СБОРНИКЪ
'
ЖУРНАЛА
„РУССКОЕ БОГАТСТВО“.
Подъ ^редакціей
й. К. Іихайловекаго и В. Г. Короленко.
С.ПЕТЕРБУРГЪ
.
Типо-Литографія Б.М.Вольфа, Разъѣзжая, і5-

цензурою. Спб. 18 Августа 1899
:іда \
и
■(ПЙ
.
и«Î
.
лг. инд
СОДЕРЖАІІІЕ
1 Изъ романа „КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА“ . ЧастьI.
' ВЪ провиндіи. Гл. I—XI. Н . К. Михайловекаго .
1-
2. У СВЯТЫХЪ МОГИЛОКЪ. Эскизъ. Д .Н .Мамина-
^
С и б и р я к а ............................................................. ‘
,
,,0
3 НАСЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.Разсказъ.Л .Мелыпина. 112
4. СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА. (Изъ швейцарскихъ
нравовъ). Н . Сѣверова. . .
•
5. БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ . Изъ разсказовъ стараго шах-
»
«
158—
т е р а . В . I . Д м и т р і е в о и ...................................................
6 МАРУСЯ. Разсказъ. В. Г . Короленко. .
•••
7*я
ВИДѢЛЪ ТРАУРЪ МОЛЧАЛИВЫМ. Стихо-
твореніе. В . Г ......................................................................* *
8. АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ. I. Пуш-
кинъ въ сознаніи русской литературы. II. Пѣвецъ
гуманной красоты. П . Ф . Гриневича.............................
9 МУКИ СЛОВА. А. Г . Горнфельдъ...............................
ю’А С ПУШКИНЪИЕГОПИСЬМА.Е,А.Лядкаго. Hi ­
ll* ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ. В . А . Мякотина. 188-
12 СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ ПО МАКЕ­
ДОНСКОМУ ВОПРОСУ. И .Н .Милюкова. . .
-
238-
13. ПОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.А.В .
^
П ѣ т е х о н о в а ....................................................* * * * *
14. О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И О
КЛАССИЦИЗМА ИДЕЙНОМЪ. Н . К .......................323-
15 ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ. В .В . Лункевича.... 35.-
16. НЕУДАВШ1ЙСЯ ПРАЗДНИКЪ. А. Пѣтехонова . 385-
17. ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ
ЕВРОПЫ. Очерки. С . Н . Южакова.................... 405'
18. ПОСЛЪДНІЙ ВЫВОРЪ. Романъ. Р .Штратца.Па-
реводъ съ нѣмецкаго. А . Н . Анненской.....................
99
■111
•143
-157
- 168
-227
228
-
72
-110
- 187
-237
-291
-322
- 356
—
384
- 404
-450
-2
07
2007339094

I
I
Изъ романа „Карьера Оладушкина“.
ЧАСТЬ I.
В Ъ ПРОВИНЦІИ.
Глава I *).
Мудрецъ и жудрнца.
—
Ты вотъ что мнѣ скажи, Женевьева, вотъ ты больна
теперь, ну, какъ же онъ ходитъ по комнатамъ:—на цыпочкахъ
или всей ступней?
Такъ съ чрезвычайно серьезнымъ видомъ спрашивалъ Евге-
ній Павловичъ Суровской свою сестру, Евгенію Павловну Зимо-
горову, сидя въ болыномъ креслѣ возлѣ кушетки, на которой
полулежала его собесѣдница. Онъ звалъ ее Женевьевой отчасти
въ видахъ того веселаго остроумія, которое называетъ старуху
«старушенціей», шляпу— «шляпенціей» и пики — «пикиндря-
сами», а отчасти потому, что неудобно было называть ее упо-
требительнымъ уменыпительпымъ именемъ «Женя» — она сама
его такъ называла. Родителямъ пришла въ голову игривая мысль
дать имъ однаковыя имена: Евгеній и Евгенія.
Евгенія Павловна недавно родила; ребенокъ умеръ, не
успѣвъ далее вдоволь накричаться, къ чему, повидимому, имѣлъ
большую склонность и геніальныя способности. Евгенія Пав­
ловна сильно захворала, такъ что одно время губернская ме­
дицина опасалась за ея жизнь. Но теперь всякая опасность
миновала, и молодая женщина, чувствуя приливъ возобновлен-
ныхъ силъ, начала очень тяготиться необходимостью такъ долго
лежать въ постели. Лежала она, впрочемъ, не въ кровати, а на
кушеткѣ, и не въ спальнѣ, а въ свѣтлой, веселой комнатѣ безъ
опредѣленнаго назначенія. Въ старыхъ помѣщичьихъ усадьбахъ,
*) Первыя три главы были уже напечатаны въ сборникѣ, изданномъ
въ 1895 г. въ пользу кіевскихъ студентовъ.

2
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
одну изъ которыхъ, въ подгородномъ сѳлѣ Кочкахъ, Зимого-
ровы нанимали подъ дачу, часто попадаются такія комнаты,
какъ будто нужныя, а какъ будто a совсѣмъ ненужныя. Ком­
ната расположилась въ сторопѣ отъ настоящихъ жилыхъ ком-
натъ и выходила двумя окнами въ старый, запущенный садъ.
День былъ ясный, жаркій, и солнечные лучи, .хотя и задер
живасмые густою зеленью торчавшихъ передъ самыми окнами
кустовъ акаціи, сирени и бузины, обличали обстановку, самую
подходящую для комнаты, какъ будто нужной, а какъ будто и
совсѣмъ ненужной. Обои были старые, кое-гдѣ подновленные
заплатами другого цвѣта п рисунка, такъ что туловище фан­
тастической длиннохвостой синей птицы безъ всякаго оспова-
тельнаго резона завершалась не такой же синей, хотя бы и
фантастической птичьей головой, а желтымъ букетомъ; затѣмъ
шелъ рядъ вполнѣ леноврежденныхъ и развѣ только полиняв -
шихъ сивихъ птицъ, упиравшійся, однако, въ цѣлую полосу
желтыхъ букетовъ. Полъ, выкрашенный шашками «подъ пар-
кетъ», былъ мѣстами вытертъ, a мѣстами являлъ далее поря-
дочныя щели между половицами. Изъ мебели стояли въ ком-
патѣ только длинная и широкая кушетка, большое кресло, пара
стульевъ и около кушетки небольшой столъ. На кушеткѣ ле­
жала Евгенія Павловна, въ креслѣ сидѣлъ Евгеній Павловичъ,
на столѣ помѣщались аптекарскія стклянки, гребенка, щетка,
маленькое ручное зеркало. Эти туалетпыя принадлежности,
равно какъ и мебель, были очень щегольского вида, представляя
рѣзкій контрастъ съ самой комнатой, которая, впрочемъ, по
всѣмъ видимостямъ была въ доброе старое время тоже очень
щеголевата.,.
Молсетъ быть, она назначалась для мамбнькина сынка, на -
ѣзжавіпаго время отъ времени изъ Петербурга для гасвидѣ
тельствованія своей любви къ родителямъ, а кстати'ужъ и для
устройства своихъ финансовъ, и внезапно наполнявш ая ком­
нату звуками гремучей сабли, шпоръ и цыганскихъ мотивовъ,
блескомъ мундира, запахомъ духовъ, помады и табаку. И долго
еще спустя послѣ того, какъ всѣ эти звуки и запахи уносились
на свою истинную родину, въ Петербурга, добрая маменька,
пригорюнившись, сидѣла въ комиатѣ, раздумывая о своемъ ми-
ломъ Анатолѣ и тщательно оберегая его пріютъ до слѣдующаго
пріѣзда. А молсетъ быть, тутъ помѣщалась барская фаворитка,
увезенная изъ города у мелкотравчатаго чиновника или изъ до-
морощенныхъ Ѳедосекъ произведенная въ Ѳедосыо Егоровну;
и лила здѣсь Оедосья потоки горысихъ слезъ, отдаваясь бар-
скимъ ласкамъ, или, напротивъ, въ себя вливала цѣлые само­
вары чаю въ пріятиомъ обществѣ матушки попадьи и прохожихъ
богомолокъ. Можетъ быть, тутъ лсилъ учитель или гувернеръ-
французъ, ради прекрасныхъ глазъ котораго барыня выписала
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
3
изъ Москвы синихъ птицъ, вмѣстѣ со многими другими нріят-
ными и полезными предметами: и лсилъ себѣ коварный педа­
гога припѣваючи, вплоть до той трагической минуты, когда
барыня застала его въ этой самойкомиатѣ съ дѣвкой Глашкой...
Ахъ. какъ солоно пришлось дѣвкѣ Глашкѣ!.. Весьма, одиако,
возмолено, что ничего этого не было: ни маменькина сынка, ни
барской фаворитки, пи коварнаго педагога, а просто барину
вздумалось оклеить комнату длиннохвостыми синими птицами
и выкрасить полъ шашками подъ паркетъ; просто такъ, глазу
на радость...
Евгепія Павловна улсе дней пять тому назадъ, отчасти по
совѣту доктора, отчасти по собственному лселанію, перешла изъ
спальни въ эту нѣсколысо пустынную, но веселую комнату. Она
задумчиво и капризно вертѣла пальцами концы своихъ бѣло-
курыхъ волосъ, заплетенныхъ въ двѣ густыя косы,
ине
сразу отвѣтила на вопросъ брата. Тотъ повторилъ.
—
Такъ какъ же, говорю, ходитъ-то? на цыпочкахъ или на
каблукахъ?
—
Ты про кого это?
—
Да про Сеню твоего, матушка, про кого лее больше!
—
Какія ты, Женя, глупости спрашиваешь!
—
ІІо твоему бабьему разсужденію глупости, а оно очень
важно...
—
Да онъ чуть не всегда иа цыпочкахъ ходитъ. Даже ис-
пугаетъ другой разъ, какъ войдетъ. То Маруська спитъ, то
она больна, то вотъ я теперь...
—
Ну, вотъ видишь. Какого лее тебѣ, съ позволенія ска­
зать, еще рожна нулено? Ужъ если человѣкъ па цыпочкахъ хо­
дитъ, когда другіе спятъ или больны, такъ значитъ хорошій
человѣкъ. Фактъ! Ты вѣдь вотъ небось всегда на каблукахъ...
—
Ахъ, да знаю я, что онъ хорошій!
Евгенія Павловна нервно откинула косы, бросила обѣ руки
вдоль тѣла и вздохнула.
—
Хорошій,— продолжала опа, помолчавъ:—я его люблю и
Марусысу люблю, да, понимаешь, скучно мнѣ...
—
Ну, вотъ выздоровѣешь, опять запляшешь. Ужъ мы съ
Семена Ивановича стребуемъ балъ непремѣнно.
—
Балъ! Это съ тобой-то, да съ Трегубовымъ танцовать?
Очень весело, нечего сказать!
—
Зачѣмъ со мной да съ Трегубовымъ! Мы и Алякрин-
скаго позовемъ, и Бандурина... А пока всетаки рекомендую
пріютить Оладунпсина, все веселѣе будетъ, и доброе дѣло сде­
лаешь.
—
Послушай, Женя, навѣриое лее ты перевралъ или шу­
тишь. Развѣ бываетъ такая фамилія: Оладушкинъ?
Молодая лсенщина разсмѣялась.
i*

4
ПЗЪ ГОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Бываетъ, Женевьева, бываетъ. Фактъ! Привыкнешь, такъ
и смѣшного ничего не будетъ. Настоящая дворянская фамилія,
старинная. Онъ говоритъ, что надо бы, собственно, выговарить
Обладушкииъ, а но Оладушкинъ; понимаешь, не отъ оладьи
происходить, а отъ «обладить». И притомъ романическій чело-
вѣкъ въ нѣкоторомъ родѣ. Только я ему сказалъ, чтобы отсюда
на счетъ корреспондендій ни-ни, потому тутъ ужъ навѣрное по-
быотъ. Въ Тмутаракани только пообѣщали, а у пасъ въ Бор-
городѣ такъ пе спустятъ...
—
Можетъ быть, и въ Тмуатаракани побили?
—
Говоритъ, нѣтъ. Бороденка съ одной стороны будто по­
жиже, ну да вѣдь это бываетъ, не все же, какъ у Ноздрева,
отъ драки... Вотъ, кстати, вспомнилъ... Вѣдь какъ эта бестія
Оладушкинъ литературу знаетъ! Я ему къ чему-то въ разговорѣ
помянулъ про мичмана у Гоголя, который, помнишь, смѣется,
если ему палецъ показать... Ну , по твоему, какъ его зовутъ?
—
Не помню. Дырка, что-ли?
—
Вотъ, вотъ, и я тоже. И всѣ такъ говорятъ. Я даже въ
журналахъ читалъ: мичманъ Дырка, который смѣется. А Ола-
душкинъ: нѣтъ, говоритъ, невѣлсды всѣ они, Дырка это другое,
a смѣется мичманъ Пѣтуховъ. Я
—
спорить, пошли вмѣстѣ въ
библіотеку, разыскали Гоголя, точно: мичманъ Пѣтуховъ. Фактъ!
Ну, говорю, Оладушкинъ... Да никакъ ты спишь, Женевьева?
—
Сплю.
—
Вотъ и чудеспо. Я затѣмъ больше и болталъ-то. Прощай.
—
Прощай, только спусти шторы...
Евгеній Павловичъ исполнилъ требуемое, полсалъ сестрѣ руку
и вышелъ развалистой походкой. ЕвгеніяПавловна свернулась,
какъ говорится, калачиком*, проговорила про себя еще разъ
со смѣхомъ: Оладушкинъ! и заснула.
Евгеиій Павловичъ Суровской, учитель географіи въ борго-
родской гимназіи, былъ средняго роста неуклюжій человѣкъ,
лѣтъ сорока, съ огромпымъ лбомъ, еще преувеличеннымъ начи­
нающеюся лысиной. Этотъ огромный лобъ, чистый, глянцеви­
тый, точно лакомъ покрытый, безъ единой морщинки, прежде
всего бросался въ немъ въ глаза. Но, странное дѣло, глядя
на него, именно на этотъ чудесвый лобъ, одни думали: «вотъ,
должно быть, умный человѣкъ»: другіе, напротивъ того, говорили:
«вотъ по истинѣ мѣдный лобъ»; третьи, наконецъ, рѣшали двой­
ственно: «этотъ человѣкъ или очень уменъ, или очень глупъ».
Еще страннѣе было то обстоятельство, что и при ближайшемъ
знакомствѣ съ Суровскимъ мнѣнія объ его умѣ далеко не для
всѣхъ уяснялись. Никто почти не говорилъ, что онъ добръ или
золъ, пріятенъ или непріятенъ въ обществѣ, лѣнивъ или дѣяте-
ленъ. Говоря о немъ, всѣ имѣли въ виду именно., его умъ,
отъ того ли, что у него такой чудесный лобъ былъ, или умъ,
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
5
въ самомъ дѣлѣ, въ немъ больше всего выдавался. Но въ концѣ
концовъ заключеніе объ его умѣ было всетаки двойственное, и
прозвище «мудреца», которое онъ носилъ въ кругу близкихъ
знакомыхъ и учениковъ, было на половину ироническое, на по­
ловину лее совершенно серьезное. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ
мудрецъ былъ дѣйствительно умнѣе многихъ умницъ и въ то же
время глупѣе многихъ вовсе не умныхъ людей. Это былъ замѣ-
чателыіый въ своемъ родѣ, такъ сказать, микроскопическій умъ.
Суровской презиралъ то, что обыкновенно называется п р и н та­
ми, и съ высоты величія просвѣщеинаго ума много смѣялся
надъ сестрой, которая въ своей провинціально-пансіоиской обра­
зованности и въ три свѣчки вѣрила, и въ просыпанную соль,
и въ пророческое чесаніе правой и лѣвой ладони, праваго и
лѣваго глаза, и во встрѣчу съ попомъ. Но у него были своего
рода примѣты. Онъ обладалъ необыкновенною наблюдательностью
въ дѣлѣ разныхъ мелочей, необыкновенною способностью видѣгь
незамѣтные для другихъ пустяки и строить изъ нихъ выводы,
иногда вздорные, а иногда замѣчательпо вѣрпые. Ш алости, увертки
гимпазистовъ, разньгя ихъ попытки увильнуть отъ урока очень
ловко раскрывались мудрецомъ. Онъ гордился этою способностью
и часто говорилъ, что ему бы судебнымъ слѣдователемъ быть
или жандармомъ, потому что у него «яюхъ» есть. Нюхъ у него,
дѣйствителено, былъ, но, не смотря на всю свою проистекающую
изъ этого сознанія самоувѣренность, онъ нерѣдко попадалъ въ
просакъ, когда ему приходилось вступать въ отношеніе къ ка­
кому-нибудь общему теченію жизни, къ ея обобіценнымъ вер-
хамъ. Тутъ оиъ иногда ровно ничего не понималъ, и любой
гимназистъ старшихъ классовъ побойчѣе легко могъ его заго­
нять въ разговорѣ объ отвлеченныхъ предметахъ.
Мудрецъ былъ холостъ и жилъ одинъ. Пробовалъ онъ
одналсды поселиться съ такимъ же бобылемъ, но тотъ не вы-
держалъ слѣдовательскихъ наклонностей сожителя, которыя есте­
ственно связывались съ подозрительностью и стремленіемъ со­
вать носъ въ чулсія дѣла. Далее прислуга не могла долго ужи­
ваться съ мудрецомъ. Кухарки у него постоянно мѣнялись. Во
времена подобныхъ междуцарствій Суровской обѣдалъ обыкно­
венно у Зимогоровыхъ, занимая ихъ разсказами о томъ, какъ
онъ проникъ въ ковы кухарки, отдававшей половину жаркого
любовнику-солдату, или какъ онъ утромъ пустилъ живую муху
въ сахарницу и, не найдя ее тамъ вечеромъ, натурально убѣ-
дился, что кухарка сахарницу открывала и сахаръ воровала.
Фактъ!—прибавлялъ онъ въ заключеніе, торжественно обводя
слушателей выцвѣтшими голубыми глазами. Онъ былъ неисто-
щимъ въ изобрѣтеніи прямыхъ и косвенныхъ уликъ. Практико-
валъ онъ ихъ, впрочемъ, не изъ скупости и не изъ какого-ни ­
будь злобнаго чувства, а единственно изъ страсти къ микроско-

6
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА. '
пическимъ иаблюдепіямъ, такъ гармонировавшей съ его природ­
ными даровапіями. Человѣкъ опъ въ сущности былъ очень добрый.
Между прочимъ, опъ тщательно собиралъ окурки сигаръ, облом­
ки сюргуча, свинцовыя обертка съ головокъ винныхъ бутылокъ,
и весь этотъ хламъ отправлялъ съ оказіей въ Москву, къ ка ­
кому-то своему знакомому, который отдавалъ хламъ какимъ-то
иѣмцамъ; нѣмцы лее на деньги, вырученныя отъ продажи собран­
н а я съ разныхъ концовъ Россіи хлама, содержали въ школѣ
нѣсколькихъ бѣдныхъ пѣмчиковъ.
Если Евгеній Павловичъ Суровской былъ прозванъ мудре­
цомъ по поводу своего ума или, по крайней мѣрѣ, чудеснаго
лба, то сестра его. Евгеиія Павловна Зимогорова, жена тоже
учителя боргородской гимназіи, получила странное прозвище
«мудрицы» ио родству и чпсто уже въ шутку. Ее такъ одналсды
въ веселую мунуту назвалъ мужъ, когда опа въ какомъ-то спорѣ
поддерживала своего брата. А впрочемъ, кромѣ мужа п брата,
ее въ лицо никто такъ пе величалъ. Да и не за что бы было.
Жизнь Евгеніи Павловны текла до сихъ поръ такъ незамысло­
вато, что для ея мудрости не представлялось еще большихъ
испытапій. Теперь она лежала въ постелп, худая, что назы­
вается, интересно блѣдная. Но не такова была она обыкновенно.
Высокая; полная, немного даже слишкомъ полная, румяная, съ
грубоватыми, по пріятными чертами лица, съ большими, наив­
ными глазами бирюзоваго цвѣта на выкатѣ, съ густыми, свѣт-
лыми, почти льняного цвѣта волосами, она была точно налита
здоровьемъ. Казалось бы, такой крупной женщинѣ вовсе не
ндетъ лежать такъ «калачикомъ», какъ лежала она теперь, или
улсе падо бы называть эту манеру лежанія какъ-нибудь иначе,
не «калачикомъ», a развѣ «калачомъ». Но Евгенія Павловна
всегда такъ спала, и вообще, ие смотря на ея крупные размѣры,
соединенные до послѣдняго времени съ рѣдкпмъ физаческимъ
здоровьемъ, на ней лелсалъ, на яву и во снѣ, отпечатокъ чего-
то какъ бы маленькая и безпомощиаго. Слезы довольно часто
блестѣлп на ея наивныхъ бирюзовыхъ глазахъ, хотя и не такъ
часто, какъ сверкалъ въ этихъ глазахъ и на крупныхъ алыхъ
губахъ огонекъ веселья. Однако, для слезъ, а иногда и для ве­
селья Евгеніи Павловны было до сихъ порт, довольно мало ре-
зоновъ съ точки зрѣнія взрослыхъ людей. Мудрица радовалась
игруткамъ и огорчалась, когда ихъ не было или когдаигрушка
ье давалась.
Было у Евгеніи Павловны одно хроническое горе: она не
знала французская языка, хотя въ ея папсіонскомъ аттестатѣ
и значилось, что она оказала «весьма хорошіе» успѣхи ие только
во французскомъ языкѣ, но и въ исторіи французской литера­
туры. Правда, мудрица и русскій языкъ знала плохо п писала
съ непозволительными ороографичеекпми ошибками, но это не
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
очень огорчало ее, потому что всѣ ея немногочисленныя письма
читалъ и ноиравлялъ мужъ, а она потомъ пЛеписывала без-
характернымъ дѣтскимъ почеркомъ. Мулсъ иснолнялъ обязан­
ности корректора очень неохотно, часто съ раздраженіемъ реко­
мендуя лсенѣ запяться русской грамматикой: а однажды, когда
она написала «въ ростбифку> вмѣсто «въ разбивку», пришелъ
далее въ улеасъ и самъ сталъ съ ней заниматься, ио черезъ иѣ-
сколыод дней махиулъ рукой. То ли прпродпая неспособность
то ли небольшая охота, по грамматика рѣшптельпо не давалась
мудрицѣ. Это ничему ие мѣшало однако. Неумѣніе лее гово­
рить по-французски за^раледало ей достуиъ въ среду гу­
бернской аристократіи, далее въ тѣхъ случаяхъ, когда туда
могда попасть жена гимназическая учителя: губернская ари­
сто кр а т, какъ водится, французила очень усердно. Мудрица,
любившая общество, танцы, музыку, любительскіе спектакли и
прочія украшенія дамской леизни, должна была довольствоваться
рѣдкими вечеринками вътѣсномъ кругу зиакомыхъ своего мужа.
Это ее огорчало, хотя иногда опа утѣшала себя мыслыо, что
мужъ все равно не пустилъ бы ее въ общество губернекпхъ
тузовъ, которыхъ терпѣть пе могъ. И действительно, когда ее
одналеды пригласили продавать билеты въ публичной лоттереѣ
въ пользу гдѣ-то и когда-то убитыхъ воиновъ и ей представился,
такимъ образомъ, случай всѣмъ показать свои прекрасный плечи
и всю свою нѣсколько тяжелую, но всетаки стройную фигуру,
мужъ рѣгантельно воспретилъ ей это удовольствіе. Мудрица
горько плакала, леалуясь ш-ше Бандуриной, женѣ инспектора
врачебной управы, устроившей ей это лестное приглашение;
ш-ше Бандурина обозвала за это Зимогорова «Титомъ Титы-
чемъ», ио съ тѣхъ поръ о подобиыхъ увеселеніяхъ не было
больше рѣчи.
Было однажды у мудрицы и острое горе,— крупная размолвка
съ мулеемъ. Случилось это н а второй годъ ихъ супрулсеской
жизни. Евгенія Павловна получила въ иаслѣдство по завѣщанію
дальняго родственника три тысячи рублей. Рѣшили оннвмѣстѣ
съ мулеемъ отложить эти деньги на черный день. Но трп-четыре
хорошихъ платья Евгеиія Павловна съ самаго начала порѣшила
себѣ сшить: за платьями послѣдовали шубка и три нремилень-
кія шляпки; потомъ оказалось необходимымъ устроить будуаръ
Евгеніи Павловны въ томъ именно вкусѣ, который она вычи­
тала въ одномъ переводномъ французскомъ ромаиѣ. Но не уснѣла
еще Евгенія Павловна убѣдиться въ томъ, что это мечта уже
слишкомъ широкая, какъ у иея отняли сонъ канделябры, укра-
шавшіе каминъ въ салонѣ ш-гае Бандуриной. Потомъ явились
разныя сонетки, козетки, статуэтки, по мнѣнію Зимогорова со-
всѣмъ ненуленыя и далее некрасивыя. Онъ долго молчалъ, но,
наконецъ, выразилъ свое мнѣніе очень рѣзко. Евгенія Павловна

8
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
разсердилась. объявила, что деньги ея, что опа имѣетъ полное
право распоряжаться ими, какъ хочетъ, и неистово забѣгалапо
лавкамъ, откуда то и дѣло являлись въ квартиру Зимогоровыхъ
болыпіе и малые тюки и пакеты. Мужъ тоже разсердился и за­
перся у себя въ кабинетѣ. Супруги даже за обѣдомъ не каж­
дый день видѣлись. Но черезъ недѣліо мудрица уже со слезами
просила прощенія, предлагала все накупленное продать и въ
заключение купила мужу иа оставшіяся деньги шелковый халатъ.
Впослѣдствіи, одпако, она сдѣлала себѣ изъ него капотъ, потому
что Зимогоровъ, и вообще не носившій халата, отказался на-
дѣть это великолѣніе. Мудрица скоро успокоилась за разста-
новкой мебели и разпыхъ бездѣлушекъ, за заказываніемъ, при-
мѣркой, шитьемъ платьевъ и другими подобными заботами, ве­
село порхала по своему «хорошенькому гнѣздышку», какъ она
выражалась, и всячески старалась, хоть и не всегда удачно,
угодить мужу. Но Зимогоровъ долго еще былъ сумрачнѣе обык­
новенная, хотя и прелюде не отличался ни веселостью, ни об­
щительностью. Точно ему открылось въ его семейной жизни
что-то новое, пеолсиданное и слишкомъ улсъ непріятное, что
онъ. однако, не могъ или не хогѣлъ пристально анализировать.
Мудрица была такъ вульгарно груба, когда говорила о своихъ
деньгахъ, такъ комически лсалка, когда просила прощенія, и
такъ дѣтски мала, когда радовалась своимъ покупкамъ, что Зи­
могоровъ не съумѣлъ бы опредѣлить разбуженное въ немъ сбор­
ное чувство: не то удивлеиіе, ие то лсалость, не то презрѣніе,
не то простая отчулсдениость. Этотъ неразлолсенный осадокъ
остался и до сихъ норъ, хотя самая исторія была давнымъ
давно забыта. Ролсденіе дочери, затѣмъ вторые роды и опасная
болѣзнь Евгеніи Павловны, конечно, этому много способство вали.
Видимымъ слѣдомъ трагикомическая эпизода съ наслѣдствомъ
остался только изящный туалетъ Евгеніи Павловны, время отъ
времени перешиваемый по модѣ, да накупленная ею всякая вся­
чина, которая была слишкомъ ярка и обильна для учителя гим-
назіи, хотя Зимогоровъ зарабатывалъ, по боряродски, очень
хорошія средства частными уроками...
Мудрица спала, свернувшись калачомъ. Спокойное дыханіе
выздоравливающаго и уже почти выздоровѣвшаго человѣка,
сопроволгдаемое легкимъ храпомъ, ровно раздавалось по ком-
натѣ.
Дверь скрипнула. Дѣтскій голосокъ звонко крикнулъ: «мама,
посмотри-ка ...» и тотчасъ лее осѣкся подъ чьимъ-то сердитымъ
«тс!» Евгенія Павловна вздрогнула, полуоткрыла глаза и бы­
стро опять закрыла. Она увидѣла вошедшихъ, но ей не хотѣ-
лось разговаривать. Вошелъ высокій, сухой, черноволосый,
длиннобородый человѣкъ въ коломянковомъ пальто и съ коло-
мянковой же фуражкой на головѣ. Онъ дерлсалъ за руку
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА}.
9
хорошенькую, нарядно одѣтую дѣвочку въ соломенной шлянкѣ
и съ букетомъ цвѣтовъ въ рукахъ. Высокій человѣкъ постоялъ
нѣсколько секупдъ на порогѣ, пристально смотря на спящую
тялселымъ, непріятнымъ взглядомъ изъ-подъ очковъ. Потомъ
повернулся и ушелъ вмѣстѣ съ дѣвочкой.
Это были Семеиъ Ивановичъ Зимогоровъ и его дочь Маруська.
Глава
II.
Въ Кочкахъ гости.
На другой депь Зимогоровъ въ томъ же коломянковомъ
пальто сидѣлъ послѣ обѣда въ саду. Возлѣ него на скамейкѣ
лежала фуражка, а на ней раскрытая книга. Тутъ лее на ска-
мейкѣ Маруська надѣлала «пиролжовъ» изъ мокрая песку, а
сама убѣлсала за другими матеріалами для своей стряпни. Зи­
могоровъ сидѣлъ, залолшвъ длиішыя ноги одну на другую и
обхвативъ колѣна слолсепными руками. Тонкія, характерно
изогнутыя губы были крѣпко слсаты подъ рѣдкими рыжевато­
черными усами; между бровей лелсала рѣзкая морщина, сѣрые,
воорулсенные очками глаза сурово и задумчиво смотрѣли въ
землю.
—
Папа, дядя чулшй идетъ,— сообщила Маруська, запы­
хавшись подбѣгая къ отцу.
Зимогоровъ осмотрѣлся. ГІо густой липовой аллеѣ, упирав­
шейся прямо въ калитку, быстрою, увѣренною походкой при-
блилсался невысокій. очень изящ но одѣтый молодой человѣкъ.
Сѣрое лѣтнее платье ловко сидѣло на его статной фигурѣ, на
одной рукѣ онъ несъ сѣрое лее пальто, въ другой держалъ трость,
перехвативъ ее посерединѣ и бойко ею размахивая. Изъ-подъ
широкополой шляпы смотрѣли веселые каріе глаза, изъ-подъ не-
болыпихъ, кольцомъ, пс военному, закрученныхъ усовъ виднѣ-
лись яркія губы, слегка раздвинутая улыбкой, и бѣлые, ровные
зубы; бороды онъ не носилъ. Весельемъ и удалью вѣяло отъ
всего смуглая, красиваго, немного цыганская облика молодого
человѣка. Подпустивъ его късебѣ шаговъ на десять, Зимогоровъ
поднялся къ нему на встрѣчу. Вблизи незнакомецъ оказался
больше молодцоватъ, чѣмъ моложавъ. Морщины на лбу и «гу-
синыя лапки» въ углахъ глазъ ясно говорили, что незнакомецъ
видалъ виды и либо много погулялъ на своемъ вѣку, либо,
напротивъ, много потерпѣлъ. Опытный взглядъ рѣшилъ бы,
впрочемъ, что всего бывало. И опытный взглядъ не ошибся бы.
—
Семена Ивановича Зимогорова имѣю честь видѣть?—
спросилъ молодой человѣкъ, приподнимая шляпу и, видимо,
сдерживая улыбку.

10
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Да, я Зимогоровъ.
—
Не узнаете?
—
Извините, кажется, не имѣю чести знать,— отвѣчалъ Зи­
могоровъ, какъ -то ужъ слишкомъ серьезно вглядываясь изъ-подъ
очковъ въ незнакомца. Гость уже не сдерживалъ улыбки и,
блестя глазами и зубами, тоже смотрѣлъ хозяину прямо въ
глаза. Въ памяти Зимогорова что-то замелькало, но онъ никакъ
не могъ поймать, закрѣпить это что-то.
А Разстанова помнишь?— спросилъ молодой человѣкъ,
понижая голосъ и совсѣмъ улсе смѣясь.
Разстаповъ! Андрюша!— крикнулъ Зимогоровъ, обнимая
гостя.
—
Тс!— перебилъ тотъ все тѣмъже, попижеинымъ, но ве-
селымъ голосомъ.— Тс! Разстанова нѣтъ, исчезъ, провалился
Андрей Разстаповъ...
—
Что ты городишь?
Не городишь, а слушай и знай, какъ говорилъ, бывало.
Адамантовъ. Помнишь Адамантова? Я — Соломірскій, Евграфъ
Петровичъ, поручшсъ въ отставкѣ.
—
Какъ такъ?
—
Да такъ. Сказано: слушай и знай.
Зимогоровъ сталъ слушать и узналъ.
Пошли обыкновенные разговоры двухъ долго не видавшихся
и не чаявшихъ увидаться пріятелей, сохранившихъ однако
другъ къ другу хорошія чувства; веселые и вмѣстѣ затруднен­
ные, сбивчивые разговоры, въ которыхъ то воспоминаиіе про­
рвется, то сообщеніе изъ прожитаго врознь; то вдругъ, пови­
димому, изсякнетъ источникъ бесѣды, и пріятели, похлопывая
другъ друга по плечу или по колѣну, задумчиво говорятъ: «такъ-то,
братъ!»
«да, братъ, много воды утекло»; а потомъ опять по­
льются потерявшіяся воспоминанія и сообщенія. Намъ нѣтъ
надобности слѣдить за этими оборванными, безпорядочными
вопросами, отвѣтами, восклицаніями, репликами, разсказами.
Мы можемъ проще и яснѣе узнать, въ чемъ дѣло.
Зимогоровъ и Разстановъ были земляки—боргородцы, учи­
лись въ одной и той лее гимназіи, въ одномъ и томъ лее уни-
верситетѣ. Въ гимназіи они едва знали другъ друга, потому что
Разстановъ былъ на пѣсколысо лѣтъ моложе и притомъ ари-
стократическаго происхожденія, тогда какъ Зимогоровъ былъ
плебей. Ыо въ университетѣ, гдѣ разница лѣтъ, a тѣмъ болѣе
происхолсденіе не могло имѣть значенія, они сошлись очень
близко. Сошлись сначала просто какъ земляки, которымъ было
чѣмъ помянуть сообща хоть боргородскую гимназію, но потомъ
ихъ сблизило, кажется, главнымъ образомъ рѣзкое различіе ихъ
нравствеиныхъ физіономій при болыпомъ сходствѣ взглядовъ.
Очень ужъ пополняли другъ друга Разстановъ и Зимогоровъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
11
Сынъ пьянаго и грубаго, почти звѣрообразнаго дьякона
одной изъ самыхъ захолустныхъ боргородскихъ церквей, про-
шедшій суровую школу съ ранняго дѣтства, Зимогоровъ былъ
угрюмъ, необщителенъ, усердно работала, находя для этого
достаточно времени, не смотря на бѣганіе по урокамъ ради про-
питанія. Разстановъ, напротивъ, въ качествѣ сына богатаго и
родовитаго предводителя дворянства одного изъ боргородскихъ
уѣздовъ, получилъ чисто барское воспитаніе, имѣлъ, по студен­
чески, очень хорошія средства и былъ отъ природы, какъ онъ
самъ выражался, темперамента «леисаго». Вѣчпо веселый, без­
заботный, любитель приключепій, охотникъ и удачникъ по части
леенскаго пола, онъ, одпако, глубоко уважалъ замкиутаго и до
педантизма строгаго къ себѣ Зимогорова. Тотъ, въ свою очербідь,
отвѣчалъ ему почти отеческою нѣжностью и частенько журдлъ
его за разныя похожденія. Онъ почему-то многаго ждалъ отъ
способностей Разстанова, дѣйствительно недюлшнныхъ. Оба они
были на математическомъ факультетѣ, ыо обоимъ ■имъ было
какъ будто тѣсно, оба интересовались, кажется, рѣшительно
всѣмъ. Близость эта оборвалась однимъ изъ университетскихъ
волненій, послѣ котораго Разстановъ доллсенъ былъ удалиться.
Потомъ онъ уѣхалъ за границу, и Зимогоровъ совершенно по-
терялъ его изъ виду. Года два тому назадъ Зимогоровъ читалъ
въ газетахъ отчетъ о политическомъ процессѣ, въ которомъ фи­
гурировали», между прочимъ, бывшій студентъ Андрей Разстановъ,
подвергшійся нелегкой карѣ: высидѣвъ уже слишкомъ два года
въ домѣ предварительнаго заключенія, оиъ былъ сослать по
рѣшенію суда въ мѣста довольно-таки отдаленныя. Оттуда онъ
немедленно бѣлсалъ, потомъ былъ неокончившимъ курса семи-
наристомъ Иваномъ Возпесеискимъ и, въ качествѣ такового,
служилъ волостнымъ писаремъ, а теперь разгуливалъ съ фаль-
шивымъ паспортомъ на имя отставного поручика Соломірскаго.
Далеко не такъ бурно текла лсизнь Зимогорова. Онъ мечталъ
о профессурѣ, объ ученой карьерѣ, но смерть звѣрообразнаго
отца вызвала его тотчасъ по окончаніи курса на родину,—
надо было провѣдать и успокоить старуху мать. Ветхая дьяко­
ница была очень плоха, и молодому человѣку казалось жесто-
кимъ оставить ее, такую одинокую, ветхую, любящую, полу-
раздавленную. Она усиленно просила его остаться, чтобы «за­
крыть ей глаза». Но слезящіеся, почти уже незрячіе глаза
дьяконицы потухли только черезъ три года. Надо было жить,
и Зимогоровъ взялъ мѣсто учителя гимназіи. Онъ утѣшалъ
себя мыслью, что это только временная задержка на намѣчен-
номъ пути. Но потомъ полюбилась ему сестра его товарища
по слулсбѣ, красивая, веселая, наивная «Женевьева» Суровская.
Онъ лсенился, родилась Маруська. Намѣченная цѣль исчезла
въ какомъ-то туманѣ, изъ котораго выглядывала только изрѣдка,

12
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
дразня и раздражая Зимогорова. Такъ онъ и остался учителемъ
гимназіи, давая въ то лее время много частныхъ уроковъ. Объ
одномъ изъ нихъ Зимогоровъ разсказалъ Разстанову съ неко­
торою подробностью. Это былъ урокъ совсѣмъ не по его спе­
циальности, именно по исторіи. Случилось это какъ-то н е ­
чаянно. Единственный сынъ богатаго боргородскаго фабри­
к а т а , Дунина, очень способный, но избалованный молодой
человѣкъ, не учившійся въ гимназіи, a готовившійся прямо
на аттестата зрѣлости, услыхавъ однажды разговоръ Зимо­
горова на историко-политическую тему, пожелалъ присоединить
его къ сонму своихъ учителей, и старикъ-отецъ буквально вы-
молилъ у Зимогорова исполнепіе желанія баловпя-сына. Гим-
назическій учитель исторіи, очень скромный и добрый старикъ,
ни мало не претендовалъ на это вторженіе въ его спеціаль-
ность. Учитель лсенской гимназіи, человѣкъ молодой и крайне
самолюбивый, былъ недоволенъ, ио по большому самолюбію
старался ничѣмъ не выражать своего недовольства и далее поль­
зовался всякимъ случаемъ, чтобы съ преувеличенною похвалою
отозваться о Зимогоровѣ.
—
Дунинъ, ты говоришь?—переспросилъ Разстановъ.— А
нѣтъ-ли у этого стараго чорта дочери или племянницы, Марьи
Гавриловны?
—
Зовутъ его Гаврилой, Гаврило Петровичъ, но только
дочери у пего навѣриое нѣтъ. Говорю тебѣ: единственный сынъ,
оттого и баловень. Да и племянницы, я думаю, пѣтъ, вообще,
кажется, никакой родни: старикъ-вдовецъ, да сынъ. A тебѣ
что?
—
Такъ, есть у меня одна знакомая Дунина, Марья Гав­
риловна, и что-то, помнится, про здѣшнія мѣста говорила.
—
Нѣтъ... не зпаю, да и самъ-то старикъ не здѣшиій...
І-Іу, ладно, ты-то что же такое теперь?
—
Теперь... какъ бы тебѣ сказать? Сейчасъ вотъ въ родѣ
какъ Чичиковъ. Тоже путешествую, вилеу свѣтъ, коловраіценіе
людей, поучаюсь, ну и души скупаю, только не мертвыя, а
живыя. Погоди, и твою торговать буду.
Зимогоровъ не успѣлъ выяснить свои недоумѣнія и сомнѣ-
нія по поводу загадочныхъ словъ Разстанова-Соломірскаго.
Пріятели на радостяхъ встрѣчи не обратили вниманія, что Ма­
руська съ самаго начала ихъ бесѣды убѣжала въ домъ. Теперь
она возвратилась съ увѣдомленіемъ, что мама зоветъ папу и
что, кромѣ того, его спрашиваетъ чужой дядя, «Ладушникъ».
—
Какъ? какъ?
—
Ладушникъ.
—
А! знаю,— сказалъ, смѣясь, Зимогоровъ, привыкшій къ
перестановке буквъ и слоговъ въ жаргоне Маруськи.— Должно
быть Оладушкинъ. Ты не слыхалъ такого?
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
13
—
Оладушкинъ... Оладушкинъ... Фамилія заметная. Что-то
слышалъ. Кто онъ?
—
Административный ссыльный, переведенъ къ намъ т ъ
Тмутаракани. Я о немъ понятія не имѣю. сейчасъ въ первый
разъ увилеу. Его кто-то моему шурину рекомендовалъ, а тотъ
сказалъ мнѣ, ну, онъ и пролсиветъ у меня лето или сколысо
тамъ, пока найдетъ какую-нибудь работу.
—
Что-то слышалъ, а не помню. Много ведь нашего брата.
Только вотъ что, Семенъ Иваиовичъ, какой онъ тамъ ни есть,
а я всетаки Соломірскій, вообще для всехъ, понимаешь?
—
Понимаю, а теперь пока извипи, пойду туда. Тебя пока
не зову, потому что не знаю, какова жена, а съ Оладушки-
нымъ лучше одинъ на одинъ познакомиться. Хочешь, оставлю
тебе эту девицу для развлеченія?
Зимогоровъ показалъ на Марусыеу, которая, тесно прилсав-
шись къ отцу, искоса посматривала на незнакомаго гостя.
—
Хочу, братъ, очень хочу. Эхъ, барышня, хороши я
песни знаю и сказки толсе. Ахъ, хороши!
Э— ахъ ты тлрусъка, ты тпруська бычекъ,
Молодая ты говядинка!
Залихватскій тонъ, которымъ запелъ Разстановъ, раземе-
шилъ и Зимогорова, и самого певца и, главное, Маруську:
она сразу соблазнилась. Зимогоровъ пошелъ въ домъ, но на
половине дороги остановился, задумчиво покачалъ головою и
вернулся.
—
Послушай,— сказалъ онъ:— какъ же ты здесь будешь?
Ведь тебя, полеалуй, многіе помиятъ, какъ бы не уз'налъ кто?
—
ГІолно-ко! Волковъ бояться, такъ и въ лѣсъ не ходить.
Да и кто меня здесъ помнить? Оно, знаешь, какъ-то далее за­
нятно въ родныхъ местахъ инкогнито побывать. Особенная
этакая пикантность...
—
Твое дѣло!
Зимогоровъ отправился сначала къ жене и нашелъ ее еще
лучше вчерашняго, она, видимо, поправлялась буквально не по
днямъ, а по часамъ. Звала она мулеа, во-первыхъ, затемъ, чтобы
заявить, что ей скучно и хочется, чтобы онъ посиделъ съ ней;
затемъ, во-вторыхъ, чтобы спросить, кто съ нимъ въ саду си-
дитъ. Узнавъ, что гость есть такой-то Соломірскій (Зимогорову
даже не мелькнула мысль сообщить лсене тайну своего друга),
человекъ молодой и веселый, и что, сверхъ того, въ кабинете
сидитъ Оладушкинъ, мудрица очень повеселела и потребовала,
чтобы все общество собралось у нея, въ этой самой, какъ будто
нужной, а какъ будто и совсемъ ненуленой комнате съ длин­
нохвостыми синими птицами на стенахъ. Она сама хотела раз­
ливать чай, хотя бы и полулежа, и тотчасъ захлопотала о при-
веденіи въ порядокъ своего туалета и прически.

и
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Зимогоровъ пошелъ къ себѣ въ кабинета. Тамъ его ждалъ
худощавый, съ узкими плечами и впалою грудью молодой че-
ловѣкъ лѣтъ двадцати пяти-шести, въ черномъ потертомъ сюр-
тукѣ, пуритански строго застегнутомъ навсѣ пуговицы. Густые
рыжеватые волосы шапкой кудрявились надъ пизкимъ лбомъ,
такая лее рыжеватая и кудреватая бородка окаймляла блѣдиое
лицо. Въ ожиданіи хозяина онъ медленно ходилъ изъ угла въ
уголъ, заложа руки за спину и свѣсивъ голову на грудь.
—
Я - Оладушкинъ,— заговорилъ опъ, подавая Зимогорову
руку. Заговорилъ онъ искусственно развязнымъ тономъ, плохо
с.крывавшимъ замѣшательство, и не глядя собеседнику въ лицо;
прп этомъ, одиако, его маленькіе сѣрые глаза не переходили съ
предмета на предметъ, а были устремлены въ одну точку, съ
видомъ мечтателыіымъ и пѣсколько тупымъ. — Я — Оладушкинъ.
Вамъ говорилъ Евгепій Павлычъ... Я слышалъ, вы хорошій
человѣкъ и, надѣюсь, избавите меня отъ необходимости разма­
зывать... насчетъ того одолжепія, которое...
—
Помилуйте, какое же одоллсеніе,— ободрительно перебилъ
Зимогоровъ. — Я очень радъ, городская квартира у меня все
равно пустая стоить. Только вотъ... Виновата, не знаю, какъ
васъ по имени и отчеству...
—
Алексѣй Алексѣичъ.
—
Такъ вотъ, Алексѣй Алексѣичъ, не зпаю, какъ вы тамъ
устроитесь, я тамъ никого пе оставилъ. Молсетъ быть, вамъ
удобнѣе здѣсь, на дачѣ поселиться?
—
Какъ нибудь устроюсь, привыкъ,— отвѣтилъ Оладуш­
кинъ, криво усмѣхаясь и показывая при этомъ два ряда нехо-
рошихъ зелеиоватыхъ зубовъ, и потомъ продолжалъ съ преж­
нею напускною развязностью:—Суровской сказывалъ, что у васъ
много книгъ; для пего, вѣроятно, это и значить большая би-
бліотека.— Оладушкинъ показалъ рукой и головой на малень­
кую полку и письменный столъ, на которыхъ лежало съ де-
сятокъ книгъ.
—
Библіотека у меня очень невелика,— хмурясь и съ за­
метною жесткою холодностью возразилъ Зимогоровъ, непріятно
покоробленный развязностью го стя:- но всетаки книги есть,
въ городѣ остались. Она къ вашимъ услугамъ. Въ Тмутаракани,
должно быть, по этой части плохо было?
—
Тмутаракаицы насчетъ литературы беззаботны. Обще­
ственная библіотека есть, да въ ней все Рокамболи больше,
да порпографія.
—
Скалште, пожалуйста, вы по какому собственно дѣлу
попали въ Тмутаракань?
—
Но дѣлу! По бездѣлью развѣ...
Оладушкинъ, видимо, пе хотѣлъ говорить объ этомъ пред­
мете и съ горькою не то просто усмешкой, не то насмѣшкой
надъ чѣмъ-то смотрѣлъ неподвиленымъ, мечтательно тупымъ
взглядомъ па копчики своихъ сагіогъ. Зимогоровъ не про-
доллсалъ разспросовъ и предложилъ идти въ садъ. Опи шли
молча. Хозяинъ думалъ о госте, гость думалъ о хозяине. Зи­
могоровъ думалъ: самолюбивый человекъ... и смущенный; при­
смотрится, такъ и обойдется; нехорошо только, что па Суров-
ского пи съ того, ни съ сего фыркаетъ. —А Оладушкинъ прп-
поминалъ характеристику Зимогорова, сделанную «дуракомъ» Су-
ровскимъ (именно такъ непочтительно пазывалъ Оладушкинъ
нашего мудреца, съ которымъ, впрочемъ, познакомился всего
несколько дней тому иазадъ): умный и хорошій человекъ,
только примениться къ нему надо,— угрюмъ, резоперъ, съ виду
надмепенъ. ІІосмотримъ!—прибавилъ про себя Оладушкинъ.
Въ такихъ размышленіяхъ они дошли до Разстанова и Ма­
руськи, которыхъ застали въ полномъ удовольствіи другъ отъ
друга. Еще издали заслышали они звонкій хохота девочхи.
Она сидела на коленяхъ у молодого человека и громко смея­
лась, слушая, какъ онъ иЬлъ:
СНзлъ коліаръ на самоваръ,
Думаеть онъ думу...
Хозяинъ познакомилъ молодыхъ людей. Соломірскій (бу­
демъ ужъ и мы называть Разстанова этимъ фалыиивывъ име-
немъ, если ему такъ хочется) посмотрелъ па всю маленькую
и слабую фигуру Оладушкииа гораздо внимательнее, чемъ огъ
нею молено было ожидать. Оладушкинъ лее едва взглянулъ на
Соломірскаго своимъ тусклымъ, меланхолическимъ взглядомъ и
тотчасъ же опустилъ глаза. Пошли въ домъ. Маруська ѵбе-
жала впередъ.
Мудрица полулежала на кушетке, передъ которой теперь
стоялъ столъ съ бурлившимъ свою песню самоваромъ и про­
чими ^чайными принадлеленостями. Около него разместилось
все общество. Евгеиія Павловна съ болынимъ олсивленіемъ
встретила гостей, объяснивъ имъ, что ей такъ скучно и такъ
надоело быть больной, когда она совсемъ здорова, что съ раз-
рѣшенія мужа она решилась принять ихъ въ такомъ «непри-
•'Ичпомъ» в д е , — мудрица указала на свой только-что надетый
щегольской пепыоаръ съ яркимъ голубымъ баптомъ на груди.
—
Вы мою дочь совсемъ пленили, Евграфъ Петровичъ,—
сказала она после обычпыхъ представлеиій и приветствій Со-
ломірскому, кокетливо улыбаясь и гладя по голове прижав­
шуюся къ ея колепямъ Маруську.
—
Ну, это, значить, взаимная страсть, счастливая, она меня
тоже пленила. Чудесная девчоночка!
Баловница только... Но ведь вы и намъ споете?
—
Помилуйте, какой я певецъ! у меня и голосъ-то ci-
devant: былъ да сплылъ.
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
15

16
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Не скромничаете?
—
А вотъ спросите Семена Ивановича, умѣю ли я скром­
ничать, онъ меня лучше меня самого знаетъ.
Болтовня пошла своимъ чередомъ вмѣстѣ съ чаепитіемъ.
Бѣлый неныоаръ съ голубымъ бантомъ очень шелъ къ похудев­
шей Евгеніи Павловне, и она это знала. Зимогоровъ и Соло-
мірскій были еще полны радостью встрѣчи и только Оладуш­
кинъ не принималъ участія въ оживленной бесѣдѣ. Онъ отка­
зался отъ рому къ чаю, прибавивъ, ч т о никогда никакого вина
не пьетъ; отказался отъ второго стакана, а черезъ несколько
минутъ неожиданно сказалъ: «а впрочемъ, позвольте», и отве­
тилъ разъ «да» иразъ «нѣтъ» иа обращенныекънемулюбез­
ною хозяйкой вопросы. Онъ оживился юлыш съ нриходомъ
СУРМудрецъ, какъ вошелъ, такъ и доставилъ публике свиде­
тельство своей мудрости. Онъ разсказалъ случаи, бывшій съ
нимъ сегодня утромъ. ѣхалъ онъ на извозчикѣ и пришлось, ш
либо переѣхать дорогу солдатамъ, возвращавшимся съ уіенья,
либо пропустить ихъ и стоять вслѣдс.твіе этого н а мѣстѣ до­
вольно долго. Мудрецъ совѣтовалъ извозчику пропустить по­
тому ч т о , — объяснялъ онъ,— солдаты идутъ съ ученья непре­
менно усталые и сердитые, могутъ непріятпость сДѣл^ ь> гі
извозчикъ не послушался, за что и получилъ ударъ офицер­
ской саблей плашмя по спине, съ придачей очень круп ный
рѵсскжхъ ругательствъ (фактъ)! Тогда извозчикъ, с чес ы в а я
спину, сказалъ, что мудрецъ умный баринъ, и что онъ, изво
чикъ, его помнитъ. А именно онъ везъ его прошлою осенью
въ оаспттицу, и получилъ отъ него къ слову совѣтъ не Ьздить
сегодня къ театру, потому что боргородцы норовятъ ездить изъ
театра целой семьей на однѣхъ дрожкахъ, а дорога тяжелая.
Извозчикъ, однако, и тогда не послушался, въ чемъ ему и приш­
лось раскаяться: рессора лопнула, 9К0И0МНЫ\ 0п° ^ ъОД^
бителидрамы
вывалились въ грязь, а самъ извозчикъ
въ полицейской части. «Фактъ!» заключилъ Евгенш Павлови ,
по обыкновенію, торжественно обводя глазами присутствую-
шихъ Всѣ похвалили проницательность Суровского, столь бли­
стательно доказанную, а Оладушкинъ даже съ совершенно не­
ожиданною живостью и нескрываемою насмешкой почти крик
нѵлъ: «и вправду вы мудрецъ, Евгеній Павловичъ.»
Разговоръ перешелъ на театръ вообще и на боргородскій
въ особенности. Постоянной труппы въ Боргороде не был0’
играли любители, иногда пріѣзжіе актеры, большею частью
плохіе Такая бродячая труппа и сейчасъ гостила. Для Евгеиі
Павловны это былъ поводъ еще разъ ножа.коватьса а с ш
болѣзнь, потому что «я страсть какъ люблю театръ»,
зала она.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
17
•— Даже плохой? —спросилъ Оладушкинъ.
—
Что же дѣлать, коли хорошаго нетъ. Всякому рада
будеш ь.
—
Я этого не понимаю, —продоллсалъ Оладушкинъ, ни на
кого не глядя. — Я люблю театръ и немножко смыслю въ этомъ
деле, но именно поэтому хожу въ театръ очень редко. Не по­
нимаю, какъ можно, любя театръ, смотреть всякую бездарность.
—
Ну, молсетъ быть, я ничего не смыслю, а просто люблю...
Оладушкинъ улыбнулся, опять показывая всѣ свои дурные
зубы, и замолчалъ. Остальные толсе примолкли, потому ли, что
не ожидали отъ молчаливаго молодого человека такой увъреппой
речи, или потому, что въ его словахъ была мысль, остановив­
шая на себе ихъ внимапіе. Зимогоровъ особенно пристально
посмотрелъ изъ-подъ очковъ на Оладушкина. Неловкое молчаиіе
было прервано Соломірс.кимъ, разсказавшимъ анекдотъ изъ быта
провинціалыіыхъ актеровъ. Все обрадовались этому анекдоту
сверхъ меры его забавности, и Соломірскій немедленно с?:алъ
центральнымъ пуиктомъ вниманія всего общества. Онъ такъ и
сыпалъ остротами, не всегда, впрочемъ, удачными, разсказами,
прибаутками, и, наконецъ, по настоянію мудрицы, выразилъ со-
гласіе петь, если ему достанутъ гитару. Убиравшая въ это
время самоваръ молодая, краснощекая, франтоватая горничная
Груша съ кокетливымъ жеманствомъ вызвалась сбегать на село
къ волостному писарю, у котораго есть гитара. Явилась гитара;
Соломірскій сталъ петь цыганскіе романсы, опереточные куп­
леты, пародировалъ итальянскихъ оперныхъ певцовъ. Голосъ
у него былъ, действительно, только «ci-devant голосъ», но не­
ожиданность этого импровизированнаго развлеченія доставила
всемъ много веселья. Зимогоровъ смотрелъ на своего разыг­
равшаяся друга съ такою нежностью, какую мудрено было
ожидать встретить на его сумрачномъ лице. Суровской былъ
веселъ и по временамъ подтягивалъ густымъ басомъ. Евгенія
Павловна делала певцу самые свои выразительные глазки. Гор­
ничная Груша все норовила пройти мимо Соломірскаго, задеть
его шуршащимъ, туго накрахмаленнымъ ситцевымъ платьемъ и
обдать запахомъ розы, струившимся отъ ея обильно напома­
женной головы. Маруська хохотала до упаду. Одинъ Оладуш­
кинъ былъ пасмуренъ и даже все более увядалъ по мере того,
какъ кругомъ становилось веселее. Онъ сидблъ молча, почти
не поднимая глазъ, изредка улыбаясь двусмысленной улыбкой
и куря одну папиросу за другой. Хозяева пробовали сначала
вовлечь его въ общую беседу, но такъ и отступились.
Веселье было прекращено старой няньксй Егоровной. Она
уже во второй разъ пришла звать Маруську спать,— в ъ первый
разъ девочка решительно отказалась, да и теперь ушла со сле­
зами. Пора было отдохнуть и Евгеніи Павловне.

18
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ГЛАВА III.
Ночь въ Кочкахъ.
Дѣйствующія лица нашего повѣствованія, съ которыми до
сихъ поръ познакомились наши читатели, провели эту ночь не ­
одинаково, хотя и подъ одной крышей,— Соломірскій, Суров­
ской и Оладушкинъ остались ночевать въ Кочкахъ.
Евгенія Павловна, утомленная давно ие испытанными впе-
чатлѣніями веселаго характера, какъ только сверпулась ісала-
чомъ, такъ и заснула. Она видѣла во снѣ Соломірскаго. Онъ
пѣлъ ей что-то ласкающее и нѣжное, только она не могла ра­
зобрать словъ. Мудрица всѣмъ своимъ существомъ чувствовала
присутствіе нѣжной ласки, но тщетно напрягала она слухъ,
тщетно старалась угадать слова по движенію губъ и по выра-
женію блестящихъ карихъ глазъ пѣвца,— слова не давались.
И вдругъ эти глаза и губы, на которые было устремлено все
ея вниманіе, подверглись досадной метаморфозѣ: глаза потуск-
нѣли, затуманились, точно заволоклись меланхоліею, губы по-
блѣднѣли, улыбка скривилась, показались грязно зеленоватые
зубы... Да, это Оладушкинъ! Онъ подходитъ все ближе, ближе
и при этомъ растетъ вверхъ и въ ширь, принимая фантастически
огромные размѣры. И тоже безъ словъ... Но мудрица ужъ и
не хочетъ словъ, она боится ихъ, ей становится все страшнѣе,
страшнѣе... Наконецъ, она съ крикомъ просыпается, вся въ
поту и тяжело дыша.
Старчески чуткая нянька Егоровна прибѣжала на крикъ.
—
Ничего, Егоровна, ничего, мнѣ гадкій сонъ приснился.
Дай воды выпить, да посиди со мной, пока засну...
Черезъ минуту мудрица спала, и Егоровна, шепча что-то
себѣ подъ носъ, перекрестила спящую, потомъ ушла, осто­
рожно ступая босыми ногами.
Тѣмъ временемъ мужчины отправились ужинать. Оладуш­
кинъ, однако, отказался и прямо попросилъ указать ему комнату,
гдѣ онъ будетъ спать. Ему вмѣстѣ съ Суровскимъ была отве­
дена гостиная, гдѣ одну постель сдѣлали на широкомъ турец-
комъ диванѣ, а другую на полу, иа тюфякѣ. Но Оладушкинъ
не сейчасъ легъ спать. Ему просто хотѣлось остаться одному,
его раздражали пѣсни и шутки Соломірскаго.
Въ гостиной была дверь на большой балконъ, съ котораго
шли ступеныш въ садъ. Садъ отдавалъ запустѣніемъ, и если бы
кто-нибудь изъ длиннаго ряда его владѣльцевъ, покоящихся
тамъ, на горѣ, у церкви, возсталъ отъ вѣчнаго сна, то отъ
огорченія, молсетъ быть, сейчасъ ж е попросился бы опять на
кдадбище. Дорожки заросли, деревья запущены, лопухъ и кра­
пива на всей своей вольной волѣ растутъ на томъ самомъ
мѣстѣ, гдѣ одинъ просвѣщенпый предокъ водрузилъ солнечные
часы. Затѣйливыхъ куртинъ и клумбъ и въ поминѣ нѣтъ, да
если бы онѣ и были, татсъ цвѣты заглушались бы непомѣрно
разросшейся бузиной и аісаціей. Въ ягодномъ отдѣленіи вырыты
и раскрадены кусты малины, крыжовника, смородины, изъ
ягодъ которыхъ варились' нѣкогда такія прекрасный варенья и
дѣлались такія чудесныя наливки и водянки. Отъ бесѣдки въ
швейцарско-китайскомъ вкусѣ остались только три столба, да
рѣшетка, по которой спутанными, сбитыми клубками вьется
хмѣль. Прудъ, небольшой, ыо дававшій когда-то дріютъ миого-
числепнымъ карасямъ, затянулся тиной и всякой дрянью и
оглашается неустаннымъ верещаніемъ лягушекъ. Только дубы
и липы устояли въ своей красотѣ, да и тѣ что-то ужъ очень
мрачно и серьезно смотрятъ, точно они лучшія времена вспо-
минаютъ...
Если, однако, смотрѣть на садъ не изъ могилы добраго ста­
раго времени, а просто съ балкона, такъ онъ былъ недуренъ
именно своею запущенностью, а въ эту минуту даже очень
хорошъ. Луна серебрила темную зелень дубовъ и грязноватую,
отъ множества цвѣту, зелень липъ, скользя серебряными лу­
чами и по бузинѣ и акаціи. З а садомъ виднѣлась тихая, точно
мертвая, извилистая лента рѣчки, прятавшаяся мѣстами въ гу­
стой тальникъ. Въ рѣчкѣ отражался тотъ же мѣсяцъ золотой
полосой поперекъ воды. Было тепло и тихо. Липовый цвѣтъ
наполнялъ воздухъ медовымъ запахомъ. Виртуозъ-соловей ста­
рательно продѣлывалъ свои «колѣна». Далее доносившееся съ
пруда лягушечье верещанье было какъ-то умѣстно, и только
глупый жукъ нарушалъ временами гармонію ночной красоты:
вдругъ пелѣпо прожужжитъ, точно звуковую запятую поставитъ
въ воздухѣ, а потомъ такъ же нелѣпо щелкнется обо что по­
пало всѣмъ своимъ неуіслюлсимъ, ісрѣшсимъ тѣломъ...
Оладушкинъ медленно ходилъ по балкону, заложа руки за
спипу и свѣсивъ голову на грудь,— такова была его обычная,
давно уже усвоенная манера. Въ соловьиныя трели онъ, впро­
чемъ, не вслушивался и въ посеребренную луной зелень не
всматривался. Онъ смотрѣлъ внутрь себя и думалъ о томъ,
что вотъ онъ, гонимый судьбою человѣкъ, не имѣетъ пристанища
и гуляетъ по балкону чужого дома, у какого-то гимназическаго
учителя, въ прекрасную, тихую ночь, при интересномъ лунномъ
освѣщеніи; думалъ и любовался. Любовался онъ, пожалуй,
всѣмъ, что было на балісонѣ и передъ балкономъ, но больше
всего ему нравилось въ картинѣ ночи то, чего онъ, за отсут-
ствіемъ зеркала, видѣть не могъ: онъ самъ. А лунное серебро
на зелени, лунное золото въ водѣ, ісолѣна соловья и вся эта
2*
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
19

20
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
благоуханная тишь ночи получали цѣну только уже черезъ него,
какъ декорація и аксессуары.
Тѣмъ не менѣе, когда Суровской пришелъ спать и, выйдя
то лее на балконъ, выразилъ удивленіе, что Оладушкинъ до сихъ
поръ бодрствуетъ, тотъ презрительно сказалъ:
—
Что я не сплю, это не удивительно, посмотрите и по­
слушайте сами,— Оладушкинъ широкимъ размахомъ руки ука-
залъ на посеребренный садъ:—а вотъ. что вы до сихъ поръ не
спите изъ-за разныхъ пошлостей этого вашего Соломірскаго,
этого я дѣйствителыю не понимаю!
Тонъ и манера, съ какимъ были сказаны эти слова, ни
мало не напоминали того Оладушкипа. который напускалъ на
себя развязность въ кабинетѣ Зимогорова и двусмысленно улы­
бался въ комнатѣ Евгеніи Павловны. Съ Суровскимъ говорилъ
человѣкъ действительно развязный и притомъ глубоко убѣжден-
ный въ своихъ преимуществ ахъ надъ собесѣдникомъ.
Суровской очень слабо защищалъ Соломірскаго въ томъ
смыслѣ, что хотя-де человѣкъ и въ самомъ дѣлѣ, кажется,
пустоватый, но всетаки пріятный и много интереснаго на
своемъ вѣку видавшій. Затѣмъ мудрецъ поторопился согласиться
въобщихъчертахъ, что красоты природы, дѣйствительно... имѣютъ
въ себѣ... ммм ... нѣчто, какъ бы сказать... Но, не докончивъ дис-
сертацш о красотахъ природы, пожелалъ Оладушкину спокой­
ной ночи,— онъ очень усталъ сегодня и притомъ имѣлъ неосто­
рожность выпить за ужипомъ лишнюю рюмку водки...
—
Вы гдѣ ляжете: на диванѣ или на полу?
—
Мнѣ все равно.
—
Да и мнѣ все равно.
Случилось, одиако, такъ, что хотя обоимъ было все равно, а
болѣе удобное мѣсто на диванѣ осталось за молодымъ человѣ-
комъ, гонимымъ судьбою, a начинавшій лысѣть и кряхтѣть отъ
геморроя, ревматизма и одышки мудрецъ улегся на полу. Мо­
жетъ быть, такъ случилось потому, что мудрецу пришлость укла­
дываться спать первому, и онъ изъ простой деликатности вы-
бралъ худшее мѣсто. Но, можетъ быть, съ другимъ Евгеній Пав­
ловичъ былъ бы не столь деликатенъ, равно какъ и Оладуш­
кинъ былъ бы, можетъ быть, съ другимъ болѣе предупредителенъ.
Пусть это, не особенно, впрочемъ, важное, обстоятельство
остается неразъясненнымъ ..
Оладушкинъ опять вышелъ на балконъ и продолжалъ лю­
боваться молодымъ человѣкомъ, освѣщеннымъ луною. Одно обстоя­
тельство дало его мыслямъ толчекъ въ новомъ направлении.
Среди своихъ размышленій онъ услышалъ въ ночной тиши шо-
рохъ. Посмотрѣвъ въ ту сторону, онъ замѣтилъ, что кто-то
осторожно крадется между деревьями. Оладушкинъ подумалъ
сначала, что это воръ или вообще человѣкъ съ недобрыми на-
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
21
мѣреніями, и если не поднялъ сію ж е минуту тревоги, такъ
только потому, что воображепіе его слишкомъ быстро и обильно
заработало на эту тему. Но пока въ головѣ его мелькали, пе­
регоняя другъ друга, образныя иредставленія, какъ онъ пойдетъ
будить Суровского, бросится вслѣдъ за недобрымъ человѣкомъ,
закричитъ: «караулъ! держи!», крадущаяся фигура успѣла вы­
браться изъ чащи бузины и акаціи на липовую аллею. Тутъ
Оладушкинъ сразу призналъ горничную Грушу. Действительно,
это была Груш а. Она пробиралась къ калиткѣ, а за калиткой
ее ждалъ волостной писарь, обладатель ея пылкаго сердца и
той самой гитары, которая доставила сегодня неожиданное раз­
влечете обитателямъ господской усадьбы. Оладушкинъ тотчасъ
сообразилъ, что дѣвушка не по чему другому, какъ по пылкости
сердца, крадется въ эту тихую, чудную ночь, и ухмыльнулся.
Свое наблюденіе и выводъ, въ связи съ общимъ тономъ подмы­
вающей, щекочущей нервы благоуханной ночи, онъ немедленно
ввелъ въ кругъ размышленій объ интересномъ молодомъ человѣкѣ,
освѣщенномъ луною.
—
Конечно, не Груша... Это что!... А вотъ если бы та,
тмутараканская, Марья Гавриловна... черноглазая, чернобро­
вая... И припасть бы теперь къ ея колѣнямъ, и смотрѣться бы
въ ея странные, широко раскрытые глаза... прп лунѣ... Или
вотъ н а этой рѣчкѣ вдвоемъ на лодкѣ...— Оладушкинъ остано­
вился на томъ мѣстѣ балкона, съ котораго было лучше всего
видно рѣчку, и съ полною отчетливостью увидалъ себя и тму-
тараканскую Марью Гавриловну въ лодкѣ: онъ сидѣлъ на веслахъ,
она на рулѣ; онъ былъ если не красивъ, то интересенъ поэти­
ческою печатью страданія на лицѣ, она была вполнѣ его до­
стойна; весла чуть всплескивали въ сонной водѣ, потому что
оиъ, собственно, и не гребъ, лодка плыла но теченію; вотъ онъ
совсѣмъ бросилъ весла и, шагнувъ къ кормѣ, опустился на ко-
лѣни передъ красавицей... — Н у ее къ чорту!— оборвалъ вдругъ
Оладушкинъ эту поэтическую картину и даже головой тряхнулъ,
чтобъ отогнать ее отъ себя. - - Ничего этого не было и не бу-
детъ! Тогда, толее лѣтомъ въ саду, насмѣялась... кукла мале­
ванная!.. Къ чорту, къ чорту! Нѣтъ, пусть бы распахнулось
вонъ хоть то окно и пусть бы изъ него высунулась эта... какъ
ее... Женевьева (дуракъ Суровской!) въ бѣломъ пепыоарѣ съ
крулсевами и голубымъ бантикомъ на груди, и густыми свѣтлыми
волосами, и наивными бирюзовыми глазами, вся облитая лун-
нымъ свѣтомъ. А онъ бы ходилъ по балкону со скорбной думой
на блѣдномъ лицѣ, она бы сразу поняла его скорбь... Онъ
бы ходилъ, а она бы смотрѣла... Потомъ... А недурна бабенка
эта Женевьева,— продолжалъ про себя Оладушкинъ, вдругъ
впадая уже совсѣмъ въ игривый тонъ:— недурна и, доллено быть,
не прочь своему долговязому Сенѣ рога приставить. .Какъ она

22
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
съ этимъ пошлякомъ Соломірскимъ заигрывала-то .. А долго­
вязый на него же любуется! Другъ... Знаемъ мы этихъ друзей!
Евгешй Павловичъ, вы спите?—окликнулъ мудреца Ола-
душкипъ, входя въ гостиную.
АЛЛ
J
—
А? что?
—
Были вы когда-нибудь влюблены?
—
Что это вамъ вздумалось? Былъ... разъ.
—
Ну и что лее?
—
Ну и ничего.
—
Какъ ничего? Она-то васъ любила? нредметъ-то вашъ?
—
Іоворила, что любитъ, да врала.
—
Просто-таки надула?
Не надула, меня не надуешь! А въ носу при мнѣ ко­
выряла, потому и узналъ.
—
Это что лее за нризнакъ?
А такой признакъ, что никогда не станетъ этого женщина
при люоимомъ человѣкѣ дѣлать, лучше себѣ посъ отрѣлсетъ.
Фактъ. Ьудетъ вамъ полуночничать, лолейтесь спать. Луна да
соловей вотъ вамъ и лѣзетъ въ голову. А кабы блохи...
~
Мудрецъ! со смѣхомъ сказалъ Оладушкинъ и сталъ
раздѣваться...
Совсѣмъ ^иные разговоры происходили въ другой сторонѣ
дома, въ кабинетѣ хозяина, выходившемъ окнами на дворъ.
мъ всю ночь напролетъбесѣдовали Соломірскійи Зимогоровъ...
Не нравится мнѣ эта оладья,— нач алъ Соломірскій, когда
пріятели, какъ въ старину, усѣлись за ночное чаепитіе —
ролеа скверная, въ глаза не смотритъ...^
Мнѣ и самому онъ не нравится, да вѣдь мало ли что —
возразилъ Зимогоровъ.
Ты сь нимъ поосторолснѣе. У меня на этотъ счетъ
чутье...
Не чутье это, а бабья безеознательная психологія. и
всегда ты былъ этимъ грѣшенъ...
—
Да онъ по какому дѣлу?
Не знаю, спрашивалъ, а онъ говоритъ—не по дѣлѵ
а по бездѣлью...
—
А! значитъ, изъ раскаявшихся. Скверный сортъ. Ііу
да чортъ съ нимъ. Давай объ тебѣ. Ты вотъ и семьей обза­
велся, и всякимъ чайникомъ, и люлькой, и іеострюлыеой, а не
сталъ же бурлеуемъ. Духомъ-то?
Зимогоровъ разсмѣялся.
—
По моему пѣтъ, а по твоему, не знаю, какъ будетъ.
—
Да давай ужъ говоритъ прямо!
—
Давай говорить прямо,— повторилъ Зимогоровъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА >.
23
Глава ІУ.
въ которой читатель ближе знакомится съ Оладуіпкиньшъ.
Евгенія Павловна еще только потягивалась на своей ку-
шеткѣ, когда Зимогоровъ пришелъ къ ней поздороваться, по­
прощаться и передать поклоны гостей; они всѣ вчетверомъ
собирались сейчасъ-же идти въ городъ. Мудрица всполошилась,
заговорила о томъ, что какъ же такъ безъ чаю или кофею,
но мулеъ успокоилъ ее на этотъ счетъ, сообщивъ, что Егоровна
обо всемъ позаботилась. Тогда мудрица распространилась на
другую тему: ей самой хочется повидать гостей; ей скучно;
она лежитъ здоровая въ постели; она точно въ тюрьмѣ, никого
не видитъ. Зимогоровъ объяснилъ, что у Соломірскаго есть,
по его словамъ, неотложный дѣла въ Боргородѣ, а Оладушкину
надо перебираться изъ гостиницы въ ихъ городскую квартиру,
въ чемъ ему долженъ помочь онъ, Зимогоровъ. О Суровскомъ
мудрица не спрашивала. Она просила передать Соломірскому
и Оладушкину поклоиъ и приглашеніе; особенно первому, по-
тому-де, что Оладушкинъ все равно останется въ Боргородѣ, а
Соломірскій вѣдь скоро уѣдетъ.
Компанія пошла пѣшкомъ. До города было всего версты,
три; солнце еще далеко не пекло, да и значительная часть йути
лелеала но старинной, временъ Екатерины, большой дорогѣ,
обсалеенной двумя рядами огромныхъ, вѣковыхъ березъ. Мѣстами
березы были, правда, повырублены, мѣстами подсохли и сва­
лились отъ бурь, но идти было всетаки хорошо, тѣнисто.
Соломірскій опять оказался душой общества: заговаривалъ съ
мулсиками и бабами, шедшими и ѣхавшими въ городъ на ба-
заръ; предлагалъ тяжело пыхтѣвшему Суровскому поиграть въ
горѣлки; затянулъ пѣсню; отпустилъ встрѣчной молодицѣ тя­
желовесную любезность, за которую она его обозвала «жереб-
цомъ стоялымъ» и даже замахнулась, съ очень, впрочемъ, шут-'
ливой и почти ласковой угрозой. Глядя на него, разошелся и
Суровской.
—
Вы гдѣ остановились, Евграфъ Петровичъ?—спросилъ онъ.
—
У Барабанова.
—
Хорошая гостиница, солидная. А знаете-ли, гдѣ вотъ
онъ остановился, скромникъ-то нашъ, поэтъ-то? — Суровской
показалъ на Оладушкина.
—
Во-первыхъ, съ чего вы веяли, что я поэтъ? а во-вто-
рыхъ, почемъ-лее я зналъ? Просто поблилее къ вокзалу...
—
Нѣтъ, вы представьте себѣ, — продолжалъ мудрецъ, не
замѣчая ноты недовольства въ голосѣ Оладушкипа и л и не при­
давая ей значенія, — представьте себѣ: въ самомъ что ни на

24
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
есть пріютѣ фей поселился, въ «Трехъ лебедяхъ»! На ловца
и звѣрь оѣжитъ. Фактъ!
И факта никакого нѣтъ, и не ловецъ я вовсе, грязи
не люблю.
ѵ
Ну да, луна да соловей, —
- смѣялся мудрецъ, похлопывая
молодого человѣка по плечу, но тотъ нетерпѣливо сбросилъ
движеніемъ плеча его руку и отошелъ въ сторону.
Въ «Гостиницу Трехъ Лебедей съ номерами для пріѣзжаю-
щихъ господъ» Оладушкинъ попалъ, дѣйствительно, совсѣмъ не­
чаянно. Эта гостиница, очень плохая и грязная, пользовавшаяся
зазорною извѣстностью, находилась въ самомъ глухомъ концѣ
Боргорода, недалеко отъ желѣзнодорожной станціи. «Пріѣз-
жающіе господа» изъ тѣхъ, которые ищутъ гостиницъ по­
дешевле, нерѣдко попадали въ нее по нечаянности, но обык­
новенно на другой же день убѣгали изъ этого вертепа. Были,
однако, у «Трехъ Лебедей» или просто «Лебедокъ», какъ гово­
рилось въ боргородскомъ просторѣчіи, свои завсегдатаи изъ
гульливой мѣщаиской и фабричной холостежи съ невзыска­
тельными вкусами. Иной разъ «Лебедкамъ» удавалось угодить
и пріѣзжающему господину купцу, который могъ тамъ съ утра
до вечера и съ вечера до утра безпрепятственно поднимать
дымъ коромысломъ, валяться на билліардѣ и горланить пѣсни
въ постели, бить посуду и лить пиво за пазуху погибшимъ и
совсѣмъ не милымъ созданіямъ. Особенно оживлялись «Лебедки»
лѣтомъ. Гостиница помѣщалась въ старомъ и неприглядномъ
двухъэтаж номъ деревянномъ домѣ. Ветхость этого зданія пред­
ставляла замѣтный контрастъ съ прочностью прилегавш аго къ
нему высокаго досчатаго забора, на которомъ возлѣ калитки
красовалась традиціонная рука съ вытянутымъ указательнымъ
.
пальцемъ и столь же традиціонная надпись: «въ ходъ всадъ».
И что только дѣлалось лѣтомъ за этимъ заборомъ, про то знали,
кромѣ дѣйствующихъ лицъ, лишь Богъ на небѣ, да благо- .
склонная къ «Лебедкамъ» боргородская полиція на землѣ. Лѣ-
’томъ въ саду устраивались кегли, пѣли такъ называемыя ар­
фистки, которыя тутъ же въ номерахъ и жили, зажигались
иллюминаціи, отъ которыхъ почему-то въ саду становилось
еще темиѣе, играли бродячіе скрипачи и трубачи. Зимой «Ле­
бедей» значительно затихали. Калитка сада заколачивалась
наглухо, скрипачи и трубачи откочевывали, арфистки частью
тоже куда-то исчезали, частью же оставались въ «номерахъ»
въ ожиданіи гораздо уже болѣе рѣдкихъ гостей изъ туземцевъ
и «пріѣзжающихъ господъ».
Въ эту-то трущобу отправились Оладушкинъ и Зимогоровъ
на извозчикѣ* разставшись въ городѣ съ Соломірскимъ и Су-
ровскимъ.
Какъ, по вашему, Евгеній Павлычъ въ самомъ дѣлѣ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
25
мудрецъ или не очень мудрый?—спросилъ дорогой Оладуш­
кинъ.
Зимогоровъ нахмурился.
—
Суровской хорошій человѣкъ, добрый, простой... конечно,
со странностями.
—
Простота бываетъ хуже воровства. A Соломірскій?
—
A Соломірскій даже очень уменъ.
Оладушкинъ замолчалъ, и такъ они и доѣхали, молча, до
цѣли своего путешествія. Только когда извозчикъ остановился
у подъѣзда «Трехъ Лебедей», Оладушкинъ сказалъ: «и занесла же
меня въ самомъ дѣлѣ нелегкая», на что Зимогоровъ отвѣтилъ
короткимъ: «гм... даа!» и приказалъ извозчику ждать.
Номеръ Оладушкина былъ во второмъ этажѣ. Это была
довольно просторная, грязная комната съ горшками гераней
на двухъ окнахъ. Въ простѣнкѣ между окнами висѣло небольшое
зеркало, засиженное мухами и отражавшее лицо въ совершенно
перекошенномъ видѣ. Дйванъ съ облупленной деревянной
спинкой и грязной ситцевой обивкой, передъ диваномъ круглый
столъ, на столѣ графинъ съ водой безъ пробки, у противопо­
ложной стѣны желѣзная кровать съ прожженнымъ въ нѣсколь-
кихъ мѣстахъ байковымъ одѣяломъ, въ углу табуретъ и на немъ
умывальникъ, по два стула у оконъ: все это слишкомъ знакомо
читателю, бывавшему въ очень захолустныхъ русскихъ гости-
ницахъ. Но въ номерѣ Оладушкина были и нѣкоторыя необык­
новенности. Bo-первыхъ, вдоль одной изъ стѣнъ, рядомъ съ
кроватью, стояло старинное фортепьяно, покрытое густымъ
слоемъ пыли. Владѣльцемъ «Лебедокъ» былъ семейный и чрез­
вычайно богобоязненный купецъ; самъ онъ въ этомъ домѣ не
жилъ и даже рѣдко въ него заглядывалъ, передавъ бразды
правленія бойкому буфетчику, съ котораго. впрочемъ, требовалъ
строгаго отчета. Когда его дочь обучилась въ пансіонѣ «всѣмъ
наукамъ», въ томъ числѣ полькамъ и вальсамъ, то, въ знакъ
восторга, онъ купилъ ей рояль, а старинные цимбалы, взятые
еще за лсеной въ приданое, передалъ въ гостиницу Сверхъ
того, номеръ Оладушкина украшался двумя литографіями: надъ
кроватью висѣла необыкновенно полногрудая дѣвица, надъ ди­
ваномъ— столь же необыкновенно длинноносый генералъ. Подъ
дѣвицей было подписано: Ernestine, подъ генераломъ ничего
не было подписано. Лица полногрудой дѣвицы и длинноносаго
генерала если и выражали что нибудь, такъ развѣ недо-
умѣніе. Они висѣли какъ разъ другъ противъ друга и съ взаим-
нымъ удивленіемъ смотрѣли на тѣ необыкновенныя изобилія,
которыми ихъ наградила рука художника. Можетъ быть, впро­
чемъ, они не другъ другу изумлялись, а окружавшимъ ихъ
многочисленнымъ слѣдамъ раздавленныхъ клоповъ, имѣвшимъ

26
ПЗЪ РОМАНА *КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА >.
видъ кровавыхъ знаковъ препинанія: запятыхъ, точекъ съ за­
пятыми, вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ.
Оладушкинъ мрачно потребовалъ у засалеинаго и заспан-
наго лакея счетъ и сталъ укладывать свое имущество. Иму­
щества было немного, все оно съ удобствомъ укладывалось
въ сакъ-вояжъ. Ыо Зимогоровъ не безъ удивленія смотрѣлъ на
составъ этого имущества. Н а столѣ, возлѣ графина безъ пробки,
лежала маленькая кучка книгъ и бумагъ. Сверху былъ ката­
лога» одной изъ передвижныхъ выставокъ, ниже два томика опн-
санія петербургскаго Эрмитажа, еще ниже кабинетная фото-
графія красивой молодой лсенщпны, потомъ большая, въ писчій
листь, фотографія Сикстинской мадонны; въ самомъ низу папка
съ торчавшими изъ нея, плохо уложенными листами исписанной
бумаги.
Оладушкинъ далъ Зимогорову посмотрѣть женскій портретъ.
Тому лицо этой женщины показалось знакомымъ, хотя онъ
навѣрное ея никогда не видалъ. Онъ» не могъ бы даже сказать,
что именно было ему какъ будто знакомо въ этомъ лицѣ: черты ли
его, или движеніе головы, слегка опущенной, или странные,
не то чтобы болыпіе, а точно раздвинутые глаза.
—
Хороша?—спросилъ Оладушкинъ.
—
Очень хороша. Кто это? мнѣ лицо точно знакомо.
Нѣтъ, вы ея ие знаете, это — тмутараканская. А это
знаете?
—
Какъ не знать: Сикстинская мадонна.
II не странно вамъ видѣть ее здѣсь, въ»«Трехъ Ле-
бедяхъ»?
—
Что ж е тутъ страннаго? Случайность.
Высшая чистота и низшая грязь... А можетъ быть и
не совсѣмъ случайность''— загадочно сказалъ Оладушкинъ, укла­
дывая обѣ фотографіи и стараясь засунуть папку въ сакъ-
воялсъ. Но такъ какъ она туда не влѣзала, то онъ вынулъ изъ
сака все содержимое, улолсилъ въ низъ папку и книжки и
потомъ опять засунулъ содержимое сверху. Содержимое это
состояло изъ небольшого количества бѣлья, среди котораго
Зимогоровъ поневолѣ обратилъ выиманіе на голубой съ сѣрыми
юрошинами шелковый галстухъ, шарфъ и пару заношенныхъ
лайковыхъ перчатокъ блѣдно лселтаго цвѣта. Очень ужъ бро­
сались въ глаза эти принадлёжпости туалета среди скуднаго
комплекта бѣлья въ потертомъ сакъ-вояжѣ.
Я не совсѣмъ понялъ вашу мысль,— сказалъ Зимого­
ровъ. — Почему лее это всетаки не случайность?
Да вотъ, напримѣръ, ваш ъ пріятель Соломірскій: денегъ
у него много, онъ и остановился у Барабанова, или какъ тамъ
вашъ отель (слово это Оладушкинъ язвительно подчеркпулъ),
а чемоданъ у него, молсетъ быть, похабными картинками набитъ...
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА'».
27
А я вотъ съ мадонной-то къ «Лебедкамъ» попалъ, потому въ
отелѣ не могу...
*
—
Да, вы въ такомъ смыслѣ! Ну, вотъ видите ли, еслибы
у Соломірскаго и въ самомъ дѣлѣ было много денегъ и чемо­
данъ съ похабными картинами, — а у него, увѣряю васъ, ни
того, пи другого нѣтъ, —
такъ вы всетаки съ мадонной къ
«Лебедкамъ» попали случайно. Есть и другія дешовыя гости­
ницы, очень, конечно, неважный, но безъ спеціалъности «Трехъ
Лебедей»; вы ихъ просто не знали ..
—
Вамъ, ісалсется, не нравится, что я такъ говорю о
вашихъ пріятеляхъ?
—
Признаюсь, не нравится. Вѣдь вы ихъ совсѣмъ не знаете.
—
Языкъ мой —врагъ мой,— ухмыльнулся Оладушкинъ.
Засаленный и заспанный лакей подалгь счетъ, деньги были
заплачены, и Зимогоровъ повезъ Оладушкина къ себѣ на квар­
тиру. Онъ чувствовалъ себя не хорошо съ новымъ знакомцемъ,
но ему не хотѣлось въ этомъ признаться. Онъ считалъ «бабью
безеознательную психологію» нехорошею слабостью и потому
всячески гналъ отъ себя непріятпое впечатлѣніе, произведенное
на него Оладушкинымъ. Онъ старался сосредоточиться на томъ,
что это человѣкъ несчастный, нуждающійся, прямо обратившійся
къ нему за помощью.
—
Извините меня, Алекеѣй Алексѣичъ,— сказалъ онъ,— я
васъ прямо спрошу: не нужно ли вамъ денегъ?
—
Нѣтъ, благодарю, у меня есть.
—
Обѣдать вамъ въ трактирѣ придется, это и дорого, и
плохо; право бы, лучше на дачѣ поселились...
—
Позвольте мнѣ пемнолско осмотрѣться, потомъ, молсетъ
быть...
«
—
Какъ знаете. Самоваръ, коли понадобится, вамъ двор-
никъ поставить, постель тоже сдѣлаетъ. Читать захотите, такъ
вотъ вамъ ключи отъ ш кафовъ... Вы пнострапные языки знаете?
—
По французски говорю... по салопному...
—
Послѣднее
слово Оладушкинъ нодчеркнулъ голосомъ и двусмысленной горько
насмѣшливой улыбкой.— Знаете вѣдь, какъ насъ, барскихъ дѣ-
♦ тей, учатъ... Вы гдѣ позволите мнѣ поселиться?
—
Да гдѣ хотите, вся квартира въ вашемъ распоряженіи,
только въ кабинетѣ лучше всего.
Квартира была совершенно пуста, за исключеніемъ двухъ
комнатъ. Въ одной, повидимому, спальнѣ, стоялъ платяной
шкафъ, два большихъ сундука, окованиыхъ желѣзомъ, корзина
съ разнымъ хламомъ въ родѣ поломанныхъ дѣтскихъ игрушокъ,
нлатяныхъ и сапожныхъ щетокъ, пустыхъ бутылокъ, банокъ
и т. п ., да еще сильно подержанная и погнутая дѣтская ванна.
Ііабинетъ имѣлъ вполнѣ жилой видъ. Тутъ былъ и письменный
столъ, надъ которымъ висѣла большая фотографія Евгеніи Пав-

