АКАДЕМИЯ НАУК СССР
«Литературные памятники

Guillaume
APOLLINAIRE
poèmes
Traduction de
M. KOUDINOV
Notice et noies par
N. BALACHOV
1967
EDITIONS «NAUKA»
Moscou

Гийом
АПОЛЛИНЕР
стихи
Перевод
М. П. КУДИНОВА
Статья и примечания
Н. И. БАЛАШОВА
1967
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
Академики:
Н. И. Конрад (председатель),
М. П. Алексеев, В. В. Виноградову
В. М. Жирмунский, Ç. Д. Сказкин;
члены-корреспонденты АН СССР:
Д. Д. Благой, Д. С. Лихачев, А. М. Самсонов;
член-корресиондент АН Таджикской ССР
И. С. Брагинский;
доктора филологических наук:
А. А. Елистратова, Ю. Г. Оксман;
доктор исторических наук С. Л. Утченко;
кандидат филологических наук Н. И. Балашов;
кандидат исторических наук Д. В. Ознобишин
(ученый секретарь)
7-4-4
916-65

АПОЛЛИНЕР
Фотография

Элемиру Буржу
БЕСТИАРИЙ,
ИЛИ КОРТЕЖ ОРФЕЯ

Вестиарий
7
ТИБЕТСКАЯ КОЗА
Шерсть этой козы и руно золотое,
Руно, что Язона лишило покоя,
Не могут сравниться с тем шелком волос,
Который тоже покой мой унес.

8
Бестиарий
КОШКА
Хотел бы иметь я в доме моем
Жену, наделенную трезвым умом,
Кошку, что жмется к стене осторожно,
И чтобы друзьями был полон мой дом,
Потому что жить без друзей невозможно.

Бестиарий
ЛЕВ
О лев! С королями ты схож:
Так же низко ты пал, как они.
И теперь в зоопарке живешь,
Коротая в Гамбурге дни.

10
Бестиарий
ЗАЯЦ
Не будь как заяц похотлив
И как влюбленный боязлив.
Твори! И, не боясь обид,
Будь как зайчиха плодовит.

Бестиарий
\\
КРОЛИК
Вот кролик. Да совсем не тот:
Никак мне в руки не дается.
Страна, в которой он живет,
Страною нежных чувств зовется.

12
Бестиарий
ВЕРБЛЮД
Было когда-то четыре верблюда
У дона Педро, и он с успехом
На них весь мир не спеша объехал.
И я сотворил бы такое же чудо,
Будь у меня четыре верблюда.

Бестиарий
13
МЫШЬ
Дни — мыши времени. И гложут
Они нам жизнь. На свете прожил
Я двадцать восемь лет. О боже,
Я, кажется, их плохо прожил.

14
Бвстиарий
СЛОН
Слова мои — то же, что бивни слона,
Подарок заморских послов.
За пурпур славы плачу сполна
Ценою поющих слов.

Бестиарий
15
ГУСЕНИЦА
Работайте, о бедные поэты!
Богатство достигается трудом.
Хоть гусеница портит лист, но к лету
Становится нарядным мотыльком.

16
Бестиарий
БЛОХА
Блохи, друзья и любовницы даже
С нами жестоки — они нас любят,
А если вас любят, будьте на страже:
Любимых кусают, любимых губят.

Бестиарий
17
ДЕЛЬФИН
Дельфин резвится. Но всегда
Там в море горькая вода.
Могу ли я быть счастлив снова?
Нет! Жизнь по-прежнему сурова.

18
Бестиарий
РАК
О неуверенность! Во мраке
Меня ведешь ты наугад,
И вот мы пятимся как раки ■
Всегда назад, всегда назад.

Вестиарий
isr
ГОЛУБЬ
О дух святой, голубок пригожий!
Христос от тебя был зачат... Ну что же,
И я влюблен, и в Марию тоже,
Пусть бог мне жениться на ней поможет.

20
Бестиарий
ПАВЛИН
Когда свой хвост распускает павлин,
Не оторвать от красавца взгляд.
Ах, если бы скрыть недостаток один,
Скрыть только пустяк — обнаженный зад!

АЛКОГОЛИ

Алкоголи
23
ЗОНА
Ты от старого мира устал, наконец.
Пастушка, о башня Эффеля! Мосты в это утро
блеют, как стадо овец.
Тебе надоела античность, ты жил среди римлян
и греков.
Автомобили -здесь кажутся чем-то отставшим
от века,
И только религия новою выглядит: вера в Христа,
Подобно ангарам аэропорта, проста.
В Европе одно христианство не покрывается пылью.
Из всех европейцев, вы, Пий X, ближе других
к современному стилю.
А ты, на. кого в это утро окна глядят и город
глядит,
Ты церковь обходишь — войти помешал тебе стыд.
Ты читаешь проспекты, читаешь афиши,
что громко поют:
Вот поэзия этого утра, а прозу в газетах прочтут.
25 сантимов за выпуск, где столько различных
событий,
Похождения сыщиков, снимки людей знаменитых
и описанья открытий.

24
Алкоголи
Этим утром я улицу видел, названья которой
запомнить не смог.
Трубило солнце в нее, как в сверкающий рог.
Машинистки, рабочие и управляющие с
,понедельника и до субботы
Там четыре раза на дню на работу идут
и с работы.
Троекратно сирена нам стон издает по утрам.
В полдень лает взбесившийся колокол там.
И афиши, вывески, стены, рекламы,
Как попугаи, кричат упрямо.
Я люблю красоту промышленной улицы этой,
Что в Париже, между Омон-Тьевиль и авеню
де Терн находится где-то.
Вот знакомая улица, снова она молодая, а ты еще
только дитя.
В голубое и белое мать одевает тебя.
Очень набожен ты и в восторге от пышности
богослуженья.
Твой товарищ Дализ разделяет твое восхищенье.
Время девять часов. Пламя газа чуть светится;
из дортуара уйдя незаметно,
Вы крадетесь в часовню коллежа и молитесь там
до рассвета,
Между тем как прекрасных и вечных глубин
чистота
Озаряется ярко пылающей славой Христа.
Это лилия нежная, мы ей опорою служим,
Это факел негаснущий, факел, чьи волосы рыжи,
Это бледный и розовый сын опечаленной матери-
девы, ,
Это всех песнопений молитвенных пышное древо,,
Это чести и вечности мера,
Шестиконечной звезды отраженье,,

Ллкоголи
25
Это бог, умирающий в пятницу и обретающий
жизнь в воскресенье,
Это тот, кто Христом называется и, не боясь
пустоты,
Выше летчиков в небо летит, побивая всемирный
рекорд высоты.
Глаз, хрусталик, Христос...
О, двадцатый хрусталик веков!
Птицей став, этот век, как Христос, ввысь
взлетает, не зная оков.
Бесы, видя из бездны его, говорят, холодея:
«Подражает он Сймоиу-магу, что жил в Иудее».
Бесы громко кричат: «Если может летать он,
как ворон, так пусть называется вором»...
Стая ангелов ввысь за красивым летит
вольтижером.
Аполлоний Тианский, Икар, и Енох, и Илья
Возле первого аэроплана в эфире парят.
Иногда они прочь отлетают, давая дорогу
Нагруженным святыми дарами служителям бога.
Наконец, самолет приземляется, не опуская
простертые крылья,
И тогда сотни ласточек в воздух взлетают,
и взмыли
В небо соколы, совы и вороны, что предрекают
судьбу,
Прилетели из Африки ибисы и марабу.
Птица Рох, что воспета поэтами, кружит упрямо
И сжимает в когтях своих голову первую — череп
Адама.
Слышен клекот глухой — то орел свою тень
распростер,
Из Америки рвутся колибри в небесный простор;
Прилетели пи-и, эти длинные гибкие птицы Китая,

26
Алкоголи
Однокрылы они и поэтому парами только летают;
Голубь, дух непорочный, явился; но он не один:
Птица-лира его охраняет и пестрый павлин.
Феникс, вечный костер, что таит в себе смерть
и рожденье.
Пеплом жарким все небо покрыл на мгновенье.
Три сирены, оставив опасный пролив,
Появляются тоже, и льется чудесный мотив.
Вечный Феникс, орел и китайские птицы —
Все с крылатой машиной хотят породниться.
Ты в Париже. Совсем одинок ты в толпе, и
бредешь, сам не зная куда.
Тут же, рядом с тобою, мычащих автобусов мчатся
стада.
Горло сжала тоска тебе обручем острым своим,
Славно ты никогда уже больше не будешь любим.
Если б жил ты в другую эпоху, постригся б
в монахи наверно,
А теперь вы стыдитесь молиться, когда на душе
у вас скверно.
Над собой ты смеешься и в смехе твоем — искры
адских огней.
Позолотой они покрывают холст жизни твоей.
Этот холст был повешен в музее печальном. Туда
На него ты приходишь взглянуть иногда.
Ты в Париже. Здесь женщины кровью забрызганы
алой.
Это было (о, я не хочу вспоминать!) это было в то
время, когда красота умирала.
Нотр-Дам в окруженье огней лихорадочных видел
я в Шартре;

Алкоголи
27
Заливал своей кровью меня Сакре-Кёр на
Монмартре.
Болен я, когда призраки счастья скользят предо
мной,
Заражен я любовью, что схожа с болезнью дурной.
Образ, ставший твоим наважденьем, тебя отравил
и замучил.
Этот образ, куда бы ни шел ты, с тобой неразлучен.,
Ты в краю, где лимонные рощи в цвету круглый год,
И тебя к Средиземному морю дорога ведет.
Ты катаешься в лодке с друзьями вечерней порою,
Житель Ниццы один из них, житель Ментоны
другой и из Турбин двое.
Мы со страхом глядим, как скользит в глубине
осьминог.
Рыба, образ Спасителя, пересекает подводный
чертог.
На дворе постоялом живешь ты близ Праги.
На столе твоем — розы, в душе твоей — праздник.
Ты сидишь за столом, сочиняя какую-то прозу,
А потом забываешь о ней, заглядевшись на розу.
Ты в соборе святого Вита со страхом глядишь, как
на камне дрожит твоя тень.
Грусть казалась тебе безысходной в тот день.
Ты, как Лазарь безумный. В обратную сторону
двигаться стали
Часовые стрелки на башне в еврейском квартале,
И в обратную сторону жизнь твоя движется тоже;
Вечерами, в Градчанах, услышать ты можешь,
Как в харчевнях прокуренных чешские песни поют.
Вот Марсель. Изобилье арбузов увидел ты тут.

28
Алкоголи
Вот ты в Кобленце, в старом отеле живешь.
Вот ты в Риме под деревом пышным сидишь.
Вот живешь в Амстердаме с девицей, которую ты
называешь красивой, хотя безобразна она
И к тому ж за студента из Лейдена замуж выйти
должна.
Помню я, как сдавали нам комнату добрые люди.
В Амстердаме провел я три дня и три дня еще
в Гуде.
Ты в Париже, под следствием. Тяжек твой крест,
Как преступника, взяли тебя под арест.
Был ты в странствиях радостных, грустных
и грозных
До того, как узнал, что такое неправда и возраст*
В двадцать лет ты страдал от любви, в тридцать
тоже страдал.
Как безумец я жил и напрасно время терял.
Ты не смеешь на руки свои посмотреть, и готов
зарыдать я, скорбя
О тебе, и о той, что люблю, и о том, что пугало
тебя.
На толпу эмигрантов глядишь ты с тоской. Эти
бедные люди
Верят в бога, читают молитвы, а женщины кормят
детей своих грудью.
Запах тел наполняет вокзал Сен-Лазар,
Эмигранты в звезду свою верят, подобно
библейским волхвам.
Они верят, что можно богатство найти в Аргентине
И вернуться в страну, где их ждут дорогие им
тени.

АПОЛЛИНЕР
Фотография

30
Алкоголи
Вот семья, неразлучная с красной периной;
ее, словно душу свою, они чтят.
Она призрачна, эта перина, как наши мечты.
Видно, часть эмигрантов останется здесь
и во мраке лачуг
На окраине города жизнь свою будет влачить.
Я их часто встречал: вечерами выходят они
Подышать свежим воздухом, им не в привычку
гулять, их движенья неловки.
Тут немало евреев. Их жены и вечером в лавке
Остаются сидеть. Они носят парик, и бледны их
улыбки.
Перед стойкою скверного бара, скрывая невольную
дрожь,
Ты среди обездоленных жижу кофейную пьешь.
В ресторане большом ты встречаешь ночи приход.
Эти женщины, право, не злы, но у них есть
немало забот.
Даже та, что совсем некрасива, любовнику горе
несет.
Она дочь полисмена, на острове Джерси он служит.
Ее руки — я их никогда не видал,— огрубели,
потрескалась кожа от стужи.
Шрам на теле ее вызывает великую жалость во мне.
Я теперь оскверняю губы мои ради девушки
бедной со смехом ужасным.
Ты один. Приближается утро.
На улицах сонных бидоны молочниц звенят.

Алкоголи
31
Ночь уходит подобно метиске красивой,
Это Леа покорная или Фердина с улыбкою лживой.
И ты пьешь, и тебя алкоголь опьяняет, что схож
С твоей жизнью: ее ты, как спирт обжигающий,
пьешь.
И пешком ты уходишь домой, чтоб среди своих
идолов спать.
Из Гвинеи они, с островов Океании. Ты их увидишь
опять.
Каждый идол — Христос, трлько веры другой
и другого обличья;
Боги смутной надежды, они не достигли величья.
Прощай же! Прощай!
Солнце с перерезанным горлом.

32
Алкоголи
МОСТ МИРАБО
Под мостом Мирабо тихо Сена течет
И уносит нашу любовь...
Я должен помнить: печаль пройдет
И снова радость придет.
Ночь приближается, пробил час,
Я остался, а день угас.
Будем стоять здесь рука в руке,
И под мостом наших рук
Утомленной от вечных взглядов реке
Плыть и мерцать вдалеке.
Ночь приближается, пробил час.
Я остался, а день угас.
Любовь, как река, плывет и плывет
Уходит от нас любовь.
О как медлительно жизнь идет,
Неистов Надежды взлет!
Ночь приближается, пробил час,
Я остался, а день угас.
Проходят сутки, недели, года...
Они не вернутся назад.
И любовь не вернется... Течет вода
Под мостом Мирабо всегда.
Ночь приближается, пробил час,
Я остался, а день угас.

Песнь несчастного в любви 33
ПЕСНЬ НЕСЧАСТНОГО В ЛЮВВИ
Полю Леото
И мною романс этот сложен
Был в третьем году, но не знал
Я тогда, что любовь моя схожа
С вечным Фениксом: вечер настал —
Умер Феникс... а утром ожил.
В хмуром Лондоне ночью туманной
Проходимца я встретил. Похож
На любовь мою был он и странный
Взгляд мне бросил, поверг меня в дрожь:
От стыда я страдал, как от раны.
Этот малый... насвистывал он,
Зябко руки засунув в карманы.
И пошел я за ним. С двух сторон
Стены зданий. Красное море.
Он — Израиль. Я — фараон.
Пусть сомкнутся кирпичные волны,
Пусть обрушится серая мгла:
Я властитель Египта верховный,
Если ты не любовь, что была
До конца безраздельной и полной.
На углу, где толпились дома,
Где пылали во мраке фасады,
Был в кровавых ранах туман,
2 Аполлинер

34
Алкоголи
И -огни там кричали надсадно,
И какая-то женщина там
(Сходство странное: тот же неверный
Блеск в глазах и на горле шрам)
Шла шатаясь из темной таверны
В час, когда убедился я сам,
Что любовь — лишь обман лицемерный.
Одиссей хитроумный в свой дом
Возвращался, забыв про усталость.
Был он узнан дряхлеющим псом,
И печально его дожидалась
Пенелопа в доме родном.
Хоть Сакунтала стала бледнее,
Но ее венценосный супруг
Рад был этому, встретившись с нею.
Их любовь не боялась разлук,
В ожиданье пылая сильнее.
Вспомнил я двух счастливых царей
Когда та, что люблю и поныне,
Лже-любовь повстречав у дверей,
Жизнь мою превратила в пустыню,
Населенную сонмом теней.
Сожаленье — дно темного ада.
Небо, ты мне забвенье даруй!
Все земные цари были б рады
Жизнь отдать за ее поцелуй,
Тень продать за приветливость взгляда.
Зимовал я в прошлом своем.
Солнце Пасхи, о дай мне согреться*

Песнь несчастного в любви 35
Напои благотворным теплом
Это в лед превращенное сердце
И полет с перебитым крылом.
Мой чудесный корабль, о память,
По отравленным, горьким волнам
Не довольно ль с тобою нам плавать,
Не довольно ли в сумраке нам
Бред бессвязный и боль свою славить?
Так прощай, лже-любовь! И с тобой
Уходящая в ночь из таверны,
Я прощаюсь. Прощаюсь и с той,
Что в Германии, в год этот скверный
Навсегда потеряна мной.
Белорунных ручьев Ханаана
Брат сверкающий — Млечный Путь,
За тобой к серебристым туманам
Плыть мы будем. О, дай нам взглянуть,
Мертвым взором на звездные страны!
Но я помню о годе другом,
На заре апрельской то было,
О любви, постучавшейся в дом
Пел мой голос, исполненный силы,
О любви и о счастье моем.
2*

3.6 Алкоголи
УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ,
СПЕТАЯ В ПРОШЛОМ ГОДУ
НА ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
День весенний леса проведал
И нашел, что красивы леса.
Гомон кур на дворе у соседа,
Розовеет заря в небесах,
И любовь торжествует победу.
Возвратились Венера и Марс
И безумные их поцелуи
Прозвучат на полянах не раз,
Там, где голые боги танцуют
Среди роз в упоительный час.
О, приди! Всем цветением властно
Правит нежность моя. Так взгляни,
Как природа по-детски прекрасна.
Хор лягушек не даром звенит,
Пан свирель свою взял не напрасно.

Песнь несчастного в любви 37
* *
Всех богов этих ждал погост,
Ждали слезы ивы плакучей.
Пан великий, Любовь и Христос
Ныне мертвы, и кошки мяучат,
Я в Париж мое горе принес.
Я, в чьей памяти лэ и рондели,
Услаждавшие слух королев,
Песнь сирены про скалы и мели,
Гимн рабов и печальный напев
Тех, кто счастья в любви не имели.
Я дрожу — любовь умерла.
На кумиров прекрасных взоры
Устремляю: в "Них память нашла
Сходство с ней... Как жена Мавзола,
Верен я, и в душе моей мгла.
Верен я, как верна собака
Господину, как морю волна,
Как душа запорожских казаков,
Пьяниц набожных, вере верна
И степям, и разбойным бивакам.
«Всемогущ полумесяца знак.
Покоритесь — он выше всех знаков.
Я великий султан, но не враг
Я моим запорожским казакам,
Их властитель я, щит их и стяг».

38
Ллкоголи
«Мне вы будьте верны и покорны»,—
Так султан запорожцам писал.
Рассмеялись над новостью вздорной
И, покуда огарок мерцал,
Свой ответ настрочили проворно.

Песнь несчастного в любви
39
ОТВЕТ ЗАПОРОЖСКИХ КАЗАКОВ
КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОМУ СУЛТАНУ
Ты преступней Вараввы в сто раз.,
С Вельзевулом живя по соседству,
В самых мерзких грехах ты погряз.
Нечистотами вскормленный с детства,
Знай: свой шабаш ты справишь без нас.
Рак протухший, Салоник отбросы,
Скверный сон, что нельзя рассказать,
Окривевший", гнилой и безносый,
Ты родился, когда твоя мать
Извивалась в корчах поноса.
Злой палач Подолья, взгляни:
Весь ты в ранах, в язвах и струпьях.
Зад кобылы, рыло свиньи.
Пусть тебе все снадобья скупят,
Чтоб лечил ты болячки свои.

40
Алкоголи
* *
*
Белорунных ручьев Ханаана
Брат сверкающий — Млечный путь!
За тобой к серебристым туманам
Плыть мы будем. О, дай нам взглянуть
Мертвым взором на звездные страны
Потаскухи глаза, а сама
Как пантера красива. Тоскуя,
Вспомнил я о сводящих с ума
Флорентийских ее поцелуях,
Горечь их и двух судеб туман.
Звездный шлейф над громадами башен
Оставлял ее взор по ночам,
И для фей наших добрых был страшен
Встречи час, когда вечер венчал
Поцелуи кровавые наши.
Но как прежде я жду и объят
Нетерпеньем, и если бы встретил
На мосту Возвращенных утрат
Ту, что всех мне дороже на свете,
Я сказал бы ей: видишь, я рад.
Через душу мою молчаливо
Изливается неба поток,
Сохнут разума скорбные нивы,
И найти я дороги не смог,
Чтобы стать, как ребенок, счастливым.
Я забыть не хочу тебя, нет!
О мой голубь, о гавань покоя,
Прошлых лет нестираемый след,
Пышность розы, цветенье левкоя,
Остров дальний и синий рассвет!

Песнь несчастного в любви 41
* *
*
Белорунных ручьев Ханаана
Брат сверкающий — Млечный путь!
За тобой к серебристым туманам
Плыть мы будем.* О, дай нам взглянуть
Мертвым взором1 на звездные страны.
Всех нас демоны случая в круг
Затащили и водят по кругу.
Род людской, слыша скрипок их звук,
Пляшет, пляшет, мешая друг другу,
Рядом с бездной, открывшейся вдруг.
Ваши судьбы постичь невозможно,
Короли, что безумья полны,
И мерцали на царственном ложе
Звезды странные — смутные сны
Лживых женщин в пустыне тревожной.
Луитпольд, о принц-регент седой,
Опекун двух монархов безумных,
Разве ты не охвачен тоской,
Вспоминая их ночью безлунной
В час дрожащих огней за рекой?
В тихий вечер, на озере белом.
Возле замка, где не было той,
Что его тишиною владела,
Баркарола неслась над водой,
Лебедь плавал, дул ветер несмело.

42
Алкоголи
И случилось однажды, что там,
В этих водах, король утопился,
И на берег, не ведая сам,
Вышел снова и в сон погрузился,
Мертвый лик обратив к небесам.
О июнь! Раскаленная лира
Пальцы жжет мне лучистой струной,
Бред певучий расправил ветрила,
Мой прекрасный Париж предо мной,
Где теперь умереть я не в силах.
Здесь тягучи воскресные дни,
И шарманок доносятся стоны
Со дворов, где рыдают они,
И цветы, что свисают с балконов,
В чем-то башне пизанскои сродни.
Ночь Парижа, от джина хмельная,
Электрическим светом полна.
Рельсы музыкой стали. Трамваи
Захлестнула безумья волна,
И летят они, мглу разрывая.
А кафе изо всех своих сил
И кричат и любовь прославляют
И в чаду, что повиснув застыл,
Голосами цыганок взывают
К той, кого я так сильно любил;
Я, в чьей памяти лэ и рондели,
Услаждавшие слух королев,
Песнь сирены про скалы и мели,
Гимн рабов и печальный напев
Тех, кто счастья в любви не имели.

Алкоголи
43
БЕЗВРЕМЕННИК
Ядовиты луга в дни осенней прохлады:
Безвременник медленно
Отравляет стадо.
Лепестки у безвременника цвета сирени,
И похожи глаза твои на цветок осенний:
Бледно-синие, словно осень в нашем краю,
Глаза твои медленно жизнь отравляют мою.
Дети шумной ватагой выбегают из школы,
И губной гармоники звук раздается веселый;
Детвора, на луга совершая последний набег,
Рвет безвременник цвета твоих опущенных век,
Что трепещут, словно цветы на ветру сумасшедшем.
Тихо песню пастух напевает о лете ушедшем.
И медленно бредут по дороге стада,
Покидая отравленный луг навсегда.

44
Ллкоголи
АННИ
В Техасе, на побережье.
По дороге на Гальвестон,
Есть огромный сад, утопающий в розах,
И он окружает со всех сторон
Виллу, что схожа с огромною розой.
Когда мне случается мимо идти по дороге,
За оградой я женщину вижу, она
В саду неизменно гуляет одна,
И мы глядим друг на друга.
Она менонитка и носит упрямо
Одежду без пуговиц — таков ритуал.
Две штуки и я с пиджака потерял...
Единоверцы мы с этою дамой!

Алкоголи
45
КЛОТИЛЬДА
Аквилегия и анемона
Расцвели и украсили сад,
Там, где спит печаль утомленно,
А любовь и презренье не спят.
И еще в саду невоспетом
Наши тени... Наступит ночь —
Их угрюмость, рожденная светом,
Вместе с солнцем исчезнет прочь.
Нимфы вод родниковых колени
Преклонили, и косы струят...
Мимо, мимо! В погоне за тенью,
Что прекрасна, как этот сад.

m
Алкоголи
КОРТЕЖ
Леону Бельби
Птица, летящая вспять, о спокойная птица,
Что в воздухе строит
Жилище свое у границы, где наша планета
сверкает;
Закрой свое веко второе: порою земля ослепляет
тебя,
Когда голову ты поднимаешь.
Я тоже здесь рядом, я темен и мрачен —
Туман, что тушил фонари наудачу,
Рука, вдруг возникшая перед глазами,
Стена между льющимся светом и вами,
И я удаляюсь, окруженный тенями
И тысячью глаз дорогих мне светил.
Птица, летящая вспять, о спокойная птица,
Что в воздухе строит
Жилище свое у границы, где память сверкает моя.
Закрой свое веко второе,
Не солнце тебя ослепляет порою
И не земля — разгорается странный огонь,
И однажды игра его света единственной станет
игрою.
Однажды,
Однажды себя самого ожидая,
Сказал я: Гийом, час настал и ты должен прийти,
Чтоб узнал наконец-то себя
Тот, кто знает других.
Я их знаю: пять чувств или больше мне о них
рассказали,
Мне стоит увидеть их ноги — и я дорисую людей
этих толпы,

Алкоголи
47
Увидеть шаги их панических ног, лишь один
волосок с головы,
Их язык, если вздумалось мне притвориться
врачом,
Их детей, если вздумалось мне притвориться
пророком,
И мачты судов их, и перья собратьев моих,
И монеты слепых и ладони немых,
Или лучше еще, в силу выбора слов,
а не их написанья
Письмо, что отправлено теми, которым за
двадцать;
Достаточно мне только запах церквей их вдохнуть,
Или запахи рек в городах,
Ароматы цветов, что в общественных парках
цветут;
О Корнелий Агриппа, достаточно мне собачонку
увидеть на улице Кёльна,
Чтобы с точностью мог я сограждан твоих описать,
Или царственных магов, или толпу урсулинок,
По которым судил ты о женщинах и ошибался
нередко;
Достаточно мне листья лавра потрогать рукой,
Чтобы я полюбил и.ли стал насмехаться,
Мне стоит слегка прикоснуться к одежде,
Чтоо ясно представить себе
Хороши или плохо ее обладатель мороз переносит.
О люди, которых я знаю!
Достаточно мне шум шагов их услышать,
Чтобы мог показать я, в каком направлении путь
они держат,
И стоит увидеть одних, чтоб считать себя в праве
Других воскрешать.
Однажды себя самого ожидая,
Сказал я: Гийом, час настал и ты должен прийти;
И лирической поступью шли

48 Алкоголи
Те, кого я люблю,
Но себя среди них я не видел.
Гиганты, покрытые водорослями, по городам
голубым проходили.
Обитатели бездны морской островами плавучими
были,
Океаны, огни зажигая в бездонной своей глубине.
Наполняли кровью меня, заставляли сердце
биться во мне.
А потом на земле сотни белых племен появились
И несли они свежие розы в руке и в пути
Создавали язык, продолжая все дальше и дальше
идти;
Я постиг тот язык, до сих пор им владею умело;
Предо мною кортеж проходил, и в толпе я искал
мое тело.
Те, что в мир приходили и не были мною,
Приносили частицу того, что впоследствии
сделалось мною.
Наподобие башни, меня не спеша воздвигали,
Народы толпились, и вот я возник, наконец,
Сотворенный из множества тел, из деяний людских
сотворенный.
Дни прошедшие. Люди умершие. Боги и тени
Меня создававшие. Жизнь, как и вам, мне
открылась в движеньи.
От пустого грядущего взор отвратить я готов,
Я в самом себе вижу величье минувших веков.
Все, что было — живет. Только то, что еще не
родилось,
Можно мертвым назвать. Мне сиянье былого
открылось,
И бесформенный день, день грядущий померк,
потускнел
Перед блеском минувших усилий, свершений и дел.

Алкоголи
49
МАРИЗИБИЛЬ
Шаталась по улицам Кёльна,
Всем доступна и все же мила;
В час поздний дорогой окольной
В кабак низкопробный брела
И пила, чтобы не было больно.
Голодала, падала с ног,
Сутенеру все отдавая;
Был он рыжий и ел чеснок;
Уезжая с Формозы, в Шанхае
Он ее из борделя извлек.
Самых разных людей я знаю,
Не распутать судьбы их нить;
Листья мертвые, мгла сырая,
А глаза могут пламя таить
И сердца трепетать, пылая.

50
Алкоголи
ПУТЕШЕСТВЕННИК
Фернану Флере
О, откройте мне дверь, я стучусь в нее, плача...
Словно волны Эврипа, изменчива жизнь.
Ты смотрел, как скользили огромные тучи,
Провожая корабль к лихорадкам грядущим...
О своих сожаленьях, о раскаянье жгучем
Ты помнишь?
Изогнутых рыб силуэты—цветы подводного царства,
Ночь морем была,
И все реки вливались в нее.
Я помню, я все еще помню об этом.
Однажды в унылой гостинице мне
Остановиться пришлось.
В конце ее зала Христос парил в вышине;
Кто-то был похож на хорька,
Кто-то был похож на ежа,
Шла в карты игра,
А ты... ты забыла меня,

Алкоголи
51
Вспоминаешь ли ты о тягучем сиротстве вокзалов?
Вспоминаешь ли ты города, по которым брели мы
и нам
Часто чудилось, будто их солнцем рвало по ночам?
О матросы и хмурые женщины, о мои спутники,
Помните это!
Два матроса никогда не расставались друг
с другом.
Два матроса никогда не говорили друг с другом.
Младший долго боролся с предсмертным недугом.
Дорогие мне спутники!
Пение жниц, электрический звон на вокзалах,
Бесчисленных улиц отряды, мостов кавалерия,
Мертвенно-бледные ночи в чаду алкогольных
паров...
Города, я вас видел! И видел безумную жизнь
городов.
Вспоминаешь ли ты о предместьях, о стади
печальных пейзажей?
Кипарисы луна озаряла устало,
Пела гневная птица, и полон тоски
Был извечный таинственный рокот реки,
Предосенняя ночь надо мною колдовала.
Взоры скорбные, всех умирающих взоры,
Устремлялись туда, где виднелся залив.
Берега были пусты, камыш молчалив,
В полумраке светлели прибрежные горы.
На безмолвной земле, где ничто не живет,
Мимо гор проходили ожившие тени,

•52
Алкоголи
Смутный профиль в толпе их мелькал на мгновенье.
Тень копья острием устремлялась вперед.
И ожившие тени то вдруг вырастали,
.То почти исчезали, склонившись к земле,
И, скользя по горам, что светлели во мгле,
Бородатые тени, как люди, рыдали.
На фотографиях старых кого узнаешь ты?
И помнишь ли день, когда в пламя упала пчела?
Когда лето охвачено было недугом?
Два матроса никогда не расставались друг
с другом.
Старший цепь из железа на шее носил,
И жгутом заплетал свои волосы младший.
О. откройте мне дверь; я стучусь в нее, плача.
Словно волны Эврипа, изменчива жизнь.

Ллкоголи
53'
МАРИЯ
Здесь девочкой в танце кружили;
Здесь будете ль вновь танцевать?
Вы словно на крыльях парили.
Когда же, когда же опять
Вы возвратитесь, Мария?
Все маски молчанье хранят,
Лишь музыка где-то далеко
Струится, не зная преград.
Хотел бы любить я не так вас глубоко.
Мне больно, и все же я рад.
Вот стадо овечье, и кружит
Над белым серебряный снег.
Солдаты прошли. Почему же
Изменчивым сердцем навек
Нельзя завладеть? И к тому же,
К тому же, что будет с тобой?
Что станет с твоими кудрями?
Как знать мне, что будет с тобой,.
С тобой и с твоими руками,
Опавшей осенней листвой?
Бродил я по берегу Сены
Со старою книгой в руке,
И боль, наполняя мне вены,
Была, словно влага в реке,
Струящейся и неизменной.

54
Алкоголи
БЕЛЫЙ СНЕГ
В небе ангелы, ангелы в белом!
Нарядился один офицером,
Нарядился второй поваренком,
Остальные запели звонко.
Офицерик небесного цвета!
От прекрасной весны и от лета
Ты получишь медаль всех лучше —
Солнце на грудь ты получишь.
Пух и перья летят из гусей:
Повар взялся за дело, и кружит,
Кружит снег над землей. Почему же
Я не рядом с любимой моей?

Алкоголи
55
СТИХИ,
ПРОЧИТАННЫЕ В ДЕНЬ СВАДЬБЫ
АНДРЕ САЛЬМОНА
13 июля 1909 г.
Сегодня утром, увидев знамена, я не сказал:
Вот бедность в богатых одеждах,
Вот прячет стыдливо страданья свои демократия,
Вот, наконец-то, свобода теперь подражать
заставляет
Листве (о свобода растительных сил, ты одна на
земле существуешь!)
Вот зданья пылают, потому что сегодня проводы
тех, кто назад не вернется.
Вот машут отчаянно руки, которые завтра на всех
нас работать должны,
Вот повесили тех, кто успеха добиться не смог,
Вот мир обновляют, Бастилии снова штурмуя.
(Только те обновляют его, чьи стремленья к
поэзии ближе),
Нет! Развесили флаги сегодня в Париже,
и празднично выглядит он,
Потому что женится друг мой Андре Сальмон.
Мы познакомились в скверном глухом погребке
В дни нашей юности;
Оба курили отчаянно, оба носили плохую одежду,
Зари дожидались, влюбленные страстно в одни
и те же слова,
Чей смысл изменить предстояло;

56
Алкоголи
О, бедные дети, мы были обмануты и не умели
смеяться,
Бокалы на столике нашем глядели на нас
как Орфей умирающий,
Наши бокалы упали, разбились,
А мы научились смеяться,
И вот, пилигримы погибели, прочь мы ушли
По сплетеньям дорог, по сплетеньям рассудка,
И вновь я увидел его у реки, где Офелии тело
Тихо плавало между кувшинок; увидел, как он
Среди Гамлетов бледных, печальной толпой
окружен,
Флейту в руки берет и безумный мотив исполняет
умело.
Я увидел как он утешал мужика умиравшего,
Как восхищался снегами, похожими на обнаженное
женское тело,
Увидел, как делал он то или это в честь прежних
излюбленных слов,
Изменяющих детские лица, и все это я говорю
— Воспоминанья, Желанья —
Потому что женится друг мой, Андре Сальмон.
Будем радоваться и предаваться веселью не
потому, что дружба наша — река, плодородье
сулящая нам,
Не потому, что она — как прибрежные земли,
на чье изобилье надеются люди,
Не потому, что опять, как Орфей умирающий.
смотрят в лицо нам бокалы,
Не потому, что мы выросли так, что глаза наши
можно со звездами спутать,
Не потому, что плещутся флаги в окнах
у граждан, которые очень — лет сто, между
прочим — довольны и жизнью и мелочью разной
и защищать их готовы,

Алкоголи
57
Не потому, что по праву поэзии власть нам дана
над словами, которые могут создать и разрушить
Вселенную.
Не потому, что мы плакать умеем и не казаться
при этом смешными.
Не потому, что умеем смеяться, что курим
и пьем, как и прежде,
Нет! Будем радоваться и ликовать, потому что
любовь, которой подвластны огонь и поэты.
Любовь, которая так же, как свет, наполняет
пространство, где кружат планеты,
Любовь повелела, и ныне женится друг мой
Андре Сальмон.

58
Алкоголи
ПРОЩАНИЕ
Срываю вереск... Осень мертва...
На земле — ты должна понять —
Мы не встретимся больше. Шуршит трава.
Аромат увядания... Осень мертва...
Но встречи я буду ждать.

Алкоголи
59
ДВЕРЬ
С улыбкой страшною глядит отеля дверь.
Я скромный служащий,- о мама, и теперь
Все умерло вокруг. За что мне эта кара?
В глубинах грустных вод пи-мю плывущих пары.
В Марселе ангелы, их свежесть, корабли.
И к звукам песни, умирающей вдали,
Прислушиваюсь я, ничтожный и несмелый!
Ты получил, мой сын, все то, чем я владела,

60 Алкоголи
РРОДЯЧИЕ АКРОБАТЫ
Луц Дюмюру
Мимо ворот постоялых дворов,
Мимо фруктовых садов
Идут акробаты дорогой своей
Через деревни, где нет церквей.
И детвора, сбежав со двора,
Их окружает уже с утра;
Покорно деревья им дарят плоды
В награду за их труды.
У них барабаны, и обручи есть,
И коврик, и гири — всего не счесть.
Косолапый медведь, их испытанный друг,
Медяки собирая, обходит круг.

Алкоголи
61'
ЦЫГАНКА
Знала все: и конец, и начало,
И ночей наших круговорот...
Мы с цыганкой простились, и вот
У ворот нас мечта повстречала.
А любовь, как медведь, тяжела,
В пляс пускалась, где только случится.
И поэтому синяя птица
Свои перья спасти не смогла.
Пусть погубит нас эта приманка —
Пыль дороги, любовь и мечта,
Но мы помним с тобой не спроста
Все, что нам нагадала цыганка.

62
Алкоголи
ОСЕНЬ
Кривоногий крестьянин и усталый вол
Медленно бредут сквозь туман осенний,
Мимо притаившихся, убогих сел.
О кольце обручальном, о любви, об измене,
О тех, кто полюбил, а после разлюбил
Напевает песню крестьянин кривоногий.
Осень, осень! Твой туман холодный лето погубил!.,
Два серых силуэта бредут по дороге.

Алкоголи
63
ЭМИГРАНТ ИЗ ЛЭНДОР-РОУД
Андре Бийи
Со шляпою в руке явился он с утра
К портному модному, поставщику двора;
Был этот коммерсант усерден неизменно,
Срезая головы шикарным манекенам.
Людские толпы шли. Смешались и слились
Их тени на земле, любовью не согреты,
И руки к небесам, к озерам синим света,
Как птицы белые, порой взлетали ввысь.
Я завтра уплыву в Америку отсюда,
И в прериях лирических трудясь,
Разбогатею там и никогда не буду
Здесь тень отбрасывать на уличную грязь.
Затем, что лишь солдат мечтает возвратиться...
Был продан маклерами каждый мой плевок.
Хочу сменить костюм, хочу туда, где птицы
Молчание хранят, чтобы уснуть я смог.
И вот, забыв про стыд, разделись манекены
И стали на него одежду примерять,
В костюме лорда он, преобразясь мгновенно,
Со скидкой приобрел миллионера стать.
А с улицы года
Смотрели на витрину
И проходили мимо
В оковах, как всегда.

64
Алкоголи
Тоской наполнив год, вдовцами дни казались.
Для пятниц сумрачных не наступил черед
Столпиться у ворот кладбищенских. Сдавались
На милость черных туч земля и небосвод.
Придя в осенний порт, где листья трепетали,
Где взмах усталых рук тревожен и несмел,
Он старый чемодан на палубу поставил
И рядом сел.
Угрозу затаив, дул ветер одичалый,
И поцелуй его был влажен и ленив;
Боль эмигрантов скрыть не мог их взор усталый,
Иные плакали, колени преклонив.
И долго он смотрел на берег умиравший,
На дрожь корабликов игрушечных вдали.
Он выбросил букет — и океан стал краше,
Все волны за кормой цветами расцвели.
Ему хотелось бы, чтоб тот букет, как слава,
Расцвел в других морях, лаская чей-то взор,
И в памяти пред ним предстала
Вся жизнь его — цветной ковер,
Что злая воля создавала.
Стремясь избавиться от тягостного плена
Ткачих медлительных и вызывавших дрожь,
Он обручился с морем словно дож
Под крик сирены современной.
О море, в ночь плыви! Вдали глаза акул
Смотрели до утра на трупы дней печальных,
Обглоданных луной под непрерывный гул
Вздымающихся волн и скорбных клятв
прощальных.

Рейнские стихи
65
РЕЙНСКИЕ СТИХИ
РЕЙНСКАЯ ночь
Наполнен мой бокал, вино дрожит, как пламя...
На миг прислушайтесь: рыбак поет вдали
О девах, что сидят на берегу ночами
И сушат волосы зеленые свои.
Идите же ко мне, кружитесь в хороводе,
И пусть не, слышу я той песни рыбака;
Земные девушки пускай ко мне приходят —
Их косы сплетены, не холодна рука.
О Рейн, ты пьян совсем! О Рейн, твоя утеха —
Пить золото ночей зеркальностью своей,
Пить отраженье лоз, когда тоскует эхо
И длится колдовство зеленокудрых фей.
Разбился мой бокал, подобно взрыву смеха.
3 Аполлинер

66
Алкоголи
МАИ
На май, прекрасный май, плывущий в челноке,
Смотрели женщины и были так красивы!
Но кто прибрежные заставил плакать ивы?
Скользил по Рейну челн, скрываясь вдалеке.
Застыло золото садов, проплывших мимо,
В садах осыпался с весенних вишен снег,
И в каждом лепестке таилась нежность век
Той, что я так любил весной неповторимой.
По берегу реки цыгане шли толпой,
Брели на привязи медведь и обезьяна,
И ослик нехотя тащил фургон цыгана,
А в виноградниках звучал мотив незванный,
Плывя куда-то вдаль на флейте полковой.
И май, прекрасный май покрыл руины нежно
Кустами диких роз и девственной лозой,
И рейнский ветер тряс, как ветер грозовой,
Тростник трепещущий и ветви ив прибрежных.

Рейнские стихи
6?
СИНАГОГА
Оттомар Шолэм и Абрахам Лёверейн
Ранним утром в субботу, оба в шляпах зеленых,
В синагогу идут, не обращая вниманья на Рейн
И не замечая холмов, где растет виноград
на склонах.
Они ругаются громко и, не помня себя, друг
на друга кричат:
«Недоносок, в разврате зачатый» и «Пускай
в отца твоего все черти вселятся».
Старый Рейн, чтобы спрятать улыбку, отвернулся,
потупив струящийся взгляд.
Оттомар с Абрахамом, шагая вдоль берега,
злятся;
Потому что в субботу нельзя им курить, а кругом
Христиане в свое удовольствие сладко дымят
табаком
И еще потому, что в Лию оба они влюблены
и ревность их жжет,
А у Лии глаза, как у лани, и чуть-чуть торчащий
живот.
Но, придя в синагогу, они позабудут о опорах
И красивые шляпы свои приподняв, поцелуют
набожно тору,
Среди пальмовых веток, что тихо трепещут в руках,
3*

68
Алкоголи
Оттомар улыбнется, и ответит улыбкой ему
Абрахам.
Запоют нестройно они, и от их голосов
торжественно-странных
Огласятся глубины могучего Рейна стонами
Левиафана,
В синагоге, наполненной шляпами, будут в руках
трепетать лулабйм.
Ханотэин нэ Камот багоим толабот балэумйм.

Рейнские стихи
69
КОЛОКОЛА
Цыган мой, ты слышишь? Трезвонят опять.
В глазах у меня — туман.
А думала я — никому не узнать,
Что тебя я люблю, цыган.
С колоколен высоких видели нас
Церковные колокола:
Всем людям расскажут они, что не раз
Я с тобою вместе была.
А завтра Катрин, Урсула, Мари,
И с ними моя сестра,
И пекарь с женой, и сосед Анри
Судачить начнут с утра.
И когда по улице я пойду,
Улыбаться мне будут в след...
Цыган, ты принес мне любовь, и беду,
И слезы на много лет.

