде намерешш, как пепосредственно-совершошгое
и случившееся. Указанный же путь является действительным
осуществлением в противоположность такой неистишюсти. Сле¬
довать собствешюму убеждению, конечно, лучше, чем пола¬
гаться да авторитет, но путем превращешш мнения, основан¬
ного па авторитете, в мнение, вытекающее из собственного убе¬
ждения, пе изменяется еще необходимое содержание его, и на
место заблуждения не выступает истина. Различие в том, пола¬
гаются ли в системе мнений и предрассудков на авторитет дру¬
гих или на собственное убеждение, сводится лишь к суетному
самодовольству, присущему последнему способу. Наоборот, скеп¬
тицизм, направляющийся на полный объем являющегося созна¬
ния, делает дух способным исследовать, что такое истина, так
как он вызывает отчаяние в достоверности так называемых ссте-
ствегшых представлений, мыслей и мнений,—отчаяние, которому
безразлично как называть — называть ли эти представления соб¬
ственными или чужими/'которыми сознание, направляющееся
прямо на исследование, еще полно и одержимо, и благодаря чему
оно на деле оказывается неспособным к тому, что желает пред¬
принять.
Полнота форм нереального сознания получается посредством
прогресса самого поступательного движения и связи. Для того,
чтобы сделать это понятным, следует вообще заранее заметить,
что изображение неиепшного сознанця и его непстинпости, не
является просто отрицательным движением. Такой одно¬
сторонний взгляд имеет о нем вообще естественное сознание,
и знание, делающее эту односторонность своею сущностью,
— 293 —
представляет собою одну из форм несовершенного сознания,
которая сама вовлекается в движение и в этом движении пред¬
стает пред нами. Она есть, именно, скептицизм, усматривающий
в результате всегда только чистое ничто и отвлекающийся
от того, что это ничто определяет ничто того, результат
чего оно представл'яет. Но ничто, взятое как ничто того,
из чего оно происходит, на самой деле есть только истинный
результат; Оно, следовательно, • само является определенным ре¬
зультатом и имеет содержание. Скептицизм,- прцшедшцй к чи¬
стому ничто, или пустоте, пе может отсюда итти дальше, но
должен ожидать, не представится ли ему что-нибудь новое, чтобы
ввергнуть и это в ту же бездну. Наоборот, если результат
постигается в его истине, как определенное отрицание, то
вместе с этим непосредственно возникает новая форма1 и в от-
рицаНии дается переход, благодаря чему поступательное дви¬
жение получается само собою посредством полного ряда форм.
Но цель становится |перед знанием с точно такой же необхо¬
димостью как и ряд поступательного движешгя, она есть там,
где ему нет больше необходимости Выходить за пределы самого
себя, где оно находит само себя, где понятие соответствует
предмету и предмет понятию. Поступательное движешю к этой
цели поэтому также и беспрерывно, и нельзя найти удовлетво¬
рения ни в каком более раннем пункте. То, что ограничено пре¬
делами естественной жпзйп, не может посредством себя самого
выйти за границы своего непосредственного наличного бытия,
по оно вытесняется за эти пределы другим, и наступление такого
состояния есть его смерть. Но сознание представляет для себя
самого свое понятие, благодаря этому, оно непосредственно под¬
нимается над ограниченным и, так как это ограниченное при¬
надлежит ему,—над самим собой; вместе с единичным для него по¬
ложено также и потустороннее, хотя бы оно, как, например, в
пространственном созерцании и стояло только рядом с огра¬
ниченным. Сознание, таким образом, от самого себя терпит на¬
силие, препятствующее ограниченному удовлетворению. При
ощущении этого насилия боязнь перед истиной может заста¬
вить отступить назад, и останется только стремление сохранить
то, чему грозит гибель. Но эта боязнь не может найти покоя;
пусть опа пожелает остаться в состоянии бессмыслешюй инерт¬
ности— мысль уничтожит отсутствие мысли, и ее беспокойство
нарушит инертность, или пусть она укрепится на сентимен¬
тальности, уверяющая, что она находит все хорошим в своем
роде, — это уверение равным образом подвергается насилию
— 294 —
разума, который именно постольку чему-либо отказывает в
одобрении, поскольку оно существует как род. Наконец, страх
перед истиной может укрыться от себя и от других за иллюзией,
будто именно горячее рвение к самой пауке делает, трудным,
даже невозможным найти другую истину помимо' единственной
истины суетного самодовольства, заключающейся в том, что
оказывается всегда умнее всякой мысли, получаемой путем1
собственного размышления или от других; это суетное созна-
Ние умеет каждую истину сделать суетной, возвратиться отсюда
в себя р (наслаждаться собственным рассудком, владеющим искус-
ствохм уничтожать всегда все мысли и, вместо всякого содер¬
жания, найти только скудное,«я»; оно несет с собой удовле¬
творение, которое должно быть предоставлено само себе, так
как оно избегает всеобщего и ищет только 'бытия для' себя.
Теперь, когда мы предварительно и в общих чертах изло¬
жили форму и необходимость прогресса, м^жет быть полезно
еще сказать несколько слов о методе выполнения задачи; это
изложение, представляющееся как отношение пауки к являю¬
щемуся знанию и как изыскания и исследования реальности позна¬
ния, повидцмому, должно непременно иметь какую-либо пред¬
посылку, положенную в основание в качестве масштаба. Иссле¬
дование состоит в приложении пршштрго масштаба *к иссле¬
дуемом}’ материалу, и в получающемся равенстве пли нера¬
венстве того, что исследуется с этим масштабом, заключается
решение, правильно оно или неправильно; масштаб же вообще,
а также наука, если бы она была масштабом1, принимается при
этом за сущность, за сущее в себе. Но здесь, гдё наука высту¬
пает впервые, ни она сама, ни что-либо ’другое не сформировав
лось еще, как сущность или как сущее в себе, а между тем ,без
этого, поводимому, Никакое исследование не может совершиться.
Это противоречие л возможность его устранения вьгетупид
Определеннее, если вспомнить об отвлеченных определениях зна¬
ния и истины в том виде,. как они встречаются в сознании.
Именно, сознание различает от себя нечто, к чему оно вместе
с тем относ пт с я, или, как это выражают другими словами,
нечто существует для сознания, и определенная сторона этого
отнесения или бытия для чего-либо для некоторого созна¬
ния есть з н а н и е. Но от этого бытия для другого мы различаем
бытие в. себе, бытие же, отнесенное к знанию, равным обра¬
зом отличается от Пего ц устанавливается, как сущее, также
/ше этого отношения; стерона этого бытия в себе называется
— 295 —
истина. Нас здесь не касается, что собственно в этих определе,-
пиях заключается; так как являющееся знание есть наш предмет,
то и его определения также пршшмаются в той виде, как они
непосредственно представляются, и хорошо, что они предста¬
вляются так, как они схвачены.
Если мы исследуем теперь истину знания, то, повпдп-
мому, мы исследуем ее с той стороны, чем она именно является
в себе. Однако, в этом исследовании знание есть нащ пред-
мет, оно существует для нас, и его существование в себе, ко¬
торое получалось бы, было бы скорее его бытием для пас; то,
что мы утверждали бы как его сущность^ было бы не его исти¬
ной, но только нашим знанием о нем. Сущность пли масштаб
оказался бы в нас, и то, что с ним сравнивалось бы и о чем
путем этого сравнения, должно вынести решение, обязательно
должно было бы признавать его необходимым:.
Но природа исследуемого предмета возвышается над- этим
разделением или этой' иллюзией предположенного заранее разделе¬
ния. Сознание дает для себя масштаб в себе самом, и исследование
благодаря этому становится-сравнением себя с самим собою, так
как только-что сделанное различение оказывается внутри него.
В сознании одно существует для некоторого другого, т.-е.
имеет вообще определенность! :м о Mien та знания в нем';
вместе с>тем, это другое существует не только для того, с чем
соотносится, но также Н вне этого отношения, или в. себе,,
образуя момент истины. Таким образом, в том, что сознание
внутри себя признает за существование в ce6ie и за истинное,
мы имеем масштаб, устанавливаемый самим сознанием для того,
чтобы измерять свое знание. Если мы назовем» знание поня-
тием, сущность или истинное—сущим или предметом, то иссле¬
дование состоит в *гоми чтобы посмотреть, соответствует ли по¬
нятие предмету. Если же Мы игазовей сущность'или бытие в себе
предмета понятием и, наоборот, будем понимать под предметом
его, как предмет,- т.-е. так, как он существует для другого, то
исследование будет состоять в. том, чтобы посмотреть', соот¬
ветствует ли предмет своему понятию. Очевидно, что это одно
и то же, оба тождественны, но существенно лишь не упускать
из виду на протяжении всего исследования,, что эти оба мо¬
мента, понятие и предмет, 'бЫте друг для друга (Filreinandcrssein)'
и бытие в себе самом, сами входят й состав исследуемого онаи
ния, и, следовательно, нет необходимости пршюсйть с - собою
масштабы и при1 исследовании пользоваться нашими пришед¬
— 296 —
шими на ум мыслями и мнениями; путем отбрасывания их мы
достигаем рассмотрения вещи так, как она существует в себе
самой и для себя.
Но привнесение нашей личной работы излишне пе только с той
стороны, что |попятие и предмет, масштаб и исследуемое находят¬
ся в самом сознании; мы освобождаемся также от труда сравне¬
ния обоих и критического исследования в собственном смысле,
так что сознание само себя исследует; нам остается также и
с этой стороны только чистое наблюдение. Сознание, с одной
стороны, есть сознание предмета, а с другой, — сознание себя
самого: сознание того, что для пего является пстишгым, и со¬
знание его знания об этом. Если оба существуют для созна¬
ния, то оно само есть сравнение, оно возникает для себя, при чем
безразлично, будет ли его знание о предмете соответствовать
предмету, или нет. Предмет, правда, для сознания, повидимому, су¬
ществует только в Таком виде, в каком оно его знает; кажется, как
будто (нельзя узнать, как предмет существует не для сознания, а в
себе, и таким образом как будто невозможно проверять знание о
нем па пем самом. Однако, именно в том, что сознание знает во¬
обще о предмете, уже заключается различение, согласно кото¬
рому нечто есть для него сущее в себе, а другой момент есть
зНашге или бытие предмета для сознания. На этом различе¬
нии и покоится проверка. Если в этом сравнении оба момента
не соответствуют Друг другу, созпа'шге, невидимому, необхо¬
димо должно изменить свое знЯшге, чтобы сделать его соот¬
ветственным предмету; по при изменении знания для созна¬
ния действительности изменяется и самый предмет, так как на¬
личное знание по существу было знанием предмета; вместе
со знашюм он также становится другим1, так как он по суще¬
ств}7 принадлежал этому знанию; следовательно, то, что прежде
для сознания было сущим в себе, теперь для него не суще¬
ствует в себе; другими словами, оно только для пего было
сущим в себе. Если такт*! образом сознание в своем предмете
находит свое знание несоответствующим ему, то теряет устой¬
чивость и самы|й предмет. Говоря другими словами, масштаб
проверки изменяется, если то, масштабом чего он должен быть,
не выдерживает проверки. Таким образом проверка предста¬
вляет собой проверку не только знания, но также и его масштаба.
Это диалектическое движение, совершаемое сознанием в
себе самом как в своем знании, так в своем предмете, пред¬
ставляет собой, (Поскольку для 'пего отсюда возникает
— 297 —
новый истинный предмет, собственно опыт в обычном его-
понимании. В этом отношении в только-что упомянутом дви¬
жении нужно еще выпуклее выдвинуть момент, благодаря ко¬
торому проливается новый свет ina научную сторону после¬
дующего изложения. Сознание знает нечто, этот предмет
есть сущность пли сущее в себе, но он также и для сознания
является сущим в себе. Таким образом выступает двоякий1
смысл этого истинного. Мы видим, что сознание имеет теперь
два предмета,' один — первое сущее, другой:—бытие для него
этого сущего в себе. Последний, повидимому, является только
рефлексией сознания В! себе, представлением не предмета, а
только знания о первом, сущем в себе. Однако, как указано
прежде, для пего изменяется прп/ этом и первый предмет. Он
перестает быть сущим в себе и становится для сознания таким-
предметом, который только для него представляет собой сущее
в себе, но тогда это, т.-е. бЫтие дИя сознания этого сущего в
себе, является, следовательно, истинным, т.-е. оно есть сущ¬
ность или его предмет. Этот новый предмет вскрывает ничто¬
жество первого, он есть опыт, полученный относительно него.
В этом изображении движения опыта находится момент,
благодаря которому оно, повидимому, не гармонирует с обыч¬
ным пошшашюм опыта. Именно, переход от первого предмета
и зншшя о нем к другому предмету, о котором, согласно утвер¬
ждению, и был произведен опыт, изложен здесь так, что зна¬
ние q первом предмете или бытие для сознания первого, су¬
щего в себе, должйо стать самим вторым предметом.. А веды
кажется, что дело обстоит пе так: мы, повидимому, делаем опыт
относительно неистлиности- нашего первого понятия в другом
предмете, который мы находим случайно и внешним образом,
так что вам остаётся только 'чистое понимание того, что
существует в себе и для себя. Согласно ж'е изложенному выше
взгляду новый предмет обнаруживается как возникший посред¬
ством превращения самого сознания. Такое рассмотрение
есть наше добавление, благодаря которому ряд опытов
сознания возв(ы1шается до научного хода', н которое не суще¬
ствует для рассматриваемого Нами сознания. Но в действитель¬
ности мы имеем здесь дело с тем самым обстоятельством, о
котором уже выше была речь при вопросе об отношении этого
изложения к скептицизму; оно состоит в том, что каждый раз
результат, получающийся в не истинном знании, не может пре¬
вратиться в пустое ничто/ но необходимо' должен пониматься)
— 298 —
жак ничто того, результатом чего является, — результатом, со¬
держащим то, что предшествующее знание имеет в себе истин¬
ного. Здесь это представляется в таком виде: так как являв)-
шееся первоначально 'в качестве предмета для сознания сво¬
дится к знанию о предмете и сущее в себе становится бытием
для сознания этого последнего, то "возникает новый пред¬
мет, вместе с ,чем выступает также и новая форма созна¬
ния. для которой сущностью является нечто другое, чем для
предшествующей. Это обстоятельство и руководит полной по¬
следовательностью форм сознания в их необходимости. Только
сама эта необходимость или возникновение нового предмета,
который представляется сознанию, при чей оно не знает, как
это случилось, для Нас происходит как будто позади
сознания за его спиной. Вследствие этого в движение
сознания входит момент бытия в себе или бытия для пас, кото¬
рого нет для сознания, которое само находится в процессе опыта.
Но содержание того, ..что, для нас возникает, существует для
этого сознания, и лишь мы! понимаем формальную сторону,
этого бытия для Нас или его чистое возникновение. Для созна¬
ния это возникшее есть только Предмет, для нас вместе с тем
оно представляет собой движение иг возникновение.
В силу такой необходимости этот путь к науке
есть сама уже наука, и по своему содержанию, следова¬
тельно, паука опыта сознания.
Опыт, который сознание делает о себе, по своему, понятию
должен охватывать полную систему сознания пли полное
царство истины духа, так что моменты истины предста¬
вляются в своеобразной определенности пе в виде абстрактных
чистых моментов, но так, как они существуют для сознания,
или как само сознание выступает в своем отношении к ним,
благодаря чему они являются моментами целого, ф о р м а м и
сознания. Стремясь1 к своему истинному существованию, со¬
знание достигнет точки; на которой отбросит иллюзию, будто
оно имеет дело с чуждым материалом, который существует
только для него и является по отношению к нему другим, т.-е.
такой точки, где Явление равно сущности; тут, следовательно,
изображение сознания совпадает с собственной наукой духа,
и, наконец, если созиатше само постигнет эту свою сущность,
то онд изобразит природу самого абсолютного знания.
(Г. Гегель „Феноменология духа". Перев. под род. Э. Радлова. СПБ. 1913,
стр. 35—43.)

— 299 —
Самостоятельность самосознания и его несамостоятельность;
господство и рабство.
Самосознание есть в себе и для себя тогда, когда оно
есть для другого в себе и для себя, и именно благодаря тому,
что оно представляет собою таковое для другого, 'г.-е. оно
существует только как признанное. Понятие этого единства
в удвоении, бескднечности, реализующейся в самосознании,
является многосторонним и многозначащим ограничением, так
что его моменты должны быть частью различены один от дру¬
гого, частью, вместе с тем, как бы вовсе и пе должны быть
различены, или они должны быть в этом различении всегда
принимаемы и познаваемы в их противоположном значении.
Двойной смысл различенного заключается в самой сущности
самосознания, состоящей в том, чтобы быть бесконечной, т.-е.
непосредственно противоположной той определенности, в кото¬
рой о:I.)установлено. Уяснение разложения приятия этого духов¬
ного единства в его удвоении изображает перед намц движение
прп знав ания.
1. (Удвоенное самосознание). Для самосознания есть дру¬
гое самосознание; таким образом, оно вышло во вне самого
себя. Это имеет двоякое значение: во-первых, таким обра¬
зом самосознание утратило само себя, потому что оно нахо¬
дит себя,-как другую сущность; во-вторых, оно этим сни¬
мает другое, потому что и в другом видит не сущность, а
себя же в другом.
Оно должно снять это свое инобытие: это есть снятие
двусмысленности, по тем самым оно же является повой дву-
смыслешюстыо; во-первых, самосознание должно снять дру¬
гу ю самостоятельную сущность, чтобы, Таким образом, полу¬
чить собственную достоверность, как сущности; во-вторых
оно вместе с тем принуждено снять само себя, потому Ото
это другое есть оно же.
Это; двусмысленное снятие своего двусмысленного инобы¬
тия является таким же двусмысленным возвратом в себя, по-
тому что, в о - п е р в ы х^ снимая другое, самосознание получает
само себя обратно, становясь снова равным себе же, посред¬
ством снятия своего инобытия. Во-вторых, оно Также воз-
йращаст другое самосознашщ ему самому, потому что, при¬
сутствуя, в другом ц снимая в этом другом это свое бытие,
оно таким образом снова представляет другому свободу.

— 300 —
Эго движение самосознания относительно другого самосозна¬
ния было, таким образом, представлено, как делание одного
из них; но это делание одного само имеет двоякое значение
быть столько же его деланием, сколько и дела¬
нием другого, потому что другое столь же независимо,
замкнуто в себе и в нем нет ничего, что было бы пе через него же.
Предмет является перед первым самосознанием не таким', каким
оп сначала был только для желания, а существующим для себя,
самостоятельным, над которым оно не властно до Тех пор,
пока оп не проделает в самом себе того, что оно делает в нем.
Движетше есть таким образом двойное движение обоих само¬
сознаний. Каждое видит другое делающим то же, что делает
оно; каждое само делает то, чего оно требует от другого, а
потому делает то, что оно делает, только до тех пор, пока
другое делает то же; одпосторошгее делание было бы беспо¬
лезным, потому что то, что должно произойти, может осуще¬
ствиться только через обоих.
Таким образом, делагше двусмысленно не только потому,
что оно направлейо столько же на себя/ сколько и па дру¬
гое, по также и потому, что оно нераздельно есть д с л а-
иие как одног о, так и другого.
В этом движении мы видим повторяющимся, по теперь уже
в сознании, тот самый процесс, который представлялся прежде
игрой сил. То, что в первом процессе существовало для нас, здесь
существует для самих крайшгх членов процесса. Самосознание,
являющееся центром в процессе, распадается на крайние члены;
каждый из них является обменом своей определенности и абсо¬
лютным переходом в противоположную. Но как сознание, оно,
конечно, выходит, во вне себя; однако, в своем бытии вне
себя, оно вместе* с тем удерживается в себе, т.-е. существует
для себя, и его бытие вне себя существует для псгО' же. Для
пего же существует и то, что оно непосредственно есть друго»?
сознание и не есть; а также и то, что это другое есть для
себя только до тех пор, пока оно снимает себя, как сущее
для себя, и есть для себя только в бытии для себя другого.
Каждое самосознание служит для другого центром, с помощью
которого каждое опосредствует и смыкает себя с собой же,
и каждое оказывается для себя и для другого непосред¬
ственной для себя сущей сущностью, которая вместе с Тем,
только благодаря этому опосредствованию, существует таким
образом для себя. Опи признаются обоюдно признаю¬
щими друг друга.

— 301 —
\
Этот процесс чистого понятия признавапия, удвоения само-
сознания в его единстве мы должны теперь рассматривать
в том виде, в каком оп является для самосознания. Сначала он
представляет собой только неравенство обоих самосознаний
или выступление центра в крайние члены, которые, как край¬
ности, противоположны друг другу, и из которых один только
признается, а другой только признает.
2. (Спор противоположных самосознаний). Са¬
мосознание сначала есть простое бытие для себя, равное себе,
благодаря исключению из себя всякого другого; его
сущность и абсолютный предмет есть я, и в этой п е по¬
средственности, .или в этом бытии своего бытия
для себя, оно единично. Все другое, существующее для пего,
есть предмет, .лишенный значения и отмеченный отрицатель¬
ным характером. Но другое есть тоже самосознание и высту¬
пает, как индивид, противополагающийся индивиду. Так не¬
посредственно выступая, они существуют друг для друга
в образе обыкновенных предметов. Самостоятельные формы,
т.-е. сознания, погруженные в бытие жизни,—так как су¬
щий предмет определился здесь, как Жизнь, — они еще пе за¬
вершили друг для друга движения абсолютной абстрак-
цшг, направленного па уничтожение всякого непосредственного
бытия п на сохранение только чисто отрицательного бытия
равных себе сознаний, т.-е. еще не представились друг для
друга чистым бытием для себя, или самосознанием. Каждое,
правда, уверенно в самом себе, но не в другом, а потому его
собственная достоверность не обладает истиной; мэна обла¬
дала бы истиной только в таком случае, если его собственное
быДие для. себя представлялось ему самостоятельным предме¬
том, пли, что то же,' предмет представлялся такой чистой до¬
стоверностью ёебя самого. Но, по понятно признавапия, это
возможно пе иначе, как посредством осуществления чистой аб¬
стракции для себя бытия таким образом, что как другое суще¬
ствует для пего, так оно существует для другого, каждое в
с^мом себе через свое собственное делание и вместе с тем
через деланцс другого.
Изобразить же себя чистой абстракцией самосознания, зна¬
чит показать себя чистым отрицанием своей предметности, или
показать себя не привязанным ни к какому опрёделенному на¬
личному б ы т и ю, ни к общей единичности наличного бытия
вообще, т.-е. пе привязанным к жизни. Такое изображение есть
— 302 —
двойное делание: делание другого и свое собственное. По¬
скольку оно есть делание другого, каждое направлено
к смерти другрго. Но тут же налицо и собственное де¬
лание, потому что делание самосознания, к смерти которого
направлено другое, заключает в себе жертву собственной жи¬
знью. Таким образом, отношения обоих самосознаний опреде¬
ляются так, /что они сами себя и друг друга утверждают борь¬
бой не па жизнь, а па смерть. Опи должны вступить в эту
борьбу, потому что 0Ш1 должны в другом л в самих себе
возвысить до истины собственную достоверность бытия-
для-себя. И только жертва собственной жизпыо доказывает
свободу, доказывает, что сущность самосознания есть не бытие,
не непосредственный образ, в каком ано проявляется, не
его Погруженность в просторе жизни, а что в пей лет ничего
наличного, чтобы не было для нее исчезающим моментом, что
она. есть только чистое бытие для себя. Индивид, который
не рисковал жизнью, правда, может быть признан лично¬
стью, но он не достиг истины своего признанного б^лтия,
как независимого самосознания. Если каждое жертвует собствен¬
ной жизнью, так оно должно идти и к, смерти другого, по¬
тому что другое имеет для него пе больше значения, чем оно
само. Ei;o собственная сущность представляется ему другим,
оно во вне себя, и оно должно спять свое бытие вне себя;
другое есть многообразно Связанное, сущее сознание, оно
должно созерцать свое инобытие как чистое бытие для себя,
или как абсолютное отрицание.
Но это подтверждение посредством смерти снимает и
истину, которая должна была следовать из не*:, а вместе с ней
и сбою собственную достоверность вообще; потому чТо, если
естественное состояние сознания есть жизнь, самостоятель¬
ность без абсолютной отрицательности, то смерть есть сто ё с т е-
ствсппос отрицание, отрицание без самостоятельности, ли¬
шенное таким образом требуемого значения признанностп.
Правда, смертью достигается уверенность, что оба рисковали
свсею жизнью nh презирали ее в себе и в другом; по пе для
тех, кто вед’ борьбу. Они снимают свое сознание, положен¬
ное в этой чуждой существенности, которая есть природное
наличное бытие, т.-с они снимаю.т себя и становятся
снятыми, как крайности, которые хотели быть для себя. Но
вместе с тем, из игры смешя исчезает существенный момент
распадения па крайние ’противоположные определенности, и
центр совпадает с мертвым единством, распадающимся па,мёрт-'
— 303 —
вне, просто сущие, но не противополагающиеся крайние члены;
и оба не возвращают себя обоюдно друг другу и пе получают
обратно посредством1 сознания, а оставляют друг друга без¬
различными и свободными, как вещи. Их дело есть абстракт¬
ное отрицание,' а не отрицание сознания, снимающего так,
чтобы сохранить отрицаемое и, следовательно, пережить свою
снятость. f
В этом опыте самосознанию открывается, .что жизнь для
него столь же существенна, как и чистое самосознание. В непо¬
средственном самосознании простое я есть абсолютный предмет,
который, однако, для нас, или по себе, есть абсолютное опосред¬
ствование, а существующую самостоятельность имеет своим
существенным1 моментом. Разложение его простого единства1 есть-
результат первого опыта; им устанавливается чистое самосо¬
знание, и сознание, существующее не только для себя, по и
для другого, т.-е. как сущее сознание, или сознание в форме
вещественности. Оба момента существенны, — так как они сна¬
чала неравны и противоположны, а их рефлексия в единство
не обнаружилась, то они являются двумя противоположными
формами сознания, одна — самостоятельной/ сущность которой
есть бытие для себя, другая, — несамостоятельной, сущность ко¬
торой есть жизнь или бытие для другого; первая 'есть го¬
сподин, вторая—раб.
3. (Госпо'дцн и раб) (а). (Господство). Господин есть
сознание, сущее для себя, но теперь уже пе только поня¬
тие такого сознания, а сущее для себя сознание, опосредство¬
ванное с собой другим сознанием, именно таким, которое по
своей сущности синтезировано с самостоятельным бытием
пли веществешюстью вообще. Господин вступает в отношение
с обоими этими моментами: с вещью,, как таковой, предметом
желания, и с сознанием, которому присуща вещественность;
и так как он, а) будучи понятием самосознания, является не¬
посредственным отношением бытия для себя, но б) в то жё
время оказывается опосредствованием, т.-с. бы!гием для себя,,
существующим для себя только посредством другого, то оп
относится а) непосредственно к обоим! и б) ойосредственным
образом к каждому через другое. Господин относится к рабу
опосредственным образом через самостоятельное бытие,
к котором}7 именно и прикреплен раб; это его цепь, от которой
он не мог оторваться в борьбе, и потому оказался зависимым;
имеющим самостоятельность только в вещественности. Госпо-
дпп же есть владыка над этим бытием, потому что он доказал
— 304 —
в борьбе, что оно имеет для него только отрицательное зна¬
чение. Так как он владыка над этим бытием, а бытие вла¬
ствует вад другим, то в результате он становится выше этого
другого. Точно так же к вещи господин относится опосред¬
ствованным образом через раба. Раб, как самосозна¬
ние вообще, относится к вещи отрицательно и ее снимает;
но она вместе с тем И самостоятельна для пего, и он, поэтому,
не может уничтожить ее своим отрицанием, Т.-е. он ее только
обрабатывает. Непосредственное же отношение го-
слодина к вещи, напротив, становится,- благодаря этому по¬
средничеству раба, чистый ее отрицанием или пользованием
ею; то, что не удавалось желанию, удается теперь господину,
который стремится овладеть вещью и найти удовлетворение
в пользовании. Желание не достигало этого благодаря само¬
стоятельности вещи; господин же, поставивший раба между
собой и ею, встречается, таким образом, только с зависимой
стороной вещи и пользуется ею целиком; самостоятельную же
ее сторону он предоставляет рабу, который ее и обрабатывает.
В обоих этих моментах для господина возникает его при-
знанность другим! сознанием, потому .что это другое в обоих
моментах утверждается, как несущественное. Один раз оно про¬
является в обработке вещи, другой—в зависимости от опре¬
деленного наличного бытия, и в обоих случаях оно не может
стать владыкой над бытием и достичь его абсолютного отри¬
цания. Здесь, такими образом, налицо тот момент при-
знаппости, когда другое сознание снимает себя как бытие для
себя и тем самым само проделывает то, что первое проделывает
против него. Налицо оказывается и второй момент, в кото¬
ром делание другого есть собственное делание первого, так
как то, что делает раб, является собственно деланием! господина.
Сущностью господина является только бытие для себя, он есть
чисто отрицательная сила, для которой вещь есть ничто, и,
таким образом, в этом отношении он по существу является
чистым деланием; раб же является, йё чистым деланием, а дела¬
нием несущественным. Но для признанное™ в собственном
смысле не хватает того момента, чтобы делание господина,
направленное па другого, было направлено им вместе с тем и
на себя, делашю раба, направленное на себя, было бы напра¬
влено и на другого. Отсюда возникает призишпюсть односто¬
ронняя и неравная.
Несущественное сознание раба является тут для господина
предметом, составляющим истину его собственной достоверно-

— 305 —
стн. Но теперь ясно, что этот предмет не соответствует своему
понятию, а оказывается, что в том, в чем господин нашел свое
завершение, для пего возникло нечто совершенно иное, чем
самостоятельное сознание. Перед господином присутствует не
самостоятельное сознание, а сознание зависимое; он уверен,
таким образом, не в бытиидля себя, как в истине, а истиной
для него является несущественное сознание с его несуществен¬
ным деланием.
Итак, истиной самостоятельного сознания является раб¬
ское сознание. Правда, последнее является сначала Bi н е
себя, а пе как истина самосознания. Но если оказалось, что
сущность господства обратна тому, чем оно хочет быть, то
и рабство в своем окончательном результате становится про-
тнвсположпостью тому, чем оно является непосредственно; бу¬
дучи оттеснено в себя, это сознание возвращается к себе
и обращается к истинной самостоятельности.
(б) (Страх.) Мы видели, что представляет рабство в его
отношении к господству. Но оно есть самосознание, и нужно
поэтому исследовать, что оно есть само в себе и для себя.
Сначала сущностью рабства является господин; таким образом,
истиной рабства является самостоятельное для себя
существующее сознание, истиной, которая, однако, су¬
ществует для пего, по не в нем. Однако, на самом деле
оно имеет эту истину чистой отрицательности и бы-тия
для себя в нем самом, потому что ее сущность оно испы¬
тало на себе. Этому сознанию приходится бояться 'не того
или другого, не за то или другое мгновение, а за все свое
существо, потому что оно испытало страх смерти, как абсолют¬
ного господина. Оно внутренне раскололось в этом страхе,
дрогнуло насквозь всем своим существом, и все неподвижное
зашаталось в нем. Это шгстое всеобщее движение, это со¬
стояние абсолютной текучести всего устойчивого, есть, однако,
простая сущность самосознащгя, абсолютная отрицательность,
чистое бытие для себя, которое вместе с тем существует
в этом сознании. Этот момент чистого бытия для себя суще¬
ствует также и для него, потому что в сознании господина
этот момент является его предметом. В дальнейшем это
рабское сознание не только вообще является таким общим
растворением, по и выполняет его действительно; в своем
служении им оно во всех единичных моментах снимает
свою привязашюсть к природному наличному бытию и посред¬
ством работы устраняет последнее. •'
Книга для чтсипия но исторяж философия.	20

— 306 —
(с) (Образование). Но чувство абсолютной власти вообще
и в частности в служении есть только растворение в себе,
а потому, хоть страх господень есть начало премудрости, но
в этом страхе сознание еще есть для него самого, а нс
бытие для себя. Однако, посредством работы оно приходит
к самому себе. В моменте, который соответствует желанию
в сознании господина, служащему сознашно выпало, правда,
как казалось, на долю несущественное OTiioineinie к вещи, по¬
тому что тут вещь сохраняет свою самостоятельность. Жела¬
ние оставляет за собой чистое отрицание предмета, а потому
и беспримесное чувство своего достоинства. Но эта удовлетво¬
ренность сама есть только исчезновение, потому чТо ей не хва¬
тает пр ед метн ой стороны, Т.-е. устойчивости. Работа же,
напротив, есть прегражденное желание, задержанное
исчезновение, т.-е. она образует. Отрицательное отношение
к предмету становится формой последнего и чем-то пребы¬
вающим, потому что именно для работающего предмет и обла¬
дает самостоятельностью. Этот отрицательный посредник,
т.-е. формирующее делание, есть вместе с тем единичность,
пли чистое бытие для себя сознания. В работе оно вы¬
ходит во вне себя, и, вступая в сферу пребывания, обра¬
батывающее сознание, таким образом, созерцает самостоя¬
тельное бытие как самое себя.
Но формирование имеет не только то положительное вна-
чение, что служащее сознание становится благодаря ему сущим,
как чистое бытие для себя, но также и значение отрица¬
тельное по отношению к своему первому моменту, к страху.
В формировании вещи собственная отрицательность служащего
сознания, его бытие для себя, становится его предметом только
посредством снятия противополагающейся ему сущей формы.
Но эта предметная отрицательность есть именно та чу¬
ждая ему сущность, перед которой оно дрол;ало. Оно разрушает
эту чуждую отрицательность, утверждает себя как таковое
в сфере пребывания и, благодаря этому, для самого себя
становится для-себя-сущим. В господине бытие для себя
было с точки зрения служащего сознания другое, т.-е. только
для него; в формировании бытие для себя существует в самом
служащем сознании; в формировании бытие для себя ста¬
новится для него его собственным, и оно приходит к созна¬
нию; что оно само существует в-с обе и д л я-с е б я. Форма,
будучи выявленной, не становится для этого сознания чем;-то
иным, чем оно само, потому что именно опа есть его чистое
— 307 —
бытие для себя, являющееся тут его истиной. Таким образом,
именно в работе, в которой, казалось, был только чуждыц
ему смысл, оно снова находит свой собственный, благо¬
даря себе существующий смысл. В этой рефлексии необхо¬
димы оба момента: страх и служение, так же как и формиро¬
вание, и оба всеобщим образом. Без упражнения в служении
и послушании страх остается формальным и пе распространяется
на сознательную, действительность наличного бытия. Без форми¬
рования страх остается скрытым и немым, и сознание не су¬
ществует для себя самого. Если сознание формирует без перво¬
начального абсолютного страха, то это есть только суетное
своеволие, потому что его форма пли отрицательность в этом
случае не есть отрицательность в с е б е, и его формирование
не может, поэтому, дать ему сознания себя, как сущности.
Если оно пережило не абсолютный страх, а только некоторый
цепуг, то отрицательная сущность осталась для него внешней,
его субстанция не проникнута7 ею насквозь. Так' как не все су¬
щество его природного сознания сделалось шатким 'в этом
испуге, то в себе оно принадлежит еще определенному бытию;
характер его есть своеволие, т.-е. свобода, остающаяся еще
внутри рабства. Как мало чистая форма может стать сущ¬
ностью такого сознания, так же мало она, распространяясь на
единичное, будет общим формированием, абсолютным понятием,
а есть только ловкость, имеющая власть лишь над. некоторыми
векцами, но не над общим владычеством и не над предметной
сущностью в ее целом.
(Г. Гегель—„Феноменология духа". Пер. под ред. Э. Радлова. СПБ., 1913, стр. 83—89.)
Формальный и диалектический моменты знания.
§ 79.
Логическая идея представляет, с точки зрения формы, три
стороны: а) ртвлеченную или рассудочную; б) диалектическую
или отрицательно-разумную и в) спекулятивную или положи¬
тельно-разумную.
Примечание. Эти три стороны логической идеи пе
составляют трех раздельных частей логики, но образуют мо¬
менты всего, что имеет логическую реальность, Т.-с. всякого
понятия пли всякого истинного вообще. Всех их можно
было бы подвести под первый момент—рассудок—или рас¬
сматривать их раздельно один от другого. Но Тогда, не
постигали бы их в их истине.	20*

— 308 —
Указываемые здесь определения логической идеи, так нее
как и разделение логики, мы даём здёсь и забегая, так сказать,
вперед и лишь исторически.
§ 80.
а) Мышление, на ступени рассудка, останавливается на опре¬
делениях в их неподвижности и различии друг от друга; оно
полагает, что эти ограниченные отвлечения имеют самостоя¬
тельное и независимое бытие.
Прибавление. Обыкновенно думают, что мыслить, пони¬
мать, значит прилагать деятельность рассудка. Правда, мысль
на первой ее ступени есть рассудок; но она не останавливается
на этой ступени и понятие нс составляет только определения
рассудка.
Деятельность рассудка состоит вообще в придании своему
содержанию формы всеобщности, и это всеобщее, как он его
разумеет, имеет отвлеченный характер, противополагается осо¬
бенному, и потому само определено как особенное. Так как
рассудок разобщает' предметы и берет их в отвлечении, то он
противоположен непосредственному созерцанию и ощущению,
которое, как таковое, имеет дело исключительно с конкретным
и не идет дальше.
Имея в виду эту противоположность между рассудком и
ощущением, часто упрекают мысль в том, что она неподатлива,
и односторопня, и что ее выводы приводят к пагубным и раз¬
рушительным результатам. На эти упреки, насколько они спра¬
ведливы по своему содержанию, должно сказать, что они при¬
лагаются только к рассудку, а не к мысли вообще и тем менее
к разуму. Но затем нужно идти дальше и признать право
и заслугу самого рассудка, потому что ни в теоретической,
ни в нравственной области нельзя дойти ни до чего твердого
и определенного без рассудка. Что касается познания, то оно
раньше всего начинает с того, что улавливает наличные пред¬
меты в их определенных различиях.
Рассматривая, например, природу, различают и разграни¬
чивают разные вещества, силы, роды и пр., и фиксируют их
в этой изолированности. Мысль, действующая Таким образом,
ерть рассудок, и она руководствуется при этом началом то¬
ждества или простого соотношения вещи с самой робой. То же
самое начало служит мысли для перехода от одного предмета
к другому в познании. Так, математика исключительно рас-
— 309 —
сматрцвает величину предметов, опуская все прочие их опре¬
деления. Геометрия, например, сравнивает различные фигуры,
стараясь найти что-нибудь общее между ними. То же самое
должно сказать и о других областях познания. Так, в право¬
ведении выводят одно законоположение из другого, руковод¬
ствуясь началом тождества.
В практической, как и в теоретической, области также
нельзя обойтись без рассудка. Чтобы действовать с успехом,
необходимо иметь характер, и человек с характером есть чело¬
век рассудительный, который, как таковой, ставит себе опре¬
деленные цели И с Твердостью преследует их. Кто хочет совер¬
шить великое, тот должен уметь ограничивать себя, как го¬
ворит Гете. Напротив, кто хочет всего, тот, на самом деле,
ничего не хочет, и ему ничто не удается. На свете есть много
любопытных вещей; испанская поэзия, химия, политика, музыка,
— все это очень занимательно, и нельзя осуждать того, кого
эта предметы интересуют; но отдельный человек в опре¬
деленном положении мог что-нибудь сделать, он должен дер¬
жаться одного и не дробить свои силы. Таким же образом
всякое дело должно быть исполняемо с рассудком. Например,
судья обязан держаться закона, основывать на нем свое ре¬
шение, а не уступать посторонним соображениям, не допускать
никаких оправданий, не осматриваться направо и налево.
Далее, рассудок составляет необходимую принадлежность
образованности. Образованный человек не довольствуется ту¬
манным и неопределенным представлением, но старается узнать
предмет со -своей определенностью. Напротив, необразованный
постоянно сбивается, и часто стоит большого труда растол¬
ковать ему, о чем идет речь, и заставить его не терять рассматри¬
ваемого предмета из виду.
Выше было сказано, что мысль не; составляет только
субъективной деятельности ума, но .что она имеет безусловно
общее, объективное значение. Это относится и Ц рассудку, как
низшей форме мысли. С этой точки зрения рассудок соответ¬
ствует тому, что называют благостью промысла, поскольку под
последней понимают именно то обстоятельство, что конечные
предметы обладают бытием, самостоятельно существуют. Так,
в природе благость промысла видна в том, что разные классы
и роды животных и растений одарены всем, что необходимо для
их самосохранения и размножения. Точно так же человек, как
индивид, так и целые народы, частью находит вне себя то,
что нужно для его существования и развития, например, климат,
— 310 —
свойство и произведения земли и проч., частью получает для
того же средства в виде способности, таланта и проч. В этом
смысле рассудок проявляется во всех сферах действительного
мира, и для совершенства предмета существенно необходимо,
чтобы в пей получил должное принцип рассудка. Так, например,
государство несовершенно, если сословные отношения и заня-
тид еще не разграничены в нем с точностью, и если различные
по своему понятию политические и административные функции
не развиты в особенные, органы, как в развитом организме
животного различаются функции ощущения, движения, пище-
варешгя и проч.
Из сказанного видно, что рассудок не должен отсутство¬
вать и в тех сферах человеческой деятельности, которые по
обычному представлению наиболее чужды его, и что если он
отсутствует в них, то это недостаток. Сюда относятся: искус¬
ство, религия и философия. Так, в искусстве видно участие
рассудка, потому что оно делает различие между разными фор¬
мами прекрасного и воспроизводит их в отдельности. То же са¬
мое должно сказать о каждом художественном произведении
в частности. Чтобы драма удовлетворила требованиям полноты
и изящества, характеры действующих лиц должны быть развиты
в чистоте и определенности, и их главные интересы и цели
должны быть изображены ясно и точно.
В области религии превосходство, например, греческой ми¬
фологии пред северной, не говоря о различиях содержания и
воззрений, состоит, между прочим, в том, что в первой образы
богов развиты до пластической определенности, тогда как в по¬
следней они сливаются в туманной неопределенности.
После всего сказанного едва ли стоит доказывать, что
философия также не может обойтись бее рассудка. В философии,
прежде всего, необходимо схватывать каждую мысль со всей
точностью и не останавливаться на смутных и неопределенных
представлениях.
Но говорят, что рассудок не должен итти слишком далеко,
и'это тоже справедливо, потому что рассудок не есть послед¬
няя ступень мысли, а наоборот, он конечен, и выражаясь еще
точнее, следует сказать, что доведенный до крайности, он пере¬
ходит в свою противоположность. Юношеству свойственно
блуждать в отвлечениях, но умудренный опытом человек не ста¬
вит абстрактной альтернативы «или—цли», а держится конкрет¬
ной действительности.

— 311 —
§ 81.
б) Эти конечные определения снимаются сами собой и
переходят в свое противоположное. Это составляет диалекти¬
ческий момент.
Примечание 1. Диалектический момент, когда рас¬
судок рассматривает его в раздельности, образует, в; особен¬
ности в науке, скептицизм; он содержит, как результат диа¬
лектики, одно1 чистое отрицание.
2. Обыкновенно рассматривают диалектику, как внеш¬
нее искусство, произвольно вносящее путаницу и кажущиеся
противоречия в определенные понятия. Вследствие этого
признают несостоятельными не эти определения, а этот
призрак противоречия и приписывают истину понятиям рас¬
судка. Такая диалектика есть не что другое, как субъектив¬
ная игра в доказательства и опровержения, которые не
имеют никакого существенного содержания, и пустота ко¬
торых прикрывается некоторым остроумием рассуждений.
Но, в ее, настоящем значении, диалектика составляет,
наоборот, собственную и истинную природу определений
рассудка, предметов и вообще конечного. Рефлексия пере¬
ступает за раздельные определения и связывает их между
собой, т.-е. приводит их во взаимное соотношение; но она
все же оставляет их в их раздельности. Диалектика состоит,
напротив того, во внутреннем и поступательном переходе
одного определения в другое, в котором односторонность
и ограниченность определений рассудка обнаруживают то,
что они представляют собою на самом деле, т.-е. отрицание
самих себя. Отличительный характер всего конечного со¬
ставляет то, что оно снимает само себя.
Диалектика есть поэтому живая душа в движении
науки; единственно лишь это начало вносит необходимость
и внутреннюю связь в содержание науки; оно же' возвы¬
шает дух не внешним, но действительным образом, над
конечным.
Пр и б а в л е н и е 1. Очень важно понять истинное значение
шалектики. Она составляет начало всякого движения, всякой
кизни и деятельности в мире действительности. Точно так же диа-
1ектика есть душа всякого подлинного научного познания. Обык-
ювенно мы переступаем за предел отвлеченных определений
рассудка, только как бы из чувства справедливости, по посло-
пще—жить и давать жить, и на этом основании мы допускаем
— 312 —
один определения и также их противоположные. На самом же
деле, вое конечное не ограничено только извне, но, пю своей
собственной природе, снимает себя и переходит в свое противб-
положное. Например, мы говорим, тгго человек смертен, и при¬
писываем смерть влиянию внешних условий, т.-е. признаем в че¬
ловеке два качества: жизнь и смертность. Но жизнь носит
в себе самой зерно смерти и, вообще, все конечное противо¬
речит себе, и потому снимает себя.
Диалектику пе должно смешивать с софистикой, сущность
которой как-раз и состоит в том, что она защищает те или
другие односторонние и отвлеченные определения предметов
в их самостоятельной радикальности, как того Требуют выгоды
лица и его особенное положение. Так, например, первое условие
в сфере практической деятельности (есть жизнь и средства,
к ЖИ31Ш. Но если я буду выдвигать лишь одну сторону,
одно лишь эго начало моего благополучия, и выведу за¬
ключение, что я имею право красть или изменять отечеству,
то это будет софистика. Точно так же в моей деятельности
моя субъективная свобода, — в том смысле, что то, что я де¬
лаю, я должен делать свободно или по собствешюму убежде¬
нию,— представляет существенное начало Но, если я буду при¬
знавать одно свое личное убеждение, то я буду судить софисти¬
чески, т.-е. выбрасывать за борт все начала нравственности.
Диалектика в этом отношении совершенно противоположна
софистике, потому что раскрывает истинное содержание пред¬
мета и, следовательно, показывает конечность односторонних
определений рассудка.
В философии, впрочем, диалектика давно известна. Из црев-
пих философов изобретателем ее справедливо называют Пла¬
тона, поскольку в его философии диалектика впервые встре¬
чается в свободной научной и, значит, вместе с тем, в объектив¬
ной форме. У Сократа, в соответствии с общим характером его
философии, она еще имеет преимущественно субъективную
форму, форму прошей.
Он пользовался ею для опровержения обыденного сознания
вообще и в особенности для опровержения софистов. В своих
разговорах Он делал вид, будто хочет ближе узнать пред¬
мет,, о котором вдет речь; с этой целью он предлагал вопросы
и заставлял своих собеседников отказываться от своего перво¬
начального мнения и признать противное. Так, например, со¬
фисты называли себя учителями, но Сократ рядом вопросов
заставил софиста Протагора согласиться, что всякое знание
есть только воспоминание.

— 313 —
В своих строго научных диалогах Платон показывает при
помощи диалектики, что все застывшие определения рассудка ко¬
нечны. Так, в Пармениде он выводит из единого многое и
доказывает, что, несмотря на это, многое состоит лишь в опре¬
делении себя, как единого. Таково грандиозное применение диа¬
лектики Платоном.
В новое время Кант снова напомнил о диалектике и вос¬
становил ее в ее достоинстве. Последнее он сделал в так называе¬
мых антиномиях разума, в которых дело отнюдь пе идет о про¬
стом вращении между доводами и контр-доводами, и пе о чисто
субъективном предприятии, а о том, чтобы показать, что вся¬
кое отвлеченное определение рассудка, взятое лишь так, как
обнаруживает себя непосредственно, само непосредственно пере¬
ходит в свою противоположность.
Рассудок упорно отвергает диалектику. Но она не соста¬
вляет исключительной принадлежности философии- Напротив,,
опа налична уже в повседневном сознании о Ней и в всеоб¬
щем. Все, что нас окружает, может служить примером диалек¬
тики. Мы знаеМ, что все конечное изменяется и уничтожается;
его изменение и уничтожение есть не что ииое, как его диа¬
лектика; оно содержит в себе свое иное, и потому выходит
за предел своего непосредственного существования и переходит
в свою противоположность. Выше (§ 80) мы сказали, ’гго рас¬
судок совпадает с представлением! о благости божией. Та¬
ким же образом можно заметить, что диалектика в этом объек¬
тивном значении соответствует представлению о всемогуществе
бога. Мы говорим1, что все вещи, или все конечные предметы
предстают перед судом, высказывая этим точку зрения
диалектики, как всеобщую неотразимую власть, которой все
должно покориться, как бы оно ни было, повидимому, незави¬
симо и прочно. Конечно, это определение не исчерпывает глу¬
бины божественного существа или понятия, бога. Но оно со¬
ставляет существенный момент всякого религиозного сознания.
Далее, диалектика свойственна всем1 частным сферам и фор¬
мам естественного и духовного мира. Так, например, она за¬
мечается в движении небесных светил. Планета занимает в на¬
стоящее время известное мрсто, но она по себе есть То, чтф
находится также и в другом месте и осуществляет это свое
инобытие при посредстве движения. Таким же образом физи¬
ческие элементы оказываются диалектичными, и их изменение
есть обнаружение их диалектики. 'То же самое начало лежит
б Основе всех других процессов, совершающихся в природе,
и owo же заставляет природу выйти за свои пределы и гозвы-
— 314 —
ситься на ступень духа. Диалектика замечается и в духовном
мире. Так, например, в сфере права и гражданственности.
Известно, что ^всякое состояние и всякий поступок, до-
ведешняй до крайности, переходит в противоположную край¬
ность. Это подтверждается многими пословицами. Есть по¬
говорка: summum jus, suirtma injuria, и она означает, что от-
влеченное право, доведенное до крайности, становится неспра¬
ведливостью. В сфере политической деятельности анархия ведет
к деспотизму, и наоборот. Личная нравственность также под¬
чинена закону диалектики, и это высказывают пословицы: гор-
дость пророчит падение; что слишком' остро, то скоро приту¬
пляется и проч. Всякое телесное и духовное чувство имеет свою
;щалсктику. Известно, .что сильное горе и сильная радость
вызывают друг друга: сердце, переполненное радостью, облег¬
чается слезами, и Глубокая печаль высказывается иногда улыбкой.
Прибав л ей и е 2. Не должно смешивать скептицизм с со¬
мнением: скептицизм твердо убежден в своем результате, именно
в ничтожности всего (конечного. Кто только сомневается, тот еще
имеет’ надежду, что его сомните может разрешиться, и что
одно из двух противоположных мнений, между которыми он
колеблется, окажется истинным. Напротив, скептицизм!, в пол¬
ном смысле этого слова, есть совершенная безнадежность, от¬
вергающая всякий определенный, результат, добытый рассуд¬
ком, и потому он ведет к непоколебимой уверешюсти и успо¬
коенности. Таков высокий античный скептицизм, как мы его
видим у Секста Эмпирика, и как он развился, в допожнение
н догматическим системам стоиков и эпикурейцев в начале рим¬
ской империи. От него должно отличать новейший скептицизм,
о котором мы говорили выше, и который частью пред¬
шествовал философии Канта, частью произошел от нее. Он
отрицает истину л достоверность одного лишь сверхчувствен¬
ного мира, и полагает, напротив, что мы должны допускать
истинность предметов, доступных непосредственному чувству.
Часто думают, что скептицизм есть неотразимый враг всякого
положительного знания и, следственно, философии, так как она
стремится к положительному знанию. Но скептицизм опасен
только той мысли, которая составляет себе неполные, отвлечен¬
ные понятия о предметах. Философия же содержит в себе
скептицизм, как один из своих моментов, именно, как диалекти¬
ческий момент. Но философия не останавливается па отрица¬
тельном результате диалектики, и этим она отличается от ске¬
птицизма. Скептицизм ложно понимает ее результат, давая ему
— 315 —
смысл отвлеченного отрицания. Результат диалектики есть
отрицание; но это отрицание есть в то же время утверждение,
потому что оно содержит в себе, как снятое, то, из чего оно
произошло, и не существует раздельно от него. Это единство
Двух противоположных определений составляет уже третий мо¬
мент мысли, именно, спекулятивный, или положительно разумный
момент ее.
§ 82.
с) Спекулятивный момент, или момент положительно-разум¬
ный, постигает единство определений в их противоположении,
или то утверждение, которое содержится в их разложении и в
переходе одного из них в другое.
Примечание 1. Диалектика имеет положительный
результат, потому что она имеет определенное содержа¬
ние, или потому что ее истинный результат есть не отвле¬
ченное и пустое ничто, но отрицание известных опреде¬
лений, которые по тому самому содержатся в резуль¬
тате, что он. есть пе непосредственное ничто, а результат.
2. Этот разумный момент, хотя он есть отвлеченное
произведение мысли, образует в то же время конкретную
целость, потому что он есть не простое и чисто формаль¬
ное единство, но единство различных определений. Следо¬
вательно, философия не занимается совершенными отвле¬
чениями, или формальными мыслями. Ее предмет составляют
конкретные мысли.
3. В спекулятивной логике содержится логика рассуд¬
ка, и из нее легко можно было бы извлечь последнюю. Для
этого нужно было бы только опустить диалектический и
разумный моменты. Тогда она сделалась бы, подобно обык¬
новенной логике, изложением определений мысли, которые
не связаны внутреннею необходимостью, и которые, бу¬
дучи конечными, почитаются бесконечными.
Прибавление. По своему содержанию разумное не при¬
надлежит исключительно философии. Оно находится в сознании
всех людей, какова бы ни была степень их образования и ду¬
ховного развития, и это признавали с давнего времени, называя
человека существом разумным. Но обычный эмпирический спо¬
соб познавания разумного носит характер предрассудка и пред¬
посылки. Отличительный характер разумного состоит вообще,
как мы видели, в ТОм, что оно безусловно и, следовательно, со¬
- 316 —
держит свою определенность в себе. В этом смысле человек
имеет понятие о свободе, когда он имеет сознание о боге, как
существе всецело определяемом через себя самого. Или гражда¬
нин имеет понятие о разуме, когда сознает, что законы его
отечества имеют безусловный и всеобщий характер, и что его
личная воля должна покоряться им. В том же самом смысле
знание и воля ребенка разумны, когда он имеет волю своик
родителей и покоряется ей.
Содержание так называемой «спекулятивной» философии
составляет разумное, и притом положительно разумное,
поскольку оно мыслится. В обыденной речи слово спе¬
куляция употребляют в очень неопределенном смысле, и
к тому же подчиненном смысле; так, например, говорят о
спекуляции па женитьбу, о торговой спекуляции, при этом
разумеют, с; одной стороны, то, .что надобно выйти из настоя¬
щего, непосредственного состояний, а с другой стороны, .что
сперва предмет спекуляции есть что-то субъективное, но что
он не должен остаться таковым, а надобно осуществлять его
па самом деле или перевести его в объективность.
Об этом значении слова: спекуляция, должно сказать то же,
что было сказано о выражении: идея. К этому мы должны
прибавить, .что даже люда, знакомые с фйлософиею, нередко
говорят о спекуляции в субъективном смысле; так, например,
говорят, что какое-нибудь воззрение на природу или на со¬
бытия и отношения нравственного мира, рассматриваемое с спе¬
кулятивной точки зрения, может быть прекрасно и верно, но
Не согласуется с наблюдением и потому не может быть допущено
в сфере действительности. Но спекулятивное ни вначале, ни
окончательнонеимееттолько субъективного значения, в нем со¬
держатся, как снятые, противоположные определения, создавае¬
мые рассудком и, следовательно, противоположность субъектив¬
ного' и объективного значения, и они составляют конкретную
цельность. Оттого спекулятивное содержание не может быть вы¬
ражено в одностороннем предложении. Так, например, опре¬
деление: «абсолютное есть единство субъективного и объек¬
тивного, или мысли и действительности» — верно, но неполно,
потому что здесь высказано одно единство и на него положено
ударение, тогда как субъективное и объективное не только
тождественны, но и различны.
В. этом отношении, спекулятивная философия тождественна
с тем, что прежде называли мистицизмом. В настоящее время
полагают, что мистицизм занимается предметами таинственными
— 317 —
и непонятными, и, смотря по различию образования и образа
мыслей, видят;в нем или истину,или суеверие и заблуждение.Но
мистическое таинственно только для рассудка, потому что он
берет предметы в их одностороннем определении, тогда как
мистическое (или, что тоже, спекулятивное) представляет един¬
ство тех определений, которые рассудок считает истинными
в их раздельности и противоположности. Но те, которые при¬
знают мистическое истинным1 и остаются, однакож, притом,
что оно составляет тайну для ума, высказывают этим, что
мыслить, значит, для них, брать предметы в отвлеченном ото¬
ждествлении, и что поэтому истина доступна только для того,
кто отказывается от мысли и не дает воли разуму. Но как мы
уже видели, отвлеченные определения рассудка только не суть
нечто прочное и последнее, но, наоборот, снимаются и пере¬
ходят в свое противоположное; напротив, истинно-разумные
определения предметов совмещают bi себе, как идеальные, мо¬
менты противоположности, которые разобщает рассудок. Все
определения разума можно, следовательно, назвать мистиче¬
скими, но это значит только то, что они превышают принципы
рассудка, а не то, чтобы omi были недоступны и непонятны
для мысли.
§ 83.
Логика распадается на три части:
1. Учение о бытии.
2. Учение о сущности.
3. Учение о понятии или идее.
Другими словами, она содержит учение о мысли:
1. В ее непосредственности, или о понятии, как оно есть
в себе.
2. В ее рефлексии и опосредствовании, это — бытие для себя
и призрак понятия.
3. В ее возврате в себя и в ее развитом у-себя-бытии,
это — понятие, как оно есть в себе и для себя.
Прибавление. Это разделение логики, как и все преды¬
дущее исследование о мысли, должно рассматриваться как за¬
бегание вперед. Оно может быть оправдано и доказано только
изложением самой логики, потому что в философии доказать,
значит показать, как предмет из себя становится тем, чем
он есть.

— 318 —
Истинное отношение между этими тремя ступенями мысли,
или логической идеи, состоит в том, что только понятие есть
истина, а именно истина бытия и сущности; напротив, бытие
и сущность не истинны в их раздельности,—первое потому, что
оно еще непосредственно, вторая потому, что ее Отличительный
характер составляет посредственность.
Если понятие есть истина, то почему же, спрашивается,
мы не с него начинаем в логике. Потому, что истину должно
доказать, а доказать понятие в логике нельзя иначе, как по¬
казавши, что оно существует через посредство самого себя,
и, следственно, вполне независимо. С более полной и реаль¬
ной точки зрения, это отношение между тремя ступенями ло¬
гической идеи можно выразить так, что мы можем узнать бога,
во всей его истине, т.-е. как абсолютного духа, только тогда,
когда признаем созданный им мир, именно природу и конечный
дух неистинным, поскольку он отличен от бога.
(Гегель. „Энциклопедия философских наук“. „Логика*. Пер. В. Чижова, М., 1861
стр. 129—141.)
Мера.
§ 107.
Мера есть качественная величина, и первоначально она
есть непосредственная величина, обладающая непосред¬
ственным существованием или качеством.
Приба вление. Мера есть единство качества и количества,
и следовательно она составляет бытие во всей его полноте. Вна¬
чале бытие отвлеченно и неопределенно; но оно по необходимо¬
сти определяет себя и находит свою полную определенность в
мере. Меру можно также рассматривать, как определение абсо¬
лютного, как это показывает изречение, что бог есть мера всех
вешей. Это воззрение составляет основу многих древне-еврей¬
ских песней, которые прославляют бога, главным образом,
потому, что оп положил всему свою границу: морю и суше,
рекам и горам, и разным видам растений и (животных.
В религиозном сознании греков божественность меры, в
сфере нравственной деятельности, олицетворяется под видом
Немезиды. Это представление выражает собой, что все z чело¬
веческое— богатство, честь, власть так же как радость, горе
и. пр. — имеет известную меру, и что переступление ее ведёт
к его уничтожению и к погибели.

— 319 —
Далее мера свойственна всем предметам действительного мира.
Так, в природе есть вещи существенное содержание которых об¬
разует мера. Сюда относится, например, солнечная система, кото¬
рая представляет царство свободных мер. В дальнейших сферах
неорганической природы мера как будто отходит на задний план,
потому что во. многих неорганических предметах качество не
состоит в связи с количеством. Так, например, пет никакого
отношения между качеством скалы или реки и их величиною.
Но при более внимательном исследовании мы находим,, что
самые эти предметы эте совершенно безмерны. Химическое
исследование открывает, что речная вода и разные составные
части скал обладают известными качествами, вследствие опре¬
деленных количественных отношений между веществами, вхо¬
дящими в их состав. Мера резче снова обозначается в органи¬
ческой природе. Различные виды растений и животных имеют
определенную меру как в целом, так и в. отдельных частях;
и при этом должно заметить, что низшие произведший орга¬
нической Природы, стоящие близко к неорганическому царству
природы, отличаются от высших большею неопределенностью
своей меры. Так, например, между окаменелостями есть так
называемые Аммоновы рога, которые видны только под микро¬
скопом, тогда как другие достигают величины экипажного ко¬
леса. Та же самая неопределенность меры замечается между
некоторыми растениями, стоящими на низшей степени органи¬
ческого развития, например, между папоротниками.
§ 108.
Так как мера соединяет качество и количество в непосред¬
ственном единстве, то различие качества и количества обна¬
руживается в мере также непосредственным образом. Специ¬
фическая величина, с одной стороны, есть чистая величина,
и может увеличиваться или уменьшаться без нарушения меры,
как правила, а с другой стороны, изменение величины ве¬
дет к изменению качества.
Прибавление. В мере качество и количество еще разли¬
чаются и пе совершенно тождественны. Вследствие того, оба эти
определения до некбторой степени независимы одно от другого,
так что, с одной стороны, количество может изменяться без
изменения качества предмета, но, с другой стороны, его уве¬
личение и уменьшение, к ^которому предмет первоначально
равнодушен, имеет границу, и при переступлении этой границы
— 320 —
качество изменяется. Так, например, различная температура
воды сначала «ё оказывает влияния на ее капельно-жидкое
состояние, но, при дальнейшем увеличении или уменьшении)
ее температуры, наступает точка, когда это состояние сцепле¬
ния Изменяется качественно, и вода превращается в пар или
лед. Сначала кажется, .будто изменение количества не оказы¬
вает никакого влияния на существенную природу предмета, но
за ним скрывается что-то другое, и это, повидимому, бесхи¬
тростное изменение количества, незаметное для самого предмета,
изменяет его качество. Греки уже» заметили это противоречие
меры и изобразили его в различных наглядных примерах. Та¬
ковы, например, вопросы, образует ли одно пшеничное зерно
кучу пшеницы, или, вырвавши один волос из конского хвоста,
делают ли хвост голым. Так как количество составляет внеш¬
нюю определенность бытия, к которой оно равнодушно, то сна¬
чала не усомнятся отвечать !на эти вопросы отрицательно. Но
впоследствии необходимо должны будут согласиться, иго это
произволшюе увеличение и уменьшение имеет свою границу, и
что наступает точка, когда ют постоянного прибавления зерна
образуется куча пшеницы, или от постоянного выдергивания
одного волоса, хвост лошади оголяется. То же самое выска¬
зано в известном рассказе о мужике, который до тех пор при¬
бавлял по одному лоту к ноще своего осла, пока он не упар,
потому что ноша сделалась невыносимою. Было бы неспра¬
ведливо принять эти доводы за праздную школьную болтовню,
потому что они выражают мысли, которые очень ванты в прак¬
тическом и, преимущественно, в нравственном отношении. Так
расходы, которые мы делаем, допускают некоторый простор и
могут быть увеличены или уменьшены до известной степени.
Но когда ош1 переступают в ту или другую сторону меру,
определяемую частным состоянием каждого, тогда мера обна¬
руживает свое качествегшое влияний, как в вышеприведенном
примере о различной температуре воды, и хорошее хозяйство
■становится скупостью или расточительностью.
Тоже самое прилагается к политике, так что внутршшее
устройство государства в одно и то же время находится в- зави¬
симости и не зависит от величины его владений, от числа его
жителей и друпгх количественных условий. Если, например, мы
возьмем государство в тысячу квадратных миль величиною и
с четырьмя миллионами народонаселения, то мы должны будем
согласиться, что одна — две квадратные мили земли, или одна—
две тысячи жителей, более или менее, не могут иметь шшакодо
— 321 —
существенного влияния на его устройство. Но нельзя не ви¬
деть, что при да!ль|не{й!щем; увеличении или уменьшений эТих
чисел наступит, наконец, точка, когда независимо от всех дру¬
гих условий, от одного только- «количественного изменении,
должно измениться само устройство государства. Устройство
маленького швейцарского кантона не приложимо к большому
царству, и точно также устройство римской республики было
не на своем, месте, когда его перенесли на' небольшие имперские
города Германии.
§ 109.
Изменение количества, вследствие которого мера теряет
свое качественное определение, (ведет сначала к уничтожению
меры, или к тому, что безмерно. Но так как другое коли¬
чественное отношение, возникающее (вслед за этим уничтоже¬
нием, в свою очередь, есть качественное отношение, то уничто¬
жение одной меры производит другую меру. Этот переход ка¬
чества в количество и количества в качество можйо также
представить, как бесконечный прогресс, где мера попе¬
ременно отрицается и восстанавливается.
Прибавление. Мы видели, что количество не только спо¬
собно изменяться, т.-е. увеличиваться и уменьшаться, но что оно
по необходимости выходит за самого себя. Количество сохраняет
Это свойство и в мере. Но когда количество, принадлежащее
мере, переходит за известную границу, с этим вместе уничто¬
жается то качество, которое ему соответствовало. Здесь отри¬
цается, однакож, не качество вообще, но определенное качество,
и его место заступает другое качество. Этот процесс меры, это
колебание количества 'и последующее за ним изменение коли-'
чества в качество, можно представить себе под видом узловой
линии. Такие узловые линии встречаются в природе под раз¬
ными формами. Мы; уже упоминали о качественных изменениях
в сцеплении воды!, вызываемых увеличением и уменьшением
ее температуры. Другим примером качественного изменения,
следующего за изменением одного количества, служит различие
музыкальных звуков.
§ ио.
Что в самом деле произошло здесь? Это то, что непосред¬
ственная форма меры, как таковой, исчезла. Качество и коли-
Книга для чтения ио истории филоосфии.	21
- 322 -
чество вначале сами находились в ней, как непосредственные,,
и мера была только их относительным тождеством. Но мера
по необходимости переходит в .безмерное; и так как это отри¬
цание меры само .есть единство качества и количества, то мера.,
отрицая себя, снова приходит к себе самой.
§ 1И.
Бесконечное, или утверждение, как отрицание отрицания,
содержало теперь, вместо отвлеченных определений, бытия и
ничего единого и многого и пр., качество и количество, а) Сна¬
чала качество перешло в количество и количество в качество,
и следственно оба явились как отрицаемые. Ь) В мере,
составляющей их единство, они .сперва различаются, и одно
•существует только при посредстве другого, с) Наконец,
непосредственная форма этого единства исчезла, и вслед¬
ствие того это единство поставлено так, как оно есть в себе, т.-е.
как простое соотношение к себе, которое вмещает в
себе бытие и его формы, но как снятые или отринутые.
Непосредственное бытие, которое через отрицание самого
себя приходит в соотношение к самому себе и, пришедши к
этому соотношению, образует новую непосредственность, есть
сущность.
Прибавление. Когда одна мера переходит в другую и
так далее,'то этот переход не образует только бесконечного про¬
гресса, в котором изменение количества влечет за собой переме¬
ну качества и качество снова подвергается количественному из¬
менению; напротив, его результат есть истинная бесконечность,
в которой нечто, переходя в иное, возвращается к самому себе.
В мере качество и количество были сначала раздельны и про¬
тивоположны. Но собственно эти определения непосредствен¬
ного бытия не существуют одно без другого, а слиты в един¬
стве бытия. Диалектическое движение меры показывает, что
каждое из них необходимо ведет к другому, что каждое отри¬
цает свою определенность и переходит в другое, так что ре¬
зультат этого развития есть бытие, непосредственные опреде¬
ления которого отринуты или сняты. Такое бытие есть сущ¬
ность. Мера уже содержала в. себе понятие сущности, и диалек¬
тическое развитие меры только поставляет то, что в ней со¬
держалось.
Обыкновенное сознание берет вещи в их непосредствен¬
ном бытии и рассматривает ид качество, количество и меру.

— 323 —
Но эти непосредственные определения не тверды, по измен¬
чивы, и результат их диалектики- есть сущность. В сущности,
уже нет перехода одного определения в другое, а есть только
их зависимое соотношение. В сфере бытия определения связы¬
ваются пашей мыслью; в сущности, они внутренно связаны
одно с другим. В первом случае нечто исчезает, перешедши
в другое. Во втором — оно сохраняется и только различается
от противоположного ему определения, или соотносится с ним.
Следственно, в сущности переход от одного определения к
другому, собственно, не есть переход; когда различающееся
определение переходит в свое противоположное, оно не исче¬
зает, но остается в связи с ним. Так, бытие и ничто совер¬
шенно раздельны. Напротив, положительное не суще¬
ствует отдельно от отрицательного или п р и ч и н а от
действия и пр. Положительное соответствует бытию, как
отрицательное небытию. Но положительное не Имеет смысла
без отрицательного, оно необходимо вызывает его, и наоборот.
Эта связь, или это соотношение, содержится в бытии только
в себе, а в сущности она поставлена. Этим формы бы¬
тия отличаются от форм сущности. Все формы бытия непо¬
средственны, тогда как все формы сущности относительны.
(Там же, стр. 190 —196 ).
Взаимодействие.
§ 155.
Определения, которые в этом отношении признаются раз¬
личными, собственно тождественны. Каждое из обоих опре¬
делений есть причина, первобытное, деятельное, страдательное
существование и прС Оба предпоставляют друг друга и дей¬
ствуют друг на друга, оба вначале первобытны, а затем явля¬
ются как действия, потому что причина, которая признана пер¬
вобытной, страдательна в сдоем непосредственном состоянии,
она поставлена, она есть действие. Следственно, на самом деле,
существуют не две различные причины, но одна и та же при¬
чини, которая отрицает себя, как субстанцию, в своем действии,
и в то же время становится действительной и независимой
причиной, только производя действие.
21’

—• 324 —
§ 156.
Но это единство обоих определений не существует только
цодразумевательно (в себе), оно существует для сёбя, потому
что эта чередующаяся смена' определений есть собственное
действие причины,—действие, составляющее ее сущность. Отри¬
цание их различия не совершается только подразумевателфо
или в нашем; размышлении; (напротив, взаимодействие само от¬
рицает поставленное определение, превращает его в противо¬
положное, и таким1 образов уничтожает 'непосредственное и
раздельное существование обоих моментов. Первобытная при¬
чина становится действием, т.-е. теряет определение причины:
действие переходит в противодействие и пр.
Прибавление. Взаимодействие есть отношение причины и
действия в его полном развитии; и размышление прибегает к это¬
му отношению, когда рассматривает предметы с точки зрения при¬
чинной связи и не удовлетворяется бесконечным прогрессом при¬
чин и действий. Так, например, исследуя причины историче¬
ских событий, задают себе вопрос, составляют ли характер л
нравы народа причину его установлений и законов, или, на¬
оборот, они суть действие этих последних; и потом идут далее,
и подводят характер и (нравы,. с одной стороны, установления
и законы, с другой—под точку зрения взаимодействия; так что
причина в самом отношении, в каком она служит причиной,
есть тафже действие, и дёйствие в том самом! отношении, в
каком оно есть действие, служит также причиной. То же самое
бывает при рассматривании природы и в особенности живых
гуществ, отправления и органы которых связаны между собой
отношением взаимодействия. Взаимодействие образует ближай¬
шую истину причины и действия и граничит с понятием. Но по
тому самому нельзя удовлетвориться приложением этого отно¬
шения, когда дрлж,но узна'ть приятие предметов. Если оста¬
новятся на отношении Взаимодействия, при рассматривании дан¬
ного содержания, то не будут в состоянии понять его вполне;
факт останется фактом, и его объяснение будет всегда недо¬
статочно. Вникнув ближе, увидят, что Недостаточность, заме¬
чаемая во взаимодействии, происходит от того, что это отно¬
шение, вместо того, лёгобы равняться понятию, само должно
быть понято. Для этого не Должно оставлять обе стороны отно¬
шения в их непосредственной форме; но, как было показано
в предыдущих §§, их должно признать моментами третьего,
более высокого определения,! им!енно понятия. Так, например,
— 325 —
если мы признаем нравы спартанского народа действием его
законодательства и последнее—действием первых, то мы будем,
может быть, .иметь) правильный взгляд на историю этого народа,
но этот взгляд не удовлетворит вполне ума, потому, что мы! не
объясним вполне Ии его законодательства, -ни его нравов. До¬
стигнуть этого можно не иначе, калл призна!вши, что обе сто¬
роны отношения так же, 'как и прочие элементы, вошедшдо ц
жизнь и историю спартанского народа', вытекали из того поняг
тля, которое лежало в основании ;их всех.
§ 157.
Это простое видоизменение, совершающееся в одном и том
же предмете, образует необходимость, которая прошла! все сту¬
пени своего развития и разоблачила себя. Связью необЬсодИ-
мости, как такой, служит тождество, еще внутреннее и скрытое,
потому что оно образует тождество действительных вещей, хотя
их истинное основание есть’ эта самая необходимость. Итак,
развитие субстанции через отношение причинности и взаимо¬
действия обнаруживает соотношение с собой: отрицатель¬
ное, потому что ее различные и посредственные моменты пре¬
вращаются (в первобытные и независимые действительности;
бескоиечные, потому что субстанция образует их общее
тождество.
§ 158.
Итак, истина необходимости есть свобода и истина суб¬
станции есть понятие. Понятие есть независимое существо¬
вание, которое различается /и поставляет независимые суще¬
ствования, но остается тождественно с собой, во всех разли¬
чиях, и в этом движении, в этой смене форм, происходящей
в нем самом, всегда остается у себя самого.
Прибавление. Необходимость называют жестокою, и ей
справедливо дают это имя, если останавливаются на необходимо¬
сти в ее непосредственной форме. В этом случае есть известное со-
стояние или вообще известное содержание, которое существует
для себя; но, под влиянием необходимости, другое содержание
подчиняет, его себе и уничтожает его. Такова суровая и пе¬
чальная сторона непосредственной или отвлеченной необходи¬
мости. Тождество обоих содержаний, которые, в необходимо¬
сти, связаны между собой, и должны потерять свою незавпеи-
— 326 —
мость, вначале есть только внутреннее и нс существует для
тех предметов, которые подчинены влиянию необходимости. Но,
с этой точки .зрения, самая свобода есть только отвлеченная
свобода, — она становится действительной и конкретной сво¬
бодой только тогда, когда отказывается от своего непосред¬
ственного состояния и своих непосредственных определений.
Но мы видели, как раскрывается процесс необходимости.
Через его посредство преодолевается упорная внешность
обоих содержаний, обнаруживается их внутренний переход и
показывается, что оба определения, связанные друг с дру¬
гом (причина и действие), на самом деле не чужды одно
другому, но составляют моменты одного целого, и что ка¬
ждое из них, в его отношении к другому, не выходит из средам
самого себя и приходит в соотношение с самим собой. Таким
образом необходимость преобразуется в свободу, и эта свобода
есть не отвлеченная свобода, которая отрицает необходимость
или закон, но конкретная и положительная свобода. Отсюда
можно также видеть, как нелепо • полагают, что необходимость
и свобода исключают друг друга. Необходимость, как такая, еще
не составляет свободы, но свобода предполагает необходимость
и содержит ее, кад< один из своих моментов. Нравственный
человек видит в содержании своих действий! такую необходи¬
мость, которая имеет абсолютное значение сама по себе и для
себя, л при этом юн. нимало нс ощущает нарушения своей сво¬
боды; напротив, сознавая эту необходимость, оп становится обла¬
дателем истшпюй и конкретной свободы, в различие от произ¬
вола, или отвлеченной и чисто возможной свободы. Виновный,
который подвергается наказанию, может, конечно, видеть в на¬
казании ограничение своей свободы. Но на самом деле нака¬
зание пс есть внешнее насилие, которому его подвергают, а
обнаружение его собственного поступка, и, признавая такое
значение наказания, виновный становится истинно свободным.
Вообще, человек достигает наибольшей независимости тогда,
когда сознает, что он определяется абсолютной идеей, и это
самое сознание Спиноза называет amor intellectualis Dei.
§ 159.
Понятие есть, следственно, истина бытия и сущности. Оно
призрачно, подобно сущности, в своих относительных опреде¬
лениях, которые в то же время имеют непосредственную и нс-
зависимую форму; и бытие этих различных действительностей.
— 327 —
в свою очередь, отмечено характером относительности, или*
призрачности.
Если понятие является здесь, как истина бытия и сущности,
и если эти два момента пришли к нему, как к своему началу,
то, с другой стороны, оно развивалось из бытия, как своего
начала. Первую сторону этого развития можно рассматривать
как движение, посредством которого бытие углубляется в себя
п раскрывает свою внутреннюю природу;! вторую сторону
можно рассматривать как движение, которое выводит совер¬
шенное из несовершенного.
Обратив внимание на одну последнюю сторону этого раз¬
вития. ставили его в укор'этой философии.
Совершенство и несовершенство, о 'которых вообще со¬
ставляют себе поверхностное понятие, не имеет здесь другого
значения, кроме того, что бытие есть непосредственное
единство с собой, тогда кдк существенную принадлежность
понятия составляет свободное посредство. Но бытие ока¬
залось моментом понятия, и, следственно, в нем оно находит
свою истину. Этот возврат понятия к самому себе и отрицание
посредства показывают, что понятие само предпоставило этот
непосредственный момент. Следственно, этот момент, им пред-
поставляемый, тождествен с его возвратом к самому себе, и это
тождество составляет свободу и {понятие. Если назовут несо¬
вершенным этот момент понятия (бытие), то понятие, или со¬
вершенное, конечно, развивалось из несовершенного, потому
что оно достигает своей полноты, ‘только отрицая свое пред¬
положение. В сущности, однако, оно само предпоставляет этот
момент, как это было ясно в отношении причины и действия
и, в особенности, в отношении взаимодействия.
Понятие содержит, следственно, бытие и сущность. Оно
есть сущность, которая возвратилась к простому и непосред¬
ственному состоянию быТия: так что его относительные опре¬
деления имеют действительное бытие, и в то же время это
.бытие отмечено характером призрачности. Таким образом поня¬
тие содержит бытие, как . свое простое соотношение с собой,
или как .непосредственный моМепт своего единства. Но бытце
есть такое бедное определение, что оно составляет самое не¬
значительнейшее из определений понятия.
Переход от (необходимости к свободе или от действитель¬
ности к п|сщяТию очень труден; потом^ что мысль должна
сознать, что независимые действительности имеют свою суб¬
станцию в своем превращении и в своем тождестве с другими
— 328 —
равно независимыми действительностями. Поэтому понятие еше
труднее для понимания, так как оно есть это самое тождество.
Действительная субстанция, причина, которая в своем для
себя бытии ]не допускают ® себ!я ничего ей , (внешнего, сама
подчинена неизбежной необходимости или своего рода судьбе,
заставляющей ее осуществляться; и эТо подчинение в высшей
степени тягостно. Напротив, мысль об этой необходимости уни¬
чтожает суровость такого подчинения, потому что она сохра¬
няется в другом и не выходит из среды самой себя; и это осво¬
бождение не есть игра отвлечения; оно основывается на все¬
могуществе той связи, которая соединяет различные действи¬
тельности между собой, так что каждая действительность не
исключает прочих, но вместе с ними находит в ней свое бытие
и свое основание. .Это освобождение, когда оно существуют
для себя, есть Я; когда оно достигло своего полного развития,
оно есть свободный дух; когда оно ощущается чувствам,
оно есть любовь; когда оно служит источником наслаждения,
оно есть блаженство.
Субстанция Спинозы основывается на глубоком созерца¬
нии; но она бессознательно свободна от конечности; это осво¬
бождение вполне совершается в понятии, потому что понятие
есть власть, господствующая над необходимостью, и оно одно
образует истинную свободу.
Прибавление. Когда мы говорим, что понятие составляет
истину бытия и сущности, то могут спросить, почему не с него на¬
чали логику. На это должно сказать', что философия не может на¬
чинать с истины, потому что начало еще не основывается нм
на каких доказательствах, а мысль требует, чтобы то, что онг.
признает за истину, б!ыло доказано. Справедливо, что понята
есть единство бытия и сущности. Но если бы ему дали тако^е
определение в начале логики, то осталось бы неизвестным, .что
должно разуметь под бытием и сущностью, и почему эти два
определения совмещаются в единстве понятия. В этом случае
цонятие служил,о (бы началом логики только по имени, а не
■на самом деле. Собственно, начало составляло бы определение
бытия; только это определение, равно как и определение сущ¬
ности, было бы заимствовано из представдення. Напротив, про¬
следивши диалектическое развитие бытия и сущности, мы узнали,
что оба эти определения исчезают, кан низшие моменты, в
единстве понятия.
(Там же, стр. 273—280).

— 329 —
§ 236.
Абсолютная идея.
Идея, как единство субъективной идеи и объективной идеи,
есть понятие идеи, которое имеет своим Предметом или своим
объектом идею. В этом объекте сосредоточены все предыдущие
определения. Это единство есть абсолютная истина, — истина,
которая лежит в основании всех прочих. Эта идея, котора'Я
мыслит себя, но здесь как чисто мыслящая, или логическая идея.
Прибавление. Абсолютная идея есть единство теорети¬
ческой и практической идеи,—или'единство идеи жизни и идеи
знания. В знании идея существует в .форме различия; но знание
приходит к тому результату, что это различие не истинно, и та¬
ким образом оно восстанавливает единство субъекта и объекта;
Это единство 1в своей непосредственной форме составляла
жизНь. Жизнь несовершенна потому, что она есть идея д себе;
знание, напротив, несовершенно потому, что здесь идея суще¬
ствует только для себя. Истинное единство жизни и знания
образует абсолютная идея, которая существует в себе'и для
себя.
До этих Цар м:ы имели своим предметом идею, которая
развивалась перед нами по всем своим ступеням. Теперь идея
сама имеет себя своим предметом. Уже Аристотель признавая,,
что высшую форму идеи образует мышление о мышлении.
§ 237.
Абсолютная идея существует для себя, потому что в ней
все призрачно, и нет перехода одного определения в другое,
чуждое ему определение, пет такого предположения, такого
определения, которое не было бы проникнуто ее природой.
Она есть чистая форма понятия, которая в созерцании самой
себя находит свое содержание. И она имеет своим содержанием
самой себя, потому что она сама различается в себе; с одной
стороны, она остается тождественна с собой во всех своих,
различиях; с другой стороны, она вмещает целость формы, ко¬
торая есть не что другое, как система определений ее содержа¬
ния. Это содержание образует систему логических определений.
Как форма, идея есть здесь не что другое, как метод со-,
держания, т.-е. определенное знание достоинства ее моментов.
Прибавление. Пришедши к абсолютной идее, могут поду¬
мать, чуо здесь объяснится все, о чем' было говорено до сих пор. Но
— 330 —-
все разглагольствования об абсолютной идее были бы излишни,
ее истйнное содержание образует вся система логических опре¬
делений, за развитием которой мы следили. Итак, абсолютная
идея есть всеобщее начало, но это начало не отвлеченное,
все частное содержание не находится вне его; абсолютная идея
есть абсолютная форма, потому что она совмещает в себе вое
логические определения и служит их источником. В этом отно¬
шении ее можно сравнить со старцем, который произносит
те же истины, что и ребенок, но который пережил их в течение
своей долгой жизни. Ребенок понимает их содержание, но жизнь
л мир еще ожидают его впереди.
,То, же самое можно сказать о жизни каждого человека л
•событиях, составляющих ее содержание. Человек постоянно
стремится к какой-нибудь цели, и когда он достиг своей цели,
оп к удивлению находит только то, чего искал. Интерес состоит
в самой деятельности. Когда человек проследит свою жизнь,
конец может показаться ему очень незначительным, по он со¬
вмещает в себе всю его жизнь.
Так и содержание абсолютной идеи есть не что другое,
как вся система, которую мы рассматривали до сих пор. Мы
узнаем здесь, что самое развитие ее составляет ее содержание
и что. в нем лежит весь интерес.
Философия показывает, что все ограниченные определения
имеют значение, только поскольку они принадлежат целому
и образуют моменты идеи. Таким образом мы узнали содержа^
иле идеи. Форму ее составляет знание того, каким образом раз¬
вивается ее содержание, и с этой целью мы должны еще раз
■оглянуться на ход этого развития, т.-е. на его метод. -
§ 238.
Моменты спекулятивного метода суть:
а) Начало; это — бытие, или непосредственная форма поня¬
тия; и бытие есть непосредственная форма потому самому, что
оно есть начало. Но, по отношению к спекулятивной идее, бытие
есть только определение ее самой. Спекулятивная идея сама
дает себе эти отрицательное определение, потому что она есть
абсолютное отрицательное единство, она есть отрицание самой
себя, и это отрицание образуем дробление и движение понятия.
Следственно, бытие, которое вначале является как отвлеченное
определёшю, есть на самом деле отрицание, и о нем можно
сказать, что оно доставлено и существует через по¬
— 331 —
средство ее деятельности, словом, что оно предпоста-
влено. Но оцо есть отрицание понятия, которое, различаясь
от самого себя, остается тождественно с собой в своем противо¬
положном и сохраняет уверенность в своем тождестве. И по¬
тому бытие, как оно является здесь, есть не понятие как такое,
а только понятие в самом себе. Итак, оно есть еще неопре¬
деленное понятие, пли, если хотят, оно есть понятие, которое
определено только в себе или непосредственно, хотя оно есть
всеобщее.
Примечание. Начало .можно разуметь как непосред-
ственное бытие, которое образует предмет созерцания и
наблюдения. Это начало принадлежит аналитическому ме¬
тоду конечного знания. Или его можно разуметь как все¬
общее. В этом случае оно образует начало синтетического
метода того же Знания. Но так как логическая идея (не¬
посредственно есть в одно и то же время и всеобщее и
бытие, или так как она есть, и сама она и непосредственно
предпоставляет себя, то начало логики есть вместе и синте¬
тическое и аналитическое.
Прибавление. Метод философии есть в одно и тоже время
синтетический и аналитический; попе потому, чтобы эта методы
шли в пей рядом, или чередовались, но потому что они со¬
вмещаются в спекулятивном методе, и каждый шаг его пред¬
ставляет вместе и синтез и анализ. Философское мышление есть
анализ, потому что ано берет свой предмет, идею, и предо¬
ставляет ей самой развивать свои определения и только следит
за ходом этого развития. В этом отношении философская мысль
пассивна. Но в (го же время философское мышление есть сИн1-
тез, и этот синтез принадлежит самому понятию или самой
н!дсе. В том и другом случае необходимо воздерживаться
от вмешательства в ходе этого развития и подавлять свои
частные мнения.
§ 239.
(б): Развитие бытия есть суждение, производимое самою
идеею. Непосредственное всеобщее, как- понятие в самом себе,
содержит диалектический элемент, который снимает его непо¬
средственность и его всеобщность и .низводиг их на стеПсНь
момента. Таким образом высказывается то, что есть отрица¬
тельного в начале, или; Другими словами, высказывается на¬
чало с его определешгостью. Начало существует для другого.
- 332 —
и отсюда проистекает соотношение различающихся определений.
Этот момент есть момент рефлексии.
Примечание. Это развитие есть анализ, потому
что его внутренняя диалектика высказывает то, что со¬
держится в; непосредственном понятии; но оно есть также
синтез, потому что в понятии еще не было никаких различий.
Прибавление. В развитии идеи начало получает свое
истинное значение, а именно обнаруживается, что оно поставле¬
но и существует через посредство; другими словами, что оно не
есть непосредственное бытие. Только непосредственное сознание
Признает, .что природа имеет непосредственное бытие и служит
источником духа. На самом деле природа поставлена духом, и
дух сам предпоставляет себе природу.
§ 240.
Отвлеченная форма этого развития является в бытии, под
видом перехода одного определения в другое; в, сущности,
под видом отражения одного определения в противоположном;
в понятии — как различие единичного и всеобщего, но так,
что это Последнее продолжается в другое определение и при¬
знает свое тождество с ним.
§ 241.
Во второй сфере своего существования, понятие, которое
вначале было (только в себе, достигло призрачности, и
потом}’ оно подразумевательно уже есть идея. Развитие этой
сферы есть возврат к первой, подобно тому, как развитие цер¬
вой есть переход во вторую. Вследствие этого двойственного
движения, каждая из этих двух сфер развивается в среде самой
себя и независимо от другой, чтобы образовать законченное
целое и в то же время чтобы достигнуть своего единства с дру¬
гой. Таким образом различия получают их истинный характер
и их истинное значение. И только изгладивши -то, что есть в
них исключительного и неполного, они достигают конкретного
и законченного единства.
§ 242.
Развитие второй сферы осуществляет то, что она содер¬
жит в своей исходной точке, т.ге. возводит соотношение раз-
— 333 —
личин на тацую Ступень, на которой их противоречие являете»
под видом бесконечного прогресса, который
с); приводит ж Такому результату, где различие является
в том виде, в каком оно существует в развитом понятии. Здесь
определение, которое есть отрицание первого, в то же время
тождественно с Ним и отрицает себя. И таким образом полу¬
чается единство, в котором эти оба первые определения обра¬
зуют только идеальные моменты, которые в одно и то же время
сняты и сохранены. Понятие, которое, исходя из своего в-себе-
бытия, возвращается через посредство своего различия и от¬
рицания этого различия к своему единству, есть осуществлен¬
ное понятие, или понятие, которое выразило свои определения
и содержит их в своем для-себя-бытии. Это идея, в кото¬
рой конец (в методе) и начало совпадают, и конец только сни¬
мает призрак, будто начало есть непосредственное определе¬
ние, а идея — его результат. Мы узнаем здесь, что идея един а
и образует целость.
§ 243.
Таким образом, метод есть не внешняя форма', но душа и
понятие содержания. Он различается от содержания только
тем, что моменты понятия, сами собой и в их отличительной
определенности, приходят к целости понятия. Но когда эта
определенность, или содержание, вошла через посредство
формы в идею, идея является как систематическая целость,
которая образует одну и Чу же идею. Особенные моменты
идеи уже первоначально были тождественны в самих себе;
ио, через посредство диалектического движения понятия, они
приводят к ее для-себя-бытию. Таким образом паука
узнает, что ее понятие есть чистая идея, которая берет самое
себя как свой предмет.
§ 244.
Идея, которая существует для себя и тождественна с собой,
есть созер цапие, и созерцающая идея есть природа.
Впрочем, если) рассматривать ее как созерцание, то идея будет
только предметом внешней рефлекссии, с односторонним опре¬
делением непосредственного бытия или отрицания. Напротив,
абсолютная свобода идеи состоит в том, что она не только
ставит себя как жизнь, в связи с которой находится конечное
334 —
знание, но, в своей абсолютной истине, она решается сво¬
бодно произвести из себя момент своего частного существова¬
ния или своего первого определения, и снова, является в форме
непосредственного бытия, словом ставит’ себя как природу.
Прибавление. Мы возвратились теперь к понятию идеи,
которая служила (нам точкой исхода. Ноу возвратившись, к началу,
мы в то же время сделали шаг вперед. Мы начали с отвлеченного
бытия; теперь мы имеем идею в форме непосредственного
бытия. Идея в форме непосредственного бытия есть природа.
(Там же, стр. 370—376).
Основы Философии истории.
Философия истории означает не что иное, как мыслящее
рассмотрение ее. Но мы никак не можем обойтись, без мышления;
благодаря мышлению мы отличаемся от животного; и в ощуще¬
нии, в знании и в познании, в стремлениях и в. воле, по¬
скольку они являются человеческими, содержится мышление.
Но здесь эта ссылка на мышление может показаться не¬
достаточной, так как в истории мышление подчинено дан¬
ному и сущему, основано на нем и руководится им, филосо¬
фии же, наоборот, приписываются самостоятельные мысли, ко¬
торый умозрение порождает из самого себя, не принимая
в расчет того, что есть. Если бы философия подходила к исто¬
рии с такими мыслями, то она рассматривала бы ее, как ма¬
териал, не оставляла бы ее в том виде, как она есть, но рас¬
полагала бы ее соответственно мысли, а следовательно, как
говорят, давала бы ее конструкцию a priori. Но история должна
лишь изображать то; что есть и было, события и деяния, и
она тем ближе к истине, чем более она придерживается данного,,
так что, следовательно, задача философии как будто противо¬
речит этому стремлению, и здесь следует выяснить это противо¬
речие и опровергнуть вытекающее отсюда обвинение против
умозрения, при чем мы не намерены заниматься по этому по¬
воду исправлением тех бесконечно многих и специальных стран¬
ных взглядов на цель, интересы и способы рассмотрения исто-
рии и на ее отношение к философии, которые очень рас¬
пространены или беспрестанно выдаются за нечто повое.
Но единственною мыслью, которую привносит
с собой философия, является та простая.мысль
разума, что разум господствует в мире, так что,
следовательно, и всемирно-исторический про¬
цесс совершался разумно. Это- убеждение и понима-
— 335 -
пие являются предпосылкой по отношению к истории, как
к таковой вообще; в самой философии это не является пред¬
посылкой. Путем умозрительного познания в ней доказывается,
что разум — здесь мы можем продолжать пользоваться этим
выражением, пе выясняя точнее отношения к богу, — является
как су бстанци еи^так и бесконечною мощью; он являет¬
ся для самого себя бесконечным содержание м всей
природной и духовной жизни, равно как и бесконечной
формой, — проявлением этого ее содержания. Разум есть суб-
ставдия, а именно то, благодаря чему и на чем основывается
бытие и существование всей дей-стнительности, разум есть бес¬
конечная мощь, потому что разум нс настолько бессилен,
чтобы ограничиваться идеалом, долженствованием и существо¬
вать, как нечто конкретное, лишь вне действительности, не¬
ведомо где, в головах {некоторых людей. Разум! есть беско¬
нечное содержание, вся суть и истина, и оп является
для самого себя тем предметом, на обработку которого напра¬
влена его деятельность, потому что оп пе нуждается,
подобно конечной деятельности, в условиях внешнего материала
данныхz средств, из которых оп извлекал бы содержание и
объекты для своей деятельности; он берет все это из самого
себя и сам является для себя тем материалом, который, он пере¬
рабатывает; подобно тому, как он является для себя лишь своей
собственной предпосылкой »и абсолютной конечной целью, так
н сам он является и осуществлением этой абсолютной конеч¬
ной цели и ее воплощением, благодаря которому совершается
ее переход из внутреннего мира в явление нс только мира при¬
роды, tiro п духовного мира,—«а именно: во всемирной истории.
Но именно в философии доказывается и, следовательно, здесь
может считаться доказанным, что такая идея является истинным,
вечным, безусловно могущественным началом, что она про¬
является в мире, и что в мире пе проявляется ничего, кроме
нее, ее славы и величия.
К тем из вас, господа, которые еще пе знают филосо¬
фии, я мог бы обратиться с просьбой приступить к слуша¬
нию этих лекций по всемирной истории с верой в разум,
со стремлением и жаждой познать его: и, конечно, сле¬
довало бы предполагать, как субъективную потребность, удо¬
влетворяемую при изучении паук, стремление к разумному по¬
знанию, а не только к накоплению знаний. Ведь, если к рассмо¬
трению всемирной истории нс приступают с уже выяснившеюся
мыслью, с познанием разума, то следовало бы, ио крайней
— 336 —
мере, твердо и непоколебимо верить, что во всемирной истории
есть разум, и что мир разумности и самосознательной воли
не предоставлен случаю, но должен обнаружиться при свете
сознающей себя идеи. В действительности же мне не нужно
заранее требовать такой веры. То, что я предварительно ска¬
зал и еще скажу, и по отношению к! нашей науке следует при¬
нимать не за предпосылку, а за обзор целого, за результат
того исследования, которым мы займемся, за такой результат,
который известен м не, потому что я уже знаю целое. Итак, лишь
из рассмотрения самой всемирной истории должно выясниться,
что ее ход был разумен, что опа являлась разумным, необходи¬
мым обнаружением мирового духа, —того духа, природа кото¬
рого, правда, всегда одна и Та же, но который проявляет эту
свою единую природу в мировом наличном бытии. Как уже
было сказано, таков должен быть результат истории. Но здесь
мы должны рассматривать историю в том виде, как она суще¬
ствует: Мы должны производить, наше исследование истори¬
чески, эмпирически; между прочим, мы не должны дать обмануть
себя историкам-специалистам, потому что они, особенно поль¬
зующиеся значительным авторитетом немецкие историки, сами
делают то, в чем они упрекают философов, а именно сочи¬
няют априорные вымыслы в истории. Например, очень распро¬
странен вымысел, будто существовал первый и древнейший
парод, которому сам бог вйушил совершенное понимание и
мудрость, полное знание всех законов природы и духовной
истины, или, что существовали те или иные народы жрецов,
или, чтобы упомянуть нечто специальное, что существовал рим¬
ский эпос, из которого римские историки почерпнули древней¬
шую историю, и т. д. Подобные авторитеты мы охотно усту¬
паем остроумным историкам специалистам, которых у нас не
мало. Итак, мы можем формулировать, как первое условие, (не¬
обходимость верного понимания того, что относится к истории;
но такие общие выражения, как «верно» и «понимание», дву¬
смысленны Даже мышление обыкновенного посредственного
историка, который, может быть, думает и утверждает, что вся
его роль сводится к тому, что он лишь воспринимает, лишь
отдается данному, на самом деле не пассивно; и он привносит
с собой свои категории и рассматривает существующее при
их посредстве; в особенности, когда дело идет о всем том,
что должно быть (научным, разум должен не бездействовать,
а (размышлять; кто разумно смотрит на мцр, на того и мир
смотрит разумно: то и другое взаимно обуславливает друг
— 337 —
друга. Однако различные роды размышления, точек зрения,
оценки фактов со стороны их важности и неважности, являю¬
щиеся следующей по порядку категорией, не относятся сюда.
Я напомню лишь о двух формах и точках зрения, имеющих
отношение к общему убеждению в том, что разум господство¬
вал и господствует в мире, а также и во всемирной истории,-
так как по этому поводу цы можем в то же время коснуться
главного пункта, представляющегося затруднительным, и ука¬
зать па то, о чем нам еще следует упомянуть.
А. Во-первых, я напомню о том историческом факте, что грек
Анаксагор впервые сказал, что Ум, вообще, или Разум
правит миром—пс ум, как самосознательпЫй разум, и не дух, как
таковой, — мы должны отчетливо различать то и другое. Движе¬
ние солнечной системы происходит по неизменным законам:
эти заколы суть ее разум, но пи солнце, пи планеты,
которые вращаются вокруг него по этим законам, не сознаЮт
их. Таким образом мысль, что в природе есть разум, что
в ней неизменно господствуют общие заколы', не поражает нас,
мы привыкли к этому и пе придаем этому особого значения: по¬
этому я и упомянул о вышеприведенном историческом факте,
чтобы обратить впцмагше па то, что, как свидетельствует исто¬
рия, то, что нам может казаться тривиальным, не всегда су¬
ществовало в мире, что, напротив того, такая мысль составляет
эпоху в истории человеческого духа. Аристотель говорит об
Анаксагоре, как о философе, впервые формулировавшем эту
мысль, что он явился как бы единственным трезвым среди
хищных. Сократ усвоил эту мысль Анаксагора, и она прежде
всего стала господствующей в философии за исключением фило¬
софии Эпикура, который приписывал все события случаю. «Я 1рб-
радовался этому, — говорит Сократу Платона,—и надеялся, что
нашел такого учителя, который объяснил’ бы мне природу со¬
гласно разуму, указал бы в частностях частные цели, в целом
общую цель; мне очень не хотелось расстаться с этой надеждой.
Но как велико было мое разочарование, когда, тщательно
изучив сочинения самого Анаксагора, я нашел, что он указы¬
вает лишь на такие внешние причины, как воздух, эфир, воду
и т. п., вместо того, чтобы говорить о разуме». Ясно, что
Сократ признает неудовлетворительным пе самый принцип Ана¬
ксагора, а то, что этот принцип недостаточно пр|Именялся к кон¬
кретной природе, что она не объяснялась па основании этого
принципа, что вообще этот принцип оставался отвлеченным,
что природа пе рассматривалась, как! развитие этого принципа,
Книга для чтения по истории философии.	22
— 338 —
как организация, проистекающая из разума. Здесь я с самого
начала обращаю внимание на следующее различие: остается ли
определение, принцип, истина лишь чем-то отвлеченным, или же
совершается переход к более точному определению и к кон¬
кретному развитию.
В философии выясняется, что идея совершает свой посту¬
пательный ход в бесконечную противоположность. Эта противо¬
положность между идеей в ее свободном общем виде, в котором
она остается при себе, и ею, как чисто абстрактной рефлексией
в себе, которая является формальным для-себя-бытием, Я,
формальной свободой, присущей лишь духу. Таким образом
общая идея является, с одной стороны, как субстанциальная пол¬
нота, а с другой стороны, как абстрактное начало свободного!
произвола. Эта рефлексия в себе есть единичное самосознание,
иное по отношению к идее вообще, и, благодаря этому, в абсо¬
лютной конечности. Это иное, именно благодаря этому, является
конечностью, определенностью для общего абсолютного: оно
является стороной его наличного бытия, основой его формаль¬
ной реальности и основой чести бога. В достижении абсолют¬
ной связи этой противоположности заключается глубокая за¬
дача метафизики. Далее, вместе с этой конечностью полагается
вообще всякая партикулярность. Формальная воля хочет себя,
это Я должно быть во всем, к чему оно стремится и что оно де¬
лает. И набожный индивидуум хочет спастись и достигнуть
блаженства. Эта крайность, существующая для себя в отли-
чре от абсолютной, общей сущности, является чем-то особен¬
ным, знает особенность и желает ее; она вообще стоит на
точке зрения явления. Сюда относятся частные цели, так как
индивидуумы преследуют свои частные цели, выполняют и осу¬
ществляют свои намерения. Эта точка зрения является и точкой
зрения счастья или несчастья. Счастлив тот, кто устроил свое
существование так, что оно соответствует его характеру, его
желаниям и его произволу и, таким образом, сам наслаждается
своим существованием. Всемирная история не есть
арена счастья. Периоды счастья являются в пей пустыми
листами, потому что они являются периодами гармонии, отсут¬
ствия противоположности. Рефлексия в себе, эта свобода вообще
абстрактно является формальным моментом деятельности абсо¬
лютной идеи. Деятельность есть средний термин заключения,
одним из крайних терминов является общее, идея, пребывающая
— 339 —
в глубине духа, а другим — внешность, вообще, объективная
Материя. Деятельность есть средний термин, благодаря которому
совершается переход от общего и внутреннего к объективности.'
Я попытаюсь пояснить сказанное выше примерами.
Постройка дома прежде всего является внутреннею целью
и намерением. Э.той внутренней цели противополагаются, как
средства, отдельные стихии, как материал—железо, дерево,
камни. Стихиями пользуются для того, чтобы обработать этот
материал: огнем для того, чуобы расплавить железо; воздухом
для того, чтобы раздувать огонь; водой для того, чтобы при¬
водить в движение колеса, распиливать дерево и т. д. Благо¬
даря этому в дом не могут проходить вредный воздух, ливень,
и, поскольку он несгораем, — гибельный огонь. Камни и бревна
подвергаются действию силы тяжести, давят вниз, и благодаря
им возводятся высокие степы. Таким образом стихиями поль¬
зуются сообразно с их природой,1 и благодаря их совместному
действию образуется продукт, которым они ограничив потея.
Подобным же образом удовлетворяются страсти, они разыгры¬
ваются и осуществляют свои цели сообразно своему естествен¬
ному определению и создают человеческое общество, в котором
они доставили праву, порядку власть, действия которой на¬
правлены против них же.
Далее, из вышеуказашюго соотношения вытекает, что во
всемирной истории, благодаря действиям людей вообще, полу¬
чаются еще и несколько иные результаты, чем те резуль¬
таты, к которым они стремятся и которых они достигают,
чем те результаты, о которых они непосредственно знают
и которых они желают; они добиваются удовлетворения своих
интересов, по благодаря этому осуществляется еще и не¬
что дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится и
в них, но не сознавалось ими и не входило в их наме¬
рения. Как на аналогичный пример, можно указать па дей¬
ствия человека, который из мести, может быТь справедливой,
т.-е. за несправедливо нанесенную ему 'обиду, поджигает дом
другого человека. Уже при этом обнаруживается связь непо¬
средственного действия с дальнейшими обстоятельствами, кото¬
рые, однако, сами являются внешними и не входят в состав
вышеупомянутого действия, поскольку оно совершенно непо-.
средствепио рассматривается само по себе. Это действие, как
таковое, состоит, может быть, в поднесении огонька к неболь¬
шой части бревна. То, что еще не было сделано, благодаря
этому, делается далее само собой; загоревшаяся часть бревна!
22»

— 340 —
сообщается с его другими частями, бревпо— со «семи балками
дома, а этот дом — с другими домами, и возникает большой по-
жар, уничтожающий имущество многих других людей, помимо
тех, против которых была направлена месть, и даже стоящий,
жизшг многим людям. Это не заключалось в общем действии и
не входило в намерения тогог кто начал его. Но, кроме того,,
действие содержит в ссбо еще дальнейшее общее опре¬
деление: поскольку дело идет о цели действующего лица, оно
являлось лишь местью, направленною против одного индиви¬
дуума путем уничтожения его собственности, по, кроме
того, оно является еще 'и преступлением и затем в нем
содержится наказание за пего. Виновник, может быть,, не
сознавал и, еще менее того, желал этого, по таково- его
действие в себе, общий существенный элемент этого дей¬
ствия, который создается им самим. В этом примере сле¬
дует обратить внимание именно только на То, что в непосред¬
ственном действии может заключаться нечто дальнейшее, чем:
в воле и сознании виновника. Однако, кроме того, этот пример
свидетельствует еще и о том, что сущность действия, а сле¬
довательно и само действие вообще, обращается против- того,
кто совершил его, оно становится таким направленным против
него ударом, который сокрушает его. Это соединение обеих
крайностей, осуществление общей идеи в непосредственной дей¬
ствительности п возведение частности в общую истину совер¬
шается прежде всего при предположении различия обеих сто¬
рон и их равнодушия друг к другу. У действующих лиц имеются
конечные цели, частные интересы в их деятельности, но они явля¬
ются знающими, мыслящими. Содержание их целей проникнута
общими, существенными определениями права, добра, обязанности
и Т. д. Ведь простое желание, дикость и грубость хотения
лежит вне арены и сферы всемирной истории. Эти общие опре¬
деления, которые в то же время являются масштабом для целей
и действий, имеют определенное содержание. Ведь такой пу¬
стоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой дей¬
ствительности. Если хотят действовать, следует ие только же¬
лать добра, но ц знать, есть ли то или иное добро. А То, какое
содержание хорошо или нехорошо, законно пли незаконно,
определяется для обыкновешшх случаев частной жизни в. за¬
конах и правах государства. Знать это пе очень трудно. У ка¬
ждого индивидуума есть определенное положение; он знает,
в .чем вообще состоит правильный, честный образ действий.
Если для обыкновенных частных отношений признают столь
• затруднительным выбрать, что правильно и хорошо, а затем
— 341 —
считают превосходной моралью то, что в Этом находят значи¬
тельное затруднение и выражают сомнение, то э1го, скорее,
следует приписать злой воле, которая ищет предметов для
уклонения от выполнения своих обязанностей, знать которые
ведь вовсе нетрудно или, по крайней мере, это следует счи¬
тать праздным размышлением человека, желания которого на¬
столько мелки, что они не требуют от него большого труда,
и который, следовательно, много возится с самим собой и пре¬
дается моральному самодовольству.
Великие исторические отношения имеют другой характер.
Имсшю здесь возникают великие столкновения между суще¬
ствующими, признанными обязашюстями, законами и правами
и между возможностями, .которые противоположны этой системе,
нарушают ее и даже разрушают ее основу и действительность,
а в то же время имеют такое содержание, которое также
может казаться хорошим, в общем полезным, существенным
и необходимым. Теперь эти возможности становятся истори¬
ческими: они заключают в себе нечто общее иного рода, чем
то общее, которое составляет основу в существовании народа
или государства. Это общее является моментом творческой идеи,
моментом стремящейся к себе самой и вызывающей движение
истины. Историческими людьми, всемирно-творческими
личностями п являются те, в целях которых содержится
такой общий элемент.
К числу таких люден принадлежит Цезарь, которому гро¬
зила опасность быть побежденным теми, которые готовились
стать его врагами, и лишиться достигнутого им положения,
занимая которое оп был если не выше других лиц, стоявших
во главе государства, то, по крайней мерс, равен им. На сто¬
роне этих врагов Цезаря, которые вместе с тем преследовали
свои личные цели, были формальная конституция и сила юри¬
дических формальностей. Цезарь боролся, будучи заинтересо¬
ван в том, чтобы сохрашгть свое положение, честь и безопас¬
ность и его победа над врагами означала, вместе' с тем, за¬
воевание целого государства, так Как их могущество состояло
в господстве над провинциями римского государства; таким
образом1 оп, При сохранении формы государственного устрой¬
ства, стал единоличным властелином в Риме. Но то, что ему
таким образом доставило осуществление его прежде всего
отрицательной цели, а1 именно: единоличная власть над Римом,
оказалось, вместе с тем, само по себе необходимым определе¬
нием в римской и всемирной истории, являясь таким образом
не только его личным приобретением, по 1шспшктом, который
— 342 —
осуществил то, что в себе и для себя было своевременна.
Таковы великие люди в истории, собственные частные цели
которых содержат в себе тот субстанциальный элемент, кото¬
рый составляет волю мирового духа. Их' следует называть
героями, поскольку они черпали свои цели и свое призвание
не просто из спокойного, упорядоченного, освященного суще¬
ствующей системой хода вещей, а из источника, содержание
которого скрыто и не дошло до наличного бытия, из внутрен¬
него духа, который еще скрыт под землей и стучится во внеш¬
ний мир, как в скорлупу, и разбивает се, так как он ’Является
иным ядром, а пе ядром, заключенным в этой оболочке. Сле¬
довательно, кажется, что они черпают содержание из себя, и
что их действия создали состояние мйра и такие отношения
в мире, которые кажутся лишь их делом и их созданием.
Такие лица не познавали в этих своих целях идеи вообще,
но опи являлись практическими и политическими деятелями. Но
в то же время они были и (мыслящими людьми, понимав¬
шими то, что нужно и что своевремено. Именно это
является правдой их времени и их мира, так сказать бли¬
жайшим родом, который уже находился внутри. Их дело было
знать этот общий элемент, необходимую, ближайшую ступень
в развитии их мира, сделать ее своёй целью и вкладывать в ее
осуществление свою энергию. Поэтому всемирно-исторических
людей, героев какой-нибудь эпохи, следует признать прони¬
цательными людьми; их действия, их речи—лучшее в данное
время. Желания великих людей клонились к тому, чтобы до¬
ставить удовлетворение им, а пе другим. Те благонамеренные
советы, которые им могли бы дать другие, скорее явились бы
изложением ограниченных и ложных взглядов, потому что
именно они-то и являлись теци людьми, которые всего лучше
понимали суть дела и от которых, напротив того, затем все
усвсили себе это их понимание и одобрили его или, по край¬
ней мере, примирились с ним. Ведь далее подвинувшийся в своем
развитии дух является внутренней, но бессознательной душой
всех индивидуумов, которая становится у mix сознательной, бла¬
годаря великим людям. Поэтому другие идут за этими руководи¬
телями, потому что они чувствуют непреодолимую силу их
собствешюго внутреннего духа, который противостоит им. Да¬
лее, если мы бросим взгляд на судьбу этих всемирно-историче¬
ских личностей, признание которых заключалось в том, чтобы
быть делопроизводителями всемирного духа, то оказывается, что
эта судьба не была счастлива. Они являлись не для спокой¬
ного наслаждения, вся их жизнь являлась трудом, вся натура
— 343 —
их выражалась в их страсти. Когда цель достигнута, они
отпадают, т<ак пустая кожица зерна. Они рано умирают, как
Александр, их убивают, как Цезаря, или их ссылают, как На¬
полеона, на остров св. Елены. То злорадное утешение, что
жизнь исторических людей нельзя назвать счастливой, что так
называемое счастье возможно лишь в частной жизни, которая
может протекать при весьма различных внешних обстоятель¬
ствах,— это утешение могут находить в истории те, кто в этом
нуждается. А нуждаются в этом завистливые люди, которых
раздражает великое, выдающееся, которые стремятся умалить
его и выставить напоказ его слабые стороны. Таким образом
и в новейшее время много раз доказывалось, что государи во¬
обще не бывают счастливы на троне, а поэтому доказывающие
это мирятся с тем, что царствуют не они, а государи. Впрочем,
свободный человек не бывает завистливым, а охотно признает
великое и возвышенное и радуется, что оно есть.
Итак, этих исторических людей следует рассматривать по
отношению к тем общим моментам, которые составляют инте¬
ресы, а таким образом и страсти индивидуумов. Они оказы¬
ваются великими людьми именно потому, что они хотели вели-
ксго и притом не воображаемого и мнимого, а справедливого
и необходимого. Этот способ рассмотрения исключает и так на¬
зываемое психологическое рассмотрение, которое, всего лучше
служа зависти, старается выяснять скрытые мотивы всех поступ¬
ков и, таким образом, придавать им субъективный характер, так
что выходит, как будто лица, совершавшие их, делали все под
влиянием какой-нибудь мелкой или сильной страсти, под влия¬
нием какого-нибудь сильного желания, и что, будучи подвер¬
жены этим страстям, они были безнравственными людьми. Але¬
ксандр Македонский завоевал часть Греции, а затем и Азии,
следовательно, он отличался страстью к завоеваниям.
Оп действовал, будучи побуждаем славолюбием, жаждой к за¬
воеваниям: а доказательством того, что он увлекался ими, слу¬
жит то, что оп совершил такие дела, которые прославили его.
Какой школьный учитель пе доказывал, что Александр Великий
и Юлий Цезарь увлекались страстями, и потому были безнрав¬
ственными людьми. Отсюда прямо вытекает, что он, школьный
учитель, лучше их, потому что у него нет таких страстей и
он подтверждает это тем, что он не завоевывает Азии, не по¬
беждает Дария и Пора, но, конечно, самому ему хорошо живется
и оп дает жить другим. — Затем эти психологи преимуще¬
ственно берутся еще и за рассмотрение особенностей вели¬
ких исторических деятелей, которые свойственны Им, кай
— 344 —
частным лицам. Человек1 должен есть и пить, у него есть-
друзья и знакомые, оп испытывает разные ощущешгя И
минутные волнения. Известна поговорка, что для камердинера
не существует героя: я добавил, — а Гете повторил это через
десять лет: но нс потому, что последний не герой, а потому,,
что первый — камердинер. Оп снимает с героя сапоги, уклады¬
вает его в постель, знает, что тот любит пить шампанское и т. д.
Плохо приходится историческим личностям в историографии
от услуг таких психологических камердинеров; они низводятся
этими их камердинерами до такого же нравственного уровня,
на котором стоят такие тонкие знатоки людей, или, скорее,
ступеньками двумя пониже этого уровня. Терсит 'у Гомера,
осуждающий царей, является бессмертной фигурой. Правда, он
не всегда получает побои, т.-е. удары крепкой палкой, как это
было в гомеровскую эпоху, но его мучат зависть и упрямство;
его всегда терзает печаль по поводу того, что его превосходные
намерения и порицания все-таки остаются безрезультатными.
(Можно злорадствовать также и по поводу судьбы терситизма.
Всемирпо-истфрической личности не свойственна трезвен¬
ность, выражающаяся в желании того и, другого; она не принимает
многого в расчет, но всецело задается одной целью. Случается
также, что такие личности обнаруживают легкомысленное отно¬
шение к другим великим и даже священным интересам, п, ко¬
нечно, подобное поведение подлежит моральному осуждению.
Но такая Великая личность бывает вынуждена растоптать иной
невинный цветок, сокрушить многое на своем пути.
Итак, частный интеррс страсти неразрывно связан с про¬
явлением всеобщего, потому что всеобщее является результа¬
там :частпых и определенных интересов и их отрицания. От¬
дельные интересы вступают в борьбу между собой, и некоторые
из них оказываются совершенно несостоятельными. Но всеоб¬
щая идей противополагается чему-либо tn борется с чем-либо;
не опа подвергается опасности; опа остается недосягаемою и
невредимою, на заднем плане. Можно назвать хитростью раз¬
ума то, что он заставляет действовать для себя страсти, при
чем то, что осуществляется при их посредстве, терпит
ущерб и убыток, ибо речь идет об явлении, часть которого не¬
существенна и ничтожна, а часть существенна и положительна.
Частнсе в большинстве случаев слишком мелко по сравнению
со всеобщим; индивидуумы приносятся в жертву и обрекаются
на гибель. Идея уплачивает дань конкретного бытия и брен¬
ности пе из себя, а из страстей индивидуумов.
(G. Hegel’s Werke, IX. В. 1840. Vorlesungen liber die Philosophic der Ge-
schichte Einleitung. Перов, с немецкого A. M. Воден.)