28
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА >.
ловиы съ Маруськой иа рукахъ, и другой, ломберный, и ши­
рокий турецкій дпванъ, и шкафы съ книгами, и нѣсколько
стульевъ.
è
Оладушкинъ тотчасъ лее распаковалъ свой сакъ-воялеъ, при-
чемъ Зимогоровъ опять невольно заинтересовался женскимъ
фотограф ическимъ портретомъ.
—
Удивительно знакомое лицо,— сказалъ онъ,— кто это?
—
Дунина ея фамилія.
—
Дунина?— съ недоумѣніемъ переспросилъ Зимогоровъ, и
вдругъ ему вспомнилось лицо его ученика — Дунина лее, о
которомъ онъ вчера еще разсказывалъ Ооломірскому.
—
Какъ
ее зовутъ?
—
Ага, заинтересовались! — усмѣхнулся Оладушкинъ.
—
Марья Гавриловна.
—
Удивительно! — съ возрастающимъ недоумѣніемъ прого-
ворилъ Зимогоровъ.— Здѣсь есть Дунины, сейчасъ заграницей
опи... Отецъ съ сыномъ... Гаврила Петровичъ... Вчера Соло-
ыірскій поминалъ Марью Гавриловну, теперь вотъ вы...
—
Едва ли у меня съ Соломірскимъ могутъ быть общіе
знакомые,— перебилъ Оладушкинъ,— совпадете!
—
Да, совпадете... Очевидно—совпадете, потому что у
Гаврилы Петровича пѣтъ дочери...
Тѣмъ не мепѣе Зимогоровъ ушелъ въ болыпомъ раздѵмьи.
Слишкомъ улеъ сложно было совпадете: сходство лицъ, сход­
ство именъ, двоякій источникъ свѣд^ній о существованіи М арьи
Гавриловны Дуниной. Но все это разбивалось о хорошо из-
вѣстный Зимогорову фактъ: у Гаврилы Петровича Дунина нѣтъ
дочери, у Васи Дунина нѣтъ сестры...
Какъ бы то ни было, Зимогоровъ ушелъ, Оладушкинъ
остался въ одиночествѣ, ничего любопытнаго съ нашими зна­
комыми въ Боргородѣ и въ Кочкахъ пе происходить въ эту
минуту, и мы молеемъ воспользоваться ею, чтобы ближе по­
знакомиться съ прошлыдоъ и настоящ имъ Оладушкина.
Когда Оладушкинъ,, гуляя въ Кочкахъ при лунномъ освѣ-
іпеніи, любовался молодымъ человѣкомъ, гонимымъ судьбою,
онъ былъ не совсѣмъ неправъ вь своихъ леалобахъ на гоненія
судьбы. Когда Разстановъ со свойственной ему быстротой
рѣшилъ, что герой нашъ изъ «раскаявшихся», то тоже былъ
не совсѣмъ неправъ. Однако, оба же были и не совсѣмъ пра,вы.
Вотъ какъ все это вышло.
Дѣти безпутнаго отца и безпутной матери, разорившихся
помѣщиковъ, рано умершихъ, два брата Оладушкины росли
безъ всякаго призора. Старшаго, Николая, отецъ успѣлъ еще
при жизни, что называется, въ люди вывести или, по крайней
мѣрѣ, дать ему нѣсколько толчковъ въ этомъ направленіи. Те­
перь Николай Оладушкинъ былъ блестящій офицеръ, занималъ
*І13Ъ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
29
въ Петербургѣ какую-то штабную должность и вообще былъ
на виду, благодаря, впрочемъ, главнымъ образомъ связямъ своей
леены, роледеяпой фопъ-Моренбургъ, державшей его за это
подъ башмакомъ. Сами по себѣ Моренбурги были не очень
важные «фоны», но они были въ родствѣ съ баронами Адлер-
талями, отъ которыхъ было уже рукой подать до самихъ гра-
фовъ ПІуппеіібаховъ. Такимъ образомъ, старшій Оладушкинъ
устроился по своему удачно. Онъ былъ вполнѣ доволенъ «са-
мимъ собой, своимъ обѣдомъ и женой». Правда, жена его ни­
сколько тяготила, ио онъ попималъ, какъ многимъ оиъ ей былъ
обязанъ и какія еще перспективы карьеры открывалъ передъ
нимъ этотъ бракъ въ будущемъ.
Младшему Оладушкину не повезло. Оігь обладалъ въ сущ­
ности тѣми же аппетитами, что и старшій братъ. но ему не­
доставало выдержки Николая Оладушкина, а были взамѣиъ
того качества, затруднявшія встунленіе въ тѣ широкія ворота,
которыми вошелъ въ жизнь старшій братъ. Николай Оладуш­
кинъ твердо зналъ, чего онъ хочетъ: денегъ и всего, что на нихъ
покупается, власти и всего, что ею дается. Передъ нимъ была
въ этомъ направленіи цѣлая лѣстница, верхній конецъ которой
скрывался гдѣ-то въ туманѣ; и онъ шелъ по этой лѣстницѣ,
узкой и высокой, твердо, спокойно, не оглядываясь по сторо-
намъ, не соблазняясь отклоняющими случайностями, каіеія бы
красоты и радости онѣ не сулили, имѣя всегда въ виду и не­
посредственно предстоящую ступеньку лѣстницы, и ея скры­
вающуюся въ туманѣ вершину. Алексѣю же Оладушкину пор­
тили дѣло именно красоты и радости отклоняющихъ случай­
ностей.
Голубой съ сѣрыми горошинками галстухъ и желтая пер­
чатки, такъ изѵмившія Зимогорова въ составѣ скуднаго иму­
щества Оладушкина, равно какъ и упоминаніе о «салонномъ»
французскомъ языкѣ, были слѣдомъ одного изъ этихъ откло­
няющихъ увлеченій. Окончивъ гимназію въ провинціи, Ола­
душкинъ поступилъ въ петербургскій университетъ и сразу лее
вообразилъ себя призваннымъ къ свѣтской жизни. Этому много
способствовалъ салонъ «Франциски Карловны Оладушкиной,
урожденной фонъ-Моренбургъ», какъ значилось на визитныхъ
карточкахъ жены Николая Оладушкина. Собственно въ салонѣ
этомъ нашъ герой велъ себя очень скромно, незамѣтно и только
присматривался и прислушивался. Но за то все высмотрѣнное и
выслушанное очень развязно копировалъ въ двухъ-трехъ семей-
ствахъ мелкихъ чиновниковъ, съ которыми познакомился. Здѣсь
онъ щеголялъ родствомъ съ фонъ-Моренбургами и баронами
Адлерталями, разсказами о свѣтскомъ обществѣ, галстухами и
перчатками, «салоннымъ » французскимъ языкомъ, то есть обрыв­
ками фразъ, нодслушанныхъ въ салонѣ Франциски Карловны
*

30
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».*
(Аладушкиной, урожденной фонъ-Моренбургъ. Бѣленькая, блѣд-
ненькая дочка одного изъ чиновниковъ, все свое время прово ­
дившая за чтеніемъ французскихъ переводныхъ романовъ, увлек­
лась имъ. Произошелъ скандаль, изъ котораго Оладушкина вы-
ручйлъ, «во имя чести фамиліи»,братъ, причемъ открылись долги,
сдѣланные для поддержанія свѣтскаго престижа. Такой братъ
могъ только компрометировать и, пожалуй, даже мѣшать карьерѣ,
а потому Николай, устроивъ его дѣла, потребовалъ, чтобы онъ
перешелъ въ другой университетъ. Тамъ передъ Оладушкинымъ
открылась совершенно новая перспектива. Столкнувшись съ
кружкомъ радикально настроенной молодежи, онъ возмечталъ
о роли революціонера. Его пылкое воображеніе рисовало ему
картины ночныхъ совѣщаній, отчаяипыхъ подвиговъ, таинствен-
ныхъ разъѣздовъ по всей Россіи, — картины, въ центрѣ кото­
рыхъ неизмѣнно стоялъ онъ, Алексѣй Оладушкинъ. И онъ
нравился себѣ во всѣхъ соотвѣтственныхъ позахъ. Въ дей­
ствительности. онъ ни въ какой центръ не попалъ, но впутался
всетаки въ непріятную исторію, результатомъ которой были
для него годъ тюрьмы и высылка въ Тмутаракань. А тамъ
произошелъ новый поворотъ.
«Раскаявш имся» въ томъ смыслѣ, въ какомъ понималъ это
слово Соломірскій, Оладушкинъ не былъ. Во второй разъ онъ
не вступилъ бы на тотъ путь, который привелъ его въ Тмута­
ракань, но теперь, когда это прошлое стало прошлымъ, онъ
не лсалѣлъ объ немъ и даже извлекалъ изъ него богатые ма-
теріалы для новыхъ красивыхъ позъ: не смотря на свои мо­
лодые годы, онъ уже все въ жизни извѣдалъ, отъ шумной
свѣтской жизни до тюремнаго одиночества, отъ страстнаго
увлеченія женщиной до политическаго преступленія; разочаро­
ванный, онъ смотритъ теперь на жизнь съ такой высоты, съ
которой всѣ людскія волненія калсутся мелочыо; есть только
одна область, достойная вниманія человѣка, все познавшаго,
отъ всего уставшаго,— это область красоты, искусство.
Надо сказать, что искусство Оладушкинъ действительно лю-
билъ во всѣхъ его видахъ, кромѣ музыки, которая не производила
на него никакого впечатлѣнія: она не давала образовъ. Въ осо­
бенности хорошо зналъ онъ русскую беллетристику и иностран-
ныхъ классиковъ, имѣющихся въ русскомъ переводѣ. Оиъ и самъ
былъ художникъ въ душѣ: вся его жизнь была рядомъ художе-
ственныхъ произведеній, въ которыхъ онъ рисовалъ себя то свѣт-
скимъ львомъ, то политическимъ заговорщикомъ, то во всемъ разо-
чарованнымъ. Въ воображеніи все это представлялось ему не­
обыкновенно яркимъ и красивымъ, но когда онъ попробовалъ
написать повѣсть, она вышла очень неудачна, и ему удалрсь
лишь отрывокъ изъ нея пріютить въ одной нетребовательной
провинціальной газетѣ. Красотѣ онъ поклонялся совершенно
отвлеченно отъ другихъ сторонъ лсизпи и потому не оскорб­
лялся сочетаиіями ея съ нравственною грязью. Именно об ъ
могъ дерлсать у себя, подъ условіемъ красоты, похабныя кар­
тинки,— въ чемъ опъ заподозрилъ Разстанова,— рядомъ съ Сик­
стинской мадонной. Бѣлепькую и блѣдпенькую дочь Петербург-
скаго чиновника оиъ развратилъ циничными разсісазами. Этотъ
лее пріемъ онъ пустилъ въ ходъ въ Тмутаракани по отношеігію
къ часто нами упоминаемой и до сихъ поръ еще незнакомой
читателю Марьѣ Гавриловнѣ Дуниной. Та, было, сначала заин­
тересовалась имъ, но очень скоро разглядѣла и на его при-
знаніе въ любви отвѣтила обиднымъ смѣхомъ. А тутъ подо-
спѣла непріятная исторія съ корреспондеиціями, которыми, было,
занялся Оладушкинъ послѣ неудачи съ повѣстыо, и онъ вы-
хлопоталъ себѣ переводь въ Боргородъ.
Такова краткая исторія Оладушкина до того момента, когда
мы съ нимъ познакомились въ Кочкахъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУНІКННА».
81
Глава V.
Жена Цезаря.
Дня черезъ два утромъ Суровской зашелъ къ Оладушкину,
чтобы вмѣстѣ ѣхать въ Кочки завтракать.
—
Соломірскаго сегодня провожаемъ,— пояснилъ Евгеній
Павловичъ.
—
И что вамъ дался этотъ Соломірскій, — брезгливо замѣ-
тллъ Оладушкинъ,— мнѣ-то ужъ рѣшительно онъ не интересенъ,
и провожать его я не намѣренъ.
—
Да вы и не провожайте. Мы съ Семеномъ Иванычемъ
поѣдемъ, а вы пока съ Женевьевой посидите, скучно вѣдь ей,
все еще нездорова.
—
А то бы и она поѣхала Соломірскаго проволеать? Чортъ
знаетъ что такое!
Въ концѣ концовъ Оладушкинъ поѣхалъ. Въ Кочкахъ они
застали не веселый завтракъ. Припоминая первое посѣіценіе
Соломірскаго, и Е вгенія Павловна, и Маруська, и горничная
Груша, и далее нянька Егоровна ждали его съ нетерпѣніемъ,
разечитывая на пріятное времяпровожденіе. Но Соломірскій
былъ на этотъ разъ серьезенъ и видимо чѣмъ-то очень озабо-
ченъ. Тотчасъ послѣ завтрака онъ удалился съ Зимогоровымъ
въ дальнюю аллею сада, и они тамъ долго ходили, о чемъ-то
горячо бесѣдуя, а вернулись оба хмурые. Тщетно мудрица
просила Соломірскаго спѣть что нибудь на прощанье. Тщетно
Суровской пытался олшвить бесѣду разсказомъ о знакомомъ
купцѣ, который говоритъ, что у него не только «копитала>,

32
НЗЪ РОМАНА ЛКАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
а и «пропитала» иѣтъ, и о другомъ купцѣ, который торгуетъ
не «продуктами», а «протухтами». Ничего не выходило. Надъ
всѣмъ маленышмъ обществомъ точно туча какая-то нависла.
Маруська совсѣмъ съежилась. Оладушкинъ злился еще болѣе,
чѣмъ въ тотъ вечеръ, когда Соломірскій вызвалъ столько ве­
селья. Онъ объясиялъ общее иастроеиіе печалью объ отъѣздѣ
Соломірскаго и это почему-то оскорбляло его. Онъ чувствовалъ
себя чужимъ и проклиналъ себя за то, что пріѣхалъ.
Наконецъ, пяиька Егоровна объявила, что пора ѣхать,
иначе поѣздъ уйдетъ, и предложила, по старинному обычаю,
всѣмъ присѣсть. Всѣ исполнили эту церемонію съ ыѣкоторою
торжественностью, только Оладушкинъ насмѣшливо улыбался.
Зимогоровъ, Соломірекій, Суровской уѣхали, М аруська тоже
упросила взять ее съ собой. Евгенія Павловна, еще очень сла­
бая, взяла Оладушкина подъ руку и предложила посидѣть на
балконѣ. И какъ только они остались вдвоемъ, Оладушкинъ
почувствовалъ себя облегченнымъ. Онъ сталъ также развязенъ,
какимъ былъ въ разговорахъ съ Суровскимъ, а мало по малу
и настроеніе мудрицы прояснилось. Усѣвшись въ глубокое
кресло, спеціалыю для нея поставленное на балконѣ, она сна­
чала нѣсколько минутъ, молча, мечтательно смотрѣла въ глубь
сада и на протянувшуюся за нимъ ленту рѣчки. Оладушкинъ
тоже молчалъ и, прислонившись къ рѣшеткѣ балкона, огляды-
валъ своими тусклыми глазами миловидное лицо и всю фи-
гуру мудрицы въ свѣтло-сѣромъ капотѣ съ широкими рука­
вами.
—
Евграфа Петровича жалко?—спросилъ онъ, наконецъ,
попыхивая папиросой.
—
Конечно, жалко.
—
«Что онъ Гекубѣ?»
—
Это что же такое?— съ недоумѣніемъ спросила мудрица.
—
Какъ! Вы «Гамлета» не знаете?
—
Видѣла разъ въ театрѣ...
—
А не читали?
—
Нѣтъ.
—
Ну, такъ подождите же, мы съ вами вмѣстѣ прочтемъ.
—
Хорошо. Я люблю, когда мнѣ читаютъ. Сама не люблю... —
вяло отвѣчала Евгенія Павловна, очевидно, думая о чемъ-то
другомъ.— Такая мнѣ досада на Серафиму Александровну,—
продолжала она,— какъ вѣдь я ее просила пріѣхать къ завтраку,
мнѣ ужасно хотѣлось познакомить ее съ Евграфомъ Петрови-
чемъ... Вѣчно опоздаетъ!
—
Подъ пару ему, что ли? такая лее звѣзда лучезарная?—
грубо и злобно спросилъ Оладушкинъ.
—
Да, пожалуй...
—
Кто лее это такой перлъ?
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
33
—
Масіаше Моренбургъ.
—
Серафима Моренбургъ? — переспросилъ Оладушкинъ,
вдругъ оживляясь.— Жена Цезаря? Вотъ ие олеидалъ...
—
Да. Цезарь Антоиычъ его зовутъ. Вы знакомы, что ли?
—
«Поближе сына, по подальше друга»... И больше, чѣмъ
знакомъ, и совсѣмъ не знакомъ...
—
Какъ такъ?
—
А такъ, что мы родня. Въ родѣ кузины она мнѣ при­
ходится: мой братъ леенатъ на двоюродной сестрѣ ея мужа, но
я ее въ глаза никогда не видалъ, а слышалъ про нее много...
Такъ вотъ какъ, лееиу Цезаря увижу...
Оладушкинъ такъ подчеркнул!, «леену Цезаря» интонаціей
и усмѣшкой, что Евгенія Павловна заинтересовалась.
—
Что лее тутъ особениаго?
—
Такъ. аиекдотъ одинъ про нее. Вы вѣдь знаете, что
жены Цезарей далее съ рабами часто грѣшили, все равно, какъ
въ старину наши помѣщицы съ выѣздиыми лакеями...
—
Ничего я этого не знаю, а вы мнѣ про Серафиму
Александровну разскажите.
—
Да вѣдь вотъ пріятельница она вамъ, а анекдотъ-то...
того... пикантный...
—
Ну, такъ что-жъ такое? Мало ли и у насъ въ Боргородѣ
про нее говорили, ну и перестали, увидѣли, что просто весе­
лая, милая дама...
—
Красивая она?--спросилъ Оладушкинъ.
—
А вотъ сами увидите. По моему, лучше всякой краса­
вицы. Да вы не отлынивайте, разсказывайте...
—
Извольте, если ужъ вамъ такъ хочется. Засталъ ее,
видите ли. разъ мулеъ съ какимъ-то юнкеромъ, ну, на нѣлсиой
сценѣ. А она одной рукой юнкера въ дверь выталкиваетъ, дру­
гой рукой лифъ застегиваетъ, а мулеу говоритъ: жена Цезаря
должна быть выше подозрѣній! Знаете, гордо такъ... Наход­
чивая дама!
—
Что за глупости!
—
За что купилъ, за то и продаю. Такъ наша семейная
скандальная хроника гласить. И какъ вы думаете, чѣмъ кон­
чилось? Она же Цезаря распушила: характеръ, говоритъ, у
тебя скверный, подозрительный, тебѣ бы въ сыщики. Онъ же
прощенія просилъ,
Мудрица разсмѣялась.
—
Вотъ погодите, я разскажу Серафимѣ Александровнѣ,
что вы про нее говорите,— шутливо пригрозила она.
Оладушкинъ встревожился.
—
Нѣтъ, пож алуйста... Неловко.
—
Шучу, шучу, успокойтесь. А Серафима Александровна,
повѣрьте...
3

34
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Quand on parle du s o leil.раздался за спинами со-
бесѣдниковъ звучный контральто.
Изъ дверей гостиной на балконъ выходила плывущей по­
ходкой и распространяя запахъ крѣпкихъ духовъ, ниже сред
няго роста дама въ очень свѣгломъ, почти бѣломъ платьѣ и въ
круглой соломенной шляпѣ. Ей былалѣтъ 35 —38 . У нея были
черные, гладко причесанные волосы, свѣтло каріе глаза, слегка
вздернутый носъ и весело насмѣшливый складъ губъ, оиушен-
ныхъ въ углахъ маленькими усиками. Сложена опа была гю
рецепту Шопенгауэровскаго «генія рода»: узкія плечи, широкія
бедра, высокая по росту грудь.
—
Quand on parle du soleil... Вотъ она я —Серафима Але­
ксандровна, что вы тутъ про меня судачили?— весело говорила
она, цѣлуясь съ Евгеній Павловной и отвѣчая кивкомъ головы
на поклонъ Оладушкина.
Мудрица представила женѣ Цезаря ея «кузена». Когда выяс­
нилась степень родства, Серафима Александровна заявила,
что въ данномъ случаѣ она рада встрѣчѣ, но вообще—должна
признаться— не долюбливаетъ родственниковъ.
—
Можетъ быть потому, что cousinage dangereuse voisi­
nage?—хитро улыбаясь и, очевидно, на что-то намекая, спро­
силъ Оладушкинъ на своемъ «салонномъ» французскомъ языкѣ.
—
Cher cousin, если вы такъ плохо отличаете genre mas­
culin и genre féminin, такъ ни вамъ, ни мнѣ опасности пе
предстоитъ,— отпарировала жена Цезаря, смотря Оладушкину
прямо въ глаза. При этомъ ея собственные глаза, и безъ того
слишкомъ свѣтлые для черноволосой женщины, получили тотъ
холодный стеклянный блескъ, какой бываетъ въ глазахъ очень
наглыхъ, лживыхъ, хладнокровно чувственныхъ или безсозна-
тельно жестокихъ людей. Но губы ея продолжали улыбаться.
Ни Евгенія Павловна, ни Оладушкинъ не поняли остроты
и засмѣялись, такъ сказать, по довѣрію. Оладушкинъ, однако,
что то почуялъ и рѣшилъ, что съ этой бойкой барыней надо
держать ухо остро. Серафима Александровна быстро перевела
разговоръ на другую тему...
Цезарь Антоновичъ Моренбургъ занималъ одно изъ самыхъ
видныхъ мѣстъ въ губернской администрации; къ своему благо-
получію, однако, не на столько высокое, чтобы быть обязан­
ными по губернешмъ нравамъ, дѣлать болыпіе пріемы, давать
вечера и балы и вообще «представительствовать». Потому къ
благополучно, что опъ не любилъ всего этого и чуждался
общества, да и общество его сторонилось. Причину послѣдняго
трудно было бы уловить. Цезарь Антоновичъ былъ добрый и
добродушный человѣкъ, строгій, но справедливый начальника»,
ревностный чиновникъ и далее наружность имѣлъ пріятную:
мягкіе. добрые глаза, ласковая улыбка всегда чисто выбритаго
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
35
лица, на которомъ только какъ-то ужъ очень правильной формы
носъ и густыя, сросшіяся черныя брови производили впечат-
лѣніе чего-то почти суроваго. Какъ бы то ни было, во всемъ
Боргородѣ у Цезаря Антоновича былъ только одинъ пріятель,
ииспекторъ врачебной управы, веселый старичекъ Бандуринъ,
который, являясь къ нему въ гости., неизмѣнно привѣтствовалъ
его одной и той лее фразой:
—
Аѵе Caesar, Bandurinus te salutat!
Съ Бандурииымъ Цезарь Антоновичъ охотно дѣлилъ свои
досуги, разсказывалъ о своихъ заграничныхъ путешествіяхъ,
обсулсдалъ текущія дѣла государственной валености и читалъ
отрывки изъ обширпаго, давно уже сочиняемаго имъ трактата
полъ заглавіемъ «Реформа и революція». Въ сочиненіи этомъ
чрезвычайно обстоятельно, и историческими фактами, и фило­
софскими доводами, доказывалось преимущество реформъ передъ
революціей, съ одной стороны, и передъ застоемъ — съ другой.
Бандуринъ съ благоговѣніемъ внималъ этой политической му­
дрости, лишь изрѣдка позволяя себѣ замѣчанія исключительно
по части слога.
—
По существу я ничего не имѣю возразить, — говорилъ
онъ,— это превосходно! Но... Caesar non supra grammaticos.
Серафима Александровна тоже считала Цезаря Антоно­
вича умнѣйшимъ человѣкомъ и иногда присутствовала при
его бесѣдахъ и чтеніяхъ съ Бандурииымъ. a затѣмъ при случаѣ
и сама излагала умѣренно-либеральные взгляды мужа. Серьез-
ныхъ разговоровъ она, впрочемъ, долго не выдерживала и обык­
новенно быстро обрывала ихъ какимъ нибудь каламбурнымъ
словеснымъ оборотомъ, остротой, послѣ чего бесѣда входила
улсе въ привычное для нея русло, въ которомъ она, какъ рыба
въ водѣ, плавала. Въ сущности она была умнѣе своего мужа,
но въ то время, какъ умъ Цезаря упражнялся надъ историче­
скими фактами и философскими доводами въ пользу преиму­
ществъ реформъ передъ революціей и застоемъ, умъ жены
Цезаря, по выраженію Зимогорова, былъ подобепъ прекрасному
механизму, безцѣльно и бездѣлыю работающему, за неимѣыіемъ
матеріала, въ пустомъ пространствѣ. Зимогоровъ ош ибался
однако. Умъ Серафимы Александровны расходовался на обра
ботку вполпѣ опредѣленнаго матеріала. Онъ состоялъ въ томъ,
что сама она называла «холсденіемъ по краю пропасти» и что,
разумѣется, не всегда па краю оканчивалось. Любила она хо­
дить по краю пропасти въ разговорѣ, въ особенности въ муж-
скомъ обществѣ, и заставляла мужчинъ, по презрительному
выраженію того лее Зимогорова, «по жеребячьи рлсать» ігадъ
пикантными анекдотами и рискованными остротами. Любила и
въ жизни ходить по краю пропасти. Увалсеніе къ уму и бла­
городству мулса не мѣшало ей надувать его съ искусствомъ «

36
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
виртуоза, со страстью любителя и со смѣлостыо человѣка,
увѣреннаго въ своей находчивости. Въ этомъ расходоваыіи
празднаго ума состояла краса и радость всей ея душевной
жизни. Разсказанный Оладушкинымъ анекдотъ о «женѣ Це­
заря» былъ, конечно, сочиненъ злыми языками, но символы-
чески онъ вѣрно изображалъ семейныя отношенія супруговъ
Мореибурговъ и манеру Серафимы Александровны выпутываться
изъ трудныхъ положеній.
«Геній рода», придавшій Серафимѣ Александровнѣ, въ сущ­
ности, некрасивый—
-по Шопенгауэру, по привлекательный для
мужчины физическій обликъ. по разнымъ причинамъ почти не
достигъ своей цѣли. У Мореибурговъ былъ только одинъ сынъ,
16 лѣтній мальчикъ, поразительно наноминавшій отца густыми,*
черными, сросшимися бровями. Въ трудныхъ случаяхъ сложной
игры па краю пропасти и за ея краемъ, Серафима Алексан­
дровна любила указывать мужу на это сходство, и Цезарь уми­
лялся.
Сережа Моренбургъ воспитывался въ одномъ изъ
лривилегированныхъ нетербургскихъ учебныхъ заведеній. Се­
рафима Александровна время отъ времени ѣздкла провѣдывать
его въ Петербурга, гдѣ заживалась иногда по долгу, и тогда
Бандуринъ, по ея просьбѣ, особенно часто навѣщалъ осиро-
тѣлаго Цезаря Антоновича.
IIе^ всегда Цезарь Антоновичъ жилъ такъ замкнуто. Когда
Морепбурги поселились въ Боргородѣ, они естественно вошли
въ составь губенской аристократіи,— тамъ
имъ было мѣсто и
но петербургскими, связямъ, и по состоянію, и по служебному
положенію Цезаря Автоновича. Серафима Александровна лю­
била общество, развлеченія, танцы, и Цезарь Антоновичъ,
сісрѣпя сердце, давалъ вечера и балы, на которыхъ скучалъ до
боли. Ыо затѣмъ случился скандалъ. Двое изъ многочислен-
ныхъ поклонниковъ Серафимы Александровны считали себя
каждый единственнымъ предметомъ ея благосклонности. То
были блестящій чиновникъ особыхъ порученій при губерна-
торѣ, князь Загорскій-Заморскій, бѣлокурый молодой человѣкъ
съ греческимъ носомъ, выхоленными бакенбардами и надменно
выпяченнымъ подбородкомъ, и полсилой ужъ, сѣдой вдовецъ
полковникъ баронъ Кнауфъ. командиръ стоявшаго въ Борго-
родѣ полка. Ж ена Цезаря долго искусно вела игру на два
фронта, но третій, отвергнутый, поклонникъ со злости рас-
крылъ глаза князю и барону, и между ними дѣло дошло было
до дуэли. Случилось однако какъ-то такъ, что не только пе
состоялась дуэль, но въ самый тотъ день, на который опа была
назначена, соперники весело ужинали вмѣстѣ съ секундантами.
Соперники вели себя, какъ настоящіе джентльмэны, и даже се­
кунданты не знали причины предполагавшейся и не состояв­
ш е й с я дуэли. Князь и баронъ, въ присутствіи секундантовъ,
взаимно извинились въ рѣзкихъ словахъ, которыми они будто
бы обмѣнялись изъ-за пустяковъ, изъ-за «пустозвона», какъ
выразился баронъ Кнауфъ. Тѣмъ пе менѣе по городу пошли
какіе-то темные слухи въ связи съ именемъ Серафимы Але­
ксандровны, и опа уѣхала за границу, поручивъ Цезаря Анто­
новича особенному впимапію Бандурина. Вернулась она только
черезъ полгода. Тѣмъ временемъ баронъ Кнауфъ умеръ, а князь
Загорскій-Заморскій, жившій въ Боргородѣ въ качествѣ опаль-
наго человѣка изъ за какой-то темной петербургской исторіи,
получилъ другое, высшее иазначеніе, въ другую губернію.
Вернулась жена Цезаря такою лее веселою и остроумною, —
хотя, надо ей отдать справедливость, первымъ ея дѣломъ по
врзвращеніи въ Боргородъ было посѣтить могилу Кнауфа, —
но, къ великому удовольствію Ц езаря Антоновича, объявила,
что не желаетъ болѣе давать вечера и проч.,
—
ей это
надоѣло. Вмѣстѣ съ тѣмъ она перенесла центръ тялсести сво­
ихъ знакомствъ изъ аристократическаго слоя боргородскаго
общества въ средній. При случайныхъ встрѣчахъ со старыми
знакомыми она была скромна, сдерлсанна, суха. За то въ но­
вомъ кругу знакомства по прежнему была окружена поклон­
никами, по прежнему упражнялась въ хожденіипо краю про­
пасти, всѣхъ къ этому пріучала, и слухи о какой-то дуэли, и
безъ того темные, мало по малу совсѣмъ замолкли. Дамы,
одиако, пе долюбливали Серафиму Александровну, за исклю-
ченіемъ Евгеиіи Павловны Зимогоровой, которая всегда за
нее горой стояла.
Въ моментъ нашего разсказа ей приходилось особенно часто
заступаться за жену Цезаря по поводу ея отношеній къ ыѣкоему
Владиміру Петровичу Барановскому, немолодому холостому по-
мѣщику, жившему постоянно съ сестрой въ своемъ имѣніи,
верстахъ въ тридцати отъ Боргорода. Бараповскій показывался
въ городѣ не часто, но за то Серафима Александровна время
отъ времени ѣздила къ нему въ имѣніе на нѣсколько дней «по
старой дружбѣ», какъ она говорила, и еще потому, что она
очень любить природу. Но одналсды Барановскій устроилъ такую
несомнѣпную сцену ревности, въ присутствіи Евгеніи Павловны,
что жена Цезаря вынуждена была пріоткрыться мудрицѣ: тутъ
есть нѣчто и кромѣ дружбы и любви къ природѣ, — Баранов-
скій ее давно любитъ, онъ создалъ изъ нея для себя «культы»,
и «это такъ обаятельно прислушиваться къ трепету души», но
ничего «такого» между ними нѣтъ. Мудрица повѣрила.
Цезарь Антоновичъ спокойно продолжалъ сочинять свой
трактатъ «Реформа и революція». и Бандуринъ продолжалъ
привѣтствовать его словами: Ave Caesar..
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
37

НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Глава VI.
День за длѳмъ.
Скоро Оладушкинъ совсѣмъ переселился въ Кочки Евге-
ш я Павловна, окончательно выздоровевшая, была этому рада
Не осооеино былъ ей интересенъ пашъ герой,— сѣрый онъ
какой-то. думала она, по неволѣ сопоставляя его невзрач­
ную фигуру И хмурое лицо съ красивымъ и веселымъ Соло-
мірскимъ, котораго она увидѣла въ первый разъ вмѣстѣ съ
нимъ. Но всетаки живой человѣкъ, а то, кромѣ брата, да
раза три-четыре во все лѣто милой Серафимы Александровны
никого не видишь; Семенъ Иванычъ и Маруська, конечно, не
въ счетъ, слава Ьогу, лѣто къ концу приходитъ, такая тоска...
Даже докторъ Ірегубовъ совсѣмъ ужъ, впрочемъ, не интерес­
ный человѣкъ, за благополучнымъ окончаніемъ болѣзпи пеое-
сталъ навѣщать...
'
1
Въ иптересахъ тоскующей Евгеніи Павловны водвореніемъ
Оладушкина въ Кочкахъ былъ доволенъ и Зимогоровъ. Да и
къ самому Оладушкину оиъ сталъ относиться лучше, чѣмъ въ
самомъ иачалѣ знакомства. Не то, чтобы онъ окончательно
пересилшгь то
непріятное впечатлѣніе, которое произвелъ
на него молодой человѣкъ при первомъ лее свиданіп; но онъ
свыкся съ этимъ впечатлѣніемъ, оно потеряло для пего свой
острый характеръ. Въ свою очередь и Оладушкинъ, присмот­
ревшись къ нему, ^ сталъ осторожнѣе въ своихъ отзывахъ о
людяхъ и воооще сбавилъ при иемъ свои презрительяо-насмѣш-
ливыи тонъ, не стѣсняясь, однако, въ этомъ отношеніи въ
оесѣдахъ съ Суровскимъ и Евгеніей Павловной. Съ последней
впрочемъ, оиъ и вообще на разные тона бесѣдовалъ, не разъ
приводя ее въ иедоумѣніе.
КочкиЕЪ СЛу'ШЛОСЬ и въ самый день его переселенія въ
Какъ только онъ переѣхалъ, Евгенія Павловна зашла въ
его комнату посмотрѣть хозяйскимъ окомъ, какъ онъ устроился.
то была та самая, оклеенная длиннохвостыми синими птицами
какъ оудто нужнаяj а какъ будто и совсѣмъ ненужная комната’
болѣзни°РОИ
еЫШ Павловяа помещалась, оправляясь отъ
Ну, вотъ видите, какъ я васъ хорошо устроила,—нач ала
мудрица, усаживаясь въ кресло у окна, отененнаго густыми
а л г 7 И сирени’ и Д°в°льнымъ взглядомъ окидывая
комнату.-Мне эта комната надоела, а и то смотрю-хорошо!
А это что? Покажите-ка .
1
Мудрица указала не лежавшіе на столе
Сикстинкую
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
мадонну и портретъ Дуниной. Оладушкинъ Л0А^
’
вавпшсь облокотившимся ангельчикомъ внизу карти
тивъ: «точно Маруська, когда совсѣмъ маленькая была»,
Евгепія Павловна обратилась къ портрету.
—
А это кто? Толее мадонна?
—
Почти...-загадочно, меланхолически и какъ оы нехотя,
ответилъ Оладушкинъ.
_
—
Нетъ, въ самомъ дѣлѣ? Ничего себе, недурна. Вы іто
же, влюблены въ нее, что ли?
„
тгт
_
Любилъ я ее,— гЬмъ же тономъ гхроизнесъ Оладушкинъ.
—
Ну, а теперь? Ведь пе разлюбили же, если не раздае­
тесь съ портретомъ? Какъ ее зовутѵ
.
Имя Дуниной остановило на себе внимаше мудрицы,
какъ и Семена Ивановича, ноне на долго, и она продолжала
СВОЙ допросъ.
V
л
—
Ну такъ что же? Говорите. Или она вамъ изменила.
—
«Налиль и выпилъ я самъ униженія чашу до дна»,—
мрачно продекламировалъ нашъ герой
—
Не понимаю.
—
Молоды вы, Евгенія Павловна, понимать такія вещи.
—
Скажите, пожалуйста, старикъ какой!
—
Годамд не старикъ,— возразить,
вдругъ оживляясь,
Оладушкинъ,— да жизнь-то не годами измеряется. Я, можетъ
быть, въ одинъ годъ въ Тмутаракани прожилъ столько, сколько
вы во все свои двадцать пять, или сколько вамъ, пе прожили.
Где же вамъ попять страсть, увлеченіе, грязь страсти и
брызги этой грязи на красоте..
Оладушкинъ безнадежно махиулъ рукой и потомъ, сввсивь
голову на грудь и заложивъ руки за спину, сталъ молча
ходить изъ угла въ уголъ. Оиъ началъ этотъ разговоръ по
простой привычке рисоваться и любоваться собой, но теперь
въ его голове ясно н отчетливо слагался совершенно новый
варіантъ романа съ Марьей Іавриловной: онн любили друіь
друга, но онъ, необузданно-страстная натура, увлекся ничто
жествомъ (оно рисовалось ему въ виде беленькой и бледнень­
кой дочери петербургскаго чиновника) и, любя собственно ев,
только ее, забрызгалъ эту чистую, высокую любовь грязью
страсти къ другой женщине; миновала эта страсть, пронеслась,
какъ буря, но улсе нетъ ему возврата въ храмъ чистой красоты...
«Налилъ и выпилъ я самъ уншкенія чашу до дна», повторилі.
онъ про себя, актерски-искренно растроганный трагическою
красотою своего положенія въ этомъ фантастическомъ романѣ.
Евгенія Павловна ничего не поняла, но ея наивные глага
сочувственно следили за движеніями удручениаго скороыо
Оладушкина. Е й было жаль его и хотелось сказать что ниоудь
ласковое, утешительное.

—-
Алексей Алѳксѣичъ,— робко начала она
м ы сГДУШКИНЪ ТрЯХНуЛЪ Г0Л0В0Й’ какъ бы отгомя мрачныя
—
Что?
—
Подите сюда. Вы бѣдный?
Оладушкинъ подошелъ къ Евгеніи Павловиѣ и вдругъ
опустился па колѣни и положилъ на ея колѣни голову,
ѣѣдпый, подтвердилъ онъ глухимъ голосомъ.
WQm Шя Павловна смутилась
неожиданностью и молча
машинально гладила рукой лежавшую у нея иа колѣняхъ
кудреватую ш апку волосъ...
колъняхъ
—
Мама, куш ать!—раздался подъ окномъ голосъ Маруськи
Мудрица съ силою толкнула голову Оладушкина и потомъ
точно замерла отъ этой новой неожиданности. Оладушшнъ
вскочилъ и безсмысленно смотрѣлъ въ окно. Тамъ за кустами
“ Г^нь^аТо^овнТ“ m Д0Р°ЖКѢМаі)УTM И~
«
помп?4TM TM 410 TMбудь Его1)0ІІНа'
ей померещилось,
поняла лн и какъ поняла, или почуяла безсознательно своимъ
старческимъ, опытомъ пасыщеннымъ сердцемъ, --этого она
сама не могла бы сказать. Но вечеромъ того же дня она
ворчливо говорила горничной Грушѣ, чистившей сапога Ола-
душкина:
тт-
Плюнь ты_ на нихъ, пускай въ грязныхъ ходить...
Принесла, прости Господи, нелегкая прижмуру этого... Его бы
не то что въ домъ пускать, а изъ поганаго ружья застрелить..
РУша поняла, что Оладушкинъ получилъ
прозваніе
«прижмуры » за свои маленысіе глаза и что его надо изъ
поганаго ружья застрелить, потому что оиъ хорошаго не
стоитъ. Но она не ионяла-за что?
орошаю не
нецешурноГф^зой.110 ^
кончила
t ^ ыи т ш за днями. Зимогоровъ становился все болѣе до-
^волеиъ водвореніемъ Оладушкина въ Кочкахъ. Хозяинъ и жи-
1 Т ^ ПР^НИМаЯ в\ С00бражеыіе совместность жизни,
сравни­
тельно редко встречались: за завтракомъ, обедомъ, чаемъ, да
предпринимавшихся время отъ времени общихъ прогулкахъ.
-
остальн°е время Зимогоровъ или занимался у себя въ ка-
напял пІгГ Ит-УХ°ДИЛЪ ГУЛЯТЬ СЪ МаРУськой- Евгенія Павловна
рлл.алсі дЬвочку, какъ куколку, но занималась ею мало. Ола-
свою очеР ^ ь или что-то усердно писалъ у себя
вь комнатѣ, или читалъ и гулялъ съ Евгеніей Павловной И
ЭTM Ъ °СОбеНЫО ДОВОЛенъ- П РИ немъ молодой
е овькь оывалъ ооыкновенно молчаливъ, но когда разговоръ
ГтГЛTM
*
ЮЯЩН0Й
обнаруживал! большую!
хотя и одностороннюю начитанность и рѣдкую память: стихи
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА' .
41
онъ могъ ^цитировать целыми страницами. И Семенъ Ивановичъ
долженъ былъ убедиться, что то, чего оиъ тщетно добивался
въ первое время супружеской жизни, —иріохотить жену къ
чтенію,— достигалось Оладушкииымъ, повидимому, очень просто:
Евгенія Павловна съ интересомъ слушала его чтеніе, и даже
гулять опи ходили обыкновенно съ книгой. Иногда, когда Зи­
могоровъ случайно подходилъ къ нимъ, ихъ разговоръ внезапно
и^неловко обрывался, и Семенъ Ивановичъ, пе желая мешать
обмену мыслей по поводу прочитаниаго, сказавъ два-три не-
значительпыхъ слова, отходилъ. Оиъ чувствовалъ, что сгЬсняетъ
ихъ... Можетъ быть, оиъ напрасно деликатничалъ...
Странные это были разговоры. Начались они съ перваго лее
дня переселенія нашего героя въ Кочки. Они и смущали, и
заинтересовывали мудрицу, въ иихъ было что-то дразнящее,
будившее въ Евгеиіи Павловне струны, самое суіцествованіе
которыхъ она лишь смутно сознавала.
Разъ, читая ей «Отелло» и дойдя до заключителыіыхъ
строкъ монолога мавра передъ сенатомъ:
Она меня за муки полюбила,
А я ее за состраданье къ нимъ;
Вотъ чары все, къ которымъ прибѣгалъ я .—
дойдя до этихъ строкъ, Оладушкинъ закрылъ книгу и, при­
стально смотря на мудрицу, сказалъ:
—
Хотите, Евгенія Павловна, я вамъ буду разсказывать,
какъ Отелло Дездемоне?—И онъ, ие ожидая ответа, сталъ съ
чувствомъ декламировать :
Я буду говорить о всѣхъ моихъ несчастьяхъ,
vj бѣдствіяхъ на суше и моряхъ:
Какъ ускользнулъ въ проломе я отъ смерти,
На волосокъ висевшей отъ меня;
Какъ взятъ былъ въ пленъ врагомъ чеестокосердымъ
И проданъ въ рабство...
—
Хотите?
—
Да разве съ вами что нибудь подобное было?— спросила
Евгенія Павловна,
—
О! и гораздо больше...
Оладушкинъ поникъ головой и задумался. Мудрице было
жаль его. Но опъ вдругъ поднялъ голову, повелъ рукой по лбу
и решительнымъ тономъ предложилъ продолжать чтеніе. Такъ
на этотъ разъ онъ ничего и не разсказалъ. Скоро, однако, му­
дрица сама напомнила ему обещаніе разсказать — «о бед -
ствіяхъ»... какъ это... «па водЬ и на земле»...
—
«О бедствіяхъ на суше и моряхъ»,— поправилъ Оладуш­
кинъ.— П редставьте себе, что ведь въ самомъ діле и иа моряхъ
бывало... —
И онъ, со вздохами, многозначительными паузами,
энергическими жестами, разсказалъ объ одномъ своемъ петер-
бургскомъ приключеніи. Онъ былъ молодъ, — душой молодъ,
■ір, '»} J-vя

теперь онъ старикъ, — вѣрилъ въ людей, въ добро. Однажды
по дорогѣ въ Кронштадта па пароходѣ онъ познакомился съ
одной великосвѣтской дамой (звали ее Ольгой Васильевной, а
фамилію Евгеніи Павловиѣ не зачѣмъ знать). Познакомились
они совершенно случайно. Была буря (слѣдовало оиисаніе бури),
и въ Кронштадтѣ Оладушкину пришлось свести истомленную
Ольгу Васильевну съ парохода и проводить, и назадъ они
ѣхали вмѣстѣ. Они съ перваго же взгляда полюбили другъ
друга. Такіе «купъ де фудръ» (то есть coups de foudre) бываютъ,
особенно въ болыпомъ свѣтѣ, гдѣ, знаете, подъ этой условной,
сдержанностью скопляются иногда огромные заряды страсти.
Онъ, Оладушкинъ, знаетъ это... о! слишкомъ хорошо знаетъ...
ОльгаВасильевна была стройная, блѣдная блондинка съ аристокра-
тически-тонкими чертами лица. Онъ особенно любилъ ея голубые
глаза (глаза Евгеніи Павловны ему нѣсколько напоминаютъ ихъ)...
Но недолго длилось ихъ счастье. Ольга Васильевна умерла, а
онъ въ отчаяніи хотѣлъ застрѣлиться, но братъ вырвалъ у него
изъ рукъ улсе приставленный ко лбу револьверъ. Тогда онъ
бросился въ революціонную деятельность,— онъ искалъ опас­
ностей, сильныхъ ощущеній, которыя отвлекли бы его мысль
о покойницѣ... О, что эта была за женщииа! сколько страсти!..
И вдругъ Оладушкинъ вставилъ въ свой разсказъ, веденный въ
возвышениомъ стилѣ, такую интимную подробность, что мудрица,
внимательно слушавшая, взглянула на него съ недоумѣиіемъ и
потомъ покраснѣла...
На самомъ дѣлѣ Ольгой Васильевной звали бѣлепькую и
блѣдненысую дочь петербургскаго чиновника, и въ Кронштадта
на иароходѣ они только собирались прокатиться, а по взморью
на лодкѣ действительно катались въ компаиіи, и съ лодки
сводить и домой проводить Ольгу Васильевну Оладушкину
действительно пришлось.
Читали «Госпожу Бовари», и Оладушкинъ коментировалъ
каждое паденіе героини романа Флобера, ставя точки надъ г
и непонятнымъ для Евгекіи Павловны образомъ волнуя ее то
намекомъ на прелесть тайной любви вплоть до иитимнѣишей
стороны дѣла, то какимъ-нибудь автобіографическпмъ сообще-
ніемъ, въ которомъ онъ неизмѣнпо являлся страдальцемъ; на­
столько, однако, интереснымъ страдальцемъ, что могъ бы возбу-
лсдать въ мулсчинахъ зависть, а въ женщинахъ ревность. Е в -
генія Павловна была женщина, и смутные зачатки ревниваго
чувства возбулсдали въ ней особенно разговоры о Марьѣ Гав-
риловнѣ.
Такъ постепенно складывался внѣ повседневный жизни, въ
сторонѣ отъ нея, какой-то зачарованный, замкнутый кругь мол­
чаливо и безсознательно условленной тайны, въ который не
заглядывалъ никакой посторонній глазъ. Это нравилось мудрицѣ,
*2
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
но иногда она инстинктивно протестовала противъ таинствен-
ственной цѣпи, связывавшей ее съ Оладутакинымъ; въ ней про-
булсдалось враждебное чувство къ нему, и она или ни съ того,
ни сего, придравшись къ какому нибудь пустяку, вульгарно
бранила его, или высмѣивала. Случалось это и на людяхъ.
Оладушкинъ терпѣливо переносилъ эти вспышки, но Семенъ
Ивановичъ не разъ выговаривалъ женѣ за неделикатное обра-
щеніе съ жильцомъ. Она отвѣчала: «Ну, вотъ еще, стану я съ
нимъ церемониться! онъ почти свой»...
Семену Ивановичу Оладушкинъ разсказалъ, между прочимъ,
исторію своей ссылки въ Тмутаракань. Разсказалъ не только
безъ предисловія объ аристократкѣ Ольгѣ Васильевнѣ, но и
безъ того презрительнаго «по дѣлу! по бездѣлью развѣ», ко­
торымъ онъ отвѣтилъ на вопросъ Зимогорова въ первый разъ.
Онъ прибавилъ, что убѣдился, что политика не его дѣло, что
всякому свое и что онъ намѣренъ отдаться исключительно ли-
тературѣ,— беллетристикѣ и худолсественной критикѣ, но еще
вырабатываетъ формы и принципы. Зимогоровъ согласился,
что не за свое дѣло браться не слѣдуетъ, пожелалъ ему успѣха
на литературномъ поприщѣ и никогда больше съ нимъ на по-
литическія темы не заговаривалъ. Только разъ бурно пробуди­
лось въ немъ непріятное и непріязненное чувство къ Оладуш­
кину въ связи съ этимъ разговоромъ.
Какъ-то послѣ обѣда Серафима Александровна Моренбургъ
пріѣхала въ Кочки съ сыномъ. Онъ доллсенъ былъ скоро уѣхать
въ Петербурга, и мать привезла его проститься съ Зимогоро-
выми. Мальчикъ, впрочемъ, самъ этого пожелалъ, онъ относился
къ Семену Ивановичу съ какою-то робкою почтительностью.
Онъ былъ въ мундирѣ своего привилегированнаго заведенія,
который очень не шелъ къ нему. Густыя, черныя, сросшіяся брови
придавали ему до строгости серьезный видъ, странно противо-
рѣчившій его малому по лѣтамъ росту. Неловко и застѣнчиво
поздоровавшись съ Евгеніей Павловной, онъ сѣлъ въ углу го­
стиной у столика, на которомъ лежали альбомы.
—
Ну, а вашъ seigneur et maître дома? — спросила Сера­
фима Александровна, усаживаясь послѣ первыхъ привѣтствій
и поцѣлуевъ рядомъ съ хозяйкой на диванѣ.
—
Дома, онъ въ кабинехѣ, я сейчасъ...
—
Нѣтъ, зачѣмъ лее его безпокоить, потомъ... Сержъ,
шелъ бы ты погулять, — обратилась Серафима Александровна
къ сыну,— набирайся воздуху передъ ГІетербургомъ.
Мальчикъ покорно всталъ, молча вышелъ на балконъ, потомъ
спустился въ садъ, и нѣкоторое время его маленькая фигура то
показывалась, то исчезала за деревьями и кустами аллеи, по
которой онъ задумчиво расхалш валъ.
—
Знаете, милая,— продоллсала Серафима Александровна,—
ИЗЪ РОМАНА * КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
43

я никогда не тороплюсь встрѣтиться съ Семеномъ Ивановичемъ.
Я ею очень увалсаю, ио почти боюсь. При немъ какъ-то ни
пошутить, ни посмѣяться...
Евгенія Павловна вздохнула.
Онъ очень хорошій человѣкъ, — сказала она, опуская
глаза.
Я и говорю. Хорошій, честный, умный, но вотъ, ви-
дите-ли, Цезарь Антонычъ тоже умный, серьезный человѣкъ и
тоже не очень цѣнитъ шутку... — Серафима Александровна на
мгновеніе замолкла и улыбнулась, вспоминая что-то забавное. —
Но онъ разговорчивый; я люблю слушать, когда хорошо гово­
рятъ... Ну, а что мой родственяикъ? каковъ оказался? интерес­
ный? Не чувствуете еще трепета души? Вѣдь всякій voisinage...
Мудрица почему-то покраснѣла. Это не ускользнуло отъ
вниманія жены Цезаря, но, какъ старый боецъ покровитель-
ствѵетъ неопытному воину, когда меясду ними нѣтъ соперниче­
ства, она сдѣлала видъ, что ничего не замѣтила, и. не ожидая
отвѣта, шутливо продоллсала:
Кстати скалсите ему, такъ , по дружески, чтобы онъ не гово­
рилъ по французски. Не могу забыть его «dangereuse voisinage»!
выговоръ у него ужасный, да и въ его возрастѣ пора бы
ѵжъ, кажется, различать мулсской и женскій родъ. А то это
какъ мой Сержъ, когда маленькій былъ: въ платьи, говоритъ,
я всегда отличу мальчика и дѣвочку, а безъ платья какъ ихъ
узнать... Онъ дома, мой cousin?
---
Дома, у себя въ комнатѣ. пишетъ что-то все.
—
Пойдемте ему мѣшать.
Въ комнатѣ Оладушкина окна были закрыты, шторы спу­
щены. Онъ, въ старенысомъ пальто на распашку, безъ жилета
и галстуха, сидѣлъ у письменнаго стола, на которомъ уже
горѣла лампа, низко къ нему наклонившись, и писалъ, куря
папиросу за папиросой. Онъ очень сконфузился при внезап-
номъ появленіи дамъ, — собственно Серафимы Александровны,
потому что съ Евгеиіей Павловной улсе привыкъ не церемо­
ниться. Онъ вскочилъ и, растерянно глядя на неожиданныхъ
посѣтительницъ, неловко запахивалъ пальто. Дамы весело смѣя-
лись, и это еще больше конфузило его.
Фу, какъ вы тутъ надымили!—заговорила лсена Цезаря,
разсѣкая волны дыма своимъ надушеннымъ носовымъ плат-
комъ. А это что такое?! Сейчасъ поднимите шторы и отворите
окна, и лампу рано зажигать.
Серафима Александровна сама завернула огонь въ лампѣ,
пока Оладушкинъ исполнялъ ея приказаніе относительно шторъ
и оконъ, бормоча что-то о комарахъ и мошкахъ, залетающихъ
въ комнату на огонь. Обернувшись, для исполненія приказа­
ния, спиной къ дамамъ, онъ кое-какъ привелъ по возможности
^
І[37> РОМАНА 'К АР ЬЕР А ОЛАДУШКИНА >.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА*.
45
въ порядокъ своей туалетъ, и это его подбодрило. Дамы усѣ-
лись на диванъ, замѣнявшій Оладушкину кровать.
—
Нѣтъ, Евгенія Павловна, плохо вы смотрите за своимъ
жильцомъ,— говорила жена Цезаря.
—
А что лее я съ нимъ нодѣлаю? Вѣдь онъ не дитя...
—
ЬІѢтъ, именно дитя, иесмысленышъ,— смѣясь возразила
Серафима Александровна.— Охъ, если бы онъ ко мнѣ попался,
я бы ему показала!..
—
. А что бы вы мнѣ показали? — спросилъ совсѣмъ уже
ободрившійся Оладушкинъ, двусмысленно улыбаясь.
—
О, многое, очень многое, на первый разъ хоть разницу
между вашей табачной гадостью и вотъ этимъ... Подойдите-ка ...
да не бойтесь, не укушу...— И лсена Цезаря поднесла къ носу
подошедшаго Оладушкина свой надушенный платокъ, повернувъ
при этомъ кисть руки такъ, что молодой человѣкъ могъ, если бы
полселалъ или догадался, поцѣловать руісу незамѣтио для Ев-
геніи Павловны. Но Оладушкинъ не полселалъ или не догадался...
Болтовня нродоллсалась, и наступила, наконецъ, очередь
неизбѣжнаго портрета Марьи Гавриловны Дуниной. Серафима
Александровна посмотрѣла на него очень внимательно, потомъ
перевела глаза на Оладушкина, опять на портретъ, на Евге-
нію Павловну и, молча, передала ей фотографію. Странно
смотрѣли съ портрета широко раскрытые глаза на этихъ двухъ
женщинъ и на Оладушкина. Они точто недоумѣвали: зачѣмъ
я здѣсь? какъ я сюда попала?...
—
Онъ въ нее влюбленъ,— сказала мудрица.
—
Какія вы пошлости говорите.
—
сердито огрызнулся
Оладушкинъ.
—
Зачѣмъ вскрывать тайны молодого человѣка,— примири­
тельно вмѣшалась Серафима Александровна, поднимаясь съ
дивана,— дайте-ка лучше чаю, Евгенія Павловна. Идемъ! А
вы, молодой человѣкъ, пока приведите себя въ порядокъ...
Гдѣ-то мой Сержъ?
Тѣмъ временемъ въ Кочки пріѣхалъ Суровской и привезъ
сенсаціонное извѣстіе, слухъ, сильно взволновавшій Зимого­
рова. Когда Серафима Александровна вышла своей плывущей
походкой на балконъ искать сына, она застала тамъ ихъ
обоихъ. Зимогоровъ большими, быстрыми шагами ходилъ вдоль *
балкона, не замѣчая, какъ трудно поспѣвать за нимъ мудрецу.
При появленіи жены Цезаря они замолчали.
—
Не видали ли вы гдѣ нибудь моего Сержа?— спросила
Серафима Александровна, поздоровавшись.
—
Вонъ онъ,— указалъ Суровской по направленію къ
рѣчкѣ за садомъ. Тамъ действительно виднѣлась маленькая
фигура Сережи. Онъ сидѣлъ на берегу рѣчки рядомъ съ
какимъ-то сѣдымъ старикомъ, удившимъ рыбу.

4(3
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Ахъ, какъ меня этотъ мальчикъ бввпокоитъ. — сказала
жена Цезаря, смотря въ ту сторону.— слабый онъ’такой
и
потомъ эти странный идеи, откуда онѣ въ такомъ ребенкѣ ,
нъ такомъ заведеиіи...
При послѣднихъ словахъ Серафима Александровна оберну­
лась къ Зимогорову и сразу сообразила по выраженіго его
лица, что попала не въ тактъ, что тутъ случилось что-то
важ ное и тревожное, и собесѣдникамъ не до нея...
Сержъ,—крикнула она, слолсивъ ладони около рта въ
видѣ рупора.
—
Сережа—а!—басомъ подтвердить Суровской.
Видно было, какъ мальчикъ оглянулся, всталъ, подалъ
старику руку и тихо пошелъ къ дому...
Чай былъ сервированъ по деревенски. На столѣ, кромѣ
самовара, стояли крынки съ молокомъ, горшки съ простоква­
шей и варенцомъ, блюда съ ветчиной и творогомъ. Евгенія
Павловна радушно угощала, гости съ аппетитомъ кушали.
Только Зимогоровъ сидѣлъ хмурый и ничего не ѣлъ.
На обращенный Евгеніей Павловной къ брату вопросъ,__
нѣтъ ли чего нибудь новенькаго?-Суровской сталъ разсказы-
вать о только что переданномъ имъ Зимогорову слѵхѣ. Разска-
зывалъ онъ пространно, съ комментаріями и собственными
тонкими соображеніями.
Семенъ Ивановичъ слушалъ уже
извѣстный ему разсказъ съ видимымъ нетерпѣніемъ; онъ время
отъ времени нервно постукивалъ пальцами правой руки по
столу или размѣшивалъ ложечкой чай въ давно остывшемъ
стаканѣ. Сережа слѣдилъ за разсказомъ съ заблестѣвшими гла­
зами. Кончивъ, Евгеній Павловичъ обратился къ Оладушкину:
Какъ вы скажете, Алексѣй Алексѣичъ, васъ вѣдь это
должно особенно интересовать.
—
Иикакъ не скажу и ни мало не интересуюсь, —поднося
ложку простокваши ко рту и презрительно усмѣхаясь, возра-
зилъ Оладушкинъ,— я свое давно заилатилъ...
Зимогоровъ вспыхнулъ.
Отъ банкротовъ никто и не ждетъ платы!—металли­
чески рѣзко и громко сказалъ онъ, въ упоръ смотря на Ола­
душкина своимъ тяжелымъ взглядомъ изъ подъ очковъ, и
♦затѣмъ, громко двину въ стуломъ. всталъ и вышелъ изъ сто­
ловой.
Оладушкинъ поблѣдиѣлъ, уронилъ ложку въ тарелку, раз­
брызгивая во всѣ стороны простоквашу, " и сидѣлъ 'молча,
опустивъ голову. Всѣ притихли, съ недоумѣнівмъ и страхомъ
переглядываясь.
Черезъ нѣсколько секундъ, показавш ихся присутствующимъ
очень долгими, высокая фигура Зимогорова опять показалась
иъ дверяхъ столовой.
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
47
—
Извините, господа,— глухо сказалъ онъ,— я сегодня
очень разстроепъ. Простите и вы, Алексѣй Алексѣичъ...
И опять ушелъ. Слѣдомъ за нимъ, ни на кого не глядя,
вышелъ и Оладушкинъ.
Серафима Александровна заторопилась домой. Хозяйка ее не
удерживала. Всякія свѣтскія приличія были неумѣстны иослѣ
случившагося, и Серафима Александровна уѣхала, не простив­
шись съ Зимогоровымъ. У Сережи на глазахъ были слезы,
когда онъ садился въ экипажъ.
Тотчасъ по отъѣздѣ Мореибурговъ и Суровского Евгенія
Павловна бросилась къ мужу. Онъ ходилъ по своему узкому
и длинному кабинету, заложивъ руки въ карманы брюкъ.
—
Сеня,—начала
мудрица, просовывая руку подъ его
локоть и принимаясь, какъ ласкающаяся кошка, тереться
щекой объ его плечо,— Сеня, тебѣ Серафима Александровна
кланяться велѣла...
—
Гм...
—
Сеня, что же теперь будетъ? Какъ ты Алексѣя Алек-
сѣича-то...
—
Не безпокойся, пожалуйста, ничего не будетъ. Я вѣдь
извинился, завтра еще поговорю съ нимъ.
—
Вѣдь вотъ ты какой, Сеня: когда мнѣ случается посме­
яться надъ нимъ, надъ фамиліей пошутить или тамъ еще что
нибудь, ты сердишься, говоришь: его положеніе въ нашемъ
домѣ обязываетъ къ деликатности, а самъ...
—
Да сказалъ же, что поговорю, устрою, ну, еще разъ
извинюсь.
—
А можно ему это сейчасъ сказать? Мнѣ его жалко...
—
Да скажи, пожалуй.
Евгенія Павловна благодарно поцѣловала мужа и отправи­
лась къ Оладушкину. Онъ сидѣлъ за письмепнымъ столомъ и
писалъ: «Милостивый государь, Семенъ Ивановичъ! Банкроть
ли я, это покажетъ бзгдущее. Но оскорбленіе, нанесенное мнѣ,
бездомному, вами въ вашемъ домѣ»...
—
Алексѣй Алексѣичъ, Сеня на васъ больше не сердится, -
заявила мудрица, входя въ комнату.
Не сердится! — злобно передразнилъ Оладушкинъ,— а
<>бо мнѣ вы не думаете: не сержусь ли я? Что я нищій, что
мнѣ дѣваться некуда, такъ онъ и можетъ...
—
Ахъ, голубчикъ Аиексѣй Алексѣичъ, да вѣдь онъ же
просилъ у васъ ирощенія, при всѣхъ просилъ, а завтра опять
будетъ просить, самъ мнѣ сейчасъ сказалъ...
—
Ну, тогда и будемъ говорить...
Наступила ночь. Оладушкинъ дописывалъ свое письмо къ
Зимогорову. Онъ нѣсколько разъ рвалъ написанное, недоволь­
ный то нриступомъ, то общей редакціей письма. Редакція эта

48
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУПІІШНА».
каждый новый разъ все смягчалась, по мѣрѣ того, какъ ѵмъ
писавшаго освоивался съ полученной обидой и брали верхъ
практическія соображенія. Въ окончательной редакціи Оладуш­
кинъ излагалъ, какъ онъ всегда цѣнилъ и уважалъ Семена
Ивановича, какъ былъ ему благодаренъ за гостепріимство и
участіе, и какимъ по этому ударомъ для пего былъ сегодияшпій
случай за чайнымъ столомъ. Благородный, великодушный Семенъ
Ивановичъ публично оскорбилъ въ своемъ домѣ его, бездом-
наго скитальца, изгнанника! Не столько за себя оскорбленъ
онъ, Оладушкинъ, сколько за тотъ высокій образъ, какимъ
являлся ему Семенъ Ивановичъ. И хотя этотъ образъ и теперь
стоитъ высоко, и навсегда останется однимъ изъ лучшихъ
воспоминаній пишущаго, но оставаться въ домѣ Семена Ива­
новича Оладушкинъ дольше не молсетъ. Онъ завтра же пойдетъ
въ городъ и будетъ просить у добрѣйшаго Е . П . Суровского
пріюта на нѣсколько дней, пока онъ спишется съ живу-
щимъ въ Петербургѣ братомъ и устроить свои денежный дѣла.
Подписано было:
«Вашъ всетаки преданнѣйшій и неизмѣнно
благодарный Алексѣй Оладушкинъ».
Когда Оладушкинъ писалъ письмо, въ его головѣ происхо­
дил^ двойственный процессъ. Съ одной стороны, онъ въ поло-
ж еніи скитальца, оскорбленнаго грубымъ хозяиномъ (въ родѣ
средневѣкового барона, владѣльца неприступнаго замка съ
высокими баш нями и подъемными мостами), находилъ худо­
жественную красоту; и наивныя просьбы и утѣшенія мудрицы
(жены дикаго барона, втайнѣ любящей скитальца) входили въ
соотвѣтсгвенную картину. Съ другой стороны, онъ разсчиты-
валъ,— въ особенности въ связи съ обѣщаігіемъ мудрицы, что
Зимогоровъ будетъ завтра опять просить у него "прощенія,—
что окончательная редакція письма растрогаетъ Семена Ива­
новича, и все кончится благополучно: онъ отстоялъ свое
достоинство и всетаки остался въ Кочкахъ. Ему вовсе не
хотѣлось уѣзжать... Онъ долго не спалъ, варьируя носившіяся
въ его воображеніи картины.
Долго не спалъ и Зимогоровъ. Эпизодъ съ Оладушкинымъ
не особенно занималъ его. Онъ былъ недоволенъ собой за
вспышку, но былъ вмѣстѣ съ тѣмъ увѣренъ, что съумѣетъ
уладить это дѣло. Особенно мелкимъ и не стоющимъ внима-
нія казалось оно ему рядомъ со слухомъ, сообщеннымъ Суров-
скимъ. Онъ долго рылся въ своихъ бумагахъ, перечитывалъ
ихъ, нѣкоторыя рвалъ и, наконецъ, написалъ письмо, на кон-
вертѣ котораго значилось: «Его высокородію Евграфу Петро­
вичу Соломірскому. С .-І Іетербургъ. До востребованія».
Евгенія Павловна, совершенно успокоенная, скоро заснула
безмятежнымъ сномъ.
На заднемъ крыльцѣ, отдыхая на сонъ грядущій отъ своего
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
49
трудового дня, сидѣли Груша и Егоровна. Груша, при­
сутствовавшая при сценѣ въ столовой, разсказывала, какъ
было дѣло.
—
И не видывала я такимъ нашего барина... Какъ гарк-
нетъ, да какъ хватить стуломъ объ полъ!... Алексѣй Але-
ксѣичъ ажъ ложку выронилъ. простоквашей всю скатерть
забрызгалъ, да и Серафимѣ Алексаидровпѣ на платье попало...
Не отчистить, пожалуй...
Давно бы ему нрижмурѣ, хвостъ прищемить,— злорад­
ствовала Егоровна,— иш ь разъѣлся на готовыхъ-то хлѣбахъ...
—
А барыня-то, барыня,— продолжала Груша,— чисто какъ
смерть побѣлѣла, испугалась... Я, Егоровна, сбѣгаю
тутъ
неподалечку на минутку...
—
Зпаю, зпаю, куда норовишь... Иди ужъ...
Было тихо. Только гдѣ-то вдпли хрипло лаяла собака, да
толсе
издалека доносились однообразные звуки колотушки
ночного сторожа, обходившаго деревню. Егоровна что-то
ворчала про себя .
Глава VII.
Видѣніе натуралиста.
Зимогоровъ безъ труда уговорилъ Оладушкина предать эпи­
зодъ за чайнымъ столомъ забвеяію. Первое время чувствовалась,
конечно, иѣкоторая неловкость въ отношеніяхъ, но скоро, къ
великой досадѣ няньки Егоровны, все вошло въ обычную ко­
лею. Только въ разговоры Оладушкина съ Евгеніей Павловной
привзошла новая струя: оиъ сталъ усиленно, при всякомъ удоб-
номъ и неудобномъ случаѣ, расхваливать Семена Ивановича.
Онъ говорилъ объ его умѣ, благородствѣ, серьезномъ отношеніи
къ жизни и доказывалъ, что она, Евгенія ІІавловна, не мож,етъ
по настоящему цѣиить его. Мудрица протестовала: она любить
Сеню.
«Какая эта любовь!—возралсалъ Оладушкинъ,— при­
вычка, а не любовь, ни вы ему не нулшы, ни онъ вамъ».
Евгенія Павловна смутно чувствовала, что панегирики Се­
мену Ивановичу не выходятъ изъ зачарованпаго, общаго ей
съ Оладушкинымъ, но замкнутаго для всѣхъ постороннихъ
круга тайны: но вмѣстѣ съ тѣмъ она чувствовала потребность
сообщить Зимогорову, что вотъ какъ относится къ нему оскорб­
ленный имъ молодой человѣкъ; чувствовала потребность и не­
множко стыдилась ея, тутъ было что-то лживое и предатель­
ское, какая-то полу-правда. которую лучше не сообщать, или
улгь разорвать весь зачарованный кругъ. Она, однако, сказала.
Зимогоровъ выслушалъ сообщеніе холодно; оно, видимо, не до­

50
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ставило ему ни малѣйшаго з^довольствія. Оладушкинъ, напро-
тивъ, съ видимымъ удовольствіемъ нринялъ похвалы мудрицы
его безпрпстрастію и способности прощать обиды.
Да вѣдь Семенъ Иванычъ. въ сущности, правъ былъ,
грустно сказалъ онъ,— развѣ я не банкрота? Все было, все
пережилъ, все пролшлъ, во всемъ разочаровался... Даже не
банкрота, а трупъ, нравственный трупъ. И что лее молсетъ
гальванизировать, оживить этотъ трупъ? Развѣ только простая,
добрая женская душа, истинно женская, безхитростная...
И Оладушкинъ мечтательно смотрѣлъ па мудрицу...
ІІриблилсалась осень. Зимогоровы переѣхали въ городъ,
вмѣстѣ съ ними и Оладушкинъ. Онъ еще въ серединѣ лѣта,
тайно отъ всѣхъ, отправилъ въ Петербурга, въ редатсцію <Пе-
тербургскаго Вѣстника» свое произведете, озаглавленное «Ви~
дѣніе натуралиста», и теперь съ нетерпѣніемъ лсдалъ отвѣта,
работая, вмѣстѣ съ тѣмъ, надъ другимъ произведеніемъ —
«Истинные рыцари духа». Наконецъ, отвѣтъ изъ Петербурга
пришелъ.
Однажды, самъ отворивъ дверь на звонокъ почтальона, Ола­
душкинъ нринялъ отъ него два письма: одно было на имя
Семена Ивановича, другое, заказное и довольно значительная
размѣра, ему, Оладушкину. Торопливо и нервно сунувъ письмо,
адресованное Зимогорову, опоздавшей къ звонку почтальона
Грѵшѣ, онъ удалился въ свою комнату и тамъ съ волненіемъ,
далее нѣсколько дрожащими рз^ками, разорвалъ конверта. Въ
конвертѣ оказались рукопись и письмо. Въ письмѣ было на­
писано:
«Милостивый государь! Рукопись ваш а не молсетъ быть
напечатана ^въ «Петербургстеомъ Вѣстникѣ». Во исполненіе ва­
шего настойчиваго требованія сообщить вамъ мнѣніе редакціи
объ этомъ произведепіи, на поляхъ рукописи оставлены по-
мѣтки карандашемъ, сдѣланныя прп чтеніи.
Примите увѣреніе въ совершенномъ почтеши.
Секретарь такой-то ».
Оладушкинъ скомкалъ письмо, взялъ рукопись и сталъ ее
перелистывать, ища глазами помѣтокъ. Ихъ оказалось довольно
много, хотя рукопись была очень не велиіса. Кромѣ того, мѣ-
стами стояли вопросительные и восклицательные знаки, вытя-
нувшіеся точно часовые, приставленные для оберега иія осо­
бенно замѣчательныхъ мѣстъ. Оладушкинъ, читая, то ирони­
чески улыбался, то ворчалъ сквозь зубы: <д-дурачье!., бол­
ваны»!.. Однако, досмотрѣлъ рукопись до послѣдней страницы,
a иѣкоторыя помѣтки перечиталъ далее по два и по три раза.
Дочитлвъ до конца, нашъ гергш швырнулъ рукопись вмѣстѣ съ
письмомъ на полъ и легъ, залолсивъ руки подъ голову, на ди-
ваттъ. Ио тотчасъ же опять вскочилъ и сталъ стирать резинкой
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
5L
непріятныя помѣтіси. Заиятіе это было прервано Грушей, ко­
торая явилась съ приглашеніемъ «кушать». Въ этотъ день
Зимогоровы были приглашены на обѣдъ къ Бандурииымъ, но
мудрицѣ не хотѣлось къ нимъ ѣхать, и Семенъ Ивановичъ уѣхалъ
одинъ. За обѣдомъ Оладушкинъ былъ очень угрюмъ и почти
ничего не ѣлъ. Евгенія Павловна, иапротивъ, была особенно
возбужденно весела. Опа почти передъ самымъ обѣдомъ вер­
нулась отъ зубного врача, который выдерпулъ ей зубъ, страшно
мучившій ее нѣсколысо дней подъ-рядъ. Какъ всегда бываетъ
въ подобныхъ случаяхъ внезапнаго избавленія отъ долгой му­
чительной боли, подавленная въ теченіе нѣсколысихъ дней
нервная энергія требовала теперь усиленной дѣятельности.
Евгеніи Павловнѣ хотѣлось прыгать, смѣяться, бѣгать, тормо­
шить кого нибудь, и Оладушкинъ засталъ ее вальсирующею
съ Маруськой. Завидѣвъ его, она бросила дѣвочку, подхватила
его подъ руку и шаловливо-торжественно повела въ столовую.
За обѣдомъ она всячески приставала къ своему мрачному
собесѣднику: объявила, что заказала сегодня въ честь его на
нослѣднее •блюдо оладьи, чего въ действительности вовсе не
было; натравила Марусыеу высыпать «Ладушнику» цѣлую со­
лонку соли въ супъ и вообще дѣлала мнолсество школьниче-
екихъ глупостей. Оладушкинъ сначала кисло улыбался, потомъ
сталъ серьезно просить оставить его въ покоѣ, наконецъ, со-
всѣмъ разсердился и, не кончивъ обѣда, ушелъ изъ столовой.
—
Алексѣй Алексѣевичъ, а оладьи-то?— задорно крикнула
ему вслѣдъ Евгенія Павловна. Она была увѣрена, что онъ
сейчасъ же вернется, но, убѣдившись, что дѣло вышло изъ
предѣловъ шутки, послала за нимъ Марусыеу, потомъ Грушу.
Оладушкина не оказалось ни въ его комнатѣ, ни вообще въ
домѣ. Онъ ушелъ.
На дворѣ было холодно, вѣтре.но, ш елъ мелкій дождь. Вѣ-
теръ дулъ какъ разъ Оладушкину иавстрѣчу, загоняя капли
доледя въ лицо и за воротиикъ и раздралсая его, раздраженнаго,
еще больше. Однако, повернувъ изъ Гусарова переулка, гдѣ
лсили Зимогоровы, въ Московскую улицу именно за тѣмъ, чтобы
избѣлеать вѣтра въ лицо, онъ иочувствовалъ себя еще хуже.
Ему точно ж аль было что однимъ раздралсающимъ предметомъ
стало мепьше, Ихъ оставалось, впрочемъ, довольно. Во-первыхъ,
«дурища Женевьева», какъ несовсѣмъ деликатно выражался
въ эту минуту нашъ герой, забывая всѣ свои иедавнія мечты
о романѣ съ этой «дурищей». Во-вторыхъ редакція *Петер­
бургская Вѣстниіса», такъ грубо разбившая другія его мечты,
гораздо болѣе коренныя.— Либералы дурацкіе,— ворчалъ онъ
про себя, вспоминая нѣкоторыя особенно пепріятныя рСдак-
ціонныя помѣтки,— я вамъ покалсу «дростодушіе». увидимъ еще,
кто «простодушные»-то, дураки! Изъ негодующаго подчепкива-

52
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА’/.
нія, съ которымъ Оладушкинъ внутренно произносилъ слова
«просто душіе» и «простодушные», видно было, что редакція
«Петербургского Вѣстника»выразила на эту тему что нибудь
особенно обидное, или показавшееся таковымъ нашему герою.
Онъ сулилъ очень много чертей дурацкимъ либералами. и худо­
жественная голова его быстро и съ многочисленными деталями
рисовала планъ разгрома дурацкихъ либераловъ, котораго онъ
добьется цѣлымъ рядомъ блестящихъ критическихъ статей. Въ
мечтахъ этихъ онъ и пе замѣтилъ, какъ дошелъ до конца
Московской улицы, упиравшейся въ Малую Дворянскую, ма­
шинально сдѣлалъ еще два поворота и очутился близь «Го­
стиницы Трехъ Лебедей съ номерами для пріѣзжающихъ гос­
подъ». Онъ вспомнилъ, что ничего почти не ѣлъ сегодня, и
хотя зналъ, что въ «Лебедкахъ» ѣда скверная, но голодъ и
усталость побудили его зайти. Знакомый засаленный лакей, на
этотъ разъ съ грязной а салфеткой подъ мышкой, развязно и
даже дружески предложилъ ему на выборъ каклету,биштекъ
или селянку. Оладушкинъ выбралъ каклету. Онъ сѣлъ въ
общемъ залѣ, гдѣ не было посѣтителей. Выпивъ, противъ обы-
кновенія, рюмку водки и закусивъ бутербродомъ съ- подозри­
тельной ветчиной, Оладушкинъ почувствовалъ, какъ разливалась
по его тѣлу пріятная теплота, а по душѣ— столь же пріятная
волна облегченія. Котлету онъ съѣлъ съ болыпимъ аппетитомъ,
мечтая все о томъ же разгромѣ дурацкихъ либераловъ, и,
значительно успокоенный мысленно одерлеанными побѣдами и
полученными за нихъ лаврами, ушелъ изъ «Лебедокъ». Лакей
папутствовалъ его приглашеиіемъ пожаловать завтра вечеромъ
въ садъ: «послѣднее представленіе сезона»,— заманивалъ онъ.
Зимогорова еще не было дома. Евгеиія Павловна вышла
на звонокъ Оладушкина и тотчасъ же, ухвативъ его за мокрый
рукавъ пальто, потащила къ себѣ. Она чувствовала угрызеніе
совѣсти и хотѣла загладить свое легкомысленное поведеніе.
Въ Оладушкинѣ, напротивъ, при видѣ ея, опять зашевелилось
недоброе чувство.
—
Да дайте лее хоть раздѣться!—ворчливо упирался онъ.—
Просто это несносно.
—
Ну, раздѣвайтесь.
—
Да понимаете, мнѣнадокъ себѣ зайти. Понимаете, надо...
—
Ну, хорошо, только чтобы сейчасъ ко мнѣ, у меня ужъ
чай заваренъ, я васъ больше сердить не буду...
Говоря про себя самыя нелестиыя для мудрицы вещи и
опять ворча что-то въ родѣ «дуры», Оладушкинъ прошелъ къ
себѣ, досталъ злополучную рукопись, посмотрѣлъ на нее, по­
томъ опять сунулъ въ столъ и легъ на диванъ, сбросивъ са­
поги-и задравъ къ верху усталыя, затекшія отъ ходьбы ноги.
Онъ лежалъ, закрывъ глаза, безъ всякой определенной мысли.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
5?,
Такъ прошло съ четверть часа. Послышался стукъ въ дверь
и потомъ голосъ Евгеніи Павловны.
—
Что же вы, заснули, что ли? или прихорашиваетесь?
—
А! чортъ бы тебя побралъ!— процѣдилъ сквозь зубы
Оладушкинъ и прибавилъ вслухъ:—иду!
—
Ну, будетъ злиться,— встрѣтила его въ своей комнатѣ
мудрица.— Вотъ вамъ чай, вотъ вамъ телятина,— нарочно для
васъ отъ обѣда оставила и, видите, бутербродовъ сама надѣлала.
Пейте, ѣшьте, а потомъ читать будемъ.
—
ѣсть я не хочу, въ трактирѣ былъ, а читать... Что
читать-то? Много у вашего Сени путнаго! Что есть, все пере­
читали.
—
Отчего же онъ-то всегда читаетъ?
—
Вы того не поймете, что онъ читаетъ.
—
А вы поймете?
—
Я-то пойму!
—
Послушайте, Алексѣй Алексѣичъ, я съ вами все хочу
серьезно поговорить. Вотъ вы умный,— отчего вы въ самомъ
дѣлѣ не пишете въ журналахъ? Не корреспонденціи тамъ, а
такъ... Ужасно мнѣ бы хотѣлось познакомиться съ настоящимъ
литераторомъ!
Оладушкинъ подозрительно взглянулъ на мудрицу, но ея
наивные глаза ясно свидетельствовали, что она ни на что не
намекаетъ и ничего не знаетъ объ его сегодняшнемъ огорченіи.
Онъ успокоился.
—
Что это такое значитъ: настоящій литераторъ?
—
Ну, Тургеневъ, Гоголь, Свиридовъ...
Свиридовъ помѣщалъ, обыкновенно, свои повѣсти въ томъ
самомъ «Петербургскомъ Вѣстникѣ», изъ редакціи котораго
Оладушкинъ получилъ сегодня письмо. Это упоминаніе его
взорвало.
—
Свиридовъ! Дуракъ вашъ Свиридовъ!
Евгенія Павловна звонко расхохоталась.
—
Алексѣй Алексѣевичъ, вы сегодня ужасны! Почему же
Свиридовъ мой? Вѣдь мы съ вами вмѣстѣ читали эту... какъ
ее... «Нитка жизни», что ли? И вы хвалили...
—
Никогда я не хвалилъ, а говорилъ про одну сцену, что
не дурно задумана... задумана, понимаете? А если бы и хва­
лилъ, такъ вы вѣдь какъ хватили-то: Гоголь, Тургеневъ и Сви­
ридовъ! Это чортъ знаетъ... Я вамъ такихъ «Нитокъ ж изни»
сколько хотите напишу,— клубокъ цѣлый!
Евгенія Павловна захлопала въ ладоши, потомъ схватила
Оладушкина за руки и стала просить, чтобы онъ поскорѣе
написалъ романъ и посвятилъ ей. Эта наивная просьба, въ
связи съ раскраснѣвшимся отъ смѣха миловиднымъ лицомъ
мудрицы, опять пролила нѣсколько капель цѣлебнаго бальзама

54
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
въ уязвленную душу Оладушкина. Ему пришло въ голову
сейчасъ лее прочитать Зимогоровой только что полученную изъ
Петербурга рукопись. Инстинктъ подсказывалъ ему, что онъ
получить при этомъ значительное удовлетвореніе, хотя онъ ни
за что не сознался бы, что разсчитываетъ на снисходительность
такого незначительная слушателя. Да такого разсчета, строго
говоря, и не было. Не смотря на неудачу, Оладушкинъ былъ
всетаки дозоленъ своимъ произведеніемъ... Онъ твердо вѣрилъ
что «Петербургскій Вѣстникъ» только по глупости и отчасти
по зависти не напечаталъ его рукопизи. Ему захотѣлось те­
перь еще разъ прочитать ее вслухъ, еще разъ просмаковать
ея достоинства и еще разъ позлиться на глупыхъ петербург-
скихъ редакторовъ.
Хотите, я вамъ сейчасъ прочту одну свою вещь?
—
Романъ? У васъ есть? Я такъ и думала! Что же вы
раныне-то отпирались?
Нѣтъ, не романъ, а такъ... этюдъ...
Ну все равно. Давайте. Прелесть! Вотъ что: я пойду
уложу Маруську спать, а вы пока принесите. Будемъ читать
и никто намъ не помѣшаетъ.
Черезъ полчаса мудрица сидѣла съ вязаньемъ въ рукахъ
и внимательно слушала, а Оладушкинъ, прихлебывая время
отъ времени чай, читалъ съ болыпимъ чувствомъ...
Видѣніе натуралиста.
«Онъ не зталъ любви, онъ презиралъ красоту. Онъ ува-
жалъ одно знаніе, одну науку. Съ ранней весны онъ бродилъ
по лѣсамъ, полямъ и лугамъ съ сѣткой, водянымъ сачкомъ и
другими приспособленіями для ловли насѣкомыхъ. ІІрелестныя
оабочки порхали около цвѣтовъ, справляя свой праздникъ весны
и любви; онъ увивались другъ около друга, граціозно склады­
вая и раскладывая свои разноцвѣтныя крылышки; онѣ знали
что имъ не долго жить и любить, что лѣто пройдетъ скоро!
и торопились наслаждаться. Но онъ ие хотѣлъ этого знать
онъ уважаль только науку. Онъ ловко набрасывалъ сѣтку на
наслаждавшуюся жизнью пару, загонялъ ее въ конецъ сѣтки
и тамъ нѣсколько капель сѣрнаго эфира вычеркивали изъ списка
живыхъ лучшія украшенія Божьяго міра; оиъ казнилъ любовь
и красоту во имя науки...
«Яркозеленая бронзовка сидѣла на розѣ. Она не сопроти­
влялась его ловкимъ пальцамъ, когда они ухватились за ея
твердую, красивую, зеленую съ бѣлыми точками спинку. Иногда
онъ сеичасъ-же опускалъ ее въ спиртъ, гдѣ опа, безпомощно
побарахтавшись лапками, погибала опьянѣлая. Иногда онъ клалъ
ее просто въ коробку и приносить домой нолузадохшуюся.
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
55
Иногда тутъ-же прикалывалъ булавкой и, любуясь ее мученіями,
натыкалъ въ пробочное дно коробки. Бронзовка мучилась ради
науки.
«Опустивъ въ прудъ сачекъ, онъ вытаскивалъ оттуда вмѣстѣ
съ тииой рыцаря плавунца въ блестящемъ черномъ панцырѣ
и вонзалъ въ него все тотъ же свой мечъ науки— булавку, и
даже сиималъ съ него рыцарскіе доспѣхи, разрѣзалъ брюшко
и разсматривалъ подъ микроскопомъ нервы, мускулы и сердце
рыцаря. Это было нужно для науки.
«Такъ продолжалъ онъ много лѣтъ, собралъ огромную кол-
лекцію, сдѣлалъ много открытій, прославилъ свое имя. Наука
возлюбила его, потому что онъ самъ ее любилъ. Но больше
онъ никого и ничего не любилъ. Друзей у него не было,
были только товарищи по наукѣ. Женщины сторонились отъ
него,— онъ имъ казался лсестокимъ. Дѣти боялись его, матери
пугали ихъ, что онъ насадить ихъ на булавку, какъ бабочку
или ж ука. Но онъ не огорчался этимъ, онъ служилъ наукѣ...
«Наконецъ. онъ началъ старѣть. Ослабѣвшіе глаза и дро-
жащія руки измѣняли ему. Бабочки удачно вывертывались изъ
подъ закинутой на нихъ сѣтки и, словно дразня натуралиста,
порхали совсѣмъ близко, но избѣгали опасности. Рыцарь-пла -
вунецъ не разъ больно кусалъ его пальцы и, пользуясь мину­
той замѣшательства, ускользалъ назадъ въ воду. Даже неуклюжій
навозникъ перехитрялъ его. Онъ сталъ мраченъ, угрюмъ. Онъ
былъ натуралистъ и понималъ, что значили эта слабость и
эти неудачи. Онѣ значили близость смерти... Но онъ но оста-
влялъ своей охоты. Онъ хотѣлъ передъ смертью оказать какъ
молено больше услугъ наукѣ. Однажды онъ въ лѣтній жаркій
день присѣлъ отдохнуть подъ сѣныо дуба. Возлѣ него лежали
сѣтка и коробка съ пробочнымъ дномъ, въ которой билась его
единственная добыча, красивый скакунъ, приколотый булавкой.
Натуралистъ чувствовалъ себя въ этотъ день особенно слабымъ.
Голова кружилась, глаза застилались какимъ-то туманомъ. Онъ
заглянулъ въ коробку— и вдругъ передъ нимъ ясно встала
утренняя сцена поимки скаку па. Скакунъ ползъ по песчаной
дорожкѣ, выдѣляясь на ней своимъ темнымъ продолговатымъ
тѣломъ. Патуралистъ нагнулся, взялъ скакуна и опять выро-
нилъ на дорогу. Скакунъ упалъ на спину, кротко поджавъ
лапки, прося о помилованіи, но тотчасъ-же щелкнулъ, под-
скочилъ вверхъ, упалъ опять впизъ и торопливо поползъ. Н а­
туралистъ еще разъ поймалъ его, еще разъ выронилъ, и жучекъ
опять легъ на спину, будто съ мольбою сложивъ лапки. Три
раза повторилась эта сцена, пока, наконецъ, патуралистъ на­
садить скакуна на булавку... И вотъ теперь, когда онъ сидѣлъ
подъ дубомъ и голова его кружилась, а глаза застилались ту­
маномъ, передъ нимъ было два скакуна. Одинъ бился въ ко-

56
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
г1Іг
Л0ТЫ булавкой, другой лежалъ па спинѣ, покорно
HnTvmï, ЛаПКИ *и Ук°і,изненно глядя въ глаза натуралисту,
ттті
хотѣлъ взять этого второго скакуна, по не могъ
^ елить
его рука отяжелѣла... На шею къ нему
сталъ шегот0птгСрРЫЙ Др0В0сѣкъ и> поскрипывая надкрыльями,
сталъ щекотать его своими длинными усами... Бѣлая капуст-
Х и и и Г МечоКНуЛа ПерѲДЪ СаМЫШ его глазами>заДѣвъ крыльями
п о т TM КаПуСТІШЦеИ пР°летѣлъ великолѣпный махаонъ,
о олъ ванесса, а натуралистъ все напрасно усиливался под-
Маискш хрущъ зажужжалъ густымъ басомъ надъ
самымъ ею ухомъ, и натуралистъ явственно слышалъ въ этомъ
жужжанш: ты презиралъ любовь и красоту., лс-ж -ж ... ты ѵва-
жалъ одну науку... ж -ж -ж .. ты меня убилъ, когда я былъ
счастливъ и пѣлъ хвшіу Богу... ж -ж -ж ... и boiÎ ты ум“
раешь... ж -лс-ж ...»
J
—
Ха, ха, ха!—перебила чтеніе Евгенія Павловна, роняя
изъ рукъ вязанье и вся содрогаясь отъ хохота. Ее не текстъ
насмѣшилъ. Она сначала внимательно слушала, не отрывая
въ то же время глазъ отъ работы. Но когда майскій хрущъ
зажужжалъ, она подняла голову и расхохоталась при видѣ
серьезной и старательной выразительности, съ которой Ола­
душкинъ подралсалъ хрущу. Долго смѣялась мудрица, не бу­
дучи въ состояли выговорить хоть одно слово, и долго смо-
трълъ на нее Оладушкинъ сначала съ недоумѣніемъ, а потомъ
съ негодованіемъ, но, наконецъ, и самъ заразился смѣхомъ Онъ
вспомнилъ, что какъ разъ противъ этого мѣста ненавистною
ему рукою кого-то изъ сотрудниковъ «Петербургская Вѣстника*
было написано карандашомъ: «ха, ха, ха»! Съ отличавшею
его трудностью пониманія собственныхъ ошибокъ, опъ только
теперь, послѣ такого нагляднаго урока, понялъ, что жулсжаніе
въ самомъ дѣлѣ смѣшно. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ понялъ и другую
свою ошибку. «Видѣніе натуралиста» до такой степени проти-
ворѣчило направленію «Петербургская Вѣстника», что ко­
нечно, его не слѣдовало туда посылать. Только теперь пришла
ему въ голову^ эта простая мысль.
—
Алексѣй Алексѣичъ, голубчикъ, не сердитесь,— говорила
мудрица, когда прошелъ пароксизмъ смѣха.— Это очень хорошо
но, еи-богу, вы такъ смѣшно жужжали... Губы у васъ...
И мудрица опять залилась. Оладушкинъ съ недовольнымъ
видомъ свернулъ свою рукопись въ трубку. Онъ ждалъ, что
гівгенія Павловна попросить е я дочитать «Видѣніе», но тане
догадалась. Она другими путями старалась изгладить впеча-
тлѣніе обиднаго смѣха.
—
Что же вы не печатаете? Это, право, очень мило...
Оладушкинъ горько улыбнулся.
—
Печатать! Гдѣ печатать-то? Не въ «Петербургскій же
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
57
Вѣстникъ» посылать! Тамъ Свиридовыхъ нужно, либеральная
тенденція чтобы была... Я бы заранѣе могъ сказать, что опи
отвѣтятъ. Скажутъ:
«Воспѣваетъ, простодушный, онъ любовь и красоту
И науки, имъ ослушной, суету и пустоту...
Ие смотря на всю глубину ироніи, съ которою нашъ герой
произносилъ эти слова, и не смотря на то, что мудрица тог-
часъ же и повѣрила его проницательности, справедливость обя-
зываетъ насъ сказать, что Оладушкинъ большой проницатель­
ности въ настоящемъ случаѣ не обнаружилъ. Онъ пророче-
ствовалъ post factum. Послѣдняя изъ редакціонныхъ замѣтокъ
такъ именно и гласила: «воспѣваетъ, простодушный, онъ лю­
бовь и красоту» и т. д.
—
Скажутъ,— все съ тою же горечью продолжалъ Ола­
душкинъ,— скажутъ: бабочки и жуки вредны для хлѣбовъ, для
капусты тамъ... чортъ знаетъ для чего! Они, вѣдь, всѣ ути­
литаристы, о пользѣ все без покоятся, о народномъ благѣ! А
потомъ еще отроютъ какую нибудь похолсую вещь и скажутъ:
укралъ! Э-эхъ, Евгенія Павловна, не та теперь литература-то!..
Вотъ кабы Бѣлинскій новый народился...
Оладушкинъ грустно поникъ головой, подавленный мыслію
о ничтолсествѣ литературы. Мы опять-таки должны заявить,
что Оладушкинъ и тутъ пророчествовалъ заднимъ числомъ, а
именно вкратцѣ излагалъ двѣ редакціопныя замѣтки. Противъ
трогательной исторіи «скакуна» было написано на поляхъ:
«очевидно, не скакунъ (Cicindela), а щелкунъ (Agriotes); ника­
кого помилованія не заслулшваетъ, потому что личинки его
крайне вредны для хлѣбовъ». А вся послѣдияя страница «Ви-
дѣнія» была отчеркнута скобкой, за которой стояли слова:
«если не заимствовано у Флобера (Видѣніе ІОліана Милости­
в ая), то обпаруживаетъ фантазію».
—
Вотъ что я васъ попрошу, Евгенія Павловна,— сказалъ
Оладушкинъ, отрываясь отъ своихъ страдальческихъ думъ,—
-
не говорите вы, пожалуйста, о моемъ <Видѣніи » Семену Ива­
новичу и вообще никому, пусть это между нами останется...
Когда напечатаю, вамъ посвящу...
Мудрица уже съ самаго начала скорбныхъ размышленій
Оладушкина размякла, а теперь была еще и польщена, исклю-
чительностію довѣрія, ей предложеннаго. Она молча пожала
руку нашего героя. Но черезъ минуту легкомысліе взяло верхъ,
и она заговорила о Соломірскомъ, въ томъ смыслѣ, что если бы
онъ только захотѣлъ, такъ былъ бы «настоящимъ литераторомъ».
Оладушкинъ обидѣлся.
—
Это почему же? Просто онъ вамъ нравится, какъ муж­
чина, вотъ вы и говорите!

