СБОРНИКЪ
'
ЖУРНАЛА
„РУССКОЕ БОГАТСТВО“.
Подъ ^редакціей
й. К. Іихайловекаго и В. Г. Короленко.
С.ПЕТЕРБУРГЪ
.
Типо-Литографія Б.М.Вольфа, Разъѣзжая, і5-

цензурою. Спб. 18 Августа 1899
:іда \
и
■(ПЙ
.
и«Î
.
лг. инд
СОДЕРЖАІІІЕ
1 Изъ романа „КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА“ . ЧастьI.
' ВЪ провиндіи. Гл. I—XI. Н . К. Михайловекаго .
1-
2. У СВЯТЫХЪ МОГИЛОКЪ. Эскизъ. Д .Н .Мамина-
^
С и б и р я к а ............................................................. ‘
,
,,0
3 НАСЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.Разсказъ.Л .Мелыпина. 112
4. СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА. (Изъ швейцарскихъ
нравовъ). Н . Сѣверова. . .
•
5. БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ . Изъ разсказовъ стараго шах-
»
«
158—
т е р а . В . I . Д м и т р і е в о и ...................................................
6 МАРУСЯ. Разсказъ. В. Г . Короленко. .
•••
7*я
ВИДѢЛЪ ТРАУРЪ МОЛЧАЛИВЫМ. Стихо-
твореніе. В . Г ......................................................................* *
8. АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ. I. Пуш-
кинъ въ сознаніи русской литературы. II. Пѣвецъ
гуманной красоты. П . Ф . Гриневича.............................
9 МУКИ СЛОВА. А. Г . Горнфельдъ...............................
ю’А С ПУШКИНЪИЕГОПИСЬМА.Е,А.Лядкаго. Hi ­
ll* ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ. В . А . Мякотина. 188-
12 СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ ПО МАКЕ­
ДОНСКОМУ ВОПРОСУ. И .Н .Милюкова. . .
-
238-
13. ПОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.А.В .
^
П ѣ т е х о н о в а ....................................................* * * * *
14. О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И О
КЛАССИЦИЗМА ИДЕЙНОМЪ. Н . К .......................323-
15 ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ. В .В . Лункевича.... 35.-
16. НЕУДАВШ1ЙСЯ ПРАЗДНИКЪ. А. Пѣтехонова . 385-
17. ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ
ЕВРОПЫ. Очерки. С . Н . Южакова.................... 405'
18. ПОСЛЪДНІЙ ВЫВОРЪ. Романъ. Р .Штратца.Па-
реводъ съ нѣмецкаго. А . Н . Анненской.....................
99
■111
•143
-157
- 168
-227
228
-
72
-110
- 187
-237
-291
-322
- 356
—
384
- 404
-450
-2
07
2007339094

I
I
Изъ романа „Карьера Оладушкина“.
ЧАСТЬ I.
В Ъ ПРОВИНЦІИ.
Глава I *).
Мудрецъ и жудрнца.
—
Ты вотъ что мнѣ скажи, Женевьева, вотъ ты больна
теперь, ну, какъ же онъ ходитъ по комнатамъ:—на цыпочкахъ
или всей ступней?
Такъ съ чрезвычайно серьезнымъ видомъ спрашивалъ Евге-
ній Павловичъ Суровской свою сестру, Евгенію Павловну Зимо-
горову, сидя въ болыномъ креслѣ возлѣ кушетки, на которой
полулежала его собесѣдница. Онъ звалъ ее Женевьевой отчасти
въ видахъ того веселаго остроумія, которое называетъ старуху
«старушенціей», шляпу— «шляпенціей» и пики — «пикиндря-
сами», а отчасти потому, что неудобно было называть ее упо-
требительнымъ уменыпительпымъ именемъ «Женя» — она сама
его такъ называла. Родителямъ пришла въ голову игривая мысль
дать имъ однаковыя имена: Евгеній и Евгенія.
Евгенія Павловна недавно родила; ребенокъ умеръ, не
успѣвъ далее вдоволь накричаться, къ чему, повидимому, имѣлъ
большую склонность и геніальныя способности. Евгенія Пав­
ловна сильно захворала, такъ что одно время губернская ме­
дицина опасалась за ея жизнь. Но теперь всякая опасность
миновала, и молодая женщина, чувствуя приливъ возобновлен-
ныхъ силъ, начала очень тяготиться необходимостью такъ долго
лежать въ постели. Лежала она, впрочемъ, не въ кровати, а на
кушеткѣ, и не въ спальнѣ, а въ свѣтлой, веселой комнатѣ безъ
опредѣленнаго назначенія. Въ старыхъ помѣщичьихъ усадьбахъ,
*) Первыя три главы были уже напечатаны въ сборникѣ, изданномъ
въ 1895 г. въ пользу кіевскихъ студентовъ.

2
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
одну изъ которыхъ, въ подгородномъ сѳлѣ Кочкахъ, Зимого-
ровы нанимали подъ дачу, часто попадаются такія комнаты,
какъ будто нужныя, а какъ будто a совсѣмъ ненужныя. Ком­
ната расположилась въ сторопѣ отъ настоящихъ жилыхъ ком-
натъ и выходила двумя окнами въ старый, запущенный садъ.
День былъ ясный, жаркій, и солнечные лучи, .хотя и задер
живасмые густою зеленью торчавшихъ передъ самыми окнами
кустовъ акаціи, сирени и бузины, обличали обстановку, самую
подходящую для комнаты, какъ будто нужной, а какъ будто и
совсѣмъ ненужной. Обои были старые, кое-гдѣ подновленные
заплатами другого цвѣта п рисунка, такъ что туловище фан­
тастической длиннохвостой синей птицы безъ всякаго оспова-
тельнаго резона завершалась не такой же синей, хотя бы и
фантастической птичьей головой, а желтымъ букетомъ; затѣмъ
шелъ рядъ вполнѣ леноврежденныхъ и развѣ только полиняв -
шихъ сивихъ птицъ, упиравшійся, однако, въ цѣлую полосу
желтыхъ букетовъ. Полъ, выкрашенный шашками «подъ пар-
кетъ», былъ мѣстами вытертъ, a мѣстами являлъ далее поря-
дочныя щели между половицами. Изъ мебели стояли въ ком-
патѣ только длинная и широкая кушетка, большое кресло, пара
стульевъ и около кушетки небольшой столъ. На кушеткѣ ле­
жала Евгенія Павловна, въ креслѣ сидѣлъ Евгеній Павловичъ,
на столѣ помѣщались аптекарскія стклянки, гребенка, щетка,
маленькое ручное зеркало. Эти туалетпыя принадлежности,
равно какъ и мебель, были очень щегольского вида, представляя
рѣзкій контрастъ съ самой комнатой, которая, впрочемъ, по
всѣмъ видимостямъ была въ доброе старое время тоже очень
щеголевата.,.
Молсетъ быть, она назначалась для мамбнькина сынка, на -
ѣзжавіпаго время отъ времени изъ Петербурга для гасвидѣ
тельствованія своей любви къ родителямъ, а кстати'ужъ и для
устройства своихъ финансовъ, и внезапно наполнявш ая ком­
нату звуками гремучей сабли, шпоръ и цыганскихъ мотивовъ,
блескомъ мундира, запахомъ духовъ, помады и табаку. И долго
еще спустя послѣ того, какъ всѣ эти звуки и запахи уносились
на свою истинную родину, въ Петербурга, добрая маменька,
пригорюнившись, сидѣла въ комиатѣ, раздумывая о своемъ ми-
ломъ Анатолѣ и тщательно оберегая его пріютъ до слѣдующаго
пріѣзда. А молсетъ быть, тутъ помѣщалась барская фаворитка,
увезенная изъ города у мелкотравчатаго чиновника или изъ до-
морощенныхъ Ѳедосекъ произведенная въ Ѳедосыо Егоровну;
и лила здѣсь Оедосья потоки горысихъ слезъ, отдаваясь бар-
скимъ ласкамъ, или, напротивъ, въ себя вливала цѣлые само­
вары чаю въ пріятиомъ обществѣ матушки попадьи и прохожихъ
богомолокъ. Можетъ быть, тутъ лсилъ учитель или гувернеръ-
французъ, ради прекрасныхъ глазъ котораго барыня выписала
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
3
изъ Москвы синихъ птицъ, вмѣстѣ со многими другими нріят-
ными и полезными предметами: и лсилъ себѣ коварный педа­
гога припѣваючи, вплоть до той трагической минуты, когда
барыня застала его въ этой самойкомиатѣ съ дѣвкой Глашкой...
Ахъ. какъ солоно пришлось дѣвкѣ Глашкѣ!.. Весьма, одиако,
возмолено, что ничего этого не было: ни маменькина сынка, ни
барской фаворитки, пи коварнаго педагога, а просто барину
вздумалось оклеить комнату длиннохвостыми синими птицами
и выкрасить полъ шашками подъ паркетъ; просто такъ, глазу
на радость...
Евгепія Павловна улсе дней пять тому назадъ, отчасти по
совѣту доктора, отчасти по собственному лселанію, перешла изъ
спальни въ эту нѣсколысо пустынную, но веселую комнату. Она
задумчиво и капризно вертѣла пальцами концы своихъ бѣло-
курыхъ волосъ, заплетенныхъ въ двѣ густыя косы,
ине
сразу отвѣтила на вопросъ брата. Тотъ повторилъ.
—
Такъ какъ же, говорю, ходитъ-то? на цыпочкахъ или на
каблукахъ?
—
Ты про кого это?
—
Да про Сеню твоего, матушка, про кого лее больше!
—
Какія ты, Женя, глупости спрашиваешь!
—
ІІо твоему бабьему разсужденію глупости, а оно очень
важно...
—
Да онъ чуть не всегда иа цыпочкахъ ходитъ. Даже ис-
пугаетъ другой разъ, какъ войдетъ. То Маруська спитъ, то
она больна, то вотъ я теперь...
—
Ну, вотъ видишь. Какого лее тебѣ, съ позволенія ска­
зать, еще рожна нулено? Ужъ если человѣкъ па цыпочкахъ хо­
дитъ, когда другіе спятъ или больны, такъ значитъ хорошій
человѣкъ. Фактъ! Ты вѣдь вотъ небось всегда на каблукахъ...
—
Ахъ, да знаю я, что онъ хорошій!
Евгенія Павловна нервно откинула косы, бросила обѣ руки
вдоль тѣла и вздохнула.
—
Хорошій,— продолжала опа, помолчавъ:—я его люблю и
Марусысу люблю, да, понимаешь, скучно мнѣ...
—
Ну, вотъ выздоровѣешь, опять запляшешь. Ужъ мы съ
Семена Ивановича стребуемъ балъ непремѣнно.
—
Балъ! Это съ тобой-то, да съ Трегубовымъ танцовать?
Очень весело, нечего сказать!
—
Зачѣмъ со мной да съ Трегубовымъ! Мы и Алякрин-
скаго позовемъ, и Бандурина... А пока всетаки рекомендую
пріютить Оладунпсина, все веселѣе будетъ, и доброе дѣло сде­
лаешь.
—
Послушай, Женя, навѣриое лее ты перевралъ или шу­
тишь. Развѣ бываетъ такая фамилія: Оладушкинъ?
Молодая лсенщина разсмѣялась.
i*

4
ПЗЪ ГОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Бываетъ, Женевьева, бываетъ. Фактъ! Привыкнешь, такъ
и смѣшного ничего не будетъ. Настоящая дворянская фамилія,
старинная. Онъ говоритъ, что надо бы, собственно, выговарить
Обладушкииъ, а но Оладушкинъ; понимаешь, не отъ оладьи
происходить, а отъ «обладить». И притомъ романическій чело-
вѣкъ въ нѣкоторомъ родѣ. Только я ему сказалъ, чтобы отсюда
на счетъ корреспондендій ни-ни, потому тутъ ужъ навѣрное по-
быотъ. Въ Тмутаракани только пообѣщали, а у пасъ въ Бор-
городѣ такъ пе спустятъ...
—
Можетъ быть, и въ Тмуатаракани побили?
—
Говоритъ, нѣтъ. Бороденка съ одной стороны будто по­
жиже, ну да вѣдь это бываетъ, не все же, какъ у Ноздрева,
отъ драки... Вотъ, кстати, вспомнилъ... Вѣдь какъ эта бестія
Оладушкинъ литературу знаетъ! Я ему къ чему-то въ разговорѣ
помянулъ про мичмана у Гоголя, который, помнишь, смѣется,
если ему палецъ показать... Ну , по твоему, какъ его зовутъ?
—
Не помню. Дырка, что-ли?
—
Вотъ, вотъ, и я тоже. И всѣ такъ говорятъ. Я даже въ
журналахъ читалъ: мичманъ Дырка, который смѣется. А Ола-
душкинъ: нѣтъ, говоритъ, невѣлсды всѣ они, Дырка это другое,
a смѣется мичманъ Пѣтуховъ. Я
—
спорить, пошли вмѣстѣ въ
библіотеку, разыскали Гоголя, точно: мичманъ Пѣтуховъ. Фактъ!
Ну, говорю, Оладушкинъ... Да никакъ ты спишь, Женевьева?
—
Сплю.
—
Вотъ и чудеспо. Я затѣмъ больше и болталъ-то. Прощай.
—
Прощай, только спусти шторы...
Евгеній Павловичъ исполнилъ требуемое, полсалъ сестрѣ руку
и вышелъ развалистой походкой. ЕвгеніяПавловна свернулась,
какъ говорится, калачиком*, проговорила про себя еще разъ
со смѣхомъ: Оладушкинъ! и заснула.
Евгеиій Павловичъ Суровской, учитель географіи въ борго-
родской гимназіи, былъ средняго роста неуклюжій человѣкъ,
лѣтъ сорока, съ огромпымъ лбомъ, еще преувеличеннымъ начи­
нающеюся лысиной. Этотъ огромный лобъ, чистый, глянцеви­
тый, точно лакомъ покрытый, безъ единой морщинки, прежде
всего бросался въ немъ въ глаза. Но, странное дѣло, глядя
на него, именно на этотъ чудесвый лобъ, одни думали: «вотъ,
должно быть, умный человѣкъ»: другіе, напротивъ того, говорили:
«вотъ по истинѣ мѣдный лобъ»; третьи, наконецъ, рѣшали двой­
ственно: «этотъ человѣкъ или очень уменъ, или очень глупъ».
Еще страннѣе было то обстоятельство, что и при ближайшемъ
знакомствѣ съ Суровскимъ мнѣнія объ его умѣ далеко не для
всѣхъ уяснялись. Никто почти не говорилъ, что онъ добръ или
золъ, пріятенъ или непріятенъ въ обществѣ, лѣнивъ или дѣяте-
ленъ. Говоря о немъ, всѣ имѣли въ виду именно., его умъ,
отъ того ли, что у него такой чудесный лобъ былъ, или умъ,
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
5
въ самомъ дѣлѣ, въ немъ больше всего выдавался. Но въ концѣ
концовъ заключеніе объ его умѣ было всетаки двойственное, и
прозвище «мудреца», которое онъ носилъ въ кругу близкихъ
знакомыхъ и учениковъ, было на половину ироническое, на по­
ловину лее совершенно серьезное. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ
мудрецъ былъ дѣйствительно умнѣе многихъ умницъ и въ то же
время глупѣе многихъ вовсе не умныхъ людей. Это былъ замѣ-
чателыіый въ своемъ родѣ, такъ сказать, микроскопическій умъ.
Суровской презиралъ то, что обыкновенно называется п р и н та­
ми, и съ высоты величія просвѣщеинаго ума много смѣялся
надъ сестрой, которая въ своей провинціально-пансіоиской обра­
зованности и въ три свѣчки вѣрила, и въ просыпанную соль,
и въ пророческое чесаніе правой и лѣвой ладони, праваго и
лѣваго глаза, и во встрѣчу съ попомъ. Но у него были своего
рода примѣты. Онъ обладалъ необыкновенною наблюдательностью
въ дѣлѣ разныхъ мелочей, необыкновенною способностью видѣгь
незамѣтные для другихъ пустяки и строить изъ нихъ выводы,
иногда вздорные, а иногда замѣчательпо вѣрпые. Ш алости, увертки
гимпазистовъ, разньгя ихъ попытки увильнуть отъ урока очень
ловко раскрывались мудрецомъ. Онъ гордился этою способностью
и часто говорилъ, что ему бы судебнымъ слѣдователемъ быть
или жандармомъ, потому что у него «яюхъ» есть. Нюхъ у него,
дѣйствителено, былъ, но, не смотря на всю свою проистекающую
изъ этого сознанія самоувѣренность, онъ нерѣдко попадалъ въ
просакъ, когда ему приходилось вступать въ отношеніе къ ка­
кому-нибудь общему теченію жизни, къ ея обобіценнымъ вер-
хамъ. Тутъ оиъ иногда ровно ничего не понималъ, и любой
гимназистъ старшихъ классовъ побойчѣе легко могъ его заго­
нять въ разговорѣ объ отвлеченныхъ предметахъ.
Мудрецъ былъ холостъ и жилъ одинъ. Пробовалъ онъ
одналсды поселиться съ такимъ же бобылемъ, но тотъ не вы-
держалъ слѣдовательскихъ наклонностей сожителя, которыя есте­
ственно связывались съ подозрительностью и стремленіемъ со­
вать носъ въ чулсія дѣла. Далее прислуга не могла долго ужи­
ваться съ мудрецомъ. Кухарки у него постоянно мѣнялись. Во
времена подобныхъ междуцарствій Суровской обѣдалъ обыкно­
венно у Зимогоровыхъ, занимая ихъ разсказами о томъ, какъ
онъ проникъ въ ковы кухарки, отдававшей половину жаркого
любовнику-солдату, или какъ онъ утромъ пустилъ живую муху
въ сахарницу и, не найдя ее тамъ вечеромъ, натурально убѣ-
дился, что кухарка сахарницу открывала и сахаръ воровала.
Фактъ!—прибавлялъ онъ въ заключеніе, торжественно обводя
слушателей выцвѣтшими голубыми глазами. Онъ былъ неисто-
щимъ въ изобрѣтеніи прямыхъ и косвенныхъ уликъ. Практико-
валъ онъ ихъ, впрочемъ, не изъ скупости и не изъ какого-ни ­
будь злобнаго чувства, а единственно изъ страсти къ микроско-

6
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА. '
пическимъ иаблюдепіямъ, такъ гармонировавшей съ его природ­
ными даровапіями. Человѣкъ опъ въ сущности былъ очень добрый.
Между прочимъ, опъ тщательно собиралъ окурки сигаръ, облом­
ки сюргуча, свинцовыя обертка съ головокъ винныхъ бутылокъ,
и весь этотъ хламъ отправлялъ съ оказіей въ Москву, къ ка ­
кому-то своему знакомому, который отдавалъ хламъ какимъ-то
иѣмцамъ; нѣмцы лее на деньги, вырученныя отъ продажи собран­
н а я съ разныхъ концовъ Россіи хлама, содержали въ школѣ
нѣсколькихъ бѣдныхъ пѣмчиковъ.
Если Евгеній Павловичъ Суровской былъ прозванъ мудре­
цомъ по поводу своего ума или, по крайней мѣрѣ, чудеснаго
лба, то сестра его. Евгеиія Павловна Зимогорова, жена тоже
учителя боргородской гимназіи, получила странное прозвище
«мудрицы» ио родству и чпсто уже въ шутку. Ее такъ одналсды
въ веселую мунуту назвалъ мужъ, когда опа въ какомъ-то спорѣ
поддерживала своего брата. А впрочемъ, кромѣ мужа п брата,
ее въ лицо никто такъ пе величалъ. Да и не за что бы было.
Жизнь Евгеніи Павловны текла до сихъ поръ такъ незамысло­
вато, что для ея мудрости не представлялось еще большихъ
испытапій. Теперь она лежала въ постелп, худая, что назы­
вается, интересно блѣдная. Но не такова была она обыкновенно.
Высокая; полная, немного даже слишкомъ полная, румяная, съ
грубоватыми, по пріятными чертами лица, съ большими, наив­
ными глазами бирюзоваго цвѣта на выкатѣ, съ густыми, свѣт-
лыми, почти льняного цвѣта волосами, она была точно налита
здоровьемъ. Казалось бы, такой крупной женщинѣ вовсе не
ндетъ лежать такъ «калачикомъ», какъ лежала она теперь, или
улсе падо бы называть эту манеру лежанія какъ-нибудь иначе,
не «калачикомъ», a развѣ «калачомъ». Но Евгенія Павловна
всегда такъ спала, и вообще, ие смотря на ея крупные размѣры,
соединенные до послѣдняго времени съ рѣдкпмъ физаческимъ
здоровьемъ, на ней лелсалъ, на яву и во снѣ, отпечатокъ чего-
то какъ бы маленькая и безпомощиаго. Слезы довольно часто
блестѣлп на ея наивныхъ бирюзовыхъ глазахъ, хотя и не такъ
часто, какъ сверкалъ въ этихъ глазахъ и на крупныхъ алыхъ
губахъ огонекъ веселья. Однако, для слезъ, а иногда и для ве­
селья Евгеніи Павловны было до сихъ порт, довольно мало ре-
зоновъ съ точки зрѣнія взрослыхъ людей. Мудрица радовалась
игруткамъ и огорчалась, когда ихъ не было или когдаигрушка
ье давалась.
Было у Евгеніи Павловны одно хроническое горе: она не
знала французская языка, хотя въ ея папсіонскомъ аттестатѣ
и значилось, что она оказала «весьма хорошіе» успѣхи ие только
во французскомъ языкѣ, но и въ исторіи французской литера­
туры. Правда, мудрица и русскій языкъ знала плохо п писала
съ непозволительными ороографичеекпми ошибками, но это не
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
очень огорчало ее, потому что всѣ ея немногочисленныя письма
читалъ и ноиравлялъ мужъ, а она потомъ пЛеписывала без-
характернымъ дѣтскимъ почеркомъ. Мулсъ иснолнялъ обязан­
ности корректора очень неохотно, часто съ раздраженіемъ реко­
мендуя лсенѣ запяться русской грамматикой: а однажды, когда
она написала «въ ростбифку> вмѣсто «въ разбивку», пришелъ
далее въ улеасъ и самъ сталъ съ ней заниматься, ио черезъ иѣ-
сколыод дней махиулъ рукой. То ли прпродпая неспособность
то ли небольшая охота, по грамматика рѣшптельпо не давалась
мудрицѣ. Это ничему ие мѣшало однако. Неумѣніе лее гово­
рить по-французски за^раледало ей достуиъ въ среду гу­
бернской аристократіи, далее въ тѣхъ случаяхъ, когда туда
могда попасть жена гимназическая учителя: губернская ари­
сто кр а т, какъ водится, французила очень усердно. Мудрица,
любившая общество, танцы, музыку, любительскіе спектакли и
прочія украшенія дамской леизни, должна была довольствоваться
рѣдкими вечеринками вътѣсномъ кругу зиакомыхъ своего мужа.
Это ее огорчало, хотя иногда опа утѣшала себя мыслыо, что
мужъ все равно не пустилъ бы ее въ общество губернекпхъ
тузовъ, которыхъ терпѣть пе могъ. И действительно, когда ее
одналеды пригласили продавать билеты въ публичной лоттереѣ
въ пользу гдѣ-то и когда-то убитыхъ воиновъ и ей представился,
такимъ образомъ, случай всѣмъ показать свои прекрасный плечи
и всю свою нѣсколько тяжелую, но всетаки стройную фигуру,
мужъ рѣгантельно воспретилъ ей это удовольствіе. Мудрица
горько плакала, леалуясь ш-ше Бандуриной, женѣ инспектора
врачебной управы, устроившей ей это лестное приглашение;
ш-ше Бандурина обозвала за это Зимогорова «Титомъ Титы-
чемъ», ио съ тѣхъ поръ о подобиыхъ увеселеніяхъ не было
больше рѣчи.
Было однажды у мудрицы и острое горе,— крупная размолвка
съ мулеемъ. Случилось это н а второй годъ ихъ супрулсеской
жизни. Евгенія Павловна получила въ иаслѣдство по завѣщанію
дальняго родственника три тысячи рублей. Рѣшили оннвмѣстѣ
съ мулеемъ отложить эти деньги на черный день. Но трп-четыре
хорошихъ платья Евгеиія Павловна съ самаго начала порѣшила
себѣ сшить: за платьями послѣдовали шубка и три нремилень-
кія шляпки; потомъ оказалось необходимымъ устроить будуаръ
Евгеніи Павловны въ томъ именно вкусѣ, который она вычи­
тала въ одномъ переводномъ французскомъ ромаиѣ. Но не уснѣла
еще Евгенія Павловна убѣдиться въ томъ, что это мечта уже
слишкомъ широкая, какъ у иея отняли сонъ канделябры, укра-
шавшіе каминъ въ салонѣ ш-гае Бандуриной. Потомъ явились
разныя сонетки, козетки, статуэтки, по мнѣнію Зимогорова со-
всѣмъ ненуленыя и далее некрасивыя. Онъ долго молчалъ, но,
наконецъ, выразилъ свое мнѣніе очень рѣзко. Евгенія Павловна

8
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
разсердилась. объявила, что деньги ея, что опа имѣетъ полное
право распоряжаться ими, какъ хочетъ, и неистово забѣгалапо
лавкамъ, откуда то и дѣло являлись въ квартиру Зимогоровыхъ
болыпіе и малые тюки и пакеты. Мужъ тоже разсердился и за­
перся у себя въ кабинетѣ. Супруги даже за обѣдомъ не каж­
дый день видѣлись. Но черезъ недѣліо мудрица уже со слезами
просила прощенія, предлагала все накупленное продать и въ
заключение купила мужу иа оставшіяся деньги шелковый халатъ.
Впослѣдствіи, одпако, она сдѣлала себѣ изъ него капотъ, потому
что Зимогоровъ, и вообще не носившій халата, отказался на-
дѣть это великолѣніе. Мудрица скоро успокоилась за разста-
новкой мебели и разпыхъ бездѣлушекъ, за заказываніемъ, при-
мѣркой, шитьемъ платьевъ и другими подобными заботами, ве­
село порхала по своему «хорошенькому гнѣздышку», какъ она
выражалась, и всячески старалась, хоть и не всегда удачно,
угодить мужу. Но Зимогоровъ долго еще былъ сумрачнѣе обык­
новенная, хотя и прелюде не отличался ни веселостью, ни об­
щительностью. Точно ему открылось въ его семейной жизни
что-то новое, пеолсиданное и слишкомъ улсъ непріятное, что
онъ. однако, не могъ или не хогѣлъ пристально анализировать.
Мудрица была такъ вульгарно груба, когда говорила о своихъ
деньгахъ, такъ комически лсалка, когда просила прощенія, и
такъ дѣтски мала, когда радовалась своимъ покупкамъ, что Зи­
могоровъ не съумѣлъ бы опредѣлить разбуженное въ немъ сбор­
ное чувство: не то удивлеиіе, ие то лсалость, не то презрѣніе,
не то простая отчулсдениость. Этотъ неразлолсенный осадокъ
остался и до сихъ норъ, хотя самая исторія была давнымъ
давно забыта. Ролсденіе дочери, затѣмъ вторые роды и опасная
болѣзнь Евгеніи Павловны, конечно, этому много способство вали.
Видимымъ слѣдомъ трагикомическая эпизода съ наслѣдствомъ
остался только изящный туалетъ Евгеніи Павловны, время отъ
времени перешиваемый по модѣ, да накупленная ею всякая вся­
чина, которая была слишкомъ ярка и обильна для учителя гим-
назіи, хотя Зимогоровъ зарабатывалъ, по боряродски, очень
хорошія средства частными уроками...
Мудрица спала, свернувшись калачомъ. Спокойное дыханіе
выздоравливающаго и уже почти выздоровѣвшаго человѣка,
сопроволгдаемое легкимъ храпомъ, ровно раздавалось по ком-
натѣ.
Дверь скрипнула. Дѣтскій голосокъ звонко крикнулъ: «мама,
посмотри-ка ...» и тотчасъ лее осѣкся подъ чьимъ-то сердитымъ
«тс!» Евгенія Павловна вздрогнула, полуоткрыла глаза и бы­
стро опять закрыла. Она увидѣла вошедшихъ, но ей не хотѣ-
лось разговаривать. Вошелъ высокій, сухой, черноволосый,
длиннобородый человѣкъ въ коломянковомъ пальто и съ коло-
мянковой же фуражкой на головѣ. Онъ дерлсалъ за руку
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА}.
9
хорошенькую, нарядно одѣтую дѣвочку въ соломенной шлянкѣ
и съ букетомъ цвѣтовъ въ рукахъ. Высокій человѣкъ постоялъ
нѣсколько секупдъ на порогѣ, пристально смотря на спящую
тялселымъ, непріятнымъ взглядомъ изъ-подъ очковъ. Потомъ
повернулся и ушелъ вмѣстѣ съ дѣвочкой.
Это были Семеиъ Ивановичъ Зимогоровъ и его дочь Маруська.
Глава
II.
Въ Кочкахъ гости.
На другой депь Зимогоровъ въ томъ же коломянковомъ
пальто сидѣлъ послѣ обѣда въ саду. Возлѣ него на скамейкѣ
лежала фуражка, а на ней раскрытая книга. Тутъ лее на ска-
мейкѣ Маруська надѣлала «пиролжовъ» изъ мокрая песку, а
сама убѣлсала за другими матеріалами для своей стряпни. Зи­
могоровъ сидѣлъ, залолшвъ длиішыя ноги одну на другую и
обхвативъ колѣна слолсепными руками. Тонкія, характерно
изогнутыя губы были крѣпко слсаты подъ рѣдкими рыжевато­
черными усами; между бровей лелсала рѣзкая морщина, сѣрые,
воорулсенные очками глаза сурово и задумчиво смотрѣли въ
землю.
—
Папа, дядя чулшй идетъ,— сообщила Маруська, запы­
хавшись подбѣгая къ отцу.
Зимогоровъ осмотрѣлся. ГІо густой липовой аллеѣ, упирав­
шейся прямо въ калитку, быстрою, увѣренною походкой при-
блилсался невысокій. очень изящ но одѣтый молодой человѣкъ.
Сѣрое лѣтнее платье ловко сидѣло на его статной фигурѣ, на
одной рукѣ онъ несъ сѣрое лее пальто, въ другой держалъ трость,
перехвативъ ее посерединѣ и бойко ею размахивая. Изъ-подъ
широкополой шляпы смотрѣли веселые каріе глаза, изъ-подъ не-
болыпихъ, кольцомъ, пс военному, закрученныхъ усовъ виднѣ-
лись яркія губы, слегка раздвинутая улыбкой, и бѣлые, ровные
зубы; бороды онъ не носилъ. Весельемъ и удалью вѣяло отъ
всего смуглая, красиваго, немного цыганская облика молодого
человѣка. Подпустивъ его късебѣ шаговъ на десять, Зимогоровъ
поднялся къ нему на встрѣчу. Вблизи незнакомецъ оказался
больше молодцоватъ, чѣмъ моложавъ. Морщины на лбу и «гу-
синыя лапки» въ углахъ глазъ ясно говорили, что незнакомецъ
видалъ виды и либо много погулялъ на своемъ вѣку, либо,
напротивъ, много потерпѣлъ. Опытный взглядъ рѣшилъ бы,
впрочемъ, что всего бывало. И опытный взглядъ не ошибся бы.
—
Семена Ивановича Зимогорова имѣю честь видѣть?—
спросилъ молодой человѣкъ, приподнимая шляпу и, видимо,
сдерживая улыбку.

10
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Да, я Зимогоровъ.
—
Не узнаете?
—
Извините, кажется, не имѣю чести знать,— отвѣчалъ Зи­
могоровъ, какъ -то ужъ слишкомъ серьезно вглядываясь изъ-подъ
очковъ въ незнакомца. Гость уже не сдерживалъ улыбки и,
блестя глазами и зубами, тоже смотрѣлъ хозяину прямо въ
глаза. Въ памяти Зимогорова что-то замелькало, но онъ никакъ
не могъ поймать, закрѣпить это что-то.
А Разстанова помнишь?— спросилъ молодой человѣкъ,
понижая голосъ и совсѣмъ улсе смѣясь.
Разстаповъ! Андрюша!— крикнулъ Зимогоровъ, обнимая
гостя.
—
Тс!— перебилъ тотъ все тѣмъже, попижеинымъ, но ве-
селымъ голосомъ.— Тс! Разстанова нѣтъ, исчезъ, провалился
Андрей Разстаповъ...
—
Что ты городишь?
Не городишь, а слушай и знай, какъ говорилъ, бывало.
Адамантовъ. Помнишь Адамантова? Я — Соломірскій, Евграфъ
Петровичъ, поручшсъ въ отставкѣ.
—
Какъ такъ?
—
Да такъ. Сказано: слушай и знай.
Зимогоровъ сталъ слушать и узналъ.
Пошли обыкновенные разговоры двухъ долго не видавшихся
и не чаявшихъ увидаться пріятелей, сохранившихъ однако
другъ къ другу хорошія чувства; веселые и вмѣстѣ затруднен­
ные, сбивчивые разговоры, въ которыхъ то воспоминаиіе про­
рвется, то сообщеніе изъ прожитаго врознь; то вдругъ, пови­
димому, изсякнетъ источникъ бесѣды, и пріятели, похлопывая
другъ друга по плечу или по колѣну, задумчиво говорятъ: «такъ-то,
братъ!»
«да, братъ, много воды утекло»; а потомъ опять по­
льются потерявшіяся воспоминанія и сообщенія. Намъ нѣтъ
надобности слѣдить за этими оборванными, безпорядочными
вопросами, отвѣтами, восклицаніями, репликами, разсказами.
Мы можемъ проще и яснѣе узнать, въ чемъ дѣло.
Зимогоровъ и Разстановъ были земляки—боргородцы, учи­
лись въ одной и той лее гимназіи, въ одномъ и томъ лее уни-
верситетѣ. Въ гимназіи они едва знали другъ друга, потому что
Разстановъ былъ на пѣсколысо лѣтъ моложе и притомъ ари-
стократическаго происхожденія, тогда какъ Зимогоровъ былъ
плебей. Ыо въ университетѣ, гдѣ разница лѣтъ, a тѣмъ болѣе
происхолсденіе не могло имѣть значенія, они сошлись очень
близко. Сошлись сначала просто какъ земляки, которымъ было
чѣмъ помянуть сообща хоть боргородскую гимназію, но потомъ
ихъ сблизило, кажется, главнымъ образомъ рѣзкое различіе ихъ
нравствеиныхъ физіономій при болыпомъ сходствѣ взглядовъ.
Очень ужъ пополняли другъ друга Разстановъ и Зимогоровъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
11
Сынъ пьянаго и грубаго, почти звѣрообразнаго дьякона
одной изъ самыхъ захолустныхъ боргородскихъ церквей, про-
шедшій суровую школу съ ранняго дѣтства, Зимогоровъ былъ
угрюмъ, необщителенъ, усердно работала, находя для этого
достаточно времени, не смотря на бѣганіе по урокамъ ради про-
питанія. Разстановъ, напротивъ, въ качествѣ сына богатаго и
родовитаго предводителя дворянства одного изъ боргородскихъ
уѣздовъ, получилъ чисто барское воспитаніе, имѣлъ, по студен­
чески, очень хорошія средства и былъ отъ природы, какъ онъ
самъ выражался, темперамента «леисаго». Вѣчпо веселый, без­
заботный, любитель приключепій, охотникъ и удачникъ по части
леенскаго пола, онъ, одпако, глубоко уважалъ замкиутаго и до
педантизма строгаго къ себѣ Зимогорова. Тотъ, въ свою очербідь,
отвѣчалъ ему почти отеческою нѣжностью и частенько журдлъ
его за разныя похожденія. Онъ почему-то многаго ждалъ отъ
способностей Разстанова, дѣйствительно недюлшнныхъ. Оба они
были на математическомъ факультетѣ, ыо обоимъ ■имъ было
какъ будто тѣсно, оба интересовались, кажется, рѣшительно
всѣмъ. Близость эта оборвалась однимъ изъ университетскихъ
волненій, послѣ котораго Разстановъ доллсенъ былъ удалиться.
Потомъ онъ уѣхалъ за границу, и Зимогоровъ совершенно по-
терялъ его изъ виду. Года два тому назадъ Зимогоровъ читалъ
въ газетахъ отчетъ о политическомъ процессѣ, въ которомъ фи­
гурировали», между прочимъ, бывшій студентъ Андрей Разстановъ,
подвергшійся нелегкой карѣ: высидѣвъ уже слишкомъ два года
въ домѣ предварительнаго заключенія, оиъ былъ сослать по
рѣшенію суда въ мѣста довольно-таки отдаленныя. Оттуда онъ
немедленно бѣлсалъ, потомъ былъ неокончившимъ курса семи-
наристомъ Иваномъ Возпесеискимъ и, въ качествѣ такового,
служилъ волостнымъ писаремъ, а теперь разгуливалъ съ фаль-
шивымъ паспортомъ на имя отставного поручика Соломірскаго.
Далеко не такъ бурно текла лсизнь Зимогорова. Онъ мечталъ
о профессурѣ, объ ученой карьерѣ, но смерть звѣрообразнаго
отца вызвала его тотчасъ по окончаніи курса на родину,—
надо было провѣдать и успокоить старуху мать. Ветхая дьяко­
ница была очень плоха, и молодому человѣку казалось жесто-
кимъ оставить ее, такую одинокую, ветхую, любящую, полу-
раздавленную. Она усиленно просила его остаться, чтобы «за­
крыть ей глаза». Но слезящіеся, почти уже незрячіе глаза
дьяконицы потухли только черезъ три года. Надо было жить,
и Зимогоровъ взялъ мѣсто учителя гимназіи. Онъ утѣшалъ
себя мыслью, что это только временная задержка на намѣчен-
номъ пути. Но потомъ полюбилась ему сестра его товарища
по слулсбѣ, красивая, веселая, наивная «Женевьева» Суровская.
Онъ лсенился, родилась Маруська. Намѣченная цѣль исчезла
въ какомъ-то туманѣ, изъ котораго выглядывала только изрѣдка,

12
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
дразня и раздражая Зимогорова. Такъ онъ и остался учителемъ
гимназіи, давая въ то лее время много частныхъ уроковъ. Объ
одномъ изъ нихъ Зимогоровъ разсказалъ Разстанову съ неко­
торою подробностью. Это былъ урокъ совсѣмъ не по его спе­
циальности, именно по исторіи. Случилось это какъ-то н е ­
чаянно. Единственный сынъ богатаго боргородскаго фабри­
к а т а , Дунина, очень способный, но избалованный молодой
человѣкъ, не учившійся въ гимназіи, a готовившійся прямо
на аттестата зрѣлости, услыхавъ однажды разговоръ Зимо­
горова на историко-политическую тему, пожелалъ присоединить
его къ сонму своихъ учителей, и старикъ-отецъ буквально вы-
молилъ у Зимогорова исполнепіе желанія баловпя-сына. Гим-
назическій учитель исторіи, очень скромный и добрый старикъ,
ни мало не претендовалъ на это вторженіе въ его спеціаль-
ность. Учитель лсенской гимназіи, человѣкъ молодой и крайне
самолюбивый, былъ недоволенъ, ио по большому самолюбію
старался ничѣмъ не выражать своего недовольства и далее поль­
зовался всякимъ случаемъ, чтобы съ преувеличенною похвалою
отозваться о Зимогоровѣ.
—
Дунинъ, ты говоришь?—переспросилъ Разстановъ.— А
нѣтъ-ли у этого стараго чорта дочери или племянницы, Марьи
Гавриловны?
—
Зовутъ его Гаврилой, Гаврило Петровичъ, но только
дочери у пего навѣриое нѣтъ. Говорю тебѣ: единственный сынъ,
оттого и баловень. Да и племянницы, я думаю, пѣтъ, вообще,
кажется, никакой родни: старикъ-вдовецъ, да сынъ. A тебѣ
что?
—
Такъ, есть у меня одна знакомая Дунина, Марья Гав­
риловна, и что-то, помнится, про здѣшнія мѣста говорила.
—
Нѣтъ... не зпаю, да и самъ-то старикъ не здѣшиій...
І-Іу, ладно, ты-то что же такое теперь?
—
Теперь... какъ бы тебѣ сказать? Сейчасъ вотъ въ родѣ
какъ Чичиковъ. Тоже путешествую, вилеу свѣтъ, коловраіценіе
людей, поучаюсь, ну и души скупаю, только не мертвыя, а
живыя. Погоди, и твою торговать буду.
Зимогоровъ не успѣлъ выяснить свои недоумѣнія и сомнѣ-
нія по поводу загадочныхъ словъ Разстанова-Соломірскаго.
Пріятели на радостяхъ встрѣчи не обратили вниманія, что Ма­
руська съ самаго начала ихъ бесѣды убѣжала въ домъ. Теперь
она возвратилась съ увѣдомленіемъ, что мама зоветъ папу и
что, кромѣ того, его спрашиваетъ чужой дядя, «Ладушникъ».
—
Какъ? какъ?
—
Ладушникъ.
—
А! знаю,— сказалъ, смѣясь, Зимогоровъ, привыкшій къ
перестановке буквъ и слоговъ въ жаргоне Маруськи.— Должно
быть Оладушкинъ. Ты не слыхалъ такого?
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
13
—
Оладушкинъ... Оладушкинъ... Фамилія заметная. Что-то
слышалъ. Кто онъ?
—
Административный ссыльный, переведенъ къ намъ т ъ
Тмутаракани. Я о немъ понятія не имѣю. сейчасъ въ первый
разъ увилеу. Его кто-то моему шурину рекомендовалъ, а тотъ
сказалъ мнѣ, ну, онъ и пролсиветъ у меня лето или сколысо
тамъ, пока найдетъ какую-нибудь работу.
—
Что-то слышалъ, а не помню. Много ведь нашего брата.
Только вотъ что, Семенъ Иваиовичъ, какой онъ тамъ ни есть,
а я всетаки Соломірскій, вообще для всехъ, понимаешь?
—
Понимаю, а теперь пока извипи, пойду туда. Тебя пока
не зову, потому что не знаю, какова жена, а съ Оладушки-
нымъ лучше одинъ на одинъ познакомиться. Хочешь, оставлю
тебе эту девицу для развлеченія?
Зимогоровъ показалъ на Марусыеу, которая, тесно прилсав-
шись къ отцу, искоса посматривала на незнакомаго гостя.
—
Хочу, братъ, очень хочу. Эхъ, барышня, хороши я
песни знаю и сказки толсе. Ахъ, хороши!
Э— ахъ ты тлрусъка, ты тпруська бычекъ,
Молодая ты говядинка!
Залихватскій тонъ, которымъ запелъ Разстановъ, раземе-
шилъ и Зимогорова, и самого певца и, главное, Маруську:
она сразу соблазнилась. Зимогоровъ пошелъ въ домъ, но на
половине дороги остановился, задумчиво покачалъ головою и
вернулся.
—
Послушай,— сказалъ онъ:— какъ же ты здесь будешь?
Ведь тебя, полеалуй, многіе помиятъ, какъ бы не уз'налъ кто?
—
ГІолно-ко! Волковъ бояться, такъ и въ лѣсъ не ходить.
Да и кто меня здесъ помнить? Оно, знаешь, какъ-то далее за­
нятно въ родныхъ местахъ инкогнито побывать. Особенная
этакая пикантность...
—
Твое дѣло!
Зимогоровъ отправился сначала къ жене и нашелъ ее еще
лучше вчерашняго, она, видимо, поправлялась буквально не по
днямъ, а по часамъ. Звала она мулеа, во-первыхъ, затемъ, чтобы
заявить, что ей скучно и хочется, чтобы онъ посиделъ съ ней;
затемъ, во-вторыхъ, чтобы спросить, кто съ нимъ въ саду си-
дитъ. Узнавъ, что гость есть такой-то Соломірскій (Зимогорову
даже не мелькнула мысль сообщить лсене тайну своего друга),
человекъ молодой и веселый, и что, сверхъ того, въ кабинете
сидитъ Оладушкинъ, мудрица очень повеселела и потребовала,
чтобы все общество собралось у нея, въ этой самой, какъ будто
нужной, а какъ будто и совсемъ ненуленой комнате съ длин­
нохвостыми синими птицами на стенахъ. Она сама хотела раз­
ливать чай, хотя бы и полулежа, и тотчасъ захлопотала о при-
веденіи въ порядокъ своего туалета и прически.

и
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Зимогоровъ пошелъ къ себѣ въ кабинета. Тамъ его ждалъ
худощавый, съ узкими плечами и впалою грудью молодой че-
ловѣкъ лѣтъ двадцати пяти-шести, въ черномъ потертомъ сюр-
тукѣ, пуритански строго застегнутомъ навсѣ пуговицы. Густые
рыжеватые волосы шапкой кудрявились надъ пизкимъ лбомъ,
такая лее рыжеватая и кудреватая бородка окаймляла блѣдиое
лицо. Въ ожиданіи хозяина онъ медленно ходилъ изъ угла въ
уголъ, заложа руки за спину и свѣсивъ голову на грудь.
—
Я - Оладушкинъ,— заговорилъ опъ, подавая Зимогорову
руку. Заговорилъ онъ искусственно развязнымъ тономъ, плохо
с.крывавшимъ замѣшательство, и не глядя собеседнику въ лицо;
прп этомъ, одиако, его маленькіе сѣрые глаза не переходили съ
предмета на предметъ, а были устремлены въ одну точку, съ
видомъ мечтателыіымъ и пѣсколько тупымъ. — Я — Оладушкинъ.
Вамъ говорилъ Евгепій Павлычъ... Я слышалъ, вы хорошій
человѣкъ и, надѣюсь, избавите меня отъ необходимости разма­
зывать... насчетъ того одолжепія, которое...
—
Помилуйте, какое же одоллсеніе,— ободрительно перебилъ
Зимогоровъ. — Я очень радъ, городская квартира у меня все
равно пустая стоить. Только вотъ... Виновата, не знаю, какъ
васъ по имени и отчеству...
—
Алексѣй Алексѣичъ.
—
Такъ вотъ, Алексѣй Алексѣичъ, не зпаю, какъ вы тамъ
устроитесь, я тамъ никого пе оставилъ. Молсетъ быть, вамъ
удобнѣе здѣсь, на дачѣ поселиться?
—
Какъ нибудь устроюсь, привыкъ,— отвѣтилъ Оладуш­
кинъ, криво усмѣхаясь и показывая при этомъ два ряда нехо-
рошихъ зелеиоватыхъ зубовъ, и потомъ продолжалъ съ преж­
нею напускною развязностью:—Суровской сказывалъ, что у васъ
много книгъ; для пего, вѣроятно, это и значить большая би-
бліотека.— Оладушкинъ показалъ рукой и головой на малень­
кую полку и письменный столъ, на которыхъ лежало съ де-
сятокъ книгъ.
—
Библіотека у меня очень невелика,— хмурясь и съ за­
метною жесткою холодностью возразилъ Зимогоровъ, непріятно
покоробленный развязностью го стя:- но всетаки книги есть,
въ городѣ остались. Она къ вашимъ услугамъ. Въ Тмутаракани,
должно быть, по этой части плохо было?
—
Тмутаракаицы насчетъ литературы беззаботны. Обще­
ственная библіотека есть, да въ ней все Рокамболи больше,
да порпографія.
—
Скалште, пожалуйста, вы по какому собственно дѣлу
попали въ Тмутаракань?
—
Но дѣлу! По бездѣлью развѣ...
Оладушкинъ, видимо, пе хотѣлъ говорить объ этомъ пред­
мете и съ горькою не то просто усмешкой, не то насмѣшкой
надъ чѣмъ-то смотрѣлъ неподвиленымъ, мечтательно тупымъ
взглядомъ па копчики своихъ сагіогъ. Зимогоровъ не про-
доллсалъ разспросовъ и предложилъ идти въ садъ. Опи шли
молча. Хозяинъ думалъ о госте, гость думалъ о хозяине. Зи­
могоровъ думалъ: самолюбивый человекъ... и смущенный; при­
смотрится, такъ и обойдется; нехорошо только, что па Суров-
ского пи съ того, ни съ сего фыркаетъ. —А Оладушкинъ прп-
поминалъ характеристику Зимогорова, сделанную «дуракомъ» Су-
ровскимъ (именно такъ непочтительно пазывалъ Оладушкинъ
нашего мудреца, съ которымъ, впрочемъ, познакомился всего
несколько дней тому иазадъ): умный и хорошій человекъ,
только примениться къ нему надо,— угрюмъ, резоперъ, съ виду
надмепенъ. ІІосмотримъ!—прибавилъ про себя Оладушкинъ.
Въ такихъ размышленіяхъ они дошли до Разстанова и Ма­
руськи, которыхъ застали въ полномъ удовольствіи другъ отъ
друга. Еще издали заслышали они звонкій хохота девочхи.
Она сидела на коленяхъ у молодого человека и громко смея­
лась, слушая, какъ онъ иЬлъ:
СНзлъ коліаръ на самоваръ,
Думаеть онъ думу...
Хозяинъ познакомилъ молодыхъ людей. Соломірскій (бу­
демъ ужъ и мы называть Разстанова этимъ фалыиивывъ име-
немъ, если ему такъ хочется) посмотрелъ па всю маленькую
и слабую фигуру Оладушкииа гораздо внимательнее, чемъ огъ
нею молено было ожидать. Оладушкинъ лее едва взглянулъ на
Соломірскаго своимъ тусклымъ, меланхолическимъ взглядомъ и
тотчасъ же опустилъ глаза. Пошли въ домъ. Маруська ѵбе-
жала впередъ.
Мудрица полулежала на кушетке, передъ которой теперь
стоялъ столъ съ бурлившимъ свою песню самоваромъ и про­
чими ^чайными принадлеленостями. Около него разместилось
все общество. Евгеиія Павловна съ болынимъ олсивленіемъ
встретила гостей, объяснивъ имъ, что ей такъ скучно и такъ
надоело быть больной, когда она совсемъ здорова, что съ раз-
рѣшенія мужа она решилась принять ихъ въ такомъ «непри-
•'Ичпомъ» в д е , — мудрица указала на свой только-что надетый
щегольской пепыоаръ съ яркимъ голубымъ баптомъ на груди.
—
Вы мою дочь совсемъ пленили, Евграфъ Петровичъ,—
сказала она после обычпыхъ представлеиій и приветствій Со-
ломірскому, кокетливо улыбаясь и гладя по голове прижав­
шуюся къ ея колепямъ Маруську.
—
Ну, это, значить, взаимная страсть, счастливая, она меня
тоже пленила. Чудесная девчоночка!
Баловница только... Но ведь вы и намъ споете?
—
Помилуйте, какой я певецъ! у меня и голосъ-то ci-
devant: былъ да сплылъ.
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
15

16
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Не скромничаете?
—
А вотъ спросите Семена Ивановича, умѣю ли я скром­
ничать, онъ меня лучше меня самого знаетъ.
Болтовня пошла своимъ чередомъ вмѣстѣ съ чаепитіемъ.
Бѣлый неныоаръ съ голубымъ бантомъ очень шелъ къ похудев­
шей Евгеніи Павловне, и она это знала. Зимогоровъ и Соло-
мірскій были еще полны радостью встрѣчи и только Оладуш­
кинъ не принималъ участія въ оживленной бесѣдѣ. Онъ отка­
зался отъ рому къ чаю, прибавивъ, ч т о никогда никакого вина
не пьетъ; отказался отъ второго стакана, а черезъ несколько
минутъ неожиданно сказалъ: «а впрочемъ, позвольте», и отве­
тилъ разъ «да» иразъ «нѣтъ» иа обращенныекънемулюбез­
ною хозяйкой вопросы. Онъ оживился юлыш съ нриходомъ
СУРМудрецъ, какъ вошелъ, такъ и доставилъ публике свиде­
тельство своей мудрости. Онъ разсказалъ случаи, бывшій съ
нимъ сегодня утромъ. ѣхалъ онъ на извозчикѣ и пришлось, ш
либо переѣхать дорогу солдатамъ, возвращавшимся съ уіенья,
либо пропустить ихъ и стоять вслѣдс.твіе этого н а мѣстѣ до­
вольно долго. Мудрецъ совѣтовалъ извозчику пропустить по­
тому ч т о , — объяснялъ онъ,— солдаты идутъ съ ученья непре­
менно усталые и сердитые, могутъ непріятпость сДѣл^ ь> гі
извозчикъ не послушался, за что и получилъ ударъ офицер­
ской саблей плашмя по спине, съ придачей очень круп ный
рѵсскжхъ ругательствъ (фактъ)! Тогда извозчикъ, с чес ы в а я
спину, сказалъ, что мудрецъ умный баринъ, и что онъ, изво
чикъ, его помнитъ. А именно онъ везъ его прошлою осенью
въ оаспттицу, и получилъ отъ него къ слову совѣтъ не Ьздить
сегодня къ театру, потому что боргородцы норовятъ ездить изъ
театра целой семьей на однѣхъ дрожкахъ, а дорога тяжелая.
Извозчикъ, однако, и тогда не послушался, въ чемъ ему и приш­
лось раскаяться: рессора лопнула, 9К0И0МНЫ\ 0п° ^ ъОД^
бителидрамы
вывалились въ грязь, а самъ извозчикъ
въ полицейской части. «Фактъ!» заключилъ Евгенш Павлови ,
по обыкновенію, торжественно обводя глазами присутствую-
шихъ Всѣ похвалили проницательность Суровского, столь бли­
стательно доказанную, а Оладушкинъ даже съ совершенно не­
ожиданною живостью и нескрываемою насмешкой почти крик
нѵлъ: «и вправду вы мудрецъ, Евгеній Павловичъ.»
Разговоръ перешелъ на театръ вообще и на боргородскій
въ особенности. Постоянной труппы въ Боргороде не был0’
играли любители, иногда пріѣзжіе актеры, большею частью
плохіе Такая бродячая труппа и сейчасъ гостила. Для Евгеиі
Павловны это былъ поводъ еще разъ ножа.коватьса а с ш
болѣзнь, потому что «я страсть какъ люблю театръ»,
зала она.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
17
•— Даже плохой? —спросилъ Оладушкинъ.
—
Что же дѣлать, коли хорошаго нетъ. Всякому рада
будеш ь.
—
Я этого не понимаю, —продоллсалъ Оладушкинъ, ни на
кого не глядя. — Я люблю театръ и немножко смыслю въ этомъ
деле, но именно поэтому хожу въ театръ очень редко. Не по­
нимаю, какъ можно, любя театръ, смотреть всякую бездарность.
—
Ну, молсетъ быть, я ничего не смыслю, а просто люблю...
Оладушкинъ улыбнулся, опять показывая всѣ свои дурные
зубы, и замолчалъ. Остальные толсе примолкли, потому ли, что
не ожидали отъ молчаливаго молодого человека такой увъреппой
речи, или потому, что въ его словахъ была мысль, остановив­
шая на себе ихъ внимапіе. Зимогоровъ особенно пристально
посмотрелъ изъ-подъ очковъ на Оладушкина. Неловкое молчаиіе
было прервано Соломірс.кимъ, разсказавшимъ анекдотъ изъ быта
провинціалыіыхъ актеровъ. Все обрадовались этому анекдоту
сверхъ меры его забавности, и Соломірскій немедленно с?:алъ
центральнымъ пуиктомъ вниманія всего общества. Онъ такъ и
сыпалъ остротами, не всегда, впрочемъ, удачными, разсказами,
прибаутками, и, наконецъ, по настоянію мудрицы, выразилъ со-
гласіе петь, если ему достанутъ гитару. Убиравшая въ это
время самоваръ молодая, краснощекая, франтоватая горничная
Груша съ кокетливымъ жеманствомъ вызвалась сбегать на село
къ волостному писарю, у котораго есть гитара. Явилась гитара;
Соломірскій сталъ петь цыганскіе романсы, опереточные куп­
леты, пародировалъ итальянскихъ оперныхъ певцовъ. Голосъ
у него былъ, действительно, только «ci-devant голосъ», но не­
ожиданность этого импровизированнаго развлеченія доставила
всемъ много веселья. Зимогоровъ смотрелъ на своего разыг­
равшаяся друга съ такою нежностью, какую мудрено было
ожидать встретить на его сумрачномъ лице. Суровской былъ
веселъ и по временамъ подтягивалъ густымъ басомъ. Евгенія
Павловна делала певцу самые свои выразительные глазки. Гор­
ничная Груша все норовила пройти мимо Соломірскаго, задеть
его шуршащимъ, туго накрахмаленнымъ ситцевымъ платьемъ и
обдать запахомъ розы, струившимся отъ ея обильно напома­
женной головы. Маруська хохотала до упаду. Одинъ Оладуш­
кинъ былъ пасмуренъ и даже все более увядалъ по мере того,
какъ кругомъ становилось веселее. Онъ сидблъ молча, почти
не поднимая глазъ, изредка улыбаясь двусмысленной улыбкой
и куря одну папиросу за другой. Хозяева пробовали сначала
вовлечь его въ общую беседу, но такъ и отступились.
Веселье было прекращено старой няньксй Егоровной. Она
уже во второй разъ пришла звать Маруську спать,— в ъ первый
разъ девочка решительно отказалась, да и теперь ушла со сле­
зами. Пора было отдохнуть и Евгеніи Павловне.

18
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ГЛАВА III.
Ночь въ Кочкахъ.
Дѣйствующія лица нашего повѣствованія, съ которыми до
сихъ поръ познакомились наши читатели, провели эту ночь не ­
одинаково, хотя и подъ одной крышей,— Соломірскій, Суров­
ской и Оладушкинъ остались ночевать въ Кочкахъ.
Евгенія Павловна, утомленная давно ие испытанными впе-
чатлѣніями веселаго характера, какъ только сверпулась ісала-
чомъ, такъ и заснула. Она видѣла во снѣ Соломірскаго. Онъ
пѣлъ ей что-то ласкающее и нѣжное, только она не могла ра­
зобрать словъ. Мудрица всѣмъ своимъ существомъ чувствовала
присутствіе нѣжной ласки, но тщетно напрягала она слухъ,
тщетно старалась угадать слова по движенію губъ и по выра-
женію блестящихъ карихъ глазъ пѣвца,— слова не давались.
И вдругъ эти глаза и губы, на которые было устремлено все
ея вниманіе, подверглись досадной метаморфозѣ: глаза потуск-
нѣли, затуманились, точно заволоклись меланхоліею, губы по-
блѣднѣли, улыбка скривилась, показались грязно зеленоватые
зубы... Да, это Оладушкинъ! Онъ подходитъ все ближе, ближе
и при этомъ растетъ вверхъ и въ ширь, принимая фантастически
огромные размѣры. И тоже безъ словъ... Но мудрица ужъ и
не хочетъ словъ, она боится ихъ, ей становится все страшнѣе,
страшнѣе... Наконецъ, она съ крикомъ просыпается, вся въ
поту и тяжело дыша.
Старчески чуткая нянька Егоровна прибѣжала на крикъ.
—
Ничего, Егоровна, ничего, мнѣ гадкій сонъ приснился.
Дай воды выпить, да посиди со мной, пока засну...
Черезъ минуту мудрица спала, и Егоровна, шепча что-то
себѣ подъ носъ, перекрестила спящую, потомъ ушла, осто­
рожно ступая босыми ногами.
Тѣмъ временемъ мужчины отправились ужинать. Оладуш­
кинъ, однако, отказался и прямо попросилъ указать ему комнату,
гдѣ онъ будетъ спать. Ему вмѣстѣ съ Суровскимъ была отве­
дена гостиная, гдѣ одну постель сдѣлали на широкомъ турец-
комъ диванѣ, а другую на полу, иа тюфякѣ. Но Оладушкинъ
не сейчасъ легъ спать. Ему просто хотѣлось остаться одному,
его раздражали пѣсни и шутки Соломірскаго.
Въ гостиной была дверь на большой балконъ, съ котораго
шли ступеныш въ садъ. Садъ отдавалъ запустѣніемъ, и если бы
кто-нибудь изъ длиннаго ряда его владѣльцевъ, покоящихся
тамъ, на горѣ, у церкви, возсталъ отъ вѣчнаго сна, то отъ
огорченія, молсетъ быть, сейчасъ ж е попросился бы опять на
кдадбище. Дорожки заросли, деревья запущены, лопухъ и кра­
пива на всей своей вольной волѣ растутъ на томъ самомъ
мѣстѣ, гдѣ одинъ просвѣщенпый предокъ водрузилъ солнечные
часы. Затѣйливыхъ куртинъ и клумбъ и въ поминѣ нѣтъ, да
если бы онѣ и были, татсъ цвѣты заглушались бы непомѣрно
разросшейся бузиной и аісаціей. Въ ягодномъ отдѣленіи вырыты
и раскрадены кусты малины, крыжовника, смородины, изъ
ягодъ которыхъ варились' нѣкогда такія прекрасный варенья и
дѣлались такія чудесныя наливки и водянки. Отъ бесѣдки въ
швейцарско-китайскомъ вкусѣ остались только три столба, да
рѣшетка, по которой спутанными, сбитыми клубками вьется
хмѣль. Прудъ, небольшой, ыо дававшій когда-то дріютъ миого-
числепнымъ карасямъ, затянулся тиной и всякой дрянью и
оглашается неустаннымъ верещаніемъ лягушекъ. Только дубы
и липы устояли въ своей красотѣ, да и тѣ что-то ужъ очень
мрачно и серьезно смотрятъ, точно они лучшія времена вспо-
минаютъ...
Если, однако, смотрѣть на садъ не изъ могилы добраго ста­
раго времени, а просто съ балкона, такъ онъ былъ недуренъ
именно своею запущенностью, а въ эту минуту даже очень
хорошъ. Луна серебрила темную зелень дубовъ и грязноватую,
отъ множества цвѣту, зелень липъ, скользя серебряными лу­
чами и по бузинѣ и акаціи. З а садомъ виднѣлась тихая, точно
мертвая, извилистая лента рѣчки, прятавшаяся мѣстами въ гу­
стой тальникъ. Въ рѣчкѣ отражался тотъ же мѣсяцъ золотой
полосой поперекъ воды. Было тепло и тихо. Липовый цвѣтъ
наполнялъ воздухъ медовымъ запахомъ. Виртуозъ-соловей ста­
рательно продѣлывалъ свои «колѣна». Далее доносившееся съ
пруда лягушечье верещанье было какъ-то умѣстно, и только
глупый жукъ нарушалъ временами гармонію ночной красоты:
вдругъ пелѣпо прожужжитъ, точно звуковую запятую поставитъ
въ воздухѣ, а потомъ такъ же нелѣпо щелкнется обо что по­
пало всѣмъ своимъ неуіслюлсимъ, ісрѣшсимъ тѣломъ...
Оладушкинъ медленно ходилъ по балкону, заложа руки за
спипу и свѣсивъ голову на грудь,— такова была его обычная,
давно уже усвоенная манера. Въ соловьиныя трели онъ, впро­
чемъ, не вслушивался и въ посеребренную луной зелень не
всматривался. Онъ смотрѣлъ внутрь себя и думалъ о томъ,
что вотъ онъ, гонимый судьбою человѣкъ, не имѣетъ пристанища
и гуляетъ по балкону чужого дома, у какого-то гимназическаго
учителя, въ прекрасную, тихую ночь, при интересномъ лунномъ
освѣщеніи; думалъ и любовался. Любовался онъ, пожалуй,
всѣмъ, что было на балісонѣ и передъ балкономъ, но больше
всего ему нравилось въ картинѣ ночи то, чего онъ, за отсут-
ствіемъ зеркала, видѣть не могъ: онъ самъ. А лунное серебро
на зелени, лунное золото въ водѣ, ісолѣна соловья и вся эта
2*
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
19

20
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
благоуханная тишь ночи получали цѣну только уже черезъ него,
какъ декорація и аксессуары.
Тѣмъ не менѣе, когда Суровской пришелъ спать и, выйдя
то лее на балконъ, выразилъ удивленіе, что Оладушкинъ до сихъ
поръ бодрствуетъ, тотъ презрительно сказалъ:
—
Что я не сплю, это не удивительно, посмотрите и по­
слушайте сами,— Оладушкинъ широкимъ размахомъ руки ука-
залъ на посеребренный садъ:—а вотъ. что вы до сихъ поръ не
спите изъ-за разныхъ пошлостей этого вашего Соломірскаго,
этого я дѣйствителыю не понимаю!
Тонъ и манера, съ какимъ были сказаны эти слова, ни
мало не напоминали того Оладушкипа. который напускалъ на
себя развязность въ кабинетѣ Зимогорова и двусмысленно улы­
бался въ комнатѣ Евгеніи Павловны. Съ Суровскимъ говорилъ
человѣкъ действительно развязный и притомъ глубоко убѣжден-
ный въ своихъ преимуществ ахъ надъ собесѣдникомъ.
Суровской очень слабо защищалъ Соломірскаго въ томъ
смыслѣ, что хотя-де человѣкъ и въ самомъ дѣлѣ, кажется,
пустоватый, но всетаки пріятный и много интереснаго на
своемъ вѣку видавшій. Затѣмъ мудрецъ поторопился согласиться
въобщихъчертахъ, что красоты природы, дѣйствительно... имѣютъ
въ себѣ... ммм ... нѣчто, какъ бы сказать... Но, не докончивъ дис-
сертацш о красотахъ природы, пожелалъ Оладушкину спокой­
ной ночи,— онъ очень усталъ сегодня и притомъ имѣлъ неосто­
рожность выпить за ужипомъ лишнюю рюмку водки...
—
Вы гдѣ ляжете: на диванѣ или на полу?
—
Мнѣ все равно.
—
Да и мнѣ все равно.
Случилось, одиако, такъ, что хотя обоимъ было все равно, а
болѣе удобное мѣсто на диванѣ осталось за молодымъ человѣ-
комъ, гонимымъ судьбою, a начинавшій лысѣть и кряхтѣть отъ
геморроя, ревматизма и одышки мудрецъ улегся на полу. Мо­
жетъ быть, такъ случилось потому, что мудрецу пришлость укла­
дываться спать первому, и онъ изъ простой деликатности вы-
бралъ худшее мѣсто. Но, можетъ быть, съ другимъ Евгеній Пав­
ловичъ былъ бы не столь деликатенъ, равно какъ и Оладуш­
кинъ былъ бы, можетъ быть, съ другимъ болѣе предупредителенъ.
Пусть это, не особенно, впрочемъ, важное, обстоятельство
остается неразъясненнымъ ..
Оладушкинъ опять вышелъ на балконъ и продолжалъ лю­
боваться молодымъ человѣкомъ, освѣщеннымъ луною. Одно обстоя­
тельство дало его мыслямъ толчекъ въ новомъ направлении.
Среди своихъ размышленій онъ услышалъ въ ночной тиши шо-
рохъ. Посмотрѣвъ въ ту сторону, онъ замѣтилъ, что кто-то
осторожно крадется между деревьями. Оладушкинъ подумалъ
сначала, что это воръ или вообще человѣкъ съ недобрыми на-
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
21
мѣреніями, и если не поднялъ сію ж е минуту тревоги, такъ
только потому, что воображепіе его слишкомъ быстро и обильно
заработало на эту тему. Но пока въ головѣ его мелькали, пе­
регоняя другъ друга, образныя иредставленія, какъ онъ пойдетъ
будить Суровского, бросится вслѣдъ за недобрымъ человѣкомъ,
закричитъ: «караулъ! держи!», крадущаяся фигура успѣла вы­
браться изъ чащи бузины и акаціи на липовую аллею. Тутъ
Оладушкинъ сразу призналъ горничную Грушу. Действительно,
это была Груш а. Она пробиралась къ калиткѣ, а за калиткой
ее ждалъ волостной писарь, обладатель ея пылкаго сердца и
той самой гитары, которая доставила сегодня неожиданное раз­
влечете обитателямъ господской усадьбы. Оладушкинъ тотчасъ
сообразилъ, что дѣвушка не по чему другому, какъ по пылкости
сердца, крадется въ эту тихую, чудную ночь, и ухмыльнулся.
Свое наблюденіе и выводъ, въ связи съ общимъ тономъ подмы­
вающей, щекочущей нервы благоуханной ночи, онъ немедленно
ввелъ въ кругъ размышленій объ интересномъ молодомъ человѣкѣ,
освѣщенномъ луною.
—
Конечно, не Груша... Это что!... А вотъ если бы та,
тмутараканская, Марья Гавриловна... черноглазая, чернобро­
вая... И припасть бы теперь къ ея колѣнямъ, и смотрѣться бы
въ ея странные, широко раскрытые глаза... прп лунѣ... Или
вотъ н а этой рѣчкѣ вдвоемъ на лодкѣ...— Оладушкинъ остано­
вился на томъ мѣстѣ балкона, съ котораго было лучше всего
видно рѣчку, и съ полною отчетливостью увидалъ себя и тму-
тараканскую Марью Гавриловну въ лодкѣ: онъ сидѣлъ на веслахъ,
она на рулѣ; онъ былъ если не красивъ, то интересенъ поэти­
ческою печатью страданія на лицѣ, она была вполнѣ его до­
стойна; весла чуть всплескивали въ сонной водѣ, потому что
оиъ, собственно, и не гребъ, лодка плыла но теченію; вотъ онъ
совсѣмъ бросилъ весла и, шагнувъ къ кормѣ, опустился на ко-
лѣни передъ красавицей... — Н у ее къ чорту!— оборвалъ вдругъ
Оладушкинъ эту поэтическую картину и даже головой тряхнулъ,
чтобъ отогнать ее отъ себя. - - Ничего этого не было и не бу-
детъ! Тогда, толее лѣтомъ въ саду, насмѣялась... кукла мале­
ванная!.. Къ чорту, къ чорту! Нѣтъ, пусть бы распахнулось
вонъ хоть то окно и пусть бы изъ него высунулась эта... какъ
ее... Женевьева (дуракъ Суровской!) въ бѣломъ пепыоарѣ съ
крулсевами и голубымъ бантикомъ на груди, и густыми свѣтлыми
волосами, и наивными бирюзовыми глазами, вся облитая лун-
нымъ свѣтомъ. А онъ бы ходилъ по балкону со скорбной думой
на блѣдномъ лицѣ, она бы сразу поняла его скорбь... Онъ
бы ходилъ, а она бы смотрѣла... Потомъ... А недурна бабенка
эта Женевьева,— продолжалъ про себя Оладушкинъ, вдругъ
впадая уже совсѣмъ въ игривый тонъ:— недурна и, доллено быть,
не прочь своему долговязому Сенѣ рога приставить. .Какъ она

22
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
съ этимъ пошлякомъ Соломірскимъ заигрывала-то .. А долго­
вязый на него же любуется! Другъ... Знаемъ мы этихъ друзей!
Евгешй Павловичъ, вы спите?—окликнулъ мудреца Ола-
душкипъ, входя въ гостиную.
АЛЛ
J
—
А? что?
—
Были вы когда-нибудь влюблены?
—
Что это вамъ вздумалось? Былъ... разъ.
—
Ну и что лее?
—
Ну и ничего.
—
Какъ ничего? Она-то васъ любила? нредметъ-то вашъ?
—
Іоворила, что любитъ, да врала.
—
Просто-таки надула?
Не надула, меня не надуешь! А въ носу при мнѣ ко­
выряла, потому и узналъ.
—
Это что лее за нризнакъ?
А такой признакъ, что никогда не станетъ этого женщина
при люоимомъ человѣкѣ дѣлать, лучше себѣ посъ отрѣлсетъ.
Фактъ. Ьудетъ вамъ полуночничать, лолейтесь спать. Луна да
соловей вотъ вамъ и лѣзетъ въ голову. А кабы блохи...
~
Мудрецъ! со смѣхомъ сказалъ Оладушкинъ и сталъ
раздѣваться...
Совсѣмъ ^иные разговоры происходили въ другой сторонѣ
дома, въ кабинетѣ хозяина, выходившемъ окнами на дворъ.
мъ всю ночь напролетъбесѣдовали Соломірскійи Зимогоровъ...
Не нравится мнѣ эта оладья,— нач алъ Соломірскій, когда
пріятели, какъ въ старину, усѣлись за ночное чаепитіе —
ролеа скверная, въ глаза не смотритъ...^
Мнѣ и самому онъ не нравится, да вѣдь мало ли что —
возразилъ Зимогоровъ.
Ты сь нимъ поосторолснѣе. У меня на этотъ счетъ
чутье...
Не чутье это, а бабья безеознательная психологія. и
всегда ты былъ этимъ грѣшенъ...
—
Да онъ по какому дѣлу?
Не знаю, спрашивалъ, а онъ говоритъ—не по дѣлѵ
а по бездѣлью...
—
А! значитъ, изъ раскаявшихся. Скверный сортъ. Ііу
да чортъ съ нимъ. Давай объ тебѣ. Ты вотъ и семьей обза­
велся, и всякимъ чайникомъ, и люлькой, и іеострюлыеой, а не
сталъ же бурлеуемъ. Духомъ-то?
Зимогоровъ разсмѣялся.
—
По моему пѣтъ, а по твоему, не знаю, какъ будетъ.
—
Да давай ужъ говоритъ прямо!
—
Давай говорить прямо,— повторилъ Зимогоровъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА >.
23
Глава ІУ.
въ которой читатель ближе знакомится съ Оладуіпкиньшъ.
Евгенія Павловна еще только потягивалась на своей ку-
шеткѣ, когда Зимогоровъ пришелъ къ ней поздороваться, по­
прощаться и передать поклоны гостей; они всѣ вчетверомъ
собирались сейчасъ-же идти въ городъ. Мудрица всполошилась,
заговорила о томъ, что какъ же такъ безъ чаю или кофею,
но мулеъ успокоилъ ее на этотъ счетъ, сообщивъ, что Егоровна
обо всемъ позаботилась. Тогда мудрица распространилась на
другую тему: ей самой хочется повидать гостей; ей скучно;
она лежитъ здоровая въ постели; она точно въ тюрьмѣ, никого
не видитъ. Зимогоровъ объяснилъ, что у Соломірскаго есть,
по его словамъ, неотложный дѣла въ Боргородѣ, а Оладушкину
надо перебираться изъ гостиницы въ ихъ городскую квартиру,
въ чемъ ему долженъ помочь онъ, Зимогоровъ. О Суровскомъ
мудрица не спрашивала. Она просила передать Соломірскому
и Оладушкину поклоиъ и приглашеніе; особенно первому, по-
тому-де, что Оладушкинъ все равно останется въ Боргородѣ, а
Соломірскій вѣдь скоро уѣдетъ.
Компанія пошла пѣшкомъ. До города было всего версты,
три; солнце еще далеко не пекло, да и значительная часть йути
лелеала но старинной, временъ Екатерины, большой дорогѣ,
обсалеенной двумя рядами огромныхъ, вѣковыхъ березъ. Мѣстами
березы были, правда, повырублены, мѣстами подсохли и сва­
лились отъ бурь, но идти было всетаки хорошо, тѣнисто.
Соломірскій опять оказался душой общества: заговаривалъ съ
мулсиками и бабами, шедшими и ѣхавшими въ городъ на ба-
заръ; предлагалъ тяжело пыхтѣвшему Суровскому поиграть въ
горѣлки; затянулъ пѣсню; отпустилъ встрѣчной молодицѣ тя­
желовесную любезность, за которую она его обозвала «жереб-
цомъ стоялымъ» и даже замахнулась, съ очень, впрочемъ, шут-'
ливой и почти ласковой угрозой. Глядя на него, разошелся и
Суровской.
—
Вы гдѣ остановились, Евграфъ Петровичъ?—спросилъ онъ.
—
У Барабанова.
—
Хорошая гостиница, солидная. А знаете-ли, гдѣ вотъ
онъ остановился, скромникъ-то нашъ, поэтъ-то? — Суровской
показалъ на Оладушкина.
—
Во-первыхъ, съ чего вы веяли, что я поэтъ? а во-вто-
рыхъ, почемъ-лее я зналъ? Просто поблилее къ вокзалу...
—
Нѣтъ, вы представьте себѣ, — продолжалъ мудрецъ, не
замѣчая ноты недовольства въ голосѣ Оладушкипа и л и не при­
давая ей значенія, — представьте себѣ: въ самомъ что ни на

24
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
есть пріютѣ фей поселился, въ «Трехъ лебедяхъ»! На ловца
и звѣрь оѣжитъ. Фактъ!
И факта никакого нѣтъ, и не ловецъ я вовсе, грязи
не люблю.
ѵ
Ну да, луна да соловей, —
- смѣялся мудрецъ, похлопывая
молодого человѣка по плечу, но тотъ нетерпѣливо сбросилъ
движеніемъ плеча его руку и отошелъ въ сторону.
Въ «Гостиницу Трехъ Лебедей съ номерами для пріѣзжаю-
щихъ господъ» Оладушкинъ попалъ, дѣйствительно, совсѣмъ не­
чаянно. Эта гостиница, очень плохая и грязная, пользовавшаяся
зазорною извѣстностью, находилась въ самомъ глухомъ концѣ
Боргорода, недалеко отъ желѣзнодорожной станціи. «Пріѣз-
жающіе господа» изъ тѣхъ, которые ищутъ гостиницъ по­
дешевле, нерѣдко попадали въ нее по нечаянности, но обык­
новенно на другой же день убѣгали изъ этого вертепа. Были,
однако, у «Трехъ Лебедей» или просто «Лебедокъ», какъ гово­
рилось въ боргородскомъ просторѣчіи, свои завсегдатаи изъ
гульливой мѣщаиской и фабричной холостежи съ невзыска­
тельными вкусами. Иной разъ «Лебедкамъ» удавалось угодить
и пріѣзжающему господину купцу, который могъ тамъ съ утра
до вечера и съ вечера до утра безпрепятственно поднимать
дымъ коромысломъ, валяться на билліардѣ и горланить пѣсни
въ постели, бить посуду и лить пиво за пазуху погибшимъ и
совсѣмъ не милымъ созданіямъ. Особенно оживлялись «Лебедки»
лѣтомъ. Гостиница помѣщалась въ старомъ и неприглядномъ
двухъэтаж номъ деревянномъ домѣ. Ветхость этого зданія пред­
ставляла замѣтный контрастъ съ прочностью прилегавш аго къ
нему высокаго досчатаго забора, на которомъ возлѣ калитки
красовалась традиціонная рука съ вытянутымъ указательнымъ
.
пальцемъ и столь же традиціонная надпись: «въ ходъ всадъ».
И что только дѣлалось лѣтомъ за этимъ заборомъ, про то знали,
кромѣ дѣйствующихъ лицъ, лишь Богъ на небѣ, да благо- .
склонная къ «Лебедкамъ» боргородская полиція на землѣ. Лѣ-
’томъ въ саду устраивались кегли, пѣли такъ называемыя ар­
фистки, которыя тутъ же въ номерахъ и жили, зажигались
иллюминаціи, отъ которыхъ почему-то въ саду становилось
еще темиѣе, играли бродячіе скрипачи и трубачи. Зимой «Ле­
бедей» значительно затихали. Калитка сада заколачивалась
наглухо, скрипачи и трубачи откочевывали, арфистки частью
тоже куда-то исчезали, частью же оставались въ «номерахъ»
въ ожиданіи гораздо уже болѣе рѣдкихъ гостей изъ туземцевъ
и «пріѣзжающихъ господъ».
Въ эту-то трущобу отправились Оладушкинъ и Зимогоровъ
на извозчикѣ* разставшись въ городѣ съ Соломірскимъ и Су-
ровскимъ.
Какъ, по вашему, Евгеній Павлычъ въ самомъ дѣлѣ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
25
мудрецъ или не очень мудрый?—спросилъ дорогой Оладуш­
кинъ.
Зимогоровъ нахмурился.
—
Суровской хорошій человѣкъ, добрый, простой... конечно,
со странностями.
—
Простота бываетъ хуже воровства. A Соломірскій?
—
A Соломірскій даже очень уменъ.
Оладушкинъ замолчалъ, и такъ они и доѣхали, молча, до
цѣли своего путешествія. Только когда извозчикъ остановился
у подъѣзда «Трехъ Лебедей», Оладушкинъ сказалъ: «и занесла же
меня въ самомъ дѣлѣ нелегкая», на что Зимогоровъ отвѣтилъ
короткимъ: «гм... даа!» и приказалъ извозчику ждать.
Номеръ Оладушкина былъ во второмъ этажѣ. Это была
довольно просторная, грязная комната съ горшками гераней
на двухъ окнахъ. Въ простѣнкѣ между окнами висѣло небольшое
зеркало, засиженное мухами и отражавшее лицо въ совершенно
перекошенномъ видѣ. Дйванъ съ облупленной деревянной
спинкой и грязной ситцевой обивкой, передъ диваномъ круглый
столъ, на столѣ графинъ съ водой безъ пробки, у противопо­
ложной стѣны желѣзная кровать съ прожженнымъ въ нѣсколь-
кихъ мѣстахъ байковымъ одѣяломъ, въ углу табуретъ и на немъ
умывальникъ, по два стула у оконъ: все это слишкомъ знакомо
читателю, бывавшему въ очень захолустныхъ русскихъ гости-
ницахъ. Но въ номерѣ Оладушкина были и нѣкоторыя необык­
новенности. Bo-первыхъ, вдоль одной изъ стѣнъ, рядомъ съ
кроватью, стояло старинное фортепьяно, покрытое густымъ
слоемъ пыли. Владѣльцемъ «Лебедокъ» былъ семейный и чрез­
вычайно богобоязненный купецъ; самъ онъ въ этомъ домѣ не
жилъ и даже рѣдко въ него заглядывалъ, передавъ бразды
правленія бойкому буфетчику, съ котораго. впрочемъ, требовалъ
строгаго отчета. Когда его дочь обучилась въ пансіонѣ «всѣмъ
наукамъ», въ томъ числѣ полькамъ и вальсамъ, то, въ знакъ
восторга, онъ купилъ ей рояль, а старинные цимбалы, взятые
еще за лсеной въ приданое, передалъ въ гостиницу Сверхъ
того, номеръ Оладушкина украшался двумя литографіями: надъ
кроватью висѣла необыкновенно полногрудая дѣвица, надъ ди­
ваномъ— столь же необыкновенно длинноносый генералъ. Подъ
дѣвицей было подписано: Ernestine, подъ генераломъ ничего
не было подписано. Лица полногрудой дѣвицы и длинноносаго
генерала если и выражали что нибудь, такъ развѣ недо-
умѣніе. Они висѣли какъ разъ другъ противъ друга и съ взаим-
нымъ удивленіемъ смотрѣли на тѣ необыкновенныя изобилія,
которыми ихъ наградила рука художника. Можетъ быть, впро­
чемъ, они не другъ другу изумлялись, а окружавшимъ ихъ
многочисленнымъ слѣдамъ раздавленныхъ клоповъ, имѣвшимъ

26
ПЗЪ РОМАНА *КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА >.
видъ кровавыхъ знаковъ препинанія: запятыхъ, точекъ съ за­
пятыми, вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ.
Оладушкинъ мрачно потребовалъ у засалеинаго и заспан-
наго лакея счетъ и сталъ укладывать свое имущество. Иму­
щества было немного, все оно съ удобствомъ укладывалось
въ сакъ-вояжъ. Ыо Зимогоровъ не безъ удивленія смотрѣлъ на
составъ этого имущества. Н а столѣ, возлѣ графина безъ пробки,
лежала маленькая кучка книгъ и бумагъ. Сверху былъ ката­
лога» одной изъ передвижныхъ выставокъ, ниже два томика опн-
санія петербургскаго Эрмитажа, еще ниже кабинетная фото-
графія красивой молодой лсенщпны, потомъ большая, въ писчій
листь, фотографія Сикстинской мадонны; въ самомъ низу папка
съ торчавшими изъ нея, плохо уложенными листами исписанной
бумаги.
Оладушкинъ далъ Зимогорову посмотрѣть женскій портретъ.
Тому лицо этой женщины показалось знакомымъ, хотя онъ
навѣрное ея никогда не видалъ. Онъ» не могъ бы даже сказать,
что именно было ему какъ будто знакомо въ этомъ лицѣ: черты ли
его, или движеніе головы, слегка опущенной, или странные,
не то чтобы болыпіе, а точно раздвинутые глаза.
—
Хороша?—спросилъ Оладушкинъ.
—
Очень хороша. Кто это? мнѣ лицо точно знакомо.
Нѣтъ, вы ея ие знаете, это — тмутараканская. А это
знаете?
—
Какъ не знать: Сикстинская мадонна.
II не странно вамъ видѣть ее здѣсь, въ»«Трехъ Ле-
бедяхъ»?
—
Что ж е тутъ страннаго? Случайность.
Высшая чистота и низшая грязь... А можетъ быть и
не совсѣмъ случайность''— загадочно сказалъ Оладушкинъ, укла­
дывая обѣ фотографіи и стараясь засунуть папку въ сакъ-
воялсъ. Но такъ какъ она туда не влѣзала, то онъ вынулъ изъ
сака все содержимое, улолсилъ въ низъ папку и книжки и
потомъ опять засунулъ содержимое сверху. Содержимое это
состояло изъ небольшого количества бѣлья, среди котораго
Зимогоровъ поневолѣ обратилъ выиманіе на голубой съ сѣрыми
юрошинами шелковый галстухъ, шарфъ и пару заношенныхъ
лайковыхъ перчатокъ блѣдно лселтаго цвѣта. Очень ужъ бро­
сались въ глаза эти принадлёжпости туалета среди скуднаго
комплекта бѣлья въ потертомъ сакъ-вояжѣ.
Я не совсѣмъ понялъ вашу мысль,— сказалъ Зимого­
ровъ. — Почему лее это всетаки не случайность?
Да вотъ, напримѣръ, ваш ъ пріятель Соломірскій: денегъ
у него много, онъ и остановился у Барабанова, или какъ тамъ
вашъ отель (слово это Оладушкинъ язвительно подчеркпулъ),
а чемоданъ у него, молсетъ быть, похабными картинками набитъ...
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА'».
27
А я вотъ съ мадонной-то къ «Лебедкамъ» попалъ, потому въ
отелѣ не могу...
*
—
Да, вы въ такомъ смыслѣ! Ну, вотъ видите ли, еслибы
у Соломірскаго и въ самомъ дѣлѣ было много денегъ и чемо­
данъ съ похабными картинами, — а у него, увѣряю васъ, ни
того, пи другого нѣтъ, —
такъ вы всетаки съ мадонной къ
«Лебедкамъ» попали случайно. Есть и другія дешовыя гости­
ницы, очень, конечно, неважный, но безъ спеціалъности «Трехъ
Лебедей»; вы ихъ просто не знали ..
—
Вамъ, ісалсется, не нравится, что я такъ говорю о
вашихъ пріятеляхъ?
—
Признаюсь, не нравится. Вѣдь вы ихъ совсѣмъ не знаете.
—
Языкъ мой —врагъ мой,— ухмыльнулся Оладушкинъ.
Засаленный и заспанный лакей подалгь счетъ, деньги были
заплачены, и Зимогоровъ повезъ Оладушкина къ себѣ на квар­
тиру. Онъ чувствовалъ себя не хорошо съ новымъ знакомцемъ,
но ему не хотѣлось въ этомъ признаться. Онъ считалъ «бабью
безеознательную психологію» нехорошею слабостью и потому
всячески гналъ отъ себя непріятпое впечатлѣніе, произведенное
на него Оладушкинымъ. Онъ старался сосредоточиться на томъ,
что это человѣкъ несчастный, нуждающійся, прямо обратившійся
къ нему за помощью.
—
Извините меня, Алекеѣй Алексѣичъ,— сказалъ онъ,— я
васъ прямо спрошу: не нужно ли вамъ денегъ?
—
Нѣтъ, благодарю, у меня есть.
—
Обѣдать вамъ въ трактирѣ придется, это и дорого, и
плохо; право бы, лучше на дачѣ поселились...
—
Позвольте мнѣ пемнолско осмотрѣться, потомъ, молсетъ
быть...
«
—
Какъ знаете. Самоваръ, коли понадобится, вамъ двор-
никъ поставить, постель тоже сдѣлаетъ. Читать захотите, такъ
вотъ вамъ ключи отъ ш кафовъ... Вы пнострапные языки знаете?
—
По французски говорю... по салопному...
—
Послѣднее
слово Оладушкинъ нодчеркнулъ голосомъ и двусмысленной горько
насмѣшливой улыбкой.— Знаете вѣдь, какъ насъ, барскихъ дѣ-
♦ тей, учатъ... Вы гдѣ позволите мнѣ поселиться?
—
Да гдѣ хотите, вся квартира въ вашемъ распоряженіи,
только въ кабинетѣ лучше всего.
Квартира была совершенно пуста, за исключеніемъ двухъ
комнатъ. Въ одной, повидимому, спальнѣ, стоялъ платяной
шкафъ, два большихъ сундука, окованиыхъ желѣзомъ, корзина
съ разнымъ хламомъ въ родѣ поломанныхъ дѣтскихъ игрушокъ,
нлатяныхъ и сапожныхъ щетокъ, пустыхъ бутылокъ, банокъ
и т. п ., да еще сильно подержанная и погнутая дѣтская ванна.
Ііабинетъ имѣлъ вполнѣ жилой видъ. Тутъ былъ и письменный
столъ, надъ которымъ висѣла большая фотографія Евгеніи Пав-

28
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА >.
ловиы съ Маруськой иа рукахъ, и другой, ломберный, и ши­
рокий турецкій дпванъ, и шкафы съ книгами, и нѣсколько
стульевъ.
è
Оладушкинъ тотчасъ лее распаковалъ свой сакъ-воялеъ, при-
чемъ Зимогоровъ опять невольно заинтересовался женскимъ
фотограф ическимъ портретомъ.
—
Удивительно знакомое лицо,— сказалъ онъ,— кто это?
—
Дунина ея фамилія.
—
Дунина?— съ недоумѣніемъ переспросилъ Зимогоровъ, и
вдругъ ему вспомнилось лицо его ученика — Дунина лее, о
которомъ онъ вчера еще разсказывалъ Ооломірскому.
—
Какъ
ее зовутъ?
—
Ага, заинтересовались! — усмѣхнулся Оладушкинъ.
—
Марья Гавриловна.
—
Удивительно! — съ возрастающимъ недоумѣніемъ прого-
ворилъ Зимогоровъ.— Здѣсь есть Дунины, сейчасъ заграницей
опи... Отецъ съ сыномъ... Гаврила Петровичъ... Вчера Соло-
ыірскій поминалъ Марью Гавриловну, теперь вотъ вы...
—
Едва ли у меня съ Соломірскимъ могутъ быть общіе
знакомые,— перебилъ Оладушкинъ,— совпадете!
—
Да, совпадете... Очевидно—совпадете, потому что у
Гаврилы Петровича пѣтъ дочери...
Тѣмъ не мепѣе Зимогоровъ ушелъ въ болыпомъ раздѵмьи.
Слишкомъ улеъ сложно было совпадете: сходство лицъ, сход­
ство именъ, двоякій источникъ свѣд^ній о существованіи М арьи
Гавриловны Дуниной. Но все это разбивалось о хорошо из-
вѣстный Зимогорову фактъ: у Гаврилы Петровича Дунина нѣтъ
дочери, у Васи Дунина нѣтъ сестры...
Какъ бы то ни было, Зимогоровъ ушелъ, Оладушкинъ
остался въ одиночествѣ, ничего любопытнаго съ нашими зна­
комыми въ Боргородѣ и въ Кочкахъ пе происходить въ эту
минуту, и мы молеемъ воспользоваться ею, чтобы ближе по­
знакомиться съ прошлыдоъ и настоящ имъ Оладушкина.
Когда Оладушкинъ,, гуляя въ Кочкахъ при лунномъ освѣ-
іпеніи, любовался молодымъ человѣкомъ, гонимымъ судьбою,
онъ былъ не совсѣмъ неправъ вь своихъ леалобахъ на гоненія
судьбы. Когда Разстановъ со свойственной ему быстротой
рѣшилъ, что герой нашъ изъ «раскаявшихся», то тоже былъ
не совсѣмъ неправъ. Однако, оба же были и не совсѣмъ пра,вы.
Вотъ какъ все это вышло.
Дѣти безпутнаго отца и безпутной матери, разорившихся
помѣщиковъ, рано умершихъ, два брата Оладушкины росли
безъ всякаго призора. Старшаго, Николая, отецъ успѣлъ еще
при жизни, что называется, въ люди вывести или, по крайней
мѣрѣ, дать ему нѣсколько толчковъ въ этомъ направленіи. Те­
перь Николай Оладушкинъ былъ блестящій офицеръ, занималъ
*І13Ъ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
29
въ Петербургѣ какую-то штабную должность и вообще былъ
на виду, благодаря, впрочемъ, главнымъ образомъ связямъ своей
леены, роледеяпой фопъ-Моренбургъ, державшей его за это
подъ башмакомъ. Сами по себѣ Моренбурги были не очень
важные «фоны», но они были въ родствѣ съ баронами Адлер-
талями, отъ которыхъ было уже рукой подать до самихъ гра-
фовъ ПІуппеіібаховъ. Такимъ образомъ, старшій Оладушкинъ
устроился по своему удачно. Онъ былъ вполнѣ доволенъ «са-
мимъ собой, своимъ обѣдомъ и женой». Правда, жена его ни­
сколько тяготила, ио онъ попималъ, какъ многимъ оиъ ей былъ
обязанъ и какія еще перспективы карьеры открывалъ передъ
нимъ этотъ бракъ въ будущемъ.
Младшему Оладушкину не повезло. Оігь обладалъ въ сущ­
ности тѣми же аппетитами, что и старшій братъ. но ему не­
доставало выдержки Николая Оладушкина, а были взамѣиъ
того качества, затруднявшія встунленіе въ тѣ широкія ворота,
которыми вошелъ въ жизнь старшій братъ. Николай Оладуш­
кинъ твердо зналъ, чего онъ хочетъ: денегъ и всего, что на нихъ
покупается, власти и всего, что ею дается. Передъ нимъ была
въ этомъ направленіи цѣлая лѣстница, верхній конецъ которой
скрывался гдѣ-то въ туманѣ; и онъ шелъ по этой лѣстницѣ,
узкой и высокой, твердо, спокойно, не оглядываясь по сторо-
намъ, не соблазняясь отклоняющими случайностями, каіеія бы
красоты и радости онѣ не сулили, имѣя всегда въ виду и не­
посредственно предстоящую ступеньку лѣстницы, и ея скры­
вающуюся въ туманѣ вершину. Алексѣю же Оладушкину пор­
тили дѣло именно красоты и радости отклоняющихъ случай­
ностей.
Голубой съ сѣрыми горошинками галстухъ и желтая пер­
чатки, такъ изѵмившія Зимогорова въ составѣ скуднаго иму­
щества Оладушкина, равно какъ и упоминаніе о «салонномъ»
французскомъ языкѣ, были слѣдомъ одного изъ этихъ откло­
няющихъ увлеченій. Окончивъ гимназію въ провинціи, Ола­
душкинъ поступилъ въ петербургскій университетъ и сразу лее
вообразилъ себя призваннымъ къ свѣтской жизни. Этому много
способствовалъ салонъ «Франциски Карловны Оладушкиной,
урожденной фонъ-Моренбургъ», какъ значилось на визитныхъ
карточкахъ жены Николая Оладушкина. Собственно въ салонѣ
этомъ нашъ герой велъ себя очень скромно, незамѣтно и только
присматривался и прислушивался. Но за то все высмотрѣнное и
выслушанное очень развязно копировалъ въ двухъ-трехъ семей-
ствахъ мелкихъ чиновниковъ, съ которыми познакомился. Здѣсь
онъ щеголялъ родствомъ съ фонъ-Моренбургами и баронами
Адлерталями, разсказами о свѣтскомъ обществѣ, галстухами и
перчатками, «салоннымъ » французскимъ языкомъ, то есть обрыв­
ками фразъ, нодслушанныхъ въ салонѣ Франциски Карловны
*

30
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».*
(Аладушкиной, урожденной фонъ-Моренбургъ. Бѣленькая, блѣд-
ненькая дочка одного изъ чиновниковъ, все свое время прово ­
дившая за чтеніемъ французскихъ переводныхъ романовъ, увлек­
лась имъ. Произошелъ скандаль, изъ котораго Оладушкина вы-
ручйлъ, «во имя чести фамиліи»,братъ, причемъ открылись долги,
сдѣланные для поддержанія свѣтскаго престижа. Такой братъ
могъ только компрометировать и, пожалуй, даже мѣшать карьерѣ,
а потому Николай, устроивъ его дѣла, потребовалъ, чтобы онъ
перешелъ въ другой университетъ. Тамъ передъ Оладушкинымъ
открылась совершенно новая перспектива. Столкнувшись съ
кружкомъ радикально настроенной молодежи, онъ возмечталъ
о роли революціонера. Его пылкое воображеніе рисовало ему
картины ночныхъ совѣщаній, отчаяипыхъ подвиговъ, таинствен-
ныхъ разъѣздовъ по всей Россіи, — картины, въ центрѣ кото­
рыхъ неизмѣнно стоялъ онъ, Алексѣй Оладушкинъ. И онъ
нравился себѣ во всѣхъ соотвѣтственныхъ позахъ. Въ дей­
ствительности. онъ ни въ какой центръ не попалъ, но впутался
всетаки въ непріятную исторію, результатомъ которой были
для него годъ тюрьмы и высылка въ Тмутаракань. А тамъ
произошелъ новый поворотъ.
«Раскаявш имся» въ томъ смыслѣ, въ какомъ понималъ это
слово Соломірскій, Оладушкинъ не былъ. Во второй разъ онъ
не вступилъ бы на тотъ путь, который привелъ его въ Тмута­
ракань, но теперь, когда это прошлое стало прошлымъ, онъ
не лсалѣлъ объ немъ и даже извлекалъ изъ него богатые ма-
теріалы для новыхъ красивыхъ позъ: не смотря на свои мо­
лодые годы, онъ уже все въ жизни извѣдалъ, отъ шумной
свѣтской жизни до тюремнаго одиночества, отъ страстнаго
увлеченія женщиной до политическаго преступленія; разочаро­
ванный, онъ смотритъ теперь на жизнь съ такой высоты, съ
которой всѣ людскія волненія калсутся мелочыо; есть только
одна область, достойная вниманія человѣка, все познавшаго,
отъ всего уставшаго,— это область красоты, искусство.
Надо сказать, что искусство Оладушкинъ действительно лю-
билъ во всѣхъ его видахъ, кромѣ музыки, которая не производила
на него никакого впечатлѣнія: она не давала образовъ. Въ осо­
бенности хорошо зналъ онъ русскую беллетристику и иностран-
ныхъ классиковъ, имѣющихся въ русскомъ переводѣ. Оиъ и самъ
былъ художникъ въ душѣ: вся его жизнь была рядомъ художе-
ственныхъ произведеній, въ которыхъ онъ рисовалъ себя то свѣт-
скимъ львомъ, то политическимъ заговорщикомъ, то во всемъ разо-
чарованнымъ. Въ воображеніи все это представлялось ему не­
обыкновенно яркимъ и красивымъ, но когда онъ попробовалъ
написать повѣсть, она вышла очень неудачна, и ему удалрсь
лишь отрывокъ изъ нея пріютить въ одной нетребовательной
провинціальной газетѣ. Красотѣ онъ поклонялся совершенно
отвлеченно отъ другихъ сторонъ лсизпи и потому не оскорб­
лялся сочетаиіями ея съ нравственною грязью. Именно об ъ
могъ дерлсать у себя, подъ условіемъ красоты, похабныя кар­
тинки,— въ чемъ опъ заподозрилъ Разстанова,— рядомъ съ Сик­
стинской мадонной. Бѣлепькую и блѣдпенькую дочь Петербург-
скаго чиновника оиъ развратилъ циничными разсісазами. Этотъ
лее пріемъ онъ пустилъ въ ходъ въ Тмутаракани по отношеігію
къ часто нами упоминаемой и до сихъ поръ еще незнакомой
читателю Марьѣ Гавриловнѣ Дуниной. Та, было, сначала заин­
тересовалась имъ, но очень скоро разглядѣла и на его при-
знаніе въ любви отвѣтила обиднымъ смѣхомъ. А тутъ подо-
спѣла непріятная исторія съ корреспондеиціями, которыми, было,
занялся Оладушкинъ послѣ неудачи съ повѣстыо, и онъ вы-
хлопоталъ себѣ переводь въ Боргородъ.
Такова краткая исторія Оладушкина до того момента, когда
мы съ нимъ познакомились въ Кочкахъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУНІКННА».
81
Глава V.
Жена Цезаря.
Дня черезъ два утромъ Суровской зашелъ къ Оладушкину,
чтобы вмѣстѣ ѣхать въ Кочки завтракать.
—
Соломірскаго сегодня провожаемъ,— пояснилъ Евгеній
Павловичъ.
—
И что вамъ дался этотъ Соломірскій, — брезгливо замѣ-
тллъ Оладушкинъ,— мнѣ-то ужъ рѣшительно онъ не интересенъ,
и провожать его я не намѣренъ.
—
Да вы и не провожайте. Мы съ Семеномъ Иванычемъ
поѣдемъ, а вы пока съ Женевьевой посидите, скучно вѣдь ей,
все еще нездорова.
—
А то бы и она поѣхала Соломірскаго проволеать? Чортъ
знаетъ что такое!
Въ концѣ концовъ Оладушкинъ поѣхалъ. Въ Кочкахъ они
застали не веселый завтракъ. Припоминая первое посѣіценіе
Соломірскаго, и Е вгенія Павловна, и Маруська, и горничная
Груша, и далее нянька Егоровна ждали его съ нетерпѣніемъ,
разечитывая на пріятное времяпровожденіе. Но Соломірскій
былъ на этотъ разъ серьезенъ и видимо чѣмъ-то очень озабо-
ченъ. Тотчасъ послѣ завтрака онъ удалился съ Зимогоровымъ
въ дальнюю аллею сада, и они тамъ долго ходили, о чемъ-то
горячо бесѣдуя, а вернулись оба хмурые. Тщетно мудрица
просила Соломірскаго спѣть что нибудь на прощанье. Тщетно
Суровской пытался олшвить бесѣду разсказомъ о знакомомъ
купцѣ, который говоритъ, что у него не только «копитала>,

32
НЗЪ РОМАНА ЛКАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
а и «пропитала» иѣтъ, и о другомъ купцѣ, который торгуетъ
не «продуктами», а «протухтами». Ничего не выходило. Надъ
всѣмъ маленышмъ обществомъ точно туча какая-то нависла.
Маруська совсѣмъ съежилась. Оладушкинъ злился еще болѣе,
чѣмъ въ тотъ вечеръ, когда Соломірскій вызвалъ столько ве­
селья. Онъ объясиялъ общее иастроеиіе печалью объ отъѣздѣ
Соломірскаго и это почему-то оскорбляло его. Онъ чувствовалъ
себя чужимъ и проклиналъ себя за то, что пріѣхалъ.
Наконецъ, пяиька Егоровна объявила, что пора ѣхать,
иначе поѣздъ уйдетъ, и предложила, по старинному обычаю,
всѣмъ присѣсть. Всѣ исполнили эту церемонію съ ыѣкоторою
торжественностью, только Оладушкинъ насмѣшливо улыбался.
Зимогоровъ, Соломірекій, Суровской уѣхали, М аруська тоже
упросила взять ее съ собой. Евгенія Павловна, еще очень сла­
бая, взяла Оладушкина подъ руку и предложила посидѣть на
балконѣ. И какъ только они остались вдвоемъ, Оладушкинъ
почувствовалъ себя облегченнымъ. Онъ сталъ также развязенъ,
какимъ былъ въ разговорахъ съ Суровскимъ, а мало по малу
и настроеніе мудрицы прояснилось. Усѣвшись въ глубокое
кресло, спеціалыю для нея поставленное на балконѣ, она сна­
чала нѣсколько минутъ, молча, мечтательно смотрѣла въ глубь
сада и на протянувшуюся за нимъ ленту рѣчки. Оладушкинъ
тоже молчалъ и, прислонившись къ рѣшеткѣ балкона, огляды-
валъ своими тусклыми глазами миловидное лицо и всю фи-
гуру мудрицы въ свѣтло-сѣромъ капотѣ съ широкими рука­
вами.
—
Евграфа Петровича жалко?—спросилъ онъ, наконецъ,
попыхивая папиросой.
—
Конечно, жалко.
—
«Что онъ Гекубѣ?»
—
Это что же такое?— съ недоумѣніемъ спросила мудрица.
—
Какъ! Вы «Гамлета» не знаете?
—
Видѣла разъ въ театрѣ...
—
А не читали?
—
Нѣтъ.
—
Ну, такъ подождите же, мы съ вами вмѣстѣ прочтемъ.
—
Хорошо. Я люблю, когда мнѣ читаютъ. Сама не люблю... —
вяло отвѣчала Евгенія Павловна, очевидно, думая о чемъ-то
другомъ.— Такая мнѣ досада на Серафиму Александровну,—
продолжала она,— какъ вѣдь я ее просила пріѣхать къ завтраку,
мнѣ ужасно хотѣлось познакомить ее съ Евграфомъ Петрови-
чемъ... Вѣчно опоздаетъ!
—
Подъ пару ему, что ли? такая лее звѣзда лучезарная?—
грубо и злобно спросилъ Оладушкинъ.
—
Да, пожалуй...
—
Кто лее это такой перлъ?
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
33
—
Масіаше Моренбургъ.
—
Серафима Моренбургъ? — переспросилъ Оладушкинъ,
вдругъ оживляясь.— Жена Цезаря? Вотъ ие олеидалъ...
—
Да. Цезарь Антоиычъ его зовутъ. Вы знакомы, что ли?
—
«Поближе сына, по подальше друга»... И больше, чѣмъ
знакомъ, и совсѣмъ не знакомъ...
—
Какъ такъ?
—
А такъ, что мы родня. Въ родѣ кузины она мнѣ при­
ходится: мой братъ леенатъ на двоюродной сестрѣ ея мужа, но
я ее въ глаза никогда не видалъ, а слышалъ про нее много...
Такъ вотъ какъ, лееиу Цезаря увижу...
Оладушкинъ такъ подчеркнул!, «леену Цезаря» интонаціей
и усмѣшкой, что Евгенія Павловна заинтересовалась.
—
Что лее тутъ особениаго?
—
Такъ. аиекдотъ одинъ про нее. Вы вѣдь знаете, что
жены Цезарей далее съ рабами часто грѣшили, все равно, какъ
въ старину наши помѣщицы съ выѣздиыми лакеями...
—
Ничего я этого не знаю, а вы мнѣ про Серафиму
Александровну разскажите.
—
Да вѣдь вотъ пріятельница она вамъ, а анекдотъ-то...
того... пикантный...
—
Ну, такъ что-жъ такое? Мало ли и у насъ въ Боргородѣ
про нее говорили, ну и перестали, увидѣли, что просто весе­
лая, милая дама...
—
Красивая она?--спросилъ Оладушкинъ.
—
А вотъ сами увидите. По моему, лучше всякой краса­
вицы. Да вы не отлынивайте, разсказывайте...
—
Извольте, если ужъ вамъ такъ хочется. Засталъ ее,
видите ли. разъ мулеъ съ какимъ-то юнкеромъ, ну, на нѣлсиой
сценѣ. А она одной рукой юнкера въ дверь выталкиваетъ, дру­
гой рукой лифъ застегиваетъ, а мулеу говоритъ: жена Цезаря
должна быть выше подозрѣній! Знаете, гордо такъ... Наход­
чивая дама!
—
Что за глупости!
—
За что купилъ, за то и продаю. Такъ наша семейная
скандальная хроника гласить. И какъ вы думаете, чѣмъ кон­
чилось? Она же Цезаря распушила: характеръ, говоритъ, у
тебя скверный, подозрительный, тебѣ бы въ сыщики. Онъ же
прощенія просилъ,
Мудрица разсмѣялась.
—
Вотъ погодите, я разскажу Серафимѣ Александровнѣ,
что вы про нее говорите,— шутливо пригрозила она.
Оладушкинъ встревожился.
—
Нѣтъ, пож алуйста... Неловко.
—
Шучу, шучу, успокойтесь. А Серафима Александровна,
повѣрьте...
3

34
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Quand on parle du s o leil.раздался за спинами со-
бесѣдниковъ звучный контральто.
Изъ дверей гостиной на балконъ выходила плывущей по­
ходкой и распространяя запахъ крѣпкихъ духовъ, ниже сред
няго роста дама въ очень свѣгломъ, почти бѣломъ платьѣ и въ
круглой соломенной шляпѣ. Ей былалѣтъ 35 —38 . У нея были
черные, гладко причесанные волосы, свѣтло каріе глаза, слегка
вздернутый носъ и весело насмѣшливый складъ губъ, оиушен-
ныхъ въ углахъ маленькими усиками. Сложена опа была гю
рецепту Шопенгауэровскаго «генія рода»: узкія плечи, широкія
бедра, высокая по росту грудь.
—
Quand on parle du soleil... Вотъ она я —Серафима Але­
ксандровна, что вы тутъ про меня судачили?— весело говорила
она, цѣлуясь съ Евгеній Павловной и отвѣчая кивкомъ головы
на поклонъ Оладушкина.
Мудрица представила женѣ Цезаря ея «кузена». Когда выяс­
нилась степень родства, Серафима Александровна заявила,
что въ данномъ случаѣ она рада встрѣчѣ, но вообще—должна
признаться— не долюбливаетъ родственниковъ.
—
Можетъ быть потому, что cousinage dangereuse voisi­
nage?—хитро улыбаясь и, очевидно, на что-то намекая, спро­
силъ Оладушкинъ на своемъ «салонномъ» французскомъ языкѣ.
—
Cher cousin, если вы такъ плохо отличаете genre mas­
culin и genre féminin, такъ ни вамъ, ни мнѣ опасности пе
предстоитъ,— отпарировала жена Цезаря, смотря Оладушкину
прямо въ глаза. При этомъ ея собственные глаза, и безъ того
слишкомъ свѣтлые для черноволосой женщины, получили тотъ
холодный стеклянный блескъ, какой бываетъ въ глазахъ очень
наглыхъ, лживыхъ, хладнокровно чувственныхъ или безсозна-
тельно жестокихъ людей. Но губы ея продолжали улыбаться.
Ни Евгенія Павловна, ни Оладушкинъ не поняли остроты
и засмѣялись, такъ сказать, по довѣрію. Оладушкинъ, однако,
что то почуялъ и рѣшилъ, что съ этой бойкой барыней надо
держать ухо остро. Серафима Александровна быстро перевела
разговоръ на другую тему...
Цезарь Антоновичъ Моренбургъ занималъ одно изъ самыхъ
видныхъ мѣстъ въ губернской администрации; къ своему благо-
получію, однако, не на столько высокое, чтобы быть обязан­
ными по губернешмъ нравамъ, дѣлать болыпіе пріемы, давать
вечера и балы и вообще «представительствовать». Потому къ
благополучно, что опъ не любилъ всего этого и чуждался
общества, да и общество его сторонилось. Причину послѣдняго
трудно было бы уловить. Цезарь Антоновичъ былъ добрый и
добродушный человѣкъ, строгій, но справедливый начальника»,
ревностный чиновникъ и далее наружность имѣлъ пріятную:
мягкіе. добрые глаза, ласковая улыбка всегда чисто выбритаго
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
35
лица, на которомъ только какъ-то ужъ очень правильной формы
носъ и густыя, сросшіяся черныя брови производили впечат-
лѣніе чего-то почти суроваго. Какъ бы то ни было, во всемъ
Боргородѣ у Цезаря Антоновича былъ только одинъ пріятель,
ииспекторъ врачебной управы, веселый старичекъ Бандуринъ,
который, являясь къ нему въ гости., неизмѣнно привѣтствовалъ
его одной и той лее фразой:
—
Аѵе Caesar, Bandurinus te salutat!
Съ Бандурииымъ Цезарь Антоновичъ охотно дѣлилъ свои
досуги, разсказывалъ о своихъ заграничныхъ путешествіяхъ,
обсулсдалъ текущія дѣла государственной валености и читалъ
отрывки изъ обширпаго, давно уже сочиняемаго имъ трактата
полъ заглавіемъ «Реформа и революція». Въ сочиненіи этомъ
чрезвычайно обстоятельно, и историческими фактами, и фило­
софскими доводами, доказывалось преимущество реформъ передъ
революціей, съ одной стороны, и передъ застоемъ — съ другой.
Бандуринъ съ благоговѣніемъ внималъ этой политической му­
дрости, лишь изрѣдка позволяя себѣ замѣчанія исключительно
по части слога.
—
По существу я ничего не имѣю возразить, — говорилъ
онъ,— это превосходно! Но... Caesar non supra grammaticos.
Серафима Александровна тоже считала Цезаря Антоно­
вича умнѣйшимъ человѣкомъ и иногда присутствовала при
его бесѣдахъ и чтеніяхъ съ Бандурииымъ. a затѣмъ при случаѣ
и сама излагала умѣренно-либеральные взгляды мужа. Серьез-
ныхъ разговоровъ она, впрочемъ, долго не выдерживала и обык­
новенно быстро обрывала ихъ какимъ нибудь каламбурнымъ
словеснымъ оборотомъ, остротой, послѣ чего бесѣда входила
улсе въ привычное для нея русло, въ которомъ она, какъ рыба
въ водѣ, плавала. Въ сущности она была умнѣе своего мужа,
но въ то время, какъ умъ Цезаря упражнялся надъ историче­
скими фактами и философскими доводами въ пользу преиму­
ществъ реформъ передъ революціей и застоемъ, умъ жены
Цезаря, по выраженію Зимогорова, былъ подобепъ прекрасному
механизму, безцѣльно и бездѣлыю работающему, за неимѣыіемъ
матеріала, въ пустомъ пространствѣ. Зимогоровъ ош ибался
однако. Умъ Серафимы Александровны расходовался на обра
ботку вполпѣ опредѣленнаго матеріала. Онъ состоялъ въ томъ,
что сама она называла «холсденіемъ по краю пропасти» и что,
разумѣется, не всегда па краю оканчивалось. Любила она хо­
дить по краю пропасти въ разговорѣ, въ особенности въ муж-
скомъ обществѣ, и заставляла мужчинъ, по презрительному
выраженію того лее Зимогорова, «по жеребячьи рлсать» ігадъ
пикантными анекдотами и рискованными остротами. Любила и
въ жизни ходить по краю пропасти. Увалсеніе къ уму и бла­
городству мулса не мѣшало ей надувать его съ искусствомъ «

36
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
виртуоза, со страстью любителя и со смѣлостыо человѣка,
увѣреннаго въ своей находчивости. Въ этомъ расходоваыіи
празднаго ума состояла краса и радость всей ея душевной
жизни. Разсказанный Оладушкинымъ анекдотъ о «женѣ Це­
заря» былъ, конечно, сочиненъ злыми языками, но символы-
чески онъ вѣрно изображалъ семейныя отношенія супруговъ
Мореибурговъ и манеру Серафимы Александровны выпутываться
изъ трудныхъ положеній.
«Геній рода», придавшій Серафимѣ Александровнѣ, въ сущ­
ности, некрасивый—
-по Шопенгауэру, по привлекательный для
мужчины физическій обликъ. по разнымъ причинамъ почти не
достигъ своей цѣли. У Мореибурговъ былъ только одинъ сынъ,
16 лѣтній мальчикъ, поразительно наноминавшій отца густыми,*
черными, сросшимися бровями. Въ трудныхъ случаяхъ сложной
игры па краю пропасти и за ея краемъ, Серафима Алексан­
дровна любила указывать мужу на это сходство, и Цезарь уми­
лялся.
Сережа Моренбургъ воспитывался въ одномъ изъ
лривилегированныхъ нетербургскихъ учебныхъ заведеній. Се­
рафима Александровна время отъ времени ѣздкла провѣдывать
его въ Петербурга, гдѣ заживалась иногда по долгу, и тогда
Бандуринъ, по ея просьбѣ, особенно часто навѣщалъ осиро-
тѣлаго Цезаря Антоновича.
IIе^ всегда Цезарь Антоновичъ жилъ такъ замкнуто. Когда
Морепбурги поселились въ Боргородѣ, они естественно вошли
въ составь губенской аристократіи,— тамъ
имъ было мѣсто и
но петербургскими, связямъ, и по состоянію, и по служебному
положенію Цезаря Автоновича. Серафима Александровна лю­
била общество, развлеченія, танцы, и Цезарь Антоновичъ,
сісрѣпя сердце, давалъ вечера и балы, на которыхъ скучалъ до
боли. Ыо затѣмъ случился скандалъ. Двое изъ многочислен-
ныхъ поклонниковъ Серафимы Александровны считали себя
каждый единственнымъ предметомъ ея благосклонности. То
были блестящій чиновникъ особыхъ порученій при губерна-
торѣ, князь Загорскій-Заморскій, бѣлокурый молодой человѣкъ
съ греческимъ носомъ, выхоленными бакенбардами и надменно
выпяченнымъ подбородкомъ, и полсилой ужъ, сѣдой вдовецъ
полковникъ баронъ Кнауфъ. командиръ стоявшаго въ Борго-
родѣ полка. Ж ена Цезаря долго искусно вела игру на два
фронта, но третій, отвергнутый, поклонникъ со злости рас-
крылъ глаза князю и барону, и между ними дѣло дошло было
до дуэли. Случилось однако какъ-то такъ, что не только пе
состоялась дуэль, но въ самый тотъ день, на который опа была
назначена, соперники весело ужинали вмѣстѣ съ секундантами.
Соперники вели себя, какъ настоящіе джентльмэны, и даже се­
кунданты не знали причины предполагавшейся и не состояв­
ш е й с я дуэли. Князь и баронъ, въ присутствіи секундантовъ,
взаимно извинились въ рѣзкихъ словахъ, которыми они будто
бы обмѣнялись изъ-за пустяковъ, изъ-за «пустозвона», какъ
выразился баронъ Кнауфъ. Тѣмъ пе менѣе по городу пошли
какіе-то темные слухи въ связи съ именемъ Серафимы Але­
ксандровны, и опа уѣхала за границу, поручивъ Цезаря Анто­
новича особенному впимапію Бандурина. Вернулась она только
черезъ полгода. Тѣмъ временемъ баронъ Кнауфъ умеръ, а князь
Загорскій-Заморскій, жившій въ Боргородѣ въ качествѣ опаль-
наго человѣка изъ за какой-то темной петербургской исторіи,
получилъ другое, высшее иазначеніе, въ другую губернію.
Вернулась жена Цезаря такою лее веселою и остроумною, —
хотя, надо ей отдать справедливость, первымъ ея дѣломъ по
врзвращеніи въ Боргородъ было посѣтить могилу Кнауфа, —
но, къ великому удовольствію Ц езаря Антоновича, объявила,
что не желаетъ болѣе давать вечера и проч.,
—
ей это
надоѣло. Вмѣстѣ съ тѣмъ она перенесла центръ тялсести сво­
ихъ знакомствъ изъ аристократическаго слоя боргородскаго
общества въ средній. При случайныхъ встрѣчахъ со старыми
знакомыми она была скромна, сдерлсанна, суха. За то въ но­
вомъ кругу знакомства по прежнему была окружена поклон­
никами, по прежнему упражнялась въ хожденіипо краю про­
пасти, всѣхъ къ этому пріучала, и слухи о какой-то дуэли, и
безъ того темные, мало по малу совсѣмъ замолкли. Дамы,
одиако, пе долюбливали Серафиму Александровну, за исклю-
ченіемъ Евгеиіи Павловны Зимогоровой, которая всегда за
нее горой стояла.
Въ моментъ нашего разсказа ей приходилось особенно часто
заступаться за жену Цезаря по поводу ея отношеній къ ыѣкоему
Владиміру Петровичу Барановскому, немолодому холостому по-
мѣщику, жившему постоянно съ сестрой въ своемъ имѣніи,
верстахъ въ тридцати отъ Боргорода. Бараповскій показывался
въ городѣ не часто, но за то Серафима Александровна время
отъ времени ѣздила къ нему въ имѣніе на нѣсколько дней «по
старой дружбѣ», какъ она говорила, и еще потому, что она
очень любить природу. Но одналсды Барановскій устроилъ такую
несомнѣпную сцену ревности, въ присутствіи Евгеніи Павловны,
что жена Цезаря вынуждена была пріоткрыться мудрицѣ: тутъ
есть нѣчто и кромѣ дружбы и любви къ природѣ, — Баранов-
скій ее давно любитъ, онъ создалъ изъ нея для себя «культы»,
и «это такъ обаятельно прислушиваться къ трепету души», но
ничего «такого» между ними нѣтъ. Мудрица повѣрила.
Цезарь Антоновичъ спокойно продолжалъ сочинять свой
трактатъ «Реформа и революція». и Бандуринъ продолжалъ
привѣтствовать его словами: Ave Caesar..
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
37

НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Глава VI.
День за длѳмъ.
Скоро Оладушкинъ совсѣмъ переселился въ Кочки Евге-
ш я Павловна, окончательно выздоровевшая, была этому рада
Не осооеино былъ ей интересенъ пашъ герой,— сѣрый онъ
какой-то. думала она, по неволѣ сопоставляя его невзрач­
ную фигуру И хмурое лицо съ красивымъ и веселымъ Соло-
мірскимъ, котораго она увидѣла въ первый разъ вмѣстѣ съ
нимъ. Но всетаки живой человѣкъ, а то, кромѣ брата, да
раза три-четыре во все лѣто милой Серафимы Александровны
никого не видишь; Семенъ Иванычъ и Маруська, конечно, не
въ счетъ, слава Ьогу, лѣто къ концу приходитъ, такая тоска...
Даже докторъ Ірегубовъ совсѣмъ ужъ, впрочемъ, не интерес­
ный человѣкъ, за благополучнымъ окончаніемъ болѣзпи пеое-
сталъ навѣщать...
'
1
Въ иптересахъ тоскующей Евгеніи Павловны водвореніемъ
Оладушкина въ Кочкахъ былъ доволенъ и Зимогоровъ. Да и
къ самому Оладушкину оиъ сталъ относиться лучше, чѣмъ въ
самомъ иачалѣ знакомства. Не то, чтобы онъ окончательно
пересилшгь то
непріятное впечатлѣніе, которое произвелъ
на него молодой человѣкъ при первомъ лее свиданіп; но онъ
свыкся съ этимъ впечатлѣніемъ, оно потеряло для пего свой
острый характеръ. Въ свою очередь и Оладушкинъ, присмот­
ревшись къ нему, ^ сталъ осторожнѣе въ своихъ отзывахъ о
людяхъ и воооще сбавилъ при иемъ свои презрительяо-насмѣш-
ливыи тонъ, не стѣсняясь, однако, въ этомъ отношеніи въ
оесѣдахъ съ Суровскимъ и Евгеніей Павловной. Съ последней
впрочемъ, оиъ и вообще на разные тона бесѣдовалъ, не разъ
приводя ее въ иедоумѣніе.
КочкиЕЪ СЛу'ШЛОСЬ и въ самый день его переселенія въ
Какъ только онъ переѣхалъ, Евгенія Павловна зашла въ
его комнату посмотрѣть хозяйскимъ окомъ, какъ онъ устроился.
то была та самая, оклеенная длиннохвостыми синими птицами
какъ оудто нужнаяj а какъ будто и совсѣмъ ненужная комната’
болѣзни°РОИ
еЫШ Павловяа помещалась, оправляясь отъ
Ну, вотъ видите, какъ я васъ хорошо устроила,—нач ала
мудрица, усаживаясь въ кресло у окна, отененнаго густыми
а л г 7 И сирени’ и Д°в°льнымъ взглядомъ окидывая
комнату.-Мне эта комната надоела, а и то смотрю-хорошо!
А это что? Покажите-ка .
1
Мудрица указала не лежавшіе на столе
Сикстинкую
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
мадонну и портретъ Дуниной. Оладушкинъ Л0А^
’
вавпшсь облокотившимся ангельчикомъ внизу карти
тивъ: «точно Маруська, когда совсѣмъ маленькая была»,
Евгепія Павловна обратилась къ портрету.
—
А это кто? Толее мадонна?
—
Почти...-загадочно, меланхолически и какъ оы нехотя,
ответилъ Оладушкинъ.
_
—
Нетъ, въ самомъ дѣлѣ? Ничего себе, недурна. Вы іто
же, влюблены въ нее, что ли?
„
тгт
_
Любилъ я ее,— гЬмъ же тономъ гхроизнесъ Оладушкинъ.
—
Ну, а теперь? Ведь пе разлюбили же, если не раздае­
тесь съ портретомъ? Какъ ее зовутѵ
.
Имя Дуниной остановило на себе внимаше мудрицы,
какъ и Семена Ивановича, ноне на долго, и она продолжала
СВОЙ допросъ.
V
л
—
Ну такъ что же? Говорите. Или она вамъ изменила.
—
«Налиль и выпилъ я самъ униженія чашу до дна»,—
мрачно продекламировалъ нашъ герой
—
Не понимаю.
—
Молоды вы, Евгенія Павловна, понимать такія вещи.
—
Скажите, пожалуйста, старикъ какой!
—
Годамд не старикъ,— возразить,
вдругъ оживляясь,
Оладушкинъ,— да жизнь-то не годами измеряется. Я, можетъ
быть, въ одинъ годъ въ Тмутаракани прожилъ столько, сколько
вы во все свои двадцать пять, или сколько вамъ, пе прожили.
Где же вамъ попять страсть, увлеченіе, грязь страсти и
брызги этой грязи на красоте..
Оладушкинъ безнадежно махиулъ рукой и потомъ, сввсивь
голову на грудь и заложивъ руки за спину, сталъ молча
ходить изъ угла въ уголъ. Оиъ началъ этотъ разговоръ по
простой привычке рисоваться и любоваться собой, но теперь
въ его голове ясно н отчетливо слагался совершенно новый
варіантъ романа съ Марьей Іавриловной: онн любили друіь
друга, но онъ, необузданно-страстная натура, увлекся ничто
жествомъ (оно рисовалось ему въ виде беленькой и бледнень­
кой дочери петербургскаго чиновника) и, любя собственно ев,
только ее, забрызгалъ эту чистую, высокую любовь грязью
страсти къ другой женщине; миновала эта страсть, пронеслась,
какъ буря, но улсе нетъ ему возврата въ храмъ чистой красоты...
«Налилъ и выпилъ я самъ уншкенія чашу до дна», повторилі.
онъ про себя, актерски-искренно растроганный трагическою
красотою своего положенія въ этомъ фантастическомъ романѣ.
Евгенія Павловна ничего не поняла, но ея наивные глага
сочувственно следили за движеніями удручениаго скороыо
Оладушкина. Е й было жаль его и хотелось сказать что ниоудь
ласковое, утешительное.

—-
Алексей Алѳксѣичъ,— робко начала она
м ы сГДУШКИНЪ ТрЯХНуЛЪ Г0Л0В0Й’ какъ бы отгомя мрачныя
—
Что?
—
Подите сюда. Вы бѣдный?
Оладушкинъ подошелъ къ Евгеніи Павловиѣ и вдругъ
опустился па колѣни и положилъ на ея колѣни голову,
ѣѣдпый, подтвердилъ онъ глухимъ голосомъ.
WQm Шя Павловна смутилась
неожиданностью и молча
машинально гладила рукой лежавшую у нея иа колѣняхъ
кудреватую ш апку волосъ...
колъняхъ
—
Мама, куш ать!—раздался подъ окномъ голосъ Маруськи
Мудрица съ силою толкнула голову Оладушкина и потомъ
точно замерла отъ этой новой неожиданности. Оладушшнъ
вскочилъ и безсмысленно смотрѣлъ въ окно. Тамъ за кустами
“ Г^нь^аТо^овнТ“ m Д0Р°ЖКѢМаі)УTM И~
«
помп?4TM TM 410 TMбудь Его1)0ІІНа'
ей померещилось,
поняла лн и какъ поняла, или почуяла безсознательно своимъ
старческимъ, опытомъ пасыщеннымъ сердцемъ, --этого она
сама не могла бы сказать. Но вечеромъ того же дня она
ворчливо говорила горничной Грушѣ, чистившей сапога Ола-
душкина:
тт-
Плюнь ты_ на нихъ, пускай въ грязныхъ ходить...
Принесла, прости Господи, нелегкая прижмуру этого... Его бы
не то что въ домъ пускать, а изъ поганаго ружья застрелить..
РУша поняла, что Оладушкинъ получилъ
прозваніе
«прижмуры » за свои маленысіе глаза и что его надо изъ
поганаго ружья застрелить, потому что оиъ хорошаго не
стоитъ. Но она не ионяла-за что?
орошаю не
нецешурноГф^зой.110 ^
кончила
t ^ ыи т ш за днями. Зимогоровъ становился все болѣе до-
^волеиъ водвореніемъ Оладушкина въ Кочкахъ. Хозяинъ и жи-
1 Т ^ ПР^НИМаЯ в\ С00бражеыіе совместность жизни,
сравни­
тельно редко встречались: за завтракомъ, обедомъ, чаемъ, да
предпринимавшихся время отъ времени общихъ прогулкахъ.
-
остальн°е время Зимогоровъ или занимался у себя въ ка-
напял пІгГ Ит-УХ°ДИЛЪ ГУЛЯТЬ СЪ МаРУськой- Евгенія Павловна
рлл.алсі дЬвочку, какъ куколку, но занималась ею мало. Ола-
свою очеР ^ ь или что-то усердно писалъ у себя
вь комнатѣ, или читалъ и гулялъ съ Евгеніей Павловной И
ЭTM Ъ °СОбеНЫО ДОВОЛенъ- П РИ немъ молодой
е овькь оывалъ ооыкновенно молчаливъ, но когда разговоръ
ГтГЛTM
*
ЮЯЩН0Й
обнаруживал! большую!
хотя и одностороннюю начитанность и рѣдкую память: стихи
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА' .
41
онъ могъ ^цитировать целыми страницами. И Семенъ Ивановичъ
долженъ былъ убедиться, что то, чего оиъ тщетно добивался
въ первое время супружеской жизни, —иріохотить жену къ
чтенію,— достигалось Оладушкииымъ, повидимому, очень просто:
Евгенія Павловна съ интересомъ слушала его чтеніе, и даже
гулять опи ходили обыкновенно съ книгой. Иногда, когда Зи­
могоровъ случайно подходилъ къ нимъ, ихъ разговоръ внезапно
и^неловко обрывался, и Семенъ Ивановичъ, пе желая мешать
обмену мыслей по поводу прочитаниаго, сказавъ два-три не-
значительпыхъ слова, отходилъ. Оиъ чувствовалъ, что сгЬсняетъ
ихъ... Можетъ быть, оиъ напрасно деликатничалъ...
Странные это были разговоры. Начались они съ перваго лее
дня переселенія нашего героя въ Кочки. Они и смущали, и
заинтересовывали мудрицу, въ иихъ было что-то дразнящее,
будившее въ Евгеиіи Павловне струны, самое суіцествованіе
которыхъ она лишь смутно сознавала.
Разъ, читая ей «Отелло» и дойдя до заключителыіыхъ
строкъ монолога мавра передъ сенатомъ:
Она меня за муки полюбила,
А я ее за состраданье къ нимъ;
Вотъ чары все, къ которымъ прибѣгалъ я .—
дойдя до этихъ строкъ, Оладушкинъ закрылъ книгу и, при­
стально смотря на мудрицу, сказалъ:
—
Хотите, Евгенія Павловна, я вамъ буду разсказывать,
какъ Отелло Дездемоне?—И онъ, ие ожидая ответа, сталъ съ
чувствомъ декламировать :
Я буду говорить о всѣхъ моихъ несчастьяхъ,
vj бѣдствіяхъ на суше и моряхъ:
Какъ ускользнулъ въ проломе я отъ смерти,
На волосокъ висевшей отъ меня;
Какъ взятъ былъ въ пленъ врагомъ чеестокосердымъ
И проданъ въ рабство...
—
Хотите?
—
Да разве съ вами что нибудь подобное было?— спросила
Евгенія Павловна,
—
О! и гораздо больше...
Оладушкинъ поникъ головой и задумался. Мудрице было
жаль его. Но опъ вдругъ поднялъ голову, повелъ рукой по лбу
и решительнымъ тономъ предложилъ продолжать чтеніе. Такъ
на этотъ разъ онъ ничего и не разсказалъ. Скоро, однако, му­
дрица сама напомнила ему обещаніе разсказать — «о бед -
ствіяхъ»... какъ это... «па водЬ и на земле»...
—
«О бедствіяхъ на суше и моряхъ»,— поправилъ Оладуш­
кинъ.— П редставьте себе, что ведь въ самомъ діле и иа моряхъ
бывало... —
И онъ, со вздохами, многозначительными паузами,
энергическими жестами, разсказалъ объ одномъ своемъ петер-
бургскомъ приключеніи. Онъ былъ молодъ, — душой молодъ,
■ір, '»} J-vя

теперь онъ старикъ, — вѣрилъ въ людей, въ добро. Однажды
по дорогѣ въ Кронштадта па пароходѣ онъ познакомился съ
одной великосвѣтской дамой (звали ее Ольгой Васильевной, а
фамилію Евгеніи Павловиѣ не зачѣмъ знать). Познакомились
они совершенно случайно. Была буря (слѣдовало оиисаніе бури),
и въ Кронштадтѣ Оладушкину пришлось свести истомленную
Ольгу Васильевну съ парохода и проводить, и назадъ они
ѣхали вмѣстѣ. Они съ перваго же взгляда полюбили другъ
друга. Такіе «купъ де фудръ» (то есть coups de foudre) бываютъ,
особенно въ болыпомъ свѣтѣ, гдѣ, знаете, подъ этой условной,
сдержанностью скопляются иногда огромные заряды страсти.
Онъ, Оладушкинъ, знаетъ это... о! слишкомъ хорошо знаетъ...
ОльгаВасильевна была стройная, блѣдная блондинка съ аристокра-
тически-тонкими чертами лица. Онъ особенно любилъ ея голубые
глаза (глаза Евгеніи Павловны ему нѣсколько напоминаютъ ихъ)...
Но недолго длилось ихъ счастье. Ольга Васильевна умерла, а
онъ въ отчаяніи хотѣлъ застрѣлиться, но братъ вырвалъ у него
изъ рукъ улсе приставленный ко лбу револьверъ. Тогда онъ
бросился въ революціонную деятельность,— онъ искалъ опас­
ностей, сильныхъ ощущеній, которыя отвлекли бы его мысль
о покойницѣ... О, что эта была за женщииа! сколько страсти!..
И вдругъ Оладушкинъ вставилъ въ свой разсказъ, веденный въ
возвышениомъ стилѣ, такую интимную подробность, что мудрица,
внимательно слушавшая, взглянула на него съ недоумѣиіемъ и
потомъ покраснѣла...
На самомъ дѣлѣ Ольгой Васильевной звали бѣлепькую и
блѣдненысую дочь петербургскаго чиновника, и въ Кронштадта
на иароходѣ они только собирались прокатиться, а по взморью
на лодкѣ действительно катались въ компаиіи, и съ лодки
сводить и домой проводить Ольгу Васильевну Оладушкину
действительно пришлось.
Читали «Госпожу Бовари», и Оладушкинъ коментировалъ
каждое паденіе героини романа Флобера, ставя точки надъ г
и непонятнымъ для Евгекіи Павловны образомъ волнуя ее то
намекомъ на прелесть тайной любви вплоть до иитимнѣишей
стороны дѣла, то какимъ-нибудь автобіографическпмъ сообще-
ніемъ, въ которомъ онъ неизмѣнпо являлся страдальцемъ; на­
столько, однако, интереснымъ страдальцемъ, что могъ бы возбу-
лсдать въ мулсчинахъ зависть, а въ женщинахъ ревность. Е в -
генія Павловна была женщина, и смутные зачатки ревниваго
чувства возбулсдали въ ней особенно разговоры о Марьѣ Гав-
риловнѣ.
Такъ постепенно складывался внѣ повседневный жизни, въ
сторонѣ отъ нея, какой-то зачарованный, замкнутый кругь мол­
чаливо и безсознательно условленной тайны, въ который не
заглядывалъ никакой посторонній глазъ. Это нравилось мудрицѣ,
*2
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
но иногда она инстинктивно протестовала противъ таинствен-
ственной цѣпи, связывавшей ее съ Оладутакинымъ; въ ней про-
булсдалось враждебное чувство къ нему, и она или ни съ того,
ни сего, придравшись къ какому нибудь пустяку, вульгарно
бранила его, или высмѣивала. Случалось это и на людяхъ.
Оладушкинъ терпѣливо переносилъ эти вспышки, но Семенъ
Ивановичъ не разъ выговаривалъ женѣ за неделикатное обра-
щеніе съ жильцомъ. Она отвѣчала: «Ну, вотъ еще, стану я съ
нимъ церемониться! онъ почти свой»...
Семену Ивановичу Оладушкинъ разсказалъ, между прочимъ,
исторію своей ссылки въ Тмутаракань. Разсказалъ не только
безъ предисловія объ аристократкѣ Ольгѣ Васильевнѣ, но и
безъ того презрительнаго «по дѣлу! по бездѣлью развѣ», ко­
торымъ онъ отвѣтилъ на вопросъ Зимогорова въ первый разъ.
Онъ прибавилъ, что убѣдился, что политика не его дѣло, что
всякому свое и что онъ намѣренъ отдаться исключительно ли-
тературѣ,— беллетристикѣ и худолсественной критикѣ, но еще
вырабатываетъ формы и принципы. Зимогоровъ согласился,
что не за свое дѣло браться не слѣдуетъ, пожелалъ ему успѣха
на литературномъ поприщѣ и никогда больше съ нимъ на по-
литическія темы не заговаривалъ. Только разъ бурно пробуди­
лось въ немъ непріятное и непріязненное чувство къ Оладуш­
кину въ связи съ этимъ разговоромъ.
Какъ-то послѣ обѣда Серафима Александровна Моренбургъ
пріѣхала въ Кочки съ сыномъ. Онъ доллсенъ былъ скоро уѣхать
въ Петербурга, и мать привезла его проститься съ Зимогоро-
выми. Мальчикъ, впрочемъ, самъ этого пожелалъ, онъ относился
къ Семену Ивановичу съ какою-то робкою почтительностью.
Онъ былъ въ мундирѣ своего привилегированнаго заведенія,
который очень не шелъ къ нему. Густыя, черныя, сросшіяся брови
придавали ему до строгости серьезный видъ, странно противо-
рѣчившій его малому по лѣтамъ росту. Неловко и застѣнчиво
поздоровавшись съ Евгеніей Павловной, онъ сѣлъ въ углу го­
стиной у столика, на которомъ лежали альбомы.
—
Ну, а вашъ seigneur et maître дома? — спросила Сера­
фима Александровна, усаживаясь послѣ первыхъ привѣтствій
и поцѣлуевъ рядомъ съ хозяйкой на диванѣ.
—
Дома, онъ въ кабинехѣ, я сейчасъ...
—
Нѣтъ, зачѣмъ лее его безпокоить, потомъ... Сержъ,
шелъ бы ты погулять, — обратилась Серафима Александровна
къ сыну,— набирайся воздуху передъ ГІетербургомъ.
Мальчикъ покорно всталъ, молча вышелъ на балконъ, потомъ
спустился въ садъ, и нѣкоторое время его маленькая фигура то
показывалась, то исчезала за деревьями и кустами аллеи, по
которой онъ задумчиво расхалш валъ.
—
Знаете, милая,— продоллсала Серафима Александровна,—
ИЗЪ РОМАНА * КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
43

я никогда не тороплюсь встрѣтиться съ Семеномъ Ивановичемъ.
Я ею очень увалсаю, ио почти боюсь. При немъ какъ-то ни
пошутить, ни посмѣяться...
Евгенія Павловна вздохнула.
Онъ очень хорошій человѣкъ, — сказала она, опуская
глаза.
Я и говорю. Хорошій, честный, умный, но вотъ, ви-
дите-ли, Цезарь Антонычъ тоже умный, серьезный человѣкъ и
тоже не очень цѣнитъ шутку... — Серафима Александровна на
мгновеніе замолкла и улыбнулась, вспоминая что-то забавное. —
Но онъ разговорчивый; я люблю слушать, когда хорошо гово­
рятъ... Ну, а что мой родственяикъ? каковъ оказался? интерес­
ный? Не чувствуете еще трепета души? Вѣдь всякій voisinage...
Мудрица почему-то покраснѣла. Это не ускользнуло отъ
вниманія жены Цезаря, но, какъ старый боецъ покровитель-
ствѵетъ неопытному воину, когда меясду ними нѣтъ соперниче­
ства, она сдѣлала видъ, что ничего не замѣтила, и. не ожидая
отвѣта, шутливо продоллсала:
Кстати скалсите ему, такъ , по дружески, чтобы онъ не гово­
рилъ по французски. Не могу забыть его «dangereuse voisinage»!
выговоръ у него ужасный, да и въ его возрастѣ пора бы
ѵжъ, кажется, различать мулсской и женскій родъ. А то это
какъ мой Сержъ, когда маленькій былъ: въ платьи, говоритъ,
я всегда отличу мальчика и дѣвочку, а безъ платья какъ ихъ
узнать... Онъ дома, мой cousin?
---
Дома, у себя въ комнатѣ. пишетъ что-то все.
—
Пойдемте ему мѣшать.
Въ комнатѣ Оладушкина окна были закрыты, шторы спу­
щены. Онъ, въ старенысомъ пальто на распашку, безъ жилета
и галстуха, сидѣлъ у письменнаго стола, на которомъ уже
горѣла лампа, низко къ нему наклонившись, и писалъ, куря
папиросу за папиросой. Онъ очень сконфузился при внезап-
номъ появленіи дамъ, — собственно Серафимы Александровны,
потому что съ Евгеиіей Павловной улсе привыкъ не церемо­
ниться. Онъ вскочилъ и, растерянно глядя на неожиданныхъ
посѣтительницъ, неловко запахивалъ пальто. Дамы весело смѣя-
лись, и это еще больше конфузило его.
Фу, какъ вы тутъ надымили!—заговорила лсена Цезаря,
разсѣкая волны дыма своимъ надушеннымъ носовымъ плат-
комъ. А это что такое?! Сейчасъ поднимите шторы и отворите
окна, и лампу рано зажигать.
Серафима Александровна сама завернула огонь въ лампѣ,
пока Оладушкинъ исполнялъ ея приказаніе относительно шторъ
и оконъ, бормоча что-то о комарахъ и мошкахъ, залетающихъ
въ комнату на огонь. Обернувшись, для исполненія приказа­
ния, спиной къ дамамъ, онъ кое-какъ привелъ по возможности
^
І[37> РОМАНА 'К АР ЬЕР А ОЛАДУШКИНА >.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА*.
45
въ порядокъ своей туалетъ, и это его подбодрило. Дамы усѣ-
лись на диванъ, замѣнявшій Оладушкину кровать.
—
Нѣтъ, Евгенія Павловна, плохо вы смотрите за своимъ
жильцомъ,— говорила жена Цезаря.
—
А что лее я съ нимъ нодѣлаю? Вѣдь онъ не дитя...
—
ЬІѢтъ, именно дитя, иесмысленышъ,— смѣясь возразила
Серафима Александровна.— Охъ, если бы онъ ко мнѣ попался,
я бы ему показала!..
—
. А что бы вы мнѣ показали? — спросилъ совсѣмъ уже
ободрившійся Оладушкинъ, двусмысленно улыбаясь.
—
О, многое, очень многое, на первый разъ хоть разницу
между вашей табачной гадостью и вотъ этимъ... Подойдите-ка ...
да не бойтесь, не укушу...— И лсена Цезаря поднесла къ носу
подошедшаго Оладушкина свой надушенный платокъ, повернувъ
при этомъ кисть руки такъ, что молодой человѣкъ могъ, если бы
полселалъ или догадался, поцѣловать руісу незамѣтио для Ев-
геніи Павловны. Но Оладушкинъ не полселалъ или не догадался...
Болтовня нродоллсалась, и наступила, наконецъ, очередь
неизбѣжнаго портрета Марьи Гавриловны Дуниной. Серафима
Александровна посмотрѣла на него очень внимательно, потомъ
перевела глаза на Оладушкина, опять на портретъ, на Евге-
нію Павловну и, молча, передала ей фотографію. Странно
смотрѣли съ портрета широко раскрытые глаза на этихъ двухъ
женщинъ и на Оладушкина. Они точто недоумѣвали: зачѣмъ
я здѣсь? какъ я сюда попала?...
—
Онъ въ нее влюбленъ,— сказала мудрица.
—
Какія вы пошлости говорите.
—
сердито огрызнулся
Оладушкинъ.
—
Зачѣмъ вскрывать тайны молодого человѣка,— примири­
тельно вмѣшалась Серафима Александровна, поднимаясь съ
дивана,— дайте-ка лучше чаю, Евгенія Павловна. Идемъ! А
вы, молодой человѣкъ, пока приведите себя въ порядокъ...
Гдѣ-то мой Сержъ?
Тѣмъ временемъ въ Кочки пріѣхалъ Суровской и привезъ
сенсаціонное извѣстіе, слухъ, сильно взволновавшій Зимого­
рова. Когда Серафима Александровна вышла своей плывущей
походкой на балконъ искать сына, она застала тамъ ихъ
обоихъ. Зимогоровъ большими, быстрыми шагами ходилъ вдоль *
балкона, не замѣчая, какъ трудно поспѣвать за нимъ мудрецу.
При появленіи жены Цезаря они замолчали.
—
Не видали ли вы гдѣ нибудь моего Сержа?— спросила
Серафима Александровна, поздоровавшись.
—
Вонъ онъ,— указалъ Суровской по направленію къ
рѣчкѣ за садомъ. Тамъ действительно виднѣлась маленькая
фигура Сережи. Онъ сидѣлъ на берегу рѣчки рядомъ съ
какимъ-то сѣдымъ старикомъ, удившимъ рыбу.

4(3
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Ахъ, какъ меня этотъ мальчикъ бввпокоитъ. — сказала
жена Цезаря, смотря въ ту сторону.— слабый онъ’такой
и
потомъ эти странный идеи, откуда онѣ въ такомъ ребенкѣ ,
нъ такомъ заведеиіи...
При послѣднихъ словахъ Серафима Александровна оберну­
лась къ Зимогорову и сразу сообразила по выраженіго его
лица, что попала не въ тактъ, что тутъ случилось что-то
важ ное и тревожное, и собесѣдникамъ не до нея...
Сержъ,—крикнула она, слолсивъ ладони около рта въ
видѣ рупора.
—
Сережа—а!—басомъ подтвердить Суровской.
Видно было, какъ мальчикъ оглянулся, всталъ, подалъ
старику руку и тихо пошелъ къ дому...
Чай былъ сервированъ по деревенски. На столѣ, кромѣ
самовара, стояли крынки съ молокомъ, горшки съ простоква­
шей и варенцомъ, блюда съ ветчиной и творогомъ. Евгенія
Павловна радушно угощала, гости съ аппетитомъ кушали.
Только Зимогоровъ сидѣлъ хмурый и ничего не ѣлъ.
На обращенный Евгеніей Павловной къ брату вопросъ,__
нѣтъ ли чего нибудь новенькаго?-Суровской сталъ разсказы-
вать о только что переданномъ имъ Зимогорову слѵхѣ. Разска-
зывалъ онъ пространно, съ комментаріями и собственными
тонкими соображеніями.
Семенъ Ивановичъ слушалъ уже
извѣстный ему разсказъ съ видимымъ нетерпѣніемъ; онъ время
отъ времени нервно постукивалъ пальцами правой руки по
столу или размѣшивалъ ложечкой чай въ давно остывшемъ
стаканѣ. Сережа слѣдилъ за разсказомъ съ заблестѣвшими гла­
зами. Кончивъ, Евгеній Павловичъ обратился къ Оладушкину:
Какъ вы скажете, Алексѣй Алексѣичъ, васъ вѣдь это
должно особенно интересовать.
—
Иикакъ не скажу и ни мало не интересуюсь, —поднося
ложку простокваши ко рту и презрительно усмѣхаясь, возра-
зилъ Оладушкинъ,— я свое давно заилатилъ...
Зимогоровъ вспыхнулъ.
Отъ банкротовъ никто и не ждетъ платы!—металли­
чески рѣзко и громко сказалъ онъ, въ упоръ смотря на Ола­
душкина своимъ тяжелымъ взглядомъ изъ подъ очковъ, и
♦затѣмъ, громко двину въ стуломъ. всталъ и вышелъ изъ сто­
ловой.
Оладушкинъ поблѣдиѣлъ, уронилъ ложку въ тарелку, раз­
брызгивая во всѣ стороны простоквашу, " и сидѣлъ 'молча,
опустивъ голову. Всѣ притихли, съ недоумѣнівмъ и страхомъ
переглядываясь.
Черезъ нѣсколько секундъ, показавш ихся присутствующимъ
очень долгими, высокая фигура Зимогорова опять показалась
иъ дверяхъ столовой.
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
47
—
Извините, господа,— глухо сказалъ онъ,— я сегодня
очень разстроепъ. Простите и вы, Алексѣй Алексѣичъ...
И опять ушелъ. Слѣдомъ за нимъ, ни на кого не глядя,
вышелъ и Оладушкинъ.
Серафима Александровна заторопилась домой. Хозяйка ее не
удерживала. Всякія свѣтскія приличія были неумѣстны иослѣ
случившагося, и Серафима Александровна уѣхала, не простив­
шись съ Зимогоровымъ. У Сережи на глазахъ были слезы,
когда онъ садился въ экипажъ.
Тотчасъ по отъѣздѣ Мореибурговъ и Суровского Евгенія
Павловна бросилась къ мужу. Онъ ходилъ по своему узкому
и длинному кабинету, заложивъ руки въ карманы брюкъ.
—
Сеня,—начала
мудрица, просовывая руку подъ его
локоть и принимаясь, какъ ласкающаяся кошка, тереться
щекой объ его плечо,— Сеня, тебѣ Серафима Александровна
кланяться велѣла...
—
Гм...
—
Сеня, что же теперь будетъ? Какъ ты Алексѣя Алек-
сѣича-то...
—
Не безпокойся, пожалуйста, ничего не будетъ. Я вѣдь
извинился, завтра еще поговорю съ нимъ.
—
Вѣдь вотъ ты какой, Сеня: когда мнѣ случается посме­
яться надъ нимъ, надъ фамиліей пошутить или тамъ еще что
нибудь, ты сердишься, говоришь: его положеніе въ нашемъ
домѣ обязываетъ къ деликатности, а самъ...
—
Да сказалъ же, что поговорю, устрою, ну, еще разъ
извинюсь.
—
А можно ему это сейчасъ сказать? Мнѣ его жалко...
—
Да скажи, пожалуй.
Евгенія Павловна благодарно поцѣловала мужа и отправи­
лась къ Оладушкину. Онъ сидѣлъ за письмепнымъ столомъ и
писалъ: «Милостивый государь, Семенъ Ивановичъ! Банкроть
ли я, это покажетъ бзгдущее. Но оскорбленіе, нанесенное мнѣ,
бездомному, вами въ вашемъ домѣ»...
—
Алексѣй Алексѣичъ, Сеня на васъ больше не сердится, -
заявила мудрица, входя въ комнату.
Не сердится! — злобно передразнилъ Оладушкинъ,— а
<>бо мнѣ вы не думаете: не сержусь ли я? Что я нищій, что
мнѣ дѣваться некуда, такъ онъ и можетъ...
—
Ахъ, голубчикъ Аиексѣй Алексѣичъ, да вѣдь онъ же
просилъ у васъ ирощенія, при всѣхъ просилъ, а завтра опять
будетъ просить, самъ мнѣ сейчасъ сказалъ...
—
Ну, тогда и будемъ говорить...
Наступила ночь. Оладушкинъ дописывалъ свое письмо къ
Зимогорову. Онъ нѣсколько разъ рвалъ написанное, недоволь­
ный то нриступомъ, то общей редакціей письма. Редакція эта

48
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУПІІШНА».
каждый новый разъ все смягчалась, по мѣрѣ того, какъ ѵмъ
писавшаго освоивался съ полученной обидой и брали верхъ
практическія соображенія. Въ окончательной редакціи Оладуш­
кинъ излагалъ, какъ онъ всегда цѣнилъ и уважалъ Семена
Ивановича, какъ былъ ему благодаренъ за гостепріимство и
участіе, и какимъ по этому ударомъ для пего былъ сегодияшпій
случай за чайнымъ столомъ. Благородный, великодушный Семенъ
Ивановичъ публично оскорбилъ въ своемъ домѣ его, бездом-
наго скитальца, изгнанника! Не столько за себя оскорбленъ
онъ, Оладушкинъ, сколько за тотъ высокій образъ, какимъ
являлся ему Семенъ Ивановичъ. И хотя этотъ образъ и теперь
стоитъ высоко, и навсегда останется однимъ изъ лучшихъ
воспоминаній пишущаго, но оставаться въ домѣ Семена Ива­
новича Оладушкинъ дольше не молсетъ. Онъ завтра же пойдетъ
въ городъ и будетъ просить у добрѣйшаго Е . П . Суровского
пріюта на нѣсколько дней, пока онъ спишется съ живу-
щимъ въ Петербургѣ братомъ и устроить свои денежный дѣла.
Подписано было:
«Вашъ всетаки преданнѣйшій и неизмѣнно
благодарный Алексѣй Оладушкинъ».
Когда Оладушкинъ писалъ письмо, въ его головѣ происхо­
дил^ двойственный процессъ. Съ одной стороны, онъ въ поло-
ж еніи скитальца, оскорбленнаго грубымъ хозяиномъ (въ родѣ
средневѣкового барона, владѣльца неприступнаго замка съ
высокими баш нями и подъемными мостами), находилъ худо­
жественную красоту; и наивныя просьбы и утѣшенія мудрицы
(жены дикаго барона, втайнѣ любящей скитальца) входили въ
соотвѣтсгвенную картину. Съ другой стороны, онъ разсчиты-
валъ,— въ особенности въ связи съ обѣщаігіемъ мудрицы, что
Зимогоровъ будетъ завтра опять просить у него "прощенія,—
что окончательная редакція письма растрогаетъ Семена Ива­
новича, и все кончится благополучно: онъ отстоялъ свое
достоинство и всетаки остался въ Кочкахъ. Ему вовсе не
хотѣлось уѣзжать... Онъ долго не спалъ, варьируя носившіяся
въ его воображеніи картины.
Долго не спалъ и Зимогоровъ. Эпизодъ съ Оладушкинымъ
не особенно занималъ его. Онъ былъ недоволенъ собой за
вспышку, но былъ вмѣстѣ съ тѣмъ увѣренъ, что съумѣетъ
уладить это дѣло. Особенно мелкимъ и не стоющимъ внима-
нія казалось оно ему рядомъ со слухомъ, сообщеннымъ Суров-
скимъ. Онъ долго рылся въ своихъ бумагахъ, перечитывалъ
ихъ, нѣкоторыя рвалъ и, наконецъ, написалъ письмо, на кон-
вертѣ котораго значилось: «Его высокородію Евграфу Петро­
вичу Соломірскому. С .-І Іетербургъ. До востребованія».
Евгенія Павловна, совершенно успокоенная, скоро заснула
безмятежнымъ сномъ.
На заднемъ крыльцѣ, отдыхая на сонъ грядущій отъ своего
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
49
трудового дня, сидѣли Груша и Егоровна. Груша, при­
сутствовавшая при сценѣ въ столовой, разсказывала, какъ
было дѣло.
—
И не видывала я такимъ нашего барина... Какъ гарк-
нетъ, да какъ хватить стуломъ объ полъ!... Алексѣй Але-
ксѣичъ ажъ ложку выронилъ. простоквашей всю скатерть
забрызгалъ, да и Серафимѣ Алексаидровпѣ на платье попало...
Не отчистить, пожалуй...
Давно бы ему нрижмурѣ, хвостъ прищемить,— злорад­
ствовала Егоровна,— иш ь разъѣлся на готовыхъ-то хлѣбахъ...
—
А барыня-то, барыня,— продолжала Груша,— чисто какъ
смерть побѣлѣла, испугалась... Я, Егоровна, сбѣгаю
тутъ
неподалечку на минутку...
—
Зпаю, зпаю, куда норовишь... Иди ужъ...
Было тихо. Только гдѣ-то вдпли хрипло лаяла собака, да
толсе
издалека доносились однообразные звуки колотушки
ночного сторожа, обходившаго деревню. Егоровна что-то
ворчала про себя .
Глава VII.
Видѣніе натуралиста.
Зимогоровъ безъ труда уговорилъ Оладушкина предать эпи­
зодъ за чайнымъ столомъ забвеяію. Первое время чувствовалась,
конечно, иѣкоторая неловкость въ отношеніяхъ, но скоро, къ
великой досадѣ няньки Егоровны, все вошло въ обычную ко­
лею. Только въ разговоры Оладушкина съ Евгеніей Павловной
привзошла новая струя: оиъ сталъ усиленно, при всякомъ удоб-
номъ и неудобномъ случаѣ, расхваливать Семена Ивановича.
Онъ говорилъ объ его умѣ, благородствѣ, серьезномъ отношеніи
къ жизни и доказывалъ, что она, Евгенія ІІавловна, не мож,етъ
по настоящему цѣиить его. Мудрица протестовала: она любить
Сеню.
«Какая эта любовь!—возралсалъ Оладушкинъ,— при­
вычка, а не любовь, ни вы ему не нулшы, ни онъ вамъ».
Евгенія Павловна смутно чувствовала, что панегирики Се­
мену Ивановичу не выходятъ изъ зачарованпаго, общаго ей
съ Оладушкинымъ, но замкнутаго для всѣхъ постороннихъ
круга тайны: но вмѣстѣ съ тѣмъ она чувствовала потребность
сообщить Зимогорову, что вотъ какъ относится къ нему оскорб­
ленный имъ молодой человѣкъ; чувствовала потребность и не­
множко стыдилась ея, тутъ было что-то лживое и предатель­
ское, какая-то полу-правда. которую лучше не сообщать, или
улгь разорвать весь зачарованный кругъ. Она, однако, сказала.
Зимогоровъ выслушалъ сообщеніе холодно; оно, видимо, не до­

50
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ставило ему ни малѣйшаго з^довольствія. Оладушкинъ, напро-
тивъ, съ видимымъ удовольствіемъ нринялъ похвалы мудрицы
его безпрпстрастію и способности прощать обиды.
Да вѣдь Семенъ Иванычъ. въ сущности, правъ былъ,
грустно сказалъ онъ,— развѣ я не банкрота? Все было, все
пережилъ, все пролшлъ, во всемъ разочаровался... Даже не
банкрота, а трупъ, нравственный трупъ. И что лее молсетъ
гальванизировать, оживить этотъ трупъ? Развѣ только простая,
добрая женская душа, истинно женская, безхитростная...
И Оладушкинъ мечтательно смотрѣлъ па мудрицу...
ІІриблилсалась осень. Зимогоровы переѣхали въ городъ,
вмѣстѣ съ ними и Оладушкинъ. Онъ еще въ серединѣ лѣта,
тайно отъ всѣхъ, отправилъ въ Петербурга, въ редатсцію <Пе-
тербургскаго Вѣстника» свое произведете, озаглавленное «Ви~
дѣніе натуралиста», и теперь съ нетерпѣніемъ лсдалъ отвѣта,
работая, вмѣстѣ съ тѣмъ, надъ другимъ произведеніемъ —
«Истинные рыцари духа». Наконецъ, отвѣтъ изъ Петербурга
пришелъ.
Однажды, самъ отворивъ дверь на звонокъ почтальона, Ола­
душкинъ нринялъ отъ него два письма: одно было на имя
Семена Ивановича, другое, заказное и довольно значительная
размѣра, ему, Оладушкину. Торопливо и нервно сунувъ письмо,
адресованное Зимогорову, опоздавшей къ звонку почтальона
Грѵшѣ, онъ удалился въ свою комнату и тамъ съ волненіемъ,
далее нѣсколько дрожащими рз^ками, разорвалъ конверта. Въ
конвертѣ оказались рукопись и письмо. Въ письмѣ было на­
писано:
«Милостивый государь! Рукопись ваш а не молсетъ быть
напечатана ^въ «Петербургстеомъ Вѣстникѣ». Во исполненіе ва­
шего настойчиваго требованія сообщить вамъ мнѣніе редакціи
объ этомъ произведепіи, на поляхъ рукописи оставлены по-
мѣтки карандашемъ, сдѣланныя прп чтеніи.
Примите увѣреніе въ совершенномъ почтеши.
Секретарь такой-то ».
Оладушкинъ скомкалъ письмо, взялъ рукопись и сталъ ее
перелистывать, ища глазами помѣтокъ. Ихъ оказалось довольно
много, хотя рукопись была очень не велиіса. Кромѣ того, мѣ-
стами стояли вопросительные и восклицательные знаки, вытя-
нувшіеся точно часовые, приставленные для оберега иія осо­
бенно замѣчательныхъ мѣстъ. Оладушкинъ, читая, то ирони­
чески улыбался, то ворчалъ сквозь зубы: <д-дурачье!., бол­
ваны»!.. Однако, досмотрѣлъ рукопись до послѣдней страницы,
a иѣкоторыя помѣтки перечиталъ далее по два и по три раза.
Дочитлвъ до конца, нашъ гергш швырнулъ рукопись вмѣстѣ съ
письмомъ на полъ и легъ, залолсивъ руки подъ голову, на ди-
ваттъ. Ио тотчасъ же опять вскочилъ и сталъ стирать резинкой
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
5L
непріятныя помѣтіси. Заиятіе это было прервано Грушей, ко­
торая явилась съ приглашеніемъ «кушать». Въ этотъ день
Зимогоровы были приглашены на обѣдъ къ Бандурииымъ, но
мудрицѣ не хотѣлось къ нимъ ѣхать, и Семенъ Ивановичъ уѣхалъ
одинъ. За обѣдомъ Оладушкинъ былъ очень угрюмъ и почти
ничего не ѣлъ. Евгенія Павловна, иапротивъ, была особенно
возбужденно весела. Опа почти передъ самымъ обѣдомъ вер­
нулась отъ зубного врача, который выдерпулъ ей зубъ, страшно
мучившій ее нѣсколысо дней подъ-рядъ. Какъ всегда бываетъ
въ подобныхъ случаяхъ внезапнаго избавленія отъ долгой му­
чительной боли, подавленная въ теченіе нѣсколысихъ дней
нервная энергія требовала теперь усиленной дѣятельности.
Евгеніи Павловнѣ хотѣлось прыгать, смѣяться, бѣгать, тормо­
шить кого нибудь, и Оладушкинъ засталъ ее вальсирующею
съ Маруськой. Завидѣвъ его, она бросила дѣвочку, подхватила
его подъ руку и шаловливо-торжественно повела въ столовую.
За обѣдомъ она всячески приставала къ своему мрачному
собесѣднику: объявила, что заказала сегодня въ честь его на
нослѣднее •блюдо оладьи, чего въ действительности вовсе не
было; натравила Марусыеу высыпать «Ладушнику» цѣлую со­
лонку соли въ супъ и вообще дѣлала мнолсество школьниче-
екихъ глупостей. Оладушкинъ сначала кисло улыбался, потомъ
сталъ серьезно просить оставить его въ покоѣ, наконецъ, со-
всѣмъ разсердился и, не кончивъ обѣда, ушелъ изъ столовой.
—
Алексѣй Алексѣевичъ, а оладьи-то?— задорно крикнула
ему вслѣдъ Евгенія Павловна. Она была увѣрена, что онъ
сейчасъ же вернется, но, убѣдившись, что дѣло вышло изъ
предѣловъ шутки, послала за нимъ Марусыеу, потомъ Грушу.
Оладушкина не оказалось ни въ его комнатѣ, ни вообще въ
домѣ. Онъ ушелъ.
На дворѣ было холодно, вѣтре.но, ш елъ мелкій дождь. Вѣ-
теръ дулъ какъ разъ Оладушкину иавстрѣчу, загоняя капли
доледя въ лицо и за воротиикъ и раздралсая его, раздраженнаго,
еще больше. Однако, повернувъ изъ Гусарова переулка, гдѣ
лсили Зимогоровы, въ Московскую улицу именно за тѣмъ, чтобы
избѣлеать вѣтра въ лицо, онъ иочувствовалъ себя еще хуже.
Ему точно ж аль было что однимъ раздралсающимъ предметомъ
стало мепьше, Ихъ оставалось, впрочемъ, довольно. Во-первыхъ,
«дурища Женевьева», какъ несовсѣмъ деликатно выражался
въ эту минуту нашъ герой, забывая всѣ свои иедавнія мечты
о романѣ съ этой «дурищей». Во-вторыхъ редакція *Петер­
бургская Вѣстниіса», такъ грубо разбившая другія его мечты,
гораздо болѣе коренныя.— Либералы дурацкіе,— ворчалъ онъ
про себя, вспоминая нѣкоторыя особенно пепріятныя рСдак-
ціонныя помѣтки,— я вамъ покалсу «дростодушіе». увидимъ еще,
кто «простодушные»-то, дураки! Изъ негодующаго подчепкива-

52
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА’/.
нія, съ которымъ Оладушкинъ внутренно произносилъ слова
«просто душіе» и «простодушные», видно было, что редакція
«Петербургского Вѣстника»выразила на эту тему что нибудь
особенно обидное, или показавшееся таковымъ нашему герою.
Онъ сулилъ очень много чертей дурацкимъ либералами. и худо­
жественная голова его быстро и съ многочисленными деталями
рисовала планъ разгрома дурацкихъ либераловъ, котораго онъ
добьется цѣлымъ рядомъ блестящихъ критическихъ статей. Въ
мечтахъ этихъ онъ и пе замѣтилъ, какъ дошелъ до конца
Московской улицы, упиравшейся въ Малую Дворянскую, ма­
шинально сдѣлалъ еще два поворота и очутился близь «Го­
стиницы Трехъ Лебедей съ номерами для пріѣзжающихъ гос­
подъ». Онъ вспомнилъ, что ничего почти не ѣлъ сегодня, и
хотя зналъ, что въ «Лебедкахъ» ѣда скверная, но голодъ и
усталость побудили его зайти. Знакомый засаленный лакей, на
этотъ разъ съ грязной а салфеткой подъ мышкой, развязно и
даже дружески предложилъ ему на выборъ каклету,биштекъ
или селянку. Оладушкинъ выбралъ каклету. Онъ сѣлъ въ
общемъ залѣ, гдѣ не было посѣтителей. Выпивъ, противъ обы-
кновенія, рюмку водки и закусивъ бутербродомъ съ- подозри­
тельной ветчиной, Оладушкинъ почувствовалъ, какъ разливалась
по его тѣлу пріятная теплота, а по душѣ— столь же пріятная
волна облегченія. Котлету онъ съѣлъ съ болыпимъ аппетитомъ,
мечтая все о томъ же разгромѣ дурацкихъ либераловъ, и,
значительно успокоенный мысленно одерлеанными побѣдами и
полученными за нихъ лаврами, ушелъ изъ «Лебедокъ». Лакей
папутствовалъ его приглашеиіемъ пожаловать завтра вечеромъ
въ садъ: «послѣднее представленіе сезона»,— заманивалъ онъ.
Зимогорова еще не было дома. Евгеиія Павловна вышла
на звонокъ Оладушкина и тотчасъ же, ухвативъ его за мокрый
рукавъ пальто, потащила къ себѣ. Она чувствовала угрызеніе
совѣсти и хотѣла загладить свое легкомысленное поведеніе.
Въ Оладушкинѣ, напротивъ, при видѣ ея, опять зашевелилось
недоброе чувство.
—
Да дайте лее хоть раздѣться!—ворчливо упирался онъ.—
Просто это несносно.
—
Ну, раздѣвайтесь.
—
Да понимаете, мнѣнадокъ себѣ зайти. Понимаете, надо...
—
Ну, хорошо, только чтобы сейчасъ ко мнѣ, у меня ужъ
чай заваренъ, я васъ больше сердить не буду...
Говоря про себя самыя нелестиыя для мудрицы вещи и
опять ворча что-то въ родѣ «дуры», Оладушкинъ прошелъ къ
себѣ, досталъ злополучную рукопись, посмотрѣлъ на нее, по­
томъ опять сунулъ въ столъ и легъ на диванъ, сбросивъ са­
поги-и задравъ къ верху усталыя, затекшія отъ ходьбы ноги.
Онъ лежалъ, закрывъ глаза, безъ всякой определенной мысли.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
5?,
Такъ прошло съ четверть часа. Послышался стукъ въ дверь
и потомъ голосъ Евгеніи Павловны.
—
Что же вы, заснули, что ли? или прихорашиваетесь?
—
А! чортъ бы тебя побралъ!— процѣдилъ сквозь зубы
Оладушкинъ и прибавилъ вслухъ:—иду!
—
Ну, будетъ злиться,— встрѣтила его въ своей комнатѣ
мудрица.— Вотъ вамъ чай, вотъ вамъ телятина,— нарочно для
васъ отъ обѣда оставила и, видите, бутербродовъ сама надѣлала.
Пейте, ѣшьте, а потомъ читать будемъ.
—
ѣсть я не хочу, въ трактирѣ былъ, а читать... Что
читать-то? Много у вашего Сени путнаго! Что есть, все пере­
читали.
—
Отчего же онъ-то всегда читаетъ?
—
Вы того не поймете, что онъ читаетъ.
—
А вы поймете?
—
Я-то пойму!
—
Послушайте, Алексѣй Алексѣичъ, я съ вами все хочу
серьезно поговорить. Вотъ вы умный,— отчего вы въ самомъ
дѣлѣ не пишете въ журналахъ? Не корреспонденціи тамъ, а
такъ... Ужасно мнѣ бы хотѣлось познакомиться съ настоящимъ
литераторомъ!
Оладушкинъ подозрительно взглянулъ на мудрицу, но ея
наивные глаза ясно свидетельствовали, что она ни на что не
намекаетъ и ничего не знаетъ объ его сегодняшнемъ огорченіи.
Онъ успокоился.
—
Что это такое значитъ: настоящій литераторъ?
—
Ну, Тургеневъ, Гоголь, Свиридовъ...
Свиридовъ помѣщалъ, обыкновенно, свои повѣсти въ томъ
самомъ «Петербургскомъ Вѣстникѣ», изъ редакціи котораго
Оладушкинъ получилъ сегодня письмо. Это упоминаніе его
взорвало.
—
Свиридовъ! Дуракъ вашъ Свиридовъ!
Евгенія Павловна звонко расхохоталась.
—
Алексѣй Алексѣевичъ, вы сегодня ужасны! Почему же
Свиридовъ мой? Вѣдь мы съ вами вмѣстѣ читали эту... какъ
ее... «Нитка жизни», что ли? И вы хвалили...
—
Никогда я не хвалилъ, а говорилъ про одну сцену, что
не дурно задумана... задумана, понимаете? А если бы и хва­
лилъ, такъ вы вѣдь какъ хватили-то: Гоголь, Тургеневъ и Сви­
ридовъ! Это чортъ знаетъ... Я вамъ такихъ «Нитокъ ж изни»
сколько хотите напишу,— клубокъ цѣлый!
Евгенія Павловна захлопала въ ладоши, потомъ схватила
Оладушкина за руки и стала просить, чтобы онъ поскорѣе
написалъ романъ и посвятилъ ей. Эта наивная просьба, въ
связи съ раскраснѣвшимся отъ смѣха миловиднымъ лицомъ
мудрицы, опять пролила нѣсколько капель цѣлебнаго бальзама

54
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
въ уязвленную душу Оладушкина. Ему пришло въ голову
сейчасъ лее прочитать Зимогоровой только что полученную изъ
Петербурга рукопись. Инстинктъ подсказывалъ ему, что онъ
получить при этомъ значительное удовлетвореніе, хотя онъ ни
за что не сознался бы, что разсчитываетъ на снисходительность
такого незначительная слушателя. Да такого разсчета, строго
говоря, и не было. Не смотря на неудачу, Оладушкинъ былъ
всетаки дозоленъ своимъ произведеніемъ... Онъ твердо вѣрилъ
что «Петербургскій Вѣстникъ» только по глупости и отчасти
по зависти не напечаталъ его рукопизи. Ему захотѣлось те­
перь еще разъ прочитать ее вслухъ, еще разъ просмаковать
ея достоинства и еще разъ позлиться на глупыхъ петербург-
скихъ редакторовъ.
Хотите, я вамъ сейчасъ прочту одну свою вещь?
—
Романъ? У васъ есть? Я такъ и думала! Что же вы
раныне-то отпирались?
Нѣтъ, не романъ, а такъ... этюдъ...
Ну все равно. Давайте. Прелесть! Вотъ что: я пойду
уложу Маруську спать, а вы пока принесите. Будемъ читать
и никто намъ не помѣшаетъ.
Черезъ полчаса мудрица сидѣла съ вязаньемъ въ рукахъ
и внимательно слушала, а Оладушкинъ, прихлебывая время
отъ времени чай, читалъ съ болыпимъ чувствомъ...
Видѣніе натуралиста.
«Онъ не зталъ любви, онъ презиралъ красоту. Онъ ува-
жалъ одно знаніе, одну науку. Съ ранней весны онъ бродилъ
по лѣсамъ, полямъ и лугамъ съ сѣткой, водянымъ сачкомъ и
другими приспособленіями для ловли насѣкомыхъ. ІІрелестныя
оабочки порхали около цвѣтовъ, справляя свой праздникъ весны
и любви; онъ увивались другъ около друга, граціозно склады­
вая и раскладывая свои разноцвѣтныя крылышки; онѣ знали
что имъ не долго жить и любить, что лѣто пройдетъ скоро!
и торопились наслаждаться. Но онъ ие хотѣлъ этого знать
онъ уважаль только науку. Онъ ловко набрасывалъ сѣтку на
наслаждавшуюся жизнью пару, загонялъ ее въ конецъ сѣтки
и тамъ нѣсколько капель сѣрнаго эфира вычеркивали изъ списка
живыхъ лучшія украшенія Божьяго міра; оиъ казнилъ любовь
и красоту во имя науки...
«Яркозеленая бронзовка сидѣла на розѣ. Она не сопроти­
влялась его ловкимъ пальцамъ, когда они ухватились за ея
твердую, красивую, зеленую съ бѣлыми точками спинку. Иногда
онъ сеичасъ-же опускалъ ее въ спиртъ, гдѣ опа, безпомощно
побарахтавшись лапками, погибала опьянѣлая. Иногда онъ клалъ
ее просто въ коробку и приносить домой нолузадохшуюся.
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
55
Иногда тутъ-же прикалывалъ булавкой и, любуясь ее мученіями,
натыкалъ въ пробочное дно коробки. Бронзовка мучилась ради
науки.
«Опустивъ въ прудъ сачекъ, онъ вытаскивалъ оттуда вмѣстѣ
съ тииой рыцаря плавунца въ блестящемъ черномъ панцырѣ
и вонзалъ въ него все тотъ же свой мечъ науки— булавку, и
даже сиималъ съ него рыцарскіе доспѣхи, разрѣзалъ брюшко
и разсматривалъ подъ микроскопомъ нервы, мускулы и сердце
рыцаря. Это было нужно для науки.
«Такъ продолжалъ онъ много лѣтъ, собралъ огромную кол-
лекцію, сдѣлалъ много открытій, прославилъ свое имя. Наука
возлюбила его, потому что онъ самъ ее любилъ. Но больше
онъ никого и ничего не любилъ. Друзей у него не было,
были только товарищи по наукѣ. Женщины сторонились отъ
него,— онъ имъ казался лсестокимъ. Дѣти боялись его, матери
пугали ихъ, что онъ насадить ихъ на булавку, какъ бабочку
или ж ука. Но онъ не огорчался этимъ, онъ служилъ наукѣ...
«Наконецъ. онъ началъ старѣть. Ослабѣвшіе глаза и дро-
жащія руки измѣняли ему. Бабочки удачно вывертывались изъ
подъ закинутой на нихъ сѣтки и, словно дразня натуралиста,
порхали совсѣмъ близко, но избѣгали опасности. Рыцарь-пла -
вунецъ не разъ больно кусалъ его пальцы и, пользуясь мину­
той замѣшательства, ускользалъ назадъ въ воду. Даже неуклюжій
навозникъ перехитрялъ его. Онъ сталъ мраченъ, угрюмъ. Онъ
былъ натуралистъ и понималъ, что значили эта слабость и
эти неудачи. Онѣ значили близость смерти... Но онъ но оста-
влялъ своей охоты. Онъ хотѣлъ передъ смертью оказать какъ
молено больше услугъ наукѣ. Однажды онъ въ лѣтній жаркій
день присѣлъ отдохнуть подъ сѣныо дуба. Возлѣ него лежали
сѣтка и коробка съ пробочнымъ дномъ, въ которой билась его
единственная добыча, красивый скакунъ, приколотый булавкой.
Натуралистъ чувствовалъ себя въ этотъ день особенно слабымъ.
Голова кружилась, глаза застилались какимъ-то туманомъ. Онъ
заглянулъ въ коробку— и вдругъ передъ нимъ ясно встала
утренняя сцена поимки скаку па. Скакунъ ползъ по песчаной
дорожкѣ, выдѣляясь на ней своимъ темнымъ продолговатымъ
тѣломъ. Патуралистъ нагнулся, взялъ скакуна и опять выро-
нилъ на дорогу. Скакунъ упалъ на спину, кротко поджавъ
лапки, прося о помилованіи, но тотчасъ-же щелкнулъ, под-
скочилъ вверхъ, упалъ опять впизъ и торопливо поползъ. Н а­
туралистъ еще разъ поймалъ его, еще разъ выронилъ, и жучекъ
опять легъ на спину, будто съ мольбою сложивъ лапки. Три
раза повторилась эта сцена, пока, наконецъ, патуралистъ на­
садить скакуна на булавку... И вотъ теперь, когда онъ сидѣлъ
подъ дубомъ и голова его кружилась, а глаза застилались ту­
маномъ, передъ нимъ было два скакуна. Одинъ бился въ ко-

56
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
г1Іг
Л0ТЫ булавкой, другой лежалъ па спинѣ, покорно
HnTvmï, ЛаПКИ *и Ук°і,изненно глядя въ глаза натуралисту,
ттті
хотѣлъ взять этого второго скакуна, по не могъ
^ елить
его рука отяжелѣла... На шею къ нему
сталъ шегот0птгСрРЫЙ Др0В0сѣкъ и> поскрипывая надкрыльями,
сталъ щекотать его своими длинными усами... Бѣлая капуст-
Х и и и Г МечоКНуЛа ПерѲДЪ СаМЫШ его глазами>заДѣвъ крыльями
п о т TM КаПуСТІШЦеИ пР°летѣлъ великолѣпный махаонъ,
о олъ ванесса, а натуралистъ все напрасно усиливался под-
Маискш хрущъ зажужжалъ густымъ басомъ надъ
самымъ ею ухомъ, и натуралистъ явственно слышалъ въ этомъ
жужжанш: ты презиралъ любовь и красоту., лс-ж -ж ... ты ѵва-
жалъ одну науку... ж -ж -ж .. ты меня убилъ, когда я былъ
счастливъ и пѣлъ хвшіу Богу... ж -ж -ж ... и boiÎ ты ум“
раешь... ж -лс-ж ...»
J
—
Ха, ха, ха!—перебила чтеніе Евгенія Павловна, роняя
изъ рукъ вязанье и вся содрогаясь отъ хохота. Ее не текстъ
насмѣшилъ. Она сначала внимательно слушала, не отрывая
въ то же время глазъ отъ работы. Но когда майскій хрущъ
зажужжалъ, она подняла голову и расхохоталась при видѣ
серьезной и старательной выразительности, съ которой Ола­
душкинъ подралсалъ хрущу. Долго смѣялась мудрица, не бу­
дучи въ состояли выговорить хоть одно слово, и долго смо-
трълъ на нее Оладушкинъ сначала съ недоумѣніемъ, а потомъ
съ негодованіемъ, но, наконецъ, и самъ заразился смѣхомъ Онъ
вспомнилъ, что какъ разъ противъ этого мѣста ненавистною
ему рукою кого-то изъ сотрудниковъ «Петербургская Вѣстника*
было написано карандашомъ: «ха, ха, ха»! Съ отличавшею
его трудностью пониманія собственныхъ ошибокъ, опъ только
теперь, послѣ такого нагляднаго урока, понялъ, что жулсжаніе
въ самомъ дѣлѣ смѣшно. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ понялъ и другую
свою ошибку. «Видѣніе натуралиста» до такой степени проти-
ворѣчило направленію «Петербургская Вѣстника», что ко­
нечно, его не слѣдовало туда посылать. Только теперь пришла
ему въ голову^ эта простая мысль.
—
Алексѣй Алексѣичъ, голубчикъ, не сердитесь,— говорила
мудрица, когда прошелъ пароксизмъ смѣха.— Это очень хорошо
но, еи-богу, вы такъ смѣшно жужжали... Губы у васъ...
И мудрица опять залилась. Оладушкинъ съ недовольнымъ
видомъ свернулъ свою рукопись въ трубку. Онъ ждалъ, что
гівгенія Павловна попросить е я дочитать «Видѣніе», но тане
догадалась. Она другими путями старалась изгладить впеча-
тлѣніе обиднаго смѣха.
—
Что же вы не печатаете? Это, право, очень мило...
Оладушкинъ горько улыбнулся.
—
Печатать! Гдѣ печатать-то? Не въ «Петербургскій же
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
57
Вѣстникъ» посылать! Тамъ Свиридовыхъ нужно, либеральная
тенденція чтобы была... Я бы заранѣе могъ сказать, что опи
отвѣтятъ. Скажутъ:
«Воспѣваетъ, простодушный, онъ любовь и красоту
И науки, имъ ослушной, суету и пустоту...
Ие смотря на всю глубину ироніи, съ которою нашъ герой
произносилъ эти слова, и не смотря на то, что мудрица тог-
часъ же и повѣрила его проницательности, справедливость обя-
зываетъ насъ сказать, что Оладушкинъ большой проницатель­
ности въ настоящемъ случаѣ не обнаружилъ. Онъ пророче-
ствовалъ post factum. Послѣдняя изъ редакціонныхъ замѣтокъ
такъ именно и гласила: «воспѣваетъ, простодушный, онъ лю­
бовь и красоту» и т. д.
—
Скажутъ,— все съ тою же горечью продолжалъ Ола­
душкинъ,— скажутъ: бабочки и жуки вредны для хлѣбовъ, для
капусты тамъ... чортъ знаетъ для чего! Они, вѣдь, всѣ ути­
литаристы, о пользѣ все без покоятся, о народномъ благѣ! А
потомъ еще отроютъ какую нибудь похолсую вещь и скажутъ:
укралъ! Э-эхъ, Евгенія Павловна, не та теперь литература-то!..
Вотъ кабы Бѣлинскій новый народился...
Оладушкинъ грустно поникъ головой, подавленный мыслію
о ничтолсествѣ литературы. Мы опять-таки должны заявить,
что Оладушкинъ и тутъ пророчествовалъ заднимъ числомъ, а
именно вкратцѣ излагалъ двѣ редакціопныя замѣтки. Противъ
трогательной исторіи «скакуна» было написано на поляхъ:
«очевидно, не скакунъ (Cicindela), а щелкунъ (Agriotes); ника­
кого помилованія не заслулшваетъ, потому что личинки его
крайне вредны для хлѣбовъ». А вся послѣдияя страница «Ви-
дѣнія» была отчеркнута скобкой, за которой стояли слова:
«если не заимствовано у Флобера (Видѣніе ІОліана Милости­
в ая), то обпаруживаетъ фантазію».
—
Вотъ что я васъ попрошу, Евгенія Павловна,— сказалъ
Оладушкинъ, отрываясь отъ своихъ страдальческихъ думъ,—
-
не говорите вы, пожалуйста, о моемъ <Видѣніи » Семену Ива­
новичу и вообще никому, пусть это между нами останется...
Когда напечатаю, вамъ посвящу...
Мудрица уже съ самаго начала скорбныхъ размышленій
Оладушкина размякла, а теперь была еще и польщена, исклю-
чительностію довѣрія, ей предложеннаго. Она молча пожала
руку нашего героя. Но черезъ минуту легкомысліе взяло верхъ,
и она заговорила о Соломірскомъ, въ томъ смыслѣ, что если бы
онъ только захотѣлъ, такъ былъ бы «настоящимъ литераторомъ».
Оладушкинъ обидѣлся.
—
Это почему же? Просто онъ вамъ нравится, какъ муж­
чина, вотъ вы и говорите!

58
ІІЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
Да вѣдь онъ всѣмъ правится, вотъ и Сеня какъ его
любитъ.
—
Не понимаю, какъ могутъ такіе люди имѣть успѣхъ!
Пустомеля, шутъ гороховый, фатъ... Ну , чѣмъ онъ вамъ нра­
вится? Сами вѣдь не знаете.
—
Не знаю... Онъ такой... сверкаюіцій...
—
Это что лее такое?
Въ тусклыхъ глазахъ Оладушкина пробѣжала злоба.
—
Ну!— грубо подогналъ онъ отвѣтъ Евгеніи Павловны.
—
Ахъ, Господи, да такъ вообще... глаза, зубы... веселый
онъ такой.
—
Зубы!
Евгенія Павловна опять весело и задорно разсмѣялась.
—
Ну да, и зубы. Не то что у васъ, вонъ какіе зеленые.
—
Оставьте, пожалуйста, эти глупыя шутки.
—
Да я вовсе не шучу. Право, у васъ совсѣмъ зеленые.
Хотите, я вамъ отличнаго зубного порошку подарю?
Евгенія Павловна смѣялась все веселѣе и задорнѣе, до
нервной дрожи и захлебыванія. Оладушкинъ поблѣднѣлъ,
нахмурился. Онъ тоже какъ будто захлебывался, его что-то
душило,— не то злоба, не то какая-то животная неясность къ
молодой, задирательно смѣющейся надъ нимъ женщинѣ. Онъ
всталъ, сдѣлалъ два шага по комнатѣ, потомъ круто повернулъ
и близко подошелъ къ мудрицѣ. Та откинулась къ спинкѣ
кресла, вытянула впередъ руки, какъ-бы для защиты, и съ
тѣмъ же задорнымъ смѣхомъ и смотря ему прямо въ глаза,
повторила: «хотите, подарю»? Но тутъ произошло нѣчто не­
ожиданное, хотя и подготовленное всѣмъ сегодняшнимъ днемъ
и многими, многими предыдущими. Они схватились руками,
Оладушкинъ грубо притянулъ ее къ себѣ и впился губами въ
ея губы. Мудрица разомъ оборвала свой смѣхъ, отвѣтила на
поцѣлуй, но тотчасъ-же отстранилась.
—
Оставьте,— прерывистымъ шопотомъ говорила она,—
оставьте, что вы дѣлаете, Алексѣй Алексѣичъ, сумасшедшій...
мулсъ идетъ!.,.
Въ самомъ дѣлѣ слышались шаги. Оладушкинъ, тяжело
дыша, отскочилъ въ темный конецъ комнаты. Вошелъ, однако,
не Зимогоровъ, а Суровской.
Мудрецъ подозрительно посмотрѣлъ на сестру, потомъ на
Оладушкина и далее потянулъ носомъ воздухъ.
Вы что-же это, Оладушкинъ, въ уголъ забились?
Да вотъ, Евгепія Павловна все обилсаетъ, сегодня даже
изъ-за обѣда выгнала.
—
Гм.! Правда, Женевьева?
—
Совсѣмъ не правда, самъ калризничаетъ... Хочешь чаю,
Женя? я велю подогрѣть.
И, не долшдаясь отвѣта, Евгенія Павловна быстро вышла
изъ комнаты. Мудрецъ съ значительнымъ видомъ посмотрѣлъ
ей вслѣдъ, потомъ перевелъ глаза на Оладушкипа. Онъ сообра-
жалъ: когда посторонній человѣкъ застанетъ мужчину и жен­
щину наединѣ рядомъ, это еще можетъ быть не бѣда, а если
они въ разныхъ углахъ торчатъ, такъ дѣло не чисто: фактъ!
Скоро пришелъ Зимогоровъ.
Онъ прошелъ прямо къ
себѣ въ кабинета. Тамъ его лсдало письмо, принятое сегодня
Оладушкинымъ отъ почтальона вмѣстѣ съ пакетомъ изъ «Петер­
бургская Вѣстника». Письмо было отъ Соломірскаго и заклю­
чало въ себѣ всего нѣсколько строкъ. Соломірскій извѣщалъ,
что скоро пріѣдетъ въ Боргородъ, и просилъ Зимогорова на
другой день послѣ полученія этого письма сходить въ гости­
ницу Барабанова и спросить тамъ Сергѣя Ивановича Карасева,
который пробудетъ въ Боргородѣ только одинъ день. Въ поста-
скриптумѣ посылался привѣтъ Евгеніи Павловнѣ и поцѣлуй
Марусъкѣ.Не смотря на краткость письма и кажущуюся незна­
чительность его содержанія, оно взволновало Семена Ивано­
вича, и онъ не торопился въ столовую, а, заперевъ письмо
въ письменный столъ, задумчиво ходилъ по комнатѣ.
—
Что-жъ ты, Сепя, - сказала мудрица, входя къ мужу и
съ особенною нѣлшостыо цѣлуя его.- - Иди лее чай пить, вто­
рой разъ самоваръ подогрѣваемъ. Всегда ты у Бандуриныхъ
засидишься, а я тутъ одна съ Оладушкинымъ обѣдай...
Семенъ Ивановичъ обиялъ жену, сѣлъ въ кресло, привлекъ
ее къ себѣ на колѣни и ласково гладилъ ее по головѣ.
—
Я и завтра не буду дома обѣдать,— сказалъ онъ.
—
Это куда-жъ ты еще?
—
Товарищъ одинъ старый пріѣхалъ, просилъ...
—
Вѣдь вотъ ты какой, Сеня... Отчего-жъ ты его къ
намъ не позвалъ?
—
Нельзя ему,— смутился Зимогоровъ, — боленъ онъ...
Потомъ, молсетъ быть... Ну, пойдемъ чай пить ..
Глава
VIII.
У „Трехъ лебедей“ и дома.
«Фактъ» не давалъ покою Евгенію Павловичу, и онъ не
замедлилъ изложить свои сообралсенія сестрѣ; она на него
разсердилась. Онъ обратился къ Оладушкину; тотъ его осмѣялъ.
Такъ искренно сердилась Евгенія Павловна и такъ весело
смѣялся Оладушкинъ, что мудрецъ сталъ въ тупикъ: должно
быть, ошибся. И мудрецу было обидно. Не то> было обидно,
что его разбранили и осмѣяли, а то, что онъ ошибся. Онъ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
59

60
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУИІКІШЛ».
даже былъ сердитъ на сестру и Оладушкина за то. что они
не оправдали его примѣтъ. По примѣтамъ ясно выходило—
«фактъ!» и вдругъ нѣтъ факта... Это стоило мудрецу дурного
распололсенія духа на цѣлую недѣлю, въ теченіе которой онъ
не показывался къ Зимогоровымъ.
А за эту недѣлю въ домѣ Зимогоровыхъ произошли очень
важныя событія.
—
Тонкій всетаки человѣкъ Евгеніи Иавлычъ,— говорилъ
Оладушкинъ, ухмыляясь, Евгеніи Павловнѣ,— догадался...
Ъвгенія Павловна вспыхнула.
Что догадался? Нечего и догадываться...
—
Да объ томъ, что вчера передъ его приходомъ было,—
настаивалъ Оладушкинъ.
—
Ничего и не было, и никогда больше не будетъ
никогда не смѣйте... Слышите?
Оладушкинъ разсмѣялся.
Вотъ вѣдь женская-то логика:
больше не будетъ,
значить было же. А съ другой стороны и въ самомъ дѣлѣ
~
было. Что такое «одинъ холодный, мирный, братскій»
Отстаньте, Алексѣй Алексѣичъ, не хочу я объ этомъ
говорить.
Да нѣтъ, отчего лее не говорить? За вчерашнее я еще
мало съ васъ взялъ. Знаете ли вы, гдѣ я вчера изъ-за васъ
ооѣдалъ?
—
Въ трактирѣ, вы говорили.
1о-то въ трактирѣ. А въ какомъ?—И Оладушкинъ раз­
сказалъ мудрицѣ о томъ, что такое «Гостиница Трехъ Лебедей
съ номерами для пріѣзжающихъ господъ». Во время разсказа
ему припомнилось приглашеніе лакея «пожаловать вечеркомъ
въ садъ» на «иослѣднее представленіе сезона».
«Сходить развѣ въ самомъ дѣлѣ?»— подумалъ онъ и затѣмъ,
неолшданно для себя самого, обратился къ мудрицѣ:
—
Знаете что, Евгенія Павловна, съѣздимте сегодня къ
«Ірем ъ Лебедямъ». Любопытно вѣдь...
—
Вотъ еще что выдумали!
—
Да что-жъ такое? ІІредразсудокъ вѣдь это. Васъ не
уоудетъ, а еще прибудетъ знаніе жизни. Я, во всякомъ случаѣ
пойду.
}’
Что-жъ вы тамъ будете дѣлать?— недовольно и безпо-
ьойно насторожилась мудрица, въ то лее время сердясь на себя
за это недовольство и безпоісойство.
.
~~
^ то дРУгіе> то и я: гулять буду, музыку слушать, пѣ-
ше. Забавно у пихъ это должно быть. А такъ, безъ новыхъ
впечатлѣшй, скука вѣдь. И вы подумайте: знакомыхъ вы тамъ
никого не встрѣтите, ну, вуаль погуще надѣнете, никто и не
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
61
узнаетъ... Потомъ пожалѣете, что не пошли: вѣдь оіосліьднее
представленіе сезона»...
Мудрицѣ предложеніе начинало улыбаться, но она всетаки
отталкивала отъ себя мысль о «Лебедкахъ».
—
Давайте лучше читать.— сказала она.
Оладушкинъ принеся» Шекспира и началъ читать «Перикла».
Первое и второе дѣйствія онъ разсказалъ своими словами и
началъ чтеніе прямо съ третьяго. Когда дѣло дошло до сценъ
въ публичномъ домѣ, мудрицѣ стало не по себѣ. Добродѣтельныя
и разумныя рѣчи Марины не производили па нее никакого
впечатлѣнія, а циническая грубость чувствъ, мыслей, выраже-
ній осталъныхъ дѣйствующихъ лицъ ей была непріятна. но
вмѣстѣ съ тѣмъ что-то тянуло къ ней. Ей хотѣлось дослушать;
притомъ же вѣдь это напечатано, это Шекспиръ...
Чтеніе было прервано обѣдомъ, послѣ котораго. мудрица
тотчасъ же ушла къ себѣ. У нея болѣла голова, и она при­
легла на кушеткѣ. Часовъ въ 8 къ ней зашелъ Оладушкинъ
проститься,-опъ ѣдетъ къ «Тремъ Лебедямъ».
—
Долго вы тамъ пробудете?
—
А не зпаю, какъ случится.
—
Послушайте... если не надолго, такъ, посмотрѣть... я
поѣду съ вами...
Обнесенный высокимъ 'заборомъ, садъ «гостиницы Трехъ
Лебедей съ номерами для пріѣзжающихъ господь » былъ слабо
освѣщент.. Оладушкинъ, взявъ подъ руку Евгенію Павловну,
быстро прошелъ къ самому свѣтлому пункту сада, къ эстрадѣ,
откуда кстати слышались звуки музыки и пѣнія. Идти имъ
пришлось мимо нѣсколышхъ пустыхъ столиковъ, олшдавшихъ
посѣтителей, и маленыш хъ, затянутыхъ полотиомъ бесѣдокъ.
Изъ одной изъ нихъ до ихъ слуха донесся гортанный, какъ
будто не русскій женскій говоръ: «я такая особенная отъ
всѣхъ», на что отвѣтомъ былъ пьяный мужской хохотъ и ка­
кой-то шумъ отъ паденія чего-то тяжелаго на землю. Мудрицѣ
стало страшно, да и холодно было, она крѣпко прижалась къ
Оладушкину. Н а эстрадѣ, иодъ аккомпапимеитъ бродячаго орке­
стра изъ двухъ скринокъ, віолончели и контрабаса, дебелая
женщина хриплымъ голосомъ пѣла куплеты, оканчивавшіеся
припѣвомъ:
Ахъ, какъ мн'Ь было пріятно
Съ этимъ милымъ усачомъ!
Не смотря на холодъ, дебелая женщина была сильно де­
кольтирована, подъ ея лѣвымъ глазомъ былъ грубо замазанный
мѣломъ или пудрой синякъ. Она старалась пѣть выразительно,
жестикулировала и улыбалась. Публики передъ эстрадой было
немного, человѣкъ двадцать мужчинъ. Изъ лсеНщинъ, кромѣ

62
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
Евгеніи Павловны, оыла только одна, повязанная платочкомі,
изъ-подъ котораго выглядывало молодое, но худое, изможден
ное лицо съ большими, грустными сѣрыми глазами и вздерну-
тымъ носомъ. Она тоже стояла подъ руку съ кавалеромъ. Это
былъ франтоватый парень въ картузѣ, короткомъ пальто и са-
погахъ «гармоникой». Онъ былъ пьянь, безсмысленно осматри-
валъ вокругъ себя мутными глазами, покачивался, сильно опи­
раясь то на свою даму, то на зонтикъ, и часто икалъ.
Браво! бисъ! —раздалось въ публикѣ, когда пѣвица, по-
славъ ей воздушный поцѣлуй рукой, убѣлсала за кулисы.
„ Валяй еще, Манька, поддай пару!—крикнулъ за самой
спиной Евгеніи Павловны пьяный голосъ.
—
Хорошо вамъ такъ-то, а она чуть не голая, чай холод­
но,— сказала женщина въ платкѣ.
Ничего, потомъ согрѣемъ,— возразить тотъ же пьяный
голосъ.
Евгенія Павловна стояла ни жива, ни мертва.
—
Уйдемъ... голубчикъ, Алексѣй Алексѣичъ, уйдемъ, я не
могу,
вся дрожа, прерывистымъ шопотомъ говорила она.
Оладущкинъ былъ и самъ смущенъ: онъ всетаки не этого
ожидалъ» Они пошли въ выходу. У одного изъ столиковъ
сйдѢ лъ за бутылкой пива мрачнаго* вида человѣкъ въ котелкѣ,
сдвинутомъ на затылокъ Оиъ крикнулъ имъ вслѣдъ грубую
остроту..
J
Выйдя изъ воротъ сада, Евгепія Павловна почувствовала,
что рѣшительно не молсетъ идти. «Домой, домой»,— ж алобно
повторяла она, испуганно сторонясь отъ вновь прибывавшихъ
посетителей «Лебедокъ». Извозчиковъ не было. Наконецъ,
Оладушкину пришло въ голову предложить мудрицѣ войти въ
гостиницу, занять отдѣлыіую комнату и оттуда послать за
извозчикомъ. Евгенія Павловна плохо понимала, что опъ гово­
ритъ, и почти въ безсознательномъ состояніи очутилась въ
комнатѣ, украшенной изображеніями необыкновенно полно­
грудой Эрнестины и необыкновенно длинноносаго генерала..
Мудрица уже лежала въ постели, когда вернулся Зимого-
ровь. Облокотившись на подушки и нагнувшись къ ночному
столику, на которомъ горѣла свѣчка, она просматривала запис­
ную расходную книжку, дѣлая въ ней отмѣтки карапдаіпомъ
и подводя итоги. Въ спалыіѣ было лсарко, душно, пахло ду­
хами. Зимогоровъ разстегнулся, снялъ галстухъ и, машинально
наматывая его иа руку и опять разматывая, прошелся раза
три изъ угла въ уголъ. Евгенія Павловна время отъ времени
взглядывала на мужа и опять обращалась къ своему запятію.
Мужъ тоже иногда посматривалъ на нее, по взгляды ихъ пн
разу не встрѣчались.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
63
—
Какъ хочешь, Сеня, сказала мудрица. выставивъ за­
ключительную цифру,— у меня нынче денегъ не хватить. Се­
годня еще только одиннадцатое число, а видишь...
—
Брось это, Женя, —перебилъ Зимогоровъ, присалшваясь
къ пей на кровать и вынимая у нея изъ рукъ записную книж
ку,— мнѣ надо съ тобой серьезно поговорить.
Въ голосѣ Зимогорова слышалась какая-то особенная твер­
дость, хотя онъ видимо старался говорить мягко и ласково, а
въ присталыюмъ взглядѣ изъ-подъ очковъ мудрицѣ почудилось
что-то испытующее. «Знаетъ!»-- быстро и страшно мелькнуло
у нея въ головѣ. Кровь бросилась ей вълицо, потомъ такъ лез
быстро отхлынула; она поблѣднѣла, какъ подушки, на которыя
опиралась локтемъ, и, не сознавая хорошенько, что дѣлаетъ,
задула свѣчку. Но какъ будто и этого было мало, чтобы спря­
таться отъ знакомаго пристальная взгляда, въ темнотѣ она
еще закрыла лицо руками и откинулась головой назадъ. «Зна­
етъ! знаетъ! »—тяжело и безсмысленно повторяла она про себя.
—
Зачѣмъ ты свѣчку потушила?—спросилъ Зимогоровъ.
Такъ... больпо глазамъ...
—
А я хотѣлъ просить тебя прочитать одну вещь.
—
Я не могу теперь. Письмо?
—
Нѣтъ. Молшо бы до завтра, да миѣ сегодпя лее съ тобой
поговорить хочется. Прочитай, немного. А то давай я вслухъ
прочту.
Зимогоровъ сталъ шарить рукой па ночпомъ столикѣ и
чиркиулъ было спичку.
—
Постой, Сеня, уйди на минутку... я безъ тебя прочту,
пололш тутъ...
Если бы у Зимогорова была хотя нѣкоторая доля слѣдо-
вательскаго таланта Суровского или если бы онъ, но крайней
мЁрѣ, не былъ такъ занять брошюрой, которую держалъ въ ру-
:ахъ, онъ, конечно, остаповился бы вопросительно передъ вне­
запного болыо глазъЕвгеніи Павловны и ея очеаиднымъ смѵ-
щепіемъ. Но онъ былъ лишенъ мудрости своего шурина, а бро­
шюрой поглощень Совершенно. Притомъ же онъ успѣлъ привык­
нуть къ разнымъ страннымъ выходкамъ жены и ие обращалъ
на нихъ внимаиія. Онъ только полсалъ плечами и вышелъ, по-
лолшвъ брошюру па ночной столикъ. Мудрица была какъ въ
чаду. Она ничего не понимала. Машинально присѣла она на кро-
вать, свѣсивъ голыя ноги; потомъ, к а к ъ .подкошенная, опустилась
внизъ лицомъ на полъ, опираясь въ него лбомъ и колѣнями.
—
Господи... Богъ мой! -беззвучно шептали ея кривившіяся
отъ подступающихъ слезь губы,— Богъ мой! я забыла Тебя..
грѣшная... но Ты вѣдь милостивый, Ты все видишь и знаешь...
помоги... никогда больше... Клянусь, о Господи! Маруськой
клянусь...

64
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
Слезы градомъ лились изъ глазъ Евгеніи Павловны сма­
чивая полу ночной кофты, подвернувшуюся подъ заішытое пт
ками лицо.Ноонанемѣнялапозыитолько,отъсделжЕмьпІ
'
рыданій тяжело вздрагивала всѣмъ своимъ болыпимъ тѣломъ
-
Что онъ говорилъ?... Прочитать, да... что ппочмтат ?
Можетъ быть не то... не знаетъ... Господи! если No то ш н
'
Pme^t'in“10TM’““W
-
Ты самъ попустив,’ Господи'
Щ нисколько времени безпорлдочио путались т голои*
S=tï“І
тать второй разъ и съ совершенною ясностью поняла тот го
*
.
Л 0"0“
0 приключеиіе ие причемъ... И опять уже
ъ іретій разъ сегодня, слезы заблестѣли на бирюзѣ глазъ
Евгенш Павловны. Но это были не тѣ слезы созТннагоТо
зора, которыми она плакала у «Лебедокъ,, и не тѣ тяжелыя
ГуГкХСЛЭтЫобГГШШіаСІЮ
мочила свою ноч-
н ю кофту. JTO оыли какія-то тупыя, безпредметныя гігрчы
Й Г и Нп Г ИРаЛа ИХЪ’ даже Не пР°бовала сш^нуть съ
Lb
сквозь нихъ, какъ сквозь туманъ, безсмысленно г-мо
рѣла на лежавшую у нея на колѣияхъ брошюру Она не слы­
хала. какъ вошелъ Зимогоровъ.
}'
~~
Что съ тобой, Женя? О чемъ ты плачешь?
- ь в генія Павловна притянула къ себѣ мужа за пѵкѵ и
прижавшись мокрымъ лицомъ къ его груди, продолжала пла-
Не зпаю... страшно мнѣ...
ЗимоТор^лѴ іеТпГ^,:^сTMоВ1ц7ГплВе°ГГ -
дѣло?°поняла?РаШІ1аі° НѢТЪ' А TM ’ значитъ’ Догадалась, въ чемъ
—
Ничего я не понимаю, а только страшно
нанисалъУя.ТаКЪ
Эт0 В0ТЪ’ TM
ты сейтасъ 4><TMла,
Зимогоровъ приостановился, ожидая какого нибудь замѣча-
его’груд^ДРИЦа
КРѢпте прижимаясь лицомъ къ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
65
—
Ну, вотъ я и хотѣлъ тебѣ сказать, далее долженъ ска­
зать... Это первый шагъ, а эта дорога, знаешь, куда ведетъ?
Все случиться можетъ, всего олшдать надо...
Евгенія Павловна начинала понимать.
Какъ же это ты сдѣлалъ, Сеня? вѣдь это печатное,.„
—
Этого пе скажу. Такъ и знай, Женя: о себѣ самомъ все
говорить буду, каждый мой шагъ будетъ тебѣ извѣстенъ, а о
другихъ лучше и не спрашивай... Женя, что ты дѣлаешь? Ты
съ ума сошла!
Евгенія Павловна, какъ и давеча, спустилась съ кровати
на полъ и, охвативъ руками колѣии мулеа, сърыданіями страстно
ихъ цѣловала. Напрасно Зимогоровъ старался ее поднять.
—
Оставь, мнѣ такъ лучше, Сеня.;, милый, счастье мое,
съ тобой куда хочешь... въ Сибирь, на каторгу... Только возьми
меня съ собой, не бросай насъ съ Маруськой...
—
Глупая ты, мудрица,— утѣшалъ жену Зимогоровъ, все
гладя ее по головѣ, по лицу и но плечамъ и удивляясь ея
экзальтаціи,— развѣ я бѣжать собираюсь? Я только предупре­
дить хотѣлъ и спасибо тебѣ, что такъ приняла. Я , признаться,
не надѣялся, думалъ у насъ длинный разговоръ выйдетъ, и не-
пріятный, а ты вишь, какой молодецъ у меня!
Зимогоровъ взялъ руку мудрицы и хотѣлъ поцѣловать, но
она быстро отдернула руку и подставила губы...
Долго ие спали въ эту ночь супруги Зимогоровы, бесѣдуя
такъ любовно и такъ, повидимому, задушевно, какъ давно уже
имъ не случалось, причемъ мулеу не разъ еще приходилось
изумляться необыкновенной экзальтаціи леены. Евгенія Пав­
ловна не только не боялась мрачной перспективы, возможность
которой открылъ ей Зимогоровъ, но выралслла даже лееланіе,
чтобы надъ ними поскорѣе стряслась бѣда. Въ нищетѣ, въ
Сибири, на каторгѣ она покалсетъ своему ненаглядному Сенѣ,
что ей не дороги «всѣ наряды и всѣ эти глупости»; она вся
уйдетъ въ слулсеніе ему и въ заботы о Маруськѣ. Зимогоровъ
былъ тронуть. Онъ былъ за тысячу верстъ отъ того, что дѣ-
лалось въ сердцѣ мудрицы. А тамъ не хорошо было. И когда
Зимогоровъ, наконецъ, заснулъ, Евгенія Павловна, уже при
свѣтѣ брезжущаго утра, всматривалась въ его сумрачное лицо
и осторожно, боясь разбудить, цѣловала его болыпія яшлистыя
руки. Но временами ей приходило въ голову сейчасъ лее раз­
будить и разсказать все, все, въ уплату за довѣріе. Разъ она
даже рѣшилась покрѣпче налить губами на его руку, съ тѣмъ,
что если онъ проснется, такъ она все разскажетъ и вымолитъ
У него прощеніе, а не проснется, такъ , значитъ, не надо раз-
сказывать. Оиъ не проснулся... Слава Богу, значитъ, не гово­
рить... Нѣтъ, завтра гіепремѣнно надо разсказать... Или не
говорить?...
5

66
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
На этомъ вопросѣ мудрица заснула.
Вопросъ разрешился на другой же день утромъ...
Евгенія .Павловна стояла передъ туалетомъ, заставленнымъ
разными сткляночками, баночками, коробочками фарфоровыми
фигурками, искусственными цвѣточками. Евгенія Павловна была
въ утреннемъ, почти спальномъ костюмѣ, въ юбкѣ и кофтѣ, и
расчесывала свои длинные свѣтлые волосы. Она уже совсѣмъ
успокоилась, не думала о вопросѣ, на которомъ заснула, и,
помогая движеніями головы рукѣ, вооруженной гребнемъ, про­
сто отмѣчала про себя свои наблюдевія въ зеркалѣ: у нея очень
утомленный видъ сегодня, глаза опухли, покраснѣли, вокругъ
нихъ легла рѣзкая синева, лицо блѣдное, осунулось. Не то.
чтобы она отказалась отъ мысли объ исповѣди передъ мужемъ
или, напротивъ. утвердилась на этой мысли, нѣтъ, она именно
не думала о вчерашнемъ днѣ.
Зимогоровъ всталъ гораздо раньше, напился улсе чаю и те­
перь зашелъ въ спальню проститься,— онъ уходилъ въ гимна-
зію. Онъ обнялъ жену сзади и, приподнявъ ея лицо одной ру­
кой за подбородокъ къ верху, лоцѣловалъ въ одинъ глазъ, по*
томъ въ другой.
—
Ишь, глаза-то опухли, видно, что на мокромъ мѣстѣ —
пошутилъ онъ.
Евгенія Павловна;улыбаясь на шутку, повернулась къ нему,
толее обняла его одной рукой, а другою, въ которой былъ гре­
бень. придерживала волосы, чтобы не разсыпались.
Ну, прощай, моя мудрица. Я вчера тебѣ забылъ сказать:
щшалуйста, не говори ничего Оладушкину.
Евгенія Павловна вспыхнула, освободилась изъ объятій и
повернулась къ зеркалу. Но, увидѣвъ тамъ себя, инстинктивно
опустила руку, придерживавшую волосы, и они разсыпались,
почти совсѣмъ закрывъ ея локраснѣвшее лицо.
—
Съ какой стати ты мнѣ это говоришь? Ужъ не подозрѣ-
ваешь ли, какъ братъ Женя?
1
—
Ну вотъ еще! Просто ты съ нимъ хороша, много бол­
таеш ь, да и ссыльный онъ, ты молеешь думать, что это отъ
него не тайна. Такъ пожалуйста...
Совѣсть мудрицы опять ущемилась отъ этого довѣрія. «Ска­
жу!» рѣшительно пробѣжало у нея въ головѣ, и не успѣлъ
Зимогоровъ, поцѣловавъ ее опять въ глаза, дойти до дверей
спальни, какъ она позвала его назадъ.
—
Сеня!
—
Что тебѣ?
—
Сядь тутъ, мнѣ нужно тебѣ сказать...
Мудрица указала на низенькій, мягкій стулъ, стоявшій
•возлѣ туалета, а сама продолжала стоять передъ зеркаломъ, не
ІІЗЪ РОМАНА. «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
67
глядя ни на мужа, ни на свое отралееніе, и усердно расчесы­
вая волосы.
—
Миѣ некогда, — недовольно сказалъ Зимогоровъ, садясь,
однако, на указанный стулъ, на которомъ ему пришлось не­
ловко поджать длинныя ноги, — минутъ пять, впрочемъ, еще
могу. — Онъ посмотрѣлъ на часы.
—
Ты не сердись, Сеня...
—
Да что такое?
—
Знаешь. . Оладушкинъ въ меня влюбился...
—
Полно пустяки говорить! Я думалъ дѣло.
Зимогоровъ привсталъ, собираясь уходить.
—
Ей-Богу лее ты узнала?
—
Почему лее ты узнала?
—
Онъ самъ сказалъ.
—
Когда?
—
Вчера...
Зимогоровъ нахмурился, сѣлъ, a мудрицѣ въ ту же секунду
стало ясно, что она не скажетъ ни теперь, ни завтра, никогда.
«Умирать буду, не скажу», подумала она.
—
Что-леъ онъ тебѣ сказалъ?
—
Сказалъ, что любить... плакалъ . .. руки цѣловалъ... Знаешь
такъ смѣшно... Я ему говорю, что надо же силу воли имѣть,
а онъ говоритъ: нѣту, говоритъ, моей воли, и —на колѣни...
Эпизодъ этотъ действительно вчера происходилъ и мудрицѣ,
действительно было теперь смѣшно его вспомнить. Такъ ужъ
она была устроена.
—
Гм! Это онъ изъ Островскаго... Ну, а ты что же?
—
Мнѣ его леаль стало, я его поцѣловала, но сказала, что
тебя люблю и ниіеогда не оставлю...
—
Это не дѣло,— хмуро и задумчиво замѣтилъ Зимогоровъ.—
надо будетъ предлолсить ему убираться изъ дому, потому что,
ты понимаешь, это неудобно, ему самому нехорошо...
—
Ахъ, Сеня, ты его ругать будешь, дай ужъ лучше я
сама скажу..
•
—
Нѣтъ, полеалуйста, не говори и вообще этой темы съ
нимъ не касайся. Не безпокойся, я скандала не сдѣлаю, при­
думаю какой нибудь предлогъ. Самое лучшее, чтобы объ этомъ
вздорѣ и помину не было. Ему бы ужъ давно отъ насъ надо
переѣхать. Бьетъ баклуши, оттого и амуры...
Зимогоровъ ушелъ въ гимназію съ твердынь намѣреніемъ
сегодня лее поговорить съ Оладушкинымъ, но колебался — съ
какой стороны приступить къ дѣлу. Объяснить истинную при­
чину виезапнаго предлоясенія переѣхать на другую квартиру
казалось ему совершенно невозмоленымъ, ему чувствовалось въ
этомъ что-то обидное и постыдное не только для Оладушкина,
но и для него самого, Зимогорова. А предлогъ не подыски-
5*

68
ТІЗЪ РОМАНА «К АРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
вался, и это приводило Семена Ивановича въ непріятное раз­
дражительное настроеніе. Евгенія Павловна, въ свою очередь
рі.шила непремѣнно предупредить Оладушкипа о предстоящемъ
ому объясиеиш, но колебалась--какъ это сдѣлать, и эти коле-
бапія ее мучили. 'Го было ие какое нибудь бурное волненіе —
порывъ горыеаго раскаяшя уже улегся,— а мелкая, безнокой-
ная толчея неясиыхъ, робкихъ чувствъ. Собственная вина уже
отступала въ умѣ мудрицы на задній планъ и впередъ высту­
пала вина Оладушкипа; но вѣдь онъ любитъ, онъ говорилъ
вчера, что жить безъ нея не можетъ... И предстоящая ему кара
казалась мудрицѣ чрезмѣрною, надо ее облегчить, предупредить
его. /I потомъ, что если онъ въ объясненіи съ Сеней пойдетъ
дальше ея и разскажетъ есе? Вчера онъ доказывалъ, что они
съ мужемъ ^неподходяща другъ другу люди, и что оиъ, Ола­
душкинъ, ей гораздо блилее... Можетъ, это и правда, но на
разрывъ съ мужемъ она не нойдетъ...
Когда Евгенія Павловпа вышла къ утреннему чаю Ола-
душкинь уже сидѣлъ за столомъ, въ олшданіи хозяйки нама­
зывая масломъ хлѣбъ. Тутъ же сидѣла Маруська, повязанная
салфеткой подъ горло. Возлѣ нея стояла Егоровна и поила ее
молокомъ.
—
Заспались вы сегодня, Евгенія Павловна,— сказалъ Ола­
душкинъ, поднимаясь.
Мудрица пе ожидала спокойнаго, простого тона, которымъ
онъ ее привѣтствовалъ. Она покраснѣла, молча пожала протя­
нутую ей руку и принялась горячо цѣловать и тормошить Ма­
руську. Дѣвочка, звонко смѣясь, отбивалась. Оладушкинъ испы-
тующимъ жадиымъ взглядомъ смотрѣлъ на утомленное лицо
и опухшіе глаза мудрицы, и она чувствовала на себѣ этотъ
взглядъ.
Что-жъ, чайку-то дадите? — заговорилъ опять Оладуш-
кипъ, родительскія чувства насытили, пора и объ насъ грѣш-
ныхъ...
—
Родительскія чувства оставьте,— вдругъ блѣднѣя, почти
крикнула Евгенія Павловна, и на глазахъ ея показались слезы.
Оладушкинъ пробормоталъ что-то о простительности шутки
Маруська притихла, Егоровна сердито посмотрѣла па Оладуш­
кина. Іерезъ минуту мудрица оправилась и стала наливать чай
слегка дрожащими руками. Рѣшенія предупредить Оладушкина
она не отмѣнила, но вѣдь нельзя же сейчасъ, при Маруськѣ
и Егоровнѣ. Вотъ послѣ чаю...
По и послѣ чаю она промедлила настолько, что дождалась
возвращенья мужа, при которомъ уже совершенно невозмолено
оыло объясниться съ Оладушкинымъ. Мудрица и рада была
этой невольной отсрочкѣ объясненія, котораго стыдилась, и
вмвстѣ съ тѣмъ страдала отъ мысли, что Семенъ Ивановичъ
теперь лее вступить съ Оладушкииымъ въ разговоръ, котораго
опа боялась. Она, наконецъ, рѣшила написать Оладушкину ни­
сколько строкъ, чтобы онъ сейчасъ лее уходилъ изъ дому и
ледалъ бы ее ровно въ 6 часовъ у подъѣзда Мореибурговъ. Она
разечитывала незамѣтно сунуть въ руку Оладушкину записку
или далее прямо пойти къ нему въ комнату за этимъ. Надо
было торопиться. Мудрица присѣла къ своему хорошенькому
маленькому письменному столику, но встрѣтила затрудненіе на
первомъ лее словѣ.
—
Сеия,— крикнула она мужу въ кабипетъ, —
какъ пи­
шется: «неиремѣино»?
—
Не - е, пре - е, мѣ -ѣ,— съ добродушно- насмѣшливою
отчетливостью отвѣчалъ Зимогоровъ, входя въ ея комнату,— ахъ,
мудрица, мудрица, когда только ты выучишься грамотѣ!.. Да,
я забылъ тебѣ сказать: тебѣ Соломірскій кланяется, я еще вчера
письмо отъ него получилъ, да забылъ сказать. Онъ скоро прі-
ѣдетъ въ Боргородъ. И вотъ,— прибавилъ Зимогоровъ, понилеая
голосъ,— вотъ прекрасный поводъ предложить Оладушкину пе-
реѣхать отъ насъ: я ему скажу, что комната нужна для Со-
ломірскаго...
У мудрицы отлегло отъ сердца...
Предлогъ показался ей достаточно солидиымъ, безобиднымъ
и избавляющимъ ее отъ объясненія съ Оладушкинымъ, да и
извѣстіе о пріѣздѣ Соломірскаго было пріятно.
—
А на долго Евграфъ Петровичъ пріѣдетъ?—уже почти
весело спросила она.
—
Не знаю, не пишетъ. Думаю, что очень не надолго, да
и не знаю когда... Но, ты понимаешь, это все равно. Намъ
предлогъ нуженъ...
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
69
Глава IX .
Балъ.
Выслушавъ предложеиіе Зимогорова переѣхать, Оладушкинъ
заявилъ, что онъ и самъ думалъ это сдѣлать, такъ какъ чув-
ствуетъ, что злоупотребляетъ уже гостепріимствомъ Семена
Ивановича. Семенъ Ивановичъ постарался обставить свое
иредложеніе какъ можно мягче, и мотивъ его показался Ола­
душкину очень естественнымъ; ио легкая тѣнь подозрѣиія
всетаки смущала его, и во время разговора съ Зимогоровымъ
онъ попытался встрѣтиться глазами съ его взглядомъ, чтобы
прочесть въ немъ какую нибудь заднюю мысль; ничего, однако,
не гірочелъ. да и самъ не выдержалъ и тотчасъ же опустилъ
глаза. Евгенія Павловна явно избѣгала встрѣчаться съ нимъ

70
НЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
наединѣ, и только разъ ему удалось обмѣняться съ ней словомъ
на тему ихъ общей тайны.
—
Вы сказали что ыибудь Семену Иванычу?
—
Ничего не говорила, и вы со мной объ этомъ не го­
ворите.
Оладушкинъ придумалъ устроить у себя новоселье и при-
гласилъ обоихъ своихъ бывшихъ хозяевъ, въ разсчетѣ, что при-
детъ одна Евгенія Павловна. Онъ тщательно прибралъ свое
новое жилище — скудно меблированную комнату въ домикѣ
одинокой старухи, мѣщанки Коноваловой, купилъ въ булочной
сладкій «вѣнскій пирогъ», бутылку вина, велѣлъ поставить
самоваръ и ждалъ, рисуя себѣ въ воображеніи картины пред-
стоящаго свиданія.,.
Но Евгенія Павловна пришла не одна,
она уговорила мужа непремѣнно посѣтить нашего героя, чтобы
онъ «чего дурного не подумалъ», a кромѣ того, и Суровского
съ собой привела.
Переѣздомъ Оладушкина заинтересовались два человѣка:
Суровской съ своей органической подозрительностью и Сера­
фима Александровна Моренбургъ съ своимъ изощреннымъ въ
дѣлѣ «хожденія по краю пропасти» чутьемъ. Оба чуяли при-
сутствіе, за извѣстными имъ простыми фактами, чего-то осо-
беннаго и пикантнаго. Но обычное спокойствіе Зимогорова и
вернувшееся къ Евгеніи Павловнѣ веселое настроеніе загора­
живали пикантную тайну отъ ихъ проницательности. Серафима
Александровна, послѣ нѣсколышхъ безплодныхъ наводящихъ
разговоровъ съ мудрицей, рѣшила, наконецъ, посѣтить, на пра-
вахъ кузины, самого Оладушкина. Но у него она застала
«очень странную даму», какъ она потомъ говорила мудрицѣ.
То была «Манька», та самая дебелая Манька, которой «такъ
было пріятно съ этимъ милымъ усачомъ» въ «Лебедкахъ». Всѣ
трое были сконфужены, произошла нелѣпая сцена, послѣ ко­
торой Серафима Александровна отказалась отъ визитовъ къ
Оладушкину; но сцену эту она разсказала подъ секретомъ
Евгеніи Павловнѣ. Она разсказывала весело, забавно описы­
вала нарулшость, костюмъ и манеры «очень странной дамы»,
въ то же время, однако, присматриваясь къ впечатлѣнію, ко­
торое производить разсказъ на собесѣдницу. Но къ этому вре­
мени эпизодъ съ Оладушкинымъ уже такъ далеко ушелъ за
предѣлы необширнаго кругозора мудрицы, что она только по-
смѣялась и перевела разговоръ на ожидаемаго со дня на день
Соломірскаго: «вотъ это дѣйствительно интересный человѣкъ».
О «Манькѣ» скоро узналъ и Суровской, и это его оконча­
тельно успокоило. Какъ ни былъ онъ «мудръ>, по не могъ.
подобно многоопытной женѣ Цезаря, заподозрить сочетаніе
«Мальки* съ «Женевьевой*. Онъ только, къ великой досадѣ
Оладушкина, по временамъ хитро улыбался, глядя на моло­
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
71
дого человѣка, и даже многозначительно подмигивалъ ему. Къ
Зимогоровымъ Оладушкинъ заходилъ очень рѣдко, большею
частью къобѣду или за книгами къ Семену Ивановичу, и го­
ворилъ, что очень занятъ одной большой литературной раоо-
той. Онъ, дѣйствительно, усиленно работалънадъ «Истиниыми
рыцарями духа»...
Соломірскій пріѣхалъ только къ Рождеству, притомъ всего
на нѣсколько дней. Это огорчило Евгенію Павловну, да огор-
чилъ ее немножко и самъ Евграфъ ІІетровичъ. Ей показалось,
что онъ постарѣлъ и подурнѣлъ, и не вѣяло уже отъ него
тѣмъ удалымъ весельемъ, которое такъ пріятно^ поразило му­
дрицу въ первый день ихъ знакомства. Онъ больше сидѣлъ
съ Семеномъ Ивановичемъ въ кабинетѣ, и мудрица. удивля­
лась, о чемъ это онъ можетъ такъ долго и серьезно бесѣдовать
съ ея мужемъ, вмѣсто того, чтобы вести пріятные и забавные
разговоры съ ней.
Въ самый день пріѣзда Соломірскаго Оладушкинъ пришелъ
было къ обѣду, но, увидавъ гостя, не остался, ссылаясь все
на ту же литературную работу. Уходя, онъ бросилъ Евгепіи
Павловнѣ злобно-презрительную усмѣшку, которой она, впро-^
чемъ, не замѣтила.
Слышалъ я кое-что объ этой оладьѣ,— сказалъ Соло- •
мірскій по уходѣ Оладушкина,— должно быть, дрянь порядоч­
ная. Х^ѣдь онъ у васъ жилъ?
—
Ахъ, гдѣ лее это Маруська?!— всполошилась вдругъ Евге-
нія Павловна и быстро вышла изъ столовой.
—
Ие говори объ немъ, потомъ разскажу,— тихо сказалъ
Зимогоровъ.
Вечеромъ пріятели обмѣнялись своими свѣдѣніями объ Ола-
душкинѣ. Зимогоровъ разсказалъ о своей вспышкѣ въ Кочкахъ
насчетъ «банкротства», а также и то, что ему было извѣстно
отъ Евгеніи Павловны объ объясненіи Оладушкина въ любви.
—
Ишь ты, этакая мразь, а туда ж е,— замѣтилъ Соломір
скій. — Знаешь, мнѣ разсказывала одна милѣйшая дѣвушк;',
Дунина, Марья Гавриловна... да ты помнишь, еще у пасъ съ
тобой объ пей разговоръ былъ, ты еще 'оворилъ, что у васъ
тутъ какіе то Дунины есть?.. Такая об’;,а, забылъ ее спросить,
есть ли у иея какая нибудь родня вт боргородскихъ краяхъ...
Такъ вотъ она говорила о своемъ тмутараканскомъ житьѣ,
между прочимъ, и объ оладьѣ.,.
Зимогоровъ сообщилъ, что видѣлъ у Оладушкина портретъ
Марьи Гавриловны, и опять имя Душ чой вызвало недоумѣніе
собесѣдниковъ, и опять они не могли придти къ какому ни­
будь определенному заключенію.
X любопытно было бы ноблилѵ посмотрѣть на этою

господина. -
задумчиво сказалъ Соломірскій, возвращаясь мыслью
къ нашему герою.
—
Ты это объ Оладушкинѣ?— отозвался Семенъ Ивано­
вичъ,
такъ вотъ подожди, увидишь, Женя непремѣнно хочетъ
въ твою честь «балъ» устроить...— Зимогоровъ усмѣшкой под-
черкнулъ слово балъ.
Действительно, хотя и не вполнѣ на этотъ разъ доволь­
ная Соломірскимъ, Евгенія Павловна всетаки пожелала дать
«балъ», — такъ въ среднемъ боргородскомъ кругу полушутливо
полусерьезно» называлась званая вечеринка съ ужиномъ pe­
tits jeux, фантами, танцами подъ музыку какого яибудь добро­
вольца на роялѣ. О своемъ разочарованіи въ Соломірскомъ
мудрица сооощила мужу: «такой онъ сталъ серьезный, невесе-
лыи».
«Подожди,—утѣшалъ ее Семенъ Ивановичъ,-на балу
разыграется, я его знаю».
Въ назначенный для бала день, наканунѣ отъѣзда Соло-
мірскаго, Евгенія Павловна была въ хлопотахъ съ ранняго
утра. Намѣченные гости были оповѣщены накануыѣ. Но надо
было съѣздить къ Моренбургамъ и попросить Серафиму Але­
ксандровну прислать рояль; вызвать портниху и велѣть ей что-то
перешить въ новомъ, только что сшитомъ къ Ролсдеству платьи-
очистить гостиную для танцевъ отъ лишней мебели; заказать
въ кондитерской печенье къ чаю и мороженое къ ужину ку­
пить фруктовъ, вина, закусокъ. Вообще дѣла много было.5 Но
мудрица не жаловалась, она была въ своей сферѣ. Вынрово-
Дивъ изъ дому мужа и Соломірскаго, чтобы они не мѣшали
послѣднему хозяйскому coup de main, она, не только не уста­
лая, но, напротивъ, пріятно возбужденная, съ довольнымъ ви-
домъ осмотрѣла себя въ послѣдній разъ въ зеркало и обошла
всю квартиру. Новое платье очень шло къ пей; столовая и
превращенная въ залъ гостиная были ярко освѣщены лам­
пами, канделябрами и бра; спальня, кабинетъ Семена Ивано­
вича и бывшая Оладушкина, а сейчасъ Соломірскаго комната
были, напротивъ, въ таинственномъ полусвѣтѣ: въ спалыіѣ го-
рѣлъ розовый фонарикъ, въ двухъ другихъ комнатахъ горѣли
лампы подъ зелеными колпаками Все это очень правилось
иіи Павловнѣ. Зашла она и въ дѣтскую, ыо тамъ немножко
разсердилась: Маруська капризничала, и Егоровна тщетно уго­
варивала ее лолшться спать Но не успѣла мудрица принять
и свои мѣры для успокоенія дѣвочи, какъ въ передней раз­
дался первый звонокъ. То были, однкако, свои: вернулись съ
вынужденной прогулки Зимогоровъ и Соломірскій.
Полсалуйте, пожалуйте, теперь молшо, — весело встрѣ-
тила ихъ Евгенія Павловна и, взявъ Соломірскаго подъ руку
повела его показывать всѣ комнаты.— Дурно, что ли?— спраши­
вала она, вся сіяя наивнымъ весельемъ.
72
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
73
—
Чего лучше!— шутливо отвѣчалъ Соломірскій, — «какъ
въ первыхъ домахъ».
Мало-по-малу стали собираться гости. Первыми явились
Суровской съ -Оладушкинымъ. Приготовляясь дома къ вечеру,
тщательно чистя сюртукъ и приглалшвая передъ зеркаломъ
свои густые курчавые волосы, Оладушкинъ въ то же время
презрительно улыбался: онъ мысленно сопоставлялъ мѣщанскій
«балъ» Зимогоровыхъ съ тѣми вечерами, па которыхъ опъ
когда-то присутствовалъ въ салопѣ Франциски Карловны Ола-
душкиной, уролсдеиной фонъ Моренбургъ.
—
Вообралеаю, какой это балъ будетъ!--- язвительно гово­
рилъ онъ иа извозчикѣ Суровскохму, который зашелъ за нимъ,
чтобы вмѣстѣ ѣхать.— Соломірскій будетъ на гитарѣ играть, да
глупые анекдоты разсказывать, всѣ будутъ ахать отъ восторга,
a Евгенія Павловна и совсѣмъ растаетъ...
Суровской обидѣлся за сестру.
—
А ис нравится, такъ зачѣмъ лее вы ѣдете?—спросилъ онъ.
—
Отчего не съѣздить? Надо и пошлость видѣть и знать.
—
Наприиѣръ, и Мапьку?— съязвилъ въ свою очередь мудрецъ.
—
Ну, что-жъ и Маньку, — подтвердилъ Оладушкинъ,— я
наблюдаю жизнь во всѣхъ ея проявленіяхъ.
Суровской не нашелся, что возразить и, плотпѣе кутаясь въ
шубу, сердито крикнулъ извозчику, чтобы ѣхалъ скорѣе.
Оладушкинъ и къ Зимогоровымъ вошелъ съ видомъ наблю­
дателя, съ высоты взираюіцаго на мелочь и пошлость. Его ждалъ,
однако, не совсѣмъ пріятный сюрпризъ.
—
У насъ съ вами, Алексѣй Алексѣичъ, есть общая зна­
комая,— сказалъ, поздоровавшись съ нимъ и безцеремонно раз-
сматривая его, Соломірскій.
—
Кто такое?
—
Марья Гавриловна Дунина.
—
Вы ее знаете? — съ удивленіемъ и нѣкоторымъ смуще -
ніемъ спросилъ Оладушкинъ.
—
Какъ же, хорошо зпаю. ГІедѣлп три тому назадъ у.насъ
зашелъ съ ней разговоръ о Тмутаракани, и она васъ вспоминала.
Вѣдъ вы тамъ познакомились?
Говоря это, Соломірскін улыбался, а Оладушкинъ оконча­
тельно смутился. На его счастье, какъ разъ въ эту минуту ему
пришлось посторониться, чтобы дать дорогу новому гостю, ко­
тораго хозяйка подводила къ Соломірскому. Это былъ высокій,
широкоплечій, краснощекій, черноволосый молодой человѣкъ,
только что окончившей семинарію, по фамиліи Карачунскій,
славившійся въ Боргородѣ своимъ удивительпымъ теиоромъ.
Оладушкинъ отошелъ къ Суровскому и сталъ преувеличенно
хвалить изящество и вкусъ Евгеніи Павловны: онъ не того
ожидалъ.— объяснилъ онъ.

74
ИЗЪ РОМАНА »КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
То"то вотъ и есть’ ~~ съ добродушныиь упрекомъ ото­
звался мудрецъ и потрепалъ нашего героя по плечу.
кій
? Ѳ прибывали гости-Пришелъ Бандуринъ, малень­
кий, живои старичок,ъ, съ женой, высокой, полной и. очевидно
с т ^ Г ( ’яТрЕЬП РаСИВ0^ женщиной съ манерами театральной
ПетоовичГкяі!1ГШЛ]•-
раТЪ И СеСТра Б аі)авовскіе- Владиміръ
TMЛ?TM
* Барановскіи’ тотъ самый помѣщикъ. котораго молва
надъляла благосклонностью жены Цезаря, былъ средняго роста
плотный человѣкь, лѣтъ 45, съ .шейной во всю голову и Г
значительнымъ лицомъ, серьезный и молчаливый. Сестра на
тѣмъ чягт|МЪ НѲ по^од^ла-Д °^родушная, веселая и вмѣстѣ съ
тѣмъ застѣнчивая, Лидія Петровна, дѣвушка за 30 лѣтъ, но
тіл7п!ИДЪ 10ра8Д0 моложе, охотно смѣялась. показывая всѣ свои
удесные, жемчужные зубы, и поминутно краснѣла; на боргород-
ихъ «оалахъ» она обыкновенно исполняла роль добровольнаго
апера, хотя сама очень любилатанцовать. Мрачный, худой и длин-
ГеГХ
РеГуб0ВЪ ПрИВе8Ъ “ “ бой Д ^ ъ хорошеиькжхъ
ГГ"/TM
" 0 0 1 0 - И ТаК0Г0 же хоРошенькаго сына гимна­
зиста. За жену онъ извинисля, -
она хвораетъ. Пришли еще
. : ° Л0ДЫХЪ учвтеля гимназіи= Алякринскій и Кончаловъ,
'им Ге1; “
ЛИг Т“
-.
ПІNoшелъ недавTM пріѣхавшій на
зимніе каникулы Сережа Моренбургъ въ своемъ мундирчикѣ
C e n S -tPABaHHar° уче5Наго заведенія- На вопросъ‘хозяйки о
Серафим в Aлександровнѣ— о Цезарѣ Антоновичѣ нечего было
Î с"Ра^ ивать- маль^икъ . отвѣтилъ, что мама скоро пріѣдетъ,
е задержалъ одинъ пріѣзжій знакомый изъ Москвы. При
птгпЪг^Л7?аХЪ— ѲІп ЖИ П0 ЛИЦу БаРановскаго, разговаривав-
ІГІ
Павловной въ то время, когда-къ ней подо-
ш елъ мальчикъ, прбѣжала какая-то тѣнь. Опъ видимо хотѣлъ
что-то спросить у Сережи, но воздержался.
-
вгенія Павловна исполняла обязанности хозяйки съ боль-
шимъ оживленіемъ и заботливостью объ удовольствіи гостей.
^ а потребовала, чтобы за чайный столъ сѣли въ перемежку
мужчины и дамы, и сама назначила почти всѣмъ мѣста съ
наивнымъ деспотизмомъ человѣка, вполнѣ увѣреынаго, что онъ
ггп-г ьЫаf:Tpiy^Рменнымъ желаніямъ всѣхъикаждаго.
г
0На посадила съ одной Стороны Бандурина, съ
д. у ои Соломірскаго, за Соломірскимъ оставила свободный
туль. «тутъ сядетъ Серафима Александровна».— сказала она,
; Л ° И в?село У;іыб;шсь. Но другую сторону жены Цезаря
долженъ былъ сѣсть Барановскій. Молодые учителя танцоры,
Алякринсіаи и Кончаловъ, сѣли, по указанію Евгеніи Павловны
одинъ рядомъ со старшей Трегубовой, другой-съ младшей.
Оладушкину досталось мѣсто между m-me Бандуриной и Лидіей
Петровной. Сережѣ Морепбургу рядомъ съ гимназпетомъ Тпе-
гуоовымъ: «для васъ дамы еще пе выросли».— пояснила Евгенія
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
75
Павловна это гюслѣднее распоряженіе. «А для васъ,— приба­
вила она. обращаясь къ мужу, брату, Трегубову и Карачун-
скому,— можетъ быть и выросли, да, сами видите, больше не
хватаетъ, садитесь гдѣ хотите».
Веселое оживленіе хозяйки что-то не заражало, однако,
гостей. Не выходило ни общаго разговора, ни оживленныхъ
частныхъ бесѣдъ. Правда, Бандуринъ неустанно говорилъ Евге-
ніи Павловнѣ старомодные комплименты, надъ которыми самъ
же громко хохоталъ, а мудрица, въ свою очередь, всячески ста­
ралась занимать другого своего сосѣда; но Соломірскій не
«разыгрывался». Онъ время отъ времени вглядывался въ си-
дѣвшаго на другомъ концѣ стола Оладушкина, да и тотъ на
него посматривалъ: они что-то соображали другъ о другѣ.
Наконецъ, явилась Серафима Александровна. Она была въ
очень открытомъ, почти настоящемъ бальномъ платьѣ, при видѣ
котораго m-me Бандурина и Лидія Петровна переглянулись, и
по однимъ этимъ бѣгло обмѣненпымъ взглядамъ. сопровождае-
мымъ незамѣтнымъ пожиманіемъ плечъ, видно было, что Сера­
фима Александровна не принадлежитъ къ числу симпатій
обѣихъ женщинъ- Туалетъ Серафимы Александровны, впро­
чемъ, вообще обратилъ па себя вниманіе,— слишкомъ онъ не
гармонировалъ съ общимъ характеромъ <бала». Алякринскій,
красивый молодой человѣкъ съ черными усиками и въ необык­
новенно яркомъ галстухѣ, показывая иа нее глазами и улы­
баясь. что-то шепиулъ своей сосѣдкѣ, старшей Трегубовой; та
брезгливо вздернула свою хорошенькую верхнюю губку и отвер­
нулась. Суровской, тоже показывая глазами на новую гостыо
своему сосѣду, Карачунскому, многозначительно толкнулъ его
въ бокъ локтемъ. Барановскій пристально посмотрѣлъ на плечи
жены Цезаря и тотчасъ же, нахмурившись, опустилъ глаза въ
свой стаканъ съ чаемъ. Сережа, видимо, старался не смотрѣть
на мать.
За то Бандуринъ и Евгенія Павловна встрѣтили Серафиму
Александровну съ шумными выраженіями восторга.
—
Tarde veßientibus...— на ч ал ъ, вскочивъ со стула веселый
старичекъ, но спохватился и, громко смѣясь надъ неумѣстностью
цитаты, прибавилъ:— виновата, это не сюда относится, это lap­
sus linguae... Полсалуйте вашу прелестную ручку, да нѣтъ,
перчатку-то снимите...
Серафима Александровна сняла перчатку, и Бандуринъ
прилолшлея къ ея душистой ручкѣ съ галантностью кавалера
прошлаго столѣтія.
Евгевія Павловна, нацѣловавшись съ Серафимой Алексан­
дровной, представила ей Соломірскаго. Пышащал здоровьемъ и
задорпымъ весельемъ, съ разрумяненными морозоыъ щеками,
жена Цезаря сѣла на оставленное для нея мѣсто, обдавая со-

76
ПЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
кГг“
АУХ0БЪ 11
на всѣ стороны киа-
TMчГ І ? афИМа АлексаВДРОвна, расшевелите Евграфа Петпо
-
ШТіГЕ6
ЕвгеніяпГвівш,1
славнаг?» f р0дтеТ,ѣюЪЧ7
вѣР»“ повѣданіл нраво-
?W5T-“
ïïS-
ксандровна Т
ІГ
Ïрðà *1шаСерафимаАле-
люблю...мыРОвесиикГатГ^ж^рГо^/ГеГ^8TM:
в ы въ І>оргородъ?ЧТ° * “
ВЪ 37 ЛѣіЪ стаРУ-та... Надолго
-
Завтра уѣзжаю.
поблй?узнтѢ“TM
Ъ СК0Р0? П°ЖИВИТе У насъ’ мнѣ васъ
весь~тутъеНкакГнаТЬля?п ? УДН°’ СерафШа Але“ анДровна, л
-
міь
ладони, все вамъ отрапортовалъ.
-
Въ ПетербургTM ' “
*^
3NobШдаTMВыК" а
;.r,""“p's’“-"""ж
. з” „7‘TM
r»
E=
11»
-
И В8СѲЛ0Й болтов®й скрывалось еще то-то что
Г
°
=
:
собесѣдвику угадывать. Но сказавъ: «оетане-
воръ съ СоСрсГмъ.TM 4® TM ВСП0ШЫа И 0б0рвала Разг°-
не мпг,тНѢТЪ’Евгенш Павловна,— .обратилась она къ нтдрицѣ—
не могу расшевелить Евграфа Петровича, берите его себѣ
■ira ? редавъ>таTMмъ образомъ, одного изъ сосѣдей въ паспопя-
еніе хозяйки, Серафима Александровна повернулась къ лпѵ-
ому. Барановскій сидѣлъ угрюмый и мрачный
топота, спросила^го^жен^Дезаря.
“
П° ЧТИ Д°
скій BM'kTO отвѣта.
СегОДШ?-TM У хо просилъ Баранов-
—
Кто былъ? Позвольте... утромъ нриходилъ...
—
Да нѣтъ, вечоромъ кто былъ? сейчасъ вотъ?- нетерпѣливо
перебилъ Барановскій.
—
Вечеромъ Макаровъ...
—
Зачѣмъ онъ пріѣхалъ?
—
Не знаю, по дѣламъ... Завтра уѣдетъ.
—
А съ Соломірскимъ зачѣмъ вы кокетничаете?
Глаза Серафимы Александровны заевѣтились наглымъ и
лживымъ стекдяннымъ блескомъ. Но она похлопала подъ сто­
ломъ рукой гіо колѣну Барановскаго и, еще понижая голосъ,
ласково сказала: «дурачокъ!.. »
Олсивленія за чайнымъ столомъ всетаки не было, и Евгенія
Павловна начала улсе чувствовать нѣкоторое утомлеиіе: -<хоть
бы поскорѣе этотъ дѵрацкій чай кончился, — думала она,—
авось, потомъ веселѣе будетъ». Опытный и внимательный че-
ловѣкъ безъ труда угадалъ бы причины отсутствія олсивленія
и предсказалъ бы, что, дѣйствительно, «потомъ веселѣе будетъ».
Во-первыхъ, общее вниманіе было обращено на Соломірскаго,
какъ на новаго человѣка, о которомъ, вдобавокъ, Евгенія Пав ­
ловна всѣмъ наговорила, что онь будетъ «душой общества»; а
опъ былъ не въ духѣ. Во-вторыхъ, благолселательный деспо-
тизмъ Евгеніи Павловны въ дѣлѣ распредѣленія мѣстъ гостямъ
не могъ привести къ благимъ результатами Опытный и вни­
мательный чоловѣкъ сказалъ бы, что не слѣдовало сажать Се­
рафиму Александровну мелсду Бараповскпмъ и Соломірскимъ:
это стѣспяло жену Цезаря и сердило Барановскаго. Не слѣ-
довало салсать Алякринскаго рядомъ съ Зиной Трегубовой, а
надо было посадить ее подлѣ Карачунскаго: Зина, мечтавшая,
послѣ окончанія гимвазіи. ѣхать въ Цюрихъ для изученія ме­
дицины, тернѣть не могла сладковатыхъ и пошловатыхъ любез­
ностей Алякринскаго и, напротивъ, очень любила говорить съ
Кзрачунскимъ, тоже мечтавшимъ о заграничной поѣздкѣ. Въ
свою очередь, и Карачунскій непомѣрно скучалъ, имѣя съ одной
стороны Трегубова, который за все время, не проронилъ ни
одного слова, а съ другой — Суровского, излагавшаго геогра-
фическо-грамматическія примѣты: «всѣ большіе города на лѣвомъ
берегу Волги женскаго рода—Тверь, Кострома, Самара, муяс­
ского рода на правой—Ярославль, Нилсній, Саратовъ; всѣ боль-
шія рѣки на сѣверѣ Россіи женскаго рода— Волга, Ока, Кама,
Нева, Двина, Печора. Сухона, па югѣ мулсского—Дпѣпръ, Донъ,
Донецъ, Бугъ». «А Волховъ?» ~ спросилъ Карачунскій. «Да,
Волховъ дѣйствительно».. Не слѣдовало, наконецъ, салсать мрач-
наго, озиравшагося по сторонамъ, какъ затравленный волісъ,
Оладушкипа мелсду хохотушкой Лидіей Петровной и величе­
ственной Евлаліей Максимовной Бандуриной.
Какъ только чай былъ конченъ, такъ и стало всѣмъ легче.
Соломірскій пересталъ быть певолыіымъ центромъ вниманія.
ІІЗЪ РОМАНА «К АРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА» .
77

всѣ разбрелись по разнымъ комнатам'ь и расположились добро­
вольными группами. Серафима А лександровна, съ разрѣшенія
Евгеніи Павловны, увела Барановскаго въ ея комнату: ей
нужно поговорить ^сь нимъ объ одномъ дѣлѣ. Когда они оттуда
вышли, Ьарановскій уже не хмурился, и далее лысина его
какъ-то сіяла. Зина Трегубова ушла съ Карачунскимъ въ ка­
бинета. Гамъ они ѵсѣлись въ дальній уголъ на диванѣ и ожив­
ленно и тихо заговорили. Въ кабинета же пришелъ Оладуш­
кинъ, сѣлъ въ пр отивоположиомъ углу у окна и, дымя папиро­
сой, иронически логлядывалъ на красивую молодую пару. До
пего доносились только отдѣльиыя слова и фразы изъ ихъ раз­
говора: «Вы прочитали?..»
«Спенсеръ ошибается...»
«Да, но
Дарвинъ...» — «Знаемъ мы,какіе Спенсеры и Дарвины у васъ въ
головѣ»— говорилъ про себя Оладушкинъ злобно и завистливо.
И его размышленія, и сепаратный разговоръ молодой пары
были прерваны приходомъ въ кабинета Бандурина, Суров-
ского, Зимогорова и Сережи Моренбургъ. Тѣмъ временемъ
Лидія Петровна сѣла за рояль и заиграла вальсъ. Алякринскій,
всегда открывавшій боргородскіе «балы»^ влетѣлъ, какъ буря,
въ кабинета, чтобы пригласить Зину Трегубову; но дѣвушка,’
съ характерными вздергиваніемъ верхней губы,' объявила, что
танцовать не будетъ и что ей здѣсь интереснѣе. Алякринскій
помчался назадъ, но засталъ танцы уж е въ нолномъ разгарѣ.
Евгенія Павловна сама пригласила Соломірскаго, Кончаловъ
вальсмровалъ съ младшей Трегубовой, Барановскій съ Сера­
фимой Александровной. Н а долю Алякринскаго осталась только
величественная Евлалія Максимовна, которая, однако, танцо­
вать отказалась, ни сама любезно предложила замѣнить Лидію
Петровну въ качествѣ тапера.
Соломірскій, сдѣлавъ два тура, рѣшительно отказался отъ
продолженія и ушелъ въ кабинета. Тамъ онъ засталъ бесѣду
о нѣкоторыхъ событіяхъ, волновавшихъ въ то время все общество.
Затѣмъ, разговоръ съ чисто фактической иерешелъ на теорети­
ческую почву. Больш е всѣхъ говорилъ Бандуринъ. Этотъ за-
бавникъ становился чрезвычайно серьезенъ всякій разъ, когда
ему представлялся случай изложить что нибудь, почерпнутое
имъ изъ знаменитаго трактата Цезаря Антоновича Моренбургъ.
Онъ доказывалъ, что исторія не останавливается, но, какъ и
природа, не дѣлаетъ скачковъ; что безумны и слѣіты тѣ, кто
хочетъ остановить медленно, но вѣчно двилеущееся колесо исто-
pin, a тѣмъ паче повернуть его . назадъ; но еще болѣе слѣпы
и безумны тѣ, кто считаетъ возможнымъ придать колесу исто-
ріи, вмѣсто свойственнаго ему двилеенія, характеръ и быстроту
полета иушечнаго ядра. Колесо исторіи каждой точкой своей
окрулености доллено прикасаться къ землѣ, а не летать по воз­
духу. Колесо исторіи...
^
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
79
«Колесо исторіи» занимало очень видное мѣсто въ трактатѣ
Цезаря Антоновича, а потому имъ нѣсколько злоупотреблялъ и
Бандуринъ.
—
Да позвольте, что вы все «колесо исторіи» да «колесо
исторіи!»— не выдержалъ, наконецъ, Карачунскій.— Это про­
сто метафора, которую, все равно какъ дышло, куда повер­
нешь, туда и вышло. Никакого, вѣдь, колеса исторіи въ дей­
ствительности нѣтъ, а я вамъ приведу не метафору, а науч­
ный фактъ. — И молодой человѣкъ, какъ разъ въ это время
усиленнымъ чтеніемъ иополнявшіи свои скудныя свѣдѣнія по
естественнымъ наукамъ, указалъ на иревраіценія насѣкомыхъ:
изъ темной, почти неподвижной куколки вдругъ, сразу вы-
ходитъ яркая, крылатая бабочка; что это такое — скачекъ . не
допускаемый природой?
Зинѣ Трегубовой очень понравился этотъ аргумента: она
кивнула головой Карачунекому и потомъ, улыбаясь, поревела
глаза на Бандурина, въ олсиданіи— что -то онъ теперь скажетъ?
Сереж а Моренбургъ такими же ожидающими глазами, но безъ
улыбки, а, напротивъ, съ напряженно серьезнымъ лицомъ, ко­
торому черныя сросшіяся брови придавали далее мрачный от-
тѣнокъ, смотрѣлъ на стараго пріятеля своего отца.
Въ трактатѣ Цезаря Антоновича не было ни куколокъ, ни
бабочекъ, и Баидуринъ на секунду смутился, но затѣмъ на­
шелъ возраженіе уже въ собственномъ багажѣ.
—
Бабочка... что такое бабочка? Развѣ можно такія сравне-
нія?— началъ онъ, заиинаясь, и затѣяъ заговорилъ быстро и
увѣренно:-и никакою скачка тутъ нѣтъ, никакого «вдругъ»
и «сразу».
Вдругъ и сразу лопается только оболочка ку ­
колки, а внутри ея бабочка образовалась рядомъ постепенныхъ,
медленныхъ измѣненій, которыхъ вы не видите. Поэтому по­
звольте мнѣ, молодой человѣкъ, вернуться къ своей, какъ вы
справедливо говорите, метафорѣ, которая вѣрно и наглядно
передаетъ мою мысль. Повторяю, колесо исторіи...
—
Нѣтъ-съ , вы съ колесомъ-то погодите,— не сдавался Ка­
рачунскій,— сами лее вы говорите, что оболочка лопается вдругъ,
сразу, а постепенный, медленный измѣненія для насъ неза­
можны. Н у, такъ вотъ и вы не замѣчаете постепенныхъ измѣ-
неній, которыя уже назрѣли...
Да позвольте ж е мнѣ, наконецъ, выразить свою мысль
вътой формѣ, какая мнѣ удобнѣе,— загорячился Бандуринъ.—
Я говорю, что колесо исторіи доллено прикасаться всѣми точ­
ками своей окружности поочередно къ зчмлѣ...
Карачунскій махнулъ рукой и демонстративно отвернулся
къ Зииѣ Трегубовой; та сочувственно полсала плечами. Но ни­
кому не пришлось дослушать диссертацію о колесѣ исторіи. Въ
кабинета ношли Серафима Акександровна и ЕвгеніяПавловна.