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА

АНРИ СЕН-СИМОН.
Новое христианство.
Консерватор: Я (внимательно следил за ходом ваших рас-
суждений. Ваша речь прояснила мне мои собственные идеи,
рассеяла мОи сомнения, она укрепила мою любовь и мое ува¬
жение к христианской религии. Моя привязанность к рели-
гиозной системе, которая просветила Европу, нисколько не
помешала мне понять, что эта система может быть усовершен¬
ствована и в этом пункте. Вы меня совершенно убедили.
Ясно само собой, что нравственный принцип: все люди
должны относиться друг к другу, как братья, что
этот принцип, заповеданный богом его церкви, содержит в себе
все Те идеи, которые вы подразумеваете под этим законом.
Все общество должно работать для улучшение
морального и физического существования наи¬
более бедного класса; общество должно принять такую
форму организации, которая наиболее верным путем привела бы
к осуществлению этой великой цели.
Ясно также, что прп зарождении христианства этот прин¬
цип должен был быть выражен первой! формулой, а в наше
время ему соответствует только вторая формула.
В эпоху основания христианства, сказали вы, общество
было разделено на два класса, абсолютно отличных друг от
друга по их политической природе: на класс господ и класс
рабов. Эти два класса представляли собой! в некотором смысле
два разных вида человеческого рода, которые, однако, были
перемешаны между собой. Было абсолютно невозможно при этах
условиях установить полную обоюдность в моральных отно¬
шениях между этими двумя видами. Не имея возможности сде¬
лать свой! нравственный принцип началом, объединяющим господ
и рабов, божественный основатель христианской религии огра-

— 348 —
точился его провозглашением в качестве принципа, обязатель¬
ного для всех индивидуумов каждого вида. Мы живем Bi эпоху,
когда рабство совершенно упразднено, н наше время существуют
только люди одного и того же политического вида, классы
отличаются друг от друга только оттенками. Из этого положе¬
ния вещей вы делаете тот вывод, что основной принцип хри¬
стианства, не переставая быть обязательным для индивидуумов
в их личных отношениях, должен быть выражен формулой, наи¬
более способной сделать его обязательным для масс в их отно¬
шениях друг к другу. Я считаю ваше заключение вполне пра¬
вильным и чрезвычайно важным, и с этого момента, новый хри¬
стианин, я присоединяю мои усилия к вашим для пропаганды
нового христианства. Однако в отношении последнего пункта
я хочу сделать некоторые замечания, касающиеся общего ме¬
тода ваших действий. Новая формула, которой вы выражаете
принцип христианства, охватываеФ всю вашу систему социаль¬
ной организации. Эта система, как оказывается теперь, нахо¬
дит себе опору одновременно и в философских соображениях,
касающихся развития 'наук, изящных искусств и промышлен¬
ности, и в религиозном чувстве, наиболее универсально рас¬
пространенном! в цивилизованном мире, в христианстве.
Но почему вы эту систему, являющуюся предметом всех
ваших чаяний, пе представили с самого начала с точки зре¬
ния религиозной, с точки зрения наиболее возвышенной и наи¬
более популярной? Для чего вы обращались к промышленникам,
К ученым. К артистам, вместо того, чтобы итги прямо к на¬
роду с религиозной проповедью? И зачем вы теряете сейчас
драгоцешюе время на критику католиков и протестантов, вместо
того, чтобы установить немедленно вашу религиозную док¬
трину? ХотиТе ли вы, чтобы о вас сказали то же, что вы сказали
о Лютере: «он хорошо критиковал, но плохо по¬
строил свою собственную систему?».
Интеллектуальные силы человека чрезвычайно ограничены.
Только концентрируя их па одной задаче, только направляя
их к единой цели, можно произвести большой эффект и до¬
биться значительного результата. К чему же вы тратите ваши
силы па критику, вместо того, чтобы начать сразу с изложения
ваш^й доктрины? Почему сразу и откровенно не приходите
к вопросу о новом христианстве?
Вы нашли средство побороть религиозный индифферентизм
наиболее многочисленного класса, ибо бедные не могут быть
равнодушны к религии, которая объявляет своей задачей воз¬
— 349 —
можно более быстрое улучшение их морального и физического
существования.
Так как вы воспроизводите основной принцип христиан¬
ства в совершенно повой форме, то разве не должно было бы
быть вашей первой заботой распространить сознание Этого
возрожденного принципа среди класса, наиболее заинтересован¬
ного в его всеобщем признании? Так как этот класс уже сам
по себе бесконечно превосходит своей численностью все осталь¬
ные классы, взятые вместе, то успех вашего предприятия был бы
несомненен.
Вам следовало прежде всего завоевать себе многочислен¬
ных сторонников, па которых вы могли бы опираться при
ваших выступлениях против католиков и протестантов.
Наконец, как только вы достигли ясного сознания силы,
плодотворности и неотразимости вашей концепции, вы должны
были немедленно начать пропагандировать ее как доктрину,
без всяких предварительных предосторожностей и без всякого
опасения, что ее пропаганда может натолкнуться на какие-
нибудь политические препятствия или серьезные возражения.
Вы говорите: «Общество должно быть организовано согласно
принципу христианской морали; все классы должны способство¬
вать всеми силами улучшению морального и физического суще¬
ствования индивидуумов, составляющих наиболее многочислен¬
ный класс; все социальные установления должны способствовать
возможно более энергично и возможно более непосредственно
этой великой религиозной задаче.
«На современном уровне просвещения и цивилизащщ' не
долито существовать пи одного политического права, которое
основывалось бы па праве наиболее сильного для индивидуумов,
на праве завоевания для масс. Королевская власть законна
только в том случае, если короли употребляют свою власть
на то, чтобы заставить богатых способствовать улучшению Мо¬
рального и физического существования бедных».
‘Какие препятствия может встретить такая доктрина? Разве
те, которые заинтересованы в поддержке этой доктрины не пре¬
восходят бесконечно число тех, в чьих интересах помешать
ее всеобщему признанию? Сторонники этой доктрины опираются
на принцип божественной морали в то время, как ее противники
могут ей противопоставить Только навыки, унаследованные от
эпохи тьмы и варварства и поддерживаемые принципами иезуит¬
ского эгоизма. Коротко говоря, я полагаю, что вы должны
были бы пропагандировать непосредственно вашу новую док¬
— 350 —
трину и открыть миссии у всех цивилизованных народов, с целью
содействовать ее всеобщему признанию.
Новатор: Новые христиане должны итти по Тому же пути
И применять те же средства, как и христиане первобытной
церкви. Они должны пользоваться только своими интеллекту¬
альными силами, как орудием в борьбе за торжество своей
доктрины. Только убеждение и доказательство могут служить
им средством для обращения католиков и протестантов. Только
средствами убеждения и доказательства они сумеют побудить
этих заблуждающихся христиан отречься от тех ересей, кото¬
рыми заражены папская и лютеранская религии, и откровенно
признать н^вое христианство.
Новое христианство, подобно первобытному христианству,
будет поддерживаться, двигаться вперед и защищаться силой
морали и всемогуществом общественного мнения, и если по
несчастью его признание вызвало бы когда-либо акты на¬
силия или несправедливое осуждение, то это будут новые хри¬
стиане, которые подвергнутся актам насилия, несправедливому
осуждению, но ни в каком случае никто не увидит, чтобы
они употребили физическую силу против своих противников;
ни в каком случае они не будут фигурировать ни в роли судей,
чи в роли палачей.
Как только я нашел средство обновить христианство путем
преобразования его основного принципа, моей первой заботой
было, должно было быть, принять все необходимые предосто¬
рожности против того, чтобы провозглашение новой доктрины
не побудило бедный класс к актам! насилия против богатых
и правительства.
Я должен был обратиться прежде всего к богатым и силь¬
ным, чтобы расположить их в пользу новой доктрины. Я дока¬
зывал им в этих целях, что эта доктрина совсем не противо¬
речит их интересам, ибо очевидно, что улучшения морального
и физического существования бедных можно достигнуть только
средствами, которые должны привести к увеличению счастья
богатого класса.
Я должен был убедить артистов, ученых, руководителей
промышленности в том, это их интересы существенно совпа¬
дают с интересами народной массы, это они принадлежат
к классу трудящихся, являясь одновременно его естественными
вождями, это признательность народной массы за те услуги,
которые они оказывают ей, является единственной наградой,
достойной их славных трудов.	t

— 351 —
Я должен был быть особенно настойчивым в этом; вопросе,
который имеет огромную важность, Так как только таким путем
можно дать народам вождей, которые заслуживают их дове¬
рия,—вождей, которые были бы способны руководить мнениями
народов и научить их трезво разбираться в: политических меро¬
приятиях, чтобы решить, в какбй мере они благоприятны или
враждебны интересам наибольшего числа. Наконец, я должен
был указать точно католикам и протестантам Ту эпоху, когда
сни шли неверным путем, с тем, чтобы помочь йм. вступить
па правильный путь. Я должен быть настойчивым в этом
пункте, ибо обращение католического и протестантского духо¬
венства создало бы могущественную опору новому христианству.
После этого объяснения я снова продолжаю нить моих
мыслей. Я не стану останавливаться на критике всех рели¬
гиозных сект, развившихся из протестантизма. Наиболее важ¬
ная из всех последних, именно англиканская религия, настолько
связана со всеми национальными учреждениями Англии, что
ее молено рассматривать только вместе с этими учреждениями.
Этот разбор будет иметь место, когда я, как это было объявлено
мной, займусь критическим рассмотрением всех церковных и свет¬
ских учреждений Европы и Америки. Греческий раскол нахо¬
дился до настоящего времени вне европейской системы, мне
нечего -сказать о нем. Кроме того, все элементы критики этих
разных ересей уже содержатся в критике протестантизма.
Моей задачей, однако, является не только доказать ерети¬
ческий характер католицизма и протестантизма. Для полного
обновления христианства мне недостаточно доказать его пре¬
восходство над всеми старыми религиозно-философскими систе¬
мами. Я должен доказать еще его научное превосходство над
всеми философскими доктринами, которые ставили себя вне ре¬
лигии. Я должен отложить развитие этой идеи до следующей
беседы. В ожидании этого я, однако, хочу вам дать общее пред¬
ставление о моем труде в целом.
Человечество никогда не переставало двигаться- вперед, но
оно не всегда шло одним и тем же путем и не всегда при¬
меняло одни и те же средства для увеличения массы своих
знаний и для усовершенствования своей цивилизации. Исто¬
рия, напротив, показывает, что с пятнадцатого столетия и до
настоящего дня оно шло путем, противоположным тому, по
которому оно следовало с момента основания христианства до
пятнадцатого века.

— 352 —
С момента оснований христианства до пятнадцаггэго сто¬
летия человечество было, главным образом, занято координа¬
цией! своих общих мнений, установлением универсального и
единого принципа, формированием установления общего ха¬
рактера, имевшего своей задачей! дать перевес аристократии
таланта над родовитой аристократией и подчинить, таким: обра¬
зом, все частные интересы общим интересам. В течение всего
этого периода относились с пренебрежением к исследованию
частных -интересов, частных фактов и второстепенных npim-
ципов. Все ■ частное и второстепенное было ддекредиргировапо
среди массы мыслящих людей, и в отношении этого пункта
приобрело господство то мнение, что второстепенные прин¬
ципы должны быть выведены из обоих фактов и из универ¬
сального принципа. Мнение это правильно только в чисто спе¬
кулятивном: смысле, ибо человеческий разум не обладает сред¬
ствами установить всеобщие принципы достаточно точно, чтобы
из них можно было вывести, как непосредственные след¬
ствия, все частные принципы.
К этому важному факту относятся мои замечания в этом
диалоге при критическом разборе католицизма и протестан¬
тизма.
С момента разложения в. результате восстания Лютера 'ду¬
ховной власти в Европе, именно с пятнадцатого столетия, чело¬
веческий разум; эмансипировался от слишком общих точек
зрения, оп отдался частностям, он занялся анализом частных
фактов, частных интересов различных классов общества, оп
стал работать над установлением второстепенных принципов,
которые могли бы служить базисом для различных отраслей
его знаний. И в течение этого второго периода установилось
мнение, что рассуждения об общих фактах, об общих принципах
и об общих интересах 'человеческого рода являются только не¬
определенными и метафизическими рассуждениями, не способ¬
ными содействовать прогрессу просвещения и усовершенство¬
ванию цивилизации.
Итак, начиная с пятнадцатого столетия, человеческий разум
шел путем, противоположным тому, по которому оп следовал
до этой эпохи, и, конечно, тс значительные и положительные
успехи, которые были ^достигнуты благодаря этому7 во всех
областях нашего знания, доказывают неопровержимо, насколько
ошибались наши предки, придавая мало значения исследованию
частных фактов, второстепенных принципов и анализу частных
интересов.

— 353 —
Но в такой же мере верно, что благодаря тому пренебре¬
жению, в котором1 за время с пятнадцатого столетия находи¬
лись работы по изучению общих фактов, общих пршщипов и
общих интересов, возникло очень (большое зло для общества.
Это пренебрежение породило чувство эгоизма, которое стало
господствующим во всех классах и во всех индивидуумах. Это
чувство, став доминирующим во всех классах и во всех инди¬
видуумах, помогло цезаризму вернуть себе огромную часть
той политической силы, которую он утратил в период до пят¬
надцатого столетия. Этот-то эгоизм: и является прнчшюй поли¬
тического недуга нашей эпохи, недуга, от которого страдают
все полезные обществу работники. Этот недуг дает возможность
королям присвоить себе огромную часть заработка бедных п
тратить ее на своп личные нужды, па нужды своих царедвор¬
цев и своих солдат. Этот недуг приводит к тому, ;тго королев¬
ская власть й родовая аристократия присваивает себе огром-
ную часть той дани уважения, которую общество обязано пла¬
тить ученым, артистам и руководителям промышленной деятель¬
ности за те непосредственно полезные и положптелыпяе услуги,
которые они оказывают социальному организму.
Было бы, такщк образом, чрезвычайно желательно, чтобы
наравне с деятельностью, имеющей своим объектом изучение
частных фактов, второстепенных принципов и частных гштере-
сов, немедлсшю оживилась бы и поддерживалась бы отныне
обществом н деятельность, ставящая себе задачей усовершеп-
СТвовашю наших познаний в отношении общих фактов, общих
принципов и общих интересов.
Таково общее содержание тех идей, которые будут раз¬
виты в нашей второй беседе, предметом которой будет выясне¬
ние сущности христианства с точки зрения теоретической! и
научной, и доказательство превосходства христианской Теории
над всеми частными философскими доктршгамл как религиоз¬
ного. так и научного характера.
' Наконец, в Третьем диалоге я буду говорить непосред-
-ственпо о новом христианстве или об окончательной форме хри¬
стианства. Я изложу его мораль, его культ и его догму. Я пред¬
ложу символ веры для новых христиан. Я докажу, сто эта
доктрина есть едшгетвенная социальная доктрина, соответ¬
ствующая европейцам на современном уровне их просвещения
и цпвилизащш. Я докажу, что принятие этой доктрины даст
в руки наилучшее и наиболее мирное средство устранения тех
огромных затруднений, которые возникли в результате прр-
Кхага для чтения по истории философии.	23
— 354 —
исшедшего в пятнадцатом веке подчинешгя духовной власти фи¬
зической силе, что оно дает также средство устранить это
подчиненное положение, реорганизуя духовную власть на новых
основаниях и давая ей достаточно силы, чтобы обуздать без-
граничные притязания светской власти.
Я докажу также, что принятие нового христианства, спо¬
спешествуя движению вперед как той деятельности, которая
направлена на разработку общих «отделов человеческого по¬
знания, как и этой, которая имеет своей задачей усовершен¬
ствование специальных отраслей этого позпапия, ускорит про¬
гресс цивилизации в бесконечно большей степени, чем! это
могла бы сделать всякая другая общая мера.
Заканчивая этот цервый диалог, я откровенно выскажу рам
то, что я думаю об откровении христианства.
Мы, конечно, имеем огромное преимущество перед нашими
предшественниками в положительных и специальных отраслях
пауки. Только за последний период, начиная с пятнадцатого
столетия и, главным образом, начиная с первой половины прош¬
лого столетия, мы сделали большие успехи в области математики,
физики, химии и физиологии. Но есть одна наука,- значительно
более важная для общества, чем пауки естественные и математик
ческие. Я имею в виду ту пауку, которая конституирует обще¬
ство, именно мораль. Мораль же представляет схему развития,
противоположную схеме развития естественных и физических
паук. Более восемнадцати веков прошло с тех пор, как был
установлен ее основной принцип, и все изыскашш с тех пор
наиболее гениальных людей не могли открыть принципа, ко¬
торый превосходил бы в отношешш общности или точности
принцип, .установленный в ту эпоху основателем; христианства.
Я скажу более. Как только общество потеряло из виду этот
принцип, как только оно перестало пользоваться им в качестве
универсального руководящего принципа своего поведения, оно
немедленно снова подпало под иго Цезаря, т.-е. под власть
физической силы, которую этот принцип подчинил силе интел¬
лектуальной.
Я спрашиваю теперь, пе очевидно ли, что разум, который
установил восемнадцать столетий Тому назад регулятивный
принцип для всего человечества и который, следовательно, уста¬
новил этот принцип за пятнадцать веков до Того, как мы стали
делать значительные успехи в области естественных и мате¬
матических наук, я спрашиваю, не: очевидно ли, что этот разум
имеет сверхчеловеческий характер и можно ли найти лучшее
доказательство откровения христианства.

— 355 —
Да, я верю, что христианство есть божественное установле¬
ние, и я убежден, что бог оказывает особое покровительство
тем, чьи усилия направлены к подчинению всех человеческих,
установлений Основному принципу этой возвышенной доктрины.
Я убежден, что я сам выполняю божественную миссию, призы¬
вая народы и королей вернуться к истинному духу христианства.
И;полный веры в особое покровительство, оказываемое богом
моим трудам, я чувствую в себе смелость сделать представле¬
ния об их поведении королям Европы, объедшшвнпшся в коа¬
лицию, которой они дали святое имя Священного Союза.
К ним непосредственно я .обращаюсь с речью. Я беру на себя
смелость сказать им:
Князья!
Какова природа, каков характер в, глазах бога и христиан,
той власти, которой вы пользуетесь?
Каковы основания системы социальной организации, ко¬
торую вы стремитесь установить?
Какие меры предприняли вы, чтобы улучшить моральное
и физическое существование бедного класса?
Вы называете себя христианами и все еще строите свою
власть на физической силе, и вы все еще только преемники
'Цезаря, и вы забываете, что истинные христиане видят ко¬
нечную цель своих усилий в совершенном упразднении власти
меча, власти Цезаря, которая по самой природе своей являетсд
существенно преходящей.
И эту-то власть вы решили сделать базисом социальной
оргаЩизашш. Ей одной, по-вашему, принадлежит инициатива
во всех общих улучшениях, диктуемых прогрессом просвеще-
1шя. Чтобы поддержать эту чудовищную систему, вы держите
под ружьем два миллиона человек, вы навязали раш принцип
всем трибуналам и вы добились того, .чтобы католическое, про¬
тестантское и греческое духовенство громко исповедывало ту
ересь, что власть Цезаря есть власть, регулирующая христиан¬
ское общество.
Стремясь утвердить символом вашего единства принципы
христианской религии в жизни, народов, подарив этим народам
мир, который есть для них первое из всех благ, вы тем пе ме¬
нее не снискали никакой благодарности с их стороны. Ваш
личный интерес слишком преобладает во всех тех комбина¬
циях, которые, если послушать вас, имеют якобы своей един¬
ственной целью — служить всеобщему благу. Находящаяся
в ваших руках верховная власть над Европой далеко пе является
23*

— 356 -
христианской властью, каковой она должна была бы стать.
Как только вы начинаете действовать, вы обнаруживаете хара¬
ктер и отличительные черты физической силы, силы антихри¬
стовой.
Все более или менее значительные мероприятия, проведен¬
ные вами с тех пор, как вы объедашены в Священном Союзр,
все эти мероприятия имеют сами по себе тенденцию ухудшить
участь бедного класса не только для современного поколения,
по и для поколений, которые должны притти последнему па
смену. Вы увеличили налога, вы увеличиваете их все эти годы,
чтобы покрыть рост расходов, вызванных вашими наемными ар¬
миями и роскошью ваших царедворцев. Вы оказываете особое
покровительство классу дворянства, классу, который, так же, как
и вы, основывает все свои права на мече.
Однако ваше постыдное поведение является извинительным
во многих отношениях. Одна вещь должна была ввести вас
в заблуждешге. Это именно то одобрешгс, которое получили
ваши совместные усилия, направленные к шгзвержеппю совре-
мешюго Цезаря. Ваша борьба против него была истинно хри¬
стианским делом. Но это только потому, что цезаристская власть,
которую Наполеон сам: себе завоевал, имела в его руках зна¬
чительно большую сил}7, чем в ваших руках, куда она попала
по праву наследства. Ваше поведение имеет еще другое оправ¬
дание. Духовенство должно было оставить вас на краю про¬
пасти, а оно р1шулось в эту пропасть вместе с вами.
Князья!
Слушайтесь голоса бога, который говорит вам моими
устами, станьте снова добрыми христианами, перестаньте ви¬
деть свою главную опору в наемных армиях, в дворянстве,
в еретическом духовенстве и в развращенных судьях. Объеди¬
нившись во имя христианства, .старайтесь выполнить те обязан¬
ности, которые оно Налагает на сильных. Пошште, что хри¬
стианство вменяет в обязанность сильным мира сего употребил,
все свои силы для возможно более быстрого увеличения со¬
циального благополучия бедных.
(Oeuvres de Saint-Simon, VII vol., Paris, 1S69, p.p. 172—192. Поров, с фран¬
цузского А. Г у т c p м a h.)
Антагонизм и всемирная ассоциация.
В последнем нашем собрашш мы показали, каковы были
общие черты органических и критических эпох в прошлом.
ВЫ не могли пе 'заметить, что это чередование эпох порйдка
— 357 —
и неурядицы было условием общественного прогресса. Теперь
нам остается убедить вас, что Эта постояш1ая смена видимого
величия и упадка, обыкновенно именуемая превратностями
судьбы человеческого рода, есть в действительности, пе ч»го иное,
как правильный ряд усилий, который человечество делает для
достижения некоей конечной цели.
Эта цель—всемирная ассоциация, т.-е. ассоциация
всех людей, по всему лицу земли и во всех областях
их отношений. Но, может быть, 'нам возразят, что ассоциа¬
ция,— только средство, что нужно еще определить,, какова
должна быть цель той ассоциации, к которой человечество на¬
правляется. Для всякого, кто захочет подумать, как следует,
над терцинами, ясно, что цель и средство выражены оба в. тер-
мпнах, употребленных здесь, по крайней мере, — в общей, форме,
и что под всемирной, ассоциацией! может быть понимаемо только
оочетанис человеческих сил в мирно м паправлщпш.
Так как, однако, терцин, «ассоциация» применяется в наши
дни только к узким сочетаниям, обнимающим лишь один род
интересов, то для надлежащей оценки объема этого выраже¬
ния в этой области идей, куда мы его переносим, да еще с при¬
соединяемым к нему эпитетом, Нам представляется необходи¬
мым различать среди исторических явлений между теми, кото¬
рые ставят человечество вне состоящая ассоциации, и Теми,
развитие которых имело своей постоянной тенденцией прибли¬
жать его к. этому состоянию.
Когда'переносишься на. .точку зрения, достаточно высокую,
чтобы одновременно охватить взором прошлое и будущее чело¬
вечества (термины нераздельные, ибо опи представляются нам
облеченными одинаковой степенью достоверности, и об одном
нельзя судить без представления о другом), то с этой точки
зрения различаешь, что. на протяжении всего своего существо-
вашы общество переживает два отличных друг от друга общих
состояния: одно—временное, принадлежащее прошлому; дру¬
гое — конечное, составляющее удел будущего; мы разумеем со¬
стояние антагонизма и состояние ассоциации. В первом
состоянии различные частные, сосуществующие группы видят
друг в друге помеху На своем путч и испытывают друг к Другу
только недоверие и ненависть; каждая из них стремится только
Зчщчтожить своих соперниц или подчинить дх своему гооюд-
ству. Напротив, в состоянии ассоциации, классификация челове¬
ческой семьи представляется, как разделешхе труда, как систе¬
матизация усилю"! для достижения, общей цели; всякая ,част-
— 358 —
пая группа видит тогда свое преуспеяние и свой рост в пре-
успеллим, в росте всех других групп.
Мы не хотим, конечно, сказать этим, что движение чело¬
вечества подчинено действию двух общих законов—антаго¬
низма и ассоциации, последовательное развитие челове¬
ческого рода признает только один закон, и этот закон есть
непрерывный прогресс ассоциации. Но именно из того об¬
стоятельства, что в смысле ассоциации произошел прогресс,
с очевидностью следует, что в продолжение этого прогресса
должны были представляться факты, стоящие более или м!е-
нее вне ассоциации. Вот это-то положение вещей мы и назы¬
ваем антагонизмом,— положение вещей, которое, строго говоря,
выражает только отрицание, но тем не менее, должно (йыТь из¬
учаемо отдельно, если хотят ясно определить различия, суще¬
ствующие между первым и последним этапом общественного
развития.
Чем больше мы восходим к прошлым временам, тем более
узкой оказывается область ассоциации, тем менее полной
является также сама ассоциация в пределах этой области. Круг
наиболее ограниченный, который, по господствующему мнению,
должен был образоваться первым, это — семья. В истории мы
встречаем общества, не имевшие других связей; па земном шаре
существуют и теперь мелкие народны, у которых ассоциация
пе пошла, повидимому, дальше этого предела. Наконец, вокруг
нас, в самой Европе, мы можем наблюдать еще следы этого
первобытного состояния в социальных отношениях некоторых
наций, которые в сил}* особых обстоятельств были до из¬
вестной степени изолированы от общего движения цивилизации.
Первый шаг вперед, совершающийся в развитии ассоциации,
это!—соединшше нескольких семей в один город; второй —
соединение нескольких городов в национальный организм;
третий! — соединение нескольких наций в федеративный союз,
связующим элементом которого служит какое-нибудь общее вс-
рование. Человечество, как мы уже сказали, остановилось пока
на этом последнем шаге, осуществленном католической ассо¬
циацией, и хотя этот прогресс громаден, если сравнить создан¬
ное ий общественное состояние со всеми состояниями, ему
предшествовавшими, тем не менее нужно признать, что до¬
шедшая до этого этапа ассоциация еще очень далека, и в отно¬
шении глубины, и в отношении обширности, от того предела,
которого опа должна достигнуть. В самом, деле, христианство,
принцип и экспансивная сила которого давно иссякли, обняло
— 359 —
своею любовью и освятило своим законом только одну из форм
существования человека и успело утвердить свое падающее ныне
господство только над частью человечества.
Бросая взгляд на историю, мы легко можем проверить раз¬
личные фазисы прогресса ассоциации. Правда, мы не присут¬
ствуем при соединешпх нескольких семей в город, по мы видим
позже, как города объединяются в национальный организм:
явление подобного слияния мы наблюдаем в Греции, Италии,
Испании, Галлии, Германии. В эпоху, гораздо более близкую
к нам, и в гораздо более отчетливой форме, мы видим, как
нащш объединяются до известной степени под властью одного
и того же верования и образуют великий католический союз,
распавшийся вследствие критической работы последних трех по¬
колений.
Весь ряд указанных налах общественных состояний —
семья, город, нация — представляет глазу наблюдателя
картину пепрекращающсйся борьбы. Борьба эта царит во всей
своей напряженности сначала между семьей и семьёй, затем
между7 городом и городом, нацией и нацией, верованием и веро¬
ванием. Но опа наблюдается не только между различными ассо-
циациями, о которых мы только что говорили: лш находим ее
внутри каждой из mix, рассматриваемой в отдельности. Мы
вйдели войны, которые вели между собой пароды, составляющие
католическую ассоциацию, — вели, несмотря на то, что зТи са¬
мые народы пе раз показывали, какая мощная связь соединяет
их, особенно, когда они старались общими силами задержать
рост ислама и остановить его завоевания. Такого же рода сопер¬
ничества история показывает нам между городами или провин¬
циями, входящими в состав одной и той же нации, а в хгределах
города, — между различными классами его населения. Нако¬
нец, внутри самой семьи мы опять встречаем борьбу между7
полами и возрастами, между братьями и сестрами, между стар¬
шими и младшими. Зародыши распрей, свойственных ка¬
ждой ассоциации, продолжают существовать и после их слияния,
в ассоциации более обширной, по интенсивность их все умень¬
шается, по мере того, как круг становится шире.
Политический строй средних веков показывает нам еще
в поразительной форме явление антагонизма во взаимных отно¬
шениях двух великих сил, делящих между собой власть над обще¬
ством: мы разумеем светскую власть и власть духовную, кото¬
рые являются не результатом гармонического разделения труда
между способностями различного рода, а продуктом молчали¬
— 360 —
вого соглашения двух более или менее равных сил, видящих
врага друг в друге и старающихся беспрерывно вторгнуться
в область соперника.
Чтобы исчерпать, наконец, все стороны, антагонизма, мы
можем проследить его внутри самого католического духовен¬
ства, т.-с. общества, наиболее законного из всех существовав¬
ших до сих пор: национальные духовенства и духовенство цен¬
тральное часто находятся между	в оппозиции, между
белым и .черным духовенством, поднимаются распри, которые
мы видим также между различными монашескими конгрега¬
циями. Эти раздоры, наблюдаемые даже внутри мирного об¬
щества, зависели, несомненно, от присутствия чужеродного
элемента, с которым духовенство находилось в сношениях; во¬
прос этот нам еще придется рассматривать позже, в настоя¬
щий же момент достаточно будет констатировать самый факт.
Показав, чём был антагонизм на различных ступенях чело¬
веческой ассоциации, мы спешим прибавить, что в начальные
фазисы той пли иной социальной организации он никогда не
обладал таким могуществом, которое могло бы помешать ей
существовать и расширяться в пределах, необходимых для того,
чтобы человечество могло перейти! к организации более пере¬
довой. Но, с другой стороны, никогда также политическая ор¬
ганизация не обладала достаточной энергией, чтобы воспре¬
пятствовать заключенным внутри се элементам ч антагонизма раз¬
виваться п приобрести силу, достаточную для сс низвержения
и разрушения в тот день, когда люди под влиянием новых
потребностей начнут стремиться к лучшем органнзашш. Можно
сказать, однако, что, подготовляя пути к более широкой ассо¬
циации, ускоряя наступление ассоциации всемирной, антаго¬
низм мало-по-малу пожирал себя сам и обнаруживал тенденцию
к окончательному исчезновению.
Из всего предшествующего мы можем заключить, что. истин¬
ные ассоциации существовали в прошлом, собственно говоря,
только в виде оппозиции другим соперничающим ассоциа¬
циям, так что все прошлое может быть рассматриваемо по
отношению к будущему, как одно обширное систематическое
состояние войны.
Выражаясь так, мы далеки, конечно, от желания выступать
с обвинительным актом против предшествовавших мам поко¬
лений: состояния, через которые эти поколеашя прошли, были
необходимыми этапами прогрессивной эволюции человечества,
и мы должны смотреть па характеризующие их факты, как
— 361 —
на средства, которые человек должен был употреблять,-
чтобы достигнуть своего назначения. Ясно, впрочем, что прин-
щш ассоциации и всегда обладал большею силой, нежели
прпнццп антагонизма, что он все более и более брал верх,
и что самые импульсы последнего служили лишь к полному
обеспечению его торжества. Так, например, .самое яркое про-
явление антагонизма, война, вызывая собирание обособленных
раньше народцев, сделало впоследствии возможной их ассо¬
циацию.
Мы видели, что вместе с поступательным ходом человече¬
ства круг ассоциации беспрерывно расширяется, и что в то же
время внутренний пршшцп порядка, гармонии и единства пу¬
скает в ней более глубокие корни; это значит, что содержа¬
щиеся внутри каждой ассоциации элементы борьбы слабеют
по мере того, как несколько ассоциаций соединяются в одну.
Нескольких пояснений достаточно будет, чтобы сделать этот
важный факт очевидным. Рассмотрим сначала состояние анта¬
гонизма в его принципе и его общих результатах.
Господство фцзцчсской силы и эксплоатация человека чело¬
веком, суть два одноврсме1тых п соответствующих друг другу
факта; последний есть следствие первого. Господство физиче¬
ской силы и эксплоатапии человека человеком суть причина
и следствие состояния антагошгзма.
Антагонизм, имеющий причиной господство физической силы
п результатом — эксплоатацию человека человеком, — вот наи¬
более выдающийся факт всего прошлого. Это также факт, наи¬
более живо возбуждающий паше сочувствие к развитию чело¬
вечества, дбо с указываемой точки зрения это развитие может
быть выражено постоянным возрастанием господства любви,
гармонии и мира.
Этот тезис, что господство силы носит все более абсолют¬
ный характер, чем дальше цы углубляемся в прошлое, — может
вызвать возражешге, основанное на существовании греческих
каст в древности, так как до сих пор принято было думать,
что они осуществляли господство интеллекта. Мы ответим,
что возражение это отпадает, если принять во внимание самую
природу общественной организации, во главе которой эти касты
стояли, строй отношений, который они имели своей (задачей
поддерживать и освящать авторитетом интеллекта, и род силы,
которую этот интеллект брал точкой опоры и главным сред¬
ством действия. В самом деле, шя дидим тогда, что у древних
народов при правлении жрецов, как л. при правлении патри¬
— 362 —
циев, всегда освящается господство физической силы, и кто
в Индии, и Египте, так же, как в Греции и Риме, различия^
■установленные между классами или кастами, одинаково являются
политическим выражением различных степеней эксплоатации
человека человеком.
Бесспорно, что эти различные состояния общества отли¬
чаются друг от друга важными оттенками; однако самый общий
факт, ими представляемым, — один и тот же.
Могут возникнуть еще следующие вопросы: почему мы
видим социальную власть в одном и том же общем состоя¬
нии человечества сосредоточенной то в руках жреческих каст,
то в руках касты воинов. С каким фактом непосредствешю
связано установление господства силы. Произошло ли оно в ре¬
зультате завоевания, или же явилось внутри каждого общества
естественным продуктом, прямым следствием организации чело¬
века, самой природы его.
Все эти вопросы, как бы любопытны они ни были, не
входят в данный момент в рамки нашего изложения.
Для нас достаточно было констатировать, что экспЛоа-
тация человека его ближним, оставляя в стороне вопрос об
ее происхождении, есть самый характерный феномен прошлого.
Посмотрим теперь, какова была 'эта эксплоатация в ее начале,
и каким образом совершилось ее прогрессивное ослабление.
Бесполезно останавливаться здесь подробно па тех сви¬
репых временах, когда господство силы проявляется только
в разрушеШй!’, когда дикарь убивает своего врага и часто даже
пожирает его. Перенесемся сначала к эпохе, когда побежден¬
ный становится собственностью победиггеля, когда последний де¬
лает из пего орудие труда пли наслаждения,—перенесемся,
одним словом, к институту рабства. Начиная с этой эпохи
факты образуют правильную, непрерывную цепь; можно ска¬
зать, что только тогда нашшастся, собствйшо говоря, эксплоа¬
тация человека человеком.
Переход от состояния людоедства, истребления к первой
■ступени цивилизации, отмечаемой установлением рабства, пред¬
ставляет собой огромный прогресс, быль может наиболее труд¬
ный, но мы лишены возможности проследить его промежуточ¬
ные этапы. Возьмем поэтому 'за исходную точку тот момент,
когда прогресс этот уже совершился и сцепление фактов не
ускользает больше от нас.
Вначале эксплоатация охватывает всю материальную, ум¬
ственную и нравствештую жизнь человека, подвергающегося ей.

— 363 —
Раб поставлен вне человечества, оп принадлежит своему госпо¬
дину, как земля, которой тот владеет, как его скот, его про¬
чее движимое имущество; он по такому же праву составляет
его вещь. За рабом не признается никаких прав, даже права
жить; господин может располагать его жизнью, может по своему
усмотрению изувечить его, чтобы приспособить к функциям,
для которых он его предназначает. Раб не только осужден па
убогую жизнь, на физические страдания: он обречен еще на
умственное и нравственное отупение. У, него нет имени, нет
собственности, нет уз любви, нет социальных сношений, он
пе существует в религиозном смысле; наконец, он никогда
пе’может выступить с притязанием па приобре¬
тение какого бы то пи было из благ, в которых
ему отказывают, и даже на приближение к ним.
Таково рабство и начало его существования. С течением
времени положение раба становится менее тяжелым, законо¬
датель вмешивается в его отношения к господину, и мало-по¬
малу раб перестает быть чисто пассивной вещью: ему позво¬
ляют брать небольшую .часть прибыли, получающейся от его
собственных трудов, его жизнь ограждается некоторыми га¬
рантиями. Лишь в значительно позднейшую эпоху он приобре¬
тает возможность путем (отпущения. па волю — события всегда
редкого и исключительного—сделать шаг по направлению
к гражданскому и религиозному обществу, медленно ввести свою
семью в среду человечества, при чем, однако, она не перестает
быть бесправной и эксплоатируемой до тех пор, пока еще можно
различить ее происхождение.
В античных республиках мы находим класс, людей, занимаю¬
щих середину между классами господ и рабов: мы разумеем
плебеев.
Источник плебейства неизвестен. Но представляет ли оно
завоевание первой ступени в ассоциации благодаря медлен¬
ной эволюции рабов, или же оно есть результат первоначаль¬
ного соглашения м!ежду победителями и побежденными, — во вся¬
ком случае, плебей эксплоатируется патрицием, как раб госпо¬
дином, правда, не с такой суровостью и не в столь грубых
формах, но все-таки в очень высокой степени и в тех же отно¬
шениях. За плебеем не признается шт религиозное бытие, Ни
бытие политическое, ни даже частно - правовое, гак как сам
по'себе он не может иметь тш собственности, ни семьи: рти
привилегии составляют удел одного лишь патриция. Плебей
может, правда, приобрести их,-Йо только путем делешрова-
— 364 —
пия, при помощи санкции патриция и ссылаясь па его имя.
Таково глубокое основание античного патроната, при этом
первоначальное низшее положение клиента не позволяет ему
достигнуть полноты религиозного И социального бытия даже
путем усыновлсщгя патроном: ж|>ечесТво и соединенное с этой
функцией значение мдстсрий остаются „тля пего чем-то запрет¬
ным; только уста патриция считаются достойными истолковы¬
вать божествегшую волю.
Плебей, поставленный’ с самого начала в более благоприят¬
ное положение, нежели раб, достиг также освобождшшя раньше,
чем тот. Его эмансипация, ускорешгая благодаря самопожертво¬
ванию Гракхов, закончилась при импершг, насколько это воз¬
можно было в римском обществе. Для того, чтобы эмансипа¬
ция стала полной, должно было преобразоваться раньше обще¬
ство. И это произошло тогда, когда христианство, провозгла¬
сив одновременно единобожие и братство людей, совершешго
изменило религиозные и политические отношения, отношения
человека к богу и людей между собой.
Новая религиозная концепция начала осуществляться по-
лптцчески на Западе. В начале ее господства существуют еще
два класса людей: один из них еще подчинен другому, по
положите этого класса заметно улучшилось. Крепостной пе
составляет больше прямой собственности господтша, подобно
рабу; он прикреплен только к земле и не может быть отде¬
лен от нее; он собирает часть плодов своего труда, у него есть
семья; его жизнь охраняется гражданским законом и в еще
большей степещг — законом религиозным. Нравствстгая жизнь
раба не имела нцчего общего с жизнью его господина; у сеньора
и крепостного один и тот же бог, одна и та же вера, они
получают одпо и то же религиозное образование; одна и та же
духовная помощь оказывается им служителями алтаря; душа
крепостного не менее цегша в глазах церкви, чем душа ба¬
рона, — она даже более ценна, цбо согласно Евангелию ■ бед¬
ный—цзбрагшик бога. Наконец, семья крепостного получает
освящешге, как п семья самого сеньора.
Однако это положение, хотя и несравненно более высокое,
чем положение раба, все еще только временное: позже кре¬
постной отделяется от земли, он получает то, что молено
было бы назвать правом передвижения, следовательно, — может
выбирать себе господина. Правда, и после этого освобожде¬
ния, — как его, строго говоря, можно называть(— прежний кре¬
постной носит еще па-себе в'некоторых отношениях клеймо
— 365 —
крепостного состояния: от него еще долго требуются личные
услуги, барщинные работы, оброки —цена его свободы, но
эти повшшости с каждым днем становятся все более лёгкими.
Наконец, весь класс работников в области материальной,—
класс, являющийся лишь продолжением! класса рабов и кре¬
постных,— делает решительный шаг вперед, приобретая поли¬
тическую правоспособность путем учреждения коммун.
Уменьшение эксплоатации человека человеком дает по¬
вод к некоторым замечаниям. В институте жреческих кает мы
наблюдаем, что интеллект всегда опирается на силу воинов,
главное орудие его могущества; напротив, в зщституте хри¬
стианском, интеллект (пс только отмежевывается от силы, но
предает ее анафеме и заставляет пршпгмать в своих действиях
совершенно новый характер: таким -образом народы, открыто
воевавшие до сих пор между собой в целях разрушения, а
затем грабежа и завоевания, теперь пак будто краснеют ва
себя сами в присутствии мирного общества, учрежденного
в лице церкви. Отныне, чтобы вести войну, считают уж нужным
искать предлогов: когда ее предпринимают, то говорят, что
это делается для защиты территории или с целью отомстить
за оскорбление; признать ее открыто целью социальной дея¬
тельности ие смеют больше; а выставляют ее только сред¬
ством добиться мира. Одновременно происходит также пере¬
ворот в общих чувствах: чем более узкими были ассоциации,
тем больше господствовала в них. ненависть, — что было неиз¬
бежным последствием постоянных обЦД, -которые чинили друг
другу эти ассоциации, а в Пределах каждой из них — различ¬
ные классы людей, из которых они состояли. Напротив, по мере
того, как ассоциация становятся шире, ненависть пере¬
стает быть исключительной формой социальных чувств. Наконец,
христианство, провозглашая всеобщее братство, ставит, по край¬
ней мере потенциально, нд место ненависти,— любовь, па
место страха—надежду, ^то преобразование, которому мы обя¬
заны всем прогрессом, достигнутым с начала христианской
эпохи, приближается само к моменту, когда оно должно стать
полным и окончательным.
Под влиянием христианства материальная деятельность че¬
ловека отвращается постепенно от эксплоатации своего ближ¬
него и обращается все больше к эксплоатации земного шара,
хотя и ис будучи прямо побуждаема к этому христианским
учением. Рассматривая прогресс под этим углом зрения, мы
видим, что уменьшение эксплоатации человека человеком вскры-

— 366 —
вает факт не менее общий, а именно— развитие всех челове¬
честве способностей в мирном направлении.
Католическое духовенство представляет собой первый опыт
общества, основанного па сочстатти мирных сил, — общества
из среды которого совершенно изгнан принцип эксплоатации
челЬвека человеком, с какой <бы точки зрения ни смотреть па
него. Пршшмая во внимание окружавшую ее внешнюю обста¬
новку, эта ассоциация могла быть лишь крайне неполной, по
в век, привыкший к варварству, она громко заявляет о своем
ужасе перед кровью и повторяет евангельские слова: отдайте
кесарю кесарево. Мое царство пе от мира сего. Другими сло¬
вами: оставим землю, она подчинена еще мечу.— Среди обще¬
ства, где классовое положение Определялось первоначально са¬
блей, где господствует аристократия, основанная на рождении,
эта всецело мирная ассоциация, попирая ногами привилегии
дворянства, привилегии происхождения, провозглашает равен¬
ство людей перед богом, распределение небесных кар и
■наград сообразно делам! и осуществляет в своей земной
иерархии новый способ распределения функций и чинов не по
происхождению, а по способностям, по личным за¬
слугам. (В истории пап мы находим блестящее подтверждение
сказанного: в период расцвета католичества почти все папы
выбирались из среды людей скромного происхождения, кото¬
рых выдвинули только их способности. Хотя так называемое
светское общество отказывалось подражать обществу духов¬
ному, тем не менее оно до такой степени находилось иод его
нравственным влиянием и под влиянием его школы, что даже
вожди, наций, старавшиеся ограничить могущество духовенства,
склоняли в то же время голову пред его вождями и гордились
титулом сына церкви.
В общем итоге, по мере того, как круг ассоциации стано¬
вился широким1, эксплоатация человека человеком уменьшалась,
антагонизм становился все более ^стрым, и все человеческие
способности развивались все более и более в мирном напра¬
влении.
Эта постоянная тенденция достаточно определяет общий
характер того окончательного состояния, к которому напра¬
вляется человечество. Однако составить себе отчетливое пред¬
ставление о будущей всемирной ассоциации мржно только,
представдв себе раньше в общих чертах природу и отно¬
шения различных частей, из которых должно будет состоять
в то время общество. Эта картина должна получиться из
нашего дальнейшего изложения.

— 367 —
Но раньше, чем продолжать, мы чувствуем потребность отве¬
тить заранее на возможное возражение против слова «оконча¬
тельное», употребленного выше для характеристики состояния
всемирной ассоциации, к которому подвигается человече¬
ский род.
Мы не хотим сказать, что, когда человечество пойдет зс
этого состояния, то в дальнейшем прогрессе оно не будет больше
иметь надобности; напротив, оно быстрее, .чем когда-либо, пой¬
дет к своему усовершенствованию. Но эта эпоха будет оконча¬
тельной для .человечества в Том случае, что она осуществит по¬
литическую комбинацию, наиболее благоприятную для самого
прогресса. Человеку всегда нужно будет больше и больше
любить и знать, а также все полнее ассимилировать
се бе внешний мир; поле науки и п р омыш ленпости будет
с каждым днем покрываться все более богатой жатвой и даст
ем}* новые способы выразить более грандиозно свою любовь:
он беспрерывно будет расширять сферу применения своего ин¬
теллекта, своей физической силы и своих симпатий,
ибо поприще для его успехов бесконечно. Но социальная комби¬
нация, которая будет наиболее благоприятствовать его нрав¬
ственному, умственному и физическому развитию,
и где каждый Индивид, каково бы im было его происхождение,
будет любим, почитаем, вознаграждаем сообразно его
делам, Т.-е. сообразно его усилиям улучшить нравствен¬
ное, умственное и физическое существование масс и,
следовательно, — свое собственное; эта социальная комбинация,
говорим мы, при которой все будут беспрерывно побуждаемы
подниматься в трех указанных направлениях, она неспо¬
собна к совершенствованию. Другими словами, организация бу¬
дет окончательной, что только Тогда общество будет устроено
непосредственно в целях прогресса.
(„Изложение учения Сен-Симопа“. Под род. В. Волгина, М. 1923, стр. 83—104.)

ШАРЛЬ ФУРЬЕ.
Социальная эволюция.
В своем социальном развитии человечество должно пере¬
жить тридцать шесть периодов; здесь я привожу несколько
первых периодов, что будет вполне достаточным пояснением
к тому, что сказано в этой книге.
Первая стадия социального развития.
Периоды, предшествовав- ( Хаотический, без человека.
шие индустрии.	1ф Первобытный, называемый Эдемом,
у 2. Дикость или инертность.
Промышленность разню- J 3’ Патриархат, мелкая индустрия.
Пленная, отталкивающая. ) 4. Варварство, средняя индустрия.
5. Цивилизация, крупная индустрия.
Индустрия общественная, | ^рантизм, полу-ассоциация,
притягательная. | '• Социализм, простая ассоциация.
( 8. Гармонизм, сложная ассоциация.
Я не упомшгаю о периоде 9-м и последующих, ибо в {на¬
стоящее время мы пе можем еще подняться выше 8-го церрщда,
и то неизмеримо более счастливого, чем четыре существующих.
Он раслрострашггся быстро и самопроизвольно среди человече¬
ства в силу одного только влияния благодетельности и удоволь¬
ствия и, главное, притягательности шщустрии, — механизм, кото¬
рый совершенно игнорируется нашими моралистами и политиками.
(«Le Nouveau (Monde industriel et soci6taire», p. XI).
Каждый из этих периодов подразделяется на фазы. Вот
фазы цивилизации:

— 369 —
Детство или 1-я фаза.
Простое ядро — единобрачие или моногамия.
Сложное ядро — феодализм патриархальный или дворянский.
Стержень —г раж да в ск ие права супруги.
Противовес — федерация крупных вассалов.
Тон — рыцарские иллюзии.
о
©
ес
с
и
о
Отрочество или 2-я фаза.
Ядро простое — общинные привилегии.
Ядро сложное — культура наук и искусств.
Стержень — освобождение производительного класса
Противовес — представительная система.
Тон — иллюзия свободы.
Апогей или полнота.
Ядра — наука мореплавания, экспериментальная химия.
Характер — обезлесение, государственные займы.
»=с
Зрелость или 3-я фаза.
Ядро простое — меркантильный и фискальный дух.
Ядро сложное — акционерные компании.
Стержень — морская монополия.
Противовес — свободная торговля.
Топ — экономические иллюзии.
Дряхлость или 4-я фаза.
Ядро простое — городские ломбарды.
Ядро сложное — цехи.
Стержень — промышленный феодализм.
Противовес — фермеры.
Тон —иллюзии ассоциации (,,Le Nouveau Monde industriel et
socictaire", 387).
Наша цель — подвигаться вперед; каждый социальный пе¬
риод должен переходить в высший: желание; природы — посте¬
пенный переход варварства ib цивилизацию, цивилизации в га-
рантизм, гарантизма— в простую ассоциацию; то же относится
и к другим периодам!. Так’ же происходит и с фазами: первая
переходит во вторую, вторая — в третью, третья — в четвертую,
эта последняя — в следующую и так далее. Если общество слиш¬
ком долго пребывает в одном периоде или одной фазе, оно
начинает портиться, как застоявшаяся вода (это правило до¬
пускает' некоторые исключения для периодов, стоящих выще
цивилизации).
Книга для чтения по истории философии.
24

— 370 —
Прошло всего одно лишь столетие с тех пор, как мы всту¬
пили в третью фазу цивилизации, но за этот короткий период
времени фаза протекла чрезвычайно быстро, благодаря колос¬
сальному прогрессу индустрии, так что теперь третья фаза
уже достигла своего естественного предел*!. У1 нас слишком
много материалов для столь слабо развитого уровня развитий,
и эти материалы, йе находя для себя естественного прпменеда}!,
перегружают социальный механизм и служат причиной его не¬
домогания. Отсюда и возникает брожение, подтачивающее весь
механизм; Появляются вредные признаки, симптомы усталосэи,
происходящие в результате несоответствия между средствами
цро2йъпцлфности и •вой, более низкой, ступенью развития, «с
которой они применяются. Для 'нашей отсталой третьей фазы
промышленность слишком сильно развита; для нес требуется
хотя бы четвертая фаза;1 отсюда и рождаются все излише¬
ства и упадок, о котором я собираюсь говорить («Le Nouveau
Monde industriel et soci6taire», 418).
Только путем организации системы гарантизма молено войти
в обитель добра. Эту систему надо было бы противопоставить
либерализму, устарелый дух которого годен разве только для
второй фазы, для представительной.системы,, мыслимой,
пожалуй, в маленькой республике, вроде Спарты или Афин, но
совершенно иллюзорной для такой крупной и богатой' страиы,-
как Франция («Le Nouveau Monde industriel et soci^taire», 388).
В каждом обществе существуют в большей или меньшей
степени черты, заимствованные из высших или низших перио¬
дов; так, например, французы заимствовали единство инду¬
стриальных и административных отношений; этот
метод, типичный для шестого периода, был введен при помощи
однородной метрической системы и гражданского кодекса На¬
полеона, — оба нововведения противоречат порядку цивилиза¬
ции, для'которой типично несоответствие индустриаль¬
ных л административных отношений. Итак, в этом
пункте мы отмежевались от цивилизации и вступили
частью в б-|й период. Мы заимствовали кое-что из этого
периода, в частности религиозную терпимость. Англи¬
чане, которые своей нетерпимостью в религии напоминают о
XII в., с этой точки зрения могут быть назва'пы более цивилизо¬
ванными, чем мы. Германцы также цивилизованнее нас в смысле
беспорядочности законов, обычаев и коммерческих отношений.
В Германии на каждом шагу, встречаешь другие меры, монеты,
законы и обычаи, так что там легче, чем в странах с однород-
— 371 —
пой системой мер, денег и т. п., обворовать и надуть шюстра^Д'а.
Этот хаос отношений выгоден для механизма цивилизации, ко¬
торая стремится к возможно большему развитию мошенниче¬
ства; эта цель и была бы достигнута полным расцветом шест¬
надцати отличительных черт цивилизаций.
Между тем философы полагают, что «веротерпимость и
административное и индустриальное сдшгство усовершенство¬
вали! цивилизацию». Они очень плохо выражаются; надо было
сказать, что усовершенствован был В ущерб циви¬
лизации социальный порядок; и, действительно, если
постепенно ввести все 16 черт 6-го периода, то из этого про¬
истекло бы; не улучше!ше, а полное уничтожение' цивилизаций.
Правда, социальный порядок был бы лучше организован, но мы
находились бы не в 5-м, а в 6-м периоде. Эти различия в отличи¬
тельных чертах приводят к забавному выводу, что то немно¬
го е х о р о ш ее, что заключается в цивилизации, обя¬
зано своим существованием влияниям, враждеб¬
ным цивилизации («Th6orie des Quatre Mouvements», 127).
Социальный строй — вот что осуществит мечту всех наций
и даст всем достаток — этот конечный объект всех желаний;
а цивилизация, из стадии которой мы скоро выйдем, — только
преходящее течение, захватывающее все народы в их младен¬
ческом возрасте и совершенно несоответствующее естествен¬
ному предназначению человека; цивилизация — своего рода бо¬
лезнь для человеческого рода, наподобие прорезывания зубов
у детей; болезнь эта длилась лишних две с половиной тысячи
лет по вине нерадивых и гордых софистов, не пожелавших из¬
учать ассоциацию и притяжение; периоды: дикий, патриархаль¬
ный, варварский и цивилизации — только ступени, тернии на
пути к донстижению социального порядка, который является
иСТийным предназначением человека и вне которого все уси¬
лия самЫх лучших правителей Sie приведут к исцелению бед¬
ствий народа.
Итак, напрасно, философы, будете вы искать счастье, роясь
в библиотечных шкафах, — все эго бесплодно до тех пор, пока
не будет искоренена главная причина всех социальных зол —
раздробленность производства или несогласованный
труд, который противоречит намерениям бога1. Вы жалуетесь
на то. что природа отказывает вам в познании ее законов.
Если вы до сих пор не сумели их открыть, почему вы медлите
с признанием недостаточности своих методов и с поисками но¬
вых. Или природа не желает счастья людей, или ваши методы
2 с

— 372 —
отвергнуты природой, раз вы до сих пор пе вырвали у нее
(тайны, которую вы преследуете. Разве природа так' же вра¬
ждебна к усилиям физиков, как к вашим? Нет, потому что они
изучают се законы;, а1 не диктуют ilk ей; а вы только изучаете
способы подавления голоса природы, — голоса, звучащего для
нас в виде влечения и ведущего нас к домашней сельскохозЙТг
ственной ассоциации.
И потому — какой контраст между вашими промахами и
успехами точных наук. Каждый день вы прибавляете новые
заблуждения к куче старых, в то время как физические наук>г
с каждым днем продвигаются вперед по пути истины, разливая
вокруг себя сияние, не менее сильное, чем тот туман, которым
окутывали человечество бредни софистов («Thcorie de L’Unit&
Universelie», II, 128, 129).
О роли страстей.
Все философские капризы, называемые обязанностями
или долгом, Не имеют ничего общего с природой; обязанности
исходят 'от людей, влечение—от бога;, поэтому, кто хочет
знать намерения 'бога, должен изучат!, влечение, самую природу,
без всякого отношения к долгу, понятия о котором изменяются
каждое столетие, в то время как природа страстей была и
будет неизменной для всех народов («Thcorie des Quatro
Mouvements», 107).
Ученый мир весь пропитан доктриной, называемой мо¬
ралью, которая: является смертельным врагом страстного
влечения.
Мораль учит человека быть врагом самому себе, бороться
со своими страстями, подав ляп. их, думать, что бог нс сумел
разумно организовать наЩи души, паши страсти, что он ну¬
ждался в урокаХ Платона и Сенеки, чтобы научиться распре¬
делять характеры и Инстинкты. Пропитанные этими предрас¬
судками о неумении бога, ученые неправильно рассчитали силу
естествешпях импульсов пли влечения страстей, которые мо¬
рально изгоняются и вносятся в список пороков.
Правда, что по отношению к каждому дашюму индивиду¬
уму эти еотестведныр импульсы .(если им предоставить сво-
ббду) приводят только к илу; ио надо рассчитывать их дей¬
ствие на массу, состоящую (приблизительно из 2000 человек,
соединенных общественностью, а не изолированных, пли Свя¬
занных семейными узами; об этом ученые Не подумали, иначе
— 373 —
они б!ы узнали, что как только общество достигает числена
мости; 1600 членов, естественные импульсы или влечения при¬
водят к формированию сррий из контрастирующих групп, в:
которых все стремится к Ставшему притягательным труду, и
к добродетели, ставшей выгодной («Le Nouveau Monde industriel
et soci6taire», 125).
Страсти, которые, по общему мнению, ведут к внутреннему
разладу, на самом деле дают нам ту ценность, которую Мы
считаем столь недостижимой. Но вне механизма, называемого
сериями, разрозненные, противоречивые, эти страсти подобны
ра(знузданным диким зверям и являются непостижимой загад¬
кой. Вот почему философы и требуют их обуздания; требОйа;-
шге это абсурдно в. двояком ютношешш, ибо страсти могут быть
подавлены только насилием или тем, что способно удовлетво¬
рительно заменить их. С другой стороны, если бы их подавляли
действительными средствами, цивилизация быстро стала бы кло¬
ниться к упадку, и мы вернулись бы к кочевому периоду, где
страсти стали бы еще губительнее, чем! в настоящее время. Добро¬
детельность пастухов столь же сомнительна1, как добродетель их
апологетов, и паши утописты, наделяя добродетелью несуществую¬
щие пароды, только доказывают этим невозможность привить до¬
бродетель цивилизации ,(«Th6orie de l’Unite Universelle», III, 33).
Нам хорошо известны пять чувственных страстей — жела¬
ние наслаждений (luxe) *), четыре нежные, трогательные (affe-
etives). страсти, входящие в группы; нам еще остается по¬
знакомиться с 3-мя верховными, направляющими стра-
стями, сложный механизм которых порождает серии; секрет
этого социального механизма умер вместе с первыми; поколе¬
ниями, сумевшими сохранить серии не более, чем 300 ■ лет
(ThOorie des Quatre Mouvements», 118).
Склонность группироваться заключает в, себе следующие
страсти: дружбу, любовь, честолюбие и семействешюсть; онП
достаточно известны, но их пе анализируют, пе сравнивают,
пе строят градаций.
Три и другие страсти, называемые направляющими, со¬
вершенно не признаются и, несмотря па свою высокую цен¬
ность, известны лишь под именем пороков; они именно и
обладают способностью формировать и направлять серии * и
группы — источник социальной гармонии. Но так как в циви-
лизовайном обществе серии пе формируются, то три напра-
зляюшме страсти вносят в. него только беспорядок.
1) Фурье подразумевает мять органов чувств.

— 374 —
Приведем эти
страсти:
Ут.
Дружба.
Лиловый.
Сложение. Круг.
Железо.
Ми.
Любовь.
Голубой.
Деление. Эллипс.
Олово'.
Соль. Семейственность.
Желтый.
Вычитание. Парабола.
Свинец.
Си.
Честолюбие.
Красный.
Умножение. Гипербола.
МоДь.
Ре.
Страсть к интриге.
Индиго.
Прогрессия. Спираль.
Серебро.
Фа.
Непостоянство.
Зеленый.
Пропорция. Квадратура.
Платина.
Ля.
Энтузиазм.
Оранжевый.
Логарифм. Логарифмирование. Золото.
Ут.
Унптензм.	Белый.
(„Theorie de ri7uit6
Степень. Циклоида.
Universelie", 1, 145).
Меркури fi
10-я страсть к интриге (la cabalistc), как и любовь,
имеет свойство смешивать различные слои общества, прибли¬
жать 1П1зшсс к высшему, Каждый м'ожет припомнить случай,
когда он пускал в ход интриги н достигал полного успеха.
Например: предвыборные интриги для прохождения того
или иного кандидата, интриги на бирже при ажиотаже, шггрйгй
влюбленных, желающих вступить в брак против воли родите¬
лей, интриги в семье для заключения выгодного брака1. Если
эти интриги увенчиваются успехом, их участники всегда вызы¬
вают сочувствие; несмотря на некоторое беспокойство, про¬
ведите интриги всегда приносит несколько счастливых минут,
а связанные с ней волнения даже необходимы душе.
Далекая от того бесцветного' спокойствия, прелести кото¬
рого восхваляются моралью, страсть к интриге является истин¬
ным назначением человека. Она удваивает его силы, углубляет
его способности. Сравните беседу, ведущуюся по всем,прави¬
лам этикета, скучную, медленную, пропитанную морализиро¬
ванием, с разговором тех же людей!, чем-нибудь заинтригован¬
ных: вы будете присутствовать при метаморфозе, вы будете
восхищаться их Лаконизмом, их оживлением, актив:ность!ю
мысли; быстротой действий^ решений. Этот чудесный! расцвет
человеческих способностей вырастает на почве 10-й «страсти
к интриге», постояшго царствующей и направляющей труды
и собрания серий.
Так как она всегда добивается каких-либо успехов и так
как группы драгоценны одна' для другой, обаяние интриги ста¬
новится звеном, крепко связывающим членов всех серий, даже
самых не равных («Th6orie de 1’Unite Universelie», IV, 399).
Так что общее усовершенствование промышленности ро¬
дится из страсти, наиболее всех других осуждаемой филосо.-
фами; а именно из страсти к интриге, которая не сумела завое¬
вать у нас титула страсти, несмотря на то, что она прочно
вкоренена в душах самих философов — самых ярых интрига¬
нов в социальном мире.

— 375 -
Интрига — излюбленная страсть женщин; они обожают со¬
перничество, хитрости, вообще все мелкие и крупные аксес¬
суары интригц. Э1го является гарантией их несомненной при¬
годности для нового социального порядка, когда каждая серия
будет нуждаться в бесчисленном множестве интриг, в постоян¬
ном расколе, который гарантировал бы 'непрерывное освеже-
шге и изменение состава членов различных групп.
Но к чему все эти (бесконечные интриги, скажет какой-ни¬
будь философ; почему не сделать так, чтобы все люди были
братьями, чтобы все придерживались одних взглядов, все отка¬
зались бы от призрачных благ богатства?
Почему? Потому, что человек должен обладать данными,
годными для того социального строя, который ему предназна¬
чен богом. Если бы он создал нас для семейного раздробленного
строя жизни, он вложил бы в нас апатию и рыхлость, о которых
грезит философия. Изучая механизм серий,’ мы! увидим, что наибо¬
лее сильной пружиной их является страсть к интриге. Бог, при-
спосо'бившцй нас для игры социальных серий, создал в Нас эту
наклонность к интригам.
Вот почему люди так бхотно с головой бросаются во вся¬
кие интриги и козни. Божество высмеивает их, когда они обра¬
щаются к нему с глупой мольбой сделать их всех братьдм^г,.
всех равными, как этого хочется Плагону и Сенеке. Бог отв|е-
чает им: «Миллиарды веков прошли с тех пор, как я создал
страсти такими, как того требовало единство вселенной; я йе
буду изменять их, чтобы исполнить желание философов какой-то
незаметной плацеты, которая должна, подобно всем другим,
подчиниться 12-ти страстям, а особенно 10-й, страсти к интриге».
12-я — энтузиазм, экстаз (la composite)—та страсть, кото¬
рая состоит из удовольствия чувственного и эмоционального
характера и возникает только на почве соединения этих двух
родов удовольствия. Осуществление этих условий совершенно
немыслимо в цивилизованном обществе, где труд не дает ра¬
дости ни душе, ни телу, и является только проклятием, Яак,
например-, на ткацких фабриках Англии, где мужчины, жен¬
щины и даже дети работают по пятнадцати часов в сутки, в
Душных помещениях и под ударами плети.
Энтузиазм — самая прекрасная из всех двенадцати стра¬
стей, облагораживающая и возвышающая все остальные страсти.
Любовь прекрасна лишь тогда, когда она сложна, т.-е. когда
она соединяет очарование дущи с очарованием тела. Она ста¬
новится пошлостью или миражем, если ограничивается лишь
г- 376 —
одним из этих двух источников. Честолюбие становится актив¬
ным лишь пуская в ход две пружины — жажду славы и корыст¬
ные цели^, Лишь (г<бгДа1 оно способно достигнуть блестящих ре¬
зультатов.
Энтузиазм, увлечение, умение соединить два > рода удо¬
вольствий пользуются общим почетом у людей. Пусть человек
наслаждается изысканными блюдами, тонкими винами; по если
он будет предаваться обжорству изолировашю, в одиночестве,
сен вызовет взрыв насмешек; но если этот же человек пригла¬
сит к себе избранное общество, которое будет одновременно
наслаждаться и хорошим обедом и приятным' дружеским разго¬
вором, хозяин Biaq^iy^KJiT всяческих похвал, ибо его банкеты
явились соединением двух родов удовольствия.
Если люди презирают грубые, исключительно чувственные
удовольствия, то таких же! 'Насмешек заслуживают чисто ду¬
ховные удовольствия,- собрания, где нет ни еды, ни танцев^
ни любви. Ничего, что тешит чувственность, удовлетворяемую
лишь (в!оабра!жепии. Такое собрание, лишенное -одной из
сторон сложной страсти, стремящейся к удовольствию для души
и для чувств, теряет всю свою прелесть и рождает только скуку
и уныние.
11-я — страсть к переменам, к порханию (1а РарШоппс)'
является одиннадцатой по счету, по должна быть рассмотрена
после двенадцатой, ибо она является связующим звеном для
Двух Других страстей — 10-й и 12-й. Если бы работы з се¬
риях доргжйы -были продолжаться, как это проделывают цивис-
лизованные рабочие. 12—15 часов в сутки, то бог вложил бы
в 'нас .склонность к монотонности, отвращение к переменам.
Но работы в сериях должны быть очень кратковременны, а
так как энтузиазм, вдохновляющий нас, может продолжаться
не долее полутора часа, бог вложил в нас страсть к порханию,
к периодическим переменам в фазах жизни и к разнообразию
в роде труда. Вместо 12-ти часов работы', едва прервавшей
скудным и грустным обедом, при социальном строе будут рабо¬
тать нс долее П/я—2 часов; работа будет связана с кучей удо¬
вольствий. с собраниями при участии обоих цолов, где будут
происходить веселые трапезы, сопровождаемые разнообразными
сменами ргвз^лечений и обновлением участников общества.
Без такой гипотезы о будущем порядке труда трудно
было бы понять, с какой целью бог наградил нас тремя стра¬
стями, столь ненавистными для монотонности цивилизации, что
за ними да'ж'е, не признают права на место в ряду страстей,
а причисляют их к nopOKaSf.

— 377 —
Серия, напротив, не могла бы сорганизоваться без постоян¬
ного соперничества этих трех страстей. Вот почему до откры¬
тия механизма серии страсти эти оставались незамеченными и
были рас!смат1рив1аемы, хак пороки. Когда детально будет из¬
учен предназначенный нам богом социальный порядок, эти
предполагаемые пороки превратятся в залоги добродетели и бо¬
гатства; тогда станет понятно, что бог, знал, какие страсти нужны
для социального единства, что оп был бы неправ, если бы изме¬
нил их, и угоду Платону и Сенеке, что .человеческий разум дол¬
жен напрячь все силы, чтобы открыть социальный строй, кото¬
рый соответствовал бы страстям. Никакие моральные теори|и
шщогда Не сумеют их изменить, и, согласно закону дуали;зм!а,
страсти эти приведут нас ко злу в состоянии раздроблен¬
ности и изолированности и к добру в состоянии обществен¬
ности и группового труда («Th6orie de 1’Unite Universelle»,
III, 405—411).
Семь «аффективных» и «верховных» страстей зависят больше
от души, чем от материи; они занимают место примитивных стра¬
стей. Их сложное действие порождает страсть коллективную,
составленную цз семи других, наподобие того, как белый цвет
состоит из соединения семи цветов спектра; эту страсть я на¬
зову гармопизмом или унитеизмом; опа еще менее известил,
чем 10-я, 11-я и 12-я.
Уши теизм есть стремление человека, направленное к
тому, чтобы согласовать свое счастье со счастьем всего окру¬
жающего и всего человеческого рода, ныне столь ненавистного.
Это — безграничный филантропизм, всеобщее взаимное добро¬
желательство, которое сумеет развиться лишь тогда1, когда весь
род человеческий будет богатым, свободным и справедливым
(«ТЬёопе des Quatre Mouvements», 121).
Обжоры и волокиты всегда высмеиваются иивилизов'аниым
обществом, не пошшающим, какое значение бог придает нашим
удовольствиям. Наслаждение — вот единственное орудие, кото¬
рым может пользоваться бог, чтобы править нами и заставляв
нас выполнять его волю; влечение, а не Ирину жденц)ё
властвует над вселенной, и потому чувственные утехи зани¬
мают самое почетное место в расчетах бога («Theorie des
Quatre Mouvements», 237).
Я приведу, чтобы пояснить свою мысль, пример, касаю¬
щийся цели одной из этих будто бы порочных наклонностей.
Я Кы’бираю наиболее распространенную и наиболее усердно-
изгоняемую воспитателями склонность детей к обжорству, их
— 378 —
тяготение к лакомству, а не к хлебу, который им подсовывается
педагогами.
Природа, очевидно, очень глупа, если наделила детей вку¬
сами, столь противоречащими медицинским доктринам. Ведь для
всякого ребенка завтрак, состоящий из одного хлеба, является
наказанием — ему бы хотелось сладкого крема, сладких пече¬
ний, мармеладу и компота, свежих и засахаренных фруктов, ли¬
монада и сладкого вина. Подумаем внимательнее над этими вку¬
сами, преобладающими у всех детей; мы должны ведь вывести,
на основании этого факта, важное решение кто неправ—бог
или педагогическая мораль.
Бог Наделяет всех детей этой любовью к лакомствам; он
мог бы привить им вкус к хлебу и воде, как того требует мо¬
раль, почему" же он умышленно противодействует современным
медицинским доктринам? Объясним его мотивы.
Бог привил детям вкус к тем продуктам, которые будут са¬
мыми дешевыми при социальном порядке. Когда весь земной
шар будет заселен и обработан, а все продукты производству
будут обращаться свободно, без всяких таможенных пошлин,
лакомства, которые я выше перечислил, будут гораздо дешевле
хлеба; фрукты, молочные продукты и сахар будут в изоби¬
лии, а цепы на хлеб сильно повысятся, потому что хлебопаше¬
ство и выпечка хлеба являются тяжелым и пепритягательцым
родом труда: хлеб будет стоить гораздо дороже, чем плоды или
лакомства.
А так (как питание и содержание детей должны стоить1
меньше, чем содержание отцов, бог рассудил очень здраво,
наградив детей любовью к лакомствам, которые будут стоить
дешевле хлеба; в социальном состоянии. Тогда все педагогиме-
екпе доктрины относительно питания детей должны будут быть
признаны ложными, так;ж'е как и все остальные Доктрины,
расходящиеся с влечением. Тогда все поймут, что бог х орошо
сделал то, что оп сделал, и что лучше было бы не терять
бесплодно три тысячи лет, ломая копья против разумных тру¬
дов господа, распределившего вкусы и влечештя страстей,
а Изучить цель этих трудов, рассматривая их не в отдельности
(как. это делают моралисты), а в их общем действии; правда,
это распределение не годится для периода варварства и циви¬
лизации; но бог и не создавал страстей для варварства и циви¬
лизации. Если бы оп заботился об участи этих двух периодов,
он дал бы детям любовь к черствому хлебу, а родителям — лю¬
бовь к бедности, ибо такова участь огромного большинства вар¬
— 379 —
варов и цивилизованных («Le Nouveau Monde industriel et so-
cietaire», 23).
В состоЯшш цивилизации обжорство не связано с пройз-
водством, потому что рабочий-производитель не пользуется про¬
дуктами своего, производства. Поэтому обжорство остается у
нас уделом праздных людей, и по этому одному оно считается
отвратительным, не говоря уже о расходах и излишествах, с
которыми оно связано.
В состоянии цивилизации обжорство будет играть совер¬
шенно другую роль: оно будет наградой не для праздных, а для
трудящихся, ибо самый бедНый труженик будет принимать уча¬
стие в потреблении продуктов производства. К тому же оно
приведет к обузданию излишеств вследствие варьирования Я
послужил новым стимулом к труду, так как свяжет интриги по
потреблению с интригами по производству, приготовлению и
распределению. Ив числа этих четырех важнее всего произ¬
водство, а принцип, которым оно направляется, это — популяри¬
зация, распространение обжорства. И, действительно, если бы
Можно было развить у всех людей изысканный гастрономиче¬
ский вкус, даже в отношении самой простой пищи, вроде ка¬
пусты или репы, и Дать каждому такой достаток, чтоб он мог
отказываться от продуктов среднего качества, то через не¬
сколько Лет в каждой стране культивировались бы продукты
только наивысшего качества; ведь все сомнительные продукты,
произрастающие на плохой почве, вроде горьких персиков,
горьких дынь, не нашли бы для себя сбыта, и тогда в каждой
местности стали бы культивироваться продукты высшего каче¬
ства, в соответствии с местными почвенными и климатическими
условиями; жители стали бы удабривать почву или отводйли бй
неподходящие для обработки участки под лес, под искусствен-
|пые луга, вообще, предназначили бы их для такой цели, кото¬
рая дала' бы в конечном итоге продукт наивысшего качеств^.
Надо исходить из принципа, что требование раз¬
вития изысканности и утонченности среди массы
потребителей пищевых продуктов, одежды, тка¬
ней, мебели и т. д. привело бы к общему расцвету’
и усовершенствованию индустрии («Le Nouveau
Mondo industriel et societaire», 253).
Для чег,о фт нужны были .членам гармонии утонченность
и изыскатшость всех продуктов производства, если бы им при¬
ходилось иметь дело с моралистами, обладающими неразвитым
вкусом,,' отказывающимися от изысканных блюд, от всех видав
— 380 —
утонченности во славу репрессивной м,Ьрали. В этом случае
развитие культуры остановилось бы, земледельческая промыш¬
ленность вернулась бы к прежнему огрубению, и получилась бы
та же картина, что и теперь, когда среди ста цивилизованною:
людей с трудом Можно найти одного топкого ценителя и зна¬
тока того Или иного продукта; этим и объясняется то, что тор¬
говцы с таким успехом подсовывают потребителям фальсифи¬
цированные продукты; они уверены в сбыте, и, в результате
все съестные припасы в цивилизации из рук вон плохи.
Чтобы избегнуть этого зла в общественном состоянии, дети
будут воспитываться в духе интриг в отношении потреблении,
приготовления и производства. С раннего детства они при¬
выкнут разбираться в своих вкусах, в тонкостях каждого блюда,
каждой вещи,, требовать приготовления пищи по своему вкусу,
с тем, чтобы в свое время самим научиться приготавливать
все это («Lc Nouveau Monde industriel et soci6taire», 71).
В состоянии цивилизации, где труд ненавистен, где люди
слишком, бедны, чтоб участвовать в потреблении дорогих то¬
варов, и где гастрономы не участвуют в производстве, обжор¬
ство не связано непосредственно ,с производством, там обжор¬
ство является простым щ, дезменным инстинктом, как все ин¬
стинкты, не причастные к механизму сложности, в котором
производство и потребление доступно для каждого индивидуума
(«Theoric de l’Unit6 Universelle», III, 50).
Тот же самый аргумент можно привести по отношению к
каждой из других страстей, которые именуются у вас поро¬
ками. Вы увидите, На основании теории комбинирования, что
все наши страсти и черты характера хороши и разумно распре¬
делены. что надо их развивать, а пс исправлять природу («Theorie
des Quatre Mouvements», 104).
Исходя из этого принципа, легко заключить, что чем рас¬
пространеннее и разнообразнее станут удовольствия, тем мел ее
можно будет ими злоупотреблять, ибо удовольствия, как и труд,
становятся залогом здоровья, когда1 ими пользуются умеренно.
Обед, продолжающийся час и сопровождаемый оживленной
беседой, исключающей возможность есть грубо и быстро, по¬
неволе будет умеренным и приведет к восстановлению и укре¬
плению сил, a lie к Обжорству, царящему, на' скучных, беско¬
нечных обедах цивилизованных.
Гармония, которая предоставит всем, особенно1 богатым,
огромный выбор удовольствий, меняющихся каждый час
пли даже карКдь^е четверть часа, предохранит л^эдей, хотя бы
— 381 —
только из-за многочисленности развлечений от всяких эксцес¬
сов: смена удовольствий будет залогом, умеренности п здоровья.
ДаЬкДый выиграет в силе пропорционально числу своих раз-
влечеппй. Такой результат отличается от явлений, наблюдаемых
в шрилнзации, где веселящиеся люди раньше всех становятся
бессильными (инвалидами. В этом виноваты пе удовольствия,
но редкость удовольствий, что влечет за собой излише¬
ства, дающие право моралистам осуждать эпикурейство.
Так что здоровый порядок, равновесие и умеренность наших
чувств родятся из изобилия удовольствий, ныне действующих
столь губительно из-за Излишеств, вызванных пх недоступностью
(«Theoric de I’UnitC Universelie», III, 551).
Моя теория ограничивается тем, чтобы! утилизировать
все. даже отвергаемые, страсти, ничего в них не
меняя, оставляя их такими, к а'кими их создала при¬
рода. В этом заключается все волшебст!во, все тайные расчеты
влечения страстей. Нечего спорить, прав был бог или непрад;
дав- людям те или иные страсти; общественный порядок при¬
меняет их такими, какими их дал бог, ничего в Них' Не меняй
(«ТЬёопо de 1’Unite Universelie», IV", 157).
Его механизм приводит к полному согласованию интере¬
сов .тачпости коллектива, всегда расхрдящйхся в состоянии
цивилизации.
Оп принимает людей такими, каковы они есть, умело поль¬
зуясь антипатиями и расколом, который считается теперь предо¬
судительным, и не обвиняет провидение, которое заботилось
о всеобщей гармонии и единстве.	/
Наконец, он не нарушает установленного строя, доволь¬
ствуясь небольшими ЧоНыТа'ми, которые., вызовут подражания
из-за двойной приманки учетверенного производства аг притя¬
гательности труда («La Eausse Industrie», 497).
(III. Фурье. Избранные сочинения, М., 1918, стр. 31 — 41.)

РОБЕРТ ОУЭН.
Катехизис нового нравственного мира.
Посвящается истине, устраняющей
всякую таинственность и все заблу¬
ждения и опасения людей.
Вопрос. Что такое человек?
Ответ. Организованное существо или животное, обладаю¬
щее известными физическими, умственными и нравственными
свойствами и способностями и обнаруживающее влечение
к 'одним предметам и антипатию к другим.
Вопрос. Чем отличается он от других животных пли из¬
вестных организованных существ?
Ответ. Тем, что он одарен уйствеиными и Нравственными
способностями, превосходящими способности всех остальных жи¬
вотных; благодаря этому он может подчинять ‘их своей
власти. Поэтому он является повелителем животных.
Вопрос. Каким образом произошел человек?
Ответ. Еще неизвестны .Такие факты, на основании кото¬
рых кто бы то нй было из людей мог бы дать разумный
или удовлетворительный ответ на этот вопрос. В настоящее
время бесполезно .заниматься рассмотрением этого вопроса, и
единственное правильное его разрешение заключается в том,
что человек, равно как и все остальные организованные су¬
щества, обязан своим происхождением неизвестной ему силе.
Каждому из этих организованных существ присущи особые свой¬
ства или особые влечения и антипатии, которые являются зако-
памп его натуры или естественными законами для всякого вида.
Всякое существо сообразуется с общими и индивидуальными
законами, существующими для его вида.
Вопрос. Какие влечения свойственны человеческой
природе?

— 383 —
Ответ. Вообще человеку свойственно желание приятных
ощущений, в особенности желание питаться и привязанность
к тем существам, которые насыщают его, когда он чувствует
голод или жажду, желание спать или отдыхать, когда он устал
физически или душою, желание иметь потомство, сообразно
законам своей натуры, желание надлежащим образом про¬
являть вёе свои физические,- умственные и нравствен¬
ные способности и силы,, развитие которых только и
может’ сделать его здоровым и счастливым, желание все¬
гда говорить правду или выражать все свои впечатле¬
ния без обмана, желание доставлять другим или распространять
па других счастье или приятные ощущения, которыми сам оп
наслаждается, желание всегда испытывать приятные ощущения
и, следовательно, переходить от одного ощущения к другому,
как только первое ощущение перестает доставлять удовольствие,
И желание полной свободы действий.
Вопрос. К чему человек по природе своей чувствует
антипатию?
Ответ. Вообще человек чувствует отвращение ко всему
тому, что причиняет индивидууму физическое, умственное или
нравственное страдание; bi особенности же он чувствует отвра¬
щение ко всему Тому, что лишает его возможности питаться
или препятствует ему добывать себе пищу в Таком количестве,
которого достаточно для удовлетворения его естественных по¬
требностей, когда он чувствует голод или жажду; отвраще¬
ние ко всему тому, что лишает его возможности как следует
отдыхать или спать; колзсему тому, что препятствует ему раз¬
множаться, когда его организация вызывает в нем естествен¬
ное влечение к этому; ко всему тому, что мешает ему свободно
проявлять свои физические, умственные и нравственные силы
и способности всякий раз, когда его организация побуждает
его проявлять их; отвращение ко всему Тому, что препятствует
ему свободно выражать те убеждения п чувства, которые его
организация побуждает его усваивать или разделять; отвраще¬
ние ко всему тому, что причиняет болезненное ощущение тели,
кто не причинил вреда его организации, или к тому, что ме¬
шает их возможности испытывать приятные ощущения, и от¬
вращение ко всему тому, что стесняет его свободу действий,
соответствующую естественным побуждениям его организации.
Вопрос. Наделил ли сам! человек себя всеми этими вле¬
чениями или лишь некоторыми из них?

— 384 —
Ответ. Нет; он не в состоянии наделить себя хотя бы
даже 'и в незначительнейшей степени любым из этих влечений;.
Вопрос. Справедливо ли или полезно ли хвалить или по¬
рицать человека, вознаграждать или наказывать его, или каким
либо образом возлагать на него ответственность пред челове¬
ком или пред каким, бы то пи было другим существом за то,
что у пего развились такие влечения, или какое-нибудь из осо¬
бенных качеств или способностей?
Ответ. Нет, эта мысль весьма1 нелепа, и она оказалась
чрезвычайно вредной! на практике.
Вопрос. Хороши пли дурны эти влечения человеческой
природы?
Ответ, Все они весьма хороши, так как все они необхо¬
димы для того, чтобы образовалось мыслящее, разумное и счаст¬
ливое существо и для того, чтобы вид продолжал существовать.
Вопрос. В чем состоит счастье человека?
Ответ. В приятных ощущениях или в умеренном удовле¬
творении всех его естественных потребностей.
Вопрос. Какие практические меры могут обеспечить всем
людям па всю жизнь наибольшее количество невиннейших или
здоровых приятных ощущений?
Ответ. Такие соглашения (arrangements), благодаря кото¬
рым в надлежащий период жизни все физические, умственные
и нравственные силы и способности человеческой природы про¬
являлись бы в здоровой и невинной деятельности, и которые
обеспечивали бы регулярное и умеренное проявление этих сил
и способностей, соответствующее организации п характеру ка¬
ждого индивидуума. Эти соглашения должны также предотвра¬
щать возможность, того, чтобы желания не шли так далеко,
или шли далее этого, так как лишь состояние, соответствующее
такому равновесию. может доставить человеку высшее актив¬
ное и прочное наслаждение.
Вопрос. В чем состоит несчастье человека?
Ответ. В болезненных ощущениях или в том, что потреб¬
ности, вытекающие из его физических, умственных пли нрав¬
ственных способностей, не удовлетворяются.
Вопрос. При наличности каких условий человек станет
хорошим или разумрым существом?
Ответ. КоГда все потребности, вытекающие из его орга¬
низации, будут регулярно и умеренно удовлетворяться.
Вопрос. Когда человек становится дурным или неблаго¬
разумным существом?

— 385 —
Ответ. Когда потребности, вытекающие из его природы
или организации, не удовлетворяются.
Вопрос. При каких обстоятельствах легче всего будет
управлять .человеком?
Ответ. При соглашениях, которые дадут ему возможность
во всякое время умеренно удовлетворять свои естественные
потребности;
Вопрос. Когда труднее всего управлять человеком?
Ответ. Когда физические, умственные и нравственные по¬
требности его организации всего менее удовлетворяются.
Вопрос. Каким образом все потребности человеческой
природы могут умеренно удовлетворяться, Так, чтобы это было
полезно для индивидуума и для общества?
Ответ. Это. могут делать правительства для людей, за¬
ключающих между собой всеобщие соглашения для достижения
этих результатов.
Вопрос. Можно ли теперь достигнуть фактического осу¬
ществления этой великой цели человеческих стремлений такими
мерами, которые могли бы принять правительства наиболее ци¬
вилизованных стран?
Ответ. Да; и это было бы в высшей степени благотворно
для всех: человек не узнает счастья до тех пор, пока пе будет
достигнут этот великий результат.
Вопрос. Был ли когда-либо человек, в какой-либо стране,
каким-либо правительством поставлен в такие условия, которые
допускали бы регулярное и умеренное удовлетворение всех его
естественных потребностей?
Ответ. Нет, никогда. Общество никогда и не приближа¬
лось сколько-нибудь к такому рациональному состоянию.
Вопрос. Возможно ли теперь поставить человека в такие
условия, которые дали бы ему возможность умеренно удовле¬
творять все его естественные потребности таким образом, чтобы
это было полезно для него и как для индивидуума и как для
члена общества?
Ответ. Да, потому что имеется огромное множество
средств и материалов, которые могли бы дать человеку возмож¬
ность достигнуть этого счастливого состояния. Теперь нужно
Только согласие общественной воли, чтобы побудить все пра¬
вительства, какова бы ни была их .форма, серьезно начать мир*
ными и рациональными способами осуществлять эту перемену,
благотворную для всех индивидуумов и для всех государств.
Книга ДЛЯ чтения пи истории филосОфм.	25

— 386 --
Вопрос. Какие препятствия мешают тому, чтобы теперь же
совершилось такое изменение в воле общества, которое, как
вы утверждаете, может так быстро произвести это великое и
славное освобождение человечества от невежества, греха и
нищеты?
Ответ. Самыми страшными, препятствиями являются те
основные заблуждения, которые до сих дор внушались обще¬
ственной воле.
Вопрос. Каковы эти основные заблуждения, которые при¬
носят такой вред, препятствуя всеобщему усовершенствованию
и счастью?
Ответ. Это те основные заблуждения, из которых выте¬
кает все нравственное зло и которые лежали и лежат в основе
всех учреждений во всех странах.
Вопрос. Каковы эти заблуждения и учреждения?
Ответ. Это те заблуждения и учреждения, которые теперь
находят поддержку со стороны духовенства и правительства
всех тех стран, в которых имеются священники и правители.
Вопрос. Полезны ли эти заблуждения и учреждения для
священников и правителей?
Ответ. Нет, напротив того: ведь как люди они лишаются
всех высших естественных благ. Но общество приучило их с дет¬
ских лет верить, что эти заблуждения и учреждения очень
полезны для mix, и что без mix нельзя было бы мирно упра¬
влять обществом, и что в нем происходили бы величайшие бес¬
порядки и смуты.
Вопрос. Итак, может ли общество внушать населению
Англии и других стран грубые заблуждения, выдаваемые за
истины, или учить людей с самого рождения одной истине?
Ответ. Да. Общество может заставлять население получать
и сохранять на всю -жизнь сильные впечатления, предраспо¬
лагающие к заблуждению или к истине, по гораздо легче
было бы внушать уверенность в истине, чем в заблуждении,
если бы духовенство не руководило образованием характера
народа.
Вопрос. Что такое общество, мнение которого оказывает
такое всесильное, полезное или вредное, действие?
Ответ. Это некоторое количество индивидуумов обоего
пола, образующих ассоциацию для взаимной поддержки «л для
взаимного удобства. Их общие чувства, из которых образуется
обществсшгое мнение, могут, даже мгновенно, вызвать в высшей
степени важные изменения.

— 387 —
Вопрос. Когда .человек оказывается более могуществен¬
ным ц в> хорошем и дурном смысле? Когда он действует ин¬
дивидуально и без поддержки .со стороны своих товарищей,
или когда он соединяется с ними, образуя общество?
Ответ. Тогда, когда он соединяется с ними, образуя обще¬
ство. Ведь в таком случае силы’ каждого члена общества зна¬
чительно увеличиваются, тогда как его действия могут быть
целесообразно контролируемы и направляемы обществом и ока¬
зываются благодаря этому гораздо более производительными
в хорошем или в дурном смысле.
Вопрос. Когда индивидуум может более способствовать
счастью человечества? Когда его собственный интерес оказы¬
вается противоположным интересам общества, или когда все
его интересы совпадают и отождествляются с интересами об¬
щества?
Ответ. Когда все интересы индивидуума и общества ото¬
ждествляются, подобно юттересам одной семьи, силы, способ¬
ности, имущества и владения которой будут непосредственно
способствовать благосостоянию л счастью -каждого индиви¬
дуума, без всякого пристрастия, соответственно особым свой¬
ствам каждого члена этой великой семьи.
Вопрос. Является ли доказательством мудрости челове¬
чества то, что оно усваивает такие взгляды и создает па основе
их такие учреждения, благодаря которым интересы индивиду¬
умов неизбежно становятся враждебными интересам общества?
Ответ. Нет. Ведь эТи взгляды и все те учреждение,
в основе которых лежит предположение их правильности, ciro-
собствуют увековечению невежества, бедности и разлада и раз-
зитию низших чувств и худших страстей, которые могут таиться
в человеческой природе. Итак, эти ошибочные взгляды и неудо¬
влетворительные учреждения должны порождать гораздо
больше зла, чем добра, и доставлять всему человечеству го¬
раздо больше болезненных, чем приятных, ощущений. Вслед¬
ствие этого земля обращается в обиталище демонов, в ад, между
тем как теперь легко можно было бы обратить ее в рай.
Вопрос. Следовательно, все эти заблуждения, из которых
вытекаЬт законы, учреждения и действия, вызывают антагонизм
интересов человечества и создают противоположность между
мнимым интересом индивидуумов и реальным общественным
интересом .человеческого рода? Не способны ли все эти заблу¬
ждения причинять каждому индивидууму, как мужчине, так и
25*

— 388 —
женщине, каково бы ни было его положение; гораздо больше
страданий, чем доставлять удовольствий в жизни?
О т в е т. Конечно. Ни один- из законов природы не является
более постоянным и неизменным, чем закон, в сил}* которого
объединенные интересы более индивидуальных интересов спо¬
собны обеспечить прочность огромного превосходства челове¬
ческого рода над всеми другими земными существами.
Вопрос. Является ли доказательством здравого смысла
или благоразумия человечества то, что оно усваивает Такне
взгляды и создает такие учреждения, благодаря которым по¬
лучаются только приятные ощущения, или то, что оно устаи¬
вает’ такие взгляды, вследствие, которых жизнь всех будет полна
мучительных ощущений?
Ответ. Благоразумно и рационально усваивать такие прин¬
ципы и создавать такие учреждения, которые могут обеспечить
всем индивидуумам приятные ощущения на всю жизнь. И в выс¬
шей степени нелепо и нерационально’ создавать учреждения,
в основе которых лежат воображаемые понятия, противоре¬
чащие фактам и неизбежно вызывающие в жизни каждого ин¬
дивидуума больше мучительных, чем приятных, ощущений.
Вопрос. Какие учреждения, в основе которых лежат оши¬
бочные взгляды, причиняют человечеству всего более стра¬
даний?
Ответ. Те учреждения; которые 1вытекак>т из взглядов
или из фантазий, согласно которым человек организован так,
что он по природе зол; что он способен по своей воле со¬
ставлять себе убеждения и по произволу чувствовать или не
чувствовать, вопреки определенным законам его организаций,
то-есть законам природы, которые заставляют его, несмотря нас
его волю или Па его желание противоположного, верить, ру¬
ководясь убеждениями, производящими наиболее сильное дей¬
ствие па его ум, и чувствовать так, как его заставляет чув-
сгвовать его индивидуальная природа, и которые поддержи¬
вают эти взгляды или фантазии.
Вопрос. Можете вы точнее выяснить, каковы эти учре¬
ждения?
Ответ. Да, это тс учреждения, которые были придуманы
и теперь поддерживаются для того, чтобы внушать народу выше¬
упомянутые ошибочные взгляды, и те учреждения, которые
былп придуманы для того, чтобы принуждать силою так на¬
зываемого закона ко всяким вредным, несправедливым и неблаго¬
разумным действиям, неизбежно вытекающим из эТих диких
и нелепых фантазий.

— 389 —
Вопрос. Укажите точнее, какие учреждения вытекают из
этих ошибочных предположений?
Ответ. Все учреждения, поддерживающие в мире духо¬
венство и его храмы; все учреждения, поддерживающие юри¬
стов, судей и должностных лиц н их суды во всем мире. Вес
обширные учреждения для поддержания постоянных военных сил
в мире; для поддержания в мире системы покупки и . продажи ради
денег, которые не представляют прямо и чссТно реалы'Эй соб-
ственности и стоимость которых изменяется, когда ее измеряют
постоянным количеством и качеством предметов, наиболее не¬
обходимых'для жизни. Также все те учреждения, которые разъ¬
единяют интересы и чувства индивидуумов; которые вызывают
разделение человечества на отдельные семейства, на классы,
секты, партии и па те обособленные группы, которые назы¬
ваются нациями; которые вызывают противоположность между
мнимым интересом индивидуумов и мнимым интересом общества,
между тем как реальные интересы тех и других всегда оказы¬
ваются тождественными.
Бодрое. Существуют ли еще и другие учреждения, вызы¬
вающие больше страданий, чем удовольствий?
Ответ. Да, существует еще бесчисленное множество дру¬
гих, но они прямо (или косвенно вытекают из какого-нибудь
из вышеупомянутых учреждений, т.-е. из тех учреждений, ко-
-орые называются религией, заколом, браком и частной соб¬
ственностью и которые; все противоречат законам природы.
Вопрос. Каким образом духовенство вызывало в мире
больше страданий, чем наслаждений?
Ответ. Своим постоянным стремлением бороться против
естественных склонностей человека, которые они невеже¬
ственно называют пороками и невежественным поощрением; ока¬
зываемым ими его непривлекательным склонностям, которые они
называют добродетелями. Таким образом oini заставляют чело¬
века становиться неблагоразумным или злым.
Вопрос. Итак, благоразумно ли продолжать сохранять
духовенство и его различные учреждения?
Ответ. Нет, по вышеизложенным причинам, сохранение
какой-либо части его или какого-либо цз учреждений, оказы¬
вающих ему косвенную поддержку, является величайшей из всех
ошибок.
Вопрос. Каким образом своды законов, имеющих силу
в мире, были составлены так, чтобы вызывать больше страда¬
ний, чем наслаждений?