58
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
Да вѣдь онъ всѣмъ правится, вотъ и Сеня какъ его
любитъ.
—
Не понимаю, какъ могутъ такіе люди имѣть успѣхъ!
Пустомеля, шутъ гороховый, фатъ... Ну , чѣмъ онъ вамъ нра­
вится? Сами вѣдь не знаете.
—
Не знаю... Онъ такой... сверкаюіцій...
—
Это что лее такое?
Въ тусклыхъ глазахъ Оладушкина пробѣжала злоба.
—
Ну!— грубо подогналъ онъ отвѣтъ Евгеніи Павловны.
—
Ахъ, Господи, да такъ вообще... глаза, зубы... веселый
онъ такой.
—
Зубы!
Евгенія Павловна опять весело и задорно разсмѣялась.
—
Ну да, и зубы. Не то что у васъ, вонъ какіе зеленые.
—
Оставьте, пожалуйста, эти глупыя шутки.
—
Да я вовсе не шучу. Право, у васъ совсѣмъ зеленые.
Хотите, я вамъ отличнаго зубного порошку подарю?
Евгенія Павловна смѣялась все веселѣе и задорнѣе, до
нервной дрожи и захлебыванія. Оладушкинъ поблѣднѣлъ,
нахмурился. Онъ тоже какъ будто захлебывался, его что-то
душило,— не то злоба, не то какая-то животная неясность къ
молодой, задирательно смѣющейся надъ нимъ женщинѣ. Онъ
всталъ, сдѣлалъ два шага по комнатѣ, потомъ круто повернулъ
и близко подошелъ къ мудрицѣ. Та откинулась къ спинкѣ
кресла, вытянула впередъ руки, какъ-бы для защиты, и съ
тѣмъ же задорнымъ смѣхомъ и смотря ему прямо въ глаза,
повторила: «хотите, подарю»? Но тутъ произошло нѣчто не­
ожиданное, хотя и подготовленное всѣмъ сегодняшнимъ днемъ
и многими, многими предыдущими. Они схватились руками,
Оладушкинъ грубо притянулъ ее къ себѣ и впился губами въ
ея губы. Мудрица разомъ оборвала свой смѣхъ, отвѣтила на
поцѣлуй, но тотчасъ-же отстранилась.
—
Оставьте,— прерывистымъ шопотомъ говорила она,—
оставьте, что вы дѣлаете, Алексѣй Алексѣичъ, сумасшедшій...
мулсъ идетъ!.,.
Въ самомъ дѣлѣ слышались шаги. Оладушкинъ, тяжело
дыша, отскочилъ въ темный конецъ комнаты. Вошелъ, однако,
не Зимогоровъ, а Суровской.
Мудрецъ подозрительно посмотрѣлъ на сестру, потомъ на
Оладушкина и далее потянулъ носомъ воздухъ.
Вы что-же это, Оладушкинъ, въ уголъ забились?
Да вотъ, Евгепія Павловна все обилсаетъ, сегодня даже
изъ-за обѣда выгнала.
—
Гм.! Правда, Женевьева?
—
Совсѣмъ не правда, самъ калризничаетъ... Хочешь чаю,
Женя? я велю подогрѣть.
И, не долшдаясь отвѣта, Евгенія Павловна быстро вышла
изъ комнаты. Мудрецъ съ значительнымъ видомъ посмотрѣлъ
ей вслѣдъ, потомъ перевелъ глаза на Оладушкипа. Онъ сообра-
жалъ: когда посторонній человѣкъ застанетъ мужчину и жен­
щину наединѣ рядомъ, это еще можетъ быть не бѣда, а если
они въ разныхъ углахъ торчатъ, такъ дѣло не чисто: фактъ!
Скоро пришелъ Зимогоровъ.
Онъ прошелъ прямо къ
себѣ въ кабинета. Тамъ его лсдало письмо, принятое сегодня
Оладушкинымъ отъ почтальона вмѣстѣ съ пакетомъ изъ «Петер­
бургская Вѣстника». Письмо было отъ Соломірскаго и заклю­
чало въ себѣ всего нѣсколько строкъ. Соломірскій извѣщалъ,
что скоро пріѣдетъ въ Боргородъ, и просилъ Зимогорова на
другой день послѣ полученія этого письма сходить въ гости­
ницу Барабанова и спросить тамъ Сергѣя Ивановича Карасева,
который пробудетъ въ Боргородѣ только одинъ день. Въ поста-
скриптумѣ посылался привѣтъ Евгеніи Павловнѣ и поцѣлуй
Марусъкѣ.Не смотря на краткость письма и кажущуюся незна­
чительность его содержанія, оно взволновало Семена Ивано­
вича, и онъ не торопился въ столовую, а, заперевъ письмо
въ письменный столъ, задумчиво ходилъ по комнатѣ.
—
Что-жъ ты, Сепя, - сказала мудрица, входя къ мужу и
съ особенною нѣлшостыо цѣлуя его.- - Иди лее чай пить, вто­
рой разъ самоваръ подогрѣваемъ. Всегда ты у Бандуриныхъ
засидишься, а я тутъ одна съ Оладушкинымъ обѣдай...
Семенъ Ивановичъ обиялъ жену, сѣлъ въ кресло, привлекъ
ее къ себѣ на колѣни и ласково гладилъ ее по головѣ.
—
Я и завтра не буду дома обѣдать,— сказалъ онъ.
—
Это куда-жъ ты еще?
—
Товарищъ одинъ старый пріѣхалъ, просилъ...
—
Вѣдь вотъ ты какой, Сеня... Отчего-жъ ты его къ
намъ не позвалъ?
—
Нельзя ему,— смутился Зимогоровъ, — боленъ онъ...
Потомъ, молсетъ быть... Ну, пойдемъ чай пить ..
Глава
VIII.
У „Трехъ лебедей“ и дома.
«Фактъ» не давалъ покою Евгенію Павловичу, и онъ не
замедлилъ изложить свои сообралсенія сестрѣ; она на него
разсердилась. Онъ обратился къ Оладушкину; тотъ его осмѣялъ.
Такъ искренно сердилась Евгенія Павловна и такъ весело
смѣялся Оладушкинъ, что мудрецъ сталъ въ тупикъ: должно
быть, ошибся. И мудрецу было обидно. Не то> было обидно,
что его разбранили и осмѣяли, а то, что онъ ошибся. Онъ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
59

60
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУИІКІШЛ».
даже былъ сердитъ на сестру и Оладушкина за то. что они
не оправдали его примѣтъ. По примѣтамъ ясно выходило—
«фактъ!» и вдругъ нѣтъ факта... Это стоило мудрецу дурного
распололсенія духа на цѣлую недѣлю, въ теченіе которой онъ
не показывался къ Зимогоровымъ.
А за эту недѣлю въ домѣ Зимогоровыхъ произошли очень
важныя событія.
—
Тонкій всетаки человѣкъ Евгеніи Иавлычъ,— говорилъ
Оладушкинъ, ухмыляясь, Евгеніи Павловнѣ,— догадался...
Ъвгенія Павловна вспыхнула.
Что догадался? Нечего и догадываться...
—
Да объ томъ, что вчера передъ его приходомъ было,—
настаивалъ Оладушкинъ.
—
Ничего и не было, и никогда больше не будетъ
никогда не смѣйте... Слышите?
Оладушкинъ разсмѣялся.
Вотъ вѣдь женская-то логика:
больше не будетъ,
значить было же. А съ другой стороны и въ самомъ дѣлѣ
~
было. Что такое «одинъ холодный, мирный, братскій»
Отстаньте, Алексѣй Алексѣичъ, не хочу я объ этомъ
говорить.
Да нѣтъ, отчего лее не говорить? За вчерашнее я еще
мало съ васъ взялъ. Знаете ли вы, гдѣ я вчера изъ-за васъ
ооѣдалъ?
—
Въ трактирѣ, вы говорили.
1о-то въ трактирѣ. А въ какомъ?—И Оладушкинъ раз­
сказалъ мудрицѣ о томъ, что такое «Гостиница Трехъ Лебедей
съ номерами для пріѣзжающихъ господъ». Во время разсказа
ему припомнилось приглашеніе лакея «пожаловать вечеркомъ
въ садъ» на «иослѣднее представленіе сезона».
«Сходить развѣ въ самомъ дѣлѣ?»— подумалъ онъ и затѣмъ,
неолшданно для себя самого, обратился къ мудрицѣ:
—
Знаете что, Евгенія Павловна, съѣздимте сегодня къ
«Ірем ъ Лебедямъ». Любопытно вѣдь...
—
Вотъ еще что выдумали!
—
Да что-жъ такое? ІІредразсудокъ вѣдь это. Васъ не
уоудетъ, а еще прибудетъ знаніе жизни. Я, во всякомъ случаѣ
пойду.
}’
Что-жъ вы тамъ будете дѣлать?— недовольно и безпо-
ьойно насторожилась мудрица, въ то лее время сердясь на себя
за это недовольство и безпоісойство.
.
~~
^ то дРУгіе> то и я: гулять буду, музыку слушать, пѣ-
ше. Забавно у пихъ это должно быть. А такъ, безъ новыхъ
впечатлѣшй, скука вѣдь. И вы подумайте: знакомыхъ вы тамъ
никого не встрѣтите, ну, вуаль погуще надѣнете, никто и не
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
61
узнаетъ... Потомъ пожалѣете, что не пошли: вѣдь оіосліьднее
представленіе сезона»...
Мудрицѣ предложеніе начинало улыбаться, но она всетаки
отталкивала отъ себя мысль о «Лебедкахъ».
—
Давайте лучше читать.— сказала она.
Оладушкинъ принеся» Шекспира и началъ читать «Перикла».
Первое и второе дѣйствія онъ разсказалъ своими словами и
началъ чтеніе прямо съ третьяго. Когда дѣло дошло до сценъ
въ публичномъ домѣ, мудрицѣ стало не по себѣ. Добродѣтельныя
и разумныя рѣчи Марины не производили па нее никакого
впечатлѣнія, а циническая грубость чувствъ, мыслей, выраже-
ній осталъныхъ дѣйствующихъ лицъ ей была непріятна. но
вмѣстѣ съ тѣмъ что-то тянуло къ ней. Ей хотѣлось дослушать;
притомъ же вѣдь это напечатано, это Шекспиръ...
Чтеніе было прервано обѣдомъ, послѣ котораго. мудрица
тотчасъ же ушла къ себѣ. У нея болѣла голова, и она при­
легла на кушеткѣ. Часовъ въ 8 къ ней зашелъ Оладушкинъ
проститься,-опъ ѣдетъ къ «Тремъ Лебедямъ».
—
Долго вы тамъ пробудете?
—
А не зпаю, какъ случится.
—
Послушайте... если не надолго, такъ, посмотрѣть... я
поѣду съ вами...
Обнесенный высокимъ 'заборомъ, садъ «гостиницы Трехъ
Лебедей съ номерами для пріѣзжающихъ господь » былъ слабо
освѣщент.. Оладушкинъ, взявъ подъ руку Евгенію Павловну,
быстро прошелъ къ самому свѣтлому пункту сада, къ эстрадѣ,
откуда кстати слышались звуки музыки и пѣнія. Идти имъ
пришлось мимо нѣсколышхъ пустыхъ столиковъ, олшдавшихъ
посѣтителей, и маленыш хъ, затянутыхъ полотиомъ бесѣдокъ.
Изъ одной изъ нихъ до ихъ слуха донесся гортанный, какъ
будто не русскій женскій говоръ: «я такая особенная отъ
всѣхъ», на что отвѣтомъ былъ пьяный мужской хохотъ и ка­
кой-то шумъ отъ паденія чего-то тяжелаго на землю. Мудрицѣ
стало страшно, да и холодно было, она крѣпко прижалась къ
Оладушкину. Н а эстрадѣ, иодъ аккомпапимеитъ бродячаго орке­
стра изъ двухъ скринокъ, віолончели и контрабаса, дебелая
женщина хриплымъ голосомъ пѣла куплеты, оканчивавшіеся
припѣвомъ:
Ахъ, какъ мн'Ь было пріятно
Съ этимъ милымъ усачомъ!
Не смотря на холодъ, дебелая женщина была сильно де­
кольтирована, подъ ея лѣвымъ глазомъ былъ грубо замазанный
мѣломъ или пудрой синякъ. Она старалась пѣть выразительно,
жестикулировала и улыбалась. Публики передъ эстрадой было
немного, человѣкъ двадцать мужчинъ. Изъ лсеНщинъ, кромѣ

62
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
Евгеніи Павловны, оыла только одна, повязанная платочкомі,
изъ-подъ котораго выглядывало молодое, но худое, изможден
ное лицо съ большими, грустными сѣрыми глазами и вздерну-
тымъ носомъ. Она тоже стояла подъ руку съ кавалеромъ. Это
былъ франтоватый парень въ картузѣ, короткомъ пальто и са-
погахъ «гармоникой». Онъ былъ пьянь, безсмысленно осматри-
валъ вокругъ себя мутными глазами, покачивался, сильно опи­
раясь то на свою даму, то на зонтикъ, и часто икалъ.
Браво! бисъ! —раздалось въ публикѣ, когда пѣвица, по-
славъ ей воздушный поцѣлуй рукой, убѣлсала за кулисы.
„ Валяй еще, Манька, поддай пару!—крикнулъ за самой
спиной Евгеніи Павловны пьяный голосъ.
—
Хорошо вамъ такъ-то, а она чуть не голая, чай холод­
но,— сказала женщина въ платкѣ.
Ничего, потомъ согрѣемъ,— возразить тотъ же пьяный
голосъ.
Евгенія Павловна стояла ни жива, ни мертва.
—
Уйдемъ... голубчикъ, Алексѣй Алексѣичъ, уйдемъ, я не
могу,
вся дрожа, прерывистымъ шопотомъ говорила она.
Оладущкинъ былъ и самъ смущенъ: онъ всетаки не этого
ожидалъ» Они пошли въ выходу. У одного изъ столиковъ
сйдѢ лъ за бутылкой пива мрачнаго* вида человѣкъ въ котелкѣ,
сдвинутомъ на затылокъ Оиъ крикнулъ имъ вслѣдъ грубую
остроту..
J
Выйдя изъ воротъ сада, Евгепія Павловна почувствовала,
что рѣшительно не молсетъ идти. «Домой, домой»,— ж алобно
повторяла она, испуганно сторонясь отъ вновь прибывавшихъ
посетителей «Лебедокъ». Извозчиковъ не было. Наконецъ,
Оладушкину пришло въ голову предложить мудрицѣ войти въ
гостиницу, занять отдѣлыіую комнату и оттуда послать за
извозчикомъ. Евгенія Павловна плохо понимала, что опъ гово­
ритъ, и почти въ безсознательномъ состояніи очутилась въ
комнатѣ, украшенной изображеніями необыкновенно полно­
грудой Эрнестины и необыкновенно длинноносаго генерала..
Мудрица уже лежала въ постели, когда вернулся Зимого-
ровь. Облокотившись на подушки и нагнувшись къ ночному
столику, на которомъ горѣла свѣчка, она просматривала запис­
ную расходную книжку, дѣлая въ ней отмѣтки карапдаіпомъ
и подводя итоги. Въ спалыіѣ было лсарко, душно, пахло ду­
хами. Зимогоровъ разстегнулся, снялъ галстухъ и, машинально
наматывая его иа руку и опять разматывая, прошелся раза
три изъ угла въ уголъ. Евгенія Павловна время отъ времени
взглядывала на мужа и опять обращалась къ своему запятію.
Мужъ тоже иногда посматривалъ на нее, по взгляды ихъ пн
разу не встрѣчались.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
63
—
Какъ хочешь, Сеня, сказала мудрица. выставивъ за­
ключительную цифру,— у меня нынче денегъ не хватить. Се­
годня еще только одиннадцатое число, а видишь...
—
Брось это, Женя, —перебилъ Зимогоровъ, присалшваясь
къ пей на кровать и вынимая у нея изъ рукъ записную книж
ку,— мнѣ надо съ тобой серьезно поговорить.
Въ голосѣ Зимогорова слышалась какая-то особенная твер­
дость, хотя онъ видимо старался говорить мягко и ласково, а
въ присталыюмъ взглядѣ изъ-подъ очковъ мудрицѣ почудилось
что-то испытующее. «Знаетъ!»-- быстро и страшно мелькнуло
у нея въ головѣ. Кровь бросилась ей вълицо, потомъ такъ лез
быстро отхлынула; она поблѣднѣла, какъ подушки, на которыя
опиралась локтемъ, и, не сознавая хорошенько, что дѣлаетъ,
задула свѣчку. Но какъ будто и этого было мало, чтобы спря­
таться отъ знакомаго пристальная взгляда, въ темнотѣ она
еще закрыла лицо руками и откинулась головой назадъ. «Зна­
етъ! знаетъ! »—тяжело и безсмысленно повторяла она про себя.
—
Зачѣмъ ты свѣчку потушила?—спросилъ Зимогоровъ.
Такъ... больпо глазамъ...
—
А я хотѣлъ просить тебя прочитать одну вещь.
—
Я не могу теперь. Письмо?
—
Нѣтъ. Молшо бы до завтра, да миѣ сегодпя лее съ тобой
поговорить хочется. Прочитай, немного. А то давай я вслухъ
прочту.
Зимогоровъ сталъ шарить рукой па ночпомъ столикѣ и
чиркиулъ было спичку.
—
Постой, Сеня, уйди на минутку... я безъ тебя прочту,
пололш тутъ...
Если бы у Зимогорова была хотя нѣкоторая доля слѣдо-
вательскаго таланта Суровского или если бы онъ, но крайней
мЁрѣ, не былъ такъ занять брошюрой, которую держалъ въ ру-
:ахъ, онъ, конечно, остаповился бы вопросительно передъ вне­
запного болыо глазъЕвгеніи Павловны и ея очеаиднымъ смѵ-
щепіемъ. Но онъ былъ лишенъ мудрости своего шурина, а бро­
шюрой поглощень Совершенно. Притомъ же онъ успѣлъ привык­
нуть къ разнымъ страннымъ выходкамъ жены и ие обращалъ
на нихъ внимаиія. Онъ только полсалъ плечами и вышелъ, по-
лолшвъ брошюру па ночной столикъ. Мудрица была какъ въ
чаду. Она ничего не понимала. Машинально присѣла она на кро-
вать, свѣсивъ голыя ноги; потомъ, к а к ъ .подкошенная, опустилась
внизъ лицомъ на полъ, опираясь въ него лбомъ и колѣнями.
—
Господи... Богъ мой! -беззвучно шептали ея кривившіяся
отъ подступающихъ слезь губы,— Богъ мой! я забыла Тебя..
грѣшная... но Ты вѣдь милостивый, Ты все видишь и знаешь...
помоги... никогда больше... Клянусь, о Господи! Маруськой
клянусь...

64
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
Слезы градомъ лились изъ глазъ Евгеніи Павловны сма­
чивая полу ночной кофты, подвернувшуюся подъ заішытое пт
ками лицо.Ноонанемѣнялапозыитолько,отъсделжЕмьпІ
'
рыданій тяжело вздрагивала всѣмъ своимъ болыпимъ тѣломъ
-
Что онъ говорилъ?... Прочитать, да... что ппочмтат ?
Можетъ быть не то... не знаетъ... Господи! если No то ш н
'
Pme^t'in“10TM’““W
-
Ты самъ попустив,’ Господи'
Щ нисколько времени безпорлдочио путались т голои*
S=tï“І
тать второй разъ и съ совершенною ясностью поняла тот го
*
.
Л 0"0“
0 приключеиіе ие причемъ... И опять уже
ъ іретій разъ сегодня, слезы заблестѣли на бирюзѣ глазъ
Евгенш Павловны. Но это были не тѣ слезы созТннагоТо
зора, которыми она плакала у «Лебедокъ,, и не тѣ тяжелыя
ГуГкХСЛЭтЫобГГШШіаСІЮ
мочила свою ноч-
н ю кофту. JTO оыли какія-то тупыя, безпредметныя гігрчы
Й Г и Нп Г ИРаЛа ИХЪ’ даже Не пР°бовала сш^нуть съ
Lb
сквозь нихъ, какъ сквозь туманъ, безсмысленно г-мо
рѣла на лежавшую у нея на колѣияхъ брошюру Она не слы­
хала. какъ вошелъ Зимогоровъ.
}'
~~
Что съ тобой, Женя? О чемъ ты плачешь?
- ь в генія Павловна притянула къ себѣ мужа за пѵкѵ и
прижавшись мокрымъ лицомъ къ его груди, продолжала пла-
Не зпаю... страшно мнѣ...
ЗимоТор^лѴ іеТпГ^,:^сTMоВ1ц7ГплВе°ГГ -
дѣло?°поняла?РаШІ1аі° НѢТЪ' А TM ’ значитъ’ Догадалась, въ чемъ
—
Ничего я не понимаю, а только страшно
нанисалъУя.ТаКЪ
Эт0 В0ТЪ’ TM
ты сейтасъ 4><TMла,
Зимогоровъ приостановился, ожидая какого нибудь замѣча-
его’груд^ДРИЦа
КРѢпте прижимаясь лицомъ къ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
65
—
Ну, вотъ я и хотѣлъ тебѣ сказать, далее долженъ ска­
зать... Это первый шагъ, а эта дорога, знаешь, куда ведетъ?
Все случиться можетъ, всего олшдать надо...
Евгенія Павловна начинала понимать.
Какъ же это ты сдѣлалъ, Сеня? вѣдь это печатное,.„
—
Этого пе скажу. Такъ и знай, Женя: о себѣ самомъ все
говорить буду, каждый мой шагъ будетъ тебѣ извѣстенъ, а о
другихъ лучше и не спрашивай... Женя, что ты дѣлаешь? Ты
съ ума сошла!
Евгенія Павловна, какъ и давеча, спустилась съ кровати
на полъ и, охвативъ руками колѣии мулеа, сърыданіями страстно
ихъ цѣловала. Напрасно Зимогоровъ старался ее поднять.
—
Оставь, мнѣ такъ лучше, Сеня.;, милый, счастье мое,
съ тобой куда хочешь... въ Сибирь, на каторгу... Только возьми
меня съ собой, не бросай насъ съ Маруськой...
—
Глупая ты, мудрица,— утѣшалъ жену Зимогоровъ, все
гладя ее по головѣ, по лицу и но плечамъ и удивляясь ея
экзальтаціи,— развѣ я бѣжать собираюсь? Я только предупре­
дить хотѣлъ и спасибо тебѣ, что такъ приняла. Я , признаться,
не надѣялся, думалъ у насъ длинный разговоръ выйдетъ, и не-
пріятный, а ты вишь, какой молодецъ у меня!
Зимогоровъ взялъ руку мудрицы и хотѣлъ поцѣловать, но
она быстро отдернула руку и подставила губы...
Долго ие спали въ эту ночь супруги Зимогоровы, бесѣдуя
такъ любовно и такъ, повидимому, задушевно, какъ давно уже
имъ не случалось, причемъ мулеу не разъ еще приходилось
изумляться необыкновенной экзальтаціи леены. Евгенія Пав­
ловна не только не боялась мрачной перспективы, возможность
которой открылъ ей Зимогоровъ, но выралслла даже лееланіе,
чтобы надъ ними поскорѣе стряслась бѣда. Въ нищетѣ, въ
Сибири, на каторгѣ она покалсетъ своему ненаглядному Сенѣ,
что ей не дороги «всѣ наряды и всѣ эти глупости»; она вся
уйдетъ въ слулсеніе ему и въ заботы о Маруськѣ. Зимогоровъ
былъ тронуть. Онъ былъ за тысячу верстъ отъ того, что дѣ-
лалось въ сердцѣ мудрицы. А тамъ не хорошо было. И когда
Зимогоровъ, наконецъ, заснулъ, Евгенія Павловна, уже при
свѣтѣ брезжущаго утра, всматривалась въ его сумрачное лицо
и осторожно, боясь разбудить, цѣловала его болыпія яшлистыя
руки. Но временами ей приходило въ голову сейчасъ лее раз­
будить и разсказать все, все, въ уплату за довѣріе. Разъ она
даже рѣшилась покрѣпче налить губами на его руку, съ тѣмъ,
что если онъ проснется, такъ она все разскажетъ и вымолитъ
У него прощеніе, а не проснется, такъ , значитъ, не надо раз-
сказывать. Оиъ не проснулся... Слава Богу, значитъ, не гово­
рить... Нѣтъ, завтра гіепремѣнно надо разсказать... Или не
говорить?...
5

66
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
На этомъ вопросѣ мудрица заснула.
Вопросъ разрешился на другой же день утромъ...
Евгенія .Павловна стояла передъ туалетомъ, заставленнымъ
разными сткляночками, баночками, коробочками фарфоровыми
фигурками, искусственными цвѣточками. Евгенія Павловна была
въ утреннемъ, почти спальномъ костюмѣ, въ юбкѣ и кофтѣ, и
расчесывала свои длинные свѣтлые волосы. Она уже совсѣмъ
успокоилась, не думала о вопросѣ, на которомъ заснула, и,
помогая движеніями головы рукѣ, вооруженной гребнемъ, про­
сто отмѣчала про себя свои наблюдевія въ зеркалѣ: у нея очень
утомленный видъ сегодня, глаза опухли, покраснѣли, вокругъ
нихъ легла рѣзкая синева, лицо блѣдное, осунулось. Не то.
чтобы она отказалась отъ мысли объ исповѣди передъ мужемъ
или, напротивъ. утвердилась на этой мысли, нѣтъ, она именно
не думала о вчерашнемъ днѣ.
Зимогоровъ всталъ гораздо раньше, напился улсе чаю и те­
перь зашелъ въ спальню проститься,— онъ уходилъ въ гимна-
зію. Онъ обнялъ жену сзади и, приподнявъ ея лицо одной ру­
кой за подбородокъ къ верху, лоцѣловалъ въ одинъ глазъ, по*
томъ въ другой.
—
Ишь, глаза-то опухли, видно, что на мокромъ мѣстѣ —
пошутилъ онъ.
Евгенія Павловна;улыбаясь на шутку, повернулась къ нему,
толее обняла его одной рукой, а другою, въ которой былъ гре­
бень. придерживала волосы, чтобы не разсыпались.
Ну, прощай, моя мудрица. Я вчера тебѣ забылъ сказать:
щшалуйста, не говори ничего Оладушкину.
Евгенія Павловна вспыхнула, освободилась изъ объятій и
повернулась къ зеркалу. Но, увидѣвъ тамъ себя, инстинктивно
опустила руку, придерживавшую волосы, и они разсыпались,
почти совсѣмъ закрывъ ея локраснѣвшее лицо.
—
Съ какой стати ты мнѣ это говоришь? Ужъ не подозрѣ-
ваешь ли, какъ братъ Женя?
1
—
Ну вотъ еще! Просто ты съ нимъ хороша, много бол­
таеш ь, да и ссыльный онъ, ты молеешь думать, что это отъ
него не тайна. Такъ пожалуйста...
Совѣсть мудрицы опять ущемилась отъ этого довѣрія. «Ска­
жу!» рѣшительно пробѣжало у нея въ головѣ, и не успѣлъ
Зимогоровъ, поцѣловавъ ее опять въ глаза, дойти до дверей
спальни, какъ она позвала его назадъ.
—
Сеня!
—
Что тебѣ?
—
Сядь тутъ, мнѣ нужно тебѣ сказать...
Мудрица указала на низенькій, мягкій стулъ, стоявшій
•возлѣ туалета, а сама продолжала стоять передъ зеркаломъ, не
ІІЗЪ РОМАНА. «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
67
глядя ни на мужа, ни на свое отралееніе, и усердно расчесы­
вая волосы.
—
Миѣ некогда, — недовольно сказалъ Зимогоровъ, садясь,
однако, на указанный стулъ, на которомъ ему пришлось не­
ловко поджать длинныя ноги, — минутъ пять, впрочемъ, еще
могу. — Онъ посмотрѣлъ на часы.
—
Ты не сердись, Сеня...
—
Да что такое?
—
Знаешь. . Оладушкинъ въ меня влюбился...
—
Полно пустяки говорить! Я думалъ дѣло.
Зимогоровъ привсталъ, собираясь уходить.
—
Ей-Богу лее ты узнала?
—
Почему лее ты узнала?
—
Онъ самъ сказалъ.
—
Когда?
—
Вчера...
Зимогоровъ нахмурился, сѣлъ, a мудрицѣ въ ту же секунду
стало ясно, что она не скажетъ ни теперь, ни завтра, никогда.
«Умирать буду, не скажу», подумала она.
—
Что-леъ онъ тебѣ сказалъ?
—
Сказалъ, что любить... плакалъ . .. руки цѣловалъ... Знаешь
такъ смѣшно... Я ему говорю, что надо же силу воли имѣть,
а онъ говоритъ: нѣту, говоритъ, моей воли, и —на колѣни...
Эпизодъ этотъ действительно вчера происходилъ и мудрицѣ,
действительно было теперь смѣшно его вспомнить. Такъ ужъ
она была устроена.
—
Гм! Это онъ изъ Островскаго... Ну, а ты что же?
—
Мнѣ его леаль стало, я его поцѣловала, но сказала, что
тебя люблю и ниіеогда не оставлю...
—
Это не дѣло,— хмуро и задумчиво замѣтилъ Зимогоровъ.—
надо будетъ предлолсить ему убираться изъ дому, потому что,
ты понимаешь, это неудобно, ему самому нехорошо...
—
Ахъ, Сеня, ты его ругать будешь, дай ужъ лучше я
сама скажу..
•
—
Нѣтъ, полеалуйста, не говори и вообще этой темы съ
нимъ не касайся. Не безпокойся, я скандала не сдѣлаю, при­
думаю какой нибудь предлогъ. Самое лучшее, чтобы объ этомъ
вздорѣ и помину не было. Ему бы ужъ давно отъ насъ надо
переѣхать. Бьетъ баклуши, оттого и амуры...
Зимогоровъ ушелъ въ гимназію съ твердынь намѣреніемъ
сегодня лее поговорить съ Оладушкинымъ, но колебался — съ
какой стороны приступить къ дѣлу. Объяснить истинную при­
чину виезапнаго предлоясенія переѣхать на другую квартиру
казалось ему совершенно невозмоленымъ, ему чувствовалось въ
этомъ что-то обидное и постыдное не только для Оладушкина,
но и для него самого, Зимогорова. А предлогъ не подыски-
5*

68
ТІЗЪ РОМАНА «К АРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
вался, и это приводило Семена Ивановича въ непріятное раз­
дражительное настроеніе. Евгенія Павловна, въ свою очередь
рі.шила непремѣнно предупредить Оладушкипа о предстоящемъ
ому объясиеиш, но колебалась--какъ это сдѣлать, и эти коле-
бапія ее мучили. 'Го было ие какое нибудь бурное волненіе —
порывъ горыеаго раскаяшя уже улегся,— а мелкая, безнокой-
ная толчея неясиыхъ, робкихъ чувствъ. Собственная вина уже
отступала въ умѣ мудрицы на задній планъ и впередъ высту­
пала вина Оладушкипа; но вѣдь онъ любитъ, онъ говорилъ
вчера, что жить безъ нея не можетъ... И предстоящая ему кара
казалась мудрицѣ чрезмѣрною, надо ее облегчить, предупредить
его. /I потомъ, что если онъ въ объясненіи съ Сеней пойдетъ
дальше ея и разскажетъ есе? Вчера онъ доказывалъ, что они
съ мужемъ ^неподходяща другъ другу люди, и что оиъ, Ола­
душкинъ, ей гораздо блилее... Можетъ, это и правда, но на
разрывъ съ мужемъ она не нойдетъ...
Когда Евгенія Павловпа вышла къ утреннему чаю Ола-
душкинь уже сидѣлъ за столомъ, въ олшданіи хозяйки нама­
зывая масломъ хлѣбъ. Тутъ же сидѣла Маруська, повязанная
салфеткой подъ горло. Возлѣ нея стояла Егоровна и поила ее
молокомъ.
—
Заспались вы сегодня, Евгенія Павловна,— сказалъ Ола­
душкинъ, поднимаясь.
Мудрица пе ожидала спокойнаго, простого тона, которымъ
онъ ее привѣтствовалъ. Она покраснѣла, молча пожала протя­
нутую ей руку и принялась горячо цѣловать и тормошить Ма­
руську. Дѣвочка, звонко смѣясь, отбивалась. Оладушкинъ испы-
тующимъ жадиымъ взглядомъ смотрѣлъ на утомленное лицо
и опухшіе глаза мудрицы, и она чувствовала на себѣ этотъ
взглядъ.
Что-жъ, чайку-то дадите? — заговорилъ опять Оладуш-
кипъ, родительскія чувства насытили, пора и объ насъ грѣш-
ныхъ...
—
Родительскія чувства оставьте,— вдругъ блѣднѣя, почти
крикнула Евгенія Павловна, и на глазахъ ея показались слезы.
Оладушкинъ пробормоталъ что-то о простительности шутки
Маруська притихла, Егоровна сердито посмотрѣла па Оладуш­
кина. Іерезъ минуту мудрица оправилась и стала наливать чай
слегка дрожащими руками. Рѣшенія предупредить Оладушкина
она не отмѣнила, но вѣдь нельзя же сейчасъ, при Маруськѣ
и Егоровнѣ. Вотъ послѣ чаю...
По и послѣ чаю она промедлила настолько, что дождалась
возвращенья мужа, при которомъ уже совершенно невозмолено
оыло объясниться съ Оладушкинымъ. Мудрица и рада была
этой невольной отсрочкѣ объясненія, котораго стыдилась, и
вмвстѣ съ тѣмъ страдала отъ мысли, что Семенъ Ивановичъ
теперь лее вступить съ Оладушкииымъ въ разговоръ, котораго
опа боялась. Она, наконецъ, рѣшила написать Оладушкину ни­
сколько строкъ, чтобы онъ сейчасъ лее уходилъ изъ дому и
ледалъ бы ее ровно въ 6 часовъ у подъѣзда Мореибурговъ. Она
разечитывала незамѣтно сунуть въ руку Оладушкину записку
или далее прямо пойти къ нему въ комнату за этимъ. Надо
было торопиться. Мудрица присѣла къ своему хорошенькому
маленькому письменному столику, но встрѣтила затрудненіе на
первомъ лее словѣ.
—
Сеия,— крикнула она мужу въ кабипетъ, —
какъ пи­
шется: «неиремѣино»?
—
Не - е, пре - е, мѣ -ѣ,— съ добродушно- насмѣшливою
отчетливостью отвѣчалъ Зимогоровъ, входя въ ея комнату,— ахъ,
мудрица, мудрица, когда только ты выучишься грамотѣ!.. Да,
я забылъ тебѣ сказать: тебѣ Соломірскій кланяется, я еще вчера
письмо отъ него получилъ, да забылъ сказать. Онъ скоро прі-
ѣдетъ въ Боргородъ. И вотъ,— прибавилъ Зимогоровъ, понилеая
голосъ,— вотъ прекрасный поводъ предложить Оладушкину пе-
реѣхать отъ насъ: я ему скажу, что комната нужна для Со-
ломірскаго...
У мудрицы отлегло отъ сердца...
Предлогъ показался ей достаточно солидиымъ, безобиднымъ
и избавляющимъ ее отъ объясненія съ Оладушкинымъ, да и
извѣстіе о пріѣздѣ Соломірскаго было пріятно.
—
А на долго Евграфъ Петровичъ пріѣдетъ?—уже почти
весело спросила она.
—
Не знаю, не пишетъ. Думаю, что очень не надолго, да
и не знаю когда... Но, ты понимаешь, это все равно. Намъ
предлогъ нуженъ...
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
69
Глава IX .
Балъ.
Выслушавъ предложеиіе Зимогорова переѣхать, Оладушкинъ
заявилъ, что онъ и самъ думалъ это сдѣлать, такъ какъ чув-
ствуетъ, что злоупотребляетъ уже гостепріимствомъ Семена
Ивановича. Семенъ Ивановичъ постарался обставить свое
иредложеніе какъ можно мягче, и мотивъ его показался Ола­
душкину очень естественнымъ; ио легкая тѣнь подозрѣиія
всетаки смущала его, и во время разговора съ Зимогоровымъ
онъ попытался встрѣтиться глазами съ его взглядомъ, чтобы
прочесть въ немъ какую нибудь заднюю мысль; ничего, однако,
не гірочелъ. да и самъ не выдержалъ и тотчасъ же опустилъ
глаза. Евгенія Павловна явно избѣгала встрѣчаться съ нимъ

70
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
наединѣ, и только разъ ему удалось обмѣняться съ ней словомъ
на тему ихъ общей тайны.
—
Вы сказали что ыибудь Семену Иванычу?
—
Ничего не говорила, и вы со мной объ этомъ не го­
ворите.
Оладушкинъ придумалъ устроить у себя новоселье и при-
гласилъ обоихъ своихъ бывшихъ хозяевъ, въ разсчетѣ, что при-
детъ одна Евгенія Павловна. Онъ тщательно прибралъ свое
новое жилище — скудно меблированную комнату въ домикѣ
одинокой старухи, мѣщанки Коноваловой, купилъ въ булочной
сладкій «вѣнскій пирогъ», бутылку вина, велѣлъ поставить
самоваръ и ждалъ, рисуя себѣ въ воображеніи картины пред-
стоящаго свиданія.,.
Но Евгенія Павловна пришла не одна,
она уговорила мужа непремѣнно посѣтить нашего героя, чтобы
онъ «чего дурного не подумалъ», a кромѣ того, и Суровского
съ собой привела.
Переѣздомъ Оладушкина заинтересовались два человѣка:
Суровской съ своей органической подозрительностью и Сера­
фима Александровна Моренбургъ съ своимъ изощреннымъ въ
дѣлѣ «хожденія по краю пропасти» чутьемъ. Оба чуяли при-
сутствіе, за извѣстными имъ простыми фактами, чего-то осо-
беннаго и пикантнаго. Но обычное спокойствіе Зимогорова и
вернувшееся къ Евгеніи Павловнѣ веселое настроеніе загора­
живали пикантную тайну отъ ихъ проницательности. Серафима
Александровна, послѣ нѣсколышхъ безплодныхъ наводящихъ
разговоровъ съ мудрицей, рѣшила, наконецъ, посѣтить, на пра-
вахъ кузины, самого Оладушкина. Но у него она застала
«очень странную даму», какъ она потомъ говорила мудрицѣ.
То была «Манька», та самая дебелая Манька, которой «такъ
было пріятно съ этимъ милымъ усачомъ» въ «Лебедкахъ». Всѣ
трое были сконфужены, произошла нелѣпая сцена, послѣ ко­
торой Серафима Александровна отказалась отъ визитовъ къ
Оладушкину; но сцену эту она разсказала подъ секретомъ
Евгеніи Павловнѣ. Она разсказывала весело, забавно описы­
вала нарулшость, костюмъ и манеры «очень странной дамы»,
въ то же время, однако, присматриваясь къ впечатлѣнію, ко­
торое производить разсказъ на собесѣдницу. Но къ этому вре­
мени эпизодъ съ Оладушкинымъ уже такъ далеко ушелъ за
предѣлы необширнаго кругозора мудрицы, что она только по-
смѣялась и перевела разговоръ на ожидаемаго со дня на день
Соломірскаго: «вотъ это дѣйствительно интересный человѣкъ».
О «Манькѣ» скоро узналъ и Суровской, и это его оконча­
тельно успокоило. Какъ ни былъ онъ «мудръ>, по не могъ.
подобно многоопытной женѣ Цезаря, заподозрить сочетаніе
«Мальки* съ «Женевьевой*. Онъ только, къ великой досадѣ
Оладушкина, по временамъ хитро улыбался, глядя на моло­
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
71
дого человѣка, и даже многозначительно подмигивалъ ему. Къ
Зимогоровымъ Оладушкинъ заходилъ очень рѣдко, большею
частью къобѣду или за книгами къ Семену Ивановичу, и го­
ворилъ, что очень занятъ одной большой литературной раоо-
той. Онъ, дѣйствительно, усиленно работалънадъ «Истиниыми
рыцарями духа»...
Соломірскій пріѣхалъ только къ Рождеству, притомъ всего
на нѣсколько дней. Это огорчило Евгенію Павловну, да огор-
чилъ ее немножко и самъ Евграфъ ІІетровичъ. Ей показалось,
что онъ постарѣлъ и подурнѣлъ, и не вѣяло уже отъ него
тѣмъ удалымъ весельемъ, которое такъ пріятно^ поразило му­
дрицу въ первый день ихъ знакомства. Онъ больше сидѣлъ
съ Семеномъ Ивановичемъ въ кабинетѣ, и мудрица. удивля­
лась, о чемъ это онъ можетъ такъ долго и серьезно бесѣдовать
съ ея мужемъ, вмѣсто того, чтобы вести пріятные и забавные
разговоры съ ней.
Въ самый день пріѣзда Соломірскаго Оладушкинъ пришелъ
было къ обѣду, но, увидавъ гостя, не остался, ссылаясь все
на ту же литературную работу. Уходя, онъ бросилъ Евгепіи
Павловнѣ злобно-презрительную усмѣшку, которой она, впро-^
чемъ, не замѣтила.
Слышалъ я кое-что объ этой оладьѣ,— сказалъ Соло- •
мірскій по уходѣ Оладушкина,— должно быть, дрянь порядоч­
ная. Х^ѣдь онъ у васъ жилъ?
—
Ахъ, гдѣ лее это Маруська?!— всполошилась вдругъ Евге-
нія Павловна и быстро вышла изъ столовой.
—
Ие говори объ немъ, потомъ разскажу,— тихо сказалъ
Зимогоровъ.
Вечеромъ пріятели обмѣнялись своими свѣдѣніями объ Ола-
душкинѣ. Зимогоровъ разсказалъ о своей вспышкѣ въ Кочкахъ
насчетъ «банкротства», а также и то, что ему было извѣстно
отъ Евгеніи Павловны объ объясненіи Оладушкина въ любви.
—
Ишь ты, этакая мразь, а туда ж е,— замѣтилъ Соломір
скій. — Знаешь, мнѣ разсказывала одна милѣйшая дѣвушк;',
Дунина, Марья Гавриловна... да ты помнишь, еще у пасъ съ
тобой объ пей разговоръ былъ, ты еще 'оворилъ, что у васъ
тутъ какіе то Дунины есть?.. Такая об’;,а, забылъ ее спросить,
есть ли у иея какая нибудь родня вт боргородскихъ краяхъ...
Такъ вотъ она говорила о своемъ тмутараканскомъ житьѣ,
между прочимъ, и объ оладьѣ.,.
Зимогоровъ сообщилъ, что видѣлъ у Оладушкина портретъ
Марьи Гавриловны, и опять имя Душ чой вызвало недоумѣніе
собесѣдниковъ, и опять они не могли придти къ какому ни­
будь определенному заключенію.
X любопытно было бы ноблилѵ посмотрѣть на этою

господина. -
задумчиво сказалъ Соломірскій, возвращаясь мыслью
къ нашему герою.
—
Ты это объ Оладушкинѣ?— отозвался Семенъ Ивано­
вичъ,
такъ вотъ подожди, увидишь, Женя непремѣнно хочетъ
въ твою честь «балъ» устроить...— Зимогоровъ усмѣшкой под-
черкнулъ слово балъ.
Действительно, хотя и не вполнѣ на этотъ разъ доволь­
ная Соломірскимъ, Евгенія Павловна всетаки пожелала дать
«балъ», — такъ въ среднемъ боргородскомъ кругу полушутливо
полусерьезно» называлась званая вечеринка съ ужиномъ pe­
tits jeux, фантами, танцами подъ музыку какого яибудь добро­
вольца на роялѣ. О своемъ разочарованіи въ Соломірскомъ
мудрица сооощила мужу: «такой онъ сталъ серьезный, невесе-
лыи».
«Подожди,—утѣшалъ ее Семенъ Ивановичъ,-на балу
разыграется, я его знаю».
Въ назначенный для бала день, наканунѣ отъѣзда Соло-
мірскаго, Евгенія Павловна была въ хлопотахъ съ ранняго
утра. Намѣченные гости были оповѣщены накануыѣ. Но надо
было съѣздить къ Моренбургамъ и попросить Серафиму Але­
ксандровну прислать рояль; вызвать портниху и велѣть ей что-то
перешить въ новомъ, только что сшитомъ къ Ролсдеству платьи-
очистить гостиную для танцевъ отъ лишней мебели; заказать
въ кондитерской печенье къ чаю и мороженое къ ужину ку­
пить фруктовъ, вина, закусокъ. Вообще дѣла много было.5 Но
мудрица не жаловалась, она была въ своей сферѣ. Вынрово-
Дивъ изъ дому мужа и Соломірскаго, чтобы они не мѣшали
послѣднему хозяйскому coup de main, она, не только не уста­
лая, но, напротивъ, пріятно возбужденная, съ довольнымъ ви-
домъ осмотрѣла себя въ послѣдній разъ въ зеркало и обошла
всю квартиру. Новое платье очень шло къ пей; столовая и
превращенная въ залъ гостиная были ярко освѣщены лам­
пами, канделябрами и бра; спальня, кабинетъ Семена Ивано­
вича и бывшая Оладушкина, а сейчасъ Соломірскаго комната
были, напротивъ, въ таинственномъ полусвѣтѣ: въ спалыіѣ го-
рѣлъ розовый фонарикъ, въ двухъ другихъ комнатахъ горѣли
лампы подъ зелеными колпаками Все это очень правилось
иіи Павловнѣ. Зашла она и въ дѣтскую, ыо тамъ немножко
разсердилась: Маруська капризничала, и Егоровна тщетно уго­
варивала ее лолшться спать Но не успѣла мудрица принять
и свои мѣры для успокоенія дѣвочи, какъ въ передней раз­
дался первый звонокъ. То были, однкако, свои: вернулись съ
вынужденной прогулки Зимогоровъ и Соломірскій.
Полсалуйте, пожалуйте, теперь молшо, — весело встрѣ-
тила ихъ Евгенія Павловна и, взявъ Соломірскаго подъ руку
повела его показывать всѣ комнаты.— Дурно, что ли?— спраши­
вала она, вся сіяя наивнымъ весельемъ.
72
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
73
—
Чего лучше!— шутливо отвѣчалъ Соломірскій, — «какъ
въ первыхъ домахъ».
Мало-по-малу стали собираться гости. Первыми явились
Суровской съ -Оладушкинымъ. Приготовляясь дома къ вечеру,
тщательно чистя сюртукъ и приглалшвая передъ зеркаломъ
свои густые курчавые волосы, Оладушкинъ въ то же время
презрительно улыбался: онъ мысленно сопоставлялъ мѣщанскій
«балъ» Зимогоровыхъ съ тѣми вечерами, па которыхъ опъ
когда-то присутствовалъ въ салопѣ Франциски Карловны Ола-
душкиной, уролсдеиной фонъ Моренбургъ.
—
Вообралеаю, какой это балъ будетъ!--- язвительно гово­
рилъ онъ иа извозчикѣ Суровскохму, который зашелъ за нимъ,
чтобы вмѣстѣ ѣхать.— Соломірскій будетъ на гитарѣ играть, да
глупые анекдоты разсказывать, всѣ будутъ ахать отъ восторга,
a Евгенія Павловна и совсѣмъ растаетъ...
Суровской обидѣлся за сестру.
—
А ис нравится, такъ зачѣмъ лее вы ѣдете?—спросилъ онъ.
—
Отчего не съѣздить? Надо и пошлость видѣть и знать.
—
Наприиѣръ, и Мапьку?— съязвилъ въ свою очередь мудрецъ.
—
Ну, что-жъ и Маньку, — подтвердилъ Оладушкинъ,— я
наблюдаю жизнь во всѣхъ ея проявленіяхъ.
Суровской не нашелся, что возразить и, плотпѣе кутаясь въ
шубу, сердито крикнулъ извозчику, чтобы ѣхалъ скорѣе.
Оладушкинъ и къ Зимогоровымъ вошелъ съ видомъ наблю­
дателя, съ высоты взираюіцаго на мелочь и пошлость. Его ждалъ,
однако, не совсѣмъ пріятный сюрпризъ.
—
У насъ съ вами, Алексѣй Алексѣичъ, есть общая зна­
комая,— сказалъ, поздоровавшись съ нимъ и безцеремонно раз-
сматривая его, Соломірскій.
—
Кто такое?
—
Марья Гавриловна Дунина.
—
Вы ее знаете? — съ удивленіемъ и нѣкоторымъ смуще -
ніемъ спросилъ Оладушкинъ.
—
Какъ же, хорошо зпаю. ГІедѣлп три тому назадъ у.насъ
зашелъ съ ней разговоръ о Тмутаракани, и она васъ вспоминала.
Вѣдъ вы тамъ познакомились?
Говоря это, Соломірскін улыбался, а Оладушкинъ оконча­
тельно смутился. На его счастье, какъ разъ въ эту минуту ему
пришлось посторониться, чтобы дать дорогу новому гостю, ко­
тораго хозяйка подводила къ Соломірскому. Это былъ высокій,
широкоплечій, краснощекій, черноволосый молодой человѣкъ,
только что окончившей семинарію, по фамиліи Карачунскій,
славившійся въ Боргородѣ своимъ удивительпымъ теиоромъ.
Оладушкинъ отошелъ къ Суровскому и сталъ преувеличенно
хвалить изящество и вкусъ Евгеніи Павловны: онъ не того
ожидалъ.— объяснилъ онъ.

74
ИЗЪ РОМАНА »КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
То"то вотъ и есть’ ~~ съ добродушныиь упрекомъ ото­
звался мудрецъ и потрепалъ нашего героя по плечу.
кій
? Ѳ прибывали гости-Пришелъ Бандуринъ, малень­
кий, живои старичок,ъ, съ женой, высокой, полной и. очевидно
с т ^ Г ( ’яТрЕЬП РаСИВ0^ женщиной съ манерами театральной
ПетоовичГкяі!1ГШЛ]•-
раТЪ И СеСТра Б аі)авовскіе- Владиміръ
TMЛ?TM
* Барановскіи’ тотъ самый помѣщикъ. котораго молва
надъляла благосклонностью жены Цезаря, былъ средняго роста
плотный человѣкь, лѣтъ 45, съ .шейной во всю голову и Г
значительнымъ лицомъ, серьезный и молчаливый. Сестра на
тѣмъ чягт|МЪ НѲ по^од^ла-Д °^родушная, веселая и вмѣстѣ съ
тѣмъ застѣнчивая, Лидія Петровна, дѣвушка за 30 лѣтъ, но
тіл7п!ИДЪ 10ра8Д0 моложе, охотно смѣялась. показывая всѣ свои
удесные, жемчужные зубы, и поминутно краснѣла; на боргород-
ихъ «оалахъ» она обыкновенно исполняла роль добровольнаго
апера, хотя сама очень любилатанцовать. Мрачный, худой и длин-
ГеГХ
РеГуб0ВЪ ПрИВе8Ъ “ “ бой Д ^ ъ хорошеиькжхъ
ГГ"/TM
" 0 0 1 0 - И ТаК0Г0 же хоРошенькаго сына гимна­
зиста. За жену онъ извинисля, -
она хвораетъ. Пришли еще
. : ° Л0ДЫХЪ учвтеля гимназіи= Алякринскій и Кончаловъ,
'им Ге1; “
ЛИг Т“
-.
ПІNoшелъ недавTM пріѣхавшій на
зимніе каникулы Сережа Моренбургъ въ своемъ мундирчикѣ
C e n S -tPABaHHar° уче5Наго заведенія- На вопросъ‘хозяйки о
Серафим в Aлександровнѣ— о Цезарѣ Антоновичѣ нечего было
Î с"Ра^ ивать- маль^икъ . отвѣтилъ, что мама скоро пріѣдетъ,
е задержалъ одинъ пріѣзжій знакомый изъ Москвы. При
птгпЪг^Л7?аХЪ— ѲІп ЖИ П0 ЛИЦу БаРановскаго, разговаривав-
ІГІ
Павловной въ то время, когда-къ ней подо-
ш елъ мальчикъ, прбѣжала какая-то тѣнь. Опъ видимо хотѣлъ
что-то спросить у Сережи, но воздержался.
-
вгенія Павловна исполняла обязанности хозяйки съ боль-
шимъ оживленіемъ и заботливостью объ удовольствіи гостей.
^ а потребовала, чтобы за чайный столъ сѣли въ перемежку
мужчины и дамы, и сама назначила почти всѣмъ мѣста съ
наивнымъ деспотизмомъ человѣка, вполнѣ увѣреынаго, что онъ
ггп-г ьЫаf:Tpiy^Рменнымъ желаніямъ всѣхъикаждаго.
г
0На посадила съ одной Стороны Бандурина, съ
д. у ои Соломірскаго, за Соломірскимъ оставила свободный
туль. «тутъ сядетъ Серафима Александровна».— сказала она,
; Л ° И в?село У;іыб;шсь. Но другую сторону жены Цезаря
долженъ былъ сѣсть Барановскій. Молодые учителя танцоры,
Алякринсіаи и Кончаловъ, сѣли, по указанію Евгеніи Павловны
одинъ рядомъ со старшей Трегубовой, другой-съ младшей.
Оладушкину досталось мѣсто между m-me Бандуриной и Лидіей
Петровной. Сережѣ Морепбургу рядомъ съ гимназпетомъ Тпе-
гуоовымъ: «для васъ дамы еще пе выросли».— пояснила Евгенія
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
75
Павловна это гюслѣднее распоряженіе. «А для васъ,— приба­
вила она. обращаясь къ мужу, брату, Трегубову и Карачун-
скому,— можетъ быть и выросли, да, сами видите, больше не
хватаетъ, садитесь гдѣ хотите».
Веселое оживленіе хозяйки что-то не заражало, однако,
гостей. Не выходило ни общаго разговора, ни оживленныхъ
частныхъ бесѣдъ. Правда, Бандуринъ неустанно говорилъ Евге-
ніи Павловнѣ старомодные комплименты, надъ которыми самъ
же громко хохоталъ, а мудрица, въ свою очередь, всячески ста­
ралась занимать другого своего сосѣда; но Соломірскій не
«разыгрывался». Онъ время отъ времени вглядывался въ си-
дѣвшаго на другомъ концѣ стола Оладушкина, да и тотъ на
него посматривалъ: они что-то соображали другъ о другѣ.
Наконецъ, явилась Серафима Александровна. Она была въ
очень открытомъ, почти настоящемъ бальномъ платьѣ, при видѣ
котораго m-me Бандурина и Лидія Петровна переглянулись, и
по однимъ этимъ бѣгло обмѣненпымъ взглядамъ. сопровождае-
мымъ незамѣтнымъ пожиманіемъ плечъ, видно было, что Сера­
фима Александровна не принадлежитъ къ числу симпатій
обѣихъ женщинъ- Туалетъ Серафимы Александровны, впро­
чемъ, вообще обратилъ па себя вниманіе,— слишкомъ онъ не
гармонировалъ съ общимъ характеромъ <бала». Алякринскій,
красивый молодой человѣкъ съ черными усиками и въ необык­
новенно яркомъ галстухѣ, показывая иа нее глазами и улы­
баясь. что-то шепиулъ своей сосѣдкѣ, старшей Трегубовой; та
брезгливо вздернула свою хорошенькую верхнюю губку и отвер­
нулась. Суровской, тоже показывая глазами на новую гостыо
своему сосѣду, Карачунскому, многозначительно толкнулъ его
въ бокъ локтемъ. Барановскій пристально посмотрѣлъ на плечи
жены Цезаря и тотчасъ же, нахмурившись, опустилъ глаза въ
свой стаканъ съ чаемъ. Сережа, видимо, старался не смотрѣть
на мать.
За то Бандуринъ и Евгенія Павловна встрѣтили Серафиму
Александровну съ шумными выраженіями восторга.
—
Tarde veßientibus...— на ч ал ъ, вскочивъ со стула веселый
старичекъ, но спохватился и, громко смѣясь надъ неумѣстностью
цитаты, прибавилъ:— виновата, это не сюда относится, это lap­
sus linguae... Полсалуйте вашу прелестную ручку, да нѣтъ,
перчатку-то снимите...
Серафима Александровна сняла перчатку, и Бандуринъ
прилолшлея къ ея душистой ручкѣ съ галантностью кавалера
прошлаго столѣтія.
Евгевія Павловна, нацѣловавшись съ Серафимой Алексан­
дровной, представила ей Соломірскаго. Пышащал здоровьемъ и
задорпымъ весельемъ, съ разрумяненными морозоыъ щеками,
жена Цезаря сѣла на оставленное для нея мѣсто, обдавая со-

76
ПЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
кГг“
АУХ0БЪ 11
на всѣ стороны киа-
TMчГ І ? афИМа АлексаВДРОвна, расшевелите Евграфа Петпо
-
ШТіГЕ6
ЕвгеніяпГвівш,1
славнаг?» f р0дтеТ,ѣюЪЧ7
вѣР»“ повѣданіл нраво-
?W5T-“
ïïS-
ксандровна Т
ІГ
Ïрðà *1шаСерафимаАле-
люблю...мыРОвесиикГатГ^ж^рГо^/ГеГ^8TM:
в ы въ І>оргородъ?ЧТ° * “
ВЪ 37 ЛѣіЪ стаРУ-та... Надолго
-
Завтра уѣзжаю.
поблй?узнтѢ“TM
Ъ СК0Р0? П°ЖИВИТе У насъ’ мнѣ васъ
весь~тутъеНкакГнаТЬля?п ? УДН°’ СерафШа Але“ анДровна, л
-
міь
ладони, все вамъ отрапортовалъ.
-
Въ ПетербургTM ' “
*^
3NobШдаTMВыК" а
;.r,""“p's’“-"""ж
. з” „7‘TM
r»
E=
11»
-
И В8СѲЛ0Й болтов®й скрывалось еще то-то что
Г
°
=
:
собесѣдвику угадывать. Но сказавъ: «оетане-
воръ съ СоСрсГмъ.TM 4® TM ВСП0ШЫа И 0б0рвала Разг°-
не мпг,тНѢТЪ’Евгенш Павловна,— .обратилась она къ нтдрицѣ—
не могу расшевелить Евграфа Петровича, берите его себѣ
■ira ? редавъ>таTMмъ образомъ, одного изъ сосѣдей въ паспопя-
еніе хозяйки, Серафима Александровна повернулась къ лпѵ-
ому. Барановскій сидѣлъ угрюмый и мрачный
топота, спросила^го^жен^Дезаря.
“
П° ЧТИ Д°
скій BM'kTO отвѣта.
СегОДШ?-TM У хо просилъ Баранов-
—
Кто былъ? Позвольте... утромъ нриходилъ...
—
Да нѣтъ, вечоромъ кто былъ? сейчасъ вотъ?- нетерпѣливо
перебилъ Барановскій.
—
Вечеромъ Макаровъ...
—
Зачѣмъ онъ пріѣхалъ?
—
Не знаю, по дѣламъ... Завтра уѣдетъ.
—
А съ Соломірскимъ зачѣмъ вы кокетничаете?
Глаза Серафимы Александровны заевѣтились наглымъ и
лживымъ стекдяннымъ блескомъ. Но она похлопала подъ сто­
ломъ рукой гіо колѣну Барановскаго и, еще понижая голосъ,
ласково сказала: «дурачокъ!.. »
Олсивленія за чайнымъ столомъ всетаки не было, и Евгенія
Павловна начала улсе чувствовать нѣкоторое утомлеиіе: -<хоть
бы поскорѣе этотъ дѵрацкій чай кончился, — думала она,—
авось, потомъ веселѣе будетъ». Опытный и внимательный че-
ловѣкъ безъ труда угадалъ бы причины отсутствія олсивленія
и предсказалъ бы, что, дѣйствительно, «потомъ веселѣе будетъ».
Во-первыхъ, общее вниманіе было обращено на Соломірскаго,
какъ на новаго человѣка, о которомъ, вдобавокъ, Евгенія Пав ­
ловна всѣмъ наговорила, что онь будетъ «душой общества»; а
опъ былъ не въ духѣ. Во-вторыхъ, благолселательный деспо-
тизмъ Евгеніи Павловны въ дѣлѣ распредѣленія мѣстъ гостямъ
не могъ привести къ благимъ результатами Опытный и вни­
мательный чоловѣкъ сказалъ бы, что не слѣдовало сажать Се­
рафиму Александровну мелсду Бараповскпмъ и Соломірскимъ:
это стѣспяло жену Цезаря и сердило Барановскаго. Не слѣ-
довало салсать Алякринскаго рядомъ съ Зиной Трегубовой, а
надо было посадить ее подлѣ Карачунскаго: Зина, мечтавшая,
послѣ окончанія гимвазіи. ѣхать въ Цюрихъ для изученія ме­
дицины, тернѣть не могла сладковатыхъ и пошловатыхъ любез­
ностей Алякринскаго и, напротивъ, очень любила говорить съ
Кзрачунскимъ, тоже мечтавшимъ о заграничной поѣздкѣ. Въ
свою очередь, и Карачунскій непомѣрно скучалъ, имѣя съ одной
стороны Трегубова, который за все время, не проронилъ ни
одного слова, а съ другой — Суровского, излагавшаго геогра-
фическо-грамматическія примѣты: «всѣ большіе города на лѣвомъ
берегу Волги женскаго рода—Тверь, Кострома, Самара, муяс­
ского рода на правой—Ярославль, Нилсній, Саратовъ; всѣ боль-
шія рѣки на сѣверѣ Россіи женскаго рода— Волга, Ока, Кама,
Нева, Двина, Печора. Сухона, па югѣ мулсского—Дпѣпръ, Донъ,
Донецъ, Бугъ». «А Волховъ?» ~ спросилъ Карачунскій. «Да,
Волховъ дѣйствительно».. Не слѣдовало, наконецъ, салсать мрач-
наго, озиравшагося по сторонамъ, какъ затравленный волісъ,
Оладушкипа мелсду хохотушкой Лидіей Петровной и величе­
ственной Евлаліей Максимовной Бандуриной.
Какъ только чай былъ конченъ, такъ и стало всѣмъ легче.
Соломірскій пересталъ быть певолыіымъ центромъ вниманія.
ІІЗЪ РОМАНА «К АРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА» .
77

всѣ разбрелись по разнымъ комнатам'ь и расположились добро­
вольными группами. Серафима А лександровна, съ разрѣшенія
Евгеніи Павловны, увела Барановскаго въ ея комнату: ей
нужно поговорить ^сь нимъ объ одномъ дѣлѣ. Когда они оттуда
вышли, Ьарановскій уже не хмурился, и далее лысина его
какъ-то сіяла. Зина Трегубова ушла съ Карачунскимъ въ ка­
бинета. Гамъ они ѵсѣлись въ дальній уголъ на диванѣ и ожив­
ленно и тихо заговорили. Въ кабинета же пришелъ Оладуш­
кинъ, сѣлъ въ пр отивоположиомъ углу у окна и, дымя папиро­
сой, иронически логлядывалъ на красивую молодую пару. До
пего доносились только отдѣльиыя слова и фразы изъ ихъ раз­
говора: «Вы прочитали?..»
«Спенсеръ ошибается...»
«Да, но
Дарвинъ...» — «Знаемъ мы,какіе Спенсеры и Дарвины у васъ въ
головѣ»— говорилъ про себя Оладушкинъ злобно и завистливо.
И его размышленія, и сепаратный разговоръ молодой пары
были прерваны приходомъ въ кабинета Бандурина, Суров-
ского, Зимогорова и Сережи Моренбургъ. Тѣмъ временемъ
Лидія Петровна сѣла за рояль и заиграла вальсъ. Алякринскій,
всегда открывавшій боргородскіе «балы»^ влетѣлъ, какъ буря,
въ кабинета, чтобы пригласить Зину Трегубову; но дѣвушка,’
съ характерными вздергиваніемъ верхней губы,' объявила, что
танцовать не будетъ и что ей здѣсь интереснѣе. Алякринскій
помчался назадъ, но засталъ танцы уж е въ нолномъ разгарѣ.
Евгенія Павловна сама пригласила Соломірскаго, Кончаловъ
вальсмровалъ съ младшей Трегубовой, Барановскій съ Сера­
фимой Александровной. Н а долю Алякринскаго осталась только
величественная Евлалія Максимовна, которая, однако, танцо­
вать отказалась, ни сама любезно предложила замѣнить Лидію
Петровну въ качествѣ тапера.
Соломірскій, сдѣлавъ два тура, рѣшительно отказался отъ
продолженія и ушелъ въ кабинета. Тамъ онъ засталъ бесѣду
о нѣкоторыхъ событіяхъ, волновавшихъ въ то время все общество.
Затѣмъ, разговоръ съ чисто фактической иерешелъ на теорети­
ческую почву. Больш е всѣхъ говорилъ Бандуринъ. Этотъ за-
бавникъ становился чрезвычайно серьезенъ всякій разъ, когда
ему представлялся случай изложить что нибудь, почерпнутое
имъ изъ знаменитаго трактата Цезаря Антоновича Моренбургъ.
Онъ доказывалъ, что исторія не останавливается, но, какъ и
природа, не дѣлаетъ скачковъ; что безумны и слѣіты тѣ, кто
хочетъ остановить медленно, но вѣчно двилеущееся колесо исто-
pin, a тѣмъ паче повернуть его . назадъ; но еще болѣе слѣпы
и безумны тѣ, кто считаетъ возможнымъ придать колесу исто-
ріи, вмѣсто свойственнаго ему двилеенія, характеръ и быстроту
полета иушечнаго ядра. Колесо исторіи каждой точкой своей
окрулености доллено прикасаться къ землѣ, а не летать по воз­
духу. Колесо исторіи...
^
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
79
«Колесо исторіи» занимало очень видное мѣсто въ трактатѣ
Цезаря Антоновича, а потому имъ нѣсколько злоупотреблялъ и
Бандуринъ.
—
Да позвольте, что вы все «колесо исторіи» да «колесо
исторіи!»— не выдержалъ, наконецъ, Карачунскій.— Это про­
сто метафора, которую, все равно какъ дышло, куда повер­
нешь, туда и вышло. Никакого, вѣдь, колеса исторіи въ дей­
ствительности нѣтъ, а я вамъ приведу не метафору, а науч­
ный фактъ. — И молодой человѣкъ, какъ разъ въ это время
усиленнымъ чтеніемъ иополнявшіи свои скудныя свѣдѣнія по
естественнымъ наукамъ, указалъ на иревраіценія насѣкомыхъ:
изъ темной, почти неподвижной куколки вдругъ, сразу вы-
ходитъ яркая, крылатая бабочка; что это такое — скачекъ . не
допускаемый природой?
Зинѣ Трегубовой очень понравился этотъ аргумента: она
кивнула головой Карачунекому и потомъ, улыбаясь, поревела
глаза на Бандурина, въ олсиданіи— что -то онъ теперь скажетъ?
Сереж а Моренбургъ такими же ожидающими глазами, но безъ
улыбки, а, напротивъ, съ напряженно серьезнымъ лицомъ, ко­
торому черныя сросшіяся брови придавали далее мрачный от-
тѣнокъ, смотрѣлъ на стараго пріятеля своего отца.
Въ трактатѣ Цезаря Антоновича не было ни куколокъ, ни
бабочекъ, и Баидуринъ на секунду смутился, но затѣмъ на­
шелъ возраженіе уже въ собственномъ багажѣ.
—
Бабочка... что такое бабочка? Развѣ можно такія сравне-
нія?— началъ онъ, заиинаясь, и затѣяъ заговорилъ быстро и
увѣренно:-и никакою скачка тутъ нѣтъ, никакого «вдругъ»
и «сразу».
Вдругъ и сразу лопается только оболочка ку ­
колки, а внутри ея бабочка образовалась рядомъ постепенныхъ,
медленныхъ измѣненій, которыхъ вы не видите. Поэтому по­
звольте мнѣ, молодой человѣкъ, вернуться къ своей, какъ вы
справедливо говорите, метафорѣ, которая вѣрно и наглядно
передаетъ мою мысль. Повторяю, колесо исторіи...
—
Нѣтъ-съ , вы съ колесомъ-то погодите,— не сдавался Ка­
рачунскій,— сами лее вы говорите, что оболочка лопается вдругъ,
сразу, а постепенный, медленный измѣненія для насъ неза­
можны. Н у, такъ вотъ и вы не замѣчаете постепенныхъ измѣ-
неній, которыя уже назрѣли...
Да позвольте ж е мнѣ, наконецъ, выразить свою мысль
вътой формѣ, какая мнѣ удобнѣе,— загорячился Бандуринъ.—
Я говорю, что колесо исторіи доллено прикасаться всѣми точ­
ками своей окружности поочередно къ зчмлѣ...
Карачунскій махнулъ рукой и демонстративно отвернулся
къ Зииѣ Трегубовой; та сочувственно полсала плечами. Но ни­
кому не пришлось дослушать диссертацію о колесѣ исторіи. Въ
кабинета ношли Серафима Акександровна и ЕвгеніяПавловна.

80
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Будетъ вамъ, господа, умные разговоры разговаривать,
пожалуйте къ намъ,— сказала жена Цезаря.
—
Идемте, идемте, что это за кавалеры!— поддержала ее
мудрица и взяла было подъ руку Соломірскаго.
Сейчасъ, Евгенія Павловна, сію минуту, мнѣ только
два слова Семену Иванычу, сейчасъ приду,— отдѣлывался Соло-
мірскій.
Все время разговора о текущихъ событіяхъ и о колесѣ
исторіи и бабочкахъ Соломірскій внимательно слѣдилъ за Ка-
рачунскимъ и Трегубовой. Въ свою очередь, Оладушкинъ слѣ-
дилъ за Соломірскимъ. Съ той самой минуты, какъ онъ узналъ
о знакомствѣ Евграфа Петровича съ Марьей Гавриловной, въ
немъ зародилась какая-то безпокоившая его неясная мысль,
требовавшая— онъ это чувствовалъ— новыхъ наблюденій. Онъ,
однако, не рѣшился остаться для нихъ въ кабинетѣ теперь,
когда всѣ оттуда вышли и'только Соломірскій задержалъ Зи­
могорова явно для какого-то сепаратнаго разговора. Онъ
вышелъ вмѣстѣ съ другими въ залъ, гдѣ изъ-подъ пальцевъ
Евлаліи Максимовны раздавались звуки кадрили, слышалось
шарканье ногъ и команда Алякринскаго: grand rond! rond des
dames! corbeille!
—
Слушай, Семенъ,— говорилъ, между тѣмъ, Соломірскій
Зимогорову,— мнѣ эти двѣ живыя души, семинариста этого и
барышню, сегодня же пріобрѣсти надо.
Не торопишься ли въ воду, не спросясь броду?— су­
мрачно замѣтилъ Зимогоровъ.
—
А отчего ты раньше мнѣ ихъ не показалъ? Кабы время
было, я бы присмотрѣлся, а теперь когда лее? завтра ѣду, а
упускать жаль .. Сведи меня сейчасъ же съ ними, ну хоть въ
моей комнатѣ... Я только нѣсколько предварительныхъ словъ
скаж у, да уговорюсь па завтра до отъѣзда.
Въ увлеченіи замысловатыми фигурами, которыя Алякрин-
скій заставлялъ продѣлывать танцующихъ, никто, кромѣ Ола­
душкина, не замѣтилъ, какъ Зимогоровъ что-то шепнулъ Ка-
рачунскому и Зинѣ, какъ они вышли изъ зала и какъ слѣдомъ
за ними прошелъ Соломірскій. И когда черезъ нѣкоторое время
всѣ трое появились опять въ залѣ, безпокоившая Оладушкина
мысль приняла ясную, точную, определенную форму: Соло-
мірскій не тотъ, за кого оиъ себя выдаетъ; Зимогоровъ это,
конечно, знаетъ; знаетъ, можетъ быть, и Женевьева И Ола­
душкинъ сталъ придумывать, какъ бы застать мудрицу врасплохъ
неожиданнымъ вопросомъ; она глупа и не съумѣетъ увернуться.
Зачѣмъ это нужно было, нашъ герой и самъ не съумѣлъ бы
сказать: въ немъ говорилъ какой-то темный, злобный и мсти­
тельный инстицктъ.
Карачунскій вышелъ серьезный и задумчивый. Машинально
ИЗЪ РОМАНА ГКАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
81
пощипывая свою только что запущенную бородку, онъ не впо-
падъ, точно съ просонья, отвѣчалъ на обращенные къ нему
вопросы, мысли его были гдѣ-то далеко. Далеко, быть можетъ
еще дальше, были и мысли Зины. Соломірскій же сразу
«разыгрался». Оиъ танцовалъ со всѣми дамами по очереди и
даже величественную Евлалію Максимовну убѣдилъ сдѣлать съ
нимъ туръ вальса. Потомъ играли въ фанты, и Соломірскій
иридумывалъ разныя смѣшпыя замысловатости. Онъ опять сталъ
центромъ общаго вниманія, но уж е не того, частью робкаго,
частью вылеидательнаго, предметомъ котораго былъ въ началѣ
вечера. Онъ просто заражалъ всѣхъ своимъ неожиданно про­
рвавшимся весельемъ, и начинавшее уж е сказываться утомленіе
маленькаго общества какъ рукой сняло. Только Серелса Морен­
бургъ, Зимогоровъ и Оладушкинъ не принимали участія въ
играхъ и танцахъ. Сережѣ было просто скучно. Отъ Семена
Ивановича никто и не ожидалъ активнаго участія въ забавахъ,
но онъ съ улыбкой удовольствія смотрѣлъ на Соломірскаго. Ола­
душкинъ тоже улыбался, но то былаулыбка презрѣнія къ «мѣщан-
скому» характеру бала, и такъ ясно сложившаяся было относи­
тельно Соломірсісаго мысль стала въ немъ колебаться: просто,
это какой-то пошлякъ и серцеѣдъ изъ породы военныхъ писарей.
Евгенія Павловна веселилась больше всѣхъ, но это не
мѣшало хозяйственнымъ заботамъ. Пора было думать объужинѣ.
Евгенія Павловна вызвала мужа въ столовую: онъ долженъ
помочь ей, — откупоривать бутылки, вскрывать жестянки съ кон­
сервами. Сама лее она, съ помощью Груши, разставляла тарелки,
укладывала фрукты въ вазы и проч.
—
Видишь, Ж еня, — сказалъ Семенъ Ивановичъ, трудясь
надъ коробкой сардинокъ,— я говорилъ, что Евграфъ Петровичъ
разыграется...
—
Да, такой онъ милый... А Оладушкинъ-то какой про­
тивный... Какъ я тебя люблю, Сеня!— порывисто и неолеиданно
для самой себя прибавила мудрица и, обнявъ мулса, крѣпко
поцѣловала его въ губы.
Въ залѣ раздались апплодисменты, крики «браво!» и громкій
хохотъ.
—
Что тамъ такое?! — загорѣлась Евгенія Павловна и,
опрокинувъ вазу, въ которую накладывала апельсины, побѣжала
въ залъ.
Оказалось слѣдующее. Соломірскій предложилъ взимать и
вынимать мулескіе и дамскіе фанты отдѣльно. И случилось такъ,
что сперва Лидіи Петровпѣ вынулся фантъ поцѣловать Соло-
мірскаго, а потомъ Соломірскому — сказать Лидіи Петровнѣ
стихи. Дѣвушка, задаваясь смѣхомъ и краснѣя, отказывалась
исполнить назначенное, но требовала, чтобы Соломірскій испол­
нилъ то, что ему выпало на долю.
6

82
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКПНА'».
—
Да вѣдь вы же отказываетесь,—защищался Соломірскій.
—
Скажите стихи, тогда, молсетъ быть, и я ,— настаивала
Лидія Петровна, и ее поддержали другіе.
—
Извольте: «О ты, что въ горести напрасно»...
—
Иѣтъ, нѣтъ, свои,— раздалось съ разныхъ сторонъ.
—
Ну хорошо лее, погодите, — сказалъ Соломірскій и ушелъ
въ кабинетъ. Оттуда онъ вышелъ съ клочкомъ бумаги, на кото­
ромъ было написано карандашомъ:
Хоть въ большой обидѣ я,
О, Петровна Лидія,
И хоть не моя стихія,
Все жъ лишу стихи я
Феѣ Боргородской,
Лидѣ Барановской.
Публика привѣтствовала стихотвореніе шумнымъ смѣхомъ
и рукоплесканіями и потребовала, чтобы Лидія Петровна на­
градила автора исполненіемъ фанта. Дѣвушка долго отнѣкива-
лась, наконецъ, согласилась, но при этомъ такъ хохотала, что
Соломірскому достались, вмѣсто губъ, ея жемчужные зубы.
«Это не въ счетъ»,— иротестовалъ онъ, но Лидія Петровна,
красная, какъ маковъ цвѣтъ, убѣжала въ другую комнату.
—
Еаковъ Евграфъ-то Петровичъ? еще и поэтъ!— сказалъ
Суровской Оладушкину, толкая его въ бокъ локтемъ.
—
Еще бы! Пушкинъ, да и только,— криво усмѣхнулся
нашъ герой.
—
Господа, сейчасъ ужинъ, пожалуйте закусывать, сперва
дамы,— провозгласила Евгенія Павловна. Но мужчины не по ­
слушались этого распорялсенія и шумно направились въ сто­
ловую вмѣстѣ съ дамами. Жена Цезаря отстала и, задержавъ
Соломірскаго въ опустѣвшемъ залѣ, сказала:
—
Вы должны и мнѣ стихи написать,ЕвграфъПетровичъ.
—
Что вы, Богъ съ вами! Развѣ япоэтъ въсамомъ дѣлѣ?
Это даже обидно. Точно въ моей шуткѣ была претензія...
—
Ничего, я люблю шутку.
—
Трудно, Серафима Александровна. Если бы я еще имѣлъ
счастіе васъ знать...
—
Да вѣдь вы и Лиду не знаете.
—
Ну, ее узнать легко.
—
И меня легко. Я скажу вашими словами: я вся тутъ.
вотъ какъ на ладони.— И Серафима Александровна подставила
ему къ самому лицу раскрытую ладонь. Соломірскій догадался
поцѣловать эту ладонь и прибавилъ, смѣясь: «подождите, за
ужиномъ вдохновлюсь»...
Ужинъ прошелъ гораздо веселѣе. чѣмъ чай. Всѣ усѣлись
или какъ попало, или по собствениымъ своимъ соображеніямъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
83
Серафима Александровна направилась было къ тому мѣсту,
гдѣ сѣлъ Соломірскій, но круто повернулась и помѣстилась
возлѣ Барановскаго. Сосѣдями Соломірскаго оказались Зина
Трегубова и Карачунскій. Новые знакомые весело болтали.
Соломірскій предлолшлъ всѣмъ выпить съ своими сосѣдями
«на брудершафтъ». Всѣ посмѣялись этому предложенію, но
откликнулся на него только Карачунскій и, залпомъ выпивъ
свой стаканъ, съ жаромъ поцѣловалъ Соломірскаго, Лицо Зины
вдругъ приняло озабоченный видъ и, наклонившись къ Соло-
мірскому, дѣвушка шепнула: «не забудьте же адресъ Карачун-
скаго: Нилшяя Долгая, домъ Карпова». Алякринскій провоз-
гласилъ тостъ за хозяевъ, Бандуринъ
«за украшеніе чело-
вѣчества, за дамъ». Серафима Александровна, поднявъ свой
стаканъ, крикнула черезъ столъ Соломірскому: «за вдохповеніе!»
—
Почему за вдохновеніе? —разомъ спросили Евгенія Пав­
ловна и Барановскій.
—
Потому что Евграфъ Петровичъ обѣщалъ вдохновиться
и написать мнѣ стихи,— отвѣтила жена Цезаря.
—
Готовы, Серафима Александровна, готовы, «Невѣдомому
богу» называются,— смѣясь, отозвался Соломірскій.
—
Такъ скалште теперь,..
—
Никакъ нельзя, для такихъ стиховъ обстановка требуется.
Послѣ ужина...
—
Охота вамъ съ этой...— брезгливо шепнула Соломірскому
Зина.
—
Ахъ, Зинаида Васильевна, отчего не поболтать? Дѣтей
крестить съ ней не буду, а поболтать молено,— шопотомъ ж е
отвѣтилъ онъ.
Послѣ ужина перешли въ залъ и дамы потребовали сти­
ховъ. Соломірскій предложилъ Серафимѣ Александровнѣ сѣсть,
всталъ передъ ней и началъ:
Былъ въ древности храмъ,
Въ томъ храмѣ, madame,
Невѣдомый богъ возсѣдалъ.
Невѣдомъ былъ онъ,
А все-жъ на поклонъ
Всякъ, чтившій боговъ, поспѣшалъ...
Онъ пріостановился и затѣмъ, прилолсивъ руку къ сердцу,
продолжалъ:
Въ груди моей храмъ,
Въ томъ храмѣ, madame,
Невѣдома бога я чту.
Невѣдомъ мнѣ онъ,
А все-жъ на поклонъ
Къ нему я спѣшу...
6*

84
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
И Соломірскій, подражая Бандурину, съ преувеличенною'
до комизма почтительностью низко наклонился и поцѣловалъ
руку жены Цезаря.
Опять раздались аиплодисменты и смѣхъ, а Серафима Але­
ксандровна потребовала, чтобы стихи были сейчасъ лее запи­
саны. Она повела Соломірскаго въ кабинета и, пока тотъ пи­
салъ, спросила, играя глазами:
—
Что же, ѣдемъ вмѣстѣ въ Петербургъ?
—
Если вы ѣдете завтра, такъ вмѣстѣ.
Нѣта, послѣ праздниковъ?
—
Не могу, радъ бы въ рай, да служба не пускаетъ.
—
Развѣ такая грѣшная ваша служба?
—
Да не безгрѣшпая...
—
Такъ вѣдь грѣшить можно и здѣсь... Н у идемте, слы­
шите, тамъ поютъ ... А завтра я приду на вокзалъ васъ про-
волеать, то есть не васъ , а одного знаком аго, но позволяю вам ъ
принять на свой счетъ...
Въ залѣ действительно пѣли. Чудный теноръ Карачунскаго
заливался на «Утесѣ». Всѣ притихли. Зина, откинувъ голову
на спинку стула, смотрѣла вверхъ такими глазами, какъ будто
тамъ пе потолокъ былъ, а далекое, глубокое небо, и такъ и
осталась, когда Карачупскій кончилъ. Е е вызвалъ изъ блажен-
наго забытья Алякринскій. Выразительно глядя на дѣвушку,
оиъ продекламировала «щечки горѣли, рученьки млѣли, дѣвичьи
грезы мѣшали...»
—
Отстаньте вы, — досадливо сказала дѣвушка и встала.
—
«Полоса-ль ты моя, полоса»,— опять залился Карачун-
ск ій...
Онъ пѣлъ еще и еще, иѣли хоромъ, потомъ опять тапцо-
вать стали. Въ заключеніе Лидія Петровна заиграла «казачка»,
и Серафима Александровна выплыла на середину зала, поводя
плечами и помахивая платочкомъ. Н а встрѣчу ей выскочилъ
Соломірскій, лихо выдѣлывая ногами разныя мудреныя штуки,
присѣдая и привскакивая... Одобренія слышались со всѣхъ сто­
ронъ, и только четверо изъ присутствующихъ хмуро смотрѣли
на пляску. То были какъ бы леивые символы четырехъ различ-
ныхъ, но. молеетъ быть, одинаково недобрыхъ, обидныхъ чувствъ.
Въ Барановскомъ говорила ревность самца, имѣющаго основа-
в ія не довѣрять самкѣ, во не имѣющаго силы разорвать съ
ней.. Каждое движеніе ея плечъ, каждая улыбка ея глазъ и
губъ его больпо дразнили и въ толсе время онъ не могъ ото­
рваться отъ горечи этой боли. Въ Оладушкинѣ — слолепое чув­
ство зависти къ чулсому веселью и вмѣстѣ съ тѣмъ презрѣнія
къ формѣ, въ которой оно выражалось. Зина Трегубова ничего
не имѣла противъ этой формы,— опа и сама сплясала бы,— но
ей было обидно, что «такой» удостоиваетъ плясать съ «этой».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
35
Наконецъ, Сережа страдалъ стыдомъ за мать, который невольно
поднимался въ немъ всякій разъ, какъ она обращала на себя
общее вниманіе; въ этомъ внимапіи мальчику чувствовалось
что-то позорное...
Глава X .
Глава XI.
Истшшые рыцари духа.
—
Поберегись.. Поберегись... Позвольте, позвольте, гос­
пода... Поберегись, любезный, не зѣвай!.. — теричалъ железно­
дорожный слулеитель, катя среда отъѣзлсаюіцихъ и проволсаю-
щихъ ручную телѣжку съ багажомъ по платформѣ вокзала. —
Позвольте, ваше превосходительство,— смягчилъ опъ тонъ, наез­
ж ая на невысокаго сѣдого господина въ дорогой ильковой шубѣ
и собольей шапкѣ.
—
Pourquoi est ce qu’ on vous appele votre excelence?
mais partout et toujours?—улыбаясь, спросила стоявшая ря .
домъ съ сѣдымъ господиномъ Серафима Александровна Морен­
бургъ. Она была въ черной бархатной кофточке, опушенной
мѣхомъ кенгуру, и въ круглой шапочкѣ съ такимъ же око-
лышемъ.
—
Justement parce que je le suis, madame,— съ шутливою
самоувѣренностыо отвѣчалъ седой господинъ густым ъ барскимъ
баритономъ и нѣсколыео въ носъ.
Сѣдой господинъ не былъ «превосходительством ъ»; по его,
не смотря н а небольшой ростъ, сановитая внѣшность, густая
грива сѣдыхъ волосъ, сѣдая лее окладистая борода, при моло-
жавомъ и не столько красивомъ, сколько значительномъ к вы-
разительномъ лицѣ, его манера держать себя, кланяться, гово
рить, отражавшая сознаніе своего достоинства и силы, невольно
вызывали почтительное къ нему отношеніе, которое у малень-
кихъ людей выражалось титулованіемъ. Это былъ Платонъ Пла-
тоновичъ Макаровъ, одно изъ свѣтилъ московской адвокатуры.
—
Однако, вы по такому морозу довольно легкомысленно
одѣты,— замѣтилъ онъ, запахивая свою шубу и оглядывая ко-
стюмъ Серафимы Александровны,— красиво, но легкомысленно.
—
Я лееніцина,— отвѣчала, пожимая плечами и дѣлая гри­
маску жена Цезаря,— легкомысліе намъ свойственно.
—
Ну, такъ какъ же, легкомысленная, но милая женщина,
на возвратномъ пути изъ Петербурга noflàpHTe мнѣ денекъ-
другой въ Москвѣ?