80
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
Будетъ вамъ, господа, умные разговоры разговаривать,
пожалуйте къ намъ,— сказала жена Цезаря.
—
Идемте, идемте, что это за кавалеры!— поддержала ее
мудрица и взяла было подъ руку Соломірскаго.
Сейчасъ, Евгенія Павловна, сію минуту, мнѣ только
два слова Семену Иванычу, сейчасъ приду,— отдѣлывался Соло-
мірскій.
Все время разговора о текущихъ событіяхъ и о колесѣ
исторіи и бабочкахъ Соломірскій внимательно слѣдилъ за Ка-
рачунскимъ и Трегубовой. Въ свою очередь, Оладушкинъ слѣ-
дилъ за Соломірскимъ. Съ той самой минуты, какъ онъ узналъ
о знакомствѣ Евграфа Петровича съ Марьей Гавриловной, въ
немъ зародилась какая-то безпокоившая его неясная мысль,
требовавшая— онъ это чувствовалъ— новыхъ наблюденій. Онъ,
однако, не рѣшился остаться для нихъ въ кабинетѣ теперь,
когда всѣ оттуда вышли и'только Соломірскій задержалъ Зи­
могорова явно для какого-то сепаратнаго разговора. Онъ
вышелъ вмѣстѣ съ другими въ залъ, гдѣ изъ-подъ пальцевъ
Евлаліи Максимовны раздавались звуки кадрили, слышалось
шарканье ногъ и команда Алякринскаго: grand rond! rond des
dames! corbeille!
—
Слушай, Семенъ,— говорилъ, между тѣмъ, Соломірскій
Зимогорову,— мнѣ эти двѣ живыя души, семинариста этого и
барышню, сегодня же пріобрѣсти надо.
Не торопишься ли въ воду, не спросясь броду?— су­
мрачно замѣтилъ Зимогоровъ.
—
А отчего ты раньше мнѣ ихъ не показалъ? Кабы время
было, я бы присмотрѣлся, а теперь когда лее? завтра ѣду, а
упускать жаль .. Сведи меня сейчасъ же съ ними, ну хоть въ
моей комнатѣ... Я только нѣсколько предварительныхъ словъ
скаж у, да уговорюсь па завтра до отъѣзда.
Въ увлеченіи замысловатыми фигурами, которыя Алякрин-
скій заставлялъ продѣлывать танцующихъ, никто, кромѣ Ола­
душкина, не замѣтилъ, какъ Зимогоровъ что-то шепнулъ Ка-
рачунскому и Зинѣ, какъ они вышли изъ зала и какъ слѣдомъ
за ними прошелъ Соломірскій. И когда черезъ нѣкоторое время
всѣ трое появились опять въ залѣ, безпокоившая Оладушкина
мысль приняла ясную, точную, определенную форму: Соло-
мірскій не тотъ, за кого оиъ себя выдаетъ; Зимогоровъ это,
конечно, знаетъ; знаетъ, можетъ быть, и Женевьева И Ола­
душкинъ сталъ придумывать, какъ бы застать мудрицу врасплохъ
неожиданнымъ вопросомъ; она глупа и не съумѣетъ увернуться.
Зачѣмъ это нужно было, нашъ герой и самъ не съумѣлъ бы
сказать: въ немъ говорилъ какой-то темный, злобный и мсти­
тельный инстицктъ.
Карачунскій вышелъ серьезный и задумчивый. Машинально
ИЗЪ РОМАНА ГКАРЬ ЕРА ОЛАДУШКИНА».
81
пощипывая свою только что запущенную бородку, онъ не впо-
падъ, точно съ просонья, отвѣчалъ на обращенные къ нему
вопросы, мысли его были гдѣ-то далеко. Далеко, быть можетъ
еще дальше, были и мысли Зины. Соломірскій же сразу
«разыгрался». Оиъ танцовалъ со всѣми дамами по очереди и
даже величественную Евлалію Максимовну убѣдилъ сдѣлать съ
нимъ туръ вальса. Потомъ играли въ фанты, и Соломірскій
иридумывалъ разныя смѣшпыя замысловатости. Онъ опять сталъ
центромъ общаго вниманія, но уж е не того, частью робкаго,
частью вылеидательнаго, предметомъ котораго былъ въ началѣ
вечера. Онъ просто заражалъ всѣхъ своимъ неожиданно про­
рвавшимся весельемъ, и начинавшее уж е сказываться утомленіе
маленькаго общества какъ рукой сняло. Только Серелса Морен­
бургъ, Зимогоровъ и Оладушкинъ не принимали участія въ
играхъ и танцахъ. Сережѣ было просто скучно. Отъ Семена
Ивановича никто и не ожидалъ активнаго участія въ забавахъ,
но онъ съ улыбкой удовольствія смотрѣлъ на Соломірскаго. Ола­
душкинъ тоже улыбался, но то былаулыбка презрѣнія къ «мѣщан-
скому» характеру бала, и такъ ясно сложившаяся было относи­
тельно Соломірсісаго мысль стала въ немъ колебаться: просто,
это какой-то пошлякъ и серцеѣдъ изъ породы военныхъ писарей.
Евгенія Павловна веселилась больше всѣхъ, но это не
мѣшало хозяйственнымъ заботамъ. Пора было думать объужинѣ.
Евгенія Павловна вызвала мужа въ столовую: онъ долженъ
помочь ей, — откупоривать бутылки, вскрывать жестянки съ кон­
сервами. Сама лее она, съ помощью Груши, разставляла тарелки,
укладывала фрукты въ вазы и проч.
—
Видишь, Ж еня, — сказалъ Семенъ Ивановичъ, трудясь
надъ коробкой сардинокъ,— я говорилъ, что Евграфъ Петровичъ
разыграется...
—
Да, такой онъ милый... А Оладушкинъ-то какой про­
тивный... Какъ я тебя люблю, Сеня!— порывисто и неолеиданно
для самой себя прибавила мудрица и, обнявъ мулса, крѣпко
поцѣловала его въ губы.
Въ залѣ раздались апплодисменты, крики «браво!» и громкій
хохотъ.
—
Что тамъ такое?! — загорѣлась Евгенія Павловна и,
опрокинувъ вазу, въ которую накладывала апельсины, побѣжала
въ залъ.
Оказалось слѣдующее. Соломірскій предложилъ взимать и
вынимать мулескіе и дамскіе фанты отдѣльно. И случилось такъ,
что сперва Лидіи Петровпѣ вынулся фантъ поцѣловать Соло-
мірскаго, а потомъ Соломірскому — сказать Лидіи Петровнѣ
стихи. Дѣвушка, задаваясь смѣхомъ и краснѣя, отказывалась
исполнить назначенное, но требовала, чтобы Соломірскій испол­
нилъ то, что ему выпало на долю.
6

82
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКПНА'».
—
Да вѣдь вы же отказываетесь,—защищался Соломірскій.
—
Скажите стихи, тогда, молсетъ быть, и я ,— настаивала
Лидія Петровна, и ее поддержали другіе.
—
Извольте: «О ты, что въ горести напрасно»...
—
Иѣтъ, нѣтъ, свои,— раздалось съ разныхъ сторонъ.
—
Ну хорошо лее, погодите, — сказалъ Соломірскій и ушелъ
въ кабинетъ. Оттуда онъ вышелъ съ клочкомъ бумаги, на кото­
ромъ было написано карандашомъ:
Хоть въ большой обидѣ я,
О, Петровна Лидія,
И хоть не моя стихія,
Все жъ лишу стихи я
Феѣ Боргородской,
Лидѣ Барановской.
Публика привѣтствовала стихотвореніе шумнымъ смѣхомъ
и рукоплесканіями и потребовала, чтобы Лидія Петровна на­
градила автора исполненіемъ фанта. Дѣвушка долго отнѣкива-
лась, наконецъ, согласилась, но при этомъ такъ хохотала, что
Соломірскому достались, вмѣсто губъ, ея жемчужные зубы.
«Это не въ счетъ»,— иротестовалъ онъ, но Лидія Петровна,
красная, какъ маковъ цвѣтъ, убѣжала въ другую комнату.
—
Еаковъ Евграфъ-то Петровичъ? еще и поэтъ!— сказалъ
Суровской Оладушкину, толкая его въ бокъ локтемъ.
—
Еще бы! Пушкинъ, да и только,— криво усмѣхнулся
нашъ герой.
—
Господа, сейчасъ ужинъ, пожалуйте закусывать, сперва
дамы,— провозгласила Евгенія Павловна. Но мужчины не по ­
слушались этого распорялсенія и шумно направились въ сто­
ловую вмѣстѣ съ дамами. Жена Цезаря отстала и, задержавъ
Соломірскаго въ опустѣвшемъ залѣ, сказала:
—
Вы должны и мнѣ стихи написать,ЕвграфъПетровичъ.
—
Что вы, Богъ съ вами! Развѣ япоэтъ въсамомъ дѣлѣ?
Это даже обидно. Точно въ моей шуткѣ была претензія...
—
Ничего, я люблю шутку.
—
Трудно, Серафима Александровна. Если бы я еще имѣлъ
счастіе васъ знать...
—
Да вѣдь вы и Лиду не знаете.
—
Ну, ее узнать легко.
—
И меня легко. Я скажу вашими словами: я вся тутъ.
вотъ какъ на ладони.— И Серафима Александровна подставила
ему къ самому лицу раскрытую ладонь. Соломірскій догадался
поцѣловать эту ладонь и прибавилъ, смѣясь: «подождите, за
ужиномъ вдохновлюсь»...
Ужинъ прошелъ гораздо веселѣе. чѣмъ чай. Всѣ усѣлись
или какъ попало, или по собствениымъ своимъ соображеніямъ.
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
83
Серафима Александровна направилась было къ тому мѣсту,
гдѣ сѣлъ Соломірскій, но круто повернулась и помѣстилась
возлѣ Барановскаго. Сосѣдями Соломірскаго оказались Зина
Трегубова и Карачунскій. Новые знакомые весело болтали.
Соломірскій предлолшлъ всѣмъ выпить съ своими сосѣдями
«на брудершафтъ». Всѣ посмѣялись этому предложенію, но
откликнулся на него только Карачунскій и, залпомъ выпивъ
свой стаканъ, съ жаромъ поцѣловалъ Соломірскаго, Лицо Зины
вдругъ приняло озабоченный видъ и, наклонившись къ Соло-
мірскому, дѣвушка шепнула: «не забудьте же адресъ Карачун-
скаго: Нилшяя Долгая, домъ Карпова». Алякринскій провоз-
гласилъ тостъ за хозяевъ, Бандуринъ
«за украшеніе чело-
вѣчества, за дамъ». Серафима Александровна, поднявъ свой
стаканъ, крикнула черезъ столъ Соломірскому: «за вдохповеніе!»
—
Почему за вдохновеніе? —разомъ спросили Евгенія Пав­
ловна и Барановскій.
—
Потому что Евграфъ Петровичъ обѣщалъ вдохновиться
и написать мнѣ стихи,— отвѣтила жена Цезаря.
—
Готовы, Серафима Александровна, готовы, «Невѣдомому
богу» называются,— смѣясь, отозвался Соломірскій.
—
Такъ скалште теперь,..
—
Никакъ нельзя, для такихъ стиховъ обстановка требуется.
Послѣ ужина...
—
Охота вамъ съ этой...— брезгливо шепнула Соломірскому
Зина.
—
Ахъ, Зинаида Васильевна, отчего не поболтать? Дѣтей
крестить съ ней не буду, а поболтать молено,— шопотомъ ж е
отвѣтилъ онъ.
Послѣ ужина перешли въ залъ и дамы потребовали сти­
ховъ. Соломірскій предложилъ Серафимѣ Александровнѣ сѣсть,
всталъ передъ ней и началъ:
Былъ въ древности храмъ,
Въ томъ храмѣ, madame,
Невѣдомый богъ возсѣдалъ.
Невѣдомъ былъ онъ,
А все-жъ на поклонъ
Всякъ, чтившій боговъ, поспѣшалъ...
Онъ пріостановился и затѣмъ, прилолсивъ руку къ сердцу,
продолжалъ:
Въ груди моей храмъ,
Въ томъ храмѣ, madame,
Невѣдома бога я чту.
Невѣдомъ мнѣ онъ,
А все-жъ на поклонъ
Къ нему я спѣшу...
6*

84
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
И Соломірскій, подражая Бандурину, съ преувеличенною'
до комизма почтительностью низко наклонился и поцѣловалъ
руку жены Цезаря.
Опять раздались аиплодисменты и смѣхъ, а Серафима Але­
ксандровна потребовала, чтобы стихи были сейчасъ лее запи­
саны. Она повела Соломірскаго въ кабинета и, пока тотъ пи­
салъ, спросила, играя глазами:
—
Что же, ѣдемъ вмѣстѣ въ Петербургъ?
—
Если вы ѣдете завтра, такъ вмѣстѣ.
Нѣта, послѣ праздниковъ?
—
Не могу, радъ бы въ рай, да служба не пускаетъ.
—
Развѣ такая грѣшная ваша служба?
—
Да не безгрѣшпая...
—
Такъ вѣдь грѣшить можно и здѣсь... Н у идемте, слы­
шите, тамъ поютъ ... А завтра я приду на вокзалъ васъ про-
волеать, то есть не васъ , а одного знаком аго, но позволяю вам ъ
принять на свой счетъ...
Въ залѣ действительно пѣли. Чудный теноръ Карачунскаго
заливался на «Утесѣ». Всѣ притихли. Зина, откинувъ голову
на спинку стула, смотрѣла вверхъ такими глазами, какъ будто
тамъ пе потолокъ былъ, а далекое, глубокое небо, и такъ и
осталась, когда Карачупскій кончилъ. Е е вызвалъ изъ блажен-
наго забытья Алякринскій. Выразительно глядя на дѣвушку,
оиъ продекламировала «щечки горѣли, рученьки млѣли, дѣвичьи
грезы мѣшали...»
—
Отстаньте вы, — досадливо сказала дѣвушка и встала.
—
«Полоса-ль ты моя, полоса»,— опять залился Карачун-
ск ій...
Онъ пѣлъ еще и еще, иѣли хоромъ, потомъ опять тапцо-
вать стали. Въ заключеніе Лидія Петровна заиграла «казачка»,
и Серафима Александровна выплыла на середину зала, поводя
плечами и помахивая платочкомъ. Н а встрѣчу ей выскочилъ
Соломірскій, лихо выдѣлывая ногами разныя мудреныя штуки,
присѣдая и привскакивая... Одобренія слышались со всѣхъ сто­
ронъ, и только четверо изъ присутствующихъ хмуро смотрѣли
на пляску. То были какъ бы леивые символы четырехъ различ-
ныхъ, но. молеетъ быть, одинаково недобрыхъ, обидныхъ чувствъ.
Въ Барановскомъ говорила ревность самца, имѣющаго основа-
в ія не довѣрять самкѣ, во не имѣющаго силы разорвать съ
ней.. Каждое движеніе ея плечъ, каждая улыбка ея глазъ и
губъ его больпо дразнили и въ толсе время онъ не могъ ото­
рваться отъ горечи этой боли. Въ Оладушкинѣ — слолепое чув­
ство зависти къ чулсому веселью и вмѣстѣ съ тѣмъ презрѣнія
къ формѣ, въ которой оно выражалось. Зина Трегубова ничего
не имѣла противъ этой формы,— опа и сама сплясала бы,— но
ей было обидно, что «такой» удостоиваетъ плясать съ «этой».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
35
Наконецъ, Сережа страдалъ стыдомъ за мать, который невольно
поднимался въ немъ всякій разъ, какъ она обращала на себя
общее вниманіе; въ этомъ внимапіи мальчику чувствовалось
что-то позорное...
Глава X .
Глава XI.
Истшшые рыцари духа.
—
Поберегись.. Поберегись... Позвольте, позвольте, гос­
пода... Поберегись, любезный, не зѣвай!.. — теричалъ железно­
дорожный слулеитель, катя среда отъѣзлсаюіцихъ и проволсаю-
щихъ ручную телѣжку съ багажомъ по платформѣ вокзала. —
Позвольте, ваше превосходительство,— смягчилъ опъ тонъ, наез­
ж ая на невысокаго сѣдого господина въ дорогой ильковой шубѣ
и собольей шапкѣ.
—
Pourquoi est ce qu’ on vous appele votre excelence?
mais partout et toujours?—улыбаясь, спросила стоявшая ря .
домъ съ сѣдымъ господиномъ Серафима Александровна Морен­
бургъ. Она была въ черной бархатной кофточке, опушенной
мѣхомъ кенгуру, и въ круглой шапочкѣ съ такимъ же око-
лышемъ.
—
Justement parce que je le suis, madame,— съ шутливою
самоувѣренностыо отвѣчалъ седой господинъ густым ъ барскимъ
баритономъ и нѣсколыео въ носъ.
Сѣдой господинъ не былъ «превосходительством ъ»; по его,
не смотря н а небольшой ростъ, сановитая внѣшность, густая
грива сѣдыхъ волосъ, сѣдая лее окладистая борода, при моло-
жавомъ и не столько красивомъ, сколько значительномъ к вы-
разительномъ лицѣ, его манера держать себя, кланяться, гово
рить, отражавшая сознаніе своего достоинства и силы, невольно
вызывали почтительное къ нему отношеніе, которое у малень-
кихъ людей выражалось титулованіемъ. Это былъ Платонъ Пла-
тоновичъ Макаровъ, одно изъ свѣтилъ московской адвокатуры.
—
Однако, вы по такому морозу довольно легкомысленно
одѣты,— замѣтилъ онъ, запахивая свою шубу и оглядывая ко-
стюмъ Серафимы Александровны,— красиво, но легкомысленно.
—
Я лееніцина,— отвѣчала, пожимая плечами и дѣлая гри­
маску жена Цезаря,— легкомысліе намъ свойственно.
—
Ну, такъ какъ же, легкомысленная, но милая женщина,
на возвратномъ пути изъ Петербурга noflàpHTe мнѣ денекъ-
другой въ Москвѣ?

Да вѣдь обѣщала же...
—
Бата сулиха обманихѣ родная сестра, — сказалъ Ма-
каровъ.
ц Одну изъ эффектныхъ особенностей, какъ его адвокатскихъ рѣ-
чей, такъ и обыденнаго разговора, составляло щегольство про­
стонародными русскими оборотами и поговорками.
—
Неблагодарный! Когда лее я васъ обманывала?— съ ла -
сковымъ упрекомъ возразила Серафима Александровна.
—
А прошлый-то разъ, помните?
—
Такъ вѣдь вы знаете, что со мной Цезарь Антонычъ
былъ, не могла лее я ... Нѣтъ, и тогда, какъ всегда, «передъ
Богомъ и тобою была чиста душа моя»,— смѣшливо-торжественно
заключила леена Цезаря.
—
A Барановскій?
—
Что-жъ такое Барановскій? Барановскихъ много, а вы
одинъ.
—
Всѣ равны бобры, одинъ я соболекъ,— такъ, что ли?
Именно такъ, сами знаете... Постойте-ка, хотите я васъ
познакомлю съ однимъ господиномъ?.. вонъ идетъ... сейчасъ
толее ѣдетъ, интересный собесѣдникъ...
Ио платформѣ шелъ, отыскивая свой вагонъ, Соломірскій
въ сопроволеденіи Карачунскаго и Зины Трегубовой.
—
Нѣтъ, милъ-друлеокъ, не хочу, les amis de mes amies
ne sont pas mes amis,— сказалъ Макаровъ.
—
Ну, тутъ еще далеко до amitié...
—
Все равно не хочу. Да и какіе тамъ собесѣдники въ
дорогѣ! Въ дорогѣ я только три занятія признаю: спать, чи­
тать и молчать. Идите къ своему интересному
собесѣднику, а
явъ вагонъ сяду, сію минуту третій звонокъ. До свиданія въ
Москвѣ, смотрите ж е...
Макаровъ полеалъ Серафимѣ Александровнѣ руку и вошелъ
въ вагонъ, а она пошла на встрѣчу Соломірскому.
Вотъ видите, я сдержала свое слово, пришла васъ про­
водить.
—
Очень полыценъ...
Карачунскій и Трегубова переглянулись съ усмѣшкой. Се­
рафима Александровна это замѣтила, и это ей было непріятно.
—
Ну, и прощайте,— сказала она, пожимая руку Соломір-
скаго,— садитесь, поѣздъ сейчасъ тронется. Послѣ праздниковъ,
можетъ быть, увидимся въ Петербургѣ.
И пока Соломірскій обнимался съ Карачунскимъ и Зиной,
Серафима Александровна, не дожидаясь отхода поѣзда, вышла
съ платформы въ вокзалъ. Тамъ она наткнулась на Оладуш­
кина. Онъ тоже въ своемъ родѣ проводить Соломірскаго при­
шелъ, влекомый тѣмъ темвымъ инстинктомъ, который загово­
рилъ въ немъ на вчерашнемъ «балѣ». Но при видѣ бесѣдо-
SG
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
ІІЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
87
вавшаго съ Серафимой Александровной сановитаго господина
въ великолѣпной шубѣ, котораго лакеи и сторожа величали
«превосходительствомъ», въ его головѣ слолеилась мысль, давно
уже смутно бродившая. Онъ рѣшилъ привести ее въ исполпе-
віе, не откладывая дѣла въ доягій ящикъ. Отбросивъ наблю-
дательскія намѣренія, опъ не пошелъ на платформу, а сталъ
ходить, заложа руки за спину, вдоль опустѣвшаго вокзала ж
обдумывать планъ дѣйствія, въ ожиданіи обратнаго появленія
л:ены Цезаря.
Здравствуйте, Серафима Александровна, ---привѣтство-
валъ онъ ее. — Кого проволеали? Надѣюсь, не Соломірскаго.
—
Не надѣйтесь. Правда, пришла не для пего, но и его
провожала.
—
У меня есть къ вамъ дѣло, Серафима Александровна,—
круто направилъ разговоръ Оладушкинъ,— позвольте мнѣ какъ
нибудь зайти къ вамъ,
—
Полшіуйста.
—
Когда можно застать .васъ одну?
—
А! не такъ, какъ я тогда васъ застала? помните?—
усмѣхнулась жена Цезаря, намекая на свою встрѣчу съ «Мань-
кой».— Н у, ну, не конфузьтесь, дѣло житейское, а я не изъ
prudes,— продолжала она,— приходите хоть сегодня вечеромъ,
часовъ въ восемь...
Вернувшись домой, Оладушкинъ досталъ объемистую руко­
пись «Истинныхъ рыцарей духа» и началъ ее перелистывать,
перечитывать, исправлять... За этимъ занятіемъ время до восьми
часовъ пролетѣло быстро.
Моренбурги лсили въ собственномъ одноэтажномъ домѣ-
особнякѣ, на воротахъ котораго красовался фамильный гербъ:
на золотомъ щитѣ красная зубчатая башня, на ней черная
голова мавра въ рыцарскомъ шлемѣ, увѣнчанномъ дворянской
короной. Благообразный лакей во фракѣ ировелъ Оладуш­
кина въ гостиную и предложилъ подождать. Оладушкинъ сталъ
осматриваться. Гостиная была меблирована богато, но какъ бы
по шаблону, безъ единой оригинальной подробности, «безъ
физіономіи». По серединѣ комнаты, подъ висячей лампой,
круглый столъ, заваленный кипсеками, въ одномъ изъ угловъ
другой столъ, на немъ альбомы и тарелка съ визитными кар­
точками, вдоль одной изъ стѣнъ рояль, затѣмъ симметрично
стоящіе кресла и диваны, по стѣнамъ фотографіи швейцарскихъ
видовъ.
Серафима Александровна вышла въ пестромъ «персид-
скомъ» капотѣ, свободно облегавшемъ ея, какъ сказалъ про
себя Оладушкинъ, «аппетитную» фигуру, и повела гостя че-
резъ столовую въ свой будуаръ. Столовая, какъ тысячи сто-
ловыхъ, была оклеена обоями подъ дубъ и украшена лѣпными

88
ПЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
медальонами, изображающими дичь и фрукты. Бъ будуарѣ, тоже
шаблонному бросалась прежде всего въ глаза висѣвшая надъ
маленькими диваномъ большая фотографія-группа: Цезарь Апто-
новичъ, Серафима Александровна и Сережа. Поразительное
сходство отца и маленького сына производило бы почти коми­
ческое впечатлѣніе, если бы не разница въ выраженіи ихъ лицъ.
Изъ-подъ густыхъ сросшихся бровей отца смотрѣли глаза до-
оросовѣстнаго чиновника и кабинетнаго политика, спокойно
обсуждающаго вопросъ о преимуществахъ реформъ передъ ре-
волюціей и застоемъ, тогда какъ въ лицѣ мальчика сквозило
что-то грустное и тревожное. Въ этой разницѣ, при необыкно-
венномъ внѣшнемъ сходствѣ, чувствовался зародышъ какой-то
драмы. Что касается Серафимы Александровны, то фотографія
уловила тотъ оттѣнокъ наглости и лживости, который време­
нами набѣгалъ на ея глаза и странно и непріятно противорѣ-
чилъ выраженію красивыхъ, улыбающихся губъ, опушенныхъ
по угламъ маленькими усиками. Немножко ниже группы, почти
непосредственно надъ спинкой дивана, была прибита узенькая
деревянная полка и на ней стояло нѣсколько мужскихъ каби-
нетныхъ фотографій. Оладушкинъ узналъ видѣннаго имъ сего­
дня М акарова и Ба,рановскаго и не узналъ красиваго усатаго
человѣка въ полковничьихъ эполетахъ, молодого человѣка съ
великолѣпными бакенбардами и надменно выпяченнымъ под-
бородкомъ и ещ е одного молодого человѣка съ типичною физіо-
номіей французскаго комми-вояжера. Будуаръ освѣщался ки-
тайскимъ фонаремъ.
—
Ну, садитесь и разсказывайте, какія у васъ ко мнѣ
Дѣла,
начала Серафима Александровна.— А это что такое?—
прибавила она, указывая на большую папку, которую Оладуш­
кинъ не выпускалъ изъ рукъ все время и теперь, сидя, дер­
жалъ у себя на колѣняхъ.
Это тоже къ моему дѣлу относится, но начать поз­
вольте мнѣ съ другого, — отвѣчалъ нашъ герой, заранѣе обду-
мавшій приступъ и весь ходъ бесѣды.— Вотъ вы сегодня н а ­
помнили эту непріятную встрѣчу, тогда, у меня...
Да в^дь я не въ укоръ. а такъ, къ слову, — перебила
Серафима Александровна.
Знаю, что не въ укоръ, — въ
свою очередь перебилъ
Оладушкинъ съ горькой усмѣшкой,— какое вамъ дѣло до меня,
ничтожнаго, чужого человѣка! Не по родственнымъ же, въ с а ­
момъ дѣлѣ, чувствамъ!
—
Нѣтъ, отчего-же ...
Эхъ, Серафима Александровна, зачѣмъ намъ пустыя
слова говорить! Я очень хорошо знаю, что вамъ до меня нѣтъ
никакого дѣла, но мнѣ-то стыдно и обидно такъ жить, какъ
я здѣсь живу. Вѣдь я погибаю въ этомъ болотѣ! Хорошо еще,
ИЗЪ РОМАНА «КАР ЬЕРА ОЛАДУИІКПНА».
89
что питаю отвращеніе къ вину, а то снился бы, да, пожалуй,
это и лучше было бы...
Оладушкинъ замолкъ и поникъ головой.
—
Вотъ что, Алексѣй Алексѣичъ, — сказала Серафима
Александровна дѣловымъ, почти жесткимъ тономъ, — пустыхъ
словъ не надо, по жалкихъ и мрачныхъ тоже не надо, я ихъ
терпѣть пе могу, и сама не говорю, и слушать не люблю; да
и нѣтъ такого положенія, изъ котораго не было бы выхода,
значитъ, и хныкать нечего...
Герой нашъ сообразилъ, что здѣсь, действительно, неумѣстны
«жалкія, мрачныя слова» и
«хныканье», и сталъ излагать
свое дѣло просто и ясно. Онъ тяготится своимъ положеніемъ
въ Боргородѣ, гдѣ у него пѣтъ опродѣленныхъ занятій и воз­
можности приложить къ любимому дѣлу свои способности, —
опъ ихъ въ себѣ чувствуетъ и сознаетъ и не видать надоб­
ности скрывать это отъ Серафимы Александровны. Его люби­
мое дѣло— литература, но занимагься ею здѣсь, вдали отъ цент-
ровъ, невозможно. В ъ Петербургѣ у пего, какъ извѣстно Се-
рафимѣ Александрович, есть братъ, который могъ бы похло­
потать о разрѣшеніи ему жить въ столицахъ, но они въ дур-
ныхъ отношеніяхъ. Брать все не можетъ забыть и простить
его юношеское увлеченіе, съ которымъ онъ, Оладушкинъ, давно
разстался. Мало того: если бы ему удалось занять въ литера-
турѣ самостоятельное положеніе, не подчиняясь никакому
партійному камертону, онъ направилъ бы на подобный увле-
ченія охлаждающую струю всего имъ пережитаго и переду-
маннаго. Но онъ не ограничился бы этою отрицательною дѣя-
тельностыо, онъ выдвинулъ бы впередъ и положительную идею,
а именно идею эстетическаго примиренія съ жизнью. Е сл и
Серафима Александровна согласится ближе познакомиться съ
его образомъ мыслей и манерой изложенія, то онъ прочтетъ
ей что пибудь изъ одной своей работы, которую затѣмъ и за-
хватилъ съ собой, а ему, Оладушкину, будетъ во всякомъ
случаѣ интересно услышать мнѣніе Серафимы Александровны.
Жена Цезаря внимательно слушала монологъ молодого че-
ловѣка, но недоумѣвала, къ чему онъ ведетъ. На ея вопросъ—
причемъ она тутъ? Оладушкинъ отвѣтилъ вопросомъ ж е — кто
былъ съ ней сегодня на вокзалѣ? Узнавъ, что это былъ Ма­
каровъ, тотъ самый Макаровъ, который прогремѣлъ на всю
Россію блестящимъ участіемъ въ цѣломъ рядѣ процессовъ,
Оладушкинъ продоллсалъ на ту тему, что и вообще у Се­
рафимы Александровны много вліятельныхъ знакомыхъ, ко­
торые легко могутъ устроить его дѣло.
—-
Право, не знаю,— задумалась СерафимаАлександровна,—
я поговорю съ Цезаремъ Антонычемъ. Можетъ быть, вы бы и
произведете свое лучше ему прочитали? Какъ оно называется?

90
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
—
«Истинные рыцари духа».
Серафима Александровна оживилась.
—
А!—сказала она,— знаю:
И мечи ихъ ярко блещутъ,
И знамена вѣютъ ихъ...
Говоря эти стихи, лсена Цезаря безпредметно смотрѣла
куда-то въ пространство и улыбалась: она вспоминала, какъ
забавно декламировалъ ихъ Макаровъ въ отдѣльномъ кабинетѣ
ресторана «Эрмитажъ» въ Москвѣ... Особенно конецъ:
Что, малютка, ты хотіла-бъ
ВидЬть рыцарей такихъ?
Такъ смотри сюда скорѣе
Ты, ребенокъ милый мой,
И ц"ѣлуй меня смѣлѣе —
Рыцарь Духа предъ тобой!
—
Эти самые,—подтвердим, тоже улыбаясь, Оладушкинъ —
только I ейне совсѣмъ не вѣрно понималъ ихъ роль и значеніе.
—
Ну, хорошо, читайте, —разрѣшила Серафима Алексан­
дровна.
*
—
Я не все буду читать, это слишкомъ длинно,— сказалъ
Шадушкинъ и, перелиставъ свою рукопись, предлож илъ:__
вотъ главу о маркизѣ Позѣ...
—
Можетъ быть, вамъ сахарной воды надо? — спросила
Серафима Александровна, приготовляясь слушать.
Оладушкинъ отказался и началъ чтеніе. Началъ онъ съ
того, что Поза можетъ считаться однимъ изъ типичнѣйшихъ
рыцарей духа въ гейневскомъ смыслѣ слова, того духа о ко­
торомъ поэтъ говоритъ:
Разорвалъ онъ цѣпи рабства,
Сбилъ тирановъ города,
Воскресилъ былое право—
Да идеть изъ вѣка въ вѣкъ:
Нѣтъ неравенства рожденья,
Благороденъ человѣкъ
Таковы именно идеи Позы, но каковы же результаты его
грандюзныхъ плановъ и дерзкихъ замысловъ? Фландрію онъ
не спасъ, Карлоса и Елизавету погубилъ, погибъ и самъ.
Всюду сѣетъ онъ кругомъ себя горе, несчастіе, смерть. Оста-
вимъ въ сторонѣ его вмѣшательство въ отношенія Карлоса и
Елизаветы. Гайны трепета душъ инфанта и королевы
—
Постойте-ка, милостивый государь, это... какъ это назы­
вается. это плапатъ: «трепетъ души» мой терминъ, —перебила,
смѣясь, Серафима Александровна.
ИЗЪ РОМАНА <КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
91
—
Я никогда его отъ васъ не слыхалъ,— отозвался Ола­
душкинъ.
—
Мало ли чего вы отъ меня не слыхали, но что слышали
другіе.
—
Это показываетъ только, что les belles esprits se rencon­
trent, - не удержался нашъ герой отъ «салоннаго» языка.
—
Ахъ, Алексѣй Алексѣевичъ, видно вамъ Е вгенія Пав­
ловна не передавала моего совѣта: не говорите вы по фран­
цузски или уж ъ возьмите учителя французскаго языка, а еще
лучше француженку,— лучшій способъ усвоить разницу между
мужскимъ и женскимъ родомъ...
Серафима Александровна говорила такъ весело и такъ до
цинизма просто, что Оладушкинъ не чувствовалъ никакой не­
ловкости и, самымъ искреннимъ образомъ поблагодаривъ собѣ-
сѣдницу за замѣчаніе и совѣтъ, такъ же весело и просто
прибавилъ:
—
Вотъ видите, и еще одинъ резонъ перебираться въ
Петербургу тамъ француженку не трудно будетъ найти...
Серафима Александровна утвердительно кивнула головой,
и чтеніе возобновилось.
Тайны трепета душъ инфанта и королевы представляютъ
высокій интересъ, но на ихъ осиованіи нельзя построить какой
нибудь общій выводъ. Бывшая невѣста Карлоса становится его
мачихой, продолжая его въ глубинѣ души любить и быть имъ
любимой, — случай слишкомъ исключительный. Вообще, по части
отношеній между мужчинами и лсенщинами авторъ желаетъ
сдѣлать только одно замѣчаніе, именно по поводу слѣдующаго
разговора:
Поза.
... Приключеній
Искать—долгъ рыцарей; всего-жъ важнѣе
Защита женщинъ.
Маркиза Мондекаръ.
Противъ великановъ?
Теперь ихъ нѣтъ ужъ бол'Ье.
Поза.
Насилье
Для слабыхъ тотъ же великанъ, маркиза.
Королева.
Вы правы, кавалеръ. Есть великаны,
Нѣтъ только рыцарей теперь.

92
ИЗЪ РОМАНА »КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
Королева ошибается: есть рыцари, истинные рыцари духа,
но королева ищетъ ихъ не тамъ, гдѣслѣдуетъ. Ихъ не много
но они должны сплотиться, и тогда великаны падутъ. Ве ли ­
каны существуютъ, но опять-таки не тамъ, гдѣ ихъ видятъ
королева и П оза, хотя послѣдній правъ, говоря, что «насилье
для слабыхъ тотъ же великанъ». Королева и Поза разумѣгатъ
или чисто физическое насиліе. или насиліе исторически выра-
ооташіаго, дѣйствуюіцаго, общепризнаннаго пр ава. Но есть
безконечпо худшее и не имѣющее за себя никакихъ естествен-
ныхъ или историческихъ онравданій насиліе нравственное,
которое великаны и практикуютъ, внушая женщинамъ,-этому
послѣднему, прекраснѣйшему, благоуханному цвѣтку творенія
созданному для любви и семейнаго очага,— не свойственныя,
чулсдыя ихъ существу идеи. Истинные рыцари духа должны
возстать противъ этого насилія. Ио это только одинъ изъ эпи-
зодовъ ихъ деятельности, только одинъ изъ параграфовъ ихъ
ооязательной программы,— не
однѣ женщины нуждаются въ
защитѣ отъ великановъ. Могутъ спросить: да великаны ли эти
служители духа тьмы и раздора? не пигмеи ли, напротивъ,
тщетно думающіе направить лсизнь и исторію по неестественному
невозможному пути? В ъ сравненіи съ мощью естественнаго
хода вещей, они, конечно, пигмеи, но въ каждую данную
минуту они могутъ быть сильны и. слѣдовательио, опасны . И
разумнѣе преувеличивать силы враговъ, чѣмъ преуменьшать.
оролевскій духовникъ Доминго, молсетъ быть, дѣлаетъ пр еуве­
личенную оцѣнку Карлоса, когда говоритъ Альбѣ:
Этотъ
Гигантскій духъ всѣ путы разорветъ,
Bei наши планы. Тщетно думалъ
Я сладострастной нѣгой усыпить
Его надменный духъ: онъ побѣдилъ
И это испытанье. Страшенъ, герцогъ,
Въ подобномъ тѣпѣ духъ такой...
Можетъ быть, Доминго и самъ не вѣритъ своимъ словамъ,
но онъ поступаетъ мудро, внуш ая эту преувеличенную оцѣнку
ограниченному, но муж ественному и преданному Альбѣ, чей
іъ «провелъ бороздъ кровавыхъ много на землѣ къ посѣву
зеренъ православной вѣры». Сами эти великаны преисполнены
сатанинской гордости. Поза ребенкомъ отвергаетъ дружбу ин­
фанта, взрослымъ человѣкомъ отказывается отъ службы королю.
И то и другое ниже его. Онъ величаетъ себя «посланников
іелов чества всего», «міра гражданиномъ», «гражданиномъ гря-
дущихъ поколѣній». Вѳликій ингсвизиторъ пазываетъ его «фа-
тятикомъ пововведеній». Онъ, действительно, фанатикъ нововвэ-
!ш> 110 нѳ тѣхъ постепенныхъ, разумныхъ шаговъ впередъ,
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
безъ которыхъ нѣтъ исторіи. И хъ онъ презрительно отвергаетъ.
Оиъ говоритъ королю:
Смѣшная эта страсть нововведеній,
Которая, цѣпей не разбивая,
Ихъ тяжесть только умножаетъ, мнѣ
Не распаляетъ крови. Вѣкъ тщедушный
Не вызрѣлъ для моихъ прекрасныхъ идеаловъ:
Я гражданинъ грядушихъ поколѣній.
Это не мѣшаетъ ему, однако, приступить къ организаціи воз-
станія не грядущихъ, а ж ивущаго поколѣнія въ Нидерландахъ.
Истинные рыцари духа должны бороться и съ этимъ видомъ
насилія, хотя, съ другой стороны, должны признать долю правды
и въ уирекахъ, обращенныхъ ГІозою къ Филиппу П:
Один, во всей Европѣ, вы хотите
Рукою смертной, слабой задержать
Бѣгъ колеса мірскихъ переворотовъ,
Своей рукой схватить его за спицы?
Вамъ ничего не сдѣлать!..
Серафима Александровна, прервавъ чтеніе Оладушкина въ
самомъ началѣ легкомысленнымъ разговоромъ, слушала затѣмъ
уже очень внимательно, всматриваясь въ то лее время въ чтеца.
Онъ какъ будто выросталъ въ ея глазахъ и даже вся его не­
взрачная фигура становилась какъ будто красивѣе и значи­
тельнее. Умственный механизмъ Серафимы Александровны,
встрѣчая нѣчто отличное отъ нривычнаго матеріала «хож денія
по краю пропасти», вообще легко поддавался внушенію, а въ
данном'], случаѣ тѣмъ легче, что «Истинные рыцари духа» Ола­
душкина ко многомъ какъ бы вторили «Реформы и революціи»
Цезаря Антоновича. Ыо лсена Цезаря не выдерживала долго
серьезнаго настроенія и стала, наконецъ, утомляться. А когда
дѣло дошло до «колеса мірскихъ переворотовъ». уж е буквально
напомнившаго ей «колесо исторіи» въ трактатѣ ея мужа, она
рѣшила остановить О ладушкина.
f.
—
Отдохните, Алексѣй Алексѣичъ,— сказала она,— сейчасъ
будемъ чай пить, и я васъ познакомлю съ мулсемъ. Онъ тол:е,
улсе нѣсколько летъ, работаетъ надъ болыпимъ сочиненіемъ,—
«Реформа и революція» называется,— и мнѣ калсется. ваши
темы сходятся...
—
51 слышалъ,— отвѣчалъ Оладушкинъ,— и, конечно, за
- большую честь почту... Но, если вы уж ъ такъ добры, передайте
Цезар ю Антоновичу мою просьбу сначала прочитать мою
работу. Такъ удобнее знакомиться, а теперь позвольте мнѣ
уйти...
В ъ будуаръ, предварительно постучавъ въ дверь, вошелъ

ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА>.
Сережа. Онъ обвелъ своимъ грустнымъ н тревожнымъ взгля­
домъ мать, гостя, всю комнату и спросплъ:
—
Я не помѣшалъ, maman?
—
Чему-жъ ты могъ помѣшать? Алексѣй Алексѣичъ читалъ
мнѣ свое сочиненіе, которое и тебѣ интересно было бы послу­
шать, я даже хотѣла позвать тебя. Теперь вотъ зову чай пить и
хочу познакомить съ твоимъ отцомъ, да Алексѣй Алексѣичъ
уходить хочетъ.
Серафима А лександровна точно въ чемъ-то оправдывалась
или погашала какія-то невысказанныя, но возможныя подо-
зрѣнія, давая этотъ отчетъ сыну. Тотъ молчалъ. Оладушкинъ
простился. Серафима Александровна не удерживала его; ей
казалось, что его мысль основательна: пусть Цезарь Антоно­
вичъ познакомится сначала съ «Истинными рыцарями духа»,
это въ самомъ дѣлѣ облегчить и личное потомъ знакомство.
Сама для себя она рѣшила, что Оладушкина поддержать
надо.
Оладушкинъ вернулся домой въ радужномъ настроеніи.
Онъ чувствовалъ, что сдѣлалъ сегодня удачный и важный шагъ.
Дѣло не въ томъ только, что Моренбурги устроятъ ему переѣздъ
въ П етербургу такъ или иначе, рано или поздно, это все равно
случилось бы. Но, прочитавъ «Истинныхъ рыцарей духа»,
Цезарь Аннтоновичъ убѣдится въ дарованіяхъ и хорошомъ
направленіи автора и дастъ ему такія рекомендаціи, что передъ
нимъ всѣ нужныя двери раскроются, а остальное ужъ онъ
съумѣетъ завоевать... Н а этомъ общемъ фонѣ, какъ облака въ
сильный вѣтеръ, носились отдѣльныя мысли и образы, то на-
бѣгая другъ на друга, то принимая самыя капризныя, неожи­
данный очертанія, то расплываясь безслѣдно въ пространствѣ,
то скучиваясь въ новыя комбинации. Старуха хозяйка, внося,
по требованію нашего героя, самоваръ, застала его быстро
шагающимъ изъ угла въ уголъ маленькой комнаты и что-то
мурлыкающимъ. Онъ напѣвалъ:
Конченъ, конченъ дальній путь.
Вижу край родимый.
Сладко будетъ отдохнуть
Мнѣ съ подружкой милой...
Да, и съ подружкой,— продолжалъ про себя Оладушкинъ,
и въ воображеніи его безпорядочно пробѣжали Ольга Васи­
льевна, Евгенія Павловна, Марья Гавриловна. Серафима Але
ксандровна, Маныса... Аппетитная эта Серафима, и какъ съ
ней просто... И какъ это ему раньше не пришло въ голову
обратиться къ Моренбургамъ? Вѣдь родственники всетаки...
А теперь что собственно толкнуло? Ш уба и «превосходитель­
ство» Макарова... Хороша шуба... и у него такая же будетъ...
и домъ будетъ съ гербом ^ на воротахъ... На столовомъ сервизѣ
Франциски Карловны соединенные гербы Мореибурговъ и Ола-
душкиныхъ: у Мореибурговъ на золотомъ полѣ красная башня
и голова мавра, у Оладушкиныхъ голубое поле, раздѣленное
на двѣ части,— въ од^ой вооруженная мечомъ рука, въ другой -
двѣ пожимающія одна другую руки... Что-то скажетъ братецъ
Николай Алексѣичъ?.. 0іѴъ ему покалсетъ!.. И «Петербургскому
Вѣстнику» тоже п оівдеті. Сначала въ московскомъ «Центрѣ»
или въ петербургской ^♦вѣверной Звѣздѣ», а потомъ и свой
журиалъ можно завесѣ]*'.. Какъ бы назвать? Статьи ужъ есть:
во-первыхъ, «Шдѣніе натуралиста», во-вторыхъ, «Истинные ры­
цари духа», ж -третьихъ, у него уже задуманы «Свѣтлыл и
темныя стороны современной литературы»... «Реформу и ре~
волюцію» Цезаря Антоновича толее молено будетъ напечатать...
«Истинные рыцари духа», навѣрное, произведутъ впечатлѣніе...
Хорошее это онъ заглавіе придумалъ, годится не только для
статьи, а и для какого иибудь тайнаго общества... или вотъ
какъ «Рыцари круглаго стола...»
Большая, высокая, свѣтлая
комната, большой столъ, покрытый краснымъ сукномъ... опъ
на предсѣдательскомъ креслѣ... — «Что-то вы тогда, Марья Га­
вриловна, скажете? —окончательно забывшись, уж е вслухъ ска­
залъ Оладушкинъ, останавливаясь передъ портретомъ Дуни­
ной,— да, что-то скажете?»
—
Что баринъ, али уж ъ убирать самоваръ?— спросила,
входя на его голосъ, хозяйка.
—
Нѣтъ, Мавра Григорьевна, это я не васъ, я еще не
нилъ,-—о т вѣчалъ нашъ герой, падая съ неба и самъ усмѣхаясь
этому паденію. Ему вспомнился вопросъ Альнаскарова:
Что хочешь ты? над-ѣйся и вѣщай!
и реплика слуги:
Великій государь, васъ гіросятъ кушать чай.
Онъ принялся за чай, но скоро опять поднялись безпоря-
дочныя волны мечты, почти затопляя его сознапіе, и ему р е­
шительно не сидѣлось. Пойти бы куда нибудь, но куда? Къ
Зимогоровымъ? Но Семена Ивановича ему меньше, чѣмъ когда
нибудь, хотѣлось видѣть. Если бы застать Женевьеву одну...
Она дура, но передъ ней можно выложить весь грузъ мечты
и надежды, чтобы самому имъ полюбоваться, а иолсалуй, удастся
и возобновить отношенія, начавшіяся и окончившіяся у «Ле­
бедокъ...» Нѣтъ, лучше къ Суровскому...
Суровского, однако, Оладушкинъ не засталъ. Опять вер­
нувшись домой, онъ съ леаромъ засѣлъ за «Свѣтлыя и темпыя
стороны современной литературы» и проработалъ до глубокой
ночи.
Утромъ, часу въ девятомъ, его разбудила хозяйка, говоря:
«письмо вамъ, баринъ, велѣли сейчасъ отдать». В ъ конвертѣ
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
95

96
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
было не письмо, а визитная карточка; «Цезарь Антоновичъ
фонъ-Моренбургъ», а внизу мелкимъ, но твердымъ, отчетливымъ
почеркомъ было приписано: «свидѣтельствуя свое почтеніе
Алексѣю Алексеевичу Оладушкину, покорнейше проситъ по­
жаловать къ нем у сегодпя, мелсду 10 и 11 часами».
Серафима Александровна, послѣ первой же встрѣчи съ
Оладушкинымъ у Зимогоровыхъ на дачѣ, разсказала мужу,
что вотъ какого имъ Богъ родственника въ Боргородъ послалъ.
Ыо разсказала такъ небрежно и мимоходомъ, что Цезарь Ан­
тоновичъ не обратилъ никакого вниманія н а ея сообщеніе.
Но теперь, выслушавъ разсказъ лсены о прошломъ Оладушкина
и его иланахъ иа будущее время, и заглянувъ въ рукопись'
«Истиниыхъ рыцарей духа», онъ заинтересовался родствепни-
комъ. И чѣмъ дальше читалъ, тѣмъ больше заинтересовывался.
Онъ узнавалъ свои идеи, только выражепныя въ приложеніи
къ чуждой для него сферѣ художественныхъ произведеній, и
это придавало имъ въ его глазахъ оттѣнокъ новизны и ориги­
нальности. Въ трехъ-четырехъ мѣстахъ онъ далее не удерлсался
и написалъ на поляхъ карандашомъ: «вѣрно!», «превосходно!»,
Онъ читалъ до поздней ночи и хотѣлъ передъ сномъ сообщить
свои впечатлѣнія Серафимѣ Александрович, но она улсе спала.
Вставъ, по своему обыкиовеиію, очень рано, онъ дочиталъ
рукопись до конца и хотѣлъ тотчасъ лее послать къ Оладуш-
кину пригласительную записку, но не зналъ его адреса. Онъ
позвонилъ. Явился благообразный лакей во фраісѣ.
—
Барыня встала?
—
Встали, кофе кушаютъ.
Серафима Александровна всегда пила утренній кофе одна,
•въ своемъ будуарѣ. Цезарь Антоновичъ, въ вицмундирѣ и съ
«Истинными рыцарями духа» въ рукахъ, толсе какъ всегда,
галантно поцѣловалъ ея руку, на что она отвѣтила традиціон-
нымъ поцѣлуемъ въ лобъ.
—
Ты знаешь адресъ Оладушкина?—спросилъ мулсъ.
—
Зпаю, а что?
—
Да хочу сейчасъ послать за нимъ. Ты, Сима, настоящій
подарокъ мнѣ этими «Истинными рыцарями духа» сдѣлала. Я
просто зачитался... Молодо, конечно, и улсъ слишкомъ боль­
шая роль эстетикѣ въ жизни отводится, но и это ничего, далее
хорошо, по нынѣшнему времени. Есть тутъ что-то самобытное.
—
Ну, я очень рада, я такъ и думала, что тебѣ понра­
в ится,— сказала Серафима Александровна, прихлебывая кофе.—
Что-жъ ты думаешь можно для него сдѣлать?
—
Bo-первыхъ, сейчасъ пошлю за нимъ, какъ его адресъ?—
отвѣчалъ Цезарь Антоновичъ и позвонилъ. Надписавъ затѣмъ
адресъ на заранѣе приготовлениомъ конвертѣ и отдавъ его
лакею для немедленной отправки; онъ продолжалъ:
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
97
—
А потомъ вотъ что: Николаю Оладушкину стыдно, что
онъ такого брата въ такомъ положеніи дерлситъ. Ему я пи­
сать не буду, ты знаешь, я его не люблю, но ісузинѣ Фран­
циске напишу, хотя и увѣренъ, что она ничего не сдѣлаетъ...
Это позоръ! Но я напишу, кромѣ того, барону Жоржу и Ольгѣ
Борисовнѣ...
—
Ты милый, и если ужъ за что возьмешься... — сказала
Серафима Александровна и, притянувъ его къ себѣ за руку,
улсе сверхъ штата поцѣловала въ лобъ.
Да вѣдь нельзя же такъ относиться, — съ несвойствен-
нымъ ему волненіемъ продолжалъ Цезарь Антоновичъ, и его
обыкновенно добрые, мягкіе глаза пришли въ соотвѣтствіе съ
сердито нахмуренными густыми бровями.
—
Преступное увле­
ч е т е должно быть наказано, но надо же имѣть въ виду воз-
молсность возрожденія, надо слѣдить... Вѣдь этотъ молодой че-
ловѣкъ талантъ и можетъ принести огромную пользу. Что онъ
тебѣ читалъ?.. А! О Позѣ... Это хорошо, но дальше лучше.
Прочти о романѣ какого-то Спиридова или Спиридонова
«Жизнепныя нити». Это прямо въ цѣль бьетъ, какъ разъ то,
что теперь среди нашего сумбура нужно. Хотѣлъ бы я, чтобы
баронъ Жорлсъ прочиталъ!.. Я ему напишу сегодня лее, а ты,
пожалуйста, когда поѣдешь съ Сержемъ въ Петербургъ, на
словахъ разъясни и Ольгѣ Борисовнѣ, и Жоржу... Что ты
смѣешься?
—
Я не смѣюсь, а просто мпѣ пріятно видѣть твое увле­
чете. Какой ты молодой еще, и какъ я люблю въ тебѣ это,
мой Цезарь,
отвѣчала Серафима Александровна, еще разъ
нѣлсио притягивая къ себѣ и цѣлѵя мужа.— А Макаровъ, какъ
ты думаешь, молсетъ что нибудь сдѣлать для Оладушкина?
Макаровъ? Конечно, молсетъ. Это будетъ даже очень
хорошо, если и онъ съ своей стороны напишетъ Жоржу.
Такъ я напишу Платону Платонычу?
—
Хорошо.
Серафимѣ Александрович, действительно, нравилось увлече­
т е мужа, но не въ такой, однако, степени, чтобы смеяться отъ
умиленія. Ее насмѣшпло одно воспоминаніе, промелькнувшее
при имени барона Жоржа Адлерталя. Баронъ, высокій, худой
человекъ съ лошадинымъ профилемъ и очень смешливый, былъ
большой пріятель часто наѣзжавшаго въ Петербургъ по дѣламъ
Макарова, что не мѣшало, однако, послѣднему постоянно
смѣяться надъ барономъ. Между прочимъ, онъ сочинилъ «ско­
роговорку»: «И что ты, Жоржъ, ржешь, и что ты, Жоржъ,
ролсь лсрешь». Ее-то и вспомнила жена Цезаря.
Цезарь Антоновичъ продоллсалъ свой панегирикъ автору
«Истинныхъ рыцарей духа» вплоть до появленія лакея съ
докладомъ о приходе Алексѣя Алексѣевича Оладушкина и о
7•

томъ, что онъ, согласно заранѣе отданному приказанію, про-
велъ посѣтителя въ кабинетъ.
Кабинетомъ Цезарю Антоновичу служила большая въ три
окна комната, двѣ стѣпы которой и простѣнки мелсду окнами
были заняты массивными дубовыми шкафами, сквозь стекла
которыхъ
смотрѣли ряды книгъ въ дорогихъ переплетахъ.
У четвертой стѣны стоялъ диванъ и надъ нимъ висѣлъ боль­
шой портретъ Гладстона. Больше
въ кабинетѣ ни было ни­
какихъ картинъ, портретовъ, фотографій, вообще уісрашеній.
На стоявшемъ посерединѣ комнаты болыпомъ письменномъ
столѣ не было ничего, кромѣ маленькой чернильницы и лампы,—
ни книжки, ни бумажки: Цезарь Антоновичъ былъ педантъ по
части порядка, и всякую свою письменную работу, служебную
или относящуюся къ трактату о «реформѣ и революціи», вы-
нималъ изъ стола только въ моментъ надобности. Передъ сто­
ломъ и по бокамъ его стояло по креслу.
Строгій до аскетизма характеръ кабинета смутилъ нашего
героя. Онъ не безъ волненія ждалъ хозяина, хотя уже самый
фактъ приглашенія, притомъ столь быстраго, говорилъ за то,
что онъ будетъ встрѣченъ любезно и что вообще его дѣло
выиграно. Цезарь Антоновичъ сразу разсѣялъ остатки его
сомнѣиій и его смущеніе.
—
Душевно радъ васъ видѣть, Алексѣй Алексѣичъ, — съ
особеннымъ и почти почтительнымъ радушіемъ сказалъ онъ,
пожимая руку Оладушкина и усалсивая его въ кресло возлѣ
стола. — Извините, что я васъ безпокоилъ такъ рано, но я сей­
часъ долженъ ѣхать на службу,— онъ указалъ рукой на свой
вицмундиръ,— а мелсду тѣмъ мнѣ хотѣлось какъ можно скорѣе
познакомиться съ вами и выразить вамъ удовольствіе, которое
я испыталъ при чтеніи вашего произведенія.
Оладушкинъ молча наклонилъ голову.
—
Бъ другой разъ мы побесѣдуемъ съ вами обширнѣе, —
продолжалъ Моренбургъ.— Милости прошу какъ нибудь вече-
ромъ, безъ зова. По вечерамъ я всегда дома. А что касается
до вашего дѣла, то питаю полную увѣренность, что оно очень
скоро придетъ къ благополучному концу. Я сегодня ж е на­
пишу кое кому въ Петербургъ и буду рекомендовать васъ са­
мымъ настоятельнымъ образомъ...
Оладушкинъ разсыпался въ благодарностяхъ.
—
А теперь извините меня, мнѣ пора,— началъ было Ц е­
зарь Антоновичъ, но его перебила Серафима Александровна.
Она вошла въ кабинетъ съ письмомъ въ рукахъ.
—
Здравствуйте, Алексѣй Алексѣичъ,— сказала она. -—Такъ
какъ я знаю, о чемъ вы тутъ бесѣдуете, то и не боюсь по-
мѣшать. Посмотри. Цезарь, что я написала Макарову. Можетъ
быть, что нибудь напутала...
98
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИПА».
ИЗЪ РОМАНА «КАРЬЕРА ОЛАДУШКИНА».
99
—
Нѣтъ, все такъ, все вѣрно,--отвѣчалъ Цезарь Антоно­
вичъ, пробѣжавъ письмо.
—
Молсетъ быть, ты припишешь?
—
Нечего приписывать то, ты такъ хорошо излолсила. Да
и некогда мнѣ, надо ѣхать, я уже извинился передъ Алексѣемъ
Алексѣичемъ. Припиши сама отъ меня поклонъ. Ещ е разъ
извините, Алексѣй Алексѣичъ. Хотите я васъ подвезу?
—
Смотрите же, Алексѣй Алексѣичъ,— обратилась Серафима
Александровна на прощанье къ нашему герою,— к огда станете
знаменитостью, не забудьте, что я первая поставила вамъ
лѣстницу.
Моренбургъ и Оладушкинъ вышли вмѣстѣ, а Серафима
Александровна отправилась къ себѣ приписывать въ письмѣ
къ М акарову поклонъ Цезаря Антоновича. Но вмѣсто поклона
она приписала слѣдующее:
«Не подумайте, какъ когда-то подумали о Барановскомъ,
что тутъ замѣшано мое сердце, вамъ одному принадлежащее.
Хоть вы и про Барановскаго напрасно говорите, что онъ
«дуракъ въ натуральную величину», но Оладушкинъ совсѣмъ
другое. Это человѣкъ идейный, и есть въ немъ что-то самобыт­
ное. Цѣлую ваши недобрые глаза».
Ник. Михайловскій.

У святыхъ могилокъ.
Эскизъ.
I.
Платонъ Ш маровъ, бывшій сибирскій исправникъ, шелъ по
узкому степному проселку и отчаянно ругался.
—
Подлецы... негодяи... канальи!.. Драть ихъ всѣхъ надо...
да. И еще какъ драть... Попали бы ко мнѣ въ лапы, такъ я
бы имъ показа-алъ!.. Всю станицу бы перепоролъ... Разговоръ
короткій: разъ, два, три—
-и
готово. У меня вся станица запѣла-
бы пѣтухомъ...
Ругался Ш маровъ какъ-то особенно, точно стрѣлялъ сло­
вами, которыя вылетали изъ-подъ щетинистыхъ, желтыхъ отъ
табаку усовъ съ сухимъ трескомъ. Иногда оиъ останавливался,
чтобы перевести духъ, и , оглядываясь кругомъ, грозно спра-
шивалъ:
—
Что-о?!..
Его строгое лицо, изборожденное сѣтью морщинъ, было
покрыто бронзовымъ загаромъ. Щетинистая, давно небритая
борода придавала ему какой-то волчій видъ, a сѣрые дѣтскіе
глаза точно изъ противорѣчія смотрѣли добродушно и довѣр-
чиво
все остальное лицо сердилось, а глаза оставались доб­
рыми, Для своихъ лѣтъ старикъ сохранился очень хорошо, и
во всей фигурѣ и движеніяхъ чувствовалась николаевская вы­
правка. Ни сборный костюмъ, приспособленный для дороги
пѣшкомъ, ни годы, ни старческая сѣдина— ничто не могло вы ­
травить военнаго закала. Помахивая длинной черемуховой пал­
кой, Ш маровъ время отъ времени выкидывалъ разные военпые
артикулы, припоминая доброе старое время. Котомка за пле­
чами казалась ему ранцемъ, и только смущали панталоны, за­
правленные въ сапоги, чего тогда не полагалось. А Платонъ
Шмаровъ «замирялъ> еще Ш амиля, маршируя передъ ротой,
какъ на парадѣ. Эхъ, все прошло, все миновало...
Мошенники... жулики... архаровцы!—ругался старикъ,
вышагивая солдатскимъ шагомъ.— Гдѣ-ж е ближе-то? Отъ Коно-
плянской станицы по тракту до Плетешковъ двадцать три
у святыхъ могилокъ.
101
версты... такъ? А ближней дорогой иа восемь верстъ меньше...
Вотъ тебѣ и меньше!.. Три часа иду, а Плетешковъ и не ви­
дать. Хорошихъ пятнадцать верстъ отмахалъ... Старый дуракъ,
кому нашелъ повѣрить: казачишкамъ. «Тутъ ближе»... А я и
повѣрилъ. Что-о?!.. Дурака свалялъ, а казачишки теперь надо
мной-же хохочутъ. Нѣтъ, погодите, я вамъ поккажу-у ... Анти­
христы, душегубы, обормоты... Когда обратно поѣду, непре-
мѣігно остановлюсь въ Коноплянской и проберу всѣхъ. Разъ,
два, три— и кончено!.. Остолопы, мерзавцы, христопродавцы...
рракаяіи!..
Настроеиіе путешественника какъ-то не соотвѣтствовало ни
времени года, ни окружающей обстановкѣ, ни яркому солнеч­
ному пню. Кругомъ разстилалась безбрежная Барабинская степь,
походившая на яркій восточный коверъ— такъ было много все -
возможныхъ цвѣтовъ. Въ густой степной травѣ горячо били
перепела, звонко стрекотали кузнечики, а въ воздухѣ точно
висѣла замирающая трель невидимыхъ глазомъ лсавороиковъ.
Отъ травы поднимался тяжелый ароматъ. Надъ цвѣтами кру­
жились пестрыя бабочки. Самый воздухъ, казалось, лсужжалъ
и гудѣлъ отъ избытка наполнявшей его жизни. Въ вышинѣ
мертвыми точками стояли стенны е ястр еба, зорко выгляды вав-
шіе свою добычу. Пыльная степная дорожка, точно посыпан ­
ная угольнымъ порошкомь, колесила изъ стороны въ сторону,
такъ что Ш маровъ накакъ не могъ угадать направленіе, по
которому должны были показаться точпо спрятавшіеся отъ
него Плетешки. Гдѣ-то въ сторонѣ стоябомъ поднимался густой
дымъ — молсетъ быть, горѣла какая-нибудь казачья станица,
можеть быть, занялась огнемъ самая степь.
—
Еще изжаришься, какъ заяцъ, — мелькнула въ головѣ
Шмарова тревожная мысль.
—
Прошлогодней сухой травы
сколько угодно., .
Онъ пачиналъ испытывать усталость. Потомъ хотѣлось пить.
Табакъ оставался па самомь донышкѣ кисета. Однимь слозомъ,
все одно къ одному, какъ эго случается только съ довѣрчывыми
путешественниками. ІІодъ конецъ Ш маровъ даже ругаться
пересталъ, истощивъ весь запасъ ругательные словъ, и ша-
галъ впередъ по инерціи заведенной маншны. Какъ опытный
пѣшеходъ онъ зналъ, чсо теперь садиться нельзя, а то разо­
млеешь и ие поднимешься. Н а его счастье, когда силы уж е
начинали его оставлять окончательно, впереди обрисовалась,
повитая синеватой дымкой степнаго марева, какая-то темная
масса.
—
Плетешки...— п одумаль онь. —
Вотъ бы хорошо молока
напиться, ато холоднаго кваску... А ежели это лѣсъ? Ну, какой
въ степи лѣсъ...
Старикъ даже протерь себѣ глаза, чтобы убѣдаться, улсь

102
У святыхъ могилокъ.
не блазиитъ-ли ему. Ыѣтъ, темная масса продолжала оставаться
па своемъ мѣстѣ. Оиъ прибавилъ шагу. Н а глазъ оставалось
сдѣлать версты полторы— двѣ, хотя разстояніе въ степи, какъ
на водѣ, трудно определить. Черезъ полчаса Шмаровъ убѣ-
дился, что темная масса просто рѣдкій березовый лѣсокъ, изъ
котораго поднималось до десятка столѣтнихъ сосеиъ. Очевидно,
тутъ была вода, и Шмаровъ еще прибавилъ шагу. Скоро онъ
началъ улсе различать отдѣльныя деревья, и ему казалось, что
въ воздухѣ улсе чувствуется свѣжесть, какую даетъ только
одна вода.
—
Эге, вотъ такъ штука!..— вслухъ изумлялся Шмаровъ.
Всего удивительнѣе было то, что около лѣса не было видно
ни одной крыши или какого-нибудь другого признака жилья.
Та же степь кругомъ, зеленая, цвѣтущая, безграничная, какъ
море.
—
Чье нибудь имѣнье, — думалъ онъ вслухъ. — На поме­
щичью усадьбу нохолсе. Ни дать, ни взять, какъ у насъ въ
Тамбовской губерніи.
Когда онъ подошелъ совсѣмъ близко къ таинственному
лѣску, оказалось, что онъ стоялъ совершенно одиноко въ степи,
н а краю обрыва, мимо котораго сочилась въ зеленыхъ зарос-
ляхъ безымянная степная рѣчка. Сквозь рѣдкую сѣтку деревьевъ
можно было разсмотрѣть и Плетешки, до которыхъ, ісакъ ока­
залось, отсюда было ру кой подать.
—
Вотъ такъ мѣстечко... — думалъ вслухъ Шмаровъ.
Его опытный полицейскій взглядъ сразу открылъ присут-
ствіе человѣка. Этотъ человѣкъ сидѣлъ н а корточісахъ въ тѣни
березы и что-то такое дѣлалъ, нагибаясь къ самой землѣ. Молено
было подумать, что онъ молится, но неизвѣстный человѣкъ
просто пилъ воду, черпая ее пригоршней изъ невиднаго въ
травѣ ключика. По полицейской привычкѣ Шмар овъ осторожно
подкрался къ нему, схватилъ за плечо и строго проговорилъ:
—
Что за человѣкъ?!..
—
А мы, значитъ, рязанскіе будемъ...— пѣвуче отвѣтилъ
небольшой сгорбленный старичекъ, снимая расейскую шляпу-
гречневикъ.— Значитъ, рязанской губерніи...
—
А паспортъ есть?— еще грознѣе спросилъ Шмаровъ.—
Знаемъ мы васъ, рязанскую губернію...
Старичекъ привѣтливо улыбнулся и полѣзъ за пазуху,
откуда вытащилъ свертокъ тряпицъ. Онъ медленно развернулъ
ихъ и досталъ нѣсколысо свернутыхъ въ трубочку бумагъ.
Шмаровъ, присѣвъ на траву, медленно принялся ихъ читать.
Тутъ былъ и паспортъ на имя крестьянина Ильи Моисеева
Гладкаго, и увольнительное свидетельство отъ общества, и
какая-то копія съ прошенія земскому начальнику, и даже
афиша о престидижитаторе Маретти, который извещалъ почтен-
у святыхъ могилокъ.
103
нМ шую публику о своихъ представлепіяхъ. Старичекъ следилъ,
какъ Ш маровъ читалъ его бумаги, и продоллсалъ улыбаться.
Господи, сколько народу перечитало эти бумаги, сколько вся ­
каго начальства, а взять нечего— все правильно, комаръ носу
he подточитъ. Читая паспортъ, Ш маровъ проверялъ примѣты:
шестьдесятъ четыре года— есть, лысъ— есть, борода окладистая,
седая— есть, глаза серые— есть, на левой руке половина ми­
зинца рублена— есть, особыхъ приметъ пе имѣетъ.
—
Вотъ только ростъ у меня не подходитъ, — объясиялъ
старичекъ.
—
Значитъ, меряли-то молодого, а сейчасъ я ужъ
въ землю росту. Иредѣлъ, значитъ...
—
Такъ, такъ...— соглашался Шмаровъ, свертывая бумаги
въ трубочку.
—
Ужъ будьте безъ сумленія...
—
Куда? откуда? зачемъ?
—
А, значитъ, Силантій...
—
Какой Силантій?!.. Паспортъ имеетъ?
—
ВполиЬ обвязанъ... Онъ, Силантій, значитъ, на Алтае
и, значитъ, письмо...
—
Грамотенъ?
—
Куда грамотенъ—
-ни
въ зубъ толкнуть.
—
Какъ же онъ писалъ письмо?
—
А такого человѣка подыскалъ... Ну , значитъ, и пишетъ.
—
Что онъ нишетъ?
—
Разное... Все, значитъ, какъ есть, потому человекъ
обстоятельпый и вполне можетъ соответствовать.
—
И ты тоже можешь соответствовать?
—
Тоже вполне, потому какъ опчество меня, значитъ,
обдоверило... «Надеемся, говорятъ, на тебя, Мосеичъ». Вотъ
оно какъ...
II.
Шмаровъ прежде всего снялъ котомку и сапоги, а потомъ
уже зачерпнулъ изъ ключика воды походнымъ стаканчикомъ
и съ жадностью выпилъ благодетельную влагу.
—
Хорош о... — проговорилъ онъ, обращаясь къ Мосеичу.
—
Ужъ на что лучше..; Первый скусъ. Ключикъ-то сту­
деный...
Шмаровъ снялъ съ себя поношенный пиджакъ и, растегнувъ
воротъ рубашки, долго и тщательно мылся. Мосеичъ обратилъ
вниманіе, что онъ очень уж ъ фыркаетъ и решилъ, что «надо
полагать: изъ господъ». В ъ тѣни березъ послѣ степного зноя
казалось такъ прохладно. Разсеянный светъ падалъ сверху зо­
лотой пылью. В ъ траве тихо колебались жирныя золотыя
пятна, точно онѣ просачивались въ землю. Место, вообще,

104
У святыхъ могилокъ.
было самое уютное, манившее на отдыхъ. Повыше ключика
опушенныя кустами, виднѣлись кучи какихъ-то камней ІПма-
ровъ ооратилъ на нихъ вниманіе и сдѣлалъ опять сердитое
—
Что это такое?-строго спросилъ онъ Мосеича.
—
А камни...
—
Для чего они здѣсь?
~~
ïvro ихъ 8Наѳтъ— Даве въ Плетешкахъ сказывали быдто
тепГ TM
Г Г " 3иаЧ0ТЪ’ бапTM
здѣсь въ
"
;S
Т Д КЫРГЫ30ВЪ> ну, У нихъ свои святые ста­
ри іки оыли... Вотъ они и похоронены...
А откуда камней набрали?
А это у нихъ такой обычай: кто идетъ поклониться
мошлкамъ, тотъ и несетъ съ собой камень. Въ т о Г род?
какъ у насъ свѣчи ставятъ...
*
—
Вотъ дураки!
обругался Ш маровъ поадресу неизвѣ-
стныхъ богомольцевъ.—
Да тут1 кам‘я за двѣиГ версТне
найдешь... Изволь-ка его тащить.
1
—
А, можетъ, у кого грѣхи, ну, значитъи таптитт _
25
°ТожеИЛЪ МоСента" -
ЗначTM>> “ И ; насъ, но обѣ-
читъ розное' .
У К0Г° пра,шю TM тся TM хая болѣсть... зна-
не тарогась, раснаковалъ свою котомку. Сначала
салйетгѵ ппЛЪ На ТРГ ПеСЧ)ЫЙ сип*евый платокъ, замѣнавшій
тевятнѵшm
ь 3aBel)HïTM e въ бУ^У
«консервы»,
кагTM тп
И TBePWro’ каЕЪ “
ень, баранину,
начнаго хлѣба.
° Сибирскую ^
и ^сколько ломтей нше-
Г„я~
Э!? ’ КабЫ Еотелоісъ-
— пРоговоРилъ онъ, качая головой,—
рать оы эту музыку и горяченысаго хлебнуть... А не хо-
бродя “ яри“
ИДТИ: “
Ъ РаЗЪ За неп0мнящаі'0 Родства
Ооернувшись къ Мосеичу, онъ строго спросилъ:
А ты за кого меня принимаешь?..
—
Ізвѣстно изъ господъ... В ся повадка, значить, господская.
^ то-- и господа господамъ разница...
ч
~
иачитъ’ опо’ конечио5 бываютъ настоящіе господа и,
значить, господа такъ ... одно званье...
гтг ѵ
нашли> ваДИ0, твои деревенскіе кого по-
упЬе послать... Д а и твой Силантій тоже дуракъ!
f мудреный баринъ... — думалъ про себя Мосеичъ,
улыоаясь.
—
Этакихъ-то шляющихъ господъ у насъ въ Рязани
въ оожорномъ ряду сколько угодно».
тРУДОмъ прожевывая тоненысіе ломти::а баранины, Ш м а-
п п а ^ 0ГІ? ТЬ ВСІІ0МНИЛЪ нанесенную ему обиду казаками Коно-
плянской станицы я началъ ругаться съ особеннымъ ожесто-
у святыхъ могилокъ.
105
ченіемъ. Онъ перебралъ весь свой лексиконъ и накинулся на
Мосеича:
—
И тебя изъ Плетешковъ послали ближней дорогой? Ха-
ха... Ахъ, старый дуракъ!..
—
Ближе, сказываютъ, ну, я и пошелъ...
—
Вотъ-вотъ!.. И я такъ ж е повѣрилъ... Ты какъ придешь
въ Коноплянскую, такъ и скажи казачишкамъ, что, молъ, васъ,
подлецовъ, исправникъ Платонъ Шмаровъ не забудетъ. К ла­
няется, молъ, и помиитъ...
При словѣ «исправникъ » на Мосеича напала оторопь. Онъ
хотѣлъ даже встать изъ вѣжливости, но Шмаровъ его оста-
новилъ:
—
Сиди, старый чортъ... Прежде я былъ исправникомъ, а
теперь отставной козы барабаныцикъ... Да. Когда вернусь изъ
Петербурга въ Сибирь, ну, тогда другое, и постоишь до-сыта,
а теперь сиди. Да, такъ Силантій-то пишетъ?
—
Все описываетъ, ваше высокое благородіе... Значить,
ужъ онъ все тамъ вызналъ. Земля, пишетъ, овчина овчиной,
что касаемо травы—человѣка не видать, земли неочерпаемо,
скотина ни по чемъ... Все, значитъ, въ аккуратѣ.
—
Такъ, такъ...
—
А мы, значитъ, захудали въ Р асе ѣ ... Черезполосица
одолѣла, земля выпахана, ренда—приступу нѣтъ, кругомъ на­
чальство... Курицу некуда выпустить. А тамъ приволье... Мы
лѣсу-то и не видали, а тамъ лѣсъ-то—въ небо дыра, пишетъ
Силантій. Онъ все, значитъ, вызналъ и обозначилъ въ письмѣ...
И пчела ведется, и рыбы по рѣчкамъ уйма, и рябчики въ
лѣсу—оно при хозяйствѣ-то все пригодится. Силантій-то и
присмотрѣлъ въ аккуратъ.
—
Такъ, такъ...
—
По лѣсу, пишетъ, гриба всякаго, ягоды...
Мосеичъ присѣлъ на колѣнки и откладывалъ открытое Си-
лантіемъ добро по пальцамъ. Его старческое лицо приняло
блаженное выражепіе, а глаза блестѣли.
—
Такъ, такъ ...— повторялъ Шмаровъ, задумчиво расправляя
свои щетинистые усы. — Бываетъ... И на Алтаѣ есть хорошія
мѣста. Какъ-же, слыхалъ...
—
Только бы Господь привелъ, ваше высокое благородіе. —
умиленно продолжалъ Мосеичъ:— значитъ, дойти дотеда... Мы,
значитъ, господскіе были, ну, земли умаленіе, лѣсу ни-ни,
скотиикѣ негдѣ пастись. И зъ послѣднихъ силбвъ, значитъ,
вышли... Не у чего стало лшть окончательно. Ну, и порѣшили
переселиться въ Сибирь... Послали Силантія, значитъ, умствен­
ный онъ мужикъ, смышлястый. Только оно тово...
Мосеичъ при послѣднихъ словахъ заморгалъ глазами и по-
чесалъ въ затылкѣ.

106
У святыхъ могилокъ.
—
Ну, что Силантій?— спрашивалъ Ш маровъ.
—
Водкой ошибается онъ... Не постоянно, а такъ, времемъ
когда иа него такой стихъ иайдетъ.
—
Ну?
—
Ну, и тово... У пьяпаго-то море по колѣио.
—
А стоило-бы его отодрать! —задумчиво проговорилъ Ш м а­
ровъ. Вспрыснуть хорошенько... Да въ морду, въ морду! А?
Мосеичъ почесалъ за ухом ъ и разсмѣялся.
—
Вспр ысиуть-то оно можно, ваш е высокое благородіе а
морда отмѣнена...
’
—
Что-о?!..
Шмаровъ даже соскочилъ и размахнулся жилистымъ ко-
стлявымъ кулакомъ, но во время вспомнилъ, что вмѣстѣ съ
мордой и онъ тоже отмѣненъ. Эхъ, если бы этотъ Силантій
попался ему въ свое время... Растянувшись на травѣ, Ш ма­
ровъ проговорилъ уж е другимъ тономъ:
—
Значитъ, текутъ медовыя рѣки, а на кисельныхъ бере-
гахъ сидитъ вашъ Силантій...
—
Окою того...
—
Ловко!.. А хъ , вы, идолы... Надуваетъ васъ Силантій, а
вы ему вѣрите. Галманы!.. Развѣ можно вѣрить пьяному чело-
вѣку?
—
Нѣтъ, уж ъ Силантій вызволить... Уж ъ онъ все обозна­
чишь: трава— Bö, земля--шуба шубой, вода...
—
Ну, ладно, пусть будетъ по вашему. Пріѣдете вы на
Алтай, а васъ оттуда по шеямъ. И даже весьма просто... Вѣдь
и на Алтаѣ люди живутъ и своей землей не попустятся. Еще
Силантію вашему и башку отвернуть...
—
Не возможно, ваше высокое благородіе!— горячо всту­
пился Мосеичъ, растопыривая пальцы, чтобы еще разъ пере­
считать по нимъ алтайскія богатства.
—
Есть у Силантія про­
машка, это точно, а только онъ уж ъ все обмозговалъ въ луч-
шемъ видѣ... Вы ужъ это напрасно. Какъ же онъ цѣлую-то
деревню будетъ омманывать? Т ож е и совѣсть у каждаго чело­
век а полагается...
—
Совѣсть?!..
Шмаровъ расхохотался и удушливо закашлялся.
—
Совѣсть?!..— п ов торялъ онъ.— Охъ, уморилъ... Совѣсть?!..
Ха-ха . . . И у Силантія совѣсть?!..
Мосеичъ обиженно замолчалъ. Онъ сидѣлъ на травѣ, обнявъ
колѣни руками. Постоянная ругань и хохотъ сибирскаго ба­
рина обозлили его. Развѣ господа могутъ что нибудь понимать,
когда имъ говорятъ настоящее? Что въ Р асеѣ, что въ Сибири—
одна вѣра. Старику начало казаться, что и трава будто не
такая зеленая, какъ была давеча, и ключикъ не такой студе­
ный, и солнце не такое свѣтлое и ласковое...
у святыхъ могилокъ.
107
Ну, что, голова малиновая?—спрашивалъ Шмаровъ, когда
пароксизмъ смѣха прошелъ. — Бери ложку и хлебай медовую
сыту да киселемъ закусывай... Разлюбезное ваше дѣло выхо­
дить. Ахъ, вы, мохнорылые...
Вмѣсто отвѣта Мосеичъ началъ собирать свою котомку. Онъ
встряхивалъ головой и что-то бормоталъ про себя.
—
ІІомѣщиками хотите быть?—приставалъ Шмаровъ, про­
должая лежать на травѣ.— Т уда-же: «морда отмѣиена»
Ахъ,
вы. корелшна несчастная!... Да васъ желторотые сибярики
вотъ какъ понужнутъ съ своей-то земли, небо съ овчинку по­
кажется. Тамъ какой народъ, въ Сибири живетъ: варнакъ на
варнакѣ... Съ одной стороны—варнаки, а съ другой—челдоны,
Это, значитъ, всѣхъ сибирскихъ мулшковъ челдонами назы-
ваютъ, да прибавь еще казачишекъ — ихъ кошмой зовѵтъ ГІо
вашему—войлокъ, а по нашему, по сибирски—кошма...
ПІ.
Когда Мосеичъ началъ прощаться, Шмаровъ его удержалъ
и заставилъ опять сѣсть н а траву.
—
А ты не обгокайся, елсовая голова,— говорилъ Шмаровъ,
хлопая старика по плечу и подмигивая.— Понимаешь? Въ н е ­
которое время, какъ въ сказкахъ говорится, и я пригожусь...
хе-хе!.. И очень просто... Ты замѣтилъ, что я добрый чело-
вѣкъ?
—
Около этого...
—
Вотъ-вотъ! Только не тронь меня... да... Кто за всѣхъ
отвѣтитъ? Исправникъ Платонъ Шмаровъ... Ты думаешь, что
я шутки шучу? Хе-хе... Нѣтъ, братъ, было да сплыло... Ш а­
лишь!.. И никому: ни гу-гу!.. Понимаешь: соорудить себѣ ко­
томку, взялъ палку— и былъ таковъ. Думаютъ, что вотъ сбѣ-
сился Шмаровъ, и ты тоже, можетъ быть, думаешь... Ну , да
Богъ съ вами, я не злопамятенъ и никому зла не желаю.
Покачавъ головой, Шмаровъ оглядѣлся и прибавилъ впол­
голоса:
—
Вѣдь девять лѣтъ въ отставкѣ... да. Е й Б о гу ... Что-о'2!..
Цѣлыхъ девять лѣтъ... Для другого это, можетъ быть, напле­
вать, а я вотъ до чего дошелъ: весь вотъ тутъ, дома ничего
не оставилъ. A вѣдь былъ и свой домъ, тройка лошадей... Имѣю
открытый характеръ, и всякій у меня пилъ и ѣлъ. Много было
проѣдено и пропито, не сосчитать... Любилъ угостить, чтобы
ничего не жаль. На, жри и чувствуй, каковъ есть человѣкъ
Платонъ Шмаровъ. Главное, я всегда любилъ, чтобы свой ха­
рактеръ уважить и чтобы всѣ меня любили... По службѣ —
гроза, а у себя дома—отецъ. Понимаешь?

108
У святыхъ могилокъ.
—
Оно, конечно, тово... случается...
—
При моемъ-то характерѣ и вдругъ — пожалуйте въ от­
ставку. Хе-хе... Конечно, глупъ былъ, понадѣялся иа себя.
Да... Пріятели были, друзья, ну, и прочее въ этакомъ родѣ.
Деньжонки толее были скоплены про черный день,..
Пони­
маешь? Что-о?!.. Да, все. какъ слѣдуетъ, однимъ словомъ.
Ужъ это обыкновенно, ежели человѣкъ свихнулся... И
у насъ тоже самое бываетъ, въ самую точку, ежели который
человѣкъ замотался и, напримѣрно, себя потерялъ.
Молчи, молчи... Понимаешь, какой я дуракъ-то былъ?
Девять лѣтъ сижу, проѣдаюсь и жду... Вездѣ прошенія посы­
лаю, хлопочу, обиваю пороги у начальства, падѣюсь, вообще...
Однимъ словомъ, цѣлыхъ девять лѣтъ дуракъ, и больше ни­
чего. Что было — все и проѣлъ. Всетаки не хочется быть
хуже другихъ... Понимаешь?
—
Ужъ это извѣстно...
Вотъ-вотъ... Дошло дѣло до того, что друзья-то пріятели
меня-же и начали обходить.
—
Въ самый разъ, какъ у насъ въ деревнѣ, елеели кото­
рый человѣкъ потеряетъ себя.
—
Молчи, деревянный чортъ! Хуже было: друзья-то-прія-
тели первые и начали изъ меня жилы выматывать. Иа смѣхъ
стали подымать, какъ шута гороховаго... Обидно мнѣ это или
нѣтъ? Что-о?!.. На именины не пригласятъ, въ карты сядуть
играть—показывай имъ деньги, а то въ партію по нримуть.
Далее случалось и кушаньемъ обиесутъ: другимъ подаютъ. а
меня мимо да мимо. Ну, я имъ всѣмъ поккажу-у . ..
Мосеичъ опять сдѣлалъ попытку встать, ио Шмаровъ его
опять удержалъ и грозно спросилъ:
—
Что-о?!.. Куда? Паспортъ имѣешь?
—
Помилуйте, ваше высокое благородіе...
—
Ахъ, да! Ну, не въ этомъ дѣло... Сида смирно и смо­
три на меня.
—
И то смотрю...
—
-
Молчать, негодяй!.. Не умѣешь смотрѣть въ глаза на­
чальству. Ну, още посмотри... То то!.. Что-о?!.. Я утихомирю...
Мосеичъ далее затаилъ дыханіе и только какъ-то по овочьи
заморгалъ глазами. Шмаровъ оглядѣлся кругомъ, взялъ его за
плечо и проговорилъ, стараясь сдерлсать голосъ:
—
Я уже тебѣ сісазалъ,что девять лЬтъ былъ дураісомъ...Такъ?
—
Точно такъ...
—
Молчи, говорягь!.. Ну, а потомь меня и озѣнило... П о ­
нимаешь? Лелеу это какъ-то ночью, раздумываю про свои дѣла...
да... Сколько одной бумаги напрасно извзлъ, гербовыхъ ма-
рокъ, сколько сапогь износить— пе стоить, однимь словомъ,
говорить. А тутъ у меня въ башкѣ искра мелькнула...
у святыхъ могилокъ.
109
—
Но-о?
—
Вѣрно... Думаю, что я дурака-то валяю, когда у меня,
напримѣръ, въ Санктъ Петербургѣ родная тетка и притомъ эта
самая тетка полная генеральша.
—
Это ужъ обнакновенно...
—
Да, полная генеральша... Выпала опа у меня какъ-то
изъ головы, а тутъ сразу все и припомнилъ. Сейчасъ же со-
скочилъ и накаталъ ей письмо. «Такъ и такъ, претерпѣлъ по
службѣ и виалъ, молено сказать, въ окончательное ничтожество».
Ну, пишу всетаки съ достоинствомъ... Понимаешь?
—
Весьма понимаю... У иасъ Силаптій вотъ тоже пишетъ...
—
Молчи, ради Бога, молчи!
Шмаровъ сталъ иа ісолѣни и началъ разсказывать съ такой
торопливостью, точно кто-то могъ придти и остановить его.
—
Да, отправилъ письмо... потомъ заказалъ молебенъ Ивану
Воину и началъ ледать. Да, леду мѣсяцъ, жду другой... Что-о?
Хорошо. Еще отслужилъ молебенъ...
—
У насъ такъ-то въ деревнѣ слулеили молебны, только
не Ивану Воину, а соловецкимъ угодникамъ, Зосимѣ и Сав-
ватію...
—
Хорошо, Жду третій мѣсяцъ отвѣта... Понимаешь? Ну,
наконецъ, трахъ! письмо... Распечатываю, а у самого руки тря­
сутся. Пишетъ сама... Говоритъ: «действительно, былъ у меня
племяпникъ, а только я его въ глаза ие знаю... Можетъ, говоритъ,
вы, милостивый государь, притворяетесь и совсѣмъ немой племян-
никъ». Ну , понятно, женщина, притомъ полная генеральша — что
же она другое могла написать? Въ копцѣ письма, одиако, при­
писка: «Елеели, говоритъ, вы будете, милостивый государь, въ
Сапктъ-ІІетербургѣ, то очень рада буду съ вами познакомиться,
чтобы сличить фамильныя черты». О-го-го... Вотъ оно куда
пошло!..
Шмаровъ подпялъ палецъ вверхъ, вытаращилъ глаза и за-
меръ въ этой позѣ.
—
Въ самый разъ, какъ у насъ съ Силаитіемъ,— замѣтилъ
умиленно Мосеичъ.
—
Ну, тутъ, братъ, не вашимъ Силаптіемъ пахиетъ... По­
нимаешь: фамилышя черты... Сдѣлайте милость, сколько угодно,
милая тетушка. Что-о?! А я-то, дуракъ, силеу тамъ девять лѣтъ,
хлопочу, проѣдаюсь, унижаюсь... Какъ пріѣду въ Санктъ-
Петербургъ, сейчасъ къ теткѣ: «такъ и такъ, ваше превосхо­
дительство, имѣю честь представиться по всей формѣ». Хе-хе...
Вотъ какая штука-то выходитъ!.. А у тетки всѣ знакомые—
тоже полные генералы... Стоитъ ей сказать одно словечко—
хе!.. Понимаешь?
—
У иасъ Силантій толее пишетъ...
—
Да отстань ты отъ меня съ твоимъ Силантьемъ!.. Ду-

но
У СВЯТЫХЪ ДІОГИЛОКЪ.
ракъ онъ и пьяница, а тутъ: полная генеральша. Хорошо.
Сейчасъ она словечко полному генералу, а полный геноралъ,
конечно, сейчасъ все пойметъ и скажетъ: «Почему вы, г. Ш м а­
ровъ, не обратились ко мнѣ раньше?>— «Виноватъ, ваше вы­
сокопревосходительство, какъ я смѣлъ утрулсдать и безпокоить
при своемъ такомъ ничтожествѣ...» — «Эхъ, братецъ, напрасно...
Старайся». И сейчасъ этакую записочку въ департамента, гдѣ
мое дѣло разбирается, а тамъ улсъ у всѣхъ ушки иа макуш­
ке. «Пожалуйте, г. Шмаровъ... Пзвиігите, что немного заста­
вили подолсдать». Это девять-то лѣтъ «немного»... Ну, да все
равно, только бы устроили все. Получу бумагу и сейчасъ опять
въ Сибирь, а тамъ улсъ все, конечно, извѣстно. Друзья-то
пріятели вотъ ісаісъ забѣгаютъ... «Ахъ, Платошка, да вѣдь мы,
да вѣдь ты...» А я какъ будто все забылъ, когда меня блю-
домъ обносили, и дѣлаю видъ, что тоже радъ... Что-о?! А по
дорогѣ въ Конопляискую станицу иепремѣнно заѣду и всѣхъ
раздѣлаю подъ орѣхъ.
Мосеичъ поддался охватившему Шмарова воодушевленно,
снялъ котомку и нринялъ позу внимательно слушающаго чело-
вѣка. Онъ начиналъ сочувствовать бывшему сибирскому исправ­
нику, видѣвшему сонъ на яву.
—
А, вѣдь, это точно, ваше высокое благородіе, елеели эту
самую тетку ухватить за бока... Улсъ эти бабы, действительно,
значитъ, воопче...
—
Вотъ что, рязанская губернія: какъ только Господь
меня устроить, и я вернусь въ Сибирь, ну, того, можетъ, и
вамъ помогу чѣмъ нибудь. Только уговоръ: въ первую голову
вашего Силантія выдеру... Ужъ это какъ хотите!
Что вы, ваше высокое благородіе... Какъ лее это воз­
можно? Вѣдь онъ какой человѣкъ, значить: вполиѣ можетъ
соответствовать.
—
А ежели я его терпеть ненавижу, вашего Силантія?
Что-о?!.. Онъ самъ-то потомъ будетъ меня вотъ какъ благода­
рить. У меня все просто: рразъ, два, т р и —и готово! А глав­
ное: тетка... У нея два каменныхъ пятиэталеныхъ дома въ
Санктъ-Петербурге, восемь именій въ разныхъ губерніяхъ, по­
ловина реки Невы ей же принадлелситъ, а наследникъ-то, вы­
ходить, я одинъ... Х-ха!..
Бывшій исправникъ окончательно заврался, заврался до
того, что самъ начиналъ верить себЬ. Тетка у него, действи­
тельно, была въ Петербурге, но скромно жила на Петербург­
ской стороне, занимая меблированную комнату.
\
У СВЯТЫХЪ МОГІІЛОІСЪ.
111
IY.
Возбулсденіе, охватившее Шмарова, быстро сменилось уста­
лостью. Оиъ растянулся на траве и проговорилъ:
—
Я сосну, братецъ, а ты посиди тутъ...
Мосеичъ повиновался. Его растревожило мненіе сибирскаго
строгаго исправника о Силаитье. А въ самъ дѣлѣ, ежели, храня
Богъ, Силантій того... Однимъ словомъ, надо вызнать все об­
стоятельно.
ІПмаровъ какъ растянулся, такъ сейчасъ лее и захрапелъ.
Зной быстро спалъ, потому что иабелсала шальная грозовая
тучка. Когда надъ самой рощей грянулъ ударъ грома, Шмаровъ
сѣлъ и проговорилъ спросонья:
—
Что-о? Паспортъ имеешь?.. Куда, откуда, зачемъ?
—
Да, ведь, это, ваше высокое благородіе, Илья про-
рокъ,— объяснялъ Мосеичъ, откладывая крупные кресты при
калсдомъ всполохе молніи. — Охъ, Господи, прости насъ, греш-
ныхъ ..
Ударилъ веселый ливень. Сквозь зеленую листву березъ
точно сеялись светлыя дождевыя капли. Шмаровъ и Мосеичъ
перебрались подъ защиту самой большой сосны, где было со­
вершенно сухо.
—
Слава тебе, Господи!—повторялъ Мосеичъ.— Напоилъ
Господь землю матушку...
—
Грязно будетъ идти... — сообралсалъ Шмаровъ, погляды­
вая на свои изношенные сапоги.
—
Что сапоги? Сапоги — пустое... Вонъ какъ травка-то
обрадовалась дождичку. Грязь высохнетъ, а по прохладе легче
будетъ идти вашему высокому благородію...
Они переждали дождь и начали собираться въ путь. Мо­
сеичъ, надевъ котомку, нерешительно проговорилъ:
—
Такъ какъ лее, ваше высокое благородіе, н а счетъ Си-
лантія то есть?
—
На счетъ Силантія?
Шмаровъ сдвинулъ строго брови, раскурилъ трубочку и
проговорилъ властнымъ исправническимъ тономъ:
—
Когда поеду изъ Санктъ-Петербурга обратно, такъ я все
разберу...
Д. Маиинъ-Сибирякъ.

НА СЛУЖБЪ ОБЩЕСТВУ.
Разсказъ :і:).
Давно извѣстная истина, что р усск ая культура плохо уп-тт.
вается съ лучшими дарами природы — роскошными лѣсами и
обильными водами. Лишній разъ общее правило .это подтвеи
ГГ
Па Л?В0МЪ бТ гу Аі)гNo
отделяющей наши владѣ-
ііітъ 30 40Т;іп Л 'ИХЪ' Тамъ’ гдѣ’ по разсказамъ старожиловъ,
d° - 4 0 иазадъ росли вѣковыя сосновыя рощи осталось
тшерь лишь пустынное норе холновъ-сопокъ/поросшнІГTM
И Т0ЩИTM Кустами тальииі» и боярнш-
шTM б„TM 1 ИСТОтеТСЯИ
ПОТВа’ ,œ^ mo
давав­
шая богатые урожаи а теперь все чаще и чаще заставляющая
“
7“
голодать. Ж уткое впечатлѣніе огромнаго безмолвнаго
з“ тешнн TMГ?В0ИИ>8ГапеTM
ая природа съ рѣдкими, словно
затерянными вь горахъ, селеніями крестьянъ и казаковъ.
Рпгто ТаМЪ’ За быСтроЙ А РгУ1!т,ГО’ гДѣ синѣютъ хребты Хинъ-
аиа, еще красуются дремучіе дѣвственные лѣса, и въ живо-
Ъ Д0Л.Инахъ 3^ ен*ютъ могучія травы, укрывающія мно-
ЭТ0МЪ благословенномъ кр аю — разсказы-
Jnn
, P WCKie ЛЮДИ ” встрѣчаются целыя утесы изъ
ш стаю золота! Но отъ собственнаTM Китая богатый край
опдіілеиъ необозримыми безводными степями Гоби и Шамо-
~
0Щее^
° ТЪ ГуСТ0ТЫ паселеніе Небесной Имнеріи, по’
свои сп,е ян °и ему косности, предпочитаешь голодную смерть
Т ,Г ШШЯ сю6одTM я мѣста-и«о® нравагоберега
Аргунн разбросаны лишь рѣдюя монгольскія села. Русскіе
снимают вдѣсь въ аренду пустующіе лѣса и луга, а отчасти
пользуются ими и самовольно, потом у что безъ китайскаго
Î, и “ ^ ш х ъ дровъ не въ состояніи были бы прожить.
игаитская остроконечная сопка высится за Аргунью, возле
самаго берега, господствуя далеко надъ окрестностью. Р усскіе
зовутъ ее Малкомъ. На вершине стоить китайское укрепленіе,-
НА СЛУЖБѢ ОШЦеСТБУ.
113
убогій шалашъ, гдЬ постоянно живетъ несколько человекъ
монгольской стражи, вооруженной луками и стрелами... К аза­
ковъ, разумеется, очень мало пугаеть такая первобытная охрана
границы, и они то-и
- дііло
ездятъ по своимъ деламъ за реку.
Одпако. есть что-то величаво-грозное и таинственное вь этомъ
безмолвномъ «маяке», где живетъ на недосягаемой высоте
китайская стража. Ничто не выдаеть ея присутетвія, ея зор­
кости, но чудится, что она бодрствуетъ, все видитъ и только
ждетъ какого-то, никому поведомато часа... И тихо все, зло­
веще-тихо кругомъ, какъ и въ техъ огромныхъ пустынях ь,
что стелятся дальше; а за этими страшными, обвеянными
смертью пустынями, глухо и сдержанно волнуется мпогомил-
ліонный. полный тысячелетней тайны народъ.
I.
Зимній день кончался. Сь рапняго утра, почти не пере­
ставая, шелъ сиѣгъ. Стоя передъ задеденѣдыиъ окномъ своей
горницы, Ѳедоръ Иванычъ пристально вглядывался въ молоч­
ную мглу, нависшую падь деревней. Вь одномъ направленіи
тянулась безкоиечная улица, мертвая и безлюдная, въ дру­
гомъ—торчали бледные салуэты сопокъ, то совершенно скры­
ваясь изъ глазъ за туманной снежной сеткой, то на короткое
мгновенье выглядывая въ виде огромныхъ загадочныхъ вели-
кановъ. Безъ устали, монотонно и беззвучно, валились съ неба
целыя миріады широкихъ спѣжныхъ хлопьевъ, напоминая боль­
шихъ мертвыхъ бабочекъ съ ярко белыми, безжизненно р ас­
простертыми крыльями...
—
Нетъ, это, право, хуже тюрьмы— жить въ такой про­
клятой ям е, видеть кругомъ себя беду и горе, знать, что
нужно дѣлать, и не иметь возможности что-либо сделать!—ие
въ первый уже разъ, съ тоскою, думалъ Ѳедоръ Иванычъ и
снова принимался шагать по комнате.
Отъ этой самой «невозможности» онъ не одинъ уже разъ
убегалъ изъ деревни, куда глаза глядятъ, забросивъ за плечо
ружье. Вотъ и теперь, онъ только что вернулся накануне съ
рѣчки Ильдикана, где провелъ целыхъ три дня на охоте за
косачами и рябчиками. Охота была неудачная; паетухъ Кали-
стратъ. его неизменный товаршцъ по ружыо. совершенно на­
прасно расхвалилъ это место, да и очень ужъ красиво звучало
самое названіе речушки. А на деле Ильдиканъ оказался ии-
чтожнымъ, занесенным!, сиѣгомъ ручьемъ, и далее вороны ие
встретилось нигде 1 1 0 пути охотниковъ, не только что дичи!
Ночевать и греться приходилось въ какой-то брошенной ту н­
гусской землянке, и, едва не отморозивъ рукъ и ногъ. Ѳедоръ
8

114
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Иванычъ вернулся недовольный и сердитый въ Ш иходарку.
Такъ глупо потратить цѣлыхъ трое сутокъ! Но вотъ прошла
одна всего ночь—и онъ уже опять хандрить и тоскуетъ, опять
готовь идти къ Калистрату и соблазнять его куда нибудь ѣхать
хотя бы на тотъ лее Ильдиканъ или далее за Аргунь!.. Снова
ломились все утро больные (тифъ, очевидно, ие дремлетъ въ
окрестностяхъ) и снова приходилось всѣмъ отказывать: лѣкарствъ
не осталось давно и помину, — ни одного порошка хины, ни
одпой капли іоду... И не откуда взять, не и а что купить'
Остается только скры ться куда нибудь съ глазъ долой, прова­
литься, исчезнуть; но куда дѣться въ такую дьявольскую пур гу?..
Особенно поразила Ѳедора Иваныча смерть одного молодого
крестьянина. Прибѣжала разъ утромъ совсѣмъ маленькая дѣ-
вочка, и изъ^ея мало вразумителыіыхъ, захлебывающихся вь
слезахъ рѣчей докторъ понялъ одно, что у нея братъ умираетъ.
—
А который день хвораетъ онъ?
Оказалось—недѣли двѣ. Ѳедоръ Иванычъ усмѣхнулся.
—
Да вы что жъ, за чудотворца меня, что ли, почитаете?
Когда къ смерти дѣло подойдетъ, тогда ко мнѣ идете? Ну, а
чЬмъ ж е я лѣчу какъ вы думаете? Водицей брызгаю, на уголь-
кахъ шепчу? Ваши писаря и старосты не хотятъ для васъ
лѣкарствъ выписать, по грошу съ рыла затратить, а потомъ
какъ круто приходить, ко мнѣ же посылаютъ? Нѣть, я лѣчить
безъ лѣкарствъ ие могу, потому— не знахарь.
Оторопѣвшая дѣвочка молчала, очевидно, ничего не пони­
мая. Ѳедору Иванычу стало жаль ее.
—
Да ты чья?
—
Кубова. Онъ вѣдь знакомый тебѣ...
—
Кто знакомый?
—
А братъ-то, Иванъ-то.
—
Иванъ Кубовъ?! Въ солдатахъ служилъ?
Что-то старое, дорогое, завѣтное дрогнуло въ сердцѣ...
—
Служилъ братецъ въ солдатахъ.
А! такъ скажи — приду... Мы вѣдь, можно сказать,
пріятели!
И мягкая, почти радостная улыбка заиграла на губахъ
доктора. Д ва года тому назадъ это было... Страшное время, а
кое-о -чемъ пріятно всетаки вспомнить!— Конвойной комапдѣ
строго воспрещались какіе бы то ни было разговоры съ заклю­
ченными, но долгіе годы совмѣстной жизни да, пож алуй, и
совмѣстныхъ страданій брали свое; солдатамъ тоже нелегко
в е д ь жилось... И вотъ устанавливались сначала безмолвно-со-
чуьственныя отношенія, а потомъ доходило и до тихихъ заду-
шевныхъ бесѣдъ,
гдѣ нибудь въ уголку, въ сторонѣ отъ чу-
лсихъ глазъ,— о домѣ, о семьѣ, о тенерешнемъ тяжкомъ суще-
ствованщ ... И когда солдату наставала, наконецъ, ж еланная
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
115
пора уходить со службы, онъ прощался съ Ѳедоромъ И ваны-
чемъ. точно съ роднымъ, крѣпко пожимая ему руку, растро­
ганный, размягченный до слезъ. Къ такимъ-то вотъ тайнымъ
благопріятелямъ принадлелсалъ и ш иходарскій Кубовъ.
Когда, отыскавъ въ тотъ ж е день убогое лсилище солдата,
докторъ подошелъ къ постели больного, его уж аснула про­
исшедшая въ немъ перемѣна. Д ва года назадъ это былъ могѵчій
атлетъ съ здоровыми, румяными тонами въ лицѣ, съ веселымъ
блескомъ голубыхъ глазъ. смѣлой, ж изнерадостной улыбкой;
теперь передъ нимъ лелсалъ лсивой мертвецъ съ помутнѣвіпим.и,
словно выцвѣтшими глазами и лселтой, какъ пергаментъ. кожей.
Ѳедоръ Иванычъ всматривался и съ трудомъ улавливалъ сход­
ство съ тѣчъ образомъ, который жилъ въ его воспомиианіи.
Но Кубовъ уж е призналъ его и, радостно кивая едва по­
винующейся головой, тихо и невнятно лепеталъ что-то.
—
Что съ вами, Кубовъ? Какъ это вы такъ оплошали.
—
Вотъ, Ѳедоръ Иванычъ. вотъ ... гдѣ свидѣлись!
Жалкая старуха-мать, съ опухшими отъ слезъ глазами и
безпомощно трясущейся головой, какъ тѣнь, вы шла откуда-то
изъ угл а и приблизилась къ доктору.
—
Почему такъ запустили болѣзнь? Зачѣмъ раньше меня
не позвали?
Старуха указала на сына.
—
Все не хотѣлъ тревожить тебя, батюшка... Пустое, го­
воритъ,— и такъ пройдетъ... А оно вонъ какое пустое вышло!
—
Ну. старая, слушай лее теперь хорошенько то, что я
говорить стану.
Кубовъ толее повернулъ къ матери лицо и строго прогово­
рилъ коснѣющимъ языкомъ:
—
Смотри же, слушай... Все выполни... Потому если..
если уж ъ эти люди намъ не помогутъ, тогда...
И онъ поднялъ квер ху вы сохшій, леелтый, какъ у мертвеца,
палецъ.
II.
Смерклось. Утомленный тялеелыми впечатлѣніями дня, док­
торъ закрылъ ставнями окна, заперъ двери, засвѣтилъ лампу и
присѣлъ къ столу съ ж еланіемъ заглянуть въ медицинская
книжки. Ио думалось совсѣмъ о другомъ. Вспом инались горь-
кія сцены послѣднихъ дней, лица многочисленныхъ крестьянъ,
являвшихся за. помощью ие только изъ Шиходарки. но и изъ
далекихъ деревень и казачьихъ селъ; являлось мучительное
ж еланіе уловить общую картину жизни и духовной физіоыоміи
народа въ этомъ глухомъ азіатскомъ углу, и чудилось, что, не

116
НА СЛУЖБ® ОБЩЕСТВУ.
смотря на огромное разстояніе, и здѣсь, въ сущности, то же
самое, что и тамъ, на далекой родинѣ...
И душу наполняла злоба противъ деревенскихъ заправилъ
и богатѣевъ, сытыя, просторныя хоромы которыхъ темная стк-
хій ная сила, точно сознательно, оставляла въ покоѣ, и кото­
рые обнаруживали такое чисто звѣриное безучастіе къ жившей
рядомъ бѣднотѣ, болѣвшей и мершей въ этотъ тяжелый годъ
точно мухи.
Легкій стукъ въ ставень вернулъ его къ дѣйствителыіости.
«Кого ещ е Богъ несетъ? Ужъ ие больные-ль опять?»
Не помѣшаю я вамъ, Ѳедоръ Иванычъ? — раздался въ
темнотѣ пріятный, вкрадчивый голосъ.
Докторъ узналъ гіоздняго посѣтителя и внутренио помор­
щился. « Чего этотъ міроѣдъ лѣзетъ ко мнѣ?— подумалъ онъ.
то-и -дѣло къ себѣ приглашаетъ, ко мнѣ заходить,' хотя
я до­
вольно-таки грубовато отстраняю его... И говоритъ такъ книжно,
и р уку такъ крѣпко трясетъ». Однако, на этотъ разъ, Ѳедоръ
Иванычъ ничѣмъ не выказалъ явно своего неудовольствія, рѣ-
шивъ про себя въ это свидаиіе окончательно выяснить, что за
человѣкъ Лагуновъ. Субъектъ во всякомъ случаѣ любопытный
ужъ тѣмъ однимъ, что отношеніе къ нему односельчанъ какое-то
двусмысленное, странное.
Входите, Павелъ Амплѣевичъ,— сказалъ онъ вслухъ,__
какъ разъ сегодня я вспоминалъ объ васъ.
Лагуновъ неторопливо снималъ съ плечъ нагольный тулупъ
съ черной^ бараньей шерстью и не безъ самодовольства улы ­
бался въ бороду, не то добродушно, не то лукаво оглядывая
хозяина и все, что было въ горницѣ.
ГІо какому-жъ это случаю вы объ насъ вспомнили, объ
маленькихъ людяхъ?
Докторъ не сразу отвѣтилъ. Усадивъ гостя за столъ, онъ
предложилъ ему курить, и оба сидѣли нѣсколько минутъ молча,
пристально всматриваясь одинъ въ другого. Наруж ность у
обоихъ была незаурядная и, дѣйствительно, заслуживала вни-
манія. Докторъ былъ человѣкъ лѣтъ подъ сорокъ, низкаго роста,
но широкоплечій, почти богатырскаго слож е нія; блѣдное съ
p’j зкими чертами лицо обрамляла большая борода и копна чер-
ш іхъ волосъ, падавшихъ до плечъ; глаза, огненные, болыніо,
ілядѣли смѣло, рѣшительно. и только страшно худыя, блѣдныя
и словно застывшія щеки говорили о внутренней усталости,
о давно утраченномъ вкусѣ жизни. Видомъ своимъ и манерами
онъ леиво напоминалъ студента былыхъ временъ, а самъ , шутя;
называлъ себя шиходарскимъ крестьянамъ ссыльнымъ архіе-
реемъ... Въ другомъ родѣ былъ Лагуновъ, едва ли имѣвшій и
тридцать пять лѣтъ отъ роду. Высокаго роста красивый брюнетъ
съ бритой бородой, съ большими и умными сѣрыми глазами,
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
117
онъ прежде всего пораж алъ рѣдкимъ въ простомъ крестьянин^
достоипствомъ осанки, всегда точно вызывающимъ и насмѣш-
ливымъ взглядомъ, развязной непринужденностью обращеиія.
—
Такъ по какому же случаю, позволю спросить, поминали
вы насъ, маленькихъ людей?— повторить Лагуновъ.
—
А я раньше позволю себѣ васъ спросить: знаете ли вы,
что творится въ вашей деревнѣ?
—
Да что лее особеинаго можетъ у насъ твориться, Ѳе-
доръ Иванычъ? Забытая людьми и Богомъ окраина, одно слово
захолустная восточная страна Д аурія.
—
Нѣтъ, Павелъ Амплѣичъ, красоту слога мы ужъ лучше
для другого р аза приберелсемъ, а теперь скажите мнѣ прямо и
просто: знаете-ль вы , что въ Ш иходаркѣ свирѣпствуетъ тифъ,
и что дѣло доходить уж е до смертныхъ случаевъ?
—
О смертныхъ случаяхъ отъ тифа, признаюсь, не слы-
халъ ... В ъ Чашиной— вотъ это вѣрно— много народу перемерло...
Я вѣдь, Ѳедоръ Иванычъ, очень рѣдко хожу куда въ гости, и
въ зимнее время больше все дома нахожусь, въ хозяйствен-
номъ, знаете, зудырѣ; а въ свободные часы книж ку люблю
почитать... Однако, кто ж е это у насъ номеръ?
—
А вотъ. хоть бы, И ванъ Кубовъ.
Веселыя искорки въ глазахъ Лагунова совсѣмъ потухли, и
рѣчь его сразу приняла менѣе книлсиый отпечатокъ.
—
Впервой слЫшу... Царство ему небесное! Такъ, такъ ,
такъ... Хм!.. Кубова мнѣ всего болѣе жаль, потому непьющій
былъ человѣкъ и умомъ неглупый. Опора семьи. Жилъ всегда
въ уединенности, и на нашихъ общественныхъ собраньяхъ го­
лоса его никто никогда не слышалъ! Впрочемъ, — разъ уж ъ
зашла объ этомъ рѣчь, — я вамъ вполнѣ откровенно, Ѳедоръ
Ивановичъ, выскалсу, что человѣку, не потерявшему стыда и
совѣсти, трудно и имѣть какое-либо дѣло съ нашимъ обще­
ствомъ. Я вотъ, хотя бы, на себя вамъ укажу... Человѣкъ я,
конечно, необразованный, потому какъ курса горнаго училища
не кончилъ: и глупъ о ту пору былъ, прилѣнивался, да и
отецъ-покойникъ (за что я до самой смерти глаза емукололъ)
большого старанья къ моему ученью не прилагалъ. И остался
я,— такъ надо сказать,— пень пнемъ!.. Правда, пристрастіе къ
чтенію огромадное имѣю: такъ бы вотъ и проглотилъ разомъ
всѣ книжки, какія на свѣтѣ есть! Но только книгъ хорошихъ
достать здѣсь съ рѣшеньемъ негдѣ. В ъ третьемъ годѣ подгово­
рить я одного пріятеля газету «Паломникъ» въ складчину
выписывать, но «Паломникъ» намъ не поглянулся... Теперь вотъ
«Родину» собираемся попробовать... Однако простите — я за­
влекся! Рѣчь шла у насъ про общество, и я говорилъ, что
при всемъ недостаткѣ моей необразованности я самъ ста­
раюсь возможно далѣе обходить то мѣсто, называемое схо-

118
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
?'Ь;о?
крикуны наши развиваютъ свои глотки и гдѣ по
;.ш еи части, пахнетъ напитками алкоголя, или. говоря’ по­
просту, русской сивухой!
’
рпо
по іш м нТѣИВаіЮВИЧЪ П0ДНЯЛСЯ СЪ Мѣста и сеРдато зашагалъ
„ QO~ иотъ то'то и оно: моя хата съ краю!.. Всѣ вы такт
разсуждаете, господа умники. Нахалы горло дерутъ и за в о я к у
пролаютъ общественные интересы, а вы со всѣмъ вашимъ ѵмомъ
и .пооовыо къ кншккѣ предпочитаете отойти къ сторонкѣ и
Г
=
Г Г СОбОЙ! И ШЛутаетея
ужасная вещ ѵ
ZT“
6“ СТраШН0Й б° “ 8нью< люди на-шнаютъ по -
МѴІ’ вы мже и не слыхали объ этомъ. сидя въ своей
ловй
S S T у8наете 0ТЪ менл’
посторонняго че­
ловека... Превосходно, отлично! Этакъ-то, разумѣется воогп
Z T Z УѢХаТЬ П0» ПуТИ благополУЧІя и просвѣщеніяГ
~
ожидавшій такого оборота бесѣды, гость сидѣлъ
смущенный и растерянный.
’
сиДьлъ :
неишоН2
Н0 Ш ЭТ0, совсѣмъ напрасно, Ѳедоръ Иванычъ,-
неловко бормоталъ о нъ ,- что же я одинъ нодѣлать могу?
Но докторъ его не слушалъ.
пржвдомГкГоГ!!^,* І0МЪ'10
-Я
ИДУШЛЪ передъ
ваш“
ъ
в“ всѣ ужасной жизнью живете! Какъ вы
!'ебѣ только 2 2 безсмы" енио себялюбивы! Каждый объ
ІШТЯРТТ
Да 0 СВОеыъ семейномъ гнѣздышкѣ помы-
шл яеть, а остальное все хоть травой зарости! И это зовется
» ^ ЪвГъ°иЪ’„TMЩеСТВ0Ю?Да раЗВѣ Же “
ЛЮДИ должны
ашть. й и ъ ш относительно васъ лично, Павелъ Амплѣичъ- вы
М й частенько вопросы задаете о томъ, какъ слѣдуетъ жить
по настоящему, и какъ въ другихъ мѣстахъ люди устраиваются-
но скажите ио совѣсти: развѣ стоить вамъ серьезно на эти
ваТТватTM
“
П0ВѣрЮЬ’ TM
онГза TM
Нѣтт я топ
Такъ, отъ бездѣлья одного, языкъ чешется.
чтогавыЯза^овѣГГтьГ10^
ВаШ“ У люб[TM У
* онаш,
W За ' ѲЛ0ВІКЪ’ Ѳед0ръ ИЕаны,іъ?— объясните,
н оm — uaЗлпгі
Я напеРелъ вамъ скажу: Павелъ Лагу-
овъ человЬкъ простой, короче сказать— отъ сохи взятый
г о т TM с л у 1ГЬ,„ Рубаха',ел0вѣкъ> и онъ съ удовольствіеиъ
отовъ слушать, какъ вы насъ, простяковъ, ремизите.
iTM*,
Г’
Ъ' я дУмаю’ вы человѣкъ себѣ на ѵмѣ нежели
—
вамъ палецъ въ
TM
вы, не задумавшись, его
КаК° МЪ Же это смыслѣ> Ѳедоръ Иванычъ?
я ихГті»TM»°ВСе зага» а“
любите выражаться, а
ИАЪ разгадывать не мастеръ.
-
Ну, да вотъ отвѣтьте по совѣсти: увидите вы , положимъ,
НА СЛУЖИ; ОБЩЕСТВУ.
119
н а дорогѣ кусъ ... вообще лакомый кусъ лелгитъ... и сообразите,
что можете ухватить его раньше, чѣмъ міръ глаза протереть
успѣетъ. Н у . какъ вы въ этомъ разѣ поступите?
—
Елеели не во вредъ міру, то, быть молсетъ. и ухвачу...
Но только, Ѳедоръ Иванычъ, я такъ полагаю, что вы не ­
правильно обо миѣ судите: совѣсть во мнѣ еще не пропита
(къ тому лее я и не пью вовсе), и къ міроѣдамъ я чести при­
надлежать не добиваюсь. Себѣ на умѣ— говорите вы... Но
ежели бы я вовсе ума не имѣлъ. то скажите, сдѣлайте милость,
чѣмъ бы сталъ я семейство содерясать?
—
Чѣмъ? Да у васъ эвона какой домъ сгроханъ! Хлѣба
толее сколыео-то тысячъ пудовъ имѣете въ амбарѣ— сами вѣдь
хвастали мнѣ. Ну , небось, и наличныхъ малая толика есть?
Лагуновъ сидѣлъ красный, какъ ракъ, и только не безъ
горечи усмѣхался.
—
Въ такомъ разѣ дозвольте мнѣ, Ѳедоръ Иванычъ, под­
робно обсказать вамъ свое пололсеніе. Домъ мой. которымъ
вы меня попрекнули (разумѣется, съ чуж ихъ словъ), выстроенъ
еще дѣдушкомъ моимъ въ тѣ времена, когда лѣсъ у насъ въ
Шиходаркѣ подъ бокомъ росъ, и обошелся этотъ домъ въ
тридцать, много — въ пятьдесятъ рублей. Затѣмъ, въ бытность
пож ара семь лѣтъ назадъ, оиъ въ числѣ немногихъ огнемъ
былъ пощалеенъ. Спросить теперь: могу я черезъ этомъ домъ
ж ену и дѣтей обуть, одѣть? Стѣны его, что ли, грызть станемъ?
Далѣе,— вѣрьте, не вѣрьте, какъ вамъ угодно — но относительно
наличныхъ капиталовъ заявляю вамъ, Ѳедоръ Иванычъ, что
окромя какихъ 2 5 — 30 рублей у меня съ рѣшепьемъ ничего
не нас.бирается... Я не отпираюсь, хлѣба, действительно, ско­
пилось у меня за прелсніе урождайные годы именно то самое
количество, которое вы указали, но мнѣ такъ сдается что это-то
и есть единственная подпора моей семьи на случай какой-
либо незадачи. А незадачи ждать въ нашемъ краѣ очень не­
долго. Земля истощена, и не далѣе какъ протлымъ лѣтомъ
родилась, почесть что, одна солома; гдѣ и уродилось что— по ­
мерзло отъ раннихъ инеевъ. И вотъ, пшеничная мука доходить
нонче до двухъ рублей пудъ, а яричиая 1 р. 30 коп. Мелсду
тѣмъ обратите ваше вниманье, Ѳедоръ Иванычъ, что я въ
семьѣ одинъ работиикъ, и Петюшкѣ моему всего лишь одиннад­
цать лѣтъ, да и здоровья онъ обѣщаетъ выйти хилаго, въ
меня ж е ... Что вы такъ мѣрите меня взілядомъ съ ногъ до
головы? Завидуете моей физической природѣ? Не завидуйте,
Ѳедоръ Иванычъ! К акъ только подходить осень или дождливая
весна, я еле ноги по землѣ волочу— застулсены онѣ у меня...
Ну, и что же прикажете теперь дѣлать? Какъ на свѣтѣ безъ
ума пролсить? Ежели бы я, подобно хозяину вашему Ивану
Пильменёву, подверлеенъ былъ напиткомъ алкоголя, или, какъ

120
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
пріятель его, Игнатъ К осовъ, на печи круглый годъ лежалъ,
то семья моя должна бы очень скоро съ сумой пойти? При­
шлось, слѣдовательыо. искать лакомыхъ . какъ вы говорите, ку-
сковъ. Зачалъ я осенями ѣздить въ степь къ тунгусам ъ съ
кой-каюшъ товаришкомъ и взамѣнъ, пригонять оттуда баран-
чуковъ, по вашему, по-расейски— телятъ . Должно быть, объ
этомъ-то моемъ умѣ и сообщалъ вамъ кто-нибудь, выставляя
на меня каррикотуру? У меня вѣдь доброжелателей здѣсь, въ
деревнѣ, я зпаю, много... Только одно забыли они вамъ над-
помянуть, что, имѣя всего тридцать пять лѣтъ отъ роду, я
уже въ скорости и этимъ лромысломъ не въ силахъ буду
займоваться... Какой тогда лакомый кусокъ подхвачу я и гдѣ?
Не столь давно приглашали меня въ тюремные надзиратели,
по я отказался, потому пе имѣю склонности гавкать по-собачьи и
по-собачьи ;ке на заднихъ л апкахъ стоять. Не хвастаясь, го­
ворю это вамъ, Ѳедорт> Иванычъ! Я въ жизни своей столько
разъ возставалъ за общество, что наконецъ того поперекъ
горла сталъ нашимъ деревепскимъ князькамъ и чиновникамъ
(включаю въ то число и многихъ изъ своихъ родствениичковъ).
И ежели теперь я махнулъ на все рукой, то —повѣрите ли—
кровью иной разъ сердце обливается и своими бы рѵками
иному стервецу глотку перервалъ!
—-
Но, Павелъ Амплѣевичъ, любезнѣйшій! что ж е станется
съ обществомъ, если всѣ порядочные люди послѣдѵчотъ вашему
и покойника Кубова примѣру? Вѣдь тогда его... съѣдятъ?
Да У'къ и т0 съѣли, Ѳедоръ Иванычъ. до-чиста съѣли!
Ірочее же, что не съѣдено, за ведро водки пропито. Отчего
у насъ тифъ въ настоящее время образовался? Вы полагаете
отъ перехода заразы изъ другихъ мѣстъ? Конечно, вамъ, уче­
нымъ людямъ, и книги въ руки. Слыхалъ я и про то, какъ
вы оскорблены были отъ нашего старосты, когда предлагали
принять мѣры противъ занесенія яда,— наня ть фельдшера или.
по крайности, выписать для васъ нуж ныя лѣкарства. Но обра­
тите также ваше вниманіе и на крестьянскую бѣдность, на не ­
достатокъ дровъ и лищевыхъ припасовъ. По этому-то вотъ .
собственно, предмету я и зашелъ сегодня потолковать съ вами...
—
По какому предмету?
-
А вотъ послушайте’,
Ѳедоръ Иванычъ. Хочу я осмѣ-
литься просить васъ не оставить принять участіе во благо
нашего Забайкалья... Имѣю я въ намѣреніи послать коррес-
понденцію господину П опову, редактору нашей сибирской
газеты «Восточное Обозрѣніе», чтобъ похвалить здѣшнее н а­
чальство за его радѣнье къ крестьянскому быту. Обскажу вамъ
раньше всего дровяной вопросъ. Господинъ лѣсничій, прожи-
ваюпцй, какъ небезызвѣстно вамъ, въ нашемъ лее просвѣщен-
номъ шиходарскомъ городкѣ, обходится съ нашимъ братомъ-
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
121
крестьяниномъ хуж е , нежели со своими собаками, которыхъ
держитъ па дворѣ штукъ шесть или восемь. ІІріѣзжаетъ къ
нему мужичокъ за нѣсколько десятковъ верстъ, чтобъ получить
билетъ на лѣсную рубку, но господинъ лѣсничій, оказывается,
спитъ, или у господина лѣсничаго сидятъ гости, или онъ уѣхалъ
въ заводъ. Ждетъ мой крестьянина день, другой и третій, а
спросить— ждетъ ли его дома работа? Окромя лее того, въ
пріемные часы спускаю тся съ цѣпи тѣ шесть-восемь собакъ, о
которыхъ я вамъ улсе долаживалъ, и иначе, какъ со здоровой
дубиной въ рукахъ , пройти черезъ дворъ невозможно. Со мной
самимъ такой былъ случай. Кинулось на меня съ полдюжины
злѣйшихъ псовъ, но я не опалъ духомъ и такъ ловко угодилъ
нѣкоторымъ изъ иихъ палкой въ зубы, что отстали... Однако,
въ самыхъ уж е дверяхъ дома — иепримѣтнѣйшимъ обра­
зомъ сзади, — подобралась ко мнѣ одна крохотная соба­
чонка и такъ куснула, извините за выраженіе, за ляшку,
что я не своимъ голосомъ взвылъ, а собачонку чуть вовсе
не рѣшилъ жизни! Выбѣжалъ иа шумъ самъ господинъ лѣс-
ничій. «Ты что тутъ дѣлаешь, негодяй? Ж ивотныхъ моихъ
калѣчишь?» — Я , ваше благородіе, иегодяемъ еще не бывалъ,
a дѣло произошло такъ, молъ, и этакъ.— «Ты, я вижу, гру-
біянъ, я не хоч у съ тобой разговаривать».
—
Да я, ваше
благородіе, не разговаривать вовсе и пришелъ, а по дѣлу.—
«Явись въ другой разъ!» И дверь передъ самымъ носомъ
моимъ захлопнулась.
—
А какъ отомстилъ господинъ лѣсничій
шиходарцамъ за ихъ грубіянство и негодяйство? Отвелъ имъ
для рубки дровъ участокъ за 60 или 70 верстъ, когда прежде
мы пользовались лѣсомъ всего въ двадцати пяти верстахъ,..
Другое наше горе, Ѳедоръ Иванычъ, насчетъ рогатаго скота.
Давно всѣмъ было извѣстно, что въ Китаѣ чум ная болѣзнь, и
что необходимо нуж но остановить пригонъ монгольскаго скота.
Но денежки дѣлали свое дѣло, и вотъ въ окруж ности погибло
у насъ болѣе пятнадцати тысячъ головъ скота, и вся эта по­
гибель была куплена нами за чистое золото: въ К итай возили
золото и мѣнялина чуму... Вънастоящеее время ветеринарный над-
зоръ взялся за умъ и распорядился, наконецъ, остановить при­
гонъ заграничнаго скота, но уж е поздно: мы остались безъ
коровъ; ребятишки наши сидятъ безъ молока, а мы безъ мяса,
которое доходить теперь до четырехъ рублей пудъ... Будетъ
однако! Простите, Ѳедоръ Иванычъ! Но какъ накипѣло на
сердцѣ, T à ia . я и высказалъ вамъ все про дрова и про чуму.
Все это подробнѣе описано вотъ въ этой корреспонденціи...
Сдѣлайте ваше одолженіе— просмотрите и исправьте, к акія гдѣ
замѣтите ошибки противъ ц ензуры ... И вотъ. извольте вмѣстѣ
съ тѣмъ ѵвѣриться, Ѳедоръ Ивановичъ, на счетъ наш ихъ обще­
ственныхъ дѣлъ, что я вовсе до нихъ не равнодушенъ!

122
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Докторъ ио безъ любопытства принялъ изъ рукъ гостя кипу
оодыпихъ листовъ какой-то сипевато -сѣрой бумаги, иснисаи -
ныхъ крупнымъ писарскимъ почеркомъ съ разными затейли­
выми титлами и завитками; не меньшей кудреватостыо, соеди­
ненной съ полной безграмотностью, отличался и слогъ «корре­
спонденции». похожей скорѣе на ученый трактатъ. И , просма­
тривая рукопись. Ѳедоръ Иванычъ думалъ про себя: «Будь я
на мѣстѣ редактора, какую вѣру могъ бы я придать этимъ
черезчуръ краснорѣчивымъ обличеніямъ неправды? Пожалуй, я
испытывалъ бы даже большее недоумѣніе, чѣмъ теперь, когда
вижу ихъ автора во-очію. Въ самомъ дѣлѣ, что за человѣкъ?
Съ одной стороны, глаза — положительно шельмецкіе, такъ,
словно, и хотятъ сказать: «нроведу всѣхъ и выведу! » а съ дру­
гой
отъ рѣчей вѣетъ умомъ и искренностью. Что изъ того,
что къ книжнымъ оборотамъ слабость нитаетъ — у кого нѣтъ
маленькихъ грѣшковъ?»
Однако честь имѣю оставаться!— поднялся съ мѣста Лагу­
новъ.
И такъ улсъ, надо думать, надоѣлъ я вамъ своими
разговорами... Милости прошу къ намъ за всяко-просто заха­
ж ивать!
—
Какъ-нибудь соберусь улсо.
Кстати, вотъ, и о войнѣ охота мнѣ съ вами побесѣдовать?
—
О какой это войиѣ?
Да в'Ьдь не сегодня— завтра у насъ война съ Китаемъ.
^
Съ чего вы взяли? Въ газетахъ ничего не пишутъ.
Китайцы и безъ того японцами побиты; съ какой стати они
съ Россіей ссориться станутъ?
Лагуновъ усмѣхнулся, на этотъ разъ съ видомъ полнаго
превосходства.
Эхъ, что ваши газеты, Ѳедоръ Иванычъ! какъ будто
правительство станетъ имъ секреты свои объявлять? Ну, а
намъ-то здѣсь дѣло сам о собой видно.
А! такъ вы еще и по дипломатической части? Ну, раз-
скажите же, что такое вамъ видно.
—
Многое, Ѳедоръ Иванычъ, право, многое... Ежели вы
знать желаете, такъ я давно уж е предвидѣлъ, что безъ войны съ
Китаемъ намъ никакъ невозможно обойтись. Тотъ берегъ Аргуни
обязательно долженъ отойти къ Россіи, потому здѣшнимъ кре­
стьянам и казакамъ иначе пропадать скоро придется! И вотъ
теперь правительство, по всему видно, къ тому лее пришло...
Это вѣдь лучше еще, что китайцы, какъ вы сказываете, побиты...
И война, повторяю вамъ, уже на чеку. Казацкія войска и
маршлутъ даже, слышно, получили: прямой дорогой на Цуру-
хай отправляться... Заказаны уже и телѣжки.
—
Какія телѣжки?
А подъ обозъ. По деревнямъ вскорѣ раскладка начнется,
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
і2а
какое село сколько двухколесокъ доллено представить и ісакіе
именно дворы. Это даже и не секретъ теперь! А вотъ другое я вамъ,
Ѳедоръ Иванычъ, по секрету могу высказать: не обойдется эта
раскладка безъ большихъ обидъ и ненравдъ для нашего брата,
много выпито будетъ по этому случаю вина, и бѣдняки опять
въ накладѣ останутся!
—
Тонтсій вы, я вижу, политикъ, Павелъ Амплѣевичъ, съ
вами побесѣдовать любопытно.
III.
Тифозная эпидемія ослабѣла какъ-то сама собою, безъ вся­
кихъ особыхъ мѣропріятій и усилій со стороны властей или
крестьянъ. Больные, еще блѣдные, какъ смерть, по немногу
начинали выползать ызъ своихъ норъ и бродить по солнышку.
Погода стояла въ эту зиму такая теплая, что крестьяне мечтали
уже о близкой веснѣ и неизбѣжно связанныхъ съ нею иоле-
выхъ работахъ.
Все чаще и чаще случалось теперь, что Ѳедоръ Иванычъ,
никѣмъ не тревожимый, проводилъ вечера у себя дома, въ
обществѣ книгъ и неотступной хандры. Вскорѣ вниманіе его
привлечено было какимъ-то страннымъ оживлеяіемъ въ хозяй - .
ской половинѣ дома: какъ только на дворъ спускались сумерки,
тамъ начиналось усиленное хлопанье дверями, раздавались
смѣхъ и говоръ, словно происходило нескончаемое пиршество.
«Что тамъ за клубъ у нихъ нынче завелся?» спрашивалъ себя
докторъ, прислушиваясь къ доносившимся до него голосамъ, и,
къ удивленно своему, нерѣдко убѣждался, что голоса совер­
шенно трезвые.
Хозяинъ дома, Иванъ Пильменёвъ, былъ экземпляръ въ
своемъ родѣ любопытный. Почти старикъ по годамъ, на видъ
онъ не имѣлъ больше сорока пяти: могучихъ природныхъ силъ
его не могли сокрушить ни безпробудное пьянство въ теченіе
цѣлыхъ десятковъ лѣтъ, ни даже жестокіе побои, которые
нерѣдко принималъ онъ отъ своихъ собутыльниковъ. Сердцемъ
обладалъ онъ отъ природы добрымъ, но умъ давно былъ про­
пить, воля и характеръ разелаблены. Кончался запой— и И ванъ
становился, точно, совсѣмъ другимъ человѣкомъ; работалъ за
троихъ, затихалъ, какъ ягненокъ , и безусловно покорялся во
всемъ своей грозной и властной въ такіе дни сожительницѣ,
базжалостно вымещавшей на немъ всѣ прежнія обиды и огор-
ченія, разсказывали даже, что она прохаживалась иногда по-
лѣномъ по широкой спинѣ своего гиганта-супруга, а тотъ
только ежился да говорилъ:

124
ИЛ СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
—
За дѣло, Ефимовна, право, за дѣло! Такъ мнѣ и надо,
ироду!
Но эти счастливые дни выпадали, къ сожалѣнію. рѣдко.
Скоро «иродъ» опять напивался до безобразія, бурлилъибуя-
нилъ по всей деревнѣ, задирая всякаго встрѣчнаго, и когда
являлся домой, то ГІильмеииха залѣзала со страху на вышку
или въ подполье, a дѣтишки разбѣгались по сосѣдямъ.
Одного только жильца своего Пильменёвъ и въ пьяномъ
видѣ почему-то стѣснялся: пронзительный взглядъ лохматаго
доктора, очевидно, дѣйствовалъ на пего чисто гипнотически.
Случалось, опъ далее похвалялся въ кабакѣ, что выгонитъ
«преступника» изъ своего дома, «въ дрызгъ расшибетъ» его,
но стоило ему повстрѣчаться съ Ѳедоромъ Иванычемъ лицомъ
къ лицу,— и эта пьяная злоба превращалась сейчасъ же въ
пьяныя сантиментальныя слезы.
Разъ подъ вечеръ, докторъ столкнулся съ хозяиномъ возлѣ
самаго дома. Пильменёвъ, по обыкновенію, былъ пьянъ, хотя
на ногахъ держался довольно еще крѣпко.
—
Б - баринъ!— нейстовымъ басомъ заоралъ онъ, хватая
Оедора Иваныча за руку, — ты ничего не знаешь? Какая участь
ждетъ Ивана Пильменёва? Ахъ-ахъ -ахъ! Вѣдь на войну, братъ,
идти!.. И что тогда будетъ? Придутъ китайцы, сожгутъ мой
домъ, перебыотъ дѣтей... Б -боже мои, Б -боже мой! Б-баринъ!
- Коли ты вѣрный мнѣ другъ, коли ты мой жилецъ. будь за-
ступой малюткамъ, стань имъ замѣсто отца...
Пьяныя всхлипыванья прервали безевязную рѣчь; голова
Пильменёва, низко
склонившись,
лсалостно
покачивалась
изъ стороны
въ сторону, но рука
крѣпко держала руку
доктора.
—
Да, да, да. ты мнѣ другъ... Другъ! я это всѣмъ говорю.
Я вѣдь самъ въ разгильдѣевской школѣ учёнъ, я самъ въ шахтѣ
робилъ... Я въ др-р -ребезги того мерзавца расшибу, который
тебя... посмѣетъ... Эхъ, пойдемъ. братъ, выпьемъ! Сегодня я
гуляю, у меня гости... Пойдемъ!
—
Некогда мнѣ, Иванъ Степанычъ, въ другой разъ.
Въ посоловѣлыхъ глазахъ Пильменёва сверкнула искра.
—
А! ты нами брезгуешь... Брезгуешь?! А съ Пашкой Ла-
гуновымъ компанію ведешь? А кто такой Пашка.
—
А кто онъ такой? — не безъ любопытства подхватилъ
докторъ.
—
Па-а -ашка?! У него— башка, это вѣрно. Но только онъ —
гордецъ. Онъ нашимъ братомъ, темнымъ человѣкомъ, гнушается,
рыло отъ насъ воротитъ: мыста, молъ, не мыста... У! убить
мало стервеца... Мало, мало, мало! Онъ и властей сельскихъ
признавать не хочетъ; онъ себя выше не знай кого почитаетъ.
Прямо сказать, не-навистный онъ человѣкъ! Вотъ кто твой
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
125
Пашка. A тебѣ онъ первый, значить, друіъ... Эхъ. эхъ, Ѳе-
доръ Иванычъ! Пойдемъ, говорю тебѣ. выпьемъ .
Ѳедоръ Ивановичъ усмѣхпулся и внезапно рѣшилъ зайти
взглянуть на деревенскій клубъ. Когда Пильменёвъ, тѣсно его
обнимая, пріотворилъ дверь, изъ избы такъ и хлынула теплая
струя пара. Народу внутри было биткомъ набито, и голоса
заглушали одинъ другой. Прежде всего бросался въ^ глаза рядъ
дѣтскихъ головокъ, свѣсившихся съ печки и съ лгобопытствомъ
глядѣвшихъ внизъ. Вотъ худенькій, но хорошенькій Аоош1,
девятилѣтній мальчикъ, робісій и застѣнчивый, какъ дѣвочка, а
вотъ пузатый пятилѣтній кар апу зъ Санька, съ лицомъ ваяснымъ
и необычайно солиднымъ, настоящій мулсичокъ съ ноготокь;
его охватила за шею двухлѣтняя сестренка Нютка съ плуто­
ватыми синими глазками. Тутъ лее лежало нѣсколысо сосѣд-
скихъ мальчиковъ и дѣвочекъ.
Съ шапкой на головѣ и широко разставленными ногами,
стоялъ по срединѣ избы ближайшій сосѣдъ и пріятель ІІиль-
менёва, высокій и плечистый Игпатъ Косовъ и, потрясая длин-'
ной рылсей бородой, держалъ кь публикѣ такую рѣчь:
—
Хоша ихъ и много, да что изъ того? Народъ онъ дох­
лый, поджарый, и супротивъ нашего русскаго кулака ихнему
ни въ леисть ие выстоять. Да чего тутъ говорить! Я одинъ
вотъ, ей-Богу, ребята, одинъ— берусь пятерыхъ китайцевъ на
мѣстѣ улолеить. Схвачу за глотку, какъ поросенка, одного, на­
мотаю на кулакъ эту косу его бабью и почну имъ, какъ тум­
бой хорошей, остальныхъ поливать!
—
А ежели онъ тебя изъ ружья али изъ пушки?— послы ­
шался скептическій голосъ.
—
Кто? Онъ? Изъ рулеья? А онт. откелева его взялъ,
ружье-то, коли нашъ царь купцамъ своимъ велитъ всѣ мага­
зины прикрыть? Ты былъ на маякѣ? Нуг Ты видѣлъ, какія
тамъ у нихъ пушки? Ха-ха -ха -ха -ха!
—
Хо-хо -хо -хо -хо!
—
В-вотъ , вѣр-р -рно, кул-лакомъ его, анафему к-китайца! -
подхватилъ Пильменёвъ, вваливаясь на середину избы и стал­
кивая оратора лицомъ къ лицу съ докторомъ.
Въ избѣ стало сразу тихо. Сконфузившись, Косовъ отошелъ
въ сторону: нрочіе молча откашливались. Скорѣе всѣхь опра­
вился отъ неловкости молодой человѣкъ съ прыщеватымъ ли­
цомъ и мѣщански-изысканными манерами, одѣтый въ пидлсакъ
съ жилетомъ, на которомъ болталась массивная золотая цѣ-
почка. Онъ развязно подошелъ къ доктору, видѣвшему его въ
первый разъ въ леизни, и благосклонно протянулъ руку.
—
Не побрезгали мулсицкой бесѣдой. Ѳедоръ Иванычъ?
Послушать пришли, какъ шиходарскіе политики объ войнѣ
разеуждаютъ? Только мало антиреснаго найдете для образо-

126
НА СЛУ/КБѢ ОБЩЕСТВУ.
—
человѣка- я самъ случайно сюда забрелъ да и заси-
1а развѣ война дѣло улсе рѣшеное?
T0«
касается, то — въ безповоротной, можно ска-
аіь, формѣ-съ . Идемъ на Китай, потому и невозможно иначе-
0 } нтовать начинаетъ китаецъ и грозиться Сибирь нашу ото-
русск.аі'0
государя. Но только шалитъ, разумеется*
статочное ли это дѣло, посудите сами? Я такъ полагаю, что мы
хуж е турка его подъ орѣхъ раздѣлаемъ!
п
~
^Р-Р -рызгъ!—- заревѣлъ Пильменёвъ Б-баринъ, другъ.
едоръ Иванычъ, уважь, выпьемъ! Голубчикъ ты мой, то-есть
каоы зналъ ты
насколько я тебя уваж аю ... Кабы ты зналъ!
STM
(Иванъ 0ПЯТЬ слегка захныкалъ). Аоонька-степ -
°'Вги скоряя въ кабакъ заполуштофомъ. Я ѵгощаю Ля
чтооъ духомъ у меня!
Докторъ принужденъ былъ сѣсть за столъ, въ почетный
уголъ. Ь .акъ только появилась на столѣ водка, языки тотчасъ
опять развязались. О почетномъ гостѣ. словно, позабыли, и,
п а ^ аИВП!ИСЬ ВЪ ^ГЛу’ онъ могъ св °бодно наблюдать разгоря-
іенныя физюноміи собесѣдниковъ и наслаждаться перлами ихъ
краснорѣчія. Хозяинъ, къ счастью, почти тотчасъ заснулъ и
<4 0 неугомонное, надоѣдливое бурленье прекратилось.
ь центрѣ бесѣды снова очутился хвастливый Игнатъ К о-
: : въл и У него съ первыхъ лее словъ завязался горячій споръ
*мъ Развязнымъ франтомъ, который первымъ привѣтство-
алъ доктора и оказался.
—
какъ тотъ съ перваго же раза ы
тредположилъ, —
деревенскимъ писаремъ. Изъ сидѣвіпихъ за
столомъ трехъ-четырехъ мужиковъ рѣзко выдѣлялся внѣшнимъ
идомь высокш, какъ колокольня, мрачный крестьянинъ хра­
нившие упорное молчаніе; онъ только свирѣпо пилъ и все
угрюмѣе и угрюмѣе насупливалъ брови, гѵсто нависшія надъ
дшшми, словно воспаленными глазами Лобъ у него былъ за-
узкій' и верхняя челюсть, какъ у обезьяны, не-
р ятио выдавалась внередъ. Это былъ одинъ изъ самыхъ не-
измънныхъ сооутыльниковъ ГІильмепёва, по фамиліи Бочкаревъ.
ядомъ съ нимъ клевалъ носомъ пильменёвскій работникъ Да-
îîvr?«
01)ще1пшй, какъ грибъ, съ трясущимися отъ перепоя
реками и подслѣповатыми красными глазками, этотъ сомни­
тельный раоотникъ даже и въ трезвыя свои минуты изъяснялся
какими-то мало понятными нечленораздѣльными звуками, те ­
перь ж е могъ лишь одобрительно или неодобрительно мычать,
заоавно подергивая
послѣ каждой рюмки своими жидень­
кими, несочнаго цвѣта усиками. Двѣ-три бабы, сидѣвшія въ
Яіуиииѣ изоы,
ne принимали участія въ мужскихъ разгово-
|)сіХЪ.
Игнатъ первый задался вопросомъ о томъ. не придется ли
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
127
снова идти на службу и тѣмъ, которые улсе давно отслужили
свой срокъ.
—
Какъ бы, дьяволъ васъ заѣшь, и меня ие потянули!
Въ тонѣ его словъ слышалась однако глубокая увѣренность
въ томъ, что его не потянутъ.
—
А ты что же, братъ, за святой выискался? И потянутъ! —
безапелляціонно рѣшилъ писарь, — потому законъ совершенно
ясно обозначаешь: не пробывшіе въ запасѣ пятнадцать лѣтъ..,,
—
À я твоему закону скажу: вре-ошь! Потому какъ я се­
мейный человѣкъ, имѣю ж ену съ малолѣтней дѣвчонкой... Ты,
что-ль, дурья твоя голова, кормить-то ихъ станешь, коли меня
убыотъ на войиѣ?
Косовъ даже позеленѣлъ весь отъ злости (а, быть молсетъ,
и отъ страха также), позабывъ о недавней своей похвальбѣ
перебить въ одипочку чуть не всѣхъ китайцевъ.
—
Сердиться ты можешь, сколько душѣ угодно,--презри­
тельно подернулъ плечами писарь,— а только я опять -таки тебя
завѣряю: на войну ты обязанъ будешь идти безо всякаго пре-
кословія! Малѣйшее ослушаніе— и фюить. Въ двадцать четыре
часа пожалуйте подъ разстрѣлъ!
—
Ха-ха -ха -ха -ха! — захохоталъ дѣланнымъ смѣхомъ Ко­
совъ:— растрѣлъ безъ суда и слѣдствія? Да ты, я вижу, про-
куратъ.
И, весело оскаливъ зубы, онъ повернулъ свою огненную
бороду къ публикѣ: послѣдняя была, очевидно, иа его сторонѣ.
Даже работникъ Данило нриподнялъ надъ столомъ сморщенное,
какъ у старой бабы, лицо и, лукаво подмигивая писарю, зале-
петалъ:
—
Э-э -э... ты это... э -э -э ... не того, братъ!
Тогда писарь, въ свою очередь, озлился.
—
А, не вѣрите? Ну, такъ вотъ вамъ мой окончательный
сказъ: окромя дяденьки Ивана Степаныча, который изъ годовъ
вышелъ, сколько васъ тутъ ни есть, всѣ будете скоро щи изъ
солдатскаго котла хлебать! Вотъ что.
—
Насъ, значитъ, воевать погонятъ, а тебя законы читать
оставятъ?
—
Можетъ статься, и меня погонять, да только грамотныхъ,
говорятъ, и иа томъ свѣтѣ отъ дураковъ отличають. Н у , однако,
прощ енья просилъ, недосугъ мнѣ тутъ языкъ съ вами отвастри-
вать. До свиданія-съ , Ѳедоръ Ивановичъ, не осудите, что такіе
глупые разговоры при васъ вели... Что подѣлаешь— необразо­
ванность наша!
И, ещ е раза, передернувъ плечами и благосклонно пожавъ
доктору руку, писарь поспѣшилъ къ двери. Вдогонку ему кто-
то васмѣшливо свистиулъ, а Игнатъ, какъ только опъ вышелъ.
закричалъ:

128
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
—
Вретъ это онъ, ребята, насчетъ грамотныхъ. Нынче у
бѣлаго даря всѣ подъ одну гребенку острижены, никому нѣтъ
никакого разбора: будь ты хоть графъ али тамъ секлетарь, будь
ты хоть послѣдній мужиченко,— всѣмъ одна солдатская лямка!
Никакого, то есть, различія. Хвалится, будто законы читаетъ,
а самъ. по всему видать, ни бельмеса въ нихъ не смыслитъ.
Общее настроеніе было, тѣмъ не менѣе, испорчено. Данило
неожиданно всталъ со скамейки и, пошатываясь на своихъ
кривыхъ пѣтушиныхъ ножкахъ, забормоталъ:
—
Э-э-э... такъ-то оно такъ... э-э-э... a вѣдь того... Онъ
писарь... Щ ей-то намъ солдатскихъ, э-э-э! не миновать, видно,
хлебать! Идти, видно, э-э -э, всѣмъ на войну!
—
Поди, дьяволъ. дровъ-то наколи, сколько разъ я просить
тебя стану?— встала вдругъ за спиной оратора грозная Пиль-
мениха:— только и умѣете съ хозяиномъ вино жрать! На войну
еще идти хочетъ, раскаряка киластая, а самъ и воронъ-то
пугать не годится. Т уда же работникомъ зовется!
Э-э-э...— попытался
возразить что-то Данило, но запнулся
ногой о половикъ и. осыпаемый пущими ругательствами хозяйки,
покатился къ печкѣ, въ объятія храпѣвшаго тамъ Пильменёва.
Никто не обратилъ даж е вниманія на этотъ семейный эпизодъ.
А коли такъ, медвѣдь васъ задери,— прогремѣлъ Игнатъ
Косовъ, заставивъ всѣхъ вздрогнуть,— коли пи саря такую власть
имѣютъ, что и семью въ разсчетъ не примутъ, и богодуловъ
на войну отправятъ, тогда одинъ конецъ! Пропадай все съ
рѣшеньемъ, а уж ъ тамъ, на войнѣ, мы имъ посчитаемъ реб­
рышки... Отольются волку овечьи слезки!
Карапузъ Санька пронзительно заревѣлъ на печкѣ. Докторъ,
не замѣченный никѣмъ, вышелъ въ сѣни.
IV.
Смутные народные слухи и подпольные толки грозили
превратиться въ дѣйствительность. О войнѣ. какъ о рѣшенномъ
дѣлѣ, начинали поговаривать и въ мѣстной интеллигенціи, съ
той только разницей, что здѣсь были ближе къ истинѣ и, вмѣсто
Китая, называли въ качествѣ предполагаемаго врага Японію.
Политикановъ и дипломатовъ развелось сразу великое множе­
ство. Старый смотритель мѣстной тюрьмы, никогда въ жизни
не читавшій газетъ и врядъ ли далее думавшій когда нибудь
о политикѣ, теперь, услыхавъ о чьихъ-то сомнѣніяхъ въ не­
обходимости войны съ Яношей, авторитетно и непреложно
заявлялъ:
—
Россія не можетъ допустить усиленія этой восточной
сосѣдки!
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
129
Оживленіе было всеобщее, хотя трудно было отличить
факты отъ вымысловъ досужей фантазіи. Крестьянъ и казаковъ
пугалъ слухъ о томъ, что вскорѣ будетъ производиться раскладка
иовыхъ повинностей— поставки печенаго хлѣба и другихъ при-
пасовъ для войска, но самое главное — что призываются къ
службѣ запасы. Стрѣтенскъ, будто бы, назначенъ былъ мѣ-
стомъ главнаго сбора. Ж енщины громко плакали, мулечины
съ утра до поздней ночи толпились у дверей кабаковъ, жадно
прислушиваясь къ народнымъ толкамъ. Общее волненіе пе­
редалось даже ребятишкамъ. Когда, однажды, въ отдаленіи по­
слышался барабанный бой и на главной шиходарской улщѣ
показались стройные ряды казацкой сотни, ее облѣпила со всѣхъ
сторонъ деревенская мелюзга и версты двѣ шла рядомъ, вы ­
бивая ногами тактъ и принимая самыя воинственныя позы.
—
Война идетъ!— кричалъ не своимъ голосомъ пятилѣтній
Санька Пильменёвъ, точно непріятель ворвался уже въ предѣлы
Шиходарки, и голубоглазая Нютка, топоча на одномъ мѣстѣ
ножками, не то испуганно, не то весело вторила ему:
—
На идетъ!.. На идетъ!..
На первыхъ порахъ Ѳедора Иваныча не мало поражало
то обстоятельство, что крестьяне оставались совершенно равно­
душны къ политической сторонѣ вопроса: нѣсколько дней тому
назадъ готовились воевать съ Китаемъ, а теперь — идти на
защиту этихъ лее самыхъ китайцевъ противъ какихъ-то невѣ-
домыхъ японцевъ, и никто не находилъ этого страннымъ; вол­
новало и занимало всѣхъ лишь самое слово война, этотъ
страшный, кровавый призракъ, все и вся выбившій изъ обыч­
ной колеи жизни.
Докторъ забѣлеалъ на минутку къ Лагунову и, смѣясь,
спросилъ его:
—
Какъ же теперь съ Аргунью намъ быть, Павелъ Амплѣе-
вичъ? Вѣдь у союзниковъ, пожалуй, нельзя будетъ, отобрать
земель-то?
Шиходарскій политикъ казался смущеннымъ, почти пода-
вленнымъ. Съ трудомъ удалось Ѳедору Ивановичу вызвать его
н а разговоръ: онъ рѣзко не одобрялъ правительства за легко­
мысленное заключеніе союза съ Китаемъ.
—
Вѣдь, право, досада беретъ, Ѳедоръ Ивановичъ!
—
Нечего зариться на чужое добро, Павелъ Амплѣевичъ!
—
Да развѣ жъ я для себя? Я вѣдь пользу всѣхъ кре­
стьянъ здѣшнихъ въ виду имѣю...
—
A развѣ Россія изъ однихъ здѣшнихъ крестьянъ со­
стоитъ? Скажите-ка, вотъ, лучше, что у васъ въ деревнѣ те­
перь происходить.
Лагуновъ только рукой махдулъ и засмѣялся.
—
И не говорите, Ѳедоръ Иванычъ, — смѣхъ и горе! ГІо-
9

130
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
смотрѣли бы вы, какъ повѣсили теперь носы тѣ самыя лич­
ности, которыя недѣлю назадъ и глядѣть не хотѣли на бѣднаго
человѣка. Вѣдь доводится теперь вмѣстѣ солдатскую-то лямку
тянуть! Ну, вотъ и приходятъ на память разные случаи, бы-
вающіе въ военное время... Да, впрочемъ, одно ли это! вся­
чины теперь у насъ ждать можно-
И действительно, обитатели НІиходарки находились въ н е­
обычайной ажитаціи. В сѣ стремились узнать поскорѣе отъ
сельскихъ властей, кого вызываютъ на сборъ въ Стрѣтенскъ,
и втайнѣ подозрѣвали, что тутъ могли произойти какія-нибудь
злоупотребленія. Но и сами сельскія власти бродили, какъ въ
потемкахъ: староста былъ неграмотенъ, а писарь, самъ подле-
жавшій призыву, неожиданно запилъ горькую и пропадалъ не-
извѣстно гдѣ. Одни утверждали, что на сборъ вызываются лишь
тѣ изъ бывшихъ солдатъ, которые прожили дома по окончаніи
службы не больше двухъ лѣтъ; по словамъ лее другихъ— всѣ,
не достигшіе сорокалѣтняго возраста.
Иванъ Пильменёвъ и его друзья, Бочкаревъ и Косовъ, въ
томъ и другомъ случаѣ были гарантированы отъ солдатчины,
такъ какъ всѣ трое имѣли далеко за сорокъ, и потому въ дни
общаго страха и смятенія ходили бодрые и веселые, съ высоко
поднятыми головами. Н а обычныхъ вечернихъ сборищахъ по
прежнему громко раздавались бахвальныя рѣчи Игната и
пьяные выкрики Пильменёва: «Разражу! Въ др-рызгъ!»
Но вотъ разъ, въ сумерки, когда Игнатъ, ставши въ обыч­
ную геройскую позу по срединѣ избы, готовился живописать
какой-то случай изъ своей прежней военной службы, дверь
неолсиданно распахнулась, и опрометью вбѣжала его семилѣт-
няя глухая Вѣрка, съ криками:
TM~ Тятенька, за тобой пришли... на войну!
Косовъ поперхнулся и побѣлѣлъ, какъ полотно.
—
Чего врешь, собачья дочь?
—
Нѣ, тятенька, не вру, пра, пе вру... Отъ старосты
пришли.
Компанія кинулась въ избу Косовыхъ, и впереди всѣхъ
пошатывающійся, точно съ похмѣлья, Игнатъ. Но посланный
старосты могъ одно только объяснить, что въ числѣ прочихъ
Игнатъ вызывается въ Стрѣтенскъ. Косовъ побѣжалъ къ ста­
росте. Послѣдняго уже осаждала толпа подобныхъ же несча-
стливцевъ; всѣ требовали объясненій, негодовали, допрашивали,
на какомъ основаніи оставлены въ покоѣ такіе-то и такіе-то,
служившіе значительно позже. Староста, красный, какъ кумачъ,
растерянный и раздраженный, только отмахивался руками и
кричалъ осипшимъ голосомъ:
—
Черти, дьяволы, да я почемъ же знаю? Развѣ я своей
властью могу кого въ солдаты сдать, али ослобонить? ѣзжайте
НА СЛУЖБ® ОБЩЕСТВУ.
131
въ Стрѣтенскъ. тамъ разберутъ... Коли кто неправильно выз>
ванъ, того возворотятъ.
Но предложеніе это мало заключало въ себѣ утѣшитель-
наго: хорошо— вернуть, а если нѣтъ? Мелсду тѣмъ наступало
горячее рабочее время, время пахать пары, и каждый день
имѣлъ въ крестьянскомъ хозяйствѣ огромное значоніе; для та­
кого же хозяина, какъ Игнатъ, въ семьѣ котораго не было
другого работника, и самая короткая отлучка въ такую пору
равносильна была почти полному розоренію...
Сразу потемнѣло г.ъ крошечной избенкѣ Косова. Тихая,
всегда безотвѣтная лсена его ие осушала глазъ; ей подвывала
глухая Вѣріса... Казалось бы, чего такъ убиваться имъ объ
Игнатѣ? Что опѣ въ немъ теряли? Прежде всего это былъ на
диво лѣнивый мулсикъ. При своей богатырской силѣ, имѣя пол­
ную возможность зарабатывать не меньше людей, жить не
хулсе старшаго своего брата, деревенскаго богатѣя, опъ былъ
чуть ли не самымъ жалкимъ во всей Шиходаркѣ хозяиномъ;
семья его всегда ходила обтрепанная и по-часту буквально
голодала, питаясь однимъ кирничнымъ чаемъ. Онъ имѣлъ, кромѣ
того, жестокій, деспотическій нравъ и за малѣйшіе пустяки
осыпалъ лсену и дочь отвратителыіѣйшей браиыо и угощ алъ
кулаішці. И вотъ, не смотря на все это, его., оказывалось,
жалѣли, о немъ плакали. — стал о быть, любили!..
Горе какъ-то сразу сломило и самого Игната, сдѣлавъ его
гораздо мягче и симпатичнѣе. Оиъ вдругъ похудѣлъ, съежился
и — затихъ. Большую часть дня онъ по-преленему торчалъ у
Пильменёвыхъ, но уж ъ не для того, чтобъ ораторствовать, а
лишь бы не видѣть слезъ семьи, не оставаться наединѣ съ
самимъ собой. Одинъ видъ его вызывалъ здѣсь общее громкое
сочувствіе. Иванъ Пильменёвъ оказался въ трудную минуту
вѣрнымъ другомъ и товарищемъ: оиъ такъ пораженъ былъ
постигшимъ пріятеля песчастіемъ, что даже пересталъ пить и,
толсе замолкшій и присмирѣвшій, сидѣлъ возлѣ него цѣлыми
часами, сокрушенно покачивалъ головой, вздыхалъ и время
отъ времени изрекалъ разный горестныя сентенціи:
—
Ну, и дѣла! Никогда еще не бывало этого въ нашемъ
Забайкалья... Пятьдесятъ годовъ на свѣтѣ живу... Плохо, братъ...
Ну-ну!
Но И ванъ не ограничился однимъ платоническимъ сочув-
ствіемъ: онъ далъ Игнату на дорогу два рубля денегъ, пода-
рилъ новую , ни разу еще не надѣванную рубаху и обѣщалъ,
кромѣ того, ссудить мукою семью. Всегда сердитая и всѣмъ
недовольная, Пильмениха тоже подносила то-и -дѣло фартукъ
къ глазамъ и, на прощанье, стряпала для Игната блины и
лсирныя шаньги. ІІослѣдній такъ много и долго торчалъ на
глазахъ у стариковъ, что они привыкли глядѣть на него, какъ

132
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
на члена семьи. Зараженный добрымъ примѣромъ хозяевъ, даж е
убогій работникъ Данило размягчился
и подарилъ Игнату
свой праздничный
кисетъ для
табаку,полученный три года
назадъ отъ одной слѣпой и перезрѣлой дѣвицы, собиравшейся
взять его къ себѣ «въ домъ». Растроганный Игнатъ даже не
благодарилъ никого и только смахивалъ рукавомъ рубахи на-
бѣгавшія на глаза слезы...
Далеко не такъ отнеслись богатые родственники Косовыхъ
къ посѣтившей ихъ бѣдѣ— родной братъ И гната, извѣстный
шиходарскій кулакъ, и родная сестра жены— кабатчица Бѣ-
ляиха. Правда, самъ Игнатъ, въ отвѣтъ на совѣты сосѣдей
обратиться къ богатой роднѣ за помощью, заявилъ съ гор­
достью:
—
Не пойду и женѣ
не дозволю
идти! Коли раньше,
когда нужды не
имѣлъ, не кланялся, теперь и
подавно
не поклонюсь. Ближѣе лее имъ ко мнѣ придти, а они вѣдь
нейдутъ?
Но Косиха не такъ, видно, разеуждала и, тайкомъ отъ
мужа, отправилась съ визитами. Косовъ— старшій прочелъ ей
длинную проповѣдь о значеніи въ крестьянскомъ быту трудо-
любія и послуш анія старшимъ, выразилъ сочувствіе бедствен­
ному положенію, въ которомъ она съ дочерью очутится по
уходѣ мужа на войну, ио этимъ и ограничился; a Бѣляиха—
кабатчица даже горько всплакнула при видѣ оборванной не­
счастной сестры и,
«крадчись» отъ мужа, вынесла ей дву­
гривенный...
Бурно шумѣла въ тотъ вечеръ обычная бесѣда въ избѣ
Пильменёвыхъ, и много правдиво-горькихъ истииъ и энергич-
ны хъ афоризмовъ высказано было по адресу «нонѣшняго» род­
ства и «нонѣшняго» людского безсердечія!
V.
—
Сегодня я по особливому къ вамъ дѣлу, ѲедоръИванычъ,—
говорилъ Лагуновъ, входя однажды вечеромъ къ доктору и съ
таинственнымъ видомъ оглядываясь по угламъ.
—
Насчетъ того, какъ намъ всетаки дѣлежку китайскихъ
земель устроить?—улыбнулся докторъ.
—
Нѣтъ, это я уж ъ оставилъ, Ѳедоръ Иванычъ, шибко вы
просмѣяли меня... Нѣтъ, теперь я другое въ виду держу.
Такое, что вы удивитесь, пожалуй!
—
Ну?
—
Да что, Ѳедоръ Иванычъ, опять же ваши слова и на-
смѣшки изъ головы у меня не выходятъ. Бѣрите ли, сна даже
вовсе рѣшился... Упрекали вы меня, срамили, что я вродѣ
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
133
какъ тарбаганъ въ норку свою забился и объ своей только
семьѣ заботу имѣю, для общества же гіалецъ объ палецъ не
ударю. Ну, вотъ я и думалъ все объ этомъ... И признаюсь
вамъ откровенно, Ѳедоръ Иванычъ, никакихъ способовъ оправ­
дать себя въ вашихъ глазахъ не видѣлъ! Потому опять же
вамъ доложу: что одинъ я могу подѣлать, когда все общество
въ рукахъ двухъ или трехъ мизгирей находится, которые че-
резъ своихъ пьяницъ и горлодеровъ дѣйствуютъ? Чѣмъ при­
кажете мнѣ стралсаться съ имя? Напитками алкоголя я, вы
знаете, не заимствуюсь, громко кричать на сходахъ не умѣю,
не унижусь также
и до той мѣры, чтобы другихъ спаи­
вать.
—
Все же, видно, придумали что-то.
—
А вотъ погодите-съ, имѣйте терпѣніе. Е сть поговорка
такал, старыми людьми сложенная: худо безъ добра не бы­
ваетъ. Такъ и эта вотъ самая война... Помните, я предска-
зывалъ, что всячина еще будетъ въ нашей Ш иходаркѣ по
благости японской войны? Извольте лее теперь сами убѣ-
диться, что эти слова мои не мимо были сказаны. Въ два-три
дня— не болѣе того времени— лишились мы трехъ или пяти
самыхъ сильныхъ и, выражу прямо, самыхъ гнусныхъ лич­
ностей: уѣхали на прйзывъ два брата Бѣляевыхъ, средній и
младшій, торговецъ Коровинъ, наконецъ, писарь; скрѣпя сердце,
по ихъ лее слѣдамъ долженъ не сегодня-завтра отправиться и
одинъ изъ моихъ ближайшихъ родственничковъ... Я откровенно
съ вами говорю, Ѳедоръ Иванычъ, безо всякой утайки... Уго­
дили подъ красную шапку и нѣкоторые изъ главныхъ кабац-
к и хі крикуновъ. Короче сказать, такого сорта очистка вышла,
что лучшаго и желать невозможно!
—
Продоллсайте, Павелъ Амплѣичъ.
—
Староста нашъ, какъ вамъ извѣстно, совершенно не-
грамотенъ, да и во всей деревнѣ не осталось теперь, почесть,
ни одного грамотѣя. Прежній писарь за тридцать пять рублей
въ мѣсяцъ слулсилъ, а теперь и за пятьдесятъ съ рѣшеньемъ
никого не найдешь. В сѣ дѣла должны остановиться, и стаг-
ростѣ волкомъ завыть— такъ и то въ пору! Вотъ вчерашній
день и заявляется онъ ко мнѣ. Такъ, молъ, и такъ— не най­
мешься ли ты, Павелъ? Я, понятное дѣло, пришелъ въ уди-
вленіе: какъ лее это ты смѣлости набрался такого человѣка
приглашать, который извѣстенъ за всеобщаго грубіяна и на­
хала? Смѣется: женишься— перемѣнишься... Однако отвѣта я
ему никакого, покамѣсть, не далъ и всю ночь до той степени
разнымъ мыслямъ предавался, что голова далее заболѣла, и
принужденъ былъ обвязаться мокрымъ полотенцемъ! И вотъ,
пошелъ къ вамъ, Ѳедоръ Иванычъ, за совѣтомъ. Потому я от­
кровенно выложу вамъ: гляжу на себя, какъ на ученика ва­

131
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
шей жизни, Ѳедоръ Иванычъ... И какъ вы, слѣдовательно, при­
судите, такъ и будетъ!
И Лагуновъ. улыбаясь, но съ видимымъ волпеніемъ ждалъ
отвѣта. ^Докторъ сидѣлъ, понуривъ голову, и молчалъ.
—
іакъ какъ же, Ѳедоръ Ивапычъ? Какой совѣтъ по­
дад ите?
право, любезнѣйшій Павелъ Аыплѣичъ, никакого!
Лестно мнѣ, конечно, учителемъ вашей жизни быть, да только
вотъ бѣда: до сихъ поръ ни одинъ еще изъ моихъ учениковъ
въ писаря не попадалъ, и практики у меня на этотъ счетъ
нѣтъ.
—-
Шутите вы надо мной, Ѳедоръ Иванычъ?
^ — Нѣтъ, зачѣмъ шутить. Но откуда мнѣ знать, что такое
сиоирскій писарь? Конечно, елеели вы точно задумали обще­
ству послулсить и чувствуете въ себѣ достаточно силъ...
Значитъ, все лее благословляете?
—
Если угодно, могу.
И докторъ, шутя, сдѣлалъ видъ, что хочетъ подать благо-
словеше... Лагуповъ казался глубоко обшкеннымъ и огоіз-
ченнымъ.
1
Эхъ, Ѳедоръ Иванычъ, Ѳедоръ Иванычъ,— сказалъ онъ
энергично почесывая въ затылкѣ,— и
что вы за человѣкъ’
право! Понять нѣтъ возможности. То ровпо будто къ себѣ
тянете, и такъ каждое слово ваше за сердце забираетъ, а то
вдругъ ровно водой студеной окатите, аль иа десять верстъ
прочь отъ себя откинете...
Лагуновъ занялъ должность сельскаго писаря и ретиво всту­
пилъ въ отправленіе своихъ новыхъ обязанностей. Встрѣчаясь
съ докторомъ на улицѣ, онъ только весело улыбался ему и
торопливо поздоровавшись, кричалъ, убѣгая:
—
Некогда, минуточки свободной не имѣю... Самое зудыр-
ное теперь время: ировѣряю книги, отчетъ и статистику... Де­
ревня огромная, а работа сильно запущена... Одно могу ска­
зать, Ѳедоръ Иванычъ: услышите обо мнѣ!
Эти загадочныя слова вскорѣ объяснились. По деревнѣ
разнесся сенсаціонный слухъ, что новымъ писаремъ открыта
большая растр ата общественныхъ суммъ, пайдены доказатель­
ства стачки между бывшимъ писаремъ, кабатчикомъ Бѣляевымъ
и торговцемъ Коровинымъ, и что всѣ они доллшы пойти подъ
судъ...
А
Шиходарка снова зашевелилась. Снова собирались по до-
мамъ сходки и раздавались угрозы по адресу деревенскихъ
воротилъ. ато ничуть не мѣіпало, впрочемъ, бѣляевскому ка­
баку по-прелшему быть переполненнымъ народомъ, и если к а ­
кой-нибудь Иванъ Пильменёвъ (опять страшно запившій), стуча
НА СЛУЖВѢ ОБЩЕСТВУ.
135
кулакомъ по стойкѣ, кричалъ: «Разобью! Вдр-р -ребезги! Обма­
нывать нар-р -родъ?! » то Бѣляевъ, съ добродушнѣйшимъ и наив-
нѣйшимъ видомъ подавалъ ему шкаликъ за шкаликомъ, словно
и не подозрѣвая, къ кому относятся эти угрозы. Опъ отлично
лонималъ, что у такихъ людей, какъ Пильменёвъ, даже и въ
опьяненномъ мозгу ни на минуту ие перестаетъ жить сознаніе,
что безъ него, Бѣляева, и безъ его кабака они—пропащіе
люди. З а то, сталкиваясь съ Лагуиовымъ, Иванъ кидался къ
нему съ объятіями и, проливая слезы умиленія, вопилъ на
всю улицу:
—
Радѣтель! Отецъ! Такъ ихъ, разбойниковъ, грабителей
мірскихъ, такъ! Прохватывай, пуще прохватывай, глубже за­
бирай, на тебя одного вся надёжа!
Дома теперь онъ почти не жилъ, и вечернія сборища въ
его избѣ прекратились. Только маленькая Вѣрка прибѣгала по
десяти разъ на день и, ковыряя въ носу, заявляла меланхо­
лически:
—
А у насъ небра-а -во такъ въ избѣ-то безъ тятеньки!
Ску-у -шно!
Но въ одинъ прекрасный день, только что встало солнце,
шиходарцы, протирая глаза отъ изумленія, увидали Игната,
быстро шагающаго по направленію къ своему дому, съ котом­
кой за плечами и побѣдоиосно поднятой кверху рыжей бо­
родой.
—
Возворотили! Неправильно вызвали! — съ быстротой
молніи пронеслась по деревнѣ молва.
Едва забѣжавъ на минутку къ себѣ въ домъ поздороваться
съ обезумѣвшими отъ радости женой и дочкой, Косовъ поспѣ-
шилъ по старой привычкѣ въ болѣе просторную избу Пильме-
нёвыхъ. Туда собрались скоро любопытные со всей Ш иходарки.
Игнатъ стоялъ въ серединѣ толпы съ шапкой на головѣ, ши ­
роко разставивъ ноги, и, еще болѣе говорливый и хвастливый
чѣмъ прежде, громко повѣствовалъ:
—
Въ Стрѣтенскѣ народу теперь, братцы мои,— и, Б-боже
мой! Скажешь— со всего бѣлаго свѣта согнато. Н у , прямо—
море-окіянъ! Телѣгъ, бабъ, коней}— счету нѣтъ. Хлѣба теперь
тамъ ни за какія деньги не достанешь; у кого съ собой нѣтъ,
такъ хоть ложись и помирай! Некрутовъ - однихъ тринадцать
тысячъ человѣкъ, и всѣ спятъ подъ вольнымъ небомъ, на голой
соломѣ, потому никакихъ казармовъ иа этакую тьму хватить
не можетъ. Наши-то шиходарскіе прынцы какими здѣсь орлами
летали, какъ отъ нашего брата рыло прочь воротили, а теперь
всѣ тамъ ж е, какъ щипаныя вороны, валяются! Да чего объ
нашихъ Коровиныхъ аль Бѣляевыхъ толковать— первые забай­
кальские тысячники, купецкія и енаральскія дѣти, въ туё жъ
участь попали! Вотъ это славно! Это, можно сказать, порядокъ,

186
НА. СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
дается? Коли
^ н и чіи, слышно, здѣсь еще проклаж-
ШНИТР МНР
Щ / ИИЪ день> МН0Г0 два пропустить, такъ по­
мяните мое слово, братцы,-п оп асть ему подъ разстрѣлъ По-
Г“
е н Г : ШУТЙТЬ Не ЛЮбИТЪ- * Ъ 3 "бы ТепеРь никому
не глядягъ... Ну, да и то опять сказать: наши ребята тоже
Eie“
"
И На НаTM ЬСТВ0 ЗД0^ ВаГ0 TM
холоду нагнаі
теперь
В?енныхъ Ч0Повниковъ съ большой опаской
лѵчмтгч
р?
° Ы’ М0ЛЪ’ пули шальной въ бокъ не по­
учить... Реоята потому есть прямо огневые, а одинъ— Мель-
никовымъ зовутъ — такъ самого проста чорта не боится не
олько что начальства! Ну, и удалая-жъ головушка! Рож а, какъ
и т Г Г УЛаКЪ СЪ ведро- Наканунѣ того дня, какъ мнѣ ухо-
слыінп
3арестовали за оск °рбленье офицера, и такъ было
МеTMниі’оГьі Т . TM
0 СУДа f миновать- Ну, да одинъ ли тамъ
бшшыипп^
распублика тамъ теперь обосновалась,
ратцы, и потѣхи еще не мало будетъ...
всѣмиЪітТт°аМЪ Р°ДѢ бЫЛИ Игнатовы Разсказы, разукрашенные
всѣми цвѣтами празднично настроенной фантазіи, и пшходаш ш
дыханГм^ СЪ
любодытствомъ, съ затаеннымъ
дыханіемъ, словно удивительную волшебную сказку.
чій все^^пмт наконецъ’ въ Стрѣтенскъ и шиходарсшй лѣсни-
’
Р мя сдававппй своему замѣстителю дѣла и потому
S бомпГГГ^- ДЛЯПр0В0Д0ВЪѲГ0СОбР“ся
и ирощальныхъ тостовъ выпито было такое ко-
Ш1;Г ’Г
Х03ЛИі?Ъ И Г0СТИ сътрУДомъ усѣлись въ ожидав-
Xwt
повозки. Когда торжественный поѣздъ съ шумомъ и
наТвопѣ L T “ TM даРевнѣ-И
TM
Косовъ, коловшій у себя
на дворѣ дрова, выбѣжалъ съ полѣномъ въ рукахъ за ворота
и съ злораднымъ хохотомъ швырнулъ его вслѣдъ уѣзжавшиш,
а , дьяволъ толстобрюхій, и ты попался!..
И долго смотрѣлъ въ даль, довольный и торжествующей.
YJ.
0 закліоченіи мира пронеслась изъ края въ край,
наверное, съ оольшей даже быстротой, чѣмъ вѣсть о войнѣ и
трудно изооразить радость, овладѣвшую населеніемъ. Ѳедоръ
ванычъ повстрѣчалъ на улицѣ трехъ совершенно незнако.-
“
У Ka3f овъ’ и на его вопросъ: «Что, миръ? По домамъ,
аіить.»
всѣ трое по очереди пожали ему руку, улыбаясь съ
такимъ глупымъ, безгранично-блаженнымъ видомъ, что и онъ
не могъ удержаться отъ довольной улыбки...
Съ веселыми пѣснями расходились изъ Стрѣтенска осво­
божденные запасы, и мпогіе еще по дорогѣ успѣли пропить
съ своя все до послѣдней нитки. Но форменное веселье и
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
137
пьянство начались только съ момента возвращенія въ родныя
гнѣзда. Сердца были до такой степени размягчены, что когда
на улицахъ Ш иходарки появились недавно еще проклинаемые
члены грабительской шайки, ихъ встрѣтили, какъ ж еланныхъ и
давно жданныхъ гостей. Все, казалось, предано было забвенію,
и баранье стадо общества выражало полную готовность снова
подставить подъ кулацкія ножницы пушистую шерсть своихъ
выносливыхъ горбовъ. Тѣ, кому это было выгодно, разумѣется,
спѣшили ковать горячее желѣзо. Въ тотъ ж е день кабатчикъ
Бѣляевъ выкатилъ народу цѣлую бочку водки... Н ачался пиръ
на весь міръ!
Къ Лагунову явились мірскіе депутаты звать его «ми­
риться».
—
Съ кѣмъ и на чемъ мириться? — допрашивалъ Павелъ
съ обычной своей иронической усмѣшкой на губахъ.
—
Съ обществомъ.
Я съ нимъ не ссорился, и потому прошу васъ, господа,
оставить меня вь спокоѣ.
—
Ступай, Павелъ Амплѣевъ, честью тебя просятъ. Не
оскорбляй общества.
Кабакъ, во-первыхъ, не есть общество, а окромя того
я и не любитель даровыхъ угощеній.
—
Такъ и сказать?
—
Пунктуально такъ можете сказать.
Черезъ полчаса посланцы вернулись въ значительно боль-
шемъ числѣ, и хмѣль игралъ въ ихъ головахъ пуще прежняго.
—
За тобой, Павелъ, міръ тебя требуетъ.
По какому такому случаю который разъ тревожите вы
меня, господа?
—
А ты самъ какой такой господинъ, что общество обвя­
зано отвѣчать тебѣ?
—
Не обязанъ и я капрызамъ вашимъ потакать.
—
Да ты русскій али жидъ?
—
Ну, русскіи, что изъ этого слѣдуетъ?
—
Ты нашему царю вѣруешь или нѣтъ? Почему вся де­
ревня, все, можно сказать, царство замиренье пьетъ,радуется,
а ты одинъ, какъ нехристь, ото всѣхъ хоронишься?
—
Вы знаете, что я не пьяница.
—
Ты и не ней, ты насъ угости!
Лагуновъ подумалъ немного— и вдругъ взялъ шапку.
Докторъ весь этотъ день пробродилъ на охотѣ. Шум ъ, гамъ,
пѣсни, вой гармоникъ и визгъ пьяныхъ женщинъ, все это тя-
желымъ угаромъ ложилось на душу и вызывало недобрыя чув­
ства и мысли. Онъ предпочелъ убѣжать въ затишье сопокъ,
гдѣ ^надъ мертвой землей проносилось первое ласковое дуно-
веніе весны. Снѣгъ мѣстами весь сошелъ, и выглядывала осен­

138
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
няя зеленожелтая трава; пастухъ Калистратъ увѣрялъ даже,
что по солнопекамъ онъ встрѣчалъ улсе забайкальскій подснѣж-
никъ— ургуй. Кое-гдѣ начинали слышаться трели жаворонковъ,
и въ полдень, когда сильнѣй пригрѣвало солнце, сопки дыми­
лись, какъ душистыя курильницы, отъ выходившихъ изъ земли
испареиій. Дикіе гуси съ веселымъ гоготаньемъ летѣли съ юга
на сѣверъ... Легко дышалось въ эту раннюю весеннюю пору
среди просторнаго моря сопокъ, еще глубоко-безмолвныхъ и
грустно обнаженныхъ, но улсе обвѣянныхъ грезами о близкомъ
воскресеніи!
Когда поздно вечеромъ Ѳедоръ Иванычъ вернулся въ Ш и-
ходарку, его удивила страшная тишина, стоявшая надъ дерев­
ней; далее кабакъ былъ уж е закрыть.
Нарѣзались, должно быть, до чортиковъ, —
подумалъ
онъ,— водки не хватило.
Тихо и темно было и въ хозяйской половинѣ нильменёв-
скаго дома — тамъ, очевидно, улсе спали, по у доктора былъ
отдѣльный ходъ и собственный ключъ. Никѣмъ незамѣченный,
пробрался онъ къ себѣ и тотчасъ же заснулъ, какъ убитый.
Поднявшись рано по-утру, Ѳедоръ Иванычъ разсѣянно слу­
шалъ обычную болтовню хозяйской дѣвочки М аши, явившейся
подметать горницу. Это была настоящая маленькая лсенщина,
въ двѣнадцать летъ ровно ничемъ не отличавшаяся по харак­
теру отъ своей матери; всегда деловитая и серьезная, она не
переставала въ то лее время о чемъ-нибудь тараторить и о
комъ-нибудь судачить, нимало не огорчаясь отсутствіемъ реп-
ликъ со стороны слушателя. Докторъ и сегодня старался ду­
мать о другомъ подъ неугомонный лепетъ девочки, но вдругъ
онъ вздрогнулъ и насторожилъ слухъ.
—
Пьяные все были, распьяные, кричали страсть! — раз­
сказывала Маша обычной скороговоркой, въ которой ие слы­
шалось никакого волненія:— ну, а тятенька нашъ возьми да и
сгреби его за грудь! Какъ сгребъ это онъ его за грудь, Бочка-
ревъ подскочилъ и зачалъ лупить. И зачалъ, и зачалъ!.. Въ
трехъ местахъ, сказываюсь, голову прошибъ и ребро сломилъ,
это— ГІашке-то ... Народу что набѣжало, пароду-то!.. Мы толее
хотели съ Аоонькой бѣжать— маменька не пустила.
Докторъ вскочилъ съ места, точно внезапно электрическій
токъ коснулся его.
—
Какому Пашке прошибли голову?— вскричалъ онъ такъ
громко, что разсказчица перестала мести полъ и удивленно
подняла спину.
—
Да Амплеичу-то, который къ тебѣ-то все ходилъ. Ну,
вотъ, какъ прибелсали къ намъ сказать,— Пашку, молъ, вашъ
хозяинъ съ Бочкаревымъ убили,— мамонька такъ -вотъ и завыла!
Такъ и завыла! И мы все— Нютка, Аѳонька, Саныса, я —все
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
139
завыли! Бочкарева теперь, сказываюсь, беспременно засудятъ,
а нашего тятеньку оправятъ, потому онъ не билъ ведь, а только
за грудь сгребъ!
Ѳедоръ Иванычъ слушалъ и, казалось, не понималъ ни­
чего... Не молсетъ этого быть! Девочка, наверное, путаетъ,
преувеличиваетъ... Во всякомъ случае надо спешить... Руки у
него тряслись, и ключъ не попадалъ въ замокъ шкафа съ лѣ-
карствами.
На пороге появился, между тѣмъ, высокій крестьяиииъ съ
седоватой бородкой и благообразной паруленостью: Ѳедоръ И ва­
нычъ где-то , какъ-будто, видалъ его, но фамиліи примомнить
не могъ.
—
Что нужно? —довольно резко спросилъ опъ: — мне не ­
когда. В ы кто такой?
—
Не признали, господинъ докторъ? Я ведь Лагуновъ Ми-
хайло, сродный братъ покойника Павла Амплѣича.,. Могу ска­
зать, не хвалясь, что передо всей родней отменялъ меня по-
койникъ, царство ему небесное! не старикъ былъ по годамъ,
а глазъ имелъ людей узнавать.
Ѳедоръ Иванычъ, молча, опустился на стулъ.
Такъ, значитъ, правда? ІІокойникъ?— нрошепталъ онъ,
весь поблѣднѣвъ:— когда же онъ умеръ?
—
Сегодня на свѣту-съ ... Еще не изволили слышать? Какъ
же, какъ лее... Сестрица Авдотья Васильевна по этому, соб­
ственно, случаю и направила меня къ вамъ... Сходи, говоритъ,
братецъ, къ Ѳедору Иванычу, объясни, что такъ, молъ, и такъ,
умеръ Павелъ Амплѣичъ и, умирая, все его, Ѳедора Иваныча
пом иналъ.
—
Да какъ лее это случилось?
Видите ли, при самомъ происшествіи убивства меня не
было; ну, а что болтаетъ народъ — все -то развѣ молено слу­
шать? Конечно, вино— главная причина.
—
To-есть, драка, что ли, вышла?
Старикъ осторожно огляделся по сторонамъ. Хозяйской дѣ-
вочки уж е ие было въ горницѣ.
Видите ли-съ ... Возмолсно, что и въ самомъ-делѣ под-
говоръ былъ. Выкатили бочку вина, ну, и... шепнули кой-кому
на ухо: «Поучите, молъ, супротивнаго человека». А такимъ
людямъ, какъ Бочкаревъ или Пильменёвъ, что лее и нулено,
какъ не водка? Отца съ матерыо продать готовы, потому— пол ­
ная необразованность. У Бочкарева оказалась, къ тому ж е, въ
руке гирька, которою и убитъ былъ Павелъ Амплеичъ. Спро­
сить,
откуда взяться гирькѣ, коли дело было ненамерен­
ное ?
Такъ, значитъ, главныхъ-то мерзавцевъ есть возмож­
ность на свѣлсую воду вывести? Это, конечно, ваша прямая

140
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
обязанность, какъ родственника и друга Павла Амплѣича!—
строго замѣтилъ докторъ.
При этихъ словахъ старикъ съежился и испуганно зама-
халъ руками.
—
Что вы, господинъ докторъ, помилуйте, вѣдь у меня
семейство!.. Да и что лее я такое знаю-съ? То, что въ народѣ
болтаютъ? К акія у меня, помилуйте, улики? Нѣтъ, ужъ пущай
Богъ ихъ на небѣ судитъ, a здѣсь правительсто порѣшитъ, какъ
найдетъ необходимымъ. А я пришелъ къ вамъ затѣмъ, чтобъ
обсказать, по сестрицыной просьбѣ, кончину П авла Амплѣича
и то, какъ онъ поминалъ васъ.
—
Садитесь,— угрюмо проронилъ докторъ.
Гость присѣлъ на краешекъ стула и откашлялся въ руку.
При всякомъ шорохѣ въ сѣяяхъ онъ пугливо вздрагивалъ и
оглядывался н а дверь.
—
Принесли Павла Амплѣича домой безъ сознанія чувствъ, —
такъ началъ онъ разсказъ,— и тоё-жъ минуту прибѣжалъ и я. Смо­
трю, домъ полонъ народу; Авдотья Васильевна убивается сердеч­
ная, такъ , что смотрѣть жалко: то объ полъ хлопнется и лежитъ,
ровно мертвая, то вновь очнется и вновь заголоситъ... Ребя-
тенки, понятно, тоже ревутъ. В ъ горницѣ не продохнешь отъ
тѣсноты народа... Ну, само собой, я перво-на -перво распоря­
дился лишнихъ людей удалить, a затѣмъ нарядилъ гонцовъ
разыскивать васъ по деревнѣ. Къ прискорбію нашему, вы ока­
зались въ безвѣстной отлучкѣ. Дѣлать нечего, пришлось своими
средствіями..,
—
А почему-же вечеромъ, ночью еще разъ не послали
ко мнѣ?
—
Ну, вотъ подите-лсъ, голову потеряли, господинъ док­
торъ... Оно дѣйствительно... Видно, уж ъ судьба. Обмыли мы
Павлу Амплѣичу голову, насколько было возможности, обвя-
зали чистыми тряпицами, но только къ чувствамъ не скоро
воротили. В ъ десятомъ этакъ или одиннадцатомъ часу вечера
открылъ онъ вдругъ глаза и попросилъ воды напиться. Узналъ
насъ всѣхъ и говоритъ: «А Ѳедора Ивановича, видно, нѣтъ?>
и тяжко-тяжко вздохнулъ, когда услыхалъ, что не могли васъ
сыскать. Подозвалъ тогда къ себѣ Петюшку съ Авдотьей В а ­
сильевной, погладилъ обоихъ по головѣ и говоритъ: «Чего
убиваетесь, о чемъ плачете? Еж ели бы я на разбоѣ какомъ
смерть себѣ нашелъ, тогда такъ, а я елеели и помру, то за
правду...» Тутъ я утѣшилъ его: «Мы, братецъ, за священни­
комъ послали, чтобъ ты святыхъ тайнъ могъ пріобщиться».
Ничего на это не отвѣтилъ, помолчалъ немного времени и
зачалъ вскорѣ метаться, стонать, а потомъ и турусить. Объ
какихъ-то все книжкахъ , объ газетѣ «Восточное Обозрѣніе»
поминалъ... Жалобился, что кто-то ему не вѣрилъ, безсовѣстнымъ
НА СЛУ/КБѢ ОБЩЕСТВУ.
141
человѣкомъ его называлъ... А потомъ какъ закричитъ вдругъ:,
«Не такъ вы меня лѣчите, не такъ! У меня тифъ, я хорошо
знаю, что брюшной тифъ, и никому, окромя Ѳедора Иваныча,
меня не вылѣчить». Ж аль мнѣ его стало, подошелъ я и говорю,
такъ, для утѣшенья больше говорю: «Успокойся, Паша! Ѳедоръ
Иванычъ обѣщалъ чуть свѣтъ пріѣхать». Сказалъ это, да, при­
знаться, и не радъ сталъ. Съ этой самой поры онъ про свѣтъ
поминать зачалъ да посылать меня смотрѣть, не свѣтаетъ ли...
Къ настоящему-то, однако, разсудісу Павелъ Амплѣичъ уж ъ до
самой кончины не приходилъ. А кончина его, Ѳедоръ Иванычъ,
тоже была примѣчательна. Прихожу это я со двора и шепчу
потихоньку Авдотьѣ Васильевнѣ: «Заря, молъ, на небѣ зани­
мается». Изъ горницы-то вовсе ещ е ночь оказывала, потому
всю ночь на столѣ лампа горѣла... И что же, Ѳедоръ Иванычъ?
Услыхалъ онъ этотъ мой шепотъ: какъ затрепещется весь!
Привсталъ, глядимъ, на локтѣ съ подушки, и лицо такое ра­
достное, свѣтлое, ровно смѣется: «Давно пора... Запрягайте,
поѣдемъ!» громко такъ, рѣзко эти слова выговорилъ, да тутъ же
упалъ на подушку и духъ выпустилъ... Черезъ часъ съ лиш-
нимъ и батюшка со святыми дарами пріѣхалъ.
Разсказчикъ замолкъ. Докторъ, устремивъ въ одну точку
потухшій взглядъ, казалось, застылъ въ этой позѣ.
—
Прощенья просимъ. господинъ докторъ,— п однялся съ
мѣста старикъ,— удостойте полеаловать завтрашній день на по­
гребете и на поминъ души.
Уходить онъ однако медлилъ, словно желая что-то приба­
вить и, наконецъ, понизивъ до шепота голосъ и подойдя еще
ближе, сказалъ:
—
А что касаемо, Ѳедоръ Иванычъ, разныхъ слуховъ де-
ревенскихъ, о которыхъ я сообщилъ вамъ по дружбѣ вашей
съ покойникомъ, то еще разъ покорнѣйше прошу сохранить
въ секретѣ. Лестно ли, скажите на милость, по судамъ пу­
таться? Да и люди замѣшаны сильные, безъ которыхъ нашему
брату обойтись невозможно...
—
Знаете что?— глухимъ голосомъ оборвалъ докторъ. и его
огненные зрачки сверкнули гнѣвомъ,— ступайте-ка по добру,
по здорову домой!
И, вставъ съ мѣста, онъ съ силой захлопнулъ за изумлен-
нымъ гостемъ дверь.
YII.
Съ шумомъ катитъ Аргунь свои быстрыя воды по каме­
нистому дну. Нарядпо-зеленыя сопки стали вдали красивымъ
амфитеатромъ, и тихо все кругомъ, какъ въ волшебномъ царствѣ.

142
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
Лишь дикая утка крякнетъ порой въ прибрежной осокѣ, или
голодный коршунъ проклекочетъ въ вышинѣ, высматривая
подходящую добычу.
Глубоко задумавшись, Ѳедоръ Иванычъ заблудился сегодня
среди многочисленныхъ «протокъ», на которыя развѣтвляется
мѣстами Аргун ь, и съ грязными, насквозь промоченными
—
> СрѣішЖЬеМЪ ВЪ Рукахъ’ едва пробрался, наконецъ,
«НГумигь Аргуна мутною волной!»—
громко продекламировалъ опъ лермонтовскій стихъ о соимен­
ной кавказской рѣкѣ— и остановился: дикимъ и страннымъ по­
казался ему собственный голосъ въ окружающей пустынѣ...
о ъ другого берега, прямо на не го, глядѣлъ огромный Маякъ
какъ всегда безмолвный и таинственный... И вдругъ не-
извѣстно почему, доктору съ необыкновенной живостью пред­
ставился образъ умершаго шиходарскаго пріятеля: въ двухъ
ш аг ахъ онъ выросъ, словно изъ-подъ земли, съ обычной пол­
ной достоинства осанкой и усмѣшкой на губахъ и сказалъ:
—
A мпѣ охота еще спросить у васъ, Ѳедоръ Иванычъ...
1 аллюцинація была такъ ясн а, такъ осязательна, что Ѳедоръ
Іванычъ вздрогнулъ; но греза уж е разсѣялась... Безмолвно
разстилалось въ пустынной высотѣ синее небо, да однозвучно
плескала вода, ударяясь въ берегъ. Необыкновенная грусть
овладѣла путникомъ. Отчего это,-думалось еиу.- ч е л о вЬсь
непременно долженъ всякіе счеты съ жизнью покончить, для
того, чтобъ сѵщ ествованіе его перестало казаться намъ пѵстымъ
и неинтереснымъ? Отчего ему нужно уйти изъ этого міра и
притомъ уити какимъ нибудь необычнымъ путемъ, чтобы мысли
его, чувства, слова, самыя манеры и жесты, раньше нимало
насъ не трогавшіе, вдругъ представились намъ чѣмъ-то значи­
тельным^, полнымъ искренности и внутренней силы?...
—
Ага, вотъ почему онъ вспомнился мнѣ сію минуту и
именно здѣсь,— в сл ухъ проговорилъ докторъ, устремляя взглядъ
на китайскую сторону, па таинственный Маякъ и синѣвшіе
вдали хребты Хинъ-Гана,— вѣдь это былъ задушевный пред­
метъ его наивныхъ мсчтаній объ общественномъ благѣ!
орячіе, сверкающіе лучи полдня щедро лились на тотъ
и на другой берегъ, и на обоихъ лежала печать какой-то свое ­
образной, величавой и вмѣстѣ трогательно-грустной красоты...
И тамъ и здѣсь царило мертвое молчаніе; и вспоминались
невольно стихи поэта:
Чудный, светлый міръ... Но злобой чародея
Онъ въ глубокій сонъ отъ В-Ѣка погруженъ!
Нѣтъ, онъ не мертвъ, этотъ странный сказочно-тихій міръ,—-
НА СЛУЖБѢ ОБЩЕСТВУ.
143
онъ только спитъ и видитъ страшные сны. Тамъ, глубоко вну­
три, пугливо таится, еще мало сознательная, но уж е дѣятель-
ная работа мысли, рвущейся къ свѣту... Пробьется наружу
небольшой, нѣжный ростокъ жизни и тотчасъ ж е завянетъ
подъ холоднымъ дуновеньемъ могучихъ чар ъ... Когда ж е и кто
развѣетъ, кто побѣдитъ власть этихъ темныхъ силъ?
Ни тотъ, ни другой берегъ не даетъ отвѣта. Тихо все!...
Л. Медьшинъ.

Современная Миньона.
(Изъ швейцарскихъ нравовъ).
I.
Швейцарскій городокъ Ніонъ, смотрѣвшійся въ лазурную
гладь Лемана, праздновалъ свою весеннюю ярм арку.
Все тонуло во флагахъ и цвѣтахъ, облитое ласковымъ бле-
скомъ майскаго солнца. Городская площадь, гдѣ раскидывалась
ярмарка, кипѣла разряженною толпой. Затертый въ этой толпѣ
я покорно отдавался ея прихоти, п опадая къ каруселям ъ. га-
лантерейнымъ лавкамъ, стрѣльбищамъ въ цѣль изъ руж ей и
ар,балетовъ... В ъ ряду балагановъ встрѣтился одинъ съ нама­
леванною аршинными буквами вывѣской: «Четыре чуда свѣта».
На его узенькой, досчатой эстрадѣ, задрапированной какимъ-то
пыльнымъ тряпьемъ, ораторствовалъ комедіантъ, въ истаскан-
номъ трико и суконномъ беретѣ огненнаго цвѣта. Смуглый и
усатый, съ рѣзкимъ профилемъ и быстрыми черными глазами
сверкавшими изъ-подъ густы хъ сросш ихся бровей, онъ энер­
гично приглашалъ «очароваться за четыре су...»
Монетки сыпались къ нему, и публика дружно, гуськомъ
тянулась чрезъ эстраду къ синей коленкоровой занавѣскѣ’
прикрывавшей лазейку въ «театръ»... Я не отсталъ отъ дру­
ги хъ...
Подъ неболыпимъ и полутемнымъ парусиннымъ шатромъ
размещались скамьи изъ досокъ на кольяхъ; по срединѣ, надъ
голою каменистою землей, высилась тр апеція. В о всемъ ви­
делись нищета, безотрадность быта странствующихъ «арти-
стовъ »... Первыми двумя чудами оказались: самъ комѳліантъ—-
фокусникъ и чревовѣщатель— и жена его, толстая и чернома­
зая женщина, — пѣвшая по мужски и по женски,— а третьимъ
явилась обезьянка, въ прусскомъ киверѣ и мундирномъ фракѣ
стрелявшая изъ игрушечнаго пистолета... Разочарованная пуб­
лика начала было подниматься съ мѣстъ, но комедіантъ про­
шелся ловко на головѣ, перекувырнулся, и объявилъ, что сей­
часъ предстанетъ четвертое, невиданное чудо свѣта— пятилѣт-
СОВРЕМЕННАЯ МПНЬОНА.
145
няя виртуозка на мандолинѣ, пѣвица, акробатка, «ангажиро­
ванная въ Америкѣ», миссъ Стелла...
Отрепанныя полы шатра распахнулись и показалось ма­
ленькое, оригинальное существо— дѣвочіса, дѣйствительно, лѣтъ
пяти, если судить по росту, затянутая въ розовое, сверкавшее
блестками трико, необыкновенно граціозная, остриж енная, какъ
мальчикъ, и завитая «барашкомъ>... Акомпапируя себѣ наман-
долинѣ, она стала пѣть попури изъ итальянскихъ народныхъ
пѣсенъ. Е я слабый, но вѣрный голосокъ пріятно сливался съ
нѣжными звуками инструмента, что-то милое, располагающее
сквозило въ выраженіи ея, какъ бы грустныхъ, большихъ, тем-
ныхъ глазъ... Пряники, грецкіе орѣхи нолетѣли къ ней, когда
она кончила; публика оживилась, требуя повторенія...
Но комедіантъ помнилъ, что время есть монетки въ четыре
су... Онъ тряхнулъ своимъ огненнымъ беретомъ, умѣло пере-
кинувъ его со лба на затылокъ, и крикнулъ звонкимъ голо-
сомъ:
—
Эгой!
Стелла вздрогнула, послал а торопливо публикѣ форменный
фиглярскій поцѣлуй и быстро, точно змѣйка, скользнула по
веревкѣ натрапецію.
Пока она выдѣлывала тамъ выверты, одинъ невѣроятнѣе
другого, комедіантъ не спускалъ съ нея своихъ быстрыхъ,
пронзительныхъ глазъ, слѣдуя за каждымъ движеніемъ. Каза­
лось не разъ, что ея маленькія ручки вотъ-вотъ оторвутся отъ
слишкомъ толстой для нихъ трапеціи... Н а скамьяхъ раздава­
лись крики: — «Довольно!..»
—
«Это уяеасно!..* Но пронзитель­
ный взглядъ неотступно требовалъ всего положеннаго — какъ
дѣлаютъ это при дрессировкѣ — и далее заставилъ Стеллу по­
вторить вывертъ, когда она, загнувъ голову назадъ и держась
затылкомъ на трапеціи, слишкомъ рано ухватилась за не е ру­
ками...
И.
Въ четыре часа— время швейцарскаго полдника (goûter)—
наступилъ перерывъ веселью, ярмарка начала затихать... Меня
кто-то окликпулъ въ толпѣ, махая шляпой черезъ головы. Это
былъ самъ синдикъ. Я не сразу узналъ его: при бѣломъ гал-
стухѣ, сіявшій весь торжественностью, онъ такъ же мало по-
ходилъ на себя, какъ и шумный, разукрашенный городокъ.
—
Освѣжиться теперь слѣдуетъ!— сказалъ опъ, когда мы
выбрались на просторъ, и нригласилъ меня съ собою въ «ко­
митета» празднества, нредсѣдателемъ котораго онъ былъ. К о­
митета помѣщался тутъ ж е, на площади, подъ базарнымъ навѣсомъ,
превращеннымъ изъ неуклюжаго стариннаго зданія въ какое-то
ю

146
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
воздушное сочетаніе флаговъ и гирляндъ и имѣвшемъ входную
арку изъ зелени.
'
Мужчина лѣтъ пятидесяти, дородный и румяный, синдикъ,
m-r Леонъ Массе— или père Массе, какъ звали его,— имѣлъ
видъ грозный, голосъ громкій, а къ этому болыпіе черные ѵоы
хотя и отличался всѣми качествами нокладистаго добряТа £
щалшость .его составляли фабрика и магазинъ і ѣ С х ъ из­
дали должность же синдика занималъ онъ какъ почетную
Кромѣ того онъ состоялъ агентомъ одной изъ распространён'
ныхъ въ Швейцаріи <оффиціалъныхг справочные коптот»
(Bureaux otf.ciejs de renseignements), имѣющихъ цѣльюT e t
платное доставленіе каждому всевозможныхъ— научныхъ и жи
тейски-практическихъ свѣдѣній о странѣ или данной мѣстнГ
сти, что собственно и свело меня съ нимъ
Въ дальнемъ углу навѣса, въ бесѣдкѣ, искусно устроенной
изъ флаговъ и еловыхъ вѣтвей, съ красовавшимся въ листьяхъ
папоршика объемистымъ боченкомъ пива на прилавкѣ уте
«освѣжалея» весь наличный составъ членовъ км итета когаа
появились мы. Кружки запѣншшсь снова, начался равдворъ
и, разумѣется, о ярмаркѣ. Стелла оказывалась у с п Ё Г ш
лучить нзвѣстностъ: о ней говорили всѣ, и всѣ негодовали
лой землей?"ЧаЮТЪ ^
На ІраПеЦІИ’
^
“
о■!
—
Возмутительно... Возмутителіѵнъ самый фактъ появленія
ребенка на подмосткахъ, хотя бы и при дѣйствихелшо апт^
стическои обстановкѣ,
промолвилъ сурово père Массе.
Іеперь это въ модѣ,— отозвался кто-то.
зилъ Ш ссеТИВЪ ЭТ0Й М0ДЫ Я 0 Г0В0РЮ>—- еще' суровѣе возра-
Бесѣду прекратили помѣщавшіеся въ башенкѣ, надъ навй
сомъ, городскіе часы съ курантами на мотивы псалмовъ они
ность
ПЯТЬ И НаГНаЛИ На комитетъ с амУю Дѣловитую сер ьез-
Я направился къ себѣ, по ближайшему пути,-заднею сто
роною балагановъ. Тутъ была цѣлая улица изъ домовъ-фурго-
новъ - то красивыхъ и помѣстительныхъ, назначенныхъ путе­
шествовать по рельсамъ, то какихъ-то жалкихъ остововъ “ на
телѣжномъ ходу, передвигать которые обязываются несчастны?
заморенные ослики или мулы, да еще дворняжки, n Z p S
мыя внизу, между колесъ... Особенно заинтересовать меня
фургонъ комедіанта — самодѣльный, едва прикрытый дырявыми
“
аМИ Пару(;ИНЫ- В вер ху>на тиковой каймѣ, выведено было
5
ЕІ ІЯ
Фернандо Дж ганолик Хмурый полу-
Облѣзлыи мулъ лѣниво жевалъ позади какой-то растительный
соръ, доставая его изъ корзины на землѣ- гп б п т
тTM
клочьями свалявшейся шерсти, ’безуспѣшно старалась“ » TM
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
147
нуться въ тѣни, между колесъ, и ожесточенно щелкала зубами,
ловя увертливыхъ, надоѣдливыхъ мухъ. Старшіе отсутство­
в а л и - -вѣроятпо, полдничали гдѣ нибудь въ кафе. На верхней
ступенькѣ приставной лѣсенки сидѣла Стелла. Ь ъ старенькой
юбкѣ и такомъ лее красномъ плисовомъ корсажѣ, сгорбившаяся,
съ матовымъ, осунувшимся личикомъ, она показалась мнѣ не­
обыкновенно жалкой. Рядомъ съ нею, свѣсивъ ноги, какъ че •
ловѣкъ, сидѣла обезьянка, освоболсденная отъ кивера и фрака.
Стелла ласкала ее и дѣлилась съ нею собранными въ бала-
ганѣ лакомствами. Обезьянка тоже была, какъ видно, подъ
вліяніемъ самыхъ теплыхъ дружескихъ чувствъ: она, не торо­
пясь и вдумчиво, принимала подачку, но, отдѣливъ отъ нея
кусочекъ, подавала его, въ свою очередь, Стеллѣ и сердилась,
если та медлила положить его въ ротъ...
Наблюденія мои прервала появившаяся полная, красивая
дама, въ темномъ шелковомъ платьѣ и съ чернымъ оархатнымъ
ридикюлемъ на рукѣ,— m -me Барду, ніонская аристократка-
благотворительница.
Предсѣдательствуя въ дамскомъ обществѣ и держась новъй-
шаго направленія — помогать ближнему не милостыней и сен-
тенціями дешевой морали, a человѣческимъ участіемъ, достав-
леніемъ возможности взяться за трудъ, выбиться на дорогу,
она неотступно преслѣдовала эту цѣль, появлялась въ ооль-
ницахъ и школьныхъ кухняхъ, на пасторскихъ проповѣдяхъ
и собраніяхъ работницъ. Теперь она обходила фургоны бала-
ганщиковъ, болѣя, какъ истинная протестантка, душой о по*
грязшихъ въ грѣховномъ занятіи скитальцахъ и раздавая про-
свѣтительныя брошюрки.
—
Здравствуйте, милая крошка,— обратилась она къ Стеллѣ.
Дѣвочка молча и пугливо вскинула на нее глаза.
—
Какъ васъ зовутъ, мой ангелъ?— продолжала, съ вы ра­
ботанною ласковостью, m -me Б арду. — Гдѣ вашъ отецъ? Чѣмъ
занимаетесь вы?
Стелла ободрилась и стала говорить, разводя какъ-то странно
руками...
—
Вы комедіантка! — воскликнула, содрогнувшись, m -me
Барду.— Вы служите... Бѣдное дитя! Кто же ваши родители.
Швейцарка вы? протестантка? Да?..
—
У нихъ я живу!— отвѣтила на все это Стелла.
—
Но религія... какая религія ваша? Богу вы молитесь
Стелла молчала, потупившись, и вертѣла смущенно пуговку
корсажа своими крошечными пальцами. Не добившись отъ нея
ничего больше, m -me Барду воскликнула еще разъ: — «Ьѣдное,
несчастное дитя!»— положила на ступеньку лѣсенки брошюрку
и перешла къ сосѣднему фургону.

148
СОВРЕМЕННАЯ МІІНЬОПА.
III.
Ніонъ былъ вполнѣ типичный швейцарскій городокъ — чи -
стенькш, красивый, съ памятникомъ собственному знаменитому
человѣку, на площадкѣ близь фонтана, съ выдававшимися тамъ
и сямъ изъ за темныхъ черепичныхъ крышъ купами стройныхъ
пирамидальныхъ тополей, съ виноградниками, начинавшимися
непосредственно въ концѣ улицъ,— служившій пріятнымъ дач-
ііымъ мѣстомъ. Попавъ въ него именно ради этого, я нахо -
дилъ, что удовольствіями попользовался улсе достаточно и по­
тому рѣшилъ провести слѣдующій день дома. Случилось однако
но такъ...
Спустившись утромъ къ завтраку, на терраску, выходившую
въ выхоленный, благоухающій садикъ, я нашелъ моихъ квар-
тирныхъ хозяевъ озабоченными чѣмъ-то совсѣмъ необычай­
ными М-r ІПамбо,-с л е сарь по ремеслу-выбритый до лоска
съ подвитыми усами и въ чистѣйшей рубашкѣ съ туго накрах­
маленною грудью, имѣлъ тотъ тревожно-рѣшителыіый видъ съ
которымъ люди переходятъ обыкновенно какой нибудь житей-
сі
Рубиісонъ... М -ше Ш амбо, держа на колѣняхъ празд­
ничную жакетку мужа, сосредоточенно прилаживала въ пет­
личку какой-то, очень красивый значекъ...
Оказалось, что m -r Шамбо, какъ членъ общества любите­
лей физическихъ упражненій, назначенъ комитетомъ праздне­
ства въ число «жюри» при готовившемся въ этотъ день состя-
заній борцовъ... Особенность состояла въ томъ, что съ одной
стороны выступали іпонскіе силачи, а съ другой— прирожден­
ные горные пастухи, пришедшіе изъ Ш вица и Ури...
Случай былъ исключительный, и я не захотѣлъ пропустить
его. Мы отправились съ Ш амбо вскорѣ послѣ обѣда. Состя-
sam e происходило на господствующей надъ городомъ террасѣ
открывающей видъ на цѣпь горъ за Леманомъ, съ вѣчно-снѣж-
нымъ Монблапомъ во главѣ. ІІіонскіе борцы, какъ признано
оыло всѣми, «превзошли самихъ себя»... но -D ie u seul sait по­
чем у-оы ли положены вълоскъ пастухами... Чтобъ разобраться
въ этой странности, составъ жюри съ Ш амбо, а съ ними и я,
завернули тутъ же, по близости, въ простенькое, крошечное
кафе, совсѣмъ спрятанное въ зелени душистыхъ акацій, но
отлично извѣстное знатокамъ бѣлаго вина... Тутъ, среди под­
нявш ихся дебатовъ, разсмотрѣны были всѣ обстоятельства, кромѣ
одного,— что ніонцы создаютъ себѣ крѣпость мускуловъ больше
искусственнымъ образомъ,--налегая па пиво и ветчину съ капу­
стой, а пастухи— средствами натуральными...
Ночь тихая, теплая, съ мелкими звѣздочками на темномъ
небѣ, спускалась уже на городокъ, когда мы съ Шамбо воз­
СОВРЕМЕНИАЯ МИНЬОНА.
149
вращались съ террасы. Затихшая ярмарка была безлюдна,
между тѣмъ, какъ въ задней стороиѣ балагановъ только что
закипала жизпь: окна фургоповъ ярко свѣтились, повсюду
раздавался громкій, разноязычный говоръ отработавшихся «ар-
тистовъ», мѣстами рдѣли красными пятнами жаровни, странно
освѣщая уголки картянъ... Изъ шатра Джіаноли падали чрезъ
прорѣхи длипныя полосы свѣта. Мы заглянули, думая, что
идетъ представленіе, но увидѣли совсѣмъ иное: на землѣ, ку­
выркаясь и изгибаясь, точно каучуковая, упражнялась Стелла;
Длсіаноли паблюдалъ за нею, дерлса длинный кучерской бичъ
въ рукѣ.
—
Эгой!— подбодрилъ онъ ее, видимо недовольный.
Стелла закувыркалась быстрѣе, но, надо полагать, не по
правиламъ, Джіаноли разразился ругательствами, бичъ свис-
нулъ и впился въ Стеллу... Она даже не вскрикнула и только
замерла неподвюкно на землѣ...
—
ВаггЬаге!— намѣренно громко выругался Ш амбо.
На лѣсенкѣ фургона мы замѣтили обезьянку. Она сидѣла,
привязанная цѣиочкой, и тряслась до того, что голова у нея
ходила точпо на пружинахъ.
Дома ждалъ насъ ужинъ. Передавая женѣ всякія новости,
Шамбо разсказалъ и о звѣрствѣ балаганщика.
—
Ну?— спросила она.
—
Чего же еще?— отвѣтилъ, недоумѣвая, Ш амбо.
—
И ты не заступился? не позвалъ жандарма?
—
Мое ли это дѣло!
Пышныя, румяныя щеки ш-ш е Шамбо сдѣлались совсѣмъ
піоновыми.
—
Вотъ это мило!— воскликнула она, отодвинувшись отъ
стола и комкая нервно салфетку.— У него на глазахъ безза-
щитнаго ребенка мучаютъ, звѣрство совершаютъ, и ему дѣла
нѣтъ!.. Предъ нимъ на улицѣ будутъ кожу съ живого сни­
мать, а онъ мимо пройдетъ!.. Какой же ты гражданинъ?!.
—
Не сумѣлъ, извини!— буркнулъ иронически Ш амбо, ва-
дѣтый за лшвое.
—
А я вотъ сумѣю!
—
Ого!
—
Да! Пойду къ ш-me Барду и объясню ей, попрошу зас­
тупиться...
—
И ступай!
—
И пойду!
Я поднялся къ себѣ въ комнату. Но еще долго потомъ,
когда я былъ у ж е въ постелѣ, ко мнѣ продоллсали доноситься
неясные голоса спорившихъ супруговъ...

150
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
ІУ.
три‘ Не долго оставалось и до конца ярмарки
длящейся обыкновенно недѣлю.
’
Однажды утромъ, m-me Ш амбо, въ ночной кофтѣ и съ
засученными рукавами, — оторванная, судя 'по всему
отъ
мытья лѣстницы или половъ, чѣмъ занималась она чуть не
по цѣлымъ днямъ,— подала мнѣ пакетъ.
-
Изъ мэрш лРинес-Щ
—
сказала она.— М улеу также па-
кетъ оылъ, и къ нему въ мастерскую пошли.
Она, видимо, была взволнована всей этой необычайностью
и остановилась выжидательно.
э т т ѵ П° Г ѢГ ЛЪ ВС.КРЫІЬ ПаКеіЪ) Н0 дѣло мало объяснилось
бTM
п
печатныи текстъ обычнаго приглашенія вписаны
10 ч. утт° МОе ИМЯ Да ПрИбаВКа’ ЧТ° при—
якъ
ГУ
Я отправился.
Въ канцеляріи стоявшій за балюстрадой молодой писѳцъ
можпТTMTM
РабГ 0Й блу3ѣ объясн“ ъ м н ѣ ,- если только
неTMTM
азвать это объясненіемъ,-что приглашеніе исходить
непосредственно отъ особы г. синдика и что ынѣ надобно по­
дождать въ пріемной.
мдиини до
Тамъ была m-me Барду.
~
Вы по Д^лу этой несчастной дѣвочки, Стеллы? - обра­
тилась она ко миѣ.
р
н® ЗНаю: “ нѣ сказали только, что я долженъ по­
дождать здѣсь. Но развѣ есть дѣло о ней?..
—
Да, да...— горячо заговорила m-me Барду. — Вѣдь это
m me ТТТяГм? а3 я бЫЛИ свидѣтеллми?- Ко мнѣ обратилась
ш ам б о ... Я отправилась отъ имени дамскаго комитета
k L ДЕъ И °НЪ ДаЛЪ Х°ДЪ- Ее мУчаютъ> эту бѣдную дѣ-
Ь ГОрОДЪ возмУЩенъ... Нашъ долгъ— защитить,
спасти несчастнаго ребенка!..
вочку? Н ° ѲСЛИ комедіантъ имѣетъ законныя права на дѣ-
Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!— замахала руками m-me Барду. —
гTM
требовалъ отъ него бумаги, разсматривалъ ихъ...
амъ онъ итальянецъ, пьемонтецъ, а Стелла неизвѣстно откуда
pp TM *ЬСЯ °ТЪ НѲЯ НИЧег0 нѳльзя- 0нъ говоритъ, что взялъ
віѵгштт.
^ Родителей, гдѣ-то въ Калабріи, но развѣ можно
СТ ШЪ? ПрйТ0МЪ’ дѣвочка гов°Ритъ лучше по
французски, чѣмъ по итальянски. Можетъ ли это быть, если
Х и Т д Рь Г Я ИТаЛЬЯЯКа? 0нъ ТОалъ’ иавѣрпое, укралъ ее
-
О чемъ же, собственно, дѣло? Объ отобраніи дѣвочки?
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
151
—
Она уже у насъ, въ комитетѣ. синдикъ распорядился.
Надо только, чтобъ судъ рѣшилъ... А хъ, если-бъ вы ее ви-
іѣли!—всплеснула она руками. —
Эго— милое, доорое, но со­
вершенно дикое существо!.. Она не имѣетъ понятая ни о чемъ,
ни о чемъ! Опа грамотѣ не знаетъ!..
Явился Ш амбо, и иасъ пригласили въ кабинетъ.
Синдикъ, въ простомъ сѣренькомъ пиджачкѣ и съ съѣхав-
шимъ на сторону галстухомъ,— поиавшій, очевидно, па служиу
прямо
изъ магазина,-сидѣлъ за большимъ форменнымъ сто­
ломъ. Серьезный и счастливо одаренный грозною наружностью,
онъ довольно удачно придавалъ себѣ видъ карающаго админи­
стратора.
ІІредъ столомъ стоялъ Джіаноли, сверкая глазами и ъти-
сытвъ въ костлявыхъ пальцахъ свой огненный беретъ. Ь го
стерегли два жандарма, въ новенькихъ мундирахъ и огромаыхъ
плюшевыхъ треуголкахъ, надѣтыхъ «съ поля».
M-me Барду надлежало оформить свое заявленіе, и она
произнесла по этому поводу пылкую, весьма недурную рѣчь,
теоретическая сущность которой сводилась къ положенно,
что если одинъ человѣкъ силенъ и золъ, а другой слабъ
беззащитенъ, то на помощь послѣднему являются ооществен-
ное мнѣніе и законъ, и что если общество исполняетъ въ этомъ
слѵчаѣ свою гражданскую обязанность, то правосудіе должно
исполнить свой долгъ... Мы съ Шамбо дали н аш и показанія.
Джіаноли оставался при своемъ,— что дѣвочка изъ Іѵалаорш
и даже запротестовалъ, что его судятъ не по формѣ, безъ за­
щитника лишаютъ возможности собрать доказательства.
—
Васъ не судятъ,— отвѣтилъ синдикъ.—
Я только ^со­
ставляю нротоколъ о вашемъ жестокомъ обращеніи съ реоен-
комъ который и представлю кантональному прокурору. Оудить
васъ будутъ потомъ. К ъ тому времени вы и доказательства
соберете.
.
—
Но я долженъ въ Калабрію отправиться за ними.
—
Отправляйтесь.
Джіаноли какъ-бы съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на син­
дика но не сказалъ ничего. В сѣ мы подписали протоколе,
ппичемъ Джіаноли обязался явиться черезъ мѣсяцъ.
—
Такъ я пойду дѣвочку взять...—
сказалъ онъ самымъ
равнодушнымъ голосомъ, положивъ перо и отступая задомъ отъ
стола
*
—
Нѣтъ, дѣвочка останется въ комитетѣ, до вашего прі-
ѣзда,— такъ ж е равнодушно отвѣтилъ синдикъ.
Джіаноли остолбенѣлъ.
—
Я не оставлю дѣвочку! Я протестую!— произнесъ онъ
Р
Чего Же вы хотите? Чтобъ я задержалъ васъ, а иму-

152
СОВРЕМЕННАЯ МИН1,0НА .
щество ваше секвестровалъ въ обезпеченіе будущности дѣ-
вочки? спросилъ синдикъ, — Я увѣренъ, что судъ именно обя-
жетъ васъ обезпечить Стеллу, если вы ые укажете ея роди­
телей.
1
Очутившись въ пололсеніи тигра въ засадѣ, Д жіаноли нри-
тихъ иа м инуту, извиваясь своимъ гибкимъ тѣломъ п сверкая
глазами по сторонамъ, потомъ хлоппулъ себя такъ отчаянно
по колѣнкѣ огнениымъ беретомъ, что задремавшіе лсандармы
попятились, встрепенувшись, и разразился самыми страшными
клятвами. Онъ говорилъ,— и ему гадо было вѣрить въ этомъ —
что Стеллой только и держится его «театръ», что отнять ее
значитъ— пустить его съ женою по міру...
Это ^совершенно не идетъ къ дѣлу,— остаповилъ
его
синдикъ.— Желаете вы быть свободнымъ, или?..
Джіаьоли тупо уставился въ землю.
—
Я привезу доказательства,— прохрипѣлъ онъ, вскинувъ
чрезъ минуту голову, и исчезъ за дверыо.
У.
Мелышулъ лучезарный май. За нимъ, такъ лее быстро—
не давъ огл януться— пробѣжало знойное лѣто. Стала близиться
свѣтлая, прохладная осень, съ яркимъ, жгучимъ, но не грѣю-
щимъ солнцемъ, крыть все новыми, блеклыми красками и
разливать по нимъ темный багрянецъ... Н а пригородныхъ ви-
ноградникахъ и выше, куда хваталъ только глазъ, начала
закипать суетливая работа, на улицахъ начали появляться
дроги съ огромными бочками н а упруги хъ подкладкахъ изъ
пр утьевъ... Это значило, что созрѣлъ виноградъ и началась
уборка его, что готово молодое вино...
Въ одинъ ясный и тихій день, проходя мимо магазина
père Массе, я завернулъ къ нему, какъ представителю спра­
воч ной конторы .
Неутомимый синдикъ, фабрикантъ, общественный дѣятель—
въ вязаной шерстяной курткѣ, полагавшейся по сезону,—
стоялъ за прилавкомъ, сортируя желѣзныя грабли, лопаты,
каминные приборы, сошники, и налѣпляя на нихъ ярлычки
съ цѣнами.
Вы заняты?— сказалъ я, видя, что попалъ не вб время.
—
А что?— спросилъ въ отвѣтъ père М ассе.
Относительно урож ая винограда хотѣлъ я справиться,
—
У правительственнаго маклера эти свѣдѣнія, Не знаю ,
успѣлъ ли опъ даж е сгруппировать ихъ.
—
Тогда я къ нему зайду.
—
Нѣтъ, постойте.
СОВРЕМЕННАЯ МИІГЬОНА.
153
Père Массе покончилъ съ партіей сопшиковъ и спрятался
въ телефонную каморку.
—
Качествомъ, количествомъ ,— всѣмъ беретъ виноградъ!—
сообщилъ онъ, вынырнувъ оттуда.— Вино дороже 40 саити-
м овъ литръ не будетъ
Опъ снова загремѣлъ, откидывая ловко и проворно грабли,
лопаты, потомъ потеръ ладони одну о другую и сказалъ:
—
Теперь и пива выпить какъ разъ! Вы какъ на счетъ
этого?
—
Дѣло не дурное.
—
Полагаю!
Мы отправились въ сосѣднес кафе,— обычное мѣсто сви-
данія собствеипиковъ и негоціантовъ, хотя тѣсноватое и со-
всѣмъ невзрачное на видъ.
—
Prosit!—провозгласилъ père Массе, чокаясь со мною.
—
Отчего такъ пустынно сегодня въ кафе? — спросилъ я,
видя, что сверхъ обыкновенія нѣтъ ни любителей шахматъ,
ни игроковъ н а биліардѣ.
—
Сборъ винограда!— Вииоградомъ заняты всѣ.
—
Долго еще продлится сборъ?
—
Недѣли двѣ, вѣроятио.
—
Хотѣлось-бы мнѣ взглянуть...
—
Такъ что лее?
—
Нѣтъ у мепя никого знакомыхъ.
—
Это пустое! Идите прямо въ любой виноградникъ, в ы ­
бирайте только гдѣ громче поютъ и дѣвицъ больше, да осто-
ролшость имѣйте— не любезничайте съ той, около которой за-
мѣтите тѣнь въ курткѣ и брюкахъ... Х а, ха, ха!.. Стать въ
это время поперекъ дороги молодцу,— в се равно, что эммен-
тальскаго быка раздразнить!.. Впрочемъ, вотъ что: я ѣду се­
годня на виноградникъ; приходите въ 5 часовъ въ магазинъ и от­
правимся вмѣстѣ.
—
Далеко это?
—
Километровъ десять, не больше. Къ вечеру назадъ
будемъ.
YI.
Ровно въ пять часовъ я былъ у магазина. Рослый гнѣдой
конь, въ ш орахъ, запряженный въ двухколесный англійскій
ш ар абань, нослушно ждалъ, стоя передними ногами н а тро-
туарѣ,— пріемъ, повсемѣстно практикующійся, при отсутствии
въ Ш вейцаріи кучеровъ, и означающій: не двигаться съ мѣста.
—
Я! я!— весело крикнулъ, выходя изъ м агазина, père
Массе и отвѣчая ласковому ржанью коня, почуявшаго хо­
зяина.

154
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
Опъ потрепалъ его по крутой, лоснившейся шеѣ, попра-
вилъ у него на лбу и ушахъ вязаный, предохрапяющій отъ
мухъ, питяпый чепчикъ, и мы двинулись въ путь.
—
Скажите, чѣмъ кончилось дѣло этого итальянца и дѣ-
вочки?— спросилъ я, вспомяивъ про Стеллу.
—
Какъ, чѣмъ кончилось? Ни чѣмъ, разумѣется! Не явился
оиъ, итальяпецъ этотъ, и пе явится никогда! Я напередъ зналъ
это!— отвѣтилъ père Массе.
—
А прокуроръ, какъ онъ отнесся?
—
Тоже иикакъ: дѣло у меня въ столѣ такъ съ тѣхъ
поръ и лежитъ.
—
Не рѣшепное!— чуть не съ ужасомъ воскликнулъ я.
—
Чего лее ему рѣшаться? Явится итальянецъ, я отнесусь
къ прокурору; не явится,— такъ тому и быть. Не заводить же
безцѣльно хлопоты!
—
Ну, а Стелла? Что съ нею?
—
Швейцаркой мы ее сдѣлали; въ деревнѣ, въ бездѣтную
семью помѣстили.
Съ августа въ школу поступила она...
Какъ же! У ш-ше Барду,— улыбнулся онъ по адресу почтен­
ной филантропки,— лишняя грѣшница спасена, а въ моемъ округѣ
одной гражданкой больше стало... Красавица и славная дѣвушка
выйдетъ изъ нея!.. Мы у видимъ ее, навѣрное, увидимъ: деревня
рядомъ съ виноградникомъ, куда мы ѣдемъ.
Конь медленно взбирался по извилистому, крутому шоссе.
Солнце играло переливами косыхъ лучей на сплошномъ блѣд-
номъ золотѣ и багрянцѣ горъ, изрѣзанныхъ расщелинами,
полными тонкой искристой мглы, опушенными зеленью кед-
ровыхъ лѣсовъ... Потянулись навстрѣчу, все выростая ивыро-
стая, желтые скалистые гребни, убранные верескомъ, плющемъ,
ежевикой, вперемежку съ кустами шиповника, усыпаннаго
ярко-красными ягодами... Одинъ, другой поворотъ,— и гребни
скрылись, оказались внизу, а потомъ расплылись, сравнялись
почти, и очутились съ другой стороны... Ш оссе смѣпилось
едва наѣзженною лѣсною дорогой, усы панною сухим и иглами
и шишками елей, пролегавшею въ какой-то темной и влажно­
душистой низинѣ, мелсду лѣсистыми кряж ам и, надъ которыми
едва голубѣлъ клочекъ неба... Конь заржалъ... въ глаза намъ
ударилъ яркій свѣтъ, показавшійся совсѣмъ ослѣпительнымъ.*
Шарабанъ покатился по луговинѣ, и передъ нами открылись:
налѣво— амфитеатры виноградниковъ, съ темнѣвшими у по­
дошвы ихъ уступами черепичныхъ крышъ и высившимся строй-
нымъ готическимъ шпилемъ церкви; направо—ширь и просгоръ
голубого, сверкающаго Лемана, съ далекою, подернутою дым­
кой, цѣпью горъ за нимъ, надъ которою сіялъ, одѣтый снѣ-
гами, Монбланъ, перерѣзанный на половинѣ темно-огнзнными
тучами и нѣжно-алый вверху...
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
155
Синдикъ направилъ коня къ ближайшей кучкѣ домовъ.
Дымившіе трубками и попивавшіе бѣлое вино подъ полуобле-
тѣвшими платанами, передъ входомъ въ кафе, деревенскіе
«старики» подошли къ намъ, кланяясь, и пригласим къ столу.
Привѣтливая, румяная хозяйка занялась копемъ...
Спустя нѣсколыш минутъ, мы, пѣшкомъ, взбирались ио
крутой и узенькой каменистой дорож кѣ, дѣлавшей ломаную
линію м ежду широкими, низкими стѣнками вииоградпиковъ.
Пѣсни звенѣли справа и слѣва, разливались въ воздухѣ съ
верхнихъ уступовъ... Работницы, разряженныя по празднич­
ному, въ свѣженышхъ соломенныхъ шляпахъ и съ живыми
цвѣтами у корсаж ей, ловко дѣйствовали крошечными острыми
серпами, отрѣзая тяжелыя гроздья, висѣвшія надъ отжившими,
золотистыми листьями, и быстро, но берелшо, паполняли ими
широкія плетеныя корзины... «Тѣни въ брюкахъ», по удачному
выраженію синдика,— будущіе женихи — помогали работни­
цам ^ слѣдуя калсдый за своимъ магнитомъ... Все, впрочемъ,
велось не только прилично, но и протестантски чинно. Иногда
только, гдѣ нибудь, изъ за чащи низенькихъ, привязанныхъ
къ колышкамъ, лозъ, съ визгомъ выскакивала красавица,
собираясь бѣжать, но тутъ же раздумывала и возвращалась,
поправляя прическу...
Мы свернули въ большой, пабитый работницами виноград­
никъ. Синдикъ, знавшій чуть не всѣхъ въ лицо, принялся
шутить, заигрывать съ красавицами, подмигивать знамена­
тельно «тѣнямъ»... Н а одной изъ тропинокъ между рядами
лозъ, онъ толкнулъ м еня локтемъ и обратился къ стройной,
нарядной дѣвочкѣ, старательно дѣйствовавшей серпомъ:
—
Bonjour, mademoiselle Годаръ!
—
Bonjour monsieur le syndic,— степенно и тихимъ голос-
комъ отвѣтила дѣвочка.
—
Почему вы здѣсь, а не дома работаете?
—
У насъ кончено.
Это была Стелла. Она выросла необыкновенно и попол-
нѣла. Чистенькое ситцевое платье, отдѣланное домашними
кружевами, мило облегало ея изящную фигурку; волосы у нея
уже достаточно отросли и были собраны въ косу, перевя­
занную ленточкой. Въ ея манерахъ, движеніяхъ, на всемъ,
начинавшемъ сформировываться существѣ, ясно видѣлся отпе-
чатокъ того новаго, поучительнаго, что окружало ее теперь...
—
Сбѣгайте къ хозяину, скажите, что я пріѣхалъ молодое
вино пить,— распорядился синдикъ.— Мы тамъ вонъ, у стѣнки
будемъ.
Стелла бросила серпъ въ корзину и легко и грацюзно,
точно молодая серна, скрылась изъ виноградника.
Хозяинъ явился вскорѣ. Шарообразный, среднихъ лѣтъ

156
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
мужчина безъ сюртука и въ разстегнутомъ лшлетѣ, онъ долго
и съ чувствомъ сжималъ правою рукой руку синдика, a лѣвою
горло принесеннаго графина съ молодымъ вииомъ, не произ­
нося ни слова и лишь бросая выразительные взгляды, потомъ
отступилъ и сталъ ждать, что скаж етъ синдикъ. Синдикъ вы­
разишь желапіе заказать для себя бочку бѣлаго вина, которымъ
славились виноградники хозяина. Не промолвивъ и тутъ ни
слова, хозяинъ исчезъ, съ изумительною при его шарообраз­
ности быстротой, и вскорѣ появился чуть не съ дюжиною
широкогорлыхъ литровыхъ графиповъ — пробъ вина, совсѣмъ
еще молодого, — мутнаго и сладкаго, какимъ является оно
изъ-подъ пресса.
Усѣвшись на каменной стѣнѣ виноградника, доведенной
солнечпымъ пригрѣвомъ до состоянія кухонной шш ты, мы
стали производить пробу, а синдикъ, кромѣ того, вытягивать
изъ молчаливаго хозяина отвѣты, касавшіеся покупки.
Въ виноградникѣ показалась кучка крестьянъ. Прослышавъ
о пріѣздѣ синдика, они явились «пож ать руку» ем у,— что и
не замедлили начать, приступая каждый по десятку разъ, пока
хозяинъ не прекратим, этого, пустивъ въ ходъ пробный «кру­
говой» стаканчикъ... В ъ числѣ крестьянъ оказался и пріемный
отецъ Стеллы, Годаръ, — худощ авый, беззубый старичекъ въ
синей холщевой блузѣ и свѣтло-шоколадныхъ плисовыхъ пан-
тал онахъ, сплошь усѣянныхъ разноцвѣтными заплатами. Онъ
примостился н а камешкѣ, у самыхъ ногъ синдика, и, опораж­
нивая исправно свои очередные стаканчики, велъ съ нимъ
какой-то отрывочный, мало понятный мнѣ разговоръ.
—
Это ваша тамъ новая стѣнка поднимается? — спросилъ
синдикъ.
—
Да,— коротко отвѣтилъ Годаръ.
—
Прибавку сдѣлали?
Такъ, клинышекъ ... Квадратомъ выйдетъ теперь у меня...
Хозяинъ молча и неслышно исчезъ, a затѣмъ также не­
слышно появился, обремененный снова графинами...
Солнце докатилось уж е до далекой Юры и, казалось, только
медлило упасть за нее, а внизу, на прибрежьи Лемана, сгу­
щался по долинамъ сумеречный туманъ, свѣтившійся мѣстами
то краснымъ, то блѣдно-золотымъ, неизвѣстно откуда проры­
вавшимся отблескомъ. Шарабанъ нашъ то какъ бы падалъ
внизъ, то вдругъ останавливался, подъ рѣзкій скрежетъ тор-
м аза... Ум ный конь медленно и осторожно спускался, пробуя
копытомъ калсдую неровность, каждый сомнительный камешекъ,
и съ каждымъ его шагомъ мы, изъ области умиравшаго, но
ещ е свѣтлаго дня, ощутительно вступали въ царство ночи,
СОВРЕМЕННАЯ МИНЬОНА.
157
погружаясь порою, при поворотѣ за какую иибудь скалу, вы -
роставшую между нами и полукругомъ солнца, въ совер шен­
ный мракъ...
—
Кажется, совсѣнъ бѣднякъ— Годаръ этотъ, воспитатель
Стеллы?— сказалъ я.
—
Вы такъ думаете?— спросилъ, повернувшись ко мнѣ
синдикъ.
—
Судя по наружности...
—
У него тридцать тысячъ франковъ не тронутыхъ въ сбе­
регательной кассѣ лежитъ, да еще вонь виноградникъ новый
купилъ!.
--
Тотъ клинышекъ?
—
Клинышекъ... да... Тысячъ десять франковъ онъ стоить!
—
Значитъ, Стелла богатой невѣстой будетъ?
—
Еще бы!
Ночь совсѣмъ окутывала насъ. Въ воздухѣ разливалась
какая-то сладостная, бодрящая прохлада. Вокругъ царила мерт­
вая, торжественная тишина, нарушаемая лишь иногда шумомъ
встрѣчнаго горнаго ручейка, или отдаленнымъ, едва слышиымъ,
гармоничнымъ звономъ колокола одинокой коровы, отбившейся
отъ стада... Попыхивая въ темнотѣ сигарой, père М ассе со ­
средоточенно работалъ ручкой тормаза, сдерж ивая шарабанъ
на крутыхъ мѣстахъ. Я привалился къ спинкѣ сидѣнья, вгля­
дываясь въ тѣснившіяся вокругъ, уходившія къ небесамъ,
причудливыя горныя громады, охваченный властнымъ чу в ­
ствомъ смиренія и восторга...— «Да, и грѣшница спасена и
одной гражданкой больше стало...» — думалось мнѣ...
Н. Сѣверовъ.

БЪЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
Изъ разсказовъ стараго шахтера.
Завтра большой праздникъ. Спирька Мурзилкинъ, лежа въ
своей «лавкѣ» н а боку и отбивая «обушкомъ» здоровенныя
глыбы каменнаго угля, думаеть о томъ, какъ онъ проведетъ
этотъ давно олшдаемый праздничный день. Первымъ дѣломъ,
конечно, слѣдовало бы въ баню сходить и хорошенько отмыться,
но это врядъ ли удастся, потому что Спирькѣ никакъ ие кон­
чить своего «урка» до 6-часовой вечерней смѣны, а позже и
бани всѣ будутъ закрыты. Да, кромѣ того, пожалуй, и не
стоить даже въ баню ходить,— все равно, не отмоешься отъ
промятой угольной пыли, которая такъ въѣдается въ кожу,
что ее оттуда никакими мочалками не выскоблить. И такъ. о
банѣ и думать нечего, но за то въ церковь сходить— это уже
обязательно нуж но,— давно Спирька не былъ въ церкви и далее
церковную службу то всю позабылъ. При этой мысли Спирька
вдругъ проникается благоговѣйнымъ настроеніемъ, опускаетъ
обушокъ и начинаетъ вполголоса напѣвать «Взбранной воеводѣ...»
Торжественно-унылый церковный наПѣвъ странно звучитъ подъ
мрачными сводами забоя и, сливаясь съ глухими ударами
обушковъ, пугаетъ самого Спирьку. Онъ снова поднимаетъ
обушокъ и, тяжело вздохнувъ, принимается за прерваную ра­
боту. Мысль его переносится на родину, въ далекую рязан­
скую деревню... Завтра тамъ престолъ... тоже праздновать
будутъ, но совсѣмъ не такъ, какъ здѣсь. Зажмуривъ глаза,
Спирька всей душой переживаетъ впечатлѣнія прошлаго. Хоть
и холодно, и голодно было, а все таки хорошо... Накануиѣ,
обыкновенно, топилась «по черному» баня, въ которой по
очереди мылись члены нѣсколышхъ сосѣднихъ семей. Баня
была низенькая, тѣсная, съ покрытыми бархатною саж ей стѣн-
ками, съ горькимъ запахомъ дыма и угара, но это нисколько
не мѣшало отлично въ ней париться, и Спирька съ удоволь-
ствіемъ вспоминаетъ, какъ онъ съ братьями, бывало, хлестался
ВѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
159
вѣниками до одурѣпія и потомъ бѣгалъ къ колодцу обливаться
ледяной водою. ІІослѣ бани вечеромъ мать ставила пироги, а
Спирька, лежа на полатяхъ, паблюдалъ, какъ она въ огромной
дижѣ мѣситъ упругое коричневое тѣсто и какъ это тѣсто аппетитно
чмокаетъ въ дижѣ и вздувается жирными пузырями. Бывало, въ
избѣ ѵлсе всѣ позаснутъ, и лампадка передъ иконой еле брезжитъ.
издавая таинственные звуки— покъ -покъ -покъ -п -покъ! —а мать
все еще убирается передъ праздпикомъ, и Спирька сквозь сонь
слышитъ е я заботливую возню, е я осторожные шаги, вздохи
и чмоканье тѣста въ дижѣ.
—
Э-эхъ! — во всю грудь вздохнулъ Спирька и съ такимъ
остервенѣніемъ ударилъ обушкомъ, что огромный пластъ угля
свалился ему чуть ие на голову и тяікело бухнулся на земь.
—
Ты чего ломишь зря-то, дикій чортъ?— послышался
около Сгшрькисердитый окрикъ сосѣда.— Т ы гляди, куда бьешь,—
трошки въ башку не попалъ! Ломишь какъ ни попадя...
Спир ька тупо поглядѣлъ по сторонамъ. Изба, лампадка,
мать,— все исчезло; въ сыромъ удушливомъ мракѣ еле мерцаютъ
огоньки вонючихъ рудничныхъ «коптюлекъ», тускло отражаясь
въ неровныхъ изломахъ пласта; глухіе удары обушковъ сотря-
саютъ низкіе своды забоя и теряются гдѣ то далеко въ под-
земныхъ коридорахъ; слышится жесткое шуршанье осыпаю-
щагося угля и дружный, торопливый говоръ водяныхъ струекъ;
изрѣдка теплый, спертый воздухъ пронизывается острымъ,
пріятнымъ въ этой духотѣ, холодкомъ, и тяжкій грохотъ на-
бѣгаетъ откуда то, раскатывается по сводамъ и, удаляясь,
умираетъ вдали. Это вагоныцики откатываютъ по штрекамъ
уголь. Въ красноватомъ сумракѣ, наполняющемъ мрачную
пасть забоя, Спирька увидѣлъ черное отъ угольной пыли и
лоснящееся отъ пота лицо забойщика, Матвѣя Цапуры. Онъ
тоже лежалъ на боку и полусердито, полунасмѣшливо смотрѣлъ
на Спирьку.
—
Ну?— проговорилъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія. —
Обалдѣлъ что ли? Тоже забойщикъ называется. Тебѣ бы лучше
двернымъ *) стоять,— вотъ тамъ ковыряй себѣ въ носу сколько
хочешь, а коли легъ въ забой, глаза то разувать надо. Урокъ
то кончилъ?
Спирька взгляиулъ н а черточки, проведенныя мѣломъ по
пласту, и удрученно вздохнулъ.
—
Нѣ... вонь еще сколько осталось...
—
Что же это ты такъ? Время-то : небось, ужъ голомя (давно),
подниматься пора.
—
А ты нешто кончилъ?
*) „Дверными“ въ шахтахъ называются мальчики, на обязанности
которыхъ лежитъ отворять и затворять двери, ведущія изъ одного штрека
въ другой.

160
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
—
Такъ, малость осталось. Да мнѣ на кой много то? На
бутылку заработалъ и будя. И такъ руки всѣ отмахалъ. Д авай
отдохпемъ трошки.
Матвѣй припялъ болѣе удобное иоложеніе и, расправляя
затекшія руки и ноги, растянулся на землѣ; Спирька послѣ-
довалъ его иримѣру. Онъ очень уваж алъ «дяденьку Матвѣя»
и старался подралсать ему во всемъ, потому что Матвѣй былъ
человѣкъ бывалый, работала, въ шахтахъ давно и великолѣпно
зналъ всѣ ш ахтерскіе свычаи и обычаи. Знакомство ихъ про­
изошло съ самаго перваго дня поступленія Спирьки на руд-
никъ. Тогда Спирька былъ еше совсѣмъ иеопытпымъ деревен-
скимъ иарнемъ, и ему, привыкшему къ простору полей, къ
свободѣ деревенской жизни, къ несложному деревенскому оби­
ходу, казалось все такъ дико и жутко на шахтахъ съ ихъ ки­
пучей деятельностью, съ пеумолкаемымъ грохотомъ паровиковъ
и строгою дисциплиной. Опъ былъ совершенно ошеломленъ и
растерянъ и до сихъ поръ съ ужасомъ вспоминаетъ тотъ ро­
ковой день, когда ему въ первый разъ пришлось лѣзть въ
зловѣщую черную дыру, куда безпрестанио ныряла клѣтка, на­
груженная рабочими, и снова возвращалась улсе пустая,
чтобы принять новую порціто человѣческаго мяса. Стоя въ
длинномъ хвостѣ товарищей, Спирька ждалъ своей очереди, и
его робкое мужицкое сердце замирало отъ тоски и уж аса
при мысли, что вотъ-вотъ сейчасъ и его проглотить зта чер­
ная дыра, и опъ, молсетъ быть, улсе никогда больше не уви-
дитъ свѣта бѣлаго. Съ непривычки все его пугал о,— и этотъ
темный сарай съ помостомъ, на которомъ въ два ряда вытяну­
лась цѣлая армія черныхъ людей съ коптюлысами и бузлуками *)
у пояса, и змѣиное шипѣпіе толстаго стального каната, по
которому ходила клѣтка, и грохотъ «паровой», отъ котораго
все дрожало вокругъ... В ъ полудѣтскомъ мозгу Спирыси возни­
кали смутныя картины ада, и опъ со страхомъ оглядывался на
товарищей, ио они не обращали на него вииманія, и ихъ
серьезпыя лица, ихъ молчаніе еще болѣе пугало Спирьку. Нѣ~
которые изъ нихъ, входя въ клѣтку, торопливо крестились, и
Спирыса видѣлъ, какъ они одинъ за другимъ исчезали подъ
землею, а онъ все ближе и блилсе придвигался къ дырѣ, под­
талкиваемый сзади напиравшею толпою рабочихъ. И вотъ онъ
уже стоить у самаго края и нередъ нимъ зіяетъ темная пасть
клѣтки... Спирька оглядывается, мнется; ему хочется крикнуть
во всю глотку: «не хочу, пустите!» - но его толкаютъ въ спину,
слыш атся ругательства, кто-то схватываетъ его за шивороть,
тащить впередъ, задвигаетъ дверцу, и Спирыса, оглушенный,
обезпамятѣвшій, какъ быкъ, которого ударили обухомъ по лбу,
*) Вузлуки—рудничная обувь съ желѣзными шипами на подошвахъ.
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
16L
летитъ въ пропасть. Опомнился онъ уж е на самомъ дпѣ шахты,
и вотъ тутъ-то его и выручилъ Матвѣй Цапура. Онъ номогъ
ему вылѣзти изъ клѣтки, ободрилъ его своими остротами и
иасмѣшісами и, такимъ образомъ, ср азу ввелъ Спирысу въ міръ
подземной жизни. Этого Спирыса никогда не могъ забыть и
привязался къ Матвѣю, какъ вѣрный песъ. Для всѣхъ на руд-
никѣ Матвѣй былъ просто Матвѣемъ, а для него «дяденькой».
Даже то обстоятельство, что Матвѣй пилъ запоемъ и по време-
пам ъ пропивалъ съ себя рѣшительно все, нисколько не ум а­
ляло уваженія Спирыси къ дяденысѣ. Запой— запоемъ, да и
кто не пьетъ на р удникѣ,— далее Спирыса началъ потягивать
иногда по праздникамъ,— но за то другого такого человѣка,
какъ Матвѣй, по мнѣнію Спирыси, трудно было найти. Р а ­
ботникъ онъ былъ замѣчательный, и, если бы захотѣлъ, то могъ-
бы имѣть прорву денегъ, за товарищей стоялъ горой и всегда
готовь былъ выручить изъ бѣды пріятеля; но главное, что
привлекало къ нему Спирысу, это было его знаніе лсизни и
неистощимый юморъ, не покидавшій его въ самыя трудныя
минуты,— даже тогда, когда запой уносилъ всѣ его сбереж енія
до рубашки включительно. В о всемъ онъ умѣлъ находить
смѣшныя стороны и зналъ множество поучительныхъ разска-
зовъ иа всякіе случаи лсизни. Сколько разъ онъ поднималъ
упавшій духъ Спирыси своими фантастическими выдумками,
и, благодаря ему, Спирькѣ легче было приспособляться къ не ­
привычной подземной работѣ. Когда онъ служ илъ еще тяголь-
щикомъ, и ему приходилось на четверенысахъ ползти по узкому
ходу, тащ а за собою тяж елую тачку съ углемъ и задыхаясь
отъ усталости и лсары, онъ часто въ эти минуты вспоминалъ
разсказы Матвѣя, и на душѣ у него становилось веселѣе. Осо­
бенно ему нравилось одно любимое изреченіе Ц апур ы — «не
робѣй, Спирыса,— всѣ будемъ землю парить!»— и , повторяя
его, Спирька каждый разъ чувствовалъ какое-то странное удо-
вольствіе, смѣшанное съ сознаніемъ независимости отъ всякаго
подземнаго и надземнаго начальства. Дескать, ладно,— коман ­
дуйте себѣ сколько угодно, а лежать то вмѣстѣ будемъ... Это
будущее равенство утѣшало Спирысу, и онъ, робкій и застѣн-
чивый отъ природы, началъ смѣлѣе поглядывать на «штен-
гарей», а иногда позволялъ себѣ даже дерзко улыбаться, вы ­
слуш ивая приказапіе или выговоръ. И все это сдѣлалъ
«дяденька М атвѣй»,— к ак ъ -ж е было Спирысѣ не увалсать его?
Для дяденьки онъ былъ готовь на все,--и е разъ бросался съ
опасностью для лсизни въ драку, чтобы спасти отъ разграб-
ленія Матвѣевы гроши, ие разъ принималъ побои отъ самого
Матвѣя, когда вытаскивалъ его пьянаго изъ кабака, а, возвра­
щаясь изъ деревни, куда каждое лѣто ходилъ н а побывку,
каждый разъ прииосилъ Матвѣю «гостинчика» въ видѣ гро-

162
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
мадныхъ рж аныхъ лепешекъ съ конопляннымъ жмыхомъ или
десятка каленыхъ яицъ, твердыхъ, какъ резина. Всѣ эти го­
стинчики обыкновенно пропивались Матвѣемъ немедленно, что
немножко огорчало чувствительнаго Спирьку, но, подувшись
день-два, Спирька примирялся съ неблагодарностью Цапуры и
прощалъ ему пренебрежительное отношеніе къ такимъ свящ ен-
нымъ предметамъ, какъ деревенскія пышки и каленыя яйца.
Рабочіѳ нѣсколько м инуть отдыхали молча. Около нихъ
нѳугомонныя водяныя струйки продолжали свою нескончаемую
болтовню, и какая-то упрямая капля съ жалобнымъ всхлипы-
ваньемъ тяжело шлепалась все въ одно и то же мѣсто. Эти
звуки, похож іе на чей-то тихій плачъ, опять напомнили
Спиръкѣ деревню, слезы матери, когда она его провожала, ея
вѣчныя хлопоты и заботы, и онъ тяж ело вздохнулъ.
—
Ты чего вздыхаешь, Мурзилка?— спросилъ Матвѣй.
—
Скушно чего-й -то, дяденька... Праздникъ завтра.
—
Ну чтожъ, и слава Богу, что праздникъ. Погулять можно.
—
Въ деревню хотца...— уныло проговорилъ Спирька.
—
Въ деревню... Ишь ты, какъ тебя деревня то осѣтила!
А какая тамъ сласть, въ деревнѣ-то?
—
A здѣсь-то что? — вдругъ горячо заговорилъ Спирька,
поднимаясь.— Не лсизнь, а прямо каторга... Что мы тутъ жи-
вемъ? По людски чтоли? Свѣту божьяго не видимъ, — кому
день, а намъ ночь, кому праздникъ, а намъ будпи; черти,
чисто черти, а не люди! Какая это жизнь, а? Самая прокля­
тая жизнь, и работа проклятая! Теперича вотъ кончится смѣна,
вылѣзешь на-верхъ-что дѣлать? Дрыхнуть-то надо? Ну, и
дрыхнешь день-деньской, какъ свинья. А потомъ опять лѣзь
въ эту анафемскую дыру, да долби эту погань... У , анафема!
со злостью крикнулъ онъ и изо всѣхъ силъ ударилъ по пласту.
--
Ну-ну-ну!— остановилъ его Матвѣй.-• ІІолегче, а то не ­
равно опять по башкѣ угодишь... Ишь ты, какъ тебя про­
няло,— съ чего это ты вдругъ заговорилъ?
—
Заговоришь, небось!.. Чай, я виж у... Пропащіе мы,
вотъ что. А нешто охота пропадать то? Люди мы, ай нѣтъ?
—
Ну вотъ еще выдумалъ: люди! Какіе мы люди?
—
А кто-ж е?
—
Да шахтеры, вотъ кто. А шахтеръ, извѣстно, не че-
л овѣк ъ.
—
Какъ такъ не человѣкъ?— озадаченно произнесъ Спирька.
—
Очень просто, — не человѣкъ, да и все. Рабочая ско­
тина мы, такая намъ и цѣна. А ты думалъ, насъ за людей
почитаютъ? Растопыривай карманъ! Я вотъ улсъ пятый деся-
токъ на свѣтѣ мотаюсь, и въ кольяхъ и въ мельяхъ былъ, а
что то не слыхивалъ, чтобы нашего брата за человѣка по­
читали.
ВѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
163
—
Нну!.. .вымолвилъ Спирыса въ недоумѣніи и во всѣ
глаза поглядѣлъ на Матвѣя.
—
То-то, что ну, а не тпру! Вотъ скажу я тебѣ къ при^
мѣру, пришелъ ты къ хозяину наниматься. Чтож ъ ты думаешь,
онъ тебя сейчасъ за бѣлы-ручки, да на диванъ посадить, да,
дескать, какъ вы себѣ, Спиридонъ Ивапычъ, поживаете? К ак ъ-ж е ,
очень ему это нулсно! Онъ тебѣ въ рыло то и не глядитъ, а,
пуще всего на руки, потому, руки ему твои нужны, а на рыло
ему наплевать, да и на все прочее въ томъ же числѣ. Точь
въ точь, какъ скотину на базарѣ покупаютъ: годна въ дѣло —
на, получай деньги; не годна,— тащи ее на лсиводерню!
—
Господи ты Бож е мой!— вздохнулъ Спирыса.
—
То-то и оно-то! А ты говоришь, — люди мы!' Вотъ лѣ-
тось было, привалилъ я къ управляющему на квартиру не въ
своемъ образѣ на штенгоря ж аловаться, и стою въ передней,
долсидаюсь. А у управляющего гости были, чай кушали, раз-
говоры-разговаривали. Н у и послушалъ я тутъ, какъ они нашего
брата костерили! То есть, на всѣ корки раздѣлали, братецъ ты
мой! И пьяницы то мы, и лѣнтяи, и скоты, и такіе-сякіе, мате­
рины дѣти! Стало-быть, никакой своей выгоды не понимаемъ: ж а­
лованье полагается намъ въ акуратѣ, а мы только и наровимъ,
какъ бы отъ работы ходу дать, да хозяина въ ущербѣ оста­
вить. А тутъ, точно-что, такое время было, что половина ра-
бочихъ разбѣясалась: изъ тысячи человѣкъ, можетъ, 4 00 оста­
лось, да и то врядъ. Потому, лѣто, a лѣтомъ нашего брата
всяісій кустикъ ночевать пустить,— о хота была въ дудку лѣзть.
А имъ это, конечно, обидно! Возьми себя къ примѣру: тебѣ
пахать нужно, ты хочешь соху запрягать, а вдругъ твой Пѣ-
гашъ или тамъ Гнѣдой чтоли , возьметъ, да и скаж етъ: «нѣтъ,
братъ, постой, ты себѣ паши сколько влѣзетъ, а я хочу кверху
брюхомъ на травкѣ поваляться»... Какъ бы это тебѣ показа­
лось? Небось, такого бы гладева Пѣгашу задалъ, что ну!
—
Такъ , вѣдь, энто тварь безсловеспая... возразилъ Спирыса.
—
Хо-хо -хо!— насмѣшливо воскликнулъ Цапура. — У насъ
то съ тобой какія-такія словеса особенныя? Такъ промежъ себя
мы еще помузюкать насчетъ того-сего съѵмѣемъ, а спроси
тебя, почему такое, напримѣръ, мы должны въ этой мурьѣ си -
дѣть, да объ уголь руки обколачивать, небось, толсе ни бя-ни мя
не скаж ешь... Что?
Спирыса молчалъ. В ъ головѣ его все перепуталось, и онъ
тщетно старался подыскать нулсныя слова, чтобы выразить
какую то смутную мысль, копош ившуюся въ его мозгу. Но
слова не находились, и отъ безплодныхъ усилій Спирька по-
чувствовалъ нестерпимую тоску... А водяныя струйки все
всхлипывали во мракѣ, точно кто то невидимый оплакивалъ
Спирькину безсловесность и душевную темноту. Вдругъ гдѣ то

164
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
вдалекѣ послышался глухой ударъ и сотрясъ своды забоя;
набѣжала теплая струя воздуха, пламя коптюлекъ заколебалось.
Забойщики притихли; ударъ повторился еще разъ и два, улсе
совсѣмъ глухо и замеръ въ безмолвіи подземиыхъ корридоровъ,
Спирька перекрестился.
—
Господи И сусе Христе!— вздрагивающимъ голосомъ ска­
залъ онъ.— Я
улсъ думалъ, пасъ завалило...
—
Ну вотъ ещ е!— спокойно возразилъ Матвѣй, опытному
уху котораго знакомы были всѣ звуки шахты . — Это въ витерьбѣ *)
породу рвутъ. Отсюда далече.
—
О, Госп оди!— вздохнулъ Спирыса, поглядывая педовѣр-
чиво на потолокъ забоя.— А что мудренаго: ісокнетъ она вотъ
эдакъ тебя по башкѣ, и пропалъ, какъ вошь. И убѣчь некуда,
—
А не все тебѣ равно, какъ ни помирать!
—
Ишь ты. безъ покаяпія то? Перекреститься пе успѣешь,
такъ съ грѣхомъ и помрешь. А мало на иасъ грѣха? Вотъ
завтра праздникъ, люди въ церковь пойдутъ, а ты тутъ за-
мѣсто молитвы матюковъ насалсаешь съ полсотни. Каково это
пом и рать то, а?
Матвѣй ничего не отвѣчалъ и взялся за обушокъ. Оиъ не
любилъ праздныхъ вопросовъ, а вопросъ о смерти былъ для
него самый пустяковый, потому что «всѣ будемъ землю п а ­
рить», значитъ, и толковать объ этомъ нечего. Нѣсколысо вре­
мени въ забоѣ только и слышны были удары обушковъ и
хрустъ ломающагося угля. Но Спирысѣ что то плохо рабо­
талось, и онъ рѣшилъ снова возобновить прерванную бесѣду.
—
Дядепька, а дяденька!— началъ онъ .— А , вѣдь, вотъ это
ты правду говоришь насчетъ словъ то. Думать-думается, инда,
бываетъ, голова заболитъ отъ думанья, а вотъ чтобы р азъ­
яснить, этого пѣтъ. Нѣту словъ, и шабашъ! Почему такое?
—
Почему?— отозвался Матвѣй. Да потому, парень, что у
насъ съ тобой крыльевъ нѣту.
—
Крылье-евъ?—удивился Спирька.— Чего это?
—
А я тебѣ нешто не разсказывалъ сказку про бѣлыя
крылья? хор ошая притча, вразумительная; мпѣ ее одинъ мо-
нахъ разсказывалъ. На пароходѣ мы бѣлсали по Каспію, ну и
монахъ тутъ припутался. Такъ себѣ монашекъ, вродѣ ісаісъ
разстрига, и водку лущилъ здорово, ну ничего, умственный,
Вотъ, однажды, мы и завели съ нимъ матерію, отчего, дескать,
люди неравны на свѣтѣ: одинъ, напримѣръ, весь вѣкъ свой
ломитъ, какъ битюкъ, и нѣтъ ему ничего, а другой только
тросточкой помахиваетъ и ж иветъ ссбѣ во всю сласть, мелсду
прочимъ лее оба отъ одного Адама. Н у вотъ оиъ миѣ, стало
*) Испорченное отъ „Литера Б", которою обозначенъ одинъ изъ кор­
ридоровъ шахты.
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
165
быть, и разсказалъ притчу. Бы ло, говорить, это дѣло давно,
во времена досюльиыя, когда всѣ люди были равны и лсили
въ простотѣ, не то что теперь: у одного въ хоромахъ густо,
а у другого пусто. В отъ въ это самое время и пролеталъ
однажды надъ землей анголъ небесный и уронилъ онъ на земь
изъ своего крыла единое перышко. А тутъ. стало быть, чело-
вѣкъ шелъ и увидалъ оиъ это самое перышко,— уізидалъ, д ай
думаетъ: и что это за перо такое уднвительпое? Голубиное не
голубиное, орлиное не орлиное, a бѣлое, какъ бы у голубя,
и большое словно у орла. Дай, думаетъ, возьму его, стари-
камъ п ок аж у: можетъ, они знаютъ, у какой-таісой птицы эдакія
перья чудныя бываютъ. Н у и только что онъ въ руки его
взялъ, вдругъ осіяло его кругомъ, словно молопьой, и упалъ
онъ за мертво иа земь, Долго ли, коротко ли опъ эдакъ про-
лежалъ— неизвѣстио, только когда очнулся,— глядь, а у него
на спипѣ два болыиущихъ крыла выросли, и стало ему такъ
легко, такъ слобод по, что и разсказать даж е нельзя. Затрепы -
халъ онъ крылышками, взвился, какъ птица, и полетѣлъ. И от­
крылось ему, братецъ ты мой. всякое поиятіе, и всякую пре­
мудрость онъ понялъ до тонкости, и стало ему людей жалко,
что вотъ, дескать, лсивутъ они на землѣ, какъ черви, и какъ
черви помираютъ. а почему и зачѣяъ — этого не понимаютъ.
Спустился онъ на эемь и пошелъ народъ учить, какъ ему ж ить
надо. Допрежь того люди въ землянкахъ жили,— онъ научилъ
ихъ хорошіе дома строить; звѣриными шкурами опи одѣва-
лись, — оиъ
выучилъ ихъ прясть, ткать и всякому ремеслу;
они идоламъ покланялись,— опъ имъ истиннаго Бога открылъ
ы церквей попастроилъ, и все, чего оиъ ни дѣлалъ, все вы­
ходило къ добру, а не къ худу, и стало на землѣ такъ хорошо,
что уж ъ лучше и пеісуда. И чтолсе, братецъ ты мой, изъ всего
этого вышло? Завидно вдругъ стало одному подлецу, зачѣмъ,
дескать, у этого человѣка крылья есть, а у меня пѣту? По­
чему такое оиъ летать молсетъ по поднебесью, а я доллсенъ
на двухъ л апахъ по землѣ ползать? Коли-ежели есть у пего
такое попятіе и всякую премудрость оиъ постигъ, такъ пу­
щай и намъ всѣмъ крылья сдѣлаетъ, а ходить по землѣ,
вродѣ скотины какой иибудь мы больше ие согласны... Вотъ ,
забравши себѣ это въ башку, и началъ онъ иародъ му­
тить, и пошла по землѣ смута, да свара, точь въ точь какъ въ
мужицкой избѣ, когда двѣ бабы изъ-за одного горшка д ерутся...
Всѣмъ крыльевъ захотѣдось: подай сюда крылья, и ш а ­
башъ!.. Которые поумнѣе, стали было смутьяновъ укорачи­
вать, — дескать, на кой лядъ вамъ крылья, и безъ нихъ хо­
рошо,— нѣтъ, и слушать не хотятъ, — озорились совсѣмъ и ре-
вутъ! хотимъ летать, да и все. А этотъ поганецъ-то, т. е . са ­
мый первый зачинщикъ, — такъ и шныритъ промежь пароду,

166
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
такъ и подзуживаетъ, ну, ни дать-ни взять, нашъ конторщикъ,
Михалъ-Михалычъ, когда къ управляющему подладиться хо­
четъ, да нашего брата, шахтера неумытаго, подъ штрахъ под­
вести. B y вотъ, стало быть, и привалили они всѣмъ міромъ
къ этому, что съ крыльями то, а тотъ бѣдняга и не чуетъ ни­
чего, сидитъ, да все думу-думаетъ, какъ бы имъ же, дуракамъ,
лучш е сдѣлать. И говоритъ онъ имъ: «что вамъ надо, други
мои любезные»? Тутъ они и загалдѣли...
«Сдѣлай, говорятъ,
коли ты такой умный, чтобы у насъ у всѣхъ крылья были, а
не сдѣлаешь, мы тебя сейчасъ убьемъ».—
«Что ж е , отвѣчаетъ
онъ имъ, убейте, а крыльевъ я вамъ сдѣлать не могу, потому,
я не Богъ». Ну тутъ они окончательно разумъ потеряли, ки­
нулись на него и забили до смерти, а крылья его всѣ по пе­
рышку расщипали и разнесли...
Цапура замолчалъ. Спирька, все время слушавшій разсказъ
съ жаднымъ внвманіемъ, разинувъ ротъ и не сводя съ Матвѣя
глазъ, тяжело вздохнулъ.
—
О, Господи Более мой...
—
проговорилъ онъ съ него-
дованіемъ.— Забили эдакого человѣка...— за что? Экой народъ
ненавистный, скажи пожалуйста, братецъ ты мой... Ну, и чтоясе,
дяденька, потомъ то было? Забили, да и все?
—
A тебѣ чего же еще?— отозвался М атвѣй. — Конечно, все.
Растерзали на мелкія части и перышки по вѣтру пустили, а
которые люди поумнѣй были, перышки эти подобрали и на­
чали надъ прочими верховодить, потому, значитъ, въ нихъ та-
кйя сила была и всякую премудрость они человѣку открывать
могли, а уж ъ извѣстно, что умный человѣкъ всегда надъ глу-
пымъ верха возьметъ. Такъ оно съ той поры и пошло все на
чортовъ клинъ, и стали бѣдные и богатые, умные и дураки,
господа и рабы. Восплакалъ народъ и сталъ Госиоду-Богу жа-
лобиться, а Господь, увидѣвши эдакое дѣло, разгнѣвался на
людей и послалъ ангела своего по землѣ ходить, да перышки
эти отбирать. И доселѣ, сказывалъ монахъ то, онъ все хо ­
дить и перышки ищетъ, да нешто скоро ихъ всѣ соберешь,
когда они по всему свѣту раскиданы... И когда ангелъ свое
дѣло исполнить и всѣ какъ есть до единаго тѣ перышки Гос­
поду- Богу предоставить,— тогда, стало быть, опять люди срав­
няются, а до той поры, Спиридонъ ты мой, Ивановичъ, одни
будутъ поверху, a другіе внизу, однимъ возноситься, а дру­
гимъ на четверенькахъ елозить, да землю носомъ копать,— вотъ
какъ намъ съ тобой... Такъ то!
—
Дяденька, а дяденька?..—
нерѣшительно заговорилъ
Спирька... А что, ежели бы и намъ... энто перо найдтить?
Матвѣй засмѣялся.
—
Ишь ты, чего выдумалъ... А что-жъ, попробуй, поищи,
молсетъ, и найдешь, ты помоложе меня, ну, а я , братъ, нѣтъ>
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
167
я всю свою жизнь землянымъ червемъ прожилъ, червемъ и
помру.
—
Эхъ, кабы найдтить!— восторженно воскликнулъ Спирька,
и его черное лицо озарилось широчайшей улыбкой. Вотъ бы;
мы съ тобой, дяденька, дѣловъ то тогда наворочали... а? Да
что, нѣтъ!— прибавилъ онъ съуны ніемъ. — Гдѣего найдешь то?...
—
А ты не робѣй, Спирька,— проворчалъ Матвѣй, взявшись
за обушокъ и принимая привычное положеніе на боку.— По­
кумекай хорошенько мозгами то, можетъ, оно тебѣ и дастся,
а я вотъ, старый шутъ, заболтался съ тобой и про урки за­
былъ... Ну ко, Господи благослови... было у Матвѣя два лакея,
а теперь Матвѣй и самъ лакей... Разъ! Разъ!.. Разъ!
Дружные удары обушка посыпались снова въ черную стѣну
забоя, но Спирька на нихъ не отвѣчалъ. Голова его была пе­
реполнена новыми мыслями, и въ удушливомъ мракѣ шахты
ему чудился ослѣпительно-прекрасный образъ человѣка съ бѣ-
лыми крыльями.
Вечеромъ того же дня Матвѣй и Спирька возвращались
изъ кабака на ночевку въ рудничныя казармы. Съ грязного
ноябрьскаго неба на землю непрерывно сочилась какая то
мокрая дрянь; дорога разбрюзгла, и ноги вязли въ густомъ
липкомъ тѣстѣ, а впереди, словно бездонная пропасть, чер-
нѣла степь, вся изрытая шахтами, надъ которыми въ видѣ
угрюмыхъ чудовищъ высились уродливые силуэты воротовъ.
Матвѣй былъ сильно пьянъ и хриплымъ голосомъ пѣлъ
дикую пѣсню; у Спирьки въ головѣ тоже здорово шумѣло. но
онъ былъ покрѣпче на ногахъ и съ заботливостью няньки
поддерживалъ своего товарища въ опасныхъ мѣстахъ.
—
Дяденька, а дяденька... бормоталъ онъ коснѣющимъ
языкомъ.— Ты дяденька, того... держись за меня крѣпче, а то
кабы намъ съ тобой не ухнуть... Слышишь что ли, дяденька?
А? Вѣдь, крыльевъ то у насъ съ тобой еще нѣту— ха -ха -ха ...
Вмѣсто отвѣта Матвѣй еще громче запѣвалъ свою дикую
пѣсню:
Мы семьсотъ пропьемъ,
Не поморщимся!
Побираться пойдемъ,
Не сугорбимся!..
—
Вѣрно!— одобрялъ Спирька, закатываясь безпричиннымъ
смѣхомъ охм-Ьлѣвшаго человѣка. — Что вѣрно, то ... вѣрно! Не
сугорбимся... Ни въ жисть! Потому, привычны... суму то та­
скать. У кого крылья, ау насъ сума.— такъ
что ли, дяденька, а?
Ха-ха -ха . .. А вотъ крыльевъ нѣту... Гдѣ они, крылья то, а?
Дяденька!