— 390 —
Ответ. Таким же общим способом. Ведь они были со¬
ставлены для того, чтобы бороться против проявления привле¬
кательных естественных склонностей человека и предотвращать
его, и чтобы поддерживать естественные непривлекательные
склсшюстп человека, т.-е. для того, чтобы противоречить зако¬
нам физической, умственной и нравственной природы человека.
Но все привлекательные склонности человека хороши и необ¬
ходимы для укрепления его здоровья и обеспечения его счастья.
Тс своды законов, которые были придуманы, применяются и
противоречат этим привлекательным свойствам, рассчитаны на
то, чтобы делать человека неблагоразумным и злым и, несо¬
мненно, они достигают этого результата.
Вопрос. Итак, благоразумно ли сохранять эти своды за¬
конов и эти учреждения и поддерживать их?
Ответ. Нет, по вышеизложенным причинам в высшей сте¬
пени неблагоразумно сохранять их или продолжать оказывать
им какую-либо поддержку.
Вопрос. Каким образом военные учреждения и военные
флоты рассчитаны па то, чтобы вызывать больше страданий,
чем наслаждений?
Ответ. Благодаря тому, что они придуманы и приме¬
няются для того, чтобы физической силой принуждать чело¬
века действовать и говорить, вопреки его убеждениям и вопреки
его чувствам и естественным влечениям и, следовательно, за-
с+авлять его, вопреки своей натуре, делаться неблагоразумным
и злым.
Вопрос. Итак, благоразумно ли сохранять постоянные
военные учреждения и военные 'флоты?
Ответ. Нет, в высшей степени неблагоразумно, потому
что, пока терпят их существование, человечество вынуждено
пребывать в рабстве и нищете; теперь эти учреждения бес¬
полезны, так как не нужно применять физическую силу для
того, чтобы побудить человека действовать согласно его есте¬
ственным склонностям.
Вопрос. Каким образом покупка и продажа продуктов и
обмен па условные деньги, металлические или бумажные, для
получения денежной прибыли рассчитана на то, чтобы вызвать
больше страданий, чек! наслаждений?
Ответ. Благодаря чрезвычайно вредному действию, ока¬
зываемому торговыми сделками для получения денежной при¬
были на настроение мысли и поведение всякого занимающегося
ими шщивидуума, так как это занятие в высшей степени пеблаго-
— 391 —
приятно отражается на характере и делает покупателей и продав¬
цов лицемерами, а также вызывает во всем человечестве постоян¬
ную борьбу алчных желаний: всякий старается извлечь выгоду
из неосведомленности или слабости других лиц; все удобства
человеческой жизни достаются праздным и недостойным людям, а
производители в значительной степени лишаются их. И вслед¬
ствие того, что крайне затрудняется увеличение наиболее цен¬
ного богатства, потому что, Таким образом, его возрастание
ограничено тем количеством условного орудия обращения, кото¬
рым могут располагать производители, создающие богатство.
Вопрос. Каким образом система индивидуальной конку¬
ренции из-за тех благ, которые необходимы для жизни и до¬
ставляют комфорт, ц те общественные учреждения, которые
нужны для того, чтобы продолжала существовать эта конкурен¬
ция, порождают больше зла, чем добра?
Ответ. Благодаря тому, что каковы бы ни были прежде
вытекавшие из них результаты, теперь они рассчитаны на то,
чтобы в высшей степени замедлить улучшение, чтобы распро¬
странять обман и все дурные страсти во всех разветвлениях
общества; чтобы во много раз увеличивать утомительность чело¬
веческого существования и труда. Благодаря этой системе че¬
ловек становится плутом, который воображает, что1 он ловок,
между тем как он в то же время обманывает самого себя.
Эта система лишает его многих наслаждений; она понижает
его умственные и нравственные способности и придает каждой
из этих его естественных способностей ложное направление.
К тому же эта система рассчитана на то, чтобы а детства
приучать человека быть глупцом и плутом и низводить его до
уровня бессмысленнейших животных. При наличности ныне су¬
ществующих материалов, способных осчастливить человечество,
эта система в самом деле является одним из главных зол, суще¬
ствующих в мире, так как она оказывается великой расточи-
телыпщей и разрушительницей богатства, огромным препНг-
ствием для возрастания его производства и для пользова¬
ния им.
Вопрос. Что должп,ы были бы теперь сделать' Народы
и правительства для устранения причин, вызывающих страдание
или зло, и для обеспечения непрерывного прогресса, тсоторыЙ
явится источником наслаждения и добра, без всякого регресса
в будущем?
Ответ. Отказаться otr всех основных заблуждений, поро¬
ждающих нравственное зло, являющееся источником всех стра-
— 392 —
далия, и усвоить основные принципы нравственного добра,
являющегося источником всякого наслаждения. Предоставить
учреждениям, созданным для сохранения в мире страданий или
нравственного зла, умереть не насильственной, а медленной,
естественной смертью, ц немедленно создать новые учреждения,
доставляющие и поддерживающие наслаждение или нравствен¬
ное добро. To-есть согласиться, чтобы все могли постоянно
и вполне искренно -провозглашать принцип мира и истины и
применять его и чтобы все перестали провозглашать и приме¬
нять принципы насилия и лжи.
В о п'р о с. Возможно ли осуществить столь славное измене¬
ние в человеческих дедах, пе вызывая смуты и бесконечного
беспорядка во всем обществе?
Ответ. Осуществить это преобразование чрезвычайно
легко. Все материалы, необходимые для полного и быстрого
осуществления его, имеются в настоящее время в распоряжении
как европейских и американских правительств, так и прави¬
тельств государств, находящихся в отдаленнейших частях света.
Вопрос. Пострадали ли бы правительства, воспользовав¬
шись, таким образом, этими материалам!?
Ответ. Наоборот; это было бы гораздо полезнее для пра¬
вителей, как индивидуумов, чем полный успех всех тех планов,
которые, они до сих пор придумали, или которые они ’теперь
желают* осуществить при господстве нравственного зла.
Вопрос. Почему же они пе принимают немедленно таких
мер, которые дали бы им возможность безотлагательно осуще¬
ствить это преобразование?
Ответ. Потому что они недостаточно понимают принципы
п еще менее понимают, каким образом следует применять гтн
принципы, а4лишь благодаря этим принципам и пх приме¬
нению можно осуществить это преобразование; и потому что,
если бы они и знали й принципы, и их применение, обществен¬
ное мнение, которое правит миром, не оказалось бы достаточно
просвещегшым, чтобы дать им возможность, вопреки ему, совер¬
шить такое великое преобразование в человеческих делах.
Вопрос. Итак, от общественного мнения зависит, когда
будет осуществлено это великое преобразование?
Ответ. Это зависит исключительно от общественного
мнения.
Вопрос. Итак, повидимому, важнейшим делом, которым-
может заняться человек, является содействие образованию но¬
— 393 —
вого общественного мнения, благоприятного для истины и вра¬
ждебного лжи?
Ответ. Конечно, теперь важнейшим делом, которым чело¬
век может заняться, является устранение причины всех зол
и устаповлщще вечного добра для человечества.
Вопрос. Каким образом можно образовать эго повое об¬
щественное мнение?
Ответ. Усилиями друзей истины, которые настолько му¬
жественны, что они станут бороться против заблуждений на¬
рода и распространенных предрассудков; которые будут высту¬
пал!. на народных собраниях, публичных лекциях, диспутах и
займутся распространением дешевых изданий, отстаивающих
истину против лжи; и которые станут членами образующейся ныне
ассоциации для распространения во всем мире цетины без при¬
меси лжи.
Вопрос. Каким образом можно содействовать этим полез¬
ным для общества действиям и совершать их настолько энер¬
гично и настойчиво, чтобы вскоре достигнуть осуществления
вышеупомянутой великой цели?
Ответ. Целесообразными, активными, энергическими, хо¬
рошо обдуманными мерами вышеупомянутой ассоциации.
Вопрос. Как она называется?
Ответ. «Ассоциация всех классов, всех наций зля обра¬
зования Нового Нравственного Мира».
Вопрос. Каким образом может эта ассоциация способ¬
ствовать изменению общественного мнения?
Ответ. Созывая народные собрашгя и содействуя устрой¬
ству публичных лекций и диспутов в столице для распростра¬
нения этих истин, и образуя группы подобных ассоциаций во
всех частях страны, а также и повсюду у других наций, пока
они не распространятся во всем мире. Эти ассоциации сами себя
обеспечат от недостатка денежных средств и от всех искус¬
ственно создаваемых бедствий в жизшг, вытекающих из нынеш¬
ней системы нравственного зла, т.-е. они сами будут созда¬
вать для себя все нужное для обеспечения себе прочного счастья.
(.The Catechism of The New Moral World" by K. Owen, Manchester: sine dat.
Мереи, с аиглийск. А. Воде н.)

ПЬЕР-ЖОЗЕФ ПРУДОН.
Народная философия.
§ 1. Приобщение парода к философии.
Прежде всего мы должны выяснить смысл заглавия на¬
шего нового труда и наше намерение.
С тех пор, как для .человечества начался период цивили-
защщ, с незапамятных времен народ, говорит Поль Луи
Курье, молится и платит.
Он молится за своих государей, за свое начальство, \за
своих эксплоататоров, за своих паразитов.
Он молится, как Иисус Христос, за своих палач ей.
Он молится даже за тех лиц, которые, в силу занимае¬
мого ими положения, должны были бы молиться за него.
Затем оп платит тем лицам, за которых он молится.
Он платит правительству, судебному ведомству, полиции,
церкви, дворянству, короне; он платит ренту; он платит соб¬
ственнику и экзекуционному сыщику, т.-е. солдату.
Он платит за все свои действия, за право двигаться, поку¬
пать и продавать, пить, есть, дышать, греться на солнце, ро¬
диться и умереть.
Он платит даже за разрешение работать.
И он молит небо дать ему возможность, благословляя сеой
труд, платить все больше и больше.
Народ всегда только молился и платил; мы полагаем, что
пора научить его философски мыслить.
Народ не может удовлетворяться скептицизмом, как де¬
лают господа академики м остроумные буржуа и придвор-
ные. Индифферентизм вреден для пего, легкомыслие противно
ему; он старается избежать заражающей его развращенности
высших классов. Впрочем, он хочет для всех того жё, .чего
— 395 —
он требует для себя, и он пе лицеприятен. Например, он ни¬
когда не стал бы утверждать, .что для буржуазии нужна рели¬
гия, что религия необходима для всегдашних посетителей биржи,
для журнальной и Театральной богемы, для этого бесчислен¬
ного множества лиц, живущих проституцией и интригами; но
что касается его, то его здоровое сознание не нуждается в боге.
Народ не хочет шг обманывать, пи продолжать быть обману¬
тым; в настоящее время он требует положительного закона,
основанного на разуме и на справедливости, который обязателен
для всех и над которым никто не мог бы насмехаться.
Достаточно ли было бы для того, чтобы удовлетворить это
желание парода, реформировать старый культ? Народ .давно
заметил, что образованные люди уже не признают религий,
между тем, как оп еще веровал, .что даже в храмах она утра¬
тила всякий кредит и всякое обаяние; что опа уже не имеет
никакого значения в политике и в делах; наконец, что отде¬
ление веры от закона всюду стало аксиомой правительства.
Теперь терпимость со Стороны государства прикрывает религий);
прежде было как раз наоборот. Итак, народ увлекся движе¬
нием, начатым его вождями: он пе доверяет духовной власти,
оп уже не хочет религии, из которой клерикальный и анти¬
клерикальный маккиавслизм сделал орудие порабощения. Кто же
вшюват?
Но есть ли у народа способность к философии?
Мы нс колеблясь отвечаем: да, так же, как и к чтспиюу
к писанию п к счету; так же, как и к изучению катехизиса
и к ремеслу. Мы даже думаем, что философия вполне может
войти ,в существенную часть народного образования, в ремесло:
тело внимания и привычки. Первоначальное образование тре¬
бует трех лет, обучите ремеслу — трех лет, всего шесть лет;
что же касается философии, усвоение которой народом стало
длг нашего времени крайне необходимым, то, если бы сна
потребовала от плебея сверх шести лет первоначального и про¬
фессионального образовачшя, которым его обременяют, одного
часа в неделю в продолжение еще шести лет, то разве можно
было бы на этом основании отрицать способность парода к фи¬
лософии?
' Народ — философ, потому что оп уста'л молиться и Платить.
Ему надоели фарисеи и мытари, и теперь все его желания
заключаются в том!, чтобы научиться приводить свои идеи в по¬
рядок и освободиться от этого мира пошлинных застав и |чеТок.
Мы с несколькими друзьями решили посвятить свои силы этому,
— 396 —•
будучи уверены, что если наше изложение этой народней! фи¬
лософии иногда будет оказываться слишком растянутым, то,
раз истина будет выяснена, найдутся люди, 1соторые изложат
ее короче.
§ 2. Определение философии.
Философия состоит из некоторого числа вопросов дли про¬
блем, которые всегда < считались основными проблемами чело¬
веческого Духа и коТорые, поэтому, признавались недоступ¬
ными для народа. Говорили, что философия есть наука о
всеобщем, паука о принципах, наука о причинах, потому
ее можно назвать универсальной наукой, наукой о видимом
и невидимом, наукой о боге, о человеке и о мире. Philosophia
est scientia Dei, hominis et mundi.
Мы полагаем, что все те вопросы, которыми занимается
философия, доступны здравому смыслу; мы тем более уверены
в этом, что, далеко не составляя универсальной науки, эти во¬
просы. относятся лишь к самым условиям познашш. Прежде
чем помышлять о том, чтобы сделатьсй ученым, следует сначала
быть- философом. Чего же хвалиться?
Итак, первый и важнейший вопрос всей философии за¬
ключается в том, чтобы знать, что она такое, к чему, она
стремится, и в особенности, что она может дать. К чему все
это сводится? Читатель разберется в этом.
Ф и л о с о ф и я, согласно этимологическому значению слова,
методу, постоянно применяемому мыслителями, достовернейшему
результату их трудов и наиболее распространенным определе¬
ниям, есть искание и, поскольку это возможно, открытие
основания вещей (de la raison des choses).
Понадобилось много времени, много усилий искателей для
того, чтобы дойти до этого вывода, к которому, кажется, при¬
шел бы всякий, если бы он следовал лишь указаниям здра¬
вого смысла, и который, несомненно, всякий поймет.
Согласно этому определению, философия не есть наука;
она есть введение в науку. Не рационально ли сделать тот
вывед, что вместо того, чтобы кончать философией, сле¬
дует начинать с философии? То, что называют философией
историй, философией .наук, является лишь изысканной
манерой обозначения самой науки, то-есть наиболее глубоких
обобщений наших знаний, так как профессиональные ученые
любят ограничиваться чистым и простым описанием фактов.

— 397 —
l
i
пе доискиваясь их основания. По мере того, как выясняется
основание вещей, ей отводится место о науке, и ученый насле¬
дует философу.
Выясним точнее наше определение.
Слово рещь, одно из наиболее общих слов языка, следует
понимать здесь в том смысле, что оно применимо не только
к внешним предметам в противоположность лицам, по и ко
всему тому, что можно наблюдать в самом человеке, физическом
и моральном: к чувствам и идеям, к добродетели п пороку,
красоте и безобразию, наслаждению и страданию, к умозре-
нцям, заблуждешшм, симпатиям и антипатиям, славе и упадку,
бедности л благополучию. Так как всякое проявление челове¬
ческой личности, одним словом, все то, что происходит в ее
душе, в ее уме, в се разуме, так же, как и в ее тёЗю; все:
то, что оказывает влияние на нее, или как индивидуум, или как
общество, Пли все то, что от нее исходит, становится объектом
философии, считается по отношению к человеку вещью.
Основание понимают в смысле определений, каковы
вещи и каковы их причины в противоположность их природе,
которая непостижима. Итак, для всякой вещи философ ука¬
жет начало, продолжительность и конец, величину, форму, вес,
состав, строение, организм, свойства, силу, способности; уве¬
личение. уменьшение, эволюции, ряды, пропорции, отношения,
превращения; привычки, вариации, наиболыппе, паимень-
ш и е и средние величины; притяжения, влечения, принадлежно¬
сти. влияния, аналогии; одним словом, все то, что может способ¬
ствовать пониманию феноменальности вещей и ес 'законов. Он
воздержится, от всякого исследования и от всякого вывода от¬
носительно самой природы вещей или вещей в себе, напри¬
мер, относительно материи, духа, жизни, силы, при¬
чины, субстанции, пространства, времени, которые
рассматривались бы в с с б е и независимо от их проявлений
или явлений.
Итак, определение философии выражает, что в вещах есть
доступная ей сторона, а именно их основание, и другая сто¬
рона, о которой она не может знать абсолютно ничего, а
именно их Природа: можно ли проявить большую искрен¬
ность и в то же время большее благоразумие? И что же
приличнее для парода, чем эта скромность?.. Философия, по
собственному се утверждению, есть искание и, если возможно,
открытие основания вещей; она не является исканием! и, тем
менее, открытием их природы;, не будем жаловаться па этот
— 398 —
раздел. Чем была бы природа без основания и явлений? И раз
последние познаны, то кто же осмелился бы выразить сожа¬
ление о (непознаваемости) первой?
Одним словом, для человека отдаватьсебеотчеТв том,
что происходит в нем, в том, что он совершает или наблю¬
дает во внешнем мире, в. том, о чем ему свидетельствуют его
чувства п его сознание и основание чего доступно его духу;
вот .что зпачи|г для человека философствовать, и все то, что
доступно его телесным и духовным очам, является предметом
философии. Что же касается внутренней природы вещей, чего-то
такого, от разговоров, о чем не может воздержаться метафи¬
зика, и что она воображает себе, или мыслит, отвлекшись
от феноменальности вещей и их разумности, То если этот оста¬
ток не является чистым небытием, то нам с ним нечего делать;
он пе имеет значения ни для нашей чувственности, ни для на¬
шего ума и даже не может возбуждать наше любопытство.
Ну, что же! В каком же отношении все это превосходит,
понимание парода? Не философствуем ли все мы беспрестанно,
и не зная этого всю нашу жизнь, как славный г. Журдэи не
знал того, что он говорил прозой? Какой человек заботится
в житейских делах о чем-нибудь, кроме того, что занимает
его дух, его сердце или его чувства? Итак, для того, чтобы
сделать из нас совершенных философов, необходимо .тшь сде¬
лать нас более внимательными по отношению к тому, что мы
делаем, чувствуем и говорим. Неужели это так трудно? Что же
касается мыслителей, предающихся созерцанию, тех, которые
пожелали заглянуть за пределы основания вещей и философ¬
ствовать о самой! природе, то они, в конце концов, стали
чужды природе и разуму; это философствующие безумцы.
§ 3. О качестве философского ухма.
Но теперь возникает другой вопрос: нужно выяснить, не
создает ли философия, заниматься которою, как сперва гово¬
рилось, народ будто бы неспособен уже благодаря тому, что
оп ею занимается, — неравенства между людьми. Какой вывод
относительно этого можно сделать из нашего определения?
Так как философия есть искание и, поскольку возможно,
открытие разумности вещей, то ясно, что первое условие, не¬
обходимейшее для того, чтобы хорошо философствовать, за¬
ключается в том, чтобы хорошо рассматривать вещи; рассма¬
тривать их во всех их частях и со всех сторон, не позволять
— 399 —
себе выражать взгляды на целое, не удостоверившись в пра¬
вильности деталей. Таково правило Бэкона и Декарта, двух
родоначальников новой философии. Не думали ли они, вы¬
сказывая это правило, главным! образом, о народе? Вся филосо¬
фия содержится во внутреннем! и внешнем наблюдении: из этого
правила нет исключений.
Философа, т.-е. человека, который ищет, который еще не
знает, можно сравнить с мореплавателем, которому поручено
снять план острова, и который, не имея возможности сфото¬
графировать страну сверху, вынужден, чтобы выполнить свою
задачу, внимательно отмечать, Точно воспроизводить одну за
другой на бумаге все изгибы и извилины береговой линии.
После того, как он объедет вокруг острова и выразит резуль¬
таты своих наблюдений, географ получит как можно более
верное изображение целого острова и его частей; но это было бы
совершенно невозможно для него, если бы он только издалека
изображал виды и пейзажи. Еще можно сравнить философа
с путешественником, который, обойдя во всех направлениях об¬
ширную равнину, обозрев и посетив поля, леса, луга, виноград¬
ники, дома и т. д., затем взобрался бы на гору. По мере
того, как он поднимался бы вверх, он опять обозревал бы
предметы в общей панораме, которая окончательно выяснила бы
ему то, о чем у него составилось бы лишь неполное дредста-
влен'те при обозрении деталей.
Итак, философия должна не упускать из виду фактов и
постоянно принимать их в расчет, распределять свой материал,
производить полные исчисления и давать точные описания, пере¬
ходить от простых понятий к Многообъемлющим формулам: по¬
верять общие взгляды обзором деталей и обратно; наконец,
там, где непосредственное наблюдение становится невозможным,
проявлять умеренность в догадках, осмотрительность по отно¬
шению к вероятностям, не доверять аналогиям и осторожно и
всегда с оговорками судить об отдаленных вещах по близким
и о невидимых по видимым. Не правда ли, во всех этих отно¬
шениях человек, занимающийся практической деятельностью,
гораздо ближе к истине, менее способен предаваться иллю¬
зиям. и впадать в заблуждения, чем мыслитель, обнаруживающий
склонность к умозрению? Привычка соприкасаться с вещами
предохраняет от фантазий и от неосновательных систем; если
практик не блистает изобретательностью, то зато он менее ри¬
скует и редко теряет от ожидания. Тот, кто трудится—,
молится, гласит старая поговорка. Не можем ли и мы сказать:
— 400 —
если тот, кто трудится, "колько-нибудь внимательно относится
к своему труду, то он философствует?
Лишь следуя этому методу тщательно и постепенно восхо¬
дящего 'наблюдения, философ -может надеяться достигнуть высшей
философии, науки, для которой! необходимы два: условия: досто¬
верность и синтез. Пусть эти слова никого не пугают’, п здесь
в самой трансцендентной философии нет ничего Такого, что
было бы недоступно для народа.
В самом деле, возможно, что человек видел больше вещей,
чем большинство людей; возможно, что он рассматривал их
ближе и подробнее; затем он может рассматривать их с боль¬
шей высоты и в более обширном: целом;: это вопрос к о л и-
ч е с т в а, который нисколько не влияет на качество позна¬
ния, нисколько не увеличивает достоверности и, следовательно,
вовсе не увеличивает ценности духа. Это чрезвычайно важно
для определения личного, существенного права общества; пусть
мне разрешат пояснить мою мысль примерами.
Дважды два — четыре; это совершенно достоверно для всех.
Но сколько получится, если 27 умножить на 23. Относительно
этого Многим неученым людям придется подумать, и если кто-
нибудь не научился производить вычисления, пользуясь цифрами,
то ему* понадобится Много времени для того, чтобы найти ре¬
шение, в особенности же для того, чтобы решиться ответить.
Итак, я беру перо и, произведя умножение, отвечу, что иско¬
мое произведение равно 621. А умея Так легко найти произве¬
дение 27 на 23 и с такою же быстротою и Точностью произ¬
водить умножение всевозможных чисел на всевозможные числа,
я, очевидно, оказываюсь более сведущим, чем тот, чья спо¬
собность к вычислениям ограничивалась бы умением произ¬
вести элементарное арифметическое действие: 2X2=4. Оказы¬
вается ли, благодаря этому, мое' знание более достоверным?
Никоим образом. Я повторяю, что количество знания ничего
не прибавляет к философскому качеству знания: в силу* этого
принципа и в силу* еще одного принципа, совершенно сходного
с первым, французский закон, явившийся результатом рево-
дюции 1789 г., признал всех нас равными пред законом. Между
двумя гражданами, между двумя людьми может существовать
неравенство в отношении приобретенных ими сведений, дей¬
ствительного труда, оказанных ими услуг, но не существует
качественного неравенства в отношении разума: таково во
Франции основание личного права, такова основа нашей дсмо-

— 401 —
«ратин. Не такова была точка зрения старого порядка: ясно ли
теперь, что философия есть достояние, завещанное народу?
То же самое можно сказать и о понятливости ума.
Если умножить 2 на 2, то получается 4, и если сложить
2 с 2, то также получается 4: с одной Стороны произведе¬
ние, с другой—сумма оказываются равными. Если несведу¬
щий человек, которому укажут на это, немного подумает, fo
оп скажет себе, что, хотя сложение и умножение исходят из
двух различных точек зрения и производятся двумя различными
способами, они сводятся в этом частном случае к одному и
тому же действию. Сделав новое усилие, этот несведущий
человек поймет также, что если вычесть 2 из. 4 или разделить
4 на 2, то все-таки остается 2, так что в этом частном случае
вычитшше и деление также сводятся к одному и тому же дей¬
ствию. Все это заинтересует и, ьгожет быть, удивит его: в преде¬
лах от 2 до 4 у него будет синтетический взгляд на вещи. Но
человек, знающий арифметику, знает об этом гораздо больше, и
его синтез оказывается гораздо более многообъемлющпм. Оп
знает, что когда действия производятся над такими числами,
которые больше 2, результаты уже не могут оказываться
теми же самыми: что умножение есть сокращенное сложение, а
деление есть сокращенное вычитание; далее, что вычитание есть
действие обратное сложению, а деление есть действие обратное
умножению; одним словом, что все эти действия и другие,
еще более сложные, которые из них выводятся, сводятся к искус¬
ству составлять и разлагать ряд чисел. В праве ли он па
этом основании счиггатц себя превосходящим первого Ио природе
и по достоинствам? Конечно, пет: все различие между ними за¬
ключается в том, что один узнал больше, чем другой; по разум
у обоих одпаков, и поэтому законодатель, являющийся револю¬
ционером п в то же время философом, постановил, что к ним
обязательно относиться без всякого лицеприятия. Наконец,
именно поэтому современная цивилизация бесспорно стре¬
мится к демократии; там, где господствует философия, где, сле¬
довательно, признается тождественность человеческого разума,
различие классов, церковная и государственная, иерархия ока¬
зываются невозможными.
Аналогичные рассуждения можно применить ко всем родам
познания, и всегда получится тот имеющий решающее значение
результат, ’гго для каждого, кто знает, достоверность ока¬
зывается одинаковой по качеству и по степени, несмотря на
Xnvsa для чтения по истории философия.
26

— 402 —
обширность знаний, точно так же для каждого, кто понимает
отношение нескольких объектов или нескольких идей, синтез
также оказывается одинаковым по качеству и по форме, не¬
смотря на множество понятых отношений.' Ни в каком случае
не оказывается оснований для того, чтобы различать между
разумом парода ц разумом философа.
(Р. J. Proudhon. Essais d’une philosophic populaire. „De la justice dans la
revolution et dans 17‘glise“. Bruxelles, I860, стр. I—XI. Перевел с франц. A. M. Воден.)
Об антиномиях.
... Все элементы науки противоречивы в самих себе и про¬
тивоположны друг другу, так что по отношению ко всякому
вопросу экономист постоянно оказывается в Таком положении,
что он находится между утверждением и отрицанием, кото¬
рые одинаково неопровержимы. Одним словом, употребляя вы¬
ражение, освящешюе современной философией, антиномия
оказывается существенным признаком политической экономии,
т.-е. ее смертным приговором и в то' же время ее оправданием.
Антиномия — буквально взаимное противоречие
законов — означает противополоткность в принципе или анта¬
гонизм в отношшши, подобно тому, как противоречие или анти¬
логия означает противоположность или противоречие в рассу¬
ждении. Антиномия — я прошу извинения за то, что я излагаю эти
детали схоластики, которые, однако, еще недостаточно усвоены
большинством экономистов, — антиномия есть понятие двулич¬
ного закона, одна сторона которого является положительной,
а другая отрицательной: таков, например, закон, называемый
притяжением, в силу которого планеты вращаются вокруг
солнца, и которое геометры разложили на силы центростре¬
мительную и центробежную.^ Такова же и проблема бесконечной
делимости материи, которую, как доказал КанТ, можно то от¬
рицать, то утверждать, приводя одинаково правдоподобные и
неопровержимые аргументы.
Антиномия является Только выражением факта и предста¬
вляется обязательной для ума; противоречие в собственном
смысле есть нелепость. Это различие между антиномией (contra-
lex) и противоречием (contra-dictio) показывает в каком смысле
можно было сказать, что по отношению к известного рода
Идеям и фактам доказательство, основанное на противоречим,
уже не имеет такого значения, как в математических пауках.

— 403 —
В математических науках установилось правило, что если
доказано, что какая-нибудь теорема ошибочна, то обратная тео¬
рема верна, и наоборот. Таков даже и имеющий важное зна¬
чение способ математического доказательства. В социальной эко¬
номии этого уже не окажется; итак, мы увидим, например,
что из того, что последствия, вытекающие из собственности,
доказали ее ложность, вовсе еще не следует, что противо¬
положная формула, общность, верна. .Но и общность можно
отрицать в то же время и с таким же правом, как и соб¬
ственность. Вытекает ли из этого, что, как утверждали с до¬
вольно смешною напыщенностью, всякая идея происходит из
противоречия, т.-е. из чего-то такого, что утверждается и отри¬
цается в один и тот же момент, и с одной и той же точки зре¬
ния, и что следует отвергнуть старую логику, считающую про-
тавсречие главным признаком ошибки? Эта болтовня достойна
софистов, которые недобросовестно стараются увековечить свой
скептицизм1, чтобы продолжать нагло пустословить. Так как, если
антиномия не выясняется, то она неизбежно приводит к проти¬
воречию, то их смешивали друг с другом, bi особенности на
французском языке, в котором любят обозначать каждую
вещь ее действиями. Но ни противоречие, ни антиномия,
которые анализ открывает в основе всякой простой идеи,
не являются принципом истины. Противоречие всегда является
синонимом недействительности; что же касается антиномии,
которую в самом деле иногда называют тем же именем, то
она, действительно, часто является предвозвестницей истины,
для которой она, так сказать, доставляет материал1, но она
вовсе не есть истина, и, будучи рассматриваема сама по себе,
она является действующей причиной беспорядка1, формой, свой¬
ственной лжи и злу.
Антиномия состоит из двух членов, которые необходимы
друг для друга, но всегда противоположной и стремятся взаимно
уничтожить друг друга. Я едва осмеливаюсь сделать это, но сле¬
дует добавить, что первый из этих членов получил название
тезиса, положения, а второй антитезиса, противэполож-
иого положения. В настоящее время этот механизм настолько
известен, что скоро, я надеюсь, он войдет в программу началь¬
ных школ. Мы увидим, как из соединения этих двух нулей
вытекает единство, или идея, которая упраздняет антиномию.
(Р. J. Proudhon, ZystSmo des contradictions economiques, ou philosophic de la
misere. Paris, 1846, t. I ch. 2, перев. с франц. А. Воден.)
26*

ЛЕВЫЕ ГЕГЕЛЬЯНЦЫ
И ФЕЙЕРБАХ

БРУНО БАУЭР.
Род и масса.
Чтобы иметь, наконец, нечто великое, недавно опять выдви¬
нули массу, став на ее защиту.
Ее хотят возвысить до себя: как будто она от этого
покинет' свою стихию, свою массовость, неорганическую форму
множества! Это то же самое, что было с евреями года два
тому назад: о них также утверждали, что они просто руками
могли бы взять дар свободы, так как ими еще прикрывали
в обществе эти же самые предрассудки.
Спасают массу от критики потому, что от нее хотят
спасти самих себя; массой пользуются, как средством против
духа; из нее делают предмет культа, чтобы иметь новую при¬
красу для старого эгоизма.
Марса, говорят нам, не имеет никаких предрассудков,—
между тем ее предрассудки являются самыми тупыми предрас¬
судками, так как составляющие массу атомы пе имеют того
круга движения, в котором вращаются атомы из более высо¬
кого руководящего множества, и в котором приобретается спо¬
собность обозрения и сравнения, а также способность исправлять
своп ошибки и даже проникаться сознанием своего эгоизма.
В своей определенности, масса, как пролетариат, есть отра¬
жение и результат крушения противоположности, противо¬
стоящей ей, — ее неорганическая скученность возможна Только
в силу Того, что общие сословные интересы превращаются
в чистый интерес, в бесконечность конкурирующих интересов.
Повсюду, как вверху, так и внизу, господствует, следова¬
тельно, разобщение; но если наверху, в широких кругах обще¬
ственного движения, масса, даже против своей воли, сама обра¬
зует такие комбинации, которые связывают разобщенную работу
некоторой системой и придают ей видимость плана и расчета,

— 408 —
то внизу она ограничивается обособленным низменным заня¬
тием и ремеслом и лишается возможности хоть какого-либо
одухотворения. Раб одного лишь ручного труда пи разу не
отомстит за духовное рабство всеобщей конкуренции; он только
чувствует его гнет, пе в силах его осмыслить и объяснить,
и не в силах бороться; он нс мбжет проникнуться также созна¬
нием того, что он не отомстил.
А в таком случае дух^ который развивается в процессе
борьбы высоких интересов, и который, быТь может, наконец,
найдет такой план устройства, в котором были бы удовлетво¬
рены все интересы, и которое не потребовало бы никакой
жертвы эгоистического разобщения, этот дух должен убедить
толпу в истшшоош своей идеи; он должен избавить ее от
борьбы, спокойно и твердо поднимая ее до точки зрения все¬
общего труда п помогая ей без труда и охотно освобождать
себя от оков ограниченной, вечно повторяющейся ручной
работы.
Так ли? Если эта идея— пусть будет какая угодно — с
самого начала без борьбы невозможна, если она может воз¬
никнуть только из трения крупных и духовных интересов,—
из трения, влекущего за собой ужасное столкновение, то мо¬
жет ли масса, не противореча себе, убедиться в истинности
такой идеи? Или борьба должна происходить только наверху,
где сознание раздора держит душевные силы в напряженном
состоянии, и где только и можно собственно бороться,,
а внизу только приветствуют решения сверху? Напротив, только
начать борвбу внизу трудно, но начать ее пе лишне, пе невоз¬
можно; и только потому нс думают о борьбе с массой, .что нс
замечают и нс могут заметить нового оборота борьбы, насту¬
пающего после «упадка партии», короче, потому, что с «высоты»
партии опускаются даже до массы и не смеют самим себе при¬
знаться в том, .что истина не будет принята’, если она будет
только предложена.
Между тем борьба началась давно; она ведется давно, но
ее почти не замечают, и все же толпа, которую хотели бы
признать обществом свободных оТ предрассудков добродетель¬
ных мучеников, займет положение, которое ей подобает. Как
результат лишенного духовности состошшя, отражаемого ею
в слабом и неразборчивом виде, масса фактически направит
эТу бездуховность против развития. Как рабыня своей бес¬
помощности, косности, страха и ограниченности тем, к чему
приковывают ее нужда и труд, масса прежде всего очень Трудно
409 —
доступна общей идее; а страх союзников, приобретенных еи>
после крушения партий!, еще более усилится, их косность еще
более упрочится, их ненависть к духу еще более даст себя
знать.
Масса, как таковая, есть явление, выступающее впервые
только после того, как стерлись те специфические различия,
в которых до сих пор являлся род. Масса едгь распадение
рода на множество единичных атомов, расторжение отдельных
границ, разобщающих, правда, до сих пор отдельных инди¬
видуумов, но также н связывающих и ставящих их в много¬
образные отношения друг к другу; она есть просто элемен¬
тарное вещество, осадок разложившегося человеческого обра¬
зования.
И если'Пытаются вновь (/твердить род и тем самым придать
силы ослабленным, ставшим неумеренными и необузданными в
своей'косности индивидуумам, то каким образом им приписы¬
вать в роде более высокую и общую им силу? Не должно ли
возвысить массу, не следует ли реставрировать род?
В то же время, когда во Франции система создавала орга¬
низацию массы, вновь была сделана попытка вернуть род ко
всем шю почестям; эта, попытка исходила от одного направления
немецкой критики, на путь которого стал Фейербах.
Этот критик исходит из того, что религия,- «сущность»
которой он намерен выяснить, поколебала понятие рода,
утверждая блаженство единичного целью того порядка, который
с самого творения мира был начертан в вечном предопреде¬
лении. Напротив того, человек должен снова подчиниться «мере,
закону и критерию». Эта «абсолютная мера» есть мера рода.
«Что я мыслю в мере рода, то я мыслю, как может мыслить
человек вообще Hi следовательно, должен мыслить единичный
человек, если он хочет мыслить нормально, закономерно и,
следовательно, истинно». «Истинно то, что совпадает с сущ¬
ностью рода». «Человек может ц должен подняться выше гра¬
ниц своей индивидуальности, но не выше законов положительных
свойств своего рода; и никакую иную, как сущность чело¬
веческой натуры, человек не должен мыслить, представлять, чув¬
ствовать, верить, хотеть, любить и почитать, как сущность
абсолютную». Что же такое тогда сущность, эта «истинная
человечность» в человеке? «Разум, воля, сердце». «Разум, лю¬
бовь, сила воли являются совершенствами человеческого -су¬
щества. даже' совершенствами его абсолютной сущности, выс¬
шими силами, абсолютной сущностью человека, как такового.
— 410 —
основанием его существования. Они являются божественными,
абсолютными силами, обосновывающими его сущность, которой!
он не обладает и которой он не создает». Но в этом, напротив,
заключаются его слабости. Сущность, которую человек не
создает, которая ускользает от его творческой способности, или
которая, напротив, сама является предпосылкой! того, что он
для своих высших, даже для своих собственных человеческих
интересов лишен всякой продуктивной силы,—-такая сущность,
напротив, есть выражение его бессилия. Поэтому подлинно
человеческое в человеке было бы границей, недостижимой даже
для него, а его совершенства, противостоящие ему, как ипо¬
стаси или как догмы, могли бы быть в крайнем случае только
предметами культа и веры, Требуемых абсолютным несовер-
шёиством, в которое они низвергают его со своего потусто¬
роннего трона.
То самое отношение, которое хочет критиковать Фейер¬
бах, он оставляет в сущности. В форме субстанции это ста¬
новится только еще' несомненнее. Превращая ее в отношение
человеческой сущности к человеку, он только еще более
упрочил ее. Именно, если Фейербах выставляет, как аксиому,
убеждение: «каждое существо довлеет самюму себе, ни одно су¬
щество не может отрицать себя, т.-е. своей сущности, ни одно
существо не ограничено в себе», но, «напротив, само в себе
бесконечно», то для человека его сущность является таком
сплои, которую он не смеет подчинить критике даже ни па- один
раз. Он сам в своей сущности бесконечен и доволен в силу
того, что он, как гусещща, которая в этом же смысле довольна
собою и бесконечна, не может достигнуть своих границ/или,
другими словами, потому, что эти границы заключают в себе
человека так крепко, что по ту и по эту сторону их мышле-
лепие и воля его гибнут.
Это самоотражение человека, созерцающего в своей сущ¬
ности свою бесконечность, при чем бесконечность, совершенно
недоступную его влиянию и его деятельности, бесконечность,
которая объемлет его, а не он ее, — должна вести к смирению,
апатии и покорности Той определённой ограничетюсти, которая
суждена всему единичному.
Род восстанавливается, снова только потому, что боли рас¬
падения утихли, грубые инстинкты массы внешне скованы, а
противоречия, в которые разрешается энергия, скрыты.
Сущность не может излечивать от недугов — она лишь при¬
крывает раны.

— 411 —
Этс бесполезно. Отчаяние срывает покровы. Себялюбие не
хочет довольствоваться самим собою, и целебная сила, которая
еще есть, не хочет задыхаться под покровом смерти.
То, .чего требует Фейербах, есть искусственное создание,
призрак, который может длиться один момент и может однажды
показаться личной виртуозностью, но исчезает в пылу стра¬
стей, которые двигают миром.
Не лежит Ли как д>аз то в понятии рода, что он про¬
является в специфических различиях? Не сила ли рода создает
то постепенное развитие способностей и талантов, из которых
напоследок вытекает всеобщая обрьба всех единиц? Разве
это не бессилие рода, что бесшгслшшые задатки истребляются
в самом зародыше, и множеству индивидуумов достается отра¬
вленное существование? Не является ли уже пробуждающееся
сознание слабых и изувеченных сомнением в роде, не является ли
уничтожение специфических различий признаком истощешгя
рода? Не есть ли история, рассматриваемая, наконец, крити¬
чески, указание на то, до чего доводит род, как таковой, и
не доказывает ли критика, что сущность, открывшаяся в этой
истории, есть определенность, которая никоим образом не вклю¬
чает в себя человека так, как сущность гусеницы делает лист
бумаги единственным и высшим миром для этой ползающей веши?
«Покорность! Смирение!» — говорит, хотя и другими сло¬
вами, Фейербах.	,
Он говорит: «Кто представляет собою нечто одаренное спо¬
собностями в своем положении, в своем искусстве, кто, как
говорят в жизни, занимает свой пост, подчиняется телом и
«душой своему жребию, тот мыслит Также и свое призвание,
как наивысшее и наилучшее. Как должен' оп духовно отрицать и
унижать в своем; мышлении то, дао прославляет он своим
целом, когда с радостью посвящает ему свои силы? Если я
всс-таки должен, то моя деятельность несчастна, так как я
разорвал с самим собою. Работать—значит служить. Но как
я могу служить предмету, который я не высоко ставлю ду¬
ховно? Но ограниченная работа должна быть,— продолжает
Фейербах, — высоко поставлена, так как для рода опа является
одновремешго работой и бытием. Поэтому, кто живет созна¬
нием рода, как реальности, тот хранит свое существование
цля другого, свое общественное общеполезное бытие для бытия,
составляющего одно с бытием его сущности».
Но определенное призвание, как таковое, принимаемое ра¬
бочим за наивысшее и наилучшее, есть граница, прегра¬
— 412 —
ждающая* перспективу на остальную работу в целом рода и
затрудняющая сравнений с успехами других. Далее, если ра¬
ботать значит служить, — и, невидимому, если работа теряет
характер борьбы и господства—не приведет ли это к рабству
чувственной и единичной потребности, к рабству ограниченного
механизма? Мысль о роде призвана ■ утешать за этот механизм
низшего вида, и разве не род создаст нужду в труде, ко¬
торая душит мысли более широкой связи и более высокой
общности? Напротив, если пробуждается способность к урав¬
нению ограниченных сфер труда, в которые загнан раб и его
лучшая сила, с более высоким кругом жизни, то пе станет ли
это уравнение, если оно правильно проведено, некоторой кри¬
тикой родовой сущности, которая обусловливает это раз¬
двоение?
Так ли должно быть снова устранено сознание несчастья
и раздора, чтобы в огне работы оно было предано забвению?
Существуют, как известно, насекомые, которые цо цвету
и по форме настолько похожи на лист, который пх прокармли¬
вает и. образует для них весь мир, что они едва отличимы от
него. Этими насекомыми, которыми, по Фейербаху, должны стать
рабочие, во избежание ощущения всякого .раздвоения, Фурье
возымел желание за/елить весь мир.
Нельзя отрицать, говорят, с другой стороны, что хозяйство
рода повлекло так много жертв потому, что оно не велось
правильно, с знанием; дела. Труд необходим, но он был до
сих пор предоставлен сам себе, и в своей изолированности он
должен был быть изнурительным; уравнение потребности и произ¬
водства было недостижимо, так как было предоставлено тому же
случаю, который в природе, например, определяет, сколько за¬
родышей должно спасти от тысячи способов табели для сохра¬
нения одного вида. Правительство, говорит поэтому фракция
тех, которые стоят за «организацию труда», должно высту¬
пить как высший упорядочивающий производство орган. Его
облагают наибольшей властью, чтобы в силу своей мудрости
и разумения оно хорошо управляло и предотвращало в буду¬
щем! то, что элементарная борьба различных индивидов рода
до сих пор приносила вред. Ему дают и денежные средства,
чтобы конкуренцию маленьких изолированных капиталов .оно
уничтожило при помощи одного капитала, способного поглотить
все другие.

413 —
Это предложение вытекает из отчаяния, которое больше
уже нс считает род способным в этом теперешнем кризисе
вывести свободно дышащие человеческие группы из борьбы
конкурирующих сил. Это мнение хочет свалить последний оста¬
ток самостоятельности в одно место, где отныне только будут
господствовать воля, мышление и упорядочивающая сила; со¬
гласно этому мнению, следовательно, должно создать изоли¬
рованные вершины над oipoMnoii равниной трудящегося об¬
щества.
Разум, воля и характер остаются, согласно этом}* мнению,
потусторонними силами.
Они образуют сущность общества, которое этою сущ¬
ностью не обладает, не производит ее, но просто-напросто
основывается па ней. Родовая связь осталась; она стала только
теснее, так как всеобщая власть рода сорганизовалась в су¬
дебное ведомство, которое строжайше наказыйает рабочих-
рабов за попытку домогаться чего-либо большего, ч,ем заданная
им норма труда.
О духе и самосознании это предложение ничего пе знает,
по крайней мерс, постольку, поскольку для него ничего не
значит приписать в качестве. прерогативы этому тшдустриаль-
пому суду руководящее благоразумие и хитрость, необходимую
для уничтожения всякой конкуренции.
Но является ли единичный и остающийся единичным труд
обозначением границ, поставленных бесконечному большинству,
даже всему человечеству? Исключаются индустриальные суды,
по и они также заняты только сложением и разделением инди-
видуаль1пых работ. Не в том! ли дело, напротив, что следует
повысить придавленную и разобщенную трудовую силу? Только
ли конкуренцию капитала и труда следует разбить? Нс спо¬
собен ли дух конкурировать? И если в этом кризисе рода он
осужден уснуть, то не разбудит ли его еще больше усиленное
давление труда?
Истощение, следующее за иллюзиями просвещения, делает
очень вероятным и даже очевидным образование одного без-
гранцчного в полномочиях и охватывающего все мышление и
волю индустриального суда в том смысле, в каком его пони¬
мает упомянутое предложение. Критика лишает просвещенных
честных людей, познавших уже весь мир, следовательно, со¬
вершенно уверенных в господстве их иллюзорного чувства
собственного достоинства, и в то же время вызывает реакцию,
которая должна быть всеобщей п всеохватывающей, так как
— 414 —
она усиливается благодаря ошибающимся просветителям, кото¬
рых критика бросает в объятия и к ногам; реакции.
Конкуренция ведет к одностороннему скоплению капита¬
лов, которые, [наконец, должны подчиниться одному* един¬
ственному, и будет ли медлить'масса, не знающая ничего более
высокого, чем свое низменное существование, подчиниться ка¬
питалу, раз он обеспечивает - ему работу и жизнь?
Другая гипотеза—гипотеза французского коммунизма—при-
водит к той же цели. Если обоснование индустриального суда
исходит из той предпосылки, что самопротивобсрствующая и
оебссиленная конкуренцией масса более не способна помочь
то коммунистическое мнение исходит из догмы, исключитель¬
ной, как и все догмы, которые когда-либо принимались, — из
догмы, что «рабочие создают все, следовательно, они имеют
право на все». По этому мнению, существует только одна часть
организма, которая страдает, а вся остальная система — за исклю¬
чением этой одной части—находится в совершеннейшем благо¬
состоянии; этому странному патологическому мнению соответ¬
ствует Такой же способ лечения: больная часть может быть
исцелена тем, что будет ампутирована, и весь остальной орга¬
низм будет отделен от нее. Радикальное средство состоит в том,
что все, кроме массы нужных рабочих, отрицается ц заме¬
няется своим отрицанием. Вместо государства выступает, ко¬
ротко говоря,—lire государство, вместо правительства—пе пра¬
вительство, а- единство, братская любовь; свобода и равенство
выступают вместо ампутированных частей, — но лишь на один
момент, только как химера, ибо это грубое отрицание само при-
нуждено' возвысить себя столь же грубо и этому способу
лечения подвергнуть себя безуспешно. Масса свободных братьев
может обеспечить себе свободу и равенство только благодаря
государственному устройству, разрешающему согласно прин¬
ципу все вопросы, которые касаются питания, одежды, жи¬
лища, брака, семьи, труда, короче, благодаря такому устрой¬
ству, которое уничтожает свободу bi малейших вопросах.
В этом обществе не существует «преступлений и процессов»
только потому, что в нем выразилась его сущность;* здесь никто
более не имеет воли. Единство общества более не нарушается,
так как в нем дана только одна догма; как выражение всей исти¬
ны, эта догма господствует над всеми братьями одинаково. Ибо
«истина неделима», она одна может руководить разумом человека,
и поэтому ее следует возвещать всецело и всюду. Но счастье
этого нового братского общества в конце концов совершенно
— 415 —
уничтожается благодаря заключенным в понятии рода противоре¬
чиям. Именно, массовое объединение трудящихся и атомов, под¬
чиненных одной исключительной догме, как деспотическому пра¬
влению, тщетно утешает себя следующим положением: «чело¬
веку ничего не врождено, пи идея, ни вкус, ни наклонность, ни
ловкость, потому что иначе пришлось бы допустить два различ¬
ных человеческих рода». Оно не может утаить от себя, что се
существование возможно только благодаря исключению духа и,
следовательно, оно должно допустить различия рода и против
своей воли признать их.
Противоречие рода — крушение единства специфическими
различиями—держится, следовательно, также в этом царстве
бесформенной массы, до которой опустился род, держится, как
грозная сила, как необходимое дополнение, даже как опре¬
деленность массы, которая не может отречься от сущности рода.
Все эти попытки кончатся неизбежной борьбой против духа
и самосознания, и значение этой войны ничуть не меньше, чем
значение того, что в нем разрешается спор критики против рода.
(Allgcmeine Litteratur-Zeitung. Monatscbrift, 1844, Heft X. Перев. с немецкого
Г. К. Б а м н е л ь.)

МАКС ШТИРНЕР.
Гуманный либерализм.
В «человеческом обществе», провозглашенном гуманным ли¬
берализмом, не должно признаваться ничто «особенное», отли-
чающее одно от другого; все, носящее характер «частного»;
не должно иметь значения. Таким образом, замыкается круг
либерализма, имеющий свой положительный принцип в чело¬
веке и человеческой свободе и отрицательный— во всем частном;
нидящ^ в первом своего бога, авр втором—- дьявола. В «госу¬
дарстве» потеряла свое значение особенная или частная лич-
пость; в «обществе трудящихся или нищих» исчезает особен¬
ная (частная) собственность, ,и вот, в «человеческом> обще¬
стве» исчезает все особенное или частное. Если «чистая кри¬
тика» выполнит свою тяжелую работу, то можно легко будет
узнавать все частное и знать, что можно оставить.
Вследствие того, что государство и общество не удовле¬
творяют гуманного либерализма, он отрицает, но одновременно
и сохраняет их. Так, когда-то говорили, что задача времени
«не политическая, а социальная», и тотчас же провозглашали
«свободное государство» будущего. На самом деле, «челове-
ческое общество» является и тем и другим одновременно, наи¬
более общей формой государства и такой же формой общества.
Только по поводу ограниченного государства утверждают, что
оно слишком преувеличивает частные духовные интересы ;(на-
пример, религиозную веру людей); и только об ограничен¬
ном обществе ^говорят, ,что оно преувеличивает материальные
частные интересы. И государство и общество должны пре¬
доставить частные интересы частным людям; как человеческое
общество, они должны лишь заботиться об общих интересах
человечества.

— 417 —
В то время как политики желали упразднить личную
•в о л ю, своеволие и произвол, они не замечали, что, благо¬
даря собственности, своеволие полущило надежное при¬
бежите.
В то время как социалисты уничтожают собственность,
они не замечают, что она находит свое продолжение в осо¬
бенностях личности. Являются ли собственностью моей лишь
деньги и реальные блага, или же и каждое мое мнение?
Итак, должно быть уничтожено или обезличено каждое
м н е н и с. Личности не принадлежит мнение; как ;шчная воля
передавалась государству, как собственность переходила к обще¬
ству, так и мнение должно перейти к общему, к «Человеку»,
и стать, таким образом, общечеловеческим мнением.
И если мнение останется, то я имею моего бога (бог
ведь всегда только «мой бог», он — мое мнение или моя «вера»),
м о ю веру, мою религию, мою мысль, мои идеалы. Поэтому
должна возникнуть общечеловеческая вера — «фанатизм с во -
боды». Это была бы вера, совпадающая с «сущностью чело¬
века»; и разумная, так как разумен только «Человек». (Я и ты
можем быть чрезвычайно неразумны!)
Эгоизм должен утратить свою власть так же, как это слу¬
чилось с личной волей и собственностью.
В этом высшем развитии «свободного человека» заключается
принципиальная борьба с эгоизмом и личными особенностями;
1второстепснные цели, как социальное «благоденствие» социа¬
листов и т. д., исчезают пред высокой «идеей человечества».
Все пе «общечеловеческое» является чем-то посторонним, оно
удовлетворяет немногих, или лишь одного; и если оно и удовле¬
творяет всех, то лишь каждого в отдельности, пе как челове¬
ка, и поэтому называется «эгоистическим».
Для социалиста высшей целью является благоденствие,
как для политического либерала такой целью было свободное
соревнование, но и благоденствие доступно всем, и То, что
для пего необходимо, предоставляется добывать каждому, как это
делает и соревнование (конкуренция).
Конечно, для того, чтобы принять участие в соревновании,
вам стоит лишь быть гражданами; для того, чтобы при¬
нять участие в благоденствии —трудящимися. Но и тот
п другой—еще неравиозначущее с «Человеком». Человек «благо¬
денствует действительно» только тогда, когда он «духовно сво¬
боден! Ибо человек—дух; и поэтому все силы, чуждые ему—
духу, все сверхчеловеческие, небесные, нечеловеческие силы
К пн га для чтения по истории философии.	27
— 418 —
должны быть низвергнуты, и имя «Человек» должно стать нах
всеми именами.
Таким образом, в конце нового времени (эпохи новых),
основным положением снова становится то, что было принципом
начала этого времени: «духовная свобода».
•Гуманист-либерал обыкновенно говорит особенно обращаясь,
к коммунисту: если деятельность Твою тебе предписывает об¬
щество, то, хотя она и свободна от влияния отдельного, эгоиста,
она, тем не менее, еще не чисто человеческая, а, следовательно,
ты еще не вполне орган человечества. Род деятельности, тре¬
буемой от тебя обществом, все еще остается случайным. Оно
может заставить тебя строить храм, но, с другой стороны, оно
могло бы заставить Тебя, или же ты, по собственному влечению,
сам принялся бы работать в пользу какого-нибудь нелепого в
поэтому бесчеловечного дела. Даже больше, ты в действитель¬
ности работаешь лишь для того, .чтобы жить; ты работаешь
ради жизни, а не ради возвеличения человечества. Таким образом
свободная деятельность будет достигнута лишь тогда, когда
ты освободишься от всех нелепостей, от всего нечеловеческого,
эгоистического (принадлежащего отдельному, а не Человеку),,
когда ты уничтожишь все ложные идеи, затемняющие идею
Человека или человечества; короче, когда ты не только не
стеснен в своей деятельности, но, наоборот, все содержание ее
наполнено человеческим; когда ты живешь и действуешь только
во имя и для человечества. Но это не совершится до тех пор, пока
целью стремлений твоих будет оставаться благоденствие
твое или всех: все, что ты сделаешь для общества «нищих»,,
трудящихся, ничего не дает «человеческому обществу».
Работа сама по себе не делает Тебя человеком, ибо она
является чем-то формальным, а содержание ее вполне случайно;,
главная сущность заключается в том, кто ты—трудящийся.
Ты можешь работать из чисто эгоистических (материальных)
побуждений; работать только для того, чтобы добыть себе про¬
питание и т. д. Должен же существовать лишь полезный чело¬
вечеству, рассчитанный на благо человечества, служащий исто¬
рическому развитию человечества, короче говоря, — гуман¬
ный труд. Для этого необходимы два условия: во-первых, труд
должен быть на благо человечества; во-вторых, он должен исхо¬
дить от «Человека». Первому условию может удовлетворять,
всякий труд, ибо и труд природы, например, животных, упо¬
требляется человечеством в пользу науки и т. д. Второе усло¬
вие требует чтобы работающий знал человеческую цель своего-
— 419 —
труда; но, так как он может иметь это сознание только тогда,
когда он себя сознает человеком, то главным условием
здесь становится самосознание.
Несомненно, много достигнуто уже тогда, когда ты перестал
быть «частичным рабочим»; этим, однако, ты лишь достигаешь
возможности понимать в целом свой Труд, достигаешь соответ¬
ствующего сознания, которое еще слишком далеко оТ самосо¬
знания, от сознания своего истинного «я», «сущности», чело¬
века. У рабочего все еще остается стремление к «высшему
самосознанию», и, так как труд не может его удовлетворить,
он утоляет это стремление во время досуга. При этом работа
его не доставляет досуга, и он видит себя вынужденным! при¬
знать труд и праздность одинаково человечными; даже больше, —
лентяй, праздный в его глазах возвышается. Он работает лишь
для того, чтобы избавиться от работы. И, следовательно, ра¬
боту он делает свободной для того, чтобы освободиться от нее.
Его труд не имеет удовлетворяющего содержания, потому
что он возложен на него обществом, потому что он — обяза¬
тельный урок, задача и призвание; и, наоборот, его не удо¬
влетворяет и общество, потому что оно лишь заставляет ра¬
ботать.
Работа должна была бы удовлетворить его, как человека;
вместо этого, она удовлетворяет общество. Общество должно
было бы смотреть на него, как на человека, но оно видит в нем
лишь нищего работника, или работающего нищего.
Работа и общество для него лишь полезные вещи, в которых
оп нуждается не как человек, а как «эгоист».
Такова критика идеи труда. Она указывает на «дух», ведет
борьбу «духа» с массой1) и объявляет коммунистический труд
бездушным трудом масс. Масса любит облегчать себе работу,
это — боязнь труда. В литературных трудах, поставляемых теперь
в массовом количестве, эта боязнь Труда порождает известную
поверхность, указывающую на «трудность исследования»2).
Поэтому гуманный либерализм говорит: вы хотите труда;
отлично, мы желаем его также, но мы хотим иметь его в полной
мере. Мы не хотим его ради последующего досуга, мы хотим
найти удовлетворение в нем самом. Мы хоТим работы потому,
что она является нашим саморазвитием.
Но работа должна быть и после этого! Человека возвышает
лишь сознательная человеческая работа, — работа, пе знающая
9 «Lit. Ztg.» V, 24.
я) «Lit. Ztg.», там же.
27*

— 420 —
«эгоистических расчетов» и имеющая в конечной цели лишь
человека, — работа, являющаяся самооткровением человека;
«так, laboro, ergo sum, я работаю,— следовательно, я — человек.
Гуманный либерал жаждет труда духа, перерабатываю¬
щего всю материю; оп жаждет духа, не оставляющего
ничего в покое, — духа, никогда не успокаивающегося, все
решающего и критикующего каждый полученный вывод. Этот
бесконечный дух и есть истинный Трудящийся; он уничтожает
предрассудки, разрушает преграды и ограничения и подымает
человека над всем, что господствует над ним, в то время
как коммунист работает только для себя и даже не свободно,
а из нужды, представляя собой приговоренного к принуди¬
тельному, каторжному груду.
Рабочий такого типа не «эгоистичен», потому что он тру¬
дится не для отдельных, не для себя, не для других частных
людей, а для человечества и его прогресса. Он не смягчает
страданий отдельных, заботится не о потребностях отдельных,
он ломает преграды, в которых сдавлено человечество, он рас-
сеивает предрассудки, овладевающие эпохой, превозмогает пре¬
пятствия, стоящие на дороге у всех, устраняет заблуждения,
опутывающие человечество, открывает истины, находимые йм
для всех людей и всех эпох; короче, он живет и трудится >для
человечества.
Открывший новую великую истину, конечно, знает, что она
может быть полезна и для других людей; и Так как корыстное
скрывание ее не доставит ему наслаждений, он объявляет ее;
но если он ц знает, что открытие необычайно важно для других
то он искал и нашел свою истину, во всяком случае, не ради
других; он искал ее ради самого себя, потому что он сам
стремился к ней, потому чТо тьма неизвестного и мечта его
не давали ему покоя до тех пор, пока он высшим напряжением
сил не создал света.
Итак, он работает ради себя, ради удовлетворения своей
потребности. То обстоятельство, что он оказался полезным; для
других, даже для потомства, не лишает его труда эгоистиче¬
ского характера.
Почему этот труд должен быть человеческим, если он вы¬
полняется для других, хотя и ради себя, почему, в противном
случае, он не человеческий,* т.-е. эгоистический? Может быть,
эта книга, картина, симфония и Т. д. является работой всего
его существа, потому чТо он сделал при этом свое лучшее,
вложил всего себя, потому что в ней молено узнать его, в То
— 421 —
время как произведение ремесленника отражает в себе только
ремесленника, а не «Человека»? В одних произведениях мы
видим всего Шиллера, а в нескольких сотнях печей мы всегда
видим только печника, а не «Человека».
Разве это значит больше, чем: в одном произведении вы
видите меня возможно полно, в другом — лишь мое умение.
Разве произведение не выражает моего Я? Разве не эгои¬
стичней проявить себя в произведении, выработать и оформить
себя, чем скрываться за работой? Конечно, ты скажешь, что ты
делаешь откровение Человека,- по ведь Человек, откровение
которого сделано тобой, — Ты сам; ты проявляешь только себя
не как ремесленник, который не чувствует себя пронизавшим
работу, которого можно узнать только тогда, когда погрузишься
в его жизнь; потребность, для удовлетворения которой появи¬
лось произведение, была чисто теоретическая.
Но ты, в качестве возражения, скажешь, что открываешь
более достойного, высокого, великого человека, более чело¬
века, чем другие. Я готов предположить, чТо ты совершаешь
все возможное, что ты осуществляешь недоступное для других.
В чем заключается твое величие? Именно в том, что ты больше
других людей («массы»), что ты больше «обыкновенных лю¬
дей», оно заключается в твоем превосходстве над людьми. Ты
отличаешься от других людей не тем, что ты—человек, а тем,
что ты—«единственный человек». Ты, конечно, показываешь,
что может сделать человек, но из того, что ты, человек, сде¬
лал это, не следует вовсе, что это же могут сделать и другие:
это ткг сделал, как единственный, и в том, что ты сделал,
заключается твоя единственность.
Великое создает в тебе не человек; его создаешь ты сам,
ибо ты больше, чем все остальные люди.
Все думают, что нельзя быТь больше, чем человеком. На¬
оборот, нельзя быть меньше, чем человеком!
Дальше, думают, что все достигнутое служит к возвели-,
чению человека. Постольку, поскольку в каждый момент я
остаюсь человеком, или, как Шиллер — швабом, как Кант —
пруссаком, как Густав Адольф—близоруким, я, благодаря своим
свойствам, буду выдающимся человеком, швабом, пруссаком или
близоруким. Но в данном случае, мне будет не много лучше,
чем палке Фридриха Великого, ставшей знаменитой благо¬
даря ему.
Выражению: «воздайте богу славу» соответствует совре¬
менное: «воздайте Человеку славу». Но славу я намерен оста¬
вить для себя.

— 422 —
Предъявляя людям требования быть «человечными», критика
этим самым объявляет и необходимое условие общежиТельно-
ности; ибо существовать среди людей можно лишь в ка¬
честве человека. Здесь критика устанавливает свою социаль¬
ную цель —восстановление «человеческого общества».
Среди всех социальных теорий, несомненно, самой закончен¬
ной является критика, потому что опа устраняет и обесцени-
вает все, что отделяет человека от человека; она уничтожает
все привилегии, вплоть до привилегии веры. В ней находит
свое чистое развитие истшшый, социальный принцип, христиан¬
ский принцип любви; она делает последний возможный опыт
уничтожить замкнутость и неприязнь людей; это борьба с эгоиз¬
мом в его простейшей, и, вследствие этого, самой суровой
форме, в форме единственности и замкнутости.
«Как можете вы жить, действительно, общественно до тех
пор, пока среди вас существует хотя одно исключение»?
Я спрашиваю наоборот: как можете вы быть, действительно,
единственными до тех пор, пока между вами существует ка¬
кая-либо зависимость? Если вы зависите друг от друга, то
вы не можете разойтись; если вы составляете «союз», то вы
представляете нечто цельное; двенадцать из вас составляют
дюжину, тысячи—народ, миллионы — человечество.
«Вы, как люди, можете входить в общение друг с другом
только тогда, когда вы человечны; вы, как патриоты, пони¬
маете друг друга только тогда, когда вы патриотичны!»
Хорошо, так я говорю вам: вы можете сноситься друг с Дру¬
гом, оставаясь тем, чТо вы есть, только тогда, когда вы един¬
ственны.
Самый острый! критик наиболее подвергается проклятиям
своего принципа. Отбрасывая от себя одно исключение за дру¬
гим, отрицая церковность, патриотизм и т. д., он разрывает:
одну нить за другой и отделяет себя от церковного, патриота
и т. д. до тех пор, пока порвутся все нити, и оп останется
один. Следовательно, именно он должен исключить всех, имею¬
щих что-либо исключительное или частное; и что, в конце
концов, может быть исключительней исключительно и, един¬
ственной личности!
Или, быть может, он думает, что было бы лучше, если бы
все стали «людьми» и отменили бы исключения. Как раз по¬
тому что «все» выражает, — «каждый отдельный», противоречие
остается, ибо отдельный является исключением. И, если гуман¬
ный либерал не предоставляет отдельному ничего частного или
— 423 —
исключительного, никакой частной мысли или глупости; если
он, благодаря своей абсолютной и фанатической ненависти ко
всем}7 частному, критикует в нем все; если он не имеет терпи¬
мости ко всему частному, потому что оно не человеческое,
то он, во всяком случае, своей критикой не может уничто¬
жить самое мастную личность, ибо его критике противопола¬
гается упорство отдельной личности; и он должен удоволь¬
ствоваться Тём, что объявит эту личность за «частную лич¬
ность» и снова, в действительности, предоставит ей все частное.
Что будет делать общество, не озабоченное ничем частным?
■Сделает ли оп частное невозможным? Нет, но оно «подчинит
его общественным интересам и предоставит частной воле уста¬
навливать, например, время отдыха, если это только не со¬
здает конфликта с общими интересами»1). Все частное будет
■свободно, т;-е. не будет составлять интереса общества.
«В своем отчуждении от науки, церковь и' религиозность
высказали, что они являются тем, чем были они всегда — чисто
частным делом; это обстоятельство являлось в другом освеще¬
нии, когда они выдавались за базис государства. И тогда, когда
они были связаны с государством и делали его христианским,
они служили лишь доказательством того, что государство еще
не развило своей, общей политической идеи, что оно лишь
устанавливает частное право, — они были лишь высшим выра¬
жением того, что государство —частное дело, и что оно ка¬
сается лишь частного дела. Когда государство, наконец, получит
смелость и силу выполнить сбое общее назначение, стать сво¬
бодным, когда оно, следовательно, будет в состоянии отвести
•надлежащее место особым интересам и частным делам, — рели¬
гия и церковь станут настолько свободными, как oini еще не
были никогда до сих дор. Как чисто частное дело, как удовлетво¬
рение .чисто личной потребности, они будут предоставлены са¬
мим себе, и каждый отдельный, каждая группа, каждая церковная
община получат возможность заботиться о блаженстве своей
души постольку, поскольку это будет их личной потребностью;
■отдельный будет избирать своим духовником того, кто, по его
мнению, лучше всего может гарантировать ему удовлетворение
этой потребности. Наука будет, наконец, вполне удалена в этом
вопросе» 2).
1) Бруно Бауэр. «Judcnfrage», стр. 66.
2) Бруно Бауэр: «Die gutc Sache dfer Freiheit», стр. 62—63.

— 424 —
Но что же должно получиться? Должна ли окончиться об¬
щественная жизнь; должно ли исчезнуть всякое общение, брат¬
ство и все, что признано принципом любви п общественности?
Точно один не будет искать всегда другого, потому что
тот ему нужен; Точно один не будет располагать другим,
если он ему нужен. Разница, однако, в том, что тогда от¬
дельный будет, действительно, объединяться с отдельным,,
в то время как раньше оп был связан с ним узами: отца
и сына до совершешголетия обнимают узы, после совершенно¬
летия они могут быть самостоятельными; до этого момента отг,.
как члены семьи, принадлежали друг другу, после они
соединяются, как эгоисты; родство отца и сына остается, но
отец и сын не связаны им.
Поистине, последней привилегией является «Человек»; этой
привилегией обладают все, «Человек» отдан в личное владение
всем. Потому что, как говорит сам Бруно Бауэр: «привилегия
остается даже тогда, когда она распространена па всех» Ч
Итак, либерализм претерпел следующие превращения:
Во-первых, отдельный не является Человеком, поэтому
отдельная лцчность ничего не значит: никакой личной воли,,
никакого произвола, никаких приказаний.
Во-вторых, отдельный не имеет в себе ничего челове¬
ческого, поэтому моя и твоя собственность не имеют значения.
В-третьих, так как отдельный пе является человеком и пе
имеет в себе ничего человеческого, он не должен существовать
вообще; он, как эгоист, должен быть уничтожен критикой со
всем своим эгоистическим для того, чтобы очистить место Че¬
ловеку, «только что обретенному Человеку».
Но, несмотря на то, что отдельный не человек, все-таки
в каждом отдельном обитает Человек, и существует в нем,
как всякий призрак, как все божественное. Поэтому полити¬
ческий либерализм приписывает каждому отдельному все, что
полагается ему, как «человеку по рождению»; сюда относятся
свобода совести, имущества и т. д., короче, все «права человека»;
социализм дозволяет отдельному все, что ему полагается, как
трудящемуся, «работающему» человеку; наконец, гуманный
либерализм дает отдельному то, что оп имеет, как «Человек»,
т<е. все, что принадлежит человечеству. Но- с этим отдельный
не имеет ничего,.— человечество все; и вот недвусмысленно т^е-
1) Бруно Б а у э р: «Judenfrage», 60.
— 425 —
буется полное «воскресение», проповедываемое христианством.
Да будет новая креатура, да будет «Человек».
Можно даже подумать, что мы вспомнили конец «Отче наш»..
Человеку принадлежит власть (сила, или Dynamis);: поэтому
ни один отдельный не может быть господином; господи-
ком отдельного является Человек; Человеку принадлежит цар¬
ство, т.-е. мир; и поэтому отдельный не может быть собственни¬
ком; Человек, «все» — повелевают миром, как собственностью;
человеку принадлежит слава, величие (Doxa), ибо Человек
или человеческое является целью отдельного, для которой оп
трудится, мыслит, живет и для возвеличения которой он должен,
стать «Человеком».
Дп сих пор люди непрерывно стремились найти такую форму
общежития, в которой их различия стали бы «несущественными»;
они стремились к равновесию и, следовательно, к равенству;,
они все хотели подойти под одну мерку, Т.-е. хотели найти,
одного господина, одну веру («мы все верим в одного бога»).
Для людей не может быть ничего более общего или равного,
как сам человек; стремление любви нашло удовлетворение в этом
общем; оно не успокоилось, пока пе нашло этого последнего-
уравновешения, пока не стерло все неравенства, пока нс срав¬
няло людей с Человеком. Но как раз в этом общем более всего
проявляются разложение и распадение. При более или менее
ограниченных общинах против немца стоял еще француз, про¬
тив магометанина—христианин и т. д. Теперь против людей:
стоит Человек, и вследствие того, что люди пе имеют в себе
Человека, Человек стоит против бесчеловечного.
За положением: «Бог стал Человеком», теперь следует: «Че¬
ловек стал «я». Это «я» — Человеческое я. Но, мы скажем
иначе: Я пе мог найти Себя до тех пор, пока искал Себя, как
Человек. Но теперь оказывается, что Человек стремится стать
Мной и получить реальные формы во Мне; я отлично вижу, ,что
псе рассчитано на Меня, что без Меня Человек погибает. Однако,
я не хочу сделать Себя футляром эТОй великой святыгш, и
в дальнейшем не буду спрашивать, — являюсь ли Я в делах
своих Человеком, или нс человеком: я отделаюсь от этого духа!
Гуманный либерализм радикально идет к своей цели. Если
ты даже в одном этом пункте хочешь быть чем-нибудь осо¬
бенным, если ты хочешь получить перед другим хоть одно¬
преимущество, воспользоваться хоть одним правом, нс являю¬
щимся всеобщим правом человека, то ты — эгоист.

-- 426 —
Хорошо! Я не хочу быть чем-то особенным по сравнению
с другими, я нс хочу пользоваться никаким преимуществом,
но я не измеряю себя другими, и не хочу иметь вообще ни¬
каких прав. Я хочу быть всем, чем Я могу; Я хочу иметь
все, что Я могу. И разве Меня заботит то, что другие имеют
похожее па мое, или что они похожи на меня. Равное, то же
самое, они не могут иметь; быть равными мне, такими же
самыми, как я, они пе могут быть. Я не делаю им никакого
вреда, как я не приношу вреда неподвижной скале тем, что
умею ходить, тем, Ото Я «обладаю преимуществом ходить».
Если бы они умели это иметь, то это преимущество было бы
и у них.
Не • приносить другим людям вреда, вот к чему приводит
требование «не иметь преимуществ»; отказаться от всех пре¬
имуществ— строгая последовательная теория отречения. Нельзя
считать себя «чем-то особенным», например, евреем или хри¬
стианином. Но ведь я не считаю себя чем-то особенным, я
считаю себц единственным. Конечно, я имею сходство
с другими; по оно служит мне лишь для соглашений;! в дей¬
ствительности Я Несравним, Я—единственный. Мое тело — не
ваше тело, мой дух—не ваш дух. И если вы назовете их
общими выражениями «тело» и «дух», то это ваши идеи, ничего
не могущие сделать с моим телом и м о и м духом; эти идеи
меньше всего могут выдать за «призвание» Моё.
Я не хочу ничего признавать или уважать в Тебе, я не
вижу в тебе пи собственника, ни нищего, пи даже человека.
Я хочу лишь пользоваться тобой. Я нахожу, чТо соль
приправляет Мое кушанье, и поэтому я употребляю ее; Я на¬
хожу, что рыба питательна, поэтому Я ем ее; Я открыл в
тебе дар проливать свет в Мою жизнь, и Я избираю тебя
поэтому своим спутником. Или, иначе, на соли Я изучаю кри¬
сталлизацию, па рыбе—зоологию, в тебе — человека и Т. д.
Для меня ты лишь то, что ты — д л я М е п я, т.-е. Мой пред¬
мет, и так как ты—Мой предмет, ты — моя собственность.
В гуманном либерализме отсутствие собственности, «ни¬
щенство», получает законченные формы. Для того, чтобы до¬
стичь Себя, мы должны сперва стать совершенно неимущими,
нищими, ибо мы должны освободиться от всего чуждого. Но
никто не является более неимущим, чем голый человек, только
человек.
Но еще более нищий Я тогда, когда отброшу от Себя и
Человека, ибо Я чувствую,. что и он чужд для Меня. Это
— 427 —
уже не нищенство, потому что спала последняя тряпка, это —
действительная нагоТа, уничтожение всего чуждого. Нищий сбро¬
сил с себя даже нищенство, и поэтому перестал быть’ даже
тем, чем он был,—нищим.
Теперь Я больше не нищйй, Я был им.
Раздор не мог до сих пор вспыхнуть только потому, что
он, собственно говоря, был лишь спором между новыми и уста¬
ревшими либералами; это был спор тех, кТо понимает «свободу»
в малых размерах, с тем, кто хочет «всей» свободы, т. с.
это был спор между умеренными и крайними. Все вра¬
щается вокруг вопроса: насколько свободен должен быть
Человек? В то, что Человек должен быть свободен, верят
все; поэтому они вое либеральны. Но как изгнать не-человека,
сидящего в каждом отдельном? Как сделать, чтобы вместе с
Человеком не освободить и не-человека?
Весь либерализм, все его формы имеют смертного врага,
непреодолимое противоречие; как против бога стоит дьявол,
так против Человека стоит не-человек, отдельный, эгоист. Го¬
сударство, общество, человечество не могут преодолеть этого
дьявола.
Гуманный либерализм преследует задачу показать всем дру¬
гим либералам, что они хотят не настоящей «свободы».
Если другие либералы имели пред своими глазами эгоизм
отдельного, если они в большинстве случаев были слепы, (го
радикальные либералы имеют против себя эгоизм «в общем»,
они выбрасывают в толпу всех, кто не делает дела свободы
своим собственным; и вот, теперь человек и не-человек, ясно
отделившись друг от друга, стоят, как враги,—это «масса»,
толпа и «критика»1), именно Так называемая, «свободная .чело¬
веческая критика» (Judenfrage, стр. 114) против всякой грубой,
например, религиозной критики.
Критика выражает надежду, что она победит массу и вы¬
дает ей «общее свидетельство в убожестве»2)- Она, следова¬
тельно, хочет получить, наконец, право и назвать спор «робких
и трусов» эгоистической неуступчивостью и мелочностью.
Вся вражда теряет свое значение, мелкие распри прекращаются,
ибо в лице критики выступает общий враг. «Вы все — эгоисты,
один из вас не лучше другого». И вот все эгоисты воору¬
жаются против критики. Действительно ли эгоисты они? Нет,
«Lit. Ztg», V, 23; V, 12.
!) «Lit. Ztg», V, 15.

— 428 —
они борются с критикой именно потому, что она обвиняет
их в эгоизме; они не сознаются в эгоизме. Таким образом
критика и масса стоят на одном и том же базисе: они обе
борются с эгоизмом, обе отвергают его и подбрасывают друг
другу.
Критика и масса преследуют одну и ту же цель — осво¬
бождение от эгоизма; они спорят лишь из-за того, кто нз
них ближе к цели, или даже, кто из них достиг ее.
Евреи, христиане, абсолютисты, обскуранты, просветители,
политики, коммунисты, короче,—все протестуют против упре¬
ков в эгоизме; и так как критика этот упрек бросает им в
самом широком смысле слова, то они все оправдываются против
обвинения в эгоизме и борются с эгоизмом, — с тем врагом,
с которым ведет свою войну критика.
И масса и критика—враги эгоистов; и масса и критика
стараются освободиться от .эгоизма тем, что они очищают себя,
или'тем, что они обеляюТ себя и приписывают эгоизм про¬
тивной партии.
Критик является истинным «вождем массы», — вождем, даю-
щцм ей «простейшее представление и выражение» эгоизма; на¬
оборот, вожди; которым воздается триумф в «Lit. Ztg.» (V, 24),
были жалким ничтожеством. Он—ее государь и командующий
в войне свободы против эгоизма; масса борется за( то же,
за что борется ц он. Но он и враг массы, он ее союзный
враг, поднимающий кнут за сшшой трусливых и этим* вызываю¬
щий в них смелость.
Поэтому противоречие между критикой и массой сводится
к следующему диалогу: «Вы эгоисты». — «Нет, мы не эгоисты».—
«Я докажу вам это». — «Что же, ты услышишь наши оправ¬
дания».
Поэтому будем считать их тем, за кого они выдают серя>
за не-эгоистов, тем, за кого они считают друг друга — за
эгоистов. Они — эгоисты и не-эгоиоты.
Собственно, критика говорит: ты должен освободить свое
Я от всех ограничений, должен освободить так, чтобы оно
стало твоим человеческим Я- Я говорю: освободи себя
настолько, насколько можешь, и ты сделаешь свое дело; ибо
не каждому дано разрушать все преграды или, другими сло¬
вами, один может не видеть преграды в том, в чем ее видит
другой. Поэтому не трать своих сил на уничтожение чужих
препятствий; достаточно, если ты разрушаешь свои. Кому уда¬
лось разрушить хоть одно препятствие, стоящее па пути всех
— 429 —
людей? Разве и теперь, как и всегда, не носится бесчислен¬
ное количество людей с «преградами человечества»? Тот, кто
разрушает свою преграду, может показать дорогу и сред¬
ства другим; разрушение их преград—их дело. И никто не
поступает иначе. Говорить о людях, что каждый из них станет
Человеком, это значит требовать от них разрушения всех пре¬
град человечества. Но это невозможно, ибо Человек пе имеет
преград. Правда, я имею их, но меня касаются только мои,
и Только их я и могу разрушить. Я не могу стать чело¬
веческим Я, ибо я представляю собой именно мое Я, а не
человеческое вообще.
Но все-таки посмотрим, быть может, критики сказали нам
хоть что-нибудь достойное нашего приветствия! Я не свободен,
если я не лишен интересов; я не человек, если я нс лишен
интересов? И когда Мне хоть на минуту хочется стать сво¬
бодным или Человеком, то я нс упущу ни одного случая, могу¬
щего помочь мне в этом. Критика дает мне этот случай, го¬
воря, что если во мне утвердится и укрепится что-либо, то я
становлюсь пленником и рабом этого «чего-либо», т.-с. стано¬
влюсь одержимым. Каждый интерес, если я не могу избавиться
от него, делает меня своим рабом; я больше не моя собствен¬
ность, я принадлежу ему. Поэтому примем предложение критики
нс допускать никакой части нашей собственности утвердиться
и чувствовать себя все время не связанным ею.
Итак, если критик говорит: ты являешься человеком только
тогда, когда неустанно критикуешь и развязываешь! то мы
говорим: я, во всяком случае, человек, но Я — и я; поэтому я
хочу заботиться лишь о Том, что обеспечило бы мою собствен¬
ность; чтобы обеспечить ее, я в каждый момент беру ее себе,
подавляю в пей каждое стремление к самостоятельности и
уничтожаю это стремление раньше, чем оно может стать
id6c fixe или страстью.
Но я это делаю не ради моего «человеческого призвания»,
а лишь потом}', что к этому я призываю себя сам. Я не
стараюсь развязать все, что может развязать человек: и если,
например, мне еще нет десяти лет от роду, я не критикую
заповедей и не- говорю об их нелепости, но я все-такй—чело¬
век, и мои поступки человеческие уже потому, что я оставляю
их еще без критики. Короче, я нс имею никакого призвания, и я
нс хочу стать ничем, даже Человеком.
Но отвергаю ли я все, что добыто либерализмом в его
многообразных стремлениях? Нет, я слишком далек от того,
— 430 —
чтобы желать гибели добытого! Я смотрю лишь на себя после
того, как «Человек» стал свободным благодаря либерализму,
и я сознаюсь откровенно: все, что кажется добытым Челове¬
ком, в действительности добыто мною.
Человек свободен тогда, когда «высшей сущностью для
человека является Человек». Итак, для завершения либерализма
необходимо, чтобы всякая другая высшая сущность погибла,
чтобы антропология свергла теологию, чтобы бог и его ми¬
лости были осмеяны, чтобы «атеизм» ста^ всеобщим.
Эгоизм собственности потерял все,. когда даже «мой бог»
стал бессмыслицей, ибо бог является богом лишь до тех пор,
пока у него на сердце лежит спасение отдельного, который
в нем именно и ищет своего спасения.
Политический либерализм: отменил неравенство господ и
слуг, он сделал это анархически. Понятие господин было сня¬
то с отдельного, с «эгоиста», для того, чтобы стать призраком:
законом или государством. Социальный либерализм уничтожает
имущественное неравенство, он уничтожает бедных и богатых
и делает всех неимущими или несобственниками. Собствен¬
ность отнимается отдельного и передается призрачному об¬
ществу. Гуманный либерализм лишает всех бога, делает всех
атеистами. Поэтому должен быть отменен бог отдельного, «мой
бог». Правда, отсутствие господина является одновременно от¬
сутствием забот, отсутствие бога — одновременно отсутствием
предрассудков, ибо с господином исчезает слуга, с пмуще4
ством — заботы й с богом — предрассудок; но так как госпо¬
дин воскресает в государстве, то слуга появляется в виде под¬
данного; так как имущество становится собственностью обще¬
ства, то забота появляется в виде труда; так как бог пересе¬
ляется в человека, то возникает новая вера в человечество и
п свободу. Вместо бога отдельных, появляется бог всех, имен¬
но «Человек». «Для пас самое высшее быть Человеком». Но
так как никто не может стать тем, что .выражает -идея «Чело¬
века», то для отдельного Человек остается высшей потусто¬
ронностью, недостижимой высшей сущностью, богом. Одно¬
временно он является «истинным бо/ом», потому что он тоже¬
ственен нам, потому что он является нашим собственным Сам:
итак мы сами отделены от нас и стоим’над собой.
(Макс Ш т и р и е р. „Единственный и его собственность", пер. с нем. Г. Фе¬
дера, СПБ. 1907, стр. 8G—99.)

ФЕРДИНАНД ЛАССАЛЬ.
Философско-историческое обоснование коммунизма.
Берлин, 6 сентября 1844 г.
Здесь уже давно открылась промышленная выставка; на
ней представлены, действительно, великолепные образцы Нашей
прОмъцрленной деятельности и ее произведений. Даже члены
французской комиссии, присланной сюда для обозрения нашей
выставки, признали, что они до сих пор нс имели никакого
представления о немецкой промышленности и только здесь по¬
няли ее значение. Парижская выставка была устроена гран¬
диознее, по с меньшим вкусом.
Для меня лично эта выставка представляет больше инте¬
реса, чем ты мог бы себе представить; .но это совсем не тот
интерес, с каким бессмысленная толпа, с разинутыми от уди¬
вления ртами, бродит по залам арсенала; не похож он и на
так (называемое бессмысленное «понимание» знатоков промыш¬
ленности и специалистов техники. Ни один из этих специали¬
стов не может определить понятия промышленности, се
истинного значения, и бесплодной болтовней остаются их
разговоры о могуществе промышленности, о том, что она со¬
ставляет душу нашего времени. Действительно, промышлен¬
ность составляет душу нашего времени, но каким образом эта
душа Воплощается, об этом все немецкие фабриканты вместе
с Парижской Комиссией не имеют никакого понятия, несмотря
на свое знание деталей. В этом отношении они так же лишены
сознания, как колеса их машин, не знающие, что они такое на
самом деле и в чем состоит их деятельность. Но это сознание
имеется именно у тех, которым так охотно противопоста¬
вляют промышленную деятельность, у философов. И эта самая
промышленность, которую нам постоянно противопоставляют.

— 432 —
льет воду и и енно на пашу мельницу, и ирония заключается в
гом, что мы побеждаем имешю тем оружием, которым пас ду¬
мают поразить. Но на самом деле понятие промышленности не
так легко постигается., и его можно понять лишь в связи с исто¬
рией новейшего времени и только благодаря этой связи. Здесь
я хочу наметить самое понятие промышленности, связь его
с пашей эпохой и его значение.
То, что составляет специфическое отличие христианства
от прежних периодов истории, это — принцип абсолютной
правоспособности всякой личности. Христианство
прямо проповедует этот припщпг в библии, в догматах, у отцов
церкви, косвсшю же <ояо выражает его, во-первых, в учениц о
воплощешщ Христа, сы1на божия, в человеческую лишюс^ь,
во-вторых, в догме о личности самого бога (отца), которую цер¬
ковь с полным правом с таким упорством противопоставляла
всём еретическим сектам. Прежде всего, христианство после¬
довательно воплощает в сфере религии этот принцип абсолют-
ной правоспособности всякой личности, в учениц о блаженстве
всех верующих, без различия, на небе. Показать, каким обра¬
зом христианство воплощает этот принцип в действительности,
в церковных и государственных учреждениях и т. д., значило бы
дать философию всего средневековья. Все содержание средних
веков заключается в том, что они 1) полагают этот принцип.
2) отрицают его, 3) воплощают его в его отрицании. Но это
не имеет непосредственного отношения к делу. Французская
революция поставила себе задачей воплотить этот принцип аб¬
солютной правоспособности всякой личности в сфере посюсто¬
роннего, в действительном мире, в государстве и т. д.
Правоспособность личности в средние века не была
абстрактной и всеобщей: недостаточно было формальных усло¬
вий быть личностью, субъектом: оправдание и признание субъ¬
екта было связано с тем, чтобы он был наполнен определен¬
ным субстанциальным духом. То была идея сословия: субъ¬
ект признается лишь постольку, поскольку оп имеет опреде¬
ленное содержание, вобрал в себя и содержит в себе субстан¬
циальный дух сословия, принадлежит к этой субстанциально¬
сти, является членом сословия. Двумя абсолютно правоспособ¬
ными сословиями были дворянство и духовенство. Но это пе
надо понимать так, как будто бы этим совершенно отрицался
принцип, выставленный уже христианством, принцип абсолют¬
ной правоспособности всякой личности, всякой субъектив¬
ности. Христианство выставило не принцип абстрактной право¬
— 4.33 —
способности личности, по которому субъект — уже по одному
тому, что он является субъектом, человеком, — признается пра¬
воспособным сам по себе (этот принцип в своей абстрактной
и всеобщей форме выразил лишь новейший гуманизм, факти¬
чески же его воплотила французская революция), — христиан¬
ство связывает • абсолютное признание субъекта, — вечное бла¬
женство, — с тем, чтобы оп был наполнен специфическим суб¬
станциальным духом христианской религии, чтобы он был хри¬
стианином. Но выполнение этого условия зависит единственно
п всецело от свободной волн субъективности. Иначе обстоит дело
у иудеев, у которых абсолютным принципом цешюсти была
национальность, условие содержать в себе определенный суб¬
станциальный дух парода. Но’ здесь субъективность не могла
выполнить этого условия — наполниться данным содержа¬
нием, — своими собственными силами, своей свободной волей;
опа была связана природными границами, опа должна была ро¬
диться среди этого народа. Но христианство уничтожило эту
национальную сторону, эти природные границы национальности
и дало возможность субъективности, благодаря ее внутренней
свободе самой достигнуто абсолютной ценности, стать бытием
в себе п для себя. Субъективность достигает этого совер¬
шенства посредством самой себя: то объективное содер¬
жание, с которым опа связана, которым она должна напол¬
ниться чтобы получить всеобщее признание, стать бытием в
себе и для себя, — этого содержания она может достигнут^’
посредством свободного для себя бытия своей собственной)
субъективности. Поэтому в христианском мире всякое условие,
все объективное, от которого зависит субъект, для того чтобы
иметь значение, должно, как бы оно ни было объективно по
самой своей природе, быть вполне достижимым для субъ¬
екта; субъект должен в своей свободной субъективности
иметь абсолютное средство овладеть этим содержанием, воз¬
можность разрешить объективную задачу. Так обстриг дело
с исключительностью самой христианской религии (исключи¬
тельность, которая была необходима для всякого субъекта в
качестве объективного содержания), так же обстоит дело в
средние века с духовным сословием. Возможность принадле¬
жать к этому сословию зависит от свободного самоопределе¬
ния и внутреннего настроения субъекта. Каждый субъект имеет
полную, -.возможность посредством углубления в религиозное
содержание отречься от всего преходящего и земного и всту¬
пить таким образом в духовное сословие, получить признание
Книга для чтения по истории философии.	28
— 434 —
и' религиозное посвящение. Таким образом в последнем счете
субъект не зависит ни от чего другого, как такового,
так как это другое зависит в свою очередь от свободного вну¬
треннего настроения субъекта; таким образом, субъект, так
сказать, по круговой линии посредством другого, возвращается
к себе же. Точно так же первоначально обстоит дело и с
дворянством, которое уже у германцев имело характер свободы
субъективности; ведь вообще самой характерной чертой гер¬
манских наций является абсолютность внутреннего начала, до¬
ходящая даже до субъективности, до стойкой личности; благо¬
даря этой своей черте эти нации и стали главными носителями
христианского духа. Германское дворянство обязано своим про¬
исхождением только совершенству субъекта; высокое внутрен*
нее совершенство, законченность своей субъективности, кото¬
рые субъект обнаруживает в подвигах храбрости, — они до¬
ставляют ему уважение и права. Воины, отличившиеся в завое¬
вательных походах, становились благородными; дворянство было
'наградою за их подвиги. Мы не хотим здесь долыце прослежи¬
вать понятие дворянства, как сословия храбрости, субъектив¬
ность которого расширяется до такой всеобщности и напол¬
няется таким всеобщим духом, что для сохранения государ¬
ства всеобщего духа, члены его, благодаря своей нравственной
стойкости, способны пойти на смерть, поставить свою лич¬
ность на карту и т. д.
Достаточно сказанного, что дворянство покоится па обна¬
ружении внутреннего совершенства субъекта, на1 законченности
субъекта в себе. Так что дворянство не Только не противоречит
йрйнципу субъективности, но, наоборот, подымает на щит
прщЩип абсолютной субъективности и выражает его в, том,
ч^о субъект может все завоевать и достать благодаря силе
ёвоёй собствешю'й свободной всемогущей личности. Для того,
чтобы достигнуть дворянства, нужно лишь такое же совер¬
шенство своей субъективности.
' На этом дело не останавливается. Право на участие- в
государственной жизни признается в средние века лишь за
дворянством и духовенством, и -личность, как это было выше
показано, для того, чтобы получить права, как таковая, сама
по себе, должна' наполниться субстаНЦйалыным духом одного
йз этих сословий, принадлежать к одному из них; но в то же
время мы видели, что сама идея этих сословий не выражает
нйчего другого, как бесконечную субъективность и таким обра¬
зом меньше всего противоречит принципу абсолютной личности
— 435 —
и правоспособности ее. Но затем дворянство становится на¬
следстве н н ы м. Высшее в себе бытие (in sich Sein) духа,
самый внутренний принцип субъективного совершенства пре¬
вращается в природное начало, в смену поколений, внутреннее
становится внешним, духовная субъективность сменяется есте¬
ственностью рожден и я. Философия права должна дедуциро¬
вать необходимость этого превращения внутреннего ^ачала в
бытие. Здесь пас интересует лишь самый факт и его очевидные
последствия. Субъект здесь опять дошел до того, что стал за¬
висимым от природного начала. Эта случайность — рождение в
пределах условия, на которую субъект не может иметь ника¬
кого влияния, это — условие, для выполнения которого субъект
не имеет никаких средств в своей собственной субъективности.
Возможность полного наслаждения жизнью, участия в государ¬
ственных делах, свободы связана с естественным условием,
противоречащим внутреннему началу и идее свободной субъ¬
ективности; дух попадает в тяжелую зависимость от абсолютно
бездушного начала, от природной случайности. Принцип б е с-
конечной субъективности и ее исключительной право¬
способности, управлявший на самых различных ступенях всем
христианским миром, этот принцип абсолютного внутреннего
начала унизился и потерялся во внешности бытия, его внутрен¬
няя жизненность подчинилась безжизненности природных отно¬
шений. Но зато дух возвышается в силу своей внутрен¬
ней бесконечности. Идея абсолютной правоспособности вся¬
кой субъективности отрицает то, чтобы она, эта субъективность,
это бесконечное свободное внутреннее начало, — были связаны
с заставшей вещностью и внешностью каст и сословных раз¬
личий.
Это фактическое отрицание носит в истории название «фран¬
цузской революции». Сначала этот принцип появляется еще в аб¬
страктной форме. Революция направлялась против того, что
средневековое государство ставит условием правоспособности
субъекта, его наполненность субстанциальным духом сословия.
Как сказано выше, государство, исходя из той, вполне пра¬
вильной самой по себе идеи, что субъект, для того, чтобы быть
самим собою, должен иметь субстанциальное содержание, при¬
шло к тому, что подчинило свободное, субъективное, безжиз¬
ненной внешности бытия; в полной противоположности к этому,
революция совершенно отрицает идею реальной наполненности
субъекта субстанциальным духом. Революция выдвигает прин¬
цип абсолютной правоспособности абстрактной личности. Для
28*

— 436 —
того, чтобы быть самим собою, субъект больше не должен быть
воодушевлен каким-либо духовным содержанием,
наполнен -реальной субстанцией (что даже требовало
само первобытное христианство, выставившее безусловный по¬
стулат принадлежности к христианской религии), для этого до¬
статочно самого общего, самого абстрактного, чисто формаль¬
ного условия: надо быть субъектом, личностью. Этого чисто
всеобщего условия, одной простой «человечности» было доста¬
точно для того, чтобы доставить высшую реальность, достоин¬
ство и значение субъекту, дать ему право активного граждан¬
ства, т.-е. право участия в государственных делах. Принцип аб¬
солютной субъективности еще никогда не поднимался на такую
высоту такой совершенной абстрактности. Но это стало воз¬
можно лишь после того как противоположная идея субъектив¬
ности, наполненной субстанциальным содержанием, дошла до
полного окостенения и связанности природными рамками. Героем
этого абстрактного пафоса является Робеспьер, самым верным
выражением его—декларация прав человека, а в практической
области—конституция, данная Робеспьером в 1793 году фран¬
цузскому народу. В этой конституции понятие гражданина (в
этой конституции пет больше прежнего отличия активного i-pa-
жданина от гражданина вообще) ни от чего пе зависит, связано
только с одним условием, а именно: быть человеком (если
пе считать того, что необходимо было прожить шесть меся¬
цев в одном кантоне, чтобы иметь права гражданина). Субъ¬
ект, таким образом,, получает право уже в силу одного того,
что он является самим собою. Тем самый получил свое высшез
завершение принцип абсолютной правоспособности всякой лич¬
ности, субъективность стала бессодержательной! абстракцией. Но
этот абстрактый пафос не может быть истинным, ввиду своей
абстрактности и бессодержательности. Одного формального
условия, быть человеком, субъектом, на самом деле совершенно
недостаточно для того, чтобы тотчас возвести его в высшее
достоинство и реальность, дать ему право участия в государ¬
ственных делах. Человек, поскольку он является лишь просто
субъектом, т.-е. естественным продуктом, еще не является чело¬
веком в абсолютном смысле слова, личностью в себе и для себя.
Бытия в себе и для себя он достигает лишь тогда, когда напол¬
няет реальным, субстанциальным содержанием субъективность,
эту форму. Но кацим должно быть' это содержание для того, чтобы
стать условием, от которого зависит достоинство гражданина
государства, свободного человека? Вот вопрос, который возник

— 437 —
тогда. Идея абстрактной субъективности, котирую представлял
Робеспьер, не могла Долго держаться именно в силу своей аб¬
страктности, она должна была погибнуть. Но какая идея должна
была ее заменить? Не власть ли сословных различий, кото¬
рую только что с торжеством победила в кровавом бою именно
эта идея абстрактной субъективности, — не это ли старое про¬
тиворечие? Конечно, нет! Это было бы простым шагом назад:
история же не делает таких обратных шагов, которые в то же
время не явились бы шагом вперед. На место Робеспьера не
могла стать Жиронда, хотя обычно думают, что это было так.
Но кто же, в таком случае? Совершенно новая идея и совер¬
шенно иная власть.
Но, прёжде ,чем мы перейдем к этой повой идее, бросим
еще раз беглый взгляд па содержание понятия свободы фран¬
цузской революции: мы уже видели, что во французской рево¬
люции идея абсолютной субъективности была абстрактной, бес¬
содержательной. Таким же бессодержательным оказывается при
ближайшем рассмотрении понятие свободы, выдвинутое фран¬
цузской революцией. Свобода французской революций аб¬
страктна, бессодержательна; в противоположность этому наша
свобода должна быть обозначена, как субстанциальная. Наша
свобода (свобода современной философии) состоит в том, что
мы сознаем объективное понятие, как субстанцию, власти кото¬
рой мы безусловно подчиняемся, которою мы безусловно на¬
полняемся и которая должна определять наше поведение.
Нам уже не так легко делать или не делать все, что мы хотим
или желаем'. Повсюду перед нами выступает понятие и гово¬
рит: «Я господь бог твой». Но это понятие — всеобщий нрав¬
ственный дух, бесконечное утверждешю нашей сущности, в силу
чего и охарактеризованное, выше «многотрудное служение» свя¬
зано с религиозной радостью. Таким образом мы совершенно
освобождаемся от нашего субъективного произвола; но мы на¬
сквозь автономны и свободны, "нас не определяет никакая внеш¬
няя сила, а определяет непосредственно наше я, но это опре¬
деляющее «я»—не наше эмпирическое, раздробленное индиви¬
дуальное наслаждение, это «я» есть всеобщее «я»: понятие. В том,
что оно определяет нас, выражается наша собственная аффцр-
мативная сущность, наше собственное понятие, а не что-
либо другое. Таким образом, о произволе у нас нет и речи.
Наша свобода скорее просветленная необходимость,
просветленная именно потому, что на место холодной, чуждой
власти ’фатума станоиггся наша1 собственная с у щ-
и о с т ь.

— 438 —
Иначе обстоит дело со свободой французской револю¬
ции. Это — свобода абсолютного отсутствия обусловленности.
«Я» упирается в то, чтобы не определяться чём-либо иным, как
только своим чист ы м и н див и д у а л ь н ы м «я». Истинным обо¬
значением ТакОй абстрактной свободы был бы скорее произвол.
Здесь «я» рассматривает себя, как Непроницаемый атом, который
ограничен только собой и является совокупностью в себе. Это
а т о м и с т и ч е с к о е мировоззрение, где «я» рассматривает себя
атомом, лиш с п и ы м связей и, значит, изолированным, живу¬
щим одиноко в полной замкнутости, — исключало бы совершенно
истинное |цравственное государство. Его простую нравственную
совокупность оно превратило бы в точечное множество. Этот
принцип субъективного произвола, где «я», определяясь только
своим усмотрением, делает все, что ему угодно, является не
столько свободой государства, сколько свободой от самого
государства и его объективных сил. Нс думай, будто бы
только я приписываю французской революции это абстрактное
понятие свободы. Конституция Робеспьера, о которой я упо¬
минал выше, выражает то же самое в точных и сухих выраже¬
ниях. В ней говорится, что свобода' французского гражданина
состоит в том, что ему позволено Л faire tout со qu'il ne nuit aux
autres (делать все то, что Не вредит другому). Границами «я»
являются только другое «я» и его индивидуальные, личные инте¬
ресы. Здесь нет и речи о чем - либо объективно всеобщем. Ка¬
ждый, изолированный в себе, преследует свой собственные цели,
п его свобода состоит именно в Том, что он может беспрепят¬
ственно так поступать, поскольку он Пе задевает этим другого
«я»; при этом 'ОЛЮ не ограничено, — как это было раньше, — чем-
либо всеобщим, тхмударспаом и т. д. и 1шчем не обязано) по
отношению к всеобщему. Таким образом, эта свобода является
идеей абсолютного отсутствия обусловлешюсти, или идеей пол¬
нейшей личной независимости.
Между прочим, не думай, что я этим хочу унизить фран¬
цузскую (революцию или невысоко ценю ее. Совсем наоборот.
После того, как индивидуальное «я» было так долго в средние
века (и церквй в феодальном и абсолютистском государстве
на'службе всеобщего, которое было не утверждением и душою
«я», а напротив» отрицанием «я»; после того, как всякая авто¬
номия и самостоятельность1 Так долго и позорно находились
под игом сословных ограничений, — в результате всего этого
мыслима была только полагая противоположность сословным
ограничениям (но потому абстрактная) и выразившаяся в том,
— 439 —
•что вся эта власть мертвого всеобщего, угнетенного. ;до сих
лор «я», всячески его стеснявшего, догрузилась обратно, в лоно
индивидуального «я». «Я» возмутилось против субстанции, только,
сковывавшей его; поэтому оно обратилось против всякой по¬
добной субстанции и противопоставило ей в качестве основ¬
ного начала идею неограниченно свободного, индивидуального
«я». Дальнейший шаг, сделанный нашей, философией, принявшей
собственное «я» за субстанцию, б!ыл тогда' еще невоз¬
можен; этот шаг стал возможен лишь после того, как доста¬
точно перебродила идея французской революции, идея неогра¬
ниченного «я», противоположного своей средневековой проти¬
воположности. Заметь, между прочим, как во французской ре-
волюцим идея абстрактной свободы шла рука об руку с идеей
абстрактной субъективности, о которой говорилось выше. Это
только две стороны одной и той же мысли. Или скорее идея
абстрактной свободы выражает лишь содержание того же са¬
мого. форму которого выражает идея абстрактной субъективно¬
сти. Так как французская революция берет идею субъекта еще
абстрактно, не Наполнив ее субстанциальным содержанием, то
опа не доводит ее до идеи субстанциальной свободы.
Или с другой стороны: так (как французская революция берет
идею субъекта только с формальной стороны (см. выше),
то она доводит ее только до формальной свободы неогра¬
ниченной свободы делать или не делать что угодно. Но
дальше. Мы видели, что свобода французской революции была
нс чем иным, как идеей абсолютного отсутствия обусловлен¬
ности полной личной независимости. Эта идея абсолютной лич¬
ной независимости должна развиться еще дальше? Государство
может гарантировать субъекту личную независимость только
с формальной стороны (как признание этой независимости,
свобода в государстве и т. д.), оно может это выразить только
формально, оно говорит, что субъект должен быть совершенно
независим, не должен зависеть ни от кого другого. Но истинную
реальную независимость государство Робеспьера пе могло
дать субъекту.
Действительно, реально, независимо «я» только в том
случае, если оно замыкает около себя окружность, единствен¬
ным центром которого является само, если внутри этого круга
имеются условия, необходимые для его существования, так что
«я» нс должно выступать из пределов этого круга и вступать
в сферу других «я». Одним словом, реально, независимо «я»
только тогда, когда оно само, не нуждаясь в других, в себе
— 440 —
самом, имеет условия, от которых зависит его существование:
владение, собственность, деньги.. Противополож¬
ностью этой реальной независимости «я», которую государство
как таковое, хотя бы и республика, не может гарантировать,
является та свобода, которую государство лишь представляет
т.-е. формальное признание независимости индивидуума. Но
какая польза от этой независимости, если в действительности
«я» для того, чтобы удовлетворить свои жизненные потребпоспт,
отсылается к Другим и, следовательно, становится от них в ре¬
альную зависимость. Государство провозглашает свободу и ра¬
венство индивидуумов только лишь как голое, формальное
право, но не так воплощенное право. Несмотря па призна¬
ние всех его прав па свободу, равенство, личную независи¬
мость,— Индивидуум остается в полной мере зависимым, не¬
свободным, если не имеет !в себб самом условий своего суще¬
ствования: собственности, владения и т. д. Только в том слу¬
чае, если в пределах своего собственного круга он имеет все
эти условия, индивидуум наслаждается полной независи¬
мостью и свободой. И начиная с этой эпохи и
возникает погоня и борьба субъекта за владение,
за собственность, за деньги, — что и является мате-
рцализмом. Материализм есть не что иное, как (груды и усилия
«я» обвести вокруг себя свою собственную окружность; осуще¬
ствить в действительности свою личную независимость, которая
существует только как формальное право, завершить ее,
ощутить в вещной собственности совершенство своего «я», его
совершенную самостоятельность. И потому материализм,
возникая в этот момент, становится мировой силой. Как
видишь, это было нечто в высшей степени Трудное для духа,
но это было его собственное пеабходимое развитие.
Идеализм французской революции, идея абсолютной свободы,
абсолютной личной независимости и свободы от определения,
должны развиться до бездушного материализма, до его отсут¬
ствия идеалов, для того, чтобы осуществить свою полную сво¬
боду и Независимость, т.-е. как раз для осуществления
своего идеализма! Поэтому совершенно неосновательны п
плоски рассуждения Тех, которые считают наших материалистов
людьми, лишенными всякой идеи и духа, на том основании,
что им на самом деле чужды идеальные стремления. Одно суще¬
ствование их уже доказывает, что можно совершенно прегра¬
дить путь идее или духу. Но, в действительности, наоборот,
материалисты сами оказываются Отупенью духа, притом духа
— 441 —
революционного, борющегося за свободу, хогя они сами не
имеют об этом никакого представления.. Поэтому и материализм
является продуктом новейшей эпохи. Он еще (никогда до
этого не выступал в истории. Он продукт нашей новейшей
эпохи, так 'как он является продуктом и ступенью нового идеа,-
лизма и его jjyxa. Материализм, полагающий себя материализмом,
на самом деле только результат и завершение абстрактного
идеализма, идеи абстрактной свободы (но в то же время он
строгая противоположность идеализму и стремлению к сво¬
боде. Это так называемая диалектика истории).
Но отсюда вытекает еще другое следствие. Мы выше видели,
что свобода французской революции имела своим содержанием
абстрактное «Я», то «я», которое рассматривает себя, как не¬
проницаемый атом, существующий исключительно для себя и
изолированный в своей единичности; это «я» определяется и упра¬
вляется пе объективным понятием, нравственной сущностью все¬
общего духа, а цепко держится за свою абстрактную индивиду¬
альность. Я уже выше бхарактерцзовал этот принцип абстрактной
свободы, как принцип произвола, и показал, что оп должен пре¬
вратить нравОгвенАую совокупность государства в атомы, суще¬
ствующие для себя II активные только для себя; так ото эта сво¬
бода обосновала не свободу государства, а лишь свободу от
государства и его объективного духа. И вот, когда «я» рассматри¬
вает себя как Для себя существующий атом, не управляемый
объективным духом, и государство разлагается па множество
отдельных единиц; когда «я», существующее только для себя и
ничем не обязанное всеобщему духу, в своем абстрактном для
себя бытии; (выступает, как атом против всех других, также изо¬
лированных атомов ((оно может выступать только против дру¬
гих атомов, а не против всеобщего, которого совсем нет, так
как совокупность всеобщности разложилась па множество то¬
чек-единиц) , — то эта борьба всех против р с е х есть
лишь (логическое следствие понятая, которое соответственно
должно также осуществиться. Правда, сначала в конституции
Робеспьера говорится, пто каждый свободен лишь i faire tout се
que ne nuit 4 autrui (делать все то, что пе вредит другому),,
но это лишь вначале так кажется, будто «я», ничем не обя¬
занное всеобщему п существующее только для себя, может
мирно уживаться на ряду с другими «я». Но этот обман дол¬
жен рассеЛъся. Как понятие, выступающее, имеющее лишь
чисто логический характер, еще не развито, и следствия его
оше покоятся в нем. проявляются лишь впоследствии, так об-
— 442 —
‘стоит дело и с действительностью понятия — историей.
Если я могу делать все, что мне угодно и .что только не вре¬
дит другому, если я не должен, наоборот, направлять всю
свою энергию дна то, чтобы обогатить и развить всеобщий
нравственный дух, если я не должен стремиться всеми сво¬
ими силами к этой объективной субстанции, ко всеобщему
существу, если я Не должен Непрерывно творить эту, субстан¬
цию из себя, всеми своими способностями содействовать этому
•объективному, всеобщему, — то я замыкаюсь в мое индивидуаль¬
ное, абстрактное, эмпирическое «я», которое существует только
для себя, и именно с целью самосохранения выступает
против всех других; они же в свою очередь, борются
друг с другом с целью своего сохранения, в качестве ojpfHla1-
ковых изолированных точек, атомов. Это и есть борьба' всех
против всех, которая в иеггории находит свое воплощение и ор¬
ганизацию в системе’свободной конкуренции. Мы еще
живем среди этой борьбы, это и есть современное положение
мира; 'разоряют другого, не нарушая права вонзают ему кин¬
жал в грудь именно для того, чтобы доставить себе то, в чем, —
как мы видели выше, — абстрактное «я» нуждается для^ своей
независимости, т.-е. владение; в нем чувство свободы и не¬
зависимости находит свое удовлетворение и гарантию.
Но теперь мы возвращаемся обратно к абсолютной право¬
способности абстрактной субъективности, о которой мы гово¬
рили выше; но затем мы оставили эту Тему и перешли к рас-
смотрешпо ее содержания, т.-е. французской свободе. Мы тогда
пришли к материализму, исходя из содержания, из понятия
•свободы; теперь же мы долж'Ны притти, исходя из формы, пока¬
зать, каким образом идея правоспособности абстрактной субъ¬
ективно сти в свою очередь Также переходит в идею собствен¬
ности—и тогда мы будем близки к цели. Мы видели выше, (чТо
революция выдвинула принцип абсолютной правоспособности аб¬
страктной субъективности, что она обратилась против средних
веков, ставивших условием значения и правоспособности субъ¬
екта, его бытия в себе и для себя, наполненность его реальным
субстанциальным духом сословия. Эта сама по себе правильная
идея, что субъект для того, чтобы быть самим собою, должен
■наполниться субстанцца!ль|нЫм содержанием — эта идея превра¬
тилась в природные ограничения, в сословные различия.
Революция разрушает сословные рамки, она отрицает необхо¬
димость того, что субъект для того, чтобы быть самим собою,
должен наполниться субстанциальным содержанием, нуждается
— 443 —
в чем-то объективном; она же, напротив, высшим условием,
дающим правоспособность, считает одно лишь внутреннее начало
субъективности, способность быть субъектом. Революция несо¬
мненно Отрава, когда [она отрицает зависимость свободного
внутреннего начала и субъективности от природных условий,
от мертвой объективности. Но правильную саму по себ!е
мысль О том, что субъект, — это совершенно свободное вну-
трейяее 1начал;о, может зависеть лишь от своего собственного
внутреннего принципа, и Не; может зависеть ни от чего такого
объективного, к достиженшо которого он не обладает абсолют¬
ными средствами в своей свободной субъективности, — эту
мысль, как диаметральную противоположность обратной извра¬
щенности средних веков, революция выразила таким образэм:
субъект есть нечто безусловное само по себе, и для своего при¬
знания и ценности он не должен наполняться никаким специфи¬
ческим субстанциальным духом; субъективность не только пе
связана с чем-либо объективным, но она есть нечто высшее само
для себя. Революция выставляет этот принцип неограниченной л
безусловной субъективности, и выше мы его обозначили
как принцип абстрактной субъективности. Но, как сказано, этот
принцип неверен именно благодаря своей абстрактности.
В этом совершенно формальном смысле, в способности быть
только человеком, человек есть лишь человек в себе, как и
дикарь является Лишь произведением природы; он лишь реаль¬
ная возможность истинного человека, но еще не его действи¬
тельность: каким же образом он мог бы притязать на высшую
человеческую действительность, на способность быть гражда¬
нином государства? Для этого совершенно недостаточно чистой
субъективности, а в Действительности требуется наполненность
объективным субстанциальным содержанием.
Рассматриваемая с этой стороны идея революции неверна;
мир ощущает ложность и пустоту, абстрактность этого прин¬
ципа: ложность его пафоса привела его героя Робеспьера
к гильотине. Но что же дальше? Революция отрицала, что
субъект 'для своей высшей государственной свободы нуждается
в каком-либо объективном субстанциальном содержании. Но
теперь отрицается это отрицание. Мир стремится опять найти
нечто, объективное, субстанциальное, которым была бы напол¬
нена и в зависимости 'от которого находилась бы субъек¬
тивность, в противном «случае бессодержательная и абстрактна^
(по сравнешпо с воплощенной реальностью гражданина госу¬
дарства)!. Но каково должно быть это содержание? .Чем оно
— 444 —
может быть? Конечно, должна быть найдена такая мысль, такое
понятие, которое охватывало бы и объединяло в одно выс¬
шее единство обе крайние противоположности, сословные
различия средних веков и абстрактную субъективность рево¬
люции, заключила бы Их в себе, как свои моменты; но как ре¬
волюция была диаметральной противоположностью сословных
различий абсолютистского государства, так это новое высшее
понятие с своей стороны должно "быть диаметральной про¬
тивоположностью принципа самой французской революции. Это
понятие, которое должно теперь выступить и получить значе¬
ние, должно объединить обе стороны. То, что это понятие
должно охватить в высшее единство мысль о сословных раз¬
личиях |и о революции, с одной стороны, и то, что оно чсамю
должно быть лцшьабстрактной и крайней противополож¬
ностью революции, с Другой стороны, такое сочетание этих
обеих сторон кажется невозможным и, тем не менее, это закон
всякого исторического движения. Эта мысль, объединяющая на
самом деле обе эти стороны, есть не что иное, как собствен¬
ность, мысль о том, что высшая реальность субъекта, как
управляющего и законодательствующего гражданина государ¬
ства, зависит от имущественного ценза. Нетрудно видеть, ка-
ким образом эта мысль объединяет в себе оба момента. Опа
объединяет мысль о сословных различиях с мыслью револю¬
ции; от первой она имеет в себе тот момент, что субъекту рдя
того, чтобы быть самим собою и с достоинством быть зако¬
нодательствующим гражданшюм государства, не достаточно аб¬
страктной субъективности, но ему необходимо быть предста¬
вителем наполняющего его объективного, субстанциального со¬
держания (это объективное и есть собственность, владение!);
она заключает в себе также и принцип революции, как момент,
так как возвращает обратно субъективности ее собственную
свободную бесконечность и внутреннее начало опа не ставит
ее в зависимость от мертвой объективности, которая и е
доступна субъективности, от природного начала рожде¬
ния, т.-е. от содержания совершенно недоступного субъектив¬
ности длях.свободной субъективной деятельности, как это де¬
лает сословное различие. В собственности субъективность за¬
висит от содержания, для владения которым она имеет абсо¬
лютные средства в самой своей субъективности. Вла¬
дение может быть приобретено путем свободной
деятельности личности, через «я», его умение и дея¬
тельность— в сословии же надо родиться. (К тому же
— 445 —
«я» еще имеет цориную возможность приобретения в системе
свободной конкуренции).
Таким .образам мысль о собственности представляет в дей
ствительности высшее единство, вобравшее в Себя противопо¬
ложные моменты сословного различия и абстрактной личности
(принцип революции). Но я сказал еще, что в то же время эта
мысль должна быть строгой и абстрактной (крайней) протипю-
положностыо революционного принципа. И в действительности
это так и есть. Ибо, если революция заострила До крайней сте¬
пени! принцип абстрактной личности, которая ни от чего не
зависит, даже от субстанциального духа сословия,—.то ценз,
принцип собственности ставит личность и ее высшую ценность
в зависимость от совершенно безличного, от чистой
вещности денег, владения, материи.. Личность, после того
как она достигла крайней степени и стала отрицать все чуждое
себе, обратилась в свою полную противоположность, в совер¬
шенно безличное, в чисто вещное. Сравнительно с этой проти¬
воположностью может казаться слабой сама противоположи
ность между дворянством и революцией. Ибо хотя личность
зависела от сословного различия, все же даже само дворянство
является чем - то внутренним сравнительно с этим полным само-
отчужденисм духа от самого себя (sic!) в чистую внешность, в
вещность. Это те два момента, которые заключают в себе
принцип собственности; мы увидим, как они развиваются
дальше. Ню • сначала бросим взгляд на историю для того, .чтобы
убедиться, что она развивается параллельно понятию. С па¬
дением Робеспьера пала1 также и его конституция, и в 1795 году
была дама' новая конституция, которая опять ввела различие
между просто гражданином и активным гражданином; активным
гражданином может бьфгь лищь тот, кто платит прямые налоги!;
для того, чтобы быть избирателем, (нужно иметь доход в раз¬
мере ,от 150 До 200 рабочих Дней. С того времени цифры эти
еще повысились. Принципиально же собственность была тогда
установлена как обусловливающий принцип, и это с тех пор
никогда* не отме!1ялось. С того времени собственность и ее
представительница, буржуазия, — единственные власти во Фран¬
ции, и в меньшей степени также и в других странах. /Ферди¬
нанд, знающий положение Франции по собственным наблюде¬
ниям, может рассказать тебе, что там ни король, ни дворянство,
«И духовенство не обладают той властью, которую имеет вла1-
цение — деньги.