Да вѣдь обѣщала же...
—
Бата сулиха обманихѣ родная сестра, — сказалъ Ма-
каровъ.
ц Одну изъ эффектныхъ особенностей, какъ его адвокатскихъ рѣ-
чей, такъ и обыденнаго разговора, составляло щегольство про­
стонародными русскими оборотами и поговорками.
—
Неблагодарный! Когда лее я васъ обманывала?— съ ла -
сковымъ упрекомъ возразила Серафима Александровна.
—
А прошлый-то разъ, помните?
—
Такъ вѣдь вы знаете, что со мной Цезарь Антонычъ
былъ, не могла лее я ... Нѣтъ, и тогда, какъ всегда, «передъ
Богомъ и тобою была чиста душа моя»,— смѣшливо-торжественно
заключила леена Цезаря.
—
A Барановскій?
—
Что-жъ такое Барановскій? Барановскихъ много, а вы
одинъ.
—
Всѣ равны бобры, одинъ я соболекъ,— такъ, что ли?
Именно такъ, сами знаете... Постойте-ка, хотите я васъ
познакомлю съ однимъ господиномъ?.. вонъ идетъ... сейчасъ
толее ѣдетъ, интересный собесѣдникъ...
Ио платформѣ шелъ, отыскивая свой вагонъ, Соломірскій
въ сопроволеденіи Карачунскаго и Зины Трегубовой.
—
Нѣтъ, милъ-друлеокъ, не хочу, les amis de mes amies
ne sont pas mes amis,— сказалъ Макаровъ.
—
Ну, тутъ еще далеко до amitié...
—
Все равно не хочу. Да и какіе тамъ собесѣдники въ
дорогѣ! Въ дорогѣ я только три занятія признаю: спать, чи­
тать и молчать. Идите къ своему интересному
собесѣднику, а
явъ вагонъ сяду, сію минуту третій звонокъ. До свиданія въ
Москвѣ, смотрите ж е...
Макаровъ полеалъ Серафимѣ Александровнѣ руку и вошелъ
въ вагонъ, а она пошла на встрѣчу Соломірскому.
Вотъ видите, я сдержала свое слово, пришла васъ про­
водить.
—
Очень полыценъ...
Карачунскій и Трегубова переглянулись съ усмѣшкой. Се­
рафима Александровна это замѣтила, и это ей было непріятно.
—
Ну, и прощайте,— сказала она, пожимая руку Соломір-
скаго,— садитесь, поѣздъ сейчасъ тронется. Послѣ праздниковъ,
можетъ быть, увидимся въ Петербургѣ.
И пока Соломірскій обнимался съ Карачунскимъ и Зиной,
Серафима Александровна, не дожидаясь отхода поѣзда, вышла
съ платформы въ вокзалъ. Тамъ она наткнулась на Оладуш­
кина. Онъ тоже въ своемъ родѣ проводить Соломірскаго при­
шелъ, влекомый тѣмъ темвымъ инстинктомъ, который загово­
рилъ въ немъ на вчерашнемъ «балѣ». Но при видѣ бесѣдо-
SG
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ІІЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
87
вавшаго съ Серафимой Александровной сановитаго господина
въ великолѣпной шубѣ, котораго лакеи и сторожа величали
«превосходительствомъ», въ его головѣ слолеилась мысль, давно
уже смутно бродившая. Онъ рѣшилъ привести ее въ исполпе-
віе, не откладывая дѣла въ доягій ящикъ. Отбросивъ наблю-
дательскія намѣренія, опъ не пошелъ на платформу, а сталъ
ходить, заложа руки за спину, вдоль опустѣвшаго вокзала ж
обдумывать планъ дѣйствія, въ ожиданіи обратнаго появленія
л:ены Цезаря.
Здравствуйте, Серафима Александровна, ---привѣтство-
валъ онъ ее. — Кого проволеали? Надѣюсь, не Соломірскаго.
—
Не надѣйтесь. Правда, пришла не для пего, но и его
провожала.
—
У меня есть къ вамъ дѣло, Серафима Александровна,—
круто направилъ разговоръ Оладушкинъ,— позвольте мнѣ какъ
нибудь зайти къ вамъ,
—
Полшіуйста.
—
Когда можно застать .васъ одну?
—
А! не такъ, какъ я тогда васъ застала? помните?—
усмѣхнулась жена Цезаря, намекая на свою встрѣчу съ «Мань-
кой».— Н у, ну, не конфузьтесь, дѣло житейское, а я не изъ
prudes,— продолжала она,— приходите хоть сегодня вечеромъ,
часовъ въ восемь...
Вернувшись домой, Оладушкинъ досталъ объемистую руко­
пись «Истинныхъ рыцарей духа» и началъ ее перелистывать,
перечитывать, исправлять... За этимъ занятіемъ время до восьми
часовъ пролетѣло быстро.
Моренбурги лсили въ собственномъ одноэтажномъ домѣ-
особнякѣ, на воротахъ котораго красовался фамильный гербъ:
на золотомъ щитѣ красная зубчатая башня, на ней черная
голова мавра въ рыцарскомъ шлемѣ, увѣнчанномъ дворянской
короной. Благообразный лакей во фракѣ ировелъ Оладуш­
кина въ гостиную и предложилъ подождать. Оладушкинъ сталъ
осматриваться. Гостиная была меблирована богато, но какъ бы
по шаблону, безъ единой оригинальной подробности, «безъ
физіономіи». По серединѣ комнаты, подъ висячей лампой,
круглый столъ, заваленный кипсеками, въ одномъ изъ угловъ
другой столъ, на немъ альбомы и тарелка съ визитными кар­
точками, вдоль одной изъ стѣнъ рояль, затѣмъ симметрично
стоящіе кресла и диваны, по стѣнамъ фотографіи швейцарскихъ
видовъ.
Серафима Александровна вышла въ пестромъ «персид-
скомъ» капотѣ, свободно облегавшемъ ея, какъ сказалъ про
себя Оладушкинъ, «аппетитную» фигуру, и повела гостя че-
резъ столовую въ свой будуаръ. Столовая, какъ тысячи сто-
ловыхъ, была оклеена обоями подъ дубъ и украшена лѣпными

88
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
медальонами, изображающими дичь и фрукты. Бъ будуарѣ, тоже
шаблонному бросалась прежде всего въ глаза висѣвшая надъ
маленькими диваномъ большая фотографія-группа: Цезарь Апто-
новичъ, Серафима Александровна и Сережа. Поразительное
сходство отца и маленького сына производило бы почти коми­
ческое впечатлѣніе, если бы не разница въ выраженіи ихъ лицъ.
Изъ-подъ густыхъ сросшихся бровей отца смотрѣли глаза до-
оросовѣстнаго чиновника и кабинетнаго политика, спокойно
обсуждающаго вопросъ о преимуществахъ реформъ передъ ре-
волюціей и застоемъ, тогда какъ въ лицѣ мальчика сквозило
что-то грустное и тревожное. Въ этой разницѣ, при необыкно-
венномъ внѣшнемъ сходствѣ, чувствовался зародышъ какой-то
драмы. Что касается Серафимы Александровны, то фотографія
уловила тотъ оттѣнокъ наглости и лживости, который време­
нами набѣгалъ на ея глаза и странно и непріятно противорѣ-
чилъ выраженію красивыхъ, улыбающихся губъ, опушенныхъ
по угламъ маленькими усиками. Немножко ниже группы, почти
непосредственно надъ спинкой дивана, была прибита узенькая
деревянная полка и на ней стояло нѣсколько мужскихъ каби-
нетныхъ фотографій. Оладушкинъ узналъ видѣннаго имъ сего­
дня М акарова и Ба,рановскаго и не узналъ красиваго усатаго
человѣка въ полковничьихъ эполетахъ, молодого человѣка съ
великолѣпными бакенбардами и надменно выпяченнымъ под-
бородкомъ и ещ е одного молодого человѣка съ типичною физіо-
номіей французскаго комми-вояжера. Будуаръ освѣщался ки-
тайскимъ фонаремъ.
—
Ну, садитесь и разсказывайте, какія у васъ ко мнѣ
Дѣла,
начала Серафима Александровна.— А это что такое?—
прибавила она, указывая на большую папку, которую Оладуш­
кинъ не выпускалъ изъ рукъ все время и теперь, сидя, дер­
жалъ у себя на колѣняхъ.
Это тоже къ моему дѣлу относится, но начать поз­
вольте мнѣ съ другого, — отвѣчалъ нашъ герой, заранѣе обду-
мавшій приступъ и весь ходъ бесѣды.— Вотъ вы сегодня н а ­
помнили эту непріятную встрѣчу, тогда, у меня...
Да в^дь я не въ укоръ. а такъ, къ слову, — перебила
Серафима Александровна.
Знаю, что не въ укоръ, — въ
свою очередь перебилъ
Оладушкинъ съ горькой усмѣшкой,— какое вамъ дѣло до меня,
ничтожнаго, чужого человѣка! Не по родственнымъ же, въ с а ­
момъ дѣлѣ, чувствамъ!
—
Нѣтъ, отчего-же ...
Эхъ, Серафима Александровна, зачѣмъ намъ пустыя
слова говорить! Я очень хорошо знаю, что вамъ до меня нѣтъ
никакого дѣла, но мнѣ-то стыдно и обидно такъ жить, какъ
я здѣсь живу. Вѣдь я погибаю въ этомъ болотѣ! Хорошо еще,
ИЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУИІКПНА».
89
что питаю отвращеніе къ вину, а то снился бы, да, пожалуй,
это и лучше было бы...
Оладушкинъ замолкъ и поникъ головой.
—
Вотъ что, Алексѣй Алексѣичъ, — сказала Серафима
Александровна дѣловымъ, почти жесткимъ тономъ, — пустыхъ
словъ не надо, по жалкихъ и мрачныхъ тоже не надо, я ихъ
терпѣть пе могу, и сама не говорю, и слушать не люблю; да
и нѣтъ такого положенія, изъ котораго не было бы выхода,
значитъ, и хныкать нечего...
Герой нашъ сообразилъ, что здѣсь, действительно, неумѣстны
«жалкія, мрачныя слова» и
«хныканье», и сталъ излагать
свое дѣло просто и ясно. Онъ тяготится своимъ положеніемъ
въ Боргородѣ, гдѣ у него пѣтъ опродѣленныхъ занятій и воз­
можности приложить къ любимому дѣлу свои способности, —
опъ ихъ въ себѣ чувствуетъ и сознаетъ и не видать надоб­
ности скрывать это отъ Серафимы Александровны. Его люби­
мое дѣло— литература, но занимагься ею здѣсь, вдали отъ цент-
ровъ, невозможно. В ъ Петербургѣ у пего, какъ извѣстно Се-
рафимѣ Александрович, есть братъ, который могъ бы похло­
потать о разрѣшеніи ему жить въ столицахъ, но они въ дур-
ныхъ отношеніяхъ. Брать все не можетъ забыть и простить
его юношеское увлеченіе, съ которымъ онъ, Оладушкинъ, давно
разстался. Мало того: если бы ему удалось занять въ литера-
турѣ самостоятельное положеніе, не подчиняясь никакому
партійному камертону, онъ направилъ бы на подобный увле-
ченія охлаждающую струю всего имъ пережитаго и переду-
маннаго. Но онъ не ограничился бы этою отрицательною дѣя-
тельностыо, онъ выдвинулъ бы впередъ и положительную идею,
а именно идею эстетическаго примиренія съ жизнью. Е сл и
Серафима Александровна согласится ближе познакомиться съ
его образомъ мыслей и манерой изложенія, то онъ прочтетъ
ей что пибудь изъ одной своей работы, которую затѣмъ и за-
хватилъ съ собой, а ему, Оладушкину, будетъ во всякомъ
случаѣ интересно услышать мнѣніе Серафимы Александровны.
Жена Цезаря внимательно слушала монологъ молодого че-
ловѣка, но недоумѣвала, къ чему онъ ведетъ. На ея вопросъ—
причемъ она тутъ? Оладушкинъ отвѣтилъ вопросомъ ж е — кто
былъ съ ней сегодня на вокзалѣ? Узнавъ, что это былъ Ма­
каровъ, тотъ самый Макаровъ, который прогремѣлъ на всю
Россію блестящимъ участіемъ въ цѣломъ рядѣ процессовъ,
Оладушкинъ продоллсалъ на ту тему, что и вообще у Се­
рафимы Александровны много вліятельныхъ знакомыхъ, ко­
торые легко могутъ устроить его дѣло.
—-
Право, не знаю,— задумалась СерафимаАлександровна,—
я поговорю съ Цезаремъ Антонычемъ. Можетъ быть, вы бы и
произведете свое лучше ему прочитали? Какъ оно называется?

90
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
«Истинные рыцари духа».
Серафима Александровна оживилась.
—
А!—сказала она,— знаю:
И мечи ихъ ярко блещутъ,
И знамена вѣютъ ихъ...
Говоря эти стихи, лсена Цезаря безпредметно смотрѣла
куда-то въ пространство и улыбалась: она вспоминала, какъ
забавно декламировалъ ихъ Макаровъ въ отдѣльномъ кабинетѣ
ресторана «Эрмитажъ» въ Москвѣ... Особенно конецъ:
Что, малютка, ты хотіла-бъ
ВидЬть рыцарей такихъ?
Такъ смотри сюда скорѣе
Ты, ребенокъ милый мой,
И ц"ѣлуй меня смѣлѣе —
Рыцарь Духа предъ тобой!
—
Эти самые,—подтвердим, тоже улыбаясь, Оладушкинъ —
только I ейне совсѣмъ не вѣрно понималъ ихъ роль и значеніе.
—
Ну, хорошо, читайте, —разрѣшила Серафима Алексан­
дровна.
*
—
Я не все буду читать, это слишкомъ длинно,— сказалъ
Шадушкинъ и, перелиставъ свою рукопись, предлож илъ:__
вотъ главу о маркизѣ Позѣ...
—
Можетъ быть, вамъ сахарной воды надо? — спросила
Серафима Александровна, приготовляясь слушать.
Оладушкинъ отказался и началъ чтеніе. Началъ онъ съ
того, что Поза можетъ считаться однимъ изъ типичнѣйшихъ
рыцарей духа въ гейневскомъ смыслѣ слова, того духа о ко­
торомъ поэтъ говоритъ:
Разорвалъ онъ цѣпи рабства,
Сбилъ тирановъ города,
Воскресилъ былое право—
Да идеть изъ вѣка въ вѣкъ:
Нѣтъ неравенства рожденья,
Благороденъ человѣкъ
Таковы именно идеи Позы, но каковы же результаты его
грандюзныхъ плановъ и дерзкихъ замысловъ? Фландрію онъ
не спасъ, Карлоса и Елизавету погубилъ, погибъ и самъ.
Всюду сѣетъ онъ кругомъ себя горе, несчастіе, смерть. Оста-
вимъ въ сторонѣ его вмѣшательство въ отношенія Карлоса и
Елизаветы. Гайны трепета душъ инфанта и королевы
—
Постойте-ка, милостивый государь, это... какъ это назы­
вается. это плапатъ: «трепетъ души» мой терминъ, —перебила,
смѣясь, Серафима Александровна.
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
91
—
Я никогда его отъ васъ не слыхалъ,— отозвался Ола­
душкинъ.
—
Мало ли чего вы отъ меня не слыхали, но что слышали
другіе.
—
Это показываетъ только, что les belles esprits se rencon­
trent, - не удержался нашъ герой отъ «салоннаго» языка.
—
Ахъ, Алексѣй Алексѣевичъ, видно вамъ Е вгенія Пав­
ловна не передавала моего совѣта: не говорите вы по фран­
цузски или уж ъ возьмите учителя французскаго языка, а еще
лучше француженку,— лучшій способъ усвоить разницу между
мужскимъ и женскимъ родомъ...
Серафима Александровна говорила такъ весело и такъ до
цинизма просто, что Оладушкинъ не чувствовалъ никакой не­
ловкости и, самымъ искреннимъ образомъ поблагодаривъ собѣ-
сѣдницу за замѣчаніе и совѣтъ, такъ же весело и просто
прибавилъ:
—
Вотъ видите, и еще одинъ резонъ перебираться въ
Петербургу тамъ француженку не трудно будетъ найти...
Серафима Александровна утвердительно кивнула головой,
и чтеніе возобновилось.
Тайны трепета душъ инфанта и королевы представляютъ
высокій интересъ, но на ихъ осиованіи нельзя построить какой
нибудь общій выводъ. Бывшая невѣста Карлоса становится его
мачихой, продолжая его въ глубинѣ души любить и быть имъ
любимой, — случай слишкомъ исключительный. Вообще, по части
отношеній между мужчинами и лсенщинами авторъ желаетъ
сдѣлать только одно замѣчаніе, именно по поводу слѣдующаго
разговора:
Поза.
... Приключеній
Искать—долгъ рыцарей; всего-жъ важнѣе
Защита женщинъ.
Маркиза Мондекаръ.
Противъ великановъ?
Теперь ихъ нѣтъ ужъ бол'Ье.
Поза.
Насилье
Для слабыхъ тотъ же великанъ, маркиза.
Королева.
Вы правы, кавалеръ. Есть великаны,
Нѣтъ только рыцарей теперь.

92
ИЗЪ РОМАНА »КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Королева ошибается: есть рыцари, истинные рыцари духа,
но королева ищетъ ихъ не тамъ, гдѣслѣдуетъ. Ихъ не много
но они должны сплотиться, и тогда великаны падутъ. Ве ли ­
каны существуютъ, но опять-таки не тамъ, гдѣ ихъ видятъ
королева и П оза, хотя послѣдній правъ, говоря, что «насилье
для слабыхъ тотъ же великанъ». Королева и Поза разумѣгатъ
или чисто физическое насиліе. или насиліе исторически выра-
ооташіаго, дѣйствуюіцаго, общепризнаннаго пр ава. Но есть
безконечпо худшее и не имѣющее за себя никакихъ естествен-
ныхъ или историческихъ онравданій насиліе нравственное,
которое великаны и практикуютъ, внушая женщинамъ,-этому
послѣднему, прекраснѣйшему, благоуханному цвѣтку творенія
созданному для любви и семейнаго очага,— не свойственныя,
чулсдыя ихъ существу идеи. Истинные рыцари духа должны
возстать противъ этого насилія. Ио это только одинъ изъ эпи-
зодовъ ихъ деятельности, только одинъ изъ параграфовъ ихъ
ооязательной программы,— не
однѣ женщины нуждаются въ
защитѣ отъ великановъ. Могутъ спросить: да великаны ли эти
служители духа тьмы и раздора? не пигмеи ли, напротивъ,
тщетно думающіе направить лсизнь и исторію по неестественному
невозможному пути? В ъ сравненіи съ мощью естественнаго
хода вещей, они, конечно, пигмеи, но въ каждую данную
минуту они могутъ быть сильны и. слѣдовательио, опасны . И
разумнѣе преувеличивать силы враговъ, чѣмъ преуменьшать.
оролевскій духовникъ Доминго, молсетъ быть, дѣлаетъ пр еуве­
личенную оцѣнку Карлоса, когда говоритъ Альбѣ:
Этотъ
Гигантскій духъ всѣ путы разорветъ,
Bei наши планы. Тщетно думалъ
Я сладострастной нѣгой усыпить
Его надменный духъ: онъ побѣдилъ
И это испытанье. Страшенъ, герцогъ,
Въ подобномъ тѣпѣ духъ такой...
Можетъ быть, Доминго и самъ не вѣритъ своимъ словамъ,
но онъ поступаетъ мудро, внуш ая эту преувеличенную оцѣнку
ограниченному, но муж ественному и преданному Альбѣ, чей
іъ «провелъ бороздъ кровавыхъ много на землѣ къ посѣву
зеренъ православной вѣры». Сами эти великаны преисполнены
сатанинской гордости. Поза ребенкомъ отвергаетъ дружбу ин­
фанта, взрослымъ человѣкомъ отказывается отъ службы королю.
И то и другое ниже его. Онъ величаетъ себя «посланников
іелов чества всего», «міра гражданиномъ», «гражданиномъ гря-
дущихъ поколѣній». Вѳликій ингсвизиторъ пазываетъ его «фа-
тятикомъ пововведеній». Онъ, действительно, фанатикъ нововвэ-
!ш> 110 нѳ тѣхъ постепенныхъ, разумныхъ шаговъ впередъ,
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
безъ которыхъ нѣтъ исторіи. И хъ онъ презрительно отвергаетъ.
Оиъ говоритъ королю:
Смѣшная эта страсть нововведеній,
Которая, цѣпей не разбивая,
Ихъ тяжесть только умножаетъ, мнѣ
Не распаляетъ крови. Вѣкъ тщедушный
Не вызрѣлъ для моихъ прекрасныхъ идеаловъ:
Я гражданинъ грядушихъ поколѣній.
Это не мѣшаетъ ему, однако, приступить къ организаціи воз-
станія не грядущихъ, а ж ивущаго поколѣнія въ Нидерландахъ.
Истинные рыцари духа должны бороться и съ этимъ видомъ
насилія, хотя, съ другой стороны, должны признать долю правды
и въ уирекахъ, обращенныхъ ГІозою къ Филиппу П:
Один, во всей Европѣ, вы хотите
Рукою смертной, слабой задержать
Бѣгъ колеса мірскихъ переворотовъ,
Своей рукой схватить его за спицы?
Вамъ ничего не сдѣлать!..
Серафима Александровна, прервавъ чтеніе Оладушкина въ
самомъ началѣ легкомысленнымъ разговоромъ, слушала затѣмъ
уже очень внимательно, всматриваясь въ то лее время въ чтеца.
Онъ какъ будто выросталъ въ ея глазахъ и даже вся его не­
взрачная фигура становилась какъ будто красивѣе и значи­
тельнее. Умственный механизмъ Серафимы Александровны,
встрѣчая нѣчто отличное отъ нривычнаго матеріала «хож денія
по краю пропасти», вообще легко поддавался внушенію, а въ
данном'], случаѣ тѣмъ легче, что «Истинные рыцари духа» Ола­
душкина ко многомъ какъ бы вторили «Реформы и революціи»
Цезаря Антоновича. Ыо лсена Цезаря не выдерживала долго
серьезнаго настроенія и стала, наконецъ, утомляться. А когда
дѣло дошло до «колеса мірскихъ переворотовъ». уж е буквально
напомнившаго ей «колесо исторіи» въ трактатѣ ея мужа, она
рѣшила остановить О ладушкина.
f.
—
Отдохните, Алексѣй Алексѣичъ,— сказала она,— сейчасъ
будемъ чай пить, и я васъ познакомлю съ мулсемъ. Онъ тол:е,
улсе нѣсколько летъ, работаетъ надъ болыпимъ сочиненіемъ,—
«Реформа и революція» называется,— и мнѣ калсется. ваши
темы сходятся...
—
51 слышалъ,— отвѣчалъ Оладушкинъ,— и, конечно, за
- большую честь почту... Но, если вы уж ъ такъ добры, передайте
Цезар ю Антоновичу мою просьбу сначала прочитать мою
работу. Такъ удобнее знакомиться, а теперь позвольте мнѣ
уйти...
В ъ будуаръ, предварительно постучавъ въ дверь, вошелъ

ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
Сережа. Онъ обвелъ своимъ грустнымъ н тревожнымъ взгля­
домъ мать, гостя, всю комнату и спросплъ:
—
Я не помѣшалъ, maman?
—
Чему-жъ ты могъ помѣшать? Алексѣй Алексѣичъ читалъ
мнѣ свое сочиненіе, которое и тебѣ интересно было бы послу­
шать, я даже хотѣла позвать тебя. Теперь вотъ зову чай пить и
хочу познакомить съ твоимъ отцомъ, да Алексѣй Алексѣичъ
уходить хочетъ.
Серафима А лександровна точно въ чемъ-то оправдывалась
или погашала какія-то невысказанныя, но возможныя подо-
зрѣнія, давая этотъ отчетъ сыну. Тотъ молчалъ. Оладушкинъ
простился. Серафима Александровна не удерживала его; ей
казалось, что его мысль основательна: пусть Цезарь Антоно­
вичъ познакомится сначала съ «Истинными рыцарями духа»,
это въ самомъ дѣлѣ облегчить и личное потомъ знакомство.
Сама для себя она рѣшила, что Оладушкина поддержать
надо.
Оладушкинъ вернулся домой въ радужномъ настроеніи.
Онъ чувствовалъ, что сдѣлалъ сегодня удачный и важный шагъ.
Дѣло не въ томъ только, что Моренбурги устроятъ ему переѣздъ
въ П етербургу такъ или иначе, рано или поздно, это все равно
случилось бы. Но, прочитавъ «Истинныхъ рыцарей духа»,
Цезарь Аннтоновичъ убѣдится въ дарованіяхъ и хорошомъ
направленіи автора и дастъ ему такія рекомендаціи, что передъ
нимъ всѣ нужныя двери раскроются, а остальное ужъ онъ
съумѣетъ завоевать... Н а этомъ общемъ фонѣ, какъ облака въ
сильный вѣтеръ, носились отдѣльныя мысли и образы, то на-
бѣгая другъ на друга, то принимая самыя капризныя, неожи­
данный очертанія, то расплываясь безслѣдно въ пространствѣ,
то скучиваясь въ новыя комбинации. Старуха хозяйка, внося,
по требованію нашего героя, самоваръ, застала его быстро
шагающимъ изъ угла въ уголъ маленькой комнаты и что-то
мурлыкающимъ. Онъ напѣвалъ:
Конченъ, конченъ дальній путь.
Вижу край родимый.
Сладко будетъ отдохнуть
Мнѣ съ подружкой милой...
Да, и съ подружкой,— продолжалъ про себя Оладушкинъ,
и въ воображеніи его безпорядочно пробѣжали Ольга Васи­
льевна, Евгенія Павловна, Марья Гавриловна. Серафима Але
ксандровна, Маныса... Аппетитная эта Серафима, и какъ съ
ней просто... И какъ это ему раньше не пришло въ голову
обратиться къ Моренбургамъ? Вѣдь родственники всетаки...
А теперь что собственно толкнуло? Ш уба и «превосходитель­
ство» Макарова... Хороша шуба... и у него такая же будетъ...
и домъ будетъ съ гербом ^ на воротахъ... На столовомъ сервизѣ
Франциски Карловны соединенные гербы Мореибурговъ и Ола-
душкиныхъ: у Мореибурговъ на золотомъ полѣ красная башня
и голова мавра, у Оладушкиныхъ голубое поле, раздѣленное
на двѣ части,— въ од^ой вооруженная мечомъ рука, въ другой -
двѣ пожимающія одна другую руки... Что-то скажетъ братецъ
Николай Алексѣичъ?.. 0іѴъ ему покалсетъ!.. И «Петербургскому
Вѣстнику» тоже п оівдеті. Сначала въ московскомъ «Центрѣ»
или въ петербургской ^♦вѣверной Звѣздѣ», а потомъ и свой
журиалъ можно завесѣ]*'.. Какъ бы назвать? Статьи ужъ есть:
во-первыхъ, «Шдѣніе натуралиста», во-вторыхъ, «Истинные ры­
цари духа», ж -третьихъ, у него уже задуманы «Свѣтлыл и
темныя стороны современной литературы»... «Реформу и ре~
волюцію» Цезаря Антоновича толее молено будетъ напечатать...
«Истинные рыцари духа», навѣрное, произведутъ впечатлѣніе...
Хорошее это онъ заглавіе придумалъ, годится не только для
статьи, а и для какого иибудь тайнаго общества... или вотъ
какъ «Рыцари круглаго стола...»
Большая, высокая, свѣтлая
комната, большой столъ, покрытый краснымъ сукномъ... опъ
на предсѣдательскомъ креслѣ... — «Что-то вы тогда, Марья Га­
вриловна, скажете? —окончательно забывшись, уж е вслухъ ска­
залъ Оладушкинъ, останавливаясь передъ портретомъ Дуни­
ной,— да, что-то скажете?»
—
Что баринъ, али уж ъ убирать самоваръ?— спросила,
входя на его голосъ, хозяйка.
—
Нѣтъ, Мавра Григорьевна, это я не васъ, я еще не
нилъ,-—о т вѣчалъ нашъ герой, падая съ неба и самъ усмѣхаясь
этому паденію. Ему вспомнился вопросъ Альнаскарова:
Что хочешь ты? над-ѣйся и вѣщай!
и реплика слуги:
Великій государь, васъ гіросятъ кушать чай.
Онъ принялся за чай, но скоро опять поднялись безпоря-
дочныя волны мечты, почти затопляя его сознапіе, и ему р е­
шительно не сидѣлось. Пойти бы куда нибудь, но куда? Къ
Зимогоровымъ? Но Семена Ивановича ему меньше, чѣмъ когда
нибудь, хотѣлось видѣть. Если бы застать Женевьеву одну...
Она дура, но передъ ней можно выложить весь грузъ мечты
и надежды, чтобы самому имъ полюбоваться, а иолсалуй, удастся
и возобновить отношенія, начавшіяся и окончившіяся у «Ле­
бедокъ...» Нѣтъ, лучше къ Суровскому...
Суровского, однако, Оладушкинъ не засталъ. Опять вер­
нувшись домой, онъ съ леаромъ засѣлъ за «Свѣтлыя и темпыя
стороны современной литературы» и проработалъ до глубокой
ночи.
Утромъ, часу въ девятомъ, его разбудила хозяйка, говоря:
«письмо вамъ, баринъ, велѣли сейчасъ отдать». В ъ конвертѣ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
95

96
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
было не письмо, а визитная карточка; «Цезарь Антоновичъ
фонъ-Моренбургъ», а внизу мелкимъ, но твердымъ, отчетливымъ
почеркомъ было приписано: «свидѣтельствуя свое почтеніе
Алексѣю Алексеевичу Оладушкину, покорнейше проситъ по­
жаловать къ нем у сегодпя, мелсду 10 и 11 часами».
Серафима Александровна, послѣ первой же встрѣчи съ
Оладушкинымъ у Зимогоровыхъ на дачѣ, разсказала мужу,
что вотъ какого имъ Богъ родственника въ Боргородъ послалъ.
Ыо разсказала такъ небрежно и мимоходомъ, что Цезарь Ан­
тоновичъ не обратилъ никакого вниманія н а ея сообщеніе.
Но теперь, выслушавъ разсказъ лсены о прошломъ Оладушкина
и его иланахъ иа будущее время, и заглянувъ въ рукопись'
«Истиниыхъ рыцарей духа», онъ заинтересовался родствепни-
комъ. И чѣмъ дальше читалъ, тѣмъ больше заинтересовывался.
Онъ узнавалъ свои идеи, только выражепныя въ приложеніи
къ чуждой для него сферѣ художественныхъ произведеній, и
это придавало имъ въ его глазахъ оттѣнокъ новизны и ориги­
нальности. Въ трехъ-четырехъ мѣстахъ онъ далее не удерлсался
и написалъ на поляхъ карандашомъ: «вѣрно!», «превосходно!»,
Онъ читалъ до поздней ночи и хотѣлъ передъ сномъ сообщить
свои впечатлѣнія Серафимѣ Александрович, но она улсе спала.
Вставъ, по своему обыкиовеиію, очень рано, онъ дочиталъ
рукопись до конца и хотѣлъ тотчасъ лее послать къ Оладуш-
кину пригласительную записку, но не зналъ его адреса. Онъ
позвонилъ. Явился благообразный лакей во фраісѣ.
—
Барыня встала?
—
Встали, кофе кушаютъ.
Серафима Александровна всегда пила утренній кофе одна,
•въ своемъ будуарѣ. Цезарь Антоновичъ, въ вицмундирѣ и съ
«Истинными рыцарями духа» въ рукахъ, толсе какъ всегда,
галантно поцѣловалъ ея руку, на что она отвѣтила традиціон-
нымъ поцѣлуемъ въ лобъ.
—
Ты знаешь адресъ Оладушкина?—спросилъ мулсъ.
—
Зпаю, а что?
—
Да хочу сейчасъ послать за нимъ. Ты, Сима, настоящій
подарокъ мнѣ этими «Истинными рыцарями духа» сдѣлала. Я
просто зачитался... Молодо, конечно, и улсъ слишкомъ боль­
шая роль эстетикѣ въ жизни отводится, но и это ничего, далее
хорошо, по нынѣшнему времени. Есть тутъ что-то самобытное.
—
Ну, я очень рада, я такъ и думала, что тебѣ понра­
в ится,— сказала Серафима Александровна, прихлебывая кофе.—
Что-жъ ты думаешь можно для него сдѣлать?
—
Bo-первыхъ, сейчасъ пошлю за нимъ, какъ его адресъ?—
отвѣчалъ Цезарь Антоновичъ и позвонилъ. Надписавъ затѣмъ
адресъ на заранѣе приготовлениомъ конвертѣ и отдавъ его
лакею для немедленной отправки; онъ продолжалъ:
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
97
—
А потомъ вотъ что: Николаю Оладушкину стыдно, что
онъ такого брата въ такомъ положеніи дерлситъ. Ему я пи­
сать не буду, ты знаешь, я его не люблю, но ісузинѣ Фран­
циске напишу, хотя и увѣренъ, что она ничего не сдѣлаетъ...
Это позоръ! Но я напишу, кромѣ того, барону Жоржу и Ольгѣ
Борисовнѣ...
—
Ты милый, и если ужъ за что возьмешься... — сказала
Серафима Александровна и, притянувъ его къ себѣ за руку,
улсе сверхъ штата поцѣловала въ лобъ.
Да вѣдь нельзя же такъ относиться, — съ несвойствен-
нымъ ему волненіемъ продолжалъ Цезарь Антоновичъ, и его
обыкновенно добрые, мягкіе глаза пришли въ соотвѣтствіе съ
сердито нахмуренными густыми бровями.
—
Преступное увле­
ч е т е должно быть наказано, но надо же имѣть въ виду воз-
молсность возрожденія, надо слѣдить... Вѣдь этотъ молодой че-
ловѣкъ талантъ и можетъ принести огромную пользу. Что онъ
тебѣ читалъ?.. А! О Позѣ... Это хорошо, но дальше лучше.
Прочти о романѣ какого-то Спиридова или Спиридонова
«Жизнепныя нити». Это прямо въ цѣль бьетъ, какъ разъ то,
что теперь среди нашего сумбура нужно. Хотѣлъ бы я, чтобы
баронъ Жорлсъ прочиталъ!.. Я ему напишу сегодня лее, а ты,
пожалуйста, когда поѣдешь съ Сержемъ въ Петербургъ, на
словахъ разъясни и Ольгѣ Борисовнѣ, и Жоржу... Что ты
смѣешься?
—
Я не смѣюсь, а просто мпѣ пріятно видѣть твое увле­
чете. Какой ты молодой еще, и какъ я люблю въ тебѣ это,
мой Цезарь,
отвѣчала Серафима Александровна, еще разъ
нѣлсио притягивая къ себѣ и цѣлѵя мужа.— А Макаровъ, какъ
ты думаешь, молсетъ что нибудь сдѣлать для Оладушкина?
Макаровъ? Конечно, молсетъ. Это будетъ даже очень
хорошо, если и онъ съ своей стороны напишетъ Жоржу.
Такъ я напишу Платону Платонычу?
—
Хорошо.
Серафимѣ Александрович, действительно, нравилось увлече­
т е мужа, но не въ такой, однако, степени, чтобы смеяться отъ
умиленія. Ее насмѣшпло одно воспоминаніе, промелькнувшее
при имени барона Жоржа Адлерталя. Баронъ, высокій, худой
человекъ съ лошадинымъ профилемъ и очень смешливый, былъ
большой пріятель часто наѣзжавшаго въ Петербургъ по дѣламъ
Макарова, что не мѣшало, однако, послѣднему постоянно
смѣяться надъ барономъ. Между прочимъ, онъ сочинилъ «ско­
роговорку»: «И что ты, Жоржъ, ржешь, и что ты, Жоржъ,
ролсь лсрешь». Ее-то и вспомнила жена Цезаря.
Цезарь Антоновичъ продоллсалъ свой панегирикъ автору
«Истинныхъ рыцарей духа» вплоть до появленія лакея съ
докладомъ о приходе Алексѣя Алексѣевича Оладушкина и о
7•

томъ, что онъ, согласно заранѣе отданному приказанію, про-
велъ посѣтителя въ кабинетъ.
Кабинетомъ Цезарю Антоновичу служила большая въ три
окна комната, двѣ стѣпы которой и простѣнки мелсду окнами
были заняты массивными дубовыми шкафами, сквозь стекла
которыхъ
смотрѣли ряды книгъ въ дорогихъ переплетахъ.
У четвертой стѣны стоялъ диванъ и надъ нимъ висѣлъ боль­
шой портретъ Гладстона. Больше
въ кабинетѣ ни было ни­
какихъ картинъ, портретовъ, фотографій, вообще уісрашеній.
На стоявшемъ посерединѣ комнаты болыпомъ письменномъ
столѣ не было ничего, кромѣ маленькой чернильницы и лампы,—
ни книжки, ни бумажки: Цезарь Антоновичъ былъ педантъ по
части порядка, и всякую свою письменную работу, служебную
или относящуюся къ трактату о «реформѣ и революціи», вы-
нималъ изъ стола только въ моментъ надобности. Передъ сто­
ломъ и по бокамъ его стояло по креслу.
Строгій до аскетизма характеръ кабинета смутилъ нашего
героя. Онъ не безъ волненія ждалъ хозяина, хотя уже самый
фактъ приглашенія, притомъ столь быстраго, говорилъ за то,
что онъ будетъ встрѣченъ любезно и что вообще его дѣло
выиграно. Цезарь Антоновичъ сразу разсѣялъ остатки его
сомнѣиій и его смущеніе.
—
Душевно радъ васъ видѣть, Алексѣй Алексѣичъ, — съ
особеннымъ и почти почтительнымъ радушіемъ сказалъ онъ,
пожимая руку Оладушкина и усалсивая его въ кресло возлѣ
стола. — Извините, что я васъ безпокоилъ такъ рано, но я сей­
часъ долженъ ѣхать на службу,— онъ указалъ рукой на свой
вицмундиръ,— а мелсду тѣмъ мнѣ хотѣлось какъ можно скорѣе
познакомиться съ вами и выразить вамъ удовольствіе, которое
я испыталъ при чтеніи вашего произведенія.
Оладушкинъ молча наклонилъ голову.
—
Бъ другой разъ мы побесѣдуемъ съ вами обширнѣе, —
продолжалъ Моренбургъ.— Милости прошу какъ нибудь вече-
ромъ, безъ зова. По вечерамъ я всегда дома. А что касается
до вашего дѣла, то питаю полную увѣренность, что оно очень
скоро придетъ къ благополучному концу. Я сегодня ж е на­
пишу кое кому въ Петербургъ и буду рекомендовать васъ са­
мымъ настоятельнымъ образомъ...
Оладушкинъ разсыпался въ благодарностяхъ.
—
А теперь извините меня, мнѣ пора,— началъ было Ц е­
зарь Антоновичъ, но его перебила Серафима Александровна.
Она вошла въ кабинетъ съ письмомъ въ рукахъ.
—
Здравствуйте, Алексѣй Алексѣичъ,— сказала она. -—Такъ
какъ я знаю, о чемъ вы тутъ бесѣдуете, то и не боюсь по-
мѣшать. Посмотри. Цезарь, что я написала Макарову. Можетъ
быть, что нибудь напутала...
98
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
99
—
Нѣтъ, все такъ, все вѣрно,--отвѣчалъ Цезарь Антоно­
вичъ, пробѣжавъ письмо.
—
Молсетъ быть, ты припишешь?
—
Нечего приписывать то, ты такъ хорошо излолсила. Да
и некогда мнѣ, надо ѣхать, я уже извинился передъ Алексѣемъ
Алексѣичемъ. Припиши сама отъ меня поклонъ. Ещ е разъ
извините, Алексѣй Алексѣичъ. Хотите я васъ подвезу?
—
Смотрите же, Алексѣй Алексѣичъ,— обратилась Серафима
Александровна на прощанье къ нашему герою,— к огда станете
знаменитостью, не забудьте, что я первая поставила вамъ
лѣстницу.
Моренбургъ и Оладушкинъ вышли вмѣстѣ, а Серафима
Александровна отправилась къ себѣ приписывать въ письмѣ
къ М акарову поклонъ Цезаря Антоновича. Но вмѣсто поклона
она приписала слѣдующее:
«Не подумайте, какъ когда-то подумали о Барановскомъ,
что тутъ замѣшано мое сердце, вамъ одному принадлежащее.
Хоть вы и про Барановскаго напрасно говорите, что онъ
«дуракъ въ натуральную величину», но Оладушкинъ совсѣмъ
другое. Это человѣкъ идейный, и есть въ немъ что-то самобыт­
ное. Цѣлую ваши недобрые глаза».
Ник. Михайловскій.

У святыхъ могилокъ.
Эскизъ.
I.
Платонъ Ш маровъ, бывшій сибирскій исправникъ, шелъ по
узкому степному проселку и отчаянно ругался.
—
Подлецы... негодяи... канальи!.. Драть ихъ всѣхъ надо...
да. И еще какъ драть... Попали бы ко мнѣ въ лапы, такъ я
бы имъ показа-алъ!.. Всю станицу бы перепоролъ... Разговоръ
короткій: разъ, два, три—
-и
готово. У меня вся станица запѣла-
бы пѣтухомъ...
Ругался Ш маровъ какъ-то особенно, точно стрѣлялъ сло­
вами, которыя вылетали изъ-подъ щетинистыхъ, желтыхъ отъ
табаку усовъ съ сухимъ трескомъ. Иногда оиъ останавливался,
чтобы перевести духъ, и , оглядываясь кругомъ, грозно спра-
шивалъ:
—
Что-о?!..
Его строгое лицо, изборожденное сѣтью морщинъ, было
покрыто бронзовымъ загаромъ. Щетинистая, давно небритая
борода придавала ему какой-то волчій видъ, a сѣрые дѣтскіе
глаза точно изъ противорѣчія смотрѣли добродушно и довѣр-
чиво
все остальное лицо сердилось, а глаза оставались доб­
рыми, Для своихъ лѣтъ старикъ сохранился очень хорошо, и
во всей фигурѣ и движеніяхъ чувствовалась николаевская вы­
правка. Ни сборный костюмъ, приспособленный для дороги
пѣшкомъ, ни годы, ни старческая сѣдина— ничто не могло вы ­
травить военнаго закала. Помахивая длинной черемуховой пал­
кой, Ш маровъ время отъ времени выкидывалъ разные военпые
артикулы, припоминая доброе старое время. Котомка за пле­
чами казалась ему ранцемъ, и только смущали панталоны, за­
правленные въ сапоги, чего тогда не полагалось. А Платонъ
Шмаровъ «замирялъ> еще Ш амиля, маршируя передъ ротой,
какъ на парадѣ. Эхъ, все прошло, все миновало...
Мошенники... жулики... архаровцы!—ругался старикъ,
вышагивая солдатскимъ шагомъ.— Гдѣ-ж е ближе-то? Отъ Коно-
плянской станицы по тракту до Плетешковъ двадцать три
у святыхъ могилокъ.
101
версты... такъ? А ближней дорогой иа восемь верстъ меньше...
Вотъ тебѣ и меньше!.. Три часа иду, а Плетешковъ и не ви­
дать. Хорошихъ пятнадцать верстъ отмахалъ... Старый дуракъ,
кому нашелъ повѣрить: казачишкамъ. «Тутъ ближе»... А я и
повѣрилъ. Что-о?!.. Дурака свалялъ, а казачишки теперь надо
мной-же хохочутъ. Нѣтъ, погодите, я вамъ поккажу-у ... Анти­
христы, душегубы, обормоты... Когда обратно поѣду, непре-
мѣігно остановлюсь въ Коноплянской и проберу всѣхъ. Разъ,
два, три— и кончено!.. Остолопы, мерзавцы, христопродавцы...
рракаяіи!..
Настроеиіе путешественника какъ-то не соотвѣтствовало ни
времени года, ни окружающей обстановкѣ, ни яркому солнеч­
ному пню. Кругомъ разстилалась безбрежная Барабинская степь,
походившая на яркій восточный коверъ— такъ было много все -
возможныхъ цвѣтовъ. Въ густой степной травѣ горячо били
перепела, звонко стрекотали кузнечики, а въ воздухѣ точно
висѣла замирающая трель невидимыхъ глазомъ лсавороиковъ.
Отъ травы поднимался тяжелый ароматъ. Надъ цвѣтами кру­
жились пестрыя бабочки. Самый воздухъ, казалось, лсужжалъ
и гудѣлъ отъ избытка наполнявшей его жизни. Въ вышинѣ
мертвыми точками стояли стенны е ястр еба, зорко выгляды вав-
шіе свою добычу. Пыльная степная дорожка, точно посыпан ­
ная угольнымъ порошкомь, колесила изъ стороны въ сторону,
такъ что Ш маровъ накакъ не могъ угадать направленіе, по
которому должны были показаться точпо спрятавшіеся отъ
него Плетешки. Гдѣ-то въ сторонѣ стоябомъ поднимался густой
дымъ — молсетъ быть, горѣла какая-нибудь казачья станица,
можеть быть, занялась огнемъ самая степь.
—
Еще изжаришься, какъ заяцъ, — мелькнула въ головѣ
Шмарова тревожная мысль.
—
Прошлогодней сухой травы
сколько угодно., .
Онъ пачиналъ испытывать усталость. Потомъ хотѣлось пить.
Табакъ оставался па самомь донышкѣ кисета. Однимь слозомъ,
все одно къ одному, какъ эго случается только съ довѣрчывыми
путешественниками. ІІодъ конецъ Ш маровъ даже ругаться
пересталъ, истощивъ весь запасъ ругательные словъ, и ша-
галъ впередъ по инерціи заведенной маншны. Какъ опытный
пѣшеходъ онъ зналъ, чсо теперь садиться нельзя, а то разо­
млеешь и ие поднимешься. Н а его счастье, когда силы уж е
начинали его оставлять окончательно, впереди обрисовалась,
повитая синеватой дымкой степнаго марева, какая-то темная
масса.
—
Плетешки...— п одумаль онь. —
Вотъ бы хорошо молока
напиться, ато холоднаго кваску... А ежели это лѣсъ? Ну, какой
въ степи лѣсъ...
Старикъ даже протерь себѣ глаза, чтобы убѣдаться, улсь

102
У святыхъ могилокъ.
не блазиитъ-ли ему. Ыѣтъ, темная масса продолжала оставаться
па своемъ мѣстѣ. Оиъ прибавилъ шагу. Н а глазъ оставалось
сдѣлать версты полторы— двѣ, хотя разстояніе въ степи, какъ
на водѣ, трудно определить. Черезъ полчаса Шмаровъ убѣ-
дился, что темная масса просто рѣдкій березовый лѣсокъ, изъ
котораго поднималось до десятка столѣтнихъ сосеиъ. Очевидно,
тутъ была вода, и Шмаровъ еще прибавилъ шагу. Скоро онъ
началъ улсе различать отдѣльныя деревья, и ему казалось, что
въ воздухѣ улсе чувствуется свѣжесть, какую даетъ только
одна вода.
—
Эге, вотъ такъ штука!..— вслухъ изумлялся Шмаровъ.
Всего удивительнѣе было то, что около лѣса не было видно
ни одной крыши или какого-нибудь другого признака жилья.
Та же степь кругомъ, зеленая, цвѣтущая, безграничная, какъ
море.
—
Чье нибудь имѣнье, — думалъ онъ вслухъ. — На поме­
щичью усадьбу нохолсе. Ни дать, ни взять, какъ у насъ въ
Тамбовской губерніи.
Когда онъ подошелъ совсѣмъ близко къ таинственному
лѣску, оказалось, что онъ стоялъ совершенно одиноко въ степи,
н а краю обрыва, мимо котораго сочилась въ зеленыхъ зарос-
ляхъ безымянная степная рѣчка. Сквозь рѣдкую сѣтку деревьевъ
можно было разсмотрѣть и Плетешки, до которыхъ, ісакъ ока­
залось, отсюда было ру кой подать.
—
Вотъ такъ мѣстечко... — думалъ вслухъ Шмаровъ.
Его опытный полицейскій взглядъ сразу открылъ присут-
ствіе человѣка. Этотъ человѣкъ сидѣлъ н а корточісахъ въ тѣни
березы и что-то такое дѣлалъ, нагибаясь къ самой землѣ. Молено
было подумать, что онъ молится, но неизвѣстный человѣкъ
просто пилъ воду, черпая ее пригоршней изъ невиднаго въ
травѣ ключика. По полицейской привычкѣ Шмар овъ осторожно
подкрался къ нему, схватилъ за плечо и строго проговорилъ:
—
Что за человѣкъ?!..
—
А мы, значитъ, рязанскіе будемъ...— пѣвуче отвѣтилъ
небольшой сгорбленный старичекъ, снимая расейскую шляпу-
гречневикъ.— Значитъ, рязанской губерніи...
—
А паспортъ есть?— еще грознѣе спросилъ Шмаровъ.—
Знаемъ мы васъ, рязанскую губернію...
Старичекъ привѣтливо улыбнулся и полѣзъ за пазуху,
откуда вытащилъ свертокъ тряпицъ. Онъ медленно развернулъ
ихъ и досталъ нѣсколысо свернутыхъ въ трубочку бумагъ.
Шмаровъ, присѣвъ на траву, медленно принялся ихъ читать.
Тутъ былъ и паспортъ на имя крестьянина Ильи Моисеева
Гладкаго, и увольнительное свидетельство отъ общества, и
какая-то копія съ прошенія земскому начальнику, и даже
афиша о престидижитаторе Маретти, который извещалъ почтен-
у святыхъ могилокъ.
103
нМ шую публику о своихъ представлепіяхъ. Старичекъ следилъ,
какъ Ш маровъ читалъ его бумаги, и продоллсалъ улыбаться.
Господи, сколько народу перечитало эти бумаги, сколько вся ­
каго начальства, а взять нечего— все правильно, комаръ носу
he подточитъ. Читая паспортъ, Ш маровъ проверялъ примѣты:
шестьдесятъ четыре года— есть, лысъ— есть, борода окладистая,
седая— есть, глаза серые— есть, на левой руке половина ми­
зинца рублена— есть, особыхъ приметъ пе имѣетъ.
—
Вотъ только ростъ у меня не подходитъ, — объясиялъ
старичекъ.
—
Значитъ, меряли-то молодого, а сейчасъ я ужъ
въ землю росту. Иредѣлъ, значитъ...
—
Такъ, такъ...— соглашался Шмаровъ, свертывая бумаги
въ трубочку.
—
Ужъ будьте безъ сумленія...
—
Куда? откуда? зачемъ?
—
А, значитъ, Силантій...
—
Какой Силантій?!.. Паспортъ имеетъ?
—
ВполиЬ обвязанъ... Онъ, Силантій, значитъ, на Алтае
и, значитъ, письмо...
—
Грамотенъ?
—
Куда грамотенъ—
-ни
въ зубъ толкнуть.
—
Какъ же онъ писалъ письмо?
—
А такого человѣка подыскалъ... Ну , значитъ, и пишетъ.
—
Что онъ нишетъ?
—
Разное... Все, значитъ, какъ есть, потому человекъ
обстоятельпый и вполне можетъ соответствовать.
—
И ты тоже можешь соответствовать?
—
Тоже вполне, потому какъ опчество меня, значитъ,
обдоверило... «Надеемся, говорятъ, на тебя, Мосеичъ». Вотъ
оно какъ...
II.
Шмаровъ прежде всего снялъ котомку и сапоги, а потомъ
уже зачерпнулъ изъ ключика воды походнымъ стаканчикомъ
и съ жадностью выпилъ благодетельную влагу.
—
Хорош о... — проговорилъ онъ, обращаясь къ Мосеичу.
—
Ужъ на что лучше..; Первый скусъ. Ключикъ-то сту­
деный...
Шмаровъ снялъ съ себя поношенный пиджакъ и, растегнувъ
воротъ рубашки, долго и тщательно мылся. Мосеичъ обратилъ
вниманіе, что онъ очень уж ъ фыркаетъ и решилъ, что «надо
полагать: изъ господъ». В ъ тѣни березъ послѣ степного зноя
казалось такъ прохладно. Разсеянный светъ падалъ сверху зо­
лотой пылью. В ъ траве тихо колебались жирныя золотыя
пятна, точно онѣ просачивались въ землю. Место, вообще,

104
У святыхъ могилокъ.
было самое уютное, манившее на отдыхъ. Повыше ключика
опушенныя кустами, виднѣлись кучи какихъ-то камней ІПма-
ровъ ооратилъ на нихъ вниманіе и сдѣлалъ опять сердитое
—
Что это такое?-строго спросилъ онъ Мосеича.
—
А камни...
—
Для чего они здѣсь?
~~
ïvro ихъ 8Наѳтъ— Даве въ Плетешкахъ сказывали быдто
тепГ TM
Г Г " 3иаЧ0ТЪ’ бапTM
здѣсь въ
"
;S
Т Д КЫРГЫ30ВЪ> ну, У нихъ свои святые ста­
ри іки оыли... Вотъ они и похоронены...
А откуда камней набрали?
А это у нихъ такой обычай: кто идетъ поклониться
мошлкамъ, тотъ и несетъ съ собой камень. Въ т о Г род?
какъ у насъ свѣчи ставятъ...
*
—
Вотъ дураки!
обругался Ш маровъ поадресу неизвѣ-
стныхъ богомольцевъ.—
Да тут1 кам‘я за двѣиГ версТне
найдешь... Изволь-ка его тащить.
1
—
А, можетъ, у кого грѣхи, ну, значитъи таптитт _
25
°ТожеИЛЪ МоСента" -
ЗначTM>> “ И ; насъ, но обѣ-
читъ розное' .
У К0Г° пра,шю TM тся TM хая болѣсть... зна-
не тарогась, раснаковалъ свою котомку. Сначала
салйетгѵ ппЛЪ На ТРГ ПеСЧ)ЫЙ сип*евый платокъ, замѣнавшій
тевятнѵшm
ь 3aBel)HïTM e въ бУ^У
«консервы»,
кагTM тп
И TBePWro’ каЕЪ “
ень, баранину,
начнаго хлѣба.
° Сибирскую ^
и ^сколько ломтей нше-
Г„я~
Э!? ’ КабЫ Еотелоісъ-
— пРоговоРилъ онъ, качая головой,—
рать оы эту музыку и горяченысаго хлебнуть... А не хо-
бродя “ яри“
ИДТИ: “
Ъ РаЗЪ За неп0мнящаі'0 Родства
Ооернувшись къ Мосеичу, онъ строго спросилъ:
А ты за кого меня принимаешь?..
—
Ізвѣстно изъ господъ... В ся повадка, значить, господская.
^ то-- и господа господамъ разница...
ч
~
иачитъ’ опо’ конечио5 бываютъ настоящіе господа и,
значить, господа такъ ... одно званье...
гтг ѵ
нашли> ваДИ0, твои деревенскіе кого по-
упЬе послать... Д а и твой Силантій тоже дуракъ!
f мудреный баринъ... — думалъ про себя Мосеичъ,
улыоаясь.
—
Этакихъ-то шляющихъ господъ у насъ въ Рязани
въ оожорномъ ряду сколько угодно».
тРУДОмъ прожевывая тоненысіе ломти::а баранины, Ш м а-
п п а ^ 0ГІ? ТЬ ВСІІ0МНИЛЪ нанесенную ему обиду казаками Коно-
плянской станицы я началъ ругаться съ особеннымъ ожесто-
у святыхъ могилокъ.
105
ченіемъ. Онъ перебралъ весь свой лексиконъ и накинулся на
Мосеича:
—
И тебя изъ Плетешковъ послали ближней дорогой? Ха-
ха... Ахъ, старый дуракъ!..
—
Ближе, сказываютъ, ну, я и пошелъ...
—
Вотъ-вотъ!.. И я такъ ж е повѣрилъ... Ты какъ придешь
въ Коноплянскую, такъ и скажи казачишкамъ, что, молъ, васъ,
подлецовъ, исправникъ Платонъ Шмаровъ не забудетъ. К ла­
няется, молъ, и помиитъ...
При словѣ «исправникъ » на Мосеича напала оторопь. Онъ
хотѣлъ даже встать изъ вѣжливости, но Шмаровъ его оста-
новилъ:
—
Сиди, старый чортъ... Прежде я былъ исправникомъ, а
теперь отставной козы барабаныцикъ... Да. Когда вернусь изъ
Петербурга въ Сибирь, ну, тогда другое, и постоишь до-сыта,
а теперь сиди. Да, такъ Силантій-то пишетъ?
—
Все описываетъ, ваше высокое благородіе... Значить,
ужъ онъ все тамъ вызналъ. Земля, пишетъ, овчина овчиной,
что касаемо травы—человѣка не видать, земли неочерпаемо,
скотина ни по чемъ... Все, значитъ, въ аккуратѣ.
—
Такъ, такъ...
—
А мы, значитъ, захудали въ Р асе ѣ ... Черезполосица
одолѣла, земля выпахана, ренда—приступу нѣтъ, кругомъ на­
чальство... Курицу некуда выпустить. А тамъ приволье... Мы
лѣсу-то и не видали, а тамъ лѣсъ-то—въ небо дыра, пишетъ
Силантій. Онъ все, значитъ, вызналъ и обозначилъ въ письмѣ...
И пчела ведется, и рыбы по рѣчкамъ уйма, и рябчики въ
лѣсу—оно при хозяйствѣ-то все пригодится. Силантій-то и
присмотрѣлъ въ аккуратъ.
—
Такъ, такъ...
—
По лѣсу, пишетъ, гриба всякаго, ягоды...
Мосеичъ присѣлъ на колѣнки и откладывалъ открытое Си-
лантіемъ добро по пальцамъ. Его старческое лицо приняло
блаженное выражепіе, а глаза блестѣли.
—
Такъ, такъ ...— повторялъ Шмаровъ, задумчиво расправляя
свои щетинистые усы. — Бываетъ... И на Алтаѣ есть хорошія
мѣста. Какъ-же, слыхалъ...
—
Только бы Господь привелъ, ваше высокое благородіе. —
умиленно продолжалъ Мосеичъ:— значитъ, дойти дотеда... Мы,
значитъ, господскіе были, ну, земли умаленіе, лѣсу ни-ни,
скотиикѣ негдѣ пастись. И зъ послѣднихъ силбвъ, значитъ,
вышли... Не у чего стало лшть окончательно. Ну, и порѣшили
переселиться въ Сибирь... Послали Силантія, значитъ, умствен­
ный онъ мужикъ, смышлястый. Только оно тово...
Мосеичъ при послѣднихъ словахъ заморгалъ глазами и по-
чесалъ въ затылкѣ.

106
У святыхъ могилокъ.
—
Ну, что Силантій?— спрашивалъ Ш маровъ.
—
Водкой ошибается онъ... Не постоянно, а такъ, времемъ
когда иа него такой стихъ иайдетъ.
—
Ну?
—
Ну, и тово... У пьяпаго-то море по колѣио.
—
А стоило-бы его отодрать! —задумчиво проговорилъ Ш м а­
ровъ. Вспрыснуть хорошенько... Да въ морду, въ морду! А?
Мосеичъ почесалъ за ухом ъ и разсмѣялся.
—
Вспр ысиуть-то оно можно, ваш е высокое благородіе а
морда отмѣнена...
’
—
Что-о?!..
Шмаровъ даже соскочилъ и размахнулся жилистымъ ко-
стлявымъ кулакомъ, но во время вспомнилъ, что вмѣстѣ съ
мордой и онъ тоже отмѣненъ. Эхъ, если бы этотъ Силантій
попался ему въ свое время... Растянувшись на травѣ, Ш ма­
ровъ проговорилъ уж е другимъ тономъ:
—
Значитъ, текутъ медовыя рѣки, а на кисельныхъ бере-
гахъ сидитъ вашъ Силантій...
—
Окою того...
—
Ловко!.. А хъ , вы, идолы... Надуваетъ васъ Силантій, а
вы ему вѣрите. Галманы!.. Развѣ можно вѣрить пьяному чело-
вѣку?
—
Нѣтъ, уж ъ Силантій вызволить... Уж ъ онъ все обозна­
чишь: трава— Bö, земля--шуба шубой, вода...
—
Ну, ладно, пусть будетъ по вашему. Пріѣдете вы на
Алтай, а васъ оттуда по шеямъ. И даже весьма просто... Вѣдь
и на Алтаѣ люди живутъ и своей землей не попустятся. Еще
Силантію вашему и башку отвернуть...
—
Не возможно, ваше высокое благородіе!— горячо всту­
пился Мосеичъ, растопыривая пальцы, чтобы еще разъ пере­
считать по нимъ алтайскія богатства.
—
Есть у Силантія про­
машка, это точно, а только онъ уж ъ все обмозговалъ въ луч-
шемъ видѣ... Вы ужъ это напрасно. Какъ же онъ цѣлую-то
деревню будетъ омманывать? Т ож е и совѣсть у каждаго чело­
век а полагается...
—
Совѣсть?!..
Шмаровъ расхохотался и удушливо закашлялся.
—
Совѣсть?!..— п ов торялъ онъ.— Охъ, уморилъ... Совѣсть?!..
Ха-ха . . . И у Силантія совѣсть?!..
Мосеичъ обиженно замолчалъ. Онъ сидѣлъ на травѣ, обнявъ
колѣни руками. Постоянная ругань и хохотъ сибирскаго ба­
рина обозлили его. Развѣ господа могутъ что нибудь понимать,
когда имъ говорятъ настоящее? Что въ Р асеѣ, что въ Сибири—
одна вѣра. Старику начало казаться, что и трава будто не
такая зеленая, какъ была давеча, и ключикъ не такой студе­
ный, и солнце не такое свѣтлое и ласковое...
у святыхъ могилокъ.
107
Ну, что, голова малиновая?—спрашивалъ Шмаровъ, когда
пароксизмъ смѣха прошелъ. — Бери ложку и хлебай медовую
сыту да киселемъ закусывай... Разлюбезное ваше дѣло выхо­
дить. Ахъ, вы, мохнорылые...
Вмѣсто отвѣта Мосеичъ началъ собирать свою котомку. Онъ
встряхивалъ головой и что-то бормоталъ про себя.
—
ІІомѣщиками хотите быть?—приставалъ Шмаровъ, про­
должая лежать на травѣ.— Т уда-же: «морда отмѣиена»
Ахъ,
вы. корелшна несчастная!... Да васъ желторотые сибярики
вотъ какъ понужнутъ съ своей-то земли, небо съ овчинку по­
кажется. Тамъ какой народъ, въ Сибири живетъ: варнакъ на
варнакѣ... Съ одной стороны—варнаки, а съ другой—челдоны,
Это, значитъ, всѣхъ сибирскихъ мулшковъ челдонами назы-
ваютъ, да прибавь еще казачишекъ — ихъ кошмой зовѵтъ ГІо
вашему—войлокъ, а по нашему, по сибирски—кошма...
ПІ.
Когда Мосеичъ началъ прощаться, Шмаровъ его удержалъ
и заставилъ опять сѣсть н а траву.
—
А ты не обгокайся, елсовая голова,— говорилъ Шмаровъ,
хлопая старика по плечу и подмигивая.— Понимаешь? Въ н е ­
которое время, какъ въ сказкахъ говорится, и я пригожусь...
хе-хе!.. И очень просто... Ты замѣтилъ, что я добрый чело-
вѣкъ?
—
Около этого...
—
Вотъ-вотъ! Только не тронь меня... да... Кто за всѣхъ
отвѣтитъ? Исправникъ Платонъ Шмаровъ... Ты думаешь, что
я шутки шучу? Хе-хе... Нѣтъ, братъ, было да сплыло... Ш а­
лишь!.. И никому: ни гу-гу!.. Понимаешь: соорудить себѣ ко­
томку, взялъ палку— и былъ таковъ. Думаютъ, что вотъ сбѣ-
сился Шмаровъ, и ты тоже, можетъ быть, думаешь... Ну , да
Богъ съ вами, я не злопамятенъ и никому зла не желаю.
Покачавъ головой, Шмаровъ оглядѣлся и прибавилъ впол­
голоса:
—
Вѣдь девять лѣтъ въ отставкѣ... да. Е й Б о гу ... Что-о'2!..
Цѣлыхъ девять лѣтъ... Для другого это, можетъ быть, напле­
вать, а я вотъ до чего дошелъ: весь вотъ тутъ, дома ничего
не оставилъ. A вѣдь былъ и свой домъ, тройка лошадей... Имѣю
открытый характеръ, и всякій у меня пилъ и ѣлъ. Много было
проѣдено и пропито, не сосчитать... Любилъ угостить, чтобы
ничего не жаль. На, жри и чувствуй, каковъ есть человѣкъ
Платонъ Шмаровъ. Главное, я всегда любилъ, чтобы свой ха­
рактеръ уважить и чтобы всѣ меня любили... По службѣ —
гроза, а у себя дома—отецъ. Понимаешь?

108
У святыхъ могилокъ.
—
Оно, конечно, тово... случается...
—
При моемъ-то характерѣ и вдругъ — пожалуйте въ от­
ставку. Хе-хе... Конечно, глупъ былъ, понадѣялся иа себя.
Да... Пріятели были, друзья, ну, и прочее въ этакомъ родѣ.
Деньжонки толее были скоплены про черный день,..
Пони­
маешь? Что-о?!.. Да, все. какъ слѣдуетъ, однимъ словомъ.
Ужъ это обыкновенно, ежели человѣкъ свихнулся... И
у насъ тоже самое бываетъ, въ самую точку, ежели который
человѣкъ замотался и, напримѣрно, себя потерялъ.
Молчи, молчи... Понимаешь, какой я дуракъ-то былъ?
Девять лѣтъ сижу, проѣдаюсь и жду... Вездѣ прошенія посы­
лаю, хлопочу, обиваю пороги у начальства, падѣюсь, вообще...
Однимъ словомъ, цѣлыхъ девять лѣтъ дуракъ, и больше ни­
чего. Что было — все и проѣлъ. Всетаки не хочется быть
хуже другихъ... Понимаешь?
—
Ужъ это извѣстно...
Вотъ-вотъ... Дошло дѣло до того, что друзья-то пріятели
меня-же и начали обходить.
—
Въ самый разъ, какъ у насъ въ деревнѣ, елеели кото­
рый человѣкъ потеряетъ себя.
—
Молчи, деревянный чортъ! Хуже было: друзья-то-прія-
тели первые и начали изъ меня жилы выматывать. Иа смѣхъ
стали подымать, какъ шута гороховаго... Обидно мнѣ это или
нѣтъ? Что-о?!.. На именины не пригласятъ, въ карты сядуть
играть—показывай имъ деньги, а то въ партію по нримуть.
Далее случалось и кушаньемъ обиесутъ: другимъ подаютъ. а
меня мимо да мимо. Ну, я имъ всѣмъ поккажу-у . ..
Мосеичъ опять сдѣлалъ попытку встать, ио Шмаровъ его
опять удержалъ и грозно спросилъ:
—
Что-о?!.. Куда? Паспортъ имѣешь?
—
Помилуйте, ваше высокое благородіе...
—
Ахъ, да! Ну, не въ этомъ дѣло... Сида смирно и смо­
три на меня.
—
И то смотрю...
—
-
Молчать, негодяй!.. Не умѣешь смотрѣть въ глаза на­
чальству. Ну, още посмотри... То то!.. Что-о?!.. Я утихомирю...
Мосеичъ далее затаилъ дыханіе и только какъ-то по овочьи
заморгалъ глазами. Шмаровъ оглядѣлся кругомъ, взялъ его за
плечо и проговорилъ, стараясь сдерлсать голосъ:
—
Я уже тебѣ сісазалъ,что девять лЬтъ былъ дураісомъ...Такъ?
—
Точно такъ...
—
Молчи, говорягь!.. Ну, а потомь меня и озѣнило... П о ­
нимаешь? Лелеу это какъ-то ночью, раздумываю про свои дѣла...
да... Сколько одной бумаги напрасно извзлъ, гербовыхъ ма-
рокъ, сколько сапогь износить— пе стоить, однимь словомъ,
говорить. А тутъ у меня въ башкѣ искра мелькнула...
у святыхъ могилокъ.
109
—
Но-о?
—
Вѣрно... Думаю, что я дурака-то валяю, когда у меня,
напримѣръ, въ Санктъ Петербургѣ родная тетка и притомъ эта
самая тетка полная генеральша.
—
Это ужъ обнакновенно...
—
Да, полная генеральша... Выпала опа у меня какъ-то
изъ головы, а тутъ сразу все и припомнилъ. Сейчасъ же со-
скочилъ и накаталъ ей письмо. «Такъ и такъ, претерпѣлъ по
службѣ и виалъ, молено сказать, въ окончательное ничтожество».
Ну, пишу всетаки съ достоинствомъ... Понимаешь?
—
Весьма понимаю... У иасъ Силаптій вотъ тоже пишетъ...
—
Молчи, ради Бога, молчи!
Шмаровъ сталъ иа ісолѣни и началъ разсказывать съ такой
торопливостью, точно кто-то могъ придти и остановить его.
—
Да, отправилъ письмо... потомъ заказалъ молебенъ Ивану
Воину и началъ ледать. Да, леду мѣсяцъ, жду другой... Что-о?
Хорошо. Еще отслужилъ молебенъ...
—
У насъ такъ-то въ деревнѣ слулеили молебны, только
не Ивану Воину, а соловецкимъ угодникамъ, Зосимѣ и Сав-
ватію...
—
Хорошо, Жду третій мѣсяцъ отвѣта... Понимаешь? Ну,
наконецъ, трахъ! письмо... Распечатываю, а у самого руки тря­
сутся. Пишетъ сама... Говоритъ: «действительно, былъ у меня
племяпникъ, а только я его въ глаза ие знаю... Можетъ, говоритъ,
вы, милостивый государь, притворяетесь и совсѣмъ немой племян-
никъ». Ну , понятно, женщина, притомъ полная генеральша — что
же она другое могла написать? Въ копцѣ письма, одиако, при­
писка: «Елеели, говоритъ, вы будете, милостивый государь, въ
Сапктъ-ІІетербургѣ, то очень рада буду съ вами познакомиться,
чтобы сличить фамильныя черты». О-го-го... Вотъ оно куда
пошло!..
Шмаровъ подпялъ палецъ вверхъ, вытаращилъ глаза и за-
меръ въ этой позѣ.
—
Въ самый разъ, какъ у насъ съ Силаитіемъ,— замѣтилъ
умиленно Мосеичъ.
—
Ну, тутъ, братъ, не вашимъ Силаптіемъ пахиетъ... По­
нимаешь: фамилышя черты... Сдѣлайте милость, сколько угодно,
милая тетушка. Что-о?! А я-то, дуракъ, силеу тамъ девять лѣтъ,
хлопочу, проѣдаюсь, унижаюсь... Какъ пріѣду въ Санктъ-
Петербургъ, сейчасъ къ теткѣ: «такъ и такъ, ваше превосхо­
дительство, имѣю честь представиться по всей формѣ». Хе-хе...
Вотъ какая штука-то выходитъ!.. А у тетки всѣ знакомые—
тоже полные генералы... Стоитъ ей сказать одно словечко—
хе!.. Понимаешь?
—
У иасъ Силантій толее пишетъ...
—
Да отстань ты отъ меня съ твоимъ Силантьемъ!.. Ду-

но
У СВЯТЫХЪ ДІОГИЛОКЪ.
ракъ онъ и пьяница, а тутъ: полная генеральша. Хорошо.
Сейчасъ она словечко полному генералу, а полный геноралъ,
конечно, сейчасъ все пойметъ и скажетъ: «Почему вы, г. Ш м а­
ровъ, не обратились ко мнѣ раньше?>— «Виноватъ, ваше вы­
сокопревосходительство, какъ я смѣлъ утрулсдать и безпокоить
при своемъ такомъ ничтожествѣ...» — «Эхъ, братецъ, напрасно...
Старайся». И сейчасъ этакую записочку въ департамента, гдѣ
мое дѣло разбирается, а тамъ улсъ у всѣхъ ушки иа макуш­
ке. «Пожалуйте, г. Шмаровъ... Пзвиігите, что немного заста­
вили подолсдать». Это девять-то лѣтъ «немного»... Ну, да все
равно, только бы устроили все. Получу бумагу и сейчасъ опять
въ Сибирь, а тамъ улсъ все, конечно, извѣстно. Друзья-то
пріятели вотъ ісаісъ забѣгаютъ... «Ахъ, Платошка, да вѣдь мы,
да вѣдь ты...» А я какъ будто все забылъ, когда меня блю-
домъ обносили, и дѣлаю видъ, что тоже радъ... Что-о?! А по
дорогѣ въ Конопляискую станицу иепремѣнно заѣду и всѣхъ
раздѣлаю подъ орѣхъ.
Мосеичъ поддался охватившему Шмарова воодушевленно,
снялъ котомку и нринялъ позу внимательно слушающаго чело-
вѣка. Онъ начиналъ сочувствовать бывшему сибирскому исправ­
нику, видѣвшему сонъ на яву.
—
А, вѣдь, это точно, ваше высокое благородіе, елеели эту
самую тетку ухватить за бока... Улсъ эти бабы, действительно,
значитъ, воопче...
—
Вотъ что, рязанская губернія: какъ только Господь
меня устроить, и я вернусь въ Сибирь, ну, того, можетъ, и
вамъ помогу чѣмъ нибудь. Только уговоръ: въ первую голову
вашего Силантія выдеру... Ужъ это какъ хотите!
Что вы, ваше высокое благородіе... Какъ лее это воз­
можно? Вѣдь онъ какой человѣкъ, значить: вполиѣ можетъ
соответствовать.
—
А ежели я его терпеть ненавижу, вашего Силантія?
Что-о?!.. Онъ самъ-то потомъ будетъ меня вотъ какъ благода­
рить. У меня все просто: рразъ, два, т р и —и готово! А глав­
ное: тетка... У нея два каменныхъ пятиэталеныхъ дома въ
Санктъ-Петербурге, восемь именій въ разныхъ губерніяхъ, по­
ловина реки Невы ей же принадлелситъ, а наследникъ-то, вы­
ходить, я одинъ... Х-ха!..
Бывшій исправникъ окончательно заврался, заврался до
того, что самъ начиналъ верить себЬ. Тетка у него, действи­
тельно, была въ Петербурге, но скромно жила на Петербург­
ской стороне, занимая меблированную комнату.
\
У СВЯТЫХЪ МОГІІЛОІСЪ.
111
IY.
Возбулсденіе, охватившее Шмарова, быстро сменилось уста­
лостью. Оиъ растянулся на траве и проговорилъ:
—
Я сосну, братецъ, а ты посиди тутъ...
Мосеичъ повиновался. Его растревожило мненіе сибирскаго
строгаго исправника о Силаитье. А въ самъ дѣлѣ, ежели, храня
Богъ, Силантій того... Однимъ словомъ, надо вызнать все об­
стоятельно.
ІПмаровъ какъ растянулся, такъ сейчасъ лее и захрапелъ.
Зной быстро спалъ, потому что иабелсала шальная грозовая
тучка. Когда надъ самой рощей грянулъ ударъ грома, Шмаровъ
сѣлъ и проговорилъ спросонья:
—
Что-о? Паспортъ имеешь?.. Куда, откуда, зачемъ?
—
Да, ведь, это, ваше высокое благородіе, Илья про-
рокъ,— объяснялъ Мосеичъ, откладывая крупные кресты при
калсдомъ всполохе молніи. — Охъ, Господи, прости насъ, греш-
ныхъ ..
Ударилъ веселый ливень. Сквозь зеленую листву березъ
точно сеялись светлыя дождевыя капли. Шмаровъ и Мосеичъ
перебрались подъ защиту самой большой сосны, где было со­
вершенно сухо.
—
Слава тебе, Господи!—повторялъ Мосеичъ.— Напоилъ
Господь землю матушку...
—
Грязно будетъ идти... — сообралсалъ Шмаровъ, погляды­
вая на свои изношенные сапоги.
—
Что сапоги? Сапоги — пустое... Вонъ какъ травка-то
обрадовалась дождичку. Грязь высохнетъ, а по прохладе легче
будетъ идти вашему высокому благородію...
Они переждали дождь и начали собираться въ путь. Мо­
сеичъ, надевъ котомку, нерешительно проговорилъ:
—
Такъ какъ лее, ваше высокое благородіе, н а счетъ Си-
лантія то есть?
—
На счетъ Силантія?
Шмаровъ сдвинулъ строго брови, раскурилъ трубочку и
проговорилъ властнымъ исправническимъ тономъ:
—
Когда поеду изъ Санктъ-Петербурга обратно, такъ я все
разберу...
Д. Маиинъ-Сибирякъ.