168
БѢЛЫЯ КРЫЛЬЯ.
Матвѣй вдругъ останавливался и начиналъ шарить у себя
въ карманахъ.
—
Крылья?— ворчалъ онъ, покачиваясь:— Крылья то?... Х о-
хо-хо!.. Есть, братъ, постой... Вотъ они, наши крылья... На,
пей, да не закусывай... все равно, штрахъ то платить...
Онъ протягивалъ Спирькѣ бутылку съ водкой, и, отпивъ
изъ нея, пріятели снова продолжали свое безпорядочное ше-
ствіе въ темнотѣ и грязи. А угрюмая, изрытая шахтами степь
все глубже и глубже втягивала ихъ въ свою бездонную пасть,
пока, наконецъ, не проглотила совсѣмъ, и только осенній вѣ-
теръ долго еще повторялъ отрывки Матвѣевой пѣсни:
Мы семьсотъ пропьемъ,
Не поморщимся,
Побираться пойдемъ,
Не сугорбимся...
В. I. Дмитріева.
МАРУСЯ.
i.
Мы ѣхали верхами по долинѣ Амги. Лошади бѣжали ти­
хою «хлыныо» по колеямъ якутской дороги.
Эти дороги совсѣмъ не похожи на русссія. Укатанная телѣ-
гами, русская дорога лежитъ «скатертью», между зелеными
поясами. Здѣсь дороги утаптываются копытами верховыхъ ло­
шадей. Двѣ глубокія борозды, отдѣленныя межникомъ, по ко ­
торому растетъ трава, лежатъ въ серединѣ. Онѣ одинаково
глубоки и рисуются ясными линіями пыльнаго дна. Если ѣдутъ
двое— они плетутся рядомъ подъ лѣнивые разговоры о наслеж-
ныхъ происшествіяхъ, о покосахъ или пріѣздѣ начальства.
Трое въ рядъ ѣздятъ улсе гораздо рѣже, четверо уже выстра­
иваются двумя парами,
одна за другой. Поэтому нѣсколько
паръ боковЫхъ дорожекъ намѣчаются все слабѣе и слабѣе, те­
ряясь едва замѣтными линіями въ травѣ.
Дорога, по которой мы ѣхали въ ясный день начала іюля,
была широка и сравнительно хорошо утоптана: около шести
замѣтныхъ бороздъ разной глубины бѣжали параллельно, лѣ-
ниво и отлого извиваясь по широкимъ поемнымъ лугамъ.
Травы въ этотъ годъ были роскошныя. Якутъ, ѣхавшій на
встрѣчу, виднѣлся намъ за поворотомъ лишь своей остроко­
нечной шапкой, приподнятыми рукавами своего кафтана, и
порой только встряхивалась надъ зеленой стѣной голова его ло­
шади. Оиъ разминулся съ нами, обмѣнявшись обычными при-
вѣтствіямй, и , прибавивъ ш агу, скоро совсѣмъ исчезъ среди
волнующагося зеленаго моря...
Стало какъ будто еще тише и еще пустыннѣе. Солнце ви-
сѣло надъ дальней грядой горъ. И лѣтомъ оно стоитъ въ этихъ
мѣстахъ невысоко, но свѣтитъ своими косыми лучами почти
цѣлыя сутки, восходя и заходя почти въ одномъ мѣстѣ. Земля,

170
МАРУСЯ.
разогрѣваемая спокойно, но постоянно, не успѣваетъ значи­
тельно охладиться въ короткую ночь, съ ея предутреннимъ
тум^номъ, и въ полдень сѣверное лѣто пышетъ ж аромъ и свер-
каетъ своей особенной прелестью, тихой и печальной...
Дальнія горы, обвѣянньтя синеватою мглою, рѣяли и, ка­
залось, расплавлялись въ своей истомѣ. Легкій вѣтеръ шеве-
лилъ густыя травы, пестрѣвшія разноцвѣтными ирисами, каш ­
кой и какими то еще безчисленными желтыми и бѣлыми го­
ловками. Нашимъ невзнузданнымъ лошадямъ стоило повернуть
головы со своей тропки, чтобы схватить, даже не нагибаясь,
пукъ сочной травы съ межника,— и онѣ бѣжали дальше, по­
махивая зажатыми въ губахъ роскошными букетами. Кое гдѣ
открывались вокругъ небольшія озерки, точно клочки синяго
неба, упавшія па землю и оправленныя въ изумрудную зелень...
И отъ всей этой тихой красоты становилось ещ е печальнѣе
на сердцѣ. Казалось, сама эта пустыня тоскуетъ о чемъ-то да-
лекомъ и неясномъ, въ задумчивой истомѣ своего короткаго
л ѣта.
Мы миновали небольшую кучку юртъ, расположившихся
на холмѣ надъ озеромъ, и зеленый лугъ опять принялъ насъ
въ свои молчаливыя объятія. Дорога стала уже, боковыя бо­
розды слабѣе, трава на межникахъ еще выше и роскошнѣе.
Долина прижималась къ берегу рѣки. Горы другого берега уже
не туманились, а проступали оскалинами каменистыхъ овра-
говъ, нащетинившихся остроконечными верхушками листвен-
нидъ. Слѣва толсе все блилсе подступали холмы, раздѣленные
узкими луговинками пади, по которымъ струились ти хія не-
болышя рѣчки амгинскаго бассейна. По этимъ рѣчкамъ ходили
«вольно и нехранимо» табуны кобылицъ, принадлежащія якут-
скимъ «богатырямъ» родовичамъ, успѣвшимъ и здѣсь, на лонѣ
почти дѣвственной природы, захватить лучшіе уголки божіей
земли.
Одинъ изъ такихъ «богатырей» попался намъ навстрѣчу.
Онъ сидѣлъ въ высокомъ сѣдлѣ точно огромная башня, въ
плисовомъ кафтанѣ и рысьей шапкѣ. А два поджарыхъ «дже-
ранаса>, нищіе, нѣчто въ родѣ крѣпостныхъ или кабальныхъ
за долги, бѣлсали въ припрыжку у его стремянъ, провожая
богатыря отъ своей юрты къ слѣдуюгцимъ, гдѣ живутъ такіе ж е
несчастливцы. Богатырь осматривалъ своихъ людей и свои та­
буны... «Простые нравы» дѣтей природы являли и простыл
формы первобытной общественности...
По временамъ въ ущельяхъ глухо раздавалось топаніе кон-
сіщхъ копытъ, и табунъ, одичавшій и отъѣвшійся н а ж ир -
ныхъ травахъ, выскакивалъ изъ пади на луговину, привле­
ченный фырканіемъ или рж аніем ъ наш ихъ лошадей. Кобылицы,
поднявъ уши и охорашиваясь, выказывали явное любопытство,
МАРУСЯ.
171
но волсакъ жеребецъ, тотчасъ лее, вы тянувъ, какъ разсерлсен-
ный гусь, свою длинную шею и почти волоча по травѣ ро­
скошную гриву,— дѣлалъ широкій кругъ около стада, вспу­
гивая легкомыслепныхъ к расавиц ъ и загоняя ихъ обратно.
Когда кобылы, не смѣя ослушаться и дѣлая видъ, что онѣ
сами напуганы , скрылись опять за
рѣчкой, въ глубинѣ
ущелья,— сторожевой лсеребецъ выбѣжалъ оттуда обратно, и,
все тряся головой и разстилая гриву, грозно подбѣжалъ къ
намъ, зорко и пытливо высматривая наши намѣрепія. Наши
лошади вздрагивали отъ нетерпѣливаго ж еланія завязать тѣ
или другія, дружескія или враждебныя отпошенія съ себѣ по­
добными, и намъ приходилось тогда усиленно прибѣгать къ
концамъ поводьевъ, которыми мы похлестывали ихъ бока, п ок а
жеребецъ, проводивъ невѣдомыхъ гостей съ полъ версты, весело
возвращался обратно къ своему гарему...
Тогда сами лошади уныло опускали головы и тихо, лѣни-
вою хлыпыо продолжали бѣжать по роскошнымъ пустыннымъ
лугамъ, а намъ становилось еще скучнѣе,— тихая и безмолвная
красота пустыни томила еще больше, молчаніе ея еще глуше
насыщалось какими-то рѣющими, какъ тум анъ, ж еланіям и и
образами. Глазъ безпокойно искалъ чего то въ смѣняющ ихся
даляхъ. Но ему встрѣчался только лѣнивый дымокъ юрты надъ
озеромъ, или як утск ая могила— небольшой срубъ въ родѣ из­
бушки съ высокимъ крестомъ— загадочно смотрѣла съ холма,
надъ водой, обвѣянная грустнымъ шопотомъ деревьевъ.
II.
—
Посмотрите-ка,— ск азалъ вдругъ мой товарищъ, задерги­
вая поводъ разбѣжавшейся лошади.
Мы давно ѣхали узкой дорожкой, двѣ-три колеи которой
чуть-чуть взрѣзали зеленую цѣлину роскошнаго луга. Мы
гдѣ-то сбились съ проѣзжей дороги, по мало заботились объ
этомъ, такъ какъ горы того берега легко могли служить намъ
вмѣсто компаса. Т еперь навстрѣчу намъ выросталъ молодой,
ярко-зеленый лѣсокъ, надъ вершинами котораго улсе исчезали
мѣловыя скалы. Наша тропка внезапно вбѣжала въ простран­
ство, обнесенное съ двухъ сторонъ городьбой, кое гдѣ даж е
плетнемъ, не часто употребляемымъ въ этихъ широкихъ мѣ-
стахъ, и вскорѣ дымокъ засинѣлъ передъ нами на зеленой
стѣнѣ лѣс|.
Мы оглядывались съ удивленіемъ: пашни, хотя и нечастыя,
составляютъ, однако, обычное явленіе въ этихъ недальнихъ улу-
сахъ, но огородовъ якуты совсѣмъ еще не знаютъ. Кое-гдѣ,

17-2
МАРУСЯ.
правда, проѣзжая но паслегамъ, мы встрѣчали клочки земли,
старательно обнесенные высокимъ палисадомъ или тыпомъ.
Наткнувшись въ первый разъ на такое мѣсто, вдали отъ жилья,
я подумалъ, что это кладбище или старое языческое мольбище,
огражденное отъ взоровъ постороинихъ. Но мнѣ объяснили,’
что это наслежные огороды, — пожалуй толее нѣчто въ родѣ
кладбища, гдѣ схоронены добрыя адмипистративныя намѣре-
нія. Одинъ изъ губерпаторовъ, прекраснодушный нѣмецъ, боль­
шой знатокъ и любитель огородничества, предписалъ строж ай­
шими циркулярами, чтобы по всѣмъ паслегамъ были заведены
огороды. Я куты въ точности исполнили волю начальства,—
отвели по клочку земли и обнесли ихъ крѣпчайшими часто­
колами, оставивъ лишь одинъ входъ, запиравшійся на замокъ,
ключъ отъ котораго вручался особому выборному лицу. Дальше,
однако, дѣло не пошло. Губернатора давно уже нѣтъ, но до
си хъ поръ тщательно огралсдеиные пустые участки свидѣтель-
ствуютъ объ его добрыхъ попеченіяхъ. Слѣды межпиковъ и
грядокъ давно исчезли подъ необыкновенно буйной порослью
бѣлены и чертополоха, огражденныхъ даж е отъ лугового
вѣтра...
Іеперь мы съ удивленіемъ видѣли широко раскинувшійся
и отлично раздѣланпый огородъ. Вы сокія грядки уж е зелеиѣли
ботвой картофеля и кудрявыми султанчиками моркови. Блѣдно
зеленая капустная разсада торчала рядами въ неглубокихъ
л унк ахъ, еще темиоватыхъ отъ обильной поливки. По кольямъ
завивался горохъ, въ небольшомъ срубѣ примитивнаго парника
уютно зеленѣли побѣги огурцовъ, видимо тщательно обере-
гаем ыхъ отъ ѵтренпихъ короткихъ, но рѣзкихъ заморозковъ,
нерѣдко въ какихъ нибудь три четверти предразсвѣтнаго часа
срѣзающ ихъ завязи далее въ срединѣ лѣта. Невдалекѣ волно­
валась небольшая нивка колосившейся озими.
Но что всего болѣе удивило иасъ,— это небольшая избушка,
стояв ш ая посреди этого тихаго заколдоваинаго уголка. Это
была ие юрта съ наклонными стѣнами, и не сибирскій «амбаръ»
съ прямымъ срубомъ и плоской земляпой крышей,— а настоя ­
щая малорусская хатка, съ соломенной стрѣхой и тщательно
обмазанными бѣлой глиной стѣнами. Только окна частью изъ
слюды, частью ж е изъ осколковъ стекла, вставленныхъ въ
узорно вырѣзанную берестяную рамку, отличали это жилье
отъ какой нибудь черниговской или полтавской хатишки.
Изумленный неожиданностью, взглядъ невольно искалъ колеса
на крышѣ, съ семьей аиста и высокаго леуравля криницы.
Ио вмѣсто аистовъ надъ полянкой посились сѣверные орлы,
съ пронзителыіымъ крикомъ молодого лееребенка, а въ кри-
ницѣ видимо не было надобности. Невдалекѣ, въ нѣсколысихъ
десяткахъ саж еней за избушкой, тяж е ло отралеая безоблачное
МАРУСЯ.
178
небо, лежало небольшое озерко. Н а середииѣ его, точно раски-
даииыя кѣмъ-то чорные комья, — дремало до десятка утокъ,
безпечно уткнувъ головы подъ крылья...
Утки были дикія, лѣсъ былъ лиственный, сибирскій, чуж ­
дый и этой хаткѣ, съ ея соломенной крышей, и этимъ гряд-
камъ...
Мой товарищъ, природный малороссъ, приподнялся на
стременахъ и лицо его далее слегка покраспѣло подъ слоемъ
загара. Оиъ смотрѣлъ кругомъ, по ишеого и ничего не было
видно. Вѣтеръ тихо шевелилъ соломою крыши, чуть чуть ше •
лестѣла тайга и леалобный переливчатый крикъ орленка или
коршуна одинъ рѣзко иарушалъ тишину. Казалось, вотъ-вотъ
сейчасъ дрогнетъ что-то и вся эта иллюзія малороссійскаго
хуторка расплывется, какъ дымное марево...
—
Эй, а хто тутъ въ Бога вируе?— крикнулъ онъ на род-
номъ языкѣ, на которомъ, впрочемъ, не говорилъ при мнѣ еще
ни разу.
Что-то зашуршало подъ тыномъ, вплоть около иасъ.
—
Ой, л и хо !— сказалъ какъ будто испуганный лсеискій
голосъ. и худощ авое молодое лицо съ черными глазами вдругъ
подпялось надъ заплотомъ. Лицо было смугло, голова повязана
по малорусски «кичкою», глаза, быстрые и леивые, смотрѣли со
смѣшаннымъ выраженіемъ любопытства и испуга. Было ясно,
что леенщина, застигнутая врасплохъ появленіемъ незнакомыхъ
людей, нарочно притаилась подъ плетнемъ, въ надеждѣ укрыться
отъ непрошенныхъ гостей.
—
Здоровеныси буліз,— весело сказалъ мой товарищъ.
Незнакомка кивнула головой, и въ ея выразителышхъ гла­
захъ любопытство явно пересилило испугъ. О на поднялась
вся надъ заплотомъ и наклонилась, оглядывая насъ быстрымъ
сверкающимъ взглядомъ, отъ головъ до копытъ нашихъ лоша­
дей... Повидимому, этотъ осмотръ не разъяснилъ ей ничего:
ея тревога ие усилилась и ие разсѣялась, а любопытство о ста­
лось неудовлетворенпымъ. Но въ ея чериыхъ глазахъ все таки
мелькало скорѣе нерасположеиіе. Видимо, смуглая красавица
надѣялась, что мы. ие доледавшись приглашенія, спрос имъ,
какъ выѣхать на проѣзлеую дорогу, и отправимся своимъ пу-
темъ далѣе.
Но мы не торопились и къ тому-лее были слишкомъ за­
интересованы.
—
Чья хатка?— спросилъ мой товарищъ.
—
А вамъ н'атцо?— отвѣтила незнакомка вопросомъ и н е ­
охотно прибавила:
—
Ну, Степанова та моя...
—
Что вамъ еще нулено и почему вы пе уѣзжаете?— какъ
будто говорилъ ея пепривѣтливый взглядъ.

174
МАРУСЯ.
Мы слышали улсе раньше имя этого Степана, слышали
также, что у него красивая хозяйка. Объ этомъ сообщилъ
намъ какъ-то засѣдатель Ѳедосѣевъ, человѣкъ веселый, добро­
душный и жизнерадостный. Однако, на шутку почтоваго смотри­
теля по этому поводу, онъ какъ то озабоченно поднллъ брови
и поісачалъ головой.
Ну, нѣтъ, батюшка, ошиблись. У нихъ тамъ на озерѣ
такая, какъ это, господа, говорится по книжному...
Идиллія,— подсказалъ кто-то изъ насъ ...
Ну5 ЫУ- Притомъ же Степапъ этотъ и красавецъ, иго-
ловорѣзъ отчаянный, и вдобавокъ они считаютъ себя закон­
ными супругами. Чортъ ихъ знаетъ,— вѣнчаны какъ-то по бро­
дяжьему обряду.
1
Вообще, въ нустыниыхъ мѣстахъ удѣльный вѣсъ человѣка
больше, и имя Степана произносилось у насъ въ слободѣ до­
вольно _ часто и съ оттѣнкомъ значительности и своего рода
уваженія.
Мы съ Степаномъ довольно знакомы, — хвастливо
говорилъ поселенецъ.— Минъ Истебанъ биллемъ, — я Степана
знаю,— говорили якуты, весело кивая головами. Говорили даже
что у Степана останавливался, разъѣзжая по епархіи,- самъ
преосвященный... Совершенно попятно, что мы оба были за­
интересованы.
A гдѣ-ж е самъ хозяинъ? — спросилъ я, безпомощно
оглядываясь и ищ а предлога остаться...
Нѣту Степана,
поѣхалъ у слободу, — отвѣтила моло­
дая женщина совсѣмъ сердито. ~~ Не скоро и воротится.
ея черные глаза впились въ мой верблюжій кафтанъ, съ
разводами на полахъ, какъ посятъ пріискатели. Казалось, \ е -
ловѣкъ, одѣтый въ такомъ кафтанѣ, не могъ надѣяться па ея
снисходительность.
—
Ну, ѣзжайте себѣ съ богомъ,— закончила она улсе со­
вершенно откровенно. — Не Màe Степана.
Но въ это время на озерѣ съ другого берега грянулъ вы-
стрѣлъ. Взвился бѣлый дымокъ и изъ зарослей поднялся че-
ловѣкъ. Утки, изумленный неожиданнымъ выстрѣломъ, тяжело
поднимались надъ водой, взмахивая серповидными крыльями,
съ трудомъ уносившими грузныя, круглыя тѣла. Орлята за­
ржали неистово и злорадно, по всему озеру, олсивляя сонную
поверхность, заходили и засверкали круги, и па минуту тре­
вожная суета наполнила тихій уголокъ.
Но только на минуту. Скоро круги улеглись, озеро выгла­
дилось и опять засипѣло, стая утокъ скрылась за лѣсомъ, и
опять зашепталась тайга. Молодая лсенщииа, вздрогнувшая отъ
выстрела, смотрѣла на озеро. Тамъ, наноболыпомъ плоту изъ
связанныхъ бревенъ, виднѣлся стрѣлокъ. Одной рукой опъ тол­
кался длиннымъ багромъ къ тому мѣсту, гдѣ на самой сере-
МАРУСЯ.
175
динѣ лежали двѣ наповалъ убитыя утки, а другой по време-
намъ пршсрывалъ глаза и смотрѣлъ изъ подъ ладони по направ­
ленно къ намъ. Мы все еще сидѣли верхами и наши фигуры
были ясно видны съ озера...
—
А это кто-лсе?— спросилъ я, улыбаясь. Молодая лсен-
щина, повидимому, слегка сконфузилась, но тотчасъ-же , ножавъ
плечами, приняла прежній вызывающій видъ. Казалось, она
не намѣрена ни смущаться, ни церемониться съ нами, считая,
повидимому, что это слишкомъ много чести...
Черезъ нѣсколысо мииутъ стрѣлокъ причалилъ къ берегу и
радостно направился къ намъ.
III.
Очевидно хозяинъ былъ болѣе радъ гостямъ, чѣмъ хозяйка.
Опъ живо перескочилъ черезъ тынъ раздѣлявшаго насъ ого­
рода и шагалъ прямо черезъ грядки. Движеиія его были то­
ропливы и быстры. В ъ этихъ двилееніяхъ и въ выраженіи лица
мнѣ виднѣлась какъ будто даже тревога, что мы можемъ уѣ-
хать, не дождавшись его прихода. Подойдя на нѣсколысо ша-
говъ, онъ положилъ на землю рулсье, бросилъ тутъ-лсе убитыхъ
утокъ и вѣжливо снялъ шапку.
—
Маруся, — грубо сказалъ онъ,— дура!..Ты что не зовешь
гостей въ избу?
Женщина рѣзісо двинула плечомъ и посмотрѣла на него
тѣмъ-лсе вызывающимъ взглядомъ, какимъ недавно смотрѣла на
насъ. Въ немъ видно было нерасположеніе къ намъ и упрям­
ство.
—
Ступай, чайникъ ставь, живѣе! — прикрикнулъ онъ.
Пожалуйте,
слѣзайте съ коней. Мы
хорошимъ
людямъ
рады...
Маруся съ наивной задумчивостью посмотрѣла на насъ
еще разъ, и только мой кафтанъ, повидимому, опять вызвалъ
ея сомнѣніе. Какъ бы то ни было, обдавъ насъ опять своимъ
лсгучимъ взглядомъ, она улыбнулась про себя необыкновенно
красивой улыбкой, въ которой для насъ, казалось, сквозило
сісорѣе неремиріе, чѣмъ окончательный миръ. Нагнувшись, она
подняла съ земли ружье и убитыхъ птицъ, и ея стройный
станъ, колеблясь, быстро замелькалъ между грядками. Босыя,
загорѣлыя ноги, виднѣвшіяся изъ подъ короткой юбки, при­
вычно и ловко ступали по узкимъ и глубокимъ огороднымъ
межамъ.
—
Извините, господа! Дикая она у меня, — сказалъ Сте-
панъ и, понизивъ голосъ, прибавилъ:

176
МАРУСЯ.
—
Вѣрно думала,— пріискатели... Боится.
—
Чего-же?
Звали тутъ меня въ пріисковую партію... — с к азалъ онъ,
глядя нѣсколько въ сторону.
Не бойтесь, Маруся!— крикнулъ шутя мой товарищъ.—
Мы не сманимъ вашего Степана.
Она только пошла быстрѣе.
—
Не вѣритъ,— пояснилъ Степанъ, съ оттѣнкомъ самодо­
вольства. Онъ перескочилъ черезъ городьбу и, предупредительно
взявъ нашихъ лошадей, повелъ ихъ на дворъ. Это былъ чело-
вѣкъ высокаго роста, съ широкими плечами и стройнымъ тон-
кимъ станомъ. У него были свѣтлоголубые глаза, свѣтло-
русые волосы и почти совсѣмъ бѣлые усы , странно выдѣ-
лявшіеся на сильно загорѣломъ красномъ лицѣ. Его молено
было бы назвать совершеннымъ красавцемъ, если бы не
какая то тусклость точно задернутаго чѣмъ-то взгляда и не
эти слишкомъ ужъ свѣтлые усы на темномъ лицѣ, дѣ-
лавшіе это лицо похожимъ на портретный негативъ. Губы у
него были полные съ какой-то странною складкой,— грубова­
той и портившей общее довольно благопріятное впечатлѣніе
всей фигуры. Что-то уж е какъ-бы надломленное, пе вполнѣ нор­
мальное, хотя и сильное чувствовалось въ этомъ своеобразномъ
во всякомъ случаѣ человѣкѣ. Родомъ оиъ, какъ оказалось
послѣ, былъ донской казакъ...
Ну вотъ, это по вашей части,— сказалъ, улыбаясь, мой
товарищъ, когда Степанъ съ лошадьми отошелъ на нѣкоторое
разстояніе...
«Настоящая, чортъ возьми, какъ это по книж­
ному говорится— идиллія,»—прибавилъ онъ, удачно передраз­
нивая засѣдателя Ѳедосѣева... Теперь уж ъ вы будете изъ него
выматывать, да записывать...
IY.
Черезъ полчаса мы лежали на сочной травѣ, невдалекѣ
отъ избушки. Въ серединѣ потрескивалъ костеръ и въ желѣз-
номъ котлѣ закипала вода.
Кругомъ опять вошла въ колею жизнь пустыни, не обра­
щавшей вниманія иа маленькій раздѣланный уголокъ: орлята и
коршуны опять заливались своимъ свистомъ и ржаніемъ, пе-
реливчатымъ и непріятнымъ, по вѣтвямъ лиственпицъ ходилъ
лѣнивый шорохъ, и утки, забывъ или далее не зная о недав­
ней тревогѣ, опять лелсали черными комьями на гладкой водѣ
озера.
Такъ любопытствуете?— говорилъ Степанъ. Онъ полу-
МАРУСЯ.
177
лежалъ у костра, лицомъ къ избушкѣ, около которой хлопо­
тала, что-то приготовляя, М аруся.
—
Да, его хлѣбомъ не корми, - шутливо сказалъ мой то­
варищъ.— И сейчасъ, смотрите, запишетъ.
--
Ну, что-жъ, -отвѣтилъ Степанъ.— Я вамъ правду скажу,
господа. Если описать все, что, напримѣръ, со мною было,—
исторія вышла бы оч-чень любопытная...
Онъ, повидимому, былъ не
чуждъ
слабости многихъ
своихъ сотоварищей, охотно перелсивающихъ въ разсказахъ
свои приключенія. Впрочемъ, и дѣйствительно біографіи мно­
гихъ изъ этихъ повествователей, разсказанныя въ душной,
камерѣ или у костра
способны вызвать самое пристальное,
захватывающее вниманіе. Я очень любилъ эти исторіи, порой,
впрочемъ, приправленныя хвастовствомъ или значительной
долей поэтическаго вымысла; по теперь меня гораздо болѣе
интересовала исторія М аруси, и я боялся слишкомъ длин-
наго приступа. Мой товарищъ, повидимому, угадалъ мое на-
строеніе.
—
Гдѣ улсъ все,— сказалъ онъ съ оттѣнкомъ легкой ироніи
въ голосѣ.— Скажите хотя бы, какъ это вы вѣнчались бро-
дяжьимъ бракомъ?
—
Ольппали, значитъ?
—
Какъ не слыхать, Слухомъ земля полнится.
—
Какъ она-то попала въ Сибирь? - спросилъ я, опасаясь,
что Степанъ замѣтитъ тонъ легкой насмѣшки въ словахъ
товарища.— Я думаю, она просто ушла за вами...
—
Отъ стараго мужа-переселенца?— подхватилъ мой то­
варищъ.
—
Нѣтъ, господа, ошиблись. Она была обсуждена въ ка­
торжные работы.
—
За что? ~~невольно сорвалось у меня.
—
Вѣрьте совѣсти, господа, не знаю,— сказалъ Степанъ,
какъ бы извиняясь, что не можетъ удовлетворить наше лю­
бопытство.— Не говоритъ никогда. Стану иной разъ спраши­
вать,— плачетъ
только, разливается, А то начнетъ ее трясти,
бьется, ровно вотъ порченая... Лучше, говоритъ, убей меня...
И вѣдь чего боится, глупая: я вотъ домой письма писалъ...
Здѣсь кому какая надобность...
—
Ну, хорошо.— п еребилъ я, опасаясь, что голосъ Степана
достигнетъ до Маруси, что-то промывавшей у заваленки.—
Какъ лее все таки встрѣтились?
—
Встрѣтились мы на дорогѣ, около Читы. Дѣло-то, если
разсказать вамъ по порядку, вотъ какъ вышло. Ранней весной
я съ таварищемъ выбѣжалъ изъ каторги, съ рудниковъ. Сна­
чала скрывались въ горахъ, потомъ пробрались Забайкальемъ.
Мѣсяца черезъ два стали улее подходить къ Ч и тѣ... Дождь,
12
7

178
МАРУСЯ.
помню, шелъ во весь день, какъ изъ ведра, надъ полями пы­
лить, вѣтеръ... Только верстъ этакъ можетъ на двадцать отъ
городу, оглянуться мы не успѣли, двое полицейскихъ изъ ту­
ману на насъ. «Стой, что за люди»? Ну, думаю, кончено наше
дѣло. Садись въ острогъ! Только они посмотрѣли въ лица. —
«Нѣтъ, говорятъ. Не тѣ. Хоть варначье, да не наши. Чортъ
съ ними». И побѣжали дальше. Посмотрѣли: слава те, Господи,
пронесло.—
«А вѣдь это, послушай,— говоритъ мнѣ товарищъ,-
непремѣнно въ городу тревога. Кто нибудь убѣжалъ изъ замка.
Давай пойдемъ за ними. Эти не тронули, другіе еще Богъ
знаетъ». Ну, мы конечно и пошли за ними. Въ этотъ самый
день, дѣйствительно, М аруся еще съ подругой своей да а,ре
стантъ изъ острога убѣжали. Пришли онѣ въ Читу съ партіей.
Сами знаете, каково женщинѣ у насъ, въ арестантскомъ-то
быту. Мужчинѣ и то иной разъ не въ мочь приходится, а
ужъ имъ... Не приведи Богъ. Продаютъ, все одно скотину,
въ карты на майданѣ
проигрываютъ, изъ полы въ полу
сдаютъ...
—
Да, подлость у васъ въ артели на этотъ. счетъ большая,
сказалъ мой товарищъ.
—
Трудно,— продолжалъ Степанъ.— Каторга верховодить,
главное дѣло... Какъ ужъ она тамъ вертѣлась, Богъ ее знаетъ,—
прибавилъ онъ, понизивъ голосъ, и мы всѣ невольно посмо-
трѣли въ сторону Маруси, спокойно занятой своимъ дѣломъ.
Я съ удивленіемъ спрашивалъ себя, какъ она могла сохранить
не только эту моложавость, но и этотъ взглядъ, дикій и порой
болѣзненный, но женственный и чистый...
—
Тѣмъ болѣе и она-то бѣдовая,— продолжалъ Степанъ.
Какъ бы то ни было, пришла она въ Читу вмѣстѣ съ однимъ
человѣкомъ, который видно, что былъ къ ней привязанъ. Его,
значитъ, въ Читинскій округъ назначили на поселеніе, а онъ
первымъ дѣломъ взялъ билетъ, подъ видомъ, что на пріиски,
а самъ улсъ въ Читѣ у тюрьмы рыщетъ да сговаривается. И
устроили такъ, что моя Маруся, съ другой еще, съ Дашей, въ
лазаретъ слегли. А лазаретъ, по случаю перестройки, былъ за
тюрьмой. Оно и легче бѣлсать-то ... У Даши тоже другъ былъ,
высидочный, значитъ, на срокъ, и тож е съ ними вмѣстѣ бѣжать
задумалъ. Вотъ одинъ разъ эта Д аш а и говоритъ надзирателю:
«принеси вечеромъ четверть вина». «Я бы, говоритъ, и радъ
принести, да безъ старшого нельзя. А старшому, дескать, сами
знаете, чего надо...»
Однимъ словомъ,
на любовь дѣло
пошло...
Степанъ вдругъ запнулся. Начиная разсказъ, онъ , повидимому,
не прннялъ въ соображеніе нѣкоторыхъ препинаній, неудобныхъ
тѣмъ болѣе, что М аруся была недалеко. Въ эту минуту, она
МАРУСЯ.
179
встала и, наливъ изъ ведра воды въ чайникъ, направилась
къ намъ.
Водворилось неловкое молчаніе. Она подозрительно и съ
недоумѣніемъ окинула взглядомъ всю нашу компанію и быстро.,
сердито отвернулась... Мнѣ было совѣстно передъ нею и я
хотѣлъ прекратить разсказъ.
—
Ну, ничего, главное-то, кажется, позади,— сказалъ мой
товарищъ.
—
Ну, что улсъ тамъ было, чего пе было... Сами знаете,
господа, тюрьма!— какъ бы оправдываясь, продолжалъ Степанъ.—
Однимъ словомъ вечеромъ вся камера и съ надзирателями въ
лоскъ, потому онѣ сопнаго не пожалѣли... Сами же пыотъ не
пьютъ, больше на полъ льютъ... А на дворѣ-то дождь такъ и
плещетъ, съ крышъ льется, по сточнымъ трубамъ гремитъ. Од­
нимъ словомъ— шумъ, самая для побѣга ночь подходящая. Часо­
вой убрался въ будку да видно и задремалъ. Бросили онѣ сна­
чала бѣлый платокъ, думаютъ, если не заснулъ, увидитъ. Нѣтъ,
ничего... Тогда онѣ выкинули свои узелки, навязали простыни,
да благословясь и самиповылѣзли. Спустились со второго этажа
да скорѣе за уголъ, потомъ темою ночью къ рѣкѣ, какъ
имъ было сказано. Ш ли всю ночь, на зарѣ вышли къ рѣкѣ,
въ кустахъ таловыхъ и засѣли, дожидаются своихъ по уговору.
Ну, тѣ-то, значитъ, слабоваты оказались. Дашинъ-то другъ
ещ е наісанунѣ выѣхалъ съ бочкой за ворота, бочку бросилъ,
да къ притонщику. Другой-то уж ъ долсидается. Н а радостяхъ
бутылочку роспили, а уж ъ какъ попало немножко— другую ,
третью. Къ ночи снять оба и горюшка мало. Прокинулись—
утро, и по городу тревога... А женщины ждутъ не дождутся,
въ кустѣ сидючи. Только вдругъ глядятъ: идутъ двое солдатъ,
по кустамъ шарятъ. Дождь все поливаетъ, на солдатахъ тоже
ниточки сухой нѣту. Подошли они безъ малаго вплоть къ кусту
ихнему. Одипъ и говоритъ: «что мы тутъ по пустому шаримъ
да мокнемъ. Чорта ли имъ тутъ сидѣть! Е ж ели сюда пошли, то,
гляди, давно за рѣкой. А мы-то киснемъ на дождю. У меня ужъ,
говоритъ, всѣ кости промокли». А другой ему: «Смотри, парень,
вѣдь бабы-то, говорятъ, каторлсныя. Отвѣтъ большой!» «Дѣло,
говоритъ, не паше. Гдѣ ихъ искать! Давай, посидимъ гдѣ ни то,
ну ихъ къ лѣшему!» Повернулись отъ куста отъ самаго и пошли.
Перекрестились наши бабы,
вышли изъ куста и пошли
въ другую сторону, вдоль рѣки. Значитъ улсъ въ этомъ мѣстѣ
погони не будетъ... Идутъ да оглядываются, не нагонять ли
молъ свои-то ... A тѣмъ ужъ, какъ тревога-то сдѣлалась, и
выйти невозможно! Должны сидѣть, пережидать тревогу. Такъ
и потерялись. А мы на ту пору въ другомъ мѣстѣ рѣку перешли,
выпрямили опять на дорогу, идемъ: я , да товарищъ Дарьинъ, да
Иванъ еще, толсе побродяжка, подъ Читой къ намъ прикоман-
12*

180
МАРУСЯ.
дировался. Отошли порядочно, переночевали у сибиряка въ
а ’ на УТР° опять идемъ. Дождь прошелъ, отъ насъ паръ на
солнышкѣ вал ить, идемъ себѣ весело, даж е пѣсни запѣли.
Іолысо подошли къ деревнѣ, Д арьинъ говоритъ: давайте покѵ-
римъ. Хвать, спички-те промокли. Не иначе надо въ деревню
спичекъ попросить. Вотъ товарищъ пошелъ за спичками, пр ихо­
дить обратно: вотъ что, говоритъ, братцы: видѣлъ я н а задахъ
двЬ женщины пробираются; на головахъ шали, а юбки казен-
“
пТ1
такія? Мало ли ихъ говорю: поселки должно
быть. Покурили за околицей, пошли дальше. Только я о гл я­
нулся. Смотри, говорю, Володька, не эти ли самыя?— Эти
самыя, говоритъ. Вотъ мы подошли этакъ къ рѣчкѣ, мостикъ
f ерн/ ЛИ В? СТ°Р °ИУ немножко, да на бережку и
присьли. A онѣ увидѣли, что сидятъ какіе-то ребята, и тоже
маленько не доходя, остановились. Боятся. Ну, мы поднялись’
опять по дорогѣ пошли, а дорога на узгорочекъ взбѣжала.’
-ошли
мы съ горки, глядимъ, сибирякъ и а возу Ѣдетъ. Мы
къ нему: «нѣтъ ли, дядя, табачку покурить. - - Табакъ-то , гово-
“
’ Тесть’ спичекъ нѣту. А у насъ, молъ, огонекъ есть. Давай
покуримъ. } насъ-то, положимъ, и табакъ свой былъ, да намъ.
видите, остановиться съ нимъ надо. Вышли паши женщины на
горку, а мы тутъ. Д а уж ъ имъ остановиться-то будто неловко
ЧТ° МЫ СЪ сиби*м ш т ъ бесѣдуемь, онѣ и прошли
себѣ мимо. Тогда и мы докурили, попрощались съ чалдономъ.
ГИ-
СЪ ЧаСЪ‘ 0ііѣ п1)ибавятъ шагу, и мы пріуда-
р ь. Наконецъ, запыхались оиѣ, сѣли у дороги. Мы къ
ним ъ.
—
Здравствуйте, красавицы.
—
Здравствуйте.
—
Кто вы такія будете?
--
Мы поселки. А вы?
Мы, просто сказать, по бродялсеской части. А въ какую
ьы волость идете?
Г Вътак^;то-И
TM °р ятъ , Действительно, волость, ко­
торая впереди. Научилъ кто-то. Н у , однако, я сталъ разспра-
шивать дальше: гдѣ молъ судились?— В ъ Ирбитѣ,— З а что?—
П п1Р0ДЛЖеСТВ0-“ ЫІ ’ ЭТ0 непРавильно. Вы, говорю, путаетесь.
отому что, ежели бы въ Ирбитѣ обсудились за бродяжество,
іо вамъ надо не на поселеніе, а въ каторгу. Еж ели бы хоть
въ Перми, тогда дѣло другое. Вотъ оиѣ встали и отошли въ.
сторону, стали промежь себя разговаривать, что имъ дѣлать.
Потому что бабамъ однѣмъ бродяжить трудно, а избавители-то
идно слѣдъ потеряли. Мы тоже отошли и опять мелсду собой
совѣтуемъ. Я говорю: ж енщины эти, непремѣнно, бѣглыя; изъ-
за нихъ вѣрно въ городу и тревога. Видите-лица-то еще не
загорѣли. Надо намъ ихъ себѣ взять. Только какъ намъ быть:
МАРУСЯ.
18L
ихъ двѣ, а насъ трое.
—
Вотъ Иванъ, который къ намъ не­
давно присталъ, и говоритъ: берите себѣ, мнѣ не надо Миѣ
и одному-то трудно и годы мои не тѣ. Я не интересуюсь. Оиѣ
вмѣстѣ шли. вы тоже вмѣстѣ, вамъ и кстати. А я, можетъ,
скоро отъ васъ отстану.
—
Ну, это хорошо. Значитъ, безъ
сп ор у дѣло обошлось. ГІослѣ того, посмотрѣлъ я на Дарьина
и говорю: а намъ — жеребьи кидать или какъ? — На счетъ
чего?— Ты которую возьмешь?— А ты которую?— Иѣтъ, говори
ты впередъ.- Я, молъ, которая повыше. — Н у и отлично! По­
тому что, признаться, Маруся мнѣ сразу въ глазъ пала.
Такимъ родомъ мы съ ними спарились, дальше улсе вмѣстѣ
пошли. Оно, конечно, много тяжеле стало, главное дѣло изъ
за харчей. Придемъ въ деревню, ихъ гдѣ нибудь за околицей
схоронимъ, сами по окнамъ пойдемъ... Поемъ кондаки эти да
кланяемся. Иной разъ подадутъ на заимкѣ, мы безъ стыда—
еще просимъ.- Что молъ такъ много па двоихъ?Хватить, чай.
до села.— У насъ, молъ, товарищъ больной остался... Ш ли мы
этакимъ родомъ съ мѣсяцъ. До Селенги рѣки дошли уж е все-
меромъ, а тутъ еще трое изъ тайги вышли. Потому мѣсто
пустое, опасное, рѣкой на плотахъ плыть. Одному или двумъ—
и не осилить...
А какъ-лее насчетъ женщинъ? -—
спросилъ мой това­
рищъ.
—
То есть это что?
—
Да просто: не разодрались изъ за бабъ?
—■
Нѣтъ, что вы! Какъ-лсе это можно?— докторально ска­
залъ Степанъ.
—
Ну, вотъ! А въ тюрьмѣ?
И въ тюрьмѣ, господинъ, такихъ порядковъ нѣту. Вѣдь
ужъ онѣ идутъ съ нами...
—
Большая валсность, что съ вами. Попался молодецъ
посильиѣе или опять майданъ устроили...
—-
Нѣтъ, господинъ. В ы , значитъ, нашихъ порядковъ не
знаете. Вѣдь уж е это образовалась артель.
—
Въ тюрьмѣ тоже артель.
—
Въ тюрьмѣ тоже артель,— съ нѣкоторымъ замѣшатель-
ствомъ сказалъ Степанъ.— Безъ артели нельзя...
—
И безъ подлости нельзя.
—
Ну, бродяжья артель не то,— съ
гордостью сказалъ
Степанъ.
—
А правда, что бродяга, при встрѣчѣ съ другимъ, на
ночлегѣ непремѣпно сунетъ голову куда нибудь подъ пень,
или въ шалашѣ такъ подъ самую стѣнку?
—
Это правда.
—
Зачѣмь-же?— спросилъ я.
—
Затѣм ъ, что если добрый товарищъ надумаетъ убить, такъ

182
МАРУСЯ.
по головѣ-то ухлопаетъ на мѣстѣ, а въ лшвотъ-то еще не
ср азу...
Ну, это вы слыхали... — ск азалъ, слегка покраснѣвъ,
Степанъ,— а всетаки это не въ артели. Бродяжья артель самая
благородная...
—
Ну, конечно...
Степанъ былъ видимо обиженъ. Мнѣ -казалось, что мой
товарищъ тоже ие совсѣмъ правъ. Всюду, гдѣ своеобразный
условія ж изни выдѣляютъ людей въ особое общество или хотя-
бы въ зачатокъ такого общества, сейчасъ-лее изъ взаимнаго
общенія выдѣляются и свои правила нравственности. Какъ
это ни кажется парадоксально, но часто сорокъ дурныхъ
людей, собравшихся въ общество, становятся лучш е тѣхъ-же
40 людей, бродившихъ врознь. Правда, съ ними справиться
труднѣе, если они всѣ преслѣдуютъ одну и притомъ вредную
цѣль. Но воровская среда знаетъ свои нравственныя ограни-
ченія и свои примѣры порой очень трогательнаго и даж е
возвышеннаго сам оотверженія. Только въ мелодрамахъ злодѣи
хвастаю тся злодѣяніями. Помню, однажды, вечеромъ, на улицѣ
мнѣ довелось случайно подслушать разговоръ двухъ падшихъ
ж енщ инъ. Одна плакала и каялась въ чемъ-то, другая читала
наставленіе.
—
Ежели ты честная, благородная дѣвица,— говорила она,
ты должна была сдѣлать вотъ что...
Въ чемъ было дѣло, я не дослушалъ и только унесъ съ
собой нравоученіе, что и въ этой средѣ есть свои обязатель­
ным понятія о «честности» и далее о «благородствѣ». Они
только не совсѣмъ похолеи на наши...
Слыхать вы слыхали, да не все понимаете, — продол­
ж алъ Степанъ.— Т утъ вотъ, погодите, помудренѣе дѣло вышло
и то честь честью сошло, въ лучшемъ видѣ...
—
Послушаемъ.
Подошли мы, — (разсказчикъ опять повернулся ко мнѣ)
къ такому мѣсту, что уж е надо на плоту внизъ но' рѣкѣ плыть.
А рѣка дикая, быстрая. Берега— камень, да лѣсъ, да пороги.
Сгоношили мы немаленысій плотъ, поплыли на волю божію.
Плывемъ день, и другой, и третій. Вотъ на третій день къ
вечеру, причалили къ берегу, сами въ лощинѣ огонь развели,
бабъ по грибы, по ягоды послали, двое съ неболыпимъ бре-
дешкомъ рыбу ловятъ... Глядь, сверху-то плыветъ кто -то .
Плёсо прямое, далеко видно. Сначала будто бревнушко ока-
зываетъ, потомъ ближе да блилее,—плотишко. На плоту двое,
веслами машутъ, летитъ плотикъ, какъ птица, и прямо при-
стаютъ къ намъ.
—
Здравствуйте, говорятъ, добрые люди.
—
Здравствуйте. Кого богъ посылаетъ?
МАРУСЯ.
183
—
Мы , говорятъ, вашего поля ягоды, за вами все идемъ,
насилу догнали.
—
Милости просимъ. Еж ели въ товарищахъ идти, — мы
ради.
—
Это, говорятъ, еще иеизвѣстно. В сѣ ли вы тутъ въ
сборѣ?
—
Не всѣ въ сборѣ. Двое ребятъ, да двѣ женщины по
ягоды пошли.
—
Ну это дѣло. Теперь, господа, скажите намъ по чести:
васъ десятеро, насъ двое. Желаете насъ обидѣть или разеу-
дите ио совѣсти? У васъ тутъ старики есть.
—
Ну, старики говорятъ, — мы васъ, ребята, обижать, ни
чего не видя, не согласны. Обскажите въ чемъ дѣло, а мы
порядокъ дадимъ. У насъ артель и а чести, настоящ ая.
—
Хорошо. Вотъ возворотятся женщины, мы свое дѣло
обскажемъ. A покамѣсть дозвольте къ огоньку подсѣсть...
Подходятъ наши бабы. Увидѣли этихь людей, стали по ­
одаль, не смѣютъ подойти блилее, другъ ко дружкѣ жмутся.
У меня, правду сказать, сердце упало: дѣло-то/ вижу, не
очень ладно выходитъ. Старики тож е смотрятъ на нихъ, артель
собралась. Что тутъ такое?
—
Н у вотъ, — говорятъ наши гости, — Сами вы, гос
пода, разеудите: спросите этихъ ж енщиновъ, знаютъ-ли онѣ
насъ?
—
Знаемъ. Эти-молъ люди съ нами въ партіи шли, насъ
изъ тюрьмы вызволяли.
—
Вѣрно. Значитъ, теперь онѣ намъ принадлежать, мы
за ними и пріѣхали. Желаете вы ихъ отдать намъ честью?
Всталъ тутъ я и говорю:
—
Больно вы торопитесь, господа! какъ еще артель раз-
судитъ. Елеели старики скажутъ на вашу сторону, — дѣлать
нечего, берите.
Ну, стали судить. Т ак ъ и такъ, они говорятъ: мы съ
ними этапомъ шли, на майданѣ ихъ покупали, потомъ я, —
одинъ говоритъ, — изъ за нихъ арестовался, бѣжать имъ гіомо •
гали...
А мы опять со своей стороны:
—
Вѣрво, господа, такъ . A зачѣмъ вы слѣдъ потеряли?
Вѣдь онѣ, все одно, пропали бы, опять бы ихъ поймали...
Вы съ ними въ партіи на казенпомъ хлѣбѣ шли, на всемъ
готовомъ; а мы на тысячи верстъ имъ харчи добывали, подъ
окнами, можетъ, по полсутки простаивали. Это вы, старики,
ни во что пололеите или уж ъ какъ?
Поговорили
старики между собой и спрашиваютъ: вы.
господа, всѣ съ ними на одно имя обсудиться желаете?
—
Всѣ желаемъ.

184
ПАРУСЯ.
—
Жить съ ними всѣ будете, или бросите?
Всѣ обѣщаемъ, что будемъ жить.
Н у, мы обсудили вотъ какъ: какъ они шли вмѣстѣ
этапомъ, а вы шли дорогой; хотя это труднѣе, за то они вызво­
ляли ихъ изъ тюрьмы. То поэтому мы считаемъ, что это
все равно. Ни на которую сторону не тянетъ. Теперь спросите
женщинъ.
1
Догадались таки,— усмѣхнулся мой товарищъ.
—
...
Что женщины скажутъ, такъ и будетъ... Призвали
женщинъ. Даша плачетъ. «Мы, говоритъ, этому дѣлу не при­
чинны. Ежели-бы они слѣдъ не потеряли»... А Маруся вы­
шла впередъ, поклонилась своему въ ноги и говоритъ:
Ты мнѣ въ тюрьмѣ за мужа былъ. Купилъ ты меня
на майданѣ, да это все равно: другому бы досталась, руки бы
на сеоя налолшла. Значить, охотой къ тебѣ пошла... За лю­
бовь твою, за береженье, за то, что изъ тюрьмы вызволилъ,
въ ноги теоѣ кланяюсь... Н у, а теперь, говоритъ, послушай,
что я тебѣ скалсу: когда я уж е изъ тюрьмы вышла, то больше
по рукамъ ходить не стану... Пропилъ ты меня въ ту ночь,
какъ мы въ кустахъ васъ долшдались, и другой разъ пропьешь.
Прощай. Ежели-бъ старики разсудили тебѣ отдать, только-бъ
меня и видѣли.
Ну, тотъ только потупился, слова не сказалъ. Видятъ оба;
что дѣло ихъ ие выгорѣло. Одинъ говоритъ: <я въ свою волость
пойду», а другой: «мнѣ идти некуда. Одна дорога-бродяжья.
Ну, только намъ теперь вмѣстѣ идти нехорошо. Прощайте,
господа». Взяли котелки, всю свою амуницію, пошли назадъ!
Отошли вверхъ по рѣкѣ верстъ пятнадцать, свой огонекъ р аз­
вели. Долго я ночью не спалъ, на ихъ огонекъ глядѣлъ. Ночью-
то оюнь кажетъ близехонько. Думаю: на сердцѣ у него нехорошо
теперь. Е сли человѣкъ отчаянный, то можетъ огонь у него
горитъ, а онъ берегомъ крадется... Н у, однако ничего. На
утро,— еще падей не видно, — мы ужъ плотъ свой спустили..
Онъ замолчалъ.
Ну, а какъ же вы сюда-то вмѣстѣ попали?
.
~
Уже лѣло простое. Довелъ я ее до Пермской губер-
нш. аъ
йамышловѣ арестовались, показались на одно им я...
Судятъ за бродяжество въ каторгу, а за перенолненіемъ мѣстъ—
въ Якутскую область. Въ партіи уж е вмѣстѣ шли, все равно
мужъ и жена...
Въ дверяхъ показалась М аруся съ чайникомъ и сковородкой
въ„рукахъ.
МАРУСЯ.
185
V,
РГ-О
М1, доужипали’ было еще рано. Долгій лѣтній день
ьсе еще горѣлъ своимъ спокойнымъ свѣтомъ, только въ воз-
itTM
ПОСТШ]епное охлаждевіе. Зной удалялся неза-
мБтно, вмЬстѣ сь олескомъ и яркостью красокъ.
Степанъ предложилъ поохотиться на гусей. Товарищъ тот­
часъ же вскинулъ ружье.
^щ
Я отказался. Я не охотпикъ, и кромѣ того, меня удержала
m
“TM
“
наединѣ съ хозяйкой и, можетъ быть, вызвать
ее на разговоръ. Но она тотчасъ же ушла въ огородъ и стала
шмнула110TM
^’
П°Л°ТЬ ГрЯДКИ' На меіІЯ она 0 не
w гппTM*5ІШ Я П0ШѲ/ЪПР°ЙТИСЬ"о лѣсу.Вълѣсубылотихо
игпя I
СTMЛЪ?Р ЧЧШ
стволовъ, и только вверху
SIT
свѣіилось небо> и
легкш шорохъ Я
присілъ подъ лиственницей, чтобы закурить папиросу, и пока
дымокъ тихо вился надо мною, отгоняя большихъ лѣсныхъ
комаровъ, то и дѣло жужжавшихъ надъ моей головой-м еня
совершенно незамѣтно охватила та внезапная, сладкая и ту­
манная дремота которая бываетъ результатомъ усталости на
свѣжемъ воздухѣ. Очнувшись, я подумалъ, что н р о спГ ъ TM съ
ВЪ дѣйствятельности едва ли болѣе 20 минуть. Папироса въ
рукахъ у меня догорѣла, но попелъ былъ еще тешіовт
Оказалось, что разбудилъ меня легкій шорохъ Межлѵ отво-
Г"ав“ TMымьФГ РаМаРУСИ;ВЪ
5 « былеъЖЛпУлаСтокъ
hL ;“
to ужинъ
Г0РШК0МЪ И ХЛѢб° МЪ' ° ЧеTM Д н0’
Кому же? Значитъ, население этого ѵголка не огпанпчи
Х ѣ ЯTM т а о НбылпИ МаРУСеЙ' ЕСІЬ кто"то*третій. И въ самомъ
вазгіЛІ
представить, что этотъ маленькій огородъ
раздЬланъ руками только двухъ человѣкъ. Для того, чтобы со­
здать этотъ уголокъ, нужно было много упорнаго труда и сво-
его рода творчества. При воспоминаніи о тускл TM
Леву-
”
взглядѣ, которымъ Степанъ смотрѣлъ на свои владѣ-
нія -Я убѣдился, что онъ едва-ли игралъ въ этомъ творче-
Маруси^ еяTMичногаиЮиРеяЬ'родиныеМНо8ДвсетаіщЖиЛэтоЛбыло
б“а—
TM
АТьини-
И nfrjpa5арусиÄaBH0 исчезла ’ л
выкурилъ еще папиросу
TM
Рѣшилсл шити въ томъ же направленіи, интересуясь
этимъ невѣдомымъ третьимъ обитателемъ хутор а.
землчСТ с ; п МѲ!!1пІтСТВ0Л0ВЪ мелькнУл а ВЫРУ6^ -
Распаханная
JCTO іернЬла жирными бороздами и только, какъ

186
МАРУСЯ.
островки, зелень держалась около большихъ, еще невыкорче
ванныхъ пней. Я искалъ глазами пахаря и Марусго и нѣкото-
рое время не находилъ; оказалось, однако, что они ближе,
чѣмъ я думалъ.
За болыпимъ кустомъ, около меня, чуть тлѣлись угли ко­
стра, на которыхъ стоялъ чайникъ. Маруся сидѣла въ пол-
оборота ко мнѣ. Въ эту минуту опа распустила на головѣ
платокъ и поправляла подъ нимъ волосы. Покончивъ съ этимъ
занятіемъ, она принялась ѣсть.
Одинъ мой знакомый, считавшій себя знатокомъ женщинъ,
сдѣлалъ шутливое замѣчаніе, что любовь крестьянской женщины
легко узнать по тому, съ кѣмъ она охотиѣе ѣстъ. Это замѣ-
чаніе внезапно мелькнуло у меня въ головѣ, при взглядѣ на
спокойное лицо Маруси. Съ нами опа не съѣла ни кусочка,
ограничиваясь ролью хозяйки, и притомъ довольно нелюбез­
ной. Теперь она съ видимой охотой раздѣляла съ кѣмъ-то
свою трапезу. Въ ея позѣ, во всѣхъ ея движеніяхъ сквозила
интимность и полная свобода.
Мое положепіе невольнаго соглядатая показалось мнѣ не
совсѣмъ удобнымъ и потому, отступя нѣсколько шаговъ по
мягкому м ху, я вышелъ на полянку въ такомъ мѣстѣ, гдѣ меня
ср азу могли замѣтить.
Мои подозрѣнія разсѣялись тотчасъ же, какъ только, при-
близясь, я разглядѣлъ собесѣдника Маруси.
Это былъ человѣкъ замѣчательно некрасивый; которому,
даже при пылкомъ воображеніи, трудно было навязать роль
соперника удалого Степана. Въ то время, какъ на послѣднемъ
все было чисто и даже, пожалуй, щеголевато,— работникъ весь
обросъ грязью: пыль на лицѣ и шеѣ размокла отъ пота, ру-
кавъ грязной р убахи былъ разор ванъ, истертый и измызганный
оленій треухъ беззаботно покрывалъ его голову съ запылен­
ными волосами, обрѣзанными на лбу и падавшими на плечи,
что придавало ему какой-то архаическій видъ. Возрастъ его
определить было бы трудно: сорокъ, сорокъ пять, пятьдесятъ,
а можетъ быть и значительно болѣе: это была одна изъ тѣхъ
кряжистыхъ фигуръ, покрытыхъ какъ будто корою, сквозь ко­
торую не проступитъ ни игра и сверканіе молодости, ни
тусклая старость. Глаза, выцвѣтшіе, полинялые отъ солнца и
непогоды, едва выдѣлялись на сѣромъ лицѣ, и, только пригля-
дѣвшись, можно было замѣтить въ нихъ нѣкоторую долю добро-
душнаго лукавства.
Плохія якутскія торбасишки онъ снялъ на время отдыха и
огромныя ступни его, потныя и грязныя, торчали какъ-то не -
лѣпо изъ подъ синихъ дабовыхъ штановъ.
—
Хлѣбъ соль!— сказалъ я кланяясь.
МАРУСЯ.
187
Онъ посмотрѣлъ на меня нѣсколько с.екундъ, не отвѣчая, и
потомъ сказалъ:
—
Милости просимъ, хлѣба куш ать...
—
Молено присѣсть?
—
Садись, чаи не просидишь мѣста.
Маруся не обратила на меня ни малѣйшаго вниманія. Н е ­
знакомецъ зачерпнулъ нѣсколько разъ ложкой изъ горшка и,
еще разсмотрѣвъ меня съ дѣловитымъ любопытствомъ, спросилъ:
—
Изъ какихъ мѣстовъ будете? Рассейскіе?
Я назвалъ свою губернію.
—
Это что же,—подъ Кеивомъ?
—
Да.
Дадече-жа, — произнесъ онъ и, отложивъ ложку, пере­
крестился.
—
Спасибо, хозяйка.
—
А вы откуда родомъ?
—
Мы-то? Мы калуцкіе.
—
A здѣсь давно?
Здѣсь-то ... Да ужъ, какъ тебѣ сказать, годовъ десятка
два будетъ.
Давно!— вырвалось у меня невольно.
A мнѣ, такъ будто и недавно. Поживешь годовъ съ пя-
токъ, а тамъ и не замѣтишь...
—
Да вѣдь были же манифесты...
Были... мнѣ хоть сейчасъ, ступай куда хошь, хоть въ
Иркутской... Д а куда пойдешь?
Мнѣ опять вспомнился Степанъ, выбѣжавшій изъ каторги,
прошедшій всю Сибирь съ Марусей,--и я съ невольнымъ жут-
кимъ чувствомъ посмотрѣлъ на этого человѣка, напоминавшаго
старый обомшѣлый пень, выкинутый волной на непривѣтливую
отмель.
Онъ вынулъ изъ^ кармана кисетъ и трубку и потомъ взялъ
изъ пепелища горячій уголь, который, казалось, нисколько не
жегъ его руку...
Куда пойдешь?— сказалъ онъ, выпуская дымъ изо рта,
и мнѣ^ стало еще болѣе жутко отъ этой безнадежности, поте­
рявшей далее свою горечь... — Нѣтъ, братъ, попалъ сюда, тутъ
и косточки сложишь...
Онъ посмотрѣлъ на меня изъ за клубовъ дыма и какая-то
мысль залегла гдѣ-то въ неясной глубинѣ его сѣрыхъ глазъ.
Этакой же вотъ Ермолаевъ былъ, когда мы съ нимъ
въ N -ском ъ улусѣ встрѣтились. Молоденькой... Я , говоритъ,
здѣсь не залсивусь... Теперь уж ъ борода-те сѣдая...
И онъ опять посмотрѣлъ на меня.
Вы это о какомъ Ермолаевѣ говорите. Пётрѣ Ивано-
вичѣ?—спросилъ я.

188
МАРУСЯ.
—
Ну-ну. Знаешь, видно.
—
Встрѣчалъ.
Онъ откинулся спиной на пепь и нринялъ позу наслаж-
дающ агося отдыхомъ человѣка.
—
Не говорилъ онъ тебѣ, какъ мы съ нимъ въ N-скомъ
улусѣ землю пахали?
—
Не говорилъ.
Онъ усмѣхиулся и покачалъ головою.
—
Не говорилъ...— п ов торилъ онъ про себя.— И вѣрно:
сказать тебѣ, пожалуй не повѣришь, скажешь —вретъ Ти­
м оха...
—
А вы разскажите, тогда посмотримъ.— Маруся, убирав­
шая посуду, остановилась.
Тимоха затянулся махоркой, поправилъ подъ собой изор­
ванный азямъ и, задумчиво усмѣхаясь, началъ:
—
Значитъ... пригнали насъ вмѣстѣ съ Петромъ Иваны-
чемъ въ N-ckoê улусъ, Орочонской наслегъ. Отвели намъ якуты
юртёшку нехитрую; a дѣло- то по веснѣ. Сѣли мы, значитъ.
въ жильѣ во своемъ, смотримъ другъ на друга.— Чего-жъ те ­
перь станемъ дѣлать, товарищъ богоданный?- —Не знаю, говорю,
Нетра Иванычъ. Кабы лошадь, да соха, да сѣмя— землю бы
пахать, чего болѣ. А то видно пропадать придется.— Лошадь,
говоритъ, я бы купилъ. Соху, куда ни шло, тоже за деньги
близко-ли, далеко-ли, досталъ бы. Да пахать не умѣю, сроду
не пахивалъ.— Ладно, я говорю, ты не умѣешь, такъ я умѣю.
Оба сыты будемъ. Покупай лишь лошадь, да сбрую. Н у, и
купилъ онъ лошадь, за сошникомъ, да лемехомъ въ слободу
верстъ за 300 никакъ съѣздилъ, землю намъ по закону отвели,—
земли слышь много...
Въ это время издалека донесся звукъ выстрѣла.
—
Пострѣливаетъ, — сказалъ Тимоха, усмѣхаясь какъ-то
особенно юмористично.- - Н у ... выбрали мы, значитъ, мѣстечко
подъ лѣсомъ. Здѣсь, значитъ, лѣсъ-отъ хорошій, родимый. У
сосны, братъ, я тебѣ скажу, никогда не паши, не больно сно­
ровисто, потому сосновая игла она, значитъ, кислая , ѣдучая.
А листвень много слащ е.
- Поѣхалъ мой Петра Иванычъ за
сѣменами ко скопцамъ. А тутъ ударило дожжичкомъ теплымъ,
снѣгъ мигомъ съѣло. Изъ земли трава такъ тебѣ и лѣзетъ,
все одно на опарѣ. Ну , думаю себѣ, зѣвать нечего. Помолился
да на зорькѣ и выѣхалъ съ сошкой. Налей-ка, Марьюшка, еще
чашечку.
Маруся налила изъ чайника густого кирпичнаго чаю и
подала Тимохѣ. Она видимо была сама заинтересована раз-
сказомъ.
—
Ну,— продоллеалъ онъ, отхлебывая, — побился я поря­
дочно. Земля— цѣлина, конь дикой, только сѣдло и знаетъ:
МАРУСЯ.
189
чуть зазѣвайся, такъ и норовить порскнуть да съ сохой въ
лѣсъ. Извѣстно: каковы хозяева, такова и животная. Ну .
однако, обломалъ я его: руки возжамк мало изъ плечъ пе вы-
тянулъ, а все-таки къ вечеру съ четверть десятины мѣста
отпласталъ. ІТосмотрѣлъ иа пашенку,— сердце въ грудѣ взы­
грало: значитъ сподобилъ Господь въ пустыиѣ пашенку под­
нять. Лежитъ моя полоска на взлобочкѣ— бархатъ... Однако,
пора пришла и шабашить. Въ нашей, молъ, деревнѣ, пожалуй,
уже и по вечериямъ ударили. И вѣдь вотъ, братецъ мой, чу­
десное дѣло: только я это подумалъ,— слы шу: ударило. Разъ
другой, третій.. этакъ вотъ изъ-за лѣсу несетъ, — звопъ да и
только. Снялъ я шапку, лобъ перекрестить, да вдругъ и вспом-
нилъ: съ нами сила крестная. Да вѣдь здѣсь и церквы-то
верстъ почитай на нятьсотъ пѣту!...
Изъ груди М аруси вылетѣлъ глубокій вздохъ.
Ну, пошабашилъ все-таки, пріѣхалъ домой А изба
наш а, тебѣ сказать
юртенка недалече была за перелѣскомъ
съ версту не оолѣе отъ пашни. ІІодъѣзжаю, — a y моей юрты
два вершные якута сидятъ. Лошадей къ лѣсинѣ подвязали, сами
на бревнѣ бесѣдуютъ, дожидаются. Раньше толсе тутъ все
вертѣлись. Я , значится, пашу, а опи, ухастые, кругомъ рыщутъ
да смотрятъ. Ну, мнѣ, будто ни къ чему: не на разбой выѣхалъ,
на пашню. Смотри, кому охота. Подъѣхалъ, честь честью, здо­
роваются, я тоже . Зовутъ на мунякъ (сходка) къ тойоншѣ. Ска­
зать вамъ по порядку, такъ была въ нашемъ улусѣ за началь­
ника баоа, по ихнему тойонша, вдова родовича богатыря. Ну .
язва, в с е , значитъ, что мы ни дѣлаемъ, ей извѣстпо. Я борозду
кончилъ, другую веду, уж ъ ей обсказали. Значитъ, теперь зоветъ
меня къ себѣ. Ладно. Наутро, праздничное дѣло, иду къ ней, по­
тому, все таки, какъ бы тамъ ни было, начальница считается.
Прихожу. Кругомъ юрты лошадей павязано много. Сама на
дворѣ сидитъ.
Поклонился я . — Ты, говоритъ, нюча (русскій) чего это
дѣлать задумалъ?— Ну , молъ, извѣстно чего: землю пашу.
Значить, я ей говорю по своему, по руськи, а старикъ якутъ
переводить.— «Не моги, говоритъ, ты этого дѣлать. Мы, го'во
ритъ, хоть объ этомъ заведеніи слыхивали, но однако въ на­
шихъ мѣстахъ не дозволимъ».
—Какъ-же, я говорю, не доз
волите? Ежели намъ земля отведёна, то, стало быть, я ей хо­
зяинъ, глядѣть мнѣ на ее, что-ли?— «Землю, говорить, мы тебѣ
отвели для божьяго дѣла: коси, что Богъ самъ на ей уродить,
а портить не моги». Вотъ и подумайте, какое ихнее понятіе!
Ну, однако, вижу, стоятъ кругомъ родовичи, ждутъ, что ихней
оабѣ русскій человѣкъ можетъ отъ себя соотвѣтствовать. — Это.
я говорю, вы вполнѣ неправильно объясняете, потому какъ
Богъ велѣлъ трудиться.— Т р удись^ говоритъ, мы толсе, гово-

190
МАРУСЯ.
ритъ, безъ труда пе живемъ. Когда уж е такъ, то согласнѣе
мы тебѣ дать корову и другую съ бычкомъ, значитъ для раз­
воду. Коси сѣно, корми скотину, пользовайся молокомъ и го­
вядиной. Только грѣха, говоритъ, у насъ этого не заводи.
—
Какой грѣхъ? говорю.— Какъ лее, говоритъ, ие грѣхъ?
Богъ, говоритъ, пололеилъ такъ , что и а тебѣ, напримѣръ,
сверху кожа, а подъ ней кровь. Такъ-ли?—Такъ молъ, это пра­
вильно. -
Елеели тебѣ кожу снять, да въ нутро положить, а ну-
треиность, напримѣръ, обернуть наружу, ты что скажешь?— Это,
говорю, вы надо мной, русыеимъ человѣкомъ, не молеете ни-
какъ...— А ты, говоритъ, что надъ землей-то дѣлаешь? Вы,
говоритъ, русыеіе люди больно хитры,— Бога не боитесь...
Богъ, значитъ, положилъ такъ, что трава ростетъ кверху,
чорная земля внизу и коренье въ землѣ. А вы, говоритъ, божье
дѣло навыворотъ произвели: коренье кверху, траву закапы ­
ваете. Земля-те изболитъ, травы радить намъ не станетъ, какъ
будемъ жить?— Вотъ
видишь ты, куда повернула! Говори ты
съ ними, съ поганью. Ежели-бы я грамотный былъ... Послѣ-то
ужъ мнѣ сказалъ священникъ: ты-бы, говоритъ, имъ отъ пи-
санія: въ потѣ лица твоего снѣси хлѣбъ. А откуда хлѣбу быть,
ежели землю не пахать. Видишь ты вотъ; на все слово
есть, да не всегда его вспомнишь... Такъ вотъ и я на тотъ
случай, ничего немогъ насупротивъ сказать, сбила меня колдунья
словами. «Мнѣ, говорю, съ вами и говорить ненадобно, потому
вы не тѣ слова выралеаете... У васъ свой климатъ, значитъ
якутской, у меня климатъ русыеой. Я отъ своего климату не от­
стану, и Пётра Иванычъ тоже». Признаться, вступило въ меня
въ тую пору маленько потому досада. Потолкалъ кое-кого поря­
дочно, даромъ что много ихъ было. «Вотъ, говорю, подлецы вы,
нечисть лѣсная! Сколько васъ ни есть, выходи!» Потому, какъ
народъ не хлѣбный: молоко да мясо, да рыба тухлая. А у насъ
съ Петромъ-то Иванычемъ хлѣбъ не переводился. Хлѣбному
человѣку—десятерыхъ на одну руку...
—
Ну, и что-же?
—
Ну, порастолкалъ, ушелъ. Думаю такъ,— что
жизни
рѣшусь, а отъ своего значитъ климату не отступлюсь. Толыео-бы,
Петра Иванычъ скорѣе верпулся. Пришелъ домой, лошадь
напоилъ- накормилъ, Богу помолился, спать легъ пораньше,
топоръ около себя на случай пололеилъ... На утро, въ поне-
дѣльиикъ, что Богъ дастъ, выѣзжаю, повернулъ изъ за лѣсу....
Что за притча! Пашни то, братцы, моей какъ не бывало: на
взлобочкѣ опять трава зеленая!
—
Гос-споды! вздохнула Маруся. Глаза ея расширились,
въ лицѣ было видно необыкновенное, почти страдальческое
участіе. Очевидно, спокойный разсказъ Тимохи задѣлъ въ ней
какія-то глубокія струны. Мнѣ вспомнилась невольно Десде-
МАРУСЯ.
191
мона, слушавшая разсказы Отелло о его приключеніяхъ среди
варваровъ, и я невольно улыбнулся, взглянувъ на моего Отелло,
тыкавшаго карявымъ пальцемъ въ свою трубку.
—
...Остановился я съ лошадыо, а шапка, слышу, такъ и
ползетъ съ затылка. Не иначе, думаю ,— колдовство. ГІашама-
нили, проклятая порода. Потому —шаманы у иихъ, самъ зна­
ешь, язвительные леивутъ, сила у дьяволовъ большая. Навѣ-
шаетъ сбрую свою, огонь въ юртѣ погасить, какъ вдаритъ въ
бубенъ, пойдетъ бѣсиоваться да кликать, тутъ къ нему нечисть
эта изъ лѣсу и слетается.
—
Маты болеая!-простонала опять Маруся.
—
Что-лее оказалось, одиако? спросилъ я.
Онъ посмотрѣлъ на меня и его сѣрые, выцвѣтшіе глаза чуть
чуть заискрились...
—
Сотворилъ я крестное знаменіе, подъѣзлсаю все таки
поближе... Что ты думаешь: она, значитъ, бабища эта> ночью
съ воскресенья н а понедѣльникъ народъ со всего поселка сбила...
Я сплю, ничего не чаю, а они, погань, до зари, надъ моей
полоской хлопочутъ: всѣ борозды, какъ есть до чиста руками
назадъ повернули: травой, понимаешь ты квер ху, а кореньемъ
то опять книзу. Издали-то какъ быть луговина.
Маруся засмѣялась звонко и какъ-то нервно. Я невольпо
взглянулъ на нее: изломанность чаще всего проявляется въ
смѣхѣ, и ея смѣхъ— неровный, порывистый и какъ-то внезапно
оробѣвшій показался мнѣ первымъ признакомъ того, что все
перелеитое нелегко далось этой моложавой красавицѣ.
Она сконфузилась, быстро собрала посуду и пошла въ лѣсъ.
Черезъ двѣ-три минуты она промелькнула на другомъ концѣ
полянки. Передъ нею, лѣниво покачивая головами, прошли двѣ
коровы, которыхъ она гнала домой для вечерняго удоя.
—
А вы что же, не собираетесь шабашить?— спросилъ я
у Тимофея.
—
Нѣтъ. До полуночи самая работа. Гнусу меньше,— лоша -
дямъ спокойиѣе...
Я смотрѣлъ на него съ новымъ интересомъ, послѣ его эпи-
ческаго разсказа о столкновепіп его земледѣльческаго, какъ онъ
выралеался— «климату»— съ низшимъ міровоззрѣніемъ чуждаго
«поганаго» племени. Отъ его безхитростнаго разсказа о полоскѣ,
распаханной дпемъ, надъ которой до зари хлопочутъ темныя
фигуры полудикарей, на меня иовѣяло чѣмъ-то былиннымъ, и
я съ невольнымъ увалееніемъ смотрѣлъ на его невзрачную фи­
гуру... Что это за человѣкъ. думалъ я при этомъ,— герой свое-
образнаго эпоса, сознательно отстаивающій высшую культуру
среди низшей... Или вѣрнѣе — автоматъ -пахарь, готовый, при
всякихъ условіяхъ, куда бы ии закинула его судьба, приняться
за свое нехитрое дѣло, все въ тѣхъ лее нехитрыхъ формахъ?..

192
МАРУСЯ.
Нѣсколько минутъ я ворочалъ въ головѣ этотъ вопросъ
но
отвѣта ьакъ то ни откуда не получалось. Только легкій ппо
TMыи
и какъ будто мечтательный ш ор охъ тайги говорилъ о
іемъ-то, ооѣщалъ что-то, но вмѣсто отвѣта вѣялъ лишь забве-
ніемъ и баюкающей дремотой... И фигура Тимохи глядѣла иа
меня безъ всякаго опредѣленія...
Дна
ч ятгіГ ТС феЙ' " 0б]?аТИЛСЯ я къ НСЫУ послѣ нѣкотораго мол-
іанія. •— îto-жѳ послѣ-то, какъ вы всетаки хозяйничали?
с,v
что’ ° Р атъ! Одолѣла проклятая сила Тойонша-то съ
ГевеГн^
°“
Ъ
о*»»““
и“
ревели насъ съ Петромъ Ивановичемъ въ другой улѵсъ Г р
перь ужъ и сами за у „ взялись. Слышно пашуть / у нихъ
—
Ну, а въ другомъ улусѣ?
у
—
Жили съ Петромъ Йваиычемъ года два
—
И что-лее ?
—
что.. Не сошлось. Я ему, значитъ. говорю' ты вы-
nnrnn
Jr pa Ивановичъ> хозяинъ, я работникъ... Положь го-
орю; мнЬ жалованье... А онъ говоритъ: я не согласенъ
—
лакъ же это,-безъ жалованья хотѣлъ держать?
да вьдь, какъ сказать... Мы, говоритъ, бѵдемъ тпр.п -
рищи. Все пополамъ, что мое, говоритъ. то к твое .. . Чудакъ!..
7 АИ что"же - -спросилъ я, сильно заитересованный. Но
чя гпрп?
странно глядѣлъ передъ собой и улыбался. Потомъ
оаговорилъ отрывочно, какъ будто исторія его отношепій ісъ
Ермолаеву не оставила въ немъ цѣльнаго внечатлѣиія и си-
стематическихъ воспоминаній.
- . . .Отдаетъ, напримѣръ, тёлку Иванову. Я говошо- это
зачѣмъ?.. У него, говоритъ, нѣтъ, у насъ три... А онъ говоою
выходи самъ... Мы сколько бились. А онъ, вишь ты, пришелъ на
готовое... Нѣтъ, говорю, отпусти ты меня, Петра Ивановичъ Ну
ушелъ отъ него, къ князю (старостѣ) въ работники нанялся!!
А за что вы сюда попали? спросилъ я
видя, что
этотъ предметъ, очевидно, исчерпанъ.
ѵу-
то- ••
Онъ взглянулъ на меня съ оттѣнкомъ недо-
^
’ т Г Ъ Человѣкъ’ которому трудно перевести вниманіе
на новый нредметъ разговора.
земли” Нѵ ’
П0 СВ0МУ Дѣлу' Главная причина изъ-за
земли. Ну, и опять, видишь ты, склёка. Оны, значитъ. такъ-
шръ, значитъ, этакъ_ Губернаторъ выѣзжалъ. В ы говоритъ
'CX”
" МЫ Г°В0РИМЪ: ЗѲМЛЯ эта TM 3 Ä
хали, кого хошь спроси...
—
Жена, дѣти остались у васъ на родинѣ?
прппTM
°,w
В0ТЪВГШЬTM-
Жена’ значитъ> померла у меня
ГшГппJ
ИКОтЪ' Д0ЧКу‘Те бабушка взяла'
значится,
оттп іт тп
ТЫ ШІОха’ чело* ъ , выходить, слободнай. Ну .
ОНО И ТОГО... И СОШЛОСЬ ЭТаКЪ'ТО вотъ.
*
МАРУСЯ.
198
Оиъ, очевидно, не хотѣлъ вдаваться въ дальпѣйшія подроб­
ности, да, впрочемъ, и безъ разсказа дѣло ясно. Міръ, бес­
сильный передъ формальнымъ нравомъ, рѣшилъ прибѣгпуть
къ «своимъ средствіямъ». Тимофей явился иснолнителемъ...
Красный пѣтухъ, посягательство на казенные межевые знаки,
молсетъ быть слега
«при исполпепіи обязанностей»,
можетъ
быть выстрѣлъ въ освѣщепное окно изъ темнаго сада...
--
Вы, значитъ, попали сюда за міръ,— сказалъ я.
—
То-то . .. выходитъ такъ, что за міръ... Видишь ты вотъ.
—
A міръ вамъ не помогаетъ въ ссылкѣ?
Онъ посмотрѣлъ па меня съ иедоумѣніемъ.
—-
Міръ-отъ? Да, я чаю, наши и не знаютъ, гдѣ моя
головушка.
—
Да вы развѣ писемъ пе писали?
--
Я, братъ, неграмотный. Въ Рассеѣ писалъ мнѣ одинъ
человѣкъ, да видно не такъ что иибудь. Не потрафилъ.. А
отсель и письмо-то не дойдетъ. Гдѣ поди! Далеко, братецъ
мой! Гнали, гнали— и -и, Более ты мой!.. Каки письмы! Этто,
годовъ съ пять, человѣкъ тутъ попадалъ отъ нашей деревни
недальной. «Скажите, говоритъ, Тимофею, дочку его взамѵлеъ
выдали»... Правда-ли. нѣтъ-ли ... Я , братъ, и не знаю. Молсетъ
зря...
Онъ сидѣлъ рядомъ со мной, завязывая обувь, и говорилъ
удивительпо равнодушно... Я глядѣлъ на него искоса, и мнѣ
казалось только, что его выцвѣтшіе отъ зпоя и пепогодъ сѣ-
рые глаза слегка потускнѣли. Нѣкоторое время мы оба по­
молчали. Думалъ-ли онъ о далекой родпиѣ, о дочкѣ, вышед­
шей невѣдомо за кого замужъ, о мірѣ, который не знаетъ,
гдѣ теперь «слабодпый человѣкъ» Тимоха, пострадавшій за
общее дѣло. Можетъ быть теперь пикто, даже родная дочь не
вспомипаетъ о немъ въ родной деревнѣ, гдѣ такіе-ж е Тимохи
въ эту самую минуту толее ходятъ за своими сохами на сво­
ихъ пашияхъ. И кто нибудь пашетъ полоску Тимохи, давно
поступившую въ мірское равненіе, какъ выравнивается кругъ
на водѣ отъ брошеннаго камня... Былъ Тимоха. и нѣтъ Ти­
мохи... Только развѣ у старухи матери порой защемитъ сердце
и слеза покатится изъ глазъ. И то едва-ли,— старуха, пожалуй,
давно на погостѣ...
Я еще разъ искоса посмотрѣлъ на Тимоху и не воздер­
ж ался отъ послѣдняго искушенія...
Ну, что-леъ, Тимофей. Много, чай, грѣховъ простится
тебѣ...
Лицо Тимохи осталось равнодушно. Онъ, повидимому, пе
понялъ моей мысли и только слово «грѣхъ» остановило на
себѣ его вниманіе.
—
То-то,— сказалъ оиъ, номолчавъ.— Г рѣшимъ, грѣшимъ...
13

194
МАРУСЯ.
А много-ли и всего -то земли надо? Всего, братецъ, три
аршина...
Я понялъ это въ томъ смыслѣ, что для Тимохи пе было и
этого утѣшенія: міръ оставался міромъ, земля землей, грѣхъ
гръхомъ, его судьба— ни въ какой связи ни съ какими боль­
шими дѣлами не состояла... И опять п а нѣсколько минутъ
см/гный звопъ лѣса затянулъ для меня всѣ болѣе опредѣлен-
ныя впечатлѣнія.
—
Такъ и живете все?
—
Такъ вотъ и живу въ работникахъ на чужедальной
сторонѣ.
—
Неужто нельзя было во столько времени устроить своего
хозяйства?
Оиъ почесалъ въ головѣ.
—
Оно, скаясемъ, того... Просто сказать тебѣ... оно бы
молено... И женился бы. Да, видишь ты, слабость имѣю. Д е­
негъ нѣтъ, оно и ничего. А съ деньгами-то горе...
Онъ виновато улыбнулся.
—
Четвертый годъ вотъ у Марьи живу. Хлѣбъ ѣмъ, чего
надо купитъ... Не обидитъ... Не баба— золото! Кабывъдругія
руки...
—
А Степанъ?
—
Что Степанъ! Вопъ слышь пострѣливаетъ. На это его
взять. Птицу тебѣ въ летъ сшибетъ, на озерѣ выждетъ, пока
диъ, три въ рядъ выплывутъ,— одной пулькой и снижетъ...
Вѣрно!
Оиъ засмѣялся, какъ взрослый человѣкъ, разсказывающій
о шалостяхъ ребенка.
—
Ухорѣзъ, что и говорить. За удальство и сюда-те по ­
па чъ. Съ каторги выбѣлсалъ, шестеро бурятъ напали,— вдвоемъ
отъ нихъ отбился, вотъ онъ какой. Пашня ли ему, братецъ,
на умѣ? Ему бы съ Абрашкой съ Ахметзяновымъ стакаться,—
они бы д1’ товъ надѣлали, нашумѣли бы до моря, до Кіяну...
Или бы на пріиска... Н а пріискахъ, говоритъ, я въ одинъ
день человѣкомъ стану, все ваше добро продамъ и выкуплю...
И вѣрно,--л .авно бы ему на пріискахъ либо въ острогѣ быть,
кабы не баба.
Онъ помолчалъ и черезъ нѣкоторое время прибавилъ:
—
Вѣнчаться хочутъ... Все она, Марья затѣваетъ. Они,
положимъ, по бродяжеству въ родѣ какъ вѣнчаны.
Косая пренебрелеительная улыбка мелькнула на его лицѣ,
и онъ продолжалъ:
—
Кругъ ракитова кусточка, видно... Ну, ей это, видишь
ты, недостаточно,— ж елаетъ у попа,
—
Да вѣдь онъ бродяга!
—-
То-то и оно: неномнящій, имени-званія не объясняетъ.
МАРУСЯ.
195
Ну, да вѣдь... не Рассея. Знаешь самъ, какая здѣсь сторона.
Гляди, за бычка и перевѣичаетъ какой нибудь.
Онъ неодобрительно вздохнулъ и покачалъ головой.
—
Она все, М арья... Н е хочется какъ пибудь, хочется по
хорошему... Ничего, я ей говорю, у васъ не выдетъ...
—
ІІочему-лсе?
Оиъ махнулъ рукой и, задумчиво разематривая полуобутую
ногу, какъ будто почерпая въ этомъ зрѣлищѣ суть своей ар­
гументами, сказалъ:
Возьми ты, къ примѣру... горшокъ. Стукни его хоро­
шенько. Вѣдь уж ъ у тебя опъ треснетъ?..
—
Ііу, треснетъ.
Налей теперича воды... она потечетъ ... Потому что, бра­
тецъ, улеъ ее не дерлштъ...
—
Такъ.
—
То-то и опо,— неолшдаино заключилъ онъ, въ полной
увѣренпости, что объяснился достаточно.
Вѣнчайся, я говорю, не вѣпчайся, толку все одно ни­
чего!.. Слышь, опять выпалилъ...
—
Вы , Тимофей, ие любите Степана.
Онъ какъ будто ие понялъ.
—
Что мнѣ его любить. Не красная дѣвушка... По мнѣ
что хошь... Хоть запали съ четырехъ концовъ заимку...
И, окончивъ обуваніе, онъ всталъ на ноги:
Нутра настоящаго нѣтъ... человѣкъ не натуральный.
Работать примется, то и гляди лошадь испортитъ. Дюжой, дья-
волъ! Ломитъ, какъ медвѣдь. Потомъ броситъ.
Оиъ понизилъ голосъ и сказалъ:
—
Этто Абрашка-татаринъ пріѣзлсалъ. Она его ухватомъ
прогнала... А потомъ, поѣхалъ я на болото мохъ брать, —
гляжу ужъ опи вдвоемъ съ татариномъ по степѣ-то вьются,
играютъ... Коней мѣнять хочутъ. А у Абрашки и конекъ-то, я
чаю, краденой.
Черезъ нѣсколько мииутъ онъ уже ходилъ за сохой, вни­
мательно налегая па ручку.
Ну, ну, не робь, — поощрялъ онъ лошадь, — вылазій,
милая, копайся... Н -нѣтъ, вр-рёшь, — возралсалъ опъ кому-то,
съ усиліемъ налегая на соху, когда какой-либо крѣпкій, не
перегнившій корень стремился выкинуть лселѣзо изъ борозды.
Дойдя опять до меня, онъ вдругъ весь осклабился радостной
улыбкой.
—
ІІашаничку на тотъ годъ посѣемъ. На первый же годъ,
гляди, кака пашаничка вымахнетъ... Земля-то, — сахаръ!
Онъ весь преобразился. Очевидно, въ этой идеѣ потонули
для него всѣ горькія воспоминанія и тревоги, которыя я рас-
шевелилъ своими разспросами.

196
МАРУСЯ.
По какой-то странной асссоціаціи, мнѣ вспомнился вдругъ.
длинноногій паукъ, котораго въ пашей сторонѣ называютъ
косаремъ. Если у него оторвать ногу,— она долго еще будетъ
шевелиться, производя обычныя двилсенія, какъ будто помогая
двигаться всему тѣлу... Не эта-ли ж е инерція жизни помо­
гаете и Тимохѣ выносить свою горькую долю: оторванный отъ
своего міра и родныхъ условій, онъ совершаетъ привычиыя
движенія, сообразно своему «рассейскому климату». Отъ пашни
къ посѣву, отъ посѣва къ жатвѣ, хотя бы на чулсой нивѣ,
хотя-бы въ заимкѣ, которую завтра запалятъ съ четырехъ кон-
цовъ... Онъ уйдетъ опять въ другое мѣсто и опять распашетъ
ниву подъ «пашаничку»... Итакъ, отъ зимы къ веснѣ и отъ.
весны къ новой ззмѣ, какъ капля, которую таинственный раз
махъ живой силы несетъ отъ невѣдомаго истока къ безвест ­
ному устью... И вотъ почему, казалось мнѣ,— стихійпый го-
воръ лѣса такъ властно нримѣшивался къ моимъ размышле-
ніямъ о Тимохѣ, подсказывая и свои невнятныя рѣчи...
Но въ то время, пробираясь сквозь ч ащу,— я больше думалъ о-
Марусѣ... На самой опѵшкѣ взглядъ мой упалъ на молодую лист­
венницу. Нѣсколько лѣтъ назадъ деревцо, очевидно, подверглось
какому-тонападенію: вѣроятно, какой нибудь врагъположилъ спои
личинки въ сердцевину,— и ростъ дерева извратился: оно по­
гнулось дугой, исказилось. Но затѣмъ, послѣ нѣсколышхъ лІѵгъ
борьбы, тонкій стволъ опять выпрямился и дальнѣйшій росгъ
шелъ уж е безукоризненно въ прелснемъ направленіи. Благо-
родныя усилія молодого деревца не остались безуспешны:
внизу опадали усохшія вѣтки и сухіе сучья, а вверху, надъ
изгибомъ, буйно и красиво разрослась корона густой зелопи.
Мнѣ казалось, что я понялъ тихую драму этого уголка.,
Такимъ-же стремленіемъ изломанной женской души держится
весь этотъ маленмгій мірокъ: оно вѣетъ надъ этой полумало­
русской избушкой, надъ этими прозябающими грядками, надъ
молоденькой березкой, тихо перебирающей вѣтками надъ самой
крышей. (Березы здѣсь рѣдки,— и ее вѣроятно пересадила сюда
Маруся). Оно только и двигаетъ вѣчнаго работника Тимоху,
оно дерлштъ буйную удаль Василья...
Матово-бѣлая, свѣжая почь лежала надъ лугами, озеромъ и
спящей избушкой; когда я внезапно проснулся на открытомъ
сѣновалѣ, съ продолженіемъ тѣхъ-же мыслей,— тишина и пу­
стынный просторъ невольно приковываютъ вниманіе ко всему„
чтоівыдѣлится на этомъ безжизненномъ фонѣ...
—
Вы не спите?— спросилъ меня товарищъ.
—
Недавно проснулся.
—
Ничего не слыхали?
—
Ііѣтъ, а что?
—
Мнѣ показалось, будто кто плакалъ.
МАРУСЯ.
197
—
Молсетъ быть, вам ъ почудилось?
—
Едва-ли . Этотъ Степанъ должно быть жохъ... Какъ по
вашему?
—
Вы съ нимъ были дольше. Я только и слышалъ его
разсказъ.
—
Бродялсеская идиллія,— сказалъ онъ саркастически.— Вы
уже, конечно, записали... Хотѣлъ-бы я знать, есть ли тутъ
.хоть
слово правды.
—
Отчего-лсе?
—
Ну, да я знаю. У васъ они всѣ «искру проявляют».
Вотъ еще лелштъ одинъ.
Онъ приподнялся и посмотрѣлъ на лежавшаго рядомъ Ти­
моху, который, забившись лицомъ въ сѣно, храгіѣлъ и вздра-
гивалъ, точно въ агоніи. Очевидно, онъ пе далъ спать моему
товарищу и, кажется, разбудилъ тоже меня. Долженъ сознаться,
что и въ позѣ Тимохи, и въ его гомерическомъ храпѣ мнѣ
тоже чудилось въ эту минуту какое-то сознательное, самодо­
вольное нахальство, какъ будто насмѣшка надъ нашей нервной
деликатностію.
Въ тонѣ моего товарища я различилъ знакомую ноту.
Пустынныя мѣста и постоянное ограниченное общество имѣ-
ютъ свои специфическая неудобства. Они заставляютъ дорожить
товарищемъ, завязываютъ крѣпкія связи, но наружное выра-
ж епіе этой связи нерѣдко совершенно отравляетъ ея сущность.
Ракпообразіе человѣческой личности развертывается только на­
встречу родственному разнообразію среды. Безъ этого—она
начинаетъ застаиваться и тускнѣть. Тогда бородавка на щекѣ
товарища, какъ и давно извѣстный взглядъ, могутъ вызывать
одинаковое раздралсеніе. Моему товарищу давно уж е надоѣли
и стѣны нашей юрты, и неизбѣжно повторявшіеся разговоры,
и мои бесѣды съ поселенцами и бродягами, которые для меня
до извѣстной степени заполняли пустоту и безсодерлсатель-
ность нашей лсизни. У него, поэтому, чаще случались при­
падки глубокой ипохондріи, безпредметнаго и безпричиннаго
раудраясенія,— сп ецифическая болѣзнь пустынныхъ мѣстъ и
ограниченная общества. Въ свѣтлыя минуты мы шутливо на­
зывали такое настроеніе пребываніемъ «въ кладезѣ унынія»,
и по взаимному договору— старались по возможности не тре-
волсить другъ друга въ эти періоды. Временная разлука и пе-
ремѣна мѣста дѣйствовали особенно хорошо, и по истеченіи
нѣкотораго времени - болѣзнь проходила.
Поэтому, не отвѣчая ни слова на саркастическія замѣчанія
товарища, въ другое время относившагося къ людямъ съ боль-
шимъ добродушіемъ и снисходительностію, я сошелъ съ сѣно-
новала и направился къ лошадямъ. Онѣ ходили въ загородкѣ
и то и дѣло поворачивались къ водѣ, надъ которой, выжатая

198
МАРУСЯ.
Утреннимъ холодкомъ, висѣла тонкая пленка тумана. Утки опять,
сидѣли кучками на серединѣ озера. По временамъ онѣ при­
летали парами съ дальней рѣки и, шлепнувшись у противо-
положнаго берега, продолжали здѣсь свои ночныя мистеріи...
Я пустилъ лошадей къ водѣ. Обѣ онѣ вошли въ озеро по
грудь и пили съ жадностью, порой разбрызгивая воду, какъ
бы сознательно наслаждаясь ея изобиліемъ. Повременамъ онѣ
подымали морды и начинали прислушиваться къ чему-то, въ
тишинѣ бѣлой ночи. Я тоже невольно вслушался. Изъ подъ
тихаго шелеста тайги чуть внятно простуналъ какой-то про­
тяжный далекій, далекій звонъ... По мѣрѣ того, какъ чуткое
ухо ловило его яснѣе, онъ принималъ все болѣе опредѣлен-
ны я, хотя и призрачныя формы: то мѣрно звенѣлъ знакомый
съ дѣтства колоколъ въ родномъ Городѣ, то гудѣлъ фабричный
свистокъ, который я слышалъ изъ своей студенческой квар­
тиры... А за ними вставалъ цѣлый рядъ такихъ же призра-
ковъ-звуковъ, странно треволшвшихъ душу какимъ-то щемя-
щимъ очарованьемъ.
Избушка тихо спала, тайга спокойно шевелилась и взды­
хал а. И вдругъ, какое-то ж уткое по своей опредѣленности
ощущеніе,— безсознательный выводъ изъ накопившихся впе-
чатлѣній,— встал о въ моемъ воображеніи... Что слышится оби-
тателямъ этого угла въ голосахъ пустынной ночи, или когда
кругомъ завоетъ зимняя мятель? К акіе призраки шлетъ имъ
эта чуткая, будто насторолшвшаяся тишина пустыни? Куда
она зоветъ ихъ, къ чему она ихъ манитъ, что обѣщаетъ?
Удастся ли М арусѣ удержать завязавшуюся жизнь этого поселка,
или нравъ ^лаконическій Тим оха со своими пессимистическими
предсказаніями: все это не настоящее, разъ сломанной душѣ
уже не выпрямиться, и чуткая враждебность пустыни одолѣетъ
ея усилія?...
Въ избушкѣ скрипнула дверь. На порогѣ показался Сте­
п анъ . Онъ постоялъ нисколько секундъ, посмотрѣлъ на небо,
потомъ лѣниво пошелъ въ лѣсъ, захвативъ предварительно
узду. Черезъ нѣсколько минуть послышался рѣзкій топотъ, и
Степанъ выѣхалъ изъ лѣсу и а буланомъ жеребчикѣ. Лошадь
бѣжала какъ-то капризно и рѣзво; подъѣхавъ къ берегу озера,
Степанъ спрыгнулъ на бѣгу и, напоивъ коня, привязалъ его
къ городьбѣ. Когда затѣмъ онъ опять подошелъ къ берегу,
глаза его были опять тусклы, точно чѣмъ-то завѣшены. Онъ
сталъ надъ водой и, не говоря ни слова, стоялъ безсмысленно
и неподвиж но. Вѣроятно, его тоже захватили таинственные
голоса пустынной ночи. Черезъ м инуту онъ вздрогнулъ, какъ
будто отъ холода... а можетъ быть и ему почудились въ ти-
шинѣ свои звуковые призраки...
—
Свѣж о!— сказалъ я, чтобы привлечь его вниманіе.
МАРУСЯ.
199
Онъ оглянулся, но какъ будто даже не сразу замѣтилъ меня.
Потомъ такъ же машинально подошелъ и сѣлъ рядомъ со мной
на бревнѣ. Миѣ показался онъ страннымъ, какъ будто даже
больнымъ. В чер а въ немъ было замѣтно ож ивленіе человѣка,
подтянувшагося навстрѣчу новому знакомству. Сегодня онъ
покорно, безъ мысли отдавался какому-то внутреннему на­
стр ое нн о...
По верхушкамъ лѣса потянулся гуль отъ предутренняі о
вѣтр а... Деревья сначала заговорили глубокимъ хоромъ, потомъ
гулъ разсыпался на отдѣльные голоса, пошептался и началъ
стихять•
Степанъ повернулся въ сторону лѣса, какъ только что н а
мой окликъ.
Вѣтеръ, — ск азалъ онъ съ тѣмъ ж е малоосмысленными
выраженіемъ, и вдругъ посмотрѣлъ на меня измѣнившимся
взглядомъ, полнымъ глубокой тоски.
—
Мочи нѣтъ, — ск азалъ оиъ съ приливомъ внезапной от­
кровенности.— Повърите, никакой возможности моей...
—
Что же такое, Степанъ?— спросилъ я съ невольнымъ
участіем ъ.
Повидимому, онъ все еще не освободился отъ давлешя
какого-то тяжелаго настроенія и его сознаніе участвовало въ
тіазговорѣ только на половину.
—
Выйдешь на озеро... все эта тайга шумитъ... Кругомъ
пусто... Да еще утки эти проклятыя.
Съ приливомъ внезапной ярости онъ схватилъ комъ сухой
грязи и кинулъ въ туманъ, лежавшій надъ озеромъ. Іамъ,
точно сквозь матовое стекло, виднѣлись неясные, но преуве­
личенные контуры птицъ. Когда комокъ шлепнулся среди нихъ,
онѣ только слегка зашевелились — туманныя очертанія въ ту ­
манной дымкѣ...
Однако, рѣзкое движеніе и плескъ на озерѣ, повидимому,
нѣсколько привели его въ себя. Онъ сѣлъ опять и опустиль
голову на руки.
—
Трудно здѣсь жить, господинъ...
—
Ну, что-жъ, Степанъ. Вамъ бы и въ самомъ дѣлѣ на
пріиска.
—
Маруся не идетъ.
—
Ну, вы бы на зиму уходили, a лѣтомъ опять сюда...
Зарабатывали бы тамъ, и въ хозяйствѣ подспорье. A здѣсь
Маруся съ Тимофеемъ справятся.
Онъ повернулся ко мнѣ и долго глядѣлъ въ глаза, какъ
будто выпытывая что-то не то у меня, не то опять въ глубинѣ
своего собственпаго настроенія.
—
Нѣтъ, господинъ... Это я не могу. Это уж е значитъ...
кончено...

200
МАРУСЯ.
Потомъ, помолчавъ, онъ спросилъ:
А вы Тимофея откуда знаете?
® чеРа былъ у него на расчисткѣ.
—
И Маруся тамъ была?
—
Была.
не ,фос»шъ.У.! ВЫ Ш ГЛЯАИТе На НеГ0’ Ла Т“ 0(І’ея- Парень
И опять ко мнѣ повернулись свѣтлые глаза на еще бол-Ь
потемнѣвшемъ лиц*.
Вънихътеперьясно простTM
выпа
л е т е глубокой ненависти. Я подумалъ, что это знакомая и
нам ь оолѣзпь пустынныхъ мѣстъ и ограниченнаго общества
олько враждебныя чары пустыни произвели уже болѣе глу-
боыя опустошепія въ буйной и требующей сильныхъ движенШ
дзшѣ. Въ эту минуту изъ троихъ обитателей заимки къ на-
строенш Степана я почувствовалъ наиболѣе близости и сим-
Опять скрипнула дверь, показалась Маруся. Потомъ не­
уклюжая фигура Тимохи сползла по лѣстпицѣ съ сѣновала
Маруся принялась доить коровъ, Тимоха запрегъ лошадь и
З С Г Г ' ° 1)0ДУ ° ГрОМНОе полубочье В°ДЫ Для поливки
Замычали коровы и телята, на заимкѣ начинался день.
Небо
надъ верхуш кам и горъ слабо окрашивалось. Солнце было уж е
^ п и Г ЬГп^НаХ0ДЮШСЬГ длюшой тѣш’ покрывшей всю
пелена Шумана,
’"°
Развѣ(ма“
недвижная
ѣхата'съ’Х и
и!МЫв?ѣ“ли®
=аиш® нтроемъ. Степанъ
МРТТТ
L
0 сѢдлѢ
висѣли
большіе
кожаные
пере-
очеві!дно его «уть былъ не близокъ. Лицо его было
опять CBOKOÏIHO, даж е весело.
Доѣхавъ до нроѣзжей дороги, онъ указалъ намъ наше на-
нравлеше, а самъ повернулъ къ рѣкѣ. Черезъ нѣкоторое время
яп ѵпт
Па ДР7Г0Й ст°Р °нѣ небольшую темную точку по­
дымавшуюся по мѣловымъ уступам ъ крутого берега.
У
енлъ м о й ’товарищъ.TM
TM Ныьвавъ?-ЭДум-шво спро-
—
А вы знаете., что онъ поѣхалъ туда?
Піѵіглѵ гг•)я‘1°гВг ° І ! ИТЪ КЪ П0ГІ';Т' ^-акія У него дѣла съ попами?
равду сказать, едва ли это довольство-отъ одной работы...
Думаю, что вы ошибаетесь, ---отвѣтилъ я не нстѵпаіг
СТОПОЕІ Тѵяа°?хі7МНЬ ВС|10“ га,,сь «*>» Тимофея. Въ той
гтни, г» m
Т6Перь Степанъ,-бы» тунгусская пу-
“
ь п Г ъ П0СТ0ЯШ0стРатетвующіе по своимъ огром-
явлTM < * настоящими подвижниками своей
чаютъЯГf“
Са#Ш Въ знаTM««'НОЙ степени ди-
емтаий ZnJ
° ДН0Г0 ПЗЪ НИХЪ: это былъ необыкновенно
CMji-лыи, необыкновенно суровый и вмѣстѣ необыкновенно
МАРУ СЯ .
201
молчаливый человѣкъ, который разучился говорить полными
предложепіями. Въ случаѣ необходимости опъ выражался одно­
словно, но, впрочемъ, по своему определимо.
Объѣзжая свои приходы, такіе священники вѣнчаютъ по не­
обходимости людей, у которыхъ давно бѣгаютъ дѣти; послѣд-
нихъ тутъ лее крестятъ, и отпѣваютъ умершихъ, кости кото­
рыхъ давно истлѣли въ могилѣ. Все здѣсь дѣлается въ круп-
номъ масштабѣ, такъ сказать, въ общихъ чертахъ, не позвол ню-
щи хъ особенно вникать въ детали. Это дѣлаетъ суровыхъ
пастырей менѣе внимательными къ формальностям^ и «бро­
дяжьи браки», представляющіе въ Сибири специфическую руб­
рику простуаковъ мѣстнаго духовенства,— пугаютъ ихъ менѣе,
чѣмъ свящеиниковъ болѣе близкихъ приходовъ.
—
Очевидно,--подумалъ я , — Степанъ, узнавъ о педавнемъ
сравнительно нребывапіи такого пастыря, ѣдетъ, чтобы удовле­
творить лселанію Маруси...
Темная точка на горной тропѣ исчезла... Наши лошади
бѣлсали опять колеями якутской дороги, срывая направо и на-
лѣво сочную траву съ роскошными луговыми цвѣтами...
VII.
Я ничего не узналъ о результатахъ этихъ переговоровъ.
До наступленія зимы Степанъ и Маруся были два раза въ
слободѣ и останавливались у насъ, какъ улсе знакомые. Сте-
паиъ оживлялся на людяхъ. Маруся перестала дичиться, хотя
была попрежнему молчалива и необщительна. Годъ выдался
счастливый, и дѣла Маруси шли хорошо. Е я огурцы, которые
опа солила какимъ-то особенным'!» способомъ, пользовались
известностью далее въ городѣ, и случалось—за ними пріѣзжали
нарочные казаки за триста верстъ. Этому не слѣдуетъ удивляться.
Какъ это ни странно, ио разстоянія совсѣмъ не пугаютъ
именно въ этихъ дальнихъ, рѣдко населениыхъ мѣстахъ, съ
самыми ужасными путями сообщенія. Одинъ американскій ну-
тешественпикъ по Сибири разсказывалъ съ удивленіемъ въ
своей книгѣ, какъ однаяеды около Еолымска его нагналъ, по­
сланный губернаторомъ, казакъ, чтобы почтительно вручить ему
портъ-сигаръ и кругъ моролсенаго масла, забытые имъ на стан-
щи въ Якутскѣ, А отъ Якутска до Колымска болѣе 1 ‘/з тысячъ
верстъ! Нужно прибавить, что въ это время около Колымы
начиналась страшнѣйшая изъ эпидемій— оспа и изъ областного
города съ петерпѣніемъ лсдали оспенной лимфы. Врачъ и адми-
нистрація встрѣтили казака съ распростертыми объятіями и
были чрезвычайно разочарованы, узнавъ, что онъ прискакалъ
не съ лимфой, а съ портъ-сигаромъ.

202
МАРУСЯ.
Въ пріемахъ Маруси я не замѣчалъ ничего болѣзпепнаго
или страдальческаго. Она дерлсала себя, какъ спокойная, дѣло-
витая хозяйка, умѣло и твердо устраивавшая свои дѣла.
—
Ну, и камень баба!—говорилъ объ ней полякъ торго-
вецъ, поставлявшій продукты пріискателяыъ. Однако въ тонѣ
его слышалось не только благоволеніе къ красивой смѵглянкѣ
но и уваженіе къ хозяйкѣ.
Степанъ тоже бродшіъ по слободѣ и—больше отъ нечего
дѣлать,— іфицѣнивался къ лоіпадямъ, пытаясь промѣнять своего
оуланка. Онъ возвращался на ночь чуть-чуть на веселѣ, но пе
пьяный. Вообще, я присматривался къ своимъ гостямъ, спра­
шивая себя съ удивленіемъ: пеулсели все то, что на мгновеніе
мелькнуло передо мной надъ дальнпмъ озеромъ въ бѣлую
ночь, —только моя фаптазія, и эти люди живутъ ровной, ни-
м МЪ Ï 3 смУІцаемои’ обычной жизнію? Я присматривался къ
арусѣ, иногда старался разсмѣшить ее,— вспоминая
ея не­
ровный, болѣзненный смѣхъ, оставшійся у меня въ памяти.
Но она ни разу даже не улыбнулась.
На третій день, вечеромъ, выйдя на свой дворъ, я замѣ-
тилъ, что изба татарина Абрашки, лшвшаго отъ насъ черезъ
улицу сильно освѣщепа. Въ неболыпія окна видно было, что
въ избѣ много народу. Абрамъ Ахметзяновъ занимался коіз-
чемствомъ.
1
Это былъ человѣкъ замѣчательный въ своемъродѣ.Какъ онъ
такъ и его жена Тарифа, которую, впрочемъ, въ слободѣ называли
Марьей, совсѣмъ не были похожи на моиголовъ. У пего было
круглое лицо, очень смуглое, правда, но съ мягкими, правиль­
ными чертами, и большіе, ласкающіе, добрые глаза... Она же
представляла изъ себя типическую русскую красавицу ни­
сколько располыѣвшую, съ бойкимъ и, что называется, «бѣдо-
вымъ» взглядомъ. Абрашка любилъ ее до безумія, но про нее
говорили, что она нерѣдко ему измѣняла. Однажды, ночыо
вернувшись неожиданно домой, онъ зачѣмъ-то стрѣлялъ около
своей юрты. Говорили на другой день, что мѣховая шапка
нѣкоего Аодула Сабитуллина оказалась прострѣленпою дроби­
нами и что только густо вышитая тюбетейка спасла его лысую
голову. Сабитуллинъ былъ старикъ... Нѣкоторое время онъ
опасался ходить мимо избы Абрама, а однажды послѣдній
встрѣтясь съ нимъ на улицѣ, внезапно кинулся на него и
стараго Абдула едва вырвали изъ рукъ изступленнаго Абрашки.
Но я видѣлъ Абрама и Марью на третій день послѣ выстрѣла.
Она держала себя съ такимъ же сознаніемъ своей опьяняющей
чувственной красоты, а онъ смотрѣлъ на нее такимъ же по­
корно влюбленнымъ взглядомъ.
Онъ пользовался репутаціей самаго отчаяннаго головорѣза
и ловчайшаго вора. Я долго не вѣрилъ этому. Нѣсколько разъ
МАРУСЯ.
203
этотъ Абрамъ оказывалъ миѣ и моимъ товарищамъ сосѣдскіч
услуги и при этомъ въ его глазахъ свѣтилось такое просто­
душное расположеніе, что я ие могъ примирить съ этимъ раз-
сказы объ его подвигахъ. Я даже просто чувствовалъ удоволь-
ствіе, разговаривая съ нимъ и, особенно, глядя въ его глубо-
кіе, дѣтски простодушные и добрые глаза. Только однажды,
иослѣ какого-то новаго двусмыслеииаго происшествія съ Марьей,
онъ сильно пилъ нѣсколько дней и пришелъ ко мнѣ подъ ве­
черъ весь возбужденный и немножко дикій.
Нѣкоторое время онъ только сидѣлъ и слегка покачивался,
Потомъ, посмотрѣвъ на меня и какъ будто узнавая, гдѣ на­
ходится, сказалъ:
А! вотъ кто... Уѣзжаете, домъ бросаете пусто... Ночь
цѣлую стоитъ... тронули у васъ что нибудь татары?
—
Не тронули.
—
Водки поставишь мнѣ?
—
Не поставлю .
—
Почему не поставишь?
Гы знаешь, Абрамъ, что мы къ тебѣ водку пить не
ходимъ. Чаю, если хочешь, заварю... А откупаться отъ васъ
мы не станемъ...
—
Что ты, братъ! Неужто, сохрани Богъ. я за этимъ . .. —
сказалъ онъ съ проблескомъ созианія. — І Іьяиъ, братъ, Абрашка...
сердце загорѣлось...
ІІотомтз, поднявшись, онъ подошелъ ко мнѣ, положилъ руку
па плечо и, крѣпко сжавъ его, наклонилъ ко мнѣ свое горя­
щее лицо. Глаза его были такіе же добрые, только стали какъ
будто больше и искрились почти восторлсенно...— Что вы за
люди?—сказалъ оиъ .. .—
янезнаю,чтовызалюди...Ая
вотъ какой человѣкъ... Ахъ, бр-ратъ!.. Ежели бы мнѣ не
Марья... давно бы я себѣ каторгу заработалъ!
Я былъ поралсенъ глубиной и непосредственностью этого
восклицанія. Тутъ была и тоска о пропадающей удали, и са ­
мая нетронутая увѣренность, что—каковы бы тамъ ни были
еще люди и взгляды,— все
таки наиболѣе стоющій человѣкъ
тотъ, который смѣло носится по самымъ крутымъ стремнииамъ
лшзни, съ которыхъ, только оступись... попадешь прямо на
каторгу.
Только въ эту минуту я понялъ настоящимъ образомъ
Ахметзянова со всей его «невинной» преступностью,— право,
я не подыщу тутъ другого слова... Онъ тратится на мелкіо
подвиги баранты и воровства въ то время, какъ его имя могло
гремѣть наравнѣ съ именами Никифорова и Черкеса,— весьма
извѣстныхъ въ тѣ годы на Ленѣ начальниковъ спиртоиосовъ
и хищниковъ золота... Я понялъ таюке, почему Тимофей ста-

204
МАРУСЯ.
видъ имя Степана рядомъ съ Абрашкой... Въ жизни обоихъ
«бабы» играли почти одинаковую роль...
Дверь абрашкиной избы отворилась. Изъ нея несся гулъ,
точно изъ улья. Въ освѣщенномъ четвероугольникѣ появилась
силуэтомъ фигура Степана. Оиъ видимо отступалъ, тогда какъ
изъ глубины избы къ нему совались возбужденныя татарсісія
фиі уры.
—
Что у васъ вышло?—спросилъ я, когда Степанъ по-
допіелъ къ нашимъ воротамъ и сталъ вынимать жердину, что­
бы пролѣзгь во дворъ.
—
Ничего!—отвѣтилъ оиъ неохотно. — Съ татарами ма­
ленько посчитался.
И, повернувшись къ избѣ, дверь которой оставалась от­
крыта,— онъ погрозилъ кулакомъ.
—
Посмѣешься у меня Абрамъ, погоди...
Я замѣтидъ, что на этотъ разъ онъ выпилъ нѣсколько болѣе
обыкновепнаго и, кромѣ того, былъ сильно возбужденъ.
На слѣдующее утро погода круто повернула къ зимѣ. Осень
въ тѣхъ мѣстахъ почти незамѣтиа. Уже въ августѣ утренники
крѣпко стискиваютъ землю и покрываютъ ее слоемъ инея. Къ
серединѣ дня земля едва оттаетъ, какъ ужъ съ раннихъ суме-
рекъ опять начинаетъ примораживать. Такимъ образомъ, земля
промерзаетъ довольно глубоко задолго до снѣга; слякоти и сы­
рости эта осень почти не знаетъ,— воздухъ чисть и прозра-
чепъ, звуки несутся отчетливо, ясно, далеко, копыта лошадей
звонко стучать по голой еще, но уже скованной землѣ.
Передъ вечеромъ слѣдующаго дня меня вызвалъ изъ юрты
нѣсколько тревожный окликъ Степана. Я выбѣлсалъ и увидѣлъ,
что почти изо всѣхъ ближнихъ юртъ выбѣгали люди, съ тре­
вогой глядѣвшіе на небо. Впрочемъ, якуты и слобожане смо-
тр'ьли довольно спокойно, но татары, особенно киргизы, волно­
вались и громко разговаривали.
Я тоже взглянулъ кверху. Едва переваливъ черезъ цѣпь
отлогихъ холмовъ на сѣверо-западъ,—къ памъ ползло тяжелое
свинцовое облако. Оно было громадно и странно своимъ рѣз-
кимъ одиночествомъ на холодномъ и ясномъ небѣ. Вверху рѣзко
ограниченное, точно спина огромнаго лшвотнаго, внизу оно
спустило нѣсколько темныхъ отростковъ, которые тихо, зло-
вѣ]це шевелились, опускаясь все ншке, точно чудовище пере­
бирало гигантскими щупальцами. Но что было всего страшнѣе,
это то, что облако ползло совсѣмъ низко надъ землей, вздра­
гивая, какъ будто теряя силы въ своемъ полетѣ и готовое сразу
упасть на землю всей своей грузной массой...
Всѣ затихли. — Смотрите,— задѣнетъ вашу юрту,— сказалъ
Стенанъ. ІІолусумасшедшій киргизъ, жившій иевдалекѣ, при-
цѣлился изъ ружья и выстрѣлилъ. Облако, все также вздра­
МАРУСЯ.
•205
гивая, паползло и раскинулось надъ крайними дворами сло­
бодки. Все кругомъ потемнѣло и потускло. Разумѣется, юрту
облако не задѣло, по, когда надъ нашими головами, тихо вол­
нуясь и шевеля мглистыми отростками, тяжелое, свинцовое,
кое-гдѣ лишь мутно-опаловое, ползло туманное чудовище,— всѣ
затихли.. Только еще разъ грянулъ выстрѣлъ сумасшедшаго
киргиза... Черезъ нѣсколько минутъ темная масса проплыла
надъ рѣкой Ея нлотпыя очертанія закрыли оскалины гор наго
берега и видимо она задѣла за ихъ склоны. Когда туча исчезла
за гребнемъ,— на уступахъ, покрытыхъ еще зелеными листвен­
ницами, точно нарисованпыя гигантскою кистью, бѣлѣли гус-
тыя полосы спѣга.
Я очнулся, точно послѣ страннаго фантастическаго сна.
Надъ слободкой опять играли густые, желтые лучи скупого
осенняго солнца, какіе-то чужіе мнѣ люди громко волновались,
возбулсденно обсулсдая зпаченіе страннаго явленія. И все ка­
залось чуждымъ. страннымъ, непонятпымъ... Непонятнымъ ка­
залось даже и то, какъ я сюда попалъ и что здѣсь дѣлаю.
Въ дверяхъ нашей лѣтней избы, схватившись одной рукой
за притолку, стояла Маруся съ постарѣвшимъ и испуганнымъ
лицомъ и тяжело, прерывисто переводила дыханіе. Только
природные мѣстиые жители смотрѣли спокойнѣе.
—
Ну, парень. — сказалъ
м.нѣ мой пріятель, нолуякутъ,
Тимофей. — Теперь, смотри, буря будетъ! Ой-ой!
Действительно, вскорѣ, точно въ догонку за сѣверпымъ
бѣглецомъ, вѣроятно оторвавшимся отъ какого нибудь сііѣж-
наго урагана. — п одулъ рѣзкій вѣтеръ и ночь спустилась среди
метели изъ мелкаго сыпучаго снѣга. Вѣтеръ, гудя въ недаль-
нихъ ущельяхъ, гналъ его, наметалъ въ сугробы, подхватывалъ
опять и крутилъ въ воздухѣ. Тамъ, гдѣ за минуту все было
бѣло отъ снѣга, опять чернѣла сухая, звонкая земля.
Степанъ съ Марьей сталъ собираться. Я останавливал!,(въ
то время я былъ совсѣмъ одинъ), но Степанъ отказался.
—
Нѣть, господинъ,— теперь пойдутъ метели, пора темная.
А я же кстати съ татарами въ ссорѣ.
Я напоилъ ихъ на дорогу чаемъ и проводилъ. Черезъ
нѣсколько мипутъ они исчезли въ мутномъ сумракѣ спускав­
шейся ночи, и вѣтеръ тотчасъ же разметалъ слѣды, оставлен­
ные колесами телѣги.
YHL
Дѣйствительно, пора начиналась темная. Каждый годъ недѣли
двѣ или три между осенью и настоящей зимой въ тѣхъ мѣ-
етахъ дуютъ жестокіе вѣтры; бурныя ночи полны холода и

206
МАРУСЯ.
мрака. Тайга кричитъ, не переставая, въ лугахъ несутся столбы
снѣжнои колючей пыли, земля обращается въ камень.
Но татары, которые составляли почти половину населепія
слободы, смотрѣли на этотъ періодъ съ чисто практической
точки зрѣпія. Мерзлая земля не принимаетъ слѣдовъ, а сы-
пучш снѣгъ, переносимый вѣтромъ съ мѣста на мѣсто тѣмъ
10 и дѣло- выходя иочыо изъ юрты, мы слыхали иа
татарскихъ дворахъ какое-то движеніе и тихіе сборы. На утпо
становилось известно
о взломанном, амбарѣ «въ якутахъ»
или ограбленной юртѣ какого ннбудь богача.
Мой пріятель Тимофей, о которомъ я улсе говорилъ выше
благосклонно зиакомившій меня сь особенностями мѣстпой
лсизни, такъ характеризовалъ взаимныя отпошенія слободы и
ея окрестностей.
—
Гатаръ у брякутъ воровай, брякутъу татаръ воровай —
взадъ-впередъ.
Но въ сущности полной взаимности пе было. Якуты робки
и мирны. Поэтому они болѣе защищались, чѣмъ нападали.
Правда, стоило татарской лошади забѣжать въ улусъ, по­
дальше отъ слободы, и опа тотчасъ лее попадала въ якутскій
котелъ на общую пирушку. Но прямые набѣги на татаръ въ
слободѣ были трудны... Якуты ограничивались защитой, почти
всегда пеумѣлой и трусливо-наивной. Проѣзлсая ночыо по па-
слеленымъ дорогамъ, можно былоуслышать вдругъ вопли, точно
рѣжутъ сразу нисколько человѣкъ. Это—населеніе одной юрты,
въ которой двѣ или три семьи сошлись на долгую холодную
зиму, предупреждало певѣдомаго путника, ѣдущаго мимо по
темной дорогѣ, о томъ, что опи не спятъ и готовы къ защитѣ.
олЫ'О эти угрозы производили скорѣе впечатлѣніе какого-то
испуганпаго вопля, почти мольбы. Порой за воплями следо­
вали безпорядочные, такіе лее испуганные выстрѣлы на воз­
духъ. Все это, разумѣется, было только на руку предпріимчи-
вымъ и смІ>лымъ татарамъ, выжидавшимъ, пока якуты настрѣ-
ляются и
накричатся, и тогда-то они тихо, но свободно шли
на добычу...
На слѣдующій же день послѣ чудного облака и ночной
метели въ слободу прискакало нѣсколысо якутовъ, требуя «сдѣ-
лать имъ бумаги» и произвести обыски у татаръ. Бумаги были
сдѣлапы, татары покорно открывали свои амбары и подполья...
А осень все злилась, снѣгъ все носился во тьмѣ, гонимый вѣ-
тромъ, стучалъ въ наши маленькія окна и кругомъ нашей
юрты; но почамъ все слышалось тихое двилсепіе то въ одномъ
то въ другомъ татарскомъ дворѣ. Мой вѣриый Церберъ, кото-
Я *^)ЯЛЪ къ се(^ въ І0РТУ изъ чувства одиночества, то и
Д о чутко настораживался и ворчалъ особеннымъ образомъ,—
какъ природныя якутскія собаки ворчатъ только на татаръ
МАРУСЯ.
207
или на поселепцевъ. Тогда я бралъ на всяісій случай ружье
и выходилъ изъ юрты. ІТо каждый разъ тревога оказывалась
напрасной; норой только на большой дорогѣ въ улусы или
по проселку, пролегавшему мимо самаго нашего двора, про­
мелькивала въ мутной мглѣ верховая фигура или двѣ...
Я чувствовалъ себя,— въ
своей юртѣ на отшибѣ,— въ чрез­
вычайно своеобразномъ положеиіи, точно на островкѣ, кругомъ
котораго, въ мглистомъ туманномъ морѣ, кипѣла своеооразная
дѣятельность пиратовъ. Порой я догадывался, кто именно изъ
моихъ добрыхъ сосѣдей выѣзлсаетъ «въ якуты» за добычей,
или въ лѣсъ съ добычей, которую необходимо спрятать... Порой
во мнѣ закипало негодованіе, рука невольно сжимала рулсье,
но это была явная несообразность... Я не умѣлъ плавать мелсду
этими рифами...
Одпалсды въ слободу, занесенные снѣгомъ, постукивая пе­
редъ собой палками, вошли слѣпые старикъ со старухой. Это
были несчастные, бездомные старики, ходившіе по богатымъ
якутамъ и зарабатывавшіе нропитаніе помоломъ зерна на руч-
ныхъ мельницахъ, на какихъ, вѣроятно, мололи еще рабыни
Одиссея. Такая мельница есть въ каждой якутской юртѣ. На
крѣнкой стойкѣ, въ половину человѣческаго роста, укрѣпленъ
неподвилепо небольшой жерновой камень. Другой свободно хо­
дить надъ нимъ на лселѣзномъ стерлснѣ и цѣвкѣ. Длинная
палка, однимъ концомъ укрѣплепная у потолка, другимъ мо­
лсетъ вращать верхній камень. Человѣкъ вертитъ ею лсерновъ,
засыпая горстыо зерно въ отверстіе. Камни тихо и скучно
лсулслсатъ, мука съ изумительной медленностью почти неза­
метно струится на столъ кругомъ жернова. За помолъ пуда
платятъ отъ 15 до 20 коп.
Этой работой старики долго копили деньги и наконецъ ку­
пили себѣ теплыя шубы на зиму и одѣяла въ видѣ мѣшковъ:
почему именно эти предметы,— преимущественно передъ дру­
гими,— сказать
трудно. Я видѣлъ только, какъ лѣтомъ она
вынесли свои сокровища и вытряхали изъ нихъ пыль^и моль.
Разложивъ ихъ на землѣ, старикъ пащупывалъ лѣвой рукой
мѣсто, а правой ударялъ гибкимъ прутомъ. По инстинкту слѣ-
пого, онъ рѣдко ошибался, но все таки порой ударъ попадалъ
ио кисти... Потомъ онъ передвигалъ руку и ударялъ рядомъ...
Эту же работу старики исполняли у другихъ, когда не было
помола.
Теперь они шли по улицѣ, озябшіе и несчастные. Слезы
текли изъ слѣпыхъ глазъ старухи и замерзали на лицѣ. Ста­
рикъ шелъ съ какой то горестной торжествепностію и, посту­
кивая палкой по мерзлой землѣ, поднималъ лицо высоко, какъ
будто глядя въ небо слѣпыми глазами.
Оказалось, что они
шли тоже «дѣлать бумагу» въ управѣ. Въ эту ночь изъ амбара

208
МАРУСЯ.
якута, у котораго они мололи,— украли ихъ сокровища, стоив­
ш и нѣсколькихъ лѣтъ помола.
Выходили слобожане, выходили татары, и смотрѣли на эту
чету и слушали переходившій изъ устъ въ уста разсказъ.
Абрамъ тоже стоялъ у своихъ воротъ и смотрѣлъ на стапи-
ковъ своими добрыми глазами.
Здравствуй,—окликнулъ онъ меня,—что идешь, не го­
воришь?
Я какъ-то невольно повернулся и подошелъ къ нему вплоть.
—
Слушай,Абрамъ,— сказалъ я .
—
Хорошо зто?
Онъ посмотрѣлъ немного вкось и сказалъ обычнымъ
ла-
скающимъ голосомъ:
—
Братъ! — ие я вѣдь это сдѣлалъ.
И потомъ, поглядѣвъ вслѣдъ старикамъ, сказалъ задумчиво:
—
Видно, положили свое добро съ хозяйскимъ вмѣстѣ.
—
Не отдадите-ли теперь? — усмѣхнулся я лселчно...
Абрамъ не сказалъ ничего. Но мѣсяца черезъ два онъ
какъ-то встрѣтился мнѣ на улицѣ. Съ нимъ рядомъ шелъ не­
знакомый татаринъ, длинный, какъ жердь, и тощій, какъ ске-
летъ. ІІоровнявшись со мной, Абрамъ, подъ вліяніемъ какой-то
внезапной мысли, вдругъ шагнулъ въ сторону и очутился передо
—
Слушай, я тебѣ буду говорить, — сказалъ онъ.
—
Вотъ
этого татарина пригнали въ наслегъ. Ж ена померла дорогой...
четверо дѣтей... ничто нѣтъ... голодомъ сидѣли, топиться не-
чѣмъ...
—
Шрна, — глухо сказалъ высокіа татаринъ и мотну,тъ
головой. Но мнѣ не нужно было его подтверледенія: голоі/ь и
застывшее отчаяніе глядѣли у него изъ глубины впалыхъ
глазъ, а отъ темнаго лица вѣяло какимъ-то смертельнымъ
равнодушіемъ.
Просилъ, кланялся... Наконецъ того, принесъ дѣтеі: въ
управу и кинулъ, какъ щенятъ: дѣлайте, что хотите. Хошь
говоритъ, бросьте въ воду...
Самасюда гулялъ, — пояснилъ
его спутиикъ.
—
Понялъ ты мое слово? — спросилъ у меня Абрамь, и
пошелъ дальше, не ожидая отвѣта... Я понялъ, что въ сдо-
бодѣ прибавился еще одинъ предпріимчивый человѣкъ...
Это, какъ я сказалъ, было долго спустя. А въ тотъ вечеръ.
придя домой, я безпокойно метался по своей юртѣ и по двору’
и зачѣмъ-то часто осматривалъ ружье... Товарищи должны были
вернуться черезъ нѣсколысо дней. Кругомъ юрты опять гудѣло,
въ окно виднѣлся цѣлый хвостъ искръ и дыма, которые вѣтеръ
нетерпѣливо выхватывалъ изъ моей трубы и яростно кидалъ
на земь. Другое окно въ боковой стѣнѣ точно кто нарочно
залѣпилъ ровной, бѣлой, плотной пеленой сиѣга.
МАРУСЯ.
209
На второмъ дворѣ, куда я пошелъ дать корму лошади, мой
сѣрый метался, какъ бѣшеный. Когда я вошелъ, онъ сначала
кинулся въ сторону, но потомъ, храпя и вздрагивая, какъ будто
все еще не узнавая меня, всетаки приблизился и пололсилъ
голову мнѣ иа плечо... Онъ стригъ ушами и прислушивался.
Очевидно далее онъ, здѣпшій уроженецъ, все еще не привыкъ
къ долгому, протяжному крику, который уже почти обнажив­
шаяся тайга посылала къ намъ съ вѣтромъ съ холмовъ и
уіцелій...
Какъ только я, кипувъ ему сѣна, ушелъ, онъ опять сталъ
метаться по двору, и гулкіе удары его копытъ, не умолкая, до­
носились до моего слуха... Собака ласково терлась у моихъ
ногъ...
Кругомъ бѣсновалась какая-то волнистая муть, быстро мчав­
шаяся съ холмовъ за рѣку... Слобода исчезла, притаилась подъ
мятелью, какъ вообще привыкла притаиваться подъ всякой не­
взгодой. Повременамъ только среди бѣлаго хаоса мелькалъ
вдругъ снопъ искръ изъ трубы или въ прорѣху метели откры­
валось и опять исчезало смиренно свѣтившееся оконце...
Я начиналъ понимать въ эту минуту настроеніе нашихъ
деревень, то смиренно выиосящкхъ непокрытую наглость лю­
бого молодца, освобоцившагося отъ совѣсти и страха, то при-
бѣгающихъ къ звѣрскому самосуду толпы, слишкомъ долго ис­
пытывавшей смиренный трепетъ... Половина слободки дер-
житъ въ такомъ трепетѣ не только другую, большую половину,
но и всѣ окрестности. И вотъ теперь, въ эту метель, то въ
той, то въ другой юртѣ робко скрипитъ дверь,— хозяева осто ­
рожно выглядываютъ, — что это
стучитъ у амбара, грабитель
или непогода? А на много верстъ кругомъраздаются безсмыс-
ленные вопли и не менѣе безсмыслениые выстрѣлы... А вотъ
и я стою здѣсь, среди метели, и такъ же безсмысленно стис­
киваю дуло ружья... Зачѣмъ? Я не пловецъ въ этомъ морѣ,
моего мѣста нѣтъ въ этой борьбѣ, я здѣсь не умѣю ступить
ни шагу... А въ остальпомъ окружавшемъ меня мірѣ, затяну-
томъ этой мутной метелью, — тѣ, казалось мнѣ, кто, можетъ
быть, хотѣлъ-бы что нибудь сдѣлать,— безсильны и малодушны,
a тѣ, кто могутъ.
—
не хотятъ... Каледый стоитъ или вѣрнѣе
дрожитъ лищь за себя, и нѣтъ никого, кто бы понялъ, хотя
бы въ этомъ простомъ случаѣ, что его дѣло—часть общагодѣла...
Вскорѣ, однако, мнѣ пришлось убѣдиться, что я ошибся:
такой человѣкъ нашелся.
14

•210
МАРУСЯ.
пп.
Едва я успѣлъ вернуться въ свою юрту и раздѣться, какъ
моя собака безпокойно залаяла, и во дворѣ раздался топотъ.
Потомъ Церберъ съ бѣшенствомъ кинулся къ окну. Чья-то рука
смела снѣгъ со стекла, и въ немъ показалось знакомое татар­
ское лицо.
—
Парень! Лошадь у тебя убѣжала,— крикнулъ онъ.
Я наскоро одѣлся и выскочилъ наружу. Одна жердь очень
высокой изгороди была сломана, коня не было. Фигура тата­
рина спокойно удалялась черезъ улицу.
Приходилось немедленно ѣхать на поиски. Полякъ крестья-
нинъ, сосланный во время возстанія, далъ мнѣ лошадь и вы­
звался самъ сопровождать меня. По его словамъ, мой Сѣрко
побѣжалъ навѣрное въ родной наслегъ, откуда былъ купленъ.
Метель какъ будто нѣсколько ослабла. Отъѣхавъ версты I1/*
отъ околицы, мы вдругъ наткнулись на поселенца. Онъ весь
иззябъ, въ своей плохенькой шубейкѣ, и голосъ его дрожалъ,
по временамъ напоминая заячій пискъ. Онъ вышелъ изъ дому
подъ вечеръ, надѣясь переночевать у знакомаго якута. Но ве­
черомъ, въ темнотѣ, когда на него залаяла собака, какъ на
чужака, дверь юрты отворилась и оттуда грянулъ пущенный
наудачу выстрѣлъ. ГІослѣ этого онъ прошелъ около 15 верстъ,
трусливо обходя юрты, и теперь едва живъ. Я далъ ему хлеб­
нуть водки изъ бывшей со мной фляжки, и, узнавъ, что до сло­
боды осталось версты I1/2, онъ бодро трусцой побѣжалъ дальше...
—
Чиста война!— сказалъ полякъ и засмѣялся.
—
Вы смѣетесь, панъ Пекарскій?— сказалъ я съ неволь -
пымъ упрекомъ.
—
А что лее дѣлаць?
Оиъ жилъ здѣсь уже болѣе 20 лѣтъ и былъ женатъ на
объякутившейся слобожанкѣ...
—
Правда; такъ, какъ теперь, еще никогда не бывало,—
прибавилъ онъ серьезно.
—
Что-то будетъ дальше?..
Дорога наша прижалась къ рѣкѣ. Справа крутой утесистый
берегъ закрылъ пасъ отъ метели. Отдаленный гулъ слышался
только на далекихъ лѣсныхъ вершипахъ, a здѣсь было тихо и
даже тепло; за то тьма лежала такъ густо, что я едва разли-
чалъ мою бѣлую собаку въ нѣсколькихъ шагахъ впереди ло­
шади. Удары копытъ гулко отдавались отъ камней... Лошади
старались ступать осторожно.
Вдругъ мой спутникъ наклонился и остановилъ моего коня
за поводъ.—
Тише!— сказалъ онъ . —
Слышите?
Съ другого берега рѣки, которая была здѣсь очень узка,
МАРУСЯ.
211
песлось къ намъ, точно эхо нашихъ шаговъ, осторолшое по­
стукиванье копытъ.
—
Вотъ проклятые,— сказалъ онъ, по своему, усмѣхаясь...
Взялись за умъ...
—
Что это?
—
Якутскій караулъ. Видно прослышали, что татары опять
собираются въ гости. Вотъ подъѣдемъ къ узкому мѣсту, гдѣ
бродъ, еще пожалуй грохнець которой изъ ружья...
Онъ смѣялся все такъ же добродушно и весело. Когда мы
подъѣхали къ броду, никто изъ ружья не грохнулъ, a вмѣсто
того меня громко окликнули по имени.
Мы остановились, какъ вкопаные.
—
Ото чудо,— засмѣялся полякъ.—
Что это такое? У васъ
тутъ, видно, пріятели...
ІТатемной рѣкѣ показался всадникъ, иереѣзжавшій въ бродъ.
За нимъ, на поводу, шлепалась другая лошадь. Черезъ пѣсколыео
минутъ, справившись съ очень быстрымъ теченіемъ, ко мнѣ
нодъѣхалъ Степанъ, ведя за собой моего бѣглеца Сѣраго.
—
ГІоймалъ наброду, —уже выходплъ на берегъ,— сказалъ
онъ.
—
Гляжу: лошадь-то знакомая . Ну, думаю, подожду не­
много: навѣрно, дескать, вы погонитесь. А тоувелъ бы къ догору...
—
Спасибо, Степанъ,— сказалъ я, горячо пожимая егоруку.
—
Помилуйте, не стоитъ! А это кто съ вами?-— с просплъ
онъ, наклоняясь въ сѣдлѣ и вглядываясь въ фигуру моего
спутника.
—
Человѣкъ божій, обшитый колеей, — отвѣтилъ мазуръ
своимъ веселымъ голосомъ.
—
Поѣхалъ вотъ съ нимъ, думаю
себѣ: може, богъ дастъ, заодпо розыіцу и свою копячку.
—
Тоже пропала? Давно?— спросилъ Степанъ, немного раз-
сѣянно.
—
Года два... Убѣлеала подлая съ покосу, да еще, гово­
рятъ, унесла на себѣ какого-то поселенца. Лошадь,— Богъ съ
ней. Боюсь, какъ бы за поселенца не отвѣтить...
—
Какъ вы, Степанъ, очутились здѣсь?— спросилъ я, чтобы
прекратить шутливость пріятеля, казавшуюся мнѣ несовсѣмъ
умѣстиой при данныхъ обстоятельствахъ.
—
Дѣло тутъ было, къ якутамъ,— отвѣтилъ онъ уклончиво,
и, не слушая болѣе моихъ благодарностей, заставилъ свою ло­
шадь войти опять въ воду. Мы поѣхали обратно, ведя Сѣраго
въ поводу.
—
Вотъ вѣдь людямъ счастье, — все
въ томъ же тонѣ за­
говорилъ мой спутникъ.
—
А нельзя ли и меня приняць въ
шайку?..
—
Что вы хотите сказать? Въ какую шайку?
—
Ну, да! Не знаете! A зачѣмъ тутъ этотъ Степанъ? На­
рочно караулилъ, не прибѣжитъ ли ваша лошадь?
14*

212
МАРУСЯ.
Замѣчаніе поразило меня очень непріятно. Мелсду тѣмъ,
Пекарскій, ѣхавшій впереди, остановился, какъ будто вслуши­
ваясь...
—
Что вы это слушаете?
—
А чортъ побери! Не хочется встрѣтиться на узкомъ
мѣстѣ.
—
Да кого встрѣтить?— спросилъ я съ нетерпѣніемъ.
—
А кого вашъ пріяцель долшдается у брода!.. У Абрама
съ утра конь на привязи, у Абасова, у Ахмета, у Сайфулы
толее.
—
Ну, съ Абрамомъ Степанъ разсорился...
—-
Всѣ они другъ съ дружкой ссорятся, а воруюдь вмѣстѣ...
Сомнѣніе закралось невольно и въ мой умъ, особенно,
когда, еще разъ остановившись, мой спутиикъ сказалъ съ увѣрен-
ностію, пуская лошадь шибче:
Горой поѣхали. Знали, что мы поѣхали этой дорогой!..
Дѣйствительно. вверху надъ темнымъ уступомъ слышалось
потрескиваніе сучьевъ и легкій топотъ,..
IX.
Проспувшись на слѣдующій день, я сначала считалъ всю
эту ночную поѣздку просто сномъ. Только кинутое безиоря-
дочно на полу сѣдло и не успѣвшее высохнуть верхнее платье
убѣдили меня въ дѣйстзительпости моего маленькаго приклю-
ченія...
Я закурилъ лслса папиросу и съ удовольствіемъ потянулся.
Не смотря на то, что всѣ окна были занесены снѣгомъ. я
чувствовалъ, что день сталъ свѣтлѣе вчерашпяго. У дверей
лаяла собака и когда, наскоро надѣвъ валенки, я впустилъ
ее, она радостно подбѣлсала къ постели, и иоложивъ на край
холодную морду, глядѣла на меня съ ласковымъ достоинствомъ,
какъ будто напоминая, что и она разыскивала со мною ло­
шадь. которая теперь ржала па дворѣ, привязанная въ нака-
заніе къ столбу...
Настроеніе у меня было доброе, радостное и, признаюсь,
я съ нѣкоторымъ тщеславіемъ готовился разсказать товари-
щамъ о своемъ приключепш и о своихъ трудахъ па общую
пользу... Однако, скоро подъ этимъ настроепіемъ оказалась
какая-то маленькая змѣйка, которая шевелилась и шипѣла па
мою жизнерадостпость, напоминая о чемъ-то отравляющемъ и
печальномъ...
—
Да! Это о Степанѣ, — вспомнилъ
я внезапно, и сразу
часть моей радости исчезла.
—
Неужто Пекарскій нравъ?—подумалъ я съ ощуіценіемъ
МАРУСЯ.
213
острой грусти... Неулсели Степанъ оказалъ мнѣ услугу именно
потому, что ояшдалъ татаръ? Не выдерлеалъ, иаконецъ, говора
своей тайги, прозаической добродѣтели своей Маруси, съ ко­
торой встрѣтился при болѣе для себя родственной обстановкѣ,
и певозмутимаго Тимохи?.. Захотѣлось опять шири и впечат-
лѣній? Что мудренаго? Вѣдь вотъ даже мое легкое приклю-
ченіе освѣжило и обновило мое настроеніе, застоявшееся отъ
тоски и одиночества...
Что же теперь станетъ дѣлать Маруся? Какъ пойдетъ ея
жизнь? Бурпыя сцены— или покорпыя слезы?.,
примиреніе и
подчиненіе—или разрывъ? Неужели тихая заимка на дальнемъ
озерѣ превратится въ екладъ краденыхъ вещей и въ переда­
точный пунктъ конокрадства? Уйдетъ-ли при этомъ Тимоха или
будетъ дѣлать свое дѣло, не вмѣшиваясь въ дѣла хозяискія?
В скоро-ли иагрянутъ на заимку власти изъ Якутска, и для
Марьи со Степаномъ опять пойдутъ этапы, тюрьмы, новыя
попытки побѣговъ? А на заимѣ воцарится запустѣніе и гряды
заростутъ па подобіе губериаторскихъ огородовъ?..
Въ моихъ сѣняхъ послышался топотъ, въ дверь хлынула
струя свѣлсаго воздуха, и въ юрту вошелъ Пекарскій. Онъ
былъ нѣсколысо похолсъ на гнома: небольшого роста, съ боль­
шой головой; бѣлокурая борода была не очень длинна, но
толстые пушистые усы висѣли, какъ два легута. Сѣровато го­
лубые глаза сверкали необыкновеннымъ добродушіемъ и жи-
вымъ, мягкимъ юморомъ.
—
Ну, вставайте,— сказалъ онъ, усмѣхаясь.— Давайте чаю.
Новости разскажу.
—
Что такое?
—
Въ слободѣ что дѣлается,— страхъ,— говорилъ онъ, отря-
хая на полъ бѣлые комки свѣжаго снѣга.
И опять весело засверкавъ глазами, оиъ сказалъ:
—
Смотрите: татары теперь скажутъ, что иепремѣино это
вы сдѣлали! А я съ вами, помните, не былъ.
Затѣмъ, оиъ разсказалъ новость, поразившую слободу, какъ
громомъ. Въ эту ночь татары предпринимали одинъ изъ очень
смѣлыхъ иабѣговъ на юрту залеиточнаго якута именно въ томъ
направлеиіи, куда мы вчера ѣздили. Очень часто якуты знали
заранѣе о сборзхъ татаръ, по послѣдніе почти всегда направ­
ляли ихъ внимапіе вълолепую сторону. На этотъ разъ смѣль-
чаки встрѣтили противникивъ готовыми. Едва, оставивъ лоша­
дей въ извѣстиомъ мѣстѣ, они стали подходить къ амбару,
какъ ихъ встрѣтили друлепымъ ружейнымъ огнемъ и въ то лее
время другой отрядъ якутовъ овладѣлъ лошадьми. Подоспѣвъ
туда, татары едва успѣли у
струсивпшхъ все таки якутовъ
отбить двухъ лошадей. A двѣ, и притомъ лучшія, — остались
военной добычей иобѣдителей. Садясь поперемѣнно на остав­

214
МАРУСЯ.
шихся копей, четверо татаръ съ позоромъ притащились въ сло­
боду едва на зарѣ...
Въ числѣ потерпѣвшихъ былъ и Абрамъ Ахметзяиовъ. Кау-
раго конька, которымъ оиъ гордился, какъ лучшимъ бѣгуномъ
въ слободѣ, теперь на его дворѣ не видѣли.
Слобода кишѣла, точно муравейникъ. Двери то и дѣло
хлопали въ наклонныхъ стѣнахъ юртъ, сосѣди и сосѣдки пе-
ребѣгали отъ двора ко двору, кое гдѣ татары громко ругались
другъ съ другомъ. Татарское населеніе слободы было самое
разношерстное. Тутъ были и киргизы, и калмыки, и ачинскіе
татары изъ азіатской степи, и старинные поселенцы Иркутской
губерніи. Всѣхъ ихъ привела сюда, выбравъ изъ болѣе или
менѣе мирной среды ихъ соотечествепниковъ, —незаглушенная
культурой страсть къ барантѣ. Здѣсь ихъ объединили религія
и нужда,—но и
въ ихъ средѣ были подраздѣленія и жестокая
вражда. Теперь, при этомъ
пораженіи, деморализація среды
сказалась съ особенной силой; татаре закидывали другъ друга
упреками и подозрѣніями въ измѣнѣ. Они не могли себѣ пред­
ставить, чтобы трусливые и недогадливые якуты могли про­
вести эту кампанію по своей иииціативѣ.
—
А знаете что,— задумчиво сказалъ мнѣ Пекарскій, когда
мы сидѣли за чаемъ. —
Вы пока никому не говорите о Степанѣ..
—
Почему?.. Не лсдете-ли вы , что начнется слѣдствіе?
—
Ка-кое слѣдствіе! А все-таки помолчите .
И онъ прибавилъ, улыбаясь:
—
Я его угоднику долженъ поставить свѣчку... Молсетъ
вчера его обидѣлъ.
—
Такъ вы думаете, что это...
—
Ага! А вы думаете, якутье сами бы такъ распоряди­
лись. Никогда! Улсъ былъ у нихъ кто нибудь за генерала!
Действительно, съ этихъ поръ якуты словно перемѣнились.
За первой неудачей татарскаго набѣга послѣдовали дальнѣй-
шія. Два раза якуты отвозили въ городъ татаръ, пойманныхъ
на мѣстѣ, и много разъ, преслѣдуя по пятамъ, представляли
ясныя указанія и улики. Послѣ первой лее ночи Абрамъ съ
пріятелемъ выѣзжали на мѣсто своей неудачи и изъ темноты
кричали и грозили, требуя возвращенія лошадей. Но ихъ
только приглашали поближе. А на слѣдующую ночь они улсе
не рѣшились подъѣхать, боясь засады.
Отдѣльныя татарскія семьи, поселенныя по улусамъ, само­
вольно покидали мѣста поселенія и стягивались къ слободѣ.
Якуты, прежде трусившіе самого имени <татаръ», старались
надѣлять ихъ землей и выдавали пособія. Теперь, ободрен­
ные примѣромъ, опи прекратили всякую помощь. Пострадали
при этомъ и мирные татаре, къ которымъ все-таки относились
подозрительно, вслѣдствіе ихъ сношеній съ соотечественниками.
МАРУСЯ.
*215
Въ это время Абрамъ остаповилъ меня указаніемъ на злопо-
лучнаго Абдуллу!..
Впрочемъ, были еще другіе косвенные результаты новаго
пололсенія
вещей. Прелсде татары
грабили и взламывали
амбары, но никого не убивали. Теперь опи шли улсе на все.
При перестрѣлкахъ бывали раненые съ той и другой стороны.
Однажды Пекарскій пришелъ къ памъ и, скорчивъ еще съ по­
рога кислую мину, снялъ шапку и отвѣсилъ комически низкій
поклонъ.
—
Не молсете ли вы какъ нибудь удержать вашего пріл-
теля?— сказалъ онъ, обращаясъ ко мнѣ,
—
Что такое, какого пріятеля?
—
Якутскаго генерала. Прелсде татары ѣздили себѣ въ
Якуты,— теперь начали работать въ слободѣ. Мы тутъ у нихъ,
какъ мыши въ банкѣ. Сегодня сломали два амбара.
Одинъ изъ амбаровъ принадлежалъ смотрителю почтовой
станціи. Это была жалкая станція, конечный пунктъ почтовой
дороги, которая не шла дальше слободы и куда почта прихо­
дила разъ въ двѣ недѣли. Но смотритель пмѣлъ все-таки чинъ
и въ нѣкоторыхъ торжественныхъ случаяхъ надѣвалъ даже
шпажонку. Къ неприкосновенности почтовой корреспонденціи
онъ относился весьма своеобразно и считалъ себя въ полпомъ
правѣ присланные кому нибудь изъ поселенцевъ (чаще всего
скопцамъ) золотые рубли— замѣнять тѣмъ лее количествомъ кре-
дитныхъ. Но все таіси это былъ человѣкъ добродѣтельный, и
о взломѣ своего амбара тотчасъ лее послалъ самыя энергиче-
скія слезницы въ областной городъ.
Мелсду тѣмъ имя Степана, хотя ГІекарскій пе былъ бол­
тунъ и, я увѣренъ, нигдѣ не говорилъ о немъ, какъ съ нами,
было на всѣхъ устахъ. Въ слободѣ даже дѣти, играя на ули-
цахъ, изобралсали татаръ, якутовъ и Степана, а по улусамъ у
калмыковъ въ длинные зимніе вечера о бѣлоглазомъ русскомъ
уже складывалась чуткая, протяжная якутская былина олонхая.
Мы толсе съ интересомъ относились къ этой новой роли
нашего знакомца. Даже мой лселчный товарищъ, хотя и упо-
минавшій о ссорѣ съ Абрамомъ, какъ о вѣроятной причинѣ
войны,— все таки
видимо перемѣнилъ о немъ свое мнѣніе и,
шутливо улыбаясь, говорилъ:
—
Ну, ну, вѣрно! Согласенъ. Проявляетъ искру, здоровую
искру проявляетъ.
Однажды въ слободѣ явилась Маруся въ сопроволсдеши
Тимохи и двухъ якутовъ, можетъ быть и случайно ее сопро-
вождавшихъ, хотя всѣмъ это казалось какимъ то почетнымъ
эсісортомъ, которымъ наслегъ спабдилъ лсену своего защитника.
Пріѣхали они днемъ, переночевали у насъ и выѣхали тоже
утромъ. Когда я заговорилъ съ Марусей о Степанѣ, о томъ,

216
МАРУСЯ.
что онъ подѣлываетъ и какъ проводитъ время, она отвѣчала
просто, но очень сдерлсанно и неохотно. Видимо, она не хо-
тѣла высказаться о новомъ пололееніи вещей. Когда же я за­
говорилъ съ Тимохой на дворѣ, куда мы оба вышли кормить
лошадей, онъ сказалъ съ преленей своей улыбкой, съ которой
говорилъ объ искусствѣ Степана въ стрѣльбѣ:
Играетъ, видишь ты... Нельзя ему безъ Абрашки леить...
То есть, какъ лее безъ Абрашки? Вѣдь они теперь на
ножахъ.
То-то
вотъ и говорю. Не мытьемъ, такъ катаньемъ...
Іляди, чужіе-то амбары бережетъ, свой-отъ убережетъ ли? Го­
ворю не натуральный человѣкъ,— нутра въ себѣ настоящаго
не имѣетъ. Что ему нужно—играть бы все...
Я аасмѣялся. Отзывъ, при всей неолщданности, былъ вполнѣ
характеренъ для Тимофея. Если бы кто нибудь покусился на
амбары дальней заимки,— Тимофей взялъ бы слегу и отбивался
бы, какъ медвѣдь у берлоги... Но что дѣлается у сосѣда, да
еще якута... тутъ Тимохина хата съ краю,..
А что Тимоха можетъ обладать тонкой наблюдательностью
въ своей сферѣ— объ этомъ я какъ-то не подумалъ въ то время,
хотя и вспомипалъ его слова,— что, стакнувшись съ Абраш-
кой, Степанъ «нашумитъ до моря до Кіяну». Теперь Степанъ
съ Абрашкой были врагами, а имя Степана шумѣло- если не
до «Кіяну», то все-таки до самаго города...
X.
Въ серединѣ нояоря раннимъ зимпимъ вечеромъ по дорогѣ
изъ города послышался колокольчикъ. Зима уже установи­
лась, и звонъ несся издалека, то умолкая, когда дорога теря­
лась въ какой нибудь тѣснинѣ, то опять вырываясь на про-
сторъ, воздухъ былъ чутокъ и неподвиженъ, и верстъ еще за
8 каждый ударъ колокольчика доносился слабо, но отчетливо,
точно кто тихонько ударялъ серебряной ложечкой по тонкому
стакану.
День былъ не почтовый, значитъ ѣхало
начальство.
За-
чѣмъ? Природные слобожане лсдали какой пибудь новой рас­
кладки, татары въ нѣсколько саней потянулись зачѣмъ-то къ
лѣсу, верховой якутъ поскакалъ за старостой,.. Черезъ полчаса
вся слобода была готова къ пріему начальства.
Пріѣхалъ засѣдатель Фодоеѣевъ и тотчасъ послѣ пріѣзда
пригласилъ насъ къ себѣ на въѣзлеую избу. Передавъ намъ
нѣсколысо писемъ, онъ попросилъ другихъ присутствующих!,
удалиться и самъ заперъ за ними дверь. Подойдя затѣмъ къ
столу, оиъ растегнулъ форменный сюртукъ, какъ будто ему
МАРУСЯ.
217
было душно, и сталъ набивать себѣ трубку. На лицѣ его вид-
нѣлось какое-то затрудненіе и какъ будто замѣшательство.
Это былъ мѣстный уроженецъ изъ казаковъ, человѣкъ сред­
нихъ лѣтъ, отличный слулсака, превосходно знавшій мѣстныя
условія. Изъ личныхъ его особенностей, мы знали его слабость
къ выпивкѣ,— изъ
слободы его иногда увозили, уложивъ въ
повозку почти безъ сознанія, и къ киилшымъ словамъ, которыя
онъ коллекціонировалъ съ жадностію любителя и вставлялъ, не
всегда кстати, въ свою рѣчь. Человѣкъ онъ, впрочемъ, былъ въ
общемъ добрый и всѣ его любили. Съ нами онъ былъ не въ
близкихъ, но все-же въ хорошихъ отношеніяхъ.
Набивъ трубку и закуривъ ее отъ сальной свѣчи, горѣвшей
на столѣ,— онъ некоторое время усиленно курилъ и наконецъ
сказалъ:
—
У меня къ вамъ, господа, дѣло, такъ сказать... парти­
кулярное. А буду съ вами говорить- прямо: вы знакомы съ по-
селенцемъ изъ бродягъ Отепаномъ?
--
Съ дальней заимки? Да, знакомы.
—
Такъ!.. Пожалуйста не думайте что нибудь такое... Онъ
у васъ останавливается, пріѣзжая въ слободу?
—
Да, нерѣдко.
Засѣдатель засосалъ свою трубку, какъ будто въ данную
минуту это для него было самымъ валшымъ дѣломъ, и
ска­
залъ:
—
Странный человѣкъ!
—
Чѣмъ лее собственно?
—
Да какъ же, помилуйте: вмѣшивается не въ свои дѣла,
распоряжается въ наслегѣ, заварилъ такую кашу...
Онъ всталъ со стула, видимо въ дурномъ распололееніи
духа, и безпокойно пройдясь по комнатѣ, сказалъ уже съ
явнымъ неудовольствіемъ:
—
Помилуйте, что это такое. Преледе былъ самый спо­
койный улусъ — теперь не проходить недѣли безъ происше-
ствія. Тамъ стрѣляютъ, тамъ ранили человѣка, тамъ поймали
татарина. Гнѣздо какое-то .
Я начиналъ понимать настроеніе засѣдателя. Каждая про-
фессія имѣетъ свою специфическую точку зрѣнія. Семенъ Але-
ксѣевичъ Федосѣевъ не могъ не знать, что каждый годъ окрест­
ные наслеги являлись ареной той лее борьбы. Но прежде одна
сторона относилась къ ней пассивно. Взломанъ амбаръ,
уве­
дена лошадь, зарѣзана корова, поступаете леалоба, виновные
не найдены... Дѣло предается волѣ Болеіей, далее не доходя до
города; въ каждый свой пріѣздъ въ слободу онъ приканчивалъ
нѣсколыео такихъ дѣлъ простой подписью подъ заранѣе состав­
ленными постановлеиіямн о прекраіценіи дѣлъ «за необнару-
женіемъ виновныхъ»... Это и значило, что въ участкѣ все спо-

218
МАРУСЯ.
-
ойно. Теперь каледое дѣло пріобрѣтало громкую огласку, явля­
лись пойманные съ поличнымъ, происходили перестрѣлки*, толки
о необычайномъ обостреніи борьбы наслеговъ съ татарами обра­
щали внимапіе. Проникиувъ въ эту «сущность вопроса», я не­
вольно улыбнулся.
Позвольте,
сказалъ я,— но
вѣдь Степанъ не воруетъ
и не грабить, а защищаете.
Семепъ Алексѣевичъ усѣлся и посмотрѣлъ на меня въ
упоръ.
—
Ну, вотъ-вотъ . Это самое... Это-то вотъ и есть центръ...
именно: центръ вопроса... Скажите, пожалуйста: бродяга, не-
помнящій, обыкновенный, извините, варнакъ... Откуда, у ’него
вдругъ эти... эти ...
—
Идеи,— подсказалъ я, догадываясь, куда клонится его
мысль.
—
Идеи-то идеи, но какъ это еще?..
—
Рыцарскія.
—
Ну, вотъ-вотъ,— сказалъ
онъ съ облегченіемъ, и лицо
его нѣсколько просвѣтлѣло... Вотъ въ городѣ — извините, я
уже буду говорить прямо... и разсуждаютъ: изъ простого вар­
нака дѣлается вдругъ этакой, знаете необыкновенный Рин...
Рин...
—
Ринальдо...
—
Вотъ вотъ... Рынальдо Ринальдини своего рода. Какъ!
Почему? Откуда? Книгъ онъ не читаетъ... Разными этими идеями
не занимается... Очевидно, тутъ дѣйствуетъ (онъ искоса по-
смотрѣлъ на насъ) постороннее вліяніе...
—
Прибавьте, СеменъАлексѣевичъ, «вредное»,— сказалъ я,
улыбаясь.
Онъ слегка поперхнулся дымомъ своей трубки.
—
То есть, я, коиечно, не говорю... Это очень благородно
и даже... экстравагантно... но согласитесь сами . . .
И, стукнувъ себя чубукомъ нѣсколько разъ по затылку,
онъ произнесъ съ болыпимъ олшвленіемъ:
—
Вотъ гдѣ у насъ эта защита
сидите, вотъ-съ! То и
гляди, изъ Иркутска запросъ прискачете на курьерскихъ... А
тамъ епросятъ: кто засѣдатель въ участкѣ? Какъ могъ допу­
стить такое положепіе вещей!... À ччортъ! А я только тѣмъ
и виноватъ противъ другихъ, что у меня тутъ защитникъ
явился...
Его отчаяніе такъ было искренно и комично, что оба мы
съ товарищемъ не могли удержаться отъ откровенной улыбки.
Замѣтивъ это, Федосѣевъ самъ улыбнулся.
—
Ну, хорошо, господа! Сразили вы меня, это вѣрно.
Справедливо! До нельзя справедливо! До некъ плюсъ ультра!...
Признаюсь вамъ откровенно:
самъ въ городѣ говорилъ, что
МАРУСЯ.
219
останусь въ дуракахъ... А все-таки вотъ у Петриченки амбаръ
сломали...
—
Ну, это еще не самое печальное изъ дѣйствій... Почему
это Семенъ Алексѣичъ
вамъ
амбаръ Петриченки доролее
крестьянскихъ?
—
Сломаютъ еще вашъ, потомъ примутся за другіе. Больше
вѣдь имъ дѣлать нечего.
—
Ну, положимъ,— работпики опи отличные.
—
На чемъ работать?—уныло сказалъ
онъ, принимаясь
набивать другую трубку... Областное правленіе завалено ихъ
просьбами объ отводѣ земли. Просьбы совершенно закопныя...
—
Отчего лее ихъ не удовлетворяютъ?
—
Откуда? Вы знаете, что у слоболеанъ самихъ земли не­
много. Насилу удалось склоиить крестьянъ уступить по 3/« де­
сятины покоса... Что такое 3/* десятины?
Онъ закурилъ и заговорилъ въ совершенно др'угомъ тонѣ,
просто и улсе. дѣйствителыю, внолнѣ партикулярно.
—
По закону нельзя поселять ссыльныхъ больше, чѣмъ
на 7* противъ мѣстпаго населенія. А ихъ тутъ теперь почти
столько, сколько слоболеанъ. Гдѣ-же взять земли?...
—
Вотъ объ этомъ въ городѣ и слѣдовало подумать.
—
А, батюшка, думали! Далее писали много разъ, потому
что это вѣдь не отъ насъ. Для удобства надзора,— поселить въ
одномъ мѣстѣ при слободѣ... Вотъ вамъ и удобство надзора!...
—
Повторять... Добиваться.
—
Повторяемо было многократно!.,
(онъ махнулъ рукой
съ видомъ полной безнаделености). А
теперь я вотъ вамъ
прямо скалеу: обоихъ арестованныхъ татаръ мы выпустимъ.
—
Гмъ... Кажется, улики полныя.
—
Тюрьма еще ітолнѣе. Недавно прислали партію спирто-
носовъ изъ отряда Прокофьева. Эти молодцы въ Олекминской
тайгѣ дали правильное сралсеніе пріисковымъ ісазакамъ. Это
поважнѣе якутскихъ амбаровъ. А въ острогѣ яблоку упасть
некуда... Эхъ, господа, господа... Надо судить по человѣче-
ству... Мы тутъ такъ опутаны... Пріѣлеай сейчасъ какой пи-
будь ревизоръ изъ того лееИркутска: мы тутъ въ «нарушеніяхъ»,
какъ въ паутинѣ... А разобрать хорошенько...
Разстались мы совершенно дружески, объяснивъ заседа­
телю, что наше вліяніе
едва-ли должно быть принимаемо
въ разечетъ въ этомъ случаѣ...
—
A вѣдь сразилъ онъ васъ, признайтесь,— сказалъ
мой
товарищъ, молчавшій почти все время нашего разговора.
—
Признаюсь охотно,— отвѣтилъ я. Дѣйствительно, вторая
половина нашей бесѣды произвела на меня сильное впечат-
лѣніе. Я со стыдомъ вспоминалъ то время, когда, поддавшись
слѣпому настроепію, я чувствовалъ потребность стать стороной

220
МАРУСЯ.
въ этой толчеѣ и даже сжималъ руками ружье, съ какимъ-то
свирѣпымъ и слѣпымъ ожесточеніемъ...
—
И главное, чѣмъ сразилъ,— продоллсалъ мой пріятель:—
все время вы говорили то, что долженъ былъ говорить онъ, а
оиъ то, что, въ сущности, доллсны были сказать вы...
И это было вполнѣ справедливо. Короткій разговоръ съ
засѣдателемъ отбросилъ опять мое настроеніе въ область того
нейтралитета, который, по какому-то инстинкту, признала за
нами сама среда... Но что-лее дѣлать? Живому человѣку трудно
ограничиться ролью свидѣтеля, когда жизнь кругомъ кипитъ
борьбой... Печать? корреспонденціи? освѣщеніе общихъ условій?..
Долго, далеко, невѣрно...
Остальную дорогу мы оба шли молча. ІІо сторопамъ тихо
переливались огни сквозь ледяныя окна... Слободка кончала
обычнымъ порядкомъ свой безхитростный день, не задаваясь
ни думами, ни вопросами... Она лшла, какъ могла, и намъ
выпала роль безучастныхъ свидѣтелей этой жизни. И никогда
еще эта роль не казалась мнѣ такой тяжелой...
Въ юртѣ насъ дожидался Пекарскій, заинтересованный,
какъ, впрочемъ, и вся слобода,— гіредметомъ нашего таинствен­
н ая разговора съ засѣдателемъ. Умный полякъ внимательно
выслушалъ нашъ разсказъ и сказалъ съ убѣлсденіемъ:
—
А что вы думаете: это все, ей-Богу, правда...
—
Ну, хорошо,— сказалъ
онъ черезъ
нѣкоторое время,— а
что нулшо этому Степану въ самомъ дѣлѣ? какое у него шило
сидитъ, что онъ эту кашу заварилъ? Не повѣрю я, что это
онъ изъ за якутовъ.
—
Положимъ тутъ ссора съ Абрамомъ...
—
Ну,— десять разъ ссорились, десять разъ мирились.
Я
разсказалъ то, что зналъ самъ. Вспомнилъ дальнюю
заимку, болѣзненный приступъ Степана ночыо падъ озеромъ,
его жалобы на пустоту лшзни, его порыванія на пріиска,
отъ которыхъ его удерживало только упорное сопротивленіе
Маруси...
—
Ну, вотъ это такъ, полсалуй... задумчиво сказалъ Пекар-
скій и прибавилъ рѣшительно:
—
Ну, помянице мое слово: долго
это все равно
не
протянется...
XI.
И дѣйствительно, это протянулось недолго.
Недѣли черезъ двѣ послѣ пріѣзда засѣдателя, мы разгова­
ривали съ ІІекарскимъ у его воротъ. Депь былъ сравнительно
мягкій,— градусовъ 20,— что
соответствовало нашей оттепели.
Солнце свѣтило ярко, и па слободѣ было довольно людно.
МАРУСЯ.
221
Вдругъ около середины длинной слободской улицы сдѣла-
лось какое-то оживленіе. Лаяли собаки, выбѣгали люди, стайка
татарчатъ бѣлсала за всадникомъ, ѣхавшимъ по самой серединѣ
улицы почти шагомъ.
—
A вѣдь это, смотрите, Степанъ съ дальней заимки, —
сказалъ, вглядываясь, Пекарскій.
Я сначала не повѣрилъ, но стоявшій рядомъ слоболсанинъ,
полуякутъ Тимофей, обладавшій чисто рысьей дальнозоркостію,
съ увѣренпостыо подтвердилъ заключеніе поляка.
—
Ну, смѣлая шельма, — сказалъ съ
одобреніемъ Пекар-
скій. —
Ѣдзетъ себѣ середи дня, какъ пи въ чемъ не бывало.
Бѣда, если увидитъ Абрашка.
Абрашкииъ дворъ былъ рядомъ и онъ въ это время кололъ
дрова. Заинтересованный шумомъ на улицѣ, онъ равнодушно
вышелъ за ворота, приглядѣлся и вдругъ со всѣхъ ногъ ки­
нулся въ домъ. Черезъ минуту дверь отворилась. Мпѣ пока­
залось, что оттуда мелькнуло дуло ружья, но тотчасъ-же дверь
захлопнулась опять. Не прошло и минуты, какъ изъ юрты по­
явилась красивая лсена Абрама, а за ней -- самъ Абрамъ по­
корно шелъ съ голыми руками...
Толпа за Степаномъ росла. Онъ ѣхалъ не торопясь, конь
порывался и игралъ подъ нимъ, пугаясь шума и толкотни, но
всадникъ твердой руісой сдерлсивалъ его и, казалось, не обра-
щалъ вниманія на все происходящее. Я замѣтилъ, что въ толпѣ
было больше всего татаръ. Слоболеане и якуты, наоборотъ,
скрывались въ юрты. Степанъ испытывалъ еще разъ участь
героя, оставляемая въ трудную минуту тѣми самыми людьми,
которые всего больше ему удивлялись. Стоявшій съ нами Ти­
мофей толсе съ замѣшательствомъ почесался...
—
Уйти однако,— сказалъ
онъ озираясь, но наше присут-
ствіе и любопытство пересилило.
Степанъ тотчасъ-же замѣтилъ Абратку и Марыо, которые
двинулись ему на встрѣчу. Я подумалъ далее, вспомнивъ опять
Тимоху, что вся эта бравада Степана имѣла главнымъ обра­
зомъ въ виду Абрашкину юрту и ворота, мимо которыхъ ему
приходилось ѣхать. Замѣтивъ своего
противника, Степанъ
нервно дернулъ поводъ, но затѣмъ въ лицѣ его показалось
легкое замѣшательство и какъ будто растерянность. Онъ ве­
роятно ждалъ чего нибудь болѣе бурнаго.
Мелсду тѣмъ, красивая татарка шла прямо на лошадь
своей плавной походкой полной женщины, — и Степану приш­
лось остановиться. Толпа толсе остановилась, но было видно,
что это просто толпа любопытныхъ. Вдругъ среди нея послы­
шался дружный смѣхъ, послѣ двухъ или трехъ словъ Марьи,
сказанныхъ по татарски.
—
Что она сказала?— спросилъ я. •

222
МАРУСЯ.
—
Ничего,— отвѣтилъ Тимофей, толсе улыбаясь. Опа гово­
ритъ: «здорово, Степанушка»... больше ничто не сказалъ...
—
А онъ разве понимаетъ по татарски?
—
Тюрьма сидѣлъ съ ними... Знаитъ.
Толпа опять загрохотала.
—
Что такое?—спросилъ опять я.
—
Ничего,— отвѣтилъ мой переводчикъ. Конфузилъ больно...
Ты, говоритъ, якутской вѣра...
—
А теперь что?
Онъ слушалъ и переводилъ мнѣ, пока Степанъ тихо про-
кладывалъ себѣ путь среди толпы, а Марья, держась немного
поодаль, продолжала свои язвительныя рѣчи.
Черезъ нѣкоторое время къ ней присоединился Абрамъ.
Онъ говорилъ страстно и все повышалъ голосъ.
—
А! Че! — восклицалъ Тимофей, при каждой
новой
фразѣ. — Больна канфузилъ.
—
Да что лее такое?— спрашивалъ я съ нетерпѣніемъ.
—
Ты, говоритъ,съ нами хлѣбъ ѣлъ.
—
Ты, говоритъ,съ нами спалъ вмѣстѣ.
—
Ты, говоритъ,намъ считался все аднобратъ.
—
Ты, говоритъ,за джякутъ заступилъ, за
насъ не за-
ступилъ...
—
Тебе, говоритъ, джякутъ лучше татарина сталъ...
—
Ты, говоритъ, научилъ поганыхъ длсякутовъ украсть мо­
его каурка...
Я слушалъ съ удивленіемъ переводъ этихъ рѣчей, въ ко­
торыхъ, въ сущности, не было ничего, кромѣ излолсенія дѣй-
ствителыіыхъ фактовъ. Все, что тутъ говорилось, была правда,
все это было хорошо известно и намъ, и Степану, и
всей
слободѣ. И я не могъ сообразить, почему эта толпа торжество­
вала надъ этимъ человѣкомъ, которому стоило только поднять
голову и сказать нѣсколысо словъ. Я такъ и ждалъ, что Сте­
панъ остановить коня и крикнетъ:
—
Да, я сдѣлалъ все это, и опять сделаю... Собаки!..
Но Степанъ не говорилъ этого. Наоборотъ, его глаза, еще
недавно дерзко искавшіе опасности и кидавшіе вызовъ,— теперь
потупились; онъ сталъ блѣденъ и, повидимому, все свое вни-
маніе сосредоточилъ на мундштукѣ коня, какъ будто ѣхалъ
надъ пропастью. Конь повремепамъ видимо просился, подни-
малъ голову и, оскаливъ зубы и брызжа пѣной, трясъ надъ
головами шнырявшихъ передъ нимъ татарчатъ своей красивой
головой съ страдающимъ выраженіемъ. Но на немъ, казалось,
ѣхалъ автомата, крѣшсо затянувшій поводъ своей застывшей
рукой.
Наоборотъ, Марья уверенно шла немного въ сторонѣ и
впереди и продолжала выкрикивать нараспѣвъ съ какой-то
МАРУСЯ.
228
проникающей страстностью... Такая же страстность и такая-же
изумительная увѣренность въ своей правотѣ слышалась въ тонѣ
Абрама. Его прекраспые глаза горѣлии, казалось, метали искры,
а голосъ звенѣлъ и заралсалъ негодованіемъ.
Голоса мулса и лсены становились все возбуясденнѣе, смѣхъ
толпы все громче. Опасаясь, что, въ случаѣ задерлски, все это
молсетъ кончиться какой-нибудь катастрофой, я быстро пере-
бѣлсалъ черезъ небольшую площадку и сталъ открывать свои
ворота, въ увѣренности, что Степанъ ѣдетъ къ намъ,. и
съ на-
мѣреніемъ у своихъ воротъ заступиться за него и остановить
толпу...
И, действительно, онъ уже сталъ было поворачивать за
уголъ городьбы, какъ вдругъ произошло что-то совсемъ неожи ­
данное. Красавица татарка, дерлсавшая себя всегда съ такимъ
солиднымъ достоинствомъ, вдругъ выступила впередъ и передъ
всеми сделала ио направленію къ Степану безстыдныи лсестъ...
На нашъ взглядъ такой поступокъ опозорилъ-бы только
лсеищину; но я замечалъ много разъ, что простые люди
принимаютъ это, наоборотъ, какъ самое тяжкое оскорбленіе
своей личности. И , действительно, Степанъ вздрогнулъ, конь
его, казалось, сейчасъ кинется на татарку. Но онъ удержалъ
его, подпявъ на дыбы. Толпа шарахнулась, расчистивъ путь,
и черезъ минуту Степанъ исчезъ за околицей въ туче снеж­
ной пыли, подъ грохота и улюлюканье торжествующей толпы.
Увы! Это была полная нравственная победа одной сто­
роны и пораженіе другой. Победа увереннаго въ себе и цель-
наго, въ своей простодушной непосредственности, злодейства
надъ неуверенной и стыдящейся себя добродетелью.
.
.
.
Въ тотъ-же вечеръ мы съ товарищемъ решили съездить на
дальную
заимку. Обоимъ намъ хотелось повидать Степана и
прямо или косвенно выразить ему свое сочувствіе.
Вьгѣхавъ задолго еще до разевета, мы только къ ночи подъ­
ехали къ дальней заимке.
Тенерь трудно было узнать эту местность. Кругомъ все
было занесено снегомъ, тайга стояла вся белая, за нею , едва
золотясь краями на лунномъ свете, высились скалы, озеро
лежало подъ снегомъ и только у берега высились мерзлые
края проруби.
Малорусская хатка стояла пустая съ белыми обмерзшими
окнами. За нею виднелась небольшая юрта съ наклонными
стенами, казавшаяся йучей сшЬга. Л/Ьтомъ я не обратилъ на
нее вниманіе. Теперь въ ея окнахъ переливался огонь, а изъ
трубы высоко и прямо подымался белый столбъ дыма, играв-
шій своими бледными переливами въ лучахъ месяца.
Все было бело, бледно и прозрачно. Злой лай собаки

224
МАРУСЯ.
привѣтствовалъ насъ еще издали, и навстречу намъ вышелъ
скрипнувъ дведзыо, Тимоха. Въ рукахъ у него была здоровен­
н ая дубина. Очевидно, онъ полагался на нее болѣе, чѣмъ на
ружье.
Маруся приняла насъ привѣтливо, но Степана не было...
в ъ юртѣ далее какъ-то незамѣтно было его отсутствіе Все
оыло довольно тѣсно, но уютно и привѣтливо, и повидимому
Маруся съ работникомъ жили здѣсь довольно удобно... Они
ничего не знали о происшествіи въ слобод*. Не знали даже
С“
ДИЛп ТуДа"* 0 казалось>
онъ не бывалъ
дома по недёлямъ. Очевидно, его жизнь отдѣлялась все больше
и оолыпе отъ жизни дальней заимки.
ш с ^ е н ? я ° СЬ ВСе"ТаШ Разсказать МаРУсѣ о причинѣ нашего
—
Ну, теперь закрутить и еще пуще,-сказалъ Тимоха.
a замѣтилъ, что н а шитье, съ которымъ въ это время сидѣла
Маруся, капнула слеза. Она зашивала Тимохину рубаху...
.
д ли чеРезъ Двѣ мы узнали, что Степанъ ушелъ на
пршека.
XI.
Прошло около года. Ранней осенью,-однако опять по сан­
ному пути—пріѣхалъ засѣдатель Федосѣевъ. Отдавъ намъ письма
и газеты, онъ попросилъ насъ присѣсть и. сказалъ:
Да, кстати. Какое непріятное происшествіе.
—
Что такое?
—
На дальней заимкѣ... Какой-то тамъ Тимофей у нихъ
гаоотншеъ, что-ли, чортъ его знаетъ...
—
Да, работникъ.
Раяеп ъ или ранилъ себя по неосторожности. Вообще
таинственная исторія. Вы ничего не слыхали?
—
Нѣтъ, не слыхали. Тяжело?
—
Нѣтъ, легко. Улсе поправляется. Я узналъ стороной —
они сами скрываютъ. Что, Степанъ у васъ не бывалъ?
Нѣтъ, онъ давно на пріискахъ.
—
Приходилъ не такъ давно за паспортомъ... Но. по н а ­
шимъ свѣдѣніямъ, онъ былъ улсе недѣли за двѣ до происше-
СТВ1Я. ••
И вдругъ, переходя въ «партикулярный» тонъ, онъ ска ­
залъ:
Между нами сказать,—я увѣренв, что это его рукъ дѣло.
И, лукаво засмѣявшись, прибавилъ:
утхпаГ" В01Ъ оно~ жеиское сердце! Помните, я то распинался:
люоовь, идиллія, вѣрность. И вѣдь работникъ-то я вамъ скажу:
ролч.а несказанная... Ква... Ква... Какъ это?
МАРУСЯ.
225
—
Квазимодо...
—
Ну вотъ-вотъ . Я вѣдь прямо оттуда. Отобралъ пока-
занія.
—
Что лее?
—
Самъ, говоритъ, по нечаянности: рулсьемъ баловался..,.
Но рана такая, что этого никоимъ
образомъ допустить не­
льзя... Понимаете?
—
А тюрьма у васъ переполнена?
—
Какъ селедокъ въ бочкѣ,— сказалъ
онъ, махнувъ ру­
кой. —
Къ тому же... Только ужъ это, пожалуйста, вполнѣ пар-
тикулярно, между нами!
Онъ оглянулся на запертую дверь и прибавилъ:
—
Пришлось бы, пожалуй, и другое дѣло подымать... А
жаль батьку, батька-то простякъ...
—
Неужели бродяжій бракъ?—спросилъ я.
—
А вы почему догадались?
—
Я зналъ объ ихъ намѣреніи вѣнчаться. Значитъ, все­
таки Степану удалось это устроить?
—
Какъ Степану?
—
А то кому же?...
—
Ну, тамъ кто устраивалъ, не знаю . А только обвѣн-
чался все онъ же, работникъ этотъ... И вѣдь рожа, повторяю
вамъ, неописуемая. Тотъ, всетаки, былъ действительно моло-
децъ!
Итакъ, даже эти старанія Степана пошли въ пользу Ти­
мохи!.,
Мнѣ вспомнилась пророческая
вражда Степана и его
отзывъ о хитрости работника. А между тѣмъ я и теперь былъ
увѣренъ, что его роль была, какъ всегда, пассивная: навер­
ное Маруся просто женила его на себѣ... И ломанная, и смя­
тая бурей, она стремилась возстановить въ себѣ женщину и
хозяйку. Для этого ей нужно было ея хозяйство, весь этотъ
уголоісъ. Для хозяйства яуженъ хозяинъ. Все это—лишь внеш
­
няя оболочка, въ которую, какъ улитка, пряталась больная
душа...
А впрочемъ... Кто знаетъ? Иногда мне вспоминалось вре­
мя, проведенное нами на заимкѣ, разсказъ Тимофея, горяпце
глаза Маруси и почти страдальческое участіе кь этому раз-
сказу. И мнѣ приходило въ голову, что, быть молсетъ, въ ней,
стремившейся возстановить въ себе крестьянку, этотъ Тимоха,
такъ легко
сохранившій въ себъ все особенности пахаря—
могъ задеть и другія струны...
Все это, однако, показалось мне слишкомъл туманнымъ и
сложнымъ, чтобы делиться этими соображеніями съ заседате-
лемъ Федосеевыми
15

226
МАРУСЯ.
X II.
Недавно я получилъ изъ тѣхъ мѣстъ длинное письмо. Одна
моя знакомая отвѣчала подробно на мои вопросы о мѣстахъ
и людяхъ.
«...0 Степапѣ мнѣ трудно было узнать что-нибудь. О немъ
всѣ какъ-то забыли. Марья же (по мужу Захарова) живетъ
:іа «Дальней Заимкѣ». Это мѣсто пользуется пѣкоторой извѣ-
стностіго, и начальство охотно поселяетъ тамъ русскихъ, на
которыхъ можно разсчитывать, какъ на земледѣльцевъ. Пожа­
луй, что это начало разростающагося будуіцаго значительнаго
поселенія. У Марьи два сына, одинъ подросток!», отличный ра •
ботиикъ. Оба говорятъ по малорусски лучше, чѣмъ по русски.
Тимофей толсе хорошій работникъ, но, по общему мнѣнію, на ­
стоящая хозяйка- Марья. Впрочемъ, она выказываетъ ему на-
ружные знаки почтенія. Иногда оиъ напивается и подъ пья •
ную руку колотить ее. Она охотно разсказываетъ объ этомъ...
А. И ., которая живетъ недалеко и хорошо ихъ знаетъ, гово­
ритъ, что,—какъ это ни
странно,— Марья какъ будто гордится
побоями «своего мужика», или, какъ она называете, «чоло-
віка»,..
—
Выпрямилась,— подумалъ я по прочтеніи этого письма.
Мнѣ опять вспомнилась молодая искалѣченная лиственница...
Даже эти побои... Вѣроятно, Марьѣ приходитъ при этомъ въ
голову, что. —
не будь всего того, что вырвало ее изъ родной
среды,— какой нибудь «чоловікъ Тимішъ» такъ же напивался
бы, такъ же бы куражился, такъ же поколачивалъ бы ее въ
родной деревнѣ... На то онъ «чоловікъ», свой, родной, «за­
конный».
У всякаго свои понятія о счастіи...
Во времена моей юности одинь товарищъ разсказалъ мнѣ
слѣдующую исторію. Какъ-то, лишившись уроковъ, оиъ дошелъ
до крайней степени бѣдствія и не ѣлъ почти два дня. Въ это
время онъ получилъ нредложеніе работы. Онъ вяло шелъ по
улицамъ на приглашеніе и думалъ, что врядъ-ли въ силахъ
будетъ исполнить заказъ. Вотъ если бы задатокъ!.. Хоть рубль...
именно--рубль!.. И вдругъ въ его воображеніи съ необыкно­
венной яркостію нарисовалась желтенькая бумалска. Съ этимъ
заманчивымъ образомъ въ умѣ онъ слушалъ объясненія заказ­
чика Въ заключеніе тотъ самъ предложилъ задатокъ и нротя-
нулъ... десять рублей. Студентъ вяло посмотрѣлъ на бумажку.
Это было не то, что ему нужно.
Рупь... сказалъ онъ съ выраженіемъ тупой жадности въ
голосѣ.
—
Но позвольте...
МАРУСЯ.
227
—
Рупь. рупь, рупь, - иовторялъ онъ настойчиво. Заказ­
чик,!, пожаль плечами, и студентъ получилъ желаемое. И въ
эту минуту онъ былъ счастливъ...
Маруся тоже отвоевала у судьбы свой рубль и— значить,
тоже счастлива. Въ письмѣ моей знакомой стояла слѣдующая
приписка:
«Я предлагала А. И . и Вашъ несовсѣмъ мнѣ понятный
вопросъ, Она говоритъ, что въ смѣхѣ Маруси ничего особен
наго не замѣтила. ііообще, она счатаетъ ее совершенно нор­
мальным!. человѣкомъ».
Итакъ—Маруся выпрямилась... Я дочиталъ письмо и въ
моемъ умѣ ярко встали картины и восноминанія, которыми я
подѣлился теперь съ читателемъ. Извѣстія о М арусѣ доставили
мнѣ чувство нѣкотораго удовлетворенія: очевидно, героическія
усилія молодого надломленная существа не пропали даромъ.
Но когда я гляжу теперь на нисколько ножелтѣвшихъ листоч-
ковъ, иа которыхъ я тогда же набросалъ въ коротких!» чир
тахъ разсказъ Степана- — с ердце у меня сжимается иевольнымъ
сочувствіемъ. И сквозь благонолучіе Дальней Заимки хочется
заглянуть въ безвѣстную судьбу безпокойнаго, неудовлетворив­
шаяся, молсетъ быть давно улсе погибшая человѣка...
В. Короленко.

Гдѣ же твой пахарь?
Чего же онъ ждетъ?
Некрасовъ.
Я видѣлъ трауръ молчаливый
Земли, узнавшей Божій гнѣвъ,
Я видѣлъ пасмурный нивы,
Куда весной не палъ посѣвъ.
Зеленой ржи вѣнокъ нарядный
Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,
И даже солнца лучъ отрадный
На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ.
Солому рубленную ѣли
Больныя дѣти, словно скотъ,
•Людскія лица почернѣли
Отъ изнуренья и заботь...
И. ширинѣ равнинъ безплодныхъ
Невольно задалъ я вопросъ:
Цѣною этихъ мукъ голодныхъ,
Изъ-подъ росы народныхъ слезъ,
Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ,
Что намъ взойдетъ на черный день
Для нашихъ нищихъ деревень?
На этихъ мертвыхъ, какъ могила,
Оцѣпенѣлыхъ полосахъ
Какая дѣвственная сила
Еще лежитъ, зарывшись въ прахъ?
Изъ этой каторги желѣзной,
Гдѣ на работѣ безполезной
Изныли люди и земля,
Когда пробьется лучъ просвѣта,
Надежду новую суля?...
Но не могли мнѣ дать отвѣта
Неплодородныя поля...
*
*
Алекеандоъ Сергѣевичъ Пушкинъ.
( 1799— 1899).
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ.
Пушкинъ въ сознаніи русской литературы.
Русская литература поминала недавно одно изъ величайшихъ
и славнѣйпшхъ своихъ именъ. Большинство нашихъ писателей
нослѣдующаго періода, писателей самыхъ различныхъ величинъ
и убѣжденій, единодушно сходилось въ высокой оцѣнкѣ этого
имени. Гоголь опредѣлялъ Пушкина, какъ чрезвычайное и, мо­
жетъ быть, единственное явленіе русскаго духа; Аполлонъ Гри-
горьевъ называлъ представителемъ „всего нашего душевнаго“,
„нашимъ
всѣмъ“; по Достоевскому, Пушкинъ былъ первымъ рус-
скимъ человѣкомъ, отыскавшимъ для насъ „великій и вожделен­
ный исходъ“, слѣдовательно, чѣмъ-то вродѣ Моисея новыхъ дней;
но мнѣнію Тургенева, онъ былъ центральнымъ художникомъ эпохи,
стоявшимъ очень близко къ самому средоточію русской жизни; Бѣ-
линскій, съ своей стороны, думаетъ, что Пушкинъ обладалъ ми­
ровой творческой силой иуступалъ первенство развѣ лишь двумъ
или тремъ изъ величайшихъ геніевъ поэзіи; Добролюбовъ назы-
ваетъ его честью своей родины; Чернышевскій— однимъ изъ т-ѣхъ
людей, чья память будетъ безсмертна за ихъ служеніе музамъ и
разуму; наконецъ, Гончаровъ говоритъ, что Пушкинъ для рус­
скаго искусства былъ тѣмъ же, чѣмъ Ломоносовъ для русскаго
просвѣщенія вообще. Мы могли бы, впрочемъ, значительно уве­
личить списокъ подобныхъ отзывовъ разныхъ знаменитостей и
извѣстностей родного слова. Даже и самъ Писаревъ, объявившій
Пушкина „колоссально неразвитымъ“ человѣкомъ, а за произве-
деніями его отрицавшій всякое общественное значеніе, не ре­
шался оспаривать чисто-художественную красоту его стиховъ и
называлъ его „великимъ стилистомъ“.
Если критики и романисты, за однимъ единственнымъ исклю-
ченіемъ, отзывались о Пушкинѣ съ такимъ благоговѣйнымъ во-
1

2
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
сторгомъ, то что же говорить о поэтахъ-стихотворцахъ? Доста­
точно вспомнить стихотвореніѳ Кольцова „Лѣсъ“ („сила гордая,
доблесть царская“), или лермонтовское „На смерть Пушкина“
(„дивный геній“, „наша слава“); стоить вспомнить,что даже Не­
красовъ, считавшійся антиподомъ Пушкина въ поэзіи, такъ вы­
разился объ его стихахъ:
Неподражаемые звуки!
Когда бы съ Музою моей
Я былъ немного поумнѣй,—
Клянусь, нера бы не взялъ въ руки!
Словомъ, и въ прозѣ, и въ стихахъ Пушкинъ равно былъ при-
знаваемъ царемъ родного искусства. Гласъ народа не гласъ ли
Божій?.. И что же можно сказать о Пушкине новаго, послѣ тѣхъ
бумажныхъ горъ, какія о немъ улсе исписаны? Теперь, 62 года
спустя послѣ кончины поэта, не доллсенъ ли всякій русскій не
только любить его, но и имѣть о немъ вполнѣ ясное, опреде­
ленное понятіе? Казалось бы, такъ. Но на дѣлѣ, думается намъ,
такое понятіе рѣдко у кого имѣется. Имена Лермонтова, Гоголя,
Некрасова, Тургенева, Достоевскаго, Толстого, Щедрина и даже
многихъ меныиихъ величинъ сразу будятъ въ нашемъ сознаніи
тотъ или другой, но всегда ясно выраженный образъ и кругъ
идей; имя же Пушкина, величайшее имя русской литературы,
вызываетъ у большинства представленіе лишь чего-то большого,
но довольно-таки смутнаго и неопредѣленнаго. Въ самомъ дѣлѣ,
никто не станетъ отрицать въ настоящее время огромное исто­
рическое значеніе Пушкина для нашей литературы, равно какъ
звучность, пышность и вмѣстѣ простоту пушкинскаго стиха, но
многимъ ли этотъ поэтъ дорогъ и близокъ, какъ поэтъ, взятый
внѣ извѣстнаго историческаго момента? Кто вразумительно объ­
яснить, за что именно и теперь, и долго еще, всегда можно бу­
детъ любить Пушкина, читать и заучивать наизусть?
Слава Пушкина имѣетъ у насъ свою печальную исторію...
Общество, какъ извѣстно, охладѣло къ нему еще при его жизни.
Трагически окончившаяся дуэль только на время разогрѣла утра-
ченныя симпатіи; шли годы — и любовь къ Пушкину принимала
все болѣе и болѣе академическій характеръ, потому что такіе
энтузіасты поэзіи, какъ Бѣлинскій, Жуковскій или Гоголь, даже
и въ литературной средѣ всегда считались единицами. Прекрасное
по времени анненковское изданіе сочиненій Пушкина (1855—
1857 гг.) на короткій срокъ опять привлекло къ нимъ общее
вниманіе, вызвавъ сочувственный статьи Друлсинина, Григорьева,
Чернышевскаго, Добролюбова, но это уже былъ своего рода succès
d’éstime: не такая наступала эпоха, чтобы главныя силы души
вкладывать въ искусство... Не прошло и десяти лѣтъ, какъ уже
могли появиться знаменитыя статьи Писарева, въ прахъ низвер-
гавшія авторитетъ Пушкина и пмѣвшія среди молодежи огромный
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВГІЧЪ ПУШКИНЪ.
3
ч
уснѣхъ, отзвуки котораго врядъ ли и теперь еще совершенно за­
мерли. Онѣ сдѣлали то, что въ теченіе слѣдующаго пятнадцатк-
лѣтія Пушкинъ былъ почти что забыть; если бы не обязательное
чтеніе въ школахъ, то подростающія поколѣнія, конечно, знали бы
и читали его не больше, чѣмъ какого-нибудь Державина... 1880 г.
(годъ открытія памятника Пушкину въ Москве) явился, казалось,
поворотнымъ пунктомъ въ исторін пушкинскаго культа, но на
дѣлѣ поворота этотъ былъ только кажущимся. Извѣстная рѣчь
Достоевскаго вовсе не ради Пушкина вызвала общій „безумный“
восторгъ аудиторіи, да и тотъ скоро разсѣялся, когда выяснилось,
что произошло простое недоразумѣніе... PI после того на цѣлыхъ
семь лѣтъ Пушкинъ снова былъ сданъ въ академическій архивъ!
Настоящимъ, а не призрачнымъ только „поворотнымъ нуніс-
томъ“ долженъ быть названъ 1887 годъ, когда, благодаря пре­
кратившемуся монопольному праву изданій (до тѣхъ поръ очень
дорогихъ), поэзія Пушкина стала, наконецъ, въ возможности до­
стоян!емъ широкихъ круговъ общества *).
Такова, въ короткихъ чертахъ, грустная исторія пушкинской
•славы
на Руси. Въ ней замѣчается какая-то двойственность:
съ одной стороны—восторженное отношеніе критики, съ другой__
холодное равнодушіе общества. Спрашивается, откуда нее эта двой­
ственность? Почему общество русское до самыхъ послѣднихъ лѣтъ
такъ несправедливо-небрежно относилось къ одному изъ своихъ
величайшихъ писателей?
Объясненія этого интереснаго факта, по нашему мнѣнію,'нужно
искать въ характере и особенностяхъ той оценки, какую давала
Пушкину руководящая критика, имевшая всегда такое огромное
вліяніе на чувства и мненія русскаго общества. Какъ мы улсе
заметили, критическая литература о Пушкине справедливо мо­
жетъ гордиться не только обиліемъ, но и блѳскомъ своихъ именъ.
Но для того,^ чтобъ двинуться хоть на одинъ шагъ впередъ, какъ
въ разрѣшеніи поставленнаго выше вопроса, такъ и въ правиль-
номъ пониманіи самой пушкинской поэзіи, необходимо, не ослеп­
ляясь этимъ блескомъ, отдать себе ясный отчета въ томъ, что
•сделано по отношенію къ великому поэту его комментаторами.
Проверка старыхъ, хотя бы и прочно установившихся литератур-
ныхъ мненіп, особенно когда речь идетъ о такомъ перворазряд-
■номъ явленіи, какъ Пушкинъ, во всякомъ случае никогда не мо­
жетъ быть названа излишней и безполезной.
„Людей, подобных!.
Пушкину,
писалъпосле его смертиПолевой,— должнопересуживать
*) Мы далеки, впрочемъ, отъ излишняго оптимизма на этотъ счетъ.
Не обманетъ насъ и тотъ небывалый шумъ, съ какимъ готовились и
отпраздновали столѣтній юбилей поэта:,сколько сквозить въ этомъ щум1>
невѣжественнаго формализма, показной просвѣщенности и лицемѣрнаго
:уваженія къ литературѣ.
1*

АЛЕКСАНДР!, СЕРГѢКВИЧЪ ПУШКИНЪ.
*
каждое поколѣніе, каждый вѣкъ, въ силу своего уложенія: кри­
тика не есть ненремѣнно осужденіе и паказаніе бездарности, и
Пушкину нечего бояться приговора самаго строгато“ . Почти въ
тѣхъ лее словахъ выразился затѣмъ Бѣлинскій:
„Пушкинъ принадлежитъ къ вѣчно живущимъ и движущимся явле-
ніямъ, не останавливающимся на той точкѣ, н а которой застала пхъ
смерть, но продолжающими развиваться въ сознаніи общества. Каждая
эпоха произносить о нихъ собственное сужденіе, и какъ бы вѣрно ни
поняла она ихъ, по всегда оставить слѣдующей за нею эпохѣ сказать
что-нибудь новое и болѣе вѣрное, и ни одна и никогда не выскажетъ
всего“.
I.
Появленіе въ 1820 году иоэлы „Русланъ и Людмила“ при­
ветствовано было общимъ восторгомъ. Смѣшная выходка въ
„Вѣстникѣ Европы“ какого-то
„жителя бутырской слободы“, на­
звавш ая эту поэму плоской шуткой старины,
„грубой и отвра­
тительной“, представляла чуть ли не единственное исключеніе.
Въ слѣдующемъ году появилась ода „Наполеонъ“, заключитель­
ная строфа которой, по свидетельству Белинскаго, какъ освежи­
тельная гроза, раздалась надъ полемъ русской литературы, за-
росшимъ сорными травами общихъ местъ, и многіе поэты, пре­
старелые и возмужалые, съ уднвленіемъ прислушивались къ
этимъ стихамъ, поднявъ встревоженныя головы вверхъ, словно
гуси на громъ... Затемъ носледовалъ „Кавказскій пленникъ“— и
слово „великій поэтъ" пронеслось въ публике... Никогда еще по­
добная слава не выпадала такъ быстро на долю русскаго писа­
теля! Старыя школы лжеклассицизма и карамзинскаго сантимен-
тализма, которыхъ не могли совершенно уничтожить ни Жуков-
скій, ни Батюшковъ, съ появленіемъ новой поэтической звезды
рухнули сразу и безвозвратно. Многіе воображаютъ,— говоритъ
Чернышевскій,— будто борьба противъ Пушкина очень долгое
время такъ же занимала перья современныхъ журналистовъ, какъ
вноследствіи— противъ натуральной школы. На самомъ деле этого
не было; по крайней мере, лучшіе критики эпохи судили о Пуш­
кине не голословно, не пошло и не мелочно, и такія, напр., ди~
кія мнѣнія, будто содержаніе УІІ главы „Евг. Онегина“ заимство­
вано поэтомъ изъ романа Булгарина „Иванъ Вылшгинъ“, состав­
ляли исключеніе очень редкое. Верно, однако,— соглаш ается Чер-
нышевскій,— что оценка деятельности поэта, столь полнаго силы,
жизни и двішенія, не могла быть полной, пока значительная
часть его деятельности скрывалась еще въ будущемъ; поэтъ не
могъ быть настоящимъ образомъ оцененъ по своему значенію и
вліянію на судьбу литературы, пока это вліяніе не выразилось
положительными фактами. И вотъ почему современная Пушкину
критика уступаетъ въ глубине критике последующей.
ЛЛЕКСАНДРЪ CEPPLЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Этотъ авторитетный отзывъ избавляетъ насъ отъ необходимости
подробно пересматривать критику 20-хъ годовъ. Будемъ поэтому
кратки.
•
Конечно, муза Пушкина въ зрелые свои годы страшно раз­
вилась и выросла сравнительно съ юношескимъ періодомъ „Кав-
казскаго пленника“, „Бахчисарайскаго фонтана“ и „Братьевъ-раз-
бойниковъ“; темъ не менее она и тогда уже отличалась необы­
чайной сложностью поэтическихъ мотивовъ и составныхъ элемен-
товъ.
Важно определить: какой же, собственно, пзъ этихъ элемен-
товъ нокорилъ ей сердца современниковъ? За что именно они
полюбили ее? — Врядъ ли возможно какое-нибудь сомненіе въ
томъ, что въ начале, при появленіи „Руслана и Людмилы“, это
была только свободная поэтическая форма, пленительно подей­
ствовавшая на публику послѣ вычурной риторики предшествую­
щего періода. Для насъ, въ настоящее время, въ
„Русланѣ и
Людмиле“ почти все кажется условиымъ, далекимъ отъ жизни,
чуждымъ всякой определенной окраски места и времени, но въ
20-мъ году поэма казалась самой жизнью и вызывала одинъ
восторгъ.
„Р усланомъ и Людмилой“ была такимъ образомъ под­
готовлена почва; настоящую же славу далъ Пушкину свободный
духъ следующихъ его произведеній. Впечатленіе еще усиливалось
бродившими въ обществе слухами о иоведеніи автора, навлек-
шемъ на него гневъ администраціи, его задорными стихами и
эпиграммами, не попадавшими въ печать, но темъ не менее всемъ
известными, наконецъ, самимъ фактомъ его ссылки. Духъ недо­
вольства действительностью, должно быть, въ самомъ воздухе
носился тогда въ Европе, не исключая и нашей Россіи; не на­
ходя себе внешняго исхода, этотъ вольнолюбивый духъ выливался
въ мрачной хандре и разочарованности. Разумеется, во всемъ
этомъ было много простой подражательности, и какъ впослед-
ствіи „лишнимъ людямъ“, а еще позже „кающимся дворянамъ“,
такъ въ те времена маленькимъ Байронамъ счета не было не
только въ столнцахъ, но и въ уездныхъ захолустьяхъ. Особенной
глубины не было, конечно, и въ пушкинскомъ протесте или ра­
зочарованности, но отъ нихъ веяло юношеской искренностью,
они выражались въ неслыханныхъ по красотЬ и звучпостп сти-
хахъ, и Пушкинъ совершенно серьезно казался тогдашней моло­
дежи севернымъ Байрономъ (темъ более, что о настоящемъ редко
кто имелъ понятіе). Такія вещи, какъ „Кинжалъ“, ода „На воль­
ность“, „Погасло дневное светило“, „Черная шаль“, „Я пережнлъ
свои лселанья“, переходили изъ рукъ въ руки, изъ устъ въ уста
и вызывали обіціе восторги; „Кавказскій пленникъ“ съ свопмъ
героемъ, который
Свобода! лиш ь одной тебя
Еще искалъ въ подлунномъ мірѣ,—

6
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
могъ только утвердить первоначальную популярность поэта, какъ,
пѣвда молодой Россіи; первая нѣсня „Евг. Онегина“ окончательно-
ее закрѣпила.
•
Между тѣмъ, въ самой нриродѣ пушкинскаго таланта совсѣмъ
не было боевыхъ элементовъ, и, къ счастью поэта, оиъ рано но-
чувствовалъ, что стоить па ложной дорогѣ. Ни грозный мечъ,
Гпртея, ни темный илащъ байроиовскаго Чайльдъ-Гарольда оди­
наково не шли къ его мягкой, свѣтлой, полной жизнерадостности
поэзіи. Правда, действительность окутала вскорѣ грустнымъ фле-
ромъ эту свѣтлую жизнерадостность, но сдѣлала она это по-своему,
и пзъ Пушкина вышелъ не авторъ „Манфреда“ и „Донъ-Жуаиа“,
а
»Русалки“,
„Скупого рыцаря“ и „Камеинаго гостя“. Повто­
ряемъ, Пушкинъ рано почувствовалъ, что настоящее призваніе
его, какъ поэта, иное, ио онъ тогда же понялъ и то, что после­
довать голосу природы—зиачитъ утратить любовь публики. Улсе
БЪ 1824 году оиъ меланхолически заявляетъ: „Блалсенъ, кто про
себя таилъ души высокія созданья—и отъ людей, какъ отъ мо-
гилъ, пе ждалъ за чувство воздаянья!“ И онъ начинаетъ бук­
вально следовать этой пессимистической мысли: написаниаго въ
следующемъ году „БорисаГодунова“ онъ дерлштъ подъ спудомъ
Дѣлыхъ шесть летъ, объясняя друзьямъ свою медлительность опа­
сен іемъ, что
„Борись“ поразить русскую публику непривычной
новизной драматическихъ иріемовъ и темъ повредитъ судьбамъ
русской драмы... Объясненіе, ио меньшей мере, странное.
Предчувствіе не обмануло поэта, и холодность публики къ
недавнему еще любимцу росла съ половины 20-хъ годовъ съ уди­
вительной быстротою. Никто не хотѣлъ понять того, что Пуш­
кинъ не совершаетъ, въ сущности, никакой „измены“ лучшимъ
завѣтамъ молодости, что съ поэзіей его происходить лишь то са­
мое, что случилось съ картиной генія въ его лее чудномъ стихо-
твореніи „Возролсденіе“: чуждыя краски, — байронизмъ, рѣвкій
боевой языкъ,— „спадаютъ ветхой чешуей“ и заменяются ви­
деньями „первоначальных!, чистыхъ дней“ — худолгествеинымн
образами вечной правды, вечной красоты и человечности. Мелсду
темъ, близорукіе поклонники ирежняго Пушкина видели въ немъ
въ эту пору нечто вроде покаявшагося декабриста...
Непониманіе и охлаждеиіе читателей, естественно, вызывало
раздраженіе и въ поэте. Порой оно прорывается у него въ гнев­
ной и преувеличенно-резкой декламаціи ио адресу „непросве­
щенной черни“; еще чаще выражается въ наружномъ презрптель-
номъ спокойствіи, которое, одиако, никого не въ силахъ обмануть.
Печать глубокаго уныиія лелситъ, наир., на величаво-безстраст-
иомъ, по внешности, сонете 1830 года: „Поэтъ, не дорожи лю­
бовно народной!“ Поэту рекомендуется здесь оставаться твердымь
и снокойнымъ, но вместе съ темъ онъ почему-то долженъ быть,
п „угрюмымъ“; поэтъ называется царемъ, ио жить онъ почему-та
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
7
принулсденъ „одинъ“ ... Довольно странное царство и не совсемъ
обычное спокойствіе!
Горделивое презреиіе Пушкина къ мненіямъ толпы походить
ииогда на самое обыкновенное малодушіе. Начиная съ „Бориса
Годунова“, лучшія его ноэмы и стихотворенія держатся по не­
скольку летъ въ портфеле, въ совершенно законченномъ, пови­
димому, и отделанномъ виде. Изъ мелкихъ пьесъ довольно на­
звать такой общепризнанный шедевръ пушкинской поэзіи. какъ
„Для береговъ отчизны дальиой“, написанный въ 1830 г. и уви-
давшій свѣтъ лишь после смерти поэта, въ 1841 г.! На другихъ
стихотвореніяхъ, которыя отдавались въ печать при жизни, Пуш­
кинъ выставляетъ ложное указаніе „съ иностраннаго“, или лее,
словно ирося у публики сиисхожденія, озаглавливаешь: „Ш алость“ .
Такое названіе первоначально предполагалось, наир., для извест-
наго стпхотворенія „Бесы“... Врядъ ли все это можно объяснить
одной строгостью поэта къ самому себе. Нельзя также не вспом­
нить ответа Пушкина Гульянову, приславшему ему въ 30 г., по
случаю предстоящей свободы поэта, анонимное поздравленіе въ
стихахъ.
„Вниманья слабаго предметъ уединенный,— съ
горечью
жалуется въ своемъ ответе Пушкинъ,— къ доброжелательству
досель я не привыкъ, и страненъ мне его приветливый языкъ“.
Со стороны Пушкина, конечно, это было большимъ преувеличе-
ніемъ, въ особенности относительно перваго періода его поэти­
ческой деятельности, но для насъ важенъ фактъ, что въ данный
моментъ, т. е . за семь летъ до смерти, онъ чувствовалъ себя
отвергнутымъ, непонимаемымъ, окруженнымъ со всехъ сторонъ
явнымъ и тайнымъ зложелательствомъ...
II.
Но не одно охлажденіе публики давало знать себя Пушкину
въ последніе годы жизни: „неотразимыя обиды“ то и дело на­
носила его самолюбію и та самая лсурнальная критика, которая,
какъ мы видели, „не пошло и не мелочно“ оценила его поэти-
ческій восходъ. Еще резче и суровее относилась къ его созрев­
шему таланту наролсдающаяся новая критика.
На другой годъ после смерти великаго поэта Бѣлинскій
писалъ:
„Мнимый періодъ паденія таланта Пушкина начался для близору-
каго прекраснодушія съ того времени, какъ онъ началъ писать свои
сказки *). Въ самомъ дѣлѣ, эти сказки были неудачными опытами под-
дѣлаться подъ русскую народность; но, не смотря на то, и въ нихъ былъ
видѣнъ Пушкинъ, а въ „Сказкѣ о рыбакѣ ирыбкѣ“ онъ даже возвысился
до совершенной объективности и съумѣлъ взглянуть на народную фан-
ф Бѣлинскій ошибается: въ дѣйствительности, гораздо раньше этого
времени.

ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢКІШЧЪ ИУШКИНЪ.
тазію орлннымъ взоромъ Гете. Но если бы сказки іі всѣ были дурны од­
ном элегш „Безумныхъ лѣтъ“ (1834) достаточно было, чтобъ показать,
какъ смЪшны и жалки были беспокойства добрыхъ людей о паденін
поэта; но... да и кто не былъ, в ъ свою очередь, добрымъ человѣкомъ?“
Въ этомъ „но“ слышится своего рода покаяніе. Дѣло въ томъ,
что— какъ это ни странно—Бѣлинскій самъ былъ однимъ ігзъ
этихъ добрыхъ людей, „смѣшныхъ и жалкихъ“ въ своемъ безпо-
койствгк Такъ, въ „Литературпыхъ мечтаніяхъ“, номѣіденныхъ въ
„Молвѣ“ 34 года и несомнѣнно читанныхъ самимъ ноэтомъ,
Бѣлинскій писалъ:
„Пушкинъ царствовалъ десять лѣтъ. „Борисъ Годуновъ... бьнгь ио-
слѣднимъ великимъ его нодвигомъ; въ 3-й части полнаго собранія сти-
хотвореній замерли звуки его гармонической лиры. Теперь мы не у знаемъ
Пушкина; онъ умеръ или, можетъ быть, только обмеръ на время. Мо­
жетъ быть, его уже нѣтъ, а , можетъ быть, онъ и воскреснетъ; этотъ во­
просъ, это гамлетовское „быть или не быть“ скрывается во мглѣ буду-
щаго. По крайней мѣрѣ, судя по его сказкамъ, по его поэмѣ „Анджело“
и по другимъ произведеніямъ, обрѣтающнмся въ „Новосел ьи“ и „Библіо-
текѣ для чтенія“, мы должны оплакивать горькую, невозвратимую по­
терю. Гдѣ теперь эти звуки, въ коихъ сливались, бывало, то разгулье
удалое, со сердечная тоска, гдѣ эти вспышки пламеннаго и глубокаго
чувства, потрясавшаго сердца, ежнмавш аго и волновавшаго груди'?—Увы!
мы читаемъ теперь стихи съ правильной цезурой, съ богатыми и полу-
богатыми риѳмами, съ піитическими вольностями...“ —„И однако ж ъ (за -
ключалъ Бѣлинскій), не будемъ слишкомъ поспѣшны и опрометчивы въ
нашихъ заключеніяхъ; предоставнмъ времени рѣшить этотъ запутанный
вопросъ. О ГІушкинѣ судить нелегко. Вы, вѣроятно, читали его’ элегію:
„Безумныхъ лѣтъ“? Вы, вѣроятно, были потрясены глубокимъ чувствомъ,
которымъ ды ш етъ это созданіе?—Пусть скажутъ, что это пристрастіе,’
идолопоклонство, дѣтство, глупость, но я лучш е хочу вѣрить тому, что
Пушкинъ мистифируетъ „Библиотеку для чтенія“, чѣмъ тому, что его та-
лантъ погасъ. Я вѣрю, думаю, и мнѣ отрадно вѣрить и думать, что
Пушкинъ подарить наст» новыми созданіями, которыя будутъ выше
прежнихъ“.
Это называется— позолотить пилюлю, но отъ красивой позо­
лоты она не могла, конечно, сдѣлаться менѣе горькой... Въ слѣ-
дующемъ затѣмъ (35) году, по поводу выхода въ свѣтъ IY части
стихотвореній Пушкина, Бѣлинскій писалъ:
Вообще очень мало утѣшительнаго [можно сказать объ этой части.
Конечно, въ ней виденъ закатъ таланта, но таланта Пушкина; въ этомъ
закатѣ есть еще какой-то блескъ, хотя слабый и блѣдный...—Самыя его
сказки (онѣ, конечно, рѣшительно дурны, конечно, поэзія и не касалась
ихъ!), но всетаки онѣ цѣлой головой выше всѣхъ попытокъ въ этомъ
родѣ другихъ нашихъ поэтовъ. Мы не можемъ понять, что за странная
мысль овладѣла имъ и заставила тратить свой талантъ на эти поддель­
ные цвѣты...
Холодно были приняты критикой „Борисъ Годуновъ“,
„Ску­
пой Рыцарь“ и „Капитанская дочка“; не особенно дружелюбнаго
иривѣтствія удостоился въ нѣкоторой части журналовъ и окон­
ЛЛЕКСЛНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
9
ченный „Евгеній Оиѣгинъ“; такъ, Надеждинъ въ „Телеграфѣ“
опредѣлилъ этотъ романъ, какъ блестящую игрушку, какъ поэти­
ческое суесловіе... Мы уже приводили объясненіе Чернышевскаго,
почему сулсденія критиковъ о пушкинской поэзіи, при жизни
поэта, не могли быть всесторонними и особенно глубокими: ігь
лучшемъ случаѣ они не шли дальше признанія ея иоэзіей вели
кой, народной и истинно-русской. Одной изъ первыхъ и наибо­
лее серьезныхъ попытокъ общей характеристики Пушкина была
статья Гоголя (1832 г.)
„Нѣсколько словъ о Пушкинѣ“. Не бу­
дучи особенно сильнымъ мыслителемъ, Гоголь обладалъ несомнѣн-
нымъ чутьемъ художественной правды, Пушкина же боготвортлъ
и считалъ своимъ учителемъ; онъ не могъ поэтому не бросить
въ этой статьѣ нѣсколькихъ мѣткихъ и глубоко-вѣрныхъ замѣча-
ній,—хотя бы о томъ, напр., что истинная
национальность со­
стоитъ не въ точномъ описаніи сарафана, а въ проникновенін
въ самый духъ народа, или о томъ, что чѣмъ предметъ обыкно­
веннее, нроще, тѣмъ выше долженъ быть поэтъ, извлекающій
изъ него необыкновенное и въ то же время совершенно истин­
ное. Большую честь проницательности Гоголя делаетъ и то, что
онъ одинъ изъ немногихъ призналъ наиболѣе совершенными
позднѣйшія произведенія Пушкина, где отъ грознаго и импонн-
рующаго величія Кавказа поэтъ перешелъ къ обыкновеннымъ
равнииамъ средней Россіи, глубже предавшись изученію жизни и
нравовъ родного народа. Но этимъ и ограничилась критическая
прозорливость Гоголя...
Какъ определилъ онъ нравственный обликъ пушкинской музы?
Въ чемъ увидалъ ея индивидуальныя особенности?
Пушкинъ—явленіе чрезвычайное, быть можетъ, единствен­
ное явленіе русскаго духа: это русскій человекъ въ его развитіи.
въ какомъ онъ,, можетъ быть, явится черезъдвести летъ. — Ф раза
эта, быть можетъ, очень красива, но—и только; врядъ ли за ней
скрываются особенно глубокія мысли, темъ более, что въ
другой, позднейшей статье Гоголь говоритъ совсемъ другое:
„Поэзія наша (въ томъ числе и Пушкинъ) не выразила намъ
нигдѣ русскаго человека вполне,— ни въ томъ идеалѣ, въ какомъ
онъ долженъ быть, ни въ той дѣйствительпостгі, въ какой онъ
ныне есть“ .— П роизведенія Пушкина,— говоритъ далее первая
статья,— проникнуты русскимъ (а не немецкимъ?) духомъ; самая
жизнь его была русская, тотъ же разгулъ и то же раздолье и
т. д ., и т. д . въ духе довольно таки квасного патріотизма. За­
темъ следуютъ пространный разсужденія о національности. Поэтъ
можетъ быть и тогда національнымъ, когда описътваетъ чужой
міръ, но глядитъ на него глазами своего народа, чувствуетъ и
говоритъ такъ, что соотечественникамъ его кажется, будто это
чувствуютъ и говорятъ они сами. Но спрашивается: что же зна­
читъ глядеть глазами своего народа? какъ именно думаетъ о чу-

жихъ мірахъ русскій иародъ? Какъ говорятъ и чувствуютъ рус-
скіе люди? эти вопросы Гоголь оставляешь, по своему обыкнове­
нно, въ туманѣ; для него важнѣе всего видимая глубина мысли—
красивая фраза. Такими фразами вообще кишитъ его статья, и
онѣ подкупали нерѣдко иослѣдуюіцихъ критиковъ... Напр., ио
его мнѣнію, сочиненія Пушкина такъ же тихи и безпорывны,
какъ русская природа, которая въ иихъ дышетъ. Ыо почему же
русская природа безиорывна? Почему въ русскихъ стеняхъ, ухо-
дящнхъ въ безкоиечиую даль, или въ широкихъ разливахъ рус­
скихъ рѣкъ слѣдуетъ видѣть меньше порыва, чѣмъ, напр., въ
альпійскихъ вершииахъ, уходящихъ въ высь? И развѣ порывъ
не есть также одна изъ основныхъ чертъ велшсорусскаго харак­
тера? Развѣ и пушкинская иоэзія, знакомая съ „тихой сердечной
тоской“, совершенно чужда „удалому разгулыо“?
Въ заключеніе Гоголь высказываешь такую странную мысль:
для полнаго понпманія прелестной пушкинской антологіи нужно
быть сибаритомъ, который улсе пресытился грубыми и тяжелыми
яствами и ѣстъ птичку не болѣе наперстка... Вотъ и все, что
нашелъ возможнымъ сказать о Пушкинѣ его великій „ученикъ“!
Правда, въ 1882 г. Гоголь ие зналъ еще многихъ лучшихъ
произведеній Пушкина, увндавшихъ свѣтъ улсе послѣ смерти
поэта; имѣется другая, позднейшая его статья (1846) „Въ чемъ
же, наконецъ, существо русской поэзіи“, гдѣ онъ говоритъ, между
прочимъ, и о Нушкинѣ. Однако, не смотря на любопытный част­
ности, по существу въ ней нѣтъ ничего новаго. Гоголь задаетъ
самъ себѣ рядъ вопросовъ: зачѣмъ, къ чему была поэзія Пуш­
кина? Какое новое направленіе мысленному міру дала она? Что
сказала нужное своему вѣісу? Зачѣмъ Пушкинъ данъ былъ міру
и что доісазалъ собою? Вопросы поставлены довольно правильно
и, во всякомъ случаѣ, крайне интересно, но у Гоголя они игра-
ютъ, къ соясалѣнію, только роль красивой риторической фигуры.
Пушкинъ, оказывается, данъ былъ міру на то, чтобъ доказать
собою, что такое самъ поэтъ— и ничего больше... Эта туманная
фраза представляетъ несокнѣнный отголосокъ того, что говорилъ
передъ тѣмъ Бѣлинскій въ У главѣ своего большого трактата
о Пушкинѣ (объ его „паѳосѣ“). Даже приводимая далѣе срав-
ненія съ иностранными поэтами почти буквально повторяютъ
разсуясденія великаго критика и отличаются ихъ же недостатками...
Оригинально у Гоголя только слѣдующее мѣсто: „Что было пред-
метомъ его (Пушкина) поэзіи?—Все стало ея предметом-;, и ни­
чего въ особенности. Нѣмѣетъ мысль (!) передъ безчисленностыо
его предметовъ. Чѣмъ онъ не поразился и передъ чѣмъ остано­
вился? Отъ заоблачнаго Кавказа“ и т. д ., и т. д .,— цѣлый рядъ
громкихъ и безсодержательныхъ фразъ.
Черезъ два года послѣ первой критической статьи Гоголя по­
явились „Литературныя мечтанія“ Бѣлинскаго. Въ нихъ молодой
10
‘
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ИУШКИНЪ.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
11
критикъ съ восторгомъ отозвался о первомъ періодѣ поэтической
деятельности Пушкина.
„Онъ перепробовалъ всѣ топы, всѣ лады,
всѣ аккорды своего вѣіса; онъ заилатилъ дань всѣмъ великимъ
современнымъ событіямъ, явленіямъ и мыслямъ, всему, что могла
чувствовать тогда Россія; въ его пѣсняхъ трепетали всѣ нервы
ея жизни“ . Однако, оцѣика пушкинской поэзіи этими общими вы-
раженіями восторга и удивленія и ограничивается: въ чемъ именно
заключались аккорды, лады и тоны отражениаго Пушкинымъ
вѣка, каковы были „нервы“ русской жизни, въ чемъ было, нако­
нецъ, индивидуальное отличіе Пушкина, какъ поэта, отъ какого-
нибудь Байрона или Гете (кромѣ того, что онъ былъ русскій)—
ничего этого мы такъ и не узнаемъ изъ „Литературиыхъ мечтаиій“,
иапечатанныхъ еш,е при жизни ноэта.
Какъ мы уже упоминали, трагическая кончина Пушкина вы­
звала въ обществѣ и въ печати целый взрывъ былого къ нему
сочувствія. Все наперерывъ называли его великимъ, національ-
нымъ, іістинно-русскимъ иоэтомъ. Чувство, несомненно, было
вполне искренно, и, однако, нельзя сказать, чтобы въ эти исклю­
чительные дни критика обнаружила более глубокое поннманіе
пушкинской музы. Въ „Галатее“, въ большой статье, посвященпой
Пушкину,утверждалось, напр., что настоящимъ родомъ его таланта
было граціозное, а откюдь не грапдіозное: въ „Полтаве“ поэтъ
попытался на восковыхъ крыльяхъ подняться къ солнцу—и ра-
зыгралъ плачевную роль Икара... Тотъ лее авторъ глубокомыс­
ленно заявлялъ:
„П ушкинъ не поэтъ всего человѣчества, какъ вздумалось сказать а
немъ одному изъ его заннсныхъ панегирнстовъ, а поэтъ русскій, и по
преимуществу поэтъ такъ называемаго большого свѣта, или, что все
равно,^ поэтъ будуарный; онъ не возносился или очень рѣдко возносился
къ небу и не оставилъ ничего такого, что подходило бы къ гпмнамъ,
если мы не. отнесемъ къ этому роду его подражаній корану“. Еще въ
какой-то другой газеткѣ писали: „Мы любимъ Пушкина только за гладкій,
бойкій стихъ и за сладость, сообщенную имъ русскому піитическому
языку; онъ первый между нашими легкими поэтами“.
Правда, такіе меднолобые отзывы, достойные того крылов-
скаго судьи, который судилъ соловья, были сравнительной рѣд-
костыо даже и въ те времена; но и въ более серьезныхъ орга-
иахъ, среди горячихъ похвалъ безвременно погибшему поэту,
решительно нельзя отыскать ничего, кроме ирежнихъ общпхъ
фразъ о его величіи, народности, да отдельныхъ более или менее
тонкихъ и верныхъ замечаній. Такъ, „Библ. для Чт.“ говорила:
„Тихое уяыніе Пушкина не разорветъ души, не измучить сердца;
и въ самыхъ горькихъ жалобахъ его дышетъ надежда, живетъ
упованіе. И грусть мила, и плакать легко подъ эти чудпыя
пѣсни“ . Отметимъ еще большую статью Шевырева въ „Москви­
тянине“ 1841 г. Въ общемъ статья эта не идетъ дальше чисто-
внешнихъ похвалъ „чудесамъ русскаго стиха“, обиарулсеннымъ

12
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
въ произведеніяхъ Пушкина. Довольно характерно, между про-
чимъ, для критика его мнѣніе о „Мѣдномъ всадникѣ“.
Авторъ
выражаетъ намѣреніе „взглянуть мысляіцимъ взоромъ въ глубь
произведѳнія“, и что же, однако, открываетъ тамъ этотъ мыстя-
Щіи взоръ?
„Соотвѣтствіе между хаосомъ природы, которое видите вы в ъ пптпггѣ
столицы, и между хаосомъ ума, пораженнаго утратою. Здѣсь по h Z w
мнѣн.ю,-говоритъ Шевыревъ,-главная мысль (!), зерно и единство хѵ
дожественнаго созданія; но мы не можемъ не прибавить,. что этотъ ппе
восходнын мотивъ, достойный геніальности Пушкина, не былъ п а звіп
до конечной полноты и потерялся въ какой-то неопределенности эски-о '
ваннаго, но мастерского исполненія“ .
эскизо-
Намъ, въ свою очередь, думается, что для отысканія такого
внѣшняго, чисто-школьнаго
„соотвѣтствія“ не надо было и внутрь
произведенія углубляться, да еще окомъ мыслящаго человѣка!
^ Гѣмъ удивительнѣе, что дальше этотъ же самый Ш евыревъ
оомолвился глубокимъ замѣчаніемъ, которое и Бѣлинскому сде­
лало оы честь. А именно, онъ пишетъ по поводу „Каменнаго
гостя .
„Какъ поразительна тотчасъ послѣ нреступнаго поцѣлуя внезапность
леніяТп!-ДТаГУИ! КіоСЪ ГЛуб0К0 значительна эта быстрая смѣна преступ-
ТТѵіTM ! КЛЗан!емъ- Эта сцена совершенно убѣждаетъ насъ въ томъ, что
П0Нгишлъ т кт Ую, неразрывную свят изящною сь нрав-
ственнымо, осооенно въ поэзіи воли человѣческой, въ драмѣ. К акъ мно-
рчзвпятгШЯ ^ аЗРѢШГ ТСЯ ВЪ ЭТ Ъ ДВУХЪ стихахъ вся разгз^Льная жнзйъ
к-пгрн'нпй € ^ УЯ' Д5? РУКУ' ^оп ь-Ж г/анъ. Вотъ она... О, тяжело пожатье
каменной его десницы!“
Эта замѣчательная въ устахъ Шевырева тирада дополняется
еще другой, высказанной по поводу „Дубровскаго“.
Этотъ разбойникъ, зачавшійся въ человѣкѣ честномъ и благородному
есть плодъ разоойничества оощественнаго, прикрытаго закономъ. Всякое
нарушеніе правды подъ видомъ суда, всякое насиліе власти, призванной
къ устроенно порядка, всякое грабительство общественное, посмѣивающееся
поР°ждаютъ разоой личный, которымъ гражданинъ обиженный
мститъ за неправды всего тѣл а оощественнаго. Вотъ т а глубоко- нрав-
TM , ННая ндея’ которая, хотя не высказана отдѣльно, но сама собою
яснеетъ изъ повѣсти Пушкина и придаетъ ей великую значительность“.
Вотъ, прибавимъ мы отъ себя, точка зрѣнія, на которой слѣ-
.
довало бы стоять всѣмъ критика.чъ пушкинской поэзіи, точка
зрѣнія, которая какъ-бы напрашивается при чтеніи этихъ удиви-
тельно-ясныхъ созданій, всегда сочетающихъ изящное съ нрав­
ственнымъ, но которой, къ сожалѣнію, ни одинъ изъ критиковъ
(не выключая, какъ увидимъ, и Бѣлинскаго) не примѣнилъ до
сихъ поръ къ анализу Пушкина во всей широтѣ и во всемъ
объемѣ. У сухого педанта Шевырева верная постановка вопроса,
да и то по частному поводу, прорвалась, очевидно, совершенно
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
13
случайно и вслѣдъ затѣмъ потонула среди обычнаго критическаго
пустословія *).
III.
Намъ пора перейти къ критикѣ Бѣлннскаго и начать съ его
статьи, появившейся годъ спустя послѣ смерти Пушкина. Это
оыло время, когда нашъ великій критнкъ находился въ разгарѣ
увлеченія гегелевской философіей и готовь былъ все существую­
щее, все „действительное“ признать разумнымъ.
„Действитель­
ность,—писалъ
онъ,—есть
чудовище, вооруженное железными
когтями и огромною пастыо съ железными челюстями. Раио или
поздно, пожретъ она всякаго, кто живетъ съ ней въ разладе и
идетъ ей нанерекоръ. Чтобы освободиться отъ нея и вместо
ужаснаго чудовища увидать въ ней источникъ блаженства, для
этого одно средство—сознать ее “ . Въ неистовый вооторгъ при­
вело его величавое внешнее спокойствіе последнихъ произведе-
ній Пушкина, и онъ поспешилъ объяснить ихъ въ смысле пол­
наго примиренія поэта съ действительностью.
„Посмертный сочиненія Пушкина,—п и с ал ъ он ъ,—иредставляютъ совер­
шенно новый періодъ высшей, нросвѣтленной художнической деятельно­
сти Пушкина. По этому самому, онн не для всѣхъ доступны, и въ этомъ
самомъ заключается причина поспѣшнаго приговора толпы о паденіи
поэта. Въ самомъ дѣлѣ, чтобы постигнуть всю глубину этнхъ геніаль-
ныхъ картинъ, разгадать виолнѣ ихъ таинственный смыслъ и войти во
всю полноту и свѣтлозарность ихъ могучей жизни, должно пройти чрезъ
мучительный опытъ внутренней жизни и выйти и зъ борьбы прекрасноду-
шія въ гармонію просвѣтленнаго и примиреннаго съ действительностью
духа. Поцторяемъ: примиреніе путемъ объективного созерцанія жизни—
вотъ характеръ этихъ послЪднихъ произведеній Пушкина“ .
И Белинскій доказываетъ верность своего положенія ссыл­
кой на коротенькую „Молитву“ Пушкина, оставляя въ стороне
круиныя пропзведенія вроде „Каменнаго гостя“, „Русалки“ и
„Дубровскаго“, изъ которыхъ врядъ ли удалось бы вывести по­
добное же заключеніе.
Яростное увлеченіе своеобразно понятой формулой Гегеля
продолжалось у Белинскаго до 1840 года, когда оно сменилось
более трезвыми и соответствующими „расейской“ действитель­
*) Впрочемъ, не лишены интереса еще нѣкоторыя замѣчанія Шевы- .
рева. Такъ, онъ находитъ сходство у Пушкина съ Державпнымъ въ опи-
саніяхъ осенней природы: „Та же яркая кисть, та же нронія и шутка, та
же внезапность переходовъ отъ мыслей къ мыслямъ, то же употребленіе
словъ простонародныхъ“ . Мысль эта значительно полнѣе была развита
потомъ Вѣлинскимъ.—Вліяніе Байрона III—въ иризнаетъ скорѣе вред-
нымъ, нежели полезнымъ, для чисто-объективнаго таланта Пушкина,
всецѣло увлеченнаго міромъ внѣшнимъ и какъ бы созданнаго для эпоса
и драмы.

14
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ НУІІІКИНЪ.
ности взглядами; и вотъ въ написанной вскорѣ затѣмъ въ форме
діалога статьѣ: „Русская литература въ 1841 году“ (напечатан­
ной въ 42 году) мы уже ие встрѣчаемъ и тѣни прежвяго навя-
зыванія Пушкину примпренія съ действительностью.
„Поэзія П—на, говоритъ критикъ,—насквозь проникнута содержаніемі>,
какъ граненный хрусталь лучемъ солнца.—Какъ вѣрна у него всякая
мысль, всякое чувство, такъ вѣренъ и всякій образъ, каждая фраза, каж­
дое слово. Кромѣ грусти, какъ основного мотива пушкинской поэзіи, и
бодраго, мощнаго выхода нзъ нея не въ какое-нибудь тепленькое утѣ-
шеньице, а въ ощущеніе собственной силы, какъ самой характеристиче­
ской черты ея, національность ея состоитъ еще во внѣшнемъ спокой-
ствіи, при внутренней движимости, въ отсутствии одолѣвающей страстно­
сти. У Пушкина диссонансъ и драма всегда внутри, а снаружи все спо­
койно (критикъ отмѣчаетъ при этомъ тотъ любопытный фактъ, что герои
Пушкина никогда не кончаютъ самоубійствомъ). По формѣ Пушкинъ
былъ соиерникъ всякому поэту въ мірѣ; но по содержанію, разумѣется,
не сравнится ни съ однимъ изъ міровыхъ поэтовъ, выразившнхъ собою
моментъ всемірно-историческаго развитія человѣчества. И это нисколько
не идетъ къ униженію великаго генія Пушкина, поэту принадлежите
форма, a содержаніе—нсторіи и действительности его народа“.
Спрашивается, однако: сказано ли здѣсь Бѣлинскимъ что-ни -
будь новое по существу, сравнительно съ тѣмъ, что уже раньше
писали о Пушкине, и онъ самъ, и другіе критики? Отвѣтилъ ли
онъ на тѣ вопросы, которые ставить Гоголь? Врядъ-ли . Харак­
теристика опять-таки чисто -внѣшняя. даже и не пытающаяся про­
никнуть въ глубину пушкинскаго духа. Позже, въ болыиомъ
своемъ трактатѣ о Пушкине (1843—1846), критикъ,
„чуждый
лояшаго стыда“, не побоялся чистосердечно признаться, что не
могъ раньше выполнить передъ читателями обещанія дать по­
дробный разооръ сочиненій Пушкина вслѣдствіе сознанія неяс­
ности и неопределенности собствениаго понятія о значеніи
этого поэта...
Но и помимо авторскаго созпанія очевидно, что до 43 года
пониманіе Белинскимъ духа пушкинской поэзіи отличалось пол­
ною неопределенностью. Мы должны поэтому съ особеннымъ
вниманіемъ отнестись къ его большому (последнему по времени)
изследованію, где, какъ самъ онъ, повидимому, думалъ, ему уда­
лось, наконецъ, вполне выяснить себе и другимъ характеръ и
физіоиомію Пушкина, какъ поэта. И не потому только мы доллсны
сделать это, что Велинскій считается величайпшмъ изъ нашихъ
критиковъ (ведь и величайшіе мыслители не свободны бываютъ
отъ ошибокъ), а потому главнымъ образомъ, что эти статьи его
играли руководящую роль во всей последующей литературе
о Пушкине, да и до сихъ поръ считаются лучшимъ изъ всего,
что оыло когда-либо написано о нашемъ поэте. Писаревъ, взяв-
шійся 20 летъ спустя сокрушить величіе Пушкина, имелъ въ
виду главнымъ образомъ характеристику его, сделанную Белин­
скимъ; Дружининъ, Добролюбовъ, Чернышевскій, Тургеневъ,—
АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
15
все последующіе критики Пушкина, за исключеніемъ, быть мо­
жетъ, одного Достоевскаго да г. Мережковскаго (мечтавшихъ быть
оригинальными), все брали за исходную точку те же знамени­
тый статьи, и если расходились съ ними, то разве только въ
частностяхъ. Статьи Белинскаго имеютъ, такимъ образомъ, исто­
рическое значеніе, и если бы намъ удалось показать, что суще­
ствовавшее до сихъ поръ въ литературе и въ обществе мненіе
о Пушкине односторонне и поверхностно, то обвинить въ этомъ
пришлось бы, главнымъ образомъ, Белинскаго...
Выскажемъ теперь лее нашу мысль. Никто изъ русскихъ кри­
тиковъ такъ не любилъ Пушкина, какъ Белинскій, никто не по-
тратилъ столько таланта и душевныхъ силъ, въ разные періоды
жизни пытаясь дать верную и глубокую оценку любимаго поэта;
и темъ не менее, по какой-то странной ироніи судьбы, именно
на Пушкине, а не на какомъ другомъ писателе, всегда верный
критическій даръ изменилъ великому критику, и до конца дней
ему такъ и не удалось вполне разгадать сущность его поэзіи.
Въ статьяхъ Белинскаго, разумеется, есть превосходный подроб­
ности, тонкія отдельный замечанія; что инстинктомъ онъ пони-
малъ Пушкина глубоко-верно, это доказывается многими местами
его сочиненій, вырвавшимися прямо изъ сердца, въ порыве вдохно-
венія, и нуждавшимися въ одномъ только, чтобы авторъ сделалъ
ихъ центральной, исходной точкой своего изследованія. Ыо Бе-
линскій почему-то не сделалъ этого, и брошенныя вскользь бле-
стящія мысли остались чемъ-то вроде попутной пристройки къ
другому зданію, обширному, роскошному, но возведенному въ
ложномъ, искусственномъ стиле...
Мы прежде всего и обратимся къ тому, что въ статьяхъ Бе­
линскаго кажется намъ замечательно глубокимъ и оригинальнымъ
и что, будучи мало развито и обосновано, проходить обыкно­
венно для большинства читателей почти незамеченнымъ. Вотъ что
пишетъ онъ въ гл. У о лирнческихъ произведеніяхъ Пушкина:
„Чувство, лежащее въ ихъ основаніи, всегда такъ тихо и кротко, не
смотря на его глубокость, и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ человѣчно, гуманно
(курсивъ самого Бѣлинскаго)! Общій колоритъ поззіи Пушкина и въ особен­
ности лирической—внутренняя красота человѣка и лелѣющая душу гу­
манность. Къ этому прибавимъ, что если всякое человѣческое чувство
уже прекрасно потому самому, что оно человѣческое (а не животное), то
у Пушкина всякое чувство еще прекрасно, какъ чувство изящное (курсивъ
опять Бѣлинскаго). Мы здѣсь разумѣемъ не поэтическую только форму,
которая у Пушкина всегда въ высшей степени прекрасна: это не просто
чувство человѣка, но чувство человѣка-художника, человѣка-артиста.
Есть всегда что-то особенно благородное, кроткое, нѣжное, благоуханное
и граціозное во всяксмъ чувствѣ Пушкина. Въ этомъ отношеніи, читая
его творенія, молено превосходнымъ образомъ воспитать въ себѣ чело-
вѣка, и такое чтеніе особенно полезно для молодыхъ людей обоего пола“.
Именно эта .идея, по нашему мненію, и должна лечь въ осно-
ваніе всякаго серьезнаго изследованія о Пушкине; идею эту

16
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Ьѣлинскому слѣдовало наивозможно иолнѣе развить и обосно­
вать, а онъ, къ сожалѣнію, посвятилъ ей всего нѣсколько строкъ.
IÎ мало того: для доказательства ея онъ не находить ничего
лучшаго, какъ выписать стихотвореніе: „Ты вянешь и молчишь“,
и затѣмъ воскликнуть: „Это сама прелесть, сама грація, полная
души и нѣжности, страстная и плѣнительная, выражаясь люби-
мымь эпитетомъ Пушкина!“— Совершенно вѣрно, но... вѣдь это
ужъ изъ другой оперы. Прекрасная и плодотворная мысль о гуман­
ности, о воспитательномъ значеиіи Пушкина, такъ мало разъяс­
ненная и доказанная, начинаетъ мало-по -малу расплываться и
исчезать въ сознаніи читателя; да и самъ критикъ какъ бы за-
оываетъ уже о ней и опять начинаетъ стучаться въ пустое мѣсто,
восторгаясь чисто-художественной стороной Пушкина...
На пространстве нѣсколышхъ сотъ страницъ Бѣлинскій всего
лишь раза три-четыре возвращается далѣе къ отмѣченной нами
мысли, и каждый разъ посвящаетъ ей не болѣе нѣсколькихъ
строкъ. Гакъ, по поводу стихотвореній „Когда твои младыя лѣта“
и „Брожу ли я
онъ замѣчаетъ, что чувство гуманности дохо­
дить въ нихъ до какого-то внутренняго просвѣтленія; въ „Бах-
чисарайскомъ фонтанѣ“ находить великую и глубокую мысль (съ
которой, однако, молодой поэтъ, будто бы, не справился)—нере-
рожденіе дикой души черезъ высокое чувство любви; въ „Галубѣ“,
по его мнѣнію, глубоко-гуманная мысль выражена въ’образахъ
столько же отчетливо-вѣрныхъ, сколько и поэтическихъ,'—'Траги­
ческая коллизія между отцомъ и сыномъ, т. е . мелсду обществомъ
и человѣкомъ\ наконецъ,
„Каменный гость“ (вспомните, чита­
тель, отзывъ Шевырева) показываетъ, что оскорбленіе не услов­
ной, но истинно-нравственной идеи всегда влечетъ за собою на-
казаніе, разѵмѣется, нравственное же... Отмѣтимъ еще нѣсколько
прекрасныхъ заключительныхъ строкъ:
„Ігь особенными своііствамъ его (Пушкина) поэзіи принадлежишь ея спо­
собность развивать въ людяхъ чувство изящнаго и чувство гуманности ,
(курсивъ Б.), разумѣя подъ этимъ словомъ безконечное уваженіе къ до­
стоинству человѣка, какъ человѣка. Не смотря на генеалогическіе свои
предразеудки, Пушкинъ по самой натурѣ былъ существомъ любящимъ,
симпатичнымъ, готовымъ отъ полноты сердца протянуть руку[каждому, кто
казался ему „человѣкомъ“. Не смотря на его пылкость, способную дохо­
дить до крайности, при характер* сильномъ и моіцномъ, въ немъ было
много дѣтски-кроткаго, мягісаго и нѣжнаго. И все это отразилось въ его
изяіцныхъ созданіяхъ. Придетъ время, когда онъ будетъ въ Россіи поэ-
томъ классическимъ, по твореніямъ котораго будутъ образовывать и
развивать не только эстетическое, но и ’нравственное чувство“.
Обращаемъ внимаиіе читателей на подчеркнутое нами начало
этой тирады: гуманность пушкинской поэзіи; въ конечномъ вы-
водѣ статей Бѣлинскаго, признается лишь однимъ изъ особенныхъ
свойствъ, а не основнымъ элементомъ, не душою этой ноэзіи.
Отсюда становится понятнымъ, почему Бѣлиискій такъ мало
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
17
удѣлилъ мѣста развитію своей идеи о гуманномъ значеніи пуш­
кинской музы: въ его глазахъ это была лишь частность, любо­
пытная и симпатичная подробность, и главный усилія своего ана­
лиза онъ считалъ нужнымъ направить на онредѣленіе Пушкин-
скаго паѳоса, который видѣлъ совсѣмъ въ другомъ. И вотъ огром­
ное сочиненіе, въ 300 страницъ объемомъ, посвящается этому
другому, „одному лее изъ особенныхъ свойствъ“, которое мы, съ
своей стороны, считаемъ дѣйствительнымъ паѳосомъ пушкинской
поэзіи, удѣляется всего нѣсколько строкъ, почти цѣликомъ нами
вынисанныхъ, мало обоснованныхъ и потому мало поразившихъ
читателей, почти не оказавшихъ вліянія на послѣдующую кри­
тику. Мудрено ли, что Писаревъ отказывался впослѣдствіи ио-
вЬрить на слово Бѣлинскому, также какъ самому Пушкину,утверж­
давшему въ „Памятникѣ“, что „чувства добрыя“ онъ лирой про-
буждалъ?.,.
Но въ чемъ же видитъ Бѣлинскій „паѳосъ“ поэзіи Пушкина?
Въ чемъ заключается эта центральная идея его изслѣдованія?
Въ Гомерѣ,
говоритъ онъ,— насъ всего болѣе поражаетъ раз­
литое въ его поэзіи древне-эллинское міросозерцаніе; въ Ш ек­
спире прежде всего виденъ глубокій сердцевѣдецъ; въ Байронѣ—
колоссальная личность поэта, его титаническая смѣлость, гор­
дость мыслей и чувствъ; Шиллеръ—трибунъ человѣчества, про-
возвѣстникъ гуманности, страстный поклонникъ всего высокаго;
Гете— могучій властелинъ внутренняго міра души человѣческой;
нашъ Пушкинъ... Да, что же такое представляетъ нашъ Пуш­
кинъ?
Въ Пушкинѣ,
заявляетъ Бѣлинскій,— вы
прежде всего уви­
дите художника, воорулсеннаго всѣми чарами поэзіи, призваннаго
для искусства, какъ для искусства, исполненнаго любви и инте­
реса ко всему эстетически-прекрасному, любящаго все (?) и по­
тому терпимаго ко всему. Отсюда всѣ достоинства, всѣ недо­
статки его поэзіи, и если вы будете разематривать его сь этой
точки зрѣнія, то съ удвоенной полнотою насладитесь его досто­
инствами и оправдаете его недостатки, какъ необходимое слѣд-
ствіе, какъ оборотную сторону его же достоинствъ...
Съ этой точки зрѣнія и разематриваетъ Бѣлинскій Пушкина.
Слѣдуя его великому авторитету, вотъ уже больше полувѣка и
всѣ мы глядимъ на Пушкина такимъ именно образомъ; цѣлыя
поколѣнія юношества воспитывались и, вѣроятно, долгое еще
время будутъ воспитываться вь такомъ взглядѣ на величайшаго
изь русскихъ поэтовъ. Мы всѣ настолько привыкли къ этому
взгляду, что онъ улсе не представляется намъ страннымъ *). À
мелсду тѣмъ, стоить только иа минуту отрѣшиться отъ полувѣ-
*) Изъ всѣхъ послѣдующихъ критиковъ одинъ только Писаревъ от-
мѣтилъ эту странность.
2

18
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
кового гипноза, какъ невольно встанетъ вопросъ: что лее это за
удивительное опредѣленіе поэта? Худояшикъ, вооруженный всѣми
чарами поэзіи... Но развѣ Шекспиръ, Байронъ, Гете не были,
въ свою очередь, величайшими худолениками, чародѣями поэзіи?
Неулсели же Бѣлиискій хочетъ сказать, что у тѣхъ великихъ
виртуозовъ художественной формы послѣдняя стояла на второмъ
плаиѣ, являясь лишь средствомъ выраженія извѣстнаго идейнаго
содерлеанія, у нашего лее Пушкина прекрасная форма составляетъ
все, и кромѣ нея у него нѣтъ никакого своего, пушкинскаго
содерлсанія? Выходитъ — похоже на то: Бѣлинскій называетъ
Пушкина „исключительно“ художникомъ и утверждаетъ, что та­
кимъ онъ и доллсенъ былъ явиться по самому ходу нашего ли-
тературнаго развитія. Однако чуткій умъ Бѣлинскаго не могъ,
повидимому, не видѣть самъ, что въ опредѣленіи этомъ не все
обстонтъ благополучно, что есть въ немъ какая-то странность,
и критикъ пытается смягчить эту странность разнаго рода ого­
ворками и ограниченіями: Пушкинъ оказывается далѣе улсе не
исключительно худолсниісомъ, а только художникомъ по преиму­
ществу, т. е . поэтъ прелсде всего формы и лишь потомъ— содер-
жанія. Къ солсалѣнію, нельзя сказать, чтобы и это ограниченіе
вносило въ дѣло особенную ясность. Если идейное содерясаніе,
хотя и въ болѣе скромиыхъ размѣрахъ, чѣмъ у другихъ евро-
пейскихъ поэтовъ, оказывается, было всетаки у Пушкина, то на
него-то, думается намъ, Бѣлинскій и доллсенъ былъ обратить
главное вниманіе своего критическаго анализа, въ немъ-то, а
отнюдь не во внѣшней формѣ (какъ бы ни была эта послѣдняя
прекрасна) и долженъ былъ отыскивать паѳосъ пушкинской поэ-
зіи. Бѣлинскій не сдѣлалъ этого. Разъ вступивъ на зыбкую почву
схоластическихъ опредѣленій старой риторической школы, онъ
неизбѣлсно долженъ былъ впасть въ противорѣчіе съ самимъ со­
бою. Съ одной стороны, онъ признаетъ за произведеніями Пуш­
кина великое воспитательное и гуманизирующее значеніе, а съ
другой стороны, зачисляя поэта въ ряды служителей искусства
для искусства, отнимаетъ у него всякое иное значеніе, кромѣ
чисто историческаго, и пишетъ:
„Назначение его было завоевать, усвоить навсегда русской землѣ
поэзію, какъ искусство, такъ, чтобы русская ноэзія имѣла потомъ воз­
можность быть выраженіемъ всякаго направленія, не боясь перестать
быть поэзіею и перейти въ рифмованную прозу; естественно, что Пуш­
кинъ долженъ былъ явиться исключительно художникомъ“ . И въ дру­
гомъ мѣстѣ еще яснѣе: „Пушкинъ принадлежитъ къ той школѣ искус­
ства, которой пора уже миновала совершенно въ Европѣ, и которая даже
у насъ не можетъ (больше) произвести ни одного великаго поэта. Духъ
анализа, неукротимое стремленіе изслѣдованія, страстное, полное вражды
и любви мышленіе сдѣлались теперь жизнію всякой истинной поэзіи.
Вотъ въ чемъ время опередило поэзію Пушкина и большую часть его
произведеній лишило того животрепещущаго интереса, который возмо-
женъ только какъ удовлетворительный отвѣтъ на тревожные, болѣзнен-
ные вопросы настоящаго“.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
19
Двойственность отношеиія Бѣлинскаго къ Пушкину обнару­
живается, между прочимъ, въ его разсулсденіяхъ по поводу стк-
хотворенія „Чернь“. Съ одной стороны, онъ усматриваетъ здѣсь
profession de foi Пушкина, какъ поэта-худоленнка исключительно, f
и признаетъ законность и даже „благородство“ его негодованія
на чернь, натѣхъ „жалкихъ и смѣшныхъ глупцовъ, которые въ
■самомъ вдохновенномъ произведеніи не видятъ поэзіи, если не
находятъ въ немъ общихъ иравоучительныхъ мѣстъ"; а съ дру­
гой стороны, онъ не прочь и самому поэту прочесть нотадію
за его презрѣніе къ черни-народу, указывая ему, что съ этимъ
презрѣніемъ онъ рискуетъ остаться единственпымъ читателемъ
своихъ произведены...
Повторяемъ, Бѣлинскій и самъ, повидимому, чуствовалъ про­
тиворечивость и туманность своихъ опредѣленій. По крайней
мѣрѣ, въ. написанной нѣсколько позже рецензщ о ноэзіи Лермон­
това онъ еще разъ возвращается къ поэзін Пушкина и, повто-
ривъ преяенія свои утверлсденія, что онъ былъ „худояенпкъ по
преимуществу“, что его назиаченіемъ было осуществить на Руси
идею поэзіи, ісакъ искусства, считаетъ иужнымъ прибавить: „Этотъ
дивный человѣкъ былъ худолепикомъ не только въ стихѣ своемъ,
но и въ своемъ чувствѣ. Есть люди, у которыхъ самыя возвы­
шенный, самыя благородныя чувства имѣютъ въ себѣ что-то
тялселое, грубое.— П реобладающій характеръ чувства Пушкина—
художественная красота, виртуозность, если молено такъ выра­
зиться, при гибкости и силѣ. Чувство Пушкина изящно само по
себѣ, взятое отдѣльно отъ его выралеенія; и выралееніе его, по
одному улсе этому, не могло не быть изящно“. Такимъ образомъ,
раньше Бѣлинскій говорилъ лишь о красотѣ чувствъ пушкин­
ской поэзіи; теперь онъ считаетъ уже нулсиымъ говорить о кра­
сой его чувствъ, какъ человѣка, независимо отъ пхъ выралсенія
въ поэзіи. Но Бѣлинскому слѣдовало бы при этомъ доказать,
что чувства другихъ великихъ поэтовъ, Гете, Байрона, Шиллера,
не отличались художественной красотою при гибкости и силѣ,
a имѣли въ себѣ что-то тяжелое и грубое...
Надѣемся, что теперь вполнѣ выяснилась читателямъ основ­
ная ошибка Бѣлинскаго. Въ его статьяхъ превосходно отмѣчена
органическая связь Пушкина съ предшествующей и послѣдую-
щей литературой, доказана его историческая необходимость и
выяснено
историческое значеніе; но анализировать такъ же
хорошо внутреннюю красоту и силу пушкинской иоэзіи (взятой
независимо отъ ея мѣста въ исторіи литературы), Бѣлинскій, къ
-солсалѣнію, не сумѣлъ. Взглядъ его иа Пушкина, какъ на поэта,
и по существу своему представляется намъ невѣрнымъ.
„Такъ какъ поэзія Пушкина,—говоритъ онъ,—вся заключается преиму­
щественно въ поэтическомъ созерцаніи міра, и такъ какъ она безусловно
признаетъ его настоящее положение, если не всегда угтъшитсльнымъ, то
2*

20
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
всегда необходило-разумны.иъ (курсивъ нашъ),—поэтому она отличается-
характеромъ болѣе созерцательнымъ, нежели рефлектирующимъ. Муза
Пушкина уыѣѳтъ глубоко страдать отъ диссонансовъ и противорѣчій
жизни; но она смотритъ н а иихъ съ кйкимъ-то самоотрицаніемъ
(resignation), какъ бы признавая ихъ роковую неизбѣжность и не, нося въ
въ душіъ своей идеала лучш ей действительности и вп,ры въ возможность ея
осуществленін (курсивъ опять наш ъ)“ .
Этотъ несправедливый, по нашему мнѣнію, взглядъ на Пуш­
кина можетъ быть объясненъ у Бѣлинскаго только тѣмъ, что,,
простившись
около
1840 г.
съ „философскнмъ колпакомъ“
Гегеля, онъ находился теперь въ періодѣ усиленнаго боевого
настроенія, увлекался нротестующей поэзіей Шиллера и Лермон­
това, и Пушкинъ, въ силу естественной реакціи, казался ему
черезчуръ мягкимъ и терпимымъ. Не лселая, однако, произносить..
слишкомъ строгій ириговоръ иадъ ліобимымъ поэтомъ, критикъ.
искалъ смягчающихъ обстоятельствъ въ свойствахъ его исклю­
чительно-художественной натуры -
ГУ.
Въ серединѣ 50-хъ годовъ появилось извѣстное анненков-
ское изданіе сочиненій Пушкина. Изданіе это для своего вре­
мени имѣло огромную цѣну и значеніе: въ немъ впервые уви-
дѣли свѣтъ многія изъ лучшихъ произведеиій великаго поэта;,
другія явились значительно дополненными или исправленными
по подлиннымъ авторскимъ рукописям!,.
Лоявленіе Пушкина въ этомъ обновлениомъ видѣ было
цѣлымъ событіемъ для тогдашней литературы,
только что
успѣвшей очнуться отъ мрачиаго кошмара, который давилъ ее
въ первые годы шестого десятилѣтія, и присяжная критика
такъ или иначе обязана была выразить о немъ свое мнѣніе.
Мы имѣемъ поэтому отзывы о Пупшгаѣ всѣхъ корифеевъ кри­
тики 50-хъ годовъ, Друлшнина, Аполлона Григорьева, Черіты-
шевскаго, Добролюбова.
Что касается перваго изъ нихъ, то это былъ настоящій
дилетантъ искусства, отличавшійся довольно тонкимъ эстетиче-
скимъ вкусомъ и вмѣстѣ полной беззаботностью но части идей
общественнаго и политическая характера. Созданный тѣмъ литера-
туриымъ безвремеиьемъ, которое водворилось у насъ послѣ
смерти Бѣлинскаго и вообще событій 48 года, онъ скользилъ по
поверхности самыхъ серьезныхъ вопросовъ, какъ ловкій тандоръ
по паркету бальной залы; это былъ излюбленный писатель свѣт-
сішхъ салоновъ, судившій обо всемъ по-джентльменски, неглу­
боко и банально, но съ видомъ знатока и умѣя сохранять всегда
видъ независимой ни отъ кого самостоятельности. Виолнѣ есте­
ственно, что этому салонному критику не по вкусу пришлась.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
■дарившая въ то время „натуральная школа“ съ ея грубымъ и
неприкрашеннымъ реализмомъ. Не рѣшаясь выступит противъ
нея прямо, сч> поднятымъ вверхъ забраломъ, Друлшиинъ всегда
готовъ былъ напасть на нее изподтншка, кольнуть, нанести
легкій ударъ, не доводя противника до бѣшеиства и въ то лее
время показывая себя рыцаремъ безъ страха и упрека. Онъ и
теперь не преминулъ, конечно, воспользоваться авторитетомъ
Пушкина, чтобы подъ его флагомъ произвести вылазку иротивъ
господствующая въ литературѣ теченія. Что касается самого
Пушкина, то, съ легкой руки Бѣлипскаго, онъ, разумѣется,
глядѣлъ на него, какъ на худолшика исключительно, какъ на
вѣрнаго и примѣрнаго лсреда искусства для искусства. Выпишемъ
изъ его статьи слѣдующую характерную страницу:
„ Изучая прозу Пушкина, его „Онѣгина“, гдѣ пзображенъ вседневный
бытъ нашъ, какъ городской, т акъ и деревенскій, его стихотворенія,
внушенныя сельскими картинами, сельскимъ бытомъ, мы прндемъ къ
началу того протнводѣйствія, той реакціи, которая такъ нужна въ теку­
щей словесности. Что бы ни говорили пламенные поклонники Гоголя
(и мы сами причисляемъ себя ие къ холоднымъ его читателямъ), нельзя
всей словесности жить на одиѣхъ „Мертвыхъ душахъ“, намъ нужна
поэзія. Поэзіи мало въ послѣдователяхъ Гоголя, поэзіи нѣтъ въ излишне-
реальномъ наиравленіп многихъ новѣйшихъ дѣятелей. Самое это направ-
леніе не можетъ назваться натуральнымъ, ибо изученіе одной стороны
жизни не есть еще натура. Скажемъ нашу мысль безъ обиняковъ: наша
текущая словесность изнурена, ослаблена своимъ сатирическимъ направ-
леніемъ. Противъ того сатирнческаго направленія, къ которому привело
нас ъ неумѣренное подражаніе Гоголю,—п о эзія Пушкина можетъ служить
лучш пмъ орудіемъ. Очи наш и проясняются, ды ханіе становится свобод-
нымъ: мы переносимся и зъ одного міра въ другой, отъ искусственнаго
освѣщенія къ простому дневному свѣту, который лучше всякаго яркаго
освѣщенія, хотя и освѣщеніе, в ъ свое время, имѣетъ свою нріятность.
Передъ нами тотъ же бытъ, тѣ же люди, но какъ это все глядитъ тихо,
спокойно и радостно! Тамъ, гдѣ прежде по сторонамъ дороги видны
были одни сѣренькія поля и всякая дрянь (!) въ томъ же родѣ, мы
любуемся на деревенскія картины русской старнны, на сохнуіція и
пестрѣющія долины, всей душой привѣтствуемъ первые дни весны или
поэтическую ночь надъ рѣкою...— Зима, сезонъ отмороженныхъ носовъ и
бѣдствій Акакія Акакіевича, для нашего пѣвца и его читателей несетъ
съ собой прежнія свѣтлыя картины, мысль о которыхъ засгавляетъ
биться сердце наше. Мужичекъ съ тріумфомъ несется по новому пути н а
дровняхъ... Буря мглою небо кроетъ... Но и въ дикомъ воѣ зимней
бури, съ мятелыо, таится своя упоительная поэзія. Счастливъ тотъ, кто
можетъ отыскать эту поэзію, кто славитъ своимъ стихомъ зиму съ
осенью (!), и в ъ морозный день иоздняго октября сидитъ у огня, вообра-
женіемъ скликая вокругъ себя милыхъ друзей своего сердца.... не
помня зла въ жизни, прославляя одно благо! Таковъ Пушкинъ съ при­
родой своего края,—и ч ей я зы къ поворотится н а то, чтобъ обвинить его
въ преувеличеніи, в ъ идилличности? Таковъ онъ и съ жизнью, которая,
какъ мы знаемъ, несла ему не оцнѣ радости; таковъ онъ съ людьми,
часто его не понимавшими и наносившими его сердцу неотразимыя
-обиды“.
На этой длинной выппскѣ можно, пожалуй, и покончить съ

22
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Дружпыинымъ: отъ такого поверхностнаго, до тошнотворности
слащавая критика нечего и ожидать какихъ-либо новыхъ и
глубокихъ мыслей о иоэзіи великаго поэта.
Аполлоиъ Григорьевъ являлся нредставителемъ той группы
нашихъ
славянофиловъ, которая
носила назваиіе „почвен-
ннковъ“.
йскреииій, увлекающійся идеалистъ, не лишенный
поэтпческаго
таланта и отдѣльныхъ счастлпвыхъ мыслей *),
въ своихъ тумаино-философскихъ
трактатах-!, онъ пытался
создать какой-то
особый видъ органической критики, разрѣ-
шавшёйся въ безплодныхъ потугахъ обнять необъятное. Самъ
иоэіъ,
Ірпюрьевъ
мечталъ сказать о боготворимомъ имъ
Пушкинѣ
нѣчто необычайное и неслыханное, и началъ съ
криклнвыхъ возгласовъ о томъ, что всѣ критическія статьи
объ этомъ ноэтѣ, исключая одного Дружинина (sic), обличили
крайнее безсиліе нашей критики, что иадъ Пушкииымъ надобно
работать и работать, перевоспитываясь на пемъ морально и эсте­
тически (еслп— оговаривался Григорьевъ—до сихъ поръ мы вос­
питывались не на немъ, а на Некрасовѣ, Щербинѣ и др.). Нача­
тый такъ громко ноходъ кончился, какъ и слѣдовало ожидать,
самыми плачевными результатами. Никакого новаго слова Грп-
горьевъ о Пушкинѣ не сказалъ, и все дѣло ограничилось разнаго
рода туманными парадоксами. Пушкинъ былъ чистымъ, возвышен-
нымъ п гармоническимъ эхомъ всего (!), все претворяя въ кра­
соту и гармонію. Оиъ боролся съ понятіемъ матеріальной полез­
ности, идущимъ отъ общественныхъ теорій ХУШ вѣка. Вопросъ
о Пушкинѣ мало подвинулся къ своему разрѣшенію со временъ
„Литерат. мечтаній“ Бѣлинскаго, а мелсду тѣмъ безъ разрѣшенія
этого вопроса мы не можемъ уразумѣть настоящаго иололсенія
нашей литературы, потому чтоПушкинъ— иаше все, представитель
всего нашего душевная, особениаго, такого, что остается нашимъ
душевнымъ, особениымъ иослѣ всѣхъ столкновеній съ другими
мірамн. Пушкинъ пока—единственный очеркъ нашей народной
личности, самородокъ, нринимавшій въ себя, при всевозмолсныхъ
столкновепіяхъ съ другими особенностями и организмами,
все
то, что принять слѣдуетъ, отбрасывавшій все, что отбросить слѣ-
дуетъ, полный и цѣльный, но еще не красками, но контурами
наоросанный образъ нашей народной сущности, образъ, который
мы еще долго будемъ оттѣнять красками. Сфера душевныхъ со-
чувствій Пушкина не исключаете ничего, до него бывшаго, и
ничего, что послѣ него было и будетъ правильная и органи­
чески нашего. Всѣ наши жилы бились въ натурѣ Пушкина, и
литература наша развпваетъ только его задачи, въ особенности
2 Отмѣтимъ такую, напр.,
мысль: „Художникъ долженъ являться
<сителемъ свѣта и правды, высшимъ представителемъ нравствеиныхъ
лонятій своего народа и вѣка“.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
23
же тииъ и взгляды... Бѣлкина. A Бѣлкпнъ Пушкина есть не что
иное, какъ простой здравый толкъ и здравое чувство, кроткое и
смиренное, воніющее законно противъ злоуиотребленій нами на­
шей широкой способности понимать и чувствовать (!). Начавши
съ протеста, Пушкинъ кончаетъ „Капит. дочкой“ п „Повѣстями
Бѣлкина“ *), чисто-дѣйствительньшъ, нѣсколько даже низменнымъ
воззрѣніемъ на лсизнь, смиреніемъ нередъ окружающей дѣйстви-
тельностыо.
„Я не знаю, да и знать пе хочу, добавляетъ Гри­
горьеву—ісакіе принципы и какое ученіе сознавалъ Пушкинъ, а
знаю, что для нашей русской натуры онъ все болѣе и болѣе
будетъ становиться мѣркою принциповъ“. Какихъ лее всетаки
принцішовъ и какою именно мѣркою? Такъ какъ критикъ вьши-
сываетъ затѣмъ извѣстный отрывокъ изъ „Путешествія Онѣгина“.
Смирились вы, моей весны
Высокопарный мечтанья,
то выходитъ, повидимому, что идеаломъ нашимъ и принципомъ
доллсенъ сдѣлаться „щей горшокъ да самъ большой“ ... Хороіиъ,
нечего сказать, идеалъі Славянофильскій ісритпкъ чисто-медвѣжыо
услугу оказываетъ своему любимому поэту, въ серьезъ навязывая
ему убѣлсденія, высісазаниыя, конечно, только въ шутку!
Прямой противоположностью Григорьеву былъ Чернышевскій,
всегда простой и замѣчательно ясный въ своихъ критическихъ
изслѣдованіяхъ. Къ сожалѣнію, онъ совершенно лишенъ былъ,
повидимому, непосредственная влеченія и любви къ поэзіи, и
еслп онъ всетаки признаетъ великое значеніе Пушкина, то, глав­
нымъ образомъ, изъ вниманія къ его историческимъ заслугамъ;
что касается оцѣнки иоэзін Пушкина самой по себѣ, то Черны­
ш ев о й почти буквально повторяетъ взгляды Бѣлинскаго, авто­
ритетность котораго въ вонросахъ худолеественности не думаетъ
подвергать ни малѣйшему сомнѣнію. Но при этомъ онъ отдѣ-
ляетъ онредѣленія великаго критика отъ ихъ нѣсколько туман­
н а я покрова и преподноситъ читателямъ въ такой математичеекп-
ясной формулировкѣ, которой самъ Бѣлинскій, быть можетъ,
испугался бы...
„Пушкинъ не былъ поэтомъ какого-либо опредѣленнаго воззрѣнія на
жизнь, не былъ даже поэтомъ мысли вообще. Художественность состав­
ляетъ у него не одну оболочку, а зерно и оболочку вмѣстѣ. Его произ-
веденія могущественно дѣйствовали на пробужденіе сочувствія къ гюэзіи
въ массѣ русскаго общества, они умножили въ десять ра зъ число людей,
интересующихся литературою и черезъ то дѣлающихся способными къ
воспринятію высш аго нравственнаго развитія. Великое дѣло свое—ввести
въ русскую литературу поэзію, ка къ прекрасную художественную форму
Пушкинъ совершилъ вполнѣ, и, узнавъ поэзію, какъ форму, русское об­
щество могло уже идти далѣе и искать въ этой формѣ содержаніе. Тогда
н ачал ась д ля русской литературы новая эпоха, первыми представителями
которой были Лермонтовъ и, въ особенности, Гоголь...“
*) Напомнимъ читателю, что повѣсти Бѣлкина написаны за семь
лѣтъ до смерти поэта.