70
Алкоголи
ЛОРЕЛЕЯ
Жану Сэв
К белокурой колдунье из прирейнского края
Шли мужчины толпой, от любви умирая.
И велел ее вызвать епископ на суд,
Все в душе ей прощая за ее красоту.
«О скажи, Лорелея, чьи глаза так прекрасны,
Кто тебя научил этим чарам опасным?»
«Жизнь мне в тягость, епископ, и проклят мой
взор,
Кто взглянул на меня — свой прочел приговор.
О епископ, в глазах моих пламя пожара,
Так предайте ж огню эти страшные чары!»
«Лорелея! Пожар твой всесилен: ведь я
Сам тобой околдован и тебе не судья».
«Замолчите, епископ! Помолитесь и верьте:
Это воля господня — предать меня смерти.
Мой любимый уехал, он в далекой стране,
Все теперь мне не мило, все теперь не по мне.

Рейнские стихи
71
Сердце так исстрадалось, что должна умереть я.
Даже вид мой внушает мне мысли о смерти.
Мой любимый уехал, и с этого дня
Свет мне белый не мил, ночь в душе у меня».
И трех рыцарей кликнул епископ: «Скорее
Уведите в глухой монастырь Лорелею.
Прочь, безумная Лор, волоокая Лор!
Ты монахиней станешь, и померкнет твой взор».
Трое рыцарей с девой идут по дороге.
Говорит она стражникам хмурым и строгим:
«На скале той высокой дайте мне постоять,
Чтоб увидеть мой замок могла я оцять,
Чтоб свое отраженье я увидела снова,
Перед тем как войти в монастырь ваш суровый».
Ветер локоны спутал, и горит ее взгляд,
Тщетно стража кричит ей: «Лорелея, назад!»
«На излучину Рейна ладья выплывает,
В ней сидит мой любимый, он меня призывает.
Так легко на душе, так прозрачна волна...»
И с высокой скалы в Рейн упала она,
Увидав отраженные в глади потока
Свои рейнские очи, свой солнечный локон.

72
Алкоголи
РЕЙНСКАЯ ОСЕНЬ
Туссену-Люкй
Дети мертвых приходят играть
На кладбище, —
Ганс, Мартин, Анри и Гертруда...
Но сегодня не петь петуху
«Кукареку».
Старые женщины, плача и слез не тая,
Бредут по дороге;
Славные ослики, с криком «и-а»,
Принимаются мирно жевать
Цветы венков надгробных и ветви.
Сегодня тех поминают, кого уже нету на свете.
Старухи и дети
Принесли с собою тонкие свечи
И над каждой могилою их зажигают.
Облака на небе
И вуали женщин
Козлиные бороды напоминают.
Воздух дрожит от молитв, огоньки над землею
плывут.
Кладбище — сад большой и красивый,
Где растут розмарины и серые ивы,
И друзья к вам приходят: их в землю кладут.
Ах, как хорошо и спокойно тут

Рейнские стихи
73
Вам, умершим от крепкого пива,
И вам, слепым, как судьба несчастливых,
И вам, о мертвые дети, что больше молитв не поют.
Ах. как хорошо в этом месте красивом
Вам, паромщики и бургомистры,
Вам, советники, и вам, цыгане,
Не имевшие никаких документов в кармане.
В кладбищенском чреве сгниете вы быстро.
Повсюду кресты растут перед нами.
Ветер с Рейна наполнен уханьем сов,
Он гасит свечи, и дети их вновь зажигают.
Увядшие листья
Падают на мертвецов.
Мертвые дети порой говорят с матерями своими.
Мертвые женщины порою мечтают вернуться назад.
О, я не хочу, чтобы ты уходила!
Кисти рук устилают кладбищенский сад,
Нет-нет! Не осенние листья это,
А руки твои и руки любимых,
Что никогда не вернутся назад.
Сегодня мы плакали горько, и плакали с нами
Мертвецы, и старухи, и покойников дети.
И свечи вокруг нас горели,
И кладбище виделось нам
В их мерцающем свете.
А потом мы ушли, и поднялся ветер;
Под ногами каштаны валялись
И были они похожи
На израненное сердце мадонны,
У которой цвет кожи
Был, видимо, тоже
Подобен осенним каштанам.

74
Алкоголи
ДАМА
Тук, тук! Запер тихо двери.
Лилии увяли. Ты молчишь?
Кто там умер и навек потерян?
Это ты в его стучалась двери...
И бежит, бежит,
Бежит чуть слышно мышь.

Обручение
75
ОБРУЧЕНИЕ
Пикассо
* *
*
Мне даже не жалко себя,
И выразить я не могу свои муки молчанья.
Слова, что я должен был высказать, звездами
стали,
И, увидев глаза мои, хочет в полет устремиться
Икар.
Я, солнце несущий, сгораю среди двух
туманностей звездных.
Теологический зверь интеллекта, что сделал тебе
я плохого?
Когда-то любили меня мертвецы,
Я думал увидеть, как мир погибает,
Но близится гибель моя, и ревет она, как ураган.

76
Алкоголи
* *
*
Я нашел в себе смелость оглянуться назад.
Трупы дней отмечают мой путь,
И я плачу, о них вспоминая.
Гниют одни в итальянских церквах
Или в рощах лимонных,
Расцветающих* и приносящих плоды
Одновременно и во всякое время года;
Другие плакали горько
Перед тем, как скончаться в тавернах,
Где букеты горящих цветов
Кружились в глазах у мулатки, слагавшей стихи;
И сад моей памяти все еще полон
Бутонами тех электрических роз.

ПИКАССО
Автопортрет. 1904 г.

78
Алкоголи
* *
*
Простите невежество мне,
Простите, что больше не знаю старинной игры
стихотворной,
Ничего я больше не знаю и только люблю.
Цветы под взглядом моим превращаются в пламя
покорно
И я, подобно богам, размышляю,
С улыбкою глядя на существа, что не мною
созданы были.
Но если бы тень, наконец уплотнившись,
Многообразие форм любви моей повторила,
Я восхитился б твореньем своим.

Обручение
79
* *
*
На улице, за поворотом, я увидел матросов,
Плясавших под звуки веселого аккордеона.
Все отдал я солнцу!
Все, кроме тени моей.
Землечерпалки, тюки, полуживые сирены...
На горизонте корабль погружал свои мачты
во мрак,
И ветер стихал, и венчали его анемоны...
О звездная Дева, третьего месяца знак!

80
Алкоголи
1909
Дама носила платье
С необычайным узором,
И золотом вся расшита
Была у нее туника
С брошкою на плече.
Глаза ее танцевали, как ангелы в небе,
Когда хохотала она, хохотала.
И лицо ее повторяло цвета французского флага:
Глаза — голубые, белые зубы и очень красные
губы.
Лицо ее повторяло цвета французского флага.
Полукругом было ее декольте,
Уложены волосы под Рекамье,
Обнажены прекрасные руки.-
Когда-нибудь полночь пробьет на часах?
Эта дама в платье узорном,
И в тунике, расшитой золотом,
И с декольте полукругом,
Лениво носила локоны,
На локонах — обруч из золота,
На маленьких ножках — туфельки с пряжкой.

Алкоголи
. 81
Она была так красива,
Чго ты не посмел бы ее полюбить.
Любил я женщин жестоких в огромных кварталах,
Где каждый день появлялись на свет существа,
Каких на земле еще не бывало:
Железо стало их плотью, а пламя — их мозгом;
Любил я проворное племя машин,
Изящество, роскошь — все это только их накипь...
А дама была так красива,
Что страх мне внушала она.

82
Алкоголи
В ТЮРЬМЕ САНТЕ
I
Меня раздели догола,
Когда ввели в тюрьму;
Судьбой сражен из-за угла,
Низвергнут я во тьму.
Прощай, веселый хоровод,
Прощай, девичий смех:
Здесь надо мной могильный свод,
Здесь умер я для всех.

В тюрьме Санте
83
II
Нет, я не тот, совсем не тот,
Что прежде.
Теперь я арестант, и вот
Конец надежде.
Сочится солнце сквозь окно,
И на страницу
Лучами пыльными оно
Струится.
Лучи танцуют на стихах,
Им нет заботы,
Что в этих четырех стенах
Тоскует кто-то.

84
Алкоголи
III
В какой-то яме, как медведь,
Вперед-назад, вперед-назад,
А небо... лучше не смотреть —
Я небу здесь не рад.
В какой-то яме, как медведь t
Хожу вперед-назад.
А рядом вдруг забьет ручей
И зазвенит вода:
Тюремщик связкою ключей
Играет иногда.
И рядом вдруг забьет ручей
И зазвенит вода.

В тюрьме Санте
85
IV
О как я тоскую в стенах глухих,
Окрашенных бледной краской!
По строчкам неровным стихов моих
Мухи скользят с опаской.
За что ты печаль мне эту принес?
Скажи, всемогущий боже.
О сжалься! В глазах моих нету слез.
На маску лицо похоже.
Ты видишь, сколько несчастных сердец
Под сводом тюремным бьется?
Сорви же с меня терновый венец,
Не то он мне в мозг вопьется.

86
Алкоголи
V
Как медленно ползет здесь время
И как здесь на душе темно!
Но время это, как ни тяжко бремя,
Оплакивать ты будешь: ведь оно
Промчится быстро, как любое время.

В тюрьме Санте
87
VI
Зцесь гул городской мне дороже хлеба,
Но в этой обители тьмы
Я вижу только враждебное небо
И голые стены тюрьмы.
День кончился. Лампа над головою
Горит, окруженная тьмой.
Все тихо. Нас в камере только двое:
Я и рассудок мой.
Сентябрь 1911 г.

88
Алпоголи
БОЛЬНАЯ ОСЕНЬ
Больная, прекрасная осень,
Ты умрешь, когда ветры засвищут средь сосен.
И оденет снежный покров
Кусты и деревья садов.
Бедная осень,
Умри же среди белизны и среди изобилия
Снега и спелых плодов!
В небе, высоко,
Ястребы кружат;
И на русалок, никогда не любивших,
Глупеньких, зеленооких,
Устремлен их пронзительный взгляд.
В рощах далеких
Олени трубят.
О, как я люблю голоса твои, осень,
И ветер, и желтые листья кругом,
И лес, что убор свой торжественный сбросил,
Роняя слезы — листок за листком.
По листьям
Бродят.
Поезд
Отходит.
Время уходит.
Жизнь уходит,

Алкоголи
89
ОТЕЛИ
Комнаты — вдовы.
Люди — вразброд.
Опять кто-то новый.
Плата вперед.
Хозяин боится:
Уплатят ли в срок?
Мелькают лица.
Верчусь, как волчок.
Сосед невзрачный.
Фиакров шум.
От вони табачной
Мутится ум.
Хромает, хохочет.
На вид — Ла Вальер.
Мольбы мои ночью.
Столик. Торшер.
И каждый, кто в лоно
Отеля проник,
Постиг Вавилона
Странный язык.
Закроем же двери
И вспомним вновь,
Что каждый верит
В свою любовь.

90
Алкоголи
ОХОТНИЧИЙ РОГ
Как маска тирана, трагична
История наша... Взгляни:
В этих драмах и риск и величье,
Но тебе не раскроют они
Смысла нашей любви патетичной.
Снова Томас де Квйнси пьет яд,
Тонкий опиум пьет и, в мечтанья
Погруженный, бредет наугад
К бедной Анне. Восторги, страданья —
Все проходит, все годы умчат.
Рог охотничий — воспоминанье
Умирает, вдали прозвучав.

Алкоголи
91
ВАНДЕМЬЕР
Сохрани меня, память грядущих людей!
Век, в который я жил, был концом королей.
Умирали в молчанье печальном они,
И величье венчало их скорбные дни.
Как прекрасен Париж мой в конце сентября!
Виноградники ночи, во мраке горя,
Город залили светом, и пьяные птицы
Над светилами спелыми стали кружиться
До зари, обрывающей гроздья светил.
Я вдоль Сены по улицам темным бродил,
И домой возвращаясь, вдруг голос услышал:
Пел торжественно он, становился то тише.
То совсем умолкал, чтоб до Сены смогли
Долететь голоса из далекой земли.
Долго слушал я все эти крики и вести,
Что Париж среди ночи будил своей песней.
Лейся, Франция, лейтесь всех стран города
В мое горло, где жажда пылает всегда!
И хмельной мой Париж я увидел тогда;
Виноград собирал он, и в это мгновенье
Виноградин чудесных послышалось пенье.
И откликнулся Ренн и откликнулся Ванн:
Вот и мы, о Париж! Наши люди, дома,

$2 Алкоголи
Эти гроздья, рожденные солнцем однажды,
Принести себя в жертву готовы, чтоб ты,
Чуда жаждущий, мог утолить свою жажду.
Мы несем тебе кладбища, стены, умы,
Колыбели, чьи крики услышать вовеки
Ты не сможешь, несем полноводные реки
Наших мыслей, и руки, персты наших рук —
Колокольни, в округе запевшие вдруг.
Мы несем тебе разум наш гибкий, в котором
Скрыта тайна, как дом за надежным забором,
Скрыта тайна фатальная жизни другой,
Куртуазность, таящая блеск роковой,
Смысл двоякий того, что парит одиноко
И неведомо Греции или Востоку,
Суть Бретани, где в грохоте грозных валов
Океан поглотить эту землю готов.
И на Севере слышен ответ городов.
Вот и мы, о Париж! Мы истоки живые,
Города, где поют и горланят святые —
Истуканы стальные заводов святых.
Стали тучи брюхаты от дыма из труб,
Словно вновь Иксион механический ожил,
Бесчисленны руки у нас: мастерские,
Заводы и фабрики — руки, чьи пальцы,
Рабочие голые, ночью и днем
Фабрикуют реальность за столько-то в час.
О Париж! Это всё мы тебе отдаем.
Отвечали и сотни других городов,
Но понять я не мог уже больше их слов.
Голос древнего города Трева
Шелестел, как зеленое древо.

Алкоголи
93
И была вся вселенная в этом вине,
Заключавшем в себе и моря и растенья,
Города и светила с их льющимся пеньем,
И людей на коленях близ берега неба,
И железо, которое нам не изменит,
И огонь, что должны мы всем сердцем любить,
И властителей гордых загробные тени,
Не сумевшие память мою полонить.
Были молнии здесь, что рождались как мысли,
Были все имена, и названья, и числа,
Килограммы бумаги, дрожавшей, как пламя,
И бессмертные черви, которым в земле
Предстоит шлифовать наши кости веками.
Были армии грозные,
Были распятий леса,
Был шалаш мой на сваях у берега глаз
Той, кого я люблю, были крики цветов,
Было то, что словами не выразить мне,
Было то, что познать не смогу никогда,
И* все это, став чистым вином,
Разжигающцм жажду Парижа,
Предо мною явилось тогда.
Дни погожие, ужас ночных сновидений.
Деянья. И вечная музыка страсти.
Движенье. Страданий нетленная нить.
Произрастанье. Миры, на которые все мы похожи.
Я вас выпил, и жажду не смог утолить.
Но с тех пор я узнал вкус и запах вселенной.
Я пьян, потому что вселенную выпил
На набережной, где я бродил и смотрел
на бегущие волны и спящие барки.

94 Алкоголи
Слушай голос мой, слушай! Я глотка Парижа.
Завтра буду опять я вселенную пить.
Мою песнь опьяненья вселенского слушай!
И сентябрьская ночь подходила к концу.
Гасли в Сене огни, освещавшие мост.
День рождался среди умирающих звезд.

VITAM IMPENDERE AMORI

АПОЛЛИНЕР
Портрет работы Пикассо. 1916 г.

Vitam impendere amori
97
*
У тебя на руках умерла любовь...
Вашей встречи ты помнишь вечер?
Воскреси же ее, и придет она вновь,
И ты выйдешь к ней снова навстречу.
Вот опять конец наступает весне...
Но тому, что в ней лучшего было,
Говорю я: «Прощай, и вернись ко мне,
Не утратив прежнего пыла».
* *
*
Не раскрыт мой секрет тобою.
Вот кортеж приближается... Но
Сожаленье томит нас обоих,
Что не быть нам с тобой заодно.
А фонтан цветами увенчен,
Проскакали маски гурьбой,
И дрожит во мне, словно бубенчик,
Мой секрет, не раскрытый тобой.
4 Аполлинер

98
Vilam impendere amori*
* *
*
Моя молодость брошена в ров,
Как букет увядших цветов.
Дни приходят поры осенней —
И презренья и подозрений.
На холсте пейзаж намалеван,
Кровь струится в поддельной реке,
Под раскрашенным деревом клоун
Одиноко мелькнул вдалеке.
Луч, скользнув, поспешил убраться.
Бледность губ твоих. Пыль декораций.
Вспышка выстрела. Крик. И в ответ
На стене ухмыльнулся портрет.
Рама сломана. В воздухе душном,
Между звуком и мыслью застыв,
Над грядущим и над минувшим
Ворожит непонятный мотив.
Моя молодость брошена в ров,
Как букет увядших цветов.
Дни приходят поры осенней —
И прозренья и сожалений.

КАЛЛИГРАММЫ
4*

Памяти
старейшего из моих друзей,
РЕНЕ ДАЛИЗА,
павшего на поле Чести
7 мая 1917 г.

Волны
101
ВОЛНЫ
УЗЫ
Канат, сплетенный из криков.
Звон колоколов над Европой.
Повешенные века.
Связаны нации рельсами.
Нас только два или три человека,
Которым не ведомы путы,
Протянем же руку
Друг другу
Неистовый дождь в клубы дыма вонзает свой
гребень.
Нити.
Нити сплетенные.
Кабель в пучине морской.
Вавилонские башни, которые стали мостами.
Жрецы — пауки.
И одна только нить,
Связавшая души влюбленных.

102
К алли граммы
Другие, совсем уже тонкие узы.
Прозрачного света лучи.
Нити. Союзы.
Я пишу с единственной целью — зажечь вас,
О чувства, чудесные чувства,
Враждебные воспоминаньям,
Враждебные пылким желаньям,
Враждебные всем сожаленьям,
Враждебные скорби, слезам,
И всему, что еще я люблю.

Волны
103
ДЕРЕВО
Фредерику Бутэ
Ты вместе с другими поешь, между тем, как
фонографы скачут.
Где же слепые? Куда удалились они?
Превратился в мираж тот единственный лист, что
сорвал я когда-то,
Не покидайте меня в толпе этих рыночных
женщин.
Над Исфаганью небо из плит, покрытое синей
глазурью.
А я вместе с вами иду по дороге в предместье
Лиона.
Я не забыл, как звенел колокольчик торговца
лакричной настойки.
Я слышу пронзительный голос того,
Кто будет с тобою гулять по Европе,
Оставаясь при этом в Америке.
Чей-то ребенок.
Туша телячья, висящая в лавке.
Ребенок.
И далеко на востоке песчаное это предместье
Бедного города.
Строгий таможенник был там,
Стоял он как ангел у врат полунищего рая.

104
Каллиграммы
Зал ожидания первого класса, где путешественник
бился в припадке.
Барсук. Козодой.
Ариадна в обличье крота.
Заняв два купе в транссибирском экспрессе,
Мы спали поочередно, продавец ювелирных
изделий и я,
И тому, кто не спал, приходилось держать
револьвер наготове.
Ты гулял по Лейпцигу с худенькой женщиной,
переодетой в мужскую одежду.
Сообразительность — вот что такое разумная
женщина.
Так же нельзя забывать о легендах.
Дама в трамвае ночном среди улиц пустынных.
Я видел погоню, когда поднимался на лифте.
На всех этажах остановку он делал.
Между камней,
Между ярких одежд на витрине,
Между пылающих углей торговца каштанами,
Между двумя кораблями норвежскими возле
причалов Руана —
Всюду твой образ.
Он мелькает в Финляндии между берез.
Где-то негр красивый из стали.
Ты был полон печали,
Когда из Короньи письмо получил.
Ветер с запада веет
Рожковых деревьев металл.

Волны
105
Мы сильнее, чем прежде, грустим,
Постарели все боги земные,
Вселенная голосом плачет твоим,
И приходят созданья иные
Одно за другим.

106
Каллиграммы
В ПОНЕДЕЛЬНИК НА УЛИЦЕ КРИСТИН
Консьержка с матерью не помешают.
Если ты настоящий мужчина, отправишься
вечером вместе со мной.
Хватит и одного человека, чтобы стоять у ворот.
Другой в это время залезет наверх.
Три горелки зажженных
У хозяйки чахотка.
Мы в карты сыграем, когда ты закончишь дела.
Дирижер, у которого горло болит.
Я тебе покажу, как курят кальян, когда будешь
в Тунисе.
Похоже на правду.
Груды блюдец, цветы, календарь.
Пим, пам, пим.
Я должна хозяйке почти 300 франков.
Я бы лопнул, а их не вернул.
Уезжаю в 20.17.
Шесть зеркал постоянно глядят друг на друга.
Мне сдается, что мы еще больше запутаться
можем.
Уважаемый.
Что же вы скачете, словно блоха?
Нос у дамы похож на глиста.
Луиза забыла свою меховую накидку.

Волны
107
А я не имею накидки, зато и не мерзну.
Датчанин, уставившись на расписание, курит свою
сигарету.
Черный кот прошмыгнул в помещенье пивной.
Эти блинчики были чудесны.
Журчащий фонтан.
Платье черное, как ее ногти.
Никак невозможно.
Взгляните, месье.
Кольцо с малахитом.
Пол усыпан опилками.
Ну, тогда это верно.
Рыжая официантка уехала с книготорговцем.
Один журналист, с которым я, впрочем, знаком
весьма отдаленно.
Послушай, Жак, то, о чем я скажу тебе, очень
серьезно.
Навигационная компания со смешанным капиталом.
Он сказал мне: Месье, приходите взглянуть
на мои офорты, а также картины.
Служанка одна у меня.
После завтрака возле кафе Люксембург.
Пришли — и он тут же знакомит меня с каким-то
смешным толстяком.
Который сказал мне.
Послушайте, это же просто прелестно.
В Неаполе, в Смирне, в Тунисе.
Но где это, черт побери?

108
Каллиераммы
Последний раз, что был я в Китае.
Лет восемь-девять назад.
Честь нередко зависит от часа, который
показывают стрелки часов.
Комбинация карт.

Волны
(09
О ПРЕДСКАЗАНИЯХ
Я знал предсказательниц, правда, немногих.
Мадам Сальмажур научилась на картах гадать
в Океании,
Где ей к тому же представился случай
Стать участницей обворожительной сцены,
Когда совершался акт людоедства.
Об этом она говорила не всем.
Но что касается тайны грядущего,
Тут уж она не могла ошибиться.
Другая гадалка — кажется, имя ее Маргерит —
тоже довольно искусна.
Однако мадам Деруа вдохновеннее всех
И всех прозорливей:
Было правдой все то, что она мне сказала
о прошлом,
А ее предсказанья сбывались в назначенный срок.
И еще я знал человека, который по тени гадал,
Но мне не хотелось, чтоб тень моя стала объектом
допроса.
Бьется зеркало, соль рассыпается, падает хлеб...
Пусть безликие боги примет мне всегда свою
милость даруют.
Впрочем, я ведь не верю, а только смотрю,
и слушаю, и, обратите вниманье,—
Я довольно прилично читаю по линиям рук,

110
К алли граммы
Потому что не верю, а только смотрю...
и слушаю, если возможно.
Дорогой мой Андре. предсказателем может быть
каждый;
Но людям так долго внушали,
Что нет у них будущего,
И от рожденья они идиоты,
И невежество — их неизменный удел,
Что поверили этому люди,
И никто себя даже не спросит,
Знает он будущее или не знает.
Религией тут и не пахнет — ни в приметах,
ни в предсказаньях:
Это просто попытка наблюдать за природой
И ее истолковывать.
Здесь ничего незаконного нет.

Волны
111
МУЗЫКАНТ ИЗ СЕН-МЕРРИ
Наконец-то я вправе приветствовать тех, кого я
не знаю.
Они мимо идут, и вдали мне толпа их видна.
И в то время, как все, что я вижу здесь, мне
не знакомо.
Их надежда подобна моей: она так же сильна.
Я пою не об этой планете и прочих светилах.
Пою о возможностях «я» моего за пределами
этого мира,
О счастье скитаний пою, и о радостной смерти
в пути.
В год 1913, 21-го мая.
Когда миллионы сверкающих мух
Проветривали великолепье свое,
Человек, лишенный носа, глаз и ушей,
Появился на улице Обри-ле-Буше.
Был он молод и смугл, щеки — цвета клубники,
Человек этот, ах, Ариадна, на флейте играл,
И музыка поводырем его верным была.
Дойдя до угла
улицы Сен-Мартен,
Человек этот , остановился, играя мелодию,
Которую я сочинил и которую я напеваю,
И женщины возле него останавливались,
Женщины шли отовсюду.
Когде же колокола Сен-Мерри зазвонили,
Музыкант игру прекратил, из фонтана напился*

112
Каллиграммы
Потом умолкли колокола,
Незнакомец на флейте опять заиграл
И, в обратный двинувшись путь,
На улицу Веррери повернул.
Толпы женщин за ним устремились,
Они из домов выходили,
Из прилегающих улиц спешили к нему,
И глаза у них были безумны,
К чародею протянуты руки.
Играя на флейте, он шел равнодушно,
Неумолимо он шел,
А потом,
В месте другом: «Когда отправляется поезд
в Париж?»
В этот миг:
На Молуккском архипелаге голуби пачкали землю
мускатным орехом.
В то же самое время:
Что со скульптором сделали вы, в католической
миссии Бомы?
В другой точке мира:
Перешла она мост между Бонном и Бейелем.
В то же мгновенье:
Девица влюбленная в мэра.
В квартале другом:
Состязайся, поэт, с парфюмерной рекламой...
О насмешники! В общем-то, вы от людей получили
немного,
И только самую малость извлечь удалось вам из
их нищеты.
Но мы умираем, живя вдалеке друг от друга.

Волны
ИЗ
Протянем же руки друг другу, чтоб рельсами
стали они,
И поезд с товарами будет по рельсам катиться.
Ты плакала, сидя в фиакре рядом со мной,
И теперь
На меня ты похожа, увы, на меня ты похожа.
С тобою мы схожи,
Как трубы на зданиях прошлого века.
Теперь высоко мы идем, не касаясь ногами
земли.
И в то время, как мир изменялся и жил
Бесконечная, словно голодные дни, процессия
женщин
Двигалась за музыкантом счастливым.
Кортежи! Кортежи!
Так было, когда король направлялся к Венсенну,
Когда послы прибывали в Париж,
И тощий Сюжер торопливо шел к Сене,
И бунт умирал вокруг Сен-Мерри.
Кортежи! Кортежи!
Из прилегающих улиц
Неисчислимыми толпами
Женщины шли торопливо,
Чтоб влиться в кортеж музыканта.
Ах, Ариадна! И ты, Пакетта! И ты, Амина1
Симона, Мавиз и Колетта!
Миа! Женевьева прекрасная!
Суетные и боязливые,

114
Каллиграммы
Шли они легкой походкой, двигаясь в такт
Пасторальной музыки, что управляла
Их жадным сознаньем.
Незнакомец остановился на миг перед домом
с разбитыми окнами,
Пуст и заброшен был дом,
Предназначен к продаже,
Построен в шестнадцатом веке,
Во двор его ставили на ночь телеги,
И в здание это вошел музыкант
И мелодия стала звучать так томительно нежно,
И женщины за музыкантом пошли,
Устремились нестройной толпою за ним,
Все вошли они в дом, все вошли,
Не оглядываясь и не жалея о том,
Что покинуто было, что брошено было навеки,
И не было жаль им ни света, ни жизни, ни памяти.
И никого не осталось на улице Веррери,
Кроме меня и священника из Сен-Мерри.
В старый дом мы вошли с ним,
Но не было там никого.
Вот и вечер настал.
В Сен-Мерри звонят Анжелюс.
Кортежи! Кортежи!
Так было, когда возвращался король
из Венсенна,—
Шли группами шляпники,
Шли продавцы и солдаты...
О ночь!
Сонмы женских ласкающих взглядов.
О ночь!
Ты — мое ожиданье напрасное, горькие муки...
Умирающей флейты я слышу далекие звуки.

Волны
115
ОБЛАЧНЫЙ ПРИЗРАК
Накануне четырнадцатого июля,
Около четырех часов пополудни,
Я на улицу вышел. Я хотел акробатов бродячих
увидеть.
Эти люди, работающие под открытым небом,
Теперь стали редко встречаться в Париже;
В дни моей юности их было гораздо больше.
Потом они почти все перебрались в провинцию.
Я прошел бульвар Сен-Жермен
И на маленькой площади, неподалеку от
памятника Дантону
Повстречал, наконец, акробатов.
Их молчаливо толпа окружала, застыв в ожиданьи.
Я протиснулся в круг, чтобы лучше все разглядеть.
Огромные тяжести.
Город бельгийский, поднятый русским рабочим,
живущим в Лонгви.
Пустые черные гири, соединенные между собою
застывшей рекою,
Пальцы, скатывающие сигарету, горькую
и прекрасную, как сама жизнь.
На земле лежали грязные коврики,
Складки которых расправить почти невозможно.

116
К алли граммы
Эти коврики были цвета свалявшейся пыли,
Зеленые, желтые пятна на них проступали
Неистребимые, словно мотив неотвязный.
Ты видишь худую фигуру? Понуро
Тащил человек пепел предков своих на седой
бороде,
Всю наследственность нес на лице своем диком и
хмуром.
И словно в мечтах о грядущем
Он ручку шарманки вращал машинально,
И жалобный голос шарманки звучал удивленно:
В нем слышалось кряканье, бульканье
и приглушенные стоны.
Акробаты не двигались.
Самый старший одет был в трико розовато-
лилового цвета, который бывает на лицах
у девушек, свежести полных, но обреченных
недугом на смерть,
Этот цвет у них чаще всего в складках рта
залегает,
Таится он возле ноздрей;
То предательский цвет.
У себя на спине человек этот нес
Отвратительный цвет своих легких.
Руки, руки повсюду! Они охраняли порядок.
Второй акробат
Был покрыт только тенью своей,
Я разглядывал долго его,
Но понять в нем не мог ничего,
Это был человек, головы не имевший.

ВолнЫ
117
Был третий похож на бродягу,
Похож на бандита опасного и добродушного
одновременно,
И в панталонах с подвязками напоминал он
при этом
Сводника, занятого своим туалетом.
Музыка смолкла и начались переговоры с толпой,
Набросавшей на коврик два с половиною франка,
Вместо трех франков, которые были назначены
в качестве платы за представленье.
Но, когда стало ясно, что больше никто не даст
ни сантима,
Представленье решили начать.
Из-под шарманки вдруг появился совсем небольшой
акробат, одетый в розово-легочный цвет,
Сыли щиколотки и запястья его украшены мехом,
Приветствуя публику,
Он издавал короткие крики
И вскидывал руки изящно.
Отставив ногу назад и почти преклоняя колено,
На четыре стороны света он поклонился.
А когда он забрался на шар,
Его тонкое тело нежною музыкой стало,
и не было больше в толпе равнодушных.
«Маленький дух без признаков плоти»,—
Каждый подумал.
И эта музыка жестов
Заглушила поток механических звуков шарманки,
Которую тихо крутил человек, пеплом предков
покрытый.

118
К алли граммы
Акробат сделал сальто-мортале
С такою гармонией,
Что перестала шарманка играть,
А шарманщик лицо свое спрятал в ладонях,
И пальцы его на потомков судьбы его были
похожи,
Зародыши крохотные на бороде проступили.
Опять краснокожего крик.
Деревьев небесная музыка.
Исчезновенье ребенка.
Акробаты гири большие легко поднимали
Жонглируя, тяжести в воздух бросали.
Но каждый зритель искал в своем сердце ребенка.
О время! О век облаков!

Знамена 119
ЗНАМЕНА
МАЛЕНЬКОЕ АВТО
В год тысяча девятьсот четырнадцатый,
Тридцать первого августа, вечером,
В маленьком автомобиле Рувера
Выехал я из Довиля.
Нас было трое вместе с шофером.
Мы целой эпохе сказали «прости».
Разгневанные гиганты над Европой вздымались,
Орлы, в ожидании солнца, гнезда свои покидали,
Свирепые рыбы поднимались из бездны,
Народы сходились, чтобы друг друга познать
до конца,
Мертвецы содрогались от страха в своих
беспросветных жилищах.
Собаки лаяли в сторону, где проходили границы.
Я уезжал, унося в своем сердце все армии,
что истребляли друг друга,
Края, по которым они, извиваясь, ползли,
Леса и деревни бельгийские с их тишиной,
Франкоршан, и Л'О Руж, и полков продвиженье
К областям, чьи селенья всегда были первою
жертвой вторженья;

Je n'oubliera? jamais ce y0^
«V
n°ctUt
j. UC n0tt* ne dît uo mo>
de о
part nuit
о -■"*«**,
sombre tendre о e
• t
où mouraient d'avant vil i n
nos з phares la guerre lages °* 'J
MARÊCHAUX-FERRANTS RAPPELÉS z
ENTRE MINUIT ET UNE HEURE DU M*
v
ers ou bien y
LISIEÛX t r s
la très aille
bleu s d' о *
, /
' toi. v*t*
* °e« irrêtîmei ?°*

Знамена
121
Я нес в своем сердце артерий железнодорожные
полные теми,
Кто шел умирать, посылая последний привет
Этой жизни, где яркие краски пылают,
Я нес в моем сердце моря, океаны,
В которых чудовища плавают средь кораблей
затонувших.
Я нес высоту поднебесную, где человек,
Поднявшийся выше орла,
В бой вступает с другим человеком.
И вдруг низвергается вниз, уподобясь падучей
звезде.
И чувствовал я: в моем сердце проворные новые
люди
Вселенную новую строят и управляют движеньем
ее,
Неслыханно разбогатевший торговец
Выставляет в витрине товар необычный,
В то время, как пастыри гонят огромное стадо
немо*е,
Которое щиплет слова, и собаки неистово лают.
Я никогда не забуду эту ночную поездку, во время
которой ни слова никто из нас^не сказал.
О мрачный отъезд, когда 'во тьме умирали три фары!
О предвоенная нежная ночь!
О деревни,
Где торопливо работали
Кузнецы, которых позвали
Между полуночью и первым часом утра!
Мы мчались
К Лизье голубому
И к золотому Версалю,

122
Каллиграммы
И трижды лопалась шина и мы останавливались, чтобы
ее заменить.
И когда, наконец, в Фонтенбло мы приехали
в полдень
И Париж
Нас приказом о мобилизации встретил,
То мы поняли оба, мой товарищ и я,
Что авто привезло нас в другую эпоху,
В Новый век.
И что мы, хотя и зрелые люди,
Только что вновь родились.

Знамена
123
ЗАРЕЗАННАЯ ГОЛУБКА И ФОНТАН
Зарезаны нежные образы. Дорогие цветущие губы.
Mua и Марея.
Иетта, Лори.
Лнни и Мария.
Где теперь вы, о девушки?
Но
Возле фонтана,
Который и плачет и молит,
Голубка трепетно бьется*
Воспоминанья, у вас я в плену,
О мои друзья, что ушли на войну.
Воспоминанья к небу взлетают
А ваши печальные взоры
В спящей воде умирают.
Где теперь они — Брак, Макс Жакоб?
Где Дерэн, чьи глаза цвета серой зари?
Где Реналь и Дализ и Били.
Имена их, грустя, умолкают вдали
Имена их звучат, словно в церкви шаги
Где Кремниц, что ушел добровольцем в те дни?
Может быть, они мертвы, погибли они?
Воспоминанья так много для сердца значат!
Фонтан над моими страданьями плачет.
Те, кто ушли воевать, сражаются ныне на Севере,
Опускается вечер. О кровавое море!
Сады, где кровью исходит древо войны — олеандр.

LA COLOMBE POIGNARDÉE
ET LE JET D'EAU
*tdéee
Douces figures poi 4o I hères lèvres fleuries
MIA ^ MAREYE
УЕТТЕ LORIE
ANNIE et coi MARIE
où êtes
vou» 6
jeunes tilles
MAIS
prêt d'an
jet d'eau qui
pleure et qui prie
cette colombe s'extasie
...««««ni, Bvttï *>./,
.^в..Ч-.. ^Л^ >fi mon
/>' 0 ч\
- ***>»> tombe ^Sanglante**1 *
4 *****
'«tt
**k
,r ^ndemœeoi le bun<* «***

Знамена
125
ТЕНЬ
Вот и снова ко .мне вы пришли,
Воспоминанья о тех, кто был рядом со мной
и погиб на войне,
Олива времени,
Воспоминанья, которые слиты теперь воедино,
Подобно тому, как сотни ручьев в одну сливаются
реку,
Как тысячи ран — в одну статью из газеты.
Темная неощутимая видимость, что приняла
Форму зыбкую тени моей;
Вечный индеец в засаде;
Тень, вы ползете ко мне,
Но меня вы не слышите больше,
Не знаете песен чудесных, которые сложены мною.
О судьбы!
Неисчислимая тень, да хранит вас дневное светило
За то, что меня никогда не покинете вы,
Потому что я вами любим,
Тень — чернила, которыми пишет солнце,
Тень — письмена моей лампы,
Арсенал сожалений,
Униженный бог.

126
К алли граммы
ЯЩИКНАСНИЦАХ
ЖАЛОБА СОЛДАТА-АРТИЛЛЕРИСТА
ИЗ ДАКАРА
В землянке бревенчатой, покрытой ветвями,
Около пушек, обращенных на север,
Я думаю об африканской деревне,
В которой пели, в которой любили,
в которой плясали
И речи держали,
Веселые и благородные речи.
Я вижу отца моего. Он воином был
И ашанти он бил,
Служивших у англичан.
Я слышу смех сумасшедший
И вижу сестру,
Чья грудь была тверже артиллерийских снарядов,
Я мать мою вижу,
Колдунью,
Которая соль презирала
И просо в ступе толкла.
И я вспоминаю фетиш деревенский,
Такой волнующий,
И такой непонятный.
А потом была голова,
Голова, отрезанная возле болота.

Ящик па спицах
127
Как бледен был враг мой!
Голова у него
Серебряной стала в ту ночь отчего-то.
Pi отраженье луны
В болотной воде сверкало.
Луна в облаках танцевала,
Луна серебряной головою была.
А я в пещере стал невидимкой,
И моя голова
Была головою негра во мраке ночном.
А потом
Моя сестра ушла со стрелком,
Который умер в Аррасе.
Я не знаю сколько мне лет,
Об этом спросить у епископа надо,
Нежного-нежного, когда он мать мою видел.
Сладкого-сладкого, когда он сестру мою видел.
Мы з маленькой хижине жили. Была
Не такой первобытной она,
Как солдатская эта землянка.
Что такое засада, узнал я возле болот,
Где, ноги раздвинув, пьют воду жирафы;
И узнал я ужас врага,
Который грабил,
Насиловал женщин,
Девушек угонял,
И вопли неслись ему вслед...
Долгое время
Носил я чиновника из деревни в деревню,
Потом был слугою в Париже.
Я не знаю сколько мне лет.
Но когда я был в армию призван
Двадцатилетним меня записали.
Теперь я французский солдат.

128
Каллиграммы
Не успел оглянуться — ив белый цвет
перекрашен.
Не могу я ответить, где часть находится наша.
Почему же все-таки белым быть лучше,
чем черным?
Почему нельзя беседу вести и плясать,
И, наевшись, отправиться спать?
И вот мы стреляем но обозам бошей,
Землю снарядами пашем
Й под проливным железным дождем
Я вспоминаю об озере страшном,
Вспоминаю о тех,
Кто прикован друг к другу свирепой любовью
В сумасшедшую ночь,
В колдовскую ночь,
В такую же ночь, как и эта,
Чьи взоры, полные страшного света,
Взрываются в небе прекрасном.

Ящик на спицах
129
ВСЕГДА
Мадам Фор-Фавъе
Всегда
Мы будем все дальше и дальше идти,
Не продвигаясь вперед никогда.
И от планеты к планете,
И от созвездий к созвездиям,
Даже не покидая земли,
Дон Жуан двух тысяч комет
Ищет новые скрытые силы
И мираж всерьез принимает.
Сколько Вселенных себя навсегда забывает!
О как велика их забывчивость!
Кто же самих нас заставит забыть
Ту или эту часть света?
Где тот Колумб,
Что сумеет в памяти нашей
Закрыть континент.
Потерять,
Но потерять до конца,
Чтобы оставить открытию место.
Жизнь потерять,
Чтобы Победу найти.
5 Аполлинер

130
Каллиграммы
АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ ЗАРНИЦЫ
ЛОКОН ВОСПОМИНАНИЙ
Русый локон совсем нежданно
Отыскал в своей памяти он.
Ты о наших двух судьбах странных
Вспоминаешь? Иль это был сон?
Вспоминаю Шапэль, и бульвары
И Монмартр с его красотой.
Шепчет локон: я помню недаром
Нашу встречу и дом твой пустой.
Русый локон воспоминаний,
Ты растаял, как осень в саду.
И кончается день, и манит
За собою нашу судьбу.

Артиллерийские зарницы
131
В ТРАНШЕЕ
Я бросаюсь к тебе, и мне кажется, будто навстречу
ко мне ты бросаешься тоже.
Какая-то сила исходит от нас или пламя, которое
нас воедино сплавляет.
А затем возникает преграда: мы видеть не можем
ДРУГ друга.
Предо мною стена известковая,
Выступы, сыплется щебень,
Лопаты оставили длинные, гладкие срезы, как
будто впивались они в стеарин,
И на выступах нету углов,-7 их сорвали шинели
солдат, проходивших по узкой траншее.
В этот вечер в душе у меня пустота, словно
пропасть открылась,
В которую падаешь, падаешь, и бесконечно паденье,
И не за что слабой рукой уцепиться.
Все то, что* летит в пустоту и живет,
похоже на существа безобразные,
боль мне они причиняют и сам я не знаю,
откуда они появились;
Я думаю, жизнь породила их или, вернее,
подобие жизни, сокрытой в грядущем, которое
все еще не обработано и не возделано,
не отвечает желаньям людским.
Но это только сегодня, только в сегодняшний
вечер,
К счастью, только в сегодняшний вечер.
5*

132
Каллиграммы
В другие дни я спасаюсь от всех этих ужасов
и одиночества,
Думая лишь о тебе,
Красоту твою в воображенье рисуя
И над мятущимся миром ее возвышая.
А потом начинает казаться, что все это тщетно:
Твою красоту я не знаю,
Ни чувством ее не постиг,
Ни словами,
И поэтому тщетно стремленье мое к красоте...
Существуешь ли ты, о любовь моя,
Или я сам тебя выдумал,
Чтобы мое одиночество чем-то заполнить?
Быть может, ты просто одна из богинь, что
придумали греки себе в утешенье?
И все же, тебя я люблю, даже если ты
создана воображеньем.

Артиллерийские зарницы
133
ЗЕМНОЙ ОКЕАН
Дж. де Кирико
Я выстроил дом посреди Океана земного;
Потоки, которые льются из глаз моих, окна его;
Вокруг его стен постоянно кишат осьминоги
И в стекла оконные скрюченным клювом стучат.
О дом сырой,
Горящий дом,
Дней быстрых рой
И песен гром!
Снести яйцо самолеты готовы.
Внимание! Якорь бросят сейчас.
Внимание! Льются потоком чернила.
С неба спуститесь:
Так будет лучше!
Земных осьминогов дрожь охватила.
Здесь каждый из нас могильщиком собственным
стал.
Осьминоги мертвенно-бледные, о осьминоги средь
волн известковых!
Земной Океан окружает мой дом.
И нет здесь покоя. Буря кругом.