НА СЛУЖБЪ ОБЩЕСТВУ.
Разсказъ :і:).
Давно извѣстная истина, что р усск ая культура плохо уп-тт.
вается съ лучшими дарами природы — роскошными лѣсами и
обильными водами. Лишній разъ общее правило .это подтвеи
ГГ
Па Л?В0МЪ бТ гу Аі)гNo
отделяющей наши владѣ-
ііітъ 30 40Т;іп Л 'ИХЪ' Тамъ’ гдѣ’ по разсказамъ старожиловъ,
d° - 4 0 иазадъ росли вѣковыя сосновыя рощи осталось
тшерь лишь пустынное норе холновъ-сопокъ/поросшнІГTM
И Т0ЩИTM Кустами тальииі» и боярнш-
шTM б„TM 1 ИСТОтеТСЯИ
ПОТВа’ ,œ^ mo
давав­
шая богатые урожаи а теперь все чаще и чаще заставляющая
“
7“
голодать. Ж уткое впечатлѣніе огромнаго безмолвнаго
з“ тешнн TMГ?В0ИИ>8ГапеTM
ая природа съ рѣдкими, словно
затерянными вь горахъ, селеніями крестьянъ и казаковъ.
Рпгто ТаМЪ’ За быСтроЙ А РгУ1!т,ГО’ гДѣ синѣютъ хребты Хинъ-
аиа, еще красуются дремучіе дѣвственные лѣса, и въ живо-
Ъ Д0Л.Инахъ 3^ ен*ютъ могучія травы, укрывающія мно-
ЭТ0МЪ благословенномъ кр аю — разсказы-
Jnn
, P WCKie ЛЮДИ ” встрѣчаются целыя утесы изъ
ш стаю золота! Но отъ собственнаTM Китая богатый край
опдіілеиъ необозримыми безводными степями Гоби и Шамо-
~
0Щее^
° ТЪ ГуСТ0ТЫ паселеніе Небесной Имнеріи, по’
свои сп,е ян °и ему косности, предпочитаешь голодную смерть
Т ,Г ШШЯ сю6одTM я мѣста-и«о® нравагоберега
Аргунн разбросаны лишь рѣдюя монгольскія села. Русскіе
снимают вдѣсь въ аренду пустующіе лѣса и луга, а отчасти
пользуются ими и самовольно, потом у что безъ китайскаго
Î, и “ ^ ш х ъ дровъ не въ состояніи были бы прожить.
игаитская остроконечная сопка высится за Аргунью, возле
самаго берега, господствуя далеко надъ окрестностью. Р усскіе
зовутъ ее Малкомъ. На вершине стоить китайское укрепленіе,-
НА СЛУЖБѢ ОШЦеСТБУ.
113
убогій шалашъ, гдЬ постоянно живетъ несколько человекъ
монгольской стражи, вооруженной луками и стрелами... К аза­
ковъ, разумеется, очень мало пугаеть такая первобытная охрана
границы, и они то-и
- дііло
ездятъ по своимъ деламъ за реку.
Одпако. есть что-то величаво-грозное и таинственное вь этомъ
безмолвномъ «маяке», где живетъ на недосягаемой высоте
китайская стража. Ничто не выдаеть ея присутетвія, ея зор­
кости, но чудится, что она бодрствуетъ, все видитъ и только
ждетъ какого-то, никому поведомато часа... И тихо все, зло­
веще-тихо кругомъ, какъ и въ техъ огромныхъ пустынях ь,
что стелятся дальше; а за этими страшными, обвеянными
смертью пустынями, глухо и сдержанно волнуется мпогомил-
ліонный. полный тысячелетней тайны народъ.
I.
Зимній день кончался. Сь рапняго утра, почти не пере­
ставая, шелъ сиѣгъ. Стоя передъ задеденѣдыиъ окномъ своей
горницы, Ѳедоръ Иванычъ пристально вглядывался въ молоч­
ную мглу, нависшую падь деревней. Вь одномъ направленіи
тянулась безкоиечная улица, мертвая и безлюдная, въ дру­
гомъ—торчали бледные салуэты сопокъ, то совершенно скры­
ваясь изъ глазъ за туманной снежной сеткой, то на короткое
мгновенье выглядывая въ виде огромныхъ загадочныхъ вели-
кановъ. Безъ устали, монотонно и беззвучно, валились съ неба
целыя миріады широкихъ спѣжныхъ хлопьевъ, напоминая боль­
шихъ мертвыхъ бабочекъ съ ярко белыми, безжизненно р ас­
простертыми крыльями...
—
Нетъ, это, право, хуже тюрьмы— жить въ такой про­
клятой ям е, видеть кругомъ себя беду и горе, знать, что
нужно дѣлать, и не иметь возможности что-либо сделать!—ие
въ первый уже разъ, съ тоскою, думалъ Ѳедоръ Иванычъ и
снова принимался шагать по комнате.
Отъ этой самой «невозможности» онъ не одинъ уже разъ
убегалъ изъ деревни, куда глаза глядятъ, забросивъ за плечо
ружье. Вотъ и теперь, онъ только что вернулся накануне съ
рѣчки Ильдикана, где провелъ целыхъ три дня на охоте за
косачами и рябчиками. Охота была неудачная; паетухъ Кали-
стратъ. его неизменный товаршцъ по ружыо. совершенно на­
прасно расхвалилъ это место, да и очень ужъ красиво звучало
самое названіе речушки. А на деле Ильдиканъ оказался ии-
чтожнымъ, занесенным!, сиѣгомъ ручьемъ, и далее вороны ие
встретилось нигде 1 1 0 пути охотниковъ, не только что дичи!
Ночевать и греться приходилось въ какой-то брошенной ту н­
гусской землянке, и, едва не отморозивъ рукъ и ногъ. Ѳедоръ
8

114
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Иванычъ вернулся недовольный и сердитый въ Ш иходарку.
Такъ глупо потратить цѣлыхъ трое сутокъ! Но вотъ прошла
одна всего ночь—и онъ уже опять хандрить и тоскуетъ, опять
готовь идти къ Калистрату и соблазнять его куда нибудь ѣхать
хотя бы на тотъ лее Ильдиканъ или далее за Аргунь!.. Снова
ломились все утро больные (тифъ, очевидно, ие дремлетъ въ
окрестностяхъ) и снова приходилось всѣмъ отказывать: лѣкарствъ
не осталось давно и помину, — ни одного порошка хины, ни
одпой капли іоду... И не откуда взять, не и а что купить'
Остается только скры ться куда нибудь съ глазъ долой, прова­
литься, исчезнуть; но куда дѣться въ такую дьявольскую пур гу?..
Особенно поразила Ѳедора Иваныча смерть одного молодого
крестьянина. Прибѣжала разъ утромъ совсѣмъ маленькая дѣ-
вочка, и изъ^ея мало вразумителыіыхъ, захлебывающихся вь
слезахъ рѣчей докторъ понялъ одно, что у нея братъ умираетъ.
—
А который день хвораетъ онъ?
Оказалось—недѣли двѣ. Ѳедоръ Иванычъ усмѣхнулся.
—
Да вы что жъ, за чудотворца меня, что ли, почитаете?
Когда къ смерти дѣло подойдетъ, тогда ко мнѣ идете? Ну, а
чЬмъ ж е я лѣчу какъ вы думаете? Водицей брызгаю, на уголь-
кахъ шепчу? Ваши писаря и старосты не хотятъ для васъ
лѣкарствъ выписать, по грошу съ рыла затратить, а потомъ
какъ круто приходить, ко мнѣ же посылаютъ? Нѣть, я лѣчить
безъ лѣкарствъ ие могу, потому— не знахарь.
Оторопѣвшая дѣвочка молчала, очевидно, ничего не пони­
мая. Ѳедору Иванычу стало жаль ее.
—
Да ты чья?
—
Кубова. Онъ вѣдь знакомый тебѣ...
—
Кто знакомый?
—
А братъ-то, Иванъ-то.
—
Иванъ Кубовъ?! Въ солдатахъ служилъ?
Что-то старое, дорогое, завѣтное дрогнуло въ сердцѣ...
—
Служилъ братецъ въ солдатахъ.
А! такъ скажи — приду... Мы вѣдь, можно сказать,
пріятели!
И мягкая, почти радостная улыбка заиграла на губахъ
доктора. Д ва года тому назадъ это было... Страшное время, а
кое-о -чемъ пріятно всетаки вспомнить!— Конвойной комапдѣ
строго воспрещались какіе бы то ни было разговоры съ заклю­
ченными, но долгіе годы совмѣстной жизни да, пож алуй, и
совмѣстныхъ страданій брали свое; солдатамъ тоже нелегко
в е д ь жилось... И вотъ устанавливались сначала безмолвно-со-
чуьственныя отношенія, а потомъ доходило и до тихихъ заду-
шевныхъ бесѣдъ,
гдѣ нибудь въ уголку, въ сторонѣ отъ чу-
лсихъ глазъ,— о домѣ, о семьѣ, о тенерешнемъ тяжкомъ суще-
ствованщ ... И когда солдату наставала, наконецъ, ж еланная
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
115
пора уходить со службы, онъ прощался съ Ѳедоромъ И ваны-
чемъ. точно съ роднымъ, крѣпко пожимая ему руку, растро­
ганный, размягченный до слезъ. Къ такимъ-то вотъ тайнымъ
благопріятелямъ принадлелсалъ и ш иходарскій Кубовъ.
Когда, отыскавъ въ тотъ ж е день убогое лсилище солдата,
докторъ подошелъ къ постели больного, его уж аснула про­
исшедшая въ немъ перемѣна. Д ва года назадъ это былъ могѵчій
атлетъ съ здоровыми, румяными тонами въ лицѣ, съ веселымъ
блескомъ голубыхъ глазъ. смѣлой, ж изнерадостной улыбкой;
теперь передъ нимъ лелсалъ лсивой мертвецъ съ помутнѣвіпим.и,
словно выцвѣтшими глазами и лселтой, какъ пергаментъ. кожей.
Ѳедоръ Иванычъ всматривался и съ трудомъ улавливалъ сход­
ство съ тѣчъ образомъ, который жилъ въ его воспомиианіи.
Но Кубовъ уж е призналъ его и, радостно кивая едва по­
винующейся головой, тихо и невнятно лепеталъ что-то.
—
Что съ вами, Кубовъ? Какъ это вы такъ оплошали.
—
Вотъ, Ѳедоръ Иванычъ. вотъ ... гдѣ свидѣлись!
Жалкая старуха-мать, съ опухшими отъ слезъ глазами и
безпомощно трясущейся головой, какъ тѣнь, вы шла откуда-то
изъ угл а и приблизилась къ доктору.
—
Почему такъ запустили болѣзнь? Зачѣмъ раньше меня
не позвали?
Старуха указала на сына.
—
Все не хотѣлъ тревожить тебя, батюшка... Пустое, го­
воритъ,— и такъ пройдетъ... А оно вонъ какое пустое вышло!
—
Ну. старая, слушай лее теперь хорошенько то, что я
говорить стану.
Кубовъ толее повернулъ къ матери лицо и строго прогово­
рилъ коснѣющимъ языкомъ:
—
Смотри же, слушай... Все выполни... Потому если..
если уж ъ эти люди намъ не помогутъ, тогда...
И онъ поднялъ квер ху вы сохшій, леелтый, какъ у мертвеца,
палецъ.
II.
Смерклось. Утомленный тялеелыми впечатлѣніями дня, док­
торъ закрылъ ставнями окна, заперъ двери, засвѣтилъ лампу и
присѣлъ къ столу съ ж еланіемъ заглянуть въ медицинская
книжки. Ио думалось совсѣмъ о другомъ. Вспом инались горь-
кія сцены послѣднихъ дней, лица многочисленныхъ крестьянъ,
являвшихся за. помощью ие только изъ Шиходарки. но и изъ
далекихъ деревень и казачьихъ селъ; являлось мучительное
ж еланіе уловить общую картину жизни и духовной физіоыоміи
народа въ этомъ глухомъ азіатскомъ углу, и чудилось, что, не

116
НА СЛУЖБ® ОБЩЕСТВУ.
смотря на огромное разстояніе, и здѣсь, въ сущности, то же
самое, что и тамъ, на далекой родинѣ...
И душу наполняла злоба противъ деревенскихъ заправилъ
и богатѣевъ, сытыя, просторныя хоромы которыхъ темная стк-
хій ная сила, точно сознательно, оставляла въ покоѣ, и кото­
рые обнаруживали такое чисто звѣриное безучастіе къ жившей
рядомъ бѣднотѣ, болѣвшей и мершей въ этотъ тяжелый годъ
точно мухи.
Легкій стукъ въ ставень вернулъ его къ дѣйствителыіости.
«Кого ещ е Богъ несетъ? Ужъ ие больные-ль опять?»
Не помѣшаю я вамъ, Ѳедоръ Иванычъ? — раздался въ
темнотѣ пріятный, вкрадчивый голосъ.
Докторъ узналъ гіоздняго посѣтителя и внутренио помор­
щился. « Чего этотъ міроѣдъ лѣзетъ ко мнѣ?— подумалъ онъ.
то-и -дѣло къ себѣ приглашаетъ, ко мнѣ заходить,' хотя
я до­
вольно-таки грубовато отстраняю его... И говоритъ такъ книжно,
и р уку такъ крѣпко трясетъ». Однако, на этотъ разъ, Ѳедоръ
Иванычъ ничѣмъ не выказалъ явно своего неудовольствія, рѣ-
шивъ про себя въ это свидаиіе окончательно выяснить, что за
человѣкъ Лагуновъ. Субъектъ во всякомъ случаѣ любопытный
ужъ тѣмъ однимъ, что отношеніе къ нему односельчанъ какое-то
двусмысленное, странное.
Входите, Павелъ Амплѣевичъ,— сказалъ онъ вслухъ,__
какъ разъ сегодня я вспоминалъ объ васъ.
Лагуновъ неторопливо снималъ съ плечъ нагольный тулупъ
съ черной^ бараньей шерстью и не безъ самодовольства улы ­
бался въ бороду, не то добродушно, не то лукаво оглядывая
хозяина и все, что было въ горницѣ.
ГІо какому-жъ это случаю вы объ насъ вспомнили, объ
маленькихъ людяхъ?
Докторъ не сразу отвѣтилъ. Усадивъ гостя за столъ, онъ
предложилъ ему курить, и оба сидѣли нѣсколько минутъ молча,
пристально всматриваясь одинъ въ другого. Наруж ность у
обоихъ была незаурядная и, дѣйствительно, заслуживала вни-
манія. Докторъ былъ человѣкъ лѣтъ подъ сорокъ, низкаго роста,
но широкоплечій, почти богатырскаго слож е нія; блѣдное съ
p’j зкими чертами лицо обрамляла большая борода и копна чер-
ш іхъ волосъ, падавшихъ до плечъ; глаза, огненные, болыніо,
ілядѣли смѣло, рѣшительно. и только страшно худыя, блѣдныя
и словно застывшія щеки говорили о внутренней усталости,
о давно утраченномъ вкусѣ жизни. Видомъ своимъ и манерами
онъ леиво напоминалъ студента былыхъ временъ, а самъ , шутя;
называлъ себя шиходарскимъ крестьянамъ ссыльнымъ архіе-
реемъ... Въ другомъ родѣ былъ Лагуновъ, едва ли имѣвшій и
тридцать пять лѣтъ отъ роду. Высокаго роста красивый брюнетъ
съ бритой бородой, съ большими и умными сѣрыми глазами,
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
117
онъ прежде всего пораж алъ рѣдкимъ въ простомъ крестьянин^
достоипствомъ осанки, всегда точно вызывающимъ и насмѣш-
ливымъ взглядомъ, развязной непринужденностью обращеиія.
—
Такъ по какому же случаю, позволю спросить, поминали
вы насъ, маленькихъ людей?— повторить Лагуновъ.
—
А я раньше позволю себѣ васъ спросить: знаете ли вы,
что творится въ вашей деревнѣ?
—
Да что лее особеинаго можетъ у насъ твориться, Ѳе-
доръ Иванычъ? Забытая людьми и Богомъ окраина, одно слово
захолустная восточная страна Д аурія.
—
Нѣтъ, Павелъ Амплѣичъ, красоту слога мы ужъ лучше
для другого р аза приберелсемъ, а теперь скажите мнѣ прямо и
просто: знаете-ль вы , что въ Ш иходаркѣ свирѣпствуетъ тифъ,
и что дѣло доходить уж е до смертныхъ случаевъ?
—
О смертныхъ случаяхъ отъ тифа, признаюсь, не слы-
халъ ... В ъ Чашиной— вотъ это вѣрно— много народу перемерло...
Я вѣдь, Ѳедоръ Иванычъ, очень рѣдко хожу куда въ гости, и
въ зимнее время больше все дома нахожусь, въ хозяйствен-
номъ, знаете, зудырѣ; а въ свободные часы книж ку люблю
почитать... Однако, кто ж е это у насъ номеръ?
—
А вотъ. хоть бы, И ванъ Кубовъ.
Веселыя искорки въ глазахъ Лагунова совсѣмъ потухли, и
рѣчь его сразу приняла менѣе книлсиый отпечатокъ.
—
Впервой слЫшу... Царство ему небесное! Такъ, такъ ,
такъ... Хм!.. Кубова мнѣ всего болѣе жаль, потому непьющій
былъ человѣкъ и умомъ неглупый. Опора семьи. Жилъ всегда
въ уединенности, и на нашихъ общественныхъ собраньяхъ го­
лоса его никто никогда не слышалъ! Впрочемъ, — разъ уж ъ
зашла объ этомъ рѣчь, — я вамъ вполнѣ откровенно, Ѳедоръ
Ивановичъ, выскалсу, что человѣку, не потерявшему стыда и
совѣсти, трудно и имѣть какое-либо дѣло съ нашимъ обще­
ствомъ. Я вотъ, хотя бы, на себя вамъ укажу... Человѣкъ я,
конечно, необразованный, потому какъ курса горнаго училища
не кончилъ: и глупъ о ту пору былъ, прилѣнивался, да и
отецъ-покойникъ (за что я до самой смерти глаза емукололъ)
большого старанья къ моему ученью не прилагалъ. И остался
я,— такъ надо сказать,— пень пнемъ!.. Правда, пристрастіе къ
чтенію огромадное имѣю: такъ бы вотъ и проглотилъ разомъ
всѣ книжки, какія на свѣтѣ есть! Но только книгъ хорошихъ
достать здѣсь съ рѣшеньемъ негдѣ. В ъ третьемъ годѣ подгово­
рить я одного пріятеля газету «Паломникъ» въ складчину
выписывать, но «Паломникъ» намъ не поглянулся... Теперь вотъ
«Родину» собираемся попробовать... Однако простите — я за­
влекся! Рѣчь шла у насъ про общество, и я говорилъ, что
при всемъ недостаткѣ моей необразованности я самъ ста­
раюсь возможно далѣе обходить то мѣсто, называемое схо-

118
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
?'Ь;о?
крикуны наши развиваютъ свои глотки и гдѣ по
;.ш еи части, пахнетъ напитками алкоголя, или. говоря’ по­
просту, русской сивухой!
’
рпо
по іш м нТѣИВаіЮВИЧЪ П0ДНЯЛСЯ СЪ Мѣста и сеРдато зашагалъ
„ QO~ иотъ то'то и оно: моя хата съ краю!.. Всѣ вы такт
разсуждаете, господа умники. Нахалы горло дерутъ и за в о я к у
пролаютъ общественные интересы, а вы со всѣмъ вашимъ ѵмомъ
и .пооовыо къ кншккѣ предпочитаете отойти къ сторонкѣ и
Г
=
Г Г СОбОЙ! И ШЛутаетея
ужасная вещ ѵ
ZT“
6“ СТраШН0Й б° “ 8нью< люди на-шнаютъ по -
МѴІ’ вы мже и не слыхали объ этомъ. сидя въ своей
ловй
S S T у8наете 0ТЪ менл’
посторонняго че­
ловека... Превосходно, отлично! Этакъ-то, разумѣется воогп
Z T Z УѢХаТЬ П0» ПуТИ благополУЧІя и просвѣщеніяГ
~
ожидавшій такого оборота бесѣды, гость сидѣлъ
смущенный и растерянный.
’
сиДьлъ :
неишоН2
Н0 Ш ЭТ0, совсѣмъ напрасно, Ѳедоръ Иванычъ,-
неловко бормоталъ о нъ ,- что же я одинъ нодѣлать могу?
Но докторъ его не слушалъ.
пржвдомГкГоГ!!^,* І0МЪ'10
-Я
ИДУШЛЪ передъ
ваш“
ъ
в“ всѣ ужасной жизнью живете! Какъ вы
!'ебѣ только 2 2 безсмы" енио себялюбивы! Каждый объ
ІШТЯРТТ
Да 0 СВОеыъ семейномъ гнѣздышкѣ помы-
шл яеть, а остальное все хоть травой зарости! И это зовется
» ^ ЪвГъ°иЪ’„TMЩеСТВ0Ю?Да раЗВѣ Же “
ЛЮДИ должны
ашть. й и ъ ш относительно васъ лично, Павелъ Амплѣичъ- вы
М й частенько вопросы задаете о томъ, какъ слѣдуетъ жить
по настоящему, и какъ въ другихъ мѣстахъ люди устраиваются-
но скажите ио совѣсти: развѣ стоить вамъ серьезно на эти
ваТТватTM
“
П0ВѣрЮЬ’ TM
онГза TM
Нѣтт я топ
Такъ, отъ бездѣлья одного, языкъ чешется.
чтогавыЯза^овѣГГтьГ10^
ВаШ“ У люб[TM У
* онаш,
W За ' ѲЛ0ВІКЪ’ Ѳед0ръ ИЕаны,іъ?— объясните,
н оm — uaЗлпгі
Я напеРелъ вамъ скажу: Павелъ Лагу-
овъ человЬкъ простой, короче сказать— отъ сохи взятый
г о т TM с л у 1ГЬ,„ Рубаха',ел0вѣкъ> и онъ съ удовольствіеиъ
отовъ слушать, какъ вы насъ, простяковъ, ремизите.
iTM*,
Г’
Ъ' я дУмаю’ вы человѣкъ себѣ на ѵмѣ нежели
—
вамъ палецъ въ
TM
вы, не задумавшись, его
КаК° МЪ Же это смыслѣ> Ѳедоръ Иванычъ?
я ихГті»TM»°ВСе зага» а“
любите выражаться, а
ИАЪ разгадывать не мастеръ.
-
Ну, да вотъ отвѣтьте по совѣсти: увидите вы , положимъ,
НА СЛУЖИ; ОБЩЕСТВУ.
119
н а дорогѣ кусъ ... вообще лакомый кусъ лелгитъ... и сообразите,
что можете ухватить его раньше, чѣмъ міръ глаза протереть
успѣетъ. Н у . какъ вы въ этомъ разѣ поступите?
—
Елеели не во вредъ міру, то, быть молсетъ. и ухвачу...
Но только, Ѳедоръ Иванычъ, я такъ полагаю, что вы не ­
правильно обо миѣ судите: совѣсть во мнѣ еще не пропита
(къ тому лее я и не пью вовсе), и къ міроѣдамъ я чести при­
надлежать не добиваюсь. Себѣ на умѣ— говорите вы... Но
ежели бы я вовсе ума не имѣлъ. то скажите, сдѣлайте милость,
чѣмъ бы сталъ я семейство содерясать?
—
Чѣмъ? Да у васъ эвона какой домъ сгроханъ! Хлѣба
толее сколыео-то тысячъ пудовъ имѣете въ амбарѣ— сами вѣдь
хвастали мнѣ. Ну , небось, и наличныхъ малая толика есть?
Лагуновъ сидѣлъ красный, какъ ракъ, и только не безъ
горечи усмѣхался.
—
Въ такомъ разѣ дозвольте мнѣ, Ѳедоръ Иванычъ, под­
робно обсказать вамъ свое пололсеніе. Домъ мой. которымъ
вы меня попрекнули (разумѣется, съ чуж ихъ словъ), выстроенъ
еще дѣдушкомъ моимъ въ тѣ времена, когда лѣсъ у насъ въ
Шиходаркѣ подъ бокомъ росъ, и обошелся этотъ домъ въ
тридцать, много — въ пятьдесятъ рублей. Затѣмъ, въ бытность
пож ара семь лѣтъ назадъ, оиъ въ числѣ немногихъ огнемъ
былъ пощалеенъ. Спросить теперь: могу я черезъ этомъ домъ
ж ену и дѣтей обуть, одѣть? Стѣны его, что ли, грызть станемъ?
Далѣе,— вѣрьте, не вѣрьте, какъ вамъ угодно — но относительно
наличныхъ капиталовъ заявляю вамъ, Ѳедоръ Иванычъ, что
окромя какихъ 2 5 — 30 рублей у меня съ рѣшепьемъ ничего
не нас.бирается... Я не отпираюсь, хлѣба, действительно, ско­
пилось у меня за прелсніе урождайные годы именно то самое
количество, которое вы указали, но мнѣ такъ сдается что это-то
и есть единственная подпора моей семьи на случай какой-
либо незадачи. А незадачи ждать въ нашемъ краѣ очень не­
долго. Земля истощена, и не далѣе какъ протлымъ лѣтомъ
родилась, почесть что, одна солома; гдѣ и уродилось что— по ­
мерзло отъ раннихъ инеевъ. И вотъ, пшеничная мука доходить
нонче до двухъ рублей пудъ, а яричиая 1 р. 30 коп. Мелсду
тѣмъ обратите ваше вниманье, Ѳедоръ Иванычъ, что я въ
семьѣ одинъ работиикъ, и Петюшкѣ моему всего лишь одиннад­
цать лѣтъ, да и здоровья онъ обѣщаетъ выйти хилаго, въ
меня ж е ... Что вы такъ мѣрите меня взілядомъ съ ногъ до
головы? Завидуете моей физической природѣ? Не завидуйте,
Ѳедоръ Иванычъ! К акъ только подходить осень или дождливая
весна, я еле ноги по землѣ волочу— застулсены онѣ у меня...
Ну, и что же прикажете теперь дѣлать? Какъ на свѣтѣ безъ
ума пролсить? Ежели бы я, подобно хозяину вашему Ивану
Пильменёву, подверлеенъ былъ напиткомъ алкоголя, или, какъ

120
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
пріятель его, Игнатъ К осовъ, на печи круглый годъ лежалъ,
то семья моя должна бы очень скоро съ сумой пойти? При­
шлось, слѣдовательыо. искать лакомыхъ . какъ вы говорите, ку-
сковъ. Зачалъ я осенями ѣздить въ степь къ тунгусам ъ съ
кой-каюшъ товаришкомъ и взамѣнъ, пригонять оттуда баран-
чуковъ, по вашему, по-расейски— телятъ . Должно быть, объ
этомъ-то моемъ умѣ и сообщалъ вамъ кто-нибудь, выставляя
на меня каррикотуру? У меня вѣдь доброжелателей здѣсь, въ
деревнѣ, я зпаю, много... Только одно забыли они вамъ над-
помянуть, что, имѣя всего тридцать пять лѣтъ отъ роду, я
уже въ скорости и этимъ лромысломъ не въ силахъ буду
займоваться... Какой тогда лакомый кусокъ подхвачу я и гдѣ?
Не столь давно приглашали меня въ тюремные надзиратели,
по я отказался, потому пе имѣю склонности гавкать по-собачьи и
по-собачьи ;ке на заднихъ л апкахъ стоять. Не хвастаясь, го­
ворю это вамъ, Ѳедорт> Иванычъ! Я въ жизни своей столько
разъ возставалъ за общество, что наконецъ того поперекъ
горла сталъ нашимъ деревепскимъ князькамъ и чиновникамъ
(включаю въ то число и многихъ изъ своихъ родствениичковъ).
И ежели теперь я махнулъ на все рукой, то —повѣрите ли—
кровью иной разъ сердце обливается и своими бы рѵками
иному стервецу глотку перервалъ!
—-
Но, Павелъ Амплѣевичъ, любезнѣйшій! что ж е станется
съ обществомъ, если всѣ порядочные люди послѣдѵчотъ вашему
и покойника Кубова примѣру? Вѣдь тогда его... съѣдятъ?
Да У'къ и т0 съѣли, Ѳедоръ Иванычъ. до-чиста съѣли!
Ірочее же, что не съѣдено, за ведро водки пропито. Отчего
у насъ тифъ въ настоящее время образовался? Вы полагаете
отъ перехода заразы изъ другихъ мѣстъ? Конечно, вамъ, уче­
нымъ людямъ, и книги въ руки. Слыхалъ я и про то, какъ
вы оскорблены были отъ нашего старосты, когда предлагали
принять мѣры противъ занесенія яда,— наня ть фельдшера или.
по крайности, выписать для васъ нуж ныя лѣкарства. Но обра­
тите также ваше вниманіе и на крестьянскую бѣдность, на не ­
достатокъ дровъ и лищевыхъ припасовъ. По этому-то вотъ .
собственно, предмету я и зашелъ сегодня потолковать съ вами...
—
По какому предмету?
-
А вотъ послушайте’,
Ѳедоръ Иванычъ. Хочу я осмѣ-
литься просить васъ не оставить принять участіе во благо
нашего Забайкалья... Имѣю я въ намѣреніи послать коррес-
понденцію господину П опову, редактору нашей сибирской
газеты «Восточное Обозрѣніе», чтобъ похвалить здѣшнее н а­
чальство за его радѣнье къ крестьянскому быту. Обскажу вамъ
раньше всего дровяной вопросъ. Господинъ лѣсничій, прожи-
ваюпцй, какъ небезызвѣстно вамъ, въ нашемъ лее просвѣщен-
номъ шиходарскомъ городкѣ, обходится съ нашимъ братомъ-
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
121
крестьяниномъ хуж е , нежели со своими собаками, которыхъ
держитъ па дворѣ штукъ шесть или восемь. ІІріѣзжаетъ къ
нему мужичокъ за нѣсколько десятковъ верстъ, чтобъ получить
билетъ на лѣсную рубку, но господинъ лѣсничій, оказывается,
спитъ, или у господина лѣсничаго сидятъ гости, или онъ уѣхалъ
въ заводъ. Ждетъ мой крестьянина день, другой и третій, а
спросить— ждетъ ли его дома работа? Окромя лее того, въ
пріемные часы спускаю тся съ цѣпи тѣ шесть-восемь собакъ, о
которыхъ я вамъ улсе долаживалъ, и иначе, какъ со здоровой
дубиной въ рукахъ , пройти черезъ дворъ невозможно. Со мной
самимъ такой былъ случай. Кинулось на меня съ полдюжины
злѣйшихъ псовъ, но я не опалъ духомъ и такъ ловко угодилъ
нѣкоторымъ изъ иихъ палкой въ зубы, что отстали... Однако,
въ самыхъ уж е дверяхъ дома — иепримѣтнѣйшимъ обра­
зомъ сзади, — подобралась ко мнѣ одна крохотная соба­
чонка и такъ куснула, извините за выраженіе, за ляшку,
что я не своимъ голосомъ взвылъ, а собачонку чуть вовсе
не рѣшилъ жизни! Выбѣжалъ иа шумъ самъ господинъ лѣс-
ничій. «Ты что тутъ дѣлаешь, негодяй? Ж ивотныхъ моихъ
калѣчишь?» — Я , ваше благородіе, иегодяемъ еще не бывалъ,
a дѣло произошло такъ, молъ, и этакъ.— «Ты, я вижу, гру-
біянъ, я не хоч у съ тобой разговаривать».
—
Да я, ваше
благородіе, не разговаривать вовсе и пришелъ, а по дѣлу.—
«Явись въ другой разъ!» И дверь передъ самымъ носомъ
моимъ захлопнулась.
—
А какъ отомстилъ господинъ лѣсничій
шиходарцамъ за ихъ грубіянство и негодяйство? Отвелъ имъ
для рубки дровъ участокъ за 60 или 70 верстъ, когда прежде
мы пользовались лѣсомъ всего въ двадцати пяти верстахъ,..
Другое наше горе, Ѳедоръ Иванычъ, насчетъ рогатаго скота.
Давно всѣмъ было извѣстно, что въ Китаѣ чум ная болѣзнь, и
что необходимо нуж но остановить пригонъ монгольскаго скота.
Но денежки дѣлали свое дѣло, и вотъ въ окруж ности погибло
у насъ болѣе пятнадцати тысячъ головъ скота, и вся эта по­
гибель была куплена нами за чистое золото: въ К итай возили
золото и мѣнялина чуму... Вънастоящеее время ветеринарный над-
зоръ взялся за умъ и распорядился, наконецъ, остановить при­
гонъ заграничнаго скота, но уж е поздно: мы остались безъ
коровъ; ребятишки наши сидятъ безъ молока, а мы безъ мяса,
которое доходить теперь до четырехъ рублей пудъ... Будетъ
однако! Простите, Ѳедоръ Иванычъ! Но какъ накипѣло на
сердцѣ, T à ia . я и высказалъ вамъ все про дрова и про чуму.
Все это подробнѣе описано вотъ въ этой корреспонденціи...
Сдѣлайте ваше одолженіе— просмотрите и исправьте, к акія гдѣ
замѣтите ошибки противъ ц ензуры ... И вотъ. извольте вмѣстѣ
съ тѣмъ ѵвѣриться, Ѳедоръ Ивановичъ, на счетъ наш ихъ обще­
ственныхъ дѣлъ, что я вовсе до нихъ не равнодушенъ!

122
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Докторъ ио безъ любопытства принялъ изъ рукъ гостя кипу
оодыпихъ листовъ какой-то сипевато -сѣрой бумаги, иснисаи -
ныхъ крупнымъ писарскимъ почеркомъ съ разными затейли­
выми титлами и завитками; не меньшей кудреватостыо, соеди­
ненной съ полной безграмотностью, отличался и слогъ «корре­
спонденции». похожей скорѣе на ученый трактатъ. И , просма­
тривая рукопись. Ѳедоръ Иванычъ думалъ про себя: «Будь я
на мѣстѣ редактора, какую вѣру могъ бы я придать этимъ
черезчуръ краснорѣчивымъ обличеніямъ неправды? Пожалуй, я
испытывалъ бы даже большее недоумѣніе, чѣмъ теперь, когда
вижу ихъ автора во-очію. Въ самомъ дѣлѣ, что за человѣкъ?
Съ одной стороны, глаза — положительно шельмецкіе, такъ,
словно, и хотятъ сказать: «нроведу всѣхъ и выведу! » а съ дру­
гой
отъ рѣчей вѣетъ умомъ и искренностью. Что изъ того,
что къ книжнымъ оборотамъ слабость нитаетъ — у кого нѣтъ
маленькихъ грѣшковъ?»
Однако честь имѣю оставаться!— поднялся съ мѣста Лагу­
новъ.
И такъ улсъ, надо думать, надоѣлъ я вамъ своими
разговорами... Милости прошу къ намъ за всяко-просто заха­
ж ивать!
—
Какъ-нибудь соберусь улсо.
Кстати, вотъ, и о войнѣ охота мнѣ съ вами побесѣдовать?
—
О какой это войиѣ?
Да в'Ьдь не сегодня— завтра у насъ война съ Китаемъ.
^
Съ чего вы взяли? Въ газетахъ ничего не пишутъ.
Китайцы и безъ того японцами побиты; съ какой стати они
съ Россіей ссориться станутъ?
Лагуновъ усмѣхнулся, на этотъ разъ съ видомъ полнаго
превосходства.
Эхъ, что ваши газеты, Ѳедоръ Иванычъ! какъ будто
правительство станетъ имъ секреты свои объявлять? Ну, а
намъ-то здѣсь дѣло сам о собой видно.
А! такъ вы еще и по дипломатической части? Ну, раз-
скажите же, что такое вамъ видно.
—
Многое, Ѳедоръ Иванычъ, право, многое... Ежели вы
знать желаете, такъ я давно уж е предвидѣлъ, что безъ войны съ
Китаемъ намъ никакъ невозможно обойтись. Тотъ берегъ Аргуни
обязательно долженъ отойти къ Россіи, потому здѣшнимъ кре­
стьянам и казакамъ иначе пропадать скоро придется! И вотъ
теперь правительство, по всему видно, къ тому лее пришло...
Это вѣдь лучше еще, что китайцы, какъ вы сказываете, побиты...
И война, повторяю вамъ, уже на чеку. Казацкія войска и
маршлутъ даже, слышно, получили: прямой дорогой на Цуру-
хай отправляться... Заказаны уже и телѣжки.
—
Какія телѣжки?
А подъ обозъ. По деревнямъ вскорѣ раскладка начнется,
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
і2а
какое село сколько двухколесокъ доллено представить и ісакіе
именно дворы. Это даже и не секретъ теперь! А вотъ другое я вамъ,
Ѳедоръ Иванычъ, по секрету могу высказать: не обойдется эта
раскладка безъ большихъ обидъ и ненравдъ для нашего брата,
много выпито будетъ по этому случаю вина, и бѣдняки опять
въ накладѣ останутся!
—
Тонтсій вы, я вижу, политикъ, Павелъ Амплѣевичъ, съ
вами побесѣдовать любопытно.
III.
Тифозная эпидемія ослабѣла какъ-то сама собою, безъ вся­
кихъ особыхъ мѣропріятій и усилій со стороны властей или
крестьянъ. Больные, еще блѣдные, какъ смерть, по немногу
начинали выползать ызъ своихъ норъ и бродить по солнышку.
Погода стояла въ эту зиму такая теплая, что крестьяне мечтали
уже о близкой веснѣ и неизбѣжно связанныхъ съ нею иоле-
выхъ работахъ.
Все чаще и чаще случалось теперь, что Ѳедоръ Иванычъ,
никѣмъ не тревожимый, проводилъ вечера у себя дома, въ
обществѣ книгъ и неотступной хандры. Вскорѣ вниманіе его
привлечено было какимъ-то страннымъ оживлеяіемъ въ хозяй - .
ской половинѣ дома: какъ только на дворъ спускались сумерки,
тамъ начиналось усиленное хлопанье дверями, раздавались
смѣхъ и говоръ, словно происходило нескончаемое пиршество.
«Что тамъ за клубъ у нихъ нынче завелся?» спрашивалъ себя
докторъ, прислушиваясь къ доносившимся до него голосамъ, и,
къ удивленно своему, нерѣдко убѣждался, что голоса совер­
шенно трезвые.
Хозяинъ дома, Иванъ Пильменёвъ, былъ экземпляръ въ
своемъ родѣ любопытный. Почти старикъ по годамъ, на видъ
онъ не имѣлъ больше сорока пяти: могучихъ природныхъ силъ
его не могли сокрушить ни безпробудное пьянство въ теченіе
цѣлыхъ десятковъ лѣтъ, ни даже жестокіе побои, которые
нерѣдко принималъ онъ отъ своихъ собутыльниковъ. Сердцемъ
обладалъ онъ отъ природы добрымъ, но умъ давно былъ про­
пить, воля и характеръ разелаблены. Кончался запой— и И ванъ
становился, точно, совсѣмъ другимъ человѣкомъ; работалъ за
троихъ, затихалъ, какъ ягненокъ , и безусловно покорялся во
всемъ своей грозной и властной въ такіе дни сожительницѣ,
базжалостно вымещавшей на немъ всѣ прежнія обиды и огор-
ченія, разсказывали даже, что она прохаживалась иногда по-
лѣномъ по широкой спинѣ своего гиганта-супруга, а тотъ
только ежился да говорилъ:

124
ИЛ СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
—
За дѣло, Ефимовна, право, за дѣло! Такъ мнѣ и надо,
ироду!
Но эти счастливые дни выпадали, къ сожалѣнію. рѣдко.
Скоро «иродъ» опять напивался до безобразія, бурлилъибуя-
нилъ по всей деревнѣ, задирая всякаго встрѣчнаго, и когда
являлся домой, то ГІильмеииха залѣзала со страху на вышку
или въ подполье, a дѣтишки разбѣгались по сосѣдямъ.
Одного только жильца своего Пильменёвъ и въ пьяномъ
видѣ почему-то стѣснялся: пронзительный взглядъ лохматаго
доктора, очевидно, дѣйствовалъ на пего чисто гипнотически.
Случалось, опъ далее похвалялся въ кабакѣ, что выгонитъ
«преступника» изъ своего дома, «въ дрызгъ расшибетъ» его,
но стоило ему повстрѣчаться съ Ѳедоромъ Иванычемъ лицомъ
къ лицу,— и эта пьяная злоба превращалась сейчасъ же въ
пьяныя сантиментальныя слезы.
Разъ подъ вечеръ, докторъ столкнулся съ хозяиномъ возлѣ
самаго дома. Пильменёвъ, по обыкновенію, былъ пьянъ, хотя
на ногахъ держался довольно еще крѣпко.
—
Б - баринъ!— нейстовымъ басомъ заоралъ онъ, хватая
Оедора Иваныча за руку, — ты ничего не знаешь? Какая участь
ждетъ Ивана Пильменёва? Ахъ-ахъ -ахъ! Вѣдь на войну, братъ,
идти!.. И что тогда будетъ? Придутъ китайцы, сожгутъ мой
домъ, перебыотъ дѣтей... Б -боже мои, Б -боже мой! Б-баринъ!
- Коли ты вѣрный мнѣ другъ, коли ты мой жилецъ. будь за-
ступой малюткамъ, стань имъ замѣсто отца...
Пьяныя всхлипыванья прервали безевязную рѣчь; голова
Пильменёва, низко
склонившись,
лсалостно
покачивалась
изъ стороны
въ сторону, но рука
крѣпко держала руку
доктора.
—
Да, да, да. ты мнѣ другъ... Другъ! я это всѣмъ говорю.
Я вѣдь самъ въ разгильдѣевской школѣ учёнъ, я самъ въ шахтѣ
робилъ... Я въ др-р -ребезги того мерзавца расшибу, который
тебя... посмѣетъ... Эхъ, пойдемъ. братъ, выпьемъ! Сегодня я
гуляю, у меня гости... Пойдемъ!
—
Некогда мнѣ, Иванъ Степанычъ, въ другой разъ.
Въ посоловѣлыхъ глазахъ Пильменёва сверкнула искра.
—
А! ты нами брезгуешь... Брезгуешь?! А съ Пашкой Ла-
гуновымъ компанію ведешь? А кто такой Пашка.
—
А кто онъ такой? — не безъ любопытства подхватилъ
докторъ.
—
Па-а -ашка?! У него— башка, это вѣрно. Но только онъ —
гордецъ. Онъ нашимъ братомъ, темнымъ человѣкомъ, гнушается,
рыло отъ насъ воротитъ: мыста, молъ, не мыста... У! убить
мало стервеца... Мало, мало, мало! Онъ и властей сельскихъ
признавать не хочетъ; онъ себя выше не знай кого почитаетъ.
Прямо сказать, не-навистный онъ человѣкъ! Вотъ кто твой
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
125
Пашка. A тебѣ онъ первый, значить, друіъ... Эхъ. эхъ, Ѳе-
доръ Иванычъ! Пойдемъ, говорю тебѣ. выпьемъ .
Ѳедоръ Ивановичъ усмѣхпулся и внезапно рѣшилъ зайти
взглянуть на деревенскій клубъ. Когда Пильменёвъ, тѣсно его
обнимая, пріотворилъ дверь, изъ избы такъ и хлынула теплая
струя пара. Народу внутри было биткомъ набито, и голоса
заглушали одинъ другой. Прежде всего бросался въ^ глаза рядъ
дѣтскихъ головокъ, свѣсившихся съ печки и съ лгобопытствомъ
глядѣвшихъ внизъ. Вотъ худенькій, но хорошенькій Аоош1,
девятилѣтній мальчикъ, робісій и застѣнчивый, какъ дѣвочка, а
вотъ пузатый пятилѣтній кар апу зъ Санька, съ лицомъ ваяснымъ
и необычайно солиднымъ, настоящій мулсичокъ съ ноготокь;
его охватила за шею двухлѣтняя сестренка Нютка съ плуто­
ватыми синими глазками. Тутъ лее лежало нѣсколысо сосѣд-
скихъ мальчиковъ и дѣвочекъ.
Съ шапкой на головѣ и широко разставленными ногами,
стоялъ по срединѣ избы ближайшій сосѣдъ и пріятель ІІиль-
менёва, высокій и плечистый Игпатъ Косовъ и, потрясая длин-'
ной рылсей бородой, держалъ кь публикѣ такую рѣчь:
—
Хоша ихъ и много, да что изъ того? Народъ онъ дох­
лый, поджарый, и супротивъ нашего русскаго кулака ихнему
ни въ леисть ие выстоять. Да чего тутъ говорить! Я одинъ
вотъ, ей-Богу, ребята, одинъ— берусь пятерыхъ китайцевъ на
мѣстѣ улолеить. Схвачу за глотку, какъ поросенка, одного, на­
мотаю на кулакъ эту косу его бабью и почну имъ, какъ тум­
бой хорошей, остальныхъ поливать!
—
А ежели онъ тебя изъ ружья али изъ пушки?— послы ­
шался скептическій голосъ.
—
Кто? Онъ? Изъ рулеья? А онт. откелева его взялъ,
ружье-то, коли нашъ царь купцамъ своимъ велитъ всѣ мага­
зины прикрыть? Ты былъ на маякѣ? Нуг Ты видѣлъ, какія
тамъ у нихъ пушки? Ха-ха -ха -ха -ха!
—
Хо-хо -хо -хо -хо!
—
В-вотъ , вѣр-р -рно, кул-лакомъ его, анафему к-китайца! -
подхватилъ Пильменёвъ, вваливаясь на середину избы и стал­
кивая оратора лицомъ къ лицу съ докторомъ.
Въ избѣ стало сразу тихо. Сконфузившись, Косовъ отошелъ
въ сторону: нрочіе молча откашливались. Скорѣе всѣхь опра­
вился отъ неловкости молодой человѣкъ съ прыщеватымъ ли­
цомъ и мѣщански-изысканными манерами, одѣтый въ пидлсакъ
съ жилетомъ, на которомъ болталась массивная золотая цѣ-
почка. Онъ развязно подошелъ къ доктору, видѣвшему его въ
первый разъ въ леизни, и благосклонно протянулъ руку.
—
Не побрезгали мулсицкой бесѣдой. Ѳедоръ Иванычъ?
Послушать пришли, какъ шиходарскіе политики объ войнѣ
разеуждаютъ? Только мало антиреснаго найдете для образо-

126
НА СЛУ/КБѢ ОБЩЕСТВУ.
—
человѣка- я самъ случайно сюда забрелъ да и заси-
1а развѣ война дѣло улсе рѣшеное?
T0«
касается, то — въ безповоротной, можно ска-
аіь, формѣ-съ . Идемъ на Китай, потому и невозможно иначе-
0 } нтовать начинаетъ китаецъ и грозиться Сибирь нашу ото-
русск.аі'0
государя. Но только шалитъ, разумеется*
статочное ли это дѣло, посудите сами? Я такъ полагаю, что мы
хуж е турка его подъ орѣхъ раздѣлаемъ!
п
~
^Р-Р -рызгъ!—- заревѣлъ Пильменёвъ Б-баринъ, другъ.
едоръ Иванычъ, уважь, выпьемъ! Голубчикъ ты мой, то-есть
каоы зналъ ты
насколько я тебя уваж аю ... Кабы ты зналъ!
STM
(Иванъ 0ПЯТЬ слегка захныкалъ). Аоонька-степ -
°'Вги скоряя въ кабакъ заполуштофомъ. Я ѵгощаю Ля
чтооъ духомъ у меня!
Докторъ принужденъ былъ сѣсть за столъ, въ почетный
уголъ. Ь .акъ только появилась на столѣ водка, языки тотчасъ
опять развязались. О почетномъ гостѣ. словно, позабыли, и,
п а ^ аИВП!ИСЬ ВЪ ^ГЛу’ онъ могъ св °бодно наблюдать разгоря-
іенныя физюноміи собесѣдниковъ и наслаждаться перлами ихъ
краснорѣчія. Хозяинъ, къ счастью, почти тотчасъ заснулъ и
<4 0 неугомонное, надоѣдливое бурленье прекратилось.
ь центрѣ бесѣды снова очутился хвастливый Игнатъ К о-
: : въл и У него съ первыхъ лее словъ завязался горячій споръ
*мъ Развязнымъ франтомъ, который первымъ привѣтство-
алъ доктора и оказался.
—
какъ тотъ съ перваго же раза ы
тредположилъ, —
деревенскимъ писаремъ. Изъ сидѣвіпихъ за
столомъ трехъ-четырехъ мужиковъ рѣзко выдѣлялся внѣшнимъ
идомь высокш, какъ колокольня, мрачный крестьянинъ хра­
нившие упорное молчаніе; онъ только свирѣпо пилъ и все
угрюмѣе и угрюмѣе насупливалъ брови, гѵсто нависшія надъ
дшшми, словно воспаленными глазами Лобъ у него былъ за-
узкій' и верхняя челюсть, какъ у обезьяны, не-
р ятио выдавалась внередъ. Это былъ одинъ изъ самыхъ не-
измънныхъ сооутыльниковъ ГІильмепёва, по фамиліи Бочкаревъ.
ядомъ съ нимъ клевалъ носомъ пильменёвскій работникъ Да-
îîvr?«
01)ще1пшй, какъ грибъ, съ трясущимися отъ перепоя
реками и подслѣповатыми красными глазками, этотъ сомни­
тельный раоотникъ даже и въ трезвыя свои минуты изъяснялся
какими-то мало понятными нечленораздѣльными звуками, те ­
перь ж е могъ лишь одобрительно или неодобрительно мычать,
заоавно подергивая
послѣ каждой рюмки своими жидень­
кими, несочнаго цвѣта усиками. Двѣ-три бабы, сидѣвшія въ
Яіуиииѣ изоы,
ne принимали участія въ мужскихъ разгово-
|)сіХЪ.
Игнатъ первый задался вопросомъ о томъ. не придется ли
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
127
снова идти на службу и тѣмъ, которые улсе давно отслужили
свой срокъ.
—
Какъ бы, дьяволъ васъ заѣшь, и меня ие потянули!
Въ тонѣ его словъ слышалась однако глубокая увѣренность
въ томъ, что его не потянутъ.
—
А ты что же, братъ, за святой выискался? И потянутъ! —
безапелляціонно рѣшилъ писарь, — потому законъ совершенно
ясно обозначаешь: не пробывшіе въ запасѣ пятнадцать лѣтъ..,,
—
À я твоему закону скажу: вре-ошь! Потому какъ я се­
мейный человѣкъ, имѣю ж ену съ малолѣтней дѣвчонкой... Ты,
что-ль, дурья твоя голова, кормить-то ихъ станешь, коли меня
убыотъ на войиѣ?
Косовъ даже позеленѣлъ весь отъ злости (а, быть молсетъ,
и отъ страха также), позабывъ о недавней своей похвальбѣ
перебить въ одипочку чуть не всѣхъ китайцевъ.
—
Сердиться ты можешь, сколько душѣ угодно,--презри­
тельно подернулъ плечами писарь,— а только я опять -таки тебя
завѣряю: на войну ты обязанъ будешь идти безо всякаго пре-
кословія! Малѣйшее ослушаніе— и фюить. Въ двадцать четыре
часа пожалуйте подъ разстрѣлъ!
—
Ха-ха -ха -ха -ха! — захохоталъ дѣланнымъ смѣхомъ Ко­
совъ:— растрѣлъ безъ суда и слѣдствія? Да ты, я вижу, про-
куратъ.
И, весело оскаливъ зубы, онъ повернулъ свою огненную
бороду къ публикѣ: послѣдняя была, очевидно, иа его сторонѣ.
Даже работникъ Данило нриподнялъ надъ столомъ сморщенное,
какъ у старой бабы, лицо и, лукаво подмигивая писарю, зале-
петалъ:
—
Э-э -э... ты это... э -э -э ... не того, братъ!
Тогда писарь, въ свою очередь, озлился.
—
А, не вѣрите? Ну, такъ вотъ вамъ мой окончательный
сказъ: окромя дяденьки Ивана Степаныча, который изъ годовъ
вышелъ, сколько васъ тутъ ни есть, всѣ будете скоро щи изъ
солдатскаго котла хлебать! Вотъ что.
—
Насъ, значитъ, воевать погонятъ, а тебя законы читать
оставятъ?
—
Можетъ статься, и меня погонять, да только грамотныхъ,
говорятъ, и иа томъ свѣтѣ отъ дураковъ отличають. Н у , однако,
прощ енья просилъ, недосугъ мнѣ тутъ языкъ съ вами отвастри-
вать. До свиданія-съ , Ѳедоръ Ивановичъ, не осудите, что такіе
глупые разговоры при васъ вели... Что подѣлаешь— необразо­
ванность наша!
И, ещ е раза, передернувъ плечами и благосклонно пожавъ
доктору руку, писарь поспѣшилъ къ двери. Вдогонку ему кто-
то васмѣшливо свистиулъ, а Игнатъ, какъ только опъ вышелъ.
закричалъ:

128
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
—
Вретъ это онъ, ребята, насчетъ грамотныхъ. Нынче у
бѣлаго даря всѣ подъ одну гребенку острижены, никому нѣтъ
никакого разбора: будь ты хоть графъ али тамъ секлетарь, будь
ты хоть послѣдній мужиченко,— всѣмъ одна солдатская лямка!
Никакого, то есть, различія. Хвалится, будто законы читаетъ,
а самъ. по всему видать, ни бельмеса въ нихъ не смыслитъ.
Общее настроеніе было, тѣмъ не менѣе, испорчено. Данило
неожиданно всталъ со скамейки и, пошатываясь на своихъ
кривыхъ пѣтушиныхъ ножкахъ, забормоталъ:
—
Э-э-э... такъ-то оно такъ... э-э-э... a вѣдь того... Онъ
писарь... Щ ей-то намъ солдатскихъ, э-э-э! не миновать, видно,
хлебать! Идти, видно, э-э -э, всѣмъ на войну!
—
Поди, дьяволъ. дровъ-то наколи, сколько разъ я просить
тебя стану?— встала вдругъ за спиной оратора грозная Пиль-
мениха:— только и умѣете съ хозяиномъ вино жрать! На войну
еще идти хочетъ, раскаряка киластая, а самъ и воронъ-то
пугать не годится. Т уда же работникомъ зовется!
Э-э-э...— попытался
возразить что-то Данило, но запнулся
ногой о половикъ и. осыпаемый пущими ругательствами хозяйки,
покатился къ печкѣ, въ объятія храпѣвшаго тамъ Пильменёва.
Никто не обратилъ даж е вниманія на этотъ семейный эпизодъ.
А коли такъ, медвѣдь васъ задери,— прогремѣлъ Игнатъ
Косовъ, заставивъ всѣхъ вздрогнуть,— коли пи саря такую власть
имѣютъ, что и семью въ разсчетъ не примутъ, и богодуловъ
на войну отправятъ, тогда одинъ конецъ! Пропадай все съ
рѣшеньемъ, а уж ъ тамъ, на войнѣ, мы имъ посчитаемъ реб­
рышки... Отольются волку овечьи слезки!
Карапузъ Санька пронзительно заревѣлъ на печкѣ. Докторъ,
не замѣченный никѣмъ, вышелъ въ сѣни.
IV.
Смутные народные слухи и подпольные толки грозили
превратиться въ дѣйствительность. О войнѣ. какъ о рѣшенномъ
дѣлѣ, начинали поговаривать и въ мѣстной интеллигенціи, съ
той только разницей, что здѣсь были ближе къ истинѣ и, вмѣсто
Китая, называли въ качествѣ предполагаемаго врага Японію.
Политикановъ и дипломатовъ развелось сразу великое множе­
ство. Старый смотритель мѣстной тюрьмы, никогда въ жизни
не читавшій газетъ и врядъ ли далее думавшій когда нибудь
о политикѣ, теперь, услыхавъ о чьихъ-то сомнѣніяхъ въ не­
обходимости войны съ Яношей, авторитетно и непреложно
заявлялъ:
—
Россія не можетъ допустить усиленія этой восточной
сосѣдки!
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
129
Оживленіе было всеобщее, хотя трудно было отличить
факты отъ вымысловъ досужей фантазіи. Крестьянъ и казаковъ
пугалъ слухъ о томъ, что вскорѣ будетъ производиться раскладка
иовыхъ повинностей— поставки печенаго хлѣба и другихъ при-
пасовъ для войска, но самое главное — что призываются къ
службѣ запасы. Стрѣтенскъ, будто бы, назначенъ былъ мѣ-
стомъ главнаго сбора. Ж енщины громко плакали, мулечины
съ утра до поздней ночи толпились у дверей кабаковъ, жадно
прислушиваясь къ народнымъ толкамъ. Общее волненіе пе­
редалось даже ребятишкамъ. Когда, однажды, въ отдаленіи по­
слышался барабанный бой и на главной шиходарской улщѣ
показались стройные ряды казацкой сотни, ее облѣпила со всѣхъ
сторонъ деревенская мелюзга и версты двѣ шла рядомъ, вы ­
бивая ногами тактъ и принимая самыя воинственныя позы.
—
Война идетъ!— кричалъ не своимъ голосомъ пятилѣтній
Санька Пильменёвъ, точно непріятель ворвался уже въ предѣлы
Шиходарки, и голубоглазая Нютка, топоча на одномъ мѣстѣ
ножками, не то испуганно, не то весело вторила ему:
—
На идетъ!.. На идетъ!..
На первыхъ порахъ Ѳедора Иваныча не мало поражало
то обстоятельство, что крестьяне оставались совершенно равно­
душны къ политической сторонѣ вопроса: нѣсколько дней тому
назадъ готовились воевать съ Китаемъ, а теперь — идти на
защиту этихъ лее самыхъ китайцевъ противъ какихъ-то невѣ-
домыхъ японцевъ, и никто не находилъ этого страннымъ; вол­
новало и занимало всѣхъ лишь самое слово война, этотъ
страшный, кровавый призракъ, все и вся выбившій изъ обыч­
ной колеи жизни.
Докторъ забѣлеалъ на минутку къ Лагунову и, смѣясь,
спросилъ его:
—
Какъ же теперь съ Аргунью намъ быть, Павелъ Амплѣе-
вичъ? Вѣдь у союзниковъ, пожалуй, нельзя будетъ, отобрать
земель-то?
Шиходарскій политикъ казался смущеннымъ, почти пода-
вленнымъ. Съ трудомъ удалось Ѳедору Ивановичу вызвать его
н а разговоръ: онъ рѣзко не одобрялъ правительства за легко­
мысленное заключеніе союза съ Китаемъ.
—
Вѣдь, право, досада беретъ, Ѳедоръ Ивановичъ!
—
Нечего зариться на чужое добро, Павелъ Амплѣевичъ!
—
Да развѣ жъ я для себя? Я вѣдь пользу всѣхъ кре­
стьянъ здѣшнихъ въ виду имѣю...
—
A развѣ Россія изъ однихъ здѣшнихъ крестьянъ со­
стоитъ? Скажите-ка, вотъ, лучше, что у васъ въ деревнѣ те­
перь происходить.
Лагуновъ только рукой махдулъ и засмѣялся.
—
И не говорите, Ѳедоръ Иванычъ, — смѣхъ и горе! ГІо-
9

130
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
смотрѣли бы вы, какъ повѣсили теперь носы тѣ самыя лич­
ности, которыя недѣлю назадъ и глядѣть не хотѣли на бѣднаго
человѣка. Вѣдь доводится теперь вмѣстѣ солдатскую-то лямку
тянуть! Ну, вотъ и приходятъ на память разные случаи, бы-
вающіе въ военное время... Да, впрочемъ, одно ли это! вся­
чины теперь у насъ ждать можно-
И действительно, обитатели НІиходарки находились въ н е­
обычайной ажитаціи. В сѣ стремились узнать поскорѣе отъ
сельскихъ властей, кого вызываютъ на сборъ въ Стрѣтенскъ,
и втайнѣ подозрѣвали, что тутъ могли произойти какія-нибудь
злоупотребленія. Но и сами сельскія власти бродили, какъ въ
потемкахъ: староста былъ неграмотенъ, а писарь, самъ подле-
жавшій призыву, неожиданно запилъ горькую и пропадалъ не-
извѣстно гдѣ. Одни утверждали, что на сборъ вызываются лишь
тѣ изъ бывшихъ солдатъ, которые прожили дома по окончаніи
службы не больше двухъ лѣтъ; по словамъ лее другихъ— всѣ,
не достигшіе сорокалѣтняго возраста.
Иванъ Пильменёвъ и его друзья, Бочкаревъ и Косовъ, въ
томъ и другомъ случаѣ были гарантированы отъ солдатчины,
такъ какъ всѣ трое имѣли далеко за сорокъ, и потому въ дни
общаго страха и смятенія ходили бодрые и веселые, съ высоко
поднятыми головами. Н а обычныхъ вечернихъ сборищахъ по
прежнему громко раздавались бахвальныя рѣчи Игната и
пьяные выкрики Пильменёва: «Разражу! Въ др-рызгъ!»
Но вотъ разъ, въ сумерки, когда Игнатъ, ставши въ обыч­
ную геройскую позу по срединѣ избы, готовился живописать
какой-то случай изъ своей прежней военной службы, дверь
неолсиданно распахнулась, и опрометью вбѣжала его семилѣт-
няя глухая Вѣрка, съ криками:
TM~ Тятенька, за тобой пришли... на войну!
Косовъ поперхнулся и побѣлѣлъ, какъ полотно.
—
Чего врешь, собачья дочь?
—
Нѣ, тятенька, не вру, пра, пе вру... Отъ старосты
пришли.
Компанія кинулась въ избу Косовыхъ, и впереди всѣхъ
пошатывающійся, точно съ похмѣлья, Игнатъ. Но посланный
старосты могъ одно только объяснить, что въ числѣ прочихъ
Игнатъ вызывается въ Стрѣтенскъ. Косовъ побѣжалъ къ ста­
росте. Послѣдняго уже осаждала толпа подобныхъ же несча-
стливцевъ; всѣ требовали объясненій, негодовали, допрашивали,
на какомъ основаніи оставлены въ покоѣ такіе-то и такіе-то,
служившіе значительно позже. Староста, красный, какъ кумачъ,
растерянный и раздраженный, только отмахивался руками и
кричалъ осипшимъ голосомъ:
—
Черти, дьяволы, да я почемъ же знаю? Развѣ я своей
властью могу кого въ солдаты сдать, али ослобонить? ѣзжайте
НА СЛУЖБ® ОБЩЕСТВУ.
131
въ Стрѣтенскъ. тамъ разберутъ... Коли кто неправильно выз>
ванъ, того возворотятъ.
Но предложеніе это мало заключало въ себѣ утѣшитель-
наго: хорошо— вернуть, а если нѣтъ? Мелсду тѣмъ наступало
горячее рабочее время, время пахать пары, и каждый день
имѣлъ въ крестьянскомъ хозяйствѣ огромное значоніе; для та­
кого же хозяина, какъ Игнатъ, въ семьѣ котораго не было
другого работника, и самая короткая отлучка въ такую пору
равносильна была почти полному розоренію...
Сразу потемнѣло г.ъ крошечной избенкѣ Косова. Тихая,
всегда безотвѣтная лсена его ие осушала глазъ; ей подвывала
глухая Вѣріса... Казалось бы, чего такъ убиваться имъ объ
Игнатѣ? Что опѣ въ немъ теряли? Прежде всего это былъ на
диво лѣнивый мулсикъ. При своей богатырской силѣ, имѣя пол­
ную возможность зарабатывать не меньше людей, жить не
хулсе старшаго своего брата, деревенскаго богатѣя, опъ былъ
чуть ли не самымъ жалкимъ во всей Шиходаркѣ хозяиномъ;
семья его всегда ходила обтрепанная и по-часту буквально
голодала, питаясь однимъ кирничнымъ чаемъ. Онъ имѣлъ, кромѣ
того, жестокій, деспотическій нравъ и за малѣйшіе пустяки
осыпалъ лсену и дочь отвратителыіѣйшей браиыо и угощ алъ
кулаішці. И вотъ, не смотря на все это, его., оказывалось,
жалѣли, о немъ плакали. — стал о быть, любили!..
Горе какъ-то сразу сломило и самого Игната, сдѣлавъ его
гораздо мягче и симпатичнѣе. Оиъ вдругъ похудѣлъ, съежился
и — затихъ. Большую часть дня онъ по-преленему торчалъ у
Пильменёвыхъ, но уж ъ не для того, чтобъ ораторствовать, а
лишь бы не видѣть слезъ семьи, не оставаться наединѣ съ
самимъ собой. Одинъ видъ его вызывалъ здѣсь общее громкое
сочувствіе. Иванъ Пильменёвъ оказался въ трудную минуту
вѣрнымъ другомъ и товарищемъ: оиъ такъ пораженъ былъ
постигшимъ пріятеля песчастіемъ, что даже пересталъ пить и,
толсе замолкшій и присмирѣвшій, сидѣлъ возлѣ него цѣлыми
часами, сокрушенно покачивалъ головой, вздыхалъ и время
отъ времени изрекалъ разный горестныя сентенціи:
—
Ну, и дѣла! Никогда еще не бывало этого въ нашемъ
Забайкалья... Пятьдесятъ годовъ на свѣтѣ живу... Плохо, братъ...
Ну-ну!
Но И ванъ не ограничился однимъ платоническимъ сочув-
ствіемъ: онъ далъ Игнату на дорогу два рубля денегъ, пода-
рилъ новую , ни разу еще не надѣванную рубаху и обѣщалъ,
кромѣ того, ссудить мукою семью. Всегда сердитая и всѣмъ
недовольная, Пильмениха тоже подносила то-и -дѣло фартукъ
къ глазамъ и, на прощанье, стряпала для Игната блины и
лсирныя шаньги. ІІослѣдній такъ много и долго торчалъ на
глазахъ у стариковъ, что они привыкли глядѣть на него, какъ

132
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
на члена семьи. Зараженный добрымъ примѣромъ хозяевъ, даж е
убогій работникъ Данило размягчился
и подарилъ Игнату
свой праздничный
кисетъ для
табаку,полученный три года
назадъ отъ одной слѣпой и перезрѣлой дѣвицы, собиравшейся
взять его къ себѣ «въ домъ». Растроганный Игнатъ даже не
благодарилъ никого и только смахивалъ рукавомъ рубахи на-
бѣгавшія на глаза слезы...
Далеко не такъ отнеслись богатые родственники Косовыхъ
къ посѣтившей ихъ бѣдѣ— родной братъ И гната, извѣстный
шиходарскій кулакъ, и родная сестра жены— кабатчица Бѣ-
ляиха. Правда, самъ Игнатъ, въ отвѣтъ на совѣты сосѣдей
обратиться къ богатой роднѣ за помощью, заявилъ съ гор­
достью:
—
Не пойду и женѣ
не дозволю
идти! Коли раньше,
когда нужды не
имѣлъ, не кланялся, теперь и
подавно
не поклонюсь. Ближѣе лее имъ ко мнѣ придти, а они вѣдь
нейдутъ?
Но Косиха не такъ, видно, разеуждала и, тайкомъ отъ
мужа, отправилась съ визитами. Косовъ— старшій прочелъ ей
длинную проповѣдь о значеніи въ крестьянскомъ быту трудо-
любія и послуш анія старшимъ, выразилъ сочувствіе бедствен­
ному положенію, въ которомъ она съ дочерью очутится по
уходѣ мужа на войну, ио этимъ и ограничился; a Бѣляиха—
кабатчица даже горько всплакнула при видѣ оборванной не­
счастной сестры и,
«крадчись» отъ мужа, вынесла ей дву­
гривенный...
Бурно шумѣла въ тотъ вечеръ обычная бесѣда въ избѣ
Пильменёвыхъ, и много правдиво-горькихъ истииъ и энергич-
ны хъ афоризмовъ высказано было по адресу «нонѣшняго» род­
ства и «нонѣшняго» людского безсердечія!
V.
—
Сегодня я по особливому къ вамъ дѣлу, ѲедоръИванычъ,—
говорилъ Лагуновъ, входя однажды вечеромъ къ доктору и съ
таинственнымъ видомъ оглядываясь по угламъ.
—
Насчетъ того, какъ намъ всетаки дѣлежку китайскихъ
земель устроить?—улыбнулся докторъ.
—
Нѣтъ, это я уж ъ оставилъ, Ѳедоръ Иванычъ, шибко вы
просмѣяли меня... Нѣтъ, теперь я другое въ виду держу.
Такое, что вы удивитесь, пожалуй!
—
Ну?
—
Да что, Ѳедоръ Иванычъ, опять же ваши слова и на-
смѣшки изъ головы у меня не выходятъ. Бѣрите ли, сна даже
вовсе рѣшился... Упрекали вы меня, срамили, что я вродѣ
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
133
какъ тарбаганъ въ норку свою забился и объ своей только
семьѣ заботу имѣю, для общества же гіалецъ объ палецъ не
ударю. Ну, вотъ я и думалъ все объ этомъ... И признаюсь
вамъ откровенно, Ѳедоръ Иванычъ, никакихъ способовъ оправ­
дать себя въ вашихъ глазахъ не видѣлъ! Потому опять же
вамъ доложу: что одинъ я могу подѣлать, когда все общество
въ рукахъ двухъ или трехъ мизгирей находится, которые че-
резъ своихъ пьяницъ и горлодеровъ дѣйствуютъ? Чѣмъ при­
кажете мнѣ стралсаться съ имя? Напитками алкоголя я, вы
знаете, не заимствуюсь, громко кричать на сходахъ не умѣю,
не унижусь также
и до той мѣры, чтобы другихъ спаи­
вать.
—
Все же, видно, придумали что-то.
—
А вотъ погодите-съ, имѣйте терпѣніе. Е сть поговорка
такал, старыми людьми сложенная: худо безъ добра не бы­
ваетъ. Такъ и эта вотъ самая война... Помните, я предска-
зывалъ, что всячина еще будетъ въ нашей Ш иходаркѣ по
благости японской войны? Извольте лее теперь сами убѣ-
диться, что эти слова мои не мимо были сказаны. Въ два-три
дня— не болѣе того времени— лишились мы трехъ или пяти
самыхъ сильныхъ и, выражу прямо, самыхъ гнусныхъ лич­
ностей: уѣхали на прйзывъ два брата Бѣляевыхъ, средній и
младшій, торговецъ Коровинъ, наконецъ, писарь; скрѣпя сердце,
по ихъ лее слѣдамъ долженъ не сегодня-завтра отправиться и
одинъ изъ моихъ ближайшихъ родственничковъ... Я откровенно
съ вами говорю, Ѳедоръ Иванычъ, безо всякой утайки... Уго­
дили подъ красную шапку и нѣкоторые изъ главныхъ кабац-
к и хі крикуновъ. Короче сказать, такого сорта очистка вышла,
что лучшаго и желать невозможно!
—
Продоллсайте, Павелъ Амплѣичъ.
—
Староста нашъ, какъ вамъ извѣстно, совершенно не-
грамотенъ, да и во всей деревнѣ не осталось теперь, почесть,
ни одного грамотѣя. Прежній писарь за тридцать пять рублей
въ мѣсяцъ слулсилъ, а теперь и за пятьдесятъ съ рѣшеньемъ
никого не найдешь. В сѣ дѣла должны остановиться, и стаг-
ростѣ волкомъ завыть— такъ и то въ пору! Вотъ вчерашній
день и заявляется онъ ко мнѣ. Такъ, молъ, и такъ— не най­
мешься ли ты, Павелъ? Я, понятное дѣло, пришелъ въ уди-
вленіе: какъ лее это ты смѣлости набрался такого человѣка
приглашать, который извѣстенъ за всеобщаго грубіяна и на­
хала? Смѣется: женишься— перемѣнишься... Однако отвѣта я
ему никакого, покамѣсть, не далъ и всю ночь до той степени
разнымъ мыслямъ предавался, что голова далее заболѣла, и
принужденъ былъ обвязаться мокрымъ полотенцемъ! И вотъ,
пошелъ къ вамъ, Ѳедоръ Иванычъ, за совѣтомъ. Потому я от­
кровенно выложу вамъ: гляжу на себя, какъ на ученика ва­

131
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
шей жизни, Ѳедоръ Иванычъ... И какъ вы, слѣдовательно, при­
судите, такъ и будетъ!
И Лагуновъ. улыбаясь, но съ видимымъ волпеніемъ ждалъ
отвѣта. ^Докторъ сидѣлъ, понуривъ голову, и молчалъ.
—
іакъ какъ же, Ѳедоръ Ивапычъ? Какой совѣтъ по­
дад ите?
право, любезнѣйшій Павелъ Аыплѣичъ, никакого!
Лестно мнѣ, конечно, учителемъ вашей жизни быть, да только
вотъ бѣда: до сихъ поръ ни одинъ еще изъ моихъ учениковъ
въ писаря не попадалъ, и практики у меня на этотъ счетъ
нѣтъ.
—-
Шутите вы надо мной, Ѳедоръ Иванычъ?
^ — Нѣтъ, зачѣмъ шутить. Но откуда мнѣ знать, что такое
сиоирскій писарь? Конечно, елеели вы точно задумали обще­
ству послулсить и чувствуете въ себѣ достаточно силъ...
Значитъ, все лее благословляете?
—
Если угодно, могу.
И докторъ, шутя, сдѣлалъ видъ, что хочетъ подать благо-
словеше... Лагуповъ казался глубоко обшкеннымъ и огоіз-
ченнымъ.
1
Эхъ, Ѳедоръ Иванычъ, Ѳедоръ Иванычъ,— сказалъ онъ
энергично почесывая въ затылкѣ,— и
что вы за человѣкъ’
право! Понять нѣтъ возможности. То ровпо будто къ себѣ
тянете, и такъ каждое слово ваше за сердце забираетъ, а то
вдругъ ровно водой студеной окатите, аль иа десять верстъ
прочь отъ себя откинете...
Лагуновъ занялъ должность сельскаго писаря и ретиво всту­
пилъ въ отправленіе своихъ новыхъ обязанностей. Встрѣчаясь
съ докторомъ на улицѣ, онъ только весело улыбался ему и
торопливо поздоровавшись, кричалъ, убѣгая:
—
Некогда, минуточки свободной не имѣю... Самое зудыр-
ное теперь время: ировѣряю книги, отчетъ и статистику... Де­
ревня огромная, а работа сильно запущена... Одно могу ска­
зать, Ѳедоръ Иванычъ: услышите обо мнѣ!
Эти загадочныя слова вскорѣ объяснились. По деревнѣ
разнесся сенсаціонный слухъ, что новымъ писаремъ открыта
большая растр ата общественныхъ суммъ, пайдены доказатель­
ства стачки между бывшимъ писаремъ, кабатчикомъ Бѣляевымъ
и торговцемъ Коровинымъ, и что всѣ они доллшы пойти подъ
судъ...
А
Шиходарка снова зашевелилась. Снова собирались по до-
мамъ сходки и раздавались угрозы по адресу деревенскихъ
воротилъ. ато ничуть не мѣіпало, впрочемъ, бѣляевскому ка­
баку по-прелшему быть переполненнымъ народомъ, и если к а ­
кой-нибудь Иванъ Пильменёвъ (опять страшно запившій), стуча
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
135
кулакомъ по стойкѣ, кричалъ: «Разобью! Вдр-р -ребезги! Обма­
нывать нар-р -родъ?! » то Бѣляевъ, съ добродушнѣйшимъ и наив-
нѣйшимъ видомъ подавалъ ему шкаликъ за шкаликомъ, словно
и не подозрѣвая, къ кому относятся эти угрозы. Опъ отлично
лонималъ, что у такихъ людей, какъ Пильменёвъ, даже и въ
опьяненномъ мозгу ни на минуту ие перестаетъ жить сознаніе,
что безъ него, Бѣляева, и безъ его кабака они—пропащіе
люди. З а то, сталкиваясь съ Лагуиовымъ, Иванъ кидался къ
нему съ объятіями и, проливая слезы умиленія, вопилъ на
всю улицу:
—
Радѣтель! Отецъ! Такъ ихъ, разбойниковъ, грабителей
мірскихъ, такъ! Прохватывай, пуще прохватывай, глубже за­
бирай, на тебя одного вся надёжа!
Дома теперь онъ почти не жилъ, и вечернія сборища въ
его избѣ прекратились. Только маленькая Вѣрка прибѣгала по
десяти разъ на день и, ковыряя въ носу, заявляла меланхо­
лически:
—
А у насъ небра-а -во такъ въ избѣ-то безъ тятеньки!
Ску-у -шно!
Но въ одинъ прекрасный день, только что встало солнце,
шиходарцы, протирая глаза отъ изумленія, увидали Игната,
быстро шагающаго по направленію къ своему дому, съ котом­
кой за плечами и побѣдоиосно поднятой кверху рыжей бо­
родой.
—
Возворотили! Неправильно вызвали! — съ быстротой
молніи пронеслась по деревнѣ молва.
Едва забѣжавъ на минутку къ себѣ въ домъ поздороваться
съ обезумѣвшими отъ радости женой и дочкой, Косовъ поспѣ-
шилъ по старой привычкѣ въ болѣе просторную избу Пильме-
нёвыхъ. Туда собрались скоро любопытные со всей Ш иходарки.
Игнатъ стоялъ въ серединѣ толпы съ шапкой на головѣ, ши ­
роко разставивъ ноги, и, еще болѣе говорливый и хвастливый
чѣмъ прежде, громко повѣствовалъ:
—
Въ Стрѣтенскѣ народу теперь, братцы мои,— и, Б-боже
мой! Скажешь— со всего бѣлаго свѣта согнато. Н у , прямо—
море-окіянъ! Телѣгъ, бабъ, коней}— счету нѣтъ. Хлѣба теперь
тамъ ни за какія деньги не достанешь; у кого съ собой нѣтъ,
такъ хоть ложись и помирай! Некрутовъ - однихъ тринадцать
тысячъ человѣкъ, и всѣ спятъ подъ вольнымъ небомъ, на голой
соломѣ, потому никакихъ казармовъ иа этакую тьму хватить
не можетъ. Наши-то шиходарскіе прынцы какими здѣсь орлами
летали, какъ отъ нашего брата рыло прочь воротили, а теперь
всѣ тамъ ж е, какъ щипаныя вороны, валяются! Да чего объ
нашихъ Коровиныхъ аль Бѣляевыхъ толковать— первые забай­
кальские тысячники, купецкія и енаральскія дѣти, въ туё жъ
участь попали! Вотъ это славно! Это, можно сказать, порядокъ,

186
НА. СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
дается? Коли
^ н и чіи, слышно, здѣсь еще проклаж-
ШНИТР МНР
Щ / ИИЪ день> МН0Г0 два пропустить, такъ по­
мяните мое слово, братцы,-п оп асть ему подъ разстрѣлъ По-
Г“
е н Г : ШУТЙТЬ Не ЛЮбИТЪ- * Ъ 3 "бы ТепеРь никому
не глядягъ... Ну, да и то опять сказать: наши ребята тоже
Eie“
"
И На НаTM ЬСТВ0 ЗД0^ ВаГ0 TM
холоду нагнаі
теперь
В?енныхъ Ч0Повниковъ съ большой опаской
лѵчмтгч
р?
° Ы’ М0ЛЪ’ пули шальной въ бокъ не по­
учить... Реоята потому есть прямо огневые, а одинъ— Мель-
никовымъ зовутъ — такъ самого проста чорта не боится не
олько что начальства! Ну, и удалая-жъ головушка! Рож а, какъ
и т Г Г УЛаКЪ СЪ ведро- Наканунѣ того дня, какъ мнѣ ухо-
слыінп
3арестовали за оск °рбленье офицера, и такъ было
МеTMниі’оГьі Т . TM
0 СУДа f миновать- Ну, да одинъ ли тамъ
бшшыипп^
распублика тамъ теперь обосновалась,
ратцы, и потѣхи еще не мало будетъ...
всѣмиЪітТт°аМЪ Р°ДѢ бЫЛИ Игнатовы Разсказы, разукрашенные
всѣми цвѣтами празднично настроенной фантазіи, и пшходаш ш
дыханГм^ СЪ
любодытствомъ, съ затаеннымъ
дыханіемъ, словно удивительную волшебную сказку.
чій все^^пмт наконецъ’ въ Стрѣтенскъ и шиходарсшй лѣсни-
’
Р мя сдававппй своему замѣстителю дѣла и потому
S бомпГГГ^- ДЛЯПр0В0Д0ВЪѲГ0СОбР“ся
и ирощальныхъ тостовъ выпито было такое ко-
Ш1;Г ’Г
Х03ЛИі?Ъ И Г0СТИ сътрУДомъ усѣлись въ ожидав-
Xwt
повозки. Когда торжественный поѣздъ съ шумомъ и
наТвопѣ L T “ TM даРевнѣ-И
TM
Косовъ, коловшій у себя
на дворѣ дрова, выбѣжалъ съ полѣномъ въ рукахъ за ворота
и съ злораднымъ хохотомъ швырнулъ его вслѣдъ уѣзжавшиш,
а , дьяволъ толстобрюхій, и ты попался!..
И долго смотрѣлъ въ даль, довольный и торжествующей.
YJ.
0 закліоченіи мира пронеслась изъ края въ край,
наверное, съ оольшей даже быстротой, чѣмъ вѣсть о войнѣ и
трудно изооразить радость, овладѣвшую населеніемъ. Ѳедоръ
ванычъ повстрѣчалъ на улицѣ трехъ совершенно незнако.-
“
У Ka3f овъ’ и на его вопросъ: «Что, миръ? По домамъ,
аіить.»
всѣ трое по очереди пожали ему руку, улыбаясь съ
такимъ глупымъ, безгранично-блаженнымъ видомъ, что и онъ
не могъ удержаться отъ довольной улыбки...
Съ веселыми пѣснями расходились изъ Стрѣтенска осво­
божденные запасы, и мпогіе еще по дорогѣ успѣли пропить
съ своя все до послѣдней нитки. Но форменное веселье и
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
137
пьянство начались только съ момента возвращенія въ родныя
гнѣзда. Сердца были до такой степени размягчены, что когда
на улицахъ Ш иходарки появились недавно еще проклинаемые
члены грабительской шайки, ихъ встрѣтили, какъ ж еланныхъ и
давно жданныхъ гостей. Все, казалось, предано было забвенію,
и баранье стадо общества выражало полную готовность снова
подставить подъ кулацкія ножницы пушистую шерсть своихъ
выносливыхъ горбовъ. Тѣ, кому это было выгодно, разумѣется,
спѣшили ковать горячее желѣзо. Въ тотъ ж е день кабатчикъ
Бѣляевъ выкатилъ народу цѣлую бочку водки... Н ачался пиръ
на весь міръ!
Къ Лагунову явились мірскіе депутаты звать его «ми­
риться».
—
Съ кѣмъ и на чемъ мириться? — допрашивалъ Павелъ
съ обычной своей иронической усмѣшкой на губахъ.
—
Съ обществомъ.
Я съ нимъ не ссорился, и потому прошу васъ, господа,
оставить меня вь спокоѣ.
—
Ступай, Павелъ Амплѣевъ, честью тебя просятъ. Не
оскорбляй общества.
Кабакъ, во-первыхъ, не есть общество, а окромя того
я и не любитель даровыхъ угощеній.
—
Такъ и сказать?
—
Пунктуально такъ можете сказать.
Черезъ полчаса посланцы вернулись въ значительно боль-
шемъ числѣ, и хмѣль игралъ въ ихъ головахъ пуще прежняго.
—
За тобой, Павелъ, міръ тебя требуетъ.
По какому такому случаю который разъ тревожите вы
меня, господа?
—
А ты самъ какой такой господинъ, что общество обвя­
зано отвѣчать тебѣ?
—
Не обязанъ и я капрызамъ вашимъ потакать.
—
Да ты русскій али жидъ?
—
Ну, русскіи, что изъ этого слѣдуетъ?
—
Ты нашему царю вѣруешь или нѣтъ? Почему вся де­
ревня, все, можно сказать, царство замиренье пьетъ,радуется,
а ты одинъ, какъ нехристь, ото всѣхъ хоронишься?
—
Вы знаете, что я не пьяница.
—
Ты и не ней, ты насъ угости!
Лагуновъ подумалъ немного— и вдругъ взялъ шапку.
Докторъ весь этотъ день пробродилъ на охотѣ. Шум ъ, гамъ,
пѣсни, вой гармоникъ и визгъ пьяныхъ женщинъ, все это тя-
желымъ угаромъ ложилось на душу и вызывало недобрыя чув­
ства и мысли. Онъ предпочелъ убѣжать въ затишье сопокъ,
гдѣ ^надъ мертвой землей проносилось первое ласковое дуно-
веніе весны. Снѣгъ мѣстами весь сошелъ, и выглядывала осен­

138
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
няя зеленожелтая трава; пастухъ Калистратъ увѣрялъ даже,
что по солнопекамъ онъ встрѣчалъ улсе забайкальскій подснѣж-
никъ— ургуй. Кое-гдѣ начинали слышаться трели жаворонковъ,
и въ полдень, когда сильнѣй пригрѣвало солнце, сопки дыми­
лись, какъ душистыя курильницы, отъ выходившихъ изъ земли
испареиій. Дикіе гуси съ веселымъ гоготаньемъ летѣли съ юга
на сѣверъ... Легко дышалось въ эту раннюю весеннюю пору
среди просторнаго моря сопокъ, еще глубоко-безмолвныхъ и
грустно обнаженныхъ, но улсе обвѣянныхъ грезами о близкомъ
воскресеніи!
Когда поздно вечеромъ Ѳедоръ Иванычъ вернулся въ Ш и-
ходарку, его удивила страшная тишина, стоявшая надъ дерев­
ней; далее кабакъ былъ уж е закрыть.
Нарѣзались, должно быть, до чортиковъ, —
подумалъ
онъ,— водки не хватило.
Тихо и темно было и въ хозяйской половинѣ нильменёв-
скаго дома — тамъ, очевидно, улсе спали, по у доктора былъ
отдѣльный ходъ и собственный ключъ. Никѣмъ незамѣченный,
пробрался онъ къ себѣ и тотчасъ же заснулъ, какъ убитый.
Поднявшись рано по-утру, Ѳедоръ Иванычъ разсѣянно слу­
шалъ обычную болтовню хозяйской дѣвочки М аши, явившейся
подметать горницу. Это была настоящая маленькая лсенщина,
въ двѣнадцать летъ ровно ничемъ не отличавшаяся по харак­
теру отъ своей матери; всегда деловитая и серьезная, она не
переставала въ то лее время о чемъ-нибудь тараторить и о
комъ-нибудь судачить, нимало не огорчаясь отсутствіемъ реп-
ликъ со стороны слушателя. Докторъ и сегодня старался ду­
мать о другомъ подъ неугомонный лепетъ девочки, но вдругъ
онъ вздрогнулъ и насторожилъ слухъ.
—
Пьяные все были, распьяные, кричали страсть! — раз­
сказывала Маша обычной скороговоркой, въ которой ие слы­
шалось никакого волненія:— ну, а тятенька нашъ возьми да и
сгреби его за грудь! Какъ сгребъ это онъ его за грудь, Бочка-
ревъ подскочилъ и зачалъ лупить. И зачалъ, и зачалъ!.. Въ
трехъ местахъ, сказываюсь, голову прошибъ и ребро сломилъ,
это— ГІашке-то ... Народу что набѣжало, пароду-то!.. Мы толее
хотели съ Аоонькой бѣжать— маменька не пустила.
Докторъ вскочилъ съ места, точно внезапно электрическій
токъ коснулся его.
—
Какому Пашке прошибли голову?— вскричалъ онъ такъ
громко, что разсказчица перестала мести полъ и удивленно
подняла спину.
—
Да Амплеичу-то, который къ тебѣ-то все ходилъ. Ну,
вотъ, какъ прибелсали къ намъ сказать,— Пашку, молъ, вашъ
хозяинъ съ Бочкаревымъ убили,— мамонька такъ -вотъ и завыла!
Такъ и завыла! И мы все— Нютка, Аѳонька, Саныса, я —все
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
139
завыли! Бочкарева теперь, сказываюсь, беспременно засудятъ,
а нашего тятеньку оправятъ, потому онъ не билъ ведь, а только
за грудь сгребъ!
Ѳедоръ Иванычъ слушалъ и, казалось, не понималъ ни­
чего... Не молсетъ этого быть! Девочка, наверное, путаетъ,
преувеличиваетъ... Во всякомъ случае надо спешить... Руки у
него тряслись, и ключъ не попадалъ въ замокъ шкафа съ лѣ-
карствами.
На пороге появился, между тѣмъ, высокій крестьяиииъ съ
седоватой бородкой и благообразной паруленостью: Ѳедоръ И ва­
нычъ где-то , какъ-будто, видалъ его, но фамиліи примомнить
не могъ.
—
Что нужно? —довольно резко спросилъ опъ: — мне не ­
когда. В ы кто такой?
—
Не признали, господинъ докторъ? Я ведь Лагуновъ Ми-
хайло, сродный братъ покойника Павла Амплѣича.,. Могу ска­
зать, не хвалясь, что передо всей родней отменялъ меня по-
койникъ, царство ему небесное! не старикъ былъ по годамъ,
а глазъ имелъ людей узнавать.
Ѳедоръ Иванычъ, молча, опустился на стулъ.
Такъ, значитъ, правда? ІІокойникъ?— нрошепталъ онъ,
весь поблѣднѣвъ:— когда же онъ умеръ?
—
Сегодня на свѣту-съ ... Еще не изволили слышать? Какъ
же, какъ лее... Сестрица Авдотья Васильевна по этому, соб­
ственно, случаю и направила меня къ вамъ... Сходи, говоритъ,
братецъ, къ Ѳедору Иванычу, объясни, что такъ, молъ, и такъ,
умеръ Павелъ Амплѣичъ и, умирая, все его, Ѳедора Иваныча
пом иналъ.
—
Да какъ лее это случилось?
Видите ли, при самомъ происшествіи убивства меня не
было; ну, а что болтаетъ народъ — все -то развѣ молено слу­
шать? Конечно, вино— главная причина.
—
To-есть, драка, что ли, вышла?
Старикъ осторожно огляделся по сторонамъ. Хозяйской дѣ-
вочки уж е ие было въ горницѣ.
Видите ли-съ ... Возмолсно, что и въ самомъ-делѣ под-
говоръ былъ. Выкатили бочку вина, ну, и... шепнули кой-кому
на ухо: «Поучите, молъ, супротивнаго человека». А такимъ
людямъ, какъ Бочкаревъ или Пильменёвъ, что лее и нулено,
какъ не водка? Отца съ матерыо продать готовы, потому— пол ­
ная необразованность. У Бочкарева оказалась, къ тому ж е, въ
руке гирька, которою и убитъ былъ Павелъ Амплеичъ. Спро­
сить,
откуда взяться гирькѣ, коли дело было ненамерен­
ное ?
Такъ, значитъ, главныхъ-то мерзавцевъ есть возмож­
ность на свѣлсую воду вывести? Это, конечно, ваша прямая

140
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
обязанность, какъ родственника и друга Павла Амплѣича!—
строго замѣтилъ докторъ.
При этихъ словахъ старикъ съежился и испуганно зама-
халъ руками.
—
Что вы, господинъ докторъ, помилуйте, вѣдь у меня
семейство!.. Да и что лее я такое знаю-съ? То, что въ народѣ
болтаютъ? К акія у меня, помилуйте, улики? Нѣтъ, ужъ пущай
Богъ ихъ на небѣ судитъ, a здѣсь правительсто порѣшитъ, какъ
найдетъ необходимымъ. А я пришелъ къ вамъ затѣмъ, чтобъ
обсказать, по сестрицыной просьбѣ, кончину П авла Амплѣича
и то, какъ онъ поминалъ васъ.
—
Садитесь,— угрюмо проронилъ докторъ.
Гость присѣлъ на краешекъ стула и откашлялся въ руку.
При всякомъ шорохѣ въ сѣяяхъ онъ пугливо вздрагивалъ и
оглядывался н а дверь.
—
Принесли Павла Амплѣича домой безъ сознанія чувствъ, —
такъ началъ онъ разсказъ,— и тоё-жъ минуту прибѣжалъ и я. Смо­
трю, домъ полонъ народу; Авдотья Васильевна убивается сердеч­
ная, такъ , что смотрѣть жалко: то объ полъ хлопнется и лежитъ,
ровно мертвая, то вновь очнется и вновь заголоситъ... Ребя-
тенки, понятно, тоже ревутъ. В ъ горницѣ не продохнешь отъ
тѣсноты народа... Ну, само собой, я перво-на -перво распоря­
дился лишнихъ людей удалить, a затѣмъ нарядилъ гонцовъ
разыскивать васъ по деревнѣ. Къ прискорбію нашему, вы ока­
зались въ безвѣстной отлучкѣ. Дѣлать нечего, пришлось своими
средствіями..,
—
А почему-же вечеромъ, ночью еще разъ не послали
ко мнѣ?
—
Ну, вотъ подите-лсъ, голову потеряли, господинъ док­
торъ... Оно дѣйствительно... Видно, уж ъ судьба. Обмыли мы
Павлу Амплѣичу голову, насколько было возможности, обвя-
зали чистыми тряпицами, но только къ чувствамъ не скоро
воротили. В ъ десятомъ этакъ или одиннадцатомъ часу вечера
открылъ онъ вдругъ глаза и попросилъ воды напиться. Узналъ
насъ всѣхъ и говоритъ: «А Ѳедора Ивановича, видно, нѣтъ?>
и тяжко-тяжко вздохнулъ, когда услыхалъ, что не могли васъ
сыскать. Подозвалъ тогда къ себѣ Петюшку съ Авдотьей В а ­
сильевной, погладилъ обоихъ по головѣ и говоритъ: «Чего
убиваетесь, о чемъ плачете? Еж ели бы я на разбоѣ какомъ
смерть себѣ нашелъ, тогда такъ, а я елеели и помру, то за
правду...» Тутъ я утѣшилъ его: «Мы, братецъ, за священни­
комъ послали, чтобъ ты святыхъ тайнъ могъ пріобщиться».
Ничего на это не отвѣтилъ, помолчалъ немного времени и
зачалъ вскорѣ метаться, стонать, а потомъ и турусить. Объ
какихъ-то все книжкахъ , объ газетѣ «Восточное Обозрѣніе»
поминалъ... Жалобился, что кто-то ему не вѣрилъ, безсовѣстнымъ
НА СЛУ/КБѢ ОБЩЕСТВУ.
141
человѣкомъ его называлъ... А потомъ какъ закричитъ вдругъ:,
«Не такъ вы меня лѣчите, не такъ! У меня тифъ, я хорошо
знаю, что брюшной тифъ, и никому, окромя Ѳедора Иваныча,
меня не вылѣчить». Ж аль мнѣ его стало, подошелъ я и говорю,
такъ, для утѣшенья больше говорю: «Успокойся, Паша! Ѳедоръ
Иванычъ обѣщалъ чуть свѣтъ пріѣхать». Сказалъ это, да, при­
знаться, и не радъ сталъ. Съ этой самой поры онъ про свѣтъ
поминать зачалъ да посылать меня смотрѣть, не свѣтаетъ ли...
Къ настоящему-то, однако, разсудісу Павелъ Амплѣичъ уж ъ до
самой кончины не приходилъ. А кончина его, Ѳедоръ Иванычъ,
тоже была примѣчательна. Прихожу это я со двора и шепчу
потихоньку Авдотьѣ Васильевнѣ: «Заря, молъ, на небѣ зани­
мается». Изъ горницы-то вовсе ещ е ночь оказывала, потому
всю ночь на столѣ лампа горѣла... И что же, Ѳедоръ Иванычъ?
Услыхалъ онъ этотъ мой шепотъ: какъ затрепещется весь!
Привсталъ, глядимъ, на локтѣ съ подушки, и лицо такое ра­
достное, свѣтлое, ровно смѣется: «Давно пора... Запрягайте,
поѣдемъ!» громко такъ, рѣзко эти слова выговорилъ, да тутъ же
упалъ на подушку и духъ выпустилъ... Черезъ часъ съ лиш-
нимъ и батюшка со святыми дарами пріѣхалъ.
Разсказчикъ замолкъ. Докторъ, устремивъ въ одну точку
потухшій взглядъ, казалось, застылъ въ этой позѣ.
—
Прощенья просимъ. господинъ докторъ,— п однялся съ
мѣста старикъ,— удостойте полеаловать завтрашній день на по­
гребете и на поминъ души.
Уходить онъ однако медлилъ, словно желая что-то приба­
вить и, наконецъ, понизивъ до шепота голосъ и подойдя еще
ближе, сказалъ:
—
А что касаемо, Ѳедоръ Иванычъ, разныхъ слуховъ де-
ревенскихъ, о которыхъ я сообщилъ вамъ по дружбѣ вашей
съ покойникомъ, то еще разъ покорнѣйше прошу сохранить
въ секретѣ. Лестно ли, скажите на милость, по судамъ пу­
таться? Да и люди замѣшаны сильные, безъ которыхъ нашему
брату обойтись невозможно...
—
Знаете что?— глухимъ голосомъ оборвалъ докторъ. и его
огненные зрачки сверкнули гнѣвомъ,— ступайте-ка по добру,
по здорову домой!
И, вставъ съ мѣста, онъ съ силой захлопнулъ за изумлен-
нымъ гостемъ дверь.
YII.
Съ шумомъ катитъ Аргунь свои быстрыя воды по каме­
нистому дну. Нарядпо-зеленыя сопки стали вдали красивымъ
амфитеатромъ, и тихо все кругомъ, какъ въ волшебномъ царствѣ.