*24
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
=
~
Р'=Ä
Г
£SF~ = r«
=-*”■=
пTM
а былГтіTM
У" ’ ОГОВОрку: Лтож втескіЙ геній
“
-
S
»
»:o=lŒc:=r:=
-
тателъ эстетическаго чувства.
„
любви къ благородшГъ зстети'
в“
“
ДеЕІЯ“ ВЪ РТССЮЙ Л«
«сГГТ“
„йТв-
nnln
Т ЧПТеЛЬН° увелі,чгтлась- благодаря ему, — вотъ
его
право на вѣчную славу въ русской литературѣ«
оГр “
=
Г
ДЕаК0’ВЪГСТаХЪ *1еРTM «аго
признаніе
овоѳмГвшГ.? б
спосо6ностеа Пушкина и высокаTM по
своему времени образованія. Его вліяніе на развитіе современна
пГт^сГзаглГНе0бЫ,айШ1“
-
И Д»бУДетъжебеземертна,-
»IГГ
4TMтикъ,-память
людей, которые слу-
жатъ музамъ и разуму такъ, какъ служилъ Пушкинъ!
Дсоролюоовъ писалъ о Пуінкинѣ три года спустя иоолѣ Чеп
ТуссТ ’Г?Да:тТ ІІЛ°СЬпечатаньемъанненковскоеиздааі
mrZl
’
Т ,е Пушк,ша> какъ честь своей родины к т
одного нзъ вождей ея просвѣщенія, -
такъ начннаетсГр“ цеГ я
его Г ° КрИТИІ'а’
давяо Уже пламенно желали новаго пзданія
7 я т Т 7 б я А° Т ІЯЫХЪеГ0 ПаМЯТИ- Х0ТЯ Добролюбову несом-
і.нно, и сеоя самого причисляетъ къ тѣмъ, кто глялѣлъ ft.
ітобТстатиКегоНа
Р0Д,,ВЫ' °ДШШ>’ нелмя СЕазTM .
чтооы статьи его, носвящепныя (цѣликомъ или отчасти) пѵшгин
Гн»TM ЗШн’ам7кГИСЬтѣмъже
ненно теплѣе ТГпб
'IT0TT«“ e 0TM н Чернышеве»TM несрав-
посколькт ВЪ'rî»
а ПуІЛК,шъ TM ресуетъ лишьпостольку,
носга и птпTM
е““ ЪѲГ° за,РTM >»TM вопросыобществен-
особепное вннинІГ ИИТерес\ Еъ P<W®>«y народу. Останавливая
осооенное вниманіе читателей на послѣднемъ періолѣ лѣятект
ферTMтизмТт ° TM ѢтеЕНтій Л0ЮД,ІМ0ЖУ- общественный ішднф-
тт
ъ’ онъ п °ДРОоно разсматриваетъ, между прочимъ
1НаЙДеННуИ Въ его цосиертныхъ бумагахъ) объ
.
5 TM * КШГІ Радчщем и доказываетъ сбивчивость и проти
ворЬчпвость ея положена. Задавшись ложной тепденціозно*
мыслью (развѣнчать книгу), Пушкинъ, не смотря на живой и ум
ныи взглядъ въ частностяхъ, неизбѣжно долженъ былъ прнбѣ-
иеигКНап!ІИЗМаМІ" Н0 бШа TM ДTM Него зтѣД0»аложностьего
Направлете, принятое Пушкиными въ нослѣдніе год ы -
говоритъ Добролюбов*, -в о в с е
пе „сходило изъ естественной
* нГиміш0TM ДУШИ’ а б“ ° Л,ШЬ слѣ*ствіеиъ Слабости характера,
не имѣвшаго внутренней опоры въ серьезныхъ, независимо раз!
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВНЧЪ НУШКННЪ.
витыхъ убѣжденіяхъ, и нотому скоро павшаго отъ утомленія въ
борьбѣ съ внѣшними враждебными вліяніями. Оттого-то въ по-
слѣдніе годы жизни мы видимъ въ немъ какое-то странное бо­
рете, двойственность, которую можно объяснить только тѣмъ,
что, не смотря на желаніе успокоить въ себѣ сомнѣнія, проник­
нуться какъ молено полнѣе заданнымъ направленіемъ, всетаки
онъ не могъ освободиться отъ лсивыхъ норывовъ молодости, отъ
гордыхъ, независимыхъ стремленій нрелсиихъ лѣтъ.
Что касается великаго историческая значенія Пушкина, то,
по Добролюбову, оно заключается въ томъ, что Пушкинъ первый
доказалъ у насъ возмолсность, не профанируя искусство, изобра-
лсать действительность такъ, какъ она есть. Къ сожалѣнію, Пуш­
кинъ не сразу сумѣлъ взяться за это дѣло, да когда и взялся,
то далеко не въ совершеиствѣ выполнилъ. Натурѣ неглубокой п
увлекавшейся больше внѣшностыо, Пушкину долго не давалась
русская народность; прелсде всего и лучше всего дались ему кар­
тины родной природы (тогда даже и это было въ диковинку).
Но, блистательно овладѣвъ формой русской народности (приро­
дой, обрядами, обычаями, мѣткими народными словами), содер-
окангемъ ея Пушкинъ до конца не умѣлъ овладѣть. Поэту, же­
лающему быть истинно-народнымъ, слѣдуетъ проникнуться на-
роднымъ духомъ, пролшть жизнью родного народа, стать вро­
вень съ нимъ, отбросить всѣ предразеудки сословій, кншкнаго
ученія и пр.,
почувствовать все тѣмъ нростымъ чувствомъ,
какимъ обладаетъ народъ: Пушкину этого не доставало! Это
разсулсденіе Добролюбова цѣликомъ переносить насъ въ ту
позднѣйшую эпоху, когда народъ и народные интересы сдѣла-
лись альфой и омегой стремленій, мечтаній, чаяній и наденедъ
всей лучшей части литературы и общества, и понятно, что съ
этой страстной влюбленностью въ народъ, съ этой фанатической
жаждой стать вровень съ народомъ, Добролюбову далее и призна­
вая великую историческую заслугу Пушкина, любить его, какъ
поэта, не могъ. Пушкинъ, но его мнѣнію, тяготился пустотой и
пошлостью окружающей лсизни лишь такъ, какъ тяготился ими
Онѣгинъ, съ какимъ-то безеильнымъ отчаяніемъ. Его енлъ не
хватало на серьезное обличеніе этой лсизни, потому что внѵтри
его ие было идеи, во имя которой молено бы было предпринять
обличеніе. Время требовало новыхъ людей, свѣлсихъ и бодрыхъ,
и вотъ явился Гоголь. Съ его приходомъ пѣсня Пушкина была
окончательно снѣта, и смерть (приводить Добролюбовъ жесткія
слова Милюкова) только избавила его отъ печальной необходи­
мости увидѣть себя живымъ мертвецомъ посреди того общества,
которое прежде рукоплескало каледому его слову...
Таковъ строгій и, конечно, несправедливый приговоръ Доб­
ролюбова. Суровый нублицистъ 60-хъ годовъ находитъ для Пуш­
кина только одно смягчающее обстоятельство, въ видѣ недо­

26
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
статка прочнаго п глубокаго образованія. Недостатокъ этотъ
(какъ будто его не было, даже еще въ большей степени, у Го­
голя!) препятствовалъ, но его словамъ, Пушкину сознать прямо
и ясно, къ чему надо стремиться, чего искать, во имя чего при­
ступать къ рѣшенію общественныхъ вопросовъ.
При всей жесткости нодобнаго отзыва, нельзя все лее не за-
мѣтить, что Добролюбовъ признавалъ за нашимъ поэтомъ не одну
красивую форму, но н значительное идейное содержаніе, позво­
лившее ему въ теченіе нѣкотораго періода идти впереди своего
вѣка, и въ этомъ отношеніи добролюбовская критика доллена
быть поставлена выше критики Чернышевскаго. Ошибка Добро­
любова заключалась лишь въ томъ, что оиъ хотѣлъ приложить
къ Пушкину мѣрку обыкновенныхъ общественныхъ дѣятелей,
тогда какъ суду его нодлежалъ поэтъ высшаго порядка, не вре­
менная только, a вѣкового значенія.
Семь лѣтъ спустя (1865 г.) появились въ „Русскомъ Словѣ“
знаменитым статьи Писарева о Пушкинѣ. Это было время, когда
общественное движеніе, начавшееся при Чериышевскомъ и Доб-
ролюбовѣ, уже понесло не одну жестокую утрату въ борьбѣ съ
реакціей и, какъ большая рѣка, встрѣтившая на пути неодоли­
мый преграды, разбилось на нѣсколько самостоятельныхъ руслъ.
Однимъ изъ такихъ частныхъ, но наиболѣе пгумиыхъ потоковъ
была писаревская критика съ ея проповѣдыо освоболсдепія лич­
ности путемъ изученія
естествеиныхъ наукъ и выработки
трезвыхъ реальныхъ взглядовъ Было бы, однако, грубой ошибкой
думать, что „ппсаревщнна“ вела современную молодежь къ обще­
ственному индифферентизму: измѣнялась лишь боевая тактика,
общій же всѣмъ 60-мъ годамъ идеалъ пароднаго и обществен­
н ая блага ни на одну минуту не терялся изъ виду. Такой, по
крайней мѣрѣ, внутреииій смыслъ имѣла широкая популярность
иисаревскихъ идей.
Само собой разумѣется, что это страстное, полное всякой
злободневности время меньше всего склонно было къ увлеченію
„чистой поэзіей“, „искусствомъ для искусства“, „худолеествомъ
по преимуществу“, какъ опредѣлила поэзію Пушкина предше­
ствующая критика. ІІровѣрить за-ново установившееся опредѣле-
ніе, съ любовью перечитать и перепзучить Пушкина нп у кого
не находилось ни досуга, пи охоты; да и откуда, въ самомъ
дѣлѣ, взялась бы такая
охота? Сознательной любви къ Пуш­
кину, какъ мы видѣли, не могли внушить подростающимъ
поколѣніямъ ни Бѣлинскій, ни Дружининъ съ Григорьевым^ ни
Чернышевскій съ Добролюбовыми Слава Пушкина все болѣе и
болѣе принимала сухой, казенно-оффиціальный характеръ, и
основательное знакомство съ его произведеніями оставалось
только у образованныхъ людей отживающая поколѣнія; моло­
дежь, въ болыпинствѣ случаевъ, знала его лишь по неудач-
АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕІІИЧЪ ПУШКИНЪ.
27
нымъ школт.нымъ образцамъ вродѣ стихотвореній „Чернь“ или
„Клеветникамъ Россіи“, и немудрено, что тургеневскій База-
ровъ нрииисывалъ Пушкину не существующіе воинственные
стихи: „На бой, на бой, за честь Россіи!“ Такимъ образомъ,
статьп Писарева явились лишь нреувеличенно-рѣзкішъ выраже-
ніемъ того общая равнодушія, которымъ давно уже пользова­
лась поэзія Пушкина. Равнодушіе это было до того велико, ч::о
нельзя даже сказать, что писаревскія статьи вызвали слишкомъ
большой шумъ въ лптературѣ: немного чисто-формальная него-
дованія, немного двусмысленная хихиканья — и ннгдѣ настоя­
щ ая отпора, отвѣта по существу. Такого отвѣта не послѣдо-
вало п въ позднѣйшіе годы. Прочно установившаяся репутація
Писарева, какъ литературная enfant tornbl’fl, давала солидной
части критики отличный предлогъ замалчивать его разруши­
тельные походы; а между тѣмъ, не говоря ужъ о томъ, что,
оставленный безъ всякаго отпора, статьи Писарева пріобрѣталн
въ глазахъ молодежи славу неуязвимости,— надо говорить правду—
въ нихъ было много и дѣльныхъ замѣчаній, указывавшихъ сла­
бый стороны взглядовъ Бѣлинскаго на Пушкина. Къ сожалѣнію,
имени Писарева была достаточно, чтобъ „солидная“ критика не
придавала значенія ни одному его слову; и, наоборотъ, моло­
дели. принимала па вѣру калсдое слово его поверхностныхъ въ
общемъ и легкомысленныхъ разсуледеній. На слѣдовавшемъ за
Писаревымъ литературномъ поколѣніи вліяніе его отразилось
прелсде всего тѣмъ, что оно почти уже совсѣмъ не интересова­
лось ІІушкинымъ и ничего новаго не сказало о немъ вплоть до
послѣднихъ дней (т. е . за тридцать слишкомъ лѣтъ!); не безъ
шісаревскаго вліянія осталось, быть можетъ, и то обстоятельство,
что снеціально-стихотворная форма сдѣлалась такъ мало попу­
лярна въ русскомъ обществѣ...
То, что было бы иебезполезнымъ тридцать лѣтъ назадъ, со­
вершенно излишне въ настоящую минуту. Время сдѣлало свое
дѣло, и хотя мы лично не видимъ, чтобы современная молоделеь
больше преленяго любила поэзію, не видимъ и того, чтобы Пуш­
кинъ паходилъ себѣ въ ней достойную оцѣнку, но всетаки ду-
маемъ, что теперь далее и гимназисты въ состояніи понять, въ
чемъ заключалась ошибка Писарева по отношепію къ великому
поэту: не всѣ вопросы въ мірѣ можно рѣшать съ помощью остро-
умія, смѣлости и прямолинейной логики здраваго смысла... Поле­
мизировать съ Писаревымъ заднимъ числомъ пе приходится,
тѣмъ болѣе, что это и не входитъ въ нашу задачу. Цѣль настоя­
щ ая очерка — прослѣдить въ литературѣ исторію развитія пра-
вильнаго пониманія пушкинской поэзіи, Писаревъ же глумится
надъ всякой попыткой серьезнаго отношенія къ ней, онъ отри-
цаетъ за ІГушкпнымъ всякое даже историческое значеніе, при­
знавая лишь заслугу усовершенствованія русскаго стиха (передъ

28
АЛЕКСАНДР!» СЕРГѢЕВІІЧЪ ПУШКИНЪ.
чѣмъ Писаревъ не особенно склоненъ умиляться). Поэтому мы
въ краткихъ только словахъ напомнимъ читателямъ подробности
знамеинтыхъ статей.
Начинаетъ Писаревъ съ разбора романа „Евгеній Онѣгинъ“ .
Если бы человѣческое брюхо,— говоритъ онъ,— ие имѣло предѣ-
ловъ, то онѣгинская скука не могла бы существовать. Бѣлипскій
любите Онѣгина но недоразумѣнію, но со стороны Пушкина
тутъ нѣтъ никакихъ недоразумѣній. Оиѣгинъ и самъ Пушкинъ
это одно п тоже (!). Если движепіе общества впередъ должно
состоять въ томъ, чтобы общество выясняло себѣ свои по­
требности, изучало и устраняло причины своихъ страданій,
клеймило ирезрѣніемъ свои пороки, то
„Евгеній Онѣгинъ“ не
молсетъ быть названъ ни первымъ, ни великимъ, ни, вообще,
какимъ бы то нп было шагомъ впередъ въ умственной жизни
нашего общества. Весь романъ— не что иное, какъ яркій и бле­
стящи! аиоѳеозъ самаго безсмыслепнаго status quo. Если вѣрить
поэту, то далее крѣпостное право доставляло весьма много пользы
и удовольствія какъ помѣщикамъ, такъ и мужикамъ... Чтобы
нарисовать дѣйствительно-псторическую картину, надо быть не
только внимательнымъ наблюдателемъ мелочей, но еще, кромѣ
того, и замѣчательнымъ мыслителемъ; надо нзъ окружающей васъ
пестроты лицъ, мыслей, словъ, радостей, огорченій, глупостей и
подлостей выбрать именно то, что сосредоточиваетъ въ себѣ весь
смыслъ данной эпохи, что накладываете свою печать на всю
массу второстененныхъ явлеиій. Такую громадную
задачу на
самомъ дѣлѣ выполнить для Россіи 20-хъ годовъ Грибоѣдовъ;
что же касается Пушкина, то онъ даже и близко не подошелъ
къ этой задачѣ.
Переходя, во-второй статьѣ, ісълирикѣ Пушкина, Писаревъ
прежде всего останавливается на опредѣленіи Бѣлинскимъ „поэта
по натурѣ“ и высказываетъ знаменитое мнѣиіе, что поэтомъ
молено такъ лее сдѣлаться, какъ и всякимъ другимъ спеціалистомъ
на поприщѣ умственныхъ занятій. Если талантъ поэта заклю­
чается въ придумываныі мыслей и втискиваныі ихъ въ словес-
ную форму, то, стало быть (?), всякій, кто умѣетъ хорошо при­
думать H хорошо втиснуть, можетъ сдѣлаться замѣчательнымъ
поэтомъ. Остроумный критикъ какъ бы и не замѣчаетъ этого ма­
ленькая словечка „хорошо“, въ которомъ и заключается весь
секрете ноэзіи. Порѣшивъ такимъ образомъ съ поэтами вообще.
Писаревъ переходите къ Пушкину. Здѣсь онъ, действительно,
съ болыиимъ искусствомъ отмѣчаетъ и разбиваете слабые пункты
опредѣленія „паѳоса“ Пушкина, данная Бѣлинскимъ, и затѣмъ,
съ неменынимъ искусствомъ, пользуется своей побѣдой иадъ кри-
тикомъ и для того, чтобы высмѣять и уничтолсить поэта. Силло-
гизмъ Писарева очень просты взглядъ Бѣлинскаго на Пушкина
таковъ-то и таковъ -то . Этотъ взглядъ нелѣпъ потому-то и по ­
ЛЛЕІССАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
29
тому-то . Слѣдовательно, нелѣиъ и Пушкинъ со всей его хвале­
ной поэзіей.
Въ результат'!», Пушкинъ оказывается лстертымъ въ норо-
шокъ! Если повѣрить ему, то поэты рождаются на свѣтъ для
того, чтобы никогда ни о чемъ не думать и говорить исключи­
тельно о томъ, что не требуетъ ни малѣйшаго усилія мысли.
Поэтъ отказывается отъ тѣхъ битвъ, которыя требуютъ умствен­
наго труда, и охотно кидается въ битвы, въ которыхъ не нужно
ничего, кромѣ безсмыслепнаго рифмованная крика. Но любо­
пытно,— продоллсаетъ Писаревъ,— чтовъ осиованіе своего неруко­
творная памятника Пушкинъ кладете резоны, цѣлнкомъ заим­
ствованные изъ осмѣяннаго и оплеванная имъ міросозерцанія
„тупой черни“ . Когда поэту приходится предъявлять своп права
на безсмертіе, тогда онъ по-неволѣ принулсденъ заговорить серьез-
нымъ языкомъ мыслящая реалиста (Пушкинъ оказывается, сле­
довательно, способнымъ на это?!). Но уже поздно. Общество его
спросите: какія лее добрыя чувства вы иробуледали? Привязан­
ность къ друзьямъ и товарищамъ дѣтства? Но развѣ лее эти чувства
нуждаются въ пробужденіи? Развѣ есть люди, неспособные лю­
бить своихъ друзей? Или любовь къ красивымъ лсенщинамъ? Къ
хорошему шампанскому? Презрѣніе къ полезному труду, уваясе-
ніе къ благородной праздности? Равнодушіе къ общественньшъ
интересамъ? Радость и неподвижность мысли во всѣхъ основ­
ныхъ вонросахъ міровоззрѣнія?
Въ заключеніе Писаревъ высказываетъ увѣренность, что въ
„такъ
называемомъ“ великомъ иоэтѣ онъ сумѣлъ показать чита­
телямъ легкомысленная версификатора, опутанная
мелкими
предразеудками, погрулсеннаго въ созерцаніе мелкихъ личныхъ
ощущеній и совершенно неспособнаго анализировать и понимать
великіе общественные и фнлософскіе вопросы вѣка...
Y.
Огромный нромелеутокъ времени отъ статей Писарева до 1880
года, когда открытіе пушкинскаго памятника въ Москвѣ сопро­
вождалось такимъ шумомъ рѣчей и литературных!» сноровъ, по
справедливости слѣдуетъ назвать въ отношеніи къ Пушкину
сплошной безнлоднон пустыней. Кажется, за всѣ эти годы молено
отмѣтить, какъ заслулеивающія нѣкотораго вниманія, только кри-
тическія замѣтки Страхова,
ноявившіяся въ разиыхъ изданіяхъ
конца 60-хъ h начала 70-х'і» годовъ. По мнѣнію консервативная
критика, Пушкинъ до 37-лѣтняго возраста сумѣлъ ужиться съ
русскимъ обществомъ, характерными свойствами которая всегда
были холодность и недоброжелательство. Оиъ обязанъ былъ
этимъ исключительно своему замѣчательному душевному здоровью,
отразившемуся и въ его пропзведеніяхъ. Другой его особенностью

30
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
оыла необыкновенная красота душевпыхъ чувствъ, та самая кра­
сота, отъ которой завнсѣло и зависитъ все обаяніе его ноэзін.
Пушкинъ не воспѣлъ ни единаго злого и извращеинаго движе-
нія человѣческой души, и каждое чувство, имъ воспѣтое, нмѣетъ
безподооную мѣру красоты и здоровья. Поэтому Пушкина слѣ-
дуетъ считать великимъ восиитателемъ своего народа; онъ за-
ставлялъ звучать въ сердцахъ читателей наилучшія струны, ка-
кія только могли въ иихъ отзываться.
Замѣчаніе о душевномъ здоровья, характеризуют,«'мъ ноэзію
Пушкина, кажется намъ и новымъ, и глубоко вѣрнымъ; но спра­
шивается: то лучшее, что пробуждаетъ въ насъ эта поэзія, за­
ключается ли въ одномъ только здоровьи и красотѣ чувства?
Бѣлинскій прибавлялъ къ этому еще слово гуманность, и хотя
не развилъ, къ сожалѣнію, своей мысли, ио однимъ этимъ сло­
вомъ, думается намъ, ноставилъ вопросъ и шире, и правильнѣе.
Страховъ тоже ограничился голословнымъ и бѣглымъ замѣча-
ніемъ о воспитательномъ значеніи Пушкина для народа.
Утверлсденіе Тургенева на московскомъ празденствѣ 1880
года, будто общество русское и молодежь начинаютъ въ послед­
нее время возвращаться къ пушкинскому культу п изученію
произведеній Пушкина, прозвучало полной неожиданностью: до
такой степени было далеко оно отъ истины! На самомъ дѣлѣ,
Пушкина меньше чѣмъ когда-либо помнили и читали въ коицѣ
семидесятыхъ годовъ. Впрочемъ, что касается рѣчи Тургенева,
то мы вообще должны сознаться, что, при всемъ искусстве внеш­
ней обработки, она кажется намъ не согретой искреннимъ чув-
ствомъ, полной всякихъ противоречив II странностей. Одна нзъ
такихъ странностей—двусмысленность отношенія зпаменптаго ро­
маниста къ поэзіи Некрасова— была тогда же отмечена, на стра-
ницахъ „Отеч. Записокъ“, Н. К . Михайловскимъ. Съ одной сто­
роны, Тургеневъ какъ-бы расшаркивается передъ музой мести и
печали, называете ее ноэзіей центробежной, „отрицательной, какъ
жизнь въ движеніи“, и признаетъ историческую законность времен-
наго увлеченія ею русской молодежи, а съ другой—въ сомни -
тельномъ возврате этой последней къ „центральной поэзіи Пуш­
кина“, положительной, какъ лсизнь на покое, оиъ видите ра­
достный фактъ, зиаменующій собою возврате къ поэзіи вообще.
Выходить такъ, какъ будто некрасовская ноэзія, только что удо:
стоенная почтительная реверанса, собственно говоря, и не поэ-
зія вовсе, а такъ сеое—какая -то временная затычка... *).
о Между прочимъ, въ якобы полномъ собраніи соч. II . С. Тургенева
нздан номъ въ прошломъ году редакціей „Нивы“, отсутствуетъ очень
любопытное письмо Тургенева въ „С.-Петерб. Вт,дом." П870 г. 8 января)
по поводу помѣщенной передъ тѣмъ въ „Отеч. Зап.“ статьи о ноѳтѣ По-
лонскомъ. Вотъ нѣсколько строкъ и зъ этого письма: „...Что касается до
критика „Отеч. Зап.“, то ограничусь тѣмъ, что выражу ему одно мое убѣж-
ЛЛЕКСЛІІДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
31
О самомъ Пушкине Тургеневъ тоже высказался безъ доста­
точной прямоты и ясности. Какъ и Белинскій, онъ называете
его первымъ русскимъ худолсникомъ-поэтомъ, причемъ даетъ ори­
гинальное оиределеиіе художества, какъ воплощенія идеаловъ,
лелсащихъ въ основе народной жизни и народнаго духа. Справед­
ливо указавъ затемъ на безилодиость и неуместность понытокь
подделываться подъ народный тонъ и отметивъ тотъ фактъ, что
ни одинъ изъ великихъ европейскихъ поэтовъ не читается соб­
ственно простонародьемъ, и что всякое искусство есть вершина,
къ которой падо приблизиться, ораторъ делаетъ выводъ,
г-1 о
истинныхъ народныхъ поэтовъ правильнее называть національ-
ными. Однако, на естественно возникающій отсюда вопросъ, на-
ціональный ли (въ смыслѣ всемірности) поэтъ нашъ Пушкинъ,
Тургеневъ прямо не отвечаете и, ни словомъ не уномг.ная
больше о воплощеиныхъ имъ народныхъ идеалахъ, распростра­
няется лишь о прелести и простоте пушкинскаго языка, о прямо-
душности и честности его оіцущеній, „этой хорошей черте всехъ
хорошихъ русскихъ людей“ и т.д ., и т. д . Пушкину не успелъ
всего сделать, да и не могъ, къ тому лее, избѣлсать общей участи
худолениковъ-поэтовъ -начпнателей. Въ обществе русскомъ воз­
никли вскоре нелсданныя и вместе вполне законныя стремленія,
небывалый и неотразимыя потребности; явились вопросы, иа ко­
торые нельзя было не дать ответа... Не до поэзіи, не до худо-
лсества стало тогда! Міросозерцаніе Пушкина показалось узкимъ,
его горячее сочувствіе пашей, иногда оффиціальной, славе
устарелымъ, его классическое чувство меры и гармоніи— холод-
нымъ анахронизмомъ. Изъ беломраморнаго храма, где поэтъ
являлся лсрецомъ, люди пошли на шумныя торлсища, где именно
нужна метла... и метла нашлась . Изъ дальнейшая ясно, что
Тургеневъ имеетъ въ виду Некрасова и всю вообще натураль­
ную школу.
Путанность мысли очевидная: причемъ тутъ Пушкинъ и его
деніе, на дъ которымъ онъ, вѣроятно, вдозоль посмѣется. НЬтъ никакого
сомнѣнія, что, въ его глазахъ, патронъ его, г. Негсрасовъ, неизмѣримо
выше ІІолонскаго, что даже странно сопоставлять эти д ва имени, а я
ѵбѣжденъ, что любители русской словесности будутъ перечитывать л> ч-
шіе стихи Полонскаго, когд а самое имя г. Некрасова покроется за >ве-
ніемъ. Почему же это? А просто потому, что въ дѣлѣ поэзіи живуча
только одна поэзія, и что в ъ бѣлымн нитками сшитыхъ, всякими пряно­
стями приправленныхі>, мучительно выснженныхъ измыш лешяѵь „скорб­
ной“ мѵзы г. Некрасова ея-то, ноэзш -то , и н ѣтъ н а грошъ, ка къ ніугь
ея н апр, въ стихахъ уважаемаго и почтеннаго А. С. Хомякова, съ кото­
рымъ-спѣшу прибавить,-г . Некрасов!, не нмѣетъ ничего оощаго .
Такимъ образомъ рѣчь, произнесенная въ 80 году, уже много позже
извѣстнаго примиренія Тургенева съ Некрасовым!, и даже посль смерти
послѣдняго, содержитъ въ себѣ явные слѣды стариннаго мнѣнія Турге-
нева о музѣ мести и печали“: нсторическш смыслъ и значеніе она
имѣетъ,”но настоящей поэзіей все-же н азван а быть не можетъ.

32
АЛЕКСАНДР!, СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
оощая „всѣмъ начинателямъ-художннкамъ“ судьба будто бы по
мѣшавшая ему сдѣлаться въ нолномъ смыслѣ слов/ш п^аль
нымъ и всемірнымъ поэтомъ? ІІослѣдняго Тургеневъ, впрочемъ
неутверждаете прямо: онъ „не дерзаете“ ' отнять у Пушкина
д а т ь егоТПТУЛЪ’
°Ъ ДРУГ°Й стороньі’ ”Ее Рѣшается“ и
уЛС? такой кРУпный и умный писатель, какъ Тургеневъ
котораго всѣ считали прямымъ и чуть-ли не единственнымъ на-
слѣдникомъ пушкинской музы, наговорилъ о Пушкин! и ПО его
поводу столько пустяковъ, то чего же было о“
отъ дГ-
гхъ многочисленныхъ ораторовъ торжества? Большинство ихъ
ПО остроумному выралсенію Гл. И . Успенскаго, точно привязан-
ИМеШ< ПуШШШа- кРУ TM еь вогоугъ
ИЯиѵвѣпі„Т
празднословили, ежемгновенно повторяя это
J >ряя пуоликѵ въ его геніальности, многосторонности
широт*, тенлотѣ и ирочихъ безчисленныхъ свойствахГоГомнГо
дарованія, но никто, рѣшительно никто не счелъ нужнымъ выяс-
ниіь „идеалы и заботы, волновавшія умную голову Пушкина при
заботъ-
н
а
с«
въ конце концовъ еле-еле сумѣли выяснить значеніе Пушкина
въ прошломъ. отдаливъ это значеніе въ глубь прошлаго TM
а
мысли
послѣдующихъ и настоящихъ теченій русской жизни и
И вотъ вышелъ, наконецъ, Достоевскій, произнесшій свою
ТотъT J T n Теи СТаВШУЮ .Т0ТЧЭСЪ Ж6 Цѣльтъ с°бытіемъ.
Іотъ же Г. И . > спенскш, изобразив!, огромное впечатлѣніе ка­
кое произвела эта рѣчь на всѣхъ нрисутствующихъ (въ^омъ
іислё и на него самого), превосходно объяснилъ намъ какое
жестокое недоразумѣніе произошло при этомъ: публика апплоди
ровала всечеловѣкѵ“ Достоевскаго, а на дѣлѣ' этотъ всечело-
вЬіѵъ, олагодаря разнымъ искусно вставленнымъ словечкамъ
ьогорыя въ живой рѣчи прошли мимо ушей слушателей—былъ
всего только... „все зайцемъ“! Публике показалось, что Достоев-
сши симпатизируетъ „вѣчному скитальцу-, впервые затронутому
въ литературѣ Пушкинымъ, и видите въ немъвсечелоІѣ?скую
черту русскаго духа, а на деле Достоевскій осмѣивалъ этого Тки
тальца, казнилъ и ноучалъ: „Смирись, о гордый человѣкъ» По-
раоотаи со смиреніемъ на родной ниве“!Такимъ образомъ Досто-
евсыи вполне сознательно укралъ свой шумный успехъ, искусно
пошравъ на струнахъ п нервахъ известнаго общественная на­
строен,*, къ которому, къ тому'же, самъ относился вообще съ явной
враждою Конечно, у всехъ еще въ памяти, съ какой горькой
и меткой прошен нарисовалъ Усненскій фантастическую картину
того, какъ на другой день после торжества являлись къ Досто­
евскому съ выраженіемъ глубокой признательности и геиералъ
мужъ пушкинской Татьяны, и его несчастная племянница, ушед-
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
33
шая на фельдшерскіе курсы, и Аксаковъ, и лохматый соціалистъ
и, наконецъ, сама Татьяна...
Оставимъ, однако, въ стороне „злобу дня“, создавшую эфе­
мерный успехъ речи Достоевскаго, и носмотримъ, что, собственно,
новаго и оригинальнаго сказалъ онъ о Пушкине и о его иоэ-
зіи. Самъ Достоевскій резюмировалъ впоследствіи въ „Дневнике
Пис.“ содержаніе своей речи въ следующихъ трехъ пунктахъ,
которыхъ, для краткости, и мы станемъ придерживаться: 1) Пуш­
кинъ первый отметилъ въ лице Алеко и Онегина самую боль­
шую язву составившаяся у насъ после великой петровской ре­
формы общества— его оторванность отъ народа, его неверіе въ
родину, отрицаніе Россіи и себя самого и пр. 2) Онъ первый
далъ художественные типы красоты русской, вышедшей прямо
изъ духа русскаго, обретавшейся въ народной правде, въ почве
нашей (Татьяна, Пименъ и пр.) . 3) Изъ всехъ міровыхъ геніевъ
онъ проявилъ наибольшую способность всемірной отзывчивости
и полнейшая перевоплощенія въ геніи чужихъ пацій (Шекспиръ.
напр., чужіе народы переделывалъ на англійскій ладъ). И спо­
собность эта, по мненію Достоевскаго, есть способность всецело
русская, національная, которую Пушкинъ делите со всемъ на­
родомъ нашимъ... Оригинальная мысль эта доказывается следую-
щимъ вещаніемъ. Народъ русскій не изъ одного, будто бы, ути­
литаризма принялъ (?) петровскія реформы, а „несомненно уже
ощутивъ своимъ предчувствіемъ почти тотчасъ же некоторую
дальнейшую, несравненно более высшую цель“.
Следовательно,
назначеніе русскаго человека есть, безспорно, всеевропейское и
всемірное. Положеніе и выводъ вполне въ духе Достоевскаго: не
спрашивайте у нихъ ни логики, ни, темъ более, фактовъ. Какое
дело Достоевскому до того, что народъ русскій принялъ петров-
скія реформы изъ простого повиновенія, не думая ни объ ути­
литаризме, ни о предчувствіяхъ? Его дело—проникать за пре­
делы вещей, угадывать и пророчествовать. Стать настоящимъ
русскимъ, стать вполне русскимъ,— витійствуетъ онъ,— можетъ
быть, и значитъ только, въ конце концовъ, стать братомъвсехъ
людей, всечеловекомъ, если хотите! Но, казалось бы, кому же
другому и быть настоящимъ русскимъ, какъ не самому автору
этого патріотическаго вещанія? Ужъ онъ-то самъ, разумеется,
умелъ считать братьями всѣхъ людей, быть всечеловекомъ? Но
одно дело—красивыя слова, вызванныя подходящимъ случаемъ,
а другое—убёжденіе, вытекающее изъ натуры человека. Въ той
же статье, о которой мы уже упоминали, Е . К . Михайловскій
указываетъ, что въ другихъ своихъ писаніяхъ Достоевскій огра-
ничивалъ это „всехъ людей" однимъ только арійскимъ племе-
немъ, и, наир., „жидамъ“, какъ семитамъ, всегда готовъ былъ
всякую пакость учинить „во славу Болсію“...
После такого разъясненія „всечеловечности“ Достоевскаго,
3
і

34
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУІДКИНЪ.
что же остается вообще отъ его третьяго пункта, которому самъ
онъ придавалъ. очевидно, наиглавнѣйшее значеніе? Что Пушкинъ
испанцевъ изображал^ какъ испанцевъ, а не турокъ, древнюю
царицу Клеопатру, какъ таковую, а не какъ Іоанну д’Аркъ или
Екатерину Медичи, Магомета, какъ Магомета, а не Будду и т. д .;
но все это вѣдь чисто-внѣшніе признаки великаго таланта реаль­
ной школы, и утвержденіе, что признаки эти во всей новѣйшей
литератур* Европы свойственны одному Пушкину, по меньшей
мѣрѣ, подлежитъ еще безпристрастному обслѣдованію.
Относительно перваго изъ приведенныхъ выше пунктовъ слѣ-
дуетъ замѣтить, что невѣріе пушкинскаго Алеко или Онѣгина
въ Россию и отрицаніе ими самихъ себя (?)—быть молсетъ, и
имѣвшія мѣсто въ действительности,— въ поэмахъ Пушкина со-
всѣмъ не трактуются, и центръ тялсести этихъ поэмъ, по замыслу
Пушкина, лежитъ вовсе не въ оторванности пхъ героевъ отъ на­
рода. А, слѣдовательно, безполезно и говорить о величіи заслугъ
Пушкина въ этомъ направленіи.
Остается, наконецъ, пунктъ второй: худолсественные типы
красоты русской... Но и тутъ все дѣло портится пѳренесеніемъ
его на метафизическую почву „русскаго духа“, „народной правды“,
„наш ей почвы“ и другихъ излюбленныхъ идеекъ нашихъ славя-
нофиловъ-ночвенниковъ, во главѣ которыхъ стоялъ когда-то Апол-
лонъ Григорьевъ (кстати сказать, и работавшій въ журнал* бр
Достоевскихъ). Слова „русскій“ н „народный“, вообще, тага и
пестрятъ эту неопредѣленно-туманную, выспренне-крикливую рѣчь.
a вѣдь кто только не выкрикивалъ у насъ этихъ словъ и какого
только смысла не вкладывалось въ нихъ!
Такимъ образомъ, одного, самаго главнаго, не было въ хитро
составленной р*чи Достоевскаго: простоты и искренности. Не
было ихъ, впрочемъ, и во всемъ праздник* 1880 года. Даже из-
вѣстная своимъ простодушіемъ муза Полонскаго словно зарази­
лась общимъ настроеніемъ, и въ прочитанныхъ тогда же стихахъ
этотъ поэтъ, совершенно серьезнымъ тономъ, давалъ Пушкин ѵ
чисто-комическое опредѣленіе:
Ночь и Лысая гора...
И, выслушивая вс* эти риторическія ухищренія и витіевато-
неискреннія хвалы, не разъ, должно быть, повернулись въ своемъ
гробу кости правдивѣйшаго изъ поэтовъ, который, по словамъ
Ап. I ригорьева, былъ въ то же время и простѣйшимъ изъ людей,
жаісихъ только зналъ міръ.
УІ.
Действительно, новая эра пушкинской славы началась, какъ
мы сказали, въ самомъ начал* этой статьи, не съ 80-го, а лишь
«ъ 87 года, когда Пушкинъ нашелъ себ* новаго, болѣе простого
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУИІКИНЪ.
35
il чуткаго судью въ лиц* широкихъ слоевъ общества и народа,
достояніемъ которыхъ, наконецъ, сталъ. Этотъ нелицепріятный
судья улсе высказалъ свое мнѣніе о велнчайшемъ русскомъ поэт*,
р'аскупивъ нѣсколысо милліоновъ экземпляровъ его сочиненій; на
всемъ пространств* грамотной Россіи имя Пушкина становится
постепенно извѣстнымъ не въ силу одной только школьной обя­
занности знать это имя.
Простой, невыспрепній, но вѣрный и глубокій взглядъ на
поэзію Пушкина, въ зачаточномъ вид* заключавшійся еще въ
статьяхъ Бѣлинскаго, все чаще и чаще сталъ проникать съ этихъ
поръ и въ самую литературу. Такова была, въ особенности,
статья С. Н . Южакова „Любовь и счастье въ произведеніяхъ
русской поэзіи“, напечатанная еще въ томъ лее 87 г. (въ ,„С*-
верномъВѣстник*“ первоначальной редакціи). Статья эта, посвя­
щенная, къ сожалѣнію, не спеціально Пушкину и коснувшаяся
лишь одной стороны его поэзіи, была, по нашему мнѣнпо, настоя­
щимъ отісровеніемъ въ исторіи пушкинской критики, хотя въ ли­
тератур* она и прошла, повидимому, незамѣченной. Мы увѣрены,
что только въ намѣченномъ г. Юлсаковымъ направленіи молено
придти къ правильному пониманію „паѳоса“ пушкинской поэзіп,
а никакъневъ схоластическомъ направленіи старыхъ риторикъ и
піитикъ. Но объ этой стать*
мы будемъ подробно говорить
дальше.
Изъ хорошихъ и солидныхъ статей, посвященныхъ Пушкину
въ послѣднее десятилѣтіе, слѣдуетъ упомянуть еще изслѣдованія
А. Н . Пыпина („Вѣстн. Евр. 95 г.) и В. Д. Спасовича (соч.,
т. Ш). Но перваго изъ этихъ авторовъ интересуетъ, главнымъ
образомъ, историко-общественное значеніе Пушкина, а второго -
спеціальные вопросы о байронизм* Пушкина и объ его отноше-
ніяхъ къ Мицкевичу и Петру Великому. Отмѣтимъ у г. Спасо­
вича лишь нѣкоторыя мнѣнія общаго характера, показавшіяся
намъ странными. Съ одной стороны, недовольство Пушкина
жизнью, какъ результатъ вспышекъ чисто-минутной досады, не
было, по словамъ критика, похоже на пессимизмъ, а съ другой—
онъ лее увѣряетъ, будто къ концу жизни Пушкинъ „утвердился
въ своемъ антигуманномъ взгляд* на людей“ . Въ другомъ м*ст*
высказывается на этотъ счетъ еще и третье мнѣніе: „Застьтвшимъ
слѣдомъ на лицевой маек* Пушкина было напускное презр*ніе
къ роду человѣческому, которое, вслѣдствіе душевныхъ страда-
ній (не напускныхъ?), появилось у Пушкина и затѣмъ улее не
покидало его, потому что сдѣлалось обыкновенной складкой ума“.
У читателя получается, въ конц* концовъ, протпворѣчпвое и пу­
танное представленіе о взгляд* Пушкина на жизнь и людей,быть
монсетъ, впрочемъ, оттого только, что критикъ нй?очно выразилъ
свою мысль. Говоря далѣе о душевной неглубокости Пушкина,
какъ о коренномъ, природномъ отличіи его отъ Байрона, г. Спа-
3*

30
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВПЧЪ ПУШКИНЪ.
совичъ, несомнѣнно, перѳсаливаетъ. Такъ, стихотвореніе „Броясу
ли я вдоль улицъ шумныхъ“ по идеѣ онъ признаетъ мрачнымъ;
но этотъ мракъ разсѣкается, по его словамъ, у Пушкина золо­
тымъ лучомъ солнца, и плачъ о неизбежности смерти переходить
въ милѣйшую, но приторную идиллію („И пусть у гробового
входа“ и пр.). Признаемся, мы впервые встрѣчаемъ такой при­
дирчивый и несправедливый отзывъ объ этомъ искреннѣйшемъ
и глубоко-трогательномъ стихотвореніи Пушкина, и, судя по
этому маленькому образчику, думаемъ, что врядъ ли г. Спасо-
вичъ способенъ былъ бы вѣрно понять и оцѣнить вообще его
поэзію.
Но если литература наша не отличалась въ послѣдніе годы
особымъ обиліемъ серьезныхъ и цѣнныхъ произведеній, посвя-
щенныхъ Пушкину, то произведеніями вздорными и крикливо-
витіеватыми она всегда была богата более, нежели достаточно.
Какъ извѣстно, въ эти полтора десятилетія, отмеченныя въ жизни
глубокимъ упадкомъ общественности, литература наша опозорена
была жалкими попытками развенчать те гуманно-идейныя стрем-
ленія, которыя вдохновляли ее въ 60-хъ и 70-хъ годахъ, и вознести
на пьедесталъ такъ называемую теорію искусства для искусства,
себе довлеющаго, равнодушнаго и даже враждебнаго къ страда-
ніямъ народа, влюбленнаго въ какую-то абсолютную, нездешнюю,
аристократически-холодную красоту. И не даромъ'же наша кри­
тика, начиная съ самого Белинскаго, столько говорила о Пуш­
кине, какъ о художнике по-преимуществу, какъ о жреце искус­
ства для искусства, рожденномъ исключительно для звуковъ слад-
кихъ и молитвъ: бездушные, надутые собой и своимъ невежест-
вомъ, эстеты нашихъ дней не преминули, разумеется, ухватиться
за эти определенія и провозгласить Пушкина своимъ знамено-
носцемъ, а^ себя— его законными и единственными преемниками.
Данге какой-нибудь г. Фофановъ, чуждый всякихъ сознательныхъ
теорій и чирикавшій всегда, какъ зябликъ на ветке, обо всемъ,
что только взбредетъ въ голову,— и тотъ поспешилъ
посвятить
памяти Пушкина такіе стихи:
Ты мнѣ близка, родная тѣнь,
Близка, какъ близки небу птицы,
Близка, какъ розамъ вешній день...
Тень великаго поэта должа была почувствовать себя крайне поль­
щенной темъ, что ее сравнили съ „птицами“, близкими къ фо-
фановсісому „небу“! Но зачемъ тревожить поэтическій прахъ
г. Фофанова? Несравненно возмутительнее развязность другого
современнаго поэта, котораго не удовлетворяетъ уже простое
братство съ Пушкинымъ, а грызетъ завистливое желаніе самого
себя поставить* во главе русской поэзіи. Мы говоримъ о г. Мин-
скомъ. Всего десять летъ назадъ онъ писалъ, обращаясь къ Пуш­
кину и Лермонтову:
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
37
О, нѣлсныхъ чувствъ пѣвцы! съ какимъ волненьемъ
страннымъ
Я въ вашихъ пѣсняхъ пью отраву красоты,
И жалокъ я себѣ съ своимъ стихомъ туманнымъ,
И грустно мнѣ, что въ немъ такъ мало простоты.
Теперь же, на дняхъ почти (правда, не въ стихахъ, а въ прозе)
онъ объявляетъ совсемъ другое. Онъ уже больше не жалокъ
себе! Не за себя ему теперь грустно, а за Пушкина и Лермон­
това! Дело въ томъ, что г. Минскій совершилъ великое открытие,
недовольство этихъ поэтовъ,— по недоразуменію названныхъ ве­
ликими,— современной имъ действительностью гибельно отрази­
лось на всей последующей русской поэзіи. Больше полувека оно
горело на ней, „какъ чумное пятно“,мешая поэтамъ быть жизне­
радостными и светлыми духомъ, какъ, напр., въ наши дни .„от­
кровенная“ муза г-лси Лохвицкой-Жиберъ!..— Стоитъ ли, однако,
серьезно говорить о подобныхъ критикахъ? Пустыя, мнимо -поэ-
тическія дудки, въ которыя молсетъ дудить всякій встречный вѣ-
теръ. Мы, право, нимало не удивились бы,если тотъжег. Минскій
по случаю столетняго юбилея великаго поэта разразился хвалеб-
нымъ гимномъ въ прозе или стихахъ, где великодушно объявилъ,
что Пушкинъ былъ, въ сущности, не чемъ инымъ, какъ поэти-
ческимъ предтечей его, г. Минскаго...
Не стали бы мы говорить и о книге г. Мережковскаго „Веч­
ные спутники“, памятуя, что и г. Мережковскій не такъ ужъ
страшно давно являлъ совсемъ другую литературную физіономію.
Но такъ какъ здесь мы имеемъ дело не съ какимъ-нибудь сти-
хотвореньицемъ или газетнымъ фельетончикомъ, а съ большой
статьей о Пушкине, претендующей изображать целое стройно
развитое и убежденное міровоззреніе, то приходится, хотя бы
ради полноты нашего обзора, познакомить читателя съ главными
положеніями и г. Мережковскаго. Начинаетъ онъ свою статью съ
разноса современной критики за ея отісазъ признать ценность и
правдивость пресловутыхъ записокъ г-мси Смирновой; въ этомъ
факте, по его мненію, лишній разъ выразился первородный грехъ
нашей критики—ея культурная неотзывчивость (?); но грешитъ
она, оказывается, еще и многимъ другимъ:
упадкомъ художественнаго вкуса, эстетическаго и философскаго образо­
вали, который, начиная съ 60-хъ гг., продолжается до нынѣ и вызванъ
.проповѣдыо утилитарнаго искусства, проповѣдыо такихъ критиковъ,
ка къ Добролюбовъ, Чернышевскій, Писаревъ. Одичаніе в куса и мысли,
продолжавшееся полвѣка, не могло пройти даромъ для русской литера­
туры. Слѣдъ мутной волны черни, нахлынувшей съ такою силою, чув­
ствуется и по нынѣ. Авторитетъ Писарева поколеблечъ, но не палъ.
Грубо-утилитарная точка зрѣнія Писарева, въ которой чувствуется раз-
драженіе дикаря передъ созданіями непонятной ему культуры, теперь
анахронизмъ: эта точка зрѣнія замѣняется болѣѳ умѣренной—либерально­
народнической.
Дзъ этой красноречивой тирады уже сразу видно, съ кемъ мы

38
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
имѣемъ дѣло: съ „эстетически и философски образованными“
критикомъ, для котораго недавно еще дорогіярусской литературѣ
слова „народъ“ п свобода („либерально-народническая точка зрѣ-
нія“) не указъ. Посмотриыъ же, что скажетъ намъ о Пушкипѣ
этотъ широко просвѣіценный умъ.
Въ сущности вся послѣдующ ая исторія русской литературы,—вѣ-
щаетъ онъ,—есть и сторія довольно робкой и малодушной борьбы за пуш­
кинскую культуру съ нахлынувшей волною демократическая варварства,
нсторія могущественная, но односторонняго воплощенія его идеаловъ,
медленнаго угасанія, паденія, смерти Пушкина въ русской литѳратурѣ.
И, чтобы не оставалось въ читателяхъ тѣни сомиѣнія въ томъ,
что подъ демократическимъ варварствомъ разумѣются здѣсь не
одни только взгляды на искусство, которое Чернышевскимъ бо­
гохульно принесено было въ жертву яшвой жизни, г. Мереж-
ковскій продолжаетъ: „Русская литература, которая и въ дей­
ствительности вытекаетъ изъ Пушкина, и сознательно считаетъ
его своимъ родоначальникомъ, измѣннла главному его завѣту:
да здравствуетъ солнце, да скроется тьма!“
Читатель въ недоумѣпіи: какъ! это литература-то 60-хъ го ­
довъ, паша великая освободительная литература, нзмѣнила по­
добному завѣту? Она избрала девизомъ-да скроется солнце, да
здравствуетъ тьма? Въ добромъ ли вы здравіи, почтениѣйшій?...
Но г. Мережковскій величаво, преяебрежительнымъ жестомъ от-
страняетъ вмѣшательство пзумленнаго читателя и декламаторскп-
повышеинымъ тономъ продолжаетъ: „Какъ это странно! Начатая
самымъ свѣтлыыъ, самымъ жизнерадостнымъ изъ новыхъ геніевъ
(ачтоже „чумное пятно“ вашего единомышленника, г. Минскаго?),
русская поэзія сдѣлалась поэзіей мрака, самоистязанія, жалости'
страха смерти“. Лермонтову Гоголь, Достоевскій, Тургеневъ и
особенно Левъ Толстой, бѣлсавшій, будто бы, отъ улсаса смерти
въ лсалосгь, оказываются „только рядомъ ступеней, по которымъ
мы сходили все нгоке и ншке въ страну тѣни смертной“. Захле­
бываясь отъ восторга, критикъ говоритъ объ аристократичности
духа Пушкина, не знавшаго „жалости“, и о томъ, что въ своей
„Черни“ онъ какъ бы отвѣчаетъ современному вождю ея—Льву
Толстому: „Не для житейскаго волненья“ и пр. „Но жаль,—до-
бавляетъ г. Мерелсковскій,— ч то
эти слова слышитъ чернь. Ея
звѣриныя уши не созданы для откровенности геніевъ. Не должно
объ этомъ говорить на площадяхъ; надо уйти въ святое мѣсто
И поэтъ ушелъ“ („Ты царь—лшвп одинъ!“).
Взглядъ г. Мережковскаго на Пушкина, повидимому, уясненъ
для насъ окончательно... Однако, прислушаемся еще немного къ
его разсулгденіямъ.
Въ Львѣ Толстомъ, стоящемъ на низшей ступени русскаго
искусства,
„поселился
самый пронырливый изъ современныхъ
бѣсовъ— бѣсъ равенства, бѣсъ малыхъ, безчисленныхъ, имя кото-
АЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
рымъ легіонъ“ . Это современный тишь „безумнаго (?) галилея­
нина“. Послѣ этого немало удивило насъ признаніе критика,
что въ лицѣ германскаго философа Нитцше воплотилось проти­
воположное начало безумнаго же... язычества . Почему же, въ са­
момъ дѣлѣ, безумнаго, а не боліественнаго, не единственно-спра-
ведливаго? Для насъ казалось всетаки не подлежащимъ сомнѣшю,
къ которому изъ этихъ двухъ началъ отнесетъ г. Мерелгковскш
Пушкина съ его аристократичностью духа, жизнерадостностью, пре-
зрѣніемъ къ черни и пр., и пр. Но эстетически и философскіг
образованный критикъ и тутъ преподнесъ намъ сюрпризъ. Ока
залось, что „въ первобытномъ смыслѣ (?!)“ Пушкинъ былъ оолѣе
христіашшъ, нежели Гете или Вайроиъ; христіанство его было
естественно и безсознательно. Онъ бьтлъ въ одно время гали-
леяниномъ п язычникомъ, и аристократомъ и демократом!., и
Толстымъ и Нитцше, „и ночью и Лысой горой“,— гармоническішъ
соединеніемъ всѣхъ нротиворѣчій, какія только могутъ придти
въ голову всѣмъ эстетически и философски образованнымъ кри-
тикамъ вмѣстѣ взятымъ.
И
все
это потому, молъ, что глубина
русскаго духа не исчерпывается однимъ только христіанскимъ
смиреніемъ и самополсертвованіемъ, иначе откуда бы взялась эта
„Болсія гроза“, это великолѣпіе (?), этотъ избытокъ воли, удали,
веселья, которыя чувствуются въ Пушкинѣ и его любимомъ
героѣ, Петрѣ Велпкомъ? Русскій духъ есть вмѣстѣ— и христіан-
ская, и языческая мудрость, изъ коихъ первая заключается въ
бѣгствѣ отъ людей въ природу, уединеніп въ Богѣ, а вторая
тоже въ бѣгствѣ, но... въ уедпненіи въ самомъ себѣ, въ своемъ
переролсденномъ и обожествленномъ я...
О, бѣдный „русскій духъ“! какъ только терпишь ты всѣ эти
поклепы рускихъ философовъ?
Заключительный выводъ г. Мережковскаго таковъ:
Пушкинъ, какъ галилеянинъ, противополагаетъ первобытнаго чело-
вѣка” современной культурѣ. Той же современной культурѣ, основанной
н а власти черни, н а демократическомъ понятіи равенства и большинства
голосовъ, противополагаетъ онъ, какъ язычникъ, самовластную волю
единаго творца или разрушителя, пророка или героя“.
Не довольно-ли, однако, читатель?

40
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
СТАТЬЯ ВТОРАЯ.
Пѣвецъ гуманной красоты.
I.
При оцѣнкѣ каждаго крупнаго писателя критикѣ можетъ
представляться двоякаго рода задача: одна—дать, по возмож­
ности, всестороннюю его характеристику, возстановляя всѣ, даже
мелкія и ^ второстепенным, черты его литературной физіономіп.
Для такой задачи имѣетъ почти равную цѣну и значеніе все
когда-либо написанное авторомъ. Но критика, преслѣдующая
«PF!», менѣе сложную, хотя, быть можетъ, и не менѣе важную,
цѣль—дать не всеисчерпывающую,
а только
опредѣляющую
характеристику поэта, должна считаться лишь съ его типиче­
скими чертами, оставляя въ сторонѣ все случайное, мимолетное
менѣе характерное для автора.
Для Пушкина, по нашему мнѣнію, прежде всего слѣдуетъ
установить одно, такъ сказать, отрицательное качество: его духу
менѣе всего была свойственна поэзія борьбы и политическихъ
страстей. Въ его произведеніяхъ нечего, поэтому, искать какого-
либо опредѣленнаго знамени, къ нимъ нельзя предъявлять ника­
кихъ тенденціозныхъ требованій. Въ отношеніи красоты и силы
стиха,^ юношескія стихотворенія Пушкина „Кинжалъ“,
„Воль­
ность“ и т. д . были, конечно, превосходны и одни могли бы
составить славу какого-нибудь второстепеннаго поэта; но если
сравнить ихъ съ другими его же стихотвореніями, написанными
въ тотъ же періодъ (1819-21 г.),-с ъ „Деревней“, „Возрожде-
ніемъ^,
„Увы! зачѣмъ она блистаетъ“, концомъ оды „Напо-
леонъ“ и т. п ., — то, разумѣется, всякій мало-мальски развитой
художественный вкусъ признаетъ, что между этими перлами
молодой
пушкинской музы
и ея вольнолюбивыми грѣхами
лежитъ
почти непроходимое разстояніе: здѣсь — настоящая,
дивно-очаровательная поэзія, тамъ—какая -то казенная, холодно­
торжественная красота... Авторомъ „Возрожденія“ и проч. могъ
быть только Пушкинъ и никто другой, авторомъ „Кинжала“ и
„Вольности“ любой изъ его талантливыхъ сверстниковъ-поэ-
товъ. Мы говорили уже, что самъ Пушкинъ, очевидно, скоро
почуствовалъ эту разницу, и съ тѣхъ поръ почти не возвращался
въ своей поэзіи къ революціоннымъ темамъ; но и тѣ три-
четыре боевыхъ стихотворенія зрѣлой поры, тенденція которыхъ
имѣла противоположный характеръ, не смотря на доставшуюся
имъ громкую славу въ потомствѣ, по нашему мнѣнію, не болѣе
для него характерны.
ЛЛЕКСЛНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
41
Мы имѣемъ въ виду извѣстныя стихитворенія „Клеветни-
камъ Россіи“ и
„Бородинская годовщина“,
написанныя по
поводу польскаго мятежа 1831 г.; стихотвореніе „Чернь“, хотя
касающееся и мпрныхъ вопросовъ искусства, должно быть также
отнесено къ группѣ боевыхъ мотивовъ въ виду своего задорнаго
тона и страстно-воинственнаго языка . Разсматривая эти знаме­
нитый стихотворенія, нельзя не вспомнить того, что говоритъ
Добролюбовъ о послѣднемъ періодѣ дѣятельности Пушкина:
„Направленіе, принятое имъ въ послѣдніе годы, вовсе не исхо­
дило изъ естественной потребности души его, а было только
слѣдствіемъ слабости характера, не имѣвшаго внутренней опоры
въ серьезныхъ, независимо развитыхъ убѣжденіяхъ, и потому
скоро павшаго отъ утомленія въ борьбѣ съ внѣшними влія-
ніями. Оттого-то въ послѣдніе годы мы видимъ въ немъ какое-
то странное бореніе, какую-то двойственность; не смотря на
желаніе успокоить въ себѣ сомнѣнія, проникнуться какъ можно
полнѣе заданнымъ направлепіемъ, всетаки онъ не могъ отрѣ-
шиться отъ живыхъ порывовъ молодости, отъ гордыхъ, незави-
симыхъ стремленій юныхъ лѣтъ“. Добролюбовъ доказываетъ эту
свою мысль ссылкой на статью Пушкина о книгѣ Радищева: въ
нѣкоторыхъ мѣстахъ ея звучитъ страстное раздраженіе поэта
противъ несчастнаго автора опальной книги, а между тѣмъ не
могъ лее Пушкинъ, съ его умомъ и сердечной чуткостью, напи­
сать эти мѣста вполнѣ искренно, съ серьезнымъ убѣжденіемъ...
Правда, что касается „Черни“, то идея ея довольно часто
встрѣчается въ стихотвореніяхъ Пушкина,
особенно зрѣлой
поры, когда началось охлалсденіе къ нему публики; но идею,
несомнѣнно явившуюся результатомъ раздраженія, нельзя при­
знать свободно вытекшей изъ природы поэта. При всей геніаль-
ности, Пушкину не чужды были многія слаоости и заблужденія,
такъ, у него есть цѣлая неоконченная поэма „Родословная
моего героя“, въ которой сильно отразились генеалогическіе
предразеудки; однако было бы, разумѣется, несправедливо со
стороны критики включать эту поэму въ число характерныхъ
образцовъ пушкинской поэзіи. То лее самое нужно сказать и
относительно „Черни“.
За что могли бы мы любить поэта,
типичной чертой котораго было бы это великолѣпноѳ презрѣніе
къ народу и ко всему на свѣтѣ, кромѣ какихъ-то невѣдомыхъ
и ни для кого ненужныхъ „звуковъ сладкихъ и молитвъ“?Молитвъ
кому и о чемъ, если онъ такъ безеердечно-равнодушно обрекаетъ
своихъ братьевъ „бичамъ, темницамъ, топорамъ“? Это-ли тотъ
симпатичный, гуманный поэтъ, котораго рекомендовалъ намъ
Бѣлинскій, какъ лучшаго воспитателя юношества? Нѣтъ, къ
какимъ бы ухищреніямъ ни прибѣгала благожелательная критика
въ своемъ комментированіи „Черни“, стихотвореніе это навсегда
останется, въ нашихъ глазахъ, свидѣтельствомъ одного изъ

42
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
самыхъ печальныхъ и аптипатичныхъ заблулсденій поэта... Но,
къ счастью, ноэтическій облпкъ Пушкина долженъ быть харак­
теризовать не „Черныо“ и другими родственными стихотворе-
ніями; къ счастью, эти произведенія являются для него тѣмъ
же, чѣмъ пятна для солнца: существованіе пятенъ—фактъ, но
солнце и при нихъ остается солпцемъ!
Для полученія опредѣляющей характеристики Пушкина, какъ
поэта, его воззрѣній на міръ п на лсизнь, его морали, всего
умственнаго и душевнаго облика, необходимо прелсде всего
ооратиться къ разсмотрѣнію большихъ поэмъ и романовъ. Съ
нихъ мы и начнемъ.
И.
Въ „Русланѣ и Людмилѣ“, разумѣется, нечего отыскивать
какого-либо глубокаго философскаго смысла. Сказка эта была
не иолѣе, какъ пробой молодого пера, и все обаяніе ея заклю­
чалось въ легкости красиваго и звучнаго стиха, въ свободѣ
поэтической формы. Самъ Пушкинъ никогда не придавалъ ей
иного значенія. Другое дѣло— первыя поэмы: „Кавказскій плѣн-
никъ ,
„Бахчисарайскій фонтанъ“
и „Братья разбойники“.
Не смотря на всю свою слабость по сравненію съ нозднѣйшими
произведеніями Пушкина, онѣ уже являются не сладкими только
звуками, а серьезной
попыткой молодого поэта осмыслить
окружающій хаосъ жизни, отвѣтить такъ или иначе на вѣко-
вѣчные вопросы бытія.
Въ „Кавказскомъ 'плѣнникѣ“ (1821) авторъ поставилъ себѣ
двѣ задачи: изобразить настроеніе современной русской моло­
дежи и освѣтить, согласно своему пониманію, великую проблемму
люови
Относительно первой изъ этихъ задачъ самъ Пушкинъ
впослѣдствіи признавался, что онъ насилу сладилъ съ характе-
ромъ своего героя, и не мѣшаетъ къ этому прибавить, что онъ
довольно плохо съ нимъ сладилъ. Бѣлыя нитки, которыми сшитъ
этотъ образъ русскаго Чайльдъ-Гарольда, видны ясно.
„Свобода!
онъ одной тебя еще искалъ въ подлунномъ мірѣ“, патетически
говоритъ поэтъ о своемъ героѣ; но что это за свобода—вопросъ
остается открытымъ. Поклонникъ ея отправляется на Кавказъ
покорять свободныхъ горцевъ, и ни ему самому, ни его пѣвцу
не приходитъ далее и въ голову подумать объ этомъ странномъ
расхожденш дѣла съ ісрасивымъ словомъ. Образъ героя, вообще
страдаетъ неясностью: съ одной стороны, у него глубокое разо-
чарованіе во всѣхъ прелестяхъ жизни, что-то вродѣ настоящаго
философскаго пессимизма: „Людей и свѣтъ извѣдалъ онъ, и зналъ
невѣрной лсизни цѣну, въ сердцахъ друзей нашелъ измѣну, въ
мечтахъ любви— безумный соиъ“; онъ ,.бурной жизнью погубилъ
надежду,радость и желанье“, а съ другой стороны, причина всей
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
43
этой меланхоліи оказывается очень простая—неразделенная лю­
бовь къ какой-то гордой сѣверной красавицѣ... значитъ, „лселанье“
вовсе еще ие погублено!
Какъ бы то ни было, Пушкину удалось, несомиѣнно, при
всѣхъ иротиворѣчіяхъ и неясности главнаго оораза, выразить вь
немъ основныя черты настроенія тогдашней русской молоделси,
„эту, какъ говоритъ Бѣлинскій,—тоску юношей по своей утра­
ченной юности, это разочарованіе, которому не предшествовали
никакія очарованія, эту апатію души во время ея сильнѣйшей
дѣятельности, это кипѣніе крови при душевномъ холодѣ, это чув­
ство пресыщенія, послѣдовавшее не за роскошнымъ пиромъ
лсизни, a смѣнившее собою голодъ и лсажду“: лучшимъ доказа-
тельствомъ этой удачности слулсптъ тотъ восторлсенный пріемъ,
какой встрѣтилъ себѣ въ обществѣ „Кавк. нлѣнникъ“. Недово-
ленъ былъ, повидимому, только самъ поэтъ по крайней кѣрѣ,
въ начатомъ вскорѣ „Евгеніи Онѣгинѣ“ онъ вернулся ісъ изоб-
ралсенію того лее героя. Что плѣнпикъ и Онѣгииъ одно лицо
показываетъ, хотя бы, слѣдуюіцій монологъ плѣнника, обращен­
ный къ черкешенкѣ и поразительно наиоминающій извѣстную
отповѣдь Евгенія Татьянѣ:
Забудь меня: твоей любви,
Твоихъ восторговъ я не стою.
Безцѣннныхъ дней не трать со мною,
Другого юношу зови.
Его любовь тебѣ замѣнитъ
Моей души печальный хладъ;
Онъ будетъ вѣренъ, онъ оцѣнитъ
Твою красу, твой милый взглядъ.
Несчастный другъ, зачѣмъ не прелсде
Явилась ты моимъ очамъ,
Въ тѣ дни, какъ вѣрилъ я надеждѣ
II упоительнымъ мечтамъ!
Но характеръ Онѣгина обрисованъ болѣе опытной и увѣреи-
ной рукой и потому выступаетъ яснѣе. При всѣхъ своихъ свѣт-
екпхъ недостаткахъ и порокахъ, это человѣкъ твердый, умѣющій
таить свои душевныя страданія и не ныть по-пустому, наоборотъ,
плѣнникъ представляетъ въ этомъ отношеніи что-то очень блѣд-
ное и слабое (не смотря на свою внѣшнюю храбрость). Онъ до
того безхарактеренъ и слабоволенъ, что, не пмѣя въ душѣ и
тѣни намѣренія обмануть несчастную черкешенку, позволяетъ
себѣ тѣмъ не менѣе „во тьмѣ ночной лобзать ее нѣмымъ лоб-
заньемъ, сгорая нѣгой и лселаньемъ“, тѣша себя мечтой, что
обнимаетъ другую— любимую женщину... Онѣгинъ не унизился бы
до такой пошлости. Мы не думаемъ такясе, что объяснить эту
слабохарактерность героя слѣдуетъ сознательнымъ желаніемъ
Пушкина оттѣнить разницу между любовью простодушной ди­

44
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
карки и культурнаго, развинченнаго всякими сомнѣніями чело-
вѣка: нѣісоторые критики вообще любятъ отыскивать у Пушкина
и подчеркивать его пеодобреніе европейской культурѣ; но мы
воздержимся отъ такихъ сомнительныхъ обобщеній и выводовъ.
Правдоподобнѣе всего кажется намъ то объясненіе, которое далъ
самъ поэтъ: онъ не сумѣлъ справиться въ „Кавк. плѣн.“ съ
сложнымъ и не совсѣмъ для него яснымъ образомъ героя.
Но не однимъ только главнымъ характеромъ ограничивается
сходство ранней поэмы Пушкина съ лучшимъ произведеніемъ
зрѣлои поры его творчества. Сходство меясду ними доходитъ до
мелочей: всѣ главныя подробности романа между плѣнникомъ и
черкешенкой съ большой точностью повторяются потомъ въ
„ Евгенш Онѣгинѣ“ и только освѣщаются нѣсколько иначе. Сама
черкешенка является прототипомъ Татьяны. Отбросьте національ-
ныя черты той и другой дѣвушки, или, вѣрнѣе, окружающую ихъ
нацюнальную обстановку—и получится разительное сходство ха-
рактеровъ: та же сила и цѣльность натуры, то же требованіе отъ
жизни полноты счастья и полноты любви...
Въ письмѣ своемъ къ Онѣгину Татьяна говоритъ, что могла
бы ограничиться малымъ,— наделсдой.
Хоть рѣдко, хоть въ недѣлю разъ
Въ деревнѣ нашей видѣть васъ,
Чтобъ только слышать ваши рѣчи,
Вамъ слово молвить и потомъ
Все думать, думать объ одномъ,
но это—-с л о в а, и на дѣлѣ ея бурная и гордая душа, конечно, не
могла оы удовольствоваться такой иллюзіей любви. Когда Онѣ-
гпнъ упалъ впослѣдствіи къ ея ногамъ, уже действительно любя,
она отказалась отъ этой любви потому, что ясаждала чувства пол­
наго и смѣлаго, не таящагося ни передъ людьми, ни передъ Бо­
гомъ, а такого чувства она уже не могла дать, считала себя не
вправѣ дать. Та же цѣльность натуры и въ черкешенкѣ; отъ
любви она также требуетъ полноты чувства, и разница здѣсь
только въ общихъ понятіяхъ, создавшихся подъ вліяніемъ иной
среды и иныхъ условій жизни: для Татьяны рядомъ съ любовью
и даже выше ея существуетъ еще идея долга (пусть невѣрно
понятаго— это неважно), для черкешенки нѣтъ ничего, кромѣ
любви. Когда плѣнникъ, тронутый ея самоотверженіемъ, въ по-
рывѣ минутнаго чувства, восклицает!:
Я твой навѣкъ, я твой до гроба!
Ужасный край оставимъ оба,
Бѣги со мной!—
она гордо ему отвѣчаетъ:
Возможно-ль? Ты любилъ другую...
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИИЪ.
45
и предпочитаетъ погибнуть *). То же дѣлаетъ впослѣдствіи и
Татьяна, хотя внѣшней трагической развязки ея жизни поэтъ и
не нарисовалъ намъ **).
Идея „Бахчисарайскаго фонтана“ (1822) слишкомъ бьетъ въ
глаза, чтобы требовалось ея подробное выясненіе. Подъвліяніѳмъ
нераздѣленной любви къ прекрасной, чистой дѣвушкѣ, въ дикомъ
татаринѣ умираетъ животное и начинаетъ зарождаться человѣкъ.
Ея унынье, слезы, стоны
Тревожатъ хана краткій сонъ,
И для нея смягчаетъ онъ
Гарема строгіе законы.
Начальный моментъ перерожденія черезъ любовь обрисованъ
прекрасно, но, къ сожалѣнію, на этомъ началѣ поэтъ н оста­
новился; остальная часть превосходно задуманной поэмы сплош­
ная мелодрама, впрочемъ, оправдываемая восточными нравами и
характерными и искупаемая прелестью описаній.
Къ третьей изъ юношескихъ поэмъ,
„Братьямъ Разбойни-
камъ“, Бѣлинскій отнесся почему-то отмѣнно строго, что все въ
ней ложно, натянуто, все мелодрама и далее... мало поэзіи. При­
дирчивость великаго кратика простирается на этотъ разъ до
того, что онъ указываетъ на два плохихъ, будто-бы, стиха, ме­
жду тѣмъ какъ на самомъ дѣлѣ они нисколько не хуже мно­
гихъ подобныхъ лее стиховъ въ наиболѣе совершенныхъ произве-
деніяхъ Пушкина. Намъ лично „Братья Разбойники“ калсутся
прелестной и по времени довольно реально написанной поэти­
ческой картинкой. Но вкусы на этотъ счетъ, конечно, различны,
и гораздо важнѣе, что и вт» этой небольшой картинкѣ, какъ почти
всегда у Пушкина, пробивается свѣтлая, гуманная идея. Въ раз-
бойникѣ, разсказывающемъ повѣсть своей жизни, всѣ человѣче-
скія чувства давно окаменѣли и замерли, но одно изъ нихъ,
чувство братской любви, еще тлѣетъ въ озвѣрѣлой душѣ, какъ
искра въ остывшемъ пеплѣ.
Иногда щ ажу морщины:
Мнѣ страшно рѣзать старика,
На беззаіцитныя сѣдины
Не подымается рука.
*) Кромѣ черкешенки „Кавказскаго Плѣнника“, еще героиня „Ру­
салки“ кончаетъ у Пушкина самоубійствомъ (мотивъ одинъ и тотъ-же —
несчастная любовь).—Упустивъ изъ виду эти два случая, Бѣлинскій
утверждалъ, будто герои Пушкина никогда не убиваютъ себя.
**) Въ статьѣ „Любовь п счастье въ произведеніяхъ русскихъ поэтовъ“ ,*'
о которой мы уже упоминали и еще не р азъ будемъ говорить, г. Южа-
ковъ дѣлаетъ ни на чемъ, по нашему мнѣнію, не основанное предполо-
женіе, будто плѣнникъ тоже любитъ черкешенку, и спрашиваетъ: „По­
чему же, любя другъ друга, они взаимно и поочередно отвергаютъ одинъ
другого?“ Отвѣтъ г. Южакова: „плѣннику нужно равенство, сочувствіе
своей душевной жизни во всемъ ея объемѣ“—н а м ъ представляется произ­
вольнымъ.

46
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Я помню, какъ въ тюрьмѣ жестокой
Вольной, въ цѣпяхъ, лишенный силъ,
Безъ памяти, в ъ тоскѣ глубокой
За старца братъ меня молилъ.
Правда, ие Богъ знаетъ чего стоитъ это „иногда“, ио въ этой-то
умѣренности изображенія нравствеииаго просвѣтлѣнія ярче всего,
думается намъ, и сказалось глубокое чутье правды великаго
поэта, его боязнь всякой фальши и мелодрамы. Возможности
настоящая, полнаго перерожденія преступной души онъ не
отрицаетъ, но, не чувствуя въ себѣ достаточно силъ изобра­
зить такое переролсдеиіе въ реальныхъ чертахъ и краскахъ, онъ
отмѣчаетъ его только, какъ возможность.
Шумъ, крикъ... Въ и хъ сердцѣ дремлетъ совѣсть,
Она проснется в ъ черный день.
Такимъ образомъ уже въ самыхъ раннихъ поэмахъ Пушкинъ
является передъ нами не безсознательно поющей птицей, а ши­
роко и гуманно мыслящимъ поэтомъ. Но съ лѣтами духъ его
ширится, мысль крѣпнетъ, и въ „Цыганахъ“, написанныхъ всего
два года спустя послѣ „Бахчис. Фонтана“ (1824), мы видимъ
уже писателя, сдѣлавшаго огромный шагъ впередъ.
Поэмѣ этой особенно почему-то посчастливилось . О „Цыга­
нахъ“ говорили, писали и спорили, можетъ быть, больше, чѣмъ
о какой другой изъ поэмъ Пушкина. Основной тонъ всѣмъ этимъ
разсужденіямъ былъ заданъ, какъ всегда, Бѣлинскимъ, полагав-
шимъ, что въ лицѣ Алеко Пушкинъ хотѣлъ создать апоѳеозъ по­
борника правъ человѣческаго достоинства, но вмѣсто того сдѣ-
лалъ страшную сатиру на него и на всѣхъ ему подобныхъ, ко­
торые изо всѣхъ силъ громятъ порочныя страсти общества, а
сами живутъ и гибнутъ рабами собственной всепоглощающей
страсти— эгоизма . Въ нѣсколько иной формѣ, но въ сущности то­
же самое высказалъ впослѣдствіи и Достоевскій, съ особеннымъ
стараніемъ подчеркивавший стихъ:
Ты для себя лишь хочешь воли
и призывавшій гордеца Алеко, этого вѣчнаго скитальца земли
русской, смириться. Другимъ излюбленнымъ мотивомъ коммен-
таторовъ „Цыганъ“ было противопоставленіе Пушкинымъ „гни­
лой“ европейской культуры и ея не менѣе гнилыхъ людишекъ—
здоровоп средѣ и культурѣ нашего простого народа. Коммента­
торы эти совершенно какъ бы забывали, что въ поэмѣ Пушкина
изображается вовсе нѳ народъ русскій, a дпкіе кочевые цыгане;
не важенъ для нихъ былъ и вопросъ о томъ, могъ ли Пушкинъ
вообще рекомендовать просвѣщенному человѣчеству въ качествѣ
идеала первобытный бытъ дикарей съ его невѣжествомъ и дру­
гими прелестями. Критикамъ этого рода важно одно: разнести,
во что бы то ни стало, Европу, а какой цѣной и во имя чего—
стоитъ ли объ этомъ думать! Они искренно ненавидятъ Европу,
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
47
однако спросить ихъ—за то ли, что обличаетъ въ ней Алеко,
самъ представитель европейской культуры:
Любви стыдятся, м ысли гонять,
Торгуюті, волею своей,
Главы предъ идолами клонятъ
И просятъ денегъ да цѣпей!
Мы лично убѣдсдены, что ни о какомъ такомъ противопо-
ставленіи Пушкинъ не думалъ, и цыганскій таборъ (какъ чер-
кесскій аулъ въ „Кавк. Пл.“) былъ для него въ „Цыганахъ“
простой поэтической рамкой, очень удобно оттѣняющей зани­
мавшую его мысль. Не станемъ же искать въ поэмѣ того, чего
въ ней нѣтъ, и будемъ придерживаться фактовъ.
Алеко порываетъ съ воспитавшимъ его обществомъ и, преслѣ-
дуемый „закономъ“, скрывается въ цыганской кочевой кибиткѣ.
Мы видѣли только что, какими мрачными красками рисуетъ онъ
это общество; но кто же такой самъ онъ, этотъ вольнолюбивый
протестантъ, „поборникъ правъ человѣческаго достоинства“? Еще
задолго до убійства Земфиры, въ которомъ фактически вырази­
лась полная неспособность Алеко къ жизни въ новыхъ обще­
ственныхъ условіяхъ, поэтъ рисуетъ намъ его, какъ человѣка
ревниваго, мстительнаго, эгоистичная. Самъ Алеко такъ харак­
теризуете себя старику-цыгану:
....
Я, не споря,
Отъ правъ монхъ не откажусь,
Или хоть мщеньемъ наслажусь.
О, нѣтъ! Когда-бъ надъ бездной моря
Нашелъ я спящаго врага,
Клянусь, и тутъ моя нога
Не пощадила бы злодѣя:
Я въ волны моря, не блѣднѣя,
II беззащитнаго-бъ толкнулъ:
Внезапный ужасъ пробужденья
Овирѣпымъ смѣхомъ упрекнулъ,
II долго мнѣ его паденья
Смъшонъ и сладокъ былъ бы гулъ.
Очевидно, передъ нами продукта, вполнѣ достойный создав­
шей его среды. Характеристика сдѣлана такими рѣзкими штри­
хами, что не можетъ и сомнѣнія быть въ отрицательномъ отно­
шенш поэта къ своему герою. Если это сатира, то сатира вполнѣ
преднамѣренная, а не случайно, лишь по какому-то недоразумѣ-
нію, вышедшая пзъ „апоѳеоза“.
Двойное убійство, совершенное
Алеко, не является для читателей какой-либо неожиданностью—
они уже давно подготовлены къ этой страшной развязкѣ.
Основываясь на заключительныхъ стихахъ поэмы, Бѣлинскій
высказываетъ догадку, что послѣ убійства въ Алеко зашевелился,
наконецъ, человѣкъ. Возможно; но для цѣли поэмы это не имѣетъ
особенная значенія. Цѣль эта уже достигнута. Основная идея

48
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
поэмы вырисовывается намъ въ такомъ видѣ: личность тѣсно свя­
зана съ своей соціальной средой и, перенесенная въ новую об­
становку, остается тѣмъ же, чѣмъ и была. Иными словами: лич­
ность нельзя перевоспитать отдѣльно отъ соціальнаго строя.
Но въ такомъ случаѣ,— спросить, быть можетъ, читатель, ка­
кой же смыслъ имѣетъ „Эпилогъ“ поэмы:
Счастья нѣтъ и между вами,
Природы бѣдные сыны!
И подъ издранными шатрами
Живутъ мучительные сны;
И ваши сѣни кочевыя
Въ пустыняхъ не спаслись отъ бѣдъ,
И всюду страсти роковыя,
И отъ судебъ защиты нѣтъ.
Критика давно уже отмѣчала странность этихъ заключитель-
ныхъ строкъ, не имѣющпхъ никакой видимой связи съ содержа-
ніемъ поэмы. Впрочемъ, какой-то мудрецъ, изъ тѣхъ, что склонны
умиляться рѣшительно передъ каждой строкой, принадлежащей
великому писателю, видѣлъ здѣсь высочайшую степень просвѣт-
лѣнія
„что-то греческое“ ... Мы, съ своей стороны, отказываемся
видѣть какой-нибудь особенный смыслъ въ этихъ, въ сущности,
безсодержательныхъ стихахъ, чисто-механически пришитыхъ къ
поэмѣ: быть можетъ, они были прибавлены поэтомъ изъ посто-
роннихъ поэзіи соображеній, вродѣ, напр., ж еланія благополучнѣе
проскочить сквозь нѣкоторыя сциллы и харибды...
III.
Слѣдуя хронологическому порядку, мы должны перейти теперь
къ „Борису Годунову“, къ этой первой русской драмѣ, достойной
своего имени и, потому, имѣющей огромное историко-литератур­
ное значеніе. Въ поэтической деятельности самого Пушкина она
играетъ особую роль, отмѣчая собой начало того періода, когда
его произведенія озарило такое удивительное внутреннее спокой-
ствіе. Въ свое время многихъ изъ пламенныхъ поклонниковъ
Пушкина спокойствіе это огорчило и даже оттолкнуло, будучи
понято, какъ гравнодушіе небожителя къ трёвогамъ и страда-
ніямъ земли, между тѣмъ какъ на дѣлѣ оно вытекало изъ
гордой увѣренности поэта, что правда въ концѣ концовъ востор-
жествуетъ, человѣческое достоинство побѣдитъ. Воображеніе Пуш­
кина постоянно преслѣдовала идея возмездія, таинственной ка­
рающей силы, раздающейся въ глубинахъ самой преступной души,
но какимъ-то непостижимымъ для ума путемъ вліяющей и на
внѣшнія событія: сила эта,—что -то вродѣ преобразованнаго рока
древнихъ драмъ,— ісазнитъ не только преступившаго нравствен­
ный законъ, но часто влечетъ гибель и тѣхъ кто „будучи самъ
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
49
по себѣ невиненъ, связаиъ съ преступником!, узами крови или сим­
патий. Какъ оправдать, чѣмъ объяснить эту идею, владѣвшую та­
кимъ отъ природы ясиымъ и чуждымъ всякаго мистицизма ду-
хомъ, какъ Пушкинъ? Конечно, только однимъ: его безграничной
вѣрой въ силу добра и торжество правды, вѣрой въ ■человека я
высокую красоту его души.
Ни въ одномъ произведены Пушкина идея эта не выразилась съ
такой силой и въ такой степени, какъ въ
„Борисѣ Годуновѣ“ .
Какъ извѣстно, Бѣлинскій ставилъ въ вину и Карамзину, и
слѣпо принявшему его взглядъ Пушкину, что безъ достаточныхъ
историческихъ основаній они признали Годунова убійцей царе­
вича Димитрія и всѣ его несчастія и самую гибель мелодраммати-
чески объяснили нечистой совѣстыо, какъ послѣдствіемъ этого
злодѣянія. Собственное ооъяоненіе Бѣлинскаго заслуживаетъ пол­
наго вниманія: историческій моментъ обязывалъ Бориса быть
геніальнымъ царемъ, а не просто только умнымъ человѣкомь, и
въ этомъ, и только въ этомъ, заключалась причина его трагедіи.
Но если возможно предъявить подобную претензію къ историку,
то несправедливо дѣлать это по отношенію къ поэту. Единствен­
ная обязанность его передъ исторіей—дать исторнчески-правдо-
подобную картину быта, нравовъ и психики изображаемой эпохи;
въ остальномъ онъ долженъ быть свободенъ. И драма Пушкина,
какъ поэтическое воплощеніе въ живые, исторически-правдивые
образы идеи нравственнаго возмездія, представляетъ въ своемъ
родѣ безподобную вещь.
Страсть всей жизни Бориса, любовь къ власти, получила удов-
летвореніе: онъ шестой улсе годъ царствуетъ. Однако душа его,
полная безпокойства преступной совѣсти, не знаетъ счастья.
Сердце народа почему-то не лелситъ къ вѣнценоспому убійцѣ.
Нѣтъ ему удачи пн въ государственныхъ предпріятіяхъ, нп даже
въ семейной жизни. Все это наполняете тревогой суевѣрнуто
душу Бориса и заставляете предчувствовать „небесный громъ и
горе“. Такова психологическая завязка трагедіи. И вотъ неожиданно
приходить изъ-за границы извѣстіе о самозванцѣ. Буря, поднимаю-
ш,аяся въ Борисѣ при имени Димитрія, изображена въ разговорѣ
его съ Шуйскимъ чисто-шекспировскими чертами:
Царь. Днмитрія!.. Какъ? этого младенца?
Димитрія!.. Царевичъ, удались.
Ш у й ск ій (про себя). Онъ покраснѣлъ: быть бурѣ!..
Ѳеод ор ъ. Государь,
Дозволишь-ли?..
Ц а р ь. Нельзя, мой сынъ, поди.
(Ѳеодоръ уходитъ).
Димптрія!..
IIIуйскій(про себя). Онъ ничего не зналъ.
Ца р ь. Послушай, князь: взять мѣры сей же часъ.
Чтобъ отъ Литвы Россія оградилась

50
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Заставами; чтобъ ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтобъ заяцъ
Не пробѣжалъ изъ Польши къ намъ; чтобъ воронъ
Не пролетѣлъ и зъ Кракова. Ступай.
Illуйскій.Иду.
Ц а р ь. Постой. Не правда-ль, эта вѣсть
Затѣйлива? Слыхалъ ли ты когда,
Чтобъ мертвые и зъ гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных!.,
Назначенныхъ, избранныхъ всенародно,
Увѣнчанныхъ великимъ патріархомъ?
Смѣшно? А? Что? Что-жъ не смѣешься ты?
IIIуйскій. Я, государь?..
Въ слѣдующихъ сценахъ Борисъ продолжаетъ отчаянно за­
щищать свою власть и ея законность. Но рокъ уже тяготѣлъ
надъ нимъ. Легкомысленный и, въ сущности, симпатичный само­
званецъ, избранный волею судьбы, какъ орудіе мщенія, побѣдо-
носно подвигается впередъ, пе смотря на малочисленность войскъ,
неоднократное ихъ иораженіе, собственный, наконецъ, ошибки.
Борисъ бесѣдуетъ съ своимъ любимцемъ Басмановымъ.
Цар ь. Онъ побѣжденъ, какая польза въ томъ?
Мы тщетною побѣдой увѣнчалнсь:
Онъ вновь собралъ разсѣянное войско
И намъ со стѣнъ Путцвля угрожаетъ.
Что дѣлаютъ межъ тѣмъ герои наши?
Стоятъ у Кромъ, гдѣ кучка казаковъ
Смѣется имъ изъ-подъ гнилой ограды.
Вотъ,слава! Нѣтъ, я ими недоволенъ:
Пошлю тебя начальствовать надъ ними,
Не родъ, а умъ поставлю въ воеводы:
Пускай ихъ спѣсь о мѣстничествѣ тужить!
Пора ирезрѣть мнѣ ропотъ знатной черни
И гибельный обычай уничтожить.
Б а с м а н ов ъ. Ахъ, государь, стократъ благословенъ
Іотъ оудетъ день, когда Разрядны книги
Съ раздорами, съ гордыней родословной
Пожретъ огонь.
Царь. День этотъ недалекъ.
Эта бесѣда является какъ бы отвѣтомъ Пушкина на замѣча-
нія Ьѣлинскаго: когда историческая личность хочетъ основать
свою славу, могущество и счастье на преступлены противъ
нравственная
идеала, то отъ руки исторической немезиды
не можетъ спасти его даже и геніальность! Борисъ питаетъ
въ душѣ замыслы, достойные великаго государственная че-
ловѣка, но сердце его остается злобнымъ и умъ безнравствен­
ными „нѣтъ, милости ие чувствуете народъ, — говоритъ онъ —
твори дооро—не скажете онъ спасибо. Грабь и казни-тебѣ не
будетъ хуже!“ Эти слова высказываются громко, въ присутствіи
Басманова, — это вопль отчаянія, которое чувствуете, что часъ
ЛЛЕКСЛИДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ИУШКИНЪ.
51
расплаты недалекъ и ничѣмъ неотвратішъ. Внезапно Борисъ за­
немогаете и впдптъ передъ собой смерть.
Могъ ли Борисъ Пушкина въ послѣднемъ предсмертномъ мо­
нолог]', явиться чѣмъ-нибудь другимъ, нежели былъ въ теченіе всей
.драмы? Нѣтъ, матеріалъ драмы ие давалъ достаточныхъ внутреи-
нихъ мотивовъ для настоящая нравствениаго перерожденія; какъ
велпкій художникъ, Пушкинъ почувствовалъ это и устоялъ про­
тпвъ соблазна представить въ заключеніе подобную мелодраму:
его Борисъ умираетъ Борисомъ.
О, Более, Более!
Сейчасъ явлюсь передъ Тобой—и душу
Мнѣ некогда очистить покаяньемъ!
Но чувствую, мой сынъ, ты мнѣ дороже
Душ евнаго спасенья...
И не только сынъ, но и тронъ, власть, если не для себя уже
•самого, то хоть для своего потомства. Въ послѣдяей бесѣдѣ съ
царевичемъ Ѳеодоромъ онъ преподаетъ ему совѣты, вполнѣ до­
стойные искушенная въ иитригахъ политика...
Борисъ погибъ, но понраииая разъ идея правды не можетъ
тотчасъ же остановиться въ своемъ мщеніи: должны пасть без­
винной жертвой также и его сынъ Ѳеодоръ, и жена Марія.
Однако, что же это за торжество правды!—готовъ воскликнуть
возмущенный читатель: какой лее смыслъ имѣетъ эта гибель не-
повпнныхъ ни въ чемъ страдальцевъ? Какъ могъ не почувство­
вать этой вопіющей несправедливости самъ Пушкинъ? Нѣтъ, чи­
татель, великій поэтъ отлично ее чувствовалъ, и въ заключитель-
ныхъ строкахъ трагедіи молено уже провидѣть кару исторіп за
это новое злодѣйство.
Мосальскій. Народъ! Марія Годунова и сынъ ея Ѳеодоръ отра­
вили себя ядомъ. Мы видѣли пхъ мертвые трупы. (Народъ вь ужасѣ м ол­
чишь). Что лее вы молчите? Кричите: да здравствуетъ царь Димитрій Ива­
новичъ! (Народъ безмолвствуетъ).
Написанная три года спустя „Полтава“ (1828) по внутрен­
нему смыслу тѣсно примыкаете къ „Борису Годунову“ . Въ истэ-
рическомъ отношеиіи поэма эта подвергалась такясе строгимъ
осужденіямъ: Пушкина упрекали въ томъ, что онъ, будто бы, не-
вѣрно изобразилъ Мазепу ннзкимъ честолюбцемъ и темнымъ ин-
триганомъ, для котораго не было ничего святого въ мірѣ (хотя
никто не привелъ вѣскихъ исторических'!, свидѣтельствъ въ пользу
ж противнаго мнѣнія).
Немногимъ, можетъ быть, извѣстно,
Что онъ не вѣдаетъ святыни,
Что он!, не помиитъ благостышг,
Что онъ не любитъ ничего,
Что кровь готовъ онъ лить, ка къ воду,
Что презираетъ онъ свободу,
Что нѣтъ отчизны для него.
4*

52
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Въ этой общей характеристик*, несомнѣнно, взятъ ложный,
сильно преувеличенный тонъ: это портретъ не живого человѣка*
а какого-то демона... Однако, въ защиту Пушкина слѣдуетъ ска­
зать, что, за исключеніемъ этихъ шести ультра-романтическихъ
стиховъ первой пѣснп, на всемъ остальномъ пространствѣ поэмы
онъ является, по своему обыкновенію, вполнѣ реальнымъ худож­
никомъ, и въ Мазепѣ его мы видимъ живое лицо, правда, омра­
ченное пороками, но не чуждое нѣкоторыхъ и чисто-человѣче-
скихъ чертъ. Честолюбіе и жестокая мстительность— его главные
демоны; но служить онъ этимъ низкимъ демонамъ не съ легкимъ
сердцемъ. Рѣшась, въ примѣръ другимъ, казнить Кочубея, „Ма­
зепа мраченъ, умъ его смѵщенъ жестокими мечтами“ . По своему,
онъ, нѳсомнѣнно, любитъ и Марію, и терзается мыслью, что ей
придется выбирать между нимъ п отдомъ. Совѣсть его неспо­
койна,— звѣзды ночи глядятъ на него, ката „обвинительныя очи“;
и на крикъ пытаемаго въ башнѣ Кочубея Мазепа отвѣчаетъ не
меиѣе ужасньшъ крикомъ, выражающимъ, очевидно, не торже­
ство удовлетворенной местп... Съ мѣста казни опъ удаляется,
терзаясь „какой-то страшной пустотой“; послѣ побѣга Маріи,
запершись въ ея свѣтлицѣ, онъ сидитъ всю ночь,
„нездѣшней
мукою томимъ“...
Въ пспхологіи и судьбѣ Мазепы заключается основная идея
поэмы, довольно близкая къ идеѣ „Бориса“: человѣкъ не можетъ
безнаказанно строить свое счастье иа спстематическомъ обманѣ
и лжи. Правда жизни въ концѣ концовъ торжѳствуетъ и ка-
раетъ. Всѣ самыя с-мѣлыя мечты измѣнника, повидимому, близки
къ осуществленію: заклятые враги казнены, Петръ одураченъ,
побѣдоносный шведскій нолководецъ идетъ къ Полтавѣ... И вотъ
немощный, хилый вчера еще старикъ встаетъ съ одра мнимой
болѣзнп, поднимаетъ знамя бунта и готовится пожинать лавры
своего іезуитства. Однако, счастливъ ли, снокоенъ ли Мазепа?
Нѣтъ, душу его томятъ мрачныя предчувствія, и, словно сознавая,
что надъ нимъ уже тяготѣетъ рокъ, онъ пе вѣрптъ въ возмож­
ность побѣды. Орудіемъ мстящей правды является великій рус-
скій царь.
Выходитъ Петръ. Его глаза
Сіяюхъ. Ликъ его ужасенъ.
Движенья быстры. Онъ прекрасен’!,.
Онъ весь, какъ Божія гроза.
Какая сила въ этихъ быстрыхъ, отрывистыхъ нредложеніяхъ!
Какъ слышится тутъ близость и неотвратимость роковой развязки!
И она идетъ съ неудержимой ничѣмъ стремительностью катящейся
вшізъ съ горы снѣжной лавины:
Близокъ, близокъ мигъ побѣды.
Ура! мы ломимъ... гнутся шведы;
Еще напорч,—п^врагъ бѣжитъ.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВПЧЪ ПУШКИНЪ.
53
И слѣдомъ конница пустилась,
Убійствомъ тупятся мечи,
II падшими вся степь покрылась.
Какъ роемъ черной саранчи.
Поэма, собственно говоря, окончена. Ночевка Мазепы близъ
хутора Кочубея и послѣднее свиданіе его съ сумасшедшей Ма-
ріей, въ сущности, лишиіе и нѣсколысо даже мелодраматическіе
штрихи. Жизнь Мазены, частная и историческая, разбита навсегда
и безвозвратно: „онъ скачетъ съ бѣглымъ королемъ, и страшно
взоръ его сверкаетъ, съ роднымъ прощаясь рубежемъ“ .
Прошло
сто лѣтъ, и что же досталось на долю человѣка, воздвигавшая
зданіе своего счастья на зыбкой почвѣ обмана и преступленійѴ
Одно холодное и темное забвенье.
Лишь въ торжествующей святынѣ
Разъ въ годъ анаѳемой донынѣ,
Грозя, гремитъ о немъ соборъ...
„Полтава“ подвергалась нападкамъ критики не только съ
исторической точки зрѣнія, но и еще болѣе— съ художественной.
Находили, что слишкомъ ярко бьетъ въ глаза двойственность
поэмы: съ одной стороны, передъ читателемъ развертывается
грандіозная историческая панорама— борьбы добраго генія мо­
лодой Росоіи, Петра Великаго, съ Карломъ XII и съ темными
силами мазепинскаго бунта, съ другой—вннманіе отвлекается
частной и совершенно несоизмѣримой по значенію съ первой
темой, любовной исторіей Мазепы съ малороссійской красавицей.
Въ особенную вину ставилось Пушкину, между нрочимъ, то, что
названіемъ „Полтава“ онъ какъ-бы давалъ читателямъ право ожи­
дать эпической поэмы съ Петромъ Великимъ въ качествѣ; глав­
н ая героя, а на дѣлѣ далъ какое-то хаотическое произведете,
гдѣ можно найти всего понемножку *). Задача нашей статьи не
касается оцѣнки худолсественнаго значенія поэзіи Пушкина, но
мы всетаки замѣтимъ, что какой бы строгій прпговоръ ни вы­
несли „Полтавѣ“ ревнители законовъ піитическаго искусства,
поэма эта навсегда останется, по нашему мнѣнію, однимъ изъ
лучшихъ украшеній русской поэтической литературы. Нѣісоторые
частные ея недостатки настолько выкупаются массой достопнствъ
что положительно тонутъ среди нихъ и остаются незамѣтными.
*) Именно по поводу „Полтавы“ Надеждинъ въ „Вѣстникѣ Европы“
(1829 г.), за подписью „Съ патріаршихъ прудовт.“ . наговорилъ по адресу
Пушкина много жесткихъ и прямо даже грубыхъ вещей: „Для гспія не до­
вольно смастерить Евгенія“; „Пушкина по всѣмъ правамъ можно назвать
геніемъ н а каррикатуры“, и потому самое лучшеее его твореніе— „Графъ
Нулинъ“... „Привыкши зубоскалить", онъ не выдерживаетъ критики тамъ,
гдѣ пытается быть серьезнымъ, какъ, напр., в ъ „Полгавѣ . СлЪдуетъ
рядъ самыхъ мелкихъ и подчасъ недобросовѣстныхъ прндирокъ истори-
■ческаго, художественнаго, а всего больше грамматическаго свойства.

54
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Прекрасный образъ Марш, сильной характеромъ и любовью —
„ ка к ъ цѣломудріемъ, гордой своимъ нозоромъ“,— одинъ изъ лѵч-
шихъ въ длинной галлереѣ женскихъ портретовъ Пушкина Это
одна изъ варіащй типа черкешенки: съ гибелью любви для Маріи
лсизнь теряете всякую прелесть и всяісій смыслъ, и она сходнтъ
съ ума. Iѣ мѣста поэмы, гдѣ появляется Петръ Великій, рѣши-
тельно выше похвалъ. Простодушная довѣрчивость царя (свой­
ство истиннаго героя) къ прослужившему ему двадцать лѣтъ
вѣрои и правдой Мазепѣ; его гнѣвъ на измѣнннка и раскаяніе
въ жестокой расправѣ съ невинными Искрой и Кочѵбеемѵ уча-
стіе въ Полтавской битвѣ; наконецъ, отпошепіе ісъ побѣжденнымъ
шведамъ,— все это обрисовываете Петра во весь росте и такими
красками, которыя никогда не забываются. Передъ нами не просто
портрете, а, словно, іізъ лселѣза илп гранита пзсѣченная статуя
Но величавый образъ Петра имѣетъ не одно только художе­
ственное значеше. Это постоянное тяготѣніе Пушкина къ вели­
кому преобразователю Россіи достойно особенная внішанія:
кромѣ „Полтавы“, поэтъ посвятилъ ему еще одну изъ своихъ
лучшихъ ноэмъ, неоконченный ромапъ въ прозѣ, также обѣщав-
шіи быть замѣчательной вещью, и пѣсколько превосходныхъ мел-
кпхъ стихотвореінй. Наконецъ, Пушкинъ собиралъ матеріалы для
исторш Петра Великаго... Почему лее не какая-нибудь другая
историческая фигура занимала въ такой степени его воображеніе
и привлекала^симпатіи? Воспѣлъ лее одинъ изъ знаменитыхъ по­
этовъ позднѣйшаго періода—Ивана Грознаго, умилялся мыслью
о томъ, что
.................... быть можетъ, никогда
На свѣтѣ пламенной души не появлялось
и пророчилъ, что „день“ этого тирана еще нрпдетъ на Руси?..
Пушкинъ прошелъ мимо Ивана, какъ прошелъ мимо и многихъ
другихъ нрославленныхъ фигуръ родной исторіи, и до послѣд-
няго издыханія воспѣвалъ могучій образъ Петра. Что лее плѣ-
ііял о его въ этомъ образѣ? Неужели лее только внѣшняя мощь
и слава?
м
Говорятъ, будто въ послѣдніе годы жизии Пушкинъ перелси-
валъ серьезное колебаніе въ своихъ былыхъ отношеніяхъ къ ве­
ликому реформатору; г. Спасовичъ находите, напримѣръ, образ-
чикъ такого колебанія въ поэмѣ „Мѣдный всаднпкъ“. Кн. П . П .
Вяземскій (сынъ извѣстнаго поэта?) свидетельствуете, будто въ
не пропущенномъ цензурой первоначальномъ текстѣ этой поэмы
въ рѣчи чиновника Евгенія, обращенной къ Мѣдному всаднику’
существовало одно полное энергичная негодованія мѣсто (сти-
ховъ въ 30), гдѣ посылались проклятія не только Петру, но и
всей европейской цивилизаціи...
Намъ думается, однако, что всѣ эти мнѣнія и свидѣтельства
слѣдуетъ принимать cum grano salis. Дѣло въ томъ, что Пупк
АЛЕКСАНДР'!, СЕРГѢЕВНЧЪ ПУШКИНЪ.
55
кинъ никогда не относился къ своему любимому герою съ дѣтски-
слѣпой любовью, а всегда виолнѣ сознательно, хорошо будучи
освѣдомленъ не только объ его положительныхъ, но также и
отрицательныхъ сторонахъ. Доступъ къ архивамъ давалъ ему
возмолсность непосредственная ознакомленія, по историческимъ
документамъ, съ доходившею до свирѣпости жестокостью личнаго
характера Петра: документы эти, говорптъ Анненковъ, свиде­
тельствуя о величіи царя, вмѣстѣ съ тѣмъ и ужасали, такъ какъ
почти съ каждаго листа ихъ капала живая человѣческая кровь...
Вотъ что значится, мелсду прочимъ, въ замѣткахъ Пушкина къ
„Исторіи Петра Великаго“: „Достойна удивленія разность между
государственными учрелсденіями П. В . и временными его ука­
зами. Первыя суть плоды ума обширная, исполненная добро­
желательства и мудрости; вторые, нерѣдко жестокіе, своенравные
и, кажется, писаны кнутомъ. Первыя были для вѣчности или,
по крайней мѣрѣ, для будущая; вторые—вырвались -у нетерпе­
ливая, самовластнаго номѣщика. NB. Это внести въ исторію Петра,
обдумавъ“ . Въ этихъ строкахъ виденъ твердый и глубоко про­
думанный взглядъ философа, а никакъ не увлекающаяся поэта,
который, увидавъ кровь тамъ, гдѣ предполагалъ видѣть одни
цвѣты, въ ужасѣ закрылъ бы рукой глаза и по-институтски оѣ-
жалъ прочь. Пушкинъ, очевидно, умѣлъ глубоко проникнуть въ
корень вещей и за внѣшней самовластной жестокостью Петра
видѣть то, что было для него всего дороже—грядущее обновле-
ніе варварскаго отечества. Онъ видѣлъ, что могучая и многосто­
ронняя деятельность „чудотворца-исполина“ одухотворена была
одной идеей, оставлявшей далеко позади не только его^ личное
„я“, но и самый его вѣкъ, идеей, которая съ роковой силой
влекла его впередъ, заставивъ пожертвовать— пускай даже безъ
настоятельной нужды— собственнымъ сыномъ.
Что касается свидетельства кн. Вязямская о какомъ-то не
пропущенномъ цензурой монологѣ изъ „Мѣдн. всадника“, то всего
вѣроятиѣе, что это— миѳъ. Вѣдь это общеизвѣстныи фактъ, что
очень хорошіе стихи, бѣгло прочитанные въ рукописи или про­
слушанные въ чтеніи, въ печати всегда кажутся потомъ слабѣѳ
и блѣднѣе: наша собственная фантазія расцвѣтаетъ небывало­
яркими красками... То же самое могло случиться и съ кн. Вя-
земскимъ; не трудно вообразить, какое страшное впечатлѣніѳ
произвели на молодого человѣка слѣдующіе стихи поэмы, про­
чтенные въ рукописи:
..................
Онъ узналъ
И мѣсто, гдѣ потопъ игралъ,
Гдѣ волны хищныя толпились,
Бушуя злобно вкругъ него,
И львовъ, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвыш ался
Во мракѣ мѣдною главой,

56
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
low ? чьей волей роковой
Надъ морем» городъ основался...
Ужасенъ онъ въ окрестной мглѣ!
Ііакая дума на чсліъ!
Какая силг въ немъ сокрыта!
А въ семг котъ какой огонь!
К уда ты скачешь, гордый конь,
И гдго опустишь ты копыта? ’
О. мощный властелину, судьбы!
Не такъ л и ты надъ самой бездной,
На высотк, уздой желтной
Россію вздсрнулъ на дыбы?
Кругомъ подножія кумира
Безумецъ бѣдный обошелъ
И взоры дикія наве.ть
На ликъ державца полуміра.
Стѣснилась грудь его. Чело
Къ рѣшеткѣ хладной п])илегло,
I лаза подернулись туманомъ,
По сердцу пламень пробѣжалъ,
Вскипѣла кровь... Онъ мрачно сталъ
Г0РДеливымъ истуканомъ—
п , зубы стиснувЪ: пальцы союавъ.
Какъ обуянный силой черной:
„Добро, строитель чудотворный!“
Шспнулъ онъ злобно, задрожавъ-
Уз/со тебѣ!..“ II вдругъ стремглавъ
Ьѣжать пустился...
ит.д.
Подчеркнутые нами въ этомъ отрывкѣ стихи не пропускались
въ началѣ цензурой, и еще въ статьяхъ Бѣлинскаго о Пушкинѣ,
д
цитируется какъ разъ это самое мѣсто, ихъ нѣтъ la и
остальное значительно смягчалось и ослаблялось; такъ у Бѣлин
скаго читаемъ:
’J
...
II львовъ, и площадь, и Того,
Кто неподвижно возвышался
Во мракѣ съ мѣдной головой
И съ распростертою рукой
Какъ будто градомъ любовался.
Безумецъ бѣдный обошелъ
Кругомъ скалы съ тоскою дикой
И надпись яркую прочелъ,
И сердце скорбію великой
Стѣснилось в ъ немъ. Бго чело
Къ рѣшеткѣ хладной прилегло,
Глаза подернулись туманомъ,
По членамъ холодъ пробѣжалъ,
И вздрогнулъ онъ—и мрачно сталъ
Предъ дивнымъ русскимъ великаномъ.
И, перстъ свой н а него поднявъ,
Задумался... Но вдругъ стремглавъ
Бѣжать пустился...
ит.д.
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
57
Про эти исправленные ради страха іудейска стихи по спра­
ведливости молено сказать: и то, да не то!.. Мы удивляемся од­
ному, что князю Вяземскому пропускъ показался всего только
въ тридцать стиховъ, а не въ цѣлую сотню *).
Въ неизмѣпномъ тяготѣніи симпатій Пушкина къ Петру мы
видимъ не что иное, какъ одну изъ сторонъ высокаго гуманизма
его натуры. Гуманность въ широкомъ смыслѣ этого слова,— по
вѣрному толкованію Бѣлпнскаго, — есть безконечное уваженіе
къ достоинству человѣка, какъ человѣка. Такимъ образомъ, по-
нятіе это обнимаетъ собою и личную нравственность, и все то,
что ведетъ къ улучшенію формъ общественной жизни, свободу и
просвѣщеніе. Если личная нравственность п частные интересы
вступаютъ въ столкповеніе съ требованіями оощественнаго блага,
то правильно понятая гуманность требуетъ, чтобы ихъ привесли
въ жертву этому послѣднему: такой именно смыслъ имѣетъ по­
эма Пушкина „ІѴІѢдный всадникъ“ (1833), проникнутая свѣтомъ
высокой внутренней гармоніи.
Красуйся, градъ Петровъ, и стой
Неколебимо, к а к ъ Россія!
Да умирится же съ тобой
И побѣжденная стихія!
Вражду и плѣнъ старинный свой
Пусть волны финскія забудутъ,
И тщетной злобою не будутъ
Тревожить вѣчный сонъ Петра!
ІУ.
Логическая и поэтическая связь „Мѣднаго всадника“ съ „Пол­
тавой“, а „Полтавы“ съ „Борисомъ Годуновымъ“ заставила насъ
говорить объ этихъ произведеніяхъ раньше „Евгенія Онѣгпна“.
Впрочемъ, „любимое дитя его фантазіи“ (какъ называете этотъ
романъ Бѣлинскій) писалось цѣлыхъ десять лѣтъ (1822—31), и
послѣднее творческое coup de main было сдѣлано Пушкинкмъ
уже въ тридцатыхъ годахъ, такъ что пріурочить его къ одному
опредѣленному моменту и невозможно.
На фонѣ широкой бытовой картины двадцатыхъ годовъ, кар­
тины, которая и сама по себѣ имѣла бы огромное литературное
значеніе, поэтъ опять ставитъ здѣсь передъ читателемъ вопросъ
о любви, которому всегда придавалъ такое серьезное и важное
*) Но само собой разумѣѳтся, что это только наша догадка, и мы
первые порадовались бы, если бы оказался правъ кн. Вяземскій, и когда-
нибудь, действительно, отыскался-бы пропавшій монологъ изъ „Мѣдн.
всад.“
Впрочемъ, мы и тогда сказали бы, что одушевляющая рѣчь
Евгенія злоба противъ Петра Вел. и „всей европейской цивилизаціи“ ни
въ какомъ случаѣ не была чувствомъ самого поэта.

58
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
значеніе въ человѣческой жизни. Мы уже говорили о томъ, что
нервоначальнымъ эскпзомъ „Евгеиія Онѣгина“ можно назвать
юношескую поэму „Кавказскій плѣнникъ“, герой которой является
прототииомъ Онѣгина, а героиня—Татьяны. Характеры эти, по­
видимому, глубоко интересовали Пушкина, и теперь онъ снова
возвращается къ нимъ, рисуя въ болѣе широкихъ рамкахъ и ставя
въ нѣсколько пныя положенія. Черкешенку замѣнила Татьяна,
дѣвушка, обладающая не менѣе цѣлыюй натурой, но развивав­
шаяся не въ дикой инородческой средѣ, а въ простотѣ русскихъ
ировинціалыіыхъ нравовъ. Многіе изъ комментаторовъ Пушкина
готовы былп увидать въ лицѣ Татьяны пушкинскій идеалъ рус­
ской женщины; нетрудно было бы доказать въ такомъ случаѣ
узость и далее реакдіонность взглядовъ Пушкина на женщину.
Но дѣло въ томъ, что нѣтъ рѣшптельно никакихъ основаній
считать Татьяну „идеаломъ“ Пушкина въ прямомъ смыслѣ этого
слова: одно только не подлежнтъ сомнѣнію, что онъ симпатизи­
руете ей, какъ сильной и непосредственной натурѣ; но, поэтъ-
реалистъ,всегда до болѣзнеиности чуткійкъ художественной правдѣ,
онъ считалъ своей обязанностью нарисовать не какую-то идеаль­
ную отвлеченность, а живую личность, которой были бы свой­
ственны всѣ недостатки и заблужденія среды и эпохи. Свѣтская
барышня, его Татьяна невѣжественна и суевѣрна не меньше своей
нянп: она вѣритъ въ вѣщіе сны, въ святочныя гаданья, въ не­
пререкаемость авторитета Мартына Задеки; ради слезъ старухи-
матери, она считаетъ нравственно-возможиымъ торговать собствен-
нымъ сердцемъ и совѣстью, связавъ свою молодую жизнь съ не-
любимымъ старикомъ. Все это такія черты, которыя Пушкинъ,
судя по всему, что мы о немъ знаемъ, не могъ признавать иде­
альными, но, великій художникъ, оиъ чувствовалъ необходимость
надѣлить ими „любимое дитя своей фантазіп“,— и получилось чудо
искусства, удивительно жизненный и вмѣстѣ плѣнительный образъ.
Да, плѣнительный, не смотря пи на что. Полюбнвъ Онѣгина,
Татьяна не останавливается ни передъ чѣмъ: ни прпнятыя при-
личія, ни собственная стыдливость не удерживаютъ ее отъ герои-
ческаго рѣшенія— первой открыть свое чувство. Ту же силу ха­
рактера видимъ мы въ ней и впослѣдствіи, когда, сохранивъ лю­
бовь къ Евгенію и встрѣтивъ съ его стороны взаимность, она
добровольно отрекается на этотъ разъ отъ счастья во имя того,
что считаетъ своимъ долгомъ. Пусть ея фраза
Но я другому отдана,
Я буду вѣкъ ему вѣрна,
съ нашей точки зрѣнія представляетъ извращеніе понятія долга,
звучите дико, чтобы не сказать больше,— важенъ
самый факте,'
что человѣкъ способенъ пожертвовать своимъ счастьемъ во имя
идеи долга. Измѣнится среда, расширится кругозоръ—и понятіе
долга получите иное содержаніе...
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕШІЧЪ ПУШКИНЪ.
59
„Содержаніе поэтическаго типа этой дѣвушки,— говоритъ проф.
Кпрпичиковъ въ статьѣ о Пушкинѣ, иомѣщенной въ энциклоп.
словарѣ Брокгауза и Ефрона,— великая заслуга Пушкина, имѣвшая
важное историческое зпачепіо; отсюда тургеневскія женщины и
женщины „Войны и мира",
отчасти и позднѣйшее стремленіе
русскпхъ женіцинъ къ подвигу“.
Не отсюда, конечно, стремленіе русскихъ женщинъ къ под­
вигу, но мы согласны съ ироф. Кирпнчниковымъ, что въ этомъ
стремлепіи выразилась та лее душевная черта, которая характе­
ризуете Татьяну.
Въ личности Татьяны и въ ея ромаиѣ съ Евгеніемъ выраженъ
Пушкннымъ его взглядъ на любовь, какъ иа главный элементе
жизни; но центральный смыслъ произведонія заключается всетаки
не въ героинѣ, а въ героѣ и его страданіяхъ.— Страданія Онѣ-
гина!—восклицалъ Писаревъ:—да вѣдь вся ихъ причина—ограни­
ченность объема человѣческаго желудка? И можно ли серьезно
говорить о страданіяхъ этого свѣтскаго хлыща, когда почти въ
то же время другой великій поэтъ русскій нзобразилъ намъ на­
стоящая героя съ его „мильономт.“
дѣйствительиыхъ, настоя-
щихъ „терзаній“? Писаревъ былъ бы тысячу разъ правъ, если бы
Пушкинъ изобразплъ намъ своего Опѣгпна стоящимъ на какомъ-
то пьедесталѣ, безкоиечно выше всей окружающей его среды, въ
ореолѣ какихъ-либо непонятиыхъ мученій и несправедливая го-
ненія. Но ничего подобная Пушкинъ не сдѣлалъ. Напротивъ,
опъ надѣлилъ Евгенія всѣми недостатками, пороками и слабо­
стями свѣтской среды и заставилъ его, изъ одной боязни ядови-
тыхъ толковъ этой среды, убить молодого пріятеля, убить дико
и безсмысленно, безъ всякаго серьезная повода и мотива. Одно
только оеіъ оставилъ Онѣгину: недюжинный умъ и простую по­
рядочность поведенія, и ужъ, конечно, оиъ ие характеризовалъ
бы его словами „добрый малый“, еслп бы думалъ представить
настоящимъ героемъ. Вспомнимъ, ісакъ обрпсовалъ Лермоитовъ
своего Печорина, это дальнѣйшее видонзмѣненіе п развптіе оне­
гинская тппа: Печорпнъ ни въ какомъ случаѣ не „добрый ма­
лый“, онъ окруженъ ореоломъ таинственности, непризнанной
геніальности... Въ Онѣгинѣ же все въ высшей степени ясно и
просто, ничто не выходите нзъ рамокъ обыкновенной жизни съ
ея обыкновенными, средняя роста людьми. Не разъ утверяедали
будто въ Оиѣгинѣ Пушкинъ изобразилъ самого себя; возмояено
что и действительно онъ паходнлъ въ себѣ (какимъ былъ въ
эпоху молодости) нѣкоторыя онѣгинскія черты. Однако, значитъ
ли это, что онъ хотѣлъ ихъ идеализировать? Мы не думаемъ
такясе, что въ Оиѣгинѣ слѣдуетъ вндѣть сатирическій типъ. Это
просто—ярко и безпристрастно очерченный характеръ современ­
ная „добрая малая“, которому поэтъ, еслп хотите, даже сим­
патизируете, но въ лицѣ котораго хочетъ изобразить весь ужасъ

60
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
жизни, лишенной не только идеала, но и всякаго человѣческаго
содержанія.
„Евгеній Онѣгинъ“ начать былъ значительно раньше „Цы-
ганъ“, а оконченъ значительно позлее ихъ, и намъ кажется, что
въ Евгеніи и Алеко, главныхъ герояхъ того и другого произве-
дѳнія, выразилось приблизительно одно и то же настроеніе авто-
ра, одна и та же мысль. Въ самихъ характерахъ героевъ можно
найти много общаго: Алеко—варіація романтическая, Онѣгинъ—
реальная. Оба одинаково тяготятся пустотой и пошлостью окру­
жающей жизни, но Алеко въ концѣ концовъ находить мнимое
средство излѣчить свою душевную тоску, и, порвавъ съ ненавист­
ными обществомъ, уходитъ въ' цыганскій таборъ; менѣе театраль­
ный Онѣгинъ, столь же презирая и ненавидя общество, продол­
жаетъ жить въ немъ, быть рабомъ всѣхъ установленныхъ прили-
чій и условій свѣта, и не видитъ даже возможности какого-либо
протеста, хотя въ душѣ, какъ и у Алеко, у него копошится ка­
кой-то несознанный идеалъ, стремленіе къ какой-то лучшей, болѣе
осмысленной долѣ.
Когда бы жизнь домашнимъ кругомъ
Я ограничить захотѣлъ...
Когда-бъ семейственной картиной
Плѣнился я хоть мигъ единый
Нашедъ мой прежній идеалъ,
Я, вѣрно-бъ, васъ одну избралъ
Въ подруги дней моихъ печальныхъ,
Всего прекраснаго въ залогъ,
И былъ бы счастливъ... сколько могъ .
Такъ исповѣдуется Онѣгинъ передъ Татьяной въ отвѣтъ на ея
простодушное признаніе въ любви. Но
Мечтамъ и годамъ нѣтъ возврата,
Не обновлю души моей!
„П режній идеалъ“, идеалъ мирной семейной жизни съ люби-
мымъ человѣкомъ, утраченъ. Но хочетъ ли Онѣгинъ сказать
этимъ, что этотъ утраченный идеалъ замѣнили для него шатанье
по баламъ, зѣванье въ театрахъ и обѣды въ ресторанахъ съ цы­
ганками, что эту жизнь признаетъ онъ „кругомъ“ болѣе широ-
кимъ и цѣннымъ? Конечно, нѣтъ. Уже въ первой главѣ романа
мы видимъ его глубоко разочарованнымъ въ „мертвящемъ упоеньи
свѣта“. Такимъ образомъ, всѣ прежніе идеалы разбиты и осмѣяны,
и ничто не замѣнило ихъ, кромѣ неотступной хандры, результата
полной безнадежности.
Какъ и Алеко, Онѣгинъ—въ полномъ смыслѣ слова дитя сво­
его общества, и для него также нѣтъ никакой надежды на воз-
рожденіе. Алеко, правда, обольщался мыслью, что дѣло въ томъ
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШІШНЪ.
61
только, чтобы сумѣть бросить общество и стать въ новыя условія
жизни, но действительность разбила эту мечту; Онѣгинъ тоже
ошибочно объясняетъ свои страданія своей душевной охлажден-
ностыо и усталостью, тѣмъ, что онъ „не созданъ для блаженства“,
и естественно поэтому, что когда въ сердцѣ его вспыхиваетъ, на­
конецъ, страсть къ Татьянѣ, изъ скромной сельской барышни
преобразившейся въ гордую и окруженную общимъ поклоненіемъ
княгиню, то онъ думаетъ, что это—возрожденіе.
....Видѣть васъ,
Повсюду слѣдовать за вами,
Улыбку устъ, движенье глазъ
Ловить влюбленными глазами,
Внимать вамъ долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Предъ вами въ мукахъ замирать,
Блѣднѣть и гаснуть— вотъ блаженство!
Но Татьяна проницательнѣе его. Безсознательно продолжая лю­
бить Онѣгина, она отлично понимаетъ всю
„обидность“ для нея
его страсти, понимаетъ, что и на этотъ разъ онъ является опять
лишь „чувства мелкаго рабомъ“.
...Мой позоръ
Теперь бы всѣми былъ замѣченъ
И могъ бы въ обществѣ принесть
Вамъ соблазнительную честь.
...Что къ моимъ ногамъ ■
Васъ привело? Какая малость!
А мнго, Онѣгинъ, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успѣхи въ вихрѣ свѣта,
Мой модный домъ и вечера,
Что въ нихъ?
Въ этомъ маленькомъ „А мнѣ“ сколько сказано! Сколько презрѣ-
нія въ немъ къ Онѣгину, увѣренности, что для него вся эта по­
стылая мишура жизни— не совсѣмъ мишура, что, какъ ни сознавай
Онѣгинъ умомъ всю безсмыслицу и пошлость свѣтской жизни, на
дѣлѣ онъ никогда не сможетъ порвать съ нею и останется ра­
бомъ навсегда *).
*) Между прочимъ, довольно странное объясненіе отношеній Татьяны
къ Онѣгину находимъ у г. Южакова. Онъ дѣлаетъ, прежде всего, ничѣмъ
не доказываемое предположеніе, что Онѣгинъ любитъ Татьяну и во время
первой встрѣчи съ нею; затѣмъ отказъ Татьяны отъ любви (при вторич­
ной встрѣчѣ) объясняетъ такъ: „Любить значитъ жить, а жить человѣкъ
не можетъ внѣ общества. Жизнь вдвоемъ хороша лишь въпасторальныхъ
идилліяхъ, а въ действительности это—non sens, котораго не перенесетъ
никакая любовь, потому что никакая любовь не въ состояніи наполнить.

62
АЛЕКСАНДР’!, СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
Да, Оиѣгинъ—рабъ своей среды и эпохи, рабъ по воспитанію
нривычкамъ, склонностямъ; ио уномъ и душевными запросами,’
хотя и слаоо сознанными, онъ возвышается надъ своимъ вѣкомъ,
и въ его оезсознательпомъ недовольств'!’, („хаидрѣ“) Пушкинъ
выразилъ первый зароледающійся протестъ самого общества про­
тивъ оезъидейности и пошлой безсодерлеательности своего суще-
ствованія.
JА
У.
Въ поэмѣ „Галубъ“ (1829) Пушкинъ возвратился къ воснѣтому
имъ въ молодости „Кавказу“, и здѣсь, въ прелестной рамкѣ гор­
ной природы, на фоиѣ дикихъ черкесскихъ нравовъ, нарисовалъ
яркую картину столкновенія гуманной по натурѣ личности съ
антигуманнымъ по традидіямъ и нривычкамъ обществомъ. Поэма
къ сожалѣнио, не окончена, и мы можемъ лишь приблизительно
гадать, въ какой именно формѣ и въ какихъ подробиостяхъ была
бы развита далѣе интересная тема (оставшіеся въ рукописяхъ
планы
черезчуръ кратки и неопредѣленны). Не даетъ' ли право
названіе „Галубъ предполагать, что главнымъ героемъ поэмы
по замыслу Пушкина, долженъ былъ явиться не юный Тазитъ а
его престарѣлый отецъ? Не думалъ ли Пушкинъ представить
здѣсь нравственное просвѣтлѣніе отца-звѣря черезъ борьбу съ
сыномъ-человѣкомъ? Кромѣ заглавія, не указываютъ ли на такой
именно замыселъ и слова старика, воспитателя Тазита, обращен­
ный къ Галуоу въ самомъ началѣ поэмы:
Труды мои ты силъ оцштшь—
Хвалиться ими не могу.
Пушкинъ ничего не ропялъ даромъ, изъ любви къ многоглаго-
ланью, и всякіи штрихъ, даже и самый мелкій, имѣетъ въ его
нроизводеніяхъ свой смыслъ и цѣлесообразность.
Въ 1830 х;°ДУ нанисанъ ГІушкинымъ „Скупой рыцарь“ По
краткости дѣиствія (всего только три сцены) и въ то же время
полнот!; развиты основной идеи, по совершенству сочетанія ея
съ формой, не позволяющему подмѣтить и тѣни какого-либо
морализированія, наконецъ, по красотѣ и чисто-пластической
ясности
стиха, сцены эти являются, быть можетъ, лучшимъ
изъ всего, когда-либо наппсаннаго Пушкинымъ въ драматв-
собою бее существованіе человѣка. Въ положеніи Татьяны, чтобы дать волю
SuTM*’ НаД0 rf
ИЗЪ оощества’над° жизнь домашнимъ кругомъ огра­
ничить, а чтобы вый ти’и зъ общества, надо впередъ примириться съ Ео-
2 ® ЛЮьВИ’ П°ТОму что жизнь не терпитъ такого ограниченія“ По на­
шему мнЬнпо, Татьяной вовсе не руководили такія сложныя размышленіч
?
счастьи или несчастьи съ Онѣгинымъ; мы вѣримъ ей н-і
♦
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВЙЧЪ ПУШКИНЪ.
63
ческой формѣ. Самъ Пушкинъ далъ имъ иодзаголовокъ „Изъ
Ченстоиовой трагедіи“, однако далее записные
знатоки ан-
глійской
литературы
не могли отыскать въ ней драматурга
Чеистона, и можно считать не подлежащимъ сомнѣнію, что на­
стоящимъ авторомъ „Скупого рыцаря“ былъ самъ Пушкинъ.
Баронъ (скупой рыцарь) предается своей пагубной страсти,
сознательно подавляя въ себѣ все человѣческое и отказываясь
отъ полноты жизни и счастья:
Кто знаетъ, сколысихъ горысихъ воздержаній,—
говоритъ онъ,—
Обузданных!, страстей, тяжелыхъ думъ,
Дневныхъ заботъ, ночей безеонныхъ мнѣ
Все ёто стоило? Иль'скажетъ сынъ,
Что <*ердце у ме ня обросло мохомъ,
Что я не зналт/ жѳлаиій, что меня
И совѣсть никогда не грызла?..
Такое уродство неизбѣлено должно было привести къ трагической
развязкѣ.
Та лее идея необходимости разносторонняго и гармоническаго
развитія человѣческой личности не менѣе рельефно выражена въ
драматическихъ лее сценахъ „Моцартъ и Сальери“. Въ лицѣ Мо­
царта мы видимъ, въ изображены Пушкина, человѣка, живущаго
полною лспзнью; искусство является для него лишь частью общаго
цѣлаго, хотя, быть можетъ, и наиболѣе драгоцѣнной. Искусство и
все свѣтлое въ жизни тѣсно слиты для него между собою, и по­
тому-то геній и злодѣнство, въ его представленіяхъ, вещи несо-
вмѣстимыя... Въ Сальери, наоборотъ, одна изъ сторонъ жизни
уродливо развита въ ущербъ другимъ: искусство для него безко-
нечно выше и жизни, п самой правды, и весьма естественно, что
Моцартъ кажется ему недостойнымъ лсрецомъ болеества.
О, небо!
Гдѣ-жъ правота, когда священный даръ,
Когда беземертный геній—не въ награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудовъ, усердія, моленій посланъ,
А озаряетъ голову безумца,
Гуляки празднаго?..
Вотъ почему онъ, „Сальери гордый“, никогда прежде не унижав-
шійся до чувства зависти (даже тогда, когда явился „великій“
Глюкъ), теперь весь отдается мучительной страсти, которая и до­
водить его до убійства друга. Но эта страсть не есть, собственно,
зависть въ чистомъ видѣ.
Немногимъ пропзведеніямъ Пушкина посчастливилось въ та­
кой мѣрѣ, какъ написанному въ томъ лее 1830 году „Каменному
гостю“: критика очень рано оцѣнила его идейное значеніе и
признала шедевромъ художественная творчества. Бѣлинскій на

64
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКННЪ.
зывалъ эту драму богатѣйшимъ, роскошнѣйшимъ алмазомъ въ
поэтнческомъ вѣнкѣ Пушкина.
„Для кого существуетъ,— писалъ
онъ,
искусство, какъ искусство, въ его идеалѣ, въ его отвлеченной
сущности, для того „Каменный гость“ не молсетъ не казаться,
оезъ всякаго сравненія, лучшимъ и высшимъ, въ худолсественномъ
отношенш создашемъ Пушкина... Какая дивная гармонія мелсду
идеею и формою! Какой стихъ, прозрачный, мягкій...“ и пр., и пр.
Однако, надо сознаться, что анализъ драмы, даваемый вслѣдъ за-
тъмъ ѣѣлинскимъ, не вполнѣ оправдываетъ этотъ восторлсенный
приговоръ.
Мы приводили уже мнѣніе Шевырева о томъ, что въ „Камен-
номъ гостѣ“ ярче всего выразилось глубокое пониманіѳ Пушки-
нымъ неразрывной, тѣсиой связи изящнаго съ нравственнымъ;
приблизительно то же самое говоритъ и Бѣлинскій: „Донъ-Жуанъ
посвятилъ свою жизнь наслажденію любовью, не отдаваясь одна-
ко-лсъ ни одной женщинѣ исключительно. Это путь
ложный.
—
Оскорбляете не условной, но истинно-нравственной идеи влечетъ
за сооои наказаніе, разумеется, нравственное оке.“ Но въ чемъ
же вицнтъ критикъ „нравственное“ наказаиіе Донъ-Жуана въ
драмѣ „Каменный гость“?
„Самымъ естественнымъ наказаніемъ Донъ-Жуана могла бы
оыть истинная страсть къ женщинѣ, которая или не раздѣляла
ы этой страсти, или сдѣлалась бы ея жертвою. Кажет ся, Пуш­
кинъ это и думалъ сдѣлать: по крайней мѣрѣ, такъ заставляетъ
думать послѣднее изъ глубины души вырвавшеесяу Донъ-Жуана
восклицаніе.
„О, донна Анна!“, когда его увлекаетъ статуя“ *).
„
0 было бы’ конечно, прекрасно, если бы не казалось только
а оыло такъ въ дѣйствительности; но точно ли Донъ-Жуанъ лю»
оитъ донну Анну настоящей человѣческой любовыо? Правда онъ
краснорѣчиво увѣряетъ ее, что не любилъ донынѣ ни одной пзъ
миогочислеиныхъ своихъ любовпицъ; ио недурно отвѣчаетъ ему
на эти увѣренія и податливая вдова командора:
II я повѣрю,
'Ітобъ Донъ-Жуанъ влюбился въ первый разъ,
Ігобь не искалъ во мнѣ онъ жертвы новой!
Донъ-Жуанъ. Когда бъ я васъ обманывать хотѣлъ,
Признался ль бы, сказалъ бы я то имя,
Которое не можете вы слышать?
Гдѣ жъ видны тутъ обдуманность, коварство?
Донна Анна. Кто знаетъ васъ?
Вотъ именно: кто знаетъ Донъ-Жуана!.. Еще меньше можно
- [nJ
тт
доказывается на этотъ счетъ еще категоричнѣѳ
Донъ-Жуанъ полюбилъ донну Анну, ее, а не наслажденіе своими и ея
шевными Движешями, но счастью положена неодолимая преграда преж­
нею жизнью и былыми престулленіями. Донъ-Жуанъ карается въ сущ­
ности, внутренней своей логикой“
ущ
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ
65
основываться на его заключительномъ крикѣ, который молсетъ
выраясать и простой улсасъ.
Такимъ образомъ внутренней драмы въ душѣ героя, въ про­
тивность своему обыкновенно, ноэтъ совсѣмъ на этотъ разъ не
показалъ намъ и ограничился казныо его чисто-внѣшней. Правда,
въ послѣднемъ отношеиіи Пушкинъ былъ связанъ легендой, но
высшая тайна искусства, которой оиъ обладалъ въ совершенствѣ,
заключается въ умѣньи и чисто-внѣшнія пололсенія озарять свѣ-
томъ глубокаго внутренняго смысла. Въ „Каменномъ гостѣ“, къ
солсалѣнію, этого искусства не видно, или оно видно въ слабой
степени; о внутреннемъ смыслѣ драмы (попранный нравственный
идеалъ въ копдѣ концовъ мститъ за себя) мы молсемъ только
догадываться, принимая его, такъ сказать, на вѣру, потому что
знаемъ Пушкина во всемъ объемѣ его ноэтнческаго творчества;
но принадлежи „Каменный гость“ какому-либо неизвѣстиому въ
другихъ отиошеніяхъ автору, и онъ казался бы намъ замѣчатель-
нымъ только по необычайной красотѣ стиховъ, отдѣльныхъ сценъ
и характеровъ...
Безконечно превосходитъ „Каменнаго
гостя“ —
„Р усалка“
(1832 г.) гармоничнымъ сочетаніемъ идеи съ формой; но драма
эта не менѣе прекрасна и по формѣ: поэтическая прелесть под­
робностей усиливается въ ней чисто-сказочнымъ и въ то же время
истинно-національнымъ колоритомъ и характеромъ цѣлаго. Пре­
восходный анализъ этой драмы былъ сдѣланъ г.
Южаковымъ.
Низкая измѣна князя, какъ громомъ, поражаетъ чистое, благород­
ное сердце любившей его дѣвушки; но, погибая физически въ хо-
лодныхъ волнахъ Днѣпра, она чудесно сохраняетъ свою живую
душу и превращается въ царицу русалокъ. Прелсній человѣчный
образъ, впрочемъ, уже утраченъ (разочарованіе въ лучшей свя-
тынѣ сердца ие проходитъ безслѣдно для сильныхъ и цѣльныхъ
натуръ), и восемь долгихъ лѣтъ она все помышляетъ о мести.
Между тѣмъ постепенно, медленнымъ, но вѣрнымъ путемъ, про­
исходить метаморфоза п съ душой погубившаго дѣвушку князя:
годы и тяжелый опытъ жизни просвѣтляютъ ее. Встрѣча съ су-
масшедшимъ мельникомъ, отцомъ погибшей, и цѣлый рядъ на-
хлынувшихъ воспоминаній о свѣтломъ прошломъ, о томъ прош­
ломъ, когда его, свободнаго, встрѣчала свободная любовь, довер-
шаютъ дѣло переролсденія, и князь, никогда не бывшій и прежде
совершенно бездушнымъ эгоистомъ, становится человѣкомъ. Онъ
жаждетъ свиданія съ русалкой. Вознпісаетъ въ высшей степени
любопытный вопросъ: какъ встрѣтптъ его теперь утратившая че-
ловѣческій образъ, мечтающая о мщеніи дѣвушка?—Бѣлинскій
считалъ гибель князя дѣломъ предрѣшеннымъ и неизбѣжньтмъ; но
г. Южаковъ, писавшій о „Русалкѣ“ въ 87 г.*, не признавалъ этой
неизбѣжности. По его мнѣнію- Пушкинъ именно потому и оста­

66
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ИУШКИНЪ.
новился на этомъ мѣстѣ, не кончивъ драмы, что его любящей
душѣ была органически антипатична такая развязка...
Ровно десять лѣтъ спустя на страницахъ „Русскаго Архива“
появилось такъ называемое зуевское окончаніе „Русалки“ Пуш­
кина, которое большинствомъ критиковъ, если не ошибаемся,
признано было нодложнымъ. Г . ІОжаковъ былъ однимъ изъ не-
многпхъ, которые, напротивъ, признали, что значительная часть
стпховъ, выданныхъ г. Зуевымъ за пушішнскіе, заслуживаетъ вни-
манія и довѣрія. А именно, по его мнѣнію, нѣкоторые изъ этихъ
стиховъ очень близко воспроизводятъ погибшій подлинный текстъ,
другіе лее, хотя воспроизводятъ его и крайне неудовлетворительно,
имѣютъ всетаки цѣну, какъ вѣрное излолсеніе сюжета. Не знаемъ,
что отвѣчали на это спеціалпсты, но намъ лично доводы г. Южа-
кова, въ свое время изложенные имъ на страницахъ „Русскаго
Богатства“
(1897 г.,
N° 3),
показались достаточно убѣди-
тельными.
Во всякомъ случаѣ, одного, калсется, невозможно отрицать:
зуевское окончаніе даетъ худолсеетвенно-правдивое разрѣшеніе
той трагической коллизіи, на которой останавливается общеиз-
вѣстный текстъ „Русалокъ“, и, кромѣ того, оно подтверждаетъ
высказанную г. Юлсаковымъ въ 87 г. догадку, что Пушкинъ не
хотѣлъ примириться съ гибелью своего очеловѣчившагося героя.
Русалка слишкомъ много страдала; она поняла, что и князю тоже
„нерадостно жилось“, и она простила:
Увидѣла... Забыты оскорбленья,
Замолкла месть поруганной любви...
Простила все... Не нагляжусь. Какъ прежде,
Любовью жаркой, страстной сердце бьется
И ждутъ уста твой поцѣлуй желанный,
Истомный, сладкій, прежній поцѣлуй!
Но поцѣлуй мой—смерть. Прощай, бѣги,
Будь счастливъ. князь, съ подругой молодою,
Меня и дочь навѣки позабудь...
Будь счастливъ!
(Скрывается съ русалочкой подъ волнами).
Князь. Нѣтъ, не разлучусь съ тобой,
Жить безъ тебя, безъ нашего ребенка
Не въ силахъ... Лучше смерть въ твоихъ объятіяхъ! *)
(Бросается въ Днѣпръ).
Прибавимъ еще, что въ пользу такого именно конца говоритъ и
одна изъ „Пѣсенъ западныхъ славянъ“ („Янышъ-королевичъ“),
несомнѣнно послужившагоПушкину сюжетомъ для его „Русалки“ .
Въ ней также нѣтъ внѣпшяго окончанія, но общій кроткій тонъ
пѣсни даетъ, кажется, право догадываться о примирительной
развязкѣ.
*) Неужели же это не пушкинскіе стихи?
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУІПКИНЪ.
67
Размѣры нашей и безъ того улсе разросшейся статьи не поз-
воляютъ подвергнуть столь лее подробному разсмотрѣнію иовѣ-
сти и романы Пушкина, написанные прозой. Мы остановимся
лишь на „Капитанской дочкѣ“, которая представляетъ, быть мо­
жетъ, лучшее произведете Пушкина послѣ „Евгенія Онѣгпна“,
какъ по захватывающему интересу пололсеній и широтѣ замысла,
такъ и по удивительной прелести и простотѣ формы. На мрач-
номъ фонѣ улсе далекой отъ насъ исторической энохи здѣсь на­
рисована такая реальная и вмѣстѣ вѣчная правда жизни, кото­
рой нослѣ Пушкина достигали только немногіе изъ нашихъ гѳ-
ніальныхъ ромаиистовъ. Въ лицѣ капитана Миронова, его жены
Василисы Егоровны, кривого поручика Ивана Игнатьевича, ко-
мичиаго дядьки Савелыіча, наконецъ, самой капитанской дочки
Маши поэтъ выводить цѣлый рядъ людей нростыхъ, необразо-
ванныхъ, безконечно скромныхъ, но цѣльныхъ и крѣпкпхъ, какъ
сталь, полныхъ героической преданности идеѣ долга, сообразно
ихъ понятіямъ объ этой пдсѣ, и готовности нололсить за нее
жизнь. Пушкинъ первый изъ нашихъ писателей вывелъ такдее
изъ моды романтическую манеру изображенія людей или ангелами
добра, илп демонами зла, отказался и въ звѣрѣ-человѣкѣ видѣть
одного только звѣря. Своему Пугачеву онъ придалъ прпмиряю-
щія человѣчныя черты; природный мелодраматическій злодѣй
Швабринъ также не выдерживаетъ вполнѣ своей гнусной роли,
и любовь къ Машѣ въ немъ перевѣшиваетъ въ концѣ концовъ
чувство мстительности.
Каждая строка „Капитанской дочки“ даетъ чувствовать, что
писатель, создавшій подобное произведете, глубоко вѣрптъ въ
жизнь и любитъ людей, и настроеніе, навѣваемое имъ на чита­
теля, таково, что у послѣдняго самъ собою возншсаетъ вопросъ:
откуда лее всѣ этп ужасы, откуда эта злоба, когда на свѣтѣ такъ
много хорошихъ сердецъ, когда и въ самыхъ далее дурныхъ и
порочныхъ людяхъ столько добрыхъ il человѣчныхъ чертъ?..
VI.
Таково идейное содержаніе крупнѣйшихъ по объему произве­
дены Пушкина, насколько оно выясняется при самомъ бѣгломъ
и чулсдомъ всякихъ тенденціозныхъ натялеекъ анализѣ. Содѳрлса-
ніе это, поистинѣ, огромно, и скорѣе можно бы было заподозрить
тенденціозность въ желаніи, во что бы то ни стало, оиредѣлпть
Пушкина, какъ поэта исключительно худолеественной формы. Намъ
кажется, смѣло можно утверждать, что по широтѣ и возвышен­
ности своихъ воззрѣній на лсизнь и на человѣка Пушкинъ не
уступаетъ ни одному изъ такъ называемыхъ міровыхъ геніевъ
поэзіп, будетъ ли то Шекспиръ, Гете или Байронъ. У каяедаго
5*

68
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
изъ нихъ найдутся, конечно, свои индивидуальный особенности,
которыми не обладалъ Пушкинъ, но такія же, свойственпыя только
ему одному, особенности есть и у нашего великаго поэта. Ш ек­
спира по преимуществу интересовала психологія страстей, Гете—
ненасытность стремлеиія современпаго человѣка къ знанію, Бай­
рона— идея политической свободы; Пушкинъ является пѣвцомъ
человѣчности въ лучшемъ смыслѣ этого слова, въ смыслѣ безко-
нечнаго уваженія (повторимъ еще разъ опредѣленіе Бѣлинскаго)
къ достоинству человѣка, какъ человѣка. Изъ этого именно чув­
ства псходятъ всѣ взгляды Пушкина на важнѣйшія проблеммы
бытія il счастья.
Счастье человѣка и достоинство человѣческой личности должны
быть мѣриломъ вещей; всестороннее развитіе лучшихъ свойствъ
человѣческой души, удовлетвореніе всѣхъ нравственно-законныхъ
потребностей — вотъ полнота счастья, и нарушеніе этого основ­
ного закона, аскетизмъ такъ же, какъ и распущенность, одина­
ково чужды и враждебны этому свѣтлому, гуманному міровозрѣ-
нію („Скуп, рыц.“, „Моц. и Сал.“, „Пик. Дама“). Съ другой сто­
роны, такое понятіе счастья не только не псключаетъ, но даже
обипмаетъ собою идею нравственнаго долга, которая для сильной
и цѣльной натуры можетъ быть выше и дороже всего („Петръ
Вел., кап. Мироновъ, Татьяна). Идеалъ человѣчности бодрствуетъ
далее надъ тѣми, кто не признаетъ его власти, и всякое попра-
ніе этого идеала въ концѣ концовъ жестоко мститъ за себя; на
идеѣ справедливости должно поэтому строиться не только лич­
ное благо, но и прочное историческое зданіе („Донъ-Жуанъ“,
„Бор. Годуновъ“, „Полтава“). Любовь для Пушкина — главный
моментъ счастья, и потому разочарованіе въ любви для многихъ
пзъ его героевъ равносильно полной гибели (черкешенка, героиня
„Р усалки“ кончаютъ самоубійствомъ, Марія „Полтавы“— сумасше-
ствіемъ); любовь творитъ, съ другой стороны, чудеса, смиряетъ
въ человѣкѣ звѣрскія чувства, облагораживаетъ падшую душу
(Гирей, Дубровскій, князь „Русалки“), и естественно, что такое
высокое чувство должно быть свободно („Цыганы“, „Кавк. пл .“ ,
„Арапъ П. Вел.“).
Эту общую характеристику Пушкина, какъ пѣвца человѣчно-
сти, удивительно подтверждаете анализъ его лирики.
Здѣсь возстаетъ передъ нами во всей своей чудной красотѣ вну-
тренній, личный міръ поэта, исторія его сердца, трогательная по-
вѣсть свѣтлыхъ стремленій и тайныхъ страданій. Красота этого
внутренняго міраесть красота гуманности... Съ особенной полнотой
она выражена въ стихотвореніяхъ, посвященныхъ любви. Жизнь
безъ этого лучшаго изъ чувствъ— то лее, что жизнь
„безъ боже­
ства, безъ вдохновенья“; сердце поэта сгораетъ жаждой любви—
„оттого, что не любить оно не можзтъ“ . Любовь въ представле-
ніяхъ Пушкина чувство по-преимуществу человѣческое, равно да­
АЛЕКСАНДРЪ СЕРГ'ЬЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
69
лекое отъ грубой лсивотной чувственности и отъ неестественной
идеальности платонизма; поэтому оно изящно во всѣхъ своихъ
проявленіяхъ, и тамъ, гдѣ напрялееше любовной страсти, какъ,
напримѣръ, въ чувствѣ ревности, достигаетъ стадіи сомнительно
человѣчной, муза Пушкина въ лучшихъ своихъ созданіяхъ пред-
почитаетъ умолкать, ограничиваясь однимъ намекомъ (таково зна­
менитое „но если“...
въ стпхотворенін „Ненастный день по-
тухъ“)- Въ отношеніяхъ Пушкина къ любви особенно поралеаетъ
замѣчательное сочетаніе реальности и глубокаго чистосердечія съ
возвышенностью. Изъ равнодушныхъ свѣтскихъ устъ слышитъ онъ
вѣсть о смерти когда-то горячо любимой женщины и не думаетъ
драпироваться въ мантію отчаянія, не хочетъ скрывать отъ себя
и другихъ, что и самъ равнодушно принялъ эту печальную но­
вость. Быть можетъ, это было только минутное оцѣпенѣніе, мни­
мое спокойствіе — все равно: поэтъ уже негодуетъ на себя, его
возмущаетъ мысль о недолговѣчности сильнѣйшей изъ человѣче-
скихъ привязанностей! И какъ трогательно-просто выражено имъ
это негодованіе: не въ длинной краснорѣчивой тирадѣ, а всего
лишь въ двухъ словахъ, въ двухъ коротенькихъ эпитетахъ („для
бѣдной, легковгьрной тѣни“)!.. Нѣтъ, любовь, которую Пушкинъ
считаетъ достойной человѣка, не должна кончаться далее за гро­
бомъ, она перелепваетъ физическую смерть.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли въ урнѣ гробовой,
Исчезъ и поцѣлуй свиданья...
Но жду его—онъ за тобой!
(См. также „Заклинаніе“).
Въ высшей степени характерны отношенія поэта къ прпродѣ.
Сама по себѣ, взятая отдѣльно отъ человѣка, она представляется
ему мертвой, „равнодушной“, и посвящаемый ей стихотворенія
(число которыхъ, сравнительно, невелико), поражая своей пре­
восходной живописью, оставляютъ вмѣстѣ съ тѣмъ впечатлѣніе
нѣкотораго внутренняго холода („Туча“,
„Обвалъ“). Чтобы
пояснить нашу мысль, напомнимъ Лермонтова, въ стихотворе-
ніяхъ котораго природа сама по себѣ является живымъ, одухо-
твореннымъ существомъ, ішѣющимъ собственныя радости и огор-
ченія („Утесъ“,
„Сосна“,
„Дубовый листокъ“,
„Тучи“ и пр.).
Это совершенно отдѣльный отъ человѣка міръ, полный дивныхъ
тайнъ и вѣчной гармоніи: „Пустыня внемлетъ Богу, и звѣзда съ
звѣздою говорить“. Съ людьми онъ находится часто въ прямой
враждѣ („Три пальмы“. „Дары Терека“), и чувствовать себя въ
немъ свободно могутъ только натуры сильныя, исключптельныя.
Такою натурой обладалъ, напр., самъ поэтъ, и ему лично при­
рода, даже въ самыхъ грозныхъ своихъ явленіяхъ, не только

70
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВІІЧЪ ПУШКИНЪ.
не импонируетъ, но представляется какъ бы родной сестрой, съ
которою онъ взаимно дѣлится тайнами („Мцыри“,
„Я не хочу,
чтобъ свѣтъ узналъ“). Въ лермонтовскнхъ онпсапіяхъ природы
насъ поралеаетъ роскошная, горячая образность и бурная, стра­
стная жизнь; у Пушкина, напротивъ, мы видимъ всегда ясную,
величаво-простую и, повторяемъ, нѣсколысо холодную живопись.
Достаточно было бы сравнить для этого пушкинскую „Тучу“
съ лермонтовскими „Тучками“.
Словно самъ чувствуя свое настоящее призваніе — пѣвца че-
ловѣческой жизни и „неполной радости земной“ (выраженіе Лер­
монтова), Пушкинъ всего охотнѣе озаряетъ свои ландшафты
нрисутствіемъ человѣка, и тогда они согрѣты у него удивительной
сердечностью чувства („Вновь я посѣтилъ“,
„Зимній вечеръ“,
„Зимняя дорога“,
„Монастырь на Казбекѣ“ и пр.). Любовь
къ природѣ тѣсно сливается у него съ любовыо къ жизни, и
красота человѣка для него выше всякой иной красоты. Быть
можетъ, иѣсколько мадригально, но довольно характерно вы­
разилось это свойство его души въ извѣстномъ стихотвореніи
„Буря“:
Прекрасно море в ъ бурной мглѣ,
И небо въ блеекахъ, без7> лазури,
Но вѣрь мнѣ: дѣва на скалѣ
ІІрекраснѣй волнъ, небесъ и бури!
Считаемъ излишнимъ оговариваться, что любовь Пушкина къ
человѣку выражалась у него не въ абстрактной, а въ живой и
конкретной формѣ любви къ родному народу п къ родному быту,
и что въ этомъ смыслѣ опъ справедливо молсетъ быть названъ
національнымъ поэтомъ.
Какъ на одну изъ характернѣйшихъ особенностей пушкин­
ской лирики, нельзя не указать па отуманивающее ее облако
грусти, тѣмъ болѣе примѣтное, чѣмъ поэтъ становится зрѣлѣе.
Молено-лп, однако, признать эту грусть результатомъ развивав-
шагося въ немъ антигумапнаго отношенія къ людямъ (ынѣніе
г. Спасовпча), пессимистичесісаго взгляда на лсизнь вообще? Намъ
каясется, думать такъ— значитъ совершенно не понимать Пуш­
кина. Въ русской лптературѣ, конечно, нельзя указать другого
писателя, по нриродѣ своей болѣе лсизнерадостиаго, болѣе лю-
бящаго лсизнь и вѣрящаго въ людей! Грусть, проникающая его
пропзведенія, объясняется не какими-либо философскими взгля­
дами. a тѣми давленіями „расейской дѣйствительности“, о кото­
рыхъ повѣствуетъ намъ біографія поэта и которыя пропитывали
ядомъ горечи его чистую, для любви и радости ролсденную душу.
Да, Пушкинъ не только любилъ лсизнь, но и проникнуть былъ
сознаніемъ ваясности и серьезности ея значенія; мысль о без-
плодпо и безумно потраченныхъ лучшихъ годахъ молодости
ЛЛЕКСАНДРЪ СЕРГѢЕВИЧЪ ИУШКИНЪ.
71
никогда не покидала его. Вспомнимъ чудное стихотвореніе, на­
писанное на эту тему:
И съ отвраіценіемъ читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лыо,
Но строкъ печальныхъ не смываю.
Я вижу въ праздности, въ неистовыхъ пирахъ,
Въ безумствѣ гибельной свободы,
Въ неволѣ, въ бѣдности, въ чужихъ степяхъ
Мои утраченные годы.
Двѣ милыя погибшія тѣни вспоминаются ему, въ былые дни
его ангелы-хранители.
Но оба съ крыльями и съ пламеннымъ мечемъ,
И стерегутъ... и мстятъ мнѣ оба,
И оба говорятъ мнѣ мертвымъ языкомъ
О тайнахъ въчности и гроба!
Таковъ симпатичный и глубоко-человѣчный образъ поэта, да­
ваемый самымъ бѣглымъ и неполнымъ обзоромъ мотивовъ его
лирики. Резюмируя въ двухъ словахъ все сказанное въ нашей
статьѣ, мы молсемъ закиочить: гуманная красота—вотъ предметъ
поэзіи Пушкина.
Закончимъ нѣсколькими словами о критикахъ Пушкина. Во
главѣ ихъ болѣе полувѣіса стоитъ Бѣлпнскій, давшій дѣйстви-
тельно превосходную оцѣнку историко-литературнаго значенія ве­
ликаго поэта. Но если сколько-нибудь справедлива и основа­
тельна та характеристика, которую мы пытались дать Пушкину,
какъ поэту, заслулспвающему не только уваженія историка лите­
ратуры, но и любви современныхъ и грядущихъ поколѣній чита­
телей, то, надѣемся, мы имѣли полное право назвать ошибоч-
нымъ слѣдующій взглядъ Бѣлннскаго:
„
.
.
.М уза Пушкина умѣетъ глубоко страдать отъ диссонан-
совъи противорѣчійжизни; но она смотритъ на нихъ съ какимъ-то
самоотрнцапіемъ (resignatio), какъ бы признавая ихъ роковую
неизбѣжность и не нося въ душѣ своей идеала лучшей действи­
тельности и вѣры въ валспость его осуществленія“ .
Нѣтъ, Бѣлинскаго обмануло на этотъ разъ его великое худо-
лсественное и правственное чутье! Несравненно правпльнѣе ка-
лсется намъ совершенно противонололеный выводъ, къ которому
сорокъ лѣтъ спустя пришелъ г. ІОлсаковъ, писавшій слѣдующее:
„ П ушкинъ вѣровалъ въ соверіпенствованіе человѣка и человѣче-
скаго общества, въ прогрессъ и развнтіе. Трагическая развязка
у него всегда исходить изъ столкновенія высшпхъ стадій разви-
тія съ низшими, и хотя видимо нерѣдісо торжествуютъ низшія, а
высшія гибнуть, но эта гибель искупается возвышеніемъ низшихъ

72
АЛЕКСАНДР-!, СЕРГѢЕВИЧЪ ПУШКИНЪ.
стадій. Жертвы поднимаютъ своихъ губителей, и въ общемъ
сумма блага и человѣчности увеличивается“.
Впрочемъ, гораздо раньше и лучше всѣхъ критиковъ оцѣнилъ
свое значеніе самъ великій поэтъ напіъ, когда, въ пророческомъ
провпдѣніи своей грядущей славы, писалъ почти накаиунѣ смерти:
Я памятник-г . себѣ воздвигъ нерукотворный,
Къ нему не заростетъ народная тропа.
И долго буду тѣмъ любезенъ я народу,
Что чувства добрыя я лирой пробуждалъ,
Что въ мой жестокій вѣкъ возславилъ я свободу
И милость къ падпхимъ призывалъ.
П. Ф. Гриневичъ.
МУКИ СЛОВА.
Памяти Пушкина.
Нѣтъ на свѣтѣ мукъ сильнѣе муки слова;
Тщетно съ устъ порой безумный рвется крикъ,
Тщетно душу сжечь любовь порой готова:
Холодеяъ и жалокъ нищій нашъ языкъ.
Эпиграфъ напомнилъ читателю знакомое стихотвореніе, изъ
котораго взяты слова, стоящія въ заголовкѣ, и указалъ на ихъ
значеніе. Мы хотимъ, въ самомъ дѣлѣ, поговорить о мукахъ
слова,— не столько о самомъ
„страданіи, что мысль не пошла въ
слова“, какъ говоритъ Достоевскій, сколько о томъ, что его вы­
зываете Въ какой степени обще это сознаніе неполной пригод­
ности слова для выраженія мысли, не есть ли оно тягостный
удѣлъ немногихъ исключеній, въ какой степени оно важно и пра­
вильно? Отъ чего зависитъ оно? Одно ли слово страдаетъ этимъ
недостатком!., или онъ присущъ и другимъ способамъ внѣшняго
выраженія духовнаго содерж&нія? Имѣемъ ли мы здѣсь дѣло съ
одной недостаточностью формы для воплощенія готовой мысли—
или невозможность найти подходящую форму бросаетъ некото­
рый свѣтъ и на состояніе содержанія? Таковы нѣкоторыя изъ
сомнѣній, необходимо встречающихся всякому, кто когда нибудь
задумывался надъ вопросомъ объ отношеніп слова къ мысли.
Разсѣянныя замѣчанія объ этомъ предметѣ встречаются за но-
следніе годы довольно часто, хотя редко ндутъ далее указаній
на фактъ. Между темъ лирическія признавія въ „муке слова“
просто переполняютъ литературу нашего века; ихъ встречаешь
не только у певцовъ неуловимыхъ ощущеній: даже Писемскій
жалуется на грубость слова для выраженія мысли— дальше ужъ,
пожалуй, идти некуда. Къ тому же не трудно видеть размеры
теоретичесісаго интереса, представляемаго этимъ явленіемъ; оно—
въ центре самыхъ разнообразныхъ вопросовъ, къ которымъ и
молено придти отъ него, идя по разнымъ направленіямъ. Рядомъ

74
МУКІІ СЛОВА.
вопросовъ если не по формѣ, то по содержанію—будутъ по пре­
имуществу и этп замѣткп. Бытт> молсетъ, онѣ вызовутъ новые во­
просы теоретиковъ и паведутъ на новыя признанія художниковъ
слова: этимъ исчерпывается ихъ цѣль.
I.
Памяти великаго поэта посвящаются эти замѣчаиія объ одномъ
изъ валснѣйшпхъ вопросовъ искусства, которому опъ отдалъ жизнь.
Легенда о сверхъестественной легкости, съ которой Пушкинъ
владѣлъ формой, падаетъ съ успѣхами изученія его подготови-
телыіыхъ работъ и подлинныхъ рукописей. Еще на-дияхъ опуб-
ликованъ его автографъ, до сихъ поръ пзвѣстный только въ ие-
чатномъ орпгиналѣ—факсимиле стихотвореиія „Къ Деліи“. Нужно
видітъ эту страничку, сплошь исчерканную исправлениями, чтобы
понять, чѣмъ была для Пушкина точность выраженія; a вѣдь это__
лицейское стихотвореніе. Пушкинъ владѣлъ формой, а не форма
владѣла имъ, и именно поэтому онъ напрялсенно искалъ слова.
Не тотъ владѣетъ формой, кто легко находитъ подходящее вы-
раженіе, но^ тотъ, кто знаетъ ему цѣну и не можетъ съ легкимъ
сердцемъ обойтись безъ него. Мы привыкли судить по результа-
тамъ работы, потому что отъ насъ скрытъ ея процессъ, и по­
тому смѣшиваемъ совершенство формы съ ея доступностью поэту.
И Пушкинъ зналъ муки слова; онъ прямо говорилъ объ этомъ
Смирновой, и въ этомъ можно ей повѣрить. Но эти муки заглу­
шались бурнымъ потокомъ вдохновенія, вѣчно кипѣвшаго въ Пуш-
кинѣ, и настоятельной потребностью сказать хоть безъ оттѣнковъ
то многое и важное, что оиъ считалъ необходимымъ.
Wenn einem Ernst ist was zu sagen,
Ist’s nöthig- W orten nochzujagen?
Поэтъ, яростными сарказмами боровшійся за свою творческую
свободу съ чернью—чернью салоновъ, а не улицъ, ибо не къ
простому народу пристали эпитеты „хладный и надменный“,— и
не думалъ посвящать эту свободу безпредметному лирическому
восторгу: достаточно вѣскимъ доказательствомъ служатъ произве-
денія Пушкина. Не „звуковъ сладкихъ и молитвъ“ искалъ оиъ
для изображенія въ прошломъ и иастоящемъ родного народа:
„житейскія треволиенія“ были его жизненной стихіей; онъ требо­
валъ сана лсреца и дѣлалъ черную работу. Въ этой черной работѣ
оезъ сибаритства рефлексіи, безъ исканія неуловимыхъ шоансовъ,
не до погони за идеально точнымъ словомъ.
„Гамлетъ-Баратын-
скій“ могъ скорбѣть о томъ, что „внутренней своей во вѣкп ты
не передашь земному звуку“. Пушкинъ не застывалъ въ этомъ
раздумьи. Онъ говорилъ „ты самъ свой высшій судъ“, но цѣнилъ
и иное сужденіе— „я всегда читалъ съ особениымъ вииманіемъ
МУКИ СЛОВА.
75
критики, коимъ иодавалъ поводъ... Похвалы трогали меня... Смѣю
сказать, что всегда старался войти въ образъ мыслей моего про­
тивника“ и т. д . (Критпческія замѣтки). Въ минуты тягостнаго
разочароваиія онъ провозглашала
Влаженъ, кто про себя танлъ
Души высокія созданья
И отъ людей, какъ отъ могилъ,
Не ждалъ за чувства воздаянья!
Блаоісенъ, кто молча былъ поэтъ!
Но чаще онъ зналъ и предпочиталъ иное блаженство— блажен­
ство сочувствія и пониманія, блалсество единенія съ родиымъ наро­
домъ, блаженство сознанія своихъ заслугъ. Отъ оды „Памятникъ“
во вѣки вѣковъ будетъ отправляться всякая оцѣнка личности
поэта, не говоря о его дѣятельности, каждая характеристика ко­
торой будетъ наполнять „Памятникъ“ новой правдой. Въ этомъ
гордомъ и пророческомъ сознаніи своего безсмертія— ни слова о
„звукахъ сладкихъ“, которые и не нулшы были Пушкину.
И долго буду тѣмъ любезенъ я народу,
Что чувства добрыя я лирой пробуждалъ,
Что въ мой жестокін вѣкъ возславнлъ я свободу
II милость къ падшимъ призывалъ.
Вотъ что ставилъ самъ Пушкинъ себѣ въ заслугу; исторія
прибавила къ этому многое другое, и чѣмъ яснѣе будетъ для насъ
наше прошлое, тѣмъ ярче будетъ свѣтить въ немъ фигура Пуш­
кина. Она уже принимаешь легендарные размѣры— и въ добрый
часъ: благо народу, въ сознаиіи котораго героями становятся не
только видные политпческіе дѣятели и храбрые полководцы, но
и велпкіе поэты.
Вдохновепіе захватывало Пушкина, и первый эскнзъ онъ на-
брасывалъ легко и смѣло:
И мысли легкія волнуются въ отвагѣ,
II риѳмы легкія навстрѣчу имъ бѣгутъ,
II пальцы просятся къ перу, перо къ бумагѣ,
Минута—и стихи свободно потѳкутъ.
Этотъ творческій восторгъ пока неясеиъ и безпредметенъ:
Громада двинулась и разсѣкаеть волны.
Плыветъ... Еуда-оюъ намъ плыть?
И вотъ—первый набросокъ, бурный, вдохновенный п смутный;
онъ неудовлетворяетъ поэта, такъ точно отгранпчившаго „восторгъ“
отъ „вдохновенія“, основаипаго на трудѣ—и начинается та труд­
ная, томительная работа отдѣлки,живыми свидѣтелями которой оста­
лись его рукописи. Едва лп лишена нѣкоторой насмѣшки одна „кри­

76
МУКИ СЛОВА.
тическая замѣтка“: „ Одинъ изъ нашихъ поэтовъ говорилъ гордо:
пускай въ стихахъ моихъ найдется безсмыслица, за то улсъ прозы
не найдется“. Не найдется прозы и у Пушкина, по не найдется
и безсмыслиды, хотя онъ тутъ лее прибавляетъ, что и „Байронъ
не могъ объяснить пѣісоторые свои стихи“. Но какъ онъ смот-
P лъ на роль выраженія и характеръ этой безсмыслицы, видно
пзъ его дальнѣйшихъ словъ: „есть два рода безсмыслицы: одна
происходить отъ недостатка чувствъ и мыслей, замѣняемаго сло­
вами, другая— отъ полноты чувствъ и мыслей и недостатка словъ
для ихъ выраженія“ . Вотъ прямое свидѣтельство поэта о мукѣ
слова и улсе попытка объяснить ее. За нимъ слѣдуютъ другіе.
Нулсно ли приводить примѣры лсалобъ на недостаточность слова?
Ихъ такъ много, и онѣ такъ похолси другъ на друга. Если мы
отмѣтимъ нѣкоторыя изъ нихъ, то лишь для того, чтобъ пока­
зать ихъ блилее; исчерпать этотъ матеріалъ немыслимо, да и не
къ чему. Чаще всего мы встрѣчаемъ ихъ въ худолсественной ли-
рикѣ, но и внѣ ея, въ научной прозѣ, въ разсказѣ, въ отвлечен-
номъ разсуледеніи, вездѣ, вплоть до самыхъ низовъ, до слабаго
оіенія человѣческой мысли мы встрѣтимъ этотъ вѣчный стонъ:
мысль не идетъ въ слова, за предѣлами слова остается еще нѣ-
что, иногда самое валеное, что человѣку надо сказалъ и— невы ­
разимое.
^
Wir suchen die Dinge zu benennen
Und glauben am Namen sie zu kennen.
Wer tiefer sieht, gesteht es frei:
Es bleibt was Anonymes dabei.
Не разечитывая исчерпать матеріалы, которые могли бы слу­
жить исходной точкой при обсужденіи этихъ явленій, мы поста­
раемся по возможности не выходить за предѣлы русской литера­
туры— примѣры изъ русскихъ поэтовъ и ближе намъ, и понятнѣе,
и въ то лее время достаточно интересны.
Особенно ярки и часты разсужденія о невыразимости у тѣхъ
нашихъ писателей, которые испытали на себѣ вліяніе шеллин-
ианства. Видя въ безеознательной интуиціи источникъ мышленія
о^мірѣ, система трансцедентальнаго идеализма естественнымъ
ооразомъ доллена была столкнуться съ вопросомъ о выралсеніи въ
словѣ результатовъ этого неяснаго познанія; слово не могло
удовлетворить тѣхъ, кого не удовлетворяло логическое, прозаиче­
ское мышленіе и кто видѣлъ послѣднее, высшее слово фплосо-
фш—въ искусствѣ. И, действительно, вся система нашего шел-
лингіанства проникнута мыслыо о невыразимомъ. Краснорѣчивѣй-
шее свидѣтельство этого— „ Р усскія ночи« Одоевскаго, гдѣ воп­
росъ о несовпаденіи слова и мысли— основной мотивъ всѣхъ раз-
сужденій и разсказовъ этой оригинальной кучки фантазеровъ и
мыслителей, собирающихся вокругъ своего Фауста. Мысль и вы-
раженіе это два соперника, вѣчно борющіеся мелсду собой; если
МУКИ СЛОВА.
77
человѣкъ и можетъ рѣшить какой либо вопросъ, то никогда но
молсетъ вѣрно перевести его на обыкновенный языкъ; слова по­
холси на морскую зрительную трубу, которая колеблется въ ру­
кахъ у стоящаго на палубѣ; въ этой трубѣ есть для глаза неко­
торое ограниченное поле, по на этомъ полѣ предметы мѣняются
безпрестанно,— слова наши еще хулее подзорной трубы — „не
па
что и опереть ихъ; мысли скользятъ подъ фокусомъ слова; мы­
слитель сказалъ одно,— для слушателя выходитъ другое; мысли­
тель избираетъ лучшее слово для той лее мысли, силится прико­
вать слово къ значенію той лее мысли нитями другихъ словъ,
а вы, господа, думаете, что опъ перемѣнилъ и самую мысль“ .
Герои „Русскихъ ночей“: человѣкъ, который, „преслѣдуя съ лса-
ромъ свои выкладки, нашелъ на концѣ своихъ силлогизмовъ
нѣчто такое, что ускользаетъ отъ цифръ и уравненій, чего нельзя
передать другимъ, что понимается одипмъ инстинктомъ сердца“,
учитель Баха, Альбрехтъ, говорящій таинственными иЕОсказаніямп;
которыя не передаютъ мыслей, но возбуждаютъ чувства; безум­
ный Бетховенъ, умирающій въ безспльиомъ порывѣ выразить не­
выразимое.
Около того же времени, когда появились „Русскія ночи“,
Кпрѣевскій защищаетъ права „гиперлогическаго“ познанія. По
его мнѣнію, „слово не только не въ силахъ охватить содерлсаніе
идеи, но оно, въ сущности, убиваетъ жизненную силу идеи. Мысль
и чувство тогда только могущественны, пока они не вполнѣ вы­
сказаны. Разъ они совершенно уяснились для разума и нашли
выраженіе въ словѣ,— они
превратились въ цвѣтокъ, изображен­
ный на бумагѣ: онъ не ростетъ и не пахнетъ. Такъ и совер­
шенно пзъясненная мысль утрачиваетъ свою власть надъ душой
человѣка. Она родится втайнѣ и воспитывается молчаніемъ“.
Поэтическое выралсеніе этой идеѣ далъ современникъ п еди-
номышленникъ Кирѣевскаго, Тютчевъ, въ своемъ извѣстномъ „Si­
lentium “ .
. ..Какъ сердцу высказать себя?
Другому ка къ понять тебя?
Пойметъ ли онъ, ч ѣм ъ ты- живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи:
Питайся ими и молчи.
Едва ли когда либо идея невыразимости мысли была выра-
лсена въ болѣе обналсенной формѣ; доводя эту идею до абсурда,
поэтъ какъ бы говоритъ мелсду строкъ: чѣмъ грубѣе, чѣмъ не-
правдоподобнѣе я выралеу свою мысль, тѣмъ лучше — будетъ
яснѣе, до какой степени она невыразима въ своихъ тонкихъ де-
таляхъ. Пантеизму Тютчева сродни эта нереоцѣнка „неяснаго по-
знанія“, результаты котораго не только не поддаются словамъ,
но даже какъ будто боятся ихъ.

78
МУКИ СЛОВА.
Лишь жить въ самомъ себѣ умѣй:
Есть цѣлый міръ въ душѣ твоей
Таинственно-волшебныхъ думъ;
Ихъ заглушитъ наружный шумъ.
Дневные ослѣиятъ лучи:
Внимай ихъ пѣныо и молчи!
Эта поэтическая „агорафобія“ кажется на первый взглядъ до­
вольно далекой отъ муки слова. Какъ легко рѣшался бы вопросъ,
если бы молено было молчать. До молчанія, однако, не дошелъ
никто пзъ тѣхъ, которые сознавали, что „мысль изреченная“—
не вся правда. Наоборотъ, и „прпзнанія“ писателей, и то немно­
гое, что мы знаемъ о процессѣ ихъ работы—подавляющая масса
указаній на вѣчное, неустанное псканіѳ слова — едпнетвеннаго
слова, въ которое можетъ воплотиться пхъ подлинная мысль.
Неопытные ставили точку надъ і и прямо—хотя бы для при-
мѣра — пытались намѣтить, что именно не могутъ выразить,
какъ бы забывая, что этимъ ослабляется самое впечатлѣніе не­
выразимости, которое они хотятъ произвести:
Радуга цвѣтовъ, разлитая въ природѣ,
Звуки стройной пѣснн, стихшей н а струнахъ,
Боль за идеалъ и слезы о свободѣ,—
Какъ ихъ передать въ обыденныхъ словахъ?
Юноша-Лермонтовъ тоже пытался намѣтить недостаточность
слова въ чертахъ онредѣленныхъ и грубоватыхъ— позже на нхъ
мѣсто въ его поэзіи стали очертанія безконечно тонкія и болѣе
выразительный.
Холодной буквой трудно объяснить
Боренье думъ. Нѣтъ звуковъ у людей
Довольно сильныхъ, чтобъ изобразить
Желаніе блаженства. Пылъ страстей
Возвышенныхъ я чувствую; но словъ
Не нахожу, и въ этотъ мигъ готовъ
Пожертвовать собой, чтобъ ка къ нибудь
Хоть тѣнь ихъ перелить вт» другую грудь.
Эта мысль не оставляетъ поэта,— наоборотъ, она крѣннетъ и
усложняется въ немъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ приведен-
наго стихотворенія онъ возвращается къ ней въ французскомъ
письмѣ къ М. А . Лопухиной: „Право, слѣдовало бы, когда пи­
шешь, ставить ноты надъ словами, а то теперь читать письмо—
то же, что глядѣть на портретъ: нѣтъ ни лсизни, ни движенія;
выраженіе неподвішной мысли; что-то отзывающееся смертью“ .
И эта борьба съ выраженіемъ выливается, наконецъ, въ мучи­
тельный сарказмъ:
Случится-ли тебѣ въ завѣтный, чудный мигъ
Открыть въ душѣ, давно безмолвной,
Еще невѣдомый и дѣвственный родннкъ,
ІІростыхъ и сладкихъ звуковъ полный—
МУКИ СЛОВА.
79
Не вслушивайся въ нихъ. не предавайся нмъ,
Набрось на нихъ покровъ забвенья:
Стихомъ размѣреннымъ и словомъ ледянымъ
Не передашь ты ихъ значенья.
Это глубокое и выстраданное сознапіе всей трудности найти
выраженіе своей мысли особенно хорошо оттѣияется—въ энпграфѣ
къ этому стихотворенію—патетическимъ презрѣніемъ къ тѣмъ,
кому легко дается слово, потому что въ немъ нѣтъ мыслп:
Les marchands de pathos et les faiseurs d’emphase
Et tous les baladins qui dansent sur la phrase...
И до Лермонтова—Батюшковъ, Баратыискій—и послѣ него
чуть не всѣ наши лирики останавливались на этомъ мотивѣ;
здѣсь и Алексѣй Толстой, и Фетъ, и Голепищевъ-Кутузовъ, и
Мережковскій, и такъ далѣе вплоть до Льдова и Аполлона Ко-
ринѳскаго и другихъ, которые совершенно напрасно жалуются на
муку слова, потому что имъ попросту нечего сказать:
...A ber was die Herren wollten,
Ward mir niemals ganz bekannt.
Wenn sie wüssten, was sie sollten
Wär’es auch wohl bald genannt.
Алексѣй Толстой охотнѣе останавливался на иныхъ узахъ, гне-
тущихъ поэта.Вдохновляясь идеей свободы поэтической мысли,какъ
и всякой другой мысли, онъ часто говорилъ о томъ внѣшнемъ
гнетѣ, который онъ, „двухъ становъ не боецъ,^ а только гость
случайный“, въ своемъ двусмысленномъ положеніи свободомысля-
щаго царедворца пспытывалъ особенно часто. Мыслью объ этомъ
внѣшиемъ гнетѣ, связывающемъ свободу вдохновенія, проникнута
весь „Іоаннъ Дамаскинъ“; она. же удачно выражена въ стихо-
твореніяхъ: „Есть много звуковъ въ сердца глубинѣ“,
„Когда
природа вся“ и т. д.
Но и у А. Толстого не всякое иастроеніе находило внѣшнее
выраженіе, и онъ зналъ
„двѣ думы“— одну сознательную, кото­
рую „разумъ сможетъ окинуть, сможетъ слово высказать , дру-
гую—неясную, „что ни высказать, ни вымѣрпть, ни обнятьумомъ,
нп окинути“.
Промелькнетъ она безъ образа,
Вспыхнетъ дальнею зарницею,
Озаритъ на мигъ душу темную,
Много вспомнится забытаго,
Много смутнаго, непонятнаго
Въ мигъ тотъ ясно сердцу скажется.
А рванешься за нею, погонишься—
Только очи ее и видѣли,
Только сердце ее и чуяло!
Не поймать н а лету вѣтра буйнаго,
Тѣнь отъ облака летучаго
Не прибить гвоздемъ ко сырой землѣ.

80
МУКИ СЛОВА.
Это состояніе неполнаго вдохновенія, когда поэтъ уже тре-
пещетъ въ творческомъ охватѣ какого-то новаго, ищущего фор­
мулы чувства, но еще не въ снлахъ найти ему словеспое выра-
женіе, было не разъ нредметомъ лирпческпхъ признапій поэтовъ.
Въ усердныхъ поискахъ все кажется: вотъ-вотъ
Пріемлетъ тайна ликъ знакомый,
Но сердца бѣднаго кончается полетъ
Одной безсильною истомой...
Мы какъ-бы присутствуемъ при ритмическомъ біеніп мысли.
Сперва—рой впечатлѣній, неясныхъ, безформенныхъ,—
Какъ мошки зарею,
Крылатые звуки толпятся.
Съ любимой мечтою
Не хочется сердцу разстаться.
Еще мгновеніе—п они отлетятъ: ихъ надо закрѣпить въ словѣ,
но желаннаго слова нѣтъ: старое— бѣдно, холодно, грубо, новое
не создается—и сложное ощущеніе, не связанное съ опредѣлен-
нымъ образомъ, блѣднѣетъ:
...
Цвѣтъ вдохновенья
Печаленъ средь будничныхъ терній,
Былое стремленье
Далеко, какъ отблескъ вечерній.
Тускнѣетъ мысль, и творческое переживаніе, только что все-
цѣло владѣвшее поэтомъ, грозитъ покинуть его.
Но память былого
Все крадется в ъ сердце тревожно.
Волна вдохновенія прихлынула обратно, мысль становится
яснѣе, онредѣленнѣе: вотъ-вотъ воплотится въ желанное слово;
поэтъ какъ будто улсе
Хватаетъ на лету и закрѣпляетъ вдругъ
И темный бредъ души, и травъ неясный запахъ.
Но это—лишь обманчивый мигъ; „темный бредъ души“ такъ
и не уяснился для поэта, такъ и не переступилъ порога созна-
нія, оставшись за нимъ; удрученному поэту кажется, что иные
способы выралсенія могли-бы передать его погибшую мысль— и у
него вырывается ісрикъ отчаянія:
О, если-бъ безъ [слова
Сказаться душой было можно!
И вотъ—предъ читателемъ произведете поэта. Онъ думаетъ,
что здѣсь, на вершинахъ лирическаго вдохновенія, онъ войдетъ
въ сокровенныя глубины поэтической мысли,— но
нѣтъ, поэтъ
уже отрекся отъ своего созданія:
О, мои пѣсни, какъ вы стали далеки
На страницахъ книги отъ сердца, создавшаго васъ^
МУКИ СЛОВА.
81
И Сюлли-Прюдомъ, поэтъ-мыслитель по преимуществу, во
главѣ своего стихотворнаго сборника помѣщаетъ такое поэтиче­
ское обращеніе— „Къ читателю“:
„Я передалъ вамъ мое стихотвореніе —и оно стало чуждо мо­
ему сердцу: лучшее осталось во мнѣ—моихъ истинныхъ стиховъ
не будутъ читать никогда. Какъ вокругъ цвѣтовъ норхаютъ бѣ-
лыя бабочки, такъ вокругъ дорогихъ мнѣ мыслей толпится рой
трепещущихъ стиховъ. Едва коснулась рука,— онѣ вспорхнули и
умчались, оставивъ по себѣ лишь легкій слѣдъ своихъ крылышекъ,
хрупкихъ и робкихъ. Я ие съумѣю схватить ихъ, не стпрая ихъ
нѣжной окраски; наколоть ихъ попарно на булавки— значитъ
убить ихъ. Такъ наши души полны стиховъ, слышныхъ лишь
намъ и невѣдомыхъ другимъ; вы такъ и не видите этихъ мо-
тыльковъ—вамъ видны лишь наши пальцы, окрашенные ихъ
цвѣтною пылью“ .
Таковы признанія поэтовъ и мыслителей—тѣхъ вершинъ че-
ловѣчества, которымъ, въ самомъ дѣлѣ, даровано чудное умѣніѳ
„ш епнуть о томъ, предъ чѣмъ языкъ нѣмѣетъ“ . Они исполняютъ
свое высокое призваніе въ неистребимомъ, мучительномъ созна-
ніи, что все, бывшее истиной въ ихъ мысли, перестаетъ быть
таковою, перелившись въ слово. Велпкій поэтъ, бывшій замѣча-
тельнымъ ученымъ, не разъ останавливался на этомъ трагиче-
скомъ цротиворѣчіп.
„Вещь собственно простая,— говорилъ онъ
незадолго до смерти вѣрному Эккерману,— всѣ языки возникли
нзъ окрулсающихъ человѣка потребностей, его занятій и вообще
изъ человѣческихъ ощущеній и воззрѣній. Когда, выдающійся
мыслитель при признаніп таинственныхъ явленій и законовъ при­
роды доходптъ до познанія (Ahnung und Einsicht), то готовый
языкъ, созданный до него, не дозволяетъ ему выразить эти отно-
шенія, столь чуждыя повседневнымъ человѣческимъ дѣламъ. Для
точнаго выражепія своихъ необычныхъ впечатлѣній ему нотребо-
вался-бы языкъ духовъ. Но такого языка нѣтъ,— и вотъ, форму­
лируя никѣмъ еще не подмѣченныя отпошенія въ природѣ, опъ
вынужденъ пользоваться обыденными выралсеніямп, для чего онъ
доллсенъ окарнать свое воззрѣніе, видоизмѣнить, а то и просто
извратить его“.
Это объяснение наполпяетъ содержаніемъ мрач­
ный афоризмъ Тютчева.
Гете говорилъ съ Эккерманомъ о мыслителяхъ, о тѣхъ, кому
недостатки языка мѣшаютъ выразить нѣчто дѣйствительно новое.
Однако, слова пщетъ всякій, кто думаетъ,— въ какихъ -бы сферахъ
ни вращалалсь его мысль,—ищетъ старикъ, ищетъ ребенокъ. Но
ребенокъ находить его сравнительно легко—въ готовомъ капи -
талѣ словъ окрулсающихъ; кругъ идей его не велшсъ, и для тѣхъ
повседпевныхъ понятій, которымъ онъ ищетъ выраженія, назва-
нія есть; онъ находить въ языкѣ готовыя слова, существоваиіе
которыхъ было имъ, такъ сказать, предвпдѣно, подобно тому
6

82
М УІШ СЛОВА..
какъ— по удачному сравненію, охотно повторяемому филологами—
астрономъ-наблюдатель открываешь на небѣ планету въ томъ
именно мѣстѣ, гдѣ ей, по вычисленіямъ, слѣдовало быть. Не то
со взрослымъ, когда ему приходится выйти за предѣлы повсе-
дневнаго обихода; и не только на высотахъ человѣческаго генія,
но и въ тѣхъ нѣдрахъ, гдѣ съ болѣзнепной слабостью быотся
блѣдные начатки сознанія—и тамъ, подчасъ съ особенной силой
слышны стоны о томъ, что мысль не идетъ въ слова. Иначе и
быть не можетъ: вся трагедія смутнаго познанія въ томъ, что
оно не можетъ быть выражено въ словесной формѣ. Литератур­
ные нримѣры не рѣдки и мелсду ними есть чрезвычайно яркіе.
Оставляя въ сторонѣ—въ виду пхъ общеизвѣстности— героевъ
Достоевскаго— Кириллова, Шатова, Подростка и даже князя Мыш­
кина („идіота“), съ языка котораго такъ часто срывается томи­
тельная жалоба: „у меня слова другія, а не соотвѣтственныя
мысли, а это униженіе для этихъ мыслей“,— папомнимъ одну уди­
вительную фигуру у Успенскаго—фигуру эпизодическую, но весьма
выразительную. Это ходокъ въ „Наблюденіяхъ одного лѣнтяя“.
„Глаза у него были блѣдно сѣрые, какъ будто безъ зрачковъ, и
производили впечатлѣніе человѣка, помѣшаннаго на какой-то
мысли, которая непрестанно удручаетъ мозгъ“.
Сцена, гдѣ не­
счастный, не находя словъ для выралсенія огромной мысли, вла-
дѣющей имъ, безсильно терзается п уходптъ молиться угоднику,
„чтобы Богъ далъ понятіе“, оставляетъ невыразимо тягостное
ощущеніе. И однако, по существу то, что переживаетъ этотъ бѣд-
ный пришибленный умъ, ничѣмъ не разнится отъ такой-же „муки
слова“ въ поэтѣ или мыслителѣ. Онъ и говоритъ почти тѣми-же
словами: „я-бы тебѣ, другъ ты мой, сказалъ, вотъ какъ, эстоль-
каго вотъ не утаилъ бы,— да языка-то нѣту у нашего брата...
Вотъ что я скажу! будто какъ по мыслямъ-то и выходить, а съ
языка-то не слѣзаетъ. То-то и горе-то наше дурацкое“ . По вре-
менамъ мракъ смѣняется мимолетными свѣтлыми промелсутками;
мысль уясняется для несчастнаго и ему—какъ поэту— „кажется,
вотъ-вотъ пріемлетъ тайна ликъ знакомый“ . Онъ приступаетъ къ
ея объяснепію:
—
Ежели я, къ примѣру, пойду въ землю, потому я изъ земли
вышелъ, изъ земли. Ежели я пойду въ землю, напримѣръ, обратно;
какимъ-же, стало быть, родомъ можно съ меня брать выкупныя
за землю?
—
А-а!—радостно произнесли мы.
—
Погоди! Тутъ надо еще бы слово... Видите, господа, какъ
надо-то .
Ходокъ поднялся и сталъ посреди комнаты, приготовляясь
отложить на рукѣ еще одинъ палецъ.
—
Тутъ самаго-то настоящаго-то еще нисколько не сказано.
МУКИ СЛОВА.
83
À. вотъ какъ надо: почему, напрнмѣръ... — Но здѣсь оиъ остано­
вился п лсиво пропзнесъ:—душу кто тебѣ далъ?
—
Богъ.
—
Вѣрно! Хорошо! Теперь гляди сюда...
Мы было приготовились „глядѣть“; но ходокъ снова запнулся,
потерялъ энергію и, ударивъ руками о бедра, почти въ отчаянія
воскликнулъ:
—
Нѣту! Ничего пе сдѣлаеіпь! Все не туды... Ахъ, Боже мой!
Да тутъ, я тебѣ скажу, нѣшто столько! Тутъ надо говорить вона
откудова! Тутъ о душѣ-то надо—эво сколько! Нѣту, нѣту!
Мы начали Пушкинымъ и дошли до человѣка, очевидно не-
реступившаго границу болѣзненнаго слабоумія. Это указываетъ
на шпроту иптересующаго насъ явлеиія; характерно, что намъ
не пришлось отмѣтить ни особаго разнообразія формъ, пи осо­
бенно глубокихъ попытокъ проникнуть въ суть его. Эти попытки,
ісакъ и слѣдовало ожидать, принадлежать не поэтамъ, а языко-
вѣдамъ; пхъ замѣчанія о „мукѣ слова“ немногочисленны и раз­
розненны, но достаточно объясняютъ смыслъ и причины явленія.
Сь особымъ вннманіемъ останавливалась па немъ — вслѣдъ за
своимъ основателемъ— школа Гумбольдта: въ Германіи Лацарусъ,
посвятнвіпій вопросу о „совпаденіи языка и духа о пониманіи“
цѣлую главу своей книги о языкѣ, у насъ Потебня, говорившіи
объ этомъ между прочпмъ, но съ обычной глубиной и тонкостью.
II.
Изъ сознанія невыразимости мысли выростаетъ идея одино­
чества человѣка. „Мы лсивемъ въ пустынѣ— ннкто никого не по ­
нимаетъ“,— говоритъ Флоберъ, тотъ самый Флоберъ, для котораго,
слово это— „вальцы, растягиваюіціе чувства“ или „разбитый ко-
телъ, на которомъ мы барабапимъ мелодіи, прпгодныя для мед-
вѣжьей пляски, тогда какъ намъ хотѣлось-бы разжалобить ими
звѣзды“ . Въ глубинѣ человѣческаго существа, не смотря на страст­
ное и искреннее желаніе передать все другому, близкому, остается
нѣчто для него непонятное; „языкъ намъ данъ для того, чтобы
скрывать свои мысли“ не только потому, что мы злоупотребляешь
даромъ слова, но и потому, что онъ злоупотребляетъ нами, и
изъ средства сообщенія дѣлается источпикомъ недоразумѣнія
(превосходное слово, какого, кажется, нѣтъ въ другихъ языкахъ),,
то есть неполпаго рнзумѣнія, которое подчасъ худее рѣшитель-
наго непониманія.
Чужое сердце—міръ чужой,—
II нѣтъ къ нему пути!
Въ него и любящей душой
Не можемъ мы войти.
Въ чемъ причины и гдѣ предѣлы этого непониманія?
6*

84
МУІШ СЛОВА.
Въ свопхъ скитаніяхъ Гулливеръ набрѳлъ на нѣмое царство,,
гдѣ люди вмѣсто того, чтобы называть нредмѳты, передавали
другъ другу изъ рукъ въ руки знаки этихъ предметовъ. Въ этомъ
сказочномъ примѣрѣ изслѣдователь роли языка видитъ діаметраль-
ную противоположность тому процессу понігаанія, который имѣетъ
мѣсто на самомъ дѣлѣ. Люди ничего другъ другу не передаютъ—
они лишь вызываютъ дѣятельность мысли въ другомъ— „ дотраги­
ваются до той же клавиши духовнаго инструмента собесѣдннка“.
Мысль есть процессъ, и потому метафорическіе разговоры о ея
передачѣ, сообщеніи надо и принимать въ смыслѣ иносказатель-
номъ: не иносказателенъ будетъ лишь терминъ возбужденіе. По­
добно броженію или заразительной болѣзни, мысль
„передается“
лишь въ томъ смыслѣ, что служить причиной аналогичпаго,
сходпаго процесса.
И подобно тому, какъ болѣзнь зараженнаго можетъ—въ сущ­
ности, доллсна—имѣть иное теченіе и иныя— въ извѣстныхъ пре-
дѣлахъ— формы, такъ и мысль, переданная словомъ, имѣетъ въ
слушателѣ не тотъ видъ, что въ говорящемъ. Отсюда — ненони -
маніе. Глупый анекдотъ о томъ, какъ докторъ велѣлъ бабѣ по­
ставить горчичникъ на лопатку, а она прилѣпила его къ желѣз-
ной лопаткѣ, даетъ примѣръ наиболѣе грубой формы непонпма-
нія, вызваннаго словомъ. Лопатка— омонимъ, то есть имѣетъ два
совершенно различныхъ значенія. Но если мы будемъ наблюдать
всякое слово не па страницахъ словаря, а въ лсивой рѣчи, мы
увидимъ, какъ часто оно имѣетъ для говорящаго одно значеніе,
а для слушателя другое. И если мы вдумаемся въ сущность слова
и рѣчи, мы увидимъ, что иначе и быть не можетъ. Определен­
ность значенія слова есть нѣчто устойчивое лишь въ извѣстныхъ
предѣлахъ: окончательно определяется оно лишь въ нѣдрахъ
душп человѣка. Слово—точно сосудъ; можно налить въ него вино,
масло, ртуть— все приметь одну и ту лее форму, ио все будетъ.
по существу различно. Никто, произнося слово, не думаетъ при
этомъ точь въ точь того, что можетъ думать другой: таково
осповапіе зпаменитаго положенія основателя философскаго языко-
знанія— „всякое пониманіе естьвътожевремя всегда непониманіе,
всякое согласіе въ мысляхъ и чѵвствахъ есть также несогласіе“
(Гумбольдтъ, Ueber die Verschiedenheit etc. § 9, p. 78).
Сравнимъ два содерясанія слова учитель для ребенка, кото­
рый въ первый разъ узналъ отъ старшихъ дѣтей, что это такое,
и для взрослаго человѣка. Для ребенка — это сердитый Иваиъ
Петровичъ съ черной бородкой и въ сѣромъ сюртукѣ, который
приходить каждое утро и котораго Митя боится: больше ничего.
Для него слово учитель — такой-же знакъ опредѣленнаго пред­
мета, какой передавали изъ рукъ въ руки нѣмые Гулливера. Когда
ребеиокъузнаетъ, чтовеселый старичекъ, которыйтакъ смѣшилъдѣ-
теіі, когда они были въ гостяхъ у Вити,— толсе учитель, онъ удив-
МУКИ СЛОВА.
85
.іяется и лишь послѣ нѣкотораго усилія мысли, этп два разпообраз-
ныхъ цредставленія примиряются въ одномъ пазваніи. Но вотъ
онъ выросъ—и въ словѣ учитель для него сгустилась необозримая
масса воепоминаній, знаній, впечатлѣній, мыслей, метафориче-
скихъ образовъ. Одно слово, оставаясь все тѣмъ же съ точки
зрѣнія звука и общаго отношенія къ предмету, прошло долгій
путь услолсненія, развиваясь вмѣстѣ съ человѣкомъ. Понятія мо­
ральный, научныя, релпгіозньтя, соціологическія, педагогическія
наполнили содернсаніемъ слово; цѣлая лсизнь прошла въ ооога-
щеніи его значенія. Что изъ всего этого приходить въ двиясеше
и выступаетъ на первый планъ въ сознаніи человѣка, когда онъ
произносить это слово, извѣстно его собесѣдпику или читателю
только до нѣкоторой степени. Чужая душа, въ самомъ дѣлѣ, по­
темки, и слово, имѣя возможность превратить ихъ въ блѣдныя
сумерки, безеильно пролить въ нихъ полный свѣтъ. Скажутъ, —
наука, дѣлая изъ ходячаго слова терминъ, какъ бы сообщаешь
ему нѣкоторую определенность значенія; но это относится развѣ
лишь къ естественнымъ и математическимъ наукамъ: обществен-
ныя-же науки въ ихъ теперешнемъ состояніи не доросли еще до
установленія терминологіи — ихъ термины слишкомъ употреби­
тельны въ обыденной рѣчи, чтобы имѣть одно, разъ навсегда
принятое значеніе. Когда два человѣка говорятъ о жидкомъ воз­
духе или о рентгеновскихъ лучахъ, молено быть заранее уверен-
нымъ, что слова эти не явятся причиной того взаимнаго непони-
манія, какое такъ легко вызвали-бы слова: иація, религія, красота,
и даже более конкретныя—убійство, протестантство, Петръ Ве-
ликій, „Отцы и дети“ . И не только въ такихъ сложныхъ поня-
тіяхъ: значеніе словъ, означающихъ самыя элементарный ощу-
щенія, относительно до крайности. Въ народе пресную воду часто
называютъ сладкой,— очевидно, лишь потому, что она не соленая
и не горькая; для общаго капитала народной речи съ его точ­
ностью и определительностью такой пріемъ — исключеніе; но въ
ощущеніяхъ отдельнаго человека все относительно и потому
онъ разве по исключенію сойдется съ другимъ въ тонкомъ раз­
личены смежныхъ представленій, для которыхъ въ языке имеется
два-три синонима, а подчасъ всего одно слово.
И, разумеется, чемъ понятія сложнее, темъ это делается труд­
нее. Въ понятіяхъ, обозначенныхъ двумя разными людьми однимъ
и темъ-лсе словомъ, какъ въ двухъ пересекающихся кругахъ
есть область общая; но за пределами ея остается еще такъ много
неопределимо различнаго, что о полпомъ попиманіи не можетъ
быть и речи. Смыслъ словъ говорящаго создается слушатѳлемъ;
онъ „понимаетъ“ не только то, что ему, въ самомъ деле, по­
нятно, но и то, что ему не понятно— понимаетъ по своему, не­
редко доводя этимъ своеобразнымъ пониманіемъ пишущаго или
.г о в орящаго до полнаго отчаянія, до афоризмовъ вроде „spricht

86
- М УКИ СЛОВА.
die Seele, so spricht die Seele nicht mehr“,
„никто никого не*
понимаетъ“ и т. д.
Между тѣмъ нредѣлы этого непониманія совсѣмъ не такъ ужъ
широки и неопределенны. Нельзя утверждать, что слова имѣютъ
одинаковое, покрывающее и исчерпывающее индивидуальность
отдѣльнаго предмета зпачеиіе, вполнѣ тождественное для слушаю-
щаго и говорящаго, но они всетаки указываютъ на этотъ пред­
метъ, а не на другой. Можно согласиться съ тѣмъ, что каждый
человѣкъ, говоря моя мать, говоритъ до пзвѣстной степени нѣчто
иное, но не надо за этимъ забывать самаго главнаго: того, что
для всякаго выражается именно этимъ словомъ, а не другимъ.
Есть одно основное значеніе слова: та мысль, которую оно пред­
ставляетъ въ языкѣ; оттѣнки значенія отходятъ отъ него на
пзвѣстное разстояніе, — но пе дальше: подобно размахамъ маят­
ника они тяготѣютъ къ единому средоточію. Разные люди вло-
жатъ во время разговора въ одно слово разное конкретное со-
держаше, по въ теченіе бесѣды онп съумѣютъ выяснить собѣ-
сѣднику истинный смыслъ своей рѣчи въ той степени, въ какой
это необходимо для даинаго случая. Возможны и неизбежны не-
доразумѣнія, но предѣлы нхъ ограничены и о какомъ-то пол -
номъ пепониманш не можетъ быть и рѣчи. Наоборотъ, только
взаимное пониманіе — прп всей его ограниченности и иллюзор­
ности — даетъ устойчивость нашей собственной умственной ва-
оотѣ. Человѣкъ мыслитъ для себя, даже тогда, когда мыслить
ради другихъ; но онъ мыслитъ всегда при помощи другихъ. Без-
силіе уединенной мысли — фактъ въ высшей степени'важный и
упускаемый изъ виду прп всякихъ разсужденіяхъ о самодовлею­
щ ее творчестве - было вполне определенно охарактеризовано.
Іотеонеи еще въ начале шестидесятыхъ годовъ. Коллективность
есть основное условіе деятельности мысли даже до сихъ поръ
не говоря о первобытномъ человеке, который умеетъ мыслить
олько соооща. Келейная работа мысли есть явленіе позднейшее
предполагающее значительный запасъ опытности; безъ разговова’
потомъ безъ переписки и, наконецъ, теперь безъ литературы она
мыслима.
„Безъ книгъ и безъ людей едва ли кто и теперь
.
1 сп°сооенъ къ продолжительнымъ и нлодотворнымъ уси-
ліямъ ума; оезъ размена словъ человекъ прп всевозможныхъ
ѣшнихъ возоужденіяхъ нравственно засыпаетъ, „не горитъ а>
тльетъ , какъ пасмурно и печально тлеющая головня. Если на-
оооротъ, въ спорахъ и вообще въ одушевленномъ разговоре, рѣчь
течетъ своооднее и пріобретаетъ стилистическія достоинства не-
заметиыя при уединенной мысли, которая есть та лее речь' но
только сокровенная, то это зависитъ отъ ввутреннихъ достоинствъ
мысли, вызываемыхъ словомъ, отъ совершенствъ апперцепціи отъ
порождаемаго словомъ убежденія, что сказанное нами будетъ
понято и заслужить сочувствіе“ .
МУКИ СЛОВА.
87
Таково истинное пололсеніе вопроса о пониманіи. Мучительно
для человека сознаніе, что его могутъ не понять, трудно исканіе
слова, наименее способнаго вызвать недоразуменіе, но все-же не
боязнь быть непонятымъ есть истинный источникъ муки слова
Какъ ни съулсивать границы пониманія, какъ ни настаивать на
его призрачности, — еще более призрачнымъ окажется при вни-
мательномъ изследованіи взаимное непониманіе. Въ грубой, опро­
щенной форме можно передать свою мысль другому — это глав ­
ное, и это понимаютъ все те, что жалуются на невыразимость.
„Никто не говорилъ бы въ обществе, если-бы люди сознавали,
какъ часто ихъ не понпмаютъ“— любопытное признаніе въ устахъ
Гете, разговоры котораго сведены и изданы теперь въ пяти со-
лидныхъ томахъ. Очевидно, то, что люди понимаютъ, всетаки
важнее того, что остается непонятнымъ.
III.
Такъ какъ пониманія добиться невозможно, то остается—
молчать. Поэты и даютъ такой советъ, но—продолжаютъ творить
и писать. Пушкинъ говоритъ „блаженъ, кто молча былъ поэтъ“,
Тютчевъ и Метерлинкъ посвящаютъ целыя произведенія молча-
нію („Le silence“ въ „Le trésor des Humbles“ последняго) и, не­
смотря на всю искренность этихъ гимновъ молчанію, по преж­
нему радуютъ своихъ почитателей неизсякающимъ напряженіѳмъ
творчества. Почему онп не умолкаютъ и для кого они творятъ^
Мы не войдемъ въ подробности этого важнаго и сложнаго во­
проса теоріи творчества; для нашихъ целей достаточно оттенить
что творятъ во всехъ областяхъ духовной производительности
не только для другихъ—и эта сторона творчества служитъ источ-
никомъ еще более тяжелой муки слова, чемъ чужое непониманіе.
Изъ многихъ отметимъ два-три поэтическихъ признанія.
Тебѣ, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И еслибъ могъ— мнгь было-бъ оюаль:
Воспоминанья тѣхъ минутъ
Во мнѣ, со мной пускай умрутъ,—
говорить старому монаху умирающій Мцыри. Для кого-же онъ
говоритъ?
...
Вѣрь моимъ словамъ
Или не вѣрь—мнѣ все равно,—
кончаетъ онъ исповедь. И, однако, онъ говоритъ, съедаемый вну­
тренней необходимостью „душу разсказать“, и у него проры­
вается признаніе:
Все лучше передъ кѣмъ нибудь
Словами облегчить мнѣ грудь.

88
МУКИ СЛОВА.
Это двустишіе весьма характерно для поэта, который оста­
вилъ намъ не одно сходное признаніе:
...
и этотъ дикій бредъ
Преслѣдовалъ мой разумъ много лѣтъ.
Но я, разставш ись съ прочими мечтами,
II отъ него отдѣлался—стихами!
Оригинальнымъ и едва ли вѣрнымъ средствомъ отъ душевнаго
волненія покажутся, пожалуй, эти стихи тому, кто не знаетъ,
какъ многочисленны указанія поэтовъ на такой же внутренній
процессъ. У Гете и Шиллера они были такъ часты и разнооб­
разны, что стали общпмъ мѣстомъ: поэтъ ищетъ въ творчествѣ
освобожденія отъ волненій, страданій, впечатлѣній, иережпвае-
мыхъ имъ; воплощая смутныя чувствованія въ слово, онъ прояс­
няешь ихъ и освобождается отъ нихъ.
„На случай, когда и у мужа не хватаетъ силъ выносить
дольше муки, природа даровала намъ слезы и крики страданія,—
говоритъ у Гете Тассо, — но мнѣ дала она сверхъ того возмож­
ность выразить всю глубину моей скорби мелодіей и рѣчыо: и
тамъ, гдѣ всякій человѣкъ въ страданіи умолкаетъ, мнѣ Богъ
далъ силу высказать, какъ я страдаю".
Съ такой лее силой испыталъ и передалъ это освобожденіе
отъ аффектовъ путемъ творчества Баратынскій:
Боляіцій духъ врачуетъ пѣснопѣнье.
Гармоніи таинственная власть
Тяжелое исісупитъ заблужденье
И укротитъ бунтующую страсть.
Душа пѣвца, согласно излитая,
Разрѣшена отъ всѣхъ своихъ скорбей.
Чувствовалъ и это и Пушкинъ:
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный умъ.
Свободенъ, вновь ищу союза
Волшебныхъ звуковъ, чувствъ и думъ;
Пишу,—и сердце не тоскуетъ.
Что же даетъ творчество этимъ людямъ? Попросту заглу-
шаетъ ихъ боль, отвлекая вниманіе къ другимъ интересамъ? Ра-
зумѣется, нѣтъ— и это можно было бы подтвердить ихъ же сло­
вами. Но мы возьмемъ подтверлсденіе изъ совсѣмъ другой обла­
сти—изъ
„Хозяина и работника“ Толстого.
„ Петруха тоже видѣлъ, что ѣхать опасно, и ему было жутко,
но онъ храбрился, притворяясь, что онъ ни крошечки не боится,
и, кромѣ того, стишки о томъ, какъ „вихри снѣжные крутятъ“
бодрили его тѣмъ, что совершенно выражали то, что происхо­
дило на дворѣ“.
Сперва это кажется чѣмъ-то чрезвычайно странны мъ и вы-
МУКИ СЛОВА.
89
.думаинымъ. Мальчику надо ѣхатт» въ страшную мятель; опъ
боится, ио всплывшіе въ его памяти стихи, въ которыхъ иѣтъ
ни слова успокоенія, а лишь вѣрное пзобралсеиіе того, что ему
предстоитъ испытать, бодрятъ его. И однако психологически это
совершенно вѣрно. Творчество—воспріятія или созданія, все
равно — успокаиваетъ насъ потому, что объясняетъ намъ наше
состояніе; давая выралсеніе нашимъ чувствамъ, оно, такъ сказать,
выводишь ихъ за предѣлы нашей личности; объективируя ихъ,
оно „отодвигаешь ихъ въ прошедшее“.
Стишки Пушкина „изъ
Пульсона“ бодрятъ Петруху не потому, чтобы они уменьшали
пониманіе опасности, но потому, что они выясняютъ ому то, что
дѣлается въ его душѣ. Дикарь выкрикиваетъ слово, называющее
или объясняющее новую для него вещь, культурный человѣкъ
произносишь это слово про себя—но оба равно лсалсдутъ объяс-
ненія, оба не могутъ молчать, а должны творить, мыслить, искать
для новаго явленія новаго слова. „Mihi ipsi scripsi“ могутъ вслѣдъ
за Ницше сказать всѣ тѣ, въ чьихъ произведеніяхъ есть хоть
крупица новой, имъ лично принадлежащей истины.
Охваченный ею, не можетъ молчать,
Онъ рабъ ему чуждаго духа;
Вожглась ему въ грудь вдохновенья печать,
Неволей иль волей онъ долженъ вѣгцать,
Что слышнтъ подвластное ухо.
Въ своихъ глубинахъ вопросъ о томъ, для кого, собственно,
творитъ поэтъ, весьма сложеиъ—столь лее сложенъ, какъ вопросъ
о томъ, въ какой степени онъ является творцомъ: открываешь
онъ илп изобрѣтаетъ. Додэ— свидѣтель достаточно въ этомъдѣлѣ
интересный—говоритъ: „сколько ни выдѣляйся и не возвышайся
надъ толпой, пишешь въ концѣ концовъ для толпы“ и утвер­
ждаетъ, что младшаго Гонкура — вотъ ужъ па что старался о
выдѣленіи изъ толпы — свело въ могилу упорное невниманіе
публики. Всякому, конечно, какъ „смѣшному человѣку“ Достоев­
скаго, „тяжело одному знать истину“, но сообщеніе ея — даже
и по словамъ Додэ— вторая причина творчества (c’est en fin de
compte pour la foule qu’on écrit). Если бы слово было только
средствомъ сообщенія мысли, человѣкъ пользовался бы имъ, под­
часъ смущаясь тѣмъ, что не молеетъ добиться полнаго пониманія,
но никогда не испытывалъ бы той подлинной муки, о которой
такъ ярко свидѣтельствуютъ многочисленный признанія, приве-
денныянами;а,вѣдь,числоихъ легко былоудесятерить. Но слово есть
прежде всего средство созданія мысли. Языкъ не придуманъдлятого,
чтобы облегчить сношеніямеясду людьми,но явился потому,чтобылъ
и до сихъ поръ остаетсядля человѣка средствомъ объяснить себѣ са­
мому міръ явленій. Слово необходимо для самого говорящаго;
поэтому-то такъ тягостно его напрасное исканіе: именно напрас­
ное, —
потому что разъ форма найдена, никто уже не жа­

90
МУКИ СЛОВА.
луется на то, что ее трудно было найти—жалуются тогда, когда
слово найти невозможно. Ибо отсутствіе слова препятствуете
самой мысли достигнуть достаточной ясности. Вокругъ этого во­
проса—вѣчный споръ. Одни утверждаютъ, что прп полной ясно­
сти душевнаго состоянія молено ие найти слова для его выра-
лсенія, другіе говорятъ: что ясно понимается, то ясно излагается.
Истина въ сторонѣ отъ этихъ крайностей; полная ясность есть
понятіе довольно-таки неопределенное и относительное. Несо­
мненно, однако, что высшая ступень ясности создается именно
словомъ. На страницахъ „Русскаго Богатства“ улсе были цитиро­
ваны (1898, I, Литература и жизнь) любопытныя слова некрасов-
скаго Каютина („Три страны свѣта“) о русскомъ крестьянинѣ:
„в отъ, улсъ кажется, ты довольно сблизился съ нимъ... ты думаешь,
говорптъ онъ тебѣ всю подноготную... Погоди, онау него самого
не ясна, а ты не на столько распололсилъ его къ себѣ и рас-
шевелилъ, чтобы она у него выяснилась, облеклась въ слово“.
Некрасовъ ставить рядомъ, чуть не отождествляя, выяснилась и
облеклась въ слово, и это признаніе будущаго большого поэта
было бы для насъ весьма цѣнно даже въ томъ случаѣ, если бы
съ нимъ не сходились наши теоретическія познанія о томъ, что
такое слово и какую роль оно играетъ въ экономіи мысли. Здѣсь
не мѣсто излагать соотвѣтственныя теоріи, но кой что необхо­
димо и возможно намѣтить въ самыхъ общихъ чертахъ.
Въ обыденной рѣчи и въ литературѣ нерѣдко приходится
слышать, какъ для характеристики людей извѣстнаго склада поль­
зуются уподобленіемъ ихъ ума нѣкоторому помѣщенію, разде­
ленному на отдѣльныя клѣточки. „У этого человѣка — говоритъ
Гельфрейхъ въ „Надеждѣ Николаевнѣ“— въ головѣ все ящики и
отдѣленьица; выдвинетъ одинъ, достанетъ билетиісъ, прочтетъ,
что тамъ написано, да такъ и дѣйствуетъ. Представился ему вотъ
этотъ случай. Видитъ, падшая дѣвушка. Ну, онъ сейчасъ себѣ
въ голову (а тамъ у него все по алфавиту); досталъ, прочелъ:
онѣ не возвращаются никогда“.
Въ различныхъ формахъ этотъ упрекъ дѣлаютъ людямъ, ко­
торыхъ называютъ узкими, ограниченными, односторонними. Съ
точки зрѣнія психологической такое уподобленіе имѣетъ смыслъ:
оно основано на существѣ мысли. Мыслить значитъ связывать
отдѣльное явленіе съ рядомъ другихъ, улсе обобщенныхъ въ со-
знаніи. Всякая голова раздѣлена на „клѣточки“, о которыхъ го­
воритъ Гельфрейхъ: всякое мышленіе совершается при посред­
стве готовыхъ комплексовъ понятій, въ составъ которыхъ вхо-
дитъ всякое новое впечатлѣніе. Объясненіе есть переходъ отъ
познаваемаго, неизвѣстнаго къ извѣстному, и достигнуть его
молено только путемъ пріобщенія познаваемаго ісъ даннымъ въ
сознаніи запасамъ извѣстнаго, понятнаго, объясненнаго. Новое
лишь постольку входитъ въ сознаніе, поскольку вступаетъ въ
МУКИ СЛОВА.
91
соединепіе съ той или иной группой представленій, поскольку
покрывается какой-либо готовой категоріей; до этого процесса
оно остается за порогомъ созианія.
Этотъ процессъ и совершается въ насъ, когда мы даемъ на-
званіе новому явленію: мы не выдумываемъ для него новаго
звука— мы иазываемъ его готовымъ словомъ; мы переносимъ на
него названіе того, что намъ уже извѣстно. Всякое слово имѣетъ,
такъ сказать, предшествующее зиачеиіе— и это, въ сущности.,
знаетъ всякій, но сознаетъ лишь въ особыхъ случаяхъ. Это зна-
ніе и слулеитъ основой вопросовъ объ этимологіи слова, вопро­
совъ, что, собственно, значить просакъ, тупикъ, ролсонъ, через-
чуръ? Когда мы узнаемъ, что просакъ это, собственно, спутан-
ныя нити въ каиатномъ производстве, тупикъ—глухой переулокь,
рожонъ— заостренный колъ, черезъ-чуръ— черезъ того чура (идола),
котораго ставили на межѣ,— мы
останавливаемся на этомъ объ­
яснены; между тѣмъ, мы могли бы идти дальше, спросить, по­
чему глухой переулокъ получилъ названіе отъ слова тупой—и
получивъ на это отвѣтъ, затѣмъ идти еще дальше, все назадъ—
до того значенія, на которомъ въ данный моментъ останавли­
ваются наши знанія. Не для всѣхъ словъ извѣстно это „пред­
шествующее значеніе“; въ нѣкоторыхъ оно бросается въ глаза:
всякій знаетъ, что молокососъ первоначально значило сосущій
молоко, чугунка — нѣчто сдѣланное изъ чугуна и т. д .; менѣѳ
извѣстно, что быкъ значитъ ревущій, мѣсяцъ— измѣритель, мышь—
воръ и т. д .; есть, наконецъ, слова, этимологія которыхъ совсѣмъ
неизвѣстна. Но это не дѣлаетъ спориымъ основное пололсеніе: такъ
называемых!, собственныхъ словъ въ языкѣ нѣтъ, значеніе всякаго
слова есть значеніе переносное, всякое слово есть троиъ. Что же
представляетъ собой для мысли это предыдущее,
„ собственное“
значеніе слова? Чѣмъ послулсило понятіе воровства для чело­
века, пскавшаго названія для маленькаго звѣрыеа, похищавшаго
у него ѣду? Оно было группой представленій, къ которой при­
соединился наиболѣе выдающиеся признакъ новаго явленія. Чело­
векъ искалъ объясненія; онъ спросилъ себя—что это такое?—и
сказалъ: воръ. Слово было найдено. Мы видимъ, какой путь про­
ходить мысль, чтобы найти его: она разлагаетъ, по мѣрѣ воз-
молсности, новое явленіе, находить наиболѣе характерный, опре-
дѣляющій его признакъ и по этому признаку даетъ ему названіе.
Явленіе индивидуально, а мелсду тѣмъ получаетъ названіе,
принадлежащее цѣлой группѣ. Медвѣдь занимается не только
тѣмъ, что ѣстъ медъ, и медъ ѣдятъ не только медвѣди, но мед-
вѣдь значитъ ѣдящій медъ. Теперь это слово сидитъ въ насъ со
всѣми признаками живого явленія, и мы забыли о томъ признакѣ
медвѣдя, который казался наиболѣе любопытнымъ первобытной
мысли. Надо было остановиться на этомъ признакѣ, выбрать его
изъ ряда другихъ и имъ обозначить явленіе. Изобрѣтатель его»

92
МУКИ СЛОВА.
несомнѣнно, искалъ этого слова тѣмъ же путемъ и съ тѣмъ же
напряженіемъ, что и новый поэтъ, жаждущій „сказаться безъ
слова“. Самое трудное здѣсь то, что явленіе, входя въ составъ
тѣхъ или иныхъ группъ представленій, теряетъ что нибудь изъ
своей живой оригинальности. Это мучительно для человѣка: ему
нужно для новаго явленія новое слово; иначе то, что онъ ска­
жешь, будетъ непроизвольная ложь, съ которой онъ бороться не
въ силахъ. Если въ данный моментъ въ сознаніи ие будетъ под­
ходящей для новаго явленія категоріи— потому, напримѣръ, что
она оттѣснена на дальній планъ другими, болѣе сильными, или
потому, что сознаніе вообще бѣдно категоріями—явленіе прой-
детъ безслѣдно пли же войдетъ въ иную, непригодную для него
группу представленій, потерявъ при этомъ всю суть своей инди­
видуальности: если у насъ нѣтъ слова для новой мысли и мы не
въ силахъ найти его, она исчезнетъ для насъ пли получить извра­
щающее ее выраженіе. Если въ сознаніи для различенія извѣст-
ныхъ явленій есть только двѣ категоріи— люди дурные и люди
хоротіе, то какая масса людей получить у него невѣрную харак­
теристику! Сохранился разсказъ о томъ, какъ на диспутѣ Буслаева
Катковъ обратился къ диссертанту съ требованіемъ выяснить, кто
онъ собственно такой, кто хозяинъ въ его книгѣ— лингвистъ или
историкъ. Третьей категоріи въ этомъ узкомъ сознаніи прямо-
линейнаго систематика ие было—и какъ характерна эта выходка
для мысли, которая и впослѣдствіи въ массѣ разнообразныхъ воз-
зрѣній умѣла различать только патріотовъ и иреступниковъ. Ха-
рактеренъ и отвѣтъ Буслаева.
„Я здѣсь хозяинъ“— сказалъ онъ:
другими словами— въ живой индивидуальности совмѣщается то,
что раздѣлено въ классификаціи; она шире всякихъ категорій и
кличекъ, и тотъ никогда не пойметъ ея, кто процессъ мышленія
замѣнилъ операціей наклеиванія ярлыковъ. Благо тому, у кого
этихъ ярлыковъ много или кто довелъ ихъ употребленіе до ми­
нимума, создавая на каждый новый случай свое новое обозначе-
ніе; остальные видятъ предъ собой не живую лсизнь, а систему
ярлыковъ.
Въ многочисленности категорій, допускающей болѣе полное,
по возможности исчерпывающее усвоеніе явленія, заключается то,
что называютъ широтой воззрѣній. Широта— умѣніе индивидуали­
зировать явленіе— первое условіе истинности всякаго познанія.
Узость есть скудость категорій, при которой одпи явленія, не
найдя подходящихъ рамокъ, совершенно ускользаютъ отъ созна-
нія, другія же, войдя въ категоріи неподходящія, не исчерпы­
вающая ихъ, попадаютъ въ сознаніе въ извращенномъ видѣ. Объ
узости и широтѣ принято говорить только по отношенію къ суж-
деніямъ общественнымъ, политическимъ, религіознымъ; но по
существу— это свойства всякаго мышленія. Это— количество формъ,
которыми орудуетъ мысль. Все человѣческое творчество, напра-
МУКИ СЛОВА.
93
пленное на позианіе міра, заключается въ умнолсеніи и усложне­
ны этихъ формъ, въ создаиіп новыхъ категорій для усвоенія но-
выхъ оттѣнковъ мысли, въ перераспредѣленіи матеріала между
ними. Въ этомъ стремленіи наука и искусство не разнятся; ихъ
общій источникъ— необходимость познанія, потребность въ объ-
ясненіи, въ обобщеніи разрознеиныхъ представленій. Арабеска и
пейзаясъ, хоть и въ иной степени, таісясе отвѣчаютъ этой потреб­
ности, какъ и научная идея. Разрозненность и безпорядокъ не­
выносимы для духа; мысль лсаждетъ системы—и получаетъ ее
прелсде всего въ языкѣ.
IY.
Мы, калсется, можемъ подвести нѣкоторые итоги и перейти
къ дальнѣйшимъ выводамъ. Мы ищемъ слова не столько для
сообщенія нашей мысли другимъ, сколько для окончательнаго
ѵясненія ея. Мука слова не есть погоня за выралсеніемъ внолнѣ
готовой мысли— это стремленіе онредѣлить при посредствѣ слова
наше состояніе, осмыслить его, дать ему мѣсто въ космосѣ.
Поэтъ, жалсдущій „сказаться душою безъ слова“, забываетъ, что
безъ слова ему бы нечего было сказать, что все богатство пере-
ливовъ душевной лсизни, лсалсдущее выраженія, не могло бы раз­
виться, если-бы предыдущія состоянія души не были закрѣплены
въ словѣ. Слова— какъ ступени лѣстницы: не ступени поднима-
ютъ насъ, а наши усилія,— но лишь
ставь твердой ногой на
одной ступени, мы можемъ подняться иа слѣдующую: лишь
сообщпвъ нашей мысли достаточную опредѣленность путемъ
словеснаго выраженія, мы можемъ идти отъ нея далѣе. Лишь въ
словѣ нредставленіе становится нонятіемъ; лишь въ словѣ впер­
вые сознается дотолѣ безсознательная идея всеобщей законо­
сообразности. Обыкновенно говорятъ, что путь иаукѣ уготов­
ляется словомъ; этого мало: слово есть первая наука, первая
попытка свести мірь ісъ системѣ—и эту роль оно исполняетъ
до сихъ поръ въ связи съ наукой и искусствомъ. Фраза— „въ
языкѣ—міровоззрѣніе народа“— повторяется часто, но глубокій
смыслъ ея доходить не до всякаго сознанія. При всемъ безко-
печномъ разнообразіи національныхъ особенностей можно ска­
зать, что языкъ воплощаешь міровоззрѣнія не только народа, но
и всего человѣчества или той его части, которая переходить за
границы національныхъ рамокъ и определяется степенью усвоен­
ной культуры: молено a priori предположить, что слово закон­
ность, составляющее необходимую категорію въ мысли всякаго
европейца, не существуешь въ языкѣ лсителя Огненной Земли.
Языкъ—это первая научная система, и мука слова есть, въ
сущности, мука мысли, мука всякаго творчества. Давно уже
Лотце указалъ (въ „Микрокосмѣ“), что голое воснріятіе пред-

94
МУІШ СЛОВА.
мета никакъ не удовлетворить насъ; онъ могъ-бы прибавить,
что оно и невозмояшо: мы требуемъ, чтобы мѣсто, занимаемое
этимъ предметомъ въ системѣ, было ясно, и первый шагъ къ
этому— гіаименованіе предмета. Увидя незнакомое вещество, мы
спрашиваемъ— что это такое?—п одно названіе улсе нѣсколько
удовлетворяете насъ.
„Имя свидетельствуете намъ, что вннманіе
многихъ другихъ покоилось уже на встрѣченномъ нами пред­
мете, оно ручается намъ за то, что общій разумъ, по крайней
мѣрѣ, пытался уже и этому предмету назначить определенное
место въ единстве^ более обширнаго целаго. Если имя и не
даетъ ничего новаго, никакихъ частностей предмета, то оно
удовлетворяете человеческому стремленію постигать объективное
значеніе вещей, оно представляетъ незнакомое намъ чемъ-то не
безызвестнымъ общему мышленію человечества, но давно улсе
поставленнымъ на свое место“.
Вотъ потому такъ трудно дать
названіе явленію новому для мысли. Это не терминъ— его нельзя
сочинить искусственно, объяснить при этомъ его значеніе и
пустить въ обиходъ вместе съ комментаріемъ: это вотъ будетъ
отныне называться александритъ, это—кинематографъ, это —
амперъит.д.—точно
собственный имена. Такъ обозначать вновь
предметы въ обиходной речи, въ поэзіи— немыслимо; это годится
только для определенныхъ и очень узкихъ областей. На леісціи
одного немецка.го психолога намъ какъ -то пришлось слышать
забавный, но полный смысла анекдотъ. Въ кабачке,— разсказывалъ
старый нрофессоръ,— сидитъ компанія студентовъ и бесѣдуетъ о
новыхъ работахъ въ области астрономіи. За темъ же столомъ
кончаете свою крулеку пива какой-то ремесленникъ. Несколько
разъ онъ порывается вмѣшаться въ разговоръ и, наконецъ, ре­
шившись, обращается къ студентамъ: „Извините, господа, не
будете ли вы добры объяснить мне одну вещь. Я.,
вотъ, все
слушаю васъ, одного никакъ въ толкъ не возьму. Я понимаю,
что люди могли измерить разстояніе до звездъ, что они узнали
нхъ форму, величину, весъ; ну, можетъ быть, и составъ молшо
было какъ нибудь определить. Но скалште, полсалуйста, какимъ
образомъ узнали, какъ звѣзды называются?“
Смешной вопросъ любознательная бюргера, въ сущности,
весьма характеренъ для обыденнаго мышленія— оно привыкло
къ тому, что названіе выражаете мысль, что оно имеетъ смыслъ,
что оно носите печать неразрывной связи съ сущностью явленія
и потому законно.
„П роизвольно данное нами имя не есть имя,—
съ некоторой прямолинейностью говоритъ Лотце,— недостаточно
назвать вещь, какъ попало: она действительно доллсна такъ на­
зываться, какъ мы ее зовемъ; имя доллсно быть свидетельствомъ,
что вещь принята въ міръ общепризнаннаго и познаннаго и,
какъ прочное определеніе вещи, должно ненарушимо противо­
стоять личному произволу“ .
МУКИ ОЛОВА.
95
Вотъ въ этомъ трудность: выразить мысль— далее для самого
себя— надо такъ, чтобы поняли другіе. Это даетъ ей устойчи­
вость, это связываетъ ее съ традиціей, съ общимъ капиталомъ
мысли. Попытки идти въ противопололшомъ направленіи—выра­
жать свое душевное состояніе въ формахъ доступныхъ только
мне или немногимъ близкимъ—делались не разъ, и всегда оез-
успешно.
При всякомъ олсивленін того „символистскаго“ направлепія въ
искусстве, которое принято считать чемъ-то новымъ и чрезвы-
чайнымь и которое на самомъ деле есть по существу повторе-
ніе весьма старыхъ настроеній, начинается усиленное примененіе
одного пріема: центръ тяжести содерлсанія ноэтическаго проиэ-
веденія переносится изъ общепринятаго смысла словъ въ ихъ
условный смыслъ, принятый лишь неболыпимъ кружкомъ, а то и
просто въ звуки ноэтическаго слова.Известно стихотвореніе новей­
шего французскаго поэта, сплошь состоящее изъ набора звоя-
кихъ собственныхъ именъ и потому, разумеется, лишенное вся-
saro смысла. Этотъ, подобно столь многимъ его собратьямъ, ве­
роятно, толсе лсалуется на муку слова, но отделывается отъ нея
съ чрезвычайной легкостью. „Мыслить— значитъ примыкать своей
мыслью къ общечеловеческой“, сказалъ Гумбольтдъ. Страданіе о
томъ, что мысль не идетъ въ слова, зависитъ именно отъ труд­
ности найти въ запасе общепринятыхъ и общепонятныхъ словъ
осязательную оболочку для своей индивидуальной мысли; выра­
жать ее въ образахъ, ясныхъ немногимъ пріятелямъ поэта, нетъ
трудности, нетъ и нужды. Ибо, поверхностно сходные, глубоко раз­
личны по существу поэтъ немногихъ избраниковъ и поэтъ круж-
ковый; первый только временно и случайно — поэтъ немногихъ,
второй—умретъ съ своими поклонниками; языкъ перваго—новое
и потому пока еще не всемъ доступное слово, языкъ второго—
условный и потому темный для непосвященныхъ жаргонъ; образы
перваго чреваты будущимъ содержаніемъ, которому суждено вечно
молодеть и обновляться, образы второго — не лсизнеспособны:
смыслъ ихъ уходите съ последнимъ ихъ толкователемъ. Герой
„Детства и отрочества“ разсказываетъ объ особомъ семейномъ
жаргоне, на которомъ говорили мальчики въ его семье.
„Уже и
папа отсталъ отъ насъ, и многое, что для насъ было также ясно,
какъ дважды два, было ему непонятно. Напримеръ, у насъ съ
Володей установились, Богъ знаетъ какъ, следующія слова съ
соответствующими понятіями: изюмъ означало тщеславное жела-
ніе показать, что у меня есть деньги, шишка (при чемъ надо
было соединить пальцы п сделать особенное удареніе на оба ш)
означало что-то свежее, здоровое, изящное, но не щегольское;
существительное, употребленное во мнолсественномъ числе, озна­
чало несправедливое пристрастіе къ этому предмету и т. д . и т . д .“
Очевидно, къ общему капиталу средствъ выраженія лсаргонъ при-

96
МУКИ СЛОІІЛ.
бавлялъ свои; онъ имѣлъ способность выразить въ одномъ словѣ
то, для чего въ общемъ языкѣ прпшлось бы прибѣгнуть къ оии-
сательнымъ и недостаточнымъ выраясеніямъ. Быть молсетъ, что
нпбудь изъ этого лсаргопа вошло черезъ посредство Толстого въ
обще-русскій языкъ, какъ вошло въ нашу рѣчь нзъ школьнаго
лсаргопа словечко стушеваться при посредствѣ Достоевскаго. Но
Толстой не сталъ писать на этомъ жаргоиѣ, хорошо понятномъ
только Володѣ, менѣе понятномъ отцу и уже совсѣмъ ненонят-
номъ сестрамъ, а декадансъ хвастаетъ тѣмъ, что иишетъ на лсар-
гонѣ. И потому— между прочимъ—Толстой великій писатель всего
міра, а поэты декаданса— кромѣ тѣхъ, что крупнѣе всякой док­
трины — забываются на нашихъ глазахъ. Разъединяя языкъ и
мысль, они разсчитываютъ на услулсливую сообразительность
своего читателя, который свялсетъ нхъ расползающіеся, туман­
ные образы со свопмъ опредѣленнымъ душевнымъ содержаніемъ;
тщетная наделсда: лшзнеснособно лишь то созданіе слова, кото­
рое, внося нѣчто новое въ языкъ, проникая его своей индиви­
дуальностью, въ то-же время не выходитъ изъ его рамокъ, не
рветъ съ традиціей. Произведенія, написанныя на своемъ, осо-
бенномъ языкѣ, молсетъ быть, и велики, но судить объ этомъ
никому, кромѣ автора, не приходится: они, какъ звуки ниже-
извѣстнаго числа колебаній—внѣ нашего воспріятія.
Въ концѣ концовъ, предъ нами антиномія: новую мысль надо
выразить въ форме новой категоріи; мелсду тѣмъ мы мыслимъ
готовыми формами. Въ этомъ— трагедія выралсенія мысли. Мы не
можемъ выбиться изъ подъ власти чулсихъ словъ— и чувствуемъ,
что они извращаютъ нашу мысль, вносятъ въ процессъ пашего
мышленія неистребимый особенности. Тягостнѣе всего здѣсь то,
что неудачное выраженіе мысли непоправимо: лсестоко мститъ за
себя мысль, извращенная словомъ: ея первоначальный, чистый
облпкъ надолго нокндаетъ автора. Вотъ почему и самое удачное
воплощеніе мысли въ слово имѣетъ— на ряду съ нолояситель-
ными сторонами, валсность которыхъ трудно преувеличить— и не ­
которое отрицательное значеніе. Высказаться, конечно, надо—
надо и для себя, и для другихъ, но, несомнѣнно, формулировать
свою мысль значитъ въ нзвѣстной степени не только измѣнить
ее, но на извѣстное время нарушить ея свободное развитіе.
Боязнь выразить мысль, столь смѣшанная въ нелѣпой формѣ,
приданной ей „безмолвными“ поэтами декадентовъ, имѣетъ смыслъ,
когда относится къ мысли, ие до конца продуманной. Бываетъ
моментъ, когда человѣкъ, размышляя надъ извѣстнымъ предме-
томъ, могъ-бы улсе какъ-нибудь формулировать мысль, хотя она
и не достигла еще полной ясности и определенности. Этого со­
блазна доллсно, конечно, избегать: мысль, вылитая въ слово до
срока, грозитъ оказаться и остаться непоправимой лолсью. Разъ
объективированная, она перестаетъ быть чемъ-то колеблющимся,
муки слова.
97
неустойчивымъ, развивающимся, еще доступиымъ той или иной
форме вьтралсенія; ея теченіе прерывается и оттенки ея исче-
заютъ; она застыла въ слове и самому творцу каясется чемъ-то
готовымъ, вне его даннымъ; онъ относится къ ней не какъ къ сво­
ему творепію, которое оиъ воленъ изменять по прелснему: какъ
гетевскій Zauberlehrling, онъ теряетъ власть надъ формулой,
которую самъ вызвалъ:
Die ich rief, die Geister
Werd’ich nun nicht los.
Но это именно уделъ ученика, творца незрелыхъ мыслей.
Знаменательно, что изъ всехъ воплей о невыразимости, кото­
рыхъ у насъ такъ много, громадное большинство принадлежите
молодымъ и начинающими въ мастере опытномъ мука слова не
такъ остра, не такъ болезненна— онъ знаетъ ея пределы. Знаме­
нательно, что у Достоевскаго именно подростокъ заносите въ
свой дневникъ рядъ замечаній о невыразимости.
„Можетъ быть я очень худо сделалъ, что селъ писать: внутри
безмерно больше остается, чемъ то, что выходитъ въ словахъ.
Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при васъ,— всегда глубже,
а на словахъ смешнее и безчестнее. Версиловъ мне сказалъ, что
обратно тому бываетъ только у скверныхъ людей. Те лгутъ, имъ
легко, а я стараюсь писать всю правду— это ужасно трудно“.
Трудно потому, что трудно иметь свои слова, а это значитъ
иметь свои мысли,— не то, что новыя, а именно свои: ходокъ
Успенскаго, конечно, ничего новаго поведать міру не могъ, но
то, что онъ хотелъ сказать, было для него свое—и оно могло
быть высказано только въ форме своихъ словъ. Но до ясности
выраженія не доросла его мысль, а съ взятыми на прокате ба­
нальностями не мирится его честность; не одни „скверные“
лгутъ, какъ кажется Подростку,— лгутъ поневоле и те, кто такъ же
искренно, какъ и онъ, „старается писать всю правду“. Эти ста-
ранія встречаются на пути съ недостаточностью средствъ для
изображенія этой правды. Мы видимъ въ природе и знаемъ
больше, чемъ наши отцы, а наши средства выраясенія опреде­
ляются именно темъ, что знали до насъ. Наша жажда создать
новыя формы для изображенія новыхъ оттенковъ жизни или но-
выхъ мыслей совпадаете съ нашей лсаждой познанія. Мы ищемъ
формы, потому что до нея нетъ еще содерясанія: ибо въ такъ
называемой форме нетъ ничего, что-бы не было содержаніемъ.
Исканіе слова есть исканіе правды, и то, что мы въ области ли­
тературы и искусства называемъ реализмомъ, есть также жизнен­
ный нервъ развитія и деятельности языка.