— 446 —
Результатом всего предыдущего является: 1) собственность,
владение, как объективное содержание, которым субъект дол¬
жен наполнить свою пустую, в противном случае, субъектив¬
ность', которую’ он должен вобрать в себя, представителем (ко¬
торой юн должен быть для того, чтобы быть самим собою и
возвыситься до полной- как формальной, так и реальной неза¬
висимости и свободы; 2) погоня и борьба субъектов за этим
владением и за полной независимостью, материализм, эта выше
охарактеризованная борьба всех против всех, имеющая своей
организацией систему свободной конкуренции, а своим соот¬
ветственным, абсолютным средством — пр смышленость.
Промышленность, говорю я, является подходящим абсолютным
средством к этому. Торговля не была бы им; ибо в торговле
речь идет об объективном субстрате торговли, о* самой вещи,
о товаре. Наоборот, промышленность является той областью,
где принцип свободной субъективности, личности, находит
свое соответственное воплощение и значение. В промышленно¬
сти дело идет не столько об объективном субстрате, о самом
веществе, сколько об обрабатывающей, формирующей веще¬
ство личности. Если В торговле ценность определяется самой
вещью; гго здесь, наоборот, гораздо большее значение имеет
обработка еа В Промышленности может выявить себя и полу¬
чись значение субъективность и ее внутренне свободное каче¬
ство— талант; в промышленности субъект добивается объекг
тивцого владения — непосредственно благодаря своей деятель¬
ности и эксплоатации своей личности, внутренних качеств,
субъективности через себя, и именно через самое субъективное
в себе, т.-е. через свою ловкость, вкус, талант. Поэтому про¬
мышленность, где субъект овладевает объективным содержа¬
нием непосредственно через свою субъективность, является
адэкватным'путем для достижения владения; само же владение
есть то субстанциальное содержание, с которым связано зна¬
чение субъективности, именно потому, что субъект имеет в
себе самом средства для достижения этого объективного.
И именно потому теперь выдвигается на первое место промыш¬
ленность. Она 'становится мировой силой, достигает такой вы¬
соты, о которой прежде пе имели и представления.
До сих пор мы исследовали путь развития промышленно¬
сти; теперь мы хотим исследовать, хотя и короче, ее перспек¬
тивы. Мы видели выше, что идея выставить собственность в
качестве объективного условия, от которого зависит совер¬
шенство и признание субъективности, — эга идея заключает в
— 44 < —
себе два момента, или две стороны;. Одна сторона заключается-
в том, что принцип собственности включает в высшее единство
острые противоречия сословных различий и абстрактной субъ¬
ективности революции, делая' субъекта зависимым от объек¬
тивного условия, которое, в свою очередь, лежит в сфере самой
субъективности и находится в се власти; но другая сторона за¬
ключается в том, что принцип собственности сам является диа¬
метральной и абстрактной противоположностью революцион¬
ного принципа, так как1 в 'нем личность поставила себя в зави¬
симость от безусловно безличного, от внешней застывшей вещ¬
ности материл, от денег. Эта обе стороны или моменты кон¬
ституируют сущность и судьбу принципа собственности и про¬
мышленности. Первая сторона возвышает его до степени идеи
времени, имеющей значение положительного момента, кото
рому он обязан своей властью и своим воплощением; но вторая
сторона является отрицательным моментом, з а р о д ы щ е м его
смерти в себе самом. (Мимоходом: каждое историческое
явление должно заключать в себе обе эти стороны; без первой
■оно не могло бы возникнуть, а без второй, если бы оно не
несло в себе зародыша гибели, оно не могло бы погибнуть).
В промышленном государстве человек сначала поставил
себя в зависимость от своей формирующей, обрабатывающей
деятельности, от своей собственной субъективности. Это пер¬
вый момент в понятии, который делает возможным (даже не¬
обходимым) то, что промышленность основывает свое господ¬
ство, получает власть над эпохой и, государствами. Но d го¬
раздо большей степени в этой же промышленности и в ее госу¬
дарстве человек поставил в зависимость себя, свою сво¬
бодную жизненность и внутренний принцип, от совершенно
безжизненного и чисто вещного начала, от застывшей
вещности — это противоположный и столь же истинный мо¬
мент в понятии, который должен также явным образом про--
явиться в истории. И промышленность в своем реальном, прак¬
тическом ходе обнаруживает этот противоположный, отрица¬
тельный момент в понятии. Каким образом? Следующим. Пока
у человека есть возможность приобрести собственность
в промышленности и через нее таким образом выполнить объек¬
тивное условие, поставленное ему государством, пока он- дей¬
ствительно добивается и (может добиваться собственности, бла¬
годаря своей субъективной, обрабатывающей силе, — до тех
пор господствует первый момент понятия, тот, что субъект за¬
висит лицщ' .'от своей Собственной субъективности и пе может
— 448 —
обойтись без нее. Противоположный момент, бостоящий, на¬
оборот, в том, что человек стал в зависимость от безусловно
внешнего к нему, совершенно безличного, денег, вещности,—•
проявляется в собственном процессе промышленности следую¬
щим Образом: промышлешюсть, если угодно, разделяется На
две части, которые представляют эти оба момента, субъект и
материю. Первый момент суть субъекты, которые своей отри¬
цательной, .формирующей субъективной силой и деятельностью
являются Носителями субъективности, т.-е. абсолютного сред¬
ства и материала самой промышленности, — и ее значения,
это — р або чие. Второй момент — власть мертвой объективной
материи, вещности; она представлена капиталистами. Оли
имеют в своем капитале, в деньгах ту объективную материю,
ту вещественность, которая в них выставляет напоказ,свою силу.
Именно то, что субъективность унизилась до того, что
•стала зависимой от совершенно безличного от чисто мате¬
риального вещества — денег, и проявляется в той органиче¬
ской форме жизни, в которую воплотилась промышленность, в
системе свободной конкуренции, в том, что пе-
к ап и тал и ст побежден капиталистом. Эта победа
капиталиста над не - капиталистом есть пе что иное, как по¬
беда объективной материальности вещества, де¬
нег, вещного начала над субъективной обрабаты¬
вающей деятельностью, над личностью,* субъек¬
тивностью и ее силой. Отсюда вытекает нужда рабочих,
и вютом значение ее для промышленности; отсюда — нужда, ко¬
торая становится все более и более острой. Благодаря всему
этому получился двойной результат: с - одной' Стороны, оказа¬
лось, что субъект пе может достать себе денег, владения, не¬
смотря на все своп напряженные усилия, а с другой стороны
в цензе проявилось лишение индивидуума свободы в государ¬
стве и отказ в ее формальном признании. В то же Время дей¬
ствительная личная независимость индивидуума отрицается са¬
мым решительным образом в возгоревшейся всеобщей борьбе
и погоне за деньгами^ в которой именно капиталист остается
победителем. Таким образом, промышленность своим собствен¬
ным процессом доказывает ясно и точно, что в государстве,
основанном Па принципе собственности, личность, .субъект ста¬
вится в зависимость и отдается .вещности, крайней противопо¬
ложности 'всего внутреннего и субъективного, чисто внешнему
началу вещества. Благодаря своему собственному развитию
принцип личности привел к этому как будто отпадению от са¬
— 449 —
мого себя. Но идея субъективности, абсолютной личности—дви¬
жущее колесо всей Новой истории. 'Эта идея, (как всякое раз¬
вивающееся понятие) должна была дойти ,до того, что обра¬
тилась В абсолютную противоположность самой себя, но от
этой Напряженности и противоречия опа вечно вновь возвра¬
щается к себе. Опа поставила себя в зависимость от власти веще¬
ства, себя, личность поставила в зависимость от объектив¬
ного, совершенно недостижимого для субъектив¬
ности, как таковой. Но потеряв себя, она возвращается
к себе обратно и полагает эту объективность (материи, вещ¬
ности денег), безусловно подчиненной субъективности как
непосредственно с самого начала принадлежащего к личности —
это идея коммунизма. В коммунизме । свободная бесконеч¬
ная субъективность опять восстанавливается в своих вечных
неотчуждаемых правах. В коммунизме всякая субъективность,
всякая личность выражается как бесконечное, имеющее пре¬
имущественное право, которому* внешнее, объективное, не
только 'де мо;кет 'быть противопоставлено в качестве высшей
инстанции, по которому оно, наоборот, должно быть абсо¬
лютно подчинено. В коммунизме идея объективности достигает
такого высокого развития, что Она требует себе по праву
объективности, владения, имешго потом}*, что субъек¬
тивность обладает бесконечной, а б с о л ю т н о й право¬
способностью благодаря тому, ,что она личность,
субъект — это выражается в положении о равном праве всех
личностей на одинаковое владение, в общности имуществ и т. д.
Время не позволяет мне 'более подробно остановиться на дета¬
лизации идей коммунизма. В своем наиболее первобытном виде
он выступает в заговоре Бабефа и товарищей в 1796 году после
того, как конституция 1795 года установила собственность, как
принцип государственной свободы, затем он развивается все
дальше, достигает более Высокой ступени в социалистических
теориях Сен-Симона и Фурье, которые по своей основной
мысли должны также считаться коммунистическими, затем ста¬
новится настоящим коммунизмом; расщепляется опять разно¬
образные секты, как Travailleurs 6galitaires reformistes и, наконец,
доходит до своей высшей формы, до икарийского комму-
щгзма, юсноватпюго и представленного Ка'бе (но и в этой своей
'форме, хак ни глубоко и истинно его указатпюе значение, он
все еще абстрактен и однострронеп).
Таким образом, идея абсолютной правоспособности всякой
субъективности, составлявшая принцип революции после того
Книга для чтения по истории фи юсофпп.	29
— 450 —
как ока обратилась в свою противоположность, в скованность
мертвой! субъективностью вещи, — возродилась опять и притом,
как видИЩь',; !в бесконечно более потенцированной! и интенсив¬
ной форме. Самый редикальный республиканец ,не думал о том,
чтобы субъективность, в силу ее бесконечной правоспособ¬
ности, могла притязать на всю эту сферу объективного мира,
даже 1па собственность. Так что буржуазное государство меньше
всего является простым возвратом к республике, оно только —
указанный прогресс идеи it коммунизму. Абстрактное egalitd
;(равенство) республщщ (становится здесь действительным ра¬
венством; «свобода и равенство», существовавшие в револю-
щш только как формальное пр а1 в о, при котором бедный
И нуждающийся в реальном мир.е совершенно не пользовался
свободой, независимостью и равенством’, — здесь становится
абсолютно осуществленным правом. Прп этом я хочу, обратить
твое внимание на намеченный! мною выше исторический закон.
При Переходе от революции к государству, основанному ла
собственности, я сказал: (новая идея, идущая па смену, должна
содержать в себе, как моменты, объединять в высшем единстве
обе предшествовавшие противоположности, сословных различий
и революции, и в то же время бцть прямой противоположностью
самой революции. Я показал, что идея собственности удовлетво¬
ряет этим обоим требованиям. Точно так же должно обстоять
дело 'п с коммунизмом. Оп должен, с одной стороны; быть един¬
ством непосредствсшю предшествовавших противоположностей,
принципа революции и государства, основанного на собствен¬
ности и в то же время быть прямым отрицанием и противопо¬
ложностью государства, основанного на собственности, — инду¬
стриализме. Он таков и в действительности, и мы могли бы сле¬
дующим образом обосновать переход к нему. В государстве,
основанном на собственности, субъективное связано с мертвой
объективностью, в которой оно растворяется. Об этом я гово¬
рил Подробно, описывая процесс промышленности и его след¬
ствия. После того, как в противоположность безусловному
субъективизму революции, довели до крайней степени истину
объективного момента,—должны были опять проявиться сама
в себе и для себя сущая истина ц Правоспособность,
субъекта, субъективный момент, но в то же- время пе должны
были пропасть приобретения государства, основанного на соб--
ственности, т.-е. истина и правоспособность объективного. Ком¬
мунизм выполняет оба. эти условия. Он освобождает свободного
субъекта от связывавших его уз мертвой объективности. При¬
— 451 —
знает его абсолютную правоспособность, его в себе и для себя
сущую истину, так Как он возвращает собственность обратно
субъекту, именно потому, что оп субъект, но в то же время
коммунизм (признает детину и правоспособность этой объектив¬
ной сферы* В революции собственность рассматривалась как
нечто совершенно безразличное для субъекта, его свободы и
его положения в государстве; в коммунизме же наоборот, до
таИой степени •‘признаются истица’ и значение объективного,
собственности, что вопрос о собственности даже становится
девизом и паролем его. Это тот момент, который коммуцирм
имеет от промышленного государства; таким образом комму¬
низм становится единством объективного и субъективного. Но
в то же время он совершенно отрицает принцип собственности^
это мне даже не лужНо доказывать, с этим; согласится всякий
человек, обладающим имуществом.
Теперь ты видишь право на существование идеи комму-
ащзма: наступление коммунизма1 неизбежно, как быт нц трепе¬
тали перед ним; (он пробьет себе свой путь, как пробивает ребе
дорогу, всякая новая ступень в; понятии. Он совсем не является
таким ужасным, в истории были гораздо более жестокие пе¬
реходы.	1
Но теперь остается еще одно. Из предшествующего' ясно,
что коммунизм — непосредственная дальнейшая ступень инду¬
стриализма и т. Д., и как! всякий непосредственно следующий
момент, является также непосредственным отрицанием прин¬
ципа собственности,и (г. Д. Но из всего предшествующего вы¬
ясняется еще одно обстоятельство, а именно, что сама промыш¬
ленность есть нс .что иное, как первая, еще скрыТад
форма коммунизма. То, что это действительно так, должно
быть ясно из всего предшествующего и едва ли требует дока¬
зательства. Резче всего комму^щет полемизирует с радикаль-
нымй демократами, республиканцами и именно потому, что они
стремятся лишь к формальной, государственной свободе и не¬
зависимости субъекта, кю оставляют без внимания реальное
завершение субъекта, его стремление к участию в объективном*
во владеншг. Точно тай же отличается по своему понятию бур¬
жуазное государство, основакй/ое па собствешюсти, от респу¬
блики, Которую.,'Ъко низвергает; самым высшим оно считает
именно это устремление субъекта к объективному, в объектирг
ном оно видит осуществление и завершеште субъекта. Обоим,
государству, основанному на собствешюсти, и комму,1шзму, выс¬
шею целью служит объективное содержание, в котором субъект
29*

— 452 —
находит свое завершение, т.-е. материя. Но промышленность,
как мы видели, есть це что иное, как форма государства, осно¬
ванного |на собственности. Это та форма, в которой индиви¬
дуальность стремится достичь своей цели, т.-е. своего заверше¬
ния. Но такова также тенденция коммунизма. Отличие ^ке между
ними состоит в следующем: в государстве, основанном на соб-
ствешюстп личность, как мы видели выше (как следствие рево¬
люционного понятия свободы), является эмпирически раздро-
блеашым «я», иго не щгщпшдуальностью, отражающей в себе сово¬
купность государства; на1против, связная и прочная форма госу¬
дарства раздроблена на атомы, .чистые, для себя сущие «я», ко¬
торые, как обрисовано выше, в борьбе между собой стремятся
каждое к своей цели. Со времени революции, французское го¬
сударство разложилось на рядом существующие атомы. Ком¬
мунизм Мыслит опять, но еще в смутной, неясной форме, госу¬
дарство и общество, как единое органическое целое.
Он стремигся поэтому освободить раздробленные «я» от этой
борьбы, которую Они ведут в современной форме промьпшгеан-
Пости, и ставит пере^ ними целью органическую объедднен-
иость; йот почему организация промышленности,—
главное требование, которое выставляется самыми разнообраз¬
ными коммунистическими фракциями. Благодаря тому, что ком¬
мунизм Выдвигает эту идею организации связной совокупности,
он содержит в себе (ио также только в себе) понятие
государства объективной нравственности, которое является
следствием Нашей философии. Показать, каким образом комму¬
низм' в силу своей собственной природы должен перейти в эту
абсолютную идею, и в каком смысле ои теперь еще прин¬
ципиально отличается от нее—заняло бы еще четыре листа;
поэтому* довольно об этом на сегодня.
Но коммунизм в себе является в такой же степени идеей
и Постулатом этого государства1, как промышленность в себе
является коммунизмом и его постулатом.
Теперь мы имеем перед собою вполне развитое понятие
промыйдафгностп и значение его для современности, так же,
как .его корни и происхождение. Мы видели, что в материалцз(ме
буржуазное государство (основанное на собственности), про¬
мышленность Н даже коммунизм, — все они проникнуты одной
основной мыслью; Это то, выше развитое понятие, которое
в -материализме проявляется как внутреннее 1па-
с троение субъекта, в государстве,- основанном
на собственности, как объективно реализован-
— 453 —
кое понятие; то же самое .внутрсинее настроение
субъекта в промышленности становится деятельно¬
стью, проявляющейся во вне, борьбой всех про¬
тив всех, находящей свое телесное воплощение в системе
свободной конкуренции; та же самая проявляющаяся во
вне деятельность, промьппленпость, лишенная борьбы сущих для
себя «я», есть нравственно организованная сово¬
купность в коммунизме. О коммунизме в особенности надо
было еще бесконечно много говорить, но это. может быть,
удастся в другой! раз.
Ну вот теперь'ты имеешь понятие о промышленности;;
по пока его имеют еще очень и очень немйогпе; и на само^п
деле Нужно напрячь всю энергию логического мышления для
того, чтобы ухватить эти меняющиеся подобно Протею обра¬
зования, чтобы сорвать покрывало Изиды, скрывающее эти Саис-
скцс статуи, чтобы сделать прозрачным кажущееся чисто ма-
териальйым. И Ш со мной согласишься,, если Я скажу, ’гго
крупный расцвет промышленности наблюдающийся теперь в Гер-
мапии, — верный предвестшгк и доказательство того, что Герма¬
ния находится накануне кризиса. Рабочие беспорядки доказы¬
вают уже, что промышленность в своем собственном процессе
начинает выявлять свойственный ей, как Я говорил выше, отри¬
цательный момент. Пускай! же она его’ выявляет! Промышлен¬
ность вытеснила здесь оружие из арсенала1, где открыта вы¬
ставка; это принимают за признак мира, не зная, что расцвет
промышлёшгостп, наоборот, -является признаком приближаю¬
щейся кровавой войны. Я бы тебе охотно послал письмо раньше,
но это было невозможно1. Я писал его больше трех дней, упо¬
требил (при этом семь; стальных Перьев и выкурил 39 сигар.
Я бы тебе охотно написал еще о другом, н'о если я тгс( конф
скоро, то опоздаю и на сегодняшнюю почту, и вы, в конце
концов, станете беспокоиться!
(F. Lassalle. Xachgelassene Briefe und Sehriften. Hrsg von Gustav Mayer,
I.B., 1921» „Lassale an den Vater", SS. 114—135. Пер. с нем. Ф.* Koran-Берн^ггейн
и А. И. Рубин.

ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ,
Предварительные тезисы к реформе философии.
Тайною теологии является антропология, а тайною
спекулятивной философии — теология, спекуля¬
тивная теология, которая том отличается от обычной, .что
удаленную последнею из страха и пепошгмаашя в потусторон¬
ний мир божественную сущность она переносит в посюсторон¬
ний, т.-е. овеществляет, определяет, реализует вс.
Спиноза—подлинный основоположник современной спе¬
кулятивной философии, Шелл и п г — ее восстановитель, Е е-
гель— ее завершитель.
«Пантеизм» есть необходимое следствие тео¬
логии (или теизма),—последовательная теология; «ате¬
изм»—необходимое следствие «пантеизма», т.-е. по¬
следовательный «пантеизм».
Христианство — эТо противоречие между' политеиз¬
мом и м о н о т е и з м о м.
Пантеизм — это монотеизм с предикатом политеизма,
т.-е. пантеизм делает самостоятельные сущности политеизма пре-
диката!мИ, атрибутами сдшюй самостоятельной сущности. Так,
Спиноза сделал мышление, как совокупность мыслящих вещей,
и материю, как совокупность протяжениях вещей, атрибутами
субстанции, т.-е. бога: бог есть мыслящая вещь, бог есть про¬
тяженная вещь.

— —
Философия тождества отличалась от спинозовской только
тем, что мертвое, флегматичное существо субстанции она оду¬
шевила духом идеализма. Гегель, в особенности, превратил само¬
деятельность, силу саморазлнчащя, самосознание в атрибут
субстанции. Парадоксальное положение Гегеля: «сознание о боге
есть самосознание бога», покоится на Том же самом фун¬
даменте, как парадоксальное положение Спинозы: «протя¬
женность пли материя является атрибутом субстанции» и не
имеет другого смысла, кроме того, что самосознание есть атри¬
бут субстанции или бога, что бог — это Я. Сознание, которое
теист, в оТличие от действительного сознания, приписы¬
вает богу, есть Только представление без реальности. Но поло¬
жение Спинозы: материя есть атрибут субстанции, не вы¬
ражает ничего больше, как то, Сто материя есть субстанциаль¬
ная божестветшая сущность; Точно так же положение Гегеля
не вЫражает ничего больше, кроме того, что сознание есть более-
ответная сущность.
Метод реформаторской критики спекулятивной фило¬
софии вообще не отличается от примененного уже в фи¬
лософии религии. Нам нужно лишь всегда превратить
предикат в субъект и в качестве субъекта сде¬
лать объектом и принципом, т.-е. лишь перевер¬
нуть спекулятивную философию, и мы получим неприкрытую,
голую истину.
«Атеизм»—это «пантеизм» наизнанку.
Пантеизм—это отрицание теологии на почве самой
же теологи и.
Как ио Спинозе («Этика», ч. 1, 3 и предлож. 10) атрибут
пли предикат субстанщш есть сама субстанция, так и по Ге¬
гелю предпкат*абс о л ю тн о го, субъекта вообще, есть сам
субъект. Абсолютное, по Гегелю, есть бытие, сущность, по¬
нятие (дух, самосознание). Но абсолютное, мыслимое только как
бытие, есть не что иное, как само бытие; абсолютное, поскольку
оно мыслится в той пли другой определенности или категории,
покрывается целиком этою категориею, этою определенпостьк),
так что абстрагированное от них, оно есть простое название.
Но, несмотря на это, абсолютное все еще лежит в основе, как
— 456 —
субъект, как истинный субъект; то, в силу чего абсолютное
есть не только простое название, а нечто, имеет всегда зна¬
чение простого предиката, как у Сшшозы атрибут.
Абсолютное пли бесконечное спекулятивной философии,
рассматриваемое психологически, есть не что иное, как не¬
детерминированное, пеопределешюс, т.-с. абстракция от всего
определенного, полагаемая как отличная от этой абстракции,
но... но одновременно с нею же опять отождествленная сущ¬
ность; рассматриваемое яге исторически, оно есть не что иное,
как старая теологически-метафизическая, не конечная, не чело¬
веческая, и е материальная, и е определенная, и е созданная сущ¬
ность или несущность,—домировое нието, полагаемое в ка¬
честве акта.
Гегелевская логика—это приведенная к разуму и бы¬
тию, превращенная в логику теология. Логика, подобно
божественной сущности теологии, есть идеальная
или абстрактная совокупность всех реальностей,
т.-е. всех определений, всего конечного. Все, что
есть на земле, повторяется снова на небе теологии; так и все,
что существует в природе, имеется и в небесах
божественной логики: качество, количество, мера, сущ¬
ность, химизм, механизм, организм. В теологии мы имеем все
дважды, одш! раз абстрактно, другой раз конкретно;- точно
так же и в, гегелевской философии все повторяется дважды,
как объект логики, а затем снова, как объект философий при¬
роды и духа.
Сущность теологии есть трансцендентная, положен¬
ная вне человека сущность человека; сущность логики Гегеля
трансцендентное мышление, мышление человека, утвер¬
жденное вис человека.
Как теология раздваивает и тчуждает человека,
чтобы затем, отчужденную сущность опять с ним отождествить,
так Гегель усложняет и расщепляет простую, иден¬
тичную себе сущность природы и человека, чтобы затем
насильственно разделенное опять насильственно соедшпггь.

— 457 —
Метафизика или логика только тогда является реальной
имманентной наукой, когда она не отделяется от так
называемого субъективного духа. Метафизика—это эзо¬
терическая п с'и х о л о г и я. Какая произвольность, какое
насилие рассматривать качество само по себе, разрывать то
и другое между отдельными науками, как если бы качество
составляло .что-либо без ощущения, ощущение—что-либо без
качества.
Абсолютный дух Гегеля есть не что иное, как аб¬
страктный, от себя самого обособленный, так называемый
конечный дух; точно так же, как бесконечное существо
теологии — не что иное, как а б с т р а к ти о е конечное существо.
Абсолютный дух обнаруживается или реализуется, по Ге¬
гелю, в искусстве, в религии, в философии. Это значит на
обычном языке: дух искусства, религии, философии
п есть абсолютный дух. Но искусство и религию нельзя
отделить от человеческого ощущения, фантазии и созерцания;
философию нельзя отделить от мышления, словом, абсолютный
дух—от субъективного духа или сущности человека, не воз¬
вращаясь вспять к старой точке зрения теологии; при этом
не следует представлять себе абсолютный дух как какой-то
другой, отличный от человеческой сущности дух, т.-е. как вне
нас; существующий призрак нас самих.
«Абсолютный дух»—это «усопший дух» теологии, который
блуждает еще, как призрак в гегелевской философии.
Теология—это вера в призраки. Но общая теология
имеет свои призраки в чувственном воображении, спекуля¬
тивная теология — в нечувственной абстракции.
Абстрагировать, значит полагать сущность природы вне
природы, сущность человека—вне человека, сущ¬
ность мышления—вне акта мысли. Гегелевская филосо¬
фия обособила человека от него самого, ибо вся ее
система покоится на актах абстракции. Хотя она отождествляет
снова то, что разъединяет, но опять-таки .тишь р а з ь е д и-

— 458 —
'няющим и посредствующим образом. Гегелевской фи¬
лософии недостает непосредственного единства, пе¬
ло сред с тв ей ной достоверности, пспосре детве и-
ной истины.
Непосредственное, откровенное, честное отождествление с
•самим человеком сущности его, совлеченной с него при по¬
мощи абстракции, не может быть выведено из гегелевской фи¬
лософии положительным путем, а лишь как ее отрицание,
может вообще быть понято как полное отрицание спе¬
кулятивной философии, хотя бы одновременно и являлось
■ее истиной. Хотя в гегелевской философт! ц заключается
все, но всегда в: то же время со своим отрицанием, со
■своей противоположностью.
Очевидным доказательством того, что абсолютный дух
есть: так называемый конечный субъективный дух', т.-е., \что
один не может и не должен быть обособляем от другого,
является ^искусство. Искусство вытекает из .чувства того,
что посюсторонняя жизнь есть истинная жизнь, конечное
есть бесконечное, оно вытекает из чувства вдохновения
определенным, действительным существом, как выс¬
шим, божественным существом. Христианский моно¬
теизм не заключает в себе принципа художествен¬
ного или научного образо вания. Лишь политеизм,
так называемое идолопоклонничество, является источ¬
ником искусства и науки. Греки возвысились до совер¬
шенства пластического искусства только тем, что для них без¬
условно и безоговорочно человеческая форма имела
значение высшей формы, формы божества. Христиане Только
тогда подошли к поэзии, когда стали практически от¬
рицать христианскую теологию, почитать женское
существо, как божественное существо. Христианские ху¬
дожники и поэты находились в противоречии с сущностью
своей религии, как они ее себе представляли, т.-с. как сна
была предметом их сознания. Петрарка из религиозных по¬
буждений раскаивался в стихах^ в которых боготворил
свою Лауру. Почему христиане не имеют, подобно язычникам,
художественных творений, адэкватных ilk религиозным пред¬
ставлениям? Почем}' у них пет вполне удовлетворяющего их
— 459 —
изображения Христа? Потому, что религиозное искусство хри¬
стиан терпит крушение, вследствие рокового противоречия
между их сознанием и истиной. Сущность христианской
религии в действительности есть человеческая сущность, а в
сознании христиан она представляется другой, не челове-
веческой сущностью. Христос—человек, и вместе с тем—не
человек; он — нечто неопределенное,.двусмысленное. Искусство
же может изображать только истинное, недвусмысленное.
Решительное, вошедшее в плоть и кровь сознание, что
человеческое есть божественное, конечное—бесконечное, слу-
жит источтптком новой поэзии л искусства, которое ‘по своей
энергии, глубине и страсти превзойдет все прежнее. Вера в
потустороннее есть абсолютно не поэтическая вера. Страдание
есть источник поэзии. К лирическому жару способен лишь тот,
кто ощущает потерю конечного существа, как бесконечную
потерю. Лишь болезненное раздражение воспоминания о том,
чего больше нет, есть первый художник, первый! идеалист
в .человеке. Но вера в потустороннее превращает всякое стра¬
дание в видимость, в неправду.
Филрсофия, которая выводит конечное из бесконечного,
определённое из неопределенного, никогда не приводит
л истинному утверждению конечного и опреде¬
ленного. Конечное выводится из бесконечного, это значит:
бесконечное, неопределенное определяется, отрицается; тем
самым признается, что бесконечное без определения, т.-е.
вне конечного ничем не является; бесконечное
есть не что иное, как реальность бесконечного, по¬
лагаемого как конечное. Но в основе остается лежать при¬
зрачный отрицательный! абсолют; поэтому утвержденная конеч¬
ность постоянно и вновь отрицается. Конечное есть от¬
рицание бесконечного и, опять-таки, бесконечное—
отрицание конечного. Философия абсолютного есть про¬
тиворечие.
Как в теологии человек есть истина, реальность
бога, — ибо все предшеаты, реализующие бога как бога, де¬
лающие бога действительным существом, цак-то: мо¬
гущество, мудрость, доброта, любовь, даже бесконечность и
олпцетворсНпость, т.-р. свойства, основанные на отличии от ко-
— 460 —
печного, устанавливаются лишь в человеке ц человеком,—(гак
п в спекулятивной философии истина бесконечного есть
коне ч я о е.
Истинность конечного выражается абсолютною философиею
только косвенным, извращенным образом. Если беско¬
нечное существует только тогда, и только тогда истинно
и действительно, когда оно определенно, т.-е. когда
оно устанавливается нс как-бесконечное, но как конечное, то
в действительности конечное есть бесконечное.
Задача истинной философии заключается не в том, чтобы
познавать бесконечное, как конечное, а конечное; как не
конечное, как бесконечное; или иначе: не конечное полагать
в бесконечном, а бесконечное в конечном.
Началом философии является не бог, не абсолютное, не
бытие, как предикат абсолютного или идеи, — началом фи-
лософци является конечное, определенное,, действительное.
Бесконечное совсем не может .мыслиться без конечного. Мо¬
жешь лп ты мыслить, определять качество, не мысля опре¬
деленное качество? Значит, не неопределенное, а опре¬
деленное есть первое начало: ибо определенное качество
есть пе что иное, как действительное качество; мысли¬
мом}* качеству предшествует действительное.
Субъективное начало л ход развития философии есть
также ее объективный ход и объективное начало. Прежде
чём ты мыслишь качество, ты чувствуешь качество. Мы¬
шлению предшествует восприимчивость (Leiden).
Бесконечное есть истинная сущность конечного или
истинное конечное. Истинная спекуляция или философия есть
исключительно только истинная и универсальная эм¬
пирия.

— 461 —
Бесконечное религии и философии есть и никогда не было
не чем иным, как чем-то конечным, чем-то определенным, но
мистифицированным, т.-е. конечным, определенным, с по¬
стулатом: не быть ничем конечным, ничем определен¬
ным. Спекулятивная философия провинилась в той же ошибке,
что и теология, — сделав определениями, предикатами бесконеч¬
ного определения действительности или конечного только По¬
мощью отрицания опредслеттости, в которой они являются
самими собою.
Честность и искренность полезны во всем, — также и в фи¬
лософии. Но философия честна и искрения только тогда, когда
признает конечность своей спекулятивной бесконечности, т.-е.
признает, например, что тайна природы в боге есть пе что
иное, как тайна человеческой природы, что ночь, которую
она полагает в бога, чтобы из нее возник свет сознания,. есть
исключительно только ее собственное темное, тшетинктивное
чувство реальности и необходимости материи.
Имевший до сих пор место ход развития спекулятивной
философии—от абстрактного к конкретному, от идеального
к реальному, есть пзвращешгое развитие. На этом пути нельзя
никогда притти к истинной, объективной реальности, по
всегда лишь к реализации своих абстракций, и именно
поэтому также никогда—к истинной свободе духа; ибо
только созерцание вещей и существ их объектив-
пой действительности делает человека свобод¬
ным и нез ависимым от всяких предрассудков. Пере¬
ход от идеального к реальному имеет свое место только в прак¬
тической фплософшь
Философия есть познание того, чТо есть. Так мыс пить,
так познавать рещи л существа, каковы они суть, это —
высший закон, высшая задача философии.
То, что есть, выражать так, как оно есть, — т.-с. истин¬
ное выражать испШно, — кажется поверхностным; то,
что есть, выражать так, как он о нс есть,— т.-е. истинйоо
выражать неистинно и превратно, —кажется глубоким.

— 462 —
Достоверность, простота, определенность суть
формальные признаки реальной философии.
Бытие, с которого начинает философия, не может быть от¬
делено от сознания, а> сознание— от бытия. Подобно тому, как
реальность-есть качество ощущешгя, и, наоборот, ощущение:—
реальность качества, так и бытие есть реальность сознания,
но точно' так же, наоборот, сознание—реальность бытия;
только сознание есть действительное бытие. Реальное
единство духа и природы составляет только сознание.
Все определения, формы, категории (или как бы их пи на¬
зывали), которые спекулятивная философия совлекла с абсо¬
лютного и перенесла bi область конечного, эмпириче¬
ского, содержат как раз истинную сущность конечного,
истинное бесконечное, истинные и последние
тайпы философии.
Пространство и время суть формы существования
всего сущего. Лишь существование в пространстве и времени
есть настоящее существование. Отрицание пространства
и времени есть всегда только отрицание их грани, но пе
их сущности. Ощущение вне времени, воля вне времени,
мысль вне времени, существо вне времени суть нелепости.
У кого нет времени вообще, у того нет и времени и поры|ва
ни к воле, ни к мышлению.
Отрицание пространства и времени в метафизике, — в сущ¬
ности вещей, имеет пагубнейшие практические последствия.
Лишь тот, кто повсюду стоит на точке зрения времени
и пространства, имеет и в жизни такт и практический
разум. Пространство д время суть первые категории практики.
Народ, который исключает из своей! метафизики время, обоготво¬
ряя вечное, т.-е. абстрактное, отграниченное от времени
существование, исключает также последовательно время и из
своей политики, обоготворяет противный праву и рассудку,
антилсторический принцип—пропищи застоя.

— 463 —
Спекулятивная философия сделала обособленное от
времени развитие формою и атрибутом абсолютного. Но
это обособление развития от времени есть истинный шедевр
спекулятивной производительности и разительное
доказательство Того, что спекулятивные философы точно так же
поступили с своим абсолютом, как теологи—со своим богом,
который подвержен всем аффектам человека, будучи дищеп
аффекта, люб|пгг без любрц, гневаеТся без гнева. Раз¬
витие без времени—то же, что развитие без развития.
Впрочем, положение: абсолютная сущность развивается из себя
самой,—истинно, разумно только в обратной форме. Оно
должно, следовательно, гласить: только во времени развиваю¬
щаяся, развертывающаяся сущность есть абсолютная, т.-е.
истинная, действительная сущность.
Пространство и время суть форм,ы обнаружения действи-
т е л ь в о г о бесконечного.
Где нет границы, где нет времени, где нет
страданий и усцлий, там нет и качества, нет
энергии, духа, страсти, любви. .Только терпящее
нужду существо есть необходимое существо. Лишен¬
ное потребностей существование есть ненужное суще¬
ствование. То, что вообще свободно от потребностей, не имеет
и потребности в существовании. Существует ли оно, или нет,
это безразлично, — безразлично для него самого, безразлично'
для других. Существо без страдания есть существо без осно¬
вания. Лишь то, что способно чувствовать лишения, заслу¬
живает существования. Лишь способное к страданию
существо есть божественное существо. Существо,
неспособное к восприимчивости, есть существо без
сущности. Но существо, не испытывающее страданий, есть не
что иное, как существо без чувственности, без ма¬
тери и.
Философия, которая не заключает в себе пассивного
принципа, которая спекулирует о существовании без вре¬
мени, о бытии без длительности, о качестве без ощу¬
щения, о существе без сущности, о жизни без жизни,
без плоти и крови, такая философия, как философия абсолют¬
— 464 —
ного вообще, в качестве чрезмерно односторонней имеет
своею противоположностью необходимо эмпирию. Правда,
Спиноза сделал материю атрибутом субстанции, но не как прин¬
цип стрд^а1яия, а имайю потому, что она пе страдает, .что
она единая, неделимая, бесконечная, что она имеет именно
те же определения, как противоположный ей атрибут
Мышления, словом, потому, что она—абстрактная материя,
материя без материи, подобно тому, как сущность гегелев¬
ской логики, есть сущность природы и человека, но без сущ¬
ности, без природы, без человека.
Философ' должен воспринять в текст философии то в (чело¬
веке, что не философствует, что скорее направлено против
философии, противоречит абстрактному мышлению, т.-е. то,
что у Гегеля низведено лишь па роль примечания. Только
таким путем философия становится универсальною, сво¬
бодною от противоречий, неопровержимой, непре¬
одолимой силой. Поэтому философии следует начинать не
с себя, по с своей антитезы, с «нефилософии». Эта
отличная от мышления, нефилософская, абсолютно а н т и с х о-
ластическая сущность в нас есть принцип сенсуализма.
Существенными орудиями, органами философии служат го¬
лова, источник активности, свободы, метафизической беско¬
нечности, ' идеализма, и с е р д ц е—источник страданий, конеч¬
ности,. потребности, сенсуализма; выражаясь теоретически: м ы-
шленйе и созерцание; ибо мышление есть потреб-
иостьголовы, созерцание, чувство1—потребность
сердца. Мышление есть принцип школы, системы; созерца¬
ние— принцип жизни. В! созерцании я определяюсь
предметом, в мышлении я определяю предмет, в мышлении
я есмь Я, в созерцанше— ие-Я. Лишь из отрицания мы¬
шления, из действия предмета, из .страсти—этого источника
всякого удовольствие ц страдания, рождаеТся истшшая, объек¬
тивная мысль, истшшая, объективная философия. Созерцание
дает непосредственно сущность, тождественную
ссуществ1оваПием, мышлешге—сущность, помощью р а з л и-
чейия и обособления извлеченную из существования.
Поэтому только там, где с сущностью соединяется существование,
с Мышле^шем— созерцание, с активностью—пассивность, с схо¬
— 465 —
ластическою флегмой германской метафизики—
антисхоластическиЙ, сангвинический принцип
французского сенсуализма и материализма, только
там есть жизнь и истина.
Какова философия, таков и философ, и, наоборот, свой¬
ства философа, субъективные условия и элементы фи¬
лософии являются также и ее объективными условиями.
Истинный, неразрывно связанный с жизнью и человеком фи¬
лософ должен быть галло-германекой крови. Не пугайтесь,
целомудренные немцы, этого смешения! Уже в 1716 году эти
мысли были высказаны в «Acta philosophorum». Если мы сопоста¬
вим другие другом немцев и французов, то последние
•отличаются большею живостью, зато первые — большой солид¬
ностью, и ’•можно было бы е полным основанием сказать, чго
галло-германский темперамент (temperamentum, gallico-germani-
cum), лучше всего подходит для философии; или, что дитя,
имеющее отцом француза и немку матерью, должно бы
(caeteris paribus), отличаться превосходными философскими спо¬
собностями (ingenium philosophicum). Совершенно верно; только
нам следует сделать маТь француженкой, а отца—немцем.
Сердце — женский принцип, чувство конечного, седалище
материализма — настроено по-французски; голова —
мужской принцип, седалище идеализма — по-немецки. Сердце
революционизирует,голова реформирует; голова осуществля¬
ет, сердце приводит в движение. Но лишь там, где есть движе¬
ние, волнение, кровь, чувственность, лишь там есть дух. Только
esprit Лейбница, его сангвинический, материалистичс-
•с к и - идеалистический принцип, — вот, что' освободило ■ впервые
немцев от их философского педантизма и схоластицнзма.
Сердце слыло доныне в философии оплотом теологии. Но
именно сердце есть решительно антитеологйческий, в смы¬
сле теологии неверующий, атеистический принцип в человеке.
Ибо оно не верует ни во что другое, кроме себя са¬
мого; верует только в непреоборимую, божественную, абсолют¬
ную реальность своего существа. Но-голова, которая
сердца не понимает, дело которой—разделять, разграничивать
на Субъект и объект, превращает собственное существо сердца
в отличие от сердца, объективное, внешнее существо.
Кивгз дня чтеыпа ио истории философии.
30

— 466 —
Правда, у сердца есть потребность в д р у г о м существе, по
только в таком, которое ему подобно, от сердца не отли¬
чается, сердцу цс противоречит. Теология отрицает правду
сердца, правду религиозного аффект а. Велигиозный аф¬
фект, сердце говорит, напр.: «бог страдает; теология говорит
напротив: «бог не страдает», т.-е. сердце отрицает
различие бога й человека, теология утверждает его.
Теизм покоится на разладе между головой и сердцем;
пантеизм есть разрешение этого противоречия в противоре¬
чил,— ибо он делает божественную сущность имманентной
лишь как трансцендентную; лишь антропотеизм свобо¬
ден от и р о т и в о р с ч и я. Антропотеизм, это — приведсшюс к
разуму сердце; оп высказывает в голове лишь языком разума
то, что сердце говорит своим языком. Вслигия есть лишь аф¬
фект, чувство, сердце, любовь, т.-е. отрицание, растворе¬
ние бога в человеке. Поэтому новая философия, как отри¬
цание теологии, отвергающая истину религиозного аффекта,
является у тв с р ж д ен нем р е л и г и и. Антропотеизм есть с а-
м ос о знающая религия, — религия, сама себя пости¬
гающая. Напротив, теология отрицает религию под
видом ее утвержден и я.
Ш е л л и п г и Г е г е л ь суть противоположности.
Г е г е л ь представляет мужской! принцип самостоятельности, ко¬
роче, идеалистический принцип; Шеллинг — женский пршщшг
рсцептивностп, восприимчивости (сперва оп воспринял Фихте, за¬
тем Платона и Спшюзу, наконец, Я. Беме), короче, материали¬
стический! принцип. Гегелю недостает созерцательности;
Шеллингу — силы мышления, определения. Шеллинг
мыслитель только в общем; по, где коснется дела, т.-е. в отно-
шепии частного и определенного, он впадает в сомнамбулизм
воображения. Вацпонализм у Шеллинга — только видимость,
иррационализм—тпра в да. Гегель приводит только к аб¬
страктном у, противоречащему иррациональному принципу,
существованию и реальности. Шеллинг — лишь к противореча¬
щему рациональному принципу, мистическому, воображае¬
мому существованию и реальности. Гегель восполняет
недостаток реализма грубо-чувствеппыми словами, Шел¬
линг— красивыми. Гегель выражает необычное обычными
— 467 —
словами, Шеллинг — обычное, вульгарное необычными. Гегель
превращает вещи в чистые, м ы с л и. Шеллинг же — чистые
мысли (например, самобытие в боге) в вещи. Гегель обманы¬
вает мыслящие головы, Шеллинг— не мыслящие. Гегель делает
неразумие разумом; Шеллинг, наоборот, разум — неразумием.
Шеллинг представляет реальную философию в мечте, Ге¬
гель— уже в понятии. Шеллинг отрицает абстрактное мы¬
шление в фантазии, Гегель — в абстрактном мышле¬
нии. Гегель, как самоотрицание отрицательного мышле¬
ния, как завершение старой философии, представляет отрица¬
тельное начало повой; Шеллинг представляет старую филосо¬
фию, воображающую и питающую иллюзию, будто
сна является повою реальной философией.
Гегелевская философия является отрицанием противоречия
между мышлением if бытием, как его, в особенности, высказал
Кант, но, — заметьте, — отрицанием’ этого противоречия только
внутри самого противоречия, внутри одного из его элементов,
внутри мышления. У Гегеля мысль есть бытие; мысль
субъект, бытие — предикат. Логика есть мышление в эле^
менте мышления, или сама себя мыслящая мысль, — мысль, как
б е с п р с д и к а т п ы й с у б ъ с к т, или мысль, представляющая
одповремешю п свой субъект, и свой предикат. Но мышле¬
ние в элементе мышления еще абстрактно; оно поэтому реа¬
лизуется, выражается вовне. Эта реализованная, выраженная
вовне мысль, есть природа, вообще — реальное бытие. Но< что
в этом реальном — истинно реально? — Мысль, которая потому
тотчас опять и совлекает с себя предикат реальности, чтобы
восстановить свою беспредпкатдость, как свое истинное суще¬
ство. Но именно поэтому Гегель и не пришел к бытию, как
таковому, к свободному, самостоятельному бытию. Гегель
мыслил объекты лишь как предикаты себя самое мыслящей
ьгысли. Признанное сейчас противоречие между сущей и
мыслимой религией в гегелевской философии религии про¬
исходит лишь от того, что и здесь, как везде, мысль делается
субъектом, а предмет, религия — простым предикатом мысли.
Тот, кто не отказывается от гегелевской фило¬
софии, не отказывается и от теологии. Гегелевское
учение о том, что природа, реальность полагается идеей,
30*
— 468 —
является лишь рациональный выражением теологического
учения, что природа создана богом, материальное естество —
нематериальным, т.-е. абстрактным существом. В конце «Логики»
абсолютная идея доходит даже до фантастического «решения»
собственноручно и документально подтвердить ее происхожде¬
ние из теологического неба.
Гегелевская философия естг> последнее при¬
бежище, последняя рациональная опора теоло¬
ги ц. Подобно тому, как некогда католические теологи стано¬
вились фактически арпстоТеликами, чтобы иметь возможность
оспаривать протестантизм, так ныне протестантским теологам
приходится по. Нраву становиться гегельянцами, чтобы бо¬
роться с «атеизмом».
Испитое отношение мышления к бытию — только следую¬
щее: бытие — субъект, мышление—предикат. Мышле¬
ние— продукт бытця, но бытие — не продукт мышления. Бытие
существует из себя и через себя, бытие дастся только бытием,
бытие имеет свое основание в себе, ибо только бытие есть
смысл, разум, необходимость, иепша, словом, — все во всем.
Бытие есть, ибо небытие есть небытие, т.-с. ничто, бес-
с м ы с л и Ц а.
Сущность бытия,, как бытия, есть сущность природы. Воз¬
никновение во времени распространяется только на формы, но
нс на сущность природы.
Бытие лишь там: выводится из мышления, где истинное
единство мышления и бытия разорвано, где сначала у
бытия отнимают его душу, его сущность путем, абстракции,
а вслед затем опять находят в совлеченной с бытия сущности
смысл и основание этого пустого самого по себе бытия; точно
так же и мир выводится и должен быть выведен из бога Только
тогда, когда сущность мира произвольно обособляют от са¬
мого мира.
Тот, кто спекулирует на особый реальный принцип фи¬
лософии, как так Называемые объективные философы,—>

— 469 —
Подобен зверю он на тощей пиве,
КакиИ-то духом злым в кругу ведом,
.А около него златая зреет нива.
Эта златая нива—природа я человек, ибо оба нераз¬
дельны. Созерцайте природу, созерцайте человека! Здесь вы
имеете тайны философии перед глазами.
Природа есть неотличимая от существования сущность, че¬
ловек—отличающаяся от существования сущность. Не¬
отличимая сущность есть основачше отличимой’,— следовательно,
природа есть основание человека.
Новая единственно позитивная философия есть отрицание
всякой школьной философии, и, хотя бы она и заклю¬
чала в себе истинный ее элемент, есть отрицание философии,
как абстрактного, частного, т.-е. схоластического
к а ч е с т в а: она пс имеет особого языка, особого имени,
особого принципа: она есть сам мыслящий человек,—
человек, сущий и знающий себя, как самосознагельчую
сущность природы, как сущность исторшг, как сущность госу¬
дарств, как действительное (не воображаемое) абсо¬
лютное тождество всех осповоположешйГи противоречий,
всех активных и пассивных, духовных и чувственных, поли¬
тических и социальных качеств, — знающи й, что пантеисти¬
ческая сущность, которую спекулятивные философы или, го¬
раздо более, теологи обособляли от человека, объективи¬
ровали,» ак абстрактную сущность, есть не что иное, как
его собственная нс определенна я, но способная к бес¬
конечным определениям сущность.
Новая философия есть отрицание как рационализма,
Так и мистицизма, как пантеизма, так и персона¬
лизма, как атеизма, так и деизма. Она есть единство
всех этих антитетических истин, как абсолютно
самостоятельная и чистая истина.

— 470 —
Новая философия уже высказалась в качестве философии
религии как отрицательно, так: и положительно. Cie
дует только заключения ее анализа сделать ее пос ы л-
камп, чтобы признать в них принципы позитивной философии.
Но новая философия не гонится за благосклонностью публики.
Уверенная в самой себе, опа пренебрегает казаться тем,
что она есть; но именно поэтому она должна быть тем, что
опа пе есть, для нашего времени, которому в существеннейших
интересах видимость служит сущностью, иллюзия—реальностью,
название — делом. Так дополняют себя противоположности! Там,
где ничто сч1гтастся чем-то, ложь — нсти'ной, там, в силу
последовательности, должно считать нечто за ничто —
истину за ложь. И там, где предпринимают, в тот самый
момент, когда философия охвачена решительным универсаль¬
ным актом с а м о р а з о ч а р о в а п и я, — песльигханную доныне
попытку обосновать философию исключительно только на бла-
г ос к л о ши ости и мнениях газетной публики, там при¬
ходится честным и христианским образом пытаться оп ровер-
г а т ь философские труды лишь тем, чтобы з а с л у ш а т ь и < пред
публикой в «Аугсбургской Всеобщей Газете». О, как почтенны,
как нравственны, однако, общественные условия Германии!
11овая философия выступает всегда с новым п м е и е м;
т.-е. возводит имя из низкого, подчиненного положения в кня¬
жеский ранг, — делает его обозначением наивысшего. Перево¬
дить имя повой философии, имя «человек» еловом «самосозна-
н п е», — это значит излагать новую философию в духе старой,
опять низводить ее на старую точку зрения; ибо самосознание
старей философии, как оторванное от человека, есть
а б с т р а к М и я б с з р е а л ь пост н. Человек есть самосознание.
По языку, имя «человек», пожалуй, особое, по по истине —
оно всем именам имя. Человеку подобает предикат «многоимен-
Пый». Что бы человек шг называл и ни высказывал, всегда
он высказывает свою собственную сущность. Поэтому язык
служшг критерием, как высок или как низок уровень образо¬
вания человечества. Имя бога есть лишь ’название того, что
для человека имеет зпачешю наивысшей силы, наивысшей
сущности, т.-е. наивысшего чувства, наивысшей мысли.

— 471 —
Название «человек» обозначает обычно только человека с
его потребностями, ощущениями, воззрениями, — человека, как
личность, в отличие от его духа вообще, от его всеобщих
общественных качеств, в отличие, например, от художника, мы¬
слителя, писателя, судьи, как будто характерным, суще¬
ственным свойством человека не является то, что оп
мыслитель, что оп художник, что он судья и т. д., как будто
человек в искусстве, в пауке и т. д. вне себя. Спекулятивная
философия фиксировала теоретически это обособлешш суще-
ствепных качеств человека от человека, и этим обоготворила
ряд абстрактных свойств, как самостоятельные сущности. Так,
в гегелевском «Естественном праве» значится, например: § 190.
«В праве предметом служит л н чп ость, в морали — с у б ъ-
скт, в семье — член семьи, в гражданском обществе, вообще,—
гражданин (как bourgeois); здесь, с точки зрения потребностей,
ч е л о в е к о м называют конкретшяй элемент представления;
стало быть, здесь, и собственно исключительно здесь, и чет речь
о человеке в этом смысле». «В этом смысле», стало быть, и
тогда, когда речь идет о гражданине, о субъекте, о члене
семьи, о личности, — дело касается попстиПо всегда лишь одно¬
го п того же существа человека, по в другом качестве.
Всякая спекуляция о праве, воле, свободе личности — без
человека, вне или даже ’поверх человека, есть спекуляция без
единства, без необходимости, без субстанции,
без основы, без реальности. Человек есть существо¬
вание свободы, существование личности, существование права.
Только человек есть базис фихтевского Я, базис лейбни¬
цевской монады, базис абсолюта.
Все пауки должны опираться на природу. Всякое учение
остается до тех пор только гипотезой, пока пе найден ее
природный базис. Это относится в особенности к уче¬
нию о свободе. Лишь повой философии удастся пат у р а-
лизовать свободу, которая была доныне анти- и супра-
н а т у р а л н с т и ч е с к ой гипотез о й.
Философия должна вновь связаться с естество¬
знанием, естествознание с философией. Этот союз,
основанный на взаимной потребности, на внутренней необхо¬
димости, будет долговечнее, счастливее и плодотворнее, чем
— 472 —
имевший место до сих пор mesalliance между философией
и теологией.
Человек является основной сущностью государства^ Госу;
дарство — это осуществленная, развитая, выявленная целост¬
ность человеческой сущности. Bi государстве существенные ка¬
чества или деятельности человека осуществляются в особых:
сословиях; но в личности главы государства они сводятся опять
к тождеству. Глава государства представляет все сословия без
различия; перед тог все они одинаково необходимы, одина¬
ково обоснованы. Глава государства есть представитель уни¬
версального человека.
Христианская религия связала имя, человека с именем бога
в одно имя богочеловека, т.-е. возвысила имя человека до атри¬
бута высшего существа. Новая философия сделала, в согла¬
сил с истиной, этот атрибут субстанций, предикат—субъек¬
том; новая философия есть реализованная идея, истина
христианства. Но именно потому, что она заключает в себе
сущность христианства, она отказывается от имени хри¬
стианства. Христианство высказало истину только в проти¬
воречии с'истиной. Свободная от противоречия, чистая,
Неподдельная Истина есть новая .истина новое авто¬
номное деяние человечества.
(Л. Фейербах. „Принципы материалистической теории познания", М. 1923,
стр. 73—103).

позитивизм

ОГЮСТ КОНТ
Общие соображения о природе и значении положительной
философии.
В этой первой лекции я имею в виду ясно указать цель
этого курса, т.-е. точно определить то направление, в котором
будут рассмотрены отрасли натуральной философии, указанные
в представленной вам мной программе.
Без сомнения, характер этого курса можно будет понять
вполне, т.-е. настолько, чтобы составить о нем окончательное
мнение только тогда, когда отдельные его части будут развиты
последовательно од!па за другой. Таково обычное неудобство
определений, относящихся к очень обширным системам идей,
когда эти определения предшествуют самому изложению. Но
общие положения можно рассматривать с двух точек зрения:
пли как общий взгляд па подлежащую доказательству систему,
или как вывод из установленной уже системы, и, если эти
положения приобретают все свое значение только тогда, когда
они. рассматриваются со второй точки зрения, то и прп пер¬
вой точке зрения они имеют громадную важность, определяя
с самого начала предмет исследования. Произведенное со всей
возможной для пас строгостью, общее ограничение поля наших
исследований есть вступление, особенно необходимое, по на¬
шему мнению, для столь обширного и до сих пор столь
мало определенного труда, как тот, к которому мы теперь
приступаем. В силу этой логической необходимости я счи¬
таю нужным теперь же указать вам на целый ряд основных
соображений, которые вызвали появление этого курса и ко¬
торые впоследствии будут развиты с той подробностью, какую
заслуживает чрезвычайная важность каждого из них.

— 476 —
Чтобы лучше объяснит» истинную природу и особый хара¬
ктер положительной философии, необходимо, прежде всего, бро-
сить общий взгляд на последовательное движение человеческого
дух^, рассматривая его во всей совокупности, так как ни одна
идея не может быть хорошо попяД’а без знакомства с се
историей.
Изучая, таким образом, весь ход развития человеческого
ума в различных сферах его деятельности, оТ его первого про¬
стейшего проявления до наших дней, я, как мне кажется, открыл
главный основной закон, которому это развитие подчинено безу-
словш>' и который может быть твердо установлен или путем
рациональных доказательств, доставляелгых знакомством с нашим
организмом, или с помощью исторических даш!ых, извлекаемых
ррищнцщтс^грм.вдуч^ прошлого.. Этот.закрн состою1 в том.
что каждая из наших главных идеи, каждая из отраслей на¬
шего знания проходит последовательно Три различных теорети¬
ческих состояния: состояние, теологическое или фиктивное; со¬
стоите метафизическое или абстрактное; состояние научное
или положительное.. Другими словами, человеческий дух по са-
мой природе своей, в каждом, из своих исследований поль¬
зуется последовательно тремя методами мышления, по характеру
своему существенно различными и даже прямо противополож¬
ными друг другу: сначала теологическим методом, затем .мета;
физическим и, наконец, положительным методом. Отсюда и воз¬
никают три взаимно исключающие друг друга вида филосо¬
фии, или три общие системы воззрений на совокупность явле-
ни(й: первая есть необходимая исходная точка человеческого ума;
третья—его опредслешгое и окончательное состояние; вторая
служит только переходной ступенью.
В теологическом! состоянии человеческий дух, направляя
свои исследования, главвгым образом, на внутреннюю приводу
вещей, первые и конечзпае причины поражающих его явлений,
стремясь, одним словом, к абсолютному дознанию, воображает,
что явления производятся прямым и прсгояшпдм воздействием
более .или менее многочисленных сверхъестественных факторов,
произвольное вмешательство которых объясняет все кажущиеся
аномалии мира.
В метафизическом состояшш, которое на самом деле пред¬
ставляет собой .Только общее видоизменение, теологического,
сверхъестественные факторы заменены абстрактными силами, на¬
стоящими сущностями (олвдетворешгыми абстракциями) нераз¬
рывно связанными с различными вещами, и могущими сами
— 477 —
собой производить все наблюдаемые явления, объяснение ко¬
торых состоит в таком случае только в подыскании, соответ¬
ствующей сущности.
Наконец, в положительном состоянии человеческий дух по¬
знает невозможность достижения абсолютных знаний, отказы¬
вается от исследования происхождения и назначения существую¬
щего мира и от познания внутренних причин явлений и стре¬
мится, правильно комбинируя рассуждение ц наблюдение,. хс по¬
знанию действительных законов явлений, т.-е. их неизменных
отношений последовательности и подобия. Объяснение явле¬
ний, приведенное к его действительным пределам, есть отныне
только установление связей между различными отдельными явле¬
ниями и несколькими общими фактами, число которых умень¬
шается все более и более по мере прогресса науки.
'Теологическая система дошла до высшей степени доступ¬
ного ей совершенства, когда она заменила действием одного
существа разнородные вмешательства многочисленных,. незави¬
сящих друг от друга божеств, существование которых до этого
момента предполагалось. Точно так же и предел метафизиче¬
ской системы состоит в замене всех разнообразных сущно¬
стей одной общей великой сущностью, природой, которую
и надлежало бы рассматривать, как единственный источник всех
явлений-
Параллельно этому совершенство, к которому постоянно,
хотя, быть может, и безуспешно, стремится положительная си¬
стема, заключалось бы в возможности; представить все отдель¬
ные подлежащие наблюдению явления, как частные случаи од¬
ного общего фАкта, подобного, например, тяготению.
Здесь не место вдаваться в подробное доказательство этого
основного закона развития человеческого духа и выводить наи¬
более важные его следствия. Мы будем говорить о нем с над¬
лежащей! подробностью в той части нашего курса, которая
посвящена изучению социальных явлений1). Я упомянул об этом
законе только для того, чтобы путем сопоставления положи¬
тельной философии с двумя другими философскими системами,
1) Лица, которые пожелали бы получить по этому предмету немедленно
более подробные объяснения, могут с пользой для себя обратиться к трем моим
статьям „Философские соображения о науках и ученых®, помещенным в ноябре
1825 г. в сборнике, озаглавленном „Производитель® (№№ 7, 8 и 10), и особенно
в первой части- моей „Системы положительной политики®, представленной в апреле
1824 года в Академию Наук, где я впервые указал на открытие вышеупомянутого
закона.

— 478 —
которые одна за другой до последнего' времени* господствовали
пад всей нашей интеллектуальной деятельностью, точно опре-
делнть 'Истинный характер самой! положительной философии. Те¬
перь же, чтобы пе оставлять совершенно ,без доказательств
такой важный закон, часто притом применяемый во всем этом
курсе, я должен ограничиться беглым указанием на самые об¬
щие и очевидные соображения, доказывающие его справедли¬
вость.
Во-первых, достаточно, мне кажется, провозгласить такой
закон для того, чтобы его справедливость была тотчас же про¬
верена всеми, кто 'несколшко глубже знаком’ с общей историей
наук. Нет ни одной науки, достигшей в наше время положи¬
тельного состояния, которую в прошлом нельзя было бы себе
представить состоящей^ главным образом, из метафизических
абстракций!, а в более отдаленные времена даже и находящейся
под Полным господством теолопгческих понятий.
К сожалению, в различных частях этого курса мы не раз
должны будем признать, что даже самые совершенные науки
до ст: пор сохраняют еще весьма заметные следы этих двух
первобытных состояний.
Указанный общий подъем человеческого духа может быть
теперь легко установлен весьма осязательным, хотя и косвен¬
ным, путем, а именно, рассмотрением развития шщпвидуалыюго
ума. Ввиду того, что в развитии отдельной .прпюсти и целого
вида исходная точка по .необходимости должна быть одна и
та же, главные фазы первого должны представлять основные
эпохи второго. И, действительно, пе вспомнит ли каждый из вас,
оглянувшись на свое собственное прошлое, как оп по отношению
к своим главнейшим понятиям был теологом — в детстве,
метафизиком — в юности и физиком — в зрелом воз¬
расте. Такая проверка доступна теперь всем людям, стоящим
па уровне своего века.
Но кроме общего или индивидуального /прямого наблюде¬
ния, доказывающего справедливость закона, в этом общем1 обзоре
я должен еще указать особенно па теоретические соображе-
шш, заставляющие чувствовать необходимость такого закона.
Наиболее важное из этих соображении, почерпнутое пз
самой природы предмета, состоит в том, что во всякое время
необходимо иметь какую-нибудь теорию, которая связывала бы
между собой! отдельные факты, И что, вместе с тем, создать
основанную па наблюдениях теорию в начале жизбп человече¬
ского духа было, очевидно, невозможно.

— 479 —
Со времени Бэкона все здравомыслящие люди повторяют,
что истинны только те познания, которые могуч' опираться па
наблюдения. Это основное положение, очевидно, неопровержимо,
если его применять, как это и следует делать, к зрелому со¬
стоянию нашего ума. Но относительно самого образования на-
шпх познаний не менее очевидно и то, что в первобытном
своем состоянии человеческий дух нс мог и пе должен был
мыслить таким образом, так как если, с одной сторошл, всякая
положительная теория должна непременно опираться па наблю¬
дения, то, с другой стороны, для того, чтобы приступить к на¬
блюдениям, наш ум нуждается уже в какойчтйбудь’ теории. Если
созерцая явления, мы пе связывали бы их с каким-нибудь прин¬
ципом, то для пас было бы невозможно пе только соединить
эти разрозненные наблюдения и, следовательно, извлечь из них
какую-нибудь пользу, но*даже и запомнить их; чаще же всего
явления остались бы незамеченными.
Таким образом под давлением необходимости наблюдать,
чтобы составлять себе истинные теории, и пе менее настой¬
чивой необходимости создавать какие-нибудь теории, чтобы
иметь возможность последовательно наблюдать, ум человеческий
с самого начала попадает в заколдованный круг, из которого
оп никогда не выбрался бы, если бы к его счастью оп пе полу¬
чил естественного выхода в самопроизвольном развитии теоло¬
гических понятий, давших точку опоры его усилиям и достави¬
вших пищу его деятельности. Таково, независимо от связан¬
ных с ним важных социальных соображений, на которые я по
могу даже намекнуть в этот момент, основное положение, дока¬
зывающее логическую необходимость чисто теологического ха¬
рактера первоначальной философии.
Эта необходимость становится еще более осязательной,
если мы обратим внимание на полное соответствие теологической
философии с самой природой тех исследований, на которых
в своем детстве человечество, главным образом, сосредоточи¬
вает всю свою деятельность.
В самом деле, весьма замечательно, что именно вопросы,
наиболее недрступпыс нашему пониманию’, как-то: вопросы о
внутренней природе вещей, происхождении и. цели явлений, всего
настойчивее задаются человечеством в первобытном его состоя¬
нии, в то время как все, действительно/ разрешимые вопросы
считаются почти недостойными серьезного размышления. При¬
чину этого явления легко попять, так как только опыт дал
мам возможность познать размер наших сил, и если бы чело¬
— 480 —
век нс начал с преувеличенного о них мнения, они никогда
не могли бы получить того развития, к какому они способны.
Этого требует наш организм; Как бы то, однако, ни было,
представим себе, насколько это возможно, эГго всеобщее и ясно
выраженное настроение умов и зададимся вопросом, какой прием
получила бы в такую эпоху положительная философш! (если бы
она могла тогда существовать), высшая цель которой состоит
в отыскании законов явлений, а главной характеристической
чертой является как раз признание всех тех высоких тайн, ко¬
торые теологическая философия с удивительной легкостью объ¬
ясняет до малейших мелочей недоступными для человеческого
разума.
То же самое можно сказать, рассматривая с практической
точки зрения природу исследований, занимающих первона¬
чально человека. В этом отношении они сильно увлекают чело¬
века перспективой неограниченной власти над внешним миром,
как бы предназначенным исключительно для нашего пользования
и находящимся во всех своих явлениях в непрерывных впутрен-
них соотношениях с нашим существованием. Вре эти несбыточ¬
ные надежды, все. эти преувеличенные представления о значе¬
нии .человека в природе, порождаемые теологической фи¬
лософией и падающие при первом прикосновении философии
положительной,- являются вначале тем необходимым стимулом,
без которого совсем нельзя было, бы понять первоначальную
решимость человека взяться за трудные исследования.
Мы стоим теперь так далеко от настроения умов в перво¬
бытные времена, по крайней! мере, по отношению к большинству
явлений, что нам трудно представить себе ясно значение и не¬
обходимость подобных соображений-
Человеческий ум теперь настолько созрел, что лил пред¬
принимаем трудные научные исследования, не имея в виду ни¬
какой посторонней, могущей действовать на воображение цели,
подобной- той, какую всегда ставили себе астрологи и алхи ¬
мики. Наша шггеллектуальная деятельность в достаточной сте¬
пени возбуждается одной надеждой открыл» законы явлений,
простым желанием подтвердить или опровергнуть какуюншбудь
теорию. Но это не могло быть в детстве человеческого
духа; где, например, почерпнули, бы, мы без привлекательных
химер .астрологии, без могучего обмана алхимии постоянство
и энергию, необходимые для накопления длинного ряда наблю-
дений и опытов, которые позже послужили фундаментом для
создания первых положительных теорий того или другого рода
явлений.

- 481 —
Это условие нашего интеллекЬуалыюго развития давно ясно
почувствовал Кеплер в астрономии и справедливо оцепил
в наше время Бертоле в химии.
Из всех этих соображений видно, следовательно, что если
положительная философия и является действительно окончатель¬
ным состоянием человеческого духа, — состоянием, к которому
он постоянно стремился все сильнее и сильнее, тем не менее,
эта философия по необходимости должна была сначала, и дригом
в течение миопк веков, пользоваться ТО как методом, то как
предварительной доктриной теологической философией, отличи¬
тельной .чертой которой является ее самопроизвольность, вслед¬
ствие .чего, вначале только опа и была возможна и только она
могла в достаточной сТепетщ заинтересовать младенческий ум.
Теперь уже очень легко попять, что для перехода от этой пред¬
варительной философии к окончательной человеческий дух дол¬
жен был усвоить себе в виде переходной ступени метод и док¬
трины метафизики.‘Последнее замечание необходимо для попол¬
нения общего обзора указанногб мной главного закона.
На самом деле, не трудно понять, что наш ум, принужденный
двигаться только почти незаметными шагами, не мог перейти
вдруг, непосредственно, от Теологической философии к поло¬
жительной. Теология и физика так глубоко несовместимы друг
с другом, п понятия их так радикально противоположны друг
другу, что прежде, чем отказаться от одних, чтобы пользоваться
исключительно другими, человеческий ум должен был некоторое
время прибегать к переходным понятиям, носящим смешанный
характер, и потому способным содействовать постепенному
переходу.
Таково естественное назначение метафизических понятий,
так как сами по себе они не приносят никакой действитель¬
ной пользы. Заменяя при изучении явлений сверхъестественное
направляющее действие соответствующею нераздельной сущно¬
стью, хотя и понимаемою сначала только как эманацця первого,
человек понемногу приучился принимать во внимание только
самые факты, понятия же о метафизических сущностях явлений
отодвигались все далее и далее до тех пор, пока не преврати¬
лись у всех здравомыслящих людей просто в абстрактные наиме-
новшшя явлений. Невозможно вообразить себе, при помощи ка¬
кого другого процесса наш разум1 мог бы перейти от совершенно
сверхъестественных к чисто естественным соображениям, от тео¬
логического к положительному образу мыслей.
Книга Д7Я чтения по дсторпи фйаософпи.	31

— 482 —
Установив, таких образом, насколько это возможно сде¬
лать, не входя в неуместные теперь подробные рассуждения^
обшпй закон развития (человеческого духа, как я его понимаю,,
мы без труда можем сейчас же точно определить истинную
природу положительной философии, что и составляет главную
задачу этой лекции.
Из предшествовавшего видно, что основная характеристи¬
ческая черта положительной философии состоит в признании всех,
явлений подшшеннымп неизменным естественным законам, от¬
крытие и низведение числа которых до минимума и составляет
цель всех наших усилий, хотя мы и признаем абсолютно недо¬
ступным и бессмысленным искание первых или последних и ри-
чин. Бесполезно долго настаивать на принципе, который ныне
хорошо известен всем тем, кто несколько глубже вникал в осно-
ванные на наблюдение науки. Действительно, всякий знает, ,что>
даже в самых совершенных объяснениях положительных наук;
мы по претендуем на указание первопричины явлриий, так:
как таким образом мы только отодвинули Ъы затруднение на¬
зад; мы ограничиваемся точным анализом обстоятельств возник¬
новения явленйй и связываем их друг с другом естественными
отношениями последовательности и подобия.
Таким образом, мы говорим, — я привожу пример самый
замечательный, — что все общие явления вселенной объясня¬
ются, насколько это возможно, Ньютоновским законом тяготе¬
ния, так как, с одной стороны, эта чудная теория представляет
нам все изумительное разнообразие астрономических явлений как.
один л тот же факт, рассматриваемый с различных точек зрения:
постоянное притяжение молекул друг к другу, прямо пропор¬
циональное массам и обратно пропорциональное квадратам рас¬
стояний, с другой же стороны, этот общий факт представляется
как простое обобщение явлейия, которое весьма близко к нам„
к которое, поэтому мы считаем вполне нам известным, а именно
тяжести тел На земной поверхности.
Что же касается того, .(что такое притяжение и тяжесть
сами по себе, и каковы их причины, то в,ое эти вопросы Ki
считаем неразрешимыми, выходящими за пределы ведения по¬
ложительной философии, и с полным основанием предоставляем
их воображению теологов или тонкому анализу метафизиков.
Очевидное доказательство невозможности добиться решения
этих вопросов можно видеть в том, что, всякий раз, когда но
этому предмету пытались сказать что-нибудь действительно раз¬
умное, наиболее великие умы могли определять эти два прии-
— 483 —
щша только один при посредстве другого, утверждая, что прп-
тяжепие есть пе что иное, как всеобщая тяжесть, и что тяжесть
состоит просто в земйом притяженшг. Такие объяснения заста¬
вляют улыбаться, когда представляется претензия на знание вну¬
тренней природы вещей и способов происхождения явлений,
но составляют, однако, все, что мы имеем наиболее удовлетвори¬
тельного, и показывают нам тождественность двух родов явлений,
которые долго считались совершенно независимыми друг от
друга.
Ни один здраво рассуждающий ум пе ищет теперь дальней¬
ших объяснений.
Было бы легко увеличить число таких примеров, и в Тече¬
ние этого курса мы встретим их в большом количестве, ибо
в эту именно сторону исключительно и направлены ныне все
главные усилия ума.
Чтобы в настоящее время указать хоть одну из современных
работ, я выберу ряд прекрасных исследований г. Фурье по тео-
рии теплоты, который .дает нам весьма яркое подтверждение пред¬
шествовавших общих замечаний. Действительно, в этой работе,
философский характер которой столь очевидно положителен,
раскрыты самые важные и точные законы Териологических явле¬
ний, а, межДу тем, автор ни разу не задает себе вопроса
относительно самой! сущности теплоты и упоминает об ожи-
влешюм споре между сторонниками калорифической материи и
учеными, приписывающими происхождение теплоты колебаниям
эфира, только, чтобы показать его бессодержательность. И все-
таки же в этом Труде разбираются самые высокие вопросы,
из которых некоторые никогда даже и не ставились, — ясное
доказательство того, что человеческий дух, пе берясь за недо¬
ступные ему задачи и ограничивая свои исследовашш чисто
положительными вопросами, может в них найти неистощимую
-пищу для самой! глубокий,своей деятельности.
Охарактеризовав с доступной для меня в этом обзоре точ¬
ностью дух положительной философии, развитию которэй по¬
свящается весь этот курс, я должен теперь исследовать, з ка¬
кой! эпохе своего движения находится опа в настоящее время,
и что еще нужно сделать, чтобы закончить ее построение.
Для этого нужно, прежде всего, принять во внимание, что
все отрасли нашего знания не могли с одинаковой! быстротой
пройти три вышеуказанные главные фазы своего развития и,
следовательно, не могли одновременно достигнуть положитель¬
ного состояния.	4
31*

— 484 —
В. этом отношении существует необходимый п неизменный
порядок, которому следовали и должны были следовать в своем
развитии различные виды наших понятий, и обстоятельное об¬
суждение которого составляет необходимое дополнение выска¬
занного выше основного закона. Этот порядок представит исклю¬
чительный предмет следующей лекции. В настоящее время нам'
достаточно знать, что. он'зависит от различия в природе явлений
п определяется степенью их общности, простоты и относитель¬
ной' независимости, тремя условиями, ведущими, несмотря на
все свое различие, к одной и той яте цели. Так, к положитель¬
ным теориям были сведены сперва астрономические явления, как
наиболее общие, наиболее простые и наиболее независимые от
всех других, затем, последовательно и по Тем же причинам,
явления собствешто земной физики, химии, и, наконец, физио¬
логии.
Нельзя указать точно на начало этого переворота, так
как о нем, как и о всех великих событиях в жизни челове¬
чества, можно сказать, что он совершился понемногу, в особеп-
пбети со времени работ Аристотеля и Александрийской школы,
л затем со времени введения арабами естественных паук в За¬
падную Европу.
Однако, так как во избежание неясности мысли полезно
было бы определить эпоху, я укажу па .сильное движение ума
человеческого, вызванное два века том}’ назад соединенным воз¬
действием правил Бэкона, идей Декарта и открытий Галилея,
как на момент, начиная с которого дух положительной фило¬
софии стал проявляться, как очевидное противоположение теоло¬
гическим и метафизическим воззрениям; имешю тогда положи¬
тельные идеи окончательно освободились от примеси суеверия
и схоластики, которая более или менее скрывала истинный
характер всех предыдущих работ.
С этой памятной эпохи подъем положительной философии
i: падение философии теологической и метафизической опреде¬
лились .чрезвычайно ясно и, наконец, сделались настолько оче¬
видными, что ныйе каждый понимающий дух времени наблю¬
датель пе может ire признать постоянного стремления челове¬
ческого ума к положительным паукам и бесповоротного отри¬
цания тех бессмысленных доктрин и предварительных методов,
которые были годная только для первых его проявлений. Таким
образом этот основной переворот должен непременно совер¬
шиться во всем своем объеме, и если положительной философии
остается сделать еще какое-нибудь большое завоевание и под¬
— 485 —
чинить еще какую-нибудь область интеллектуального цар¬
ства. то можно быТь уверенным, что и там преобразование со¬
вершился, как оно совершилось во всех других областях;
было бы, очевидно, непоследовательно предполагать, что .чело¬
веческий дух, столь склонный к единству методов, сохранит
па неопределенное время для одного класса явлений свой перво¬
бытный способ .рассуждения, после того как для всех остальных
явлений оп принял новый, прямо противоположный ход иссле¬
дования.
Итак, все приводится к простому вопросу о том, обни¬
мает лк все разряды явлений положительная философия, которая
в последние два века получила такое широкое распространение.
Очевидно, нет,' и поэтому предстоит еще большая научная работа
для того, чтобы да1гь положительной философии характер уни¬
версальности, необходимой для окончательного ее построения.
Действительно, в четырех только что названных главных
категориях естественных явлений, т.-е. явлениях астрономиче¬
ских, физических, химических и физиологических, можно заме¬
тить существенный пропуск, именно явлений социальных, кото¬
рые, хотя и входят неявно в чиелр явлений физиологических,
но заслуживают, однако, как по своей важности, так и по .осо¬
бенным трудностям их изучения, выделения их в особую каТс-
горшо. Эта последняя группа понятий, Относящихся к наиболее
частным, наиболее сложным и наиболее зависящим от других
явлениям, благодаря этому одному обстоятельству должна была
совершенствоваться медленнее всех других, даже если бы и
пе было тех особых неблагоприятных условий, которые мы
рассмотрим позднее. Дак бы то ни было, очевидно, что со¬
циальные явления не вошли еще в область положительной фило¬
софии, и теологические и метафизические методы, которыми
при изучении других родов явлений никто по пользуется пи как
средством исследования, пи даже как приемом аргументации, до
сих пор и в том и в другом отношении только одни и приме¬
няются при изучении социальных явлений, хотя недостаточность
этих методов вполне сознается всеми разумными людьми, уто:
мленпыми бесконечными и пустыми пререканиями между божс-
ствеиным правом и главенством парода.	4
Итак, вот очень крупный, по, очевидно, единственный про¬
пуск, который Надо заполнить, чтобы закончить построение
положительной философии. Теперь, когда человеческий дух со¬
звал небесную фиаику и физику земную, механическую и хими¬
ческую, а также и физику органическую, растительную и жи-
— 486 —
потную, ему остается только закончить систему наблюдатель¬
ных наук созданием социальной физики. Такова в настоя¬
щее время самая крупная и самая настоятельная во многих
существенных отношениях потребность нашего ума, и такова,
я осмеливаюсь это сказать, первая и особая цель этого курса.
Относящиеся к изучению социальных явлений идеи, которые
я попытаюсь изложить, и зародыш которых можно, как я на¬
деюсь, найти даже в этой лекции, не имеют целью тотчас же
дать социальной физике ту же степень соверщенства, какую
имеют уже более ранние отрасли положительной философии;
такое намерение было бы, очевидно, несбыточно, так как даже
эти последаше проявляют относительно развития своего огромное
и притом совершенно неизбежное неравенство.
(Мои идеи должны будут только придать последнему классу
наших познаний тот положительный характер, который уже
имеют другие пауки. Если только это условие будет в действи.-
тельностп выполнено, современная философская система во всей
своей совокупности будет поставлена на прочное основание,
так как тогда не будет существовать ни одного доступного
наблюдешпо явления, которое не входило бы в одну из уста-
новлешгых выше пяти великих категорий явлений: астрономиче¬
ских, физических, химических, физиологических й социальных.
После того как все наши понятия станут однюродцыми, фило¬
софия окончательно aocritnieT положительного, состояния;
она не будет уже в состоянии изменять свой характер, и
ей останется только развиваться бесконечно путем новых, по¬
стоянно увеличивающихся приобретений, которые явятся не¬
избежным результатом новых наблюдений и более глубоких раз¬
мышлений.
Полущив, таким образом, характер универсальности, кото¬
рого опа еще не имеет, положительная философия, сохраняя
свое естественное превосходство, будет в состоянии вполне за-
MCiniTb теологическую и метафизическую философии, универ¬
сальность которых в настоящее время является их единствен¬
ным истинным достоянием, и которые, потеряв свое преимуще¬
ство, бу’дут иметь для наших потомков только чисто историче¬
ский интерес.
После такого объяснения специальной цели этого курса
легко уже понять его вторую общую цель, которая делает
сто курсом положительной философии, а не только курсом со¬
циальной физики.

— 4S7 -
Действительно, так как построение социальной физики за¬
вершает систему естественных наук, то становится возможным
П даже не.обходимьш подвести итоги всем приобретенным позна¬
ниям, достигшим к этому времени определенного и однородного
состояния, ’гтобы согласовать их и представить как ветви одного
дерева, а не продолжать считать их за отдельные тела'.
С этой именно целью, прежде чем приступить к изучению
социальных явлений, я последовательно, в указанном выше энци¬
клопедическом порядке, рассмотрю существующие уже различ¬
ные положительные науки.
j\ln? кажется, что незачем предупреждать о том, что здесь нс
может быть и речи о ряде специальных курсов по отдельным
главным отраслям естественной философии. Не говоря уже и
времени, необходимом для подобного предприятия, ясно, что
подобное намерение не может быть осуществлено мной, и, ка¬
жется, я могу сказать, — йикем другим при современном нам
состоянии образования человечества. Совсем наоборот, для пра¬
вильного понимания курса подобного настоящему требуется
предварительное изучение отдельных наук, которые в нем будут
рассмотрены. Без этого очень Трудно понять и совершенно
невозможно оцепить те философские размышления, которым
будут подлежать различные пауки. Одним словом, я предпо¬
лагаю изложить “курс положительной философии, а
пе курс положительных наук. Я рассматриваю здесь каждую из
■основных паук только по отношению ко всей положительной
системе и по характеризующему ее духу, Т.-е. дак по отноше¬
нию К ее более важным методам, так и по '.отношению к ее
главным результатам. .Чаще всего я буду даже вынужден огра¬
ничиться указанием на последние, пользуясь специальными ис¬
следованиями, п постараюсь затем определить их важность.
Чтобы резюмировать указания относительно двойной цели
этого курса, я должен заметить, что оба предмета, специаль¬
ный и общий, хотя и различны сами по себе, но по необходи¬
мости нераздельны, так как, с одной Стороны, невозможно пред¬
ставить себе курса положительной философии без социальной
физики, ибо, в таком случае, положительной философии недо¬
ставало бы одного из ее существенных элементов, и, благодаря
этому*, опа не имела бы этого -характера всеобщности, кото¬
рый должен быть ее главным атрибутом, и который отличает
наше настоящее исследование от ряда специальных работ. С дру¬
гой стороны, возможно Ли с уверенностью приступить к по¬
ложительному изучению социальных явлении, если ум пе под¬
— 488 —
готовлен еще глубокими размышлениями над положительными
методами, испытанными уже в приложении к менее сложным
предметам, и, сверх того, не вооружен знанием главных законов
других явлений, которые оказывают более или менее прямое
влияние на явления социальные.
Несмотря на то, чДо не все основные пауки внушают оди¬
наковый интерес неразвитым умам, нет, однако, ни одной, -ко¬
рой можно было бы пренебречь в исследовании, подобном
предпринятому нами- Что же касается их Значения для блага
человечества, то, крпечпо, все науки, если их рассмотреть
глубже, оказываются равными. Науки, результаты которых на
первый взгляд представляют меньший интерес с практической
точки зрения, неотразимо влекут к себе или высоким совершен¬
ством своих методов, пли. тем, что они составляют необходимую
основу для других наук. О^б этом замечании я буду иметь
случай поговорить особо в следующей лекции.
Чтобы насколько возможно предупредить всякие неправиль¬
ные толкования, которые. можно ожидать по поводу столь но¬
вого курса, каким является настоящий, я считаю нужным к пре¬
дыдущим объяснениям присоединить еще несколько соображе¬
ний, относящихся непосредственно к всеобщности специальных
познаний, которую певдум!чивые судьи могут счесТь тенденцией
этого курса, и которая вполне справедливо признается совер¬
шенно протцвной истинному духу положительной философии.
Эти соображешгя получат еще большее значение поточу, что
ош! представят’ дух положительной философии г повой точки
зрения, которая может окончательно разъяснить общее о ней
понятие,
В первобытном состоящий наших познали'! пе существует
правильного разделения умственного труда, и одни и Те же
лица одновременно занимаются всеми пауками. Такая органи¬
зация человеческого труда, сначала неизбежная и даже необ¬
ходимая, как мы это докажем позже, понемногу изменяется по.
мере развития отделыгых разрядов понятий. По закону, необхо¬
димость которого очевидна, каждая отрасль научного знания
незаметно отделяется от общего ствола, как только опа разра¬
стается настолько, чтобы выдержать отдельную обработку,
т.-еа как только опа сделается способной сама по себе занимать
умы нескольких человек.
Это!му разделению различных видов исследований между
несколькими разрядами ученых мы и обязаны тем удивитель¬
ным развитием, которого в наши дни достигла каждая отдель-
— 489 —
пая отрасль человеческого знания, и которое делает в настоя¬
щее время, очевидно, невозможной универсальность научных
псследовашй, столь легкую и обычную в древности.
Одщщ словом, разделение умственного труда, все более
и более совершенствуемое, является одним из самых важных
и характерных атрибутов положительной философии.
Но, признавая вполне поразительные результаты этого раз¬
деления труда, видя отныне в нем истинную основу организации
ученого мира, невозможно, с другой стороны, не «почувствовать,
огромных неудобств, которые оно, при тщсТоящем его состоя¬
нии. порождает, благодаря чрезмерной узости идей, исключи¬
тельно занимающих каждый! отдельный ум. Этот печальный
факт, конечно, неизбежен и до некоторой Степени привходит
в самый принцип разделения труда, так что мы в этом отноше¬
нии никакими мерами не сравнимся с древнцмй, превосходство
которых, однако, 'Происходило, главным образом, вследствие
ограниченности объема их познаний.
Однако, мне кажется,, .что подходящими мерами можно из¬
бежать самых гибельных последствий чрезмерной специали-
зашш, не вредя при этом живительному действщо разделения
исследований. Необходимо этим заняться серьезно, ибо указан¬
ные неудобства, которые уже по своей/природе стремятся все
более и более увеличиваться, становятся очень заметными. По
всеобщему признанию установленные ради достижения высшей
степени совершенства наших работ деления различных отраслей
естествешюй философии, в конце концов, пе могут не считаться
искусственными. Не будем забывать' и того, .что, несмотря па
такое -признание, в ученом мире очень мало людей, которые
охватывали бы совокупность понятий одной науки, в свою оче¬
редь составляющей только часть великого целого. Большин¬
ство же вполне довольствуется специальным изучением более
или менее обширной части одной определенной пауки, мало-
заботясь об отношении их работ к общей системе положитель¬
ных знаний. Поспешим исправить это зло, пока оно не сделалось
еще тяжелее. Примем меры1, чтобы, в конце концов, дух чело¬
века не потерялся в мелочах. Не будем скрывать1 аг себя, что
здесь-то и находится слабый пункт положительной философии,
на который с некоторой надеждой па успех могут произвести
нападение сторонники теологической! и метафизической фило¬
софии.
Действительное средство остановить разъедающее влияние,
которым слишком' большая специализация отдельных исследо-
— 490 —
вапий угрожает интеллектуальной будущности, состоит, конечно,
не в возвращении к прежнему смешению труда, которое за¬
ставило бы человечество пойти назад и которое к счастью сде-
лалось теперь вообще невозможным.
Наоборот, это средство состоит в усовершенствовании са¬
мого разделения труда. Достаточно, действительно, изучение
тобших положений паук обратить еще в отдельную самостоя¬
тельную науку. Пусть новый ряд ученых, получивших подо¬
бающую подготовку, не отдаваясь специальному изучению ка¬
кой-нибудь отдельной отрасли естественной философии, но осно¬
вываясь на знакомстве с общим состоянием положительных
паук, посвятит себя исключительно точному определеншо духа
этих паук, исследованию их соотношений и связи друг с дру¬
гом, 1шзведешпо, если таковое возможно, присущих им прин¬
ципов к наименьшему числу общих принципов, постоянно сле¬
дуя при этом основным правилам положительного метода. Пусть
в то же время другие ученые, с помощью образования, напра¬
вленного па ознакомление с совокупностью положительных зна¬
ний, получат возможность, прежде чем взяться за своп спе¬
циальные исследования, воспользоваться светом, проливаемым
учеными, занимающимися общими положениями наук, и в свою
очередь исправляют полученные теми результаты: это и есть
То положение вещей, к которому современные ученые прибли¬
жаются все более и более. Как только оба эти требования бу¬
дут исполнены, — а возможность этого очевидна', — разделение
паушгого труда без всякой опасности может быть доведено
до той степени, которой потребует развитие отдельных отраслей
знания. При существовании особого, постоянно проверяемого
всеми другими, класса ученых, на обязанности которых исклю-
чительнс и постоянно лежало бы установление связи каждого
нового открытия с общей системой, пе будет более основания
бояться, .что слишком большое внимание к частностям поме¬
шает охватить целое. Одним словом, после этого организация
научного мира будет вполне закончена и будет развиваться
беспредельно, сохраняя постоянно все тот же характер.
Образовать из изучения общих научных положений осо¬
бый отдел всего умственного Труда, значит только распростра¬
нить' приложение того же принципа разделения, который после¬
довательно создал отдельные специальности, так как до тех
пор, пока положительные науки были мало развиты, их взаим¬
ные отношения пе имели такого значения, чтобы вызвать, систе¬
матически, по крайней мере, появление особого класса работ.
— 491 —
и необходимость этой! новой науки не была особенно 'настоя¬
тельна; в настоящее же время каждая из наук настолько раз¬
вилась, .что изучите их взаимных отношений! может дать ма¬
териал для целого ряда исследовашш, а вместе с тем новая
наука становится необходимой для того, чтобы предупредить
разрозненность человеческих понятий.
Так именно я понимаю назначение положительной филосо¬
фии в общей системе паук положительных в точном смысле
этого слова. Такова, по крайней мере, цель этого курса.
Теперь, после того, как я попытался определить общий
дух курса положительной философии, насколько это было воз¬
можно при первом обзоре, чтобы сообщить картине действитель¬
ный! ее характер, считаю нужным бегло указать на главную
пользу, которую подобная работа может принести прогрессу
человечества, если все существенные условия будут надлежа¬
щим образом выполнены. Этот последний! ряд соображений я
ограничу указанием четырех основных свойств.
Во-первых, изучение положительной философии, рассматри¬
вающей результаты деятельности наших умственных способ¬
ностей, дает нам единственное рациональное средство обнару¬
жить логические законы человеческого ума, к отыскашпо кото¬
рых до сих пор применялись средства, весьма мало для. того
пригодные.
Чтобы разъяснить вполне мое мнение ио этому предмету,
я должен сперва напомнить весьма важное философское поня¬
тие, высказанное г. де-Бленвиллем в прекрасном введешш к его
«Общим принципам сравнительной анатомии».
Он говорит, что всякое деятельное существо, и в особенно¬
сти всякое живое существо, во всех своих проявлениях
может быть изучаемо с двух точек зрения, в статическом
и динамическом отношениях, т.-е. как существо, способное дей¬
ствовать, и как действующее па самом деле. Ясно, что все
соображения, которые можно представить, непременно войдут
пли в тот или в другой разряд. Применим теперь это блестящее
основное положение к изучению отправлений нашего ума.
Прп рассмотрении этих функций со статической точки
зрения, их изучение может состоять только в определении ор¬
ганических условий!, от которых они зависят, и образует, таким
образом, существенную часть анатомии и физиологии. Если же
их рассматривать с динамической Точки зрения, то вопрос при¬
водится к изучешпо действительного хода работы человече¬
ского ума путем исследования приемов, примененных в свое
— 492 —
время к приобретению различных" точных знаний, что по суще¬
ству и составляет главный предмет положительной философии,
как я ее определил в этой лекции. Одним словом, смотря
па;научные теории как на великие логические факты, мы Только
путем глубокого наблюдения этих фактов можем подняться до
понимания логических законов.
Таковы, очевидно, два единственные общие приема, по¬
полняющие друг друга, с помощью которых можно получить
некоторые истинные рацпопалй/йле познания относительно интел¬
лектуальных явлений.
Отсюда видно, что здесь совсем нет места для той ложной
психологии, представляющей последнее виддизМепигИс теоло¬
гии, которую так* безуспешно пытаются теперь оживить и ко¬
торая, не обращая внимания Ни па физиологическое изучение
наших Мыслительных органов, ни па наблюдение рациональных
процессов, действительно руководящих нашими научными ис¬
следованиями, стремится открыть основные законы человече¬
ского духа, рассматривая их? самих по себе, т.-е. превращая
в полную абстракцию и причины и Следствия.
Положительная философия приобрела своё прёвосходство
понемногу, начиная со времени Бэкона; теперь опа, хотя иногда
и косвенно, получила такое влпяшю па умы, оставшиеся даже
наиболее чуждыми се колоссальному развитию, что метафи¬
зики, занимающиеся изучением нашего разума, могли надеяться
замедлить падение своей Мнимой науки; только пытаясь пред¬
ставить и свои ХоктрпПЫ основанными 'как бы па наблюдении
фактов. С этой целью они в последнее время, с помощью очень
страшюго ухищрения, предложили отличать два равно важные
рода Наблюдения, внешнее л внутреннее, из которых последнее
предназначено исключительно для изучения интеллектуальных
явлений. Здесь не место вдаваться в подробный разбор этого
основного софцзма, и я .ограничусь указанием на главное сооб¬
ражение, котор'ое покажет ясно, что это прямое созерцдине
духа в самом себе есть чистейшая иллюзия..
Недавно еще считали, что для обьяснешш "зрения достаточно
указать, что световое (действие тел рисует на' ретине изобра¬
жения, представляющие собой' внешние формы и цвета1. На это
физиологи основательно возражали, что если бы световые впе¬
чатления Действовали как картины, то нужно было бы иметь
еще один глаз, чтобы видеть их. Не применимо ли то же воз¬
ражение еще более в дашюм случае?

— 493 —
В самом деле, понятно, что в силу неизбежной необходимости
человек Может прямо наблюдать всякого рода явления, кроме
происходящих в нем самом. Кто будет тут наблюдать? Отно¬
сительно моральных явлмшЙ еще можно допустить, что человек
в состоянии наблюдать (в самом себе свои страсти, если исхо¬
дить из основанного на анатомии соображения, что органы,
через посредство коих паши страсти проявляются, отделены от
органов, предпазпа'чешгых для производства наблюдений. Но
если бы даже каждый цз нас имел случай сделать над собой
подобные наблюдения, то они, очевидно, никогда пе имели бы
большой научной ценности, и лучшим средством изучения стра¬
стей все же останется наблюдение вне себя, ибо всякое очень
ярко выраженное состояние страсти, т.-е. как раз то, которое
всего важнее было бы исследовать, является, конечно, несо-
вместпмым с состоянием, паблюдсшгя. Что же касается такого же
наблюдения мыслительных явлений в самый момент их осущест¬
вления, * то это, очевидно, невозможно. Мыслящий человек не
может разделиться на две половины, Из которых одна будет
мыслить, а другая наблюдать за мышлением. Как может быть
произведено наблюдение в случае, когда наблюдающий и на¬
блюдаемый органы Тождественны.
Итак, этот мнимый психологический метод по самому своему
основанию не имеет никакого значения.
Обратим также внимание на то, к каким глубоко противо¬
речащим друг другу процессам он нас сразу приводит. С одной
стороны, вам советуют насколько возможно изолировать себя
от всяких впеппшх ощущений, и в особенности избегать ум-
ствспной работы, ибо что станется с внутренним иаблюде-
пием, если вы будете заниматься хотя бы самым простым вычисле¬
нием. С другой же стороны, после того как вы путем, различных
предосторожностей достигнете, наконец, этого совершенного со-
стояшы умственного сна, вы должны заняться созерцанием, дей¬
ствий, совершающихся в пашем уме, когда там ничего не со¬
вершается. Нет сомнения в том, .что паши потомки когда-пцбудь
увидят такие претензии в комедии.
Результаты такого странного способа наблюдения вполне со¬
ответствуют его принципу. Уже две тысячи лет метафизики
занимаются подобным образом психологией, и до сих нор они
пе согласилйсь ни на одном понятном и твердо установленном
положешш. Даже теперь они разделены па множество школ,
беспрерывно спорящих о первых элементах их доктрин. Вну¬
треннее и а б л ю д е п и е порождает почти столько же разно¬
— 494 —
речивых мнений, сколько есть людей, верящих, что они им
занимаются.
Настоящие ученые, люди, преданные положительным пс-
следовашиш, до сих пор напрасно просят этих психологов ука¬
зать хоть на одно истинное открытие, больщое или маленькое,
которым мы были бы обязаны их прославленному методу. Эго
пе значит, что они не принесли абсолютно никакой! пользы
общему npoi'peccy нашего знания, пе говоря уже о важной
услуге, которую они оказали, поддерживая деятельность на¬
шего ума в такую эпоху, когда он не мог nai'irn для себя
более питательной пищи. Можно, однако, утверждать, что все,
что в их сочинениях, по счастливому выражению знаменитого
положительного философа (Кювье), не состоит из метафор, при¬
нимаемых за рассуждения, а выражает собою какое-нибудь ис-
тшшое положение, найдено не с помощью их мнимого метода,
а было получено путем действительных наблюдений над дви-
женисм человеческого духа,—наблюдений, которым от времени
до времени развитие наук давало почву.
Но даже и эти положения, очень малочисленные, провоз¬
глашаемые с Таким шумом, самым появлением своим обязанные
только измене пикологов собственному миимрму методу, чаще
всего оказываются или слишком преувеличенными, или весьма
неполными, и стоят ниже сделанных учеными без всякого само¬
восхваления замечаний о приемах, которыми они пользуются.
Легко было бы привести .несколько поразительных тому при¬
меров, если бы я не боялся слишком растянуть это рассужде¬
ние; .припомните, между прочим, что сталось с теорий! знаков.
Соображения, которые я только ,что изложил, говоря о науке
рассуждения, еще более очевидны, если- ж приложить к искус¬
ству рассуждения.
Действительно, если дело идет lie только о том, чтобы
знать, ,что такое положительный метод, а чтобы иметь глубокое
и ясное понятие о нем и быть в состояшш применять его на
деле, то его надо рассматривать в действии, т.-с. надо изучать
различные приложения этого метода, уже сделанные до сих
пор человеческим духом. Одним словом, очевидно, что только
путем философского изучения паук можно достигнуть этого ре¬
зультата. Метод не может быть изучен отдельно от цсслодова-
1шй, при 'которых он был применен: шщче получается наука
мертвая, неспособная обогатить ум людей, над ней! работающих.
Все, что, рассматривая метод абстрактно, можно о нем сказать,
сводится к расплывчатым общим местам, которые не могут ока¬
— 495 —
зать влияния па ум человека. Установив прочно, в виде лот-
ческого тезиса, что все наши познания должны быть основаны:
на наблюдении, ’п*о мы должны переходить (го от фактов к.
принципам, то от принципов к фактам, и еще несколько подоб-:
пых афоризмов, мы б!удем понимать метод гораздо хуже, чем
тот, Кто сколько-нибудь глубже, даже бе? всякого философского-
намерения, вник хоть в ’одну положительную пауку. Благодаря
непониманию этого важного фа'кта, наши психологи начали при¬
нимать свои мечты за науку, думая, что одним чтением правил
Бэкона и рассуждений ДеКарта они постигли положительный
метод.
Я не знаю, будет ли возможно в будущем составить a priori;
надлежащий обзор -методов независимо от философского из¬
учения наук, но я вполне убежден в том, что подобное пред--
приятие неисполнимо теперь, так как общие логические при¬
емы еще не могут быть достаточно полно объяснены независимо
от их применения. Я решаюсь кроме того сказать; что если,
даже в будущем это предположение будет приведено в испол¬
нение, что можно еще себе представить, то только путем пра¬
вильного применения научных приемов модою будет создать
хорошую систему интеллектуальных привычек, что и соста¬
вляет существенную цель изучения методов. Теперь мне не¬
зачем более Настаивать на этом предмете, к которому, мы бу¬
дем .часто возвращаться в течение этого курса, и по поводу
которого я представлю новые замечания в следующей лекцшь
Итак, первым важным и прямым результатом положительной
философии должно быть проявление путем опыта законов, ко¬
торым следуют в своей деятельности паши умствешнде отпра¬
вления, а, следовательно, и точное познапие общих правил,
способных верно вести нас в поисках за истиной.
Вторым 1не менее важным, но еще более интересным след¬
ствием, которое необходимо повлечет за собой прочное
обоснование положительной философии, определение коей дано в
этой лекции, является руководящая роль ее во всеобщем пре¬
образовании пашей системы воспитания.
В самом деле, здравомыслящие люди уже теперь едино¬
гласно пр.цзнают необходимость замены нашего, по существу
своему все еще теологического, метафизического и литератур¬
ного воспитания, воспитанием положительным, соответ¬
ствующим духу пашей эпохи и применимым к потребностям
современной цивилизации. Различные попытки, усиливавшиеся
все более и более в последний век, а особенно в наше время,
— 490 —
распространять и постоянно расширять положительное обучение,
попытки, которым различные европейские правительства посто¬
янно и охотно оказывали свое содействие (пли даже предприни¬
мали их сами), доказывают, что со всех сторон само собою
зарождается желание действовать в этом направлении. Но, по¬
могая насколько возможно этим полезным попыткам, не следует
скрывать от себя, чТо при настоящем состоянии наших идей
•они не имеют ни малейшей надежды достигнуть своей главной
цели', — полного перерождения всеобщего образования. Ибо ис¬
ключительная специализация и ясно выраженное стремление к
•обособлению, которые до сих пор характеризуют наши приемы
погашать и разрабатывать науки, оказывают, конечно, большое
влияние на способ преподавания их. Если кто-нибудь задумает
в настоящее время изучить главные отрасли естественной фило¬
софии для того, чтобы составить себе общую систему положи¬
тельных идей, то ой будет принужден изучать каждую на¬
уку отдельно, пользуясь теми же приемами и с темп яге по¬
дробностями, как если бы он хотел сделаться специалистом-
астрономом, химиком и т. п., чТо делает положительное обра¬
зование почти невозможным и по необходимости крайне несо¬
вершенным даже для самых сильных умов, находящихся в са¬
мых благоприятных условиях. Подобный образ действий при
применении к всеобщему образованию оказался бы, конечно,
чистейшей бессмыслицей!, а между тем последнее безусловно 'тре¬
бует совокут&гости положительных, идей по всем главным клас¬
сам явлешй природы. Этой-то совокупности идей и суждено,
в более пли менее широких размерах, стать даже в народных
массах постотшой основой человеческих соображений, со¬
здать, одним словом, общий дух наших потомков. Чтобы есте¬
ственная философия могла завершить уже столь подготовленное
преобразование интеллектуальной системы, необходимо, следо¬
вательно, чтобы входящие в ее состав науки представлялись
всем отдельными ветвями, выходящими из одного ствола, и
прежде всего были сведены к тому, что составляет их суть, т.-е.
к их главным методам и наиболее важным, результатам. Только
при таком условии преподавание наук может сделаться у нас
основанием новой! действительно рациональной системы всеоб¬
щего образования. Пусть затем к этому начальному образо¬
ванию присоединяются различные специальные научные заня¬
тия, соответствующие тем специальным формам образования,
которые должны следовать за общим, — в этом отношении, оче¬
видно, не может возникать никаких сомнений. Но главное со-

— 497 —
обряжение, па которое я хотел здесь указать, состоит в том,
.что все эти специальные занятия были бы, конечно, недоста¬
точны для действительного обновления системы нашего образо-
вщшя, если бы они не опирались на предварительное общее
образование, представляющее прямой результат определенной
в этой лекции положительной философии.
Специальному изучению общих положений наук суждено
не только преобразовать воспитание, но и способствовать про¬
грессу отдельных положительных наук; это-то и составляет
третье основное свойство, на которое я желаю указать.
Действительно, деление, которое мы устанавливаем между
науками, хотя и пе вполне произвольно, как некоторые это
думают, однако, по существу своему является искусственным.
На самом деле, предмет всех исследований одшх, и мы подраз¬
деляем его только с целью обособил» встречающиеся при его
изучении затруднения, чтобы потом лучше справиться с ними.
Часто случается поэтому, что, вопреки нашим классическим
подразделениям, важные вопросы требуют известного соеди¬
нения нескольких специальных тдчек зрения, которое нельзя
осуществить при теперешнем состоянии научного мира; это
обстоятельство иногда принуждает оставлять эта вопросы без
ответа гораздо долее, чем это необходимо. Подобное неудоб¬
ство должно в особенности возникать по отношению к наиболее
существенным положениям каждой науки в частности. Можно
без труда привести весьма интересные в этом отношении при¬
меры, что я и буду заботливо делать по мере того, как есте¬
ственное развитие этого курса будет нам представлять их.
Я мог бы указать в прошлом на один особенно заслужи¬
вающий! упоминания пример, остановивпшсь па удивительной
концепции аналитической! геометрии Декарта. Это крупное от¬
крытие, которое совершенно изменило вид математических наук,
и в котором надо видеть истинное основание всех позднейших
ее огромных успехов, есть только результат сближения двух
наук, рассматривавшихся до тех пор отдельно. Но мое. заме¬
чание будет убедительнее, если мы обратимся к вопросам еше
неразрешенным.
Я ограничусь указанием на весьма важное в химии учение
об определенных пропорциях.
Конечно, возникший в последнее время по поводу основ-
пого положения этой теории спор, каково бы ни было его
видимое положение, не может еще считаться законченным на¬
всегда, ибо, как мне кажется, тут дело идет не о простом хими-
Книга для чтения по истории Философии.	32
— 493 —
ческом вопросе. Я считаю возможных! высказать, что для по¬
лучения действительно окончательного решения, т.-е. чтобы
определить, должны ли мы считать Лаконом природы то, что
молекулы постоянно соединяются в опредслшшых отношениях,
нам нужно будет соединить химическую точку зрения с физио¬
логической. Это положение подкрепляется тем, что даже по
признанию знаменитых химиков, которые наиболее потрудились
над созданием, этой теории, относительно нее можно только ска¬
зать, что она постоянно подтверждается составом неорганиче¬
ских тел, по почти также часто опровергается составом орга¬
нических ч'ел, и распространить ее па последние, как оказы¬
вается, до с,их пор совсем невозможно.
Итак, йе следует ли прежде, чем возводить эту теорию в
основной- принцип, отдать себе отчет в этом весьма важном
исключении. Не подчиняется ли и она тому общему характер¬
ному свойству органических тел, в силу которого ни в одном
из их проявлений нельзя установить неизменных чисел. Как бы
то шг было, для окончательного решения в. ту или другую
сторону этого велйкого вопроса естественной философии оче¬
видно необходим новый ряд соображений, принадлежащих оди¬
наково и к химии, и к физиологии.
Я счИтаю полезным указать здесь еще один пример того
же рода, который принадлежит, однако., к более специальному
классу исследований и еще убедительнее показывает значе¬
ние положительной философии для разрешения вопросов, тре¬
бующих совместного применения нескольких наук. Я заимствую
его также из химии. Дело идет о неразрешенном еще до сих
пор вопросе, должен ли азот при теперешнем состоянии на¬
ших познаний считаться простым или сложным телом. Вы
знаете, на основании какцх чисто химических соображений зна¬
менитому Берцелиусу удалось поколебать мнение всех химиков
относительно простоты этого газа. Но я не премину обратить
особеппосв Ниманне'на то влияние, которое, по драгоценному
признанию самого Берцелиуса, оказало на его взгляд физиоло¬
гическое наблюдение, что в состав тканей животных, питаю¬
щихся песодержащими азота веществами, входит столько же
азота, сколько у животных плотоядных. Из этого действительно
ясно, что для решения вопроса о том, простое ли тело азот или
сложное, необходимо придется прибегнуть к помощи физио¬
логии, и к чисто химическим соображениям присоединить ряд
новых исследований об отношении между составом живых тел
и поглощаемой ими п.цщей.