134
Каллиграммы
ЛУННЫЙ БЛЕСК СНАРЯДОВ
ЧУДО воины
Как ракеты красивы, когда они ночь озаряют!
Они на свою вершину влезают и, свесившись, вниз
начинают смотреть.
Это дамы, которые в небе танцуют и взгляд
устремляют на руки, глаза и сердца.
Твою улыбку и живость я в них узнаю.
Это также апофеоз ежедневный моих Вероник,
чьи пряди кометами стали.
Раззолоченные эти танцовщицы принадлежат
всем расам и всякому времени года.
Внезапно они порождают детей, которые тут,же
должны умереть.
Как ракеты красивы во всем своем блеске!
Но было б еще красивее, будь их значительно
больше,
И достигни число их нескольких миллионов,
имеющих смысл абсолютный и относительный,
словно печатные буквы.
Все это так же красиво, как смерть умирающих.
Но... было б красивее, будь еще больше ракет.

Лунный блеск снарядов 135
Все же смотрю я на них, как на нечто прекрасное,
что исчезает едва появившись.
Мне кажется будто попал я на пир, озаренный
огнями.
Земля пирует сегодня, земля голодна,
Она открывает поблекшие длинные рты,
И вот каннибальский пир Валтасара в разгаре.
Кто бы подумал, что людоедство может дойти
до такого предела
И нужно так много огня, чтоб изжарить людские
тела!
Вот почему у воздуха слабый вкус эмпирея,
который, честное слово, совсем не противен.
Но- пиршество было б еще прекрасней, если бы
небо вместе с землею плоть поглощало.
Оно же только души глотает,
И не становясь от этого сытым, утешается тем,
что жонглирует ловко огнями разного цвета.
Вместе с ротой моей я по длинным траншеям
влился в тягучую мягкость войны.
Крики пламени, не умолкая, о моем присутствии
здесь возвещают.
Я ложе вырьуг себе и теку по нему, разветвляясь
на тысячи маленьких, но вездесущих потоков.
Я в траншее переднего края и все же я всюду.
верней, начинаю быть всюду.
Это я начинаю дело грядущих веков.
И воплотить его будет труднее, чем миф
о летящем Икаре.
Грядущему я завещаю историю Аполлинера.
Он был на войне, но умел быть везде:
В тыловых городахt где в покой не утрачена вера,
И в прочей вселенной без края и меры,

136
Каллиграммы
И в тех, кто гибнет, шагая по изрытой боями
земле,
И в женщинах, и в артиллерийских орудиях,
и в лошадях,
В четырех странах света, в далеких и близких
краях,
И в единственном, неповторимом трепете ночи
перед сраженьем.
Но было б еще прекрасней, на деле — не на словах,
Если бы все это, в чем нахожусь я повсюду,
Могло бы также наполнить меня самого.
Однако тут соответствия нет никакого,
Потому что если в эту минуту я всюду,
То все же в самом себе только я сам.

Лунный блеск снарядов
137
АСКЕЗА
В деревню ближнего тыла
Шли трое усталых солдат.
Едкая пыль покрыла
Их с головы до пят.
На равнину смотрели. О прошлом
Толковали. Когда же снаряд
Вдруг пронесся с воем истошным —
Равнодушно взглянули назад.
Не о будущем с темной завесой,
О былом толковали. И вспять
Мысль текла. Продолжалась аскеза,
Приучавшая их умирать.

138
Каллиграммы
ЕСТЬ
Есть корабль, который увез мою любимую вдаль;
Есть в небе полдюжины длинных колбас, которые
ночью личинками будут казаться;
Есть чужая подводная лодка с ее неприязнью
к любимой моей;
Есть вокруг меня множество маленьких елок,
сломанных взрывами бомб и снарядов;
Есть солдат-пехотинец, ослепленный удушливым
газом;
Есть обращенные в прах траншеи Кёльна, Ницше
и Гёте;
Есть мое ожиданье письма, что запаздывает
и заставляет меня волноваться;
Есть в бумажнике несколько снимков любимой
моей;
Есть бредущие мимо военнопленные с мрачными
лицами;
Есть вблизи батарея, прислуга которой хлопочет
возле орудий;
Есть почтарь войсковой, что рысцою бежиг
по дороге;
Есть, по слухам, шпион, что в местах этих рыщет,
невидимый, как горизонт, с которым он слился;
Есть высокий, похожий на лилию, бюст любимой
моей;
Есть один капитан, который ждет с беспокойством,
какие вести с Атлантики радиотелеграф принесет.
Есть во мраке ночном солдаты, которые доски
пилят и сколачивать будут гробы;

Лунный блеск снарядов
139
Есть в Мехико женщины, которые с воплями
молят маис у Христа, обагренного кровью;
Есть Гольфстрим, такой благодатный и теплый;
Есть в пяти километрах отсюда кладбище,
что до отказа набито крестами;
Есть повсюду кресты — и вблизи и вдали;
Есть плоды, что растут на кактусах диких
в Алжире;
Есть длинные, гибкие руки любимой моей;
Есть чернильница, которую я сделал из гильзы
и которую не разрешили отсюда отправить;
Есть мое седло, что мокнуть должно под дождями;
Есть реки которые вспять не текут;
Есть любовь, которая нежно меня призывает;
Был пленный бош, который нес пулемет на спине;
Есть на свете мужчины, которые никогда на войне
не бывали;
Есть индусы, которые с удивлением смотрят на
деревни Европы
И думают с грустью о тех, кого, быть может, им
не придется снова увидеть,
Потому что искусство невидимости продвинулось
сильно вперед во время последней войны.

140
Каллиграммы
ЗВЕЗДНАЯ ГОЛОВА
ОТБЫТИЕ
И бледность их лица покрыла,
И разбились рыдания их...
Как руки, что ты уронила,
Как снег, что задумчив и тих,
Так падали листья уныло.

Звездная, голова
141
ВИНОГРАДАРЬ ИЗ ШАМПАНИ
Приближается полк.
В полусонной деревне все залито благоухающим
светом.
У священника на голове солдатская каска.
Можно считать артиллерией бутыль из Шампани?
Привет вам, солдаты!
Я видел, как мимо они проходили бегом.
Привет вам, солдаты, бутыли, в которых бродит
горячая кровь.
Вы пробудете здесь только несколько дней,
а потом
Возвратитесь на фронт,
И в ряды вы построитесь, словно кусты
в виноградниках.
Я рассылаю повсюду бутыли мои, эти полные
хмелем снаряды.
Прозрачная ночь, о прозрачная влага вина!
Виноградарь в своем винограднике пел,
Не имеющий рта виноградарь пел в глубине
горизонта,
Виноградарь, который и сам был живою бутылью,
Виноградарь, который знал, что такое война,
Виноградарь-артиллерист из Шампани.
Приближается вечер и где-то играют в мишонь.
Солдаты отправятся вскоре на север;
Там артиллерия с треском бутыли свои открывает.
Прощайте! И постарайтесь назад возвратиться,
Хотя никто не знает, что может случиться.

142
Каллиграммы
ГРЯДУЩЕЕ
Поднимем солому,
Посмотрим на снег,
Письма напишем,
Ждать будем приказа.
Набьем наши трубки,
Припомним любимых,
Поставим винтовки,
Посмотрим на розу.
Соломы золото не потускнело.
Родник не иссяк. Пчела пролетела.
Пчелу рассмотрим получше,
Не думая о грядущем.
На руки наши
Посмотрим! Они —
Снег, роза, пчела...
И грядущие дни.

Звездная голова 143
ПОБЕДА
Поет петух... я мечтаю... колышатся ветви.
Листва их подобна матросам, не знавшим отрады.
Крылаты и немощны, словно Икар самозванный,
Слепые, жестикулируя, как муравьи,
Смотрелись в омытый дождем тротуар.
Их смех походил на тяжелую гроздь винограда.
Алмаз говорящий! Не уходи от меня,
Спокойно усни. Ты дома. Здесь все тебе радо:
Лампа, кровать и пробитая каска моя.
Взгляни на сапфиры, в предместьях Сен-Клод
их гранили,
Изумрудами чистыми дни эти были.
Метеоровый город, тебя вспоминаю опять.
В твоих ночах расцветали и не давали мне спать,
Сады золотистого света, где рвал я Ьукеты.
Довольно тебе это небо пугать,
И пусть оно не икает от света.
Трудно представить себе
На/сколько глупей и спокойней становятся люди,
добившись успеха.

144
К алли граммы
В институте юных слепцов говорили не раз:
«Скажите, слепого с крыльями нет среди вас?»
Человек ищет новую речь и новое слово,
О которых грамматикам нечего будет сказать.
Языки эти так одряхлели, так скоро начнут
умирать,
Что сегодня только из робости и по привычке
Могут в поэзии к помощи их прибегать.
Они подобны больным, лишившимся воли.
Ей-богу, люди скоро привыкнут молчать:
Для кино вполне достаточно мимики, жеста.
Но мы хотим говорить,
Шевелить языком,
Выразить словом радость и муки.
Нужны нам новые звуки, новые звуки, новые
звуки,
Нужны согласные отдельно от гласных,
Согласные, которые взрываются глухо;
Подражайте звукам волчка,
Заставьте потрескивать звук носовой и протяжный.
Щелкайте языком,
Воспользуйтесь шумом глухим, издаваемым теми.
кто есть не умеет прилично,
Придыхательный скрежет плевка был бы тоже
чудесной согласной.
Различные взрывы губные также придали бы
звучность вашим речам.
Приучайтесь рыгать по собственной воле.
Что за буква в памяти нашей звучит
Словно удар колокольный?

Звездная голова
145
Радость видеть все то, что ново
Мы умеем любить далеко не всегда.
О, мой друг! День придет, и не смогут
Тебя волновать поезда.
Так смотри на эти дороги,
Где гудки паровозов слышны:
Ведь из жизни уйдут они скоро,
Трогательны и смешны.
Словно две смеющихся женщины,
Предо мною две лампы горят.
Я склоняю голову грустно,
Встретив жаркий насмешливый взгляд.
Этот смех разлился повсюду,
И здесь, и там.
Руками разговаривайте, щелкайте пальцами,
По щеке себя бейте, как в барабан.
О слова!
Они в миртовой роще
Обступили Антэрос и Эрос, охваченный горем.
Я в небе города.
Слушайте море!
Кричит в одиночестве море и стонет вдали.
Мой голос, верный как тень,
Хочет тенью жизни стать, наконец,
Хочет быть изменчив, как ты, о море живое.
Предавая матросов, губя их, лишая покоя,
Море, словно богов утонувших, спешит поглотить
Мои громкие крики... В дни яркого солнца и зноя
Только тень пролетающей стаи способно оно
выносить.
Слово вспышке подобно — бог страхом объят
не напрасно.
Подойди, помоги мне! Я жалости полон к рукам

146
Каллиграммы
Тех, кто мне их протягивал, тех, кто любил меня
страстно.
О, какому оазису рук я всего себя завтра отдам?
Знаешь ли ты эту радость — новое видеть?
Голос! Я говорю языком стихии морской,
И в порту, по ночам, в последних тавернах
Становлюсь я упрямее гидры из 'Лерны.
Руки мои плывут
По улице, щупая город.
Кто знает, возможно, найдут
Ее неподвижною скоро,
Кто знает, куда я пойду?
Помни, железным дорогам наступит конец,
И скоро забудут их люди.
Смотри!
Победа прежде всего
В том, чтоб далекое видеть,
Вблизи,
Целиком...
И пусть все по-новому названо будет.

Звездная голова
147
РЫЖЕКУДРАЯ КРАСАВИЦА
Вот я весь перед вами, исполненный здравого
смысла,
Знающий жизнь и все то, что живые могут о
смерти узнать,
Испытавший страданья и радость любви,
Иногда умевший навязать свое мненье другим,
Изучивший чужие наречья,
Немало блуждавший по свету,
Видавший войну в артиллерийских частях
и в нехоте,
Раненный в голову, трепанированный под
хлороформом,
Потерявший в ужасной борьбе своих лучших
друзей;
Я знаю о старом и новом все то, что под силу
узнать одному человеку.
И сегодня, не думая больше об этой войне,
Войне между нами, друзья, и за нас,
Я сужу беспристрастно о затянувшейся распре
между традицией и открыванием новых путей.
Между Порядком и броском в Неизвестность.
Вы, чьи уста подобны божьим устам,
Вы, чьи уста — воплощение порядка,
Снисходительны? будьте, когда захотите сравнить
Нас, стремящихся всюду найти неизвестность.
С теми, кто был идеалом порядка.

143
Каллиграммы
Мы не враги ваши, нет!
Мы хотим исследовать край необъятный и полный
загадок,
Где цветущая тайна откроется тем, кто захочет ею
владеть,
Там сверкание новых огней и невиданных красок,
И мираж ускользающий
Ждет, чтобы плоть ему дали и дали названье;
Мы стремимся постичь этот мир доброты,
погруженный в молчанье,
Это время, которое можно стереть или снова
вернуть.
Снисхождение к нам! Мы ведем постоянно
сраженье
На границах грядущего и беспредельного.
О снисхожденье
К нашим слабостям, к нашим ошибкам, грехам!
Вот и лето настало, пора исступленья,
И мертва моя юность, подобно весне,
Солнце! Разум пылающий всходит. И я в нетерпенье
Жду его наяву и во сне.
Чтобы шел я за ним, чтоб любовь мою душу
зажгла,
В благородную, нежную форму она воплотилась,
Вот приходит, зовет за собой
и, даруя мне милость,
Рыжекудрой красавицы облик
Она приняла.
Волосам ее золото блеск подарило,
Словно молния, вспыхнув, застыла,
Словно пламя зажгло на розах
Свой узор, горделивый и грозный.
Смейтесь, люди!

АПОЛЛИНЕР В ГОСПИТАЛЕ. 1916 г.
Фрагмент групповой фотографии

450
Каллиграммы
Чужие и близкие мне, надо мною вы смейтесь,
Потому что есть много такого, о чем я сказать вам
не смею,
Так много, о чем вы мне сами сказать не дадите;
Снисхожденья прошу я у вас.

ИЗ ПОСМЕРТНЫХ книг

Послания к Лу
153
ПОСЛАНИЯ К ЛУ
ИЗ ПОСЛАНИЯ XXIV
Ним. 11 марта 1915 г.
Не знаю, любишь ты меня, как прежде, или нет.
Протяжный стон трубы наполнил сумрак зыбкий,
Смотрю на фотографию твою, и мне в ответ
Ты улыбаешься немеркнущей улыбкой.
Теперь я о тебе не знаю ничего —
Жива ты или нет? Какой мечтой объята?
Тобой обещана была любовь солдату.
Хранишь ли ты ее? И помнишь ли его?
О Лу, моя печаль! О Лу, мое страданье!
Как смутный рог вдали, мне голос твой звучит;
И звезды глаз твоих теряются в тумане,
И все труднее мне их отыскать в ночи.
Целую, прядь волос, твоей любви залог.
Сокровище, что мной так бережно хранится.
Всё дальше голос твой. Всё тише, тише, рог,
И перевернута еще одна страница.

154
Послания к Лу
Прощай, о Лу, прощай!
Слезами взор мне застит,
Тебя я не увижу
никогда
Между тобой и мной
раскинулось ненастье,
И все же о былом хоть вспомни иногда.
Часов
Удар
Три раза
Прорыдал.

Послания к Лу
155
ИЗ ПОСЛАНИЯ XXXVII
Нет никого, и я пишу при свете
Горящих дров.
Снарядов стон ко мне доносит ветер...
И стук подков
Звучит в ночи, на фронтовой дороге...
Издалека
Доносится зловещий крик сороки...
Моя рука
Выводит строки эти в полумраке.
Прощай, мой свет.
Я вывожу таинственные знаки
Счастливых лет.
О Лу моя, любовь моя и тайна!
Нам жизнь вручит
Ключ от страстей, больших, необычайных,
И постучит
К нам в дверь любовь единственная в мире...
Прощай, мой свет.
Одна звезда горит в небесной шири,
И странный цвет
Ее лучей цвет глаз твоих напомнил.
Прорезав мглу,
Твой взор страданьем сердце мне наполнил.
Прощай, о Лу!

156
Послания к Лу
ПОСЛАНИЕ L
НА ЧЕКУ
В траншее он умрет до наступленья ночи,
Мой маленький солдат, чей утомленный взгляд
Из-за укрытия следил все дни подряд
За Славой, что сама взлететь уже не хочет.
Сегодня он умрет до наступленья ночи,
Мой маленький солдат, любовник мой и брат.
И вот поэтому хочу я стать красивой.
Пусть ярким факелом грудь у меня горит,
Пусть опалит- мой взгляд заснеженные нивы,
Пусть поясом могил мой будет стан обвит.
В кровосмешении и в смерти стать красивой
Хочу я для того, кто должен быть убит.
Закат коровою ревет, пылают розы,
И синей птицею мой зачарован взгляд,
То пробил час Любви и жаркого невроза,
То пробил Смерти час, и нет пути назад.
Сегодня он умрет, как умирают розы,
Мой маленький солдат, любовник мой и брат.
*
Мадам, посмотрите!
Потеряли вы что-то...
— Пустяки! Это сердце мое.
Скорее его подберите.

Послания к Лу
157
Захочу — отдам. Захочу —
Заберу его снова, поверьте.
И я хохочу, хохочу
Над любовью, что скошена смертью.
Словно деревня, надежда горит в этот вечер.
Каторга, Райские кущи — не все ли равно?
Радостно новой любви устремлюсь я навстречу •
Власти моей никому избежать не дано.
Годы пройдут — и я стану старухой сутулой,
Море и сад апельсиновый вспомню тогда,
Вспомню и крест, под которым навеки уснуло
Сердце, убитое славой в былые года.
И пока луной озарен небосвод,
Сердце снова и снова поет:
«Взгляните, девицы и дамы,
Меня окружает вечная мгла.
Какая тоска! Но от этой драмы
Моя любимая не умерла.
Голоса вдали прозвучали,
Зазвенели тихо медали,
Золотой похоронный звон
Долетает со всех сторон.
Поднимаются в землю зарытые
И мечтают солдаты убитые
Об ушедшей любви безгрешной,
Незапятнанной
И безутешной.

158
Послания к Лу
*
В день тринадцатый мая этого года,
В то время, как ты, о моя душа,
В противогазе шагала по белым траншеям, увидел
я вдруг
И живых, и мертвых,
И солдат, и женщин,
И тех, кто далеко,
И тех, кто вокруг.
Скорый поезд в Америке мчится по прериям.
Ночью меня светляки окружают.
Прерии — зеркало звездного неба.
Мерцает светляк
Под звездою по имени Лу.
То любви моей тело бесплотное,
Тело земное;
Мистическая
И неземная душа.

Ставло
159
МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ СТРАЖ
СТАВЛО
(1899)
тихий СОН
Ее губы — полуоткрыты.
Солнце взошло.
Солнце в комнату льется.
Стало тепло.
Ее губы полуоткрыты,
Опущены веки,
Спокойно лицо, и легко по нему догадаться,
Какие нежные сны,
Какие тихие сны
Ей в эту минуту снятся.
Я видел во сне, что ликующим днем
Вдвоем
К высокому древу любви мы идем,
А кругом
Ласкают котят,
И смуглые девы
Срывают яблоки с этого древа
И кормят ими котят.

160 Меланхолический страж
Ее губы — полуоткрыты,
Ее дыханье — спокойно,
Солнце в комнату льется,
Птицы поют за окном,
На работу люди спешат.
Тик-так, тик-так.
Я на цыпочках вышел из комнаты,
Чтоб не вспугнуть ее сновидений.

Ставло
161
СКРОМНАЯ ЛИЗА
День долго тянулся
И вот он прошел, наконец.
Будет завтра то же, что и сегодня.
Вдали, за горой,
Опускается вечер на заколдованный замок.
Мы за день сильно устали,
Но дома нас ожидает
Дымящийся суп на столе.
А завтра с рассветом
Тяжелой работой
.Будет снова заполнен наш день>
Увы
Добрые люди.
6 Аполлинер

162
Меланхолический страж.
* *
*
О сердце мое, я печальную радость познал:
Отвергнутым быть и как прежде любовью пылать.
Я знаю: король я! Вздымайся, о гордости вал!
Король был отвергнут и должен скитаться опять.
Красавице спящей о муках моих не узнать;
Пускай не любила — я твердость похитил у скал.
О сердце мое, до конца моей жизни ты будешь
страдать,
И вечер холодный увидит мой гневный оскал.
Король я, не знающий, будет он сыт или нет.
Без слез я смотрел, как мечты мои в страхе
бежали,
Как в их полудетских глазах отражался рассвет.
И ветер, чтоб славу мою уберечь от печали,
Сказал мне: «Ты должен подняться! Дорогу тебе
указали
Деревья, склонившие мрачно ветвей своих голых
скелет».

Ставло
163
ПРОЛЕТАРИЮ
Ты без вины в плену и не умеешь петь.
Когда вокруг тебя грохочет сталь и медь,
Ты молча трудишься, а за стеной завода
Размеренно вершит свой добрый труд природа.
Холодный аквилон, летя к морям чужим,
С безрадостных цехов сдувает едкий дым.
Земля растит посев, растит познаний древо,
Где зреет для тебя плод мятежа и гнева.
Твоих утопленников море скрыть спешит,
Огонь чудесных звезд горит в ночной тиши,
Неся тебе свой блеск, как свет надежды дальней,
Колдуя до утра над тем углом печальным,
Где в муках и в поту хлеб добывают свой
И где рабочих крик похож на хриплый вой.
Не стоит дорого сиянье звезд. И что же?
Вся кровь твоя и жизнь намного ли дороже?
Ты псуродал сынов, похожих на богов,
Спокойных и простых, но их удел суров.
Ждут дочерей твоих страданья и заботы,
И жея твоих святых уродует работа,
Их руки высохли, они стыдятся их;
И роскошь детская для девственниц твоих
Доступна лишь в мечтах — возьмут ее другие,
Другим сулят успех витрины дорогие.
А между тем ведь ты, ты создал красоту
Недобрых городов, забравших весь твой труд.
И вот во мраке шахт о роскоши алькова
Ты думаешь порой печально и сурово.
6*

164
Меланхолический страж
* *
*
Я вспомнил задорный куплет:
Если сердце стучится в дверцы,
Если ищет другое сердце,
То найдет лишь себя это сердце.
И я двоюсь
Оттого, что один,
И в город хотел бы уехать.
Возможно,
Я вычитал в книге, что ночь там тревожна.
Что в городе дня не бывает. Возможно,
Мне все это кажется только, и я
Хочу от себя убежать.
Я стремлюсь к неизвестности темной страны
И хочу на орла походить, потому что
Там солнца не видно,
Которое могут
Орлы только видеть;
Но черная ночь там страшна и темна,
Ее озаряет больная луна,
И совы ночные кричат,
А может быть мне это кажется только
И вот почему я двоюсь.
Кто знает, что ждет нас?
Кто знает, что будет?
И сильный будет,
И подлый будет.
И смерть придет
И на смерть осудит;

Ставло
165
Не надо
В грядущее взор погружать.
Не лучше ли жить и всей грудью вдыхать,
Вдыхать прохладу вечернего края,
Где спят и мечтают, надежды не зная.
Не надо в грядущее взор погружать.
Имел я одно только сердце из плоти,
Принес его в церковь,
Обет исполняя.
Но вдруг увидел я там серебро,
Сверкало оно под взглядами мрачными
Дев непорочных,
И без конца
Золотые сердца
Сверкали возле распятий из мрамора,
Возле распятий из гипса,
И я
Почувствовал стыд
И подальше запрятал
Живое
Кровоточащее сердце мое.
Из церкви я вышел:
.Внушали мне страх
Сердца серебряные
И золотые,
Но сердце мое мне мешало,
И вот
Его закопал я, скрыв от прохожих,
Монахов, церквей...
Принесите скорей
Туда, где лежит оно, черный ирис,
Черный ирис и олеандр.

166 Меланхолический страж
* *
*
Нет! Сумрак никогда зарю не победит.
Пусть вызывает вечер удивленье,
Жизнь по утрам в окно твое стучит.
Питайте к неподвижности презренье!
Я погружаю руки в волны счастья.

Рейнские стихи
167
РЕЙНСКИЕ СТИХИ
(1901 — 1902)
СТРАСТИ ХРИСТОВЫ
Христос из дерева томится у дороги;
Привязана коза к распятью, и убоги
Селенья, что больны от горьких мук того,
Кто создан вымыслом. Я полюбил его.
Коза, подняв рога, глядит на деревушки,
Объятые тоской, когда с лесной опушки,
С трепещущих полей или покинув сад
Усталый люд бредет и смотрит на закат,
Благоухающий, как скошенные травы.
И как моя душа, округло и кроваво,
Скользит языческое солнце в пустоту,
Скрываясь в сумраке и смерть неся Христу.

168 Меланхолический страж
КЁЛЬНСКАЯ ДЕВА
С ЦВЕТКОМ ФАСОЛИ В РУКЕ
В ее руке цветок, она светловолоса,
И так же белокур Исус, ее дитя.
Глаза ее чисты, как утренние росы,
Большие, синие, они глядят, грустя.
На створках триптиха застыли две святые,
Задумавшись о днях своих великих мук;
И ангелочков хор мелодии простые
Выводит в небесах, пугливо сбившись в круг.
Три дамы и дитя когда-то в Кёльне жили.
Цветок близ Рейна рос... И, вспомнив журавлей,
Художник поспешил представить в изобилье
Малюток с крылышками облака белей.
Прекрасней Девы нет. Близ Рейна в доме скромном
Жила она, молясь и летом и зимой
Портрету своему, что мастером Гийомом
Был создан в знак любви небесной и земной.

Разные стихотворения
169
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
(1900—1917)
* *
*
Звуки рога
Заставили вздрогнуть
Тех, кто в лачугах не спал.
Незнакомец прекрасный
На коне прискакал,
И вот он увидел
Незнакомку прекрасную,
На коня посадил ее
И умчался с ней прочь.
Они бежали в мрачные дали
Туда, за озеро, над которым дрожали
Звезды,
Ночь,
Плакучие ивы.
Они бежали
Через долины, поля и лесные кущи.
Но мог ли ты знать о своей легенде грядущей,
Таинственный похититель принцессы?
И плачет во, мне
Вся печаль и усталость
Теней минувшего, странных теней.
И рыцаря знамя
Цвета надежды
Сеет вдали, о, сердце мое, в тревоге твоей.

170 Меланхолический страж
И на что-то надеясь,
Медленно жизнь там уходит,
Умирает печально принцесса
Среди шутов и карликов скорбных
В замке, которым феи владеют.
Феи, нежные феи. Страшные, страшные феи.
О ирис, ветви сирени и розы Иерихона!
В замке, которым феи владеют,
Жонглеры на лютнях играют
И зазывают прохожих
Игрою на лютнях,
Чьи странные струны,
Звуча,
Обручаются с душами скрипок,
С прозрачной душою струящихся слез.
Он совсем не похож на меня.
Никогда в его комнате спящей
Неведомое над изголовьем его не склонялось
И не касалось губами
Его горячего лба.
Но ты, печальный Прохожий,
Прохожий, что беден так же, как я,
Иди со мной по дороге
В час, когда отправляемся мы
По утрам суровым и полным тревоги
Встречать монотонную жизнь.
— Потому что боимся мы умереть.—
Мы хотели б с тобой умереть.
Потому что век наш весь в черном,
Он носит цилиндр высокий,
И все-таки мы продолжаем бежать,
А затем, когда бьет на часах

Разные стихотворения
171
Бездействия час и час отстраненья
От дел повседневных,
Тогда приходит к нам раздвоенье
И мы ни о чем не мечтаем.
Слушай, Прохожий!
Слушай! А после, не зная друг друга,
Мы с тобою расстанемся.
В путь отправляйся. Дорога пылится вдали.

172 Меланхолический страж
САМОУБИЙЦА
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста,
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают,
И черное небо, пролившись дождем, их порой
омывает,
И словно у скипетров грозных, торжественна
их красота.
Растет из раны одна, и как только закат запылает,
Окровавленной кажется скорбная лилия та.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста,
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают.
Другая из сердца растет моего, что так сильно
страдает
На ложе червивом; а третья корнями мне рот
разрывает.
Они на могиле моей одиноко растут, и пуста
Вокруг них земля, и, как жизнь моя, проклята
их красота.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.

Разные стихотворения
173
БАЛЛАДА
«Не выйдет никто за ворота!..»
Больна владелица замка.
Среда, четверг и суббота
Прошли. Не поют жонглеры,
У жонглеров потухшие взоры.
На пиршестве пленники эти
Отказались от всех угощений.
Хотели б уйти на рассвете
Жонглеры. Они побледнели...
Госпожа не встает с постели.

174 Меланхолический страж
МОЛИТВА
Когда я ребенком был малым,
В голубое и белое мама меня одевала.
О Дева Святая,
Меня вы любите
Как в былые года?
Знайте, пока не умру я,
Вас буду любить я
Всегда.
И, однако, ныне покончено с этим:
Я больше не верю ни в небо, ни в ад,
Я больше не верю, я больше не верю!
Матрос, который вернулся назад,
Потому что твердил свое Ave,
Не прожив без молитвы ни дня,—
Матрос этот был похож на меня,
Он был похож на меня.

Разные стихотворения ^^ 175
КАРКАССОН
Проходит она
И сердца по пути собирает.
Отдайте сердце!
Любое сердце:
Доброе, злое,
Несчастное сердце!
О сколько сердец!
Но, увы, никогда
Губ ее
Не коснетесь вы.
Она
Кладет вас в корзинку...
Увы!
Там тоже недолго
Там тоже немного
До мая, быть может,
Останетесь вы.

176 Меланхолический страж
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Весь народ устремился на площадь в тот день:
Пришли и негры, и белые, и желтолицые люди;
Пришли рабочие с фабрик, там трубы уже не
дымились — была забастовка;
Пришли штукатуры в пропитанной известью
грязной одежде;
Пришли мясники, у которых ладони были
измазаны кровью,
И хлебопеки, чьи бледные лица обсыпаны были
мукой;
Пришли приказчики, бросив прилавки хозяев сроих,
Пришли суровые женщины, дети которых сидели
у них на руках, а другие цеплялись за юбки
своих матерей;
Пришли и такие, что были несчастны, но дерзки,
накрашены, густо напудрены и завиты,
Пришли калеки: хромые, безрукие, глухонемые,
слепые,
Пришли священники даже и несколько странных
изящно одетых мужчин,
И город за пределами площади мертвым казался
и даже не вздрагивал он.

Разные стихотворения
177
ОТЕЛЬ
Комната моя подобна клетке.
Солнце руку сунуло в оконце.
Чтоб мираж увидеть очень редкий,
Сигарету я зажег от солнца.
Я хочу курить. Я не хочу работать.

173
Есть
ЕСТЬ
ГОРОД ОРКЕНИЗ
У ворот стоит крестьянин,
Хочет в город он войти;
У ворот стоит бродяга,
Чтоб из города уйти.
«С чем идешь из Оркениза,
Ты скажи, бродяга, нам».
Говорит он страже: «Сердце
Я свое оставил там».
«Ну, а ты зачем явился?»
И в ответ звучит опять:
«Сердце я везу, чтоб свадьбу
В этом городе сыграть».
И смеется громко стража:
Бог мой, сколько тут сердец!
Кто-то вышел без поклажи,
Кто-то едет под венец.
Эта стража городская
Ходит вечно под хмельком,
А ворота в Оркенизе
Запираются с трулом,

Есть
179
ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ
Когда утратите вы красоту с годами,
Когда проступит желчь на высохших чертах,
И не узнает взгляд в суровой старой даме
Принцессу юную, что славил я в стихах;
Тогда в душе у вас, могу ручаться в этом,
Мой образ оживет, представ совсем иным:
Величье времени дарует блеск поэтам
И даже красоту оно дарует им,
У женщины в глазах с годами меркнет пламя,
Ложится на виски слепой узор морщин;
Скрывает женщина свой возраст, но с годами
Все толще слой румян, все строже взор мужчин.
И вот тогда на ум придет вам мысль смешная:
«Когда-то жил поэт, в меня влюблен он был,
И только я одна, старуха, вспоминаю,
Как был он некрасив, как молча он любил».
Я волею судеб уродлив, вы красивы,
И принца ждете вы — он был обещан вам;
Он поведет вас в край, где зреют счастья нивы,
И радость быть вдвоем познаете вы там.
Пред вами голову склонят любимцы славы
И совесть продадут во имя ваших глаз,
Затем вдали от вас, беспомощны и слабы,
С истерзанной душой свой встретят смертный час.

180
Есть
В САДУ АННЫ
Если б мы жили в тысяча семьсот шестидесятом
году,
Именно эту дату, Анна, вы прочитали на каменной
лавке,
И если бы я, к несчастью, был немцем,
Но, по счастью, находился бы около вас,
То тогда, почти все время говоря по-французски,
Мы бы с вами о любви рассуждали туманно,
И, повиснув на руке моей самозабвенно,
Вы бы слушали с глубоким вниманьем во взоре,
Как я толкую о Пифагоре,
Думая при этом о кофе и о том, что его подадут
Только через тридцать минут.
А осень была бы такой, как будто она получила
в награду
Венок из барбариса и лоз виноградных.
И прервав разговор, я склонялся бы в низком
поклоне
Перед знатяыми жирными дамами с томным
мечтательным взглядом.
Длинными вечерами
В одиночестве полном
Я смаковал бы мальвазию или токай;

Есть
181
Потом надевал бы камзол свой испанский,
Выходя навстречу бабке моей,
Приехавшей в старой карете
И к немецкой речи питавшей презренье.
Я писал бы набитые мифологией стихотворенья
О вашем бюсте, о сельских утехах, о прелестях
дам.
Я нередко ломал бы трость
О спину крестьян.
Я любил бы музыку слушать, наполнив стакан
И жуя ветчину.
Я клялся бы вам по-немецки, свою отрицая вину,
Если бы с рыжей служанкой меня вы застали.
И во время прогулки в лесу
Вам пришлось бы прощение мне даровать.
И тогда вполголоса начал бы я напевать,
А после мы стали бы слушать шорох вечернего
леса.

182
Есть
ИСФАГАНЬ
Ради твоих удивительных роз
Я проделал бы путь
Еще более дальний.
Не такое, как всюду, солнце твое,
И оно поет
В небе хрустальном.
Музыка твоя, созвучная зорям,
Для меня стала мерой искусства отныне.
Вспоминая о ней,
Я буду судить
О моих стихах,
О рисунке, картине,
И даже о вас,
Лица дорогого черты.
Исфагань! Ты музыкой утра
В своих садах разбудила цветы,
И душу мою
Навсегда пропитал
Аромат разбуженной розы.
Исфагань! Голубой и серый фаянс.
Словно
Из осколков земли и неба
Узор твой создан,
А посередине струящийся свет

Есть
183
И воздух.
Вот площадь
В форме квадрата.
Она чересчур велика
Для маленьких осликов,
Которых так мало
И которые мило,
Пробегая мимо,
Кричат, поглядывая
На красную бороду Солнца,
Похожего на молодых бородатых купцов,
Укрывшихся под своими зонтами.
Здесь породнился я с тополями.
Пусть эти тополи кажутся вам сыновьями Европы,
О братья мои, что в Азии скорбно молитвы творят.
Прохожий, изогнутый, как рог антилопы.
Стертые буквы.
Лавка старьевщика.
Сад.

184
Есть
ЛЯГУШАТНЯ
У берегов островка
Тихо качаются лодки пустые.
Теперь
Ни в воскресные дни, ни по будничным дням
Ни художники, ни Мопассан не катают в них дам,
Толстогрудых и глупых, как пробка.
Лодки пустые.
Мне больно смотреть, как вы тихо качаетесь там,
У берегов островка.

Есть
185
МОНПАРНАС
О, двери отеля, с двумя деревцами
Зелеными в кадках,
С двумя деревцами, что никогда не цветут.
(Плоды мои, где вы? Где корни пустил я?)
О, двери отеля, перед которыми ангел маячит.
Раздавая проспекты.
Никогда о добродетели так горячо не радели.
Прошу вас, сдайте мне навсегда
Комнату, сдающуюся на одну неделю.
Бородатый ангел, вы на самом деле
Просто лирический немецкий поэт,
Желающий все узнать о Париже;
И знаете вы о его мостовых,
Что есть на них линии, по которым ходить —
почти преступленье.
И мечтаете вы
Отправиться в Гарш и там провести воскресенье.
Немного душно, и ваши длинные волосы мягки,
как вата,
О маленький милый поэт, чересчур белокурый
и чуть-чуть глуповатый,
И глаза ваши — словно два шара воздушных,
плывущих куда-то,
Два шара, что в небе прозрачном летят
Наугад.

186
Есть
СТИХОТВОРЕНИЕ
Он вошел.
Уселся на стул.
Он не смотрит на красноволосое пламя.
Загорается спичка.
Он встал и ушел.

Есть
187
ИДЕМ БЫСТРЕЕ!
И вечер спускался, и лилии гибель встречали...
Взгляни на печали мои, о прекрасное небо,
за что ты мне их ниспослало?
Полна меланхолии ночь.
Дитя, улыбнись,.. Послушай, сестра...
Бедняки, собираться в дорогу пора.
В лесу обманчивом тонет мой голос устало.
О пламя, где души людские горят!
На бульваре Гренель
Рабочие и господа.
Кружева. Расцветает апрель.
Не хвались, не хвались никогда!
Идем быстрее, черт побери!
Идем же быстрее, слышишь?
Все столбы телеграфные вышли
Вдоль по набережной погулять,
Ей на грудь республика наша
Положила букет всех краше,
Чьи ландыши свежестью дышат.
Идем быстрее, черт побери!
Идем же быстрее, слышишь?
Губы сердечком. Полина стыдливая.
Рабочие и господа.
Ну, конечно, да! Какая красивая...
Твой брат...
Идем быстрее, черт побери!
Слышишь? Идем быстрее!

188
Есть
ВАСИЛЕК
Двадцатилетний мужчина,
Который так много ужасного видел,
Скажи мне, что думаешь ты
О людях твоего минувшего детства?
Тебе
известны
отвага и хитрость.
Сто
раз
ты
за
гля
ДЫ
вал
сме
рти
в гла
за,
ни
че
го
ты
не
зна
ешь
о жиз
ни.

Есть
Ш
Неустрашимость свою передай
Тем, кто явится
После тебя.
Двадцатилетний мужчина,
Ты весел, и память твоя забрызгана кровью.
Душа твоя тоже красною стала
От радости,
Ибо ты впитывал жизнь
Тех, кто рядом с тобой умирал.
Ты исполнен решимости.
Время 17 часов, и сумеешь и ты
Умереть,
Если не лучше, чем те, кто старше тебя,
То по крайней мере более благочестиво,
Потому что смерть ты знаешь лучше, чем жизнь.
О минувшая нежность,
Медлительность незапамятных лет.

190 Собрание стихотворений 1956 года
СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
1956 ГОДА
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
ЗА КНИГОЙ
Сантабаремский монах,
Одетый в черную рясу.
Бледные руки простер, призывая Лилит.
Орлан в ночной тишине
Прокричал зловеще три раза
И воскликнул монах: «Летит она! Вижу, летит!
А за нею три ангела...»
— Здесь обрывается книга, которую черви изъели,
И встает предо мною далекая ночь
С ущербной луной;
О императорах думаю я византийских,
Затем предо мной
Возникает алтарь в облаках фимиама,
И розы Леванта мерещатся мне,
И глаза алмазные жаб,
загораясь, мерцают во тьме,
И думаю я о магической книге,
Которую черви изъели;
Алхимика вижу я,
Вижу монаха в заброшенной келье,

Юношеские стихи 191
И я погружаюсь в мечты, а рассвет аметистом
горит,
И не знаю сам почему,
Я думаю о бородатых уродах, о великанах,
о тайне Лилит,
И охвачен я дрожью;
Мне слышится в комнате шорох,
Как будто шелк в полумраке шуршит.

192 Собрание стихотворений 1956 года
МАРДИ ГРА
Моему другу Жеану Лок
В день розовый, мутно-лиловый или зеленый,
В чьем небе плавали скуки лучи,
В ночи,
Где бродят пьерро в бумажных коронах,
Пьерро, что похожи на призраков бледных; в ночи,
Рассыпавшей звездные груды
Камней драгоценных, мерцающих в небе устало,
(Рубины, опалы,
Спинель, изумруды)
Бегут, напевая, шуты, коломбины,
Полишинели с хлопушкой в руке,
Бегут мушкетеры, бегут арлекины,
Бегут под дождем разноцветным, и вскинул
Праздничный город свой плащ из огней, и звенят
мандолины
И трубы трубят. А там вдалеке
Король безумцев, король Карнавала
Горит, подожженный. (Рубины! Кораллы!)
Король Карнавала, что с вами стало?
Своим народом свергнуты вы!
Увы! Король Карнавала горит,
И песня звенит,
И шампанское льется,
И канонада вдали раздается,

Юношеские стихи
193
То пушка гремит
И она говорит
О том, что умер король Карнавала;
И всходит луна, озаряя устало
Небо в россыпи бледных камней
(Изумруды, рубины, жемчуг, опалы),
Луна средь мерцающих звездных огней
Подобна лампе в руке Аладина,
Лампе, что сказочный сад озарила,
Где камни свисают с незримых ветвей
(Рубины, жемчуг, брильянты, опалы),
И шум утихает,
И ночь умирает,
И бледное утро всплывает устало.
7 Аполлинер

194 Собрание стихотворений 1956 года
НЕБО
О ветеран, в лохмотья одетый!
Небо, ты служишь нам столько веков!
Твой солнечный орден — источник света,
Твое одеянье — тряпье облаков.
Внизу декорация пошлая эта
Тебе не наскучила? Мир наш таков!
А ты, ветеран, в лохмотья одетый,
Нам все-таки служишь столько веков.
Шумим, суетимся и в зиму и в лето,
В погоне за славой теряем покой,
Униженно просим, сживаем со света,
И, видно, над нами смеется порой
Седой ветеран, в лохмотья одетый!

Стихи разных лет
195
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПАРИЖ
Бог мой! Удача какая:
Уехать из мрачного края
В Париж,
Прекрасный Париж,
Что был безусловно
Самим Амуром основан.
Бог мой! Удача какая:
Уехать из мрачного края
В Париж,
7*

196 Собрание стихотворений 1956 года
ОБЕЗЬЯНА
Когда рукою из консервной банки
Вытаскивает мясо обезьянка,
Невольно скажешь: правда без изъяна —
Как ни верти, наш предок — обезьяна.

Стихи разных лет
197
В ДЕРЕВНЕ
(Стихи Луизы Лаланн)
«Природа, ах, эта природа!»
А красоты ей отмерено меньше, чем мне.
Над крышами дым... Пустота небосвода...
Нет! Я предпочла бы пейзажи, что дома висят —•
на стене.
Уедем назад! Уедем назад!
Я видеть хочу восхитительный сад,
Цветы которого схожи
С цветком на обоях в моей прихожей.
О боже!
Здесь ничто не радует взгляд.
До чего же глупы все эти дамы!
О нет! О нет! —
Твержу я упрямо,—
Мне старых крыш не нравится цвет.
Скорее в город! Жить можно лишь там, а не где-то.
Настоящая ссылка это!
Здесь ради того, чтоб взглянуть на дурацкие виды
хоть раз,
Заставляют куда-то тащиться вас,
А между тем перед дверью вашей
Такие же виды, — ни хуже, ни краше,

198 Собрание стихотворений 1956 года
И к тому же нет риска ногу сломать.
— Под звон колокольный я готова рыдать! —
Прощайте, о вы,
Опавшие листья и стебли сорной травы,
И грязные дети, и робкий взгляд...
Уедем назад! Уедем назад!