98
МУКИ СЛОВА.
У.
Нѣсколько фактовъ для выясненія этого вліянія готовыхъ ка­
тегорий языка на мысль,
Истощивъ свои усилія въ безплодной борьбѣ съ словомъ,
поэты изрекаютъ ему безжалостный приговоръ: оно бѣдно, хо­
лодно, блѣдно, мертво, сурово, не нужно; Голенищевъ-Кутузовъ
ставить слову въ упрекъ его точность. Изъ этихъ эпитетовъ видно,
что именно противоположно слову въ мірѣ, подлежащемъ выра-
женію, и чѣмъ грѣшитъ языкъ: міръ ярокъ, колоритенъ, много-
образенъ, а языкъ недостаточно гибокъ, покоренъ и податливъ.
Онъ заставляетъ меня говорить не то, что я хочу, а то, что онъ
хочетъ.
И клонитъ голову мастистую мудрецъ
Предъ этой ложыо роковою.
Ко тамъ, гдѣ мудрецъ склоняетъ голову лишь послѣ тщет­
ной борьбы, тамъ люди простые и не замѣчаютъ „роковой лжи“ .
Въ ихъ рѣчи всякое ихъ чувствованіе находитъ готовую форму,__
а той неправды, которая заключена въ этой готовой формѣ, они
не видятъ. Если бы рѣчь шла здѣсь только о передачѣ неулови-
мыхъ нюансовъ тонкихъ душевныхъ ощущеній, то это было-бы
не такъ замѣтно. Кто нибудь прибавить, пожалуй, что оно и не
такъ страшно. Но есть другія области, гдѣ „роковая ложь“,
условленная словомъ, болѣе бросается въ глаза— и давно замѣ-
чена спеціалпстами. То, что выводы сплошь и рядомъ прини­
маются за непосредственныя воспріятія, извѣстно всякому; менѣе
извѣстна роль, которую играетъ въ болыпинствѣ такихъ заблуж­
дений языкъ— готовая система установленныхъ выводовъ, суж-
деній и обобщеній. Исторія науки полна разсказовъ о томъ, какъ
идеи даже наиболѣе выдающихся мыслителей шли вслѣдъ за ихъ
языкомъ,— въ сущности, идутъ и до сихъ поръ, лишь не вводя
ихь въ такія грубыя заблужденія. Исторія будущаго покажетъ съ
непреложной ясностью, какъ самое понятіе матеріи вышло изъ
свойствъ языка, который отливалъ впечатлѣнія дѣйствія, силы въ
форму субстанціи. Повседневная рѣчь пересыпана примѣрами
этой подстановки готовыхъ категорій, обобщеній на мѣсто непо-
средотвенныхъ ощущеній. Послѣднія составляютъ удѣлъ совсѣмъ
не i іх ъ простыхъ, необразованныхъ людей, которымъ принято
приписывать эту ясно'сть здраваго смысла; наоборотъ, умѣніе
отрѣшиться отъ готовой теоріи является результатомъ глубокаго
развитія и образованія. Но хуже всѣхъ въ этомъ отношеніи, ра-
зумѣется, тѣ половинчатыя головы, которыя усвоили чужія слова,
пе впитавъ въ себя всей полноты ихъ содержанія и всецѣло
подчиняя свою мысль ихъ формѣ. Образованный спеціалистъ при-
бѣгаетъ къ словарю терминовъ лишь въ узко дѣловомъ разговор'];
МУКИ СЛОВА.
99
съ спеціалистомъ: обыкновенно .дѣйствительность для него шире
его терминологіи; наоборотъ, человѣкъ полузнающій видитъ весь
міръ сквозь эту терминологию— и мысль его ложится въ ея клѣ-
точки. Отъ одного даровитаго русскаго криминалиста, отдавав-
шаго свой досугъ также практической дѣятельности въ судѣ,
намъ пришлось слышать такое замѣчаніе: „дѣло не въ той
сознательной неправдѣ, въ которой иногда повиненъ свидѣтель,
страшно не то, что онъ вретъ, а то, что—если можно такъ вы­
разиться— его вретъ: оиъ говоритъ не то, не такъ, потому что не
можетъ сказать иначе“ . Еще ярче и точнѣе указываетъ натстъ-же
фактъ англійскій врачъ Догальдъ Стюартъ (цит. у Милля, „Ло­
гика“, У, гл. ІУ): „Деревенскій аптекарь и— если это возможно,
то еще въ большей степени, опытная кормилица—рѣдко спо­
собны описать самый простой случай, не прибѣгая къ выраже-
ніямъ, каэісдое слово которыхъ есть теорія“.
Но, вѣдь, въ сущности— это только вопросъ степени: каждое
наше слово тоже теорія; разпица только въ томъ, что одни спо­
койно и безсознательно выдаютъ чужую теорію за свою^ мысль,
другіе ищутъ для выраженія своего состоянія— своихъ теорій своихъ
словъ. Понятно, какъ это трудно: это не исканіе забытаго слова,
которое уже есть въ языкѣ,— это созданіе новой формы мысли,
особый видъ творчества, иногда не менѣе важный, чѣмъ творче­
ство научное или художественное. Этимъ до нѣкоторой степени
и оправдываются попытки взглянуть на языкъ, какъ на особую,
отличную отъ иоэзіи, отрасль искусства, — попытки, нашедшія
исчерпывающее выраженіе въ извѣстномъ обширномъ трудѣ Гер­
бера: „Die Sprache als Kunst“ .
Роль готовыхъ формъ языка, въ которыя волей-неволей укла­
дывается паша мысль, получаетъ особенно яркое освѣщеніе въ
свѣтѣ разнообразныхъ случаевъ выраженія одной и той же мысли
на разныхъ языкахъ. Различные языки—по удачному сравненію
одного ученаго—дѣлятъ струю мысли въ различныхъ^ мѣстахъ,
суммы понятій, которыми располагаютъ народы одной степени
культуры, могутъ казаться приблизительно равными, но самыя
понятія эти различны до чрезвычайности. Всякій языкъ состоитъ
изъ идіотизмовъ, и потому самый лучшій переводъ на другой
языкъ есть перепесеніе предмета въ нѣсколько иную сферу идей,
а не только словъ. „ Какъ смѣшно,— говорилъ извѣетному синологу
Габеленцу девятплѣтиій мальчикъ, свободно владѣюіцій нѣсколь-
кими языками,— когда я о какой нпбудь вещи думаю по-нѣмецки,
или по-французски, илп по-англійски,— всякій разъ она совсѣмъ
другая“ (Die „Sprachwissenschaft“ etc., стр. 71). „Я не могъ-бы
больше читать „Фауста“ по-иѣмецки, —
говорилъ Гете Эккерма-
Ну?— н0 в0 французскомъ переводѣ онъ каяштся мнѣ вновь чѣмъ-то
свѣжимъ, новымъ п остроумнымъ“; „Германъ и Доротея* нрави
лась ему особенно въ латинскомъ переводѣ; въ немъ поэма ка-
7*

100
МУКИ СЛОВА.
залась ему „болѣе значительной и по формѣ, какъ бы возвра­
щенной къ своему первоисточнику“ . Наконецъ, въ своихъ стихо-
творепіяхъ онъ оставилъ граціозное признаніе въ чувствахъ, ка-
кія вызываешь въ немъ его произведете въ сферѣ иныхъ словъ—
ипыхъ нонятій (Ein Gleichniss). Нарвавъ букетикъ полевыхъ цвѣ-
товъ, поэтъ приносить ихъ домой; цвѣты увяли въ горячей рукѣ.
Онъ ставить пхъ въ воду — они ожпваютъ, выпрямляются, свѣ-
жѣютъ, точпо вновь срослись съ матерыо-землей—
So war mir’s als ich wundersam
Mein Lied in fremder Sprache vernahm.
Иныя формы мысли— и она, какъ тотъ же мотпвъ, сыграп-
пый иа органѣ въ другомъ регистрѣ— принпмаетъ новый харак­
теръ, совершенпо своеобразный. Каковъ гнетъ этпхъ „виѣшнихъ“
формъ выраженія, знаетъ всякій, кто, серьезно и честно относясь
къ своей мысли, старался точно передать ее на чужомъ языкѣ.
Еслп „мысль изрѣченная есть ложь“ — парадоксъ или преувели-
ченіе по отношенію къ родному языку, то по отношенію къ ино­
странному это сама истина: здѣсь бѣдность категорій для выра-
женія оттѣпковъ мысли сказывается съ рѣшающей силой. Стормъ
(Englische Philologie, I, Abt. 2, 609) разсказываетъ, какъ знако­
мый англпчанинъ жаловался ему на одного нѣмца, преследовав­
шего его банальными и безцвѣтными фразами. Англичанинъ утвер
ждалъ, что это— глупѣйшее и скучнѣйшее созданіе въ мірѣ. Къ
счастію, онъ говорилъ и по-нѣмецки и, встрѣтившись какъ-то въ
другой разъ съ тѣмъ же нѣмцемъ, заговорилъ съ нимъ на его
родномъ языкѣ. Оказалось, что нѣмецъ очень неглупый и обра­
зованный человѣкъ, но — учился англійскому языку по Оллен-
дорфу. Капиталъ банальностей, усвоенныхъ изъ дурного учебника,
сковывалъ его мысль, не давая ей пробиться сквозь эту преграду
чужихъ и пошлыхъ словъ. И вотъ— чужой и недостаточно зна­
комый языкъ сдѣлалъ человѣка неглупаго дуракомъ. Бываютъ,
однако, и противоположные случаи, когда покорный языкъ даетъ
пустому болтуну всю видимость мыслителя: припомнимъ Нума
Руместана съ его знаменитой фразой: „Quand je ne parle pas, je
ne pense pas“ . Въ этомъ велпколѣпномъ признаніи есть двѣ сто­
роны. Импровизировать, думать во время живой рѣчи для Руме­
стана можетъ быть то же, что для писателя думать съ перомъ въ
рукѣ. Самый процессъ работы возбуждаетъ его мысль; она ожив­
ляется въ дѣятельности. Этому способствуешь одушевленіе слу­
шателей, обратно вліяющее на вдохновеніе оратора, на которое
дѣйствуетъ также настоятельная необходимость высказаться тутъ
же, на мѣстѣ: это убиваетъ неумѣлаго оратора и вдохновляетъ
истиннаго трибуна. Но здѣсь, въ словахъ Руместана есть и другая
сторона. Любопытно, что это говоритъ не мыслитель, не писатель,
а политикъ,— и какой политикъ! Онъ думаетъ лишь тогда, когда
говоритъ? Нѣтъ, онъ никогда въ сущности не думаетъ. Возможно-
МУКИ СЛОВА.
101
ли представить себѣ новую истину въ какой бы то ни было об­
ласти человѣческаго знанія, добытую Нуйа Руместаномъ? Конечно,
нѣтъ Человѣкъ дѣйствія, карьеристъ въ роли демагога, вся мысль
котораго направлена на то, чтобы вліять иа толпу, онъ никогда
не скажетъ ей ничего новаго; онъ владѣетъ обширнымъ капита-
ломъ фразъ, которыя подъ вліяніемъ ораторскаго воодушевленія
цѣпляются одна за другую; вырываясь бурнымъ потоком , изъ
этой пустой души, онѣ говорятъ его слушателямъ оольше, чім ъ
ему самому. Онъ самъ упивается своими словами, потому что съ
удивленіемъ слышптъ въ нихъ нѣчто новое для самого сеоя, нѣ-
что такое, чего онъ самъ не думалъ. Въ этомъ его талантъ. Это
олицетворенное отрицаніе муки слова, но это въ то же время
отрпцаніе муки мысли. Другимъ кажется, что онъ говоритъ легко
и свободно, потому что у него есть много, что сказать. На
самомъ дѣлѣ ему легко говорить, потому что ему нечего ска-
зать— „своихъ словъ“ у него нѣтъ. Руместапъ, легкомысленно
безчестный, вѣчно лгущій и мѣняющій направленія съ сверлъесте-
ственной непринужденностью человѣка, свободнаго отъ всякихъ
ѵбѣжденій, Руместапъ, набрасывающій проектъ рѣчи^ о семейныхъ
добродѣтеляхъ въ укромномъ уголкѣ съ опереточной пѣвичкои,—
вотъ черточки, превосходно увѣнчпвающія портретъ человѣка,
который „не думаетъ, когда не говорить“ .
Готовыя формы богатаго традиціей языка думаютъ за Руме­
стана: не то было бы, если бы ему пришлось отъ рожденія го­
ворить на другомъ языкѣ — хотя бы на русскомъ. Словечко о
правдивости русскаго языка, брошенное Тургеневыми можетъ ка­
заться случайнымъ панегирпческимъ эпптетомъ, но оно на са­
момъ дѣлѣ полно глубокаго смысла.
_
Ѵт«ттт г
Вотъ отрывокъ изъ французскаго стихотворешя XV111 вѣка:
Point de courage, point d’espoir!
Mille objets obsedent mon âme!
Mais d’où me vient ce penser noir?
Ah! l’amour du monde m’enflamme
и вотъ переводь его на русскій языкъ того же времени.
Гдѣ бодрость, гдѣ надѣя!
Отъ куду дики мысли?
Что случилось всѣхъ злѣя?
Міръ сей изъ сердца вышли.
Гладкое, довольно красивое, хотя и безцвѣтное четверостпшіѳ
обратилось въ какую-то дикую тарабарщину безъ склада и лада.
И, однако, оба стихотворенія, начинающіяся зтнми куплетами —
довольно болыиія и до конца сохраняющая все то же отно-
шеніе — принадлежать перу одного и того лее поэта
про­
фессора элоквенціи, беземертнаго творца „элефантовъ и леон-
товъ“ ,
Василія Кирилловича Тредьяковскаго, который писалъ

102
МУКИ СЛОВА.
французскіе стихи не хуже любого средняго французскаго по­
этика своего времени. Въ русскомъ языкѣ надо было создать
формы ноэтическаго выраженія — на это его силъ не хватило;
во французскомъ онъ нашелъ эти формы готовыми — и
съумѣлъ воспользоваться ими. Но какъ ни уясасны русскія вир­
ши Тредьяковскаго въ сравненін съ его гладкими салонными
французскими стихотворениями, не трудно видѣть, что въ раз-
витіи человѣческой мыслп первыя представляютъ неизмѣримо
большую величину, чѣмъ вторыя: онѣ—настоящій шагъ впе­
редъ, въ нихъ больше сказалась душа автора, въ нихъ, стало-
быть, и больше правды, чѣмъ въ тѣхъ стихахъ, которые легко
слагаются сами изъ готовыхъ формъ, подобно рѣчамъ Руместана.
Weil ein Vers dir gelingt in einer gebildeten Sprache,
ie für dich dichtet und denkt, glaubst du schon Dichter zu sein?
Не велико было поэтическое дарованіе Тредьяковскаго, правда;
но, конечно, онъ не сталъ-бы посмѣшищемъ, если бы предъ нимъ
не стояла задача, для него непосильная: созданіе ноэтическаго
языка; не вполнѣ сознавая ея трудность, онъ взялся за ея рѣ-
шеніе—и терпѣлъ пораженіе не такъ часто, какъ объ этомъ при­
нято думать. Въ его стихахъ есть все, кромѣ банальностей, ко­
торыхъ тогда у насъ и не могло быть п которыхъ теперь, увы,
такъ много у самыхъ экзотическихъ нашихъ поэтовъ, вродѣ
г. Бальмонта. Но ихъ еще не слишкомъ много, и эти поэты не
знаютъ, какое преступленіе они совершаютъ по отношенію къ
своему родному языку, такъ сказать—чтобы не употреблять бо-
лѣе грубаго русскаго слова— „тривіализируя“ нашу поэтическую
рѣчь. Они не знаютъ, что такое форма, слишкомъ вѣрятъ въ
нее и злоупотребляютъ ею.
Формы мысли не думаютъ за насъ, но въ умѣлыхъ рукахъ
производить все впечатлѣніе дѣйствительной мысли. Это осо­
бенно видно иа стихотворной формѣ. При всей ея способности
передавать оттѣнки содержанія, невыразимые въ прозѣ, она легко
вводить творца въ искушеніе недуманія, хотя не такъ легко
обманываѳтъ его читателя. Въ послѣднее время не разъ дѣла-
лись попытки приписать формѣ нѣкоторую самостоятельную
творческую силу. „Вмѣсто того, чтобы сказать: идея вызываетъ
идею, я сказалъ бы, что слово вызываетъ слово; если бы
поэты были откровенны, они признались-бы, что рпѳма не
только не мѣшаетъ ихъ творчеству, но, напротивъ, вызываетъ
ихъ стихотворенія, являясь скорѣе опорой, чѣмъ помѣхой“, го­
воритъ съ нѣкоторымъ удовольствіемъ Рише (цпт. по Веселов­
скому). Въ этомъ взглядѣ микроскопическая крупица истины рас­
творена въ морѣ неправды. Мы видѣли, чего стоитъ творчество,
вдохновляемое стихомъ и словомъ: оболочка останется оболоч­
кой. Противъ такихъ поэтовъ, сѣющихъ шелуху и творящихъ
потому что это имъ ничего не стоитъ, высказался съ достаточ­
МУКИ СЛОВА.
103
ной опредѣленностыо поэтъ, котораго никто не заподозрить въ
пренебрежена къ чарамъ стихотворной формы,— Гете. Говорили
какъ разъ о молодыхъ поэтахъ и было отмѣчено, что никто пзъ
нихъ не далъ ничего въ хорошей прозѣ. „Очень просто,
ска­
залъ Гете, — чтобы писать прозой, надо что-нибудь имѣть ска­
зать; а кому сказать нечего, тотъ можетъ подбирать стихи и
риѳмы; одно слово тянетъ за собой другое и въ концѣ концовъ
выходитъ нѣчто такое, что, правда, представляетъ собой ничто,
но ішѣетъ такой видъ, какъ будто есть нѣчто“ (Эккерм. 29. I.
1828). Такова сила формъ. Надо ихъ создавать, но затѣмъ съ
ними приходится бороться: смотря по употребленію, онѣ могутъ
служить и двигателемъ, и помѣхой мысли. Въ молодомъ русскомъ
литературномъ языкѣ пхъ меньше, чѣмъ въ языкѣ другихъ куль-
турныхъ народовъ. И у насъ уже есть поэты, пронзведенія ко­
торыхъ созданы не вдохновеніемъ творческой мысли, а игрой
выработанныхъ формъ, но у насъ труднѣе Руместановщина: наши
лжецы грубѣе и сознательнѣе. До сихъ поръ въ русскомъ языкѣ
неизмѣримо меньше условныхъ формулъ п заученныхъ выраже-
ній, говорящихъ не то, что долженъ-бы сказать произносящіи
ихъ. Рѣчь русскаго человѣка—поскольку это зависитъ отъ его
языка — индивпдуальнѣе, ближе къ личности говорящаго. „ Ка­
жется, ни на какомъ европейскомъ языкѣ не пишется такъ
трудно, какъ на русскомъ“ , замѣчаетъ одинъ герой Достоевскаго.
Трудно потому, что до сихъ поръ—какъ и во времена Тредья­
ковскаго— приходится создавать формы. Европейцу стоитъ захо­
теть—и языкъ думаетъ и говоритъ за него; русскій самъ дол­
женъ говорить за себя. Сознательно онъ можетъ лгать сколько
угодно, но безсознательной лжи, условленной подавляющей мас­
сой ходячихъ формъ и вырансеній, въ его рѣчп нѣтъ. Въ этомъ
великая правдивость русскаго языка, отмѣченная Тургеневымъ
И это возлагаетъ строгія обязанности на всякаго, кому дорогъ
его родной языкъ: не угашать его духа, не замѣнять его суро­
вой правды льстивыми условностями, думать до конца и думать
честно. Noblesse oblige.
YI.
Намъ могутъ поставить въ упрекъ, что мы до сихъ поръ го­
ворили какъ будто только объ отдѣльныхъ словахъ; могутъ воз­
разить, что средства связпой рѣчи не то, что матеріалъ разроз-
ненныхъ словъ, что рѣчью можно выразить многое такое, чего,
въ сущности, не откроетъ въ отдѣльно взятомъ словѣ самый
тщательный логическій анализъ; могутъ напомнить, что выдѣ-
ленное изъ рѣчи слово существуешь только въ словарѣ и въ

104
МУКИ СЛОВА.
сущности лишено значенія; намъ могутъ указать — въ качествѣ
самаго сильнаго аргумента— на ноэзію.
Средства языка, то есть живой рѣчи, дѣйствительно, не огра­
ничиваются словами н формами. Устная рѣчь имѣетъ мимику,
жестикуляцію и интонацію— столь могущественные способы для
окраски содержанія. Рѣчь состоитъ— слѣдуемъ упрощенной фор-
мулѣ Спенсера— изъ словъ и тоновъ — знаковъ идей и знаковъ
чувсівъ, и всякій знаетъ, въ какой степени слова уступаютъ въ
выразительности звуку, которымъ произносятся. „Въ соединеніи
съ т влодвиженіямн и выражепіями лица, нзмѣненія голоса при-
даютъ жизнь мертвымъ словамъ, въ которыхъ разумъ выражаетъ
свои идеи, и такимъ образомъ даютъ слушателю возможность не
только понимать то состояніе души, которое онп сопровож­
даюсь, но и принимать участіе въ немъ“ .
Нѣкоторой замѣной интонаціи въ устной рѣчп служить въ
письменной пунктуація— „жестикуляція мысли“ , по мѣткой мета-
форѣ Легуве. Какъ часто многоточіе вмѣсто точки въ концѣ
фразы мѣняетъ ея настроеніе, то есть ея смыслъ.
Средства ноэтическаго выраженія выходятъ далеко за пре-
дѣлы простого прозаическаго содержанія словъ, которыми ору-
дуетъ поэтъ. Поэзія переводить нашу мысль въ иную сферу, гдѣ
смыслъ ооыденнаго слова углубляется и услолшяется. Ритмъ
поэтической рѣчи, конкретность метафорическаго выраженія, гип­
нотизирующее дѣйствіе припѣва, который можетъ казаться без-
смысленнымъ мысли, настроенной прозаически, всѣ чары стихо­
творной^формы— все это средства для передачи содержанія; все
это приближаешь насъ къ чувству, пульсирующему подъ тонкой
оболочкой словъ, и уясняетъ мысль поэта. „Этотъ стпхъ— О, ива ,
ты ива, зеленая ива,— говоритъ Бѣлинскій о прппѣвѣ въ пѣсенькѣ
Дездемоны, стпхъ, не выражающій никакого опредѣленнаго смы­
сла, заключаешь въ себѣ глубокую мысль, отрѣшившуюся отъ
слова, безсильнаго выразпть ее, и превратившуюся въ чувство,
въ звукъ музыкальный. И потому-то этотъ стихъ такъ глубоко
западаетъ въ сердце и волпуетъ его мучительно-сладостнымъ
чувствомъ неутолимой грусти“ (Раздѣленіе поэзіи на роды и виды).
Какой смыслъ имѣла бы стихотворная форма философской ли­
рики, если бы она не была средствомъ для передачи содержанія?
Не пылить дорога,
Не дрожатъ листы...
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
Почему это охватываешь насъ атмосферой раздумья, какого
не вызвали бы тѣ же слова въ прозѣ? Почему они здѣсь значи-
тельнѣе, содержательнѣе? Потому что ритмъ стихотворенія при-
блнзилъ насъ къ тому настроенію, въ какомъ оно писалось, то
есть передалъ намъ полнѣе то, что хотѣлъ выразить поэтъ.
муки слова.
105
Стихъ, какъ монету, чекань:
Строго, отчетливо, честно.
Правилу слѣдуй упорно:
Чтобы словамъ было тѣсно,
Мыслямъ—просторно.
Лишимъ эти стихи ритма, переставимъ слова и напечатаемъ
на отдѣльной страницѣ журнала: „Чекань стихъ, какъ монету,
отчетливо, строго, честно; слѣдуй упорно правилу п т. д .“
Что,
кромѣ недоумѣвающей улыбки, вызоветъ эта страница, которая
могла быть украшена этимъ превосходнымъ „Подражаніемъ Ш ил­
леру?“ Что, кромѣ заурядпаго дидактическаго афоризма, осталось
отъ лпрнческаго стихотворенія? И къ этимъ вопросамъ есте­
ственно присоединяется новый: что отпало вмѣстѣ со стихотвор­
ной формой? Отпала нѣкоторая неопредѣлпмая часть содерж.анія,
условленная тѣмъ подъемомъ чувствъ, который могъ найшл вы-
раженіе лишь въ ритмической и риѳмованной рѣчи.
Но, очевидно, и средства поэзіи недостаточны: больше всего
на муку слова жалуются именно поэты. Поэзія имѣетъ возмож­
ность передать многое пзъ недосказаннаго, но и эта возможность
не безнредѣльна, и предѣлы ея тамъ-же, гдѣ предѣлы всякаго
иного завоеванія въ области мысли: въ комбинаціп пндпвидуаль-
ныхъ уснлій и условій времени. Пользуясь готовымъ языкомъ,
мысля въ рамкахъ его словъ и формъ, поэтъ можетъ произвести
лишь микроскопическія пзмѣнепія въ его организмѣ: масса та­
кихъ измѣненій мѣняетъ всю структуру языка. Но каягдое изъ
нихъ требуетъ новаго усплія, новаго напряженія мысли и поэтъ,
забывая о томъ, что слово есть условіе мысли, видишь въ немъ
только помѣху. И онъ начинаетъ мечтать — какъ о чемъ-то не-
возможномъ— объ иныхъ средствахъ выраженія.
„О, сслибъ безъ слова сказаться душой быломооіспо“. Поэтъ бро­
саешь это восклицаніе какъ бы въ непреложной увѣренности, что
жаждетъ невозмоікнаго. А между тѣмъ, такъ-ли оно невозможно,
какъ казалось поэту,— да и не ему одному, и поможетъ-ли чему
нибудь?
Мы пмѣемъ цѣлый рядъ разнообразныхъ способовъ „ска­
заться душою“— выразить ощущенія— и безъ помощи слова. На-
хмуренныя брови и судорожно сжатый кулакъ говорятъ пногда
больше, чѣмъ самое краснорѣчивое слово. Цѣлыя области духов­
ной дѣятельности создаются внѣ словеснаго выраженія: нѣтъ и
не можетъ быть произведенія пластическаго искусства, содер^-
жаніе котораго возможно было бы исчерпать словами. Самый
богатый и гибкій языкъ, способный дать удовлетворительную
форму сложшийшпмъ идеямъ, столь-же безсиленъ выразить ду­
ховное содержаніе, заключенное въ простѣйшей мелодіи, сколько
музыка безсильна передать смыслъ фразы: „въ среду утромъ я
былъ у доктора“ .
Ваятель и живописецъ „мыслятъ“ пластиче-

106
МУКІІ СЛОВА.
скимп формами, музыкантъ звуками: предъ этими несомнѣнными
фактами идетъ на уступки прямолинейное утвержденіе, что вся­
кое мышленіе дискурсивно, что оно совершается въ словахъ. Да,
есть возможность передать или, вѣрнѣе, возбудить посредствомъ
звука илп краски настроенія, быть можетъ, невыразимый въ
словѣ. Но неограниченна-лп эта мощь звуковъ и формъ, не со-
отвѣтствуетъ-ли въ пластикѣ и музыкѣ „мукѣ слова" такая же
мука краски, рисунка, звука? Можно спросить объ этомъ музы-
кантовъ h художннковъ, какъ спрашивали мы поэтовъ; но можно
и не спрашивать ихъ: если бы они моглп высказать все, что
просится въ ихъ душѣ наружу, еслибы они моглп воплотііть въ
осязательныя пластическія или тоническія формы все, что во
внѣшней или внутренней природѣ ищетъ такого воплощепія,
искусство остановилось бы въ своемъ дальнѣйшемъ развитіи.
Вся жизнь языка и искусства — вѣчное, непрестанное созданіе
новыхъ, болѣе сложныхъ, болѣе близкихъ къ истпнѣ формъ и
орудій мысли. Вся дѣятельиость художника— неутомимое исканіе
формъ для выраженія своего душевнаго содержанія; можно за-
ранѣе предположить, что въ этомъ исканіи есть нѣчто недости­
жимое. Но обратимся къ фактамъ и для облегченія нашей за­
дачи ограничимся фактами, прошедшими чрезъ горнило худо­
жественной мысли.
Читателямъ знакомъ „L oeuvre“ Золя — эта трагическая
исторія пейзажиста, покончившаго съ собой подъ гнетомъ не-
выносимаго, болѣзпеннаго безсилія дать воплощрніе той худо­
жественной правдѣ, которую онъ носилъ въ своей груди.
Художественные идеалы Клода Лантье весьма неслолшы; они
опредѣляются довольно коротко: это реализмъ,— не реалпзмъ сю-
ягета, ибо это уже достигнуто Курбэ и Делакруа, а реализмъ
изображенія— безусловная правда въ передачѣ подробностей, пол­
ная отрѣшенность отъ школы, отъ традиціи, полная эмансипація
глаза отъ того анти-реальнаго взгляда на природу, въ которомъ
ясность непосредственнаго ощущенія извращена условностью, соз­
данной въ насъ наслѣдственностыо и воспптаніемъ. Предметъ
изображенія по теоріп Клода безразлнченъ— лишь бы изобразить
его правдиво: „развѣ все въ искусствѣ пе сводится къ тому,
чтобы показать людямъ то, что у тебя въ нутрѣ? Развѣ все дѣло
не въ томъ, чтобы поставить предъ собой хорошую бабу, да по
казать ее другимъ такъ, какъ чувствуешь ее? Развѣ корзина мор­
кови— да, да, корзина моркови, изученная непосредственно, изо
браженная наивно, съ моей, личной точки зрѣнія, такъ, какъ я
ее дѣйствительно вижу,— не стоитъ академической размазни, по­
зорно состряпанной по старымъ рецептамъ? Прпдетъ день — и
одна оригинальная морковь будетъ чревата революціей!“ Но эта
страстно искомая правда не дается ему; иа полотнѣ она не та,
что въ природѣ. „О, это напряженіе творчества, эта жажда соз­
*
МУКИ СЛОВА.
107
дать тѣло, вдохнуть въ него жизнь, доводившая его до слезъ, до
агоніи! Вѣчная борьба съ подлинной правдой и вѣчное нораженіе-
Онъ надрывался въ этомъ невозмозкномъ усиліи схватить и удер­
жать на иолотиѣ всю природу и изнемогалъ отъ непрестаннаго
напряженія дать жизнь тому, чѣмъ чревата его душа“ . Отъ этого
напряженія Клодъ и погибъ.
Еще опредѣленнѣе выступаешь та-же проблема въ удач-
номъ разсказѣ довольно извѣстнаго мюнхенскаго беллетриста
фонъ - Перфалля— „Jni Banne der Farbe“.
Исторія пейзажиста
Штарка, въ погонѣ за истиной колорита чуть не кончившаго
такъ же, какъ его францусскій собратъ, ясно указываетъ на то, съ
чѣмъ, собственно, борется искатель новой правды. Ш таркъ нахо­
дить, что его пропзведенія написаны „таинственными письменами,
которыхъ не могутъ прочесть болыпія дѣти въ ихъ тупой при-
вычкѣ къ старымъ знакамъ“ . Люди освоились съ нѣсколъкпми
вполнѣ опредѣленными категоріями; подъ ихъ вліяніемъ они не
видятъ въ природѣ тѣхъ безкопечно многообразныхъ перелпвовъ,
которые видитъ глазъ художника; таковъ старый рыбакъ, у ко­
тораго живетъ лѣтомъ ПІтаркъ. Этого человѣка не мучаетъ гру­
бость средствъ для передачи впечатлѣній: его впечатлѣнія— въ
зависимости отъ этихъ грубыхъ и не разнообразныхъ средствъ,
и для него все ясно, просто и понятно.
„Весь горизонтъ его
обнпмалъ лишь шесть цвѣтовъ. Деревья были зеленаго цвѣта.
море—синяго, масло— жѳлтаго, молоко— бѣлаго, праздничный сюр-
ТуКЪ— чернаго“ . Оттѣнкн не допускались, а разныхъ освѣщеній,
настроеній и „прочей чертовщины“ онъ не признавалъ. На по­
пытки Ш тарка указать, что все это не такъ просто и несомнѣнно,
что предметы не имѣютъ заранѣе присвоенной имъ неизмѣнной
окраски, рыбакъ отвѣчаетъ: „Ну, всѣ вы съ ума посходили. Что
зелено, то зелено, и кончено. Недостаетъ, чтобъ деревья были
такъ же непостоянны, какъ люди!“ Этого гнета традиціп, убиваю-
щаго всякую непосредственность п „наивность“ творчества, и
боится Ш таркъ. Онъ думаетъ, что ребенокъ его, „свободный отъ
всякихъ понятій, видитъ гораздо больше цвѣтовъ, чѣмъ самъ онъ,
сдавленный этими понятіями. — „О, если бы онъ могъ разсказать
мнѣ, что онъ видитъ, о, если-бы насталъ этотъ день! Но все это
пустое, ибо, когда придетъ этотъ желанный день, ребенокъ бу­
детъ уже испорченъ; онъ научится уже, что это— зеленое, то—
красное, и всю жизнь будетъ долбить то-же самое“ . Н а замѣчаніе
жены, что, стремясь передать живое двпженіе тоновъ, онъ, въ
сущности, ищетъ недостижпмаго и переступаетъ границы своего
искусства, онъ отвѣчаетъ: „Нѣтъ, все горе во мнѣ: граница, о
которой ты говоришь, не иеподвияота— она раздвигается въ за­
висимости отъ индивидуальнаго умѣнія. Я слишкомъ грѵбъ въ
краскѣ, слишкомъ связанъ ею, слишкомъ матеріаленъ (stofflich).
»

LOS
МУКИ СЛОВА.
А
Моя борьба— борьба съ матеріаломъ, моя побѣда надъ матеріей—
побѣда искусства“ .
О музыкѣ говорятъ особенно часто и настойчиво чуть не всѣ,
затрагивающее вопросъ о выраженіи мысли въ словѣ. Онп ста-
вятъ ее выше. „Есть высшая ступень души человѣка,— говоритъ
одинъ изъ героевъ „Русскихъ ночей“ ,— которой онъ не раздѣ-
ляетъ съ природой, которая ускользаетъ изъ-подъ рѣзца ваятеля,
которую не доскажутъ пламенныя строки стихотворца... чувство,
возбуждающееся на этой ступени, люди назвали невыразнмымъ;
единственный языкъ сего чувства— музыка“ . П редполагается та­
кимъ образомъ, что музыка способна выразить то, на что средствъ
словеснаго выраженія не хватаетъ. Прп этомъ происходить нѣ-
которое разногласіе: одни ставятъ музыкѣ въ заслугу, что она
передаетъ жизнь чувствъ такъ же неясно и сложно, какъ они про-
ходятъ въ душѣ, тогда какъ слово слишкомъ опредѣленпо для этого
тонкаго предмета; другіе утверждаютъ, что музыка опредѣленнѣе
всякаго слова. Авторъ „Пѣсенъ безъ словъ“ находплъ, что слова
въ сравненіи съ музыкой „многозначны, неопредѣленны, поролс-
Даютъ недоразумѣнія“ (sind missverständlich). „Если я, сочиняя
пѣсшо, и имѣлъ въ мысли то или иное слово, то я не хотѣлъ-бы
произносить его, потому что слово для одного значитъ не то,
что для другого, потому что только пѣсня молсетъ сказать
одному то-же, что н другому, возбудить въ одномъ то лее чув­
ство, что п въ другомъ— чувство, которое выразплось-бы въ раз-
ныхъ словахъ. Слово всякій понимаетъ по своему, а музыку мы,
вѣдь, всѣ нонимаемъ, какъ слѣдуетъ“ .
Надо быть великимъ творцомъ въ области музыки, чтобы такъ
ошибаться въ дѣйствительныхъ средствахъ своего искусства; воз-
зрѣнія Мендельсона встрѣтпли въ свое время сильную и спра­
ведливую критику Лацаруса. Если многозначно слово, то музыка,
конечно, неизмѣрно многозначнѣе. Если музыка „выражаетъ“ не­
выразимое, то потому лишь, что это невыразимое заключается въ
смутномъ, неопредѣленномъ состояніи души; композиторъ соз­
даешь подъ его вліяніемъ музыкальное произведете, которое
настраиваешь слушателя болѣе или мѳнѣе подходящимъ образомъ.
Такимъ образомъ не молсетъ быть и рѣчи о томъ, будто музыка
говоритъ то, чего не говорятъ слова: она лишь возбуждаетъ но­
вое столь-же неясное н потому столь-лсе невыразимое настрое-
ніе; она передаетъ мысли лишь постольку, поскольку ихъ пере­
даетъ зараженіе чувствами. Въ этомъ разница между музыкой и
словомъ— не разница типовъ, но лишь разница степеней. Музы­
канты-мыслители сами выставляютъ это на видъ: „всякій худож-
никъ, всякій поэтъ— говоритъ Листъ— вдыхаешь въ свое произ­
ведете вѣяніе невыраженной мысли, которая сообщается чувству
ранѣе, чѣмъ поддается опредѣленію словами“ .
Но какъ ни несомнѣнно, что музыка въ способности перенести
МУКИ СЛОВА.
воспринимающаго въ нужное настроеніе стоитъ впереди дру­
гихъ искусствъ, необходимо признать, что и опа натыкается
на тѣ-же препятствія, что и выраженіе мысли въ слово. Борьба
съ матеріаломъ здѣсь такъ же упорна, какъ и въ другихъ пскус-
ствахъ; и здѣсь за предѣлами выраженія остается также громад­
ная область невыраженнаго; и здѣсь границы этой области изме­
няются въ зависимости отъ индивидуальнаго умѣнія того или иного
творца; и здѣсь, стало быть, мы въ копцѣ концовъ приходнмъ къ
тому-лее сознанію невыразимости и мукѣ творчества, какія ви-
дѣли въ другихъ искусствахъ. Одоевскій даже вложплъ соответ­
ственную лсалобу въ уста своего Бетховена: „отъ самыхъ юныхъ
лѣтъ я увидѣлъ бездиу, раздѣляющую мысль отъ выраженія. Увы,
никогда я ие могъ выразить души своей; никогда того, что пред­
ставляло мнѣ воображеніе, я не могъ передать бумагѣ; напишу-ли?—
играютъ?— не то!.. Въ моемъ воображенін носятся цѣлые ряды
гармоиическихъ созвучій; оригинальныя мелодіи пересѣкаютъ одна
д р у г у ю , сливаясь въ таинственномъ единствѣ; хочу выразить -
все исчезло: упорное вещество не выдаешь мнѣ ни едпнаго
звука,— грубыя чувства уничтожаютъ всю деятельность души. О!
что можетъ быть ужаснѣе этого раздора души съ чувствами, души
съ душой! Зарождать въ головѣ своей творческое произведете
и елсечасно умирать въ мукахъ рожденія“!
Мы видимъ, что не одно слово составляетъ мученіе тѣхъ, кто
вынужденъ пользоваться нмъ для выраженія душевнаго содержа-
нія. Дѣло не въ словѣ, не въ звукѣ, не въ краскѣ. Вездѣ одна
МуКа мука творчества. Останавливаются на мукѣ слова, потому
что это проще, ближе, яснѣе, легче поддается описанію и чаще
бросается въ глаза. Созданіе болѣе сложнаго художественнаго
образа, типа, картины вызываетъ, несомнѣнно, такую лее борьбу
съ матеріаломъ, какъ п воплощеніе простѣйшей мысли въ словѣ,
но художники, къ сожалѣнію, не такъ часто говорятъ объ этой
борьбѣ. Смыслъ ея понятенъ: это борьба съ свопмъ прошлымъ.
съ готовыми рамками, въ которыя противъ нашей воли уклады­
вается наша мысль, изуродованная этимъ прокрустовымъ ложемъ;
эт0— созданіе яовыхъ формъ мысли, болѣе правдивыхъ или болѣе
слолсныхъ, болѣе дифференцированныхъ, болѣе способныхъ усвоить
живую действительность во всемъ ея безконечномъ разпообразіи;
это залогъ прогресса мысли. Афоризмъ Ренара: „истина въ от-
тѣнкахъ“ по отношенію къ словесному выраясепію мысли пере­
ходить въ иную форму: „истина въ еннонимахъ“ .
Съ этой
точки зрѣнія надо оцѣнивать муку слова: она молсетъ быть не­
выносимо тягостна для отдѣльнаго мыслителя и поэта, но она—
какъ боль за идеалъ, какъ скорбь о попранной правдѣ— не про-
клятіе, a благословеніе человѣчества. Одни говорятъ о мукѣ
созданія, другіе молчатъ о ней, но она, несомнѣнно—- трагическій
и благодарный удѣлъ всякаго, кому пришлось сказать свое.

110
МУКИ СЛОВА.
новое слово, хотя-бы въ самой незамѣтной области. Молчать она
никого не заставляетъ; молчаніе это testimonium paupertatis, не­
известное тому, кто думаетъ и додумывается. Лучшая оцѣнка
муки слова въ простыхъ словахъ Версилова въ „Подросткѣ“:
„А, и ты иногда страдаешь, что мысль не пошла въ слова!
Это благородное страданіе, мой другъ, и дается лишь избран-
нымъ; дуракъ всегда доволенъ тѣмъ, что сказалъ".
А. Горнфельдъ.
А. С. Пушкинъ и его письма.
Біографія представляетъ собой труднѣйшій видъ историче-
скаго творчества, особенно же біографія поэта. Правда, твореніями
своими онъ вводитъ пзслѣдователя въ сокровеннѣйшіе тайники
своей души, освѣщаетъ предъ нпмъ непроницаемыя въ другомъ
случаѣ „потемки“,
но тѣмъ самымъ налагаешь на него обязан­
ность определить наличность по возможности всѣхъ условій,
личныхъ и общественныхъ, съ которыми сообразовалось напра-
вленіе поэтическаго генія, въ чемъ бы оно ни сказалось— въ иска-
ніи ли истины, въ стремленіи ли къ индивидуальному и общему
благу или въ порывахъ благороднаго негодованія и гнева. Въ
этомъ отношеніи личныя и особенно общественный условія по­
ставили Пуш кина въ исключительное положеніе, которое нало­
жило неизгладимую печать на его творчество и создало особую
трудность для тіхъ, кто пожелалъ бы уяснить себе подробный
цроцессъ его духовнаго развптія, въ связи съ общественной поч­
вой и требованіями эпохи.
Предъ нами задача частнаго свойства. Если можно говорить
вообще о мотивахъ поэзіи и следить за ихъ сочетаніемъ и по-
степеннымъ развитіемъ или упадкомъ пхъ гармонін, то столь же за­
конно возбуждать вопросъ о мотивахъ жизни поэта, служившихъ
канвою блестящпхъ узоровъ творческой фантазіп и до того близко-
родственныхъ къ последнимъ, что романтики, не шутя, отожде­
ствляли ихъ и говорили, что ихъ „жизнь и поэзія— одно“ . Намъ
хотелось бы остановиться въ этомъ очерке именно на некото-
рыхъ „мотивахъ жизни“ Пушкина, сохранившихся въ его пере-
ппскѣ и отражающнхъ, въ соотношеніи съ данными его литера-
турнаго наследства, возвышенный строй его иоэтическихъ и
общественныхъ стремленій. Переписка эта, еще не вся, можетъ
быть, выгляпувшая на светъ Божій и мало изследоваиная вообще,
конечно, не дастъ ключа къ уразуменію всехъ элементовъ, изъ
которыхъ сложилась недолгая жизнь поэта, но она чрезвы­
чайно ярко рисуетъ его нравственный облпкъ и его безотрадную
борьбу съ теми противоречіями свѣта и тени
его
смѣ-

112
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
шанпой натуры, которыя сбили поэта съ избраннаго имъ пути
и погубили въ хаосѣ столкнувшихся противоположныхъ тѳчѳній.
Письма Пушкина, въ сущности, не что иное, какъ то же твор­
чество, только интимное, не предназначавшееся, за очень рѣдкими
исключеніями, для публики, и только по праву исторіи ставшее обще-
ственнымъ достояніемъ. Въ этихъ отрывкахъ своего „ я “ Пушкинъ
не столько является поэтомъ, рожденнымъ для вдохновенья, для
звуковъ сладкихъ и молитвъ, сколько подвижникомъ мысли, не­
устанно искавшей путей къ свѣту и истииѣ, неустанно стремив­
шейся освободиться отъ тисковъ неправды и рабства.
I.
Года за полтора до смерти, говоря въ ппсьмѣ къ женѣ о
терніяхъ своей литературной дѣятельности и противополагая но-
нятія „лсурналистъ“ и „порядочный человѣкъ,“
Пушкинъ съ го­
речью восклицалъ: „чортъ надоумилъ меня родиться въ Россіи
съ душою и талантомъ!“ Мы вполнѣ понимаемъ источникъ этой
горечи при тѣхъ условіяхъ, которыя содѣйствовали ея нако-
пленію. „Будучи еще порядочнымъ человѣкомъ,— говоритъ онъ пе­
редъ этимъ,— я получалъ улсе полицейскіе выговоры и мнѣ гово­
рили: Vous avez trompé и тому подобное. Что же теперь со мной
будетъ? Мордвиновъ будетъ на меня смотрѣть, какъ на Ѳаддея
Булгарина и Николая Полевого, какъ на шпіона... Весело, не­
чего сказать!“ Но если ужъ обвинять врага человѣческаго рода
въ томъ, что онъ заставилъ родиться геніальнаго поэта въ Россіи,
а не подъ небомъ, напримѣръ, Ш иллера и Гете, то въ гораздо
большей степени ему слѣдовало поставить въ вину то обстоя­
тельство, что поэтъ родился, выросъ, развился и пролшлъ всю
жизнь въ условіяхъ положительно неблагопріятныхъ для его
таланта. Россія велика и по составу разнообразна; какъ ни трудно
было въ ней отвоевывать поле дѣйствія истинному таланту и неза­
висимому и честному уму, все же она открыла дорогу и Ломо­
носову, и Крылову, и Бѣлинскому, и Некрасову — послѣднимъ
нѣсколько позже Пушкина, но при мало измѣнившихся внѣш-
нихъ условіяхъ.
Пушкинъ родился въ „шестисотлѣтней“ дворянской семьѣ,
но „какой-то взбалмошной“, по выраженію гр. Корфа, гдѣ отецъ
принадлежалъ къ разряду тѣхъ людей, которыхъ покойный ми-
нистръ юстиціи князь Лобановъ-Ростовскій называлъ „шалберами,“
а мать, рожденная Ганнибалъ, „была женщина не глупая, но
эксцентричная, вспыльчивая, до крайности разсѣянная и особенно—
чрезвычайно дурная хозяйка“.
Съ прекраснымъ французскимъ
языкомъ и задатками ложныхъ взглядовъ на жизнь мальчикъ
былъ отданъ въ привилегированный лицей, гдѣ встрѣтился съ
людьми, еще болѣе утвердившими его въ свѣтскихъ и сословныхъ
А . С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
113
предразсудкахъ, которые не въ силахъ были вытѣснить ни об­
ширное и разнообразное чтеніе, не по днямъ, а но часамъ разви­
вавшее его воспріимчивый умъ, ни либеральны« идеи, залетавшія
въ то время въ открытый двери лицея. То, что называется міро-
созерцаніемъ, въ которомъ человѣкъ опредѣляетъ свое отношеніе
къ окружающему, вырабатывалось въ Пушкпнѣ само собой, безъ
рѣпштельнаго вліянія съ той или другой стороны. Внѣшній олескъ,
бившій въ глаза вслѣдствіе близости двора и „придворнаго“ по-
ложенія лицея, умѣрялся художническимъ инстинктомъ изящества
простоты; идеи Вольтера и Руссо теряли свою исключительную
остроту подъ иримирительнымъ воздѣйствіемъ заслуженныхъ
Жуковскаго и Карамзина; профессора были очень благонамерен­
ные и очень добрые люди, не отличавшіеся, впрочемъ, ни особен­
ной чуткостью, ни настойчивостью въ проведеніи своихъ оора-
зовательныхъ и педагогическихъ принциповъ. Томики француз­
ской эротики облекали въ законченный художествениыя формы
обычныя въ нашемъ крѣпостномъ дворянствѣ проявленія домо-
рощеннаго самодурства и разврата и содействовали утверлсденію
поверхностнаго, легкомысленнаго взгляда на важнѣйшіе вопросы
жизни и духа, вопросы нравственности, религіи, науки.
Однако то, что долетало до лицея изъ непосредственной
жизни, ложилось благодѣтельиыми зернами на воспріимчивую
почву. Пушкинъ былъ особенно впечатлптеленъ. По отзыву
Плетнева, „ни одно чтеніе, ни одинъ разговоръ, ни одна минута
размышленія не пропадали для него на цѣлую жизнь.“ Грустно,
конечно, сознавать, что новыя идеи, которыми полагалась основа
общественному воспитанно поэта, нерѣдко переходили къ нему
на кутежахъ изъ устъ представителей золотой молодежи и чере­
довались съ пошлыми выходками и грязными стихами; но оыли
и другіе пути, — въ лицеѣ вообще зорко слѣдилн за тѣмъ,^что
творилось въ обществѣ, въ извѣстиыхъ его кругахъ, по крайней
мѣрѣ. Въ умахъ бродило сознаніе, что переживалась во всякомъ
случаѣ не сѣренькая эпоха, на фонѣ которой смутно рисуются
отдѣльные силуэты. Она была особенно богата контрастами, ко­
торые такъ обманываютъ глазъ, когда и тѣни кажутся гуще и
слабый отблескъ зари возбуждаетъ надежды на безмятежное утро.
Послѣдніе годы царствованія Екатерины и „строгое“ правленіе
Павла еще были памятны всѣмъ,но стушовывались въ оощенарод-
ной „отечественной“ борьбѣ, огнемъ и мѳчомъ унпчтоншвшеи за-
вѣсы, за которыми дремало народное самосознаніе, и открывшей
передъ нимъ широкіе горизонты. Необыкновенный подъемъ духа
послѣ событій 12— 14 годовъ нашего вѣка захватилъ собой все
призванпое мыслить русское общество и широкой волной отдался
въ Царскомъ Селѣ. Пушкинъ не остался безучастенъ. Въ концѣ
1815 года въ одной изъ „келій“ лицея живой, курчавый, быстро­
глазый, по выраженію Пущина, юноша, грызя перо и бормоча

114
A. C. ПУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
что-то себѣ подъ носъ, набрасывалъ, строфу за строфой, высоко­
парную оду на возвращеніе Императора Александра изъ Парижа,
восторгался его доблестыо и подвигами русскаго войска, но при-
бавлялъ, улсе тогда являясь истолкователемъ общаго чувства:
Ты нашъ, о русскій царь! Оставь же шлемъ стальной,
И грозный мечъ войны, и щитъ—ограду нашу;
Излей предъ Янусомъ свяіценну мира чашу.
И, брани сокруши въ могущею рукой,
Вселенну осѣни желанной тишиной ...
Поэту провидѣлась идиллическая даль. Романтики вздыхали о
мирѣ всего міра, какъ о невозвратномъ золотомъ вѣкѣ на землѣ;
быстроглазый Пушкинъ разглядѣлъ его не въ поэтическомъ, а
въ реальномъ будущемъ:
И придутъ времена снокойствія златыя,
Покроетъ шлемы ржа, и стрѣлы каленыя,
Въ колчанахъ скрытыя, забудутъ свой полетъ;
Счастливый селянинъ, не зная бурныхъ бѣдъ,
По нивамъ повлечетъ плугъ, миромъ изощренный ...
Это будущее, конечно, не рисовалось поэту слишкомъ близ-
кимъ. Пока оно наступить, — государству нужны и стрѣлы ка»-
леныя, и шлемы, и самоотверженные воины: юноша не прочь и
самъ надѣть офицерскій мундиръ,— въ стихахъ, послушно отражав-
шихъ самые воздушные оттѣнки его мыслей и чувствъ, сохранились
слѣды его военныхъ мечтаній. Но, попадая иногда в ъ офицерскіе
кружки, чуткій и вдумчивый Пушкинъ могъ подмѣтить въ ожи-
вленныхъ разсказахъ побывавшпхъ заграницей собесѣдниковъ
нотки нерѣдко весьма невеселаго свойства. Эти нотки прорыва­
лись въ особенности тамъ, гдѣ новыя идеи и впечатлѣнія, навѣ-
янныя знакомствомъ съ западно-европейской культурой, сталкива­
лись, в ъ задушевной бесѣдѣ, съ картинами родной дѣйствитель-
ности. По возвращеніи изъ-за границы э та дѣйствительность
представилась русской военной молодежи, составлявшей въ то
время, не надо забывать, цвѣтъ не только дворянства, но и интел-
лигенціп, совершенно въ томъ лее видѣ, въ какомъ она оставила
ее, отправляясь на Заиадъ. Дѣйствительность была та же, но въ
мыслящемъ человѣкѣ прелшяго отношенія к ъ ней сохраниться
не могло. „ Рабство огромнаго большинства русскихъ, жестокое
обращеніе начальниковъ съ подчиненными, всякаго рода зло-
употребленія власти, повсюду царствующій произволъ, — все
это,—говоритъ М. Фонвизинъ въ своихъ „Запискахъ“ ,— приводило
въ негодованіе образованныхъ русскихъ и ихъ патріотическое
чувство" *).
*) См. А . Н . ІІыпинъ, Обществ, движеніе въ Россіи при Александпѣ I
Спб. 1Ê85, стр. 354.
А. С. ПУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
115
Въ ісрулскахъ военной молоделш Пушкинъ учился и тому, что
н а тугоуховскомъ языкѣ Хлестовыхъ и Хрюминыхъ звалось „вольно-
думствомъ“ ; ученіе шло тѣмъ успѣшнѣе, что оно находило себѣ
значительную иоддерлску въ книжкахъ французскихъ энциклопэ-
дистовъ, съ идеями которыхъ поэтъ началъ знакомиться очень
рано. Въ доброе старое время оно не столько носило политиче­
ски отпечатокъ или признаки „аѳеизма“ , какъ тогда произно­
сили, сколько обозначало, по-простѵ говоря, непочтительность
къ старшимъ. Теперь, пожалуй, отцы привыкли къ тому, что
чѣмъ молодежь ни корми, она все въ свои лѣсъ смотритъ, но
прежде почтительность къ старшимъ, къ сожалѣиію нѣсколько
измѣнившая свой завѣщанный античной древностью х ар актер ъ,
игр а л а въ общественномъ ритуалѣ немаловажную роль: она была
синонимомъ политической благонаделшости. Принесенным изъ
Парилса либеральный идеи подорвали установленное обычаемъ
равновѣсіе, и политичная почтительность пошла замѣтно на
убыль. Старческая воркотня на новыя вѣянія и похвалы преж-
иимъ порядкамъ встрѣчали со стороны тѣхъ, къ кому обраща­
лись, возраженія, въ лучшемъ случаѣ— недовѣрчивую улыбку.
Напрасно Фамусовъ рекомендовалъ мыслившей молоделси у ч ить­
ся „на старшихъ глядя“: молоделеь если и хотѣла, дѣйствитель-
но, учиться, то улсъ во всякомъ случаѣ не по учебникамъ, вы-
ходившимъ, за ненадобностью, изъ употребленія. Явилось кор ен­
ное ненониманіе другъ друга, словно люди стали о бъясняться
на разныхъ языкахъ, и „старшимъ“ такъ же трудно было по­
стичь значеніе новыхъ стремленій молодежи, какъ слѣпому, въ
извѣстной сказочкѣ, составить себѣ понятіе о цвѣтѣ молока.
Косвенное отраженіе русской современности въ бесѣдахъ съ
молодыми образованными людьми рано оказало свое благо твор­
ное дѣйствіе на развитіе общественной мысли геніальнаго лицеи-
ста-самоучіси и полоясило краеугольный камень въ основу его
гражданскихъ убѣлсдепій. Совершавшаяся вокругъ него непре­
рывная вакханалія свѣтской лсизни, яркое пятно на тѳмномъ
фонѣ, тогда уже понималась и оцѣнивалась поэтомъ по-своему,
и изъ-подъ пера жизнерадостнаго, склоннаго ко всему празднич­
ному и свѣтлому юноши вырываются сатнрическія строки, сви­
детель ствующія о продуманности цѣлаго ряда серьезныхъ во­
просовъ:
Лициній, добрый другъ! Не лучше ли и намъ,
Смиренно поклонясь Фортунѣ и мечтамъ,
Сѣдого циника примѣромъ научиться?
Съ развратнымъ городомъ не лучше-ль намъ проститься,
Гдѣ все продажное: законы, правота,
И консулъ, и трибунъ, и честь, и красота?
Поэтъ собирается иодъ старость воспламенить свой духъ
„жестокимъ“ Ювеналомъ:
я*

116
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
Въ сатирѣ праведной порокъ изображу
И нравы сихъ вѣковъ потомству обнажу.
Въ Пушкинѣ было слишкомъ много образовъ И мотивовъ.
положительной красоты, чтобы отъ нихъ онъ легко могъ перейти
къ изображенію темныхъ сторонъ жизни. Но сатирическая струя-
несомнѣнно билась въ немъ и, проживи поэтъ еще нѣсколько
лѣтъ, она, вѣроятно, наш ла бы исходъ въ позднѣйшвхъ произ-
веденіяхъ, когда накопившаяся желчь готова была пересилить
всѣ другія чувства, вытекавшія изъ эстетическаго источника...
Она прорывалась въ эпиграммѣ, сквозила въ дружеской пере­
писке, невольно для самого автора просачивалась въ романѣ.
„Ты говоришь о сатирѣ англичанина Байрона,— пишетъ поэтъ.
А. А. Бестужеву *21 марта 1825 г.,— сравниваешь ее съ моею и
требуешь отъ меня таковой же. Нѣтъ, моя душа, многаго хочешь.
Гдѣ у меня сатира? О ней и помина нѣтъ въ Евгеніи Онѣгинѣ.
У меня бы затрещала набережная,— добавляешь онъ,— еслибъ я
коснулся сатирыи...
Среди лицейскихъ стихотвореній преобладаютъ, впрочемъ,
мотивы иного рода. Ю ношу-лицеиста привлекаетъ шумъ и блескъ
той жизни, которая кипѣла внѣ стѣнъ лицея. Увѣренность въ-
своемъ поэтическомъ призваніи и предчувствіе славы дѣлаютъ
пребываніе въ лицеѣ невыноспмымъ, и въ цѣломъ рядѣ стихо-
твореній мелькаетъ одинъ и тотъ же мотивъ— скука томленія въ
школѣ въ то время, когда друзья пользуются всѣми благами не
стѣсняемой ничьимъ контролемъ жизни. Лицей изображается
монастыремъ, бѣдный инокъ вздыхаетъ и ждетъ—не дождется
того счастливаго времени, о которомъ пишетъ сестрѣ:
Оставлю темну келью,
Поля, сады свои;
Подъ столъ клобукъ съ веригой—
И прилечу разстригой
Въ объятія твои.
Въ томъ лее 1814 году, когда написаны эти строки, Пушкинъ.
говоритъ о себѣ въ посланіи бар. Гревеницу:
J’aime et le monde, et son fracas
Je hais la solitude.
Эта ненависть или, лучше сказать, боязнь одиночества, по­
стоянное влеченіе къ людямъ составляетъ коренную черту пуш­
кинской натуры и съ присущей поэту яркой определенностью
сказывается въ первомъ и единственномъ изъ напечатанныхъ до
сихъ поръ лицейскихъ писемъ.
„Что сказать вамъ о нашемъ
уединеніи?— пишетъ онъ 27 марта 1816 г. кн . П . А. Вяземскому.
Никогда лицей (или лпкей, только, ради Бога, не лицея) не
казался мне такъ несноснымъ, какъ въ нынѣшнее время. Уверяю
васъ, что уединеиіе въ самомъ дѣле вещь очень глупая
зло--
А. с. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
ИТ
®семъ философамъ и поэтамъ, которые притворяются, будто бы
живали въ деревняхъ и влюблены въ безмолвіе и тишину.
Блаженъ, кто въ шумѣ городскомъ
Мечтаетъ объ уединеньи...
...Безбожно молодого человѣка держать взаперти и не позво­
лять ему участвовать даже и въ невинномъ удовольствіи погре­
бать покойную академію и Бесѣду губителей россійскаго слова“ .
Тотъ же мотивъ сквозитъ и въ слѣдующемъ письме къ Вязем­
скому, писанномъ уже 1 сент. 1817 г. Пушкинъ просить напом­
нить Ломоносову (товарищу по лицею) о письмѣ, потерянномъ
послѣднимъ, „между тѣмъ какъ я скучалъ въ псковскомъ моемъ
уединеніи“ (т. е . въ Михайловскомъ). Здѣсь скука объяснялась
прежде всего тѣмъ, что поэтъ былъ лииіенъ шумныхъ столич-
ныхъ удовольствій и общенія съ друзьями. „Пишу теперь новую
поэму (Онѣгинъ), сообщаетъ онъ Дельвигу изъ Одессы (16 ноя­
бря 1823 года), въ которой забалтываюсь до-нельзя
Богъ
знаетъ, когда мы и нрочитаемъ ее вмѣстѣ.— Скучно, моя радость,
яотъ припѣвъ моей жизни. Еслибъ хоть братъ Левъ прискакалъ
ко мне въ Одессу! Гдѣ онъ, что онъ? ничего не знаю. Друзья,
друзья! пора промѣнять мнѣ почести изгнанія на радость свида-
шя. Правда-ли, что ѣдетъ къ вамъ Россини и итальянская опера?
Боже мой, это представители р а я небеснаго! Умру съ тоски и
зависти“ .
Въ пнсьмѣ къ Княжевичу (Михайловское, конецъ
1824 г.) о скукѣ „глухой деревни“, въ перечнѣ недостающаго,
появляются уже новые предметы, безъ которыхъ поэту было не
по себѣ: „Здесь нѣтъ ни моря, ни голубого неба полудня, ни
итальянской оперы, ни васъ, друзья мои. Но за то здѣсь нѣтъ
ни саранчи, ни милордовъ Уоронцовыхъ. Уединеніе мое совер­
шенно, праздность торжественна“...
Примирительная нотка зву­
чишь и въ письмѣ къ К. О. Рылѣеву (апрѣль 1825 г.) гдѣ, по
пословицѣ „нѣтъ худа безъ добра“, поэтъ старается утѣшить и
- себя, и друга: „Тебе скучно въ Петербурге, a мнѣ скучно въ
деревне. Скука есть одна изъ принадлеж ностей мысляіиаго су­
щества. Какъ быть?“
Скука, которую онъ испытывалъ въ эти годы въ Михайлов-
чзкомъ, была проникнута особымъ настроеніемъ. О ней можно
•сказать его же словами:
Младыхъ бесѣдъ оставя блескъ и шумъ,
Я зналъ и вдохновенье,
И сладостно мнѣ было жаркихъ думъ
Уединенное волненье...
Въ последнихъ письмахъ скуки этого рода уже нѣтъ, она__
уделъ людей съ покойнымъ духомъ, но за то на ея мѣсте являет­
с я глубокая печаль, , тревога и тоска. „Что, женка, скучно тебѣ?
жне тоска безъ тебя« (19 сент. 1833 г.). „Не сердись на холод­

118
A. C. ІТУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
ность моихъ писемъ. Пишу, скрѣпя сердце“ . „Игра волнуетъ.
меня, а желчь не унимается“...
Пріютъ прежней скуки, Михай­
ловское, деревня вообще, откуда поэтъ рвался на свободу къ
толпѣ и людямъ, рисуется въ письмахъ 30-хъ годовъ страстно
желаннымъ убѣжищемъ, куда онъ тщетно рвался „удрать, улизнуть“
отъ лсизни въ болыпомъ Петербургскомъ свѣтѣ. „Дай Богъ тебя
(жену) увидѣть здоровою, дѣтей цѣлыхъ и жпвыхъ, да плюнуть
на Петербургъ, да подать въ отставку, да удрать въ Болдино, да
жить бариномъ! Непріятна зависимость; особенно, когда лѣтъ
20 человѣкъ былъ независимъ... Это не упрекъ тебѣ, а ропотъ
на самого себя“ (15 мая 1834 г.).
Въ промежуткѣ мелсду этими противоположными пастроеніями,
придававшими нисьмамъ поэта своеобразную окраску, прошли
лучшіе годы его жизни, которая, по его выраженію (въ письмѣ
Жуковскому отъ 17 авг. 1825 г.), „сбивалась иногда на эпи­
грамму, но вообще она была элегіей“ ... съ трагическимъ элемен-
томъ и въ прозѣ. Томленіе одиночества и тоска о людяхъ, съ
одной стороны, и страданія, пспытываемыя поэтомъ вслѣдствіе
черезчуръ обширнаго общенія съ людьми, съ другой, прежде
всего опредѣляютъ тонъ его переписки, отражающей кипучій
потокъ разнородныхъ порывовъ его духа, въ которомъ, если
можно такъ выразиться, было слишкомъ много дѣйствія и очень
немного состоянія.
IL
Въ посланіи „Къ моей чернильннцѣ“ Пушкинъ назвалъ
свои письма почтовой прозой, поддерживающей его дружескія
связи:
Ужели ихъ забуду,
Друзей души моей,
И имъ не вѣренъ буду?
Оставь, оставь порой
Привычиыя затѣи,
И дактиль, и хореи
Для прозы почтовой.
Этой ирозѣ поэтъ придавалъ большое значеніе: въ ней на
первомъ планѣ стоять у него искренность и откровенность:
Минуты хладной скуки,
Сердечной пустоты,
Уныніе разлуки,
Всегдашнія мечты,
Мои надежды, чувства
Безъ лести, безъ искусства
Бумагѣ передай...
Болтливостью небрежной
И вѣтреной и нѣжной
Ихъ сердце утѣшай...
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
119
Эта поэтическая характеристика, относящаяся къ 1821 году,
не обнимаетъ обширнаго содержанія его переписки, но безуслов­
но вѣрна, если примѣнить ее ісъ первому періоду самостоятель­
ной жизни. Передъ девятнадцатымъ лицеистомъ перваго выпуска
широко распахнулась лсизнь въ пестрой смѣнѣ видѣній и зву­
ковъ, и онъ лсадно прильнулъ къ первому изъ трехъ клю­
чей, которые таинственно пробились въ этой жизни, и пре­
ображенной, нѣсколько лѣтъ спустя, въ печальную мірокую
степь:
Ключъ юности—ключъ быстрый и мятежный,
Кипитъ, бѣжитъ, сверкая и журча...
О быстрой смѣнѣ виечатлѣній, о томъ впхрѣ идей и чувствъ,
который кружилъ поэта въ этотъ періодъ, даетъ яркое понятіе
одно его торопливое, небрежное письмо, въ которомъ ни одна
мысль не закончена, но вмѣстѣ съ тѣмъ не опущена ни одна черта
нзъ того, что въ это время его занимало. Письмо помѣчено
27 октября 1819 г. и было написано П. Б . Мансурову: „Здо-
ровъ ли ты, моя радость? веселъ ли ты, моя прелесть?—Пом­
нишь ли ты насъ, друзей твоихъ (мужескаго пола)?— мы не
забыли тебя и въ 7 часовъ съ Ч°- ч аса каждый день поминаемъ
въ театрѣ рукоплесканьями, вздохами— и говоримъ: свѣтъ-то
нашъ Павелъ! Что-то дѣлаетъ онъ теперь въ великомъ Нов­
городе? Завидуешь намъ п плачетъ о Крыловой (актриса). Каж­
дое утро крылатая дѣва летитъ па репетицію мимо оконъ
нашего Никиты (Всеволожскаго); по прежнему поднимаются на
нее телескопы, но увы... ты не видишь ее, она не видитъ тебя. —
Оставимъ элегію, мой другъ. Исторически буду говорить тебѣ о
нашихъ— все идетъ по прелснему; шампанское, слава Богу, здо­
рово— актрисы таклсе... такъ и должно... Всеволожскій N играетъ;
мѣлъ столбомъ, деньги сыплются. Сосницкая и кн. Ш аховской
толстѣютъ и глупѣютъ, а я въ нихъ не влюбленъ— однакожъ
его вызвалъ за его дурную комедію, а ее— за посредственную
игру.—Folstoy боленъ... Зеленая Лампа нагорѣла— кажется, гас­
нешь, а жаль— масло есть (т. е . шампанское нашего друга); пишешь
ли ты, мой собрать? напишешь ли мнѣ, мой холосенысій?“
Это письмо отзывается запахомъ вина, кулисами и чадомъ
Зеленой лампы (кружка великосвѣтскихъ кутилъ), объ угасаніи
которой солсалѣетъ поэтъ, но оно оканчивается совершенно не-
олсиданно и въ мѣткомъ и рѣзкомъ штрпхѣ очерчиваетъ другую
сторону нравственнаго облика поэта: „поговори мнѣ о себѣ, о воен-
ныхъ поселеніяхъ,— читаемъ мы въ этомъ удивительномъ письмѣ:
это все мнѣ пулсно, потому что я люблю тебя и ненавижу деспо-
тизмъ“ . Слѣдовательно, далеко не все время уходило на посѣ-
щеніе театра и кутежи; поэта занимали иные интересы, напра­
вленные въ сторону общественныхъ вопросовъ, которымъ едва-ли
было мѣсто въ собраніяхъ пресловутой Лампы.

120
A. C. ПУШІШНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
Въ исторіи поэтической дѣятельности Пушкина первые два-
три года послѣ окончанія лицея ознаменованы поворотомъ отъ
подражаній къ самостоятельному творчеству, освоболсденіемъ отъ
предвзятыхъ теорій и формъ. Эта самостоятельность проявилась
не только въ отношеніи къ литературе, но и во взглядахъ на
жизнь и людей. Въ это же время складываются его этическіе и
общественные идеалы, на образованіе которыхъ имѣло решитель­
ное вліяніе посещеніе имъ либеральныхъ кружковъ, въ которыхъ
свободно подвергались обсужденію наиболее серьезныя теченія
современной лсизни, притомъ не только русской, но и западно­
европейской, интересъ къ которой былъ сильно возбулсденъ.
Дружба и „вольнолюбивый мечты“ занимаютъ значительное
место среди темъ его переписки, особенно до 1826 года, т. е.
до вызова Пушкина въ Москву. Дружбе онъ обязанъ и своей
первой славой, и нравственной, а иногда и матеріальной под­
держкой въ тяжелыя жизненныя минуты, и нелицемерной крити­
кой своихъ ироизведеній. Поэтому дружбе отдавался онъ весь и,
наряду съ любовью, ей посвящены многія изъ лучшихъ стихо-
твореній поэта.
Блестящее остроуміе Пушкина, его „искрившійся“ умъ, давшій
поводъ А. О . Смирновой (Россетъ) прозвать его Искрой, делали
его желаннымъ гостемъ, во всякомъ обществе, особенно же въ
кругу светской молоделси, которая жадно ловила его остроты и
шутки. Она гонялась за нпмъ, подлсидала въ известные часы въ
ресторанахъ и, при его добродушіи, не нсключавшемъ решимости
и пылкости духа, при неподдельной веселости въ молодыхъ годахъ,
завязывала съ нимъ, на правахъ собутыльниковъ, безшабашно-
товарищескія отношенія. Впоследствіи, особенно когда Пушкинъ
женился, эти отношенія тяготили его. Въ одномъ изъ писемъ къ
Наталье Николаевне (17 апреля 1834 г.) онъ разсказываетъ о
своей встрече съ „пріятелями“ юности въ одномъ изъ рестора-
новъ, и разсказъ этотъ обнарулсиваетъ отсутствіе самаго элемен-
тарнаго такта у молодыхъ людей тогдашняго большого 'света:
. ..„явился я къ Дюме, где появленіе мое произвело общее ве­
селье: холостой, холостой Пушкинъ! Стали подчивать меня шам-
панскимъ и пуншемъ и спрашивать, не поеду ли я къ Софье
Астафьевне. Все это меня смутило, такъ что я къ Дюме являться
ужъ более не намеренъ“ ... Но изъ целаго сонма молодыхъ людей,
окружавшихъ Пушкина, людей самыхъ разнообразные и по об­
разу мыслей, и по нравственнымъ достоинствамъ, поэтъ„ выби-
раетъ лишь несколько человекъ, которые делаются его друзьями
на всю жизнь, и къ которымъ онъ питаетъ самую нежную, истинно
братскую привязанности. Эти немногіе— большею частью бывшіе
лицеисты, которыхъ Пушкинъ полюбилъ еще въ школьной семье.
Въ отношеніяхъ поэта къ друзьямъ менее всего было санти­
ментальности и принужденія, и ни одна фальшивая нота не зву-
А. с. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
121
читъ въ его письменныхъ обращеніяхъ къ нимъ. Въ уединеніи
онъ не молсетъ быть счастливъ улсе по одному тому, что тамъ
ему не достаетъ друзей: они иулсны ему, каісъ воздухъ и вода.
Почти въ каждомъ письме есть или вопросъ, или упоминаніе о
комъ-нибудь изъ иихъ, съ упреісомъ въ томъ, что они его забы­
ли. „Это почтенное семейство ужасно не достаетъ моему сердцу'',
пишетъ онъ едва-ли не умышленной французской фразой къ Н. И .
Гнедичу о Карамзиныхъ. „Отъ брата давно не получалъ изве-
стія; о Дельвиге и Баратынскомъ также; но я люблю ихъ и ле-
нивыхъ“ ... и тутъ же прибавляетъ: „vale, sed delenda est censura“ .
„Здесь (въ Кишиневе) у иасъ молдованно п тошно; ахъ, Более
мой, что-то делается съ Кюхельбекеромъ— слулсба его меня без-
поісоитъ до крайности. Напишите мне о. немъ, если будете отве­
чать“ (къ Гнедичу). „Жду, лсду писемъ отъ тебя—и не долсдусь“ ,—
пишетъ Пушкинъ къ Дельвигу 8 іюня 1825 г. — Не принялъ-ли ты
опять въ услуженіе Никиту, или ледешь оказіи? Проклятая ока-
зія! Ради Бога, напиши мне что-нибудь: ты знаешь, что я имелъ
неочастіе потерять бабушку Чичерину и дядю Петра Львовича—
получилъ эти известія безъ пріуготовленія и нахожусь въ ужас-
номъ положены— утешь меня, это священный долгъ дружбы, „сего
священнаго чувства“ ,—добавляетъ поэтъ, который и здесь не могъ
обойтись безъ ироннческаго параллелизма. „Милый баронъ,— пи­
шетъ онъ Дельвигу изъ Михайловскаго въ январе 1826 года:— вы
обо мне безпокоитесь и напрасно—я человекъ мирный. Но я
безпокоюсь— и дай Богъ, чтобы было понапрасну— мне сказыва­
ли, что А. Раевскій подъ арестомъ. Не сомневаюсь въ его по­
литической безвинности, но онъ боленъ ногами, и сырость ка­
земата будетъ для него смертельна. Узнай, где онъ и успокой
меня«.
Участь декабристовъ особенно волновала Пушкина. Вследъ
за предыдущимъ письмомъ онъ сообщаетъ тому лее Дельвигу:
„Съ нетерпеніемъ ожидаю решенія участи несчастныхъ и обна-
родованія заговора. Твердо надеюсь на великодушіе молодого
нашего царя. Не будемъ ни суеверны, ни односторонни, какъ
французскіе трагики; но взглянемъ на трагедію взглядомъ Шекс­
пира“ . Въ одномъ изъ писемъ къ Вяземскому онъ удивлялся не­
устрашимости государя, который явился на площадь успокоить
народъ, взволнованный нелёпьш и слухами о мерахъ противъ
чумы: „Каковъ государь! Молодецъ! Того и гляди, что нашихъ
каторлениковъ простить... Дай ему Богъ здоровья“ . „Еще-таіси я
все надеюсь на коронацію,— пишетъ онъ ему же изъ Михайлов­
скаго передъ самымъ вызовомъ въ Москву.— Повешенные пове­
шены, но каторга 120 друзей, братьевъ, товарищей ужасна“ .
Еще въ 1827 г. поэтъ продолжалъ „надеяться“ и въ своемъ „по-
сланіи въ Сибирь“ онъ ободрялъ друзей:

122
Л. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
Во глубинѣ сибирскихъ рудъ
Храните гордое терпѣнье:
Не пропадетъ ваш ъ скорбный труда
И думъ высокое стремленье.
Несчастью вѣрная сестра,
Надежда, въ мрачномъ подземельѣ
ТІробудитъ бодрость и веселье,
Придетъ желанная пора:
Любовь и дружество до васъ
Дойдутъ сквозь мрачные затворы,
Какъ въ ваши каторжныя норы
Доходить мой свободный гласъ;
Оковы тяжкія падутъ,
Темницы рухнутъ—и свобода
Васъ приметь радостно у входа,
И братья мечъ вамъ отдадутъ.
Надежды Пушкина не оправдались, но онъ никогда не пере-
ставалъ думать о смягченіи участи декабристовъ, среди которыхъ
были многіе изъ его друзей. „П ушкинъ приходилъ ко мнѣ,— раз-
сказываетъ А. О. Смирнова въ своихъ „Запискахъ“ ,— и показывалъ
стихи Одоевскаго и письмо, присланное изъ Сибири. Онъ долго
говорилъ о дѣятеляхъ 14 числа: какъ онъ имъ вѣренъ! Онъ кон­
чилъ тѣмъ, что сказалъ: „Мнѣ хотѣлось бы, чтобы государь былъ
обо мнѣ хорошаго мнѣнія. Еслибы онъ мнѣ довѣрялъ, то, можетъ
быть, я могъ бы добиться какой-нибудь милости для нихъ“...
Для характеристики отношеній Пушкина къ друзьямъ интере-
сенъ по задушевности и теплотѣ разсказъ И. И . Пущина о по-
сѣщеніи „опальнаго затворника“ въ Михайловскомъ. Не можемъ
не привести изъ него нѣсколько строкъ, рисующихъ впечатлѣніе
первой встрѣчи. ...„ Не было силы остановить лошадей у крыльца,
протащили мимо и засѣли въ снѣгу нерасчищеннаго двора. Я
оглядываюсь: вижу на крыльцѣ Пушкина, босикомъ, въ одной ру-
башкѣ, съ поднятыми вверхъ руками. Не нужно говорить, что
тогда во мнѣ происходило. Выскакиваю изъ саней, беру его въ
охабку и тащу въ комнату. На дворѣ страшный холодъ, но въ
иныя минуты человѣкъ не простулшвается. Смотримъ другъ на
друга, цѣлуемся, молчимъ. Онъ забылъ, что надобно прикрыть
наготу, я не думалъ о заиндевѣвшей шубѣ и шапкѣ. Было около
восьми часовъ утра. Не знаю, что дѣлалось. Прибѣлсавшая ста
руха застала насъ въ объятіяхъ другъ друга въ томъ самомъ
видѣ, какъ мы попали въ домъ: одинъ— почти голый, другой—
весь забросанный снѣгомъ. Наконецъ, пробила слеза (она и теперь
черезъ тридцать три года, мѣшаетъ писать въ очкахъ), мы очну­
лись. Совѣстно стало передъ этой лсенщиной; впрочемъ, она все
поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спра­
шивая, бросилась обнимать. Я тотчасъ догадался, что это добрая
его няня, столько разъ имъ воспѣтая, и чуть не задушилъ ее въ
объятіяхъ“ ... *).
*) См. J1. Майковь. Пушкинъ. Біографическіе матеріалы и исто­
рико-литературные очерки. Спб. 1899, стр. 79.
А. с . ПУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
123
Къ этимъ днямъ свиданія друзей относятся проникнутая
грустной отрадой строки:
...Поэта домъ опальный
О, Пущинъ мой, ты первый посѣтилъ.
Ты усладилъ изгнанья день печальный,
Ты въ день его лицея превратилъ.
Если лицей не далъ мнВгаго поэту въ смыслѣ мало-мальски
систѳматическаго образованія, онъ далъ ему за то вѣрныхъ друзей;
за нихъ-то, главнымъ образомъ, и благодарилъ поэтъ свою alma
mater.
Извѣстно, съ какою нѣжностью Пушкинъ относился къ барону
А. А . Дельвигу. Смерть его въ 1831 году была для поэта не-
ожиданнымъ и страшнымъ ударомъ. „Изливая скорбь о невозна­
градимой утратѣ передъ матерыо моей, тоже искренно любившей
безвременно угасшаго поэта, Александръ Сергѣевичъ, среди исте-
рическихъ рыданій, сказалъ ей: „Сестра, въ гробу мой Дельвигъ
милый!.. Немного насъ осталось здѣсь: Горчаковъ, Комовскій,
Корфъ и только; о Кюхлѣ (Кюхельбекерѣ, сосланномъ въ числѣ
декабристовъ) не говорю: онъ для насъ померъ; далеко, далеко
онъ отъ насъ... не увидимъ болѣе друга Вильгельма“ ... Такъ раз-
сказываетъ въ „Семейной хроникѣ“ племянникъ поэта, Л. Н .
Павлищевъ. То лее тяжелое чувство осиротѣлости охватываетъ
письма поэта къ Плетневу по этому поводу.
„Грустно, тоска.
Вотъ первая смерть, мною оплаканная. Карамзинъ подъ конецъ
былъ мнѣ чуждъ: я глубоко сожалѣлъ о немъ, какъ русскій, но
никто на свѣтѣ не былъ мнѣ ближе Дельвига. Изъ всѣхъ связей
дѣтства онъ одинъ оставался на виду—около него собиралась
наша бѣдная кучка. Безъ него мы почти осиротѣли. Считай по
пальцамъ, сколько насъ? Ты, я, Баратынскій—вотъ и все“ . Слѣ-
дующее письмо къ нему же проникнуто нѣжнымъ элегическимъ
чувствомъ, воспоминаніе о погибшемъ другѣ обвѣяно тихой по-
эзіей скорби. „Баратынскій собирается написать жизнь Дельвига.
Мы всѣ поможемъ ему нашими воспоминаніямн. Не правда-ли?
Я зналъ его въ лицеѣ—былъ свидѣтелемъ перваго, незамѣченнаго
развитія его поэтической души и таланта, которому еще не от­
дали мы долленой справедливости. Съ нимъ читалъ я Дерлсавина
и Ж уковскаго, съ нимъ толковалъ обо всемъ, что душу волнуетъ,
что сердце томитъ. Я хорошо знаю, однимъ словомъ, его первую
молодость; но ты и Баратынскій знаете лучше его раннюю зрѣ-
лость. Вы были свидѣтелями возмужалости его души. Напишемъ
же втроемъ жизнь нашего друга, лсизнь, богатую не романиче­
скими приключеніями, но прекрасными чувствами, свѣтлымъ,
чистымъ разумомъ и надеждами“ ... Въ память своего друга поэтъ
принимаетъ близкое участіе въ судьбѣ его вдовы, помогаетъ въ
устройствѣ денеясныхъ дѣлъ, продолжаетъ его изданія — „для
братьевъ покойнаго Дельвига“ . Испытывая лично крайнюю нужду

124
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
въ деньгахъ, онъ пишетъ Яковлеву 19 іюля 1831 г.: „Кланяюсь
сердечпо Софьѣ Михайловнѣ (Дельвигъ)... Дай Богъ ей здоровья
и силы души. Если надобны будутъ ей деньги, попроси ее со
мною пе церемониться, не только насчетъ моего долга, но и во
всякомъ случаѣ“ .
Чтобы понять эту степень дружеской привязанности, которая
въ наше время встрѣчается все рѣлсё5и рѣже, недостаточно под­
няться на высоту евангельской любви человѣка къ человѣку, не
знавшей неравенства и положительно роднившей меясду собою
часто различныхъ по образу мыслей и возрасту людей,— -нужно
взвѣспть и виѣшнія условія, при которыхъ ісрѣпло и развивалось
это чувство. Прежняя школа не равняла юношей подъ одинъ
строй мыслей и чувствъ и ие стирала этимъ путемъ индивидуаль-
ныхъ чертъ, присущихъ каждой личности отъ рожденія. Не бу­
дучи въ состояніи дать послѣдовательнаго и научио-обоснован-
наго воспитанія и образованія юношамъ, лицей, безсозиательно,
впрочемъ, не стѣснялъ ихъ досуга искусственными преградами
свободному товарищескому общенію и открылъ столь лее свобод­
ный достуиъ къ книгамъ. Предоставляя выборъ естествен-
нымъ еклонностямъ и критической самодѣятельности молодыхъ
людей, начальство лицея еще не дошло до того общаго въ наше
время правила лѣчпть болѣзненное просвѣщеніе юношества алло-
патіей учебниковъ и гемеопатіей книгъ, разрѣшенныхъ, одобрен-
ныхъ, а иногда и рекомендованиыхъ для чтенія. Юношамъ при­
ходилось учиться другъ у друга, высказывать во взаимныхъ стол-
кновеніяхъ природныя черты своего характера, узнавать чело-
вѣка всего, а не одну какую-нибудь сторону его личности. Въ
подобной товарищеской средѣ юноши легко нріучались цѣнить
достоинства и снисходительно относиться къ недостаткамъ ближ-
няго, щадить больныя стороны его самолюбія и устанавливать ту
степень дружеской близости, которая потомъ неизмѣнно сохра­
нялась именно до гробовой доски. Романтическое „сродство душъ“
вовсе не было однимъ лишь поэтическимъ мотивомъ, благодарной
темой для нѣжныхъ и грустныхъ варіацій; оно было своего рода
культомъ, составляло часть „святая святыхъ“ человѣка. Любовь
и дружба, какъ двѣ сестры, являвшіяся рядомъ, порождали въ
поэзіи настроенія идеально-возвышенныя, проникнутыя обаяніемъ
нравственно - просвѣтлениаго чувства. Многочисленный стихотво-
ренія того лее Пушкина служатъ леивымъ доказательствомъ, что
и въ этой области можно не быть сантимептальнымъ, когда источ­
никъ отралсеннаго поэзіей чувства коренится въ основѣ нравствен­
ной природы поэта. Современная ноэзія, расширившая понятіе
любви до извращенія естественнаго принципа, совершенно почти
не знаетъ темъ о друлебѣ. Какою грустною мелодіей и искрен­
ностью чувства звучитъ привѣтъ далекимъ друзьямъ, обращенный
изъ Михайловскаго въ холодный сѣрый день 19 октября 1825 года:
А. С. ІІУШКИПЪ II ЕГО ПИСЬМА.
125
Печаленъ я: со мною друга нѣтъ,
Съ кѣмъ долгую запилъ бы я разлуку;
Кому бы могъ пожать отъ сердца руку
И пожелать веселыхъ много лѣтъ.
Я пыо одинъ; вотще воображенье
Вокругъ меня товарищей зоветъ;
Знакомое не. слышно приближенье,
II милаго душа моя не ждетъ...
III.
Тонъ Пушкинскихъ писемъ безконечно разнообразенъ, смотря
по тому, съ кѣмъ и о чемъ бесѣдуетъ онъ. Раскрывая всю душу
въ перепискѣ съ друзьями, онъ излагаетъ свои мысли совер­
шенно въ томъ видѣ, какъ онѣ родились въ его головѣ, не за­
ботясь объ условностяхъ приличія, не избѣгая называть пред­
меты ихъ собственными именами. „ Я не люблю видѣть въ перво-
бытномъ нашемъ языкѣ,— пишетъ онъ Вяземскому (ноябрь 1823),—
слѣды европейскаго лееманства и французской утонченности. Гру ­
бость и простота болѣе ему пристали. Проповѣдую изъ внутрен­
няго убѣлсденія, но по привычкѣ пишу иначе“. Грубости въ пись-
махъ Пушкина иѣтъ нпгдѣ, и подъ этимъ словомъ онъ разумѣлъ
именно нослѣднее изъ отмѣченныхъ нами свойствъ. Руковод­
ствуясь ихъ вкусомъ и указаиіями относительно своихъ литера-
турныхъ произведеній, онъ съ чистосердечной откровенностью,
напрямикъ высказываетъ имъ свои крптнческія замѣчанія по по­
воду ихъ сочиненій, но въ этой прямотѣ не звучитъ ни одна
нотка соревнованія или покровительственнаго отношенія къ ме-
иѣе даровитому другу; скорѣе наоборотъ: Пушкинъ былъ скло-
ненъ въ неподдѣльномъ увлеченіи нерѣдко преувеличивать ихъ
литературный достоинства. Какъ образецъ прямоты н безыскус­
ственности суледеній, нриведемъ выдерлеки изъ его письма къ
Бестужеву (8 февраля 1824 г.), гдѣ поэтъ разбираетъ одну изъ
книлеекъ издававшейся послѣднимъ „Полярной Звѣзды“ . „О твоей
повѣсти въ „Полярной Звѣздѣ“ скалсу, что она не въпримѣръ лучше
(т. е . занимательнѣе) тѣхъ, которыя были напечатаны въ про­
шломъ году, et c’est beaucoup dire. Корнпловнчъ славный малый и
много обѣщаетъ, но зачѣмъ пишетъ онъ: „для снисходнтельнаго
вннманія“,
„милостивый государь“ ,
и ожидаетъ „одобритель­
ной улыбки нрекраснаго пола“ , для продсллеенія любопытныхъ
своихъ трудовъ? Все это старо, неиулено и слишкомъ уже пах-
нетъ Шаликовскою невинностью... Плетнева „Родина“ хороша;
Варатыискій— чудо; мои пьесы плохи“ ... „Съума ты сошелъ, ми­
лый ПІишковъ,— пишетъ поэтъ послѣднѳму изъ Одессы (1823 г.):__
ты мнѣ писалъ нѣсколысо мѣсяцевъ тому назадъ: „милостивый
государь“, „лестное ваше знакомство“, „честь имѣю“, „покорнѣй-
шій слуга“,
такъ что я и не узналъ моего цар скосельскаго това­

126
A. C. ПУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
рища. Если заблагоразсудпшь писать ко мнѣ, впередъ прошу тебя
быть со мною на старой ногѣ, не то—мнѣ будетъ грустно“ .
Письма къ Гнѣдичу и Жуковскому проникнуты дружеской
откровенностью, не исключавшей выраженія извѣстнаго рода
благородной почтительности младшаго изъ друзей. Въ большшіствѣ
случаевъ они носятъ на себѣ слѣды извѣстной оформленности,
выраженіямъ придана нлавность и законченность. Въ нихъ на
первомъ планѣ литературные интересы. „Вдохновительное письмо
ваше, почтенный Николай Ивановичъ,— пишетъ Пушкинъ Гнѣдичу
изъ Кишинева (24 марта 1821 г.)—нашло меня въ пустыняхъ Мол-
давіи; оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца— благо­
дарю за воспоминанія, за дружбу, за хвалу, за упреки, за фор­
мата этого письма—все показываетъ участіе, которое нрннпмаетъ
живая душа ваша во всемъ, что касается меня... Молю Феба и
Казанскую Богоматерь, чтобы возвратился я къ вамъ съ моло­
достью, воспомипаиіямп и еще новой поэмой; та, которую недавно
кончилъ, окрещена „Кавказскнмъ нлѣнникомъ“ . Вы ожидали мно­
гое, какъ видно пзъ письма вашего— найдете малое, очень ма­
лое... Во всей поэмѣ не болѣе 700 строфъ; въ скоромъ времени
пришлю вамъ ее, дабы сотворили вы съ нею что только будетъ
угодно'4... „Письмо ваше,— пишетъ поэтъ ему же 27 іюня,— такое
существительное, которому не нужно было нрилагательнаго, чтобъ
меня искренно обрадовать. Отъ сердца благодарю васъ за ваше
дружеское понеченіе. Вы избавили меня отъ большихъ хлопотъ,
совершенно обезпечнвъ судьбу „Кавказскаго плѣнника“ . Ваши
замѣчанія на счетъ его недостатковъ совершенно справедливы и
слишкомъ снисходительны; но дѣло сдѣлано“... „Нынѣшнія мои
обстоятельства,— нншетъ онъ Гнѣдичу уже 23 февраля 1825 года,—
не нозволяютъ миѣ и желать вашихъ писемъ. Но жду стиховъ
вашихъ, хоть печатныхъ, хоть рукописиыхъ. Пѣсни греческія—
прелесть u tour de force. Объ остроумномъ предисловіп можно бы
потолковать. Сходство пѣсенной поэзіи явно, но причины?...
Братъ говорилъ мнѣ о скоромъ совершеніи вашего Гомера. Это
будетъ первый классическій, евронейскій нодвпгъ въ нашемъ оте-
чествѣ... чортъ возьми это отечество“ , прибавляетъ онъ тутъ же
въ скобкахъ, и этой мгновенной выходкой, въ которой столько
же ѣдкой горечи, сколько нервной раздражительности, сразу вво­
дить собесѣдпика въ пастроеніе минуты.
Письма къ Жуковскому обнимаютъ гораздо болѣе обшир­
ный кругъ предметовъ. Н а послѣдняго поэтъ смотрѣлъ, какъ
на своего учителя въ поэтическомъ искусствѣ.
„Ты слиш­
комъ бережешь меня въ отношеніи къ Жуковскому, — пи­
шетъ поэтъ Вяземскому 25 мая 1825 г. — Я не слѣдствіе, а
точно ученикъ его, и только тѣмъ и беру, что не смѣю су­
нуться на дорогу его, а бреду проселочной. Никто не имѣлъ
п не будетъ имѣть слога, равнаго въ могуществѣ и разнообразіи
А . С. ИУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
слогу его. Въ бореньяхъ съ трудностью силачъ необычайный“ ...
Жуковскому онъ жалуется на свое тяжелое ноложеніе въ семьѣ,
особенно когда онъ встрѣтился съ отцомъ, въ года своей ссылки,
въ Михайловскомъ: „Милый, прибѣгаю къ тебѣ. Посуди о моемъ
полоясеніи... Отецъ, испуганный моей ссылкою, безпрестанно твер-
дилъ, что и его ожпдаетъ та же участь. Пещѵровъ, назначенный
за мной смотрѣть, имѣлъ безстыдство предложить отцу моему
доллсность распечатывать мою переписку, короче—быть моимъ
шпіономъ“ ... Въ разгарѣ ссоры отецъ обвинилъ сына въ томъ,
будто онъ его билъ, а потомъ, что хотѣлъ бить. „Передъ тобою
не оправдываюсь. Но чего же онъ хочетъ для меня съ уголов-
нымъ обвиненіемъ? Рудниковъ сибирскихъ и лишенія чести? Спаси
меня хоть крѣностыо, хоть Соловецкимъ монастыремъ... Надобно
тебѣ знать, что я уже писалъ бумагу къ губернатору, въ которой
прошу его о крѣпости, умалчивая о нричинахъ“ . Приблизительно
черезъ мѣсяцъ (24 ноября 1825 г.) Пушкинъ леалѣетъ, что по-
треволсилъ Жуковскаго: до уголовнаго преслѣдованія дѣло не
дошло: „Но что мнѣ было дѣлать! Я сосланъ за строчку глупаго
письма. Что было бы, если бы правительство узнало обвипеніе
отца? Отецъ говорилъ послѣ: да онъ убилъ отца словами... ка ­
ламбурь и только. Воля твоя, тутъ и поэзія не номоясетъ“ . Эти
письма наглядно обрисовываютъ не только отношеніе поэта
къ Я^уковскому, но и пололееніе его въ родной семьѣ.
Его, какъ и брата Льва и сестру Ольгу Сергѣевну, сильно
донимала въ молодости, по выраженію Л. Павлищева, „родитель­
ская музыка: надоѣданья изъ-за пустяковъ, придирки и тому по­
добный угощенія“. Если далее и не согласиться съ нлемянпикомъ
поэта въ томъ, что послѣдній „едва ли не нарочно, лишь бы
бѣлеать отъ родителей, провинился въ 1820 году стихами „Ода
на свободу“, за что былъ удаленъ изъ Петербурга, то все лее,
въ связи съ извѣстными другими данными, придется признать,
что домашнее пололсеніе поэта было далеко не изъ завидныхъ и
во всякомъ случаѣ не располагало къ тому, чтобы его тянуло
къ домашнему уюту. „Мое прпсутствіе въ нѣдрахъ семьи,— писалъ
онъ В. Ф. Вяземской въ октябрѣ 1824 г.,— только способствовало
усиленно страданій и безъ того достаточно реальныхъ“ .
„По-
бѣжденный учитель“ ,
съ неизмѣннымъ участіемъ относившейся
всегда къ своему геніальному ученику, игралъ выдающуюся
роль въ дѣлѣ освобожденія его изъ псковскаго уединенія. Письма
сохранили намъ весь ходъ этого дѣла. Поэтъ чистосердечно при­
знавался въ своихъ „прегрѣшеніяхъ“,
о которыхъ мы будемъ
говорить ниже, и обсуясдалъ ту форму, въ которой Жуковскій
могъ бы представить государю ходатайство въ этомъ смыслѣ.
Однимъ изъ доводовъ въ пользу освоболеденія отъ деревенской
ссылки былъ аневризмъ или „родъ аневризма“ ,
съ которымъ
Пушкинъ долго не могъ или вѣрнѣе— не хотѣлъ разстаться.

128
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
Исторія съ этимъ аневризмомъ чрезвычайно любопытна. Еще
въ Одессѣ, въ 1824 году, онъ ссылался на свой аневризмъ, какъ
на доказательство своей неспособности къ государственной службѣ,
и писалъ правителю канцеляріи гр. Воронцова, А. И . Казначееву:
„Вы, можетъ быть, не знаете, что у меня аневризмъ. Вотъ уже
восемь лѣтъ, какъ я ношу съ собой смерть... Могу представить
свидѣтельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить
меня въ покоѣ на остатокъ жизни, которая вѣрно не продлится.“
Въ этомъ минорномъ тонѣ такъ и сквозить тонкая ироническая
улыбка „не свободнаго въ своихъ намѣреніяхъ“ ,
но „готоваго
подать въ отставку“ поэта. Во второмъ ппсьмѣ къ тому лее Казна­
чееву объ аневризмѣ нѣтъ уже рѣчи; здѣсь поэтъ боленъ другою
болѣзныо—стремленіемъ къ независимости, болѣзныо, которая
въ немъ была хронической, да такъ и осталась неизлѣченпой.
„Мнѣ только становится невмочь зависѣть отъ хорошаго или дур­
ного пищевареиія того или другого начальника; мнѣ надоѣло ви-
дѣть, что меня въ моемъ отечествѣ принпмаютъ хунѵв, чѣмъ
какого-нибудь британскаго молокососа, который пріѣзжаетъ къ намъ
расточать свою пошлость и безпечную болтовню“ .
О Воронцовѣ
Пушкинъ отзывался въ письмѣ къ А. И . Тургеневу въ слѣдую-
щихъ выраженіяхъ: „Воронцовъ— вандалъ, придворный :хамъ и
мелкій эгоистъ. Онъ видѣлъ во миѣ коллеясскаго секретаря, а я ,
признаюсь, думалъ о себѣ что-то другое. Старичокъ Инзовъ^ са-
жалъ меня подъ арестъ всякій разъ, какъ мнѣ случалось побить
молдавскаго боярина, правда,— но за то добрый мистикъ въ то
лее время приходилъ меня навѣщать и бесѣдовать со мною о
гпшпанской революціи“ ... Въчерновомъ прошеніи, приложенномъ
къ письму къ Жуковскому въ маѣ 1825 г., аневризмъ призванъ
былъ снова играть роль побудительной причины къ предоставле­
нию поэту права отправиться „куда-нибудь въ Е вропу“ для операціи
надъ нимъ. Государь разрѣшилъ ему бывать для лѣченія во
Псковѣ. По этому поводу Жуковскій получилъ отъ поэта въ
іюнѣ письмо, настолько интересное и по тону, и по формѣ, что
мы не молеемъ не привести его цѣликомъ: „Неожиданная милость его
величества тронула меня несказанно, тѣмъ болѣе, что здѣшній
губернатор'!, предлагал'!» улсе мнѣ имѣть жительство во Псковѣ,
но я строго придерживался повелѣнія въкшіаго начальства. Я
справлялся о псковскихъ операторахъ; мнѣ указали тамъ на нѣ-
котораго Всеволодова, очень пскуснаго по ветеринарной части
и извѣстнаго въ ученомъ свѣтѣ по своей книгѣ о лѣченіи ло­
шадей. Не смотря на все это, я рѣшилъ остаться въ Михайлов-
скомъ; тѣмъ не меиѣе, чувствую отеческую снисходительность
его величества. Боюсь, чтобы медленность мою нользоваться мо­
наршею милостію не почли за небреженіе или возмутительное
упрямство,— но можно ли въ человѣческомъ сердцѣ предполагать
такую адскую неблагодарность? Дѣло въ томъ что десять лѣтъ
А. С. НУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
129
не думавъ о своемъ анеЪризмѣ, не вижу причины вдругъ о немъ
расхлопотаться. Я все жду отъ человѣколюбиваго сердца импе­
ратора, авось-либо позволитъ онъ мнѣ современемъ искать сго-
роны мнѣ но сердцу и лѣкаря по довѣрчивости собственного
разеудка, а ие по нриказанію высшаго начальства".
Жуковскій
не догадываясь сразу, о какомъ аневризмѣ шла рѣчь, про­
силъ извѣстнаго врача Мойера пріѣхать изъ Дерпта въ Ми­
хайловское для совершения операціп.
Поэтъ испугался не
на шутку и немедленно написалъ послѣднему, прося ие пріѣз-
жать: „Операція, требуемая аневрпзмомъ, слишкомъ маловажна,
чтобы отвлечь человѣка знаменитаго отъ его занятіЙ и мѣсто-
пребыванія. Благодѣяніе ваше было бы мучительно для моей со-
вѣстп; я не доллеенъ и не могу согласиться принять его. Омѣло
ссылаюсь на собственный вашъ образъ мыслей и на благородство
вашего сердца“. Въ письмѣ къ Жуковскому отъ 6 октября того
лее года, онъ улее болѣе онредѣленпо высказываетъ свою завѣтную
мысль, которая съ горькой ироніей должна была прятаться‘за
„становую жилу“ . „Милый мой, носидимъ у моря, подождемъ
погоды; я не умру— это невозможно: Богъ не захочетъ, чтобы
Годуновъ со мной уничтожился. Дай срокъ: лсадно принимаю
твое пророчество-пусть трагедія пскунитъ меня... Но до траге-
ДІй ли нашему черствому вѣку? По крайней мѣрѣ оставь мнѣ
надежду. Чувствую, что операція отнпметъ ее у меня. Она зака­
балить меня на десять лѣтъ ссылочной жизни. Мнѣ уже не бу­
детъ ни надежды, ни предлога— страшно подумать...“
„Давно
разстроенное здоровье -и родъ аневризма“ упоминаются еще разъ
въ пнсьмѣ, предназначенномъ, по настоянію Жуковскаго, для
показа улее императору Николаю Павловичу, который сразу излѣ-
чилъ аневризмъ поэта... вызвавъ его съ фельдъегеремъ въ Москву
и даровавъ право лсительства въ столицахъ. И позлее много разъ
въ затруднительныхъ случаяхъ яеизни Пушкннъ прибѣгалъ къ
совѣтамъ и содѣйствію Жуковскаго, о значенін котораго молено
судить по письмамъ. „Жалѣю, что нѣтъ у меня твоихъ совѣтовъ
или хоть присутствія: оно вдохновеніе“,
писалъ ему Пушкинъ
въ 1825 году. Мнѣніе Жуковскаго могло рѣшить, напримѣръ,
такой капитальный вопросъ для всей дальнѣйшей жизни поэта,
какъ окончательная подача въ отставку въ 1835 году. Жуков-
скій противодѣйствовалъ ей, стараясь, какъ всегда, примирить
непримиримое, и въ этомъ вопросѣ, какъ и въ возвращенін
опальному поэту политической свободы, купленной дорогой цѣной
свободы духа, сыгралъ роль слѣпого орудія судьбы. Наилучшія
намѣренія руководили Жуковскимъ, и въ этомъ сознаяіи кроется
единственное утѣшеніе для тѣхъ, кто пробѣгаетъ мысленно тра-
гедію Пушкинской лсизнп.

130
л. С. ПУПІКИИЪ И ЕГО ПИСЬМА .
ІУ.
Особенной глубиной чувства, подъ откровенной небрежностью
дружеской бесѣды, и отраженіемъ самыхъ разнообразных!, ощу-
іценій, переживавшихся поэтомъ, отличаются, какъ и можно было
ожидать, письма къ бар. Дельвигу, отъ котораго, какъ и отъ
брата, онъ положительно ничего не скрывалъ.
„Сейчасъ узнаю,
что ты ко мнѣ писалъ, но письмо твое до меия ие дошло, пи­
шетъ опальный поэтъ пзъ Михайловскаго (23 іюля 1825 г.) . — Дай
Богъ, чтобы новый Никита имъ воспользовался. Я чрезвычайно
за тебя безпокоюсь: не сказалъ-ли ты чего-нибудь лишняго или
необдуманнаго? участіе дружбы можно перетолковать въ дурную
сторону,— а я боюсь быть причиной непріятностей для лучшихъ
изъ друзей моихъ.... Съ братомъ (Львомъ) я въ сношенія входить
не намѣренъ— онъ зналъ мои обстоятельства и самовольно затруд-
няетъ ихъ. У меня нѣтъ ни копѣйки денегъ въ минуту нужную;
я не знаю, когда и какъ я получу ихъ. Безпечность и легко-
мысліе эгоизма извинительны только до нѣкоторой степени“ ...
„Мой другъ баронъ, я на тебя не дулся, и долгое твое молча-
ніе великодушно извинялъ твоимъ гименеѳмъ.
Jo hymen Hymenaee io,
Jo hymen Hymenaee!—
т. e . чортъ побери вашу свадьбу, свадьбу вашу чортъ побери!
Когда друзья мои женятся, имъ смѣхъ, a мнѣ горе; но такъ и
быть: апостолъ Павелъ говоритъ въ одномъ изъ своихъ носла-
ній, что лучше взять себѣ жену, чѣмъ идти въ геенну и во огнь
вѣчный— обнимаю и поздравляю тебя— рекомендуй меня баро-
нессѣ Делъвнгъ“ .
Въ послѣднемъ ппсьмѣ къ нему, 4 ноября
1830 года, изъ Болдина, Пушкинъ тревожился, не получая долго
о немъ свѣдѣній: „Отецъ мнѣ ничего про тебя не пишетъ, а
это безпокоитъ меня, ибо я всетаки его сынъ, т. е . мнителенъ и
хандрливъ“ ,
а 21 января слѣдующаго года онъ сообщаетъ
Плетневу о полученномъ имъ „ужасномъ извѣстіи“ о смерти,
которая такъ тяжело отозвалась на поэтѣ.
За друзьями Пушкина въ исторіи русскаго просвѣщенія дол­
жна быть записана важная услуга: они поддерживали его ооще-
ніе съ образованпымъ міромъ, служа и корреспондентами его въ
отношеніи всевозможныхъ новостей, и коммиссіонерами по части
литературныхъ иорученій и доставки книгъ и журналовъ, кото­
рые поглощались поэтомъ съ неимовѣрной быстротой. Они явля­
лись посредниками въ борьбѣ поэта съ безграмотной, но притя­
зательной цензурой, они же были нерѣдко издателями и даже
редакторами его сочиненій: сдѣлай такія^то и такія поправки,
впрочемъ, предоставляю твоему усмотрѣнію— эта фраза то и дѣло
попадается въ письмахъ. Наконецъ, съ друзьями поэтъ былъ въ
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
непрерывныхъ денежныхъ отношеніяхъ иа болыиія, нерѣдко,
суммы, но по шісьмамъ нигдѣ не видно, чтобы эти отношенія
приводили къ крупиымънедоразумѣніямъили размолвкамъ. Въ пись­
махъ лее отражалась та сторона его внутренней жизни, которой онъ
не могъ подѣлнться ни съ кѣмъ изъ родныхъ. „Душа моя, вотъ
тебѣ планъ жизни моей,— пишетъ Пушкинъ Плетневу 13 января
1830 г.:— я женюсь въ семъ мѣсяцѣ *), полгода проживу въ
Москвѣ, лѣтомъ пріѣду къ вамъ. Я не люблю московской жизни.
Здѣсь живи не какъ хочешь—какъ тетки хотятъ. Теща моя—та
же тетка. То ли дѣло въ Петербургѣ! Заживу себѣ мѣщаниномъ,
припѣваючи, независимо и не думая о томъ, „что скажетъ
Марья Алексѣевна“ ...
Деньги, деньги: вотъ главное! Пришли
мнѣ денегъ, и я скажу тебѣ спасибо. Да что лее ты не пишешь
ко мнѣ, безсовѣстный?“ „Что это значитъ, душа моя? ты совер­
шенно замолкъ,— читаемъ мы въ письмѣ отъ 26 марта 1831 г.
ему лее.— Вотъ уже мѣсяцъ, какъ отъ тебя ни строчки не вижу.
Ужъ не послѣдовало ли вновь тебѣ отъ геи:-губернатора
милостивое запрещеніе со мной переписываться? Чего добраго!
Не боленъ ли ты? все ли у тебя благополучно? или просто
лѣнишься, да понапрасну друзей своихъ пугаешь? Покамѣстъ—
вотъ тебѣ подробное донесеніе обо мнѣ, о домашнихъ моихъ
обстоятельствахъ и о намѣреніяхъ. Въ Москвѣ остаться я ни­
какъ не намѣренъ; причины тому тебѣ пзвѣстны“... Иногда, если
друзья не понимали поэта и истолковывали его слова въ иномъ
смыслѣ, чѣмъ тотъ, который былъ придашь пхъ авторомъ, или
лее недостаточно ясно читали меледу строкъ, поэтъ сердился и
отводилъ душу въ друлеескихъ упрекахъ, всегда деликатныхъ,
сдерлеанныхъ, далекихъ отъ того, чтобы уколоть чье-либо само-
любіе. Таково, напримѣръ, письмо отъ 29 сентября 1831 г. тому
же Плетневу: „Сейчасъ получилъ письмо твое и сейчасъ нее
отвѣчаю. Какъ же не стыдно было тебѣ понять хандру мою,
какъ ты ее понялъ? Хорошъ и Дельвигъ, хорошъ и Жуковскій!
Вѣроятно, я выразился дурно, но это васъ не оправдываетъ“ ...
Затѣмъ, разъяснпвъ вопросъ (затрудненія съ женитьбой), поэтъ
восклпцаетъ: „Теперь понимаешь ли ты меня? Понимаешь, ну,
слава Богу! Здравствуй, душа моя, каково поживаешь?“
Сравнительно меньше разнообразія въ настроеніяхъ въ пере­
п и с и поэта съ кн. Вяземскимъ: преобладаютъ литературные
интересы. Онъ то бесѣдуетъ съ „милымъ Асмодеемъ“ о текущей
литературѣ и совѣтуетъ ему оставить сообща эротическое по­
прище для Баратынскаго, который „превзойдетъ и Парни, и Ба­
тюшкова“, то сообщаетъ о ходѣ своихъ занятій и поручаетъ на­
печатать эпиграмму на „пріятелей“ , то высказываетъ критиче-
скія замѣчанія на его произведеиія. Въ письмахъ къ нему поэтъ
*) Свадьба состоялась 18 февраля 1S31 г.
9*

132
Л. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
болѣе острить и шутить, чѣмъ негодуетъ или жалуется. О своей
жизни въ Мнхайловскомъ, богатой для поэта впечатдѣиіямп виу-
тренняго свойства, онъ сообщаетъ Вяземскому въ нѣсколькихъ
строкахъ (1 февраля 1825 г.): „Покамѣстъ я одинъ одинешенекъ;
живу недорослемъ, валяюсь на лежанкѣ и слушаю старыя сказки
да пѣснн“ .
Если Вяземскій иенялъ Пушкину на его отставку,
которая для нашего поэта была синонимомъ независимости, то,
съ другой стороны, оиъ же своими бодрыми письмами поддерлш-
валъ его твердость духа въ минуты, когда поэтъ былъ близокъ
къ отчаянію и готовъ былъ совершить необдуманный поступокъ,
который впослѣдствін былъ бы.источникомъ мучительнаго раская-
нія. „Ты, конечно, правъ,— пишетъ Пушкинъ своему другу, умѣв-
шему соединить, волею судьбы, и „знатный родъ съ возвышен­
нымъ умомъ и простодушіе съ язвительной улыбкой“:— болѣе
чѣмъ когда-нибудь обязанъ я уважать себя. Унизиться передъ
правительствомъ была бы глупость“ .
Гораздо Откровеннѣе, въ тонѣ старшаго брата, Пушкинъ пе­
реписывался съ П. В. Нащокинымъ, съ которымъ былъ въ по-
стоянныхъ денежныхъ дѣлахъ. Деньги, деньги—этотъ мотивъ зве-
нитъ непрерывно въ теченіе всей его переписки, и чѣмъ дальше,
тѣмъ настоятельнѣи и громче.
Въ 1830 г. поэтъ посвятилъ Нащокину стихотвореніе „Ново­
селье“, гдѣ, въ противоположность своей суетѣ, рисовалъ жизнь
своего друга идиллическими чертами:
Благославляю новоселье,
Кудадомашній свой кумиръ
Ты перенесъ—а съ нимъ веселье,
Свободный трудъ и сладкій міръ.
Ты счастливъ: ты свой домшсъ малый,
Обычай мудрости храня,
Отъ злыхъ заботъ и лѣни вялой
Застраховала какъ отъ огня.
Но жизнь его друга далеко не была такой идилліей: злыхъ
заботъ было у него не меньше иногда, чѣмъ и у нашего поэта.
Поручал ему совершеніе различныхъ денежныхъ операцій, послѣд-
ній въ то яге время зорко слѣдилъ и за настроеніямп своего
друга, сочувствовалъ въ его тяжеломъ семейномъ полоясеніи, утѣ-
шалъ: „Что твои домашнія обстоятельства? Не отыскался ли
женихъ на извѣстную особу? Изъ Царскаго Села пріѣхалъ бы я
на эту свадьбу, отпраздновать твое освобожденіе, законный бракъ
Ольги Андреевны (цыганки, жившей у Нащокина), и увезъ бы
тебя въ Петербургъ. То-то бы зажили! Опять бы завелись и
арапы, и карлики, и сотернъ, и пр. Прощай, пиши и не слиш­
комъ скучай по мнѣ. Кто-то говаривалъ: если я потеряю друга,
то ѣду въ клубъ и беру другого. Мы съ женой тебя всякій разъ
поминаемъ. Она тебѣ кланяется“ (11 іюля 1831 г.) . Поэтъ дѣ-
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
133
лится съ нимъ и своими заботами, которыя съ каждымъ дпемъ
все сильнѣе и сильнѣе охватывали его: ,.А мнѣ что-то очень хо­
чется съ тобою поболтать, да я бы самъ кой-какія дѣла обрабо­
т а л а напр, (заложенные) брилліанты жены моей, которые ста­
раюсь спасти отъ банкротства теіци и отъ лапъ Семена Ѳедоро-
вича (управляющего Гончаровыхъ). Дѣдушка (Гончаровъ)... вы-
даетъ свою третью наложницу замужъ съ 10000 приданаго, а не
можетъ заплатить мнѣ моихъ 12000 и ничего своей внучкѣ не
даетъ. Наталья Никол, брюхата—въ маѣ родить. Все это очень
измѣнитъ мой образъ лсизни, и обо всемъ надо подумать (2,4 окт.
1831 г.) . Въ одномъ изъ писемъ женѣ Пушкинъ такъ характе­
ризуете образъ жизни и положеніе дѣлъ своего друга, на долю
котораго выпала нелегкая обязанность устраивать и распутывать
денежный обстоятельства нашего поэта: „Наіцокипъ занять дѣ-
лами, а домъ его—такая безтолочь и ералашъ, что голова кру­
гомъ идетъ. Съ утра до вечера у него разные народы: игроки,
отставные гусары, студенты, стряпчіе, цыганы, шпіоны, особенно
заимодавцы. Всѣмъ вольный входъ. Всѣмъ до него нулсда; всякій
кричитъ, куритъ трубку, обѣдаетъ, поетъ, пляшетъ; угла нѣтъ
свободнаго— что дѣлать? Между тѣмъ денегъ у него нѣтъ, кре­
дита нѣтъ,— время идетъ, a дѣло мое не распутывается“ ... Но
Пушкинъ содѣйствовалъ, въ свою очередь, устройству семейныхъ
дѣлъ своего друга, возбуждая его къ развязкѣ съ „извѣстною
особою“ и перемѣнѣ жизни. 23 февраля онъ писалъ ему: „Дай
Богъ мнѣ зашибить деньгу, тогда авось разведемъ тебя съ сожи­
тельницей, заведемъ мельницу въ Тюфляхъ (роща), и заживешь
припѣваючи и пишучи свои „Записки“ .
Въ ноябрѣ того же
года, узнавъ, что Нащокинъ намѣренъ жениться и перемѣнить
образъ жизни, поэтъ горитъ нетерпѣніемъ получить извѣстіе о
дальнѣйшемъ ходѣ этого вопроса, столь важнаго для душевнаго
спокойствія его друга.
„Что, Павелъ Воиновичъ, каковы до-
машнія обстоятельства? Рѣшено ли? — спрашиваетъ поэтъ.
—
Мочи нѣтъ, хочется узнать развязку: я твой романъ оста­
вилъ на самомъ занимательномъ мѣстѣ. Не смѣю надѣяться, а
молено надѣяться. Vous êtes éminemment un homme de passion,
и въ страстномъ состояніи духа ты въ состояніи сдѣлать то, о
чемъ и не осмѣлился бы подумать въ трезвомъ видѣ, какъ нѣ-
когда пьяный переплылъ ты рѣку, не умѣя плавать. Нынѣшнее
дѣло па то похоже—сыми рубашку, перекрестись и бухъ съ бе­
рега“ ... Завершеніе этого „романа“ мы находимъ уже въ письмѣ,
писанномъ весной 1834 года. „Ты не можешь вообразить, милый
другъ,— пишетъ А. С.,— какъ обрадовался я твоему письму... Съ
первыхъ строкъ вижу, что ты спокоенъ и счастливъ. Каждое
слово уничтожаетъ сплетни, половинѣ которыхъ я не вѣрилъ, но
которыхъ другая половина сильно меня тревожила... Конечно, мы
квиты, если ты мнѣ обязанъ женитьбой своей, и надѣюсь, что

134
A . C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
Вѣра Александровна будетъ меня любить, какъ любитъ тебя На­
талья Николаевна... Какъ скоро устрою свои дѣла, то примусь
и за твои. Прощай, жди денегъ“ .
У.
Вся сила братской любви, истинной доброты и снисходитель­
ности, на которую былъ способенъ Пушкинъ, сказалась въ его
письмахъ къ брату Льву Сергѣевичу, „храброму капитану“ , ка к ъ
его звали въ интимномъ кругу, ставшему безсмертнымъ благодаря
знаменитой эппграммѣ:
Нашъ пріятель Пушкинъ Левъ
Не лишенъ разсудка,і
Но съ шампанскимъ жирный пловъ
И съ груздями утка
Намъ докажутъ лучше словъ,
Что онъ болѣе здоровъ
Силою желудка.
Какимъ, въ самомъ дѣлѣ, искрепнимъ участіемъ и вдумчивостью
проникнуты тѣ строки его писемъ къ брату, гдѣ онъ касается
устройства его судьбы, образа жизни, стараясь добрымъ совѣтомъ*
опытомъ своей жизни, облегчить ему вступленіе въ свѣтъ, на ­
править на вѣрный путь неопытнаго юношу! „Скажи мнѣ—вы-
росъ ли ты? я оставилъ тебя ребенкомъ, найду молодымъ чело-
вѣкомъ,— пишетъ поэтъ 21 іюля 1822 года.— Скажи, съ кѣмъ изъ
моихъ пріятелей ты знакомъ болѣе? что ты дѣлаешь? что пишешь“?
Онъ совѣтуетъ ему служить и вмѣстѣ съ тѣмъ работать надъ
самообразованіемъ,— „чтеніе — вотъ лучшее ученіе“ ,
замѣчаетъ
А. С., собственнымъ опытомъ опять-таки добывшій это убѣлсде-
иіе. Мы не можемъ согласиться съ П. В. Аниенковымъ въ томъ,
что то письмо (изъ Кишинева, осенью 1822 г.), которымъ поэтъ
напутствовалъ своего брата при вступленіи его въ свѣтъ, пред­
ставляетъ собой искусственную систему, „изложенную, по выра-
женію біографа, очень остроумно, но весьма мало сходную съ
правилами самого автора ея, когда установился его взглядъ на пред­
меты. Система эта,— продолжаетъ Анненковъ,— просто была мод­
ный лоскъ того времени, которымъ прикрывались старые и мо­
лодые люди для эффекта“ . Посмотримъ, что особенно искусствеи-
наго представляла собой эта „система“ , но прелсде приведемъ не­
большой отрывокъ изъ письма Пушкина къ Дельвигу, писаннаго
въ мартѣ 1821 года и свидѣтельствующаго о томъ, насколько серьезно
и съ какого-времени мысль о братѣ волновала поэта: „Другъ мой,—
читаемъ мы въ этомъ письмѣ,— есть у меня до тебя просьба—
узнай, напиши мнѣ, что дѣлается съ братомъ. Ты его любишь, по­
тому что меня любишь. Онъ человѣкъ умный во всемъ смыслѣ
слова, и въ немъ прекрасная душа. Боюсь за его молодость:
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
135
боюсь воспитанія, которое дано будетъ ему обстоятельствами его
жизни и имъ самимъ. Люби его; я знаю, что оудутъ стараться
изгладить меня изъ его сердца; въ этомъ найдутъ выгоду. Но я
чувствую, что мы будемъ друзьями и братьями не только по
африканской нашей крови“ . И въ этомъ письмѣ, о которомъ го-
горилъ Анненковъ, поэтъ, улсе испытавшій всю горечь житейскихъ
ошибокъ, уже разочаровавшійся во многихъ изъ самыхъ чи-
стыхъ своихъ вѣрованій и надеждъ, рѣшается высказать нѣ-
сколько поразительныхъ по интимной задушевности совѣтовъ,
глубоко продуманныхъ и способныхъ заставить призадуматься
всякаго мало-мальски вдумчиваго юношу, какимъ, впрочемъ,
не оказался Левъ Сергѣевпчъ. Узнавъ его неисправимо - легко­
мысленный нравъ и столько лее неисправимо-поверхностный
взглядъ на жизнь, Пушкинъ и не думалъ возвращ аться къ по-
добнымъ совѣтамъ впослѣдствіи: зерна, упавшія на эту почву, не
принесли бы плода. Если же самъ А. С. былъ непослѣдователенъ
въ лсизни и часто поступалъ вопреки тому, что было имъ выска­
зано въ этомъ письмѣ, то эта непослѣдовательность была въ
большей мѣрѣ вызвана обстоятельствами, въ которыя оылъ по-
ставленъ или, если угодно, ставилъ себя поэтъ, чѣмъ коренилась
въ его природѣ, правда, не лишенной нѣкоторыхъ трудно объ-
яснимыхъ противорѣчій. И то, и другое было источникомъ его
непрерывныхъ страданій, потому-то особенно чувствительпыхъ,
что эти противорѣчія приводили къ ясно сознававшимся отступле-
ніямъ отъ коренныхъ убѣлсденій и здравыхъ понятій. Исключая
то, что должно быть отнесено на долю времеппаго разочарованія
поэта, мы читаемъ въ письмѣ этомъ, между прочимъ, слѣдующія
строки: „Будь холоденъ со всѣми: фамильярность всегда вредить;
особенно же избѣгай ея ири обхолсденіи съ высшими, какъ бы
они тебя не вызывали на это. Они очень скоро превзойдутъ теоя
(въ фамильярности) и будутъ очень рады унизить тебя именно
тогда, когда ты всего менѣе этого олсидаешь. Никогда не допу­
скай никакой угодливости, чуждайся уступчивости... никогда не
принимай благодѣяній. Благодѣяніе въ болыпинствѣ случаевъ
коварство. Избѣгай покровительства, ибо оно подчиняетъ и унижаетъ
(вспоинимъ, что ту же мысль поэтъ высказывалъ и въ письмѣ
къ Казначееву: „ничто такъ не позорить человѣка, какъ про-
текція“)... Хотѣлъ бы я предостеречь тебя отъ оболыценій дружбы,
но у меня не хватаетъ духу черствить твою душу въ пору ея
сладчайшихъ мечтаній... Никогда не забывай обиды умышленной;
поменьше словъ или вовсе безъ нихъ и никогда не мсти оскор-
бленіемъ за оскорбленіе... Никогда не бери взаймы, терни лучше
нужду“ ... Многія изъ этихъ наставленій, независимо отъ степени
ихъ безусловной справедливости и оригинальности, были, действи­
тельно, не лишними для человѣка, воспитаннаго въ условіяхъ того
времени и общественнаго круга, и въ нихъ мы не можемъ не узнать

136
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
Пушкина, съ его |резвымъ и яснымъ умомъ, даже тамъ, гдѣ, на-
примѣръ, по вопросу о займахъ и нуледѣ, отступленія были осо­
бенно^ часты. Если бы поэтъ захотѣлъ дать „систему моднаго
лоска“ , то не забылъ бы, вѣроятпо, коснуться „науки страсти
нѣжной“, всего, что даетъ легкій успѣхъ въ свѣтѣ, и вмѣсто
того, чтобы рекомендовать не мстить оскорблеиіемъ за оскорбле-
ніе, прочелъ бы цѣлѵю лекцію о поедиикахъ; не сталъ бы онъ
и совѣтывать не скрывать своихъ лншеній, въ случаѣ нужды...
Зная, наконецъ, въ какой „свѣтъ“ вступаетъ юноша, свѣтъ, въ
которомъ люди раздѣляются на „высшихъ“ и „пизшихъ“ , что
могъ рекомендовать ему поэтъ кромѣ холодности въ обращеніи,
исключающей малѣйшій поводъ къ фамильярности...
„ Они (эти
правила), заключаете Пушкинъ свое письмо,— могутъ избавить
гебя отъ дней мученій и бѣшенства. Когда-нибудь ты услышишь
мою исповѣдь; не дешево она обойдется моему самолюбію, но это
не остановить меня, если дѣло касается счастія твоей жизни“ ...
И эти слова звучать для насъ непольной ддѣправдой, отвер- ■
гающей всякое подозрѣніе въ дѣлаино итсили фразерствѣ...
Мы цитировали это письмо Пушкина въ переводѣ; оно было
написано по-французски, потому что братъ его первыя письма
свои писалъ по преимуществу на этомъ языкѣ. Поэтъ пенялъ ему
на это: „Сперва хочу съ тобой побраниться. Какъ тебѣ не стыдно
мой милый, писать полу-русское, полу-французское письмо: ты не
московская кузина. Bo-первыхъ, письма твои слишкомъ коротки,
ты или не хочешь, или не можешь мнѣ говорить откровенно обо
всемъ. Жалѣю. Болтливость братской дружбы была бы мнѣ утѣ-
шеніемъ (24 янв. 1822 г.)“ .
„Благоразумный Девинька,— пишетъ поэтъ 30 января 1823 г.—
Благодарю за письмо—жалѣю, что прочія не дошли. Пишу тебѣ,
окруженный деньгами, афишками, стихами, прозой, леурналами,
письмами и все то благо, все добро“ . Левъ Сергѣевичъ волей-
неволей также доллсенъ былъ явиться исполнителемъ порученій
своего опальнаго брата, которыя буквально сыпались на него.
Поэтъ посылаетъ ему рукописи для передачи издателямъ, пору­
чаете получать съ нихъ деньги, отдавать однимъ, занимать у
другихъ, но чаще всего порученія касаются присылки книгъ и
журналовъ. „Братъ,— пишетъ А. С. въ 1824 г. изъ Михайловскаго,—
ты мнѣ пришлешь нѣмецкую критику „Кавказскаго Плѣнника“
(спросить у Греча)? да книгъ, ради Бога, книгъ! Если гг. изда­
тели не захотятъ удостоить меня присылкою своихъ альманаховъ,
то сканси Оленину, чтобы онъ мнѣ ихъ препроводилъ, въ томъ
числѣ и Талію (альм. Булгарина)... Еще коммиссія: пришли мнѣ
рукописную мою книгу, да портретъ Чадаева, да перстень—мнѣ
грустно безъ него... Стиховъ, стиховъ, стиховъ! les conversations
de Byron! W alter-Scott! это пища души. Знаешь ли мои занятія?
До обѣда пишу записки, обѣдаю поздно, послѣ обѣда ѣзжу В ер -
A . С. ИУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
137
хомъ, вечеромъ слушаю сказки—и вознагралсдаю тѣмъ недостатки
проклятаго своего воспитанія. Что за нрзлесть этп сказки! калс-
дая есть поэма!“
„Ахъ, Более мой, чуть было не забылъ!
вотъ тебѣ задача: историческое, сухое нзвѣстіе о Стенысѣ Ра ­
зин)}, единственномъ, поэтическомъ лицѣ русской исторіи... Что-
лсе Чухонка („поэма Эда“) Баратынскаго? Я леду!“ Просьбы о
Чѵхонкѣ повторяются нѣсколько разъ въ послѣдующихъ пись­
махъ. „ Торопи Дельвига(выпустить альманахъ Сѣверные цвѣты)“ ...
присылай мнѣ Чухонку Баратынскаго — не то ирокляну тебя...
Пришли лее мнѣ Эду Баратынскаго. Ахъ, онъ Чухонецъ! Да если
она мплѣе моей Черкешенки, такъ я повѣшусь у двухъ сосенъ
и съ нимъ никогда знаться не буду... Да пришли же миѣ Ста­
рину (Русская Старина, альманахъ Калайдовича) и Талію... Гос­
поди помилуй, не допросишься“ ... 12 марта 1825 г. нѣкоторыя
изъ упомянутыхъ въ преленихъ письмахъ книгъ еще не были до­
ставлены поэту: „Душа моя, горчицы, рому, что-нибудь въ уксусѣ,
да книгъ: conversations de Byron, mémoires ide Fouché, Талію,
Старину, да Sismondi (littérature), да Sch^gel (dramaturgie), если
есть y St. - Fiorent. Хотѣлъ бы я также имѣть „Новое изданіе Со-
бранія Русс. Стих.“ , да дорого— 75 руб., а я за всю Русь столько
не даю. Посмотри однакожъ“ . 22 апрѣля того лее года Пушкинъ
начинаетъ свое письмо къ брату прямо съ перечисленія книгъ:
„Фуше. Oeuvres dramatiques de Schiller. Don Juan (послѣднія
6-я и пр. пѣснп), новый W alter-Stott, Сибпрскій Вѣстникъ
весь — и все это черезъ St. - Florent, а не черезъ Оленина.
Вино, вино, ромъ (12 бутылокъ), горчицы, Fleur d’orange, че-
моданъ дорожный. Сыру лимбургскаго. Книгу объ верховой
ѣздѣ, — хочу лееребцовъ выѣзлсать: вольное подраясаніе Alfieri
и Байрону“ ...
Значительная часть этого порученія должна
быть поставлена въ связь съ серьезныхъ намѣреиіемъ поэта бѣ-
жать изъ Россіи за-границу: потому-то наряду съ ромомъ и сы-
ромъ лимбургскимъ, упоминается чемоданъ дороленый и книга о
выѣздкѣ жеребцовъ, въ подражаніе вольное и невольное Alfieri и
Байрону. Эти выралеенія имѣли такой же условный смыслъ, какъ
тѣ, которыя мы находимъ въ письмѣ ~ Пушкина, писанномъ въ
декабрѣ 1824 г.
„Мнѣ дьявольски не нравятся петербургскіе
толки о моемъ побѣгѣ; зачѣмъ мнѣ бѣжать? здѣсь такъ хорошо!—
замѣчаетъ онъ съ худо скрываемой ироніей п прибавляетъ:—когда
ты будешь у меня, то станемъ толковать о баширѣ, о перепишъ.
о мѣстѣ пребыванія Чадаева. Вотъ пункты, о которыхъ можешь
уже освѣдомиться“ . Но соучастникъ въ задуманномъ побѣгѣ былъ
ненадежный, и замыселъ поэта, за которымъ наблюдали въ одно
и то же время и свѣтскія, и духовныя власти, такъ и остался въ
области безплодныхъ мечтаній.
Иногда поэте давалъ порученія брату другого рода, въ кото­
рыхъ находили себѣ выраженіе и гуманная общественная мысль,

138
Л. С. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
и любящее сердце въ одно и то же время. 4 декабря 1824 г.
онъ пишетъ нолу-серьезное, полу-шутливое, по обыкновенію,
письмо и неожиданно прерываетъ его замѣчаніемъ: „Этотъ потопъ
съума мнѣ нейдетъ. Онъ вовсе не такъ забавенъ... Если теоѣ
вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай изъ Онѣ-
гинскнхъ денегъ, но, прошу, безъ всякаго шума: нп словеснаго, ни
письменнаго“ ...
Въ январѣ 1825 г. онъ дѣлаетъ въ письмѣ къ
нему слѣдующую приписку: „Слѣпой перевелъ Сираха, смотри
(„Инвалидъ“ No такой-то), издаетъ по подпискѣ—подпишись на ни­
сколько экземпляровъ“.
Но коммиссіонеръ поэта оказался не изъ особенно аккурат-
ныхъ, и порядочная доза ироніи, вложенной въ эпитетъ „благо­
разумный“ , находила себѣ полное оправданіе. Онъ не торопился
исполнять порученія брата. Безпечный отъ природы, онъ не могъ
отнестись къ нимъ съ достаточной серьезностью и, вмѣсто непо­
средственной передачи сочинен)! поэта издателямъ, онъ читалъ
ихъ на вечерахъ и ужинахъ, сообщая при этомъ комментаріи анек-
дотическаго свойства и fм aляя значеніе появленія стихотвореній въ
печати. Въ отношеніи переписки съ братомъ, Левъ Сергѣевичъ
вообще не отличался скромностью: мѣткія, остроумный замѣчанія
брата становились для него источникомъ смѣха и веселья среди
пирующей молодежи. Анненковъ разсказываетъ такого рода „анек-
дотъ“ , сообщенный ему Плетпевымъ. Въ 1821 году онъ, Плет­
неву напечаталъ (въ Сынѣ Отечества) стихотвореніе „Б— овъ изъ
Рима“ , въ которомъ онисывалъ участь какого-то поэта, потеряв-
шаго вдалп отъ родины друзей и вдохновенье. Подозрительный
и больной улсе Батюшковъ, который былъ въ это время въ Римѣ,
принялъ стихотвореніе на свой счетъ и горько лсаловался на
тайныхъ враговъ, которые распускали о немъ непріятные слухи.
А. С. Пушкинъ горячо принялъ къ сердцу его обиду и въ письмѣ
къ брату ѣдко и съ негодованіемъ разобралъ, какъ мысль стихо-
творенія, такъ и форму его. Левъ Сергѣевичъ показалъ это
письмо автору стиховъ. Тогда Плетневъ обратился съ извѣстнымъ
посланіемъ къ Пушкину, начинавшимся словами.
Я не сержусь н а ѣдкій твой упрекъ:
На немъ печать твоей открытой силы...
Получивъ это благородное и откровенное оправданіе, Пушкинъ
призналъ свою вину и постарался загладить ее. Съ этого по-
сланія меясду двумя поэтами образовалась тѣсная друлсеская связь,
что не помѣшало Пушкину обратиться къ „благоразумному Ле-
винькѣ“ съ замѣчаніемъ: „Еслибы ты былъ у меня подъ рукой,
моя прелесть, то я бы тебѣ уши выдралъ. Зачѣмъ ты показалъ
Плетневу письмо мое? Въ дружескомъ обращеніи я предаюсь
рѣдкпмъ и необдуманным'!» суясденіямъ. Они должны оставаться
между нами“ (6 октября 1823 г.). А 8 декабря 1823 года онъ
писалъ Дельвигу: „Кстати, скаясп Плетневу, чтобы онъ Льву да-
A. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
139
валъ изъ моихъ денегъ на орѣхи, а не на коммиссіи мои, потому
что это напрасно. Такого безсовѣстнаго коммиссіонера нѣтъ и
не будетъ“ . 18 марта 1825 г. Пушкинъ переслалъ изъ Михайлов-
скаго брату рукопись стихотвореній, числомъ „60 или около, ибо
часть подземнымъ богамъ иепредвидима“ — намекъ на цензуру— іг
просилъ, чтобы „братъ Левъ и братъ Плетневъ“ похлопотали объ
изданіп, но до 28 іюля не получалъ отъ своего коммиссіонера
никакихъ извѣстій объ участи ея и другихъ литературных!, по-
рученій. „Еслибъ Плетневъ показалъ тебѣ мои письма, такъ ты
бы понялъ мое пололсеніе,—писалъ ему поэтъ въ этотъ день. — Те­
перь пишу тебѣ изъ необходимости. Ты зналъ, что деньги мнѣ
нужны. Я на тебя полагался, какъ на брата; между тѣмъ годъ
прошелъ, а у меня нп полушки. Еслибъ я имѣлъ дѣло съ одними
книгопродавцами, то имѣлъ бы тысячъ 15.
„Ты взялъ отъ Плетнева для выкупа моей рукописи 2000 р.,
заплатилъ 500; заплатилъ лп остальные 500? и осталось-ли что-
нибудь отъ остальной тысячи?
„ Я отослалъ тебѣ мои рукописи въ мартѣ. Онѣ еще не со­
браны, не цензурованы. Ты читаешь ихъ своимъ пріятелямъ до
того, что они наизусть передаютъ ихъ моей публикѣ. Благо­
дарю...
„Словомъ, мнѣ нужны деньги... Ты знаешь это, ты обѣщалъ
мнѣ капиталь прежде году, а я на тебя пололсился.
„Упрекать тебя не стану, а
благодарить— ей-Богу не-
зачто“.
Вяземскому поэтъ писалъ въ сентябрѣ 1825 изъ Михайлов-
скаго: „Я думалъ, ты давно получилъ отъ Льва Сергѣпча 600 р.,
украденные Савеловьшъ. Узнаю, что Левъ пхъ промоталъ; извини
его и жди оброка, что соберу на-дняхъ съ моего сельца С.- Пе­
тербурга“ .
Дальнѣйшія порученія были прекращены поэтомъ, такъ какъ
открылась полнѣйшая неспособность къ нимъ его веселаго брата.
Первое изъ слѣдующихъ писемъ къ Льву Сергѣевичу помѣчено
улсе 8 мая 1829 года, но въ нихъ, вмѣсто прелсней откровенно­
сти и дружеской шутливости, находимъ по нѣскольку строкъ,
разительно отличавшихся своимъ сухимъ и даже строгимъ
тономъ.
„Изъ Петербурга поѣду или въ чужіе края, т. е. въ
Европу, или во-свояси, т. е. въ Псковъ, но вѣроятнѣе въ Гру­
зно— не для твоихъ прекрасныхъ глазъ, а для Раевскаго“ . Въ
слѣдующемъ письмѣ отъ 6 апрѣля 1831 г. Александръ Сергѣе-
вичъ пишетъ брату: „Бенкендорфъ получилъ о тебѣ изъ Москвы
un rapport défavorable. ІІравоучптельныхъ примѣчаній дѣлать я
не намѣрень; но кабы ты не былъ болтунъ и не напивался бы
съ французскими актерами у Яра, вѣроятно, ты могъ бы ужъ
быть на Вислѣ“, т. е. въ Варшавѣ, куда „храбрый капитанъ“
искалъ назначенія. Въ третьемъ н послѣднемъ письмѣ этого

140
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
иеріода Пушкинъ дѣлаетъ иослѣднюю попытку указать благо­
разумный исходъ изъ вѣчныхъ матеріальныхъ затрудненій моло­
дого человѣка, затрудненій, которыя въ теченіе многихъ лѣтъ
тяжелымъ бременемъ лежали на поэтѣ: „Отецъ согласенъ дать
тебѣ въ полное управленіе половину Кистенева,— пишетъ А. С.
2 мая 1835 года.— Свою часть уступаю сестрѣ (т. е. одни до­
ходы). Я писалъ о томъ уже управителю. У тебя будетъ чистаго
дохода около 2000 р. Совѣтую тебѣ предоставить плателсъ про-
центовъ управляющему, а самому получать только эту сумму.
2000 р. не много, по все же можно ими леить“ ...
Яркой и возмущающей нравственное чувство иллюстраціей
къ этимъ письмамъ слулсатъ тѣ страницы „Семейной хроники“
Павлищева, гдѣ разсказывается о денежныхъ притязаніяхъ род-
ныхъ поэта, который съ величайшимъ трудомъ могъ удовлетво­
рять ихъ, будучи самъ до крайности стѣсненъ дорогой жизнью
въ придворномъ кругу, выѣздами лсены и т. п. Александръ или
„Сашка“ , какъ его называлъ иногда отецъ, впрочемъ, изъясняв­
шиеся по преимуществу утонченнымъ французскимъ языкомъ, былъ
для пихъ тѣмъ, что въ крестьянскомъ быту зовется дойной ко­
ровой; не забудемъ, что Сергѣй Львовичъ былъ крупный помѣ-
щикъ, полный силъ и здоровья человѣкъ. Въ 1834 году (весною)
Александръ Сергѣевичъ сообщалъ Нащокину: „Обстоятельства
мои затруднились еще вотъ по какому случаю. Надняхъ отецъ
мой посылаетъ за мною. Прихолсу— нахолсу его въ слезахъ,
мать въ постели, весь домъ въ ужасномъ безпокойствѣ. Что
такое?—Имѣніе оиисываютъ.— Надо скорѣе заплатить долгъ.—
Улсъ долгъ заплачешь. Вотъ и письмо управителя. — О чемъ лее
горе? Жить нечѣмъ до октября.— Поѣзлсайте въ деревню. — Не
съ чѣмъ... Что дѣлать? Надо взять имѣніе въ руки, а отцу на­
значить содерлсаніе. Новые долги, новыя хлопоты. А надобно:
я желалъ бы успокоить старость отца и устроить дѣла брата
Льва, который въ своемъ родѣ такой лее художникъ, какъ и
Андрей Петровичъ, съ той разницею, что за собою никакого
художества не знаетъ“... „Отъѣздъ нашъ въ деревню всецѣло за­
виситъ отъ Александра,—пишетъ Сергѣй Львовичъ дочери,— но
онъ самъ не знаетъ, что и съ нимъ будетъ. По крайней мѣрѣ
изъ моихъ съ нимъ разговоровъ не добился толку. Александръ
надѣется на успѣшную продажу сочиненій. Но вѣрно ли это?
Конечно, его геній будетъ оцѣненъ презрѣннымъ металломъ.
Но презрѣнный металлъ развѣ будетъ достаточенъ на удовлетво-
реніе всѣхъ потребностей (pour subvenir à tous ses besoins),
сообразно его придворному и семейному положенію? Ровно ни­
чего не знаю... ума не приложу, а отъ Александра, повторяю,
зависитъ и нашъ отъѣздъ въ Михайловское или въ Павловскъ“ . .
„Дача въ Павловскѣ нанята“,— сообщаетъ отецъ поэта дней де­
сять спустя...— Александръ ѣдетъ на три года въ деревню, да не
знаю, куда именно... Не можемъ ему предоставить М ихайлов­
ское на все это время и лишить себя поелпдняго утѣтенія...
Обнимаю тебя и Леончика отъ всего сердца; дай Боже мнѣ его
увидѣть“ ... *).
Безиечность и легкомысліе Льва Сергѣевича не проходили
съ годами; совѣты и иравоученія были совершенно излишни.
„Н равоученія, еслп я пхъ заслулсиваю, могутъ быть и послѣ, а
теперь— надобно пособить“ ,— писалъ „Леончикъ“
„Сашкѣ“ въ
затрудннтельныхъ случаяхъ своей лсизни, когда надо было за­
платить долгъ въ нѣсколько тысячъ или чего-либо добиться
при помощи связей, и „строгій“ братъ, который напрасно, но
разсказамъ свидѣтелей, старался сохранить, при личныхъ свида-
ніяхъ съ храбрымъ капитаномъ, серьезное выралсеніе, немедлен­
но приходилъ на помощь. При всемъ этомъ онъ былъ вт, выс­
шей степени сдерлеанъ въ своихъ „строгихъ замѣчаніяхъ".
Жалуясь въ 1834 году Натальѣ Николаевпѣ на то, что Левъ
Сергѣевпчъ „ни копѣйіси денегъ не имѣетъ, а въ домино про-
игрываетъ у Дюмэ по 14 бутылокъ шампаискаго“ , поэтъ при­
бавляетъ: „я ему ничего не говорю, потому что, слава Богу,
ему 30 лѣтъ; но мнѣ его лсаль и досадно“...
Къ родителямъ своимъ поэтъ не пнталъ особенной нѣленобтп
и писалъ имъ, по отзыву Павлищева, очень рѣдко; онъ былъ
друженъ съ сестрой, Ольгой Сергѣевной (Павлищевой). Немудрено,
что отъ семейныхъ передрягъ и неурядицъ онъ убѣгалъ отды­
хать душой къ вѣрнымъ друзьямъ своимъ, предпочитая, по вы-
ралсенію Сергѣя Львовича, отцу родному „всякихъ Нащокиныхъ,
Раевскихъ да Соболевскихъ“ .
Тамъ онъ являлся самимъ собою,
въ полномъ блескѣ своей духовной красоты и остроумія, отра­
жая эти свойства своей натуры и въ дружескихъ изліяніяхъ на
бумагѣ.
УІ.
Письма Пушкина къ друзьямъ въ высшей степени интересны
и разнообразны и по формѣ. Иногда самъ поэтъ смотритъ на
нихъ, какъ па литературное произведете, и тогда они носятъ всѣ ?
слѣды литературной отдѣлки, что и оправдывало появленіе
отрывковъ изъ нихъ въ печати. Изъясняя „Бориса Годунова“ въ
обширномъ письмѣ къ H. Н. Раевскому (30 янв. 1829 г.). онъ
прибавляетъ:,,Malettre est bien pluslongue queje ne l’avais voulu laire.
Gardez-la, je vous prie, car j’en aurai besoin, si le diable me tente
de faire une préface“ . Но чаще они носятъ отпечатокъ мгновен­
н а я настроенія, перваго подверпувшагося слова; языкъ ихъ— то
отрывистый, сильный и сжатый, выралсающій бурное тѳченіе
А . С. ИУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
141
*) А. С. получилъ трехмѣсячный отпускъ осенью 1835 г.

142
A . C. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
острой и сильной мысли, то плавный и задумчивый, когда мысль
уступаетъ тихому элегическому чувству воспоминанія и грусти,
то кппучій и пламенный, какъ сама страсть, которая управляла
въ иныя минуты перомъ поэта. Иногда, какъ это мы могли за-
мѣтить уже па нрнведенныхъ отрывкахъ, настроенія въ нихъ
быстро мѣняются,— веселая шутка мгновенно омрачается печалью
и озабоченностью, недовольство къ концу письма смягчается и
переходить почти всегда въ примирительный тонъ. Вотъ какъ
поэтъ бранить одного изъ своихъ друзей, извѣстнаго библіографа
С. А. Соболевскаго, „безъ котораго, по словамъ сестры, Але­
ксандръ жить не можетъ“ .
„Еслибы ты просто написалъ мнѣ,
пріѣхавъ въ Москву, что ты не можешь прислать мнѣ 2-ю главу
(Онѣгина), то я безъ хлопотъ ее бы перепечаталъ; но ты все
обѣщалъ—и, благодаря тебѣ, во всѣхъ книжныхъ лавкахъ про­
дажа І-ой и 3-ей главъ остановилась. Покорно благодарю.
„Что изъ того слѣдуетъ?
„Что ты безалаберный.
„Что ты ольдекопничаешь (Ольдекопъ-издатель) и воейков-
ствуешь, перепечатывая насъ, образцовыхъ великихъ людей —
Мерзлякова, двухъ Пушкиныхъ, Великопольскаго, ІІодолинскаго,
Полевого и проч...
„Хорошъ!“.
Тому лее Соболевскому— „все тотъ же на словахъ злой на-
смѣшникъ, а на дѣлѣ добрѣйшій человѣкъ“ , отзывалась о немъ
Ольга Сергѣевна—Пушкинъ сочинилъ извѣстный маршрутъ,
какъ пріѣхать къ неліу въ гости; „Во-первыхъ— запасись виномъ,
ибо порядочнаго нигдѣ не найдешь, потомъ:
У Гальони, иль Кальони
Закажи себѣ въ Твери
Съ пармезаномъ макарони
Да яичницу свари.
На дорогѣ отобѣдай
У Пожарскаго въ Торжкѣ“ и т. д.
Еще въ ранней юности Пушкинъ хлопоталъ за Соболевскаго,
' тогда еще воспитанника университетскаго пансіона. „Кавелинъ
(дпректоръ университета) притѣсняетъ
его,— писалъ поэтъ
А. И . Тургеневу 9 іюля 1819 года,— за какія-то теологическія
мнѣнія и достойнаго во всѣхъ отношепіяхъ молодого человѣка
вытѣсняетъ изъ пансіона, оставляя въ нижнемъ классѣ, не смотря
на успѣхп и великія способности. Вы были покровителемъ Со­
болевскаго: вспомните объ немъ и, какъ кардиналъ-племянникъ,
зажмите ротъ доктору теологіи Кавелину, который добивается
въ инквизиторы“ .
Двадцатилѣтиій юноша просить пе имепемъ
друлебы, а обращая вииманіе на способности и успѣхи: черта
знаменательная для молодого Пушкина, тѣмъ болѣе, что слова
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
143
эти не были преувеличены, и, какъ извѣстно, способности его
друга нашли себѣ прилоисеиіе въ литературѣ и наукѣ.
Нерѣдко дружеское письмо переходить въ неприиулеценные
шутливые стихи, игру словами, каламбурь: „Братъ,— здравствуй,
пишетъ поэтъ Льву Сергѣевичу въ концѣ 1824 г... — П ришли
мнѣ цвѣтовъ („Сѣверпые цвѣты“) да Эду, да поѣзлсай къ Энгель-
гардтову обѣду. Кланяйся господину Жуковскому. Заѣзлсай къ
Пущину и Малиновскому. Поцѣлуй Матюшкина, люби и почитай
Александра Пушкина“ . При чтеніи этихъ строкъ невольно вспо­
минаются слова поэта:
Давай мнѣ мысль, какую хочешь:
Ее съ конца я заострю,
Летучей рифмой оперю . . .
Тамъ и сямъ разсыпаны въ письмахъ мѣткія изреченія, афо­
ризмы, невольно отражавшіе процессъ упорной и долгой работы
мысли и съ непринужденной легкостью пзлпвшіеся на бумагу.
Мы имѣли улсе случай привести сулсденіе поэта о скукѣ, кото­
рая представлялась ему одною изъ принадлежностей мыслящаго
существа. Если принять въ соображеніе условія, при которыхъ
поэтъ выразился такъ, то слова эти не поісаясутся парадоксомъ.
„Говорятъ, что несчастіе — хорошая школа,— говоритъ Пушкинъ
въ другомъ мѣстѣ.— Молсетъ быть. Но счастіе есть лучшій унпвер-
ситетъ...“
„ Презирать судъ людей не трудно; презирать судъ
собственный невозмолено ...“ „Ошибаться и усовершенствовать
сулсдеиія свои сродно мыслящему созданію... “
„Есть какое-то
поэтическое наслалсденіе возвратиться вольнымъ въ покинутую
тюрьму...“ „Когда что-нибудь дѣлается общимъ мнѣніемъ, то глу­
пость " общая вредить ему столько лее, сколько единодушіе его
поддерживаетъ....“ „Взять лсену безъ состоянія — я въ состояніи;
но входить въ долги для ея тряпокъ— я не вь состояніи“ ...
„Со-
временникъ мой еще не вышелъ, а выйдетъ современемъ“ .
Высокой степени силы н законченности достигаетъ слогъ
Пушкина въ письмахъ къ тѣмъ, кто, по его мнѣиію, были его
врагами, которымъ въ нѣсколысихъ словахъ нужно было дать
почувствовать всю степень презрѣнія къ нпмъ. Нп въ одномъ
письмѣ поэта мы не видимъ и тѣнн того, что принято называть
интригой; мысль о нападеніи изъ-за угла, которое было обычнымъ
пріемомъ его враговъ, поэту была ненавистна, и, бросая вызовъ,
онъ прямо и рѣшительно смотрѣлъ противнику въ глаза, гото­
вый на всѣ послѣдствія своего поступка. Въ этомъ отношеніи
на письмо онъ смотрѣлъ такъ же, какъ на эпиграмму, на кото­
рую, какъ на булавку, онъ нанизывалъ своихъ литературныхъ
враговъ. 6 іюня 1821 года онъ отправилъ слѣдующее письмо
одному изъ уклонившихся отъ дуэли ' съ нпмъ (приводимъ въ
оригиналѣ, такъ какъ въ переводѣ, пе сдѣланномъ самимъ Пуш-

144
А , С. ІІУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
кинымъ, оно много потеряло бы въ своей мѣткости и остротѣ):
„Avis à M -r Deguilly, ex-officier français.
Il ne suffit pas d’être un Jean—f., il faut encore l’être fran­
chement.
A la veille d’un f... duel ,au sabre, on n’écrit pas sous les
yeux de sa femme des jéremiacles et son testament. On ne fabri­
que pas des contes a dormir debout avec les autorités de la ville,
afin d’empêcher une égratignure. On ne compromet pas deux fois
son second.
Tout ce qui est arrivé, je l’ai prévu, je suis fâché de n’avoir
pas parlé.
Maintenant tout est fini, mais prenez garde à vous. Agréez
l’assurance des sentiments que vous méritez. Pouschkine.“
Это „берегитесь“ такъ и просится на сопоставленіѳ съ его
огненной эпиграммой, посвященной въ 1825 г. „ пріятелямъ“:
Друзья мои, покамѣстъ я ни слова...
И, кажется, мой быстрый гнѣвъ угасъ;
Но изъ виду не выпускаю васъ,
И выберу когда-нибудь любого:
Не избѣжнтъ пронзительныхъ когтей,
Какъ налечу нежданный, безпощадный —
Такъ въ облакахъ кружится ястребъ жадный
И сторожить индѣекъ и гусей.
Отправляясь на роковую дуэль, Пушкинъ посвятплъ послѣднія
строки Ишнмовой, которую незадолго передъ тѣмъ онъ просилъ
перевести нѣсколько драматическихъ очерковъ Barry СогплѵаІГя.
„Крайне лсалѣю,— писалъ поэтъ въ этомъ письмѣ,— ч то мнѣ не­
возможно будетъ сегодня явиться на ваше приглашеніе. Пока-
мѣстъ, честь имѣю препроводить къ вамъ Barry Cornwall. Вы
найдете въ концѣ пьесы, отмѣчепныя карандашомъ: переведите
ихъ, какъ умѣете— увѣряю васъ, что переведете ихъ какъ нельзя
лучше. Сегодня я нечаянно открылъ вашу „Исторію въ разска-
захъ“ и поневолѣ зачитался. Вотъ какъ надобно писать. . . “
Письмо было датировано 27 января. Перевода г-жи Ишимо-
вой поэту не привелось увидѣть...
Г TI.
Самыя разнообразный, какъ мы видимъ, вѣянія захватили
Пушкина по выходѣ изъ лицея. Потомокъ Ганнибала, онъ топилъ
избытокъ молодыхъ силъ въ винѣ и страстяхъ; потомокъ Пуш-
киныхъ, стоявшихъ въ исторіи на чеку государственныхъ и на-
ціональныхъ вопросовъ, онъ старался дать себѣ отчетъ въ рус­
ской действительности, уразумѣть ея настоятельныя потребности
и на этой почвѣ обосновать свои общественные идеалы. Поэтому-
то онъ и посѣщалъ общество или, лучше сказать, кружки двоякаго
А. С. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
145
рода: съ одной стороны — „Зеленую Лампу“ съ ея копотью и
чадомъ, съ другой — своихъ ирелснихъ лицейскихъ товарищей и
пріятелей - офіщеровъ, ісь которымъ примкнуло еще нѣсколько
человѣкъ, проникнутыхъ, какъ и они, гуманными стремлепіями
и скорбѣвшихъ о невозможности провести немедленно эти стрем-
ленія вь стонавшую и корчившуюся жизнь обездоленнаго класса.
Что было въ ихъ силахъ — они сдѣлали. Прежде всего они
осмыслили и облагородили свою собственную лсизнь. Какова бы­
ла прежняя дворянская лсизнь въ полкахъ — объ этомъ разска-
вывать нечего; любовныя „шалости,“ попойка на пари — „кто
кого перепьетъ“ —исчерпывали въ большинствѣ случаевъ ея со-
днрлсапіе, которое было завѣщано имъ отцами и дѣдами. Теперь
наступило нѣчто небывалое: „вмѣсто ісартъ явились шахматы,
вмѣсто кутежей — чтеніе иностраиныхъ газетъ, — вспоминаетъ И.
Якушкинъ,— офицеры ревностно слѣдили заполптическими событія-
ми“; мало того, они широко вліяли на окрулеавшую молодежь, сво­
бодно и смѣло высказывая свои мнѣнія, ие стѣсняясь ни обще-
ственнымъ мѣстомъ, ни тѣмъ, какихъ взглядовъ дерлсались нхъ
старшіе собесѣдниіси. Если вѣрить Н. И . Тургеневу, — „никто
не думалъ о шпіонствѣ, которое въ это время было почти ни­
чтожно и неизвѣстно“ *).
Общія идёи, съ которыми познакомился Пушкинъ еще на ли­
цейской сісамьѣ, не остались витать въ заоблачной выси роман-
тнческихъ наделсдъ н мечтаній. Какъ п естественно было ожидать,
онѣ стали слагаться въ столь лее общее сначала стремленіе къ
улучшеиію основъ личной и общественно-государственной лсизни,
въ скоромъ времени ощутившее почву подъ ногами, лишь только
оно коснулось коренныхъ вопросовъ русской современности.
Пушкинъ участвовалъ въ этомъ умственномъ движеніи съ
тѣмъ лсаромъ увлеченія, который вносилъ въ каждое дѣло, за­
нимавшее его. Онъ былъ въ близкихъ сношеніяхъ съ талант-
лпвѣйшими членами крулсковъ, въ которыхъ обсулсдались разно­
образные политическіе и общественные вопросы, п если не уча­
ствовалъ въ заговорѣ, завершившемся 14 декабря, то лишь бла­
годаря счастливой случайности и еще тому обстоятельству, что
своими аристократическими знакомствами и экспансивностью онъ
не внушалъ нѣкоторымъ изъ заговорщиковъ полнаго довѣрія,-
Пущпнъ въ упоминавшихся уже мною „Запискахъ“ разсісазываетъ
о своихъ бесѣдахъ еще въ лицеѣ „о иредметахъ общественныхъ,
о злѣ существующаго у насъ порядка и возмолсности измѣненія“ ,
которыя позже привели молодого человѣка ко вступленію въ
тайное общество. Новыя обязанности, налагавшіяся этимъ обще­
ствомъ въ виду его „высокой цѣли“ ,
оказали глубокое воздѣй-
ствіе на взгляды юноши: онъ сталъ внимательно относиться ісъ
*) Пыпинъ, Ibid.
10

146
Л . С. ПУІІІКИІІЪ И EL'O ПИСЬМА .
жизни, смотрѣть на себя какъ на частицу, входящую въ составь
„того цѣлаго, которое рано и л іі поздно должно нмѣть благотвор­
ное свое дѣйствіе. Первая моя мысль,— продолжалъ Пуіцинъ,—
была открыться Пушкину: онъ всегда со мною мыслилъ о
дѣлѣ общемъ, но своему проповѣдывалъ въ нашемъ смыс-
лѣ, — и изустно и письменно, стихами и прозой. Не знаю, къ
счастью его, пли къ несчастью, оиъ не былъ тогда въ Петер­
бург!», а то не ручаюсь, что въ первыхъ порывахъ, по исклю­
чительной друлсбѣ моей къ пему, я , можетъ быть, увлекъ бы его
съ собою. Впослѣдствіи, когда вздумалось мнѣ исполнить эту
мысль, я улсе ие рѣшился ввѣрить ему тайну, не мнѣ одному
принадлежавшую, гдѣ малѣйшая неосторожность могла быть па­
губна всему дѣлу. Подвижность пылкаго его нрава, сблпженіе
съ людьми ненадежными пугали м е н я ... “
Было много и другихъ подобныхъ лее кружковь, въ которыхъ
Пушкинъ приппмалъ участіе. Къ солсалѣнію, писемъ этого нері-
ода, прозы, на которую намекаетъ Пуіцинъ, почти не сохрани­
лось. Но въ позднѣйшнхъ письмахъ встрѣчаются указанія на
отмѣчаемую нами эпоху. Въ январѣ 1826 г. изъ Михайловскаго
поэтъ писалъ Жуковскому: „Въ Кишиневѣ я былъ друженъ съ
маіоромъ Раевскнмъ (В. О.), съ генераломъ Пущиньціъ (П. С.) и
Орловымъ. Я былъ массонъ въ Кишиневской ложѣ, т. е . въ той,
за которую уничтожены въ Россіи всѣ ложи. Я, наконец'!,,
былъ въ связи съ большею частью нынѣшипхъ заговорщиковъ.
Покойный императоръ, сославъ меня, могъ только упрекнуть
меня въ безвѣріп“ .
Пушкинъ имѣетъ въ виду здѣсь единствен­
ную вещественную улику — письмо, „въ которомъ находилось
сужденіе объ аѳеизмѣ“ .
Въ развившейся рукописной литературѣ эпиграммъ и сти-
хотвореній па общественный темы, литературѣ, которая могла
не стѣснятся цензурными правилами и, къ сожалѣнію, далеко пе
вся появилась въ поздиѣйшей печати, Пушкинъ былъ безспорио
талантливѣйшимъ представителемъ. По словамъ И. И . Пущина,—
„не было живого человѣка, который не зналъ бы его стиховъ.“
Сопоставляя идеи, положенный въ основу нѣкоторыхъ стихотво-
реній этого періода, съ указаніямп, которыя находимъ въ пере-
пискѣ, молено определить основныя черты общественно-полити-
ческаго credo нашего поэта.
Слѣдуетъ пожалѣть также о томъ, что, какъ есть основаніе
полагать, напболѣе ннтересныя съ этой точки зрѣнія письма поэта
не дошли до насъ и, можетъ быть, утеряны безвозвратно. Съ
другой стороны, по условіямъ переписки того времени, поэтъ не
могъ говорить въ ней съ полной откровенностью, п потому по
вопросамъ занимающаго насъ характера выражался, большею
частью, вскользь, намекомъ, обинякомъ, и лишь въ немногихъ
случаяхъ прорывалась свойственная ему прямота суждеиій.
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
147
Онъ зналъ, что нѣкоторыя письма его сжигались.
„Прелсде
чѣмъ сожлеешь это письмо, — пишетъ онъ Ягуковскому, ко­
торый улсъ никакъ не могъ быть заподозрѣнъ въ неблагона­
дежности, — покажи его Карамзину“ ...
Онъ зналъ также, что
его „почтовая проза“,
не менѣе стиховъ, имѣла, іеромѣ тѣхъ,
для кого предназначалась, читателей любозпательныхъ, хотя
и скромныхъ. Мы видѣли улсе, какъ, по поводу пропавшаго ннсьма
отъ Дельвига, поэтъ спрашивалъ, не сказалъ-ли опъ чего лишняго
или необдуманнаятакъ какъ „участіе дружбы молено перетол­
ковать въ дурную сторону“ , a участіе это не могло относиться
ни къ чему иному, какъ къ опальному пололсенію поэта. Не уди­
вительно, что Пушкинъ искалъ случаевъ избѣгать пересылки сво­
ихъ писемъ по почтѣ. Въ этомъ отношеніи у него съ Вяземскимъ
произошло курьезное qui pro quo. 20 декабря 1823 г. поэтъ пи­
салъ своему другу изъ Одессы: „Я бы хотѣлъ узпать, нельзя-ли
въ перенискѣ пашей избѣгнуть какъ-инбудь почты. Я бы тебѣ пере-
слалъ кой-что слишкомъ для нея тялселое. Сходнѣе намъ въ Азіи
писать по оказіи“ . Вяземскій слово „тялселое“ понялъ въ букваль-
номъ смысл!» и предположилъ, вѣроятно, что рѣчь шла о какой-
либо вещественной посылкѣ. Въ мартѣ слѣдующаго года Пушкинъ
разъяснплъ недоразумѣніе: „Ты не понялъ меня, когда я гово­
рилъ тебѣ объ оказіи. 1Точтмейстеръ мнѣ въ долгъ вѣритъ, да
мнѣ ne вѣрится“...
Вмѣстѣ съ своими друзьями Пушкинъ вѣрплъ въ необходи­
мость измѣненія общественнаго строя, но онъ не былъ врагомъ
порядка и прочной общественной организаціи.
„Бунтъ и рево-
люція мнѣ никогда не нравились, это правда,— отвѣчаетъ онъ
10 іюня 1826 г. на письмо Вяземскаго въ этомъ духѣ,— но я
былъ въ связи почти со всѣми и въ нерепискѣ со многими изъ
заговорщиковъ“. То, о чемъ онъ мечталъ и въ чемъ онъ совпа-
далъ съ стремленіями либеральной части русскаго общества, са­
мому правительству вовсе не казалось несбыточнымъ. Участники
тайныхъ кружковъ работали надъ проектами общественныхъ нре-
образованій и ие скрывали этого въ обществѣ; далее болѣе: еслп
онп довѣрчпво пе обращались къ правительству съ просьбой о
содѣйствіи, то лишь изъ онасенія, что дѣйствія ихъ могутъ быть
представлены императору въ неправильномъ свѣтѣ. „Еслп этотъ
фактъ,— говорптъ одинъ изъ современннковъ характеризуемой нами
эпохи (М. Фонвизпнъ въ „Запискахъ“)—и открываешь, какъ мало
опытны были первые основатели тайныхъ обществъ въ Россіп,
онъ доказываетъ, по крайней мѣрѣ, их.ъ искренность и безвред­
ность ихъ намѣреній“ . (Пыпинъ. Ibid, стр. 351).'
Господствующее настроеніе кружковъ, въ которыхъ вращался
молодой Пушкинъ, въ достаточной степени объясняетъ тѣ об­
стоятельства, прп которыхъ, какъ отзывается Погодинъ, „моло­
дой Пушкинъ... при всемъ своемъ благоговѣніп къ Карамзину...
10*

148
А. С. ИУІІИШНЪ П ЕГО ПИСЬМА .
не могъ нреодолѣть искушенія сказать острое слово и выразить
общее настроеніе окружавшей его передовой молодежи въ двухъ
эипграммахъ, одна другой злѣе“ . Напомнимъ первую изъ этихъ
эпигра м мъ:
Въ его Исторіи изящ ность, простота
Доказываютъ намъ, безъ всякаго пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
У Карамзпныхъ, много лѣтъ спустя, когда Николая Михайло­
вича уже не было въ живыхъ, происходилъ любопытный разго­
воръ, записанный А. О. Смирновой, гдѣ ГІушкинъ высказалъ
мысль, которая была въ непосредственной преемственной связи
съ тѣмъ, о чемъ онъ мечталъ съ своими друзьями. Вмѣстѣ съ
авторомъ мы попадаемъ въ избранное общество „сливокъ“ тог­
дашней интеллигенции и ума; въ числѣ ирпсутствующихъ— Пуш­
кинъ, Жуковс.кій, Вяземскій, Полетика, Хомяковъ. Идетъ ожи­
вленный сноръ. Приводимъ подлинныя слова „Запиеокъ“:
„Полетика. Катерина Андреевна (Карамзина) права, что призываетъ
насъ къ порядку. Мы кричали точно глухіе. Надо брать въ нримѣръ
Джонъ-Буля: въ парламентѣ всѣ говорятъ по очереди и понимаютъ другъ
дпуга
Хомяковъ не любитъ Аиглію; онъ сказалъ ему: И въ парламентѣ
также горячатся...
Полетика. Иногда. Но они спорятъ и главнымъ образомъ оосуждаютъ.
Только выборы, происходящіе на плоіцадяхъ, шумны. Вч. кандидатовъ
б])Осаютъ мертвыхъ кошекъ, печеньш яблоки, гннлыя яйца; благородные
избиратели выражаютъ свои чувства галдѣиіемъ. Вечеромъ послѣ выбо-
ровъ—вс!» хрипятъ и всѣ пьяны; съ утра же всѣ подъ хмѣлькомъ.
Ііушкинъ. Не смотря на эти незначительный явленія—въ самой си-
стемѣ есть практнческія преимущества. Англичане очень независимы и
сдѣлаются еще независимѣе, не прибѣгая къ разрушенію всего строя.
Впрочемъ, эта система зародилась на ихъ островѣ и создана для ихъ
характеровъ и ихъ нравовъ“.
Послѣднія слова, если только Пушкинъ сказалъ ихъ, пока­
зываютъ, что онъ спохватился и вспомнилъ о своемъ придвор-
номъ ноложеніи. Аиглія давно уже привлекала вниманіе тѣхъ
кружковъ, въ которыхъ Пушкинъ былъ желаипымъ гостемъ въ юно­
сти, главнымъ образомъ стройностью своихъ нолптическнхъ учреж-
депій, она гарантировала въ ихъ глазахъ общественную и личную
независимость и равенство всѣхъ предъ закономъ. Въ извѣстномъ
„Донесеніп“ о тайныхъ обществахъ было обстоятельно выяснено,
что съ самаго начала въ главаряхъ этихъ обществъ „обнаружи­
вались мысли констптуціонпыя, но весьма неопредѣлительныя и
болѣе склоиныя къ монархпческимъ установленіямъ“
-).
„Вольнолюбивыя мечты“ , которыхъ такъ боялась современная
*) Пыпинъ, Ibid., стр. 437.
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
149
Пушкину цензура, сводились къ поэтическому прославленно сво­
боды, понимавшейся сначала въ самомъ широкомъ смыслѣ, въ
смыслѣ ничѣмъ не стѣсняемой независимости въ нроявленіяхъ
своего личнаго „ я “ . Это „свобода“ лицейскихъ стихотвореній;
она манила къ себѣ юношу, какъ небо и зелень манятъ соловья,
заключеннаго въ клѣтку, какъ прелыцаетъ узника шумъ город­
ской, долетающій до оконъ тюрьмы. Но вотъ, хотя ненадолго,
потребность личной независимости удовлетворена съ избыткомъ,
и расплывчатое понятіе свободы начинаетъ понемногу сужи­
ваться въ значеніи, пріобрѣтаетъ конкретныя жизненныя формы
и переносится на тѣ явленія русской действительности, въ ко-
рыхъ отсутствіе ея оскорбляло здоровое нравственное чувство и
полагало непреодолимыя преграды правильному теченію народ­
ной и общественной жизни. Въ ряду этихъ явленій на первомъ
планѣ стояло крѣпостное право.
Въ письмахъ Пушкина въ этомъ отношенш мы встречаемся
съ удивптсльЕымъ фактомъ: онъ нигдѣ не говоритъ непо­
средственно, даже почти не упоминаетъ о немъ. ^Пушкинъ, съ
восторгомъ изучающій народную поэзію, задававшійся цѣлыо со­
здать народную трагедію и мечтающій стать народнымъ поэтомъ,
наконецъ, годами живущій лицомъ къ лицу съ крѣпостнымъ бы-
томъ, говоритъ рѣшительно обо всемъ въ своихъ письмахъ, на ­
чиная отъ англійскаго билля и „моего друга Полнньяка“ , кото­
раго не забываетъ даже въ письмахъ къ невѣстѣ и женѣ, до
валдайскихъ „баранокъ“ включительно,— этотъ Пушкинъ остается
глухъ и нѣмъ ко всему, что творится вокругъ него. Это настолько
странно п не случайно, что мы готовы допустить цредположеніе,
что чья-то таинственная рука унесла изъ собранія его писемъ и
бумагъ вообще именно тѣ, въ которыхъ находились мысли поэта
по поводу самыхъ животрепещущпхъ вопросовъ его времени.
Мы находимъ въ перепискѣ лишь косвенное отраженіе отно­
сящихся сюда ,его взглядовъ и невольно должны прибѣгать къ
другимъ источникамъ, чтобы представить эти незначительные
намеки хотя бы въ относительной постепенности и нолнотѣ.
Въ 1818 г. въ посланіи къ Чаадаеву поэтъ, еще полный са­
мыхъ радужныхъ надеждъ, отзывался на „призыванья отчизны
и говорилъ:
Пока свободою горнмъ.
Пока сердца для сердца живы,
Мой другъ, отчизнѣ посвятимъ
Души высокіе порывы.
Товарищъ, вѣрь: взойдетъ она,
Зар я плѣнительнаго счастья,
Роесія вспрянетъ ото сна...
Эти радужныя надежды связывались съ самыми широкими
преобразованіямн будущей Россіи, въ которыхъ крестьянскій

150
A. C. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
вопросъ игралъ немаловажную роль. Въ посланіи къ В. В.
Энгельгардту, въ 1819 г., поэтъ иѣсколькими крупными штри­
хами обрисовываетъ содержаиіе ихъ дружескихъ бесѣдъ. Уѣзжая
послѣ болѣзни въ Михайловское, Александръ Сѳргѣевичъ про­
щался съ пріятелемъ, но не надолго:
... П ріѣду я
Въ началѣ мрачномъ октября:
Съ тобою пить мы будемъ снова,
Открытымъ сердцемъ говоря
Насчетъ глупца, вельможи злова,
Насчетъ холопа записнова,
Насчетъ небеснаго царя,
А иногда насчетъ земнова.
То, что онъ увидѣлъ въ деревнѣ, когда приглядѣлся къ ней
вдумчнвымъ и сознательнымъ взоромъ, глубоко поразило поэта,
и изъ-подъ его пера вырываются безконечно-грустные, стонущіе
мотивы:
Но мысль ужасная здѣсь душу омрачаетъ:
Среди цвѣтуіцихъ нивъ и горъ
Другъ человѣчества печально замѣчаетъ
Вездѣ невѣжества губительный позоръ.
Не видя слезъ, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здѣсь барство дикое, безъ чувства, безъ закона,
Присвоило себѣ насильственной лозой
II трудъ, и собственность, и время земледѣльца.
Изобразпвъ ужасы крѣпостного права, поэтъ восклицаѳтъ:
О, еслибъ голосъ мой умѣл ъ сердца тревожить!
Почто въ груди моей горитъ безплодный жаръ
И не данъ мнѣ въ удѣлъ витійства грозный даръ?
А дальше слѣдуютъ незабвепно-трогательныя слова, которыя
съ избыткомъ искупаютъ всѣ отклоненія Пушкина отъ его ко-
ренныхъ убѣжденій, отклоненія, объясняемыя или слѣдствіемъ
минутнаго раздраженія, или ложными вліяніями той среды, въ ко­
торой впослѣдствіи вращался поэтъ:
Увижу-ль я, друзья, народъ неугнетенный
И рабство, падшее по манію царя,
И над ъ отечествомъ свободы просвѣщенной
Взойдетъ ли, наконецъ, прекрасная заря?
Въ этихъ словахъ звучитъ уже не сладостная увѣренность въ
надеждѣ, водившая перомъ его въ посланіи къ Чаадаеву, но бо-
лѣзненный вопль души, возмущенной тою правдой дѣйствитель-
ности, которая представилась просвѣтленному взору поэта.
Приблизительно къ этому времени относятся его эпиграммы
на временщпковъ Александровской эпохи, враждебныхъ обществен­
ной самодѣятельностп, кн. А. Н . Голицына („Просвѣщенія гони­
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
151
тель“), Аракчеева („Всей Россіи притѣснитель“), архим. Фотія
(„Полуфанатикъ, полу-плутъ„Это было едииствеппое возмож­
ное отмщеніе за нарушаемый здравый смыслъ“ , говорить по этому
поводу А. Н. Пыпинъ, которому принадлежите заслуга наиболѣе
полнаго обозрѣнія этого періода съ широкой культурно-истори­
ческой точки зрѣнія. Къ тому же циклу стпхотвореній Пушкина,
въ которыхъ вопросы современности находили свое поэтическое
выраженіе, относится и посланіе къ ген. Орлову, которое начи­
налось слѣдующими стихами:
О ты, который сочеталъ
Съ душой пылкой, откровенной
(Хотя и русскій генералъ)
Любезность, разу мъ нросвѣщенный;
О ты, который, съ каждымъ днемъ,
Вставая на военну муку,
Усталымъ усачамъ, верхомъ
Преподаешь царей науку,
Но не безславишь сгоряча
Свою воинственную руку
Презрѣнной палкой палача;
Орловъ, ты правъ: я забываю
Свои гусарскія мечты
II съ Соломономъ восклицаю:
Мундиръ и сабля—суеты...
Черезъ три года послѣ написанія этого етихотворенія Пуш­
кинъ пишетъ Вяземскому: „Орловъ велѣлъ тебѣ сказать, что онъ
дѣлаетъ палки сургучныя (у него была сургучная фабрика), а
п алки въ своей дивизіи уничтооюилъ“. Очевидно, и въ стихотво-
реніи, и въ письмѣ за фактомъ отмѣны тѣлесныхъ наказаній,
который еще и доиыиѣ, къ слову сказать, не сдѣлался общимъ
удѣломъ, сохранялось зиаченіе событія первостепенной важности,
составлявшаго необходимое звено въ ряду вожделѣпныхъ пре-
образованій и улучшеній.
Въ числѣ неоконченныхъ произведеній и отрьтвковъ есть нѣ-
сколько набросковъ задуманной Пушкинымъ драматической поэмы
изъ новгородской исторіи „Вадимъ“ . Они относятся къ 1822 году.
На вопросъ Вадима, жива ли славянская свобода, Рогдай отвѣчаетъ:
Вадимъ! надежда есть. Народъ нетерпѣлнвый.
Старинной вольности нитомецъ горделивый,
Съ досадою влачитъ позорный свой яремъ.
Еакъ иноземный гость, невѣдоыый иикѣмъ,
Являлся я въ домахъ, на стогнахъ и на вѣчѣ;
Вражду къ правительству я зрѣлъ на каждой встрѣчѣ.
Уныніе вездѣ: торговли шумъ утихъ,
Умы встревожены—и пламя тлѣетъ въ нихъ,
Младые граждане кипятъ и негодуютъ...
Нельзя не замѣтить, что слово „правительство“ звучитъ нѣ-
сколько странно въ устахъ Рогдая, который является представи-

152
Л. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
телемъ вѣчевого періода новгородской жизни. Мы готовы пред­
положить здѣсь умыселъ со стороны Пушкина, тѣмъ болѣе, что
насколько можно судить ио отрыв камъ, сюжетъ поэмы долженъ
былъ совпадать по настроенію съ тѣми стихотворѳніями, въ ко­
торыхъ нашли себѣ выраженіе его политическіе взгляды; неточ­
ный лее выраженія и анахронизмы чужды поэзіи Пушкина. При­
ветствуя когда-то въ ими. Александрѣ освободителя народовъ,
Пушкинъ не могъ, конечно, сочувствовать реакціи и гнету по-
слѣднихъ лѣтъ его царствованія, и слѣдующій отзывъ въ одномъ
изъ писемъ его (январь 1822 года) ие долженъ насъ удивлять.
„Липранди берется доставить тебѣ мою прозу,— пишетъ онъ Вя­
земскому.— Ты, думаю, видѣлъ его въ Варшавѣ. Онъ мнѣ добрый
пріятель и (вѣрная порука за честь и умъ) не любимъ нашимъ
правительствомъ и, въ свою очередь, не любитъ его“ .
А. О. Смирнова сохранила намъ разговоръ о крѣпостномъ
правѣ, изъ котораго можно сдѣлать заключеніе объ отношеніи
Пушкина много лѣтъ спустя къ этому вопросу. Н . М. Смирновъ
замѣтилъ: „День, когда государь подпишетъ указъ (объ освобо­
жденіи), будетъ лучшимъ днемъ моей жизни“. Тогда Вяземскій
сказалъ: „К. говорилъ мнѣ, что польское возстаніе этому помѣ-
шало, что его величество тогда этого лселалъ“ . Пушкинъ со вздо-
хомъ сказалъ: „Ненавижу я придворное дворянство, съ нимъ-то
государю всего труднѣе будетъ справиться въ дѣлѣ освобожденія,
оно всегда будетъ возставать протпвъ реформъ. Пропасть наша
заключается въ томъ, что мы еще слишкомъ завязли въ привыч-
кахъ прошлаго, побѣждать приходится ие политическія идеи, а
предразеудки; самый узкій пзъ виѣхъ— это вѣрить, что едиио-
образіе есть порядокъ, безмолвіе— согласіе, и что истина не вы-
игрываетъ при обсужденіи мнѣиій“ .
Въ то время, какъ ими. Александръ, уже стоявшій на сторонѣ
реакціи h въ полнтнческихъ дѣлахъ Европы, колебался мелсду
свободой Греціи и „законной властью“ султана и, уступая на-
стояніямъ евронейскнхъ дипломатовъ и вопреки общественному
мнѣнію Россіи, рѣшилъ это колебаніе въ томъ смыслѣ, что со­
вершенно отказался защищать грековъ,— Пушкинъ писалъ А. Н.
Раевскому весной 1821 года: „Греція возстала и провозгласила
свою свободу“ ...
далѣе идетъ подробное изложеніе хода этого
возстапія... „ Я видѣлъ письма одного инсургента. Съ жаромъ онп-
сываетъ онъ обрядъ освященія знаменъ и меча князя Ипсиланти,
восторгъ духовенства и народа:' прекрасная ми нут а надеоісды и
свободы!“
„Въ Яссахъ все спокойно. Семеро турокъ были приведены къ
Ипсиланти и тотчасъ казнены— страшная новость для европей-
скаго генерала... Восторгъ умовъ дошелъ до высочайшей степени:
всѣ мысли устремлены къ одному предмету— на независимость
древняго отечества... Ты видишь простой ходъ и главную мысль
А. с. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
158
этого общества (съ освободительной цѣлыо), котораго основатели
еще неизвѣстны. Отдѣльная вѣра, отдѣльный языкъ, независи­
мость книгопѳчатаиія; съ одной стороны просвѣщепіе, съ другой—
глубокое невѣжество—все покровительствовало вольнолюбивымъ
патріотамъ... Первый шагъ Ипсиланти прекрасенъ и блистате-
ленъ. Онъ счастливо началъ—28 лѣтъ, оторванная рука, цѣль
великодушная. Отныиѣ онъ принадлежптъ исторіи. Завидная
участь...“
Въ заключительныхъ строкахъ поэтъ ставить вопросъ о томъ,
какое положеніе займетъ въ дѣлѣ освоболсденія Греціи Россія и,
конечно, не допускаетъ и мысли, чтобы русское правительство
могло оказаться ие на сторонѣ грековъ.
То, что было высказано въ приведенныхъ строкахъ этого
восторлсениаго письма, ие оставляете, кажется, никакого сомнѣ-
нія, въ какую сторону направлены были лучшія стремленія его
духа, вытекали ли они изъ симпатій къ возрожденному пароду,
съ просвѣщеніемъ и иезависимымъ книгопечатаніемъ, или изъ
чувства вассальной законности по отношенію къ дикому угнета­
телю несчастныхъ рабовъ. Какъ въ наши дни, такъ и при лсизни,
мнѣнія Пушкина истолковывались нерѣдко въ другую сторону,
и отвѣтомъ на эти кривотолки взглядовъ поэта слулситъ его слѣ-
дѵющее письмо къ А. Н . Раевскому, изъ Одессы, въ іюнѣ улсе
1824 г., гдѣ онъ говорптъ: „Съ удивленіемъ услышалъ я, что ты
почитаешь меня врагомъ освобождающейся Греціи и ноборнпкомъ
турецкаго рабства. Видно, слова мои были тебѣ странно пере­
толкованы; но что бы тебѣ ни говорили, ты не долженъ былъ вѣ-
рить, чтобы когда-ипбудь сердце мое ие добролселательствовало
благороднымъ усиліямъ возрождающагося народа. Жалѣю, что при-
нулсденъ оправдываться передъ тобою.... Ничто еще не было столь
народно, какъ дѣло грековъ, хотя многое въ ихъ политическомъ
отношеніп было важнѣе для Европы“ ...
Въ 1825 году брату А. Н . Раевскаго, съ которымъ Пушкинъ
переписывался по поводу освобонсдеиія Греціи, Николаю Нико­
лаевичу,— Пушкинъ посвятплъ свое знаменитое стихотвореніе
„Андрей Ш енье“ , в ъ которомъ его „вольполюбивыя мечты“ , улсе
запечатлѣнныя глубокпмъ убѣжденіемъ и долгой работой мысли,
вылились въ страстной, огненной формѣ вдохновеннаго пророче­
ства h призыва. Когда онъ писалъ его. онъ думалъ о Кюхель-
беісерѣ, сосланномъ, какъ мы уже упомянули, въ числѣ декабри­
стовъ въ 1826 г., а н а спискѣ, отобраниомъ въ 1827 г. у А. Лео­
польдова, стояла помѣтка, что стихи были написаны „на 14 де­
кабря 1825 года“ . Поэта говорилъ въ этомъ стпхотвореніи:
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нѣтъ, не виновна ты:
Въ порывахъ буйной слѣпоты,
Въ презрѣнномъ бѣшенствѣ народа—

164
A. C. ПУБІКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
Сокрылась ты отъ н асъ. Цѣлебный твой сосудъ
Завѣ ш ан ъ пеленой кровавой...
Но ты придешь опять со мщекіемъ и славой—
И вновь твои враги падутъ.
Народъ, вкусившій разъ твой нектаръ освященный,
Все ищетъ вновь упиться нмъ;
Какъ будто Вакхомъ разъяренный,
Онъ бредитъ, жаждою томимъ...
Такъ, онъ найдетъ тебя. Подъ сѣнію равенства
Въ объятіяхъ твоихъ онъ сладко отдохнетъ,
II буря мрачная минетъ...
Автобіографпческое значеніе этого стихотворепія несомнѣнно.
„Чпталъ ли ты моего „А. Шеиье“ въ темнпцѣ?— спрашиваетъ поэтъ
кн. Вяземскаго въ іюлѣ 1825 г. Суди о немъ, какъ іезуитъ,— по
намѣренію“ . 6 апрѣля того лее года опъ сообщалъ Л. С. Пуш­
кину: „Я заказалъ обѣдшо за упокой души Байрона (сегодня
день его смерти), Анна Николаевна (Вульфъ) также, и въ обѣ-
ихъ церквахъ Тригорскаго и Воронича происходили молебствія—
это немножко наномпнаетъ la messe de Frédérique II pour le
repos de l ’âme dem -r de Voltaire. Вяземскому посылаю вынутую
просвиру отцомъ Шкодой за упокой поэта“ . Если къ этому мы
прибавимъ приписку, сдѣланную Пушкипымъ на одномъ изъ
листовъ въ рукописи „А. Ш енье“: „Ехбкр (т. е. Кюхельбекеръ).
Д а сохранитъ тебя твой добрый геній подъ бурей“, и вспомнимъ,
что поэтъ, подъ вліяніемъ ссоры съ отцомъ, осложнявшей его ссы­
лочное положеніе, умолялъ посадить его въ крѣпость или въ
тюрьму, то должны будемъ признать, что это стихотвореніе не
было плодомъ минутнаго увлеченія идеей, а служило выраженіемъ
господствующего настроенія его духа.
Между 1822 и 1824 гг. мы не встрѣчаемъ стихотвореній
Пушкина на полнтическія темы. Въ письмѣ къ Жуковскому
(май— іюнь 1826 г.) поэтъ даетъ объясненіе этому факту: „Я обѣ-
щалъ Н. М. (Карамзину) два года ничего не писать противу пра­
вительства—и не ппсалъ. „Кинжалъ“ (1821) пе противъ прави­
тельства писанъ, и хоть стихи и ие совсѣмъ чисты въ отноше-
ніи слога, но намѣреніе въ нихъ безгрѣшно“ .
Непрерывное чтеніе, переписка съ друзьями, сообщавшими
ему политическія и литературный новости, и обширный досугъ
для размышленій и творчества довершили періодъ политическая
воспитанія Пушкина. Мы старались показать, при какихъ усло-
віяхъ и въ какихъ формахъ совершалось его развптіе. Нервная
впечатлительность къ тѣмъ явленіямъ жизни, на которыхъ ле­
жала печать нравственной красоты или уродства, дѣлала его
чутко отзывчпвымъ къ тому, что казалось ему оскорблевіемъ
его личнаго и граждаискаго достоинства, въ чемъ онъ видѣлъ
нарушеніе священнѣйшихъ правъ человѣка на жизнь, въ спра-
ведливомъ и гармоничномъ раснредѣленіи ея матеріальныхъ
и духовныхъ благъ. Въ развитіи поэта завершился тотъ пе-
A. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
155
ріодъ, когда онъ понялъ, что его удѣлъ не только отражать
подобно бездушному эхо, „ірубитъ ли рогъ, гремитъ ли громъ,
поетъ ли дѣва за холмомъ“ , но и осмысливать хаосъ житейскихъ
явленій, гармоніей облегчать борьбу съ мучительными диссонан­
сами неправды и зла и, во имя братской любви, неустанно „гла-
голомъ жечь сердца людей“ и вести ихъ къ немеркнущему,
вѣчному идеалу.
Творчество было могучимъ средствомъ для поэта быть стой-
кимъ въ борьбѣ il почерпать все новыя и новыя силы для того,
чтобы „мыслить и страдать“ , и поэтъ жадно прииикалъ къ тому
цѣлебному ключу, о которомъ говорилъ:
Кастальскій ключъ—волною вдохновенья
Въ степи мірской нзгнанншеовъ поитъ...
Въ эту эпоху Пушкинъ былъ совершениѣйшимъ ноэтомъ,
стоявшимъ на той высотѣ личныхъ п общественныхъ идеаловъ,
съ которой ослѣпительные лучи его генія, казалось, провидѣ-
ніемъ призваны были озарить безпросвѣтную тьму той необъятной
равнины, гдѣ, задыхаясь среди насплія и спотыкаясь и падая,
не видя и не зная другъ друга, дѣлали какое-то невидное, но
могучее дѣло братья его родины.
Онъ понялъ высочайшую цѣль своего прпзванія—быть са­
мому источникомъ живого вдохновеннаго слова для всѣхъ из-
страдавшихся, томимыхъ въ мрачной пустынѣ духовной жаждой
бытія, и передъ нимъ открылось широкое и дивное поприще
поэта-нисателя, мыслителя-гуманпста.
Но условія, съ которыми пришлось считаться Пушкину въ его
литературной дѣятельности, не дали возможности проявить въ
полномъ блескѣ всѣхъ сторонъ его поэтическаго генія. Въ пе-
репнскѣ отразились неравная и упорная борьба поэта за неза­
висимость художественной и гражданской мысли и тотъ трагпзмъ
послѣднихъ лѣтъ его жизни, въ которомъ горькое разочарованіе
въ ожиданіяхъ и надеждахъ его молодости не нашло исхода въ
попыткѣ удовлетворенія потребности личнаго счастья.
УІП.
Гдѣ бы Пушкинъ ни жплъ, какъ бы временами ни баловало
его сердечное участіе друзей и патріархальная простота дере­
венской обстановки, которую онъ такъ любилъ, онъ нигдѣ но
иаходилъ полнаго покоя и хотя бы времепнаго удовлетворенія
своихъ стремленій. Въ тѣхъ условіяхъ родной действительности,
которыми, какъ магическимъ кругомъ, была очерчена его лсизнь,
поэту жилось не по себѣ, неуютно, и это чувство неуютности, вну­
тренней неприспособленности къ житейскому укладу безпрерывно
отражается въ поэзіи и сразу лее передается читателю его пере­

156
A. C. ПУІІІКІШТ, II ЕГО ПИСЬМА.
писки. Въ основѣ его порываній, не романтическихъ, a вполнѣ
опредѣленныхъ, туда, гдѣ, думалось ему, онъ найдетъ исходъ
своей страстной потребности дѣлать живое дѣло разума и со-
вѣстп, лежала борьба идеальио-настроеннаго духа со всѣмъ,
что его окружало, что душило и грызло чуткую совѣсть и нала­
гало -мучительныя путы на творческій разумъ. Ему словно пред­
стояло переплыть какую-то широкую и непроглядную рѣку, пере-
рѣзать поперекъ рѣзкими взмахами могучпхъ рукъ, съ торлсе-
ственнымъ лицомъ выйти на томъ берегу и крикнуть всѣмъ роб-
кимъ и отчаявшимся людямъ, что въ этомъ подвнгѣ нѣтъ ничего
невозможнаго, лишь бы надежда и мысль о высокой цѣли двигала
ими, но— увы!—рѣка уносила его, укладывала его вдоль по тече-
нію,— не было ни возврата назадъ, ни возмоишости достичь пре-
дѣла желаній...
Мы отмѣтили уже томленіе и нетерпѣливый порывъ юнаго
Пушкина бѣжать съ лицейской скамьи навстрѣчу яркой и шум­
ной суетѣ столичной. Но двухъ лѣтъ этой суеты было улсе до­
статочно, чтобы встрѣтить въ письмѣ къ Вяземскому слѣдующія
строки: „Петербургъ душенъ для поэта. Я жажду краевъ чужихъ.
Авось полуденный воздухъ олсивитъ мою душу“.
Полуденный
воздухъ оживнлъ Пушкина не надолго, и 2 октября 1822 г. поэтъ
сообщалъ брату о томъ, что онъ карабкается и, можетъ быть, скоро
явится въ Петербургъ. „Ж уковскому я ппсалъ, онъ мнѣ не отвѣ-
чаетъ; министру я писалъ — онъ и въ усъ не дуетъ. О, други,
Августу мольбы мои несите, но Августа смотритъ сеитябремъ“ ...
Эта неподражаемая игра словами, невинная по существу, болѣе
характеризуете искрометный блескъ Пушкинскаго остроумія, чѣмъ
необходимую въ другихъ случаяхъ для поэта условность обозна
ченія нѣкоторыхъ предметовъ. Объ августѣ мѣсяцѣ поэтъ писалъ
тому лее Льву Сергѣевпчу въ концѣ января 1823 г.:
„Ты мнѣ
пишешь объ NN—en voila assez. Assez, такъ assez, a я все же
при своемъ мнѣніи. Ты не приказываешь лсаловаться на погоду
въ августѣ мѣсяцѣ— такъ и быть; a вѣдь ненріятно сидѣть вза­
перти, когда гулять хочется“ .
Солнечный блескъ сквозь крупныя капли доледя, смѣшеніѳ
грусти и шутка, столь характерное для творческой натуры Пуш­
кина, поролсдало въ пемъ въ эпоху начала двадцатыхъ годовъ то
настроеніе, когда поэтъ, еще вѣря и надѣясь, но изнывая отъ
нетерпѣнія, простодушно подтрунивалъ надъеамимъ собой и, ре­
комендуя своего добраго пріятеля Онѣгина, который родился на
брегахъ Невы, прибавлялъ:
Тамъ нѣкогда гулялъ и я;
Но вреденъ сѣверъ для меня...
Петербургъ не спѣшилъ раскрывать своихъ объятій передъ
тѣмй, кто покпдалъ его ие совсѣмъ по своей собственной волѣ,
и поэту вскорѣ остается лишь „уламывать“ ген. Инзова, чтобы
%
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
157
тотъ отпустилъ его въ Одессу. Красавица юга, какъ ее называютъ
одесситы, съ ея пестротой и оживленной уличной жизнью, чрез­
вычайно понравилась и, хотя не надолго, но развлекла его. „Ре-
сторація il итальянская опера напомнили мнѣ старину, пишетъ
онъ брату осенью 1823 года,— и, ей Богу, обновили мнѣ душу .И
тутъ лее, разсказавъ о ласковомъ пріемѣ Воронцова, приоавляетъ.
„Кажется, и хорошо, да и повая печаль мнѣ сжала грудь мнЬ
стало жаль моихъ покинутыхъ цѣпей“ .
Въ Одессѣ передъ его
глазами было море, этотъ вѣчный символъ безграничной свободы,
властно нодчнняющій поэтическую мысль и чувство, неустанно
влекущій къ себѣ обаяніемъ неразгаданной тайны. О чемъ поэтъ
думалъ на берегу его, вглядываясь въ сверкающіе па горпзонтѣ
паруса, объ этомъ мы знаемъ изъ его трогательнаго обращенія
къ морю, послѣ того какъ онъ услышалъ его зовъ и шумъ при­
зывный въ послѣдній разъ:
Моей души предѣлъ желанный!
Какъ часто по брегамъ твоимъ
Бродилъ я тнхій и туманный,
Завшпнымъ у.пыело.пь томимъ.
Не удалось на вѣкъ оставить
Мнѣ скучный, неподвижный брегъ,
Тебя восторгами поздравить
II по хребтамъ твоимъ направить
Мой поэтическій побѣгъ.
Ты ждалъ, ты звалъ... я былъ окованъ;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарованъ
У береговъ остался я...
Эта „могучая страсть“ къ Ризничъ, обвѣянной въ посвяще-
ніяхъ ей всѣми чарами поэзіи любви и грусти, оказалась сильнѣе
призыва моря. Но оно доллено было пграть громадную роль въ
наделсдахъ ноэта и любимой имъ лсенщины и въ ихъ мечтахъ о
счастьи „въ краю иномъ“ . Впослѣдотвіи,— по отношенію къ Пуш­
кину можно сказать — много лѣтъ спустя, безнаделено тоскуя о
рано угасшемъ другѣ и переясивая въ пламенпомъ воспоминаніи
томитедьныя минуты разлуки, поэте повторялъ сказанный ею
когда-то слова утѣшенія и ласки о томъ, что нхъ ждетъ свиданье
на берегу ея отчизны — „подъ небомъ вѣчно-голѵбымъ, въ тѣни
оливъ“,
и въ его вообралсеніи носилась нлѣнитольная картина
Юга, гдѣ море, уже спокойное, не зоветъ и не ропщетъ, а въ
гордомъ сознаніи своей мощи, является прообразомъ успокоив­
шейся страсти, гармоніи и ясности души.
Но тамъ, увы, гдѣ неба своды
Сіяютъ въ блескѣ голубомъ,
Гдѣ подъ скалами дремлютъ воды,
Заснула ты иослѣднпмъ сномъ...

158
A. C. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
Въ 1S28 году Петербургъ, казалось, былъ особенно невыпо-
симъ для Пушкина. Къ этому времени разыгралось улсе „дѣло
объ учреждеиіи надзора за поведеніемъ нзвѣстнаго поэта титуляр-
наго совѣтника Пуш кина“ по поводу стнхотворенія „Андрей
Ш енье“ , признанпаго Сенатомъ „очень соблазннтельнымъ и слу-
жившпмъ къ расиространенію въ неблагонамѣренныхъ людяхъ
того пагубнаго духа, который правительство обнаружило во всемъ
его пространстве“ *). Пушкинъ былъ обязанъ подпискою, „что-
бы впредь никакихъ своихъ твореній безъ разсмотрѣнія цензуры
не осмѣливался выпускать въ свѣтъ, подъ опасеніемъ строгаго
по законамъ взысканія“ .
По распоряжению же государственнаго
совѣта за поэтомъ „по неприличному выраженію его въ отвѣ-
тахъ насчетъ происшествія 14 декабря 1825 г. и по духу самаго
сочпненія его“ былъ учрежденъ секретный полицейскій над-
зоръ
отъ котораго, какъ выяснилось по недавно изданнымъ
документамъ, Пуш кинъ былъ освобожденъ іпефомъ жандармовъ ген.
Мезенцевьтмъ нѣсколысо поздно... въ семндесятыхъ годахъ *»*).
Въ воздухѣ запахло грозою. Чтобы такъ или иначе выйти изъ
тяжелаго томительнаго положенія. въ которомъ былъ Пушкинъ
во второй Петербургскіи неріодъ своей жизни, онъ дѣлаетъ по­
пытку вступить въ ряды действующей арміи, но не получаетъ
разрешенія. Въ апреле 1828 г. поэтъ обращается къ Бенкен­
дорфу съ новой просьбой содействовать выполненію его завет-
наго желанія— отправиться въ чужіе края. „Такъ какъ следую-
щіе шесть или семь мѣсяцевъ,— пишетъ онъ въ этомъ письме,—
остаюсь я вероятно въ бездѣйствіи, то лселалъ бы я провести
сіе время въ Париже, что, можетъ быть, впоследствіи мне уже
не удастся“ . И эта просьба поэта осталась безрезультатной, какъ
и его стремленіе отправиться два года спустя съ русской мис-
сіей уже не на Заиадъ, котораго такъ боялось наше правитель­
ство, а на крайній Востокъ. Нессельроде, къ которому обратился
поэтъ съ иросьоой по этому поводу, налолсилъ следующую резо-
люцію: „съ удовольствіемъ определилъ бы, но комплекта, уже
назначенныхъ, полный“. Для поэта не нашлось, такимъ обра­
зомъ, мѣста „сверхъ комплекта“ , и мечты поэта о личномъ счастьи
вдали отъ своей родины не сбылись, но мысль о загранице неотступно
преследовала его. Мы имели случай касаться того письма къ Льву
Сергеевичу, ппсаннаго въ апрѣле 1825 года, въ которомъ поэтъ вы-
ражалъ желаніе выезжать лееребцовъ, въ „вольное иодраясаніе Alfieri
и Байрону“,
и требовалъ присылки дорояснаго чемодана, а въ
одномъ изъ писемъ Вяземскаго отъ 10 іюля того лее года нахо­
димъ упомиианіе, что мать поэта, „кажется, еще просила Госу­
*) Русск. Старина, 1874, т. X —XI.
**) Ibid.
***) См. Петерб. Вѣд., 1S99. No 104.
A. С. ИУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
159
даря, чтобы отпустили его въ Ригу, где есть хорошій докторъ“ .
Теперь для насъ не составляетъ загадки, какого рода докторъ,
въ частности — оиераторъ, нулсенъ былъ Пушкину, но суть въ
томъ, что эта операція, которую ему такъ страстно хотелось со­
вершить надъ собой, ие удалась поэту. Съ какою дѣтскою ра­
достью поэтъ узнаетъ, во время своего путешествія въ Эрзе-
румъ, что передъ нимъ — граница русской земли.
„ Передъ нами
блистала речка, черезъ которую должны мы были переправиться“.
„Вотъ и Арпачай“ , сказалъ мне казакъ. Арпачай! наша граница!
Это стоило Арарата. Я поскакалъ къ реке съ чувствомъ неизъ-
яснимымъ. Никогда еще ие видалъ я чужой земли. Граница имела
для меня что-то таинственное; съ детскихъ летъ путешествія
были моею любимою мечтою“ .
Поэтъ весело въезжаетъ въ „за­
ветную“ реку, добрый конь выносить его на противоположный
берегъ, но и тутъ судьба посмеялась надъ нимъ: зтотъ берегъ
былъ уже завоеванъ, и ему такъ и не пришлось вырваться изъ
предѣловъ Россіи!
IX.
Не объяснялось ли у Пушкина стремленіе покинуть родную
ночву темъ, что, какъ онъ самъ признавался, онъ презиралъ и
далее ненавиделъ свое отечество? Лермонтовъ обмолвился какъ-то,
что онъ любилъ свою отчизну странною любовью, за что — не
зная самъ. Этимъ же характеромъ странности отличалось пре-
зреніѳ и ненависть Пушкина къ отечеству. Въ стихахъ юности
и то, и другое выраясалось въ простой игре словами: поэту до­
статочно было увидеть красавицу Голицыну, чтобы примпрпться
со всеми недостатками родиой страны:
Отечество почти я ненавидѣлъ;
Но я вчера Голицыну увидѣлъ—
И прпмиренъ съ отечествомъ моимъ.
Очевидно, дело обстояло еще не такъ худо. Однако, если вду­
маться поглубже вЪ смыслъ этого стихотвореяія, то окажется,
что на другой чашке весовъ, которыми взвешивались прекрас­
ный свойства ума и красоты г-жи Голицыной, лежало нечто го­
раздо более легковесное, чемъ отечество въ его цело.чъ . Въ са­
момъ деле, чего ищетъ поэтъ въ томъ, что онъ зоветъ отече­
ство м ъ своимъ?
Краевъ чужихъ неопытный любитель
И своего всегдашній обличитель,
Я говорилъ: въ отечествѣ моемъ
Гдѣ вѣрный умъ, гдѣ геній мы найдемъ?
Это еще ничего, но далее:
Гдѣ гражданинъ съ душою благородной,
Возвышенной и пламенно-свободной?

160
Л. С. ПУІПКИПЪ и ЕГО ПИСЬМА.
Гдѣ женщина не съ мертвой красотой,
Но съ огненной, шіѣнителъной, живой?
І’дѣ разговоръ найду непринужденный,
Плѣнительный, веселый, просвѣіценный?
Съ ісѣмъ можно быть не хладнымъ, не пустымъ?
А!., вотъ въ чемъ дѣло!.. Отечество является здѣсь лить си-
нонимомъ того свѣтскаго круга, въ которомъ, если вѣрить поэту,
всѣхъ благородпѣе и просвѣщеннѣе 'была madame Голицына,—
комплиментъ не менѣе остроумный, чѣмъ я лестный... Привлекать
для сравненія все отечество, въ которомъ, кромѣ high life’a н
дворянства, была еще грубая, сѣрая крѣпостная масса, было бы
по меньшей мѣрѣ не любезно, если бы даже поэтъ рѣшился ис­
портить подобнымъ образомъ архитектуру своего воздушнаго
замка. Не въ народѣ лее того времени станетъ искать поэтъ
гражданина съ пламенно-свободной душой и женщину, съ кото­
рой могъ бы вступить въ непринужденный и просвѣщенный раз­
говоръ! Быть хладнымъ и пустымъ можно только въ такъ называе-
момъ свѣтѣ, гдѣ все искусственно и условно, да и мертвая кра­
сота, которой въ народѣ и днемъ съ огяемъ но сыскать, есть
принадлежность исключительно великосвѣтской культуры. Ясно—
отечество здѣсь неточный или, вѣрнѣе сказать, условный терминъ,
который и понимался тѣми, къ кому относился, не въ своемъ
настоящемъ значеніи. Въ одномъ изъ писемъ къ Вяземскому онъ
говорить: „Я, конечно, презираю отечество мое съ головы до
иогъ, но миѣ досадно, если иностранецъ раздѣляетъ со мною это
чувство11.Едва ли слѣдуетъ пояснять, какого рода было это пре-
зрѣніе, которое не только не искало себѣ сочувствія, но оскор­
бляло поэта, будучи встрѣчено въ иностраицѣ. Послѣдній, есте­
ственно, не нойметъ условнаго, огранпчительнаго значенія слова
„отечество“ и сдѣлаетъ обидное и несправедливое обобщеніе.
Сразу покажется, можетъ быть, парадоксомъ, если мы скажемъ,
что то отечество, которое поэтъ могъ послать къ чорту въ до­
садную минуту, или презиралъ и непавидѣлъ, было отечествомъ
черни для него. Косная и невѣжественная толпа, въ которой
Пушкинъ не иаходилъ отклика своимъ стремленіямъ проникнуть
и освѣтить ея душу, составляла первые ряды той „публики“, изъ
которой каждый считалъ себя гражданиномъ своего отечества, но
ревниво оберегалъ невинность своихъ гралсданскихъ сокровищъ.
Въ минуту гнѣва поэтъ могъ имъ бросить слова, исполненный
убійственнаго и гордаго презрѣнія:
Подите прочь! Какое дѣло
Поэту мирному до васъ!..
Въ развратѣ каменѣйте смѣло,—
Не оживитъ васъ лиры гласъ!
Эту-то чернь поэтъ имѣлъ въ виду, когда дружески бранилъ
Кюхельбекера въ концѣ 1825 г. за народно на Жуковскаго. „Ми­
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
161
лый, вспомни,— говоритъ поэтъ своему друіу,— что ты, если пишешь
для насъ, то печатаешь для черни; она принимаетъ вещи бук­
вально, видитъ твое неуваженіе къ Жуковскому—и рада“ .
Понятно, что, характеризуя свое нризваніе— не для битвъ и
корысти, а для вдохновенья, сладкихъ звуковъ и молитвъ, поэтъ
раскрывался не весь,— тайная пружина его творческихъ порывовъ
для непосвящениыхъ была скрыта. Такъ, задумавъ издавать жур-
налъ, которому онъ заранѣе посвящалъ всѣ свои силы и который
доллсенъ былъ слуяаіть выраженіемъ его лучшихъ общественныхъ
стремленій, онъ въ иеренискѣ съ друзьями твердилъ только о мате­
риальной сторонѣ предпріятія, будто боясь выставить на показъ
чистое душевное побужденіе. Стоило только Пушкину лаврами
поэта прикрыть солидный картузъ книгопродавца, сдѣлатъся вто­
рымъ Смирдинымъ или Глазуновымъ, — и м атеріальная карьера
его была сдѣлана,и милліонъ литературныхъ терзапій разсѣялся
бы, какъ дымъ. Но, продавая не вдохновенье, а рукописи и по
необходимости устанавливая свой авторскій гонораръ, онъ долженъ
былъ „побѣдить отвращеніе— писать и продавать стихи ради на-
сущнаго хлѣба“ и независимости, которой онъ „жаждалъ“ .
Въ
письмѣ къ Казначееву, только въ первомъ, не въ томъ, откуда
мы взяли только что приведенный строки, Пушкинъ называетъ
свое стихотворство „ремесломъ, отраслью честной промышлен­
ности“ . Это ремесло поэтъ, по выраженію его же Сальери, поста-
вилъ подиожіемъ искусстьу, и потому-то достоинство писателя
было особенно дорого для поэта. За немногими исключеніями, это
. достоинство у современныхъ ему литераторовъ было далеко не
высокаго сорта, и сознаніе, что, благодаря имъ, и литература
далеко не была на высотѣ своей задачи, слуяшло для Пушкина
источникомъ непрерывныхъ оскорбленій. Свою досаду на ино-
■странцевъ, презирающихъ Россію, онъ выразилъ по тому ^поводу,
что, по газетнымъ извѣстіямъ „30 словесниковъ“ дали ооѣдъ за­
езжему путешественнику Lancelot.
„Кто эти беземертные? енра-
шиваетъ онъ Вяземскаго. — Считаю по'гпальцамъ и не досчитаюсь.
Когда пріѣдешь въ Петербургъ, овладѣй этимъ Lancelot (котораго
я нисколько не помшо) и не пускай его по кабакамъ отечествен­
ной словесности. Мы въ отношеніяхъ съ иностранцами не имѣемъ
ни гордости, ни стыда. При англичанахь дурачимъ Василья Льво­
вича; предъ m-me de Staël заставляемъ Милорадовича отличаться
въ мазуркѣ. Русскій баринъ крпчитъ: Мальчикъ! забавляй Гекторку
ідатскаго кобеля). Мы хохочемъ и переводимъ эти барскія слова
любопытному путешественнику. Все это попадаетъ въ его жур-
•налъ и печатается въ Европѣ. Это мерзко“ .
Мы заговорили о
томъ особенномъ значеніи, какое имѣютъ у поэта въ нѣкоторыхъ
случаяхъ слова „чернь“ и „литераторъ“ , „словесникъ“ , вовсе не
случайно: въ угоду именно этой черни литераторы его времени
роняли достоинство честнаго писательскаго имени и обращали

162
Л. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
литературу въ
недостойное орудіе откупщнковъ печатнаго
слова, обдѣлывавшихъ свои дѣлишки подъ благодѣтельной
охраной агнцевъ таинственной любознательности. Эта литера­
тура, какъ и „чернь“ ,
которой она служить, никогда не
оцѣнитъ высокихъ стремленій творческаго духа, пусть она
видитъ лишь внѣшиій обликъ, чашу, въ которой заключѳнъ дра-
гоцѣнный елей, но „святая святыхъ“ души поэта закрыта для нея
навсегда. Нежеланіе обнаруживать передъ толпой внутреннія, вы-
сокія побужденія заставляли Пушкина часто облекать свои дѣй-
ствія и слова въ искусственно-грубую форму, но ему удавалось
обманывать лиш ь очень близорукпхъ людей: сквозь намѣренную
затушовку и небрежную холодность тона прорывалось горячее,
неподдѣльно-искреннее и любящее сердце. Т ы „черни презирай
ревнивое роптанье“,—пишетъ онъ Каверину въ 1817 г.:
Она не вѣдаетъ, что дружно можно жить
Съ Кнѳерой, съ Портикомъ, и съ книгой, и съ бокаломъ;
Что умъ высокій молено скрыть
Безумной шалости подъ легкимъ покрываломъ.
„Зачѣмъ жалѣешь ты о потерѣЗаписокъ Байрона?“— спраши­
ваетъ Пушкинъ Вяземскаго осенью 1825. Толпа жадно читаетъ
псповѣди, записки etc.,
потому что въ подлости своей радуется
униженію высокаго, слабостямъ могучаго. При открытіи всякой
мерзости она въ восхищеніи. Онъ ма лъ , какъ мы; онъ мерзокъ,
какъ мы! Врете, подлецы: онъ и малъ, и мерзокъ— не такъ какъ
вы— иначе!“ ... Это страстное „иначе“ , в ъ которомъ мучительная
боль за поруганіе основного принципа борьбы во имя идеаль­
ной цѣли смѣшпвается съ воплемъ мрачнаго отчаянія, приводить
позже къ холодному, разеудочному выводу, субъективно - утѣ-
шительный мотивъ не можетъ заглушить чувства глубокой не­
удовлетворенности, горькой обиды:
Ты царь, живи одинъ. Дорогою свободной
Иди, куда влечетъ тебя свободный умъ...
У того-же Пушкина отечество, Русь являются въ благород­
ному возвышениомъ значеніи этого слова; быть можетъ, иезамѣтно
для самого себя поэтъ обнаруживаетъ коренное отношеніе
свое къ этому вопросу, не прикрываясь фиговымъ листомъ пре­
зрительной условности. Еще юношей онъ Какъ-то сказалъ про
себя:
Великимъ быть желаю,
Люблю Россіи честь,
Я много обѣщаю,—
Исполню ли—Б огъ вѣсть!
Это простодушно-юношеская „честь Россіп“ развивается впо-
слѣдствіи въ прочное, ясно опредѣленное чувство чести граждан­
ской и общественной въ обширномъ смыслѣ, налагающей свои не­
зависимый отъ всѣхъ прочихъ обязанности порядочности и благо­
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
163
родства. „ Читая въ журналахь статьи о смерти Карамзина, бѣшусь,
какъ онѣ холодны, глупы и низки. Неужто ни одна русская душа
ые принесетъ достойной дани его памяти! Отечество вправѣ отъ
тебя того требовать“,— пишетъ онъ Ьяземс.:?”*; въ іюнѣ 1826 г.,
а въ 1830 году онъ сожалѣѳтъ, что, по незнание греческаго языка,
не можетъ приступить къ разбору Иліады въ переводѣ Гнѣдича.
„Онъ не нуженъ для вашей славы,— пишетъ онъ переводчику,— но
былъ бы нуженъ для Россіи“.
Съ понятіями Пушкина о личномъ и обществениомъ достоин-
ствѣ согласовался и его взглядъ на достоинство писателя. Не бу­
демъ забывать, что Пушкинъ писалъ не трактата этическаго свой­
ства, a непринужденный дружескія письма,— тѣмъ большую цѣну
имѣютъ въ нашихъ глазахъ тѣ неболыиія отрывочный замѣчанія,
въ которыхъ отражается высокое пониманіе имъ положешя писа­
теля въ обществѣ и предстоящихъ ему задачъ. Встрѣтпвъ въ са-
тирѣ Дельвига, обращенной 'къ Гнѣдичу, выраженіе Сомовъ без-
м ундирный, Александръ Сергѣевичъ, не обинуясь, высказываетъ
своему другу порицаніе. Выраженіе это, говоритъ онъ, „непро­
стительно. Просвѣщенному ли человѣку, русскому сатирику, при­
стало смѣяться иадъ независимостью писателя? Это шутка, до­
стойная коллежскаго совѣтяика Измайлова“ (16 ноября 1823 г.).
По иоводу предпочтенія, отдаваемаго Вяземскимъ баснописцу
Дмитріеву передъ Крыловымъ, поэтъ писалъ Петру Андреевичу
8 марта 1824 г.: „Жизни Дмнтріева“ еще не видалъ; но, милый,
грѣхъ тебѣ унижать нашего Крылова. Твое мнѣніе должно быть
закономъ въ нашей словесности, а тьт по непростительному при­
страстно судишь вопреки своей совѣсти и покровительствуешь
чортъ знаетъ кому“. Черезъ годъ, слѣдя изъ своего Мнхайлов-
скаго уединенія за ходомъ „текучей“ русской словесности и оста­
навливаясь на круинѣйшнхъ ея нроявленіяхъ, поэтъ написалъ
обширное письмо Бестужеву, въ которомъ восторженно прп-
вѣтствовалъ признаки облагороженія духа нашей литературы,
хотя и преувеличилъ ихъ значеніе. „Такъ! мы можемъ праведно
гордиться“ , говоритъ онъ въ этомъ письмѣ: „наша словесность,
уступая другимъ въ роскоши талантовъ, тѣмъ передъ ними отли­
чается, что не носить на себѣ печати рабскаго униженія. Наши
таланты благородны, независимы... О нашей лирѣ можно сказать,
что Мирабо сказалъ о 'Сіесѣ: „son silence est une calamité pu­
blique... Объ „Онѣгинѣ“ ты не высказалъ всего, что имѣлъ на
сердцѣ; чувствую почему — и благодарю; ио зачѣмъ же ясно ие
обнаружишь своего мнѣнія? Покамѣстъ мы будемъ руководство­
ваться личными нашими отношеніями, критики у иасъ не будетъ,
а ты достоннъ у насъ“ . Эти слова одинаково важны, какъдля характе­
ристики и того высокаго безнристрастія, которое вноенлъ Пуш­
кинъ въ свои критическія сужденія и котораго требовалъ отъ
другихъ, такъ и для онредѣленія его взглядовъ на общественное
11*

164
A. C. ПУШКИНЬ И ЕГО ПИСЬМА.
значеніе литературы. То различіе, которое вносилъ онъ въ лич-
иыя отношенія и въ литературно-общественную одѣнку, въ зна­
чительной степени объясняюсь источникъ его негодованія но по­
воду Записокъ Байрона: лучшее нзъ лсизни и духа поэта отдано
людямъ въ его твореніяхъ, на остальную, бренную часть они не
имѣютъ права. Эта часть умретъ вмѣстѣ съ человѣкомъ, но смерть
не коснется завѣтныхъ идеаловъ поэта, освѣщающихъ пути чело-
вѣчества къ совершенству:
Нѣтъ, весь я не умру! Душа въ завѣтной лирѣ
Мой прахъ переживетъ и тлѣнья убѣжитъ...
Но сочувствуя и настоятельно проводя мысль о независимости
писателя внѣшней и внутренней, Пушкинъ добивался и равен­
ства, по отношенію къ себѣ лично, въ томъ кругу писателей, отъ
котораго, по его мнѣнію, зависѣлъ „духъ нашей словесности“ .
Это былъ тотъ аристократическій, высшій дворянскій кругъ об­
щества, цредразсудками котораго онъ заразился еще въ родитель-
скомъ домѣ и въ традиціяхъ котораго отчасти воспитался. Го­
воря о положеніи Пушкина въ этомъ обществѣ, нельзя удер­
жаться и не привести сравненія, можетъ быть, и тривіальнаго,
но удивительно подходящаго къ тому, о чемъ идетъ рѣчь. Пуш­
кина притягивали блескъ и утонченность салонно-аристократиче­
ской жизни, гдѣ, казалось, глубина и острота мысли и ориги­
нальность таланта легче всего могла найти свою оцѣнку и прі-
обрѣсти право на признаніе; какъ мотылекъ, летѣвшій на огонь,
онъ безжалостно обжигалъ себѣ крылья, и когда горечь разоча-
рованія охватила его душу и заставила его обратить взоры въ
другую сторону, было уже поздно... Отчасти были и другія при­
чины, шевелившія въ немъ барскія дрожжи, когда онъ тревожилъ
священныя тѣни дѣдовъ и прадѣдовъ. Пушкинъ былъ въ высшей
степени чутокъ къ вопросамъ, прямо или косвенно задѣвавшимъ
его самолюбіе. Чтобы быть равиымъ въ кругу такъ называемой
знати, недостаточно правъ рожденія и воспитанія въ извѣстномъ
духѣ, слѣдовало добиться чинов^, орденовъ, титула, расшитаго
мундира, быть празднымъ и имѣть много денегъ,— и только тогда
его щепетильность могла бы считаться огражденной отъ возмож­
ности быть оскорбленной снисходительно-покровительственнымъ
отношеніемъ. Но служить значило подслуживаться, въ лучшемъ
случаѣ — и подслуживаться, — не забудемъ, что Пушкинъ жилъ
въ эпоху Грибоѣдовскихъ Максимовъ Петровичей, Хлестовыхъ еію.
„У насъ писатели взяты изъ высшаго класса общества,— пишетъ
онъ Бестужеву въ упомянутомъ улсе письмѣ.— А ристократическая
гордость сливается у пихъ съ авторскимъ самолюбіемъ; мы не
хотимъ быть покровительствуемы равными—вотъ чего п—ъ Во-
рояцовъ не понимаетъ. Онъ воображаетъ, что русскій поэтъ
явится въ его передней съ носвященіемъ или съ одою, а тотъ
является съ требованіемъ на ѵваженіѳ, какъ шестисотлѣтній дво-
А. С. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
165
рянинъ... “
Кажется, не трудно объяснить странность на наіпъ
взглядъ этого разсужденія. Званіе поэта было слишкомъ доро-
гпмъ для Пушкина, чтобы онъ могъ вынести его па позорище
блестящей толпы, которая глумилась надъ „стишками“ , писав­
шимися, по мнѣнію, слишкомъ легко, для забавы — „немножко
стоитъ вамъ присѣсть“ — и стихн готовы. И чтобы охранить свое
человѣческое достоинство отъ посягательствъ пошлости и высотсо-
мѣрія, поэтъ хватается за свое 600-лѣтнее дворянство и бросаетъ
его въ глаза тѣмъ „надменнымъ нотомкамъ“, которымъ пыль отъ
истлѣвающихъ портретовъ нхъ знаменитыхъ предковъ мѣшала
ясно различать черты настоящего и еще менѣе вглядываться въ
ближайшее будущее.
Русской интеллигенціи въ томъ благородномъ значеніи этого
слова, въ какомъ мы употребляемъ его теперь, тогда тіе было.
Разночинецъ, изъ ие-русскихъ по большей части, если и доби­
вался возможности быть прпнятымъ вь порядочное общество, то
не стѣснялся употреблять въ извѣстныхъ случаяхъ нечистыя
средства, спѣша возможно скорѣе втереться въ дворянскую толпу
и хотя по нарулсности походить на господина „изъ хорошей
семьи“ .
И въ лучшихъ своихъ представптеляхъ дворянство,
дѣйствительно, являлось синонимомъ пзвѣстнаго благородства,
джентльмэнства; въ этомъ смыслѣ Пушкинъ не боялся противо­
поставить трусости и низости въ пріемахъ борьбы его враговъ
всякаго рода, стыдившихся нерѣдко своего происхожденія, свое
незапятнанное имя русскаго дворянина.
Путь, на который вступилъ въ этомъ вопросѣ Пушкинъ, былъ
чрезвычайно скользкій, и безъ противорѣчій дѣло не могло обой­
тись. Позднѣйшіе писатели и біографы представляли эти проти-
ворѣчія въ ихъ разительной наготѣ, не заботясь о томъ, чтобы
оттѣнить пхъ духомъ и взглядами среды, въ которой жилъ Пуш­
кинъ. Если задаться цѣлыо опредѣлить то содержаніе, при томъ
неоднородное, которое въ различныхъ случаяхъ поэтъ влагалъ
въ слова „дворянннъ“ и „дворянство“ , молено безъ труда замѣ-
тить, что это званіе нулено было ему не только для того, чтобы
проникнуть къ Фикельмонамъ или на придворный балъ, но и
какъ средство самозащиты, чтобы, по понятіямъ своего времени,
имѣть право вызвать на дуэль противника, котораго нельзя было
„прихлопнуть эпиграммой“ ,
какъ какого-нибудь Каченовскаго
или Булгарина.
За первыми рядами „публики“ , являвшейся, по своему невѣ-
жеству и непониманію поэзіи, черныо для такого аристократа
художественной мысли, какимъ быль Пушкпнъ, начиналась без-
конечная сѣрая народная масса, совсѣмъ темная, совсѣмъ невѣ-
жественная, но темнота и невѣлсество которой были столько же
простительны, сколько понятны и прискорбны. Это была не
чернь, а народъ, такъ Пушкинъ и называетъ ее даже въ смыслѣ

166
Л. С. ИУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
низшихъ слоѳвъ городского населенія. „Вы знаете, что дѣлается
у насъ въ Петербургѣ,—пишетъ онъ Чаадаеву 6 іюля 1831 г.:—
народъ вообразилъ, что его отравляютъ (le peuple s’est imaginé
qu’on l’empoisonnait). Газеты истощаются въ увѣщаніяхъ и проте-
стахъ; но, къ несчастно, народъ (le peuple) не умѣетъ читать, и
кровавый едены готовы возобновиться“ . Работая надъ „Борисомъ
Годуновымъ“ , онъ мечталъ сдѣлать эту трагедію народной н съ
большимъ трудомъ соглашался на измѣненіе текста въ угоду свѣт-
ской условности прпличій.
„Эта трагедія не для прекраснаго
пола“ , сообщалъ онъ Плетневу, ішѣя въ виду первоначальную
редакдію ея. „ Согласенъ,— пишетъ онъ Бенкендорфу въ концѣ
1826 г.,— что она (трагедія) болѣе сбивается на историческій ро­
манъ, нежели на трагедію, какъ государь императоръ изволилъ
замѣтить. Жалѣю, что я не въ силахъ улсе передѣлать мною
однажды написанное“ . Въ письмѣ къ Велнкопольскому отъ 10 марта
1826 года поэтъ съ сочувствіемъ привѣтствуетъ мысль помочь
самоѵчкѣ-поэту; „Стихотворенія Слѣпушкина получилъ и перечи­
тываю все съ большимъ и большимъ удивленіемъ. Ваша пре­
красная мысль объ улучшеніи состоянія поэта-крестьяннна, на-
дѣюсь, не пропадетъ“ . Извѣстны разсказы, какъ Пушкинъ, пере-
одѣтый въ мѣщанское платье, вмѣшивался въ народную толпу,
изучалъ ея нравы п языкъ, какъ собиралъ „каликъ перехолшхъ“
и записывалъ отъ нихъ пѣсни и стихи, какъ, наконецъ, востор­
гался сказками, находя въ каждой изъ нихъ поэму. Это отноше-
ніе къ народу, въ которомъ поэтъ мечталъ, но не могъ, къ со-
жалѣнію, видѣть нублики, сохранилось въ немъ до конца его
жизни, и въ 1831 году такъ лее, какъ и во дни юности, онъ же­
лалъ народу свободы проевтценной, и только эту свободу онъ
имѣлъ въ виду, когда говорилъ:
II долго буду тѣмъ любезенъ я народу,
Что чувства добрыя я лирой пробуждалъ,
Что въ мой жестокій вѣкъ возелавплъ я свободу
II милость къ падшимъ нризывалъ.
А это значитъ ни болѣе, ии менѣе, что поэтъ не отказался
отъ тѣхъ идеаловъ, которые выразилъ много лѣтъ назадъ въ сти-
хотвореніяхъ общественно-политическаго свойства.
X.
Является серьезный вопросъ: отчего поэтъ только признаетъ
почти наканунѣ смерти, что все сказанное имъ въ юности о сво-
бодѣ иросвѣщенной есть благо, созидающее ему памятникъ не­
рукотворный, отчего позднѣйшій періодъ такъ бѣденъ стихотво-
реніями на эту тему? Отчего въ этотъ періодъ современность
почти не является въ непосредственномъ отраженіи, а только
косвенно и робко, нерѣдко незамѣтно для самого поэта?
А. С . ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
167
Мы видѣли, какъ поэтъ томился въ Михайловскомъ заточеніи,
какъ умолялъ друзей содѣйствовать его освобожденію, то ссы­
лаясь на пресловутый аневризмъ, требовавшій полнаго отсутствія
физическаго двилсенія, то собираясь „объѣзжать лееребцовъ“ для
предполагаемаго побѣга за-границу. Находясь подъ двойнымъ
надзоромъ, свѣтскимъ и духовнымъ, сгорая жаждой дѣятельности,
онъ былъ готовъ пойти на нѣкоторыя уступки, которыя, онъ
эналъ, будутъ поставлены ему условіемъ его политической свободы,
но въ этихъ уступкахъ онъ былъ далекъ отъ мысли „унизиться“
или поставить себя въ двусмысленное положеніе. Въ характерѣ
Пушкина была значительная доза оптимизма,— признакъ здоровой
и цѣльной натуры, которая въ самыя тяжелыя минуты лшзни
облекаетъ свѣтлой печалью мотивы безнаделсности и отчаянія.
Онъ никогда не могъ сложить руки и утѣшаться сознаніемъ де­
виза „чѣмъ хулсе—тѣмъ лучше“ ; пзъ всякаго пололсен-.я онъ ста­
рался найти возможный исходъ. чтобы, если нельзя дѣлать всего,
чего просить душа поэта, дѣлать хотя что-нибудь, но только дѣ-
лать, мыслить, страдать и сострадать, а не погибать въ бездѣй-
ствіи, и сохранить притомъ достоинство писателя и человѣка.
„Смѣло полагаясь на рѣшеніе твое,— пишетъ онъ Жуковскому вес­
ною 1825 г.,— посылаю тебѣ черновое (прошеніе) къ самому Бѣлому;
кажется, подлости съ моей стороны ни въ поступкахъ, ни въ
выраженіи нѣтъ“. Вяземскій находилъ это письмо холоднымъ и
еухимъ. „Иначе и быть невозможно,— отвѣчалъ ему Пушкинъ.
Благо написано. Теперь у меня перо не повернулось бы“ . Въ
сентябрѣ того же года онъ жалуется Вяземскому: „Мнѣ нуженъ
англійскій языкъ, и вотъ одна изъ невыгодъ моей ссылки: не имѣю
способовъ учиться, пока пора. Грѣхъгонителямъ моимъ! И я, какъ
А. Шенье, могу ударять себя въ голову и сказать: il у avait quelque
chose là... Извини эту политическую похвальбу и прозаическую
хандру“ ... Мысль объ англійскомъ языкѣ упорно занимала въ это
время Пушкина; кстати сказать, изученіе новыхъ языковъ, входившее,
какъ необходимый элемента, въ задачи иовѣйшаго образованія,
должно было, по его мнѣнію, вытѣснить пзъ школы столпы узкопоня-
таго классицизма— древніе языки: „Изученіе новѣйшихъ языковъ,—
пишетъ онъ Бестужеву въ ноябрѣ того же 1825 г. съ присущей ему
здравой ясностью сужденія,— должно въ наше время замѣппть латин-
скій и греческій: таковъ духъ вѣка и его требованія. Ты, да, кажется,
Вяземскій,— прибавляетъ поэтъ,—учатся; всѣ прочіе разучаются.
Жаль! высокій примѣръ Карамзина долженъ былъ ихъ образу­
мить“ . Не скрывая своего несочувствія послѣднимъ годамъ цар-
ствованія Александра I, Пушкинъ писалъ Жуковскому: „Говорятъ,
ты написалъ стихи на смерть Александра! предметъ богатый! Но
въ теченіе десяти лѣтъ его царствованія лира твоя молчала. Это
лучшій упрекъ ему. Никто болѣе тебѣ не имѣетъ права сказать:
гласъ лиры— гласъ народа; слѣдственно, я несовсѣмъ былъ вино-

168
A. C . ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
ватъ, подсвистывая ему до самаго гроба“ . Вступленіе на прѳстолъ
императора Николая Павловича окрылило надежды поэта, но
опять-таки ни одна фальшивая, рабская нота не срывается изъ-
подъ пера-, письма его, напротивъ, проникнуты высшимъ достоин­
ством!, человѣка, дорожащаго независимостью духа. Въ началѣ
1826 года Пушкинъ пишетъ полуоффидіальпое письмо Дельвигу,
въ которомъ высказываетъ готовность „вполнѣ искренно поми­
риться съ правительствомъ, и, конечно, это нп отъ кого, кромѣ
него, не зависитъ. Въ этомъ желаніи,— говоритъ далѣе Пушкинъ.—
болѣе благоразумія, нежели гордости съ моей стороны“ . А письмо,
написанное Жуковскому для показа государю, заключается слѣ-
дующими словами: „Каковъ бы ни былъ мой образъ мыслей по­
литически и религіозный, я храню его про самого себя и не намѣ-
ренъ безумно противорѣчить общепринятому порядку и необходи­
мости“ .
И поэтъ не нарушилъ даннаго имъ слова, но независимости
творческаго духа ему не удалось сохранить. Свобода, которую
получилъ онъ такой цѣной, была болѣе поэтическая, въ смыслѣ
фикціи, чѣмъ политическая свобода, и въ немъ начинается вну­
тренняя, мучительная борьба нравственно скованнаго человѣка
съ тѣми проблемами мысли и чувства, которыя ставились совре­
менною жизнью, самобытно рѣшались, но для своего выраженія
въ творческомъ синтезѣ должны были преломляться въ фокусѣ
исторической необходимости. Современность была изъята изъ его
ноэтическаго вѣдѣнія; самъ императоръ Николай Павловичъ, при
помощи невѣжественно-исполнительнаго и „сладенысаго“ Бенкен­
дорфа, рѣшился строго слѣдить за этимъ. Великодушіе высокаго
цензора, много разъ спасавшее лучшія произведенія поэта отъ
изувѣрства и даже запрещ енія общей цензуры, было въ общемъ,
благодаря инквизиціоннымъ пріемамъ не по разуму усердныхъ
исполнителей государевой воли, чрезвычайно тягостнымъ, и въ
своей борьбѣ съ ними Пушкинъ доходилъ до того, что долженъ былъ
отстаивать право подчиняться и общей цензурѣ наравнѣ со всѣми.
Письма характеризуютъ различныя настроепія поэта въ этотъ пе-
ріодъ и еще болѣе его положеніе бережно охраняемаго литера­
тора въ безвыходномъ карантинѣ мысли. Читая ихъ, только при­
ходится удивляться живучести этой мысли и несокрушимой энер-
гіи человѣка, умѣвшаго сохранить при этихъ условіяхъ и достоин­
ство писателя, и вѣру въ лучшее будущее литературы на Руси.
XI.
Поэтъ жалѣлъ когда-то о покинутыхъ въ Кишиневѣ цѣняхъ.
Въ Одессѣ, откуда онъ выражалъ это сожалѣніе, передъ нимъ
было море, итальянская опера, молодость и наделсды. Тотъ же.
мотивъ повторяется и позже, когда, послѣ поѣздки съ фельдъ.
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
169
егеремъ въ Москву и цѣлаго ряда новыхъ впечатлѣиій, Пушкинъ
снова вернулся въ Михайловское. „Дерртшя мнѣ пришлась какъ-то
по сердцу,— пишетъ онъ Вяземскому 9 ноября 1826 г.— Есть ка­
кое-то поэтическое наслажденіе вернуться вольнымъ въ покину­
тую тюрьму. Ты знаешь,— признается иоэтъ, нодъ напускной гру­
бостью выраженій скрывая истинный характеръ волновавшаго его
чувства,— ты знаешь, что я не корчу чувствительности, по встрѣча
моей дворни, хамовъ и моей няни—ей-богу, пріятпѣе щекотитъ
сердце, чѣмъ слава, наслажденія самолюбія, разсѣяпности и пр.
Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лѣтъ она выучила
наизусть новую молитву о умилепіп сердца владыки и укроіценіи
духа его свирѣпости,— молитву, вѣроятно, сочиненную при царѣ
Иванѣ“ . Въ тотъ лее день Пушкипъ писалъ Языкову: „Царь осво­
бодилъ меня отъ цензуры. Онъ самъ— мой цензоръ. Выгода, ко­
нечно, необъятная. Такимъ образомъ „Годунова“ тиснемъ“ . Но
радость поэта была крайне непродолжительна: въ концѣ того лее
ноября у него вышла первая крупная непріятность съ Бенкен-
дорфомъ но поводу того, что поэтъ позволилъ себѣ читать свою
трагедію въ интимпыхъ кружкахъ. На такого рода любезности со
стороны „отечески расположенная“ къ поэту шефа лсандармовъ,
какъ— „покорнѣйше прошу васъ увѣдомпть меня, по какимъ при-
чинамъ не изволили вы сдеряшть даннаго мнѣ слова“, или— „мнѣ
весьма пріятно будетъ, если причины, васъ побудившія къ сему
поступку (поѣздка въ Москву безъ спроса) будутъ довольно ува-
лштелъны, чтобы извинить оный“ ,— поэту приходилось отписываться
и извиняться,напримѣръ,тѣмъ,чтосовершилъ этотъпоступокъ„неизъ
ослушанія, но только потому, что худо понялъ высочайшую волю
государя“ . Пушкинъ пользовался случаемъ провести мысль объ
освобожденіи его отъ высокой цензуры надъ мелкими стихо-
твореніями, но совершенно безуспѣшно.
„М нѣ было совѣстно
безпокоить ничтолеными литературными занятіями моими,— пишетъ
Пушкинъ въ томъ же письмѣ,— человѣка государственнаго, среди
огромныхъ его заботъ; я роздалъ нѣсколько мелкихъ моихъ со-
чиненій въ разные журналы и альманахи, по просьбѣ издателей“ ...
Прося разрѣшенія „сей неумышленной вины“ , онъ пишетъ торо-
пливыя записки къ Погодину и Соболевскому и умоляетъ „ради
Бога, какъ молшо скорѣе“ остановить въ московской цензурѣ
все, что носить его имя. Онъ сообщаетъ на-скоро, что ему „уже
очень мило, очень учтиво, вымыли голову“ ,
но еще надѣется,
что „все перемелется—будетъ мука“ , даже радуется, стремясь
неизмѣнно и въ самомъ злѣ находить благо, потому что подобная
цензура освободить его „отъ альманашниковъ, леурналыциковъ и
прочихъ щепетильныхъ литературщиковъ“ .
Въ концѣ того же
года онъ жалуется Вяземскому, что въ деревнѣ онъ „писалъ
презрѣнную прозу, a вдохновеніе не лѣзетъ“ . Въ этихъ словахъ
звучитъ уже чрезвычайно грустная нота, особенно если сопо

170
A. C. ПУШІШНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
ставить, что въ 1823 году отъ прозы его „тошнило“ , к ак ъ оиъ
выразился въ письмѣ къ тому лее Вяземскому. И чѣмъ дальше,
тѣмъ слово проза повторяется чаще и чаще.
„Вдохновенія еще
нѣтъ; покамѣстъ принялся я за прозу“, пишетъ поэтъ Дельвигу
въ концѣ іюля 1828 г., а въ 1834 г., в ъ октябрѣ, въ самый раз-
гаръ вдохновенья въ прелсніе годы для Пушкина, А. А. Фуксъ
читалъ такія строки въ письмѣ поэта: „Въ обмѣнъ вымысловъ,
исполненныхъ прелести, умай чувствительности (фразаизъ письма
Фукса), надѣюсь н а-днях ъ доставить вамъ отвратительно-ужас­
ную псторію Пугачева. Не браните меня. Поэзія, калсется, для
меня пзсякла, Я весь въ прозѣ, да еще какой!..“
Въ 1828 году
оиъ спрашивалъ въ одномъ изъ черновыхъ набросковъ:
Риѳма, звучная подруга
Вдохновеннаго досуга,
Вдохновеннаго труда,
Ахъ, уже-ль ты улетѣла,
Измѣнила навсегда?
Въ годъ своего освоболсденія изъ Михайловскаго поэтъ былъ
исполненъ надеждъ на будущее, „въ надеждѣ славы и добра“
безъ боязни глядѣлъ впередъ; черезъ два года онъ оправдывался
отъ обвиненія въ лести, но обращался только къ прошлому и,
сводя вопросъ главнымъ образомъ къ чувству личной благодар­
ности за освобожденіе, говорилъ:
Во мнѣ почтилъ онъ вдохновенье,
Освободилъ онъ мысль мою...
Но критикомъ и цензоромъ сочиненій поэта былъ въ дѣй-
ствительности Бенкендорфъ, не всегда далее представлявшій ихъ
государю. Какъ онъ смотрѣлъ на это „освобожденіе вдохновен­
ной мысли“ , видно изъ тѣхъ „примѣчаній“ , которыми онъ руко­
водился при просмотрѣ, напримѣръ, „Цыганъ“ Пушкина: „Въ
Цыганахъ,— указывается въ этомъ примѣчаніи,—хотя говорится о
свободѣ и вольности, или лучше сказать, хотя въ сей пьесѣ упо­
минаются сіи слова, но это не стремленіѳ къ воспламенѣнію
умовъ, не политическая свобода и вольность (такъ называемый),
но вольность цыганской бездомной жизни, свободы степей. Безъ
всякаго сомнѣнія, сколь ни будетъ описана хорошо цыганская
жизнь и нравы кочующихъ, никто не бросить своего и не про-
мѣняетъ жизнь городскую на цыганскую...“ „19 октября“ ,— читаемъ
мы въ другомъ примѣчаніи,— для публики можетъ быть будетъ
и незначащею піесою, но заглавный буквы друзей—для тѣхъ, кто
знаетъ, о комъ говорится— лишни. Также вовсе не нужно гово­
рить о своей опалѣ, о несчастіяхъ—когда авторъ не былъ въ
ономъ, но былъ милостиво и отечески оштрафованъ— за такіе
проступки, за которые въ другихъ гооударствахъ подвергнули бы
суду и жестокому наказанію“ . Не смотря, однако, на предосте-
А. С. ИУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
171
релсеніе Бенкендорфа ио поводу послѣдняго примѣчанія, поэтъ
не исключилъ нзъ печатнаго текста стихотворенія строфъ о не-
счастіи и опалѣ своей. Въ цензурныхъ иримѣчаніяхъ находила
себѣ мѣсто и литературная оцѣнка.
„ Литературное достоинство
(Бориса Годунова) оказывается гораздо ниже, нежели мы ожи­
дали. Это не есть подражаніе Шекспиру, Гете и Шиллеру; ибо
у сихъ поэтовъ въ сочиненіяхъ, составленныхъ изъ разныхъ эиохъ,
всегда находится связь и цѣлое въ піесахъ...“ *).
Требованія все новыхъ и новыхъ измѣненій текста Бориса
Годунова глубоко печалили Пушкина. Отстаивая до иослѣдней
степени свободу своего творчества, Пушкинъ пишетъ 16 апрѣля
1830 г. письмо Бенкендорфу, гдѣ говоритъ: „L ’auteur dramatique
ne peut répondre de paroles qu’il met dans la bouche des personnages
historiques. Il doit les faire parler selon leur caractère connu. Il
ne faut donc faire attention qu’à l’esprit dans lequel est conçu
l’ouvrage entier, â l’impression qu’il doit produire“ .
Послѣ этого
письма Пушкинъ получилъ разрѣшеніе на печатаніе своей тра-
гедіи, но подъ личной своей отвѣтственностыо.
XII.
Не съ однимъ Бенкендорфомъ приходилось считаться Пуш­
кину въ своей литературной дѣятельности, но и съ разнаго рода
противниками, которые тоже служили общественному дѣлу не-
ромъ, но нерѣдко любили обмакивать его въ казенныя чернила и
не всегда предназначали свои произведенія для печати. Булга­
рины, Еаченовскіе, Гречи и прочіе кроты нашей словесности той
эпохи, подрывавшіе довѣріе къ честному слову писателя, поль­
зовались полной свободой высказывать свои soit disant убѣлсде-
нія, а иные находились подъ непосредственнымъ покровитель-
ствомъ того лее Бенкендорфа или Дубельта. Первый изъ нихъ,
съ учтиво-презрительной ироніей отзывавшійся о произведеніяхъ
„блистательнаго“ пера Пушкина, явно цѣнилъ, однако, литератур­
ную дѣятельность Булгарина и за романъ его „Петръ Ивановичъ
Выжигинъ“ выхлопоталъ ему даже брилліантовый перстень. Вто­
рой былъ для Булгарина „отцомъ и командиромъ“, которому
этотъ журналиста, „qui ne fut rien, pas même académicien", какъ
онъ самъ опредѣлялъ себя въ одномъ изъ писемъ, остается „вер­
ный до гроба и за гробомъ и преданный душою“ . „Въ одномъ
обществѣ,— признался онъ однажды Дубельту, гдѣ, между прочимъ,
было три генералъ-адъютанта,— я объ васъ говорилъ съ такимъ
чувствомъ, что одинъ изъ старыхъ остряковъ назвалъ меня въ
шутку Ѳаддеемъ Дубельтовичемъ“ . Этотъ Ѳаддей Дубельтовичъ въ
своихъ рукописныхъ замѣткахъ считалъ себя призваннымъ судить
*) Ibid. XV, стр. 65.

172
A. C. ПУШІШНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
о такихъ вопросахъ современности, о которыхъ говорить въ пе­
чати ни прежде, ни послѣ не представлялось возможнымъ. Тем-
ныя стороны дѣятельностп, отралсавшіяся въ докладных!, запи-
скахъ Булгарина, должны были убѣдить, кого слѣдуѳтъ, въ его
близкомъ знакомствѣ съ современнымъ положеніемъ дѣлъ, но
соусъ, которымъ эти записки былп приправлены, не оставлялъ
ни малѣйшаго сомнѣнія въ готовности автора смотрѣть на иихъ
въ какія угодно очки.
„Нѣсколько правдъ, предлагаемыхъ на
благоразсужденіе“ начинаются слѣдующей фразой: „Кабинетные
ученые и такъ называемые книж ные черви вездѣ обуреваемы
страстью вводить теоріи въ дѣла общественный. Изъ этого про­
изошло въ мірѣ много смѣшного и много злого. Я человѣкъ со­
вершенно практическій...“ Сыскной нриказъ представляется этому
публицисту нулснѣе лишнихъ комитетовъ и департаментовъ, и во
главѣ этого приказа доллсенъ стоять, по его мнѣнію, непремѣнно
звѣрь: „такой звѣрь, какъ былъ у насъ Эртель; вотъ образецъ!“ *).
При всемъ томъ въ запискахъ Булгарина отразилось и совре­
менное ему положеніе литературы въ отношеніи къ правящимъ
сферамъ и состояніе цензуры. Черезъ 10 лѣтъ послѣ смерти
Пушкина, когда его вліяніе сказалось уже па литературныхъ
взглядахъ общества и пріемахъ писателей и критики, Булгаринъ
жалуется своему отцу и командиру: „Пронеслась вѣсть, что госу­
дарю императору благоугодно заглядывать въ „Сѣверную Пчелу“ ,
и вотъ всѣ министры согласились мелсду собою, чтобъ въ „Пчелѣ“
ничего не печатать безъ ихъ воли! Калсется, улсе и безъ того
довольно безмолвія въ Россіи, но надобно было заглушить по-
слѣдній законный голосъ, и заглушили...“ „Въ Россіи литераторъ
настоящая парія! Для него нѣтъ мѣста въ гражданственной лѣст-
ницѣ! Чиновникамъ и военнымъ поставляется въ порокъ занятіе
литературой, чего никогда и нигдѣ не бывало, а не служащіе
литераторы заброшены и нилсе мѣщанъ. Всѣмъ извѣстно, что
милости, оказанныя Карамзину, Жуковскому, Крылову и Пуш­
кину, относятся къ ихъ пололсенію при дворѣ и связаны съ такъ
называемымъ придворнымъ дворянствомъ. На другихъ литерато-
ровъ не упало ни одного луча вниманія и милости!..“
Въ послѣднихъ словахъ особенно звучитъ нотка оскорблен-
наго гражданскаго самолюбія Булгарина. Отечество давно уже
погибало, и не онъ, Ѳаддей Дубельтовичъ, былъ призванъ спа­
сать его законнымъ голосомъ неподкупнаго патріота. Съ одной
стороны онъ признаетъ, что „общее мнѣніе— вещь неистребимая,
и оно приготовляетъ зло или добро въ будущемъ", а съ другой
стороны Дубельтъ выолушалъ отъ него такую исповѣдь: „я не
доносчикъ,— предупреждаетъ онъ своего покровителя,— но стоитъ
разспросить хоть одного благонамѣреннаго грамотнаго человѣка,
*) См. „Истор. Вѣстн.“ 1884, No 1.
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
173
онъ укажетъ такія вещи, за которыя и въ Англіи посадили бы
въ тюрьму. Люди по умнѣли: тайныхъ обществъ не составляюсь,
но всѣмъ, хотя мало знакомымъ съ литературою, извѣстно, что
у насъ существуетъ чрезвычайно сильная партія, подъ покрови-
тельствомъ могущественнаго чиновника въ министерствѣ просвѣ-
щенія, дѣйствующая въ духѣ коммунизма и правнлъ неистоваго
либерализма. У меня бездна лсалобъ, даже отъ епископовъ, но это
не мое дѣло“ , — и затѣмъ Булгаринъ предлагаетъ прочесть вы­
писки „извѣстнаго литератора и академика Бориса Федорова“,
отъ которыхъ „волосы становятся дыбомъ“ .
ІІовторяемъ, это писано нѣсколько лѣтъ спустя послѣ смерти
поэта, но разностороннія литературныя способности Булгарина
ва много лѣтъ назадъ были улсе въ полномъ расцвѣтѣ. Въ
концѣ 1824 г. поэтъ, раздосадованный неаккуратность?:) брата
въ литературныхъ дѣлахъ и небрежнымъ отношеніемъ Дельвига
и Бестулсева къ печатанію его стихотвореній, помѣстилъ въ „Сѣ-
верныхъ цвѣтахъ“ два отрывка изъ „Онѣгина“ и по этому поводу
писалъ брату: „Ты спрашиваешь, зачѣмъ пишу я Булгарину?—
потому что онъ мнѣ другъ. Есть у меня еще друзья: Сабуровъ
Яшка, Мухановъ, Давыдовъ и проч. Эти друзья не въ нримѣръ хуже
Булгарина. Они надняхъ м е н язарѣлсутъ...“ Этотъ „другъ“ Пушкина,
по его же собственному, т. е. Булгаринскому, выралсенію, „всегда
пребывалъ твердъ въ своихъ правилахъ, и видя какое-то своеволіѳ
мыслей мелсду юношествомъ и нѣкоторыми умниками, не постигая
тайной причины, всегда старался противодѣйствовать ихъ влія-
нію на общее мнѣніе“ .
Поэтъ имѣлъ основаніе полагать, что
это „противодѣйствіе“ совершалось негласными средствами, п
что Булгаринъ былъ въ нѣісоторыхъ случаяхъ тайной прулсиной
тѣхъ ненріятностей, которыя падали на него со стороны Бен­
кендорфа.
XIII.
Поэтъ жаждалъ широкой литературно- общественной деятель­
ности, основанной прелсде всего на началахъ чести и уваженія
къ печатному слову и достоинству писателя. На пути къ дости-
женію этой благородной цѣлп онъ встрѣчалъ, какъ мы видѣли,
цѣлый рядъ промышленниковъ литературы, видѣвшихъ въ ней
не болѣе какъ доходную статью и средство достичь благоволен ія
начальства. Булгаринъ былъ типическимъ представителемъ этого
населенія „кабаковъ россійсісой словесности“ ,
какъ выралсался
Пушкинъ: онъ давалъ имъ направлю ніе, одухотворялъ ихъ духомъ
смиренной прожорливости и особаго рыночнаго остроумія. Н е­
обходимо было бороться съ ними, или, какъ говорилъ Пушкинъ,
„очищать“ русскую литературу. Поэту и его друзьямъ необхо-
димъ былъ свой собственный органъ, лсурналъ, который они

174
A. C . ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
могли бы вести самостоятельно, въ желаемомъ наиравленіи. Мысль
объ основаніп подобпаго лсурнала зародилась у Пушкина очепь
рано; въ письмахъ она начинаетъ мелькать съ 18*25 года. При
чтеніи журналовъ, которые высылались поэту друзьями, онъ болѣе
чѣмъ когда-либо чувствуетъ, какъ онъ самъ сознается въ инсьмѣ
къ Вяземскому отъ 19 февраля, необходимость какой-нибудь Edin­
burgh Review“ .
Въ одномъ пзъ слѣдующпхъ писемъ къ нему
ноэтъ убѣждаетъ своего друга не „пренебрегать журнальными
мелочами: Napoléon ими занимался и былъ лучшимъ журнали-
стомъ Парижа,,...
Когда-то мы возьмемся за
журналъ! Мочи
нѣтъ хочется, a покамѣстъ смотри хоть за Полевымъ“ , кото­
рый по выралсепію Пушкина, иногда „завирался“ въ своихъ
статьяхъ ио всеобщей литературѣ. Въ февралѣ 182G г. поэтъ
пишетъ Катенину: „Душа проситъ твоихъ стиховъ, но знаешь
лп что? Вмѣсто альманаха пе затѣять ли намъ лсурналъ въ
родѣ Edinburgh Review? Голосъ истинной критики необходимъ
у насъ; кому-лсе, какъ но тебѣ, забрать въ руки общее
мнѣніе и дать нашей словесности новое, истинное направленіе?
Покамѣстъ, кромѣ тебя, нѣтъ у насъ критика. Многіе (въ томъ
числѣ,и я) много тебѣ обязаны; ты отучилъ меня отъ односто­
ронности въ литературныхъ мнѣніяхъ, а односторонность есть
пагуба мысли“ . Такого рода замѣтки идутъ и далѣе, въ теченіе
нѣсколькихъ лѣтъ. 1 іюля 1828 г. поэтъ пишетъ Погодину: „На­
добно, чтобъ нашъ ж урналъ („Московскій Вѣстникъ“) издавался
и на слѣдующій годъ. Онъ, конечно, будь сказано между нами,
первый, единственный ясурналъ на святой Руси; должно терпѣніемъ,
добросовѣстностыо, благородствомъ и особенно настойчивостью
оправдать олшданія истинныхъ друзей словесности и одобреніе
великаго Гёте“ . Но „Московскій Вѣстникъ“ не былъ тѣмъ журна-
ломъ, которымъ Пушкинъ и его друзья хотѣли завладѣть „само­
властно и единовластно“ .
Они только поддерживали этотъ жур­
налъ, какъ поддерживали и литературную газету Дельвига и его
альманахъ. Собираясь „пуститься въ политическую прозу“ , поэтъ
пишетъ Вяземскому въ 1830 году: „Стыдно будетъ уступить поле
Булгарину. Дѣло въ томъ, что чисто литературной газеты у насъ
быть не молсетъ: должно принять въ союзницы или моду, или
политику. Соперничать съ Раичемъ и Ш аликовымъ—т . е. въ от­
ношенш моды— какъ -то совѣстно. Неужто Булгарину отдали мо­
нополис политических'!» новостей? Неужто кромѣ „Сѣверной
Пчелы“ ни одинъ лсурналъ не смѣетъ у насъ объявить, что въ
Мексикѣ было землетрясеніе, и что камера депутатовъ закрыта
до сентября? Неулсто нельзя выхлопотать этого дозволенія?“
Поэтъ готовъ отказаться отъ политическихъ „мнѣній“, лиш ь бы
получитьразрѣшеніе на „сухое изложеніе происшествій“ . „Дай не
прилично правительству заключать союзъ- съ кѣмъ? Съ Булга-
ринымъ и Гречемъ? Пожалуйста, поговори объ этомъ, но втайнѣ:
А. С. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
175
если Булгаринъ будетъ подозрѣвать, то оиъ, по своему обыкно­
венно, пустится въ доносы и клевету— и съ нпмъ не справишься“ .
Чтобы дѣлать „что - нибудь“,
поэтъ идетъ и на дальнѣйшія
уступки и на этомъ пути становится въ непримиримый противо-
рѣчія съ сампмъ собою. Кладя въ основу свою завѣтную мысль о
необходимости не только подчинить литературное вліяніе на
общество законамъ благопристойности и чести, но и просвѣтить
„общее мнѣніе“ , которое „имѣетъ нужду быть управляемо“ , Пуш­
кинъ писалъ Бенкендорфу въ 1830 г: „Если государю импера­
тору угодно будетъ употребить мое перо для политическихъ ста­
тей, то постараюсь съ точностью и съ усердіемъ исполнить волю
его величества... Съ радостью взялся бы я за редакцію полити-
ческаго и литературнаго журнала, т. е. такого, въ которомъ
печатались бы политическія и заграиичныя новости, около кото­
раго соединилъ бы писателей съ дарованіями, и такимъ образомъ
приблизилъ бы къ правительству людей полезныхъ, которые все
еще дичатся, напрасно полагая его непріязнь къ просвѣ-
щенію“ . Въ оффиціальной просьбѣ на имя Бенкендорфа онъ не
говоритъ о высшихъ побужденіяхъ, руководпвшихъ имъ въ стрем-
леніи „очищать“ русскую литературу, и устанавливаете на нее
взглядъ, какъ на видъ „частной промышленности, покровитель­
ствуемой законами“ , съ обычнымъ, т . в. торговыми, направле-
ніемъ. И въ разговорѣ съ родными на ту лее тему Пушкпнъ какъ
будто стыдился выносить напоказъ настоящія побужденія и го­
ворилъ о лсурналѣ главнымъ образомъ, какъ о торговомъ пред-
пріятіи; эта сторона для большинства изъ нихъ представлялась
въ дѣйствптельности напболѣе интересной... Но въ письмѣ къ
Бантышъ-Каменскому о русскомъ Conversations—Lexicon Плю-
шара онъ говоритъ, какъ о предиріятін торговомъ и лит ера­
турномъ.
Желаніе поэта издавать ежедневную политическую газету не
осуществилось, такъ какъ разрѣшенія не было дано. Ольга Сер-
гѣевна порадовалась этому— „куда ему съ его высокой созерца­
тельной идеальной душой окунуться въ самую обыденную про­
зу?“ *). Но Плетневъ и Соболевскій пожалѣли, пожалѣлъ и: Вя-
земскій, между прочимъ, писавшій: „Журналъ Пушкина не со­
стоится, по крайней мѣрѣ, на будущій годъ; лсаль: литературная
шайка Грече-Булгаринская остается въ своей силѣ“ . 21 сентября
1835 г., уже спустя, стало быть, нѣсколько лѣтъ, поэтъ лсалуется
женѣ, опять таки представляя только матеріальную сторону сво­
ихъ неудачъ, но въ то лее время намекая и на то, какъ отража­
лись эти неудачи на его уже истомленной страданіями и непре
станной заботой душѣ: „Царь не позволяетъ мнѣ ни записаться
въ помѣщики, ни въ лсурналисты. Писать книги для денегъ, вп-
*) Изъ семейной хроники о П.упікинѣ, Л. Павлищева, стр. 288 -5 .