— 499 —
Теперь было бы неуместно увеличивать число примеров
таких задач, которые могут быть разрешены только совмест¬
ными усилиями нескольких наук, изучаемых ныне независимо
одна от другой.' Только что приведенные случаи достаточно
ясно показывают важность той функции, которую предстоит
выполнить в совершенствовании каждой отдельной естествен¬
ной науки положительной философии, предназначаемой прежде
всего для постоянного подготовления таких комбинаций, кото¬
рые не могли бы создаться без нее.
Наконец, четвертое и последнее основное свойство науки,
названной! мной положительной! философией, па которое я дол¬
жен указать теперь же, и которое по своему громадному прак¬
тическому значению должно более всего привлечь к ней все-
общее внимание, состоит, в том, что положительную философию
можно считать единственной прочной основой общественного
преобразования, имеющего положить конец тому критическому
состоянию, в котором так давно уже находятся наиболее циви¬
лизованные народы. Последняя часть этого курса будет спе¬
циально посвящена установлению и самому широкому развитию
этого положения. По общим! очертанием той! громадной кар¬
тины, которую я взялся наметить в этой лекции, недоставало' бы
одного из самых характерных ее элементов, если бы я не указал
здесь на столь существенное соображение.
Нескольких самых простых замечаний! будет достаточно для
оправдания того, что в таком определении может показаться
слишком притязательным.
Но читателям этой книги я пе считал бы нужным доказы¬
вать, что идеи управляют и переворачивают мир, или, другими
словами, что весь социальный! механизм действительно осн. высаег-
ся на убеждениях. Опи хорошо знают еще и то, что великий!!
политический и моральный кризис современного общества за¬
висит в конце концов от умственной анархии. Наша опасней¬
шая болезнь состоит в глубоком! разногласии умов относительно
всех основных вопросов жизни, твердое отношение к кото¬
рым является первым условием истинного социального порядка.
До тех пор, пока отдельные умы не примкнут единогласно
к известному числу общих идей, с помощью которых можно было
бы построить общую социальную доктрину, нельзя скрывать
от себя, что народы останутся по необходимости в совершенно
революционном состоянии и, несмотря ни па какие полити¬
ческие паллиативы, будут вырабатывать только временные
учреждения. Равным образом достоверно и то, что если только
32*

— 500 —
такое единение умов иа почве общности принципов со¬
стоится, то соответствующие учреждения создадутся сами есте¬
ственным образом, без всякого тяжелого потрясения, так как
самый главный беспорядок рассеется благодаря одному этому
факту. На это обстоятельство и долмою быть направлено глав¬
ное внимание всех тех, которые понимают все значение дей¬
ствительно нормального положения вещей.
Теперь, с той высокой точки зрения, которой мы посте¬
пенно достигли с помощью различных соображений, высказан¬
ных в этой лекции, нам уж'е не трудно сразу характеризовать
определенно, во всей его глубине, современное состояние об¬
ществ, и установить, каким образом можно произвести в нем
существенные изменения.
Пользуясь основным законом, провозглашенным в начале
этой лекции, я считаю возможным Точно резюмировать все
сделанные относительно совремешюго положения общества за¬
мечания, сказав просто, что существующий теперь в умах бёс-
пррядок в конце концов-зависит от одновременного применения
трех совершенно несовместимых философий: Теологической, ме¬
тафизической и положительной. На1 самом деле ведь очевидно,
что если бы одна из этих философий достигла полного и все¬
общего главенства, то получился бы определенный социальный
порядок, аюгда как зло 'состоит именно в отсутствии какой бы
то пи было нстципой организации.
Именно, это одновременное существование Трех противо¬
речащих друг другу философий и препятствует безусловно со¬
глашению по какому бы то нц было важному вопросу. Если такой
взгляд правилен, то остается только узнать, какая фдлософщ!
по природе вещей может и должна победить, а затем всякий
разумный .человек, каковы бы ни были его личные мнения до
анал)иза этого вопроса, должен постараТъёя содействовать успеху
ее. Как только исследование будет доведено до этих простых
положений, результат его не долго будет оставаться неопреде¬
ленным, так как на основании различных соображений, из кото¬
рых главнейшие указаны в этой лекции, видно, что положи¬
тельная философия при естеОгвенном: ходе вещей одна только
и может победить. Она одна уже много веков постоянно про¬
грессировала, тогда как ее антагонисты постоянно падали.
Справедливо ли это или Нет, вопрос не важный; самый факт
неоспорим, и этого вполне достаточно. О нем можно сожалеть,
но его нельзя отрицать, и, следовательно, им нельзя пренебре¬
гать, не рискуя перейти в область праздных соображений. Этот
всеобщий переворот человеческого духа теперь уже почти за¬
— 501 —
кончен, и остается Только, как я уже объяснил, пополнить
положительную философию, включив в нее изучение социаль¬
ных явлений, и затем привести ее в одну систему однородных
доктрин. Когда эта двойная работа достаточно подвинется впе¬
ред, торжество положительной философии наступит само собой!
и восстановит порядок в; обществе.
Ясно выражешюе предпочтение, которое почти все умы,
начиная от самых возвышенных и до самых вульгарных, ока¬
зывают теперь положительным познаниям пред неясными и ми¬
стическими понятиями, достаточно предсказывает, какая встреча
ожидает положительную философию, когда опа приобретет
единственное недостающее ей качество, т.-е. подобающую ей
всеобщность.
Одним словом, в настоящее время теологическая и мета¬
физическая философия оспаривают друг у друга задачу пре¬
образования общества, совершенно непосильную И той и другой;
только между шпщ и вдет борьба в этом отношении. Поло¬
жительная философия до сих пор вмешивалась в борьбу только
для того, чтобы подвергать критике и ту и другую, и успела
совершешю лишить их всякого доверия.
Приведем же ее, наконец, в такое состояние, чтобы она могла
принять активное участие, и не будем останавливаться более
на сделавшихся бесполезными спорах. Завершая обширное ум-
ствешюе здание, начатое БэконоМ, ДекарТом и Галилеем, прямо
создадим систему общих идей, которую положительной фило¬
софии суждено поставить навсегда во главе рода человеческого,
и революционный кризис, мучащий цивилизованные народы,
будет совершешю закончен.
С этих четырех главных Точек зрения я и счел нужным
указать теперь же па благотворное влияние положительной
философшг, чтобы представить существенное дополнение к об¬
щему опредслещцо, которое я попытался дать выше.
Прежде чем кончить, я желаю обратить внимание еще на
одно соображение, которое, как мне кажется, поможет избе¬
жать, насколько возможно, ошибочного с самого начала пони¬
мания природы этого курса.
Признавая целью положительной философии приведение в
одну систему однородных доктрин всей! совокупности приобре¬
тенных человечеством познаний относительно различных клас¬
сов естественных явлений!, я был очень далек от мысли изучать
все эти явления, смотря на 'них, как на различные следств^йя
одного принципа, или считая их подчиненными одному единствен¬
ному закону. Хотя я и должен заняться специальным разбором
— 502 —
этого вопроса в следующей лекции, я считаю нужным уже
теперь заявить об этом, чтобы избегнуть совершенно неосно¬
вательных упреков, которые могли бы быть вследствие непра¬
вильного понимания высказаны мне лицами, если бы они от¬
несли мой курс К числу попыток дать универсальное объясне¬
ние, какими каждый' день дарят нас люди совершенно чуждые
научным методам и знаниям.
Ничего подобного в этом курсе не заключается, и дальней¬
шее его изложение ясно докажет это всем Тем, у кого содер¬
жащиеся в лекции разъяснения могли оставить еще некоторую
долю .сомнения в этом отношении.	'
По моему глубокому личному убеждению все эти попытки
общего объяснения всех явлений одним законом совершенно
бесполезны, даже если их делают наиболее сведущие люди.
Я дуМаю, чТо силы! человеческого духа слишком незначи¬
тельны, а мир слишком сложен для того, чтобы мы хоть когда-
нибудь достигли такого научного совершенства; кроме того,
я нахожу, что обыкновению слишком преувеличивают выгоды,
которые проистекали бы из Такого объяснения, если бы оно
было возможно.
Во всяком случае мне кажется очевидным, что при Тепереш¬
нем состояшш наших знаний мы еще очень далеки от Такого
объяснения, п надо много времени, чтобы подобные попытки
могли оказаться разумными; если мы и можем надеяться когда
бы то ни было добиться этого успеха, то, по мнению моему,
только связывая ‘все явлешш с наиболее общим известным нам
положительным законом, т.-е. с законом тяготения, который
сближает уже часть астрономических явлений с явлениями зем¬
ной физики.
Лаплас высказал мнение, что все химические явления можно
рассматривать только, как простые молекулярные изменения,
происходящие под влиянием ньютоновского притяжения, видо¬
измененного фигурой и взаимным положением атомов. Но не
говоря уже о неопределенности, которая всегда будет сопрово¬
ждать эту теорию, благодаря отсутствию, необходимых данных
относительно шгуТреписго строения тел, почти очевидно, что
трудность применения ее будет так велика, что придется со¬
хранить естественное ныне отделение астронЬмин ‘от химии,
даже признавая его искусственным. Сам Лаплас предложил эту
мысль как простую философскую догадку, которая пе может
в действительности оказать никакого полезного влияния па про¬
гресс'химических знаний. Можно сказать еще более: даже пред¬
полагая, что нам удалось преодолеть эту непобедимую .труд-
— 503 —
иость, мы всс-таки нс достигнем научного единства, так как
вам нужно будет попытаться подчинить тому же закону всю
совокупность явлений! физиологических, что, конечно, окажется
далеко не самой легкой частью этого предприятия. Однако, если
взвесить все хорошенько, гипотеза, с которой МЫ только -что
познакомились, оказывается наиболее благоприятной для этого
■столь желанного единства.
Мне нс нужны дальнейшие подробности, чтобы окончательно
убедить, что цель этого курса совсем пе состоит в том, чтобы
представит!, все явления природы в сущности тождественными,
Несмотря на внешнее их разнообразие.
Положительная философия была бы, конечно, более совер¬
шенна, если бы это положение было справедливо, но такое
условие совсем не необходимо для ее систематического по¬
строения или для осуществления великих и благотворных по¬
следствий, которые, как мы видели, ей! суждено вызвать; не¬
обходимым объединяющим элементом является Только единство
метода, которое, очевидно, может и должно существовать, и
в большей части ее уже установлено. Что же касается самой
доктрины, то в ее единстве пет никакой необходимости; до¬
статочно, чтобы -она была однородна. Поэтому мы в этом курсе
рассматриваем различные классы положительных теорий с двух
точек зрения: единства метода и однородности доктрин. Стре¬
мясь все время к возможному уменьшению числа общих зако¬
нов, необходимых для положительного объяснения естествен¬
ных явлений, что и составляет на самом деле философскую
цель наук, мы будем считать дерзостью надеяться когда бы
то ни было, даже в самом отдаленном будущем, довести это
число до единицы.
В этой лекции я пытался по возможности точно определить
цель и влияние положительной философии. Я отметил, таким
образом, пуш<т, к которому постоянно бкли и будут направлены
все мои усилия как при изложении этого курса, так и во
всех других работах. Никто более меня не убежден, чТо моих
умственных сил, даже если бы опи были гораздо выще, чем
в дёйствителыюсГп, недостаточно для решения такой обширной и
высокой задачи, ио задача, которая не может быть решена
одним человеком в течение одной жизни, может быть ясно
поставлена всс-таки отдельными «индивидуумами. В этом за¬
ключается все мое честолюбие.
(Огюст К о птг „Курс. Положительной Философии", т. 1, СПБ, 1900 г.
«Первая лекция», стр. 3—24.)

ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЙ
МАТЕРИАЛИЗМ

ЛЮДВИГ БЮХНЕР.
Сущность и значение материи.
„Прошли те времена, когда мы вообража¬
ли себе, что дух независим от материи.
Пронин также и те времена, когда для ду¬
ха считали унизительным тот факт, что он
проявляется только в материи.
Молешотт.
Было некогда время, когда люди были настроены отрица¬
тельно ко всему земному. Это было время всеобщего умствен¬
ного и нравственного похмелья, и при виде испорченности мира
люди. думали, что близок конец света. При наличности такого
настроения неудивительно, чТо человеческая-мысль целиком была
занята представлением о радостях и прелестях загробного, не¬
земного мира, в котором человек будет вознагражден за невы¬
носимые* страдания в земной жизни. Тогда, главным образом, и
возникло то бессмысленное понятие материи, по которому она
является чем-то грубым, .мрачным, инертным, враждебным и
противоположным духу. Образованию такого понятия содей¬
ствовала господствовавшая в то время философия Аристотеля,
который тоже объявил материю неспособной к самостоятель¬
ному движению, и говорил, что она находится в зависимости
ют приводящего ее в движение разума (гос:). Начался период
известного нам из истории возмущения религиозных фанати¬
ков против собственней плоти, на которую стали смотреть,
как на главное препятствие высшему духовному пли нрав¬
ственному развитию. Землю Стали называть юдолью плача, а
на природу стали смотреть, как на вещь, заклейменную прокля¬
тием бога и мешающую достижению блаженства. Но самого
сильного презрения люди преисполнились к собственной плоти
л старались ее истязать на всякий манер. Апостол1 -.Павел,

— 508
которого, собственно говоря, следует считать истинным осно¬
вателем новой всемирной религии, заявлял между прочим: «Те,
которых Христос сггяжал себе, пригвоздили к кресту свою
плоть со всеми своими страстями и вожделениями».
«Весь остров (Капрария), — говорит один Старый римский
писатель эпохи введения христианства в Римской империи,
стоявшей уже в то время на краю гибели,—населён, ищи лучше
сказать, обезображен людьми, бегущими от света. Опи назы¬
вают себя монахами или отшельниками, потому что они хо¬
тят жить одни и не желают, чтобы посторонние были свиде¬
телями их поступков. Опи отказываются от плодов счастья
из боязни потерять их. А для того, чтобы не стать несчастными,
они добровольно погружаются в нищету. Как пошл их выбор!
Как неправильно они мыслят! Опи боятся плохих сторон чело¬
веческого бытия, не будучи в состоянии вынести блаженства
его! Это меланхолическое безумие является результатом бо-
лезни или, может быть, сознание виновности заставляет этих
несчастных людей мучить и истязать свое тело, подобно тому,
как рука правосудия цстязует поймшшых беглых рабов!»1).
В средние века, которые мы можем назвать эпохой грубого
феодального произвола, господства фанатиков-попов, мнимые
слуги божии доходили до того, ,что ‘выказывали последова¬
тельное презрение материи и пригвождали к позорному столбу
свое собственное тело, эТо благородное произведение природы.
Некоторые распинали себя на крестах, другие истязали себя,
но стране ходили толпы людей, бичевавших себя и открыто
щеголявших своими доб!ровольно истерзанными телами. Люди
*) Обращаю внимание читателя на знаменитую „Историю падения Римской
Империи" англичанина Гиббона, который приводит эту цитату и ейм еще при¬
бавляет следующие слова о монахах и монастырях того времени. „Свобода духа,
являющаяся источником всякого разумного и благородного образа мыслей, была
уничтожена легковерием и рабской покорностью. II монах, воспринимавший по¬
рочное миросозерцание раба, слепо подчинялся вере и страстям своих духовных
тиранов. Покой Восточной церкви был нарушен толпой фанатиков, пе знавших
ни страха, пи разума, пи человечности. II императорские войска без стыда со¬
знавались в том, что они предпочтут иметь дело с самыми дикими варварами,
чем с этими людьми". В другом месте Гиббон говорит следующее: „Они стреми¬
лись целиком уйти в то грубое и нищенское состояние, пребывая в котором че¬
ловек-зверь мало чем отличается от своих четвероногих собратьев. Большая
секта отшельников была знаменита тем, что члены ее пе стыдились пастись вместе-
со стадами животных па полях Месопотамии". Он приводит также касающееся
богатства монастырей того времени замечание Зосимы, сказавшего, что христиан¬
ские монахи сделали нищими значительную часть человеческого рода ради блага,
бедных.

— 509 —
стремились на самый различный манер, при помощи самых
утонченных средств, лишать себя силы и здоровья, чтобы дать
духу, который считался чем-tro сверхъестественным, чем-то не¬
зависимым от материи, перевес над его грешной оболочкой.
Пренебрежение к телу, за которым в настоящее время все
так усиленно следят, возводилось в заслугу', а жизнь в грязи,
в добровольном унижении считалась признаком набожности.
Ростан сообщает, Иго в монастырях того врсмеш! игумены
обыкновенно по несколько раз в год пускали кровь своим
монахам, чтобы не дать доступа в их сердца страстям, которых
духовная служба сама по себе подавить не могла. Но он
сообщает также, как угаеТаемая природа иногда мстила1 за
себя, и как в этих живых могилах происходили возмущения,
как игуменам нередко угрожали кинжалом и ядом.
К счастью, такие извращения естественного чувства со¬
ставляют в настоящее время исключения, которых общество
пе одобряет. Вы встретите его только у отдельных людей,
дошедших в своем фалдтизме и смешении понятий до сумасше¬
ствия. Мы поняли, наконец, как говорит Шлейхер, что нет
ни духа, пи материи в обычном смысле этого слова, но что
есть только одно целое, охватывающее одновременно и дух
и материю; мы поняли, что, унижая материю, мы в такой же
мере унижаем дух; что издеваясь над природой, мы тем самым
оскорбляем то общее для всех нас материнское лоно, которое
произвело нас на свет; мы поняли, что иогязуя наше тело,
мы истязуем также наш дух; и чТо тот, кто делает это, при¬
носит себе громадный вред, не уступающий по своим размерам
той мнимой пользе, которую оп надеется в своем безумии при¬
нести своей душе. Мы должны воспитывать паше тело или
материю в пас с неменьшей заботливостью, чем наш дух. Мы
не должны забывать, что дух и Тело представляют собой одно
целое, что опи нераздельны и что все, идущее на пользу одному
из ндх, идет па благо и другому. Старое цицероновское изре-
ченце: in corpora sano mens sana (в здоровом теле здоровый дух)
содержит в себе столько же истины, столько и противопо¬
ложное изречшше: душа строит себе свое тело. С другой сто¬
роны, мы не должны забывать того, чгго в качестве индивидов
или особей мы составляем лишь незначительнейшую частичку
вселенной, и что, рано или поздно, эта частичка должна снова
раствориться во вселенной. Природа или материя в се сово¬
купности является матерью всего существующего. Она рождает
псе из себя и снова возвращает все к себе.

— 510 —
Ни один народ нс умел так чтить в себе свою чисто¬
человеческую сторону, как это делали греки, и ни один народ
пе умел так ясно противопоставлять жизнь смерти, как они.
Лукиан передаст следующий факт: «когда перед смертью спро¬
сили столетнего греческого философа Демонакса, как он
хотел бы быть похоронен, то оп ответил: «об этом не заботь¬
тесь: мой труп будет похоронен уже .своим запахом». — «Но
разве ты хочешь, — возразили ему на это его друзья, — пойти
па пищу собакам и птицам?» — «Почему же пет? — ответил фи¬
лософ.— Пока я был жив, я старался, по мерс сил своих,
принести пользу людям. Почему бы мне после смерти не дать
хоть чего-Нибудь и животным?»
Современное человечество не может возвыситься до такого
воззрения. Ему кажется более подходящим устраивать над тру¬
пами баррикады из камешшк плит, одевать Трупы в красивые
платья, украшать их драгоцешшиш каменьями и дать им медленно'
гнить в земле в деревшщых ящиках, вместо того, чтобы брать
пример с древних времен и непосредственно возвращать при
помощи всеочищающсго огня природе то, что мы получили от
нес, и чего мы все равно пе сможем навсегда удержать в
своих руках.
Некоторые ученые, отличающиеся спиритуалистическим
образом мыслей, утверждают^ что если мы в своих научных иссле¬
дованиях будем исходить .не из понятия бога, а из понятия
материи, то мы должны, собственно говоря, отказаться от вся¬
кого научного понимания вещей, так как, составляя лишь не¬
значительную частичку природы и матершг, мы совсем не в
состояшш пи понять природы и материи, ни, тем паче, проник¬
нуть в их сущность. Такие рассуждения более понятны в
устах богослова, чем в устах действительного ученого. Разве
те господа, которые исходят из понятия бога, а не из понятия
материи, могли хоть когда-нибудь дать нам какие-нибудь разъ¬
яснения насчет законов природы или насчет свойств и дей¬
ствий той «самой материи, к которой О1ш относятся с таким
презрением? Могли ли они нам сказать, движется ли солнце,
пли оно стоит неподвижно на одном месте, кругла ли земля
или нет? Могли ли они нам сказать, какова природа бога,
его цели и намерения и т. д. и т. д.? ^Гогли ли они дать нам
научный ответ на те вопросы, которые мучают каждого мысля¬
щего человека, а именно, на вопросы о возникновении мира
и человека, или о законах, па основании которых, как они;
говорят, бог управляет миром? HeV, ответа они нам не даютг
— 511 —
да его и нельзя ждать от них. Мы Тем лучше научимся пони¬
мать мир и природу и господствовать над ними, чем больше
мы постараемся путем паблюдеиця, исследования и опыта по¬
знакомиться с материей в ее бесконечной силе, в ее беско¬
нечном разнообразии. Да и сам исторический опыт дает нам
очень ясные уроки в этом отношении. Благодаря трудам тех есте¬
ствоиспытателей, которым совершенно неправильно привеши¬
вают ярлык «материализма», наш дух оказался в состоянии
заглянуть вглубь вселенной и дать себе научные ответы на
целый ряд вопросов, казавшихся раньше неразрешимыми. Но
эти естествоиспытатели сдейали еще больше. Они являются
настоящими виновниками того, что человеческий род подымается
все выше и выше в своем развитии /при помощи могучей ма¬
терии, законы которой нами познаны, и которую, благодаря
этому, мы можем покорить сеое: ведь мы заставляем материю
исполнять такие работы, которые казались прежде лишь под
силу гигантам и волшебникам. Перед лицом таких успехов
должно умолкнуть недоброжелательство. И, как кажется, про¬
шли уже те времена, когда обманчивый мир фантазий был
чюдям дороже, чем действительный реальный мир. Сколько бы
святости ни напускали па себя ханжи нашего времсаш, все же
мы прекрасно знаем, что их разговоры о загробной жизни
не надо принимать всерьез. Их дела представляют полнейшую
противоположность их словам. За исключением некоторых фа¬
натиков, никто уже больше не бцчует и пе истязает себя,
чтобы таким путем попасть па небо; никто не отказывается
от сладостей жизни. Каждый стремится сорвать как можно
больше плодов с дерева наслаждения, каждый стремится исполь¬
зовать жизнь. Что же касается тех, которые теперь еще про¬
должают обращать свои взоры больше к небу, чем it земле,
то к ним прекрасно подходят меткие слова Людвига Фейер¬
баха: «Лицемерный самообман является основным пороком на¬
шего времени».
Эти слова подходят также, в большей или меньшей сте¬
пени, к тем, которые все еще придерживаются если нс в жизни,
то в науке, вышеуказанного нами понятия о материи, как о
чем-то мертвом, инертном, мрачном, неподвижном, грубом, враж¬
дебном духу или подчиненном ему. Ф. А. Ланге вполне пра¬
вильно называет в своей «Истории материализма» это понятие
«страшным призраком». Из этого понятия эти люди делают
такие выводы, которые на месТо действительности ставят фан¬
тазию, на место истины—самообман. В своем спиритуалиста-
— 512 —
ческом ослеплении эти глупцы совершешю забывают, что ма¬
терия, как это показало исследование первобытного мира, су¬
ществовала задолго до духа, и что в той первоначальной
туманности, из которой развилась постепенно паша солнечная
система со всеми ее чудесами и жителями, заключала в себе
уже возможность и способность к созданию всех будущих
образовании, не исключая и разумных существ. Эти глупцы
заб1ывают также, что дух может существовать лишь на основе
организованной материи, и что нет пи одного факта, который
мог бы служить хотя бы тенью доказательства возможности
самостоятельного существования духа вне материи. Эти глупцы,
кажется, не знают, что все действующие на земле силы |(а
Также и силы духовные, возникающие на основании определен¬
ного органического состава материи) происходят, в конеч¬
ном счете, от доходящих до нас в форме света и теплоты
колебаний атомов мирового эфира,—колебаний, виновником ко¬
торых является солнце. Эти глупцы не задумываются над тем,
что если бы дух и материя представляли собой противо¬
положности, то они не могли б!ы действовать друг па друга,
не могли бы вступать в tre тесные взаимоотношения, которые
имеются повсюду на лицо. Простое решение загадки заклю¬
чается туг в том1, что материи свойственны пе только физи¬
ческие, но и духовные силы, и что эти последние про¬
являются повсюду там, где налицо имеются определенные усло¬
вия, т.-е. там, где движимая материя создает в мозгу или перв-
пой системе явления ощущения и мышления. И эти явления
создаются материей (точно таким же образом, каким при других
обстоятельствах создаются явления притяжешхя и отталкивания.
«Если материя может падать на земдю, то опа может также и
мыслить» (Щопенгауэр). Падение камня, сокращение мышцы,
способность нервной субстанции ощущать и мыслить или со¬
знавать,— все это проявления материи. При этом мы нисколько
не отрицаем: того, что развитие духа из материи является
одним из самых трудных, самых сложных, самых иэздпих
триумфов естественных сил; мы нисколько не отрицаем того,
что это развитие представляет собой результат тяжелого труда
бесчисленных столетий или Тысячелетий; благодаря этому труду,
жизнь медленно поднималась со ступеньки ла ступеньку вплоть
до человечества. Мы не можем также предсказать того, что
могут нам даль в этом отношении будущие столетия. Мы
должны признать, что до сих пор мы, пожалуй, видели (только
несовершенные, незаконченные явления; мы, пожалуй, даже и
— 513 —
представить себе не можем в настоящий момент того, ,что
материя будет в состоянии создать в области духовных явле¬
ний в своем дальнейшем развитии, в своем дальнейшем услож¬
нении и еще более усовершенствованном движении.
«Мнение, будто: дух создал материю»,—говорит анонимный
автор «Основ социологии» («Grundziige der Gesellschaftswissehschaft»,
Berlin, 1881 года),—пе имеет под собой никаких оснований и
пе может привести в свою пользу- никаких доказательств. Вы
не приведете в его пользу никаких аналогий. Человек выска¬
зал этот взгляд еще в период своего умствешюго детства, если
так. можно выразиться. В каком отношении мысль о том, что
дух бесконечен, более понятна,. чем мысль о бесконечности ма¬
терии? Скорее^ наоборот, она менее понятна, чем эта послед¬
няя. В самом деле, вы не приведете ни одного солидного осно¬
вания, говорящего за то, что материя не бесконечна. А изу¬
чение природы заставляет нас с (необходимостью притти к
выводу о бесконечности материн. И в то же время нельзя
привести ни оттого естественного основания, которое указы¬
вало бы на бесконечность духа. Напротив, все в природе говорит
за то, что он (пе бесконечен. Дух — это явлшше жизни, а по
основному закону бытия всякая жизнь подчинена изменению,
а следовательно, также и смерти. Дух — преходящ, так как он
совершешю неотделим от преходящих форм материи. Дух не
представляет собой сшрл, чуждой всей остальной природе. Он
является вполне естественной- силой, находящейся- в тесной и
неразрывной связи со всеми остальными силами. Дух, создающий
в голове человека различные планы, неразрывно связан с ор¬
ганизованным мозгом. Следовательно, вывод о том, будто из¬
обретатель мирового строя является чистым духом, противоре-.
чпт всякий аналогии. Наш опыт учит пас, что дух всегда на¬
ходится в связи с каким-нибудь мозгом и никогда не создает
материи... Следовательно, отделять материю от духа, тело от
души, — это значит итти против истины природы. Было бы
чрезмерной претензией с нашей стороны, если бы мы поста¬
вили одно вьцце другого, так как в таком случае мы .пару*
шили бы мировую гармонию!»
«Где ;же вы найдете, — говорит Тиндаль, — жизнь, отде-
лсшюй от материи.. Что бы нам ни-говорила наша вера, наука
показывает нам, .что они находятся в неразрывной связи одна
с другой. Каждый кусок пищи, каждый глоток является дока¬
зательством таинственного господства Материи над духом».
Зачем, вообще, было духу, являющемуся, по мнению сцири-
Книга дая чтения по истории философии/	33
— 514 —
туалистических мыслителей, чем-то самостоятельным, самодо¬
влеющим, зачем ему было обвесить себя «глупой, инертной»
материей, зачем ему было стать рабом ее для того, чтобы со¬
здать явления этого мира. Разве для него не было бы куда лучше
остаться самим собой, остаться самостоятельным, самодо¬
влеющим?
Желая избегнуть тех выводов, которые вытекают из при¬
веденных выше или подобных им размышлений, некоторые фи?
лософы доходят в своей спиритуалистической надменности до
того, что вообще отрицают существование матераш, как тако-
вой, или подвергают существование её сомнению. В своей
книге «О самопроизвольности материи» (Sur la spontanijetA .de
la mature, Paris 1873 г.) Ста некий прекрасно отмечает ту
логическую ошибку, которую делают эгш философы. Эта
ошибка заключается в том, что неизвестную сущность
материи принимают за самую материю. Мы, в самом
деле, не знаем (н обратили уже внимание читателя па это
в конце первой главы), что такое материя сама по себе, точно
так же, как не знаем, .что такое сила сама по себе. Мы не
знаем даже, однородна ли материя, или она составлена из из¬
вестных нам 60—70 химических элементов. Но мы знаем вполне
определенно, это существует что-то притягивающее, отталки¬
вающее, сопротивляющееся, движущееся, создающее явления
света или теплоты и т. д.; мы знаем также, что, если мы это
«что-то» удалим,. То наступит* конец и явлениям, созданным им.
Это «что-то» мы и называем материей, а указанные явления со¬
ставляют ее действия. Причиной же этих действий является со¬
держащаяся в материи сила. Получается прямо-таки смешная
картина, когда эти господа философы, доказав, как это им ка¬
жется, это материя не существует, и что она является лишь про¬
дуктом нашей мысли, "тем: не менее продолжают в своих тру¬
дах пользоваться самым широким образом словом и понятием
материи и ее действий. Будь они последовательны, ошх должны
были бы начать с отрицания своего собственного существования,
так как они целиком состоят из материи. Они должны были бы
тогда смотреть на себя как на способы проявления какого-то
неизвестного «что-То», или даже как на продукты своего соб¬
ственного воображения. С такими призрачными противниками
лучше всего не вдаваться в полемику, хотя мы вполне при¬
знаем (да этого никто никогда и не отрицал), что очень многие
свойства тел пе присущи этим телом, как таковые, а являются
— 515 —
лишь результатом данного строения наших органов чувств1).
После всего сказанного нам достаточно вкратце указать
на то, что материя, в действительности, не является тем, чем
ее неправильно представляют себе спиритуалисты, награждаю¬
щие ее целым рядом отрицательных качеств. Как раз наоборот.
В действительности, материя является полной противоположно¬
стью этого. Материя не мертва, пе безжизненна. Нет, она по¬
всюду движется, она постоянно полна жизни. Этого вопроса
мы коснемся ближе в одной из следующих глав. Материя также
пе бесформенна, форма и движение являются непременными спут¬
никами ее; об этом мы тоже будем говорит» подробнее ниже.
Материя не груба, как это часто говорят малознаю!цпе люди;
опа бесконечно тонка, она так Тонка, что мы себе даже пе
можем составит» представления об этом. Опа не бесценна; нет,
являясь общей матерью всего возникающего и образующегося,
она обладает наивысшей ценностью. Она не бесчувственна, не
лишена духа и мысли, а, наоборот, полна тончайшего ощуще¬
ния и способна к высшему развитию мысли в происшедших
от нее и постепенно развившихся существах. Она не бессозна¬
тельна, а' проявляет в своем постепенном земном процессе раз¬
вития все мыслимые ступени сознагшя, начиная от низших и
кончая высшими. Она пе представляет собой чего-То вечно не¬
изменного и неспособного к прогрессу, как это утверждают
спиритуалисты. НеТ, она создает путем все более сильного и
интенсивного усложнения своих органических соединений по¬
стоянно новые жизненные и духовные силы. Надо думать, что
большей части людей трудно понять эту простую истину и
поставить па место фантастических размышлений ясную, радост¬
ную действительность, так как этому мешает воспитание, кото¬
рое, несмотря на прогресс науки, ведется еще и в» настоящее
время в спиритуалистическом, духе. Может быть, в; наших не¬
правильных представлениях виноват только наш неправильный
язык. В самом деле, никто не станет оспартать того факта,
что часто между словом, употребляемым нами для выражения
понятия, и самым понятием лежит глубокая пропасть. Дело в том,
что слова, как это можно доказать на целом ряде интересней¬
ших примеров, возникали вначале из каких-нибудь признаков,
которые сами по себе были, пожалуй, не особенно замечательны,
по которые, прежде всего, разъясняли данные предметы нашим
") См. по этому вопросу, а также по вопросу об основательности гносеоло¬
гического скептицизма нашего времени (который теперь снова вошел в моду) мою
книгу „Человек и его положение в природе" и статью „О чувственном восприятии
и чувственном иозпапии" в книге „Факты и теории из современной жизни
естествознания".
-.33’

— 516 —
чувствам или нашему восприятию. Л между Тем, стечением
времени, мы знакомились ближе с этими предметами, мы стали
связывать с ними совершенно иные представления, /чем те, кото¬
рые возникали в нас первоначально.' Возьмите, например,
слова: «камень», «звезда», «мир». Какой ограниченный смысл
они имеют для необразованного ума, .и какие обширные пред¬
ставления возбуждают они в уме образованного человека или
ученого! Точно так же обстоит дело с понятием «материи».
Вначале это понятие было крайне ограничено. Оно соста¬
вилось и должно было составиться из случайных внешних при¬
знаков,' по с течением времени оно настолько расширилось и
усовершенствовалось, что, в копие концов, первоначальный
смысл его должен был более или менее утратиться. Ведь нс
так давно еще считалось невозможным существование материи
в газообразном и невидимом состоянии. А совсем недавно ^на¬
полняющий. мировое пространство световой эфир совершсшю
исключался из понятия «материи», с которым было связано
представление о доступной нашим чувствам вещи. То самое
научное исследование, которое познакомило пас с бесконечным
протяжением матерци, снабдило пас также совершенно новыми
11 более глубокими понятиями о свойствах ее. Мы знаем теперь,
что материя обладает физическими, химическими и электро-
машштпыми свойствами, о которых еще очень недавно люди
имели самое? слабое представление. Мы знаем также, что материя
в состоянии вызвать Те сложные явления, которые мы называем
«жизнью», между тем как раньше эти явления казались объясни¬
мыми только наличностью какой-то особенной, теперь уже за¬
бытой «жизненной силы». Мы знаем теперь, что как ни загадоч¬
ны, отчасти, особенности жизни, все же они представляют со¬
бой не что иное, как движение обыкновенной материи, по¬
павшей в очень запутанные и своеобразные условия. Это отно¬
сится и к высшим проявлениям жизни, к духу и сознанию,
хотя, вследствие неверно и слишком узко составленного понятия
о матерди, мйогпе люди выступали и еще теперь вы¬
ступают против этого взгляда.
Целый ряд недоразумений и противоречий вытекает из пс^
правильного и взятого слишком узко понятия материи. Если
вы исходите из того мнения, .что материя может быть только
тверда, инертна и бесформенна, и если вы В' своем сознании
отняли у понятия «материи» все то, чему вы привыкли давать
другие названия, • то всякая попытка с моей стороны дать вам
более правильное представление о материи потерпит крушение.
Но, придерживаясь вашего взгляда на материю, вы не смотрите.
— 517 —
на все как па нечто независимое от ваших специальных пред¬
ставлений; пел*, ваш взгляд является результатом свойственного
вам восприятия, соответствующего мало развитому состоянию
вашего ума и ваших научных знаний. Если цы станем отрицать
за материей способность производить духовные явления, то
точно так же мы сможем отказать ей в способности вызывать
физические, химически?, электрические и жизненные явления;
а, ведь, эти явления, как доказала современная наука, свой¬
ственны oil. Если мы понимаем, каким образом пз движений
мельчайших частиц материи в миллионную часть секунды со¬
здается молния или явления света, электричества, магнетизма
и так далее, то 1шсколько не труднее будет попять, каким обра¬
зом. из движений материи возникает ощущение, соз1^апие и
мысль. Может ли кто-нибудь попять, на основании старых пред¬
ставлений . о материи,- как при помощи телефонной или теле¬
графной проволоки человеческий голос передается на далекие
расстояния! Разв? этот факт не покажется необразованному
уму дикаря совершенно непонятным л псобъяашмым матб-
рпаль(Пыми условиями; пе покажется ли ему этот факт сверхъ¬
естественным'чудом? Да и самый простой физический пли хими¬
ческий опыт будет понятен уму дикаря лишь как действие немате¬
риальной силы, лишь как результат таинственного влияния духов.
Конечно, эти действия нс являются самой Материей, они
представляют лишь особые формы ее деятельности. Другими
словами, свойства или явления, воспринимаемые памп в ма¬
терии, относятся пе к бытию -материи, а к ее деятель¬
ности, при чем -материя действует с помощью бесчисленных
миллионов и биллионов атомов и молекул. Чем высшую 'сово¬
купность образуют эти атомы, и молекулы в органических те¬
лах в результате продолжительного процесса .развития, тем выс¬
шую деятельность они проявляют. Никто не рассчитывает встре¬
тить в простой пылинке строение и формирующую силу ко¬
мочка протоплазмы. Точно так же никто не станет ждать ду¬
ховных проявлений от. материи, пе находящейся в определенном
состоянии. Ведь повседневный жизненный опыт, а также опыт
пауки показывает нам, как различны действия материи в за-
впсимости от состава и -окружающих условий. В самом деле,
простое изменение во взаимном положешш атомов при одном
и том же материальном составе, или ничтожнейшее изменение
в атомном составе влечст за собой значительные различия в свой¬
ствах'соответствующих тел.. Вспомните хотя бы так называемые
изомёрные и аллотропические тела (т.-ё. тела, появляющиеся
в двух или' нескольких видоизменениях).

— 518 —
Поэтому нельзя уже теперь, на основании устаревшей и
несоответствующей современному положеншо науки точки зре¬
ния, рассматривать материю как нищую, расхаживающую
в отрепьях; так на нес смотрел до настоящего времени неве¬
жественный! ум. Ее надо рассматривать в ее настоящем виде,
облеченной в роскошный!, богатый наряд, сшитый для нее со¬
временной! наукой. Тогда вы легко убедитесь, что мир, построен¬
ный натаком ясном и чистом понятии, более богат и более кра¬
сив, чем все когда-либо искусственно созданные фантастические
миры богословов и философов. И тогда вы безусловно согла¬
ситесь со следующими словами Болл иг е’р а:
«Я рад тому, что из так называемого праха смерти воз¬
никают! живые существа, чтобы одно мгновенье насладиться
солнечным светом. Я еще более рад, когда вижу, как из этого же
праха блестит свет мысли. Но я особенно рад при виде ’того,
как прйрода умеет создавать существа, проникающие вглубь
природы... Вся современная полемика против материализма ка¬
жется мне одной из самых смешных войн в мире».
Так называемых материалистов1) обвиняют в самых
разнообразных преступлениях. Но среди всех этих обвинений
главную роль играет упрек в (умственной или нравственной)
«грубости». По поводу этого упрека пас в значительной сте¬
пени утешает пример великого греческого философа Анакса¬
гора, который с удивительным для своего времени пониманием
природы объявил, что солнце — нс бог, а лишь огненный ком,
раскаленная масса. Из-за этого он должен был покинуть Афины.
Его великий современник, философ-спиритуалист Сократ, назвал
его за эту теоршо «грубым человеком». Если мнение Сократа
правильно, то оно должно быть отнесено также и ко всему
образованному человечеству нашего времешь Этот пример, по¬
добно целому ряду других примеров, показывает нам, как прав
Ф. Мор, когда оп говорит, что требуется куда больше муже¬
ства для того, чтобы мыслить последовательно или высказы¬
вать новые истины, чем для того, чтобы итти в атаку па не¬
приятельские пушки.
Впрочем, весь спор между материализмом и спиритуализмом
(и еще более спор между материализмом и идеализмом) пе
Со времени выхода в свет этого сочинения слово „материалист" стало
вполне обычным, и его употребляют в настоящее время яри всяком удобном и
неудобном случае. Я по "могу но отметить того, что оно не совсем (пли лучше,
совсем по) подходит к защитникам того учения, которое рассматривает мате-
р и ю, с и л у и д у х, ле как независимые друг от друга вещи, а как различимо
стороны и различные способы проявления одного п того, жо первоначального
основного принципа. Лрим. автора.

— 519 —
может не показаться бессмысленным п лишенным всякого ссно-
ваштя тому человеку, который понимает неправильность лежа-
щих в основе этих споров дуалистических представлений.
Чуть ли не все философские системы носили вплоть до послед¬
него времени в большей или меньшей степени характер дуа-
гпгзма, т.-е. они, в известном смысле, отделяли вещество </г
силы, природу от духа, мир от бога, тело от души, землю от
неба, смерть от жизни, время от вечности, конечное от бес-,
конечного. Эти понятия обыкновенно противопоставлялись друг
другу чуть ли пе всеми философскими системами. Их рассма¬
тривали, как противоположности, между тем как современная
наука показала, что в действительности такой противополож¬
ности пет, и что отделять их одно от другого можно только
мысленно. Нет вещества без силы, но точно так же пет ц силы
без вещества; нет духа без материи, но нет и материи без духа;;
нет природы без порядка, по и нет порядка без природы; нет
земли без неба, ио в то же время пет неба без земли; нет
времени без вечности, но нет и вечности без времени; пет конеч¬
ного без бесконечного, по нет и бесконечного без конечного.
„Natur ist weder Kern und Schale
Alles ist sie mit Einemale" (Goethe).
(«Природа, это — ни ядро, ни скорлупа, опа является одно¬
временно и тем и другим». Гете).
тт '
Науку (нельзя назвать нп идеалистичном, ни спирлТуали-
стичной, ни материалистичной. Она просто естественна. Опа
старается постоянно познавать факты и их разумную связь,
нс подчиняясь при этом в том или ином направлении какой-
нибудь определенной системе. Системы не могут, вообще, ни¬
когда содержать всю истину. В них всегда заключена лишь
половила истины. А между тем системы навязывают науке
определенные прочные цели; опи замыкают ее в определенные
границы, через которые ей приходится каждую мшгуйу пере¬
ходить в ее неудержимом, прогрессивном развитии. «Наука, —
говорит Г р о в е, — не должна была бы знать пи симпатий, ни-
антипатий, ее единственной целью должна быть истина»1).
(Л. Бюхнер. Сила и материя. Общедоступный очерк естественного миро¬
вого порядка. СПБ. 1907, стр. 39—47.)
Более подробно л касаюсь вопроса о взаимоотношениях идеализма, спи¬
ритуализма и материализма в последних двух лекциях упомянутой уже выше
книги о теории Дарвина, в своей книге о „человеке" (Der Mensch und seine Stel-
lung in der Natur und Gesellschaft, 3 изд. 273—276 и примеч. 84 и 144) и в статьях
А?№ 9, 12, 13, 21, 22 первого тома и статьях ЖМ» 23, 24, 32, 38, 41 второго тома
книги „Природа и наука" („Aus Natur und Wissenschaft").

МЫСА Ь.
„Мысль, это—движение материл"
Молешотт.
„Мысль относится к нервно-электрически»
колебаниям мозговых волокон точно так же,
как цвет к колебаниям енота, как звук
к колебаниям эластических жидкостей".
Гушке.
„Так как человек, являющийся матери¬
альным существом, фактически мыслит, то
следовательно, и материя обладает способ¬
ностью мыслить».
Гольбах.
Поводом к написанию следующих строк послужила мне
известная мысль Карла Фогта о том, что «мысли находятся
в таком же отношен^! к мозгу, в каком желчь находится
к печени или моча к почкам». Эта подвергавшаяся разнообраз¬
нейшим нападкай мысль была высказана j-же задолго до Фогта
французским врачом и философом К а б а и и с о м (1757—1808).
«Мозг, — говорит он, — предназначен для ■мышления, как же-
лудок для пищеварения пли печень для выделения желчи из
крови» и т. д.
Я нисколько пе хочу присоединяться к сонму тех господ,
которые подняли страшный крик против Карла Фогта; между
прочим, я должен отметить, что Фогг вводит вышеприведенную
свою мысль словами: «выражаясь несколько грубо». Но, пе
желая поднять крик негодования против Фогта, я тем нс менее
должен считать сделанное им сравнение неподходящим пли не¬
удачно выбранным. Даже при самом непредубежденном наблю¬
дении мы не можем открыть аналогию или черты действи¬
тельного сходства между выделением желчи или мочи п Тем
процессом, при посредстве которого в мозгу создается мысль.
Моча и желчь представляют собою осязаемые, весомые и до¬
ступные нашему зрению вещества; они являются в некотором
роде отбросами, которые (тело выделяет из себя; мысль же
'или. мышление нс являются продуктом выделения, отбросами, а

— 521 —
представляют собою деятельность веществ и соединения ве¬
ществ, расположенных в мозгу в определенном порядке и d
определенной связи. И тайна мышления заключается пе в моз¬
говых веществах, как таковых, а в характере их соединения
и их совместной деятельности, направленной! к одной опреде¬
ленной цели и происходящей при наличности тех анатомо-
физиологических предпосылок, о которых мы говорили в предъ-
пдущей главе. Поэтому, па мышление можно и должно
смотреть как на особую форму всеобщего естественного дви¬
жений, присущую субстанции центральных нервных элементов
точно так же, как мускульной субстанции присуще движение
сокращения, пли как мировому эфиру присуще движение света,
пли как магниту присуще явление магнетизма. Разум или мысль
не представляет собою материя, оп материален .пиш»' в том
смысле, что оп является выражением материалшной основы, от
которой он так же неотделим, как неотделима сила от материи.
Он является своеобразным выражением своеобразной мате¬
риальной основы, с которой он находится в такой же не¬
разрывной связи, в какой свет, теплота, электричество нахо¬
дятся со своими веществами. Следовательно, мышление и
протяжение могут быть рассматриваемы лишь как две сто¬
роны или как два способа проявления одной и Той же сущности.
Тот факт, Сто мышление является и должно быть есте¬
ственным движением, представляет собою не только требование
лоцики, нет, он в новейшее время доказан также и экс ц е-
р им е нт а ль ны м путем. Точные наблюдения над скоростью
передачи впечатлений по нервам показали, что в сравнении
со скоростью других природных естественных движений, как,
например, в сравнении со скоростью света или электричества,
скорость мысли очень незначительна; эТо относится также и
к тем? психическим процессам или мыслительным движениям,
которые происходят в мозгу и которые могут совершаться
лишь N при помощи нервных волокон, соединяющих нервные
клеткИ мозговой коры одну с другой- При помощи крайне
остроумных опытов удалось установить’, •что самая быстрая
мысль, какую мы только можем мысл|ить, Требует, по меныпей
мере, от одной восьмой до одной десятой части
с е.к у н д ы для своего восприятия, и что при наличности раз¬
личных препятствий!, кАк, например, прп рассеянности, невни¬
мательности и т. д., скорость восприятия мысли уменьшается.
Из этого с необходимостью вытекает, что психический мысли¬
тельный! акт, как эТо прекрасно разъясняет профессор А. Г е р-
— 522 —
цеп в одной своей статье в «Космосе» («Kosmos», 1879—1880,
-стр. 207 и след.), совершается в протяжённой и составной
материальной основе, оказывающей ему противодействие, и что,
■следовательно, такой акт представляет собою не что иное, как
форму движения; в свою очередь это движение должно быть,
подобно всем остальным процессам обмена веществ в теле,
связано с выделением известного количества теплоты. И, дей¬
ствительно, путем опытов удалось доказать, что, приступая к
какому-нибудь действию, Нерв сейчас же нагревается. Кроме
того, профессор Шиф доказал при помощи очень остроумных
опытов над животными, что, доходя до мозга чувственные впе¬
чатления вызывают в нем моментально повышение температуры.
Он доказал также, что чисто психическое действие, незави¬
симо от чувственных впечатлений, вызывает повышение тем¬
пературы мозга, и что эта температура значительно выше в
данном случае, чем тогда, когда она вызвана простыми чув-
ственныш! впечатлениями. Опыты итальянца Т а н д ж и показали,
что часть этой теплоты потребляется, так это мы должны, сле¬
довательно, рассматривать эту теплоту, как механический экви¬
валент духовной деятельности. Это постоянное колебание тем¬
пературы в MO3iy можно проследить также на внешней коже
головы. Это вполне совпадает с нашим повседневным; опытом,
показывающим нам, это когда мы очень сильно задумываемся,
голова наша согревается. Это доказывает, что психическая дея¬
тельность пе является, да и не может являться чем-либо иным,
как движением, совершающимся между клетками серой мозго¬
вой субстанции и вызванным внешними впечатлениями. В самом
деле, нет мышления без чувственного содержания. Всякая ду¬
ховная деятельность покоится в конечном счете на ощущении
и на реакции или. противодействии, проявляемом ощущающим
субъектом по отношению к внешнему миру. Нет таких пред¬
ставлений, которые не были бы связаны с впечатлениями, вос¬
принимаемыми или воспринятыми нашими чувствами; сущность
же духовной деятельности заключается в соединении этих пред¬
ставлений друг с другом при помощи нервных волокон. Слова:
душа, дух, мысль, ощущение, воля, жизнь служат не
для выражения сущностей или действительных вещей, а для
выражения свойств, способностей, функций живой субстанции;
они выражают лищь проявление деятельности, покоящейся на
материальных формах бытия. Ошибка философских школ за¬
ключается в том, чТо они принимают слова, имеющие, соб¬
ственно говоря, лишь условное значение', за действительные
— 523 —
вещи или сущности и, благодаря этому, страшно запутывают
общее положение вещей, которое само по себе крайне просто
и ясно. Путаница увеличивается еще оттого, что они себе
составляют совершенно неправильное понятие о Материи, на
что мы уже указывали в одной из прежних глав, а это мешает
им признавать за материей ее права. Можно ли привести какое-
нибудь ясное основание, говорящее за то, что материя, как
это утверждают спиритуалисты, не может мыслить? На этот
вопрос можно ответить только отрицательно. Единственным
основаашем, говорящим в пользу спиритуалистов, является выше¬
упомянутое неправильное понятие, которое, под влиянием на¬
шего спиритуалистического восшггания, вошло, некоторым обрд-
зом, в пашу плоть и кровь. Тот факт, что материя мыслит,
бросается нам в .глаза па каждом шагу. Уже де-Ламеттри
смеялся над ограниченностью спиритуалистов; он говорит: «Во¬
прос о том, может ли материя мыслить, создаст такое же
впечатление, как вопрос о том, может ли материя производить
бой часов. Материя, как таковая, не мыслит точно так же,
как опа нс производит боя часов. Но она и мыслит и про¬
изводит бой часов, лишь только она вступает в такие соеди¬
нения или состояния, которые вызывают мышление пли бой
часов. Уже Фридрих великий понимал это, так как у
него можно найти следующую мысль: «я знаю, что д пред¬
ставляю собою материальное, живое существо, обладающее
органами и мыслящее. Из этого я заключаю, что живая ма¬
терия может мыслись точно так же, как она обладает спо¬
собностью наэлектризовываться».
Вольтер, как известно, сравнивает душу с пением со¬
ловья, раздающимся до тех пор, пока производящая его ма¬
ленькая оргавдческая машина живет и действует. Когда ма¬
шина прекращает свое действие, пение затихает.. Это же самое
сравнение можно применит!» и ко всякой машине, изготовлеп-
пдй человеческой рукой. Когда паровая машина исполняет
работу или когда часы показывают время, То тут мы имеем
дело с результатами их деятельности, подобно тому, как мысль
является результатом деятельности сложной системы машин того
материального комплекса веществ, который мы называем мозгом.
Но подобно тому, как сущность паровой машины пе ваклю-
чается в создании паров, подобаю тому, как сущность часов
нс заключается в создавашш теплоты при посредстве дви¬
жения, точно так же сущность мозгового механизма пе за¬
ключается в том, что он образует теплоту или производит
— 524 —
то крайне незначительное количество жидкой субстанции, ко¬
торая находится на стенках внутренних желудочков мозга.
Мозг производит не вещества, как это делают печень пли
почки, а деятельность, являющуюся высшим плодом всей земной
организации.
Впрочем, после того как доказано, что мысль находится
в неразрывной связи с определенными материальными движе¬
ниями, достаточно просто указать на великий, не знающий
исключения закон сохранения или бессмертия силы, для того,
чтобы в нас пе могло остаться и капли сомнения в том,
что мысль или вообще психическая деятельность может, пред¬
ставлять собою лишь одну 1И форм ИЛИ ЛИШЬ ОДЛИ из спо¬
собов проявления того велшсого всеобщего и единого есте¬
ственного движения, .которое поддерживает вешняй кругово¬
рот сил и проявляется то в виде механической, то в виде
электрической, то в виде духовной или какой-шгбудь другой
силы. Дело совершенно не меняется от того, сообщает пи
беспрестанно совершающийся и поддерживаемый принятой нами
пищей! обмен веществ силы дровосеку или фланеру, .которые
приводят их в действие при посредстве своих мускулов, или
он. сообщает эти силы ученому,., мыслителю, поэту, которые
создают их с помощью мысли; в этих случаях различна только
форма пли действие, в зависимости от различия пущенных в
ход организмов.
Новейшие исследования показали, что в физиологических
процессах нервной системы очень крупную роль играет одна
сила, проявления которой до последнего времени ясно наблю¬
дались лишь в неорганической природе. Роль, выполняемая этой
силой в нашей нервной системе, так значительна, что мы можем
в настоящее время рассматривать нервный ток и электриче¬
ство, как тожественные вещи. Каждый нерв должен быть рас¬
сматриваем как источник электрических токов, беспрестанно
создающихся в нем самом и исходящих из движения бесчислен¬
ных электромоторных молекул, которые составляют нерв. Таким
образом нервы являются не только, как это прежде думали,
пр о в одами, -по й действительными производителями электри¬
чества. И это электричество они создают прп помощи явлений
обмена веществ, — явлений, совершающихся внутри их, т.-е. в
нервной мякоти и осевом цилиндре. При помощи очень тща¬
тельных опытов удалось доказать, что созданное в нерве элек¬
тричество убывает или совершенно'исчезает, лишь только нерв
приведен в возбуждение, или/ выражаясь другими словами,
— 525 —
Лишь только он выполняет какую-нибудь физиологическую
функцию; наоборот, покой, или бездействие нерва, равпозна-
чущ с усиленным накоплением этой силы или с увеличештем
его электромоторных сил. Это доказывает самым определен¬
ным образом, что нервная сила, ■ нервная деятельность, нервное
действие равпозпачутцп с превращенным электричеством, и .что
нерв является лишь одним из тех- бесчисленных, имеющихся
в природе аппаратов, назначение которых заключается в пре¬
вращении так называемых потенциальных или покоющихся сил
в живые силы плц движение. Деятельность нерва' заключается
в том, что сначала он освобождает электричество, появляю¬
щееся В результате происходящих внутри нерва химических
процессов, и это затем он превращает это освободившееся
электричество в нервную деятельность. Но эта .деятельность
заключается, главным образом, в том, что создаются посред¬
ствующие звенья между ощущением и хотением. Кроме того,
всякая психическая деятельность разривается постепенно из
часто повторяющихся и постепенно усиливающихся ощущений
и;ш из впечатлений, получаемых при посредстве нервов из
внешнего мира. Следовательно, мы подходим тут .вплотную к
познанию того, что все психические явления могут быть вы¬
ведены из общих природных ИСТОЧНИКОВ; силы и что психиче¬
ские явления подчиняются великому закону сохранения силы.
В правильности этой мысли пе может быть в настоящее время
уже никаких сомнений. Точно так же не может быть сомнения
в том, что все психические явления .могут осуществляться только
при посредстве назначенных для них. материальных органов.
Органам мышления пли приведения в определенную взаимную
связь возникающих под внешним влиянием’ представлений
является специально мозг. При этом представления связываются
друг с другом при посредстве волокон пли проводящих орга¬
нов, соединяющих клетки мозговой -коры одну с другой х).
Этим самым уже высказана та вполне правильная основная
мысль., которая леЖит в основе неудачно приведенного Фогтом
сравнения. Подобно тому, как пет желчи без печени, подобно
тому, как пет мочи без почек, Точно так же нет мысли без мозга.
Душевная деятельность представляет собою функцию или от¬
правление мозговой субстанции. Эта истина проста, ясна и
I) В моей книге „Физиологические картины" (Лейицнг 1875, том II, стр. 229
и след.) Дожно найти более подробный очерк жизни нервов и более детальное
изложение7 интересного вопроса о нервном электричестве.

— 526 —
подтверждается бесчисленным множеством фактов;. А к е ф а-
ламп, или безголовыми, мы называем таких детей, которые
появляются на свет божий с рудиментарным ((Л>лько отчасти
развитым) мозгом. Эти несчастные существа, которые могут
.служить прекрасными свидетелями, говорящими против мнимой
целесообразности природы, неспособны к какому-либо чело¬
веческому развитию и вскоре умирают, Так как у mix нет
существенного органа бытия и мышления. Родственные им
микрокефал ы, или дети с маленькой головой, с недоста¬
точно развитым мозгом, могут жить и расти, но они ио всему
существу своему более похожи на животных, чем па людей,
а в отношении умственного развития они .стоят значительно
ниже интеллигентного животного. «Таким образом, — говорит
даже Лотце, настроенный в спиритуалистическом духе,—
вполне очевидце, что физические состояния Телесных элементов
представляют целый ряд условий, от которых зависит существо¬
вание и форма наших духовных состояний».
Вместе с материей исчезает мысль. «Почему,—'восклицает
Гамлет в знаменитой сцене па кладбище,—не может быть этот
череп черепом законоведа? Где теперь его законы, выписки,
розыски, дела и ябеды? Как терпит он теперь обиду от за¬
ступа этого негодяя и грубияна? Что не подаст на пего жа¬
лобу?.. Бедный Иорик! Где теперь твои шуточки, твои остроты,
твои песенки, все, что заставляло так громко хохотать других?
Ни слова?»
(Л. Бюхнер. Сила и материя. Общедоступный очерк естественного миро¬
вого порядка. СПБ., 1907, стр.-161—165).

УТИЛИТАРИЗМ

' ИЕРЕМИЯ БЕНТАМ,
О принципе пользы.
I.
Природа поставила человечество под управление двух вер¬
ховных властителей—страдания и удовольствия. Им одним предо¬
ставлено определять, что мы можем делать, и. указывать, ,что
мы должны делать. К их престолу привязаны, с одной стороны,
образчик хорошого и дурного и, с другой — цепь причин ц дей¬
ствий. Они управляют нами во всем, что мы' делаем, что; мы
говорим, что мы Думаем: всякое усилие, которое мы можем
сделать, чтобы отвергнуть это подданство^ послужит только
к тому, чтобы доказать л подтвердить его. На словах челов|ек
может претендовать на отрицание их могущества, но в дей¬
ствительности он всегда останется подчинен им. Принцип
пользы *) признает это подчинение и берет его в основание
*) Примечание автора, 1822 г.—К этому обозначению прибавлено было не¬
давно, или заменило егб, выражение: принцип величайшего (возможной) с ч аг
ст и я или благоденствия (greatest happiness or greatest felicity principle)
выражение, употребляемое для краткости, вместо того, чтобы говорить: тот
принцип, который полагает величайшее счастие всех тех, о чьем интересе
идет дело, истинной и должной целью человеческого действия, целью, единственно
истинной и должной и во всех отношениях желательной; и далее,—целью чело¬
веческого действия во всех положениях/н особенно в положении должностного
лица или собрания должностных лиц, пользующихся правительственной властью.
Слово польза не так ясно указывает па идеи удовольствия и стра¬
дами я, как слова счастие л благоденствие; притом оно не ведет также
к соображению числа тех интересов, о которых идет дело; того числа
которое есть обстоятельство, в самых обширных размерах содействующее образо¬
ванию той мерки, о которой здесь речь, именно мерки хор onia го и
дурного, или справедливого и ложного (standart of right and wrong), no
которой одной можно справедливо судить о свойстве поведения человека, во
всех положениях. Это отсутствие достаточно ясной связи между идеями сча¬
стия и удовольствия, с одной стороны, и идеей пользы с другой,
я всегда считал весьма значительной помехой к принятию этого принципа, Ъото-
рое иначе могло бы иметь место. (Примечание Бентама.)
Ккйга для что иля но псюрпн философии.	31

— 530 —
той системы, цель которой возвести здание счастия руками
разума и закона. Системы, которые подвергают его сомнению,
занимаются звуками вместо смысла, капризом вместо разума,
мраком вместо света.
Но довольно метафор и декламацшг: нравственная паука
должна быть совершенствуема нс такими средствами.
II.
Принцип пользы есть основание настоящего труда: поэтому
не лишнее в самом начале дать точный и определенный отчет
о том, что понимается здесь под этим пргшщшом. Под принци¬
пом' пользы понимается тот принцип, который одобряет или
не одобряет какое 1бьг то ни было действие, смотря noi тому,
имеет ли оно (каН, намг кажется^ стремление увеличить или»
уменьшить счастие той стороны, об интересе которой идет
дело, или, говоря то же самое другими словами, — содейство¬
вать или препятствовать этому, счастию. Я говорю: какое бы
ТО ни бь^ло действие; и потому говорю не только о ucnKjcpt
дёйствш! частного лица, но и всякой мере правительства.
ПТ.
Под пользой понимается то свойство предмета, по кото¬
рому он имеет стремление приносить благодеяние, выгоду, удо¬
вольствие, добро или счастие (все это в настоящем случае
сводится к одному) пли (что опять сводится к одному) пре¬
дупреждать . вред, страдание, зло или несчастие той стороны,
об Интересе которой идет речь: если эта сторона есть целое
общество, то — счастие общества; если это — отдельное лицо,
то — счастие этого отдельного лица.
IV.
Интерес общества есть одно из самых общих выражений,
какие только встречаются в фразеологии нравственного уче¬
ния: неудивительно, что смысл его» часто теряется. Когда это
слово имеет смысл, он — таков. Общество есть фиктивное тело,
состоящее из шадцвидуальных лиц, которые рассматриваются
— 531 —
как составляющие сто члены. Что же такое есть в этом случае
интерес общества? — сумма интересов отдельных членов1, со¬
ставляющих его.
V.
Напрасно толковать об интересе общества, не понимая,
Ато такое интерес отдельного лица. Известная вещь может со<-
действовать интересу или быть за интерес отдельного лица
тогда, когда она стремится увеличить целую сумму, его удо¬
вольствий, или, что одно и то же, уменьшить целую сумму
его страданий.
VI.
Поэтому известное действие может назваться сообразным
с принципом пользы или, короче, с пользой (относительно цело¬
го общества), когда его стремление увеличить счастие обще¬
ства больше, чем стремление уменьшить его.
VII.
Известная меца правительства (это только особенный .род
действия, совершаемого частным лицом или лицами) может быть
назвала сообразной с принципом пользы или внушенной этим
принципом, когда таким же образом стремление этой меры уве¬
личить счастие общества бывает больше, чем стремление ее
уменьшить это счастие.
VIII.
}(!огда человек полагает, что известное действие или, в
частности, мера правительства, сообразны с принципом: пользы,
то, для удобства речи, возможно предположить род закона или
правила, называемого законом или правилом пользы; и
говорить об этом действии, как сообразном с этим законом или
правилом.
IX.
Известный человек может быть назван последователем прин¬
ципа пользы, когда одобрение пли неодобрение mi какого-ни¬
будь (действия или меры определяются и соразмеряются тем
34*
— 532 —
стремлением, какое он предполагает в них к увеличению или
уменьшению счастия общества; другими словами, когда его
одобрение или неодобрение определяются сообразностью или
несообразностью этих действий с законами или правилами
пользы.
О действии, сообразном с принципом пользы, всегда можно
сказать: или, что оно' таково, что должно быть делаемо, или,
по крайней мере, что оно ire таково, что не должно биты
делаемо. Можно также сказать,- что хорошо было бы его сде¬
лать, пли, по крайней мерс, не дурно было бы, если бы оно
было сделано,—что это хорошее действие; или, по крайней
мере что это пе дурное действие. Объясняемые таким образом
слова: должно, хороший, дурной и другие подобные слова,
имеют смысл; если они объясняются иначе, они пс имеют смысла.
XI.
Была ли когда-нибудь формально оспариваема верность1 этого
принципа? Могло бы казаться, что была, — теми, кто не знает,
что они говорят. Возможно ли для этого принципа какое-нибудь
прямое доказательство? Могло бы казаться, что нет: так как
то, что служит для доказательства чего-нибудь другого, само
не может быть доказываемо: цепь доказательств должна где-ни¬
будь иметь свое начало. Давать такое доказательство невоз¬
можно, да и не нужно.
XII.
Но, впрочем, пет также или даже пс было живого челове¬
ческого существа, — как бы оно ни было тупо или извращено,—
которое бы не ссылалось на пршгщгп пользы во многих зг,
мажет быть в большей! части случаев своей жизгш. По есте¬
ственному устройству человеческой природы, люди, в большей
части своей! жизни, вообще, пе думая, принимают этот приищу:
если !не для '|0прсделе1шя своих собственных действии, то по
крайней мере для суждения р своих действиях и действиях
других людей. В то же самое время было, вероятно, пе много
— 533 —
людей, даже из самых умных, которые бы расположены были
принимать этот принцип во всей его чистоте и без ограничений.
Мало даже таких людей, которые бы не воспользовались тем
или другим случаем спорить против этого принципа: или по¬
тому, что отш не всегда погашали, как прилагать его, или вслед¬
ствие того или другого предрассудка, по которому oral боялись
исследовать его или пе могли разделять его. Потому что люди!
из такого вещества сдслайы: в принципе и в практике, на хоро¬
шей дороге и на дурной, самое редкое из человеческих качеств
есть последовательность.
XIII.
Когда человек хочет опровергать принцип пользы, то свои
резоны для этого он, сам того не сознавая, извлекает из этоф
же самого принципа1). Его аргументы, если опи доказывают
что-нибудь, доказывают пе то, что принцип дурен, по что, со¬
образно с предполагаемыми им приложениями, он дурно при¬
ме и е н. Возможно ли человеку сдвинул, землю? Да; по сначала,
он должен найти другую землю, на которой он мог бы стать.
xiy.
Не одобрить свойств этого принята аргументами невозмож¬
но; но по тем причинам, какие были упомянуты, или по каким-
нибудь смутным или пристрастным понятиям о нем, иной человек
может* не находить его себе по вкусу. В этом случае, если
человек находит установление своих мнений о таком предмете
стоющим хлопот, пусть он идет следующими ступенями и, на¬
конец, он, может быть, помирится с ним..
1. Пусть юн решит .себе, желал ли бы он отвергнуть этот
принцип совершенно; если так, пусть он рассмотрит, к чему
могут привести все его рассуждения (особенно а вопросах поли¬
тических) .
2. Если желает, пусть юн решит себе, желал ли бы он
рассуждать и действовать без всякого принципа, или нет ли*
1) „Принцип пользы (я слышал такого рода мнение) есть опасный принцип;
в некоторых случаях сообразоваться с ним (to consult it) опасно. Что же это
значит? Это значит, что по следует сообразоваться с пользой: словом, что со¬
образоваться с пользой было бы не сообразно с пей".

— 534 —
другого принципа, по которому бы он хотел рассуждать и дей¬
ствовать.
3. Если есть, пусть он рассудит и решит себе: есть ли этот,
будто 'бы им аЩйденный, принцип в самом деле какой-Нибудь
особый понятный принцип, или не есть ли это принцип столько
па словах, род фразы, которая в сущности выражает ни более
ни менее как подтверждение его собственных, лишенных осно¬
вания, мнений; т.-е. то, что в другом человеке он был бы
способен назвать капризом.
4. Если юн склонен думать, что его собственное одобре¬
ние мДп неодобрение, привязанное к идее какого-нибудь дей¬
ствия, без всякого отношения к его последствиям, есть доста¬
точное основание /для его суждений и действий’, — пусть он
спросит себя: может ли быть его мнение меркой хорошего
и Дурного относительно всякого другого человека, или мнение
всякого другого человека имеет ту же привилегию быть этой
меркой.
5. В первом случае пусть оп спросит себя, пе есть ли его
принцип деспотический и враждебный всем}' остальному чело¬
веческому роду.
6. Во втором случае, — нс есть ли это припщш гшархице-
ский, иДц не будет ли на этом основашш столько же различ¬
ных мерок хорошего и дурного, сколько есть людей, или, даже
Для одного и того же человека, нс может ли одна и та же вещь
быть хорошей сегодня и быть дурной (без малейшей перемены
в своих свойствах) завтра, или не будет ли одна и та же вещь
хорошей и дурной на одном и том же месте л в одно и то же
время, и в обоих случаям не придут ли псе аргументы к
концу, и если (ща человека сказали: «мне нравится это» Н
«Мне это пе нравится», могут ли они (по такому принципу);
говорить что-нибудь еще.
7. Если бы оп сказал себе — пет: потому что мление, кото¬
рое оп предлагает как мерку, должно быть основано на размы-
шлешш, пусть оп скажет, на каких обстоятельствах должно
вертеться это размышление. Если на обстоятельствах, имеющих
отношение к пользе действия, тогда пусть он скажет: пе значит
пи это изменять своему собственному принципу и искать помощи
у того же, против которого оп выставляет свой пршщшт; если
же равмьиплешю вертится не па этих обстоятельствах, то на
каких же других.
8. Если он хочет пойти на сделку и принять одну долю
своего принципа и одну долю принципа пользы, пусть он ска¬
жет: в какой степени оп хочет принять их.

— 535 —
9. Если он решил себе, -где он остановится, пусть он спро¬
сит себя: как он оправдывает себе принятие его до Этой! степени,
и почему он не хочет принимать его дальше.
10. Допустив, что какой-нибудь другой принцип, кроме прин¬
ципа пользы, есть истинный принцип, которому человек спра¬
ведливо может следовать; допустил, что слово хороший,
справедливый fright) может иметь смысл без отношения
к пользе, — пусть он скажет: существует ли такая вещь, как
мотив, по которому бы человек следовал ее правилам; если
есть, пусть оп скажет, какой это мотив, п ,чсм он различается
от [тех, которые побуждают принимать' правила пользы; если
пет, то пусть он, наконец, скажет, па что же может быть годен
этот другой принцип?
^Избранные сочинения Перемни Бентама, т. I, СПБ. 1867 г., стр. 1—7).

ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ,
Утилитарианизм.
Глава I.
Общие замечания.
Вопрос о критериуме добра и зла так мало до сих пор
подвинулся вперед, что немного найдется во всех сферах чело¬
веческого знания таких вопросов, которых настоящее положе¬
ние представляло бы более поразительное несоответствие тому,
чего молено было ожидать, и более ярко свидете.тьствоВДдо
бы о том, что спекулятивное мышление даже по самым важным
предметам только повторяет одни зады. Едва только зачалась
философия, как уже вопрос о summun bonum, или, (что одно и\
то же, вопрос об основаниях нравственности сделался глав¬
ной проблемой спекулятивного мышления; над шгм работали
самые лучшие умы; по поводу его образовались разные секты
и школы и вели между собой ожесточенную борьбу. Но вот
с тех пор прошло уже более двух тысяч лет, а вопрос еще не
решён, и философы, по-прежнему, расходятся под те же вра¬
ждебные друг другу знамена. И мыслители, и человечество, по-
виДимому, и теперь также далеки от его решения, как были
далеки в то время, когда юный Сократ, 'беседуя со старым
Протагором '(если только диалог Платона не вымышлен), опро¬
вергал 'общепринятое в те времена нравственное учение этого
так называемого софиста и развивал свою теорию утЗипгга-
риамизма.
Правда, — такое же смешение понятий и такая же шаткость,
a to некоторых случаях и не меньшие разногласия, какие мы
замечаем в вопросе о нравственности, существуют и в основных
принципах всех наук, не исключая даже и той, которая счи¬
— 537
тается самой! точной из всех, — математики, • и это писколыкю
не вредит, или, Но крайней мере, весьма мало вредит досто¬
верности их выводов. Такая, невидимому, аномалия объясняется
тем, что частные положения наук обыкновенно не составляют
вывода из так Называемых основных их принципов, а имеют
свою доказательность, нисколько от этих принципов не зави¬
сящую. Е<;ли бы это было не так, то В таком случае алгебра
была бы самая ненадежная наука, и се выводы надо было при¬
знать самыми недостоверными,’ так как она ни одну из свюйх
истин не выводит из того, что обыкновенно признается Ва
основные ее элементы, и так как притом в самых этих эле¬
ментах, — по признанию первоклассных математиков, — не менее
фикций, чем в английских законах, и не менее мпстерий, чем
в теологии. Собственно говоря, основные принципы какой-либо
Мауки окончательно раскрываются (нам не иначе, как путем
метафизического анализа элементарных понятий, присущих этой!
науке, и составляют последний результат этого анализа; сле¬
довательно, они имеют по отношению к науке не то значение,
какое имеет фундамент по отношению к зданию, а скорее то,
какое имеют корит по отношению к дереву: они так же хорошо
выполнят свое дело, если даже и никогда не будут открыты
и выставлены на свет. Итак, в науках мы получаем сначала
частные истины, а потом уже общую теорию. Но совершенно
обратное Должны мы, повидимому, ожидать в таком практиче¬
ском деле, как нравственность. Всякое действий необходимо
имеет какую-нибудь цель, и, следовательно, правила, руково¬
дящие действиями,, должны естественным образом «находиться
в полной и неизбежной зависимости от цели, которой служат.
Когда мы хотим что-нибудь сделать, то для того, чтобы решить
вопрос: хорошо ли ото или дурно, нам представляется (не¬
обходимым составить себе прежде ясное и точное понятие о
том, хорошо или дурно то, чего желаем достигнут!», и только
уже составив себе ясное понятие о цели, можем мы судить, что
следует и чего не следует нам делать. Следовательно, в деле
нравственности сознание основного пришита должно, повиди1-
мому, предшествовать сознанию частных истин, — одним словом,
знание добра и зла должно быть средством к распознаванию,
что хорошо и что дурно, а не следствием этого распознавания.
Такая постановка вопроса о нравственности нисколько не
изменится, если мы прибегнем и к той весьма распространен¬
ной теории, которая признает существование врожденной спо¬
собности, чувства или инстийкта, будто бы указывающего намг
— 538 —
•что есть добро, и что есть зло. Нс говоря уже о том, что самое
существование такого инстинкта составляет предмет весьма
спорный, мы заметим только, что даже те, которые признают
его существование и при этом имеют хотя малейшее притязаг
нпе быть философами, — что даже и те должны были отказаться
от идеи, будто инстинкт точно так же распознает в каждом
частном (случае, что хорошо и что дурно, как другие наши
чувства распознают форму или звук. Все истолкователи нрав¬
ственной способности, которые сколько-ашбудь заслуживают на¬
звавши мыслителей, согласны в том, что эта1 способность дает
нам только од1ш общие принципы для нравствешгых суждений,
что она есть ветвь нашего разума, а не способности ощуще¬
ния, — способность сознать отвлечешиле.правила нравственности,
а не способность видеть нравственность in concrete. Обе шко¬
лы, как пшуптивная, так и индуктивная, одинаково признают
необходимость общих законов; обе согласны в том, что нрав¬
ственность какого-нибудь поступка не есть предмет непосред¬
ственного зпазшя, а узнается только чрез применение общего
закона к частному случаю; обе в значительной степени сходятся
между гсобой также и в том, в чем именно должны состоять
нравственные законы, и совершенно расходятся между собой
только касательно основания истшпюсти * этих законов и каса¬
тельно источшша, от которого законы получают свой авто¬
ритет: одна школа утверждает, что принципы нравственности
очевидны a priori и для признания своего ниЩ-га не
требуют, кроме того только, чтобы выражакицие их термины
Шли поняты, — другая же школа говорит, что добро и зло,
равно как истина л ложь, суть вопросы наблюдения и опыта.
И так обе школы одинаково утверждают, что существуют
принципы нравственности, из которых вытекают нравственные
правила, — обе они одинаково признают существование науки
нравственности, (но между тем как в той, так и в другой школе
редко встречаем мы попытки перечислять те априористические
принципы, которые должны служить первыми посылками науки,
и еще реже встречаем попытки возвести пршщипы к одному
основному принципу, к общей основе обязашюсти. Эти школы
признают априористическую несомненность за обыкновенными
правилами нравственности или же принимают за основ}' этих
правил какое-нибудь общее положение, которое обладает еще
меньшей априористической несомнешюстью, чем самые прави¬
ла, и никогда не пользовалось общим признанием. Но если
притязания этих школ основательны, то должен же существо¬
— 539 —
вать такой основной принцип или закон, который бы соста¬
влял корень всей нравствапюсти, а если таких принципов не¬
сколько, то между темп должна же быть определенная посте¬
пенность, и должен же существовать очевидный сам по себе
принцип или правило, которое бы решало спор в случае столк¬
новения между собою различных пргашипов.
Если 'бы мы захотели исследовать, насколько вредные по¬
следствия такой несостоятельности школ смягчались на прак¬
тике, или до (какой стецеци нравственные понятия человече¬
ства извращались или делались шаткими вследствие отсутствия
ясно сознаваемого верховного прИншпГа нравственности, то это
повело 'бы нас к полному критическому обзору всех когда-либо
существовавших этических доктрин, и нам нс трудно было
бы доказать при этом, что если нравственные понятия людей
достигли большей или меныпей твердости илп устойчивости,
то обязаны этцм преимущественно безгласному влиянию вер¬
ховного принципа нравствйшостц, который, хотя и пе сознан,
но тем нс менее существует. Правда, вследствие песозпапия
этого принципа, деятельность этики ограничивалась почти исклю¬
чительно только тем, что санкщю’иировала уже проявившиеся
чувства, а пе руководила ими, но тем не менее чувства челове¬
ческие— и симпатия и антипатия—по самому уже существу
своему (неизбежно находятся в постоянной зависимости от того,
что люди считают способствующим их счастью; и вследствие
этого принцип пользы цли; как назвал его Бентам, принцип
величайшего счастья, всегда играл большую роль в образова¬
нии нравственных доктрин даже тех людей, которые с презре¬
нием отвергли <его авторитет. Ни одна философская школа,
как бы пи было сильно в ней нежелание признать пршщид
пользы за основной принцип !гравственности и за источник
нравственной обязанности, — ни одна школа никогда не отри¬
цала, что то влшпше, которое человек признает за своими по¬
ступками п!о отношению к своему счастию, имеет во многих
случаях самое сущсствешюе и даже преобладающее значаще
при определении нравствешюго достоинства поступков. Мало
того: я утверждаю даже, что сами защитники априористической
нравствсшюстп, как только пускаются в рассуждения, неиз¬
бежно прибегают к утилитарным аргументам. Критиковать этих
мыслителей нс входит в >круг настоящей моей задачи, но я нс
могу удержаться, чтобы не указать, в подтверждение моих слов,
па систематический трактат самого знаменитейшего из них, —
на метафизику этики Канта. Этот замечательный человек, со¬
— 540 —
здавший философскую систему, которая составляет эпоху в исто¬
рии спекулятивного мышления, в названном нами трактате уста¬
навливает следующий всеобщий принцип, как основание и источ¬
ник обязанности: «поступай! так, чтобы то правило, по кото¬
рому ты поступаешь, могло быть признано за закон всеми раз¬
умными существами». Приступая затем к выводу из этого прин¬
ципа некоторых общепризнанных нравственных обязанностей!,
он доходит почти до смешного в своих тщетных усилиях найти
какое-нибудь препятствие, какую-нибудь, не говоря физическую,
по, Но крайней мере, хоть логическую невозможность для при¬
звания людьми каких бы то ни было правил поведения, хотя бы
даже в высщей степени оскорбительных для существующих
нравственных понятий. В последнем результате ему удается
найти одно только к этому препятствие: что шшто не захочет
подвергнуть себя тем последствиям, какие бы неизбежно повлекло
за собой общее признание правил противных нравственности.
Я не стану входить в дальнейшее рассмотрите разных эти¬
ческих теорий и приступлю прямо к выполнению моей! задачи,
которая состоит в том, чтобы содействовать истинному ураз¬
умению и правильной оценке утплитариашгзма или теорий!
счастья, и доказать эту теорию, насколько она может быть до¬
казана. Очевидно, что: здесь не может быть речи о доказатель¬
ствах в том смысле, в каком обыкновенно понимается это вы¬
ражение. Вопросы о конечных целях не подлежат непосред¬
ственным доказательствам. Мы не иначе можем доказать, что
что-нибудь хорошо, как признав без доказательства хорощим
то, для чего оно служит целью. Медицинское искусство при¬
гнано делом хорошим, потому что оно дает здоровье; но есть ли
возможность доказать, что самое здоровье есть благо? Музы¬
кальное искусство также есть дело хорошее, потому, между,
прочим, что оно доставляет нам удовольствие, но как доказать,
что само удовольствие есть благо? Поэтому, когда утверждают,
«пго существует общая формула, заключающая в себе все, что
есть благо само по себе, и что всякое другое благо, не входящее
в эту форму, есть благо пе само по себе, а потому только, что
составляет средство для достижения благой цели, то эту форт
мулу, можно принять или отвергнуть, но она не может быть
доказана, если принимать слово доказательство в том смысле,
как оно обыкновенно понимается. Я нисколько пе думаю этим
сказать, что принятие или непринятие такой! формулы должно
было зависеть от слепого побуждения или каприза. В слове
доказательство заключается более обширный! смысл, чем какой
— 541 —
ему обыкновенно предают, и принимая его в этом обширном
смысле, я утверждаю, что рассматриваемый нами вопрос точно
так же подлежит доказательству, как и всякий другой спорный
вопрос философии. Предмет, о котором идет речь, подлежит
ведению ■ 'НаЩей рациональной способности, но неправильно
было бы полагать, что наша рациональная способность не мо¬
жет иметь к нему другого доступа, как Только MinynTHBHjbrM
путем; могут быть представлены такого рода соображения, ко¬
торые в состоянии принудить ум принять или отвергнуть док¬
трину, а представление такого рода еэображешгй равносильно
доказательству.
Нам предстоит теперь рассмотреть, какого рода могут быть
соображения, каким образом прилагаются они к делу, и, следо¬
вательно, какие рациональные основания могут быть предста¬
влены для признания пли отрицания утилптариапской формулы
Но чтобы это признание или непризнание было рационально,
необходимо, чтобы самая формула была правильно понята. Ес
нонимаю'г по большей .части совершению неправильно, и это
составляет, по моему мнению, главное препятствие к се при¬
знанию. Я полагаю, что если очистить ее понимание хотя только
от наиболее грубых ошибок, то вопрос значительно упростится,
и большая часть препятствий к ее признанию будет через это
устранена. Поэтому, прежде чем приступить к философским
основаниям утилитарианизма, я остановлюсь на самой его док-
тр(Ине, чтобы уяснить, в чем собственно состоит эта доктрину,
и устранить от нее все, ей не принадлежащее, и, наконец, устра¬
нить 'те препятствия к ее признанию, которые истекают из
неправильного ее понимания или тесно с ты связаны. Приго¬
товив, таким образом, почву, я Постараюсь, но мерё моих рил,
пролить свет на этот вопрос с точки зрения философской теории.
Глава II.
Что такое утилитарианизм?
Я упомяну только вскользь о том заблуждении, которое
предполагает, что будто люди, признающие пользу мериЯбм
добра и зла, принимают это слово в тесном, обыденном смысле,
протшзополагая его удовольствию. Заблуждешю это обнаружи¬
вает столь крайнее неведение, что не заслуживает того, чтобы
и? нем останавливаться. Да не подумают философские против-
— 542 —
»1МЮ1 улллптариашгзма, чтобы я в этом случае смешивал их.
как это может показаться с первого взгляда, с теми нашими
противниками, которые способны на столь нелепое и тем более
поразительное заблуждение, что в то же время против угилит,а-
риад обыкновенно возводится еще другое обвинение, совер¬
шенно протпвоположнбе, — обвинение в том, что будто они ста¬
вят удовольствие выше всего, и притом удовольствие в самых
грубых его формах. Такие два противоречащие одно другому
обвш1сния нс только исходят Иногда от людей одинаковых убе-
ждений, но часто даже, как это весьма метко заметил один
талантливый писатель, одни л те же .люди упрекают утилита¬
рная «то в чрезмерном аскетизме, когда слово польза стоит
впереди слова удовольствие, то в чрезмерной чувствен¬
ности, когда, наоборот, слово удовольствие стоит вперещг слова
польза». Кто сколько-нибудь злаком с этим предметом, тот 'не
может не знать, что все писатели, которые были сторонниками
утплптарпанпзма, все без исключения от Эпикура и до Бентама,
разумели под пользой пе что-либо противоположное удоволь¬
ствию, по самое удовольствие и вместе отсутствие страдащгя, —
что они не только не противополагали полезное приятному, л
прекрасному, а, напротив, постоянно утверждали, чдо полез-
иое означает собой и приятное и прекрасное. Но невежествен¬
ная публика, как только дело коснется этого предмета, обыкно¬
венно впадает в самое-жалкое заблуждение. Эта-публика имеет
целую массу своих писателей, и притом нс только таких, .ко¬
торые Пишут для газет и периодических издании, но даже и
таких, которые печатают большие книги с* большими претен¬
зиями;. Ухватясц за слово утилитарнагшзм и ничего не спая о
самой доктрине, кроме' ее названия, эти писатели обыкновенно
пршшмают. его за выражение отвращешгя пли пренсб|>ежецця
к удовольствию Bi некоторых его формах, — к красоте, к изящ¬
ному, к развлечениям. Не только в охужденпе, по они нередко
невежественно извращают его.смысл даже как будто в похвалу
уталитарианской доктршгы, принимая его за выражение пре¬
зрения к суетности и преходящим удовольствиям. Только с
искаженным, так или иначе, смыслом это слово и обращается
в настоящее время в публике, и из этого искажешюго его
смысла повое поколение черпает все, свое о пен поюпгааде.
Хотя люди, в первый раз введшие это слово в употребление,
уже в течение многих лет ire употребляют его более для обо¬
значения Особой доктрины, по тем не менее они 'чувствую^
себя в настоящее время призванными восстановить его истин¬
— 543 —
ный смысл, дабы спасти епо от того крайнего унижения, ка¬
кому оно подверглось.
Учение, Признающее основанием нравственности полезность-
или принцип величайшего счастья, оценивает поступки по от-
ношешпо их к нашему счастью: те поступки, которые ведут
к счастью, — хороши, а те, которые ведут к несчастью, — дурны.
Под словом счастье оно разумеет удовольствие и отсутствие
страдания; под слоном несчастие — страдание н лишение удо¬
вольствия. Чтобы дать совершенно ясное понятие о нравствен¬
ном принципе этого учения, необходимо было бы несколько’
более об бтом распространиться и, в особенности, о том, что
разумеет оно под страданием и удовольствием, и до какой! Сте¬
пени оба эти понятия составляют открытый вопрос. Но мы
теперь на этом не остановимся, так Как все эти дополнительны®
объяснения ’не имеют (непосредственного отношения к самому
воззрению на жизнь, которое составляет основу, утилитард-
.анизма,—т.-е. к тому воззрению, которое признает, что только?
удовольствие и отсутствие страдания желательны сами по себе,
как цель, а .чпо все прочее желательное (которое столь же
многочисленно й по утилитариаиской системе, как и во всякой!
другой) желательно или потому, что заключает в себе удоволь¬
ствие, или потому, что составляет средство для получения удо¬
вольствия и устранения страдания.
Это ‘воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое -
отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне-
заслуживают уважения и по своим чувствам и по своим стрс-
млепиям. Утверждать, чт,о жизнь не имеет более высшей! цели,
как удовольствие, .что она пе представляет другого более пре¬
красного и более благородного предмета для желашп! и стре¬
млений, — утверждать это, — говорят они, — и низко и подло.
Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только-
свиней, с которыми в древнее время обыкновенно и сравнивали
последователей! Эпикура. Даже и в настоящее время сторонники
утилитарианской доктрины нередко делаются предметом подоб¬
ных же вежливых сравнений! со стороны irx германских, фран¬
цузских и английских противников.
На такое сравнеапю. эпикурейцы обыкновенно отвечали,,
что нс они, а их протцвшпш унижают человеческую природу,
потому что предполагают человека неспособным иметь какие-
либо другие удовольствия, кроме тех, какие свойственны сви¬
ньям,— и что если это предположение справедливо, то, раз¬
умеется, нельзя ничего возразить против самого сравнения, по»
— 544 —
только оно в таком случае перестают уже быть ■ обвинением,
потому что, если пстошшки наслаждения одни и те же и для
людей, п для свиней, то и правила жизни, годные для одних,
будут одинаково годны и, для других. Сравнение жизни эпи¬
курейца с жизнью скота именно потому только унизительно,
что скотские наслаждения не соответствуют человеческому пред-
ставлешсо о счастии. Люди имеют потребности более возвы¬
шенные, чем простые скотские побуждения, и раз сознав их,
не считают уже счастьем то, что не удовлетворяет этим потреб¬
ностям. Я не утверждаю, конечно, чтобы эпикурейское учение
представляло собой безукоризненное развитие утилитариан-
ского принципа, — я признаю, что сколько-нибудь удовлетво¬
рительное выполнение такой задачи равно невозможно как без
стоического, так и без христианского Элемента, — но, однако,
нельзя .отрицать, что эпикурейское воззрение на жизнь всегда
ставило выше чувственных наслаждений удовольствия умствен¬
ные и нравственные, ^^довольствия воображения и чувства.
Правда, — утилитарнапские писатели основывали превосходство
умственных наслаждений перед чувственными, главным обра¬
зом, на том, что первые прочнее, надежнее, дешевле, и пр., чем
последние, т.-е. не на внутреннем их-достоинстве, а па преиму¬
ществах соверщешю внешних; но хотя опи с этой точки зре-
ния| вполне доказали справедливость своего учения, тем не
менее я охотно соглашаюсь, что для предпочтения умственных
наслаждений чувственным, опи могли бы взять и другое осно-
вааше, которое считается более возвышенным, и я не вижу ни¬
какого противоречия утилитарпанскому принципу, — признать,
что известного рода удовольствия более желательны и более
ценны, чем удовольствия другого рода, а, напротив, это было бы,
по моему мнению, совершенной нелепостью утверждать, что удо¬
вольствия должны быть оцениваемы исключительно только по
их количеству, тогда как при оценке всякого другого предмета
мы принимаем во внимание и количество и качество.
Если бы меля спросили, что разумею я под различием удо¬
вольствий по качеству, или иначе, что кроме количества мо¬
жет сделать одно удовольствие более цепным, чем другое, т.-е.
более ценным, как удовольствие, отстращщ при этом, конечно,
какие бы то нщ было другие соображения,—то на это возмо¬
жен только один ответ: если все или почти все, 'цепытавщию
два какие-либо удовольствия, отдают решительное предпочте¬
ние одному из них, и к этому предпочтению ле примешивается,
чувства какой-либо нравственной обязанности, то это удоволь¬
— 545 —
ствие л будет более ценное, чем другое; — если люди, вполне
испытавшие два какие-либо удовольствия, отдают одному из
них столь большое предпочтение, хотя и з’цают, что достпже-
inie его сопряжено с гораздо большими неприятностями, чем
достижение другого, но .все-таки предпочитают его даже и тогда,
когда другое представляется им в са'мом большом количестве,
в каком только возможно, то мы имеем полное основание за¬
ключить, что предпочитаемое удовольствие имеет перед дру¬
гим столь значительное качественное превосходство, что коли¬
чественное между ними отношение теряет при этом почти вся¬
кое значение.
Бесспорно, что человек, равно испытавший два удоволь¬
ствия и равно способный щспИгь и пользоваться обоими, отдаст
всегда предпочтение тому из них, которое удовлетворяет вы¬
сшим его потребностям. Мало найдется таких людей, которые бы,
ради полной чаши животных наслаждений, согласилисьпроменять
свою человеческую жизнь на жизнь какого-нибудь животного.
Умный человек пе' согласится превратиться в дурака, образо¬
ванный — в невежду, чувствительный и честный — в себялюби¬
вого и подлого, хотя бы они и были убеждены, что дурак, Не¬
вежда и плут гораздо более довольны своей судьбой. Тот изли¬
шек потребностей, который онй перед ними имеют, никогда не
согласятся они утратить ради более полного удовлетворения тех
потребностей, которые у них с ними общие. Если же иногда
и бывает, что они как будто желают этого, то разве Только
в минуту такого крайнего несчастья, что для избежания епо
Тотовы променять свою судьбу на всякую другую, как бы она,
по их собствешюму мнению, пи была незавидна. Чем большими
способностями одарен человек, тем больше требуется для
его .счастья, тем сильней чувствуются им страдания, и самые
страдания тем многостороннее —но, несмотря на все это, ни¬
когда не пожелает он, чтобы его судьба заменилась другой,
которая, по его собственному сознанию, составляет низшую
ступень существования. Как бы мы ни объясшиш это чувство
в человеке: — гордостью ли, к которой безразлично относятся
и некоторые самые достойные уважения и некоторые самые
презренные чувства, к каким только способно человечество,—
любовью ли к свободе и личной независимости, которые, по
мнении» стоиков, и составляют самый действительный мотив для
поддержания в человеке этого чувства, — властолюбием ли, лю¬
бовью ли к возбужденному состоянию, которые оба на самом
челе ему присущи ц подкрепляют его—«как бы мы ип объяс-
Книга Для чтения по истории философии.	35
— 546 —
лили это чувство, но ему нет другрго более соответствищогю
названия, как чувство собственного достоинства, которое мы
находим у всех людей в той или другой форме и притом даже
в некоторой пропорциональности, хотя и далеко не точной, с
уроднем их потребностей. Удовлетворение этого чувства до
такой! степени составляет необходимое условие счастья, что
те 'люди, в которых оно сильно, не могут даже И пожелать ни¬
чего, что противоречит этому чувству, за исключением разве
только какого-либо моментального ненормального состояния.
Предполагать, что человек, отдавая предпочтение тому, что
соответствует его .чувству собственного достоинства, жертвует
своим счастием, что вЫсшие1 натуры при равных обстоятельствах
не более счастливы, ,чем Низшие, предполагать это — значит
смешивать две совершенно различные вещи: счастие и доволь¬
ство. Не может подлежать ни малейшему сомнению, что чем
тюке у человека способность к наслаждению, тем легче он
может Достигнуть полного удовлетворения своих потребностей.
•Человек, высоко одаренный, постоянно будет чувствовать, .что
при тех несовершенствах, которые его окружают, счастие его
не может быть совершенно; Но он может научиться сносить
эп^и несовершенств^, если только вообще они сносны, и никогда
не позавидует он тому человек, который их не сознает, но зато-
и Не знает того наслаждения, которое обусловливается их со¬
знанием. Лучше быть недовольным человеком, чем довольной
свиньею, — недовольным Сократом', чем довольным дураком.
Дурак и свинья думают об этом иначе единственно потому, что
для них открыта только одна сторона1 вопроса, тогда как дру¬
гим открыты для сравнения обе стороны.
Могут возразить, что люди, способные к высшим наслажде¬
ниям, меняют их в некоторых случаях, под влиянием страстей,
На наслаждения низшего разряда1. Я замечу на это, что такой
факт нисколько не предполагает, чтобы в минуту его соверше¬
ния утрачивалось и самое сознание о внутреннем превосход¬
стве высших наслаждений. Люди часто, по слабости характера,
отдают предпочтение тому наслаждению, которое им доступнее
в данную минуту, но при этом не теряют сознания, что оно
менее ценно, чем другие, и так поступают omt часто не только
при выборе между двумя чувственными наслаждениями, ио даже
И при выборе между наслаждениями умственными .и наслажде¬
ниями чувственными; — предаваясь чувственности до такой сте¬
пени, что от этого теряют свое здоровье, они в то же время
мр утрачивают сознания, что здоровье составляет благо более
драгоценное.

— 547 —
Могут также возразить, что часто люди, которых в моло¬
дости одушевлял высокий энтузиазм ко всему благородному, с
годами теряют его и делаются, наконец, апатичными п себялюби¬
выми, Я не могу, допустить; чтобы те люди, с которыми совер¬
шается это столь часто .встречающаяся перемена; действительно
оказывали предпочтетащ высшим наслаждениям перед низшими.
Я убежден в том, что прежде, чем предаться исключотблъИо
•нывшим; наслаждениям они должны были уже окончательно утра¬
тить всякую способность к высшим. Благородств.о чувств со¬
ставляет у большей {части людей растение весьма нежное, ко¬
торое легко вымирает не только от враждебных влияний, но
и просто по Недостатку питания; у большинства' молодых людей
такое вымирание благородных чувств совершается весьма быстро,
когда те занятия, на которые они вынуждены своцм обществен¬
ным положением, и та среда, в которой они вращаются, неблаго¬
приятны для деятельного пр|ояцлешщ этих чувств. Высшие стре-
мле!ния. точно так же утрачиваются, как н умств:енные способ¬
ности, когда люди не .имеют возможности употреблять их в
дело. Если мы видим, что те люди, которых одушевляли высшие
стремления, предаются, наконец, низшим наслаждениям, то это
происходит не потому, чтобы они приходили к сознанию, что
эти Наслаждения заслуживают предпочтение перед высшими, а
исключительно только потому, чр это единственные наслажде¬
ния, которые им доступны или, наконец, единственные, насла¬
ждаться которыми они не утратили способности. Мы знаем,
что до все времена много людей гибло в тщетных усилиях ском¬
бинировать двоякого, р.ода удовольствия, но мы не знаем, и
можем в том усомниться, чтобы человек, одинаково способный
к двоякого рода 'удовольствиям, сознательно и свободно отда¬
вал когда-либо предпочтение низшим удовольствиям перед
высшими.
Таков приговор единственных компетентных в этом деле
судей, и на приговор этот не можёт ’быть никакой апелляции.
В вопросе о. том, которое из двух удовольствий для пас более,
ценно, или который из двух родов жизни, независимо от; его
нравственных атрибутов и его последствий, нам! более прия¬
тен,— в этом вопросе мы должны признать окончательным ре¬
шением общее мнение, или, в случае разногласия, мнение боль¬
шинства тех, которые испытали оба эти рода удовольствия^
Мы не имеем трибунала, к которому могли бы апеллировать на
это мнение даже и по вопросу о количественной оценке, а тем
более не имеем никакого основания сомневаться в его без¬
35’

— 548 —
апелляционное™ по вопросу о качеств?. Какое другое средство
имеем мы определить, которое из двух страданий тяжелее, млн
которое из двух удовольствий приятнее, как пе положиться на
мнение тех, которые их испытали? Стоит ли того известное
удовольствие, чтобы мы для достижения его решились подверг¬
нуть себя известному страданию, — что же может нам решить
такой ‘вопрос, как пе чувства и суждения людей, изведавших
их ла опыте? Следовательно, если общие чувства и общее
мнение утверждает нам, что удовольствия, удовлетворяющие
иаший !выс1Ш1м потребностям, дли шас более ценны, чем те,
которые служат для удовлетворения пашей животной природы,
то это мнение, это чувство, должно/ иметь для пас всю силу
безапелляционного приговора.
Я, собственно, потому только так распространился каса¬
тельно качественной оценки удовольствий, что с’штал разь-
яснение этой Стороны вопроса необходимым для совершенно
точного понимания, что следует разуметь под словами полез¬
ность или счастие, когда они принимаются в: смысле начала,
руководящего поступками людей. Но -я вовсе пе думаю утвер¬
ждать, чтобы высказанное мною мнение по вопросу о каче¬
ственности имело такое значение, что его пршгятие или непри¬
нятие необходимо должке влечь за собой принятие пли не¬
принятие самого принципа, мнение это пе может иметь значе¬
ния безусловного вывода потому уже, что утилитарца'пскп|й
црлнщш ставит для человека целью пе личное его величайшее
счастие, a । величайшую сумму общего счастия всех, — и если
еще можно допустит!» какую-нибудь возможность усомниться в
том, действительно ли благородство характера всегда делает
человека более счастливым', то уже ни в каком случае невозможно
ни малёйщее сомнение, что оно делает более счастливыми дру¬
гих людей, и что вообще все другие люди весьма много от этого
выигрывают. Следовательно, только поддерживая благородство
характеров, утилитарианнзм может достигать своей цели даже
и :в том случае, если бы мы предположили, что каждый инди¬
видуум делается счастливее от благородства других, по что
его благородство, по отпощению к сумме его личного счастий,
имеет значение величины (отрицательной. Flo одна уже прямая
постановка этого предположения делает до такой степени оче¬
видным всю его нелепость, что становится излишним всякое
возражение.
Итак, утшштариацская доктрина, как мы ее объяснили,
признает, что все, что мы ни желаем (будем ли мы при этом:
— 549 —
иметь в виду наше .Личное счастие или счастие других), для Нас
желательно потому, что дли само заключает в себе конечную
цель или служит средством для достижения конечной цели, а
эта цель есть существование., наивозможпо свободное от стра-
дашгй и напвозможно богатое наслаждениями как количественно,
так и качественно, — и ,чТо мнение людей, которые поставлены
в 'благоприятные условия для опыта, способны к самонаблю¬
дению и самосознанию, одним словом, имеют наиболее средств
для суждения, что мнение таких людей имеет силу окончатель¬
ного решения в вопросе о качественном превосходстве одного
наслаждешщ перед другим И о значс|шщ, какое имеет при этом
количество. Определяя таким образом цель человеческих дей¬
ствий!, утилитариапизм утверждает,* что эта цель и есть основ¬
ной принцип Нравственности, и что, следовательно, нравствен¬
ность может быть определена следующий образом: такие пра¬
вила для руководства человеку в его поступках, через соблю¬
дение который доставляется всему человечеству существование
наивозможпо свободное от страданий и ,паивозможно богатое
наслаждениями, — и притом не только человечеству, (но, на¬
сколько это допускает природа пещей, и всякой! твари, которая
только имеет чувство.
(Дж. Стюарт Милль. „Утилитариапизм." Пер. с англ. А. Неведомского,
Птб., 1866—69, стр. 3—29.)'