Стихи разных лет
199
В СЕКТОР НАШ ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
В сектор наш пятьдесят девятый
Книг пришел целый ворох;
Ну, а я книголюб завзятый,
Все мне по-сердцу: сыщики, воры.
Но не нужно любовных романов —
Я читать их не стану.
Дайте стычки, удары и раны,
То, что видим и здесь постоянно.
О романы, что так популярны
И к тому ж бесконечны!
Тут пастушка, и принц, и коварный
Их разлучник, и странные встречи;
Бой с индейцами, гангстер в засаде,
И в момент преступленья
Смелый сыщик, подкравшийся сзади...
В дрожь бросает от этого чтенья,
Эжен Сю и Гюго по соседству,
Габорьо, том Феваля —
Список авторов, памятный с детства,
Их читать и тогда мне давали.
Бедный штатский с душой книголюба,
Почитающий пылко
Англосаксов (а пишут ведь грубо!)...
Все же с книгами вышли посылку.

200 Собрание стихотворений 1956 года
БУДЬ НА ТО МОЯ ВЛАСТЬ
О время! Единственный путь от одной удаленной
точки к другой,
Будь на то моя власть, я заставил бы сразу
Измениться людские сердца, и тогда
осталось бы в мире
Только то, что прекрасно.
Вместо опущенных глаз, молитв, бормотанья,
Вместо отчаянья и покаянья, были бы всюду
Дароносицы, чаши, ковчеги,
Которые вдруг засверкали б в глубинах мечтаний
Подобно богам античным,
Чья роль,— как бы она ни была» поэтична,—
Сыграна почти до конца.
Будь на то моя власть, я скупил бы всех птиц,
Посаженных в клетку, я бы выпустил их
на свободу
И, радуясь, стал бы смотреть, как они улетают,
Не имея при этом никакого понятия
О добродетели, именуемой благодарностью,
Если только она не от сердца.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Памяти
Николая Каллиниковича Гудзия,
моего учителя
АПОЛЛИНЕР И ЕГО МЕСТО
ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ
I. Историческая роль Аполлинера
Творчество Аполлинера в наше время стало
классикой. С каждым годом находится все меньше критиков,
которые не понимали бы исключительную важность
художественных открытий Аполлинера для развития
мировой поэзии XX в. и отрицали бы, что он относится
к числу великих фрапцузских поэтов.
Тяжела была судьба самого Аполлинера и судьба
его творческого наследия. Война 1914—1918 гг. унесла
жизнь поэта и на двадцатилетие задержала обновление
французской поэзии, инициатором которого он был.
Первое более или менее полное и хотя бы отчасти
восстановившее цензурные искажения собрание
стихотворений Аполлинера вышло во Франции в 1956 г. — почти
сорок лет спустя после смерти поэта. До массового
читателя голос Аполлинера по-настоящему дошел в 40-х
годах, когда французская поэзия совершила новый и
еще более решительный поворот к действительности.
До этого эстетская критика культивировала миф об
Аполлинере как о техническом реформаторе поэзии,
как о сложном «поэте для поэтов». Академическое
литературоведение Франции вовсе не признавало
Аполлинера крупным поэтом, находя его стихи
формально несовершенными и прозаичными — как, впро-

204
H. И. Балашов
чем, считали прозаичным стих Маяковского, Пабло
Неруды и Незвала.
Когда, наконец, пробил час славы Аполлинера,
стало ясно, что не «эквилибрист» он и не «прозаик», а
необыкновенно эмоциональный лирик, который широко
захватывал в поэзию самые прозаические материи,
именно потому, что полнее ощущал связь с жизнью,
потому, что стремился, спешил выразить в поэзии
проблемы века. Поэт, имевший репутацию «темного»,
выразил ясно, насколько это было возможно,
ошеломляющую сложность проблем, поставленных перед
человечеством XX веком. Даже ассоциативный образ
(«...Пастушка, о башня Эффеля...»), потеснивший у
Аполлинера традиционные поэтические сравнения,
оказался уместен и необходим для строя поэзии,
стремившейся давать ответ на большие вопросы современности.
Теперь вызывает удивление попытка подходить к
Аполлинеру не в свете основных закономерностей
развития искусства XX в. или не в плане
общенациональном, а измерять его творчество мерками отдельных
поэтических школ. Какая-то мелочность есть в упреке
главы сюрреалистов Бретона, что Аполлинер не смог
стать ни теоретиком, ни поэтом сюрреализма... Еще
более странными (и показывающими, что западная
наука до сих пор в какой-то мере не может или не
хочет «вместить» Аполлинера) являются такого рода
«упреки», как высказанный однажды солидным
исследователем Пьером Ореккьони, будто горе Аполлинера в
том, что он «по беспечности» не воспользовался
присущим ему даром воплощения чудесного в немецком
понимании, и упустил случай стать вторым Новалисом
или Гофманом *. Не подведя Аполлинера под опреде-
1 Pierre Orecchioni. Quelques thèmes de la
sensibilité rhénane chez Apollinaire («La Revue des lettres modernes»,
Janvier 1956, vol. III, N 19, p. 20).

Аполлинер и французская поэзия (I) 205
ленную схему, исследователь поставил поэта вне
русла развития поэзии и писал, будто Аполлинер остается
«одиноким, без учителей и без наследников» (там же).
Не видят традиции Аполлинера преимущественно
те, кто не хочет ее видеть потому, что она связана с
важнейшими реалистическими тенденциями новой
французской поэзии — с поисками Сандрара и Ревер-
ди, с творчеством Элюара, Арагона и поэтов
Сопротивления, устами Арагона провозгласивших
Аполлинера своим «непосредственным предшественником».
Даже Гаэтан Пикон, не питающий никакого
пристрастия к реализму, усматривает влияние Аполлинера
«в том поэтическом реализме (le réalisme poétique),
который и на наших глазах пробивает себе дорогу» 2.
Широкие связи Аполлинера с реалистической
традицией принимают во внимание наиболее серьезные,
опирающиеся на документы исследователи его
творчества — такие, как Мишель Декоден3.
Аполлинер сам советовал современным поэтам
следовать примеру романистов XIX в. и постоянно
обращаться к прозе жизни. Незадолго до войны
Аполлинер писал: «...чтобы обновить вдохновение, сделать его
более свежим, живым, орфическим, я думаю, поэт
должен обратиться к природе, к жизни. Если он, хотя
бы без всякого дидактического умысла, будет заносить
в свои книги тайну, открывающуюся его глазам и
ушам, он привыкнет к жизни как романисты XIX в.,
которые таким образом высоко подняли свое
искусство; ведь упадок (la décadence) романа начался именно
тогда, когда писатели перестали наблюдать правду
2 G-. Р i с о п. Panorama de la nouvelle littérature française.
Paris, 1960, p. 36.
3 См., например, M. Décaudin. La crise des valeurs
symbolistes. Vingt ans de poésie française 1895—1914. Toulouse,
i960, p. 486.

206
H. И. Балашов
окружающей жизни...» 4. Как это ни странно с
первого взгляда, Аполлинер связывал свое искусство с зо-
лаистской традицией и именовал его «натурализмом
высшего порядка» (le naturalisme supérieur),
утверждая, что он сам руководствуется «упорной заботой о
правде»5. За «новый реализм» Аполлинер выступал
также в своей последней статье, напечатанной
посмертно в декабре 1918 г.
Историческую роль Аполлинера можно попытаться
кратко выразить в нескольких положениях. В
сложных условиях развития французского искусства и а
момент острого кризиса постсимволистской поэзии,
наступившего в начале 900-х годов, Аполлинер
успешнее всех своих современников содействовал
возвращению поэзии к жизни. «Благодаря острой
эмоциональности своих стихов он, вслед за романтиками, Бодлером,
Уитменом, Рембо, Верхарном, сделал возможным
дальнейшее художественное освоение новых, важных, но
казавшихся безнадежно непоэтичпыми, областей жиа-
ни и деятельности человека и общества. (Аполлинер
широко ввел в сферу лирики так называемую «прозу
жизни» и дал мощный импульс развитию лирического
эпоса XX в. При этом Аполлинер, преодолев
распространившееся после поражения Коммуны безучастное
отношение поэтов к судьбам родины, но не
поддавшись шовинистической моде 1914 г., возродил во
Франции XX в. подлинно национальную поэзию. Наконец,
он отказался от изощренной лексической и
ритмической замкнутости стихотворений символистов и даже
от более музыкального, чем литературного,
импрессионистического принципа поэтики Верлена. Аполлинер
обогатил. ассоциативную образность, широко ввел в
4 «Ле Суаре де Пари» 15 февраля 1914 г.-См. M. D é с а и-
d i п. Цит. соч., стр. 490.
6 «Ле Суаре де Пари», 15 мая 1914 г. Цит. по А р о 11 i п а 1-
ге. Oeuvres poétiques. Paris, «Pléiade», 1959, p. 1121.

Аполлинер и французская поэзия (I) 207
поэзию живое, некнижное слово и стих со
свободными, близкими к логическому строю и к живой речи
ритмами и интонациями. Стих был сделан, так
сказать, необходимо содержательным, ибо поэтичность его
поддерживалась, прежде всего, не рифмой, даже не
повторяемостью ритма,^ а самой внутренней
содержательностью, идейной и эмоциональной насыщенностью
стиха и его выразительным синтаксическим
построением.
Все это во времена Аполлинера было ново и вместе
с тем «носилось в воздухе», и свои реформы
Аполлинер осуществлял не один. Еще в конце XIX в. при
преобладающей тогда тенденции символистской поэзии
к отходу от жизни, к усложненному символическому
образу, к импрессионистической эскизности, у
некоторых крупных поэтов —у Верлена, у Лотреамона,
у Жермена. Нуво, особенно у Рембо, наблюдалось
сильное противоборствующее стремление. Иногда оно
реализовалось в виде постоянных колебаний, как у
Верлена, чаще в виде резкого изменения теоретических
установок и всей ориентации творчества. Такой сдвиг,
предварявший путь Аполлинера и важнейших течений
мировой поэзии XX в., произошел у Лотреамона в
виде неожиданного скачка от «Песен Мальдорора»
к «прозаизму» так называемых «Стихотворений»;
у Рембо — от мистики «Озарений» к трезвости
«Пребывания в Аду»; даже у Малларме —от темных
символических стихов к статье «Конфликт» и поэме
«Удача никогда не упразднит случая» с ее пророческим
предисловием. Малларме в 1897 г. предугадал, будто
ему открылись грядущие страницы Аполлинера или
Незвала, что в качестве параллели к никогда не
увядающей поэзии строгих форм возникает поэзия,
стремящаяся к передаче «обнаженной мысли». «Все,—
пишет он по поводу своей поэмы,— зцесь дано в сокра-

203
H. И. Балашов
щенном ракурсе, в виде предположений:
повествовательный элемент избегается». Малларме в своей поэмо
нащупал тот принцип, на котором позже строились
стихи Аполлинера и Неруды, «лесенка» Маяковского,
беспунктуационный стих Элюара и Арагона: «белизна
бумаги выступает каждый раз, когда образ сам по себе
завершается или уходит внутрь... здесь нет больше...
соразмерных с правилом звучащих отрезков, нет
стихов, а скорее спектральные подразделения идеи»6.
Другие поэты конца XIX в.—Шарль Кро, Жюль
Лафорг, Альфред Жарри — пытались преодолеть
символистскую отрешенность от жизни на путях
антибуржуазного гротеска и сатиры. Попытку вернуть
поэзию к жизни, отразить в стихах чувства и интересы
человеческого коллектива предприняла в начале XX в.
во Франции группа поэтов, выдвинувшая лозунг
«единодушной поэзии» (la poésie unanime). Однако
унанимисты обставили обновление поэзии разными
догматическими предписаниями и не смогли достичь
широкого художественного успеха. Наиболее близкий
Аполлинеру поэт, Блез Сандрар, мужественно и по-новому
подойдя к драматизму современной социальной жизни,
пробил широкую брешь в стене символистской
замкнутости. Аполлинер же повалил всю стену — покончил
с господством символизма в поэзии. В отличие от
Жарри и от унанимистов Аполлинер был поэтом прежде
всего, поэтом par excellence. Хотя ему нравилось
озорное экспериментаторство Жарри, в его стихах
антимещанская тема органически соединялась со всем
комплексом человеческих переживаний. Хотя
Аполлинер любил теоретизировать, насыщенные
общественной проблематикой стихи являлись у него
органически, а отнюдь не как иллюстрации к теориям.
• S. M а 11 а г m é. Oeuvres complètes. Paris, «Pléiade»,
1956, p. 455—45a.

БЛЕЗ САНДРАР
Фотография

210
H. И. Балашов
Как ни велик был поэтический гений Аполлинера,
и ему открытия доставались ценой поисков и
заблуждений. Его творчество развивалось в обстановке
преобладания модернистических направлений во
французском искусстве. Поэт погиб в переломную эпоху,
не досказав революционного слова своих последних
стихотворений. В послеверсальской Франции широкие
круги интеллигенции оказались надолго охваченными
политической индифферентностью, что сделало
невозможным в 20-е годы восприятие нововведений поэта
во всей их глубине.
Значение наследия Аполлинера раскрылось позже,
когда французская поэзия была вовлечена в
антифашистскую борьбу и в национальное Сопротивление.
Именно в 40-е годы осуществилось обновление поэзии,
начатое в 10-е годы Аполлинером и Сандр аром, и были
оценены не только лиризм, широта и реалистические
устремления поэзии Аполлинера, но и его патриотизм.
В эти годы укоренившийся во Франции тип
утонченного поэта-интеллигента в духе Валери сменился
получившим развитие, как все лучшие начинания
Аполлинера и Сапдрара — у Элюара и Арагона — типом поэта,
менее профессионально замкнутого и стоящего близко
к народу и его борьбе.
Демократически настроенный французский
читатель наших дней, отдавая себе отчет в сложности
развития искусства XX в. и в противоречивости
творчества Аполлинера, воспринимает его как поэта большого
лирического синтеза, полнее и человечнее других
французских поэтов начала XX в. выразившего свою
эпоху — не только ее драматизм, но и свет надежды,
забрезжившей к концу войны 1914—1918 гг. Этот
читатель знает, что в труднейший момент национальной
истории Элюар, Арагон, Деснос и другие поэты
Сопротивления, отстаивавшие существование и честь Фрак-

Аполлинер и французская поэзия (11) 211
ции, смогли опереться на традицию Аполлинера и
оценили его как своего ближайшего предшественника.
Неудивительно поэтому, что в год восьмидесятилетия
Аполлинера «Юманите» поместила увенчанный
лаврами портрет поэта и статью старого коммуниста,
общественного деятеля и писателя Жана Марсенака
«Победа Аполлинера»: «О по-братски родной, всегда такой
близкий нам, нашим безрассудным и нашим
обоснованным надеждам! Поэт, думавший, как мы, что с
окончанием войны наступит время справедливости,
конец насилия, царство «пылающего Разума», поэт,
уверенный, что в момент, когда он умирает, над
миром занялась заря! Сквозь пробежавшие дни он и сей
час напоминает нам высшую заповедь поэтов: верить
в человека в его становлении».
II. Происхождение Аполлинария
Костровицкого;
славянсквге связи французских поэтов
начала XX в.
В повести «Убийство поэта» Аполлинер будто
предугадал собственную судьбу: тяжело раненный в голову
на фронте, он уже не мог оправиться и умер во время
эпидемии гриппа 9 ноября 1918 г. в возрасте 38 лет.
Будущий поэт, как и его герой, с детства был обречеп
на неполноправное существование: Вильгельм-Альберт-
Владимир-Александр-Аполлинарий Костровицкий7 был
внебрачным ребенком дочери польского эмигранта,
российской подданной Ангелики Костровицкой. Он
родился в Риме 26 августа 1880 г. и был записан под
условным именем Дульчиньи, а затем был признан
матерью и получил право на ее фамилию и поддансг-
7 Псевдоним Гийом Аполлинер образован из французской
формы имен Вильгельм-Аполлинарий: Guillaume Apollinaire.

212
H. И. Балашов
во. Однако, как потомок революционного эмигранта
(отец Ангелики, Михаил-Аполлинарий Костровицкий,
штабс-капитан русской армии, эмигрировал после
поражения восстания 1863 г.), Аполлинер не мог
рассчитывать на удовлетворительное правовое положение ни
в качестве царского подданного, ни как сомнительный
подданный Италии, а французское гражданство
национальный поэт Франции получил только на фронте:
9 марта 1916 г., за восемь дней до рокового ранения.
Костровицкие были родом из Белоруссии, они жили
под Новогрудком (в б. Минской губернии) и были
соседями и знакомыми Мицкевичей8. Адам Мицкевич
гостил у них в Дорошковичах, а уезжая в ссылку,
посвятил патриотизму Людвики Костровицкой
(прабабушки Аполлинера) стихотворение «Матрос»
(«...Погибнуть страна не может, // Где жены и девы такие»).
За участие в восстании 1863 г. братья
Михаила-Аполлинария были сосланы царскими властями — Юзеф в
Сибирь, Адам в Оренбург, а именье Костровицких До-
рошковичи было конфисковано. Михаилу-Аполлинарию
с семьей удалось бежать в Италию, где он устроился
в папскую гвардию не то с помощью родственников
жены, итальянки по происхождению, не то с помощью
родичей — виленских Костровицких, добившихся
видного положения в наполеоновской армии, а
впоследствии осевших в Австрии и Италии.
Достоверно не установлено, кто был отцом
Аполлинера. Поэт не признавал отцом друга матери,
итальянского офицера Франческо д'Аспермона. В 1959 г.
польский писатель Анатоль Стерн собрал серьезные дока-
вСм. Antoni Т г е р i n s к i. Dziadek Apollinaire^ (Wspôïczesnoâc
1—15. III. 1966). Мы публикуем в книге (стр. 215) фотографию
деда Аполлинера в форме папского гвардейца, обнаруженную
в архиве Элизы Ожешко, хранящемся в Библиотеке Лодзинско-
го Университета научным сотрудником Вандой Рукуйжо (Ru-
kdyzo) и описанную в статье Антони Трепинского.

Аполлинер и французская поэзия (ÎI) 213
зательс*гва в пользу того, что отцом поэта был дальний
родственник матери — внебрачный сын одной из ви-
ленских Костровицких, живших, после поражения
Наполеона I, при венском дворе, и Наполеона II
(«Орленка»), затравленного там в 1832 г. Опасное, по
понятиям деятелей Священного союза, дитя (внук
Наполеона I!) отобрали у матери, воспитали в Ватикане под
вымышленным именем и назначили на церковную
должность. Видимо, Аполлинер знал семейное
предание Костровицких о внуке Наполеона и считал его
своим отцом. Одним из многочисленных
подтверждений этого является повесть Аполлинера «Затравленный
орел» (La chasse à l'aigle). Рассказчик, от имени
которого ведется повествование, познакомился в Вене с
несчастным старцем, на всю жизнь закованным в
железную маску с орлиным профилем, и был свидетелем
того, как подкупленный черносотенный сброд при
свете факелов зверски расправляется с пытающимся
бежать стариком: «Он прокричал слова, которые привели
меня в смятение и так оглушили, что я даже не
догадался броситься ему на помощь. Его последнее
восклицание было: «На помощь! Я наследник Бонапартов...»»
Сразу заметны личная интонация и сочувствие, с
которым поэт переживает гибель «затравленного орла».
Аполлинер не испытывал особой симпатии к своему
гипотетическому прадеду и к его политике и не
забывал, например, о предательстве Наполеона по
отношению к Польше. Однако такая громовая родословная
действовала на его поэтическое воображение и,
естественно, подводила его к мысли, что он приуготовлен
быть национальным поэтом Франции. «Как бы там ни
было,— замечает он в «Затравленном орле»,— эта
легенда такого свойства, что должна заинтересовать
французов».
Если поэт Франции наполовину был итальянцем

214
H. И, Балашов
(д'Аспермоном или Буонапарте), то наполовину он был
славянином. В 1899 г. в официальной карточке
регистрации иностранцев у Аполлинера в графе
«национальность» написано: «Итальянец. Русский» (Italien.
Russe). Сам Аполлинер помнил, что у него в жилах
славянская кровь смешана с латинской (Et moi en qui
se mêle le sang slave et le sang latin...) и что его
настоящим именем было славянское имя (Je suis
Guillaume Apollinaire//Dit d'un nom slave pour vrai nom...-9).
Связи со славянским миром и его культурой играли
определенную роль в жизни Аполлинера. Хотя Кост-
ровицкие имели мало оснований для хороших
воспоминаний о Российской Империи, они принадлежали к
той части эмиграции, которая понимала связь Польши
с судьбой народов России и продолжала считать
Россию своей родиной. Ангелика в документах значилась
то полькой, то русской, чаще всего она представлялась
как русская дама Ольга Костровицкая или даже Ольга
Карпова.
Вильгельм-Владимир-Аполлинарий был воспитан в
духе любви к Польше и России, Москва всегда для него
была «священным городом» (la ville sainte) ; поэт живо
помнил рассказы матери о детстве, хранил вещи,
захваченные при отъезде в эмиграцию, и с детства в
какой-то степени знал русский язык. Аполлинер связывал
свое происхождение не только с Польшей, но и с
восточными славянами: он, во всяком случае
метафорически, возводил свой род к легендарным основателям
русского государства:
Les Varègues barbus et Rurik mon aieul
Chassant les lièvres blancs dans les plaines polaires ,0.
9 Cm. Le Dossier d'«Ac!oo!s» édition annotée des préoriginales...
par Michel Décaudin. Genève—Paris, 1960, p. 79, 213.
10 Бородатые варяги и Рюрик, мой пращур, охотившиеся
на зайцев-беляков на полярных просторах. Декоден прочел
«Rarik», Dossier, p. 126.

МИХАИЛ-АПОЛЛИНАРИЙ КОСТРОВИЦКИИ, ДЕД ПОЭТА
Фотография, снятая в Риме около 1870 г.; обнаружена
§ Лодзинской Университетской Библиотеке Вандой Рукуйжо
в 1966 г.

216
H. И. Балашов
Знание Аполлинером славянского мира и любовь к
нему — не только к Польше и России, но и к Чехии,
Сербии, Украине,— нашли отражение во многих
произведениях Аполлинера, которые порою, как, например,
роман «Женщина в кресле», рассказы «Встреча в
Праге» и «L'Otmika» (т. е. по-сербски «умыкание»),
посвящены славянским странам п.
Аполлинер не владел устной русской речью или
стеснялся говорить (во всяком случае, по
воспоминаниям И. Г. Эренбурга, ему не удалось вовлечь поэта в
разговор по-русски), но есть данные, что знакомство
Аполлинера с русским языком было достаточным,
чтобы в какой-то мере открыть ему доступ к славянским
литературам и революционной публицистике. Согласно
утверждению друга Аполлинера, Андре Бийи,
Аполлинер в 90-е годы переводил для парижских левых газет
материалы русской прессы 12. Должно быть, с этой
работой связан удивительный факт, что в 1918 г.
Аполлинер, проявив прозорливость, которой во Франции
тогда можно было ожидать от закаленных
интернационалистов, положительно оценил заключение
Советским правительством Брестского мира с кайзеровской
Германией.
Русские симпатии Аполлинера не нужно объяснять
одним его славянским происхождением. Для тех
французских поэтов начала XX в., которые боролись за
большое проблемное искусство и воевали против
салонной поэзии и эпигонов символизма, связь с Россией,
русской культурой и затем с русской революцией была
весьма характерна. Октябрь был восторженно принят
всеми поэтами круга Аполлинера. Наиболее
родственный ему по направленности творчества, его друг Блез
11 Подробнее об этом см. ниже в примечаниях к
«славянскому эпизоду» поэмы «Зона».
12 André В i 1 1 у. Guillaume Apollinaire. Paris, Seghers,
i956, p. 14—45-

Аполлинер и французская поэзия (II) 217
Сандрар (1887—1961) посвятил бурной русской
действительности поэму «Проза транссибирского экспресса
и маленькой Жанны Французской». Сандрар гордился
тем, что в своей поэме «предчувствовал явление
великого багряного Христа российской революции». «Проза
транссибирского экспресса», изданная в 1913 г., была
написана под воздействием Аполлинера и в свою
очередь поддерживала появившееся у него стремление к
широкому и смелому охвату больших тем современной
жизни. Сандрар провел несколько лет в скитаниях по
России (1903—1907, 1909) и хорошо знал русский язык.
Он был свидетелем и даже участником революции
1905 года и описал ее в романе «Мораважин» (1917—
1926). В другом его романе «Дан Иэк» (1918—1929)
действие происходит наполовину в России. Сандрар, по
его выражению, «начинал летоисчисление своей
зрелости» с октября 1917 г. и датировал записи новых
мыслей 7-м ноября 1917 г. Позже он писал о
коммунизме, как о системе, успешно противостоящей
мировой капиталистической промышленности. В 1924 г. он
одним из первых во Франции призвал использовать
опыт «великого русского поэта Маяковского». Сандрар
был в числе организаторов выставки советской детской
книги в Париже. В Советской России «детям
принадлежит все — страна, города, самолеты, будущее»,— писал
Сандрар и советовал «неразумным западным большим
дядям» поскорее поучиться политграмоте у русских
детей»: «Кто знает? Может, и мы сподобимся выбрать
красный цвет...» 13
Второй из ближайших Аполлинеру поэтов, с
которым он подружился в 1903 г., Андре Сальмон (род. в
1887 г.) приветствовал Октябрьскую революцию в
поэме, названной русским словом «Prikaz» (1919). Саль-
13 Biaise Cendrars. Aujourd'hui. Paris, 1931, p. 66,
177, 240.

218
В. И. Балашов
мон тоже был связан с Россией и знал русский язык.
Лучшие воспоминания молодости у него
ассоциировались с Петербургом (О Gagarinskaya//Oulitza! О mes
nuits candides d'il y a//Bientôt un demi-siècle!..14).
Русская действительность постоянно занимала и
третьего поэта аполлинеровской группы — Макса Жа-
коба (1876—1944). На страницах его книг часто
поминаются Достоевский и Толстой, действие в ряде
случаев происходит в России. Влияние русского романа на
Жакоба сказалось в поисках героев среди мелких
служащих, чистых душой. В годы Сопротивления, говоря,
что поэзия должна создаваться «всей грудью», Жакоб
ставит Пушкина первым среди поэтов мира,
отвечавших этому требованию 15. Жакоб вслед за Сандраром
и Арагоном оценил глубину поэзии Маяковского;
незадолго до своей гибели в фашистском лагере он
предлагал творчество Маяковского в качестве образца
молодому поэту Каду 16.
Продолжая традиции предшественников, молодой
Элюар в день кончины Аполлинера закончил перевод
«Балаганчика» (Le Petit trétau), «маленького шедевра»
Александра Блока 17. Крамольная идея напечатать
произведение Блока — поэта революции — во Франции
1918—1919 гг. не осуществилась. Однако, какова бы ни
оыла судьба тех или иных начинаний, видно, что
приобщение к русскому опыту играло на рубеже XX в.
немалую роль не только для передовых французских
14 «О Гагаринская^Улица! О простодушие тех далеких
вечеров, после^которых пробежало чуть ли не полвека»... —
Стихотворение «Mémento mori» из книги Сальмона «Звезды в чер*
нильнице».
16 С a d о u. R.-G. Esthétique de Max Jacob. Paris, 1956,
p. 39.
16 Там же, стр. 27.
17 Paul Eluard. Lettres de Jeunesse. Paris, 1962, p. 160.
Элюар переводил Блока при участии жены, Гала Элюар (урожд.
Елены Дмитриевны Дьяконовой), с помощью которой поэт в
1916—1917 гг. изучал русский язык.

^U^n.
<WW
АНДРЕ САЛЬМОН
Шарж. Рисунок работы Андре Вийи

220
H. И. Балашов
прозаиков (применительно к Франсу, Роллану, Барбю-
су такие факты общеизвестны), но и для поэтов.
Аполлинер с его многообразными славянскими связями был
одним из первых на этом пути.
III. Молодость Аполлинера.
«Песнь несчастного в любви» и «Рейнские
стихи»
До девяти лет Аполлинарий Костровицкий жил в
Италии, а следующие десять лет — главным образом
в Монако, переезжая иногда вслед за матерью на
довольно длительное время в Ниццу и Канны. В Париже
Костровицкие поселяются только в 1899 г., когда поэту
шел двадцатый год, и он был почти сложившимся
человеком с определенными взглядами и вкусами. Он
увлекается анархизмом, в 90-е годы больше всего
пугавшим французскую буржуазию, читает «Журнальдю
пепль» Себастьяна Фора, сочувствует дрейфусарам и
пишет революционные стихи.
Печатать их было трудно. Показательна судьба
стихотворения «Пролетарию», восходящего к 1902 г., но
опубликованного полвека спустя — в 1952 г. в
посмертном сборнике «Меланхолический страж», или судьба
замечательного стихотворения о безработных («Le
coin», «Перекресток»), написанного в 1903 г. и впервые
напечатанного в 1956 г. Полсотни лет пролежало под
спудом также стихотворение «Елена», в котором поэт
связывает красоту и революцию 18. Полное
революционной решительности и пафоса, отчасти
напоминающего Леконт де Лиля, стихотворение «Будущее»,
напечатанное в первомайском номере журнала «Ла Плюм»
за 1903 г., в книгу стихов Аполлинера попало лишь в
18 Quand te nomme un héros tous les hommes se lèvent
Hélène ô liberté ô révolutions.

Аполлинер и французская поэзия (III) 221
посмертном сборнике 1952 г. Не обнародованным до
того же времени оставалось утверждающее земную
радость стихотворение «Мне приходит на память».
Схожую судьбу имели написанные около 1900 г. стихи
о крестьянской семье «Скромная Лиза», созданные
позже стихи о «Последней главе» старого мира:
Весь народ устремился на площадь в тот день:
Пришли и негры, и белые, и желтолицые люди;
Пришли рабочие с фабрик, там трубы уже не дымились
— была забастовка...
Революция жила в творческом воображении поэта,
а пока что в Париже молодой Аполлинер был
изолирован от общественного движения, не обеспечен и
бесправен. Он должен был зарегистрироваться в полицейской
префектуре как иностранец, ищущий работу. Иногда
удавалось устроиться конторщиком, но это не спасало
от бедности, и Аполлинер соглашался на разные
неблагодарные занятия: например, в качестве
«литературного негра» (т. е. безымянного фактического автора)
он работал на некоего Энара, сочиняя для него роман-
фельетон «Что делать?». При таких обстоятельствах
даже место домашнего учителя казалось удачей.
С семьей де Мило Аполлинер в 1901—1902 гг. жил на
Рейне, много ездил по разным городам Германии и
Австрии, посетил Прагу. Новые впечатления
воспринимались поэтом на фоне переживаний, связанных с
неудачной любовью к англичанке Анни Плейден,
служившей гувернанткой в семье де Мило. Аполлинер,
заимствуя крылатое выражение французских народных
песен о горькой доле не любимых или, буквально,
«дурно любимых» женщин, называл себя Mal-aimé.
Как некогда Гейне, он воспринимал несчастье в любви
как некое проявление непризнания обществом
ценности искусства и достоинства поэта.

222
H. И. Балашов
Поездка на Рейн и все путешествие представилось
Аполлинеру странствием в край Брентано и Гейне,
в край грустных песен и поэтов-романтиков. И
несчастная любовь и это путешествие способствовали
развитию лиризма в поэзии Аполлинера.
Непосредственное обращение к народно-поэтической
традиции редко кому, разве что Нервалю и Верлену,
удававшееся во Франции XIX в., сближало Аполлинера
со старыми лириками вроде Вийона. Аполлинер
усваивал песню не по записям и по сообразованному с
известным эстрадным стандартом исполнению, но
улавливал ее в текучем, действительно живом звучании и
развитии. В очерке о рождественских песнях улицы
Бюси (январь 1918) Аполлинер подмечает, как в
старую песню вводится современный материал
(осуждение буржуа) и как исполнители включают в песню
импровизированные строки по волнующим их
житейским вопросам 19.
С 1901—1902 гг. в периодике появляются стихи
Вильгельма Костровицкого. В марте 1902 г. поэт
впервые в печати подписал одно из своих произведений
(рассказ «Ересиарх») именем Гийом Аполлинер. Этот,
тогда еще мало кому известный, поэт создал
стихотворения, изменившие впоследствии ход развития
французской поэзии. Уже в таких вещах, как «Рейнские
стихи» и «Песнь несчастного в любви», Аполлинер воя-
родил конкретную содержательность поэзии, ту самую
«литературу» (...Et tout le reste est littérature),
которую музыкальности ради20, шутя изгонял Верлен и
19 Gr. А р о 1 1 i n a i г е. Le flâneur de deux rives. Paris,
1928, p. 46—51.
20 Вернув в поэзию «литературу», Аполлинер не забыл
верлеиовского опыта музыкального стиха. Достаточно
обратиться к «Песне несчастного в любви», чтобы убедиться в этом:
«Белорунных ручьев Ханаана//Брат сверкающий — Млечный
путь...»

Аполлинер и французская поэзия (III) 223
которую действительно утратили символисты. Вместо
с тем Аполлинер возродил и лиризм (также иссякший
в надуманной поэзии поздних символистов),
лирическую, взволнованность, которая позволяла поэтично
говорить о простых людях, обыкновенных чувствах,
повседневных радостях и драмах. Перефразируя сочное
высказывание друга поэта, Андре Рувера, можно
сказать, что Аполлинер понял, насколько неправы были
бессильные снобы, утверждавшие, что в поэзии давно
все сказано, и «лихо доказал обратное». При первом
знакомстве с такими стихотворениями, как «Колокола»,
«Синагога», «Рейнская осень», примыкающее к ним
стихотворение «Маризибиль», с эпизодами «Песни
несчастного в любви» бросается в глаза жизненность и
человечность воссозданных в них ситуаций и чувств.
При кажущейся непритязательности эти
стихотворения соединили живость и непосредственность народной
песни с высокой патетичностью и большим дыханием
французских поэтов XIX в., а также с некоторыми
отзвуками чудаковатости немецких романтических
лириков и гейневской иронии. При тесной связи с
традициями они были совершенно новы, как особым —
свойственным лирике Аполлинера — сочетанием
восторженности и иронии, трагизма и простой человечности,
так и применением свободных ритмов и
неожиданностью разрывающих логическую ткань образов.
«Песнь несчастного в любви» и «Рейнские стихи»
стали важной вехой на пути возвращения французской
поэзии к жизни. Из ближайших предшественников
Аполлинер продолжал — как бы через головы поздних
символистов — лучшие тенденции Рембо и Нуво. Но
современники, не говоря уже о воспитанной в
пуританском духе Анни (не понимавшей Костро, как она его
лазывала, и догадавшейся, что ее любил великий поэт,
через полстолетия после его смерти), не видели всей

224 П. И. Балашов
новизны этих произведений. Не видели отчасти потому,
что уже привыкли связывать понятие новаторства с
усложнением .или ломкой формы. Но могли не видеть
и потому, что эти стихи Аполлинера при всей их
удивительной жизненности и лиризме не горели таким
пламенем бунта, как лучшие вещи Рембо. В них иногда
проскальзывал оттенок камерности, они в какой-то
мере отражали вынужденное отступление поэта,
одинокого и чувствовавшего себя затравленным, перед
натиском буржуазного мира. А Аполлинер хотел идти
дальше, он рвался к ниспровергающему искусству,
хотел нападать: ему нужна была удаль. Неспроста в
«Песнь несчастного в любви» он вставил письмо
запорожцев султану («Ты преступней Вараввы в сто
раз...»), а в «Рейнские стихи» — рассказы о потомке
Карла Моора, бандите-правдоискателе Шиндерганнесе,
о чарах Лорелеи, околдовавших епископа, и задорные
стихи о перебранке набожных евреев на пути в
синагогу.
IV. Сближение Аполлинера
с Жарри и Пикассо.
Путь Аполлинера и путь Жакоба
Во Франции 900-х годов, с ее сложившейся модер-
нистической традицией в поэзии и в пространственном
искусстве, поэта, искавшего путей перестройки поэзии,
подстерегала опасность сближения с формализмом. Но
модернисты недаром недолюбливают Аполлинера.
Революционно настроенный, исполненный простой
человечности и тяготевший к реалистической образности,
к стиху, сообразующемуся с задачей непосредственного
изображения жизни и чувства, поэт неизбежно
расходился с замкнутыми, далекими от жизни модернисти-
ческими школами.

Аполлинер и французская поэзия (IV) 225
Искания новых путей и ломка привычных форм
привели Аполлинера в 1903—1904 гг. к сближению с
Альфредом Жарри и Пикассо. Жарри (1873—1907), с
которым Аполлинер познакомился весной 1903 г. в
литературном погребке «Под золотым солнцем», был
красочной фигурой в том гротескно-сатирическом,
антимещанском направлении, которое в конце XIX в., в
годы господства символизма было оттеснено на второй
план.' Сатирическая тенденция, отчетливая у поэтов,
формировавшихся около 1870 г., у Вилье де Лиль-Ада-
на, Рембо, Лотреамона, Шарля Кро, Жермена Нуво,
Лафорга, сохранялась у поэтов 80—90-х годов, близких
социалистическому движению — у Стюарта Меррилк,
Пьера Кийяра. В творчестве Жарри эта линия вышла
на первый план и привлекла общественное внимание.
Талантливый неудачник, мало что доводивший до
завершения, скандально известный как привычкой
хвататься за револьвер, так и резкостью эксцентричных
книг, писатель, воспринявший идеалистические идеи
времени и вместе с тем усвоивший манеру Рабле,
социальный гротеск и научную фантастику Вилье де
Лиль-Адана,— Жарри позже, в 20-е годы, пленил
молодых сюрреалистов. Его книги казались им
учебником не знающего дисциплины бунтовщичества и
образцом литературы, созданной без строгого контроля
сознания. Бее это можно было усмотреть в стихах
Жарри, в его горячечном романе «Сверхмужчина»,
в «Подвигах и мнениях доктора Фаустроля, патофизи-
ка» и,в знаменитом «Короле-Юбю». Но главное было
не в нескладности книг Жарри, будто предварявшей
модернистическое стремление к хаотичности формы,
а все-таки в его гротескно-сатирической
антибуржуазности, рвавшей завесу позднесимволистской
изолированности от жизни. «Юбю» не случайно не теряет
читателей и. зрителей. Он с успехом шел в реалисти-
8 Аполлинер

226 H. И. Балашов
ческом театре Жана Вилара и по сю пору печатается
массовым тиражом. Юбю, толстобрюхий хитрец,
специалист по финансовой части, грубиян, лицемер,
стяжатель и мастер казней, это — буржуа, потомок Жозефа
Прюдома и Омэ, но с выраженными чертами
характерных для эпохи империализма озверения и
измельчания. Папаша Юбю — персонаж исторически и
социально весьма определенный. Убив короля и захватив
власть в некоей условной Польше, Юбю сам себя
делает королем. Экспроприируя дворянство, он жадно
присваивает имения и титулы (графа Витебского,
князя Подольского и т. п.). Политику конфискаций и
поголовного истребления алчный Юбю переносит на
городскую мелкоту и крестьянство. Когда народ,
изнывающий от податей и казней, восстает и освобождается
(с помощью русских войск), кровавый Юбю спасается
во Францию, где ему обеспечено положение Maître de
Finances... Ряд штрихов уточняет социальную
характеристику Юбю: его господство установилось в 1849 г.,
т. е. после поражения Революции 1848 года; как самое
страшное ругательство он употребляет слово
«коммунар». Иронически «оправдываясь» перед публикой,
Жарри дает понять, что Юбю это — «точное
изображение господина Тьера или буржуа вообще»... Во втором
цикле пьес — «Юбю-рогоносец» Жарри заострил
характеристику Юбю, как каррикатурного воплощения
капитала. Он прежде всего —- «пузо» (la gidouille) ;
пищеварение священно для Юбю, если у нею есть душа,
то это — «душа пуза». В методах управления,
насаждаемых Юбю, Жарри как бы предугадывает стиль
фашизма и его последышей Юбю терроризирует
население сворами «холуев от финансов», которые
осторожны в богатых кварталах и садистски терзают мелких
ремесленников и торговцев.
Знакомство с произведениями Жарри, несмотря на

АЛЬФРЕД ЖАРРИ
Портрет. 1897 г.
8*

228
В. И. Балашов
несхожесть поэтов, оказало глубокое воздействие на
эстетические представления Аполлинера —
способствовало кристаллизации сатирического и гротескного
моментов в его творчестве и вместе с тем ввергало в
искушение самому испробовать возможности, которые
открывает гротескная ломка поэтических форм.
Для судеб искусства XX в. немалое значение имела
другая встреча, происшедшая в 1904 г. в маленьком
баре у вокзала Сеи-Лазар в Париже: «Чего бы мы ни
дали сегодня,— пишет один французский критик,—
чтобы быть там и слышать, как поэт представился
художнику: «Меня зовут Гийом Аполлинер...» и как
художник ему ответил: «А мое имя —Пабло Пикассо»».
Поэт и художник, оба чужеземцы, еще не
получившие признания во Франции, авторы замечательных
лирических циклов: один — рейнских стихов, другой —
картин так называемого «голубого периода», не
удовлетворенные возможностями современного искусу
ства и своим творчеством, готовые искать новые пути,
естественно нашли общий язык. Между Пикассо и
Аполлинером завязалась дружба.
Вопрос о св^зи поэзии Аполлинера с живописью
Пикассо, кубистами, Таможенником Руссо, Матиссом,
вообще вопрос о соотношении французской поэзии и
живописи в XX веке трактуется во многих работах.
Действительно, между Пикассо и Аполлинером
существовало творческое взаимодействие: можно наметить
даже известные, весьма общие аналогии между
отдельными этапами развития творчества Пикассо и
Аполлинера, но попытки установления строгой аналогии
оказываются ненаучными. Дело в том, что в эти годы
поэзия и живопись развивались, можно сказать, в
противоположном направлении. Они, как отмечалось
некоторыми исследователями, будто поменялись местами.
Живопись Пикассо частично отказывалась от прямого

Аполлинер и французская поэзия (IV) 229
воспроизведения окружающей действительности и
пыталась принять на свои полотна чистую лирику,
авторское «самовыражение», тончайшее движение
человеческих чувств, стремилось к максимуму лирической
экспрессии. Напротив, лирика Аполлинера (а затем и
многих других крупных поэтов века) прорвалась в
область романа и живописи, взялась за большие сюжеты,
за прямую зарисовку с натуры, за непосредственную
передачу важных предметов в их прозаическом
хитросплетении. Поэзия, словесное искусство, не
ограниченное возможностями материала как живопись или
скульптура, справилась с новой задачей — был создан
лирический эпос XX столетия. Между тем, реформы
Пикассо, кубистов, широкого круга французских
художников XX в. вообще предполагали разрыв с рядом
фундаментальных принципов, выработавшихся в
европейской живописи со времен Возрождения (и
античности) и обеспечивших в прошлые времена великие
достижения искусства. Живопись в своих попытках
создать чистую лирику оказалась вынужденной решать
противоречащие самому ее естеству проблемы, вроде
передачи на плоскости четырехмерности пространства
и времени. Никакой надобности в подобной ломке в
поэзии не возникало. Крайности дадаистов или
эксцентрика Бретона оставались исключениями, а серьезный
поэт, как бы он ни был увлечен новациями, не имел
внутренних побуждений ставить в поэзии
радикальный эксперимент, действительно аналогичный
кубистскому эксперименту в живописи. А Аполлинер, для
которого прежде всего была характерна эпическая
содержательность лирики, как его ни влекло достижение
предельной выразительности, никогда не мог пойти на
катастрофический эксперимент.
Аполлинер интересовался творчеством современных
живописцев, сочувствовал их борьбе с казенным, ака-

230
H. И. Балашов
демизмом, разъяснял их эстетические идеи в своих
статьях. Много внимания Аполлинер уделял кубизму
в живописи. Он был восхищен творческими успехами
Пикассо, его увлекала мысль, будто кубизм идет в
ногу с современными точными науками, овладевая
четвертым измерением в категориях пространства, что
художники-кубисты якобы способны создать эскиз
нового, более человечного, чем данная действительность,
мира. Иначе говоря, Аполлинер, вместе с Пикассо,
надеялся, что кубизм ведет к активно воздействующему
на мир искусству. Аполлинеру казалось заманчивым
произвести подобный переворот в поэзии, но на этом
аналогия и кончается: как мы видели, ни объективные,
ни субъективные факторы не позволяли Аполлинеру
произвести в поэзии реформу, соответствующую
кубистской ломке живописи. Опыты Аполлинера привели
к созданию в 1905—1909 гг. нескольких усложненных
стихотворений, а с 1910—1912 гг., видимо, прежде всего
под влиянием обострения политической ситуации во
Франции в стихах Аполлинера вновь усиливается
реалистическое начало.
Причина путаницы в суждениях об Аполлинере и
модернизме заключается в том, что когда говорят о
французской поэзии XX в., то по инерции понятие
«современная» в общем отождествляется с понятием
«модернистическая», будто не было Элюара и Арагона,
Десноса и Превера, а раньше — Аполлинера и Санд-
рара, да и многих других поэтов, преодолевших модер-
нистические тенденции. Наиболее глубокую
характеристику Аполлинеру как современному не модернис-
тическому поэту дал Витезслав Незвал в статье 1955 г.,
перепечатанной в виде предисловия к чешскому
изданию Аполлинера21. Незвал констатирует фактическое
21 G-. А р о 1 1 i n a i г е. Pésmo a Jiné verëe. Uspofâdali
A. Kroupa a Milan Kundera. Praha, 1958.