176
A. C. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
дитъ Богъ, не могу. У насъ ни гроша вѣрнаго дохода, a вѣрнаго
расхода тридцать тысячъ. Все держится на мнѣ да на теткѣ. Но
ни я, ни тетка не вѣчны. Что изъ этого будетъ — Богъ знаетъ.
Покамѣстъ грустно“ . И тутъ же. вѣрный своей привычкѣ заклю­
чать каждую изъ своихъ поэтическихъ и прозаическихъ элегій
аккордомъ примиренія и надежды, прибавляетъ: „Поцѣлуй-ка
меня, авось горе пройдетъ...“
Нѣсколько позже, улсе получивъ
разрѣшеніе на изданіе „Современника“, онъ продолдсалъ лсало-
ваться въ письмахъ къ Давыдову и Чаадаеву, но мотивы этихъ
жалобъ далеко не тѣ, каісіе могли интересовать Наталью Нико­
лаевну. Чаадаеву онъ писалъ 19 октября 1836 года: „Нулсно при­
знаться, что наша общественная лсизнь весьма печальна. Это от-
сутствіе общественнаго мнѣнія, это равнодушіе ко всякому долгу,
къ справедливости и правдѣ, это циническое презрѣніе къ мысли
и къ человѣческому достоинству, дѣйствительно, приводятъ въ
отчаяніе. Вы хорошо сдѣлали, что громко это высказали“ .
Въ
письмѣ къ Давыдову онъ обрисовываетъ свое пололсеніе редак­
тора-издателя въ отношеніи цензуры: „Цензура — дѣло земское;
изъ нея отдѣлили опричину, а опричники руководствуются не
уставомъ, а своимъ крайнимъ разумѣніемъ. Тялсело, нечего ска­
зать! И съ одною цензурою напляшешься; каково же зависѣть
отъ цѣлыхъ четырехъ! Не знаю, чѣмъ провинились русскіе пи­
сатели, которые не только смирны и безотвѣтны, но далее сами
отъ себя слѣдуютъ духу правительства...“
Едва ли поэтъ могъ
повторить стихи, писанные имъ когда-то въ юяошескомъ увлече-
ніи мечтами о славѣ:
Ахъ, счастливъ, счастливъ тотъ,
Кто лиру въ даръ отъ Феба
Во цвѣтѣ дней возьметъ!
По крайней мѣрѣ, онъ писалъ въ апрѣлѣ 1834 г. о своемъ
сынѣ А. А. Пушкинѣ: „Не дай Богъ идти ему по моимъ слѣ-
дамъ, писать стихи, да ссориться съ царями! Въ стихахъ онъ
отца не перещеголяетъ, а плетью обуха не перешибетъ“ .
Коренное противорѣчіе заключалось прелсде всего въ томъ,
что, слѣдуя одному изъ девизовъ своей лсизни— дѣлать что нибудь
лучше, чѣмъ ничего не дѣлать,— онъ рѣшился на этомъ поприщѣ
„слѣдовать духу правительства“ , не сочувствуя ему въ глубинѣ
своей души. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ни старался онъ въ этотъ
періодъ самъ отъ себѣ закрывать глаза на многія явленія теку­
щей жизни, они невольно привлекали къ себѣ его вниманіе и
бередили его болѣзненно-отзывчивую общественную мысль. Ис­
кренно преданный императору Николаю Павловичу, онъ не могъ
симпатизировать всему, что дѣлалось его именемъ, и что, какъ
онъ своебразно объяснялъ въ одномъ изъ писемъ къ лсенѣ, при-
писывалъ вліянію окрулсавшихъ его лицъ. Иа протяженіи его пе­
реписки во вторую половину его литературной дѣятельности мы.
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
177
молсемъ подмѣтить цѣлый рядъ глубокихъ II грустпыхъ вздоховъ,
навѣянныхъ современностью. Поддерлсивая кандидатуру Ш евы­
рева на каѳедру послѣ „улсаснаго невѣжды“ Мерзляісова, поэтъ
отожествляетъ университета съ попятіемъ о предразеудкахъ п
вандализмѣ. Описывая Нащокину бунтъ па Сѣпной по случаю
холеры, гдѣ императоръ Николай явилъ примѣръ личной не­
устрашимости, поэтъ добавляетъ: „Дѣло обошлось безъ пушеісъ;
дай Богъ, чтобы и безъ кнута. Тяжедыя времена у насъ, Вои-
новичъ!“ Въ письмѣ къ Плетневу, оплакивая смерть Молчанова,
Пушкинъ говоритъ: „Часъ отъ часу пустѣе свѣтъ, пустѣй до­
рога передъ нами. Тялселое время, тялселый годъ!“ Ііевѣлсество
народныхъ массъ особенно давало себя знать во время эпидемій.
„Знаете лп вы, спрашиваетъ поэтъ Осипова, что въ Новгородѣ,
въ военныхъ поселеніяхъ были мятелси? Солдаты взбунтовались
и все подъ тѣмъ лее нелѣпымъ предлогомъ отравленія. Генералы,
офицеры и доктора умерщвлены съ утонченнымъ звѣрствомъ!“
Поэта волновало не только то, что онъ видѣлъ вокругъ себя;
съ неменьшей отзывчивостью слѣдилъ онъ и за событіями мелсду-
народнаго свойства.
„Мнѣ сдается, нишетъ опъ лсенѣ, что мы
безъ европейской войны не обойдемся. Этотъ Louis Philippe у
меня, какъ бѣльмо на глазу. Мы когда ннбудь до него доберемся“
Но по особымъ прпчипамъ, отчасти намъ улсе извѣстпымъ, Пуш­
кинъ былъ чрезвычайно осторолеенъ въ своей перепискѣ нозднѣй-
шихъ лѣтъ.
„Веду себя порядочно, только то не хорошо, что...
леелчь меня такъ и волнуетъ, сообщаетъ онъ лсенѣ. Да, отъ лселчи
здѣсь не убереясешься. Новостей нѣтъ, да хоть бы и были, такъ
не сказалъ бы“ .
Выше въ томъ лее письмѣ отъ 3 іюня 1834 г.
онъ говоритъ: „Безъ политической свободы жить очень молено;
безъ семейственной неприкосновенности (inviolabilité de la fa­
mille) невозмолено. Каторга не въ прпмѣръ лучше. Это писано
не для тебя“.
Въ настоящее время выяснено окончательно, что
письма Пушкина прочитывались на почтѣ, и выписки изъ нихъ
доставлялись Бенкендорфу московскимъ почтъ-директоромъ А. Я .
Булгаковыми Поэтъ пмѣлъ, слѣдовательно, основаніе не быть
особенно краснорѣчивымъ въ перепискѣ и рекомендовать эту
остороясность лсенѣ.
Условія, въ которыя чутісій поэтъ былъ поставленъ но отно­
шению къ вопросамъ современности, заставляли его невольно
отыскивать ту область мысли, гдѣ творчество его могло бы оста­
ваться наиболѣе свободнымъ. Такой областью прелсде всего пред­
ставилась ему исторія, заинтересовавшая его еще въ ранней
юности, когда онъ былъ подъ непосредствеинымъ вліяніемъ Ка­
рамзина. Взгляды нослѣдпяго иа значеніе художественнаго эле­
мента въ процессѣ воснроизведенія прошлаго, въ значительной
степени заимствованные отъ неторшеовъ Запада, запали въ душу
Пушкина и привели его къ утверлсдепію, высказанному пмъ въ
12

178
А. С. ПУШКИНЪ и ЕГО ПИСЬМА.
письмѣ къ Гнѣдичу 23 февр. 1825 г., что „исторія народа при-
надлежптъ поэту“.
„Я жду отъ васъ эпической поэмы , писалъ
ему Пушкинъ. Оиъ рекомепдовалъ Николаю Ивановичу в о с ііііт ь
Владиміра, Мстислава, Донского, Ермака, Пожарскаго, а самъ въ
это время собирать матеріалы о Стеиькѣ Разинѣ и работалъ
надъ «Борисомъ Годуновыми, о которомъ позже писалъ Вязем­
скому: „хотя она (трагедія) и въ хорошемъ духѣ писана, да
никакъ не могъ упрятать всѣхъ моихъ ушей подъ колпаьъ юро-
диваго: торчать“ . Впослѣдствіи онъ остановился па Пугачевѣ.
Знакомясь съ исторіей, Пушкииъ находнлъ въ ней положенія и
выводы, которые совпадали съ его настроеніями, и нерѣдко исто-
рическія экскурсіи символизировали его лпчныя чувства и мысли
„Нѣкто Вибій Серенъ,— пишетъ онъ 23 іюля 1825 г. изъ своег
Михайловскаго „заточеиія“ , - п о доносу своего сына, былъ при­
суж ден римскимъ сенатомъ къ заточенно на какомъ-то безлюд-
номъ островѣ. Тиберій воспротивился сему рѣшешю, говоря ч ю
человѣка, коему дарована жизнь, не должно лишать способом,
къ поддержанію жизни. Слива, достойныя ума свѣтлаго и
вѣколюбиваго! Чѣмъ болѣе читаю Тацита, тѣмъ оол 'е МИР
Тиберіемъ. Онъ былъ одинъ пзъ величайшихъ государствени
умовъ древности“ . Впослѣдствіиисторическія изысканія о Щ гіаадѣ
и Петрѣ I, давшія ему благодарный матеріалъ для
наго творчества, совпадатотъ все болѣе и оолѣе съ :о „у
прозой“ , которая была точнымъ иоказателемъ постепеннаго у
санія его поэтическаго огня.
Мы говорили о девизѣ Пушкина-лучш е что-нибудь дѣлать,
чѣмъ ничего. При отсутствіи пеобходимыхъ условш для CB0Ö°Ä
ной творческой дѣятельности, этотъ девизъ иривелъ е ,
мы видѣли, къ коренному иротиворѣчію, къ разладу ст, самимъ
собой, который отразился на всей его дѣятельност
У
тридцатыхъ годовъ. Съ одной стороны поэтъ, ЧУЖД
вообще, работая и иадъ „прозой“ столько же
умомъ, оправдываетъ способъ, примѣиенныи КаРамзTM
„Исторіи“ для нроведенія своихъ нсторическихъ и полит:
воззрѣній, а съ другой-пишетъ „Исторпо села Гором»гдѣ
ставить и разрѣшаетъ вопросъ значительно въ иномъ смыслѣ. и
создаетъ „Родословную моего героя“ и съ 0С00® TM “ ЪУХД УН тру.
говоритъ о дворянствѣ, составляющемъ, по его mhLhiio,
рП.
дящагося класса, но рядомъ съ этимъ признаетъ,
_
Минина и Ломоносова вдвоемъ перевѣсятъ, можетъ
’
наши старинныя. родословныя. Слѣдуя другому своемуг д
взялся за гужъ, не говори, что не дю*ъ,-онъ ®“ РеTM°
быть истолкователемъ правительственный. мнѣнш и, вопреки
своимъ основнымъ убѣліденіямъ, опровергает* Радищева и сою-
туетъ— не спѣшить съ дѣломъ освобожденія крестьянъ. Однак
стоитъ вчитаться въ посвященныя этому строки, чтобы увидѣть,
А. С. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА.
179
что ихъ ппсалъ пе тотъ, не пастоящій Пушкииъ, говорпвшій.
что вдохиовеиіе столь лее нужно для геометріи, какъ и для
поэзіи, а совершенно другой человѣкъ, мало проницательный,
яеувѣренный въ себѣ, искусственно создающіи себѣ прпзрач-
ныя цѣли. Очевидно, для поэта наступалъ тотъ періодъ виут-
репняго перелома, который съ роковой неизбѣлсностыо застав-
лялъ великаго писателя русской земли въ одпо и то же
время и сжигать то, чему поклонялся когда-то, и поклоняться
тому, что сжигалъ. Оптимизмъ поэта, при всей его жизненной
силѣ, не вьтдерлгалъ ряда послѣдовательныхъ ударовъ. Еще въ
1828 г., грустиыя предчувствія и мысли овладѣваютъ Пушкпиымъ.
Поэтъ тщетно ищетъ отвѣта на недававшій ему покоя вопросъ
-о лшзнениой цѣли. Онъ иробѣгаетъ свою недолгую, ио бурпую
жизнь, вслушивается въ неумолимый голосъ совѣсти, и въ плав-
ныя, дивно закоичепиыя строфы вливается безконечио-грустиая
мелодія покаяиія и скорби:
И п. отвращсыіемъ читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
II горько жалуюсь, и горько слезьг лью,
Но строкъ нечалыіыхъ не смываю.
II два аигела, „двѣ тѣнп милыя“, говорятъ ему мертвымъ
языкомъ о тайиахъ вѣчности и гроба. Друзья замѣчали въ ІІуіи-
зшнѣ неремѣну, но не знали, какъ ее объяснить. 12 декабря
того лее года Вяземскій писалъ о немъ Тургеневу: „Онъ вовсе не
перемѣпплся, хоть, кажется, не такъ веселъ“; черезъ мѣсяцъ
онъ выралеался о иоэтѣ улее въ такихъ выралееніяхъ: „Онъ что-то
во все время былъ не совсѣмъ по себѣ. Ие умѣю объяснить, ни
угадать, что съ нимъ было, илп чего не было, mais il n ’était pas
en verve» *). Въ 1829 году поэтъ съ печальной завистью всматри­
вается въ иарящій за облаками монастырь на Казбекѣ.
Далекій, вожделѣнный брегъ!
обращается къ нему Пушкинъ:
Туда-бъ, сказавъ прости ущелью,
Подняться къ вольной вышинѣ;
Туда-бъ, въ заоблачную келыо,
Въ сосѣдство Бога, скрыться мнѣ!
Тогда лее его пеотвязныя думы о смерти паходятъ свое выра-
жеиіе въ «Дороленыхъ жалобахъ» и «Стансахъ», гдѣ поэтъ вы­
сказываетъ лселапіе почивать <блилее къ милому предѣлу», подъ
немолкнущій шумъ молодой леизни, среди сіяюіцей вѣчной красой*
близкой его душѣ природы.
Еще сильнѣе тяготить поэта въ 1830 г. «безумныхъ лѣтъ
угасшее веселье»; впереди иѣтъ призраковъ и миражей, но онъ
*) Русск. Арх., 1S84, No 4.
12*

180
A. C. ПУШКИНЪ II ЕГО ПИСЬМА .
бодро идетъ па трудъ и горе грядущихъ лѣтъ, оиъ хочетъ жить
хотя бы для того, чтобы мыслить и страдать. И со струнъ era
лиры срывается полузабытый мотивъ, правда сиротливый, но
заглушающій «смутное похмѣлье» страстнымъ взрывомъ негодо-
ванія на окружающее его море людской пошлости и ничтожества:
О, муза пламенной сатиры,
Приди на мой призывный кличъ!
Но нужно мнѣ гремящей лиры,
Вручи мнѣ Ювеналовъ бичъ!
Не говоря уже о прежиихъ надеждахъ, этой бодрости, этой
смѣлости вызова на борьбу мы пе найдемъ въ позднѣйшихъ про-
нзведешяхъ. Въ иихъ чувствуется разбитая жизнь, усталое сердце.
„Пора, мой другъ, пора! Покоя сердце просить
обращается Пушкинъ къ женѣ въ 1836 году:
На свѣтѣ счастья нѣтъ, а есть покой и воля.
Давно завидная мечтается миѣ доля,
Давно, усталый рабъ, замыслилъ я побѣгъ
Въ обитель дальнюю трудовъ и чистыхъ нѣгъ.
Нѣтъ болѣе силъ работать на общее благо, кумиры юности
повержены въ прахъ, обмануты лучшія чувства и мечты. Въ
порывѣ мрачиаго отчаянія и недовольства жизнью поэтъ, кажется,
готовъ порвать всякую связь съ прошлымъ, отречься и проклясть
все, чему вѣрилъ и любилъ. Ему впору только до себя. Не бѣда,—
презрительно замѣчаетъ онъ, если боги отказали ему въ участи
какого-нибудь чиновника или дипломата; мало горя и въ томъ,
«свободно ли печать морочнтъ олуховъ, иль чуткая цензура въ
журнальныхъ замыслахъ стѣсняетъ балагура». Для пего, «уста-
лаго раба», пе это важно:
Иныя, лучшія мнѣ дороги права;
Иная, лучшая потребна мнѣ свобода...
Зависѣть отъ властей, завнсѣть отъ народа—
Не все ли намъ равно? Богъ съ ними!.. Никому
Отчета не давать; себѣ лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совѣсти, ни помысловъ, ни шеи...
Больной, озлобленный голосъ обезсилѣвшаго бойца слышится
ръ этихъ словахъ. Что лее ему нулено? чего онъ хочетъ теперь?
Немногаго: независимости, которой никогда пе было у него,
обстановки по сердцу, словомъ—личной лсизни, досуга, наелалсде-
« нія природой и искусствомъ:
По прихоти своей скитаться здѣсь и тамъ,
Дивясь божественнымъ природы красотамъ,
И предъ созданьями искусствъ и вдохновенья
Безмолвно утопать въ восторгахъ умиленья—
Вотъ счастье! вотъ права!..
А. С . ПУШІШПЪ И ЕГО ПИСЬМА.
181
Поэту не сулсдено было осуществить эти ріа desideria по-
слѣднихъ дней своей лсизни.
Въ это время, по отзыву его сестры, онъ былъ— „одно стра-
даніе“ . Ж ивя созианіемъ лучшихъ минутъ своего прошлаго, онъ
уносился мыслыо въ грядущіо вѣка, и въ душѣ его звучалъ прелс-
ній могучій аккордъ любви къ человѣчеству, покрывавшій минут­
ные стоны боли и сомиѣиья:
Я памятникъ воздвигъ себѣ нерукотворный,
Къ нему не заростетъ народная тропа...
Настоящаго у поэта улсе не было, будущему суждено было
вознаградить его за неустанное слулсепіе идеаламъ мысли и кра­
соты въ его прошломъ. Между тѣмъ бодрымъ состояніемъ духа,
когда поэтъ хотѣлъ мыслить и страдать, и иастроеніями по-
слѣднтіхъ лѣтъ — цѣлая бездна. Хронологически — этотъ проме-
жутокъ заполняется романомъ съ Н. Н . Гончаровой и затѣмъ—
годами женитьбы.
XII.
Въ юности Пушкинъ скептически относился къ браку, и каж ­
дое извѣстіе о томъ, что тотъ илп другой пзъ его друзей мѣняетъ
свободу и беззаботность холостой жизни на плѣнительныя цѣип
Гименея, встрѣчало съ его стороны то неудовольствіе, то насмѣшку.
Намъ думается, что такое отношеніе создалось прелсде всего въ
стѣнахъ родительскаго дома, гдѣ безтолковая суета и вѣчная
праздность не оставляли мѣста тихой поэзіи свято-храннмаго се-
мейнаго уюта, Пребывапіе поэта въ нѣдрахъ родительской семьи
„ только способствовало, по его лее признаніто, усиленно страданій
и безъ того достаточно реальныхъ“ . Вольнолюбивая натура Пуш­
кина содѣйствовала тому, что отрицательное отношеніе къ лсе-
нитьбѣ укоренилось въ немъ сильно и падолго. „Онъ славный
человѣкъ, хотя и о/сенится“, пишетъ онъ брату о Всевололескомъ
14 марта 1825 г. Мы помнимъ тонъ его друлсескаго поздравленія
по случаю свадьбы Дельвига. Передъ этимъ Пушкииъ писалъ
ему: „Ты, слышалъ я, женишься въ августѣ; поздравляю, мой
милый. Будь счастлпвъ, хотя это чертовски мудрено“ . „ П равда ли,
что Баратынскій лсенится? спрашиваетъ онъ Вяземскаго 24 марта
1826 г. Боюсь за его умъ. Законная лсена — родъ теплой шапки
•съ ушами. Голова вся въ нее уходитъ. Ты, можетъ быть, исклю-
ченіе. Но и тутъ, не стѣсняясь признается поэтъ, я увѣренъ, что
ты гораздо былъ бы умнѣе, если бы лѣтъ еще десять былъ холо­
стой. Бракъ холодить душу“...
Въ стнхотвореніяхъ, носвященныхъ любви, поэтъ болѣе гово-
. ритъ о волненіяхъ и тревогахъ, чѣмъ о радостяхъ и сладостномъ
покоѣ удовлетвореннаго чувства. Любовь открывала для поэта
путь къ Кастальскому ключу его сердца, который „волной вдох­

182
Л. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
новенья“ освобоясдалъ его чувство отъ всего низменно-житейского,.
иеизбѣлсно-будииЧнаго, нретворялъ его въ безконечные переливы
мелодій и красокъ.
Фонтанъ любви, фонтанъ живой!
Принѳсъ я въ даръ тѳбѣ двѣ розы.
Люблю немолчный говоръ твой
И поэтическія слезы...
Та, которую Пушкинъ шутливо называлъ въ письмѣ „вави­
лонской блудницей“, была источникомъ чистѣйшихъ грезъ для
поэта: опа явилась— и для него „воскресли вновь и божество, и
вдохновенье, и лсизнь, и слезы, и любовь“. Въ этомъ-то и заклю­
чается чарующая, возвышающая сила истинной поэзіи: для чело-
вѣка лситейской обыденности, она, эта женщина, такъ и осталась
бы вавилонской блудницей, при чемъ оиъ навѣрно забылъ бы по­
добрать и себѣ соотвѣтствуюіцее имя; въ душѣ поэта она оста­
вила по себѣ свѣтлое и чистое воспоминаніе, дѣлающее столь
понятнымъ его искреннюю и страстную защиту ея передъ свѣ-
томъ, который „не караетъ заблулсденій, но тайны требуетъ для
нихъ“.
Въ любви поэтъ находнлъ вдохновенье, тревоги и слезы,
„свѣтлую печаль“ , но не нашелъ и не искалъ счастья. По край­
ней мѣрѣ, онъ не считалъ себя созданнымъ для него. „Я атеистъ
относительно счастья, я не вѣрю вънего,— признается онъ Оси­
повой осенью 1830 г., улсе будучи женихомъ Натальи Николаевны,—
п только подлѣ моихъ добрыхъ старыхъ друзей становлюсь не­
много сг.ептиісомъ“ . Передъ самой свадьбой онъ писалъ Кривцову:
„Молодость моя прошла шумно и безплодно. До сихъ поръ я
жилъ иначе, какъ обыкновенно живутъ. Счастья мнѣ не было“,
и приходить къ грустному и горькому выводу: „II n’est de bon»
heur que dans les voies commîmes“ .
Поэтъ пришелъ къ этому выводу путемъ долгихъ думъ и мно­
гихъ разочарованій. Бездомная жизнь ему наскучила, и онъ рѣ-
шаетъ, что ему пора жениться, пора пойти по той же дорогѣ,
по которой пошли другіе. „Мнѣ за тридцать лѣтъ,— говоритъ онъ
въ томъ нее письмѣ.— Въ тридцать лѣтъ люди обыкновенно же­
нятся. Я поступаю, ісакъ люди, и, вѣроятно, не буду въ томъ рас­
каиваться. Къ тому лее, я ясешось безъ упоенія, безъ ребяческаго
очарованія“...
Но ему яеаль своего невозвратнаго прошлаго, того, чѣмъ оно
было ему дорого, что казалось ему еще милѣе, еще ирекраснѣе
въ своемъ отдаленіи. Въ минуты мрачнаго гнѣва и раскаянія
поэтъ говорилъ о немъ, „какъ объ утрачеиныхъ годахъ въ бе-
зумствѣ гибельной свободы“; но эти минуты смѣнялись другими—
минутами нѣяеной и грустной думы, въ которой поэтъ то посылалъ
привѣтъ своей юности, то оплакивалъ „милыя тѣни“ тѣхъ, кото­
рымъ уже не было мѣста на землѣ. Вступая на новый путь, онъ
л. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
183
то прошается съ ними, разстается навсегда, то снова зоветъ и повто­
ряете клятвы вѣрпости и любви. Поэтъ, какъ тотъ „председатель
его „Пира во время чумы“, писаинаго въ томъ же 1830 г., „бре­
дить о женѣ похороненной“ , - п ер ед ъ нимъ носится образъ „блед­
ной, хладной, какъ зимній день“ женщины, съ печатью „послѣд-
ней“ муки въ чертахъ лица. Такой она была передъ разлукой, »
и этотъ образъ неизгладимо врѣзался въ душу поэта. Рыдая,
поэтъ умолялъ тогда не прерывать „томленья страшнаго разлуки
и напрасно пытался удержать ее хладѣющими руками. Она звала
его „изъ края мрачнаго изгнанья“ туда, гдѣ яркое солнце, и
скалы, и море, повторяла обѣты любви и свиданья. Она не до­
ждалась поэта:
Подъ небомъ голубымъ страны своей родной
Она томилась, увядала...
Увяла, наконецъ...
Но онъ не забылъ ея, онъ яедетъ исполнснія обѣтовъ тамъ,
за роковой гранью, гдѣ поэтъ встрѣтитъ ее и узнаетъ:
Твоя краса, твои страданья
Исчезли въ урнѣ гробовой—
Исчезъ и яоцѣлуй свиданья,
Но жду его: онъ за тобой!
Въ томительныя безеонныя ночи, когда „лунные лучи сколь-
зятъ на камни гробовые“ , онъ обращается къ тѣни своего друга
съ пламенной мольбой хотя на мигъ явиться къ нему, и при-
зывъ этотъ полонъ реальныхъ намековъ.
ГІриди, какъ дальняя звѣзда,
Какъ легкій звукъ, иль дуновенье,
Иль какъ ужасное впдѣнье,—
Мнѣ все равно: сюда, сюда!
Зову тебя не для того,
Чтобъ укорять того, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтобъ извѣдать тайны гроба;
Не для того, что иногда
Сомнѣньемъ мучусь... но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой. Сюда, сюда!
Но мертвымъ нѣтъ возврата на землю, и поэтъ, еще полный
жизни, въ послѣдній разъ вызываетъ въ памяти „образъ милыи
и навсегда прощается съ нимъ.
Ужъ ты для страстнаго поэта
Могильнымъ сумракомх одѣта,
И для тебя твой другъ угасъ.
Это были послѣднія „прости“ всему прошлому. Стихотворе*
нія помѣчены октябремъ, а 5 ноября поэтъ, бывшій уже жени­
хомъ „очаровательной Nathalie“ , писалъ о ней Вяземскому: „Что-

184
A. C . ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА .
у ней за сердце! Твердою дубовою корой, „тройнымъ булатомъ
Ёрудь ея вооружена, какъ у Гораціева мореплавателя. Она мнѣ
пишетъ очень милое, хотя безтемперамептное письмо“ . Подобнаго
рода письма писались Пушкину въ то время, когда онъ, задер­
живаемый то въ карантинахъ по случаю холеры, то вслѣдствіе
*дурныхъ дорогъ и административной неурядицы, посылалъ ей
письмо за письмомъ, проникнутыя нѣжной заботливостью объ
ея здоровыг. Пушкинъ любитъ ее если и безъ увлеченія, то ис-
креннои, осмысленной любовыо человѣка, перешагнувшаго за
юношескіи возрасте. Время безумныхъ и пылкихъ страстей про­
шло; душа проситъ отдыха и покоя въ созерцательномъ насла­
ждении красотой. Наталья Николаевна явилась для поэта той „свя­
тыней красоты“, передъ которой онъ богомольно благоговѣлъ:
Все въ ней гармонія, все диво,
Все выше міра и страстей;
Она покоится стыдливо
Въ кра сѣ торжественной своей...
Какіе удивительно - музыкальные, неподражаемо - художествен­
ные стихи! Но гдѣ въ нихъ прежняя страсть, тотъ огонь,
въ которомъ кипѣли „и вдохновенье, и лсизнь, и слезы, и лю­
бовь"? Они плѣняютъ, но нелсгутъ, не вызываютъ слезъ на глаза;
отъ нихъ вѣетъ царственнымъ холодомъ солнца на альпійскихъ
вершинахъ, и кажется, будто обращены они не къ человѣку, а
къ дивной античной статуѣ Фидіева рѣзца.
„Покорный общему
закону“, поэтъ перемѣнился,— онъ уже не доролситъ „мятежнымъ
наслажденьемъ“ , и только одинъ разъ въ его мелодію врывается
полузаоытая, но вспыхнувшая на многовеніе страстная трель ста­
рой пѣсни и тутъ лее замираетъ въ спокойномъ теченіи тягучаго,
эпически-плавнаго стиха:
Нѣтъ, нѣтъ, не долженъ я, но смѣю, не могу.
Волненіямъ ліобви безумно предаваться...
Нѣтъ, не Наталью Николаевну вспоминалъ поэтъ въ Грузіи,
во время своего нутешествія въ Эрзарумъ, когда писалъ:
На хомахъ Грузіи лежитъ ночная мгла,
Течетъ Арагва передо мною.
Мнѣ грустно и легко; печаль моя свѣтла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой!.. Унынья моего
Ничто не мучитъ, не тревожитъ,
И сердце вновь горитъ и любитъ—оттого,
Что не любить оно не можетъ.
По настроенію оно относится все къ той же рано угасшей
Ризничъ. Это уныніе, свѣтлая печаль, пе совпадаетъ ни съ однимъ
мотивомъ стихотвореній, посвященныхъ Гончаровой, и переписки
съ нею. Въ письмахъ ісъ ней есть любовь и сестра ея— ревность,
есть нетерпѣніе и досада па разлуку. Наталья Николаевна оста­
А. С. ПУШКИНЪ И ЕГО ПИСЬМА.
185
вляла его въ неизвѣстности относительно себя, онъ мучился подо-
зрѣніямн, не разлюбила ли она, не кончено ли все. 4 ноября, т. е.
наканунѣ, того дня, какъ онъ писалъ Вяземскому о „дубовой
корѣ“ сердца своей невѣсты, онъ говоритъ Натальѣ Николаевиѣ,
что отецъ сообщилъ ему о носившихся въ городѣ слухахъ, будто
ихъ свадьба разстроилась. Это, конечно, сплетни и пустяки, но.:.
— былъ, разсказываетъ Пушкинъ, въ этомъ письмѣ,— у одной хоро­
шенькой женщины альбомъ, котораго она ни за что не хотѣла
показать своему поклоннику („одному изъ моихъ друзей“). Но
вотъ она умираетъ, и послѣ ея смерти „другъ“ овладѣваетъ аль-
бомомъ, открываете— и что лее?— „Альбомъ весь чистый, за исклто-
ченіемъ одной страницы, гдѣ были написаны слѣдующіѳ четыре
плохіе стиха изъ „Кавказскаго плѣинпка“:
Не долго женскую любовь
Печалить хладная разлука:
Пройдетъ любовь, настанетъ скука—
и т. д. Теперь поговоримъ о другомъ“!.. Наконецъ, всѣ пре-
пятствія устранены, подозрѣнія разсѣяны, стремленія Пушкина
увѣичались успѣхомъ,— онъ разстается съ своей холостой жизнью.
„Я женатъ— и счастливъ,— пишетъ онъ изъ Москвы Плетневу 24
февраля 1831 г.— Одно лселаніе мое, чтобъ ничего въ жизни моей
не нзмѣиилось; лучшаго пе дождусь“ .
Но улее въ слѣдующемъ
письмѣ къ тому же Плетневу отъ 26 марта того же года, т. е.
черезъ мѣсяцъ, онъ сообщаетъ: „Въ Москвѣ остаться я никакъ
не намѣренъ; причины тому тебѣ извѣстны,— и
каждый день
новыя прибываютъ“ .
Грустную повѣсть разсказываготъ намъ письма поэта за по-
слѣдніе четыре года. Съ одной стороны, передъ нами любящій,
нѣлсный супругъ и отецъ, котораго заботить каждая мелочь се-
мейнаго быта, а съ другой— недовѣрчивость, крайнее легкомысліе и
обидное непониманіе характера и стремленій мулса. „Спасибо, лсена
(записьма). Спасибо и за то, что ложишься рано спать. Нехорошо
только, что ты пускаешься въ разныя кокетства“ ... „Не стращай
меня, женка, не говори, что пзкокетничалась; я пріѣду къ тебѣ,
ничего не успѣвъ написать, а безъ денегъ сядемъ на мель. Ты
лучше оставь ужъ меня въ покоѣ, а я буду работать и спѣшить“...
„Женка, женка! я ѣзлсу по большимъ дорогамъ, живу по 3 мѣсяца
въ степной глуши, останавливаюсь въ пакостной Москвѣ, которую
ненавижу—для чего?—Для тебя, женка: чтобы т.ы была спокойна
и блистала себѣ на здоровье, какъ прилично въ твои лѣта и съ
твоею красотою. Побереги же и ты меня“ ...
Письма свои поэтъ
заканчиваете обыкновенно благословеніями и вопросами о дѣ-
тяхъ. „П рости, цѣлую васъ и благословляю... Говоритъ ли Маша?
Ходите ли? Что зубки? Сашѣ подсвистываю. Прощай... Христосъ
съ вами. Всякій ли ты день молишься, стоя въ углу?..“
Придворное полояееніе Пушкина, сдѣланнаго, вопреки его

186
A. C. ПУШКИИЪ И ЕГО ПИСЬМА .
желаНію, камеръ-юнкеромъ, аристократическій кругъ знакомствъ,
вѣчные выѣзды и балы—все это требовало большихъ суммъ,
значительно превосходившихъ литературные доходы и отъ его
ноэзіи, и 'отъ прозы, которая вытѣсняла его прежнюю шалов­
ливую и граціозную музу. Невеселыя вещи разсказываетъ Пуш­
кинъ въ письмѣ къ Нащокину отъ 23 февр. 1823 г: „Жизнь
моя въ Петербургѣ— ни то, ни се. Заботы о жизни мѣшаютъ мнѣ
скучать. Но нѣтъ у мепя досуга вольной, холостой жизни, не­
обходимой для писателя. Кружусь въ свѣтѣ, жена моя въ боль­
шой модѣ; все это требуетъ денегъ, деньги достаются мнѣ черезъ
труды, а труды требуютъ уедпненія“ . Поддержка со стороны пра­
вительства, вызывая въ немъ чувство искренней и глубокой благо­
дарности, была, понятно, тягостна его самолюбію и окончательно
сковывала его свободу. Напрасно онъ совѣтовалъ женѣ быть
благоразумной и не злоупотреблять своими успѣхами въ свѣтѣ.
„Мой совѣтъ тебѣ и сестрамъ— быть подалѣ отъ двора,— пишетъ
онъ ей 11 іюня 1834 г... Вы же не богаты... Ио вы, бабы, не
понимаете счастья независимостипготовы закабалить себя навѣки,
чтобы только сказали про васъ: hier madame une telle était
décidément la pliis belle et la •mieux mise du bal“ ...
Рѣшеніе по­
кинуть Петербургъ крѣпнетъ въ немъ съ каждымъ годомъ. Но мысль,
что своей отставкой и отдаленіемъ отъ двора онъ вызоветъ упрекъ
въ неблагодарности, просто ужасаетъ его. Пушкинъ дѣлаетъ, впро­
чемъ, попытку въ этомъ направленіи, но она принимается крайне
неблагосклонно: поэту угрожаютъ запрещеніемъ входа въ архивы.
Онъ долженъ снова извиняться и писать, напримѣръ, Бенкендорфу
слѣдующія фразы: „Cette démarche étant inconvenante je vous sup­
plie, monsieur le comte, de ne pas y donner de suite. J ’aime mieux
avoir l’air d’être inconséquent que d‘être ingrat“ ... „А ты и рада,
не такъ?—вслѣдъ затѣмъ спрашиваетъ онъ жену по этому поводу.
Хорошо, коли проживу я лѣтъ еще 25; а коли свернусь прежде де­
сяти, такъ не знаю, что ты будешь дѣлать, а что скажутъ Машка,
а въ особенности Сашка? Утѣшенія мало имъ будетъ въ томъ,
что папеньку схоронили, какъ шута, и что ихъ маменька ужасъ
какъ мила была на Аничковскихъ балахъ. Ну, дѣлать нечего,— Богъ
великъ; главное то, что я не хочу, чтобы могли меня подо-
зрѣвать въ неблагодарности. Это хуоісе либерализма11.
У Пушкина не было въ это время того душевнаго равновѣсія,
при которомъ онъ, впечатлительный, нервный, только и могъ
быть самимъ собой и поэтомъ прежде всего. Не только стихи, но
и проза не шли ему на умъ.
„Вообрази, что до сихъ норъ не
написалъ я ни строчки,— ж аловался онъ женѣ въ сентябрѣ 1835 г., —
а все потому, что неспокоенъ. Въ Михайловскомъ нашелъ я все
по старому, кромѣ того, что нѣтъ уже въ немъ няни моей, и что
около знакомыхъ старыхъ сосенъ поднялась, во время моего от-
сутствія, молодая сосновая семья, на которую досадно мнѣ смо-
А. С. ПУШКИИЪ И ЕГО ПИСЬМА.
137
трѣть, какъ иногда досадно мнѣ видѣть молодыхъ кавалергардовъ
на балахъ, на которыхъ уже не пляшу. Но дѣлать нечего: все
кругомъ меня говоритъ, что я старѣю“... Это—прозаическіи пере-
сказъ, вѣрнѣе сказать — канва того стихотвореиія, въ которомъ,
подъ вліяніемъ деревенской тишины и милой душѣ его природы,
воскресали прежнія, идеальныя свойства Пушкинской элегіи: за-
мираніе личнаго чувства во имя вѣчнаго принципа на благо со­
зданной жизни:
4
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! Не я
Увшку твой могучій поздній возрастъ,
Когда перерастешь моихъ знакомцевъ
И старую главу ихъ заслонишь
Отъ глазъ нрохожаго. Но пусть мой внукъ
Услышитъ вашъ привѣтный шумъ, когда,
Съ пріятельской бесѣды возвращаясь,
Веселыхъ и пріятныхъ мыслей полнъ,
Пройдетъ онъ мимо васъ во мракѣ ночи
Й обо мнѣ вспомянетъ...
Но Михайловскому не суждено было спасти поэта. По возвра-
щеніи въ Петербургъ, ему пришлось до дна выпить чашу оскор­
блены! и клеветы. Страданія не перемѣнили поэта, но надломили
нравственно и, дѣйствительно, состарили. Одни изъ друзей не
поняли того, что онъ переживалъ, и отвернулись, и онъ лсалуется
на дружбу, „заплатившую ему обидой“ , „нрелшія отношенія“ пре­
кратились, и, какъ говоритъ Пушкинъ, намекая на московскихъ
своихъ пріятелей, стали „мы какъ-то холодны другъ къ другу“ .
Были у молодого Пушкина и другіе друзья, тѣ, о которыхъ онъ съ
сожалѣніемъ говорилъ: „иныхъ ужъ нѣтъ, a тѣ далече, какъ Сади
нѣкогда сказалъ“ .
И тѣ, что были „далече“ , хотя и не знали
всей правды, не измѣнились къ нему и только сокрушенно ка­
чали головой, слыша недобрыя вѣсти. И женитьба, и камеръ-юнкер-
ство Александра Сергѣевича „какъ-то худо укладывались“ въ го-
ловѣ Пущина: „лсена-красавица и придворная служба пугали меня
за него, говоритъ онъ. Все это вмѣстѣ, по моимъ понятіямъ о
немъ, не обѣщало упрочить его счастье“ .
Трогательио-чуткій и добрый Пущинъ прѳдчувствовалъ пе­
чальную развязку. Но поэтъ ранѣе, чѣмъ молено было ожидать,
жадными устами прильнулъ къ послѣднему ключу своей яшзни,
отъ котораго ждалъ когда-то могучей цѣлительной силы:
Послѣдній ключъ—холодный ключъ забвенья,—
Онъ слаще всѣхъ жаръ сердца утолитъ...
Пушкинъ умеръ, но Русь въ милліонахъ сердецъ нашла жи­
вую воду воскресенія, и занявшаяся надъ его скромной могилой
заря безсмертія разгорается все ярче и ярче...
Евг. Ляцкій.

ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
{Л. Майковъ. Пушкинъ. Біографическіе матеріалы и историко-литературные
очерки. Снб. 1809).
Въ нашей литературѣ накопилось немалое количество работъ,
посвященныхъ Пушкину, его произведеиіямъ и его лсизни. Вы-
шедшій въ 1886 г. спедіальный каталогъ Мелеова, далеко не­
полный, насчитывалъ все лее болѣе четырехъ съ половиной ты­
сячъ кннгъ, статей и замѣтокъ, такъ или иначе относящихся къ
творчеству Пушкина либо къ его біографіи. Съ тон поры эта
Пушкинская литература значительно разрослась. Тѣмъ не ме-
нѣе, при всей видимой громадности ея размѣровъ, въ ней и те­
перь еще продолясаютъ существовать весьма серьезные и ощу­
тительные пробѣлы. Не смотря на то, что мы празднуемъ сто-
лѣтшою годовщину рождспія великаго поэта, не смотря на то,
что улсе 62 года минуло со времени его смерти, мы и до сихъ
поръ не имѣемъ, въ сущпости, ни полнаго нзданія его сочине-
ній, ни обстоятельной его біографіи, удовлетворяющей тѣмъ тре-
бованіямъ, какія естественно предъявить къ біографіи Пушкина.
Даже лучшее изъ существующыхъ пока издаяій сочинепій Пуш­
кина, вышедшее въ 1887 г. подъ редакціей П. О. Морозова из-
даніе Литературиаго Фонда, не можетъ считаться свободнымъ отъ
нѣкоторыхъ серьезиыхъ недостатковъ,и главнымъ изъ нихъ является
именно неполнота. Не говоря даже о произведеніяхъ, до с-ей
поры, не печатаемыхъ въ Россіи по цензурнымъ сообраясеніямъ,
въ него пе вошли и нѣкоторые отрывки стихотвореній Пушкина,
улсе появившіеся передъ тѣмъ въ русской печати. Несравненно
хулсе еще обстоитъ дѣло съ біографіей поэта. Труды Анненкова:
„А. С. Пушкинъ. Матеріалы для его біографін и оцѣнки про­
изведений“ и „А. С. Пушкинъ въ Александровскую эпоху“, въ
свое время имѣвшіе весьма большое значеніе и отчасти сохра­
няющее его и теперь, во всякомъ случаѣ сильно устарѣли, какъ
по матеріалу, положенному въ ихъ основу, такъ и по взглядамъ
ихъ автора. Мелсду тѣмъ, за исключеніемъ этихъ трудовъ, вся
остальная литература, относящаяся къ лсизни Пушкина, пред­
ставляетъ лишь краткіе біографическіе очерки, либо изслѣдованія,
изъ пушкинской эпохи.
189
порой, правда, очень обстоятельный и цѣнныя, отдѣльныхъ момен-
товъп частныхъ сторонъ въ жизни поэта, либо, наконецъ, простые и
весьма разнокачественные матеріалы, оясидающіе еще своего изслѣ-
дователя. Біографія Пушкина, которая охватила бы всѣ эти разно­
родные матеріалы и соединила бы ихъ въ одно стройное цѣлое,
которая изобразила бы жизнь и творчество поэта въ тѣсиой
связи съ жизиыо совремеинаго ему общества,— та к а я біографія
составляетъ еще задачу будущаго, надо надѣяться, не особенно
далекаго. Пока ясе и столѣтній юбилей Пушкина нринесъ намъ
лишь новые матеріалы и новыя нособія для подобной біографіи.
Въ ряду такихъ пособій видное мѣсто займетъ книга г. Май­
кова, заглавіе которой мы выписали выше. Ея содержаніе, не
представляющее собою чего-либо цѣльнаго, хорошо определяется
ея подзаголовкомъ: „біографпческіе матеріалы и историко-лите­
ратурные очерки“ . Въ большей своей части это содерясаніе и не
ново: нѣкоторьте отдѣльные этюды, входящіе въ книгу г. Май­
кова, были улсе помѣщены нмъ въ его „йсторико-литературныхъ
очеркахъ“ 1895 г.; другіе печатались авторомъ ранѣе въ лсур-
налахъ и сборникахъ и теперь лишь перепечатаны съизнова. Но,
взятые всѣ вмѣстѣ, эти матеріалы и этюды составляютъ инте­
ресную книгу, являющуюся, несомнѣнно, цѣннымъ вкладомъ въ
существующую литературу о Пушкииѣ.
Собственно біографическіе матеріалы, даваемые книгою г.
Майкова, нредставляютъ изъ себя серію воспомннаній о Пуш­
кине разныхъ лицъ, знакомившихся съ нимъ въ различныя эпохи
его лсизни. Здѣсь мы находимъ разсказы о Пушкинѣ его млад-
шаго брата, Л. С. Пушкина, воспомииаиія лицейскаго товарища
и друга Пушкина, И. И . Пущина, разсказъ А. Ѳ. Вельтмана объ
его зпакомствѣ съ Пушкииымъ въ Бессарабін, дневникъ А. Н .
Вульфа, бывшаго близкимъ знакомымъ поэта во время его пре-
быванія въ Мпхайловскомъ, далѣе воспоминанія A. II . Кернъ
(Марковой-Виноградской), воспомннанія С. П . Шевырева, раз­
сказъ М. И . Пущина о встрѣчѣ съ Пушкииымъ на Кавказѣ въ
1829 г. и, наконецъ, воспоминаиія В. И . Даля, относящаяся
главнымъ образомъ къ поѣздісѣ Пушкина въ Оренбургъ въ 1883 г.
Печатая всѣ эти матеріалы, авторъ спаблсаетъ ихъ обстоятель­
ными библіографпческими указаніями и критическими замѣча-
ніями, порою разростающимися въ цѣлую статью, интересъ и
цѣнность которой превышаетъ далее цѣнность источника, по-
давшаго къ ней поводъ. Таковы замѣчанія г. Майкова по по­
воду воспоминаній Даля и, въ особенности, Шевырева. Къ біо-
графіп поэта имѣютъ еще отношеніе письмо къ Пушкину H. Н .
Раевскаго отъ 10 мая 1825 г., посвященное лптературнымъ во-
нросамъ и опять-таки спаблеенное подробными коммеитаріями
г. Майкова, едва-ли, однако, ва этотъ разъ не заходящими через-
чуръ далеко, и двѣ статьи: „Знакомство Пушкина съ семействомъ

190
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
Ушаковыхъ“ и „Н. К. Загряжская“ . Въ первой изъ нихъ авторъ
на основаніи частью рукописного матеріала (воспоминаній н
альбома E. Н . Киселевой), частью устныхъ воспоминаній пере­
даетъ новыя подробности объ отиошеніяхъ Пушкина къ семьѣ
Ушаковыхъ, во второй— иабрасываетъ характеристику извѣстной
въ свое время въ придвориыхъ и свѣтскнхъ кругахъ родствен-
иицы жены Пушкина. Впрочемъ, эта послѣдияя статья— едва-ли
не самая слабая въ книгѣ. Не сообщая ничего новаго сравни­
тельно съ свѣдѣніяыи, оставленными о Загряжской самимъ ІІуіи-
кинымъ и А. А. Васильчиковымъ, она не даетъ и яркой харак­
теристики этой, во всякомъ случаѣ, любопытной и оригинальной
фигуры стараго времени. Наконецъ, еще въ двухъ статьяхъ
(„Кн. П. А. Вяземскій и Пушкииъ объ Озеровѣ“ и „Пушкииъ о
Батюінковѣ“), основанныхъ па рукоиисяхъ Пушкина, г. Майковъ
знакомить читателя съ Пушкииымъ, какъ съ литературнымъ
критикомъ, набрасывавшимъ свои критическія замѣчанія для
своихъ друзей и самого себя. Обѣ эти статьи, представляя не­
малый интересъ для характеристики литературныхъ взглядовъ
Пушкина во второй иоловниѣ двадцатыхъ годовъ, вмѣстѣ съ
тѣмъ благодаря улсе самому характеру матеріала, положеннаго
въ ихъ основу, по необходимости являются нѣсколько отрывоч­
ными и не даіотъ цѣльнаго иредставленія о Пушкинѣ-крнтикѣ.
Такимъ образомъ главный интересъ книги г. Майкова сосре­
доточивается на матеріалахъ, относящихся къ жизни Пушкина.
Въ свою очередь эти матеріалы имѣютъ далеко ие одинаковую
цѣииость и значеніе, Разсказы Л. С. Пушкина и Вельтмана,
давно уже извѣстные въ литературѣ, ие отличаются ни точностью,
ни богатствомъ свѣдѣній и, вопреки настояпіямъ г. Майкова,
не заключаютъ въ себѣ большого интереса. Воспоминанія Ш е­
вырева, М. И. Пущина и Даля, впервые опубликованный г. Май*
ковымъ :::), различаясь между собою по степени точности сооб-
іценій, сходны въ томъ, что, принадлежа людямъ, довольно да­
леко стоявшпмъ отъ Пушкина, передаютъ лишь мелочпыя, хотя
порой и характерный, подробности пзъ разныхъ періодовъ его
жизни. Дневникъ А. Н. Вульфа, самъ по себѣ способный заин­
тересовать читателя, заключаетъ въ себѣ и нѣкоторыя, подчасъ
весьма любопытный, свѣдѣнія относительно Пушкина, но эти
свѣдѣнія во всякомъ случаѣ обрисовываютъ не болѣе, какъ от­
дельный черты въ жизни поэта и во взглядахъ иа него его со-
временниковъ. Совершенно иной характеръ пмѣютъ воспомина-
нія А. П .Кернъ иИ. И . Пущина, Разсказы А. П . Кернъ о Пушкииѣ
"') Слѣдуетъ отмѣтить, что другой, болѣе короткій, разсказъ М. И.
Пущина о встрѣчѣ его съ Пушкииымъ въ 1829 г. былъ уже напечатаиъ
въ сдѣланномъ бар. Е. А . Розеномъ извлеченіи нзъ записокъ Пущина:
„Декабристы на Кавказѣ“,—„Р. Старина“, 1884, т. 41, стр. 303—338.
ИЗЪ НУШКІШСКОЙ эпохи.
191
въ свое время печатались въ различныхъ изданіяхъ, въ книг!,
же г. Майкова изъ этихъ разсказовъ собрано все то, что непо­
средственно относится къ Пушкину, и дополнено свѣдѣшями о
самой г-жѣ Кернъ. Е я разсказы даютъ яркую характеристику
поэта въ наиболѣе интимной стороиѣ его жизни, характеристику,
безъ близорукаго прнстрастія, но съ трогательной нѣжностыо
набросанную рукой умной лсеищины, которая сама одно время
внушала поэту горячую страсть и отвѣчала ему живымъ увле-
ченіемъ. Въ нихъ нѣтъ тщательной литературной отдѣлки, но
это скорѣе увеличиваетъ, чѣмъ уменьшаетъ, ихъ достоинство, какъ
источника. Еще болѣе важны восиоминанія И. И. Пущина, до сихъ
поръ извѣстныя лишь въ отдѣльиыхъ отрывкахъ и впервые въ
книгѣ г. Майкова появляющаяся въ цѣльномъ видѣ *). Пущинъ.
первый и самый блпзкій другъ Пушкина по лицею, сохранивши
дружескія отпошенія съ нимъ и по окончаніп курса, позднѣ«'
одннъ изъ немпогихъ друзей, не отшатнувшихся отъ Пушкина
въ самый тяжелый періодъ его лсизни, когда опальный поэтъ
проживалъ въ селѣ Михайловскомъ, былъ оторваиъ ^отъ своего
пріятеля лишь событіемъ 14 декабря 1825 г., перебросившим’!,
самого Пущина иа далекую сибирскую окраину. Разлука и годы
не заглушили въ Пущинѣ чувства теплой пріязни къ бывшем;,
товарищу и другу, и иа склонѣ своихъ лѣтъ онъ охотно ото­
звался иа приглашеніе наипсать записки о своихъ отношеніяхъ
къ Пушкину. Эти записки имѣютъ тѣмъ болѣе цѣны, что оиѣ
касаются такой эпохи и такихъ сторонъ въ жизни Пушкина,
относительно которыхъ въ распоряженіи біографовъ поэта пмѣется
наименѣе подробныхъ свидѣтельствъ современниковъ, и принад­
лежать перу человѣка, который самъ стоялъ въ передовыхъ ря-
дахъ русскаго общества начала нашего столѣтія. Написаниьиі
со всею откровенностью и теплотою искренней дружбы, воспо-
минанія Пущина рисуютъ живой портрета Пушкина-мальчика г
юноши .и даютъ, между прочимъ, возможность точнѣе опредѣлпт:
то иолоисеніе, какое оиъ онъ занималъ въ дни своей молодости
среди, окрулсавшихъ его общественныхъ теченій. Въ виду этоп:>
едва-ли не приходится усматривать именно въ Занискахъ Пу­
щина наиболѣе важное изъ всѣхъ пріобрѣтеній, даваемыхъ кни­
гою г. Майкова.
Довольствуясь сказаннымъ, мы и не будемъ уже долѣе оста­
навливаться на разборѣ этой книги. Взамѣнъ того мы попы­
таемся использовать хотя часть матеріала, вносимаго ею въ нашу
литературу, и на основаніи его, равно какъ и существовавших!-.
*) Почему-то только г. Майковъ опустилъ конецъ воспоминаній Пу­
щина, заключающий разсказъ о томъ впечатлѣніи, какое было произве­
дено на него извѣстіемъ о смерти Пушкина. Эта часть записокъ Пу­
щина напечатана съ рукописи въ „Р. Вѣд.“ 26 мая 1899 г., ÜNï 143.

192
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
ранѣе источниковъ, представить читателю очеркъ тѣхъ отиоше-
иій, какія связывали Пушкина съ однимъ нзъ наиболѣе замѣт-
ныхъ и глубокихъ идейиыхъ течейій въ современной ему рус­
ской общественной лсизни. Смѣемъ думать, что такой очеркъ,
даже не содерлса въ себѣ ничего существенно новаго, а лишь
сводя разбросанный свѣдѣнія, не будетъ совершенно безполе-
зенъ, какъ попытка ближе подойти къ онредѣленію дѣйствитель-
наго характера связи мелсду поэтомъ и обществомъ его времени.
Первыя связи съ обществомъ, первое знакомство съ волно­
вавшими его идеями были заключены Пушісинымъ еще на школь­
ной скамьѣ. Улсе поступая въ лицей, двѣнадцати-лѣтнимъ маль-
чикомъ, онъ выдавался среди своихъ товарищей ие только спо­
собностями, но и знаніями.
„Всѣ мы видѣли,— писалъ впослѣд-
ствіи Пѵщинъ, припоминая обстоятельства своего поступленія
въ лицей,— что Пушкинъ насъ онереднлъ, многое прочелъ, о
чемъ мы h пе слыхали, все, что читалъ, номнилъ; по достоин­
ство его состояло въ томъ, что оиъ отнюдь не думалъ выказы­
ваться и важничать, какъ это очень часто бываетъ въ тѣ годы
съ скороснѣлками, которые но какимъ-либо особениымъ обстоя-
тельствамъ и раньше, н легче находятъ случай чему-нибудь
выучиться“ *). Мелсду тѣмъ школьные годы Пушкина проходили
въ такой обстановкѣ, которая могла бы способствовать быстрому
росту и не столь выдающегося ума, Нашествіе Наполеона, громъ
войны 12-го года, съ ея поралсеніями и иобѣдами, ноздиѣе по-
ходъ русскихъ войскъ за границу, закончившійся взятіемъ Па­
рижа,— всѣ эти событія, нзъ ряду вонъ выходившія, вліяли на во-
ображеніе, развивали умъ и чувство современниковъ, далее тѣхъ,
которые сндѣли еще па скамьяхъ средней школы. Лицей въ
этомъ отношеніи находился, быть можетъ, въ особенно благо-
нріятныхъ условіяхъ. Среди учебныхъ заводеиій столицы онъ
занималъ особое мѣсто, ие всегда, даже понятное для окрулсаю-
щнхъ. Пущинъ въ своихъ запискахъ сохранилъ забавный раз­
сказъ о томъ, какъ онредѣлялъ это мѣсто лицея гр. Мнлорадо-
вичъ. „Въ 1817 году,— разсказываетъ онъ,— когда нослѣ выпуска
мы шестеро, назначенные въ гвардію, былп въ лицейскихъ муи-
дирахъ иа парадѣ гвардейскаго корпуса, подъѣзжаетъ къ намъ
гр. Мнлорадовичъ, тогдашній корпусный командиръ, съ вонро-
сомъ: что мы за люди и какой это мундиръ? Услышавъ нашъ
отвѣтъ, опъ нѣсколько задумался и потомъ очень важно сказалъ
окрулсавшимъ его: „Да, это не то, что университета, не то, что
кадетскій корпусъ, не гимназія, не семииарія—это... лицей“ .
х) Майковъ, назв. соч., 45.
нзъ пушкинской эпохи.
193
Поклонился, повернулъ лошадь и ускакалъ“ :і:). На первыхъ по-
рахъ своего существованія лнцей смущаль и ставилъ втуникъ не
одного гр. Милорадовича, хотя не всѣ, молсетъ статься, умѣли
такъ побѣдоносно выйти изъ затрудненія, какъ этотъ храбрый
генералъ. Соединяя въ себѣ среднюю и высшую школу, порядки
закрытаго учебнаго заведенія съ широкой свободой воспитанни-
ковъ внутри лицейскихъ стѣнъ и съ отсутствіемъ тѣлесныхъ на-
ісазаній, лицей отличался отъ другихъ заведеній и своей разно­
сторонней и по тому времени весьма целесообразной програм­
мой. Если эта программа и не осуществлялась цѣликомъ, если
преподаватели, среди которыхъ были и видные ученые, какъ
Куницынъ и Галичъ, подчасъ ие очень тщательно относились
къ свопмъ обязанностямъ, то, съ другой стороны, они не прояв­
ляли чрезмѣрнаго педантизма въ своихъ отношеніяхъ къ учени-
камъ и, умѣя норой глядѣть сквозь пальцы на молодыя проказы,
умѣли и сближаться съ юными „студентами“, пробуждая въ нихъ
стремленіе къ развитію. Такое сближеНіе началось съ событій
12-го года. „Эти событія сильно отразились иа нашемъ дѣтствѣ,—
вспоминалъ впослѣдствіи ІІущинъ. — Началось съ того, что мы
провожали всѣ гвардейскіе полки, потому что онн проходили мимо
самаго лицея; мы всегда были тута, при ихъ появленіи, выходили
даже во время классовъ, напутствовали воиновъ сердечною мо­
литвою, обнимались съ родными и знакомыми; усатые гренадеры
нзъ рядовъ благословляли насъ крестомъ. Не одна слеза тутъ
пролита“ . Проводами гвардіи не ограничилось участіе лиценстовъ
ісъ войнѣ. „Когда началпсь военныя дѣйствія,— продолжаетъ тотъ
лее свидѣтель,— всякое воскресенье кто-нибудь изъ родныхъ при-
вознлъ реляціи; Кошанскій читалъ ихъ намъ громогласно въ залѣ.
Газетная комната никогда не была пуста въ часы, свободные отъ
классовъ; читались наперерывъ русскіе и иностранные журналы,
при неумолкаемыхъ толкахъ и преніяхъ; всему живо сочувство-
валось у насъ: опасенія смѣнялнсь восторгомъ при малѣйшемъ
проблескѣ къ лучшему. Профессора приходили къ намъ и научали
насъ слѣдить за ходомъ дѣлъ и событій, объясняя иное, намъ
недоступное“
При такихъ-то условіяхъ началась школьная
лсизнь Пушкина. Въ связи съ ними „неволя мирная, шесть лѣтъ
соединенья“ сдѣлали свое дѣло, и лицеисты перваго выпуска
тѣсно сплотились между собою. Ближе другихъ къ Пушкину
стояли „вѣтреный мудрецъ“ — Пущинъ, Дельвигъ и нескладный,
неуклюлсій, но глубоко чувствовавшій ноэзію и способный къ бла-
городнымъ увлеченіямъ, идеалиста Кюхельбекеръ, „братъ Кюхля“ ,
ййкъ любилъ называть его Пушкинъ. Не порвалось съ теченіемъ
ремени и завязавшееся сблиясеніе съ профессорами, по крайней
*) Там'ь же, 43—4.
**) ТіМігь же, 53—4, 54.
13

194
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
мѣрѣ, съ лучшими изъ иихъ. Галичъ заслужила, благодарную па­
мять первыхъ лйцеистовъ едва-ли однимъ лишь участіемъ въ
ихъ пирушкахъ, тѣмъ болѣе, что самыя эти пирушки принимали
широкіе размѣры, повидимому, исключительно въ иоэтическомъ
воображеніи Пушкина. Еще болѣе важно было общеніе съ Куни-
цынымъ, этимъ видиымъ ученымъ и убѣжденнымъ либераломъ.
Правда, по нѣкоторымъ разсказамъ, его преподаваніе въ лицет»
ограничивалось заучиваніемъ со стороны лицеистовъ нрофессор-
скихъ тетрадокъ, но, какъ бы то ни было, онъ съужѣлъ нріобрѣ-
сти вліяніе на своихъ учениковъ. Спустя восемь лѣтъ по выход!',
изъ лицея, Пушкинъ не усумнился въ теплыхъ словахъ признать
благотворность этого вліянія: „онъ создалъ насъ, оиъ воспитала
нашъ пламень,— поставленъ пмъ краеугольный камень,— имъ чис­
тая лампада вожжена“ . Вмѣстѣ съ тѣмъ, благодаря сравнитель­
ной свободѣ лицеистовъ, у иихъ легко завязывались сношенія и
внѣ стѣнъ самого лицея, и для Пушкина они скоро пріобрѣли болѣе
значенія, чѣмъ дружба товарищей и вліяніе преподавателей. Въ
то время, какъ рано сказавшійся талантъ быстро выдвинулъ его
изъ ряда сверстниковъ и далъ ему возможность войти въ качествѣ
равнаго въ кругъ поэтовъ и литераторовъ Арзамаса, сосѣдство
лицея съ квартировавшимъ въ Цізрскомъ Селѣ дейбъ-гусарскимъ
нолкомъ ввело Пушкина и его товарищей въ среду гвардейской
молодежи.
Вліяніе на Пушкина этой среды нерѣдко изображалось почти
исключительно темными красками, равно какъ во вліяніи Арза­
маса подчеркивались по преимуществу — и едва-ли правильно—
лишь свѣтлыя его стороны. Мелсду тѣмъ нѣтъ сомнѣнія, что воен­
ные кружки этой эпохи могли научить входившаго въ нихъ юношу
не одному лишь разгулу. Офицерское общество данной поры
было богато особенностями, въ такомъ размѣрѣ не свойственными
ему ни раньше, ни позже. Патріотическій порывъ двѣнадцатаго года
бросилъ въ ряды войска немалое количество дворянской образован­
ной молодежи и приподнялъ настроеніе тѣхъ, которые уже ранѣе
стояли въ этихъ рядахъ. Этотъ порывъ не могъ разрѣшиться однимъ
шовинистическнмъ увлеченіемъ громомъ отечественнаго оружія.
Для этого обстоятельства были слишкомъ сложны, сцена, иа ко­
торой приходилось дѣйствовать, слишкомъ громадна и полна не­
ожиданностей. Передъ глазами владѣльцевъ крѣпостныхъ душъ,
владѣльцевъ, болѣе или менѣе наивно увѣренныхъ въ нолномъ
безсмысліи и равнодушіи массы, въ ея лицѣ внезапно выступилъ
на историческую арену народъ, самостоятельно поднявшійся на
защиту родины отъ нашествія врага, для возбужденія своего наг
тріотизма не нулсдавшійся ип въ синодскихъ увѣщаніяхъ *), не
*) Какъ извѣстно, во время предыдущей войны съ Франціей Синода,
разослалъ по церквамъ объявленіе, въ которомъ Наполеонъ назывался лже-
изъ пушкинской эпохи.
195
въ статьяхъ спеціально для этой цѣли выписаннаго изъ Герма-
иіи публициста Арндта, ни въ Растопчинскихъ афишкахъ. Когда
затѣмъ народная война поглотила силы Наполеона и, гордыя
своимъ подвигомъ, русскія войска двинулись освоболсдать другія
страны, въ Евроиѣ, гдѣ реакція едва только начинала припод­
нимать свою голову подъ шумъ оружія союзниковъ, „освободите­
л ям ^ 4пришлось пережить рядъ очень сложныхъ виечатлѣній. Жизнь
учитъ скорѣе книгъ и теоретическихъ размышленій. Неудиви­
тельно поэтому, что, благодаря впечатлѣніямъ, полученнымъ отъ
непосредственная знакомства съ европейскою лсизныо, идеи, еще
недавно бывшія въ Россіи достояніемъ только единичныхъ лич­
ностей и робко высказывавшіяся немногими мечтателями въ лп-
тературѣ, были теперь усвоены цѣлыми кружками офицеровъ и
вмѣстѣ съ послѣдними возвратились въ петербургскія и москов-
скія казармы. На долю русскихъ войскъ въ Европѣ выпала круп­
ная и блестящая роль и самый этотъ блескъ невольно будилъ
мысль и дѣлалъ ее особенно чуткой къ голосу совѣсти. „Прѳбы-
ваніе цѣлый годъ въ Германіи и потомъ нѣсісолько мѣсяцевъ въ
Парижѣ не могло,— говоритъ одинъ изъ офицеровъ этой поры,—
не измѣнить воззрѣнія хоть сколько-нибудь мыслящей русской
молодежи; при такой огромной обстановкѣ каясдый изъ насъ
сколько-нибудь выросъ“ *). Участники міровыхъ событій, русскіе
люди за-границей отвыкли отъ тѣсныхъ рамокъ сѣрой родной
дѣйствительности и съ трудомъ снова входили въ нихъ. Объ этомъ
у насъ сохранились недвусмыслеяйыя свидетельства и такихъ
лицъ, которыхъ мудрено въ данномъ случаѣ заподозрить въ при-
страстіи къ описываемымъ ими фактамъ. „ Не только офицеры,—
читаемъ мы въ запискахъ Греча,—но и нижніе чины гвардіи на­
брались эаморскаго духа; они чувствовали и видѣли свое превос­
ходство предъ иностранными войсками, видѣли, что тѣ войска,
при меныпемъ образованіи, пользуются большими льготами, боль-
шимъ уваженіемъ, имѣютъ голосъ въ обществѣ. Это не могло не
возбудить вначалѣ просто ихъ соревнованія и желанія стать на­
равне съ побежденными“ **). Правильно передавая общій харак­
теръ даннаго явленія, наблюдатель, слова котораго мы привели,
уменьшаетъ, вѣроятно, безсознательно, его значеніе. Дѣло было, ко­
нечно, не въ одной иротивопололсности мелсду правами армій.
Контраста, порагкавшій воображеніе познакомившейся съ загра­
ничной ясизнью молодежи, былъ болѣе глубокъ; это былъ ісон-
Мессіей, поклоняющимся языч ескимъ богамъ и стремящимся возстановить
еврейскій синедріонъ,—см. Ш ильдеръ, Ими. Александръ I, его жизнь и цар-
ствованіе, СПб., 1897, т. II, сс. .156 и 352—8 . Весьма возможно, что это объ-
явленіе не осталось безъ вліянія на отожествлѳніе въ народѣ Наполеона
съ антихристомъ.
*) Записки И. Д. Якушкина, стр. 3.
**) Н. И. Греть. Записки о моей жпзнн. Спб. 1886. стр. 32".
13*

196
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
трастъ европейской роли Россіи съ внутреннимъ ея бытомъ,
особенно хорошо уяснявшимся изъ сравненія съ бытомъ только
что освоболсденной ею Европы, контраста велпкихъ силъ, обна-
рулсениыхъ народомъ, съ тѣмъ жалкимъ пололсеніемъ, въ кото­
ромъ оиъ находился. Сознаніе этого контраста наростало посте­
пенно, но съ особенною силою оно должно было проявиться при
возвратѣ арміи иа родину, когда ее вновь окружили забытыя
было условія. По возвращеиіи въ 14-мъ году изъ Фрапціи,— раз­
сказываетъ одинъ изъ современниковъ,— „первая гвардейская дп-
впзія была высажена у Ораиіенбаума и слушала благодарствен­
ный молебенъ, который служилъ обѳръ-священникъ Державинъ.
Во время молебствія иолиція нещадно била народъ, пытавшійся
приблизиться къ выстроенному войску. Это произвело на насъ
первое неблагопріятное впечатлѣніе но возвращеніи въ отече­
ство“ ... За нимъ не замедлили последовать и другія.
„Въ 14-мъ
году, ио словамъ того же лица, существованіе молодежи въ Пе­
тербурге было томительно. Въ продолженіи двухъ лѣтъ мы имѣли
передъ глазами великія событія, рѣшившія судьбы народовъ, и
нѣкоторымъ образомъ участвовали въ нихъ; теперь было невы­
носимо смотрѣть на пустую петербургскую жизнь и слушать бол­
товню стариковъ, выхваляющихъ все старое и отрицающихъ вся­
кое движеніе впередъ. Мы ушли отъ нихъ на 100 лѣтъ впе­
редъ“ *).
На первыхъ порахъ однако все роковое значеніе этого скачка
не было ясно далее людямъ, сдѣлавшимъ его. Недостатки, оказав-
шіеся въ русской действительности, казалось, требовали лишь
выясненія и затѣмъ псправленіе ихъ становилось уже вопросомъ
недолгаго времени. Въ гвардейскихъ казармахъ Петербурга шли
мелсду офицерами оживленныя бесѣды на эту тему. „Въ бесѣдахъ
нашихъ обыкновенно разговоръ былъ о положеніи Россіи. Тутъ
разбирались главный язвы нашего отечества: закоснѣлость народа,
крѣпостное состояніе, лсестокое обращеніе съ солдатами, которыхъ
служба въ теченіе 25 лѣтъ почти была каторгой, повсеместное
лихоимство, грабительство и, наконецъ, явное неуваженіе къ че­
ловеку вообще“ . Отъ беседъ, начатыхъ въ своей товарищеской среде,
естес*венно было перейти къ дальнейшей пропаганде выработан-
ныхъ взглядовъ, и эта пропаганда была поведена темъ съ боль­
шимъ жаромъ, что для большинства людей, повернувшихъ на но­
вый путь, косность общественной среды представлялась пока
единственнымъ препятствіемъ къ осуществленію пхъ взглядовъ
въ лсизни. Эта косность и въ самомъ дел е сильно давала о себе
знать.
„На каждомъ шагу встречались Скалозубы не только въ
арміи, но и въ гвардіи, для которыхъ было не понятно, чтобы нзъ
русскаго человека возможно выправить годнаго солдата, не изло-
*) Записки Якушкина, стр. 3 —4, 5.
из ъ пушкинской эпох и.
197
мавъ на его спине несколько возовъ палокъ. Все почти поме­
щики смотрели на крестьянъ своихъ, какъ на собственность, вполне
имъ принадлежащую, и на крепостное состояніе, ісакъ на священ­
ную старину, до которой нельзя было коснуться безъ потрясенія
самой основы государства. По ихъ мненію, Россія держалась однимъ
только благороднымъ сословіемъ, а съ уничтоженіемъ крепостного
состоянія уничтолсалось и самое дворянство. По мненію техъ же
староверовъ, ничего не могло быть нагубнее, какъ приступить къ
образованію народа. Вообще свобода мыслей тогдашней молодежи
пугала всехъ, но эта молодежь везде высказывала смело слово
истины“ *).
Чувство приподнятаго патріотизма, обращеннаго, однако, не
на внешнюю славу отечества, а иа уврачеваніе его внутреннихъ
золъ, резкая критика темныхъ сторонъ существующего порядка,
исходившая изъ понятія о человечесісомъ достоинстве, и либе­
ральные взгляды въ политическихъ вопросахъ составляли, такимъ
образомъ, характерный особенности, по крайней мере, некоторыхъ
военныхъ п в ъ частности гвардейскихъ кружковъ после 1814 года.
Существуете любопытное указаніе, что эти особенности— не безъ
прямого вліянія неносредственныхъ сношеній съ офицерскими
кружками— были быстро усвоены и лицейской средою данной
поры. Такое указаніе представляетъ собою доносъ, несколько
позже этого времени поданный на лицей и его направленіе. „Въ
свете, по словамъ неизвестная доносчика, называется лицей-
скимъ духомъ, когда молодой человекъ не увалсаетъ старшихъ,
обходится фамильярно съ начальниками, высокомерно съ рав­
ными, презрительно съ низшими, исключая техъ случаевъ, когда
для 'фанфаронады надобно показаться любителемъ равенства. Мо­
лодой вертоирахъ долженъ при семъ порицать насмешливо все
поступки особъ, занимающихъ значительный места, все. меры
правительства, знать наизусть или самому быть сочинителемъ
эпиграммъ, пасквилей и ибсень предосудительныхъ на русскомъ
языке, а на французскомъ— знать все дерзкіе и возмутительные
стихи и места самыя сильныя. изъ революціонныхъ сочнненій.
Сверхъ того, онъ долженъ толковать о конституціяхъ, палагахЪ,
выборахъ, парламентахъ, казаться неверующимъ христіанскимъ
догматамъ и более всего представляться филаитропомъ и рус­
скимъ патріотомъ. Къ тому принадлежитъ также обязанность
насмехаться надъ выправкою и обученіемъ войскъ и въ сей цели
выдумано ими слово шагистика“ **). Дело, конечно, не въ тоне
этого документа, а въ самомъ факте, имъ указываемомъ. Не ме>
шаетъ припомнить еще, что среди лейбъ-гусаръ Пушкинъ по­
*) Тамъ же, стр. 8—10, 24—5.
**)
Старина“, 1877, No 4, стр. 657: „Нѣчто о Царскосельскомъ
лицеѣ и о духѣ его“.

198
ПЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
знакомился и сдружился съ однимъ изъ наиболѣе замѣчатель-
ныхъ людей своей эиохи, П. Я . Чаадаевыми Въ свою очередь
ближайшій другъ Пушкина въ лицеѣ разсказываетъ о себѣ са­
момъ: „еще въ лицейскомъ мундирѣ я былъ частымъ гостемъ
(офицерской) артели, которую тогда составляли Муравьевы (Але­
ксандръ и Михайло), Бурцевъ, Павелъ Колошинъ и Семеновъ.
Съ Колошннымъ я былъ въ родствѣ. Постоянный наши бесѣды
о иредметахъ общественныхъ, о злѣ существующая у насъ по­
рядка и о возможности измѣиенія, желаемаго многими втайнѣ,
необыкновенно сблизили меня съ этимъ мыслящимъ кружкомъ:
я сдружился съ нимъ, почти жилъ въ немъ“ *).
Живая и воспріимчивая натура не позволила Пушкину остаться
безучастнымъ къ совершавшемуся вокругъ него общественному
двпженію и избѣгнуть вліянія идей, съ такой могучей властью
подчинявш ихъ себѣ его сверстниковъ. Въ своихъ первыхъ поэти-
ческихъ опытахъ, относящихся къ тому времени, когда еще не
совсѣмъ улеглась борьба союзниковъ съ Наполеономъ, онъ не
пошелъ по торной дорогѣ военная натріотизма и не то съ ро­
бостью, не то съ насмѣшкой отклонялъ призывы ступить иа эту
дорогу **). Немиогія стихотворенія, написанныя имъ на эти
темы, не принадлежать къ числу лучшихъ его произведеній ли­
цейской поры. Но уже въ тѣхъ лее лицейскихъ стихотвореніяхъ,
среди анакреонтическихъ и элегическихъ пъесъ, встрѣчаются и
первые проблески гражданскихъ мотивовъ, иріурочиваемыхъ,
правда, пока къ классическпмъ темамъ ***)• Съ выходомъ Пуш­
кина изъ лицея, со вступленіемъ его въ болѣе широкое обще­
ство эти мотивы быстро разростаются въ его поэзіи, сбрасывая
съ себя классическую оделсду и принимая чаще всего сатири­
ческую форму. Нѣтъ сомнѣнія, что самому поэту эпиграммы и
злыя .шутки, срывавшіяся съ его устъ, нерѣдко, особенно въ
первое время, представлялись болѣе или менѣе невинною, хотя и
дерзкою шалостью, такъ мѣтко охарактеризованною имъ самимъ
въ посланіи къ В. В. Энгельгардту 1819 г. ****). Но иначе смот-
*) Майковъ, назв. соч., стр. 69.
**) „Къ Батюшкову“, 1815 г.,—Сочиненія Пушкина, I, 77—8; здѣсь,
какъ и вездѣ далѣе, мы цитируемъ по нзданію Лнтературнаго Фонда.
***) „Я сердцемъ римлянинъ; кипитъ въ груди свобода,
Во мнѣ не дремлетъ духъ великаго народа...“
„Лицинію“. 1815 г.; тамъ же, I, 72.
•»**•*) тамъ же, I, 199:
„...Пріѣду я
Въ началѣ мрачномъ октября:
Съ тобою пить мы будемъ снова,
Открытымъ сердцемъ говоря
Насчетъ глупца, вельможи злова,
Насчетъ холопа записнова ,
Насчетъ небеснаго Царя,
А иногда насчетъ земнова“ .
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
199
рѣло на это общество, да и звуки Пушкинской лиры быстро
крѣпли. Въ короткое время, какъ бы мимоходомъ, юный поэтъ
успѣлъ, однако, затронуть почти всѣ обсуждавшіяся въ либераль-
ныхъ кружкахъ Петербурга темы, порою выказывая при этомъ
поразительную энергію. Во главѣ подобныхъ произведеній его
этой поры стоитъ знаменитое первое посланіе къ Чаадаеву, такъ
ярко схватывавшее настроеніе современной поэту петербургской
молодежи и еще и теперь не утратившее своей свѣжести:
Любви, надежды, гордой славы
Недолго тѣшнлъ насъ обманъ:
Исчезли юныя забавы.
Какъ дымъ, какъ утренній туманъ!
Но въ насъ кипятъ еще желанья:
Подъ гнетомъ власти роковой
Нетерпѣлпвою душой
Отчизны внемлемъ призыванья!
Мы ждемъ, съ томленьемъ упованья,
Минуты вольности святой,
Какъ ждетъ любовникъ молодой
Минуты сладкаго свиданья.
Пока свободою горимъ,
Пока сердца для чести живы,
Мой другъ, отчпзнѣ носвятимъ
Души высокіе порывы.
Товарищ ъ, вѣрь: взойдетъ она,
Заря илѣнительнаго счастья,
Россія вспрянетъ ото сна
.
II на обломкахъ...? :>
*Г1-
Напишетъ наши имена.
Въ нанисанномъ годомъ позднѣе ноиланіи къ A. Ѳ. Орлову,
нмѣющемъ въ сущности полу-интимпый характеръ, Пушкинъ
мимоходомъ нѣсколышми язвительными стихами клеймитъ ар-
мейскіе порядки своей эпохи, восхваляя въ „русскомъ гене-
ралѣ“ „любезность, разумъ просвѣщениый“ и отдавая своему со­
беседнику честь въ томъ, что онъ, хотя и ѵчитъ солдатъ, „но
не безелавитъ сгоряча— свою воинственную руку — презрѣнной
палкой палача“ . Къ этому же году относится „Деревня“ съ ея
энергичнымъ протестомъ противъ крѣпостного права и тогда
же, повидимому, написана, и ода „Вольность“ *). Эпиграммы
1818 года на „Исторію“ Карамзина, на кн. Голицына и архим.
Фотія въ началѣ 1820 года находятъ себѣ достойное иродолже-
*) Въ изданіи Лит. Фонда (I, 219—21) она отнесена почему-то къ
1820 г., но она была извѣстна петербургскимъ нріятелямъ поэта уже въ
1819 г. (такъ, А. И. Тургеневъ пишетъ о ней П. А. Вяземскому 5 авг.
1819 г., см. Остафьевскій архивъ кн. Вяземскпхъ, I, Спб. 1899, с. 280), а
самъ Пушкинъ в ъ шуточномъ произведеніи 1825 г. „Воображаемый р аз­
говоръ съ имп. Александром1!,“ относить ея написаніе даже къ 1817 г.
(Соч. Пушкина, изд. Л . Ф., V, 37).

200
ПЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
nie въ эпиграммахъ на Аракчеева, полныхъ то убійственнаго
сарказма, то едва сдѳржаннаго гпѣва.
Эта сторона поэтической дѣятельности Пушкина вызывала
неодинаковое отношеніе къ себѣ далее средп безусловныхъ почи­
тателей его таланта. Бывшіе учителя его въ дѣлѣ литературы,
теперь уже превзойденные имъ степенные Арзамасцы, близкіе
къ вліятельнымъ сферамъ и придворнымъ кругамъ, съ неудоволь-
ствіемъ покачивали головами по поводу либерализма поэта, видя
въ немъ лишь небезопасный проказы молодости, аналогичный
другимъ проказамъ и увлеченіямъ геніальнаго юноши. Даже въ
наиболѣе умѣренныхъ изъ этихъ его произведеній они находили
излишпія крайности. А. И. Тургеневъ писалъ П. А. Вяземскому
о „Деревнѣ“ : „есть сильные и прекрасные стихи, но и преуве-
лпченія насчетъ псковского хамства“ .
Въ другой разъ онъ лее,
послѣ присылки Вяземскимъ стихотворенія о Сибиряковѣ, поэтѣ-
крѣпостномъ, за выкупъ котораго его помѣщнкъ Масловъ требо­
валъ 10.000 р., сообщалъ: „Пушкинъ бѣсится, что ты отнялъ у
него такой богатый сюжетъ, а я этому радъ, ибо онъ пересо-
лилъ бы самое негодованіе“ *). Оду „Вольность“ , или, какъ она
иначе называлась, „стансы на свободу“, Т ургеневъ не рѣшался
даже отправлять почтою къ Вяземскому въ Варшаву: „я боюсь,—
писалъ онъ,— и за него, и за тебя посылать ихъ къ тебѣ. Les
murs peuvent avoir des yeux e t même des oreilles“ **). За то
среди либерально настроенной молодежи эти произведенія встрѣ-
чали живое сочувствіе и восхищеніе. „Вездѣ,— разсказываетъ Пу­
щинъ,— ходили по рукамъ, переписывались и читались наизустъ
его „Деревня“, „Ода на свободу“ , „Ура! Въ Россію скачетъ...“
и дрѵгія мелочи въ томъ лее духѣ. Не было лсивого человѣка,
который ие зналъ бы его стиховъ“ ***). Почти тѣми же словами
говоритъ и другой современникъ: „всѣ его не напечатанный сти-
хотворенія: Деревня, Четырехстншіе къ Аракчееву, Посланіе къ
П. Чаадаеву и много другихъ, были не только всѣмъ извѣстны,
по въ то время не было сколько-нибудь грамотнаго прапорщика
въ арміи, который не зналъ ихъ наизусть“ ****). Въ этихъ про-
изведеніяхъ многіе представители молодого поколѣнія находили
*) Остафьевскій архивъ кн. Вяземскихъ, I, Спб. 1899, с. 296, 304; сто­
итъ припомнить, что имн. Александръ, нрочитавъ „Деревню“, поручилъ
передать Пушкину благодарность з а „прекрасный чувства“ .
**) Тамъ же, с. 335, письмо отъ 22 окт. 1819 г. Вяземскій, потому ли,
что онъ былъ смѣлѣе, или потому, что не ясно нредставлялъ себѣ дѣло,
остался недоволенъ Тургеневыми „Присылай же пѣсню Пушкина, пи­
салъ онъ.— Что ты за трусишка такой. Я никого и ничего не боюсь; со-
вѣсть—вотъ мое право. Пускай у стѣнъ не только уши и глаза, но и
ротъ будетъ: я всетаки стану бить въ нее горохомъ“, тамъ же, с. 342 3.
***) Майковъ, назв. соч., с. 70.
***••*) зап иски Якушкнна, с. 67.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
201
отраженіе собственныхъ идей и чувствъ, и тѣмъ быстрѣе росла
извѣстность поэта.
По отношенію къ перодовымъ кружкамъ тогдашней молодежи
Пушкпиъ не былъ, однако, ихъ пѣвцомъ и вдохновителемъ, какъ
пе былъ и простымъ ихъ отголоскомъ. Если для послѣдней роли
онъ былъ слишкомъ самостоятеленъ, то для первой ему не до­
ставало в'ыдерлеанпой прямолинейности характера и сосредото­
ченности страсти.
Общественное движеиіе, начавшееся въ 1812 году, развива­
лось съ той поры не только вширь, по и вглубь, и это раз-
витіе шло впередъ быстрыми шагами. Если по окончаніи Б.ано-
леоповскихъ войнъ для многихъ еще не было ясно, что либе­
ральные элементы русскаго общества и правительство пошли ио
совершенно разлпчпымъ дорогамъ, то къ 1820 году это уже
обнаружилось съ полною очевидностью. Правда, въ теоріи либе­
ральный идеи и теперь еще не совсѣмъ были заброшены въ
правительственных?, сферахъ. Въ рѣчи, произнесенной имп.
Александром^ въ Варшавѣ 15 марта 1818 г. при открытіи пер­
ваго сейма Царства ІІольскаго, заключалось знаменательное обѣ-
щаніе „законно-свободныхъ учрежденій“ для Россіи *). Дѣло,
въ 1809— 11 гг. составлявшее предметъ попеченій Сперанскаго,
было передано теперь въ рукп Новосильцева и подъ его руко-
водствомъ французскій юристъ D escliainp s писалъ въ Варшавѣ
проекта, новыхъ учрежденій для Россіп, а кн. 11. А. Вяземскій
4 перелагалъ этотъ проекта на русскій языкъ **). Но, не смотря
на этп громкія обѣщанія и тайныя работы, не имѣвшія буду­
щ ая , реальная политика правительства рѣшптельно свернула на
путь реакціи. Первымъ лицомъ въ правительствѣ сталъ Арак-
чеевъ и его тяжелая рука всюду давала себя чувствовать. Воен­
ный поселенія нависли грозою надъ крестьянствомъ и солдатами,
въ арміи опять усилилась ослабѣвшая было жестокость дисцип­
лины, печать лишилась возможности трактовать о существенныхъ
политическихъ и соціальныхъ вопросахъ, учебныя заведенія под­
верглись строгому надзору, a затѣмъ въ нихъ начались и пе­
чальные разгромы, имѣвшіе своею цѣлью истребить успѣхи воль-
номыслія и останавлпвавшіе только успѣхи просвѣщенія въ
*) Вотъ это мѣсто рѣчи: „Образованіе, существовавшее въ вашемъ
краѣ, дозволяло мнѣ ввести немедленно то, которое я вамъ даровалъ,
руководствуясь правилами законно-свободныхъ учрелсденій, бывшихъ не­
престанно предметомъ моихъ помышленій и которыхъ спасительное влія-
ніе надѣюсь я, при помощи Волсіей, распространить и н а всѣ страны,
Провидѣніемъ попеченію моему ввѣренныя. Такимъ образомъ вы мнѣ
подали средство явить моему отечеству то, что я уже съ давнихъ лѣтъ
ему пріуготовляю и чѣмъ оно воспользуется, когда начала столь важнаго
дѣла достигнуть надлежащей зрѣлости“. См. „Сѣверную Почту“, 1818 г.,
N° 26.
**) Полное собраніе сочин. кн . Вяземскаго, II, 87.

202
НЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
странѣ, и безъ того пмъ не богатой. При такихъ условіяхъ
людямъ, мечтавшимъ объ обновленіи Россіи, приходилось все
болѣе разочаровываться въ существовавшей у нихъ первоначально
надеждѣ встрѣтить поддержку въ дѣлѣ этого обновленія со сто­
роны самого правительства. Это обстоятельство не подорвало,
однако, ихъ энергіи, а лишь направило ее въ другую сторону.
Еще въ 1816 году небольшой кружокъ молодыхъ гвардейскихъ
офицеровъ (братья Муравьевы и Муравьевьт-Аностолы, кн. С. П.
Трубецкой, кн. И . А. Долгоруковъ, И . Д. Якушкинъ, П . Пестель,
Лунинъ, Ѳ. Н. Глинка и др.) образовалъ первое тайное общество,
для котораго въ слѣдующемъ году былъ выработанъ Пестелемъ
и уставъ. Члены общества, получившаго имя „Союза Спасенія“
или „истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества“ , обязывались со­
действовать всѣмъ благимъ начинаніямъ правительства и част-
ныхъ лицъ, добиваться исправленія адмпнистраціи, обличая зло-
употребленія отдѣльныхъ ея дѣятелей, распространять просвѣ-
щеніе и улучшать общественные нравы путемъ личнаго примѣра
и пропаганды гуманныхъ идей. Конечною цѣлыо дѣятельности
общества предполагалось измѣненіе политическая строя Россіи
и введеніе въ ней представительныхъ учрежденій, но для достн-
женія этой цѣли не указывалось никакихъ конкретныхъ путей.
Тайное общество не имѣло еще, такимъ образомъ, яснаго харак­
тера заговора. Повидимому, на первыхъ порахъ люди, усвоившіе
себѣ новый образъ мыслей и разсѣянные среди враждебно косив­
ш аяся на нихъ консервативная большинства, чувствовали про- *
сто потребность тѣснѣе сплотиться мелсду собой для обмѣна мнѣ-
ніями. и отысканія какой либо дѣятельности въ духѣ своихъ
идей, п этой-то потребности отвѣчало устройство та й н а я обще­
ства по образцу существовавшихъ въ Германіи. Не оказалось и
недостатка въ новыхъ кандидатахъ въ „Союзъ спасенія“ . Между
прочимъ однимъ изъ первыхъ былъ принять введенный Бурце-
вымъ 18-лѣтній юноша И. И . Пущинъ, только что сошедшій,
вмѣстѣ съ Пушкииымъ, съ лицейской скамьи. Въ своихъ запис-
кахъ, веденныхъ улсе на старости лѣтъ, онъ оставилъ любопыт­
ное указаніе на тотъ подъемъ духа, какимъ сопровождалось для
новыхъ членовъ вступленіе въ „Союзъ“ . Послѣ принятіявъ обще­
ство,— разсказываетъ онъ,— „эта высокая цѣль лсизни самою своею
таинственностью и начертаніемъ новыхъ обязанностей рѣзко и
глубоко проникла душу мою; я какъ будто получилъ особенное
значеніе въ собственныхъ своихъ глазахъ: сталъ внимательно
смотрѣть на жизнь во всѣхъ проявленіяхъ буйной молодости, на-
блюдалъ за собою, какъ за частицею, хотя ничего не значущею,
но входящею въ составь того цѣлаго, которое рано или поздно
доляшо имѣтъ благотворное дѣйствіе“ *). Искренность и безуслов­
но Майковъ, назв. соч., с. 09.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
208
ную правдивость этпхъ словъ Пущинъ доказалъ всею своею по-
слѣдующею лспзныо. Черезъ нѣсколько лѣтъ но вступленін въ
общество онъ смѣннлъ блестящіи муидиръ конно-артиллерійскаго
офицера на сравнительно скромную доллспость судьи въ уголов-
помъ департаментѣ московская надворная суда, руководясь пра-
внломъ т а й н а я общества— поднимать увалееніе къ общественным'!-,
доллсностямъ и собственной дѣятелыю стью содействовать улуч-
шенію всѣхъ иолезныхъ отраслей админпстраціи, проводя въ нее
начала гуманности и безкорыстія. Подобный шагъ требовалъ не­
малая нравственная мужества въ то время, когда на деятель­
ность, избранную Пущинымъ, въ свѣтѣ, къ которому онъ при­
надлежал^ смотрѣли чуть не съ презрѣніемъ. Какъ судья и какъ
человѣкъ, Пущинъ вызывалъ дань невол ьная уваженія далее со
стороны лицъ, являвшихся ревностными и озлобленными против­
никами исповѣдуемыхъ имъ взглядовъ *). И позднѣе, въ годы
ссылки, онъ не утратилъ бодраго
настроенія и до ста­
рости пронесъ невредимымъ подъ тялселыми ударами судьбы гор­
дый и цѣльный идеализмъ своей юности. Приблизительно такой
же подъемъ нравственнаго чувства перелшвали и другіе молодые
участники общества. Поставленная передъ ними высокая, хотя
нѣсколько и туманная, цѣль освѣщала жизнь, помогала пере­
носить нерѣдко пустое и тялселое настоящее и заставляла гото­
виться къ лучшему будущему, a сознаніе принадлежности къ
проникнутому однимъ стремленіемъ обществу, могущему оказать
поддерлсісу своимъ сочленамъ, сообщало имъ увѣренность въ
своихъ силахъ. Въ 1818 г. „Союзъ Спасенія“ былъ переимено-
вапъ въ „Союзъ Благоденствія“ и вмѣстѣ съ тѣмъ уставъ его
подвергся повой переработке, но и въ ней полнтпческій харак­
теръ, несомнѣнно, еще болѣе ставшій теперь присущимъ обще­
ству, не опредѣлился съ полною ясностью. На собраніяхъ чле­
новъ „Союза“ шли въ непзмѣнномъ лпбералъномъ духѣ разго­
воры на нолитическія темы, горячо дебатировался, между про­
чимъ, вопросъ объ освобожденіп крестьянъ, но дальше просвѣти-
тельныхъ начинаній отдѣльныхъ участниковъ и устной пропа­
ганды либеральных!, взглядовъ члены „Союза“ пока не шли.
Н. И . Тургеневъ задумалъ было изданіе политическая журнала,
*) Гречъ, постаравшійся въ своихъ воспоминаніяхъ очернить всю
группу людей, къ которой принадлежалъ И. И. Пущинъ, объ этомъ по-
слѣднемъ отзывается, однако, ка къ о „благородномъ, миломъ, добромъ
молодомъ человѣкѣ, истинномъ филантропѣ, покровнтелѣ бѣдныхъ, го-
нитѳлѣ неправды“; самое вступленіе его въ тайное общество Гречъ объ­
ясняетъ тѣмъ, что онъ „познакомился на бѣду свою съ Рылѣевымъ, увлекся
его сумасбродствомъ и фанатизмомъ и сгубилъ себя“, Н. И. Гречъ. З а ­
писки о моей жизни, Спб. 1886 г., с. 407. Въ дѣйствительности, какъ мы
еще увидимъ, дѣло происходило какъ разъ наоборотъ: не Пущинъ Ры-
лѣевымъ, a Рылѣеігь Пущинымъ былъ принять въ общество.

204
1137, ПУШКИНСКОМ эпохи.
путемъ котораго „Союзъ Благоденствія“ могъ бы вліять на бо-
лѣе широкіе круги общества. Къ участію въ журпалѣ привле­
чены были многіе члены „Союза“ , въ томъ числѣ и Пущинъ;
самъ Тургеневъ написалъ улсе нѣсколько статей по уголовному
праву и о судѣ присялсныхъ, но этому предпріятію не прпшлось
осуществиться. Не удались и попытки М. Ѳ. Орлова привлечь къ
просвѣтительной деятельности въ духѣ „Союза Благоденствія“
Арзамасъ и Библейское общество: оба названный общества откло­
нили отъ себя эту задачу *). За то устная пропаганда дѣлала
свое дѣло, особенно въ кругахъ офицерской молодеяси. „Вліяніе
членовъ „Союза“ въ Петербургѣ,— говоритъ одинъ нзъ совремеи-
ннковъ этой эпохи,— было очевидно. Въ семеновскомъ полку палка
почти совсѣмъ улсе была выведена изъ употребленія; въ другихъ
нолкахъ ротные командиры нашли возможность безъ нея обхо­
диться. Про лсестокости, какія бывали прелсде, слышно было очень
рѣдко“ **). Быстро росло въ эти годы и число членовъ тайнаго
общества. Вербовка ихъ совершалась въ кругахъ, близкихъ Пуш­
кину; вслѣдъ за пріятелемъ его со школьной скамьи, Пущинымъ,
въ общество вошло немало и другихъ близкихъ знакомыхъ поэта,
но самъ онъ не былъ приглашенъ въ „Союзъ Благодеиствія“ и
едва лишь подозрѣвалъ въ эту пору своей жизни объ его суще-
ствованіи.
Это удаленіе тайнаго общества отъ Пушкина, которое не могло
быть ни случайнымъ, ни безсознательнымъ, находило себѣ раз­
личное истолкованіе въ нашей литературѣ. Высказывалось— въ
формѣ то предпололсеній, то рѣшптельнаго утвержденія— п такое
мнѣніе, что члены тайнаго общества не лселали подвергать Пуш­
кина опасности, щадя въ немъ великій талантъ родной литера­
туры. На это не безъ основапія возраясали, что устроители и
члены политическихъ обіцествъ обыкновенно не руководятся по­
добными сообраясеніямн. Люди, такъ страстно преданные своимъ
идеямъ, ісакъ это было съ болынинствомъ членовъ „Союза Благо-
денствія“ , не могли знать ничего выше служенія этимъ идеямъ
и должны были стремиться завербовать въ свои ряды всякую
выдающуюся силу, а Пушкинъ, несомнѣнно, уже представлялъ
нзъ себя такую силу, пренебрегать услугами которой безъ серьез-
ныхъ мотивовъ было бы странно, тѣмъ болѣе, что и въ его поэ-
тическомъ творчествѣ данной поры слышался энергическій от-
звукъ тѣхъ самыхъ идей, какія вдохновляли дѣятелей „Союза
Благоденствія“ . Записки Пущина доставляютъ, каясется, возмож­
ность окончательно разрѣшить этотъ вопросъ о мотивахъ, за-
*) Tourgeneff, L a Russie et les russes, I, 84—5,171—3;Записки Вигеля,
V, 52—3; рѣчь Орлова въ Кіевскомъ отдѣленіи Библейскаго общества
11 августа 1811 г. см. въ Сборники Р. Истор. Общества, т. 78, с. 519—28.
**) Записки Якушкина, с. 34.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
205
ставлявшихъ участниковъ „Союза“ воздерживаться отъ припятія
Пушкина въ свой составь. Правда, Пущинъ говоритъ здѣсь только
за себя, по тѣ побуждепія, которыя были въ этомъ случаѣ у него,
самаго близкаго пріятеля поэта, должны были, и, быть молсетъ,
еще съ большею силою, действовать и на другихъ его товарищей
по обществу.
По разсказу Пущина, первою его мыслью ио вступленін въ
обіцество было открыться Пушкину: „онъ всегда,— поясняетъ раз-
скпзчикъ,— с огласно со мною мыслилъ о дѣлѣ общемъ, по своему
проповѣдывалъ въ нашемъ смыслѣ—и изустно, и письменно, сти­
хами и прозой“ .
Но въ этотъ моментъ Пушкина не было въ
Петербург!',: онъ по окончаніи курса въ лицеѣ отдыхалъ въ де-
ревиѣ п, пока онъ вернулся оттуда, пріятель его успѣлъ разду­
мать. Потомъ,— говоритъ Пущинъ,— „ я улсе не рѣшался ввѣрить
ему тайну, пе мнѣ одному принадлеясавшую, гдѣ малѣйша*; не­
осторожность могла быть пагубна всему дѣлу. Подвижность пыл­
каго его нрава, сблилсеніе съ людьми ненаделснымп пугали меня“ .
Однако перемѣна, происшедшая въ самомъ Пущинѣ, обратила на
себя вниманіе поэта, онъ заподозрилъ суіцествованіе скрываемой
отъ него тайны и неоднократно пытался настойчиво открыт-- ее.
Его пріятелю въ виду этихъ попытокъ приходилось переживать
минуты тяжелыхъ сомнѣній п снова спрашивать себя, не слѣ-
дуетъ ли открыть Пушкину существованіе „Союза Благоденствія“
и предлолснть присоединиться къ нему.
„Между тѣмъ,— продол­
жаетъ онъ,— тутъ ясе невольно являлся вопросъ: почему же, по­
мимо меня, никто изъ близко знакомыхъ ему старшихъ наш нхъ
членовъ не думалъ о немъ? Значитъ, ихъ останавливало то же,
что меня пугало: образъ его мыслей всѣмъ хороию былъ извѣс-
тенъ, но ие было полнаго къ нему довѣрія“. Но мысль о томъ,
чтобы охранять Пушкина отъ тайнаго общества, и въ голову не
приходила восторлсенно настроенному юному другу его, совер­
шенно напротивъ. „Я,— разсказываетъ онъ,— страдалъ за него и под­
часъ мнѣ опять казалось, что, можетъ быть, тайное общество
сокровеннымъ своимъ клеймомъ помолсетъ ему повнимательнѣе и
построже взглянуть на самого себя, сдѣлать нѣкоторыя измѣне-
нія въ нормальномъ своемъ быту. Я зналъ, что оиъ иногда скср-
бѣлъ о своихъ промахахъ, обличалъ ихъ въ близкихъ нашихъ
откровенныхъ бесѣдахъ, но, видно, не пришла еще пора кипучей
его природѣ угомониться. Какъ ни вертѣлъ я все это въ умѣ и
сердцѣ, кончилъ тѣмъ, что созналъ себя не въ правѣ действо­
вать по личному шаткому воззрѣнію, безъ полнаго убѣжденія, въ
дѣлѣ, отвѣтственномъ предъ цѣлыо самаго союза“ *).
Этотъ обстоятельный раэсказъ совершенно разъясняетъ дѣло
и не оставляетъ мѣста дальнѣйшимъ сомнѣніямъ. Очевидно,
*) Майковъ, назв . соч ., сс. 69 —70, 70, 73, 74.

206
НЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
участники „Союза Благоденствія“ , скрывая свою тайну отъ Пуш­
кина, не столько оберегали его отъ риска, сопряженная со
встунленіемъ въ ряды тайнаго общества, сколько опасались не-
удобныхъ послѣдствій отъ такого вступленія для самаго обще­
ства. Кнпучій, ие установнвшійся еще окончательно характеръ
поэта, его слишкомъ разнообразныя свѣтскія связи и знакомства,
тѣсная дружба его съ дѣятелями Арзамаса, которые, если и не
былп представителями строгаго консерватизма, то въ болыпин-
ствѣ все же неодобрительно смотрѣлн на радикальную моло­
дежь *),— все это создавало почву для подобныхъ опасеній. Но,
и не будучи посвященъ въ тайну „Союза“ , Пушкинъ не чуждъ
былъ извѣстной близости къ его идеямъ и его вліянія: со мно­
гими отдѣльными его членами онъ находился въ постоянныхъ,
и порой очень близкихъ, отношеніяхъ, раздѣлялъ ихъ обществен­
ные взгляды и испытывалъ на себѣ воздѣйствіе ихъ приподня­
т а я идеалистическая настроенія. Недаромъ въ посланіи 1821 г.
къ одному изъ наиболѣе видныхъ людей этого круга, П. Я . Чаа­
даеву, онъ такими яркими и привлекательными чертами обрисо-
вываетъ его значеніе въ своей внутренней- жизни: „во'глубину
души вникая строгимъ взоромъ,— ты оживлялъ ее совѣтомъ иль
укоромъ;— твой ясаръ воспламенялъ къ высокому любовь;— тер-
пѣнье смѣлое во мнѣ рождалось вновь“ ... Тѣмъ не менѣе слова
Пущина о проповѣди Пушкииымъ тѣхъ же взглядовъ, какіе вдох­
новляли самого Пущина и его товарищей, могутъ быть приняты
лишь съ нѣкоторыми оговорками. При всей своей симпатіи къ
освободительнымъ стремленіямъ эпохи Пушкинъ не былъ охва-
ченъ такимъ глубокимъ и, главное, такимъ безраздѣльнымъ увле-
ченіемъ общественными интересами, какое переясивали иѣкоторые
его сверстники. Для этого, не говоря улсе о различныхъ влія-
ніяхъ, отвлекавшихъ его въ сторону, въ его собственной при-
родѣ, можетъ статься, слишкомъ преобладали чисто художествен­
ные инстинкты и слишкомъ сильна была лсажда разнообразія
жизненныхъ впечатлѣній. Соотвѣтственно этому определилась и
роль граясданскихъ мотивовъ въ его творчествѣ данной поры.
Симпатія къ безправному крѣпостному и признаніе за нимъ че-
ловѣческаго достоинства, рѣзкій протестъ противъ обскурантизма
и произвола, вольнолюбивыя мечты и смѣлыя надежды,— всѣ эти
главные мотивы общественная двилсенія вошли и въ поэзію Пуш-
*) Изъ членовъ Арзамаса Жуковскій, которому сдѣлано было прямое
предложеніе войти въ „Союзъ Благоденствія“, отклонилъ его, отозвавшись
объ уставѣ Союза въ выраженіяхъ, настолько лестиыхъ, что они похо­
дили на пронію, см. Записки кн. Трубецкого, с. 80; А. И. Тургеневу на-
ходилъ неумѣстнымъ даже призывъ М. Ö. Орловымъ Библейскаго обще­
ства къ просвѣіценію народа, такъ какъ „симъ нарушилась бы простая
цЪль Библейскаго общества—р а зд а ча библіи“, см. Остафьевскін Архиг/ь, I,
296—7 и 306.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
207
кина, озаренные въ ней розовымъ свѣтомъ того оптимистически
настроенная идеализма, какой присущъ еще былъ данной эпохѣ
жизни русскаго общества. Въ цѣломъ, однако, ГІушішнъ этой норы
едва-ли могъ бы назваться поэтомъ-гражданиномъ, пѣвцомъ скорби
и боли современнаго ему поколѣнія. Мотивы гражданскаго гнѣва
и скорби далеко не занимали первенствующая мѣста въ свѣтлой,
лмзнерадостной поэзіи пѣвца „Руслана и Людмилы“ и сравни­
тельно далее рѣдко звучали въ ней.
Но по тѣмъ временамъ даже и такихъ откликовъ, какіе но­
рою давала Пушкинская муза на злобу дня, оказалось достаточно
для того, чтобы вызвать радикальную перемѣну въ яшзни поэта.
Реакція все усиливалась, и надъ головою Пушкина, не ждавш ая
бѣды, собралась гроза. Ходившія по рукамъ въ обществѣ не на­
печатанный произведенія его, въ особенности ода „Вольность“
и эпиграммы на Аракчеева, обратили на себя неблагосклонное
вниманіе властей и объ опасномъ направленіи молодого поэта
дололсено было ими. Александру. Возникали предполояшнія о
ссылкѣ Пушкина въ Сибирь или заточеніи въ Соловки и, только
благодаря вмѣшательству нѣсколькихъ друзей его и благолсела-
тельно расположенныхъ къ нему людей, *) дѣло окончилось не
столь трагически.
„Для пользы службы“ Пушкинъ, числившійся
по министерству иностранныхъ дѣлъ, былъ переведенъ въ распо-
ряженіе попечителя иностранныхъ колоній на югѣ Россіи, гене­
рала Инзова, и 5 мая 1820 г. выѣхалъ изъ Петербурга въ Ека-
теринославъ. Съ этого момента въ его жизни начался новый
періодъ, ознаменованный своими особенностями.
Въ этой высылкѣ на югъ даже многіе друзья Пушкина ви-
дѣлн крайне благопріятное для пего обстоятельство, давшее ему
*) По разсказамъ современниковъ, въ смягченіи участи Пушкина
принимали участіе П. Я. Чаадаевъ, Н. М. Еарамзинъ, Ѳ. Н. Глинка,
гр. Милорадовичъ и директоръ лицея Ё. А. Энгельгардтъ. При этомъ
всѣхъ суше и высокомѣрнѣе держалъ себя Карамзинъ. Условіемъ своего
заступничества онъ поставилъ требованіе, чтобы Пушкинъ въ течоніе по
крайней мѣрѣ года не писалъ ничего, противнаго правительству. „Иначе,
говорилъ онъ, я выйду лжецом'ъ, прося за васъ и говоря о вашемъ раская-
ніи“. Когда же судьба Пушкина была окончательно рѣшена, Карамзинъ
писалъ объ этомъ П. А. Вяземскому: „Пушкинъ былъ нѣсколько дней
совсѣмъ не въ пінтнческомъ страхѣ отъ своихъ стиховъ на свободу и нѣ-
которыхъ эпиграммъ. Далъ мнѣ слово уняться и благополучно поѣхалъ
въ Крымъ '.sic) мѣсяцевъ н а пять; ему дали рублей тысячу на дорогу.
Онъ былъ, кажется, тронутъ велшсодушіемъ государя, дѣйствительно
трогательнымъ. Долго описывать подробности; но если Пуш кинъ и теперь
не исправится, то будетъ чортомъ еще до отбытія своего в ъ ад ъ “ . См.
II. Бартеневъ, „Пушкинъ въ южной Россіи“, Р. Архивъ, 1866, с. 1098—9
и П. II. Вяземскій, „А. С. Пушкинъ по документямъ Остафьевскаго архива
и личнымъ воспоминаніямъ“. Р. Архивъ. 1884, Лі 4, с. 381.

208
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
возможность набраться повыхъ впечатлѣній и расширить свой
поэтическій кругозоръ. Позднѣе этотъ взглядъ былъ усвоенъ и
нѣкоторыми біографами поэта, замѣчавшимн вдобавокъ, что жизнь
его въ Екатеринославѣ и въ Киіпиневѣ, куда онъ перебрался
вслѣдъ за переводомъ въ этотъ городъ Инзова, не подвергалась
чрезмѣрнымъ стѣсненіямъ и не была собственно похолса на лсизнь
настоящаго ссыльнаго. Благодушный оптпмпзмъ современниковъ,
за худолсникомъ забывавшій живого человѣка, отмѣтилъ въ свое
время самъ Пушкинъ и далъ на него не лишенный оттѣнка
скорбной иропіи отвѣтъ:
Къ доброжелательству досель я
привыкъ
Постигнетъ ли пѣвца незапное волненье,
Утрата скорбная, изгнанье, заточеиье—
„ Тѣмъ лучше“, говорятъ любители искусствъ:
„Тѣмъ лучше! наберетъ онъ новыхъ думъ и чувствъ
И намъ ихъ передаетъ“.
(„Отвѣтъ Анониму“, 1830).
Едва-ли можно вполнѣ согласиться и съ указанными сооора-
лсеніями біографовъ. Дѣйствптельно, Инзовъ, подъ наблюденіе
котораго былъ отданъ Пушкинъ, мягко и дружелюбно относился
къ нему, разрѣшалъ ему уѣзлсать изъ Екатеринослава па Кав-
казъ и въ Крымъ, потомъ изъ Кишинева въ Кіевъ и Каменку,
не тѣснилъ его и даже заступался за него передъ высшими вла­
стями, но при всемъ томъ ссылка оставалась для Пушкина ссыл­
кою. Главное ея значеніе заключалось въ наспльственномъ ли-
шеніи свободы и въ томъ, что она порвала всѣ прежнія связи и
отношенія поэта, перебросивъ его изъ центра умственной жизни
страны на глухую окраину имперіи, и это ея значеніе не могло
быть искуплено никакимъ добродушіемъ Инзова. Мы знаемъ, каісъ
быстро разросся геній поэта въ годы ссылки при всѣхъ неблаго-
пріятныхъ условіяхъ, но намъ остается неизвѣстнымъ, какъ со­
верш ался бы этотъ ростъ въ свободно избранной самимъ поэтомъ
обстановкѣ, при постоянномъ общеніи съ тѣмъ высоко-интелли-
гентнымъ кругомъ людей, который онъ покинулъ въ Петербургѣ.
Вѣрно во всякомъ случаѣ то, что высылка, a затѣмъ жизнь
вдалекѣ отъ обстановки, въ которой прошла первая юность поэта,
дали сильный толчокъ той внутренней работѣ надъ самимъ собой,
какая началась у Пушкина еще въ Петербургѣ. Въ своемъ ки-
шиневскомъ посланіи къ Чаадаеву онъ самъ намѣтилъ ходъ и
плоды этой работы:
. . . Для сердца новую вкушаю тишину,
Въ уединеніи мой своенравный геній
Позналъ и тихій трудъ, и жажду размышленій;
Владѣю днемъ моимъ; съ порядкомъ друженъ умъ;
Учусь удерживать вниманье долгихъ думъ;
Ищу вознаградить въ объятіяхъ свободы
изъ пушкинской эпохи.
209
Мятежной младостью утраченные годы
И въ нросъѣщеиіи стать съ вѣкомъ иаравнѣ.
Богини мира, вновь явились музы мнѣ
И независимымъ досугамъ улыбнулись...
Въ нашей литературѣ сдѣлана была попытка умалить зна-
ченіе этого произведенія, какъ автобіографическаго показанія.
„Спокойный, мудро-эппческій тонъ пьесы,— ппсалъ Анненковъ,—
находится въ совершенномъ нротиворѣчіи со всѣмъ, что мы
знаемъ о бѣшеной жизни Пушкина въ эту эпоху, и еще разъ
показываетъ, каісъ заблулсдаюгся біографы и въ какое заблуж-
деніе вводятъ читателей, когда на основаніи стпхотвореиій, въ
которыхъ личность поэта является преображенною поэзіей и
творчествомъ, вздумаютъ судить о дѣйствительномъ реальномъ
ея видѣ въ нзвѣстный моментъ“ *). Кажется, однако, осторолс-
ность завела въ данномъ случаѣ біографа черезчуръ далеко и
сообщила ему нѣкоторую близорукость. Конечно, слова Пушкина
нельзя принимать совершенно буквально. Онъ и въ Кишипевѣ
не былъ анахоретомъ, не отказывался проводить время въ весе­
лой молодой компаніи, ухаживалъ за женщинами, нодчасъ кутилъ
съ пріятелями и позволялъ себѣ смѣлыя шутки и проказы, порой
кончавшіяся даже дуэлью. Но вѣдь умѣренность и вообще ни­
когда не принадлежала къ числу добродѣтелей Пушкина. При
всемъ томъ, еслп бы даже у насъ не имѣлось никакихъ свѣдѣній
о подробпостяхъ его лсизни въ Кншиневѣ, одного перечня со-
зданныхъ іг задуманиыхъимъ здѣсь произведеній было бы достаточно,
чтобы вндѣть, какъ энергична н плодотворна была его работа за
это время. Есть, однако, п нрямыя показапія близко знавшихъ
поэта современниковъ, свпдѣтельствующія о томъ, что въ этотъ
періодъ своей лсизня онъ действительно, не смотря на наружное
легкомысліе, съ особенною жадностью работалъ и учился**). Къ
тому лее и въ обстановке кишиневской жизни, какою ее засталъ
Пушкинъ, были нзвѣстныя особенности, возбуждавшія работу
мысли и нанравлявшія ее на определенный путь. Благодаря имъ,
вниманіе къ политическимъ вопросамъ, пробудившееся въ Пуш­
кине въ Петербургѣ, на новой почвѣ не только не ослабло, но
еще и нашло для себя новую пищу.
Пушкинъ явился въ Бессарабію, когда подготовлялось воз
станіе греческой гетерін, на его глазахъ затѣмъ и разыгравшееся.
Полусонный въ другое время, Кшннневъ пережпвалъ необычное
*) Анненковъ. А . С. Пушкинъ в ъ Александровскую эпоху. Спб. 1874,
с. 156.
**) Особенно интересны в ъ этомъ отношеніи воспоминанія И. И. Лип-
ранд и (Р. Архивъ, 1866 г.). То обстоятельство, что для автора ихъ по­
этическое творчество Пушкина оставалось книгою за семью печатями,
сообіцаетъ имъ извѣстную наивность, но оно же въ другихъ случаяхъ
дѣлаетъ ихъ особенно цѣнными.
14

‘210
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
для него оживленіе, благодаря съѣзду гѳтеристовъ и бѣглецовъ
нзъ Молдавін и Валахін. „ Иа каждомъ шагу,— разсказываетъ Вельг-
манъ —загорался разговоръ о дѣлахъ греческихъ: участіе оыло
необыкновенное. Новости разносились, какъ электрическая искра
по всему греческому міру Кишинева. Чалмы князей н кочулы
бояръ разъѣзжали въ вѣнскнхъ коляскахъ изъ дома въ домъ, съ
письмами, полученными изъ-за границы. Можно было выдумать
какую угодно нелѣпость о побѣдахъ грековъ и пустить въ ходь,
всему вѣрнли, все служило пищей для толковъ и преувелн-
чепій“ *). Среди монотонной жизни глухого городка это дви­
ж е т е заинтересовало Пушкина не только общею своей идейной
стороной, но и отдѣльными личностями, которыя участвовали въ
немъ. „Эта новая общественная с ф е р а , —
сообщаетъ другой оче-
видецъ,— мнѣ казалось, пробудила Пушкина; съ одной стороны
она предоставляла болѣе, такъ сказать, разгула его живому ха­
рактеру, страстно преданному всевозможнымъ наслажденіямъ, съ
другой, онъ встрѣчалъ въ нѣкоторыхъ фанарютахъ... людей съ
глубокими и серьезными иознаиіяміі“ . Болѣе или менѣе олнзко
общеніе съ такими людьми, укрѣпляя въ умѣ Пушкина либераль­
ный понятія, вмѣстѣ съ тѣмъ заставляло его живѣе чувствовать
недостатки своего образованія и стремиться пополнить ихъ
).
Но не одни лишь греки-гетернсты были въ Кишиневѣ носи­
телями либеральныхъ идей. Осмотрѣвшись на новомъ мѣстѣ жи­
тельства, Пушкинъ встрѣтилъ людей, одушевленныхъ этими идея­
ми, и въ русскомъ обществѣ, притомъ подчасъ на видныхъ по-
стахъ. И здѣсь, какъ и въ Петербургѣ и другихъ городахъ, это
были по преимуществу военные. Днвизіею, расположенно і вь
Бессарабіи, командовалъ въ это время М. Ѳ. Орловъ, съ имѳ-
немъ котораго мы уже встрѣчались, человѣкъ нросвѣщенныи
раздѣлявшій взгляды передовой части общества. Одно время онъ
былъ членомъ Союза Благоденствія, изъ котораго вышелъ однако
въ 1821 г. Впрочемъ, и послѣ того онъ въ своей дѣятельности
до извѣстной степени проводилъ убѣжденія, свойственныя Союзу,
изгоняя пзъ ввѣренныхъ ему войскъ палку и заботясь о про-
свѣщеніи солдатъ. Членомъ Союза Благоденствія былъ и старшш
*) Майковъ, назв. соч ., с. 118.
1Q ._
**) Изъ дневника и воспоминаній И. И. Липранди, Р. Архивъ, 1366
с. 1244—5. Онъ же передаетъ слѣдуюіцій анекдогь, живо показывающі ,
какъ соединялась у Пушкина въ эту пору жажда знанія съ чисто юно-
шескимъ самолюбіемъ: „Однажды съ кѣмъ-то изъ грековъ въ разговоръ
упомянуто было о какомъ-то сочиненіи. Пушкинъ просилъ достать ему.
Тотъ съ удивленіемъ спросилъ его: „Какъ! вы поэтъ и не знаете объ
этой книгѣ?!“ Пушкину показалось это обидно и онъ хотѣпъ вызвать
возразившаго на дуэль. Рѣшено было такъ: когда книга была ему до­
ставлена, то онъ при запискѣ возвратилъ оную, сказавъ, что эту онъ
знаетъ. Послѣ сего мы и условились: если что нужно будетъ, а у меня
того не окажется, то я доставать буду на свое имя1'.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
211
адыотаитъ Орлова, Охотниковъ. Въ домѣ Орлова Пушкинъ встрѣ-
тилъ радушный пріемъ со стороны какъ самого хозяина, такъ и
всего офнцерскаго общества, здѣсь собиравш аяся. Но особенно
сошелся Пушкинъ нзъ встрѣченныхъ имъ въ Кишиневѣ офице­
ровъ съ маіоромъ В. О. Раевскимъ, завѣдывавшимъ въ дивизіи
Орлова солдатской ланкастерской школой и также принадлежав-
шимъ къ числу членовъ Союза Благоденствія. Обладая серьез-
нымъ образованіемъ, Гаевскій, сверхъ того, отличался рѣшитель-
нымъ характеромъ и рѣзкішъ, насмѣшливымъ умомъ. Сближенію
его съ Пушкииымъ не мало способствовало то обстоятельство, что
оиъ питалъ живой интересъ къ литературиымъ вонросамъ и даже
самъ писалъ стихи. ІІушкинъ нерѣдко вступалъ въ споръ съ
нимъ, ио тѣмъ не менѣе до нѣкоторой степени находился подъ
его вліяніемъ. Любопытный подробности объ этомъ сохранены
въ воспоминаніяхъ Липранди. Послѣ сноровъ съ Раевскимъ, раз­
сказываетъ онъ,— П ушкииъ „неоднократно, на другой или на
третій день, бралъ у меня книги, касавш іяся до предмета, о
которомъ шла рѢчь. Пушкинъ, какъ воиыдьчивъ ни былъ, но
часто выслушивалъ отъ Раевскаго, подъ веселую руку обоихъ,
довольно рѣзкія выраженія н далеко не обижался, а, напротивъ,
казалось, искалъ выслушивать бойкую рѣчь Раевскаго. Въ од­
номъ, сколько я помню, Пушкинъ не соглашался съ Раевскимъ,
когда этотъ утверждалъ, что въ русской ноэзін не должно при­
водить имена пи изъ миѳологіп, ни историческихъ лицъ древ­
ней Греціи и Рима, что у насъ то и другое есть свое и т. и:\
Бесѣды о лнтературѣ въ этомъ офицерскомъ кружкѣ смѣнялись
разговорами на общественный темы, a послѣдніе иногда при­
водили къ своего рода литературнымъ занятіямъ, когда по по­
чину Раевскаго, бывшаго „всегда въ весело-мрачномъ располо-
женіи духа“ , и при участіи Пушкина сочинялись сатирическія
пѣсни, осмѣивавшія усиливавшійся въ арміи формализмъ и т. н. *).
*) Р. Архивъ, 1866 г. стр. 1255—7. Въ тѣхъ же запнскахъ можно
найти примѣры обычныхъ въ тогдашней арміи жестокостей, которыя, со­
вершаясь долее подъ гуманнымъ начальствомъ Орлова, вызывали раз-
драженіе и протестъ средп молодыхъ офицеровъ. ІІрнведемъ одинъ нзъ
нихъ.
„Въ началѣ декабря 1821 года два унтеръ-офпцера, георгіевскіе
кавалера... явились къ Орлову съ жалобой на маіора Вержейскаго, что
он ъ, не смотря н а георгіевскіе кресты, неоднократно их ъ наказы валъ...
и около недѣли тому назадъ, найдя какіе-то безпорядкп на 6 кордонахъ,
ими съ капральствами занятыхъ, на каждомъ изъ этихъ кордоновъ да­
валъ по 20 розогъ илп палокъ, смачнвалъ разоѣченное тѣло соленой
водой и переводилъ за двѣ и за три версты до другого кордона
возобновляя наказаніе на каждомъ, такъ что имъ дано было въ нЪ-
сколько часовъ времени по 120 ударовъ палками и розгами; потомъ на
ночь въ баталіонной квартнрѣ нхъ привязали къ поднятымъ оглоблямъ
саней какъ бы распятыми... Излишне говорить объ ужасахъ, открытыхъ
по слѣдствію; маіоръ Вержейскій преданъ былъ суду“, — т а м ъ же, с.
1432—3
14*

212
ПЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
Но блнзкія сношенія Пушкина съ Раевскимъ были непродолжи­
тельны. Въ 1821 г. былъ подпятъ во второй армін переполохъ
доносомъ, что въ дивпзіи Орлова средп офицеровъ составляется
тайное общество, а солдаты въ ланкастерской школѣ „толкуютъ
о какомъ-то просвѣтценіи“ .
Раевскій, который обратилъ на себя
внпманіе начальника штаба корпуса свопмъ независимым харак-
теромъ п на котораго вдобавокъ „донесли, что опъ въ ланка­
стерской школѣ задобрнваѳтъ солдатъ... п что прописи включаютъ
въ себѣ имена извѣстныхъ республиканцевъ:Брута, Кассіян т. п .“,
въ началѣ 1822 года бт.тлъ арестованъ и заключенъ въ Тирас­
польскую крѣпость. Отсюда оиъ еще переслалъ Пушкину свое
произведете: „Пѣвецъ въ темницѣ“, но видѣться имъ болѣе уже
не пришлось. *). Наконецъ, въ Кишпневѣ лее, еще въ началѣ
1821 года, Пушкинъ познакомился и съ главнымъ дѣятелемъ
Союза Благоденствія на югѣ Россіи, Пестелемъ, который проѣз-
жалъ въ это время въ Молдавію и даже прп иепродолжительномъ
знакомствѣ поразплъ поэта свопмъ выдающимся и орпгипальнымъ
умомъ **).
Былъ и еще пунктъ, въ которомъ ссыльный поэтъ отдыхалъ
душою, встрѣчаясь съ людьми, не входившими въ сѣрьтя рамки
его будничной киш иневс кой жизни.
„Я нахожусь—ппсалъ онъ
Гнѣдичу 4 дек. 1820 г.— в ъ Кіевской губ., въ деревнѣ Давътдо-
вьтхъ, мнлътхъ и уиныхъ отшельниковъ, братьевъ генерала Р а ­
евскаго. Время мое протекаетъ между аристократическими обѣ-
*) ..Р. Стярина“. 1883 г., т. 40, No 12, стр. 657; Изъ дневника и воспоми­
нал ій Липранди. Р. Архивъ, 1866, с. 1437,1449 -52,1469 —70. Когда Пушкинъ
жилъ въ Одессѣ, ему предлагали устроить свнданіе съ Раевскимъ въ крѣ-
пости, нп опъ отказался, такъ какъ его собственное положеніе сильно ухуд­
шилось. и онъ не безъ основанія опасался еще болѣе испортить его такимъ
ср.пданіемъ. Дальнѣйіпая судьба В. О. Раевскаго была очень печальна. За
н имъ не нашли никакого преступленія и самыя прописи, употребляшніяся
имъ въ солдатской піколѣ и поставленный е м у сперва въ вину, оказались
одинаковыми во всей арміи и выписанными для нея изъ Петербурга. Но
рѣякіе отвѣты Раевскаго озлобили судей. Его держали в ъ тираспольской
крѣпости до конца 1825 года и тогда отправили въ Петербургъ. Хотя
онъ оказался пепричастнымъ къ событіямъ 14 декабря 1825 г.,
онъ все
же бьтлъ отправленъ для новаго слѣдствія въ Дннабургъ, а отсюда, не
смотря на мнѣніе в. к. Константина Павловича, не видѣвшаго за нпмъ
виньт, бьтлъ, по настоянію Дибича, лишен7. п р ав ъ и сосланъ въ Йркутскъ
гдѣ пробылъ до 1856 г., когда былъ освобожденъ, но безъ возвращенія
чина.
**) Въ своемъ кишиневском!) дневникѣ Пушкинъ подъ 9 апр. 1821 г.
записалъ: „Утро провелъ я съ Пестелемъ. Умный человѣкъ во всемъ
смыслѣ этого слова... Мы съ н нмъ имѣли разговоръ мѳтафизическій, по­
литический, нравственный и пр. Онъ одітнъ изъ самыхъ оригпнальныхъ
умовъ, которыхъ я знаю“. Соч. Пушкина, V, 6. Въ виду этой записи,
сдѣланной для себя, едва ли приходится довѣрять разсказу Липранди о
недружелюбном-!, отношеніп Пушкина къ Пестелю, см. Р . Архивъ, 1S66 г„,
с. 1258.
ІІЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
213
,Дами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь раз-
сѣянное, было недавно—разнообразная и веселая смѣсь умовъ
оригинальныхъ, людей извѣстныхъ въ нашей Россіи, любоиыт-
ныхъ для незнакомаго наблюдателя. Женщинъ мало, много шам-
панскаго, много острыхъ словъ, много книгъ, немного сти­
ховъ...“ :і:). Въ занискахъ одного современника мы нмѣемъ они-
саніе и этого общества, и части тѣхъ „демагогическихъ сно-
ровъ“ , какіе въ немъ велись. Кромѣ Пушкина, въ нмѣніи Давы-
довыхъ, Каменкѣ, гостили въ ноябрѣ этого года генералъ Р аев­
ских съ сыномъ А. Н . Раевскимъ, пріятедемъ поэта, М. 0 .
Орловъ, Охотниковъ и И. Д. Якушкинъ. За исключеніемъ
Раевскихъ и Пушкина, всѣ гости, а изъ хозяевъ одинъ—В. Л
Давыдовъ, принадлежали къ Союзу Влагоденствія, Якушкинъ
лее и нріѣхалъ въ Каменку исключительно по его дѣламъ
Это неизбѣлсно прорывалось до некоторой степени и въ общнхъ
разговорахъ. Пушкииъ и молодой Раевскій чувствовали вокругъ
себя атмосферу таинственности, заподозривали существоваяіе
скрываемаго отъ нихъ секрета и, чтобы сбить ихъ съ толку,
остальные члены общества условились мистифицировать ихъ.
Устроенъ былъ по наружности серьезный диснутъ о томъ, нулено
ли и возмоясио лп существованіе тайнаго общества, и, когда не
только Пушкииъ, но и А. Н. Раевскій сталъ защищать мысль
объ образованін такого общества и выразилъ готовность вступить
въ него, если оно существуешь,— весь разговоръ былъ объявленъ
простою шуткой. Тогда,— продолжаетъ разсказчикъ,— „Пушкинъ
всталъ, раскрасиѣвшись, и сказалъ со слезой па глазахъ: я ни­
когда но былъ такъ несчастливъ, какъ теперь; я уже видѣлъ
жизнь мою облагороженною и высокую цѣль передъ собой, и все
-это была только злая шутка“ **). Этотъ разсказъ даетъ достаточ­
ное ионятіе о томъ душевномъ настроеиіи, какое переживалъ
Пушкинъ въ данную нору. Какъ и два года назадъ, въ Петер-
бургѣ, оиъ и теперь подозрѣвалъ существованіе тайнаго обще­
ства, нанравляющаго свои усилія къ водворенію либеральныхъ
идей, и стремился войти въ него, но по прежнему встрѣчалъ
нрепятствія къ этому со стороны членовъ Союза Благоденствія,
опасавшихся его черезчуръ подвижного и увлекающагося харак­
тера ***).
*) Сочиненія Пушкина, VII, 11.
**) Записки Якуш кина, стр. 65—70.
***) О недовѣрін къ Пушкину членовъ Союза свидѣтельствуютъ и отзывы
М. А. Бестужева и И. И. Горбачевскаго, которые редакція „Р. Старины“ въ
свое время не рѣшнлась даже привести полностью въ виду ихъ рѣзкости.
И. И. Горбачевски'! въ нисьмѣ отъ 6 іюля 1861 г. и зъ Петровскаго зав од а
утверждаетъ, что членамъ тайнаго общества „отъ верховной думы было
запрещено знакомиться съ поэтомъ А. С. Пушкииымъ, когда онъ жилъ
на югѣ,—и почему? Прямо было указано на его характеръ...“
Р. Ста­
рина, 1880, т. 27, No 1, стр. 130.

ПЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
Тѣмъ не менѣе нити, связывавшія Пупишпа съ этою частью
совремеииаго ему общества, не только не ослабли за время его
пребывапія въ Кишиневѣ, по еще окрѣили и увеличились въ
чпслѣ. Помнмо случайньтхъ встрѣчъ со старыми знакомцами, по­
мимо довольно рѣдкпхъ ппсъмеиныхъ сношеній съ немногими
изъ оставшихся на сѣверѣ друзей, опъ завязалъ теперь новыя
связи п знакомства въ той же самой средѣ юнаго русскаго ли­
берализма. Въ этой среде онъ встрѣчалъ и прпзнатііе своего та­
ланта, и ноощреніе къ дальнейшему серьезному труду, въ ней
находилъ оиъ сочувственный откликъ па свои запросы отъ обіце-
ствониой жтізпп. и подъ ттзвѣстяымъ воздѣйствіемъ ея идей скла­
дывалось его собственное міросозерцаніе. И въ Ктішпиевѣ, и въ
Каменке онъ встрѣчалъ п другихъ людей этого лее круга, кроме
названнътхъ улсе нами болѣе видныхъ. Изъ Кишинева лее завя­
залась у него переписка съ тогдашнимъ издателемъ „Полярной
Звѣзды“ , А. Бестужевътмъ, позднѣе вовлекшая его и въ пере­
писку съ Рылѣевымъ. Въ этой переппскѣ, продолжавшейся до
самаго 1825 года, литературные вопросы иерѣдко уступали мѣсто
обігественнымъ или, вѣрнѣе, разбирались въ тѣсной связи съ
последними. „ Какъ можно—ппгаетъ Пушкинъ по поводу статьи
Бестужева „Взглядъ на старую и новую словесность въ Россіи“—
въ статьѣ о русской словесности забыть Радищева? Кого лее мы
будемъ помнить? Это молчаніе непростительно...“
*). Въ свою
очередь въ письмахъ и литературныхъ иропзведепіяхъ этихъ
своттхъ корресиондентовъ Пушкинъ находилъ решительно по­
ставленный и довольно обстоятельно аргументпрованныя поло-
женія о необходимости независимости литературы и о роли
гражданского элемента въ поэзіп, встрѣчалъ прямые призывы къ
общественной сатирѣ и онредѣленные демократнческіе взгляды,
соединенные съ добродушной насмѣшкой надъ свойственной ему
кичливостью своимъ дворянекпмъ пронсхожденіемъ **). Всѣ эти
рязсужденія и взгляды, такъ непохожіе на понятія стараго Арза­
маса о чистомъ, самодовлѣющемъ искусствѣ, уводили мысль на
новые путп п образовывали лишнюю связь между поэтомъ и по-
кинутьтмъ имъ въ Петербургѣ обществениымъ двпженіемъ.
*) Сочиненія Пушкина, VII, 50.
**) Письма, къ Пушкину А. Бестужева, см. Р. Архивъ, 1881, I; Ры-
лѣева—„Сочиненія и переписка К. Ѳ. Рылѣева", изд. подъ редакціей
П. А. Ефремова, Спб. 1875.
„Ты мастерски оправдываешь — писалъ Ры-
лѣевъ въ 1825 г.— свое
чванство шестисотлѣтнимъ дворянствомъ, но не­
справедливо. Справедливость должна быть основаніемъ и дѣйствій, и са -
мыхъ желаній нашихъ. Преимуществъ гражданскихъ не должно суще­
ствовать, да они для поэта Пушкина ни къ чему и не служатъ ни въ
залѣ невѣжды, ни въ залѣ знатнаго подлеца, не умѣюіцаго цѣнить тво­
его таланта... Чванство дворянствомъ непростительно, особенно^ тебѣ. На
тебя устремлены г л а за Россіи; тебя любятъ, тебѣ вѣрятъ, тебѣ нодра-
жаютъ. Будь поэтъ и гражданинъ“ (назв. соч., стр. 213, ср. еще 212—13,,
205-6).
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
215
Въ самомъ этомъ движенін происходилъ тѣмъ временемъ р е­
шительный кризисъ. Русскій лпберализмъ Александровскаго цар-
ствоваиія переживалъ заключительную эпоху своего существова-
пія, близившагося къ трагической развязкѣ. Еще правительство,
связанное своимъ прошлымъ, не принимало решительных* мѣръ
къ подавленію всѣхъ либеральных* ѵвлеченій молодой части об­
щества *), но со дня па день яснѣе становилась и вся неосно­
вательность надеждъ на возвращеніе его къ нолитикѣ первыхъ
лѣтъ царствованія. Полный отказъ правительства отъ пути оо-
щественныхъ реформъ вызывалъ глухое раздраженіе среди люден,
видѣвшихъ въ такихъ реформахъ единственную возмолеиость оздо-
ровленія государствен наго организма Россіи. При такихъ усло-
віяхъ и деятельность Союза Благодеиствія, заключенная въ скром-
ныя рамки устной пропаганды либеральных* идей, безъ указанія
конкретныхъ путей для проведеиія ихъ въ жизнь, перестала удо­
влетворять многихъ его членовъ, въ то самое время, какъ дру-
гіс почувствовали потребность отшатнуться о т ъ либерализма, изъ
невиннаго и далее моднаго ученія открыто переходившаго въ раз-
рядъ опасныхъ. Въ началѣ 1821 года въ Москвѣ устроенъ былъ
съѣздъ представителей Союза Благоденствія, иа которомъ рѣшено
было его закрытіе. Оно явилось, впрочемъ, лишь средствомъ уда­
лить ненаделеныхъ и колеблющихся членовъ. Немедленно вслѣдъ
за нимъ были образованы два новыя общества, северное и юлс-
ное, нолучившія эти названія но мѣсту своихъ дѣйствій. Главныя
силы перваго были въ Петербурге, среди гвардіи, второго на
юге, гдЬ была расположена вторая армія, и ио преимуществу въ
ТульчинЬ, м есте пребыванья ея штаба. Въ Петероурге общество
проявило особенно энергичную деятельность после того, какъ
Пущинъ ввелъ въ него въ 1823 г. Рылеева; Рылеевъ лее вмѣстЬ съ
кн. Трубецкимъ и Никитой Муравьевым ъ, стоялъ здесь и во глав 1',
общества, въ которое усердно вербовалъ новыхъ членовъ. Имъ,
между прочимъ, принять былъ въ члены лиценскій товарищъ
Пушкина, Кюхельбекеръ *«). Руководство южнымъ обществомъ
*) Въ 1821 г. имп . Александръ сказалъ командиру гвардейскаго
корпуса Васильчикову въ отвѣтъ на докладъ его о тайномъ оощес
.
„Любезный Васильчиковъ! Вы, который служите мнѣ съ самаго н а и .
моего царствованія, вы знаете, что я раздѣлялъ и поощрял*
V
мечты и заблужденія; не мнѣ нодобаетъ быть строгимъ . шпльдор ,
Имп. Александръ I, въ Біограф. Словарѣ Р. Истор. Общества, т. 1, с. rfbö.
**) Гречъ назвалъ Кюхельбекера „компческимъ лицомъ мелодр^.
(Записки о моей жизни, с. 382). Это отзывъ слишкомъ жѳсткій, но
что доля правды была въ немъ, показываютъ и слова И. 11. иущи
его письмѣ 1845 г. къ Е. А. Энгельгардту изъ Ялуторовска: „напрасно
покойникъ Рылѣевъ принялъ Кюхельбекера въ общество, безъ м оеіовъ-
дома, когда я былъ въ Москвѣ. Это было незадолго до 14 декаоря. ьо . иь
вамъ разсказать всѣ продѣлкн Вильгельма въ день происшествія ^ въ
день объявленія сентенціи, то вы просто погибли бы отъ смѣху, не смо ря,
что оиъ былъ тогда н а оценѣ довольно трагической и довольно важнопи.
Р. Архивъ, 1879, No 12, с. 473.

216
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
сосредоточивалось въ рукахъ Пестеля. Оба эти общества, по
преимуществу пополнявш іяся военною молодежью *), непосред­
ственною своею цѣлыо ставили теперь насильственный перево­
рота въ государственномъ устройствѣ Россігг. Не было вырабо­
тано въ сущности никакого опредѣлениаго плапа такого перево­
рота, но его обсуждали, къ нему до извѣстной степени готови­
лись, проектировали его послѣдствія: въ Петербургѣ Никита Му-
равьевъ писалъ проекта государственныхъ учрежденій для кон­
ституционной монархіи съ народнымъ представптельствомъ, орга-
низованнымъ на началахъ имущественнаго ценза, въ Тульчннѣ
Пестель составлялъ плаиъ республнканскаго устройства, на ши-
рокихъ демократическнхъ оспованіяхъ, съ нѣкоторымъ даже со-
ціалпстическимъ оттѣнкомъ
Вроженіе умовъ, сказавшееся во всѣхъ этнхъ событіяхъ, отра­
зилось п на Пуппшнѣ, соприкасавшемся съ тою средой, въ кото­
рой опо происходило съ особенной силой. Поэзія Пушкина и те­
перь не стала поэзіей гражданской, тѣмъ менѣе политической,
но въ ней прорывались въ эту пору болѣе рѣзкіе и страстные
звуки, чѣмъ когда бы то нп было ***). Въ 1821 г. онъ написалъ
свой „Кішлеалъ“ , по энергіи поэтическаго выраженія едва-ли пе
оставляющій за собою оду „Вольность“ , и къ этому лее году от­
носится стихотворное письмо къ В. Л. Давыдову, представляющее
отголосокъ тѣхъ разговоровъ, какіе велись въ Каменкѣ. Поэтъ
напоминаетъ своему корреспонденту то время,
Когда и ты, и милый братъ,
Передъ камииомъ надѣвая
Демократически халатъ,
Спасенья чашу наполняли
Безпѣнной, мерзлою струей
II за здоровье тѣхъ и той
До дна, до капли выпивали...
Но—продолжаетъ онъ—тѣ въ Неаполѣ ш алятъ,
А та едва ли тамъ воскреснетъ:
Народы тишины хотятъ
И долго ихъ яремъ не треснетъ.
*) Приблизительное понятіе объ участіи различныхъ поколѣній
могутъ дать слѣдуюіція данный: нзъ 117 лицъ, осужденныхъ въ 1826 г.
верховнымъ уголовнымъ судомъ, въ возрастѣ отъ 20 до 25 лѣтъ нахо­
дились 36 человѣкъ, отъ 26 до 30 лѣтъ—43, отъ 31 до 35 лѣтъ—25, отъ
36 до 40 лѣтъ—10, отъ 41 до 45 лѣтъ—2 и отъ 46 до 50 лѣтъ—одинъ.
**) Донесеніе слѣдствѳнной коммиссіи, с. 28 —9. В: И. Семевскій. Изъ
исторіи общественныхъ теченій въ Россіи въ XVIII и первой половинѣ
XIX вѣка. Историческое Обозрѣніе, т. IX, с. 377 8. См. такъ лее А. И. Пы-
пинъ, Общественное движеніе при Александр* I и Богдановичъ, Исторія
царствованія имп. Александра I, т. VI.
*•**) з ъ ЛИтературѣ высказано было и такое мнѣніе, будто Пушкинъ
послѣ отъѣзда изъ Петербурга въ 1820 г. „не писалъ уже болѣе поли­
тическихъ стихотвореній" (Скабичевскій. Очерки исторін русской цензуры,
Спб. 1892, с. 171), но оно, очевидно, основано н а иедоразумѣніи.
изъ пупгкинекой эпохи.
217
Ужель надежды лучъ исчезъ?
Но иѣтъ,—мы счастьемъ насладимся,
Кровавой чаш ей причастимся,—
II я скажу: Христосъ воскресъ! *).
„Взойдѳтъ-ли наконецъ она
Средп небесъ роднаго края—
Давно желанная заря,
Заря свободы золотая.
Въ иной нѣсколько формѣ, но та же основная мысль, тѣ лее
призывы „свободы“ и предчувствіе ея повторяются въ пьесѣ
1821 г. „Наполеонъ“ и въ паписанномъ въ 1823 г. „Отрывкѣ“,
въ которомъ выведены Наполеонъ и Александръ. Не безъ влія-
нія Байрона, вѣроятно, мысль о свободѣ связывается въ это
время у Пушкина съ нредставленіемъ о ней, какъ о завѣщаніи
Наполеона. Байрономъ лее отзывается и пьеса 1824 г. „Къ морю“
съ ея мрачнымъ заключеніемъ:
Судьба людей повсюду та же:
І'дѣ капля блага, тамъ на стражѣ
Непросвѣщенье иль тнранъ.
Если кое-что въ этихъ то гиѣвньтхъ, то безнаделшо-грустныхъ
звукахъ гражданской скорби, пріімѣпшвавшихся къ обычному мяг­
кому тону Пушкинской лиры, и слѣдуетъ отнести на счетъ влія-
нія поэзіи Байрона, съ которой онъ познакомился какъ разъ въ
эти годы, и лпчной судьбы самого поэта, то несомнѣнно все лее,
что паряду съ этимъ въ числѣ причппъ, вызывавшихъ такіе
звуки, извѣстиую роль играли и общія условія русской леизнп, при
оцѣнкѣ которыхъ Пушкинъ находился подъ воздѣйствіемъ взгля­
довъ передовыхъ элемептовъ русскаго общества. Въ нолномъ со-
гласіп съ этими взглядами написапа была Пушкииымъ и из-
вѣстная Кишиневская записка о русской псторіи (1822 года),
въ которой оиъ рѣшптелыю высказывается за освоболеденіе
крестьянъ и противъ сословиыхъ прнвилегій и „чудовищнаго
феодализма“ **). Но скоро всѣ заключенный Пушкииымъ связи
снова были порваны, и въ обстановкѣ его леизнп послѣдовала
еще болѣе крутая и суровая перемѣиа, чѣмъ въ 1820 г.
Поэта не забывали въ ІІетербѵргѣ и какъ за его произведе-
ніямп, такъ п за его леизныо существовалъ бдительный и ие
особенно друлселюбный надзоръ. Еще въ концѣ 1820 года Арак-
чеевъ обращалъ вниманіе государя на то, что „извѣстнаго Пуш­
кина стихи печатаются въ журналахъ, съ означеніемъ изъ Кав­
каза, видно для того, чтобы извѣстить объ немъ подобныхъ его
'О Сочиненія Пушкина, VIT, 21. К ъ этому же времени, если не оши­
баемся, относятся „Посланіе к ъ другу“, извѣстное пока въ неполномъ
видѣ, и „Мысль о свободѣ“, изъ которой имѣются въ нашей печати лишь
первые четыре стиха (см. Р . Старина, 1871, No 12, статья г. Петрова:
„Скобелевъ и Пушкинъ“ и Р. Архивъ, 1881, I, с. 183 —4).
**) Сочиненія Пушкина, V, 10—11.

218
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
сотоварищей и друзей“ *). Въ слѣдующемъ году въ доносѣ, ио-
данномъ изъ Кишинева на вредный духъ мѣстыыхъ войскъ, упо­
миналось и имя Пушкина, и въ томъ лее году отъ Инзова за­
требованы были кн. Волконскимъ для государя свѣдѣнія о по-
ведепіи Пушкина и участіи его въ кишиневской масонскойлолсѣ **).
Пока поэтъ находился при Инзовѣ, добродушный старикъ по
мѣрѣ возмолшости защищалъ его и отписывался, чго Пушкинъ
„ведетъ себя изрядно“ .
Но дѣло измѣнилось, когда послѣдній
перебрался въ 1823 г. въ Одессу, подъ начальство новаго на-
мѣстника Новороссіи, гр. Воронцова. Воронцовъ хотѣлъ видѣть
въ поэтѣ прелсде всего маленькаго чиновника, обязаннаго къ нему
почтеніемъ, и забывалъ или, вѣрнѣе, не понималъ, что онъ
имѣетъ дѣло съ иервокласснымъ лптературнымъ талантомъ, из-
вѣстнымъ уже всей читающей Россіи; къ этому основному мо­
тиву неудовольствій мелсду Пушкииымъ и его начальникомъ
присоединились запутанный чнсто-личныя отношенія, печально
окончившіяся для поэта. Взбѣшенный его язвительными эпиграм­
мами и какъ бы оправдывая ихъ, Воронцовъ не задумался на­
писать министру иностранныхъ дѣлъ, гр. Нессельроде, бумагу,
въ которой подъ видомъ участія къ „молодому человѣку, не ли­
шенному дарованій“, просилъ выслать его изъ Одессы. „Главный
недостатокъ Пушкина— мотивировалъ онъ свою просьбу— само-
любіе. Здѣсь проживаетъ множество людей, и количество ихъ
еще увеличится во время сезона купаній. Они, будучи экзаль­
тированными поклонниками его поэзіи, думаютъ ему выразить
этимъ свою дружбу и оказываютъ услугу непріятеля, способствуя
его самоувлеченію и убѣисдая его, что онъ выдающійся nncaj
тель, между тѣмъ. какъ Пушкинъ пока не болѣе, какъ слабый
подражатель не особенно похвальнаго оригинала (лорда Бай­
рона) и только путемъ труда и усидчиваго изученія пстинно
великихъ классическихъ поэтовъ могутъ принести плоды его
счастливыя дарованія, въ которыхъ ему нельзя отказать, и сдѣ-
лать его выдающимся писателемъ“ . Эта бумага, увѣковѣчившая
за гр. Воронцовымъ славу столь лее доблестнаго администратора,
какъ и тонкаго цѣнителя литературы, была получена въ Петер-
бургѣ въ то самое время, когда государю доложено было о пере-
хваченномъ полиціею въ Москвѣ письмѣ Пушкина къ одному
изъ пріятелей, письмѣ, въ которомъ поэтъ сообщалъ, что беретъ
„уроки чистаго аѳеизма... система не столь утѣшительная, какъ
обыкновенно думаютъ, но, къ несчастію, болѣѳ всего правдопо­
добная“ . Немедленно состоялось повелѣніе исключить Пушкина
изъ службы и „выслать его въ принадлежащее родителямъ его
*) Богдановичъ, Исторія царствованія имп. Александра I, т. VI
Приложенія, стр. 101.
**) Р. Старина, 1883, т. 40, No 12, стр. 654--7 .
изъ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
219
помѣстье, въ предѣлахъ Псковской губерніи, подъ надзоръ мѣст-
ныхъ властей“ .
Получивъ нзвѣщеніе объ этомъ повелѣніи, гр.
Воронцовъ позаботился кое-что добавить къ нему и отъ себя и,
находясь самъ въ это время въ Симферополѣ, предписалъ одес­
скому градоначальнику Гурьеву — „если Пушкииъ дастъ под­
писку, что отправится къ своему назначенію, не останавливаясь
нигдѣ на пути ко Пскову, то дозволить ему ѣхать одному, въ
противномъ лее случаѣ отправить съ наделенымъ чиновникомъ“ .
Пушкинъ далъ требуемую подписку и, выѣхавъ изъ Одессы
30 іюля 1824 г., 9 августа явился въ Михайловское *).
Эта исторія тялсело отразилась па душевномъ настроеніи по­
эта. Въ посланіи къ Языкову изъ Мпхайловскаго, помѣченномъ
20 сентября 1824 г., онъ говоритъ о себѣ:
...
злобно мной играетъ счастье;
Давно безъ крова я ношусь,
Куда подуетъ самовластье;
Уснувъ, не знаю, гдѣ проснусь;
Всегда гонимъ, теперь въ изгнаньѣ,
Влачу закованные дни...
(Сочиненія Пушкина, I, 308).
Здѣсь не было преувелпчепія. Заброшенный въ глухую псков­
скую деревушку, лишенный почти всякаго общества, за исклю-
ченіемъ ближайшпхъ сосѣдей— семейства Оспгювыхъ, отданный
подъ двойной надзоръ граледанской и духовной власти, поэтъ,
дѣйствптельио, въ своемъ Мпхайловскомъ могъ чувствовать себя,
какъ въ просторной тюрьмѣ. Большинство его родныхъ и нрія-
телей боялось самой мысли о посѣщеніп опальнаго поэта **) п
лишь немногіе молодые друзья пзрѣдка навѣщали его въ его иеволь-
иомъ уедпненіп. Онъ много работалъ, но работа не могла замѣнить
его живой, неугомонпвшейся еще натурѣ шума людской толпы и
пестрой смѣны впечатлѣній городской жизни, еще не потеряв-
шихъ для него своей прелести. Жадно рвался онъ на волю и
изыскивалъ всевозмолспые способы освоболсденія. Онъ находилъ
у себя аневризмъ и просилъ разрѣшенія ѣхать лѣчиться загра­
ницу или въ столицы. Ему разрѣшили лѣчиться во Псковѣ,— и
Пушкину пришлось удовлетвориться благодарственнымъ пись­
момъ на имя Жуковскаго, по своей убійственно-вѣжлпвой сарка­
стичности стоющпмъ десятка эпиграммъ ***). Почти одновременно
обдумывалъ онъ планъ побѣга за-границу и заранѣѳ уже въ
свопхъ произведеиіяхъ прощался съ родиной, ио и этотъ отчаян-'
*) См. „Дѣло о высылкѣ изъ Одессы въ Псковскую губернію кол,
секр. Пушкина'“—въ
„Вѣдомостяхъ Одесскаго Градоначальства“ за май
1899 г.
**) Такъ, Пущинъ разсказываетъ, что и А. И. Тургеневъ, и дядя
поэта, В. JI. Пушкинъ, узнавъ, что онъ собирается въ Михайловское»
предостерегали его отъ этой поѣздки. Майковъ, назв . соч ., стр. 77.
***) Сочиненія Пуш ки на, VII, 135—6.

220
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
ный планъ не пришлось выполнить
Въ это-то время тоски и
томленія написалъ Пушкииъ своего „А. Ш епье“ .
Позднѣе, улсе
въ царствованіе имп. Николая, это произведете вызвало цѣлое
слѣдствіе и едва не навлекло новой бѣды на голову Пушкина.
Благодаря найденному у штабсъ-капптана Алексѣева отрывку
изъ „Шенье“, не пропущенному тогдашней цензурой, съ над­
писью: „по поводу 14 декабря 1825 г.“,
возникло обвииеніе
противъ лицъ, хранивпшхъ у себя это стихотвореніе, и противъ
самого поэта въ „распространены въ неблагонамѣренныхъ лю-
дяхъ пагубнаго духа“ . Нелѣпость обвиненія, смѣшивавшаго собы-
тія французской революціп съ иротісшествіемъ 14 декабря, Пуш­
кину нетрудно было доказать, но тѣмъ не менѣедѣло восходило до
государственного совѣта и окончилось для самого поэта выговоромъ
н отдачей подъ секретный надзоръ полиціи, а для другихъ замѣшан-
ныхъ въ него еще хуже**)- Врядъ-ли можно, однако, сомнѣваться и въ
томъ, что въ основу этой пьесы легло пастроеніе, созданное не
одними только воспоминавіями о французской революціи и тра­
гической судьбѣ погпбшаго въ ней поэта. Самый интересъ Пуш­
кина къ этой судьбѣ могъ если не появиться, то разростись на
почвѣ сознанія извѣстиаго родства, представляемаго ею съ пере-
лснваемымъ имъ самимъ полоясеніемъ, и едва-ли не это именно
вплетеніе личныхъ мотпвовъ въ названную пьесу и придало ей
ея необыкновенную задушевность. На то, что въ „А. Шенье“
молено усматривать не только отраженіе общихъ идей поэта, но
и нѣкоторое автобіографическое значеніе, указываютъ, повиди­
мому, и слова самого Пушкина въ письмѣ къ П. А. Вяземскому
13 іюля 1825.. г .:
„читалъ ли ты моего А. ІІІеиье въ темницѣ?
Суди о немъ, какъ езунтъ,— по намѣренію“ ***). Въ самомъ дѣлѣ,
жалобы заключеннаго поэта и охватывающія его сомнѣнія такъ
хорошо подходятъ къ нололсенію самого Пушкина и къ общему
настроеиію его музы, которое оказалось въ столь рѣзкомъ про-
тиворѣчіп съ обстоятельствами его лсизни.
...К уда, куда завлекъ меня враждебный геній?
Рожденный для любви, для мирныхъ нсісушеній,
Зачѣмъ я покидалъ бе'звѣстной жизни сѣнь,
Свободу, и друзей, и сладостную лѣнь?
Зачѣмъ отъ жизни сей, лѣнивой и простой,
Я кинулся туда, гдѣ ужасъ роковой,
*) Тамъ же, 97, 158—9, 164.
**) Р. Старина, 1871, т. IV, JMs 12, стр. 667—73; 1874 г.,
т. X, стр.
691-4 и XI, Ь81—F
.; 1882 г., т. XXXIII, 223 -6 и 465-9; 1883 г., ХХХ\Ш,
690—2; 1884 г.,
XLII, ti36. Записки Вигеля. М. 1865, ч. VII, стр. 54—5.
Любопытно, что, благодаря разъѣздамъ Пушкина, полиція смогла сооб­
щить ему состоявшееся іі9 августа 1828 г. постановленіе государствен-
наго совѣта лишь въ концѣ января 1831 года.
***) Сочиненія Пушкина, VII, 137.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
221,
Гдѣ страсти дикія, гдѣ буйные невѣжды,
И злоба, и корысть? Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня? Что дѣлать было мнѣ,
Мнѣ, вѣрному любви, стиха мъ и тишинѣ,
На низкомъ поприщѣ съ презрѣннымн бойцами?
Мнѣ-ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать безеильныя бразды?
Та лее личная пота могла звучать и въ гордомъ утѣшеніи
поэта, что опъ „не поппкъ главой послушной передъ позоромъ
нашихъ лѣтъ“ . Нѣкоторое подтвержденіе этому можно впдѣть и
въ запискахъ И. И . Пущина, посѣтившаго Михайловское въ ян-
варѣ 1825 года и оставивнтаго въ своихъ воспоминаиіяхъ подроб­
ное и трогательное описаніе этой поѣздіси и свиданіл съ дру­
гомъ. „Вообще — говорптъ онъ — Пушкинъ показался, мнѣ ни­
сколько серьезнѣе прежняго, сохраняя одиако жъ ту лее весе­
лость“ . Вмѣстѣ съ тѣмъ однако поэтъ прпнисывалъ сеоѣ нѣчто
большее чисто литературнаго значенія и преднолагалъ, что въ
Петербургѣ опасаются его пріѣзда. „ На з то ,- разсказываетъ Пу­
щинъ,— я ему отвѣтилъ, что онъ совершенно напрасно мечтаетъ
о политическомъ своемъ значеніи, что врядъ-ли кто-нибудь на
него смотрнтъ съ этой точки зрѣиія, что вообще читающая наша
публика благодаритъ его за всякій литературный подарокъ. что
стихи его пріобрѣлн народность во всей Россіи и, наконецъ, что
близкіе и друзья помнятъ п любятъ его, желая искренно, чтобъ
скорѣй кончилось его пзгнаніе“.
Въ общихъ взглядахъ свидѣв-
шихся послѣ пятплѣтней разлуки друзей по преяснему было много
сходнаго. Когда Пушкииъ узналъ о перемѣнѣ своимъ пріятелемъ
военной службы иа судебную и о мотивахъ такой перемѣны, „это
было ему по сердцу,— вспоминаетъ Пущинъ, —онъ гордился мною
и за м еня“ . Свое одобреніе сдѣланному бывшпмъ его товарищемъ
шагу Пушкинъ запечатлѣлъ черезъ нѣсколысо мѣсяцевъ послѣ
этого свиданія и въ стпхотвореніп, посвященномъ лицейской го-
довщинѣ 19 октября 1825 г. *). Но и теперь, какъ и прелсде,
Пущинъ не считалъ возмолепымъ ни заходить въ своей откро­
венности передъ другомъ слишкомъ далеко, ии, тѣмъ менѣеѵ
втягивать его въ политическое общество. Его простой и правдп-
еый разсказъ объ этомъ заслуясиваетъ большого вниманія.
„Не-.
:S)
Поэта домъ опальный
О Пущинъ мой, ты первый посѣтилъ;
Ты усладилъ изгнанья день печальный,
Ты въ день его лицея превратил'!..
Въ рукописи за этимъ слѣдовала зачеркнутая потомъ строфа, окан­
чивавшаяся словами:
Ты освятилъ тобой избранный сапъ,
Ему въ очахъ общественнаго мнѣнья
Завоевалъ почтеніе гражданъ.
(Сочиненія, Т, 35S).

222
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
замѣтно,— говоритъ оиъ, сообщая о своей бесѣдѣ съ поэтомъ,—
коснулись опять подозрѣній па счетъ общества“. Пушкинъ сперва
былъ очень взволиованъ ими. „Потомъ, успокоившись, онъ про­
должалъ: „Впрочемъ, я ие заставляю тебя говорить. Молсетъ быть,
ты и правъ, что мнѣ не довѣряешь. Вispно, я этого довѣрія не
стою,— по многнмъ моимъ глупостямъ“ . Молча, я крѣпко расцѣ-
ловалъ его; мы обнялись и пошли ходить: обоимъ нужно было
вздохнуть *). Въ тотъ лее день Пущинъ уѣхалъ изъ Михайлов-
скаго и это свидапіе, послѣднее въ жизни друзей, осталось вмѣстѣ
и послѣднимъ солрикосновеніемъ Пушкина съ тайны мъ обще­
ствомъ. Менѣе, чѣ.мъ черезъ годъ, послѣ пего
..............................
лоно волнъ
Измялъ съ-налету вѣтеръ шумный...
Погибъ и кормщ икъ и пловецъ...
Съ началомъ новаго царствованія началась и новая эпоха въ
жизни Пушкина. Въ результатѣ просьбы, поданной пмъ имп.
Николаю, онъ былъ возвращенъ пзъ ссылки п послѣ бесѣды сънимъ
императоръ вызвался самъ быть цензоромъ его произведеній.
Бывшій'ссыльный поэтъ былъ затѣмъ приблпженъ ко двору, по­
лучилъ звапіе псторіографа и придворный чпнъ камеръ-юнкера,—
послѣднее, впрочемъ, безъ своего лееланія и далее вопреки ему **).
Вопросъ о томъ, насколько въ этомъ новомъ своемъ пололсепін
Пушкинъ сохранилъ преленіе свои взгляды, и въ частности тѣ,
которые связывали его съ крайними либеральными крулеками Але­
ксандровской поры, покончившими свое граясданское существова-
піе 14 декабря 1825 года, неоднократно поднимался въ литера-
турѣ h получалъ очень различное рѣшеніе. Мнѣпія, высказанный
въ ней по этому поводу, молено распределить на три главный
группы. Нѣкоторые писатели утверледали, что Пушкинъ въ 1826 г.
совершилъ крутой поворота, перейдя въ лагерь, прямо протнво-
пололеный тому, въ какомъ онъ находился раньше, причемъ одни
'-) Майковъ, назв. соч ., стр. 79—81. И. Д . Якушкинъ въ своихъ запи­
скахъ приводить почти такія же слова, сказанный Пушкииымъ уже въ
1827 г. А. Г. Муравьевой, ѣхавшей въ Сибирь къ своему осужденному
мужу, Никитѣ Муравьеву (назв. соч ., стр. 70).
**) Кажется, однако, что Пушкинъ былъ недоволенъ въ данномъ слу-
чаѣ не придворнымъ званіемъ вообще, а именно камеръ-юнкерствомъ.
Послѣ его смерти П. А. Вяземскій писалъ вел. кн. Михаилу Павловичу,
оправдывая погребеніе поэта не въ мундирѣ, а въ сюртукѣ, что онъ не
любилъ своего мундира: „При всей моей дружбѣ съ ннмъ я не стану скры­
вать, что онъ былъ человѣкъ свѣтскій и суетный (vain et mondain)...
Камергерекій ключъ былъ бы для него дорогимъ знакомъ отличія; но
ему казалось неириличнымъ, что въ его лѣта, посреди его поприща, сдѣ-
лали его камеръ-юнкеромъ, словно какого-то юношу и новичка въ обще­
ственном!» кругу“ . Р . Архивъ, 1879, No 3, стр. 390. Этому, по крайней мѣрѣ,
не иротиворѣчатъ и отзывы самого Пушкина въ его письмахъ и дневникѣ.
изъ пушкинской эпохи.
изъ пихъ относились къ этому повороту съ безусловной похва­
лою, другіе лее, напротивъ,— съ осулсдеиіемъ, видя въ немъ ре­
зультатъ угодливости поэта. По мпѣнію другихъ критиковъ, Пуш­
кинъ и въ Николаевскую эпоху сохрапилъ гуманную и просвѣ-
щенную основу своихъ убѣледеній, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ нихъ
произошелъ рядъ очень круппыхъ и существенныхъ измѣненій,
въ концѣ концовъ далеко отведшихъ поэта отъ тѣхъ людей, съ
которыми онъ нѣкогда стоялъ рядомъ въ качествѣ едішомыи: лен­
ника. Существуетъ, наконецъ, и такое мнѣніе,— наимепѣе однако
распространенное,— согласно которому Пушкинъ и въ послѣдній
періодъ своей лсизни не испыталъ никакой существенной нере-
мѣны въ своихъ убѣлсденіяхъ, а являлся „выразителемъ п носи-
телемъ общественныхъ пдей 20-хъ годовъ“ *). Споръ представи­
телей этихъ мнѣній остается незаконченнымъ и по настоящее
время, но мы не намѣрены здѣсь разбирать отдѣльныя сообра-
женія, которыми поддерживается и защищается тотъ или другой
взглядъ. Дальнѣйшее пзлолееніе, въ которомъ мы попытаемся со­
брать главнѣйшіѳ матеріалы для рѣшенія спорнаго вопроса, само
покалеетъ, къ какому изъ указанныхъ взглядовъ ближе всего под­
ходить принимаемый нами.
Приступая къ этому излолеенію, мы нреледе всего должны на­
помнить то обстоятельство, на которомъ мы улее неоднократно
настаивали,— что меледу Пушкииымъ и т. наз. декабристами, при
всей пхъ близости въ общихъ взглядахъ, никогда не было совер­
шенно полной и безусловной связи, что въ ихъ отношеніяхъ
всегда существовала извѣстная грань. Въ свое время сознаніе
этой грани было живо у обѣихъ сторонъ и лишь постепенно оно
нѣсколько стерлось и затуманилось. Не даромъ Пушкинъ и въ
черновикѣ своего „Аріона“ замѣпилъ было первое лицо третьимъ:
Ихъ было много на челнѣ... **).
Примыкая въ началѣ 20-хъ годовъ по своимъ убѣлсденіямъ и
симпатіямъ къ тому самому общественному двилеенію, наиболѣе
яркими представителями котораго явились декабристы, Пушкинъ,
однако, не былъ близко знакомъ съ ихъ главными руководителями,
не былъ вполнѣ посвященъ ни въ ихъ замыслы, ни въ ихъ ирак-
тическіе планы и по нѣкоторымъ вопросамъ сохранялъ далее
взгляды, плохо мирпвшіеся съ принятыми въ этомъ кругу. По
отношенію къ послѣднему поэтъ являлся скорѣе человѣкомъ, ему
*) Ііослѣднее мнѣніѳ принадлежишь В. Е . Якушкину (О Пушкинѣ.
М. 1899, стр. 52, 54 и ö7—8). Можно пожалѣть, что г. Якушкинъ, перене-
чатавъ въ этомъ сборникѣ свѳю статыо „Радищевъ и Пушкинъ“ 1886 г.,
съ нѣкоторыми лишь мелкими дополненіями, не потрудился посчитаться
съ новыми и солидными работами А. Н. Пыпина, А. М. Скабичевскаго и
В. Д. Спасовича.
**) В. Е . Якушкинъ. О Пушкинѣ, с. 51.

224
НЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
сочувствующимъ, нежели равноправные его участникомъ, болѣе
самъ подчинялся воздѣйствію его взглядовъ, чѣмъ вліялъ на окру­
жавшее его общество въ смыслѣ этихъ взглядовъ. Благодарная
память объ этпхъ отношеніяхъ и теплое чувство къ людямъ, въ
нихъ участвовавшимъ, не покидали тѣмъ пе менѣе поэта п послѣ.
крушенія надеждъ и мечтаній его бывппіхъ друзей, превратив­
шихся въ судимыхъ, a затѣмъ осужденныхъ преступниковъ.
Происшествіе 14-го декабря и его послѣдствія глубоко взвол­
новали и потрясли Пушкина. Запертый въ своемъ Михайловскомъ,
онъ осыпаетъ петербургскихъ пріятелей письмами, требуя извѣстій
о ходѣ процесса, объ участи того или другаго изъ своихъ зна­
комыхъ: „неизвѣстиость о людяхъ, съ которыми находился въ.
короткой связи, меня мучитъ“ , пишетъ онъ. Онъ не спѣшитъ
послѣдовать совѣтамъ друзей и, пользуясь перемѣной царствую-
щаго лица, ходатайствовать о смягчеиіи своей личной судьбы,,
такъ какъ ему „не до себя“ , да и „просить какъ-то совѣстно,
особенно нынѣ“ . По отношенію къ подсудимымъ онъ твердо на-
дѣется на снисхожденіе правительства. „Съ нетерпѣніемъ ожидаю
рѣшенія участи несчастныхъ и обнародованія приговора. Твердо
надѣюсь на великодушіе молодого нашего царя“, — пишетъ онъ.
въ январѣ 1826 г. и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ повторяете,
„сердце не на мѣстѣ, но крѣпко надѣюсь на милость царскую.
Мѣры правительства доказали его рѣшимость и могущество..
Большаго подтвержденія, кажется, не нужно“ *). Когда, лишь
24 іюля 1826 г., дошла до него вѣсть о приговорѣ и о совер­
шившейся 13 іюля казни Рылѣева, Пестеля, Муравьева., Каховскаго
II Бестужева, опъ заносить это извѣстіе въ свои тетради... **).
Но надежда на смягченіе участи остальиыхъ осужденныхъ все
еще не покидаетъ его. „Еще таки—пишетъ онъ П. А. Вяземскому—
я все надѣюсь на коронацію. Повѣшенные новѣшены, по ка­
торга 120 друзей, братьевъ, товарищей ужасна“ . Невѣрный слухъ*
дошедшій до него въ это лее время, будто Н. Тургеневъ, нахо-
дившійся за границей и также обвиненный за участіе въ тай-
номъ обществѣ, привезенъ
моремъ въ Петербургъ, застав-
ляетъ глубоко взволнованное чувство поэта, въ томъ лее письмѣ.
къ Вяземскому, вылиться въ стихахъ:
Такъ море, древній душегубецъ,
Воспламеняетъ геиій твой?
Ты славишь лирой золотой
Нептуна грознаго трезубецъ?
Не славь его! Въ нашъ гнусный вѣкъ
Сѣдой Нептунъ—земли союзникъ.
*) Сочиненія Пушкина, VII, 172; 172 и 174; 174; 182.
**) Тамъ же, II, 2.
изъ пушкинской эпохи.
225
На всѣхъ стихіяхъ человѣкъ—
Тиранъ, предатель или узникъ *).
Въ промежутокъ времени до объявленія приговора надъ де­
кабристами Пушкинъ подалъ государю свое прошеніе о разрѣ-
шеніи выѣхать въ столицы или заграницу, заявляя „твердое на-
мѣреніе не противорѣчить моими мнѣніями общепринятому по­
рядку“ **). Теперь, когда Вяземскій нашелъ это письмо холод-
нымъ и сухимъ“,
онъ отвѣчаетъ: „иначе и быть невозможно.
Ьлаго написано. Теперь у меня перо не повернулось бы“ ***)
И когда улсе судьба участниковъ тайныхъ обществъ выяснилась
окончательно, Пушкинъ все еще не терялъ надежды на измѣне-
ше ея къ лучшему. Въ 1830 г. онъ писалъ Вяземскому выра­
жая одобреше внѣшней политикѣ Россіи: „Каковъ государь? Мо-
лодецъ! Того и гляди, что нашихъ каторжниковъ проститъ. Дай
Богъ ему здоровье...“ Еще позлее, за годъ съ неболыиимъ до своей
смерти, онъ сообщалъ П. А. Осиповой о послѣдовавшемъ смяг-
ченш участи нѣкоторыхъ декабристовъ, въ томъ числѣ Кюхель­
бекера, переведеннаго въ южную часть Сибири, п выражалъ на­
дежду, пе осуществившуюся, впрочемъ, что послѣднему будетъ раз
рѣшено вернуться и поселиться въ имѣніи своей сестры г-жи
Глинки ****).
.
1’
Но однимъ лишь сожалѣніемъ не ограничивалась память
Пушкина о людяхъ, съ которыми его связывали нѣкогда узы
друлсбы и нріятельства. Съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ поддеряш-
валъ, по мѣрѣ возможности, и прямыя сношенія. Кюхельбекера
лицеискаго своего товарища, онъ случайно встрѣтилъ въ 1827 т.
улсе арестантомъ на почтовой станціп около Боровичей. М ы__
такъ записалъ онъ эту встрѣчу въ своихъ бумагахъ—пристально
смотримъ другъ на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кину­
лись другу другу въ объятія. Жандармы насъ растащили Фельдъ­
егерь взялъ меня за руку съ угрозами и ругательствомъ. Я его
*) Тамъ же, VII, 184. Г. Чирнковъ въ своихъ „Замѣткахъ на новое
изданіе сочиненш Пушкина“ (Р. Архивъ, 1881, I, с. 178) приводить еще
рЬзкую эпиграмму Пушкина на кн. Голицына по поводу дѣйствій его въ
верховномъ уголовномъ судѣ.
JА
шеговь
*"*) Сочиненія, VII, 177.
***) Тамъ же, VII, 185.
«н») Сочнненія Пушкина, VII, 244, 390. По смерти Кюхельбекера въ
г-’ ceCTf его- ю - к - Глинкѣ, разрѣшено было взять на воспитаніе
двухъ его дѣтей, но съ тѣмъ, чтобы они иазывалисьне но фамиліи отца
бим 'Т ш д Г р А. И. Дмитріевъ-Мамшовъ. Декабристы въ Западной Си­
бири. М. 189э, с. 184. Гречъ неправильно говоритъ въ своихъ запискахъ
будто Кюхельбекеръ былъ возвращенъ изъ Сибири и жилъ въ имѣніи
своей сестры, гдѣ и умеръ (Записки о- моей жизни, с. 382). Упоминаемъ
обь эюмъ потому, что невѣрное сообщеніе Греча повторено и въ такомъ
из«аніи-
—
Энцикл. Словарь Брокгауза и Ефр'а
пѵгг ’
!
Действительности, Кюхельбекеръ умеръ 11 авг. 1846 г въ
ооольскѣ, гдъ и похороненъ. См. Дмитріевъ-Мамоновъ, назв. соч., с. 181.
15

226
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
не слышалъ. Кюхельбекеру сдѣлалось дурно. Ж андармы дали ему
воды, посадили въ телѣжку и ускакали“ *). Кюхельбекера пере­
возили тогда изъ Ш лиссельбургской крѣпости, гдѣ онъ перво­
начально содержался, въ Динабургскую. Изъ этого послѣдняго
мѣста заключенія онъ писалъ Пушкину и самъ, быть можетъ,
получалъ отъ него здѣсь письма. Пушкинъ принималъ участіе въ
изданіи его „Илеорскаго“ , хотя о поэтическомъ талантѣ своего
бывшаго товарища и держался невысокаго мнѣнія, посылалъ ему
книги и вообще оказывалъ заключенному другу посильныя услуги.
Въ письмѣ изъ Баргузина отъ 12 февраля 1836 г. Кюхельбекеръ,
благодаря поэта за память и присылку „время отъ времени“
книгъ, прибавлялъ: „мой долгъ прежде всѣхъ лицейскихъ това­
рищей вспомнить о тебѣ въ минуту, когда считаю себя свобод-
нымъ' писать къ вамъ; долгъ, потому что и ты же болѣе всѣхъ
прочихъ помнилъ о вашемъ затворникѣ... Мнѣ особенно пріятно
было, что ты, поэтъ, болѣе нашихъ прозаиковъ заботишься обо
мнѣ: это служило мнѣ вмѣсто явнаго опроверженія всего того,
что господа люди хладнокровные и разсудительные обыкновенно
взводятъ на грѣшныхъ служителей стиха и риѳмы. У нихъ поэтъ
в человѣкъ недѣльный одно и то же; а вотъ же Пушкинъ ока­
зался другомъ гораздо болѣе дѣльнымъ, чѣмъ всѣ они вмѣстѣ“ **).
Другой, и болѣе близкій, товарищъ Пуш кина по лицею былъ встрѣ-
ченъ привѣтствіемъ поэта уже въ далекой Сибири. Черезъ А. Г.
Муравьеву, отправлявшуюся къ мулеу, Пушкинъ послалъ И. И .
Пущину свое стихотвореніе, въ которомъ вспоминалъ его пріѣздъ
въ Михайловское и выражалъ пожеланіе,
Да голосъ мой душѣ твоей
Даруетъ то же утѣшеньѳ,
Да озарить онъ заточенье
Лучемъ лицейскихъ ясныхъ дней.
Въ самый день пріѣзда Пущина изъ Ш лиссельбурга въ Читу,
5 янв. 1828 г., М уравьева вызвала его къ частоколу острога и
передала ему листокъ бумаги съ этимъ стихотвореніемъ. „Увы,
вспоминаетъ Пущинъ,— я не могъ далее пожать руку той женщины,
которая такъ радостно спѣшила утѣшить меня воспоминаніемъ
друга; но она поняла мое чувство безъ всякаго внѣшняго прояв-
ленія, нужнаго, можетъ быть, другимъ людямъ и при другихъ
обстоятельствахъ; а Пушкину, вѣрно, тогда не разъ икнулось“ **•).
И въ стихотвореніи, посвященномъ лицейской годовщинѣ 19 окт.
*) Сочиненія, V, 51 и здѣсь же, с. 5 2 рапортъ сопровождавшая
Кюхельбекера фельдъегеря объ этой встрѣчѣ.
**) Р. Архивъ, 1831, I, 137—9, 141. Въ письмѣ 1836 г. Кюхельбекеръ
говорить' что онъ 12 лѣтъ не писалъ Пушкину, но два его письма изъ
Динабурга (10 іюля 1828 г. и 20 окт. 1830 г.) напечатаны тутъ же. Мо­
жетъ быть, онъ не считалъ возможнымъ говорить объ этой перепискѣ, какъ
о тайной.
***) Майковъ, назв. соч ., с. 84.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
227
1827 г., П ушкинъ призываетъ счастье къ своимъ друзьямъ въ
разныхъ положеніяхъ, между прочимъ:
И въ мрачныхъ пропастяхъ земли *).
Въ творчествѣ Пушкина были, наконецъ, и болѣе общіе, отно-
•сившіеся не только къ лицейскимъ товарищамъ, отклики на не­
счастье декабристовъ, могущіе служить лишнимъ доказательствомъ
той лее благородной памяти сердца. Объ одномъ изъ еи хъ ,
„А ріонѣ“, мы улее упоминали; другой— „Посланіе въ Сибирьна­
писанное въ томъ лее 1827 году:
Во глубинѣ сибирскихъ рудъ
Храните гордое терпѣнье:
Не пропадетъ ваш ъ скорбный трудъ
И думъ высокое стремленье.
Несчастью вѣрная сестра,
Надежда, въ мрачномъ подземельѣ
Пробудить бодрость и веселье.
Придетъ желанная пора:
Любовь и дружество до васъ
Дойдутъ сквозь мрачные затворы,
Какъ въ ваши каторжный норы
Доходитъ мой свободный гласъ;
Оковы тяжкія падутъ,
Темницы рухнутъ—и свобода
Васъ приметъ радостно у входа,
И братья мечъ вамъ подадутъ.
Посланіе это дошло по назначенію и вызвало извѣстный от-
звѣтъ кн. А. И . Одоевскаго:
Струнъ вѣіцихъ пламенные звуки
До слуха нашего дошли!
Къ мечамъ рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрѣли.
Но будь спокоенъ, бардъ: цѣпями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
Въ душѣ смѣемся **)...
При всемъ сходствѣ темъ этихъ двухъ пьесъразличіе ихънастроѳ-
нія, быть можетъ, не вполнѣ сознававшееся самими ихъ авторами,
нетрудно подмѣтить постороннему слушателю: „терпѣнье“ и „на«
*) Сочиненія Пушкина, И, 23. II это стихотвореніе попало въ Сибирь:
И. И. Пущину переслалъ его директоръ лицея Е. А . Энгельгардтъ, нахо­
дившейся съ нимъ въ перепискѣ. Майковъ, назв. соч., с. 85.
**) Сочиненія, II, 11 и Р. Архивъ, 1881, I, 200—201. Нѣсколько р аз-
•сказовъ
объ отношеніи Пушкина къ декабристамъ послѣ ихъ ссылки
сохранено еще въ пресловутыхъ Запискахъ А. О. Смирновой (часть I,
Спб. 1895, стр. 74—5, 94, 176), но въ этихъ разсказахъ дѣйствительность
явно перемѣіпана съ вымысломъ. Мы не касаемся ихъ здѣсь, такъ какъ
достовѣрныя ихъ подробности не даютъ ничего новаго, а разборъ ихъ
въ цѣломъ видѣ потребовалъ бы много мѣста.

228
ИЗЪ ПУШКТНСІСОЙ эпохи.
дежда“ одной слишкомъ опредѣленно замѣняются „гордостью“ и
смѣхомъ“ въ другой. Такое различіе едва-ли было случай­
ными Мы только что видѣли, что Пушкинъ долго и упорно-
хранилъ сочувственную и благодарную память о лпчиостяхъ тѣхъ
людей, съ которыми онъ былъ связанъ въ годы юности. Но если
поставить вопросъ иначе, если говорить о томъ, насколько сохра-
нилъ Пушкинъ въ послѣдній періодъ своей жизни общественный
идеи этихъ людей, отвѣтъ долженъ будетъ значительно измѣнить
свой характеръ. Несомиѣнно, общее гуманное направленіе, разви­
тое сознаніе личнаго достоинства, прнзнаніе общественнаго блага,
цѣлью всякой власти, всѣ эти особенности, выработанпыя ГІуш-
кннымъ при дѣятельномъ участіи той среды, гдѣ „уваженіе къ
человѣку вообще“ ставилось руководящпмъ принцппомъ, навсегда
остались его принадлежностью, какъ человѣка и писателя. Но на
этомъ общемъ фонѣ съ теченіемъ времени выдѣлплись и такіѳ
взгляды на конкретные вопросы русской жизни, которые значи­
тельно отъ него отличались. И еслп не слишкомъ тѣсная связь
поэта съ кружками начала 20-хъ годовъ не помѣшала ему со­
хранить теплое чувство по отношенію къ личностямъ, входпв-
шимъ въ ихъ составь, то, быть можетъ, именно недостаточная
прочность этой связи не давала ему возможности всегда вѣрно
оцѣнить, гдѣ начинается рѣшительное уклоненіе отъ основныхъ.
идей этихъ кружковъ. Мы упомпнали, впрочемъ, выше, что въ
литературѣ высказано было и мнѣніе, отрицающее какія-лноо су­
щественный пзмѣненія во взглядахъ Пушкина въ Николаевскую
эпоху. Согласиться съ нимъ однакоже довольно трудно. Но край­
ней мѣрѣ, г. Якушкинъ, выставившій такое положеніе, самъ дол­
женъ былъ снабдить его оговорками, настолько серьезными, что
онѣ способны опрокинуть сопровождаемый ими взглядъ. Но его
словамъ, вся перемѣна въ Нушкпнѣ этой поры сводилась къ усво-
енію имъ оппортунизма; разочаровавшись въ возможности иныхъ
путей, поэтъ стремился теперь идти вмѣстѣ съ правительствомъ
и черезъ его посредство содѣйствовать просвѣщенію.
„Въ „оп-
портунизмѣ“ весь смыслъ общественной дѣятельности Пушкина
при Николаѣ. Общія его идеи тѣ же, но взглядъ на средства для
ихъ проведенія другой“ *). Но вѣдь дѣятели 20-хъ годовъ какъ
разъ менѣе всего обнаруживали пристрастія къ оппортунизму, и
ихъ общественный идеи, съ какой бы точки зрѣнія ни оцѣнивать
ихъ такъ же мало могли быть замкнуты въ эту формулу, какъ.
и сведены къ одному лишь „просвѣщенію“ . Въ дѣйствительности
же измѣненія въ міросозерцаиіп поэта за эту эпоху его ытзии
едва-ли могутъ быть покрыты формулой, предложенной г. Лкуш-
кинымъ. Причинъ, вызывавшнхъ такія измѣненія, было не мало*,
и онѣ коренились не въ одномъ лишь характерѣ поэта.
*) Назв. соч., с. 51, 54, 56.
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
229
Событія, сопровождавшія вступленіе имп. Николая Павловича
на престолъ, оказали глубокое, подавляющее вліяніе на весь ха­
рактеръ русской общественной лсизни послѣдующаго періода. Жизнь
•этаразомъ потускнѣла, пріобрѣла болѣе сѣрую, будничную окраску,
улеглась въ болѣе скромныя и тѣсныя рамки. Героиня „Рус­
скихъ лсеніцинъ“ у Некрасова говоритъ про свѣтское общество
этой поры:
Гдѣ были дубы до небесъ,
Тамъ ныньче пни торчатъ.
И это же самое молено было бы съ нѣкоторымъ правомъ ска­
зать не про одинъ лишь свѣтскій кругъ. Изъ лсизни общества
была безповоротно вычеркнута цѣлая группа людей, представляв-
шихъ собою опредѣлепное общественное двилсеніе и во всякомъ
случаѣ, какъ бы нп оцѣнпвать ихъ дѣйствія, выдѣлявшихся изъ
среды своихъ современниковъ высотою своего нравственнаго
уровня и богатствомъ умственныхъ силъ. Съ ихъ гибелью и то
идейное течеиіе, выразителями котораго они явились, исчезло
съ поверхности общественной жизни. Уцѣлѣвшіе единомышлен­
ники ихъ не чувствовали болѣе подъ собою почвы и разрозненные,
разобщенные отказывались отъ всякой болѣе широкой дѣятель-
ности, въ угрюмомъ молчаніи замыкаясь въ болѣе или менѣѳ
добровольномъ уедвненіи. Большинство лее общества пугливо
отшатнулось отъ идей, повлекшихъ за собой столь роковое кру-
шеніе, поторопилось подладиться подъ твердый и недвусмыслен­
ный тонъ новаго порядка, и такимъ образомъ въ старшемъ поко-
лѣніи эти идеи скоро стали достояніемъ и традиціей лишь не­
многихъ едииичныхъ личностей. Въэту-то разрѣженную среду, съ ея
поблѣднѣвшими красками и пониженньшъ пульсомъ лсизни, вошелъ
Пушкинъ послѣ своего возвращенія изъ ссылки. Онъ не нашелъ
улсе въ ней тѣхъ преяснихъ друзей, которые, бережно сдерживая
чрезмѣрные порывы его горячей натуры, вмѣстѣ съ тѣмъ „высо-
кимъ стремленьемъ думъ“ помогали ему создавать болыпія тре-
бованія къ жизни. Теперь его окружили лишь преясніе пріятели
по Арзамасу, легко примирившіеся съ происшедшей перемѣной,
свободно дышавшіе въ установившихся условіяхъ жизни и на-
ходившіе безуміемъ всякій сколько-нибудь рѣшительный протестъ
противъ нихъ. Эта новая обстановка не могла не оказать своего
воздѣйствія на впечатлительнаго поэта.
Къ ея вліянію присоединилось еще одно обстоятельство. Въ
оппозиціонное настроеніе Пушкина, начиная съ 1820 года,, за-
мѣтною струею входилъ и личный элементъ. Теперь онъ исчезъ
или, по крайней мѣрѣ, такъ казалось поэту на первыхъ порахъ.
Еще недавно гонимый и обреченный на ссылку, онъ былъ воз-
вращенъ, обласканъ императоромъ, принять подъ его непосред­
ственное покровительство,— и ликующіе звуки „Стансовъ“ 1826 г.
-смутили даже друзей поэта, не безъ основанія находившихъ срав-

230
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
неніе Николая I съ Петромъ В. преждевременнымъ, а погибшихъ.
единомышленииковъ поэта съ „буйными стрѣльцами“,— по край­
ней мѣрѣ, неумѣстнымъ. Обвиненія въ угодливости и лести до­
шли до самого Пушкина, и онъ иредпринялъ свое оправдаиіе въ
новомъ стихотвореніи— „Друзьямъ“ . Оправданіе, нужно признаться,,
вышло туманнымъ и сбивчивымъ.
Россію вдругъ онъ оживилъ
Войной, надеждами, трудами,—
говорить поэтъ въ доказательство своего права на высокія хвалы
новому правителю государства. Современники, однако, могли бы
не безъ успѣха возразить на это, что они пока еще не видятъ
признаковъ такого оживленія, и самъ Пушкинъ едва-ли бы смогъ.
указать ихъ съ большею точностью. Одинъ только мотивъ зву-
чалъ въ данной пьесѣ съ полною опредѣленностыо и яркостью,,
и это мотивъ— чисто личный:
Текла въ нзгнаньѣ жизнь моя,
Влачилъ я съ милыми разлуку,
Но онъ мнѣ дарственную руку
Подалъ—и съ вами снова я!
Во мнѣ почтилъ онъ вдохновенье,
Освободилъ онъ мысль мою,
И я-ль, въ сердечномъ умнленьѣ,
Ему хвалы не воспою?
Хотя этотъ мотивъ и уступалъ въ своей снлѣ вліянію ооще-
ственной обстановки, онъ все же надолго, если не навсегда, со­
хранилъ свою власть надъ Пушкииымъ, въ свою очередь ока­
зывая извѣстное воздѣйствіе на его взгляды, прокладывая дорогу
для компромиссовъ и побуждая его примириться съ существую­
щими» порядкомъ.
Это примиреніе въ извѣстной степени сказалось уже и въ
томъ, что нѣкоторыя струны на Пушкинской лирѣ за послѣдніе
годы его жизни значительно ослабѣли, а то и совсѣмъ замерли.
Послѣ 1828 года, когда былъ написанъ „Анчаръ“ , навлекшій на
поэта выговоръ, гражданскіе мотивы прорываются въ поэзіи Пуш­
кина очень рѣдко, и то лишь въ тѣхъ случаяхъ, когда они виолнѣ
гармонируютъ съ господствующимъ настроеніемъ. Вообще нее поэтъ
въ эти годы совершенно почти уходитъ въ область чистаго ху­
дожественная творчества, чуяедаго страстнаго субъективнаго от-
ношенія къ скорбямъ и злобѣ настоящей минуты.
Опредѣленная попытка къ примиренію сдѣлана была Пуш-
кинымъ, впрочемъ, не по собственному почину, уже въ 1826 г.
Вскорѣ послѣ возвраіценія поэта нзъ ссылки, гр. Бенкендорфъ
пѳредалъ ему порученіе государя „заняться предметами о вос-
питаніи юношества“ . „П редметъ сей,— прибавлялъ Бенкендорфъ,
долженъ представить вамъ тѣмъ обширнѣйшійкругъ, что вы наопытѣ
видѣли совершенно всѣ пагубныя послѣдствія ложной системы вос-
. п и т а нія“ . На это письмо, заключавшее въ себѣ столь недвусмыс­
изъ пушкинской эпохи.
231
ленный намекъ, Пушкинъ сперва ничего не отвѣчалъ. Лишь, когда
иорученіе было повторено, онъ принялся яа работу и затѣмъ
представилъ свою „Записку о народномь воспитаніи“ .
Въ ней
онъ постарался провести, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ доро-
гихъ ему взглядовъ: онъ отстаивалъ пользу и необходимость про-
свѣщенія, доказывать возможность преподавать исторію безъ иска-
женія характера событій, возставалъ противъ тѣлесныхъ наказа-
ній въ школахъ. Но наряду съ этими свѣтлыми взглядами онъ
прииесъ и жертвы новому своему иоложенію, порою безусловно
сознательный. Оиъ предлагалъ „увлечь все юношество въ обще-
ственныя заведенія, подчиненный надзору правительства“ , и „во
что бы то нп стало, подавить воспитаніе частное;“ запрещать
заграничное воспитаніе онъ не совѣтовалъ, потому что „до­
вольно будетъ опутать его однѣми невыгодами, сопряженными
съ воспитаніемъ домашнимъ“. Далѣе, по его плану, для кадет-
скихъ корпусовъ „нужна полиція, составленная изъ лучшихъ вос-
питанниковъ“ . „Должно обратить строгое вниманіѳ на рукописи,
ходящія между воспитанниками. За найденную похабную рукопись
положить тягчайшее наказаніе, за возмутительную—исключеніѳ
изъ училища, но безъ дальнѣйіиаго гоненія по службѣ“ . Не менѣе
пожалуй, неожиданнымъ со стороны бывшаго дѣятельнаго участ­
ника лицейскихъ леурналовъ заявленіемъ было рѣшительпое осуж-
деніе того, что „во всѣхъ почти училищахъ дѣти занимаются
литературою, составляютъ общества, даже печатаютъ свои сочи-
ненія въ свѣтскихъ журналахъ“ *).
*) Сочиненія Пушкина, У , 43—7. Уже a priori трудно было бы думать
что Пушкинъ былъ вполнѣ искрененъ въ этой запискѣ, но у насъ есть
и прямое доказательство противнаго. А. Н. Вульфъ занесъ въ свой днев-
никъ подъ 16 сент. 1827 г. бывшій у него наканунѣ разговоръ съ по­
этомъ вт> Михайловскомъ.
„Говоря о недостатках!» нашего частнаго и
общественнаго воспитанія, Пушкинъ сказалъ:—Я быль въ затрудненіи,
когда Николай спросилъ мое мнѣніе о семь предметѣ. Мнѣ бы легко было
написать то, чего хотѣли, но не надобно же пропускать такого случая,
чтобъ сдѣлать добро. Однако, я мелсду прочимъ сказалъ, что должно по­
давить частное воспитаніе. Не смотря на то, мнѣ вымыли голову“. Май­
ковъ, назв. соч . с. 177—8. Головомойка, дѣйствительно, была дана Пушкину
„Его величество,—п и с ал ъ ему Бенкендорфъ, передавая благодарность за
„ Записку“,—при семь замѣтить изволиль, что принятое вами правило,
будто бы просвѣщеніе и геній служатъ исключительнымъ основаніемъ
совершенству, есть правило опасное для общаго спокойствія, завлекшее
васъ самихъ на край пропасти и повергшее въ оную толикое число моло­
дыхъ людей. Нравственность, прилежное служеніе, усердіе предпочесть
должно просвѣщенію неопытному, безнравственному и безполезному. На
сихъ-то началахъ должно быть основано благонаправленное воспитаніе“.
Сочиненія Пушкина, V, 48 и М. И. Сухомлиновъ. Изслѣдованія и статьи
Спб. 1889, т. П., с. 235—46. Нужно еще замѣтить, что о „геніи“ Пушкинъ
ни слова не говорилъ въ своей „Запискѣ“, такъ что это была стрѣла, спе-
Піально направленная въ него Бенкендорфомъ.

232
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
Перемѣна общественнаго иастроеиія, условія личнаго поло-
жѳнія, наконецъ, сознательный уступки духу времени ради со-
храиенія возможности высказывать хотя часть своихъ воззрѣній,—
всѣ эти обстоятельства частью усилили въ общественныхъ взгля-
дахъ Пушкина стороны, и раньше въ нихъ бывшія, но не осо­
бенно выдававшіяся, частью внесли въ нихъ новыя черты. Дво-
рянскіе предразеудки, ранѣе свойственные Пушкину въ формѣ
родословной гордости нередъ новою знатыо, въ послѣдніе годы
его жизни усилились и приняли менѣе невинный видъ. Нупікииъ,
еще въ началѣ 20-хъ годовъ такъ вралсдебно относившійся къ
аристократическимъ притязаніямъ и къ феодализму, выражалъ
теперь сожалѣніе объ уничтоженіи боярскихъ правъ и унилсѳніи
старыхъ родовъ. Въ связи съ этимъ ослабляется и прежнее
благоговѣйное отношеніе поэта къ Петру В.: въ „Мѣдиомъ Всад-
яикѣ“, по свидѣтельству П. П . Вяземскаго, въ уста героя поэмы
бьтлъ вложенъ энергпческій моиологъ противъ европейской
цивилизаціи, къ сожалѣнію, не сохраиившійся до нашего вре­
мени, или, по крайней мѣрѣ, до сихъ поръ не отысканный.
Измѣнилось и отношеніе Пушкина къ „Исторіи“ Карамзина,
слабыя стороны которой онъ раньше умѣлъ отмѣтить и оцѣиить.
Въ 1826 г. „Исторія Государства Россійскаго“ въ его глазахъ
не просто далее хорошая книга, а „нодвигъ честнаго человѣка“ .
Съ нѣкоторымъ ирезрѣпіемъ говоритъ онъ въ это время о томъ,
что Н. Муравьевъ письменно разобралъ только предисловіе Ка­
рамзина, хотя, по справедливому замѣчанію г. ІІыпина, для раз
смотрѣнія общихъ тенденцій Карамзина, какъ историка, что соб­
ственно и интересовало Муравьева, совершенно достаточно было
разобрать предпсловіе тгсторіографа *). Охрана имени и славы
Карамзина отъ всякихъ нанаденій заводила подчасъ Пушкина
въ это время очень далеко. Его иріятель, кн. И . А. Вяземскій,
съ его согласія и одобренія нодалъ министру народнаго просвѣще-
нія Уварову письмо о разнузданности цензуры, которая проиускаетъ
въ печати излишне свободнт.тя мысли и въ частности критику
на „твореніе Карамзина, эту единственную въ Россіи книгу,
истинно государственную и народную, и монархическую, и чрезъ
то самое иоощряетъ черную шайку разрушителей или ломщи-
ковъ, которые только того и добиваются, чтобы можно было про­
возгласить: у насъ нѣтъ исторіи“ .
Въ качествѣ членовъ этой
„черной шайки ломщиковъ“ донесеніе указывало журналы „Теле-
графъ“ и „Телескопъ“ и Устрялова, который, надо думать, и не
подозрѣвалъ, въ какихъ улсасныхъ преступленіяхъ онъ участво-
валъ **). Извѣстно, что издателя „Телеграфа“ , Полевого, Ііуш-
*) Сочиненія Пушкина, IV, 356; V, 82; V, 41. Пыпинъ, Общественное
движеніе въ Россіи прп Александрѣ Т, изд. 2 -е, Снб. 1885, стр. 417.
**) Собраніе сочиненій кн. П. А . Вяземолсаго, т. II, стр. 211 —26 . Лишь
на одно мѣсто этого донесенія Пушкинъ замѣтилъ: „не лишнее лп?“ Это
НЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи .
233
кииъ вообще сильно педолюбливалъ. Эта нелюбовь подчасъ про­
являлась, не безъ вліянія литературныхъ друзей поэта, въ фор­
махъ, едва ли его достойныхъ. Когда въ 1834 г. „Телеграфъ“
подвергся запрещение, Пушкинъ записываете въ своемъ днев-
никѣ: „Жуковскій говоритъ: «Я радъ, что „Телеграфъ“ запре­
щена хотя жалѣю, что запретили». „Телеграфъ“ достоинъ былъ—
продолжаетъ Пушкинъ улее отъ себя—участи своей. Мудрено съ
большею'наглостью проповѣдывать якобинизмъ передъ носомъ
правительства; но Полевой былъ баловень полиціи. Оиъ умѣлъ
увѣрить ее, что его либерализмъ пустая только маска“ *). Это
смѣшеніе якобинизма съ либерализмомъ, странное причисленіе
Полевого къ якобинцамъ въ связи съ не менѣе, ионеалуй, стран-
нымъ увѣреніемъ, будто издатель „Телеграфа“ былъ баловнемъ
полпціи, дико звучать въ устахъ Пушкина. Въ освѣщеніп этого
конкретпаго прпмѣра можетъ выясниться и настоящее значеніе
предпринимавшейся порою Пушкннымъ защиты цензуры. „Писа­
тели, говоритъ онъ въ недоконченной и не увидавшей при немъ
свѣта статьѣ, возражая противъ иападокъ Радищева иа цензуру,—
во всѣхъ странахъ міра суть классъ самый малочисленный изо
всего народонаселенія... Очевидно, что аристократія самая мощ­
ная, самая опасная есть аристократія людей, которые на цѣлыя
поколѣнія, на цѣлыя столѣтія налагаютъ свой образъ мыслей
свои страсти, свои предразеудки. Что значить аристократія по­
роды тт богатства въ сравненіи съ аристократией нишущихъ талан-
товъ? Никакое богатство не молсетъ перекупить вліяніе обна­
родованной мысли. Никакая власть, никакое правленіе не можетъ
устоять противу всеразрушительнаго дѣйствія типографическаго
снаряда. Уважайте классъ писателей, но ие допускайте лее его
овладѣть вами совершенно... Дѣйствіе человѣка мгновенно и одно
(isolé); дѣйствіе книги мнолеественно и иовсемѣстно. Законы про­
тиву злоупотребленій книгоиечанія не достигаютъ цѣли закона:
не предупреждают!, зла, рѣдко его пресѣкая. Одна цензура мо­
жетъ исполнить то и другое“ **).
Питая столь преувеличенный опасенія по поводу литературы,
и въ частности литературы русской ***), находившейся тогда въ са-
замѣчаніе было вызвано слѣдуюіцей фразой: „и самое 14 декабря не
было ли впослѣдствіи времени, такъ сказать, критика вооруженною рукою
на мнѣніе, псповѣдуемое Карамзинымъ, то-есть Исторіею Государства
Россійскаго, хотя, конечно, участвуюіціе въ немъ тогда не думали ни о
Карамзинѣ, ни о трудѣ его“.
*) Сочиненія Пушкина, У , 204. О закрытін „Телеграфа“ см. у М. И.
Сухомлинова, ІІзслѣдованія и статьи по русской лптературѣ и нросвѣ-
щенію, Спб. 1889, т. II, стр. 365—432 .
**) Сочиненія Пушкина, У, 237.
"""*) Для характеристики отношенія Пушкина къ вопросу о свободѣ рус­
ской литературы не безынтересенъ также слѣдующій разсказъ его, пе­
реданный П. П. Вяземскнмъ: „Въ прошломъ году (1835) я говорилъ го-

234
ПЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
момъ жалкомъ и принилсенномъ полѳженіи, какъ бы признавая
необходимость бюрократической опеки надъ мыслью писателя и
отрекаясь отъ защиты свободы этой мысли, Пушкинъ въ 30-хъ
годахъ ушелъ въ сторону консерватизма и въ другомъ важномъ
вопросѣ русской общественной лсизни. Его нѣкогда напряженный
и страстный интересъ къ вопросу объ освобождепіи крестьянъ
значительно ослабѣлъ за эти годы и ему случалось далее обмол-
вливаться въ этомъ вопросѣ аргументами, которые могли быть обра­
щены въ пользу существующаго порядка. „Судьба крестьянина,—
писалъ онъ въ 1834 г. въ неоконченной статьѣ своей, названной въ
изданіяхъ его сочиненій „Мысли на дорогѣ“ ,— улучшается со дпя на
день, по мѣрѣ распространенія просвѣщенія. Избавп меня Боже быть
поборникомъ и проповѣднпкомъ рабства; я говорю только, что благо-
состояніе крестьянъ тѣсно связано съ пользою помѣщиковъ“ . Вся
разработка исторіп крестьянства въ XIX в., до сихъ поръ произ­
веденная, какъ нельзя очевиднѣе опровергла оба эти пололсенія,
несостоятельность которыхъ была, впрочемъ, ясна и въ свое время
для людей, не желавшихъ закрывать глаза на жизнь. „Злоупотре-
бленія встрѣчаются вездѣ, — продолжаетъ Пушкинъ.
—
Конечно,
доллены нроизойтп великія перемѣны; но не должно торопить
времени, и безъ того уже довольно дѣятельнаго. Лучшія и проч-
нѣйшія измѣненія суть тѣ, которыя происходить отъ одного улуч-
шенія нравовъ, безъ насплъственныхъ потрясеній политическихъ,
страшныхъ для человѣчества...“ Въ другомъ мѣстѣ той же статьи,
доказывая необходимость рекрутскихъ наборовъ, онъ прибавляетъ'.
„власть помѣщиковъ въ томъ видѣ, каісъ она существуетъ, необ­
ходима для рекрутскаго набора“ *). Этотъ сравнительно благо­
душный оптимизмъ, готовый признать „довольно дѣятельнымъ“
время, въ которомъ ничего не дѣлалось для рѣшенія крестьяи-
скаго вопроса, возложить всю надежду въ дѣлѣ освоболсденія на
улучшеніе нравовъ и до поры до времени почти помириться съ
необходимостью крѣпостного права, былъ мало похоясъ на тѣ го-
рячіе призывы рѣшпть крестьянское дѣло, съ какими обращался
къ власти юный Пушкинъ.
Послѣднія цитаты взяты нами изъ статьи, посвященной Ра­
дищеву. Еще въ 1823 г. Пушкинъ находилъ молчаніе русской
литературы о Радищевѣ „непростительнымъ“ . Въ 30-хъ годахъ
онъ дважды попытался нарушить это молчаніе. Въ 1833—4 гг.
онъ писалъ большую статью, содержащую изложеніе „Путеше-
сударю на балѣ, что царствованіе его будетъ ознаменовано свободою пе­
чати, что я въ этомъ не сомнѣваюсь. Императоръ разсмѣялся и отвѣчалъ,
что онъ моего убѣжденія не раздѣляетъ. Для меня сомнѣнія нѣтъ, про­
должалъ Пушкинъ,—но также нѣтъ сомнѣнія, что первыя книги, которыя
выйдутъ въ Россіи безъ цензуры, будутъ полное собраніе стихотвореній
Баркова“. Р . Архивъ, 1884, No 4, с. 428.
*) Сочиненія Пушкина, V, 240, 231.
изъ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
23&
ствія изъ Петербурга въ Москву“ и собственпыя его размышле-
нія па затронутый Радищевымъ темы, но не окончшгъ этой статьи,
не надѣясь, вѣроятно, на благополучное прохоясденіе ея черезъ
цензуру. Въ 1836 г. онъ написалъ для своего „Современника“
новую статью: „Александръ Радищевъ“ ,
но тогдашняя цензура,
ея не пропустила. Въ обѣихъ этпхъ статьяхъ воспомппаніе о смѣ-
ломъ писателѣ Екатерининскаго вѣка вышло, однако, пе такимъ, ка-
кимъ оно было бы, вѣроятно, у Пушкина рапѣе. Многія изъ тѣхъ гоз-
ралсеній, какія Пушкинъ противопоставляете Радищеву, изъ тѣхъ
оговорокъ, какими онъ сопровоясдаетъ мысли послѣдняго, наконецъ,
изъ тѣхъ эпитетовъ, которые придаются здѣсь самому Радищеву,
несомнѣнно, должны быть объяснены цензурными сообралсен;ями
автора. Врядъ-ли однако такое объясненіе молсетъ быть прило­
жено ко всѣмъ имъ. Нѣкоторыя оговорки во всякомъ случаѣ были
настолько сильны,— если не по существу, то по выраженіямъ,—
били такъ далеко, что цѣною ихъ, пожалуй, и пе стоило поку­
пать сообщеніе русскимъ читателямъ иѣсколысихъ свѣдѣній о
Радищевѣ. Примѣры оговорокъ изъ первой статьи мы улсе при­
водили. Во второй отсутствовало излоясеніе „Путешествія“ , замѣ-
ненное общимъ отзывомъ о Радпщевѣ и его книгѣ. „Онъ,— гово­
рится здѣсь,— есть истинный представитель полупросвѣщенія. Нѳ-
вѣжественное презрѣніе ко всему прошедшему, слабоумное изум-
леніе передъ своимъ вѣкомъ, слѣпое пристрастіе къ новизнѣ,
частныя, поверхностныя свѣдѣнія, наобумъ принаровленныя ісо
всему,— вотъ что мы видимъ въ Радищевѣ. Отымите у него чест­
ность,— въ остаткѣ будетъ Полевой“ *). Выше мы видѣли, какъ
относился къ Полевому Пушкинъ въ интпмныхъ записяхъ, дѣ-
лаемыхъ исключительно для себя. Еслп все это лпшь оговорки,
сдѣлапныя по постороннпмъ соображеніямъ, то читателю довольно
трудно было бы опредѣлить истинное мнѣніе Пушкина. Одинъ
изъ новѣйшихъ кртітпковъ, г. Якушкинъ, рѣшительно настаиваете
$а томъ, что всѣ эти оговорки въ устахъ Пушкина былп иноска-
заніями и езоновскимъ языкомъ, и для большей убѣдіітельностп
сравниваете статьи Пушкина съ показаніями самого Радищева
объ его книгѣ **). Сравненіе не доказываетъ, но оно часто уяс­
няете, и потому мы позволимъ себѣ развить сравненіе г. Якуш-
кина нѣсколько дальше. Радищевъ ппсалъ свои показанія въ
тюрьмѣ, для Шешковскаго, Пушкинъ своп статьи — въ журналѣ,
для публики. Настаивать на серьезномъ значеніи этого различія
едва ли приходится. Самая возможность подобпаго сравненія всего
лучше доказываетъ, что Пушкинъ въ своихъ статьяхъ перешелъ
мѣру возможныхъ оговорокъ, а это въ свою очередь объясняется
*) Тамъ же, 355.
**) В. Е. Якушкинъ. О Пушкинѣ. М. 1899, с. 37.

'23С)
ИЗЪ ПУШКИНСКОЙ эпохи.
нѣкоторымъ пзмѣненіемъ въ его взглядахъ и выработавшейся
наклонностью къ компромиссами
Мы пе пишемъ здѣсь общей характеристики поэта и пе пмѣемъ
поэтому нужды указывать другія стороны его воззрѣній, состав-
лявшія извѣстный противовѣсъ только что упомянутымъ. Доста­
точно сказать, что послѣднія не сложились въ какую-либо прочную
и стройную систему, дававшую поэту право на мѣсто среди оте-
чественныхъ консерваторовъ, что онн скорѣе представляли собою
рядъ колебаній и уступокъ, лишенныхъ строгой послѣдователь-
ностн и подчасъ встрѣчавшпхъ себѣ противорѣчіе въ мнѣніяхъ
самого же Пушкина. Во всякомъ случаѣ изъ сказаннаго видно,
что считать Пушкина въ Николаевскую эпоху выразптелемъ
общественныхъ идей 20-хъ годовъ было бы неправильно. И въ
предшествующую эпоху къ Пушкину было бы не вполнѣ прило­
жимо подобное опредѣленіе, а еще менѣе возможнымъ стало оно
въ 30-хъ годахъ, когда самъ Пушкинъ не мало нзмѣнился. Для
современниковъ, какъ и для потомства, Пушкинъ былъ важенъ
прежде всего великимъ художественнымъ значеніемъ своей поэзіи,
въ цѣломъ всегда сохранявшей высокій и благородный характеръ.
Общіе идеалы поэта, въ ней выражавшіеся и тѣсно связанные
съ тою общественной средой, какая окружала его юность, не-
сомнѣнно, оказывали воспитательное вліяпіе на далънѣйшія по-
колѣнія. Но нельзя было бы сказать, что чнсто-нублидистическія
воззрѣнія поэта, особенно выражавшіяся въ 30-хъ годахъ, состав­
ляли передаточное звено между общественнымъ движеніемъ 20-хъ
и 40-хъ годовъ: для этого опи были слишкомъ сложны и неопре-
дѣленпы и въ нихъ вкрались слишкомъ замѣтныя уступки духу
времени.
Нельзя, какъ пзвѣстпо, сказать и того, чтобы эти ^уступки
сильно улучшили положеніе самого поэта и много облегчили
ему выполненіе его жпзненныхъ задачъ. Для окружавшей его
современности оиѣ оказывались слишкомъ малыми, и Пуш киаъ
оставался человѣкомъ подозрптельнымъ. Онъ и самъ понялъ это,
хотя не сразу. Его произведенія проходили черезъ строгую цен­
зуру и не всегда появлялись въ свѣтъ, когда онъ того желалъ,
а иногда и вовсе не появлялись. Просьба его о разрѣшеніи ему
газеты была отклонена и лишь незадолго до смерти онъ полу-
чплъ разрѣшеніе издавать журналъ, но я въ послѣдиемъ тѣ статьи,
въ которыхъ онъ пытался проводить особенно дорогіе ему взгляды,
при всѣхъ оговоркахъ и смягченіяхъ, какими онѣ сопровождались,
обыкновенно задерживались. Самъ Пушкинъ, какъ мы улее упо­
минали, съ 1828 года находился подъ секретнымъ полицейскимъ
надзоромъ и сверхъ того былъ поставленъ въ необходимость
постоянныхъ сиошеній съ іпефомъ жандармовъ гр. Бенкендорфомъ,
который постоянно давалъ чувствовать поэту его зависимость,
дѣлая ему. въ наружно вѣжливой формѣ, обидныя по существу
нзъ ПУШКИНСКОЙ эиохи.
237
замѣчанія не только по поводу его литературныхъ произведешь!
или поѣздокъ, безъ особаго о томъ сообщения, по Россіи, по далее
по поводу его женитьбы. Приблшкенность къ государю не избав­
ляла Пушкина и отъ контроля надъ его перепиской, и этотъ
контроль простирался даже на письма къ жеиѣ. Томимый дву­
смысленной, противорѣчивой обстановкой своей жизни, Пуш кинъ
не разъ помышлялъ бросить и придворную службу, и Петербургъ,
но въ такихъ случаяхъ друзья упрекали его въ неблагодарности,
задѣвая такими упреками за одну нзъ самыхъ чувствптельныхъ
его струпъ. „Это хуже либерализма“ , говорилъ онъ и оставался,
не разставаясь, однако, совсѣмъ съ мыслью объ отъѣздѣ въ де­
ревню, постепенно ставшей его любимой мечтой.
На свѣтѣ счастья нѣтъ, а есть покой и воля,—
грустно леалуется въ 1836 г. когда-то столь жизнерадостный поэтъ
Давно завидная мечтается мнѣ доля,
Давно, усталый рабъ, замыелплъ я побѣгъ
Въ обитель дальнюю трудовъ и чистыхъ нѣгъ.
Въ этомъ видѣ побѣгъ отъ тяготившей его жизни не удался
поэту. Онъ совершился иначе. Стоитъ лишь внимательно прочитать
переписку Пуш кина за послѣдніе годы его жизни, чтобы видѣть,
какъ шагъ за шагомъ развивалась роковая драма, завершившаяся
трагической кончиной поэта. Случайиаго въ этой драмѣ было мало
и чисто личный элементъ далеко не преобладалъ въ ней. Поэтъ,
ушедшій въ безоблачную высь чистаго худолеественнаго творче­
ства, писатель, пытавшійся примирить свои взгляды съ совре­
менною ему жизнью путемъ ряда уступокъ и компромиссовъ,
великій художникъ оставался всетаки человѣкомъ слишкомъ
безпокойнаго ума и слишкомъ горячаго сердца для своего „жесто-
каго вѣка“ . И онъ ушелъ, но не въ обитель трудовъ, а въ тѣсный
пріютъ могплы, ушелъ, еще полный творческой силы и великихъ
возможностей.
В. Мякотинъ.

Сербекоболгарекія отношенія по маке­
донскому вопросу.
Рѣдко какому народу приходилось въ такое короткое время
переживать столько глубокихъ разочарованій въ своихъ націо-
нальныхъ задачахъ и въ надеждахъ на будущность, какъ это
пришлось испытать народу сербскому. Наблюдатели, отмѣчающіѳ
нѣкоторую нервность въ иностранной и внутренней политикѣ
Сербіи, не должны забывать этого „смягчающаго обстоятельства“ .
Лѣтъ сорокъ тому назадъ, начиная новую эру своей политиче­
ской жизни подъ управленіемъ только-что возстановленной дина-
стіи Обреновичей, сербская нація была одушевлена самыми ра­
дужными надеждами. Только-что возстановивъ свои свободныя
учрежденія внутри страны и готовясь стать во главѣ освободи-
тельнаго движенія извнѣ, — Сербія представлялась сама по себѣ
единственной носительницей европейскихъ національныхъ и по­
литическихъ идеаловъ среди славянъ Балканскаго полуострова;
она готовила себѣ роль второго Пьемонта. За ней леяшш воспо-
минанія долговременной и упорной борьбы за независимость въ
то время, какъ все кругомъ еще спало глубокимъ сномъ.
Ей предстояла благодарная задача — прервать этотъ вѣковой
сонъ и объединить около себя все южное славянство въ борьбѣ
за независимость. Никого не было, кто бы могъ оспаривать у
Сербіи эту миссію, которая, казалось, сама собой выпадала на ея
долю,— никого, потому что megali idea грековъ пропагандирова­
лась въ районѣ, до котораго не простирались тогда сербскія
объединительныя стремленія *). Прошло немного лѣтъ со вре­
мени реставраціи Обреновичей, — и положеніе дѣлъ радикально
*) Характерна въ этомъ отношеніи брошюра Slaves et grecs devant la
Turquée par D mitz Stephanowitch, Paris, 1861. Авторъ-сербъ „entend par
grèce l’empire byzantin depuis Candiejusqu’ aux Balkans“-, для него „ГЕрігѳ
(l’Albanie), la Macédoine, la Thessalie“ суть „pays grecs s’il enfûtjamais“.
Проектируя своеобразную панславистскую федерацію, онъ требуетъ непо­
средственно для Сербіи — только Босніи и Новаго Базара. См. стр. 8, 35.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
239
= Г и ѢНо“ Г опасные*
7**
с~
“
к*Д “
°«
ревѣсившее Сербію c Z TM
княжество болгарское, не-
ТОГО, что оба соперГка с а Г "
И жало
вліяиія: они, кромѣ того вовлеыи и Т " изъ' под'ь сеРб»каго
жайшія къ Сербіи тупепкія ч е TM
7 своего вліянія бли­
стать свопмъ естественный
° Р^ Сербы ПРПВTM
иодъ австрійской ферулой оказались*'пГ'
Ш 11 ГвРЧвговина
вліянія; Македонія обнаБѵжітлл tr
TMрытыми для хорватскаго
гарскому княжеству. И притомъ ато Г в
Б“-
крѣплено было еще пвштттіяTM .
-
разьединѳніе отъ Сербіи за-
нальность опирается на вѣоѵ- мГт°И р03НЬІ0, Н а во°токѣ націо-
Щій національный принципъ —
°В°Й■обособляю-
стремится покорить католицизмъ
”экзаРхій“; Боснію
вѣроисповѣднымъ типамъ ГѴпбія
этимъ агрессивнымъ
охранительное начГлоЧ мво м а противопоставить лишь
союзомъ съ лукавой
’ обезсиленнаго невольнымъ
ственныя національныя цѣли * 1ѲрарХ1ѲЙ’ пРеслѣдовавшей соб-
н ы х ^ н ? Г дГсеГб1 Н„Тя“ЯПеРСПеКТИВЫ
вими и достижимыми въ началѣ ш естт* * ’ Ка3авшшся столь бTMз-
отодвнгались въ туманную
ГTM?
TM
т °зъ’ поTMTMенно
исчезнуть передъ печальной пМTM ЯТЪ’ наконеЧъ >окончательно
Вмѣсто проповѣди свобоігнягп
витвльностью конца столѣтія.
Родовъ- и „тсГнодЗть пМ07ѲДѢЛвЯІЯбм—
хъ на.
этим°^ре^Ѣнъ ^руководящейНидеи^3^ ^ аЛС^ ^^впспмости отъ
знаменемъ“ могла игноттл”
ІТЬ ВѲСЬ П0ЛУ0СТР0ВЪ сербскимъ
кедоніи; так или иначе Г"" "**** ° НаЦІОНальности Ma-
г
ЕІЮ» одTMОбщее понятіесъ!ст“ ГсербіеГнаТХЪ
неудачной войны Милана съ KmrrL- „ р еи • Наконецъ, послѣ
■
.гг-»“1йггд
г
й

240
сербско-болгарскш отношенія.
тому что
она
пѳріодъ, изъ
что она сероская страна,
нъ кус(ЖЪ_ просто потому, что
ваетъ подробностей, ош’^
’лѣе 0черкѣ сербско-болгарскихъ
тироваться въ предлагаемомъ д
чрокъ ЭТОтъ я начинаю съ
отношеній но македонскому вопросу Очеркъ
No
воцаренія Михаила Обреновича
*0тношеній.
кой надобности для ъъшсъ(:ш
считается представителемъ на-
Какъ извѣстно, шявьМихаилъ
пред
^
^
^
^
ціональной сербской®ъ ея
формулИр0вку идеи прямо
зисѣ „балканскаго Пьемонта . n a
ja
также какъ и на
наводили СОБРеменньШп"° 5гесятилѣтіе, протекшее со времени
Балканскомъ полуостров . Д 08наиен0валось многочисленными
Парижскаго мира, тамъ и зд
п^ р7шненіе. Грандіозные уснѣхи
фактами борьбы за н а щ о н а л ь н збудораМадн воображеніе гре­
на этомъ пути Италіи и Гермаши В Д Р
д воешшя стою.
ковъ И румынъ. Д
и
Уразвязывалп руки мелкие
новенія крупным дериавъ зап д ѵ
^
,ПаршкскД трак-
государствамъ востока. 1 W коллективное покровительство,
татъ) обезпечпвалъ христіанамъ
покровнтель-
Европы; и если Франц.я
» РоссІЯ “
ство путемъ дооровольных-УР
полное или частичное осво-
нрочь была поддерживать надел,ды на по
Націоналъный
божденіе отдѣльньххъ
"
о
^
съ на-
эгоизмъ быстро развива
У
^
служить никому орудіемъ,
діальныиъ самосознаніемъ,
,
и СТШШНОвенія евроиен-
онп старалисьТ^реога
j.
какъ одаіе для достиже-
ской дипломатш въ Константино
,
Разумѣется, они
НІЯ своихъ
-
задачъ и устра-
пе имѣли причииъ упрощать эт
А
о ш вь1ДВ11гадИ эти за­
нять съ ея нута затруднен^ На Р
’
No разъвътѣ
трудненія н становились особенн
£вада трудныя минуты,
моменты, когда дипломам вооощ_
ступокь, въ общемъ
Этимъ путемъ онп *о6и“ “ Р®
Но> чт06ы пугать днплома-
ооставпвшихъ довольно виде
^
снльныя средства; эти
тію, надо имѣть въ Ра0П0Р“ “ ‘“
народныхъ возстаній, вол-
средства являлись въ вид р
■
омъ_ эт0 6ьша двойная,
неній, вооруженійи і. п .
°
;*Лт тшрвежъ именемъ на-
игра, въ Агорой династія
Чтобы
рода, а народъ сдерживался н
игру> над0 было заразъ
вести такую, подчасъ очен р
ЛОВКОсть безъ силы могла
обладать и силой, и
*
*
жертвой котораго
сдѣлался
привести къ народному перевороту, жері
СЕРБСКО-ВОЛГАРСКІЯ ОТНОШ ЕНІЯ .
241
кн. Куза; напротивъ, иреобладаніе силы надъ ловкостью привело
къ турецкому аттентату, жертвой котораго сдѣлался князь Ми-
хаилъ. Впрочемъ, личная энергія Михаила смягчалась гибкостью
его министровъ, на которыхъ и легла вся непопулярность, явив­
шаяся слѣдствіемъ колебапій его политики; личность самого князя
осталась въ памяти народа окруженная ореоломъ великосербской
и деи.
Осуществленіе „великаго предпріятія“,
дѣйствительно, было
руководящей мыслью сербской политики съ вокняженія Михаила
(1860) до самой его безвременной кончины (1868). Уже въ 1859 г.,
въ Лондонѣ, въ бесѣдѣ съ Кошутомъ, Михаилъ развиваетъ цѣль-
ную, послѣдовательную программу великосербской политики *).
„Чтобы высвободиться изъ-подъ австрійскаго протектората и не
попасть въ то же время нодъ русскій, Сербія должна опереться
на дунайскую конфедерацію— съ Румыніей и Венгріей— и, въ мо­
ментъ распаденія Турціи, сплотить около себя, какъ около есте­
ственнаго центра, всѣхъ южныхъ славянъ въ одну компактную
массу“ ,— так ъ можетъ быть резюмирована основная мысль этого
разговора. Вступивъ на престолъ по наследственному праву, Ми­
хаилъ тотчасъ же начинаетъ усиливать вооруженный силы страны
и проводить черезъ скупштину законъ, по которому къ 6.000 по-
стояннаго войска присоединялось 50.000 народнаго ополченія **).
Вопреки протестамъ Австріи и Турціи, обученіе и вооружс-ніѳ
„народнаго войска“ идетъ впередъ быстрыми шагами въ 1861—
1862 годахъ. Въ качествѣ представителей южнаго славянства, въ
сербскомъ ополченіи являются добровольцы изъ сосѣднихъ сла-
вянскихъ земель и между ними болгаре, составившее особую
„болгарскую легію“ подъ предводительствомъ натріарха болгар­
ской революціи, Г. Саввы Раковскаго.
Раковскій со своими добровольцами былъ въ то время (1860—
61 гг.) едва-ли не единственньшъ представителемъ идеи полити­
ческая) освобожденія Болгаріи. Немногочисленной болгарская
интеллигенція была занята исключительно воироспмъ о церков­
ной независимости, а самъ Раковскій наполнялъ полемикой по
церковному вопросу всю свою бѣлградскую газету „Дунавскій
Лебедь“, давая обзору европейскихъ политическихъ событій только
второстепенное мѣсто въ газѳтѣ, подъ характернымъ заголовкомъ
„гражданскаго обзора“ . Только въ частныхъ письмахъ .нъ иногда
позволялъ себѣ горячо жаловаться на равнодушіо
течествен-
никовъ къ вопросу о политической свободѣ ***). И у пего самого
*) См. этотъ разговоръ въ брошюрѣ М. С. Пирочанца „Кнез Михаило
и за.іеднижа радньа балканских народа“. Београдъ. 1895.
**) Gopcevic, Serbien und die Serben, Lpz. 1891, стр. 364 —365.
***) См., напр., письмо отъ 29 ноября 1860 г. изъ Бѣлграда: „вездѣ въ
Европѣ готовятся важныя событія на весну, а мы, болгаре,—бѣдные бол-
16

242
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ.
повидимому, эта идея развивается и зрѣетъ въ Бѣлградѣ, по
мѣрѣ того, какъ онъ входить въ роль, предоставленную ему серб­
ской политикой. Нельзя сказать, чтобы онъ предавался какимъ-
нибудь нллюзіямъ относительно дѣлей этой политики. Напротивъ,
если онъ грѣшитъ, то только преждевременнымъ скептицизмомъ.
„Въ дипломатическомъ теперешнемъсвѣтѣ,— замѣчаетъ онъ,— нѣтъ
ни человѣколюбія, ни любви къ ближнему, ни вѣры: все осно­
вано на выгодѣ и личной нользѣ. Теперь господствуешь право
сильнаго“ .
И если о болгарахъ заботятся, то, навѣрное, въ
основѣ тутъ надо искать какой-нибудь „интересъ“ . „Мы, болгаре,
со всѣхъ сторонъ окружены ненріятелями, никто не хочетъ на­
шего развитія, но всѣ желаютъ пользоваться нашей слабостью.
Сюда входятъ и всѣ славянскіе народы... И лучше знать явно,
кто намъ врагь, чѣмъ имѣть тайныхъ непріятелей подъ личиною
дружбы“ *). Не смотря, однако, на такую иедовѣрчивость, нигдѣ,
нп въ письмахъ, ни въ газетныхъ статьяхъ Раковскаго нельзя
найти ни малѣйшаго намека на какія-либо незаконный сербскія
претензіи. Въ частности, относительно Македоніи самая мысль о
возможности сербскнхъ нретензій, очевидно, не приходить въ
голову Раковскому. На каждой почти страницѣ „Дунавскаго Ле­
бедя“ можно найти упоминанія о Македоніи, какъ о болгарской
странѣ: но эти упоминанія отнюдь не носятъ политическая ха­
рактера, и македонскаго „вопроса“,
очевидно, еще не суще­
ствуешь: болгарскій характеръ страны признается, какъ фактъ,
котораго никто не оспариваетъ и который, стало быть, не нуж­
дается ни въ какихъ доказательствахъ.
Проницательность не обманула Раковскаго относительно
истиннаго значенія ‘сербскаго гостепріимства. Первое разочаро-
ваніе нослѣдовало скоро, но отнюдь не на почвѣ македонскаго
вопроса. Сербскія вооруженія обострили отношенія Сербіи съ
Портой, почуявшей скоро „личнаго врага“ въ кн. Михаилѣ. Вза­
имное раздраженіе разразилось, наконецъ, въ 1862 году, столкно-
веніемъ сербовъ съ турецкимъ гарнизономъ въ Бѣлградѣ; бол­
гаре сыграли при этомъ значительную роль въ качествѣ первыхъ
застрѣльщиковъ. Турецкій гарнизонъ отвѣтилъ на сербо-болгар-
скія нровокаціи бомбардировкой Бѣлграда, а эта бомбардировка
среди мира создала благопріятную почву для предъявленія но­
выхъ требованій Портѣ со стороны сербской дипломатіи **). Роль
rape,—ухватились за рѳлигіозный вопросъ...“ Чьрти отъ живота на Савва
С. Раковски, Ч. Попова, Русе, 1891, стр. 72. Дальнѣйшее развитіе полити­
ческой идеи можно прослѣдить по тѣмъ же письмамъ.
*) Ibid. стр. 99 —101.
**) Joe. Ристичъ. Спольашни одноша)и Cpönje новнега времена. Друга
книга. 1860—68, Беогр. 1887, глава И. Записки на ХристоH. Македонски,
бившъ воевода въ возстанията за освобожденисто на България (1852—
1877). София, 1896, стр. 30 —33. Карапетровъ. Сбирка отъ статни, Срѣдецъ
1898, стр. 291—293. Чьрти отъ живота на С. Раковски, стр. 131—133.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТН0ШЕНІЯ.
243
вооруженной силы на этотъ разъ была сыграна, и присутсгвіе
болгарскихъ добровольцевъ въ Бѣлградѣ становилось неудобнымъ,
тѣмъ болѣе, что онп продоллсали настаивать на раздачѣ имъ
оружія для вторженія въ болгарскіе предѣлы. ІІослѣ нѣсколькихъ
уклончнвыхъ мѣръ, сербское правительство кончило тѣмъ, что
распустило болгарскую „легію“ , къ великому негодованію легіопе-
ровъ. Самъ Раковскій, только что издавшій горячую прокла-
мацію, приглашавшую болгаръ къ общему возстаиію, долженъ
былъ по требованію сербскаго правительства покинуть Бѣлградъ
и иереѣхалъ въ Букарештъ.
Прошло четыре года послѣ бомбардировки Бѣлграда, когда
новыя замѣшательства въ Европѣ опять дали толчекъ националь­
ному движеніго иа Балканскомъ полуостровѣ. Впиманіе Австріи
было отвлечено борьбой съ Пруссіей и Италіей; результатомъ
этой борьбы была потеря Венеціи и исключеніе Австріи изъ
германскаго союза. Не могъ помочь Австріи и Наполеонъ III,
дпсятилѣтнее вліяніе котораго въ европейской нолитикѣ было
совершенно поколеблено Кеннгсгрецской побѣдой пруссаковъ. На
нѣкоторый промежутокъ времени европейскій концертъ остался
безъ дирижера,— и этимъ моментомъ воспользовались мелкія бал-
канскія державы и народности. ІІѳрвыя подали прнмѣръ дуиай-
скія княжества. Опираясь еще на Францію и опережая европей­
ская затрудненія, они низвергли князя, пож изненно соединявшаго
Молдавію и Валахію, избрали себѣ новаго наслѣдственнаго князя
единой Румыніи, благополучно пережили опасность турецкой
оккупаціи и черезъ десять дней послѣ Кенигсгреца провозгласили
новую конституцію объединеннаго государства. Менѣе удачны
были усилія Греціи, тоже перемѣнившей (1862) своего короля и
вмѣстѣ съ новымъ получившей отъ Англіи Іоническіе острова.
Это нріобрѣтеніе олшвнло панэллипскія стремлеиія; вѣчно готовое
вспыхнуть критское возстаніе явилось весной 1866 года вырази-
телемъ этихъ стремленій. Не смотря однако лее на энергичную
поддержку Россіи, требовавшей присоединен^ Крита къ госу­
дарству царскаго зятя, возстаніе встрѣтило пассивное сопротив-
леніе державъ, перешедшее въ активное, когда прошелъ періодъ
европейскихъ усложненій, и заставившее критянъ удовлетвориться
автономнымъ уставомъ 1868 года. Сербскій князь тоже спѣшилъ
воспользоваться моментомъ для выполненія своихъ объедини-
тельныхъ задачъ; но, въ поискахъ за союзами и въ дипломати-
ческихъ переговорахъ, онъ тоже далъ пройти моменту и полу­
чилъ отъ Порты только частичныя уступки. Союзъ съ Черно-
горіей, предусматривавшій возмолшость соединенія съ Сербіей.
былъ заключенъ, правда, уже осенью 1866 года; но переговоры
съ Греціей затянулись до конца 1867, а военная конвенція за­
ключена была только весной 1868 года. Греція тогда еще на-
дѣялась войной достигнуть присоединенія Крита, но, какъ из-
16*

24:4
СЕРВСКО-ВОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
вѣстно, европейская дтшломатія въ послѣдніе дни того же года
наложила свое veto на проектъ вооруженной борьбы Гредіи съ
Турціей.
Для насъ интересно отмѣтить, что сотозомъ съ Черногоріей и
Гредіей не ограничивались подготовительный дѣйствія князя
Михаила Обреновича. Согласно своему плану— объединить все
южное славянство подъ знаменемъ Сербіи— онъ вошелъ также
въ переговоры съ австрійскими и турецкими славянами. По со-
глашенію съ однимъ вліятелыіымъ хорватскимъ патріотомъ, Хор-
ватія должна была, пользуясь внутреннимъ кризисомъ, привед­
ши иъ Австро-Венгрію къ „дуализму“ 1867 года,— отдѣлиться отъ
Венгріи, соединиться съ Далматіей и въ этомъ составѣ войти
въ югославянскую федерацію. Въ тож е время Сербія должна была
присоединить къ себѣ Боснію, a Черногорія Герцеговину *). На
конецъ, и только что просыпавшійся отъ вѣкового сна болгар-
скій народъ долженъ былъ принять участіе и въ готовившемся
оощемъ движенш, и въ югославянской федераціи, какъ его есте-
ствениомъ результатѣ. Національное движеніе въ Волгаріи за
этотъ промежутокъ времени значительно дифференцировалось срав­
нительно съ началомъ шестидесятыхъ годовъ. Борьба за церков­
ную независимость сосредоточилась въ Константинополѣ, и, при­
норовляясь къ обстоятельствамъ, руководители этой борьбы по­
вели послѣдовательную— и очепь умную— политику дружбы съ
Турціеи и вражды противъ всего, что въ глазахъ Европы отзы­
валось „панславизмомъ“ . За то, съ другой сторопы, борьба за.
политическую независимость тоже выдѣлилась въ самостоятель­
ное двпжеше, нашедшее свой центръ въ Букарештѣ, откуда вы­
ходили за Дунай „апостолы“ болгарской свободы, организуя по-
всемѣстяо тайные революціониые кружки молоделш. Эволюція
Раковскаго, какъ революціонера,— мы видѣли,— совершилась ужѳ
въ Бѣлградѣ; теперь, въ Букарештѣ, къ нему примкнулъ цѣлый
крулюкъ друзей-единомышленниковъ, составпвшихъ »еволюціон-
ный комитетъ. Мы видѣли также, что событія, нослѣдовавшія за
оомоардировкой Бѣлграда, вызвали сильное чувство разочаро-
ванія въ болгарскихъ добровольцахъ, готовившихся поднять знамя
возстанія на своей родинѣ. Тенерь, въ виду широкихъ плановъ
князя Михаила, это чувство снова уступило мѣсто увлеченію и
наделсдамъ. Призывъ сербскаго князя нашелъ живой отголосокъ
въ букарештскомъ революціонномъ комитетѣ. 14 января 1867 года
комитетъ выраооталъ „программу политическихъ отношеиін сербо-
) Charles Loiseau. Le Balkan Slave et la crise autrichienne. Paris.
1898, стр. 57. Авторъ этой интересной книги—зять хорватскаго учѳнаго и
политическая дѣятеля Воиновича, недавно удаленный административно
изъ предѣловъ Австро-Венгріи, долженъ быть хорошо освѣдомлеиъ. Эпиоъ.
и Ѳессалія должны были отойти по договору 18(57 г. къ Греціи; Маке-
доніи и Старой Сербіи договоръ не касался.
СЕРВСКО-В оЛГАРСКШ ОТIIОHIEHIЯ .
245
болгаръ (болгаро-сербовъ) или ихъ сердвчиаго соглашенія“ . При­
веду in extenso этотъ интересный докуиентъ, недавно опубли­
кованный сербскимъ историкомъ и государственнымъ дѣяте.темъ
Пнрочанцомъ
Получивъ черезъ сербскаго представителя въ Букарештѣ эту
„программу“ , тогдашній нремьеръ, И. Гарашанинъ отвѣчалъ ему
слѣдующимъ письмомъ: „Я чрезвычайно обрадовался, увидавъ,
что и оолгары начинаютъ входить въ наши цѣли и цѣли всѣхъ
хрпстіанъ на востокѣ; хотя это счастливое обстоятельство и
является нѣсколько поздно, но тѣмъ не менѣе серьезная работа
можетъ вознаградить за потерю времени. Программа комитета
молгетъ быть принята нами безъ возраясеній, такъ какъ если бы
'■') Въ цитир. сочиненіи „Кнез Михаило“ etc. Беогр. 1895, стр. 36 —38.
1. Народъ сербскій и народъ болгарскій, которые суть по существу
славяне, одной крови и одной вѣры, происходящіе отъ одной вѣтви и со­
прикасающееся по мѣсту жительства, самимъ ІІровидѣніемъ предназна­
чены въ будуіцемъ жить подъ одной и той же властью, подъ однимъ и
тѣмъ же знаменемъ.
2. И вслѣдствіе того, что они образуютъ одно тѣло, одушевленное
одними чувствами, имѣютъ одни стремленія и могутъ осуществить эти
стремленія только путемъ совмѣстной народной жизни,—оба эти братскіе
народа будутъ носить въ будущемъ, по праву, имя сербо-болгаръ или
болгаро-сербовъ, и ихъ общая родина будетъ называться Болгаро-Сер-
оіей или Сербо-Болгаріей.
3. Его евѣтлость князь Михаилъ Обреновичъ, столько разъ доказав-
шій свою любовь къ отечеству, потомокъ славнаго корня и сынъ юнака—
освободителя Сербіи, провозглашается высокимъ шефомъ сербо-болгарі>
и командующимъ ихъ войсками.
4. Иаціоиальное знамя должно быть составлено изъ знаменъ серб­
скаго и болгарскаго.
5. 1раницы сербо-болгаръ гарантируются отъ всякихъ попытокъ на-
паденія извнѣ.
ü. Законодательство будетъ одно и то же, но обнародованіе законовъ
и ихъ примѣненіе будетъ производиться на двухъ діалектахъ.
i.
Нацюнальная монета будетъ носить на одной сторонѣ изображеніе
rocj даря страны, а н а оборотной—сербо-болгарскій гербъ съ надписью:
королевство сербо-болгарское. Государь сербо-болгаръ установитъ знаки
отличія, соотвѣтствующіе ихъ исторіи.
8. Метрическая система будетъ національной системой; тоже и отно­
сительно монеты.
9. Вѣроисповѣданіе сербо-болгаръ—православное.
10. Патріархъ сербо-болгаръ будетъ независим-!., по праву, получен­
ному издревле; слѣдовательно, и іерархія будетъ независимой, національ-
ной, но синодъ будетъ всегда смѣш анный. Епископы и представители
административной и судебной власти должны соотвѣтствовать большин­
ству населенія, принимая въ разечетъ діалектъ. Синодъ предлагаетъ
кандидатовъ въ епископы государственной власти, которой принадлежитъ
•окончательное рѣшеніе, причемъ, во всякомъ случаѣ, она должна сообра­
жаться съ господствующимъ въ епархіи діалектомъ.
11. Государь страны назначаетъ свое министерство, стараясь всегда
чтобы в ъ немъ были сербы и болгаре.
12. Скупштина рѣшитъ вопросъ о столицѣ нашего отечества.

246
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТНОШЕНІЯ .
мы не захотѣли принять подобныхъ условій, то показали бы
этимъ, что отступаемъ отъ того, что улсе обѣщали болгарамъ.
Разъ наши намѣренія были искренни тогда, когда мы стали при­
глашать ихъ въ нашъ союзъ, то и теперь мы не можемъ разно­
гласить съ тѣмъ, что они намъ предлагаютъ. Однако лее, теперь
мы не можемъ сразу войти въ соглашеніе въ этомъ смыслѣ,— и
притомъ не по нашей винѣ, такъ какъ намъ нечего колебаться
при такихъ условіяхъ; причина заключается въ самихъ вожакахъ
болгарскихъ, подписавшихся подъ программой. Дѣло, именно, въ
томъ, что мы вовсе не желали бы заключать соглашенія относи­
тельно проекта, который, если не былъ бы усвоеиъ самимъ бол-
гарскимъ народомъ, то могъ бы намъ принести больше затруд­
нений чѣмъ пользы, такъ какъ, въ случаѣ неудачи, намъ стали
бы приписывать эгоистическія побужденія. Вотъ почему я счи­
таю нужнымъ, чтобы комитетъ сперва началъ работу между сво­
ими земляками и патріотами, излолшлъ бы имъ свои мысли.— и
только когда будетъ извѣстно, что эти мысли усвоены наиболѣе
разумной и вліятельной частью дѣятелей на пользу болгарскаго
будущаго,— тогда пусть составляется и утверждается и самое со-
глашеніе, обязательное одинаково и для серба, и для болгарина.
Но пока мы не удостовѣримся въ этомъ, нисколько не слѣдуетъ
терять время: слѣдуетъ, напротивъ, всѣми средствами готовить
болгарскій народъ къ общему возстанію, начало котораго.. по
всей вѣроятности,— n e такъ далеко, чтобы ею можно было счи­
тать годами. Надо смотрѣть на дѣло такъ. Какъ бы ни опре­
делились основанія нашего соглашенія съ болгарами, въ инте-
ресахъ обѣихъ сторонъ было бы дѣйствовать сообща, такъ какъ
я нп въ какомъ случаѣ ne представляю себѣ, чтобы между нами
оказались такія различья, которыя могли бы исключать даже
общую работу для освобооісденія“.
Итакъ, Сербія предлагала комитету участвовать въ общемъ
рискѣ, не давая взамѣнъ никакихъ нолояштельныхъ обязательствъ.
Очевидно, комитетъ не могъ стать на точку зрѣнія г. Гараша-
нина. Раньше, чѣмъ рисковать возстаніемъ, онъ хотѣлъ добиться
формальнаго соглашенія съ Сербіей; надо думать, для этой цѣли
онъ нредпринялъ шагъ, долженствовавшій убѣдить Гарашанина,
что къ предложенному имъ проекту примыкаютъ не одни члены
букарештскаго комитета, а ташке и другіе „дѣятели на пользу
болгарскаго будущаго“ . Въ апрѣлѣ того лее 1867 года собрался въ
Букарештѣ съѣздъ „делегатовъ изъ разныхъ краевъ Болгаріи“ ,
пересмотрѣвшихъ „программу“ и изложившихъ свои рѣшенія въ
слѣдующемъ „протоколѣ“, сообщенномъ сербскому правительству:
„ Въ виду того, что современное нололсеніе дѣлъ побуягдаетъ
всѣ угнетенный въ Турціи народности принять мѣры къ своему
освожденію, и мы болгаре, живущіе въ Болгаріи, Ѳракіи и Ма-
кедоніи, собрались, чтобы обдумать и найти средства для осво-
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТНОШЕНШ .
247
боледенія нашего дорогого отечества, чтобы и насъ могли счи­
тать въ числѣ свободныхъ народов'!,, и чтобы мы могли доказать,
что существуемъ. Для достиженія этой цѣли, намъ необходимо
избрать сосѣдиій народъ, съ помощью котораго мы могли бы
достигнуть освоболоденія и общей пользы; такпмъ народомъ мы
не моягемъ считать никакого другого, кромѣ сербскаго, который
по племенному родству, вѣрѣ и географическому положенію былъ
близокъ къ намъ въ теченіе вѣковъ; и интересы наши одинаковы
такъ какъ братствомъ народъ можетъ добиться независимости.
Въ виду такой братской близости мы, согласно съ теперешними
обстоятельствами, считаемъ иулшымъ полояштт. въ оснозѵ слѣ-
дующіе 11 пунктовъ:
1. Между сербами и болгарами слѣдуетъ установить братское соеди-
неніе подъ именемъ „Югославянскаго царства“ .
2. Югославянское царство состоитъ и зъ Сербіи и Болгпріи (на сто-
ронѣ Болгаріи—Ѳракія и Македонія).
3. Главой ноЕОобразованнаго царства пусть будетъ теперешній князь
сербскій Михаилъ Обреновичъ съ правомъ наслѣдства.
4. Національное знамя новаго царства будетъ одно, составленное изъ
знаковъ обоихъ народовъ: то же относится и къ будущей монетѣ.
5. Каждая страна сохраняетъ свой языкъ, какъ оффиціальный, по­
чему и чиновники 'должны быть изъ того народа, гдѣ служатъ, и гово­
рить нарѣчіемъ той страны.
6. Мы принимаемъ нынѣ существующіе сербскіе законы, которые
должны быть переведены (?и Іна ^болгарское нарѣчіе. Всѣ распоряженія,
которыя публикуются въ югославянскомъ царствѣ, безъ исключения должны
быть одновременно (публикованы) н а обоихъ нарѣчіяхъ, сербскомъ и
болгарскомъ.
7. Господствующая религія—православная, a исповѣданіе (всякой
другой) вѣры—свободно.
8. Религіозныя дѣла находятся въ управленіи независимаго синода^
составленнаго изъ обоихъ народовъ. Этотъ синодъ, который представ­
ляетъ митрополит(а?), примат(а) и епископ(овъ?) по епархіямъ, соотвѣт-
ственно яарѣчію народонаселенія, пусть подтверждаетъ государь (sic).
9. Представители государственной власти, составляющіе министер­
ство, должны быть изъ обоихъ народовъ.
10. Народное представительство составляется въ государствѣ сораз-
мѣрно народонаселѳнію и согласно съ существующей нынѣ въ Сѳрбіи
формой н а этотъ предметъ.
11. Гдѣ будетъ столица югославянскаго царства, ;пусть рѣшитъ на­
родное представительство.
Чтобы исполнилось это общее желаніе, мы рѣшили: избрать
управу изъ семи лицъ, нынѣ живущихъ въ Букарештѣ, которая
бы могла, смотря по обстоятельствамъ, заботиться о достиженіи
нашей патріотической цѣли.
Членами этой управы мы выбрали гг. . . .
, которые по
вопросу о соглашеніи относительно будущаго югославянскаго
царства обязуются имѣть въ виду слѣдующія два условія:
I.
Соглашеніе должно и м іт ь силу съ того дня, ког
будет
подписано сербскимъ правительствомъ и управой.

248
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
II.
Сербское правительство должно обязаться упомянутымъ со-
глашеніемъ— давать всякую нравственную и матеріальную помощь
для достиженія общей цѣли, какъ благоразсудитъ управа, со ­
образно свопмъ нуждамъ н обстоятельствамъ, безъ возложенія ма-
теріальной отвѣтственности на кого бы то ни было изъ подпи­
савшихся. Богъ Господь да будетъ защитникомъ и помощникомъ
въ этомъ нашемъ святомъ рѣшеніи. 5 апрѣля 1867 г. (слѣдуютъ
подписи).
Едва ли этотъ „протоколъ“ букарештскаго съѣзда делегатовъ
могъ склонить сербское правительство войти въ формальное со-
глашеніе съ болгарской „управой“— даже если бы всѣ другія
обстоятельства сложились благопріятнѣе для Сербіи, чѣмъ это
было въ дѣйствительности. Сербы не могли не знать, что „деле­
гаты “ эти, вмѣстѣ съ созвавшимъ ихъ комитетомъ, представляли
лиш ь одну изъ партій, на которыя дѣлились болгаре по вопросу
объ освоболеденіи. Не говорю уже о вожакахъ цареградской пар-
тіп. которая была рѣшительно противъ всякихъ попытокъ рево­
люционной борьбы, считала нужнымъ угождать Турціи, въ луч-
шемъ случаѣ мечтала лишь о „дуализмѣ“ Болгаріи съ Турціей,
на манеръ возникавшаго тогда австро-венгерскаго,— и только что
передъ тѣмъ ярко засвидѣтельствовала о своемъ страхѣ передъ
революціей протестомъ, поданнымъ турецкому правительству
противъ возставшпхъ на Критѣ грековъ *). Но и внутри соб-
ственно-революціонной партіи мнѣнія о способахъ освобоясденія
Болгаріи рѣзко расходились въ 1867 году. Въ Букарештѣ, соб­
ственно, былъ не одинъ, а два комитета, отчасти состоявшихъ
изъ однихъ и тѣхъ же членовъ, но дѣйствовавшихъ совершенно
различно. Въ то время, какъ одинъ комитетъ, болѣе умѣренный
и болѣе вліятельный, стоялъ за соглашеніе съ Сербіей, другой
находилъ поддержку въ Румыніи. Если первый готовъ былъ, вмѣ-
стѣ съ Сербіей, опереться на русское вліяніе, то второй, подобно
цареградскимъ чорбадяеіямъ, больше всего боялся именно рус­
скаго вліянія и, вмѣстѣ съ Румыніей, взывалъ къ содѣйствію
Наполеона. Въ то время, какъ первый комитетъ велъ описанные
выше переговоры съ Сербіей о будущемъ „югославяискомъ цар­
стве“ , второй (въ мартѣ) отправилъ султану чрезвычайно инте­
ресный мемуаръ, въ которомъ предлагалъ Турціи болгаро-турец-
кій дуализмъ, какъ единственное средство для Турціи — изба­
виться отъ ностоянныхъ вмѣшательствъ Россіи, а для Болгаріи—
избѣгнуть объединительныхъ стремленій Сербіи.
*) О настроеніи тогдашнихъ болгарскихъ „русомразцевъ“ въ Констан-
тинополѣ (Чомакова, П. Сл авейко ва, Т. Икономова) см. любопытный за -
мѣчанія Карапетрова въ Сбирка отъ статьи 204 — 212. Текстъ протеста
противъ критскаго возстанія тамъ же 266—268. О двухъ комитетахъ въ
Букарештѣ см. Г . Димитрова, княжество Българня, т. II, ГІловдивъ 1896,
стр. 251—252.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
249
Султаиъ долженъ былъ короноваться болгарскимъ „царемъ“ ,
дать Болгаріи, въ полномъ ея этнографическомъ составѣ, неза­
висимую церковь и представительпыя учреледснія и управлять ею
черезъ намѣстника. Для насъ этотъ мемуаръ интересенъ, глав-
ны.чъ образомъ, потому, что въ немъ, на фонѣ общаго недовѣ-
рія къ сосѣдямъ-славянамъ, извѣстнаго намъ улее изъ писемъ Р а­
ковскаго, впервые вырисовывается главный спорный пунктъ между
Болгаріей и Сербіей,— именно македонскій вопросъ. Приведемъ
относящуюся сюда часть мемуара.
„Мысли и намѣренія другихъ (кромѣ болгаръ) народностей въ
(турецкой) имперіи— улсе нп для кого не тайна. Мы не боимся
обвиненія въ клеветѣ, если скажемъ то, чего они и сами не
скрываютъ. Одни *) работаютъ для возстановленія византійской
имперіи, другіе **)—для расширенія своихъ владѣній. Мы не
осуждаемъ стремленій ни тѣхъ, ни другихъ, пока эти стремленія
ограничиваются законными предѣлами, но когда опи переходятъ
эти предѣлы и вторгаются въ область чулюго права,— мы должны
воспротивиться имъ. И тѣ, и другіе могутъ ласкать себя надеж­
дой. что для осуществленія своихъ плановъ добьются содѣйствія
болгарскаго народа, обѣщая ему выгоды, имѣющія произойти отъ
освобожденія. Дѣйствительно, обѣщаніе свободы, откуда бы оно
ни шло, возбулсдаетъ народное чувство болгарина и заставляетъ
биться его сердце; но болгарину пріятпѣе было бы пользоваться
самостоятельностью подъ покровительствомъ султаиовъ, носив-
шихъ титулъ его царей. Ваше величество! ни одинъ болгаринъ,
понимающій интересы своей страны и народности, не будетъ со­
чувствовать стремленіямъ однихъ— возстановить византійскую
имперію, а другихъ— расширить свою территорію во вредъ инымъ
(народностямъ); такъ какъ если потеря какой-либо области на
юго-востокѣ или на сѣверо-западѣ ішперіи наносить ударъ досто-
лѣиію свѣтлаго престола в. и. в., то въ то же время она на-
рушаетъ цѣлость болгарской зем ли и народа. Но при всемъ
томъ, мы говорили бы противъ своей совѣсти, если бы стали
льстиво убѣясдать васъ, что движеніе грековъ у границъ Алба-
ніи и Македоніи, т. е. тамъ, гдѣ начинается болгарскій элементъ,
или двилееніе сербовъ около верхнихъ границъ Болгаріи не было
бы поддерлсано тамошними болгарами... При всемъ вредѣ, кото­
рый наносятъ нашему народу нланы сосѣднихъ народовъ, онъ,
естественно, приметь сторону и тѣхъ, и другихъ,— не потому что
одни ему единовѣрны, a другіе единоплемѳнньт, а потому, что
ему не даютъ свободы и у насъ нѣтъ ничего дорогого— далее и
родного очага,— что стоило бы охранять. Вотъ почему просто­
душный болгаринъ всякаго чужеземнаго завоевателя своей земли
:,:) Разумѣются греки.
*'*) Сербы.

250
СЕРБСКОЕ0 ЛГАРСКІЯ 0ТН0ШЕНІЯ.
будетъ считать, какъ считалъ и до сихъ поръ, своимъ освободи-
телемъ. Какъ не номѣшать болгарину соединяться съ чужеземцемъ?
Какъ вдохнуть ему желаніе — защищать имперію, какъ свою
собственную землю? Отвѣтить очень легко: надо дать ему само­
стоятельность, къ которой онъ стремится, и подтвердить его
права, которыя свяжутъ его съ имперіей, какъ съ отечеством...
Ваше величество! Шестью милліонами болгаръ, дѣятельныхъ,
твердыхъ, мужествениыхъ, которые населяютъ имперію, прости­
раясь отъ свѣтлаго престола в. и. в. до края Ѳессаліи и до
предѣловъ Сербіи и Албаніи, пренебрегать не слѣдуетъ. Когда
будетъ признана наша самостоятельность подъ славнымъ скипѳ-
тромъ султановъ, которые будутъ въ то лее время и болгарскіе
цари,— почему и намъ не сдѣлаться для Османской имперіи под­
держкой и подкрѣпленіемъ, какими служатъ Австріи—Венгрія и
Франціи— Аляшръ?.. Тогда и дипломатія, къ своему удивленію,
найдетъ исполина тамъ, гдѣ привыкла видѣть слабое тѣло. Этимъ
способомъ навсегда устранится всякій предлогъ къ вмешатель­
ству и къ угрозамъ какой бы то ни было иностранной державы.
Никакая сила не будетъ улсе мѣтить на Царьградъ, подъ пред-
логомъ освобожденія христіанъ, такъ какъ христіане будутъ сво­
бодны; придется кое-кому подивиться, встрѣтивъ непремѣиноѳ
сопротивленіе тамъ, гдѣ они разечитывали найти сильную по­
мощь. Однимъ словомъ, цѣлость Османской имперіи будетъ этой
мудрой и справедливой мѣрой лучше обезпечена, чѣмъ всѣми
дипломатическими трактатами, и такимъ образомъ восточный во­
просъ рѣшится самъ собою *).
Какъ видимъ, „мемуаръ“ второго букарештскаго комитета пы­
тается примирить туркофильскую политику царьградской партіи
съ революціонной политикой эмигрантовъ: онъ готовъ действо­
вать объ руку съ турками, но подъ условіемъ немедленнаго про-
возглашенія дуализма и съ присоединеніемъ угрозы соединиться
въ противномъ случае съ врагами турокъ. Разумеется, револю-
ціоннаго въ этой программе было несравненно больше, чемъ
туркофильскаго, и царьградскіе вожаки не замедлили торже­
ственно и печатно отречься отъ циркуляра, какъ отъ продукта
русской (!) политики. Съ другой стороны, руссо и сербофильская
партіи выступили противъ идей „мемуара“ еще раньше, чемъ онъ
былъ опубликованъ. *25 февраля 1867 года датирована интересная
брошюра, излагающая точку зренія этой партіи **). Прежде
*) Тѳкстъ ме му ара см. в ъ Сбиркѣ Карапетрова, стр. 269—280.
**) Братско объясненіе на болгаринъ кѣмъ братія-та му болгаре. Бу -
курещъ. 1867. По свѣдѣніямъ Карапетрова брошюра написана Т. Бурмо-
вымъ; съ другой стороны, „Черьти изъ живота на С. Раковски“ упоми-
наютъ, что въ 1867 году Раковскій печаталъ „Братско объяснение“ въ
Букарештѣ. Какъ извѣстно, онъ пріѣхалъ въ Б. изъ Одессы послѣ обиа-
родованія мемуара. §
СЕРБСКО -БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ.
251
всего, здесь безпоіцадно осуждается деятельность царьградскихъ
руководителей по церковному вопросу и ихъ протесты противъ
революціонеровъ. Брошюра доказываетъ, что уступчивостью ни­
когда ничего нельзя было добиться отъ турокъ. Затемъ, авторъ
переходить къ опровержение подозреній противъ Греціи, Сербіи
и Россіи. Но его опровержеиія построены очень своеобразно:,
онъ беретъ худшій случай, допускаетъ полиую основательность
подозреній и доказываетъ, что ничего худого для болгаръ пе
будетъ, если эти подозренія и оправдаются. Греки опасны, пока
ихъ поддерлшваютъ турки; сами но себе они болгарамъ не
страшны; если что либо угроясаетъ съ ихъ стороны, это то, что,
свергнувши турецкій гнетъ одни, безъ помощи болгаръ и сер-
бовъ, они окончательно погречатъ Македонію. Толсе самое гро­
зить со стороны Сербіи, если сербы самостоятельно расширять
свои пределы насчетъ соседнихъ провинцій. Одиимъ болгарамъ,
безъ сербской помощи, освободиться не удастся. Принимая лее
эту помощь, чемъ они могутъ рисковать? „Предпололшмъ на
минуту возмолшость, что мы подпадемъ подъ власть сербовъ и
посербимся. Что мы отъ этого потеряемъ? Насъ отличаетъ отъ
сербовъ ведь только небольшая разница въ наречіи? Сербъ
легче молсетъ разговаривать съ дунайскимъ болгариномъ, чѣмъ
южный немецъ съ севернымъ или неаполитанецъ съ миланцемъ;
есть достаточно болгарскихъ селеній, въ которыхъ языкъ больше
подходить къ сербскому, чемъ къ литературному болгарскому...
Нельзя означить границы, где кончается по языку сербскій на­
родъ и где начинается болгарскій... Немцы и итальянцы имѣютъ
одинъ общій литературный языкъ, хотя и говорятъ разными на-
речіями. Почему и намъ, юяснымъ славяпамъ, не создать чего-
либо подобнаго?“ . П ри такомъ сблюкеніи, но мненію автора, еще
вопросъ, какой элементъ возьметъ верхъ, сербскій илп болгар-
скій. „Если глублсе взглянуть на дело, то убедимся, что не намъ,
болгарамъ, следуетъ бояться посербленія, а сербамъ— поболга-
реиья, въ случае соединенія обоихъ племенъ подъ общей власть»).
Сербовъ меньше числомъ, чемъ болгаръ, и хотя теперь они воин­
ственнее болгаръ, но не выше ихъ по умственнымъ качествамъ,
не настолько предпріимчивы, экономны и трудолюбивы, какъ
болгаре“ . Во всякомъ случае, вопросъ о взаимныхъ отношеніяхъ
решится позднее; теперь лее стоитъ на очереди более важный
вопросъ объ освоболсденіи. „Чтобы решить этотъ вопросъ, мы
имеемъ нулсду въ сербахъ, такъ какъ одни не можемъ сделать
ничего значительная... Разъ добившись вожделенной свободы,
мы можемъ делать, что найдемъ выгоднее: т. е . составить-ли
одно болгаро-сербское королевство, въ конституціи котораго бу­
дутъ определены права обоихъ народовъ, или лее разорвать эту
связь и остаться однимъ“ .
При всемъ разногласіи въ исходныхъ точкахъ разсужденія, и

252
СЕРБСКО-БОЛГАРСКИ! ОТИОШЕНІЯ.
„мемуаръ“ . и брошюра, очевидно, сходятся внолнѣ въ одномъ
практическомъ выводѣ: именно, что отъ словъ надо перейти къ
дѣлу, и не дожидаясь формальнаго соглашенія съ Сербіей, или
съ Турдіей, готовить возстаніе. Напрасно болѣе умѣрепные члены
перваго комитета уговаривали обождать сербскаго отвѣта *);
„воеводы“ отдѣльныхъ „четъ“ улсе набирали себѣ добровольцевъ,
лѣтомъ 1867 года они готовились испытать счастья и поддержи­
вались въ этой готовности какъ румынскими, такъ и сербскими
властями. Дальиѣйшія сербо-болгарскія отношенія зависѣли те­
перь, въ сущности, не столько отъ теоретическихъ разсужденій,
сколько отъ исхода этихъ практическихъ попытокъ.
Въ первые мѣсяцы .1867 года всѣ ожидали серьезнаго взрыва
на Балканскомъ полуостровѣ и готовились къ нему. Днпломатія
возобновляла Турціи свои вѣчныя напоминанія о реформахъ;
Австрія, побуждаемая Фраиціей, непрочь была подѣлить „сферы
вліянія“ , пустивъ Россію въ Царьградъ и Болгарію и себѣ оставивъ
Боснію и Герцеговину; Россія настаивала на началѣ невмешатель­
ства и заявляла, что сочтетъ занятія Босніи и Герцеговины за
casns belli; съ своей стороны, она требовала присоединенія Крита
къ Греціи, или, по крайней мѣрѣ, его автономіи, и подъ рукой
поддерживала военныя приготовленія славянъ *). Подъ общимъ
давленіемъ дипломатіи и событій, Порта решилась сдѣлать уступку,
которая стоила ей всего дешевле, по вѣрному замѣчанію Пиро-
чанца: вывести турецкіе гарнизоны изъ сербскихъ крѣпостей,
чтобы разсѣять, такимъ образомъ, готовившуюся па полуострове
бурю. Эта уступка, однако, не помешала князю Михаилу дея­
тельно готовиться къ дальнейшей борьбе. Болгарскіе добровольцы
опять появились въ Белграде; Раковскій, вернувшійся изъ Одессы
въ Букарештъ и принявшій участіе въ органпзаціи тамошнихъ
четъ, проехалъ далее въ Сербію и, вместе съ Любекомъ Караве-
ловымъ, снова организовалъ въ Белграде болгарскій полкъ **).
Одновременно съ мемуаромъ Порте, болгарскій комитетъ (второй?)
опубликовалъ таіше обращеніе къ Европе и спеціально Франціи.
Здесь заявлялось, что болгаре лишь по необходимости приняли
’О С.тіѣдуетъ сопоставить совѣтъ, данный въ этомъ смыслѣ Христо
Георгіевымъ (братъ недавно умершаго милліонера Евлогія Г—ва) одному
изъ воеводъ, Панайоту Хитову, съ документами, напечатанными Пиро-
чанцомъ. См. Димитрову Кн. Българія, II, стр. 253.
*) Ристичъ. Спольашни Одноша]и, II, глава XIII. Dossier de la que­
stio n d ’O rient pour 1866—68 (оффиціозное русское изданіе), passim.
**) Вопросъ о политикѣ кн. Михаила въ послѣдній годъ его княженія
не рѣш енъ въ сербской исторической литературѣ. Іов. \Ристичъ, лично
добившійся отъ Порты въ качествѣ сербскаго посланника въ Царьградѣ,
удовлетворительнаго отвѣта на требованіе Сербіи объ эвакуаціи крѣпо-
стей, естественно склоненъ преувеличивать значеніе сдѣланной ему
уступки и утверждаетъ, что военное предпріятіе кн. Михаила было отло­
жено на неопредѣленное время уоюс при жизни князя (онъ былъ въ это
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ.
253
русскую помощь и что отъ Европы зависитъ не дать Россіи вос­
пользоваться плодами возстапія въ свою пользу *).
Этому 1.867 г. не суждено было, однако, сдѣлаться годомъ бол­
гарскаго освобожденія. Періодъ услолсненій въ европейской динло-
матіи приходнлъ къ концу и вместе съ темъ слабелъ и интересъ
Европы къ восточному вопросу. Кн. Мнхаилъ, отправившійсялѣтомъ
этого года въ иутешествіе ио Европе, съ целыо разведать отно-
шеніе дерлеавъ къ предпринимавшейся имъ борьбе, вернулся, по-
видпмому, съ самыми неудовлетворительными результатами. Осен­
нее свиданіе съ Андраши довершило впечатленіе и, вернувшись
домой, онъ переменилъ своего министра борьбы, И. Гарашанина,
на ловкаго и осторолшаго Іов. Ристича. Россія осталась очень
недовольна этой переменой и пріостановкой военныхъ пригото-
вленій :,::і:); еще недовольнее были болгарскіе добровольцы. Под­
готовленные къ возстанію четы невозмолшо было сдерлеать; ихъ
время премьеромъ, и потомъ, когда всѣ планы Михаила были, дѣйстви-
тельно, оставлены, регентомъ). Его политическій противникъ, напреднякъ
Пирочашщъ, напротивъ, допускаетъ лишь временное колебаніе въ иоли-
тпкѣ кн. Михаила, въ концѣ 1867 года, — и его взглядъ лучше совпа­
даете съ свѣдѣніями, имѣюіцимися въ болгарской лнтературѣ. См. Пи-
рочанацъ „Кнез Михайло“ , стр. 72 и вообще весь IV и V отдѣлы книги.
Ею ж2. Наша Завршна per. Београдъ 1896. Димитрова. Кн. България,
II, 274, слѣд. Карапатровъ, Сбирка, 298, с лѣд.
*) La propaganda Russe en Orient, Paris, 1867, стр. 11—12: «Si le part
national bulgare ne veut pas donner la main à un mouvement, qui assu­
jettirait son pays à la Russie, il ne repoussera cependant aucun secours.
Ce secours lui vint il de la Russie? En face de l’indifférence des nations et des
gouvernements, il n’a pas le choix des moyens. Au moment donc, ou tout est
prêt pour l’explosion, les bulgares s’adressent à la France et à l’Europe
et leur disent: la lutte qui va s’engager sera terrible; de la France seule
il depend qu’elle soit féconde en résultats. Si, à défaut d’autre secours,
ils acceptent le secours du parti russe c’esf qu’ils espèrent que l’interet
des puissances occidentales ne laissera pas !a Russie profiter seule du
bénéfice d’un soulèvement fomenté p:»r nlK h y a deux mois, quand on
croyait que la guerre allait éclater entre la France et la Prusse (разу­
меется, очевидно, люксепбургскій вопросъ), le parti national bulgare a
tout fait pour que l’explosion n’eut pas lien, ne voulant pas que la Rus­
sie, maitresse et dominatrice, eût tout le profit* du soulèvement. Mais
aujourd’hui que l’Occident est tranquille et qu’il aie loisir de s’occuper des
intérêts de l’Orient, qui sont aussi les siens, le parti national bulgare
poussera à l’action. La France, l ’Angleterre ’Italie jetteront, nous l’espè-
rons, le poids de leur influence dans la b.v .nc.e et la feront pencher du
côté du nationalités: Bulgarie libre,
ibro, Roumanie libre, G rèce
libre. Si les puissances de l’Occident abdiquent en restant en dehors de
la question, la Russie s’emparera de l'Orient sans coup fèrir et y impo­
se ra sa loi. Противоположный разеуждеи'я р.уссофильской партіи о без -
корыстіи русскихъ побужденій с.м. въ болгарской брошюрѣ, изложенной
въ текстѣ. („Краткое объясненіе“ etc').
■vir;*■*) Интересный разговоръ Шишкина съ кн. Михаиломъ въ соч. М. Міі-
личевича: „Кнез Михайло успоменима некадашньег свои секретара“. Бео­
градъ 1896 (книга Чупичеве задужбине, 3Sj, стр. 211 —212.