ДАРВИНИЗМ
ЭВОЛЮЦИОНИЗМ

ЧАРЛЬЗ ДАРВИН.
Принципы естественного отбора.
I.
У, Де-Кайдоля есть очень красноречивая страница, где он
разъясняет, (что все в природе находится в борьбе, организм с
организмом и окружающей средой. Видя довольство, царящее
в природе, можно, пожа'луй, в этом усомниться, но размыш¬
ление неизбежно приводит к подтверждению этого Положения.
Борьба эта lie постоянна, а возобновляется в слабой форме
в короткие промежутки времени и лишь порою, в более жесто¬
кой форме в случайные, более отдаленные один от другого
промежутки временил отсюда его действие легко ускользает
от внимания. Это — учение Мальтуса, проявляющееся с удеся-
тсренпой силой. Как в каждом климате бывают времена года,
в течение которых тот нж другой из его .обитателей встре¬
чается в более или мейее значительном числе, так точно и
все они ежегодно плодятся, а' нравственная узда, хотя бы в
очень малой! степени ограничивающая размножение человече¬
ства, здесь вполне отсутствует. Даже медленно размножающийся
человек иногда удваивался в числе за двадцать пять лет; если
бы он мог легче увеличивать количество пищи, то это удваива¬
ние числа совершалось бы и в 0олсе короткий период. Но для
животных, пе располагающих искусственными средствами, ко¬
личество пищи для каждого вида в среднем числе должно
быть постоянным, между тем как размножение организмов со¬
вершается в геометрической! прогресшш и. в громадном боль¬
шинстве случаев в колоссальном отношении. Допустим, .что в
известном месте существует восемь пар птиц, и что только
четыре ;пары ежегодно (считая, что они несутся два раза в год)
выводят по четыре птенца, и что эти, в свою очередь, воспро-

— 554 —
изводятся в том же отношении; тогда' к концу седьмого года
-(краткий срок жизни для птицы, если не считать случаев на¬
сильственной смерти) вместо первоначальных шестнадцати по¬
лучится 2.048 птиц. Так как подобное увеличение числа совер¬
шенно невозможно, мы должны заключить, что или птицы не
выводят и половицы своих птенцов, или, что средняя продолжи¬
тельность жизни у птиц, вследствие случайностей, значитель¬
но менее семи лет. По всей 'вероятности, оба эти ограничи¬
вающие условия действуют одновременно. Такого же рода вычис¬
ления в применении к растениям или животным дают более или
мецее поразительные результаты, но в редких случаях более
поразительнее, чем по отношению к человеку.
Известно много фактических примеров этой наклонности
к быстрому размножению; к ним следует отнести случаи необы¬
чайного, по временам, возрастания ,чпс.та известных животных.
Так, Например, в Ла-Плате с 1826 по 1828 г., когда вследствие
засухи погибло Несколько миллионов рогатого скота, вся стра¬
на буквально кишела' мышами. Но, я полагаю, не может быть
сомнения, что в период размножения Все мыши спариваются
(за исключением немногочисленных самцов или самок, остаю¬
щихся в излишке) п что, следовательно; это поразительное раз¬
множение в течение трех лет должно быть приписано необычно
большому .числу, выжившему в перыви год п размножившемуся
вплоть до третьего года, когда их численность возвратилась
к обычным пределам при возвращении влажной погоды.
Существуют многочисленные свидетельства, что когда че¬
ловек ввозил растения пли животных в благоприятную для них
страну, было достаточно изумительно малого числа лет для
того, чтобы вся страна оказывалась ими переполненною. Это
увеличение числа прекращалось бы, как только страна оказы¬
валась бы Населенною до предела; и тем не ценее мы имеем пол¬
ное основание предполагать, на основании известного нам о
животных в естественном состоящей, .что все они спаривались
бы каждою весной. В большинстве случаев трудно представить,
когда проявляется ограничивающее условие, хотя несомненно,
в большей части случаев—на семенах, яйцах и в раннем воз¬
расте; но когда мы вспомним, как Невозможно даже по отноше¬
нию к человеку (несравненно лучше Изученному, чем животные),
на основании повторных случайных наблюдений, судить о сред¬
ней продолжительности жизни, или о проценте смертности в
различных странах, мы |не должны Испытывать удивления пред
невозможностью раскрыть, что определяет ограничение числен-

—— dt)*J
пости того пли другого животного или растения. Но пе сле¬
дует упускать из виду, ,что эти ограничения повторяются еже¬
годно, хотя и в слабой, но опрсделИтой мере, и в более резкой
степени в исключительно холодные или жаркие, сухие или влаж¬
ные годы, смотря по сложению данного существа. Уменьшите
хотя бы в ничтожной степени любое препятствие к размноже¬
нию, и присущая каждому организму геометрическая прогрессия
размножения почти моментально увеличит среднюю численность
благоприятствуемого вида. Природу можно уподобить поверх¬
ности, в которую упираются десятки тысяч острых клиньев,
расположенных вплотную и вгоняемых в нее непрерывными уда-
рамп. Нужно значительное усилие мысли для того, чтобы пред¬
ставить себе эту точку зрения. Нужно изучоть книгу Мальтуса
о человеке, а также случаи, подобные размпожешпо мышей в
Ла-Плате, лошадей и рогатого скота, в первый раз спущенных
в Южной Америке, птиц в приведенном выше примере и т. д.
Примите в соображение гр’омадпую способность размпожшшя.
присущую всем животным и ежегодно проявляю¬
щую свое действие; примите в соображение бесчисленное
множество семян, рассеиваемых при помощи сотен- остроумней¬
ших приспособлений, год за годом, пб лицу всей земли, п
подумайте, что мы имеем полное основание предполагать, что
среднее процентное содержание Всех обитателей дашюй страны
обыкновенно сохраняется Постоянным. Наконец, пе следует упу¬
скать из виду, что это среднее число неделимых (при (постоян¬
стве внешних условий) поддерживается постоянно возобновляю¬
щейся борьбой с другими видами пли внешней природой (как,
например, на границах арктической области, где жизни нала¬
гается предел холодом); что обыкновенно каждая особь ка¬
ждого вида удеряйшаст свое место, достигает в силу собствен¬
ной борьбы и способности добывать пишу, начиная с состоя¬
ния яйца' и выше, дли в силу борьбы его родителей (у недолго¬
вечных существ, когда главное препятствие обнаруживается .че¬
рез более длинные сроки) с другими неделимыми того же
или другого вида.
Но представим себе, что вцешпио условия страны изме¬
няются, разнообразятся. Если это изменение незначительно,
отношение между численностью обитателей изменится также не¬
значительно. Если же число .обитателей Незначительно, как, на¬
пример, н:а каком-1П1.будь острове, и свободный доступ из окрест¬
ных стран ограничен, а изменение в условиях возрастает (обра-
зуя новые станции), в таком случае первоначальные обиТа-

— 556 —
трлн уже не будут в таком совершенстве приспособлены к этим
пзмешшшим.ся условиям, как были прежде. В одной из пред-1
шествовавших .частей. этого труда было показано,. .что подоб¬
ные изменения внешних условий, влияя па воспроизводительную
систему, будут, вероятно, делить пластичную организацию тех
существ, па которых действие оказалось наиболее глубоким, как
это наблюдается у прирученных животных. Можно ли, далее,
сомневаться, принимая во внимание борьбу, выдержанную ка¬
ждым неделимым для добывания средств существования, что ка¬
ждое ничтожное Изменение в строении ли, привычках пли ин¬
стинктах, лучше приспособляющее его к новым условиям, отзы¬
вается на его здоровье и силах? В борьбе оно будет иметь более
шансов на сохранение, а те из его отпрысков, которые уна¬
следуют изменение как бы ничтожно оно ли было, также
будут имедь больше шансов па сохранение. Ежегодно про¬
изводится более, кем может выжить; вдчтожная прибыль в
весе определяет 'на весах природы, кому жить, кому умереть.
Пусть это дело смерти, с одной стороны, и отбор — с другой,,
продлится в течение тысяч поколешй, и кто решится утвер¬
ждать, что оно останется без последствий, когда известно,, ка¬
ки?: результатов добился в несколько лет Бэквель над рогатым
скотом и Уестерп н^д ювощамИ при помощи того же начала
отбора?
Представим себе воображаемый случай подобных изменений
па каком-либо острове: допустим,, что какое-нибудь животное
из Canidae, охотившееся преимущественно на кроликов, но по¬
рою и па зайцев, станет немного пластичным; пусть под влия¬
нием той же перемены число кроликов начнет убывать, а число
зайцев возрастать; в результате эта лисица пли собака выну¬
ждена будет ловить более зайцев, а так как его ор.гашгзация
слегка пластична, то особи с более легким сложением, более
длинными ногами и острым зрением, как бы ничтожны ни были
эти различия, будут более благоприятствуемы и более долго¬
летни, переживая то время года, когда пища наиболее редка; oini
в то же время произведут на свет более многочисленное потом¬
ство, наследующее эти слабые особенности строения. Менее
быстроногие будут безжалостно истреблены. Я не вижу повода
сомневаться в том. что после тысячи поколений! обнаружится
заметное действие, Приспособляющее форму, лисицы или собаки
к охоте на зайцев, более чем в том, .что породы гончих могут
быть усовершенствованы тщательным уходом и отбором. То же
верно при сходных обстоятельствах и в. применении к расте-
— 557 —
пням. Если бы число особей растений, семена которых снабже¬
ны летучками Могло быть увеличено их большею способно¬
стью к обсеменению в пределах их области (т.-е. если бы пре¬
пятствие к размножению отражалось главным образом па се¬
менах), то тс семена, которые имели бы на самую малость более
пушка, в копце-концов разносились бы успешнее; отсюда боль¬
шее число таких семян прорастало бы и стремилось вос¬
производить растения, наследующие этот лучше приспособлен¬
ный пушок *).
Помимо этого естественного средства отбора, благодаря ко¬
торому сохраняются, в состоянии ли яйца, личинки, пли взрос-
лого существа, только те индивиды, которые наилучше при¬
способлены к своему месту, в природе существует еще другое
начало, действующее в том «же направлении — именно, у раз¬
дельнополых животных 'борьба' самцов за обладание самками.
Эта1 борьба обыкновенно разрешается правом сильного, но у
птиц, повидимому, и прелестью их Нения, красотой пли искус¬
ством ухаживания, как, например, у пляшущего' гвианского гор¬
ного дрозда. Самые сильные и могучие самцы, при условии
полного приспособления, Обыкновенно должны одерживать по¬
беду в этой борьбе. Этот вид борьбы, однако, не так строг,
как предшествовавший;, оп нс имеет последствием смерНи менее
успешного, а только оставляет после них менее многочислен¬
ное потомство. Эта борьба к тому же происходит в то время
года, когда Нпща Наиболее обильна, и, быть мо№ет, имеет
своим последствием Изменение вторичных половых признаков,
не связанных с способностью приобретать пищу или защищаться
от врагов, по лишь с борьбой пли состязанием с своими сопер¬
никами. Последствия этой борьбы мбдЩо сравнить в некото¬
рых отношениях с теми,, которые достигаются сельскими хо¬
зяевами, обращающими Внимание Нс столько па отбор всех мо¬
лодых животных, сколько на случайное пользование отборным
производителем.
II.
1. Изумительно, чего может достигнуть человек при по¬
мощи отбора, т.-с. выбирая особей с каким бы то ini было ка¬
чеством, размножая их и выбирая вновь. Сами заводчики были
озадачены полученными ими результатами. Они могут оказы-
1) Я не лижу к тому более препятствий, чем к улучшению разновидностей
■хлопчатника заботами плантатора. Ч. Д. 1858.

— 558 —
вата действие на различия,z неуловимые для неопытного глаза.
Отбор ме.тоди,ческл| применяется в Европе всего полстп-
летия но случайно, а порой, в известном смысле, и методически
он применялся с древНпх времен. Также в самые отдаленные
времена применялся известного рода бессознательный отбор
именно путем сохранения единичных животных (без отношения к
их потомству), наиболее полезных той пли другой расе чело¬
века при известных условиях ее существования. Искоренение
«разбойников», как обозначают садоводы, уничтожение разно¬
видностей, уклоняющихся от намеченного типа, также своего
рода отбор. Я убежден, .что отбор, умышленный или случайный,
был главным средством при получении наших домашних пород;
но верно ли это, или пет, во ^всяком случае его способность
производить' глубокие изменения в недавнее время поставлена
вне всякого сомнения. Отбор действует посредством накопле¬
ния мелких иди крупных вариаций, вызванных действием внеш¬
них условий или просто фактом, что при воспроизведении дети
никогда не сходны с родителями, Человек, благодаря этой воз¬
можности накоплять, изменения, приспособляет живые существа
к своим потребностям, можно сказать, делая шерсть у одних
овец пригодной Для ковров, у других для сукна и т. д.
2. Теперь представим себе существо, которое не судило
бы по одной внешности, по могло бы проникать взором, го все
потребности внутреннего строения, никогда не руководилось
бы своим капризом, а продолжало бы свой отбор с одной опре¬
деленной целью в течение миллионов поколений; кто решился
бы сказать, каких результатов не могло бы оно осуществить?
В природе мы।встречаем случайные незначительные изме¬
нения почти во всех частях организации; и, я полагаю, можно
доказать, .что измененные условия являются главной рцчиной,
почему деки не всегда походят на своих родителей; а геология
нас учит, какие перемены происходили и продолжают {проис¬
ходить. Мы имеем, в своем распоряжении почти Неограниченное
вреМя, только практический геолог может вполне оценить это
сообра'жеште. Подумайте только об одном; ледниковом периоде,-
в течение которого сохранялись те же Ниды, до крайней! мере,
раковин; за это время сменились вероятно миллионы и миллионы
поколейшй.
3, Я полагаю, можно доказать, что существует такое непо¬
грешимое начало, естественный отбор (заглавие моей юш-
ги), которое действует, отбирает исключительно только на поль¬
зу каждого ограниченного существа. Де-Кандоль старший.

— 559 —
У. Герберт и ЛаЙель превосходно развивали это положение о
борьбе за жизнь, но; и они выражались недостаточно сильно.
Проишкнитесь мыслью, что каждое существо (даже слон) пло¬
дится в такой прогрессии, что в несколько леТ, самое большее
в несколько столетий, поверхности землй не хватит для потомства
одной пары. Я убедился, как трудно Никогда не упускать из
виду, что размножение каждого вида подвергается ограничению в-
какой-ашбудь период единичной жизни или на расстоянии не¬
большого числа поколений. Только небольшое число ежегодно
рождающихся выживаей до вооможнОсти своего воспроизведе¬
ния. Какое ничтожное различие нередко определяет, кому житьг
кому умирать!
4. Теперь представьте себе страну, в которой произошла
какая-нибудь перемена, рто вызовет в некоторых из ее оби-
тателей незначительное изменение—пе то, чтобы я пе думал,
что большинство существ во всякое время изменяются достаточ¬
но для действия на них отбора. Некоторые из обитателей будут
истреблейы, а остальные подвергнутся взаимодействию Изме¬
нившихся обитателей, что я считаю несравненно более важным
для жизни каждого существа, чем npiOCToe действие климата..
Принимая во внимание бесконечно разнообразные способы, при¬
меняемые |ЖИвымИ существа'ми для добывания пищи путем борьбы
с другими организмами, Для ограждения себя от опасности в
различные периоды! своего существования, для распространелия-
шщ и семян и пр., не могу сомневаться, что в течение миллиона
поколений могут случайно рождаться гшдивиды с незначитель¬
ными уклонениями, полезными для той пли другой стороны их
общей экономии. Такие индивиды будут иметь больше шансов
на переживание д на размножение их новой слегка измененной
формы; это изменение будет медленно нарастать в силу нако¬
плявшего действия естественного отбора до каких бы то ни было-
размеров, лишь бы онй были пол)езагы. Образовавшаяся таким
образом разновидность будет существовать рядомч с формою-
родителей или, как это чаще случается, вытеснит ее. Таким
образом, органическое существо, подобное дятлу или омеле, мо¬
жет оказаться приспособленным к целому ряду жизненных усло¬
вий, так как естественный отбор будет накоплять незначитель¬
ные изменения во всех частях его строения, так или иначе по¬
лезные в том или ином периоде его существования.
5. Каждому размышляющему Над этой теорией, предста¬
вляются многочисленные возражения. На мдогие из них найдутся*
удовлетворительные ответы. Может быть, самые резкие возра-
— 560 —
жених устраняются положением: Natura non fecit salturh. Медлен¬
ность изменений, а также тот факт, что .(только незначитель¬
ное число индивидов изменяется одновременно, дослужит отве¬
том на другие. Крайнее несовершенство нашей геологической
летописи ответит па остальные.
6. Еще один принцип, который можно назвать началом рас¬
хождения признаков, играет, по-моему мнению, важную роль
в образовали видов. .Одна и та же площадь может поддержать
тем большее количество жизни, чем разнообразнее населяющие
его органические формы. Мы усматриваем это в многочислэшю-
-сти родовых форм, умещающихся на одном квадратном ярде
газона, так же, как и в том факте, чТо растения или (насеко¬
мые на каких-нибудь маленьких островках с однообразным строе¬
нием почти всегда относятся к такому же числу родов и семейств,
как и видов. Мы можем объяснить себе смысл этого факта по
отношению к высшим животным образ жизни которых нам
понятен. Мы знаем, что на опыте доказано, что известный уча¬
сток земли, засеянный несколькими видами и родами трав, дает
болёс сена, чем если он будет засеян двумя или тремя видами,.
Но каждое органическое существо в -силу своего быстрого
размножения, можно сказать, напрягает все ,свои силы, что¬
бы увеличить свое число. То же видно и в применении! К по¬
томству вида, разнообразившегося путем 'развития tразновид¬
ностей, подвидов или истинных видов. Л из приведешгых фак¬
тов, я полагаю, вытекает, что варьирующие потомки каждого
вида будут стремиться (хотя немногие с успехом) захватить
в экономии природы возможно более возможно разнообраз¬
ных мест. Каждая вновь образовавшаяся разновидность, каждый
новый вид будет, обыкновенно, захватывать место и, следо¬
вательно, истреблять своих менее приспособленных предков.
Таково, по Моему мнению, происхождение всякой классифи¬
кации, всякого сродства между организмами во всякую эпоху
их существования; все. органические существа всегда кажутся
нам ветвями и веточками, отходящими, как у дерева, от одного
общего ствола; процветающие и расходящиеся побеги уничто¬
жают менее могучие, — мертвые и погибшие сучья представля¬
ют грубое подобие вымерших родов и семейств.
Этот очерк страдает край пей .неполнотой; ио при такой
краткости я не сумел бы сделать его бол!ее совершенным. Ваше
воображение должно заполнить большие шробелы.
(Собрание сочинений Ч. Дарвина, т. I. Москва. 1907, стр. 48—5.3:
Т, „Извлечение из неизданного труда о виде" и II. „Извлечение из письма
'Ч. Д а р в и и а проф. Аза Грею 5 септ. 1857 г.“).

ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР.
Эволюция и распадение.
Полная история предмета должна заключать в себе и его
явление из незаметности, и его исчезновение в незаметность.
Будет ли то отдельный предмет или вся вселенная, рассказ,
начинающийся с конкретной формы объясняемого и оставляющий
его в конкретной форме — не полон, потому что остается не¬
описанной и необъясненной какая-нибудь эра его познавае¬
мого существования. Допуская, или вернее сказать, утверждая,
что знание ограничивается сферой явлений, мы тем самым
говорим, что сфера знания равна сфере явлений, равна всем
модификациям непознаваемого, могущим действовать на созна¬
ние. Поэтому, когда мы находим бытие в таких условиях, что
юно действует на капли чувства, являются вопросы, как дости¬
гает оно этих условий. и' как перестает оно иметь их. Если
.пе предполагать, что оно приобрело заметную чувствам форму
в самую минуту его восприятия и потеряло ее в момент, сле¬
дующий ’непосредственно за восприятием, то оно должно было
иметь предшествующее существовааше под этой заметною чув¬
ствам формой и будет иметь последующее существование под
такою же формой. Эти предшествующие и последующие суще¬
ствования под заметными .чувствам формами — предметы, доступ¬
ные знанию, и очевидно, что знание не достигло своих преде¬
лов, если не сосдшшло прошедшую, настоящую и будущую
историю в одно целое.
Разговоры я поступки обыденней жизш! заключают в себе
большую пли меньшую долю этого действительного или потен¬
циального знания о предшествующих или будущих состояниях.
Надобно даже сказать, что большая часть нашего знания заклю¬
чает в себе эти элементы. Лично знать человека, это значит,
что мы видели его прежде в такой же форме, как нынешняя
Янита ДЛЯ чтвппя по историк философии.	36
— 562 —
его форма;; знать его просто как взрослого челове|ка, это зна¬
чит знать по соображению, что прежде он был в состояниях мла¬
денчества, детства и юношества. Будущее человека неизвестно
нам в специальных чертах; по в общих чертах известно, что
он умрет, и что его тело подвергнется разложению. Это факты,
эскиз которых очерчивает перемены, какие произойдут с ним.
То же самое относительно всех окружающих нас предметов.
Мы можем проследить на некоторое расстояние, какие кон¬
кретные формы имело предшествующее существование шерсти,
шелка и бумаги нашей одежды. Мы знаем достоверно, что наша
мебель состоит из вещества, накопленного деревьями в несколько
последних десятилетий. Даже о камнях, составляющих стены
дома, мы знаем, что годы или века тому назад они были ча¬
стями . какого-нибудь лежавшего в земле пласта. Относительно
будущности тканей нашей одежды, относительно- мебели и стен
мы можем сказать,, что все это находится bi процессе разру¬
шения и через более или менее продолжительное время поте¬
ряет свои нынешние формы сцепления. Эти общие сведения,
какие каждый имеет о прошедшей и будущей судьбе окружаю¬
щих предметов, расширены наукой,, и она продолжает непре¬
рывно . расширять их. К. биографии индивидуального человека
она- прибавляет его- биографию в утробе матери, начшщю-
щуюся тем, что, он — микроскопический! зародыш, и открывает
будущие деррм-ены с ним до той, при которой находит его
тело рассеявшимся в газообразные продукты разложения. Не
останавливаясь на руне овцы и коконе шелковичного червя,
она находит в шерсти и шелке азотистые вещества, поглощен¬
ные овцою и червем из растений. Историю вещества этих ли¬
стьев растения и вещества дерева, из которого сделана мебель,
она ведет в . прошлое до усвоения-растениями, газов из. воздуха
и из минералов почвы. Исследуя, откуда произошел пласт, из
которого взять! камни, для постройки дома, она находит, что
некогда он был рыхлым осадком, отложенным в устье реки
или на дне моря.
Итак, если прошлое и будущее всех предметов — сфера воз¬
можного знания, п если, умственный прогресс состоит или зна¬
чительным, или главным образом, в расширении нашего знат
комства с этим прошедшим и этим будущим, то ясно, что мы
еще не приобрели всех доступных нашему уму сведений, пока
не можем так или иначе выразить все прошлое и все будущее
каждого предмета и каждого аггрегата предметов. Обыкновенно
мы умеем сказать о каждом осязаемом предмете, как оп полу¬
— 563 —
чил свою настоящую форму и свой нынешний состав. Мы вполне
убеждены, что начиная историю предмета с вещества, уже имею¬
щего конкретную форму, мы имеем пе полную историю: предмет
имел историю, предшествовавшую’ состоянию, с которого ыЫ
начинаем. Поэтому наша история существующего, рассматри¬
ваемого в отдельных ли предметах или в их совокупности, бес¬
спорно пе полна, пока дстаются Пеобъясненными какпе-нибудв
прошлые или будущие части их заметного чувствам существо¬
вания. Не следует ли нам заключить из этого, что философия
должна формулировать переход предметов из незаметности в
заметность и из заметности снова в незаметность? Не ясно ли,
что общий закон распределения материи и движения, необхо¬
димый, как мы видели, для объединения разных классов пере¬
мен, должен также быть законом, объединяющим преемствен¬
ность изменений, через которые заметные чувствам существо¬
вания проходят каждое отдельно и все вместе? — Только фор¬
мулою, соединяющею в себе эти черты, знание может быть
приведено в связное целое.
В предыдущем параграфе уже был сделан очерк такой фор¬
мулы. Мы признали тот факт, что паука, исследуя в прошлом
генеалогию предметов, находит их составные части бывшими
некогда в разлитом состоянии, а следя их историю в будущем,
находит, что Они вновь примут разлитое состояние. Тем самым
мы признали факт, что; требуемая формула должна охватывать
оба противоположные процесса — сосредоточения и разлития.
Определяя этими чертами общий характер формулы, мы уже
приблизились к специальному выражению ее. Переход из раз¬
литого, незаметного состояния в сосредоточенное, заметное —
это интеграция материи и сопровождающее ее рассеяние дви¬
жения, а пёреход из сосредоточенного, заметного состояния в
разлитое, незаметное — это поглощение движения и сопровож¬
дающая! iero дизинтеграция материи. Это—трюизм^ Составные
части аггрегата не могут образовать его, не утратив части
своего относительного движения; и не могут распасться, не
получив-, прибавки к своему относительному движению. Мы пе
говорим здесь о движении частей массы относительно других
масс, говорим только о движении их относительно друг друга.
Ограничивая наше внимание этим внутренним движением и
имеющим его веществом, мы видим, что должны' признать сле¬
дующую аксиому: прогрессивное объединение требует умень¬
шения внутреннего движения, а возрастание внутреннего дви¬
жения ведет к' прогрессивному распадению.
36*

— 564 —
Взятые вместе эти два противоположные процесса, фор¬
мулированные нами, составляют историю всякого заметного чув¬
ствам существования в простейшей его форме. Утрата движе¬
ния и, как результат ее, интеграция, а после того приобре¬
тение движения и, как результат его, дизинтеграция — вы имеете
в этих словах формулу, охватывающую весь ряд проходимых
предметом изменений; она охватывает их лишь самым общим
способом; таков должен быть характер всякого положения, отно¬
сящегося ко всей совокупности заметных чувствам существо¬
ваний. Но все-таки она охватывает их потому, что обнимает
все проходимые предметами изменения.
Вер;оятно, эти слова покажутся слишком решительными, но
мы скоро найдем оправдание им.
Теперь мы должны заметить другой факт ©•сновной важ¬
ности— тот, что всякое изменение, которому подвергается ка¬
кое бы то пи было заметное чувствам существование, происхо¬
дит в одном из этих двух противоположных направлений.
Аггрегат, перешедший из прежнего разоренного состояния
в сплоченное, остается после того на неопределенное время нс
подвергающимся, повидимому, дальнейшей интеграции и пе на¬
чинающим дизинтегрироваться; но на самом деле это не так.
Каждый предмет или растет или распадается, накопляет ма¬
терию, или теряет ее; интегрируется или дизинтегрируется. Ка¬
ждый предмет нагревается или охлаждается, сжимается или рас¬
ширяется, интегрируется или дизинтегрируется. И количество
вещества, находящегося в аггрегате, и количество движения,
находящегося в нем, увеличивается или уменьшается; а увели¬
чение или уменьшение того или другого — перемена по, напра¬
влению к большему развитию или к большей концентрации.
Как бы ни были медленны утраты или приобретения вещества,
они, продолжаясь, приводят, наконец, к исчезновению или к не¬
определенному увеличению, а утраты или приобретения того
незаметного движения, которое мы называем теплотою, произ¬
ведут, если будут продолжаться, совершенную интеграцию или
совершетшую дишштеграцию. Солнечные лучи падая на холод¬
ную массу, увеличивая молекулярные движения в ней и произ¬
водя увеличение ее объема, полагают начало процессу, который,
если пойдет далеко, то дизинтегрирует массу в жидкость, а
если пойдет еще дальше, дизинтегрирует жидкость в газ. А
уменьшение объема, которому подвергается газ, утрачивая часть
своего молекулярного движения, — такое уменьшение, которое,
если утрата молекулярного движения будет продолжаться, скоро
— 565 —
будет иметь результатом превращение газа в жидкость и, на¬
конец, в твердое тело. Абсолютно постоянной температуры
не существует; из этого необходимо следует вывод, что каждый
аггрегат непрерывно движется пли к большей! концентрации
или к большему разлитию.
Под этот закон подходят не только все изменения, состоя¬
щие в прибавлении или отнятии материи, и не только все изме¬
нения, йазываемые тепловым расширением или сжатием; он охва¬
тывает н вообще все изменения, состоящие в перемещении. Ка¬
ждое внутреннее перераспределение, оставляющее молекулы, пли
вообще составные части массы, расположенными относительно
друг друга не так, как прежде, по необходимости бывает с тем
вместе и переменою по направлению к интеграции пли днзин-
теграции, по необходимости более или менее изменяет объем
массы; потому что когда части передвинулись относительно
друг друга, то будет бесконечное число шансов против одного,
что средние расстояния частей от общего центра аггрегата
пе остались совершенно прежние. Поэтому, каков бы ни был
частный! характер распределения, будет ли оно наростание или
отпадение с поверхности, будет ли оно общее расширение или
сжатие, будет ли оно внутреннее перераспределение, всегда оно
движение к интеграции или дизинтеграцпи. Этим бывает оно
всегда, но с тем вместе может быть и еще чем-нибудь иным.
Получив общее понятие об этих всеобщих действиях в их
простейших формах, рассмотрим их теперь под формами срав¬
нительно сложными. Перемены по направлению к большей кон¬
центрации или к большему разлитию почти всегда идут путем
гораздо^ более запутанным, чем тот, который! мы характеризо¬
вали. Мы делали предположение, что каждый! из противополож¬
ных процессов пдет один, что аггрегат или теряет движение п
интегрируется или приобретает движение и дизинтегрируется.
Но хотя должно сказать, что каждая перемена совершается
в пользу того или другого из этих процессов, по нельзя сказать,
что когда-нибудь который-нибудь из них вовсе нс сопрово¬
ждается другим. Каждый аггрегат непрерывно и приобретает
движение и утрачивает его. Каждая масса, от пссшшки до пла¬
неты, лучеиспускает теплоту другим массам и поглощает те¬
плоту, лучеиспускаемую другими массами, и насколько луче¬
испускает ее — интегрируется, а насколько поглощает — дизин-
тегрируется. В неорганических предметах этот двойной про¬
цесс производит обыкновенно лишь незаметные действия. Только
в немногих случаях, между которыми самый знакомый! нам
— 566 —
представляет облако, борьба производит быстрые и резкие
преобразования. Эта. плавающая масса пара расширяется п рас¬
сеивается, если получаемое ею от солнца или земли количе¬
ство молекулярного движения больше того, какое она утрачи¬
вает лучеиспусканием в пространство и к соседним поверхно¬
стям; и наоборот, если, проносясь через холодные горные вер¬
шины, она. лучеиспускает им гораздо больше теплоты, чем полу¬
чает, то потеря молекулярного движения имеет .следствием уве¬
личение интеграции пара, кончающееся сгущением его в жид¬
кость и падением дождя. Здесь, как и везде, интеграция или
дизинтеграция результат перевеса.
В живых аггрегатах и особенно в аггрегатах, называемых
животными, борьба процессов идет с большею деятельностью
под разными формами. Тут совершается не только та инте¬
грация материц, которую можно назвать пассивной, и которая
происходит в неодушевленных предметах, просто от молеку¬
лярных йритяженпй; тут есть и активная интеграция материн
под формой пищи. Кроме той пассивной дизинтеграции поверх¬
ностей, какой неодушевленные предметы подвергаются ,о.т дей¬
ствия внешних сил, животные производят в себе активную вну¬
треннюю дизиптеграцию, принимая в свой состав эти ;силы.
Пассивно выделяя ,и получая движение, подобно неорганиче¬
ским аггрегатам, они кроме того активно поглощают движение,
потенциально находящееся в пище, п активно расходуют это
движение. Но несмотря па усложнение обоих процессов и гро¬
мадное увеличение интенсивности борьбы между ними, всегда
остается, как результат разницы между ними, прогресс по на¬
правлению или к интеграшпг или к. дизинтеграции. В первую
часть цикла перемен преобладает интеграция, происходит то,
что мы называем ростом; средняя часть цикла обыкновенно
характеризуется нс равновесием интегрирующего и дизинтегрп-
рующего процессов, а поочередными излишками их; и цикл
кончается периодом, в котором дизинтеграция начинает пре¬
обладать, наконец, останавливает интеграцию п разрушает про¬
изведенное сю. Ни один миг ассимиляция и потеря не уравно¬
вешиваются так, чтобы пе происходило ни увеличения, ни умень¬
шения массы. Даже в тех случаях, когда часть аггрегата рас¬
тет, между тем как другие части уменьшаются, даже и в тех
случаях, когда разные части неодинаково подвергаются дей¬
ствию внешних источников движения, так что они расширяются,
а другие в то же время сжимаются, равновесия все-таки не
бывает, потому что существует бесконечное множество шан¬
— 567 —
сов против одного, что эти противоположные перемены уравно¬
вешиваются одни за другими, а если они не уравновешиваются,
то аггрегат как целое интегрируется или дизинтегрирустся.
Итак, повсюду и всегда ход перемен составляет в каждую
данную минуту часть или того или другого из двух процессов.
Общую историю каждого аггрегата можно определить как ряд
перемен от разлитого незаметного состояния к концентриро¬
ванному, заметному, и обратно к разлитому, незаметному со¬
стоянию; и каждую подробность этой истории можно опреде¬
лить как часть того или другого класса этих перемен. Таков
должен быть всеобщий закон перераспределения материи и дви¬
жения, объедтшяющйй и разные группы перемен, повидимому
различных, и весь ход каждой группы.
Эти процессы, находящиеся повсюду в борьбе, и повсюду
временами достигающие то более, то менее прочного торжества
друг над другом, мы называем «эволюцйею» и «распадением».
В простой и наиболее общей своей форме эволюция — интегра¬
ция материи и сопровождающее ее рассеяние движения, а рас¬
падение— поглощение движения и сопровождающая его дизин-
теграцпя материи.
Эти названия далеко не удовлетворительны пли, вернее
сказать, второе из пик вполне соответствует своему назначе¬
нию, по в первом есть важные неудобства. Эволюция — слово,
имеющее другие смыслы, и некоторые из них несогласны с тем
значением, какое придано ему здесь, пли даже прямо противо¬
положны этому назначению. Эволюция газа (буквально значит
поглощение движения и дизинтеграция материи, а это прямо
противоположно тому, что мы называем здесь эволюцией; мы
называем это здесь распадением. Под эволюцией обыкновенно
понимается то, когда предмет развертывается, раскрывается и
расширяется, разбрасывает свои части, испускает из себя что-
нибудь, а по употреблению термина у нас акт эволюции хо!гя
и означает увеличение конкретного аггрегата, следовательно
расширение его, означает также, что материя, составляющая
аггрегат, переходит из более разлитого состояния в более со¬
средоточенное, т.-с. сжимается. Антитетический термин «инволю¬
ция» гораздо вернее выражал бы собою характер процесса и
гораздо лучше указывал бы на те второстепенные черты его,
о которых мы должны будем теперь говорить по, несмотря
на возможные затмения понятия другими несходными с нашим
и даже противоречащими ему значениями слова «эволюция», мы
должны употреблять его кале антитез «распадению». Оно теперь
— 568 —
получило такое всеобщее употребление в смысле, обозначаю¬
щем, правда, не тот общий процесс, который мы характеризо¬
вали, но многие из важных видоизменений его и некоторые из
второстепехшых, но очень важных его принадлежностей, что
мы не можем заменить его другим словом; мы можем только
позаботиться определить смысл, какой должно иметь оно у нас.
Итак, распадение везде означает у нас процесс, на кото¬
рый указывает общепринятый смысл слова — процесс поглоще¬
ния движения и дизинтеграции материи, а словом «эволюция»
мы везде будем означать процесс, всегда состоящий! в интегра¬
ции материи и рассеянии движения, но содержащий в себе,
как мы увидим, почти всегда и другие черты.
(Г. Спенсер. „Основные начала", СПБ, 1897. Гл. ХП, стр. 235—241.)

РУССКАЯ РАДИКАЛЬНАЯ
ФИЛОСОФИЯ XIX ВЕКА.

АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН.
Наука и природа,—феноменология мышления.
Начнем ab ovo. На это есть причины- .очень достаточные
позвольте указать их. Для того, чтобы понять, с каким логиче¬
ским моментом развития науки встречается естествоведение в
современности, — недостаточно упомянуть коротко несколько по¬
ложений самых резких, самых крайних, несколько начал, до
которых выработалась современная наука, несколько выводов,
в которых она сосредоточилась. Ничто не сделало и пе делает
более вреда, философии, как выкраденные. результаты без связи,
формально пршпщаемые, лишенные смысла и повторяемые с
произвольным толкованием. Слова не до такой степени вби¬
рают .в себя все содержание мысли, весь ход достижения, чтоб
в сжатом состоянии конечного вывода навязывать каждому
истинный и верный смысл свой; до него надобно дойти;- процесс
развития снят, скрыт .в конечном выводе; в нем высказывается
только, в чем главное дело; это своего рода заглавие, поста¬
вленное в конце: оно и -своем отчуждении от целого .организма
бесполезно или вредно. Что пользы .человеку, не знающему, ал¬
гебры, в уравнении какой-нибудь лшпщ, несмотря на то, что в
этом уравнении все есть: и ее закон, и построение, и все
возможные случаи; по они есть только для Того, кто знает,
как вообще составляются уравнения, — словом, для человека,
которому скрытый в формуле пуТь известен, которому каждый!
знак напоминает известный! порядок понятии: в общей формуле
заключела вся истина; но общая формула не есть та органика,
в которой истина свободно развивается; совсем напротив, она
сжимается в пей, сосредоточивается. Зерно представляет та¬
кого рода сосредоточение растения; никто зерна не пршшмает
за растешю, ншето нс садится под тень дубового жолудя, хотя
оп содержит в себе более, нежели целый дуб — ряд прошедших

— 572 —
пубов, да ряд будущих. Есть случай, в котором можно допу¬
стить' употребление результатов без пояснения пх смысла,
именно, когда предшествует достоверность, что под одними и
геми же словами разумеются одни и те же понятия что есть
общепринятое, вперед идущее, которое связует говорящего и
слушающего; в переходные эпохи такую достоверность можно
иметь только говоря с близкими друзьями. Всего чаще гово¬
рящий во имя науки мечтает, что весь процесс, который для
него явно скрывается за формальным выражением, известен слу¬
шающему, и идет далее, в то время как у каждого идут впе¬
ред или личные мнения, или поверья, п высказанное слово
будит в нем пе умственную самодеятельность, а пмешю эти
косые и обветшалые предрассудки. Поэтому прошу нс сетовать
за то, что начинаю с определения пауки и с общего обзорд
ее развития.
Дело науки — возведение всего сущего в мысль. Мышление
стремится понять, усвоить вне-сущий предмет и» с первого
приступа начинает отрицать то, что его делает внешним, дру¬
гим, противоположным мысли, т.-е. отрицает непосредственность
предмета, обобщает его и имеет уже с ним дело, как с все¬
общим: таким оно старается его понять. Понять предмет —
значит раскрыть необходимость его содержания, оправдать его
бытие, его развитие; понятое необходимым и разумным Не
есть чуждое нам: оно сделалось ясною мыслью предмета; мысль
созванная и понятая принадлежал' нам и сознается наци, потому
что опа разумна и человек разумен — а разум одшг1). Нераз¬
умное непонятно для нас, но его и понимать не стоит труда:
оно необходимо оказывается несущественным, неистинным; оно
обнаруживается таким! ^говоря школьным языком), чего дока¬
зать' нельзя, ибо доказательство только и состоит в раскрытии
необходимости предмета, указывающей на разумность его; что
разумно, то признано человеком; другого критериума человек
i) II е с к о л ьк о разу м о в такое бессмыслие, которое человеческое во¬
ображение пе только, попять, но и представить по может. Если мы примем, на¬
пример, два разума, то истинное для одного будет ложью для другого — иначе
они не разные; с тем вместо, оба разума имеют право считать каждый свою
истину истиной, п это право признано нами в признании двух разумов; если мы
скажем, что один только понимает истину, тогда другой разум будет безумие, а
но разум. Два различные разума, обладающие различными истинами, напоминают
те унизительные случаи, когда двое присягают, один противоположно другому.
Разное понимание предмета пе значит, что разумы разные, а во-первых, что люди
разные, и во-вторых, что в разных степенях развития разума истина опреде¬
ляется различно, с разных стороп одним и тем же разумом.

— 573 —
не ищет; оправдание разумом—последняя безапелляционная ин¬
станция. Само собой разумеется, ,чТо мысль предмета не есть
исключительно личное достояние мыслящего: не он вдумал се
в действительность, она им только сознана; она предсуще-
ствовала, как скрытый разум, в непосредственном бытии пред¬
мета, как его во времени и пространстве обличенное право
существования, как на деле фактически -исполненный закон, сви¬
детельствующий о своем неразрывном единстве с бытием.
Мышление освобождает существующую во времени и простран¬
стве мысль в более соответствующую ей среду сознания; оно,
тан сказать, будит ее от усыпления, в которое она еще по¬
гружена, облеченная плотью, существуя одним бытием; мысль
предмета освобождается бестелесной, обобщенной, победившей
частость своего явления, в сфере сознания, разума, всеобщего.
Предметное существование мысли, воскреснувшей в области
разума и самопознания, продолжается попрежнему во времени
и пространстве; мысль получила двоякую жизнь: одна—ее
прежнее существование частное, положительное, определенное
бытием; другая — всеобщая, определенная сознанием и отрица¬
нием себя, как частного. Сначала предмет совершенно вне
мышлешш; личная умственная деятельность человека приступает
к нему, выпытывая, в чем его истина, в чем его разум;; по мере
того, как мысль отрешает его (и себя) от всего частного,
случайного, углубляется в его разум,—она находит, что это
и ее разум; отыскивая истину его, она находит себя этой
истиной; чем более мысль развивается, Тем независимее, само¬
бытнее становился она и от лица мыслителя и от предмета;
опа ’связуст их, ашмаст их различие высшим единством, опи¬
рается на них, и свободная, самобытная, самозаконная царит
над ними, сочетая в себе два односторонние момента
свои в гармоническое целое1). Весь процесс развития мысли
предмета мышлением рода человеческого, от грубого и непри-
миренного противоречия, в котором встречаются лицо и пред¬
мет, до снятия противоречия сознанием высшего единства, в
котором они являются необходимыми друг для друга сторо¬
нами—весь этот ряд форм, освобождающих истину, заключен¬
ную в двух исключительных крайностях /лица и предмета),
от взаимного ограничения раскрытием и сознанием единства
их в разуме, в идее, — составляет организм пауки.
’) To-есть существование, как одно по себе бытие н сознание, как
■одпо для себя бытие.

— 574 —
Многие принимают науку за нечто внешнее предмету, за
дело произвола и вымысла людского, на чем они основывают
недействительность знания, даже невозможность его. Конечно,
наука не в’ вещественном бытии предмета и, конечно, она сво¬
бодное деяние мысли и именно мысли человеческой; ио из
этого не следует, что она произвольное создашге случайных
личностей, внешнее предмету, в каком случае она была бы,
как мы сказали, родовым безумием. Ограниченная категория
вне бытия не прилаживается к мысли; она ей не существенна,
мысль не имеет замкнутой, непереходимой определенности там
или тут, для нее наг alibi; если же хотят употребить эту
категорию, то надобно обернуть выражение и сказать, ,что
непосредственный предмет вне мысли, вне ее, потому что он
составляет собственно ее внешность; природа не только ьнеш-
ность для нас, — она сама по себе только внешность; ее
мысль сознательная, пришедшая в себя — не в ней, а в д р у г о м
(Т.-е. в человеке); напротив, родовое значите человека — быть
истиной себя и другого (т.-е. природы); сознание есть само¬
познание; оно нашшается с познания себя, как другого, и
достигает сознания себя, как себя, — сознание вовсе пе посто¬
роннее для природы, а высшая степень ее развития, переход
от положительного, нераздельного существования во времени
и пространстве, через страдательное, расторженное определение
человека в противоположность природе, к раскрытию их истин¬
ного единства. Откуда.!! как могло бы явиться сознание внешнее
природе и, следовательно, чуждое предмету? Человек не 'вне
природы, и Только относительно противоположен ей, а не в
самом деле; если бы природа действительно противоречила
разуму, все материальное было, бы нелепо, нецелесообразно.
Мы привыкли человеческий мир отделять каменйой :теной от
мира природы—это несправедливо; в• действительности вообще
нет никаких строго-проведенных межей и граней, к великой
горести всех систематиков; по в этом случае, сверх того, опу¬
скают из вида, что человек имеет свое мировое призвание в
той же самой природе., доканчивает ее возведением в мысль;
они противоположны: так, как полюсы мапшта, пли, лучше',
как цветок противоположен Стеблю, как юноша ребенку. Все
то, что неразвито, чего недостает природе, то есть, то разви¬
вается в .человеке: на чем же может основаться действительная
противоположность их? Это был бы бой неравный п невоз¬
можный. Природа не имеет силы над мыслью, а мысль есть
сила человека; природа, как греческая статуя; вся внутренняя
мощь ее, вся мысль ее — ее наружность. Все, что она могла
собой! выразить, выразила, предоставляя человеку обнаружить
то, чего она пе могла; она относится к нему, как необходимое
предшествующее, как'предположение (Voraussetzung); человек
относится к ней, как необходимое последующее, как заклю¬
чение (Schluss). Жизнь природы — беспрерывное развитие раз-
витие отвлеченного, простого, неполного, стихийного — в кон¬
кретное, полное,сложное, развитие зародыша расчленением всего
заключающегося в. его понятии, и всегдашнее домогательство
вести это. развитие до возможнр полного соответствия формы
содержанию—это диалектика физического мира. Все Стремления
и усилия природы завершаются человеком; к нему они стре¬
мятся, в пего впадают они, как в океан. Что может рыть
смелее предположения, что последний вывод, венчающий' все
развитие природы — человеческое сознание — в разногласии с
пей? Все в мире стройно, согласно, целесообразно — одна мысль
наша, сама по себе какая-то блуждающая комета, ни к чему
неотиесенная, болезнь мозга!
Для того, чтобы мышление представилось чем-То • неесте¬
ственным, совершенно внешним; предмету, частным и личным
достоянием человека — его надобно отторгнуть от его родо¬
словной. Можно ли попять связь и значение чего'бы то пи было,
когда мы произвольно возьмем крайние звенья? Можно понять
соотношение камня и птицы? Следя шаг за шагом, легко сбиться
с дороги; если же взять наудачу два момента и противо¬
поставить пх для раскрытия их связи — выйдет трудная, не¬
благодарная п■ почти неразрешенная задача: вроде этого рас¬
сматривают природу и ее связь с человеком, с мышлением.
Обыкновешю, приступая к природе, ее свинчивают в ее мате¬
риальности, ей говорят, как некогда Иисус Навин сказал солнцу:
«Стой! будь мертвым субстратом, пока я разберу тебя»;.но при¬
роду' остановить нельзя: она — процесс, она — течение, перелив,
движение, она уйдет между пальцами; она в чреве женщины
сделается .человеком и прососет вашу плотину прежде, нежели
вы успеете найти возможным переход от нее к миру чело¬
веческому:
Ewig natiirlich bewegende Kraft
Gottlich gesetilich entbindet und sebafft
Trennendes Leben, im Leben Vorein,
Oben die Geister und unten dec Stein.
Если вы па одно мгновение остановили природу, как нечто
мертвое, вы не токмо не дойдете до возможности мышления.
— 576 —
wo нс дойдете до возможности наливчатых животных, до воз¬
можности поростов и мхов; смотрите на нее, как она есть,
а она есть в движении/ дайте ей простор, смотрите на ее
биографию, на историю ее развития—тогда только раскроется
она в связи. История мышления—продолжение истории при¬
роды: ни .человечества, ни природы нельзя попять мимо исто¬
рического развития. Различие этих историй состоит в том, что
природа ничего не помнит, что для нее былого нет, а человек
носит в себе все былое свое: оттого ;человек представляет
не тольдо себя, как частного, по и как родового. История
связует природу с логикой: без нее они распадаются; разум
природы только в ее существовании, — существование логики
только в разуме;' ни природа, ни логика не страдают, не раз¬
дираются сомнениями, их не волнует никакое противоречие;
одна не дошла до них, другая сняла их в ce6q: в этой <Цх
противоположная неполнота. История—эпопея восхождения от
одной к другой, полная страсти, драмы; в ней непосредственное
делается сознательным, и вечная мысль низвергается в времен¬
ное бытие; носители ее—не всеобщие категории, не отвле¬
ченные нормы, как в логике, и не 'безответные рабы, как
естественные произведения, а личности, воплотившие в себя
эти вечные нормы и борющиеся против судьбы, спокойно ца¬
рящей над природой. Историческое мышление—родовая дея¬
тельность человека, живая и истшшая наука, то всемирное
мышление, которое само перешло всю морфологию природы
и мало-по-малу поднялось к сознанию своей самозаконноспи:
во всякую эпоху осаждается правильными кристаллами знание
ее, мысль ее в виде отвлеченной теории, независимой и .без¬
условной: это формальная наука; она всякий раз считает сейм
завершением ведения человеческого, по она представляет отчет,
вывод мышления данной эпохи—она себя только считает абсо¬
лютной, а абсолютно то движение, которое в то же врейя
увлекает историческое сознашге далее и далее. Логическое раз¬
витие идеи идет теми же фазами, как развитие природы и
истории; оно, как аберрация звезд на небе, повторяет дви-
жение земной планеты.
Из этого вы видите, что в сущности все равно, расска¬
зать ли логический процесс самопознания, или исторический»
Мы изберем последний. Стропи!, светлый, примиренный с со¬
бою шаг логики менее сочувствуют с нами; история—вдохно¬
венная борьба, торжественное шествие из египетского плене¬
ния в (обетованную землю; в логике победа известна, она
- 577 —
знает свою власть; свою неотразимость, — в истории нет, и
оттого, ликующий гимн, радости раздается, когда пред гряду¬
щим человечеством расступается Чермное море, и оно же то лит
ветхое и неправое притязание фараона. Логика — разумнее, исто¬
рия— человечественнее. Ничего не может быть ошибочнее, как
отбрасывать прошедшее, служившее для достижения настоящего,
будто это развитие—внешняя подмостка, лишенная всякого
внутреннего достоинства. Тогда история была бы оскорбительна,
вечное заклание живого в пользу будущего; настоящее духа
человеческого обнймает и хранит все прошедшее, оно не про¬
шло для него, а развилось в него; былое не утратилось в
настоящем, не заменилось им, а исполнилось в нем; проходит
одно ложное, призрачное, несущественное; оно, собственно, ни¬
когда и не имело действительного бытия, оно мертворожден¬
ное,— для истинного смерти нет.. Недаром дух человеческий
поэты сравнивают с морем: он в глубине своей бережет все
богатства, однажды упавшие в него; одно слабое, пеперено-
сящее едкости соленой волны его, распускается бесследно.
Итак, для того, чтобы понять современное состояние
мысли, вернейший путь — вспомнить, как человечество дошло
до него, вспомнить всю морфологию мышления — от непосред¬
ственного, бессознательного мира с природой, предшествовав¬
шего мышлению, до раскрывающейся возможности полного и
сознательного Мира с собой. С самого«начала, нам придется
восстановить Те шаги, которых след почти утратился, ибо
человечество пе умеет беречь Того, что делало без мысли:
ипстинктуалЬное остается у него в памяти, как смутный сон
детства! Не думайте,, что я вас хочу угостить геснеровским
Авелем или диким человеком энциклопедистов — мое намерение
гораздо проще: я хочу определить необходимую точку отпра¬
вления исторического сознанйя.
Вне человека существует до бесконечности многоразличное
множество частностей, смутно переплетенных между собою;
внешняя зависимость их, намекающее на внутреннее единство,
их определенное взаимодействие почти теряется от случайностей,
разбрасывающих, сбрасывающих, хранящих, уничтэжаюших эту
«кучу частей, идущих в бесконечность», по превосходному
выражению Лейбница.. Они носят в себе характер незави¬
симой самобытности от человека; они были, когда его не было;
им нет до него дела, когда он явился; ойи без конца, без
пределов; они беспрестанно и везде возникают, появляются;
пропадают.' С точки зрения рассудка, этот вихрь, круговорот;
Книга для чтения по истории философии.	37
— 578 —
беспорядок, эта непокорность окружающей среды должны бы
ужасом и унынием исполнит, человека, подавить его и посе¬
лить отчаяние в душе; но человек при «первой встрече с при¬
родой, смотрел на .нее с простотою ребенка: он ничего не
понимал отчетливо, он. не отступал еще от мира жизни,
в котором очутился, легация мысли не просыпалась в нем, и
оттого он чувствовал себя дома,, и взгляд его поднятого чела
не мог быть поражен ничем окружающим. Животное имеет
это эмпирическое доверие, но оно на нем и останавливается;
человек тотчас начинает обнаруживать, что ему мало этого
доверия, что он чу в стоусг себя рластыо над окружающем
миром. Этим частностям, врозь сущим, чего-то недостает: они
распадаются, преходящи, бесследны; человек дает нм средо¬
точие, и это средоточие оп сам: словом своим исторгает
оп их из круговорота, в котором они (мелькают и гибнут;
именем дает он им свое признание, возрождает в себе, удваи¬
вает и сразу вводит в сферу всеобщего. Мы Так привыкли
к слову, что забываем величие этого Торжественного акта
вступления человека на царство вселенной. Природа без чело¬
века,. именующего ее, что-то немое, неоконченное, неудачное,
avortfe; человек благословил ее существовать для кого-нибудь,
воссоздал ее, дал ей гласность. Недаром Платон так востор-
,жснно выразился об очах человека, устремленного па твердь
небесную, и нашел цх прекраснее самой тверди.. И зверь ви¬
дит, и зверь издает звуки, и то и другое — великие по¬
беды жизни; но человек смотрит и говорит, и когда оп смотрит’
и говорки -—неустроенная куча частностей перестает быть гро¬
мадой случайностей, а обнаруживается гармоническим целым,
организмом, имеющим единство. Замечательно, что и в этот
период естественного согласия с.лриродой, когда еще рассудок
пс отсек человека мечом отрицания or почвы, на которой,
он вырос — он не признавал самобытности частных явлений,
он везде распоряжался, как хозяин, он счйтал возможным
усвоить себе все окружающее и заставить исполнять свои цели,
оп вещь считал своим рабом, органом, вне его тела находя¬
щимся, собственностью. Мы можем втеснять пашу волю только
тому, что своей воли не имеет, или в чем мы отрицаем
волю; поставить свою цель другому, значит его цель пе счи¬
тать существенною, или себя считать его целью.
Человек так мало признавал права природы, что без ма¬
лейших упреков совести уничтожал то, что ему вешало, поль¬
зовался, чем хотел; он, подобно Геслеру, заставлявшему самих
— 579 —
швейцарцев строить для себя Цвинг-Ури, обуздывал силы при¬
роды, противопоставляя одну другой. Природа не Только не
ужасала человека своей величиной и бесконечностью, на ко¬
торые он не обращал никакого внимания, предоставляя впо¬
следствии риторам всех! та.еков стращать себя и других ми¬
риадами миров и всеми количественными безмерностями, — но
даже бедствиями, которые она невольно обрушивала на головы
людей: мы нигде не видим, чтобы он склонился перед ту¬
пою и впешпёй силой мира; совсем, напротив, он отворачи¬
вается от его Стихийного неустройства, и с молитвою, колено¬
преклоненный, одушевленный горячей верой, обращается к бо¬
жеству. Как бы грубо человек ни представлял себе верхов¬
ное начало, божественный дух — оп непременно видит в пом
истину, премудрость, разум, справедливость, царящие и по¬
беждающие материальную сторону существования. Вера в миро-
державство провидения устраняет возможность верить в не¬
устройство и случайность.
Долго остаться в начальном1 согласии с природою, с миром
феноменальным человек не мог; он носил в себе зародышу
который, развиваясь, должен был, как химическая реагенция,
разложить его детски-гармоничсскос существование с приро¬
дой; природа, как внешний мир, пе могла быть для пего целью:
в каждом религиозном порыве человек стремился выйти от
феноменального мира к миру, царящему над всеми явлениями.
Животное никогда не распадается с природой: это последнее
иевозмущаемое сочетание развития жизни индивидуальной с
общей жизнью природы; двойственная натура человека именно
в том, что ои, сверх своего положительного бытия, не может
нс стать отрицательно к бытию; оп распадается не только
с внешней природой, но даже с самим собой; эта расторжен-
ность мучит его; это мученье гонит его вперед. Бывают ми¬
нуты слабости и изнурения, когда тоска и что-то страшное
в этом противоречии с природой подавляют человека, и оп,
вместо того, чтобы цтти по святым указаниям перста истины,
садится усталый на полдороге, отирает пот и ставит золо¬
того тельца — близкую мету, но ложную. Оп обманывает себя,
темно сам чувствует это; но, как бешеный Отелло, оп, сне¬
даемый жаждой истины, умоляет солгать ему. Чтобы убежать
от чего-то непокойного, страшного в разъединении с физи¬
ческим миром, человек готов погрузиться в грубейший фети¬
шизм, лишь бы найти всеобщую сферу, с которою сочетать
свою индивидуальную жизнь, только не быть чуждым в
37»

— 580 —
мире и оставленным на себя. Так всякого рода отдельность
и эгоизм противны всемирному порядку.
Как только человек распался с природою, у него должна
была явиться потребность знания, потребность второго усвое¬
ния м покорения внешности. Разумеется, нельзя себе предста¬
вить, чтобы Теоретическая потребность ведения отчетливо яви¬
лась уму людей; нет, они и до нее дошли естественным так¬
том. Темное сочувствие и чисто практическое отношение
недостаточны мыслящей натуре человека; он, как растение,
куда его ни посади, в се обернется к свету и потянется к нему;
но он тем не похож на растение, что оно тянется и никогда
не может достигнуть до желанной цели, потому что солнце
вне его, а разум человека, освещающий его, — внутри, и ему
собственно не тянуться надобно, а сосредоточиться. Сначала
человек пе подозревает этого, и если разумность его при¬
водит возможность истины, то он далек от сознания путей;
он не свободен для понимания; густые тучи животной непо¬
средственности еще не рассеялись, фантастические образы свер¬
кают в них, но не светом: путь до сознания длинен; чтобы
дойти до пего, человек должен отречься аг себя, как частности,
и . понять себя родом. Ему надобно сделать с собою то, что
он словом своим совершил над природой, т.-е. обобщить себя.
Мало того, что человек идет далее животных, понимая само¬
бытную замкнутость своего я; я есть подтверждение, созна¬
ние своего тождества с собой!, снятие души и тела, как про¬
тивоположных, единством личности — на этом остановиться
нельзя: надобно понять высшее единство рода с собой. Это¬
единство начинается поглощением лица, как частности, и испу¬
ганный человек стремится, напутствуемый ложным чувством
самосохранения, удержать себя, и истиною ставит свое лицо;
подтверждая только свое тождество с собой, человек непре¬
менно распадается со всей вселенной!, со всем тем, что он
чувствует нспринадлежащим своему я. Это неминуемое, мучи¬
тельное последствие логического эгоизма. И с него, собственно^
начинается логическое движение, стремящееся выйти из скорб¬
ного распадения; оно возвращает человека из этой антиномии
к гармонии, но уже не тем, каким он вышел. Человек начинает с
непосредственного признания единства быТия с воззрением
и оканчивает ведением единства бытия с мышлением. Распа¬
дение человека с природой, как вбиваемый клин, разбивает
мало-по-малу все па противоположные части, даже самую душу
человека — это divide et impera (логики, путь, ц истинному и
вечному сочетанию раздвоенного.

— 581 —
Мы видели, что человек все встреченное им, все данное
чувственной достоверностью, опытом отвлек от переходимости,
ют ускользающей односторонности своим словом. Человек на¬
зывает только всеобщее, — частность единичную, случайную,
эту он не может назвать: для нее он должен употребить
низшее средство — указать пальцем. Предмет знания с самого
начала, таким образом, отрешен оТ непосредственного бытия
И сохраняет свою внесущность относительно мышления уже
как обобщенный. Этот обобщенный предмет составляет непо¬
средственность второго порядка; человек понимает чуж¬
дость его и стремится распустить возродившийся предмет, втес¬
ненный ему опытом; он хочет узнать его, совлечь с пего
вторую непосредственность, и равно не сомневается ни в его
чуждости, пи в своей возможности понять его, как он есть.
Когда явилась потребность узнать предмет, то очевидно, что
разумение уже считало его чуждым себе: это предположение
незнания; на чем же основывается достоверность знания, воз¬
можность его, когда предмет совершенно нам чужд? Это два
предположишя несовместные, но, по крайней мере, не обусло¬
вливающие друг друга. Вы можете назвать даже нллогизмом
эту врожденную веру в возможность истинного ведения, иду¬
щего рядом с верой в чуждость природы; но не забудьте,
что в этом иллогизме лежал протест против отчуждения при¬
роды, свидетельство, что оно пе в самом деле так, залог буду¬
щего примирения. История философии — повесть, как этот илло-
гизм разрешился в высшей истине. При начале логического
процесса предмет остается страдательным и выступает лицо,
трудящееся над ним, посредствующее его бытие с своим умом,
озабоченное удержать предмет каким он, есть, пе вовлекая его
в процесс знания; но конкретный, живой предмет его уже
оставил, у него перед глазами отвлечения, тела, а не живые
существа, оп старается мало-по-цалу придать все недостающее
абстракциями, по они долго остаются такими, беспрерывно ука¬
зывая ему своими недостатками дальнейший путь. Этот путь'
нам легко уже проследить в истории философии.
Стоит ли говорить что-нибудь в опровержение плоского и
нелепого мнения о бессвязности и шаткости философских си¬
стем, из которых одна вытесняет другую, все всем противо¬
речат, и каждая зависит от личного произвола? Нет. У кого
глаза так слабы, что за наружной формой явления они пе
могут разглядеть просвечивающее внутреннее содержание, не
могут разглядеть за видимым многообразием невидимое един¬
ство, тому, что ни говори, история науки будет казаться
— 582 —
сбродом мнений разных мудрецов, рассуждающих каждый па
свой салтык о разных поучительных и наставительных пред¬
метах и имевших скверную привычку непременно противоре¬
чить учителю и брапиггься с предшественниками: это атомизм,
материализм в истории; с этой точки зрения не одно раз¬
витие пауки, а вся всемирная история кажется делом личных
выдумок и странного сплетения случайностей — взгляд анти¬
религиозный, принадлежавший некоторым из скептиков и недо¬
ученой толпе. Все сущее во времени имеет случайную, про¬
извольную закраину, выпадающую за пределы необходимого
развития, не вытекающую из понятия предмета, а из обстоя¬
тельств, при которых оно одсйстворяется; только эту за¬
краину, эту перехватывающую случайность и умеют разгля¬
деть некоторые люди, н рады, что во вселенной такой же
беспорядок, как в их голове. Ни один маятник не удовлетво¬
ряет общей формуле, которая выражает закон его размахов,
ибо \в формулу пе вводится случайный вес пластинки, на ко¬
торой он висит, пи случайное трение; ни один механик, однако,
не усумнился в истине общего закона, снявшего в себе слу¬
чайные возмущения и представляющего вечную норму раз-
махов. Развитие науки во времени сходно с практическим
маятником — оптом оно совершает нормальный закон (который
здесь во всей алгебраической всеобщности дается логикой),
но в частностях везде видны видоизменения временные и слу¬
чайные. Часовщик-механик может со своей точки зрения, ме
забывая о трении, иметь в виду общий закон, а часовщик-
работник только и видит беззаконное отступление частных маят¬
ников. Разумеется, что историческое развитие философии не
могло иметь пи строгой хронологической! последовательности, пи
сознания, что каждое вновь являющееся воззрение — дальнейшее
развитие прежнего. Нет, тут было широкое место свободе духа,
даже свободе личностей, увлеченных страстями; каждое воз¬
зрение являлось с притязанием' на безусловную, конечную
истину — оно отчасти и было так в отношешш к данному
времени; для него не было высшей истины, как та, до которой
оп достиг; если бы мыслители не считали своего понятия без¬
условным, они не могли бы остановиться на нем, а искали бы
иное; наконец, пе надобно забывать, что все системы под¬
разумевали, провидели гораздо более, нежели высказали; не¬
ловкий язык их изменял им. Сверх сказанного, каждый дей¬
ствительный шаг в развитии окружен частными отклонениями;
богатство сил, брожение их, индивидуальности, многообразие-
— 583 —
стремлений прорастают, так сказать, во все стороны; один
избранный стебель влечет соки далее и выше, но современное
сосуществование других бросается в глаза. Искать в истории
и в природе того внешнего и внутреннего порядка, который
вырабатывает себе. чис!гое мышление в своем собственном эле¬
менте, где внешность нс препятствует, куда случайность не
восходит, куда самая личность не принята, где нечему возг
мутить стройного развития, значит вовсе не знать характера
истории и природы, С такой точки зрения, разные возрасты
одного лица могут быть приняты за, разных людей. Посмотрите,
с каким разнообразием, с какой разметанностыо во все сто¬
роны животное , царство восходи г по единому первообразу, в
котором исчезает его многообразие; посмотрите, как каждый
раз, едва достигнув какой-нибудь: формы, род рассыпается во
все стороны едва, исчислимыми, вариациями на основную тему,
иные виды забегают, другие отлетают, третьи составляют пере¬
ходы и промежуточные звенья, и весь этот беспорядок не
скрывает внутреннего своего единства для Гёте, для Жоффруа
Сент-Илера: он только непонятен для неопытного и поверх¬
ностного взгляда.
•Впрочем: даже и поверхностный взгляд в развитии мышления
найдет собственно один резкий, и трудно понятный перелом:
мы говорим о переходе древней философии в новую; их сочле¬
нение схоластикой, их необходимое соотношение не бросается
в глаза, — в этом сознаться надобно; но если мы допустим
(чего вовсе не было), что тут было обратное шествие, можно ли
отрицать, что вся древняя философия одно замкнутое, худо¬
жественное произведение целости и стройности поразительной.
Можно ли отрицать, что в своем отношении философия но¬
вейших времен, рожденная из расторженной и двупачалыюй
жизни средних веков и повторившая в себе эту расторжеп-
ность при самом появлении своем (Декарт и Бэкон), пра¬
вильно устремилась па развитие до последней крайности обоих
начал, и, дойдя до конечного слова их, до грубейшего мате¬
риализма и отвлеченнейшего идеализма, прямо и величественно
пошла на снятие двуначалия высшим единством. Древняя фило¬
софия пала оттого, что резко и глубоко она никогда ле рас¬
падалась с миром, оттого, что опа не изведала всей сладости
и всей горечи отрицания, не знала всей мощи духа челове¬
ческого, сосредоточенного в себе, в одном себе. Новая фило¬
софия, с своей стороны, была лишена того реального, жизнен¬
ного, слитно-обнимающсго форму и содержание античного ха¬
— 554 —
рактера; она теперь начинает приобретать его, и в этом сбли¬
жении их раскрывается на самом деле их единство, оно обли¬
чается в самой недостаточности их друг без друга. Одна
истина занимала все философии во все времена; ее видели
с разных сторон, выражали разно, и каждое созерцание сде¬
лалось школой, системой. Истина, проходя рядом односторон¬
них определений, многосторонне определяется, выражается яснее
и яснее; при каждом столкновении двух воззрений, отпадает
плева за плевой, скрывающая ее. Фантазии, образы, пред¬
ставления, которыми старается человек - выразить . свою запо¬
ведную мысль, улетучиваются, и мысль мало-по-малу находит
тот глагол, который ей принадлежит. Нет философской си¬
стемы, которая бы имела началом чистую ложь или нелепость;
начало каждой—т действительный момент истины, сама безуслов¬
ная истина, по обусловленная, ограниченная односторонним
определением, не исчерпывающим ее. Когда вам представляется
система, имевшая корпи и развитие, имевшая свою школу с
нелепостью в основании — будьте настолько полны благочестия
и уважения к разуму, чтобы, прежде осуждения, посмотреть
пе на формальное выражение, а на смысл, в котором сама
школа принимает свое начало, и вы непременно найдете одно¬
стороннюю истину, а не совершенную ложь. Оттого каждый
момент развития науки, проходя как односторонний и времен¬
ный, непременно оставляет и вечное наследие. Частное, одно¬
стороннее волнуется и умирает у подножия пауки, испуская
в пее вечный дух свой, вдыхая в /Нее свою истину. Призвание
мышления в том и состоит, чтобы развивать вечное из вре¬
менного !
(Л. И. Г о р ц о п. Сочинения, II том, „Письма об изучении природы". GenSve,
1876 г., стр. 75—95.)

МИХАИЛ БАКУНИН.
Система мира.
Здесь не место заниматься философскими размышлениями
о природе бытия. Но, в виду того, что я вынужден часто опери¬
ровать словом Природа, я считаю своей обязанностью сказать,
что я под ним понимаю..Я мог бы сказать: Природа предста¬
вляет собою сумму всех действительно существующих вещей.
Но это дало бы мне совершенно мертвое представление о при¬
роде, которая, наоборот, представляется нам всецело движе¬
нием и всецело жизнью. Впрочем, что такое сумма вещей?
Вещей, которые существуют сегодня, завтра не будет; они не
исчезнут завтра, но совершенно видоизменятся. Поэтому я буду
гораздо ближе к истине, если скажу: Природа представляет собою
сумму действительных изменений вещей, кото¬
рые постоянно происходят и будут происходить
в недрах ее; чтобы.составить себе более определенное пред¬
ставление о том, что же такое эта сумма или эта совокуп¬
ность, называемая мною Природой!, я выскажу следующее поло¬
жение, которое, по-моему, может быть принято за отправной
пункт:
«Все, что существует, все создания, которые составляют
бесконечное целое мира, все существующие в мире пещи, ка¬
ковы бы они пи были сами по себе как в отношении качества,
так и в отношении количества, самые различные и. самые сход¬
ные, большие или маленькие, близкие или чрезвычайно далекие,
необходимо и бессознательно совершают прямым ли и непосред¬
ственным путем, или же путем косвенной передачи, беспре¬
рывные действия и противодействия; все это бесконечное коли¬
чество отдельных действий и противодействий, сливаясь в об¬
щее и единое, движение, производит и составляет то, что цы
называем жизнью, солидарностью и всеобщей при-,
- 586 -
чинностью, Природой. Называйте это Богом, Абсолю¬
том, если вам так нравится, мне это совершенно все равно,
лиш’- бы вы пе вкладывали в слово бог другого смысла, (чем
тот, который я только что точно определил: т.-е. всеобщее,
естественное, необходимое и действительное, но
пи в коем случае не предопределенное и пред¬
виденное соединение этой бесконечности отдель¬
ных действий и противодействий, которые все
действительно существующие вещи беспрерыв¬
но производят по отношению друг к другу. Таким
образом определяемая всеобщая солидарность, Природа, рас¬
сматриваемая как безграничный мир. представляется нашему уму
разумной необходимостью; по мы никогда пе в состоянии бу¬
дем действительно ее постигнуть, даже с помощью нашего во¬
ображения, и еще менее в. состоянии будем ее познать. Ибо
мы можем познать только ту бесконечно малую часть мира,
которую нам раскрывают наши чувства, что же касается всего,
остального; то мы лишь, предполагаем его, не будучи в со¬
стоянии определенно констатировать его действительное суще¬
ствование.
«Разумеется, что таким образом понимаемая, всеобщая со¬
лидарность не может иметь характера абсолютной и первона-
чальной причины; напротив, она представляет собою не что
иное, как равнодействующую Ц, постоянно производимую,
и воспроизводимую одновременным действием бесконечного ряда
отдельных причин, общая совокупность которых и составляет
как раз всеобщую причинность; она представляет собою слож¬
ное единство,, которое постоянно воспроизводится бесконечной
совокупностью беспрерывных изменений всех существующих ве¬
щей, и в то же время является творцом всех этих вещей;
каждая точка воздействует на целое (в этом смысле мир высту¬
пает как продукт) и целое воздействует па каждую точку (в
этом смысле мир является создателем или творцом»).
После такого разъяснения я могу теперь сказать, без бо¬
язни вызвать какое-нибудь, недоразумение, что всеобщая при?
чинность, Природа, создает миры. Это она определила
механическую, физическую, химическую, геологическую, и гео-
*) Точно так лее, как всякий человек, в каждый данный момент его жизни,
представляет собою тоже только равнодействующую всех причин, действовавших
ири его рождении и даже до него, в соединении со всеми условиями его последую¬
щего развития, а также со всеми обстоятельствами, воздействующими па пего
в данный момент.

- 587 —
графическую конфигурацию нашей земли и, покрыв ее поверх¬
ность всеми богатствами растительной и животной жизни, со¬
здает еще в человеческом мире общество со всем его прошлым,
настоящим и будущим развитием..
Когда человек с сосредоточенным и последовательным вни¬
манием начинает наблюдать ту часть природы, которая его
окружает, и которую оп находит внутри себя самого, он в конце-
копцов замечает, ч то в се вещи у п ра в л яю т ся с в о ими вну»
тренпими присущими им законами, которые соб¬
ственно и составляют их особую природу; что каждая вещь
имеет свой особый способ видоизменения и особый способ
действия; что в этом видоизменении и в этом действии имеется
определенная последовательность явлений и фактов, которые
неизменно повторяются при тех же данных условиях, а под
влиянием определенных, новых обстоятельств изменяются та¬
ким же правильным и определенным образом. Это постоянное
воспроизведение тех же фактов одними и теми же спо-
собамп действия и составляет собственно закономер¬
но сть п р и р од ы: порядок в бесконечном разнообразии явле¬
ний и фактов.
Сумма всех известных и неизвестных законов, действую¬
щих в мире, составляет его единственный и высший
з а к о и. Эти законы делятся на законы общие и подразделя¬
ются затем па законы частные и особые. Так, например, за¬
коны математические, механические, физические и химические
являются законами общими, которые проявляются во всем, что
есть, во всех действительно существующих вещах; короче го¬
воря, они представляют собою законы, присущие материи,
т.-е. единственному и действительному всеобще-
м у бытию, истинной основе всех существующих вещей. Спе¬
шу прибавить, что материя никогда и нигде не существует как
субстрат, что никто не мог наблюдать ее в этой единооб¬
разной и абстрактной форме, что она существует и может лишь
всегда и везде существовать в гораздо более конкретной форме,
как более или менее измененная и определенная материя.
Закон равновесия, соединения и взаимодействия сил пли ме¬
ханического движения, законы тяжести, теплоты, колебания тел,
света, электричества, а также законы химического соединения
и разложения тел, присущи абсолютно всем существующим ве¬
щам, нс исключая также всех различных проявлений чувства,
воли и ума; эти три вещи, которые собственно составляют
идеальный мир человека, представляют собою лишь вполне ыа-
— 588 —
териальные действия организованной и живой материи в теле
животного вообще и в животном теле человека в частности х).
Поэтому все эти законы суть законы общие, которым подчи¬
нены все известные или неизвестные в мире порядки действи¬
тельной жизни.
Но существуют особые законы, свойственные только неко¬
торым особым порядкам явлений, фактов и вещей и составляю¬
щие среди них отдельные системы или группы: таковы, напр.,
система геологических законов, система законов растительной
и животной жизни, наконец, система законов, управляющих со¬
циальным и умственным развитием самого совершенного жи¬
вотного—человека. Нельзя сказать, чтобы законы, принадле¬
жащие к одной из этих систем были совершенно чужды за¬
конам, составляющим другие системы. В природе все гораздо
более тесно связано, чем обычно думают, и чем этого хотели бы,
быть может, педанты науки в интересах большей точности их
работы по классификации. Но, однако, нельзя сказать, что эта
система законов больше принадлежит этому порядку вещей и
фактов, чем другому; и нельзя также сказать, что если законы,
действовавшие в той последовательности, как я их изложил,
в предыдущей системе продолжают проявлять свое действие
в явлениях и вещах, принадлежащих ко всем последующим
системам, то не существует обратного воздействия законов по¬
следующих систем па явления и вещи предшествовавших систем.
Так, закон прогресса, составляющий основной характер со¬
циального развития человеческого рода, отнюдь пе проявляется
исключительно в животной жизни и еще менее проявляется
11 Я говорю, конечно, об уме, воле и чувствах, которые мы знаем и которые
мы только и можем знать, т.-е. животного и человека; из всех существующих
на земле животных он — как целое, а нс с точки зрения каждой его отдельной
способности, — бесспорно является самым coi ершенным. Что жб касается ума,
воли и чувств свсрх-чсловеческих и поземных, о которых нам говорят теологи
и метафизики, то должен сознаться в своем невежестве. Я еще никогда их пе
встречал п никто, насколько мне известно, нс имел к ним прямого касательства.
По если мы будем судить о них потому,что говорят нам эти господа, то этотум
так бессвязен и глуп, эта воля и эти чувства так развращены, что ими стоит
заниматься только для того, чотб копстантпровать все зло, которое опи прими
пили па земле. Чтобы доказать абсолютное и непосредствен пос действие механи¬
ческих, физических и химических законов па умственные способности человека
я поставлю только такой вопрос: что произошло бы с самыми замечательными
комбинациями ума, если бы в тот момент, когда человек их постигает, разложился
бы воздух, которым оп дышит, или остановилось бы движение земли, пли если бы
челооск неожиданно очутился при температуре СО градусов выше -нли ниже
нуля?

— 589 —
только в одной растительной жизни; между тем, все законы
растительного и животного мира, конечно, в измененном но¬
выми обстоятельствами виде, вновь воспроизводятся в челове¬
ческом мире.
Наконец, внутри этих больших групп вещей, явлений й
фактов, а также внутри присущих им особых законов имеются
еще деления и подразделения, которые показывают нам, как
эти законы все более разделяются и специализируются и со¬
провождаются все более и более определенной, так сказать,
специализацией; по мере того, как она все более определяется,
она становится все более ограниченной самими сущностями.
Чтобы установить все эти общие, частные и специальные
законы, человек имеет лишь один способ, заключающийся в
внимательном и точном наблюдении явлений! и фактов, проис¬
ходящих как внутри, так и вне его. При этом он отличает слу¬
чайное и изменчивое от постоянного и неизменного. Неизмен¬
ное действие, путем которого постоянно воспроизводится есте¬
ственное явление, внутреннее или внешнее, неизменная после¬
довательность фактов, которые составляют его, представляют
собою именно то, что мы называем законом этого явления.
Это постоянство и эта повторяемость пе являются, однако, аб¬
солютными. Опи всегда оставляют широкое поле для того, что
мы неточно называем отклонением от нормы, исключением (не-,
правильное выражение, потому что факты, к которым оно отно¬
сится, доказывают только, что общие правила, признаваемые
нами естественными законами, являются лишь абстракциями, ко¬
торые наш разум отвлекает от реального развития вещей, не
будучи в состоянии охватить, исчерпать, объяснить все бес¬
предельное богатство этого развития).
Составляет ли эта масса столь различных законов, кото¬
рую наша наука делит на различные классы, одну органиче¬
скую и всеобщую систему, систему, в которой они так же
связываются, как и те сущности, изменения и развитие кото¬
рых они обнаруживают? Это очень вероятно. Но более чем
вероятно, несомненно, то, что нам никогда пе удастся не только
понять, но даже лишь обнять умом эту единую и действитель¬
ную систему мира; систему, которая, с одной! стороны, беспре¬
дельно широка, а с другой стороны, бесконечно специальна;
так что при исследовании ее, мы всегда останавливаемся перед
двумя бесконечностями: бесконечно большим и бесконечно
малым.

— 590 —
Особенности ее неисчерпаемы. Человеку никогда не дано
будет узнать больше, чем бесконечно малую часть этой системы-
Наше небо, усеянное звездами, с его множеством солнц, по со¬
ставляет ли оно лишь еле заметную точку в необъятном про¬
странстве, и хотя мы видим его своими глазами, но мы ни¬
чего почти не знаем о нем. Мы должны, таким образом, до¬
вольствоваться тем, чтобы хоть немного узнать пашу солнечную
систему, полную гармонию которой со всем остальным миром
мы должны предполагать, ибо, если бы этой гармонии пе су¬
ществовало, то она либо должна была бы установиться, либо
наш солнечный мир должен был бы погибнуть. Мы уже очень
хорошо знаем ;его; в механичсскОхМ отношении, и мы начинаем
уже понемногу узнавать его в физическом, химическом и даже
геологическом отношениях. Наша наука едва ли выйдет да¬
леко за эти пределы. Если мы хотим достигнуть билсе кон¬
кретного знания, то мы должны держаться за наш земной шар.
Мы знаем, что он возник во времени, и мы предполагаем, что^
пе знаю через какое, неопределенное количество веков или
миллионов веков, он должен будет погибнуть точно так же, как
рождается п погибает, или вернее, трансформируется все то,
что существует.
Как сгустился и охладился наш земной шар, представляв¬
ший собою сначала огненную и газообразную материю; через
какой бесчисленный ряд геологических эволюций должен был
оп пройти, прежде чем произвести па своей поверхности это
бесконечное богатство органической, растительной и животной
жизни, начиная с простой клеточки и кончая человеком; как
он проявился и продолжает развиваться в пашем историче¬
ском и социальном мире; какова цель, к которой мы идем, по¬
буждаемые этим высшим и фатальным законом беспрерывной
трансформации, который в человеческом обществе зовется про¬
грессом,—вот те единственные вопросы, которые нам доступны,
которые могут и должны быть действительно поняты, исследо¬
ваны п разрешены человеком. Составляя лишь еле заметную
точку в беспредельном и непостижимом вопросе о мире, эти
человеческие и земные вопросы все же представляют для на¬
шего ума действительно бесконечный мир, бесконечный не в
божественном, т.-е. абстрактном, смысле слова, не в смысле
высшей сущности, созданной религиозной абстракцией, а, на¬
против, бесконечный в ,смысле богатства особенностями, ко¬
торых никакое наблюдение, никакая наука не смогут никогда
исчерпать.

— 591 —
Чтобы узнать этот мир, наш бесконечный мир,, недоста¬
точно одной абстракции. Предоставленные только ей, мы не¬
минуемо пришли бы к верховному существу, к богу, к ничто,
как она уже привела к этому — я сейчас разъясню, каким обра¬
зом— в области истории Ч. Продолжая применять эту способ¬
ность к абстракции, без которой мы никогда пе в состоянии
были бы подняться от вещей низшего порядка к вещам выс¬
шего порядка, и без которой мы, следовательно, никогда не
могли бы попять естественную иерархию существ, необходи¬
мо, чтобы наш разум с такой же любовью и уважением по¬
грузился в тщательное изучение особенностей бесконечно ма¬
лого, без чего мы никогда пе сможем понять живую действи¬
тельность существ. Только соединяя эти две способности, эти
два столь, повидимому, противоположные действия ума, — аб¬
стракцию и тщательный, кропотливый и внимательный анализ
особенностей, — мы сможем возвыситься до действительного по¬
знания нашего мирд. Ясно, что если наше чувство и паше
воображение могут дать нам картину, более или менее лож¬
ное представление об этом мире, то только наука может дать
нам о нем ясное и точное понятие.
Что же такое это настойчивое любопытство, которое по¬
буждает человека узнать окружающий его мир, неустанно стре¬
миться раскрыть тайпы природы, к которым принадлежит и он
сам, — последнее и наиболее совершенное создание па этой
земле? Есть ли это любопытство излишняя роскошь, приятное
времяпрепровождение, или же оно является одной из самых
главных потребностей, присущих его существу? Я нисколько
не колеблюсь сказать, что из всех потребностей, составляющих
природу человека, это есть наиболее человеческая; человек дей¬
ствительно отличается от всех других животных только этой не¬
утомимой жаждой познания, только путем побуждения и успеш¬
ного удовлетворения этой огромной жажды к познанию оп
вполне и действительно становится человеком. Чтобы стать че¬
ловеком, человек должен познать самого себя, по оп никогда
вполне и действительно не узнает себя до тех пор, пока он не
познает окружающей его природы, продуктом которой он
является. Таким образом, для того, чтобы не отказаться от
звания человека, человек должен знать; оп должен проник¬
нуть своею мыслью в весь действительный мир, и, не надеясь
на то, чтобы когда-нибудь узнать его до конца, он должен
О Этого об‘яспения в данном отрывке не дается. (Прим, пере в.)
— 592 —
постоянно исследовать его устройство, и его законы, ибо он
человек ценою только этого условия. Он должен познать корни
самого себя в прошлом и в настоящем, а также все механиче¬
ские, физические, химические, геологические, растительные и
животные цепи развития, т.-е. все причины и все условия своего
собственного происхождения, своего существования и разви¬
тия, для того, чтобы он мог понять свою природу и свое назна¬
чение на этой земле, свое единственное место и единственное
поприще; для того, чтобы он в этом мире слепой судьбы, мог
основать свой человеческий мир,. мир свободы.
Такова задача человека; она неисчерпаема, бесконечна и
вполне достаточна, чтобы удовлетворить самые гордые и самые
честолюбивые умы и сердца. Недолговечный и незаметный, за¬
терянный в глубине безбрежного океана всеобщего изменения,
с неизвестной вечностью позади себя и бесконечной вечностью
впереди, мыслящий и активный человек, сознающий свое чело¬
веческое назначение, спокоен и горд чувством своей свободы,
которую он завоевывает себе тем, что благодаря работе и науке
освобождает самого себя, а всех окружающих его людей, своих
ближних, своих братьев он освобождает тем, что пробуждает
их. Если, после всего этого, вы спросите его, его сокровенную
мысль, его заключительное слово о действительном един¬
стве мира, он вам ответит, что оно состоит в вечном из¬
менении, в бесконечно раздробленном и изменчивом движе¬
нии; управляющем в силу этого самим собой, но отнюдь не
имеющем пи начала, ни границ, ни конца. Это есть, таким об¬
разом, абсолютная противоположность провидения: — отрица¬
ние бога.
Понятно, что в понимаемом таким образом мире не может
быть и речи ни о предшествовавших идеях, ни о предвзятых
или заранее предписанных законах. Идеи, в том числе и идея
бега, существуют на земле потому, что они созданы мозгом,.
Ясно, таким образом, что они создаются гораздо позднее, чем
произошли естественные факты, гораздо позднее, чем образу¬
ются законы, управляющие. данными фактами. Они верны в том
случае, если они соответствуют этим законам; ложны — если
они им противоречат. Что же касается законов природы, то
они обнаруживаются человеческому разуму в идеальной или
абстрактной форме закона, только тогда, когда они,, создавшись
на основе более или менее точных наблюдений вещей, явле¬
ний и последовательности фактов, почти самопроизвольно при¬
нимают форму человеческих идей. До зарождения, человеческой
— 593 —
мысли опп пиком пс познаются как законы, п существуют только
как действительные акты природ ы, которые, как я
указывал выше, всегда обусловливаются стечением Особых усло¬
вий, влияний и причин, постоянно повторяющихся. Слово при¬
рода исключает, следовательно, всякое мистическое или ме¬
тафизическое понятие о сущности, о конечной причине пли о
•создании, ниспосланном и управляемом провидением.
Но скажут, раз в природе есть порядок, то необходимо
должен быть и распорядитель. Отнюдь пет! Распорядитель,
если, бы это был бог, своим личным произволом мог бы только
мешать естественному порядку п логическому развитою вещей;
а мы очень хорошо знаем, что главное свойство богов всех
религий состоит как раз в том, чтобы стоять выше всякой
естественной логики, т.-е. противоречить ей, и признавать только
одну логику — абсурдности и беззакония. Ибо что же такое
логика, как не естественное развитие вещей, или не естествен¬
ное действие, посредством которого множество определенных
причин, присущих этим вещам, создают новые факты *)? По¬
этому, мне позволено будет высказать следующую, столь про¬
стую и в то же время столь важную, истину:
Все, что естественно — логично, и все что ло¬
гично либо уже существует, либо должно будет
■осуществиться в естественном мире, включая сю¬
да и социальный мир 2).
1) Говорить, что бог пе противоречит логике», значит утверждать, что оп
логичен во всей своей сущности; что он пе заключает в себе ничего, что было бы
выше пли, другими словами, что выходило бы за пределы логики; что он сам, сле¬
довательно, есть н о ч т о и в о е, как л о г и к а, но что иное, как это дей¬
ствие и л и э т о е с т е с т в о н и ос р а зв и т н о д е й с т в и т с л ъ н ы х
вещей; значит говорить, что бога не существует. Существование бога не может,
-таким образом, иметь другого значения, чем отрицание естественных законов,
-откуда неизбежно вытекает следующая дилемма: бог ост ь, и о э т о м у' и е т
никаких естественных законов, никакого порядка- в прп-
р о д е, м и р н р с д с т а в л я р т с о б о ю х а о с; л и б о — м и р и р и в о д и т с я в
и о р я док с а м им с о б о й, с л е д о в а т е л ь и о, бога и е существу е т. —
2) Отсюда никоим образом не следует, что все, что логично или есте¬
ственно будет с человеческой точки зрения необходимо, полезно, хорошо и сира-
ведливо. Великие катастрофы природы —- землетрясения, извержения вулка¬
нов, наводнения, бури, эпидемические болезни, опустошающие целые города
и уничтожающие целые народы, — несомненно являются естественными фак¬
тами, логически созданными стечением естественных причин, но никто
не решится сказать-; что опи благотворны для человечества. То же
самое относится и к историческим фактам: самые ужасные так называе¬
мые божеские или человеческие учреждения; все прошлые и настоящие престу-
Квлга для чтения но истории фнлссофпи.	38

- 594 —
Но если законы естественного и социального г) мира нс
были пи созданы, ни приведены кем-либо в порядок, то почему
и как они существуют? Что придает им такой неизменный ха¬
рактер? Вот вопрос, который я не в силах разрешить, и на
который, насколько мне известно, еще никто не нашел и, ве¬
роятно, никогда пе найдет ответа. Я ошибаюсь: теологи и мета¬
физики попробовали на него ответить, предположив первопри¬
чину высшего порядка — божество — творца миров, или пред¬
положив, по крайней мере, как говорят пантеистические мета¬
физики, божественную душу или абсолютную идею, воплотив*
шуюся в мир и обнаруживающуюся в движении и жизни всех
существ, которые рождаются и умирают в его недрах. Ни одно
из этих предположений не выдерживает никакой критики. Мне
легко было показать (см. выше), -что предположение бога-твор¬
ца естественных и социальных законов содержит в самом себе
полное отрицание этих законов п делает невозможным их су¬
ществование; что бог — распорядитель зггого мира — необходимо
должен создавать анархию, хаос; что, следовательно, суще¬
ствует одно из двух — либо бог, либо законы природы; и так
как мы твердо знаем, из повседневного опыта и опыта науки,
представляющее собою не что иное, как системаггизировашгый,
многовековый опыт, что эти законы существуют, то мы должны
сделать отсюда вывод, что не сущесггвует бога.
Исследуя смысл слов: естественные законы, мы уви*
дим, что они безусловно исключают идею и возможность творца,
распорядителя и законодателя, так как идея законодателя, в
свою очередь, также безусловно исключает законы, при-
пления государей, этих, с позволения сказать, благодетелей, и попечителей нашего
бедного человеческого рода, и безнадежная глупость пародов, повинующихся их
гнету; нынешние подвиги Наполеона третьего, Бисмарка, Александра второго и
многих еще прочих государей, и политических и военных деятелей Европы;
невероятная подлость всей международной буржуазии, которая их вдохновляет,
поддерживает, ненавидя их от всей души, — все это представляет собою ряд
естественных фактов, созданных естественными причинами и, следовательно,
совершенно логичных, что пе мешает им быть чрезвычайно пагубными для чело¬
вечества.
i) Я следую установленному обыкновению, когда до известной степени отде¬
ляю естественный мир от социального. Совершенно очевидно, что человеческое?
общество, с точки , зрения всей широты его исторического развития, так же есте-
’твепио и так же всецело подчиняется всем законам природы, как, папр., живота
пый и растительный мир, высшим и последним выражением которого па этой
земле оно является.

— 595 —
сущие вещам; с того момента, как закон не присущ более
вещам, которыми мы управляем, он, по необходимости, является
произвольным по отношению к ним, т.-е. основанным: не на их
собственной природе, а покоющимся на идее и на воле законо¬
дателя. Следовательно, все законы, исходящие от законодателя,
человеческого или божеского, единоличного или коллективного,
будь это даже всеобщее избирательное право, являются зако¬
нами деспотическими, неизбежно чуждыми и враждебными лю¬
дям и врщам, управлять которыми они должны: это не законы,
а декреты, которым повинуются не по внутренней необходимости
и естественной! склонности, а потому, что к этому вынуждает
внешняя сила, божеская или человеческая; произвольные реше¬
ния, которым общественное лицемерие, скорее бессознательно,
чем сознательно, произвольно присваивает наименование за¬
конов.
Закон только тогда есть действительно естественный за¬
кон, если он всецело присущ вещам, которые обнаруживают
его нашему разуму; если он составляет их свойство, их соб¬
ственную более или менее определенную природу, а не всеоб¬
щую и абстрактную природу какой-то божественной субстан¬
ции или какой-то абсолютной идеи, субстанции и идеи, по не¬
обходимости выходяпщх за пределы мира, сверхъестественных
и алогичных, потому что, если бы они не были таковыми, то
они растворялись бы в действительности и в естественной ло¬
гике вещей. Естественные законы являются более или мепбе
особыми действительными и естественными действиями, благо¬
даря которым существуют все вещи; с теоретической точки
зрения они являются единственным возможным объяснением ве-
ще(!. Поэтому тот, кто хочет понятр их, должен раз навсегда
отрешиться от личного бога (геологов и от безличного боже¬
ства метафизиков.
Но из того, что мы можем с полной! уверенностью отри¬
цать существование божествешюго законодателя, еще отнюдь
не следует, что мы можем себе дать отчет, каким образом
установились в мире’ естествешше и социальные законы. Они
существуют, они неотделимы от действительного мира, — этой
совокупности вещей! и фактов, — продуктам! и действиями ко¬
торого являемся мы саци, с тем, чтобы, в свою очередь, тоже
стать причинами— относительными— новых существ, вещей и
фактов. Вот все, что мы знаем и, я думаю, все, что мы можем
знать. Впрочем, как могли бы мы найти первопршншу, если
38*

— 596 —
ее не существует? То, что мы назвали всеобщей Причинностью,
была лишь равнодействующая всех отдельных причин, действую¬
щих в мире. Спрашивать, почему существуют естественные за¬
коны, пе есть ли это то ясе самое, что спрашивать, почему
существует этот мир, вне которого нет ничего, почему суще¬
ствует бытие? Это — бессмысленно.
(Considerations philosophiques sur le fantome divin, sur le mondo reel et sur
1’homme.—Л/. Bal online. OuoVres, t. Ill, Paris 1908, p. 216—234; поров, c
4ранц. Ф. Kora н-Б e p н in т о й и.)
Против ученой аристократии.
То, что я проповедую, есть, таким образом, до некоторой
степени протест жизни против пауки, или, если можно так
выразиться, против н ау к о в л а с ти я; но я делаю это вовсе
нс для того, чтобы уничтожить науку, — это было бы низкой
изменой человечеству — а лишь для того, чтобы водворить
пауку на ее место с юм, чтобы она никогда больше пе поки¬
дала его. До сих пор вся история человечества была постоян¬
ным и кровавым жертвоприношением миллионов бедных чело¬
веческих существ в честь какой-нибудь безжалостной отвле¬
ченности: бога, отечества, гоусдарствешюй власти, националь¬
ной чести, исторических п юридических прав, общественной
свободы и благосостояния. Таково было во все времена есте¬
ственное, самопроизвольное и неизбежное движение человече¬
ских обществ. Мы не можем переделать этого. Прошедшее вне
пашей власти, и нам ничего пе остается, как принять его как
роковое тг неизбежное. Нац ничего пе остается, как верить,
что пройденный путь был единственным возможным путем для
воспитания человеческой расы. Поэтому мы пе должны обманы¬
вать себя: как бы пи было велико значение правящих клас¬
сов, мы все же должны признать, что никакое меньшинство
пе было бы достаточно могущественно, чтобы принудить на¬
родные массы принести все те ужасные и неисчислимые жертвы,
которые были принесены па протяжении истории, если бы
в самых массах нс было безрассудного, самопроизвольного дви¬
жения, которое толкало их к постоянному самопожертвованию
во имя то той, то другой из Этих пожирающих абстракций,
этих вампиров истории, всегда питавшихся человеческой кровью.
Эта пагубная тенденция, коренящаяся в глубинах народ¬
ной массы, сослужила неоцененную службу теологам, политикам
— 597 —
и юристам, этим патентованным жрецам, питающимся народ¬
ными массами. Не удивительно, что метафизики, со своей сто¬
роны, не преминули примазаться к власть имущим и стали
оправдывать и рационализировать насколько возможно все
несправедливое и нелепое. И даже сама положительная паука —
как ни прискорбно в этом сознаться — выказала такие же тен¬
денции. Последнее объясняется двумя причинами: во-первых,
большинство представителей позитивной пауки принадлежит
к привилегированным классам и, во-вторых, потому, что мно¬
гие ученые, преисполненные профессиональной гордости, трак¬
туют науку как абсолютную окончательную цель всего чело¬
веческого развития. Я надеюсь, что путем самокритики,, кото¬
рую она может и, в конце концов, должна будет приложить
сама к себе, позитивная наука поймет, что она во всем своем
составе не более, как средство для осуществления гораздо бо¬
лее высокой цели, — полной гуманизации всех реальных инди¬
видов, рождающихся, живущих и умдраюших па земле.
«• •»
W
Огромное преимущество позитивной науки над теологией
и метафизикой, над политикой и правом, cocTOiitr в том, что
вместо лживых и пагубных отвлеченностей, выставляемых этими
дисциплинами, опа опирается на истинные абстракции, которые
выражают общую природу и логику, вещей, их действительные
соотношения и общие законы их развития. Это навсегда упро¬
чит за наукой привилегированное положение в обществе: опа
является в некотором смысле коллективным сознанием обще¬
ства. Но есть один пункт, в котором позитивная наука походит
иа все предшествовавшие ей дисциплины: так как ее единствен¬
ная цель — абстракция, то опа принуждена в силу своей природы
игнорировать реальных людей, помимо которых не имеют права
па существование самые истинные абстракции. Чтобы испра¬
вить этот радикальный дефект, наука будущего будет действо¬
вать методом, различным от того, которому следовали науки
прошедшего. Последние пользовались невежеством масс и
с сладострастием приносили их в жертву своим абстракциям,
которые таким образом становились очень доходными для их
представителей во плоти и крови. Позитивная паука, признавая
свою полную неспособность понимать реальных индивидов и инте¬
ресоваться их судьбой, должна решительно и абсолютно отка¬
заться от всяких притязаний па управление обществом; потому
— 598 —
что, если бы опа вмешалась в него, то постоянно приносила бы
живых людей, которых ойа не знает, в жертву абстракциям, ко¬
торые представляют единственный предмет ее законного ведения.
Научной истории, например, пе существует еще до сих
пор, и в настоящее время едва только начинают обрисовы¬
ваться ее основные тенденции. Но предположим, что она была бы
вполне развита; что дала бы она нам? В лучшем случае опа
дала бы нам верную и рациональную картину всех историче¬
ских обществ, картину естественного развития общих условий
их существования: материальных и духовных, экономических,
политических и социальных, религиозных, философских, эсте¬
тических и научных. Но эта универсальная картина человече¬
ской цивилизации, как бы она ни была ,детальна, никогда не
могла бы обнять собою ничего, лежащего вне общих и, следо¬
вательно, отвлеченных условий. Миллиарды индивидов, давших
живой и страдающий материал этой истории, торжествующей
и в то же время мрачной, — торжествующей благодаря огром¬
ной гекатомбе человеческих жертв, «раздавлшшых се колесни¬
цей»— миллиарды безвестных индивидов, без которых не полу¬
чился бы пи один из великих отвлеченных результатов исто¬
рии, и на долю которых не досталось ни одной йоты завоеван¬
ных для будущего благ, никогда не найдут даже самого ничтож¬
ного места в анналах истории. Они жили и были раздавлены
для блага отвлеченного человечества, вот и все.
Будем ли мы порицать за это историческую науку? Это
было бы несправедливо и смешно. Индивидов нельзя обнять
не только мыслью, по даже и человеческой речью, которая
способна выражать только отвлеченности; нельзя обнять мыслью
ныне живущих индивидов сколько-нибудь больше, чем инди¬
видов прошедшего. Поэтому сама социальная наука, паука буду¬
щего, непременно будет продолжать игнорировать их. Все, чгго
мы в праве требовать от нее, это — чтобы опа указывала нам
верной и падежной рукой общие пришшы индивидуального ртра-
дания; среди этих причин она должна особенно отметить жертво¬
приношения (и до сих пор, увы! столь частые) живых, чувствую¬
щих индивидов во имя отвлеченных обобщений; в то же время
она должна нам указать общие условия, необходимые для реаль¬
ной эмансипащш индивидов, живущих в обществе. Такова ее
миссия, таковы ее пределы, вне которых приложение социаль¬
ной науки может быть лишь немощно и пагубно. За этими пре¬
делами начинаются доктринерские и правительственные пре¬
тензии ее патентованных представителей, ее жрецов. Пора
— 399 —
покончить с этими первосвящешшкамн, даже если они назы¬
вают себя социал - демократами. Повторяю снова — единственная
миссия — освещать путь. Только жизнь, освобожденная
от всех правительственных и до к т р и н е р с к и х
перегородок и пользующаяся полной свободой
действ и й, может творить.
Как разрешить это противоречие?
С одной стороны, наука необходима для рациональной орга¬
низации общества; с другой, она неспособна 1штересоваться
всем живым и реальным. 1
Это противоречие может быть разрешено только одним
путем: паука не должна долее оставаться вне общей жизни,
представляемая корпорацией патентованных ученых, но должна
пустить корни и распространиться среди масс. Наука, при¬
званная отныне представлять коллективное народное сознание,
должна на самом деле сделаться достоянием каждого. Таким
образом, не теряя ничего из своего универсального характера,
которого опа никогда не может лишиться, не перестав быть
наукой, и продолжая интересоваться исключительно общими
причинами, общими условиями и закономерностью в отношениях
между индивидам! и ме)кду вещами, она пустит корни в непо¬
средственной и реальной жизни всех индивидов. Эго движение
в науке будет аналогично религиозному движению в начале
реформации, когда некоторые последователи Лютера пропове-
дывали, что людям пе нужно больше священников; что отныне
каждый человек будет cbo^im собственным священником, благо¬
даря невидимому посредничеству господа Иисуса Христа, ко¬
торому удалось, наконец, «поглотать своего доброго бога».
Но здесь речь идет нс об Иисусе Христе, не о добром боге,
не о политической свободе, пе о юридическом праве, — не обо
всех этих вещах, открытых теологическим или метафизическим
пуггем и одинаково неудобоваримых для ума. Мир научной
абстракции не обязан своим существованием откровению; он
присущ реальному миру и представляет его общее или отвле¬
ченное выражение; говоря иными словами, оп образует отдель¬
ную область, специально представленную учеными как корпо¬
рацией, и в этом случае этот идеальный мир угрожает занять
место милосердного бога по отношению к реальному миру,
представив своим патентованным представителям должности
жрецов. Вот причина, почему необходимо растворить специаль¬
ную организацию ученых во всеобщем, равном для всех обра¬
зовании, чтобы массы перестали быть стадом, которое пасут и
— 600 —
стригут привилегированные жрецы, и взяли бы управление
своей судьбой в своп собственные руки.
Наука, сделавшись достоянием каждого, вплетется в извест¬
ном смысле, в непосредственную и реальную жизнь каждого.!
Она выиграет в пользе и приятности то, что потеряет в гор¬
дости, честолюбии и доктринерском педантизме. Это пс поме¬
шает, однако, талантливым людям, более способным к научным
изысканиям, чем большинство их товарищей!, посвятить себя
исключительно культивированию наук и оказывать мелкие услуги
человечеству. Только их честолюбие не будет жаждать ника¬
кой! другой власти и влияния, кроме естественного влияния,
которое оказывает па окружающую среду высший интеллект,
и никакой другой награды, кроме удовлетворения благородного'
энтузиазма.
* •»
Но пока массы достигнут этой! степени образованности, сле¬
дует ли оставить их под .управлением людей! пауки? Конечно,
нет. Для них лучше обходиться вовсе без пауки, чем позво¬
лить ученым управлять собой. Первым следствием правления
этих людей! было бы то, что они сделали бы пауку недоступной
для народа, потому что существующие научные учреждений
аристократичны» Ученая Аристократия, с практической! точки
зрения, самая неумолимая, а с социальной! — самая надменная
и оскорбительная, и такова же была бы п власть, установленная
во имя пауки. Подобный! режим был бы способен парализовать
жизнь и движение общества. Ученые, всегда надменные, само¬
довольные и бессильные, захотели бы вмешаться во все, и
источники жизни, иссякли бы иод тлетворным дуновением их
абстрактностей.	'
Повторяю, жизнь, а нс наука' творит жизнь; самопроиз¬
вольная деятельность самого народа одна может создать сво¬
боду. Было бы несомненно очень счастливым обстоятельством,
если бы наука могла уже с нынешнего дня осветить самостоя¬
тельное шествие парода к своему освобождению. Но лучше
отсутствие света, чем дрожащий! и неверный свет, только сби¬
вающий с толку тех, которые следуют за ним. Не напрасно
парод прошел долгое историческое поприще и заплатил ве¬
ками бедствий! за свои заблуждения. Сохранившийся в народ¬
ной! памяти исторический перечень его мучительных опытов
создает род традиционной! науки, которая в некоторых отпо:
шениях не менее ценна, чем теоретическая наука. Тс из бур-

— G01 —
жуазпых студентов, которые чувствуют достаточно ненависти
к лживости, лицемерию, несправедливости и трусости буржуа¬
зии, чтобы найти мужество повернуться к ней спиной, и доста¬
точно темперамента, чтобы открыто стать на сторону спра¬
ведливого и гуманного дела пролетариата — эти юноши, как
я уже сказал, и будут наставниками народа, братски относящи¬
мися к нему; и благодаря им устранится возможность власти
и правления ученых.
Если народ будет остерегаться правления ученых, то тем
более, оп будет остерегаться правления вдохновенных идеалистов.
Чем искреннее жрецы неба и их последователи, тем они
опаснее. Научная абстрактность, как я уже сказал, есть абстракт¬
ность рациональная, верная- в своей сущности, необходимая для
жизни, теоретическое представление пли сознание которой она
составляет. Она может, она должна быть поглощаема и напра¬
вляема жизнью. Идеалистическая абстрактность, бог, есть губи¬
тельный яд, разрушающий, фальсифицирующий и убивающий
жизнь. Гордость ученых, будучи не чем иным, пак. личным при¬
тязанием, может быть согнута и сломлена. Гордость идеалистов,
будучи не личной, а божественной, нетерпима и неумолима, она
может только умереть, по никогда пе уступит, и до послед¬
него издыхания будет стараться подчинить ■ человека своему
богу. Результатом веры всегда бывает рабство и в то же времи
торжество самого грубого и безобразного материализма.
(М. Бакуи и и. „Бог и государство". Птг., 1918. стр. 55—61.)