Аполлинер и французская поэзия (IV) 231
непризнание поэта в буржуазной Франции22 и
показывает, в чем именно заключался вклад Аполлинера,
изменивший ход развития поэзии XX в. Согласно Нез-
валу, элементы, встречавшиеся раньше в поэзии по
большей части в чистой форме (т. е., например,
фантастика, сатира и сентиментальность, народный
элемент, героическое начало и интимность), со времени
Аполлинера объединяются «в великолепный синтез,
давший новые крылья, перенесшие поэтическое
искусство через границы односторонности и скуки, в
которую оно уже впадало», Аполлинер не только «освежил
серьезность поэзии», сумев соединить «серьезное с
комическим»: в «моиотемную поэзию, которая
по-парнасски или по-символистски более или менее смело
логически развивала (один) сюжет или тему, Гийом
Аполлинер с присущим ему увлечением внедрил
потрясающую политематичность». Как пример
стихотворения, которое трудно подвести под какой-либо жанр
предыдущего времени, Незвал называет «Зону» 23.
«Пускай кто-либо осмелится,— восклицает Незвал,—
назвать этот могучий поэтический каскад...
стихотворением биографического плана. В поэзии Аполлинера
каждый стих представляет собой самостоятельную тему
среди более широких тематических комплексов, в свою
очередь порождающих новые темы и подчиненных
главной, едва уловимой и едва обозначенной. Поэзия
обязана Аполлинеру возникновением нового лиризма,
какого не знал никто до него, даже гигант Уитмен.
22 «. .великий Аполтгаер, бэз которого не бытто бы поэзии
XX века, без которого наша столетие топталось бы на м^сте и
просило милостыню у классиков, парнасцев и символистов, —
занимает в официальной французской литературе, несмотря н*
то, что его кровь и дух присутствуют в каждом современном
произведении, место не большее, чем улочка его имени в море
парижских улиц» (стр. 7).
23 «Зона», переведенная Чапеком и опубликованная в 1919 г
в журнале «Червен» Нейманом, оказала огромное воздействие
на Незвала и на все поколение чехословацких поэтов 20-х 30-jc
годов.

232
H. И. Балашов
Родился новый материалистический поэтический
реализм...»
Незвал возражает против отождествления аполли-
неровского реализма (который сам Аполлинер называл
«новым реализмом», «натурализмом высшего типа»,
«надреализмом») с сюрреализмом: «Этим словом (па<1-
realismem), употребляемым сюрреалистами в ином
смысле, а в наши дни, после того, как оно прошло
через многие грязные руки, в значительной степени
скомпрометированным, Аполлинер обозначил поэтический
процесс, который посредством образности, юмора,
сатиры, посредством синтеза серьезного и смешного
превращает воспринимаемую действительность в
действительность высшего порядка». Стихи Аполлинера,—
продолжает Незвал, доказывая свою мысль,— «никогда
не были фантазией, воздушными шарами,
оторвавшимися от земли. Это — не композиция, в духе
предшествующей классической литературы, хотя кое-где они
рождаются на базе классического александрийского
стиха. Это не юморески и не сатиры, хотя в них и
используется прием кривого зеркала; не медитации,
хотя в них и переливается мысль... не повествование,
хотя порой они и вырастают из легенды; не
бесформенная сверкающая безделушка, хотя они опираются
на обрывки уличных разговоров. Они никогда не
являются только песнями — от этого их спасает богатство
зримого содержания. Строки его стихов — не
бесформенные прозаические змеи, хотя пружинят они
только за счет интонации предложения» 24.
Суждение о богатстве реалистической
содержательности поэтической реформы Аполлинера не было для
Незвала теоретическим вопросом, но суммировало
практический опыт крупнейшего поэта народной
Gr. Apollinaire Pâ^mo..., str. 10—И

МАКС ЖАКОВ
Автопортрет. 1920 г*

234
H. И. Балашов
Чехословакии. Речь здесь идет о том, каким
действительно Аполлинер был, каким он вошел в новый
грандиозный синтез, осуществленный в зрелом творчестве
самого Незвала.
Аполлинера охотно выдают за модерниста, чаще
всего те, кто его не любит, кому он по существу не
нужен, кто хотел бы сделать его поэзию лишь ставкой
в идеологической борьбе против культуры
социалистического мира. Что касается поэтов-реалистов середины
XX в.— Элюара, Арагона, Незвала, в становлении
творчества которых воздействие Аполлинера было
необходимым этапом, то они не уступают Аполлинера
модернизму.
Из участников антисимволистского движения 1910-х
годов дань модернистическому эксперименту отдал
эксцентричный Макс Жакоб, сопоставление с которым
оттеняет реалистичность поэзии Аполлинера. Если
можно условно говорить о «кубистской поэзии», то это
относится к некоторым формалистическим
стихотворениям в прозе из книги Жакоба — «Стакан костяшек».
К этим стихам можно попытаться отнести определение
кубизма в живописи, как опыта передать
одновременно все стороны объекта, хотя и Жакоб не делал
ничего подобного кубистскому выворачиванию
пространства на плоскость. Об условных путях
(действительного пути не было) осуществления в поэзии
подобной установки писал Фр. Карко: «Макс Жакоб был
человеком слова; он последовательно представлял
слово во всех возможных значениях, поворачивал его
в его объемности всеми сторонами...» 25 А. Бриссо
показал, что при попытке перенесения кубизма в
литературу уничтожилась логическая связность, заодно
с разрывом с привычными формами, оттеснялось ра-
25 Цит по кн.: M. Jacob. Correspondance, préface par
Andr*5 Brissau'J, t. 1. Paris, 1953, p. XI.

Аполлинер и французская поэзия (TV) 235
циональное познание и до нелепости доходила погоня
за созвучиями, стремление достичь воздействия
косвенными ассоциациями, а не смыслом слов26.
Но и у Жакоба социальная содержательность вела
к преодолению «кубистской» изломанности, и поэт в
книге «Стакан костяшек» создавал пророческие
картины грядущих мировых войн и немецкого террора во
Франции. Некоторые стихотворения в прозе,
написанные около 1909 г., воссоздают «зловещее видение
германской смерти»: «Лик ее — мертвая голова, но
безмерно свирепая и коричневая». В другом
стихотворении возникает провидческая картина оккупации
Парижа: «Мой друг Поль арестован немцами. Боже мой, как
узнать, где он...». В стихотворении «Война» Жакоб
пишет об угрозе военно-полицейского насилия в самой
Франции: «Внешние бульвары, ночь, полно снега.
Бандиты, это — солдаты. На меня набрасываются с
руганью, с лязгом сабель, раздевают. Я убегаю, но
наталкиваюсь на другой отряд. Не то казарма, не то
постоялый двор. Повсюду сабли, пики! Идет снег. Мне
делают укол: в шприце яд, чтобы умертвить меня.
Кажется, череп в траурном крепе впивается мне в
палец. На снегу смутно видится отблеск фонарей моей
смерти».
Сатира и антибуржуазный гротеск дополняются у
Жакоба сочувствием к «маленькому человеку». Серия
стихотворений в прозе Жакоба образует как бы
гротескные вариации на темы франсовского «Кренке-
биля».
Сам Жакоб в 10-е годы отдавал себе отчет, что
«все достоинство» его «смутной прозы заключается
как раз в сочетании мечты и реальности. Если реаль-
См. там же, р. XI—XII.

236 H. PL Балашов
ность исчезает, мечта кажется чересчур неуловимой».
На фоне выспренних стихов, заполнявших журналы
того времени, поражает, что Жакоб говорит о
восстаниях, о забастовках, например, о стачке
рабочих-электриков, погрузившей во мрак улицы буржуазного
города: «Et la rue était noire à cause des grèves
d'électriciens».
V. Повесть «Убийство поэта»
как введение в поэзию Аполлинера
Аполлинеру и Сандрару миссия поэта
представлялась более ответственной, а его роль в жизни
общества намного более активной, чем Жакобу, и это не
позволяло им предаваться формалистической игре.
Конфликт человечности и поэзии с буржуазным
обществом составляет содержание книги «Убийство поэта»
(«Le Poète assassiné»27). Форма шутливой философской
повести в духе галльской традиции Рабле и Вольтера
(возродившейся у Франса и увлекавшей Жарри)
может служить показателем веры Аполлинера в
будущее, но не снимает вопроса о трагическом характере
книги, обличающей всемирную травлю поэтов и
изображающей убийство двойника Аполлинера — поэта
Крониаманталя.
Аполлинер не щадит ни героя, ни его первого
друга, парижского художника, забавно прозванного Бе-
нинский Птах (l'Oiseau du Bénin) 28, в котором угадьт-
27 Книгу удалось издать только в 1916 г., но работа над
ней шла с начала 1900-х годов. См. Michel D écaudin. Le
Dossier d'«Alcools», p. 19, 20 и более подробно: Он же. Sur la
composition du «Poète assassiné» («Revue des Sciences humaines»,
oct.—déc, 1956).
28 Само имя художника намекает на увлечение Пикассо
негритянским искусством. В начале XX в. (после экспедиции
английских колониальных войск в Нигерию) в Европу
попало много предметов искусства Ифе и Бенина, в частности, масок
и бронзовых статуй. Бенинское искусство достигло высшего
подъема в доколониальный период, примерно в XVI—XVII вв.

Аполлинер и французская поэзия (V) 237
ваются дружески шаржированные черты Пикассо.
Аполлинер весело пародирует формалистические
причуды, карикатурно изображая перспективу модерни-
стического развития поэзии. Выразителен рассказ о
«последнем стихотворении правильным размером» и о
«последнем стихотворении свободным стихом», которые
Крониаманталь читает другу. Первое из них состоит
из двух, с позволения сказать, стихов: Luth//Zuth.
Второе — представляет собой «проспект нового
лекарства». Крониаманталь, дескать, собирается писать стихи,
не состоящие из осмысленных слов, например:
Тел. № 33—12. Пан: пан.
Оэаиииио. К. Тэн
ииииииииииии.
Дадаисты одно время пытались создавать подобные
вещи всерьез, но Аполлинер стишков такого рода не
писал. Его повесть шаржирует, критикует модернисти-
ческие крайности в поэзии и в пространственном
искусстве. После гибели Крониаманталя его друг вместо
надгробного памятника из мрамора или бронзы
придумывает заумную штуку подстать приведенным
стихам. «Нет это слишком старо, — сказал Бенинский
Птах,— я должен изваять ему статую, сделанную из
ничего, как поэзия и как слава». Художник вырыл
другу в Медонском лесу полую «статую», т. е. нечто
вроде формы для отливки.
Главная же тема повести: враждебность буржуазного
общества человеку и как высшему выражению
человеческого начала — поэту. При решении этой темы,
выдержанном в мрачно гротескных тонах, Аполлинер
опирался на художественный опыт Вилье де Лиль-
Адана и Жарри. Сигнал к истреблению поэтов в
произведении Аполлинера подает духовный наследник ко-

238
H. И. Балашов
роля Юбю — немецкий «ученый-агротехник» Гораций
Тограт из Лейпцига. В статье, сочетавшей плоский
позитивистский практицизм и развязную демагогию, сеп
ученый заявлял: «Лавровые деревья занимают
слишком много места на нашей перенаселенной земле, они
не достойны жизни. Каждый лавр отнимает место у
двух человек под солнцем...» Используя недовольство
присуждением очередной, «8019-й», премии за стихи,
Тограт переходит от предложения извести лавры к
призыву истребить поэтов: «Существование всех этих
людей больше не имеет смысла. Премии, которые им
присуждают,— писал демагог,— украдены у
тружеников, изобретателей, ученых, акробатов, филантропов,
социологов и у других. Поэты должны исчезнуть с
лица земли. Не откладывая, нужно найти средства,
чтобы вылечиться от этой поэтической язвы, которая
разъедает человечество».
К врагам Аполлинер безжалостен: он рассказывает,
как солидная буржуазная печать (les journaux
d'information et d'affaires), воспользовавшись
«прекрасным предлогом» удовлетворить давнюю «ненависть к
поэзии», поддержала мысли «гениальной статьи».
Тограт почувствовал опору, выступил со второй статьей,
тотчас переданной повсюду по телефону и телеграфу:
«Мир, ты должен выбрать между жизнью и поэзией...
С завтрашнего дня начнется новая эра. Поэзии больше
не будет... Мы перебьем поэтов». Правительства
Франции, Италии, Испании и Португалии постановили
немедленно подвергнуть всех»поэтов заключению,
а.иностранцев лредать смертной казни. Когда некоторые
парижские поэты, уцелевшие, поскольку они никому не
были известны, устроили демонстрацию протеста,
против них была пущена кавалерия и спущены
погромщики. Аполлинер считал, что только на родине
Шекспира и на родине Пушкина нельзя было осуществить

Аполлинер и французская поэзия (VI) 239
подобных мер: «Только две страны составили
исключение — это были Англия и Россия...».
Особенно жестокий характер, согласно Аполлинеру,
приняли преследования в Соединенных Штатах.
Именно здесь был принят закон, что «любое лицо, о котором
установлено, что оно занимается поэзией, должно быть
казнено на электрическом стуле». Сообщение о казни
американских поэтов последовало немедленно — в тот
же день, к четырем часам. «В Америке,— пишет
Аполлинер,—после казни на электрическом стуле
известных поэтов, линчевали всех негритянских песенников
и множество других негров, которые не имели
никакого отношения к песням, затем репрессиям были
подвергнуты белые, связанные с литературной
богемой» 29.
Самого Крониаманталя расправа настигла в
Марселе. Возлюбленная поэта выдала его, а Тограт
организовал кровавый самосуд. Крониаманталь встретил
смерть* с самообладанием и гордостью: «Да, я
Крониаманталь, величайший из ныне живущих поэтов...» Оп
был растерзан и затоптан фанатичной толпой.
«Убийство поэта» дает ключ к творчеству
Аполлинера: рассматривая его поэзию в ее многообразии, не
следует забывать ни иронического суждения о модер-
нистических новшествах, ни тем более его приговора
буржуазной бесчеловечности.
VI. Сборник стихотворений «Алкоголи».
Аполлинер еще до войны испытал, каково
положение поэта в обществе. 7 -сентября 1911 г. его
неожиданно арестовали по обвинению в похищении из Лув-
29 Расистский террор в США был заклеймен Аполлинером
также в романе«Женщшт в кресле>\ гл. VKG-. А р о 11 i n a i г е.—
La femme assise. Paris, 1920, p. 151 et seq).

240
H. И. Балашов
ра картины Леонардо да Винчи «Джоконда»; к
ответственности был привлечен также Пикассо. Дело
обстояло так: после похищения «Джоконды» (21 августа^
пресса заговорила о разных случаях краж из Лувра,
и Аполлинер догадался о происхождении статуэток,
которое переписчик рукописей, некто Пьере, время от
времени показывал ему и Пикассо. Аполлинер тотчас
решил вернуть музею похищенную Пьере статуэтку
через газету «Пари-журналь». Однако редактор в
двусмысленной статейке «выдал» Аполлинера, а
полицейские власти воспользовались случаем свалить на
художников-иностранцев вину за похищение
«Джоконды». Необоснованность обвинения и протесты
общественности заставили власти освободить Аполлинера
после недельного заключения, но он был оставлен под
следствием еще более четырех месяцев. Нашлись
журналисты, достойные собратья Тограта, потребовавшие
изгнания Аполлинера как нежелательного
чужестранца. Аполлинер уже давно чувствовал себя
французским поэтом, а угроза высылки при его сомнительном
статусе неполноправного российского или
итальянского подданного была для него крайне тяжела. В декабре
1911 г. он впервые наводит справки о возможности
принятия французского гражданства, но получает
отрицательный ответ. Ощущение одиночества у поэта
усилилось вследствие того, что оп был оставлен своей
возлюбленной, художницей Мари Лорансен и вновь с
горечью чувствовал себя mal aimé («В двадцать лет
ты страдал от любви, в тридцать тоже страдал...»). К
тому же он не мог обратиться к читателю как поэт. У него
была напечатана лишь тоненькая стихотворная
брошюра — «Бестиарий, или Кортеж Орфея» (март 1911),
л то на ручном станке, тиражом в 120 экземпляров.
Даже журнальные публикации стихов Аполлинера были
-весьма тощими: например, в 1910 г. не было напеча-

Аполлинер и французская поэзия (VI) 241
тано нл одного стихотворения, в 1911 было три
журнальных публикации, причем только одно
стихотворение было напечатано в сколько-нибудь известном
журнале («Вэр э Проз», октябрь — декабрь 1911).
Пятнадцатилетняя творческая деятельность Аполлинера —
значительнейшего из живших тогда поэтов Франции —
практически оставалась неизвестной.
Преследования властей и брань черной прессы по
его адресу привлекли внимапие к поэту. С 1912 —
1913 гг. его стихи систематически печатаются в
периодике, ему удается наладить выпуск журнала «Ле
Суаре де Пари» и, впервые, крупное издательство — «Мер-
кюр де Франс» — соглашается выпустить книгу
стихотворений Аполлинера.
Опубликованная в марте 1913 г. книга была
озаглавлена «Алкоголи» («Alcools») и снабжена
подзаголовком «Стихотворения 1898—1913 годов»,
напоминавшим о долгом молчании поэта. Аполлинер сначала
называл сборник «Ветер Рейна» («Le Vent du Rhin»).
Около 1909 г. у него появилась мысль об остро
политическом заглавии «Республиканский год» («L'Anne
républicaine»). Согласно этому замыслу, несколько
стихотворений должны были именоваться по месяцам
календаря Французской революции. Поэма «Вандемьер»
сохранила такое заглавие, «Кортеж» первоначально
назывался «Брюмер», в этом же ряду мыслился
черновой набросок будущего стихотворения «Зона». Замысел
книги как «революционного календаря в стихах» не
осуществился, и Аполлинер одно время хотел назвать
книгу «Eau de Vie» (т. е. «Водка», может быть имея
в виду этимологию французского слова, восходящего
к чудесной aqua vitae алхимиков), а затем изменил
заглавие на «Алкоголи». Помимо подразумеваемой туг
идеи глаголом жечь сердца, Аполлинер хотел таким
заглавием сказать, что жизнь XX века жгуча, как спирт.

242
H. И. Балашов
В «Алкоголях» можно условно выделить три
важнейших цикла: первый — стихотворения, примерно 1898—
1904 гг., куда входят «романтические» рейнские стихи
и «Песнь несчастного в любви»; второй —
стихотворения, главным образом, 1905—1909 гг. с усложненными
формальными поисками; наконец, лиро-эпические
стихотворения начала 1910-х годов, общественная
содержательность которых привела к новому усилению
реалистической тенденции. Разделение «Алкоголей» на
циклы — операция умозрения. В действительности
же книга, несмотря на большой хронологический
диапазон и на эволюцию творчества поэта за полтора
десятка лет, воспринимается как цельное произведение —
таково единство, создаваемое свойственным
Аполлинеру соединением простой человечности и лиризма,
характерным для поэта умением необычайно приближать
в своих стихах любой предмет. Это единство, наличие
определенной оси, вокруг которой вьется сложная
спираль поэтической эволюции, обусловили
осмотрительность поэта в эксперименте, которую вменяет ему в
вину модернистическая критика.
Не возвращаясь к рейнским стихам, обратимся ко
второму циклу, в стихотворениях которого Аполлинер,
по его словам, стремился к «лиричности новой и в те
времена гуманистической» (письмо Туссену-Люка
11 мая 1908 г.30). При этом ему не всегда удавалось
сохранить простоту. Адекватному осуществлению
гуманистических идей, особенно в 1905—1908 гг.,
препятствовали поиски формальной новизны, порождавшие
разорванность образов и некоторые не всегда
внутренне оправданные ритмические опыты. В результате
усложнялись такие содержательные стихотворения,
G, А р о 1 1 i n a i г е. Oeuvres poétiques, éd cit., p. 1006.

Аполлинер и французская поэзия (VI) 243
как «Эмигрант из Лэндор-Роуд» (1905), а некоторые
вещи, например, две стихотворные сюиты 1908 г,
«Пылающий костер» и «Обручение» приобретали
оттенок изысканности.
Стихотворение «Пылающий костер» (Le Brasier) по
замыслу — поэма к пламени, сжигающему и
обновляющему, отказ от ветоши, призыв к бесстрашию. Поэт
говорит о готовности отдать жизнь за разгадку тайн
бытия. Он будто предваряет стихи Элюара лет
Сопротивления, когда пишет, что у него больше нет ничего
общего с теми, кто боится ожогов:
Il n'y a plus rien de commun entre moi
Et ceux qui craignent les brûlures.
Аполлинера, когда он говорит о тайне, интересует
не трансцендентальный мир символизма, а
практические вопросы. Отсюда и ироническое снижение образа
сфинкса: «стадо сфинксов», «сфингарник» (la sphinge-
rie), и замена в ходе работы словом «пылающий
костер» первоначального le pyrée, греческого слова,
обозначающего то же самое, но в духе символистское
«ученой» традиции.
Аполлинер сам понимал, что стихотворение не
относится к числу «непосредственно доходчивых». В нем
есть синтаксическая сбивчивость, ясные пассажи
сменяются такими, где ослаблены логические связи, а
характерная для поэзии XX в. замена сравнений и
метафор рядами независимых образов, выступает резче,
чем обычно у Аполлинера. При доработке поэт
смягчил элементы разорванности, вставив кое-где
поясняющее слово и придав правильность александрийским
стихам.
В стихотворении «Обручение», черновики которого
восходят к 1902 г., а окончательный текст сложился
в 1908 г., поэт по-вийоновски бесхитростно исповедует-

244 H. IL Балашов
ся в пережитом им кризисе и намечает новые пути
поэзии:
Простите невежество мне,
Простите, что больше не знаю старинной игры
стихотворной,
Ничего я больше не знаю и только люблю.
В первоначальном варианте за вторым стихом
следовала строка: «Некогда я писал стихи по правилам,
которые теперь позабыл». Сняв эту строку, Аполлинер
сосредоточил внимание не только на формальной
стороне (писать не по правилам), сколько на том, что
вообще надо отказаться от стихотворной игры и
добиваться непосредственной передачи жизни в поэзии.
Мишель Декоден, сопоставив черновик и
окончательный текст, докопался до сути стихотворения: для
Аполлинера, пишет он, «вопрос отныне не в том,
чтобы произведение удовлетворяло чрезмерным
требованиям формального совершенства и поэтическим
канонам: поэзия заключена непосредственно в жизни
человека, в его чувствах, в его подходе к окружающему
миру» 31.
Поводом для создания одного из интереснейших
стихотворений переломного периода «Эмигрант из Лэн-
дор-Роуд» было решение Анни Плейден порвать с
поэтом под предлогом, что она эмигрирует в США. Лэн-
дор-Роуд, это — адрес Анни в Лондоне, где Аполлинер
последний раз виделся с нею в 1904 г. Поэт поступил
как Боккаччо во «Фьяметте» или Вийон в
«Завещании». Он представил все наоборот: будто это он
покидает Анни и уезжает в Америку. Аполлинер пи-
31 M. D écaudin. Le Dossier d'«Alcools». Genève—Paris,
1960, p. 207.

Аполлинер и французская поэзия (VI) 245
шет не только об Анни и 6 себе. Глубокая меланхолия,
которую поэт не может скрыть, сталкивается с
гротескно-сатирической темой, В стихотворении возникает
картина нелепости стандартизованной, «манекенной»
буржуазной жизни. Осмеивается также идея быстрого
обогащения за океаном и в колониях: эмигрант может
заработать лишь «трудясь в мистических прериях»,
а сие не обеспечит счастливого возвращения даже его
тени. Гротескный образ энергичного эмигранта, по
дешевке одевающегося «под миллионера», уступает
место безрадостной картине реальной нищей
эмиграции. От этих людей поэт отличается лишь фантазией —
брошенный букетик, уносимый волнами, рождает в его
мечтах образ расцветшего океана. Однако
стихотворение кончается мрачной картиной ночи эмигрантов
на палубе корабля, жадно преследуемого акулами.
Неоднородность компонентов стихотворения, его
разноплановость искупаются тем, что разные планы в
конечном счете дополняют друг друга и создают
фактическое единство всей вещи.
Лицо книги «Алкоголи» определяют написанные
или завершенные около 1912 г. стихотворения «Зона»,
«Мост Мирабо», «Вапдемьер», «В тюрьме Сайте»,
«Кортеж», «Путешественник», «1909». В них лиричность
сочетается со стремлением к сюжетности, к смелому,
широкому захвату значительных проблем, к
эпическому размаху и к поражавшей Незвала смелой поли-
тематичности. Хотя форма беспрерывно обновляется
и обогащается, тяга к современному выражается у
поэта не в поисках формальной новизны и неожиданных
аспектов, но прямо — в изображении современности.
В стихах этих лет отчетливо выражен
демократический интерес к простому человеку и его труду, а
заодно интерес к техническому прогрессу. Поэт достиг
творческой зрелости. Когда говорят просто: «Аполли-

246
H. И. Балашов
нер», прежде всего имеют в виду лирический эпос
1912 г. и последующих лет.
Конечно, и в этих стихах многие новшества были
спорными: в них иногда отсутствует внешняя
логическая последовательность, а композиция создается
одновременным параллельным развитием различных тем.
В стремлении к непосредственности, к прямой
передаче неосвоенных явлений действительности поэт
иногда передает предмет «как он есть», без достаточной
типизации.
В конце 1912 г. Аполлинер отказался от
пунктуации в стихах, объясняя это тем, что «знаки
препинания бесполезны, ибо подлинная пунктуация — это
ритм и паузы стиха». Таким образом он хотел
неразрывно связать движение ритма с содержанием.
Поскольку французская система пунктуации, особенно
расстановка запятых, в отличие, например, от немецкой
или русской, не соответствует главным рубежам
синтаксического деления, отказ от знаков препинанпя
позже получил почти универсальное признание во
французской поэзии — у Реверди, Элюара, Арагона, а
сохранение пунктуации стало характерным для более
традиционных поэтов, таких, как Валери.
В поздних стихах «Алкоголей» лирическое начало
ярко выразилось в стихотворении «Мост Мирабо»,
поющем, о любви, уходящей безвозвратно, как Сена под
парижскими мостами, и о любви и надежде, столь.же
неиссякаемых и неукротимых, как усталые от взглядов
влюбленных, но непрерывно текущие воды Сены*
Установлено, что Аполлинер, то ли намеренно, то ли в силу
смутных реминисценций воспроизвел в этом
стихотворении ритм ткацкой песни XIII в. (Gaieté et Oriour).
К этому нужно добавить, что Аполлинер воспринял и
самый дух народных песен: он с такой же
сосредоточенной серьезностью поет о любви, как напевали за

Аполлинет) и французская поэзия (VI) 247
ткацким станком французские женщины, размышляя
о счастье и о разлуке с возлюбленным. В «Мосте Ми-
рабо» нехитрые слова и образы в единстве с
захватывающим ритмом создают особенно сильное, с первого
взгляда необъяснимое, лирическое воздействие. После
народных песен, после Франсуа Вийона немногие
французские поэты, Жерар де Нерваль например-,
творили песни такой лирической интенсивности. Урок
Аполлинера был воспринят поэзией Сопротивления:
«Мост Мирабо» соединил ее со старинной народной
традицией — без «Моста Мирабо» иначе и глуше
звучали бы некоторые стихотворения книги Арагона «Нож
в сердце», многие стихи Десноса и, может быть, не
было бы стихов-песен греческого и испанского циклов
Элюара.
Неповторимо аполлинеровской по идеям, образной
структуре, интонации является открывающая книгу
«Алкоголи» поэма «Зона», бывшая подлинным
знамением времени. Недаром одновременно с нею осенью
1912 г. была напечатана поразительно близкая по
вдохновению и тематике поэма Сандрара «Пасха в Нью-
Йорке». Поэмы Аполлинера и Сандрара обозначили
начало поворота французской поэзии к реализму и
стали поворотным пунктом в истории поэзии XX в.
Свои чувства и переживания Аполлинер рисует на
фоне обширной панорамы общественной жизни
современной Европы. «Зона» написана как свободный,
иногда иронический диалог Аполлинера с самим собой;
в диалог вмонтированы, словно кадры кинохроники,
важнейшие события жизни поэта. «Зона», как и
большинство стихотворений, созданных около 1912 г.,
устремлена вперед, исполнена ожиданий. «Смутные
ожидания», о которых говорится в «Зоне», родственны
«неистовой Надежде» в «Мосте Мпрабо». Хотя «Зона»
не имеет такой явно революционной окраски, как

243
H. Й. Балашов
«Вандемьер» или некоторые стихотворения Сандрараг2,
в ней ощущается угроза надвигающейся общественной
бури, неизбежный восход солнца, хотя ему и грозят
«перерезать горло».
Опубликование черновика «Зоны» (из
подготовительной тетрадки к сборнику «Республиканский год»)
помогло уяснить многое в поэтической реформе
Аполлинера. Обрабатывая текст, поэт смягчал
первоначальную репортажную конкретность и излишнюю
биографическую точность поэмы,— снимая то, что могло
быть воспринято как натуралистическая деталь, и то,
что могло ослабить обобщающий характер
произведения. Вдобавок, Аполлинера, должно быть, смутил
параллелизм с поэмой Сандрара «Пасха в Нью-Йорке»,
и он изменил строфику, отказавшись от построения
поэмы в виде рифмованных двустиший, принятого
также Сандраром, и сократил эпизод встречи с
нищими переселенцами из Восточной Европы, также
напоминавший поэму его друга.
Первоначально «славянский эпизод», составлявший
пятую часть всей поэмы (32 стиха), был в некотором
смысле еще страшнее в своей конкретности.
Аполлинер показывал одинаково горестную судьбу
переселенцев из России и Румынии, православных, католиков,
евреев. Аполлинер писал о судьбе Польши: La Pologne
aujourd'hui n'est plus qu'une espérance (Сегодня
Польша всего лишь надежда). И в окончательной редакции
встреча с эмигрантами — один из самых лирически
взволнованных эпизодов «Зоны». В нем отчетливо
сказывается лиро-эпический характер поэмы.
Потрясающая по своей правдивости картина горемычной судьбы
эмигрантов, будто резюмирующая эпические полотна
32 У Сандрара, например, в поэме «Панама» (июнь, 1914)
встречается прямое противопоставление бестолочи
эмигрантского существования образа русского революционера: Tiens, voilà
un Russe qui a une tête sympathique ... Le Russe révolutionnaire.

Аполлинер и французская поэзия (VI) 249
Короленко, Конопницкой или Синклера, является в то
же время проекцией чувств французского поэта,
ностальгически переживавшего судьбы своей славянской
прародины. Когда Аполлинер пишет: «Вот семья,
неразлучная с красной периной; ее словно душу свою
они чтут», он говорит и о эмигрантах вообще, и о
скитаниях Костровицких, о том красном пуховике,
вывезенном с отчизны, который передала ему мать; когда
Аполлинер пишет: «она призрачна, эта перина, как
наши мечты», слово «наши» относится как к
горемычным эмигрантам, так и к самому поэту.
В «Зоне», так же как и в «Пасхе в Нью-Йорке»,
большое место занимает тема христианства. Хотя
Аполлпнер не произносит таких резких слов, как Санд-
рар (кончающий поэму словами, что он больше не
думает о Христе: «Je ne pense plus à Vous»),
применительно к «Зоне», разумеется, не возникает вопроса о
вере поэта (а в черновой редакции прямо говорилось:
J'ai perdu l'habitude de croire...— «Я утратил привычку
к вере»). Аполлинер чаще всего пишет о христианстве
с оттенком иронии. Едва ли можно принять всерьез
слова, будто нет европейца более «модерн», чем папа
Пий X (которому, кстати, в 1912 г. было 77 лет и
который отличался особо консервативными взглядами и
преследовал «модернизм» даже в области церковного
песнопения) или шутливые похвалы религии с
«технической» точки зрения: Христос, «выше летчиков в небо
летит //, Побивая мировой рекорд высоты...». Образ
Христа возникает в конце поэмы в серьезном плане,
когда он связывается с крестным путем угнетенных
народов, с горем и надеждами людей Океании и
Гвинеи, «с низшими Христами смутной надежды».
Поэма, вначале называвшаяся «Крик» (Cri), тогда
определеннее говорила о досаде покинутого Марией

250
H. И. Балашов
Лорансен поэта. В ранней редакции ход мыслей
Аполлинера — je suis toujours malheureux et le jour et la
nuit — побуждал его ясно, даже чересчур прямо,
сопоставить себя с обездоленными — с теми, кто трудится
и все равно несчастен («несчастные средь бела дня»),
и с теми, кто не имеет никакой работы и в вечернем
городе с ненавистью смотрит на сладкую жизнь
богачей («несчастные в ночи»). Поэт с горечью
напоминает, что и он, как преступник, стоял перед
следователем 33.
Аполлинер оправдывает ненависть, порождаемую
нищетой, а в первой редакции он, как многое другое,
что подразумевается, но не высказано прямо в
окончательном тексте,— непосредственно «формулировал»
и мечту угнетенных:
... naviguer
Vers de nouveaux, pays...
Où il n'y aurait pas de malheuereux dans les rues../54
Жизнь в этих «новых странах» больше не станет
подобно «сжигающему алкоголю» (alcools brûlants)
жечь, как спирт. Аполлинер понимал, что путь к этим
«новым странам» будет кровав и труден. Поражающий
читателя заключительный стих «Зоны»: «Солнце с
перерезанным горлом» (Soleil cou coupé) связан с мыслью
о неизбежном, несмотря на террор, восходе солнца
революции.
Такие образы, поражающие трагизмом и
неожиданностью, трактовались прежде всего как формальные
" В этом двустишии иронически воспроизведен
бюрократический язык судебно-правовых уложений и употребляются
до невозможности прозаические обороты речи и рифмы:
Tu es à Paris chez le juge d'instruction
Comme un criminel on te met en état d'arrestation
34... плмть // К новым странам // Где не будет
несчастных на улицах...

Аполлинер и французская поэзия (VI) 251
достижения35. Но если обратиться к творческой
лаборатории Аполлинера, видно, насколько этот
поразительный образ четко социально детерминирован: в
черновой редакции недвусмысленно сказано, что у солнца
голова отрублена, как она будет отрублена у многих
из тех бедняков, которых встречал поэт:
Le soleil est là [avec sa tête coupé]
c'est un cou tranché
Comme l'auront peut-être un jour quelques-uns dos
pauvres que j'ai rencontrés.
Образ солнца, восходящего гильотинированным
(Soleil levant cou tranché) 36 показывает идейный
масштаб, революционные устремления и трагическую
напряженность поэзии Аполлинера. Все это стоит за
лаконизмом заключительного стиха — Soleil cou
coupé — и придает ему такую силу воздействия.
Не дать гильотинировать восходящее солнце, идея,
подсказываемая поэмой «Зона», перекликается со
стихом из завершающего «Каллиграммы» поэтического
завещания Аполлинера, написанного после Октября, в
1918 г., когда поэт уверился, что и война не
гильотинировала солнце: О Soleil c'est le temps de la Raison
ardente (О, Солнце! это час пылающего Разума).
Для понимания поэзии Аполлинера нужно уяснить,
почему он заменил заюловок «Крик», слишком явно
указывавший на личную драму и не подходивший для
лирического эпоса о поэте среди угнетенных,
заглавием «Зона». По-французски «зона» может означать
район нищенских городских окраин. Понятие нищеты
крепко соединено с этим словом: существует
современное народное выражение «être de la zone»,
означающее — «быть без денег»; «зоной» называют хибарки
16 См., напр., Marie-Jeanne D и г г у. Guillaume
Apollinaire. Alcools, t. I, Paris, 1956, p. 296—297.
*• Журнальная редакция декабря 1912 г.

252
H. И. Балашов
старьевщиков на окраинах Парижа. Но слово имеет
и другой смысл. La Zone — это рабочие предместья
Парижа37, прославленный пролетарский «Красный
пояс» столицы — парижская Выборгская сторона или
парижская Красная Пресня. Зона давно была грозой
буржуазии, а позже стала надежной крепостью ФКП,
неизменно посылала в палату депутатов-коммунистов,
была горнилом Сопротивления в Париже.
Заглавием вводного стихотворения «Алкоголей»
Аполлинер показывал, что судьбы Зоны входят в
сферу поэзии, что по отношению к салонному искусству
его поэзия то же, что Зона по отношению к
фешенебельным кварталам; поэт был готов стать, как он сам
выразился в «Вандемьере», «глоткой Парижа».
Зона Парижа выступает как характерное
воплощение нового индустриального города, новой жизни
вообще. Аполлинер против условно стилизованного под
прошлое изображения современной жизни. Он даже за
введение в поэзию репортажа, стиля газетной статьи,
делового объявления, разговорной речи:
Ты читаешь проспекты, читаешь афиши, что громко
поют:
Вот поэзия этого утра, а прозу в газетах прочтут,
25 сантимов за выпуск, где столько различных событий...
87 В таком смысле употреблял слово «зона» Сандрар. См.,
напр., Biaise Cendrars. L'Homme foudroyé. P., 1945, p. 128,
176, 177, 193. Сандрар возмущался тем, что французские
писатели уделяют так мало внимания'жизни зоны, и дал яркую
характеристику предместий Парижа: ««Революсьон, революсьон»,—
дышали машины. Это было дыханье ночи. Крик паровозов
«Голубого экспресса», «Золотой стрелы», проносившихся на всех
парах... подскакивавших на стрелках... ударом кулака
проходивших под мостами — звучал «Революсьон!» «Ре-ре-ре»
подхватывали далекие свистки международных поездов... в
перестуке колес слышалось: «волюсьон-волюсьон-волюсьон»...
«Революсьон» — грохотали грузовики, когда их тяжелые шасси и
железные кузова сотрясались на колдобинах плохо мощеных
дорог предместья. «Ре-во-лю-сьон», запинаясь, хрипели моторы...»
(р. 274—275).

Аполлинер и французская поэзия (VI) 253
Хотя — в принципе — Аполлинер и был за введение
репортажа в стихи, ему была органически чужда
безобразность футуристов. В прозе жизни Аполлинер
находит поэтичное, претворяет схваченное в жизни в
новую поэзию. Даже приведенные выше, будто
декларативные, строки показательны в этом отношении.
Достаточно вдуматься в этот образ — les affiches qui
chantent tout haut! — Эти афиши,— которые запели,
«эти афиши, которые громко поют»,— перестали быть
прозаическим предметом городского быта, стали
поэтическим образом.
Афиши введены Аполлинером в поэтический ряд,
подобно тому, как Пушкин в «Евгении Онегине» (гл.
V, II—III) перевел реальные картины крестьянской
жизни из области «низкой природы» в область
«изящного» («На дровнях обновляет путь»). В «Зоне» в
условиях иной эпохи возникает в некотором роде
аналогичная задача: утвердить идею «изящества
промышленной улицы» (J'aime la grâce de cette rue
industrielle), открыть поэзию в обыденной жизни трудящихся:
Машинистки, рабочие и управляющие с понедельника
и до субботы
Там четыре раза на дню на работу идут и с работы...
В черновом варианте поэмы «Вандемьер»,
относящемся к концу 1909—1910 г. (т. е. написанном
до того, как в «Зоне» и других стихотворениях эта
задача была художественно разрешена)
Аполлинер еще считал нужным «декларировать» свою
позицию:
Et parmi tout le peupleabile des machines
La poésie eirait, plaintive et si divine!

254
H. И. Балашов
Je la pris dans mes bras, moi, poète inconnu
Et le seul de mon temps qui m'en sois souvenu38.
В заглавии стихотворения «1909» (в котором
частично использованы эти стихи) Аполлинер
запечатлел дату своего обращения к трудовой красоте Зоны.
Поэт ей иронически противопоставляет вкус
французского света, рисуя образ буржуазной красавицы, лицо
которой повторяло «цвета французского флага» —
«столь прекрасной, что не осмелишься ее полюбить».
«Тине» и «накипи» высшего света противопоставлены
заводские предместья, каждый день производящие
«новые создания». Таким образом, новизну своего
искусства Аполлинер связывает не только с собственно
эстетическим обновлением, но и с той новой
действительностью, которая создается в заводских
предместьях.
Аполлинер верил, что его поэзия складывается из
творчества миллионов — из роз, которые приносят
люди бесчисленных народностей, из слов, которые он я
творят на жизненном пути. В стихотворении
«Кортеж», откуда взяты эти образы, поэт пишет, что у него
нет ничего, что бы не было создано народами:
Наподобие башни, меня не спеша воздвигали,
Народы толпились, и вот я возник, наконец,
Сотворенный из множества тел, из деяний людских
сотворенный.
Поэту казалось, что он слился с потоком жизни,
растворился в нем, что эпос ему ближе, чем лирика.
Конечно, Аполлинер и в поздних стихах «Алкоголен»
оставался лириком, только произведения, которые у
18 И среди целого племени проворных машин
Поэзия бродила, такая жалобная и божественная!
Я принял ее в свои руки, я, неизвестный поэт,
И был единственным, кто вспомнил о ней в наше время.
(Цит. цо M. D é с а и 0 1 п. Le doseier, p. 225).