254
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ.
поневоле пришлось еще весной пустить въ нредѣлы Болгаріи
давши имъ совѣтъ— не поднимать, а только подготовлять возста-
ніе. Эта перемѣна роли ничего, конечно, не могла измѣнить въ
пхъ дѣйствіяхъ. Не ноддержанныя никѣмъ и очень малочислен­
ный, онѣ безъ труда были разсѣяны турками. Какъ всегда въ та­
кихъ случаяхъ бываетъ, разочарованные патріоты заговорили объ
нзмѣнѣ: изменники— это были сербы. Осенью болгарскій легіонъ
въ Бѣлградѣ былъ распущенъ: для оставшихся и вернувшихся
нослѣ лѣтней экскурсіи добровольцевъ устроена военная школа,
въ которой они могли готовиться, не возбуждая формальныхъ
затрудненій для Сербіи, къ событіямъ слѣдующей весны. Нетер-
пі.ніе этихъ мнимыхъ „учениковъ“ росло но мѣрѣ того, какъ про­
ходила зима; ихъ непривычка къ дисциплинѣ и разгульная жизнь
вызывали раздраженіе среди сербовъ; дѣло кончилось тѣмъ, что
всѣ они „подали въ отставку“ при первомъ строгомъ дпсциплн-
нарномъ взысканіп. Если кн. Михаилъ, действительно, нересталъ
колебаться и серьезно готовился къ войнѣ за Боснію и Герцего­
вину, то, во всякомъ случаѣ, это дѣлалось такъ тайно, что даже
его министры не всѣ объ этомъ знали. Убійство князя, въ маѣ
1868 г., положило конецъ всѣмъ иадеждамъ. Знамя балканскаго
Пьемонта было вырвано изъ рукъ Сербіи навсегда.
ІІеремѣна въ полнтикѣ Сербіп и первые опыты самостоятель­
ной революціонной организации и борьбы въ дунайскомъ вилайетѣ
замѣгно измѣняютъ настроеніе болгарскихъ натріотовъ въ 1868 г.
Предыдущій 1867 годъ, не смотря на неудачи, сильно поднять
ихъ увѣренность въ себѣ: они сдѣлали опытъ неносредственнаго
обращенія съ своими требованіями къ дерлеавамъ и къ ГІортѣ: они
положили начало сѣти революціонныхъ кружковъ, они убѣдились,
притомъ, что дѣйствовать самостоятельно и выступать непосред­
ственно, отъ собственнаго имени, выгоднее передъ Европой,
чѣмъ считаться орудіомъ „панславистской“ (т. е. русской) аги­
тации. Всѣ эти обстоятельства даютъ неревѣсъ мнѣиіямъ „моло­
дой“ иартіи революціонеровъ передъ миѣніями „старой“; авторы
„ мемуара“ отодвигаютъ на задній планъ авторовъ сербо-болгар-
скаго „споразумѣнія“ .
Факты и слухи съ сербской стороны давали этому настроенію
болгарскихъ радикаловъ обильную пищу. Двукратная подготовка
болгарскихъ „четъ“ , въ 1862 и 1867 гг., и двукратный отказъ отъ
пхъ помощи послѣ дипломатическихъ успѣховъ — окончательно
привели радикаловъ къ выводу, что Сербія вообще не хочетъ
рисковать войной, что народное войско организуется лишь для
мирныхъ побѣдъ, что въ награду за очищеніе крѣпостей турками
сербскій князь гарантировалъ султану спокойствіе со стороны
Помаріи, что для сохраненія тамъ мира безиокойные элементы
нарочио сосредоточены были сербами въ болгарскомъ военномъ
училищѣ, съ тѣмъ, чтобы деморализовать ихъ и сдѣлать негод-
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
255
нымн для возстанія; что султанъ обѣщалъ Михаилу безъ войны
отдать Боснію и Герцеговину; что только занявъ эти области,
Михаилъ начнетъ открыто войну съ султаномъ — изъ-за болгар­
скихъ земель,— „и тялеко тогда будетъ Болгаріи“ *). Гораздо бо­
лее реальныя опасности грозили болгарамъ отъ сербовъ въ Ма-
кедоніи,— и эти опасности становятся новымъ нредметомъ разоб-
лаченій болгарскихъ газетъ. Македонскій вопросъ на этотъ разъ
выдвигается въ нолномъ своемъ объемѣ и улее тогда грозить
окончательно поссорить оба славянскіе народа. Въ данномъ слу­
чае основаніемъ тревоги слулшли действительные факты. Улее въ
первой половине шестидесятыхъ годовъ сербскіе патріоты поста­
вили національпой задачей возстановленіе Душанова царства. Но
это была небольшая кучка, всего два-три человека вначале **);
радикальная интеллигеиція относилась къ нхъ учепіямъ враж-
добпо, какъ противнымъ идее племеппаго братства; въ нравитель-
ствеиныхъ кругахъ относились къ нимъ осторожно, боясь, что
ихъ теорін поссорятъ сербовъ съ болгарами **). Только мало-по­
малу, проповеди съ каѳедры или посредствомъ заучиванія патріо-
тическихъ учебниковъ— тезисы патріота-псторика и натріота-этно-
графа сделались аксіомой въ сознанін последующнхъ поколеній.
Не долеидаясь этого результата, и не ограничиваясь пропа­
гандой въ газетахъ („Световид“, „Видов-дон“), патріоты перено­
сили свою деятельность въ самую Македонію и деятельно при­
нялись открывать тамъ школы, снаблеать ихъ сербскими учите­
лями и учебниками. Въ самомъ конце шестидесятыхъ годовъ со-
держаніе учителей и расходъ на учебники стало принимать на
себя правительство. Въ только-что пробуледавшейся стране новые
учителя приняты были охотно: это были, во всякомъ случае,
славяне, т. е. лееланные союзники противъ главнаго врага, съ ко­
торымъ боролась тогда Македонія, заодно съ Болгаріей,— про-
*) Вся эта цѣпь идей развивалась то сполна, то отрывками въ рево-
люціонной газетѣ „Народность“, начавшей выходить въ 1868 году. См.
напр, за этотъ годъ NoNo 19, 33 и 34.
*'*) Г лавные представител и этого національно-піовинистическа го те-
ч енія, к ъ которымъ сербская интел л игенція продолжала относиться отри­
цательно или иронически долго послѣ того, какъ сама подчинилась от­
части ихъ ученіямъ, суть ГІанта Сречковичъ, Милойко Милоевичъ и Дра-
гашевичъ. Первоначальное отношѳніе къ ихъ ученіямъ видно, напр., изъ
позднѣйшихъ жалобъ Милоевича въ журналѣ его сторонника, Веселико-
в и ч а ,—„Српствѣ“ , 1888 года , брой 11-й. „Это все болгарское, — говорилъ
тогдашній министръ народнаго просвѣщѳнія крестьянамъ одного села
дѣйствгітельной Старой Сербіи.— „Это в а м ъ Милоевичъ вс круж ил ъ голову
та ким и глупостями! Мы не хотим ъ ссориться с ъ братьями болгара ми"1.
Припомнимъ, что это было время, ко гда сербское ученое дружество из да ­
вало на свой счетъ македонскія пѣсни Берковича подъ названіемъ „бол­
гарскихъ“ (I860) и отказывало Милоевичу въ субсидіи на поѣздки и въ
изданіи собранныхъ имъ матеріаловъ, которые онъ упорно считалъ „серб­
скими“ (Ср. Српство, No No 21—23).

256
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
тнвъ греческаго духовенства. Такимъ образомъ, но свѣдѣніямъ,
сообщаемымъ руководителем'!, двюкенія, Милоевнчемъ, въ 1865 г.
открыта была въ Македоніи одна школа, а въ 1866—уже шесть,
въ 1867— тридцать двѣ, въ 1868— еще десять; изъ этихъ 49 школъ
одиннадцать получили помощь- учебными пособіями уже въ
1868—1869 годахъ *).
Конечно, эта усиленная дѣятельность не могла остаться не­
замеченной болгарскими патріотами. Въ газетахъ стали появляться
корреспопденціи изъ Македоніи по этому поводу. Приведу наи­
более характерную изъ нихъ, нѣсколько разъ перепечатанную и,
судя по этому, произведшую сильное впечатлѣніе. „Братья, слу­
шайте, что я вамъ разскажу“ ,— нисалъ одинъ македонскій торго-
вецъ.— „Какъ всегда, такъ и въ этотъ годъ (1869) я поѣхалъ по
торгорымъ дѣламъ въ Вѣиу... Пароходъ остановился въ Бел­
граде... Выйдя на пристань, я былъ въ затрудненіи, такъ какъ
прежде пароходъ не приставалъ въ этомъ месте. Незнакомый
человекъ подошелъ ко мне и спросилъ; — откуда ты? — Я отве-
чалъ, что я болгаринъ изъ Македоніи.— Незнакомецъ возразилъ:—
какой болгаринъ, тамъ не живутъ болгаре, тамъ сербы — тамъ
Старая Сербія.— Не знаю,— отвечалъ я, молсетъ быть,— но мы на-
зываемъ себя бугари. — Вы не бугари; бугари не славяне, они та-
.тары и имя ихъ происходить отъ Бухаріи. Вы сербы и потому
должны учиться по-сербски; а когда мы разоримъ турецкую дер­
жаву, и у васъ будетъ князь, пушки, ружья, солдаты и т. д.
—
Я, увидавъ, чего хочетъ этотъ безстыдникъ, началъ ему поддаки­
вать, чтобы узнать, что онъ мне разскажетъ. А онъ, заметивъ во
мне сочувствіе, разошелся, заключилъ, должно быть, по моему
костюму, что я простой человекъ... Есть ли у васъ учитель?—•
Есть молодой, только ничего не знаетъ и мы не понимаемъ его. —•
А, видите, онъ болгаринъ, а вы говорите не но-болгарски, а по
сербски, потому и не понимаете его. Но мы вамъ пошлемъ и
учителя, и книги, если вы его прогоните. — Хороню бы было, мы—
бедняки, заметилъ я... — (На возвратномъ пути) заверни въ БЬл-
градъ, я тебя сведу къ министру и... (точки въ подлиннике); мы
дадимъ тебе два ящика книгъ, а после, когда увидимъ, что изъ
этого выйдетъ, пошлемъ вамъ и учителя...— Если бы, братья, кто-
нибудь другой мне разсказалъ это, я бы не поверилъ; но уви­
давъ своими глазами и услышавъ своими ушами— смутился... Едва
мы, бедные, отъ однихъ отделались, какъ, вотъ, ужъ являются
другіе. Но — поздно. Только нужно намъ быть осторолшее съ
*) См. „Српство“ 1888, о бившим шко ла ма у Србирі подъ Турцима
No No 8 --14. Я подсчиталъ только ш кол ы открытый в ъ собственной Макѳ-
доніи, о став ляя в ъ сторонѣ Старую Сербію и з ападную Болгарію. При­
бавлю, что время основ анія другихъ 19 школъ, сверхъ подсчитанныхъ
Милоевичем ъ не указ а но и можетъ относиться толсе к ъ шес тидесятымъ
годамъ.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТНОШЕНШ .
257
теми, кто къ намъ приходить въ это опасное для насъ время,
чтобъ насъ не ругали и не говорили, что мы „дебелоглавы“ и
только умеемъ пахать да, копать“ *).
Подобно македонскому купцу, первымъ чувствомъ болгарскихъ
радикаловъ при столкновеніи съ сербской пропагандой въ Маке-
доніи было изумленіе и некоторая неуверенность въ достовер­
ности и въ значеніи доходившихъ изъ Македоніи вестей. Самая
радикальная изъ тогдашнихъ газетъ, „Народность“ , решаясь вы­
сказаться но этому вопросу, обставляетъ свою первую статью
оговорками. Ей „смешно и стыдно“ поднимать споръ о Македо-
ніи; смешно, потому что, собственно, Македонія не принадлежитъ
еще ни той, ни другой стороне, а стыдно, потому что этимъ спо-
ромъ нарушаются взаимные интересы. Но делать нечего; газета
„принулсдена высказаться открыто“ , и, притомъ, ей приходѵітся
сделать это по поводу дружескаго обращенія сербскпхъ радика­
ловъ къ болгарскимъ. Р ёч ь идетъ о распущеніи болгарскаго ле-
гіона въ Белграде, противъ котораго торжественно протестуютъ
еербскіе радикалы. „Мы ояшдали, что сербское знамя въ рукахъ
кн. Михаила покроетъ цЬлый Балканскій нолуостровъ,—говорятъ
они въ своей прокламаціи; — „но, къ сожаленію, теперь его ми­
нистры только грязнятъ сербское знамя“ . И они слагаютъ съ себя
ответственность за действія своего „деспотическаго и тиранскаго
правительства“ . „ Неужели“ ,— отвечаетъ „Народность“ ,— „сербская
нрокламація не могла хоть изъ любезности употребить иное вы-
ралшніе: напр., в ъ одной руке сербское, а въ другой болгарское
знам я11. Сербы очень шумятъ о братствѣ; но братство прежде
всего требуетъ равенства. Идея увеличенія насчетъ другихъ на­
родовъ— есть идея реакционная, отжившая свое время. Въ составь
Болгаріп входить и Македонія до Старой Сербіи, съ границей по
долине Болгарской Моравы. Только подъ этимъ условіемъ и
можно говорить о „братстве“ . И затемъ редакція печатаетъ це­
лый рядъ статей подъ общимъ заглавіемъ: „Братство сербовъ съ
болгарами“. Здесь подбираются факты, свидетельствующіе о пре-
зреніи сербовъ къ болгарскому языку и народности, цитируются
утверлсденія, что въ Македоніи говорятъ по сербски и что пре­
делы Сербіи простираются до Плевны, Татаръ-Базарджика и Со-
луни, отмечаются факты училищной пропаганды, разсказывается—
и перетолковывается— исторія сербо-болгарскихъ отношеній по-
следняго времени *). Общій выводъ газеты не такъ неблагопрія-
тенъ для сербо-болгарскаго союза, какъ общій тонъ ея поли­
тики, но, во всякомъ случае, онъ походить на своего рода уль­
тиматума „Clara pacta boni amici. Пусть знаютъ государственные
*) Напе ча та но в ъ царьградской „Македоніи“, 1869, No 14; перепеча­
тано въ „Дунавской Зорѣ“, 1809, No 19.
*) „Народность“ , 1868, No No ‘28—34.
17

258
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
люди Сербіи, что Болгарія никакимъ образомъ не можетъ всту­
пить съ Сербіей въ иной союзъ, кромѣ „федерацги“ на началѣ пол­
наго равенства обѣихъ державъ :і:).
Другой представитель свободнаго болгарскаго слова тѣхъ го­
довъ, „Дунайская З аря“, былъ нѣсколько умѣреннѣе „Народности“;
послѣдняя далее обвиняла его въ принадлежности къ „старой“
партіи, хотя онъ самъ настойчиво отвергалъ такое обвиненіе.
Этому органу еще труднѣе отказаться отъ мысли о „югославян-
скомъ царствѣ“; онъ начинаетъ свое существованіе рѣшительной
защитой этой идеи, готовъ далее признать необходимость русской
помощи, но мало-по-малу переходить на сторону „молодой“ пар-
тіи,— и м акедонскій вопросъ служить при этомъ однимъ изъ глав-
ныхъ побужденій. Полемика съ сербами ведется здѣсъ очень
осторожно и сдерлсанио; газета подчеркиваетъ, что „сербская идея“
есть лишь мнѣніе отдѣльныхъ лицъ, мало распространенное, а
не государствеиная доктрина вродѣ megali idea грековъ. Одно
время „Дунавска Зора“ далее торлсествуетъ, что ей удалось устра­
нить всѣ недоразумѣнія между братскими народами; какъ вдругі,
эти недоразумѣнія возникаютъ вновь, въ видѣ училищнаго вопроса
въ Македоніи, и редакціи приходится признать ихъ болѣе серьез­
ными, чѣмъ когда-либо прелсде **).
Единственнымъ публицистомъ, который и въ эти годы остался
вѣренъ идеѣ балканской федераціи и сербо-болгарскаго союза,
былъ Любекъ Каравеловъ, котораго мы видѣли въ 1867 году въ
Бѣлградѣ, вмѣстѣ съ Раковскимъ, работающимъ надъ организа-
ціей четъ. Раковскій скоро послѣ того умеръ; Каравеловъ же былъ
принулсденъ покинуть Бѣлградъ послѣ убійства кн. Михаила.
Вмѣстѣ съ сербскими радикалами онъ былъ заподозрѣнъ, какъ
соучастникъ этого убійства; онъ и воледь сербскаго радикализма,
Вл. Іовановичъ, арестованъ былъ затѣмъ австрійскими властями
въ Новомъ-Садѣ, вмѣстѣ высидѣли нѣсколько мѣсяцевъ въ пешт-
ской тюрьмѣ и, наконецъ, былп отпущены, какъ невинные. За-
вязавъ, такимъ образомъ, прочныя связи съ представителями
сербской „омладины“ , Любекъ Каравеловъ вернулся въ Букарештъ
сторопникомъ сербскаго соглашенія. „ Старая“ партія тотчасъ по­
пыталась воспользоваться имъ для изданія своего собственнаго
органа „Отечество“ . Въ самомъ началѣ, однако, обиарулсилось,
что одна эта общая идея союза съ Сербіей не молсетъ служить
мостомъ для сблпженія представителя „молодой Болгаріи“ съ
букарешстскими „чорбаджіями“ ***). Относительно протектората
*) „Народность“, 1869, No 17.
**) „Дунавска Зора“ , 1868,
9, 20, 29, 31, 33, 34, 48; 1869, jsgjvs 14
20, 26.
***) См. письмо JI. Каравелова въ „Дунайской Зарѣ“, 1869, .>5 39, и
зам ѣ ч а ні я редакціи ві. Л1« 33. Ср. также полем ику противъ „семерыхъ“
хо зяев ъ „Отечества“ в ъ „Свободѣ“ , 1870, No 28.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
259
Россіи Каравеловъ былъ совсѣмъ другого миѣнія и всю надежду
возлагалъ, подобно всей болгарской молодежи, на самостоятельное
революціонное двилсеніе въ самой странѣ. Въ концѣ 1869 г. онъ
начинаетъ издавать свой собственный органъ „Свобода“ , в ь
ко­
торомъ достилсеиіе политической свободы объявляется (въ про­
тивоположность сторонникамъ церковной борьбы) очередной на-
ціональной задачей болгаръ, а необходимымъ средствомъ для
достиженія этой цѣли считается соединеніе съ другими балкан­
скими народностями, — и прелсде всего съ сербами *). „Смѣишо
ссориться и дѣлить то, что намъ еще не принадлежитъ“ ,— заяв­
ляешь новый органъ въ одномъ изъ первыхъ номеровъ,— „и смѣшно
опредѣлять границы и обсуждать будущую форму правленія, когда
мы еще рабы. Первая наша забота доллена быть — общее наше
освоболсденіе, а потомъ народъ самъ рѣшитъ свою судьбу... По­
этому, для хрпстіанъ Балканскаго полуострова нулено соединепіе,
соединеніе и соединеніе, а когда они будутъ свободны, тогда
всякій получить то, что каждому принадлежитъ“ . Каравеловъ
одинаково стоитъ и противъ „дуализма“ съ Турціей, и противъ
подчиненія протекторату Австріи или Россіи. „Ни турецкое пра­
вительство не согласится удовлетворить болгарскія требованія, ни
болгарскій народъ не пожелаетъ заключить никакихъ договоровъ
съ султаномъ и съ его правительствомъ“ ,— говоритъ онъ, намекая
на извѣстный намъ „мемуаръ“ . Въ то же время полякамъ, Чай­
ковскому и Ланчевичу, онъ отвѣчаетъ: „Что вы пугаете насъ
Россіей? мы съ русскими ничего другого не имѣемъ общаго,
кромѣ братсісаго сочувствія, какое имѣемъ и съ вами, поляками,
потому что всѣ мы славяне. Болгаре хотятъ быть свободными отъ
всѣхъ и не желаютъ быть ни русскими, ни поляками“ . Отвѣчая
сербамъ, писавшимъ въ газетѣ „Cponja“ , что „счастіе улыбнется
болгарамъ только тогда, когда они соединятся съ своими род­
ными братьями, Каравеловъ заявляетъ: „болгары никогда не были
фанатиками, и мы увѣрены, что ни одинъ болгаринъ не оттолк-
нетъ руки, протянутой ему искренно и нелицемѣрно“. И всѣ эти
отвѣты, въ основѣ своей, проникнуты одной мыслью, къ которой
постоянно возвращается газета. „Если болгаре ищутъ свободы и
независимости, то доллены надѣяться только на свои силы и не
полагаться ни на кого, потому что только то, что будетъ добыто
нами самими, сдѣлается нашимъ достояніемъ, котораго никто не
будетъ въ состояніп отнять... Единствениыя народности, которыя
могутъ теперь подать намъ помощь матеріальную и нравствен-
*) По сербскиуъ свѣдѣніямъ, JI. Каравеловъ получилъ все нужное
для своего изданія, а также и готовую типографію, изъ Сербіи. См: Ри­
стичъ, Диплом атска Историка Срби]е з а время српскихъ р ато ва 1875—7S гг.
T. I, Беогр. 1896, стр. 167. Тотъ же авторъ сообщаетъ, что в ъ 1870 г.
сербскій эмиссаръ нарочно ѣз дил ъ въ Букарештъ, чтобы помирить „мо-
. подую“ партію болгаръ со »старой“; в. 166.
17 ••

260
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
ную, суть сербы и румыны... Наши интересы, стремленія, ж ела-
нія и надежды одинаковы... мы должны подать другъ другу брат­
скую руку и приняться за освоболсденіе отъ азіатскаго и нѣмец-
каго рабства, а когда достигнемъ своихъ общихъ желаній, то
пусть народы „сами рѣшатъ свою судьбу“ . Ставя вопросъ такимъ.
образомъ, Л. Каравеловъ исходить изъ твердой увѣрениости, что
народъ имѣетъ полное право на самоопредѣленіе и ие можетъ
имъ не воспользоваться. Въ частности, относительно Македоніи,
у него нѣтъ ни тѣни сомнѣнія, какъ она воспользуется свободой
рѣшенія своей судьбы. Онъ прямо высказываетъ свое мнѣніе объ
этомъ вопросѣ,— но противополагаетъ его не мнѣнію сербовъ, а
мнѣнію грековъ.
„Греки не смотрятъ на то, какимъ народомъ
населена нзвѣстная земля, наиримѣръ Македонія, а говорятъ, что
она была когда-то греческая, т. е. византійская и потому должна.
прпнадлелсать имъ“ ... Но „въ нашемъ XIX столѣтіи историческое
и каноническое право потеряло значеніе; всякій народъ, какъ и
всякіи человѣкъ, доллсенъ быть свободенъ, и всякая народность
имѣеть полное право жить сама для себя... Ѳракія и Македонія
должны быть болгарскими, потому что ихъ населяютъ болгаре“ *).
Что вся эта аргументація направлена столько же, если не больше,
противъ сербовъ, какъ и противъ грековъ, Каравеловъ не гово­
ритъ, и можетъ быть, не думаетъ: въ его время сербская аги-
тація въ Македоиіи могла ему казаться неважной частностью.
Онъ ставилъ вопросъ такъ, какъ онъ ставился и въ сербскихъ
брошюрахъ того времени
какъ его ставила и дружественная
Каравелову партія радикальной сербской „омладины“ , можетъ
быть не безъ вліянія этой самой друлсбы.
Выралсеніе мнѣній послѣдией партіи мы находимъ въ совре-
менныхъ изданіяхъ одного изъ волсдей „омладины“ , Вл. Ивано­
вича, сотоварища Каравелова по изгнанію и по заключенію въ
пештской тюрьмѣ. Всѣ мысли, извѣстныя улсе намъ изъ „Сво­
боды“ ,
излагаются здѣсь, — часто въ тѣхъ лее самыхъ выраже-
ніяхъ, но притомъ въ болѣе систематизированной формѣ,— передъ
тррбуналомъ европейскаго общественнаго мнѣнія. Іовановичъ.
исходить также изъ провозглашенія нравъ каждой народности на
собственное самоопредѣленіе, возстаетъ—въ интересахъ Европы
такъ лее, какъ и юленаго славянства — противъ рѣшенія судьбы
Балканскаго полуострова одними только наиболѣе заинтересован­
ными державами—Австріей и Россіей, требуетъ отъ Европы carte
*) См. в сѣ цитированный в ъ текстѣ мѣста въ „Свободѣ“, 1869, NoNo 4,
7;1870г.NoNo10,12,14(тожевъNoNo16,29,15)идруг.
**) См. напр, цитату из ъ брошюры С. С. „Неточно питанье и Cpönja “
Б ѣл гр ад ъ , 1870, в ъ No 30 (1870) „Свободы“: „ошибочно думать, что во
Ѳракіи, Румеліи и Ма кедоніи ж ивутъ греки. Они составляюсь множество
только въ городахъ, лежащихъ на берегу Архипелага, а сельское насе-
леніе— чисто болгарское.“ Авторъ брошюры стоитъ з а федерацію.
СЕРБОКО-БОЛГАРСКТЯ ОТНОШЕНШ .
261
blanche для борьбы балканскихъ народностей съ Турціей соб­
ственными силами и увѣренъ въ благопріятномъ исходѣ этой
борьбы, если всѣ славянскія народности соединятся для общей
цѣли—достиженія независимости. Достигнуть единенія— есть глав­
ная и ближайшая задача южнаго славянства; а для ея осуще-
ствленія „имъ слѣдуетъ устранить всѣ вопросы, которые могутъ
вызвать или усилить, или поддержать раздоръ между ними... Они
должны искать того, что ихъ соединяетъ, а, не того, что ихъ
раздѣляетъ... Никакія вѣроисповѣдныя, племенныя и погранич­
ный разногласія не должны раздѣлять защитниковъ свободы. Въ
рѣшительный моментъ они должны составить одну, крѣпко спло­
ченную фалангу противъ враговъ свободы и всячески постараться—
избѣгнуть разъѳдиненія“ . Въ такомъ только случаѣ южные сла­
вяне будутъ достаточно сильны, чтобы самостоятельно свергнуть
турецкое рабство, не прибѣгая къ европейскому „протекторату“ .
Результатомъ ихъ соединенныхъ усилій будетъ „свободная феде-
рація“ балканскихъ народностей, въ которой „ни одна изъ нихъ
не должна будетъ жертвовать своей свободой и правомъ“ . „Эти
народности сами рѣшатъ, подъ какой формой правлеиія имъ
.лучше быть“ . „Для вопросовъ внутренней политической органи­
зации время наступить тогда, когда обезпечено будетъ единство
и независимость народностей“ ...
„Всякое иреобладаніе одной на-
ціональности надъ другой... должно быть отвергнуто“ *).
Если во всѣхъ этихъ мнѣніяхъ Іовановпча можно видѣть
источникъ однородныхъ мыслей Любека Каравелова, то въ одномъ
случаѣ мы должны предположить обратное вліяніе: Каравелова
на Іовановича,—именно, въ отношеніи послѣдняго къ македон­
скому вопросу. Въ этомъ случаѣ онъ безусловно склоняется на
сторону болгарскаго мнѣнія и тщательно выгораживаетъ Македо-
нію изъ района сербскихъ притязаній.
„Сербскими областями
Турціи“ оиъ вездѣ называетъ только Боснію, Герцеговину и Me-
тохію; подъ „Старой Сербіей“ , расширяемой шовинистами до пре-
дѣловъ царства Дуглана, онъ соглашается подразумѣвать именно
только эту послѣднюю область (т. е . Метохію **).
Пока устанавливалось, такимъ образомъ, соглашеніе по маке­
донскому вопросу меледу сербскими и болгарскими радикалами,
*) Les serbes et la mission de la Serbie dans l’Europe d’Orient par
Vladimir Ywanovics, Paris, 1870, и его же: The emancipation and unity of
the Serbian nation or the regeneration of Eastern Europe bj the reconsti­
tutio n o f the nationalities. Geneva, 1871. Вторая книжка составляетъ пере-
дѣлку первой.
**) См. The emancipation etc. стр. 120 (The Serbian provinces of
Turkey—Hosnia, Herzégovine and Metohia: Les Serbes etc. 242 (ce sont
les serbes de l’Herczégovine, et de la Bosnie et de la Metohie, appelée la
Stara Serbie). Т акое опредѣленіе, дѣйствительно, впо лнѣ соотвѣтствуетъ
мѣстному употребленію этихъ географичес кихъ терминовъ, а также к
в сѣмъ карт ам ъ, н а которыхъ не о тр азилась великосарбская идея.

262
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
самый вопросъ, неожиданно для обѣихъ сторонъ, былъ нереие-
сенъ Xодомъ событій совсѣмъ на другую почву. Рѣшать его прак­
тически— пришлось не съ точки зрѣнія югославянской федераціи,
имѣвшей осуществиться въ болѣе или менѣе отдалеиномъ буду­
щемъ, а съ точки зрѣнія болгарскаго церковнаго вопроса, рѣше-
ніе котораго стало иа ближайшую очередь. Радикалы, конечно,
не расположены были смотрѣть на церковный вопросъ, какъ на
очередной; для нихъ на очереди стояло политическое освобожде-
ніе. Каравеловъ даже утверждалъ, что „болгарскій народъ очень
мало интересуется церковнымъ вопросомъ и мало заботится о
томъ, кто будетъ его владыками“ *). Когда султанскій ферманъ
[S70 года нризналъ церковную самостоятельность болгаръ, Кара-
велов i. сталъ доказывать, что „церковный вопросъ рѣшенъ не
царьградскими чорбаджіами, а болгарскими возстанцами, и что
сдѣлавъ болгарамъ эту уступку, турки только хотѣли усыпить
болгарское революціонное движеніе“ **). Во всѣхъ этихъ утверж-
деніяхъ, несомнѣнно, есть доля истины, но еще больше преуве-
личенія. Самое это объясненіе султанскаго фермана, какъ уступки
умѣренному теченію передъ крайнимъ, показываетъ, какъ М ни­
лась сравнительная сила того и другого. Оба теченія, безъ со-
мнѣнія, преувеличивали свою силу и оба добились успѣха только
прп могущественной поддержкѣ Россіи; но русская поддержка въ
церковномъ вопросѣ, какъ и турецкая уступка, была невольной
даныо настойчивости, обнарулсенной самой массой въ вопросѣ,
тогда какъ русская помощь въ дѣлѣ освоболсденія явилась неолси-
данной для всѣхъ и не могла входить въ разсчеты ни царьград-
скихъ сторонниковъ „дуализма“, ни радикальныхъ сторонниковъ
„федераціи“ .
Оставляя въ сторонѣ этотъ никѣмъ не предвидѣн-
ный факторъ и не полагаясь на цифровыя доказательства Іова-
иовича, утверждавшаго, будто федеративная армія молсетъ проти­
востать турецкой,— остается заключить, что вопросъ о федераціп
къ началу семидесятыхъ годовъ, не смотря на сербскую „омла-
дину“ и болгарскіе „комитеты“ , оставался въ сущности академи-
ческимъ вопросомъ. Напротивъ, церковный вопросъ самъ собой,
естественнымъ своимъ тяготѣніемъ, приблилсался къ практической
развязкѣ. Въ связи съ этой развязкой и македонскій вопросъ
пріобрѣталъ очень реальный смыслъ: его надо было не устра­
нять изъ спора, a рѣшать немедленно. Вотъ почему идея „фе-
дераціи“ осталаоь, въ ожиданіи лучшаго будущаго, на страницахъ.
революціонной печати, тогда какъ македонскій вопросъ, по его
связи съ церковнымъ, сдѣлался предметомъ усиленнаго вниманія
дипломатовъ.
Надо, однако, признать, что при всей разницѣ практической:
*) Свобода, 1870, No 20, ср. No 16.
**) Ibid. No 20.. 21.
СЕРБСКО-ЕОЛГАРСКІЯ 0ТН0ШЕНІЯ .
263
постановки вопроса, теоретическое освѣщеніе его остается та­
кимъ же, какимъ оно было въ литературѣ.
„Великосербская“
идея пока не находить себѣ доступа въ дипломатически бумаги.
Македонія считается съ обѣихъ сторонъ болгарской, и если сер 5-
скіе дипломаты поднимаютъ о ней вопросъ, то только для
того, чтобы защитить законныя границы своихъ притязаній отъ
покушеній со стороны болгаръ. Теперь наступаетъ ихъ очередь
оиредѣлить точнѣе эти границы.
Мы зиаемъ уже, какъ руководители церковной борьбы въ
Константинополѣ смотрѣлп на сторонниковъ борьбы политиче­
ской. Если для букарештскихъ чорбаджіевъ это былп— „вага-
бонты“ и „гайдуки“ , то для царьградскихъ они былп еще хуже,
бунтовщики противъ законной турецкой власти. Не стѣсняясь
протестовать и доносить на своихъ земляковъ-революціонеровъ,
они тѣмъ менѣе моглп стѣсняться съ ихъ „братьями“ по крови
и ио революціи, сербами. И когда эти сербы являлись конкур-
рентами на болгарскія земли, то для вѣриоподданнича султана
вопросъ объ отношеніи къ нимъ рѣшался ясно, безъ дальнихъ
историческихъ и этнографическихъ справокъ. Это оылп чуже­
земцы, посягавшіе на цѣлость оттомансісаго отечества. Если
букарештская революціоииая газета грозила сербамъ разрывомъ
братскаго союза за пропаганду въ Македоніи, то у царьградскаго
органа было всегда въ запасѣ иного рода оружіе.
„Наша обя­
занность,— говорилось тамъ,— обратить серьезное вниманіе отто-
маискаго правительства на сербскія интриги и пригласить его
принять относительно сербовъ самыя строгія мѣры. Потому чго
если эти интриги затрогиваютъ Болгарію, то не меньшую опас­
ность онѣ представляютъ и для государственнаго порядка
')•
И македонецъ— читатель царьградскихъ газетъ— отвѣчалъ серб­
скому пропагандисту не только ссылкой на то, что онъ болга
тшнъ, а также— и главнымъ образомъ,— н а то, что онъ „вѣрно
подданный своего царя султанъ-Азисъ-хана
")■
Но въ числѣ „вѣриоподданнича“ султана Азпса значилось
также не малое количество и настоящихъ сербовъ въ Босніп-
Герцеговинѣ и Старой Сербіи. Въ какое отношеніе долженъ былъ
стать къ нимъ ихъ „вѣрнонодданниче“ собратья болгаре? Ничто
не мѣшало болгарину по отношенію къ этому собрату лселать
того же, чего онъ желалъ самому себѣ, т. е. прежде всего цер­
ковной самостоятельности. Врагъ былъ общій— греки; цѣль борь­
бы одна и та же—славянское богослуженіе, отправляемое нацю-
нальными пастырями. Совершенно естественно, что царъградскіе
чорбаджіи могли придти къ мысли— включить и сербское насе
*) Турция, 1870 (годъ VI), No 42, с татья „Сьрбити и македонски м
българи“ .
**) Македония, 1869 (годъ III), No 15.

264
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
леніе Турцін въ число тѣхъ областей, для которыхъ они доби­
вались самостоятельной церкви подъ защитой султана. Они,
впрочемъ, не сами остановились на этой мысли, повидимому’
она внушена была имъ греками. У грековъ была при этомъ своя
ііѣль: они предложили болгарамъ расширить свои церковныя
прнтязанія на Боснію и Герцеговину для того, чтобы отвлечь
ихъ отъ Македоніи. На Македонію и даже на Ѳракію греки
тогда смотрѣли, какъ на свое собственное достояніе; греческое
правительство признавало Болгарію только отъ Дуная до Бал-
канъ. Напротивъ, земли турецкихъ сербовъ оставались внѣ гре­
ческихъ претензій; греческое духовное владычество тамъ никогда
не удавалось такъ полно провести, какъ въ Македоніи (особенно
южной). Вотъ почему константинопольскій патріархъ Софроній
охотно предлагалъ болгарамъ создать для нихъ „болгарско-бос-
ненскую“ церковную область, только чтобы они оставили въ
рукахъ грековъ ѳракійскія и македонскія епархіи. Болгарскіе
руководители приняли предложѳніе патріарха, но не отказались
и отъ своихъ прежнихъ требованій; такимъ образомъ, въ про­
ектированный ими списокъ епархій будущей независимой болгар­
ской церкви вошли наряду съ македонскими епархіями (Скоп-
ская, Дебрская, Велесская, Кастурская, Полянинская, Сересская,
Битольская, Пресненская (Охридская), Струменская и Боденская)
такж е и всѣ сербскія епархіи Старой Сербіи, Босніи и Герцего­
вины (Сараевская, Мостарская, Зворнпкская, Призренская, также
спорныя Пиротская и Нишская).
Но ни для кого не было тайной, что церковный вопросъ
имѣетъ для болгаръ, главнымъ образомъ, національное значеніе.
Предѣлы независимой болгарской церкви должны были намѣтить
границы будущаго болгарскаго государства.
„Экзархія есть и
должна быть учрежденіемъ политическимъ,— говорилъ нѣсколько
позднѣе самъ глава этой церкви, болгарскій экзархъ, сербскому
посланнику въ Царьградѣ;— но этотъ характеръ ея не долженъ
выражаться явно, пока она не признана“.
Мы знаемъ уже, что
царьградскіе воясаки подумывали о политическомъ дуализмѣ съ
Турціей, неудивительно, поэтому, что въ свой дуализмъ опи
включили и турецкихъ сербовъ. „Болгарскія желанія идутъ теперь
еще дальше, пишетъ сербскій агентъ изъ Константинополя (май
1872);— они мечтаютъ составить съ турками дуализмъ; болгаре и
босняки съ герцеговинцами— съ одной стороны, а мусульмане съ
другой; а сербовъ оставить въ сторонѣ, какъ они стояли и до
сихъ поръ“.
На словахъ, и турки готовы были поощрять эти
болгарскія надеясды, какъ они поощряли и ихъ церковную борьбу;
послѣднимъ они пріобрѣтали въ болгарахъ союзниковъ противъ
сильныхъ тогда греческихъ претензій, а первымъ— отвращали
болгаръ отъ руководимаго эмигрантами сербо-болгарскаго рево-
лгоціоннаго движенія.
„ Тѵрція надѣется, что въ болгарахъ най-
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
265
детъ помощь противъ насъ, если дѣло дойдетъ до войны“,
со-
общаетъ тотъ же сербскій агентъ *). Положеніе осложнялось еще
тѣмъ, что и самое сербское населеніе въ Турціи было, повиди­
мому, непрочь соединиться съ болгарами въ ихъ борьбѣ противъ
грековъ за церковную независимость. Въ оффиціальномъ разго-
ворѣ съ патріархомъ сербскій агентъ самъ выдвигалъ этотъ
фактъ, какъ средство понудить патріарха къ уступкамъ. „Народъ
сербскій въ Босніи п старой Сербіи,— говорилъ онъ,— крайне
недоволенъ послѣдними распоряженіями Великой церкви (рѣчь
идетъ о передачѣ церкви въ Призренѣ влахамъ) и грозить, что
отдѣлится отъ нея и перейдетъ къ болгарамъ, если не прекра­
тятся затрудненія и несправедливости, которыя ему дѣлаются.
Для болгаръ не можетъ быть ничего лучше этого случая: они
поспѣшили воспользоваться имъ и послали повсюду своихъ эмис-
саровъ, чтобы побудить сербскій народъ прибѣгнуть къ защитѣ
экзарха и просить Порту о переходѣ подъ болгарское церковное
управленіе“ .
Въ виду всѣхъ этихъ фактовъ, сербское правительство, разу-
мѣется, не могло оставаться равнодушнымъ къ ходу и исходу
болгарскаго церковнаго спора. При первыхъ серьезныхъ видахъ
болгаръ на успѣхъ, сербское министерство развило свою точку
зрѣнія на вопросъ въ письмѣ, которое сербскій агентъ доллшнъ
былъ прочесть патріарху. Въ виду того, что „болгарскіе руко­
водители приглашаютъ сербскій народъ въ чпсто-сербскихъ епар-
хіяхъ присоединиться къ болгарской церкви“ , м инистерство на-
поминаетъ, что „несомнѣнно болгарскими“ доляш.ы считаться
лишь тѣ епархіи, которыя входили въ составь бывшей Тырнов-
ской патріархіи, что епархіи бывшаго Охридскаго патріаршаго
престола должны считаться спорными, такъ какъ эта область
переходила изъ болгарскихъ рукъ въ сербскія, а туркамъ подчи­
нилась, какъ сербское владѣніе; что, наконецъ. епархіи бывшей
Ипекской патріархіи суть безпорно сербскія. Въ письмѣ. дальше,
выставлялось требованіе, чтобы, въ случаѣ возстановленія ста-
рыхъ болгарскихъ церковиыхъ правъ, были возстановлены и
сербскія, хотя бы въ той формѣ „чтобы всѣ еш^хіи бывшихъ
сербскихъ провинцій перешли подъ власть главы признанной
уже сербской церкви въ княжествѣ“, а до этого перехода, чтобы,
по крайней мѣрѣ, посылались туда патріархомъ „исключительно
такіе духовные пастыри, которые были бы сербами по проис­
хождению“ .
*) См. дл я предыдущаго u пос лѣдующаго изло же нія интересный
сборникъ сербскихъ дипло матическихъ донесеній из ъ Константинопо ля
по церковному вопросу (1869—1875), напе ч ата нный в ъ Б ѣ лгр а дѣ подъ
заглавіомъ „Како je постала бугарска Ersapxija“. Я пользовался болгар­
скимі> переводомъ'этой брошюры: „Какъ е създадена българската екзар-
хия“ отъ Д . Мариновъ, София, 1898 (оттискъ изъ „Религіознн Разкази“ ,
кн. Ill—IY 1898 г.). См. стр. 9—10, 40 -41 .

266
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОІІІЕНІЯ .
Неодобренная русскимъ посланникомъ, Игнатьевымъ, и не­
дружелюбно принятая патріархомъ, сербская декларація не имѣла
никакихъ практическихъ послѣдствій. Скоро послѣ того султан­
ский ферманъ утвердилъ независимость болгарской церкви въ со-
ставѣ, собственно, сѣверно-болгарскихъ епархій. Македонскія епар-
хіи не упоминались прямо, но вмѣсто того ферманомъ обѣщаио
было признать за болгарскія тѣ изъ нихъ, въ которыхъ двѣ трети
населения выскажутся въ пользу присоединенія къ экзархіи. Такъ
какъ, однако же, македонскій плебисцитъ далъ бы слишкомъ не­
выгодные результаты для патріарха, то это условіе фермана оста­
лось невыполнеинымъ и по сію пору. Вмѣсто того начались не­
скончаемые переговоры о томъ, какія именно епа,рхіи патріархъ
согласится оставить за болгарами. Были голоса среди болгаръ за
необходимость уступокъ, но наиболѣе вліятельные всетаки, съ
Чомаковымъ во главѣ, совершенно правильно стояли на бѵквѣ
фермана, не допускали мысли о какихъ-либо измѣненіяхъ и хо-
тѣли получить въ Македоніи или все, или ничего. Это повело къ
окончательному разрыву съ патріархомъ и къ проклятію юной
болгарской церкви на всеобіцемъ соборѣ. Греки торжествовали
теперь, что меясду славянами и греками проклятіе вырыло про­
пасть. Болгары торжествовали не менѣе грековъ, получивъ болѣе
независимую церковь, чѣмъ они могли бы мечтать, если бы имъ
пришлось остаться въ общеніп съ великой церковью. Дальнѣйшія
событія показали, что ликованія грековъ были совершенно на­
прасны, политика непримиримой партіи— самая выгодная для бол­
гаръ, и что больше всего осталась въ проигрышѣ та сторона,
которая вовсе не вела игры,— именно сербы. Послѣ первой своей
деклараціи, сербы дѣйствовалп все время въ согласіи съ русскимъ
посланникомъ, т. е. въ пользу болгаръ. Послѣ того, какъ рѣчь
о „чисто-сербскихъ“ епархіяхъ Босніи, Герцеговины и Старой
Сербіп была оставлена, сербы смотрѣли довольно спокойно на
торговлю болгаръ съ патріархомъ изъ-за македонскихъ епархій,—
и даже помогали болгарамъ выторговать побольше. Подчиняясь-
ли русскому вліянію или исходя изъ извѣстныхъ намъ идей еербо-
болгарскаго союза, сербы не настаивали особенно на сомнитель-
ныхъ, можетъ быть, и для нихъ самихъ тогда правахъ своихъ на
упраздненную въ XVIII в. Охридскую патріархію; ихъ агентъ въ
ІДарьградѣ писалъ даже въ одномъ изъ своихъ донесеній слѣдую-
щія довольно знаменательный строки: „намъ слѣдовало бы при­
знать болгарскую церковь. Этого требуютъ наши собственные
интересы и интересы такого сроднаго намъ народа, съ которымъ
мы должны жить въ любви и согласіи ради нашей общей будущ­
ности... Признавъ болгарскую церковь, мы остались бы послѣдо-
вательны себѣ самимъ, такъ какъ всегда утверждали, что болгары
правы. Этимъ поступкомъ мы парализовали бы и маневры нашихъ
враговъ, увѣренныхъ, что въ случаѣ (болгарскаго успѣха) Сербія
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
267
совершенно отдѣлится отъ болгаръ. Что ж е касается сербскихъ
епархій, которыя теперь находятся въ рукахъ экзарха, (сербскіп)
митрополитъ могъ бы выразиться въ письмѣ, что мы даемъ свои
епархіи болгарскому экзарху въ видгь залога. Но я.всетаки думаю,
что лучше всего было бы объ этомъ ничего не упоминать. По-
литичнѣе съ нашей стороны было бы показать, что мы не дѣ-
лаемъ никакой разницы мелсду болгарами и сербами“ .
Трудно сказать, что было бы, если бы была принята поли­
тика, рекомендованная сербскимъ агентомъ; какъ бы то ни было,
сербское правительство, послѣ нѣкотораго періода колебаній и
нерѣшительности, пошло прямо противоположнымъ путемъ, и
этотъ путь привелъ къ самому неудачному исходу.
Путемъ, противоположнымъ сербо-болгарскому соглашеиію,
было сербо-греческое соглашеніе. ІІослѣ окончательнаго разрыва
патріарха съ болгарами и послѣ провозглашенія болгарской
схизмы, это соглашеніе само собой становилось на очередь..
Одинаковость взаимныхъ иптересовъ была очевидна. Каждый
македонецъ (или старый сербъ), переходя въ болгарскую цер-г
ковь, одновременно становился „болгарииомъ“ въ глазахъ турец-
каго правительства и „схизматикомъ“ въ глазахъ константино­
польской патріархіи. Другими словами, то, что выигрывала экзар-
хія, теряли заразъ и сербы, и греки. Вотъ почему теперь патрі-
архъ прямо выражаетъ сербамъ свое желаніе „противодѣйство-
вать стремленіямъ болгарскихъ владыкъ къ уничтоженію серб­
ской народности и соединить въ духовномъ смыслѣ сербскій эле-
ментъ съ греческимъ“ . Съ своей стороны, и сербскіе дипломаты
становятся придирчивѣе къ экзархіи и начинаютъ все чаще оспа­
ривать право болгаръ работать въ пользу своей церкви въ пре-
дѣлахъ Старой Сербіи (къ которой они причисляютъ и Нишъ).
Одновременно съ этимъ, сербское правительство все болѣе втяги­
вается въ школьную пропаганду сторонниковъ великосербской
идеи и начинаетъ щедрой рукой раздавать субсидіи и помогать
учебными пособіями открытымъ имъ въ Македоиіи школамъ.
Отиошеніе македонскаго населенія къ этой пропагандѣ, однако,
рѣзко мѣняется съ этого времени. Прелсде населеніе довольно
охотно принимало сербскихъ учителей; протестовали противъ
нихъ только немногочисленные представители македонской интел-
лигенціи. Теперь для всего народа стало понятно, что сербы —
его вр*аги, такъ какъ они оказались врагами и народной церкви
и союзниками греческихъ владыкъ. Но и со стороны союзниковъ,.
въ ісонцѣ концовъ, сербы не много выиграли. „Соединѳніе грече­
скаго элемента съ сербскимъ“ греки хотѣли эксплуатировать
исключительно въ свою пользу: взаимная дружба тотчасъ же
кончалась, какъ только заходила рѣчь о назначеніи на духовныя
мѣста природныхъ сербовъ и о разрѣшеніи слулсить въ грече--
скихъ церквахъ по славянски. Такъ какъ каждый славянинъ-эк-

263
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
вархистъ оффиціально числился въ турецкихъ спискахъ болга-
риномъ“ , то сербы попробовали, было, повлечь изъ этого пользу
для своей великосербской пропаганды и называть каждаго славя-
нина-патріархиста „сербомъ“ . Но это было рѣшительно противъ
греческихъ интересовъ и традицій. Славянинъ-патріархистъ былъ
раньше и долженъ былъ оставаться „грекомъ“ . „Сербъ“ въ ту­
рецкихъ предѣлахъ это былъ синонимъ бунтовщика. Такимъ
образомъ, новоявленной народности приходилось въ предѣлахъ
Македоніи очень плохо. Греческій консулъ въ Скопье отвѣчалъ
мѣстнымъ патріархистамъ, объявлявшимъ себя „сербами“ и тре-
оовавшимъ на этомъ основаніи славянской службы: „вы болгаре
и не хотите быть греками, такъ идите въ болгарскую церковь“.
И. если они настаивали на томъ, что хотятъ быть „сербами“ ,__
имъ говорили; „а, такъ ты сербъ? ты, значить, хочешь бунто­
вать.“ И тотчасъ слѣдовалъ доносъ турецкимъ властямъ: такіе-
то и такіе-то хотятъ быть сербами“ . Когда же эти славяне-патрі-
архисты апеллировали къ своему духовному главѣ, патріарху и
когда тотъ даже приказывалъ мѣстному архіерею-греку—не отвер­
гать сербскихъ поповъ и позволять иногда служить по славянски
въ греческой церкви, то отъ архіерея получался отвѣтъ: „Здѣсь
сербовъ нѣтъ; греческая община состоитъ изъ грековъ (подъ
которыми разумѣлись оффиціальной терминологіей и славяне) и
грековлаховъ“ *).
Такимъ образомъ, дѣйствуя согласно съ патріархіей, Сербія
ничего не выиграла для осуществленія великосербской идеи; па-
противъ, въ Македоиіи она только подчеркнула этимъ и провела
въ общее сознаніе народа мысль, что македонцы— не сербы.
Благодаря удачному рѣшеиію церковно-національнаго вопроса,
македонскіе „бугаре“ стали сознавать свое племенное тождество
съ ѳракійскими и дунайскими „болгарами“ какъ разъ къ тому
времени, когда среди сербской молодежи окрѣпла пущенная въ
оборота лѣтъ десять раньше идея,— что Македонія должна быть
сербской.
„Мысль твоя не погибнетъ“ эти слова, написанныя на па­
м ятник кн. Михаила, выражали собой настроеніе сербскаго обще-
ственнаго мнѣнія, не измѣнившееся и послѣ насильственной
смерти князя. Мы видѣли, что Турція нмѣла постоянно въ виду
возможность войны съ Сербіей. Возможность эта превратилась
въ нравственную необходимость для Сербіи, когда началось въ
1875 году возстаніе въ Босніи и Герцеговинѣ. Позднѣе, послѣ
того какъ войны 1876— 1878 годовъ, вызванныя подъемомъ на-
ціональнаго чувства у сербовъ, закончились крушеніемъ націоиаль-
ныхъ надеждъ, радикальнымъ противникамъминистерства Ристича
См- ЕаѴичъ, Сьрибия и балісанксіи съюзъ, шгрѳв. J1. Вигтна, София
1896, стр. 73—77 .
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
269
было легко доказывать несвоевременность и неумѣстность серб­
скаго участія въ этихъ войнахъ *). Но для современниковъ уча-
стіе Сербіи должно было являться неизбѣжнымъ логическимъ вы-
водомъ изъ почти двадцатилѣтнихъ ириготовленій. Теперь или
никогда Обреновичи должны были исполнить свою національную
миссію, а сербское общество— приняться за осуществленіе идеа-
ловъ омладины, извѣстный намъ предводитель которой, Вл. Іова-
новичъ, былъ членомъ министерства Ристича въ моментъ объ-
явлеиія войны. Война шла за осуществленіе идеи „балканскаго
Пьемонта“; и иервымъ шагомъ къ такому осуществленію, какъ
предполагалось и въ шестидесятыхъ годахъ, должно было послу­
жить присоединеніе Босніи къ Сербіи и Герцеговины къ Черно-
горіи. Рѣшившись объявить войну, кн. Миланъ отправилъ сул­
тану письмо, въ которомъ предлагалъ миромъ рѣшить то, чего
ожидаль отъ военной нобѣды: онъ требовалъ, чтобы султанъ но-
ручплъ ему администрацію Босніи и вычислялъ подробно воен­
ный и финансовый выгоды, которыя получить отъ этого Отто­
манская имперія. Послѣ неудачнаго исхода первой войны (1876),
когда пришлось мириться на основаніи status quo, Ристичъ за­
являлъ, правда, передъ скупштиной, что „война не была завое­
вательной, а была войпой для самозащиты, войной за свободу и
объедпиепіе сербскаго племени, — и она положила моральную
основу этой свободѣ и этому объеднненію“;— но это значило— въ
другихъ выраженіяхъ повторить ту же старую мысль **).
Пять недѣль спустя послѣ заключенія сербами мира Россія
объявила войну Турціи. Чтобы обезпечить себѣ нейтралитетъ
Австріи и свободу дѣйствій иа восточной половинѣ Балканскаго
полуострова; она предложила Австріи взять Боснію; но этой цѣ-
иой австрійскіе дипломаты не хотѣлп покупать давно уже намѣ-
чениой области, и договоръ о нейтралитетѣ пришлось заключить
па менѣе выгодныхъ условіяхъ. Обѣ державы обязались не пре­
тендовать на исключительный протекторатъ надъ христіанскими
народами въ Турціи и о результатѣ войны должны были выска­
заться всѣ державы, участвовавшія въ парижскомъ и лондон-
скомъ трактатахъ. Россія обязывалась, затѣмъ, отказаться отъ
всякихъ территоріальныхъ пріобрѣтеній на правомъ берегу Дуная,
соблюдать цѣлость Румыніи и не добиваться Константинополя.
Въ случаѣ обраюванія новаго славянскаго княжества, это не
доляшо было совершиться въ ущербъ неславянскимъ народностямъ
или государствамъ; Россія не должна была присвоивать себѣ осо­
бенныхъ правь надъ Болгаріей, которой не могъ управлять ни
*) См. брошюру „Владанъ и Іованъ Ристичъ“, Београдъ, 1898 и отвѣтъ
Ристича (подъ псевдонимомъ Любичъ) въ брошюрѣ, „Радикала и наши
дипломатски успеси. Беогр. 1898 г. Ср. также цитированную выше бро­
шюру Пирочанца „Наша завршна реч“.
*'*) Ристичъ, Дипломатска историка Cp6nje etc.I, стр. 90 —111,258—278-

270
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ.
русскій, ни австрійскій принцъ. Наконецъ, своихъ операцій Рос-
сія ие должна была распространять иа Сербіючто показывало,
что эту часть полуострова Австрія оставляете въ своей сферѣ
вліянія“ *).
Въ силу этого договора Россія должиа была отнестись очень
сдержанно къ вопросу объ участіи Сербіи въ начатой ею войнѣ.
Еще въ предыдущемъ году въ Петербургѣ показывали видъ, что
сердятся на объявленіе войны Сербіей, потомъ русскіе добро­
вольцы и офицеры вынесли изъ Сербіи тялселыя впечатлѣнія
относительно боевой годности сербской арміи, и это отразилось
на неодобрительныхъ словахъ, произнесенныхъ государемъ въ
его московской рѣчи передъ войной по адресу сербовъ. Сербы
считались, къ тому же, въ славянофильскихъ кругахъ испорчен­
ными европейской культурой, измѣнившими славянскому „смире­
нно“ и предавшимися самонадѣянной борьбѣ со зломъ чисто-жи ­
тейскими, мірскими средствами. Болгары, напротивъ, представля­
лись въ воображеніи славянофиловъ нетронутой, дѣвственной
почвой, не зараженной политикой и государственностью и гото­
вой воспринять славянофильскую „внутреннюю правду“ во всей
полнотѣ, предоставивъ своимъ покровителямъ заботиться о „правдѣ
внѣшней“ **). Всѣ выгоды войны, такимъ образомъ, заранѣе пред­
назначались для болгарской народности. Что касается предѣловъ
этой народности,— объ этомъ тогда никто не спорилъ, кромѣ за-
щитнпковъ великосербской идеи, голосъ которыхъ не доходилъ
еще ни до европейскихъ, ни до русскихъ ученыхъ круговъ. Мнѣ,
нія этихъ круговъ вполнѣ сходились и были приняты диплома­
тами за исходную точку ихъ разсулсденій. Бисмаркъ и князь Чер­
каемый одинаково смотрѣли иа этнографическіе предѣлы болгар­
ской народности, хотя первый основывался на картѣ Киперта-
резюмировавшеЙ показанія европейскихъ иутешественниковъ, а
послѣдній на изслѣдованіяхъ и наблюденіяхъ русскихъ слави-
стовъ, бывшихъ лично на мѣстѣ, Григоровича и Гильфердинга.
Всѣ эти иоказанія установляли предѣлы болгарскаго племени
приблизительно такъ, какъ оип были опредѣлены вскорѣ грани­
цами санъ-стефанскаго трактата.
Между обѣими европейскими державами, Австріей, мѣтившей
на Боснію и Герцеговину, и Россіей, готовившейся отдать бол­
гарамъ то, что сербское общественное мнѣніе привыкало считать
„Старой Сербіей“,— сербскія притязанія на роль балканскаго
Пьемонта могли считаться заранѣе проиграннымъ дѣломъ. Весь
*) Ibid, И, 27, 194.
**) См. любопытное „Посланіе къ сербамъ из ъ Москвы", на пе ч ат ан­
ное по русски и по сербски в ъ Лейпцигѣ, 1860 г., и подписанное всѣми
вождями славянофильства, Хомяковымъ, Погодинымъ, Кошелевымъ, И. Бѣ -
ляевымъ, Е лагины мъ, 10. Са мариным ъ, Безсоно вымъ, К. и И Аксако­
выми, П. Бар теневым ъ и Ѳ. Чижовымъ.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
271
вопросъ въ томъ, насколько сознавало это передъ войной само
сербское правительство и общество. Какъ мы говорили, сами
сербы расходятся въ данномъ случаѣ въ мнѣніяхъ: одни изъ нихъ
готовы утверждать, что не сознавало своего полоясенія только
тогдашнее правительство и что если бы оно сознавало его, то
не доллшо было бы доводить пололсеиія дѣлъ до русской войны.
Глава этого самаго правительства отвѣчаетъ своимъ противни-
камъ совершенно основательно, что не отъ однихъ сербовъ за­
в и с л о направлять ходъ событій и что, если бы они не приняли
въ этихъ событіяхъ активнаго участія, то не добились бы и того,
что всетаки получили, т. е. политической независимости и до­
вольно значительнаго всетаки расширенія границъ. Ристичъ не
договариваетъ только, что иллюзіи были, несомнѣнно, у серб­
скаго правительства передъ войной, а его противники забывглотъ,
что источникомъ этихъ иллюзій было самое настроеніе общества,
не исключая, можетъ быть, и его радикальныхъ вождей.
Какъ бы то ни было, ходъ событій готовнлъ сербамъ рядъ
лсестокихъ разочарованій. Прелсде всего, участіе ихъ въ войнѣ
было для нихъ безусловно необходимо, а для русской арміи
весьма полезно; тѣмъ не менѣе, Россія, какъ сказано выше,
должна была очень осторолсно высказываться по поводу этого
участія и могла обѣщать сербамъ, взамѣнъ его, только пробле-
матическія выгоды. Въ посланномъ въ Петербургъ еще въ ноябрѣ
1876 года мемуарѣ сербское правительство предлагало продол-
лсать войну, съ условіемъ, что Россія дастъ орулгіе и деньги, что
Сербія получить Боснію, a Черногорія— Герцеговину. Въ случаѣ
лее, если выяснится необходимость прекратить войну, начатую
Сербіей, тайныя инструкціи сербскаго уполномоченная рекомен­
довали ему просить русскаго посредничества для полученія отъ
Турціи, взамѣнъ денелшаго вознагражденія, уступки Новобазар-
скаго пашалыка и Призренскаго вилайета. Изъ Петербурга серб-
скій агентъ привезъ только письменный отвѣтъ царя (янв. 1877),
что „въ случаѣ войны олшдается энергическое содѣйствіе Сербіи
и что при заключеніи мира постараются добиться для Сербіи
какъ можно больше выгодъ, сообразно съ ея военными успѣ-
хами“,— или, какъ это формулировалось словесно, „по мѣрѣ ея
заслугъ“ *). Когда война началась, Россія стала выражаться еще
неопредѣленнѣе. „Je ne vous engage pas, je ne vous force pas,
mais vous pouvez, si vous voulez“ , говорилъ теперь царь при свидаиіи
съ княземъ въ Плоешти (8 іюня), а Горчаковъ добавлялъ, что
если Сербія будетъ вовлечена въ войну, то должна сдѣлать это
отъ своего имени. Правда, въ срединѣ іюля тонъ этихъ обра-
щеній сильно измѣиился, въ связи съ нашей первой неудачей
*) Ристичъ, Дипл. ист. II, мемуаръ и инструкція Мариновичу, стр.
3—13. Русскій отвѣтъ ibid., стр. 14—16.

272
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТНОШЕНШ .
подъ Плевной. „Если Сербія не перейдетъ границу въ двѣнад-
цатидневный срокъ,— говорилъ теперь государь сербскому пол­
ковнику Катарджію,— „то она погибла и ея національная будущ­
ность навсегда компрометтирована. Если она и дальше будетъ
оставаться въ бездѣйствіи, то потеряетъ симпатію цѣлой Россіи.
Если же двинется, то получить право на будущность и я под­
держу ея аспираціи. Если она воздержится отъ участія въ борьбѣ,
ее я оставляю, скажите это князю и его правительству. Ска­
жите князю и то, что, введя свои войска въ дѣйствіе въ теченіе
двѣнадцати дней, онъ окажетъ мнѣ значительную услугу, и что
я на него разсчитываю. Со стороны Австріи вамъ нечего бояться“ .
По желанію сербскаго агента, немедленно было телеграфировано
министру финансовъ о высылкѣ князю Милану милліона рублей
серебромъ. Къ удивленію противниковъ Ристича, эти рѣшптельныя
слова и мѣры не произвели на сербское правительство соотвѣт-
ствующаго дѣйствія. Оно не спѣшило и торговалось о дальней­
шей денежной помощи. Полтора мѣсяца спустя великій князь
главнокомандующій, готовпвшійся тогда, совмѣстно съ румынской
арміей, ко второй аттакѣ Плевны, еще разъ написалъ князю,
что ему особенно была бы полезна въ этотъ моментъ кооперація
сербскихъ войскъ. Посланный имъ полковникъ Бобриковъ всту­
пилъ въ переговоры съ сербскимъ военнымъ министромъ относи­
тельно плана военныхъ дѣйствій. Но переговоры эти были прер­
ваны контръ-ордеромъ отъ царя и великаго князя: удержаться
на время отъ открытыхъ дѣйствій и ограничиться передвиже-
ніемъ войскъ къ юго-восточной границѣ, впредь до дальнѣйшихъ
распорядкеній.
„Легко было понять, что со стороны Австро-
Вѳнгріи опять появились какія-то затрудненія“ ,— замѣчаетъ, оче­
видно не безъ основанія, Ристичъ. Для ловкаго сербскаго
премьера эти „затрудненія“ пришлись очень кстати. На полумѣру
которой теперь ограничивалась русская главная квартира, онъ,
наконецъ, рѣшился. Въ концѣ августа и первой половинѣ сен­
тября на грапицѣ было выставлено до 25 тысячъ солдатъ. Еще
черезъ полтора мѣсяца (28 октября) имп. Александръ II въ третій
разъ писалъ сербскому князю, но поводу его поздравленія съ
военными успѣхами, что онъ желалъ бы, чтобы и княжескія
войска приняли участіе въ этихъ успѣхахъ“ .
Друзья Сербіи въ
главной квартирѣ совѣтовали, въ сербскихъ интересахъ, немед­
ленно объявить войну Турціи; наконецъ, великій князь потребо-
валъ формально (31 октября), чтобы сербскія войска въ теченіе
десяти дней вступили въ дѣйствія противъ Турціи. Это былъ
моментъ, когда русско-румынскія войска подготовляли полную
блокаду Плевны. Князь отвѣчалъ, что готовъ, но что просить,
до объявленія войны, такимъ же оффиціальнымъ путемъ сооб-
п;ить и обѣщаніе русскаго правительства о ежемесячной денеж­
ной субсидіи за время, пока продолжится война. 12 ноября ми-
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
273
нистерскій совѣтъ рѣшилъ, наконецъ, принять участіе въ войнѣ,
довольствуясь простымъ обѣщаніемъ, что Россія не оставить
Сербію безъ денегъ. Послѣ того, однако, прошло еще двѣ недѣли.
28 ноября, наконецъ, ІІлевна была взята, успѣхъ войны обез-
печенъ и содѣйствіе сербскихъ войскъ перестало быть нужно.
Черезъ три дня, 1 ноября, Сербія объявила Турціи войну *).
Сопоставленіе этихъ датъ не нуждается въ комментаріяхъ;
радикальная сербская партія, очевидно, права въ своихъ обвине-
ніяхъ, что Ристичъ выжидалъ исхода плевненской осады, чтобы
рѣшить вопросъ объ участіи сербовъ въ войнѣ. Отвѣтъ Ристича,—
что Сербія лишь случайно была задержана въ объявленіи войны
возстаніемъ въ Крагуевацѣ, связаннымъ съ антидинастическпмъ
движеніемъ въ Сербіи,— также теряетъ силу при провѣркѣ датъ.
Послѣ министерская рѣшенія 12 ноября Сербія имѣла двѣ не-
дѣли и не объявила войны; вѣсть о крагуевацкомъ возстаніи
пришла въ Бѣлградъ 27, т. е. наканунѣ паденія Плевны, и не
могла уже, слѣдовательно, задержать объявленіе войны больше,
чѣмъ задержала ее выжидательная политика сербскаго прави­
тельства. Наконецъ, это возстаніе, въ сущности совершенно не­
значительное, не помѣшало Сербіи объявить войну четыре дня
спустя,— ка къ только извѣстіе о паденіи Плевны было получено.
Трудно сказать, на что могла бы разсчитывать Сербія въ
случаѣ большей предупредительности по отношенію къ Россіи;
ио во всякомъ случаѣ, только-что изображенная „мѣра заслугъ“
ея не давала ей основаній надѣяться на особенное вниманіе рус­
скаго правительства къ ея „національнымъ аспираціямъ“ . Со
стороны Австріи эти аспираціи встрѣтпли съ самаго начала са­
мый рѣшительный и категорически! отпоръ. Еще до начала рус­
ской войны выяснилось, что сербскія войска никоимъ образомъ
не должны дѣйствовать со стороны Босніи, чтобы не возбудить
неудовольствія Австріи; для нихъ намѣчался другой районъ, со
стороны Старой Сербіи. Соображаясь съ этимъ, сербское прави­
тельство составило проектъ террнторіальнаго увеличенія Сербіп:
по этому проекту, къ княясеству должны были быть присоеди­
нены Коссовскій вилайетъ съ Новобазарскимъ округомъ и Вид-
динскій округъ. На приложенной къ проекту картѣ— границы
„Старой Сербіи“,
собственно, показаны были гораздо шире, въ
духѣ великосербскихъ притязаній и доходили до Эгейскаго моря,
захватывая Солунь и устье Струмы. Но отойти къ Сербіи немед­
ленно должны были Новобазарскій сандлгакъ, сѣверная Македонія
(Дибра, Велесъ, Ш тинъ, Джумая) и западная полоса Болгаріи
(Радоміръ, Кюстзндиль, Драгоманъ, Бѣлградчикъ и Виддпнъ).
Занять войсками, до заключенія перемирія, сербы успѣли, однако,
только Нишскій и Пиротскій округъ. Скоро оказалось, что
*) Ристичъ, Дипл . историка CpGuje, II, гл а в а IV—УІІ.
18

274
СЕРВСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
„славянофилы“ главной квартиры считаютъ и эту область за
безусловно-болгарскую. Тѣ же „славянофилы“ создали затѣмъ
„цѣлокупную“ Болгарію санъ-стефанскаго договора, въ которую
должна была войти большая часть земель, имѣвшихся въ виду
сербами. Мы видѣли, что въ основѣ этихъ мнѣній и дѣйствій
лежали нѳсомнѣнныя и общепризнанный тогда данныя объ этно-
графическихъ предѣлахъ болгарскаго племени. Когда одинъ серб-
скій посланникъ въ Петербургѣ упрекалъ впослѣдствіи графа
Игнатьева за его пристрастіе къ болгарамъ при заключеніи санъ-
стефанскаго договора, Игнатьевъ вскочилъ со своего мѣста и
вынулъ изъ стола весь тотъ матеріалъ, который былъ въ Санъ-
Стефано при утверлсденіи мира. Онъ развернулъ передъ своимъ
собесѣдникомъ сербскія карты п сербскіе учебники, подтверж-
давшіе, что земли, отданныя болгарамъ, вовсе не были сербским»,
а болгарскими *). Надо прибавить, конечно, что научныя дан­
ныя вполнѣ соотвѣтствовали тогдашнимъ задачамъ русской поли­
тики, какъ ихъ формулировала русская дипломатія. Посланный
въ Петербургъ сербскій уполномоченный, Протичъ, долженъ былъ
выслушать отъ Гпрса, что „все, что сербы заняли, называется
Болгаріей и что, по мнѣнію русскихъ, несправедливо болгарское
племя отдавать сербамъ“ , а также и то, что „русскіе и болгар-
скіе интересы одинаковы и стоятъ на первомъ мѣстѣ при пере-
говорахъ; если придется уступать, то прежде всего уступки бу­
дутъ сдѣланы на счетъ сербскихъ интересовъ, а въ случаѣ
нужды, даже и на счетъ русскихъ, но никакъ не насчетъ бол­
гарскихъ **).
Со стороны Россіи не на что было больше надѣяться. Но
русско-турецкій договоръ подлежалъ пересмотру на европейскомъ
конгрессѣ; державы спѣшили до конгресса войти въ предвари­
тельный отдѣльныя соглашенія. Путь, который оставался при
этомъ Сербіи,— это былъ путь частнаго соглашенія съ Австріей,—
путь, который и указали сербамъ сами русскіе дипломаты. Но на
этомъ пути Сербія опять встрѣтила не мало терній. Австрія гото­
вилась въ то время, не болѣе, не менѣе, какъ сама стать во главѣ
западно-балканской федераціи. Вмѣсто простой оккупаціи Босніи
и Герцеговины, снова предложенной Россіей, Австро-Венгрія
желала теперь получить эти области въ полное владѣніе и устроить
изъ нихъ автономныя княжества, точно такъ-же поступить съ
Албаніей и съ Македоніей (включая Солунь), заключить затѣмъ
со всѣми этими новыми княжествами имперскій союзъ, а съ Оер-
біей и Черногоріей, которымъ оставлялась ихъ независимость,
*) Фактъ разсказанъ однимъ сербскимъ писателѳмъ. См. брошюру:
Доктори Владан и Іован Ристич у cpncKoj cm ^ibHoj политици. Београдъ
1898, стр. 85. Мѣстнымъ изслѣдовател ямъ предстоитъ оиредѣлить, какіе
именно это были кар ты и учебники.
**) Ристичъ, Дипл. ист. II, 123, 143.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
275
войти въ военные и торговые договоры, долженствовавшіе, оче­
видно, быть первымъ шагомъ къ переходу на то же, зависимое
отъ общеимперскаго строя, положеніе. Руоскіе дипломаты за­
говорили, съ своей стороны, о раздѣлѣ Турціи между Австріей
и Россіей. Наконецъ, въ виду невозмолшости сговориться съ
австрійцами, Россія подписала (18 мая) тайное соглашеніе съ
Англіей о предѣлахъ своихъ уступокъ на предстоящемъ кон­
грессе. Здѣсь условлено было раздѣленіе санъ-стефанской Бол-
гаріи на три части, изъ которыхъ одна (дунайская) получала
самостоятельное политическое существованіе, другая (Румелія")
становилась автономной областью, а третья (Македонія) возвра­
щалась султану. Австрія, съ своей стороны, сговорилась съ Бис-
маркомъ относительно оккупаціи Босніи и Герцеговины и отно­
сительно пути къ Солуни и къ Эгейскому морю, черезъ Ново-
базарскій санджакъ *).
Всѣ эти соглашенія еще болѣе съузили границы, въ которыхъ
Сербія могла разсчитывать па территоріальныя расширенія. На­
дежда на Боснію отнята была уже въ началѣ войны; теперь исклю­
чалась возможность компенсацій и въ Старой Сербіи, и въ Ма-
кедоніи, гдѣ Англія защищала права Турціи, a Австрія — свои
собственныя. Графъ Андраши готовъ былъ предложить прирѣзки
на единственной сторонѣ, которая оставалась,— и которая была
притомъ же оккупирована отчасти сербскимъ войскомъ,— н а юго-
восток, подъ условіемъ заключенія торговаго договора; но съ
этой стороны являлось препятствіе отъ Россіи, признававшей эти
области болгарскими. Пололсеніе Сербіи было трудное. „Когда
Австро-Венгрія выгоняетъ насъ изъ Новобазарской области, то
Россія не въ состояніи насъ защитить; а когда Австро-Венгрія
дастъ намъ (или, точнѣе, продастъ) вознагралсденіе со стороны
болгарской границы, оставляя намъ, кромѣ Враньской области,
Трнскую и Пиротскую, то Россія возралаетъ и противъ Трна, и
противъ Пирота, предлагая взамѣнъ того Гилянскій край, на что
опять Австро-Венгрія не соглашается“ . Ристичъ предлагалъ рѣ-
шить вопросъ о національности оккупированныхъ сербами обла­
стей путемъ плебисцита; но русскіе военные и дипломаты заяв­
ляли, что плебисцитъ во время оккупаціи ничего не значитъ, что
сербы предварительно должны уйти изъ края, а потомъ европей­
ская комиссія — произвести опросъ населенія или изслѣдовать
вопросъ сама. На это сербы, въ свою очередь, отвѣчали, что
тогда откроется возможность болгарской пропаганды въ странѣ,
и они не ручаются за результатъ. Въ концѣ концовъ, европей-
скій конгрессъ не захотѣлъ отлагать размежеванія до спеціаль-
наго разслѣдованія п рѣшилъ дѣло компромиссомъ, отдавъ сер­
бамъ большую часть оккупированной ими болгарской земли, —
*) Ристичъ, ibid., 147, 153, 155—158.
18*

276
СЕРБСКО-БОЛГАРСКШ ОТНОШЕНШ .
немного меньше трети тогдашнихъ размѣровъ княжества *).
Сравнительно „съ сербскими аснираціями“ эта уступка представ­
лялась сербскому общественному мнѣнію совершенно ничтожной.
Въ результатѣ двухъ воинъ Сербія теряла наделсду на объедине-
ніе сербскаго племени и доллсна была отказаться отъ роли ру­
ководительницы національныхъ стремленій на полуостровѣ, тогда
какъ Болгарія, безъ всякихъ усилій съ своей стороны,—по убѣж-
денію сербовъ, — выдвигалась на ноложеніе оиаснаго соперника.
„Какое же утѣшеніе намъ остается“, спрашивалъ Ристичъ рус­
скихъ уполномоченныхъ на конгрессѣ. „Остается вамъ то утѣ-
шеніе,— отвѣчалъ ему баронъ Жомини,— что это пололсеніе дѣлъ
будетъ временньш ъ и черезъ пятнадцать лѣтъ, самое оольшое,
мы разсчитаемся съ Австріей“ .
Бар. Жомини не могъ думать, что, едва пройдетъ половина
назначеннаго имъ срока, какъ Сербія сама попытается пайтн
себѣ утѣшеніе инымъ путемъ и что утѣшительницей при этомъ
явится не Россія, а именно Австрія. 7 -го сентября 1885 года со­
вершился филиппопольскій переворотъ, и князь Александръ Бат-
тенбергъ провозгласилъ себя государемъ соединенной Болгаріи
и Румеліи. Фактъ былъ совершенно неожиданъ для всей Европы
il засталъ дипломатію врасплохъ. Никто не зналъ, кѣмъ именно
совершенъ переворотъ, державы подозрѣвали другъ друга, Ав-
стрія Россію и Россія Австрію; эта полная неизвѣстность мѣшала
принять то или другое онредѣленное положеніе относительно
переворота. Король Миланъ въ это время велъ австрійскую по­
литику, увлекая за собой и своихъ министровъ-напредняковъ.
Одинъ изъ предводителей напредняцкой партіи, ІІирочанацъ,
остававшійся тогда внѣ министерства, разсказалъ намъ въ своемъ
дневнпкѣ о настроеніи двора, министерства и народа непосред­
ственно послѣ румелійскаго соединенія.
„Вѣсть эта произвела
глубокое впечатлѣніе въ Бѣлградѣ,— записываетъ онъ на другой
день послѣ переворота,— Хотя сербская политика и не могла
стремиться помѣшать соединенію Болгаріи и Румеліи, но въ этотъ
моментъ она разсчитывала, по крайней мѣрѣ, добиться полити­
ч еская равновѣсія на полуостровѣ и получить залогъ своей на-
ціональной будущности. Иснравленіе границъ на восточной гра-
ницѣ и расширеніе на югъ по необходимости становилось задачей
сербскаго правительства. Между тѣмъ событіе застало правитель­
ство совершенно неподготовленнымъ“ . Отъ болгаръ, неспособность
которыхъ къ самостоятельной политической лсизни была аксіомой
для сербскаго общественпаго мнѣнія, ничего подобнаго пе ожи-
дали. Король Миланъ, находившійся за-границей, поспѣшилъ въ
Вѣну. Тамъ онъ убѣдился прежде всего, что и для Австріи пе­
реворотъ былъ полной неожиданвостыо. ІІризнаютъ его, или
*) Ibid, главы XIII и XIV.
СЕРБСКО-БОЛГАРОКІЯ ОТНОШ ЕНІЯ .
277
нѣтъ— это зависѣло отъ того, какъ выяснится отношеніе Россіи
къ перевороту. На всякій случай, Миланъ послалъ телеграфиче-
скій приказъ въ Бѣлградъ о мобилизаціи. 9 -го сентября онъ былъ
уже въ Бѣлградѣ. Въ тотъ же день въ Софіи была получена те­
леграмма царя, неодобрявшая переворотъ и приказывавшая рус­
скимъ офицерамъ воздержаться отъ участія въ военныхъ дѣи-
ствіяхъ. Черезъ нѣсколько дней, по новой телеграммѣ, они по­
дали коллективную отставку и болгарская армія осталась безъ
офицеровъ. Итакъ, теперь было ясно, что переворотъ совершенъ
противъ желанія Россіи. Вмѣстѣ съ тѣмъ, признаніе перевороте
со стороны европейскихъ дерясавъ становилось вѣроятнымъ. Но
это признаніе оставалось въ болѣе или менѣе отдаленной пер-
спективѣ. На лицо была только возможность, — казавш аяся неиз-
бѣжностью,— вступленія въ Румелію турецкихъ войскъ. При этихъ
условіяхъ король Миланъ обдумывалъ дальнѣйшую программу
дѣйствій. Равновѣсіе нарушено — надо его возстаяовить посред-
ствомъ территоріальныхъ пріобрѣтеній: этотъ основной мотивъ,
прежде всего, былъ для всѣхъ очевиденъ. Но гдѣ искать земель-
ныхъ компенсацій? Общественное мнѣніе, особенно радикалы,
готовы были думать, что надо идти на югъ, въ Старую Сербію,
и въ союзѣ съ болгарами воевать противъ турокъ. Одинъ черно-
горскій журналпстъ, доброволецъ въ политикѣ, предлагалъ въ
эти дни въ Софіи болгарскому правительству пойти навстрѣчу
сербамъ п заключить съ ними союзъ, уступивши имъ кое-кашя
деревни на западной границѣ и условившись подѣлить Македо-
нію *). Король Миланъ былъ далекъ отъ такихъ плановъ. Изъ
Вѣны ему дали понять, что война Сербіи съ Турціей,
и воз­
можное расширеніе сербскихъ границъ къ югу
не входитъ въ
австрійскіе планы. За-то полуоффиціозные органы прямо наме­
кали, что Сербіи открыть путь къ востоку, до самой Софіи. Бол-
гарія казалась легкой добычей. Негодность болгаръ къ войнѣ
это была другая аксіома въ Бѣлградѣ, опровергнуть которую могъ
только другой урокъ, вродѣ Сливницы. Теперь у оолгарь не было
и офицеровъ. На югѣ ей грозило вторженіе турокъ; всѣ силы
были тамъ и западная граница оставалась совершенно открытой.
Пройти съ войскомъ отъ границы до Софіи — казалось легкой
прогулкой. И король Миланъ начинаетъ въ этомъ духѣ обраба­
тывать министерскую партію. Армія мобилизована, говорятъ ея
вождямъ;—распустить ее, сдѣлавши такіе расходы и ничего не
предпринявши, — опасно для династіи; король „пропадетъ“ , „въ
странѣ будетъ революція“ .
Но мы не готовы къ войнѣ,— отвѣ-
чаютъ тѣ;— новая организація войска не доведена до конца, амму-
ниціи едва-ли достаточно, a артиллеріи навѣрное нѣтъ. При та­
кой неподготовленности трудно пускаться въ зимній походъ.
—
*) Gopcevic, Bulgarien und Oat-Bumelien, Lpz. 1886, стр. 364—368.

278
С ЕР БCKO -Б ОЛГЛ P OKIЯ ОТНОШЕНИЕ.
„Ничего,— отвѣчаютъ имъ,— противъ болгаръ и того довольно“ *)..
Собранная въ Нишѣ скупштина высказывается, тѣмъ не менѣе,
очень сдержанно; правительственная партія требуетъ, чтобы ни­
чего не предпринималось безъ ея вѣдома. Но тѣмъ не менѣе, ея
вожди замѣчаютъ, что у короля Милана свои мысли. 2 ноября
1885 года общественное мнѣніе Сербіи было поражено вѣстыо,
что сербское правительство вступило въ братоубийственную войну
съ болгарами. „ Теперь ничего больше не остается, какъ позабо­
титься, чтобы не потерять чести и достоинства („да се пзнесе'
чист образ“) въ этомъ глуиомъ и необдуманномъ предпріятіи“ ,
занисываетъ Пирочанацъ въ своемъ дневникѣ **).
Несомнѣнно, что Милану некогда было обдумывать своего
предпріятія; несомнѣнно и то. что „чистаго образа“ вынести изъ
него не удалось. Неудача, однако, должна быть приписана ско-
рѣе цѣлому ряду счастливыхъ для болгаръ случайностей, чѣмъ
несбыточности предпріятія по существу. Затѣвая его, Миланъ не
могъ думать, что Турп.ія не пошевельнетъ пальцемъ, чтобы воз-
становить свое право на Восточную Румелію; не могъ ожидать,
что движенія сербскихъ войскъ замедлятся настолько, что бол­
гары успѣютъ передвинуть свои силы съ юга на западъ. Не будь
этихъ двухъ условій, никакая энергія болгаръ не могла бы спасти
ихъ отъ пораженія и никакая вялость сербовъ не помѣшала бы
имъ побѣдить. Предпріятіе не было „глупо“ и съ точки зрѣнія
общесербской политики; оно, напротивъ, было необходимо, если бы
даже представлялось гораздо болѣе рискованны мъ. Король Ми­
ланъ быстрѣе, чѣмъ большинство его окружающихъ, понялъ, что
надо дѣйствовать теперь или никогда, если Сербія желаетъ со­
хранить свое полоясеніе и свои надеясды на будущность. Пиро-
чанцу, въ отвѣтъ на его совѣты благоразумія, король раздра­
женно отвѣтилъ; „если Болгарія соединится съ Румеліей, то наше
положеніе становится настолько трудно, что Сербіи ничего дру­
гого не остается, какъ— или соединиться съ Болгаріей, причемъ
одпнъ изъ государей долженъ отказаться, или вамъ— Пирочанцу,
и Ристичу, и Св. Николаевичу—ѣхать въ Вѣну и упросить Ав-
стрію, чтобы она взяла Сербію себѣ“ . Глава напредняковъ дѣ-
лаетъ замѣтку, что это было сказано въ раздраясеніи и разсчитано
на эффекта; и, конечно, въ спокойномъ настроеніи эти слова не
сорвались бы съ языка у Милана. Но тѣмъ они знаменательнѣе.
Мы, по крайней мѣрѣ, склонны видѣть въ нихъ не пустую угрозу,
а горькое признаніе факта, что лицомъ къ лицу съ объединив­
шейся Болгаріей Сербіи приходится распроститься со всѣми
своими надеждами— не только на первенство, но даже на равно-
*) См. бесѣды Пирочанца съ королевой, съ министромъ внутр. дѣлъ
и т. п. въ брошюрѣ „Наша завршна реч“. Ьеоград, 1896, стр. 46—47.
**) Ibid 48. Точку зрѣнія радикаловъ см. въ брошюрѣ: „Д-ри Владинъ.
и Іован Ристич“ .
СЕРБ СКО-Б ОЛГАР СКІЯ ОТНОІИЕНІЯ .
279
сильную конкурренцію. До сихъ поръ въ ннтересахъ этихъ на­
деждъ на будущее Миланъ опирался на Вѣну, a Болгарія счита­
лась любимымъ дѣтищемъ Россіи. Теперь сразу и окончательно
выяснилось, что Сербія служила лишь орудіемъ въ австрійскихъ
рукахъ, и не могла разсчитывать ни на какое активное содѣй-
ствіе со стороны Австріи для пріобрѣтенія турецкихъ областей.
Съ другой стороны, Болгарія заявила о себѣ актомъ самостоя­
тельности, навлекшимъ на нее русскій гнѣвъ, но за то располо-
жившимъ къ ней австрійскихъ дипломатовъ; впрочемъ, и самый
гнѣвъ, въ концѣ концовъ, послужилъ ей на пользу. Мало по малу
это положеніе дѣлъ становилось яснымъ и въ болѣе широкихъ
кругахъ сербскаго общества. Вмѣстѣ съ тѣмъ, и взгляды сербовъ
на свое будущее должны были радикально измѣниться. Конечно,
каждая партія продолжала представлять себѣ это будущее по
своему, но на всѣхъ нихъ отразился, въ той или другой формѣ,
тяжелый урокъ 1885 года.
Раздраженіе противъ Австріи было, послѣ войны, господствую-
щимъ тономъ въ этомъ новомъ настроеніи партій. Правда, Ав­
стрия гарантировала сербамъ результаты ихъ предполагавшихся
побѣдъ и спасла пхъ отъ потерь послѣ ихъ пораженія. Но этого
иобѣжденнымъ казалось мало: они не довольны оыли тѣмъ, что ав-
стрійскій эмиссаръ (гр. Кевевгюллеръ) остановилъ своими угрозами
побѣдоносное шествіе болгарскихъ войскъ; они желали бы, чтобы
съ эмиссаромъ пришла имъ на помощь и австрійская армія. Раз­
битые при Сливнинѣ они продолжали требовать себѣ отъ^Европы
земельныхъ компенсацій *). Встрѣтивъ отпоръ послѣ войны и не
забывъ объ отпорѣ, оказанномъ Австріей передъ войной, они,
естественно, спрашивали себя теперь, къ чему, собственно, сво­
дятся реальные плоды австрійской дружбы. Отвѣтъ получался
неудовлетворительный. Часть напредняковъ. мечтавшихъ прежде
даже о томъ, чтобы слиться съ Австріей,— в ъ случаѣ, если въ ней
добьется равноправности славяискій элементъ,— перенесли теперь
свою надежду на Россію. Среди радикаловъ, веучаствовавшпхъ
въ министерствѣ и неотвѣтственныхъ за катастрофу 1885 г., на-
строеніе было еще рѣзче. Они не могли забыть еще Босніи и
Герцеговины и готовы были при первомъ общеевропейскомъ за­
труднен)^ вернуться къ программѣ князя Михаила. Даже либералы
(наиболѣе консервативная изъ большихъ сербскихъ партій), об-
винявшіеся радикалами въ нравственномъ соучастіи съ королемъ
Миланомъ, не прочь были высказаться за радикальную точку
зрѣнія въ вопросахъ внѣшней политики **). Только другая часть
напредняковъ продолжала быть вѣрной австрійскому союзу.
*) Der Serbisch-Bulgarische Streit und seine Folgen. Bemerkungen
zur Balkanfrage in eilf Leitartikeln der „tester Lloyd“ und einen Schluss­
wort. Wien. 1886.
‘
**) Такъ можно предположить, по крайней мѣрѣ, изъ передачи т. Дран-

280
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНЬЯ .
Вопросъ объ отношеніи сербовъ къ Македоніи разрѣшался
разными теченіями различно, въ связи съ ихъ общими точками
зрѣнія. Противъ присоединенія Македоніи не высказывался уже
никто въ это время; но вопросъ о своевременности возбужденія
македонскаго вопроса рѣшался неодинаково. Насущной потреб­
ностью Сербіи единогласно признавалось-найти выходъ къ морю:
къ какому морю, на это сторонники и враги австрійской дружбы
давали два противоположные отвѣта. Противники Австріи про­
должали мечтать объ объединенномъ сербствѣ съ границей на
Адріатическомъ морѣ. Для нихъ обладаніе Македоніей не пред­
ставляло существенной необходимости. Вотъ почему, между про-
чимъ, мы встрѣчаемъ сочувственное отношеніе къ болгарскимъ
притязаніямъ на Македонію— на сѣверной границѣ сербства, среди
хорватовъ. Мечтая вовлечь королевство Сербію въ свою полити­
ческую орбиту, они, естественно, не могутъ сочувствовать его
стремленіямъ расширяться на югъ, насчетъ турецкихъ славянъ.
Точка зрѣнія Австріи должна быть совершенно обратная. Воз­
награжденная Бисмаркомъ, взамѣнъ своихъ потерь въ Италіи и
въ германскомъ союзѣ,— Босніей и Герцеговиной, Австрія ѵпо-
требляетъ всѣ усилія, чтобы отвлечь вниманіе сербовъ въ проти­
воположную сторону отъ своихъ новыхъ границъ. Взамѣнъ гра­
ницы на Адріатическомъ морѣ, она показываетъ имъ въ перспек-
тивѣ границу на Эгейскомъ морѣ,— не безъ задней мысли сама
придти туда вслѣдъ за ними или вмѣстѣ съ ними, смотря по об­
стоятельствамъ. Македонія является необходимой дорогой къ этой
границѣ, проектированной Австріей. Такимъ образомъ, все вни-
маніе сторонниковъ этой политики обращено на Македонію.
Сербская пропаганда въ Македоніи, пріостановившаяся послѣ
оерлинскаго конгресса и потерявшая тамъ даже то немногое, что
было пріобрѣтено въ школьномъ дѣлѣ до 1875 года, теперь ожи-
ваетъ съ новой силой. Вмѣстѣ съ тѣмъ быстро возрастаетъ въ
количествѣ сербская литература по македонскому вопросу, имѣю-
щая цѣлыо доказать, что Македонія населена сербской національ-
ностью. Сербскія притязанія вызываютъ энергическій отпоръ со
стороны болгаръ, создающихъ тоже свою литературу о Македоніи.
Обѣ стороны не ограничиваются взаимной полемикой, но обра­
щаются съ своими доказательствами къ общественному мнѣнію
Европы. Въ другомъ мѣстѣ мы разсмотримъ аргументы и теоріи,
выставленные этой литературой брошюръ и памфлетовъ. Не оста­
навливаясь на ней здѣсь, мы перейдемъ прямо къ движенію, ко­
торое и хронологически, и логически является послѣднимъ въ
сероо-болгарскихъ отношеніяхъ по македонскому вопросу, хотя
корни его и восходятъ къ очень давнему времени.
даромъ его разго воровъ съ сербскими пол итика ми в ъ 1888 году См его
Les evenements politiques en Bulgarie depuis 1876 jusqu’à nos jours
Bru xelles-Pans, 1896, стр. 132—135.
4
J’
СЕРВСКО-ВОЛГАРОКІЯ ОТНОИІЕНІЯ .
28L
Практическая политика привела, въ концѣ концовъ, къ та­
кой же принципіальной постановкѣ вопроса, какую мы видѣли у
радикаловъ-идеологовъ обѣихъ національностей еще въ шести­
десятыхъ годахъ. То, что предусматривалось тогда, вполнѣ оправ­
далось теперь. Обѣ національности цѣлымъ рядомъ тяжелыхъ
опытовъ приведены были къ выводу, что для сосѣднихъ великихъ
державъ они служатъ лишь „мелкой монетой“ ихъ международ­
ной политики. Сама собой явилась и старая мысль: безсильиыя
порознь, не могутъ ли эти національности добиться самостоя­
тельности и сберечь „Балканъ для балканскихъ народовъ“ , если
войдутъ другъ съ другомъ во взаимное соглашеніе. Собственно
для Болгаріи, какъ для сильнѣйшей стороны, это соглашеніе не
такъ необходимо: передъ ней открываются и другія перспективы
національной будущности. Напротивъ, для Сербіи соглашеніе не­
обходимо, какъ единственное средство избѣжать перепективъ,
указанныхъ раздраясеннымъ королемъ Милапомъ въ 1885 году.
Вотъ почему,— а не только вслѣдствіѳ болгарской тяжеловѣсности
и меньшей культурности, какъ думаетъ Loiseau, — мы почти не
встрѣчаемъ съ болгарской стороны литературныхъ заявленій и
проектовъ относительно „балканской федераціи“ , и довольно часто
встрѣчаемъ такія заявленія, съ вполнѣ откровенной мотивиров­
кой, со стороны сербовъ.
Прииципіально, никто не возражаетъ противъ взаимнаго согла-
шенія; но на практикѣ, непреодолимымъ затрудненіемъ является
македонскій вопросъ. Слабѣйшая сторона требуетъ уступокъ въ
этомъ вопросѣ; сильнѣйшая не чувствуетъ никакой надобности
уступать. Первая горькимъ опытомъ убѣдилась въ своемъ без-
силіи— рѣшить самостоятельно свой національный вопросъ; вто­
рая имѣетъ въ прошломъ только однѣ удачи и надѣется такъ же
счастливо кончить свое національное объединеніе, какъ счастливо
оно началось. Можно себѣ представить, поэтому, какъ мало шан-
совъ на успѣхъ имѣютъ сербскіе проекты соглашенія, если
только, вопреки основной мысли, вызывающей самую идею о
соглашеніи, такое соглашеніе не будетъ навязано извнѣ.
Но, чтобы не ограничиваться этими общими наблюденіями, мы
познакомимъ читателя съ двумя наиболѣе типичными проектами
сербо-болгарскаго соединенія, выставленными въ послѣднее время
съ сербской стороны.
Первый принадлежитъ Каричу, теперь уже покойному про­
фессору сербской Великой школы *). Авторъ исходить изъ кон-
статированія факта, что, помогая южнымъ славянамъ, сосѣднія
великія державы всегда преслѣдовали лишь собственные инте­
ресы. Чтобы избѣжать зависимости отъ нихъ на будущее время,
*) „Срби|а и балкански советъ“. Беогр. 1893. Я пользовался болгар­
скимъ переводомъ г. J1. Вчгиина, София, 1895.

282
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
необходимо прнбѣгнуть къ средству, давно улсе намѣченному для
борьбы славянъ съ Турціей,— именно, къ балканской федераціи.
Въ составлены федераціи должна соблюдаться извѣстная послѣ-
довательность. Нельзя начинать ея устройства съ Турціп и Ру-
мыніи, наименѣе заинтересованныхъ; ядро федераціи молсетъ со­
ставить только союзъ съ Гредіей или съ Болгаріей. Въ слѣдую-
щемъ отдѣлѣ, ненропорціонально длинномъ, Каричъ, однако, съ
увлеченіемъ доказываетъ, что греки вслѣдствіе своей вражды къ
славянамъ, вслѣдствіе своихъ націоналистическихъ иретензій и
національныхъ недостатковъ, вслѣдствіе неудовлетворительности
ихъ политической лсизни, ихъ нравственнаго склада и, наконецъ,
ихъ военнаго строя— не могутъ служить основнымъ элементомъ
для составленія балканской федераціи. Переходя къ болгарамъ,
бѣлградскій профессоръ констатируетъ вражду ихъ съ сербами,
но утверлсдаетъ, что вралсда эта временная п главный источникъ
ея, македонскій вопросъ, молсетъ быть устраненъ; онъ подбираетъ,
затѣмъ, малѣйшія проявленія взаимной симпатіи сосѣдпихъ наро­
довъ, чтобы доказать, что новая мирная фаза сербо-болгарскихъ
отношеній не только возможна, но что она улсе началась. Правда,
кромѣ себя, Каричъ можетъ назвать только двухъ-трехъ писате­
лей, рѣшпвшихся, вопреки общему настроенію, пропагандировать
дружбу съ болгарами вь нѣсколькихъ журнальныхъ статьяхъ.
Правда, что, осуждая сербскую пропаганду вь Македоніи и дѣя-
тельность въ этомъ смыслѣ „общества св. Савы“, авторъ самъ
отчасти раздѣляетъ мнѣнія, пололсенныя въ основу этой пропа­
ганды. Правда, наконецъ, что, поставивъ отъ лица сербовъ пря­
мой вопросъ: почему болгаре, съ своей стороны, не оставятъ въ
покоѣ Македонію, Каричъ молсетъ отвѣтить на него только весьма
уклончиво: Македонія пока не прпнадлелситъ еще ни болгарамъ,
h it сербамъ, a Турціи. Этотъ послѣдній аргументъ и составляетъ
главную особенность теоріи Карича. Балканская федерація вообще
должна положить своимъ основнымъ началомъ неприкосновен­
ность территоріи всѣхъ балканскихъ державъ отъ посягательствъ
великихъ державъ. Турція молсетъ быть привлечена къ федера-
ціи именно этимъ принципомъ, гарантирующимъ ей Константи­
нополь. Слѣдовательно, и Македонія доллсна остаться во владѣ-
ніи Турціи. Каричъ предвидитъ, конечно, негодованіе своихъ чи­
тателей при одной мысли о томъ, что балканскіе славяне должны
вступить въ союзъ съ своимъ вѣковымъ врагомъ, у котораго
часть ихъ собратьевъ все еще продоллсаетъ томиться въ неволѣ.
Но онъ старается убѣдить читателей, что послѣ всѣхъ крово-
пусканій XIX вѣка— этотъ врагъ улсе не тотъ, что прежде, что
другой хозяинъ Константинополя, кромѣ турокъ, былъ бы для
балканскихъ славянъ опаснѣе. Что касается Македоніи подъ ту-
рецкимъ игомъ, — ея положеніе будетъ обезпечено послѣ того,
какъ Турція войдетъ въ балканскій союзъ, освободится отъ по-
СЕРБCKO-Б олгАРСЕІЯ ОТНОШЕНІЯ.
283
стояннаго давленія Европы, мѣшавшей ей производить реформы,
п перестроить свою внутреннюю #ргэнизацію на либеральныхъ
началахъ. Сербская народность при этомъ будетъ признана су­
ществующей въ Македоніи рядомъ съ болгарской п получить свой
духовный центръ съ возстановленіѳмъ упраздненной ипекской
патріаршіи, такъ же какъ болгары имѣютъ свой духовный центръ
въ экзархіи. Греки при этомъ будутъ обезсилены союзомъ бол­
гаръ съ сербами и принуждены будутъ ограничиться своими
дѣйствительными границами, т. е. нѣкоторыми прибрелсьями Эгей-
скаго моря. Такимъ образомъ, мирно разрѣшится македонскій
вопросъ. Все дѣло сводится къ тому, чтобы привлечь къ союзу
Турцію; а эта цѣль будетъ достигнута, если сербы и болгары
будутъ друлсны и составить надежное ядро федераціп. При этомъ,
главпая роль выпадаетъ на долю интеллигенціи обоихъ народовъ.
Интоллигенція должна стремиться къ культурному объединенію
главянскихъ народностей полуострова — путемъ объединенія
я зыка, путемъ прннятія западнаго календаря и латинскаго алфа­
вита, путемъ распространенія въ католическихъ славянскихъ
вемляхъ славянскаго богослулсенія. Такимъ способомъ прекратится
культурный антагонизмъ Загреба и Бѣлграда, Бѣлграда и Софіи.
Не трудно замѣтпть, что Это, съ внѣшней стороны, черезчуръ
академическое и подчасъ наивное ностроеніе— скрываетъ подъ
собой программу полнаго торлсества сербпзма на полуостровѣ, съ
полной свободой сербской пропаганды въ Македоніп, съ полной
возможностью вытолкнуть Турцію изъ союза и привлечь къ нему
австрійскихъ сербовъ, когда это будетъ признано своевременнымъ.
Программа Карича есть замаскированная программа сербскаго
Пьемонта, хотя бы самъ авторъ и не подозрѣвалъ этого духов­
наго родства. Самые трудные вопросы она разрѣшаетъ тѣмъ,
что обходить или отдаляетъ на неопредѣленное время ихъ раз-
рѣшеніе. Ее преимущество— то, что она исходить изъ существую-
щаго status quo на полуостровѣ; ея коренной недостатокъ—тотъ
что она всѣ болгарскія притязанія думаетъ удовлетворить чисто
словесными уступками. Въ новой формѣ—это всѣ тѣ же старыя
идеи: новый духъ примиренія не считается здѣсь съ необходи­
мостью— сдѣлать въ видахъ примиренія существенный уступки.
Программа Карича—черезчуръ литературпа по формѣ и через­
чуръ національна по существу, чтобы послужить исходной точкой
какого-бы то ни было практическаго соглашенія.
Практическое соглашеніе, съ точки зрѣнія сербскихъ полити-
ковъ, могло бы состояться исключительно на основѣ раздпла
Македоніи между заинтересованными сторонами. Эту точку зрѣ-
нія молено считать господствующей въ настоящее время. Ее, въ
сущности, имѣютъ въ виду и тѣ представители стараго мнѣнія,
которые продолжаютъ горячо отстаивать въ печати и ревностно
пропагандировать въ самой Македоніи идею, что Македонія на­

284
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
селена сербами. Дѣло сводится къ тому, чтобы какъ можно больше
захватить къ моменту, когда наступить раздѣлъ. Затѣмъ, взаим-
ныя границы должны будутъ опредѣлиться географическими усло-
віями,— необходимостью для Сербіи выбраться къ морю, а не со-
ображеніями о дѣйствительномъ составѣ національности Маке-
доніи. Наиболѣе освѣдомленные политики, такимъ образомъ, не
скрываютъ отъ себя и все болѣе теряютъ возможность скрывать
отъ другихъ, что, въ оуществѣ дѣла, претензіи сербовъ на Ма-
кедонію основываются совсѣмъ не на „историческихъ“ или „этно-
графическихъ“ правахъ, болѣе или менѣе спорныхъ, а на без-
епорной нуждѣ сербскаго государства имѣть свою гавань. Такъ
и ставить вопросъ новѣйшій проектъ сербо-болгарскаго примире-
нія, принадлежащей перу бывшаго министра юстиціи д-ра М. Ми-
ловановича и усердно распространявшая, годъ тому назадъ, че­
резъ посредство сербскаго консульства, среди вліятельныхъ лицъ
болгарской столицы *).
Подобно Каричу, Миловановичъ тоже исходить изъ характе­
ристики международнаго положенія Балканскаго полуострова. Но
онъ даетъ этому положенію совершенно иную оцѣнку. Прежде
всего, онъ совершенно не вѣрить въ долговѣчность Турціи, и,
въ противоположность Каричу, строить всѣ свои разсчѳты на ея
близкомъ и окончательномъ паденіи. „Теперь уже нѣтъ ни одной
державы въ Европѣ,— говоритъ онъ,— -въ которой общественное мнѣ-
ніе или иные руководящее факторы, государственные люди или
сколько нибудь авторитетные публицисты сомнѣвались бы отно­
сительно того доказаннаго и безспорнаго факта, что Турція не
можетъ быть реформирована и что напрасны всѣ усилія, которыя
дѣлаются въ этомъ направленіиТурецкая имперія находится
при послѣднемъ ивдыханіи и у ея „смертнаго одра“ балканскія
мелкія государства должны поспѣшить условиться относительно
своей будущности, ибо только при этомъ условіи будущность
останется въ ихъ собственныхъ рукахъ. Изъ двухъ сосѣднихъ
великихъ державъ, Австріи и Россіи, Миловановичъ не довѣряетъ
только одной и всѣ свои надежды переносить на другую. Россія
больше не ищетъ тѳрриторіальныхъ пріобрѣтеній на полуостровѣ;
для Австріи они необходимы по самому ея складу: таково исход­
ное убѣжденіе автора. Цѣль русской политики осталась, конечно,
прежняя— утвердиться въ проливахъ; но къ этой цѣли Россія
идетъ совсѣмъ инымъ путемъ, чѣмъ прежде. Она пойдетъ теперь
къ Константинополю не черезъ Балканскій полуостровъ, а черезъ
Малую Азію; на полуостровѣ же ей нужны только согласные
между собой союзники, которые бы заслонили ее съ этой сто­
роны отъ Европы. „А отсюда можно вывести естественное и без-
*) Срби и бугари. Од Д-ра М. Дж. Миловановича, из .Дела“, Бео-
град. 1898.
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
285
спорное заключеніе, что русская политика на Балканѣ должна
стремиться обезпечить балканскимъ державамъ, и прежде всего
Сербіи и Болгаріи,— самостоятельность государственной жизни по
отношенію къ другимъ державамъ, помочь имъ въ осуществлены
ихъ національныхъ задачъ, составляющихъ главную основу ихъ
государственнаго существованія, сблизить ихъ. между собой и
одинаковой защитой ихъ законныхъ національныхъ аспирацій по­
будить и склонить, а въ случать нужды— и принудить, чтооы они
установили полную солидарность своихъ интересовъ и своей бу­
дущности“ . Въ противномъ случаѣ, Россія принуждена будетъ
црибѣгнуть къ крайнему средству, которое она держитъ всегда
въ занасѣ, но которое употребить чрезвычайно неохотно и въ
случаѣ безусловной необходимости— она просто подѣлитъ полу­
островъ между собой и Австріей.
Подготовивъ, такимъ образомъ, почву, Милавановичъ перехо­
дить къ разбору препятствій, мѣшаюіцихъ взаимному соглашенію.
„Сербо-болгарскія несогласія, — констатпруетъ онъ,
вытекаютъ
исключительно нзъ шовиннстическихъ велико-сербскихъ и велико-
болгарскихъ идей. Македонія служить ареной борьбы“ . Переходя
къ бѣглому обзору историческихъ оспованій этихъ идей, авторъ
усиливается быть безпристрастнымъ. Правда, сербская историче­
ская литература даетъ ему историческіе факты въ готовомъ уже»
велико-сербскомъ освѣщенія; но, приведя ихъ, онъ самоотверяизнно
строить на нихъ выводъ, нужный для развитія его мысли. „Исто-
рія не даетъ ни сербамъ, ни болгарамъ никакихъ нреимуществен-
иыхъ правъ на Македонію“ .
Этнографія представляетъ автору
еще меньше затрудненій. „Этнографическія различія мелсду сер­
бами и болгарами сами по себѣ такъ мелки, такъ ничтожны, что
нулсно очень много доброй, или, лучше сказать, злой воли, чтобы
вообще сдѣлать изъ сербовъ и болгаръ два разныхъ народа. Со-
ставныя части любого современнаго великаго народа различаются
между собой и языкомъ, и другими особенностями гораздо больше,
чѣмъ сербы и болгаре. Языкъ, которымъ говорятъ въ Грновѣ,
Пловдивѣ и другихъ центрахъ болгарской народности, настолько
похожъ на языкъ, которымъ говорятъ въ сербско-хорватскихъ
центрахъ, Бѣлградѣ, Сараевѣ, Цетиньѣ, Загребѣ, что его могутъ
понимать люди, говорящіе обычнымъ народнымъ говоромъ и не
знающіе установленныхъ правилъ книдснаго языка. Опредѣлить
точную этнографическую границу между такими двумя народами,
особенно когда ни исторія, ни географія не установила такихъ
границъ, было бы дѣломъ болѣе или менѣе произвольнымъ .Что
касается, въ частности, М акедоніи, ея населеніе „одинаково близ­
кое и сходное и съ сербами, и съ болгарами, одинаково^ быстро
и охотно слилось бы и съ тѣми и съ другими,— кто первый успѣлъ
бы утвердить прочныя политическія и культурный связи съ нимъ .
И хотя болгарская пропаганда въ этомъ смыслѣ значительно пред­

286
СЕРБСК0-Б0ЛГАРСК1Я ОТНОІІІЕНІЯ .
шествовала въ Македоніи сербской пропагандѣ, но, „судя но ре­
зультатам^ которые достигнуты только за девять нослѣднихъ
лѣтъ въ борьбѣ противъ всѣхъ и каждаго, противъ болгарской
экзархіи, противъ царьградской патріархіи, противъ турецкихъ вла­
стей, можно съ увѣреяностыо ожидать культурной побѣды серб-
ства, сербской народной мысли въ сѣверной Македоніи“ . Послѣ
этихъ разсужденій Миловановичъ считаетъ доказапнымъ, что „ни
исторія, ни этнографія, ни географія ни въ чемъ и нисколько не
препятствуютъ рѣшить македонскій вопросъ мелсду сербами и бол­
гарами единственнымъ способомъ, который отвѣчаетъ истиннымъ,
хорошо понятымъ интересамъ Сербіи и Болгаріи“ .
„Македонія нулша и сербамъ, и болгарамъ“, такъ
какъ и
тѣмъ, и другимъ „для защиты своей національной независимости
необходимъ выходъ къ Эгейскому морю. Эта потребность, можетъ
быть болѣе чѣмъ когда-нибудь, становится теперь насущной по­
требностью Сербіи, послѣ пололсенія, созданнаго для нея бер-
линскимъ трактатомъ. Сербія, которую неодолимыя лшзненныя
нужды направляли бы къ югу, къ Эгейскому морю, далее въ томъ
случаѣ, если бы и Адріатическое море было въ ея власти,— те­
перь, когда она отрѣзана отъ Адріатическаго моря, абсолютно
не можетъ существовать, какъ самостоятельная держава, если не
получитъ свободнаго выхода на Эгейское море, если солунская
гавань не попадетъ или непосредственно въ сербскія руки, или
не будетъ поставлена въ такія условія, чтобы Сербія могла поль­
зоваться ею вполнѣ свободно, безъ всякихъ ограничены“. Между
тѣмъ, „государственная самостоятельность Сербіи“ , по утверж-
денію автора, и есть необходимое условіе государственной само­
стоятельности Болгаріи. „Лишенная средствъ къ самостоятельной
политической жизни, Сербія неминуемо доллша перейти въ руки
Австро-Венгріи...“ А переходъ Сербіи къ Австріи, точно такъ же
неминуемо, заставить Россію войти въ Болгарію“ . Въ Македоиіи
миръ толсе можетъ быть возстановленъ иностранцами, если сербы
и болгары будутъ продолжать тамъ свою борьбу. Такимъ обра­
зомъ, временные интересы Сербіи и Болгаріи требуютъ, чтобы
обѣ страны пришли къ соглашенію, и чтобы результатомъ такого
соглашенія былъ раздѣлъ Македоніи. Какъ „крайнюю мѣру серб­
скихъ уступокъ болгарамъ“ , Миловановичъ указываетъ при этомъ
„границу, которая идетъ водораздѣломъ Струмы и Вардара отъ
теперешней границы до Демиръ-капу, а дальше, внизъ по Вар-
дару желѣзнодорожной линіей до Солуня. Сама эта линія и Со-
лунь, въ такомъ случаѣ, могли бы быть нейтрализированы“ . Въ
случаѣ лее, если болгары, надѣясь на свою удачу въ прошломъ
и на успѣхи своей пропаганды въ Македоніи, будутъ требовать
себѣ цѣлой Македоніи, „это будетъ значить, не болѣе, не менѣе,
какъ объявленіе войны на жизнь и на смерть Сербіи и всему
сербству“ . Въ случаѣ неудачи въ этой войнѣ, Сербіи останется
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНЫ .
только искать прнбѣяспща у Австріи, и вмѣстѣ съ тѣмъ пре­
кратится вообще для балкапскихъ народовъ возмолсность само­
стоятельной политической лсизни. Сербія и Болгарія,— этимъ ста­
рымъ сравненіемъ кончаетъ Миловановичъ свою брошюру,— „суть
два здаиія, построенный на одномъ фундаментѣ, наклоненный
одна къ другой и поддерясивающія другъ друга. Если будутъ под­
копаны основы одного, то другое рухиетъ вмѣстѣ съ первымъ“ .
Я нарочно остановился на этой брошюрѣ нѣсколысо долѣе,
такъ такъ, по признанію самихъ сербовъ, выралсенныя въ ней
мнѣиія раздѣляются всѣмъ молодымъ поколѣніемъ сербской иптел-
лигенціи. Личность автора, способъ, какимъ брошюра была рас­
пространяема, и, наконецъ, прямой отвѣтъ бывшаго болгарскаго
премьера Стоилова на запросъ одного депутата въ народиомъ
собраны, заставляютъ видѣть въ произведены д-ра Мнловано-
вича въ то лее время оффиціозное profession de foi руководя-
щихъ политическихъ круговъ Сербы. Не смотря на такое проис-
холсденіе брошюры, на болгаръ содержащаяся въ ней убѣжденія
и угрозы произвели очень мало впечатлѣнія. Болгарская печать
возралеала Миловановичу, что до раздѣла Турціи еще не такъ
близко, какъ онъ утверлсдаетъ, что въ рѣшеніи восточнаго во­
проса отдѣльныя державы едва-ли будутъ имѣть такое исключи­
тельное и могущественное вліяніе, какое онъ имъ приписываешь
что одно соглашеніе болканскихъ державъ, само по себѣ, не мо­
жетъ явиться существеннымъ факторомъ въ рѣшеніи вопроса и
не молсетъ отклонить его съ того пути, на который поставила
вопросъ европейская дипломатія; что, слѣдовательно, нѣтъ ни­
какой надобности болгарамъ приносить для соглашенія съ сер­
бами такія болынія лсертвы въ Македоиіи, которыхъ требуетъ
дипломатическая этнографія, географія п исторія автора *). Для
чего лее, однако, выступилъ бывшій министръ съ своей брошю­
рой, если онъ не имѣлъ ничего другого высказать въ ней, кромѣ
давно извѣстныхъ сербскихъ „аспирацій“ ,
подкрѣпленныхъ со­
мнительными толкованіями прошлаго и гадательными предполо-
женіями о будущемъ? Какъ кажется, побулсденіемъ была въ дан-
номъ случаѣ нѣкоторая увѣренность въ солидарности высказан-
ныхъ мнѣній съ политикой державы, на которую Миловановичъ
возлагаетъ всѣ свои надежды,— не исключая даже той, что въ
случаѣ надобности она съумѣетъ и „принудить“ болгаръ къ
желаемому соглашенію. Эту увѣренность автора надо сопоставить
съ утверждѳніями его партіп (радикальной), печатно заявлявшей,
что одна изъ главныхъ ея заслугъ заключается въ измѣнін мнѣ-
ній Россіи по македонскому вопросу. „Иностранная политика ради­
кальной партіи“ .— говорится въ одной партійной брошюрѣ **),—
*) См., напримѣръ, статью профессора софійской Высшей школы, И.
А. Георгова въ „Българскомъ Прегледѣ“, 1898: „Дележъ и пакъ делѳжъ“.
**) Доктори Владан и Іован Ристич. Беогр. 1898, 106—107.

288
СЕРБСКО-БОЛГАРСКІЯ ОТНОШЕНШ .
можетъ гордиться своими успѣхами какъ въ Старой Сербіи,
такъ и въ Македоніи. Она можетъ гордиться тѣмъ, что уснѣла
опровергнуть опшбочныя понятія, господствовавшія въ русскомъ
общественномъ мнѣніи и въ литературѣ, и расиололсила руко-
водящіе русскіе круги— отказаться отъ ихъ санъ-стефанскаго
творенія, признать законными претензіи сербскаго народа на
западную Македонію и провести новую границу между сербскими
и болгарскими интересами въ Македоніи такъ, чтобы вардарская
долина съ мѣстностями на западѣ вогила въ сферу сербскихъ
интересовъ, а струнская долина и страна на востокъ отъ нея—
въ сферу болгарскихъ интересовъ. Это нріобрѣтеніе иностранной
политики радикальной партіи имѣетъ такую огромную важность
для развитія сербскаго народа въ будущемъ, что можетъ счи­
таться величайшимъ успѣхомъ сербской національной политики;
этимъ исправляются ошибки прежнихъ воинъ и сербскому народу и
королевству обезпечивается выходъ къ Бѣлому и Синему морямъ“ .
Авторъ прибавляетъ, что послѣ отставки радикальнаго кабинета,
Владанъ Жоржевпчъ повернулъ иностранную политику Сербіи на
старый путь, указанный Рпстнчемъ,— путь „одинаковаго отно-
шенія ко всѣмъ европейскимъ державамъ“ иа словахъ, и австрій-
ской друлсбы—на дѣлѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, потеряна была и под­
держ ка русской дипломатіи.
Сдѣланное только что соноставленіе, кажется, можетъ дать
ключъ къ объясненію нѣкоторыхъ увлеченій и преувеличеній
брошюры д-ра Миловановича. Во всякомъ случаѣ, еслп даже онъ
и стоялъ, въ дѣйствительности, на болѣе реальной почвѣ, чѣмъ
это непосредственно видно изъ его брошюры, то самый исход-
ный пунктъ его разсужденій, близкое паденіе Турецкой имперіи,
всетаки остается внѣ сферъ ближайшихъ предпололсепій практи-
ческаго политика. Вотъ почему Стоиловъ могъ отвѣчать сербамъ,
на сдѣланное ему оффиціально предложеніе о раздѣлѣ Македо-
ніи, что „въ болгарскіе интересы не входитъ — дѣлить непри-
надлелсащее болгарамъ наслѣдство“ .
„Тамъ существуетъ Турец­
кая имперія,— добавилъ болгарскій иремьеръ,— а мы
—
вассалы
Турціи... Дѣлить нѣчто, не находящееся въ нашихъ рукахъ, мы
не согласны“ . Въ противопололшость сербскому нредложенію—о
раздѣлѣ, болгарское правительство выдвинуло свое— объ автоно-
міи Македоніи подъ турецкимъ верховенствомъ. Это нредложеніе
имѣетъ, несомнѣнно, то огромное преимущество, что не предпо-
лагаетъ никакихъ чрезвычайныхъ обстоятельствъ для своего осу-
ществленія. Раздѣлъ возможенъ былъ бы только послѣ войны,
тогда какъ реформы требуютъ лишь болѣе или менѣе энергич-
наго давленія державъ, до вооруженнаго вмѣшательства включи­
тельно. Притомъ лее, требованіе автономныхъ реформъ соотвѣт-
ствуетъ всей традиціи европейской дипломатіи и, въ данномъ
случаѣ, составляетъ логическій выводъ изъ предыдущихъ лѣтъ,
СЕРБСКО-БОЛГЛРСКІЯ ОТНОШЕНІЯ .
289
улсе принятыхъ дерлсавами относительно Македоніи въ силу но-
становленій берлинскаго трактата. Принципъ автономіи Македо-
ніи формально установленъ этимъ международнымъ актомъ *).
Итакъ, болгарское предлолсеніе стоитъ на совершенно легальной
почвѣ, молсетъ быть разрѣшено мирнымъ образомъ при помощи
международная вмѣшательства и при естественномъ ходѣ собы-
тій, безъ сомнѣнія, ему будетъ принадлежать первенство въ раз-
рѣшеніи македонскаго вопроса. Самая фикція вассальной зави­
симости Болгаріи молсетъ оказать при этомъ болгарамъ ту же
услугу, какую оказалъ имъ тотъ фактъ, что ихъ національный
религіозный вопросъ рѣшался въ рамкахъ турецкихъ государ­
ственныхъ учрежденій. Какъ тогда, такъ и теперь болгары, яв­
ляются для турокъ ихъ подданными, которыхъ можно облагоде­
тельствовать, а сербы— иностранцами, которымъ ничего нельзя
уступить безъ униженія государственнаго достоинства.
Другое важное преимущество автономнаго проекта, сравни­
тельно съ проектомъ раздѣла, заключается въ различномъ отно­
шенш къ тому и къ другому самого македонскаго населенія. Ра­
дикальные проекты шестидесятыхъ годовъ, какъ мы видѣли, пре­
доставляли народу самому рѣшать, подъ какимъ режимомъ онъ
пожелаетъ жить. Современные сербскіе радикалы рѣшаютъ этотъ
вопросъ за народъ сами, молчаливо предполагая, что населеніе
не молсетъ имѣть собственнаго мнѣнія, что оно представляетъ,—
какъ мы видѣли у Миловановича,— сырой этнографическій мате-
ріалъ, который можно дѣлить и ассимилировать, какъ и съ кѣмъ
угодно. Далее признавая успѣхъ болгарской пропаганды въ Ма-
кедоніп, онп объясняютъ его исключительно, какъ нродуктъ энер­
гической агитаціи извнѣ, п надѣются противопоставить этой аги-
таціи свою собственную, столь же настойчивую. Они не хотятъ
признать при этомъ того валенаго факта, что національно-ре-
лигіозное движеніе въ Македоніи есть нераздѣльная часть такого
;;се движепія во всѣхъ болгарскихъ областяхъ, что оно совре­
менно нослѣднему, вмѣстѣ началось, вмѣстѣ переживало всѣ пе-
рипетіи борьбы и если не привело къ одпнаковымъ полптиче-
скимъ результатами то только благодаря случайиымъ обстоятель­
ствамъ. Опередившая въ политическомъ отношены Македонію
Болгарія, естественно, приняла на себя иниціативу въ возбужденіи
повѣйшаго чисто-полнтическаго движенія средп македонцевъ. Но
и тутъ сербы упорно игнорнруютъ фактъ, что вызванное и перво­
начально поддерлсаниое изъ княжества, македонское политиче­
ское движеніѳ въ посдѣдніе годы—какъ разъ годы наиболѣе дѣя-
тельной сербской пропаганды, — все болѣе эмансипируется отъ
своихъ руководигелей, нринимаетъ характеръ мѣстнаго двшкевія
*) См. мою статью „Македонскій вопросъ п европейская дипломатія“
въ „Вѣстникѣ Европы“, 1899, май.
19

290
СЕРБСІСО-ВОЛГАРСКІЯ ОТИОШ ЕНІЯ .
и начинаетъ наыѣчать для себя мѣстныя цѣли. Представителями
этого двшкенія являются теперь улсе не эмиссары изъ Софіп, а
молодая мѣстная интеллигенція, впервые появившаяся въ Маке-
доніи послѣ разгрома семидесятыхъ годовъ... Эта интеллигенція
не спѣшитъ болѣе занимать выгодныя чиновипчесісія мѣста въ
Болгаріи, какъ дѣлали ея старшіе представители. Напротивъ, едва
доучившись, она снѣшитъ изъ Болгаріи вернуться на родину и
стать въ передовые ряды борцовъ за народное освобоясденіе. У
этой интеллигенции создается и ісрѣпнетъ также и мѣстный по-
литическій идеалъ, очень еще неясный, порою наивный въ част-
ностяхъ, но, несомнѣнно, существующій и начипающій оказы­
вать свое дѣйствіе на настроеніе массы. До послѣдняго времени
считалось само собою разумѣющимся, что освоболсденная Маке-
донія такъ или пначе сольется съ Болгаріей. Въ этомъ предпо-
лолсеніи болгары такъ настойчиво добиваются македонской авто-
номіи, а сербы такъ энергично противъ нея протестуют!., спѣша
предупредить ее при помощи раздѣла. Такъ, какъ дѣло стоитъ
теперь, надо сказать, что болгарское предположеніе остается
паиболѣе вѣроятнымъ. Но такая судьба освобожденной Маке-
доніи вовсе уже не особенно прелыцаетъ молодое поколѣніе ма-
кедонскихъ борцовъ. Изъ общаго принцппа „Балканъ для бал­
канскихъ народовъ“ оно дѣлаетъ частное прпложеніе „Македонія
для македонцевъ“ . Въ этомъ нароледающемся теперь македонскомъ
сепаратизмѣ не замедлятъ, конечно, усмотрѣть удобнаго союзника
всѣ тѣ, кому нежелательно соединепіе Македоніи съ Болгаріей.
Македонсісій раздѣлъ калсется имъ теперь единственно желатель­
ной развязкой, такъ какъ македонская автономія представляется
простой прелюдіей къ новому болгарскому coup d’état. Молсетъ
быть, одиако, если сила вещей вьтдвинетъ автопомію, какъ един­
ственно возмолсное рѣшеніе, они пайдутъ способъ примириться
съ нимъ и постараются укрѣпиться въ новой позиціи противъ
болгарскаго захвата. Не даромъ уже теперь любители политиче­
скихъ слуховъ заговорили о капдидатурѣ на македонскій пре-
столъ брата покойнаго Баттенберга. Нельзя безусловно предска­
зывать неудачу этой политпкѣ, если она сдѣлается предметомъ
сознательныхъ усилій заинтересованныхъ дерлсавъ. Дерлсась все
въ той же области академическихъ предположены, молено было
бы далее высказать мысль, что автономная Македонія, какъ тре-
тій члеиъ мелсду Болгаріей и Сербіей, могла бы сдѣлаться исход­
ной точкой при обсулсденіи стараго проекта балканской феде-
раціи и поставить, наконецъ, это обсулсденіе, постоянно останав­
ливавшееся до сихъ поръ передъ нерѣшеннымъ македонскимъ
вопросомъ,— на практическую почву.
Просимъ извиненія за эту небольшую экскурсію въ область
возмоленаго, но пока еще мало вѣроятнаго. Возвращаясь къ со­
временной дѣйствительности, молено резюмировать пололсеніе во­
СЕРБСІСО-БОЛГЛРСІСІЯ ОТНОІІІЕНІЯ .
291
проса при данныхъ обстоятельствахъ слѣдующимъ образомъ. Серб­
ское лселаніе—раздѣлъ Македопіи— осуществимо только при по­
мощи войны и должио быть прп этомъ навязано насильственно
не только Болгаріп, какъ предвидитъ Миловановичъ, но также и
большинству мѣстиаго населенія, о настроены котораго авторъ
молчитъ. Болгарское желаиіе— автономіи— гармонируетъ съ ди­
пломатическими привычкамп и традиціямп, также какъ и съ на-
строеніемъ македонцевъ. Автономія не молсетъ вновь создать пре­
обладали болгарскихъ симнатій въ странѣ, такъ какъ оно уже
существуетъ и тенерь; но, несомнѣнно, она вызоветъ эти сим-
паты наружу, дастъ въ пхъ распорялсеніе могущественный сред­
ства государственной организаціи и помолеетъ болгарпзму оконча­
тельно выбить съ поля его немногочисленныхъ конкуррентовъ,
сильныхъ только искусственной ноддерлекой Сербы и Порты.
ІІоведетъ-ли такое торжество болгаризма къ полному объединенію
Македоніи съ княлсествомъ и смогутъ-ли при этомъ оказать ка­
кое-либо препятствіе слабые еще теперь зародыши македонскаго
сепаратизма, это будетъ зависѣть отъ факторовъ, дѣйствіе кото­
рыхъ трудно предусмотрѣть въ настоящее время: прежде всего,
отъ измѣненій въ настроеніи самого населенія и отъ дальнѣй-
шей политики европейскихъ державъ.
П. Милюковъ.

Покупательный еилы крестьянства.
Герой одного изъ романовъ Станюковича умираетъ отъ про­
студы, которую онъ схватилъ, бѣгая въ худомъ пальтишкѣ h g <
грошевымъ урокамъ. Молодому человѣку было тѣмъ больнѣе и
обиднѣе умирать, что ежедневно ему приходилось проходить мимо
магазиновъ, въ которыхъ въ изобиліи были выставлены теплыя
пальто и шубы: одной такой шубы— даже самой худшей—было
бы достаточно, чтобы сохранить молодую жизнь и ея богатое
внутреннее содерясаніе. Но у героя не было средствъ на покупку
шубы и онъ долженъ былъ уйти изъ жизни, досадуя на то, что
недодуманныя мысли, не нерелситыя до конца чувства, не осу­
ществленный желанія обрываются изъ-за какого-то ничтожнаго
пальтишки. И —кто знаетъ?—въ это самое время торговцы плать-
емъ за грудами залеясавшагося товара, можетъ быть, тщетно под­
жидали покупателя; портные, можетъ быть, страдали отъ безра­
ботицы; овцеводы южныхъ губерпій не знали, что дѣлать съ
шерстью; охотники Сѣвера и Сибири ни по чемъ отдавали съ.
трудомъ добытыя шкурки, рабочіе на фабрикахъ въ той или иной
формѣ чувствовали, что среди нихъ есть лишніе, ненулшые фаб­
риканту люди. Смерть героя никому не была нужна. Напротивъ,
всѣ были бы довольны, если бы онъ взялъ изъ магазина шубу и
носилъ ее на здоровье. Бѣда была въ томъ только, что онъ взять,
ее не могъ: въ его распоряженіи ие было покупательной силы.
Современный строй хозяйства на каясдомъ шагу даритъ насъ
такими противорѣчіями. Но мы свыклись съ ними. Обывательская
мысль и обывательское сердце рѣдко ставятъ въ связь нустующія
квартиры съ бездомнымъ бродягой, замерзающимъ подъ полѣни-
цей дровъ, затишье на хлѣбномъ рынкѣ— съ недоѣданіемъ мил-
ліоновъ, зазывающую выставку магазина— съ рубищемъ проходя-
щаго мимо нищаго. Между тѣмъ факты, вскрывающіе передъ
нами противорѣчія совремеинаго хозяйственнаго строя, подчасъ.
буквально поражаютъ своимъ размѣромъ, своею жестокостью, своею
безсмысленностыо. Одинъ изъ такихъ фактовъ газеты огласили ми­
нувшей весной. Подъ Астраханью были обнаружены нарочито вьь
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
293
рытьтя ямы, въ которыхъ было загублено милліонпое количество
рыбы, главнымъ образомъ, воблы. И это въ то самое время, какъ
въ сосѣднихъ губерніяхъ цынга и тифъ собирали обильную жатву
среди населенія, истощеннаго недостаточнымъ и однообразным!
питаніемъ. Весьма вѣроятно, что загубленная рыба была заготов­
лена для этихъ именно губерній и многихъ въ нихъ могла бы
сиасти отъ преждевременной смерти. Но покупательный силы
голодающаго населенія, хотя для увеличенія ихъ оно обратило
въ деньги значительную часть своего скота, заложило домашній.
скарбъ и постройки, запродало будущій урожай и закабалило
свой трудъ, оказались недостаточными: ихъ не хватило не только
на воблу— эту роскошь крестьянскаго меню,— но и иа насущный
хлѣбъ. Въ результатѣ и для людей, и для рыбы жизнь указала
одинъ выходъ— могилы. Весь голодъ не есть ли въ сущности,
одно громадное иротиворѣчіе совремеинаго хозяйственнаго строя.
Населеніе голодало вѣдь ие потому, чтобы хлѣба и другихъ про-
дуктовъ въ страиѣ было недостаточно. Такого „страшнаго , по
выраженію Л. Н. Толстого, вопроса, какъ для всѣхъ было оче­
видно, передъ нами не стояло. Народъ голодалъ, болѣлъ и уми-
ралъ только потому, что его покупательный силы оказались въ
рѣзкомъ несоотвѣтствіи съ его потребностями.
Въ послѣдніе годы въ нашей книлсной и журнальной литера-
турѣ олшвленно обсулсдается вопросъ о рынкахъ при капитали-
стическомъ производствѣ вообще и объ условіяхъ развитія вну­
тренняго рынка въ частности. Для читателя не-экономиста этотъ
вопросъ, особенно въ той его постаиовкѣ, которую придали ему
нѣкоторые пзслѣдователи, можетъ быть,
кажется черезчуръ
теоретпчиымъ, далекпмъ отъ яеивотрепещущихъ темъ современ­
ности и лишь косвенно затрогивающимъ существенные интересы
трудящейся массы. Въ дѣйствительности это, конечно, не такъ.
„Производство для производства“ не интересуетъ и не прель­
щаете, вѣроятно, даже самихъ изобрѣтателей этой хитроумной
штуки, которой никто не видалъ, да, навѣрное, и не увидитъ въ
соціальной средѣ. Вопросъ о внутреннемъ рынкѣ въ сущности
есть вопросъ о покупательныхъ силахъ населенія, а^этпми по-
слѣдиими опредѣляются не только положеніе и судьбы капита-
■листическаго производства, но и уровень народнаго благосостоя-
нія. За этимъ вопросомъ скрываются заботы, конечно, не о ба-
рышахъ фабрикаитовъ и заводчиковъ, которымъ, можетъ быть,
некому будетъ сбывать своп товары, а о пололсеніи трудяща-
гося люда, которому экономическія противорѣчія грозятъ пер­
спективой недоѣданія и вырожденія. Непріятныя стороны этихъ
противорѣчій, какъ заставляюсь думать многіе факты, населенно
приходится испытывать уже теперь, прелсде чѣмъ оно подошло
къ порогу новыхъ хозяйствениыхъ формъ, прежде чѣмъ посдѣд-
нія опредѣлились въ его сознаніи.

Въ обильной литературѣ послѣдняго времени о рынкахъ до,
сихъ поръ остаются неиспользовапными фактическія даипыя с
покупательныхъ силахъ совремеинаго намъ крестьянства. Въ на­
стоящей замѣткѣ мы и намѣрены использовать этп матеріалы.
Правда, они не особенно богаты и не лишены нѣкоторыхъ су-
щѳственныхъ недостатковъ. Но и за всѣмъ тѣмъ, думается, бу­
детъ не лишне напомнить о нихъ, какъ о могущихъ бросить
свѣтъ на нѣкоторые процессы, совершающіеся въ народной сре-
Дѣ, и дать фактическую основу для сужденія объ одномъ изъ
важнѣйшихъ вопросовъ, встающихъ передъ русскимъ народнымъ
хозяйствомъ. При озиакомленіи съ этими матеріалами намъ при­
дется пробираться черезъ довольно густую чащу цифръ. Пусть
это не остановить читателя нослѣдовать за нами: за скучными
отдѣльными цифрами передъ нимъ откроется далеко не безын­
тересная экономическая картина.
294
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
I.
Средній бюджетъ нашего крестьянина очень не велпкъ. По
разсчетамъ г. Щербины онъ составляетъ около 55 руб. на душу
въ приходѣ и столько же въ расходѣ, причемъ въ этой суммѣ
заключаются не только личные, но и хозяйственные приходо-
расходы крестьянина. Одной изъ характерныхъ особенностей
крестьянскаго бюджета, по мнѣнію того же изслѣдователя, яв ­
ляется однообразіе его средней величины въ различныхъ мѣст-
ностяхъ Россіи. По даннымъ о 191 бюджетѣ г. Щербина уста­
навливаете слѣдующій средній расходъ на душу для отдѣльныхъ
губерній:
Средній рас­
ход! на
Душу.
по Херсонской губерніи
,
.
58р.51к.
» Воронежской V
•
.
.
54„60 „
» Саратовской
»
•
.
.
52„90„
» Рязанской
п
•
.
.
53„37„
» Тульской
»
*••52„47„
» Пермской
;;
.
.
53„43 „
» Вятской
»
•
.
.
58„51 „
» Ярославской
.
.
55„04 „
» Тверской
»
•
.
.
56„67„
» Новгородской п
•
.
.
55„43 „
Въ среднемъ . 54р.92к.
Эти близкія между собой для крайне различныхъ въ другихъ.
отношеніяхъ губерній цифры „тѣмъ разительнѣе,— говорите г. Щ ер-
НОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
295
бпна что составлеиіе бюджетовъ вею сь разными лицами, въ рав­
ное время и по особымъ въ каждомъ случаѣ выработаннынъ пр
граммамъ. Самыя колебанія среднихъ величинъ могли ПР0ИЗ°> ,
отъ различій въ пріемахъ составителей бюджетовъ по оцѣнлѣ
деньгами отдѣльныхъ предметовъ и статей, а частыс’
°TM
пости найти среднее типическое хозяйство для данной мѣстно
стаГ *Г послѣ изслѣдованія г. Щербины, изъ котораго приведена
эта цитата, были опубликованы результаты бюджетныхъ изслідо
ваній по Козельскому уѣзду Калужской губернш, но когорті у
бюджетные разсчеты даны для 1.313 хозяйств*, т * для « е л а
несравненно большаго, чѣмъ какимъ пользовался г. Щ ербинине
смотря на нѣкоторые новые пріемы, употребленные въ
статистнкѣ, цифра средняго крестьянскаго бюджета получ^>
почти тождественная съ только что указанной д
3„
’
а именно 54 руб. 83 коп. Изъ бюджетовъ отдѣльныхъгуоер і
эта цифра подходитъ, между прочимъ, очень близко къ цифр
по Воронежской губернш, для которой въ распоряженш г. Щ р
бины имѣлось наибольшее количество данныхъ.
Одиообразіе нѣкоторыхъ нормъ, въ которыхъ укладывается
крестьянская хозяйственная жнзнь прп обычныхъ условшхъ у.,
неоднократно обращало на себя вниманіе изслѣдователеи пгіш -
шнхъ возможность сравнивать данныя по различпъшъ містностяі .
Напомнимъ,напр., чтохлѣбноепотреблен«
большинством из
слѣдователей для различныхъ мѣстностей Россш
вь 18—20 нудовъ на душу. Ниже мы будемъ имѣть TMTMожность
встрѣтиться съ не менѣе любопытным совпаденіемъ цифръ. Ьл
зость бюджетныхъ цифръ тоже, можетъ быть, TM случайность Мы
однако, ограничимся констатированіемъ этого факта, не пытаяс
дать ему въ настоящемъ мѣстѣ объясненіе, такъ какъ послѣднее
слишкомъ отвлекло бы насъ въ сторону отъ ближайшей. » W «
настоящей замѣтки. Укажемъ здѣсь только, что для огд
экономическихъ группъ внутри одной и той же мѣстности р -
мѣры бюджетовъ далеко не одинаковы. Такъ, по Козельскому
уѣзду средній бюджетъ по разечету надушу равенъ.
у не сѣющихъ .
. ......................
26,5 руб.
„ засѣвающихъ до 3 десят. . . 42,3
„
3-6
„
.
.
52,0
„
6—9
„
.
•
56,9
„
;;
„
9-12
„
..
бз,9
„
„
„
свыше 12 „
•
•
69>2 »
Въ среднемъ.....
54,8 руб.
Въ Воронежской губерніи средній бюджетъ у госѵдарствен-
*) Вліяніе урожаевъ и хлѣбныхъ цѣнъ на нѣкоторыя стороны народ­
наго хозяйства. T. II. стр. 7.

296
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
ныхъ—наиболѣе обевпеченныхъ землею-крестьянъ оказался рав-
нымъ 55 руб. 59 коп., у собственников!,— 51 р . 5 коп. и ѵ дар-
ственниковъ самыхъ малоземельныхъ— 50 р. 27 коп.
Какъ уже было упомянуто, приведенный бгоджетныя цифры
относятся и къ личнымъ, и къ хозяйственнымъ расходамъ кре­
стьянства Легко понять, что веденіе большого хозяйства сопря­
жено съ большими и приходо-расходами. Однако, данныя по Ко­
зельскому уѣзду, по которому для каждой пзъ группъ сдѣлано
разграничена между личными и хозяйственными расходами да­
ютъ право думать, что и по размѣрамъ личнаго бюджета отдѣль-
Г
хозяиствеыныя группы разнятся между собою, хотя и не
такъ рѣзко, какъ въ бюджетѣ хозяйственном^
Средній росходъ
(въ руб.) на душу
деньгами и про­
дукт. на нужды:
«
3
S
и
-а
еЗ
ДF
я
1=3
8,0
Унесѣющихъ........
185
„
засѣваюіцихъдо 3 десят. 22 ,8
20,0
3~6
»
24,7
27,3
6—9
„
25,5
31,4
”
”
9~ 12
„
26,5
39,4
„ свыше
12„
27,3
41,9
Въ среднемъ . . .
25,1
29,7
Количество средствъ, расходуемыхъ населеніемъ на свои лич­
ный падооностп, можетъ служить мѣриломъ его благосостоянія.
Цифръ’ стал0 быть’ слѣДУетъ> что благосо­
стояние многосѣющихъ группъ населепія замѣтно выше благосо-
стоянія малосѣющихъ или не сѣющихъ.
Исходя пзъ этпхъ данныхъ объ общихъ размѣрахъ крестьян­
скаго оюджета, мы можемъ перейти къ аналпзу данныхъ о бюд­
ж е т денежномъ, которымъ собственно и опредѣляются покупа­
тельный силы крестьянства и который составляетъ лишь часть
бюджета общаго, охватывающаго и натуральные его приходо-
расходы.
Я.
Массовый свѣдѣнія о денежныхъ крестьянскихъ приходо-рас-
ходахъ имѣются по 6 уѣздамъ Воронежской и по 2 уѣздамъ Ка-
ПОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
297
•Дулъской губерпій *), т. е . по губерніямъ довольно рѣзко разня­
щимся между собою во многихъ отиошеніяхъ. Достаточно ука­
зать, что первая изъ нихъ черпоземная, земледѣльческая или
считающаяся таковой, тогда какъ вторая нечерноземная п по-
ситъ ярко выраженный промысловый характеръ. Данныя по
этимъ губериіямъ мы, копечпо, не можемъ считать типическими
для всего русскаго крестьянства. Однако, можпо думать, что тѣ
или ііныя пзъ нихъ характерны ие только для соотвѣтствующпхъ
губерній, но и для другихъ мѣстиостей, находящихся въ одно-
родныхъ съ ними условіяхъ. Что касается общихъ чертъ, кото­
рыя, какъ увидимъ, не смотря на разнородность самыхъ губер­
нш , свойственны и калужскимъ, и вороиежскимъ бюджетамъ, то
онѣ, можно полагать, должны считаться характерными для кре-
’стьяискихъ бюднсетовъ значительной части Россіи.
При первомъ знакомствѣ съ воронежскими и калужскими
денежными бюджетами, прелсде всего бросается въ глаза близость
цифръ, въ которыхъ выражаются денежные доходы крестьянства
въ этихъ губерніяхъ. Такъ по разсчету на душу обоего пола
средиій приходъ оказался равнымъ:
въ 6 уѣздахъ Воронеясской губерпіи ....
20 руб. 95 коп.
„
2
„
Калужской
„
20„75„
*) Считаемъ необходимымъ дать хотя бы краткую характеристику
тѣмъ и другимъ даннымъ. По Воронежской губерніи вопросъ о денеж­
ныхъ прпходо-расходахъ былъ внесет, въ подворную карточку, упо-
требляювшуюся прп сплошной переписи. Соотвѣтствующія данныя былп
собраны по 9 уѣздамъ съ 232.879 хозяйствами съ 1.605.696 душъ обоего
пола. Въ дальнѣйшемъ изложеніи мы будемъ пользоваться данными
лишь по 6 уѣздамъ (съ 176.821 хоз. и съ 1.195.457 д. о. п .), нзслѣдован-
нымъ позднѣе другихъ. Составитель сборника въ текстовой части поль­
зуется данными тоже только по этимъ 6 уѣздамъ, какъ разработанными
съ большею детальностью и, вѣроятно, болѣе полными. По Калужской
губ. свѣдѣнія о денежныхъ нриходо-расходахъ имѣются по тремъ уѣз-
дамъ: Лихвинскому, Перемышльскому и Козельскому; но въ послѣднемъ
нѣкоторые приходо-расходы не регистрировались и получены путемъ
вычисленія по даннымъ о 2-хъ первыхъ уѣздахъ. Поэтому мы будемъ
пользоваться данными по Козельскому уѣзду лишь въ иѣкоторыхъ слу-
ча-яхъ, въ особенности при сопоставленін денежныхъ прпходо-расходовъ
съ натуральными, такъ какъ данныя о послѣднихъ въ разработанномъ
видѣ имѣются только по этому уѣзду. Калужскія данныя собраны пу­
темъ выборочной переписи и относятся лишь къ 2.329 хозяйствамъ съ
18.300 душъ обоего пола (группу не сѣющихъ въ виду крайне незначи-
тельнаго числа относящихся къ ней данныхъ мы. исключаемъ). Такимъ
образомъ, калужскія данныя значительно уступаютъ вороиежскимъ по
своей численности, но за то собранный по болѣе детальной программѣ и
относящіяся къ небольшому числу объектовъ, они, нужно думать, имѣ-
ютъ за собой преимущества болѣе тщательной регистраціи. Воронежскія
данныя собраны въ 1888—1891 гг.,
a калужскія въ 1896—1897 гг. или
въ среднемъ на 6—8 лѣтъ позднѣе. Тѣ и другія данныя опубликованы
въ соотвѣтствуіоіцихъ земско-статистнческихъ сборннкахъ.
**) Прп общемъ стремленіи крестьянъ уменьшать своп доходы и уве­
личивать свои расходы при регистраціи, всегда можно опасаться, что

298
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
Очень блпзкія между собою цифры получаются и для отдѣль-
ныхъ уѣздовъ Калужской губерніи, а именно:
для Пѳремышльскаго .... 20 руб. 64 коп.
„
Інхвинскаго
....
20„83
„
Въ Козельскомъ уѣздѣ цифра денежныхъ доходовъ оказалась
равной 20 руб. 98 коп. Разница, выраженная въ нѣсколышхъ
ісопѣйкахъ, на столько незначительна, что мы не ішѣемъ права
даже настаивать, что она не представляетъ простой погрѣшности
въ наблюденіяхъ. По отдѣльнымъ уѣздамъ Воронежской губерніи
разница въ денежныхъ доходахъ болѣе значительна. По разсчету
на душу денежный приходъ оказался равнымъ:
въ Новохоперскомъ уѣздѣ
„
Бобровскомъ
„
„
Богучарскомъ
„
„
Валуйскомъ
„
„
Павловскомъ
„
„
Бирюченскомъ
„
Въ Воронежской губерніи денежный нрпходъ въ крестьян-
скомъ бюджетѣ, какъ увидимъ ннясе, больше опирается на сель­
ское хозяйство, чѣмъ въ Калужской. Результаты лее земледѣлія
и, стало быть, тѣ величины денежнаго бюджета, которыя отъ
нихъ зависятъ, подвержены значительнымъ колебаніямъ и при-
томъ в ъ Воронелсской губерніи, какъ черноземной, большимъ,
чѣмъ въ Калужской. Если мы раздѣлимъ уѣзды Воронежской
губерніи на двѣ группы— съ бюджетомъ выше и нилсе средняго,—
то найдемъ, что на душу было получено деньгами:
Въ 3 уѣзд. съ бюджет, выше средняго
„
„
„
„
„
ниже средняго
Такимъ. образомъ, разница между уѣздами Воронежской гу­
бернш въ размѣрахъ денежныхъ доходовъ обусловлена, главнымъ
образомъ, различіемъ поступленій по статьямъ, подвергающимся
наиболыиимъ, нужно думать, колебаніямъ. Въ виду этого молено
первые будутъ зарегистрированы в ъ преуменьшенномъ, а вторые въ
преувеличенномъразмѣрѣ. Вполнѣ возможно поэтому, что дѣйствительныя
цифры крестьянских'ь денежныхъ доходовъ нѣсколько выше у казы вае­
мыхъ в7) текстѣ. Судя по калужскнмъ даннымъ, это уклонение послѣд-
нихъ отъ дѣйствительности нужно принимать равнымъ приблизи­
тельно 8°/о.
о
К
оИ
м
11,3 р. 11,4 22,7
7,9 „ 10,4 18,5
-J“J »
21,2 „
20,6 „
17,5 „
17,4 „
покупательный силы КРЕСТЬЯНСТВА.
299
полагать, что ноуѣздныя различія въ денежныхъ доходахъ но
этой губерніи представляютъ скорѣе результатъ случайны хъ
условій, при которыхъ былъ изслѣдоваиъ каждый изъ уѣздовъ, а
не постояиныя особенности послѣднпхъ. Если бы всѣ уѣзды
были изслѣдованы при одиородныхъ условіяхъ или данныя по
калсдому изъ нихъ мы имѣли бы за достаточно продолжительный
срокъ, то вполнѣ возмолшо, что бюджеты пхъ выразились бы въ
болѣе близкихъ между собою цифрахъ.
Это нредположеніе о географической устойчивости крес^ьян-
скихъ денежныхъ доходовъ особенно вѣроятнымъ кажется въ
виду другого, еще болѣе валенаго и характерная факта, конста-
тируемаго и калулсскими, и воронежскими данными: размѣры де-
нежиыхъ доходовъ у группъ населенія, рѣзко разнящихся но
своему экономическому пололсенію, оказываются очень близкими
между собою. Въ сборникѣ но Воронелсской губерніи всѣ хозяй­
ства раздѣлены на 5 груинъ въ зависимости отъ количества прп-
надлежащей каждому изъ нихъ земли. Размѣры денежныхъ до­
ходовъ по разсчету на душу оказываются равными:
въ хозяйствахъ безземельиыхъ . . .
и
„
имѣющихъ до 5 дес.
5-15 »
»
15-25
„
„ свыше 25 ,,
21 руб.
20„
20„
21„
26 ..
Въ среднемъ .... 21 руб.
Для Лихвинскаго и Перемыіпльскаго уѣздовъ Калужской гу-
берніи въ сбориикѣ принята нѣсколько иная группировка насе-
ленія, а именно—по посѣвной площади, т. е. по фактическимъ
размѣрамъ земледѣльческаго хозяйства. Данныя о деиеленыхъ.
доходахъ даютъ при этомъ такой рядъ:
Группы хозяйствъ.
£Я
Sо
r-сиst
м.с
«
I. засѣваютъ до 3 десят. . . .
21 руб.
II.
3-6
„
.
.
.
19„
III.
6-9
„
.
.
•
21 *„
IY.
9-12
„
.
22„
V.
„
свыше 12 „
.
25„
Въ среднемъ .
21 руб.
Лишь въ самыхъ многоземельныхъ грунпахъ и Калулсской, и
Воронелсской губерній денежные доходы болѣе или менѣе рѣзко
уклоняются отъ средней величины. Приведенныя данныя позво-
ляютъ отмѣтить еще одну особенность: наименыпіе денежные

300
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
доходы наблюдаются въ среднихъ группахъ, у безземельныхъ жѳ
и малосѣющихъ они нѣсколько выше. Впрочемъ, эта разница
очень незначительна и не превышаетъ 5— 10°/о.
Ш.
На ряду съ географическою и экономическою устойчивостью
крестьянскаго денежнаго бюджета наблюдается довольно рѣзкое
различіе въ его нсточникахъ.
Важнѣйіпими средствами для нзвлеченія денежныхъ доходовъ
для крестьянъ служатъ: продажа скота п сельскохозяйственных!,
продуктовъ и промысловые заработки. Соотношеніе денежныхъ
доходовъ, получаемыхъ пзъ того и другого источника у воро-
нежскихъ н калужскихъ крестьянъ различно.
Въ рубляхъ на душу. Въ нроцентахъ
•
I
I•
*■
аи
m«
w«
fi§ fi§
...
мз
ms
Отъ продажи скота п сельскохо­
зяйственный, продуктовъ . .
9,86 5 ,07
47
24
промысловыхъ заработковъ 10,32
13,40
49
65
я
<х>
Яо
Іо
äb
о
к
сзи
и«
W«
*§
mи
*§
ИS
9,86
5,07
10,32 13 ,40
Итого...
20,18
18,47
96
89
Отъ прочихъ статей...................... 0,77
2,28
4
11
Всего...
20,95
20,75
100 100
Мы не знаемъ, какіе именно доходы по Воронежской губер­
нш отнесены къ числу прочихъ. Что касается Калужской губер­
нш, то въ этой рубрикѣважнѣйшую часть составляютъ: займы(1 р.
42 коп. надушу), остатки отъ прежнихъ лѣтъ, пошедшіе на удовле-
твореніе нуясдъ даннаго года (35 коп. на душу), деньги за сдан­
ную землю (18 коп. иа душу) *) и разныя случайный поступле-
нія, совершенно не поддающіяся классификаціи (страховыя пре-
міи, случайная продажа инвентаря и построекъ, помощь род-
ственниковъ, деньги, полученныя съ постояльцевъ и т. д .). Изъ
этого перечня видно, что „прочія статьи“ къ доходамъ могутъ
быть относимы лишь условно: въ болынинствѣ случаевъ въ нихъ
зарегистрированы тѣ операціп, при посредствѣ которыхъ насе-
леніе изворачивалось, чтобы сохранить равновѣсіе въ своемъ де-
нежномъ бюджетѣ, п которыя въ обыкновенномъ смыслѣ, конечно,
не могутъ быть названы доходными.
*) Этотъ доходъ извѣстенъ и для Воронежской губ.: онъ составляетъ
32 коп. на душу.
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
301
Что касается остальныхъ доходовъ, то въ Воронелсской гу­
бернш въ общемъ онп даютъ нѣсколько большую сумму, чѣмъ
въ Калужской. Этимъ не ограничивается разница между воро­
нежскими и калужскими бюджетами. Въ Воронежской губернш
продажа скота и продуктовъ даетъ около половины бюджетныхъ
средствъ, а въ Калужской — лишь около четверти; наоборотъ,
промысловые заработки въ первой составили лишь половину де­
нежныхъ доходовъ, а во второй—около двухъ третей. Въ этомъ
сказывается различіе между земледѣльческой и промысловой гу-
берніей. Однако и въ „земледѣльческой“ Воронелсской губернш
крестьяне большую часть денежныхъ доходовъ получаютъ отъ
промысловъ, а не отъ продажи сельскохозяйственныхъ продук­
товъ. Значеніе послѣдней статьи уменьшается еще тѣмъ обстоя-
тельствомъ, что по ней засчитаны такія поступлепія, которыя
не представляютъ изъ себя плюса въ крестьянскомъ хозяйствѣ.
Если крестьянинъ продаетъ лошадь, чтобы тотчасъ же или спустя
нѣкоторое время замѣнить ее новою, если осенью онъ продаетъ
хлѣбъ, чтобы весною купить его,— то, конечно, такія поступле-
нія не увеличиваютъ его покупательныхъ силъ. Мы не имѣемъ
данныхъ, чтобы судить, какую часть такія оборотныя постунле-
нія составляютъ въ общей суммѣ денелсныхъ доходовъ. Безспорно
одно, что они представляютъ далеко не ничтожную величину.
Такъ, по Лихвинскому и Перемышльскому уѣздамъ отъ продажи
скота выручено 2 р. 12 коп. на душу, а на покупку скота за­
трачено 1 р. 21 коп.; въ частности отъ продажи рабочаго скота
(лошадей), каковая въ Калулсской губернін имѣетъ почти исклю­
чительно ремонтный или оборотный характеръ, выручено 47 коп.
на душу, а на покупку затрачено 66 коп. Есть основанія ду­
мать, что по Воронежской губернін такія оборотныя ноступленія
выражаются еще большими цифрами.
Земледѣльческій характеръ Воронежской губерніп скажется
болѣе ярко, если мы выдѣлимъ изъ промысловыхъ заработковъ—
заработки сельскохозяйственные. По разсчету на душу получено:
i'd
я>>
5>>
5и
§-«
св«
й§
*8
*°
сз
га
Отъ сельскохозяйств. заработковъ
..
5,27
0,82
„
продажи скота н сельскохозяй-
ствениыхъ продукто въ ...............
9,86
5,07
Итого отъ сельск. хозяйства . . 15,13
5,89
Въ процентахъ къ общей суммѣ
б ю д ж е т а ..............................................
72
28
Принятое въ сборникѣ по Воронежской губѳрніи понятіе
сельскохозяйственныхъ промысловъ и заработковъ пѣсколько

302
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
шире того, какимъ мы могли воспользоваться для выдѣленія со-
отвѣтствуюіцей цифры по Калужской губернін (для послѣдпей
взяты нами лишь батрачество, ноденныя и сдѣльныя работы).
Ио проистекающая отсюда пѣкоторая несравнимость приведен-
кыхъ данныхъ не имѣетъ въ данномъ случаѣ большого значенія.
Сравненіе отдѣльиыхъ, строго опредѣленныхъ статей подтвер­
ж дает^ что сельскохозяйственные заработки въ Воронежской
губерніп имѣютъ гораздо большее значепіе, чѣмъ въ Калуж­
ской. Тамъ, напримѣръ, отъ сдѣлъныхъ сельскохозяйствен­
ныхъ работъ получено на душу: въ Воронелсской губерніи
65 коп.,
а въ Калулсской — лишь 19 коп. Если мы допустимъ
такое лее отношеніе для всѣхъ сельскохозяйственныхъ за­
работковъ, то общая сумма послѣдиихъ опредѣлится для Ка­
лулсской губерніп въ 1 р. 54 коп., а общая, сумма денегъ, полу-
ченныхъ ими вообще изъ сельскаго хозяйства—въ 6 р. 61 коп.
на душу, т. е. въ 32% или менѣе Vs всего денелсиаго бюджета.
Какъ бы то нн было, покупательный силы калужскихъ крестьянъ
находятся въ гораздо меньшей зависимости отъ состоянія сель­
скаго хозяйства, чѣмъ воронежскихъ. Н а ряду съ этимъ, значеиіе
послѣднихъ, какъ рынка, лелсащаго внѣ обработываюіцей про­
мышленности, гораздо больше, чѣмъ первыхъ, большую часть
своихъ денежныхъ средствъ ночериающихъ изъ той лее обрабо-
тывающей промышленности или нзъ иодсобныхъ ісъ ней занятій.
Въ видахъ удобства дальнѣйшаго излолеенія не лишнее бу­
детъ отмѣтить, что внутри Калужской губ. Перемышльскій уѣздъ
долженъ считаться болѣе земледѣльческнмъ, чѣмъ Лпхвиискій.
Въ первомъ доходы отъ продаяси сельскохозяйственныхъ пропз-
веденій составляютъ 6 р. 98 коп. на душу и отъ сельскохозяй-
ствениыхъ заработковъ 1 р. 2 коп.,
а всего отъ сельскаго хо­
зяйства 8 р. Въ Лихвинскомъ лее уѣздѣ крестьяне получаютъ:
по первой статьѣ 3 р. 56 коп. и по второй 69 коп., а всего 4 р.
25 коп., т. е. почти вдвое меньше.
IT.
Еще большая разница въ источникахъ денеленыхъ доходовъ
наблюдается между различными группами крестьянскихъ хо­
зяйства Такъ доходы перемышльскихъ и лихвинскихъ крестьянъ
могутъ быть разлолсены на слѣдующія части:
Получено денежнаго дохода
Группы по посѣвной площади,
по разсчету на душу въ руб.:
I
II
III
IY
V
Всѣ
Отъ прод. скота и продукт.
'3,09 4,60 5,36 5,78 9,46 5,07
„ промыслов, заработковъ. 15 ,29 12,94 13,70 13,45 10,98 13,40
Итого. . . . 18,3817,54 19,06 19,23 20,44 18,47
Отъ прочихъ статей
2,66 1,63 2,31 2,61 4,58 2,28
Всего.
21,04 19,17 21,37 21,84 25 ,02 20,75
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
303
Прп ознакомлен!и съ этими данными прежде всего бросается
въ глаза, что указанный въ одной пзъ предыдущихъ главъ ха-
рактеръ измѣиеній денежнаго бюджета по ірупиамъ, а именно то
обстоятельство, что наименьшій бюдлсетъ наблюдается въ среднихъ
групнахъ, a иаиболыпій— въ крайнихъ, объясняется главнымъ
образомъ, „прочими“ статьями, т. е . доходами собственно услов­
ными,свидѣтельствующимискорѣе о томъ, что деньги
нулены,
чѣмъ о томъ, что они есть. Въ этихъ прочихъ статьяхъ, какъ
мы уже отмѣтнли, важнѣйшую роль играютъ займы и сбереженія
прежнихъ лѣтъ. Крайне характерно значеніе тѣхъ и другихъ
въ бюджетахъразличныхъ группъ.
По разсчету
Въ
на душу въ
про-
рубляхъ.
цент.
Г-
ѵо
H
rt
VÉ
м
о
S»о
Въ хозяйствахъ мелкпхъ (I гр .) ................ 2,17 0,09 2,26 96 4
среднихъ (II и IIIгр.) . . 1,27 0,28 1,55 82 18
„
крупныхъ (ІУ и У гр.) . 1,39 0,S6 2,25 62 38
В о о б щ е ......................
1,42 0,35 1,77 80 20
Чѣмъ мельче крестьянское хозяйство, тѣмъ большее значеніе
для него въ дѣлѣ тюполнеиія денелсиаго бюджета имѣютъ займы
н тѣмъ меньшее сберелсенія.
Данныя по Перѳмышльскому и Лихвинскому уѣздамъ отно­
сятся къ одному году, и мы ие знаемъ, на сколько необходи­
мость обращенія къ этимъ источнпкамъ является постоянной для
калужскихъ .крестьянъ. Возмолсно, что въ годы съ хоропшмъ
урожаемъ, каковымъ нельзя считать урожай 1896 года, ^ иослѣ
котораго были изслѣдованы названные уѣзды и который оылъ
ниже средняго, обращеніе къ займамъ и ирежиимъ сбереженіямъ
практикуется въ меньшихъ размѣрахъ. Во всякомъ случаѣ не­
обходимость займовъ н расходованія сбереженій хорошимъ уро-
.
леаемъ можетъ быть ослаблена не въ одинаковой мѣрѣ для раз-
ныхъ хозяйственныхъ группъ. Это видно уже нзъ того, что сред­
ства, почерпаемыя пзъ этпхъ источниковъ находятся далеко не
въ одииаковомъ отношеніп къ тѣмъ суммамъ, которыя выручаются
отъ продажи сельскохозяйственныхъ продуктовъ и скота. Пер­
выя по отношенію къ послѣднимъ составляютъ въ мелкихъ хо­
зяйствахъ 73%, а въ среднихъ и крупныхъ 31. Чтобы не за­
ключать новыхъ займовъ и не трогать прежнихъ сбереженій,
среднія и крупныя хозяйства должны выручить отъ продажи
сельскохозяйственныхъ произведеній больше на 31°/о, a мелкія
на 73°/о. Послѣднее едва ли возмолсно далее при самомъ лучшемъ

304
ПОКУПАТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
урожаѣ. При среднихъ лее условіяхъ, нужно думать, мелкимъ
хозяйствамъ неизбѣжно приходится пополнять свой бюджетъ зай­
мами, т. е. жить не за счетъ текущнхъ, а за счетъ будущихъ до­
ходовъ, пока п на сколько это, конечно, возмолсно. Молсетъ быть,,
и осталыіыя хозяйственный группы при среднемъ уролсаѣ должны
пополнять недочетъ въ текущнхъ доходахъ, если не будущими
доходами, то остатками отъ преленихъ, пока, конечно, таковые
не исчерпаны.
Если мы устранпмъ „нрочія“ статьи, то бюджеты различныхъ
группъ калулсскаго крестьянства обнаружатъ нередъ нами очень
определенную тенденцію: чѣмъ мельче хозяйства, тѣмъ меньше
ихъ денежные доходы на душу. Единственное исключеніе пред­
ставляетъ вторая группа, доходы которой меньше доходовъ пер­
вой группы. Но это исключеніе, нулено думать, представляетъ
случайное явленіе: оно объясняется, какъ видно нзъ приведен-
ныхъ цифръ, непомѣрно низкими промысловыми заработками въ
этой группѣ, а для этого, кромѣ какихъ-либо случайныхъ при-
чинъ, другого объясненія быть не можетъ. Промысловые зара­
ботки, какъ видно изъ тѣхъ же данныхъ тѣмъ больше по раз­
счету на душу, чѣмъ мельче хозяйства: въ самыхъ мелкихъ онп
въ 1Va раза даютъ больше средствъ, чѣмъ въ самыхъ крупныхъ.
За то продалса сельскохозяйствепиыхъ произведеній даетъ тѣмъ
больше средствъ, чѣмъ хозяйства крупнѣе: крестьяне У группы
по этой статьѣ получаютъ въ 3 раза больше дохода, чѣмъ
крестьяне I группы.
Итогъ этихъ двухъ — одного восходящаго, другого нисходя-
щаго—рядовъ, кавд мы улсе упомянули, получается не совсѣмъ
толсдественный для различныхъ грунпъ: чѣмъ мельче хозяйства,,
тѣмъ онъ меньше. Правда, денежные доходы увеличиваются отъ
малоземельных^ группъ населенія къ мыогоземельлымъ сравни­
тельно медленно: разница мелсду крайними группами (20,44 —
18,38) по отношенію къ средней (18,47) составляетъ всего лишь
11%. Но, обнаруживая передъ нами опредѣленную, хотя бы и
слабо выраженную, тснденцію экономической жизни, она заслу-
лсиваетъ особаго къ себѣ вниманія.
Чѣмъ лее можетъ быть объяснено это явленіе, т. е . увели-
ченіе денеленыхъ доходовъ по разсчету па душу вмѣстѣ съ уве-
личеніемъ размѣровъ земельнаго хозяйства. Самъ собой, каза­
лось бы, напраш ивается отвѣтъ, что болыпіе размѣры послѣд-
няго являются непосредственной причиной и большихъ денеж­
ныхъ доходовъ. Однако ознакомленіе съ относящимися сюда дан­
ными заставляетъ думать, что здѣсь мы встрѣчаемся съ болѣе
слолснымъ явленіемъ. Такъ, по разсчету на 1 десятину посѣвной
нлощади, находившейся въ пользованіи различныхъ грунпъ, было
получено дохода отъ нродалсп сельскохозяйственныхъ произве­
дены:
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
.но 5
ы&
СОи Г
я >=>
Чfi
В
2«
®й
О.
®-
С*
Т-*
fiИ
я
о
о
°л
CQи
о
fiо
m»
О
fiX
Ю*
I засѣвающими до 3 десятинъ. . . . 8,1 11 7 9.4
II
99
отъ3до6дес.... 5,6 9,07.1
ПІ
99
»6„9
„....
4,7 8,0 6,2
IV
99
„
9„12„....
3,4 6,4 5,3
У
99
свыше 12 дес. . . 5,7 7,4 6,9
В с ѣм и .........................
5,3 8,1 67
Ростъ денежныхъ доходовъ не поспѣваетъ за ростомъ зе­
мельнаго хозяйства, н с ъ увеличеніемъ послѣдняго на десятину
посѣвной площади приходится все меньше и меньше денеленыхъ
доходовъ, выручаемыхъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ про-
изведеній. Лишь въ послѣдней группѣ мы замѣчаемъ новое по-
вышеніе послѣднихъ, но и здѣсь они не достигаютъ тѣхъ раз-
мѣровъ, которые свойственны I—П группамъ.
Чтобы не уклоняться въ сторону, мы не будемъ останавли­
ваться на причинахъ этого явленія, неизбѣжнаго при данноѵіъ
строѣ крестьянскаго хозяйства. Для насъ важенъ самый фактъ,
особенно на ряду съ другимъ, наблюдающійся въ сферѣ промы­
словыхъ заработковъ крестьянства. Доходность послѣднихъ рас-
тетъ вмѣстѣ съ увеличеніемъ земельнаго хозяйства. Чистый за-
работокъ по разсчету на одинъ рабочій промысловый день ока­
зывается равнымъ:
к
г> V*
ККев
£ке*
о
А
ь*Сб"
р-з со со
а«оИ
Щ5J
«о
*52
И
в
и
н
о
a
£лы
fi
И
•fi
§fi
SсЗ
д-и
>о
еЗРн
Я
и
ио j3
« евЯ
RИж
ов
«к
КЗ
ои
И Р4о
У засѣвающихъ до 3 дес. .
36 коп.
36 кон
У)
99отъ3„699*
39 »»
38 99
99
99»6»999
44»
40 99
99
99*9„1299
37»
43 99
99
99
свыше 12 дес. .
46»
44 99
Вообще...
40»
37 99
Сопоставленіе этихъ двухъ фактовъ съ наглядностью укаш -
ваетъ, что болыній денежный доходъ многоземельныхъ кре-
стьян(ь объясняется не тѣмъ, что пхъ земельное хозяйство
20

306
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
больше, a тѣмъ, что, опираясь на послѣднее, они пользуются
лучшимъ промысловымъ заработкомъ. Уклоненіе денежнаго бюд­
жета отъ средней нормы, т. е. увеличеніе или уменыиеніе по-
купательныхъ силъ калужскихъ крестьянъ опредѣляется такимъ
образомъ положеніемъ ихъ на промысловомъ рынкѣ, а это по-
ложеніе для многоземельныхъ лучше, чѣмъ для малоземельныхъ.
Исключеніе въ этомъ случаѣ— и то, можетъ быть, а не навѣр-
ное— составляетъ лишь V’ группа.
Ставя размѣры крестьянскаго денежнаго бюджета въ зависи­
мость отъ положенія населенія на промысловомъ рынкѣ, мы,
конечно, этимъ вовсе не отрицаемъ возможности случайныхъ ко-
лебаній въ этомъ бюджетѣ въ зависимости отъ результатовъ
жатвы.
У.
Въ Воронежской губерніи замѣчается не менѣе рѣзкое разли-
чіе между отдѣльными экономическими группами въ источникахъ
денежныхъ доходовъ. Общій характеръ этого различія тотъ же,
что и въ Калужской губерніп.
Получено руб. дохода
Группы хозяйствъ по количеству принадле-
по разсчету на 1 душу
^
жащей имъ земли.
оо. пола:
^
I
И
III
IY
У
Всѣ.
Отъ продажи сельско­
хозяйственныхъ
произведеній. . 2,00 6,00 8,91 11,59 16,08 9,86
„
промысловыхъ за­
работковъ. .
..
17,69 13,30 10 ,19 8,49 8,40 10 ,32
Итого . .. 19,69 19,30 19,10 20 ,08 24 ,48 20 ,18
„
прочихъ статей . 1,29
1,06 0,79 0,65 1,44 0,77
Всего . .. 20,98 20,09 19,89 20,73 25,92 20,95
Доходы (по разсчету на душу) отъ продажи продуктовъ соб-
ственнаго хозяйства увеличиваются вмѣстѣ съ увеличеніемъ раз-
мѣровъ земельнаго хозяйства, а промысловые доходы въ томъ же
направленіи падаютъ. П рочія статьи, носящія, вѣроятно, и здѣсь
случайный или условно-доходный х арактеръ, также, какъ и въ
Калужской губерніи, наибольшее значеніе имѣютъ для крайнихъ
группъ. Но между воронежскими и калужскими бюджетами есть
всетаки нѣкоторая разница, на которой не лишне будетъ остано­
виться.
Общая сумма доходовъ, за исключеніемъ прочихъ статей, из-
мѣняется въ Воронежской губерніи нѣсколько иначе, чѣмъ въ
Калужской; минимумъ приходится не на крайнюю малоземельную
покупательный силы крестьянства.
307
группу, а на среднюю, повышаясь отъ послѣдней въ обѣ стороны,
причемъ У группа рѣзко выдѣляется изъ ряда остальныхъ раз-
мѣрами денеленыхъ ноступленій. Разница эта, нулено думать, объ­
ясняется разницей въ самыхъ группировкахъ, принятыхъ въ сбор-
никахъ по Калулеской и Воронелсской губерніямъ. "Для первой,
какъ мы улее говорили, мы имѣемъ группировку по фактическими,
размѣрамъ посѣвной площади, находящейся въ пользованіи каж­
даго хозяйства, а для Воронежской губерніи— по количеству земли,
принадлежащей каждому хозяйству, хотя бы послѣднее ею и не
пользовалось. Легко понять, что воронежская группировка допу­
скаетъ большую разнородность внутри каждой изъ группъ, чѣмъ
калужская. Въ частности, въ I группу (безземельныхъ) по Воро­
нежской губерніи засчитаны не только безземельные экономи­
чески, то есть лишившіеся земли, благодаря безеилью, но и без­
земельные юридически (главнымъ образомъ, бывшіе дворовые),
то есть не получившіе земли при выходѣ на волю. Изъ числа
послѣднихъ нѣкоторая часть хозяйствъ въ силу тѣхъ или иныхъ
благопріятныхъ обстоятельствъ и, въ частности, благодаря навы-
камъ, а иногда и средствамъ, вынесеннымъ изъ крѣпостного права,
успѣла выбиться изъ рядовой безнадѣльной массы и обзавестись
промышленными, иногда очень доходными предпріятіями. Что
наличностью такихъ именно хозяйствъ объясняется болыпій де-
неленый доходъ въ I группѣ, это легко видѣть изъ того, что отъ
промышленныхъ преднріятій по разсчету на душу получено дохода:
въIгруппѣ1р.89к., воII,IIIиІУ—1р.11к.—1 р.18к.
и въ Y группѣ 2 p. 39 к. Если мы исключимъ изъ суммы дохо­
довъ, полученныхъ отъ продажи продуктовъ и отъ промысловыхъ
заработковъ доходы, полученные отъ промышленныхъ предпрія-
тій, то минимальный бюджетъ (17 р. 80 к.) окажется именно у
первой группы. Быстрое возрастаніе денежныхъ доходовъ въ У
групнѣ сравнительно съ остальными наблюдается на ряду съ дру­
гимъ характернымъ явленіемъ: размѣры промысловыхъ заработ­
ковъ въ ІУ и У группахъ почти одинаковы, хотя мы должны
были бы ожидать, что въ послѣдней онп доллены быть значительно
нилее, чѣмъ въ первой. Это заставляетъ думать, что рѣзкое по-
вышеніе общаго дохода въ У группѣ объясняется тоже промы­
словыми заработками. Нѣкоторое подтвержденіе этому можно ви-
дѣть въ только что приведенныхъ данныхъ о доходахъ отъ про­
мышленныхъ предпріятій. Общимъ же доказательствомъ тому, что
групповыя колебанія и въ воронежскихъ денежныхъ бюджетахъ
находятся въ связи съ оплатой труда на промысловомъ рынкѣ
могутъ служить слѣдующія данныя.
20*

308
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
Средній промысло-
Группы хозяйств ъ.
в ый зар абото къ
в ъ рубляхъ.
Муж­
Жен­
чины.
щины.
I Б е з з е м е л ь н ы й ........................................ . .
49
16
п Имѣющіе до 5 десятинъ..............
44
11
III
»
отъ5до15десят.....
39
10
ІУ
п
„15
„
25„
.
.
40
10
У
»
свыше 25 десят..............
55
13
Всѣ..
42
11
Данныя эти не такъ точны, какъ но Калулсской губерніи, по
которой мы имѣли возмоясность дать соотвѣтствующій разсчетъ
для рабочихъ дней, а не для лицъ, срокъ занятій которыхъ про­
мыслами можетъ быть не одинаковъ въ различныхъ группахъ.
Однако меныпій заработокъ въ среднихъ группахъ и быстрое
возрастаніе заработка именно въ У группѣ, то есть измѣненія въ
размѣрахъ заработка, внолнѣ параллельный измѣненіямъ въ раз-
мѣрахъ денежнаго бюджета, крайне характерны п могутъ считаться
достаточнымъ подтвержденіемъ высказанному предположенію, осо­
бенно на ряду съ другимъ фактомъ, свидѣтельствующимъ, что и
въ Воронежской губерніи бюджетный измѣненія не могутъ быть
поставлены въ связь съ количествомъ денеленыхъ доходовъ, но-
лучаемыхъ отъ земельнаго хозяйства. По разсчету на 1 десятину
пахотной земли, находившейся въ обработкѣ, было нолучено де-
нежнаго дохода отъ продаяеи сельскохозяйственныхъ произведеній:
Б еззе м е л ь н ы м и ................................. 18 ,1 руб.
Имѣющ ими до 5 дес я т ..................
9,1
„
„
отъ 5до 15 десят. .
9,2
„
»
«15„25
„
.
9,4
„
„
свыше 25 десят. . . .
9,6
„
Вообще...
9,4 руб.
I группу въ данномъ случаѣ слѣдуетъ вовсе устранить отъ
разсмотрѣнія, такъ какъ небольшое количество пахатной земли,
находящейся въ обработкѣ у хозяйствъ этой группы, сосредо­
точено собственно въ немногихъ рукахъ, и земельное хозяйство
послѣдними, вѣроятно, ведется на совершенно иныхъ началахъ,
чѣмъ остальной массой. Въ остальныхъ группахъ размѣры де­
нежнаго дохода но разсчету на 1 десятину растутъ по направленію
отъ малоземельныхъ группъ къ многоземельными то есть не
внолнѣ совпадаютъ съ измѣненіями въ денежныхъ бюджетахъ, и
при томъ растутъ крайне медленно, такъ что не могутъ объяснить
колебанія въ послѣднихъ и особенно быстрое возрастаніе денеж­
ныхъ доходовъ въ У грунпѣ.
покупательный силы крестьянства.
309
Такимъ образомъ, и въ „земледѣльчесісой“ Воронелсской гу­
бернш , крестьянство которой отчулсдаетъ значительно большее
количество сельскохозяйственныхъ произведеній, чѣмъ въ Калулс­
ской, размѣры денелсиаго бюджета или—правпльнѣе— уклоненія
въ немъ отъ средней величины обусловлены въ окончательномъ
счетѣ тѣми или иными размѣрами промысловыхъ заработковъ.
УІ.
Колебанія въ размѣрахъ денежнаго бюджета внутри одной и
той лее мѣстности, какъ мы видѣли, приходится объяснять раз-
личіемъ въ промысловыхъ заработкахъ, а не разницей въ денеж­
ныхъ доходахъ отъ собственнаго сельскохозяйственнаго произ­
водства. Между тѣмъ послѣдніе въ разныхъ мѣстностяхъ для кре­
стьянскаго населенія, далее для группъ, ведущихъ приблизительно
одинаковое земельное хозяйство, выраясаются далеко не въ оди-
наковыхъ цифрахъ. Такъ, если мы возьмемъ ІУ группу, то най-
демъ, что денежнаго дохода отъ продажи сельскохозяйственныхъ
произведеній въ этой группѣ по разсчету на душу получено:
въ Воронежской гу бер н іи ........................11 руб. 59 коп.
„
Калужской
„
.....
5„78„
то есть, въ Воронежской губерніи населеніе получило по этой
статьѣ денежныхъ доходовъ въ 2 раза больше, чѣмъ въ Калуж­
ской, меясду тѣмъ какъ размѣры земельнаго хозяйства этой группы
тамъ и здѣсь почти тоясдественны. Такъ, земли въ пользованіи
по разсчету на душу приходится: въ Воронежской губерніи 1,2 дес.
пахатной земли въ обработкѣ, въ Калужской губерніи 1,1 дес. по-
сѣвной площади.
Если мы возьмемъ мѣстности болѣе близкія меясду собою, то
встрѣтимъ такую же разницу. Такъ въ Перемышльскомъ и Іих-
винскомъ уѣздахъ крестьянами той же группы получено не оди­
наковое количество денежныхъ доходовъ отъ продажи сельско­
хозяйственныхъ произведеній, а именно:
въ первомъ......................... 7 р. 79 к. на душу.
в о в т о р о м ъ ..........................3
„
9„„
„
Казалось бы, молено было ожидать, что и общія суммы денеж­
ныхъ поступленій доллены быть такъ же различны, какъ различны
денеленые доходы по названной статьѣ. Въ дѣйствительности этого
однако нѣтъ: мы видѣли,что общіе размѣры денелсиаго бюджета
очень близки между собою.Отсюда очевидно, что тамъ,
гдѣ кре­
стьянское населеніе больше получаетъ отъ продажи сельско­
хозяйственныхъ произведеній, тамъ оно меньше зарабатываете въ
промыслахъ. Это такъ и есть.
По разсчету на душу отъ промысловыхъ заработковъ крестья­
нами ГУ группы получено:

310
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
въ Воронежской губерніи .... 8 руб. 49 коп.
„
Калужской
................................ 1 3
„
45„
Въ частности:
въ Перемыіпльскомъ у ѣ з д ѣ .............................12 p . 13 к.
„
Лихвинскомъ
....................................... 1 5 „ Ю „
Меньшіе промысловые заработки могутъ объясняться двумя
причинами: или меныпимъ развитіемъ промысловъ, или низшей
оплатой промысловаго труда. Сравнивая число лицъ, занятыхъ
промыслами въ той же четвертой группѣ, мы найдемъ, что на
100 душъ населенія приходится занимающихся промыслами:
въ Воронежской губерніи.
.
.
.
20,4%
„
Калужской
„ ........................2 4 ,4 „
„
Перемышльскомъ
уѣздѣ. . .24,1 „
„
Лихвинскомъ
„
.
.
.
24,6 „
Разница въ численности населенія, занятаго промыслами на­
столько незначительна, что ею одной отнюдь нельзя объяснить
той рѣзкой разницы, какая наблюдается въ доходахъ. Для двухъ
уѣздовъ Калужской губерніи мы имѣемъ возможность сравнить
и срокъ занятія промыслами. Въ среднемъ каясдый промышлен-
никъ ІУ группы потратилъ на промыслы рабочихъ дней:
въ Перемышльскомъ
уѣздѣ. . . .129
„
Лихвинскомъ
„
............................. 1 16
Такимъ образомъ въ уѣздѣ, гдѣ населеніе получаетъ отъ
промысловъ меньше доходовъ, оно занимается ими даже болѣе
усиленно, чѣмъ тамъ, гдѣ оно получаетъ такихъ доходовъ
больше.
Очевидно; такимъ образомъ, что меныпіе доходы отъ промы­
словыхъ заработковъ объясняются не степенью развитія среди
населенія промысловыхъ занятій, а худшею оплатой промысло­
ваго труда. И дѣйствительно, имѣющіяся данныя о заработкахъ
свидѣтельствуютъ, что въ мѣстностяхъ, гдѣ населеніе получаетъ
больше денежныхъ доходовъ отъ продаяш сельскохозяйственныхъ
произведеній, оно пользуется низшей оплатой промысловаго тру­
да. Такъ, для IV* группы мы получимъ слѣдующія цифры:
Получается денежныхъ доходовъ въ рубляхъ.
Отъ продажи сельскохозяй-jпо разсчету на душу .
ственныхъ произведеній f „ „
„ десятину,
отъ промысловъ по разсчету на 1 промышленника
Й
1
й>
о'®
я.
t>»VO
ah
о^
R>s
oäb
««
*
§
m
о
*§
РЭs
11,6 5.8
9,4 5,3
38 52
По Лихвинскому и Перемышльскому уѣздамъ для учета за-
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
311
работковъ мы примемъ болѣе точную единицу
рабочій день,
причемъ получимъ такія цифры для IV группы:
«
и«
Й
р.»
а
я>ю
g£
Получено денежныхъ доходовъ.
g^
SН
St
Со
^
>»
Отъ продаяеи сельскохозяй* | на душу
.
.
-7,8 руб.3,1 руб.
ственныхъ продуктовъ
j„десятину ..6,4
„
3,4
„
Отъ промысловыхъ заработковъ по разсчету
н а р а бо ч ій д е н ь ..................................................... 37 к о п - 5 2 к о п -
Такимъ образомъ, усиленное извлечете денежнаго дохода изъ
собственнаго сельскохозяйственнаго производства сопровождается
худшей оплатой промысловаго труда. Это имѣѳтъ значеніе, нужно
думать, не только для отдѣльныхъ мѣстностей, но, какъ пока­
зываютъ приведенный въ одной изъ предыдущпхъ главъ данныя
по Калужской губсрпіи, и для отдѣльныхъ группъ внутри одной
и той же мѣстности: въ этой гѵберніи, какъ мы видѣли, оолынін
денежный доходъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ произве-
деній по расчету на 1 десятину въ малоземельныхъ группахъ
сопровождается также меньшимъ промысловымъ заработкомъ по
расчету на рабочій день.
Такимъ образомъ высокіе денежные доходы отъ сооственнаго
хозяйства не совмѣстнмы съ высокой оплатой труда на промы­
словомъ рынкѣ: или усиленное извлечете денежнаго дохода изъ
собственнаго хозяйства влечетъ за собою пониженіе заработковъ,
или,— ч то еще вѣроятнѣе,— скудны^ заработки, не доставляющіе не-
обходимаго количества денежныхъ средствъ, заставляютъ усиленно
извлекать денежные доходы изъ собственнаго хозяйства.
ѴП.
Что же для крестьянскаго населенія выгодвѣе: усиленно ли
извлекать денежный средства изъ собственнаго сельскохозяй­
ственнаго производства и довольствоваться низкой оплатой про­
мысловаго труда или при слабомъ поступленіи денегъ отъ^ про­
дажи сельскохозяйственныхъ произведеній пользоваться болѣе
высокой заработной платой на промысловомъ рынкѣ? Чье поло-
ясеніе благопріятнѣе: воронежскихъ крестьянъ или калужскихъ,
перемышльскихъ или лихвинскихъ, малоземельныхъ или много-
земельныхъ?
Выше, на основаніи данныхъ объ общихъ бюджетныхъ сред-
ствахъ, расходуемыхъ на личныя потребности, мы уже пришли
къ выводу, что экономическое положеніе многоземельныхъ группъ
благопріятнѣе, чѣмъ малоземельныхъ. То обстоятельство, что намъ

312
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
приходится въ данномъ случаѣ воронелескихъ и перемышль-
скихъ крестьянъ, т. е. крестьянъ болѣе земледѣльческихъ мѣст-
ностей, ставить на одну доску, какъ это ни странно, съ мало­
земельными крестьянами и противополагать ихъ не только ка-
лужскимъ и лихвинскимъ крестьянамъ, но и многоземельнымъ,—
уже предрѣшаетъ отвѣтъ на поставленный вопросъ. Блюкайшее
лее ознакомленіе съ относящимися къ этому вопросу данными
позволяетъ дать хотя и косвенный, но тѣмъ не менѣе вполнѣ
опредѣлениый отвѣтъ на вопросъ объ экономическомъ положе-
ніи отдѣльныхъ мѣстностей и группъ, различающихся между со­
бою при довольно близкихъ общихъ размѣрахъ своего денеж­
наго бюджета его внутреннимъ строеніемъ и условіями его вы-
полненія.
Прежде всего нельзя упускать изъ виду, что по самымъ услові-
ямъ сельскохозяйственнаго производства собственное крестьянское
хозяйство не можетт» сдѣлатъся всецѣло денежнымъ. Значитель­
ная часть продуктовъ сельскохозяйственнаго производства не
иодлежитъ отчулсденію на рынкѣ, такъ какъ нулсна самому произ­
водящему хозяйству во 1) для нуждъ производства (сѣмена,
кормъ для скота, удобреніе) и во 2) для удовлетворения личныхъ
потребностей населенія, занятаго сельскохозяйственнымъ тру-
домъ, или связаннаго съ этимъ населеніемъ узами родства и об­
щаго хозяйства. Доля продуктовъ, потребныхъ самому хозяйству
и не подлежащихъ отчуледенію на рынкѣ, тѣмъ меньше, чѣмъ
больше размѣры хозяйства. Поэтому мы вправѣ были бы ожи­
дать, что количество денежныхъ средствъ, извлекаемыхъ населе-
ніемъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ произведены по раз­
счету на единицу земельной площади должно бы увеличиваться
вмѣстѣ съ ростомъ хозяйства. Въ дѣйствительности, какъ мы ви-
дѣли, этого не наблюдается. Въ Калужской губерніи, группировка
по которой даетъ намъ рядъ хозяйствъ, различающихся своимъ
фактическимъ размѣромъ, наблюдается какъ разъ обратное явле-
ніе. вмѣстѣ съ ростомъ хозяйства количество денегъ, выручаѳ-
мыхъ отъ продалеи сельскохозяйственныхъ произведеній по раз­
счету на десятину, становится все меньше и меньше. Лишь въ
пятой, самой многоземельной группѣ денежный характеръ хозяй­
ства вновь начинаетъ усиливаться. Это даетъ право думать, что
ольшая часть крестьянски хъ хозяйствъ— вплоть до У группы—
обращаетъ въ деньги сельскохозяйственный произведенія прежде,
мъ Удовлетворить свои потребности въ нихъ. Данныя по Ко­
зельскому уѣзду, по которому намъ извѣстны и натуральные при­
ходы, не оставляютъ въ этомъ никакого сомнѣнія:
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
313
Группы хозяйствъ.
’S 2-33
^сi;
Израсходовано
с g-В
своихъ продук-
О
“5.
ТОВ'Ь въ руб-
ййѵ£,
ляхъ:
а
сЗX©
.Лі.З
gаё«мо
S”В
£а^
н
'
RОV©
Sr
с
ДГИîSо,
I засѣваютъ до 3 десят.
.
.
11,5
23
12
II
„
3—6
„
.
.
8,3
31
15
III
„
6-9
„
.
.
7,2
36
16
IV
„
9— 12
„
.
.
.
7,1
41
17
У
„
свыше12 десят.
.
5,8
49
19
Вообще. .
7,6
34
15
Такимъ образомъ, усиленное отчужденіе сельскохозяйственныхъ
произведеній, оставляющее въ распорялсеніи населенія меньшее
количество продуктовъ для собственнаго потребленія, очевидно,
есть отчулсденіе вынужденное. Значительно худшее экономическое
положеніе малоземельныхъ группъ сравнительно съ многоземель­
ными, выражающееся, какъ мы видѣли, въ меныпихъ размѣрахъ
ихъ общаго бюджета, въ меньшей суммѣ текущихъ денежныхъ
поступленій и въ худшемъ потреблены, не допускаетъ и мысли
о томъ, чтобы усиленное отчужденіе ими продуктовъ могло счи­
таться выгодной операціей.
Такое лее различіе въ количествѣ денеленыхъ средствъ, выру-
чаемыхъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ пропзведеній при
однихъ и тѣхъ лее размѣрахъ земельной площади, между Воро­
нежской губериіей и Перемышльскимъ уѣздомъ, съ одной сто­
роны, и Калужской губерніей и Лихвинскимъ уѣздомъ, съ дру­
гой,— толее отнюдь не молсетъ считаться признакомъ, свидѣтель-
ствующимъ о болѣе благопріятномъ пололсеніи первыхъ сравни­
тельно со вторыми. Если бы экономическое пололсеніе воронеж-
скихъ и перемышльскихъ крестьянъ было благопріятнѣе, чѣмъ
положеніе калужскихъ и лихвинскихъ, то чѣмъ лее тогда объ­
яснить болѣе низкую оплату ихъ промысловаго труда? Вѣдь трудно
допустить, чтобы населеніе, находящееся въ болѣе благопріят-
ныхъ условіяхъ, довольствовалось худшими заработками. Вѣдь
оно, конечно, предпочло бы лучше меньше работать, если больше
денегъ ему не нулено. Мелсду тѣмъ воронежскіе крестьяне внѣ
своего земледѣльческаго хозяйства работаютъ не меньше, чѣмъ
калулсскіе. Такъ, на 100 душъ обоего пола насчитано лицъ, за­
нимающихся промыслами:
въ 6 уѣздахъ Воронежской губерніи . . 26
„
2
„
Калужской
„
.
.
19
Для Калулсской губерніи мы взяли въ настоящемъ случаѣ
цифру сплошной переписи, а не выборочной, данными которой

314
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА,
мы пользовались въ предыдущемъ изложепіи. При сплошной пе­
реписи лица, пользовавшіяся случайнымъ заработкомъ, не реги­
стрировались. Но если мы возьмемъ цифру промышленниковъ,
по даннымъ выборочной переписи, включая, стало быть, и тѣхъ,
которые имѣли случайный заработокъ, то найдемъ, что процентъ
ихъ въ Лихвинскомъ и Перемышльскомъ уѣздахъ равенъ 23,5,
то есть всетаки ниже, чѣмъ въ Воронежской губерніи. Этотъ не
безынтересный фактъ большего числа лицъ, ищущихъ заработка
внѣ собственнаго земледѣльческаго производства, въ Воронелсской
губерніи сравнительно съ Калужской, сопровождается другимъ
столь лее характернымъ явленіемъ. Процентъ лсенщинъ иромыш-
ленницъ въ общемъ числѣ промышленниковъ по Воронелсской
губерніи оказался выше, чѣмъ въ Калужской, а именно— изъ 100
промышленниковъ было:
Муж-
Жен-
чинъ.
щинъ.
Въ 6 уѣздахъ Воронелсской губерніи . .
87
13
„
2
„
Калужской
„
.
.
96
4
Такую же разницу мы находимъ мелсду Перемышльскимъ и
Лихвинскимъ уѣздами: изъ 100 промышленниковъ:
мулечинъ . . .
лсенщинъ ....
£и
Æл•
d«
t5S“
94,7
5,3
àfi
i:д^
«в
«
96,7
3,3
Итого
100
100
числѣ: взрослыхъ .
89,7
92,3
дѣтей .
7,2
5,3
стариковъ .
3,1
2,4
Такимъ образомъ, въ Воронежской губерніи сравнительно съ
Калулсской и въ Перемышльскомъ уѣздѣ сравнительно съ Лих­
винскимъ населеніе должно для пополненія своего денежнаго
бюджета въ болѣе широкихъ размѣрахъ эксплоатировать трудъ
слабѣйшихъ членовъ— лсенщинъ, стариковъ и дѣтей. Это большее
число лицъ, занятыхъ промыслами, и болыпій процентъ въ числѣ
этихъ лицъ лсенщинъ, дѣтей и стариковъ заставляютъ думать,
что къ усиленному извлеченію денежнаго дохода изъ собствен­
наго хозяйства населеніе обращается не прелсде, ісакъ выславъ
всѣхъ, кого только возмолсно при данныхъ размѣрахъ семьи и
хозяйства, на промысловый рынокъ за заработкомъ. Крайне ха­
рактерно, что въ этомъ отношеніи воронелсскіе крестьяне отли­
чаются отъ калулсскихъ, a перемышльсісіе отъ лихвинскихъ тѣмъ
же, чѣмъ малоземельные отъ многоземельныхъ.
покупательный силы крестьянства.
315
Промыш­
ленниковъ
на 100душъ
об. пола .
Изъ 100
промышлен­
никовъ
женщинъ.
Группы хозяйствъ.
І.а*)...
В
ъ
В
о
р
о
н
е
ж
-
1
с
к
о
й
г
у
б
е
р
­
н
ш
.
В
ъ
К
а
л
у
ж
-
“
с
к
о
й
г
у
б
е
р
­
н
ш
.
В
ъ
В
о
р
о
н
е
ж
-
1
с
к
о
й
г
у
б
е
р
­
н
ш
.
_
В
ъ
К
а
л
у
ж
-
§
5
с
к
о
й
г
у
б
е
р
-
н
і
и
.
I ....................... 49
24
40
7
I I ....................... 37
19
17
3
I I I ....................... 27
17
13
2
І У ....................... 20
16
8
2
Y.
.
.
15
14
6
2
Всѣ.. 26
19
J3
4
Можно не ограничиваться этими данными. Цѣлый рядъ дру­
гихъ признаковъ общеэкономическаго характера свидѣтельствуетъ,
что тамъ, гдѣ населеніе усиленно извлекаетъ денеленыя сред­
ства изъ собственнаго земледѣльческаго хозяйства, его положеніе
хуже, чѣмъ въ мѣстностяхъ, въ которыхъ населеніе отчуждаетъ
меньшую долю продуктовъ. Изъ такихъ признаковъ, остановимся
на двухъ безусловно отрнцательнаго характера, а именно, на
процентѣ дворовъ, вовсе не имѣющихъ скота и вовсе не веду-
щихъ земледѣльческаго хозяйства. Процентъ такихъ дворовъ среди
наличнаго населенія равенъ:
Въ 6 уѣздахъ Воронелсской губерніи
,,
2
•>
Калужской
»
С.
P* сЗ
КО
и:м
11,8
6,0
іяк
з
а
:.=
Э.
Яï=
сс гс
Оо
йÄ
о§
мй
11,4
3,8
Въ частности въ Перемышльскомъ уѣздѣ .
7.1
4,2
„
„
„
Лихвинскомъ
„
5,1
3,5
Въ тѣхъ мѣстностяхъ, которыя отличаются усиленнымъ из-
влеченіемъ денежныхъ доходовъ изъ собственнаго хозяйства, про­
центъ совершенно разоренныхъ хозяйствъ замѣтно выше, чѣмъ
тамъ, гдѣ при болѣе высоісихъ промысловыхъ заработкахъ насѳ-
леніе отчуждаетъ меньшую долю сельскохозяйственныхъ произ-
веденій. Въ этомъ случаѣ положеніе воронелсскихъ и перемышль-
*) Не сѣющія; нумерація для остальныхъ группъ сохранена та же,
которой мы пользовались выше.

316
покупательный силы крестьянства.
скихъ крестьянъ, сравнительно съ калулсскими и лихвинскими,
приходится приравнивать опять къ положенію малоземельныхъ
сравнительно съ многоземельными. Среди первыхъ процентъ
дворовъ безъ скота и не ведущихъ собственнаго земледѣльческаго
хозяйства также выше, чѣмъ среди послѣднихъ.
Болѣе высокій процентъ разоренныхъ хозяйствъ можетъ сви­
детельствовать лишь объ одномъ. Въ числѣ денеленыхъ доходовъ,
выручаемыхъ изъ собственнаго земледѣльческаго хозяйства, оче­
видно, есть доходы столь лее условные, какъ займы или прежнія
сбереженія. При посредствѣ продажи, очевидно, реализуются не
только теісущіе доходы хозяйствъ, но и ихъ имущество.
Легко понять, что покупательный силы населенія, пополняе-
мыя за счетъ прежнихъ сбереженій, займовъ и отчужденія про­
дуктовъ, необходимыхъ самому хозяйству, и даже его имущества,
а въ томъ числѣ и средствъ производства, очень скоро долясны
быть исчерпаны.
YHI.
Самый точный отдѣлъ статистики—это статистика населенія.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ пришлось убѣдиться за послѣдніе годы
эта статистика наиболѣе доказательна. Что бы ни говорили
цифры о неурожаѣ и плачевномъ положеніи населенія, очень
многіе, обыкновенно, бываютъ склонны отрицать наличность голода
и готовы заподозрить мужика въ притворствѣ, въ желаніи при­
кинуться болѣе бѣднымъ, чѣмъ онъ есть, и утаить свой хлѣбъ
и свои деньги, чтобы получить казениыя. Но когда средп насе-
ленія начинаются массовыя заболѣванія цынгой и тифомъ, когда
вторая часть метрикъ „о бракомъ сочетавшихся“ пустуетъ, а
третья „о умершихъ“ быстро заполняется все новыми и новыми
статистическими отмѣтками, то отрицать голодъ рѣшатся ранвѣ
изувѣры „Московскихъ Вѣдомостей“ . На ряду съ этимъ, явленія,
происходящая въ средѣ самого населенія, представляютъ изъ
себя наиболѣе чувствительный показатель его экономическаго
положенія. Вѣдь напрасно утѣшаютъ себя тѣмъ, что мулеик г
„уже привыкъ“. Невзгоды, выпадающія на его долю, такъ крупны,
что и на его улее обтериѣвшейся шкурѣ онѣ оставляютъ ясный
и часто неизгладимый отпечатокъ. Поэтому, чтобы вполнѣ уяс­
нить значеніе тѣхъ фактовъ, съ которыми мы познакомили чита­
теля на предыдущихъ страницахъ, мы позволимъ себѣ сдѣлать
небольшую экскурсію въ область демографической статистики.
Для различныхъ группъ крестьянскаго населенія Воронежской
губерніи въ нашемъ распоряженіи имѣется для этого богатый
матеріалъ, полученный при посредствѣ сплошной переписи. И
вотъ что мы видимъ:
покупательный силы крестьянства.
317
Группы хозяйства по размѣ-
Н а 1000 душъ обоего, иола:
раыъ зсмлевладѣнія:
I. II. III. IY. V. Всѣ.
Болѣвшихъ во время переписи . .
1064
324
Калѣчныхъ,
.
.
.
.
39181512914
Умершихъ за годъ *) .
.
.
343533292632
Эти цифры таковы, что при одномъ взглядѣ иа нихъ ни у
кого не молсетъ остаться сомнѣнія въ томъ, какимъ группамъ на-
селенія—многоземельнымъ или малоземельнымъ—леивется хуже.
По Лихвинсісому или Перемышльскому уѣздамъ соотвѣтствующія
данныя имѣются лишь по немногимъ подробно описаннымъ хозяй­
ствами Не смотря на свою количественную скудость, особенно
неудобную для демографическихъ выводовъ, они обнаруживаютъ
п е ре дъ нами тулее тенденцію.
Чѣмъ малоземельнѣе населен і р , тѣмъ выше средп него бо-
лѣзненность и смертность.
На 1000 душъ
обоего пола.
fûк и
fi
Кд.
X.
3®
5tO
cog"
Э£5
■fig* &£
I*S *а
Щк
>5 со
Въ мелкихъ хозяйствахъ (I г р .) .......
85
46
„
среднихъ
„
(II— III) .... 62
37
„
крупныхъ
„
(IY —Y) .... 58
36
Для сравненія отдѣльныхъ мѣстностей мелсду собою намъ при­
дется воспользоваться другими, впрочемъ, не менѣе убѣдитель-
ными демографическими признаками.
Если мы сравнимъ наличное населеніе съ ревизскимъ, то най-
демъ, что прироста населенія оказался равнымъ:
Въ процентахъ.
ей
СО
-
§*
О
фcf
®
£чо
К
ОР-
Въ Воронежской . >«'м|»ніи. .. 21
0,68
„
Калулсс кой
„
.
.
37
0,94
Въ частности:
въ ПеремышльсК" ,г уіздѣ.. 32
0,82
„
Лихвинскомъ
„
.
.
40
1,03
*) По даннымъ за 3 года. Срашштельно низкая смертность въ 1 группѣ
объясняется малымъ количеством !, дѣтей въ ней, смертность среди кото­
рой, какъ извѣстно выше, чѣм ъ среди остального населенія.
.:,**) Считано, что отъ ревизіи до изслѣдованія 6/уѣздовъ Воронежской
губ. прошло въ среднемъ 31 г., а для 2 уѣздовъ Калужской—39 л.

318
покупательный силы крестьянства.
Такимъ образомъ, въ мѣстностяхъ, гдѣ населеніе при низкой
оплатѣ промысловаго труда усиленно извлекаетъ денеясныя сред­
ства изъ собственнаго земледѣльческаго хозяйства, прироста зна­
чительно ниже, чѣмъ тамъ, гдѣ оно пользуется высшими зара­
ботками и продаетъ меньшую долю продуктовъ.
Не менѣе характерно другое различіе между тѣми лее мѣстно-
стямп. Процентъ отсутствующихъ, то есть порвавшихъ связи съ
родиной, хозяйствъ по переписи оказался равнымъ:
Въ 6 уѣздахъ Воронелсской губ. . . . 10,2
„
2„
Калужской
„
...
8,6
Въ частности:
въ Перемышльскомъ уѣздѣ .... 8,9
„
Лихвинскомъ
„
.............
8,3
Въ болѣе земледѣльческихъ мѣстностяхъ процентъ бѣжавшихъ
съ родины оказывается выше, чѣмъ въ мѣстностяхъ промысло­
выхъ или— правильнѣе—пользующихся болѣе высокой оплатой про­
мысловаго труда и не принужденныхъ пополнять свой денежный
бюджетъ усиленной продажей продуктовъ сельскохозяйственнаго
производства.
IX.
Напомнимъ важнѣйшіе изъ фактовъ, отмѣченныхъ нами на
предыдущихъ страницахъ, и попытаемся связать ихъ между собою.
Различія между мѣстностями и внутри мѣстностей между груп­
пами, какъ мы видѣли, заключаются не столысо въ общихъ раз-
мѣрахъ депежныхъ средствъ, которыми располагаетъ крестьянское
населеніе, сколько во взаимномъ соотношеніи различныхъ при-
ходныхъ статей въ его денежномъ бюдясетѣ и въ условіяхъ ихъ
пополненія. Благодаря обратному соотношенію высоты оплаты про­
мысловаго труда со степенью денатурализаціи собственнаго сельско­
хозяйственнаго производства, количество денежныхъ средствъ,
находящихся въ распоряженіи крестьянскаго населенія различ­
ныхъ мѣстностей и различныхъ экономическихъ группъ, колеб­
лется около одной и той же цифры. Эта географическая и эко­
номическая устойчивость общихъ размѣровъ крестьянскаго денеж­
наго бюдясета и обратное соотношеніе мелсду промысловыми за­
работками и доходами отъ собственнаго сельскохозяйственнаго
производства не должны удивлять насъ. Намъ приходилось уже
указывать *), что подъ маской самостоятельнаго производителя
въ нашемъ крестьянинѣ скрывается въ сущности рабочій, и оплата
*) См. ст.
„Крестьяне и рабочіе въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ“
Р.Б.1897,кн.8и9.
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ си лы КРЕСТЬЯНСТВА.
319
его труда сложнымъ рядомъ экономическихъ условій приведена
къ одному уровню. Его бюдлсетъ—бюдлсетъ не собственника, а
рабочаго. Рентные доходы тѣмъ или инымъ путемъ ускользаютъ
изъ его рукъ, хотя онъ и доллсенъ былъ бы получать ихъ, какъ
собственникъ средствъ производства. Если онъ больше получаетъ
доходовъ отъ собственнаго хозяйства, то пользуется низшей за­
работной платой на промысловомъ рынкѣ и, наоборотъ, при выс­
шей оплатѣ промысловаго труда, онъ извлекаетъ меньше дохо­
довъ изъ собственнаго хозяйства. Такое уравненіе доходовъ кре­
стьянства представляетъ изъ себя неизбѣжный результатъ объ-
единенія въ одной хозяйственной ячейкѣ самостоительнаго про­
изводителя, не могущимъ довольствоваться доходами отъ собствен­
наго хозяйства, и рабочаго пролетаріи, принужденнаго продавать
свой трудъ на сторону. Эта общаи тенденціи экономической жизни
осуществлиетси, конечно, въ сферѣ тѣхъ отношеній, въ которыхъ
крѳстьянинъ выходитъ изъ роли изолированная производители,
то есть въ оферѣ отношеній мѣновыхъ, денеленыхъ. Подмѣченное
нами въ настоящій разъ обратное соотношеніе между денежными
доходами отъ собственнаго хозяйства и промысловыми заработ­
ками есть только частное, но вмѣстѣ съ тѣмъ самое важное про-
явленіе указанной общей тенденціи, которая, какъ желѣзнымъ
кольцомъ, стянула хозяйственную жизнь крестьянина и его бюд-
ясетныя средства и не позволиетъ воспользоватьси ему выгодами
собственника.
Выбиться изъ этого кольца могутъ лишь очень немногіе хо­
зяева, именно тѣ, которые сохранили не только маску самостоя­
тельнаго производителя, но хотя частицу и дѣйствительной само­
стоятельности. Мы видѣли, что къ числу ихъ необходимо отнести
хозяевъ торгово-промышленныхъ предпріятій. Въ качествѣ тако-
выхъ они ііринадлеясатъ къ тому классу, благополучіе котораго
построено не на заработной платѣ, а на рентныхъ доходахъ. И
ихъ рентные доходы уже не усісользаютъ изъ пхъ рукъ такъ, какъ
ускользаютъ изъ рукъ рядового крестьянина, не могущаго до­
вольствоваться доходами отъ собственнаго хозяйства и являю-
щагося на промысловомъ рынкѣ не въ качествѣ предпринимателя,
а въ качествѣ рабочаго. Денежный бюдлсетъ хозяевъ торгово-про-
мышленныхъ предпріятій доллсенъ быть очень высокъ: ихъ доходы
замѣтно повышаютъ среднюю величину бюджета въ тѣхъ груп­
пахъ, къ которымъ они принадлежать.
Къ числу хозяевъ, ускользающихъ отъ дѣйствія указанной
уравнительной тенденціи, молсетъ быть, можно отнести нѣкото-
рыхъ и изъ другихъ крестьянъ самой многоземельной группы,
которые являютси на рынісѣ не вынужденными продавцами про­
дуктовъ прежде, чѣмъ вполнѣ удовлетворены ихъ собственный
потребности, а продавцами продуктовъ излишнихъ. Но установить
это съ^достаточною точностью мы не имѣли возможности. По-

320
ПОКУПАТЕЛЬНЫЙ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
вышеніе денежнаго бюджета у самыхъ многоземельныхъ хозяевъ
можетъ быть объясняется болѣе независимымъ положеніемъ ихъ
въ качествѣ сельскохозяйственныхъ производителей, а можетъ
быть, только тѣмъ, что въ средѣ ихъ больше хозяевъ торгово-
цромышленныхъ предпріятій и тѣмъ, что ихъ промысловый трудъ
оплачивается выше, чѣмъ трудъ малоземельныхъ крестьянъ.
За исключеніемъ этихъ двухъ, въ общей массѣ очень немиого-
численныхъ группъ, покупательныя силы остального крестьянства
колеблются около одной и той же цифры, складываясь, главнымъ
образомъ, подъ вліяніемъ обратнаго соотношенія оплаты промы­
словаго труда съ денежными доходами, получаемыми изъ другихъ
источниковъ. Однако недочета въ промысловыхъ заработкахъ,
происходящій отъ болѣе нпзкой оплаты промысловаго труда, не
покрывается вполнѣ денежными поступлениями отъ собственнаго
хозяйства. Въ суммѣ по этимъ двумъ статьямъ крестьяне полу-
чаютъ тѣмъ меньше доходовъ, чѣмъ ниже оплачивается ихъ трудъ
на промысловомъ рынкѣ. Этотъ недоборъ въ денеленыхъ доходахъ,
какъ мы видѣли, малоземельныя хозяйства Калужской губерніи
покрываютъ, между прочимъ. усиленными займами.
Дальнѣйшій анализъ матеріаловъ общеэкономическая харак­
тера заставилъ насъ придти къ выводу, что въ мѣстностяхъ и
группахъ, пользующихся низшей оплатой промысловаго труда,
усиленное извлечете денежныхъ средствъ изъ собственнаго сель­
скохозяйственнаго производства является вынуждѳннымъ, и что
въ общей суммѣ денежныхъ постуиленій по этой статьѣ, очевидно,
заключаются деньги, вырученныя не только отъ реалпзаціи те-
кущихъ доходовъ хозяйства, но и отъ распродажи имущества и
орудій труда. Такимъ образомъ, передъ лицомъ того комплекса
экономическихъ отношеній, который стремится и общія, и денеж­
ный средства крестьянскаго населенія привести къ одному уровню,
нѣтъ разницы между дѣйствительньши доходами этого населенія
и доходами условными, т. е. средствами, выручаемыми при по-
средствѣ займовъ, расходованія сбереженій и распродажи ранѣе
накопленнаго имущества. Это фактъ первостепенной экономиче­
ской важности. Приводя къ одному уровню и обращая бюджетъ
крестьянина въ бюдлсетъ рабочаго, жизнь вмѣстѣ съ этимъ под-
рываетъ въ корнѣ его хозяйственную самостоятельность и ведетъ
къ разоренію.
Мы не знаемъ, что причина и что слѣдствіе: низкая ли оплата
промысловаго труда принуяедаетъ къ усиленному извлеченію де­
нежныхъ средствъ изъ собственнаго хозяйства, не останавливаю­
щемуся передъ разореніемъ послѣдняго, или, наоборотъ, уси­
ленное извлечете денелсиаго дохода изъ собственнаго хозяйства,
т. е. веденіе хозяйства денежнаго ведетъ къ низшей оплатѣ
промысловаго труда и въ окончательномъ счетѣ къ разоренію
того же хозяйства. Во всякомъ случаѣ эта невыгодная комбинація
ПОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
321
низкихъ промысловыхъ заработкахъ съ усиленнымъ нзвлечеиіемъ
денежнаго дохода изъ собственнаго хозяйства для разныхъ
группъ крестьянскаго населенія и для разныхъ мѣстностей имѣѳтъ
не одинаковую силу. Въ частности, въ „земледѣльчесісихъ“ мѣст-
ностяхъ населеніе сильнѣе захвачено ею: въ Воронелсской губер-
ніи сильнѣе, чѣмъ въ Калужской, въ Перемышльскомъ уѣздѣ
сильнѣе, чѣмъ въ Лихвинскомъ. Судя по даннымъ о Калулслсой
губерніи, по которой мы имѣетъ наиболѣе однородную группи­
ровку, для малосѣющихъ хозяйствъ она имѣетъ большее значеніе,
чѣмъ для многосѣющихъ. Въ зависимости отъ этого и разореыіе
крестьянскихъ хозяйствъ идетъ не одинаково быстро въ разныхъ
мѣстностяхъ и въ разныхъ группахъ, но тѣмъ не менѣе, нулено
думать, неуклонно.
Чѣмъ сильнѣе эта тяготѣющая надъ мѣстностыо или группой
угроза разоренія, тѣмъ меньше въ ней прироста населенія,
тѣмъ сильнѣе болѣзненность и смертность, тѣмъ большее число
хозяйствъ бросаетъ родину и отправляется на сторону въ ноискахъ
работы и хлѣба. Для самого крестьянина не безразлично, изъ
какихъ источниковъ ему приходится пополнять денежный бюд­
жетъ: изъ текущихъ ли доходовъ или изъ средствъ, получаемыхъ
отъ ликвидаціи хозяйства. Чтобы предотвратить послѣднюю, онъ
высылаетъ на промысловой рынокъ за заработкомъ лсену и дѣтей,
соглашается работать по пониженной платѣ, сокращаетъ свое
потребленье въ уіцербъ лсизни и здоровью... и всетаки оканчи­
ваешь раззореніемъ.
Такъ складываются покупательный силы и хозяйственная жизнь
крестьянства при обычньтхъ условіяхъ. Легко себѣ представить,
какими послѣдствіями должны сказываться тѣ или иныя потря-
сенія въ его бюджетѣ. По самому характеру послѣдняго такія
нотрясеиія болѣе возможны и вѣроятны въ земледѣльческихъ
мѣстностяхъ. Неблагопріятные результаты жатвы въ такихъ
мѣстахъ должны рѣзісо ослабить покупательныя силы населенія,
уменыиивъ количество продуктовъ, которые оно можетъ продать,
и понизивъ его сельскохозяйственные заработки, составляющее
видную долю въ его промысловыхъ доходахъ. Въ то лее время
иулсда въ деньгахъ доллена быстро возрасти: кромѣ удовлетво-
ренія обычныхъ нуждъ, онѣ нужны и для восполненія того
недочета продуктовъ, который обусловленъ недородомъ. Для на-
селенія возможны тогда только два исхода: быстрое обращ еніе
въ деньги имущества и усиленная смертность. Это мы и видимъ
нри голодовкахъ. Но тоже, лишь въ менѣе рѣзкихъ формахъ,
наблюдается и въ обычное время. И голодъ, тифъ, цынга—не
есть ли просто расширеніе и обостреніе того хроническаго не-
доѣданія, которое составляетъ обычный удѣлъ слабѣйшихъ группъ
паселенія и болѣе близкихъ къ разоренію мѣстностей.
Бюдлсетныя потрясенія, какъ замѣчено, болѣе возможны
21

322
ПОКУПАТЕЛЬНЫЯ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСТВА.
вѣроятны въ земледѣльческихъ мѣстностяхъ, но это не значитъ,
что промысловый обезпечены отъ нихъ. Представьте себѣ кри­
вись въ промышленности— a вѣдь безъ кризисовъ капиталисти­
ческая промышленность обойтись не можетъ— и для васъ вполнѣ
понятна будетъ возможность если не остраго голода, то крайне
серьезныхъ затрудненій для населенія и промысловыхъ мѣст-
ностей.
Въ этомъ пунктѣ мы подходимъ къ другой сторонѣ вопроса
о покупательныхъ силахъ населенія. Факты, съ которыми мы
встрѣтились въ настоящей замѣткѣ, имѣютъ значеніе не только
съ точки зрѣнія крестьянскаго благополучія, но и съ точки зрѣнія
внутренняго рынка, каковымъ крестьянское населеніе съ его
потребностями и покупательными силами должно быть для про­
дуктовъ капиталистической промышленности, чтобы безостано­
вочное развитіе послѣдней можно было считать обезпеченнымъ...
А. Пѣшехоновъ.
О клаееицизмѣ Филологичеекомъ и о
клаееицизмѣ идейномъ.
Дѣло идетъ не о филологическихъ бирюлькахъ, а о вліяніи ан-
тичныхъ идей, и я постараюсь надлежащимъ образомъ выяснить чи­
тателямъ эту точку зрѣнія. Но да будетъ мнѣ позволено начать съ
личныхъ воспоминаній,насчетъ школьнаго классицизма,и не потому,
чтобы исторія моего развитія была сама по себѣ интересна для
публики— вообще говоря, я вполнѣ согласенъ съ Паскалемъ о
ненавистности подчеркиванія своего я (le moi est haïssable); но
потому, что такихъ, какъ я, невольныхъ классиковъ была цѣлая
масса, что многіе изъ нихъ были подрѣзаны на корню безжа­
лостной косой педагогической схоластики, и на обязанности
насъ, оставшихся, лежитъ представить на судъ исторіи скорбную
исповѣдь этихъ несчастныхъ жертвъ каррикатурнаго классицизма,
который такъ же напомнналъ свѣтлую жизнь Эллады и коллек­
тивную энергію Рима, какъ мои чахлые и печальные товарищи
напоминали юношей Платона и описанныхъ Титомъ Ливіемъ
сверстниковъ Ромула.
Воспоминаніе No первый. Дѣло происходить въ сборной залѣ
гимназіи послѣ лѣтнихъ каникулъ 1871 г., т. е. той достопамят­
ной эпохи, которая ознаменована „преобразованіемъ“ нашихъ
«реднихъ учебныхъ заведеній на классическій ладъ. Съ насъ,
меня и моихъ товарищей, перешедшихъ въ третій классъ—начи­
налась гимназическая реформа, центральнымъ пунктомъ кото­
рой было введеніе греческаго языка, замѣнявшаго то жалкое за-
зубриваніе признаковъ животныхъ и растеній, каковое называ­
лось въ нашемъ школьномъ обиходѣ „естественной исторіей“ .
Послѣ молебна, нашъ директоръ, по спеціальности историкъ, съ
административными бакенбардами, въ расшитонъ мундирѣ. сп.
орденами и окрулсенный цѣлымъ штабомъ учителей и надзира­
телей, счелъ долгомъ, согласно министерскому предписанію, разъяс­
нить молодому поколѣнію, возведенному въ рангъ классиковъ,
значеніе и смыслъ новаго режима. Но такъ какъ нашъ началь-
яикъ любилъ высокіе роды краснорѣчія, а мы были малые иглу-

иые ребята, то изъ всей длинной и, вѣроятно, убѣдительной
рѣчи его мы поняли только, что отнынѣ предметы нашего обу-
ченія раздѣляются на два разряда, главные и второстепенные;
что за первые съ насъ будутъ взыскивать строго, за вторые сни-
сходительнѣе; что къ главнымъ предметамъ принадлежитъ мате­
матика— „мать всѣхъ наукъ“, острилъ иаплохомъ созвѵчіи нашъ
директоръ—и древніе языки, каковые въ особенности полезны
не тѣмъ, что на нихъ написано, а сами по себѣ, какъ „гимна­
стика ума“ , и что, наконецъ, намъ отнынѣ приписывается похо­
дить на старинныхъ грековъ и римлянъ съ ихъ „здоровымъ
умомъ въ здоровомъ тѣлѣ“ , для чего въ преподаваніе вводится,
кромѣ упомянутой уже гимнастики души въ количествѣ двѣнад-
цати часовъ древнихъ языковъ въ недѣліо, и гимнастика тѣла
г.ъ размѣрѣ одного часа въ недѣлю лее... Дальше нашъ дѣтскій
умъ начиналъ улее путаться въ объясненіяхъ педагога: мы ни­
какъ не моглп сообразить, почему попеченіе о здоровьѣ нашего
тѣла въ концѣ концовъ выражалось въ едеедневномъ удлинненіи
нашего школьнаго дня на одну, а то и на двѣ лекціи, и почему
гимнастика ума на новый ладъ должна была сдабриваться, правда
въ микроскопической дозѣ, кувырканьемъ въ кольцахъ и поды-
маньемъ рукъ по командѣ...
Воспомпнаніе No второй. Его превосходительство— дѣло все
идетъ о нашемъ днректорѣ—присутствуетъ при урокѣ гимнастики
тѣла, поощряя насъ къ атлетическимъ упражненіямъ, должен-
отвующимъ развить въ насъ античную гармонію беземертнаго
духа и его бренной оболочки. Мы продѣлываемъ на глазахъ на­
чальства, насколько можемъ усердно, различные артикулы, ис­
кренно сожалѣя въ то лее время о нашей игрѣ въ снѣяеки и о
кѵлачномъ ратоборствѣ, которыя стали чрезвычайно строго пре-
олѣдоваться именно съ тѣхъ норъ, какъ мы были превращены
въ маленькихъ грековъ и римлянъ. Нашъ первый ученикъ, съ
необыкновенно большой головой, висѣвшей, словно перезрѣлый
плодъ, на тонкомъ стеблѣ шеи, выходившей изъ неуклюжаго ту­
ловища, улее третій разъ подходитъ торопливо-медлительными
шагами къ нодставіеѣ, чтобы рѣшиться на прыжокъ черезъ ве­
ревочку, и вздыхая, краснѣя и отирая потъ съ лица, въ третій
же разъ обращается въ постыдное бѣгство передъ препятствіемъ,
которое оказывается для него несравненно болѣе непреодоли­
мым ^ чѣмъ вереница латинскихъ словъ на is мулсскаго рода въ
третьемъ склоненіи или фокусъ-покусы, нродѣлываемые съ уда-
реніемъ греческими enclitica... Мы помираемъ со смѣху, глядя
на упражненія юнаго Ахилла классицизма. Но его превосходи­
тельство старается сохранить величавую серьезность администра­
тора и тщетно поощряетъ наше чудо учености на новый по­
двига, цитируя ему и переправу Александра Македонскаго че­
резъ Граникъ, и иереходъ Цезаря черезъ Рубиконъ... Секунду
324:
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕ СКОМЪ И ИДЕЙИОМЪ.
спустя, увѣщеваемый классикъ напоминалъ
не этихъ подлин-
ныхъ героевъ древности, a миѳическаго Фаэтона, ниспровергну­
того молніей Юпитера съ колесницы Феба, ибо четвертая по­
пытка^ „здороваго ума въ здоровомъ тѣлѣ“ бросила его съ опу­
тавшей его ноги веревкой къ стопамъ толстаго надзирателя,
чуть не послѣдовавшаго за нимъ въ паденіи. Неистовый взрывъ
хохота ста свѣжихъ голосовъ привѣтствовалъ этотъ подвигъ
школьнаго Эллина, и далее на отчищенномъ и благообразномъ
ликѣ директора зазмѣилась улыбка, которая скоро перешла въ
откровенные раскаты смѣха, давшаго сигналь всеобщему хохоту
учителей и прочихъ наставляющихъ и надзирающихъ лицъ вплоть
до послѣдняго гимназическаго сторожа. Видно было, что дирек­
торъ былъ въ сущности крайне радъ тому
аф фронту, который
гимнастика тѣла потерпѣла отъ гимнастики ума.
„ Освободить
N. N. на будущее время отъ этихъ упражненій“ , отдалъ нриказъ
наш ъ начальникъ и тутъ лее вполголоса замѣтилъ, обращаясь ісъ
инспектору, что не ускользнуло отъ чуткаго, привыкшаго къ
неуловимымъ звукамъ подсказыванія уха вблизи стоявшихъ уче­
никовъ): „удивляюсь, какъ можно разечитывать, чтобы благовос­
питанные и отличные мальчики были въ состояніи заниматься
этими пустяками“ ...
Воспоминаніе No третій. Нашъ учитель греческаго, здоровен­
ный рыжебородый п очень скверно говорящій по-русски чехъ,
уже съ четверть часа допытывается отъ блѣднаго перепуганнаго
мальчика, моего товарища А., въ чемъ состоитъ разница между
двумя къ слову сказать очень близкими—выраженіями: uspl fte&v
aaepeîv и тері ftsouç äaeßeiv. A .— м а л ьч и къ очень сообразительный,
но филологической памяти у него нѣтъ никакой, а потому онъ
вотъ уже въ десятый разъ тщетно пытается угадать, къ какой
изъ этихъ двухъ фразъ относится чудовищный переводь педагога:
„нечествить о богахъ больше мислію“ и къ какой другой не ме-
нѣе чудовищный переводь: „нечествить о богахъ больше акціей“ ...
Я опять вамъ ставить двойка за четверть—гремитъ баритонъ
преподавателя, и безъ звука, какъ снопъ, потерявшій созваніе
мальчикъ падаетъ у учительскаго стола. Мы всѣ притихли, и
наши дѣтскія сердца учащенно бьются въ олсиданіи ужасной
драмы, которая не уступаетъ эврипидовской трагедіи, изображаю­
щей лсертвоприношеніе Ифигеніп е я отцомъ Агамемнономъ: мы
всѣ знаемъ, что если А. получитъ еще двойку за четверть, то
онъ покончить съ собой, ибо не будетъ допущенъ на второй годъ
къ экзамену, и папенька его, самодуръ-бакалейщикъ, обѣщался
въ такомъ случаѣ до смерти забить его во славу классическихъ
тсері &£шѵ или тері ftsouç.
Въ этихъ тсері ftecöv и тарі ■Э-еоис рельефно отражался и весь
характеръ ^нашего классицизма: насъ душили грамматикой и ду­
шили крайне неумѣло, съ одинаковымъ рвеніемъ напирая ж
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
325

на главныя правила, и на второстепенный особенности, и на-
конецъ, на такія стилистическія мелочи, которыя могутъ имѣть.
значеніе лишь для знатоковъ языка. И мы брали приступомъ в
напрялсеніемъ памяти всѣ эти филологическіе редуты, и шанцы,
развертывавшіеся на одномъ плаиѣ безъ малѣйшей перспективы,
•безъ малѣйшаго пониманія со стороны учителей ихъ относитель­
ной валсности. Потому-то, можно смѣло сказать, мы одинаково
знали или, вѣрнѣе, одинаково игнорировали основныя черты
древнихъ языковъ, черты, безъ которыхъ шагу нельзя было сту­
пить при переводѣ, и совершенно безполезныя для начинающихъ
детали. Мало того: мы громадное число часовъ тратили на микро­
скопическое разглядывапіе и близорукое обнюхиваніе того драго-
цѣннаго инструмента, который заключался въ грамматическомъ
строѣ нзучаемыхъ языковъ, и очень мало унраяшялись надъ
практпческой работой при помощи его, надъ чтеніемъ самихъ
древнихъ авторовъ, содержаніе которыхъ при умѣломъ выборѣ
только и могло бы вознаградить за нечеловѣческое зубреніе грам­
матики. И въ результатѣ получалось, что правила, ни на что не
опираясь, болтаясь въ нустомъ прострапствѣ, вѣчно забывались
нами и никогда не были съ пользою примѣняемы для чтенія
текста, малѣйшая трудность котораго заставляла насъ пасовать
и лѣзть въ ключъ. Мы обладали крайне ничтожнымъ запасомъ
словъ, на каждомъ шагу обращаясь къ словарямъ. И даже въ
высшихъ классахъ, наканунѣ университетской скамьи, занятіе
греческимъ и латинскимъ снабдило насъ не вѣчно юными элемен­
тами гомеровской поэзіи или артистическимъ отраженіемъ ихъ въ
стихахъ изящнаго Виргилія,— я умышленно говорю о самыхъ по-
пулярныхъ авторахъ,— a идіотскими фразами переводныхъ упраж-
неній въ родѣ: „деревянное масло полезно для волосъ человѣка,
но гибельно для волосъ (?!) яшвотныхъ“, или
„лавровый листъ
утишаетъ и тягчайшій каш ель“ ...
Да, смѣло могу сказать, что классическая реформа сдѣлала
все отъ нея зависѣвшее, чтобы воспитать въ нашемъ сердцѣ са­
мую лютую ненависть къ античной древности, которая соединя­
лась въ нашемъ представленіи съ мучительнымъ многочасовымъ
зубревіемъ уроковъ вечеромъ на дому и скучнѣйшими или же
исполненными педагогическая террора часами древнихъ языковъ
въ гимназіи. Молсете себѣ вообразить, съ какимъ жаромъ мы чи­
тали полемику, которую Писаревъ велъ противъ классическаго
образованія, когда о „реформѣ“ еще и не думали путемъ въ
административныхъ сферахъ, и какихъ ревностныхъ поклонни-
ковъ онъ находилъ среди насъ, злополучныхъ каторжниковъ греко­
римской филологіи. И действительно, точка зрѣнія, на которую
знаменитый публицистъ становился въ своей героической аттакѣ
древнихъ языковъ, была неотразима именно по отношенію- къ
„великому формальному значенію классической гимнастики ума“ ,
326
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ПДЕЙБОМЪ.
которое съ такой помпой выдвигали сторонники нашей школьной
реформы. Мы на себѣ испытали „благоцѣтельное, широко разви­
вающее вліяніе глубоко логической грамматики древнихъ язы­
ковъ“ . Мы знали, какихъ усилій намъ стоило не одурѣть окон­
чательно подъ ударами филологической бабы, которая насаживала
въ нашу бѣдную голову неимовѣрное количество ничѣмъ не свя­
за н н а я внутренняго матеріала. И мы съ горечью соображали,
что самый видный дѣятель, проводившій новую реформу, дѣятель,
который оставилъ даже свое имя этой школьной системѣ, съ грѣ-
хомъ пополамъ разбиралъ обще-извѣстныя латинскія цитаты и
не имѣлъ ровно никакого нонятія о греческомъ.
Но свѣтлымъ богамъ Эллады и дисциплинированному штату
отвлеченныхъ божествъ Рима угодно было обратить вниманіе на
озлобленнаго противъ классицизма мальчика,— будущаго автора
этой статьи, читатель!— и сквозь печальные туманы грамматиче­
ской схоластики показать ему, сначала въ неяоныхъ очертаніяхъ,
a затѣмъ съ большей и большей рельефностью, плѣнительный
міръ античной цивилизаціи, этой весны человѣчества. Три очень
разнородный обстоятельства заставили меня побѣдить отвращеніе
къ оффиціальному классицизму и начать изученіе самыхъ древ­
нихъ авторовъ въ послѣдніе годы моей гимназической жизни: то
были чревоугодіе учителя греческаго языка, историческіе вкусы
учителя латинская и Марксъ!.. Собственно, языки, а въ томъ
числѣ и древніе, давались мнѣ довольно легко, и я не могъ по­
жаловаться на чрезмѣрное обремененіе классической долбней;
но и эти сравнительно нетрудно достававшіяся занятія сопро­
вождались у меня чувствомъ невыносимой скуки и сознаніемъ
полнѣйшей безполезности того изученія древнихъ языковъ, какое
было введено реформой 70-хъ годовъ. Тутъ-то и проявили свое
дѣйствіе три вышеупомянутый условія.
Учитель греческаго, уже представленный выше читателю ры­
жебородый, здоровенный чехъ, юіѣлъ всего двѣ страсти на свѣтѣ:
онъ обожалъ грамматику и чрезвычайно любилъ покушать; и
одна изъ этихъ страстей пробила брешь въ другой. Онъ бы такъ
и заморилъ насъ на грамматикѣ, еслибы случайно, при чтеніи
въ классѣ Гомера, мы не натолкнулись на описаніе пиршества,
даннаго Ахилломъ и Патрокломъ въ честь посольства Одиссея.
Любитель покушать пришелъ въ кулинарный восторгъ и, вмѣсто
того, чтобы останавливать учениковъ на мельчайшихъ граммати-
ческихъ вопросахъ, откаталъ съ нами, не переводя духу, знаме­
нитые двадцать пять стиховъ Иліады, въ которыхъ изображается*
какъ Ахиллъ и Патроклъ жарили жирные куски баранины и сви­
нины и раздавали мясо и хлѣбъ собесѣдникамъ, и какъ и хо­
зяева, и гости дружно простирали руки къ явствамъ, пока не
„угасили желанія пищи и питья“ . Нашъ чехъ поминутно повто-
рялъ „дальше, дальше“ и всячески помогалъ запинавшемуся уче­
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
327

328
О КЛАСИІІЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ и ИДЕЙНО МЪ.
нику, чтобы благополучно довести его до конца сцены, самъ
убирая изъ-подъ ногъ неопытнаго классика филологическіе камни
преткновенія. Мы не узнавали нашего педагога: тотъ „великій
огнь“ , который Менойтіадъ возжегъ для изготовленія пищи на
nnpj Ахиллеса, растопилъ и оффиціальный ледъ, облегавшій
сердце филолога, и онъ явился передъ нами простымъ смерт-
нымъ, бравшимъ насъ въ свидѣтели его гастрономическихъ вку-
совъ и оцѣнокъ. Лекція закончилась леивописнымъ разсказомъ
чеха на комнчномъ русскомъ языкѣ о томъ, какъ въ бытность
его стѵдентомъ пражскаго университета, онъ съ товарищами на
лѣтнихъ каникулахъ, проведенныхъ въ Судетахъ, не хулсе Ахил­
леса задавалъ себѣ пиршества, самъ, на подобіе гомеровскихъ
героевъ, поджаривая барановъ и козлятъ...
Мы узнали слабое мѣсто нашего суроваго педагога: отнынѣ,
когда классъ плохо выучилъ урокъ, мы старались занять нашего
наставника разговорами о гомерическихъ и иныхъ пиршествахъ.
А онъ, съ своей стороны, пускался въ длинныя разсужденія о
томъ, какъ пили и ѣли древніе герои и современные нѣмецкіе
студенты, разматывая въ подкрѣпленіе своихъ кулинарныхъ взгля­
довъ длинный клубокъ собственныхъ воспоминаній и заставляя
насъ читать въ Гомерѣ исключительно описаніе различныхъ
„ потребительныхъ священнодѣйствій“: въ эти дни никто изъ
насъ не получалъ плохихъ отмѣтокъ. Но курьезно, что, прошедъ
съ нашимъ импровизированнымъ Брилья - Саварэномъ полный
курсъ гомерической кухни, начиная отъ эфирныхъ завтраковъ
боговъ, услаждавшихъ себя амброзіей и нектаромъ, и вплоть до
обжорныхъ подвиговъ смертныхъ, по рукамъ которыхъ текло
сало отъ ловко поджареннаго свиного хребта, курьезно, говорю
я, что въ концѣ этой поварской антологіи сколько-нибудь спо­
собные изъ насъ къ языкамъ стали хотя и съ грѣхомъ попо-
ламъ читать Гомера безъ подготовки, и далее сквозь филологи­
ческую сѣть безчисленныхъ правилъ и искюченій на насъ гля-
нулъ міръ первобытной греческой цивилизаціи, наивныя стороны
которой— игра, драка и попойки — были такъ понятны нашему
отроческому сердцу.
Вкусъ къ латинскому былъ пробужденъ у меня учителемъ этого
языка на почвѣ болѣе идеальныхъ интересовъ, но опять таки
благодаря отступленію отъ программы грамматической долбни.
Нашъ римлянинъ былъ типомъ неглупаго, но односторонняго исто­
рика буржуазнаго пошиба (что не мѣшало ему головой быть выше
прочихъ лицъ нашего учебнаго персонала), который мечталъ при­
лагать ко всему сущему законъ прогресса Спенсера въ его эво-
люціи отъ простого къ слоленому и на каждомъ шагу ссылался
на Моммзена и Фюстель-де-Куланжа. Я прочиталъ къ этому вре­
мени нѣсколько этюдовъ Спенсера и La cité antique де-Куланжа
(въ переводѣ, если не ошибаюсь, Корша), и меня невольно тя­
нуло къ педагогу, говорившему съ восхищепіемъ о тѣхъ самыхъ
авторахъ, которые читались нами, юными семидесятниками, въ
расплодившихся въ то время „кружкахъ саморазвитія“ . Достаточно
было незначительная филологическаго приключенія, чтобы моя
идейная симпатія къ этому учителю приняла форму определен­
н а я желанія познакомиться, наконецъ, съ римской цивилизаціей,
а для того призаняться немного и латинскимъ. Мы переводили
въ классѣ конецъ первой книги Тита Ливія, а когда дошли до
того мѣста, гдѣ описывалась замѣна 198 центуріями Сервія Тул-
лія 30 курій Ромула, нашъ педагогъ остановился и довольно
умѣло развернулъ передъ нами картину этого соціальнаго пере­
ворота, который въ прелшее патріархальное общество пастуховъ-
разбойниковъ вводилъ начало имущественная ценза и отдавалъ
политическую власть въ руки восьмидесяти центурій, состазляв-
шихъ первый классъ богачей-всадниковъ. Я и до сихъ поръ вижу
передъ собой зрѣлище •затихшихъ учениковъ съ блестящими отъ
волненія глазами, обращенными на учителя,— я говорю, по край­
ней мѣрѣ, о тѣхъ изъ насъ, которыхъ не успѣла забить долбня:
со строкъ ненавистная намъ дотолѣ школьнаго изданія Ливія
повѣяло горячимъ дыханіемъ современности съ ея роковыми воп­
росами о столкновеніяхъ между сытыми и голодными, столкно-
веніяхъ, которыя раздирали, однако, на части улее древній Римъ...
Но вотъ нашъ педагогъ глянулъ на часы и заявилъ, что онъ,
не смотря на все свое желаніе, не можетъ продоллсать далѣе сво­
ихъ объясненій, а вынуждепъ вернуться къ грамматикѣ, и тутъ же,
словно въ порывѣ досады на свое отступленіе отъ школьной ру­
тины, сталъ терзать насъ самыми микроскопическими вопросами
по поводу употребленія числительныхъ, которыми кишѣла эта
глава римскаго историка. Но мы охотно прощали па сей разъ
педагогу его филологпческія придирки: интересъ предмета засло-
нилъ отъ пасъ неудобства п горести, связанный съ нашей систе­
мой классическая преподаванія, и съ тѣхъ поръ три-четыре че­
ловека изъ насъ готовили постоянно переводъ по возмолсности
впередъ, чтобы читать по приглашенію учителя далѣе и вызы­
вать его на историческія или миѳологическія разъясненія...
Читатель, можетъ быть, удивится, если я скажу ему, что треть­
имъ обстоятельствомъ, побудившимъ меня заняться древними язы­
ками, было изученіе Маркса. И однако это было такъ! Авторъ
этотъ подѣйствовалъ на меня и широкимъ приложеніемъ истори­
ч ес к а я метода, благодаря которому сближались и противоставля-
лись различные „способы производства“ , а въ томъ числѣ и клас-
сическій рабовладѣльческій, и значительною ролью, которую за­
метно играли въ его эрудиціи античные писатели, и, наконецъ,
ссылками, а то и прямыми цитатами изъ древнихъ авторовъ.
Кстати сказать, я былъ непріятно пораженъ, увидавъ, что почти
ровно ничего не понимаю въ этихъ немногихъ цитатахъ изъ Ари­
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙПОМЪ.
329

стотеля, Софокла и нѣкоторыхъ другихъ прозаиковъ и поэтовъ,
цитатахъ, оставшихся не переведенными и въ русскомъ изданіи
перваго тома; хотя меня нѣсколько утѣшало то обстоятельство,
что русскій въ общемъ очень талантливый переводчикъ перваго
изданія зналъ древніе языки еще менѣе меня, какъ я это могъ
замѣтить изъ тѣхъ очень немногихъ мѣстъ, гдѣ онъ пытался пе­
редать по русски нѣкоторыя очень извѣстныя латинскія цитаты:
такъ, знаменитое quantum mutatus ab illo, которымъ Маркоъ за­
канчиваешь, если не ошибаюсь, главу о фабричномъ законода-
тельствѣ и которое значитъ „насколько онъ былъ непохолсъ на
того (Гектора)“,
въ русскомъ переводѣ пріобрѣло удивительно
курьезный смыслъ: „сколь многое имъ перемѣнилось бы!..“
Какъ бы то ни было, я и по выходѣ изъ гимназіи рѣшилъ
продолжать занятія древними языками, но нрозаичесісія стороны
жизни разночинца довольно долго мѣшали мнѣ выполнить какъ
слѣдуетъ этотъ планъ. Когда спустя нѣсколько лѣтъ по получе-
ніи аттестата зрѣлости, я , наконецъ, могъ приняться болѣе или
менѣе правильно за классиковъ, я съ болью въ сердцѣ и него­
довав емъ увидѣлъ, что, не смотря на безчисленное множество ча-
совъ, которые я провелъ надъ греческимъ и латинскимъ въ гим-
назін, мои познанія въ этихъ языкахъ были столь же обширны,
какъ и во французскомъ и нѣмецкомъ,— которые были, однако, у
насъ въ страшномъ загонѣ,— то есть равнялись если не нулю, то
очень малой дроби. И приходилось прибѣгать къ тому лее самому
пріему для изученія древнихъ языковъ, какой выручалъ меня при
первоначальномъ, теоретическомъ знакомствѣ съ живыми: надо
было забывать жалкіе обрывки, вынесенные изъ гимназіи, и, во­
оружившись словаремъ, грамматикой и терпѣніемъ, читать, читать
возможно больше и по возможности интересныя вещи, содержаніѳ
которыхъ вознаграждало бы трудъ изученія.
Я до сихъ поръ не могу равнодушно вспомнить, какую массу
времени, оторванную отъ необходимой хлѣбной работы и разви-
вающихъ закятій, я потратилъ на то, чтобы выучиться понимать
мало-мальски порядочно простѣйшихъ греческихъ и римскихъ пи­
сателей: зазубренный грамматическія правила жужжали въ головѣ,
словно пчелы отдаленнаго незримаго улья, и никогда не являлись
ка выручку въ минуту затрудненія; съ другой стороны, я едва-ли
зналъ и одну двадцатую часть общеупотребительныхъ словъ, осо­
бенно въ такомъ богатомъ языкѣ, какъ греческій. Стоило мнѣ
переступить за Цезаря, Корнелія Непота, „Энеиду“ Виргилія или
злополучный первыя страницы ксенофонтоновскаго „Анабазиса“ ,
и грамматическія и лексиколлогическія затрудненія обступали меня
непролазной чащей, гдѣ лишь изрѣдка встрѣчался знакомый обо-
ротъ или попадалось нзвѣстное слово. Чего, впрочемъ, удивляться
этому, когда дѣлО шло о простомъ гимназистѣ, разъ одинъ изъ
моихъ пріятелей, занимаясь философіей, не могъ добиться отъ
330
0 КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЁНОМЪ.
о КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ІІДЕЙНОМЪ.
331
учителя латинскаго языка въ высшихъ классахъ перевода самой
простой фразы изъ Лукреція подъ тѣмъ предлогомъ, что это очень
трудный писатель и во всякомъ случаѣ не читается въ среднихъ
учебныхъ заведеніяхъ? Натолкнись я на эти препятствія теперь,
когда ищешь не словъ, а мысли, не шумихи фразъ, а содержа-
нія, я, несомнѣнно, ограничился бы изученіемъ античныхъ идей
по спеціальнымъ сочиненіямъ и тѣмъ вполнѣ достаточнымъ для
этой цѣли переводамъ, которые существуютъ въ живыхъ языкахъ.
Но то было время увлекавшейся и бродившей юношеской мысли,
которая сочла бы непростительною лѣпостью и чуть не измЬною
идейной истинѣ ознакомленіе съ древнимъ міромъ иначе, какъ
по подлинниками И я читалъ одного автора за другимъ, изне­
могая подъ бременемъ такой работы, унывая надъ незначитель­
ными результатами труда, пока послѣ сравнительно долгаго не-
ріода этого въ своемъ родѣ послушничества, я не почувствовалъ,
наконецъ, что моя мысль перестала неловко стучаться во внѣш-
нюю форму, въ филологическую ограду, а довольно безпрепят-
ственно проникала въ смыслъ, и все чаще и чаще стали пробѣ-
гать въ моемъ сознаніи волны идейнаго и эстетическаго восторга...
Въ концѣ концовъ, я не жалуюсь на судьбу, заставившую
меня провести болѣе, чѣмъ слѣдовало, времени надъ непосред-
ственнымъ знакомствомъ съ древними авторами: эта филологи­
ческая дисциплина, которой я добровольно подвергъ себя, не
только дала мнѣ возможность медленно и исподволь проник­
нуться нѣкоторыми элементами античнаго міровоззрѣнія,— повто­
ряю, этого результата можно добиться и должно добиваться прп
помощи хорошихъ переводовъ и спеціальныхъ сочиненій; но ра­
бота надъ самими писателями въ ихъ національной одеждѣ по­
зволила мнѣ самостоятельно, а не только съ чулсого голоса оце­
нить весь педантизмъ идолопоклонства оффиціальныхъ класси­
ковъ передъ неподражаемыми яко бы грамматическими пріемами
древнихъ языковъ, этой видите-лн, пес plus ultra человѣческсй
логики. Нисколько не претендуя состязаться съ учеными спе­
циалистами въ родѣ Диндорфа, Мейнеке или Римана,— для меня
жизнь и ея горячее дыханіе безконечно выше всякой филологіи,—
я во всякомъ случаѣ настолько знаю формальную сторону упо-
мянутыхъ языковъ, что безъ страха могу смотрѣть въ глаза на­
шимъ школьнымъ авгурамъ классицизма и видѣть тѣ глубоко­
мысленный гримасы, которыми они обмѣниваются, когда ^рѣчь
заходитъ о пресловутой греко-римской „гимнастикѣ ума“ . До
сихъ поръ мнѣ даже приходилось замѣчать, что чѣмъ менѣе ка-
кой-нибудь такой патентованный классикъ снособенъ читать
древнихъ писателей, за исключеніемъ двухъ, трехъ авторовъ,
захватанныхъ руками школьныхъ педантовъ, чѣмъ тупѣе и огра-
ниченнѣе его умъ; чѣмъ большимъ невѣжествомъ онъ отличается
по отношенію къ живымъ языкамъ цивилизованныхъ европей-

332
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
скихъ націй, т. е., значитъ, чѣмъ менѣе у него есть дѣйстви-
тельныхъ элементовъ сравненія, тѣмъ съ большимъ азартомъ
вТхъП”
Т ТЪ едио-
—
е значеніе грамматики мерт­
выхъ языковъ. И только, выбивъ людей этого типа изъ ихъ но-
голько освободивъ идеи античнаго міра отъ компромети­
рующая ихъ сосѣдетва съ любителями грамматическая искус­
ства для искусства, можно говорить съ чистою совѣстыо о ши-
рокомъ гуманитарномъ вліяніи классической древности
тттПрИЗНГ ЬСЯ’ уже ставъ УбѣжДенпьімъ сторонникомъ античная
шровоззрѣнія и освободившись ио этому вопросу отъ страст-
TM
щеувелиеній Писарева, л все «е не могъ безъ смѣха
слышать нашихъ оффищальныхъ классиковъ, которые съ преве­
ликою серьезностью толковали о незрѣлости мысли знаменитаго
пубициста, повторявшая,, молъ, задним, чнслОмъ занадноевро-
?двв: объ чоыютатедьной полезности естественныхъ иа-
ужъ. Мнѣ такъ и хотѣлось остановить этихъ господъ негодую-
?ъ ваѵи*°,В»“ И: 0 п0чтенн>ые “У”
’ я о м TM готовъ согласиться
съ вами на счетъ и незрѣлости, и заимствовали, и нреувеличе-
я нѣкоторыхъ взглядовъ у Писарева, который всю свою корот-
кую жизнь учился, чтобы учить другихъ, и умеръ ю н о ш е й Н о
нант) п°31ІТ °ЬІЛИ б0ЛЬШей части очень благородный, и мысль,
напр., о великою общественномъ значеніи естествознанія раз-
Ю
годахъ корифеями европейской мысли
хотя бы и въ ученой Германіи, въ которой для столькихъ
участников! въ движеніж 1848 г. (возьмите хотя бы Бюх­
нера) естественный науки представлялись главной опорой де-
мократш. Но вы-то, вы, рыцари зрѣлой и самостоятельной
мысли, чѣмъ занимались вы въ своихъ панегирикам, клас-
сщизму, какъ не школьннческимъ и рабски подражательнымъ
пережевываніемъ идей нѣмещшхъ филологовъ конца нрош-
ЭТ0Г° СІМІІІЯ’ Въ родѣ фР' Во“ ‘К который въ
изученш древнихъ языковъ ввдѣлъ наилучшую гимнастику ума
и пропедевтику крѣнкаго образованія“, мучая собственныхъ до­
черей штудировашемъ греческаго и латинскаго едва-ли не пред­
почтительно передъ нѣмецкимъ? *) И это, замѣтьте, нѣсколько
десятковъ лѣтъ послѣ того, какъ въ самой Германіи такіе зна-
J'
міРа’ какимъ былъ.,
наир., знаменитый Бёкъ,
разрушили эту теорш культа формъ языка въ ущербъ его со-
ДбрЖ сІНІІОІ
сво еі?т ш TM Г еРеСЫУЮ СЪ Д(1Кументальной стороны, но исходящую въ
Нерп таха (Ряпі
Т ’ П1Этистическаг0 мірововзрѣнія кн игу
1804 т(-г п
-
Neulich, Das Dogma vom klassischen А/Шгтг: Лейпцигъ
l«94, в ъ особенности стр. 242 —249).
1'
О КЛАССИЦИЗМА ФИЛОЛОГИЧЕСКОМ'!. И ИДЕЙНОМЪ.
333
„Несравненно иажнѣе, иолагаетъ онъ, нрослѣдить, напр., по возмож-
ностн во всѣхъ ея формахъ такую серьезную вещь, какъ аттическое су-
доироизводство, чѣыъ раздуть до размѣровъ цѣлой книги теорію или
псторцо частицъ $ѵ или уе... Преувеличенная штудировка грамматиче-
скихъ мелочей наносить ущербъ доброй славѣ филологin и иитаетъ у
такихъ ученыхъ несносное высокомѣріе и глупѣйпіую спѣсь. Было бы
удивительнымъ предразеудкомъ думать, что даже и формальное образо-
ваніе можетъ дѣлать ббльшіе успѣхи, благодаря нодобнымъ граммати-
ческнмъ изслѣдованіямъ, чѣмъ при помощи изученія политическихъ, ре-
лигіозны хь и философскихч» идей; наоборотъ, мелсду такими односторон­
ними грамматиками какъ разъ и наталкиваешься на поразительное отсут-
етвіе надлежащаго вкуса и здраваго сужденія“ *).
Напутствуемые этимъ жесткимъ нриговоромъ, который бро­
сается славнымъ изслѣдователемъ древности въ лицо схоласти
камъ классицизма, мы и попробуемъ нриглядѣться къ со­
физму исключительной полезности грамматики мертвыхъ язы­
ковъ, отличающихся будто бы передъ всѣми живыми и своею
сложностью, и своею логичностью, а потому особенно годныхъ
для „гимнастики ума“ . Замѣчу, что въ этомъ мнѣніи соединены
двѣ различныя идеи, указывающія на разницу во времени ихъ
возникновенія: это, съ одной стороны, чисто схоластическая, сред-
невѣковая мысль о необходимости истязанія у чащ аяся, о полез­
ности трудностей обученія, которыя окружали бы особьшъ орео-
ломъ духовнаго аристократизма побѣдную голову прошедшаго
черезъ этотъ мучительный искусъ; это, съ другой стороны, уже
болѣе новая мысль пробуждающагося критическая сознанія о не­
обходимости развитія логическихъ способностей ученика. И курь­
езно, что эти двѣ въ сущности противорѣчивыя идеи въ одно и
тоже время преподносятся намъ псевдо-классиками; наше дѣло
разобрать ихъ отдѣльно.
Не думаю, впрочемъ, чтобы они особенно стали настаивать
на первой: система истязанія въ педагогіи если и практикуется
фактически, то не проповѣдуется съ тѣмъ жаромъ убѣжденія,
какой характеризовалъ средневѣковыхъ схоластиковъ. Но, во
всякомъ случаѣ, еслибы нашлись любители древнихъ языковъ
только ради сложности ихъ грамматики, то было бы легко оста­
новить ихъ пылъ мучительства указаніемъ на тотъ общеизвест­
ный въ сравнительной филологіи фактъ, что есть немало язы­
ковъ—хотя бы санскритскій, представляющихъ гораздо большія
трудности, чѣмъ греческій и латинскій, и что даже въ новыхъ
европейскихъ языкахъ, не смотря на воображаемую ихъ легкость,
основательное изученіе нѣкоторыхъ грамматическихъ формъ и
пріемовъ выралсенія требуетъ отъ иностранца значительпыхъ
усилій. Не будемъ поэтому останавливаться далѣе на этомъ со-
мнительномъ достоинствѣ классическихъ языковъ и перейдемъ
*) См. цитату нзъ Бёка на стр. 310 сочиненія Неррлиха.

къ необыкновенной якобы логичности, характеризующей ихъ въ
отличіе отъ современныхъ.
Я позволю себѣ усомниться въ этомъ черезчуръ общемъ суж-
деніи и представлю нѣсколько соображеній, которыя заставятъ
всякаго безпристрастнаго читателя сказать, что въ сущности если
древніе языки обнаруживаютъ большую логичность въ извѣст-
ныхъ отношеніяхъ, то языки наиболѣе цивилизованныхъ наро­
довъ современности рѣшительно превосходятъ своей логикой
классическую рѣчь въ другихъ отношеніяхъ: сама сложность на-
стоящихъ условій и необыкновенное разнообразіе новыхъ эле-
ментовъ научной мысли должны уже a priori приводить насъ къ
этому заключенію. Но меня болѣе всего поражаетъ въ такихъ
взглядахъ схоластическое основаніе, на которомъ они построены:
я говорю о вѣрѣ въ исключительную логичность того или иного
языка предпочтительно передъ другими,— по крайней мѣрѣ, разъ
дѣло идетъ о языкахъ цивилизованныхъ націй, мысль которыхъ
имѣла уже свою исторію, отразившуюся на выработкѣ органа.
Упомянутые взгляды, очевидно, вытекаютъ изъ наивнаго пред-
положенія, будто слова и формы рѣчи покрываютъ и могутъ
вполнѣ покрывать человѣческую мысль со всѣми ея оттѣнками,
и будто между языками, относящимися къ одинаковому культур­
ному періоду, есть такіе, которые совершенно удовлетворяют
этому требованію, и другіе, которые отнюдь не годятся для того.
Наоборотъ, мыслящій человѣкъ, занимающейся сравнительной фи-
лологіей, видитъ въ каждомъ языкѣ съ его различными частями
и отношеніями нѣчно въ родѣ сложной и могущественной ма­
шины, снабженной разнообразными органами хватанія, держанія,
рѣзанія, пиленія и т. п. и работающей надъ выкраиваніемъ изъ
обширныхъ кусковъ человѣческихъ ощущеній, представленій,
идей извѣстныя формы мысли, или, вѣрнѣе, жетоны ея, такъ
какъ то или иное слово является въ сущности лишь символомъ
извѣстной группы ассоціированныхъ идей. И что при этомъ
должно доставлять высокое умственное наслажденіе наблюдателю,
такъ это зрѣлище различныхъ, но цѣлесообразныхъ пріемовъ
каждаго языка, ведущихъ разными путями къ одной цѣли и бо-
лѣе или менѣе достигающихъ ея. Посмотрите, какихъ эффектовъ
достигаетъ въ этой области хотя бы французскій съ его на пер­
вый взглядъ монотоннымъ размѣщеніемъ элементовъ ясной и
прозрачной фразы и бѣднымъ запасомъ словъ; или англійскій съ
его крайними аналитическими пріемами, можно сказать разложе-
ніемъ грамматики, но оперирующей надъ великой ратыо энер-
гичныхъ, зачастую односложныхъ словъ; или нѣмецкій, грузно
катящій въ своихъ періодахъ и составныхъ, то конкретныхъ, то
необыкновенно абстрактныхъ словахъ, цѣлый міръ человѣческой
мысли; или, наконецъ, нашъ русскій, воспроизводящей своимъ
смѣшеніемъ и сложныхъ архаическихъ формъ, и только - что
334
О КЛАССИЦИЗМ!. ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
рождающихся современныхъ пріемовъ рѣчи нашу теперешнюю
цивилизацію и обладающій безподобной клавіатурой видовъ гла­
гола и частицъ.
А теперь посмотримъ на особую логичность греческаго и ла-
тинскаго языковъ. Я не буду вдаваться въ подробности ихъ грам-
матическихъ пріемовъ, между которыми педанты классицизма глав­
нымъ образомъ подчеркиваютъ обиліе формъ (преимущественно
глагольныхъ) и точное ихъ соотвѣтствіе оттѣнкамъ мысли. Соб­
ственно говоря, и въ этой сфѳрѣ можно было бы показать, что
богатство этихъ формъ въ одномъ направленіи (особенно замѣт-
ноѳ въ греческомъ) идетъ рука объ руку съ бѣдностью въ дру­
гомъ: напримѣръ, если въ греческомъ есть желательное наклоне-
ніе, то нѣтъ условнаго, какъ нѣтъ его и въ латинскомъ, тогда
какъ оно существуетъ въ болыпинствѣ современныхъ европей­
скихъ языковъ; латинскій лишенъ причастія прошлаго времени
дѣйствительнаго залога, между тѣмъ какъ это причастіе знаютъ
и французскій, и итальянскій, и англійскій, и русскій. Но глав­
ное-то, многочисленныя времена греческаго (не говорю уже о
многочисленныхъ временахъ латинскаго) съ достаточной точно­
стью могутъ быть выражены перифразами съ прибавленіемъ нѣ-
которыхъ обстоятельственныхъ частицъ. Даже русскій языкъ, ко­
торый, развиваясь, разронялъ довольно много звеньевъ глагольной
цѣпи, до извѣстной степени возмѣщаетъ недостающіе оттѣнки
гибкою и чуткою группою видовъ и т. д. Наконецъ, самъ общій
смыслъ фразы дѣлаетъ въ болыпинствѣ случаевъ излишнимъ очень-
мелкое опредѣленіе времени. Не забудьте, что въ самомъ разви-
тіи греческаго замѣчается стремленіе къ замѣнѣ синтетических!,
черезчуръ книжныхъ формъ аналитическими; а съ другой стороны,
уже латинскій принулсденъ довольствоваться по сравненію съ гре­
чески мъ приблизительнымъ обозначеніемъ времени и характера
дѣйствія на основаніи опять таки общаго хода мысли. Тамъ, гдѣ
грекъ различалъ нѣсколько оттѣнковъ, означая, напримѣръ, аори-
стомъ zKpay&r], что дѣйствіе совершилось, прошедшимъ совершен-
нымъ летсрахтса результаты дѣйствія, а отглагольнымъ прилага-
тельнымъ ттрахтбѵ еахі обычное и длящееся состояніе, римлянинъ
вынулсденъ былъ говорить безразлично factum est; и, однако, каж ­
дый разъ общее теченіе фразы достаточно оттѣняло спеціальный
смыслъ выраженія. Поэтому если, съ одной стороны, историкъ рим­
ской литературы находитъ, что
„латинскій менѣе способенъ къ точному и тщательному анализу идеи;
онъ представляетъ собой менѣе чутісій инструментъ; ему недостаетъ чув­
ства различій того, что Паскаль назвалъ бы „духомъ тонкости“ *),
то, съ другой стороны, ученый и талантливый изслѣдователь гре­
ческой литературы, словно заранѣе отвѣчая на такое мнѣніе, за-
мѣчаетъ:
о КЛАССИЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ и ИДЕЙНОМЪ.
335
*) René Pichon, Histoire de la littérature latine-, Парижъ, 1898, стр. 14.