142
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Лишь дикая утка крякнетъ порой въ прибрежной осокѣ, или
голодный коршунъ проклекочетъ въ вышинѣ, высматривая
подходящую добычу.
Глубоко задумавшись, Ѳедоръ Иванычъ заблудился сегодня
среди многочисленныхъ «протокъ», на которыя развѣтвляется
мѣстами Аргун ь, и съ грязными, насквозь промоченными
—
> СрѣішЖЬеМЪ ВЪ Рукахъ’ едва пробрался, наконецъ,
«НГумигь Аргуна мутною волной!»—
громко продекламировалъ опъ лермонтовскій стихъ о соимен­
ной кавказской рѣкѣ— и остановился: дикимъ и страннымъ по­
казался ему собственный голосъ въ окружающей пустынѣ...
о ъ другого берега, прямо на не го, глядѣлъ огромный Маякъ
какъ всегда безмолвный и таинственный... И вдругъ не-
извѣстно почему, доктору съ необыкновенной живостью пред­
ставился образъ умершаго шиходарскаго пріятеля: въ двухъ
ш аг ахъ онъ выросъ, словно изъ-подъ земли, съ обычной пол­
ной достоинства осанкой и усмѣшкой на губахъ и сказалъ:
—
A мпѣ охота еще спросить у васъ, Ѳедоръ Иванычъ...
1 аллюцинація была такъ ясн а, такъ осязательна, что Ѳедоръ
Іванычъ вздрогнулъ; но греза уж е разсѣялась... Безмолвно
разстилалось въ пустынной высотѣ синее небо, да однозвучно
плескала вода, ударяясь въ берегъ. Необыкновенная грусть
овладѣла путникомъ. Отчего это,-думалось еиу.- ч е л о вЬсь
непременно долженъ всякіе счеты съ жизнью покончить, для
того, чтобъ сѵщ ествованіе его перестало казаться намъ пѵстымъ
и неинтереснымъ? Отчего ему нужно уйти изъ этого міра и
притомъ уити какимъ нибудь необычнымъ путемъ, чтобы мысли
его, чувства, слова, самыя манеры и жесты, раньше нимало
насъ не трогавшіе, вдругъ представились намъ чѣмъ-то значи­
тельным^, полнымъ искренности и внутренней силы?...
—
Ага, вотъ почему онъ вспомнился мнѣ сію минуту и
именно здѣсь,— в сл ухъ проговорилъ докторъ, устремляя взглядъ
на китайскую сторону, па таинственный Маякъ и синѣвшіе
вдали хребты Хинъ-Гана,— вѣдь это былъ задушевный пред­
метъ его наивныхъ мсчтаній объ общественномъ благѣ!
орячіе, сверкающіе лучи полдня щедро лились на тотъ
и на другой берегъ, и на обоихъ лежала печать какой-то свое ­
образной, величавой и вмѣстѣ трогательно-грустной красоты...
И тамъ и здѣсь царило мертвое молчаніе; и вспоминались
невольно стихи поэта:
Чудный, светлый міръ... Но злобой чародея
Онъ въ глубокій сонъ отъ В-Ѣка погруженъ!
Нѣтъ, онъ не мертвъ, этотъ странный сказочно-тихій міръ,—-
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
143
онъ только спитъ и видитъ страшные сны. Тамъ, глубоко вну­
три, пугливо таится, еще мало сознательная, но уж е дѣятель-
ная работа мысли, рвущейся къ свѣту... Пробьется наружу
небольшой, нѣжный ростокъ жизни и тотчасъ ж е завянетъ
подъ холоднымъ дуновеньемъ могучихъ чар ъ... Когда ж е и кто
развѣетъ, кто побѣдитъ власть этихъ темныхъ силъ?
Ни тотъ, ни другой берегъ не даетъ отвѣта. Тихо все!...
Л. Медьшинъ.

Современная Миньона.
(Изъ швейцарскихъ нравовъ).
I.
Швейцарскій городокъ Ніонъ, смотрѣвшійся въ лазурную
гладь Лемана, праздновалъ свою весеннюю ярм арку.
Все тонуло во флагахъ и цвѣтахъ, облитое ласковымъ бле-
скомъ майскаго солнца. Городская площадь, гдѣ раскидывалась
ярмарка, кипѣла разряженною толпой. Затертый въ этой толпѣ
я покорно отдавался ея прихоти, п опадая къ каруселям ъ. га-
лантерейнымъ лавкамъ, стрѣльбищамъ въ цѣль изъ руж ей и
ар,балетовъ... В ъ ряду балагановъ встрѣтился одинъ съ нама­
леванною аршинными буквами вывѣской: «Четыре чуда свѣта».
На его узенькой, досчатой эстрадѣ, задрапированной какимъ-то
пыльнымъ тряпьемъ, ораторствовалъ комедіантъ, въ истаскан-
номъ трико и суконномъ беретѣ огненнаго цвѣта. Смуглый и
усатый, съ рѣзкимъ профилемъ и быстрыми черными глазами
сверкавшими изъ-подъ густы хъ сросш ихся бровей, онъ энер­
гично приглашалъ «очароваться за четыре су...»
Монетки сыпались къ нему, и публика дружно, гуськомъ
тянулась чрезъ эстраду къ синей коленкоровой занавѣскѣ’
прикрывавшей лазейку въ «театръ»... Я не отсталъ отъ дру­
ги хъ...
Подъ неболыпимъ и полутемнымъ парусиннымъ шатромъ
размещались скамьи изъ досокъ на кольяхъ; по срединѣ, надъ
голою каменистою землей, высилась тр апеція. В о всемъ ви­
делись нищета, безотрадность быта странствующихъ «арти-
стовъ »... Первыми двумя чудами оказались: самъ комѳліантъ—-
фокусникъ и чревовѣщатель— и жена его, толстая и чернома­
зая женщина, — пѣвшая по мужски и по женски,— а третьимъ
явилась обезьянка, въ прусскомъ киверѣ и мундирномъ фракѣ
стрелявшая изъ игрушечнаго пистолета... Разочарованная пуб­
лика начала было подниматься съ мѣстъ, но комедіантъ про­
шелся ловко на головѣ, перекувырнулся, и объявилъ, что сей­
часъ предстанетъ четвертое, невиданное чудо свѣта— пятилѣт-
СОВРЕМЕННАЯ МПНЬОНА.
145
няя виртуозка на мандолинѣ, пѣвица, акробатка, «ангажиро­
ванная въ Америкѣ», миссъ Стелла...
Отрепанныя полы шатра распахнулись и показалось ма­
ленькое, оригинальное существо— дѣвочіса, дѣйствительно, лѣтъ
пяти, если судить по росту, затянутая въ розовое, сверкавшее
блестками трико, необыкновенно граціозная, остриж енная, какъ
мальчикъ, и завитая «барашкомъ>... Акомпапируя себѣ наман-
долинѣ, она стала пѣть попури изъ итальянскихъ народныхъ
пѣсенъ. Е я слабый, но вѣрный голосокъ пріятно сливался съ
нѣжными звуками инструмента, что-то милое, располагающее
сквозило въ выраженіи ея, какъ бы грустныхъ, большихъ, тем-
ныхъ глазъ... Пряники, грецкіе орѣхи нолетѣли къ ней, когда
она кончила; публика оживилась, требуя повторенія...
Но комедіантъ помнилъ, что время есть монетки въ четыре
су... Онъ тряхнулъ своимъ огненнымъ беретомъ, умѣло пере-
кинувъ его со лба на затылокъ, и крикнулъ звонкимъ голо-
сомъ:
—
Эгой!
Стелла вздрогнула, послал а торопливо публикѣ форменный
фиглярскій поцѣлуй и быстро, точно змѣйка, скользнула по
веревкѣ натрапецію.
Пока она выдѣлывала тамъ выверты, одинъ невѣроятнѣе
другого, комедіантъ не спускалъ съ нея своихъ быстрыхъ,
пронзительныхъ глазъ, слѣдуя за каждымъ движеніемъ. Каза­
лось не разъ, что ея маленькія ручки вотъ-вотъ оторвутся отъ
слишкомъ толстой для нихъ трапеціи... Н а скамьяхъ раздава­
лись крики: — «Довольно!..»
—
«Это уяеасно!..* Но пронзитель­
ный взглядъ неотступно требовалъ всего положеннаго — какъ
дѣлаютъ это при дрессировкѣ — и далее заставилъ Стеллу по­
вторить вывертъ, когда она, загнувъ голову назадъ и держась
затылкомъ на трапеціи, слишкомъ рано ухватилась за не е ру­
ками...
И.
Въ четыре часа— время швейцарскаго полдника (goûter)—
наступилъ перерывъ веселью, ярмарка начала затихать... Меня
кто-то окликпулъ въ толпѣ, махая шляпой черезъ головы. Это
былъ самъ синдикъ. Я не сразу узналъ его: при бѣломъ гал-
стухѣ, сіявшій весь торжественностью, онъ такъ же мало по-
ходилъ на себя, какъ и шумный, разукрашенный городокъ.
—
Освѣжиться теперь слѣдуетъ!— сказалъ опъ, когда мы
выбрались на просторъ, и нригласилъ меня съ собою въ «ко­
митета» празднества, нредсѣдателемъ котораго онъ былъ. К о­
митета помѣщался тутъ ж е, на площади, подъ базарнымъ навѣсомъ,
превращеннымъ изъ неуклюжаго стариннаго зданія въ какое-то
ю

146
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
воздушное сочетаніе флаговъ и гирляндъ и имѣвшемъ входную
арку изъ зелени.
'
Мужчина лѣтъ пятидесяти, дородный и румяный, синдикъ,
m-r Леонъ Массе— или père Массе, какъ звали его,— имѣлъ
видъ грозный, голосъ громкій, а къ этому болыпіе черные ѵоы
хотя и отличался всѣми качествами нокладистаго добряТа £
щалшость .его составляли фабрика и магазинъ і ѣ С х ъ из­
дали должность же синдика занималъ онъ какъ почетную
Кромѣ того онъ состоялъ агентомъ одной изъ распространён'
ныхъ въ Швейцаріи <оффиціалъныхг справочные коптот»
(Bureaux otf.ciejs de renseignements), имѣющихъ цѣльюT e t
платное доставленіе каждому всевозможныхъ— научныхъ и жи
тейски-практическихъ свѣдѣній о странѣ или данной мѣстнГ
сти, что собственно и свело меня съ нимъ
Въ дальнемъ углу навѣса, въ бесѣдкѣ, искусно устроенной
изъ флаговъ и еловыхъ вѣтвей, съ красовавшимся въ листьяхъ
папоршика объемистымъ боченкомъ пива на прилавкѣ уте
«освѣжалея» весь наличный составъ членовъ км итета когаа
появились мы. Кружки запѣншшсь снова, начался равдворъ
и, разумѣется, о ярмаркѣ. Стелла оказывалась у с п Ё Г ш
лучить нзвѣстностъ: о ней говорили всѣ, и всѣ негодовали
лой землей?"ЧаЮТЪ ^
На ІраПеЦІИ’
^
“
о■!
—
Возмутительно... Возмутителіѵнъ самый фактъ появленія
ребенка на подмосткахъ, хотя бы и при дѣйствихелшо апт^
стическои обстановкѣ,
промолвилъ сурово père Массе.
Іеперь это въ модѣ,— отозвался кто-то.
зилъ Ш ссеТИВЪ ЭТ0Й М0ДЫ Я 0 Г0В0РЮ>—- еще' суровѣе возра-
Бесѣду прекратили помѣщавшіеся въ башенкѣ, надъ навй
сомъ, городскіе часы съ курантами на мотивы псалмовъ они
ность
ПЯТЬ И НаГНаЛИ На комитетъ с амУю Дѣловитую сер ьез-
Я направился къ себѣ, по ближайшему пути,-заднею сто
роною балагановъ. Тутъ была цѣлая улица изъ домовъ-фурго-
новъ - то красивыхъ и помѣстительныхъ, назначенныхъ путе­
шествовать по рельсамъ, то какихъ-то жалкихъ остововъ “ на
телѣжномъ ходу, передвигать которые обязываются несчастны?
заморенные ослики или мулы, да еще дворняжки, n Z p S
мыя внизу, между колесъ... Особенно заинтересовать меня
фургонъ комедіанта — самодѣльный, едва прикрытый дырявыми
“
аМИ Пару(;ИНЫ- В вер ху>на тиковой каймѣ, выведено было
5
ЕІ ІЯ
Фернандо Дж ганолик Хмурый полу-
Облѣзлыи мулъ лѣниво жевалъ позади какой-то растительный
соръ, доставая его изъ корзины на землѣ- гп б п т
тTM
клочьями свалявшейся шерсти, ’безуспѣшно старалась“ » TM
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
147
нуться въ тѣни, между колесъ, и ожесточенно щелкала зубами,
ловя увертливыхъ, надоѣдливыхъ мухъ. Старшіе отсутство­
в а л и - -вѣроятпо, полдничали гдѣ нибудь въ кафе. На верхней
ступенькѣ приставной лѣсенки сидѣла Стелла. Ь ъ старенькой
юбкѣ и такомъ лее красномъ плисовомъ корсажѣ, сгорбившаяся,
съ матовымъ, осунувшимся личикомъ, она показалась мнѣ не­
обыкновенно жалкой. Рядомъ съ нею, свѣсивъ ноги, какъ че •
ловѣкъ, сидѣла обезьянка, освоболсденная отъ кивера и фрака.
Стелла ласкала ее и дѣлилась съ нею собранными въ бала-
ганѣ лакомствами. Обезьянка тоже была, какъ видно, подъ
вліяніемъ самыхъ теплыхъ дружескихъ чувствъ: она, не торо­
пясь и вдумчиво, принимала подачку, но, отдѣливъ отъ нея
кусочекъ, подавала его, въ свою очередь, Стеллѣ и сердилась,
если та медлила положить его въ ротъ...
Наблюденія мои прервала появившаяся полная, красивая
дама, въ темномъ шелковомъ платьѣ и съ чернымъ оархатнымъ
ридикюлемъ на рукѣ,— m -me Барду, ніонская аристократка-
благотворительница.
Предсѣдательствуя въ дамскомъ обществѣ и держась новъй-
шаго направленія — помогать ближнему не милостыней и сен-
тенціями дешевой морали, a человѣческимъ участіемъ, достав-
леніемъ возможности взяться за трудъ, выбиться на дорогу,
она неотступно преслѣдовала эту цѣль, появлялась въ ооль-
ницахъ и школьныхъ кухняхъ, на пасторскихъ проповѣдяхъ
и собраніяхъ работницъ. Теперь она обходила фургоны бала-
ганщиковъ, болѣя, какъ истинная протестантка, душой о по*
грязшихъ въ грѣховномъ занятіи скитальцахъ и раздавая про-
свѣтительныя брошюрки.
—
Здравствуйте, милая крошка,— обратилась она къ Стеллѣ.
Дѣвочка молча и пугливо вскинула на нее глаза.
—
Какъ васъ зовутъ, мой ангелъ?— продолжала, съ вы ра­
ботанною ласковостью, m -me Б арду. — Гдѣ вашъ отецъ? Чѣмъ
занимаетесь вы?
Стелла ободрилась и стала говорить, разводя какъ-то странно
руками...
—
Вы комедіантка! — воскликнула, содрогнувшись, m -me
Барду.— Вы служите... Бѣдное дитя! Кто же ваши родители.
Швейцарка вы? протестантка? Да?..
—
У нихъ я живу!— отвѣтила на все это Стелла.
—
Но религія... какая религія ваша? Богу вы молитесь
Стелла молчала, потупившись, и вертѣла смущенно пуговку
корсажа своими крошечными пальцами. Не добившись отъ нея
ничего больше, m -me Барду воскликнула еще разъ: — «Ьѣдное,
несчастное дитя!»— положила на ступеньку лѣсенки брошюрку
и перешла къ сосѣднему фургону.

148
СОВРЕМЕННАЯ МІІНЬОПА.
III.
Ніонъ былъ вполнѣ типичный швейцарскій городокъ — чи -
стенькш, красивый, съ памятникомъ собственному знаменитому
человѣку, на площадкѣ близь фонтана, съ выдававшимися тамъ
и сямъ изъ за темныхъ черепичныхъ крышъ купами стройныхъ
пирамидальныхъ тополей, съ виноградниками, начинавшимися
непосредственно въ концѣ улицъ,— служившій пріятнымъ дач-
ііымъ мѣстомъ. Попавъ въ него именно ради этого, я нахо -
дилъ, что удовольствіями попользовался улсе достаточно и по­
тому рѣшилъ провести слѣдующій день дома. Случилось однако
но такъ...
Спустившись утромъ къ завтраку, на терраску, выходившую
въ выхоленный, благоухающій садикъ, я нашелъ моихъ квар-
тирныхъ хозяевъ озабоченными чѣмъ-то совсѣмъ необычай­
ными М-r ІПамбо,-с л е сарь по ремеслу-выбритый до лоска
съ подвитыми усами и въ чистѣйшей рубашкѣ съ туго накрах­
маленною грудью, имѣлъ тотъ тревожно-рѣшителыіый видъ съ
которымъ люди переходятъ обыкновенно какой нибудь житей-
сі
Рубиісонъ... М -ше Ш амбо, держа на колѣняхъ празд­
ничную жакетку мужа, сосредоточенно прилаживала въ пет­
личку какой-то, очень красивый значекъ...
Оказалось, что m -r Шамбо, какъ членъ общества любите­
лей физическихъ упражненій, назначенъ комитетомъ праздне­
ства въ число «жюри» при готовившемся въ этотъ день состя-
заній борцовъ... Особенность состояла въ томъ, что съ одной
стороны выступали іпонскіе силачи, а съ другой— прирожден­
ные горные пастухи, пришедшіе изъ Ш вица и Ури...
Случай былъ исключительный, и я не захотѣлъ пропустить
его. Мы отправились съ Ш амбо вскорѣ послѣ обѣда. Состя-
sam e происходило на господствующей надъ городомъ террасѣ
открывающей видъ на цѣпь горъ за Леманомъ, съ вѣчно-снѣж-
нымъ Монблапомъ во главѣ. ІІіонскіе борцы, какъ признано
оыло всѣми, «превзошли самихъ себя»... но -D ie u seul sait по­
чем у-оы ли положены вълоскъ пастухами... Чтобъ разобраться
въ этой странности, составъ жюри съ Ш амбо, а съ ними и я,
завернули тутъ же, по близости, въ простенькое, крошечное
кафе, совсѣмъ спрятанное въ зелени душистыхъ акацій, но
отлично извѣстное знатокамъ бѣлаго вина... Тутъ, среди под­
нявш ихся дебатовъ, разсмотрѣны были всѣ обстоятельства, кромѣ
одного,— что ніонцы создаютъ себѣ крѣпость мускуловъ больше
искусственнымъ образомъ,--налегая па пиво и ветчину съ капу­
стой, а пастухи— средствами натуральными...
Ночь тихая, теплая, съ мелкими звѣздочками на темномъ
небѣ, спускалась уже на городокъ, когда мы съ Шамбо воз­
СОВРЕМЕНИАЯ МИНЬОНА.
149
вращались съ террасы. Затихшая ярмарка была безлюдна,
между тѣмъ, какъ въ задней стороиѣ балагановъ только что
закипала жизпь: окна фургоповъ ярко свѣтились, повсюду
раздавался громкій, разноязычный говоръ отработавшихся «ар-
тистовъ», мѣстами рдѣли красными пятнами жаровни, странно
освѣщая уголки картянъ... Изъ шатра Джіаноли падали чрезъ
прорѣхи длипныя полосы свѣта. Мы заглянули, думая, что
идетъ представленіе, но увидѣли совсѣмъ иное: на землѣ, ку­
выркаясь и изгибаясь, точно каучуковая, упражнялась Стелла;
Длсіаноли паблюдалъ за нею, дерлса длинный кучерской бичъ
въ рукѣ.
—
Эгой!— подбодрилъ онъ ее, видимо недовольный.
Стелла закувыркалась быстрѣе, но, надо полагать, не по
правиламъ, Джіаноли разразился ругательствами, бичъ свис-
нулъ и впился въ Стеллу... Она даже не вскрикнула и только
замерла неподвюкно на землѣ...
—
ВаггЬаге!— намѣренно громко выругался Ш амбо.
На лѣсенкѣ фургона мы замѣтили обезьянку. Она сидѣла,
привязанная цѣиочкой, и тряслась до того, что голова у нея
ходила точпо на пружинахъ.
Дома ждалъ насъ ужинъ. Передавая женѣ всякія новости,
Шамбо разсказалъ и о звѣрствѣ балаганщика.
—
Ну?— спросила она.
—
Чего же еще?— отвѣтилъ, недоумѣвая, Ш амбо.
—
И ты не заступился? не позвалъ жандарма?
—
Мое ли это дѣло!
Пышныя, румяныя щеки ш-ш е Шамбо сдѣлались совсѣмъ
піоновыми.
—
Вотъ это мило!— воскликнула она, отодвинувшись отъ
стола и комкая нервно салфетку.— У него на глазахъ безза-
щитнаго ребенка мучаютъ, звѣрство совершаютъ, и ему дѣла
нѣтъ!.. Предъ нимъ на улицѣ будутъ кожу съ живого сни­
мать, а онъ мимо пройдетъ!.. Какой же ты гражданинъ?!.
—
Не сумѣлъ, извини!— буркнулъ иронически Ш амбо, ва-
дѣтый за лшвое.
—
А я вотъ сумѣю!
—
Ого!
—
Да! Пойду къ ш-me Барду и объясню ей, попрошу зас­
тупиться...
—
И ступай!
—
И пойду!
Я поднялся къ себѣ въ комнату. Но еще долго потомъ,
когда я былъ у ж е въ постелѣ, ко мнѣ продоллсали доноситься
неясные голоса спорившихъ супруговъ...

150
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
ІУ.
три‘ Не долго оставалось и до конца ярмарки
длящейся обыкновенно недѣлю.
’
Однажды утромъ, m-me Ш амбо, въ ночной кофтѣ и съ
засученными рукавами, — оторванная, судя 'по всему
отъ
мытья лѣстницы или половъ, чѣмъ занималась она чуть не
по цѣлымъ днямъ,— подала мнѣ пакетъ.
-
Изъ мэрш лРинес-Щ
—
сказала она.— М улеу также па-
кетъ оылъ, и къ нему въ мастерскую пошли.
Она, видимо, была взволнована всей этой необычайностью
и остановилась выжидательно.
э т т ѵ П° Г ѢГ ЛЪ ВС.КРЫІЬ ПаКеіЪ) Н0 дѣло мало объяснилось
бTM
п
печатныи текстъ обычнаго приглашенія вписаны
10 ч. утт° МОе ИМЯ Да ПрИбаВКа’ ЧТ° при—
якъ
ГУ
Я отправился.
Въ канцеляріи стоявшій за балюстрадой молодой писѳцъ
можпТTMTM
РабГ 0Й блу3ѣ объясн“ ъ м н ѣ ,- если только
неTMTM
азвать это объясненіемъ,-что приглашеніе исходить
непосредственно отъ особы г. синдика и что ынѣ надобно по­
дождать въ пріемной.
мдиини до
Тамъ была m-me Барду.
~
Вы по Д^лу этой несчастной дѣвочки, Стеллы? - обра­
тилась она ко миѣ.
р
н® ЗНаю: “ нѣ сказали только, что я долженъ по­
дождать здѣсь. Но развѣ есть дѣло о ней?..
—
Да, да...— горячо заговорила m-me Барду. — Вѣдь это
m me ТТТяГм? а3 я бЫЛИ свидѣтеллми?- Ко мнѣ обратилась
ш ам б о ... Я отправилась отъ имени дамскаго комитета
k L ДЕъ И °НЪ ДаЛЪ Х°ДЪ- Ее мУчаютъ> эту бѣдную дѣ-
Ь ГОрОДЪ возмУЩенъ... Нашъ долгъ— защитить,
спасти несчастнаго ребенка!..
вочку? Н ° ѲСЛИ комедіантъ имѣетъ законныя права на дѣ-
Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!— замахала руками m-me Барду. —
гTM
требовалъ отъ него бумаги, разсматривалъ ихъ...
амъ онъ итальянецъ, пьемонтецъ, а Стелла неизвѣстно откуда
pp TM *ЬСЯ °ТЪ НѲЯ НИЧег0 нѳльзя- 0нъ говоритъ, что взялъ
віѵгштт.
^ Родителей, гдѣ-то въ Калабріи, но развѣ можно
СТ ШЪ? ПрйТ0МЪ’ дѣвочка гов°Ритъ лучше по
французски, чѣмъ по итальянски. Можетъ ли это быть, если
Х и Т д Рь Г Я ИТаЛЬЯЯКа? 0нъ ТОалъ’ иавѣрпое, укралъ ее
-
О чемъ же, собственно, дѣло? Объ отобраніи дѣвочки?
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
151
—
Она уже у насъ, въ комитетѣ. синдикъ распорядился.
Надо только, чтобъ судъ рѣшилъ... А хъ, если-бъ вы ее ви-
іѣли!—всплеснула она руками. —
Эго— милое, доорое, но со­
вершенно дикое существо!.. Она не имѣетъ понятая ни о чемъ,
ни о чемъ! Опа грамотѣ не знаетъ!..
Явился Ш амбо, и иасъ пригласили въ кабинетъ.
Синдикъ, въ простомъ сѣренькомъ пиджачкѣ и съ съѣхав-
шимъ на сторону галстухомъ,— поиавшій, очевидно, па служиу
прямо
изъ магазина,-сидѣлъ за большимъ форменнымъ сто­
ломъ. Серьезный и счастливо одаренный грозною наружностью,
онъ довольно удачно придавалъ себѣ видъ карающаго админи­
стратора.
ІІредъ столомъ стоялъ Джіаноли, сверкая глазами и ъти-
сытвъ въ костлявыхъ пальцахъ свой огненный беретъ. Ь го
стерегли два жандарма, въ новенькихъ мундирахъ и огромаыхъ
плюшевыхъ треуголкахъ, надѣтыхъ «съ поля».
M-me Барду надлежало оформить свое заявленіе, и она
произнесла по этому поводу пылкую, весьма недурную рѣчь,
теоретическая сущность которой сводилась къ положенно,
что если одинъ человѣкъ силенъ и золъ, а другой слабъ
беззащитенъ, то на помощь послѣднему являются ооществен-
ное мнѣніе и законъ, и что если общество исполняетъ въ этомъ
слѵчаѣ свою гражданскую обязанность, то правосудіе должно
исполнить свой долгъ... Мы съ Шамбо дали н аш и показанія.
Джіаноли оставался при своемъ,— что дѣвочка изъ Іѵалаорш
и даже запротестовалъ, что его судятъ не по формѣ, безъ за­
щитника лишаютъ возможности собрать доказательства.
—
Васъ не судятъ,— отвѣтилъ синдикъ.—
Я только ^со­
ставляю нротоколъ о вашемъ жестокомъ обращеніи съ реоен-
комъ который и представлю кантональному прокурору. Оудить
васъ будутъ потомъ. К ъ тому времени вы и доказательства
соберете.
.
—
Но я долженъ въ Калабрію отправиться за ними.
—
Отправляйтесь.
Джіаноли какъ-бы съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на син­
дика но не сказалъ ничего. В сѣ мы подписали протоколе,
ппичемъ Джіаноли обязался явиться черезъ мѣсяцъ.
—
Такъ я пойду дѣвочку взять...—
сказалъ онъ самымъ
равнодушнымъ голосомъ, положивъ перо и отступая задомъ отъ
стола
*
—
Нѣтъ, дѣвочка останется въ комитетѣ, до вашего прі-
ѣзда,— такъ ж е равнодушно отвѣтилъ синдикъ.
Джіаноли остолбенѣлъ.
—
Я не оставлю дѣвочку! Я протестую!— произнесъ онъ
Р
Чего Же вы хотите? Чтобъ я задержалъ васъ, а иму-

152
СОВРЕМЕННАЯ МИН1,0НА .
щество ваше секвестровалъ въ обезпеченіе будущности дѣ-
вочки? спросилъ синдикъ, — Я увѣренъ, что судъ именно обя-
жетъ васъ обезпечить Стеллу, если вы ые укажете ея роди­
телей.
1
Очутившись въ пололсеніи тигра въ засадѣ, Д жіаноли нри-
тихъ иа м инуту, извиваясь своимъ гибкимъ тѣломъ п сверкая
глазами по сторонамъ, потомъ хлоппулъ себя такъ отчаянно
по колѣнкѣ огнениымъ беретомъ, что задремавшіе лсандармы
попятились, встрепенувшись, и разразился самыми страшными
клятвами. Онъ говорилъ,— и ему гадо было вѣрить въ этомъ —
что Стеллой только и держится его «театръ», что отнять ее
значитъ— пустить его съ женою по міру...
Это ^совершенно не идетъ къ дѣлу,— остаповилъ
его
синдикъ.— Желаете вы быть свободнымъ, или?..
Джіаьоли тупо уставился въ землю.
—
Я привезу доказательства,— прохрипѣлъ онъ, вскинувъ
чрезъ минуту голову, и исчезъ за дверыо.
У.
Мелышулъ лучезарный май. За нимъ, такъ лее быстро—
не давъ огл януться— пробѣжало знойное лѣто. Стала близиться
свѣтлая, прохладная осень, съ яркимъ, жгучимъ, но не грѣю-
щимъ солнцемъ, крыть все новыми, блеклыми красками и
разливать по нимъ темный багрянецъ... Н а пригородныхъ ви-
ноградникахъ и выше, куда хваталъ только глазъ, начала
закипать суетливая работа, на улицахъ начали появляться
дроги съ огромными бочками н а упруги хъ подкладкахъ изъ
пр утьевъ... Это значило, что созрѣлъ виноградъ и началась
уборка его, что готово молодое вино...
Въ одинъ ясный и тихій день, проходя мимо магазина
père Массе, я завернулъ къ нему, какъ представителю спра­
воч ной конторы .
Неутомимый синдикъ, фабрикантъ, общественный дѣятель—
въ вязаной шерстяной курткѣ, полагавшейся по сезону,—
стоялъ за прилавкомъ, сортируя желѣзныя грабли, лопаты,
каминные приборы, сошники, и налѣпляя на нихъ ярлычки
съ цѣнами.
Вы заняты?— сказалъ я, видя, что попалъ не вб время.
—
А что?— спросилъ въ отвѣтъ père М ассе.
Относительно урож ая винограда хотѣлъ я справиться,
—
У правительственнаго маклера эти свѣдѣнія, Не знаю ,
успѣлъ ли опъ даж е сгруппировать ихъ.
—
Тогда я къ нему зайду.
—
Нѣтъ, постойте.
СОВРЕМЕННАЯ МИІГЬОНА.
153
Père Массе покончилъ съ партіей сопшиковъ и спрятался
въ телефонную каморку.
—
Качествомъ, количествомъ ,— всѣмъ беретъ виноградъ!—
сообщилъ онъ, вынырнувъ оттуда.— Вино дороже 40 саити-
м овъ литръ не будетъ
Опъ снова загремѣлъ, откидывая ловко и проворно грабли,
лопаты, потомъ потеръ ладони одну о другую и сказалъ:
—
Теперь и пива выпить какъ разъ! Вы какъ на счетъ
этого?
—
Дѣло не дурное.
—
Полагаю!
Мы отправились въ сосѣднес кафе,— обычное мѣсто сви-
данія собствеипиковъ и негоціантовъ, хотя тѣсноватое и со-
всѣмъ невзрачное на видъ.
—
Prosit!—провозгласилъ père Массе, чокаясь со мною.
—
Отчего такъ пустынно сегодня въ кафе? — спросилъ я,
видя, что сверхъ обыкновенія нѣтъ ни любителей шахматъ,
ни игроковъ н а биліардѣ.
—
Сборъ винограда!— Вииоградомъ заняты всѣ.
—
Долго еще продлится сборъ?
—
Недѣли двѣ, вѣроятио.
—
Хотѣлось-бы мнѣ взглянуть...
—
Такъ что лее?
—
Нѣтъ у мепя никого знакомыхъ.
—
Это пустое! Идите прямо въ любой виноградникъ, в ы ­
бирайте только гдѣ громче поютъ и дѣвицъ больше, да осто-
ролшость имѣйте— не любезничайте съ той, около которой за-
мѣтите тѣнь въ курткѣ и брюкахъ... Х а, ха, ха!.. Стать въ
это время поперекъ дороги молодцу,— в се равно, что эммен-
тальскаго быка раздразнить!.. Впрочемъ, вотъ что: я ѣду се­
годня на виноградникъ; приходите въ 5 часовъ въ магазинъ и от­
правимся вмѣстѣ.
—
Далеко это?
—
Километровъ десять, не больше. Къ вечеру назадъ
будемъ.
YI.
Ровно въ пять часовъ я былъ у магазина. Рослый гнѣдой
конь, въ ш орахъ, запряженный въ двухколесный англійскій
ш ар абань, нослушно ждалъ, стоя передними ногами н а тро-
туарѣ,— пріемъ, повсемѣстно практикующійся, при отсутствии
въ Ш вейцаріи кучеровъ, и означающій: не двигаться съ мѣста.
—
Я! я!— весело крикнулъ, выходя изъ м агазина, père
Массе и отвѣчая ласковому ржанью коня, почуявшаго хо­
зяина.

154
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
Опъ потрепалъ его по крутой, лоснившейся шеѣ, попра-
вилъ у него на лбу и ушахъ вязаный, предохрапяющій отъ
мухъ, питяпый чепчикъ, и мы двинулись въ путь.
—
Скажите, чѣмъ кончилось дѣло этого итальянца и дѣ-
вочки?— спросилъ я, вспомяивъ про Стеллу.
—
Какъ, чѣмъ кончилось? Ни чѣмъ, разумѣется! Не явился
оиъ, итальяпецъ этотъ, и пе явится никогда! Я напередъ зналъ
это!— отвѣтилъ père Массе.
—
А прокуроръ, какъ онъ отнесся?
—
Тоже иикакъ: дѣло у меня въ столѣ такъ съ тѣхъ
поръ и лежитъ.
—
Не рѣшепное!— чуть не съ ужасомъ воскликнулъ я.
—
Чего лее ему рѣшаться? Явится итальянецъ, я отнесусь
къ прокурору; не явится,— такъ тому и быть. Не заводить же
безцѣльно хлопоты!
—
Ну, а Стелла? Что съ нею?
—
Швейцаркой мы ее сдѣлали; въ деревнѣ, въ бездѣтную
семью помѣстили.
Съ августа въ школу поступила она...
Какъ же! У ш-ше Барду,— улыбнулся онъ по адресу почтен­
ной филантропки,— лишняя грѣшница спасена, а въ моемъ округѣ
одной гражданкой больше стало... Красавица и славная дѣвушка
выйдетъ изъ нея!.. Мы у видимъ ее, навѣрное, увидимъ: деревня
рядомъ съ виноградникомъ, куда мы ѣдемъ.
Конь медленно взбирался по извилистому, крутому шоссе.
Солнце играло переливами косыхъ лучей на сплошномъ блѣд-
номъ золотѣ и багрянцѣ горъ, изрѣзанныхъ расщелинами,
полными тонкой искристой мглы, опушенными зеленью кед-
ровыхъ лѣсовъ... Потянулись навстрѣчу, все выростая ивыро-
стая, желтые скалистые гребни, убранные верескомъ, плющемъ,
ежевикой, вперемежку съ кустами шиповника, усыпаннаго
ярко-красными ягодами... Одинъ, другой поворотъ,— и гребни
скрылись, оказались внизу, а потомъ расплылись, сравнялись
почти, и очутились съ другой стороны... Ш оссе смѣпилось
едва наѣзженною лѣсною дорогой, усы панною сухим и иглами
и шишками елей, пролегавшею въ какой-то темной и влажно­
душистой низинѣ, мелсду лѣсистыми кряж ам и, надъ которыми
едва голубѣлъ клочекъ неба... Конь заржалъ... въ глаза намъ
ударилъ яркій свѣтъ, показавшійся совсѣмъ ослѣпительнымъ.*
Шарабанъ покатился по луговинѣ, и передъ нами открылись:
налѣво— амфитеатры виноградниковъ, съ темнѣвшими у по­
дошвы ихъ уступами черепичныхъ крышъ и высившимся строй-
нымъ готическимъ шпилемъ церкви; направо—ширь и просгоръ
голубого, сверкающаго Лемана, съ далекою, подернутою дым­
кой, цѣпью горъ за нимъ, надъ которою сіялъ, одѣтый снѣ-
гами, Монбланъ, перерѣзанный на половинѣ темно-огнзнными
тучами и нѣжно-алый вверху...
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
155
Синдикъ направилъ коня къ ближайшей кучкѣ домовъ.
Дымившіе трубками и попивавшіе бѣлое вино подъ полуобле-
тѣвшими платанами, передъ входомъ въ кафе, деревенскіе
«старики» подошли къ намъ, кланяясь, и пригласим къ столу.
Привѣтливая, румяная хозяйка занялась копемъ...
Спустя нѣсколыш минутъ, мы, пѣшкомъ, взбирались ио
крутой и узенькой каменистой дорож кѣ, дѣлавшей ломаную
линію м ежду широкими, низкими стѣнками вииоградпиковъ.
Пѣсни звенѣли справа и слѣва, разливались въ воздухѣ съ
верхнихъ уступовъ... Работницы, разряженныя по празднич­
ному, въ свѣженышхъ соломенныхъ шляпахъ и съ живыми
цвѣтами у корсаж ей, ловко дѣйствовали крошечными острыми
серпами, отрѣзая тяжелыя гроздья, висѣвшія надъ отжившими,
золотистыми листьями, и быстро, но берелшо, паполняли ими
широкія плетеныя корзины... «Тѣни въ брюкахъ», по удачному
выраженію синдика,— будущіе женихи — помогали работни­
цам ^ слѣдуя калсдый за своимъ магнитомъ... Все, впрочемъ,
велось не только прилично, но и протестантски чинно. Иногда
только, гдѣ нибудь, изъ за чащи низенькихъ, привязанныхъ
къ колышкамъ, лозъ, съ визгомъ выскакивала красавица,
собираясь бѣжать, но тутъ же раздумывала и возвращалась,
поправляя прическу...
Мы свернули въ большой, пабитый работницами виноград­
никъ. Синдикъ, знавшій чуть не всѣхъ въ лицо, принялся
шутить, заигрывать съ красавицами, подмигивать знамена­
тельно «тѣнямъ»... Н а одной изъ тропинокъ между рядами
лозъ, онъ толкнулъ м еня локтемъ и обратился къ стройной,
нарядной дѣвочкѣ, старательно дѣйствовавшей серпомъ:
—
Bonjour, mademoiselle Годаръ!
—
Bonjour monsieur le syndic,— степенно и тихимъ голос-
комъ отвѣтила дѣвочка.
—
Почему вы здѣсь, а не дома работаете?
—
У насъ кончено.
Это была Стелла. Она выросла необыкновенно и попол-
нѣла. Чистенькое ситцевое платье, отдѣланное домашними
кружевами, мило облегало ея изящную фигурку; волосы у нея
уже достаточно отросли и были собраны въ косу, перевя­
занную ленточкой. Въ ея манерахъ, движеніяхъ, на всемъ,
начинавшемъ сформировываться существѣ, ясно видѣлся отпе-
чатокъ того новаго, поучительнаго, что окружало ее теперь...
—
Сбѣгайте къ хозяину, скажите, что я пріѣхалъ молодое
вино пить,— распорядился синдикъ.— Мы тамъ вонъ, у стѣнки
будемъ.
Стелла бросила серпъ въ корзину и легко и грацюзно,
точно молодая серна, скрылась изъ виноградника.
Хозяинъ явился вскорѣ. Шарообразный, среднихъ лѣтъ

156
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
мужчина безъ сюртука и въ разстегнутомъ лшлетѣ, онъ долго
и съ чувствомъ сжималъ правою рукой руку синдика, a лѣвою
горло принесеннаго графина съ молодымъ вииомъ, не произ­
нося ни слова и лишь бросая выразительные взгляды, потомъ
отступилъ и сталъ ждать, что скаж етъ синдикъ. Синдикъ вы­
разишь желапіе заказать для себя бочку бѣлаго вина, которымъ
славились виноградники хозяина. Не промолвивъ и тутъ ни
слова, хозяинъ исчезъ, съ изумительною при его шарообраз­
ности быстротой, и вскорѣ появился чуть не съ дюжиною
широкогорлыхъ литровыхъ графиповъ — пробъ вина, совсѣмъ
еще молодого, — мутнаго и сладкаго, какимъ является оно
изъ-подъ пресса.
Усѣвшись на каменной стѣнѣ виноградника, доведенной
солнечпымъ пригрѣвомъ до состоянія кухонной шш ты, мы
стали производить пробу, а синдикъ, кромѣ того, вытягивать
изъ молчаливаго хозяина отвѣты, касавшіеся покупки.
Въ виноградникѣ показалась кучка крестьянъ. Прослышавъ
о пріѣздѣ синдика, они явились «пож ать руку» ем у,— что и
не замедлили начать, приступая каждый по десятку разъ, пока
хозяинъ не прекратим, этого, пустивъ въ ходъ пробный «кру­
говой» стаканчикъ... В ъ числѣ крестьянъ оказался и пріемный
отецъ Стеллы, Годаръ, — худощ авый, беззубый старичекъ въ
синей холщевой блузѣ и свѣтло-шоколадныхъ плисовыхъ пан-
тал онахъ, сплошь усѣянныхъ разноцвѣтными заплатами. Онъ
примостился н а камешкѣ, у самыхъ ногъ синдика, и, опораж­
нивая исправно свои очередные стаканчики, велъ съ нимъ
какой-то отрывочный, мало понятный мнѣ разговоръ.
—
Это ваша тамъ новая стѣнка поднимается? — спросилъ
синдикъ.
—
Да,— коротко отвѣтилъ Годаръ.
—
Прибавку сдѣлали?
Такъ, клинышекъ ... Квадратомъ выйдетъ теперь у меня...
Хозяинъ молча и неслышно исчезъ, a затѣмъ также не­
слышно появился, обремененный снова графинами...
Солнце докатилось уж е до далекой Юры и, казалось, только
медлило упасть за нее, а внизу, на прибрежьи Лемана, сгу­
щался по долинамъ сумеречный туманъ, свѣтившійся мѣстами
то краснымъ, то блѣдно-золотымъ, неизвѣстно откуда проры­
вавшимся отблескомъ. Шарабанъ нашъ то какъ бы падалъ
внизъ, то вдругъ останавливался, подъ рѣзкій скрежетъ тор-
м аза... Ум ный конь медленно и осторожно спускался, пробуя
копытомъ калсдую неровность, каждый сомнительный камешекъ,
и съ каждымъ его шагомъ мы, изъ области умиравшаго, но
ещ е свѣтлаго дня, ощутительно вступали въ царство ночи,
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
157
погружаясь порою, при поворотѣ за какую иибудь скалу, вы -
роставшую между нами и полукругомъ солнца, въ совер шен­
ный мракъ...
—
Кажется, совсѣнъ бѣднякъ— Годаръ этотъ, воспитатель
Стеллы?— сказалъ я.
—
Вы такъ думаете?— спросилъ, повернувшись ко мнѣ
синдикъ.
—
Судя по наружности...
—
У него тридцать тысячъ франковъ не тронутыхъ въ сбе­
регательной кассѣ лежитъ, да еще вонь виноградникъ новый
купилъ!.
--
Тотъ клинышекъ?
—
Клинышекъ... да... Тысячъ десять франковъ онъ стоить!
—
Значитъ, Стелла богатой невѣстой будетъ?
—
Еще бы!
Ночь совсѣмъ окутывала насъ. Въ воздухѣ разливалась
какая-то сладостная, бодрящая прохлада. Вокругъ царила мерт­
вая, торжественная тишина, нарушаемая лишь иногда шумомъ
встрѣчнаго горнаго ручейка, или отдаленнымъ, едва слышиымъ,
гармоничнымъ звономъ колокола одинокой коровы, отбившейся
отъ стада... Попыхивая въ темнотѣ сигарой, père М ассе со ­
средоточенно работалъ ручкой тормаза, сдерж ивая шарабанъ
на крутыхъ мѣстахъ. Я привалился къ спинкѣ сидѣнья, вгля­
дываясь въ тѣснившіяся вокругъ, уходившія къ небесамъ,
причудливыя горныя громады, охваченный властнымъ чу в ­
ствомъ смиренія и восторга...— «Да, и грѣшница спасена и
одной гражданкой больше стало...» — думалось мнѣ...
Н. Сѣверовъ.

БЪЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
Изъ разсказовъ стараго шахтера.
Завтра большой праздникъ. Спирька Мурзилкинъ, лежа въ
своей «лавкѣ» н а боку и отбивая «обушкомъ» здоровенныя
глыбы каменнаго угля, думаеть о томъ, какъ онъ проведетъ
этотъ давно олшдаемый праздничный день. Первымъ дѣломъ,
конечно, слѣдовало бы въ баню сходить и хорошенько отмыться,
но это врядъ ли удастся, потому что Спирькѣ никакъ ие кон­
чить своего «урка» до 6-часовой вечерней смѣны, а позже и
бани всѣ будутъ закрыты. Да, кромѣ того, пожалуй, и не
стоить даже въ баню ходить,— все равно, не отмоешься отъ
промятой угольной пыли, которая такъ въѣдается въ кожу,
что ее оттуда никакими мочалками не выскоблить. И такъ. о
банѣ и думать нечего, но за то въ церковь сходить— это уже
обязательно нуж но,— давно Спирька не былъ въ церкви и далее
церковную службу то всю позабылъ. При этой мысли Спирька
вдругъ проникается благоговѣйнымъ настроеніемъ, опускаетъ
обушокъ и начинаетъ вполголоса напѣвать «Взбранной воеводѣ...»
Торжественно-унылый церковный наПѣвъ странно звучитъ подъ
мрачными сводами забоя и, сливаясь съ глухими ударами
обушковъ, пугаетъ самого Спирьку. Онъ снова поднимаетъ
обушокъ и, тяжело вздохнувъ, принимается за прерваную ра­
боту. Мысль его переносится на родину, въ далекую рязан­
скую деревню... Завтра тамъ престолъ... тоже праздновать
будутъ, но совсѣмъ не такъ, какъ здѣсь. Зажмуривъ глаза,
Спирька всей душой переживаетъ впечатлѣнія прошлаго. Хоть
и холодно, и голодно было, а все таки хорошо... Накануиѣ,
обыкновенно, топилась «по черному» баня, въ которой по
очереди мылись члены нѣсколышхъ сосѣднихъ семей. Баня
была низенькая, тѣсная, съ покрытыми бархатною саж ей стѣн-
ками, съ горькимъ запахомъ дыма и угара, но это нисколько
не мѣшало отлично въ ней париться, и Спирька съ удоволь-
ствіемъ вспоминаетъ, какъ онъ съ братьями, бывало, хлестался
ВѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
159
вѣниками до одурѣпія и потомъ бѣгалъ къ колодцу обливаться
ледяной водою. ІІослѣ бани вечеромъ мать ставила пироги, а
Спирька, лежа на полатяхъ, паблюдалъ, какъ она въ огромной
дижѣ мѣситъ упругое коричневое тѣсто и какъ это тѣсто аппетитно
чмокаетъ въ дижѣ и вздувается жирными пузырями. Бывало, въ
избѣ ѵлсе всѣ позаснутъ, и лампадка передъ иконой еле брезжитъ.
издавая таинственные звуки— покъ -покъ -покъ -п -покъ! —а мать
все еще убирается передъ праздпикомъ, и Спирька сквозь сонь
слышитъ е я заботливую возню, е я осторожные шаги, вздохи
и чмоканье тѣста въ дижѣ.
—
Э-эхъ! — во всю грудь вздохнулъ Спирька и съ такимъ
остервенѣніемъ ударилъ обушкомъ, что огромный пластъ угля
свалился ему чуть ие на голову и тяікело бухнулся на земь.
—
Ты чего ломишь зря-то, дикій чортъ?— послышался
около Сгшрькисердитый окрикъ сосѣда.— Т ы гляди, куда бьешь,—
трошки въ башку не попалъ! Ломишь какъ ни попадя...
Спир ька тупо поглядѣлъ по сторонамъ. Изба, лампадка,
мать,— все исчезло; въ сыромъ удушливомъ мракѣ еле мерцаютъ
огоньки вонючихъ рудничныхъ «коптюлекъ», тускло отражаясь
въ неровныхъ изломахъ пласта; глухіе удары обушковъ сотря-
саютъ низкіе своды забоя и теряются гдѣ то далеко въ под-
земныхъ коридорахъ; слышится жесткое шуршанье осыпаю-
щагося угля и дружный, торопливый говоръ водяныхъ струекъ;
изрѣдка теплый, спертый воздухъ пронизывается острымъ,
пріятнымъ въ этой духотѣ, холодкомъ, и тяжкій грохотъ на-
бѣгаетъ откуда то, раскатывается по сводамъ и, удаляясь,
умираетъ вдали. Это вагоныцики откатываютъ по штрекамъ
уголь. Въ красноватомъ сумракѣ, наполняющемъ мрачную
пасть забоя, Спирька увидѣлъ черное отъ угольной пыли и
лоснящееся отъ пота лицо забойщика, Матвѣя Цапуры. Онъ
тоже лежалъ на боку и полусердито, полунасмѣшливо смотрѣлъ
на Спирьку.
—
Ну?— проговорилъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія. —
Обалдѣлъ что ли? Тоже забойщикъ называется. Тебѣ бы лучше
двернымъ *) стоять,— вотъ тамъ ковыряй себѣ въ носу сколько
хочешь, а коли легъ въ забой, глаза то разувать надо. Урокъ
то кончилъ?
Спирька взгляиулъ н а черточки, проведенныя мѣломъ по
пласту, и удрученно вздохнулъ.
—
Нѣ... вонь еще сколько осталось...
—
Что же это ты такъ? Время-то : небось, ужъ голомя (давно),
подниматься пора.
—
А ты нешто кончилъ?
*) „Дверными“ въ шахтахъ называются мальчики, на обязанности
которыхъ лежитъ отворять и затворять двери, ведущія изъ одного штрека
въ другой.

160
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
—
Такъ, малость осталось. Да мнѣ на кой много то? На
бутылку заработалъ и будя. И такъ руки всѣ отмахалъ. Д авай
отдохпемъ трошки.
Матвѣй припялъ болѣе удобное иоложеніе и, расправляя
затекшія руки и ноги, растянулся на землѣ; Спирька послѣ-
довалъ его иримѣру. Онъ очень уваж алъ «дяденьку Матвѣя»
и старался подралсать ему во всемъ, потому что Матвѣй былъ
человѣкъ бывалый, работала, въ шахтахъ давно и великолѣпно
зналъ всѣ ш ахтерскіе свычаи и обычаи. Знакомство ихъ про­
изошло съ самаго перваго дня поступленія Спирьки на руд-
никъ. Тогда Спирька былъ еше совсѣмъ иеопытпымъ деревен-
скимъ иарнемъ, и ему, привыкшему къ простору полей, къ
свободѣ деревенской жизни, къ несложному деревенскому оби­
ходу, казалось все такъ дико и жутко на шахтахъ съ ихъ ки­
пучей деятельностью, съ пеумолкаемымъ грохотомъ паровиковъ
и строгою дисциплиной. Опъ былъ совершенно ошеломленъ и
растерянъ и до сихъ поръ съ ужасомъ вспоминаетъ тотъ ро­
ковой день, когда ему въ первый разъ пришлось лѣзть въ
зловѣщую черную дыру, куда безпрестанио ныряла клѣтка, на­
груженная рабочими, и снова возвращалась улсе пустая,
чтобы принять новую порціто человѣческаго мяса. Стоя въ
длинномъ хвостѣ товарищей, Спирька ждалъ своей очереди, и
его робкое мужицкое сердце замирало отъ тоски и уж аса
при мысли, что вотъ-вотъ сейчасъ и его проглотить зта чер­
ная дыра, и опъ, молсетъ быть, улсе никогда больше не уви-
дитъ свѣта бѣлаго. Съ непривычки все его пугал о,— и этотъ
темный сарай съ помостомъ, на которомъ въ два ряда вытяну­
лась цѣлая армія черныхъ людей съ коптюлысами и бузлуками *)
у пояса, и змѣиное шипѣпіе толстаго стального каната, по
которому ходила клѣтка, и грохотъ «паровой», отъ котораго
все дрожало вокругъ... В ъ полудѣтскомъ мозгу Спирыси возни­
кали смутныя картины ада, и опъ со страхомъ оглядывался на
товарищей, ио они не обращали на него вииманія, и ихъ
серьезпыя лица, ихъ молчаніе еще болѣе пугало Спирьку. Нѣ~
которые изъ нихъ, входя въ клѣтку, торопливо крестились, и
Спирыса видѣлъ, какъ они одинъ за другимъ исчезали подъ
землею, а онъ все ближе и блилсе придвигался къ дырѣ, под­
талкиваемый сзади напиравшею толпою рабочихъ. И вотъ онъ
уже стоить у самаго края и нередъ нимъ зіяетъ темная пасть
клѣтки... Спирька оглядывается, мнется; ему хочется крикнуть
во всю глотку: «не хочу, пустите!» - но его толкаютъ въ спину,
слыш атся ругательства, кто-то схватываетъ его за шивороть,
тащить впередъ, задвигаетъ дверцу, и Спирыса, оглушенный,
обезпамятѣвшій, какъ быкъ, которого ударили обухомъ по лбу,
*) Вузлуки—рудничная обувь съ желѣзными шипами на подошвахъ.
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
16L
летитъ въ пропасть. Опомнился онъ уж е на самомъ дпѣ шахты,
и вотъ тутъ-то его и выручилъ Матвѣй Цапура. Онъ номогъ
ему вылѣзти изъ клѣтки, ободрилъ его своими остротами и
иасмѣшісами и, такимъ образомъ, ср азу ввелъ Спирысу въ міръ
подземной жизни. Этого Спирыса никогда не могъ забыть и
привязался къ Матвѣю, какъ вѣрный песъ. Для всѣхъ на руд-
никѣ Матвѣй былъ просто Матвѣемъ, а для него «дяденькой».
Даже то обстоятельство, что Матвѣй пилъ запоемъ и по време-
пам ъ пропивалъ съ себя рѣшительно все, нисколько не ум а­
ляло уваженія Спирыси къ дяденысѣ. Запой— запоемъ, да и
кто не пьетъ на р удникѣ,— далее Спирыса началъ потягивать
иногда по праздникамъ,— но за то другого такого человѣка,
какъ Матвѣй, по мнѣнію Спирыси, трудно было найти. Р а ­
ботникъ онъ былъ замѣчательный, и, если бы захотѣлъ, то могъ-
бы имѣть прорву денегъ, за товарищей стоялъ горой и всегда
готовь былъ выручить изъ бѣды пріятеля; но главное, что
привлекало къ нему Спирысу, это было его знаніе лсизни и
неистощимый юморъ, не покидавшій его въ самыя трудныя
минуты,— даже тогда, когда запой уносилъ всѣ его сбереж енія
до рубашки включительно. В о всемъ онъ умѣлъ находить
смѣшныя стороны и зналъ множество поучительныхъ разска-
зовъ иа всякіе случаи лсизни. Сколько разъ онъ поднималъ
упавшій духъ Спирыси своими фантастическими выдумками,
и, благодаря ему, Спирькѣ легче было приспособляться къ не ­
привычной подземной работѣ. Когда онъ служ илъ еще тяголь-
щикомъ, и ему приходилось на четверенысахъ ползти по узкому
ходу, тащ а за собою тяж елую тачку съ углемъ и задыхаясь
отъ усталости и лсары, онъ часто въ эти минуты вспоминалъ
разсказы Матвѣя, и на душѣ у него становилось веселѣе. Осо­
бенно ему нравилось одно любимое изреченіе Ц апур ы — «не
робѣй, Спирыса,— всѣ будемъ землю парить!»— и , повторяя
его, Спирька каждый разъ чувствовалъ какое-то странное удо-
вольствіе, смѣшанное съ сознаніемъ независимости отъ всякаго
подземнаго и надземнаго начальства. Дескать, ладно,— коман ­
дуйте себѣ сколько угодно, а лежать то вмѣстѣ будемъ... Это
будущее равенство утѣшало Спирысу, и онъ, робкій и застѣн-
чивый отъ природы, началъ смѣлѣе поглядывать на «штен-
гарей», а иногда позволялъ себѣ даже дерзко улыбаться, вы ­
слуш ивая приказапіе или выговоръ. И все это сдѣлалъ
«дяденька М атвѣй»,— к ак ъ -ж е было Спирысѣ не увалсать его?
Для дяденьки онъ былъ готовь на все,--и е разъ бросался съ
опасностью для лсизни въ драку, чтобы спасти отъ разграб-
ленія Матвѣевы гроши, ие разъ принималъ побои отъ самого
Матвѣя, когда вытаскивалъ его пьянаго изъ кабака, а, возвра­
щаясь изъ деревни, куда каждое лѣто ходилъ н а побывку,
каждый разъ прииосилъ Матвѣю «гостинчика» въ видѣ гро-

162
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
мадныхъ рж аныхъ лепешекъ съ конопляннымъ жмыхомъ или
десятка каленыхъ яицъ, твердыхъ, какъ резина. Всѣ эти го­
стинчики обыкновенно пропивались Матвѣемъ немедленно, что
немножко огорчало чувствительнаго Спирьку, но, подувшись
день-два, Спирька примирялся съ неблагодарностью Цапуры и
прощалъ ему пренебрежительное отношеніе къ такимъ свящ ен-
нымъ предметамъ, какъ деревенскія пышки и каленыя яйца.
Рабочіѳ нѣсколько м инуть отдыхали молча. Около нихъ
нѳугомонныя водяныя струйки продолжали свою нескончаемую
болтовню, и какая-то упрямая капля съ жалобнымъ всхлипы-
ваньемъ тяжело шлепалась все въ одно и то же мѣсто. Эти
звуки, похож іе на чей-то тихій плачъ, опять напомнили
Спиръкѣ деревню, слезы матери, когда она его провожала, ея
вѣчныя хлопоты и заботы, и онъ тяж ело вздохнулъ.
—
Ты чего вздыхаешь, Мурзилка?— спросилъ Матвѣй.
—
Скушно чего-й -то, дяденька... Праздникъ завтра.
—
Ну чтожъ, и слава Богу, что праздникъ. Погулять можно.
—
Въ деревню хотца...— уныло проговорилъ Спирька.
—
Въ деревню... Ишь ты, какъ тебя деревня то осѣтила!
А какая тамъ сласть, въ деревнѣ-то?
—
A здѣсь-то что? — вдругъ горячо заговорилъ Спирька,
поднимаясь.— Не лсизнь, а прямо каторга... Что мы тутъ жи-
вемъ? По людски чтоли? Свѣту божьяго не видимъ, — кому
день, а намъ ночь, кому праздникъ, а намъ будпи; черти,
чисто черти, а не люди! Какая это жизнь, а? Самая прокля­
тая жизнь, и работа проклятая! Теперича вотъ кончится смѣна,
вылѣзешь на-верхъ-что дѣлать? Дрыхнуть-то надо? Ну, и
дрыхнешь день-деньской, какъ свинья. А потомъ опять лѣзь
въ эту анафемскую дыру, да долби эту погань... У , анафема!
со злостью крикнулъ онъ и изо всѣхъ силъ ударилъ по пласту.
--
Ну-ну-ну!— остановилъ его Матвѣй.-• ІІолегче, а то не ­
равно опять по башкѣ угодишь... Ишь ты, какъ тебя про­
няло,— съ чего это ты вдругъ заговорилъ?
—
Заговоришь, небось!.. Чай, я виж у... Пропащіе мы,
вотъ что. А нешто охота пропадать то? Люди мы, ай нѣтъ?
—
Ну вотъ еще выдумалъ: люди! Какіе мы люди?
—
А кто-ж е?
—
Да шахтеры, вотъ кто. А шахтеръ, извѣстно, не че-
л овѣк ъ.
—
Какъ такъ не человѣкъ?— озадаченно произнесъ Спирька.
—
Очень просто, — не человѣкъ, да и все. Рабочая ско­
тина мы, такая намъ и цѣна. А ты думалъ, насъ за людей
почитаютъ? Растопыривай карманъ! Я вотъ улсъ пятый деся-
токъ на свѣтѣ мотаюсь, и въ кольяхъ и въ мельяхъ былъ, а
что то не слыхивалъ, чтобы нашего брата за человѣка по­
читали.
ВѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
163
—
Нну!.. .вымолвилъ Спирыса въ недоумѣніи и во всѣ
глаза поглядѣлъ на Матвѣя.
—
То-то, что ну, а не тпру! Вотъ скажу я тебѣ къ при^
мѣру, пришелъ ты къ хозяину наниматься. Чтож ъ ты думаешь,
онъ тебя сейчасъ за бѣлы-ручки, да на диванъ посадить, да,
дескать, какъ вы себѣ, Спиридонъ Ивапычъ, поживаете? К ак ъ-ж е ,
очень ему это нулсно! Онъ тебѣ въ рыло то и не глядитъ, а,
пуще всего на руки, потому, руки ему твои нужны, а на рыло
ему наплевать, да и на все прочее въ томъ же числѣ. Точь
въ точь, какъ скотину на базарѣ покупаютъ: годна въ дѣло —
на, получай деньги; не годна,— тащи ее на лсиводерню!
—
Господи ты Бож е мой!— вздохнулъ Спирыса.
—
То-то и оно-то! А ты говоришь, — люди мы!' Вотъ лѣ-
тось было, привалилъ я къ управляющему на квартиру не въ
своемъ образѣ на штенгоря ж аловаться, и стою въ передней,
долсидаюсь. А у управляющего гости были, чай кушали, раз-
говоры-разговаривали. Н у и послушалъ я тутъ, какъ они нашего
брата костерили! То есть, на всѣ корки раздѣлали, братецъ ты
мой! И пьяницы то мы, и лѣнтяи, и скоты, и такіе-сякіе, мате­
рины дѣти! Стало-быть, никакой своей выгоды не понимаемъ: ж а­
лованье полагается намъ въ акуратѣ, а мы только и наровимъ,
какъ бы отъ работы ходу дать, да хозяина въ ущербѣ оста­
вить. А тутъ, точно-что, такое время было, что половина ра-
бочихъ разбѣясалась: изъ тысячи человѣкъ, можетъ, 4 00 оста­
лось, да и то врядъ. Потому, лѣто, a лѣтомъ нашего брата
всяісій кустикъ ночевать пустить,— о хота была въ дудку лѣзть.
А имъ это, конечно, обидно! Возьми себя къ примѣру: тебѣ
пахать нужно, ты хочешь соху запрягать, а вдругъ твой Пѣ-
гашъ или тамъ Гнѣдой чтоли , возьметъ, да и скаж етъ: «нѣтъ,
братъ, постой, ты себѣ паши сколько влѣзетъ, а я хочу кверху
брюхомъ на травкѣ поваляться»... Какъ бы это тебѣ показа­
лось? Небось, такого бы гладева Пѣгашу задалъ, что ну!
—
Такъ , вѣдь, энто тварь безсловеспая... возразилъ Спирыса.
—
Хо-хо -хо!— насмѣшливо воскликнулъ Цапура. — У насъ
то съ тобой какія-такія словеса особенныя? Такъ промежъ себя
мы еще помузюкать насчетъ того-сего съѵмѣемъ, а спроси
тебя, почему такое, напримѣръ, мы должны въ этой мурьѣ си -
дѣть, да объ уголь руки обколачивать, небось, толсе ни бя-ни мя
не скаж ешь... Что?
Спирыса молчалъ. В ъ головѣ его все перепуталось, и онъ
тщетно старался подыскать нулсныя слова, чтобы выразить
какую то смутную мысль, копош ившуюся въ его мозгу. Но
слова не находились, и отъ безплодныхъ усилій Спирька по-
чувствовалъ нестерпимую тоску... А водяныя струйки все
всхлипывали во мракѣ, точно кто то невидимый оплакивалъ
Спирькину безсловесность и душевную темноту. Вдругъ гдѣ то

164
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
вдалекѣ послышался глухой ударъ и сотрясъ своды забоя;
набѣжала теплая струя воздуха, пламя коптюлекъ заколебалось.
Забойщики притихли; ударъ повторился еще разъ и два, улсе
совсѣмъ глухо и замеръ въ безмолвіи подземиыхъ корридоровъ,
Спирька перекрестился.
—
Господи И сусе Христе!— вздрагивающимъ голосомъ ска­
залъ онъ.— Я
улсъ думалъ, пасъ завалило...
—
Ну вотъ ещ е!— спокойно возразилъ Матвѣй, опытному
уху котораго знакомы были всѣ звуки шахты . — Это въ витерьбѣ *)
породу рвутъ. Отсюда далече.
—
О, Госп оди!— вздохнулъ Спирыса, поглядывая педовѣр-
чиво на потолокъ забоя.— А что мудренаго: ісокнетъ она вотъ
эдакъ тебя по башкѣ, и пропалъ, какъ вошь. И убѣчь некуда,
—
А не все тебѣ равно, какъ ни помирать!
—
Ишь ты. безъ покаяпія то? Перекреститься пе успѣешь,
такъ съ грѣхомъ и помрешь. А мало на иасъ грѣха? Вотъ
завтра праздникъ, люди въ церковь пойдутъ, а ты тутъ за-
мѣсто молитвы матюковъ насалсаешь съ полсотни. Каково это
пом и рать то, а?
Матвѣй ничего не отвѣчалъ и взялся за обушокъ. Оиъ не
любилъ праздныхъ вопросовъ, а вопросъ о смерти былъ для
него самый пустяковый, потому что «всѣ будемъ землю п а ­
рить», значитъ, и толковать объ этомъ нечего. Нѣсколысо вре­
мени въ забоѣ только и слышны были удары обушковъ и
хрустъ ломающагося угля. Но Спирысѣ что то плохо рабо­
талось, и онъ рѣшилъ снова возобновить прерванную бесѣду.
—
Дядепька, а дяденька!— началъ онъ .— А , вѣдь, вотъ это
ты правду говоришь насчетъ словъ то. Думать-думается, инда,
бываетъ, голова заболитъ отъ думанья, а вотъ чтобы р азъ­
яснить, этого пѣтъ. Нѣту словъ, и шабашъ! Почему такое?
—
Почему?— отозвался Матвѣй. Да потому, парень, что у
насъ съ тобой крыльевъ нѣту.
—
Крылье-евъ?—удивился Спирька.— Чего это?
—
А я тебѣ нешто не разсказывалъ сказку про бѣлыя
крылья? хор ошая притча, вразумительная; мпѣ ее одинъ мо-
нахъ разсказывалъ. На пароходѣ мы бѣлсали по Каспію, ну и
монахъ тутъ припутался. Такъ себѣ монашекъ, вродѣ ісаісъ
разстрига, и водку лущилъ здорово, ну ничего, умственный,
Вотъ, однажды, мы и завели съ нимъ матерію, отчего, дескать,
люди неравны на свѣтѣ: одинъ, напримѣръ, весь вѣкъ свой
ломитъ, какъ битюкъ, и нѣтъ ему ничего, а другой только
тросточкой помахиваетъ и ж иветъ ссбѣ во всю сласть, мелсду
прочимъ лее оба отъ одного Адама. Н у вотъ оиъ миѣ, стало
*) Испорченное отъ „Литера Б", которою обозначенъ одинъ изъ кор­
ридоровъ шахты.
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
165
быть, и разсказалъ притчу. Бы ло, говорить, это дѣло давно,
во времена досюльиыя, когда всѣ люди были равны и лсили
въ простотѣ, не то что теперь: у одного въ хоромахъ густо,
а у другого пусто. В отъ въ это самое время и пролеталъ
однажды надъ землей анголъ небесный и уронилъ онъ на земь
изъ своего крыла единое перышко. А тутъ. стало быть, чело-
вѣкъ шелъ и увидалъ оиъ это самое перышко,— уізидалъ, д ай
думаетъ: и что это за перо такое уднвительпое? Голубиное не
голубиное, орлиное не орлиное, a бѣлое, какъ бы у голубя,
и большое словно у орла. Дай, думаетъ, возьму его, стари-
камъ п ок аж у: можетъ, они знаютъ, у какой-таісой птицы эдакія
перья чудныя бываютъ. Н у и только что онъ въ руки его
взялъ, вдругъ осіяло его кругомъ, словно молопьой, и упалъ
онъ за мертво иа земь, Долго ли, коротко ли опъ эдакъ про-
лежалъ— неизвѣстио, только когда очнулся,— глядь, а у него
на спипѣ два болыиущихъ крыла выросли, и стало ему такъ
легко, такъ слобод по, что и разсказать даж е нельзя. Затрепы -
халъ онъ крылышками, взвился, какъ птица, и полетѣлъ. И от­
крылось ему, братецъ ты мой. всякое поиятіе, и всякую пре­
мудрость онъ понялъ до тонкости, и стало ему людей жалко,
что вотъ, дескать, лсивутъ они на землѣ, какъ черви, и какъ
черви помираютъ. а почему и зачѣяъ — этого не понимаютъ.
Спустился онъ на эемь и пошелъ народъ учить, какъ ему ж ить
надо. Допрежь того люди въ землянкахъ жили,— онъ научилъ
ихъ хорошіе дома строить; звѣриными шкурами опи одѣва-
лись, — оиъ
выучилъ ихъ прясть, ткать и всякому ремеслу;
они идоламъ покланялись,— опъ имъ истиннаго Бога открылъ
ы церквей попастроилъ, и все, чего оиъ ни дѣлалъ, все вы­
ходило къ добру, а не къ худу, и стало на землѣ такъ хорошо,
что уж ъ лучше и пеісуда. И чтолсе, братецъ ты мой, изъ всего
этого вышло? Завидно вдругъ стало одному подлецу, зачѣмъ,
дескать, у этого человѣка крылья есть, а у меня пѣту? По­
чему такое оиъ летать молсетъ по поднебесью, а я доллсенъ
на двухъ л апахъ по землѣ ползать? Коли-ежели есть у пего
такое попятіе и всякую премудрость оиъ постигъ, такъ пу­
щай и намъ всѣмъ крылья сдѣлаетъ, а ходить по землѣ,
вродѣ скотины какой иибудь мы больше ие согласны... Вотъ ,
забравши себѣ это въ башку, и началъ онъ иародъ му­
тить, и пошла по землѣ смута, да свара, точь въ точь какъ въ
мужицкой избѣ, когда двѣ бабы изъ-за одного горшка д ерутся...
Всѣмъ крыльевъ захотѣдось: подай сюда крылья, и ш а ­
башъ!.. Которые поумнѣе, стали было смутьяновъ укорачи­
вать, — дескать, на кой лядъ вамъ крылья, и безъ нихъ хо­
рошо,— нѣтъ, и слушать не хотятъ, — озорились совсѣмъ и ре-
вутъ! хотимъ летать, да и все. А этотъ поганецъ-то, т. е . са ­
мый первый зачинщикъ, — такъ и шныритъ промежь пароду,

166
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
такъ и подзуживаетъ, ну, ни дать-ни взять, нашъ конторщикъ,
Михалъ-Михалычъ, когда къ управляющему подладиться хо­
четъ, да нашего брата, шахтера неумытаго, подъ штрахъ под­
вести. B y вотъ, стало быть, и привалили они всѣмъ міромъ
къ этому, что съ крыльями то, а тотъ бѣдняга и не чуетъ ни­
чего, сидитъ, да все думу-думаетъ, какъ бы имъ же, дуракамъ,
лучш е сдѣлать. И говоритъ онъ имъ: «что вамъ надо, други
мои любезные»? Тутъ они и загалдѣли...
«Сдѣлай, говорятъ,
коли ты такой умный, чтобы у насъ у всѣхъ крылья были, а
не сдѣлаешь, мы тебя сейчасъ убьемъ».—
«Что ж е , отвѣчаетъ
онъ имъ, убейте, а крыльевъ я вамъ сдѣлать не могу, потому,
я не Богъ». Ну тутъ они окончательно разумъ потеряли, ки­
нулись на него и забили до смерти, а крылья его всѣ по пе­
рышку расщипали и разнесли...
Цапура замолчалъ. Спирька, все время слушавшій разсказъ
съ жаднымъ внвманіемъ, разинувъ ротъ и не сводя съ Матвѣя
глазъ, тяжело вздохнулъ.
—
О, Господи Более мой...
—
проговорилъ онъ съ него-
дованіемъ.— Забили эдакого человѣка...— за что? Экой народъ
ненавистный, скажи пожалуйста, братецъ ты мой... Ну, и чтоясе,
дяденька, потомъ то было? Забили, да и все?
—
A тебѣ чего же еще?— отозвался М атвѣй. — Конечно, все.
Растерзали на мелкія части и перышки по вѣтру пустили, а
которые люди поумнѣй были, перышки эти подобрали и на­
чали надъ прочими верховодить, потому, значитъ, въ нихъ та-
кйя сила была и всякую премудрость они человѣку открывать
могли, а уж ъ извѣстно, что умный человѣкъ всегда надъ глу-
пымъ верха возьметъ. Такъ оно съ той поры и пошло все на
чортовъ клинъ, и стали бѣдные и богатые, умные и дураки,
господа и рабы. Восплакалъ народъ и сталъ Госиоду-Богу жа-
лобиться, а Господь, увидѣвши эдакое дѣло, разгнѣвался на
людей и послалъ ангела своего по землѣ ходить, да перышки
эти отбирать. И доселѣ, сказывалъ монахъ то, онъ все хо ­
дить и перышки ищетъ, да нешто скоро ихъ всѣ соберешь,
когда они по всему свѣту раскиданы... И когда ангелъ свое
дѣло исполнить и всѣ какъ есть до единаго тѣ перышки Гос­
поду- Богу предоставить,— тогда, стало быть, опять люди срав­
няются, а до той поры, Спиридонъ ты мой, Ивановичъ, одни
будутъ поверху, a другіе внизу, однимъ возноситься, а дру­
гимъ на четверенькахъ елозить, да землю носомъ копать,— вотъ
какъ намъ съ тобой... Такъ то!
—
Дяденька, а дяденька?..—
нерѣшительно заговорилъ
Спирька... А что, ежели бы и намъ... энто перо найдтить?
Матвѣй засмѣялся.
—
Ишь ты, чего выдумалъ... А что-жъ, попробуй, поищи,
молсетъ, и найдешь, ты помоложе меня, ну, а я , братъ, нѣтъ>
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
167
я всю свою жизнь землянымъ червемъ прожилъ, червемъ и
помру.
—
Эхъ, кабы найдтить!— восторженно воскликнулъ Спирька,
и его черное лицо озарилось широчайшей улыбкой. Вотъ бы;
мы съ тобой, дяденька, дѣловъ то тогда наворочали... а? Да
что, нѣтъ!— прибавилъ онъ съуны ніемъ. — Гдѣего найдешь то?...
—
А ты не робѣй, Спирька,— проворчалъ Матвѣй, взявшись
за обушокъ и принимая привычное положеніе на боку.— По­
кумекай хорошенько мозгами то, можетъ, оно тебѣ и дастся,
а я вотъ, старый шутъ, заболтался съ тобой и про урки за­
былъ... Ну ко, Господи благослови... было у Матвѣя два лакея,
а теперь Матвѣй и самъ лакей... Разъ! Разъ!.. Разъ!
Дружные удары обушка посыпались снова въ черную стѣну
забоя, но Спирька на нихъ не отвѣчалъ. Голова его была пе­
реполнена новыми мыслями, и въ удушливомъ мракѣ шахты
ему чудился ослѣпительно-прекрасный образъ человѣка съ бѣ-
лыми крыльями.
Вечеромъ того же дня Матвѣй и Спирька возвращались
изъ кабака на ночевку въ рудничныя казармы. Съ грязного
ноябрьскаго неба на землю непрерывно сочилась какая то
мокрая дрянь; дорога разбрюзгла, и ноги вязли въ густомъ
липкомъ тѣстѣ, а впереди, словно бездонная пропасть, чер-
нѣла степь, вся изрытая шахтами, надъ которыми въ видѣ
угрюмыхъ чудовищъ высились уродливые силуэты воротовъ.
Матвѣй былъ сильно пьянъ и хриплымъ голосомъ пѣлъ
дикую пѣсню; у Спирьки въ головѣ тоже здорово шумѣло. но
онъ былъ покрѣпче на ногахъ и съ заботливостью няньки
поддерживалъ своего товарища въ опасныхъ мѣстахъ.
—
Дяденька, а дяденька... бормоталъ онъ коснѣющимъ
языкомъ.— Ты дяденька, того... держись за меня крѣпче, а то
кабы намъ съ тобой не ухнуть... Слышишь что ли, дяденька?
А? Вѣдь, крыльевъ то у насъ съ тобой еще нѣту— ха -ха -ха ...
Вмѣсто отвѣта Матвѣй еще громче запѣвалъ свою дикую
пѣсню:
Мы семьсотъ пропьемъ,
Не поморщимся!
Побираться пойдемъ,
Не сугорбимся!..
—
Вѣрно!— одобрялъ Спирька, закатываясь безпричиннымъ
смѣхомъ охм-Ьлѣвшаго человѣка. — Что вѣрно, то ... вѣрно! Не
сугорбимся... Ни въ жисть! Потому, привычны... суму то та­
скать. У кого крылья, ау насъ сума.— такъ
что ли, дяденька, а?
Ха-ха -ха . .. А вотъ крыльевъ нѣту... Гдѣ они, крылья то, а?
Дяденька!

168
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
Матвѣй вдругъ останавливался и начиналъ шарить у себя
въ карманахъ.
—
Крылья?— ворчалъ онъ, покачиваясь:— Крылья то?... Х о-
хо-хо!.. Есть, братъ, постой... Вотъ они, наши крылья... На,
пей, да не закусывай... все равно, штрахъ то платить...
Онъ протягивалъ Спирькѣ бутылку съ водкой, и, отпивъ
изъ нея, пріятели снова продолжали свое безпорядочное ше-
ствіе въ темнотѣ и грязи. А угрюмая, изрытая шахтами степь
все глубже и глубже втягивала ихъ въ свою бездонную пасть,
пока, наконецъ, не проглотила совсѣмъ, и только осенній вѣ-
теръ долго еще повторялъ отрывки Матвѣевой пѣсни:
Мы семьсотъ пропьемъ,
Не поморщимся,
Побираться пойдемъ,
Не сугорбимся...
В. I. Дмитріева.
МАРУСЯ.
i.
Мы ѣхали верхами по долинѣ Амги. Лошади бѣжали ти­
хою «хлыныо» по колеямъ якутской дороги.
Эти дороги совсѣмъ не похожи на русссія. Укатанная телѣ-
гами, русская дорога лежитъ «скатертью», между зелеными
поясами. Здѣсь дороги утаптываются копытами верховыхъ ло­
шадей. Двѣ глубокія борозды, отдѣленныя межникомъ, по ко ­
торому растетъ трава, лежатъ въ серединѣ. Онѣ одинаково
глубоки и рисуются ясными линіями пыльнаго дна. Если ѣдутъ
двое— они плетутся рядомъ подъ лѣнивые разговоры о наслеж-
ныхъ происшествіяхъ, о покосахъ или пріѣздѣ начальства.
Трое въ рядъ ѣздятъ улсе гораздо рѣже, четверо уже выстра­
иваются двумя парами,
одна за другой. Поэтому нѣсколько
паръ боковЫхъ дорожекъ намѣчаются все слабѣе и слабѣе, те­
ряясь едва замѣтными линіями въ травѣ.
Дорога, по которой мы ѣхали въ ясный день начала іюля,
была широка и сравнительно хорошо утоптана: около шести
замѣтныхъ бороздъ разной глубины бѣжали параллельно, лѣ-
ниво и отлого извиваясь по широкимъ поемнымъ лугамъ.
Травы въ этотъ годъ были роскошныя. Якутъ, ѣхавшій на
встрѣчу, виднѣлся намъ за поворотомъ лишь своей остроко­
нечной шапкой, приподнятыми рукавами своего кафтана, и
порой только встряхивалась надъ зеленой стѣной голова его ло­
шади. Оиъ разминулся съ нами, обмѣнявшись обычными при-
вѣтствіямй, и , прибавивъ ш агу, скоро совсѣмъ исчезъ среди
волнующагося зеленаго моря...
Стало какъ будто еще тише и еще пустыннѣе. Солнце ви-
сѣло надъ дальней грядой горъ. И лѣтомъ оно стоитъ въ этихъ
мѣстахъ невысоко, но свѣтитъ своими косыми лучами почти
цѣлыя сутки, восходя и заходя почти въ одномъ мѣстѣ. Земля,

170
МАРУСЯ.
разогрѣваемая спокойно, но постоянно, не успѣваетъ значи­
тельно охладиться въ короткую ночь, съ ея предутреннимъ
тум^номъ, и въ полдень сѣверное лѣто пышетъ ж аромъ и свер-
каетъ своей особенной прелестью, тихой и печальной...
Дальнія горы, обвѣянньтя синеватою мглою, рѣяли и, ка­
залось, расплавлялись въ своей истомѣ. Легкій вѣтеръ шеве-
лилъ густыя травы, пестрѣвшія разноцвѣтными ирисами, каш ­
кой и какими то еще безчисленными желтыми и бѣлыми го­
ловками. Нашимъ невзнузданнымъ лошадямъ стоило повернуть
головы со своей тропки, чтобы схватить, даже не нагибаясь,
пукъ сочной травы съ межника,— и онѣ бѣжали дальше, по­
махивая зажатыми въ губахъ роскошными букетами. Кое гдѣ
открывались вокругъ небольшія озерки, точно клочки синяго
неба, упавшія па землю и оправленныя въ изумрудную зелень...
И отъ всей этой тихой красоты становилось ещ е печальнѣе
на сердцѣ. Казалось, сама эта пустыня тоскуетъ о чемъ-то да-
лекомъ и неясномъ, въ задумчивой истомѣ своего короткаго
л ѣта.
Мы миновали небольшую кучку юртъ, расположившихся
на холмѣ надъ озеромъ, и зеленый лугъ опять принялъ насъ
въ свои молчаливыя объятія. Дорога стала уже, боковыя бо­
розды слабѣе, трава на межникахъ еще выше и роскошнѣе.
Долина прижималась къ берегу рѣки. Горы другого берега уже
не туманились, а проступали оскалинами каменистыхъ овра-
говъ, нащетинившихся остроконечными верхушками листвен-
нидъ. Слѣва толсе все блилсе подступали холмы, раздѣленные
узкими луговинками пади, по которымъ струились ти хія не-
болышя рѣчки амгинскаго бассейна. По этимъ рѣчкамъ ходили
«вольно и нехранимо» табуны кобылицъ, принадлежащія якут-
скимъ «богатырямъ» родовичамъ, успѣвшимъ и здѣсь, на лонѣ
почти дѣвственной природы, захватить лучшіе уголки божіей
земли.
Одинъ изъ такихъ «богатырей» попался намъ навстрѣчу.
Онъ сидѣлъ въ высокомъ сѣдлѣ точно огромная башня, въ
плисовомъ кафтанѣ и рысьей шапкѣ. А два поджарыхъ «дже-
ранаса>, нищіе, нѣчто въ родѣ крѣпостныхъ или кабальныхъ
за долги, бѣлсали въ припрыжку у его стремянъ, провожая
богатыря отъ своей юрты къ слѣдуюгцимъ, гдѣ живутъ такіе ж е
несчастливцы. Богатырь осматривалъ своихъ людей и свои та­
буны... «Простые нравы» дѣтей природы являли и простыл
формы первобытной общественности...
По временамъ въ ущельяхъ глухо раздавалось топаніе кон-
сіщхъ копытъ, и табунъ, одичавшій и отъѣвшійся н а ж ир -
ныхъ травахъ, выскакивалъ изъ пади на луговину, привле­
ченный фырканіемъ или рж аніем ъ наш ихъ лошадей. Кобылицы,
поднявъ уши и охорашиваясь, выказывали явное любопытство,
МАРУСЯ.
171
но волсакъ жеребецъ, тотчасъ лее, вы тянувъ, какъ разсерлсен-
ный гусь, свою длинную шею и почти волоча по травѣ ро­
скошную гриву,— дѣлалъ широкій кругъ около стада, вспу­
гивая легкомыслепныхъ к расавиц ъ и загоняя ихъ обратно.
Когда кобылы, не смѣя ослушаться и дѣлая видъ, что онѣ
сами напуганы , скрылись опять за
рѣчкой, въ глубинѣ
ущелья,— сторожевой лсеребецъ выбѣжалъ оттуда обратно, и,
все тряся головой и разстилая гриву, грозно подбѣжалъ къ
намъ, зорко и пытливо высматривая наши намѣрепія. Наши
лошади вздрагивали отъ нетерпѣливаго ж еланія завязать тѣ
или другія, дружескія или враждебныя отпошенія съ себѣ по­
добными, и намъ приходилось тогда усиленно прибѣгать къ
концамъ поводьевъ, которыми мы похлестывали ихъ бока, п ок а
жеребецъ, проводивъ невѣдомыхъ гостей съ полъ версты, весело
возвращался обратно къ своему гарему...
Тогда сами лошади уныло опускали головы и тихо, лѣни-
вою хлыпыо продолжали бѣжать по роскошнымъ пустыннымъ
лугамъ, а намъ становилось еще скучнѣе,— тихая и безмолвная
красота пустыни томила еще больше, молчаніе ея еще глуше
насыщалось какими-то рѣющими, какъ тум анъ, ж еланіям и и
образами. Глазъ безпокойно искалъ чего то въ смѣняющ ихся
даляхъ. Но ему встрѣчался только лѣнивый дымокъ юрты надъ
озеромъ, или як утск ая могила— небольшой срубъ въ родѣ из­
бушки съ высокимъ крестомъ— загадочно смотрѣла съ холма,
надъ водой, обвѣянная грустнымъ шопотомъ деревьевъ.
II.
—
Посмотрите-ка,— ск азалъ вдругъ мой товарищъ, задерги­
вая поводъ разбѣжавшейся лошади.
Мы давно ѣхали узкой дорожкой, двѣ-три колеи которой
чуть-чуть взрѣзали зеленую цѣлину роскошнаго луга. Мы
гдѣ-то сбились съ проѣзжей дороги, по мало заботились объ
этомъ, такъ какъ горы того берега легко могли служить намъ
вмѣсто компаса. Т еперь навстрѣчу намъ выросталъ молодой,
ярко-зеленый лѣсокъ, надъ вершинами котораго улсе исчезали
мѣловыя скалы. Наша тропка внезапно вбѣжала въ простран­
ство, обнесенное съ двухъ сторонъ городьбой, кое гдѣ даж е
плетнемъ, не часто употребляемымъ въ этихъ широкихъ мѣ-
стахъ, и вскорѣ дымокъ засинѣлъ передъ нами на зеленой
стѣнѣ лѣс|.
Мы оглядывались съ удивленіемъ: пашни, хотя и нечастыя,
составляютъ, однако, обычное явленіе въ этихъ недальнихъ улу-
сахъ, но огородовъ якуты совсѣмъ еще не знаютъ. Кое-гдѣ,

17-2
МАРУСЯ.
правда, проѣзжая но паслегамъ, мы встрѣчали клочки земли,
старательно обнесенные высокимъ палисадомъ или тыпомъ.
Наткнувшись въ первый разъ на такое мѣсто, вдали отъ жилья,
я подумалъ, что это кладбище или старое языческое мольбище,
огражденное отъ взоровъ постороинихъ. Но мнѣ объяснили,’
что это наслежные огороды, — пожалуй толее нѣчто въ родѣ
кладбища, гдѣ схоронены добрыя адмипистративныя намѣре-
нія. Одинъ изъ губерпаторовъ, прекраснодушный нѣмецъ, боль­
шой знатокъ и любитель огородничества, предписалъ строж ай­
шими циркулярами, чтобы по всѣмъ паслегамъ были заведены
огороды. Я куты въ точности исполнили волю начальства,—
отвели по клочку земли и обнесли ихъ крѣпчайшими часто­
колами, оставивъ лишь одинъ входъ, запиравшійся на замокъ,
ключъ отъ котораго вручался особому выборному лицу. Дальше,
однако, дѣло не пошло. Губернатора давно уже нѣтъ, но до
си хъ поръ тщательно огралсдеиные пустые участки свидѣтель-
ствуютъ объ его добрыхъ попеченіяхъ. Слѣды межпиковъ и
грядокъ давно исчезли подъ необыкновенно буйной порослью
бѣлены и чертополоха, огражденныхъ даж е отъ лугового
вѣтра...
Іеперь мы съ удивленіемъ видѣли широко раскинувшійся
и отлично раздѣланпый огородъ. Вы сокія грядки уж е зелеиѣли
ботвой картофеля и кудрявыми султанчиками моркови. Блѣдно
зеленая капустная разсада торчала рядами въ неглубокихъ
л унк ахъ, еще темиоватыхъ отъ обильной поливки. По кольямъ
завивался горохъ, въ небольшомъ срубѣ примитивнаго парника
уютно зеленѣли побѣги огурцовъ, видимо тщательно обере-
гаем ыхъ отъ ѵтренпихъ короткихъ, но рѣзкихъ заморозковъ,
нерѣдко въ какихъ нибудь три четверти предразсвѣтнаго часа
срѣзающ ихъ завязи далее въ срединѣ лѣта. Невдалекѣ волно­
валась небольшая нивка колосившейся озими.
Но что всего болѣе удивило иасъ,— это небольшая избушка,
стояв ш ая посреди этого тихаго заколдоваинаго уголка. Это
была ие юрта съ наклонными стѣнами, и не сибирскій «амбаръ»
съ прямымъ срубомъ и плоской земляпой крышей,— а настоя ­
щая малорусская хатка, съ соломенной стрѣхой и тщательно
обмазанными бѣлой глиной стѣнами. Только окна частью изъ
слюды, частью ж е изъ осколковъ стекла, вставленныхъ въ
узорно вырѣзанную берестяную рамку, отличали это жилье
отъ какой нибудь черниговской или полтавской хатишки.
Изумленный неожиданностью, взглядъ невольно искалъ колеса
на крышѣ, съ семьей аиста и высокаго леуравля криницы.
Ио вмѣсто аистовъ надъ полянкой посились сѣверные орлы,
съ пронзителыіымъ крикомъ молодого лееребенка, а въ кри-
ницѣ видимо не было надобности. Невдалекѣ, въ нѣсколысихъ
десяткахъ саж еней за избушкой, тяж е ло отралеая безоблачное
МАРУСЯ.
178
небо, лежало небольшое озерко. Н а середииѣ его, точно раски-
даииыя кѣмъ-то чорные комья, — дремало до десятка утокъ,
безпечно уткнувъ головы подъ крылья...
Утки были дикія, лѣсъ былъ лиственный, сибирскій, чуж ­
дый и этой хаткѣ, съ ея соломенной крышей, и этимъ гряд-
камъ...
Мой товарищъ, природный малороссъ, приподнялся на
стременахъ и лицо его далее слегка покраспѣло подъ слоемъ
загара. Оиъ смотрѣлъ кругомъ, по ишеого и ничего не было
видно. Вѣтеръ тихо шевелилъ соломою крыши, чуть чуть ше •
лестѣла тайга и леалобный переливчатый крикъ орленка или
коршуна одинъ рѣзко иарушалъ тишину. Казалось, вотъ-вотъ
сейчасъ дрогнетъ что-то и вся эта иллюзія малороссійскаго
хуторка расплывется, какъ дымное марево...
—
Эй, а хто тутъ въ Бога вируе?— крикнулъ онъ на род-
номъ языкѣ, на которомъ, впрочемъ, не говорилъ при мнѣ еще
ни разу.
Что-то зашуршало подъ тыномъ, вплоть около иасъ.
—
Ой, л и хо !— сказалъ какъ будто испуганный лсеискій
голосъ. и худощ авое молодое лицо съ черными глазами вдругъ
подпялось надъ заплотомъ. Лицо было смугло, голова повязана
по малорусски «кичкою», глаза, быстрые и леивые, смотрѣли со
смѣшаннымъ выраженіемъ любопытства и испуга. Было ясно,
что леенщина, застигнутая врасплохъ появленіемъ незнакомыхъ
людей, нарочно притаилась подъ плетнемъ, въ надеждѣ укрыться
отъ непрошенныхъ гостей.
—
Здоровеныси буліз,— весело сказалъ мой товарищъ.
Незнакомка кивнула головой, и въ ея выразителышхъ гла­
захъ любопытство явно пересилило испугъ. О на поднялась
вся надъ заплотомъ и наклонилась, оглядывая насъ быстрымъ
сверкающимъ взглядомъ, отъ головъ до копытъ нашихъ лоша­
дей... Повидимому, этотъ осмотръ не разъяснилъ ей ничего:
ея тревога ие усилилась и ие разсѣялась, а любопытство о ста­
лось неудовлетворенпымъ. Но въ ея чериыхъ глазахъ все таки
мелькало скорѣе нерасположеиіе. Видимо, смуглая красавица
надѣялась, что мы. ие доледавшись приглашенія, спрос имъ,
какъ выѣхать на проѣзлеую дорогу, и отправимся своимъ пу-
темъ далѣе.
Но мы не торопились и къ тому-лее были слишкомъ за­
интересованы.
—
Чья хатка?— спросилъ мой товарищъ.
—
А вамъ н'атцо?— отвѣтила незнакомка вопросомъ и н е ­
охотно прибавила:
—
Ну, Степанова та моя...
—
Что вамъ еще нулено и почему вы пе уѣзжаете?— какъ
будто говорилъ ея пепривѣтливый взглядъ.