Аполлинер и французская поэзия (VI) 255
иных поэтов вышли бы камерными, у Аполлинера
приобретали характер развернутой эпической караины
времени. Стихотворение «Путешественник» не просто
жалоба поэта, которого разлюбила Мари Лорансен; при
всей остроте личного переживания, Аполлинер с
первых же стихов сообщает произведению эпический
размах:
О, откройте мне дверь, я стучусь в нее плача.
Словно воды Эврипа, изменчива жизнь39.
И далее лейтмотив стихотворения — «сиротство»
оставленного поэта — преломляется в отнюдь не
камерных образах: то поэт напоминает Мари о
«тягучем сиротстве вокзалов», то о «предместьях и стаде
тоскливом пейзажей».
Мечтая о верной любви, Аполлинер помещает в
стихотворении нечто врод,е отрывка из народной
баллады -— притчу о трогательной дружбе двух матросов,
не оставлявших друг друга до смерти. Тема верности
еще в «Песне несчастного в любви» вела к сочетанию
лирического и эпического начал, порождала далекие,
непредвиденные ассоциации и заимствования из
фольклора. Пример неподкупной верности Аполлинер нашел
у запорожцев. Он мог знать репродукции с картины
Репина и читал текст самого «Письма», которое
довольно точно переложил в смелых стихах (см. стр.
292—294). Фольклорное казацкое «Письмо» вошло в
ткань лирического стихотворения Аполлинера. В
стихотворении «Путешественник» это введение фольклор-
38 Ouvrez-moi cette porte où je frappe en pleurant
La vie est variable aussi bien que l'Euripe.
Первый из этих обособленных стихов выводит драму далеко
за пределы переживаний, связанных с охлаждением чувств
Мари. Поэт представляет личную драму, как одно звено в цепи
неотвратимых изменений. Неспроста он, как делали поэты
классицизма, берет образ из полу мифологической географии:
Эврип, коварный пролив между Аттикой и Эвбеей, всегда
остается таким же бурным, как во времена древних греков,
сетовавших, что в Эврипе семь раз в день меняется течение...

256
H. Й. Балашов
ного начала в лиро-эпическое произведение как бы
«теоретически» обосновано («пенье жниц,
электрический звон на вокзалах...»).
Аполлинер заключил книгу «Алкоголи» небольшой
поэмой «Вандемьер». Заглавие точно определяет ее
содержание. Это поэма о месяце сбора винограда (лат.
vindemia), о завершении трудового года и поэма о
наступлении новой, революционной эры.
Вандемьер—первый месяц республиканского календаря, тот, с
которого в 1792 г. началось революционное летосчисление.
Заглавие «Вандемьер» не менее выразительно, чем
«Жерминаль» — «месяц всходов» — у Золя. Так же как
«Зона», «Вандемьер», а вместе с ним и вся книга
«Алкоголи», завершается символической картиной начала
нового дня: над спящей Сеной брезжит первый свет...
В первых стихах «Вандемьера» Аполлинер
связывает свою поэзию с революционной эпохой:
Сохрани меня, память грядущих людей!
Век, в котором я жил, был концом королей.
Дальше следуют два кажущихся менее
определенными по смыслу стиха, говорящие о печали, даже о
мужестве неизбежно уходящих королей. В целом,
однако, все вступительное четверостишие звучит грозно
и пророчески — будто Аполлинер в 1912 г. предвидит
наступившее через несколько лет крушение трех
величайших монархий Европы.
В первоначальной редакции третий стих
«Вандемьера» читался: Ils tombaient tour à tour sous les coups
d'anarchistes. (Они [короли] падали один за другим
под ударами анархистов). При знакомстве с этим
вариантом понятнее слова о мужестве в четвертом
стихе. Относились они не к королям, а к анархистам10.
40 См. у М. Декодена. Цит. соч., стр. 225. Четвертый стих
начинался не с «Et», а с «Qui».

Аполлинер и французская поэзия (VI) 257
Аполлинер воздавал должное героизму террористов,
ценой собственной жизни казнивших в 900-х годах.
Умберто Итальянского, Карлуша Португальского и
совершивших другие покушения на царственных особ в
России и в Западной Европе. Однако исправление
художественно оправдано. Хотя первоначально
четверостишие яснее показывало замысел, оно было как бы
привязано к некоему преходящему моменту в
революционном движении и не отличалось такой
художественной силой и таким обобщенным характером, как
менее четкая в деталях окончательная редакция.
В поэме сентябрьский Париж, хмельной от
сознания созревших сил, ведет разговор с городами
Франции. Каждая провинция готова, чем может,
поддержать Париж, средоточие живого разума страны (Noble
Paris seul raison qui vis encore). Громче всего
раздается мужественная речь пролетарских городов Севера.
Тридцать лет спустя, в тяжелые годы от них дейстБИ-
тельно пришла первая помощь Парижу.
Вот и мы, о Париж! Мы истоки живые,..
Бесчисленны руки у нас: мастерские,
Заводы и фабрики — руки, чьи пальцы,
Рабочие голые, ночью и днем
Фабрикуют реальность за столько-то в час.
О Париж! Это все мы тебе отдаем.
...Les ouvriers nus... // Fabriquent le réel à tant par
heure: ничего подобного еще не говорил ни один поэт.
В образах лиро-эпического стихотворения воплощается
идея, которая раньше мыслилась только в боевом
гимне.
Аполлинер выступает здесь как основоположник
действительно нового реализма во французской поэзии:
поэтического реализма новой эпохи. Непринужденно,
органически в поэзию входит великая политическая
истина. Художественным словом, образно, по существу
9 Аполлинер

258
H. И. Балашов
высказан новый взгляд на общественную роль
рабочего класса: именно он создает всю реальность...
Аполлинер употребляет понятие политэкономкчески более
конкретное, чем просто «создавать»: поэт пишет
«производить», «выделывать», «фабриковать за столько-то
в час» (fabriquer à tant par heure). В поэтическом
образе в одной строке оживает тезис тезисов новейшей
истории. И он соединен с изображением социальной
несправедливости: все это, всю реальность «голые
рабочие... производят за столько-то в час...» Создается
впечатление, что Аполлинер либо вдохновляется тем
же источником, что и Потье, либо в его лирике
загорается отсвет III строфы Интернационала.
Мысль о созидании, производстве, фабрикации
реальности, о развитии мира в процессе материальной
деятельности общества проходит через стихотворение.
Вандемьер — время традиционного праздника
тружеников, завершивших полевые работы, время песен.
Вино вандемьера, которого «жаждет Париж» и
которое «пьет поэт», это — постижение, большая поэзия,
вобравшая в себя итоги за год, многообразное
кипение жизни: «L'Univers tout entier concentré dans ce
vin...»41.
Одна из важнейших особенностей «Алкоголай»
заключается в том, что Аполлинер прислушивался к
«песне Парижа» (la chanson de Paris), стремился
слиться с ней и, как другой большой поэт, его
современник, хотел стать голосом безъязыкой улицы:
Слушай голос мой, слушай! Я глотка Парижа.
«Алкоголи» пришлись не по вкусу буржуазной
публике и вызвали резкое осуждение критики.
Стихотворения вроде «Зоны» или «Вандемьера» опрокидывали
41 И была вся вселенная в этом вине...

Аполлинер и французская поэзия (VII) 259
существовавшие во Франции представления о
поэтическом образе. Незвал объясняет, что «столь великое
и гениальное» произведение, как «Зона», было «трудно
вместить в устоявшиеся литературные жанры». По
справедливым словам Рене Лакота, Аполлинер
«положил начало глубокому перевороту»,
осуществлявшемуся «во французской поэзии в течение последних
сорока лет». Реалистические тенденции, заложенные в
таких вещах Аполлинера, как позднейшие
стихотворения «Алкоголей», оказались понятнее и ближе поэзии
40—60-х годов, умудренной опытом Сопротивления,
чем поэзии 10—20-х годов.
VII. «Каллиграммы». Аполлинер и поэтическая
молодежь. Возвещение «эпохи пылающего
разума»
Второй большой поэтический сборник, изданный
Аполлинером при жизни, также имеет драматическую
историю. «Каллиграммы. Стихотворения Мира и
Войны (1913—1916)» были напечатаны в апреле 1918 г.,
за полгода до смерти поэта. Аполлинер начал их еще
до войны, но с лета 1914 г. история пошла
убыстренным темпом, наступило время острых переломов в
сознании, и Аполлинер отразил всё это, связав в своей
книге поэзию и время: он разделил книгу на шесть
определяющихся по хронологическому и идейному
принципам разделов, подчеркнув таким образом ее
характер лирической летописи эпохи. Получилось нечто
вроде прохождения кругов ада, однако
завершающееся кратким оптимистическим апофеозом в нескольких
обращенных к будущему стихотворениях 1917—1918 гг.
Такой финал продолжает идею «Вандемьера», «Зоны»,
некоторых довоенных стихотворений «Каллиграмм» на
новом уровне — в сочетании с уроками 1914—1918 гг.
9*

260
H. И. Балашов
Довольно строгое единство, почти «сонатная форма»
книги «Каллиграмм» не случайны. Можно в этой
связи припомнить письмо поэта к Андре Бийи,
написанное в 1918 г. и подчеркивающее созидательный дух
книги «Каллиграммы»: «Такова, какова она есть, это —
книга военного времени и заключает в себе жизнь;
если судьба будет благоприятствовать моей
поэтической репутации, она больше, чем «Алкоголи»,
затронет читателей... Что же касается упрека, будто я
разрушитель, то я его отвергаю категорически, ибо я
никогда не разрушал, но, наоборот, пытался строить —
(construire). Классический стих подвергся
сокрушительной атаке до меня. Я же так часто им
пользовался, так часто, что даже вдохнул новую жизнь в вось-
мисложник, например. В области искусств я тоже
ничего не разрушал, а если делал попытки помочь
новым школам, то не в ущерб школам прошлого».
Подводя итог, Аполлинер пишет: «Я никогда не поступал
как разрушитель, но как строитель» (bâtisseur) 42.
Заглавие книги связано с довольно
формалистической затеей. Часть стихотворений набрана в виде
«лирических идеограмм» или «каллиграмм», т. е. таким
образом, чтобы их текст образовывал рисунок (дом,
косые линии дождя, звезда и т. п.). Аполлинер
рассматривал «идеограммы» как пробу, обусловленную
развитием техники, при которой намечается переход
к новым способам воспроизведения текста в кино или
фонографе43. Такие прогнозы частично оправдались:
достаточно вспомнить записи поэтических
произведений на пластинках и магнитофонной ленте, особые
звучащие журналы, киноадаптации стихотворений,
порою завоевавшие мировую известность (например
42 См. Apollinaire. Oeuvres poétiques. Paris, 1959,
p. 1080.
43 Там же.

Аполлинер и французская поэзия (VII) 261
«Роза и Резеда», по стихотворению Арагона, с участием
Барро). Однако «идеограммы» были слабо связаны с
требованиями технического прогресса. Такого рода
опыты делались до нашей эры эллинистическими
поэтами, к ним обращались позже, но они не играли
значительной роли в истории поэзии. Аполлинер также
написал немного «идеограмм» и постепенно оставил
эти опыты. Если в первом разделе «Каллиграмм» их
6 на 16 стихотворений (по объему это очень малая
часть: «идеограммы» обычно состоят из нескольких
стихов), то в шестом разделе — 1 на 13 стихотворений.
«Идеограммы» больше подходили для стихотворения-
плаката. Аполлинер использовал такую возможность,
например, в написанной в декабре 1914 г. антивоенной
«идеограмме» «Заколотая голубка и фонтан». Фонтан
здесь символизирует скорбь по друзьям, погибающим
на фронте, и фонтан крови, льющейся на войне.
Заколотая горлица стала прототипом голубки Пикассо,
подхватившего через сорок лет изобразительную идею
Аполлинера и создавшего образ, символизирующий
мир в глазах современного человечества44. В
«идеограмме» «Так же ловко, как кузнечики», написанной
Аполлинером в разгар войны, в феврале 1916 г., смело
выделен крупным шрифтом стих о солнечной радости
мира:
La joie adorable de la paix solaire.
В известной связи с экспериментами в живописи
стоят встречающиеся главным образом в первом
разделе «Каллиграмм» опыты передачи одновременности
(«симультанности») событий параллельными рядами
44 Композиционное сходство с рисунком каллиграммы
Аполлинера особенно заметно в плакате Пикассо, посвященном
Всемирному конгрессу за всеобщее разоружение и мир (Москва,
июль 1962 г.).

АПОЛЛИНЕР В ВИДЕ ПАПЫ РИМСКОГО
Шарж Пикассо

АПОЛЛИНЕР В ВИДЕ ГЕРАКЛА
И ФРАНЦУЗСКОГО АКАДЕМИКА
Шаржи Пикассо

264
H. И. Балашов
отрывочных стихов, иногда представляющих собой
назывные предложения. Такие опыты попадаются в
стихотворениях, служивших своего рода проспектами
художественных выставок — например, в стихотворении
«Окна», написанном для каталога берлинской выставки
Робера и Сони Делоне в 1913 г. и в посвященном
Марку Шагалу стихотворении «Сквозь Европу». При всем
том Аполлинер был намного осмотрительнее, чем
Делоне или Шагал, и не шел на субъективистскую
деформацию действительности. Под пером Аполлинера
«симультанеистические» вещи становились чем-то
вроде лирической кинохроники в поэзии. Они родственны
стихотворениям-беседам, стихотворениям-очеркам, в
которых поэт старался как можно непосредственнее,
эмпирически передать беглые впечатления, разговоры.
Подобный эмпиризм тоже представлял опасность и мог
повести к своего рода «натурализму» в стихах.
Аполлинер в некоторых вещах, таких как
стихотворение «В понедельник на улице Кристин», собирая
совершенно реальные, правдоподобные, более того,
может быть, характерные для парижской улицы, обрывки
разговоров, создавал отрывочную хронику, едва не
переходившую грань художественного. Но Аполлинер нз
преступал эту грань. Недаром Поль Элюар включил
«Улицу Кристин» в свою радиопередачу «Поэзия
заразительна» (1949) как пример того, что поэзия
содержится уже в самих вещах. Элюар поручил чтение
отдельных строк стихотворения-беседы разным актерам,
вставив от себя ремарки:
«Третья женщина (неопределенно):
Один журналист, с которым я впрочем знакома
кесьма отдаленно.
Вторая женщина (патетически):
Послушай, Жак, то, о чем я скажу тебе, очень
серьезно.

Аполлинер и французская поэзия (VII) 265
Второй мужчина (констатируя факт):
Навигационная компания со смешанным
капиталом...»
Аполлинер позволял себе такое далекое
проникновение в непоэтические области, ибо эти приближенные
к бытовой прозе отрывки вписывались в его стихах
в интенсивно лирически окрашенное поле. Если в
стихотворении «Дерево» лирический пламень прорывался
лишь местами, то в таких вещах, как «Музыкант из
Сен-Мерри», «Облачный призрак», он полыхает с такой
силой, что преображает любой рядом стоящий
«прозаизм» (вспомним в «Зоне» — «афиши, что громко
поют»!). В «Облачном призраке» стоят рядом:
невероятная в стихах сцена, когда бродячие акробаты
торгуются, выступать ли за 2 франка 50 сантимов вместо
трех франков; а подле нее: полное нежности
изображение танца худенького мальчика-акробата, хрупкая
музыка движений которого заглушает визг шарманки
и проникает в душу каждого зрителя.
Аполлинеру удаются не только лирические образы
людей из народа (мальчик-акробат и его товарищи),
но он создает и образ толпы (женщины, зачарованные
игрой музыканта из Сен-Мерри) и, более того, образ
народа, празднующего свой национальный праздник.
Поэт при этом вводит в стихи героическую ноту,
придающую целому большую историческую
перспективу. Врывающаяся в стихотворение строка — реквием
героям восстания у Сен-Мерри в 1832 году («И бунт
умирал вокруг Сен-Мерри») волновала французского
читателя подобно тому, как поражала русского
революционная символика Пастернака о «Потемкине»:
И вдруг
Электричеством вспыхнул «Потемкин».
В «Облачном призраке» Аполлинер пишет не просто
о празднике, но о годовщине Революции 1789 г.— Дне

266
H. И. Балашов
14 июля; народ в стихотворении Аполлинера
собирается у памятника Дантону. К героическому плану
стихотворений относятся и встречающиеся в них
ностальгические славянские реминисценции. В «Облачном
призраке» заходит речь о силаче — «русском рабочем
из Лонгви», а в стихотворении «Дерево» возникает
образ «берез Финляндии». Там, в Гельсингфорсе, стоял
полк деда, Михаила-Аполлинария Костровицкого, и там
родилась Ангелика-Ольга. Воспоминание о финских
березах, на которые последний раз взглянула она
пятилетней девочкой, мать передала сыну, как тот
«красный пуховик», который помянут в «Зоне».
Идейным стержнем первой части «Каллиграмм»
была небольшая поэма,«Холмы», занимающая в книге
ключевую позицию, сходную с позицией «Зоны» в
«Алкоголях». Поэма, несмотря на ее противоречия,
свидетельствует о глубокой вере Аполлинера в
общественный и технический прогресс и осознании им
долга поэта способствовать прогрессу.
Жизнь предстает в поэме как беспрерывная борьба
(света с тьмой, урагана со скрипящим деревом,
расчетов ученого с нерешенной проблемой, понятий,
унаследованных с юности, с надвигающимся будущим),—
будто в небе Парижа неистово бьются два гигантских
самолета. Эта нескончаемая борьба освящена идеей —
над сражающимися «в зените пылает // извечный
аэроплан солнца».
• Центральное место в произведении занимает
революционное предсказание. Путь к будущему идет через
апокалиптический кошмар, но через «семь лет
невероятных испытаний» (не писал ли Аполлинер эту
часть поэмы уже в 1918 г., имея в виду то, что
свершилось за семь лет с 1912 по 1918 год?) установится
царство справедливости, наступит «эпоха доброты» (un
temps pour la bonté),«эпоха огненной благодати» (le

Аполлинер и французская поэзия (VII) 267
temps de la grâce ardente), молодежь впервые уверенно
посмотрит в будущее.
Аполлинер убежден, что «его песни» (mes chants),
стихи-предсказания как добрые семена падают в
почву, и требует, чтобы умолкли поэты, сеющие плевелы.
Он тверд в осуждении поэтов, чуждых идее прогресса:
ведь по евангельской притче плевелы — от лукавого,
«а враг, всеявый их, есть диавол».
Великих людей и истинных поэтов Аполлинер
уподобляет высоким холмам, прозревающим жизнь далеко
вперед, «видящим будущее // лучше, чем если бы оно
было настоящим, // более четко, чем если бы оно было
прошлым...» Аполлинер не противопоставляет гениев
толпе, но слагает человеку дифирамб, каких не много
было слыхано со времен Эсхилова «Прометея» и Со-
фокловой «Антигоны»: «Moins haut que l'homme vont
les aigles...»
Но путь «огненной благодати» для Аполлинера был
крестным путем. Отношение поэта к войне, которая
погубила его, долго трактовалось превратно, в
шовинистическом духе. Однако в свете исторического
опыта второй половины 30-х годов и, особенно, опыта
Сопротивления, Арагону, Марсенаку, Лакоту (так же как
и Незвалу) стали ясны сущность отношения
Аполлинера к войне и значение для нашей современности
патриотизма поэта, сочетавшегося у него с осени
1915 г. с антивоенными, антиимпериалистическими
настроениями. В 1948 г. Жан Марсенак, имея в виду
Сопротивление и характер участия Аполлинера в
войне 1914 г., сказал: «Наша война была болео
справедливой, но путь у нас с ним был один и
тот же».
Большое значение для правильного понимания
позиции Аполлинера имели ставшие известными к
середине 50-х годов данные о неискаженном цензурными

263
H. И. Балашов
условиями военного времени тексте его стихов и
документированные правдивые книги друзей поэта,
вроде Андре Рувера, рассказавшие об эволюции
взглядов поэта за годы войны. Пробыв полгода на фронте,
Аполлинер многому научился и стал писать
антивоенные стихи. Они были первым звеном в цепи, которая
привела поэта к принятию Октября и даже к
пониманию необходимости Брестского мира —
непостижимого для обывателей стран Антанты шага Советской
России, знаменовавшего разрыв с мелкобуржуазными
представлениями о патриотическом долге.
Именно Аполлинер, за которым надеялись навек
закрепить репутацию лубочного «патриота»
антантовского толка, написал в конце 1915 г. и сумел
опубликовать в ноябре 1917 г. стихотворение «Чудо войны»,
в котором гневно осудил войну («Кто бы подумал, что
людоедство может дойти до такого предела!..»).
Заклеймив войну 1914 года как «каннибальский
Валтасаров пир», Аполлинер тем самым высказал
уверенность, что она будет таким же роковым для старого
общества пиром, как пир вавилонского деспота...
«Чудо войны» — это то же чудо пробуждения
сознания фронтовиков под влиянием войны, которое
последовательно и в ином масштабе показал Барбюс в
книге «Огонь».
«Влившись» в войну «вместе со всей своей ротой»,
поэт чувствует себя вместе со всеми теми, кто «сейчас
бьется в колючей проволоке и умирает...» Поэт
понимает, что вместе с ними он начинает построение
совершенно новой эпохи:
Я в траншее переднего края и все же я всюду, верней,
начинаю быть всюду.
Это я начинаю дело грядущих веков,
И воплотить его будет труднее, чем миф о летящем
Икаре...

Аполлинер и французская поэзия (VII) 269
Военная цензура, по счастью, не обратила
специального внимания на это стихотворение (начинавшееся
стихом — «Как ракеты красивы, когда они ночь
озаряют...»), но все же была изъята и сорок лет
оставалась неизвестной строка, которая в стихотворении
Аполлинера играла такую же роль, как слова о
красоте и величии мужества Карла Либкнехта в XX главе
«Огня» Барбюса. Одна такая строка говорила всё об
общественной позиции Аполлинера. В том месте, где
поэт пишет, что находится повсюду — вместо слов
«в безмятежных городах тыла», стояли слова — «среди
нейтралов и среди врагов»: Chez les neutres et chez les
ennemis.
То есть поэт-солдат провозглашает братание.
Война застигла Аполлинера в курортном городке
Довиль, куда он был послан в качестве репортера
вместе с художником и литератором Андре Рувером. В
известном стихотворении «Маленькое авто»,
открывающем «Знамена», вторую, самую короткую часть «Кал-
лиграмм» (август 1914 — март 1915, от начала войны
до прибытия поэта на фронт), Аполлинер описал
спешное возвращение в столицу:
...Когда Париж
Нас приказом о мобилизации встретил,
То мы поняли оба, мой товарищ и я,
Что авто привезло нас в другую эпоху,
В Новый век.
Аполлинер умел видеть личное в свете
общественного, рассматривал то и другое в перспективе
будущего. В тревожнее дни в «Маленьком авто», которым
открывается цикл стихотворений военного времени,
Аполлинер заставлял читателя задуматься над
будущим, над тем, как после войны воздвигнуть и устроить
новый мир:
Bâtir et aussi agencer un univers nouveau.

270
H. И. Балашов
Однако, судя по ряду данных, в том числе по
характеру рукописи, эти строки стихотворения были
написаны не в первые дни войны. Из всех великих держав
во Франции в начале войны было труднее всего понять
ее двусторонне империалистический характер. Мудрый
Франс, и тот пошел в 70 лет записываться
добровольцем. Аполлинер как раз с начала войны был настроен
антивоенно. Эти настроения не были, конечно, такими
определенными и антиимпериалистическими, какими
они стали у него под влиянием фронтового опыта к
концу 1915 г., но они заметны в стихотворениях 1914 г.
В упоминавшейся каллиграмме «Зарезанная голубка и
фонтан» Аполлинер перечисляет в духе
меланхолического рефрена баллады Вийона о дамах былых времен
(«Увы, где прошлогодний снег...»), друзей, ушедших
на фронт, высказывает сомнение, живы ли они, пишет
о море крови. С этими стихами согласуются
свидетельства Рувера о том, с какой печалью они с
Аполлинером смотрели на «этих солдат в куртках и фуражках,
так грубо и несправедливо приговоренных к смерти в
нежном цвету их двадцати лет» 45. Однако поэт не мог
оставаться безучастным к тому, что делалось вокруг.
Немцы вероломно ворвались в Бельгию и вышли на
подступы к Парижу. Аполлинеру было неловко
уклоняться от участия в войне, когда друзья-французы
один за другим уходили на фронт. Волновала поэта и
мысль, что война может принести освобождение
славянским народам Центральной Европы. Буде
Аполлинер считал, что как правнук Наполеона он
предназначен быть поэтом Франции, то это налагало и
обязательства. Наконец, Аполлинер полюбил и надеялся, что
больше не будет несчастным в любви, а единственное,
*ь André Rouveyre. Apollinaire. Paris, 1945, p. 14 et
passim.

Аполлинер и французская поэзия (VII) 271
чем он мог тронуть сердце своей Лу, были солдатские
нашивки.
Луиза де Колиньи-Шатийон, с которой поэт
познакомился в Ницце в сентябре 1914 г., принадлежала к
высшему свету, гордилась тем, что в ее жилах якобы
течет кровь Людовика IX; Лу сдержанно отнеслась к
поклоннику. Люди ее круга не читали изданий, в
которых печатался Аполлинер, а его стихи, как, впрочем,
и само призвание поэта, казались ей чудачеством.
Стремление преодолеть ироническую холодность Лу
немало способствовало тому, что он записался
добровольцем в армию. Вслед «пращуру», начинавшему с
артиллерийской школы в Бриенне, поэт 5 декабря
поступил в артиллерийское училище в Ниме. Лу тотчас
приехала к новобранцу в Ним: «Ты стала моей жизнью,
моей надеждой, моим мужеством...» Но согласие
длилось -считанные дни. С начала 1915 г. Л у вернулась к
светскому времяпрепровождению и начала забывать
Аполлинера. «Ты совершенно уничтожила меня за эти
два месяца»,— жалуется поэт, но Лу едва отвечает на
страстные письма. В марте Аполлинер предупредил Лу,
что вызовется добровольцем на фронт,— «так как ты
меня больше не любишь...» Но Лу ничто не трогало.
Последнее свидание в Марселе 29 марта показало
поэту, что ему больше не на что надеяться. 5 апреля
1915 г. Аполлинер прибыл на фронт в качестве
рядового-артиллериста.
Стихи, которые послужили для создания версии об
«официально-патриотической» позиции Аполлинера, все
относятся к краткому периоду, максимум до начала
осени 1915 г. Это — некоторые стихи сборника «Ящик
на сницах»46 (апрель —июнь 1915), составившего
третью часть «Каллиграмм», и стихотворные послания,
4e Case d'armons — т.е. ящик для снарядов на передке ар"
тиллерийского орудия.

272
H. И. Балашов
которые первое время почти ежедневно поэт
отправляет своей Лу, «самому бесчеловечнейшему из
волков» 47. Мажорный тон, в котором Аполлинер писал о
первых фронтовых впечатлениях, был в посланиях к
Лу единственным психологически возможным. Это не
эпос о войне, а лирическая песнь поэта, вновь
несчастного в любви. Именно так воспринимал послания к
Лу Поль Элюар, который привел два из них (XXIII и
XLV) в радиобеседе «Обаяние любви» (1949).
Далеко не все стихи даже этого краткого периода
согласуются с ложной схемой, под которую подводили
творчество поэта времени войны.
Антиимпериалистический гуманизм Аполлинера с силой обнаружился в
стихотворении «Жалоба солдата-артиллериста из
Дакара» (аналогичное стихотворение было послано к Лу
15 июня 1915 г.48). Поэт здесь говорил «не от себя»,
а от имени негра, рекрутированного в армию, и мог
избавиться от условной мажорности. За что сражается
во Франции он, негр из Дакара, безвестный номер
артиллерийского расчета? Ему не за что благодарить
метрополию. Ведь не за то, что он таскал в носилках
колониального администратора? Не за то, что епископ
смотрел с вожделением на его мать и сестру,
«чья грудь была тверже артиллерийских снарядов»?
Не за то, что он был слугой в Париже? Негр помнит
войны племен и дикарскую жестокость победителей, и
все же его родная хижина была «не так дика, как
землянка артиллерийского расчета!»...
В последних стихотворениях к Лу страсть к
забывшей поэта, но еще мучительно нужной ему женщине
47 По-французски имя Lou созвучно слову loup (волк).
48 В стихотворении, посланном в тот же день матери, также
нет никакой мажорности. Аполлинер жалуется, что «не может
ничего сказать, // Ничего о том, что происходит на фронте...»
Он кончает стихотворение словами: «Нет, не меч, // Но
надежда...»

Аполлинер и французская поэзия (VII) 273
соединяется с невольным негодованием против нее.
Заключительное послание (сентябрь 1915) иронически
названо «Воинские розы». Оно завершается мрачным
сонетом, открывающим правду войны и звучащим как
проклятие. Сонет построен на контрастах: Лу
думает, что ее нежное цветенье вдохновляет воинов,—
а армия задыхается, кавалеры Лу, отравленные
газами, корчатся в своих масках... «Ты, во славу которой
поэт стал солдатом, // Роза, всегда свежая и готовая
к наслаждению, // Я должен предложить тебе ужасный
аромат боев...»
К осени 1915 г. Аполлинера покинули все иллюзии
о характере войны. Когда в ноябре этого года поэт
был произведен в подпоручики, он избрал уже не
артиллерию, а пехоту, где было тяжелей, но ближе к
солдатам. Поэт завел, как это делали многие
фронтовики, переписку с одной девушкой, Мадленой Пажес,
с которой познакомился в поезде. Постепенно письма
делались нежными, и Аполлинер даже считал Мадлену
невестой, хотя в письмах не было такой страсти, как
та, которая наполняла послания к Лу. В письмах к
Мадлене возникает горькая картина действительности
войны: «2 декабря (1915 г.). Прервалось снабжение.
С офицерами наш повар еще кое-как выпутывается,
но люди49! Они поразительны простотой своего
героизма»... «В жизни в окопах зимой,— пишет он в
другом письме,— есть что-то столь примитивное, что
понимаешь, какова должна быть жизнь доисторических
людей. А впрочем, мы и есть настоящие пещерные
люди... Подумай, насколько в окопной жизни
лишаешься всего, что тебя привязывает к миру. Остается только
грудь, подставленная врагу»...
Стихотворения, написанные с осени 1915 г. до
49 Так по-французски называют солдат (hommes).

274
H. И. Балашов
ранения в марте 1916, собранные в части четвертой
«Каллиграмм» — «Артиллерийские зарницы», и в пятой
части — «Лунный блеск снарядов», обогащены
трагическим опытом, приобретенным на войне,
непосредственным общением с солдатской массой и не имеют
никаких точек соприкосновения с официальной
пропагандой. Это либо антивоенные стихи, либо стихи
патриотические, не в ложном буржуазном, а в истинном,
народном смысле слова. Чаще же всего они и
антивоенные и патриотические в одно и то же время.
Аполлинер пишет и о ненависти к врагу, но это не
относится к немецкому народу («Я повсюду,.. Я среди
врагов»...), а, прежде всего, к оккупационной политике
кайзеровских войск. Поэт сражается затем, чтобы
отстоять «право выбора»; «а они хотели бы принудить
нас больше не иметь этого права». Его возмущают
проявления покорности: «Есть женщины, которые
учатся немецкому в оккупированных областях».
Этот стих был изъят в подцензурном тексте.
Цензуре, конечно, приходилось считаться, так же как и по
отношению к Барбюсу, с тем, что перед ней было
творчество писателя-фронтовика, однако, как стало ясно
после публикаций 50-х годов, антивоенный пафос
стихотворений Аполлинера был всё же затуманен
изъятиями, вынужденными изменениями и
перестановками. Например, в напечатанном в «Каллиграммах»
тексте стихотворения «Ракета» (окт. 1915), по сравнению
с рукописью, ослаблено гуманистическое
противопоставление любви — войне, а некоторые образы
искажены до неузнаваемости. Вместо стиха в рукописи:
«Уравновешенная перестрелка батарей — тяжких
цимбал безумия» в печати появилась строфа с
противоположным смыслом: «Уравновешенная перестрелка
батарей — тяжких цимбал, // В которые бьют херувимы,
опьяненные любовью,//В честь бога армий». Аполлиие-

Аполлинер и французская поэзия (VII) 275
ру пришлось для того, чтобы антивоенный стих не
превратился в стих, идеализирующий войну, изменить
весь контекст. Если в рукописи были артиллерийские
батареи, то в печатном тексте поэт говорит о
«батареях своей любви».
Чтобы обойти цензуру, Аполлинеру часто
приходилось выражать свои мысли без ясной эмоциональной
окраски, скрыто, косвенно, в отрывочных зарисовках,
порою под двусмысленным заглавием (вспомним, что
приведенное выше антивоенное стихотворение было
озаглавлено «Чудо войны»!). Иногда поэт, чтобы
высказать свою мысль, вынужден прибегать к стихам,
построенным как назывные предложения, нейтрального
с виду свойства:
Есть вокруг меня множество маленьких елок,
сломанных взрывами бомб и снарядов;
Есть солдат-пехотинец, ослепленный удушливым
газом...
Есть американцы, которые золотом нашим свирепо
торгуют50...
Есть во мраке ночном солдаты, которые доски пилят и
сколачивать будут гробы;
Есть в Мехико женщины, которые с воплями молят
маис у Христа, обагренного кровью;
Есть Гольфстрим, такой благодатный и теплый;
Есть в пяти километрах отсюда кладбище, что до отказа
набито крестами;
Есть повсюду кресты —и вблизи, и вдали...
Приближался черед поэта. 17 марта 1916 г.
Аполлинер был тяжело ранен в голову осколком снаряда,
пробившим шлем. После нескольких операций
подлинного восстановления здоровья так и не наступило.
Несмотря на заботы Жаклины Аполлинер, на которой он
женился в мае 1918 г., ослабленный ранением поэт был
Стих отсутствует в подцензурном тексте.

276
H. И. Балашов
в несколько дней унесен гриппом. Аполлинер не дожил
два дня до окончания войны: он скончался в Париже
9 ноября 1918 г.
1916—1918 годы были временем медленной агонии
Аполлинера. Возвращение в любимый Париж принесло
ему тяжелые огорчения: «Все места заняты
укрывшимися от мобилизации, и немного остается для тех, кто
сражался на войне... Я измучен, а в Париже я сейчас
встречаю так мало сочувствия, что это приводит меня
в отчаяние. Эгоизм царит повсюду... Кажется, все
погибло в этой нескончаемой катастрофе... По-моему, это
продлится, по крайней мере, еще года три... ужасно».
Такие отрывки из писем к Мадлене (переписка с
которой сошла на нет к ноябрю 1916 г.) говорят сами
за себя. Аполлинер воочию, как фронтовики из романа
«Огонь» во время отпуска, увидел, что представляет
собой «национальное единство».
Однако до Аполлинера доходили сведения о великих
событиях в России. Видимо, он был первым поэтом на
Западе, у которого рядом с требованием, чтобы «милая
и прекрасная Франция» несла мир, в стихотворение
«К Луиджи Амаро» (задумано весной, напечатано в
августе 1917 г.) ворвались слова:
Amaro écoutez
La Russie chante la Marseillaise61.
Андре Бийи, знакомый Аполлинера с 1903 г.,
сохранил свидетельство об отношении поэта к
Октябрьской революции. Поэт, предсказывавший скорое
наступление «эпохи огненной благодати», которого, будто
в насмешку, после ранения направляли на работу в
разные министерские канцелярии, не поддавался ца-
61 Амаро, слушайте!
Россия поет МарсельезуГ

Аполлинер и французская поэзия (VII) 277
рившим там реакционным настроениям. «Когда
разразилась — по выражению Бийи — Октябрьская
революция и когда Россия заключила с Германией
сепаратный мир, он отказался присоединиться к ропоту
окружающих. «Кто знает,— говорил он,— что всем этим не
положено начало великому делу?». Андре Бийи скупо
говорит о высказываниях Аполлинера об Октябре, но о
том, какое впечатление они оставили у Бийи, можно
судить по тому, что он тут же задался вопросом: «Был
бы Аполлинер в наше время коммунистом?» 52
После ранения, в 1916—1918 гг., Аполлинер смог
написать мало стихов, но лучшие из них составили
эпоху во французской поэзии, стали посланием «убитого
поэта» к потомкам. Эти стихотворения подошли к
рубежу, с которого около 1940 г. начался новый взлет
французской поэзии. Наряду с реалистической
тенденцией, выраженной Аполлинером с небывалой в те годы
силой, в некоторых поздних стихотворениях сказалось
воздействие индивидуалистического бунта творческой
молодежи, которая стремилась в рамках
авангардистских течений как можно энергичнее выразить
накопившееся у нее негодование против войны и ее
следствия — поругания моральных и культурных
ценностей. Аполлинер указывал молодежи другой путь, но
и сам увлекался ее задором и лихостью, не только
учил, но кое-что и сам перенимал у нее для своих*
стихов. Он не был оракулом и давал молодежи не
абстрактные советы, а считался с ее возможностями. Две
стороны поэзии (и эстетики) Аполлинера разделила
сама история. Если антивоенно и бунтарски
настроенная буйная поэтическая молодежь конца 1910 — 20-х
годов рьяно впитывала и нередко доводила до озорства
62 А. В i 11 у. Préface pour: Apollinaire. Oeuvres poétiques
éd. cit., p. XL.

278
H. И. Балашов
как раз родственные авангардизму моменты поздних
стихов Аполлинера, то с конца 30-х годов передовыми
поэтами стала восприниматься основная
реалистическая линия его творчества. Нечто подобное случилось
и с некоторыми другими поэтами начала XX в.,
например с Блоком, который не только сам прошел
большой путь к реализму, но вначале воспринимался
больше в символистском, а позже — в реалистическом
аспекте. Применительно к Аполлинеру интересно, что
смена восприятия в разные эпохи наблюдается у одних
и тех же лиц, скажем, у Элюара и Арагона, которые
видели в Аполлинере предшественника и в годы своей
дадаистской и сюрреалистической молодости и в годы
реалистической зрелости.
Противоречивые тенденции боролись не только в
поэзии, но и в теоретических выступлениях
Аполлинера последних лет. В статье «Дух нового времени и
поэты» («L'Esprit nouveau et les poètes»),
опубликованной в журнале «Меркюр де Франс» 1 декабря 1918 г.,
Аполлинер иногда поддается модным веяниям,
усматривая, например, новое в поэзии, прежде всего, в
«неожиданном», т. е. во внешней новизне, или чересчур
настаивая на условности в искусстве. Однако,
Аполлинер ратует за широкий охват современной
действительности и выдвигает положение о «новом реализме»
в поэзии. Отвергая традиции символизма,
импрессионизма, эстетские стремления к декоративности,
Аполлинер пишет: «Современные поэты это, прежде всего,
поэты постоянно обновляющейся истины...» Он
прокладывает пути передовой поэзии века, говоря, что «в
области поэтического вдохновения возможности не могут
быть меньшими, чем у ежедневной газеты, которая
трактует в одной полосе самые различные вопросы,
посещает самые отдаленные страны...» Действительно,
выражая дух нового времени, Аполлинер призывает

Аполлинер и французская поэзия (VII) 279
поэтов не только быть такими же смелыми, как
ученые, углубляющиеся в области бесконечно великого и
бесконечно малого, строящие новые машины, но зовет
их идти впереди ученых. Напомнив о пути
человечества от легенды об Икаре до создания авиации, он
пишет, что с тех пор, «как большинство мифов прошлого
уже реализовано, долг поэтов воображать новые мифы,
которые в свою очередь могут воплотить в жизнь
будущие изобретатели».
В другом произведении 1918 г., в драме «Цвет
времени» («Couleur du temps») Аполлинер предлагает
выразительную классификацию общественных функций:
богачи-буржуа воплощают прошлое, т. е. смерть,
ученые — воплощение настоящего, а поэт — это будущее.
«Поэты, это — душа отчизны», они призваны выражать
все самое возвышенное в чувствах граждан. Задача
поэтов, говорится в прологе к драматургическому
опыту — «Груди Тиресия» (1917),— преодолеть застарелый
пессимизм, возжечь «новый огонь», заставить
«запылать давно угасшие в людях внутренние светила».
Аполлинер завещает поэтам младшего поколения
высекать огонь, указывать людям путеводную звезду:
Il est grand temps de rallumer les étoiles53
Всё это вело к мысли о сближении поэзии с
современной действительностью, о вмешательстве поэзии в
жизнь. Разыскания поэтов,— писал Аполлинер в
статье «Дух нового времени и поэты»,— будут
полезными: «они создадут базу нового реализма (d'un nouveau
réalisme), который, может быть, не уступит столь
поэтичному и мудрому реализму древней Греции».
Шестую, последнюю, часть «Каллиграмм» раненый
Давно настало время зажечь снова, звезды.

280
H. И. Балашов
Аполлинер с горькой иронией назвал «Звездная
голова». Книга открывается меланхолическим пятистишием
«Отбытие», написанным до ранения, в ноябре 1915 г.
Отбытие, это — «отбытие» в мир иной. Аполлинер
пишет об убитых немецких солдатах. Обращает на себя
внимание человечность стихотворения,
рассказывающего о страданиях и смерти солдат противника. В
стихотворении по антитезе возникала правдивая картина
настроений французских фронтовиков (об убитых
немцах говорится: «И их рыдания разбились...»).
Отчаяние здесь столь очевидно, что, отправляя
стихотворение Мадлене, поэт счел нужным объяснить, что оно
навеяно известием о ранении и ампутации руки Блеза
Сандрара. Щемящей правдой войны и тревогами
военных будней солдат, не знающих, во имя чего они
умирают, наполнены также стихотворения
«Виноградарь из Шампани», «Будущее» (февраль,, март 1916).
Широки и смелы обобщения последних
стихотворений «Каллиграмм», написанных после ранения. Как
раненый фронтовик, поэт мог назвать «Победа»
стихотворение, написанное в дни Февральской революции
в России и направленное по существу против войны
до победы. Оно посвящено предчувствию и
становлению нового и начинается знаменательно: «Поет петух».
От ощущения нового в поэзии поэт переходит к
новому в самой жизни. Дав полушутя несколько
рецептов обновления языка, которые русскому читателю
напомнят манифесты футуристов, Аполлинер
переходит к серьезному требованию, чтобы поэты не
молчали о язвах сегодняшнего дня и не замыкались в сферу
чисто поэтического, чтобы народы и поэты не
привыкали к немоте. Аполлинер призывает прислушаться к
немолчному морю жизни:
Мой голос... хочет тенью жизни стать наконец...

Аполлинер и французская поэзия (VII) 281
Для Аполлинера быть тенью, верным отражением
жизни, значило — быть «изменчивым, как море
жизни» и обгонять жизнь:
Помни, железным дорогам наступит конец,
И скоро забудут их люди.
Смотри!
Победа прежде всего
В том, чтоб далекое видеть
Вблизи,
Целиком...
И пусть всё по-новому названо будет.
То новое, о котором поэт должен говорить,
Аполлинер видел не в прогрессе техники, видел вообще не в
каком-либо формальном прогрессе, но в гуманизме
завтрашнего дня общества. Итоговые стихотворения «Кал-
лиграмм» подхватывают революционную символику
«Зоны», «Вандемьера», «Холмов». В них важную роль
играет образ Солнца, образ эпохи огненного,
пылающего Разума и не переводимое по-русски в данном
значении слово bonté. Этим словом французские поэты
от Рембо до Элюара, Арагона, Марсенака обозначают
не просто «доброту» и «человечность», но «заботу об
общественном благе», признание поэтом не только
чисто эстетической, а и общественной функции искусства,
сознательную нравственную ответственность перед
обществом, гуманистическую устремленность поэзии.
Посвященное Жаклине Аполлинер стихотворение
«Рыжекудрая красавица», которым завершены «Кал-
лиграммы», написано как завещание, как заповедь
поэтам, своим продолжателям: смело идти в разведку
в край нравственных понятий, в еще не изведанный
край гуманизма:
Nous voulons explorer la bonté contrée énorme
où tout se tait.

282
H. И. Балашов
Но смерть настигла Аполлинера, когда только
занималась заря возвещенной им Эпохи пылающего
разума: c'est le temps de la Raison ardente...
* * *
Как ни велико было стремление Аполлинера к
передовому, как ни много сделал его не знавший покоя
гений для реалистического обновления французской
поэзии, сам поэт не считал свой путь безошибочным.
Он сказал об этом в обращенных к потомкам
проникновенных и по-простому человечных строках,
заключающих последнюю, изданную им книгу
стихотворений:
Снисхождение к нам! Мы ведем постоянно сраженье
На границах грядущего и беспредельного.
О снисхожденье
К нашим слабостям, к нашим ошибкам, грехам!..
Смейтесь, люди!
Чужие и близкие мне, надо мною вы смейтесь,
Потому что есть много такого, о чем я сказать вам не
смею,
Так много, о чем вы мне сами сказать не дадите;
Снисхожденья прошу я у вас.