ПЕТР ЛАВРОВ.
Действие личностей.
Последние два мои письма приводят в конце к/одному и
тому 'же результату. Обществу угрожает опасность застоя, если
оно заглушит в себе критически мыслящие личности. Его циви¬
лизации грозит гибель, если эта цивилизация, какова бы опа
шт была, сделается исключительным достоянием небольшого
меньшинства. Следовательно, как ни мал прогресс человечества,
но и то, что есть, лежит исключительно на критически мысля¬
щих личностях: без них он безусловно невозможен; без их
стремления распространить его, он крайне непрочен. Так как
эта личности полагают обыкновенно себя в праве считаться
развитыми, и так как за нх-то именно развитие и заплачена fra
страшная цена, о которой говорено в последнем письме, то
нравственная обязанность расплачиваться за прогресс лежит
на них же. Эта уплата, как мы видели, заключается в посиль¬
ном распространении удобств жизни, умственного и нравствен¬
ного развития на большинство, во внесении научного понима¬
ния и справедливости в общественные формы.
Поговорим же об этих личностях, единственных орудиях
человеческого прогресса. Каков бы он ни' был, он зависит от
них. Он не вырастет из земли, как вырастаю^ сорные травы.
Он не размножится от плавающих в воздухе зародышей, как
инфузории в гниющей жидкости. Он не окажется внезапно в
человечестве результатом мистических идеи, о которых так
много толковали тому назад лег сорок, а многие и теперь еще
толкуют. Его семя есть действительно идея, но пе мистически
присутствующая в человечестве: она зарождается в мозгу лич¬
ности, там развивается, потом переходит из этого мозга в мозги
других личностей, разрастается качественно в увеличении ум¬
ственного и нравственного достоинства этих личностей, коли-
— 603 —
чествешю в увеличении их «тела, и становится общественной
силой, когда эти личности сознают свое единомыслие и решатся
на единодушное действие, она торжествует, когда такие лич¬
ности, ею проникнутые, внесли ее в общественные формы. Если
личность, говорящая о своей любви к прогрессу7, по хочет кри¬
тически пораздумать об условиях его осуществления, то она,
в сущности, прогресса никогда не желала, да и не была даже
Никогда to состоянии искрению желать его. Если личность, со¬
знающая услЛмигя прогресса, ждет, сложа руки, чтобы ои осу¬
ществился <сам собой, без всяких усилий с ее стороны, то она
есть худший враг прогресса, самое гадкое препятствие на пути
к нему. Всем жалобщикам о разврате времени, о ничтожестве
людей, о застое и ретроградном движении следует поставить
вопрос: а вы сами, зрячце среди слепых, здоровые среди боль¬
ных, что вы сделали, чтобы содействовать прогрессу?
При этом вопросе большинство их ссылается на слабость
сил, недостаток таланта, малый круг действия, враждебные об¬
стоятельства, враждебную среду, враждебных людей и т. д. «Ка¬
кие мы деятели, — говорят они: — и учили нас, не доучили, и
статейку журнальную написать- не сумеем, пророческим красно¬
речием господь обидел, и место по службе ничтожное, а то и
никакого нет, и капитала дедушка Не оставил, а заработаешь
лишь настолько, чтобы сидеть впроголодь. Вот если бы и то
и другое — капитал, да место большое, да талант, то мы бы
себя показали».
Я ire говорю о тех, которые всю жизнь бьются из-за куска
хлеба. В пропилом письме я упомянул о них, и на них не дадаст
ни одного обвинения. Если прогресс прошел над их головами,
не дав им даже развития, то они лишь жертвы его. Если их
коснулось умствешгое развитие, если сознание лучшего зажгло
в них ненависть ко злу и лжи, но обстоятельства задавили в
них всякое проявление этого сознания'и ограничили их жизнь
заботой о насущном хлебе; если при этом они все-таки сохра¬
нили человеческое достоинство, то они своим примером, своим
существованием остаются самыми энергическими деятелями про¬
гресса. Перед этими незаметными героями человечества, пе со¬
вершившими шг одного яркого дела, по историческому зна¬
чению ничтожны величайшие исторические двигатели. Если бы
первых не было, то последние никогда не могли бы осуществись
ни одного своего начинания. Между тем как заметные герои
борются и часто даже гибнут в борьбе за лучшее, в это время,
несмотря па неблагоприятные условия, незаметные герои под¬
— 604 —
держивают в обществе традицию человеческого достоинства,
сознание лучшего, и когда одному на сто из великих деятелей
удается провести в жизнь свои идеи, он вдруг видит около
себя группу крепких людей!, закаленный работой, непоколеби¬
мых в своих убеждениях, радостно протягивающих ему свои
руки. Из этих-то незаметных героев) создается во всякую вели¬
кую историческую минуту почва для преобразований. Oim хра¬
нят Ь себе всю возможность будущего. В том обществе, где не
было бы их, прекратился бы разом( всякий исторический про¬
гресс. Дальнейшая жизнь такого общества штчем не отлича¬
лась бы в Нравственном отношении от жизни других обществен-0
пых животных.
Но эти энергцческие деятели заключают лишь возмож¬
ность прогресса. Его осуществление шгкогда пс принадлежит
и нс может принадлежать им по очень простой! причине: ка-
ждыЙ из них, «решившийся за осуществлешю прогресса,
умер бы с голода или пожертвовал бы своим человеческим до¬
стоинством, исчезнув в обоих случаях из ряда прогрессивных
деятелей!. Осуществление прогресса принадлежит тем, которые
избавились ют самой гнетущей! заботы о насущном хлебе, по из
этих последних всякий критически мыслящий может осуще¬
ствлять прогресс в человечестве.
Да, всякий. .Не говорите, пожалуйста, о недостатке таланта
и знания. Для этого не нужно ин особешюго таланта, пи обшир-
пюго 'знания. Если вашего таланта и знания хватило па то, чтобы
критически отнестись к существующему, сознать потребность
прогресса, то вшпего таланта и знания достаточно, чтобы .эту
критику, это знание воплотить в жизнь. Только не упускайте
пи 'одного случая, где жизнь представляет действительно для
этого возможность. Положим, ваша деятельность мелочна; ио
из неизмеримо малых частиц состоят все вещества; из беско-
иемно малых толчков составляются самые громадные силы. Коли¬
чество пользы, полученной от вашей деятельности, ни вы и никто
другой оцешпъ пе в состоянии: оно зависит от Тысячи различ¬
ных обстоятельств, от многочисленных совпадений, предвидеть
которые невозможно. Прекраснейшие намерения приводили к
отвратительным результатам, как маловажное с первого взгляда
действие разрасталось в неисчислимые последствия. Но мы
можем, с некоторой вероятностью, ожидать, что, придавая це¬
лому ряду действий одно и то же направление, мы получим
лишь немногие результаты, прямо противоположные данному
направлению, хотя некоторые действия совпадут с удобными
— 605 —
условиями для того, чтобы оказались заметные результаты в
этом самом направлении. Может быть, мы не увидим этих ре¬
зультатов, но они непременно будут, если мы сделали все от
нас зависящее. Земледелец, обработавший почву и посеявший
семена, знает, что многие семена погибнут, что он никогда не
оградит пивы от потравы, от неурожая, от ночного хищника,
по и после неурожая он песет па поле снова горсть семян,
ожидая будущей жатвы. Если каждый человек, критически
мыслящий, будет постоянно активно стремиться к лучшему, то
как ни был 'бы ничтожен круг его деятельности, как бы пц была
мелка сфера его жизни, он будет влиятельным двигателем про¬
гресса и оплатит свою долю той страшной цены, которую
стоило его развитие.
Но точно ли есть мелочные п важные сферы ’деятельности?
В каких' это сферах аподи имеют право па монополию прогрес¬
сивности? Уж нс литераторы ли? Не художники ли? Не
ученые ли?
Посмотрите ла этого литератора-прогрессиста, который так
великолепно пишет о благе общества и еще искусней эксплоа-
тирует своих братий, пли в своем лице отдает идеи, которым,
повидимому, служит, на поругание противникам. А я еще не
говорю о разных «мрачных сонмищах», для которых .литера¬
тура есть орудие самого отвратительного пршшжения мысли,
принижения человеческого достоинства, орудие застоя и обще-
CTBemjbro развращения.
Посмотрите На этого художника-прогреСсиста, который вос¬
певает свобод}’ слова, хотя оп вовсе пе прочь участвовать в
цензурных учреждениях, и который вне своей студни никогда
lie подумал, чем отличается скверное дело от хорошего. А я
Не упоминаю о всех тех — нм же имя легион; — которые, по
скромной лесенке стихотворного, музыкального, живописного,
скульптурного, архитектурного творчества только й лезли, что
к пенсиям, ордёнам, высоким чинам и огромным домам.
Посмотрите На этого прогрессивного профессора, который
готов из своей эрудиции, смотря по обстоятельствам, дсЛатв»
арсенал для какого угодно направления. А еще сколько без¬
душных аргументирующих и экспериментирующих человеческих
приборов, которые, следя всю жизнь за, процессами химического
замещения и разложения, за разрастанием клеточек и сокраще¬
нием мыши, за1 склонениями и спряжениями греческих терми¬
нов, за перебоем звуков в санскрите и зенде, за отличительными
— 606 —
признаками утвари времен Александра Невского и Ивана Гроз¬
ного, никогда не подумали, что их ум и Знание есть сила, опла¬
ченная ' страданиями поколений, сила, за которую надо же за¬
платить и им; что эта сила налагает на них обязанность, ir что
аргументирование и экспериментирование могут низвести^ чело¬
века на один уровень с пауком, точно так. же, как могут повести
ученого на высшую точку человеческого достоинства, доступ¬
ную в его время.
Ни литература, ни искусство, ни наука не спасают от без¬
нравственного индифферентизма. Они не заключают и не обусло¬
вливают сами по себе прогресса. Они доставляют лишь для
него орудия. Они накопляют для Него силы. Но лишь тот лите^
ратор, художник или ученый действительно служит прогрессу,
который сделал все, что мог, для приложения сил,хим приобре¬
тенных, к распространению и укреплению цивилизации своего
времени; кто боролся со злом, воплощал свои художественнее
идеалы, научные истины, философские- идеи, публицистические
с/гремления И произведения, жившие полной жизнью его вре-
мепи, и в действия, строго соответствешме количеству его сил.
Кто же сделал менее, кто из-за личного расчета становился
на полдороге, кто из-за красивой головки вакханки, из-за инте¬
ресных наблюдений Над инфузориями, из-за самолюбивого спора
с литературным соперником забыл об огромном количестве
зла и невежества, против которого следует бороться, тот может
быть чем угодно: изящным художником, замечательным ученым,
блестящим публицистом, но он сам себя вычеркнул из ряда со¬
знательных деятелей исторического прогресса. По нравствен¬
ному значению, как человек, он стоит ниже бесталанного писаки,
всю жизнь неутомимо твердящего столь же бесталанным чита¬
телям старые истины о борьбе со злом и невежество^; ниже
полузнайки учителя, с жаром вколачивающего полупонятные
знания в умы неразвитых мальчиков. Эти сделали все, что
умели, что могли; с них и требовать более нечего. Если из
сотен читателей один—два найдутся поталантливее, повпечат¬
лительнее и применят в жизни те истины, которые опи узнали
от писаки, то прогресс бьгл. Если жар учителя зажег хотя в
небольшом числе учеников жажду поразмыслить, поработать
самому, жажду знания и труда, то прогресс опять был. Я уже
п е говорю, как неизмеримо ниже, — при всей их художественной
талантливости, П|ри „всей их учености, при всей их публици¬
стической знаменитости, — Стоят упомязгутьие господа срав-
— 607 —
лштельно с теми, совершенно незаметными деятелями прогресса,
о которых сказано выше, и которые хранят в себе всю воз¬
можность прогресса для будущего.
Мне скажут, что я несправедлив в отношении как к искус¬
ству, так и к науке. Прекрасное произведение, даже не осмыслен¬
ное художником, есть все-таки увеличешгс развивающего ка¬
питала человечества; не говоря о другом действии искусства,
лишь путем: прекрасного, человек большей частью переходит
из мира пошлости в область истины и справедливости. Оно
возбуждает внимание, увеличивает впечатлительность и, сле¬
довательно, есть уже, само по себе, орудие прогресса незави¬
симо от мысли, одушевлявшей художника. Точно так же всякий
новый факт знания, как бы он ни был мелок и ничтожен для
современных жизненных вопросов, есть увеличение капитала
человеческой мысли. Лишь классифицируя и изучая все суще¬
ства природы, как они суть на самом деле, человек получают
возможность классифицировать и изучать их по отношению к
человеческому благу, по Их полезности ir вредности для боль¬
шинства. Сегодня энтомолог порадуется, что в его коллекции при¬
бавилось два—трипезамеченных прежде жучка, а через несколько
времени, посмотришь, изучение одного из этих жучков даст
технику новое средство для удешевления полезного продукта,
следовательно', отчасти и для увеличения удобства жизни боль-
Ш1шства. А. затем другрц из этйх жучков стал исходной! точкой
разысканий ученого о законах развития животных форм и функ-
цпн — законах, по которым развивалось и человечество из своего
зоологического состояния, вынося фатально из него в свою
историю много печальных переживаний; законах, которые ука¬
зывают человеку, что, лишь борясь за свое развитие, он рядом
с неизбежным зоологическим элементом своего существа может
выработать в себе и другой! элемент, позволивший ему быть
деятелем прогресса. Сегодня лшггвист с восторгом отметил
особенности спряжения глаголов древнего языка; завтра эта
особешюсть свяжет несколько языков, до тех пор разрознен¬
ных; послезавтра эта связь уяснит ряд мифов доисторического
периода; а там, смотришь, оказалась возможность проследить
влияние .этих мифов на учения христианских церквей, понятнее
стал меньшинству строй! мысли большинства, и, следовательно,
стало удобнее найти средства для развивающейся прогрессивной
деятельности. Искусство и наука в их произведениях суть ору¬
дия прогресса, независимо от настроения и стремления худож¬
ника и ученого, даже против их желания. Лиин. Сяи произволе¬
— 608 —
ние искусства было в самом деле художественно, лишь бы от¬
крытие ученого было в самом деле научно — они уже принадле¬
жат прогрессу.
1 >1 й не думал говорить, что искусство и наука не суть
орудия прогресса, что художественное произведение и научное
открытие, как факты, не служат прогрессу. Но бесспорно,
и металлы, хранящиеся в почве, и шелк, вырабатываемый шелко¬
вичным червем, суть тоже орудия прогресса, факты для него.
Художник, имеющий в виду только искусство и никогда не иоду-
ыавшиЙ 'о человечном его влиянии, мджет представлять огром¬
ную эстетическую силу. Его произведение прекрасно; его влия¬
ние может быть огромно и даже весьма полезно. Но его сила,
по нравственному достоинству, не выше той, конечно, громад¬
ной силы, которая разбросала по земле самородки меди, заклю¬
чила в болота и озера железо, а относительно пользы метал¬
лов для человеческой цивилизации никто спорить пе станет.
Эстетическая сила, сама по себе, сила вовсе не нравственная.
Нравствешюй, цивилизационной, прогрессивной силой она ста¬
новится, независимо от художника, лишь в мозгу того, кто,
вдохновившись прекрасным произведением, подвинулся на благо;
в том, кто сделался лучше, впечатлительней, развитее, энер¬
гичнее, деятельнее под влиянием впечатления, полученного от
произведения художника; как металл сделался цивилизацион¬
ной силой лини, в мозгу того, кто придумал из пего первое по¬
лезное орудие. Художник, как художник, стоит в уровень со вся¬
ким могучим физическим или органическим процессом, не имеющим
никакого человеческого значения. И звук, и кровообращение
служат источником мысли, желания добра, решимости па дело,
но они не суть пи мысль, ни добро, ни решимость. Чтобы ху¬
дожник сам был цивилизационной силой, для этого он должен
сам вложиты »в свои произведения, человечность; он должен
вырабатывать в себе источник прогресса и решимость его осу¬
ществить; должен приступать к работе проникнутый прогрес¬
сивной мыслью; и тогда, в процессе творчества, не насилуя
себя, он будет сознательным историческим деятелем, потому что
сквозь, преследуемый им идеал красоты будет и для него всегда
сиять требование истины и справедливости. Он не забудет о
борьбе против зла, которая обязательна для каждого, а для него
тем более, чем более естественной силы в нем заключается.
То же можно' сказать об ученом. Накопление знаний, само
по себе, нисколько не имеет более высокого нравственного зна¬
чения, чем накопление воска в улье. Но воск становится ору-
— 609 —
днем цивилизации в руках пчеловода; в руках техника. Они
очень; благодарны пчелам, очень нежат их и сознают, что без
пчел воска не было бы. Но все-таки пчелы не люди, нравствен¬
ными деятелями цивилизации пчел назвать нельзя, и выделение
ими воска по внутренней потребности есть лишь материал
прогресса. Энтомолог, собирающий жуков, и лингвист, отме¬
чающий спряжения, если они это делают только из внутреннего
удовольствия созерцать коллекцию жуков, цли знать; что глагол
спрягается так-то, нисколько не ниже — но зато и не выше —
пчелы, Выделяющей свой комочек воска. Если этот комочек
попадает в руки техника, который обратит его в восковой пла¬
стырь, или в руки химика, который откроет при помощи его
новый обобщающий закон, комочек будет материалом цивили¬
зации; если он бесполезно растает на солнце, то работа пчелы
пропала даром для прогресса. Но в обоих случаях пчела не
при мем; она удовлетворила своей потребности, переработала
пищу в комочек воска, внесла этот комочек в свою постройку,
как следует животному, и потом полетела за новой пищей.
Подобно тому, и факт знания становится орудием цивилизации
лишь Двумя путями. В(о-перВ|ЫХ, в, мозгу того, кто его употре¬
бит в технике или в обобщенной мысли; во-вторых, в мозгу
того самого, кто вырабатывает факт пауки, но не из удоволь¬
ствия созерцать его, как новый комочек воска, а с заранее обду¬
манной целью, как материал, имеющий в виду определенное
техническое применение или определенное научное и философ¬
ское обобщение.
Наука и искусство суть могущественные орудия прогресса,
ио я уже сказал в начале этого письма, что прогресс осуще¬
ствляется лишь в личностях; лишь личности могут быть его дви-
гателями; а в (этом отношении художник и ученый, как лично¬
сти, могут не только net б(ы(пь$ могучими деятелями прогресса,
но могут совершенно стать вне прогрессивного движения, не¬
смотря на свой талаггт и знание, наравне с бессознательным
металлом или с животным, от которого никто нравственности
и не требует. Другие, настоящие, люди, может быть, менее
талантливые и менее ученые, могут придать человечное зна¬
чение'’материалу, накопленному великими художниками и вели¬
кими тружениками, по они придадут человечное значение этим
трудам своим пониманием. О н и внесут эти труды в прогресс
истории.
Я нарочно остановился на науке ri искусстве, как на самых
могучих элементах цивилизации, чтобы указать, что и эти сферы,
Квига для чтения ио истории философии.	39
— 610 —
сами по себе, не составляют прогрессивного процесса; что шт
талант, ни знание не делают еще, сами по себе, человека дв^
гателем прогресса; что с меньшим талантом и знанием в этом
отношении можно сделать более, если сделаешь все, что мо-
жешы. Да, повторяю, всякий человек, критически мыслящий
решающийся воплотить свою мысль й жизнь, можёт быть дея¬
телем прогресса.
(П. Л. Миртов [II. Лавров] „Историческиеписьма", И изд., Женева,
1891, стр. 79-89.)

НИКОЛОЙ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ.
Значение триады.
Мы не последователи Гегеля, а тем менее последователи
Шеллинга; но не можем не признать, что обе эти системы
оказали большие услуги науке раскрытием общих форм, по
которым движется процесс развития. Основной результат этих
открытий выражается следующею аксиомою: «По форме высшая
степень развития сходна с началом/ от которого оно отпра¬
вляется». Эта мысль заключает в себе .коренную сущность шел-
линговой системы; еще точнее и подробнее раскрыта опа Ге¬
гелем, у которого вся система состоит в проведении этого
основного принципа чрез все явления мировой жизни, от ее
самых общих состояний до мельчайших подробностей каждой!
отдельной сферы бытия. Для читателей, знакомых с немецкой!
философией, последующее паше раскрывание этого закона не
представит ничего нового; оно должно служить только к тому,
чтобы выставить в полном свете непоследовательность людей!,
не замечавших, что дают оружие сами против себя, когда на¬
легают с такою силою па первобытность формы общинного
владения.
Высшая степень развития по форме сходна с его нача¬
лом,— это мы видим во всех сферах жизни. Начнем с самой об¬
щей формы процесса бытия на пашей планете. Газообразное и
жидкое состояние тел, — вот исходная точка, от которой пошло
вперед образовахше пашей планеты и жизни в ней. Великим
шагом вперед было сгущение газов и отвердение жидкостей
в минеральные породы. В благородных металлах и драгоценных
камнях планетный процесс дошел до совершенства в: этом иа-
правлешш. Сравните вековую неразрушимость и чрезвычай¬
ную плотность золота и платины, еще бблыпую неразрушимость
п страшную крепость рубина и алмаза с шаткостью формы,
39*

— 612 —
с быстрым процессом химических изменений в газе и жидкости,
вы увидите противоположные крайности. Но, что же затем?
Истощилась ли жизнь природы достижением крайней прочности,
плотности и неподвижности в минеральном царстве? Нет, мало-
по-малу на минеральном царстве возникает растительное. С од¬
ного шага природа от страшной плотности минералов возвра¬
щается к меньшей плотности жидкостей: удельный вес дерева
зашхмает средину между удельным весом разных жидкостей.
Мало этого сходства в удельном весе: минеральное основание
дерева (обнаруживающееся пепельным остатком по его раз¬
ложении) принимает в соединение с собой очень значительную
массу материи в жидком состоянии; все дерево проникнуто
жидким соком, который и составляет двигатель его жизни. Но
от неподвижности минерального царства осталась в дереве не¬
подвижность на м'естс, которое раз занято целым организмом,
и неизменность в расположении частей, какое раз приняли
они одни относительно других. Внешняя форма дерева также
тверда; опа только нечувствительно расширяется временем
в объеме, по за этим исключением постоянно сохраняет одно
и то же очертание. Природа вступает в новый фазце ’развития,
за растительным! царством производит животное, и этим шагом
она еще приближается к формам бытия, предшествовавшим' ми¬
неральному царству. В организме животного жидкие элементы
занимают еще гораздо больше места, нежели в растении1. Опп
даже достигают самостоятельного отделения от твердых .частей,
огромными массами собираясь в жилах, в сердце, в желудке
и других’ резервуарах животного организма. Твердая основа,
которая в растении представлялась на первом плане, в жи;
вотном отступает во внутрь, облекаясь мягкими покровами мяса
п жира; теряя наружное значение, она теряет и ту централь¬
ность, какую имела в дереве, где все до самой сердцевины было
твердо: в животном центральные части, важнейшие по своему
значению .для организма, так же не тверды, как и наружные
покровы остова; твердый остов удерживается единственно как
опора для мягких частей. Мало того, что жидкость изгнала
минеральную твердость пз центральных органов;; в эТн органы
проникли газы; животный организм наполнен воздухом, значи¬
тельным! массам!? сосредошшающимся в двух основных орга¬
нах центральной жизни, в легких и в < желудке. От минераль¬
ного царства в растении сохранялось постоянство внешней
формы; в животном наружные очертания постояшю изменяются
от непрерывной смены разных положений тела. Не осталось
— 613 —
и неподвижности целого организма па одном месте: как частицы
воды по закону тяготения и под ударами волн атмосферы вечно
движутся с места па место, так и животный организм вечно
движется с м!еста на м,есТо. Животная жизнь становится все шг-
тенсданее и интенсивнее; проходя оТ ленивого моллюска, почти
црхшованного к месту, через высшие формы организма до млеко-
питающих, она достигает своего зенита в человеке. В чем же
состоят материальные отличия этого высшего животного ор¬
ганизма от низших? В человеке гораздо более развита нерв¬
ная система и особешю головной мозг. Что же это за масса,
развитие которой составляет венец стремлений природа? Масса
мозга нечто такое неопределенное по своему виду, что как
будто бы уже составляет переход от мускулов, имеющих столь
определенные качества по своей! форме ц внутреннему составу,
к какому-то полужидкому киселю вроде тех, которыми начи¬
нается превращение неорганической материи в органическую.
Этот бесформенный кисель сохраняет известное очертание только
потому, что удерживается внешними костяными оградами;
освободившись от них, он расплывается будто кусок жидкой
грязи. В его химическом составе самый характеристичный эле¬
мент,— это фосфор, имеющий пеудерзкимое Стремление переходить
в газообразное состояние; венец животной! жизни, высшая сту¬
пень, достигаемая процессом природы вообще, нервный! процесс
состоит в переходе мозговой материи в газообразное состояние,
и возвращении жизни к преобладанию газообразной формы,
с которой началось планетное развитие.
Иной читатель посмеется над этими геологически-физиоло-
гическими рассуждениями в статье об юридическом и специаль¬
ном вопросе. Мы сами готовы были бы смеяться над обзорами
теллурической жизни, служащими подкреплением политико-
экономических истин, если б не замечали, как много зависит
тот или другой взгляд па какой-нибудь, невидимому, «исто
практический п очень специальный вопрос от общего фило¬
софского воззрения. В настоящем случае чтение статей пр этап
общинного владения убедило пас, что нерасположение к этой!
форме поземельных отношений основано пе столько на фактах
или понятиях, специально относящихся к данному предм яу,
сколько на общих философских и моральных воззрениях о
жизни. Мы думаем, что истребить предубеждение по' частному
вопросу, пас занимающему, можно только изложением здра¬
вых понятий, противоположных отсталым философемам или фи¬
лософским и моральным недосмотрам, которыми держатся эти
— 614 —
предубеждения. Потому продолжаем философски-фпзпологлче-
скце очерки отношений между разными формами жизни, как бы
пи казались забавны такие эпизоды в статьях, которые соб¬
ственно должны бы ограничиваться сферою специальности. Если
такие эпизоды и действительно забавны, то мы утешаемся
мыслью, .что они будут не бесполезны.
Кто нс хотел подумать об общих истинах, изложенных
в Гумбольдтовом «Космосе», тог, конечно, принуждает гово¬
рить о них и тогда, когда дело идет о каком-нибудь специаль¬
ном вопросе.
От общего теллурического процесса перейдем к сэотпо-
шению форм в более тесных сферах и, прежде всего, взгля¬
нем, например, па характер животной жизни в разных сту¬
пенях ее развития. Мы уже видели, что высшее произведе¬
ние этой жизни, мозговая масса, характером своим напоминает
какой-нибудь кисель, почти лишенный тех форм и качеств, ка¬
кими отличается вообще мясо, составляющее преобладающий
элемент животного царства. Низшая ступень животной жизни,
проявляющаяся в моллюсках и слизняках, имеет совершенно
тот же характер: тело устрицы своим студенистым качеством
скорее сходно с мозгом, нежели с мясом. Итак, мы видам опять
три формы, из которых высшая (мозг) представляется как
будто бы возвращением от второй (мясо) к первобытной форме
(студенистое вещество).
Возьмем еще теснейшую сферу жизни, именно два высшие
разряда из трех обширных классов, принимаемых Ламарком,
animalia articulata и animalia intelligentia. С того момента, как
проявляется первый признак интенсивности в животной жизни
возникновением членораздельности (animalia articulata), мы’видим,
что каждая из отдельный частей, на которые подразделился орга¬
низм, имеет как будто бы свою самобытную жизнь, кроме об¬
щей жизни целого организма. Из этих низших животных есть
такие, которых можно делить па несколько частей, и каждая
часть преспокойно будет жить по отделении от других. Чем
выше мы будем подниматься по лестнице форм, тем сильнее
и сильнее общая жизнь целого организма будет брать пере¬
вес над жизнью отдельных членов/ и, наконец, в разряде рыб
преобладание общей жизни целого организма становится до
того громадно, что даже исчезают все Отдельные .члены, и це¬
лый организм сливается в один плотный кусок без всяких
перехватов и отростков.‘Но поднимаемся еще, выше, и в раз¬
рядах птиц и млекопитающих мы уже видим возобновление
— 615 —
прежних форм организма, у которого к основному стержню
примыкают Отростки с различными перехватами по внешней
форме. Однако, если по наружности птица и млекопитающие
составляют как будто возвращение от одного плотного куска
рыбы к членораздельным формам насекомых, то внутренняя
жизнь, жизнь ощущений и стремлений, остается в птице и
млекопитающем, как в рыбе, вся сосредоточенная в одном об¬
щем органическом чувстве с подавлением самобытного зна¬
чения стремлений) свойственных отдельным органам. Зрение,
слух, обоняние для млекопитающего имеют только то зна¬
чение, что служат средствами для приискания пищи, раз¬
личения предметов и местностей, удобных и здоровых для
целого организма от нездоровых или неудобных, и для избежа¬
ния опасностей. Даже вкус служит почти только для рассорти¬
ровки различных питательных материалов по степени их здо-
ровости для целого организма. Конечно, кошка должна чувство¬
вать разницу вкуса между грубою говядиной и пулярдкой;
но дайте ей вдруг два куска того и другого мяса, она не
станет делать выбор между ними и начнет есть тот, который
больше или который скорей попался ей под морду. Даже
осязание очень мало служит для Животных источником удо¬
вольствий, независимых от общих потребностей жизни целого
организма. Даже половой инстинкт не занимает их собою, как
самобытный источник ощущений: его отправления служат
только средством для освобождения организма от частиц, из¬
лишнее накопление которых расстраивает общий порядок
в' жизни целого организма. Можно сказать, что все ощущения
животных и все их стремления являются только видоизменениями
общих потребностей и чувств целого организма, именно от¬
правлений желудка и чувства здоровья или болезни. Совер¬
шенно не такова жизнь человека. Каждое из его чувств до¬
стигает самобытного интереса для него; глаз, ухо й каждое
из других органов чувств становится в человеке как будто
каким-то самобытным организмом с собственной жизнью, со сво¬
ими особенными потребностями и удовольствиями. Человек не
только по внешней форме, как млекопитающее, по и по самой
сущности своей жизни представляется как будто бы собранием
нескольких сросшихся самобытных организмов, и общая жизнь
всего организма удерживает за собою значение как будто только
потому, что служит общею поддержкою развития этих отдель¬
ных жизней. Чем! выше поднимается человек в своем развитии,
чем цивилизованнее становится он, то-есть чем человечнее ста-
— 616 —
новпгся его жизнь, тем больший и больший перевес берут
эти частные стремления каждого органа к самостоятельному
развитию своих сил и наслаждению своей деятельностью. Ощу¬
щения, доставляемые зрением, слухом и другими физическими
чувствами, различные нравственные ощущения, игра фантазии,
деятельность мышления все решительнее заслоняет собою инте¬
ресность общего органического процесса для самого индиви¬
дуума, и, наконец, этот процесс (питание) сохраняет только
тот интерес, какой придается ему паслаждешшмй отдельного
органа вкуса, и вместо самобытного значения он представляется
только средством к удовлетворению частного гастрономического-
интереса или теряет всякую занимательность для индивидуума.
Цивилизованный человек, если развит нормально, говорит* по¬
добно Сократу: «я ем только для Того, ’гтобц жить сердцем
и головою»; если развит дурным образом, говорит: «я ем чля
того, чтобы наслаждались мой язык и нёбо». Но никогда циви¬
лизованный человек не чувствует, чтобы сама но себе без
частных гастрономических удовольствий еда представлялась ему
очень занимательным процессом.
Таким образом, в конце развития собственно животной
жизпн, в жизни цивилизованного человека, мы видим как
будто возвращение той самюй формы, какую имела животная
жизнь при первом начале своей интенсивности: в цивилизован¬
ной жизш! человека, как в существовании артикулированных
животных, общая жизнь организма решительно отступает па
второй план сравнительно с самобытными отправлениями от¬
дельных органов.
Мы обозрели все сферы материальной жизни, начиная об-
щшш теллурическими явлениями ее и переходя к сферам все
теснейшим и теснейшим, до царства интенсивной животной жи¬
зни, и повсюду видели неизменную верность развития одному
и тому же закону: высшая степень разв'ития представляется
по форме возвращением к первобытному началу развития. Само
собой разумеется, что при сходстве формы содержание в конце
безмерно богаче и выше, нежели в начале, по к>б этом мы
будем говорить после.
Быть может, наш очерк материального развития от тел¬
лурических состоящий до мозговой деятельности был слишком
длинен; по мы хотели многочисленными подробностями их по¬
казать неизменную верность природы тому закону, на речь
о котором не к выгоде себе навели полемику наши против¬
ники, с необдумашшм торжеством налегая па первобытность
— G17 —
осуждаемой ими формы одного из обществшшых учреждений»
Мы хотим показать всеобщее господство излагаемого закона
во всех проявлениях жизни, и, окончив обзор материальных
явлений с этой точки зрения, обратимся к такому же очерку
нравственно-общественной жизни, составляющей другую вели¬
кую часть планетарного развития.
Наш очерк растянулся бы на целые томы, если бы мы
захотели упоминать о каждой сфере правсТвеппб-обществеп-
иого развития, в процессе которой повторяется общий закон,
о котором мы говорим. Какую бы сторону жизни ни взяли
мы, везде увидим господство общей нормы, открытой новою
немецкою философиею, и приведя наудачу несколько примеров,
мы просили бы людей, которые захотели бы сомневаться в об¬
щем владычестве этой нормы, указать хотя одшг факт, на раз¬
витии которого пе отпечатлевалась бы опа.
(II. Г. Чернышевский. „Критика философских предубеждений против
общинного владения". Полное собрание сочинений, т. IV, 1906 стр. 309—313.)
О диалектическом методе.
Мы столь же мало последователи Гегеля, как и Декарта или:
Аристотеля. Гегель ныне уже принадлежит истории, настоящее
время имеет другую философию и хорошо видит недостатка
гегелевой системы; по должно согласиться, что принципы, вы¬
ставленные Гегелем, действительно были очень близки к истине^
п некоторые стороны истины были выставлены па вид этим
мыслителем с истинно поразительной силой. Из этих истин,,
открытие иных составляет личную заслугу Гегеля; другие,, хотя
и принадлежат не исключительно его системе, а всей немец¬
кой философии со времен Канта 'и Фихте, но никем до Гегеля
пе были формулированы так ясно и высказываемы гак сильно,
как в его системе.
Прежде всего укажем па плодотворнейшее начало всякого
прогресса, которым столь резко и блистательно отличается не¬
мецкая философия вообще, и в особенности гегелева система,
от тех лицемерных и трусливых воззрений, какие господство¬
вали в Те времиа (начало XIX века) у французов и англичан:
I «истина—верховная цель мышления; ищите истины, потому что
в иепше благо; какова бы ни была истина, опа лучше всего,
что неистинно; первый долг мыслителя: пе отступать ни перед
какими результатами; оп должен быТь готов жертвовать истине
— 618 —
■самыми любимыми своими мнениями. Заблуждение — источник
всякой пагубы; истина — верховное благо и источник всех дру¬
гих благ». Чтобы оценить чрезвычайную важность этого тре¬
бования, общего всей немецкой философии со времени Канта,
но особенно энергически высказанного Гегелем, надобно вспо¬
мнить, какими странными и узкими условиями ограничивали
истину мыслители других тогдашних школ: они принимались
философствовать не иначе, как затем, чтобы «оправдать дэро-
гие для них убеждения», т.-е. искали не истины, а поддержи!
своим предубеждениям; каждый брал из истины только то,
что ему нравилось, а всякую неприятную для пего истину
отвергал, без церемощш признаваясь, что приятное заблужде¬
ние кажется ему гораздо лучше беспристрастной правды. Эту
манеру, заботиться не об истине, а о подтверждении приятных
предубеждеший, немецкие философы (особенно Гегель) прозвал!
«субъективным мышлением», философствованием для личного
удовольствия, а пе ради живой потребности истины. Гегель'
жестоко изобличал э1у пустую и вредную забаву. Как необ¬
ходимое предохранительное средство против поползновений
уклониться от истины в угождении личным желаниям и пред¬
рассудкам, был выставлен Гегелем знаменитый'! «диалектический
метод мышления». Сущность его состоит в том, что мыслитель
не должен успокаиваться ни на каком положительном выводе,
а должен искать, нет ли в предмете, о котором оп мыслит,
качеств и сил, противоположных тому, что представляется этим
предметом на первый взгляд: таким образом мыслитель был
принужден обозревать предмет со всех-сторон, и истина явля¬
лась ему не иначе, как -следствием борьбы всевозможных проти¬
воположных мнений. • Этим способом, вместо прежних односто¬
ронних понятий о предмете1, мало-по-малу являлось полное, все-
сторонпее исследование и составлялось живое понятие о всех
действительных качествах предмета. Объяснить действитель¬
ность стало существенною обязанностью философского Мышле¬
ния. Отсюда явилось чрезвычайное внимание к действительности,
над которой прежде не задумывались, без всякой церемонии
искажая ее в угодность собственным односторонним предубе¬
ждениями. Таким образом добросовестное, неутомимое .изыска¬
ние истины стало на месте прежних произвольных толкований.
Но, в действительности, все зависит от обстоятельств, от
условий места и времени, — и ’ потому Гегель признал, что
прежние общие фразы, которыми судили о добре и зле, не
рассматривая обстоятельств и причин, по которым воз-
— 619 —
пикало данное явление, — что это общие, отвлеченные изрече¬
ния неудовлетворительны: каждый предмет, каждое явление
имеет свое собственное значение, и судить о пом должно по
соображению той обстановки, среди которой оно существует;
это правило выражалось формулою: «отвлеченной истины пет;
истина конкретна», т.-е. определительное суждетшс можно про¬
износить только об определенном факте, рассмотрев все обстоя¬
тельства, от которых он зависит1).
Само собою разумеется, что это беглое исчисление некото¬
рых принципов гегелевой философии пе может дать понятия о
поразительном впечатлении, которое производят творения вели¬
кого философа, который в свое время увлекал самых недо¬
верчивых учеников необыкновешюю силою и возвышенностью
мысли, покоряющей своему владычеству все области быТия, от¬
крывающей в каждой сфере жизни тождество законов природы
и истории своим собственным законам диалектического разви¬
тия, обшшающий все факты религии, искусства, точных наук,
государственного и частного права, истории и психологии сетью
систематического единства, так что все является объясненным
и примиренным. Время топ философии, последним и величайшим
представителем которой был Гегель, прошло для-Германии. При
помощи результатов, выбранных ею, наука сделала, как мы ска¬
зали,, шаг вперед; но новая наука эта явилась только как даль¬
1) Например: „благо или зло дождь?"— Это вопрос отвлеченный: опрсдели-
телыю отвечать иа пего нельзя: иногда дождь приносит пользу, иногда, хотя реже,
приносит вред; надо спрашивать определительно: „после того, как посев хлеба
окончен, в продолжение пяти часов шел сильный дождь,—полезен ли был оп для
хлеба"?—Только тут ответ ясен и имеет смысл: «этот дождь был очень полезен",—
„Но в то же лето, когда настала пора уборки хлеба, целую педелю шел пролив¬
ной дождь,— хорошо ли было это для хлеба?" Ответ так же леей и так же спра¬
ведлив: „нот, этот дождь был вреден". ТочпЬ также решаются в гегелевой фило¬
софии все вопросы. „Пагубна или благородна война?" Вообще нельзя отвечать
па это решительным образом: надобно знать, о какой войне идет дело, все зави¬
сит от обстоятельств времени, и места. Для диких пародов вред войны менее
чувствителен; для образованных пародов война приносит обыкновенно менее
пользы щ более вреда. Но, например, война 1812 года была спасительна для рус¬
ского парода; марафонская битва была благодетельнейшим событием в истории
человечества. Таков смысл аксиомы: „отвлеченной истины нет; истина конкретна",—
конкретно понятие о предмете тогда, когда он представляется со всеми качествами
и особенностями и в той обстановке, среди которой существует, а не в отвле¬
чении от этой обстановки и живых своих особенностей (как представляет его
отвлеченное мышление, суждения которого поэтому не имеют смысла для действи¬
тельной жизни).

— 620 —
нейшее развитие гегелевской системы, которая навсегда сохра¬
няет историческое значение как переход От отвлеченной науки
к науке жизни.
Таково было значение гегелевой философии у нас: она
послужила переходом от бесплодных схоластических умсТво-
ваний, граничивших с апатией, к простому и светлому взгляду
на литературу и жизнь, потому -что в ее пршщппах заклю чались,
как -мы старались показать', зародыши этого взгляда. Пылкие
и решительные умы, как Белинскшй и некоторые другие, не
могли долго удовлетворяться теми узкими выводами, которыми
ограничивалось приложение этих принципов к системе самого
Гегеля; скоро заметили очш недостаточность п самых принци¬
пов этого мыслителя. Тогда, отказавшись от прежней безуслов¬
ной веры в его систему, они пошли вперед не останавливаясь,
как остановился Гегель, на половшче дороги. Но навсегда со¬
хранили они уважение к его философии, которой, в самом деле,,
были обязаны очень многим.
Но мы уже говорили, что содержание системы Гегеля со¬
вершенно по соответствует тем принципам, которые провозгла¬
шались ею, и которые мы указали. В пылу первого увлечения,
Белинский и его друзья нс заметили этого внутреннего проти¬
воречия, и Ненатурально было бы, если бы онО было замечено
ими с первого же раза: оно чрезвычайно хорошо прикрыто
необычайной силой гегелевой диалектики, так чТо в самой Гер¬
мании только самые зрелые н сильные умы и только после
долгого изучения заметили это внутречшее несогласие основных
идей Гегеля с его вЫводамй. Величайшие из современных немец¬
ких мыслителей, не уступающие самому Гегелю гениальностью,
^олго были безусловными приверженцами всех его мнений, г:
много времени прошло, пока они успели возвратить себе само¬
стоятельность и, открыв ошибки Гегеля, положить основание
новому направлению в науке. Так всегда, бывает: сам Гегель
долго был безусловным поклонником Шеллинга, Шеллшп- по¬
клонник. Фихте, Фихте — Канта;1 Спиноза, далеко превосходив¬
ший гечшальностыо ДекарТа, очень долго считал себя его вер¬
нейшим учеником.
Мы все это говорили к тому, чтобы показать естествен¬
ность и необходимость безусловной привержешчости к Гегелю,
па некоторое время овладевшей Белшчским и его друзьями.
Они в этом случае разделяли общую участь величайших мысли¬
телей нашего времени. И если потом Белинский негодовал на
себя за прежнее безусловное увлечение Гегелем, то и в этом

— 621 —
случае имеет он товарищей, не уступающих силою ума ни
ему, пи Гегелю Ч.
Все немецкие философы, от Канта до Гегеля, страдают
тем же самым недостатком, какой мы указали в системе Ге¬
геля: выводы, делаемые ими из полагаемых ими принципов;
совершенно пс соответствуют принципам. Общие идеи у них
глубоки, плодотворны, величественны, выводы мелки и отчасти
даже пошловаты. Но пи у кого из mix эта противоположность
не доходит до такого колоссального противоречия, как у Гегеля,
который, превосходя всех своих предшественников' возвышен-
постыо начал, оказывается едва ли не слабее всех в своих
выводах. И в Германии и у нас люди ограниченные и апатич¬
ные успокоились на выводах, забывая о принципах; по и у пас,
как в Германии, эти ученики, слишком верные букве и потому
верные духу, нашлись только между людьми второстепенными,
лишенными сил па историческую деятельность и не могшими
иметь никакого влияния. Напротив, и у нас, как в Германии,
все истинно даровитые и сильные люди, когда прошло первое
увледаше, отбросили фальшивые выводы, радостно жертвуя
ошибками учителя требованиям науки, и бодро пошли вперед.
Потому ошибки Гегеля, подобно ошибкам Канта, ие шмели
важных последствий!, между тем как здоровая часть его учения
действовала очень плодотворно.
1) Один из современных мыслителей говорит о своих прежних сочинениях,
нависанпых в духе Гелеля: „этой путаницы теперь не могу я никак распутать;
остается одно: или совершенно зачеркнуть ее, или оставить в прежнем виде —
предпочитаю послодиее; многие до сих пор еще считают мудростью то, что и мне
казалось мудростью, когда я писал эти сочинения,— пусть же они, перечитывая
их, видят путь, которым я дошел до своих настоящих убеждений — по моим сле¬
дам этим людям легче будет дойти до истины". Точно так же и мы должны думать
о статьях, писанных Белинским в 1838—1839 годах: кто пе в состоянии разде¬
лять зрелых и самостоктельпых убеждений Белинского, какие выражал он в по¬
следнее время, тому принесет пользу чтение его статей в хронологическом порядке,
начиная с тех, которыми сам Белинский впоследствии был недоволен; кто стоит еще
слишком низко, тому необходимы лестницы, чтобы стать в уровень со своим веком.
Кстати заметим, что в настоящей статье, мы пользовались воспоминаниями,
которые сообщил нам одни из ближайших друзей Белинского, г. А., и потому
ручаемся за совершенную точность фактов, о которых упоминаем. Мы надеемся,
что интересные воспоминания г. А. со временем сделаются известными нашей
публике, и спешим предупредить читателей, что тогда паши слова окажутся не
более как развитием его мыслей. За ту помощь, какую оказали нам его воспо-
мипалия при составлении настоящей статьи, мы обязаны принести здесь искрен¬
нейшую благодарность глубокоуважаемому иами г. А.

— 622 —
Мы нарушили бы закон исторической перспективы, если бы
стали говорить о предмете, не имевшем исторической важ¬
ности, каковы ошибки Гегеля, с такой же подробностью, как
о тех его идеях, которые оказали сильное влияние па ход
умственного развития. Но так как эти ошибки все-гаки исто¬
рический 'факт, хотя и маловажный, то мы пе можем совер¬
шенно умолчать о них. Ниже читатели увидят в одной из
приводимых нами выписок, в чем состояла сущность этих оши¬
бок. Здесь мы должны только повторить, что друзья Стан¬
кевича разделяли заблуждение со всеми замечательнейшими не¬
мецкими мыслителями современного им поколения: па. некоторое
время гениальная диалектика Гегеля ослепила всех, так ?1Тз
выводы, противоречившие принципам, всеми принимались ради
этих принципов, будто - необходимое их следствие.
(Н. Г. Чернышев с ки й. Очерки гоголевского периода русской литера¬
туры. Изд. второе. СПБ, 1903, стр. 258—263.)

ПРИМЕЧАНИЯ
Составил И. ЛУППОЛ.

ФРАНСУА-МАРИ ВОЛЬТЕР
родился в 1694 г. в семье нотариуса Аруэ (псевдоним
Voltaire, по всей вероятности, представляет анаграмму: Arouet
1[е] j[eune]), в детстве находился под сильнейшим влиянием абба¬
та-эпикурейца Шатонеф. По окончании иезуитского коллежа,
•шестнадцати лет, Вольтер должен был по настоянию отца изу¬
чать право; однако все помыслы его были направлены на лите¬
ратурную деятельность. Живя в Париже, .он был принят в не¬
скольких либерально-дворянских салонах, в которых дебютиро¬
вал остроумными сатирами, обличающими влиятельных лиц со¬
временной Франции. Высылка из Парижа и заточений в Басти¬
лии лишь усилили литературную деятельность Вольтера, на¬
правленную па художественную пропаганду освободительных
рдей. В «Генриаде» (1723) он бичует разврат и религиозный
фанатизм современного ему общества, противопоставляя ему
эпоху Генриха IV. На произведениях Вольтера этого периода
чувствуется сильное влияние религиозного скептика Бейля,, но
Вольтеру недостает еще научно-философского образования.
После нового заключения в Бастилии, вызванного столкно¬
вением с одним аристократом, Вольтер был принужден выехать
за границу. Два года, проведенных им в Англии, имели решаю¬
щее значите в формировании философских воззрений Вольтера.
Из Англии Вольтер привез (172) г.) «Lettres sur les anglais», обычно
так называемые «Философские письма»; в них оп обнаружил
себя как верного последователя английского эмпиризма и де¬
изма (Локк) и английской физики (Ньютон). Изданные в 1733 и
1734 г.г. эти «Письма» были во Франции сожжены рукою палача
Преследования Вольтера только усиливали его ненависть по
отношению к реакционной католической церкви. Клич Воль¬
тера «6crasez 1’infame» — раздавите гадину — сделался лозунгом
всех французских деистов-вольтерианцев., Созидательная про¬
пагандистская работа Вольтера нашла себе выражение и в по¬
пуляризации ньютоновской физики в противовес декартовской
(«Elements de la philosophic de Newton» —1741 r.).
Канга для чтения по истории философии.
40

— G2G -
Хотя одно время Вольтер и вращался в аристократических
салонах .Франции ц был назначен историографом, однако
острый его язык-и слишком, смелые для Франции старого режима
взгляды заставляли! его зачастую скрываться. Более десяти лет
прожил qii в Сиро, 1га границе Лотарингии, а последние два¬
дцать Три года в Делис и Ферпэ, па границе Швейцарии, для
того, чтобы всегда можно было скрыться от преследования за
грашщу. В 1750 г. Вольтер переселился в Берлин по приглаше¬
нию Фридриха II, однако в Пруссии он по мог провести более
трех лет. Восьмцдссятпчетырехлетним стариком Вольтер, не¬
смотря па запрещештя, приехал в Париж, где был с триумфом
встречен третьим сословием. Здесь же оп и умер в 1778 году.
Как филоооф, Вольтер пе отличается ни систематичностью,
пи последовательностью, мысли. Испытав влияние английского
деизма, он сам не пришел,'подобно материалистам, к атеизму,
оставшись навсегда деистом. Больше того, по выходе © свет
«Системы природы» Гольбаха в 1770 г. Вольтер написал резкие
возражения па к miry, хотя ’ опа содержала последовательные
выводы из тех же предпосылок, от которых отправлялся и сам
Вольтер. Оп также полагал, что материя способна ощущать, но
вместе с Локком выводил это из всемогущества божия. В отно¬
шении бытия божия Вольтер придерживается космологического,
телеологического и, главным, образом, морального доказательств
(«Traite de metaphisique»). Это вело за собой лейбницевский опти¬
мизм, от которого, впрочем, Вольтер освободился («Лиссабон¬
ское землятрссепис») л который впоследствии сам же высмеял в
«Кандиде».
В области теории познания Вольтер следовал также по
стопам Локка: нет врожденных идей; наши представления опре¬
деляются ощущениями. Познание есть связьи сочетание добытых
таким путем представлений. Деятельность человека свободна,
когда опа сообразна его воле, но воля подчиняется принципу
необходимости. В «Опыте о праве и духе пародов» Вольтер
представил свою философию истории (самый термин этот ведет
начало от Вольтера). Здесь оп оказывается полным идеалистом:
цель истории—приход человечества к просвещению и гуманно¬
сти. На прогресс оказывают влияние племенные особенности
народов, но главным образом нравственные и религиозные уче¬
ния. Насколько непреложны законы природы (папр., принцип
всемирного тяготения), настолько же непреложны н нравствен¬
ные законы, которые, таким образом, не могут развиваться; от
них возможны лишь уклонения.

— 627 —
Историческая .роль Вольтера пе в его метафизических воз¬
зрениях, а в его резкой критике католической церкви, пропа¬
ганде просвещения и облцчсщип остатков феодализма во Фран¬
ции в эпоху старого режима (положительные идеалы сто не идут
дальше либеральной монархии). В этом отношения он п истори¬
чески и логически принадлежит к старшему поколению деяте¬
лей эпохи просвещения, являясь соединительным звеном между
английскими деистами и французскими материалистами.
Первое полное собрание сочинений в изд. Бомарше вышло в 70 томах
в 1784—89 гг. Лучшее собрание соч. в 50 томах в 1877—83. На русский язык Воль¬
тера много переводили в XVJ1I веке. Переводились главным образом его художествен¬
ные произведения. Библиография произведен» й В.: Bengesco, „Voltaire, bibliographie
do ses oeuvres", 1882—90, 4 тома.
Литература о В: G. Desnoiresterres, „Voltaire et la soci6t$ au
XVIII sidcle", 8 томов, 2 изд. 1871—76; R. Mahrenholtz, „Voltaire’s Leben und
AVerkc", 1885; G. Polissier, „Voltaire phil sophe, 1908; J. Popper-Lynkeus
„Voltaire", 1920; Д. Штраус, „Вольтер4, 1906; Шахов, „Вольтер и его время*,
2 изд., 1912; В. Засулич, „Вольтер", 1909 (под псевдонимом II. Карелин —1898);
Морлей, „Вольтер", 1872; В. Корш, „Вольтер" (в „Этюдах").
ЖАН МЕЛЬЕ,
один из* ранних французских материалистов и атеистов
XVIII века, родился в семье ткача в 1664 году7 (по другим све¬
дениям в 1678 г.). По окончашш духовной семинарий, где он
усердно (изучал философию древнего мира и XVII века, Мелье
стал священником в Этрепиньи (Шампань). Здесь прошла вся
его жизнь. Придя к законченному материализму и атеизму,
Мелье однако пе покинул духовного звания; не будучи борцом
по натуре, он продолжал проповедывать католицизм; в полном
сознании абсурдности* и вредности религиозной точки зре-
игия; в этом противоречии заключается личная трагедия -Ме¬
лье, понятная )на фоне тех общественных ;условии, в .кото¬
рых 1ЖИл этот аббат-атеист. В последние годы жизни оп писал
свое «Завещание», в начале которого просил пзвшиеття у ^своей
паствы .за тот обман, который оп им проповедывал. Умер он* в
1729 или 1733 г., оставив три списка рукописи «Завещания».
Есть основания предполагать, что он уморил себя голодом. Ру¬
кописные копии «Завещания» распространялись в Париже в де¬
сятках экземпляров. В 1762 г. Вольтер Издал в Голландии «За¬
вещание», предварительно выбросив все атеистические и ком¬
40*

— 628 —
мунистические положения. Полностью рукопись была опубли¬
кована Р. Шарлем, лишь в 1864 г.
Мелье крайне интересен также своими коммунистическими
идеями, высказанными до Морелли и Мабли. Центральная мысль
«Завещания» — ложь религии и, в частности, христианства — гар¬
монически сочетается у него с коммунизмом. Первым обще¬
ственным злом Мелье считает неравное распределение благ; не¬
справедливость этого оп усматривает в тбм, что по природе все
люди равны. Критика общественных отношсчшй Франции обна¬
руживает глубокую наблюдательность автора. Считая помещиков
тунеядцами, оп во главе их ставит духовенство. Особо вредными
людьми считает он откупщиков, сборщиков податей и акцизов.
Властители, короли и князья получают название тиранов. Вывод
Мелье: пе народы созданы для правительств, а правители для
парода. Право пользоваться продуктами предполагает труд, ко¬
торый одни является источником национального дохода. В то
время как Руссо и Мабли не идут далее требования возможно
более равномерного распределения благ, Мелье требует полного
уничтожения частной собственности. Она, собственно ,говоря,
л является источником всех бедствий в обществе. Что касается
семьи, то Мелье пе отрицает принципа индивидуальности, по
стоит за расторжимость браков, в целях того, чтобы сделать
брак действительно свободным союзом свободных людей. Дети
должны воспитываться на общественный счет. Построение влесги
Мелье мыслит па основе сочетания патриархального и выбор¬
ного начал в пределах общин.
Доводы Мелье в пользу атеизма многочисленны и разно¬
образны. «Моральное» доказательство бытия божия приводит его
к прямо противоположному выводу: бесконечно добрый, спра¬
ведливый и мудрый бог не мог бы поддерживать такого зла,
как общественное неравенство и тирания. Религия поэтому есть
собрание заблуждений и предрассудков. В руках духовенства
и правительств она является сильнейшим орудием поддержания
существующего социального строя. Мелье подвергает христиан¬
ство имманентной критике. Он разбирает учение о чудесах,
исторические источники, так называемое священное писание,
в частности, евангелия, откровения и пророчества, наконец, са¬
мые догматы христианства. В процессе этой критики он обнару¬
живает противоречия и нелепости религий ц приходит к выводу,
что вера—источник трений и беспрестанной борьбы между людь¬
ми. Ряд исторических экскурсов Мелье представляется в наши дни
— 629 —
наивным, но его имманентная критика христианских догматов не
устарела и для наших дней.
Атеизм Мелье составляет единое целое с его материализмом
в объяснении природы. Единственная реальная сущность — веч¬
ная материя. Она — первопричина всего сущего. Движецие от
века свойственно материи, вещи есть результат сочетаний частиц
материи. Ha-ряду с этими положениями, общими для Мелье и
позднейших французских материалистов, он высказывает взгля¬
ды, которые свидетельствуют о его большей близости к материа¬
листам древности, прежде всего к Лукрецию. Так, он говорит о
прямолинейном движении материи, как об основном движении;
Ньютон ему неизвестен. Душа, которая также реальна, состо¬
ит, тоже из материи, но только тонкой, легкой и подвижной.
Этот древний взгляд, оставленный уже Гольбахом и Дидро,
приводит ;Мельс к выводу о смертности души: по смерти че¬
ловека она рассеивается подобно пару. Все это—еще отголоски
материализма Лукреция. Таким образом Мелье па почве Фран¬
ции, подобно .Гассенди, является как бы соединительным зве¬
ном между античным материализмом и материализмом XVIII ве¬
ка. Но по сравнению с Гассенди он делает громадный шаг впе¬
ред: он доходит до отчетливого и открытого атеизма.
Полное издание „Завещания" „Le Testament de Jean Mcslier" par Kudolf
Charles (d’xkllaing von Giessenberg) Amsterdam, 1864 r. 3 тома. Русский перевод с
сокращениями: Ж. Мелье. „Завещание" Ч. I—II, М. 1925 г. (предисловие А. Деборина).
Литература о М.: F. Mauthner, „Der Atheismus und seine Geschichte im
Abendlando", 1922, B. Ill; Petitfils, „Un socialist# revolutionnaire au commence¬
ment du XVI I s. J. Me slier", Paris, 1905; A. Fitger, „Jean Meslier, nine
Dichtung“, Lpz 1894; K. :G r u n b e r g, „J. Meslicr und seine Testament", Neue Zeit, 1888.
В. П. Волгин. Революционный - коммунист XVIII в. (Жан Мелье л его „За¬
вещание"), М. 1919 г.
ЭТЬЕН БОННО ДЕ-КОНДИЛЬЯК,
французский аббат и родной брат аббата Мабли, родился в
Гренобле в 1715 году. В молодости Кондильяк изучал карте¬
зианскую философию, но неудовлетворенный ею перешел к Лок¬
ку, влияние которого заметно на всем его мировоззрении. Около
1745 г. он сблизился с Руссо и Дидро; последний способствовал
изданию первого произведения Кондильяка: «Происхождение
человеческих знаний» (1746 т.). Эта работа представляет со¬
бою, по существу, изложение «Опыта о человеческом разу-
мении» Локка; в пей Кондильяк признает два равноправный
источника познания: ощущение и внутреннюю деятельность
души. Переход к более последовательному сенсуализму, от¬
— 630 -
разился па второй! его работе: «Трактат о системах» (1749 г.);
Кондильяк намечает три типа философских систем: первые
основаны па общих и абстрактных требованиях (к ним он
относит всю картезианскую школу); вторые в качестве осно¬
вы имеют недоказуемые предположения, и, наконец, третьи
покоятся на твердо установленных фактах. Такова, по мне¬
нию Кбндильяка, сто собственная система сснсуализ^ма. Наи¬
более полное выражение юна получила в «Трактате об ощу¬
щениях» (1754 г.). Кондильяк воспользовался распространен¬
ной в XVIII веке идеей статуи, «организованной» подобно
человеку, чтобы показать па пей происхождение всего чело¬
веческого зпашгя. Кондильяк наделяет постепенно и после¬
довательно эту статую внешними чувствами и затем как бы
наблюдает, какие последствия вызывают те или иные ощуще¬
ния в психической! и интеллектуальной! жизни статуи. Этот искус¬
ственный образ позволяет Кондильяку начертить сенсуалистиче¬
скую психологию XVIII века, весьма близкую к воззрениям
французских материалистов, в особенности Гельвеция. Пункты
расхождения между материализмом и Кондильяком развиваются
в двух направлениях. Психологизм Кондильяка привел его к вы¬
воду, что «ощущать это и значит мыслить». Он не дал правиль¬
ного разграничения ощущения и представления, ибо пе учел
роли разума, как особого универсального чувства, с его специ¬
фическим органом—мозгом, который сочетает, связывает и кон¬
тролирует данные внешних чувств и путем абстрагирующей дея¬
тельности доходит до общих и отвлеченных понятий. Далее,
считая ощущения результатом воздействия внешних предметов,
Кондильяк остался на точке зрения феноменализма, пе дойдя
до материализма своих современников:. Сущность вещей для
пего остается абсолютно непознаваемой; о ней мы (Никогда ни¬
чего не можем сказать. Однако, как это бывало и с другими фе¬
номеналистами, Кондильяк считает себя в праве говорить о боге,
о душе п о ее ««свободной» природе. Считая бога и душу непозна¬
ваемыми. в качестве сущностей самих по себе, оп говорит о них
в их «отношениях» к Нам.
Определенные моменты теодицеи сказываются особенно
сильно в его «Трактате о животных» (1755 г.), который; был на¬
писан Кондильяком в ответ па несправедливое обвинение его
Бюффоном в плагиате. В нем оп указывает различие между жи¬
вотным и человеком. Ha-ряду с здравыми мыслями (человек со¬
здаст ремесла и науки) Кондильяк высказывает и чисто ре¬
лигиозные положения.

— 631 -
Получив предложение стать воспитателем принца Парм¬
ского, Кондильяк уехал на несколько лет из Франции. Возвра¬
тившись в 1768 г., оп был избран членом академии. Последние
годы жизни ушлц па подготовку к печати тех учебников,
которые Кондильяк писал для своего ученика: обширный Cours
d'6tudes pour 1’instruction du prince de Parme (1769—1773 г.). Умер
Кондильяк в 1780 г. Логически Кондильяк является, в мень¬
шей правда степени, чем Вольтер, соединительным звеном ме¬
жду английским эмпиризмом (Локк) и французским материа¬
лизмом XVIII века. Исторически же Ламеттри, Дидро, Гольбах
пришли к материализму самостоятельно, не испытав влияния
феноменализма Кондильяка. Школой Кондильяка может быть на¬
зван не материализм предреволюционной эпохи, а «идеологизм»
двух первых десятилетий XIX века, первым по времени пред¬
ставителем которого был Кабанис.
Собрания сочинений К. издавались в 1798 г., 1803 г. и в 1822 г. На
русский язык сочинения К. переводились в конце XVIII и начале XIX века. Сильно
сокращенный пер. „Трактата об ощущениях"' в „Хрестоматии по франц, материализму
XVIII века", Птгр. 1923 г.
Литература о К: F. R ё t h о г ё, „Condillac on Tempirisme ct le rationalismo"
1864; F. Pica vet, „C.,savie etses ouvrages"—вступит, статья к изданию „ТгаНё des
sensations" (1886 и 1905); L. De waul с, „С. etla psvehdogio anglaise contcmporaine",
1892; We r a Saltykow, „Die Philosophic Condillac’s", Bern, 1901; H. II a v e m a n n
„Der erkenntnistheoretischo Standpunkt Condillacs", Jena, 1912*.
ЖАН ДАЛАМБЕР,
крупнейший французский математик и деятель эпохи про¬
свещения, родился в 1717 г. Будучи оставлен родителями в
первые же дни жизни, Даламбер был воспитан бедной жен¬
щиной, женой ремесленника. Уже в детском возрасте Да-
лам;бер пристрастился к математике, делая в ней крупные
успехи. Впоследствии он изучал, кроме того, право и медици¬
ну и был энциклопедически образованным человеком. В два¬
дцать четыре года он был избран за своп математические работы
членом французской академии. Около 1750 года лично с ним зна¬
комый Дидро пригласил его в качестве соредактора для «Энци¬
клопедии», которая объединила все оппозиционные слои населе¬
ния, во главе с буржуазной интеллигенцией, против королев¬
ского абсолютизма и привилегий дворянства и духовенства. Да-
лацбер написал напечатанное в первом томе энциклопедии
«Предварительное рассуждение» к пей (I — II части принадле¬
— 632 —
жат ему, a III—Дидро; русск. пер. «Родоначальники позитивизма»,
вып. I, СПБ. 1910). В этом произведении оп изобразил про¬
исхождение и развитие человеческих знаний и дал лучшую для
своего времени систему-классификацию наук. В ней Даламбер
следует Ф. Бэкону; он делит науки на три больших разряда,
соответственно трем способностям человека: разум, отсюда—фи¬
лософия; память, которой соответствует история, и вообра¬
жение, которое определяет поэзию. Не приходится говорить,
чТО система эта в наши дни окончательно устарела, потому что
отправляется она не от объекта знания, а от субъективных
способностей. Утомленный преследованиями энциклопедии, Да-
лаыбер покинул пост редактора в 1757 г., оставаясь рядовым
сотрудником и сохранив дружеские связи с Дидро. Умер он в
1783 г.
Даламбер по праву признается предшественником позити¬
визма XIX века. В основном своем философском сочинении
«Элементы философии» (русск. пер. конца XVIII века) он опре¬
деляет философшо, как «приложение разума к различным объ¬
ектам». Элементы философии, с точки зрения Даламбера, со¬
держат общие основы всех человеческих знаний; т.-е. всех на¬
ук. Этим самым философия распределяется без остатка между
отдельными науками. Подобно громадному большинству фран¬
цузских просветителей, Даламбер придерживался в теории по¬
знания сенсуализма, при чем сенсуализм привел его к призна¬
нию внешних предметов причинами наших ощущений. Но оп
считал непознаваемым существо вещей, и отказывал материи в
свойстве чувствительности. Тем самым он не дошел до материа¬
лизма. Точка зрения непознаваемости вещей привела, однако,
Далам,бера к «познанию» бога, которого он считал первоначаль¬
ным устроителем мира. Деизм Даламбера доходит до признания
субстанциальности души; тем самым он покинул/ почву после¬
довательного сенсуализма. Таким образом Даламбёр, как фило-
лософ, приближается к картезианскому представлению о трех
субстанциях, хотя не принимает ни теории познания, ни физики
Декарта?
Собрания сочинений Д.: OoUvres philosophy bistor.• et litter. 18Q5,
1821—22. Oeuvres et correspondanccs indGdites, 1887. Ila русск. языков 1797 г.—I т.
собр. соч.
Литература оД,: Condorset, „Eleg ♦ de d’Alembert", 1784; AL Forster,
„Beiti age zur Kenntnis des Characters und PhilczSjphie d’Alemberts", 1892; Bertrand,
D’Alembert*, 18^9; J. Bami. „Histuire des idrds morales et politique en Franco
au XVIII s“. Paris, ^T867; Dam iron. M&nuires pour servir A rhistoire do la
philosophic au dix-huitidme siecle, t. II, 1858.

— 633 —
ЖЮЛЬЕНОФРЕЙ ДЕ-ЛАМЕТТРИ,
один из крупнейших французских материалистов XVIII
века, родился в семье купца 25 декабря 1709 г. Учился
он сперва в коллеже Кутанса, затем у монахов - янсени-
стов в городе Кан, где изучал богословие и реторику.
Неудовлетворенный этими знаниями, он перешел для изу¬
чения естественных наук в коллеж д’Аркур в Париже. Под
влиянием врача Гюно он решил хсам стать врачом, каковое зва-
ние и получил в Рсймёе в 1728 г. Для усовершенствования в
медицине он переехал в Лейден, где занимался у знаменитого в
свое время врача Бургава, несколько медицинских работ ко¬
торого он впоследствии перевел на французский язык. Прожив
до'1742 г. в родном г. С.-Мало, он поступил в армию полковым
врачом. Полученное естественно-научное образование, практика
врача, наконец, наблюдения над самим собой во. время болезни
привели Ламеттри к выводу, что духовные способности и дея¬
тельность человека определяются физическими свойствами его
«телесной организаций», как тогда говорили. Этот вывод был
обоснован им в первом его философском произведении: «Есте¬
ственная история души» (1745 г.). Несмотря на старую схоласти¬
ческую терминологию, материалистическое и атеистическое со¬
держание трактата было ясно всем. Против него восстало духо¬
венство и даже люди науки, не освободившиеся от религиозных
предрассудков. Ламеттри принужден был несколько раз менять
место службы; однако он не прекращал в своих сатирах напа¬
дать на псевдо-ученых врачей того времени, находившихся в се¬
тях богословия. Ему пришлось бежать из Франции в Голландию,
но после издания основной своей работы: «Человек-машина»
(1747 г.) стало небезопасно оставаться даже в сравнительно сво¬
бодной Голландии. Прусский король Фридрих II, заигрывав¬
ший. с философами-вольнодумцами, предложил Ламеттри убе¬
жите в Берлине, куда: последний и переехал в 1748 г. К этому пе¬
риоду жизни Ламеттри относятся все его дальнейшие философ¬
ские произведения: «Человек-растение», «Краткое изложение си¬
стем», «Система Э.шкура», «Трактат о счастье или против Сенеки»,
«Предварительное рассуждение», которым Ламеттри сцабдил со¬
брание своих сочинений 1751 г., и несколько мелких сатирических
и полемических произведений («Животные больше, чем машины»,
И др*)- Умер Ламеттри 11 ноября-1751 г. вследствие отравления
за обедом и неправильного лечения, продиктованного им самим.

— 634 —
Содержание материалистического учения Ламеттри опреде¬
ляется естественно-научным материалом того времени, достиже¬
ниями современной ему теоретической и практической медицины
и, наконец, философским учешюм Локка, с одной стороны, и
Спинозы—с другой; пз философов древности он больше всего
следовал материалистам Эпикуру и Лукрецию. По обстоятель¬
ствам времени Ламеттри нередко приходилось скрывать своп
взгляды под топкой иронией или даже писать против себя поле¬
мические памфлеты. Так, например, в «Предварительном рас¬
суждении» он как бы намечает разграничение между философией
и религией, доказывает, что философия пе опасна для религии
и морали, ибо первая покоится па иных разумных основаниях,,
в то время как религия и основанная на ней мораль восходит
к вере; в область же последней философия будто бы не вмеши¬
вается. На самом деле он оставляет веру «тупым и неумным»,
показывая все преимущества знания. Однако это знание вы¬
ступает у Ламеттри в его учении лишь как теория, пе син¬
тезируясь с практикой и составляя область, доступную лишь
философам, но не «черни». Следует сказать, что практические
выводы из учения Ламеттри, как и других французских материа¬
листов, сделали люди великой французской революции.
В «Естественной истории души» или («Трактат о душе»)
Ламеттри, оставаясь при старой терминологии, отрицает душу
как субстанцию, сводя ее к значению «активного принципа»
тела, пе возможного вне тела. Душа,, таким образом, предста¬
вляется Ламеттри как способность тела иметь ощущения, ко¬
торые являются источником всего знания. Субстанция едина,
и субстанция эта есть материя, существенными свойствами кото¬
рой являются протяжение, движение и чувствительность. Эти
свойства присущи всем телам, по чувствительность, обладание
«душоц», CBoiicTBeinia им пе в равной мере. Человек, высшее су¬
щество природы, таким образом сам стоит в ряде других су-
щесув. Пища, климат и воспитание оказывают па него громадное
влияние, однако должно быть признано и «влияние семени) от¬
цов па ум и тело детей». Между различными существами при¬
роды пет абсолютных границ, пет их и между человеком и жи¬
вотным (основной тезис «Человска-машины»); можно указать
пункты аналогии даже между человеком и растением. Разница
в существах единой природы есть разница в степени раз¬
вития сочетаний материальных частиц. Ламеттри пе была чу¬
жда, таким образом, идея развития: точно так же ему не была
чужда и идея органической клетки. Развитие организмов в-при-
— 635 -
роде в качестве факторов имеет внешние условия, борьбу за су¬
ществование и потребности; так, в учении Ламеттри можно ви¬
деть (как и в учении Дидро) некоторые намеки па эволюционную
теорию Дарвина.
Этика Ламеттри с его проповедью счастья и наслаждений
примыкает к эпикуреизму; подобно древним эпикурейцам Ла-
меттри умственные наслаждения ставит выше телесных. В
социальной этике и в области политики Ламеттри страдает
тем же натурализмом, что и другие французские материалисты,
старшим собратом которых он был.
Собрания сочинений Л. издавались в 1751, 1753, 1764, 1774, 1796 г. г. Па
русск. яз. „Человек-машина" (1911 г.) с предисловием В. Сережникова; „Избранные
сочинения" (изд. Ин-та К. Маркса и Ф. Энгельса—1925. г.) с пред. А. Деборина.
Литература о Л.: Fr6d£ric II, „Elogo de Lamettrie-, 1752; Ph. Damiгоп,
„M6moires pour sorvir ft I’histoiro de la philosophic au XVIII sA 1851, t. I; Nerfie
Qudpat, „Essai sur Lamettrie, sa vio et sesoeuvres", 1873; J. Poritzky, „J.
0. de Lamettrie, sein Leben und seine Werko\ 1900; E. Bergmann, „Dio Satircn des
Herm Maschine", Ein Beitragzur Philosophie und Kulturgeschichte des 18 Jahrhunderts.
1913; Ф. Ланге. История материализма, т. I. В. Юри не ц. „Ламеттри о материи",
в „Трудах института Красной Профессуры", т. 1. 1923. В. Сережи и ков,
Ламеттри, 1925.
КЛОД-АДРИАН ГЕЛЬВЕЦИИ,
сын придворного врача, родился в 1715 году. Получив хоро¬
шее образовать, Гельвеций вел жизнь светского молодого чело-
;ька. Двадцати трех лет, благодаря связям, он получил место ге¬
нерального откупщика податей. Однако склонность к обшествеп-
ногпаучпой работе побудила его оставить место откупщика и
отдаться писательской деятельности. Он подружился с Гольбахом
и стал» ; одним из членов тесного кружка энциклопедистов-
материалистов, хотя п пе пршшмал непосредственного участия в
«Энциклопедии» Дидро. В 1758 г. вышла его знаменитая книга
«De 1’esprit», сразу же навлекшая па автора преследования со
стороны церкви. После формального осуждения опа была преда¬
на сожжению. У Гельвеция вынудили «раскаяние» и отказ от
авторской деятельности. Между тем книга расходилась в десятках
паданий, а автор ее приступил к писанию повой книги «Do
I’homme». Эта последняя должна была развить, конкретизировать
принципы, заложенные в первой работе. Книга «О человеке» вы¬
шла в свет в 1772 г., уже после смерти Гельвеция, последовавшей
в 1771 г. Кроме того, Гельвеций, написал поэму «Le Bonheur» (сво¬
- 636 —
его рода буржуазная утопия) и примечания на «Дух законов»
Монтескье. В свое время Гельвецию приписывали «Истинный
смысл системы природы» (конспект «Системы природы» Гольбаха)
и «Прогресс разума»; однако эти небольшие работы Гельвецию
пе принадлежат.
Гельвеций не занимается общеметафизическими пробле¬
мами. Касаясь их, оп высказывается весьма осторожно (что по¬
зволило Плеханову усмотреть у Гельвеция пробабилизм), хотя
общая материалистическая концепция его не вызывает сомне¬
ний. Основная проблема для Гельвеция — сущность интеллекту¬
альной и этической деятельности общественного человека. Ис¬
ходя из сенсуализма, Гельвеций стоит к Кондильяку ближе дру¬
гих материалистов XVIII века. Его формула «ощущать, это
значит мыслить» вызвала справедливые возражения Дидро. Имея
в виду «нормально организованного» человека, Гельвеций прини¬
мает гипотезу абсолютно «чистой доски» (психика человека),
на которой опыт с необходимостью записывает свои воздействия.
Поэтому исключительно воспитание формирует человека. При¬
знание моментов наследственности чуждо концепции Гельвеция.
Страсти, т.-е. психические аффекты, которые могут быть регу¬
лированы извне, способствуют образованию того или иного,
порочного или добродетельного характера и соответствующим
образом направляют поведение человека. По самой природе
своей человек стремится к счастью, приятным ощущениям, и из¬
бегает несчастья, неприятных ощущений. Таким образом, инте¬
рес руководит поведением человека. Обычная в учебниках исто¬
рии философии трактовка «интереса» Гельвеция неправильна.
Его «эгоизм» приводит к альтруизму. Только способствуя сча¬
стью других, можно достигнуть собственного счастья. Наиболь¬
шее счастье наибольшего числа лиц является общественным «ин¬
тересом», которым должен руководиться законодатель. Этот
принцип от Гельвеция перешел к И. Бентаму и далее к утилитари¬
стам XIX века в форме «принципа общей пользы». Социальный!
сенсуализм Гельвеция приводит его к требованию хорршо орга¬
низованного государства (в целях организации хорошего вос¬
питания) . Средствами воздействия в руках законодателя являются
награды и паказашш. Конкретный! политический! идеал Гельвеция
объективно не мог итти дальше буржуазного государства с фор¬
мальной демократией, но принципиальное положение его,—так
как восприятия определяют человека, то, чтобы человек был
«добродетельным», само общество должно быть правильно орга¬
низовано,—питало уже идеи социалистов-утопистов; в несколько
— 637 —
более утонченной формулировке положение это остается в силе
и в наши дни.
Собрания сочинений Гельвеция издавались неоднократно в конце XVIII века.
Иозднейшоев изд. Didot, 1798, 14 том. Кроме того: Gai llo is, „Correspondanco d'il< lv6-
tins ayec sa femme. Le Carnet historique", 1900. „Notes de la main d’Heivfitius*, 1907;
по-русски: „Об уме“, Птг., 1917; „Истинный смысл системы природы" (нринисыва-
лось Г.), М., 1923.
Литература о Г.: Diderot, Refutation suivie de I’ouvrage d’ll.
intituld .„L’hommo" о. c t. 11; Lomontey, „Notice sur IL“ 1а07; A. Keim. „II., sa
vio et son oeuvre, 19o7; Barni, „Histoire des id6 s morales et pclitiques en
Franco au XVIII s., 1867; Arndt, „Das ethisch. System** des Ifelvetius, 19u4; Da¬
rn iron, „MemoireS pour serv.r A 1’histoire de la phil isophio au dixhuitiemo s., t. II.
Г. Плеханов. Очерки по истории маюриализма (собр. соч. -т. VIII).
А. Троицкий .Этические взгляды Гельвеция-* в Трудах Ии-та Краев. Ироф.,
т. I, М., 1923.
ЖАН-БАТИСТ РОБИНЭ
родился в 1735 году в семье( парламентского служители.
После ученця у иезуитов Робина вошел в орден; вскоре,
однако, он оставил монашество и отдался изучению есте¬
ственных наук и философии. В 1760 г. Робинэ переехал в
Голландию, чтобы избежать преследования духовенства; здесь в
1761 г. он анонимно издал первый том своего основного труда
«О природе». Книга произвела во Франции большой шум, ее
приписывали Дидро или Гельвецию. В предисловии ко второму
тому (1763 г.) Робинэ открыл свое, имя. Вскоре последовали III
и IV тома. Около 1769 г. Робинэ вернулся во Францию и с 1773 г.
поселился в Париже, получив должность цензора. Во время
Французской революции Робинэ "оставил Париж, поселившись
в родпом городе Рени. Здесь он и умер в 1820 г. Незадолгр
перед смертью он написал отречение от своих атеистических
взглядов (оно было опубликовало церковью после его смерти).
Есть основание думать, что отречение это было вынужденным.
-Однако возможно, что Роб’инэ воплотил в себе отход атеисти¬
ческой до революции буржуазии от своих прежних воззрений.
В этом смысле фигура Робинэ глубоко симптоматична. Интере¬
сен оп и тем,' что, не будучи лично связац с материалистическим
ядром «Энциклопедии» (Дидро, Гольбах), пришел самостоятель¬
но к глубоким и оригинальным материалистическим воззрениям,
проникнутым диалектикой в области Натур-философии.
Хотя Робинэ и высказывается в положительной форме
относительно (непознаваемости бесконечного, но это у него
— 638 —
является больше формой выражения, чем принципиальной точкой
зрения. Первопричиной вселенной оп считает бога, однако бог
Робинэ весьма напоминает бога Сшпюзы. Мир—пс часть бога,
но его дело; он (необходим, ибо возшшаст из необходимо сози¬
дающего существа бога. Бог не может существовать без мира,
оп—вечно созидающая первопричина, при чем, само мпросози-
дание вечно, и мир существует с богом от века. Мир заключает
в себе Все, что может быть; бог обнаружил в мире всю свою
созидающую силу; ни больше у него нет, ни меньше. Таким
образом отношение между богом и миром у Роби!цэ таково
же, как между природой производящей и природой произведен¬
ной у Сшшозы. Но в то время как система Спинозы статична,
мир Робинэ весь проникнут движением и развитием. Существо¬
вание мдра—это процесс (беспрерывного и бесконечного разви¬
тия. Ступапг развития мира бесчисленны. Мир никогда не имел
первой формы, как никогда не будет иметь и последней!. Хотя мир
беспрерывно изменяет свои формы, субстанция его при этом не
изменяется, пе увеличивается и Не уменьшается. Все развивается
с необходимостью, образуя всеобщую цепь существ. Нет абсо¬
лютно самостоятельных, независимых существ. Таким образом
Робинэ утверждает единство и смежность естественных су¬
ществ И естествешгого процесса.
Существа юбразуют в своем единстве великую лестницу.
Отдельные существа в каждый момент .живут и удирают: уми¬
рают, ибо в каждый! момент теряют частицу своего существо¬
вания; живут, ибо в каждый момент утраченная частица заме¬
няется. Жизнь есть постоянный переход от одного состояния
к другому. В процессе этого изменения и совершается развитие.
Отсюда вывод Робинэ о том, что, в сущности, ист мертвой,
неорганической,' «неорганизованной», как оп говорит, материи.
Деление природы па «царства» минеральное, растительное и жи¬
вотное неправильно. Каждая пара разнополых индивидов поро¬
ждает цовдго индивида. Идея «всеобщей оживотворенное™»—
центральный пункт учения Робинэ. Здесь па-ряду с здравыми и
гениальными обобщениями данных естествознашш XVIII в., Ро-
|бинэ высказывает и фантастические наивные положения (раз¬
множение камней, звезд, по аналогии с органическими суще-
ствам/и).
Психология Робинэ разработана довольно детально и цели¬
ком построена па основе материалистических принципов XVIII
века; она сводится к механике мозговых волокон. Учение Робинэ
о свободе является синтезом взглядов Локка и Вольтера: быть
— 639 -
свободным значит быть в состоянии делать, что нам угодно, по
не быть в состоянии желать, что нам угодно. Субъективно воля
подчиняется как' будто духовным мотивам, по эти последние
объективно обусловлены материальными процессами в волокнах
мозга.
Признание принципа сохранения материи и силы распро¬
страняется Робииэ и На моральные явления; он, например, на¬
ивно говорит о постоянстве суммы добра и зла. Однако эти
наивные суждения Робипр не должны закрывать от нас основ¬
ных принципов его материализма. Материализм. Робииэ был про¬
никнут диалектикой, пожалуй, в большей степени, чем. у всех
других материалистов XVIII века. Гегель с особым вниманием
подчеркнул значение Робииэ в .своей «Истории философии».
Сочинения I*. „Do la Nature", I т., 1761; П т., 1763; 111— IV т., 1766;
„Considerations philosophiqnes sur la gradation naturelie d"S formes de 1’ etro", 1767; „Pa¬
rallels do la condition et des facultes de Thomme avec cclles dos autres animaux", 1769.
. Литература о P.: Buhlc, ..Lehrbuch dor Geschichto dor Philusophie*
G., 1804, VIII Theil; Ph. D a m i г о n. „Mdmoires pour servir a 1’bistoire de la philosophic
au ХШ s.*, t. И; K. Rosenkranz. „Der Gedanke", т. I, 1861; R. Albert. Dio
Philosophic Robinets, 1903.
ДЕНИ ДИДРО
родился в 1713 году в семье ножевщика г. Лангра. Перво-
пачалыюе образование получил в1 том1 Же городе в иезуит¬
ском коллеже, откуда перешел в коллеж д’Аркур в Па¬
риже. По окончании школьного образования Дидро в течение
десяти лет вел жизнь богемы, добывал средства существования
уроками и случайными литературными заработками. В эти годы
(1733—1743) оп особенно много зашгмался изучением есте¬
ственных наук, математики п английского языка. Английская
опытная философия и деистическая литература оказали на Дидро
сильнейшее влияние, а тщательные наблюдения над француз¬
скими религиозно-общественными контроверзами, в связи с этим
влиянием, привели его вскоре к разрыву с католической верой.
В вышедших в 1746 г. «Философских мыслях» Дидро выявил
себя уже полным деистом, а и напечатанном. в 1749 г. «Письме
о слепых» он дал .как бы программу материалистической филосо¬
фии. За эту кшгжку Дидро попал в тюрьму.
К 1750 г. Дидро зарекомендовал себя передовым и образо¬
ваннейшим писателем. Группа издателей обратилась именно к
— 640 —
нему с предложением редактирования энциклопедического сло¬
варя. Дидро, у которого были дружеские отношения со мно¬
гими крупными писателями (Ж-Ж. Руссо, Кондильяк и др.),
пригласил в соредакторы математика Даламбера, и с 1751 г. на/
чала выходить ставшая знаменитой .«Энциклопедия». Опа объеди¬
нила вокруг себя Обширный крук мыслителей и писателей, свя¬
занных отрицательным отношением к порядкам дореволюционной
самодержавной Франции. Дидро был душой всего дела. Несмо¬
тря на неоднократные преследования, оставленный Даламбером,
оп продолжал издание «Энциклопедии»; к 1772 г. вышло 17 томов
текста и 11 томов гравюр. В деле идеологической подготовки
великой революции Энциклопедия Дидро, несомненно, сыграла
свою роль. Однако на страницах ее Дидро не мог высказы¬
ваться так, как оп того хотел бы. Полная свобода мысли госЛод-
ствовйла пе па страницах цензурных книг, а в кружках и салопах
радикальной и революционной буржуазии. Кружок Гольбаха, к
которому принадлежал 'Дидро, объединял наиболее последова¬
тельных мыслителей французской эпохи просвещения, именно,
материалистов. Все они исходили, с одной стороны, из англий¬
ского эмпиризма, а с другой!—из системы Спинозы, называя себя
неоспшюэпстами.
~ Философские воззрения Дидро выражены, главным образом,
в его «Мыслях об объяснешш природы», в диалогах, напечатан¬
ных лишь после его смерти («Разговор Даламбера с Дидро»,
«Сон Даламбера», и «Разговор с женой маршала»—все есть по-
русски) и в его непредназначенных для печати «Элементах фи¬
зиологии», а также в «Возражениях на книгу Гельвеция о че¬
ловеке».
С точки зрения Дидро, опыт является источником знания.
Ощущения вызываются внешними предметами. Чувства паши
являются как бы свидетелями, судья же есть разум. Разум сам
по себе не дает знания, он лишь сочетает м связывает дан¬
ные отдельных чувств, и потому сам представляется, как универ¬
сальное чувство. Разум — не метафизическая сущность, орган
его—мозг, подобно тому как материальным органом зрения
является глаз. Применяя рациональный метод к данным внеш¬
них чувств, Дидро дает стройную натурфилософскую концепцию.
Единственная реальность — материя. Время и пространство суть
формы существования материи. Основными свойствами ее явля¬
ются протяжение, движение и чувствительность (как низшая
ступень мышления). Предельный элемент бытия Дидро, в со¬
гласии .с современным ему естествознанием, видит в молекуле,

— 641 —
которая генетически вошла в его систему, как материализован¬
ная монада Лейбница. Различные сочетания живых и мертвых
молекул создают все многообразие форм видимого мира. Таким
образом вся система мира проникнута внутренним единством, от
неорганической природы через царство растительное и животное
к человеку. .Постоянство животных видов для Дидро — бес¬
смыслица. Подобно некоторым другим материалистам XVIII века
(Ламеттри, Робинэ) и в более совершенной форме Дидро
являетсй предшественником ламаркизма и даже, дарвинизма. В сц-
лу этого Дидро не может быть назван материалистом-метафизи¬
ком. Однако в области объяснения общественных явлений Дидро
не пошел дальше своих современников, считая, что нравы и обы¬
чаи людей зависят от политических учреждений и законодатель¬
ной деятельности. В области этики Дидро, отправляясь от физио¬
логии человека, принимает эпикуреизм; социально-политическая
конструкция его, как и его современников, страдает натурализ¬
мом. В области искусства он выражает, как и во всем мировоз¬
зрении и деятельности, взгляды, вкусы и интересы средне-бур¬
жуазной интеллигенции предреволюционной Франции.
Лучшее издание сочинений Дидро под редакцией J. Assezat и М. Tourneux
Paris. 1875 г. и сл.
Литература о Д.: N a i g е о n. ,,M£moires historiques et philosophiqucs sur la
vie et les ouvrages do Diderot", P., 1821; C. Avezac-Lavigne, „Diderot et la
socifitd du bar. d’ -Holbach", Paris, 1875; K. Rosenkranz, „Diderot’s Leben und
Wcrko“, 2 В-de. 18G6; L. D uc ros, „Diderot" 1894; А. С о 11 i g n о n, „Diderot"
1875 (и позже); J. Re i nach, „Diderot", 1894; А. Веселовский, „Дидро" в,
„Этюдах и характеристиках"; Дж. Мордой,,. Дидро" и энциклопедисты", 1882; И. Л у п-
ио л, „Дидро очерки жизни и мировоззрения", М., 1924 (там же дальнейшая
литература).
ПОЛЬ-ГЕНРИХ ГОЛЬБАХ
родился в декабре 1723 г. в семье баварского барона. По¬
лучив прекрасное образование во Франции, Гольбах навсегда
обосновался в этой стране, проводя зиму в Париже, а лето в
своем имении. Свою литературную деятельность он начал, как
весьма плодовитый переводчик немецких научных книг на фран¬
цузский язык. Он переводил сочинения по физике, химии, ми¬
нералогии, геологии, физиологии. Познакомившись с Дидро, он
сблизился с ним и принимал деятельнейшее участие в «Энци¬
клопедии», как автор статей и заметок из области естественных
наук. В богатом салоне Гольбаха регулярно встречались такие
философы, ученые и писатели, как Дидро, Гельвеций, Даламбер,
Кяяга для чтения ио истории философии.	41
— 642 —
Бюффон, Гримм, Нэжоп, Мармонтель, Морелле, Галлианп и одно
время Руссо. Здесь складывалась и формулировалась револю¬
ционная идеология третьего сословия старой Франции. Здесь,
в тесном кругу нескольких друзей, были формулированы прин¬
ципы того мировоззрения, которое позже получило название
французского материализма XVIII века. Самостоятельная литера¬
турная деятельность Гольбаха началась с 1766 года, когда он
несколько освободился от работы по Энциклопедии; высшего
продуктивного напряжения она достигла в годы 1768—1776.
Гольбах пли писал оригинальные произведения (иногда в сотруд¬
ничестве с Дидро, Лаграпжем и Нэжопом), или давал вольные
переводы произведений английских деистов, превратив предва¬
рительно их в атеистов. По цензурным условиям сочинения
приходилось печатать в Голландии, и затем уже они пересы¬
лались во Францию; многие книги Гольбаха были приговорены
правительством к сожжению. Основное произведение Гольбаха
«Система природы», систематическое изложение материалистиче¬
ского и атеистического учения XVIII века, вызвала целый ряд
возражений, в том числе Вольтера и Фридриха прусского. Это
объясняется тем, что «Система природы» знаменовала открытую
борьбу против царей земных и небесных. Революционное зна¬
чение этого произведения было необычайно великим, в нем
давалось обосновать и заключалось оправдание грядущей ре¬
волюции. Деятельность Гольбаха, па-ряду с другими материали¬
стами, в идеологической области способствовала скорейшему
нарастанию этой революции. Сам Гольбах умер в самом на¬
чале ее, в 1789 г.
В сочинениях Гольбаха материалистическое мировоззрение
XVIII века получило законченное и систематическое выражение.
Гольбах восстает против дуализма, против удвоения мира. В дей¬
ствительности, мир материальный и мир духовный исчерпываются
миром единой природы; человек со своей психической деятель¬
ностью является ее естественным произведением. Спиритуали¬
стические и богословские системы не более, как плод воображе¬
ния человека, его невежества и сознательного обмана большин¬
ства со стороны тех, кому это выгодно, прежде всего, со стороны
церкви. Веру нужно оставить, и на се место воздвигнуть опыт,
наблюдение, эксперимент и разум, направляемый опытом. Только
при таких теоретико-познавательных!- предпосылках природа мо¬
жет быть правильно понята. Она есть совокупность веществ и
естественных сил, она есть материя в движении. Материя и дви¬
жение существовали всегда. Гольбаху принадлежит определение
— 643 —
материи, как всего того, что посредственно или непосредственно
действует на наши органы чувств. Собственно говоря, суще-
ствует-не некая абстрактная материя без формы, а—материаль-
вые тела. «Душа, это — то же тело, рассматриваемое по отноше¬
нию к некоторым из его функций». Душа, таким образом, в пер¬
вичном своем обнаружении есть совокупность ощущений. Спо¬
собность ощущений точно так же, как и разумность, появляется
у материи на известной ступени ее развития1. Опа не образует
самостоятельной! субстанции и, завися от тела, разделяет его
судьбу: умирает вместе с ,ним. Гольбах отрицает свободу воли,
утверждая «фатализм», но в современной термшюлогпи голь-
баховский фатализм есть последовательно проводимый детерми¬
низм.
Свой натуралистический материализм, многие принципы
которого не устарели и .для нашего времени, Гольбах переносит
и в область общественных явлений- С его точки зрения, законы
природы есть одновременно и законы общества. Гольбах, как и
другие материалисты XVIII века, объективно не мог понять,
что общественные явления, подчиняясь в общем закономерности,
представляют нечто иное, что и долж'но быть учтено при по¬
строении общественных теорий. Так, Гольбаху чужда научная
теория классов и классовой борьбы, явившаяся открытием диа¬
лектического материализма. Общественная теория Гольбаха
проникнута чистым натурализмом и физиологизмом. Поэтому его
этическая и политическая концепция, при всем своем отрица¬
тельном отношении к сверхъестественным, религиозным основам,
не идет далее исторического идеализма. Историзм и эволюцио¬
низм вообще чужды Гольбаху больше, чем другим француз¬
ским материалистам. Поэтому, например, его критика религиоз¬
ных воззрений, блестящая и неустаревшая в качестве имма?
пентной! догматической критики, совершенно недостаточна, что¬
бы выяснить происхождение религии, развитие религиозных ве¬
рований, их значение на разных ступенях исторического раз¬
вития и, наконец, их исчезновение. В политической области
Гольбах требует формальной свободы и равенства граждан,
являясь таким образом, подобно другим представителям третьего
сословия XVIII века, поборником формальной буржуазной демо¬
кратии.
Собрания сочинений Гольбаха нет. Главнейшие его работы: „Le chri-
stianisme devoilS", 1761; La Contagion saerde, 1768; Les prdtres demasquSs, 1768:
wSystemc de la Nature", 1770; „Essais sur les pr6jug£s“, 1770; „Le bon sens", 1772;
Systeme sociale", 1773; ,.La politique naturelle", 1773; „La morale universe I lou, 1776.
41*

— 644 —
По-русски: „Разоблаченное христианство", М., 1924; „Система природы", М., 1924;
„Здравый смысл", М., 1923 (все три перевода с предисл. Л. Деборина); „Краткий бого¬
словский слсварь", М., 1925 г.
Литература о Г.: Ph. D a m i t о n, „MGmoires poar servir a 1’h istoire de la
philosophic au XVIII s.“, 1858,t. I; Avozac-Lavigne, „Didorot et la socidtS du
bar. d’ Holbach", 1875; Fr. Mauthner, „Der Atheismus und seine Gesihichte im
Abendlande", III. B, 1921; M axPearsonCushing, „Baron d’llolbach, a study" New-
Jork, 1914; Ф. Ланге, „История материализма", т. 1; Морлем, „Дидро и энци-
клопедисты", 1882. Плеханов, „Очерки по истории материализма"; А. Де бор ин.
„Гольбах" „Под знадп Марк.", 1923, № 11—12; К. Беркова, „П. Гольбах", 1923.
ПЬЕР-ЖАН КАБАНИС,
один из последних представителей французского материа¬
лизма XVIII века, родился в семье адвоката в 1757 г. В детство
Кабанис воспитывался у брата священника, который отдал его
учиться в Бривскую семинарию. Не окончив учения, Кабанис
был отвезен отцом в Париж и оставлен там без определенных
занятий. В Париже юноша принялся за самостоятельное изуче¬
ние Локка. Нужда заставила его: отправиться в Польшу в ка¬
честве секретаря епископа Виленского. По возвращении в Па¬
риж Кабанис вел жизнь богемы, пробовал писать стихи, наконец,
взялся за изучение медицины. Бывая постоянно в салоне вдовы
Гельвеция, он познакомился и сблизился с Гольбахом, Франкли¬
ном, Дидро, Даламбером, а позже с Кондорсэ, Лапласом и
Вольнеем. В 1789 г. он издал «Замечания о госпиталях» и стал
главным врачом парижских госпиталей. Во время революции
Кабанис, противник старого порядка, придерживался умеренно¬
революционных взглядов, будучи близок к Мирабо и Кондорсэ.
Не' приняв террора, он удалился в Отейль. Возвратившись в
Париж, во времена директории и консулата, Кабанис был одно¬
временно профессором медицинской школы и членом совета
пятисот. После переворота 18 брюмера он был назначен в ко¬
миссию пятидесяти по упрочению власти нового правительства.
Однако для Наполеона он вскоре оказался слишком! независи¬
мым мыслителем; он стоял во главе ненавистных Наполеону
«идеологов». С 1807 г. Кабанис отошел от официальной обще¬
ственной жизни, а в 1808 г. умер от паралича. Главное произве¬
дение его «Трактат о физической и нравственной природе че¬
ловека» составилось из лекций, читанных в Национальном ин-
с^ппуте в* 1796—97 г. И из позднейших прибавлений к ним
(I изд. 1797 г., II изд. 1802 г. и еще несколько) и

— 645 —
Кабанис стоит в общем на точке зрения французского
материализма, однако тридцать-сорок лет, которые отделяют
его от главных работ Гельвеция и Гольбаха, а также занятия
медициной, позволили' ему увидеть некоторые недостатки ма¬
териалистов старшего поколения. Все суждения его о взаимо¬
отношениях тела и души (которая для него лишь свойство
тела), или, как он выражается, физической и нравствежой при¬
роды человека, лежат не в онтологической, а в физиологи¬
ческой плоскости. Крайним пределом, к которому приводит
его изучение явлений жизни, является физическая чувствитель-
ность, как свойство организованных тел. Хотя Кабанис подчерки¬
вает, что он не ставит вопроса о конечных причинах и считает «не¬
лепым притязание познать самую сущность вещей» однако его
нельзя назвать агностиком. Так, например, он повторяет слова
Гольбаха, говоря, что «нравственная природа человека есть та
же физическая, рассматриваемая с известной, особенной точки
зрения», или утверждая, что «здравый ум может искать основания
для нравственности только в физической природе человека».
Его поправки к Гельвецию и Гольбаху сводятся к следую¬
щему. При изучении психического мира человека нельзя исхо¬
дить только из ощущении от внешнего мира. Должны быть при¬
няты во внимание и другие обстоятельства: во-первых, вну¬
треннее состояние организма, во-вторых, внешние воздействия
помимо ощущений. Самая «впечатлительность» у людей бывает
различна не только вследствие первоначальной их организации
и условий возраста и пола, зависящих исключительно от при¬
роды, но она еще могущественно видоизменяется климатом,
влияние которого может быть нередко подчинено человеку; опа
изменяется также условиями жизни, свойством дли порядком
занятий, одним словом совокупностью физических условий, ко¬
торые часто могут быть разумно направлены. На эту «физиче¬
скую природу», о которой много говорилось, но которую мало
изучали материалисты старших поколений (за исключением Ла¬
меттри и Дидро), и обращает внимание Кабанис. Он подробно
рассматривает, какое влияние оказывают на образование мыслей
видоизменения, вносимые в человеческий организм возрастом,
полом, темпераментом, климатом, болезнями; он не умаляет при
этом роли воспитания, но еще сильнее, чем Дидро, подчеркивает
роль наследственности. Все это. приводит его, при единой сен¬
суалистической и материалистической точке зрения, к разделению
впечатлений на внешние и внутренние; внешние, или ощущения,
суть результаты воздействия внешних предметов на органы
— 646 —
чувств, от них зависят идеи; внутренние—смутные и сбивчивые,
о них судят лишь по результатам и причин их обычно не сознают;
это — результат правильного развития отправлений организма,
или, наоборот, (болезненного состояния того или иного органа.
Они определяют, по Каба1нису, инстинкты или влечения; последние
оказывают влияние и на характер идей. Таким образом в условиях
науки конца-ХУШ века Кабанис значительно обогащает содержа¬
ние французского материализма; однако эпоха наложила и своеоб¬
разный отпечаток: материализм Кабаниса не является по форме
толь боевым и всеохватывающим, как материализм его бли¬
жайших предшественников.
Сочинения К. „Sermentsd‘un niedeciu", 1783; „Observations sur les hopi-
(aux“, 1789; „Du degrd de certitude >en medeciuo", 1797; „ Coup d’oeil sur les-
rCvolutions et la reforme de la m^deeine", 1804; Traitfi (Rapports) du physique et du
moral de I’homine", 1797, 1802 и сл.; собрание сочинений 1823—1825.
По-русски: Кабанис, „Отношения между ^физическою и нравственною природою
человека", пер. И. Л. Бибикова с ого же вступительной статьей, 2 тома, СПБ,
1865—60 г.
Литература о К.: Dubois (D'Amicos', „Examen des doctrines de Cabanis,
Gaelet Hroussais", 1842; Ch. do Re mu sat, „Cabanis", в „Revue des deux Mondes",
1844. МТП; Fer r az, „Ilistoire de la Philosophic pendant la'revolution", Paris, 1889.
ИММАНУИЛ КАНТ,
первый представитель так называемого классического не¬
мецкого идеализма, родился в 1724 г. в семье кенигсбергского
ремесленника. В Кенигсберге же безвыездно провел он всю свою
жизнь, крайне небогатую внешними событиями. В 1740 г. он
поступил в университет, в 1755 г. начал в нем чтение лекций;
однообразный и размеренный темп жизни профессора прервался
лишь смертью философа в 1804 г.
В молодые годы Кант испытал сильное влияние Ньютона.
Его внимание в эти годы привлекали вопросы естествознания.
Так, в 1755 г. он напечатал «Общую естественную историю и
теорию нёба», в которой нарисовал картину естественного про-
исхождешы солнечной системы, исходя из ньютоновских прин¬
ципов (Канто-лапласовская теория). В следующем году он сде¬
лал попытку объяснить землетрясение в Лиссабоне; в 1757 г.
впервые начал читать курс физической географии. Появившиеся
в 1762 г. «Эмиль» и «Общественный договор» Руссо произвели
на Канта громадное впечатление. Возможно, что размышления
над Руссо вызвали его «Едашственно возможное основание для
— 647 —
доказательства бытия бога» (1762 г.). В следующем 1763 г. «Опыт
введения в философию отрицательных величин» обнаружил не¬
удовлетворенность Канта формально логическим методом мыш¬
ления. «Бредни духовидца, поясненные бреднями метафизики»
(1766 г.) вновь показали трезво-реалистическое направление
мысли Канта.
Но в шестидесятых годах закапчивается так называемый
«докритнческий период» развития философа. В диссертации «О
форме и началах мира чувственного и умопостигаемого» можно
видеть уже начало «критического» периода. Основные работы
этого последнего («Критика чистого разума» —1781 г., 2 изд.
1787 г.; «Пролегомены ко всякой будущей метафизике» —1783 г.
и «Критика способности суждения» — 1790 г.) — составляют ос¬
новное дело его жизни, содержание их и образует то, что назы¬
вается «кантианством».
Неудовлетворенный метафизическими спекуляциями Кант
ставит вопрос: «как возможна метафизика как наука?». Решение
его приводит Канта к «критике» познавательной способности.
Обогащающие наше знание синтетические суждения всеобщи
и необходимы (условие науки), только как суждения априорные.
Такие суждения в сфере чувственности возможны лишь благо¬
даря чистым формам наглядных представлений: пространству —
обоснование геометрии и времени — обоснование алгебры. Но
априорность их возможна лишь при условии того, что знания
относятся Не к вещам, как они существуют сами по себе, а лишь
к явлениям: вещи же остаются абсолютно непознаваемыми.
Естествознание, как наука, возможно лишь при априорных (чи¬
стых) категориях рассудка (категории количества, качества, мо-
дальносш и отношения), которые также простираются лишь на
явления, а не на вещи в себе. Чистые формы чувственности и рас¬
судка являются условиями всякого опыта, без них мир — лишь
хаос ощущений; однако хотя, таким образом, знание и нс все
происходит из ощущений, но начинается оно с последних. Та-,
кова попытка Канта примирить эмпиризм и идеализм в транс-1
цендепталыюм идеализме. Содержанием третьей познавательной
способности, разума, являются идеи бога, бессмертия души и
свободы воли. Разум всегда запутывается в противоречиях («ан-
тшюмии»), и теоретически эти основные метафизические пробле¬
му никогда не могут быть разрешены. Исторически такой
ответ, несомненно, имел громадное значение, логически же самые
устои кантовского критицизма являются неприемлемыми: его
априоризм и утверждение непознаваемости «вещи в себе». Не¬
— 648 —
познаваемость веши в себе нигде не доказывается Кантом и на¬
талкивается на имманентные противоречия; между тем оно толь¬
ко И «обосновывает» априоризм.
Сам Кант в «Критике практического разума» — обоснование
этики — вновь постулирует бытие бога, бессмертие души и сво¬
боду воли, но уже в плоскости практического поведения людей-
Это последнее регулируется «категорическим императивом».
Формально-этическое требование Канта таково: поступай так,
чтобы максима твоего поведения могла стать принципом 1всёоб-
щего законодательства; человека следует рассматривать не как
средство, а как цель. Этика Канта, абстрагирующаяся от классо¬
вого строешгя общества, способна быть лишь обоснованием
либерализма. Из кантовских принципов исходят современные
сторонники' «этического социализма»,—и некоторые из них с
этой точки зрения пытались провести ревизию марксизма. Свое
завершение философия Канта получила в «Критике способности
суждения», здесь даны обоснование эстетики и система телео¬
логического мировоззрения.
Однако «критицизм» Канта не должен заслонить некоторых
исторически важных сторон его мировоззрения. Так, Кант
отверг, как несостоятельную, формальную логику, абстрагирую¬
щуюся от реальных противоречий. Поиски реальной логики При¬
вели его 1к определенным диалектическим построениям («Опыт
введения отрицательных величин», «Идеи о всеобщей истории»
«Антиномии» в «Критике чистого разума»). Однако Кант нс воз¬
высился до стройного диалектического мировоззрения. Противо¬
речия действительности перенесены им; в субъекта, составляя
часть «трансцендентальной» логики.
Начавшееся с шестидесятых годов XIX века движение под
лозунгом- «Назад к Канту!» (так Наз. «неокантианцы», «пеокри-
тпцисты») опирается на либеральные, слои буржуазной интелли¬
генции. Выражение симпатий к социализму некоторыми предста¬
вителями неокантианства не должно закрывать от нас сущности
этого «буржуазного социализма».
Собрания сочи ионий К.: „Kant’s gesammelte Schriften" (изд. Прусск.
Ак. наук), Berl., 1911 ел.; „Im. Kants Werkc" (изд. Е. Cassirer), 11 том., Berl.. 1912 сл.
,,lm. Kant, SSmtliehe Werke" (изд. „Phil. Bibl.“), Lpz.
По-русски: „Критика чистого разума", пер. Лосекого, И изд., 11ТГ, 1915: „Критика
практич. разума", 11 изд., СНВ., 1908 „Критика способности суждения", СПБ, 189ь;
„Антропология" СПБ, 1900) „Грезы духовидца", СПБ, 1904; „Пролегрмсны", М., 1905;
„Религия в пределах только разума", СПБ, 1908; „Вечный мир", М., 1905; „О форме
и началах мира чувствен, и умопостигаем." и „Успехи метафизики", СПБ, 1910;.
„Основоположение о метафизике нравов", М., 1912; „Логика", 1(тг., 1915.