174
МАРУСЯ.
Мы слышали улсе раньше имя этого Степана, слышали
также, что у него красивая хозяйка. Объ этомъ сообщилъ
намъ какъ-то засѣдатель Ѳедосѣевъ, человѣкъ веселый, добро­
душный и жизнерадостный. Однако, на шутку почтоваго смотри­
теля по этому поводу, онъ какъ то озабоченно поднллъ брови
и поісачалъ головой.
Ну, нѣтъ, батюшка, ошиблись. У нихъ тамъ на озерѣ
такая, какъ это, господа, говорится по книжному...
Идиллія,— подсказалъ кто-то изъ насъ ...
Ну5 ЫУ- Притомъ же Степапъ этотъ и красавецъ, иго-
ловорѣзъ отчаянный, и вдобавокъ они считаютъ себя закон­
ными супругами. Чортъ ихъ знаетъ,— вѣнчаны какъ-то по бро­
дяжьему обряду.
1
Вообще, въ нустыниыхъ мѣстахъ удѣльный вѣсъ человѣка
больше, и имя Степана произносилось у насъ въ слободѣ до­
вольно _ часто и съ оттѣнкомъ значительности и своего рода
уваженія.
Мы съ Степаномъ довольно знакомы, — хвастливо
говорилъ поселенецъ.— Минъ Истебанъ биллемъ, — я Степана
знаю,— говорили якуты, весело кивая головами. Говорили даже
что у Степана останавливался, разъѣзжая по епархіи,- самъ
преосвященный... Совершенно попятно, что мы оба были за­
интересованы.
A гдѣ-ж е самъ хозяинъ? — спросилъ я, безпомощно
оглядываясь и ищ а предлога остаться...
Нѣту Степана,
поѣхалъ у слободу, — отвѣтила моло­
дая женщина совсѣмъ сердито. ~~ Не скоро и воротится.
ея черные глаза впились въ мой верблюжій кафтанъ, съ
разводами на полахъ, какъ посятъ пріискатели. Казалось, \ е -
ловѣкъ, одѣтый въ такомъ кафтанѣ, не могъ надѣяться па ея
снисходительность.
—
Ну, ѣзжайте себѣ съ богомъ,— закончила она улсе со­
вершенно откровенно. — Не Màe Степана.
Но въ это время на озерѣ съ другого берега грянулъ вы-
стрѣлъ. Взвился бѣлый дымокъ и изъ зарослей поднялся че-
ловѣкъ. Утки, изумленный неожиданнымъ выстрѣломъ, тяжело
поднимались надъ водой, взмахивая серповидными крыльями,
съ трудомъ уносившими грузныя, круглыя тѣла. Орлята за­
ржали неистово и злорадно, по всему озеру, олсивляя сонную
поверхность, заходили и засверкали круги, и па минуту тре­
вожная суета наполнила тихій уголокъ.
Но только на минуту. Скоро круги улеглись, озеро выгла­
дилось и опять засипѣло, стая утокъ скрылась за лѣсомъ, и
опять зашепталась тайга. Молодая лсенщииа, вздрогнувшая отъ
выстрела, смотрѣла на озеро. Тамъ, наноболыпомъ плоту изъ
связанныхъ бревенъ, виднѣлся стрѣлокъ. Одной рукой опъ тол­
кался длиннымъ багромъ къ тому мѣсту, гдѣ на самой сере-
МАРУСЯ.
175
динѣ лежали двѣ наповалъ убитыя утки, а другой по време-
намъ пршсрывалъ глаза и смотрѣлъ изъ подъ ладони по направ­
ленно къ намъ. Мы все еще сидѣли верхами и наши фигуры
были ясно видны съ озера...
—
А это кто-лсе?— спросилъ я, улыбаясь. Молодая лсен-
щина, повидимому, слегка сконфузилась, но тотчасъ-же , ножавъ
плечами, приняла прежній вызывающій видъ. Казалось, она
не намѣрена ни смущаться, ни церемониться съ нами, считая,
повидимому, что это слишкомъ много чести...
Черезъ нѣсколысо мииутъ стрѣлокъ причалилъ къ берегу и
радостно направился къ намъ.
III.
Очевидно хозяинъ былъ болѣе радъ гостямъ, чѣмъ хозяйка.
Опъ живо перескочилъ черезъ тынъ раздѣлявшаго насъ ого­
рода и шагалъ прямо черезъ грядки. Движеиія его были то­
ропливы и быстры. В ъ этихъ двилееніяхъ и въ выраженіи лица
мнѣ виднѣлась какъ будто даже тревога, что мы можемъ уѣ-
хать, не дождавшись его прихода. Подойдя на нѣсколысо ша-
говъ, онъ положилъ на землю рулсье, бросилъ тутъ-лсе убитыхъ
утокъ и вѣжливо снялъ шапку.
—
Маруся, — грубо сказалъ онъ,— дура!..Ты что не зовешь
гостей въ избу?
Женщина рѣзісо двинула плечомъ и посмотрѣла на него
тѣмъ-лсе вызывающимъ взглядомъ, какимъ недавно смотрѣла на
насъ. Въ немъ видно было нерасположеніе къ намъ и упрям­
ство.
—
Ступай, чайникъ ставь, живѣе! — прикрикнулъ онъ.
Пожалуйте,
слѣзайте съ коней. Мы
хорошимъ
людямъ
рады...
Маруся съ наивной задумчивостью посмотрѣла на насъ
еще разъ, и только мой кафтанъ, повидимому, опять вызвалъ
ея сомнѣніе. Какъ бы то ни было, обдавъ насъ опять своимъ
лсгучимъ взглядомъ, она улыбнулась про себя необыкновенно
красивой улыбкой, въ которой для насъ, казалось, сквозило
сісорѣе неремиріе, чѣмъ окончательный миръ. Нагнувшись, она
подняла съ земли ружье и убитыхъ птицъ, и ея стройный
станъ, колеблясь, быстро замелькалъ между грядками. Босыя,
загорѣлыя ноги, виднѣвшіяся изъ подъ короткой юбки, при­
вычно и ловко ступали по узкимъ и глубокимъ огороднымъ
межамъ.
—
Извините, господа! Дикая она у меня, — сказалъ Сте-
панъ и, понизивъ голосъ, прибавилъ:

176
МАРУСЯ.
—
Вѣрно думала,— пріискатели... Боится.
—
Чего-же?
Звали тутъ меня въ пріисковую партію... — с к азалъ онъ,
глядя нѣсколько въ сторону.
Не бойтесь, Маруся!— крикнулъ шутя мой товарищъ.—
Мы не сманимъ вашего Степана.
Она только пошла быстрѣе.
—
Не вѣритъ,— пояснилъ Степанъ, съ оттѣнкомъ самодо­
вольства. Онъ перескочилъ черезъ городьбу и, предупредительно
взявъ нашихъ лошадей, повелъ ихъ на дворъ. Это былъ чело-
вѣкъ высокаго роста, съ широкими плечами и стройнымъ тон-
кимъ станомъ. У него были свѣтлоголубые глаза, свѣтло-
русые волосы и почти совсѣмъ бѣлые усы , странно выдѣ-
лявшіеся на сильно загорѣломъ красномъ лицѣ. Его молено
было бы назвать совершеннымъ красавцемъ, если бы не
какая то тусклость точно задернутаго чѣмъ-то взгляда и не
эти слишкомъ ужъ свѣтлые усы на темномъ лицѣ, дѣ-
лавшіе это лицо похожимъ на портретный негативъ. Губы у
него были полные съ какой-то странною складкой,— грубова­
той и портившей общее довольно благопріятное впечатлѣніе
всей фигуры. Что-то уж е какъ-бы надломленное, пе вполнѣ нор­
мальное, хотя и сильное чувствовалось въ этомъ своеобразномъ
во всякомъ случаѣ человѣкѣ. Родомъ оиъ, какъ оказалось
послѣ, былъ донской казакъ...
Ну вотъ, это по вашей части,— сказалъ, улыбаясь, мой
товарищъ, когда Степанъ съ лошадьми отошелъ на нѣкоторое
разстояніе...
«Настоящая, чортъ возьми, какъ это по книж­
ному говорится— идиллія,»—прибавилъ онъ, удачно передраз­
нивая засѣдателя Ѳедосѣева... Теперь уж ъ вы будете изъ него
выматывать, да записывать...
IY.
Черезъ полчаса мы лежали на сочной травѣ, невдалекѣ
отъ избушки. Въ серединѣ потрескивалъ костеръ и въ желѣз-
номъ котлѣ закипала вода.
Кругомъ опять вошла въ колею жизнь пустыни, не обра­
щавшей вниманія иа маленькій раздѣланный уголокъ: орлята и
коршуны опять заливались своимъ свистомъ и ржаніемъ, пе-
реливчатымъ и непріятнымъ, по вѣтвямъ лиственпицъ ходилъ
лѣнивый шорохъ, и утки, забывъ или далее не зная о недав­
ней тревогѣ, опять лелсали черными комьями на гладкой водѣ
озера.
Такъ любопытствуете?— говорилъ Степанъ. Онъ полу-
МАРУСЯ.
177
лежалъ у костра, лицомъ къ избушкѣ, около которой хлопо­
тала, что-то приготовляя, М аруся.
—
Да, его хлѣбомъ не корми, - шутливо сказалъ мой то­
варищъ.— И сейчасъ, смотрите, запишетъ.
--
Ну, что-жъ, -отвѣтилъ Степанъ.— Я вамъ правду скажу,
господа. Если описать все, что, напримѣръ, со мною было,—
исторія вышла бы оч-чень любопытная...
Онъ, повидимому, былъ не
чуждъ
слабости многихъ
своихъ сотоварищей, охотно перелсивающихъ въ разсказахъ
свои приключенія. Впрочемъ, и дѣйствительно біографіи мно­
гихъ изъ этихъ повествователей, разсказанныя въ душной,
камерѣ или у костра
способны вызвать самое пристальное,
захватывающее вниманіе. Я очень любилъ эти исторіи, порой,
впрочемъ, приправленныя хвастовствомъ или значительной
долей поэтическаго вымысла; по теперь меня гораздо болѣе
интересовала исторія М аруси, и я боялся слишкомъ длин-
наго приступа. Мой товарищъ, повидимому, угадалъ мое на-
строеніе.
—
Гдѣ улсъ все,— сказалъ онъ съ оттѣнкомъ легкой ироніи
въ голосѣ.— Скажите хотя бы, какъ это вы вѣнчались бро-
дяжьимъ бракомъ?
—
Ольппали, значитъ?
—
Какъ не слыхать, Слухомъ земля полнится.
—
Какъ она-то попала въ Сибирь? - спросилъ я, опасаясь,
что Степанъ замѣтитъ тонъ легкой насмѣшки въ словахъ
товарища.— Я думаю, она просто ушла за вами...
—
Отъ стараго мужа-переселенца?— подхватилъ мой то­
варищъ.
—
Нѣтъ, господа, ошиблись. Она была обсуждена въ ка­
торжные работы.
—
За что? ~~невольно сорвалось у меня.
—
Вѣрьте совѣсти, господа, не знаю,— сказалъ Степанъ,
какъ бы извиняясь, что не можетъ удовлетворить наше лю­
бопытство.— Не говоритъ никогда. Стану иной разъ спраши­
вать,— плачетъ
только, разливается, А то начнетъ ее трясти,
бьется, ровно вотъ порченая... Лучше, говоритъ, убей меня...
И вѣдь чего боится, глупая: я вотъ домой письма писалъ...
Здѣсь кому какая надобность...
—
Ну, хорошо.— п еребилъ я, опасаясь, что голосъ Степана
достигнетъ до Маруси, что-то промывавшей у заваленки.—
Какъ лее все таки встрѣтились?
—
Встрѣтились мы на дорогѣ, около Читы. Дѣло-то, если
разсказать вамъ по порядку, вотъ какъ вышло. Ранней весной
я съ таварищемъ выбѣжалъ изъ каторги, съ рудниковъ. Сна­
чала скрывались въ горахъ, потомъ пробрались Забайкальемъ.
Мѣсяца черезъ два стали улее подходить къ Ч и тѣ... Дождь,
12
7

178
МАРУСЯ.
помню, шелъ во весь день, какъ изъ ведра, надъ полями пы­
лить, вѣтеръ... Только верстъ этакъ можетъ на двадцать отъ
городу, оглянуться мы не успѣли, двое полицейскихъ изъ ту­
ману на насъ. «Стой, что за люди»? Ну, думаю, кончено наше
дѣло. Садись въ острогъ! Только они посмотрѣли въ лица. —
«Нѣтъ, говорятъ. Не тѣ. Хоть варначье, да не наши. Чортъ
съ ними». И побѣжали дальше. Посмотрѣли: слава те, Господи,
пронесло.—
«А вѣдь это, послушай,— говоритъ мнѣ товарищъ,-
непремѣнно въ городу тревога. Кто нибудь убѣжалъ изъ замка.
Давай пойдемъ за ними. Эти не тронули, другіе еще Богъ
знаетъ». Ну, мы конечно и пошли за ними. Въ этотъ самый
день, дѣйствительно, М аруся еще съ подругой своей да а,ре
стантъ изъ острога убѣжали. Пришли онѣ въ Читу съ партіей.
Сами знаете, каково женщинѣ у насъ, въ арестантскомъ-то
быту. Мужчинѣ и то иной разъ не въ мочь приходится, а
ужъ имъ... Не приведи Богъ. Продаютъ, все одно скотину,
въ карты на майданѣ
проигрываютъ, изъ полы въ полу
сдаютъ...
—
Да, подлость у васъ въ артели на этотъ. счетъ большая,
сказалъ мой товарищъ.
—
Трудно,— продолжалъ Степанъ.— Каторга верховодить,
главное дѣло... Какъ ужъ она тамъ вертѣлась, Богъ ее знаетъ,—
прибавилъ онъ, понизивъ голосъ, и мы всѣ невольно посмо-
трѣли въ сторону Маруси, спокойно занятой своимъ дѣломъ.
Я съ удивленіемъ спрашивалъ себя, какъ она могла сохранить
не только эту моложавость, но и этотъ взглядъ, дикій и порой
болѣзненный, но женственный и чистый...
—
Тѣмъ болѣе и она-то бѣдовая,— продолжалъ Степанъ.
Какъ бы то ни было, пришла она въ Читу вмѣстѣ съ однимъ
человѣкомъ, который видно, что былъ къ ней привязанъ. Его,
значитъ, въ Читинскій округъ назначили на поселеніе, а онъ
первымъ дѣломъ взялъ билетъ, подъ видомъ, что на пріиски,
а самъ улсъ въ Читѣ у тюрьмы рыщетъ да сговаривается. И
устроили такъ, что моя Маруся, съ другой еще, съ Дашей, въ
лазаретъ слегли. А лазаретъ, по случаю перестройки, былъ за
тюрьмой. Оно и легче бѣлсать-то ... У Даши тоже другъ былъ,
высидочный, значитъ, на срокъ, и тож е съ ними вмѣстѣ бѣжать
задумалъ. Вотъ одинъ разъ эта Д аш а и говоритъ надзирателю:
«принеси вечеромъ четверть вина». «Я бы, говоритъ, и радъ
принести, да безъ старшого нельзя. А старшому, дескать, сами
знаете, чего надо...»
Однимъ словомъ,
на любовь дѣло
пошло...
Степанъ вдругъ запнулся. Начиная разсказъ, онъ , повидимому,
не прннялъ въ соображеніе нѣкоторыхъ препинаній, неудобныхъ
тѣмъ болѣе, что М аруся была недалеко. Въ эту минуту, она
МАРУСЯ.
179
встала и, наливъ изъ ведра воды въ чайникъ, направилась
къ намъ.
Водворилось неловкое молчаніе. Она подозрительно и съ
недоумѣніемъ окинула взглядомъ всю нашу компанію и быстро.,
сердито отвернулась... Мнѣ было совѣстно передъ нею и я
хотѣлъ прекратить разсказъ.
—
Ну, ничего, главное-то, кажется, позади,— сказалъ мой
товарищъ.
—
Ну, что улсъ тамъ было, чего пе было... Сами знаете,
господа, тюрьма!— какъ бы оправдываясь, продолжалъ Степанъ.—
Однимъ словомъ вечеромъ вся камера и съ надзирателями въ
лоскъ, потому онѣ сопнаго не пожалѣли... Сами же пыотъ не
пьютъ, больше на полъ льютъ... А на дворѣ-то дождь такъ и
плещетъ, съ крышъ льется, по сточнымъ трубамъ гремитъ. Од­
нимъ словомъ— шумъ, самая для побѣга ночь подходящая. Часо­
вой убрался въ будку да видно и задремалъ. Бросили онѣ сна­
чала бѣлый платокъ, думаютъ, если не заснулъ, увидитъ. Нѣтъ,
ничего... Тогда онѣ выкинули свои узелки, навязали простыни,
да благословясь и самиповылѣзли. Спустились со второго этажа
да скорѣе за уголъ, потомъ темою ночью къ рѣкѣ, какъ
имъ было сказано. Ш ли всю ночь, на зарѣ вышли къ рѣкѣ,
въ кустахъ таловыхъ и засѣли, дожидаются своихъ по уговору.
Ну, тѣ-то, значитъ, слабоваты оказались. Дашинъ-то другъ
ещ е наісанунѣ выѣхалъ съ бочкой за ворота, бочку бросилъ,
да къ притонщику. Другой-то уж ъ долсидается. Н а радостяхъ
бутылочку роспили, а уж ъ какъ попало немножко— другую ,
третью. Къ ночи снять оба и горюшка мало. Прокинулись—
утро, и по городу тревога... А женщины ждутъ не дождутся,
въ кустѣ сидючи. Только вдругъ глядятъ: идутъ двое солдатъ,
по кустамъ шарятъ. Дождь все поливаетъ, на солдатахъ тоже
ниточки сухой нѣту. Подошли они безъ малаго вплоть къ кусту
ихнему. Одипъ и говоритъ: «что мы тутъ по пустому шаримъ
да мокнемъ. Чорта ли имъ тутъ сидѣть! Е ж ели сюда пошли, то,
гляди, давно за рѣкой. А мы-то киснемъ на дождю. У меня ужъ,
говоритъ, всѣ кости промокли». А другой ему: «Смотри, парень,
вѣдь бабы-то, говорятъ, каторлсныя. Отвѣтъ большой!» «Дѣло,
говоритъ, не паше. Гдѣ ихъ искать! Давай, посидимъ гдѣ ни то,
ну ихъ къ лѣшему!» Повернулись отъ куста отъ самаго и пошли.
Перекрестились наши бабы,
вышли изъ куста и пошли
въ другую сторону, вдоль рѣки. Значитъ улсъ въ этомъ мѣстѣ
погони не будетъ... Идутъ да оглядываются, не нагонять ли
молъ свои-то ... A тѣмъ ужъ, какъ тревога-то сдѣлалась, и
выйти невозможно! Должны сидѣть, пережидать тревогу. Такъ
и потерялись. А мы на ту пору въ другомъ мѣстѣ рѣку перешли,
выпрямили опять на дорогу, идемъ: я , да товарищъ Дарьинъ, да
Иванъ еще, толсе побродяжка, подъ Читой къ намъ прикоман-
12*

180
МАРУСЯ.
дировался. Отошли порядочно, переночевали у сибиряка въ
а ’ на УТР° опять идемъ. Дождь прошелъ, отъ насъ паръ на
солнышкѣ вал ить, идемъ себѣ весело, даж е пѣсни запѣли.
Іолысо подошли къ деревнѣ, Д арьинъ говоритъ: давайте покѵ-
римъ. Хвать, спички-те промокли. Не иначе надо въ деревню
спичекъ попросить. Вотъ товарищъ пошелъ за спичками, пр ихо­
дить обратно: вотъ что, говоритъ, братцы: видѣлъ я н а задахъ
двЬ женщины пробираются; на головахъ шали, а юбки казен-
“
пТ1
такія? Мало ли ихъ говорю: поселки должно
быть. Покурили за околицей, пошли дальше. Только я о гл я­
нулся. Смотри, говорю, Володька, не эти ли самыя?— Эти
самыя, говоритъ. Вотъ мы подошли этакъ къ рѣчкѣ, мостикъ
f ерн/ ЛИ В? СТ°Р °ИУ немножко, да на бережку и
присьли. A онѣ увидѣли, что сидятъ какіе-то ребята, и тоже
маленько не доходя, остановились. Боятся. Ну, мы поднялись’
опять по дорогѣ пошли, а дорога на узгорочекъ взбѣжала.’
-ошли
мы съ горки, глядимъ, сибирякъ и а возу Ѣдетъ. Мы
къ нему: «нѣтъ ли, дядя, табачку покурить. - - Табакъ-то , гово-
“
’ Тесть’ спичекъ нѣту. А у насъ, молъ, огонекъ есть. Давай
покуримъ. } насъ-то, положимъ, и табакъ свой былъ, да намъ.
видите, остановиться съ нимъ надо. Вышли паши женщины на
горку, а мы тутъ. Д а уж ъ имъ остановиться-то будто неловко
ЧТ° МЫ СЪ сиби*м ш т ъ бесѣдуемь, онѣ и прошли
себѣ мимо. Тогда и мы докурили, попрощались съ чалдономъ.
ГИ-
СЪ ЧаСЪ‘ 0ііѣ п1)ибавятъ шагу, и мы пріуда-
р ь. Наконецъ, запыхались оиѣ, сѣли у дороги. Мы къ
ним ъ.
—
Здравствуйте, красавицы.
—
Здравствуйте.
—
Кто вы такія будете?
--
Мы поселки. А вы?
Мы, просто сказать, по бродялсеской части. А въ какую
ьы волость идете?
Г Вътак^;то-И
TM °р ятъ , Действительно, волость, ко­
торая впереди. Научилъ кто-то. Н у , однако, я сталъ разспра-
шивать дальше: гдѣ молъ судились?— В ъ Ирбитѣ,— З а что?—
П п1Р0ДЛЖеСТВ0-“ ЫІ ’ ЭТ0 непРавильно. Вы, говорю, путаетесь.
отому что, ежели бы въ Ирбитѣ обсудились за бродяжество,
іо вамъ надо не на поселеніе, а въ каторгу. Еж ели бы хоть
въ Перми, тогда дѣло другое. Вотъ оиѣ встали и отошли въ.
сторону, стали промежь себя разговаривать, что имъ дѣлать.
Потому что бабамъ однѣмъ бродяжить трудно, а избавители-то
идно слѣдъ потеряли. Мы тоже отошли и опять мелсду собой
совѣтуемъ. Я говорю: ж енщины эти, непремѣнно, бѣглыя; изъ-
за нихъ вѣрно въ городу и тревога. Видите-лица-то еще не
загорѣли. Надо намъ ихъ себѣ взять. Только какъ намъ быть:
МАРУСЯ.
18L
ихъ двѣ, а насъ трое.
—
Вотъ Иванъ, который къ намъ не­
давно присталъ, и говоритъ: берите себѣ, мнѣ не надо Миѣ
и одному-то трудно и годы мои не тѣ. Я не интересуюсь. Оиѣ
вмѣстѣ шли. вы тоже вмѣстѣ, вамъ и кстати. А я, можетъ,
скоро отъ васъ отстану.
—
Ну, это хорошо. Значитъ, безъ
сп ор у дѣло обошлось. ГІослѣ того, посмотрѣлъ я на Дарьина
и говорю: а намъ — жеребьи кидать или какъ? — На счетъ
чего?— Ты которую возьмешь?— А ты которую?— Иѣтъ, говори
ты впередъ.- Я, молъ, которая повыше. — Н у и отлично! По­
тому что, признаться, Маруся мнѣ сразу въ глазъ пала.
Такимъ родомъ мы съ ними спарились, дальше улсе вмѣстѣ
пошли. Оно, конечно, много тяжеле стало, главное дѣло изъ
за харчей. Придемъ въ деревню, ихъ гдѣ нибудь за околицей
схоронимъ, сами по окнамъ пойдемъ... Поемъ кондаки эти да
кланяемся. Иной разъ подадутъ на заимкѣ, мы безъ стыда—
еще просимъ.- Что молъ такъ много па двоихъ?Хватить, чай.
до села.— У насъ, молъ, товарищъ больной остался... Ш ли мы
этакимъ родомъ съ мѣсяцъ. До Селенги рѣки дошли уж е все-
меромъ, а тутъ еще трое изъ тайги вышли. Потому мѣсто
пустое, опасное, рѣкой на плотахъ плыть. Одному или двумъ—
и не осилить...
А какъ-лее насчетъ женщинъ? -—
спросилъ мой това­
рищъ.
—
То есть это что?
—
Да просто: не разодрались изъ за бабъ?
—■
Нѣтъ, что вы! Какъ-лсе это можно?— докторально ска­
залъ Степанъ.
—
Ну, вотъ! А въ тюрьмѣ?
И въ тюрьмѣ, господинъ, такихъ порядковъ нѣту. Вѣдь
ужъ онѣ идутъ съ нами...
—
Большая валсность, что съ вами. Попался молодецъ
посильиѣе или опять майданъ устроили...
—-
Нѣтъ, господинъ. В ы , значитъ, нашихъ порядковъ не
знаете. Вѣдь уж е это образовалась артель.
—
Въ тюрьмѣ тоже артель.
—
Въ тюрьмѣ тоже артель,— съ нѣкоторымъ замѣшатель-
ствомъ сказалъ Степанъ.— Безъ артели нельзя...
—
И безъ подлости нельзя.
—
Ну, бродяжья артель не то,— съ
гордостью сказалъ
Степанъ.
—
А правда, что бродяга, при встрѣчѣ съ другимъ, на
ночлегѣ непремѣпно сунетъ голову куда нибудь подъ пень,
или въ шалашѣ такъ подъ самую стѣнку?
—
Это правда.
—
Зачѣмь-же?— спросилъ я.
—
Затѣм ъ, что если добрый товарищъ надумаетъ убить, такъ

182
МАРУСЯ.
по головѣ-то ухлопаетъ на мѣстѣ, а въ лшвотъ-то еще не
ср азу...
Ну, это вы слыхали... — ск азалъ, слегка покраснѣвъ,
Степанъ,— а всетаки это не въ артели. Бродяжья артель самая
благородная...
—
Ну, конечно...
Степанъ былъ видимо обиженъ. Мнѣ -казалось, что мой
товарищъ тоже ие совсѣмъ правъ. Всюду, гдѣ своеобразный
условія ж изни выдѣляютъ людей въ особое общество или хотя-
бы въ зачатокъ такого общества, сейчасъ-лее изъ взаимнаго
общенія выдѣляются и свои правила нравственности. Какъ
это ни кажется парадоксально, но часто сорокъ дурныхъ
людей, собравшихся въ общество, становятся лучш е тѣхъ-же
40 людей, бродившихъ врознь. Правда, съ ними справиться
труднѣе, если они всѣ преслѣдуютъ одну и притомъ вредную
цѣль. Но воровская среда знаетъ свои нравственныя ограни-
ченія и свои примѣры порой очень трогательнаго и даж е
возвышеннаго сам оотверженія. Только въ мелодрамахъ злодѣи
хвастаю тся злодѣяніями. Помню, однажды, вечеромъ, на улицѣ
мнѣ довелось случайно подслушать разговоръ двухъ падшихъ
ж енщ инъ. Одна плакала и каялась въ чемъ-то, другая читала
наставленіе.
—
Ежели ты честная, благородная дѣвица,— говорила она,
ты должна была сдѣлать вотъ что...
Въ чемъ было дѣло, я не дослушалъ и только унесъ съ
собой нравоученіе, что и въ этой средѣ есть свои обязатель­
ным понятія о «честности» и далее о «благородствѣ». Они
только не совсѣмъ похолеи на наши...
Слыхать вы слыхали, да не все понимаете, — продол­
ж алъ Степанъ.— Т утъ вотъ, погодите, помудренѣе дѣло вышло
и то честь честью сошло, въ лучшемъ видѣ...
—
Послушаемъ.
Подошли мы, — (разсказчикъ опять повернулся ко мнѣ)
къ такому мѣсту, что уж е надо на плоту внизъ но' рѣкѣ плыть.
А рѣка дикая, быстрая. Берега— камень, да лѣсъ, да пороги.
Сгоношили мы немаленысій плотъ, поплыли на волю божію.
Плывемъ день, и другой, и третій. Вотъ на третій день къ
вечеру, причалили къ берегу, сами въ лощинѣ огонь развели,
бабъ по грибы, по ягоды послали, двое съ неболыпимъ бре-
дешкомъ рыбу ловятъ... Глядь, сверху-то плыветъ кто -то .
Плёсо прямое, далеко видно. Сначала будто бревнушко ока-
зываетъ, потомъ ближе да блилее,—плотишко. На плоту двое,
веслами машутъ, летитъ плотикъ, какъ птица, и прямо при-
стаютъ къ намъ.
—
Здравствуйте, говорятъ, добрые люди.
—
Здравствуйте. Кого богъ посылаетъ?
МАРУСЯ.
183
—
Мы , говорятъ, вашего поля ягоды, за вами все идемъ,
насилу догнали.
—
Милости просимъ. Еж ели въ товарищахъ идти, — мы
ради.
—
Это, говорятъ, еще иеизвѣстно. В сѣ ли вы тутъ въ
сборѣ?
—
Не всѣ въ сборѣ. Двое ребятъ, да двѣ женщины по
ягоды пошли.
—
Ну это дѣло. Теперь, господа, скажите намъ по чести:
васъ десятеро, насъ двое. Желаете насъ обидѣть или разеу-
дите ио совѣсти? У васъ тутъ старики есть.
—
Ну, старики говорятъ, — мы васъ, ребята, обижать, ни
чего не видя, не согласны. Обскажите въ чемъ дѣло, а мы
порядокъ дадимъ. У насъ артель и а чести, настоящ ая.
—
Хорошо. Вотъ возворотятся женщины, мы свое дѣло
обскажемъ. A покамѣсть дозвольте къ огоньку подсѣсть...
Подходятъ наши бабы. Увидѣли этихь людей, стали по ­
одаль, не смѣютъ подойти блилее, другъ ко дружкѣ жмутся.
У меня, правду сказать, сердце упало: дѣло-то/ вижу, не
очень ладно выходитъ. Старики тож е смотрятъ на нихъ, артель
собралась. Что тутъ такое?
—
Н у вотъ, — говорятъ наши гости, — Сами вы, гос
пода, разеудите: спросите этихъ ж енщиновъ, знаютъ-ли онѣ
насъ?
—
Знаемъ. Эти-молъ люди съ нами въ партіи шли, насъ
изъ тюрьмы вызволяли.
—
Вѣрно. Значитъ, теперь онѣ намъ принадлежать, мы
за ними и пріѣхали. Желаете вы ихъ отдать намъ честью?
Всталъ тутъ я и говорю:
—
Больно вы торопитесь, господа! какъ еще артель раз-
судитъ. Елеели старики скажутъ на вашу сторону, — дѣлать
нечего, берите.
Ну, стали судить. Т ак ъ и такъ, они говорятъ: мы съ
ними этапомъ шли, на майданѣ ихъ покупали, потомъ я, —
одинъ говоритъ, — изъ за нихъ арестовался, бѣжать имъ гіомо •
гали...
А мы опять со своей стороны:
—
Вѣрво, господа, такъ . A зачѣмъ вы слѣдъ потеряли?
Вѣдь онѣ, все одно, пропали бы, опять бы ихъ поймали...
Вы съ ними въ партіи на казенпомъ хлѣбѣ шли, на всемъ
готовомъ; а мы на тысячи верстъ имъ харчи добывали, подъ
окнами, можетъ, по полсутки простаивали. Это вы, старики,
ни во что пололеите или уж ъ какъ?
Поговорили
старики между собой и спрашиваютъ: вы.
господа, всѣ съ ними на одно имя обсудиться желаете?
—
Всѣ желаемъ.

184
ПАРУСЯ.
—
Жить съ ними всѣ будете, или бросите?
Всѣ обѣщаемъ, что будемъ жить.
Н у, мы обсудили вотъ какъ: какъ они шли вмѣстѣ
этапомъ, а вы шли дорогой; хотя это труднѣе, за то они вызво­
ляли ихъ изъ тюрьмы. То поэтому мы считаемъ, что это
все равно. Ни на которую сторону не тянетъ. Теперь спросите
женщинъ.
1
Догадались таки,— усмѣхнулся мой товарищъ.
—
...
Что женщины скажутъ, такъ и будетъ... Призвали
женщинъ. Даша плачетъ. «Мы, говоритъ, этому дѣлу не при­
чинны. Ежели-бы они слѣдъ не потеряли»... А Маруся вы­
шла впередъ, поклонилась своему въ ноги и говоритъ:
Ты мнѣ въ тюрьмѣ за мужа былъ. Купилъ ты меня
на майданѣ, да это все равно: другому бы досталась, руки бы
на сеоя налолшла. Значить, охотой къ тебѣ пошла... За лю­
бовь твою, за береженье, за то, что изъ тюрьмы вызволилъ,
въ ноги теоѣ кланяюсь... Н у, а теперь, говоритъ, послушай,
что я тебѣ скалсу: когда я уж е изъ тюрьмы вышла, то больше
по рукамъ ходить не стану... Пропилъ ты меня въ ту ночь,
какъ мы въ кустахъ васъ долшдались, и другой разъ пропьешь.
Прощай. Ежели-бъ старики разсудили тебѣ отдать, только-бъ
меня и видѣли.
Ну, тотъ только потупился, слова не сказалъ. Видятъ оба;
что дѣло ихъ ие выгорѣло. Одинъ говоритъ: <я въ свою волость
пойду», а другой: «мнѣ идти некуда. Одна дорога-бродяжья.
Ну, только намъ теперь вмѣстѣ идти нехорошо. Прощайте,
господа». Взяли котелки, всю свою амуницію, пошли назадъ!
Отошли вверхъ по рѣкѣ верстъ пятнадцать, свой огонекъ р аз­
вели. Долго я ночью не спалъ, на ихъ огонекъ глядѣлъ. Ночью-
то оюнь кажетъ близехонько. Думаю: на сердцѣ у него нехорошо
теперь. Е сли человѣкъ отчаянный, то можетъ огонь у него
горитъ, а онъ берегомъ крадется... Н у, однако ничего. На
утро,— еще падей не видно, — мы ужъ плотъ свой спустили..
Онъ замолчалъ.
Ну, а какъ же вы сюда-то вмѣстѣ попали?
.
~
Уже лѣло простое. Довелъ я ее до Пермской губер-
нш. аъ
йамышловѣ арестовались, показались на одно им я...
Судятъ за бродяжество въ каторгу, а за перенолненіемъ мѣстъ—
въ Якутскую область. Въ партіи уж е вмѣстѣ шли, все равно
мужъ и жена...
Въ дверяхъ показалась М аруся съ чайникомъ и сковородкой
въ„рукахъ.
МАРУСЯ.
185
V,
РГ-О
М1, доужипали’ было еще рано. Долгій лѣтній день
ьсе еще горѣлъ своимъ спокойнымъ свѣтомъ, только въ воз-
itTM
ПОСТШ]епное охлаждевіе. Зной удалялся неза-
мБтно, вмЬстѣ сь олескомъ и яркостью красокъ.
Степанъ предложилъ поохотиться на гусей. Товарищъ тот­
часъ же вскинулъ ружье.
^щ
Я отказался. Я не охотпикъ, и кромѣ того, меня удержала
m
“TM
“
наединѣ съ хозяйкой и, можетъ быть, вызвать
ее на разговоръ. Но она тотчасъ же ушла въ огородъ и стала
шмнула110TM
^’
П°Л°ТЬ ГрЯДКИ' На меіІЯ она 0 не
w гппTM*5ІШ Я П0ШѲ/ЪПР°ЙТИСЬ"о лѣсу.Вълѣсубылотихо
игпя I
СTMЛЪ?Р ЧЧШ
стволовъ, и только вверху
SIT
свѣіилось небо> и
легкш шорохъ Я
присілъ подъ лиственницей, чтобы закурить папиросу, и пока
дымокъ тихо вился надо мною, отгоняя большихъ лѣсныхъ
комаровъ, то и дѣло жужжавшихъ надъ моей головой-м еня
совершенно незамѣтно охватила та внезапная, сладкая и ту­
манная дремота которая бываетъ результатомъ усталости на
свѣжемъ воздухѣ. Очнувшись, я подумалъ, что н р о спГ ъ TM съ
ВЪ дѣйствятельности едва ли болѣе 20 минуть. Папироса въ
рукахъ у меня догорѣла, но попелъ былъ еще тешіовт
Оказалось, что разбудилъ меня легкій шорохъ Межлѵ отво-
Г"ав“ TMымьФГ РаМаРУСИ;ВЪ
5 « былеъЖЛпУлаСтокъ
hL ;“
to ужинъ
Г0РШК0МЪ И ХЛѢб° МЪ' ° ЧеTM Д н0’
Кому же? Значитъ, население этого ѵголка не огпанпчи
Х ѣ ЯTM т а о НбылпИ МаРУСеЙ' ЕСІЬ кто"то*третій. И въ самомъ
вазгіЛІ
представить, что этотъ маленькій огородъ
раздЬланъ руками только двухъ человѣкъ. Для того, чтобы со­
здать этотъ уголокъ, нужно было много упорнаго труда и сво-
его рода творчества. При воспоминаніи о тускл TM
Леву-
”
взглядѣ, которымъ Степанъ смотрѣлъ на свои владѣ-
нія -Я убѣдился, что онъ едва-ли игралъ въ этомъ творче-
Маруси^ еяTMичногаиЮиРеяЬ'родиныеМНо8ДвсетаіщЖиЛэтоЛбыло
б“а—
TM
АТьини-
И nfrjpa5арусиÄaBH0 исчезла ’ л
выкурилъ еще папиросу
TM
Рѣшилсл шити въ томъ же направленіи, интересуясь
этимъ невѣдомымъ третьимъ обитателемъ хутор а.
землчСТ с ; п МѲ!!1пІтСТВ0Л0ВЪ мелькнУл а ВЫРУ6^ -
Распаханная
JCTO іернЬла жирными бороздами и только, какъ

186
МАРУСЯ.
островки, зелень держалась около большихъ, еще невыкорче
ванныхъ пней. Я искалъ глазами пахаря и Марусго и нѣкото-
рое время не находилъ; оказалось, однако, что они ближе,
чѣмъ я думалъ.
За болыпимъ кустомъ, около меня, чуть тлѣлись угли ко­
стра, на которыхъ стоялъ чайникъ. Маруся сидѣла въ пол-
оборота ко мнѣ. Въ эту минуту опа распустила на головѣ
платокъ и поправляла подъ нимъ волосы. Покончивъ съ этимъ
занятіемъ, она принялась ѣсть.
Одинъ мой знакомый, считавшій себя знатокомъ женщинъ,
сдѣлалъ шутливое замѣчаніе, что любовь крестьянской женщины
легко узнать по тому, съ кѣмъ она охотиѣе ѣстъ. Это замѣ-
чаніе внезапно мелькнуло у меня въ головѣ, при взглядѣ на
спокойное лицо Маруси. Съ нами опа не съѣла ни кусочка,
ограничиваясь ролью хозяйки, и притомъ довольно нелюбез­
ной. Теперь она съ видимой охотой раздѣляла съ кѣмъ-то
свою трапезу. Въ ея позѣ, во всѣхъ ея движеніяхъ сквозила
интимность и полная свобода.
Мое положепіе невольнаго соглядатая показалось мнѣ не
совсѣмъ удобнымъ и потому, отступя нѣсколько шаговъ по
мягкому м ху, я вышелъ на полянку въ такомъ мѣстѣ, гдѣ меня
ср азу могли замѣтить.
Мои подозрѣнія разсѣялись тотчасъ же, какъ только, при-
близясь, я разглядѣлъ собесѣдника Маруси.
Это былъ человѣкъ замѣчательно некрасивый; которому,
даже при пылкомъ воображеніи, трудно было навязать роль
соперника удалого Степана. Въ то время, какъ на послѣднемъ
все было чисто и даже, пожалуй, щеголевато,— работникъ весь
обросъ грязью: пыль на лицѣ и шеѣ размокла отъ пота, ру-
кавъ грязной р убахи былъ разор ванъ, истертый и измызганный
оленій треухъ беззаботно покрывалъ его голову съ запылен­
ными волосами, обрѣзанными на лбу и падавшими на плечи,
что придавало ему какой-то архаическій видъ. Возрастъ его
определить было бы трудно: сорокъ, сорокъ пять, пятьдесятъ,
а можетъ быть и значительно болѣе: это была одна изъ тѣхъ
кряжистыхъ фигуръ, покрытыхъ какъ будто корою, сквозь ко­
торую не проступитъ ни игра и сверканіе молодости, ни
тусклая старость. Глаза, выцвѣтшіе, полинялые отъ солнца и
непогоды, едва выдѣлялись на сѣромъ лицѣ, и, только пригля-
дѣвшись, можно было замѣтить въ нихъ нѣкоторую долю добро-
душнаго лукавства.
Плохія якутскія торбасишки онъ снялъ на время отдыха и
огромныя ступни его, потныя и грязныя, торчали какъ-то не -
лѣпо изъ подъ синихъ дабовыхъ штановъ.
—
Хлѣбъ соль!— сказалъ я кланяясь.
МАРУСЯ.
187
Онъ посмотрѣлъ на меня нѣсколько с.екундъ, не отвѣчая, и
потомъ сказалъ:
—
Милости просимъ, хлѣба куш ать...
—
Молено присѣсть?
—
Садись, чаи не просидишь мѣста.
Маруся не обратила на меня ни малѣйшаго вниманія. Н е ­
знакомецъ зачерпнулъ нѣсколько разъ ложкой изъ горшка и,
еще разсмотрѣвъ меня съ дѣловитымъ любопытствомъ, спросилъ:
—
Изъ какихъ мѣстовъ будете? Рассейскіе?
Я назвалъ свою губернію.
—
Это что же,—подъ Кеивомъ?
—
Да.
Дадече-жа, — произнесъ онъ и, отложивъ ложку, пере­
крестился.
—
Спасибо, хозяйка.
—
А вы откуда родомъ?
—
Мы-то? Мы калуцкіе.
—
A здѣсь давно?
Здѣсь-то ... Да ужъ, какъ тебѣ сказать, годовъ десятка
два будетъ.
Давно!— вырвалось у меня невольно.
A мнѣ, такъ будто и недавно. Поживешь годовъ съ пя-
токъ, а тамъ и не замѣтишь...
—
Да вѣдь были же манифесты...
Были... мнѣ хоть сейчасъ, ступай куда хошь, хоть въ
Иркутской... Д а куда пойдешь?
Мнѣ опять вспомнился Степанъ, выбѣжавшій изъ каторги,
прошедшій всю Сибирь съ Марусей,--и я съ невольнымъ жут-
кимъ чувствомъ посмотрѣлъ на этого человѣка, напоминавшаго
старый обомшѣлый пень, выкинутый волной на непривѣтливую
отмель.
Онъ вынулъ изъ^ кармана кисетъ и трубку и потомъ взялъ
изъ пепелища горячій уголь, который, казалось, нисколько не
жегъ его руку...
Куда пойдешь?— сказалъ онъ, выпуская дымъ изо рта,
и мнѣ^ стало еще болѣе жутко отъ этой безнадежности, поте­
рявшей далее свою горечь... — Нѣтъ, братъ, попалъ сюда, тутъ
и косточки сложишь...
Онъ посмотрѣлъ на меня изъ за клубовъ дыма и какая-то
мысль залегла гдѣ-то въ неясной глубинѣ его сѣрыхъ глазъ.
Этакой же вотъ Ермолаевъ былъ, когда мы съ нимъ
въ N -ском ъ улусѣ встрѣтились. Молоденькой... Я , говоритъ,
здѣсь не залсивусь... Теперь уж ъ борода-те сѣдая...
И онъ опять посмотрѣлъ на меня.
Вы это о какомъ Ермолаевѣ говорите. Пётрѣ Ивано-
вичѣ?—спросилъ я.

188
МАРУСЯ.
—
Ну-ну. Знаешь, видно.
—
Встрѣчалъ.
Онъ откинулся спиной на пепь и нринялъ позу наслаж-
дающ агося отдыхомъ человѣка.
—
Не говорилъ онъ тебѣ, какъ мы съ нимъ въ N-скомъ
улусѣ землю пахали?
—
Не говорилъ.
Онъ усмѣхиулся и покачалъ головою.
—
Не говорилъ...— п ов торилъ онъ про себя.— И вѣрно:
сказать тебѣ, пожалуй не повѣришь, скажешь —вретъ Ти­
м оха...
—
А вы разскажите, тогда посмотримъ.— Маруся, убирав­
шая посуду, остановилась.
Тимоха затянулся махоркой, поправилъ подъ собой изор­
ванный азямъ и, задумчиво усмѣхаясь, началъ:
—
Значитъ... пригнали насъ вмѣстѣ съ Петромъ Иваны-
чемъ въ N-ckoê улусъ, Орочонской наслегъ. Отвели намъ якуты
юртёшку нехитрую; a дѣло- то по веснѣ. Сѣли мы, значитъ.
въ жильѣ во своемъ, смотримъ другъ на друга.— Чего-жъ те ­
перь станемъ дѣлать, товарищъ богоданный?- —Не знаю, говорю,
Нетра Иванычъ. Кабы лошадь, да соха, да сѣмя— землю бы
пахать, чего болѣ. А то видно пропадать придется.— Лошадь,
говоритъ, я бы купилъ. Соху, куда ни шло, тоже за деньги
близко-ли, далеко-ли, досталъ бы. Да пахать не умѣю, сроду
не пахивалъ.— Ладно, я говорю, ты не умѣешь, такъ я умѣю.
Оба сыты будемъ. Покупай лишь лошадь, да сбрую. Н у, и
купилъ онъ лошадь, за сошникомъ, да лемехомъ въ слободу
верстъ за 300 никакъ съѣздилъ, землю намъ по закону отвели,—
земли слышь много...
Въ это время издалека донесся звукъ выстрѣла.
—
Пострѣливаетъ, — сказалъ Тимоха, усмѣхаясь какъ-то
особенно юмористично.- - Н у ... выбрали мы, значитъ, мѣстечко
подъ лѣсомъ. Здѣсь, значитъ, лѣсъ-отъ хорошій, родимый. У
сосны, братъ, я тебѣ скажу, никогда не паши, не больно сно­
ровисто, потому сосновая игла она, значитъ, кислая , ѣдучая.
А листвень много слащ е.
- Поѣхалъ мой Петра Иванычъ за
сѣменами ко скопцамъ. А тутъ ударило дожжичкомъ теплымъ,
снѣгъ мигомъ съѣло. Изъ земли трава такъ тебѣ и лѣзетъ,
все одно на опарѣ. Ну , думаю себѣ, зѣвать нечего. Помолился
да на зорькѣ и выѣхалъ съ сошкой. Налей-ка, Марьюшка, еще
чашечку.
Маруся налила изъ чайника густого кирпичнаго чаю и
подала Тимохѣ. Она видимо была сама заинтересована раз-
сказомъ.
—
Ну,— продоллеалъ онъ, отхлебывая, — побился я поря­
дочно. Земля— цѣлина, конь дикой, только сѣдло и знаетъ:
МАРУСЯ.
189
чуть зазѣвайся, такъ и норовить порскнуть да съ сохой въ
лѣсъ. Извѣстно: каковы хозяева, такова и животная. Ну .
однако, обломалъ я его: руки возжамк мало изъ плечъ пе вы-
тянулъ, а все-таки къ вечеру съ четверть десятины мѣста
отпласталъ. ІТосмотрѣлъ иа пашенку,— сердце въ грудѣ взы­
грало: значитъ сподобилъ Господь въ пустыиѣ пашенку под­
нять. Лежитъ моя полоска на взлобочкѣ— бархатъ... Однако,
пора пришла и шабашить. Въ нашей, молъ, деревнѣ, пожалуй,
уже и по вечериямъ ударили. И вѣдь вотъ, братецъ мой, чу­
десное дѣло: только я это подумалъ,— слы шу: ударило. Разъ
другой, третій.. этакъ вотъ изъ-за лѣсу несетъ, — звопъ да и
только. Снялъ я шапку, лобъ перекрестить, да вдругъ и вспом-
нилъ: съ нами сила крестная. Да вѣдь здѣсь и церквы-то
верстъ почитай на нятьсотъ пѣту!...
Изъ груди М аруси вылетѣлъ глубокій вздохъ.
Ну, пошабашилъ все-таки, пріѣхалъ домой А изба
наш а, тебѣ сказать
юртенка недалече была за перелѣскомъ
съ версту не оолѣе отъ пашни. ІІодъѣзжаю, — a y моей юрты
два вершные якута сидятъ. Лошадей къ лѣсинѣ подвязали, сами
на бревнѣ бесѣдуютъ, дожидаются. Раньше толсе тутъ все
вертѣлись. Я , значится, пашу, а опи, ухастые, кругомъ рыщутъ
да смотрятъ. Ну, мнѣ, будто ни къ чему: не на разбой выѣхалъ,
на пашню. Смотри, кому охота. Подъѣхалъ, честь честью, здо­
роваются, я тоже . Зовутъ на мунякъ (сходка) къ тойоншѣ. Ска­
зать вамъ по порядку, такъ была въ нашемъ улусѣ за началь­
ника баоа, по ихнему тойонша, вдова родовича богатыря. Ну .
язва, в с е , значитъ, что мы ни дѣлаемъ, ей извѣстпо. Я борозду
кончилъ, другую веду, уж ъ ей обсказали. Значитъ, теперь зоветъ
меня къ себѣ. Ладно. Наутро, праздничное дѣло, иду къ ней, по­
тому, все таки, какъ бы тамъ ни было, начальница считается.
Прихожу. Кругомъ юрты лошадей павязано много. Сама на
дворѣ сидитъ.
Поклонился я . — Ты, говоритъ, нюча (русскій) чего это
дѣлать задумалъ?— Ну , молъ, извѣстно чего: землю пашу.
Значить, я ей говорю по своему, по руськи, а старикъ якутъ
переводить.— «Не моги, говоритъ, ты этого дѣлать. Мы, го'во
ритъ, хоть объ этомъ заведеніи слыхивали, но однако въ на­
шихъ мѣстахъ не дозволимъ».
—Какъ-же, я говорю, не доз
волите? Ежели намъ земля отведёна, то, стало быть, я ей хо­
зяинъ, глядѣть мнѣ на ее, что-ли?— «Землю, говорить, мы тебѣ
отвели для божьяго дѣла: коси, что Богъ самъ на ей уродить,
а портить не моги». Вотъ и подумайте, какое ихнее понятіе!
Ну, однако, вижу, стоятъ кругомъ родовичи, ждутъ, что ихней
оабѣ русскій человѣкъ можетъ отъ себя соотвѣтствовать. — Это.
я говорю, вы вполнѣ неправильно объясняете, потому какъ
Богъ велѣлъ трудиться.— Т р удись^ говоритъ, мы толсе, гово-

190
МАРУСЯ.
ритъ, безъ труда пе живемъ. Когда уж е такъ, то согласнѣе
мы тебѣ дать корову и другую съ бычкомъ, значитъ для раз­
воду. Коси сѣно, корми скотину, пользовайся молокомъ и го­
вядиной. Только грѣха, говоритъ, у насъ этого не заводи.
—
Какой грѣхъ? говорю.— Какъ лее, говоритъ, ие грѣхъ?
Богъ, говоритъ, пололеилъ такъ , что и а тебѣ, напримѣръ,
сверху кожа, а подъ ней кровь. Такъ-ли?—Такъ молъ, это пра­
вильно. -
Елеели тебѣ кожу снять, да въ нутро положить, а ну-
треиность, напримѣръ, обернуть наружу, ты что скажешь?— Это,
говорю, вы надо мной, русыеимъ человѣкомъ, не молеете ни-
какъ...— А ты, говоритъ, что надъ землей-то дѣлаешь? Вы,
говоритъ, русыеіе люди больно хитры,— Бога не боитесь...
Богъ, значитъ, положилъ такъ, что трава ростетъ кверху,
чорная земля внизу и коренье въ землѣ. А вы, говоритъ, божье
дѣло навыворотъ произвели: коренье кверху, траву закапы ­
ваете. Земля-те изболитъ, травы радить намъ не станетъ, какъ
будемъ жить?— Вотъ
видишь ты, куда повернула! Говори ты
съ ними, съ поганью. Ежели-бы я грамотный былъ... Послѣ-то
ужъ мнѣ сказалъ священникъ: ты-бы, говоритъ, имъ отъ пи-
санія: въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ. А откуда хлѣбу быть,
ежели землю не пахать. Видишь ты вотъ; на все слово
есть, да не всегда его вспомнишь... Такъ вотъ и я на тотъ
случай, ничего немогъ насупротивъ сказать, сбила меня колдунья
словами. «Мнѣ, говорю, съ вами и говорить ненадобно, потому
вы не тѣ слова выралеаете... У васъ свой климатъ, значитъ
якутской, у меня климатъ русыеой. Я отъ своего климату не от­
стану, и Пётра Иванычъ тоже». Признаться, вступило въ меня
въ тую пору маленько потому досада. Потолкалъ кое-кого поря­
дочно, даромъ что много ихъ было. «Вотъ, говорю, подлецы вы,
нечисть лѣсная! Сколько васъ ни есть, выходи!» Потому, какъ
народъ не хлѣбный: молоко да мясо, да рыба тухлая. А у насъ
съ Петромъ-то Иванычемъ хлѣбъ не переводился. Хлѣбному
человѣку—десятерыхъ на одну руку...
—
Ну, и что-же?
—
Ну, порастолкалъ, ушелъ. Думаю такъ,— что
жизни
рѣшусь, а отъ своего значитъ климату не отступлюсь. Толыео-бы,
Петра Иванычъ скорѣе верпулся. Пришелъ домой, лошадь
напоилъ- накормилъ, Богу помолился, спать легъ пораньше,
топоръ около себя на случай пололеилъ... На утро, въ поне-
дѣльиикъ, что Богъ дастъ, выѣзжаю, повернулъ изъ за лѣсу....
Что за притча! Пашни то, братцы, моей какъ не бывало: на
взлобочкѣ опять трава зеленая!
—
Гос-споды! вздохнула Маруся. Глаза ея расширились,
въ лицѣ было видно необыкновенное, почти страдальческое
участіе. Очевидно, спокойный разсказъ Тимохи задѣлъ въ ней
какія-то глубокія струны. Мнѣ вспомнилась невольно Десде-
МАРУСЯ.
191
мона, слушавшая разсказы Отелло о его приключеніяхъ среди
варваровъ, и я невольно улыбнулся, взглянувъ на моего Отелло,
тыкавшаго карявымъ пальцемъ въ свою трубку.
—
...Остановился я съ лошадыо, а шапка, слышу, такъ и
ползетъ съ затылка. Не иначе, думаю ,— колдовство. ГІашама-
нили, проклятая порода. Потому —шаманы у иихъ, самъ зна­
ешь, язвительные леивутъ, сила у дьяволовъ большая. Навѣ-
шаетъ сбрую свою, огонь въ юртѣ погасить, какъ вдаритъ въ
бубенъ, пойдетъ бѣсиоваться да кликать, тутъ къ нему нечисть
эта изъ лѣсу и слетается.
—
Маты болеая!-простонала опять Маруся.
—
Что-лее оказалось, одиако? спросилъ я.
Онъ посмотрѣлъ на меня и его сѣрые, выцвѣтшіе глаза чуть
чуть заискрились...
—
Сотворилъ я крестное знаменіе, подъѣзлсаю все таки
поближе... Что ты думаешь: она, значитъ, бабища эта> ночью
съ воскресенья н а понедѣльникъ народъ со всего поселка сбила...
Я сплю, ничего не чаю, а они, погань, до зари, надъ моей
полоской хлопочутъ: всѣ борозды, какъ есть до чиста руками
назадъ повернули: травой, понимаешь ты квер ху, а кореньемъ
то опять книзу. Издали-то какъ быть луговина.
Маруся засмѣялась звонко и какъ-то нервно. Я невольпо
взглянулъ на нее: изломанность чаще всего проявляется въ
смѣхѣ, и ея смѣхъ— неровный, порывистый и какъ-то внезапно
оробѣвшій показался мнѣ первымъ признакомъ того, что все
перелеитое нелегко далось этой моложавой красавицѣ.
Она сконфузилась, быстро собрала посуду и пошла въ лѣсъ.
Черезъ двѣ-три минуты она промелькнула на другомъ концѣ
полянки. Передъ нею, лѣниво покачивая головами, прошли двѣ
коровы, которыхъ она гнала домой для вечерняго удоя.
—
А вы что же, не собираетесь шабашить?— спросилъ я
у Тимофея.
—
Нѣтъ. До полуночи самая работа. Гнусу меньше,— лоша -
дямъ спокойиѣе...
Я смотрѣлъ на него съ новымъ интересомъ, послѣ его эпи-
ческаго разсказа о столкновепіп его земледѣльческаго, какъ онъ
выралеался— «климату»— съ низшимъ міровоззрѣніемъ чуждаго
«поганаго» племени. Отъ его безхитростнаго разсказа о полоскѣ,
распаханной дпемъ, надъ которой до зари хлопочутъ темныя
фигуры полудикарей, на меня иовѣяло чѣмъ-то былиннымъ, и
я съ невольнымъ увалееніемъ смотрѣлъ на его невзрачную фи­
гуру... Что это за человѣкъ. думалъ я при этомъ,— герой свое-
образнаго эпоса, сознательно отстаивающій высшую культуру
среди низшей... Или вѣрнѣе — автоматъ -пахарь, готовый, при
всякихъ условіяхъ, куда бы ии закинула его судьба, приняться
за свое нехитрое дѣло, все въ тѣхъ лее нехитрыхъ формахъ?..

192
МАРУСЯ.
Нѣсколько минутъ я ворочалъ въ головѣ этотъ вопросъ
но
отвѣта ьакъ то ни откуда не получалось. Только легкій ппо
TMыи
и какъ будто мечтательный ш ор охъ тайги говорилъ о
іемъ-то, ооѣщалъ что-то, но вмѣсто отвѣта вѣялъ лишь забве-
ніемъ и баюкающей дремотой... И фигура Тимохи глядѣла иа
меня безъ всякаго опредѣленія...
Дна
ч ятгіГ ТС феЙ' " 0б]?аТИЛСЯ я къ НСЫУ послѣ нѣкотораго мол-
іанія. •— îto-жѳ послѣ-то, какъ вы всетаки хозяйничали?
с,v
что’ ° Р атъ! Одолѣла проклятая сила Тойонша-то съ
ГевеГн^
°“
Ъ
о*»»““
и“
ревели насъ съ Петромъ Ивановичемъ въ другой улѵсъ Г р
перь ужъ и сами за у „ взялись. Слышно пашуть / у нихъ
—
Ну, а въ другомъ улусѣ?
у
—
Жили съ Петромъ Йваиычемъ года два
—
И что-лее ?
—
что.. Не сошлось. Я ему, значитъ. говорю' ты вы-
nnrnn
Jr pa Ивановичъ> хозяинъ, я работникъ... Положь го-
орю; мнЬ жалованье... А онъ говоритъ: я не согласенъ
—
лакъ же это,-безъ жалованья хотѣлъ держать?
да вьдь, какъ сказать... Мы, говоритъ, бѵдемъ тпр.п -
рищи. Все пополамъ, что мое, говоритъ. то к твое .. . Чудакъ!..
7 АИ что"же - -спросилъ я, сильно заитересованный. Но
чя гпрп?
странно глядѣлъ передъ собой и улыбался. Потомъ
оаговорилъ отрывочно, какъ будто исторія его отношепій ісъ
Ермолаеву не оставила въ немъ цѣльнаго внечатлѣиія и си-
стематическихъ воспоминаній.
- . . .Отдаетъ, напримѣръ, тёлку Иванову. Я говошо- это
зачѣмъ?.. У него, говоритъ, нѣтъ, у насъ три... А онъ говоою
выходи самъ... Мы сколько бились. А онъ, вишь ты, пришелъ на
готовое... Нѣтъ, говорю, отпусти ты меня, Петра Ивановичъ Ну
ушелъ отъ него, къ князю (старостѣ) въ работники нанялся!!
А за что вы сюда попали? спросилъ я
видя, что
этотъ предметъ, очевидно, исчерпанъ.
ѵу-
то- ••
Онъ взглянулъ на меня съ оттѣнкомъ недо-
^
’ т Г Ъ Человѣкъ’ которому трудно перевести вниманіе
на новый нредметъ разговора.
земли” Нѵ ’
П0 СВ0МУ Дѣлу' Главная причина изъ-за
земли. Ну, и опять, видишь ты, склёка. Оны, значитъ. такъ-
шръ, значитъ, этакъ_ Губернаторъ выѣзжалъ. В ы говоритъ
'CX”
" МЫ Г°В0РИМЪ: ЗѲМЛЯ эта TM 3 Ä
хали, кого хошь спроси...
—
Жена, дѣти остались у васъ на родинѣ?
прппTM
°,w
В0ТЪВГШЬTM-
Жена’ значитъ> померла у меня
ГшГппJ
ИКОтЪ' Д0ЧКу‘Те бабушка взяла'
значится,
оттп іт тп
ТЫ ШІОха’ чело* ъ , выходить, слободнай. Ну .
ОНО И ТОГО... И СОШЛОСЬ ЭТаКЪ'ТО вотъ.
*
МАРУСЯ.
198
Оиъ, очевидно, не хотѣлъ вдаваться въ дальпѣйшія подроб­
ности, да, впрочемъ, и безъ разсказа дѣло ясно. Міръ, бес­
сильный передъ формальнымъ нравомъ, рѣшилъ прибѣгпуть
къ «своимъ средствіямъ». Тимофей явился иснолнителемъ...
Красный пѣтухъ, посягательство на казенные межевые знаки,
молсетъ быть слега
«при исполпепіи обязанностей»,
можетъ
быть выстрѣлъ въ освѣщепное окно изъ темнаго сада...
--
Вы, значитъ, попали сюда за міръ,— сказалъ я.
—
То-то . .. выходитъ такъ, что за міръ... Видишь ты вотъ.
—
A міръ вамъ не помогаетъ въ ссылкѣ?
Онъ посмотрѣлъ па меня съ иедоумѣніемъ.
—-
Міръ-отъ? Да, я чаю, наши и не знаютъ, гдѣ моя
головушка.
—
Да вы развѣ писемъ пе писали?
--
Я, братъ, неграмотный. Въ Рассеѣ писалъ мнѣ одинъ
человѣкъ, да видно не такъ что иибудь. Не потрафилъ.. А
отсель и письмо-то не дойдетъ. Гдѣ поди! Далеко, братецъ
мой! Гнали, гнали— и -и, Более ты мой!.. Каки письмы! Этто,
годовъ съ пять, человѣкъ тутъ попадалъ отъ нашей деревни
недальной. «Скажите, говоритъ, Тимофею, дочку его взамѵлеъ
выдали»... Правда-ли. нѣтъ-ли ... Я , братъ, и не знаю. Молсетъ
зря...
Онъ сидѣлъ рядомъ со мной, завязывая обувь, и говорилъ
удивительпо равнодушно... Я глядѣлъ на него искоса, и мнѣ
казалось только, что его выцвѣтшіе отъ зпоя и пепогодъ сѣ-
рые глаза слегка потускнѣли. Нѣкоторое время мы оба по­
молчали. Думалъ-ли онъ о далекой родпиѣ, о дочкѣ, вышед­
шей невѣдомо за кого замужъ, о мірѣ, который не знаетъ,
гдѣ теперь «слабодпый человѣкъ» Тимоха, пострадавшій за
общее дѣло. Можетъ быть теперь пикто, даже родная дочь не
вспомипаетъ о немъ въ родной деревнѣ, гдѣ такіе-ж е Тимохи
въ эту самую минуту толее ходятъ за своими сохами на сво­
ихъ пашияхъ. И кто нибудь пашетъ полоску Тимохи, давно
поступившую въ мірское равненіе, какъ выравнивается кругъ
на водѣ отъ брошеннаго камня... Былъ Тимоха. и нѣтъ Ти­
мохи... Только развѣ у старухи матери порой защемитъ сердце
и слеза покатится изъ глазъ. И то едва-ли,— старуха, пожалуй,
давно на погостѣ...
Я еще разъ искоса посмотрѣлъ на Тимоху и не воздер­
ж ался отъ послѣдняго искушенія...
Ну, что-леъ, Тимофей. Много, чай, грѣховъ простится
тебѣ...
Лицо Тимохи осталось равнодушно. Онъ, повидимому, пе
понялъ моей мысли и только слово «грѣхъ» остановило на
себѣ его вниманіе.
—
То-то,— сказалъ оиъ, номолчавъ.— Г рѣшимъ, грѣшимъ...
13

194
МАРУСЯ.
А много-ли и всего -то земли надо? Всего, братецъ, три
аршина...
Я понялъ это въ томъ смыслѣ, что для Тимохи пе было и
этого утѣшенія: міръ оставался міромъ, земля землей, грѣхъ
гръхомъ, его судьба— ни въ какой связи ни съ какими боль­
шими дѣлами не состояла... И опять п а нѣсколько минутъ
см/гный звопъ лѣса затянулъ для меня всѣ болѣе опредѣлен-
ныя впечатлѣнія.
—
Такъ и живете все?
—
Такъ вотъ и живу въ работникахъ на чужедальной
сторонѣ.
—
Неужто нельзя было во столько времени устроить своего
хозяйства?
Оиъ почесалъ въ головѣ.
—
Оно, скаясемъ, того... Просто сказать тебѣ... оно бы
молено... И женился бы. Да, видишь ты, слабость имѣю. Д е­
негъ нѣтъ, оно и ничего. А съ деньгами-то горе...
Онъ виновато улыбнулся.
—
Четвертый годъ вотъ у Марьи живу. Хлѣбъ ѣмъ, чего
надо купитъ... Не обидитъ... Не баба— золото! Кабывъдругія
руки...
—
А Степанъ?
—
Что Степанъ! Вопъ слышь пострѣливаетъ. На это его
взять. Птицу тебѣ въ летъ сшибетъ, на озерѣ выждетъ, пока
диъ, три въ рядъ выплывутъ,— одной пулькой и снижетъ...
Вѣрно!
Оиъ засмѣялся, какъ взрослый человѣкъ, разсказывающій
о шалостяхъ ребенка.
—
Ухорѣзъ, что и говорить. За удальство и сюда-те по ­
па чъ. Съ каторги выбѣлсалъ, шестеро бурятъ напали,— вдвоемъ
отъ нихъ отбился, вотъ онъ какой. Пашня ли ему, братецъ,
на умѣ? Ему бы съ Абрашкой съ Ахметзяновымъ стакаться,—
они бы д1’ товъ надѣлали, нашумѣли бы до моря, до Кіяну...
Или бы на пріиска... Н а пріискахъ, говоритъ, я въ одинъ
день человѣкомъ стану, все ваше добро продамъ и выкуплю...
И вѣрно,--л .авно бы ему на пріискахъ либо въ острогѣ быть,
кабы не баба.
Онъ помолчалъ и черезъ нѣкоторое время прибавилъ:
—
Вѣнчаться хочутъ... Все она, Марья затѣваетъ. Они,
положимъ, по бродяжеству въ родѣ какъ вѣнчаны.
Косая пренебрелеительная улыбка мелькнула на его лицѣ,
и онъ продолжалъ:
—
Кругъ ракитова кусточка, видно... Ну, ей это, видишь
ты, недостаточно,— ж елаетъ у попа,
—
Да вѣдь онъ бродяга!
—-
То-то и оно: неномнящій, имени-званія не объясняетъ.
МАРУСЯ.
195
Ну, да вѣдь... не Рассея. Знаешь самъ, какая здѣсь сторона.
Гляди, за бычка и перевѣичаетъ какой нибудь.
Онъ неодобрительно вздохнулъ и покачалъ головой.
—
Она все, М арья... Н е хочется какъ пибудь, хочется по
хорошему... Ничего, я ей говорю, у васъ не выдетъ...
—
ІІочему-лсе?
Оиъ махнулъ рукой и, задумчиво разематривая полуобутую
ногу, какъ будто почерпая въ этомъ зрѣлищѣ суть своей ар­
гументами, сказалъ:
Возьми ты, къ примѣру... горшокъ. Стукни его хоро­
шенько. Вѣдь уж ъ у тебя опъ треснетъ?..
—
Ііу, треснетъ.
Налей теперича воды... она потечетъ ... Потому что, бра­
тецъ, улеъ ее не дерлштъ...
—
Такъ.
—
То-то и опо,— неолшдаино заключилъ онъ, въ полной
увѣренпости, что объяснился достаточно.
Вѣнчайся, я говорю, не вѣпчайся, толку все одно ни­
чего!.. Слышь, опять выпалилъ...
—
Вы , Тимофей, ие любите Степана.
Онъ какъ будто ие понялъ.
—
Что мнѣ его любить. Не красная дѣвушка... По мнѣ
что хошь... Хоть запали съ четырехъ концовъ заимку...
И, окончивъ обуваніе, онъ всталъ на ноги:
Нутра настоящаго нѣтъ... человѣкъ не натуральный.
Работать примется, то и гляди лошадь испортитъ. Дюжой, дья-
волъ! Ломитъ, какъ медвѣдь. Потомъ броситъ.
Оиъ понизилъ голосъ и сказалъ:
—
Этто Абрашка-татаринъ пріѣзлсалъ. Она его ухватомъ
прогнала... А потомъ, поѣхалъ я на болото мохъ брать, —
гляжу ужъ опи вдвоемъ съ татариномъ по степѣ-то вьются,
играютъ... Коней мѣнять хочутъ. А у Абрашки и конекъ-то, я
чаю, краденой.
Черезъ нѣсколько мииутъ онъ уже ходилъ за сохой, вни­
мательно налегая па ручку.
Ну, ну, не робь, — поощрялъ онъ лошадь, — вылазій,
милая, копайся... Н -нѣтъ, вр-рёшь, — возралсалъ опъ кому-то,
съ усиліемъ налегая на соху, когда какой-либо крѣпкій, не
перегнившій корень стремился выкинуть лселѣзо изъ борозды.
Дойдя опять до меня, онъ вдругъ весь осклабился радостной
улыбкой.
—
ІІашаничку на тотъ годъ посѣемъ. На первый же годъ,
гляди, кака пашаничка вымахнетъ... Земля-то, — сахаръ!
Онъ весь преобразился. Очевидно, въ этой идеѣ потонули
для него всѣ горькія воспоминанія и тревоги, которыя я рас-
шевелилъ своими разспросами.

196
МАРУСЯ.
По какой-то странной асссоціаціи, мнѣ вспомнился вдругъ.
длинноногій паукъ, котораго въ пашей сторонѣ называютъ
косаремъ. Если у него оторвать ногу,— она долго еще будетъ
шевелиться, производя обычныя двилсенія, какъ будто помогая
двигаться всему тѣлу... Не эта-ли ж е инерція жизни помо­
гаете и Тимохѣ выносить свою горькую долю: оторванный отъ
своего міра и родныхъ условій, онъ совершаетъ привычиыя
движенія, сообразно своему «рассейскому климату». Отъ пашни
къ посѣву, отъ посѣва къ жатвѣ, хотя бы на чулсой нивѣ,
хотя-бы въ заимкѣ, которую завтра запалятъ съ четырехъ кон-
цовъ... Онъ уйдетъ опять въ другое мѣсто и опять распашетъ
ниву подъ «пашаничку»... Итакъ, отъ зимы къ веснѣ и отъ.
весны къ новой ззмѣ, какъ капля, которую таинственный раз
махъ живой силы несетъ отъ невѣдомаго истока къ безвест ­
ному устью... И вотъ почему, казалось мнѣ,— стихійпый го-
воръ лѣса такъ властно нримѣшивался къ моимъ размышле-
ніямъ о Тимохѣ, подсказывая и свои невнятныя рѣчи...
Но въ то время, пробираясь сквозь ч ащу,— я больше думалъ о-
Марусѣ... На самой опѵшкѣ взглядъ мой упалъ на молодую лист­
венницу. Нѣсколько лѣтъ назадъ деревцо, очевидно, подверглось
какому-тонападенію: вѣроятно, какой нибудь врагъположилъ спои
личинки въ сердцевину,— и ростъ дерева извратился: оно по­
гнулось дугой, исказилось. Но затѣмъ, послѣ нѣсколышхъ лІѵгъ
борьбы, тонкій стволъ опять выпрямился и дальнѣйшій росгъ
шелъ уж е безукоризненно въ прелснемъ направленіи. Благо-
родныя усилія молодого деревца не остались безуспешны:
внизу опадали усохшія вѣтки и сухіе сучья, а вверху, надъ
изгибомъ, буйно и красиво разрослась корона густой зелопи.
Мнѣ казалось, что я понялъ тихую драму этого уголка.,
Такимъ-же стремленіемъ изломанной женской души держится
весь этотъ маленмгій мірокъ: оно вѣетъ надъ этой полумало­
русской избушкой, надъ этими прозябающими грядками, надъ
молоденькой березкой, тихо перебирающей вѣтками надъ самой
крышей. (Березы здѣсь рѣдки,— и ее вѣроятно пересадила сюда
Маруся). Оно только и двигаетъ вѣчнаго работника Тимоху,
оно дерлштъ буйную удаль Василья...
Матово-бѣлая, свѣжая почь лежала надъ лугами, озеромъ и
спящей избушкой; когда я внезапно проснулся на открытомъ
сѣновалѣ, съ продолженіемъ тѣхъ-же мыслей,— тишина и пу­
стынный просторъ невольно приковываютъ вниманіе ко всему„
чтоівыдѣлится на этомъ безжизненномъ фонѣ...
—
Вы не спите?— спросилъ меня товарищъ.
—
Недавно проснулся.
—
Ничего не слыхали?
—
Ііѣтъ, а что?
—
Мнѣ показалось, будто кто плакалъ.
МАРУСЯ.
197
—
Молсетъ быть, вам ъ почудилось?
—
Едва-ли . Этотъ Степанъ должно быть жохъ... Какъ по
вашему?
—
Вы съ нимъ были дольше. Я только и слышалъ его
разсказъ.
—
Бродялсеская идиллія,— сказалъ онъ саркастически.— Вы
уже, конечно, записали... Хотѣлъ-бы я знать, есть ли тутъ
.хоть
слово правды.
—
Отчего-лсе?
—
Ну, да я знаю. У васъ они всѣ «искру проявляют».
Вотъ еще лелштъ одинъ.
Онъ приподнялся и посмотрѣлъ на лежавшаго рядомъ Ти­
моху, который, забившись лицомъ въ сѣно, храгіѣлъ и вздра-
гивалъ, точно въ агоніи. Очевидно, онъ пе далъ спать моему
товарищу и, кажется, разбудилъ тоже меня. Долженъ сознаться,
что и въ позѣ Тимохи, и въ его гомерическомъ храпѣ мнѣ
тоже чудилось въ эту минуту какое-то сознательное, самодо­
вольное нахальство, какъ будто насмѣшка надъ нашей нервной
деликатностію.
Въ тонѣ моего товарища я различилъ знакомую ноту.
Пустынныя мѣста и постоянное ограниченное общество имѣ-
ютъ свои специфическая неудобства. Они заставляютъ дорожить
товарищемъ, завязываютъ крѣпкія связи, но наружное выра-
ж епіе этой связи нерѣдко совершенно отравляетъ ея сущность.
Ракпообразіе человѣческой личности развертывается только на­
встречу родственному разнообразію среды. Безъ этого—она
начинаетъ застаиваться и тускнѣть. Тогда бородавка на щекѣ
товарища, какъ и давно извѣстный взглядъ, могутъ вызывать
одинаковое раздралсеніе. Моему товарищу давно уж е надоѣли
и стѣны нашей юрты, и неизбѣжно повторявшіеся разговоры,
и мои бесѣды съ поселенцами и бродягами, которые для меня
до извѣстной степени заполняли пустоту и безсодерлсатель-
ность нашей лсизни. У него, поэтому, чаще случались при­
падки глубокой ипохондріи, безпредметнаго и безпричиннаго
раудраясенія,— сп ецифическая болѣзнь пустынныхъ мѣстъ и
ограниченная общества. Въ свѣтлыя минуты мы шутливо на­
зывали такое настроеніе пребываніемъ «въ кладезѣ унынія»,
и по взаимному договору— старались по возможности не тре-
волсить другъ друга въ эти періоды. Временная разлука и пе-
ремѣна мѣста дѣйствовали особенно хорошо, и по истеченіи
нѣкотораго времени - болѣзнь проходила.
Поэтому, не отвѣчая ни слова на саркастическія замѣчанія
товарища, въ другое время относившагося къ людямъ съ боль-
шимъ добродушіемъ и снисходительностію, я сошелъ съ сѣно-
новала и направился къ лошадямъ. Онѣ ходили въ загородкѣ
и то и дѣло поворачивались къ водѣ, надъ которой, выжатая

198
МАРУСЯ.
Утреннимъ холодкомъ, висѣла тонкая пленка тумана. Утки опять,
сидѣли кучками на серединѣ озера. По временамъ онѣ при­
летали парами съ дальней рѣки и, шлепнувшись у противо-
положнаго берега, продолжали здѣсь свои ночныя мистеріи...
Я пустилъ лошадей къ водѣ. Обѣ онѣ вошли въ озеро по
грудь и пили съ жадностью, порой разбрызгивая воду, какъ
бы сознательно наслаждаясь ея изобиліемъ. Повременамъ онѣ
подымали морды и начинали прислушиваться къ чему-то, въ
тишинѣ бѣлой ночи. Я тоже невольно вслушался. Изъ подъ
тихаго шелеста тайги чуть внятно простуналъ какой-то про­
тяжный далекій, далекій звонъ... По мѣрѣ того, какъ чуткое
ухо ловило его яснѣе, онъ принималъ все болѣе опредѣлен-
ны я, хотя и призрачныя формы: то мѣрно звенѣлъ знакомый
съ дѣтства колоколъ въ родномъ Городѣ, то гудѣлъ фабричный
свистокъ, который я слышалъ изъ своей студенческой квар­
тиры... А за ними вставалъ цѣлый рядъ такихъ же призра-
ковъ-звуковъ, странно треволшвшихъ душу какимъ-то щемя-
щимъ очарованьемъ.
Избушка тихо спала, тайга спокойно шевелилась и взды­
хал а. И вдругъ, какое-то ж уткое по своей опредѣленности
ощущеніе,— безсознательный выводъ изъ накопившихся впе-
чатлѣній,— встал о въ моемъ воображеніи... Что слышится оби-
тателямъ этого угла въ голосахъ пустынной ночи, или когда
кругомъ завоетъ зимняя мятель? К акіе призраки шлетъ имъ
эта чуткая, будто насторолшвшаяся тишина пустыни? Куда
она зоветъ ихъ, къ чему она ихъ манитъ, что обѣщаетъ?
Удастся ли М арусѣ удержать завязавшуюся жизнь этого поселка,
или нравъ ^лаконическій Тим оха со своими пессимистическими
предсказаніями: все это не настоящее, разъ сломанной душѣ
уже не выпрямиться, и чуткая враждебность пустыни одолѣетъ
ея усилія?...
Въ избушкѣ скрипнула дверь. На порогѣ показался Сте­
п анъ . Онъ постоялъ нисколько секундъ, посмотрѣлъ на небо,
потомъ лѣниво пошелъ въ лѣсъ, захвативъ предварительно
узду. Черезъ нѣсколько минуть послышался рѣзкій топотъ, и
Степанъ выѣхалъ изъ лѣсу и а буланомъ жеребчикѣ. Лошадь
бѣжала какъ-то капризно и рѣзво; подъѣхавъ къ берегу озера,
Степанъ спрыгнулъ на бѣгу и, напоивъ коня, привязалъ его
къ городьбѣ. Когда затѣмъ онъ опять подошелъ къ берегу,
глаза его были опять тусклы, точно чѣмъ-то завѣшены. Онъ
сталъ надъ водой и, не говоря ни слова, стоялъ безсмысленно
и неподвиж но. Вѣроятно, его тоже захватили таинственные
голоса пустынной ночи. Черезъ м инуту онъ вздрогнулъ, какъ
будто отъ холода... а можетъ быть и ему почудились въ ти-
шинѣ свои звуковые призраки...
—
Свѣж о!— сказалъ я, чтобы привлечь его вниманіе.
МАРУСЯ.
199
Онъ оглянулся, но какъ будто даже не сразу замѣтилъ меня.
Потомъ такъ же машинально подошелъ и сѣлъ рядомъ со мной
на бревнѣ. Миѣ показался онъ страннымъ, какъ будто даже
больнымъ. В чер а въ немъ было замѣтно ож ивленіе человѣка,
подтянувшагося навстрѣчу новому знакомству. Сегодня онъ
покорно, безъ мысли отдавался какому-то внутреннему на­
стр ое нн о...
По верхушкамъ лѣса потянулся гуль отъ предутренняі о
вѣтр а... Деревья сначала заговорили глубокимъ хоромъ, потомъ
гулъ разсыпался на отдѣльные голоса, пошептался и началъ
стихять•
Степанъ повернулся въ сторону лѣса, какъ только что н а
мой окликъ.
Вѣтеръ, — ск азалъ онъ съ тѣмъ ж е малоосмысленными
выраженіемъ, и вдругъ посмотрѣлъ на меня измѣнившимся
взглядомъ, полнымъ глубокой тоски.
—
Мочи нѣтъ, — ск азалъ оиъ съ приливомъ внезапной от­
кровенности.— Повърите, никакой возможности моей...
—
Что же такое, Степанъ?— спросилъ я съ невольнымъ
участіем ъ.
Повидимому, онъ все еще не освободился отъ давлешя
какого-то тяжелаго настроенія и его сознаніе участвовало въ
тіазговорѣ только на половину.
—
Выйдешь на озеро... все эта тайга шумитъ... Кругомъ
пусто... Да еще утки эти проклятыя.
Съ приливомъ внезапной ярости онъ схватилъ комъ сухой
грязи и кинулъ въ туманъ, лежавшій надъ озеромъ. Іамъ,
точно сквозь матовое стекло, виднѣлись неясные, но преуве­
личенные контуры птицъ. Когда комокъ шлепнулся среди нихъ,
онѣ только слегка зашевелились — туманныя очертанія въ ту ­
манной дымкѣ...
Однако, рѣзкое движеніе и плескъ на озерѣ, повидимому,
нѣсколько привели его въ себя. Онъ сѣлъ опять и опустиль
голову на руки.
—
Трудно здѣсь жить, господинъ...
—
Ну, что-жъ, Степанъ. Вамъ бы и въ самомъ дѣлѣ на
пріиска.
—
Маруся не идетъ.
—
Ну, вы бы на зиму уходили, a лѣтомъ опять сюда...
Зарабатывали бы тамъ, и въ хозяйствѣ подспорье. A здѣсь
Маруся съ Тимофеемъ справятся.
Онъ повернулся ко мнѣ и долго глядѣлъ въ глаза, какъ
будто выпытывая что-то не то у меня, не то опять въ глубинѣ
своего собственпаго настроенія.
—
Нѣтъ, господинъ... Это я не могу. Это уж е значитъ...
кончено...