ПРИМЕЧАНИЯ
И ВАЖНЕЙШИЕ варианты
Русское издание поэтических произведений
Аполлинера предпринимается впервые, и его
осуществление связано с трудностями. Если большинство
стихотворений современника Аполлинера Блока было
напечатано при жизни автора и их окончательный текст
и порядок расположения в книгах установлены им
самим, две трети (!) стихов Аполлинера были
напечатаны в посмертных сборниках, причем
расположение стихотворений и их текст устанавливались
издателями, не располагавшими никакими авторскими
указаниями.
Применительно к стихотворениям, избранным из
сборников, подготовленных Аполлинером, мы строго
следовали хронологической последовательности
выхода книг, порядку расположения стихотворений и их
последнему прижизненному тексту (восстанавливая,
однако, в соответствии с русской традицией,
пунктуацию, отсутствующую у Аполлинера). В примечаниях
даны указания на важнейшие моменты истории
текста и на самые существенные варианты, в частности,
в тех случаях, где те или иные изменения текста
могут быть объяснены прямым цензурным
вмешательством или другими формами внешнего давления на
поэта.
Все стихотворения из посмертных книг
Аполлинера помещены после стихов из прижизненных книг и
образуют особый раздел. По отношению к этому
второму разделу соблюдались те же принципы издания,
но не принималась в расчет хронологическая
последовательность выхода самих книг, имевшая
случайный характер и даже противоречившая хронологии
помещенных в них стихотворений. Например, в
книге, названной издателями «Есть» и напечатанной в

284
Примечания
1925 г., собраны преимущественно более поздние
стихотворения, а в книге «Меланхолический страж»,
изданной в 195(2 г., главным образом, более ранние.
В настоящем издании книга «Меланхолический страж»
помещена до книги «Есть». Порядок расположения
стихотворений внутри сборника, установленный
издателями посмертных книг, как правило, соблюдается.
Текст стихотворений сверялся с авторитетнейшими
французскими изданиями и, в частности, с книгами:
Apollinaire. Oeuvres poétiques. Texte établi et
annoté par Marcel Adéma et Michel Décaudin, préface
d'André Billy. Paris, Bibliothèque de la Pléiade, 1959;
(В дальнейшем ссылки даются на это издание: О. Р.)
и Michel Décaudin. Le Dossier d'«Alcools», édition
annoté des préoriginales avec une introduction et des
documents. Genève — Paris, 1960. (В дальнейшем Dos-
sier),
* * *
БЕСТИАРИЙ, ИЛИ КОРТЕЖ ОРФЕЯ
(Le Bestiaire, ou Cortège d'Orphée)
Издан в Париже в марте 1911 г. тиражом в 120 экз.
Стихотворения частично печатались в журнале «Фа-
ланж» (■№ 24, 15 июня 1908 г.). Сборник состоит из
30 стихотворений, из которых в настоящем издании
приведено 14.
Каждое стихотворение представляет собой подпись
к рисунку (к гравюрам художника Рауля Дюфи,
1877—1963), а вся книжка, это — как бы вольная
имитация старинных французских народных «лубочных
изданий». Сборник в журнале именовался «Коробей-
ница, или зверинец для мирян» (La Marchande des
quatre saisons ou le bestiaire mondain). Да и
окончательное заглавие по-французски не звучит так
учено, как это кажется в русском переводе. «Бесги-
арии» — сказочные средневековые книги о
животных — были распространены во Франции еще
больше, чем в древней Руси книги «О всей твари» или
так называемые «Физиологи». Кортеж, т. е. свита
Орфея — имеется в виду предание, что поэзия (песни
мифического греческого поэта Орфея) завораживала
даже диких зверей, покорно следовавших за певцом.

Бестиарий
285
В стихотворениях содержится выраженная кратко
и остроумно, наподобие пословицы или частушки,
лукавая и бойкая народная оценка нравственных и
политических понятий.
Связь с народнопоэтической традицией, отчетливо
выражающаяся в стихотворениях «Бестиария», в той
или иной мере присуща и другим произведениям
Аисллинера и составляет одну из особенностей его
творчества.
Часть стихотворений «Бестиария» была в 1919 г.
положена на музыку французским композитором
Франсисом Пуленком (род. в 1889).
Посвящение Аполлинером своей первой книги
стихов Элемиру Буржу может рассматриваться как
своего рода декларация приверженности духу Вилье де
Лилъ-Адана и других писателей-бунтарей, близких к
Парижской Коммуне.
Элемир Бурж (1852—1925) — французский
писатель, связанный с прогрессивным романтизмом Вилье.
Герой полуфантастического романа Буржа «Птицы
улетают, цветы вянут» (1893), русский по
происхождению, сражается на стороне Коммуны. В
философской драме «Ковчег» (I ч.—1904 г., II — 1Ш2 г.) в
образе Прометея воплощена никогда не затухающая
борьба против роковой Необходимости старого
общества.
Верблюд
К стр. 12. Дон Педро — ипфант дом Педро д'Алфа-
рубейра, сын короля Жоана I, португальский поэт и
путешественник XV в., посетивший, в частности,
страны Среднего Востока и Африку. Его путешествия
были описаны Гомесом де Сантистеваном.
Голубь
К стр. 19. Голубь — имеется в виду предание о
непорочном зачатии. Мария — художница Мари Лоран-
сеп (род. в 1885), возлюбленная поэта.

286
Примечания
АЛКОГОЛИ
Стихотворения 1898— 1913 годов
(Alcools. Poèmes 1898—1913)
«Алкоголи» состоят, если считать сюиты
стихотворений, объединенных одним заголовком, за одну вещь,
из 40 пьес, из которых в настоящем издании
помещено 32. Поэма «Вандемьер» переведена неполностью,
из некоторых сюит (например, из «Песни несчастного
в любви») переведены не все стихотворения.
История трагических перипетий, которые
закончились лишь в 1912 г. напечатанием книги тиражом в
567 экземпляров, изложена в статье. Напомним, что
предполагаемый заголовок за период с 1904 по 1912 г.
менялся четыре раза — «Ветер Рейна» —
«Республиканский год» — «Водка» — «Алкоголи». Слово
«Алкоголи» употреблено поэтом в отрицательном смысле.
В одной из редакций стихотворения «Зона»
Аполлинер писал, что в странах грядущего, «где больше не
будет несчастных на улицах», не будут пить и «этих
алкоголей, жгучих, как моя жизнь» (Dossier, р. 81).
Окончательное заглавие книги и принцип ее
построения восходят к дантовской традиции («Ад»),
которая прижилась во Франции в период
опустошительных религиозных войн XVI в. («Трагические поэмы»
Агриппы д'Обинье) и была в знак осуждения
буржуазного мира возрождена в XIX в. Бодлером («Цветы
Зла»), Леконт де Лилем * («Варварские
стихотворения») и другими поэтами (ср. в русской поэзии
заглавия и построение книг Блока 1907—1916 гг.—
«Страшный мир», «Возмездие»). Аполлинер, вопреки модер-
нистической тенденции, стремился, вслед за
Бодлером, придавать единство даже сборникам лирики.
«Алкоголи» построены не по хронологическому
принципу, но так, чтобы создать нечто вроде единой поэ-
уы о страшной, обжигающей жизни в современном
обществе и даже высказать «неистовую надежду», что
с этой страшной жизнью удастся покончить (...comme
la vie est lente //Et comme l'Espérance est violente!) *.
1 Стихотворение «Мост Мирабо». Восклицательный
знак —по журнальное публикации февраля 1912 г.,
где еще сохранялись знаки препинания.

Алкоголи
287
Замыслом книги как своего рода поэмы
современной жизни объясняется исключительно важная роль
обрамляющих стихотворений: вводного — «Зоны» и
заключающего — «Вандемьер».
Зона
(«Ле Суаре де Пари», декабрь 1912 г., № 11)
Об этом стихотворении и революционной идее, с
которой оно связано, см. статью.
К стр. 23. Пий X — папа с 1903 по 1914; о его
враждебности всему современному см. статью, VI.
К стр. 24. Дализ — псевдоним Рене Дюпюи, друга
детства Аполлинера, журналиста, убитого на войне в
мае 1917 г. Аполлинер посвятил впоследствии его
памяти книгу «Каллиграммы».
К стр. 25. Симон Волхв, по преданию, хотел за
деньги откупить у апостола Петра дар творить
чудеса. Отсюда слово «симония» — торговля
церковными должностями.
К стр. 25. По-французски слово «voler»
употребляется в смысле «летать» и в смысле «воровать».
К стр. 25. Аполлоний Тианский —
философ-пифагореец I в. н. э., слывший также волшебником.
К стр. 25. Предание о том, что Илья-пророк
разъезжает по небу в огненной колеснице —
общеизвестно. Пророк Енох, по Библии, отец Мафусаила —
дед Ноя (не путать с Енохом, сыном Каина),
по-видимому, также изображался витающим в облаках,
подобно Илье.
К стр. 25. Рох (с арабского) — гигантская птица в
восточных сказаниях; rokh также означало «животное
с вооруженным человеком», отсюда «рок» —
средневековое название ладьи в шахматах (ср. современное —-
рокировка).
К стр. 25. Пи-и. Согласно китайской легенде,
птицы, сросшиеся парами и летающие вместе на правом
крыле самца и левом крыле самки.
К стр. 26—27. Нотр-Дам, по-французски —
Богоматерь; Сакре-Кёр — сердце Иисуса Христа,, пробитое
копьем одним из воинов во время распятия и, согласно
распространенному в католических странах преданию,
вечно кровоточащее за человечество.

288
Примечания
К стр. 27. Рыба — по-гречески «ихтис», это слово
близко совпадало с сокращенным написанием имени
Иисуса Христа. Рыба была одним из
раннехристианских символов.
К стр. 27. Собор св. Вита — большой готический
собор в Градчанах, господствующий над Прагой.
Заложен в 1Э34 г., достроен в XIX—XX вв.
(окончательно в 192(9 г.). Аполлинер называет собор чешским
названием, по-французски было бы св. Ги.
Градчаны — район пражского Града (Кремля).
Поэт пережил большое волнение, посетив Чехию,
первую славянскую страну, в которой ему удалось
побывать. Аполлинер оценил поэтические стороны
чешской культуры, ее народные традиции и понял
трагедию Чехии под австрийским господством. Уже
на первых страницах рассказа «Встреча в Праге» («Le
passant de Prague». Guillaume Apollinaire.
L'Hérésiarque et Cie. Paris, 1910, p. 4) поэт пишет о ненависти
пражан к поработителям: «Мы ненавидим их, этих
людей, которые хотят заставить нас говорить на их
языке, которые пожинают плоды наших промыслов
и нашей плодородной земли... В Праге говорят только
по-чешски. Но если вы заговорите по-французски,
всякий, кто сумеет вам ответить, сделает это с
радостью...».
В свою очередь воздействие поэзии Аполлинера
с 20-х годов и до настоящего времени остается
заметным фактором в литературной жизни
Чехословакии.
Аполлинер интересовался также жизнью и языком
южных славян. В другом рассказе сборника «Ересиарх
и К0» он с увлечением пишет о нравах боснийской
деревни. Рассказ назван сербским словом («L'Otmika»,
т. е. «Умыкание») и пестрит славянскими словами.
Поэт включает в рассказ переводы больших отрывков
боснийских песен, а иногда даже приводит сербский
текст (латиницей) и дает свой подстрочник:
Igra kolo, igra kolo nadvadeset idva
U tom kolu, u tom kolu, lipa Мага igra
Подстрочник Аполлинера (там же, стр. 117):
Le kolo tourne composé de vingt-deux personnes
Dans la ronde balle la jolie Mara

Ллкоголи
289
«Ц» в сербском слове «бтмица» Аполлинер передал
через «к», не то произнося согласно обычаю
романских народов «с» хорватской латиницы перед «а», как
«к», не то под влиянием русского слова «умыкание»,
либо под воздействием обоих факторов, взятых
вместе. Подобным образом Аполлинер записывает
наименование плясовой частушки: la poskoiznika (сербское:
пбскочница).
К стр. 28. Ты в Париже под следствием — см.
статью, VI.
К стр. 28. На толпу эмигрантов глядишь... О
«славянском эпизоде» «Зоны» см. в статье (II и VI).
Естественно, что Россия и Польша — родина Костро-
вицких — особенно интересовали Аполлинера. Он
много писал о России. То, откликаясь на статью Л.
Толстого, он писал стихи о мрачном подвижничестве
духоборов, шедших на смерть, чтобы не служить в
царской армии; то объяснял, что Петербургская
публичная библиотека «была подлинным революционным
центром» (G. Apollinaire. Le flâneur de deux
rives. Paris, 1928, p. 73); то сообщал французам о
постановках тогда еще молодого Мейерхольда. В России
протекает действие важнейших эпизодов романа
Аполлинера «Женщина в кресле». Аполлинер был не чужд
славянского народного юмора: он в смелых стихах
изложил письмо запорожцев султану, мог вставить в
повесть об убитом поэте весьма соленое русское словцо,
а при случае наплести расчетливой барышне, которую
смущало его имущественное положение, что он вот-
вот ждет наследства «генерала Дуракина». Дело не
в том, что Аполлинер читал одноименную повесть
Софьи Ростоггчиной-Сегюр, но он отлично понимал, как
для русского звучит обещание расплатиться
наследством генерала Дуракина. Охотно приводя в своих
произведениях русские слова и имена, Аполлинер
стремился донести до французов специфику русского
произношения. Например, он не только именует
Константинополь по-русски Царьградом, но хочет донести до
французов русское мягкое произношение «р» — Tsa-
rigrade (G. Apollinaire. La Femme assise. Paris,
1920, p. 2&1). Аполлинер имел представление о
церковнославянском языке (...un vieux pope qui priait en
slavon).
10 Аполлинер

290
Примечания
В русском издании Аполлинера необходимо
привести пока мало известный полный текст «славянского
эпизода» из черновой редакции «Зопы»
(соответствует в окончательном тексте фрагменту от стиха «На
толпу эмигрантов глядишь ты с тоской...» до
«Продолжают сидеть...»).
Je regarde les yeux pleins de larmes ces pauvres émigrants
Is croient en Dieu ils prient les femmes allaitent des enfants
Ils emplissent de leur odeur le hall de la gare Saint-Lazare
Ils viennent de Russie, de Roumanie, il y a des Polonais [mot
illisible]
Ils ont peur d'avance du pays où ils vont
J'ai vu parmi eux un vieux pope qui priait en slavon
H s'interrompait pour gronder ses fils et ses filles, laide marmaille
Et l'on a couché une femme enceinte sur un peu de paille
Beaucoup de cex émigrants restent ici et se logent
Rue des Rosiers ou rue des Ecouffes dans des bouges
Je les ai vus souvent le soir ils prennent l'air dans la rue
П y a surtout des juifs leurs femmes portent perruque
Elles restent assises exsangues au fond des boutiques
Et sont tristes et dolentes comme les saintes femmes
Les hommes lisent les journaux en yddisch
Et quand ils boivent c'est de la limonade
Il y en a de bleue, de verte, de rouge, d'orangée
Les cartes-postales à toutes vitrines sont bien rangées
Et parmi ces juifs il y a des slaves orthodoxes, catholiques
Ils se tiennent sur le pas de leur boutiques
Et moi en qui se mêle le sang slave et le sang latin
Je regarde ces pauvres Polonais qui rêvent aux jours lointains
Aux jours où la Pologne était un grand royaume
On y cultivait les lettres, on y formait des hommes
La Pologne était la soeur cadette de la France
La Pologne aujourd'hui n'est plus qu'une espérance

Алкоголи
291
Les pauvres polonaises, les pauvres filles des campagnes
Sont emmenées par troupeaux en Allemagne
De Hambourg on les expédie dans les bordels américains
Dans ceux des ports de Chine taux Indes à Ceylan] [au Transvaal]
ou encore au Transvaal
Elles deviennent de lamentables prostituées
Quand elles sont vieilles, elles n'ont plus qu'à se tuer
(Dossier, p. 79—80)
К стр. 31. О социальной символике финала «Зоны»
и образа солнца с перерезанным горлом см. з статье,
VI.
Мост M ир а б о
(«Ле Суаре де Пари», февраль 1912, № 1)
См. статью, VI.
Мост Мирабо — мост через Сену в Париже.
Песнь несчастного в любви
(«Меркюр де Франс», 1 мая 1909, № 285)
Самим Аполлинером стихотворение датировано
1903 г. О стихотворении см. статью, III. Поль Лео-
то (1872—1956) — французский писатель-романист.
К стр. 34. Единственным, кто сразу узнал Одиссея
после его двадцатилетнего отсутствия, был
одряхлевший верный пес Аргус (см. «Одиссея», XVII, 290—
327).
К стр. 34. Сакунтала — героиня знаменитой
одноименной драмы индийского драматурга IV—V в. Ка-
лидасы — воплощение женственной нежности и
верности.
К стр. 34. Двух счастливых царей — т. е. басилев-
са Итаки Одиссея, мужа верной Пенелопы, и Дупгиан-
ту, мужа Сакунталы.
К стр. 34. Лже-любовъ — подразумевается,
по-видимому, Анни Плейден.
К стр. 35. Ханаан — земля обетованная, древнее
наименование Палестины.
10*

292
Примечания
* * *
К стр. 37. «Пан великий, Любовь и Христос //
Ныне мертвы...» Важно обратить внимание, что по
Аполлинеру умерло не только язычество, но и
христианство: и Пан, и Христос.
К стр. 37. Жена Мавзола. Аполлинер воспринимал
завершение Артемисией, вдовой карийского царя Мав-
сола (IV в. до н. э.) строительства пышного надгробия
мужу («Мавсолея» в Галикарнасе) как признак
верности. На самом деле Мавсолом и Артемисией, так
же как фараонами, строившими себе пирамиды,
руководило тщеславное стремление к самообожествлению.
К стр. 37. Как душа запорожских казаков. Эпизод
с запорожцами представляет чрезвычайный интерес.
Поэт изображает запорожцев как идеал верности,
создавая в то же время весьма колоритный и живой
образ. Предположение М. Декодена, будто Аполлинер
пользовался каким-то французским источником
(которого Декоден не может назвать) или исходил из
общего впечатления от какой-либо репродукции
картины Репина (Dossier, р. 103), не выдерживает
критики. Можно указать этот гипотетический
французский источник (Joseph de Baye. En Petite-Russie, Paris,
Nilsson, 1903, p. 28—31). Однако брошюра известного
этнографа-популяризатора барона Жозефа де Бэ не
содержит данных, использованных в стихотворении, и
могла лишь натолкнуть Аполлинера на поиски или
напомнить об известном ему ранее предании. Ничто,
кроме обращения поэта к оригиналу, не может объяснить
точность, с которой им воспроизведена «Переписка
запорожцев с султаном», ее общий дух и построение,
синтаксис и частично даже — ритмическая структура.
Текст «Переписки» неоднократно издавался в
XIX в. на украинском и русском языках и мог быть
известен Аполлинеру, скорее всего, либо по
распространенному журналу «Русская старина» (который,
кстати, уделял много внимания польскому вопросу,
кровно интересовавшему Костровицких), где текст
был трижды воспроизведен в 1872—1873 гг., либо по
многочисленным книгам Д. И. Эварницкого (Явор-
ницький), например по книге «Иван Дмитриевич Сир-
ко, славный кошевой атаман...» (СПб., 1894).

Алкоголи
293
Аполлинер исходил из вариантов «Переписки»,
сложившихся в 1670-е годы (прототип ее возник к
1620 г.) и отражавших события этих лет: захват
султаном Махмудом IV (1648—1684) Каменца-Подольско-
го и варварское разграбление Подолья; вероломное
ночное нападение янычар вместе с войсками хана
Крымского на Сечь в сочельник 1674 г.; поражение
врага и успешный поход запорожцев под
водительством Ивана Серко в Крым.
Первоначально (журнальная публикация 1909 г.)
запорожцам было посвящено 16 стихов (от «Верен
я...» до «Свой шабаш ты справишь без нас...»); в
гранках издания «Алкоголей» Аполлинер, опираясь на
проведенную раньше работу (сохранился черновик
начала 1900-х годов; Dossier, р. 102), дополнил эпизод
еще рв\мя строфами и придал всему точное
соответствие «Переписке», введя особую рубрику «Ответ
запорожских казаков...».
В «Письме султана» и в «Ответе запорожцев»
Аполлинер, в случаях, где он следует тексту, дает
точный перевод, сохраняя лексику и синтаксис
подлинника.
Например:
Я, султан, .. властелин je suis le Sultan tout-puissant
над властелинами...
повел1ваю вам, запорож- О mes Cosaques Zaporogues...
cKie козаки, сдаться мш Devenez mes sujets fidèles
добровольно
Ти — шайтан турецький, Plus criminel que Barabas
проклятого чорта Cornu comme les mauvais ange?
брат i товарищ i самого Quel Belzebueh es-tu là-bas
Люципера секретар!
Надо особо обратить внимание на случаи
ритмического и фонетического соответствия, возникшие у
Аполлинера под влиянием подлинника:
Plus criminel que Barabas
i Люципе ра секретар
Совпадают даже ударения: Аполлинер, конечно, не
мог знать, что в украинском книжном слове «Люципер»
ударение под воздействием польского именительного

294
Примечания
падежа могло стоять не на третьем, как в других
языках («Люцифер), а на втором слоге.
Який тив чорта лицар... Quel chevalier es-tu là-bas (черн.)
Таким образом можно сопоставить весь текст.
Ограничимся самыми ясными примерами:
подолянський злодшка Bourreau de Podolie
свиняча морда, кобиляча... Groin de cochon cul de jument
Любопытно, что Аполлинер правильно понял смысл
заключительной идеи «Ответа»: Nous n'irons pas à tes
sabbats (Невгоден еси мати BipHnx христиан),
которая показалась неудобопереводимой Эли (Илье) Бор-
щаку, автору весьма спорной статьи о польском, а не
украинском генезисе «Переписки» (см. Élie Borschak.
La lettre des Zaporogues au Sultan. Revue des études
slaves. P., 1950, t. 26, p. 104, Dossier, p. 103), не
понявшему, что слово «мати» означает просто
«иметь».
О «Переписке» подробнее см. в книгах: Г. А. Нудь-
га. Листування запорожпдв з турецьким султаном.
Khïb, 1963; Л. €. Махновець, GaTipa i гумор украшг
сько1 прози XVI—XVII ст. Кшв, 1964; М. Д. Каган-Тар-
новская. Переписка запорожских и Чигиринских
казаков с турецким султаном (в вариантах XVIII в.); в
кн.: Новонайденные и неопубликованные
произведения древнерусской литературы. М.— Л., 1965.
Стихотворение было в числе первых переведенных v
на русский и украинский языки (пер. И. Г. Эренбур-
га в кн.: «Поэты Франции». Париж, 1914; и пер. М.
Терещенко «Всесв1т», 1961, № 12).
* * *
К стр. 41. Луитполъд (1821—1912). С 1886 г.
официально регент при двух безумных баварских
королях, его племянниках — Людовике II (1864—1886) и
Оттоне I (1886—1916). Людовик II при странных
обстоятельствах, связанных с любовной драмой, утонул
в Штарнбергском озере. Интерес художественной
общественности к Баварии был связан с тем, что здесь
протекал последний период творчества великого не-

Алкоголи
295
мецкого композитора Рихарда Вагнера (1813—1883).
В 1876 г. в г. Байрейте был построен специальный
театр, где исполнялись оперы Вагнера.
Лебедь, водная гладь,— это также вагнеровские
ассоциации («Лоэнгрин»).
К стр. 42. Лэ и рондели — формы французской
средневековой поэзии.
Безвременник
(«Ла Фаланж», 15 ноября 1907, № 17)
Датируется самим Аполлинером в разных случаях
1901 или 1902 г.
В окончательном тексте поэтом устранены
некоторые слишком конкретные детали. (Напр., в
журнальной публикации «пастух напевает по-немецки»
(chantonne en allemand).
А н ни
(«Ле Суаре де Пари», сентябрь 1912, № 8)
Первоначально напечатано под заглавием «Фанни»,
вуалировавшим факт, что стихотворение посвящено
той же Анни Плейден.
К стр. 44. Галъвестон — порт в штате Техас.
Аполлинер в США никогда не был.
К стр. 44. Она менонитка. Попытка представить в
смешном свете пуританский ригоризм Анни. Мен(н)о-
ниты — суровая анабаптистская секта, основанная в
начале XVI в. и до сих пор имеющая приверженцев,
в частности, в США.
Клотильда
(«Ле Суаре де Пари», июль 1912, № 6)
Кортеж
(«Поэм э драм», ноябрь 1912, т. I)
См. статью, 11 и VI. Сохранились черновики,
написанные не раньше весны 1906 г., где Аполлинер

296
Примечания
упоминает варягов и Рюрика в качестве своих
предков.
Леон Белъби, которому посвящено стихотворение,
поддержал Аполлинера в начале его литературной
деятельности.
К стр. 46. Птица, летящая вспять...— Предание о/
том, что существуют птицы, постоянно находящиеся
в воздухе, было распространено в XVI—XVII вв.
У Аполлинера, видимо, образ памяти.
К стр. 47. Агриппа фон Неттесгейм, прозванный
Корнелием Агриппой,— немецкий врач и философ
эпохи Возрождения (i486—153-5).
Маризибиль
(«Ле Суаре де Пари», июль 1912, №6)
К стр. 49. Маризибиль (Мария-Сибилла) —
женское имя. Есть данные, что в Кёльне в начале XIX в.
была известна девица под этим именем, но вообще
Маризибиль — нарицательное имя веселой девицы в
кёльнских песнях.
Путешественник
(«Ле Суаре де Пари», сентябрь 1912, № 8)
См. статью, VI.
Фернан Флере (род. в 1880 г.) занимался историей
французской сатирической и гротескной литературы
XVI—XVII вв. Сотрудничал с Аполлинером в
составлении библиографии «Преисподняя Национальной
Библиотеки» (1913).
Мария
(«Ле Суаре де Пари», октябрь 1912. № 9)
Стихотворение паписапо под свежим впечатлением
разрыва с Мари Лорансен в июне 1912 г.

Алкоголи
297
Белый снег
(Впервые напечатано в «Алкоголях»)
К стр. 54. В небе ангелы... Аполлинер пишет о
празднике Рождества.
Стихи, прочитанные в день свадьбы
А н д р е С а ль м о на 13 июля 190 9 г.
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1911, т. XXVII)
Андре Салъмон (род. в 1881 г.), французский поэт
антисимволистского направления, из круга
Аполлинера — Сандрара. Придерживался прогрессивных
взглядов и так же, как Аполлинер и Сандрар, был тесно
связан с Россией (см. статью, II).
Аполлинер несомненно интересовался рассказами
Сальмона о России (он упоминает об этом в
комментируемом стихотворении, стих 26—27: Je le vois près
d'un moujik mourant).
К стр. 55. Увидев знамена... Все стихотворение
Аполлинера строится на том, что свадьбу Сальмона
справляли накануне 14 июля 1909 г.— т. е. накануне
праздника стодвадцатилетия Французской революции.
Это позволяет поэту дать отточенную характеристику
вырождения буржуазной демократии и буржуазной
революционности за столетие: может быть, еще
буржуазия сумеет расправиться с теми, кто не смог
нажить состояния, но обновить мир (renouveller le
monde), взяв новую Бастилию (en reprenant la Bastille),
она не может. Аполлинер трижды на протяжении
стихотворения возвращается к задаче — «обновлять»,
«строить и перестраивать» мир. Специфическому
понятию буржуазного права «fondé en pouvoir»
(облеченный полномочиями: напр., лица, уполномоченные
принимать решения от имени концерна или банка),
Аполлинер, и шутя и серьезно, противопоставляет
придуманное им сочетание — оксюморон, для
буржуазии столь же нелепое, как «ледяной кипяток» — «fondés
en poésie», т. е. «уполномоченные поэзии», поэты —
народные трибуны.
Это один из тех случаев, когда Аполлинер подходит
к тем путям, которыми впоследствии шел
Маяковский.

298
Примечания
Прощание
(«Ле Фестэн д'Эзоп», декабрь 1903, № 2)
М. Декоден обратил внимание на историю текста
этой маленькой вещи (Dossier, р. 138); стихотворение
возникло путем трансформации взятого самостоятельно
небольшого отрывка из раннего стихотворения «Ключ»
(опубликовано посмертно в книге «Меланхолический
страж»: «La Clef»).
Дверь
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1912, т. XXXI)
О дате написания существуют противоречивые
предположения.
К стр. 59. Пи-мю. По китайскому преданию,
подобно пи-и, сросшимся птицам, попарно сросшиеся
рыбы.
К стр. 59. Ангелы. Ироническая игра слов. Ангел
или морской ангел, название крупной съедобной
рыбы из акуловых, плавники которой напоминают
крылья. Для южанина (Аполлинер детские годы провел
вблизи Лазурного берега) эта игра слов понятнее, чем
для жителя Парижа.
Бродячие акробаты
(«Лез Аргонот», февраль 1909, № 9)
Луи Дюмюр, которому посвящено стихотворение,—
швейцарский писатель и публицист (род. в Женеве в
1860 г.), автор романов, книг, статей (о Руссо, о
немецкой и русской культуре).
Цыганка
(«Ла Фаланж», 15 ноября 1907, № 17)
Осень
(«Ла Плюм», 15 июня 1905, № 374)

Алкоголи
299
Эмигрант из Лэндор-Роуд
(«Вэр э проз», декабрь 1905 — февраль 1906, т. IV)
Посвящено Андре Вийи (род. в 1882 г.)
—французскому литератору, другу Аполлинера, с которым поэт
был знаком с 1903 г. В 20-х — 50-х годах Бийи
выступал с книгами и статьями об Аполлинере.
Надо напомнить, что в Лондоне на Лэндор-Роуд,
д. 76, жила Анни Плейден, объявившая поэту, что
уедет в Америку. Представляя дело так, будто
уезжает он сам, Аполлинер хотел шуткой скрасить
горечь и досаду, которые он переживал. В
стихотворение введен антибуржуазный гротеск (строфы 1 и 5), а
строфы 3—4, содержащие намек на стихотворение
Киплинга «Мандалей», высмеивают и пародируют
«поэзию» обогащения в колониях.
Однако уже здесь в этих стихотворениях
врывается тема отчаяния («...чтобы уснуть я смог»). См.
также статью, VI.
В процессе работы Аполлинер включил в
«Эмигранта из Лэндор-Роуд» некоторые строфы из других
своих стихотворений. Напр., строфа «Тоской наполнен
год...» взята из стихотворения «Adieux» (1901 г.,
посмертно напечатано в книге «Есть»), а последняя
строфа — из стихотворения «Le Printemps», которое
Аполлинер в значительной части расчленил и
распределил по другим вещам (посмертно оно было
опубликовано в книге «Меланхолический страж»).
К стр. 64. Ткачих медлительных — имеются в
виду богини, которые ткут человеческие судьбы, Мойры
или (по-латыни) Парки.
Обручение с морем предписывалось дожам, как
знак того, что Венеция — владычица морей.
Здесь, в стихотворении — избавиться от Мойр и
обручиться с морем, означает — утопиться в море.
(Ср. окончание романа Джека Лондона «Мартин
Идеи», 1903).
Рейнская ночь
(Впервые напечатано в книге: F 1 о г i a n-P armentier.
Anthologie critique des poètes contemporains. Paris, 1911)
Датировано маем 1902 г. В этом стихотворении,
открывающем цикл рейнских стихов Аполлинера (см.
статью, III), много ассоциаций с немецкими народ-

300
Примечания
яыми песнями и легендами о Рейне и его русалках.
Нужно напомнить также, что Рейнская область —
издавна классическая земля виноградарства и
виноделия, как Шампань или Кахетия.
Май
(«Вэр э проз», декабрь 1905 — февраль 1906, т. IV)
Датировано самим поэтом маем 1902 г.
К стр. 66. Той, что я так любил весной
неповторимой — вновь Анни Плейден.
Синагога
(«Ле Фестэн д'Эзоп», январь 1904, № 3)
Датировано Аполлинером сентябрем 1901 г.
Еврейский праздник Кущи, живо воссозданный в
стихотворении, в 1-901 г. действительно приходился на
субботу 28 сентября.
К стр. 68. Левиафан — огнедышащее чудовище,
согласно Библии, явленное Иову для устрашения
людей.
К стр. 68. Лулабим (евр.) — пальмовые ветви,
которые носят во время процессий в праздник Кущи.
Ханотэйн нэ Камот...— Неточная цитация одного из
еврейских псалмов, примерно соответствующая тому
месту в синодальном переводе Библии, где говорится,
что «Господь благоволит к народу своему» и дал его
святым меч «для того, чтобы совершить мщение над
народами, наказание над племенами» (Псалом 149,
ст. 7).
Колокола
(«Вэр э проз», декабрь 1905 — февраль 1906, т. IV)
Датировано Аполлинером маем 1902 г.
Л о р е л е я
(«Ле Фестэн д'Эзоп», февраль 1904,№ 4)
В «Алкоголях» посвящено Жану Сэв. Датировано
Аполлинером маем 1902 г., а как место написания
указал рейнский бург Бахарах, близ которого над Рей-

Алкоголи
301
ном возвышается утес Лурлея. Стихотворение
представляет вольное подражание знаменитой балладе
немецкого поэта-романтика Клеменса Бреытано (1778—
1842), «Лоре Лай», отмеченное также влиянием
позднейшего стихотворения Гейне на ту же тему («Не
знаю, что значит такое...»).
Предание о неотразимых, губительных чарах
красавицы Лорелеи, созданное Брентано на основе
рейнских песен и легенд, и в свою очередь обратившееся
в XIX столетии в немецкое народное предание, у
Аполлинера ассоциируется с Анни Плейден. Подробно
о Лорелее см. Н. И. Балашов. Структура
стихотворения Брентано «Лорелея» и неформальный анализ
(«Филологические науки», 1963, № 3, стр. 93—107).
Рейнская осень
(«Ле Вуаль де пурпр», май 1909, К* 2)
Датировано Аполлинером ноябрем 1901 г.
Посвящено А. Туссену-Люка — школьному товарищу
Аполлинера. В 1920 г. Туссен-Люка опубликовал
воспоминания (A. Toussaint-Luc a. Guillaume Apollinaire.
Souvenir d'un ami), где впервые были напечатаны
некоторые юношеские стихотворения поэта.
Дама
(«Ле Фестэн д'Эзоп», декабрь 1903, № 2)
Так же, как стихотворение «Прощанье» (см. выше),
это переработанный отрывок из стихотворения «Ключ»
(La Clef). Достигнутая поэтом в окончательной
редакции фрагментарность в соединении с эффектом
монотонной звукописи (в подлиннике повтор сочетаний
to-to; ot-ot), усилила эмоционально-лирическое
воздействие за счет сюжетной ясности и придала
стихотворению загадочность.
«Дама» — заглавие также несколько
завуалированное, оно означает «Дама мышка» — традиционный
образ французских басен. На первоначальной стадии
работы над отрывком Аполлинер назвал его
просто «Мышь» (La souris), затем «Мышка» (La petite
i Souris).

302
Примечания
Обручение
(«Пан», ноябрь-декабрь 1908, № 6)
Посвящено Пикассо. Об этом цикле и работе поэта
над текстом см. статью, VI.
К стр. 79. Звездная Дева — созвездие (с яркой
звездой Спика) — шестой знак Зодиака (считая с
начала астрономического года, с весеннего
равноденствия), который Солнце проходит в
августе-сентябре,— яснее всего видно в марте («...третьего месяца
знак»). Март ассоциируется у поэта с понятием
девственной чистоты, так как это месяц Благовещения
(25 марта).
1909
(Впервые в «Алкоголях»)
Заглавие указывает поворотную дату в творчестве
Аполлинера, ознаменованную новым обращением к
социальной тематике, к поэзии рабочих предместий,
усилением реалистической тенденции. В
стихотворении рабочая Франция отчетливо противопоставлена
высшему свету. См. статью, VI (там же варианты).
В этом стихотворении заключено также понимание
перелома, действительно наступившего в бытовой
эстетике между 1910 и 1920 гг. В архитектуре, литературе,
одежде (в том числе в женском платье) мода не
сообразовывалась больше с буржуазной тенденцией к
пышности и в принципе стала ориентироваться иа
простые вкусы и потребности людей, занятых тем или
иным трудом — на деловой костюм, рабочее платье,
имитацию спортивной одежды и т. д. Поэтические
реформы Аполлинера связаны с этой эстетической
переориентацией на понятия и вкусы рабочих, служащих,
трудовой интеллигенции.
К стр. 80. Рекамъе. Жанна-Франсуаза Рекамье
(1777—1849) символизирует высший свет буржуазной
Франции. Ее салон, манеры людей ее круга
обнаружили стремление термидорианской буржуазии к
отказу от недавней революционности, к созданию
буржуазного аристократизма. Во многом аналогичный
процесс, но на ином социальном уровне, был прослежен
Анатолем Франсом в последних главах романа «Боги

Алкоголи
303
жаждут^ при описании окружения Элоди. Известны
выразительные портреты М-м Рекамье кисти
художников Давида и Жерара.
В тюрьме С а пт е
(Впервые в «Алкоголях»)
Аполлинер, вопреки своей тенденции к снятию
слишком конкретных деталей в процессе работы над
текстом «Алкоголей», сохранил в стихотворении
точную дату «сентябрь 1911», которая подчеркивает
документальность описания беззаконного заключения
поэта в тюрьму.
В первоначальном варианте содержались стихи о
славянском имени Аполлинера (см. статью, разделы
Ни VI).
Вольная осень
(Впервые в «Алкоголях»)
Общая настроенность стихотворения и то, что в
первоначальной редакции оно было записано на
бланке отеля в Мюнхене, где Аполлинер был в 1902 г. (см.
Dossier, р. 215), связывают это стихотворение с
рейнским циклом 1901—1902 гг.
Отели
(Впервые в «Алкоголях»)
Стихотворение выдержано в стиле бродяжнических
песенок Верлена из «Романсов без слов».
К стр. 89. На вид — Л а Валь ер. Упоминание
герцогини Луизы де Ла Вальер (1644—1710),
возлюбленной Людовика XIV, применительно к веселой
гостиничной горничной, имеет шутливый характер.
Охотничий рог
(«Ле Суаре де Пари», сентябрь 1912, № 8)
М. Декоден сопоставляет это стихотворение,
написанное под влиянием разрыва с Мари Лорансен, со
стихотворениями «Мост Мирабо» и «Мария».

304
Примечания
К стр. 90. Томас де Квинси (1785—1859) —
английский писатель, на собственном примере правдиво
описавший неминуемую деградацию наркомана и
усилия, которые требуются, чтобы преодолеть эту
страсть, в книге «Исповедь одного английского опио-
мапа» (1822).
Суровый нравственный урок из этого
произведения был извлечен в известной книге Шарля Бодлера
«Искусственный рай» (1860), где Бодлер опровергает
представления, будто наркотики способствуют
творческому вдохновению. А нна — любовница де Квинси,
также страдавшая наркоманией.
Вандемьер
(«Ле Суаре де Пари», ноябрь 1912, № 10)
Подробно об этой поэме, истории ее текста и ее
идеях см. статью, VI. Поэма переведена не полностью.
К стр. 91. Ренн и Ванн, города Бретани,
французской провинции, полнее всего сохранившей кельтский
характер древней Галлии. Бретонские предания
характеризуются особой, свойственной поэзии кельтов
фантастичностью. В кельтской поэзии берут исток
мотивы многих любовно-рыцарских (куртуазных)
романов средних веков.
К стр. 92. Север Франции — район горнорудной и
вообще тяжелой промышленности.
К стр. 92. Иксион, согласно греческой мифология,
царь лапифов, возжелавший супруги Зевса — Геры.
Зевс уберег Геру, а Иксион обнял вместо нее облачный
призрак богини.
К стр. 92. Грев,—по-немецки Трир, город на
Мозеле в Германии, в Рейнской области,
существовавший уже при римлянах (Августа Тревирорум) и в
котором сохранились памятники римского времени
(Порта Нигра). Во время войн французской
революции освобождение от феодализма левого берега Рейна
и, в частности, Рейнского пфальцграфства, куда
входил Трир, было прогрессивной мерой, за которую
выступали также передовые немцы (например, Георг
Форстер).

Vitam impendere amori
305
Аполлинер, любивший немецкую культуру и
немецкий народ, но еще до войны ненавидевший
реакционные монархии Пруссии и Австрии, видимо, не
случайно называет здесь Трев рядом с французскими
городами: ведь поэт пишет о вандемьере, а именно в
течение вандемьера I года Республики (2)2 сентября —
21 октября 1792 г.) революционные войска, одержав
накануне победу над армиями реакционной коалиции
на французской территории (при Вальми, 20
сентября), преследуя их, вступили в Рейнскую область.
VITAM IMPENDERE AMORI
Стихи и рисунки
Эта брошюрка (всего 6 стихотворений, общим
объемом в 68 строк) была напечатана в ноябре 1917 г.
с рисунками друга Аполлинера Андре Рувера,
тиражом в 215 экз.
Латинское название означает «Жизнь посвятить
любви». В комментарии к «Собранию стихотворений»
Аполлинера (изд. «Плеяды», 1959, стр. 1074) допущена
неточность, когда указывается, что Аполлинер избрал
заглавие под влиянием девиза Руссо. Руссо сам взял
в качестве девиза стих римского сатирика I—II вв. н. э.
Ювенала: «Vitam impendere vero» (Сатиры, I, 4, ст. 91):
«Жизнь посвятить правде», т. е. посвятить жизнь
борьбе за истину.
У Аполлинера заглавие имеет характер грустной
шутки, хотя воздействие изречения Ювенала,
являющегося в некотором смысле девизом реалистической
литературы, должно быть принято во внимание.
В настоящем издании приведены три стихотворения
из брошюры Аполлинера.
КАЛЛИГРАММЫ
Стихотворения Мира и Войны
(1913 — 1916)
(Calligrammes, Poèmes de la Paix et de la Guerre
(1913 —1916)
Книга вышла в издательстве «Меркюр де Франс»
в Париже в апреле 1918 г. тиражом в 1040 экз.
Она посвящена памяти друга Аполлинера, литератора
11 Аполлинер

306
Примечания
Рене Дализа, убитого на фронте 7 мая 1917 г. О «Кал-
лиграммах» подробно см. статью, гл. VII. Книга
состоит из шести разделов и включает в себя 84
стихотворения, из которых в настоящем издании приведено 22.
[I] ВОЛНЫ
В этот раздел книги вошли довоенные
стихотворения.
Узы
(«Монжуа», 14 апреля 1913, № 5)
Стихотворение, написанное еще в мирное время,
во время войны оказалось как бы пророческим.
Аполлинер неспроста напечатал его как поэтическое
предисловие ко всей книге.
Дерево
(«Ле Гесавуар», 10 марта 1913, № 1)
Посвящено французскому писателю-романисту Фре-
де^рику Бутэ (род. в 1874 г.).
Стихотворение может показаться трудным для
восприятия, потому, что Аполлинер здесь как бы ставит
опыт «упрощения поэтического синтаксиса»
(Аполлинер таким образом говорит о близком по духу к
«Дереву» стихотворении «Окна», также 1913 года; письмо
к Мадлене 1 июля 1915 г.). Такого рода «упрощение»
было сопряжено с нарушением синтаксических связей,
и Аполлинер сам сомневался в его целесообразности.
Две недели спустя од признавался, что утратил
«ключи к такого рода совершенно новой эстетике» (к ней
же, 30 июля 1915 г.). Однако эти опыты в конечном
счете были связаны с построением лирического эпоса
XX в., и Аполлинер периодически возвращался к ним.
См. статью (VII) и ниже —примеч. к стр. 186.
К стр. 103. Над Исфаганъю небо из плит...— Исфа-
гань — город в центральном Иране, бывшая столица
Персии. Символ роскошной неги и изнеженности
феодального Востока эпохи упадка. Из Исфагани Гусейн-
шах, «изнеможенный вином и харемом» (Пушкин),
в 1722 г. обратился к Петру Великому за помощью.