— 649 —
Литература о К.: Н. S t. Chamberlain, „I. Kant", Miinch., 1905t
E. Kiihnomann, „Kant4*, 1923; I. Riehl, „Kant u. s. Philosophic", Berl.; Th
Ruyssen, „Kant", Paris., 1904; M. Adler, „Das Soziolcgischo in Kants Erkennt-
niskritik", Wien, 1924; E. A di ekes, „Kant und das Ding an sich", Berl., 1924;
11. Cohen, „Kants Theorio dor Erfahrung, III Aufl., Berlin, 1918; A. C. Ewin.g,
Kant’s Treatment of Causality*, Loud., 1924;II. A. Prichard, Kant’stheory of
Knowledge*4, Oxf., 1909; II. Cohen, „Kants Begriindung der Ethik“, II Aufl., Berl., 1910;
V. Del bos, „La philosophic pratique do Kant4*. К. Фишер, „И. Кант" (в Ист. пов.
ф-ии т. IV—V); Ф. Пауль с он, „И. Кант**, СПБ, 1899; Е. Трубецкой, „Метафизи¬
ческие предположения познания", М., 1917; Г. Плеханов, Собр. соч. т. XI;
А. Де бор ин, „Диалектика у Канта4* (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, кн.
1); Л. Аксельрод, „Философские очерки4*.
ИОГАНН-ГОТЛИБ ФИХТЕ
родился в 1762 г. в семье ткача, первоначальное образова¬
ние получил в семье одного крупного землевладельца, кото¬
рый взял Фихте на воспитание. По желанию отца, Фихте гото¬
вился к духовному званию в семинарии в Пфорте, хотя сам он в
это время увлекался философией Спинозы. С 1788 г. Фихте про¬
вел несколько лет в Швейцарии в качестве домашнего учителя.
В 1791 г., прочтя философские работы Канта и приняв их, Фихте
явился в Кегшгоберг к Канту, которому передал одну из первых
своих работ: «Опыт критики всякого откровения». С одобрения
Канта работа была напечатана. Получив после этого приглаше¬
ние в Йенский университет, Фихте начал в нем профессорскую
деятельность. Однако за статью «Об основании нашей веры в
божественное мироправление», в которой он отожествлял поня¬
тия бога и нравственного миропорядка, Фихте был обвинен в
атеизме; обстоятельства сложились так, что он вынужден был
оставить утщвсрситет. В 1805 г. Фихте получил профессуру
в Эрлангене, но принужден был уехать оттуда, вследствие насту¬
пления французов. Некоторое время прожил он в Кенигсберге,
ио уже в 1807 г. был в Берлине, где читал свои «Речи к не¬
мецкому народу», проникнутые, с одной сторону, призывами к
освобождению страдающей родины, а с другой стороны, не
свободные от узкого патриотизма. В 1809 г. он стал профес¬
сором Берлинского университета. Умер Фихте в 1814 г., зара¬
зившись при ухоДе за больной женой.
Фихте и исторически и логически является вторым пред¬
ставителем классического немецкого идеализма, продолжателем
Канта, дуализм которого он стремился преодолеть в монизме
на почве абсолютного идеализма. Основная задача филосо¬
— 650 —
фин, по Фихте, заключается в обосновании опыта, но самый
опыт выступает у него, как «система представлений, со¬
провождающихся чувством необходимости». .Вещь в* себе, мате¬
риалистический элемент в философии Канта, у Фихте превра¬
щается в чистый вымысел, не обладающий никакой реальностью-
Вместо вещи в себе первоначальным данным объявляется «Я в
себе», которое и делается отправным пунктом философии. Этому >1,
интеллигенции, присуща активность, действованис, которое и
порождает не-Я, объект, как бы в перазличенпой форме*
заложенный первоначально в Я. Первый акт действэваиия Я»
его процесса, есть самополагапие: Я полагает самого собя, т.-е.
я знает собя, поскольку действует. Таким образом бытие пе
есть нечто первоначальное, напротив, оно производно, оно вы¬
водится через противоположение деятельности; пмешю, Я по¬
лагает в себе свою противоположность или: «Я полагает нс-Я
в Я». Оба эти положения: тезис (принцип тождества Я и не-Я)
и антитезис .(принцип различия Я и не-Я) синтезируются в
третьем: «Я противополагает в Я делимом}': Я неделимое не-Я»,
это третье положение называется у Фихте принципом основа¬
ния. Такова основа «синтетического метода» Фихте, который
есть, собственно говоря, метод диалектический, до вращающийся
в сфере чистой; абстракции. «Я» Фихте получено путем абсолют¬
ной абстракции, объект мысли стал для пего мыслью об объекте;
поэтому- его «Я» п возможно, как тождество субъекта' и объекта;
на самом же деле оно есть тождество мысли о мысли и мысли об
объекте. В то время как учитывание реального объекта цеминус-
мо приводит к материалистическому единству объекта и субъ¬
екта (где есть и тождество и различие), концепция Фихте ведет
к субъективному идеализму, ибо его объект, по выражению Ее-
Теля, есть «субъективный объект».
Общее учение о субъекте и объекте составляет у Фихте «об¬
щее паукоучепце», как общую методологию; второй частью его
философии является теоретическое наукоучен и е (об¬
основание математики и естествознания). Последнюю часть cocia
вляет практическое наукоучение. Принцип активности прони¬
кает собою и эту часть философии. Фихте становится на сторону
великой французской революции, утверждает, что государство не
имеет права отнимать пли ограничивать свободу мысли и ее про¬
явления, народ же имеет право изменить государственный строй,
ибо природа предназначила человека к свободе, т.-е. к деятель¬
ности. Высшая цель свободной человеческой деятельности — воз¬
можность жить. Жить каждый должен своим трудом. В госу¬
— 651 —
дарстве нс должно быть ни нуждающихся, ни празднэшатаю-
щихся. Есть имеет право только тот, кто трудится. Права па
вещи вообще пет; право есть отношение между людьми, но отно¬
шения могут быть по поводу вещей. Кроме права на жизнь и
на тру д, Фихте утверждает и право на собственность. Но
обоснование последнего- необычно. Материал труда, сырые
материалы вообще нс могут кому-либо принадлежать. Людям
принадлежит право на свободную деятельность; поэтому тот,
кто приложил свою деятельность к материи труда, является
и собственником продукта и труда. Таким образом земля является
общественным достоянием; а продукты промышленности — част¬
ным. В тех экономических и общественных условиях, в которых
жил Фихте, это приводило к следующему типу «мелкобуржуаз¬
ного социализма»: земля принадлежит государству, она распре¬
деляется между земледельцами, которые обрабатывают ее уже
как собственность.. Продукты труда составляют 'их собствен¬
ность. Промышленность организована по цехам, которые также
основаны на принцштс частной собственности. Наемные рабо¬
чие распределяются государством по предприятиям. В государ¬
стве должно господствовать возможно более равное распре¬
деление благ или собственности.
Сочинен ил <1>. Job. Got. Fichte. „Xachgelasspnc Werke". 3 т., 1834:
„Samtliche Werke", 8 t., 1845—46. На русск. яз.: „Избранные сочинения И. Г. Фихте",
т. 1, М.. 1916 (остальные тома но выходили). Отдельные произведения: „Основные
черты современной эпохи", СПБ. 190G г.; „Факты сознания" и „Наукословие, изложен¬
ное в общих чертах", СПБ, 1914; „Назначение человеку". СПБ, 1913; „Первое введе¬
ние в наукословие" и „Наукословие в его общих чертах" в „Новых пдея^ в фило¬
софии" № 12, СПБ, 1914; „Замкнутое торговое государство", М., 1923.
Литература о Ф.: D. II. „Dio Fichte-Schelling’sche Wissenschaftslehre"
Ulm., 1917; К Bergmann, „Fichte, der Erzieher zum Deutschtum". Lpz., 1915
X. L6on, „Fichte et son temps^ I—11, Paris 1922—24; X. Loon, „La philosophic
<Ih Fichte", Paris., 1902; I. 11. Loewe, „Die Philosophic Fichte’s", Stuttg., 1862;
C. Trautwein, „Uber Lassall andscin Vcrhaltniss zur Fichtschcn Sozialpbilosophie",
Jena, 1913.
К. Фишер, „Фихте" в „Истории новой философии*, т. 6; Б. И. Выше¬
славцев, „Этика Фихте", М., 1914; Л. И. Аксельрод. „II. Г. Фихте", в сб.
„Против идеализма"; А. Деборин: 1) Дналбктлка в системе Фихте", „Вестник Соц.
Акад**. № 3: 2) „Фихте и великая французская •революция". „Под знамением мар¬
ксизма". №№ 10—11. 12 за 1924 г. и № 3 за 1925 г.
ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ-ИОСИФ ШЕЛЛИНГ
родился в семье церковника в 1775 г., учился первоначально
в Тюбингенской семинарии, где дружил с Гегелем, затем изу¬
чал медицину и философию в Лейпциге. С 1798 г. Шеллинг
— 652 —
преподавал в Йенском университете, в котором, после ухода
Фихте, занял кафедру философии. С 1803 г. Шеллинг был про¬
фессором последовательно в Вюрцбурге, Эрлангене и Мюнхе¬
не; в 1841 г. перешел профессором в Берлинский университет,
р ротором читал лекции по мифологии и философии откровения.
В Берлине Шеллинг встретил бур!ную оппозицию со стороны
учеников Гегеля, в особенности молодой! группы младогегельян¬
цев, к которой! примыкал и Ф. Энгельс. Младогегельянцы не
хотели примириться с .тем, что кафедру Гегеля занял мистик-
романтик, «философ откровения». Умер Шеллинг в 1854 г.
Философские .убеждения Шеллинга изменялись в течение
всей жизни; можно насчитать несколько периодов в их развитии.
Начав философскую, деятельность в качестве ученика Фихте,
оц к двадцати пяти годам сформулировал свою «Систему транс¬
цендентального идеализма» (1800 г.), на последующих его рабо¬
тах видно влияние Д. Бруно и Б. Спинозы, к последним же годам
жизни он приблизился к мистицизму и «философий откровения».
Вкратце взгляды его сводятся к следующему. Фихте ока¬
зался не в состоянии выяснить, как человеческое Я, субъект,
создает не-Я, природу, прежде всего потому, что самое положе¬
ние это неправильно. Субъект и объект составляют два полюса,
взаимно себя предполагающих. Объективный мир имеет, таким
образом, существований не только в субъекте. Задача зна¬
ния сводится поэтому к выяснению, как к объективному при¬
входит субъективное и к субъективному привходит объективное.
Первую задачу разрешает философия природы, вторую—транс¬
цендентальная философия (которая в свою очередь распадается
на три части—по трем «Критикам» Канта—на теоретическую,
практическую и эстетику). Обе задачи разрешаются Шеллингом
так: субъект, конечное Я, создается или составляет часть беско¬
нечного Я, абсолюта; этот абсолют другой,своей стороной имеет
объект, или природу. Таким образом субъект и объект совпада¬
ют в абсолюте, который есть их тождество и безразличие,
ибо он не является пи субъектом, ни объектом. Тем самым, сле¬
дует сказать, это бесконечное абсолютное Шедлийга ставится им
вне субъекта и объекта, и в этом его расхождение со Спинозой;
в то время как у Спинозы субстанция, по существу, матери¬
альна (бог или природа), у Шеллшша бесконечное есть бес¬
конечное «Я», обладающее идеалистической и мистической при¬
родой. Сверхчувственность абсолюта, невозможность логиче¬
ского постижения его сознается самим Шеллингом; поэтому в
качестве высшей способности познания он постулирует умствен¬
— 653 —
ное воззрение, интеллектуальную интуицию, что еще больше
сближает его с мистицизмом неоплатоников, Я- Беме, Сен-Мар¬
тена и др.
При всей фантастичности и ненаучности, с современной
нам точки зрения, натурфилософии Шеллинга (физические явле¬
ния и процессы, как осуществление возможностей, заложенных
в абсолюте), некоторые частные его положения, например, точка
зрения развития в природе, или, в другом месте, точка зрения
на свободу, как познанную необходимость, обнаруживают в Шел¬
линге крупного мыслителя/и сохраняют, будучи поставлены па
материалистическую почву, значение и для наших дней.
Сочинения Шеллинга собраны и изданы в 10	4 томах в 1856—1858 г.г.
Auswabl, В. I—III, Lpz., 1907.
Шеллинг. Введение в умозрительную физику", 1833; „Философские исследова¬
ния о сущности человеческой свободы" и „Бруно", СПБ, 1908; „Философские письма
о догматизме и критицизме" (в „Новых идеях в философии", Xs 12, 1914 г.).
Литература о III.: К. Rosenkranz, „Schelling", 1843; М а г h е i п еД с,
„1\г i t i k der schell ingschen Offenbarungsphilosophie", 1843; L. Noak, „Schelling und
die Philosophie der Romantik", 1859; С. Franz, „Schellings positive Philosophic",
1879—80;' E. Brfihier, „Schelling", Paris, 1912. К. Фишер, „Шеллинг* (Ист.
новой философии, т. VII). Фр. Энгельс, „Шеллинг о Гегеле", „Шеллинг и открове¬
ние Ии „Шеллинг-философ о Христе" во И томе собр. соч., под. ред. Д. Рязанова.
М., 1924.
ГЕОРГ-ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ ГЕГЕЛЬ
родился в Штутгардте в 1770 г., высшее образование полу¬
чил в1 Тюбингене, где находился в дружбе с Шеллингом. После
нескольких лет, проведенных в качестве домашнего учителя
в Швейцарии и Франкфурте, Гегель в 1801 г. защитил в Иене
диссертацию «Об орбитах планет», написанную в духе натур¬
философии Шеллинга. В том же году он издал «Различие фило¬
софских систем Фихте и Шеллинга». В Иене же в 1805 г. (во
время сражения под городом) им был закончен первый боль¬
шой труд «Феноменология духа»; здесь же, после ухода Шел¬
линга, началась 'его работа в качестве профессора. Пробыв не¬
которое время в Бамберге редактором газеты, он принял в 1808 г.
пост директора гимназии в Нюренберге. Годы пребывания в
Нюренберге были годами созидания собственной системы Гегеля.
В 1812—1816 гг. он издал свою «Науку логики». В 1816“ г. он по¬
лучил кафедру в Гейдельбергском университете; здесь в 1817 T.
вышла его «Энциклопедия философских нук». Известность Ге¬
геля (была уже столь велика, что в 1818 г. (после смерти Фихте)
прусское правительство предложило ему кафедру в Берлине.

— 654 —
Деятельность в Берлинском университете продолжалась трина¬
дцать лет. Она была прервана смертью философа в 1831 г. во
время холерной эпидемии. Из стен Берлинского университета
вышла -вся гегелевская школа.
Философию Гегеля определяют, то как «философию тожде¬
ства», то как «панлогизм», то как «абсолютный идеализм»; ка¬
ждое «из этих названий имеет некоторые основания, по точнее
было бы назвать ее «диалектическим идеализмом», так как при
абсолютном (идеализме мировоззрения Гегеля вся система его
проникнута диалектикой; категория'раз вития составляет ос¬
новной принцип гегелизма. Если у Фихте «Я» непонятным обра¬
зом порождало внешний мир, природу, «пе-я»; если у Шел¬
линга «Я» и «пе-я» субъект п объект отождествлялись, совпа¬
дали в абсолюте, то у Гегеля их тождество и различие имеют
место па наждбй; стуиешг развития его абсолютного духа. Абсо¬
лютный дух есть субстанция Гегеля, понимаемая, однако,
как субъект, т.-е. действенное, развивающееся начало. Все ло¬
гические категории, ведущие начало еще от Аристотеля, даются
Гегелем но в форме простого перечисления (Аристотель) и нс
в форме таблицы (Калт), а представляются, как ступени раз¬
вития понятия, которое есть тот же абсолютный дух. Послед¬
ний^ качестве чистого понятия, как бы находится ейерва в сфе¬
ре логики. Логические категории Гегеля являются, таким обра¬
зом. не только субъективными формами мышления, по и одновре¬
менно объективными формами мыслимого т.-е. бытия в реаль¬
ном смысле слова; поэтому его логика есть не что иное, т^ак ши¬
роко понимаемая методология познания предмета.
Первой ступенью логики — в которой, однако, заложен уже
конечный результат всей его системы, -абсолютный дух, ио
как бы в простейшем своем виде, — является чистое бытие;
это бытие как лишенное всех признаков, есть, однако, чи¬
стое ничто, по ничто, поскольку оно мыслится; есть уже ничто,
становящееся бытием. С т а н о вл с и и е, возникновение есть син¬
тез бытия и ничто, синтез противоположностей. Как категория,
она играет громадную роль в системе и методе Гегеля. Ничто став¬
шее бытием есть наличное бытие, которое находит свое
определение в качестве; количественно измеряемое качество
серь, собственно, качественное к о л и ч е с т в-о, которое •выра¬
жается в м с р е. Мерное бытие (I часть логики) есть сущность
(II часть логики). Если в первой части имели место переходы:
быУгия в ничто и обратно, качества в количество л обратно, то во
второй часта господствует рефлексия, отражение нечто в своем
— 655 —
другом; так сущность предполагает явление, целое—части, си-
ла-г-свое обнаружение, внутреннее—внешнее; истина пе водном,
а в единстве обоих, так истина сущности и явления есть дей-
с Увит е льность, ^которая заключает в себе возможность, слу¬
чай И необходимость. «Абсолютное отношение» действительно¬
сти .'есть синтез субстанциальности и причинности— взаимо¬
действие. Но истинной действительностью по Гегелю является
понятие, которое имеет субъективную сторону: собственно
понятие, суждение и умозаключение и объективную сторону:
механизм, химизм и телеологию; эти две стороны понятия обра¬
зуют Идею, как процесс жизни, знания и воли: абсолютная
идея. Таков результат логики, результат, который есть пустое
ничто ^без'пути ведущего к нему; вот почему хотя абсолютная
идея и лежала уже в начале логики (бытие), но „она выявила
свое ‘содержание лишь в процессе своего развития (собственно
развитие, Но Гегелю, имеет место только на ступени понятия;
в логике — в учении о понятии — III часть).
Абсолютная !идея отчуждает самое себя, и природа есть
лишь ‘инобытие руха. В этом своем инобытии дух проходит
три ступени: (мехашщу, физику и органику («философия приро¬
ды» —вторая часть '«Энциклопедии философских паук») прежде
чем возвращается в самого себя («Философия духа» — III часть
«Энциклопедии»). Субъективный дух исследуется Гегелем в
антропологии (физические качества человека), феномено¬
логии (сознание, самосознание и разум) и в психологии; но
субъективный дух предполагает объективный дух (право, мораль
и нравственность); синтезом обоих является аб с о л ютн ьин
дух, альфам юдоега гегелевской философии, дух, начавший с чи¬
стого бытия и в процессе своего логического развотия обо¬
гативший себя универсальным содержанием. Последние ступени
его: эстетика — дух, созерцающий себя; религия — дух,
представляющий себя и, наконец, философия —дух, познаю¬
щий "самого себя.
Такова грандиозная по замыслу и формально стройная и
последовательная система диалектического идеализма Гегеля.
Человеческое сознание, оторванное от мозга, превращено им
в некое сверхъипдивидуалыюе сознание, в мировой разум, в «аб¬
солютный дух», лишь «инобытием» которого является матери¬
альная вселенная. Эта система завершает классический немец¬
кий Идеализм. Гегель логически правильно поставил свою сис¬
тему непосредственно после Канта и Шеллинга; но, замкнув
историю философии своей системой, подобно тому, как ПруссиОй
— 656 —
тридцатых годов он замкнул всемирную историю, Гегель впал в
коренное противоречие со своим же собственным диалектиче-
ским методом. Его система оказалась, в сущности, мертвой, его
метод—живым. На почве его идеализма дальнейшего движения
быть не могло. Дальнейшее развитие истории философии, через
разложение гегелевской 'школы, пошло по пути материализма
(Фейербах—Маркс—Энгельс). Этому сйособствовала диалектика
Тегеля, его учение о развитии, его понимание мира, как сово¬
купности связных процессов, его учение о конкретности истины
И о движении конкретного, наконец, учение о противоречии, как
движущем принципе развития. Как известно, диалектика Гегеля
была усвоена основоположниками марксизма, у которых, путем
соединения с материализмом, она получила научную основу и
стала неотъемлемой частью философии диалектического материа¬
лизма.
Собрание сочинений Г. „Werke, Vollstandige Ausgabe durch emen
Verein von Frcunden des Vereinigten", В. I-XIX, 1832 сл. и 1840—41; „Samtliche
Werke", hrsg. von G. Lasson, zweite Auflage, Lpz., 1921 и сл.
По-русски:—„Феноменология духа", СПБ, 1913; „Наука логики", ПТГ, 1916;
„Энциклопедия философских наук", СПБ, 1861—64; „Курс эстетики", М., 1859—1860.
Литература о Г.: С. Hermann, „Hegel und, die logische Fi*age", Lpz., 1878;
K. Leese, .Dio Grschkhtsjhilosorhio Hegels", Berl., 1922; H. S. Mac ran, .Hegel’s
doctrine of formal logic", Oxf., 1912; Mac Taggart, „А Commentary of Hegel’s
logik", Cambr., 1910; он же „Studies in the Hegelian Dialectic", Cambr., 1922; он же
„Studios in Hegelian Cosmology", Cambr., 1918; D. G. Ritchie, „Darwin and H<gel".
Lnd., 1893; P. Roques, „Hegel,sa vie etses oeuvres", Paris., 1912; J.H. Stirling,
„The secret.of Hegel" v. I—II, Lnd., 1865; Diltey, „Die Jugendgeschichto H.", 1883.
F r. Rosenzweig, „Hegel und der Staat", 2 В-de, Munch., 1920; \V. G. S t a c e, „The
Philosophy of *Hegel“, Lnd, 1924. R. Kronor, „Von Kant bis Hegel", zweitor B., Tub.,
1924.
С. Г о г о ц к и й, статья .Гегель" в „Философск. лексиконе". К. Ф и ш е р, „Гегель“
(Ист. нов. ф-ии, т. VJ1I) СПБ, 19 ; Э. Керд, „Гегель", М., 1898; Р. Гайм, „Гегель
и его время", СПБ, 1861; Ф. Энгельс, „Л. Фейербах", Г. Плеханов,
„К шестидесятой годовщине смерти Гегеля", собр. соч., т. VII; А. Де бори и,
..Маркс и Гегель" в „Под знам. М.", № 8—9 и № 10 за 1923 г. и № 3 за 1924 /г.
БРУНО БАУЭР
родился в ,1809 г., в 1834 г. приступил к чтению лекций по
теологии в Берлине, затем был приват-до центом в Бонне;
в 1842 году ему было запрещено преподавать, так как пра¬
вительство увидело в нем открытого атеиста. Действительно,
из правоверного гегельянца Бр. Бауэр мало-по-малу пере¬
шел в лагерь гегельянской левой. В своей анонимной книге
— 657 —
«Трубный глас страшного суда против Гегеля, атеистов и анти-
христиан» ,(1841 г.) он в форме памфлета сделал все атеистиче¬
ские .выводы из Гегеля, и самого Гегеля превратил едва ли не
в атеиста. Основные его работы: «Учение Гегеля о религии
и искусстве» (1842 г.), «Критика евангельской истории синопти¬
ков р Иоанна» (1841 —42 г.). В этих работах, как и в позд-
нейше.7: «Филон, Штраус, Ренаи и первоначальное христиан¬
ство» (1874 г.), Бр. Бауэр подверг критике концепцию хри¬
стианства Д. Штрауса. И Штраус и Бауэр вышли из школы
Гегеля, дю первый исходил в своих критико-богословских ра¬
ботах из гегелевской категории субстанции, а второй—из ка¬
тегорий самосознания. Конкретно это приводило к тому,
что Штраус евангельские истории рассматривал, как мифы, т.-е.
как продукт неизвестного народного творчества внутри пер¬
вых христианских общин. Этому взгляду Бруно Бауэр противо¬
полагал свой, согласно которому евангелия являются продук¬
том сознательного творчества отдельных лиц. По выражению
К- Маркса «в своей критике оба идут дальше Гегеля, но вместо
с тем оба продолжают оставаться на почве его спекуляции, при
чем каждый из них развивает лишь одну сторону системы».
Свою философию самосознания Бр. Бауэр развивал вме¬
сте с братом, Эдгаром, под названием «Критической критики».
В Области (философии истории эта точка зрения приводила к
крайнему субъективизму и. идеализму. Если у Гегеля история
являлась саморазвитием (абсолютного духа, «прогрессом в со-
знании свободы», то этот дух на известной ступени развития
воплощался в «массе», в совокупности конечных личностей!; фи¬
лософия же| самосознания изгоняла «дух» из «массы», и таким
образом вся (история превращалась в продукт деятельности «кри¬
тически мыслящих личностей». Масса не только не .создает исто¬
рии, но, наоборот, |исторические действия терпят крушение, если
ими интересуется и увлекается масса. По этому поводу Маркс
Писал, что «идея» таких личностей терпела полное поражение
всякий раз, как отделяла се^я от «интереса» массы; практически
такая точка зрения привела Бр. Бауэра в лагерь консерваторов,
куда Он перешел в последние годы жизни. Умер он в 1882 г.
Сочинения Бр. Бауз р.а: „Die Posaune des jungsten Gerichts wider
Hegel, den Atheisten und Antichristen“ (1841); „Kritik der evangelischen Geschichte
des Johannes" (1840); „Kritik der evangclischen Geschichte der Synoptikern" (1841—42);
„Hegels Lehre von Religion und Kunst", 1842; Philo, „Strauss und Renan und das
Urchristenthum" (1874); „Christus und die CSsaren, der Ursprung des Christentums
aus dem romischen Griechentums" (1877); „Geschichte der Politik, Kultur und Auf
kiarung des XVIII Jahrhunderts" (1843): „Die gute Sa?hc der Freiht ", 1813.
Книга для чтенн но истории философии.	42

G58 —
Литература о Б.: М. Kegel, „Вг. Bau^r und seine Theorien uber die
Entstehung des Christentums", Lpz., 1908. К. Марксы Ф. Эи г ель с, „Святое
семейство, или критика критической критики" в „Литературном наследстве", з. И;
Г. Плеханов, „От идеализма к материализму", собр. соч., т. XVIII.
МАКС ШТИРНЕР
(псевдоним Иогайца-Каспара Шмидта) родился в 1806 г„
в семье ремесленника. Учился в гимназии в городе Бай-
рете. затем в университетах Берлина, — где слушал Геге¬
ля,— Эрлангена и Кенигсберга. Первая его экзаменацион¬
ная работа «О школьных законах» проникнута гегельян¬
ством, однако в ней уже есть намеки на будущее собственное
мировоззрение. Некоторое время Штирнер был учителем! в. гим¬
назии; одновременно он вращался в кругу берлинских младо-
гегельянцев: Бр. Бауэра, Арй. Руге и др. С 1842 г. Штирнер] со¬
трудничал в некоторых радикальных газетах, между .прочим
в «Рейнской газете» К- Маркса, где поместил статью «Ошибоч¬
ный принцип нашего воспиташш, или гуманизм и реализм»;
в ней он доказывал, что целью воспитания должна быть не
образованность человека, а его воля. В ко1н|це 1844 г. появилась
его основная работа: «Единственный! и его достояние» первона¬
чально запрещенная цензурой. Через год Штирнер уже напеча¬
тал свои возражения критикам: Шелиге, М. Гессу и Л. Фейер¬
баху. Книга вызвала большой шум в обществе, и Штирнеру
пришлось отказаться от места учителя. Последние годы его
жизни прошли ,в большой нужде. Он занимался переводами
(переводы Ж.-Б. Сея и А. Смита) и компиляциями («История
реакции» — 1852 г.). Умер Штирнер в 1856 г. от заражения крови
вследствие укуса ядовитой мухи.
Философия М. Штирнера вышла из младогегельянской шко¬
лы, но полупила вполне своеобразное оформление. Задача его
основного труда—якобы освободить человека от традицией гной
нравственности и метафизических воззрений. Человек должен
признать в себе нечто вполне самодовлеющее и вернуться к здо¬
ровому эгоизму, правильнее сказать; к крайнему индивидуализ¬
му; оп является центром всего миропонимания. Либерализм по¬
литический, социальный и гуманный не удовлетворяет Штир¬
нера. Социализм он критикует с точки зрения индивидуалисти¬
ческого анархизма; в первом он видит якобы отрицание лич¬
ности и ее свободы, поскольку последней ставятся границы.

— 659 —
Всякая свобода есть самоосвобождение и определяется внутрен¬
ней силой личности. Личность должна^ быть как единой исходной
точкой, так и единой целью. «Я» есть, мерило всему. Бр. Бауэр
и Л. Фейербах говорили о «человеке» в то время, как нужно го¬
ворить об единичном я. Всякое право должно выводиться из «я»
и определяться властью и силой «я». Если, другие «я» оказывают
сопротивление моему «я», то равновесие может быть найдено в сво¬
бодном соединении эгоистических «я». Целью такого соединения
для каждого «я» является полное развитие своей самобытности.
Это соединение не есть общество, или народ, или человечество,
«я»'есмь владыка человечества и «я» — сам человечество. Таким
образом Штийрнер намечает переход к своеобразному фило¬
софскому субъективному идеализму: не вещи и их восприятия
суть первичное, 'а мое «я» и моя воля. Мышление ничем, кроме
«я», не обусловлено. Идея истины существует лишь в сознании
«я», точно так же, как и критерием истины есмь «я» сам. Субъ¬
ективный идеализм Штирнера нельзя смешивать с субъективным
идеализмом Фихте; он сам противополагал свое «я» абсолютному
«я» Фихте. Во-первых, «я» Штирнера есть личное, эмпирическое
«я»; во-вторых, «я» Фихте полагало не-я; «я» Штирнера есть
единственное «я»; нее становится бытием постольку, поскольку
юно составляет мое «я», порождается им, причастно ему: «Я
есмь бытие». «Моему «я»,— говорит Штирнер,— противоположно
только чистое небытие, так как мое небытие есть в то же время
абсолютное небытие». «В основание своего дела «я» положил
ничто». Это вполне верно, и потому философию Штирнера мож¬
но было бы назвать субъективным нигилизмом в метафизике; в
области же «практической философии» его взгляды являются
философией мелкобуржуазного анархического индивидуализма.
Сочинения Ш.: „Der Einzige und sein Eigenthum", Lpz., 1845; „Kleinere
Schriften", 2 Aufl., 1914. „Единственный и его собственность", пер. Федера, СПБ, 1907
(есть и другие переводы).
Литература о Ш.: G. Adie г. „Stirners anarchistiscbe Sozialthoorie". Jena,
1907; M. Mе s s е г, „М. Stirner", Вег!.. 1907; G. Strugurescu, ,^31. Stirner",
Munch., 1911. A. Martin, „М. Stirners Lebre", Lpz.. 1906; A. Rue st, „М. Stirner,
Leben-Weltanschauung Vermachtnis", Berl., 190G. Дж. Г. Маккан, „М. Штирнор, его
жизнь и учение", СПБ, 1907 (с 1 нем. изд. 1898 г., есть дополненное II нем. изд.,
1910); К. Маркс и Ф. Энгельс, „Святой Макс", с пред. Гнммельфарба. 2-е изд.,
М., 1919 г.; В. С а вод н нк, „Ницшеанец сороковых годов", М., 1902; Г. Пле¬
ханов, „Анархизм и социализм", собр. соч. т. IV; М. К урчи некий, „Апостол
эгоизма", ПТ1\, 1920.
х
42*

— 660 —
ФЕРДИНАНД ЛАССАЛЬ
родился в 1825 году в семье богатого еврейского' купца
г. Бреславля, учился сперва в торговой школе в Лейпциге,
а затем! в Бреславльском и Берлинском университетах, где
изучал античную историю и в особенности увлекался фило¬
софией Гегеля. В 1844 и 1845 г.г. оп уже составил план
своего основного философского труда о Гераклите, кото¬
рый закЬнчил только в 1855—57 гг. В сороковых годах Лас¬
саль был в Париже, где примкнул »к социалистам, группировав¬
шимся вокруг Луи-Блана. «Коммунистический манифест» Маркса
и Энгельса произвел на него сильнейшее впечатление; влпяшге
'его сказалось и на «Системе приобретенных прав» (1861 г.),
хотя материалистом Лассаль никогда не был. Лассаль принимал
деятельное участие- в германской революции 1848 г. и 'был
подвергнут тюремному заключению. В годы про.мышленного
развития (шестидесятые годы) Лассаль проявил чрезвычайно
активную политическую и социалистическую деятельность.
В 1862 г. он пытался толкнуть либералов па путь борьбы с по¬
мещичьим правительством. В своих речах «О сущности конститу¬
ции» й «Что же теперь?» он развивал мысль, что конституция
определяется реальным соотношением сил и что (’сейчас (это
соотношение должно быть изменено в пользу’ народа. В речи
«Идея четвертого сословия» он доказывал, что третье сосло¬
вие, буржуазия, закончила свою прогрессивную тюль и что
носителем последней является теперь «четвертое сословие», про
летариат. Лассалем же был создан социалистический. рабочий
союз, послуживший делу организации германской социал-де¬
мократической партии; однако теоретические основы тактики
Лассаля были ошибочны. Так, он полагал, что рабочие могут
овладеть средствами производства путем устройства произво¬
дительных союзов, в которых они будут одновременно и рабо¬
чими и хозяевами. Государство же должно субсидировать эти
ассоциаций. Чтобы добиться этого законодательным путем, ра¬
бочие должны бороться за всеобщее избирательное право. На
основе программы Лассаля создался «Общегерманскпй рабочий
союз», руководителем 'которого был одно время сам Лассаль.
Лассаль погиб на дуэли в 1864 г.
В области философии Лассаль оставался правоверным ге-
гельянцеМ, формально пе примыкая ни к правой, ни к левой
группам’. Основная философская работа Лассаля «Философия
— 661 —
Гераклита темного из Эфеса» (1857 г.) .разработана им вполне
в духе философии Гегеля. Анализируя Гераклита, оп проводит
мысль о развитии путем противоречии. Считая Гераклита <[л1-
зпком, а пе умозрительным философом, он указывает, что Ге-
раклиг пытался овладеть мировым диалектическим процессом
посредством .чувственных понятий, не выражая таким образом
«природу мысли в форме мысли». Поэтому в чувственных обра¬
зах огня, войны, потока он выражал! постояшюе становление
бытия и ничто; огонь есть лишь образ становления, движения;
мировой пожар Гераклита — лишь миросозидающий поток cтa^
новлешш, закон процесса'.
В философско-правовом сочинении «Система приобретенных
прав» Лассаль отказывается от абсолютной идеи Гегеля; соб¬
ственность, договор, семья, наследственное право являются для
него не логическими, а историческими категориями; однако все
эти институты, по Лассалю, являются лишь реализациями исто¬
рического духах народа или эпохи; идеалистическая точка зрения
сказывается у Лассаля и тогда, когда он исторически «приоб¬
ретенным» правам противоставит моральное право на их уни¬
чтожение. Самый’! социализм получает у Лассаля этическое обос¬
нование. В этом смысле показательны его рассуждения: «Поли¬
тическое завещание Фихте и современная Германия» (1860 г.) и
«Философия Фихте и: сущность немецкого народного духа»
(1862г.). Идея четвертого, рабочего, сословия связана у него
с пониманием государства, как воплощений нравственной идеи;
государство — не «будочник», лишь надзирающей за порядком,
оно должно помогать развитию способностей человека; «рабо¬
чее сословие», по его мысли, и является тем, кто способен до¬
стигнуть этой! цели.
Собрание сочинений J.: „Gesammelto Reden und Schriften", В. 1—ХЦ*
1919—20. „Xachgelassene Briefe und Schriften", lirsg von G. Mayer, I -V, 1921—1925.
На русск. яз. „Сочинения", т. Г— 111, М., 1925. „Письма Лассаля к Марксу
н Энгельсу", СПБ, 1905.
Литература о Л.: Brandes, ,,F. Lassalle", ein Literrariscbes Charakterbild.
Berl., 1877; Plbner, „F. Lassalle", Lpz., 1884; C. Trautwein, „Vber F. Lassalle
und sein Vorlialtniss zur Ficbtescheu Sozialphilosophie", Jena, 1913; E. Bernstein,
„F. Lassalle", Berl., 1919; E. S e i 11 c r e, „Etudes sur F. Lassalle", Paris, 1897.
S. Baron, wDio politische Theorie F. Lassallo‘s", Lpz., 1923; Эд. Бернштейн,
.,Ф. Лассаль", биограф, очерк, ПТГ, 1919; Ф. Меринг, История германской социал-
демократии, кн.Н, гл. 3,7,9; кн. Ш,гл. 1—3; В. Классен, „Ф. Лассаль", СПБ, 1896:
И. Виноградская, „Взаимоотношения Маркса и Лассаля", „Вести. Ком. Ака-
демми", кн. И, 1925 г.; Г. Онкен, „Ф. Лассаль, как политический деятель"; Стефан
Гроссман, „Ф. Лассаль", 1925; К. Ге ниш, „Ф. Лассаль, человек и политик",
нгрд., 1925; сборник’ „Памяти. Лассаля", 1925.

— 662 —
ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ
родился в Баварии в 1804 г., университетские занятия начал
с теологии в Гейдельберге, ио уже через год, в 1924 г., пере¬
шел в Берлин для изучения философии; здесь Фейер¬
бах стал горячим последователем Гегеля, в духе фило¬
софии которого и написал свою диссертацию «Об едином, об¬
щей и безграничном разуме» (1828), представленную в Эрлаи-
генский университет. В эти же годы он начал интересоваться
естественными науками: анатомией, физиологией и ботаникой.
В 1829 г. Фейербах стал приват-доцентом в Эрлангене, однако
его университетская карьера закончилась уже в 1832 г. Причиной
послужила его анонимно изданная в 1830 г. книга «Мысли
о смерти и бессмертии», в которой он отрицал личное бессмер¬
тие, допуская бессмертие лищь в «роде», т.-е. в памяти потом,ства.
Потеряв право преподавания, Фейербах продолжал научную
деятельность и в 1833 г. издал «Историю философии от Бэкона
до Спинозы».. В это время начинается сближение Фейербаха
с группой младогегельянцев, и он скоро делается главой мате¬
риалистического ядра этой группы. В 1837 г. Фейербах с женой
переселяется в деревушку Брукберг около города Ансбаха,
где проводат почти безвыездно< около двадцати пяти лет. Здесь
окончательно складывается его материалистическое мировоззре¬
ние,. отсюда сотрудничает од в наиболее радикальных жур¬
налах; своего времени совместно с К. Марксом и А. Руге.
С 1841 г.—выход в свет «Сущности христианства»—Фейербах
приобретает множество учешшов; все радикальные слои обще¬
ства видят в нем своего идеологического вождя. В 1845 г. Фейер¬
бах приходит к революционным выводам и принимает взгляды
тогдашних коммунистов. В развернувшейся в 1848 г. революции
он был на стороне левых; с наступлением реакции он вновь воз¬
вращается в деревню. Его мрлчание прерывается лишь в 1875 г.
изданием «Теогонии»; эта книга проходит почти незаметно:
другое время выдвигает других идеологов, с одной стороны,
Шопенгауэра, с другой — группу естественно - научных мате¬
риалистов, с которыми Фейербах не может найти общего языка.
Последние годы Фейербаха прошли в крайней нужде и почти
полном забвении. Не забыли его только малочисленные револю¬
ционные круги, к которым сам Фейербах официально примкнул
в 1870 г., вступив в социал-демократическую партию. Но уже
через два года, в 1872 г., философ умер.

— 663 —
Фейербах 1был тем мыслителем, который, отправляясь от
Гегеля и последовательно развивая принципы последнего, при¬
шел через левое гегельянство к материализму.. Если при этой
он оставил в стороне диалектику Гегеля, то лишь в смысле
отказа от теоретической разработки ее, но не в Смысле возвра¬
щения к метафизическому методу мышления. С Точки зрен;п(я
Фейербаха, мышление непосредственно не дает нам 'знания о мире.
Оно определяется чувственными созерцаниями. Объектом чувств
является Тр, что существует ;вне и Независимо от нас, с другой
стороны, и существует только То, что может быть непосред¬
ственно или посредственно объектом чувств. «Природа—базис
духа, и потому она должна стать также базисом философии»;
бытие есть субъект, а мышление предикат; человек — произве¬
дение природы. Если критерий истины в чувственном, то рели-
гиозные представления не реальны; объекты их — призраки.
Фейербах приходит к атеизму: не бог создал человека по подо¬
бию своему, а, наоборот, человек создал бога! по своему подо¬
бию. Существование души и бестелесных духов также после¬
довательно отрицается Фейербахом. Происхождение религии
определяется, по Фейербаху, известными историческими и пси-1
хологическими условиями. Разгадка религии кроется в ан¬
тропологии и физиологии человека. Место религии Должна за¬
нять философия.
Материализм Фейербаха был логическим завершением и в
то же (время концом германской, классической философии от
Канта до Гегеля. Гегелевский идеализм уже был поставлен на
ноги. Но фейербахизм сам страдал существенными недостатками
и мог лишь послужить отправным пунктом для дальнейшего
развития материализма К- Маркса и Ф. Энгельса. Так, Фейер¬
бах остановился на созерцательной и потребительной точке
зрения («Человек есть то, что он ест»). Момент действенности,
момент воздействия человека на природу в производстве остался
чуждым Фейербаху. Между тем только этот момент, при ис¬
ходной материалистической точке зрения, превращает филосо¬
фию из средства объяснять мир в средство изменять его
(К. Маркс). Далее материализм Фейербаха касался лишь объясне¬
ния природы; игнорирование особых сторон общественной жиз¬
ни приводило к натурализму, к абстрактной и антиисториче¬
ской точке зрения па общественные явления и идеологии. Объ¬
яснение Фейербахом религии, его этические взгляды йр могут
быть приняты современным материализмом. Наконец, сознатель¬
ное игнорирование диалектики, как методологии познания (при
— 664 —
несознатель|Н|Ом однако пользовании ею), — все это определяет
материализм Фейербаха, как переходный этап к материализму
диалектическому.
Собрание сочинений Ф.: „SSmtliche Werke", hrsg. von W. Bolin uud
Fr. Jodi, В. I—X,i Stuttg., 1903—1911; K. Grun, ML. Feuerbach in seinem Briefweclisel
und Nachtyss", 1874. По-русски: „Сочинения", т. I, 1923, т. II, 1925, т. Ill, 1924
(Изд. Инет. К. Маркса и Ф. Энгельса); „Сущность христианства", пер. Антоновского,
1908; „О дуализме и бессхмертли", С11Б, 1908.
Литература о Ф.: A. Ra u, „L. Feuerbach's Philosophic", Lpz.. 1882;
I. Schaller, „Darstellung und Kritik der Philosophic L. Feuerbach’s", Lpz., 1847;
C. N. S t а г c k e, ,,L. Feuerbach", Stuttg., 1885; W. В о 1 i u, „L. Feuerbach", Stuttg.,
1891; Alb. L6vy, „La philosophic de F. et son influence sur la litterature allemande".
Pari/, 1904; P. Genoff, „Feuerbach's Erkenntnisthcorie und Metaphysik. Zur., 1911.
Фр. Энгельс, „Л. Фейербах с тезисами Маркса о Фейербахе"; Г. Плеханов,
„Основные вопросы марксизма", А. Д е б о р и н, „Л. Фейербах", М. 1923 г., Ф. II о д л ь,
..Л. Фейербах", СНБ, 1905; „Памяти Л. Фейербаха", сборник статей, Харьк., 1922:
Л. Чески с, „Л. Фейербах", М. 1923.
КЛОД-АНРИ ДЕ СЕН-СИМОН
родился в знатной семье в 1760 г. В молодости он принимал
участие в войне за независимость американских колоний. Уча¬
стия в разразившейся в 1789 г. революции Сен-Симон не пршта-
мал. Занявшись коммерческими операциями, оп потерял все свое
состояние, и в 40 лет стал почти нищим. С того времени он
начал свою литературную деятельность: в 1802 г. он издал
«Письма женевского! учителя к своему современнику» затем
«Всеобщее тяготение» «Парабола» и др. В 1823—24 г. вышел его
«Катехизис промышленника»; последнее произредение «Новое
христианство» было написано, им в год смерти в 1825 г.
Социалистом-утопистом в строгом смысле Сен-Симона счи¬
тать нельзя. Он жил в эпоху развивавшегося капитализма, когда
последний не обнаружил: еще таившихся в нем противоречий.
Сам Сен-Симон остался идеологом молодого индустриализма:
е?о основная идея—гармоническая организация промышленного
общества. Ученик просветительной философии XVIII века, он
выступил апостолом науки, переняв от Кондорсэ (и передав
О. Конту) теорию трех фаз истории: религии, метафизики и
науки. В области философии Сен-Симон был учеником, главным
образом, Кабаниса и Биша; он близок к материализму, хотя
не признается в этом, и выше всех наук ставит физику и физио¬
логию. Природа разделяется им на неорганическую и орга-
— 665 —
нлческую; принципиальной разницы между растительным и жи¬
вотным царствами нет. Исторически сильной стороной Сен-Си¬
мона является его социальная философия. Здесь он отличает
общество от государства, чего не делал XVIII век. Следуя за
Кондорсэ, он стоит на точке зрения исторического прогресса,
утверждая, что «золотой век не позади нас, а впереди». Исто¬
ризм Сен-Симона связан с точкой зрения закономерности соци¬
ального развития; однако идея закономерности не проводится
им последовательно: Сен-Симон в теории истории, в сущности,
дуалист; в качестве принципов исторического движения у него
выступают равноправно как материальные факторы, так и та¬
кие, которые обнаруживают в нем идеалиста. По мнению Сен-
Симона, развитие наук привело к развитию промышленности,
так преломляется у него вытеснение феодализма капитализ¬
мом. Классовую борьбу Сен-Симон видит только между го¬
сподствующими классами этих двух систем: «праздным классом»
и «трудящимся классом». К последнему он относит не только
рабочих, но и промышленных предпринимателей и торговцев.
Только лица, живущие на проценты с капитала, относятся им
к тунеядцам. При организации индустриального общества сле¬
дует руководствоваться особой позитивной наукой, политикой;
основывается ,эта политика не на экономике, а на истории.
История показывает нам революции. Сен-Симон — противник
революций, он вообще враг массовых движений; преобразовате¬
лем общества должна быть одна гениальная личность. Эта лич¬
ность в своем искусстве управлять массами должна исходить
из организации производства. Производство па основе трудо¬
вой собственности—таков идеал Сен-Симона, цель которэш—
«'положить в основание общественной организации интерес
большинства».
Ближайшие ученики ,Сен-Симона, так называемые сен-си-
монисты, Базар, Анфацтен и другие, жили уже в другую, эпоху.
События 1830—31 г.г. обнаружили в их глазах первые противо¬
речия внутри капитализма; они были свидетелями определен¬
ного пролетарского движения. Сен-симонистекая доктрина, от¬
правляясь от учения Сен-Симона, существенно развила и видо¬
изменила его. Историзм Сен-Симона приобретает черты диалек-,
тики; позитивная общественная наука сен-снмонистов исходит из
понятий «антагонизма» и «ассоциации». Исторический прогресс
знает критические и органические эпохи; критические револю¬
ционные эпохи неизбежны и необходимы для прогресса. В общем
вся история представляет процесс постепенного ослабления анта¬
— 666 —
гонизма и нарастания ассоциаций. В совершенном состоянии
ассоциации взаимная борьба в общем устраняется. Придержи¬
ваясь идеи законом'ерности в истории, сен-симонисты остава¬
лись, однако, идеалистами.
Полное собрание сочинений Сен-Симона и сен-симоннстов издано в 1865—1875 г.г.
в 47 томах.
По-русски: Сен-Симо и. Сочинения, т. I, СПБ, 1912. Сен-Симон, „Кате¬
хизис промышленников" в вып. 2. „Родоначальники позитивизма**, СПБ, 1911 г.;
Сен-Симон, „Очерк науки о человеке" и „О всеобщем тяготении**; Сон-Симон
и О. Тьерри, „О преобразовании человеческого общества** в вып. 3. „Родоп. По-
Витив.**, СПБ. 1911, „Избранные сочинения Сен-Симона“, под ред. Святловского. Птг.
1923; „Изложение доктрины сон-спмонпстов“, под ред. Ё. Волгина, М., 1924.
Литература о C.-С.: G. Weill, „Saint-Simon et son oeuvre**, Paris.
■1894; „F. Muckle, „Н. de Saint-Simon", Jena, 1908; M. Leroy, „II. de Saint-Simon".
Taris, • 1924; G. Weill, „L’ficole Saint-Simonienne, son histoire", Paris, 1896.
Ц. Фридлянд, „Анри де Сен-Симон", „Под зи. марке.", 1923, № 10; С. Гин-
гори, „Сен-еимоиизм", „Иод зн. марке.**, 1924, № 12; Р. Виппер, „Социальная
■философия Сен-Симояа“, „Мир бож.“, 1901, кп. 12. В. Волгин, „Сен-Симон и сеп-
сиионизм", М., 1925 г. (2 изд.).
ФР АНСУ А-М АРИ-ШАР ЛЬ ФУРЬЕ
родился в семье коммерсанта в 1772 г., учился в Лионе, был
в длительном путешествии за границей и, наконец, обосно¬
вался в Лионс, занимаясь торговыми делами. Здесь его застала
целикая революция, к которой он отнесся отрицательно, счи¬
тая, что выгоды от нее получают !не народные массы, а торгов¬
цы, которых он ненавидел. В 1793 г. он в числе других прину¬
жден был выступить ла защиту города от войск национального
конвента; после поражения Фурье попал в плен к революцион¬
ным войскам и спасся от смерти лишь бегством. Попав* по набору
в армию, он был освобожден от службы по слабости здоровья.
В начале XIX века Фурье вернулся к мелкой коммерческой
деятельности и одновременно занимался литературной работой.
В 1808 г. он издал первое произведение: «Теория четырех
движений». Содержание книги сводится к следующему: мир дер¬
жится на вечных и нерушимых принципах: боге, или активном
принципе, материи, или пассивном принципе, и справёдливо-
сти=м,атематических законах, или регулирующем принципе. Ме¬
жду всем существующим есть непрерывная связь. Человек создан
с потребностями и страстями, сводящимися к тому, чтобы быть
счастливым. Если страсти направляют человека к вреду для него
— 667 —
самоф, то это зависит от неправильно устроенной обществен¬
ной организации.
Мир приводится в действие Движениями следующих типов:
1) «нормальными» (электричество, магнетизм), 2) инстинктивными,
3) органическими, 4) материальными (например, тяготение не¬
бесных тел) и 5) социальными. Человек является; центром всех
этих движений или законов. Он обладает, как сказано, потреб¬
ностями и прежде всего потребностью быть счастливым. Это
может цыть осуществлено лишь при определенной сельско-хо-
зяйствешюй, промышленной и домашней организации, учиты¬
вающей частные потребности отдельных людей.
Фурье дал детальнейшим образом разработанную картину
этого будущего гармонического общества, описание которого
пе входит в задачу настоящей заметки; все построение проник¬
нуто необычайной фантастичностью, субъективизмом и, вполне
заслуживает название утопического. Характерно, что при обоб¬
ществлении производства по особым организациям, фалансте¬
рам, присвоение остается частным, и Фурье говорит о награжде¬
нии не только труда и таланта, но и капитала. Фурье как бы
пе видит разыгрывающейся у него перед глазами классовой
борьбы и :в своем будущем гармоническом строе собирается
фактически сохранить социальное неравенство. Его утопическая
система развита .им в следующих произведениях: «Теория уни¬
версального единства» (1822 г.), «Новый индустриальный и со-
циетариый мир» (1829 г.) и «Ложная промышленность» (1836 г.).
Однако следует сказать, что при всем утопизме произведений
Фурье в mix содержится блестящая по тому времени критика
капитализма как строя, проникнутого противоречиями. В послед¬
ние годы жизни вокруг Фурье составилась группа его едино¬
мышленников; фурьеристы1 .в 30-х и 40-х годах имели даже свои
печатные органы. Сам Фурье умер в Париже в 1837 г.
Собрание сочинений. „Oeuvres compl., t. I—VJ, Paris, 1841—48.
III. Фурье, „Избран, сочинения", 1918.
Литература. Ch. Р о 11 а г i n, „СК Fourier, sa vie et sa th6orie“, Paris..
1843. II. В о u г g u i n, „Fourier1, Paris, 1905; К. M о r g e n г о t h, „Fourier und der Sozia-
iismus', Berl., 1920; K. A s c h. „Die Lehre Charles Fourier*, Jena, 1914. В. В о д o-
нозоп, „Ш. Фурье", 1923 (3 изд.), А. Вебель, „П1. Фурье,его жизнь и учение",
СПБ. Изд. „ПросвещсниАрк. А—п, Статьи о Фурье, „Под знай, марке.",
.№№ 3, 4—5 и 6—7 за 1924 г. его же: „ПТ. Фурье, личность, ученье и социальная
■система*, М., 1922.

— 66S —
РОБЕРТ ОУЭН
родился в 1771 г. Молодые годы он провел в качестве при¬
казчика, а затем (с 1880 г.), совладельца крупной бумаго¬
прядильной фабрики в Нью-Ленаркс, в Шотландии. Жесто¬
кая эксплоатация на этой фабрике имела своим следствием
физическое и духовное вырождение рабочих. Сделавшись
управляющим, Оуэн радикально изменил весь распорядок фа¬
бричной жизни: сократил до ЮУз час. рабочий день, открыл
детские ясли и т. п., во время кризиса выплачивал рабочим за¬
работную плату. В результате не только увеличилась произ¬
водительность труда, но и улучшились нравы рабочих Нью-
Ленарка. В таком опыте Оуэн увидел блестящее подтвержде¬
ние учения французских материалистов XVIII в. об образова¬
нии человеческого характера под влиянием определяющего дей¬
ствия окружающей среды. В 1812—13,г.г. он издал четыре «опы¬
та»: «Новый взгляд на общество, или опыты о начале, опреде¬
ляющем собою образование человеческого характера, и б при¬
менении этого начала на практике». Идя по стопам просветите¬
лей XVIII в. и развивая их взгляды, Оуэн пришел к заключению,
что правительства, задача которых — доставить счастье упра¬
вляемым, должны приступить к радикальному переустройству
общества, ибо шравы п быт человека улучшаются лишь в том
случае, если улучшаются воздействия па него извне.
Ha-ряду с требованием свободы совести он говорит о том,
что ни один человек Не должен быть лишен своего имуще¬
ства. Вообще в деятельности и в произведениях Оуэна было
много черт от филантропии и утопизма. Однако для того вре¬
мени работа его не только приносила много пользы трудящим¬
ся, но в идейном смысле составляла одно из революционных
явлений. Так, благодаря его агитационной деятельности в 1818 г.
был издан фабричный закон о детях, несколько облегчавший
положение рабочих подростков.
В двадцатых годах Оуэн, сделавший рабочих Ныо-Ленарка
участниками в прибылях, перенес свою деятельность в Аме¬
рику, где пытался, правда, безуспешно, органпзрвать комму¬
нистическую колонию, «Новая гармония». Возвратившись в Ев¬
ропу, он принялся за антирелигиозную, пропаганду, доказывая
необходимость борьбы со всеми религиями. Его сторонники!
пробовали даже подавать в парламент написанную в таком духе
— 669 —
петицию. Будучи во второй! период своей деятельности пе только
филантропом-благотворителем, по ц радикальным общественным
деятелем, Оуэн, однако, не придавал значения политической!
революционной борьбе, и в этом* его громадная ошибка. Движе¬
ние чартистов почти не затронуло его сторонников; сам он
относился к чартизму отрицательно. Умер он в 1858 г.
(’очи пен ия О. „New View of Society", 1812—13; „The Book of the New
Moral World", 1820; Revolution in the Mind and Practice of the Human Race"; „Lift'
of R. Owen written by himself", 1857; „Six lectures delivered in Manchester", 1837.
„Об образовании человеческого характера" (Новый взгляд яа общество), 3-е из¬
дание. 1893 г.
Л и т е р а т у р а о б О.: S а г g a n t, „R. Owen and his social philosophy", I860;
L. Jones. „The Life of R. Owen", 1889; II. Simon. „R. Owen, sein Leben und seine
Bedeutung fur die Gegenwart", 1905; J. M a с c a b e, „R. Owen", Lnd., 1920, J. Cole,
„R. Owen", 19^4. А. Каменский, „Р. Оуэн", CUB, 1892; В. Л и б к п e x т,
„Р. Оуэн", СПБ, Г9О5; В. То том и ан и, „Р. Оуэн", СПБ; Е. Волкова, „Пророк
разумного общества", М., 1917; Плеханов, „Утопический социализм". Арк. А—н.
Статьи об О. в „П. Зн. М.", 1923,	8—10.
ПЬЕР-ЖОЗЕФ ПРУДОН
родился в семье бедного ремесленника в 1809 г., система¬
тического и законченного образования по недостатку средств
не получил. В молодости Прудон служил рабочим в ти¬
пографии, одно время ,сам владел небольшой! типографией,
затем перешел к (литературному труду (первоначально за¬
нимался лингвистикой), но в целях регулярного заработ¬
ка долгое время .оставался кроме того приказчиком. Безан-
сонская академия дала ему награду за сочинение «О празд¬
новании воскресения». Мысли, содержавшиеся отчасти уже
в этой работе, он развит в 1839 г. в одном из своих основных
произведений): «Что такое собственность». Смысл ответа Пру¬
дона таков: собственность есть воровство, потому что она про¬
тиворечит справедливости. Прудон доказывает, что собствен¬
ность не может )йайти для себя основания ни в фактическом
овладении вещью, ни в труде, ни в соглашении сторон, ни
в давности. Таким образом Прудон выступает против индиви¬
дуализма, с другой стороны, его не удовлетворяет и коммунизм.
Противоположность собственности есть общность, но и она
несостоятельна, ибо отрицает равенство. При собственности
сильный подавляет слабого, а пои общности слабый подавля¬
— 670 —
ет сильного. Согласно Прудону, общество нужно основать па
началах независимости, пропорциональности, равенстве и зако¬
не. Соблюдение этих начал якобы удовлетворяет требованию
справедливости, которая, по Прудону, есть чувство личного до¬
стоинства человека, признаваемое и в других людях. Такая спра¬
ведливость предполагает взаимность услуг. Эта система
взаимности — «мютюэлизма» — составляла основную идею Пру¬
дона в сороковых и пятидесятых годах.
В 1846 г. .он издал «Систему экономических противоречий,
или философию нищеты». В ней он показал себя мыслителем,
не справившимся с диалектикой Гегеля, усвоившим из нее, по
выражению Маркса, только способ выражения, но в сущности
оставшимся метафизиком-догматиком, и ,к тому же идеалистом.
Маркс подверг резкой критике экономическую и методологиче¬
скую сторону книги в своей работе «Нищета философии» (1847 г.).
В революцию 1848 г,. Прудон прошел в Национальное Со¬
брание и стал пропагандировать идею дарового кредита через
народный банк, как средство освобождения трудящихся, — по¬
пытка практически осуществить идею мютюэлизма. Арест Пру¬
дона в начале 1849 г. лишь предупредил неминуемый крах бан¬
ка. После «18 брюмера» Напэлеопа Ш Прудон издал брошюру
«Социальная революция, доказанная государственным перево¬
ротом», в котором возлагал надежды на новый наполеоновский
режим. За свое радикально написанное исследование «О спра¬
ведливости в государстве и церкви», между прочим, за свой ан¬
тиклерикализм, Прудон должен был вновь подвергнуться аресту,
но бежал в Брюссель. По возвращении во Францию он умер в
1865 г.
Полисе собрание сочинений II.: „Oeuvres completes de P.-J. Prou¬
dhon", в 31 томах (из них 11 томов посмертных работ), издано в 1868—1896; Corres-
pont’ance", 14 т., 1875. „Oeuvr. compl. de Proudhon" (вышло 4 т.), 1923—1925.
По-русски: „Что такое собственность" (неск. изд.); „Франц, демократия", СПБ,
1867; „Война и мир", М., 1864; „Литературные майораты"; „Искусство", СШ>, 1895.
Литература о И.: D\e h 1, „Proudhon, seine Lehre uud sein Leben", 1888—96;.
S a i n t e-Bc u ve, „P.-J. Proudhon, sa vie, sa correspondence". 1873; Bourguin1
„De rapports entre Proudhon et K. Marx" в „R. vue <r& onomie politique", 1893;
Dсsjardin, „P.-J. Proudhon, sa vie,,ses oeuvres, scs doctrines", 1896; Bernstein,
„Proudhon als Politiker und Publicist" в „Neue Zeit", 1893—94;.: Mii 1 bсr ger. P.-J.
Proudhon, „Leben und Werke", 1889; Droz, „P.-J. Proudhon", Paris, 1909.
К. Маркс. „Нищета философии"; „Анархия по Прудону" (наложение); Туган-
Барановский, „Прудон"; „Ю. Стеклов, „Прудон"; А. Гоноре п, „Философские
пзеляды Прудона"; „Воинствующий материалист", ки. 1П.

— 671 —
ОГЮСТ конт
родился в 1798 г., учился в Монпелье в лицее, а позже в по¬
литехнической школе. В 1816 г.. Конт переехал в Па¬
риж,; где познакомился и на время сблизился с Сен - Симо¬
ном, оказавшем на Конта значительное влияние. С 1826 г.,
когда система Конта была в общем сформирована, он стал чи¬
тать лекции, но. вскоре психически заболел. В 1828 г. он возоб¬
новил' преподавательскую деятельность, в частности в политех¬
нической школе в Париже. С 1830 г. он приступил к печатанию
«Курса позитивной философии» (шесть томов), которое закон-
чил первым изданием в 1842 г. Опубликованием системы оц вы¬
звал преследования со стороны духовенства и реакционных
групп Франции, вследствие чего вынужден был прекратить чте¬
ние лекций. В 1851—1854 г.г. Конт напечатал вторую основную
работу: «Система позитивной политики, или трактат о социоло-
гиИ) устанавливающий ^религию человечества» (четыре тома).
Умер Конт в 1857 г. в Париже.
Основная мысль О. Конта сближает его с Даламбером и
Сен-Симоном. Эта мысль заключается в том, что философи?,
Ие имея никакого особого предмета, сливается с наукой и рас¬
творяется в ней. Всякая конкретная наука есть лишь часть
единой философии, которая в этих целях должна стать «по¬
зитивной». Равным образом существует лишь один метод, кото¬
рому должны следовать все науки от математики до социологии,
этики и политики. Все науки располагаются О. Контом в един
ряд, да иерархической последовательности, «по принципу воз¬
растающей сложности и убывающей общности» их. Следует
заметить, что Конт имеет дело лишь с так называемыми тео¬
ретическими науками и притом с общими и абстрактными, а не
с описательными; поэтому он, например, включая в свою класси¬
фикацию (биологцю, оставляет в стороне ботанику и зоологи,».
Таким путем Конт создает следующую лестницу наук: матема¬
тика, астрономия; физика, химия, биология и социология. Соб¬
ственно говоря, основной наукой является физика, ибо астроно¬
мия есть небесная физика, физика и химия составляет земную
физику, а биология ш социология объединяются в поня¬
тии органической физики. Социология рассматривается Кон¬
том с точки зрения статики ц динамики. Специфические обще¬
ственные явления при такой системе совершенно пе отражаются,
— 672 —
и потому .«позитивная социология» Конта не в силах стать
действительной наукой об общественных явлениях и процессах.
Далее одним из .устоев позитивной философии Конта
является его так называемый закон трех стадий, фактически сфор¬
мулированный Сен-Симоном и еще .раньше Кондорсэ. По Конту,
человечество (и, следовательно, отдельные науки) в своем раз¬
витии проходит три .стадии: теологическую, метафизическую и
позитивную. Первая стадия характеризуется приписыванием яв¬
лений сверхъестественным силам: вторая, переходная, стадия
на место сверхъестественных агентов: богов, духов ставит «ги¬
постазированные сущности» и, наконец, в третьей стадии совер¬
шается переход к науке. Не говоря уже о надуманности и искус¬
ственности такой концепции, следует сказать, что самое пони¬
мание Кантом принципов научного объяснения явлений! непра¬
вильно. Конт исключает вопрос о «конечных причинах» явлений,
считая его метафизическим, поэтому он отрицает как
идеализм, так. и 'материализм. Между тем при ближай¬
шем исследовании его .система оказывается в одних ча¬
стях агностицизмом, в других Идеализмом, «Факты опы¬
та», с которыми оперирует Конт, в его же глазах есть
лишь явления; сущность же вещей познанию не подлежит.
В области истории развитие духовных явлений для Конта слу¬
жит ключом к пониманию всего общественного процесса. Отме¬
тая в сторону традиционные религии, он сам остается, в его
терминологии, на теологической! стадии, поскольку создает и по¬
дробно обосновывает религию и даже культ «великого существа»,
каким якобы является человечество в целом. Эта религия наде¬
ляется Контом не только заповедями и таинствами, но и внешней
обрядовой стороной, праздниками пт. п. Являясь разновидностью
буржуазного агностицизма, философия Конта имеет, однако, исто¬
рическое значение, как (прогрессивное течение по :равпению с
крайне реакционными направлениями спиритуализма и мистициз¬
ма, имевшими место во Франции в первой четверти XIX века.
Сочинения О. Конта: „Cours de philosophic positive", 6 т., 1830—184
„Discours sur 1’esprit positif", 1844; Discours sur I’ensemble du positivisme", 1848; Sy¬
stems de politique positive, ou traitfi do sociologie instituant la religion de Phumanitt1",
4 t., 1851—54;
Литература о К.: Littгё, A. Comteet la philosophic positive; 1863; J. St-
Mill, „Comte and Positivism. 1866; G. Lewes. „Comte"; J. Tissandier, „Ori-
gine qt d5veloppement du positivisme contemporain";. 1875; Robinet, „La philosophic:
positive", 1881, E. de Roberty, „А. Comte et 11. Spencer", 1894.
P и г о л а ж, „Социология Конта", 1898; Д. Писарев, „Историческ. идеи О.
Конта"; И. Ио л стика, „Критика философской системы Конта", 1873 г.; Г>. Яко¬
венко, „Копт, его жявяь и философск. деятельность", 1894.

— 673 —
ИЕРЕМИЯ БЕНТАМ
родился в 1748 г., в детстве отличался необычайными юпо-
собностямп и ранним развитием. В пятнадцать лет Бентам
получил первую ученую степень в Оксфорде. С 1772 г.
он стал адвокатом, однако, будучи весьма состоятельным, он
вскоре занялся исключительно литературной работой. В 1776 г.
он издал свою первую, работу: «Фрагмент об управлении»,
в которой резко выступал против своего университетского про¬
фессора, Блекстона. Вместо абсолютистской и теократической
теории последнего Бентам выставил положение, согласно ко¬
торому единственное оправдание существования правитель¬
ства заключается в той пользе, которую оно должно прино¬
сить. Намеченный уже здесь принцип пользы Бентам разви¬
вал и в «Введении в принципы морали и законодательства» и,
в особенности, в «Деонтологии, или науке морали» (обрабо¬
тано и издано Боурингом в 1834 г.). Около 1785 г. Бентам отпра¬
вился в пугешествие по Европе, которое продолжалось не¬
сколько лет |п охватило несколько страну в том числе и Россию.
Бентам с большой симпатией следил за развитием Великой
французской революции и даже давал советы в области уголов¬
ного законодательства. В 1792 г. он получил звание французского
гражданина. У себя в Англии он принадлежал к кружку тео¬
ретических радикалов, испытавших влияние французской лите¬
ратуры эпохи просвещения; в этот кружок входили из млад¬
шего поколения Дж. Ст. Милль и Грот. Умер Бентам в 1832 г.
Бентам, исходивший в своих этических построения^ глав¬
ным образом от Гельвеция, выступил против религиозной и авто¬
ритарной морали. Последняя получила у него название «ипсе-
дикситизма» (от «ipse dixit» — как формулы такой морали);
она приводит или к идеологии «аскетизма», или к теории «сим¬
патии». Последний термин у Бе>нтама охватывает теории, в осно¬
ву морали полагающие: совесть, 'врожденное моральное чув¬
ство, естественное право, нравственный 'долг И т. п. Все эти
принципы морали Бентамом отрицаются. Истинная и единствен¬
ная основа морального поведения, это — пол ь з а. Испытывае¬
мое от того или иного явления или поступка чувство удоволь¬
ствия или неудовольствия является первым показателем пользы.
Разум учитывает все положительные и отрицательные в этом
отношении моменты и как бы подводит «баланс счастья»; по-
Книга для чтения по истории философии.	43
— 674 —
следпее конституирует благо. Вопрос об общем благе решается
Бентамом в формуле: общее благо есть наибольшее счастье наи¬
большего числа лиц. Собственно говоря, положение это уже
содержится в этической системе Гельвеция; самую же форму¬
лировку Бентам взял у Пристли.
Определив, таким образом, общее благо, Бентам, как социаль¬
ный fi политический моралист, выдвигает «максимизирование'»
(т.-е. увеличение) счастья и «минимизирование» (т.-е. уменьше¬
ние) несчастья в качестве основной цели и законодательства
и самого существования власти в обществе. В увеличении сча¬
стья и заключается истинная добродетель. На основе знания
того, что определяет удовольствия и страдания, законодатель
так должен расположить награды и наказания, чтобы человек
шел к своей собственней пользе, давая возможность и другим
иттп к своей пользе. Лучшую политическую) форму общества
в связи со своими принципами Бентам усматривает в демо¬
кратии, т.-е. в наиболее развитом формально-демократическом
буржуазном государстве. В области теории уголовного права
Бентам остается таким же буржуазным радикалом: с его точки
зрения, наказание всегда есть з л о, и потому его следует приме-
нжгь лишь в том случае, когда оно способно вытеснить еше
большее зло. Поэтому-то необходимо стремиться не к наказанию
за преступления, а к предупреждению преступлений. Вся система
Бентама характерна для восходящей в первые десятилетия ка¬
питализма буржуазии, когда она наслаждается счастьем власти
и не имеет перед собой будущего противника — пролетариата,
а потому пе прибегает еще к идейному насилию в виде религиоз¬
ной или авторитарной мррали.
Собрание сочинений Б.: „The Works of J. В., publish, by J. Bdwring\
11 том., 1838—1843 (X и XI т.т,, биография Б.); в это издание не вошли произведе¬
ния по вопросам религии, а также „Deontology, or the Science of Morality", ed. by
J. Bowring, 1834. По-русски: „Избранные сочинения И. Б., т. I, 1867; есть еще переводы
юридических работ Б„ изданные в начале XIX века.
Л и т е р а т у р а о Б.: R a f f а 1 о v i с h, „Bentham", 1887; L. S t e p h о n, „The
English Utilitarians", 1900; 0. Kraus, „Zur Theorie d. Wertes", 1902; Ch. Atkin¬
son, „J. Bentham, his Life and Work", Lnd„ 1905.
И. Л e в e н с о и, „Бе'ккария и Бентам" (Павл. библ.); К. Ярош, „II. Бентам
и его отношение к учению естеств. права", Харьков, 1886; И. Покровский,
„Бентам и его время", Итг., 1916; А. Пыпня, „Русские отношения Бентама", „Вести.
Евр.", 1869, II и IV.

— 675 —
ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ,
сын психолога - ассоциацпониста Джемса Милля, родился в
1806 г., первоначальное воспитание и гуманитарное образование
полуОил непосредственно у отца. С молодых лет Дж. Ст. Милль
находился под сильнейшим влиянием идей И. Бентама. Им было
организовано специальное «общество утилитаристов» для раз¬
работки этического учения Бентама. В 1823 г. Милль был се¬
кретарем «Индийской компанш!», в которой позже занимал круп¬
ные должности. В I860—68 г.г. он был членом парламента.
Последние годы Милль жил в Авиньоне, где и умер в 1873 г.
Разносторонне образованный, Ми гль работал в области пси¬
хологии, логики в связщ с методологией ,наук и этики. Его
можно считать продолжателем учения последовательной линии
в английской философии, идущей от Ф. Бэкона через Д. Локка
и Д. Юма к Джемсу Миллю. Так, он сочетал в своем учении
моменты эмпиризма, ассоциационного психологизма и проник¬
нутого идеализмом позитивизма. Отрицая какие бы то пи было
априорные элементы в сознании, оп считает, подобно Локку,
источником познания внешние восприятия и внутренний опыт.
Психологизм внутреннего' опыта приводит его к признанию фе¬
номенальности принципа причинности, в духе учения Д. Юма.
«Я» — ничто вне сознания, и означает, собственно говоря, лишь
перманентную возможность чувствований. Аналогично этому
вненшцй мир есть лишь «перманентная возможность ощуще¬
ний». Таким образом, несмотря на желание устраниться от ко¬
ренного вопроса философии о соотношении материи и духа,
Милль обнаруживает идеалистическую сущность своего пози¬
тивизма. В области этики Милль примыкает к утйлитариа-
низму И. Бентама, стремясь развить учение последнего. Милль
подчеркивает различие в качестве удовольствия и отдает пред¬
почтение духовным наслаждениям. Кроме того, блага, как поль¬
за, по учению Милля, посредством психологических ассоциаций
пашшают выступать, как абсолютные блага. В посмертном про¬
изведении «Опыты о религии»» он, отходя еще дальше от Бен¬
тама, считает, что вера в абсолютное существо способствует
развитию нравственности. При наличии в мире зла это абсо¬
лютное существо неминуемо должно представляться или-мораль-
но несовершенным, или невсемогущим; Милль становится па
вторую точку зрения и полагает, что люди в области практи¬
43*

— 676 —
ческого нравственного поведения должны как бы помогать этому
невсесильному, хотя и «абсолютному» существу.
Более значительным представляется логическое учение Мил¬
ля. Логика для него — техника не только мышления, по и ис¬
следования, следовательно методология наук. Она занимается
посылками, суждениями и умозаключениями. Дедуктивная ло¬
гика силлогизмов слишком формальна; стремясь к реальной ло¬
тке, Милль хочет поставить посылки и выводы на верную
почву. Дуть к этому 'лежит через опыт и индукцию. Строго го¬
воря, возможны лишь заключения от единичного к единичному,
т.-е. индукции через простое перечисление. Чтобы от частного
можно было заключать к общему ( в этом лишь и состоит обо¬
гащение знания), Милль вводит принцип единообразия приро¬
ды. В аристотелевском силлогизме большая посылка уже выска¬
зывает то, что еще будет содержаться в выводе, сама же она
остается недоказанной, поэтому обычно силлогизм заключает
в себе ошибку petitio principii. От этого недостатка свобод¬
на индукция, все частные случаи которой в качестве боль¬
шой посылки имеют принцип единообразия природы. Поэтому
всякое правильное индуктивное обобщение выражает закон
природы. Конечно, такое 'обобщение нуждается в «верифика¬
ции», т>е. в проверке На опыте. Науки общественные принци¬
пиально ничем Не отличаются от .наук естественных в силу
того же принципа единообразия природы. Справедливо крити¬
куя силлогистическую логику, Мйлль слишком! умаляет роль
дедукции, не йная, что истина лежит в синтезе индукции с
дедукцией; это же игнорирование диалектики приводит его к
одностороннему отожествлению областей природы и человече¬
ского общества. Логика Милля, правильно указывая на непол¬
ноту дедукции, остается, по существу, формальной, не отражая
адэкватно, как это делает диалектическая логика, всю полноту
действительности.
Сочинения М.: „System of Logik, Ratiocinativc and Inductive", 1843;
„Essays on some Unsettled Questions of Political Economy", 1844; „Principles of Poli¬
tical Economy", 1848; „On Liberty", 1859; „Utilitarianism", 18G3; Examination of Sir AV*
Hamiltons Philosophy", 1865; „Autobiography", 1873; „Three Essays on Religion, Nature,
the Utility of Religion and Theism", 1874.
w Система логики силлогистической и индуктивной", пер. В. Ивановского, 2 изд.,
191-1; „Основание политич. экономии" в поли. собр. соч. Чернышевского, т. VII; „Ути-
лнтарианизм. О свободе", 2 изд., 1882; „Автобиография", СПБ, 1874; „Обзор фило¬
софии сэра В. Гамильтона", СПБ, 1869.	'

— 677 —
Литература о М.: Courtney, „Metaphysics of J. St. Mill*, 1879;
Ch. Douglas, ,,J. St. Mill", 1895; L6vy-Bruhl, „Lettres in^dites de J. St. Mill 4 A.
Compte", 1899; Thieme, „Mill’s Sozialethik", 1910. M. Туган-Бараповский,
„Милль, его жизиь л учено-литературная деятельность*, СПБ, 1892; С. Зонгер, „Д. Ст.
Милль, его жизнь и произведения", СПБ, 1903.
ФРИДРИХ-КАРЛ-ЛЮДВИГ БЮХНЕР
родился в семье врача в 1824 г., учился медицине в Гиссене и
Страсбурге и с 1852 г. сам стал преподавать судебную меди¬
цину в Тюбингене. Строгое естественно-научное направление
мыслей, а также влияние книги материалиста Молешотта «Кру¬
говорот жизни» определило позицию Бюхнера в споре о лич¬
ном бессмертии души между Р. Вагнером и К- ^охтом.
В 1855 г. Бюхнер издал свою первую книгу «Сила и материя»
в которой развивал материалистическое мировоззрение, исходя
из данных современного ему естествознания. Книга вызвала
громадный успех среди широких читательских масс, настроеч¬
ных радикально. С другой стороны, все реакционные уче¬
ные, духовенство и клерикально настроенные круги воздвигли
на Бюхнера гонение и попытались выдвинуть ряд возражу
ний. Бюхнер вынужден был отказаться от звания приват-до¬
цента и ограничиться литературной щ вольной общественной
деятельностью. Свои возражения оппонентам он собрал в сбор¬
нике «Из области природы и науки» (1862 г.); кроме того, он
выпустил в 1861—75 г.г. два тома «Физиологических картин»
и ряд других книг и очерков, весьма быстро расходившихся
па немецком языке и в переводах. Во время войн 1866 и 1871 г.г.
Бюхнер был врачом в армии; в 1872—73 г. он путешествовал
по Америке и успешно выступал с публичными лекциями, про¬
пагандируя материалистическое мировоззрение. Эта его деятель¬
ность' сочеталась с радикальными политическими убеждениями;
с 1881 г. он вел большую работу в «Немецком союзе свободо¬
мыслящих». Умер он в 1899 г.
Бюхнер, подобно другим естественно-научным материали¬
стам его эпохи, Молешотту и Фохту, отрицает всякую спекуля¬
тивную натурфилософию. Основой философии должно стать
естествознание. Картина мира такова, как рисует ее физика,
эволюционная биология и физиология, а эти науки свидетель¬
ствуют о бытии единой реальности—материи. Поэтому непра¬
вильно будет говорить о дуализме духа и материи или души и
тела. Существует одна материя; однако нет материи без силы

— G7S -
(энергии), как и, обратно, нет силы без материи; это—две
стороны одного бытия. Материя и движение (как проявление
силы) вечны. То, что называют душой, есть лишь собиратель¬
ное понятие для мозговых функций; таким образом «духовное»
есть «продукт» материального. В своем стремлении к каче¬
ственному монизму Бюхнер был близок считать и мысль матери¬
альным движением. Человек—продукт длительного развития. Во¬
ля его не свободна, она, как и все явления, детерминирована.
Основы мировоззрения Бюхнера, Фохта и Молешотта вос¬
производят французский материализм ’XVIII века. Принципы
эти в общем верны, по ими ’не исчерпывалась задача фило¬
софа-материалиста второй половины XIX века. Классический
немецкий идеализм в лице, главным образом,. Гегеля обогатил
философию диалектическим методом. Возвращение к материа¬
лизму после Гегеля было естественно и необходимо, по к ма¬
териализму диалектическому, что и нашло выражение в
лице Маркса и Энгельса. Естественно-научный же материализм
диалектики не принял или пользовался лишь некоторыми мо-
мепташ» диалектики (наличие чего у Бюхнера признает и Эн¬
гельс) бессознательно, стихийно.
Энгельс весьма резко и отрицательно отзывался о материа¬
лизме Бюхнера, Фохта и Молешотта'. Однако эти отзывы сле¬
дует отнести пе за счет собственно материализма их, а за счет
того, что они, ограничиваясь обобщениями естественно-науч¬
ных данных, не развивали дальше теории и не принимали диа¬
лектики. Они годились для пропагандистской работы, но теорети¬
чески были беспомощны. Кроме того, восставая против старой; на¬
турфилософии, ’они сами ограничивались рамками; лишь натурфи¬
лософского материализма, не доходя до материализма истори¬
ческого. Социологически они являлись представителями ради¬
кальных слоев буржуазной интеллигенции.
Сочинения Б. „Kraft und Stoff", 1855; „Natur und Geist", 1857; „Aus
Natur und Wissenschaft", 1862; „Physiologische Bildor", 1861—1875; Seehs Vorlesungen
uber d. Darwinsche Theorie", 1868; „Der Gottesbegriff", 1874; „Dio Macht d. Verer
bung", 2 Aufl., 1909.
Литература о Б. была весьма велика в третьей четверти XIX века, глав
ним образом полемическая, вызванная его „Силой и матерйей". Сторонники Б. отве¬
чали апологетическими статьями. Научных же 'монографий о Б. нет.

— 679 —
ЧАРЛЬЗ-РОБЕРТ ДАРВИН,
сын врача, родился в 1809 г., в 1825 г. поступил в Эдин¬
бургский университет та медицинский факультет, по через два
года перешел в Кембриджский университет ради изучения
но настоянию отца' —богословия. В эти же годы он за¬
нимался собиранием естественно - научных коллекций. В 1831 г.
Дарвин отправился в .научную кругосветную экспедицию па
корабле «БигДь», из которой вернулся через- пять лет. Уже
в 1837 г. он поставил вопрос об естественном происхожде¬
нии видов, решение которого заняло много лет и доста¬
вило впоследствии Дарвцну всемирную известность. В 1839 г.
после чтения «Закона о народонаселении» Мальтуса Дар¬
вин решился перенести мальтузианство в область органиче¬
ского мира под формой естественного отбора. Невыдерживаю¬
щее критики в сфере общественных явлений, мальтузианство,
существенно переработанное и измененное Дарвиным в согла-
аш с его наблюдениями и опытами, привело в области био¬
логии к единственно научной теории, известной под именем
дарвинизма. Первый набросок своей теории. Дарвин дал в 1842 г.;
с 1856 г. оп, по совету друзей, приступил к 'извлечению Из
своих работ материалов для печати, ио только в 1858 г. он
впервые опубликовал несколько самых существенных страниц
из своих рукбписей (и то по совету друзей), поскольку был на¬
печатал очерк Уоллеса, из которого было видно, что Уоллес не¬
зависимо от Дарвина, по фактически после него, пришел к
теории происхождения видов на основе естественного отбора
или, лучше сказать, выживания наиболее приспособленного.
Только в 1859 г., появилась’ наконец большая книга Дарви¬
на «Происхождение видов путем естественного отбора». В пей
Дарвин доказывал, что все домашние животные произошли от
диких, некоторые путем гибридизации, другие путем измене¬
ния одного вида ((все породы голубей). Сознательный или
бессознательный искусственный отбор, производимый челове¬
ком, явился причиной изменения видов. Разновидность есть
уже вновь возникающий вид. Эти разновидности возможны,
вследствие способности животных приобретать изменения, т.-е.
вследствие изменчивости. Изменчивость вместе с наслед¬
ственностью, или сохранением в роде приобретенных осо¬
бенностей сами по себе не могут еще объяснить возникнове¬
ние видов. Этот процесс совершается в актах борьбы за су¬
ществование, которая имеет (место вследствие того, что жизнен¬
— 680 —
ные средства в природе не возрастают пропорционально количе¬
ству особей-потребителей.
Вследствие этого в борьбе за существование выжи¬
вают лишь наиболее приспособленные к жизни в данных усло¬
виях и обстановке. Расхождение признаков помогает животным
приспособляться к среде; таким образом самое возникновение
уклонений определяется условиями развития.
В философском отношении теория Дарвина означала торже¬
ство точки зрения эволюционизма, при чем эволюционизма
материалистического. Правда, сам Дарвин, будучи материали¬
стом в своих конкретных исследованиях-и даже во многих вы¬
водах остановился на точке зрения позитивизма и агности¬
цизма, ио последовательно мыслящий эволюционист неизбеж¬
но должен был притти к материализму. Материалистическое
движение особенно развивалось в естественных науках в третьей
четверти XIX века, чему немало способствовал и дарвинизм.
Следующие работы Дарвина только развивали и допол¬
няли его теорию: «Прирученные животные и возделанные ра¬
стения» 1868 г. (об искусственном отборе) и «Происхожде¬
ние человека и половой подбор» (1871 г.). Умер Дарвин в
1882 году.
Против дарвинизма, как научной теории, давшей ключ к
материалистическому объяснению жизни, восстали «виталисты»,
сторонники некоей нематериальной жизненной силы. Этот спор
в свое время вышел за пределы академических кругов и, в ка¬
честве идейной борьбы, представлял прогрессивное и реакци¬
онное течецшя b обществе XIX века.
„Иллюстрир. собрание сочинений Ч. Д.“ (ред. Тимирязева), т. 1—VIII, 1907.
В настоящее время начало выходить „Полное собр. соч. Ч. Д." под ред. проф
Мензбира.
Литература о Д.: „Ch. Darwin, his life told in an autobiographical chapter
a. s. o. ed. by Fr. Darwin", bond., 1892; L. II u x 1 e y, „Ch. Darwin", Lnd., 1921 (есть более
ранние изд.);Ed. В. A vе 1 i ng, „DieDarwinischeTheorie", Stuttg.', 1887; S. Lubl i nsk i.
„Ch. Darwin, Lpz., 1905; A. Pannekoe k, „Marxismus und Darwlnismus“;
К. A. T и м и p я в о в, „Ч. Дарвин и его учение- (неси, изд.); сб. „Памяти Дарвина",
М., 1910; Э. Э в е л и н, „Ч. Дарвин и К. Маркс", 1908; Л. В о л ь т м а п, „Теория Дарвина
и социализм", СПБ, 1900; Сборник „Марксизм и дарвинизм".
* /
ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР
родился в 1820 г., в семье учителя. По окончании обра¬
зования Спенсер сам сделался учителем, но, не чувствуя
склонности к педагогическому 'делу, он вскоре поступил* на
железную дорогу в качестве техника. Эта служба продол¬
— 681 —
жалась с перерывам^ до 1846 г., когда Спенсер перешел
к публицистической деятельности, работая в газетах и жур¬
налах. В 1848 г. он издал первую свою научную работу
«Социальная статика». В течение пятидесятых годов скла¬
дывалось его собственное мировоззрение, (.отчасти под влия¬
нием, отчасти вообще в дружеских сношениях с Дж. Ст. Мил¬
лем, Льюисом и Гексли. Так, уже в 1852 г. он опубликовал
статью о гипотезе развития, на которую в 1858 г. Дарвин ука¬
зывал, как на работу, автор которой являлся его предше¬
ственником в теории эволюционизма. С 1860 г. Спенсер присту¬
пил к изданию своей обширной «Синтетической философии»; в
этом году появились его «Основные начала»; в 1864—67 г.г. вы¬
шли «Основания биологии» (2 тома); в 1870—72 г.г. в качестве
IV и V томов «Основания психологии», далее четыре тома «Ос¬
новавший социологии» (1876—96 г.г.) и, наконец, «Основы этики»
в двух томах (1879—93 г.г.). Кроме того, Спенсер издал при со¬
действии трех помощников обширную «Дескриптивную социо¬
логию». Таковы основные труды Спенсера. Умер он в 1903 г.
Универсальная философская система Спенсера представляет
собою цельное и закончешюе мировоззрение. Однако, несмотря
на оригинальность этой системы, в ней можно наметить состав¬
ные элементы, взятые Спенсером у других философов и классиков.
Так, эмпиризм и агностицизм Д. Юма и Дж. Ст. Милля скраши¬
вают всю теорию познания Спенсера и сказываются па его ме¬
тафизике, в которой имеются некоторые черты натурфилософии
Шеллинга. Признавание им «непознаваемого», хотя бы и на;
почве эмпирического агностицизма, роднит его с Кантом. Крэме
того, сам Спенсер Не отрицал близости своего учения) в неко¬
торых пунктах с позитивизмом О. Конта.
Как и другие позитивисты, Спенсер теоретически устра¬
няет вопрос о соотношении материи и 'духа, однако желая
иметь дело только с фактически данным, подлежащим поло¬
жительному знанию, оп проводит границу между познаваемым
и «непознаваемым», которое является объектом религии. «Непо¬
знаваемое» выступает у Спенсера, как некая всемогущая сила,
лежащая в основе всего мира явлений в качестве его причины.
Основным в философии Спенсера является идея развития, и сам
он может быть назван теоретиком эволюционизма. Эволюция,
для него есть переход от однородности к разнородности; с
другой стороны, развитие характеризуется сосредоточением ма¬
терии и рассеянием движения. Концентрация, дифференциация
и возрастание определенности выступают, как три фазы раз¬
— 682 —
вития. Признавая принцип сохранения силы, Спенсер говорит,
кроме эволюции, еще о диссолюции. Развитием и разложением
исчерпываются в конечном счете все процессы вселенной. Необ¬
ходимо сказать, что так понимаемая эволюция отличается от
диалектической концепции развития не только тем, что первая
пе признает перерыва в постепенности развития, «скачков», но
и тем, что оставляет невыясненным вопрос об источнике раз¬
вития. Последний неминуемо должен или отодвигаться в об¬
ласть «непознаваемого», или приписываться нематериальной сущ¬
ности. Между тем единственно научной концепцией развития бу¬
дет такая, которая даст решение проблеме «самодержавия», «само¬
развития» объекта. Диалектика с ее принципом раздвоения еди¬
ного и воссоедннештя .противоположностей, разрешения проти¬
воречивых моментов в новом единстве дает такой ответ.
В последние .годы жизни Спенсер несколько отошел от
своего эволюционизма. Так, в шестидесятых годах оц рассма¬
тривал жизнь (абстрактное ее определение у Спенсера: «жизнь
•есть непрерывное приспособление внутренних отношений к внеш-
ним») как результат известных физико-химических явлений и про¬
цессов; впоследствии же и самое жизнь Спенсер причислял
к «непознаваемому», одновременно сближаясь с виталистами.
В области этики Спенсер, с одной стороны, продолжал
линию Гельвеций — Бентам — Милль, утверждая, что этический
идеал вытекает из самой природы человека и заключается в
счастии, а с другой,—эту этику счастья пытался примирить с
Кантовской моралью долга.
Его социологические взгляды,—представление общества в
виде организма, — подтверждают основную ошибку его мето¬
дологии: абстрактная постановка вопросов, игнорирование тех
связей и явлений, которые реаль'но присущи объекту (в обла¬
сти социальной, например, игнорирование классового момента
и классовой борьбы), и злоупотребление аналогиями.
Главк, сочинения Спенсера. „Social Statics", 1850; Principles of
Psychology*, 1855; „Prognss, its Low and Cause", 1857; „Education: Intellectual,
Meral, Physical", 1861; „First Principles", 1862; .„Principles of Biology", 2 t., 1864—
1867; „Principles of Psychology", 2 t., 1872; „The Principles of Sociologies 3 t.
1876—1885; „Principles of Ethics", 1879—1893; „Factors of Organic Evolution", 1886;
Jnadequancy of Natural Selection", 1893; „Authobiogra^hy", 1904.
На русском языке имеются все основные работы Спенсера.
Литература о С.: Bowne, „The Philosophy of H. Spencer"; E. de Ro¬
be r t y, „Comte ot Spencer"; Michelet, „Н. Spencers System der Philosophie und
seine Verh&ltniss zur deutschen Philosophie", 1882; Ground, „An Examination of
.structurale principles of m-r Spencers Philosophy", 1884; Gaquoin, „Die Grundlage
— 683 —
<!rr Spencerschen Philosophic"; D. Duncan, „The Life and Letters of IL Spencer*,
1908: M. Gutrie, „M-г Spencer Unification of Knowledge", 1882.
О. Гаупп, „Г. Спенсер", СПБ, 1898; Г. Коллипс, „Философия Спенсера
о сокращенном изложении", 1897; см. также статьи П. К. Михайловского: „Что
такое прогресс", „Что такое счастье?", „Записки профана"; Л. И. Аксельрод,
„Критика основ буржуазного обществоведения и материалистическое понимание
истории", Иван.-Вознес., 1921, гл. 4—5. С. Соколова, Критика этики Спенсера,
СШЗ. 1905.
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ГЕРЦЕН О-
(1812 *—1870).
1. Собрания сочинений А. Герцена.
Первое собрание сочинений вышло в 11 томах в Женеве,
1875—1879 г.г. В 1905 г. были изданы в 7 томах «Сочинения
А. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной,». Наконец, в
1919—1925 г.г. вышло «Полное собрание сочинений и писем»
под редакцией М. К. Лемке; г. I — XXII, Ленгр. 1919 — 1925 г.
II. Литература о Герцене.
А. Отдельные издания. В. Д. Смирнов (Е. Соловьев), „Жизнь и деятельность
А. И. Герцена", СПБ, 1897; В. Д. Смирнов (Е. Соловьев), „А. И. Герцен, его жизнь и
деятельность", СПБ, 1898; В. П. Батуринский, „А. И. Герцен, его друзья и зна¬
комые", т. 1, СПБ, 1904; П. Белозерский, „Герцен, славянофилы и западники", СПБ,
1905; А. Диесперов, „Герцен", М., 1906; М. Г е р ш е и з о и, „Социально-политические
взгляды Герцена", М., 1906; Ганжулевич, „Достоевский и Герцен в истории русского
самосознания", СПБ, 1907; Д. II. Овсянико-Куликовский, „Герцен", СПБ,
1908; Чешихин-Ветрипский, „Герцен", СПБ, 1908; А. Веселовский,
„Герцен-писатель", М., 1909; „Отрывки из воспоминаний М. К. Р е й х о л ь и письма
к ней А. II. Герцена", М., 1909; В. Богучарский, „А. И. Герцен", СПБ, 1912;
Л. С. Козловский, „Герцен-публицист", СПБ, 1914; Ю. К а м е и о в, „О А. II. Герцене
и II. Г. Чернышевском", Птг., 1916; К. Лови н, „А. II. Герцен", М., 1918: „А. И. Герцен.
1870—21 января—1920", Птг., 1920 (сборник, хронологические даты и ряд статей);
Водовозов, „А. И. Герцен", Птб., 1920; Иванов-Разумник „А. И. Герцен",
Птг., 1920; Ю. Стеклов, „А. И. Герцен (Искандер)", М., 1920; В. М. Фриче,
_,А. И. Герцен", М., 1920; Г. Шпет, „Философское мировоззрение Герцена", Птг., 1921.
Б. Статьи в журналах, сборниках, главы в книгах и т. д.: Д. Н. С в о р б е е в,
„Воспоминания о А. И. Герцене", „Русский Архив", 1870,3; Т. II. 11 а с с е к, „Из даль¬
них лет", „Вест. Евр.“, 1880, 1—5; В. К у рута, „А. И. Герцен", „Русская Мысль",
!) Ввиду того, что за весьма малыми исключениями все работы о русских
Авторах (А. Герцен, М. Бакунин, И. Лавров и Н. Чернышевский) написаны на русском
языке и, следовательно, вполне доступны русскому читателю, мы считаем в данном
случае лишним и нецелесообразным давать по необходимости краткие примечания.
Вместо этого мы даем более подробные библиографические указания. Конечно, они не
претендуют на исчерпывающую полноту, а носят по преимуществу ориентировочный
характер.

— G84 —
1889,5; К. И. А р а б а ж и щ „А. И. Герцен", „Русская Старина", 1896, 2; Н. Тучкова-
Огарева, „Воспоминания о А. И. Герцене", „Сев. В.", 1896,2—4; И. II. М и л ю к о в,
„Из истории русской интеллигенции", СИБ, 1912; М. Гершензон, „История одной
дружбы, Грановский, Герцен, Огаров", „Научи. Сл.", 1903, 8—9; М. Лемке, „Очерки,
жизни и деятельности Герцена, Огарева и их друзей", „М. Бож.", 1906, кн. 1—2, 4, 7,
„Совр. Мир", 1906,1; Г. И. Г е о р г и е в с к и й, „А. И. Герцен в его письмах к И. II. Ога¬
реву", „В. Евр.", 1908, 1; Н. Русанов, „Западный социализм и русский социализм
Герцена", „Русск. Богат.", 1909, 7—8; М. Гершензон, „Герцен и Запад" в „Образ.
Прошлого", М., 1912; Г. И л е х а н о в, , Герцен-эмигрант" в „Истории русской литературы
XIX в.“, т. Ill; „Герцен и крепостное право", „Совр. М.", 1911, 11 и 12; „Философ¬
ские взгляды Герцена", „Совр. МЛ, 1912, 3 и 4; В. Ленин, „Памяти Герцена", соч.
т. XII, ч. I; В. Грибов с кий, „Герцен как основа .ель народничества", „Слово" № 38.
МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ БАКУНИН.
(1814—1876).
I. Собрания сочинений. М. Bakounine, «Oeuvres», Paris,
t. 'I — VI (несколько изданий); Избранные сочинения: т. I —
«Государственность и анархия», 2 изд., 1922 г1.; т. II — «Кнуто-
германская империя и социальная революция», 2 изд., 1922 г.;
т. III — «Федерализм, социализм, и антитеологизм», 1920 г.;
т. IV—«Политика интернационала», 1920 г.; т. V—«Альяне и
интернационал», 1921 г. Кроме того, по-русски: М. А. Бакунин
«Речи и воззвания со статьей Герцена и биографическим очер¬
ком М. Драгоманова», 1906 г.; «Письма М. А. Бакунина к Гер¬
цену и Огареву», СП*Б, 1906 г. В 1906 году были изданы два
тома сочинений Бакунина, но были конфискованы; «Бог и го¬
сударство», М. 1919 г.; «Исповедь» со вступительной статьей
В. Полонского, М. 1921 г.
II. Л и т е р а т у р а о Бакунине.
А. Отдельные издания. Л. Кульчицкий, „М. А. Бакунин, ого идеи и деятель¬
ность", СПБ; В. М. А н д е р с о п, „М. А. Бакунин", СПБ, 1906; М. И. Драгоманов,
„М. ik. Бакунин", Критико-библиографический очерк, Каз., 1Й06; А. К о р н и л о в, „Моло¬
дые годы М. Бакунина", М., 1915; Л. Корнилов, „Годы странствий М. Бакунина",
Лигр., 1925; А. Карелин, „Жизнь и деятельность М.Бакунина",М., 1919;В. Полон¬
ский, ^M. А. Бакунин", М., 1920, изд. 2,1924; Ю. Стеклов, „Биография Бакулина"
т. 1, 1920; В. Полонский, „Бакунин", т. I, „Бакунин-романтик", М., 1922 и 1925;
В. Полонский, „Материалы для биографии Бакунина", М., 1923; Б. Куб а л о вг
„Страницы из жизни Бакунина и его семьи в Сибири", Иркутск, 1923; Б. Гореву
„М. А. Бакунин", М., 1924.

— 685 —
ПЕТР ЛАВРОВИЧ ЛАВРОВ.
(1823—1900).
I. Собрание сочинений под редакцией Витязева и
А. Гизетти было рассчитано ла 3 серий (50 выпусков). Вышли
следующие:
I серия, статьи по философии, вып. 2 и 6.
III серия, статьи научного характера, вып. 1, 2, 5 и 8.
IV серия, статьи историко-философские, вып. 1, 7 и 9.
V серия, статьи по истории религии, вып. 1.
VII серия, статьи социалыю-цсторические, вып. 7.
Наиболее существенные произведения, не вошедшие в издан¬
ные выпуски: «Исторические письма», 1 изд. 1870 г. (П. Миртов);
«Важнейшие моменты в истории мысли», 1 изд. 1903 г. (А. До-
ленга); «Три беседы о современном значении философии», Каз.,
1904' г.; «бадачи позитивизма |и их решение», СПБ, 1906 г.
(впервые «Совр. Обозр.» 1886 г., 2); «Задачи понимания исто¬
рии», 1 изд. 1898 г.; «Социальная (революция и задачи нрав¬
ственности» (впервые «Вести.Нар.Воли», 1884—1885 г., № Зи4);
«Из истории социальных учений» (ПТГ, 1919 г.); «Очерки по
истории Интернационала» (ПТГ, 1919 г.); из «Летописи рабо¬
чего движения» в журнале «Вперед»; т. I — III, 1873—74 г.;
«Парижская коммуна», 1 изд. 1879 г.
II. Л и т е р а т у р а о If. Лаврове.
А. Отдельные издания. „Семидесятилетие П. Л. Лаврова", сборн., Женева, 1893;
„Памяти II. Л. Лаврова", сборн., Женева, 1900; В. Вартарьянц, „Антрополо¬
гическая философия, И. Миртов и субъективный метод в социологии", Тифлис, 1901;
X. Раппопорт, „Социальная философия II. Лаврова", СПБ, 1906; Материалы для
биографии 4L Л. Лаврова под редакцией И. Витязева, вып. I, Нтг., 1921; „Вперед",
сборник статей, посвященных памяти И. Л. Лаврова, Птг., 1920; „П. Лавров, статьи,
воспоминания, материалы", Птг., 1922 (есть оттиски отдельных статей).
Б. Статьи в журналах, сборниках и т. п. Н. Кареев, „Теория личности
И. Лаврова", „Ист. Обозр.", 1901; Русанов, „II. Л. Лавров", „Былое", 1907; Ру-
сапов, „Лавров человек и мыслитель", „Русск. Богат.", 1910, 2; И. Витя зев,
„Ссылка Лаврова в Вологод. .г. и его занятия антропологией", Вологда, 1915;
II. Витя зев, „Чем обязана русская общественность II. Л. Лаврову", „Ежемес.
ЖурнЛ, 1915, 2—3; Ф. Энгельс, „О И.Лаврове и И.Ткачеве", „Под знам. марке.",
1923, № 6—7; Б. Горев, „Лавров и утопический социализм", „Под знам. марке.",
1923, № 6—7; В. Фриче, „Лавров и чистое искусство", „Под знаменем марксизма*^
1923, № 6—7: Б. Крзьмин, „Ткачев и Лавров", „Воинств, материалист", кн. I.

- 686 -
НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
(1828—1889).
I. Собрания сочинений.
Первое издание сочинений, т.т. I—V, Женева, 1868—1870 г.;
«Полное собрание сочинений» в 10 томах (И частей), изд. М. Н.
Чернышевского, СПБ, 1906 г.; в 1918 г. ойо было переиздано .со-
стереотипа; «Чернышевский в Сибири», переписка с родными,
вып. I—III, СПБ, 1912—1913 г.
И. Литература- о Чернышевском.
А. Отдельные издания. К. М. Федоров, „Жизнь великих людей. И. Г. Ч."
Асхаб., 1904, СПБ, 1905; В. Н. Ша г ан о в, „И. Г. Ч. на каторге и в ссылке", 1907:
II. Денисюк, „И. Г. Ч., его время, жизнь и сочинения", 1908; Ю. М. Стеклов,
„И. Г. Чернышевский, его жизнь и деятельность", СПБ, 1909; Г. В. Плеханов;
„II. Г. Ч.“, СПБ, 1910; Ю. Камене в, „Об А. И. Герцене и Чернышевском", Итг., 1916а
К. Пажитнов, „Н. Г. Ч. как первый теоретик кооперации в России", М., 19177
А. А. Николаев, „II. Т. Ч., его жизнь и труды", ч. I, Ярославль, 1919;
В. А. П ы п и я а, „Любовь в жизни Н. Г. Ч.", Итг., 1923; В. Е. Ч е ш и х ин-
В е т р и п с к и й, „П. Г. Ч.", Птг„ 1923.
Б. Статьи в журналах, сборниках и проч. Ф. Д у х о в и ц о в, „II. Г. Ч., его
жизнь в Саратове", „Р. Стар.", 1890, 9; А. В. Смирнов, „II. Г. Ч.“, ^Р. Стар/,
1890, 5; Г. В. Плеханов, 4 статьи в „Соц.-Дем.", 1890—1892; В. А. Панаев.
„Воспоминания", „Р. Стар.", 1893, 8—11 и 1901, 9; Евг. Соловьев, „Беллетристика
Н. Г. Ч.", „Научи. Обозр.", 1899,4; Э. К. Пекарский, „Беллетристика Чернышев¬
ского", „Р. Богат.", 1900; 10; Гольцов, „Воспоминания и переписка Н. Г. ЧЛ
„Р. М.", 1903, 1; И. А. Огарева-Тучкова, „Воспоминания", 1903; А. И. Б а т у-
р и и с к и й, „А. И. Герцен, его друзья Л знакомые", „Герцен и Ч.", „Ист. В.
1904, 12; Б. А., „Критические заметки", „М. Ббж.", 1904—12; А. К. Борозд ин,-
„Литературн. характеристики", XIX век, т. II, в. I, СПБ, 1905; 11. Е. Кудри н.г
„Н. Г. Ч. и Россия 60 годов", .Р. Бог.", 1905, 3; А. Потресов, „Этюды о рус¬
ской интеллигенции", СПБ, 1906; Иванов-Раз умни к, „История русской обще-
твенной мысли", т. IV, СПБ, 1918; Е, Ляцкий, „Статьи о Ч.", „Совр. М.", 1908,
5—6 и 1909, 11; Г. В. Плеханов, „Н. Г. Ч.", „Совр. М.", 1909, 11 (все работы
Г. Плеханова о Ч. собраны в т.т. V и VI „Собрания сочинений", изд. Института
К. .Маркса и Ф. Энгельса); Г. В. Плеханов, „Н. Г. Ч. в Сибири", „Совр. М."'
1913, 3; II. К о т л я ров с к и й, „Канун освобождения"; К. Каутский, „Чер¬
нышевский и Мальтус", собр соч., т. XII.

СОДЕРЖАНИЕ.
Материалы, отмеченные звездочкой, переведены специально для настоящего
издания.
Стр.
Предисловие 	 3
СЕНСУАЛИЗМ И МАТЕРИАЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ ХУШ ВЕКА . .	5—152
1. Ф. А. Вольтер.
*0 Локке	   7
*0 Декарте и Ныотопе	  .	12
2. Ж. Мелье.
*Бытие не могло быть сотворено	 17
•Движение присуще материи	 19
*0 частной и общей собственности	'	21
3. Э. Б. Кондильяк.
*06 ощущениях	 2D
4. Ж. Даламбер.
•Общий метод, которому надо следовать в элементах философии .	43
5. Ж. О. Ламеттри.
О материи и ее свойствах	 50
О непрерывной связи в природе	 60
6. К. А. Гельвеций.
Об уме	 64
Об основах этики	 69
•Общительность	  74
7. Ж. Б. Р о б и п э.
•Законы связи духа и	тела	  77
•Существует ли неорганическая материя? Может ли она быть
в организме вселенной	   79
8. Д. Д и д р о.
Разговор Даламбера с Дидро		 86
•Элементы физиологии	 98
9. П. Гольбах.
О природе	 114
О душе и системе спиритуализма	 122
•Естественные принципы морали	• . *	 131
10. II. Ж. Кабанис.
Отношения между физическою и нравственною природою
человека	 140
11. И. Кант.
•О понятии отрицательных величии	 155
Идея всеобщей истории	  .	. . .	171
Введение в критику чистого разума	 180
О трансцендентальной иллюзии	 203
12. II. Г. Фихте.
Догматизм и идеализм 	 207
О понятии наукоучения вообще	i	 217
Основы философии истории	 231
13. Ф. В. Шеллинг.
•Отношение реализма и идеализма к абсолютной философии
(к философии тождества)	  242
•Принципы философии природы	 249
•Свобода и необходимость	^	. . .	257

14. Г. Ф Гегель.
•Введение в историю философии	 264
Введение в феноменологию духа	 288
Самостоятельность самосознания и его несамостоятельность;
господство и рабство	 299
Формальный и диалектический моменты знания	 307
Мера	 318
Взаимодействие . 		  323
Абсолютная идея . . . . • 		 329
Основы философии истории	 334
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА	 345-403
15. А. Сен-Симон.
•Новое христианство	  347
Антагонизм и всемирная ассоциация	 356
16. Ш. Фурье.
Социальная эволюция	 368
О роли страстей	 372
17. Р. Оуэн.
•Катехизис нового нравственного	мира	 382
18. Прудон.
•Народная философия	 394
•Об антиномиях	<	. .	402
ЛЕВЫЕ ГЕГЕЛЬЯНЦЫ II ФЕЙЕРБАХ	 405-472
19. Б. Бауэр.
•Род и масса	 407
20. М. Штирпер.
Гуманный либерализм	 416
21. Ф. Лассаль.
•Философско-историческое обоснование коммунизма .....	431
22. Л. Фей ер б ах.
Предварительные тезисы к реформе философии	 454
ПОЗИТИВИЗМ	  473-503
23. О. Кон т.
Общие соображения о природе и значении положительной
философии	•	  475
ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ	 505-52
24. Л. Бюхнер.
Сущность и значение материи	 607
Мысль	*	 520
УТИЛИТАРИЗМ	 527-549
25. И. Бентам.
О принципе пользы	 529
26. Дж. Ст. Милль.
Утилитарианизм	 536
ДАРВИНИЗМ И ЭВОЛЮЦИОНИЗМ	 551-568
27. Ч. Д а р в и н.
Принципы естественного отбора	 553
28. Г. С п с н с е р.
Эволюция и распадение	 561
РУССКАЯ РАДИКАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ XIX ВЕКА .... 569-622
29. А. Герцен.
Наука и природа,—феноменология мышления . 		 571
30. М. Б а к у п и п.
•Система мира	•	 585
Против ученой аристократии	 596
31. II. Лавров.
Действие личносте й	  602
32. II. Чернышевский.
Значение триады	 611
О диалектическом методе	 617
ПРИМЕЧАНИЯ 		 623