200
МАРУСЯ.
Потомъ, помолчавъ, онъ спросилъ:
А вы Тимофея откуда знаете?
® чеРа былъ у него на расчисткѣ.
—
И Маруся тамъ была?
—
Была.
не ,фос»шъ.У.! ВЫ Ш ГЛЯАИТе На НеГ0’ Ла Т“ 0(І’ея- Парень
И опять ко мнѣ повернулись свѣтлые глаза на еще бол-Ь
потемнѣвшемъ лиц*.
Вънихътеперьясно простTM
выпа
л е т е глубокой ненависти. Я подумалъ, что это знакомая и
нам ь оолѣзпь пустынныхъ мѣстъ и ограниченнаго общества
олько враждебныя чары пустыни произвели уже болѣе глу-
боыя опустошепія въ буйной и требующей сильныхъ движенШ
дзшѣ. Въ эту минуту изъ троихъ обитателей заимки къ на-
строенш Степана я почувствовалъ наиболѣе близости и сим-
Опять скрипнула дверь, показалась Маруся. Потомъ не­
уклюжая фигура Тимохи сползла по лѣстпицѣ съ сѣновала
Маруся принялась доить коровъ, Тимоха запрегъ лошадь и
З С Г Г ' ° 1)0ДУ ° ГрОМНОе полубочье В°ДЫ Для поливки
Замычали коровы и телята, на заимкѣ начинался день.
Небо
надъ верхуш кам и горъ слабо окрашивалось. Солнце было уж е
^ п и Г ЬГп^НаХ0ДЮШСЬГ длюшой тѣш’ покрывшей всю
пелена Шумана,
’"°
Развѣ(ма“
недвижная
ѣхата'съ’Х и
и!МЫв?ѣ“ли®
=аиш® нтроемъ. Степанъ
МРТТТ
L
0 сѢдлѢ
висѣли
большіе
кожаные
пере-
очеві!дно его «уть былъ не близокъ. Лицо его было
опять CBOKOÏIHO, даж е весело.
Доѣхавъ до нроѣзжей дороги, онъ указалъ намъ наше на-
нравлеше, а самъ повернулъ къ рѣкѣ. Черезъ нѣкоторое время
яп ѵпт
Па ДР7Г0Й ст°Р °нѣ небольшую темную точку по­
дымавшуюся по мѣловымъ уступам ъ крутого берега.
У
енлъ м о й ’товарищъ.TM
TM Ныьвавъ?-ЭДум-шво спро-
—
А вы знаете., что онъ поѣхалъ туда?
Піѵіглѵ гг•)я‘1°гВг ° І ! ИТЪ КЪ П0ГІ';Т' ^-акія У него дѣла съ попами?
равду сказать, едва ли это довольство-отъ одной работы...
Думаю, что вы ошибаетесь, ---отвѣтилъ я не нстѵпаіг
СТОПОЕІ Тѵяа°?хі7МНЬ ВС|10“ га,,сь «*>» Тимофея. Въ той
гтни, г» m
Т6Перь Степанъ,-бы» тунгусская пу-
“
ь п Г ъ П0СТ0ЯШ0стРатетвующіе по своимъ огром-
явлTM < * настоящими подвижниками своей
чаютъЯГf“
Са#Ш Въ знаTM««'НОЙ степени ди-
емтаий ZnJ
° ДН0Г0 ПЗЪ НИХЪ: это былъ необыкновенно
CMji-лыи, необыкновенно суровый и вмѣстѣ необыкновенно
МАРУ СЯ .
201
молчаливый человѣкъ, который разучился говорить полными
предложепіями. Въ случаѣ необходимости опъ выражался одно­
словно, но, впрочемъ, по своему определимо.
Объѣзжая свои приходы, такіе священники вѣнчаютъ по не­
обходимости людей, у которыхъ давно бѣгаютъ дѣти; послѣд-
нихъ тутъ лее крестятъ, и отпѣваютъ умершихъ, кости кото­
рыхъ давно истлѣли въ могилѣ. Все здѣсь дѣлается въ круп-
номъ масштабѣ, такъ сказать, въ общихъ чертахъ, не позвол ню-
щи хъ особенно вникать въ детали. Это дѣлаетъ суровыхъ
пастырей менѣе внимательными къ формальностям^ и «бро­
дяжьи браки», представляющіе въ Сибири специфическую руб­
рику простуаковъ мѣстнаго духовенства,— пугаютъ ихъ менѣе,
чѣмъ свящеиниковъ болѣе близкихъ приходовъ.
—
Очевидно,--подумалъ я , — Степанъ, узнавъ о педавнемъ
сравнительно нребывапіи такого пастыря, ѣдетъ, чтобы удовле­
творить лселанію Маруси...
Темная точка на горной тропѣ исчезла... Наши лошади
бѣлсали опять колеями якутской дороги, срывая направо и на-
лѣво сочную траву съ роскошными луговыми цвѣтами...
VII.
Я ничего не узналъ о результатахъ этихъ переговоровъ.
До наступленія зимы Степанъ и Маруся были два раза въ
слободѣ и останавливались у насъ, какъ улсе знакомые. Сте-
паиъ оживлялся на людяхъ. Маруся перестала дичиться, хотя
была попрежнему молчалива и необщительна. Годъ выдался
счастливый, и дѣла Маруси шли хорошо. Е я огурцы, которые
опа солила какимъ-то особенным'!» способомъ, пользовались
известностью далее въ городѣ, и случалось—за ними пріѣзжали
нарочные казаки за триста верстъ. Этому не слѣдуетъ удивляться.
Какъ это ни странно, ио разстоянія совсѣмъ не пугаютъ
именно въ этихъ дальнихъ, рѣдко населениыхъ мѣстахъ, съ
самыми ужасными путями сообщенія. Одинъ американскій ну-
тешественпикъ по Сибири разсказывалъ съ удивленіемъ въ
своей книгѣ, какъ однаяеды около Еолымска его нагналъ, по­
сланный губернаторомъ, казакъ, чтобы почтительно вручить ему
портъ-сигаръ и кругъ моролсенаго масла, забытые имъ на стан-
щи въ Якутскѣ, А отъ Якутска до Колымска болѣе 1 ‘/з тысячъ
верстъ! Нужно прибавить, что въ это время около Колымы
начиналась страшнѣйшая изъ эпидемій— оспа и изъ областного
города съ петерпѣніемъ лсдали оспенной лимфы. Врачъ и адми-
нистрація встрѣтили казака съ распростертыми объятіями и
были чрезвычайно разочарованы, узнавъ, что онъ прискакалъ
не съ лимфой, а съ портъ-сигаромъ.

202
МАРУСЯ.
Въ пріемахъ Маруси я не замѣчалъ ничего болѣзпепнаго
или страдальческаго. Она дерлсала себя, какъ спокойная, дѣло-
витая хозяйка, умѣло и твердо устраивавшая свои дѣла.
—
Ну, и камень баба!—говорилъ объ ней полякъ торго-
вецъ, поставлявшій продукты пріискателяыъ. Однако въ тонѣ
его слышалось не только благоволеніе къ красивой смѵглянкѣ
но и уваженіе къ хозяйкѣ.
Степанъ тоже бродшіъ по слободѣ и—больше отъ нечего
дѣлать,— іфицѣнивался къ лоіпадямъ, пытаясь промѣнять своего
оуланка. Онъ возвращался на ночь чуть-чуть на веселѣ, но пе
пьяный. Вообще, я присматривался къ своимъ гостямъ, спра­
шивая себя съ удивленіемъ: пеулсели все то, что на мгновеніе
мелькнуло передо мной надъ дальнпмъ озеромъ въ бѣлую
ночь, —только моя фаптазія, и эти люди живутъ ровной, ни-
м МЪ Ï 3 смУІцаемои’ обычной жизнію? Я присматривался къ
арусѣ, иногда старался разсмѣшить ее,— вспоминая
ея не­
ровный, болѣзненный смѣхъ, оставшійся у меня въ памяти.
Но она ни разу даже не улыбнулась.
На третій день, вечеромъ, выйдя на свой дворъ, я замѣ-
тилъ, что изба татарина Абрашки, лшвшаго отъ насъ черезъ
улицу сильно освѣщепа. Въ неболыпія окна видно было, что
въ избѣ много народу. Абрамъ Ахметзяновъ занимался коіз-
чемствомъ.
1
Это былъ человѣкъ замѣчательный въ своемъродѣ.Какъ онъ
такъ и его жена Тарифа, которую, впрочемъ, въ слободѣ называли
Марьей, совсѣмъ не были похожи на моиголовъ. У пего было
круглое лицо, очень смуглое, правда, но съ мягкими, правиль­
ными чертами, и большіе, ласкающіе, добрые глаза... Она же
представляла изъ себя типическую русскую красавицу ни­
сколько располыѣвшую, съ бойкимъ и, что называется, «бѣдо-
вымъ» взглядомъ. Абрашка любилъ ее до безумія, но про нее
говорили, что она нерѣдко ему измѣняла. Однажды, ночыо
вернувшись неожиданно домой, онъ зачѣмъ-то стрѣлялъ около
своей юрты. Говорили на другой день, что мѣховая шапка
нѣкоего Аодула Сабитуллина оказалась прострѣленпою дроби­
нами и что только густо вышитая тюбетейка спасла его лысую
голову. Сабитуллинъ былъ старикъ... Нѣкоторое время онъ
опасался ходить мимо избы Абрама, а однажды послѣдній
встрѣтясь съ нимъ на улицѣ, внезапно кинулся на него и
стараго Абдула едва вырвали изъ рукъ изступленнаго Абрашки.
Но я видѣлъ Абрама и Марью на третій день послѣ выстрѣла.
Она держала себя съ такимъ же сознаніемъ своей опьяняющей
чувственной красоты, а онъ смотрѣлъ на нее такимъ же по­
корно влюбленнымъ взглядомъ.
Онъ пользовался репутаціей самаго отчаяннаго головорѣза
и ловчайшаго вора. Я долго не вѣрилъ этому. Нѣсколько разъ
МАРУСЯ.
203
этотъ Абрамъ оказывалъ миѣ и моимъ товарищамъ сосѣдскіч
услуги и при этомъ въ его глазахъ свѣтилось такое просто­
душное расположеніе, что я ие могъ примирить съ этимъ раз-
сказы объ его подвигахъ. Я даже просто чувствовалъ удоволь-
ствіе, разговаривая съ нимъ и, особенно, глядя въ его глубо-
кіе, дѣтски простодушные и добрые глаза. Только однажды,
иослѣ какого-то новаго двусмыслеииаго происшествія съ Марьей,
онъ сильно пилъ нѣсколько дней и пришелъ ко мнѣ подъ ве­
черъ весь возбужденный и немножко дикій.
Нѣкоторое время онъ только сидѣлъ и слегка покачивался,
Потомъ, посмотрѣвъ на меня и какъ будто узнавая, гдѣ на­
ходится, сказалъ:
А! вотъ кто... Уѣзжаете, домъ бросаете пусто... Ночь
цѣлую стоитъ... тронули у васъ что нибудь татары?
—
Не тронули.
—
Водки поставишь мнѣ?
—
Не поставлю .
—
Почему не поставишь?
Гы знаешь, Абрамъ, что мы къ тебѣ водку пить не
ходимъ. Чаю, если хочешь, заварю... А откупаться отъ васъ
мы не станемъ...
—
Что ты, братъ! Неужто, сохрани Богъ. я за этимъ . .. —
сказалъ онъ съ проблескомъ созианія. — І Іьяиъ, братъ, Абрашка...
сердце загорѣлось...
ІІотомтз, поднявшись, онъ подошелъ ко мнѣ, положилъ руку
па плечо и, крѣпко сжавъ его, наклонилъ ко мнѣ свое горя­
щее лицо. Глаза его были такіе же добрые, только стали какъ
будто больше и искрились почти восторлсенно...— Что вы за
люди?—сказалъ оиъ .. .—
янезнаю,чтовызалюди...Ая
вотъ какой человѣкъ... Ахъ, бр-ратъ!.. Ежели бы мнѣ не
Марья... давно бы я себѣ каторгу заработалъ!
Я былъ поралсенъ глубиной и непосредственностью этого
восклицанія. Тутъ была и тоска о пропадающей удали, и са ­
мая нетронутая увѣренность, что—каковы бы тамъ ни были
еще люди и взгляды,— все
таки наиболѣе стоющій человѣкъ
тотъ, который смѣло носится по самымъ крутымъ стремнииамъ
лшзни, съ которыхъ, только оступись... попадешь прямо на
каторгу.
Только въ эту минуту я понялъ настоящимъ образомъ
Ахметзянова со всей его «невинной» преступностью,— право,
я не подыщу тутъ другого слова... Онъ тратится на мелкіо
подвиги баранты и воровства въ то время, какъ его имя могло
гремѣть наравнѣ съ именами Никифорова и Черкеса,— весьма
извѣстныхъ въ тѣ годы на Ленѣ начальниковъ спиртоиосовъ
и хищниковъ золота... Я понялъ таюке, почему Тимофей ста-

204
МАРУСЯ.
видъ имя Степана рядомъ съ Абрашкой... Въ жизни обоихъ
«бабы» играли почти одинаковую роль...
Дверь абрашкиной избы отворилась. Изъ нея несся гулъ,
точно изъ улья. Въ освѣщенномъ четвероугольникѣ появилась
силуэтомъ фигура Степана. Оиъ видимо отступалъ, тогда какъ
изъ глубины избы къ нему совались возбужденныя татарсісія
фиі уры.
—
Что у васъ вышло?—спросилъ я, когда Степанъ по-
допіелъ къ нашимъ воротамъ и сталъ вынимать жердину, что­
бы пролѣзгь во дворъ.
—
Ничего!—отвѣтилъ оиъ неохотно. — Съ татарами ма­
ленько посчитался.
И, повернувшись къ избѣ, дверь которой оставалась от­
крыта,— онъ погрозилъ кулакомъ.
—
Посмѣешься у меня Абрамъ, погоди...
Я замѣтидъ, что на этотъ разъ онъ выпилъ нѣсколько болѣе
обыкновепнаго и, кромѣ того, былъ сильно возбужденъ.
На слѣдующее утро погода круто повернула къ зимѣ. Осень
въ тѣхъ мѣстахъ почти незамѣтиа. Уже въ августѣ утренники
крѣпко стискиваютъ землю и покрываютъ ее слоемъ инея. Къ
серединѣ дня земля едва оттаетъ, какъ ужъ съ раннихъ суме-
рекъ опять начинаетъ примораживать. Такимъ образомъ, земля
промерзаетъ довольно глубоко задолго до снѣга; слякоти и сы­
рости эта осень почти не знаетъ,— воздухъ чисть и прозра-
чепъ, звуки несутся отчетливо, ясно, далеко, копыта лошадей
звонко стучать по голой еще, но уже скованной землѣ.
Передъ вечеромъ слѣдующаго дня меня вызвалъ изъ юрты
нѣсколько тревожный окликъ Степана. Я выбѣлсалъ и увидѣлъ,
что почти изо всѣхъ ближнихъ юртъ выбѣгали люди, съ тре­
вогой глядѣвшіе на небо. Впрочемъ, якуты и слобожане смо-
тр'ьли довольно спокойно, но татары, особенно киргизы, волно­
вались и громко разговаривали.
Я тоже взглянулъ кверху. Едва переваливъ черезъ цѣпь
отлогихъ холмовъ на сѣверо-западъ,—къ памъ ползло тяжелое
свинцовое облако. Оно было громадно и странно своимъ рѣз-
кимъ одиночествомъ на холодномъ и ясномъ небѣ. Вверху рѣзко
ограниченное, точно спина огромнаго лшвотнаго, внизу оно
спустило нѣсколько темныхъ отростковъ, которые тихо, зло-
вѣ]це шевелились, опускаясь все ншке, точно чудовище пере­
бирало гигантскими щупальцами. Но что было всего страшнѣе,
это то, что облако ползло совсѣмъ низко надъ землей, вздра­
гивая, какъ будто теряя силы въ своемъ полетѣ и готовое сразу
упасть на землю всей своей грузной массой...
Всѣ затихли. — Смотрите,— задѣнетъ вашу юрту,— сказалъ
Стенанъ. ІІолусумасшедшій киргизъ, жившій иевдалекѣ, при-
цѣлился изъ ружья и выстрѣлилъ. Облако, все также вздра­
МАРУСЯ.
•205
гивая, паползло и раскинулось надъ крайними дворами сло­
бодки. Все кругомъ потемнѣло и потускло. Разумѣется, юрту
облако не задѣло, по, когда надъ нашими головами, тихо вол­
нуясь и шевеля мглистыми отростками, тяжелое, свинцовое,
кое-гдѣ лишь мутно-опаловое, ползло туманное чудовище,— всѣ
затихли.. Только еще разъ грянулъ выстрѣлъ сумасшедшаго
киргиза... Черезъ нѣсколько минутъ темная масса проплыла
надъ рѣкой Ея нлотпыя очертанія закрыли оскалины гор наго
берега и видимо она задѣла за ихъ склоны. Когда туча исчезла
за гребнемъ,— на уступахъ, покрытыхъ еще зелеными листвен­
ницами, точно нарисованпыя гигантскою кистью, бѣлѣли гус-
тыя полосы спѣга.
Я очнулся, точно послѣ страннаго фантастическаго сна.
Надъ слободкой опять играли густые, желтые лучи скупого
осенняго солнца, какіе-то чужіе мнѣ люди громко волновались,
возбулсденно обсулсдая зпаченіе страннаго явленія. И все ка­
залось чуждымъ. страннымъ, непонятпымъ... Непонятнымъ ка­
залось даже и то, какъ я сюда попалъ и что здѣсь дѣлаю.
Въ дверяхъ нашей лѣтней избы, схватившись одной рукой
за притолку, стояла Маруся съ постарѣвшимъ и испуганнымъ
лицомъ и тяжело, прерывисто переводила дыханіе. Только
природные мѣстиые жители смотрѣли спокойнѣе.
—
Ну, парень. — сказалъ
м.нѣ мой пріятель, нолуякутъ,
Тимофей. — Теперь, смотри, буря будетъ! Ой-ой!
Действительно, вскорѣ, точно въ догонку за сѣверпымъ
бѣглецомъ, вѣроятно оторвавшимся отъ какого нибудь сііѣж-
наго урагана. — п одулъ рѣзкій вѣтеръ и ночь спустилась среди
метели изъ мелкаго сыпучаго снѣга. Вѣтеръ, гудя въ недаль-
нихъ ущельяхъ, гналъ его, наметалъ въ сугробы, подхватывалъ
опять и крутилъ въ воздухѣ. Тамъ, гдѣ за минуту все было
бѣло отъ снѣга, опять чернѣла сухая, звонкая земля.
Степанъ съ Марьей сталъ собираться. Я останавливал!,(въ
то время я былъ совсѣмъ одинъ), но Степанъ отказался.
—
Нѣть, господинъ,— теперь пойдутъ метели, пора темная.
А я же кстати съ татарами въ ссорѣ.
Я напоилъ ихъ на дорогу чаемъ и проводилъ. Черезъ
нѣсколько мипутъ они исчезли въ мутномъ сумракѣ спускав­
шейся ночи, и вѣтеръ тотчасъ же разметалъ слѣды, оставлен­
ные колесами телѣги.
YHL
Дѣйствительно, пора начиналась темная. Каждый годъ недѣли
двѣ или три между осенью и настоящей зимой въ тѣхъ мѣ-
етахъ дуютъ жестокіе вѣтры; бурныя ночи полны холода и

206
МАРУСЯ.
мрака. Тайга кричитъ, не переставая, въ лугахъ несутся столбы
снѣжнои колючей пыли, земля обращается въ камень.
Но татары, которые составляли почти половину населепія
слободы, смотрѣли на этотъ періодъ съ чисто практической
точки зрѣпія. Мерзлая земля не принимаетъ слѣдовъ, а сы-
пучш снѣгъ, переносимый вѣтромъ съ мѣста на мѣсто тѣмъ
10 и дѣло- выходя иочыо изъ юрты, мы слыхали иа
татарскихъ дворахъ какое-то движеніе и тихіе сборы. На утпо
становилось известно
о взломанном, амбарѣ «въ якутахъ»
или ограбленной юртѣ какого ннбудь богача.
Мой пріятель Тимофей, о которомъ я улсе говорилъ выше
благосклонно зиакомившій меня сь особенностями мѣстпой
лсизни, такъ характеризовалъ взаимныя отпошенія слободы и
ея окрестностей.
—
Гатаръ у брякутъ воровай, брякутъу татаръ воровай —
взадъ-впередъ.
Но въ сущности полной взаимности пе было. Якуты робки
и мирны. Поэтому они болѣе защищались, чѣмъ нападали.
Правда, стоило татарской лошади забѣжать въ улусъ, по­
дальше отъ слободы, и опа тотчасъ лее попадала въ якутскій
котелъ на общую пирушку. Но прямые набѣги на татаръ въ
слободѣ были трудны... Якуты ограничивались защитой, почти
всегда пеумѣлой и трусливо-наивной. Проѣзлсая ночыо по па-
слеленымъ дорогамъ, можно былоуслышать вдругъ вопли, точно
рѣжутъ сразу нисколько человѣкъ. Это—населеніе одной юрты,
въ которой двѣ или три семьи сошлись на долгую холодную
зиму, предупреждало певѣдомаго путника, ѣдущаго мимо по
темной дорогѣ, о томъ, что опи не спятъ и готовы къ защитѣ.
олЫ'О эти угрозы производили скорѣе впечатлѣніе какого-то
испуганпаго вопля, почти мольбы. Порой за воплями следо­
вали безпорядочные, такіе лее испуганные выстрѣлы на воз­
духъ. Все это, разумѣется, было только на руку предпріимчи-
вымъ и смІ>лымъ татарамъ, выжидавшимъ, пока якуты настрѣ-
ляются и
накричатся, и тогда-то они тихо, но свободно шли
на добычу...
На слѣдующій же день послѣ чудного облака и ночной
метели въ слободу прискакало нѣсколысо якутовъ, требуя «сдѣ-
лать имъ бумаги» и произвести обыски у татаръ. Бумаги были
сдѣлапы, татары покорно открывали свои амбары и подполья...
А осень все злилась, снѣгъ все носился во тьмѣ, гонимый вѣ-
тромъ, стучалъ въ наши маленькія окна и кругомъ нашей
юрты; но почамъ все слышалось тихое двилсепіе то въ одномъ
то въ другомъ татарскомъ дворѣ. Мой вѣриый Церберъ, кото-
Я *^)ЯЛЪ къ се(^ въ І0РТУ изъ чувства одиночества, то и
Д о чутко настораживался и ворчалъ особеннымъ образомъ,—
какъ природныя якутскія собаки ворчатъ только на татаръ
МАРУСЯ.
207
или на поселепцевъ. Тогда я бралъ на всяісій случай ружье
и выходилъ изъ юрты. ІТо каждый разъ тревога оказывалась
напрасной; норой только на большой дорогѣ въ улусы или
по проселку, пролегавшему мимо самаго нашего двора, про­
мелькивала въ мутной мглѣ верховая фигура или двѣ...
Я чувствовалъ себя,— въ
своей юртѣ на отшибѣ,— въ чрез­
вычайно своеобразномъ положеиіи, точно на островкѣ, кругомъ
котораго, въ мглистомъ туманномъ морѣ, кипѣла своеооразная
дѣятельность пиратовъ. Порой я догадывался, кто именно изъ
моихъ добрыхъ сосѣдей выѣзлсаетъ «въ якуты» за добычей,
или въ лѣсъ съ добычей, которую необходимо спрятать... Порой
во мнѣ закипало негодованіе, рука невольно сжимала рулсье,
но это была явная несообразность... Я не умѣлъ плавать мелсду
этими рифами...
Одпалсды въ слободу, занесенные снѣгомъ, постукивая пе­
редъ собой палками, вошли слѣпые старикъ со старухой. Это
были несчастные, бездомные старики, ходившіе по богатымъ
якутамъ и зарабатывавшіе нропитаніе помоломъ зерна на руч-
ныхъ мельницахъ, на какихъ, вѣроятно, мололи еще рабыни
Одиссея. Такая мельница есть въ каждой якутской юртѣ. На
крѣнкой стойкѣ, въ половину человѣческаго роста, укрѣпленъ
неподвилепо небольшой жерновой камень. Другой свободно хо­
дить надъ нимъ на лселѣзномъ стерлснѣ и цѣвкѣ. Длинная
палка, однимъ концомъ укрѣплепная у потолка, другимъ мо­
лсетъ вращать верхній камень. Человѣкъ вертитъ ею лсерновъ,
засыпая горстыо зерно въ отверстіе. Камни тихо и скучно
лсулслсатъ, мука съ изумительной медленностью почти неза­
метно струится на столъ кругомъ жернова. За помолъ пуда
платятъ отъ 15 до 20 коп.
Этой работой старики долго копили деньги и наконецъ ку­
пили себѣ теплыя шубы на зиму и одѣяла въ видѣ мѣшковъ:
почему именно эти предметы,— преимущественно передъ дру­
гими,— сказать
трудно. Я видѣлъ только, какъ лѣтомъ она
вынесли свои сокровища и вытряхали изъ нихъ пыль^и моль.
Разложивъ ихъ на землѣ, старикъ пащупывалъ лѣвой рукой
мѣсто, а правой ударялъ гибкимъ прутомъ. По инстинкту слѣ-
пого, онъ рѣдко ошибался, но все таки порой ударъ попадалъ
ио кисти... Потомъ онъ передвигалъ руку и ударялъ рядомъ...
Эту же работу старики исполняли у другихъ, когда не было
помола.
Теперь они шли по улицѣ, озябшіе и несчастные. Слезы
текли изъ слѣпыхъ глазъ старухи и замерзали на лицѣ. Ста­
рикъ шелъ съ какой то горестной торжествепностію и, посту­
кивая палкой по мерзлой землѣ, поднималъ лицо высоко, какъ
будто глядя въ небо слѣпыми глазами.
Оказалось, что они
шли тоже «дѣлать бумагу» въ управѣ. Въ эту ночь изъ амбара

208
МАРУСЯ.
якута, у котораго они мололи,— украли ихъ сокровища, стоив­
ш и нѣсколькихъ лѣтъ помола.
Выходили слобожане, выходили татары, и смотрѣли на эту
чету и слушали переходившій изъ устъ въ уста разсказъ.
Абрамъ тоже стоялъ у своихъ воротъ и смотрѣлъ на стапи-
ковъ своими добрыми глазами.
Здравствуй,—окликнулъ онъ меня,—что идешь, не го­
воришь?
Я какъ-то невольно повернулся и подошелъ къ нему вплоть.
—
Слушай,Абрамъ,— сказалъ я .
—
Хорошо зто?
Онъ посмотрѣлъ немного вкось и сказалъ обычнымъ
ла-
скающимъ голосомъ:
—
Братъ! — ие я вѣдь это сдѣлалъ.
И потомъ, поглядѣвъ вслѣдъ старикамъ, сказалъ задумчиво:
—
Видно, положили свое добро съ хозяйскимъ вмѣстѣ.
—
Не отдадите-ли теперь? — усмѣхнулся я лселчно...
Абрамъ не сказалъ ничего. Но мѣсяца черезъ два онъ
какъ-то встрѣтился мнѣ на улицѣ. Съ нимъ рядомъ шелъ не­
знакомый татаринъ, длинный, какъ жердь, и тощій, какъ ске-
летъ. ІІоровнявшись со мной, Абрамъ, подъ вліяніемъ какой-то
внезапной мысли, вдругъ шагнулъ въ сторону и очутился передо
—
Слушай, я тебѣ буду говорить, — сказалъ онъ.
—
Вотъ
этого татарина пригнали въ наслегъ. Ж ена померла дорогой...
четверо дѣтей... ничто нѣтъ... голодомъ сидѣли, топиться не-
чѣмъ...
—
Шрна, — глухо сказалъ высокіа татаринъ и мотну,тъ
головой. Но мнѣ не нужно было его подтверледенія: голоі/ь и
застывшее отчаяніе глядѣли у него изъ глубины впалыхъ
глазъ, а отъ темнаго лица вѣяло какимъ-то смертельнымъ
равнодушіемъ.
Просилъ, кланялся... Наконецъ того, принесъ дѣтеі: въ
управу и кинулъ, какъ щенятъ: дѣлайте, что хотите. Хошь
говоритъ, бросьте въ воду...
Самасюда гулялъ, — пояснилъ
его спутиикъ.
—
Понялъ ты мое слово? — спросилъ у меня Абрамь, и
пошелъ дальше, не ожидая отвѣта... Я понялъ, что въ сдо-
бодѣ прибавился еще одинъ предпріимчивый человѣкъ...
Это, какъ я сказалъ, было долго спустя. А въ тотъ вечеръ.
придя домой, я безпокойно метался по своей юртѣ и по двору’
и зачѣмъ-то часто осматривалъ ружье... Товарищи должны были
вернуться черезъ нѣсколысо дней. Кругомъ юрты опять гудѣло,
въ окно виднѣлся цѣлый хвостъ искръ и дыма, которые вѣтеръ
нетерпѣливо выхватывалъ изъ моей трубы и яростно кидалъ
на земь. Другое окно въ боковой стѣнѣ точно кто нарочно
залѣпилъ ровной, бѣлой, плотной пеленой сиѣга.
МАРУСЯ.
209
На второмъ дворѣ, куда я пошелъ дать корму лошади, мой
сѣрый метался, какъ бѣшеный. Когда я вошелъ, онъ сначала
кинулся въ сторону, но потомъ, храпя и вздрагивая, какъ будто
все еще не узнавая меня, всетаки приблизился и пололсилъ
голову мнѣ иа плечо... Онъ стригъ ушами и прислушивался.
Очевидно далее онъ, здѣпшій уроженецъ, все еще не привыкъ
къ долгому, протяжному крику, который уже почти обнажив­
шаяся тайга посылала къ намъ съ вѣтромъ съ холмовъ и
уіцелій...
Какъ только я, кипувъ ему сѣна, ушелъ, онъ опять сталъ
метаться по двору, и гулкіе удары его копытъ, не умолкая, до­
носились до моего слуха... Собака ласково терлась у моихъ
ногъ...
Кругомъ бѣсновалась какая-то волнистая муть, быстро мчав­
шаяся съ холмовъ за рѣку... Слобода исчезла, притаилась подъ
мятелью, какъ вообще привыкла притаиваться подъ всякой не­
взгодой. Повременамъ только среди бѣлаго хаоса мелькалъ
вдругъ снопъ искръ изъ трубы или въ прорѣху метели откры­
валось и опять исчезало смиренно свѣтившееся оконце...
Я начиналъ понимать въ эту минуту настроеніе нашихъ
деревень, то смиренно выиосящкхъ непокрытую наглость лю­
бого молодца, освобоцившагося отъ совѣсти и страха, то при-
бѣгающихъ къ звѣрскому самосуду толпы, слишкомъ долго ис­
пытывавшей смиренный трепетъ... Половина слободки дер-
житъ въ такомъ трепетѣ не только другую, большую половину,
но и всѣ окрестности. И вотъ теперь, въ эту метель, то въ
той, то въ другой юртѣ робко скрипитъ дверь,— хозяева осто ­
рожно выглядываютъ, — что это
стучитъ у амбара, грабитель
или непогода? А на много верстъ кругомъраздаются безсмыс-
ленные вопли и не менѣе безсмыслениые выстрѣлы... А вотъ
и я стою здѣсь, среди метели, и такъ же безсмысленно стис­
киваю дуло ружья... Зачѣмъ? Я не пловецъ въ этомъ морѣ,
моего мѣста нѣтъ въ этой борьбѣ, я здѣсь не умѣю ступить
ни шагу... А въ остальпомъ окружавшемъ меня мірѣ, затяну-
томъ этой мутной метелью, — тѣ, казалось мнѣ, кто, можетъ
быть, хотѣлъ-бы что нибудь сдѣлать,— безсильны и малодушны,
a тѣ, кто могутъ.
—
не хотятъ... Каледый стоитъ или вѣрнѣе
дрожитъ лищь за себя, и нѣтъ никого, кто бы понялъ, хотя
бы въ этомъ простомъ случаѣ, что его дѣло—часть общагодѣла...
Вскорѣ, однако, мнѣ пришлось убѣдиться, что я ошибся:
такой человѣкъ нашелся.
14

•210
МАРУСЯ.
пп.
Едва я успѣлъ вернуться въ свою юрту и раздѣться, какъ
моя собака безпокойно залаяла, и во дворѣ раздался топотъ.
Потомъ Церберъ съ бѣшенствомъ кинулся къ окну. Чья-то рука
смела снѣгъ со стекла, и въ немъ показалось знакомое татар­
ское лицо.
—
Парень! Лошадь у тебя убѣжала,— крикнулъ онъ.
Я наскоро одѣлся и выскочилъ наружу. Одна жердь очень
высокой изгороди была сломана, коня не было. Фигура тата­
рина спокойно удалялась черезъ улицу.
Приходилось немедленно ѣхать на поиски. Полякъ крестья-
нинъ, сосланный во время возстанія, далъ мнѣ лошадь и вы­
звался самъ сопровождать меня. По его словамъ, мой Сѣрко
побѣжалъ навѣрное въ родной наслегъ, откуда былъ купленъ.
Метель какъ будто нѣсколько ослабла. Отъѣхавъ версты I1/*
отъ околицы, мы вдругъ наткнулись на поселенца. Онъ весь
иззябъ, въ своей плохенькой шубейкѣ, и голосъ его дрожалъ,
по временамъ напоминая заячій пискъ. Онъ вышелъ изъ дому
подъ вечеръ, надѣясь переночевать у знакомаго якута. Но ве­
черомъ, въ темнотѣ, когда на него залаяла собака, какъ на
чужака, дверь юрты отворилась и оттуда грянулъ пущенный
наудачу выстрѣлъ. ГІослѣ этого онъ прошелъ около 15 верстъ,
трусливо обходя юрты, и теперь едва живъ. Я далъ ему хлеб­
нуть водки изъ бывшей со мной фляжки, и, узнавъ, что до сло­
боды осталось версты I1/2, онъ бодро трусцой побѣжалъ дальше...
—
Чиста война!— сказалъ полякъ и засмѣялся.
—
Вы смѣетесь, панъ Пекарскій?— сказалъ я съ неволь -
пымъ упрекомъ.
—
А что лее дѣлаць?
Оиъ жилъ здѣсь уже болѣе 20 лѣтъ и былъ женатъ на
объякутившейся слобожанкѣ...
—
Правда; такъ, какъ теперь, еще никогда не бывало,—
прибавилъ онъ серьезно.
—
Что-то будетъ дальше?..
Дорога наша прижалась къ рѣкѣ. Справа крутой утесистый
берегъ закрылъ пасъ отъ метели. Отдаленный гулъ слышался
только на далекихъ лѣсныхъ вершипахъ, a здѣсь было тихо и
даже тепло; за то тьма лежала такъ густо, что я едва разли-
чалъ мою бѣлую собаку въ нѣсколькихъ шагахъ впереди ло­
шади. Удары копытъ гулко отдавались отъ камней... Лошади
старались ступать осторожно.
Вдругъ мой спутникъ наклонился и остановилъ моего коня
за поводъ.—
Тише!— сказалъ онъ . —
Слышите?
Съ другого берега рѣки, которая была здѣсь очень узка,
МАРУСЯ.
211
песлось къ намъ, точно эхо нашихъ шаговъ, осторолшое по­
стукиванье копытъ.
—
Вотъ проклятые,— сказалъ онъ, по своему, усмѣхаясь...
Взялись за умъ...
—
Что это?
—
Якутскій караулъ. Видно прослышали, что татары опять
собираются въ гости. Вотъ подъѣдемъ къ узкому мѣсту, гдѣ
бродъ, еще пожалуй грохнець которой изъ ружья...
Онъ смѣялся все такъ же добродушно и весело. Когда мы
подъѣхали къ броду, никто изъ ружья не грохнулъ, a вмѣсто
того меня громко окликнули по имени.
Мы остановились, какъ вкопаные.
—
Ото чудо,— засмѣялся полякъ.—
Что это такое? У васъ
тутъ, видно, пріятели...
ІТатемной рѣкѣ показался всадникъ, иереѣзжавшій въ бродъ.
За нимъ, на поводу, шлепалась другая лошадь. Черезъ пѣсколыео
минутъ, справившись съ очень быстрымъ теченіемъ, ко мнѣ
нодъѣхалъ Степанъ, ведя за собой моего бѣглеца Сѣраго.
—
ГІоймалъ наброду, —уже выходплъ на берегъ,— сказалъ
онъ.
—
Гляжу: лошадь-то знакомая . Ну, думаю, подожду не­
много: навѣрно, дескать, вы погонитесь. А тоувелъ бы къ догору...
—
Спасибо, Степанъ,— сказалъ я, горячо пожимая егоруку.
—
Помилуйте, не стоитъ! А это кто съ вами?-— с просплъ
онъ, наклоняясь въ сѣдлѣ и вглядываясь въ фигуру моего
спутника.
—
Человѣкъ божій, обшитый колеей, — отвѣтилъ мазуръ
своимъ веселымъ голосомъ.
—
Поѣхалъ вотъ съ нимъ, думаю
себѣ: може, богъ дастъ, заодпо розыіцу и свою копячку.
—
Тоже пропала? Давно?— спросилъ Степанъ, немного раз-
сѣянно.
—
Года два... Убѣлеала подлая съ покосу, да еще, гово­
рятъ, унесла на себѣ какого-то поселенца. Лошадь,— Богъ съ
ней. Боюсь, какъ бы за поселенца не отвѣтить...
—
Какъ вы, Степанъ, очутились здѣсь?— спросилъ я, чтобы
прекратить шутливость пріятеля, казавшуюся мнѣ несовсѣмъ
умѣстиой при данныхъ обстоятельствахъ.
—
Дѣло тутъ было, къ якутамъ,— отвѣтилъ онъ уклончиво,
и, не слушая болѣе моихъ благодарностей, заставилъ свою ло­
шадь войти опять въ воду. Мы поѣхали обратно, ведя Сѣраго
въ поводу.
—
Вотъ вѣдь людямъ счастье, — все
въ томъ же тонѣ за­
говорилъ мой спутникъ.
—
А нельзя ли и меня приняць въ
шайку?..
—
Что вы хотите сказать? Въ какую шайку?
—
Ну, да! Не знаете! A зачѣмъ тутъ этотъ Степанъ? На­
рочно караулилъ, не прибѣжитъ ли ваша лошадь?
14*

212
МАРУСЯ.
Замѣчаніе поразило меня очень непріятно. Мелсду тѣмъ,
Пекарскій, ѣхавшій впереди, остановился, какъ будто вслуши­
ваясь...
—
Что вы это слушаете?
—
А чортъ побери! Не хочется встрѣтиться на узкомъ
мѣстѣ.
—
Да кого встрѣтить?— спросилъ я съ нетерпѣніемъ.
—
А кого вашъ пріяцель долшдается у брода!.. У Абрама
съ утра конь на привязи, у Абасова, у Ахмета, у Сайфулы
толее.
—
Ну, съ Абрамомъ Степанъ разсорился...
—-
Всѣ они другъ съ дружкой ссорятся, а воруюдь вмѣстѣ...
Сомнѣніе закралось невольно и въ мой умъ, особенно,
когда, еще разъ остановившись, мой спутиикъ сказалъ съ увѣрен-
ностію, пуская лошадь шибче:
Горой поѣхали. Знали, что мы поѣхали этой дорогой!..
Дѣйствительно. вверху надъ темнымъ уступомъ слышалось
потрескиваніе сучьевъ и легкій топотъ,..
IX.
Проспувшись на слѣдующій день, я сначала считалъ всю
эту ночную поѣздку просто сномъ. Только кинутое безиоря-
дочно на полу сѣдло и не успѣвшее высохнуть верхнее платье
убѣдили меня въ дѣйстзительпости моего маленькаго приклю-
ченія...
Я закурилъ лслса папиросу и съ удовольствіемъ потянулся.
Не смотря на то, что всѣ окна были занесены снѣгомъ. я
чувствовалъ, что день сталъ свѣтлѣе вчерашпяго. У дверей
лаяла собака и когда, наскоро надѣвъ валенки, я впустилъ
ее, она радостно подбѣлсала къ постели, и иоложивъ на край
холодную морду, глядѣла на меня съ ласковымъ достоинствомъ,
какъ будто напоминая, что и она разыскивала со мною ло­
шадь. которая теперь ржала па дворѣ, привязанная въ нака-
заніе къ столбу...
Настроеніе у меня было доброе, радостное и, признаюсь,
я съ нѣкоторымъ тщеславіемъ готовился разсказать товари-
щамъ о своемъ приключепш и о своихъ трудахъ па общую
пользу... Однако, скоро подъ этимъ настроепіемъ оказалась
какая-то маленькая змѣйка, которая шевелилась и шипѣла па
мою жизнерадостпость, напоминая о чемъ-то отравляющемъ и
печальномъ...
—
Да! Это о Степанѣ, — вспомнилъ
я внезапно, и сразу
часть моей радости исчезла.
—
Неужто Пекарскій нравъ?—подумалъ я съ ощуіценіемъ
МАРУСЯ.
213
острой грусти... Неулсели Степанъ оказалъ мнѣ услугу именно
потому, что ояшдалъ татаръ? Не выдерлеалъ, иаконецъ, говора
своей тайги, прозаической добродѣтели своей Маруси, съ ко­
торой встрѣтился при болѣе для себя родственной обстановкѣ,
и певозмутимаго Тимохи?.. Захотѣлось опять шири и впечат-
лѣній? Что мудренаго? Вѣдь вотъ даже мое легкое приклю-
ченіе освѣжило и обновило мое настроеніе, застоявшееся отъ
тоски и одиночества...
Что же теперь станетъ дѣлать Маруся? Какъ пойдетъ ея
жизнь? Бурпыя сцены— или покорпыя слезы?.,
примиреніе и
подчиненіе—или разрывъ? Неужели тихая заимка на дальнемъ
озерѣ превратится въ екладъ краденыхъ вещей и въ переда­
точный пунктъ конокрадства? Уйдетъ-ли при этомъ Тимоха или
будетъ дѣлать свое дѣло, не вмѣшиваясь въ дѣла хозяискія?
В скоро-ли иагрянутъ на заимку власти изъ Якутска, и для
Марьи со Степаномъ опять пойдутъ этапы, тюрьмы, новыя
попытки побѣговъ? А на заимѣ воцарится запустѣніе и гряды
заростутъ па подобіе губериаторскихъ огородовъ?..
Въ моихъ сѣняхъ послышался топотъ, въ дверь хлынула
струя свѣлсаго воздуха, и въ юрту вошелъ Пекарскій. Онъ
былъ нѣсколысо похолсъ на гнома: небольшого роста, съ боль­
шой головой; бѣлокурая борода была не очень длинна, но
толстые пушистые усы висѣли, какъ два легута. Сѣровато го­
лубые глаза сверкали необыкновеннымъ добродушіемъ и жи-
вымъ, мягкимъ юморомъ.
—
Ну, вставайте,— сказалъ онъ, усмѣхаясь.— Давайте чаю.
Новости разскажу.
—
Что такое?
—
Въ слободѣ что дѣлается,— страхъ,— говорилъ онъ, отря-
хая на полъ бѣлые комки свѣжаго снѣга.
И опять весело засверкавъ глазами, оиъ сказалъ:
—
Смотрите: татары теперь скажутъ, что иепремѣино это
вы сдѣлали! А я съ вами, помните, не былъ.
Затѣмъ, оиъ разсказалъ новость, поразившую слободу, какъ
громомъ. Въ эту ночь татары предпринимали одинъ изъ очень
смѣлыхъ иабѣговъ на юрту залеиточнаго якута именно въ томъ
направлеиіи, куда мы вчера ѣздили. Очень часто якуты знали
заранѣе о сборзхъ татаръ, по послѣдніе почти всегда направ­
ляли ихъ внимапіе вълолепую сторону. На этотъ разъ смѣль-
чаки встрѣтили противникивъ готовыми. Едва, оставивъ лоша­
дей въ извѣстиомъ мѣстѣ, они стали подходить къ амбару,
какъ ихъ встрѣтили друлепымъ ружейнымъ огнемъ и въ то лее
время другой отрядъ якутовъ овладѣлъ лошадьми. Подоспѣвъ
туда, татары едва успѣли у
струсивпшхъ все таки якутовъ
отбить двухъ лошадей. A двѣ, и притомъ лучшія, — остались
военной добычей иобѣдителей. Садясь поперемѣнно на остав­

214
МАРУСЯ.
шихся копей, четверо татаръ съ позоромъ притащились въ сло­
боду едва на зарѣ...
Въ числѣ потерпѣвшихъ былъ и Абрамъ Ахметзяиовъ. Кау-
раго конька, которымъ оиъ гордился, какъ лучшимъ бѣгуномъ
въ слободѣ, теперь на его дворѣ не видѣли.
Слобода кишѣла, точно муравейникъ. Двери то и дѣло
хлопали въ наклонныхъ стѣнахъ юртъ, сосѣди и сосѣдки пе-
ребѣгали отъ двора ко двору, кое гдѣ татары громко ругались
другъ съ другомъ. Татарское населеніе слободы было самое
разношерстное. Тутъ были и киргизы, и калмыки, и ачинскіе
татары изъ азіатской степи, и старинные поселенцы Иркутской
губерніи. Всѣхъ ихъ привела сюда, выбравъ изъ болѣе или
менѣе мирной среды ихъ соотечествепниковъ, —незаглушенная
культурой страсть къ барантѣ. Здѣсь ихъ объединили религія
и нужда,—но и
въ ихъ средѣ были подраздѣленія и жестокая
вражда. Теперь, при этомъ
пораженіи, деморализація среды
сказалась съ особенной силой; татаре закидывали другъ друга
упреками и подозрѣніями въ измѣнѣ. Они не могли себѣ пред­
ставить, чтобы трусливые и недогадливые якуты могли про­
вести эту кампанію по своей иииціативѣ.
—
А знаете что,— задумчиво сказалъ мнѣ Пекарскій, когда
мы сидѣли за чаемъ. —
Вы пока никому не говорите о Степанѣ..
—
Почему?.. Не лсдете-ли вы , что начнется слѣдствіе?
—
Ка-кое слѣдствіе! А все-таки помолчите .
И онъ прибавилъ, улыбаясь:
—
Я его угоднику долженъ поставить свѣчку... Молсетъ
вчера его обидѣлъ.
—
Такъ вы думаете, что это...
—
Ага! А вы думаете, якутье сами бы такъ распоряди­
лись. Никогда! Улсъ былъ у нихъ кто нибудь за генерала!
Действительно, съ этихъ поръ якуты словно перемѣнились.
За первой неудачей татарскаго набѣга послѣдовали дальнѣй-
шія. Два раза якуты отвозили въ городъ татаръ, пойманныхъ
на мѣстѣ, и много разъ, преслѣдуя по пятамъ, представляли
ясныя указанія и улики. Послѣ первой лее ночи Абрамъ съ
пріятелемъ выѣзжали на мѣсто своей неудачи и изъ темноты
кричали и грозили, требуя возвращенія лошадей. Но ихъ
только приглашали поближе. А на слѣдующую ночь они улсе
не рѣшились подъѣхать, боясь засады.
Отдѣльныя татарскія семьи, поселенныя по улусамъ, само­
вольно покидали мѣста поселенія и стягивались къ слободѣ.
Якуты, прежде трусившіе самого имени <татаръ», старались
надѣлять ихъ землей и выдавали пособія. Теперь, ободрен­
ные примѣромъ, опи прекратили всякую помощь. Пострадали
при этомъ и мирные татаре, къ которымъ все-таки относились
подозрительно, вслѣдствіе ихъ сношеній съ соотечественниками.
МАРУСЯ.
*215
Въ это время Абрамъ остаповилъ меня указаніемъ на злопо-
лучнаго Абдуллу!..
Впрочемъ, были еще другіе косвенные результаты новаго
пололсенія
вещей. Прелсде татары
грабили и взламывали
амбары, но никого не убивали. Теперь опи шли улсе на все.
При перестрѣлкахъ бывали раненые съ той и другой стороны.
Однажды Пекарскій пришелъ къ памъ и, скорчивъ еще съ по­
рога кислую мину, снялъ шапку и отвѣсилъ комически низкій
поклонъ.
—
Не молсете ли вы какъ нибудь удержать вашего пріл-
теля?— сказалъ онъ, обращаясъ ко мнѣ,
—
Что такое, какого пріятеля?
—
Якутскаго генерала. Прелсде татары ѣздили себѣ въ
Якуты,— теперь начали работать въ слободѣ. Мы тутъ у нихъ,
какъ мыши въ банкѣ. Сегодня сломали два амбара.
Одинъ изъ амбаровъ принадлежалъ смотрителю почтовой
станціи. Это была жалкая станція, конечный пунктъ почтовой
дороги, которая не шла дальше слободы и куда почта прихо­
дила разъ въ двѣ недѣли. Но смотритель пмѣлъ все-таки чинъ
и въ нѣкоторыхъ торжественныхъ случаяхъ надѣвалъ даже
шпажонку. Къ неприкосновенности почтовой корреспонденціи
онъ относился весьма своеобразно и считалъ себя въ полпомъ
правѣ присланные кому нибудь изъ поселенцевъ (чаще всего
скопцамъ) золотые рубли— замѣнять тѣмъ лее количествомъ кре-
дитныхъ. Но все таіси это былъ человѣкъ добродѣтельный, и
о взломѣ своего амбара тотчасъ лее послалъ самыя энергиче-
скія слезницы въ областной городъ.
Мелсду тѣмъ имя Степана, хотя ГІекарскій пе былъ бол­
тунъ и, я увѣренъ, нигдѣ не говорилъ о немъ, какъ съ нами,
было на всѣхъ устахъ. Въ слободѣ даже дѣти, играя на ули-
цахъ, изобралсали татаръ, якутовъ и Степана, а по улусамъ у
калмыковъ въ длинные зимніе вечера о бѣлоглазомъ русскомъ
уже складывалась чуткая, протяжная якутская былина олонхая.
Мы толсе съ интересомъ относились къ этой новой роли
нашего знакомца. Даже мой лселчный товарищъ, хотя и упо-
минавшій о ссорѣ съ Абрамомъ, какъ о вѣроятной причинѣ
войны,— все таки
видимо перемѣнилъ о немъ свое мнѣніе и,
шутливо улыбаясь, говорилъ:
—
Ну, ну, вѣрно! Согласенъ. Проявляетъ искру, здоровую
искру проявляетъ.
Однажды въ слободѣ явилась Маруся въ сопроволсдеши
Тимохи и двухъ якутовъ, можетъ быть и случайно ее сопро-
вождавшихъ, хотя всѣмъ это казалось какимъ то почетнымъ
эсісортомъ, которымъ наслегъ спабдилъ лсену своего защитника.
Пріѣхали они днемъ, переночевали у насъ и выѣхали тоже
утромъ. Когда я заговорилъ съ Марусей о Степанѣ, о томъ,

216
МАРУСЯ.
что онъ подѣлываетъ и какъ проводитъ время, она отвѣчала
просто, но очень сдерлсанно и неохотно. Видимо, она не хо-
тѣла высказаться о новомъ пололееніи вещей. Когда же я за­
говорилъ съ Тимохой на дворѣ, куда мы оба вышли кормить
лошадей, онъ сказалъ съ преленей своей улыбкой, съ которой
говорилъ объ искусствѣ Степана въ стрѣльбѣ:
Играетъ, видишь ты... Нельзя ему безъ Абрашки леить...
То есть, какъ лее безъ Абрашки? Вѣдь они теперь на
ножахъ.
То-то
вотъ и говорю. Не мытьемъ, такъ катаньемъ...
Іляди, чужіе-то амбары бережетъ, свой-отъ убережетъ ли? Го­
ворю не натуральный человѣкъ,— нутра въ себѣ настоящаго
не имѣетъ. Что ему нужно—играть бы все...
Я аасмѣялся. Отзывъ, при всей неолщданности, былъ вполнѣ
характеренъ для Тимофея. Если бы кто нибудь покусился на
амбары дальней заимки,— Тимофей взялъ бы слегу и отбивался
бы, какъ медвѣдь у берлоги... Но что дѣлается у сосѣда, да
еще якута... тутъ Тимохина хата съ краю,..
А что Тимоха можетъ обладать тонкой наблюдательностью
въ своей сферѣ— объ этомъ я какъ-то не подумалъ въ то время,
хотя и вспомипалъ его слова,— что, стакнувшись съ Абраш-
кой, Степанъ «нашумитъ до моря до Кіяну». Теперь Степанъ
съ Абрашкой были врагами, а имя Степана шумѣло- если не
до «Кіяну», то все-таки до самаго города...
X.
Въ серединѣ нояоря раннимъ зимпимъ вечеромъ по дорогѣ
изъ города послышался колокольчикъ. Зима уже установи­
лась, и звонъ несся издалека, то умолкая, когда дорога теря­
лась въ какой нибудь тѣснинѣ, то опять вырываясь на про-
сторъ, воздухъ былъ чутокъ и неподвиженъ, и верстъ еще за
8 каждый ударъ колокольчика доносился слабо, но отчетливо,
точно кто тихонько ударялъ серебряной ложечкой по тонкому
стакану.
День былъ не почтовый, значитъ ѣхало
начальство.
За-
чѣмъ? Природные слобожане лсдали какой пибудь новой рас­
кладки, татары въ нѣсколько саней потянулись зачѣмъ-то къ
лѣсу, верховой якутъ поскакалъ за старостой,.. Черезъ полчаса
вся слобода была готова къ пріему начальства.
Пріѣхалъ засѣдатель Фодоеѣевъ и тотчасъ послѣ пріѣзда
пригласилъ насъ къ себѣ на въѣзлеую избу. Передавъ намъ
нѣсколысо писемъ, онъ попросилъ другихъ присутствующих!,
удалиться и самъ заперъ за ними дверь. Подойдя затѣмъ къ
столу, оиъ растегнулъ форменный сюртукъ, какъ будто ему
МАРУСЯ.
217
было душно, и сталъ набивать себѣ трубку. На лицѣ его вид-
нѣлось какое-то затрудненіе и какъ будто замѣшательство.
Это былъ мѣстный уроженецъ изъ казаковъ, человѣкъ сред­
нихъ лѣтъ, отличный слулсака, превосходно знавшій мѣстныя
условія. Изъ личныхъ его особенностей, мы знали его слабость
къ выпивкѣ,— изъ
слободы его иногда увозили, уложивъ въ
повозку почти безъ сознанія, и къ киилшымъ словамъ, которыя
онъ коллекціонировалъ съ жадностію любителя и вставлялъ, не
всегда кстати, въ свою рѣчь. Человѣкъ онъ, впрочемъ, былъ въ
общемъ добрый и всѣ его любили. Съ нами онъ былъ не въ
близкихъ, но все-же въ хорошихъ отношеніяхъ.
Набивъ трубку и закуривъ ее отъ сальной свѣчи, горѣвшей
на столѣ,— онъ некоторое время усиленно курилъ и наконецъ
сказалъ:
—
У меня къ вамъ, господа, дѣло, такъ сказать... парти­
кулярное. А буду съ вами говорить- прямо: вы знакомы съ по-
селенцемъ изъ бродягъ Отепаномъ?
--
Съ дальней заимки? Да, знакомы.
—
Такъ!.. Пожалуйста не думайте что нибудь такое... Онъ
у васъ останавливается, пріѣзжая въ слободу?
—
Да, нерѣдко.
Засѣдатель засосалъ свою трубку, какъ будто въ данную
минуту это для него было самымъ валшымъ дѣломъ, и
ска­
залъ:
—
Странный человѣкъ!
—
Чѣмъ лее собственно?
—
Да какъ же, помилуйте: вмѣшивается не въ свои дѣла,
распоряжается въ наслегѣ, заварилъ такую кашу...
Онъ всталъ со стула, видимо въ дурномъ распололееніи
духа, и безпокойно пройдясь по комнатѣ, сказалъ уже съ
явнымъ неудовольствіемъ:
—
Помилуйте, что это такое. Преледе былъ самый спо­
койный улусъ — теперь не проходить недѣли безъ происше-
ствія. Тамъ стрѣляютъ, тамъ ранили человѣка, тамъ поймали
татарина. Гнѣздо какое-то .
Я начиналъ понимать настроеніе засѣдателя. Каждая про-
фессія имѣетъ свою специфическую точку зрѣнія. Семенъ Але-
ксѣевичъ Федосѣевъ не могъ не знать, что каждый годъ окрест­
ные наслеги являлись ареной той лее борьбы. Но прежде одна
сторона относилась къ ней пассивно. Взломанъ амбаръ,
уве­
дена лошадь, зарѣзана корова, поступаете леалоба, виновные
не найдены... Дѣло предается волѣ Болеіей, далее не доходя до
города; въ каждый свой пріѣздъ въ слободу онъ приканчивалъ
нѣсколыео такихъ дѣлъ простой подписью подъ заранѣе состав­
ленными постановлеиіямн о прекраіценіи дѣлъ «за необнару-
женіемъ виновныхъ»... Это и значило, что въ участкѣ все спо-

218
МАРУСЯ.
-
ойно. Теперь каледое дѣло пріобрѣтало громкую огласку, явля­
лись пойманные съ поличнымъ, происходили перестрѣлки*, толки
о необычайномъ обостреніи борьбы наслеговъ съ татарами обра­
щали внимапіе. Проникиувъ въ эту «сущность вопроса», я не­
вольно улыбнулся.
Позвольте,
сказалъ я,— но
вѣдь Степанъ не воруетъ
и не грабить, а защищаете.
Семепъ Алексѣевичъ усѣлся и посмотрѣлъ на меня въ
упоръ.
—
Ну, вотъ-вотъ . Это самое... Это-то вотъ и есть центръ...
именно: центръ вопроса... Скажите, пожалуйста: бродяга, не-
помнящій, обыкновенный, извините, варнакъ... Откуда, у ’него
вдругъ эти... эти ...
—
Идеи,— подсказалъ я, догадываясь, куда клонится его
мысль.
—
Идеи-то идеи, но какъ это еще?..
—
Рыцарскія.
—
Ну, вотъ-вотъ,— сказалъ
онъ съ облегченіемъ, и лицо
его нѣсколько просвѣтлѣло... Вотъ въ городѣ — извините, я
уже буду говорить прямо... и разсуждаютъ: изъ простого вар­
нака дѣлается вдругъ этакой, знаете необыкновенный Рин...
Рин...
—
Ринальдо...
—
Вотъ вотъ... Рынальдо Ринальдини своего рода. Какъ!
Почему? Откуда? Книгъ онъ не читаетъ... Разными этими идеями
не занимается... Очевидно, тутъ дѣйствуетъ (онъ искоса по-
смотрѣлъ на насъ) постороннее вліяніе...
—
Прибавьте, СеменъАлексѣевичъ, «вредное»,— сказалъ я,
улыбаясь.
Онъ слегка поперхнулся дымомъ своей трубки.
—
То есть, я, коиечно, не говорю... Это очень благородно
и даже... экстравагантно... но согласитесь сами . . .
И, стукнувъ себя чубукомъ нѣсколько разъ по затылку,
онъ произнесъ съ болыпимъ олшвленіемъ:
—
Вотъ гдѣ у насъ эта защита
сидите, вотъ-съ! То и
гляди, изъ Иркутска запросъ прискачете на курьерскихъ... А
тамъ епросятъ: кто засѣдатель въ участкѣ? Какъ могъ допу­
стить такое положепіе вещей!... À ччортъ! А я только тѣмъ
и виноватъ противъ другихъ, что у меня тутъ защитникъ
явился...
Его отчаяніе такъ было искренно и комично, что оба мы
съ товарищемъ не могли удержаться отъ откровенной улыбки.
Замѣтивъ это, Федосѣевъ самъ улыбнулся.
—
Ну, хорошо, господа! Сразили вы меня, это вѣрно.
Справедливо! До нельзя справедливо! До некъ плюсъ ультра!...
Признаюсь вамъ откровенно:
самъ въ городѣ говорилъ, что
МАРУСЯ.
219
останусь въ дуракахъ... А все-таки вотъ у Петриченки амбаръ
сломали...
—
Ну, это еще не самое печальное изъ дѣйствій... Почему
это Семенъ Алексѣичъ
вамъ
амбаръ Петриченки доролее
крестьянскихъ?
—
Сломаютъ еще вашъ, потомъ примутся за другіе. Больше
вѣдь имъ дѣлать нечего.
—
Ну, положимъ,— работпики опи отличные.
—
На чемъ работать?—уныло сказалъ
онъ, принимаясь
набивать другую трубку... Областное правленіе завалено ихъ
просьбами объ отводѣ земли. Просьбы совершенно закопныя...
—
Отчего лее ихъ не удовлетворяютъ?
—
Откуда? Вы знаете, что у слоболеанъ самихъ земли не­
много. Насилу удалось склоиить крестьянъ уступить по 3/« де­
сятины покоса... Что такое 3/* десятины?
Онъ закурилъ и заговорилъ въ совершенно др'угомъ тонѣ,
просто и улсе. дѣйствителыю, внолнѣ партикулярно.
—
По закону нельзя поселять ссыльныхъ больше, чѣмъ
на 7* противъ мѣстпаго населенія. А ихъ тутъ теперь почти
столько, сколько слоболеанъ. Гдѣ-же взять земли?...
—
Вотъ объ этомъ въ городѣ и слѣдовало подумать.
—
А, батюшка, думали! Далее писали много разъ, потому
что это вѣдь не отъ насъ. Для удобства надзора,— поселить въ
одномъ мѣстѣ при слободѣ... Вотъ вамъ и удобство надзора!...
—
Повторять... Добиваться.
—
Повторяемо было многократно!.,
(онъ махнулъ рукой
съ видомъ полной безнаделености). А
теперь я вотъ вамъ
прямо скалеу: обоихъ арестованныхъ татаръ мы выпустимъ.
—
Гмъ... Кажется, улики полныя.
—
Тюрьма еще ітолнѣе. Недавно прислали партію спирто-
носовъ изъ отряда Прокофьева. Эти молодцы въ Олекминской
тайгѣ дали правильное сралсеніе пріисковымъ ісазакамъ. Это
поважнѣе якутскихъ амбаровъ. А въ острогѣ яблоку упасть
некуда... Эхъ, господа, господа... Надо судить по человѣче-
ству... Мы тутъ такъ опутаны... Пріѣлеай сейчасъ какой пи-
будь ревизоръ изъ того лееИркутска: мы тутъ въ «нарушеніяхъ»,
какъ въ паутинѣ... А разобрать хорошенько...
Разстались мы совершенно дружески, объяснивъ заседа­
телю, что наше вліяніе
едва-ли должно быть принимаемо
въ разечетъ въ этомъ случаѣ...
—
A вѣдь сразилъ онъ васъ, признайтесь,— сказалъ
мой
товарищъ, молчавшій почти все время нашего разговора.
—
Признаюсь охотно,— отвѣтилъ я. Дѣйствительно, вторая
половина нашей бесѣды произвела на меня сильное впечат-
лѣніе. Я со стыдомъ вспоминалъ то время, когда, поддавшись
слѣпому настроепію, я чувствовалъ потребность стать стороной

220
МАРУСЯ.
въ этой толчеѣ и даже сжималъ руками ружье, съ какимъ-то
свирѣпымъ и слѣпымъ ожесточеніемъ...
—
И главное, чѣмъ сразилъ,— продоллсалъ мой пріятель:—
все время вы говорили то, что долженъ былъ говорить онъ, а
оиъ то, что, въ сущности, доллсны были сказать вы...
И это было вполнѣ справедливо. Короткій разговоръ съ
засѣдателемъ отбросилъ опять мое настроеніе въ область того
нейтралитета, который, по какому-то инстинкту, признала за
нами сама среда... Но что-лее дѣлать? Живому человѣку трудно
ограничиться ролью свидѣтеля, когда жизнь кругомъ кипитъ
борьбой... Печать? корреспонденціи? освѣщеніе общихъ условій?..
Долго, далеко, невѣрно...
Остальную дорогу мы оба шли молча. ІІо сторопамъ тихо
переливались огни сквозь ледяныя окна... Слободка кончала
обычнымъ порядкомъ свой безхитростный день, не задаваясь
ни думами, ни вопросами... Она лшла, какъ могла, и намъ
выпала роль безучастныхъ свидѣтелей этой жизни. И никогда
еще эта роль не казалась мнѣ такой тяжелой...
Въ юртѣ насъ дожидался Пекарскій, заинтересованный,
какъ, впрочемъ, и вся слобода,— гіредметомъ нашего таинствен­
н ая разговора съ засѣдателемъ. Умный полякъ внимательно
выслушалъ нашъ разсказъ и сказалъ съ убѣлсденіемъ:
—
А что вы думаете: это все, ей-Богу, правда...
—
Ну, хорошо,— сказалъ
онъ черезъ
нѣкоторое время,— а
что нулшо этому Степану въ самомъ дѣлѣ? какое у него шило
сидитъ, что онъ эту кашу заварилъ? Не повѣрю я, что это
онъ изъ за якутовъ.
—
Положимъ тутъ ссора съ Абрамомъ...
—
Ну,— десять разъ ссорились, десять разъ мирились.
Я
разсказалъ то, что зналъ самъ. Вспомнилъ дальнюю
заимку, болѣзненный приступъ Степана ночыо падъ озеромъ,
его жалобы на пустоту лшзни, его порыванія на пріиска,
отъ которыхъ его удерживало только упорное сопротивленіе
Маруси...
—
Ну, вотъ это такъ, полсалуй... задумчиво сказалъ Пекар-
скій и прибавилъ рѣшительно:
—
Ну, помянице мое слово: долго
это все равно
не
протянется...
XI.
И дѣйствительно, это протянулось недолго.
Недѣли черезъ двѣ послѣ пріѣзда засѣдателя, мы разгова­
ривали съ ІІекарскимъ у его воротъ. Депь былъ сравнительно
мягкій,— градусовъ 20,— что
соответствовало нашей оттепели.
Солнце свѣтило ярко, и па слободѣ было довольно людно.
МАРУСЯ.
221
Вдругъ около середины длинной слободской улицы сдѣла-
лось какое-то оживленіе. Лаяли собаки, выбѣгали люди, стайка
татарчатъ бѣлсала за всадникомъ, ѣхавшимъ по самой серединѣ
улицы почти шагомъ.
—
A вѣдь это, смотрите, Степанъ съ дальней заимки, —
сказалъ, вглядываясь, Пекарскій.
Я сначала не повѣрилъ, но стоявшій рядомъ слоболсанинъ,
полуякутъ Тимофей, обладавшій чисто рысьей дальнозоркостію,
съ увѣренпостыо подтвердилъ заключеніе поляка.
—
Ну, смѣлая шельма, — сказалъ съ
одобреніемъ Пекар-
скій. —
Ѣдзетъ себѣ середи дня, какъ пи въ чемъ не бывало.
Бѣда, если увидитъ Абрашка.
Абрашкииъ дворъ былъ рядомъ и онъ въ это время кололъ
дрова. Заинтересованный шумомъ на улицѣ, онъ равнодушно
вышелъ за ворота, приглядѣлся и вдругъ со всѣхъ ногъ ки­
нулся въ домъ. Черезъ минуту дверь отворилась. Мпѣ пока­
залось, что оттуда мелькнуло дуло ружья, но тотчасъ-же дверь
захлопнулась опять. Не прошло и минуты, какъ изъ юрты по­
явилась красивая лсена Абрама, а за ней -- самъ Абрамъ по­
корно шелъ съ голыми руками...
Толпа за Степаномъ росла. Онъ ѣхалъ не торопясь, конь
порывался и игралъ подъ нимъ, пугаясь шума и толкотни, но
всадникъ твердой руісой сдерлсивалъ его и, казалось, не обра-
щалъ вниманія на все происходящее. Я замѣтилъ, что въ толпѣ
было больше всего татаръ. Слоболеане и якуты, наоборотъ,
скрывались въ юрты. Степанъ испытывалъ еще разъ участь
героя, оставляемая въ трудную минуту тѣми самыми людьми,
которые всего больше ему удивлялись. Стоявшій съ нами Ти­
мофей толсе съ замѣшательствомъ почесался...
—
Уйти однако,— сказалъ
онъ озираясь, но наше присут-
ствіе и любопытство пересилило.
Степанъ тотчасъ-же замѣтилъ Абратку и Марыо, которые
двинулись ему на встрѣчу. Я подумалъ далее, вспомнивъ опять
Тимоху, что вся эта бравада Степана имѣла главнымъ обра­
зомъ въ виду Абрашкину юрту и ворота, мимо которыхъ ему
приходилось ѣхать. Замѣтивъ своего
противника, Степанъ
нервно дернулъ поводъ, но затѣмъ въ лицѣ его показалось
легкое замѣшательство и какъ будто растерянность. Онъ ве­
роятно ждалъ чего нибудь болѣе бурнаго.
Мелсду тѣмъ, красивая татарка шла прямо на лошадь
своей плавной походкой полной женщины, — и Степану приш­
лось остановиться. Толпа толсе остановилась, но было видно,
что это просто толпа любопытныхъ. Вдругъ среди нея послы­
шался дружный смѣхъ, послѣ двухъ или трехъ словъ Марьи,
сказанныхъ по татарски.
—
Что она сказала?— спросилъ я. •

222
МАРУСЯ.
—
Ничего,— отвѣтилъ Тимофей, толсе улыбаясь. Опа гово­
ритъ: «здорово, Степанушка»... больше ничто не сказалъ...
—
А онъ разве понимаетъ по татарски?
—
Тюрьма сидѣлъ съ ними... Знаитъ.
Толпа опять загрохотала.
—
Что такое?—спросилъ опять я.
—
Ничего,— отвѣтилъ мой переводчикъ. Конфузилъ больно...
Ты, говоритъ, якутской вѣра...
—
А теперь что?
Онъ слушалъ и переводилъ мнѣ, пока Степанъ тихо про-
кладывалъ себѣ путь среди толпы, а Марья, держась немного
поодаль, продолжала свои язвительныя рѣчи.
Черезъ нѣкоторое время къ ней присоединился Абрамъ.
Онъ говорилъ страстно и все повышалъ голосъ.
—
А! Че! — восклицалъ Тимофей, при каждой
новой
фразѣ. — Больна канфузилъ.
—
Да что лее такое?— спрашивалъ я съ нетерпѣніемъ.
—
Ты, говоритъ,съ нами хлѣбъ ѣлъ.
—
Ты, говоритъ,съ нами спалъ вмѣстѣ.
—
Ты, говоритъ,намъ считался все аднобратъ.
—
Ты, говоритъ,за джякутъ заступилъ, за
насъ не за-
ступилъ...
—
Тебе, говоритъ, джякутъ лучше татарина сталъ...
—
Ты, говоритъ, научилъ поганыхъ длсякутовъ украсть мо­
его каурка...
Я слушалъ съ удивленіемъ переводъ этихъ рѣчей, въ ко­
торыхъ, въ сущности, не было ничего, кромѣ излолсенія дѣй-
ствителыіыхъ фактовъ. Все, что тутъ говорилось, была правда,
все это было хорошо известно и намъ, и Степану, и
всей
слободѣ. И я не могъ сообразить, почему эта толпа торжество­
вала надъ этимъ человѣкомъ, которому стоило только поднять
голову и сказать нѣсколысо словъ. Я такъ и ждалъ, что Сте­
панъ остановить коня и крикнетъ:
—
Да, я сдѣлалъ все это, и опять сделаю... Собаки!..
Но Степанъ не говорилъ этого. Наоборотъ, его глаза, еще
недавно дерзко искавшіе опасности и кидавшіе вызовъ,— теперь
потупились; онъ сталъ блѣденъ и, повидимому, все свое вни-
маніе сосредоточилъ на мундштукѣ коня, какъ будто ѣхалъ
надъ пропастью. Конь повремепамъ видимо просился, подни-
малъ голову и, оскаливъ зубы и брызжа пѣной, трясъ надъ
головами шнырявшихъ передъ нимъ татарчатъ своей красивой
головой съ страдающимъ выраженіемъ. Но на немъ, казалось,
ѣхалъ автомата, крѣшсо затянувшій поводъ своей застывшей
рукой.
Наоборотъ, Марья уверенно шла немного въ сторонѣ и
впереди и продолжала выкрикивать нараспѣвъ съ какой-то
МАРУСЯ.
228
проникающей страстностью... Такая же страстность и такая-же
изумительная увѣренность въ своей правотѣ слышалась въ тонѣ
Абрама. Его прекраспые глаза горѣлии, казалось, метали искры,
а голосъ звенѣлъ и заралсалъ негодованіемъ.
Голоса мулса и лсены становились все возбуясденнѣе, смѣхъ
толпы все громче. Опасаясь, что, въ случаѣ задерлски, все это
молсетъ кончиться какой-нибудь катастрофой, я быстро пере-
бѣлсалъ черезъ небольшую площадку и сталъ открывать свои
ворота, въ увѣренности, что Степанъ ѣдетъ къ намъ,. и
съ на-
мѣреніемъ у своихъ воротъ заступиться за него и остановить
толпу...
И, действительно, онъ уже сталъ было поворачивать за
уголъ городьбы, какъ вдругъ произошло что-то совсемъ неожи ­
данное. Красавица татарка, дерлсавшая себя всегда съ такимъ
солиднымъ достоинствомъ, вдругъ выступила впередъ и передъ
всеми сделала ио направленію къ Степану безстыдныи лсестъ...
На нашъ взглядъ такой поступокъ опозорилъ-бы только
лсеищину; но я замечалъ много разъ, что простые люди
принимаютъ это, наоборотъ, какъ самое тяжкое оскорбленіе
своей личности. И , действительно, Степанъ вздрогнулъ, конь
его, казалось, сейчасъ кинется на татарку. Но онъ удержалъ
его, подпявъ на дыбы. Толпа шарахнулась, расчистивъ путь,
и черезъ минуту Степанъ исчезъ за околицей въ туче снеж­
ной пыли, подъ грохота и улюлюканье торжествующей толпы.
Увы! Это была полная нравственная победа одной сто­
роны и пораженіе другой. Победа увереннаго въ себе и цель-
наго, въ своей простодушной непосредственности, злодейства
надъ неуверенной и стыдящейся себя добродетелью.
.
.
.
Въ тотъ-же вечеръ мы съ товарищемъ решили съездить на
дальную
заимку. Обоимъ намъ хотелось повидать Степана и
прямо или косвенно выразить ему свое сочувствіе.
Вьгѣхавъ задолго еще до разевета, мы только къ ночи подъ­
ехали къ дальней заимке.
Тенерь трудно было узнать эту местность. Кругомъ все
было занесено снегомъ, тайга стояла вся белая, за нею , едва
золотясь краями на лунномъ свете, высились скалы, озеро
лежало подъ снегомъ и только у берега высились мерзлые
края проруби.
Малорусская хатка стояла пустая съ белыми обмерзшими
окнами. За нею виднелась небольшая юрта съ наклонными
стенами, казавшаяся йучей сшЬга. Л/Ьтомъ я не обратилъ на
нее вниманіе. Теперь въ ея окнахъ переливался огонь, а изъ
трубы высоко и прямо подымался белый столбъ дыма, играв-
шій своими бледными переливами въ лучахъ месяца.
Все было бело, бледно и прозрачно. Злой лай собаки

224
МАРУСЯ.
привѣтствовалъ насъ еще издали, и навстречу намъ вышелъ
скрипнувъ дведзыо, Тимоха. Въ рукахъ у него была здоровен­
н ая дубина. Очевидно, онъ полагался на нее болѣе, чѣмъ на
ружье.
Маруся приняла насъ привѣтливо, но Степана не было...
в ъ юртѣ далее какъ-то незамѣтно было его отсутствіе Все
оыло довольно тѣсно, но уютно и привѣтливо, и повидимому
Маруся съ работникомъ жили здѣсь довольно удобно... Они
ничего не знали о происшествіи въ слобод*. Не знали даже
С“
ДИЛп ТуДа"* 0 казалось>
онъ не бывалъ
дома по недёлямъ. Очевидно, его жизнь отдѣлялась все больше
и оолыпе отъ жизни дальней заимки.
ш с ^ е н ? я ° СЬ ВСе"ТаШ Разсказать МаРУсѣ о причинѣ нашего
—
Ну, теперь закрутить и еще пуще,-сказалъ Тимоха.
a замѣтилъ, что н а шитье, съ которымъ въ это время сидѣла
Маруся, капнула слеза. Она зашивала Тимохину рубаху...
.
д ли чеРезъ Двѣ мы узнали, что Степанъ ушелъ на
пршека.
XI.
Прошло около года. Ранней осенью,-однако опять по сан­
ному пути—пріѣхалъ засѣдатель Федосѣевъ. Отдавъ намъ письма
и газеты, онъ попросилъ насъ присѣсть и. сказалъ:
Да, кстати. Какое непріятное происшествіе.
—
Что такое?
—
На дальней заимкѣ... Какой-то тамъ Тимофей у нихъ
гаоотншеъ, что-ли, чортъ его знаетъ...
—
Да, работникъ.
Раяеп ъ или ранилъ себя по неосторожности. Вообще
таинственная исторія. Вы ничего не слыхали?
—
Нѣтъ, не слыхали. Тяжело?
—
Нѣтъ, легко. Улсе поправляется. Я узналъ стороной —
они сами скрываютъ. Что, Степанъ у васъ не бывалъ?
Нѣтъ, онъ давно на пріискахъ.
—
Приходилъ не такъ давно за паспортомъ... Но. по н а ­
шимъ свѣдѣніямъ, онъ былъ улсе недѣли за двѣ до происше-
СТВ1Я. ••
И вдругъ, переходя въ «партикулярный» тонъ, онъ ска ­
залъ:
Между нами сказать,—я увѣренв, что это его рукъ дѣло.
И, лукаво засмѣявшись, прибавилъ:
утхпаГ" В01Ъ оно~ жеиское сердце! Помните, я то распинался:
люоовь, идиллія, вѣрность. И вѣдь работникъ-то я вамъ скажу:
ролч.а несказанная... Ква... Ква... Какъ это?
МАРУСЯ.
225
—
Квазимодо...
—
Ну вотъ-вотъ . Я вѣдь прямо оттуда. Отобралъ пока-
занія.
—
Что лее?
—
Самъ, говоритъ, по нечаянности: рулсьемъ баловался..,.
Но рана такая, что этого никоимъ
образомъ допустить не­
льзя... Понимаете?
—
А тюрьма у васъ переполнена?
—
Какъ селедокъ въ бочкѣ,— сказалъ
онъ, махнувъ ру­
кой. —
Къ тому же... Только ужъ это, пожалуйста, вполнѣ пар-
тикулярно, между нами!
Онъ оглянулся на запертую дверь и прибавилъ:
—
Пришлось бы, пожалуй, и другое дѣло подымать... А
жаль батьку, батька-то простякъ...
—
Неужели бродяжій бракъ?—спросилъ я.
—
А вы почему догадались?
—
Я зналъ объ ихъ намѣреніи вѣнчаться. Значитъ, все­
таки Степану удалось это устроить?
—
Какъ Степану?
—
А то кому же?...
—
Ну, тамъ кто устраивалъ, не знаю . А только обвѣн-
чался все онъ же, работникъ этотъ... И вѣдь рожа, повторяю
вамъ, неописуемая. Тотъ, всетаки, былъ действительно моло-
децъ!
Итакъ, даже эти старанія Степана пошли въ пользу Ти­
мохи!.,
Мнѣ вспомнилась пророческая
вражда Степана и его
отзывъ о хитрости работника. А между тѣмъ я и теперь былъ
увѣренъ, что его роль была, какъ всегда, пассивная: навер­
ное Маруся просто женила его на себѣ... И ломанная, и смя­
тая бурей, она стремилась возстановить въ себѣ женщину и
хозяйку. Для этого ей нужно было ея хозяйство, весь этотъ
уголоісъ. Для хозяйства яуженъ хозяинъ. Все это—лишь внеш
­
няя оболочка, въ которую, какъ улитка, пряталась больная
душа...
А впрочемъ... Кто знаетъ? Иногда мне вспоминалось вре­
мя, проведенное нами на заимкѣ, разсказъ Тимофея, горяпце
глаза Маруси и почти страдальческое участіе кь этому раз-
сказу. И мнѣ приходило въ голову, что, быть молсетъ, въ ней,
стремившейся возстановить въ себе крестьянку, этотъ Тимоха,
такъ легко
сохранившій въ себъ все особенности пахаря—
могъ задеть и другія струны...
Все это, однако, показалось мне слишкомъл туманнымъ и
сложнымъ, чтобы делиться этими соображеніями съ заседате-
лемъ Федосеевыми
15

226
МАРУСЯ.
X II.
Недавно я получилъ изъ тѣхъ мѣстъ длинное письмо. Одна
моя знакомая отвѣчала подробно на мои вопросы о мѣстахъ
и людяхъ.
«...0 Степапѣ мнѣ трудно было узнать что-нибудь. О немъ
всѣ какъ-то забыли. Марья же (по мужу Захарова) живетъ
:іа «Дальней Заимкѣ». Это мѣсто пользуется пѣкоторой извѣ-
стностіго, и начальство охотно поселяетъ тамъ русскихъ, на
которыхъ можно разсчитывать, какъ на земледѣльцевъ. Пожа­
луй, что это начало разростающагося будуіцаго значительнаго
поселенія. У Марьи два сына, одинъ подросток!», отличный ра •
ботиикъ. Оба говорятъ по малорусски лучше, чѣмъ по русски.
Тимофей толсе хорошій работникъ, но, по общему мнѣнію, на ­
стоящая хозяйка- Марья. Впрочемъ, она выказываетъ ему на-
ружные знаки почтенія. Иногда оиъ напивается и подъ пья •
ную руку колотить ее. Она охотно разсказываетъ объ этомъ...
А. И ., которая живетъ недалеко и хорошо ихъ знаетъ, гово­
ритъ, что,—какъ это ни
странно,— Марья какъ будто гордится
побоями «своего мужика», или, какъ она называете, «чоло-
віка»,..
—
Выпрямилась,— подумалъ я по прочтеніи этого письма.
Мнѣ опять вспомнилась молодая искалѣченная лиственница...
Даже эти побои... Вѣроятно, Марьѣ приходитъ при этомъ въ
голову, что. —
не будь всего того, что вырвало ее изъ родной
среды,— какой нибудь «чоловікъ Тимішъ» такъ же напивался
бы, такъ же бы куражился, такъ же поколачивалъ бы ее въ
родной деревнѣ... На то онъ «чоловікъ», свой, родной, «за­
конный».
У всякаго свои понятія о счастіи...
Во времена моей юности одинь товарищъ разсказалъ мнѣ
слѣдующую исторію. Какъ-то, лишившись уроковъ, оиъ дошелъ
до крайней степени бѣдствія и не ѣлъ почти два дня. Въ это
время онъ получилъ нредложеніе работы. Онъ вяло шелъ по
улицамъ на приглашеніе и думалъ, что врядъ-ли въ силахъ
будетъ исполнить заказъ. Вотъ если бы задатокъ!.. Хоть рубль...
именно--рубль!.. И вдругъ въ его воображеніи съ необыкно­
венной яркостію нарисовалась желтенькая бумалска. Съ этимъ
заманчивымъ образомъ въ умѣ онъ слушалъ объясненія заказ­
чика Въ заключеніе тотъ самъ предложилъ задатокъ и нротя-
нулъ... десять рублей. Студентъ вяло посмотрѣлъ на бумажку.
Это было не то, что ему нужно.
Рупь... сказалъ онъ съ выраженіемъ тупой жадности въ
голосѣ.
—
Но позвольте...
МАРУСЯ.
227
—
Рупь. рупь, рупь, - иовторялъ онъ настойчиво. Заказ­
чик,!, пожаль плечами, и студентъ получилъ желаемое. И въ
эту минуту онъ былъ счастливъ...
Маруся тоже отвоевала у судьбы свой рубль и— значить,
тоже счастлива. Въ письмѣ моей знакомой стояла слѣдующая
приписка:
«Я предлагала А. И . и Вашъ несовсѣмъ мнѣ понятный
вопросъ, Она говоритъ, что въ смѣхѣ Маруси ничего особен
наго не замѣтила. ііообще, она счатаетъ ее совершенно нор­
мальным!. человѣкомъ».
Итакъ—Маруся выпрямилась... Я дочиталъ письмо и въ
моемъ умѣ ярко встали картины и восноминанія, которыми я
подѣлился теперь съ читателемъ. Извѣстія о М арусѣ доставили
мнѣ чувство нѣкотораго удовлетворенія: очевидно, героическія
усилія молодого надломленная существа не пропали даромъ.
Но когда я гляжу теперь на нисколько ножелтѣвшихъ листоч-
ковъ, иа которыхъ я тогда же набросалъ въ коротких!» чир
тахъ разсказъ Степана- — с ердце у меня сжимается иевольнымъ
сочувствіемъ. И сквозь благонолучіе Дальней Заимки хочется
заглянуть въ безвѣстную судьбу безпокойнаго, неудовлетворив­
шаяся, молсетъ быть давно улсе погибшая человѣка...
В. Короленко.

Гдѣ же твой пахарь?
Чего же онъ ждетъ?
Некрасовъ.
Я видѣлъ трауръ молчаливый
Земли, узнавшей Божій гнѣвъ,
Я видѣлъ пасмурный нивы,
Куда весной не палъ посѣвъ.
Зеленой ржи вѣнокъ нарядный
Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,
И даже солнца лучъ отрадный
На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ.
Солому рубленную ѣли
Больныя дѣти, словно скотъ,
•Людскія лица почернѣли
Отъ изнуренья и заботь...
И. ширинѣ равнинъ безплодныхъ
Невольно задалъ я вопросъ:
Цѣною этихъ мукъ голодныхъ,
Изъ-подъ росы народныхъ слезъ,
Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ,
Что намъ взойдетъ на черный день
Для нашихъ нищихъ деревень?
На этихъ мертвыхъ, какъ могила,
Оцѣпенѣлыхъ полосахъ
Какая дѣвственная сила
Еще лежитъ, зарывшись въ прахъ?
Изъ этой каторги желѣзной,
Гдѣ на работѣ безполезной
Изныли люди и земля,
Когда пробьется лучъ просвѣта,
Надежду новую суля?...
Но не могли мнѣ дать отвѣта
Неплодородныя поля...
*
*
Алекеандоъ Сергѣевичъ Пушкинъ.
( 1799— 1899).
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ.
Пушкинъ въ сознаніи русской литературы.
Русская литература поминала недавно одно изъ величайшихъ
и славнѣйпшхъ своихъ именъ. Большинство нашихъ писателей
нослѣдующаго періода, писателей самыхъ различныхъ величинъ
и убѣжденій, единодушно сходилось въ высокой оцѣнкѣ этого
имени. Гоголь опредѣлялъ Пушкина, какъ чрезвычайное и, мо­
жетъ быть, единственное явленіе русскаго духа; Аполлонъ Гри-
горьевъ называлъ представителемъ „всего нашего душевнаго“,
„нашимъ
всѣмъ“; по Достоевскому, Пушкинъ былъ первымъ рус-
скимъ человѣкомъ, отыскавшимъ для насъ „великій и вожделен­
ный исходъ“, слѣдовательно, чѣмъ-то вродѣ Моисея новыхъ дней;
но мнѣнію Тургенева, онъ былъ центральнымъ художникомъ эпохи,
стоявшимъ очень близко къ самому средоточію русской жизни; Бѣ-
линскій, съ своей стороны, думаетъ, что Пушкинъ обладалъ ми­
ровой творческой силой иуступалъ первенство развѣ лишь двумъ
или тремъ изъ величайшихъ геніевъ поэзіи; Добролюбовъ назы-
ваетъ его честью своей родины; Чернышевскій— однимъ изъ т-ѣхъ
людей, чья память будетъ безсмертна за ихъ служеніе музамъ и
разуму; наконецъ, Гончаровъ говоритъ, что Пушкинъ для рус­
скаго искусства былъ тѣмъ же, чѣмъ Ломоносовъ для русскаго
просвѣщенія вообще. Мы могли бы, впрочемъ, значительно уве­
личить списокъ подобныхъ отзывовъ разныхъ знаменитостей и
извѣстностей родного слова. Даже и самъ Писаревъ, объявившій
Пушкина „колоссально неразвитымъ“ человѣкомъ, а за произве-
деніями его отрицавшій всякое общественное значеніе, не ре­
шался оспаривать чисто-художественную красоту его стиховъ и
называлъ его „великимъ стилистомъ“.
Если критики и романисты, за однимъ единственнымъ исклю-
ченіемъ, отзывались о Пушкинѣ съ такимъ благоговѣйнымъ во-
1

2
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
сторгомъ, то что же говорить о поэтахъ-стихотворцахъ? Доста­
точно вспомнить стихотвореніѳ Кольцова „Лѣсъ“ („сила гордая,
доблесть царская“), или лермонтовское „На смерть Пушкина“
(„дивный геній“, „наша слава“); стоить вспомнить,что даже Не­
красовъ, считавшійся антиподомъ Пушкина въ поэзіи, такъ вы­
разился объ его стихахъ:
Неподражаемые звуки!
Когда бы съ Музою моей
Я былъ немного поумнѣй,—
Клянусь, нера бы не взялъ въ руки!
Словомъ, и въ прозѣ, и въ стихахъ Пушкинъ равно былъ при-
знаваемъ царемъ родного искусства. Гласъ народа не гласъ ли
Божій?.. И что же можно сказать о Пушкине новаго, послѣ тѣхъ
бумажныхъ горъ, какія о немъ улсе исписаны? Теперь, 62 года
спустя послѣ кончины поэта, не доллсенъ ли всякій русскій не
только любить его, но и имѣть о немъ вполнѣ ясное, опреде­
ленное понятіе? Казалось бы, такъ. Но на дѣлѣ, думается намъ,
такое понятіе рѣдко у кого имѣется. Имена Лермонтова, Гоголя,
Некрасова, Тургенева, Достоевскаго, Толстого, Щедрина и даже
многихъ меныиихъ величинъ сразу будятъ въ нашемъ сознаніи
тотъ или другой, но всегда ясно выраженный образъ и кругъ
идей; имя же Пушкина, величайшее имя русской литературы,
вызываетъ у большинства представленіе лишь чего-то большого,
но довольно-таки смутнаго и неопредѣленнаго. Въ самомъ дѣлѣ,
никто не станетъ отрицать въ настоящее время огромное исто­
рическое значеніе Пушкина для нашей литературы, равно какъ
звучность, пышность и вмѣстѣ простоту пушкинскаго стиха, но
многимъ ли этотъ поэтъ дорогъ и близокъ, какъ поэтъ, взятый
внѣ извѣстнаго историческаго момента? Кто вразумительно объ­
яснить, за что именно и теперь, и долго еще, всегда можно бу­
детъ любить Пушкина, читать и заучивать наизусть?
Слава Пушкина имѣетъ у насъ свою печальную исторію...
Общество, какъ извѣстно, охладѣло къ нему еще при его жизни.
Трагически окончившаяся дуэль только на время разогрѣла утра-
ченныя симпатіи; шли годы — и любовь къ Пушкину принимала
все болѣе и болѣе академическій характеръ, потому что такіе
энтузіасты поэзіи, какъ Бѣлинскій, Жуковскій или Гоголь, даже
и въ литературной средѣ всегд