Каллиграммы
307
Образ Исфагани у Аполлинера и зрителей (яркое
раскаленное небо над сухим иранским нагорьем), и
ассоциативен (персидская керамика).
К стр. 104. Барсук, Козодой. Связь этих двух
образов в стихотворении неясна. Козодой, птица, летающая
с открытым клювом, по-французски engoulevent
(«заглатывающий ветер»). Фамилия известного
французского летчика, перелетевшего в 1909 г. через Ламанш,
Луи Блерио, соответствует (в диалектальном
произношении) слову «барсук». «Engoulevent Blaireau»
(«Барсук, глотающий ветер») — может быть, радостное и
шутливое воспоминание о рекордах Блерио.
К стр. 104. Ариаднина нить помогла Тесею выйти
из подземного лабиринта.
Следующие три стиха несомненно навеяны
рассказами поэта Блеза Сандрара о его поездке через
Сибирь, живо интересовавшими Аполлинера, так же, как
воспоминания Сальмона (см. выше), и вообще все, что
касалось России. Дальше всюду имеются в виду
конкретные, ныне не ясные эпизоды биографии
Аполлинера.
К стр. 104. О березах Финляндии см. статью, VII.
К стр. 104. Коронъя — Л.& Коронь, по-испански Ко-
рунья, город и порт на северо-западе Испании.
К стр. 105. Рожковое дерево отличается
исключительной твердостью древесины.
В понедельник на улице Кристин
(«Ле Суаре де Пари», 15 декабря 1913, № 19)
Стихотворение — запись обыденных разговоров (см.
статью, VII).
О предсказаниях
(«Ле Суаре де Пари», 15 мая 1914, JVft 24)
^Следует обратить внимание на вызывающе
«статейный», деловой заголовок стихотворения.
К стр. 109. Называются имена парижских гадалок —
напр., поэт действительно гшал Виолетту Деруа.
К стр. 110. Андре Бийи — писатель, друг
Аполлинера (род. в 1882 г.). См. выше.
11*

308
Примечания
Музыкант из Сен-Мерри
(«Ле Суаре де Пари», 15 февраля 1914, № 21)
Замысел стихотворения, возможно, возник под
отдаленным воздействием старинного немецкого
предания о Гамельнском крысолове. (Скупые бюргеры не
уплатили крысолову за освобождение Гамельна от крыс:
в отместку он увел из города всех детей под звуки
своей волшебной дудочки). Помимо идеи мощи гения
и небезобидности искусства в стихотворении
Аполлинера улавливаются и некоторые формальные
реминисценции немецкой народной песни: Lorsque tout à
coup les cloches de Saint-Merry se mirent à sonner —
Es lauten aile Glocken weit... (Der Rattenfânger von
Hameln. In: Des Knaben Wunderhorn, hrsg. von L. A.
von Arnim u. С Brentano (1806). Miinchen, 1962, S. 31).
Стихотворение Аполлинера связано со стойкой во
французской литературе XIX в. от Бальзака до Верле-
на традицией поэтизации героического вооруженного
восстания 5—6 июня 1832 г. в районе Сен-Мерри в
Париже (см. статью, VII).
К стр. 112. Образец экспериментального
«состязания поэта с парфюмерной рекламой» или с газетной
хроникой. В Париже происходит то-то; на Молуккских
островах (Индонезия) то-то и т. д.
Гуманистическое содержание, которое поэт
вкладывает в подобные опыты, понятно по строфе «О
насмешники!..» (стр. 112).
К стр. ИЗ. Венсенн — город и замок под Парижем,
бывшая резиденция королей.
К стр. ИЗ. С ю ж ер — выдающийся французский
политический деятель XI—XII вв., советник
Людовика VI, а затем Людовика VII. Руководствовался идеей
единства страны и с этой точки зрения выступал
против развода короля Людовика VII с Элеонорой Акви-
танской, предопределившего раздел Франции и
порабощение половины страны английскими феодалами,
продлившееся три века.
К стр. 114. Об обращении Аполлинера к
революционной дате — июньскому восстанию 1832 г. у Сен-Мерри
см. статью, VII.
К стр. 114. Анжелюс — французское название
католической молитвы Angélus..., возвещаемой
колокольным звоном.

Каллиграммы
309
Облачный призрак
(«Лез Экри франсэ», 5 декабря 1913, № 1)
См. статью, VII.
К стр. 115. 14 июля — годовщина взятия Бастилии,
французский национальный праздник.
К стр. 115. Вопрос о генезисе образа «русского
рабочего из Лонгви», «на вытянутых руках
поднимавшего бельгийские города» — нуждается в дальнейшем
выяснении.
[II] ЗНАМЕНА
Стихотворения, вошедшие в эту часть «Калли-
грамм», относятся к периоду от начала войны 1914 г.
до апреля 1915 г.
Маленькое авто
(Впервые в «Каллиграашах» )
См. статью, VII.
Следует обратить внимание на то, что Апполли-
нер понял, что I мировая война положила конец
одной эпохе и открыла новую эпоху мировой
истории.
Средняя часть стихотворения от стиха «Собаки
лаяли...» до начала идеограммы написана другими
чернилами и позже. Это важно, ибо как раз здесь
содержится стих о построении нового мира.
К стр. 119. Остается неясным, почему Аполлинер
дал заведомо неверную дату начала или кануна
войны и написал 31 августа вместо одной из дат периода
31 июля — 2 августа 1914 г.
К стр. 121. Перевод текста «идеограммы» в
настоящем издании выделен особым шрифтом. Французский
рисунок — текст «идеограммы» дан в виде
иллюстрации. Он изображает автомобиль, который «привез
поэта в новую эпоху», и путь этого автомобиля.
Зарезанная голубка и фонтан
(Впервые в «Каллиграммах» )
Написано в Ниме в конце декабря 1914 г. Об этой
антивоенной «идеограмме» (ее французский
рисунок-текст дан в виде иллюстрации) см. статью, VII.

310 Примечания
К стр. 123. Перечисляются поэты и художники,
знакомые Аполлинера, ушедшие на фронт. Жорж Брак
(р. 1882) — выдающийся французский художник, в
те годы примыкал к кубистам; Жаков — см. статью,
гл. II и IV; Андре Дерен (1880—1954) — французский
художник умеренно-модернистического направления;
Поль Реналъ или неправильно: Рейналь —
второстепенный французский писатель, автор драмы «Могила
неизвестного солдата» (1924); о друге Аполлинера
писателе Бийи (Били) упоминалось выше; Дализ — см.
прим. к стихотворению «Зона»; Морис Кремнии —
второстепенный французский поэт-католик, знакомый
Сальмона. Видимо, подобно художникам Марку Шага-
лу и Соне Трак-Делоне был эмигрантом из России.
К стр. 123. Кровью исходит древо войны — олеандр.
Образ олеандра стоит у Аполлинера в том же
смысловом ряду, что анчар у Пушкина. Зловещая репутация
олеандра объясняется не столько его
кроваво-красными цветами, сколько его ядовитостью (есть предание
о гибели наполеоновских солдат, жаривших мясо на
олеандровых шампурах) и ассоциацией олеандра у
романских народов с лавром, деревом войны.
По-французски oléandre называется также laurier rose, а само
слово (средневековое латинское lorandrum), видимо,
является народным переосмыслением названия
«рододендрон» под влиянием «лавр». С дурной репутацией
олеандра связаны попытки объяснить его
наименование как «мужегубительный» (от греч. «оллюми» —
губить, истреблять, убивать).
Тень
(Впервые в «Каллиграммах» )
Тенъ-r- здесь, очевидно,— тень войны, которая
неотвязно преследует поэта как память погибших на
фронте друзей.
Обращает внимание сарказм по отношению к
империалистической прессе, для которой сотни тысяч
ран сливаются в одну статью в газете.

Каллиграммы
311
[III] ЯЩИК НА СНИЦАХ
Фронтовые стихотворения апреля — июня 1915 г.
Они были кустарнтг «изданы» в части, где
служил Аполлинер, 17 июня 1915 г. тиражом в 25
экземпляров.
Заглавие (Case d'armons) связано с новой для
Аполлинера профессией солдата-артиллериста: ящик
на сницах, т. е. ящик для снарядов на передке
артиллерийского орудия. Слово агтоп — спица, в связи с
исчезновением конного транспорта стало непонятным.
Это «один из двух брусков, укрепленных в круге, меж
коих вставляется дышло повозки, крепясь притыкой,
шворешком сквозь сниц» («Толковый словарь
В. Даля». М., 1955, т. IV, стр. 247).
Жалоба солдата-артиллериста из
Дакара
(«Каз д'армон» 1915)
Об этом стихотворении см. статью, VII. Дакар —
столица Сенегала, тогда французской колонии.
К стр. 126. Ашанти. Известно, что колонизаторы
поощряли национальную резню, в частности войны
ашанти, народа Ганы, б. английской колонии, против
сенегальцев.
К стр. 127. Аррас — город во Франции.
Всегда
(После «Каз д'армон» печаталось в «Ла Гранд Ревю»,
ноябрь 1917, № 11)
Датировано маем 1915 г. Посвящено Луизе Фор-
Фавье, другу Аполлинера. Чтобы лучше понять
обстоятельства, в которых создавалось стихотворение,
следует представить себе обещания тогдашней
прессы — как относительно планов наступления и
быстрого разгрома Германии, так и относительно
кисельных берегов, ожидающих каждого француза после
войны. Отсюда ирония поэта и поиски такого
Колумба, который сумеет (фигурально) «закрыть
континент».

312
Примечания
В тексте 1915 г. не было двух заключительных
стихов, и конец был невероятно смел. Приведем его по-
французски:
Perdre
Mais perdre vraiment
Pour laisser place à la trouvaille.
Perdre — по-француз'ски означает не только «терять»,
но и «проигрывать». La trouvaille — в поэтическом
языке слово более сильное, чем русское «находка»: это
и «открытие». Т. е. мысль концовки может быть
выражена так: пусть пораженье, но пораженье до
конца, которое открыло бы действительно новые
горизонты».
По-видимому, издать стихотворение с таким
окончанием было невозможно. Однако в устах
Аполлинера в 1917 г. trouver la Victoire означало не «война до
победы», но «победа над войной». См. ниже
стихотворение «Победа».
[IV] АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ ЗАРНИЦЫ
Большинство стихотворений этой части Калля-
грамм» можно датировать периодом от
сентября-октября до декабря 1915 г.
Локон воспоминаний
(«Меркюр де Франс», 1 июля 1916, № 433)
Написано в конце августа 1915 г. Поучительно
сравнить с наигранно мажорным тоном первых
фронтовых стихотворений к Лу, созданных в апреле 1915 г.
К стр. 130. Монмартр — артистический квартал в
Париже; Бульвар де ла Шапелъ — бульвар в Париже.
В траншее
(«Ла Гранд Ревю», ноябрь 1917, № 11)
Написано в начале октября 1915 г. (хотя в
журнале датируется декабрем) и адресовано Мадлене Па-
зкес. (О переписке с ней см. статью, VII.)

К алли граммы
313
Концовка стихотворения о жизни «в постылом блил-
даже», под «невыносимым беспрерывным обстрелом»,
была снята, видимо, по цензурным соображениям.
Земной океан
(«Нор-Сюд», февраль 1918, № 12)
Датировано декабрем 1915 г. Посшящено
известному итальянскому художнику Джорджо де Кирико
(род. в 1888 г.), тесно связанному с французскими
художниками «Салона независимых», позднее
участвовавшему в сюрреалистическом движении, но с конца
20-х годов порвавшему с авангардными традициями.
[V] ЛУННЫЙ БЛЕСК СНАРЯДОВ
В этой части «Каллиграмм» хронологическая
последовательность соблюдается в меньшей степени, чем
в предыдущих. Сюда входят главным образом
стихотворения, посланные Мадлене Паже€ с конца
сентября 1915 г. по февраль 1916 г. и имеющие все более
резко антивоенный характер.
Чудо войны
(«Ла Гранд Ревю», ноябрь 1917, № И)
Датировано декабрем 1915 г. Об этом
антиимпериалистическом стихотворении, об истории его текста и
о значении образа Валтасарова пира говорилось в
статье (VII).
Рукописи стихотворения не сохранилось, и о
цензурных изъятиях можно судить, сопоставляя
изданный текст с гранками. Помимо упомянутого в статье
стиха, замена которого меняла весь характер
стихотворения, нужно указать, что был исключен
придававший особую эмоциональность инвективе
Аполлинера стих из одного слова: Diable.
Стихи 17 и след. в неподцензурном тексте следует
читать так:
И вот каннибальский пир Волтасара в разгаре.
Чорт! —
Кто бы подумал, что людоедство может дойти до такого
предела..

314
Примечания
К стр. 134. Уподобление ракет прядям моих
Вероник. Жена царя эллинистического Египта Птолемея III
Эвергета (246—221 до н. э.), Береника (Вероника)
отрезала косу и посвятила ее богам, чтобы вымолить
благополучное возвращение царя из ассирийского
похода. Волосы пропали, и придворный астроном-льстец
Конон возвестил, что обнаружил их... на небе в виде
нового созвездия. Это случай самого полного успеха
дикой лести в истории человечества: созвездие и
поныне именуется Волосы Вероники (Comae Berenicae).
Отсюда шутка Аполлинера.
Аскеза
(Впервые напечатано в «Каллиграммах» )
Послано Мадлене в письме 22 ноября 1915 г.
Антивоенные настроения выражены здесь не в отдельных
стихах, а всей образной системой стихотворения.
Есть
(Впервые напечатано в «Каллиграммах»)
Послано Мадлене в письме 30 сентября 1915 г. Часть
изменений в тексте обусловлена цензурными
соображениями:
После стиха 13 следовал стих:
Il у a des Américains qui font un négoce atroce de notre or
(Есть американцы, которые золотом нашим свирепо торгуют).
После стиха 28:
II у a des femmes qui apprennent l'allemand dans les région
occupées
(Есть женщины, которые учатся немецкому в оккупированных
областях).
К стр. 138. Есть корабль... Мадлена Пажес жила
в Оране (Алжир), а морское путешествие в условиях
немецкой подводной войны было опасным.
К стр. 138. Есть обращенные в прах... Изображение
нелепости войны: Аполлинер, очевидно, против того,
чтобы воевать с наследием Гёте, культурой Кёльна,
или даже с книгами немецкого философа Фридриха
Ницше.

Каллиграммы
315
К стр. 139. Был пленный бош... Единственная
строка в прошедшем времени: хотел ли Аполлинер таким
образом дать понять, что этого пленного немца
пристрелили?
[VI] ЗВЕЗДНАЯ ГОЛОВА
Эту часть «Каллиграмм» заключают три
стихотворения, написанных после ранения в 1917 — в начале
1918 гг.: «Печальная звезда», «Победа», «Рыжекудрая
красавица». Остальные стихи, относящиеся к концу
1915 — к началу 1916 г., подобраны по принципу
идейного соответствия этим важнейшим заключительным
стихо твор ениям.
Отбытие
(«Нор-Сюд», октябрь 1917, № 8)
Послано в письме к Мадлене 19 ноября 1915 г.
В письме озаглавлено «В молчании» (этот заголовок в
свою очередь заменял первую наметку: «Засыпано
снегом»). Аполлинер пишет о кладбище немецких
солдат: «Я написал сегодня маленькое меланхолическое
стихотворение на кладбище бошей» (см. статью, VII).
Виноградарь из Шампани
(«Нор-Сюд», ноябрь 1917, № 9)
Послано в письме к Мадлше 7 февраля 1916 г.
Текст подвергся небольшой обработке — Аполлинер
снял наполеоновскую реминисценцию, нарушавшую
характер простоты и народности, свойственный
стихотворению.
Вместе с 'тем, он был вынужден изменить для
печати 11-й стих, первоначальный текст которого
приводится: J'envoie mon vin partout comme des soldats qui
savent mourir (Во все стороны я рассылаю вино, как
на смерть посылают солдат).

316
Примечания
Г р я д у щ е е
(«SIC!», апрель 1916, № 4)
Отправлено в письме к Мадлене 11 марта 1916 г.
за пять дней до ранения.
Стихотворение свидетельствует о полной зрелости
дарования Аполлинера. Оно исполнено спокойствия,
народной мудрости и внутренней силы, приводящей
на память толстовскую традицию. Правдиво
показывая прозу войны и ее разрушительное воздействие на
судьбы людей, оно раскрывает нелепость войны перед
природой и человеком, перед будущим.
Соотношение суеты войны, взятой в частностях и
в целом, и простых человеческих ценностей, здесь
примерно то же, что для раненого князя Андрея разговоры
Наполеона и его окружения, казавшиеся Андрею
«жужжанием мухи» — «в сравнении с тем, что
происходило теперь между его душой и этим высоким,
бесконечным небом с бегущими по нем облаками»
(«Воина и мир», т. I, ч. 3, гл. XIX).
Победа
(«Нор-Сюд», 15 марта 1917, № 1)
Рукопись сохранилась на обратной стороне листков
«Агентства Радио», датированных 11 и 12 марта
1917 г.— т. е. стихотворение создано в дни
Февральской революции в России.
О стихотворении говорится в статье, а здесь важно
напомнить, что речь идет не о победе на войне, но о
победе в области культуры, о победе общественного
прогресса, если угодно, даже о победе над войной.
К стр. 143. Сен-Клод — небольшой город на востоке
Франции, в Юрских горах (департамент Жюра) —
известный оптической промышленностью, мастерскими
по гранению драгоценных камней и т. п.
К стр. 143. Метеоровый город. Видимо,
воспоминание о ракетах и зарницах фронтовых ночей.
К стр. 145. Лнтэрос и Эрос... в миртовой роще.
Согласно греческой мифологии, Эрос (Эрот)
первоначально — одно из древнейших, наряду с Хаосом,
божеств — воплощение космической силы тяготения,
сообщившей движение Хаосу (материи). Позднее Эрос

Из посмертных книг
317
был переосмыслен как бог влечения, любви (Ант-
эрос — бог взаимной любви; Антэрос иногда бог —
противник любви). Вместо символа вездесущего
исконного начала движения в природе, Эрос стал
изображаться как мальчик, сын богини любви Афродиты.
К «поздним» преданиям относится и рассказ, будто
Зевс, опасаясь, что и он будет подвластен Эроту,
задумал погубить его во младенчестве, а Афродита скрыла
сына в миртовой роще (мирт считался деревом,
посвященным Афродите). Отсюда и связь образа Эроса и
миртовой рощи у Аполлинера.
К стр. 146. Гидра из Лерны. Мифологическое
стоглавое чудовище из болота Лерна на Пелопонесе
(Греция), у которого на месте отрубленной головы
вырастала новая.
Рыжекудрая красавица
(«Л'Эвантай», 15 марта 1918, № 5)
Стихотворение написано в 1918 г. и обращено к
будущей жене поэта Жаклине Аполлинер. Образ
рыжекудрой красавицы это — прежде всего воплощение
«пылающего разума». Первоначально произведение
именовалось «Строй и Разум» («L'Ordre et la Raison»),
О значении произведения как синтеза аполлине-
ровской поэзии и завещания поэта см. статью, VII.
ИЗ ПОСМЕРТНЫХ КНИГ
Послания к Л у (Р о è m е s à L ou)
Стихотворные послания к Луизе де Колиньи-Ша-
тийон (см. статью, VII) были впервые частично
собраны в книге под условным названием «Тень моей
любви» (Ombre de mon amour), изданной Пьером Кайе
(Cailler) в Швейцарии (Vésenaz) в 1947 г. В 1955 г.
в Женеве он же осуществил полное факсимильное
издание под заглавием «Poèmes à Lou». На основе этой
книги в «Собрании стихотворений» Аполлинера
1956 года было осуществлено первое наборное
издание. Сборник состоит из 76 стихотворений, посланных
поэтом Лу в период с октября 1914 г. по сентябрь
1915 г., и образует единую книгу. Вероятно, Аполлинер

318
Примечания
предполагал издать своя послания к Лу, но он не
успел составить такой сборник и не подготовил книгу.
Часть стихотворений в их настоящем виде,
несомненно, не предназначалась для печати. Четыре
стихотворения к Лу Аполлинер включил в «Каллиграммы».
«Послания к Лу» примыкают к «Каллиграммам» и
в настоящем издании печатаются вслед за ними.
Из послания XXIV
Послано из Нима 11 марта 1915 г. Некоторые
стихи, расположенные в виде рисунка (в виде
«идеограммы»), в настоящем издании выделены особым
шрифтом.
Из послания XXXVII
Было послано 15 апреля 1915 г. через 10 дней по
прибытии на фронт.
Послание L. H а чеку
Послано в письме от 15 мая 1915 г. Приводится
целиком. Часть строк как бы вложена в уста самой
Лу.
МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ СТРАЖ
(Le Guetteur mélancolique)
Этот сборник был составлен Бернаром Пуассонье
и Робером Маллэ; он вышел в 1952 г. в Париже с
предисловием друга Аполлинера, поэта Андре Сальмона.
Заглавие заимствовано из одного стиха Аполлинера.
Поскольку сборник вышел после другой посмертной
книги стихов «Есть», объединившей
преимущественно наиболее зрелые из не собранных поэтом при
жизни стихов, сюда вошло больше ранних произведений.
Данные издателями и воспроизведенные в
настоящей книге рубрики позволяют примерно
ориентироваться в хронологии стихотворений.

Из посмертных книг
3Î9
СТАВЛО
(1899)
Под этой условной рубрикой объединены стихи,
написанные во время пребывания юного Костровицкого
в бельгийском городке Став(е)ло летом 1899 г., а также
некоторые стихи, написанные позже.
Тихий сон
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Написано около 1899 г.
Скромная Лиза
(«Лачерба», 1 июня 1914, № 11)
Написано, вероятно, около 1899 г. Для публикации
во Флоренции в журнале «Лачерба» Аполлинер
подобрал социально острые стихотворения.
О сердце мое, я печальную радость узнал
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Написано около 1899 г.
Пролетарию
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Окончательная редакция (судя по бланку, на
котором написаны стихи) относится к весне 1902 г. или
к более позднему времени. Любопытно, что в издании
«Плеяды» стихотворение снабжено, вопреки истине,
отрицательным ограничительным комментарием:
«Вещи такого рода редко встречаются среди
поэтических произведений Аполлинера» (О. Р. р. 1138). См.
также статью, П1 п VI.
Я вспомнил задорный куплет
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Написано около 1899 г. В стихотворении возникает
антирелигиозная тема.

320
Примечания
Нет, сумрак никогда зарю не победит
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Написано около 1899 г. (?)
Оптимизм, при постоянном внимании к
отрицательным сторонам жизни, характерен для всего
дальнейшего творчества Аполлинера — вплоть до
«Грядущего» и «Рыжекудрой красавицы».
РЕЙНСКИЕ СТИХИ
(1901—1902)
Аполлинеру не удалось издать «Рейнские стихи»
(см. статью, III) отдельной книгой, а при издании
их в виде части сборника «Алкоголи» он исключил
многие из них, дабы не нарушить пропорции целого.
Это характерный для Аполлинера пример заботы о
строгости композиции.
В «Меланхолическом страже» собрано девять
рейнских стихотворений, не включенных в «Алкоголи».
Страсти Христовы
( «Ле Фестен д'Эзоп», февраль 1904, № 4)
Кёльнская Дева
с цветком фасоли в руке
(«Ле Вуаль де пурпр», май 1909, т. II, № 2)
Датировано поэтом 1901 г. В издании «Плеяды»
справедливо указывается, что описание картины дало
повод для любовного мадригала поэта к Анне Плей-
ден (О. Р., р. 1139).
Стихотворение интересно не только народным
здравомыслием в подходе к религии, но реалистической,
почти фольклорной концепцией искусства.

Из посмертных книг
321
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
(1900 — 1917)
Звуки рога
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
К стр. 170. Розы Иерихона. Иерихонская роза —
скромное растение пустынь, распускающееся только
во время дождя.
Самоубийца
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Баллада
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Молитва
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
К стр. 174. Ave, Maria — начальные слова
католической молитвы к Богоматери.
Каркассон
(Впервые в «Меланхолическом страже»)
Датировано 1915 г. В конце 1914 — начале 1915 г.
Аполлинер был в эвакуации, а затем учился в
военной школе в Ниме. Каркассон также расположен на
юге Франции, на канале из Средиземного моря в
Атлантический океан. Город известен хорошо
сохранившейся средневековой крепостью.
К стр. 175. Проходит она... По-видимому, имеется
в виду Лу.
Последняя глава
(«Лачерба», 1 июня 1914, № 11)
В 1919—1926 гг. это стихотворение дважды перепе-
чатывалось как образец революционной поэзии
Аполлинера.

322
Примечания
Отель
(«Лачерба», 15 апреля 1914, № 8)
Относится к числу характерных для Аполлинера
1913 — начала 1914 гг. опытов максимально простой и
вместе с тем не поверхностной, многозначительной
передачи повседневных событий.
ЕСТЬ
(Пуа)
Первый посмертный сборник стихотворений и
статей Аполлинера, изданный в Париже в 1925 г.
Составлен редактором журнала «Ла Фаланж» Жаном
Руайэр (Royère). Предисловие к книге написано
испанским писателем Рамоном Гомес де ла Серна
(1888-1963).
Город О р к е ни з
(«Ла Фаланж», 15 февраля 1908, №20)
Стихотворение составляет часть одного из самых
сложных и близких к традиции символизма
произведений Аполлинера — небольшой поэмы в прозе и
стихах «Онирокритика» (т. е. «снотолкование»). Простота
песни — характерный результат несовместимости
таланта Аполлинера с символистской усложненностью
образов.
Само по себе название города Оркениз (Orkenise)
имеет сложные ассоциации. Orcus — по-латыни —
царство смерти, подземный мир и божество этого царства,
отождествляемое с Плутоном; по-гречески Hôrkos —
клятва, бог-хранитель клятв. С этими корнями
связано наименование мрачных для средиземноморцев
лесистых гор Германии — Herkynia drymâ: Гарц, вообще
горы между Дунаем и Рейном. Однако в данном
стихотворении Аполлинера все этл мрачные ассоциации
не реализуются.

Из посмертных книг
323
Прощальные стихи
(Впервые в книге «Езть»)
Относятся к циклу стихов 1900—1901 гг.,
посвященных первой «несчастливой любви» Аполлинера —
Линде Молина да Сильва.
В саду Анны
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1913, т. XXXV)
Из цикла стихотворений, написанных в Германии
в 1901—-1902 гг. и обращенных к Анне Плейден,
несравненно более зрелых, чем юношеские стихи к
Линде.
Номер «Вэр э проз», где было напечатано это
стихотворение, был посвящен поэтам-фантастам (poètes
fantaisistes). Такое наименование вызвало возражения
Аполлинера. Как раз по этому поводу он писал в «Ле
Суаре де Пари» (15 мая 1914), что при всей его любви
к фантазии его поэзия — «натурализм высшего
порядка» (naturalisme supérieur) и что им, прежде всего,
руководит «упорная забота о правде» (grand souci de
la vérité. См. О. P., p. 1121).
В стихотворении речь идет о Германии 60-х годов
XVIII в.—времени юности Гёте (род. в 1749 г.) и
его Вертера.
К стр. 180. О Пифагоре... о кофе. Сочетание
выспренних мечтаний и мыслей с мелкими мещанскими
заботами—характерная черта немецкой интеллигенции
конца XVIII в. Об этом говорится и в «Вертере» Гёте
и позже в произведениях писателей Жан-Поля
Рихтера, Гофмана и др.
К стр. 181 — французский язык, испанский камзол,
токай (т. е. венгерское вино), мальвазия (греческое
вино). Аполлинер сатирически изображает презрение
ко всему национальному, распространенное в
Германии в середине XVIII в. (Фридрих II Прусский,
например, писал по-французски, а немецкую культуру,
даже «Песнь о Нибелунгах», считал пустяками).
К стр. 181. Во второй половине стихотворения
сатира приобретает социальный и острый характер.

324
Примечания,
И сфа г а нъ
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1913, т. XXXV)
О городе Исфагани см. выше — прим. к
стихотворению «Дерево».
К стр. 183. Братья мои... Аполлинеру было весьма
свойственно чувство братской симпатии ко всем
народам, в частности, к народам угнетенных и зависимых
стран.
Лягушат н я
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1913, т. XXXV)
Заглавие переведено условно, ибо оно может
означать и собственное имя Ла Гренуйер — место отдыха
под Парижем, близ Версаля, где Аполлинер бывал
в 1904 г. Ла Гренуйер упоминается в произведениях
Мопассана.
M о нп ар нас
(«Вэр э проз», октябрь — декабрь 1913, т. XXXV)
В изд. «Плеяды» предположительно датируется
1904 годом, поскольку в этом году Аполлинер часто
бывал в дачной местности Гарш, близ Версаля,
упомянутой в стихотворении.
Стихотворение
(«SIC!», февраль 1917, № 14)
Эта вещь относится к числу поздних стихотворений
Аполлинера, связанных с движением молодых поэтов.
Простота здесь стоит на грани, за которой начинается
упрощение (см. выше прим. к стихотворению
«Дерево»). Тенденция к построению стихов в виде
синтаксически не связанных между собой простых
предложений была перспективна для лирического эпоса
XX в., но могла быть использована также в
формалистической игре. В серьезном плане эта тенденция
после Аполлинера получила развитие у Элюара, у
Незвала, у которых она была средством создания высоко
эмоциональных, содержательных и ясных образов.

Из посмертных книг
325
Идем быстрее!
(«Нор-Сюд», 15 мая 1917, № 3)
Стихотворение построено в виде отрывочной
записи с недоговоренностью, напоминающей
недоговоренность народных песен. Его тематика связана с
большими общественными проблемами, поставленными
войной 1914 г.
Текст искажен в связи с цензурными условиями.
Твой брат...— это усеченный обрывок стиха:
Ton frère est mort un trou au front
(Твой брат мертв с дырою во лбу).
К стр. 187. Бульвар Гренелъ — бульвар в Париже.
Василек
(«Нор-Сюд», июнь — июль 1917, № 4-5)
Рукопись на обороте сообщения «Агентства Радио»
от 1 апреля 1917 г.
Заглавие «Василек» не очень ясно: по-французски
bleuet — образовано наподобие уменьшительного от
слова «синий». «Синий», по цвету мундира, в
разговорной речи означает «молодой солдат», «новобранец»,
а также «солдат революции» (так во Франции солдаты
Революции 1789—1794 гг. назывались «синими»).
К стр. 188. Умереть... более благочестиво. В
рукописи стояло: «более радостно» (plus joyeusement).
СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ 1956 года
(Oeuvres poétiques)
Сюда входят стихотворения Аполлинера, никогда не
публиковавшиеся ни в каких прижизненных или
посмертных сборниках, а частично вообще не
печатавшиеся даже в журналах и впервые собранные в
издании «Плеяды» 1956 и 1959 гг.

326
Примечания
ЮНОШЕСКИЕ СТИХИ
Под этой рубрикой помещены три стихотворения
школьных лет, в частности стихи, сохраненные
соучеником и другом Аполлинера А. Туесеном-Люка.
За книгой
(Напечатано в книге A. Toussaint-Luc а.
Guillaume Apollinaire, Souvenir d'un ami, 1920)
Написано в 1897 г., в 17 лет, но в рукописи уже
подписано Guillaume Apollinaire.
К стр. 190. Сантабарем — Аполлинер скорее имеет
в виду не старинный город Баррем на юге Франции,
а португальский город Сантарем, с которым связано
предание о «пиринейском Фаусте», брате Хиле де
Сантарем, продавшем душу ради овладения тайнами
магии. Аполлинеру это предание могло быть известно
по драме Мира де Амескуа «Раб дьявола» (1612).
К стр. 190. Лилит. Этот библейский образ
заимствован из вавилонской мифологии — ведьма, демон бури
(согласно Талмуду также — первая жена Адама).
> К стр. 190. Розы Леванта — иерихонские розы.
M ар д и Гра
(Впервые у А. Туссена-Люка, в 1920 г.)
Посвящено приятелю Аполлинера Жеану Локу.
Марди Гра букв, «скоромный вторник» — последний
день карнавала, масленичных игр у католиков.
Стихотворение при всей его юношеской наивности
связано с французскими народными песнями.
Небо
(Впервые в «Собрании стихотворений»)
Отражает настроения шестнадцатилетнего поэта.
Датировано: «Канны^ 1896» и подписано Вильгельм де
Костровицки,

Из посмертных книг
327
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Путешествие в Париж
(«Лачерба», 15 апреля 1914, № 8)
Отрывок из написанного около 1904 г. либретто
комической оперы «Торговец хамсой».
Обезьяна
Стихотворение было исключено автором при
издавши «Бестиария» (ом. примечания к этому сборнику).
Напечатано посмертно в 1919 г. в книге Les Veillées
du lapin agile.
В деревне
(Стихи Луизы Лаланн)
(Впервые в «Собрании стихотворений»)
В 1909 г. Аполлинер, желая осмеять
жеманно-мещанскую поэзию, написал несколько статей и
стихотворений-пародий под именем вымышленной
поэтессы Луизы Лаланн (Lalanne). Данное стихотворение
также предназначалось для этого пародийного цикла
стихов.
В сектор наш пятьдесят девятый
(Напечатано в книге А. В i 11 у. Apollinaire. Р., 1947)
Датировано 6 мая 1915 г. Имеется в виду сектор
фронта, в котором находилась часть Аполлинера.
Шуточное стихотворение о интеллигентах-фронтовиках.
К стр. 199. В число знакомых с детства авторов
приключенческих романов Аполлинер включает,
помимо Виктора Гюго и Эжена Сю, менее известных в
России писателей — Поля Феваля (1817—1887), роман
«Лондонские тайны» (1884) и Эмиля Габорио (1835—
1873), самыми нашумевшими произведениями
которого являются детективные романы и романы ужасов
«Дело Леруж» (1866), «Папка № ИЗ» (1867),
«Господин Лекок» (1868).
Будь на то моя власть
(Впервые в «Собрании стихотворений»)
Одно из последних произведений Аполлинера.
Написано на бланке госпиталя «Вилла Мольер», где
поэту делали трепанацию черепа в 1916 г. и где
Аполлинер лечился также в январе — марте 1918 г.

328 Список иллюстраций
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
АПОЛЛИНЕР. Фотография. Фронтиспис
ГРАВЮРЫ К «БЕСТИАРИЮ» РАБОТЫ Р. ДЮФИ . * 7—20
АПОЛЛИНЕР. Фотография * , 29
ПИКАССО. Автопортрет. 1904 г « , , , 77
АПОЛЛИНЕР. Портрет работы Пикассо. 1916 г. , . , 96
КАЛЛИГРАММА ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ
«МАЛЕНЬКОЕ АВТО» 120
«ЗАРЕЗАННАЯ ГОЛУБКА И ФОНТАН». Калли-
грамма 124
АПОЛЛИНЕР В ГОСПИТАЛЕ. 1916 г. Фрагмент
групповой фотографии 149
БЛЕЗ САНДРАР. Фотография 209
МИХАИЛ-АПОЛЛИНАРИЙ КОСТРОВИЦКИЙ, ДЕД
ПОЭТА. Фотография, снятая в Риме ок. 1870 г.,
обнаружена в Лодзинской Университетской
Библиотеке Вандой Рукуйжо в 1966 г 215
АНДРЕ САЛЬМОН. Шарж. Рисунок работы Андре Бийи 219
АЛЬФРЕД ЖАРРИ. Портрет. 1897 г 227
МАКС ЖАКОВ. Автопортрет. 1920 г 233
АПОЛЛИНЕР В ВИДЕ ГЕРАКЛА И
ФРАНЦУЗСКОГО АКАДЕМИКА. Шаржи Пикассо 262
АПОЛЛИНЕР В ВИДЕ ПАПЫ РИМСКОГО. Шарж
Пикассо 263

Содержание
323
СОДЕРЖАНИЕ
Стихотворения даны в переводе М. П. Кудинова
Текст Приме- Вари-
чания анты
БЕСТИАРИЙ, ИЛИ КОРТЕЖ
ОРФЕЯ (1911) 284
Тибетская коза 7
Кошка 8
Лев . 9
Заяц 10
Кролик И
Верблюд 12 285
Мышь 13
Слон 14
Гусеница 15
Блоха 16
Дельфин 17
Рак 18
Голубь 19 285
Павлин 20
АЛКОГОЛИ
Стихотворения 1898—1913 гг. (1913) 286 286
Зона 23 287 287
Мост Мирабо 32 291

330
Содержание
Текст Приме- Вари-
чания анты
Песнь несчастного в любви ... 33 291 291
«В хмуром Лондоне ночью
туманной» 33 291
Утренняя песня, спетая в
прошлом году на Вербное воскресенье 36
«Всех богов этих ждал погост» . 37 292
Ответ запорожских казаков
константинопольскому султану . . 39 292 292
«Белорунных ручьев Ханаана...»
[I] 40
«Белорунных ручьев Ханаана...»
{II] 41 294
Безвременник f 43 295 295
Анни 44 295 295
Клотильда 45 295
Кортеж 46 295 295
Маризибиль 49 296
Путешественник 50 296
Мария 53 296
Белый снег 54 297
Стихи, прочитанные в день
свадьбы Андре Сальмона. 13 июля
1909 г 55 297
Прощание . 58 298 298
Дверь 59 298
Бродячие акробаты 60 298
Цыганка 61 298
Осень 62 298
Эмигрант из Лэндор-Роуд ... 63 299 299
Рейнские стихи
Рейнская ночь 65 299
Май 66 300

Содержание
331
Текст Приме- Вари-
чания анты
Синагога . 67 30°
Колокола 69 300
Лорелеа 70 300
Рейнская осень 72 301
Дама 74 101 301
Обручение (фрагменты) 75 302 302
«Мне даже не жалко себя...» . 75
«Я нашел в себе смелость
оглянуться назад...» 76
«Простите невежество мне...» . . 78
«На улице за поворотом я
увидел матросов...» 79 302
1909 80 302 302
В тюрьме Санте 82
I. «Меня раздели догола...» . . 82 302 303
II. «Нет, я не тот...» 83
III. «В какой-то яме, как
медведь...» . 84
IV. «О как я тоскую в стенах
глухих...» 85
V. «Как медленно ползет здесь
время...» . 86
VI. «Здесь тул городской мне
дороже хлеба...» 87
Больная осень 88 303
Отели 89 303
Охотничий рог 90 303
Вандемьер (фрагменты) . . . . 91 304 304

332 Содержание
Текст Приме- Вари-
чания анты
VITAM IMPENDERE AMORI
Стихи и рисунки (1917)
«У тебя на руках...» 97
«Не раскрыт мой секрет...» ... 97 305
«Моя молодость брошена в ров» . 98
КАЛЛИГРАММЫ
Стихотворения Мира и Войны.
1913—1916 гг. (1918) 305
[I] Волны 101 306
Узы 101 306
Дерево . 103 306
В понедельник на улице Кристин 106 307
О предсказаниях 109 307
Музыкант из Сен-Мерри . . . .111 308
Облачный призрак 115 309
[II] Знамена 119 303
Маленькое авто 119 309 309
'Зарезанная голубка и фонтан . . 123 309
Тень 125 310
[III] Ящик на сницах . . .126 311
Жалоба солдата-артиллериста из
Дакара 126 311
Всегда 123 311 311
[IV] Артиллерийские
зарницы 130 312
Локон воспоминаний 130 312
В траншее 131 312 312
Земной океан 133 313

Содержание
333
Текст Приме- Вари-
чания анты
[V] Лунный блеск снарядов 134 313
Чудо войны 134 313 313
Аскеза 137 314
Есть 138 314 314
[VI] Звездная голова . . . 140 315
Отбытие 140 315 315
Виноградарь из Шампани ... 141 315 315
Грядущее 142 316
Победа 143 316
Рыжекудрая красавица . . . . 147 317 317
ИЗ ПОСМЕРТНЫХ КНИГ
ПОСЛАНИЯ К ЛУ (1955) 317
Из послания XXIV. «Не знаю,
любишь ты меня, как прежде» 153 318
Из послания XXXVII. «Нет
никого, и я пишу при свете» . . . .155 318
Послание L. На чеку 156 318
МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ СТРАЖ (1952) 159 318
Став л о (1899) 319
Тихий сон 159 319
Скромная Лиза 161 319
«О сердце мое, я печальную
радость познал» 1^2 319
Пролетарию 163 319
«Я вспомнил задорный куплет» 164 319
«Нет! Сумрак никогда зарю не
победит...» 166 320
Рейнские стихи (1901 —
1902) 320
Страсти Христовы 167 320
Кёльнская Дева с цветком
фасоли в руке 168 320

334
Содержание
Текст Приме Вари-
чания анты
Разные стихотворения
(1900—1917) 169 321
«Звуки рога» 169 321
Самоубийца 172 321
Баллада 173 321
Молитва 174 321
Каркассон 175 321
Последняя глава 176 321
Отель 177 322
ЕСТЬ (1925)
Город Оркениз . 178 322
Прощальные стихи 179 323
В саду Анны 180 323
Исфагань 182 324
Лягушатня 184 324
Монпарнас 185 324
Стихотворение 186 324
Идем быстрее! 187 325 325
Василек 188 325 325
СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ 1956 г. 325
Юношеские стихи 190 326
За книгой 130 326
Марди Гра 192 326
Небо 194 326
Стихи разных лет 195 327
Путешествие в Париж . . . .195 327
Обезьяна 196 327
В деревне (Стихи Луизы Лаланн) 197 327
В сектор наш пятьдесят девятый 199 327
Будь на то моя власть .... 200 327

Содержание
335
ПРИЛОЖЕНИЯ
H. И. Балашов. Аполлинер и его
место во французской поэзии . . 203
I. Историческая роль Аполлинера 203
И. Происхождение Аполлинария
Костровицкого; славянские
связи французских поэтов начала
XX в 211
III. Молодость Аполлинера. «Песнь
несчастного в любви» и
«Рейнские стихи» 220
IV. Сближение Аполлинера с Жар-
ри и Пикассо. Путь Аполлинера и
путь Жакоба 224
V. Повесть «Убийство поэта» как
введение в поэзию Аполлинера 236
VI. оборник стихотворений «Алко-
голи» 239
VII. «Каллиграммы». Аполлинер и
поэтическая молодежь.
Возвещение «эпохи пылающего разума» 259
Примечания и важнейшие
варианты. {Составил Н, И. Балашов). . . 283
Список иллюстраций . , . . . 328

ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР
стихи
Утверждено к ne ïamu редколлегией серии
«Литературные памятники»
Редактор издательства О. К. Логинова
Художник С. А. Данилов
Технический редактор О. М.Гуськова
Сдано в набор 23/VI 1966 г. Подписано к печати
22/XII 1966 г. Формат 70X90V82. Печ. л. 1072+1 вкл.
Усл. печ. л. 12,35. Уч.-изд. л. 11,7. Изд. № 774/65.
Тип. зак. № 1017.
Тираж 115000 экз.
Цена 70 к.; в переплете 87 к.
Издательство «Наука»
Москва К-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография издательства «Наука»
Москва Г-99, Шубинский пер., 10