изъ этого сравненія двухъ языковъ было бы невѣрно заключать, что
греки могли переводить на свой языкъ много особыхъ оттѣнковъ идей и
чувствъ, которые ускользали отъ римлянъ. Въ дѣйствительности, эти по-
слѣдніе выражали почти тѣ же самыя вещи при помощи другихъ пріе-
мовъ, и это лее случается и съ нами, людьми совремеинаго періода, го­
ворящими на болѣе аналитическихъ языкахъ '").
Но мыѣ хотѣлось бы посмотрѣть на этотъ вопросъ логичности
съ нѣсколысо болѣе философской точки зрѣніл. Несомнѣнно, что
языкъ высоко цивилизованная народа тѣмъ логичнѣе, чѣмъ онъ
лучше приспособлен!, къ отвлеченнымъ операціямъ ума, чѣмъ
большую ролв играютъ въ немъ абстрактныя понятія. Красота,
поэтичность, сила, выразительность слога зависятъ отъ пропорціи,
і!ъ которой образы, метафоры и вообще конкретныя слова при­
мешиваются къ отвлеченнымъ терминамъ, составляющимъ основу
современной мысли. Но высшая логичность, несомнѣнно, выигры-
ваетъ, когда конкретное понятіе замѣняется абстрактнымъ, ро-
дЬвымъ, подъ которое подводится („субсумируется“ на языкѣ
'■холастики) черезчуръ частное и индивидуальное представленіе.
Конкретныя выраженія, встрѣчающіяся въ современномъ науч-
номъ языкѣ, представляютъ собой, такъ сказать, засушенные
цвѣты, которые сохранились въ нашей мысли отъ того перво­
бытная періода, когда человѣкъ думалъ исключительно образами:
вспомните тонкое замѣчаніе Конта о неизбѣжныхъ метафорахъ
въ нашемъ научномъ слогѣ, метафорахъ, которыя нѣкогда были
исполнены глубокой реальности для человѣка „теологическаго пе-
ріода“ . Возьмите теперь греческій: несомнѣнно, что въ процеосѣ
своего развитія этотъ гибкій и богатый языкъ выработалъ замѣ-
чательную способность къ составленію абстрактныхъ словъ; но
разверните любого хорош ая писателя классическая періода, про­
читайте наугадъ одну-двѣ страницы и вы будете поражены наив­
ностью и простотою конкретной эллинской рѣчи. Чего бы каза­
лось проще сказать: „Сократъ согласовалъ свои слова со своими
убѣжденіями?“ Привыкши къ отвлеченному способу выраженія,
мы и не замѣчаемъ абстрактности существительныхъ „слова“ и
„убѣжденія“ .
И однако знаменитый прозаикъ Ксенофонтъ, хо­
рошо, конечно, зная соотвѣтствующіе греческіе термины Xoyot, и
уѵшр7, тщательно избѣгаетъ ихъ и замѣняетъ болѣе простой,
болѣе дѣтской, если хотите, фразой: ScoxpctxTjç шатер ёуіуѵсоахеѵ
оотос; ëXeye, то есть „Сократъ какъ мыслилъ, такъ и говорилъ“.
И сколько молено было бы найти такихъ примѣровъ! Не типично ли,
что грекъ подставлялъ вмѣсто отвлеченныхъ существительныхъ,
кажущихся намъ, однако, очень конкретными, описательныя, по­
вторяю, почти дѣтскія выраженія, такъ что, напримѣръ, знаме­
нитый „побѣдитель Персовъ“ Мильтіадъ превращался въ Миль-
336
о КЛЛССИЦНЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМ'!;.
Alfred et Maurice Croiset, Histoire de la littérature grecque: т. I (Мо­
риса Круазэ), стр. 28 второго изд., Парижъ, 1896.
О КЛАССИЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ П ДЕЙНОМЪ.
337
тіада „вотъ того, что побѣдилъ Персовъ“ (ô xoùç Перaaz vtx^aae,
а отнюдь не ô xùv Ilepawv vix-qx^). Не типично ли далѣе, что
грекъ никогда ио употреблялъ слова „Аопны“ въ смыслѣ „аѳин-
скаго народа“, но всегда ставилъ въ множественномъ'числѣ „Аѳи-
няне“ , а въ бѣгломъ разсказѣ замѣнялъ выраженіе „народъ“ про­
стыми мѣстоимѣніями „эти“ и „тѣ“ . Даже въ такихъ абстракт­
ныхъ выраженіяхъ, которыми изобилуетъ „Метафизика“ Аристо­
теля, легко прослѣдить тотъ лее самый описательный пріемъ,
который связываетъ извѣстное дѣйствіе (или аттрибутъ) съ пред-
метомъ, указывая, что называется, нальцемъ на послѣдній: срав­
ните уже упомянутая „Мильтіада, вотъ того, что побѣдилъ Пер­
совъ“ съ „что—было— бытіемъ“ (xö xî -?)v etvai)'— замысловатымъ
терминомъ, прндуманпымъ однако Арпстотелемъ совершенно въ
духѣ греческаго для обозначенія абстрактно мыслимой сущности,
отвлеченной отъ матеріи *).
Я хотѣлъ бы обратить вниманіе читателей еще на одну ха­
рактерную особенность греческаго, которая придаетъ большую
прелесть и непринужденность слогу, сближая е я съ неправиль­
ной, но Живой разговорной фразой, но которая, несомнѣнно, идетъ
противъ болѣе строгой логики новѣйшнхъ языковъ: я говорю о
такъ называемой „непослѣдовательности“ (àvaxôXoufrov), которая
не можетъ объясняться ни необходимостью ораторской пмпрови-
заціи, ни поэтическою вольностью, ио составляетъ одинъ изъ
обычиыхъ пріемовъ даже лучшихъ ирозаиковъ. Что вы скажете,
действительно, о такой фразѣ (которую я перевожу по возмож­
ности ближе къ подлиннику): „(Киръ), желая послать соглядатая
въ Лидію и узнать, что думаетъ дѣлать ассиріецъ, ему показа­
лось, что Араспъ будетъ подходяіцпмъ человѣкомъ для этого...“ **).
И такъ пишетъ Ксенофонтъ, стяжавшій у грековъ названіе „атти­
ческой пчелы“ за необыкновенную прозрачность и ясность своего
языка. А сколько такихъ иримѣровъ иесогласованія можпо было бы
найти у болѣе глубокая, ио и болѣе самовольно распоряжавшаяся
фразой, Ѳукпдида! Этотъ пріемъ безспорно указываетъ на то, что
для грековъ простота, наивность, непринужденная грація были
важиѣе, чѣмъ строго логическая грамматика...
Во всякомъ случаѣ, еслп греческій, тяготѣя по своей природѣ
къ конкретному, могъ, однако, благодаря своей гибкости и лег­
кости образованія сложныхъ словъ, достигнуть замѣчательныхъ
результатовъ и въ смыслѣ абстрактной формулировки мысли, то
этого далеко нельзя сказать о болѣе бѣдномъ и болѣе, если можно
такъ выразиться, деревянномъ латинскомъ языкѣ. Лукрецій, Ци-
*) Укажу между многочисленными мѣстами, гдѣ встрѣчается этотъ
терминъ, н а онредѣленіе его сами мъ творцомъі Xéyw S’oüaitxv äveo GXrjz
xö xi 7]v slvai (Metaph., VI, 7.).
**) Xenoph. Instifc. Cyri, VI, 1, 31.
22

388
О КЛАССПЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ и ИДЕЙНОМЪ.
церонъ, a впослѣдствіи отцы церкви испытывали крупный затруд-
ненія всякій разъ, когда имъ приходилось выражать отвлеченную
идею при помощи того яныка, на которомъ иѣтъ термииовъ „су­
щество“, „бытіе“, „совершенство“ и т. д. И надо погрузиться въ
схоластическую латынь средпевѣковщины, чтобы найти болѣе или
менѣе неуклюжіе эквиваленты абстрактных’!, понятій, нехватав-
шихъ классическому періоду. Въ самомъ дѣлѣ, въ какихъ колод-
кахъ доллсенъ былъ чувствовать себя писатель, избравшій отвле­
ченную (въ особенности лее ие просто нравственную, а философ­
скую) тему, разъ конкретный иерифразъ необходимъ даже въ
такихъ выраженіяхъ, какъ
„бытіе боговъ“ (замѣнялось фразой
„что боги существуютъ“— deös esse), „цѣль“ (замѣнялось „то, что
ставятъ предъ собой“ —id quocl est propositum ), „пребываніе въ
Римѣ“ (замѣнялось „жить въ Римѣ“ —Romae esse?) Стоитъ срав­
нить хотя бы переводы Аристотеля на средневѣковую латынь съ
переводами, которые сдѣланы современными латинистами, гоня­
щимися за классической чистотой языка, чтобы увидѣтъ, что, если
старыя попытки грѣшили чудовищными варваризмами, то новыя
страдаютъ многословіемъ,— вѣрный прнзракь того, что латинскій
языкъ, .завѣщанный намъ Цпцерономъ и Сенекой, далеко не мо-
лсетъ считаться образцомъ абстрактной логичности.
Средневѣковая лее латынь, выростая ш>дъ давленіемъ новыхъ
потребностей мысли и новой общественной обстановки, является
лишь доказательствомъ взгляда, положеннаго мною въ предыду-
щія разоужденія, а именно: новые языки, болѣе тѣсно связанные
съ исторіей современная рмзвитія человѣчества, не только не
уступаютъ своей логикой древнимъ, но даже нревосходятъ ихъ
своей способностью выражать абс.трактныя идеи. Что за поучитель­
ное и вмѣстѣ комичное зрѣлище развертываетъ нередъ нами про-
цессъ выработки схоластической и научной латыни! Сколько приш­
лось ввести въ нее термииовъ современной мысли, плохо при-
крываемыхъ буквальны мъ нер.водомъ ихъ на латпнскій! Сколько
неологизмовъ, то образованиыхъ изъ латинскихъ корней, но со­
вершенно незнакомыхъ древнимъ римлянамъ, то представляющихъ
собою подлинный классическія слова, но насильственно лишенныя
своего первоначальная смысла и снабженный новымъ! Курьезно,
что новѣйшіе романскіе языки нтальянскій, фраицузскій, и т. д.—
отвѣтвившіеся отъ стариннаго латинскаго ствола, особенно могу­
щественно вліяли, по закону такъ сказать обратнаго удара, на
своего общаго родителя, и оиредѣляли массу этимологическихъ
новообразованій въ искусственномъ латинскомъ: этими италья­
низмами, галлицизмами и вообще модернизмами кишитъ научный
латинскій лсаргонъ. Перелистайте любую диссертацію изъ ряда
тѣхъ, которыя рутина запада требуетъ до сихъ поръ на латин­
скомъ отъ лицъ, добивающихся высшихъ ученыхъ степеней по
философіи, филологіи, исторіи литературы, и скажите по совѣсти,
О КЛАССИЦИЗМ'!; ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
339
не представляютъ-ли эти варварскія упражненія буквальный не
нереводъ, а перевозъ современныхъ формъ мысли и современныхъ
выраженій на мнимо-латинскій языкъ. Оставимъ въ сторонѣ тер­
мины, которые давно уже создала или отвратила отъ ихъ перво­
начальная смысла схоластика, всѣ эти eus, captus essentia subs­
tantia и т. д.; оставимъ, съ другой стороны, буквально переведен­
ные конкретные термины современности, которые слулсатъ для
обозначенія ие существовавшихъ раньше понятій и вещей въ родѣ
centrum destrum (правый центръ), extrema Іаеѵа (крайняя лѣвая)
и вплоть до birota velocissima (велосипедъ, какъ я имѣлъ счастіѳ
прочитать недавно въ органѣ паны, печатаемомъ въ настоящее
время на латинскомъ въ Римѣ). Но что вы скажете о такихъ ис-
каясеніяхъ классическая латинскаго, которыя вливаютъ новое
вино въ старые мѣхи и произвольно навязываютъ п о д л е н н ы м ъ
латинскимъ словамъ современное содерлсаніеУ Я говорю, напр.,
объ употребленіи слова advocatus въ смыслѣ французская avocat,
или нашего „защитника“ извѣстнаго мнѣнія, нартіи и т. п. (тогда
какъ римляне,—но крайней мѣрѣ, римляне классической эпохи,—
выражали этотъ смыслъ словомъ patronus causae или просто p at­
ronne, давшимъ, кстати сказать, совремеинаго европейская „пат­
рона“ , ка толическая святого или грѣшнаго капиталиста, т. е.
лицо, не совсѣмъ похожее на „патрона“ у Ливія или Цицерона);
или объ унотребленіи словъ sculptor въ нашемъ смыслѣ „скульп­
тора“ (меледу тѣмъ какъ классическіе римляне для нослѣдняго
пользовались словомъ fictor, соединяя съ выраженіемъ sculptor
понятіе о рѣзьбѣ и гравированіп на деревѣ, камнѣ и т. п .), auc-
tor’a въ смыслѣ „автора“ , humanitas въ смыслѣ „человѣчества“,
caelum въ смыслѣ „ІІровндѣнія“ н вообще цѣлой рати словъ, съ
которыми современная привычка мысли связываетъ спеціальный
смыслъ, не знакомый древнимъ, въ родѣ хотя бы persona, mo­
mentum, héros, privilegium, scientia, usurpare, traditio и т. д . (ес-
либы я желалъ подражать современнымъ латинистамъ, то я не
безъ нѣкотораго филологическая самодовольства написалъ бы
тутъ, вмѣсто „и такъ далѣе“ , et sic porro, что заставило бы по­
вернуться въ гробу Цицерона и Цезаря).
Но не пора-лп намъ разстаться съ педантическими друзьями
классицизма, „какъ гимнастики ума“ и, оттолкнувши пергамент­
ную руку этихъ ходячихъ мумій, самимъ войти въ тотъ храмъ
добра и красоты, который представляла собой античная цивили­
зация? Основныя идеи древности, а не филологическая шелуха—
вотъ въ чемъ заключается суть греко-римская міра для истнн-
ныхъ любителей классицизма. Было бы, конечно, большимъ са-
момнѣніемъ воображать, что въ журнальной статьѣ можно ис­
черпать смыслъ этихъ идей; но какъ, съ другой стороны, не по-
22*

пытаться намѣтить основной характеръ античного міровоззрѣнія?
Его центральный пунктъ лежитъ, но моему мнѣнію, въ непосред-
ственномъ и чуждомъ рѳфлексіи отношеніи къ жизни. Мы, зло­
получные классики изъ-подъ палки, безконечное число разъ пов­
торяли за учителями поп scholae, sed vitae discimus (мы учимся
не для школы, а для жизни). Но никто изъ нашихъ педагоговъ
не попытался пробудить въ насъ той любви къ лсизни, къ дей­
ствительности, которая характеризовала человѣка античнаго пе-
ріода, никто изъ этихъ „гпмнастеровъ ума“ не потрудился пре­
достеречь насъ противъ того схоластическая буквоѣдства, того
идолопоклонства передъ книгой и мертвой традиціей, за которое
такъ доставалось уже Тимею отъ Полибія, у прекавш ая сициліи-
скаго историка въ „книжной натурѣ“ (ßißXiax-fl g&ç). А мелсду
тѣмъ, какая черта привлекательнее въ античномъ мірѣ, какъ не
это энергичное желаніе жить полною жизнію, заставлять вибри­
ровать все струны той „лиры“ , съ которой Платонъ сравниваетъ
человеческую душу, нормально упраяснять все фибры тела п все
силы ума?
Между нами и античной цивилизаціей легла мрачной про­
пастью, освещаемой адскими огнями больной фантазіи, ненави­
стная средневѣковая культура съ ея аскетизмомъ, разорванностью
человека, пренебреженіемъ его основныхъ стремленій. И надо
было появленіе геніальныхъ Сенъ-Симона и Фурье, чтобы поста­
вить „реабилитацію плоти“ и
„необходимость утонченныхъ и
сильныхъ страстей“ на прочномъ основаніи соціальной реформы
Свещь, которую не могли по обстоятельствамъ времени понять
крупные дѣятели Возрожденія, бывшіе черезчуръ большими ин­
дивидуалистами). Но где какъ не въ античномъ мірѣ, по край­
ней мере въ неріодъ его расцвѣта, — где какъ не тамъ можно
найти наиболее рельефно выраженный взглядъ па жизнь, ісакъ
на высшее благо человека, самыя горести котораго разсматри-
ваются, такъ сказать, лишь частными более темными полосами
общаго с в етл а я фона существованія? И при этомъ каждый изъ
двухъ классическихъ народовъ вносилъ особый оттенокъ въ свой
отвѣтъ на великій вопросъ, въ чемъ лее состоитъ это безкоиеч-
ное значеніе жизни для человека. Грекъ, котораго мыслящій не­
мецкий историкъ относить къ категоріи „первобытныхъ племенъ“
(Naturvölker), не смотря на всю высоту эллинской цивилизаціи,
грекъ, говоримъ мы, ставилъ главную цель жизни въ свободной
игре, въ гармоничномъ упражненіи всехъ сторонъ своей тонко
развитой личности: „лсизнь для лсизни намъ дана“ было бы вполне
подходящимъ девизомъ для его деятельности. Более серьезный
и потому болѣе понятный намъ римлянинъ находилъ высшую
пену своей личной жизни въ ея принадлежности къ тому вели­
кому и беземертному (съ точки зрёнія скоро преходящаго инди­
видуума) целому, которое было римскимъ государствомъ: наела-
340
О КЛАССИЦИЗМ® ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ и ИДЕЙНОМЪ.
жденіе участіемъ въ коллективной деятельности, въ національной
энергіи читается на лицѣ нѣсісолько монотонныхъ, но могучихъ
граждапъ великаго города.
Эта жизнерадостность въ той или иной формѣ, тотъ об?цій
оптимизмъ, охватывающій даже пессимистическія частности суще-
ствованія, и даетъ основной тонъ греко-римскому міру въ тотъ
періодъ, когда онъ наиболее ярко и безпрепятствепно развивалъ
свои черты. Только останавливаясь на временахъ первоначальной
неурядицы и соціальнаго переворота, создавшаго въ Греціи по-
литическій строй на обломкахъ родового, или лее, наоборотъ, при­
двигаясь—въ Риме—къ эпохѣ окончательная кризиса, и можно
найти преобладаніе пессимистическая взгляда на жизнь въ ан­
тичномъ мірѣ. Но говорить о господстве мрачныхъ и безотрад-
ныхъ идей въ класспческія времена значитъ софистически груп­
пировать частности настроенія, поскольку онѣ выралсаются ис­
ключительно въ литературе (ибо свѣтлое и примиряющее меро-
воззреніе насквозь проникаеть древнюю скульптуру, архитектуру
и т. п.), да и въ литературѣ-то изъ-за отдельныхъ темныхъ пя-
тенъ проглядываютъ блестящіе лучи античнаго солнца жизнера­
достности.
Лишь такими пріемами и молено объяснить мнѣніе о „глубоко
иронпкающемъ древнюю жизнь теоретпческомъ пессимизме“, мне-
ніе, которое находптъ теперь известный отголосокъ среди исто-
риковъ и филологовъ Германіи школы Буркгардта (замечу кстати,
учителя Нитцше по псторіи), Эдвина Родэ и т. д. и которое
бросается въ глаза въ довольно интересной, но очень односто­
ронней брошюре молодого гейдельбергская профессора, Баумш-
таріса *). Все этп господа смотрятъ на древній міръ сквозь очки
совремеинаго пессимизма п приписываютъ греко-римской циви-
лпзаціи мрачные тоны своего собственнаго міровоззрѣнія. Зна­
менательно, что если не у всѣхъ, то у многихъ изследователѳй
этого пошиба такой взглядъ есть результатъ реакціи противъ
восторженнаго отношенія Гете и Ш иллера къ античному періоду;
и что эта реакція отличается очень часто піэтическими чер­
тами, искажающими пониманіе прош лая **). Действительно,
когда начинаешь пересматривать по возможности безпристрастно
матеріалъ, изъ котораго пессимистическая школа строить свои
выводы, то скоро замѣчаешь, въ какой степени она чужда чув­
ства меры и пропорціи въ своихъ заключеніяхъ. Конечно, было
бы странно отрицать суіцествованіе нотъ скорби и отчаянія у
древнихъ писателей. „Но ведь оптимизмъ вовсе не заключается
0 КЛА ССИЦИ3 Мѣ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ;
341
*) Anton Baumstark, Der Pessimismus in der griechischen Lyrik, Гей-
дельбергъ, 1898.
**) См., напр., поистинѣ удивительное сближеніе Пиндара и „Назарея“
въ концѣ брошюры Баумштарка, стр. 34—35.

въ томъ, чтобы лгать передъ ощущеніемъ и говорить „не больно“ ,,
когда страданіе вырываетъ у васъ невольный крикъ: вопросъ
лишь въ томъ, представляетъ ли страданіе обычное состояніѳ
человѣка и слѣдуетъ ли изъ за отрицательныхъ сторонъ жизни
осуждать цѣликомъ всю жизнь.
Думаю, что такая идея была нужда вообще древнему міру и
тѣмъ самымъ писателямъ, у которыхъ встрѣчаются ея выраже-
нія. Нисколько не затушевывая пессимпстическихъ оттѣнковъ,
я попробую разсмотрѣть нѣсколько такихъ мѣстъ. Вотъ вамъ,
напр., самое типичное, казалось бы, выраженіе „теоретическая
пессимизма“: дѣло идетъ о знамеиитомъ діалогѣ между Ми-
дасомъ и Силеномъ, сочиненномъ Аристотелемъ и нереданномъ
намъ Плутархомъ:
Эфемерные силы грознаго бога и ревнивой судьбы, для чего вынуж­
дать меня сказать вамъ то, что лучше было бы для васъ совсѣмъ не
знать? Жизнь менѣе жалка, когда не знаешь всѣхъ бѣдъ, составляющихъ
удѣлъ ея. Люди не могутъ обладать высшимъ благомъ и не могутъ
имѣть совершенной природы. Всего лучше было бы для нихъ не ро­
диться. А второе благо вслѣдъ за этимъ и первое, къ какому только
способны люди, это рано умереть *).
Неправда-ли, здѣсь пессимизмъ доходить, казалось бы, до от-
рицанія самой лсизни. И, одиако, вся философія и вся жизнь Ари­
стотеля противорѣчатъ такому взгляду. Человѣкъ, который съ
такою жадностью накоплялъ и осмысливалъ энциклопедическое
знаніе своей эпохи, умъ котораго останавливался на всѣхъ ве­
ликихъ и малыхъ явленіяхъ мірозданія и человѣческой жизни и
мысли, въ сочииеніяхъ котораго вы найдете не только общіе
взгляды, но самое кропотливое изслѣдованіе всевозможныхъ во­
просовъ, занимавшихъ античный міръ, этотъ человѣкъ, несо­
мненно, не могъ быть снлошнымъ нессимпстомъ. Въ доказатель­
ство я просто на просто отсылаю читателя къ громадному зда-
нію, оставленному по себѣ этимъ фнлософомъ. Не даромъ на из­
вестной картинѣ Рафаэля Аристотель изображается вперившимъ
взглядъ въ землю: земля,—это мѣстопребываніе людей и, стало
быть, сознающей и изучающей мысли,— была въ извѣстномъ
смыслѣ музой— вдохновительницей трезвой философіи Стагирита;
тотъ, кто прочно опирается на окрулсающую действительность
(хотя и пускаясь отъ времени до времени въ идеологическія
экскурсіи надъ ней), не можетъ сплошь отрицать человеческую
жизнь, ея смыслъ и значеніе. Наоборотъ, вы найдете у Аристо­
теля скорее тенденцію оправдывающая оптимизма, даже по от-
ношенію къ отрицательнымъ сторонамъ древней лсизни: вспом­
ните его взгляды на рабство и его критику, направленную противъ
34:2
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
*) Не имѣя плутарховскаго „утѣшенія Аполлонія“, я принужденъ, къ
сожалѣнію, ослабить этотъ великолѣпный діалогъ переводоыъ и зъ вто-
рыхъ рукъ и цитирую его по: Alexis Pieri'on, Histoire delà littérature grecque^
Парижъ, 1894, стр. 406 четырнадцатая изд.
О КЛАССИЦІІЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
843
людей, въ родѣ Алкидамаоа, которые уже более двухъ тысячъ
лѣтъ провозглашали основанія „естественнаго права“: „насъ всехъ
создалъ свободными богъ; никого природа пе сдѣлала рабомъ“ *).
Обратите вниманіе хотя бы на следующее обстоятельство:
мысль о ісоренномъ злѣ самой жизни находится, мелсду прочимъ,
и во многихъ мѣстахъ трагиковъ. Въ стихахъ одного изъ самыхъ
патетпческихъ хоровъ Софокла вы встретите даже почти бук­
вальное повтореніе приведенной нами цитаты изъ аристогелев-
скаго діалога (собственно Софоклъ, какъ и жившііі столѣтіемъ
позлее Аристотель воспользовались очень древней и популярной
поговоркой въ Греціи):
Всего лучше не родиться; а второе послѣ того благо это, когда явился
на свѣтъ, сойти какъ можно скорѣе туда, откуда пришелъ и т. д. **).
Но посмотрите, какъ этотъ безотрадный взглядъ на вещи яв­
ляется лишь, такъ сказать, временнымъ воплемъ, вырывающимся
у человѣка въ минуту отчаянія. Въ знамеиитомъ гимнѣ того же
Софокла, гимнѣ; которымъ хоръ въ „Антигоне“ прославляетъ
умственную мощь людей, единственнымъ темнымъ пятномъ яв­
ляется смерть, необходимость которой не успѣлъ устранить че-
ловеческій геній.
Много есть чудесъ на свѣтѣ, но самое великое чудо, это—человѣкъ...
Онъ изобрѣлъ и языкъ, и мысль, быструю какъ вѣтръ, и законы, управ-
ляющіе городами, и какъ охранить себя отъ губящаго жизнь холода и
стрѣлъ грозы. Полный средствъ противъ всевозможныхъ бѣдъ, онъ и
грядущаго ждетъ не иначе, какъ приготовившись. Только одного
Аида онъ не въ состояніи избѣжать; но онъ придумалъ средство и про­
тивъ самыхъ ужасныхъ болѣзней ***).
Впрочемъ, дело даже и не въ отдельномъ противопоставленіи
однихъ мѣстъ другимъ, а въ общемъ понпманіи духа древней
трагедіп, разъ рѣчь зашла о ней. Античный трагизмъ не могъ
быть сплошпымъ отрпцаніемъ лсизни уже потому, что заключалъ
въ себѣ идею борьбы человѣка противъ обстоятельствъ, а, стало
быть, подразумѣвалъ цѣнность той вещи, во имя которой смерт­
ный боролся протпвъ всесильной необходимости, каприза боговъ
и враждебныхъ ему страстей другихъ людей, т. е. подразумевалъ
цѣнность человеческой жизни, деятельности и сознанія. Далее у
Эсхила, который лучше другихъ трагиковъ выражалъ наивную
точку зрѣнія древне-эллинской религіозной философіи, идея ве­
ликихъ страданій и бѣдствій вела къ перспективе окончатель­
н а я примиренія между враяедующими сторонами: за „Скован-
нымъ Прометеемь“ следовалъ (потерянный ныне) „Освоболсден-
ный Прометей“ , и Эринпіи, гнавшія матереубійцу— Ореста, пре­
вращались после приговора Ареопага въ Эвменидъ, т. е..
*) См. прим. схоліаста къ Rhetor., I, 13.
**) OïSiuou; era KoXwvo), 1124—1127.
***) ’Av-uуочг), ст. 332—380, passim.

„благожелателъныхъ“ богинь, богинь удовлетворенной справед­
ливости *).
Нечего говорить о значеніи жизни для Софокла, у котораго
главной пружиной дѣйсгвія была энергичная воля человѣка (не­
зависимо отъ вопроса, не отражалось ли въ ней велѣніе судьбы
или желапіе боговъ). Не надо только забывать, что для благо-
родныхъ героевъ и героинь Софокловскпхъ трагѳдій лсизнь имѣла
значеніе, поскольку осуществляла человѣческій идеалъ: не вся­
кая лсизнь стоить того, чтобы цѣпляться за нее, — ж иветъ и
звѣрь,— но жизнь человека, дѣйствующаго во имя нзвѣстной идеи
долга п справедливости. Оттого эта цѣна человѣческой жизни не
исключаетъ нравственной необходимости жертвовать ею прп из-
вѣстныхъ условіяхъ. Аяксъ сознательно убиваетъ себя, когда
судьба сдѣлала изъ него посмѣшиіце и предметъ ненависти гре­
ческаго войска; и братъ его, Тевкръ, не менѣе сознательно го­
товъ пожертвовать своею жизнію во имя нравственнаго долга
передъ несчастнымъ самоубійцей. Энергичная Электра напоми-
наетъ своей болѣе слабой сестрѣ:
Стыдъ благородному позорной жизнью жить **),
тогда какъ героическая Антигона, сознательно нарушая чудо­
вищный указъ Креоиа ради „вѣчныхъ п неписанныхъ законовъ“,
идетъ навстречу неминуемой гибели и отвѣчаетъ на лсалобы и
сѣтованія Исмены:
Ты предпочла, сестра, жить, я же умереть! ***).
Оттого-то хоръ и нрпвѣтствуетъ эту осуяеденную на смерть
героиню словами:
Ты удаляешься въ убѣжпще мертвыхъ со славою и честью, нзбѣгши
и изнуряющихъ болѣзней, и рабскаго жребія; одна нзъ смертныхъ, ты
нисходишь въ А идъ живой и свободной ****§.
Наконецъ, у самаго любящаго песспмистическія формулы. Эв­
рипида сколько, наряду съ тяжелыми картинами человѣческой
слабости, порочности, господства, мучптельныхъ страстей, мы
встрѣчаемъ цвѣтущихъ оазисовъ героизма, юношеской добродѣ-
тели, „нравственной красоты“ , придающей высшую цѣну челове­
ческой лсизни,— на ч иная съ благороднаго Ипполита и кончая
идеальной фигурой Ифигеніи, вначалѣ проливающей слезы при
мысли о своей преждевременной гибели, a затѣмъ все крепчаю­
щей и крѣпчающей духомъ подъ вліяніемъ пробудившаяся па-
тріотизма и, наконецъ, идущей весело на лсертву въ порывѣ граж­
данская энтузіазма:
344
О КЛАССИЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
*) Eô[ievi8eç ст. 1030 —1031 (заключительный слова Аѳины): 8rai):>äv
eücppwv ^8 ’ GjuXia
xö X oit c ö v еияѵброісті aujicpopaù; тсретстд.
**) ’НХехтра, ст. 98 5.
* * * ) ’Avxiyôvyj, ст. 553.
****) Ibid., ст. 814 —819.
О мать земля, о городъ Пелазговъ и вы, Микены, моя родина... Вы
вскормили меня, чтобы быть свѣточемъ Эллады, и я умираю безъ со-
жалѣнія *).
^
И хоръ сейчасъ лее подхватываетъ, переопвая героическую
дѣвушку:
...Ибо слава никогда не оставить тебя
Но я замѣчаю, что говоря о жизнерадостности, о цѣнѣ суще-
ствованія у грековъ, я все время останавливаюсь па ихъ отно-
шеніи къ смерти. Дѣло въ томъ, что въ этомъ до извѣстной сте­
пени иевольномъ подборѣ цитатъ мною руководило глубокое впе-
чатлѣніе, которое произвела на меня греческая и вообще антич­
ная литература именно своимъ простымъ и высоко гуманнымъ,
разумно оптимистпческимъ взглядомъ на нрекращекіе существо-
ванія. Действительно, намъ нечего скрывать отъ себя тотъ пси­
хологически фактъ, что представленіѳ о смерти бросаетъ далеко
впередъ свою мрачную тень и отравляетъ радости жизни у техъ
слабыхъ людей, которые разъ навсегда не разделались съ миѳи-
ческими страхами, соединенными съ средневековымъ возгласомъ:
„братъ, помни, что надо умирать!“ Вы найдете немало людей, ко­
торые нолагаютъ, что въ общемъ существованіе было бы бла-
гомъ, не упирайся нашъ лсизненный путь въ пропасть, въ кото­
рую все, молъ, падаетъ въ конце концовъ п въ которой и до­
бродетель, il порокъ, и мулсество, и трусость, и лсалкій эгоизмъ,
и возвышенное мученнчество за убелсденія по истеченіп изве­
стиаго времени теряютъ своп отличптельпыя черты. Лучшимъ
лекарствомъ протпвъ такого основаннаго на странномъ недора-
зуменіи взгляда, протпвъ этой психологической помехи и личному
счастію, и общественному благу и являются идеи античной древ­
ности. Нетъ ничего трогательнее и сильнее выралсенія ихъ у
Геродота, съ геніальной наивностью котораго можетъ спорить
разве лишь Гомеръ. Посмотрите, какъ разнятся светлыя пред-
ставленія Эллады о смысле жизни и смерти отъ той мрачной
ассоціаціи идей, которую завещали намъ века аскетизма и умерщ-
вленія плоти.
Дело происходить почти двадцать пять столетій тому назадъ.
Между Крезомъ и Солономъ ведется діалогъ, во время котораго
гордящійся своими богатствами монархъ тщетно пытается заста­
вить мудреца назвать его счастливейшимъ человекомъ во вселен­
ной. Солонъ на первое место ставить аѳинянина Телла. Его ве­
личество въ изумленіи осведомляется о томъ, кто лее этотъ Теллъ,
и почему онъ такъ счастливъ, и получаетъ простой ответь:
У Телла среди процвѣтанія города было много прекрасныхъ и доб-
лестныхъ сыновей, и онъ вндѣлъ у всѣхъ ихъ много дѣтей, и всѣ они
оставались живы, а ьа такой, по нашему мнѣнію, счастливой жизнію по-
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
345
* ) Tcptyévsta
èv AôXiSi, ст. 1480 —1485, passim .
**) Ibid., ст. 1489.

слѣдовала славнѣйшая кончина. Ибо когда произошло сраясѳиіе аѳинянъ
противъ сосѣдей въ Элевзинѣ, то Теллъ, помогая сограждаиамъ и обра­
тив!. въ бѣгство враговъ, почилъ прекраснѣйшею смертію; аеиияие похо­
ронили его на общественный счетъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ налъ,
и воздали ему великія почести *).
На второй вопросъ все болѣе и болѣе изумленная царя, а
кто же слѣдуетъ по счастію за Телломъ, Солонъ отвѣчаетъ: ар­
гивяне Іілеобій и Битонъ... Затѣмъ слѣдуетъ дышащій непо­
дражаемою прелестью разсказъ о счастіи этихъ двухъ соперни-
ковъ Телла, разсказъ, который надо читать у самаго Геродота,
чтобы находиться у источника призрачной и жизнерадостной
мысли грековъ. Клеобій и Битонъ, видите-ли, были два ората,
юноши, которые жили безбѣдно, а главное отличались силою и
получали награды на всѣхъ состязаніяхъ. Во время празднества
въ честь Геры они доллсиы были, согласно обычаю, ввезти свою
мать на колесницѣ въ самое святилище богини, но, не найдя въ
полѣ быковъ, сами впряглись въ „телѣгу“ и среди всеобщая
энтузіазма толпы, прославлявшей силу и добродѣтель юношей,
равно какъ счастіе женщины, родившей такихъ сыновей, привезли
мать къ поднояшо статуи богини. Въ порывѣ благодарности мать
взмолилась къ Герѣ, прося ее дать дѣтямъ величайшее благо въ
жизни. И вняла богиня мольбѣ: послѣ лсертвоприношеній и пира
героямъ дня были приготовлены постели, чтобы провести ночь
въ самомъ храмѣ. Но на утро юноши не поднялись: благодѣтель-
ная смерть сберегла имъ прозаическое пробулсденіе послѣ вели­
чайшаго тріумфа и счастливѣйшаго дня въ ихъ жизни. „Богъ
показалъ этимъ, прибавляетъ наивный поэтъ - историкъ, что
лучше человѣку умереть, чѣмъ жить“ **). Но то лишь повторе-
ніе популярной у грековъ поговорки, которой они не придавали
осо бая значенія. Эта меланхолическая нота, эта одинокая слеза,
которая блеститъ въ смѣющихся очахъ Эллады, напоминаетъ
каплю росы, дрожащую на лепесткѣ розы и отражающую въ дан­
ный мигъ все великолѣпіе міра.
Во всякомъ случаѣ, во всей древней литературѣ нѣтъ, можетъ
быть, другого болѣе типич ная мѣста для указанія разницы мелсду
античнымъ и средневѣковымъ человѣчествомъ. Станьте въ самомъ
дѣлѣ на точку зрѣнія аскета при оцѣнкѣ этого воистину завид­
н а я конца: какъ, внезапная смерть, среди опьяненія тріумфа,
когда въ ушахъ еще раздаются восторженные клики толпы, и
сердце бьется грѣховною радостью гордости и сознанія своей за­
слуги? Смерть безъ скрежета зубовъ и того неизмѣрішаго улсаса
передъ будущемъ, которое доходить до настоящая пароксизма
въ знаменитой строфѣ средневѣковаго гимна, воспѣвающаго „день
гнѣва“ и сочиненной францисканцемъ ХШ-го вѣка:
346
О КЛАОСЙЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ II ИДЕЙНОМЪ.
*) Hietor., I, 30.
**) Ibid., 31.
Quid sum miser tunc dicturus,
Quem patrouum rogaturus,
Cum vix justus sit securus,
т. e. что, несчастный, отвѣчу я тогда, какого буду молить за­
щитника, когда даже правѳдникъ едва можетъ быть увѣренъ въ
спасеніи?...
Какой смерти желаешь ты?—спросили Цезаря - „Скорой и
неожиданной“ , —отвѣчаетъ единодушно весь античный міръ устами
гордаго римлянина. A средиевѣковый аскетъ и его иаслѣдникъ,
половинчатый человѣкъ современности, болѣзненно стремятся
испытать ощущепіе отживанія, среди всевозможныхъ страховъ и
призраковъ фантазіи и, по курьезному психологическому закону
отражеиія, заблаговременно становятся плакальщиками у изго­
ловья своего собственнаго трупа-котораго опп никогда не уви­
дать! Мало того, этотъ блѣдный призракъ, который является от-
раженіемъ нашего жалко пер епуганная лица въ зеркалѣ болѣз-
неннаго воображенія, смѣетъ отравлять своимъ могильнымъ ды-
ханіемъ реальныя радости нашей жизни,—свѣтъ вотъ этого солнца,
запахъ этихъ цвѣтовъ, щебетанье этихъ птицъ, любовь къ другу,
ненависть къ врагу н дивную поэзію борьбы за идеалъ! Поистинѣ
процессъ психической аргументами у античнаго человѣка и у
наслѣдника средневѣковой культуры совершенно различенъ: мы
зачастую позорно и жалко живемъ, потому что боимся умереть;
древпій міръ въ самой необходимости смерти видѣлъ поощреніе
героической жизни. Вспомните великолѣнное обращеиіе^ гомеров­
с к а я Сарпедона къ другу—Главку передъ тѣмъ, какъ броситься
въ самый пылъ битвы:
О дорогой! еслибъ, избѣжавъ войны, мы остались вѣчно юными и
безсмертными, то и самъ я не сражался бы въ первыхъ рядахъ и тебя не
посылалъ бы въ славный бой; но повсюду витаютъ безчисленные жреоіи
смерти, которыхъ не избѣжать, отъ которыхъ не оборониться смертному.
Пойдемъ же впередъ и или доставнмъ славу кому-нибудь другому, или
онъ намъ *).
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГПЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
347
Бросимъ бѣглый взглядъ иа римлянъ. Несомнѣнно, что когда
вырабатывалась римская культура, она восприняла въ себѣ кои-
какіе этническіе элементы, отлпчавшіеся мрачнымъ воззрѣніемъ
па міръ: я говорю о загадочныхъ этрускахъ, которые самымъ
попойкамъ своимъ придавали кладбищепскій характеръ, принося
въ залу пиршествъ скелеты и черепа. Но вкусъ къ этой стран­
н о й какъ бы сказать? — нравственной полыновкѣ, это желаніе
подхлестывать жизнь бичемъ смерти, это чисто средневѣковое
смакованье своего уничтоженія — что отнюдь нельзя смѣшивать
*) Iliad., ХП, ст. 322
—
328 (Эти стихи, по словамъ Матыо Арнольда
вдохновляли лорда Грэнвилля на смертномъ одрѣ).

съ свѣтлымъ эллипскимъ воззрѣніемъ на смерть, какъ на послѣд-
ній и, по обстоятельствамъ, самый блестятцій актъ зкпзни,— этотъ
мрачный вкусъ вскорѣ разошелся въ той энергичной ретортѣ,
которую представляло собою молодое государство римлянъ. У
этого народа, обладавпіаго громаднымъ запасомъ физическихъ и
нравствеиныхъ силъ, была такая потребность въ ихъ тратѣ, въ
пхъ нормальномъ упражненіи, что пессимпзмъ не могъ найти
мѣста въ жизни и теоріи. Римлянпнъ былъ болѣе серьезенъ, чѣмъ
грекъ, вотъ и все; игра для игры — понимая этотъ терминъ въ
самомъ широкомъ смыслѣ слова—не привлекала его болѣе трез­
вую, менѣе непосредственную натуру, но онъ бралъ лшзнь такъ,
какъ опа есть, съ ея радостями и горестями, побѣдами и пора-
женіями, и серьезно привязывался къ ней, въ особенности подъ
вліяніемъ того зрѣлпща безпрерывной дѣятельности и коллектив­
ной политической энергіп, которое въ такихъ шпрокихъ размѣ-
рахъ стало представлять крѣпчаюіцее и прочно растущее госу­
дарство. Культъ отечества, т. е. воплощенія именно этой обще­
ственной эиергіи, является основною чертою римскаго гражда­
нина: это былъ, еслп хотите, не крикливый, но очень гордый и
завоевательный, хотя и очень политичный патріотпзмъ. Вспом­
ните, съ какимъ спокойнымъ восторгомъ Титъ Ливій говоритъ
въ предисловін къ своей римской исторіп о своихъ согражданахъ,
какъ о „первомъ народѣна земли“ (principis terrarum populi), съ
какимъ глубокимъ убѣжденіемъ оиъ восклицаетъ:
II ужъ если какому народу слѣдуетъ позволить освятить свое пронс-
хожденіе и выводить себя отъ боговъ, то столь велика военная слава на­
рода римскаго, что если онъ считаетъ Марса за отца своего основателя
и своего собственнаго, то и другія націи должны такъ же спокойно вы­
носить это притязаніе, какъ онѣ выносятъ его владычество *).
Вспомните въ особенности его восхвалепіе добродѣтелей Рима,
съ очень типичной оговоркой:
.
.
.
Или меня обманываетъ любовь къ предпринятому мною труду,
или лее никогда не было болѣе великой, болѣе святой, болѣе богатой
прекрасными примѣрами республики, въ которую бы столь поздно про­
никли скупость и роскошь, въ которой бы столь долго и въ столь великой
чести находились бѣдность и бережливость. До такой степени вѣрно, что
чѣмъ меньше люди имѣли, тѣмъ меньше у нихт3 было и желаній! Лишь
недавно богатства ввели скупость, a чрезмѣрныя удовольствія желаніе по­
губитьи себя,—и все благодаря роскоши и разврату. Но эти жалобы, ко­
торыя и далее тогда не будутъ пріятны, когда станутъ, молсетъ быть,
необходимы, пусть онѣ отсутствуютъ, по крайней мѣрѣ, при началѣ та­
кого великаго предпріятія **).
Само собою разумѣется, что у этого спльнаго, практичнаго
народа, исполненная національныхъ идеаловъ и рано успѣвшаго
348
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧИСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
*) Т. Sirii patavini Historlarum ab urbe condita praefalio. стр. 5 перваго
тома лемеровскаго изданія (Парижъ, 1822).
**) Ibib.,
стр. 7
-8
.
выработать прекрасные задерживающіе центры *), не могло быть
въ теченіе долгаго времени н рѣчи о какомъ-нибудь презрѣніи
къ жизни или преиебрежепіи къ ея обыкновеиньшъ радостямъ.
Индивидуумъ былъ чрезвычайно сильно втянуть въ коллектив­
ную дѣятѳльность государства и считалъ себя необходимымъ зве-
номъ той желѣзной цѣпи, которая все шире и шире раскиды­
вала свои круги и стягивала все большее и большее число наро­
довъ вокругъ центральнаго пункта. Но все, что оставалось вре-
нени у людей отъ этого участія въ общественной эиергіи, было
заполнено однообразными п, однако, очень нравившимися римля­
намъ перипетіями скромной личной и семейной жизни, въ кото­
рую трезвые обитатели Италіи умѣли вносить своеобразную—не
говорю, возвышенную,—ноэзію патріархальнаго строя. Цинцин-
натъ, возвращавшійся отъ диктатуры къ садкѣ капусты, былъ
вовсе не актеръ, пгравшій ради популярности въ наиускную
скромность и простоту, а добрый номѣщикъ, который въ нро-
долженіе военной кампаніи, вѣроятно, не одинъ разъ, когда то
позволяли обстоятельства, помышлялъ о своей оставшейся безъ
хозяйскаго присмотра „виллѣ“, о своихъ быкахъ и посѣвахъ.
Это настроеніе римлянина, дѣлившаго свое время между не­
обходимостью общественной дѣятельности и традиціонными за­
ботами о себѣ п о сѳмьѣ, должно было, повторяю, исключать
всякое отрицательное отношение къ жизни. Но вмѣстѣ съ тѣмъ
ни у одного, можетъ быть, историческая народа гражданскій
героизмъ, съ радостью приносившій личное существованіе въ
жертву коллективнымъ цѣлямъ, не достигалъ такой напряженно­
сти и не былъ въ то же время столь обыкновениымъ явленіемъ.
На разстояиіп тысячѳлѣтій подвиги Горація Коклеса, Муція Сце-
волы, Регѵла иринимаютъ для насъ очень театральный харак­
теръ, а потому представляются необыкновенными дѣяніями: для
великолѣпной нервной системы римлянина, управляемой крѣп-
кимъ сознаиіемъ общественной пользы н въ свою очередь пове-
лѣвающей прекрасными мускулами, эти акты были нормальнымъ
нронвленіемъ волн; Регулъ, Сцевола, Коклесъ не могли не сдѣ-
лать того, за что пхъ имена вошли въ исторію. Читайте хотя бы
у Гиббона блестящее изображеніе римлянина подъ оружіемъ: вы
увидите, на что способенъ человѣкъ, поставленный въ благо-
пріятныя условія для упражненія энергіи тѣла и духа. Дѣйстви-
тельно, если древняя Греція представляетъ собой школу выра­
ботки разносторонней индивидуальности, то древній Римъ яв­
ляется школой развитія воли.
Когда въ Римѣ ослабѣлъ коллективный интересъ, а воля, ли-
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧЕСКОМ® и ИДЕЙНОМЪ.
349
*) Мнѣ очень жаль, что недостатокъ мѣста не позволяетъ мнѣ раз­
вить здѣсь давно преслѣдующую меня мысль о политическомъ сходствѣ
римлянъ съ современными англичанами, а грековъ и въ особенности
аѳинянъ—съ французами.

шейная определяющей цѣли, потеряла свою упругость, личность
очутилась иъ тѣсиой тюрьмѣ своихъ эгоистическихъ ощущепій и
стремлений. Но такъ какъ въ Римѣ индивидуумъ былъ развить
гораздо одностороииѣе гррка, и отличительною чертою его была
сила, а ие тоикій умъ и ие грація, то распаденіе римскаго міра
сопровождалосв болѣзпеннымъ расцвѣтомъ самаго безобразнаго
и тяжелаго разврата, въ которомъ проявлялась потерявшая нрав­
ственный компасъ массивная личность римлянина. Даже нака­
нуне этого окончательная рачложенія и пока развратъ прикры­
вался еще болѣе изящными формами, жизненный идеалъ рим­
скихъ „свиней изъ Эпикуровскаго стада“, по выраженію нее са­
михъ римлянъ, черезчуръ аляповато воспроизводить тонкія черты
греческаго оригинала. Интересно, что у Горація этотъ римскій
эпикуреизмъ словно всиомииаетъ кладбищенскіе элементы этрус­
ской культуры, и смерть является музой многихъ его стихотво-
реиій, заключающих!» въ себѣ иризывъ къ насллжденію жизнью.
Въ иротивопололшость греку здѣсь чувствуется не столько по­
требность въ самомъ наслажденіи, сколько неотвязная мысль объ
окончательномъ уничтоженіп личности и жѳланіе забыться въ шумѣ
попойки: римлянину было, очевидно, не по себѣ, когда ослабѣла
пружина коллективной дѣятельпости. „Блѣдная смерть одинаково
толкаетъ ногой и въ хижину бѣдняка, и во дворецъ короля“ *),
и поэтъ приглашаете друга Секста подумать о томъ, что въ жи-
лищѣ Плутопа не будетъ ни вина, ни ирекрасныхъ юношей и
дѣвъ. „Пользуйся настоящимъ днемъ и какъ можно меньше до-
вѣряй завтрашнему“ **), совѣтуетъ онъ Левконоѣ, увѣщевая ее „цѣ-
дить вино“ . „Ты долженъ умереть, Деллій... Прикажи лее при­
нести сюда и вина, и благоухаиій, и скоротечныхъ ирекрасныхъ
розъ“ ***), увѣщеваетъ онъ одного богатаго нріятеля. „Ахъ, Пес-
тумъ, Пестумъ, несутся быстрые годы“ , констатируетъ онъ ме­
ланхолично, обращаясь къ другому богатому пріятелю, и драз­
нить воображеніе бѣдняги картиной того, „какъ болѣе достой­
ный наслѣдникъ разопьетъ Цекубъ, сохраняемый подъ ста клю­
чами“ ****).
Но если въ этихъ стихахъ слышатся агонія стараго міра и
безпокойное состояніе римлянина, утерявшая могущественную
цѣль жизни, то болѣе достойные и необыкновенно энергичные
стихи о необходимости примиренія съ потерей личнаго существо-
ванія льются изъ убѣжденныхъ устъ Лукреція, величайшаго ди­
дактич еская поэта всѣхъ временъ и народовъ, можно сказать,
единственная дидактическая поэта, который съумѣлъ примирить
350
0 КЛАССИЦИЗМ® ФЕЛОЛОГИЧЕСКОМЬ П ИДЕЙНОМЪ.
*) Carmin., I, 4.
**) Ibid., I, 11.
***) Ibid., II, 3.
*•»**) îbid., II, 14.
крайне опредѣленную тенденцію съ истиннымъ .творческимъ та-
лантомъ. Лукрецій всего какими-нибудь двумя-тремя десятками
лѣтъ старше Горація, пытавшаяся порою подражать ему, но
насколько лучше его металличеокій стихъ выражаетъ римскую
энергію воли, которая проявлялась здѣсь съ такимъ же блескомъ
въ борьбѣ противъ нредразеудковъ и фантомовъ, съ какимъ ее
проявлялъ въ безнрерывныхъ войнахъ легіонеръ древняго Рима:
Смерть есть ничто и нисколько насъ не касается, ибо природа у
духа смертная; и какъ въ бывшее до насъ время мы не чувствовали ни­
какой боли, когда всѣ стихіи, потрясенныя страшнымъ шумомъ борьбы,
сталкивались подъ высокими сводами неба... такъ и, когда насъ не бу­
детъ, когда произойдетъ раздѣленіе между тѣломъ и духомъ, для насъ,
переставшихъ существовать, ничего не молсетъ случиться, ничто не :лро-
будитъ въ насъ чувства, хотя бы земля мѣшалась съ моремъ, а море
съ небомъ... Надо знать поэтому, что нечего бояться смерти: тотъ, кого
больше нѣтъ, не можетъ быть несчастнымъ; и никакой нѣтъ разницы
для того, у кого беземертная смерть отняла смертную жизнь, какъ если-
бы онъ совсѣмъ никогда не родился... Потому когда ты видишь чело-
вѣка, который жалуется на то, что съ нимъ будетъ послѣ смерти... знай:
онъ не совсѣмъ выбрасываеть себя изъ жизни, но безеознательно оста-
вляетъ существовать еще кого-то послѣ себя... онъ недостаточно отодви-
гаетъ себя отъ лелсащаго трупа, но представляетъ его собою и, стоя возлѣ
него, заражаетъ его своимъ же чувствомъ. А потому и негодуетъ, что
рожденъ смертнымъ; и не видитъ, что дѣйствптѳльной-то смерти у него
не будетъ другого я, которое могло бы и жить, и оплакивать свою ги ­
бель, и стоять надъ леясащимъ, и терзаться, и горѣть отъ скорби... Но
усыпленный смертью, ты въ теченіе всѣхъ грядущихъ вѣковъ, оста­
нешься чулсдъ всѣхъ страданій *).
Въ параллель этимъ энергичнымъ филосовскимъ стихамъ
можно лишь поставить энергичную историко-общественную прозу
Тацита. По закону реакціи противъ разложенія стараго строя,
нѣкоторыя личности воплощаютъ, концентрпруютъ въ себѣ всю
силу римской воли и убѣждеиія: на даромъ Тацитъ долго-долго
будетъ (вмѣстѣ съ Плутархомъ) настольной книгой мужествен-
ныхъ натуръ. Великіе дѣятели французской революціи, и тѣ
искренніе республиканцы, которые боролись противъ второй импе-
ріи, обращались къ римскому историку за нравственной под­
держкой и утѣшеніемъ. Негодованіе, иронія, любовь къ свободѣ,
ненависть тираніи—вотъ струны желѣзной лиры Тацита. Хотите
знать нсихологію переворота, поставившая цезарей на мѣсто
республики? Читайте страницы о возвышеніи Августа:
...Когда онъ подкупилъ солдата дарами, народъ раздачей хлѣба, а
всѣхъ сладостью покоя, онъ возвышается мало-по -малу, онъ стягнваетъ
къ себѣ власть сената, власть магистратуры и законовъ. И никто не со­
противляется. Ибо самые гордые граждане улсе погибли въ битвахъ и
въ изгнаніи, а остальные изъ сословія благородныхъ пріобрѣтаютъ тѣмъ
болѣе богатствъ и почестей, чѣмъ охотнѣе бросаются на это рабство и,
О КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
351
*) De rerum natura, III, ст. 842—918, passim.

352
О КЛАССИЦИЗМ!; ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ II ИДЕЙНОМЪ.
увеличнвъ свое значеніе, благодаря перевороту, предпочитаютъ вѣрноѳ
настоящее опасностям'!) стараго порядка *).
Интересуетъ-лн васъ нравственное состояніе нрирученнаго
Рима наканунѣ смерти императора, переверните нѣсколько стра­
ницъ „Лѣтописей“:
Итакъ, когда государственный строй измѣнился, не оставалось улсе
ничего отъ старыхъ и неподкупныхъ нравовъ; отбрасывая равенство, всѣ
ожидаютъ лишь приказаній отъ владыки; и иѣтъ страховъ за настоящее,
пока здоровье и возрастъ Августа позволяютъ ему поддерленвать и свою
власть, и семью, и миръ. Но когда къ старости присоединились болѣзни
гВла и приближался конецъ, возникли и новыя наделсды; немногіе изъ
гражданъ тщетно толкуютъ о благахъ свободы, большинство улсе боится
войны, a другіе лселаютъ ее; но громадная часть распространяла раз­
личные дурные слухи на счетъ угролсающихъРиму будущихъ владыкъ**).
Послушайте теперь, какъ чувствовали себя гордые п энер­
гичные люди въ эти „жестокія и враждебный добродѣтелямъ вре­
мена“ , по выраженію Тацпта въ написанной пмъ біографіи его
тестя Агриколы:
Мы читаемъ, что похвала Пета Тразея Арулэномъ Прискомъ и
Прнска I ельвндія Геренніемъ Сенеціономъ была вмѣнена хвалившнмъ
въ достойное казни преступленіе. И (тираны) свирѣпствовалн такъ не
только противъ самихъ авторовъ, но и ;;ротивъ пхъ книгъ, давъ тріум-
вирамъ порученіе сжечь на мѣстѣ комі.цій, среди форума, эти памятники
славнѣйшихъ геніевъ. Онн думали, конечно, этимъ огнемъ уничтоленть
и голосъ римскаго народа, и свободу сената, и совѣсть, присущую роду
человѣческому, такъ какъ они улсе изгнали учителей мудрости и по­
слали въ ссылку всякій благородный талантъ изъ боязни, чтобы имъ
не попалось на глаза что-либо честное. Мы дали поистинѣ великійобра-
зецъ терпѣнія: и если старый возрастъ видѣлъ крайній предѣлъ сво­
боды, то мы-то, мы видѣли крайній предѣлъ рабства: шпіонство отняло
у насъ способность и говорить, и слушать. Мы, кажется, потеряли бы са­
мую память вмѣстѣ съ голосомъ, если бы въ нашей власти было столь
же легко забыть, какъ и молчать ***).
Я возвращаюсь къ грекамъ, чтобы коснуться ихъ простого,
веселаго, непосредственнаго отношенія къ жизни, изъ которой
они извлекали, что моглп, пхъ наслажденія всѣмъ, что окружало
ихъ. Но я уступаю здѣсь мѣсто человѣку, который тоньше и
граціознѣе, чѣмъ кто-либо, изобразилъ эту сторону греческой
культуры: я говорю о Ренанѣ, чародѣѣ изящной мысли, пзящ-
наго языка, о Реианѣ, которому потому въ особенности уда­
лась эта психологія грековъ, что, самъ прпнадлеяса къ сосредо­
точенной и серьезной бретонской расѣ, онъ былъ окруженъ весело
живущими французами, этими аоиняиами нашей эпохи. Вотъ
какъ изображаетъ онъ дѣтей Эллады:
*) Annal.I, 2.
**) Ibid., 4.
***) Juin Agricolae vata, II.
Фанатическая серьезность латинскихъ народовъ не ио сердцу этимъ
живым1!,, свѣтлымъ, легкимъ расамъ. Даже слабый и безеильный больной
тамъ не чувствуетъ себя подавленнымъ; онъ смотритъ, какъ тихо при­
ближается къ нему смерть; все улыбается вокругъ него. Въ этомъ тайна
божественной радости гомерическихъ поэмъ и Платона: разсказъ о смерти
Сократа въ „Федонѣ“ едва иодернутъ грустью. Жизнь, это — давать но
время цвѣтъ, потомъ приносить плодъ; чего лее больше? Если,—какъ го
можно поддерживать,—забота о смерти есть валснѣйшая черта христиан­
ства и современнаго религіознаго чувства, то греческая раса наименѣе
религіозна изъ всѣхъ. Это раса поверхностная, которая беретъ жизнь,
какъ вещь, не заключающую въ себѣ ничего сверхъестесгвеннаго и ни­
какого задняго плана. Такая простота воззрѣнія зависитъ въ значи­
тельной части отъ климата, чистоты воздуха, удивительной радости, ко­
торой дышешь тамъ, но еще болѣе отъ инстинктовъ эллинской расы, от­
личающейся очарователыіымъ ндеализмомъ... Прогуливаться по садамъ
ночью, слушать цикадъ, еидѣть при лунномъ свѣтѣ, играя на флейтѣ...
проводить цѣлые дни въ пляскѣ и игрѣ съ прирученными козами -
вотъ удовольствія грековъ, удовольствія бѣдной, экономной, вѣчно юной
расы, обитающей въ прекрасной странѣ, находящей свои блага в ь себѣ
самой и въ дарахъ, которыми надѣлилн ее боги *).
Трудно было бы прибавить хоть одинъ лишній штрихъ къ
этой изящной психологической картинкѣ. Но только, вдыхая въ
себя нравственную атмосферу древней Эллады, поскольку она
сохранилась въ памятникахъ и литературѣ, можно отдать себѣ
отчетъ въ той роли, какую игралъ эстетическій элемента среди
грековъ. Культа тѣла и души, гармонія чувствованій, восторгъ
передъ физической и нравственной красотой проникаютъ антич­
наго человѣка и слышатся въ самыхъ повидимому ничтояшыхъ
мелочахъ жизни. Приведите себѣ на память эту сценку изъ школь­
ной лсизни Греціи, когда мальчикъ Алкнвіадъ, прекрасный, какъ
статуя геніальнаго скульптора, былъ встрѣченъ единодушными
рукоплесканіями сверстниковъ, пришедшихъ въ восторгъ отъ изя­
щества его фигуры, лишь только онъ появился въ дверяхъ залы.
Вспомните, какъ Хтезифоръ, одинъ изъ вождей „Десяти тысячъ“,
бросается подъ стрѣлами враговъ впередъ, чтобъ перейти рѣку,
но не забываетъ украсить себѣ голову вѣнкомъ. А эта трогатель­
ная картина, относящаяся къ тому же походу, когда греки, про­
ведя нѣсколько дней и ночей среди холода и снѣга, въ горахъ
дикихъ Кардуховъ, голодные и усталые отъ безпрерывныхъ сты-
чекъ съ врагами, приходятъ, наконецъ, на хорошій ночлегъ; и
гіервымъ движеніемъ ихъ, прелсде даже, чѣмъ броситься на ѣду,
было—сплести гирлянды изъ сѣна за неимѣніемъ розъ и украсить,
какъ на настоящемъ пиру, свои курчавыя головы!.. Обратите да-
лѣе вниманіе хотя бы на роль гимнастики и музыки въ идеальной
„Ресиубликѣ“ Платона, роль, которая калсется намъ непомѣрко
раздутой и которая тѣмъ не менѣе составляла, какъ можпо су­
дить по общему развитію діалога, едва-лп не главную черту „че-
о КЛАССИЦИЗМ'В ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ и ИДЕЙНОМЪ.
353
*) Ernest Renan, Saint-Paul; Парижъ, 1869, стр. 203—204, passim.

ловѣческаго города“ въ отличіе отъ „города свиней“, удовлетво­
рявш ая только иотребиостямъ въ пищѣ, кровѣ и одеждѣ.
Эстетическій и вообще духовный элементъ бросалъ свой иде­
альный свѣтъ на всѣ явленія греческой жизни и скрашивалъ далее
такія невеселыя стороны человѣческаго существоваиія, какъ ста­
рость съ ея болѣзнями и нравственными огорченіями. Я, право,
не знаю, существуетъ-ли въ какой-либо другой литературѣ та
удивительно умиротворяющая и гуманная картина, которая ра­
скрывается въ самомъ началѣ, при поднятіи, такъ сказать, зана-
вѣса надъ только что упомянутымъ діалогомъ „Республики“.
Этотъ кефаль, старикъ, украшенный гирляндами и сидящій на
подушкѣ въ ожиданіи лсертвоприношенія, окруженный цѣлымъ
роемъ молодыхъ собесѣдниковъ; его разговоръ съ Сократомъ о
неизбѣжныхъ немощахъ старости, въ которой онъ все же нахо­
дить неистощимый источникъ умственныхъ наслалсденій, размыш-
леній и бесѣдъ,—источникъ, который течетъ все чище и яснѣе
по мѣрѣ того, какъ отстаивается чаша жизни, и удовольствія стола
и любви отходятъ назадъ, чтобы совсѣмъ стушеваться передъ иде­
альными потребностями; и, въ подтверясденіе этого, воспоминаніе
о престарѣломъ Софоклѣ. который на вопросъ, какъ теперь онъ
смотритъ на женскую любовь, свѣтло и радостно отвѣчаетъ, что
онъ освободился отъ приказаній Афродиты, словно рабъ, убѣжав-
шій отъ свирѣпаго господина, и т. д., и т. д. Надо вообще читать
этотъ діалогъ у самого Платона, чтобы убѣдиться, какъ наивная
и вмѣстѣ съ тѣмъ тонкая грація грековъ была способна посыпать
золотымъ пескомъ идеализма и фантазіи всѣ стороны человѣче-
ской лсизни, и какъ далее скабрезные вопросы принимали глубоко
гуманный характеръ среди мыслящихъ людей Эллады.
Было бы, впрочемъ, излишне останавливаться на эстетическомъ
элементѣ у грековъ, который проявляется съ иеиодралсаемою пре­
лестью въ пластическихъ искусствахъ, да и въ области литера­
туры успѣлъ создать цѣлый рядъ образцовъ, не оставляющихъ
лселать ничего лучшаго въ смыслѣ цѣльности, свѣжести и непо­
средственности. Но чего бы мнѣ хотѣлось коснуться въ заклю-
ченіе, такъ это того элемента научной критики, который съ та­
кою силою выразился въ нѣкоторыхъ философскихъ системахъ
Греціи, и свѣтлая струя котораго была, къ сожалѣнію, такъ долго
загромождена средневѣковымъ мусоромъ. Я не берусь перебрать
на одной страницѣ валснѣйшіе результаты критической эллинской
мысли. Но какъ не обратить хоть вскользь вниманіе читателей
на то обстоятельство, что въ сущности нѣтъ ни одной крупной
идеи въ современной наукѣ, которая въ зародышѣ и нрн помощи
геніальнаго предвидѣнія не была бы улсе поставлена на очередь
греческой мыслію? Вѣчная измѣняемость всего сущаго, эволюці-
онизмъ, уже находить свою формулировку въ аксіомахъ Герак­
лита: все движется, все течетъ, и ничто не остается на мѣстѣ.
354:
О КЛАССИЦИЗМ» ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
Въ философскихъ стихахъ Эмпедокла предвосхищена,—въ грубой,
если хотите, въ циклопической формѣ,—но все лее предвосхищена
идея трансформизма съ его лѣстницей лсивнхъ существъ различ-
наго типа, переходящихъ одинъ въ другой цѣною гибели без-
числеипаго множества особей. У Демокрита,—по всей вѣроятво-
сти, величайшаго философа древности,—атомистическая гипотеза
носить характеръ улсе не поэтическихъ мечтаній, a геніальнаго
предвосхищенія строгой научной теоріи: человѣкъ, мысль кото­
раго была настолько сильна и проницательна, чтобы выразить
сущность мірозданія въ короткой фразѣ „сладкое и горькое,
тепло и холодъ, и цвѣтъ существуютъ лишь во мнѣніи людей
(ѵо|лы); на самомъ лее дѣлѣ есть лишь атомы и пустое простран­
ство“ , этотъ человѣкъ гораздо блилее и родственпѣе по духу со­
временной наукѣ, чѣмъ всѣ „великолѣнпые“ и
„удивительные“
доктора схоластики, всѣ эти „быкп учености“ и „щиты вѣры“,
которые написали столько фоліантовъ при свѣтѣ печадьнаго фа­
кела средиевѣковья. А если вы перейдете въ область обществен­
ныхъ наукъ, то вы поразитесь, какая масса современныхъ жгу-
чихъ вопросовъ политики была поднята,—если не всегда вѣрпо
рѣшена,—въ сочппеніяхъ Платона и Аристотеля. Право большин­
ства и меньшинства, основанія политической власти, тиранія и
пололептельное законодательство, законодательство и естественное
„неписанное“ право, значеніе экономическихъ условій въ обще­
ственной лсизни, наилучшія формы семьи и собственности,—всѣ
эти трепещущія жизненнымъ интересомъ задачи обсулсдались авто­
рами „Ѳеэтета“ , „Республики“, „Политики“ , „Реторпки“ и ихъ
учениками.
Читатель позволить мнѣ привести ему, наконецъ, одну-двѣ ци­
таты изъ Лукіана съ тѣмъ, чтобы онъ могъ убѣдиться, какъ мысль
этого геніалыіаго сатирпка-публициста безлеалостно разоблачала
противорѣчія языческой теологіи. Вся эта схоластическая лого-
махія произвела такой сумбуръ въ умахъ, что отъ нея до сихъ
поръ не отдѣлались люди, казалось бы, стоящіе въ нѣкоторыхъ
отношепіяхъ на уровнѣ современной мысли. Для Лукіана бью­
щая въ глаза антиномія не представляетъ никакого сомнѣнія, и
посмотрите, какъ безлсалостно Кинискъ (малый циникъ) преслѣ-
дуетъ Зевса за его столь знакомые намъ изъ средневѣковой ли­
тературы лсалкіе аргументы и уловки:
Кинискъ. А что, Зевсъ, если кто-нибудь совериштъ неправильное зло,
то осудитъ-лн его Миносъ?
Зевсъ. Нисколько.
Кинискъ. Ну, а если кто-нибудь сдѣлаетъ доброе дѣло противъ своей
воли, то Миносъ не сдѣлпетъ его достойнымъ награды?
Зевсъ. Конечно, нѣтъ.
Кинискъ. Въ такомъ случаѣ, о Зевсъ, никого не должно ни наказы-*,
вать, ни награждать.
Зевсъ. Какъ никого?
О КЛАССИЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
35ÎV
23*

356
О КЛ АССНЦИЗМѢ ФИЛОЛОГИЧЕСКОМЪ И ИДЕЙНОМЪ.
Кинискъ. Да такъ, потому что люди ничего не дѣлаютъ добровольно,
но побуждаемые извѣстной неизбѣжной необходимостью, если правда то,
въ чемъ мы согласились съ тобою раньше, а именно, что всему причи­
ною (или виною: afata) Судьба. Ибо если кто убиваетъ, то это она за -
ставляетъ его убивать; и если кто святотатствуетъ, то онъ лишь испол-
няетъ ея велѣнія. Такъ что, если бы твой Миносъ захотѣлъ судить по
справедливости, то онъ долженъ бы наказать Необходимость, вмѣсто Си­
зифа, и Судьбу, вмѣсто Тантала. Ибочѣмъ же они согрѣшнли, повинуясь
приказаніямъ *).
Въ другомъ, непосредственно же слѣдующемъ за этимъ сати-
рическомъ произведены Лукіанъ заставляете одно изъ дѣйствую-
щихъ лицъ, философа-скеитика, зло смѣяться надъ умиленіемъ
другого лица, философа-вѣрующаго язычника, передъ порядкомъ
и справедливостью мірозданія. „Ты необходимость называешь по­
рядкомъ“ . А что, молъ, касается до сравненія вселенной съ ко-
раблемъ, управляемымъ кормчимъ, то хорошъ же твой кормчій:
...Онъ всякого развратника и отцеубійцу, и святотатца вознесъ поче­
стями свыше прочихъ и посадилъ наверху; а многихъ благородныхъ
сбилъ въ углу корабля и отдалъ ихъ на попраніе поистинѣ худшимъ.
Подумай только, какъ плыли на этомъ твоемъ кораблѣ Сократъ, и Ари-
стидъ, и Фокіонъ, у которыхъ не было даже достаточно и пищи и кото­
рые не могли вытянуть ногъ на голыхъ доскахъ возлѣ самаго отхожаго
мѣста; и какъ хорошо плавалось, наоборотъ, и Каллію, и Мидію, и Сарда-
напалу, которые роскошествовали и плевали на тѣхъ, что были подъ
ними **).
Но не пора-ли поставить здѣсь точку и кончить пашъ, къ
сожалѣнію, столь неполный этюдъ античныхъ идей, оставляя чи­
тателя подъ впечатлѣніемъ свѣжести, силы и благородства древ­
ней мысли?
Н. К.
* ) Zeu; іХеу6|л,£ѵос, is.
**) Zeùç трауфооа, 48.
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
1824—1899.
Въ апрѣлѣ мѣсяцѣ настоящаго года въ Дармштадтѣ скончался
Людвигъ Бюхнеръ. Ему было 75 лѣтъ; но не смотря на преклон­
ный возрастъ, онъ до конца дней своихъ продолжалъ живо инте­
ресоваться вопросами науки и научной философіи, принимая по­
сильное участіе въ пхъ разработкѣ. Статья его „Наслѣдственность
и развитіе—Vererbung und Entwicklung“, напечатанная въ одномъ
изъ послѣднихъ выпусковъ „Neue Freie Presse“ не за долго до
смерти автора, свпдѣтельствуетъ о томъ серьезномъ вниманіи,
которое старикъ-Бюхнеръ удѣлялъ животрепещущимъ вопросомъ
естествознанія.
Людвигъ Бюхнеръ! Кому изъ образованныхъ людей неизвѣстно
это имя? Кто не знаетъ хоть по наслышкѣ его знаменитаго
„Kraft und Stoff“ , выдержавшаго около двадцати изданій *) и
переведеннаго почти на всѣ европейскіе языки? Онъ былъ послѣд-
нимъ изъ того славнаго тріумвирата — Молешоттъ, Фогтъ, Бюх­
неръ,—который поставилъ себѣ цѣлыо пробудить въ мыслящихъ
людяхъ интересъ къ положительпому знанію, изгнать изъ науки
все мистическое, туманное, спекулятивное и водрузить знамя ма-
теріализма на развалинахъ натурфилософіи п крайияго идеализма.
Было время, и было оно сравнительно недавно, когда имена
.Молешотта, Фогта и Бюхнера произносились съ чувствомъ искрен-
няго уважѳнія и глубокой признательности, какъ имена новато-
ровъ въ сферѣ филосовской мысли. Но... mutantur temporal увле­
ч е т е матеріализмомъ прошло, не въ мѣру строгая критика
развѣнчала корифеевъ этого ученія, благоговѣніѳ смѣнилось рав-
нодушіемъ, крайности, какъ это всегда бываетъ, породили сильную
реакцію, и только въ послѣдніе годы интересъ къ матеріалисти-
*) У насъ, кстати сказать, такое количество изданій приходится лишь
на элементарные „одобренные“ учебники грамматики.

358
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
ческому міровоззрѣиію вновь возродился главнымъ образомъ въ.
формѣ, такъ называемаго, „экономическаго матеріализма“.
Имя Бюхнера въ широкпхъ кругахъ образованнаго общества
пользовалось едва-ли не большею популярностью, чѣмъ имена
Фогта и Молешотта. Это объясняется отчасти тѣмъ псключитель-
нымъ даромъ популяризаціи, которымъ природа щедро надѣлила.
Бюхнера. Все, что ни выходило изъ-подъ пера этого писателя,
отличалось такою простотой и увлекательностью излолсенія, что
невольно подкупало читателя, вдохновляло единомышленниковъ,
укрѣпляло иовообращенныхъ, покоряло сомневающихся. Но этого
слишкомъ мало для объясненія того довѣрія, которымъ долгое
время пользовалось міросозерцаніе Бюхнера и его соратннковъ.
Причины леясатъ глублсе,—въ той духовной атмосферѣ, которая
предшествовала появленію K r a f t u n d S to f f и пріуготовила бла­
гоприятную почву для разцвѣта матеріалистической доктрины.
Не претендуя на полноту излолсенія, я тѣмъ не менѣе попы­
таюсь обрисовать въ общихъ чертахъ настроеніе, господствовавшее
въ умахъ интеллигентной Германіи въ ту пору, когда естественно-
историческая наука бросила вызовъ умозрительной философіи, а
послѣдняя, вмѣсто того, чтобы благородно поднять перчатку,
нашла болѣе удобнымъ втоптать ее въ грязь.
Начало нынѣшняго столѣтія характеризуется пышнымъ раз-
цвѣтомъ идеалистической философіи въ Германіи. Фихте-старшій,.
Шеллингъ и Гегель полновластно царили въ сферѣ умозрѣній.
Строгая критика Канта, направленная противъ основныхъ поло-
ясеній матеріалистической философін 18-го вѣка, казалось, совер­
шенно покончила съ этимъ ученіемъ, и врядъ-ли мояшо было
разсчптывать, что матеріализмъ когда-нибудь вновь воскреснетъ
изъ мертвыхъ. Но оиъ воскресъ, благодаря неразумному усердно
самихъ-же „идеалистовъ“. Упоенные своею побѣдой и славой, они
упустили изъ виду, что общественная мысль не въ силахъ долго
вращаться въ удушливой атмосферѣ діалектическихъ тонкостей,
умозрительныхъ хитросплетеній, красивыхъ, ио малосодерясатель-
ныхъ фантасмагорій. Вспомните, что это было то самое время,
когда, по остроумному замѣчанію Ланге, „Шеллингъ изъ формулы,.
А= А , такъ сказать изъ пустого орѣха, волшебствомъ извлекалъ
міровое цѣлое“ , — когда Гегель при восторженныхъ крикахъ
жаждущей знанія молодел® устанавливалъ тоясдество между бытіемъ
и небытіемъ,—когда и въ университетскихъ аудиторіяхъ, и въ
блестящихъ салоиахъ, и въ лсалкихъ каморкахъ интеллигентныхъ
пролетаріевъ слышались разговоры и дебаты о „я“ и „не я “, объ.
абсолютномъ, о міровой душѣ, о природѣ, какъ рефлексѣ духа,,
и о матеріи, какъ объ угасшемъ духѣ,—когда пресловутая фор­
мула—все действительное разумно—считалась неприкосновеннымъ
символомъ философской мудрости, — когда, наконецъ, презрѣніе-
къ опыту и преклоненіе предъ чистымъ мышленіемъ было дове~
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
359
дено до пес plus ultra *). И вѣдь не только „чистые“ метафизики
увлекались ученіемъ, согласно которому, напримѣръ, духъ раз-
сматривался, какъ присебѣбытіе идеи, или-же какъ идея, воротив­
шаяся къ себѣ изъ своего инобытія: видные представители есте­
ственно-исторической науки, мужи разума и свѣта, вродѣ Окена,
Неесъ фонт, Эзенбека, Бурдаха, Каруса, Эрстеда и др., идя по
стопамъ Шеллинга, создали цѣлый рядъ натурфилософскихъ ученій,
въ которыхъ пытались примирить непримиримое, слить воедино
измышленія своей пылкой фаитазіи съ данными естествознанія.
Чѣмъ, напримѣръ. для Окена была философія природы? Ученіемъ
о безконечномъ превращеніи Бога въ міръ. Міръ или природа,
по мнѣнію этого натурфилософа, иознаетъ себя въ совершеинѣй-
шемъ изъ своихъ созданій, а именно въ человѣкѣ; и потому ра-
зумъ человѣка долженъ въ то же время считаться міровымъ ра-
зумомъ. Человѣкъ, говоритъ Окенъ, центральная фигура мірозданія;
все остальное царство лотвотныхъ есть не что иное, какъ анато­
мированный, разложенный на свои составныя части, человѣкъ.
Все, что въ низшихъ лсивотныхъ является раздѣльнымъ, соеди­
нилось въ человѣкѣ въ видѣ маленькихъ органовъ. И вотъ, со­
гласно этой бездоказательной, фантастической идеѣ, улитка,
напримѣръ, оказывается животнымъ осязанія, иасѣкомое ясивот-
нымъ зрѣнія, рыба—лотвотиымъ обонянія, лягушка—ясивотнымъ
вкуса, птица—лшвотнымъ слуха, а высшее изъ млекопитающихъ,
человѣкъ,—воплощеніемъ всѣхъ этихъ чувствъ, вмѣстѣ взятыхъ.
И т. д., и т. д. Откуда эти произвольный толкованія? На чемъ
они основаны? Къ чему ведутъ? Такіе вопросы, въ чаду увле-
ченія метафизикой, всплывали наружу лишь изрѣдка. А между
тѣмъ слава натурфилософіи и метафизики вообще росла. Философія
Гегеля была оффиціально нрпзнана единственно истинной фило-
софіей, самъ онъ былъ возведепъ въ санъ государственная фило­
софа, a всѣ иныя философскія ученія, въ которыхъ бытіе не
отояедествлялось съ небытіемъ и полоясительное не получалось
изъ отрицательнаго, „назывались въ оффиціальныхъ приказахъ
мелкими и поверхностными“ (Ланге). Молшо-ли было разечитывать,
что люди, не одурманенные окончательно трескотнею и бубен­
чиками метафизики, способны удовлетвориться тою безшабашною
игрою въ отвлеченныя понятія, которая во времена Шеллинга и
Гегеля выдавалась за настоящее знаніе? Можно-ли было ожидать,
что дѣятельная общественная мысль успокоится вполнѣ на такихъ
отвлеченностяхъ, какъ пнобытіе, всебѣбытіе, внѣсебябытіе, при-
себѣбытіе и т. п., которыми Гегель, этотъ, поистинѣ геніальный
*) „Въ противоположность критицизму Канта расцвѣлъ опять отвер­
гнутый” имъ догматизмъ... ІІрезрѣніе ісъ опыту, интеллектуальное созер-
цаніе или чистое мышленіе царятъ въ этихъ системахъ (т. е. въ системахъ
Фихте, Шеллинга и Гегеля), метафизика.,была ихъ единственною цѣлыо“ .
Иберв'егъ-Гейнце: Исторія новой философіи).

360
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
жонглеръ въ сферѣ умственной эквилибристики, тѣшилъ сердца
нѣмецкой молодежи?
И, действительно, вѣра въ благотворное вліяніе казеннаго
идеализма стала мало по малу рушиться, равнодушіе къ пред-
ставителямъ государственной философіи росло, и протесты начали
раздаваться все громче и громче. Для многихъ становилось яснымъ,
что ученіе, хотя бы о разумности всего дѣйствительнаго, оказы-
ваетъ весьма плохую услугу развитію обществеинаго и полити-
ческаго самосознанія, что пресловутый идеализмъ играетъ въ руку
абсолютизму, и ортодоксіи. Уже одного этого было достаточно,
чтобы отрезвить многихъ изъ увлекающихся и отшатнуть жизне­
деятельные элементы общества отъ философскаго „внесебябытія“ .
Живая действительность давала о себе чувствовать. Несостоятель­
ность общественныхъ и политическихъ формъ выступала все резче
и резче. Подъемъ духа, сказавшійся во Франціи въ тридцатыхъ
и въ особенности въ конце сороковыхъ годовъ, нашелъ себе
отзвукъ и въ Германіи, въ сердцахъ техъ самыхъ людей, которые
еще недавно^ увлекались вопросами, стоявшими слишкомъ далеко
отъ реальной жизни. Въ сознаніе людей образованныхъ стали
проникать мысли далеко невеселаго свойства. Чувствовалось, что
хитросплетенія идеализма ложатся тяжелымъ гнетомъ на лсизнь
просвещенныхъ людей и трудящихся массъ. Надъ метафизикой
и всеми ея присными стали собираться темныя грозовыя тучи.
Матеріалистическія тенденціи время отъ времени проносились ѵ.ъ
наэлектризованной атмосфере и, словно молніи, ударяли то въ
теологію, которая пыталась налолшть оковы па науку, то въ по­
литику, которая предавалась мечтамъ о возрожденіи некоторыхъ
средневековыхъ формъ общежитія. Звезда идеализма была уже
на закате; звезда матеріализма блеснула на горизонте...
Было-бы, впрочемъ, довольно странно думать, что матеріали-
стическая философія выросла непосредственно изъ идеалистиче­
ской. Только въ утопіи Фурье, да еще въ иредставленіи некото­
рыхъ современныхъ намъ учениковъ Гегеля, львы превращаются
въ антильвовъ и зло въ свою противоположность—добро. На са-
момъ-лсе деле всякая перемена въ общественной и умственной
жизни совершается несколько иначе: новый строй понятій воз­
никаете лишь тогда, когда имеются въ наличности некоторые
п о ло ж и т ел ьн ы е элементы для развитія его. Такъ-же обстояло
дело и въ Германіп. Въ умственной жизни ея, въ пору возрожде-
нія матеріализма, стала пробиваться новая, более здоровая струя.
Не забывайте, что во Франціи, въ той самой Франціи, которую
такъ высоко ценила „молодая Германія“ тридцатыхъ и сороко­
выхъ годовъ, были еще живы философскія традиціи 18-века.
•Здесь идеи просветительной эпохи, разменявшись на мелкую мо­
нету, нашли себе пріютъ въ различныхъ отрасляхъ естествозна-
нія и прежде всего въ физіологіи. Вследъ за фпзіологомъ Каба-
ДЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
361
нисомъ, Флурансъ и Мажаиди пытались установить зависимость
духовной деятельности человека отъ деятельности центральной
нервной системы. Работы этихъ ученыхъ, а также и ихъ идеи
возбуждали живой интересъ среди иемецкихъ натуралистовъ. Въ
то время, какъ одни изъ представителей естественно-исторической
науки въ Германіи продолжали биться въ тенетахъ метафизики
и всевозмолсныхъ абстракцій, другіе крепко дерлсались за строгое
спеціальное изследованіе, стараясь не выходить за предѣлы ре-
альнаго.
Такимъ образомъ, крушеиіе идеализма шло рука объ руку съ
развнтіемъ естествознанія и положительнаго метода изследованія. *)
Имена Александра Гумбольдта, Іоганна Мюллера, Роберта Мей­
ера, Гельмгольца, Дове, Эренберга, братьевъ Розе, пріобретали
все большую и большую известность, мелсду темъ какъ выходцы
изъ школы Шеллинга и Гегеля теряли свой кредитъ. Интересъ
къ естествознанію усиливался и разливался вширь. Метафизиче-
скій туманъ разсеевался. Многимъ хотелось, наконецъ, сбросить
съ себя узы схоластической мудрости и философскаго догматизма,
хотелось вздохнуть свободнее и услышать новое слово. И „но­
вое слово“ готово было появиться на света Болсій. Повивальными
бабками ему слулсили Фейербахъ въ Германіи и Ог. Контъ во
Франціи. Ни тотъ, ни другой, какъ известно, не были вовсе ма-
теріалистами; но во взглядахъ ихъ было много такого, что пи­
тало матеріалистически настроенную мысль „Истина, действитель­
ность, чувственность—толсдественны, говоритъ Фейербахъ. Только
чувственное существо есть истина и действительность. Лишь по-
средствомъ чувствъ дается предметъ въ истинномъ смысле, а не
мышленіемъ самимъ по себе“ . Для людей, познавшихъ всю го
речь и несостоятельность „чистаго мышленія“, эти мысли долясны
были служить истиннымъ откровеніемъ. А слова Фейербаха—
„Богъ былъ моею первою мыслью, разумъ—второю, а человекъ—
третьего и последнею мыслью“—вселяли надеясду на то, что го­
сподство „чистаго разума“ отходптъ въ вечность и наступаете
время реабилитаціи человеческой личности и положительнаго
знанія. Въ этомъ же смысле понималось и ученіе Or. Конта о
трехъ фазисахъ развитія: наступающій въ жизни общества поло-
лсительный фазисъ знаменовалъ собою, какъ думали въ то время,
поворотъ отъ „метафизпческихъ бредней“ къ действительному
знангю и ісъ решенію реальныхъ вопросовъ науки и жизни. Да,
господа идеалисты въ погоне за сверхчувственнымъ и трансцен-
дентальнымъ позабыли совсемъ о чувственномъ міре и, отдав­
*ï „Матеріализмъ возникъ, съ одной стороны, вслѣдствіе ослабленія
философскаго мышленія, а съ другой—вслѣдствіе того, что шеллинго-ге -
гелевская школа не удовлетворила представителей естественныхъ наукъ“ .
(Фалькенбергъ: Исторія новой философіи).

‘352
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
шись всецѣло паренію въ мѳтафизическихъ высотахъ, слишкомъ
далеко ушли отъ действительной жизненной прозы. Настало время
вернуть всему „чувственному“ и чувствующему такъ легкомы­
сленно попранныя права! И эту миссію взялъ на себя матеріа-
лизмъ.
Боевымъ сигналомъ къ спору о сущности и достоинствахъ
матеріализма послулшла полемика между Молешоттомъ („Круго-
воротъ жпзни“) п Либихомъ. („Письма о химіи“). Но особенно
интенсивно разгорѣлась борьба противоположныхъ мнѣній лишь
со времени знаменитаго съѣзда натуралистовъ въ Геттингенѣ въ
1854 г., на которомъ Рудольфъ Вагнеръ читалъ свой докладъ
ГеЬег Mensclienschöpfung und Seelensubstanz. Въ первой части
этого доклада авторъ доказывалъ, что идея о происхожденіп людей
отъ одной пары не можетъ быть опровергнута наукой. Вторая
половина доклада была уже прямо направлена противъ К. Фогта,
формулировавшая свою мысль объ индивиду альномъ безсмертіи
въ слѣдующихъ словахъ: „физіологія признаетъ въ духовныхъ
функціяхъ функціи мозга, какъ матеріалг.наго субстрата“ .
Какъ лее отнесся Вагнеръ къ этой мысли К. Фогта? Наука,
говорилъ оиъ, ничего не знаетъ о „душѣ“ , и потому слѣдуетъ
заполнить этотъ пробѣлъ въ пололштельномъ знаніи изъ другого
источника, „дабы не разрушить совершенно нравствеиныхъ основъ
общественнаго порядка“ . Фогтъ, разумѣется, не замедлилъ отвѣ-
тить на заявленіе своего принципіальнаго противника цѣлымъ
градомъ ядовитыхъ насмѣшекъ и рѣзкихъ саркастнческихъ выхо-
докъ... и бой закипѣлъ. Къ этому-то времени подоспѣла помощь
со стороны Бюхнера,
Молодой приватъ-доцентъ Тюбингенскаго университета, док­
торъ медицины, хорошо освѣдомленный и на счетъ философской
мудрости, чутко елѣдилъ за всѣми перипетіями спора о матеріа-
лизмѣ. Его живая натура не могла оставаться индифферентной
къ борьбѣ мелсду наукой и фплософіей; его пытливая мысль, лю­
бившая сосредоточиваться на философскихъ вопросахъ, заработала
энергичнѣе, и результатомъ этой работы явилось знаменитое
„Kraft und Stoff“. Книга эта вышла во Франкфуртѣ въ 1855 г.;
она сразу-же обратила на себя вниманіе мыслящихъ людей и
вызвала ожесточенную полемику не только въ Германіи, но и
далеко за предѣлами ея. Смѣлость и кажущаяся новизна мыслей,
разносторонняя эрудиція автора, полнѣйшая свобода отъ пред-
разеудковъ, талантливое, увлекательное изложеніе—все это обез-
печивало існигѣ широкое распространеніе. За то автору ея по
той-же самой причинѣ пришлось потерпѣть полнѣйшее фіаско на
поприщѣ государственной слулсбы. Воззрѣнія строптиваго при-
ватъ-доцента находились въ рѣзкомъ противорѣчіи со всѣмъ тѣмъ,
что раздавалось съ кафедры, а потому онъ немедленно-лсе остался
за бортомъ оффиціальной науки, какъ „несогласно мыслящій“, и
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
363
доллсенъ былъ вернуться въ родной Дармштадтъ, гдѣ и провелъ
почти всю свою жизнь. Но публика жадно внимала рѣчамъ мо­
лодого натурфилософа. Метафизическое болото всколыхнулось,
Слава осѣнила своимъ крыломъ новоявленнаго матеріалиста...
II.
„Философскія разсулсденія, которыя не могутъ быть поняты
каяедымъ образованнымъ человѣкомъ, не стоятъ, по нашему мнѣ-
нію, тѣхъ типографскихъ чернилъ, которыя употреблены для штхъ.
Что ясно мыслится, можетъ быть и сказано ясно и безъ обиня-
ковъ“. Таковы требованія, предъявляемый Бюхнеромъ къ филосо-
фіи. Нулсно согласиться, что „философія“ самаго Бюхнера дѣй-
ствительно молсетъ быть попята ісалсдымъ образованнымъ чело-
вѣкомъ, такъ какъ она излоясена просто и „безъ обппяковъ“; но
дѣлается-ли она вслѣдствіе этого болѣе глубокой и содерлсатель-
иой, чѣмъ всякая иная философія—это еще вопросъ.
Считаю не лишнимъ возстановить въ памяти читателя основ­
ныя пололсенія міросозерцанія Бюхиера, въ томъ самомъ видѣ,
какъ опи формулированы въ главномъ сочинеиіи его.
Что есть реальное, не подлежащее никакимъ сомнѣніямъ? Что
составляетъ сущность мірозданія, начало всѣхъ вещей, основу
вѣчпаго бытія? Конечно, матерія, отвѣчаетъ Бюхнеръ. „Матерія
есть мать всего существующаго... Въ ней заключаются всѣ есте-
ственныя и духовный силы... Матерія есть основное начало бы-
тія“ . Но нѣтъ возмолсности представить себѣ вещество безъ
свойствъ; свойствами-ясе его нулсно считать силы. Нѣтъ матеріи
безъ силъ, точно такъ же, какъ нѣтъ силъ безъ вещества. „Сила
есть не что иное, какъ свойство матеріи. Сила безъ матеріи
точно такъ же не молсетъ быть, какъ не молсетъ быть зрѣнія
безъ глазъ, мысли безъ мозга“ . Взгляните на развертывающіяся
передъ вашимъ взоромъ, безконечно разнообразный и измѣичивыя
формы жпзни. Всѣ онѣ — результатъ взаимодѣйствія веществъ,
надѣленныхъ силами. Вы спросите, конечно, откуда взялась ма-
терія со всѣми присущими ей свойствами? Гдѣ ея начало? Бу-
детъ-ли ей конецъ? По мнѣнію автора, это странные, курьёзные
вопросы. Привитыя нашему ограниченному, конечному разуму
понятія о времени и пространствѣ не имѣютъ никакого отноше-
нія къ матеріи. Она безконечна во времени, безконечна и въ
пространствѣ.Матерія, согласно прочно установленнымъ научнымъ
даннымъ, неуничтожаема. „А какъ можетъ создаться что-нибудь
такое, что не молсетъ быть уничтолсено? Матерія вѣчно существо­
вала, существуетъ и вѣчно будетъ существовать“ .
Итакъ, утверлсдаетъ Бюхнеръ, сила есть свойство матеріи.
Теперь спрашивается, можетъ-лп матерія быть надѣлена конеч­
ными, уничтожаемыми свойствами? Говоря иначе—можетъ-ли сила

364
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
рождаться и умирать? Разумѣется, нѣтъ. Къ числу блестящнхъ
завоеваній совремеинаго естествознанія должно отнести установ­
ленный имъ законъ сохраненья энергги. Согласно этому закону,
сила не можегъ быть создана или уничтожена; то, что намъ ка­
жется уничтоженіемъ силы, есть всего лишь переходъ ея изъ
одного состоянія въ другое.
»Круговороте силы—Kreislauf der Kraft— существуете, какъ
необходимое дополненіе къ круговороту матеріи—Kreislauf des
Stoffs«.
Если матерія и сила не уничтожаемы, если вселенная есть
безконечная матерія со всѣми ея свойствами, если, наконецъ, всѣ
явленія природы можно свести къ не прекращающейся игрѣ ма-
теріальныхъ частицъ и къ смѣнѣ различныхъ формъ энергіи, то
несомнѣнно, что міръ—также вѣченъ и безконеченъ. „Вселенная
всегда существовала и всегда должна существовать... Всякое огра-
ниченіе уничтожаете возможность существовали міра“ .
Современная наука сводите всѣ формы энергіи къ движенію
матеріи; и поступаете совершенно правильно, ибо кореннымъ
свойствомъ матеріи является прежде всего эта именно способ­
ность къ движенію. Всѣ видимые нами предметы природы, гово­
ритъ Бюхнеръ, суть только различныя „случайный или необхо­
димый“ сочетанія этого двплсенія. По присущей человѣческому
разуму склонности ставить всякое явленіе въ зависимость отъ
какой нибудь причины, люди думаютъ, будто матерія приводится
въ движеніе какой-то внѣшнею силой.
„Вѣчная матерія доллша
быть причастна и вѣчному движенію... Двилсеніе матеріи всегда,
безъ исключенія, повинуется въ ней лее самой заключенной, есте­
ственной необходимости“ . Желѣзная, роковая необходимость вла­
ствуете надъ вселенной, и эта необходимость не есть нѣчто из-
внѣ приходящее. Нѣтъ, матѳрія—сама себѣ законъ; въ своемъ
движеніи и развитіи она подчиняется внутренней необходимости,
которая въ ней же самой и заключена, изъ нея-же самой и ис­
ходите. Говорить, подобно Эретеду, что міръ управляется вѣч-
нымъ разумомъ, дѣйствія котораго мы понпмаемъ, какъ неиз-
мѣнные законы природы, говорить такъ можетъ лишь тотъ, кто
зараженъ духомъ тлетворнаго умозрѣнія, кто не признаетъ без-
смертія матеріи и силы и нераздѣльности ихъ. Двоеначалія въ
природѣ нѣтъ и не молсетъ быть. „Все дѣлалось, дѣлается и бу­
детъ дѣлаться еетественнымъ путемъ... Міръ идетъ самъ собою,
какъ часовой механизмъ... Природа не знаетъ никакихъ зако-
новъ, заключающихеи внѣ ея. Она, не переставая, органически
развивается изъ себя самой“... Законы ея не только необходимы,
но и не умолимы. Они стоятъ внѣ нашихъ представленій о добрѣ
и злѣ; они не знаютъ ни гнѣва, ни состраданія, и ничто не
уйдете отъ ихъ роковой власти. Необходимые и неумолимые за­
коны природы въ то-же время и всеобщи. Вселенная едина, она
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
365
есть безконечное цѣлое, сдерлсиваемое одинаковыми силами. Един­
ство матеріи, единство силъ и единство происхожденія—вотъ
три великихъ закона природы, открытые естественно-историче­
ской наукой. Согласно этимъ законамъ, возникновеніе лсизни на
нашей планетѣ не есть какая-либо тайна или чудо. Органическія
формы доллены были возникнуть и на самомъ дѣлѣ возникли
вполнѣ естественно, совершенно таклсе, какъ и формы неоргани-
ческія. „Нѣтъ существенная различія мелсду органической и не­
органической, мелсду мертвой и лсивой природой... И мертвая, и
л.-ивая
природа имѣютъ одинаковое начало; тѣ-лсе вещества и
силы, которыя двилсутъ и даютъ форму первой, двилсутъ и даютъ
форму второй... Всѣ жизненные процессы сводятся къ общимъ
явленіямъ двилсеиія вещества *)“... Естественно, самопроизвольно
зародившаяся лсизнь должна была естественно и развиваться.
Вся исторія земли, геологія и палеонтологія, могутъ служить по­
рукою и доказательствомъ тому, что высшія органическія формы
возникаютъ постепенно изъ формъ низшихъ. Natura non facit
saltum. Лѣтопис-и земли свидѣтельствуютъ о медленныхъ измѣне-
ніяхъ, совершавшихся на ея поверхности въ теченіе дл инная
ряда тысячелѣтій. Жизнь медленно шла впередъ, внѣшнія обстоя­
тельства услолснялись, а подъ вліяніемъ ихъ разнообразились,
совершенствовались и органическія формы. Вопросъ о происхож-
деніи человѣка тѣсно связанъ съ вопросомъ о происхолсденіи
всего растительная и жпвотнаго міра.
Психика человѣка не есть нѣчто исключительное въ при-
родѣ. Всѣ духовный способности его коренятся въ духовныхъ
способиостяхъ животныхъ. Разница между первыми и по слѣдними
всего только относительная; она количественная, а не качествен­
н а я . При основательномъ знакомствѣ съ жизнью лсивотныхъ
можно найти неопроверлсимыя доказательства этой мысли. Про­
шли времена, когда воображаемый міръ фантазіи цѣнился чело-
вѣкомъ болѣе, чѣмъ действительный. Настала пора реабилитиро­
вать матерію. „Матерія и духъ, говоритъ нашъ авторъ, взаимно
обусловливаюTM другъ друга... Матерія носите въ себѣ всѣ ду­
ховныя силы, все земное и человѣческое величіе“ . Естесгвозна-
иіе даетъ намъ цѣлый рядъ нѳопроверясимыхъ доказательству
согласно которымъ духъ — не что иное, ісакъ „совокупность
силъ, присуіцихъ мозгу“, „продукте особеннаго сочетанія мате-
pi альныхъ частицъ“, „идеальный продукте матеріи, одаренной
силами“, „жизненный процессъ, всецѣло зависящій отъ свойствъ
матеріи“. Мозгъ и душа въ извѣстномъ омыслѣ „тождественны“ .
Сила и развитіе духовныхъ способностей находятся въ прямой
зависимости отъ величины, формы и строенія мозга; полный рас-
цвѣтъ ихъ совпадаете съ расцвѣтомъ его организаціи, упадокъ—
*) „Физіологическія картины". Бюхнеръ.

306
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
съ упадкомъ, ненормальности—съ нарушеніемъ его правильной
дѣятельности, смерть— со смертью мозгового вещества. Съ этой
точки зрѣнія мозгъ есть не только органъ духовной дѣятельно-
сти, но и „единственное, исключительное мѣстопребываніе души“.
Человѣкъ но своей физической органпзаціи—наиболѣе совершен­
ное изъ животныхъ. Таковымъ лее оказывается онъ и въ психи-
ческомъ отношении. Если нѣтъ силы безъ матеріи, то совершенно
таклсе не молсетъ быть и духа безъ соотвѣтствуюіцаго ему мате-
ріальнаго субстрата. Формы, принпмаемыя матерій, безконечно
измѣнчпвы. Одна изъ этихъ формъ составляетъ conditio sine qua
non для проявленія тѣхъ силъ, совокупность которыхъ мы на-
зываемъ духомъ. Пусть уничтожится форма,—вмѣстѣ съ нею
исчезнетъ и то, что называется дѣятельиостыо духа,
Далѣе, къ числу неоспоримыхъ доісазательствъ самостоятель­
ности духа относятъ фактъ существовапія такъ называемыхъ
вр ож де нн ыхъ ид ей . Утверлсдаютъ, будто всѣмъ людямъ врождены
идеи истины, добра и красоты. Если бы это было таісъ, говоритъ
Бюхнеръ, то тогда у всѣхъ людей и всѣхъ племенъ эти идеи
были бы почти тождественны; а между тѣмъ и повседневный
опытъ каждаго изъ иасъ, и этиографія убѣлсдаютъ насъ въ про-
тивопололеномъ. Ученіе о врожденныхъ идеяхъ, становясь ли­
цомъ къ лицу съ непрелолеными фактами науки, разлетается въ
прахъ, превращается въ мифъ; и чтобы тамъ ни толковали ме­
тафизики, a несомнѣнно, что мы со всѣми нашими впечатлѣніями,
мыслями п знаніями „коренимся въ объективномъ мірѣ, какъ
растеніе въ почвѣ. Единственный источникъ нашихъ свѣдѣній—
это окрулсающій насъ міръ; единственные проводнпки ихъ—паши
внѣшнія чувства“.
Итакъ, всѣ данныя науки, какъ полагаетъ Бюхнеръ, идутъ
въ разрѣзъ съ ученіемъ метафизиковъ о душѣ. У нихъ, впро­
чемъ, остается еще одна лазейка, которую они счптаютъ несо-
крушимымъ онлотомъ для своихъ фантазій о духѣ, не зависящемъ
отъ матеріи: это— свобода воли. Да, иронизируете Бюхнеръ, че-
ловѣкъ свободенъ, но только „со связанными руками“ . „Онъ не
можетъ выйти изъ тѣхъ границъ, которыя назначила ему сама
природа“ . Вѣдь человѣкъ и тѣлесно, и духовно—созданіе при­
роды; въ природѣ-лсе все идетъ согласно законамъ естественной,
роковой необходимости. О какой-лсе свободѣ воли молсетъ быть
тутъ рѣчь, когда сама эта „воля“—продуктъ всевластныхъ силъ
природы, результатъ сцѣпленія цѣлаго ряда причинъ и слѣдствій?
Таково философское credo Бюхнера. Тутъ, какъ видите, имѣются
на лицо и неоспоримые выводы науки и бездоказательные афоризмы
матеріалистической философіи. Я попытался, насколько это было
возмолсно, изложить его взгляды въ видѣ болѣе или менѣе строй­
ной системы, не отступая особенно отъ текста. Этимъ пусть и
объяснить сеоѣ читатель нѣісоторую мозаичность предыдущихъ
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
страницъ. Нечего прибавлять, что здѣсь приведенъ лишь голый
остовъ міросозерцанія Бюхнера. Всѣ своп общія положенія онъ
старается подкрѣпить фактами и ссылками на авторитеты науки,
среди которыхъ видное мѣсто отводится Молешотту и К. Фогту.
Послѣднее вполнѣ попятно, ибо и Молешоттъ, и Фогтъ были не
только единомышленниками, но до нѣкоторой степени и учите­
лями Бюхнера, такъ сказать, духовными отцами его „Kraft und
Stoff“.
III.
Послѣ „Kraft und Stoff“ Бюхнеръ выпустилъ цѣлую серію бо-
лѣе или менѣе значительныхъ работе. Въ нихъ оиъ развивалъ
тѣ-же пололсенія, что и въ первомъ трудѣ своемъ. Почти всѣ
онѣ пользовались въ публикѣ успѣхомъ, читались съ большимъ
интересомъ, вызывали множество толковъ и споровъ, переводи­
лись на иностранные языки, выдерлсивали по нѣскольку изданій,
но ничего улсе не прибавили къ славѣ ихъ автора. Бюхнеръ на
всю жизнь свою остался творцомъ „Kraft und Stoff“.
Вслѣдъ за „Силой и Матеріей“ въ 1857 году появилась
книга „Природа и духъ—Natur und Geist“ . Въ ней авторъ въ
формѣ непринулсденной бесѣды двухъ нріятелей, Августа и Виль­
гельма, ведетъ рѣчь о матеріализмѣ и различныхъ философскихъ
вопросахъ, волновавшихъ образованное общество того времени.
Книга „Сила и Матерія“ вызвала множество критичеекпхъ отзы-
вовъ, среди которыхъ, само собою разумѣется, были и вполнѣ
дѣльпые. Полемисты и противники матеріализма указывали Бюх­
неру на поверхностность и несостоятельность нѣкоторыхъ его суж-
деній, на протпворѣчія, въ которыя онъ впадаете, на неопредѣ-
ленность и неясность многихъ его положеній. И вотъ, какъ бы
въ отвѣтъ на всѣ эти указанія, является книга „Природа и духъ“ ,
въ которой авторъ пытается возмолсно объективнѣе отнестись къ
доводамъ pro и contra матеріализма. Для этого-то и взята форма
діалога.
Говоря но справедливости, „Природа и духъ“ въ общемъ
представляетъ собою лишь перепѣвы на тему „Kraft und Stoff“ .
Гораздо болѣе цѣнными^произведеніями оказываются такія книги,
какъ „Физіологическія картины" (1861 г.), хорошо извѣстныя и
нашей публикѣ, затѣмъ „Природа и наука—Aus Natur und Wis­
senschaft“ (1862), „Шесть лекцій о теоріи Дарвина— Sechs Vorle­
sungen über die darwinsche Theorie“ (1868 г.), „Положение че-
ловѣка въ природѣ.— Die Stellung des Menschen in der Natur“
(1869 г.), Психическая жизнь яшвотныхъ—Aus dem Geistesleben
der Thiere“ (4 изд. 1895), „Свѣтъ и лсизнь—Licht und Leben“
(1881 г.) и нѣкоторыя другія. Всѣ эги произведепія, интересный,
и сами по себѣ, пріобрѣли въ глазахъ сторонниковъ Бюхнера

368
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
особенное значеніе главнымъ образомъ потому, что въ нихъ да­
валась детальная обработка тѣмъ вопросамъ, которые легли въ
основу „Kraft und Stoff“ ; эта книга, повторяю, была центромъ,
фокусомъ, къ которому сходились и изъ котораго исходили всѣ
дальнѣйшія работы Бюхнера.
Нужно ли говорить, что теорія Дарвина нашла себѣ самаго
горячаго защитника и приверженца въ лицѣ Бюхнера? Бюхнеръ
ухватился за ученіе о нроисхожденіи видовъ съ присущей ему
страстностью и увлеченіемъ: въ трудѣ Дарвина онъ черпалъ новые
аргументы для обосновки своихъ излюбленныхъ философскихъ по-
ложеній. Его книга о теоріи Дарвина представляетъ собою не
только талантливое изложеніе идей великаго натуралиста,—тутъ
вы найдете и историческій обзоръ ученій предшественниковъ Дар­
вина, и пространный разсужденія на тему о происхожденіи орга­
ническаго міра, и разностороннюю оцѣнку основоположеній транс­
формизма, и полемику, и остроумную попытку установить связь
между ученіемъ Дарвина и матеріалпстическими системами раз­
личныхъ эпохъ, начиная съ глубокой древности и кончая эпохой,
создавшей „Système de la Nature“ Гольбаха и „L’homme—machine“
де-ла-Меттри.
Многіе изъ взглядовъ, высказанныхъ Бюхнеромъ въ этой книгѣ,
и сейчасъ еще не потеряли своего значенія, а для того времени
были прямо-таки цѣнны. Такъ, напримѣръ, онъ строго отличаетъ
трансформизмъ отъ ученія о прямолинейной органической эво-
люціи, отдавая рѣшительное предпочтеніе первому, что дѣлаетъ,
конечно, честь его прозорливости и критическому чутью. Работы
Дарвина дали возможность Бюхнеру прочнѣе обосновать и мысль
о происхожденіи человѣка. Тутъ онъ пустилъ въ ходъ всю свою
энергію и остроуміе, чтобы вытравить изъ созпанія мыслящихъ
людей предвзятое мнѣніе объ исключительномъ положеніи чело-
вѣка въ природѣ, дискредитировать традиціонное заблужденіе о
„неподвішныхъ безсознательныхъ инстиністахъ“ , убѣдить своихъ
читателей въ томъ, что нѣтъ существенной разницы мелсду пси­
хикой животныхъ и человѣка. Въ пылу полемическаго задора онъ
впадаетъ порою въ преувеличенія и не прочь даже отдать жи-
вотнымъ нѣкоторыя преимущества передъ человѣкомъ; но всѣ эти
крайности, вполнѣ понятныя для такого увлеісающагося человѣка,
какимъ былъ Бюхнеръ, отойдутъ на задній планъ, когда читатель
нойметъ мотивы, вызвавшіе эти излишества, и убѣдится въ томъ,
что основная мысль автора по существу совершенно правильна.
Предлагаю читателю обратить вниманіе на слѣдующее, напримѣръ,
разсужденіе изъ книги „Теорія Дарвина“, весьма типичное для
характеристики міросозерцанія Бюхнера. Несоынѣнно, говоритъ
онъ, существуетъ много философовъ, теологовъ и натуралистовъ
съ теологической закваской, по мнѣнію которыхъ человѣкъ есть
преимущественно духовное существо, стоящее внѣ общихъ зако-
ЛЮДВПГЪ БЮХНЕРЪ.
369
новъ природы. Всѣ эти господа не прочь признать сходство между
физической организацией человѣіса и животныхъ; и если бъ они
захотѣли сравнить его психику съ психикой наиболѣе близкихъ
къ нему животныхъ, то увпдѣли бы, что и тутъ разница по су­
ществу не велика. „Всѣ высшія умственный способности человѣка
имѣются въ зачаткѣ уже на низшихъ ступеняхъ жизни; всѣ наи-
болѣе глубокія и благородный чувства его—любовь, признатель­
ность, радость, скорбь и т. д .- с о ставляютъ достояніе таклсе и
животныхъ... Законы мышленія у высшихъ животныхъ—тѣ же,
что и у человѣка, логическіе процессы индуктивиаго и дедук­
ти в н ая характера въ обоихъ случаяхъ тождественны... Животныя
не только 'надѣлены умомъ и нравственною чувствительностью,
но владѣютъ также и рѣчыо, правда, не понятною для насъ; они
имѣютъ общества и государства, которыя зачастую организованы
лучше, чѣмъ у людей; они воздвигаютъ зданія и дворцы, предъ
которыми многія изъ нашихъ сооруженій кажутся, говоря отно­
сительно, чѣмъ-то жалкпмъ; они имѣютъ солдатъ и рабовъ, тюрьмы
и судилища; они руководствуются въ своей жизни опытомъ со­
вершенно такъ же, какъ и мы, и принципъ воспитаны юнцовъ
стариками находитъ въ ихъ жизни полное примѣненіе •
Детальную обработку всѣхъ этихъ мыслей находимъ въ сочи-
неніи „Психическая жизнь животныхъ“. Эта книга, которую не
разъ цитировали многіе изъ извѣстныхъ ученыхъ и популяриза-
торовъ и которая, къ сожалѣнію, до сихъ поръ не имѣется на
русскомъ языкѣ *), заключаете въ себѣ богатый фактически ма-
теріалъ, касающійся жизни и духовной дѣятельности насѣкомыхъ,
главнымъ образомъ муравьевъ, нчелъ, осъ п термитовъ. Если
книга Дж. Леббока, въ которой трактуется о томъ же самомъ пред-
метѣ считается образцомъ строгой, чисто экспериментальной раз­
работай научныхъ вопросовъ, то въ такой-же мѣрѣ произведете
Бюхнера должно быть поставлено въ первомъ ряду по увлека­
тельности и блеску излолсенія.
Описанію духовной и общественной жизни насѣкомыхъ Ьюх-
неръ предпосылаете обширное введѳніе, въ которомъ устанавли­
вается руководящій принципъ автора. Это „введете“ есть прежде
всего горячій протесте противъ шаблонныхъ представленш о пси­
хической лсизни животныхъ, тѣхъ представленш, въ которыхъ на
первомъ планѣ возсѣдаетъ кумиръ всѣхъ протпвниковъ »исихо-
Ііогіи животныхъ“— и нс т и н к тъ. „Это слово инстинктъ, говорите
Бюхнеръ, есть не что иное, какъ уловка, при помощи которой
мы скрываемъ наше невѣжество въ громадномъ болыпинствѣ о. у-
*) Изъ сочиненій Бюхнера въ русскомъ переводѣ
т^_
физіологическихъ „артинъ“, сборникъ нѣкоторьшь
Гюда H Наѵка“, „Das Buch vom langen Leben (одно изъ нозднѣйші,
произведеній), переведенное подъ заглавіемъ „Искусство долго жит ,
...
больше ничего.

370
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
чаевъ. Идея, которую оно выражаетъ, покоится па совершенно
ложныхъ соображеніяхъ... Не будучи въ состояніи ясно предста­
вить себѣ причину многихъ психическихъ явленій въ жизни жи­
вотныхъ. мы прибѣгаемъ къ пустому и безсодержательному по­
нятно инстинкт ъ, совершенно также, какъ наши предки, не но-
нимавшіе, почему это вода, вопреки законамъ тяжести, подымается
въ разрѣженномъ пространствѣ, приписывали природѣ боязнь п у ­
стоты, или какъ еще въ наши дни ограниченные и невѣжествен-
ные люди прибѣгаютъ къ помощи какой-то „жизненной силы“ ,
считая эту таинственную причину достаточной для объясненія
жизненныхъ явленій. Для всякаго разумнаго существа должно
быть ясно, что всѣ эти увертки, будучи далеки отъ выясненія
вопроса, лишь усугубляютъ мракъ, поддеряшваютъ умственную
лѣнь и глупость“.
Конечный выводъ, къ которому прпходитъ авторъ въ своемъ
введеніи, формулируется въ слѣдующихъ словахъ: „Всѣ высшія
умственный способности человѣка мы находимъ въ извѣстиой мѣрѣ
и у лшвотныхъ въ впдѣ зачатковъ или наброскозъ“ . Разсулсдая
такимъ образомъ, мы доллшы смотрѣть на большинство такъ на-
зываемыхъ инстнктивныхъ иоступковъ, какъ на дѣйствія вполнѣ
осмысленный, совершаемыя подъ вліяніемъ сознательныхъ воле-
выхъ нмпульсовъ. Однако это не исключаетъ возможности и на-
стоящихъ инстнктивныхъ дѣйствій.
„Безснорно, говоритъ Бюх­
неръ, существуете много инстинктивпыхъ дѣйствій... но это бу­
дутъ склонности, приспособленія, привычки, унаслѣдованныя отъ
предковъ или, выражаясь въ терминахъ анатомо-фпзіологическихъ,
это—результатъ наслѣдственныхъ нредраспололсеній мозга и нерв­
ной системы къ выполпенію опредѣленныхъ психическихъ функ-
цій, словомъ,—даръ, переданный по наслѣдству и прочно закрѣп-
ленный въ памяти“ .
Нѣтъ необходимости, да и возмояшостн, входить здѣсь въ раз-
смотрѣніе всѣхъ произведеній Бюхнера: онъ былъ слишкомъ пло-
довитъ. Къ перечислеьнымъ выше сочипеніямъ молено прибавить
еще добрый десятокъ другихъ; но всѣ они, собственно говоря,
отмѣчены печатью однихъ и тѣхъ ясе достоинствъ и недостатковъ
и не прибавляютъ ничего новаго къ его міросозерцанію. Укаясу,
впрочемъ, еще на книгу— „Природа и Наука“. Это сборникъ раз­
личныхъ критическихъ и научно-популярныхъ статей, среди ко­
торыхъ лучшею, на мой взглядъ, является обстоятельная статья
о Шопенгауэрѣ.
Бюхнера часто упрекали за нѣсколько легковѣсное, пренебре­
жительное отношеніѳ къ нредставителямъ философской мысли.
Это было отчасти заслужено имъ; однако врядъ ли молено поста­
вить ему тотъ ясе упрекъ за его отношеніе ко многимъ мелко-
травчатымъ метафизикамъ. Бюхнеръ, по складу своей мысли и по
характеру симпатій, иначе и не могъ относиться къ нимъ. Мета­
ЛЮДВИГЪ БЮХПЕРЪ.
371
физики презирали факты и преклонялись передъ „чистымъ мыш-
леніемъ; Бюхнеръ не вѣрилъ въ чистое мышленіе u преклонялся
передъ фактомъ. Затѣмъ, будучи въ значительной степени догмат
тикомъ, но не замѣчая этого, онъ ниталъ ненависть къ „сталь­
ному папцырю“ , которымъ метафизики пытались сковать „свободг
ные члены науки“; онъ мечталъ о такой философш, которая
была бы для науки другожъ и сподвижшшжъ, въ блескѣ кото­
раго она сажа обрѣла бы свою славу, а метафизика ставила се^я
въ положеніе врага и деспота относительно на^ '
°^енгаѵ:“
Бюхнеръ отнестись съ глубокимъ уваженіемъ къ Шопенгауэру,
къ этому, какъ оиъ выражается, „великому землекопу въ области
мысли“ Онъ говорилъ, Ч Т О этотъ философъ заслуживаеть гораздо
большей извѣстности, чѣмъ мпогіе, очень мноие, имена кот°рьіхъ
вращаются на языкѣ всѣхъ и каждаго. Мотивы такого благово-
ленія къ Шопенгауэру не менѣе понятны, чѣмъ мотивы несим-
патіи къ инымъ метафизикамъ. Мимоходомъ брошеннаяШопен-
гауэромъ фраза- „ е сли вещество молсетъ упасть на землю, то
оно же въ состояпіи н мыслить“ - п о д а л а поводъ Бюхнеру уви-
дѣть въ Шопенгауэрѣ чуть ли не сторонника матѳріалистнческоЙ
доктрины; a заявленіе послѣдняго, что, если какіе-либо „шуты
абсолютно-таки хотятъ имѣть абсолютное“, то онъ укажете имъ
па матерію — еще больше укрѣпило Бюхнера въ этомъ мнЬнш.
Впрочемъ, симпатіи его къ Шопенгауэру исходили и изъ ДРУГОГО
болѣе солиднаго источника. Бюхнеръ цѣнилъ въ немъ мощный
самобытный умъ, свободный отъ общепринятыхъ Фи^0С0ФСпКИХЪ
предразеудковъ, стремящійся создать новую философш на проч-
номъ фундаментѣ научныхъ и преимущественно естественно-исто
рическихъ данныхъ; и, думается, что слѣдующая характерист
шопенгауэровскаго ученія, сдѣланная Бюхнеромъ, свидѣтельствуетъ
о его недюясинномъ критическомъ чутьѣ. „Стоя на руоеясѣ двухъ
великихъ философскихъ эпохъ, говорптъ Бюхнеръ, онъ
гауэръ) одною рукою указываетъ назадъ, другою—впередъ, здъеь
онъ является идеалистомъ, тамъ реалистомъ, въ одномъ мѣстъ
онъ завязъ глубоко въ путаницѣ умозрительной философш, между
тѣмъ какъ въ другомъ поднялся на весьма значительную высоіу,
на ту высоту, гдѣ философія идетъ вмѣстѣ съ опытомъ, преслѣдуя
новыя цѣли“ ...
.
Всякій, знающій сколько нпбудь произведены Ьюхиера, на-
вѣрное скажете: все это не ново! Совершенно справедливо. Бюх­
неръ не оригинальный мыслитель; вся его философія коренится
главнымъ образомъ въ воззрѣніяхъ матеріалистовъ сѣдой старины
и ХУІІІ вѣка. Бюхнеръ, какъ нельзя лучше, указалъ самъ на тѣ
источники, изъ которых/ь онъ черпалъ элементы для своего міро-
созерцанія и которые вдохновляли его при его работахъ. Чтобы
убѣдиться въ томъ, что онъ и въ самомъ дѣлѣ не претендуете
на роль самобытнаго мыслителя, достаточно обратиться къ послѣд-
г
24*

372
ЛІОДВЫГЪ БЮХНЕРЪ.
нимъ двумъ главамъ его книги „Теорія Дарвина“ . Это—генеологія
матеріалистической доктрины: передъ вами—цѣлая галлерея „чи-
стыхъ“ матеріалистовъ и фплософовъ, способствовавшихъ упроче-
нію нѣкоторыхъ основоположеній матеріализма. Вотъ идутъ сперва
философы древней Греціи— Ѳалесъ, Аиаксимандръ, Анаксименъ,—
броспвгаіе міру великую идею о единстве природы. За ними слѣ-
дуютъ Эмпедоклъ и атомисты — Левкипъ и Демокритъ. Первый
изъ нихъ нустилъ въ оборотъ идею о вечности мірозданія, а
послѣдніе двое должны считаться отцами а то м ис ти ки , основные
принципы которой въ болыпомъ фаворѣ у Бюхнера. Наконецъ,
на сцену выступаютъ Эпикуръ и Лукрецій Карръ. Въ ихъ воз-
зрѣніяхъ Бюхнеръ находитъ много общаго съ выводами естество-
знанія по вопросу о прои схо эюд еиіи органическаго м ір а вообще и
человека въ частности, о связи между душею и теломъ, объ от-
ношеніи ощущенія къ двиоісенію атомовъ, о конечныхъ целяхъ
п р ир од ы и т. д. Средніе вѣка, по мнѣнію Бюхнера, были гробомъ
для матеріалистической доктрины; съ эпохи Возрожденія она вновь
была вызвана къ жизни; но только въ 17 и 18 вѣкѣ нашей эры
нѣкоторые принципы ея вновь получили главенство среди раз­
личныхъ направленій философской мысли. У Локка мы научи­
лись отрицанію вро жд ен ны хъ ид ей; Юмъ вселилъ въ насъ сомнѣ-
ніе къ метафизическимъ, исходящимъ изъ чистаго разум а, кон-
цепц гя м ъ ; Кондильякъ далъ намъ единственно вѣрную теорію
п о з н а н ія , а де-ла Меттри и Гольбахъ блестяще завершили работу
своихъ предшественниковъ. Кому мы обязаны идеей о н е р а зд е л ь ­
ности матеріи и силы, какъ не де-ла-Меттри? Кто выставлялъ
краеугольнымъ камнемъ философскихъ изысканій опытъ и н аб лю ­
дете? Кто, наконецъ, говорилъ о единстве и неразрывной связи
всехъ органическихъ формъ какъ животнаго, такъ и раститель-
наго происхожденія? Все тотъ лее де-ла-Меттри. А Гольбахъ прі-
училъ насъ смотрѣть на матерію и движеніе, какъ на коренную
причину всехъ явленгй природы; онъ же утверлсдалъ, что все ду­
ховные процессы покоятся на деятельности мозга, что человекъ
высшее звено въ ц е п и органическихъ формъ, и что онъ (т. е. че-
ловѣкъ), наряду со всѣми остальными созданіями природы, н а ­
ходится подъ властью ея неизменныхъ законовъ.
Обратите вниманіе на фразы, отмѣченныя курсивомъ: все это
основополоясенія книги „Сила и матерія“. Оригинальнаго по мысли
въ ней несомнѣнно мало. Но матеріалъ, которымъ пользовался
Бюхнеръ, много богаче и разнообразнѣе аргументовъ его нред-
шественниковъ. Давая публикѣ свой первый трудъ, онъ сдѣлалъ
все, отъ него зависящее, чтобы поддерлеать нѣкоторые принципы
матеріализма данными и выводами новѣйшаго естествознанія; и
въ этой попыткѣ слить философію съ наукой Бюхнеръ безспорно
оригиналенъ. Вотъ что говоритъ онъ въ заключеніе своего исто»
рическаго обзора.
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
373
, Все, что было дано до сихъ поръ школою предшествующихъ
матеріалистовъ, являлось скорѣе илодомъ спекуляціи и дедукціи,
чѣмъ опыта и нндукціи. Но условія въ настоящее время измѣни-
лисъ: матеріализмъ располагаетъ совокупностью знаній и фактовъ,
которыхъ ряныпе у пего не было; теперь онъ пмѣетъ въ запасѣ
цѣлую серію неоспорпмыхъ прпнциповъ, которые своею ясностью
и совершенство мъ свидѣтельствуютъ о рѣіпителыіыхъ завоеваніяхъ
науки. Таковы, напримѣръ: законы неуничтоясаемости матеріи и
сохраненія силы, нераздѣльность матеріи и силы, безконечность
вселенной, неизмѣнпость законовъ природы, тождество веществъ
и силъ, дѣйствуюіцихъ во всемъ видимомъ мірѣ, клѣточиая теорія,
естественная исторія земли и органическаго міра, тѣсная связь
между явленіями органической и неорганической прпроды, изы­
скан^ относительно древности, первобытнаго состоянія и проис-
хожденія человѣческаго рода, опредѣлепныя физіологическія дан­
ныя о томъ, что мозгъ есть органъ души и т. д. и т. д u („Іеорія
Дарвина“).
.
Посмотримъ, однако, вѣрно-ли, будто обобщенія науки дѣлаютъ
неоспоримыми п основные принципы матеріализма. Быть можетъ
окажется, что научныя истины тутъ ровно ни при чемъ.
IY.
Время страстнаго и пристрастнаго отпошенія къ матеріализму
миновало. Наука, въ лпцѣ многихъ наиболѣе впдныхъ свопхъ
представителей, отнеслась отрицательно къ матеріалпстическому
міросозерцанію. Теорія познанія высказала о немъ свое рѣшитель-
ное слово. Въ виду этого задача наша въ значительной мѣрѣ
облегчается: нѣтъ надобности останавливаться на аналпзѣ дово-
довъ pro и contra матеріалистической доктрины. Достаточно бу­
детъ указать лишь на нѣкоторые коренные недочеты ея.
Матеріализмъ всѣхъ вѣковъ, какъ и всякая иная философія,
пытался найти последнее основаніе явленій, проникнуть въ послед-
н і я п р и ч и н ы ихъ, постигнуть міръ „вещей въ себѣ“; онъ, словомъ,
стремился къ абсолютному знанію. Задача науки много скромвѣе.
Она не молеетъ подписаться подъ заявленіемъ Бюхнера, будто
матерія есть мать всего существующаго, основное начало бытія.
Наука не берется раскрыть внутреннее содержаніе и конечный
причины всѣхъ явленій: „абсолюты“ она предоставила въ вѣчное
и безповоротное владѣніе метафизикѣ; и по скольку матеріализмъ
гонится за этими фантомами, постольку онъ и самъ—не что иное,
какъ метафизика.
„Всякой наукѣ, говоритъ Дю-Буа-Реймонъ,
должна быть поставлена одна только цѣль—не понимать сущ­
ности вещей, a дѣлать понятнымъ, что она непонятна“. „Истол-
кованіе всѣхъ явленій въ терминахъ Матеріи, Движенія и Силы,
говоритъ Г. Спенсеръ, есть не болѣе, какъ приведете нашихъ

374
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
сложныхъ символовъ мысли къ простѣйшимъ символамъ, и если-
бы уравненіе дошло до своихъ самыхъ низшихъ термииовъ, то
символы останутся все-лее символами“ . То-лее самое утверлсдаетъ
и Риль, одинъ изъ видныхъ представителей современной фило­
софской мысли. „Мы должны систематизировать природу для того,
говоритъ онъ, чтобы понимать ее. Ыо понятія, при помощи ко­
торыхъ мы дѣлаемъ ее для себя вразумительной,—только степени
абстракціи нашего мышленія о природѣ, а вовсе не причины или
основанія ея собственнаго хода и л и процесса“.
Вотъ этого-то
„вовсе“ и не принимаете въ разечетъ матеріализмъ.
Мы не знаемъ и не имѣѳмъ никакой возможности узнать, что
такое матерія вообще; мы не молеемъ воспринимать „матерію са­
мое по себѣ“, а воспринимаема лишь качества ея или проявле-
н і я с и лъ . Матерія безъ свойствъ—пустой звукъ. Свойства-же
предметовъ мы познаемъ, благодаря тѣмъ дѣйствіямъ, которыя
они производите на наши органы чувствъ. И вотъ тутъ-то начи­
наются тѣ сложные, сросшіеся съ тихо-физической организацией
ч е л о в е к а , душевные процессы, въ результатѣ которыхъ и полу­
чается понятіе о матеріи: но дѣйствію мы заключаемъ о чемъ-то
дѣйствующемъ; слѣдя за проявленіями силъ, мы шцемъ нѣтъ-ли
гдѣ постоянной носительницы пхъ,—ищемъ, вообралсаемъ, что
нашли, и называемъ эту носительницу силъ матеріей. До сихъ
поръ, однако, все идете, повидимому, благополучно: мы удовле­
творены присущей нагиему разум у склонности пріурочивать явле-
нія къ какой-нибудь субстанціи, сводить къ единству все, данное
опытомъ и наблюденіемъ, словомъ—экономизировать работу мысли.
Но дальше дѣлается улее salto mortale изъ области дѣйствитель-
наго въ міръ фантазіи: отвлеченное понятіе, созданіе нашего раз­
ума, преобразуется въ „абсолюте“ , логическая категорія мысли
трансформируется въ „ргішшп movens“, и матерія объявляется
„началомъ бытія“, основой всѣхъ вещей *). Это улее не наука,
a чистейшая метафизика **).
Итакъ, наука и матеріализмъ расходятся въ пониманіи одного
изъ капитальнѣйшихъ принциповъ теоріи познанія (гносеологіи):
для матеріализма матерія со всѣми присущими ей свойствами
есть „реальное бытіе“ , для науки она — отвлеченное понятіе,
символъ.
Хорошо извѣстно, что атомистическая теорія играете видную
роль въ обобщеніяхъ еетествознанія. Свести весь міръ явленій къ
„механикѣ атомовъ“ — такова задача естественно-исторической
*) Милль разематриваетъ матерію, какъ постоянную, не прекращаю­
щую ся возможность ощугценія.
**) „Матеріализмъ, исходя изъ гегельянскаго идеализма, замѣняетъ
слово идея, которымъ Гегель обозначаетъ бытіе, предшествующее разуму,,
словомъ матерія“ (А. Фулье: Исторія философін).
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
375
науки. Такъ лее, повидимому. смотрите на свою задачу и мате-
ріализмъ; но только „повидимому“ . На самомъ же дѣлѣ опъ и
тута идетъ въ разрѣзъ со етремленіями пауки. Для послѣднеи
атомъ есть опять-такн от влече нно е п о н я т і е , фикція, а атомисти­
ческая теорія—руководящій принципъ, при помощи которой слож­
ные символы нашей мысли приводятся къ простѣйшимъ симво­
ламъ. Совсѣмъ иначе смотрятъ на атомы последовательные ма-
теріалисты. Они ни сколько не сомиѣваются въ томъ, что атомы
сущѳствуютъ на самомъ дѣлѣ, что они подвижны, притягиваются,
отталкиваются, комбинируются различиымъ образомъ и дѣйству-
ютъ другъ на друга на разстояніи, черезъ пустое пространство.
Но кто поручится за все это? Если мы м ы сл и м ъ атомы под зиле-
нымп, то это еще не слулептъ доказательстомъ тому, что они и
въ действительности таковы. Да, наконецъ, какъ мы нредставляемъ
себѣ атомы?
Матерія дѣлима. Это— аксіома, отъ которой не откалсется ни
одииъ изъ матеріалпстовъ. Не будь она дѣлима, не было бы и ни­
какого представленія объ атомахъ—не правда-ли? Ну, а что лее
сами-то атомы, дѣлпмьт илп нѣтъ? Туте передъ матеріалистомъ
встаете печальная дилемма. Сказать, что а т о м ъ недѣлимъ-не­
лепо, ибо онъ есть структурная единица матеріи, которая де­
лима; признать его делимымъ—это значить въ корне подкосить
матеріалистическую доктрину. И въ самомъ деле, еслп атомъ
дел имъ, то конца этой делимости не предвидится: за атомами пер­
ваго порядка пойдутъ атомы второго порядка,третьяго, десятаго
и т. д. до безкопечиости плп до техъ поръ, пока вещественный
атомъ—этотъ онлотъ матеріалистическаго ученія—не разрешится
въ целый комплексъ непротяоісенныхъ, м атематическихъ точекъ
п р и л о ж е н і я с и л ъ (Амперъ). Для человека, отводящаго атомистике
надлелеащее ей место въ сокровищнице нашихъ знаніи, для того,
кто понялъ, что атомъ—всего лишь „символъ“, въ утвержденіи
Ампера нетъ ничего нелогичнаго. Но для матеріалиста это, ио-
истпне, предательская логика *): она вынуяедаетъ его отказаться
отъ одного изъ существенныхъ нунктовъ материалистической док­
трины, а на такой нодвигъ не решится ни одинъ изъ правовер-
ныхъ матеріалистовъ. Не решился сперва на него и Бюхнеръ,
какъ авторъ „Kraft und Stoff“ и „Natur und Geist“ . „Если, гово­
ритъ Августа нзъ книги „Природа и духъ“ (а онъ ведь до н е ­
которой степени alter ego самого Бюхнера), если мы не въ со­
сто яли мысленно перенестись на последнее место, въ которомъ
матерія перестаетъ быть делимой, то она должна же где-нибудь
*) „Физическій атомъ составляетъ логическую и, смотря по обстоя­
тельствамъ, полезную выдумку математической физики... Напротивъ фило-
софскій атомъ, при ближайшемъ разсмотрѣніи, оказывается нелепостью“
(Э. Дю-Буа-Реймонъ: Границы естествознанія).

376
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
имѣть конецъ!.. Принимать безконечную дѣлимость нелѣпо; это
все равно, что ничего не принимать и вообще сомиѣваться въ
существовали матеріи—существованіи того, чего, наконецъ, не
въ состояніи отрицать никакой безпристрастный человѣкъ“. Этотъ
послѣдній аргумента, взывающій къ безпристрастію человѣка,
весьма характеренъ для всѣхъ догматиковъ вообще; но въ устахъ
Бюхнера онъ звучитъ фальшиво, и мы сейчасъ увидимъ почему.
Можетъ-ли матеріалистъ сомнѣваться въ существованіи матеріи,_
вѣчной, безконечпой, самоподвижной и саморазвивающейся мате-
pin? Какой же онъ послѣ этого будетъ матеріалистъ? Нѣтъ, уяеъ
лучше сказать: credo qui absurdum est; тогда, по крайней мѣрѣ,
всѣ дѣйствительпо безнрпстрастные люди увидятъ, насколько вѣ-
рующіи пристрастепъ къ своей догмѣ, и не стапутъ требовать
доказательствъ отъ разума у того, кто строить свое міросозер-
Цаніе на фупдаментѣ слѣпой вѣры. Онъ будетъ спотыкаться, бу­
детъ противорѣчпть самому себѣ, изнывая въ безплодныхъ по-
пыткахъ примприть непримиримое, но все же не успокоится до
тѣхъ поръ, пока не эмансипируетъ себя нѣсколько отъ гнета дог­
мы. Вы помните, можетъ быть, заявленіе Бюхнера, будто атомы
новѣйшихъ философовъ— „открытіе естествознанія“, тогда какъ
атомы древнихъ были всего лишь „умозрительными категоріями,
вымысломъ“ (Природа п духъ). Честь этого открытія, несомнѣнно.
должна быть приписана самому Бюхнеру, ибо „современное есте-
ствознаніе“ также считаетъ атомы „умозрительными категоріями.
вымысломъ“. Но послушайте, что говорить тотъ же Бюхнеръ объ
атомахъ въ книгѣ „Теорія Дарвина“.
Наши атомы безконечно малы, они, быть можетъ не что
иное, какъ точки приложенія силъ, меясду тѣмъ какъ Демокритъ
сравнпваетъ свои атомы со свѣтящпмиоя пылинками, которыя
носятся въ атмосферѣ. Не слѣдуетъ, наконецъ, забывать, что
атомы Демокрита—всего лишь умозрительный данныя, допускае­
мый съ цѣлыо облегчить объясненіе явленій природы; тогда какъ
наши атомы— будь онн также лишь гипотезой — опираются по
крайней мѣрѣ на множество научныхъ опытовъ и наблюденій“.
Тутъ улсъ взглядъ Бюхнера врядъ-ли многпмъ отличается отъ
взгляда Ампера, и это позволяетъ намъ не признавать Бюхнера
правовѣрнымъ матеріалистомъ, a вмѣстѣ съ тѣмъ считать совер­
шенно несправедливымъ мнѣніе, будто мысль его застыла на око-
стенѣлыхъ, мертвыхъ формулахъ матеріалистпческой доктрины...
Есть у противниковъ матеріализма еще одинъ серьезный аргу­
мента. Его молено формулировать такъ: движеніе матеріи порож­
даешь всегда только матеріальные процессы; ощущеніе и созна-
ніе нельзя смѣшивать съ двиясеніемъ атомовъ нервнаго вещества.
Пародируя фразу Бюхнера, придется сознаться, что ни одинъ
безпристрастный человѣкъ не въ состояніи отрицать этого. „Без­
пристрастный“ изслѣдователь, если только онъ хочетъ оставаться
ЛЮДВИГЪ БЮХПЕРЪ.
377
на уровнѣ совремеинаго зпанія, доллсенъ будетъ сказать: пусть
свѣтовыя и звуковыя явленія соироволсдаются колебаніемъ ато­
мовъ; пусть вкусовыя, обонятельный и бодевыя ощущенія идутъ
рука объ руку съ движеніемъ атомовъ нервнаго вещества мы
все ясе не имѣемъ никакого основанія утверлсдать, что ощущеніе
краснаго или зеленаго цвѣта, ощущеніе тоиовъ и полутоновъ,
гармоніи и дисгармоніи, горькаго вкуса, гнилого запаха, ясгучеіі
боли—тож де ст вен ны съ двиясеніемъ атомовъ. Допустимъ да.тѣе,
что при всякомъ актѣ сознанія въ мозгу возникаетъ необычайно
слолсиое двиясеніе атомовъ—и отлично: пусть себѣ они двилсутся.
сталкиваются, ударяются другъ о друга, отскакиваютъ и снова
сходятся; но кто возьметъ на себя смѣлость объяснить, какимъ
образомъ изъ этой неугомонной сутолоки атомовъ возникаетъ,
въ концѣ концовъ, сознаніе? О, несомнѣнно, что естественно-исто­
рическая наука современемъ узнаета,
„какая
пляска атомовъ
углерода, водорода, азота, кислорода и фосфора соотвѣтствуетъ
блаженству музыкальнаго ощущенія, какой вихрь подобныхъ
атомовъ сопроволсдаетъ верхъ чувственнаго удовольствія, какая
молекулярная буря соотвѣтствуетъ бѣшенной боли при раздра-
женіи тройничнаго нерва“ *), но и тогда мелсду движеніемъ
атомовъ, съ одной стороны, и ощущеніемъ и сознаніемъ, съ дру­
гой—останется непроходимая пропасть; и тогда будетъ ясно
быть можетъ далее яснѣе, чѣмъ когда бы то ни было,—что п а ­
раллелизмъ двухъ процессов-» не указываетъ еще на ихъ тооісде-
ство. Въ пляскѣ атомовъ, какъ въ знамеиитомъ „Danse macabre^
Сенъ-Санса, все время слышится постуісиваніе мертвыхъ костей:
отъ нея вѣетъ холодомъ и смертью; a гдѣ смерть, тамъ нѣтъ
уже ни ощущенія ни сознанія...
Любопытно, конечно, узнать, какъ отнесся къ этому вопросу
Бюхнеръ. Авторъ „Силы и матеріи“ ни ко имъ образомъ не хо­
четъ согласиться съ К. Фогтомъ, пустпвшимъ въ оборота слѣ-
дующую сенсаціонную фразу, кстати сказать, заимствованную имъ
у французскаго фпзіолога Кабанпса: мысль относится къ мозгу
такъ же, какъ оіселчь къ печени, какъ моча къ почкамъ. Мысль,
говорптъ Бюхнеръ, не есть нѣчто матеріальное, подобное л;елчи
или мочѣ: она относится къ мозгу такъ лее, какъ двпясеніе къ
паровой машинѣ, она—невещественный, идеальный продуктъ моз­
гового веи/,етва-, мозгъ—не органъ выдѣленгя мысли, а произво­
дител ь ея,—при этомъ слѣдуетъ разъ навсегда запомнить, что
онъ производитъ не вещество, а силы. Одно лишь неоспоримо
въ утвержденіи К. Фогта, продоллсаетъ нашъ авторъ, а именно
елѣдующее: „каісъ не можетъ быть желчп безъ печени помочи
безъ почекъ, такъ же не молсетъ быть и мысли безъ мозга“ .
Не сошелся Бюхнеръ и съ Молешоттомъ въ рѣшеніи этого
*) Дю-Буа-Реймонъ: Границы естествознанія.

378
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
вопроса, хотя и выставилъ своимъ девизомъ классическое изре­
ч е т е послѣдняго—„мысль есть движеяіе матеріи“.
Онъ, несо-
мнѣнно, отлично лредвидѣлъ тѣ возраженія, которыя могутъ
сдѣлать Молешотту противники матеріализма; но пристрастіе къ
основоположеніямъ этого ученія окончательно сбило его съ толку
и привело къ невозможнымъ противорѣчіямъ и къ путанидѣ по-
нятій. Поэтому для читателя такъ-таки и остается невыяснен-
нымъ, что же такое, по мнѣнію Бюхнера, духъ вообще и мысль
въ частности. Понятія „духъ“ и „сила« у него поставлены часто
рядомъ, какъ, напримѣръ, въ слѣдующей фразѣ: „мы не знаемъ,
какъ опредѣлить дух ъ , с и л у , если не опредѣлять ихъ, какъ нѣчто
не матеріальное, само по себѣ исключающее матерію или ей про­
тивоположное“ . Отсюда, повидимому, слѣдовало бы заключить
что духъ есть свойство матеріи, ибо, если помните, Бюхнеръ опре-
дѣляетъ силу, какъ свойство матеріи. Но едва вы рѣшпли успо­
коиться на этомъ опредѣленіи, какъ вамъ преподносится новое,
согласно^ которому духъ и мысль слѣдуетъ разсматривать, какъ
„сросшійся въ единство комплексъ разнородныхъ силъ“. Ну,
что-жъ? думаете вы: комплексъ — такъ комплексъ! и собирае­
тесь уже, послѣ долгихъ и утомительныхъ поисковъ, опочить
на лаврахъ, какъ вдругъ автора озаряетъ новая мысль: а вдругъ,
думаетъ онъ, моимъ опредѣленіемъ „духа“ воспользуются гг. спи­
ритуалисты и вся ихъ челядь и захотятъ вывести изъ него инди­
видуальное безсмертіе? И въ самомъ дѣлѣ: по безсмертію силы
вѣдь такъ легко заключить о безсмертіи духа, если только онъ_
то же, что и сила, или хотя бы „сросшійся въ единство ком­
плексъ силъ“ . Но Бюхнеръ во время спохватился и, чтобы га­
рантировать себя отъ упрека въ такой ереси, заявляетъ: „Вообще
матерія и сила безсмертны, но временных проявленія ихъ родятся
и умираютъ“. Итакъ, что же такое, наконецъ, мысль? Движеніе
матеріи, свойство матеріи, сила, комплексъ силъ или только вре­
менное проявленіе ихъ? Отвѣта нѣтъ...
Да проститъ мпѣ тѣнь Бюхнера. Не ради глумленія привелъ
я всѣ эти противорѣчивыя заявленія высоко-талантливаго автора
„Kraft und Stoff“. Мнѣ лишь хотѣлось еще разъ показать чита­
телю, что ходячее мнѣніе о Бюхнерѣ, какъ о правовѣрномъ ма-
теріалистѣ, не совсѣмъ основательно; мнѣ хотѣлось показать,
что Бюхнеръ, увлекшись ученіемъ матеріалпстовъ, какъ-то ин­
стинктивно чувствовалъ, что такъ называемая простота и ясность
этого ученія довольно-таки двусмысленная, кажущаяся, и потому
часто разбивалъ тѣ оковы, которыми всякая доктрина пытается
ограничить и парализовать свободный духъ изслѣдовапія. Уже
въ книгѣ „Природа и Духъ“ Бюхнеръ значительно отступаетъ
отъ догмы матеріализма, заявляя устами своего Августа, что че-
ловѣческіи разумъ не въ силахъ постигнуть тайну мірозданія,
что настоящая сущность матеріи останется навсегда неразрѣши-
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
379
мою проблемою и, что, наконецъ, о времени и вѣчности, про-
странствѣ и безкопечностп мы ровно ничего не знаемъ и зпс >
не ^ Жв^ 1Ълекц.яхъ о теоріи д арВцНа это отреченіе отъ матеріа-
лизма pur sang вдетъ еще дальше. Тутъ мы читаеш,, n u p -d p » ,
слѣдующее: „Современный матергализмъ не имѣетъ н ш т о и
надобности придавать матеріи исключительное и л и хотя бы
только предпочтительное значеніе, потому что онъ разсматри-
ваетъ силу и матерію, какъ нѣчто нераздѣльное, скорѣе, какъ
одно и то же. Матеріализмъ нашихъ дней могъ бы избрать
т ли въ качеств-!ъ основного принципа съ такимъ же усгтхомъ,
какъ и матерію...“ И затѣмъ дальше: „Если бы мы захотѣлп нри-
мѣнить къ пашей системѣ какой-нибудь технически! терминъ,
то должны были бы назвать ее реализмомъ. Этотъ реализмъ
вовсе ие имѣетъ въ виду упразднить философш, какъ эго не­
справедливо утверждали много разъ; онъ скорѣе стремится сдѣ-
лать ее душою всѣхъ нашихъ знаній, принимая, однако, во вни-
маніе что филосифія не есть болѣе самостоятельная наука, вы­
водящая изъ себя самой своп принципы и обобщенія, а пред­
ставляетъ какъ бы фокусъ, къ которому сходятся выводы всѣхъ
наукъ, чтобы подвергнуться здѣсь окончательной обраоотк .
Y.
Новое течепіе въ области научной и философской мысли,
создавшее Молешоттовъ, Фогтовъ и Бюхперовъ, нашло^ самый
радушный пріемъ и въ образованной части русскаго оощества.
Кому не памятно то увлеченіе естествозпаніемъ, которое охва­
тило нашу интеллигентную молодежь 60-хъ и 70-хъ годовъ.
Глубокая вѣра въ обновляющее вліяніе „реализма“ засѣла крѣпко
въ умахъ этой молодежи, a блестящія открытія и обоощенія въ
области естествознанія пптали и укрѣплялн эту вѣру. Казалось,
въ исторіи начинается свѣтлая эра: обветшалыя формы мысли,
рутина и предразеудки должны рушиться и разлетѣться въ прахъ
предъ побѣдоноснымъ шествіемъ естествознанія, и разумъ,
томпвшійся долгіе годы въ цѣпяхъ безплодныхъ отвлеченностей.,
пробуждается къ новой плодотворной дѣятельностп. Имена^ вы­
дающихся представптелей естественно-исторической науки были
окружены ореоломъ беземертной славы п величія, и въ ряду
ихъ одно изъ видныхъ мѣстъ занимали имена Молешотта, К.
Фогта и Бюхнера. Ихъ матеріалнстическія тенденціи пользова­
лись у насъ громаднымъ успѣхомъ, едва лп не большимъ, чѣмъ
на Западѣ. Сколько копій было поломано лучшими представи­
телями интеллигенціп 60-хъ годовъ за идеи этихъ корифеевъ
общедоступнаго, бравурнаго матеріализма! Сколько горячихъ,
страстныхъ споровъ возникло на почвѣ увлеченія произведеніями

380
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
этихъ безспорно талантливыхъ катуралистовъ! Сколько бодря-
Щихъ, лснзнерадостиыхъ мыслей и чувствъ порождало чтеиіе
„Круговорота жизни“ Молешотта, „Физіологичеокихъ писемъ“ К
1*^
”° TM Ы П МатерІИ" Бюхнера! Съ легкой руки одного пзъ
талантлнвѣишпхъ представителей приснопамятной эпохи 60-хъ
годовъ, съ благословенія Д. И. Писарева, идеи Фогта, Моле­
шотта п Бюхнера пошли гулять по всей интеллигентной Руси
пробуждая серьезный интересъ къ естествозпанію п создавая
Пѣлую армио „мыслящихъ реалистовъ“, міросозерцаніе которыхъ
духу приходится сродни бюхнеровскому реализму
Твой
отецъ-добрый малый, говорилъ Аркадію Кирсанову одинъ изъ
„мыслящихъ реалистовъ“ , Б азарову - но опъ человѣкъ отста-
2,ЧИТаеТЪ Пушкпна- втолкуй ему, что это никуда не
годится. Вѣдь онъ не мальчикъ; пора бросить эту ерѵндѵ. Дай
ему что нпбудь дѣльное, хотя бы Бюхиерово „Kraft und'Stoff“
на первый случай“ . Развѣ въ этомъ наивномъ противопоставле­
н а Бюхнера Пушкину не чувствуется безпредѣльная вѣра въ
обновляющее вліяніе матеріалпзма, вѣра настолько типичная для
нашихъ шестидесятниковъ, что Тургеневъ счелъ нужнымъ даже
подчеркнуть ее? Естествознаніе п матеріализмъ, какъ его живая
душа вотъ это дѣло; все остальное- —
„ерунда“!..
Да и было бы, поясалуй, странно, если бы матеріалпзмъ въ
ту пору имѣлъ меньше горячихъ сподвилсниковъ, какъ у насъ
такъ и на западѣ. Онъ своего рода философская система, до­
вольно стройная и въ то ясе время до нельзя простая. Въ этомъ
какъ я говорилъ улсе, одна пзъ главныхъ причпнъ его ѵспѣха!
Но не только въ этомъ. Матеріализмъ временъ Бюхнера шелъ
рука объ руку съ иными прогрессивными теченіями, какъ въ
сферахъ мысли, татсъ и въ области общественныхъ и политиче­
скихъ вопросовъ. Онъ служилъ бичемъ, которымъ хлестали вс»
поддерживающее рутину, мистпцизмъ, суевѣріе и предразеудки;
онъ былъ боевымъ орудіемъ въ руісахъ нротестантовъ и нова-
торовъ въ борьбѣ юной и смѣлой мысли съ узкимъ доктринер-
ствомъ. сухою догматикой, филистерскою мудізостыо, вообще со
всѣмъ тѣмъ, что молсетъ стѣснить свободу науки и наложить на
разумъ какія бы то ни было оковы. Это-ли не громадная заслуга?
' !КЪ На '1Т0 СТР°ГЪ п пеумолимъ нъ свопхъ сужденіяхъ, напри-
м ’ръ, Ибервегъ, но и онъ находитъ возмолсиымъ утверяедать
что матеріализмъ временъ „Kraft und Stoff“ оказалъ большую
услугу философш, ибо „отклонилъ ее отъ фаитастическихъ умо-
зр інш и направилъ на болѣе точное изслѣдованіе механической
связи явленій“ (Ибервегъ-Гейнцъ „Псторія философіи“). Пяти­
десятые и шестидесятые годы настоящаго столѣтія должны быть
по справедливости, названы „Sturm nnd Drang“ періодомъ въ
исторш матеріализма. Если романтизмъ поднялся на защиту не­
зависимости художественная творчества, то въ такой лее мѣрѣ
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
381
новѣйшій матеріализмъ способствовалъ освобоясденію мысли отъ
узъ теологнческихъ умозрѣній; если романтизмъ начерталъ на
своемъ знамени туманный девизъ—„свобода личности“ , то врядъ-
ли не больше сдѣлалъ и матеріалпзмъ, провозгласивши: „долой
фплософію, поступившую на слуясбу къ абсолютизму“! И въ этомъ
„долой“ не малое участіе принялъ Бюхнеръ. Пуолицистика не­
обходимый элемента всѣхъ работа Бюхнера. Интересъ къ зада-
чамъ общественной и политической лсизни почти всегда пдеть у
него на ряду съ интересомъ къ вопросамъ науки и философіи.
Наука и жизнь, по мысли Бюхнера, два неразлучныхъ спутника,
связанныхъ узами дружбы и взаимопомощи: жизнь не должна
ставить никакихъ преградъ свободному развитію науки, а наука,
въ свою очередь, обязана слулсить путеводною звѣздою въ жизни
людей, она должна пролить свѣтъ въ сознаніе темныхъ, непро-
свѣщенныхъ массъ, облегчить нхъ страдайія, укрѣпить вѣру въ
лучшее будущее, развернуть предъ взоромъ і і х ъ радостный, мно-
гообѣщаюіція перспективы. Все, что гнететъ науку, ложится тя-
лселымъ гнетомъ и па жизнь; все, что мѣшаетъ осуществленію
разумныхъ и справедливыхъ формъ жизни, задерясиваетъ въ то
лее время и развитіе науки. Такъ думалъ Бюхнеръ,и потому въ
любомъ изъ его произведен ій вы найдете не только полемику съ
метафизиками, натурфилософами и теологами, но также и мно­
жество указаній на несовершенства человѣческоп лсизни, обще­
ственной организаціи, политическихъ формъ и т. п.
Бюхнеръ писалъ не для избранныхъ, а для всего интелли-
гентнаго общества. Фея жизни положила ему въ колыоель бле­
стящей даръ популяризаціи, и онъ, какъ нельзя лучше, восполь­
зовался этимъ даромъ, чтобы во время забить въ наоатъ, объя­
вить войну гробокопателямъ мысли, воспитать въ своихъ много-
численныхъ читателяхъ любовь къ естествознаний и презрѣніе
къ умозрительнымъ фантасмагоріямъ. Моясно было бы заполнить
десятки страницъ выдерлсками пзъ Бюхнера, которыя свидѣтель-
ствуютъ о его исіслючительномъ популяризаторскомъ талантѣ.
Кому приходилось читать его „Физіологическія картины“ , „Пси­
хическую жизнь животныхъ“ , „Теорію Дарвина“, „Полоясеніе че-
ловѣка въ природѣ“, „Свѣтъ и жизнь“, тотъ не обвинптъ меня
ьъ преувеличенііі. Бюхнеръ припадлежалъ къ числу тѣхъ, срав­
нительно рѣдкихъ, популярпзаторовъ, которые, дѣлая научные
факты и обобщенія достояніемъ многолюдной аудиторіи, не про-
фанируютъ науку. Къ нему моясно съ полнымъ правомъ прішѣ-
нить извѣстное выраясеніе Поля Бэра: vulgariser la science sans
la vuigairiser. Для этого y него были всѣ данныя: основатель­
ный познанія е ъ различныхъ отрасляхъ естествознаиія, разно­
стороннее образованіе, знакомство съ философскими системами
и съ исторіей точныхъ наукъ, умѣнье объединять фактическія
данныя и излагать ихъ въ свѣтѣ общихъ философскихъ принци-

382
ЛЮДШІГЪ БЮХНЕРЪ.
повъ, широкій полетъ мысли, сдерлспваемый лишь пзрѣдка услов­
ными формулами матеріалистической догмы, достаточная доля
скептицизма, позволявшая ему съ успѣхомъ оріентироваться въ
мало изслѣдованныхъ наукою фактахъ и наблюденіяхъ, и нако­
нецъ,—что особенно важно для популяризатора, — прекрасный
стиль, отлпчающійся временами прямо-таки художественною кра­
сотою. Остроумный параллели, блестки неподдѣльнаго юмора,
образные обороты рѣчи, мѣткія сравненія, цѣлый арсеналъ весе-
лыхъ^ нрибаутокъ, метафоръ, аллегорій и тому подобныхъ уісра-
шеній хорошо отдѣлаинаго, красиваго, но не витіеватаго стиля,—
все это дѣлаетъ Бюхнера мастеромъ своего дѣла. Читая Бюх­
нера, частенько приходится совершать вмѣстѣ съ авторомъ экс-
курсіи то въ область историческихъ справокъ и анекдотовъ, то
въ сферу публицистики и соціолого-біологическихъ параллелей;
и, пе смотря па это, вы ни на минуту не теряете изъ виду его
основной мысли, которая развертывается передъ вами съ долж­
ною простотою и ясностью и постоянно коментируется соотвѣт-
ствующими фактами. Скукѣ тутъ нѣтъ мѣста. Напротивъ, инте­
ресъ къ трактуемому предмету все время поддерживается, любо­
знательность разжигается, мысль работаете, настраивается крити­
чески; юный читатель чувствуете, что передъ ннмъ открываются
какіе-то новые горизонты. Искреннее одушевленіе автора зара­
жаете читателя, и въ сердцѣ его зажигается вѣра и любовь къ
наукѣ. Для Бюхнера наука была богиней, предъ которой онъ ни­
когда не уставалъ склоняться съ благоговѣніемъ; въ его обще-
ствѣ читатель почти всегда чувствуете себя прекрасно, какъ въ
атмосферѣ нравственно безупречной и безусловно идейной...
Пора п подводить итоги.
Несостоятельность идеализма вообще и натурофилософіи въ
частности; недовольство господствующими теченіями въ обще­
ственной и политической жпзни; интересъ къ событіямъ, волно-
вавшимъ Францію 30-хъ и 40-хъ годовъ, а, въ связи съ этимъ,
и къ идеямъ „просвѣтительной эпохи“, и, наконецъ, блестящіѳ
успѣхи естествознанія—таковы условія, способствовавшія воз­
рождение матеріализма въ Гермапіи. Во главѣ этого движенія,
въ качествѣ нередовыхъ бойцовъ, стали Яковъ Молешоттъ, Карлъ
Фогтъ и Людвигъ Бюхнеіэъ. Послѣдній задался смѣлою мыслью
воспользоваться главнѣйшими выводами и фактами еетественно-
исторической науки для реабилитаціи основныхъ догмъ матеріа-
лизма. Но попытка эта, какъ и вообще всякая попытка влить
новое вино въ старые, истрепанные мѣхи оказалась по существу
неудачной. Въ своихъ сужденіяхъ о матеріи и силѣ, объ ихъ
взаимныхъ отношеніяхъ, объ атомахъ, о духѣ и мысли Бюхнеръ
обнаружилъ много непослѣдовательности и впалъ въ противорѣ-
чія. Коренная ошибка его состояла въ томъ, что онъ отождест-
вилъ матеріализмъ съ выводами точнкхъ наукъ. На самомъ-жѳ
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
383
дѣлѣ это далеко не одно п то-же. Поскольку Бюхнеръ оказы­
вается сторонникомъ матеріалистпческой доктрины, постольку и
недочеты въ его міросозерцаніи доллшы быть отнесены къ пе-
дочетамъ матеріализма вообще. Но матеріалистомъ въ настоящемъ
смыслѣ этого слова его назвать нельзя. Матеріализмъ слулситъ
ему лишь тараномъ для борьбы съ метафизикой ultra-пдеали-
стическаго пошиба, и въ этомъ отношеніи его матеріалпзмъ, какъ
и матеріализмъ вообще, оказалъ наукѣ и обществу не малую
услугу. Думается, что слѣдующая характеристика, сдѣланная
серьезнымъ критикомъ и псторшсомъ матеріализма Ф. А. Лаиге,
довольно рельефно обрисовываете духовную физіономію и дѣя-
тельность Бюхнера. Бюхнеръ, говорить Ланге, не можетъ быть
разсматриваемъ, какъ представитель ясно высказаннаго, опредѣ-
ленпаго, положительпаго принципа. „Строгъ, неумолимъ и послѣ-
дователенъ онъ только въ отрицаніи; но это рѣзкое отрицаніе
вовсе не есть с.лѣдствіе сухого, чисто критпческаго разсудка;
оно происходите скорѣе изъ мечтательнаго энтузіазма къ про­
грессу гуманности, къ побѣдѣ истиннаго и прекраснаго. Что мѣ-
шаетъ этой побѣдѣ, то онъ достаточно знаотъ, чтобы неумолимо
нреслѣдовать... Бюхнеръ въ корпѣ идеалистическая натура. Онъ
происходите изъ семьи, весьма богатой поэтическими дарова-
ніями. Одинъ пзъ его братьевъ, рано умершій, подавалъ очень
большія надежды, какъ поэте; другой таклсе сталъ извѣстеиъ,
какъ поэтъ и какъ псторнкъ поэзіи; его сестра—Луиза Бюхнеръ
весьма извѣстна въ нѣмецкомъ женскомъ мірѣ, какъ талантливая
писательница и собирательница пѣсеиъ“ ... Дальше, сравнивая
Бюхнера съ де-ла-Меттри, Ланге продолнсаетъ: „Болѣе серьезно
и осповательно, чѣмъ де-ла-Меттри, онъ сталъ употреблять свой
богатый il многосторонній таланте отчасти на научныя изслѣдо-
ванія, отчастн-же на популярное изложеиіе и публицистическое
примѣненіе результатовъ новѣйшихъ естествепно-научныхъ пзслѣ-
дованій. При этой дѣятельности онъ никогда не упускалъ изъ
внду великихъ задачъ развивающейся гуманности“ ...
Врядъ-ли кто изъ читателей захочетъ предпололспть, будто,
указывая на несостоятельность матеріализма, я тѣмъ самымъ
имѣлъ въ виду реабилитировать иныя, не матеріалистическія,
философскіа системы. Пораженіе матеріализма можетъ считаться
торжествомъ для иныхъ многошумящихъ и широковѣщательныхъ
доістринъ лишь людьми близорукими. Не слишкомъ ли спѣшатъ
они праздновать побѣду? Вѣдь несостоятельнымъ предъ судомъ
теоріи познанія оказывается не только матеріализмъ, но и всякая
метафизика вообще.
Въ заіслюченіе еще одинъ, такъ сказать, академичесісій во­
просъ: оставилъ-ли Бюхнеръ „прочный“ слѣдъ въ наукѣ? Не
знаю, право—оікрылъ-ли онъ какую-нибудь новую разновидность
жуковъ-короѣдовъ и наиисалъ-ли монографію подъ заглавіемъ:

384
ЛЮДВИГЪ БЮХНЕРЪ.
„Къ вопросу о ненормальномъ развитін коготка на послѣднемъ
членикѣ лапки впнограднаго долгоносика“—во всякомъ случаѣ
позволительно надѣяться, что роль неподкупнаго бойца за новыя
идеи, роль уынаго, талантливаго посредника мелсду обществомъ
и наукой должна пмѣть хотя небольшую цѣну въ глазахъ по­
томства. Бюхнеръ, впрочемъ, и самъ производилъ изслѣдованія
въ наиболѣе иятѳресовавшихъ его отрасляхъ естествознанія, но
несомнѣнио, что товарищи его по оружію—К. Фогтъ и Я. Мо-
лешоттъ—внеслп въ сокровищницу знаній болѣе существенные
вклады.
В. Лункевичъ.
Неудавшійея праздникъ.
I.
Пушкинскія торжества окончились... Близится къ концу и
весь Пушкинскій годъ, начавшійся прошлою осенью первыми
приготовленіями къ празднику п заканчивающійся теперь разоб-
лаченіями всякаго рода недоразумѣній и обидъ. Въ настоящее
время молено подвести итогъ тому, что пережито въ теченіе
этого года и на этихъ торясествахъ, не опасаясь, что сумма бу­
детъ не вѣрна за неизвѣстностью какнхъ-либо изъ слагаемыхъ.
Съ внѣшней стороны Пушкинскій праздникъ представилъ изъ
себя нѣчто небывалое, невиданное въ нашей общественной жизни.
Литературный праздникъ справлялся повсюду. Трудно указать
на обширномъ пространствѣ отъ Тихаго океана до Балтійскаго
моря и отъ Ледовитаго до границъ Афганистана такой геогра-
фическій пунктъ, гдѣ бы молено было заподозрить наличность
общественной жизни, и гдѣ не откликнулись бы на Пушкинскій
юбилей. Праздникъ оказался вмѣстѣ съ тѣмъ всенародными Мо­
жетъ быть, еще труднѣе указать тѣ классы народа, тѣ обществен­
ный группы, тѣ играющія такую большую роль въ русской жизни
„вѣдомства“, которыя не приняли бы въ немъ болыпаго или
меныпаго участія.
Мы не избалованы всенародностью и повсемѣстностью про-
явленій общественной лсизни. Въ обыкновенное время мы живем.ъ
по своимъ уголкамъ и каждый изъ насъ интересуется лишь тѣмъ,
къ чему приставленъ въ смыслѣ географическомъ пли профессіо-
нальномъ. Широкая Пушкинская волна, захватившая даже самые
глухіе уголки и наименѣе отзывчивые общественные элементы,
казалось бы, должна была поднять общественное настроеніе до
небывалой высоты и оставить неизгладимый отпечатокъ на об­
щественной психикѣ. Объединенное праздникомъ общество, каза­
лось бы, должно было сознать свои силы и испытать такой при-
*) „Недѣля“, 6 іюня.
25

386
НВУДАВШІЙСЛ ПРЛЗДН!IКЪ.
лпиъ бодрости, жпзнерадостностн іг увѣренности, какого на долго
хватило бы ему для дружной работы. Но... странное дѣло! Ши­
рокая волна оказалась очень не высокой. Она не приподняла
общественная настроенія, не внесла бодрости въ угнетенную
общественную среду, опа не смыла даже той гряз я, которой такъ
много въ общественной жпзни, а только размочила ее. Ручьи
этой грязи, протекающіе теперь передъ нашими глазами подъ
назвапіемъ „недоразумѣній“,— молсетъ быть, самый характерный
слѣдъ, самое несомнѣнное доказательство тому, что Пушкинскія
торжества—не тяжелый сонъ, не миралсъ, а что они действи­
тельно были, что Пушкинскій годъ мы дѣйствительно нерелспли.
О той неудовлетворенности, какую оставили въ обществѣ
Пушкинскія торжества, лучше всего можно судить по отзывамъ
о нихъ литературы, на улицѣ которой собственно и доллсенъ бы
быть праздникъ. Уже накаиувѣ юбидейныхъ дней „Вѣстникъ
Европы“ считалъ необходимымъ отмѣтить отсутствие радостная
возбужденія въ русскомъ обществѣ. Правда, онъ еще выралсалъ
слабую надежду, что „быть молсетъ самое торлсество подниметъ
діапазонъ общественной мысли“ хоти тутъ лее предупреж­
д а л ^ что такой подъемъ не молсетъ быть прочнымъ. Прошли
праздники— п слабыя наделсды разсѣялись.
„Одесскія Новости“
констатируютъ, что „діапазонъ общественной мысли въ Пушкин-
скіе дни, если и поднялся, то во ведкомъ случаѣ на столь к о­
роткое время, что подъема какъ будто и не было. Въ резуль-
татѣ „п пынѣ все дико и пусто кругомъ“ *). „Ку рьеръ“ нахо­
дить, что „всѣ торлсества, исключая развѣ торлсественное засѣ-
даніе въ академіи наукъ, были однимъ сплошнымъ недоразумѣ-
ніемъ, просившимся только въ карри катуры“
„Калсется, всѣ,
кто нриннмалъ какое нпбудь участіе въ Пушкиисісихъ праздне­
ствахъ, читаемъ въ „Недѣлѣ“, согласны, что празднества прошли
вило и неодушевленно. Внѣшняго шума было много, съ показ­
ной стороны сдѣлано нѣчто еще не бывалое у насъ, однѣхъ чи-
талеиъ, школъ, стипеидій учрелсдено столько, что не сосчитать,—
но все дѣлалось точно изъ приличія, для угожденія кому-то, ради
выполненія неинтересной обязанности. И поспѣшивъ что-нибудь
сдѣлать, нотомъ размышляли: зачѣмъ собственно это было нулсно?
Чувствовалась подогрѣтость, „мусспрованность“
Результатъ
торлсества, по мнѣпію г. Гайдебурова, это удовольствіе, что кончи­
лось“. „Теперь послѣ празднпковъ, говоритъ „Сынъ Отечества“,
мы остались въ томъ же прпниженномъ духѣ, въ какомъ были
и до празднпковъ“ . „Странно!.. Все ісалсетсяпрошло въ нолномъ
порядкѣ, въ нолномъ благолѣніи... А на дѵшѣ стало какъ-то
*) „Одесскія Новости“, 5 іюня.
**) „Курьеръ“, 13 іюня.
***) „Недѣля“, б іюня.
НЕУДАВІНІЙСЯ ПРЛЗДПИКЪ.
387
тялсісо, что-то такое давило... Такое чувство испытываютъ люди,
когда возвращаются съ кладбища... И сразу нельзя никакъ
разобраться, что лее это такое легло на сердце, что его давитъ,
что еще ему пе достаетъ... Получилось какое-то недоразумѣніе,
которое необходимо выяснить“ *). Подобные отзывы о торлсе-
ствахъ молено было встрѣтить въ громадномъ большииствѣ пе-
ріоднческихъ органовъ. Вѣдь иемногія газеты такъ сдержанны,
какъ „Гусскія Вѣдомости“ , чтобы, затаивъ въ себѣ горечь, остав­
ленную Пушкинскими днями, и лишь мимоходомъ отмѣтивъ „от­
сутствие повышеннаго настроепія и энтузіазма" въ теченіе ихъ
заняться нодсчетомъ чпталенъ, народныхъ домовъ и школъ, от-
крытыхъ въ честь Пушкина. Вѣдь очень немногіе публицисты
пользуются такимъ прекраснымъ самочувствіемъ, какъ публи­
цисты „Новаго Времени“, чтобы пе почувствовать этой горечи и
торжествовать, не смотря на то, что, по ихъ лее словамъ, на
Пушкинскомъ торлеествѣ „русское слово то вырывалось залпами
послѣ долгой отвычки, то шепелявило и бормотало отъ смуще-
нія и робости“ .
Въ чемъ лее дѣло? Почему же праздникъ для насъ оказался
не въ праздникъ? Пересмотрнмъ газетиыя вырѣзкп, накопившіяся
въ теченіе Пушкинскаго года, и, молсетъ быть, намъ удастся
что нпбудь уяснить въ Пушкинскомъ иѳдоразумѣніи. Не будемъ
только сторониться грязныхъ ручьевъ, а, напротивъ, ирослѣдимъ
ихъ до пхъ источниковъ.
и.
Что Пушкпнскій юбилей нулсно праздновать и праздновать
повсемѣстно и всенародно—это съ самаго начала для всѣхъ по­
чти былъ рѣшеный вопросъ. Почему праздновать, для чего празд­
новать, въ какомъ смыслѣ праздновать—объ этомъ многіе не
давали себѣ труда и подумать. „Литература, вслѣдствіе вѣкового
недоразумѣнія, считается украшеніемъ“ **)• Начальство знаетъ,
что есть такое недоразумѣніе и сообразно съ ннмъ, по мнѣнію
сатирика, оиредѣляетъ свое отношеніе къ литературѣ. Оно хо­
рошо помнить, что „излишество украшеній пропзводитъ пепріят-
ную для глазъ пестроту“, но разъ во сто лѣтъ—отчего-лее и не
попраздновать? Вѣдь это далее для ноддержаиія оффиціальнаго
благополучія не безполезно: и литература, и искусство у насъ
нроцвѣтаютъ, и обыватель радуется. Но публика не знаетъ, что
считать въ нашъ вѣкъ литературу украшеніемъ молено только
по недоразумѣнію. Она въ серьезъ готова думать, что литера­
тура дѣйствнтельно всѣмъ пріятна и дорога. И, не задумываясь,
толпа валомъ повалила на литературный праздннкъ.
*) „СынъОтечества“, 6 іюня.
**) Щедринъ. Круглый годъ, 1 марта.
25*

388
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
Однако не для всѣхъ вопросъ рѣшался такъ просто. Многіе
почувствовали потребность точнѣе опредѣлпть свое и другихъ
отношеніе къ празднику, къ Пушкину. Вотъ тутъ-то и обнару­
жилось, на сколько не ясна для публики самая идея праздника.
Отсюда и начались недоразумѣнія, отсюда и потекли первые
ручьи грязи.
Въ Симферополѣ распорядитель Пушкинскаго праздника обра­
тился къ одной дамѣ съ вопросомъ: „какое ей дѣло до Пуш­
кина?“— и когда она, растерявшись, не съумѣла отвѣтить на
этотъ вопросъ, а документальнаго доказательства о прикосно­
венности къ Пушкину, въ видѣ именного билета отъ распоряди­
телей, у нея не оказалось, то онъ распорядился объ удаленіи
ея изъ залы. „Какое кому дѣло до Пушкина“ —этотъ вопросъ
заботилъ не только симферопольскаго голову, но, очевидно, мно­
гихъ и другихъ изъ обывателей. Ново-Временскіе молодцы, охотно
эксплоатирующіе въ своихъ разсчетахъ всякое обывательское не-
домысліе, возвели какъ-то Пушкина въ „пѣвца рыснстаго бѣга“ *),
лишь бы поощрить любителей спорта къ пожертвованіямъ на
ватѣянный „Новымъ Временемъ“ памятникъ, доказавъ такимъ
образомъ спортсменамъ, что имъ есть дѣло до Пушкина. Было
дѣло до Пушкина и волынскимъ дворянамъ: къ подножію Пуш­
кинскаго памятника въ Житомірѣ былъ возложенъ вѣнокъ съ
надписью: „отъ волынскаго дворянства—дворянину Пушкину“ .
Псковскій комитетъ вначалѣ—да и вначалѣ ли только?—стоялъ
повидимому на той же точкѣ зрѣнія и полагалъ, что не всѣ
имѣютъ дѣло до Пушкина. Приглашѳнія на банкетъ имъ были
разосланы, какъ сообщила въ свое время „Русская Мысль“ **),
только лицамъ, обладающимъ земельнымъ цензомъ. „Почтово-те­
леграфный журналъ“ въ майской кнпжкѣ съ успѣхомъ доказалъ,
что и съ почтовой точки зрѣнія Пушкинъ былъ геніальнымъ
художникомъ ***). Это ли не убѣдительный доводъ для почта-
ліоновъ, чтобы принять участіе въ Пушкинскомъ торлсествѣ?!
Въ сарапульской гимназіи Пушкина чествовали тѣмъ, что дп-
ректоръ разсказалъ учѳникамъ нѣсколько анекдотовъ, какъ Пуш­
кинъ и его лицейскіе товарищи писали ученическія сочиненія и
„въ видѣ комментарій къ этимъ анекдотамъ повѣдалъ дѣтямъ,
что Пушкинъ былъ очень болтливъ и что его погубилъ „долгій
языкъ“; ученики смѣялись; это было „гвоздемъ“ Пушкинскаго
утра“ ****). Среди ораторовъ на столичныхъ далее торжествахъ.
нашелся такой, который считалъ необходимымъ доказать, что
„Пушкинъ не лишиій не только для мечтателей, но и для дѣ-
*) См. „Самарскую Газету“ отъ 1 апрѣля.
**) „Русская Мысль“, апрѣль.
***) См. „С .- Петербургскія Вѣдомости“, 3 іюяя.
**'**) „С .- Петербургскія Вѣдомости“, 16 ш ня.
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
389
ловыхъ людей, которымъ въ случаяхъ утомленія отъ занятій
умѣренный пріемъ Пушкинской поэзіи немедленно возвращаѳтъ
способность интересоваться гроссъ-бухомъ-4 :).
Дворяне имѣли дѣло до Пушкина, потому что онъ былъ дво-
рянинъ; земельные собственники—потому, что онъ былъ землэ-
владѣльцемъ; спортсмены—потому, что онъ писаль о лошадяхъ;
почтальоны потому, что онъ воспѣлъ почтовую гоньбу; ученики
потому, что и онъ писалъ сочиненія; дѣловые люди потому, что
пріемъ Пушкинской поэзіи полезенъ для ихъ занятій; старики и
старухи потому, что они родились до смерти Пушкина; болтуны
потому, что у Пушкина былъ долгій языкъ... Точки соприкосно-
венія между современиымъ обществомъ и Пушкииымъ оказались
многочисленны и разнообразны. И всетаки далеко не всѣ имѣли
возможность отвѣтить, когда къ нимъ приставали съ вопросомъ,
какое имъ дѣло до Пушкина. Многіѳ оказались въ неменѣе за-
труднительномъ положеніи, чѣмъ симферопольская дама. Но у
послѣдней имѣлся мужъ—офицеръ, который подъ угрозой дуэли,
хотя и поздно нѣсколько, заставилъ всетаки признать, что его
жена имѣла дѣло до Пушкина. Но вѣдь не у всѣхъ были такіѳ
защитники, не всѣ имѣли возможность прибѣгнуть къ такимъ
героическимъ средствамъ.
Пушкинъ жилъ тогда, когда желѣзныхъ дорогъ въ Россіи
еще не было. И онъ не воспѣлъ ни одной желѣзнодорожной ка­
тастрофы. Къ сожалѣнію, и по вѣдомству путей сообщенія онъ
не служилъ. Поэтому когда служащіѳ на Екатерининской желѣз-
ной дорогѣ вознамѣрились принять участіе въ Пушкинскомъ
праздникѣ и открыли для этого между собою подписку, то „на­
чальство слуясбы тяги было крайне поражено дерзостью служа-
щихъ и, отказавшись отъ участія въ подпискѣ, строго на строго
запретило всѣ дальнѣйшія затѣи въ этомъ направленіи, мотиви­
руя запрещеніѳ тѣмъ, что „г-нъ Пушкинъ никогда по министер­
ству путей сообщенія не служилъ и что чествовать такъ или
иначе память его — дѣло писателей, а не желѣзнодорожныхъ
агентовъ“ **). Въ не менѣѳ затруднительномъ положеніи ока­
зался „Хозяинъ“.
Во избѣжаніе возможныхъ нѳпріятностѳй, въ
номерѣ, вышедшемъ въ свѣтъ въ одинъ изъ Пушкинскихъ дней,
онъ могъ только сообщить, что писать про Пушкина онъ не
имѣетъ права, такъ какъ Пушкинъ сельскимъ хозяйствомъ не
занимался, а отчетъ его о командировкѣ для борьбы съ саран­
чою столь не многословенъ, что извлечь изъ него что-либо для
журнала, могущаго писать только по сельскохозяйственнымъ во-
просамъ, немыслимо. Наиболѣе же скверно передъ вопросомъ:
„какое кому дѣло до Пушкина“—почувствовали себя городскіе
*) „Недѣля“, 6 іюня.
**) „Сынъ Отечества“, 15 іюня. Въ этомъ номерѣ дорога нѳ названа;
что это случилось на Екатерининскойдорогѣ—см. ту-жѳ газету отъ 26іюня.

390
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
дѣятели. Вѣдь нѳмногіе города такъ счастливы, какъ Новоржевъ,
который Пушкинъ въ одномъ изъ стихотвореній назвалъ „моимъ“
и который сразу могъ опредѣлить свое отношеніе къ празднику.
Между тѣмъ господа, засѣдающіе въ думахъ,—народъ положи­
тельный. Они не доступны увлеченіямъ и обнаружили особую
склонность заняться вопросомъ о заслугахъ Пушкина.
„Пуш­
кинъ ничего не сдѣлалъ для города Перми“— слышали мы въ
пермской думѣ *).
„Въ виду того, что Пушкинъ ничего осо­
бе н н а я для Серпухова не сдѣлалъ, ходатайство директора гим-
назіп объ учрежденіи въ память Пушкина городского училища—
отклонить“—постановила серпуховская дума **). Ничего Пуш­
кинъ не сдѣлалъ и для Вольска ***), и для Воронежа »**»), и для
Вѣлгорода *****), п для Ростова-Ярославская ******)...
Въ самомъ дѣлѣ, ни одной; вѣдь, каланчи онъ не соорудилъ,
ни одного колокола не повѣсилъ... Хорошо еще, что начальство
заблаговременно рѣшило Пушкина чествовать. Не будь этого—
и кто знаетъ, какіе бы еще цѣнители литературныхъ заслугъ
выискались...
ПІ.
Переданные въ предыдущей главѣ факты — мелочны и сами
по себѣ праздника испортить, конечно, ие могли бы. Но онп
открываютъ намъ ту эволюцію, какую претерпѣла идея Пушкин­
скаго праздника въ обывательскомъ сознаніи. Обыватели, вѣдь,
не напрасно занялись выясненіемъ особепныхъ заслугъ Пушкина
передъ ними самими, не задумываясь о его заслугахъ передъ ли­
тературой и о заслугахъ литературы передъ родиной. Чество­
вали въ сущности не литературу въ лицѣ внднѣйшаго ея пред­
ставителя, а только Пушкина, виѣ связи съ литературой и, по­
жалуй, даже въ протпвовѣсъ ей. Г. Авсѣенко при поддержкѣ
какого-то Ново-Временскаго добровольца заявплъ протеста про­
тивъ увлеченія читальнями, школами, народными домами, проек­
тировавшимся въ честь Пушкина. По мнѣпію „Новаго Времени“
Пушкина хотятъ нѳпремѣнно чествовать тѣмъ, что его вовсе ие
интересовало *******). Эта Ново-Временская выходка едва-ли кого
удивила. Вѣдь договорилось лее „Новое Время“ до того, что
Дрейфусъ —антидрейфусистъ ********). Приглашая чествовать
*) „Сынъ Отечества“, 18 іюня.
**) „Новости“, 26 мая,
***) Тамъ же.
****) „Россія“, 1 іюня.
*#***■) ;>Сѣверный Край“, 24 мая.
***♦**•) „Курьеръ“, 1 іюня.
*****#») „Новое Время“, 8 апрѣля.
********) „Новое Время“, 24 іюля.
НЕУДАВІІІІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
391.
Пушкина, протестанты этого рода не прочь были бы подрѣзаті»
крылья у литературы и преградить путь ей и самому Пушкину
въ народную массу. Созидая бронзовый памятникъ ему своими
грязными рукамп, они охотно засадили бы терніями народную
трону къ нерукотворному памятнику, который онъ самъ воядвигъ
себѣ. Однако это отрицаніе и въ лучшѳмъ случаѣ игнорирование
интересовъ литературы во имя Пушкина не случайность. Это
одна изъ характерных!, особенностей всего праздника. „Пушкина
какъ-то уединплп, придали ему видъ какъ бы случайнаго, част­
н а я явленія, его точно хотѣли изолировать отъ той стихіи
слова, отъ которой онъ не отдѣлимъ, внѣ которой онъ не мыс-
лпмъ.' Право, для возстановленія связи не мѣшало бы, напр.,
всѣ послѣдовавшія въ маѣ мѣсяцѣ взысканія съ печати наиме­
новать Пушкинскими“ *). Вотъ на счетъ какой связи между
литературой и Пушкинскимъ праздникомъ приходилось иронизи­
ровать.
По отношенію къ литературѣ не былъ сохраненъ далее впѣш-
ній декорумъ. Почти всѣ потомки Пушкина— дѣти, внуки, пра­
внуки—присутствовали на праздникѣ. Ихъ чествовали, ихъ на-
гралсдали, пмъ рукоплескали, пожимали руки. Но литературныхъ
потомковъ Пушкина на празднпкѣ было не много. Въ Москвѣ
литераторы еще какъ-то были впднѣе, но въ отчетахъ о петер-
бургекпхъ и святогорскихъ торлсествахъ то и дѣло приходится
встрѣчать фразы: „почти н и к о я изъ писателей не было“ , „здѣсь
таклсе отсутствовали литераторы“ и т. п. **). Въ самомъ дѣлѣ,
не Комарова лее считать прямымъ потомкомъ Пушкина? не Стеч-
кина лее? не Гейнце? не Проппера? пе Арабажпна? не Мазур-
кевпча? A вѣдь они именно „представляли литературу.
Трудно сказать, какія обстоятельства—завпсящія или незави-
сящія—съпграли въ этомъ устрапеніп литературы большую роль.
Но несомнѣнно, что были и тѣ и другія. Въ Ннжнемъ Новго-
родѣ коммнссія, завѣдывавшая устройствомъ Пушкпнскпхъ тор-
жествъ, рѣшила не приглашать на праздникъ представителей
мѣстной печати, и только тогда, когда это намѣреиіе было огла­
шено мѣстиымп газетами съ соотвѣтствующими комментаріями,
коммиссія поспѣшила исправить свой - скалсемъ мягко—промахъ.
Однако „двѣ мѣстныя газеты— „Нгокегородскія Губернскія Вѣ-
домости“ и „Ниясеяродскій Лпстокъ“ не сочли возможпымъ во­
спользоваться приглашеніями, полученными ночыо, наканунѣ за-
сѣданія“ ***). Въ Рпгѣ въ Пушкинскую коммиссію „не были при­
глашены нп представители мѣстной печати, нп мѣстные предста­
вители музыкальная міра... Мѣстную печать коммиссія видимо
*) „Недѣля“, 6 іюня.
**) См. „Русскія Вѣдомости“, 28 мая и „Сынъ Отечества ‘, 30 мая.
'***) „Нижегородски! Листокъ“, 22 и 28 мая.

392
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
игнорировала, такъ какъ не только въ инородческой но и въ
ПетаТИ °Г поДготовительныхъ работахъ коммиссіи появ­
лялись лишь изрѣдка случайный замѣтки« *). Впрочемъ что
Нижній, Рига... Вѣдь мы знаемъ про „рѣшительный отказъ се­
кретаря ученаго учрежденія допустить въ торжественное засѣ-
даніе этого учрежденія руководителей главпѣйшихъ нашихъ періо-
дическихъ изданій“ **). Это ужъ не провинціальное недомыслТе а
столичная политика, тонъ которой въ значительной мѣрѣ опреде­
лите и характеръ праздника и мѣсто литературы на немъ
ника V»!
ЛИТѲРаТурѢ’ по пРаВДѣ сказать, было не до празд­
ника. Уже много лѣтъ въ ней царитъ совсѣмъ не праздничное
насіроеніе. Двадцать лѣтъ тому назадъ, когда литературѣ леи-
ПтTMнскГTMЕОбОДНѢѲ У*TM ЕК0ГДа ” ТІ мечтанія были,
pH
» памятникъ собралъ вокругъ себя впднѣйшихъ пред-
И * “ НѢК0ТОРМЪ
еще была иллюзія, что „и на нашей улицѣ праздникъ“ Лите­
раторы и теперь не прочь собраться въ честь Пушкина но уже
TM 6H, B03I0MTb лавровый вѣнокъ на’ литера-
7тъ rmT
Е0И
,ТОбЫ уЮ8ать Т0ІЪ TMРTMвый вѣ-
б
ТЯЖѲСТЬЮЕОТ°Раг«. не смотря на крупный и какъ
Удто всѣми прнзнаваемыя заслуги, изиываетъ литература Сей­
часъ торжествуюTM только „молодцы“ Ново-ВременшГ типа
Sb’Ä B<TW С* Страстного Б^ьвара,-эти, какъ назвалъ
лѣшіеТTM^ 7«Т
’ Ш“ аTM И коршГны> Финны и кошки,
л ѣ ш е и змѣи, безбоязненно завывающіе и фыркаюпце въ опт-
стошенной литературѣ. Заручившись выгодными арендами, поль-
пміе*
НЫTM объяыеяі1ІМИ и субсидіями, надѣленные моно­
полий разеуждать о жгучихъ водросахъ современности, не стѣ-
сняющіеся экенлоатировать худшіе инстинкты читающей пуб­
лики, эти „звѣри пустыни“ дѣйствительно торжествуюTM. Они-то
охотно явились на праздникъ.
Праздничное настроеніе у нихъ есть, но, казалось бы, какое
же дѣло „издателямъ доносовъ и клеветъ“ до Пушкина? Вѣдь
„въ дѣйствительностп они столь же охотно пригласили бы Пуш­
кина въ участокъ, какъ и всякаго другого, стремящагося про­
никнуть въ тайны современности“ ***). р азвѣ не онивъ самый
разгаръ приготовлешй къ Пушкинскимъ торжествамъ именно
„приглашали въ участокъ“ крупнѣйшую литературную силу на-
шего времени Толстого за его романъ „Воскресеніе“, за романъ
которымъ они такъ охотно торговали въ то-же время и оптомъ
и въ розницу? Развѣ не ихъ отца Булгарина клеймилъ въ свое
время Пушкинъ подъ именемъ Видока-Фиглярина? Развѣ не онн
*) „Россія“, 1 іюня.
**) „Недѣля“, 6 іюня.
***) Щедринъ, XI письмо къ тетѳнькѣ.
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
393
въ то самое время, какъ акадѳмія наукъ съ трудомъ возстанов-
ляетъ испорченный цензурой текстъ ГГушкинскпхъ сочиненій,
вопятъ о попустительствѣ современныхъ пензоровъ и недоста­
точной бдительности недреманаго ока? *) Даже собравшись
„подъ сѣнью Пушкинскаго памятника“ , „звѣри пустыни“ про-
доллсаютъ клеветать, доносить и лгать, не щадя самого Пушкина.
Развѣ не бранью, не инсинуаціями, не наигрываніемъ на струн-
кахъ обывательскато тщеславія воздвпгаетъ г. Суворинъ бронзовый
памятникъ Пушкину, памятникъ, мысль о которомъ ему подалъ
изобличенный въ литературномъ провокаторствѣ К. Медвѣдсісій?
Развѣ не „Московскія Вѣдомости“ чуть ли не важнѣйшую за­
слугу Пушкина видятъ въ томъ, что онъ открылъ „полную по-
эзіи и духовнаго смысла жизнь“ въ ужасахъ войны **)? Развѣ
не „Развѣдчикъ“ изобразилъ Пушкина „рыцаремъ и патріотомъ“
во вкусѣ совремеинаго ему режима ***)? Развѣ не г. Гринтмутъ
со своими сподвижниками, возвратившись съ Пушкинскаго празд­
ника, немедленно написалъ доносъ на г. Якушкина за его рѣчь о
Пушкинѣ?
И эти „разбойники пера“ прежде всѣхъ явились на Пушкин-
скій праздникъ и больше всѣхъ шумѣлп о немъ. И въ русскомъ
обществѣ не нашлось силы, чтобы вмѣстѣ съ поэтомъ бросить
пмъ въ лицо „карающій упрекъ, отточенный, какъ ножъ“:
Оставьте праздникъ нашъ! Не мѣсто здѣсь глумленью!
Разбойники пера! Не мѣсто здѣсь для васъ!
Когда пѣвецъ погибъ, васъ нѳ было на свѣтѣ,
Но скорбный тотъ конецъ такихъ же дѣло рукъ,
И ваши же отцы ему сплетали сѣти
И жертву стерегли, какъ мотылька —паукъ.
Оставьте праздникъ нашъ! Уродливаго торга
Ненужно намъ даровъ! Возьмите ихъ назадъ!
Вамъ чести не купить гримасою восторга,
Съ кадильницъ дорогихъ у васъ струится смрадъ!
Вамъ не къ чему смотрѣть такимъ спокойньщъ взглядомъ!
Мы знаемъ, какъ давно слинялъ вашъ первый стыдъ.
И ни одинъ изъ насъ не станетъ съ вами рядомъ,
Пожатьемъ вашихъ рукъ руки не осквернитъ.
IY.
Итакъ, литература на Пушкинскомъ нраздникѣ была собственно
не при чемъ. Въ этомъ многіе изъ примкнувшихъ къ Пушкин-
*) См., напр., „Московскія Вѣдомости“ отъ 2 апрѣля или „Свѣтъ“
отъ 9 апрѣля.
**) „Московскія Вѣдомости“, 17 апрѣля.
***) См. выдержку въ томъ же номерѣ „Московскихъ Вѣдомостей“.

394
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
сколу чествованію должны были почувствовать вѣроломство. Но
для достижения всенародности праздника—той оффиціальной все­
народности, изъ-за которой выглядываетъ уставъ о иредупрежде-
ніи и пресѣчепіи преступлеиій,—это устраиеніе литературы было
неизбѣжно. И не потому только, что литераторы своими скорб­
ными и гнѣвнымн рѣчамп могли испортить праздничное настрое-
ніе, но и потому, что сама литература давно уже перестала быть
украіпеніемъ, усладой жизни для сытыхъ людей. Литература—это
самое надежное средство для распространены просвѣщенія, самое
могущественное орудіе для вліянія на массу, самая видная и важ­
ная арена борьбы пмѣющихся въ странѣ интересовъ. У насъ же
она не только арена, но и цѣль борьбы. Вѣдь очень многіе изъ
интересовъ только и можно охранить, не допуская протнвниковъ
ихъ до публичнаго состязанія на публичной аренѣ.
Пушкинъ самъ по себѣ—независимо отъ литературы,—каза­
лось, лучше могъ подтвердить оффнціалъное блаяполучіе и объ­
единить несоединимое: Нотеса, нолучпвшаго оплеуху, и Дидрихса,
деликатно снявшаго съ него шляпу, доносчика изъ „Московсісихъ
Вѣдомостей“ п г. Якушкина. Давно родился Пушкинъ, давно и
умеръ онъ. При томъ же „слабъ человѣкъ“, и съ личностыо Пуш­
кина многіе моглп скорѣе найти точки сопрпкосновенія, чѣмъ съ
его литературными заслугами передъ родиной. Чествуя въ такомъ
смыслѣ Бэкона Веруламскаго, вѣдь, молено было бы пригласить
на праздникъ не только цѣпителей философіи, но и взяточнпковъ;
а на могилу Помяловскаго можно было бы собрать не только
литераторовъ, но и спившихся съ кругу. Однако п какъ личность
Пушкинъ не объедпннлъ около себя разношерстной толпы, со­
бравшейся на устроенный въ честь его праздпикъ.
Отолѣтній юбилей Пушкина открьтлъ для гласности нѣкоторые
архивы, хотя почти исключительно провииціальные. Дѣло о дуэли
Пушкина, хранящееся въ одномъ изъ столичныхъ архивовъ, хотя
опубликовапіе его и было обѣщано, до сихъ поръ не появляется
въ свѣтъ. Но извлечеиія и пзъ провпнціальныхъ архивовъ ока­
зались далеко не лишними въ юбилейный годъ.
Слѣды существованія Пушкина найдены между прочимъ въ
архивахъ одесскомъ, оренбургскомъ, рижскомъ и псковскомъ.
„Вѣдомости Одесскаго Градоначальства“ напечатали только теперь
разысканное „дѣло о высылкѣ изъ Одессы въ Псковскую губер­
н ш ісоллелсская секретаря Пушкина“ .
„Оренбургскій Листокъ“
пзвлекъ изъ мѣстныхъ архивовъ „дѣло объ учрелсденіи тайнаго
полицейскаго надзора за прпбывшимъ временно изъ Петербурга поэ­
томъ титулярнымъ совѣтникомъ Пушкииымъ“ . Въ Ригѣ не найдено
еще, но въ реестрахъ бывшаго генералъ губернаторскаго архива
значится, какъ сообщаетъ „Прибалтійскій Листокъ“ , дѣло, озаглав­
ленное: „Пушкинъ, сочинитель, высланный изъ С.- Петербурга“.
Въ такомъ же родѣ и другія дѣла и документы, извлеченные
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
395
изъ оффиціальныхъ архивовъ. Пока лсивъ былъ Пушкинъ, его,
какъ вещь, пересылали изъ одного мѣста въ другое, его, какъ
злодѣя, держали подъ неослабны.чъ надзоромъ. Да и пе только
его. Вѣдь учреждено лее было „секретное неослабное наблюденіѳ“
за учителемъ Плетневыми который по отзыву петербургская
генералъ-губернатора былъ „поведенія кро ткая, жизни тихой и
уединенной, характера скромная и даже болѣе робкая“ и про­
винился лишь тѣмъ, что „по просьбѣ и препорученію г.^Жуков-
скаго“ смотрѣлъ за печатаніемъ Пушкипсішхъ сочпненій и вы-
ручеиныя за продажу оныхъ деньги пересылалъ ему. Дѣло о
дуэли Пушкина въ свѣтъ не появилось, ио вѣдь мы знаемъ, при
какихъ условіяхъ произошла эта дуэль. Знаемъ, что въ смерти
поэта далеко не безвинна коалидія его враговъ съ гр. Уваровымъ
и Бенкендорфомъ во главѣ, пзъ которыхъ послѣдній зналъ о пред­
полагавшейся дуэли и не нредупредилъ ее »). Даже мертваго
Пушкина, боялись. О е я смерти газеты могли напечатать лишь
г.оротенькія, глухія замѣткн. Святогорскому монастырю, который
теперь явился однимъ изъ центровъ праздника, было предписано,
чтобы при ногребеніи Пушкина „не было никакого особливая
пзъявленія, никакой встрѣчп, словомъ -- никакой церемоніи, кромѣ
того, что по нашему церковному обряду исполняется при погре-
беніи тѣла дворянина“ . Гробъ съ тѣломъ поэта, заключенный въ
смоляной ящпкъ и сопровождаемый двумя жандармами, ие рѣ ■
шился встрѣтить далее Островскій исправникъ, который выслалъ
для этого одного і і з ъ своихъ послѣднихъ канцелярскихъ чпнов-
никовъ... **).
А теперь товарпщъ министра ѣдетъ въ тѣ же Святыя Горы
на могилу бывшаго поднадзорная. Теперь государственные са­
новники собираются въ торлсественныя засѣданія и на рауты,
чтобы его чествовать. Теперь далее становые пристава, хотя и
свысока нѣсколысо, покровительствуют!. Пушкину ***).
Развѣ условія общественной лсизни такъ рѣзко нзмѣннлись?
Развѣ о современныхъ литераторахъ канцеляріи заводятъ „дѣла“
совсѣмъ съ другими заголовками, чѣмъ тѣ, нодъ какими значатся
въ реестрахъ дѣла о Пушкинѣ? Или, по крайней мѣрѣ, о самомъ.
Пушкинѣ теперь молсетъ быть они писали бы другія предпнсанія,
рапорты и отношенія?
Нѣтъ! Давно родился поэтъ, давно и умеръ онъ, но условія,
въ которыхъ протекаетъ лсизнь литератора, остались почти тѣ лее.
Да и самъ Пушкинъ далеко еще не всѣхъ примирилъ съ собою.
Чествуемый поэтъ все еще числится опаснымъ. За всенародностью
*) См. объ этомъ, напр., у Скабичевскаго въ биографической библио­
тек ѣ Павленкова.
**) О погребеніи Пушкина—см. „Русскія Вѣдомости“ отъ 29 мая.
***) „Сынъ Отечества". 12 апрѣля.

396
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
Пушкинскаго чествованія оказалась плохо скрытая мысль: „все-
таки лучше было бы, если бы онъ былъ Державинымъ, а не Пѵпі-
кинымъ“ *).
J
У.
Г. Панкратьевъ разсказалъ какъ-то въ „С. -Петербургскихъ Вѣ-
домостяхъ“ , что Пушкинъ былъ освобожденъ изъ подъ надзора
лишь 40 лѣтъ спустя послѣ смерти. Это, конечно, курьезъ. Но
не курьезъ другіе факты объ опалѣ, тяготѣющей надъ Пушки-
нымъ. Устроителямъ Пушкинскихъ торжествъ, наир., пришлось
считаться съ тѣмъ, что лишь семь Пушкинскихъ произведеній
разрѣшены для публичныхъ народныхъ чтеній. Одинъ изъ со-
трудниковъ „Русскихъ Вѣдомостей“ подсчпталъ, сколько вклю­
чено изъ Пушкина въ учебныя книги для чтенія, одобренныя и
рекомендованныя для начальныхъ школъ, и оказалось, что очень
немного: въ пѣкоторыхъ, какъ напр, въ кнпгѣ „Приходская
школа“ , изъ Пушкина помѣщено лпшь три строчки. „Сѣверный
Край“, давая отчетъ о чествованіп Пушкина въ ярославской Ма-
ршнской женской гнмназіи, не могъ пройти молчаніемъ, что
текстъ читанныхъ Пушкинскихъ стихотвореній былъ искаженъ:
въ стихотвореніи „Осень“ былъ сдѣланъ пропускъ, а „Памят­
никъ“ прочтенъ въ передѣлкѣ Жуковскаго, измѣнившаго, какъ
извѣстно, текстъ Пушкина въ виду тогдашнихъ цензурныхъ
условій. Это была не случайная оплошность. Въ томъ же Яро-
славлѣ въ мужской гимназіи экзамѳнаціонная тема была дана
на тотъ же искаженный текстъ **). Оказывается, что въ учебныхъ
хрестоматіяхъ „Памятникъ“ до сихъ поръ печатается въ пере-
дѣлкѣ Жуковскаго, хотя подлинный текстъ давно возстановленъ
и всѣмъ извѣстенъ. Мелсду учащимися и Пушкииымъ до сихъ
поръ, какъ оказывается, стоитъ дореформенная цензура.
Въ Саратовѣ, Камышинѣ и, вѣроятно, въ другихъ городахъ
и селеніяхъ Саратовской губерніи изъ р аздававшаяся оканчи-
вающимъ курсъ въ начальныхъ и городскихъ училищахъ пол­
наго собранія сочиненій Пушкина, по распоряженію мѣстнаго
директора народныхъ училищъ, сказка „О попѣ и работникѣ
алдѣ была вырѣзана, а „начало и конецъ сказки, которые вы-
рѣзать было нельзя безъ ущерба для другихъ произведеній, за­
мазаны типографскою краскою такъ, какъ это дѣлается съ забра­
кованными цензурой мѣстами въ заграничныхъ изданіяхъ; вмѣ-
сто зловредной сказки „О попѣ и работникѣ Балдѣ“ получилось
грязное пятно на двухъ страницахъ произведеній того самаго
писателя, по поводу юбилея котораго оффиціальными предста-
*) Щедринъ, Круглый годъ, Первое мсрта.
**) „Сѣверный Край", 15 мая.
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
397
вителями просвѣщеиія сказано было столько хорошихъ словъ о
воспитательномъ значеніи его твореній, о свободѣ творчества и
т. п .“ *). Въ другомъ мѣстѣ, по словамъ „Нижегородская Листка“,
стихотвореніе „Деревня“ было значительно улучшено умѣстными
сокращеніями, благодаря чему выпало все „нехарактерное для
Пушкина, все легкомысленное и все неудачно выраженное“ . Въ
Борисоглѣбскѣ „предполагавшаяся попечителями училищъ бѳз-
платная раздача Пушкинскихъ сочиненій не могла осуществиться
по независящимъ отъ нихъ обстоятельствамъ. Дѣло въ томъ, что
дирекціей народныхъ училищъ было предписано раздавать брот
шюры изданія книжная магазина „Народная Польза“,
но на
многократный просьбы о высылкѣ этого изданія московскіе книго­
продавцы отвѣчали, что нзданій этого магазина въ продажѣ пѣтъ.
Въ одномъ училищѣ попечитель по ошибкѣ купилъ сочиненія
Пушкина изд. Д. И. Тихомирова, но раздать ихъ ученикам?* уда­
лось только послѣ настойчивыхъ ходатайствъ передъ мѣстнымъ
инспекторомъ народныхъ училищъ“ **). Ирісутскій полиціймей-
стеръ, капитанъ Янчисъ, на просьбу разрѣшить постановку спек­
такля (сцены изъ трагедіи „Борисъ Годуновъ“), отвѣтилъ отка-
зомъ изъ-за того, что въ спискѣ разрѣшенныхъ къ представле-
нію пьесъ трагедіи Борисъ Годуновъ не значится“ . Только по-
слѣ того, какъ ему былъ доставленъ процензурованный экземп-
ляръ трагедіи и номера столичныхъ газетъ, въ которыхъ имѣлся
отчетъ о постановкѣ „Бориса Годунова“ на сценѣ Император­
с к а я театра, г. Янчисъ далъ, наконецъ, свое милостивое согла-
сіе“ ***). Ту же трагедію нашли неудобиымъ разыграть въ Свя­
тыхъ Горахъ, а лишь читали изъ нея сцены народу. Въ самомъ
дѣлѣ, какъ было сцену въ корчмѣ ставить такъ близко къ мона­
стырю?“ ****). Это соображеніѳ, конечно, не помѣшало открыть
корчму или буфетъ съ крѣнкпми напитками въ самомъ мона-
стырѣ, но уже не для народа, а для болѣе почетныхъ гостей.
На помощь лицамъ, стоявшимъ у рогатокъ ex officio, какъ
всегда водится, явились добровольцы, усердно старавшіеся на­
пялить на Пушкина Державпнскій мундиръ. З а то и любопыт.аыя
же сцены разыгрались передъ нами на праздникѣ. Одну изъ такихъ
сценъ разсказываетъ вяземскій корреспондентъ „Смоленская Вѣст-
ника“ «****). „ Особенная вниманія, пишетъ онъ про чествованіѳ
Пушкина въ Вязьмѣ, заслуживаютъ рѣчи о Пушкинѣ гг. препо­
давателей словесности“ ... „Г. Соколовъ, весьма подробно остано­
вившись на творчѳствѣ и образѣ жизни Пушкина въ деревиѣ и
*) „С. -Петербургскія Вѣдомости“, 5іюня и „Русекія Вѣдомости“, 15 іюня.
**) „С.- Петероургскія Вѣдомости“, 9 іюня.
***) „Русскія Вѣдомости“, 19 іюня.
****) „Русскій Трудъ“, No 23.
*****) „Смоленскій Вѣстникъ“, 6 іюня.

398
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
указавъ на Пушкина, ісадсъ на поэта-гражданина, разсмотрѣлъ
воззрѣиіе его на царившее тогда крѣпостное право и на всѣ
ужасы и бѣдствія деревни“ ...
Пушкинъ,—въ этой характери­
с т и к , гражданинъ, политпчесісій дѣятель, поборникъ правды,
добра, справедливости“ ... Другой ораторъ, г-нъ Виллевичъ, „си­
лился доказать, что Пушкинъ былъ поэтъ чистаго искусства,
чуждый реальной жизненной правды, не спускавшійся съ олим-
пійскнхъ высотъ до тендеиціозной гражданской скорби. Пушкинъ,
въ хар актер исти к Биллевича, является почти исключительно
„поэтомъ звуковъ сладкихъ и молитвъ“, а потому Пушкина смѣло
можно рекомендовать юношеству, безъ боязни за одностороннее,
тенденціозное увлеченіе“ ... Какой утѣшптельный выводъ, какая
благородная смѣлость, если бы за ней не подразумѣвалнсь урѣ-
зыванія и подлоги. Но „какое противорѣчіе! Какая сумятица
получится въ умахъ юношества отъ такпхъ характеристик^ “
Но эту смуту чествователп сѣяли пе только въ Вязьмѣ. То
лее мы слышали и въ другихъ городахъ, слышали и въ Москвѣ,
гдѣ па каѳедру, съ которой Якушкинъ сказалъ свою рѣчь, на другой
день взгромоздился кн. Цертелевъ, чтобы въ болыпомъ городѣ
продѣлать съ Пушкииымъ то лее самое, что г. Биллевичъ нродѣ-
лалъ въ маленькой Вязьмѣ.
Когда сообразишь все это, то невольно приходятъ на умъ
лсестокія слова, сорвавшіяся у одного публициста: „Пушкина не
чествовали, а распинали“.
Хорошъ праздникъ, который наду­
мали справлять на Голгофѣ.
УІ.
Однако и урѣяанный и поддѣлаииый Пушкинъ далеко ие
всѣмъ оказался но нутру.
Еще зимой какъ-то въ одной изъ московскихъ улпчныхъ га-
зетокъ было помѣщено „письмо въ редакцію“ .
„Для ложныхъ
христіаітъ, прочитали мы въ этомъ нисьмѣ, Пушкинъ премудрый
сынъ вѣка сего, мудрѣйшій, паче сыновъ свѣта; для „истпнныхъ“
же христіаиъ—безумецъ, сынъ погибельный... Какъ навязчиво,
нахально, съ какимъ крикомъ и шѵмомъ антихристова печать
(сіе наменованіе—поясняетъ авторъ—присвоено большинству га-
зетъ за лукавое ихъ направленіе) предлагаетъ народу чество­
вать Пушкина, человѣка, ему ненуленаго и зловредная... Истин­
ные христіане за сими крикунами—хотя бы и избранными руко­
водителями народа—не нослѣдуютъ, чтить убійцъ-самоубійцъ не
будутъ, пе взирая, что пронесутъ имя ихъ, яко зло, и предадутъ
проклятію“ *). Едва ли кто нридалъ тогда этому письму серьез­
ное значеніе. Нѣкоторыя газеты перепечатали его далее въ впдѣ
■*•) „Московскій Листокъ“. Цитнруемъ по перепечаткѣ въ „Сѣверномъ
Краѣ“ отъ 29 марта.
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
39!)
курьеза. Никто ие думалъ, чтобы мотивъ, прозвучавшій въ этомъ
письмѣ, могъ впослѣдствіи на столько усилиться, чтобы на нразд-
иикѣ сдѣлаться одпимъ изъ самыхъ слышныхъ.
Спустя иѣкоторое время мы слышимъ, однако, тотъ лее мотивъ
улсе ие въ уличной газеткѣ, которая рѣшилась пустить его въ
оборотъ въ видѣ письма въ редакцію, а въ думѣ, правда, въ
Вольской, но все лее въ думѣ.
—
„И то вѣдь еще по правдѣ сказать надо: чью это память
чествовать-то мы собираемся? Пушкина. Хорошо. А что для
насъ Пушкинъ? Кто онъ такой? Какъ онъ жилъ? Да какъ умеръ?
По христіаиски ли умеръ? Какъ вы теперь соображаете? А намъ
говорятъ празднуйте!“ *)
Вольская дума вняла такимъ рѣчамъ и „забаллотировала Пуш­
кина“ . Потомъ... но сначала маленькое замѣчаніе. За нослѣднее
время мы очень внимательно слѣднмъ за французскою лелзныо.
И не безъ пользы: нѣтъ-нѣтъ, да чему-нибудь и научимся. На
скачкахъ въ Отейлѣ одинъ изъ роялистов!, „прикоснулся“ палкой
къ шляиѣ президента Лубе. Намъ очень понравилось это дели­
катное Б ы р а я с е н іе . И когда помощиикъ одесскаго иолиціймейстера
г. Дидрихсъ ударилъ одного изъ обывателей, явившихся чество­
вать Пушкина, такъ, что у того на нѣсколько ніаговъ отлетѣла
шляпа, то въ иротоколѣ и другихъ оффиціальныхъ документахъ::::)
мы улсе ин словомъ не обмолвились объ „оплеухѣ“ , а вырази­
лись деликатно: г. Дидрихсъ „собственноручно снялъ шляпу“ съ
г. Нотѳса. Французскіе генералы полемику со сторонниками пе­
ресмотра дѣла Дрейфуса перенесли изъ газетъ въ приказы по
арміи. Мы это толсе переняли и прпмѣнили къ Пушкину. Поле­
мика съ Пушкииымъ неожиданно оказалась перенесенной пзъ
„Московская Листка“ въ епархіальныя вѣдомостп, въ распоря-
лсеиія епархіальнаго начальства и далее въ церковный рѣчи.
„Епархіальное вѣдомство, пишутъ въ „Сынъ Отечества“ пзъ
Перми, не приняло участія въ торжествѣ, а иа страницахъ его
мѣстнаго органа кандидатъ богословскихъ наукъ г. Н. Новиковъ
высказалъ, что въ нисаніи стиховъ онъ ие видитъ особой за­
слуги“ •* •). Кто слѣдилъ за газетами, для того, конечно, не было
неожиданностью равнодушіе пермскаго духовенства къ Пушкину
и сомнѣпіе въ его заслугахъ. Въ пермскихъ еиархіальныхъ вѣ-
домостяхъ былъ нанечатанъ указъ мѣстнаго нреосвященнаго, въ
которомъ онъ, ссылаясь на Пермскія Губернскія Вѣдомости, гдѣ
„описываются церемоиіи, составляемый разными общественными
представителями для чествованія поэта Пушкина“, предлагалъ
подвѣдомствеиному духовенству „относиться къ енмъ церемоніямъ
*) „Новости“, 2G мая.
к
**) См. напр., приказъ одосскаго градоначальника. „РусскіяВедомости
18 іюня.
***) „Сынъ Отечества“, 18 іюня.

400
НЕУДАВІИІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
крайне осторожно, не быть пассивными исполнителями воли нѣ-
ЛИЦЪ’ ?ашо^ тяы*ъ
чести и славѣ православной
нашей вѣры, а руководствоваться въ этихъ обстоятельствахъ исклю­
чительно словомъ Божшмъ и ученіемъ вселенской церкви которая
именуется столпомъ и утвержденіемъ истины (1 Тим.’ I I I 15
ХІП> 7- 1 Корине. VIII, 9— 1 1 , Мато. VI, 6—7 . Руковод­
ство для сельскихъ пастырей г. Нечаева)“ . И пермское духовен­
ство отказалось быть „пасснвнымъ исполнителемъ“, проще оно
отказалось служить панихиды по Пушкинѣ. 16 іюня въ засѣданіи
пермской думы, до свѣдѣнія которой гл. Жаковъ довелъ о томъ
что „почитатели народнаго поэта лишены были возможности по­
молиться о душѣ Пушкина“ было заслушано, какъ передаютъ
ІІермсыя Губернскія Вѣдомости, между прочпмъ и „отношеніе свя­
щенника Воскресенской церкви о. Пьянкова, который на просьбу
управы отслужить въ Воскресенской церкви панихиду по Пуш-
ісинѣ, отвѣтилъ, что, на основаніи 39 апостольская правила и
14 гл. 5 ст. посланія апостола Павла къ римлянамъ, онъ отка­
зывается служить панихиду. Тутъ же выяснилось, что „военное
начальство не могло исполнить распоряженія военнаго министра—
отслужить панихиду, такъ какъ духовенство отказалось служить“
п что „учебному начальству также было отказано служить пани­
хиду для учащихся“. Вопросъ, стало быть, былъ не въ одномъ
о. Пьянковѣ. Для обрисовки всей „активности“, проявленной
иермскимъ духовенствомъ и мѣстными добровольцами, можетъ
оыть, не лишне будетъ привести и тотъ фактъ, что во время
Пушкинскаго литературно-музыкальная утра „нѣсколько семина-
ристовъ, мирно слушавшихъ исполнителей“, были выведены од-
нимъ изъ слѣдящихъ за „поряцкомъ“ изъ театра на томъ осно-
паніи, что „они — семинаристы, а семинаристамъ здѣсь быть
нельзя *).
^ Пермскіе гласные удивлялись, какъ это въ „Москвѣ и Петер-
оургѣ служили нреосвященнѣйшіе митрополиты“, а у нихъ о Пуш-
кинІ> молиться оказалось нельзя. Можетъ быть это случайность
чисто пермское недоразумѣніе“? Однако, нѣтъ. Въ Пензѣ „пред­
положена исполнительной городской коммиссіи по организаціи
празднествъ въ честь Пушкина начать день торжественной ли-
гургіей въ каѳедральномъ соборѣ не могло осуществиться въ виду
несогласія на это епархіальнаго начальства **). Подольскій кор­
респондента „Сына Отечества“ отмѣчаетъ „совершенное отсутствіе
иа пушкинскомъ праздникѣ духовно-учебныхъ заведеній и вообще
какъ бы отрицательное отношеніе послѣднихъ къ великому на­
родному торжеству. Мы, впрочемъ, имѣемъ возможность удосто-
вѣрить, прибавляетъ корреспондента, что такое положеніе совер­
*) „Сынъ Отечества“, 1S іюня.
**) »C.-Петербургскія Ведомости“, 19 іюня.
НЕУДАВІИІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
401
шенно несоотвѣтствовало настроенію и стремленіямъ питомцевъ
этихъ заведеній“ *). Въ Устьсысольскѣ „юбилей Пушкина праздно­
вали городское училище и женская прогимназія, но устьсысоль-
ская духовная семинарія не только не устроила никакого празд­
ника по этому поводу, а назначила даже экзаменъ какъ разъ на
26 мая. Въ этотъ же день производились экзамены и во многихъ
церковно-приходскихъ школахъ“ **). Въ г. Майкопѣ Кубанской
области, какъ передаютъ „Кубанскія Областныя Вѣдомости“, по
адресу Пушкина и его почитателей была проявлена еще большая
„активность“ .
„Знаете, кто былъ этотъ рабъ Божій Александръ? — спраши­
валъ передъ началомъ панихиды, выступивъ впередъ, протоіерей
Соколовъ у присутствовавшей публики, среди которой было свыше
L200 дѣтей обоего пола. Это былъ поэтъ. Онъ всю лсизнь свою
пѣлъ пѣсни и многія изъ нихъ не нравственный, о которыхъ самъ
потомъ жалѣлъ... И такъ онъ пѣлъ пѣсни, рабъ Божій Александръ.
ІГ вы, дѣти, воспитываетесь въ школѣ на этихъ пѣсняхъ, а между
тѣмъ о многихъ изъ нпхъ онъ самъ хотѣлъ, чтобы онѣ канули
въ Лету. Только неучи, недоучки, педоросли могутъ приходить
въ восхищеніе отъ такой сказки, какъ сказка о работникѣ Балдѣ.
И эту сказку читаютъ иные педагоги въ школахъ. Только развѣ
это педагоги? это наемники, продажные, которыхъ на порогъ
іпколы не слѣдуетъ пускать. Пушкинъ родился христіапиномъ,
жилъ не христіаниномъ, умеръ христіаниномъ... И разбойникъ на
крестѣ покаялся и былъ прощеиъ... Умеръ Пушкинъ христіани-
иомъ по желаяію Царя, который послалъ къ нему священника.
Помолимся же, дѣти, о рабѣ Болеіемъ Алеіссандрѣ; молитесь о
немъ постоянно и вездѣ; онъ сильно нуждается въ вашихъ чи-
отыхъ дѣтскихъ молитвахъ“ .
Пермская дума постановила довести до свѣдѣнія вы сшая на­
чальства о дѣйствіяхъ мѣстной епархіальной власти. Но мы лично
открытыхъ враговъ предпочитаемъ поддѣльпымъ друзьямъ. Если
бы намъ удалось литературу и Пушкина избавить отъ послѣд-
нихъ, то отъ первыхъ они и сами очень скоро бы избавились.
Но жаль одного: распиная Пушкина, зачѣмъ же мудрятъ надъ
ни въ чемъ неповинными дѣтьми?
VII.
Да, не легко было поддержать единезіе на Пушкинскомъ
празднпкѣ. И не одни ребятишки пострадали въ этой кутерьмѣ.
Кромѣ симферопольской дамы и пермскпхъ семинаристовъ,
были и другіе выведенные изъ залы. „Вообще, ппшутъ въ „Сынъ
*) „Сынъ Отечества“, 13 іюня.
**) „Сынъ Отечества“, 17 іюня.
2G

ПЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
Отечества“ , принципъ „тащить“ или по крайней мѣрѣ „не пу­
щать“ имѣлъ широкое примѣненіе па Пушкинскихъ праздне-
ствахъ“ :і:). Въ многихъ и во многихъ мѣстахъ можно былоиод-
мѣтить желаніе отпраздновать Пушкинскій юбилей въ своемъ
кружкѣ, выдавъ собственный обѣдъ за народное пиршество. Въ
этомъ отношепіи лучше всѣхъ молсетъ быть поступили воро-
нелсцы: они явились на праздникъ „въ форменныхъ мундирахъ,
треуголкахъ, регаліяхъ, надѣваемыхъ обыкновенно лишь въ вы-
сокоторжественныхъ случаяхъ“, т. е.
„отнеслись къ Пушкину,
что называется, по казенному“.
Такимъ образомъ, Пушкински!
торлсества, пишетъ вороиелсскій корреспондента, коснулись у
насъ лишь учебныхъ заведеній и 200—300 главныхъ представи­
телей разныхъ казенныхъ и общественныхъ учрежденій. Что лее
касается остального общества, а въ нашемъ городѣ считается до
80 тысячъ жителей, то о немъ позабыли; точно также забыли у
насъ и о народѣ, пѣвцомъ котораго былъ славный поэтъ: для
рабочаго и даже средняго класса не было предпринято ничего,
чтобы тѣмъ или инымъ образомъ вспомнить о Пушкинѣ; даже
гулянья или соотвѣтствующаго спектакля по доступнымъ цѣ-
намъ не нашли возможнымъ устроить“ **). Не менѣе осторожно по-
ступилъ h комитетъ соедпненныхъ художественныхъ и литера­
турныхъ обществъ въ С.-Петербургѣ. На Пушкинскій праздникъ
въ Таврическомъ дворцѣ онъ всѣхъ пустилъ, но... назначилъ
только плату въ 5 руб. съ персоны. Одиако и такой цензъ по­
казался черезъ чуръ демоісратическимъ и 21 іюня „Новое Время“
оповѣстило, что, кромѣ 5 рублевой платы для входа на празд­
никъ, требуется еще фракъ и бѣлый галстухъ. Таісія условія, ко­
нечно, вполнѣ обезпечивали „свою ісомпанію“ .
Другіе не были
такъ осмотрительны и слѣдуя, доллено быть, примѣру „добраго
стараго времени“, а можетъ быть и подъ давленіемъ новыхъ вѣ-
яній, считали необходимымъ допустить на праздникъ и народъ.
Всетаки это давало нзвѣстную декорацію празднику, нулсно было
лишь сохранить мѣру, пущать не во всю, а съ выборомъ и осмо­
трительностью. Съ этой точки зрѣнія можетъ быть любопытнѣе
всего было бы пересмотрѣть Святогорскую эпопею, въ которой
все время проглядывали явное лселаніе отпраздновать въ своемъ
крулскѣ и сознаніе необходимости пустить народъ, чтобы не вы­
звать взрыва негодованія въ общественномъ мнѣиіи. Какой сум­
мой недоразумѣній разрѣшилась эта эпопея—много уже писано.
Посмотримъ лучше, какъ разрѣшали эту дилемму въ другихъ
мѣстахъ.
Къ тому, чтобы вынести праздникъ на улицу, въ народъ—а
были и такіе мечтатели—встрѣтилась масса препятствій, изъ ка-
*) „Сынъ Отечества“, 1S іюня.
**) „Россія“, 1 іюня.
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
403
•тегоріи главнымъ образом*, столь хорошо извѣстныхъ намъ „не­
зависящих! обстоятельствъ“ . Одесскій градоначальникъ „нашелъ
необходимымъ отмѣнить предположенное дефилнроваше у та-
щихся передъ памятникомъ на Одесскомъ бульварѣ ). Ь ъ ы і -
шиневѣ не только отмѣнено такое же дефилированіе, но и „не
разрѣшено устройство Пушкинскихъ чтеній въ 4 пунктахъ го­
рода а предлолсено устроить чтеніе только въ залѣ городской
думы. Отмѣненъ таклсе спектакль, предполагавшійся къ поста­
новка на лѣтней сценѣ циклодрома 27 мая“ м ), Въ Кременчугѣ
независящія обстоятельства“ толсе дали себя знать: „мѣстная
власть не разрѣшила устройства чтенія для предупреждения мо-
гущихъ возникнуть при выдачѣ билетовъ на чтеніе—чего оы вы
думали?—еврейскихъ погромовъ. Остается не понятнымъ, при­
бавляетъ корреспондента, почему для пущей послѣдовательности
не запрещаются театральный представленія въ го родском саду,
гдѣ особенно по нраздникамъ бываетъ много „народа“ , отчего
не закрываются винныя лавки?“ »*») Оттого, очевидно, что для
казенной водки имѣются въ запасѣ другія обстоятельства, чѣмъ
для Пушкина.
Кромѣ сокращенія программы празднествъ, было и другое
•средство для разрѣшенія дилеммы—это такъ или иначе ограни­
чить кругъ публики, изъ которой подбиралась народная деко-
рація. Въ Каменпѣ (Подольскомъ), наир., „привилегію повесе­
литься въ Пушкинскій день получили только дѣти, принадлежа­
щая къ семействамъ членовъ общества (физическаго развитія дѣ-
тей, каковое общество завѣдывало устройством* гулянья) и пи­
томцы мѣстнаго пріюта, состоящаго подъ вліятельнымъ покро-
вительствомъ. З а другихъ дѣтей не было кому заступиться“ ...
Имъ отказано было далее „въ раздачѣ копѣечныхъ сказокъ Пушкина,
которыя былп пріобрѣтены для этой цѣлп“ ****). Въ Перми „на
третій день празднпковъ былъ назначенъ „народный“ вечеръ;
билеты заранѣе уже были розданы управой ея знакомымъ, и
„народъ“ былъ прѳдставлеиъ въ театрѣ массой дамскихъ шля-
покъ, фраками, мундирами и сюртуками, засѣдавшими уже днемъ
раньше въ торлсествениомъ собраиіи городского общества, устроен­
н а я по случаю того же юбилейная дня. Всѣхъ остальныхъ „не
пущали“; съ необычайною грубостью не пустили даже фельдше-
рицъ земской больницы, хотя имъ была предоставлена лолса: не
пустили потому, что они, приходя порознь, не могли предъяв­
лять билетовъ, ибо на ихъ лолсу существуетъ только одинъ би­
лета. Никакія объясиенія не помогали и онѣ получали въ от-
*) „Новое Время“, 12 мая.
**) „Бессарабецъ“ . Цитнруемъ по „Новому Времени“ отъ 23 мая.
***) „Сынъ Отечества“, 15 іюня.
*•***) ,Сынъ Отечества“, 13 іюня.
26*

404
НЕУДАВШІЙСЯ ПРАЗДНИКЪ.
вѣтъ „не велѣно пущать“. Когда народный вечеръ былъ повто-
ренъ, то „за недостаткомъ времени афишъ объ этомъ не было и
въ театръ попалъ опять же средній слой городского населенія.
„Народную тропу“ къ Пушкину, заканчиваетъ корреспондентъ,.
гг. распорядители такимъ образомъ закрыли шлагбаумомъ“ *).
Любопытно, что въ Новгородѣ афиши или, правильнѣе, отсутствіе
ихъ сыграло не меньшую роль, чѣмъ въ Перми. Тамъ о чество­
ваны ПушЕина „было извѣстно лишь меньшинству Новгород-
скихъ гражданъ. Городская управа еіце 2 мѣсяца назадъ вызва­
лась было принять на себя заботы о своевременномъ ознако-
мленіи публики съ начертанными программами чествованія юби­
лея, но директоръ народныхъ училищъ, отклонивъ эти услуги
управы, принялъ эти обязанности на себя и оповѣстилъ о юби-
леѣ лишь учительскій персоналъ наканунѣ праздниковъ“ **).
Гдѣ же и за всѣмъ тѣмъ отъ народа было тѣсно, тамъ вы­
ручали „тумаки и пинки, щедро подносившіеся тутъ и тамъ блю­
стителями порядка“ ***). Конечно, гдѣ эти пинки задѣвали кого-
либо изъ чистой публики, какъ, напр., въ Одессѣ, тамъ была,
еще опасность жалобы и непріятнаго судебнаго процесса. Но
простой народъ, мужикъ... онъ ужъ привыкъ“.
Довольно! Не будетъ перебирать всего вороха газетныхъ вы-
рѣзокъ. Правда, въ нихъ мы нашли бы еще много любопытнаго—
отъ настойчивой рекомендаціи, какую директоръ народныхъ учи­
лищъ Терской области по случаю Пушкинскаго юбилея далъ
Владикавказскому купцу Просвирнину,—до насилія, какое учп-
нили во имя того же Пушкина два волынскихъ дворянина надъ
редакторомъ газеты „Волынь“ . Но достаточно и сказан ная, чтобы
оцѣпить итогъ праздничныхъ впечатлѣній.
Слѣдуя по теченію грязныхъ ручьевъ, мы совсѣмъ не гово­
рили о той публпкѣ, которая, не смотря на подлоги, брань и
пинки, спѣшила, пользуясь Пушкинскимъ юбилеемъ, понастроить,
больше школъ и читаленъ. У литературы, вн-Ь всякаго сомнѣнія,
много и искреннихъ друзей. Да и къ самому Пушкину, вѣроятно,
многіе изъ участниковъ праздника принесли искреннюю любовь
„за то, что онъ, свободный геній, страдалъ при жизни“, ****) за
то, что въ свой жестокій вѣкъ возславилъ онъ свободу и ми­
лость къ падшимъ призывалъ. И такихъ, конечно, было не мало.
Но не они дали тонъ празднику, не ими онъ былъ испорченъ,.
а насъ, вѣдь, интересовалъ именно этотъ вопросъ.
___________
А. Пѣшехоновъ.
*) ,Сынъ Отечества“, 15 іюня.
**) „Сынъ Отечества“, 1 іюня.
***) „Сынъ Отечества“, 15 іюня.
л***) и зъ р£ЧИ французскаго писателя Вонье на ужинѣ Союза писа­
телей 30 мая.
Правители и властители современной
Европы.
Очер ки.
I.
Собраніе конференціи въ Гаагѣ и нерипетіи такъ называемая
дрейфусовскаго дѣла во Франціп являются тѣми яркими собы-
тіями совремеинаго историческая момента, которыя выдѣляютъ
его въ опредѣленный исторпческій періодъ, освѣщаютъ его особ-
ность и отдѣльность отъ предыдущихъ историческихъ эпохъ и
указываютъ его значеніе для будущихъ. При этомъ они одинак ово
освѣщаютъ связь съ прошлымъ и одинаково оюе указываютъ на
значеніе для будущаго. Это—два крупныхъ событія одного род;і,
одного и того же значенія и смысла... Какъ ни страннымъ мо­
жетъ показаться это утвержденіе съ перваго взгляда, оно стано­
вится очевпдиымъ при внимательномъ разсмотрѣиіи современ­
ныхъ дѣлъ и ихъ взапмоотношепій.
Въ самомъ дѣлѣ, что такое гаагская конференція, въ чемъ
ея историческій смыслъ и значеніе'? Цивилизованный міръ дѣ-
лится на рядъ самостоятельныхъ и независішыхъ національныхъ
государственныхъ организацій, но лишенъ устойчивой, общепри­
знанной междугосударственной организаціи. Въ экономической
области эта независимость отдѣльныхъ государствъ и націй уже
успѣла стать фикціей. Взаимная экономическая зависимость ци-
вилпзованныхъ странъ и народовъ стала закономъ жизни совре­
м ен ная человѣчества п возрожденный протекціонизмъ только
замедляетъ это экономическое объединеніе чѳловѣчества, вполнѣ
•безсильно его остановить и отмѣнить. Столь же логически и
послѣдовательно идетъ и постепенное политическое объединеніе
цивилизованныхъ народовъ, постепенное созданіе междугосудар­
ственной органпзаціи, вмѣстѣ и параллельно съ ослабленіемъ
чувствъ національной исключительности и нетерпимости. Мы
еще очень далеки отъ такой организаціп, но кодификація между-

406
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
народнаго права войны и третейскаго суда, предпринятая въ.
Lаагѣ, является круннѣйшимъ фактомъ, огромнымъ шагомъ по
этому пути. Едва ли не дальше еще мы находимся отъ исчезно-
венія у цивилизованныхъ народовъ чувствъ національной исклю­
чительности и нетерпимости, шовинизма, джингоизма и квасного
патріотизма, а это исчезновеніе должно, конечно, сопровождать
великое дѣло международной правовой организаціи. Съ этой
точки зрѣнія, двухлѣтняя борьба во Франціи изъ за дѣла Дрейфуса
является постепеннымъ торжествомъ гуманизма надъ націонализ-
момъ, постепеннымъ ослабленіемъ чувствъ шовинизма и національ-
ной нетерпимости... И вотъ почему собраніе конференціи въ
Гаагѣ и развитіе дрейфусовскаго дѣла во Фраиціи суть событія
одного рода, одного историческая смысла и значенія. Они оба
являются и послѣдствіями, и выралсеніемъ одного и того же про­
цесса, нынѣ господствующая въ псторіп цивилизованная міра,
процесса его политическая объеднненія, которое стало ис т ор и ­
ч ес ки нео бх од им о послѣ того, какъ цивилизованный міръ, объеди­
нившись сперва на почвѣ духовной культуры, затѣмъ къ концу
истекающая XIX вѣка въ главныхъ чертахъ осуществилъ и свое
экономическое объединеніе, еще дезорганизованное, правда, но
дезорганизована въ настоящее время и національная экономическая
жизнь. Съ другой стороны, нѣкоторая международная экономиче­
ская организація, уже сказывающаяся торгово-таможенными конвен-
ціями, замедляется въ своемъ развитіп именно политической дезор-
ганизаціей. Все заставляетъ поэтому считать вопросъ о между­
народной политической организацін и объ исчезновеніи націо-
нальной исключительности ка р ди н а л ь н ы м ъ вопросомъ времени,
главною задачею новаго историческая періода, въ который всту-
паетъ цивилизованный міръ въ послѣднеѳ десятилѣтіе XIX вѣка.
Въ задачу этихъ очерковъ не входитъ подробное изученіе
этой проблемы современной исторіи, но указать на нее было
необходимо, такъ какъ она освѣщаетъ яркимъ пламеиемъ совре­
менный калейдоскопъ политическихъ событій, который казался бы
совершенно непонятной путаницей безъ этого путеводнаго фа­
кела. Казалось бы, всѣ карты перемѣшались, всѣ роли перепута­
лись, но кажется это потому только, что обыкновенно смотрятъ
на игру, какъ на прежнюю, съ преясними ролями. Игра, однако,
иная и роли существенно перемѣнились. Такъ какъ наша задача
сегодня именно обозрѣніе этихъ ролей современныхъ историче­
скихъ персонажей на современной политической авансценѣ За­
падной Европы, то сдѣлать указаніе на новую группировку этихъ
персонажей я счелъ болѣе, чѣмъ умѣстнымъ. Конечно, ничто не
дѣлается сразу и старыя роли еще господствуютъ въ болыпин-
ствѣ странъ цивилизованнаго міра. Мы это и увидимъ при пред-
стоящемъ обзорѣ политическихъ дѣятелей Западной Европы. Съ
одной стороны, мы увидимъ, что въ самыхъ передовыхъ стра-
НРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
407
нахъ какъ Франція и Англія, націонализмъ уже серьезно атако-
а о, другой стороны вь наибов»о—
ъ
стран ахъ какъ Австро-Венгрія и Балканскш нолуосіровъ, нащо
налішіъ невозбранно господствуй, —
цлемеиъ, наседающих* эти обширныя
манія занимают* середину между этими ЕРаин0TM жи, = е
географическую, но и историческую,, такъ какь уже заклю гаютъ
теченія враждебный національнону шовинизму. Швеція занп
маетъ приблизительно такое же положеніе, тогда какъ_въ Дан
и Нопвегіи гуманизм* сдѣлалъ болѣе значительные успѣхи. Толсе
—
и о Нидерлаидахъ, Бельгіи Ш
в » Группи
повка новыхъ историческихъ теченш въ Испанш еще недоста
точно выяснилась. Съ другой стороны недавно
американскую почву евронейскій нацюналшшъ хотя и одержу
ваетъ нѣкоторый успѣхъ, но едва ли пр°чиьі , въ
дуJ
и благороднаго отпора, встрѣчаемаго въ лучшихъ и просвѣщ
нѣйшихъ слояхъ американская народа.
пиастр*
Нашъ обзоръ мы начнемъ съ европейская юго-востока, иначе
го в о р я » тѣРхъ странъ, гдѣ еще пе наступил* новый истори-
ческій иеріодъ. Такимъ образомъ, мы оудемъ идти отъ
отнаго къ неизвѣстному, отъ стараго и зпакомаго къ новому и
нарождающему ся.
II.
Австрія настоящаго времени не блещетъ талантами своихъ
государственныхъ дѣятелей и, выбирая болѣе типичная фигур ,
исторія которыхъ была бы вмѣстѣ съ тѣмъ нагляднымъ ьош .
таріемъ отечественной исторіи, не знаешь, на комъ
Ригеръ — крупная и любопытная историческая фигура, но онъ
іірпнадлежитъ не столько австрійскому, сколько чешскому оте-
“е сГ у и для австрійской нсторіи въ ея цѣлошъ недостаточно
многостороненъ. Другіе недостаточно значительны. Въ ол.идан
новаго, такою и значительною, и многостороннею,
австрійскою фигурою австрійской исторіи за нослѣ* нее полсто-
лѣтіе можно и надо признать единственно одного графа Іо ген
варТа Но онъ в ы й этого года умеръ. Однако, и Ригеръ, и
Бадени не у дѣлъ, a значеніе Гогенварта и послѣ кончины
остается немаловажнымъ. [Федералисты - консерваторы ещ
нашли другого вождя, а эта партія-единственная въ Австрш,
которую можно не называть націоналистическою. Такимъ обра­
зомъ вокругъ имени покойнаго графа и кипѣла та борьба австрш-
скихъ партій, которая привела къ современному печальному по-
Г ж е н іГ нТцІональной ненависти и раздоровъ и которая един^
ственно въ сильной иниціативѣ Гогенварта находила нѣкоторыи

408
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
нротивовѣсъ этой печальной эволюціи. Поэтому, именно Гоген-
верта мы выбираемъ, какъ центральную фигуру австрійской исто-
ріи послѣдняго времени. Къ тому же это будетъ и некрологомъ
недавно скончавшемуся историческому дѣятелю.
Графъ Карлъ Сигмундъ фонъ-Гогенвартъ принадлежалъ къ
старинной дворянской фамиліи В.-Австріи. Родился оиъ въ 1824 г.
Въ эпоху абсолютизма Гогенвартъ проходилъ обычпымъ поряд-
комъ ступени государственной слулсбы. Констнтуція его застала
на посту намѣстника въ Линцѣ (В.-Австріи). Вмѣстѣ съ другими
представителями феодальной аристократіи гр. Гогенвартъ отнесся
несочувственно къ новому режиму. Онъ не былъ противникомъ
представительныхъ учрежденій, но признавалъ обязательную не-
нарушимость такъ называемыхъ „историческихъ правъ“ отдѣль-
ныхъ провпнцій, составляющихъ пеструю монархію Габсбурговъ.
Этп провинціи, доставшіяся Габсбургамъ по праву наслѣдованія.
были исторически и юридически отдѣльнымп государствами, свя­
занными лишь особою монарха. Каждая имѣла свое государствен­
ное устройство, никогда не отмѣненное. Эти отдѣльныя „госу­
дарственный права“ областей могли быть законно замѣнены
общимъ австрійскимъ государственнымъ правомъ лишь съ согласія
сеймовъ всѣхъ областей. Гогенвартъ и его единомышленники
твердо стояли на почвѣ этихъ историческихъ правъ. Они съ со-
чувствіемъ встрѣтили октябрьскіе дипломы 1860 г., которыми
возстановлялось значеніе областныхъ сеймовъ, но перешли въ
оппозицію, когда въ 1861 г. была издана общеимперская нейт­
ралистская конституція, поскольку эти новыя учреяѵденія нару­
шали историческія права провинцій и ограничивали компетенцію
сеймовъ. Гр. Гогенвартъ съ самаго начала своей политической
карьеры являлся видиымъ представителемъ этой партіи феодаль­
на! о федерализма, a затѣмъ сталъ во главѣ ея, мѣсто, имъ со­
храненное до самой недавней кончины.
Это теченіе феодальнаго федерализма встрѣтилось съ парал-
лельнымъ теченіемъ федерализма національнаго. Національноо'
возролсдеиіе, итальянское и германское, наполнившее собою
конецъ нрошлаго и первую половину настоящаго, нынѣ уже
истекающаго, столѣтія, получило свое естественное продоллсеніе
въ національномъ возрожденіи славянскихъ, румынскихъ и эллин-
скихъ населеній юго-восточной Европы. Возролсденіе культурной
самобытности естественно влекло за собою и стремленіе полу­
чить самобытность политическую: если не самостоятельность,
то широкую автономію. Такъ возникли партіи автономистов!,
чешскихъ, польско-галпцкихъ, русско-галицкихъ, хорватскихъ.
(въ Воеводинѣ), румыпскихъ (въ Трансильваніи), словинскихъ.
итальянскихъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ эти національно-феде-
ралистскія стремленія совпадали и съ „историческими нравами“
провинціи (автономизмъ чешскій, польскій, хорватскій, словия-
скій); въ другихъ напротивъ того эти два федерализма противо-
рѣчили другъ другу (напр, русско-галицкій или трапспльвано-
румынскій). Эти вторые были гораздо слабѣе и почти вовсе не
заключали замѣтнаго ку льтур ная слоя. Могущественные-лсе на-
ціоналпзмы чешскій, польскій и хорватскій (за которыми про­
брался къ руководящей роли и націонализмъ словинскіи) оказы­
вались въ согласіи съ программою феодальнаго федерализма.
Въ поискахъ за союзниками эти націоналистическіе федералисты
охотно вступили въ соглашеніе съ феодалами „историческихъ
правъ“ , а за ними п съ ихъ ближайшими союзниками, клери-
каламивсѣхъ національностей. Вся эта такъ называемая „правая“
признала свопмъ вождемъ графа Гогенварта.
Эволюція эта, однако, созрѣла только къ началу 1871 года.
До этого времени господствовали централисты, поддерлсиваемые
нѣмецкимп либералами и поляками, сначала ожидавшими себѣ
автономіи отъ либераловъ. Кое что поляки и получили, но удо­
влетворены не были. Къ тому лее въ ихъ средѣ все больше
распространялись идеи славянской солидарности. Когда финан­
совый неудачи нейтралистская министерства Газнера-Гискры и
его пораженіе на выборахъ рѣшили его участь и вынудили
оставить власть (1870 г.), пмператоръ Францъ-Іосифъ не сразу
обратился къ послѣдовательнымъ федералистами но сначала по-
пробовалъ образовать коалиціонное министерство съ графомъ
Потоцкимъ во главѣ. Потомъ долгое время и теперь снова
нменно эта комбинація господствуетъ въ австрійскихъ MiiHiicTepj
ствахъ, но сначала она не удалась. „Правая“ отнеслась съ ней
несочувственно, a „лѣвая“ поддерживала далеко не единодушно.
Кабинетъ графа П отоц кая вышелъ въ отставку и образованіе
новаго министерства было поручено вождю федералистовъ граф)
Гогеиварту. 4 февраля 1871 года федералистское министерство
вступило во власть. Въ него вошли такіе извѣстные дѣятели.
какъ Шеффле, Иречекъ и др. Министерству этому, однако, не
сулгдено было долго просуществовать. Широкая федералистиче-
сісая программа гр. Гогенварта встрѣтила ярую оппозицію не
только со стороны нѣмецкнхъ націоналистовъ и цеитралпстовъ,
но и со стороны, откуда, казалось бы, не слѣдовало ея ожидать.
Только что (1867 г.) получившіе свою автономно на основѣ
„историческая права короны Св. Стефана“ мадъяры встрѣтилп
съ неудовольствіемъ готовность императора Франца-Іосифа при­
знать такія же „историческія права“ другихъ областей монархіи.
Графъ Юлій Андраши, впослѣдствіи канцлеръ имперіп, а тогда
министръ-президентъ Венгріп, сдѣлалъ императору энергическое
представленіе противъ федералистической 'программы графа Го­
генварта. Онъ особенно опасался признанія „историческихъ правъ
короны Св. Венцеслава“, иначе говоря, соеднненія Богеміп, Мо-
равіи и австрійской Силезіи въ одно автономное чешское коро­
ПРАВИТЕЛИ и ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
409

410
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
левство съ 8Ѵг мнлліоннымъ населеніемъ. Только-что выгово-
ривъ, вмѣстѣ съ Деакомъ, Коломаномъ Тиссой п другими во­
ждями мадъярскихъ партій, право отдѣльной организаціи для
Венгрін, графа Андраши находилъ, что дарованіе такого лее
нрава чехамъ опасно для самого существованія Австріи. Пред-
ставленія графа Андраши былп не менѣе энергически поддер­
жаны графомъ Бейстомъ, тогдашнимъ канцлеромъ и министромъ
иностранныхъ дѣлъ Австро-Венгріи. Графъ Бейстъ, ссылаясь на
совѣты князя Бисмарка, указывалъ, что дарованіе широкой авто-
номіи полякамъ Галицін можетъ возбудить броясеніѳ въ ноль-
скихъ провинціяхъ Пруссіи и Россіи и тѣмъ вызвать неудоволь-
ствіе этихъ державъ. Противъ такой оппозиціи федералистиче-
ской программѣ графъ Гогенвартъ, хотя и опиравшейся на
цвѣтъ австрійской аристократіи (князья Шварценберги, князья
Лобковицы, графы Туны, графы Кламъ-Мартинецы и другіе пред­
ставители аристократіи были на его сторонѣ), оказался безеиль-
нымъ и 25 октября 1871 года, послѣ 5 мѣсяцевъ съ лишнимъ
управленія имперіей, вышелъ въ отставку вмѣстѣ со всѣмъ своимъ
министерствомъ, успѣвъ многое подготовить и ничего осуществить.
Далѣе, торжественно самимъ императоромъ данное чешской депу-
таціи обѣщаніе короноваться въ Прагѣ короною Св. Венцеслава
не было исполнено. Тѣмъ не менѣе управленіе страною федера-
лнстскимъ министерствомъ не осталось безъ серьезныхъ истори-
ческихъ послѣдствій. Централисты, управлявшіе имперіей до того
времени безъ перерыва десять лѣтъ со дня введенія конституціи
(1861 по 1870 гг.), послѣ графа Гогенварта уже ни разу не воз­
вращались къ власти, тогда какъ федералисты еще разъ на ко­
роткое время получили власть (министерство графа Бадени).
Большею лее частью страною управляли компромисс ныя мини­
стерства, искавшія, однако, опоры больше у федералистской „пра­
вой“, нежели у нейтралистской „лѣвой“. Введеніѳ поляковъ въ
федералистическій союзъ тоже есть дѣло соглашенія 1871 года
и послѣдствіе федералистическаго министерства гр. Гогенварта.
Послѣ отставки, гр. Гогенвартъ сохранилъ предводительство
„правой“ и съумѣлъ соединить въ одну союзную партію нѣмец-
кихъ феодаловъ и клерикаловъ, чешскихъ феодаловъ, староче-
ховъ, обѣ фракціи поляковъ (демократическую и аристократи­
ческую), словинцевъ, сербо-хорватовъ Далмаціи и румыновъ Буко­
вины. Это дало графу Гогенварту солидное парламентское боль­
шинство, впервые поколебленное разгромомъ старочеховъ младо-
чехами въ 1891 г. *), но вскорѣ возстановленное соглашеніемъ
съ младочехами. Такое невозбранное господство въ парламентѣ
*) Разгромъ старочеховъ произошелъ, собственно говоря, въ 1889 году,
но это были сеймовые выборы. Въ 1891 г. на выборахъ парламентскихъ
пораженіе старочеховъ было подтверждено.
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
въ теченіе четверти вѣка дало бы графу Гогенварту такое же-
безсмѣнное премьерство, если бы въ Австрш министерства были
отвѣтственны передъ парламентомъ. Графъ Гогенвартъ доволь­
ствовался тѣмъ, что не донускалъ централнстскихъ министерствъ
и неизмѣнно поддерживалъ кабинетъ графа Таафе, всегда склон­
ный къ компромиссамъ съ федералистами. Въ 1891 году, чувствуя
усталость, графъ Гогенвартъ лселалъ удалиться отъ дѣлъ, но уету-
пилънастояніямъ графа Таафе, которому авторитетъ стараго графа
былъ особенно надобенъ послѣ того, какъ въ парламентѣ младо-
чехи замѣнили устунчивыхъ старочеховъ. Графъ Гогенвартъ,
дѣйствительно, уснѣлъ сдѣлать эту послѣднюю услугу своей
партіи. Онъ ее реорганизовалъ и съумѣлъ заключить соглашеніе
съ младочехами, такъ что кабинетъ графа Бадени нашелъ для
себя готовое федералистическое большинство. Нѣмецкая оострук-
ція H уличные безпорядки свергли графа Бадени, но „клубъ 1о-
генварта“ , онирающійся иа союзъ съ поляками и младочехами^
и до сихъ поръ располагаетъ парламентскимъ болышшетвомъ.
Въ „клубъ Гогенварта“ входятъ нѣмецкіе клерикалы и феодалы,
чешскіѳ феодалы, словинцы, сербо-хорваты и румыны. Поляки и
младочехи образуютъ отдѣльные клубы, союзные клубу Гоген­
варта, которому трудно указать преемника съ тѣми же авторп-
тетомъ и талантомъ. Для австрійской „правой“ смерть стараго
графа—очень крупная и едва-ли скоро вознаградимая потеря.
Князь Лобковицъ—слишкомъ чехъ, какъ и князъ Шварценоергъ,
князь Лихтенштейнъ— слишкомъ клерпкалъ, а графъ Бадени елпш-
комъ выдвинулся въ недавной борьбѣ съ нѣмцами.
Федералнзмъ австрійскій является одною изъ могуществен-
ныхъ историческихъ силъ габсбургской монархіп. Онъ не торже­
ствует^ правда, но и надъ ннмъ не торжествуетъ централизмъ
и эта невозможность твердаго и окончательная рѣшенія, тяго-
тѣющая иадъ Австріей уже безъ малаго сорокъ лѣтъ, и является
коренною основою политическая кризиса, ставшаго хроническою бо-
лѣзныо этой страны, порою (напр, теперь) обостряющаяся до прямо
горяч ечная состоянія. Покойный Гогенвартъ много поработалъ
надъ разрѣшеніемъ этого кризиса и исторія всегда отведетъ ему
не послѣднее мѣсто нрн изображеніи нашего времени и его-
иолитическихъ судебъ.
III.
Теоретически, федералистическое государственное устройство
нмѣетъ много преимуществъ передъ централистическимъ. Соеди­
ненные Штаты Сѣверной Америки и Швейцарія могутъ служить
прекрасною иллюстраціей этого мнѣнія. Государственное единство
и патріотизмъ населенія этихъ федерацій стоятъ выше всякаго

412
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
сомпѣнія и отлично уживаются съ полною политическою авто­
номией отдѣльныхъ штатовъ п кантоповъ. Не менѣе яркій при-
мѣръ представляютъ Нидерланды, гдѣ кантональная автономія
почти такъ же широка, какъ въ Швейцаріи. Эти нримѣры такъ
ярки, обнаруживаются съ такимъ постоянствомъ въ теченіе вѣ-
ковъ, что отрицать достоинства федеративиаго строя можно, лишь
исходя изъ предположенія, что для его осуществленія необходимо
п р ед в ар и т ел ьн о е преобладаніе въ странѣ центростремительныхъ,
а не центробѣжныхъ стремленій. Когда швейцарскіе или нидер-
ландскіе кантоны заключали свои союзы и учреждали новыя фе­
деративный государства, они всѣ желали этого объединенія и
продолжаютъ его желать до сихъ поръ. Если же, какъ въ Австрін.
разныя составныя части пе питаютъ нп взаимной симпатіи, нп
довѣрія другъ къ другу, то широкая федерація не будетъ-лн
опасною для самого существованія имперіи, какъ то и утверлс-
дали въ 1871 году графы Андраши и Бейстъ? Мы имѣемъ, однако,
яркій п убѣдительный прнмѣръ, который въ значительной сте­
пени подрываетъ зиаченіе этихъ соображеній двухъ канцлеровъ
Австро-Венгріи. Когда Гладстонъ приступнлъ къ реформѣ уирав-
ленія англійскими колоніями, во всѣхъ этихъ колоиіяхъ значи­
тельное большинство населепія было настроено враждебно по
отношенію къ метрополіи и такъ называемый „англійскія“ партіи
въ Канадѣ, Капландіи, Наталѣ и даже въ Австралии составляли
самое ничтожное меньшинство, искусственно поддерживаемое
покровительствомъ центр альная правительства. Не центростреми­
тельный, а центр обѣжныя силы преобладали въ колоніяхъ бри-
танскихъ. По теоріп графовъ Андраши и Бейста, нри такихъ
условіяхъ нельзя было даровать колоніямъ автономіи. Надо было
ждать предварительная измѣненія чувствъ и мнѣиій колонистовъ.
Гладстонъ, однако, былъ совсѣмъ иного мнѣиія и нровелъ самую
широкую автономію для одиннадцати колоній съ европейскнмъ на-
селеніемъ. Прошло нѣсколько десятилѣтій нослѣ этпхъ реформъ
и настроеніе въ колоніяхъ радикально измѣнилось. Англичане
Австраліи, голландцы Капа и французы Канады, всѣ одинаково
привязаны къ своей велпкой федеративной имперіп и центро­
бежный стремленія смѣнились центростремительными. Такимъ
ооразомъ, наспльственная централизація создаетъ центробѣжныя
стремленія, тогда какъ самоуправленіе развиваетъ центростремп-
тельныя. Проявленіе центробѣжнаго настроенія можетъ служить
нерѣдко наилучшимъ показателемъ того факта, что централпзація
перешла допустимую для здороваго развитія страны мѣру.
Выть молсетъ, не мѣшаетъ обратить вниманіе еще на одно
немаловажное обстоятельство, которое осложняетъ федералистиче-
скій вопросъ въ Австро-Венгріи. Дѣло въ томъ, что всѣ наши
примѣры федерацій, швейцарская, голландская, сѣверо-американ­
ская il колоніальная британская, опираются на однородное и
вполнѣ гомологичное государственное право для всѣхъ федера-
тивныхъ единицъ, тогда какъ проектируемая австрійская федера-
ція исходить изъ очень запутанная комплекса „историческихъ
правъ“, особыхъ для каждой федеративной единицы, при чемъ
такими единицами являются и 15 милліонная Венгрія и какой
нибудь Зальцбургъ съ 173 тыс. жит. Это, конечно, затруцненіе,
но Германія восторжествовала же надъ такимъ же затрудненіемъ
и создала имперію изъ 33 нѳзависимыхъ государствъ, каждая съ
своимъ устройствомъ. Здѣсь нашлось мѣсто и громадной Пруссіи
и маленькому Липпе или Ангальту.
„Историческія нрава“ явля­
ются въ значительной степени тормазомъ внутренняго развитія
областей, но это уже и было бы ихъ собственною заботою послѣ
утвержденія федераціи. Поэтому то нельзя не признать, что фео-
далъ п консерваторъ Гогенвартъ лучше ионималъ истиннк.я по-
литическія потребности своего отечества, нежели либералы Бейстъ
и Андраши. Затормозивъ переходъ къ федераціи, но не имѣя ни­
какой возможности создать единую австрійскую націю наряду съ
такою же единою союзною націей венгерской, они добились од­
ного: обострили положеніе и создали возможность распаденія
имперіи, невозможнаго при разумной и свободной федераціи.
Поэтому, кончина графа Сигмунда Гогенварта является серьез­
ною потерею не только для партіи, которой вождемъ онъ былъ
въ теченіе четверти столѣтія, но и для всей Австріи. Умѣряя
клерикальный и феодальныя притязанія однихъ, крайній націо-
нализмъ другихъ, онъ удерживалъ реакцію отъ крайностей и по­
степенно создавалъ почву для федераціи, т. е. для формы, очень
благопріятной прогрессу и свободѣ. Иначе говоря, онъ создавалъ
условія для сохраненія Австріи. Блгокайшее будущее поішкетъ,
какое направленіе примутъ клерикальные, феодальные и націо-
нальные элементы австрійской исторической жизни послѣ того,
какъ въ самую трудную минуту исчезъ руководившій ими авто­
ритета стараго государственнаго человѣка. И однако, вопросъ о
замѣнѣ графа Гогенварта есть въ настоящее время самый яшзнен-
ный для Австріи и ея политической будущности... Ригеръ, хотя
и живъ, но политически болѣе умеръ, нежели Гогенвартъ. По-
смотримъ на другихъ.
При власти въ настоящеее время гр. Тунъ. Остановимся на
немъ. Графы Туны—'Старинная феодальная фамилія Богеміи, до­
ставившая Габсбургамъ многихъ выдающихся государственныхъ
дѣятелей. Родовыя помѣстья Туновъ лежатъ въ онѣмеченной части
Богеміп, а сами они признаютъ себя не чехами, но нѣмцами;
однако, какъ п Гогенвартъ, нынѣшній глава ф ам иліи Туновъ при­
надлежитъ къ сторонникамъ „историческихъ правъ“ вообще н
„государственнаго права короны Св. Венцеслава“ въ частности.
Графъ Францъ Антонъ фонъ Тунъ (Thun) родился 2 сентября
1847 года, такъ что этою осенью ему пополнится 52 года. Всѣ
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
413

эти внѣшнія данныя говорили бы въ пользу графа Туна, какъ
•естественнаго преемника графа Гогенварта. Какъ и послѣдній,
онъ—нѣмецъ, феодалъ, консерваторъ и федералистъ, имѣетъ
■болынія связи при дворѣ, отличается энергіей и рѣпштельностыо.
Его политическая карьера началась въ 1879 году вступленіемъ
депутатомъ въ нижнюю палату вѣнскаго рейхсрата, гдѣ онъ за-
•сѣдалъ на скамьяхъ чешсішхъ феодаловъ-федералистовъ; съ
1881 года, со смертью отца, занялъ наслѣдственное мѣсто въ
верхней палатѣ; состоя неизмѣпно членомъ клерикально-феодаль-
ной „правой,, въ этой палатѣ, особенно выдвинулся энергпче-
скнмъ возбуледеніемъ вопроса о коронованіи императора чешскою
короною Св. Венцеслава и о признапіи чешскаго государствен­
наго права. Эта иниціатива заслужила ему большую популяр­
ность въ чешскомъ народѣ и вообще въ федералистскихъ кру­
гахъ. Когда въ 1889 году графъ Тунъ былъ назначенъ намѣстни-
комъ Богеміи, онъ былъ тамъ встрѣченъ съ радостью и полу-
чнлъ названіе „намѣстника коронованія“ . Эта популярность,
однако, длилась недолго. Вскорѣ послѣ вступленія графа Туна
въ должность богемскаго намѣстника, была открыта въ Прагѣ
соціалистическая пропаганда въ кружкахъ чешской молоделси,
союзъ которыхъ носилъ названіе о м ла д и н а . Жестокая расправа
съ омладииистами улсе оттолкнула отъ Туна чешское общество.
Когда же онъ, воспользовавшись омладинистской пропагандой,
пожелалъ обобщить омладиннстовъ и младочеховъ и раздавить
послѣднихъ, то эта попытка вызвала общее негодованіе страны,
подъ тяжестью котораго ему пришлось удалиться изъ Праги. Въ
1895 году графъ Тунъ былъ уволенъ отъ доллсности намѣстника
Богеміи, ничего не сдѣлавъ для примиренія чеховъ и богемскихъ
нѣмцевъ, главной цѣлп его назначенія. Эти безтактностн, неудачи
п нелояльные маневры такъ уронили политическое зпаченіе графа
Туна, что молено было думать о его карьерѣ, какъ о закончен­
ной. Ходъ событій п совершенное безлюдье его призвали къ
власти въ 1898 г., когда онъ сталъ премьеромъ. Подъ руковод-
ствомъ и ісонтролемъ Гогенварта, это была не изъ худшихъ ком-
бинацій... Чего теперь молено олсидать отъ рѣшительнаго и не­
разборчивая на средства графа, предсказать трудно, но, какъ
глава „правой“ , опъ можетъ привести эту партію къ разлолеенію
или къ превращенію въ простую реакціонную... Другого же вы­
дающаяся кандидата, который былъ бы нѣмецкой національ-
ности, федералистъ и аристократа (необходимый условія для пред­
водительствовать „правою“ вѣнскаго парламента), на горизонтѣ
не видно. Есть мелсду „правыми“ нѣмцами князь Лихтенштейнъ
H графъ Фалыеенгайнъ, но это крайпіе клерикалы, только пере-
носящіе федерализмъ радп союза: онн сыграютъ роль, когда про­
бьете часъ обналсенной отъ всякихъ виноградныхъ и фиговыхъ
листьевъ реакціи. Есть мелсду поляками графъ Бадени, искусный
■414
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
и энергичный правитель, но его крутыя мЬры противъ нѣмец-
кихъ обструкціонистовъ внушили къ нему непримиримую вралсду
среди нѣмцевъ, частью далее среди „правыхъ“; слѣдовательно,
ни онъ, ни его сподвилсникъ Абрагамовичъ не возможны въ оли-
жайшемъ будущемъ. Есть мелсду чехами князья Випдишгрець,
Лобковицъ и ІІІварценбергъ, все самыя громкія аристократиче-
скія имена Габсбургской имперіи, но первый, судя по его прош­
лому, только другое изданіе того же Туна, а объ Лобковичѣ и
Шварценбергѣ извѣстно только, что они чешскіе патрюты и феде­
ралисты, но клерикалы и крайніе феодалы. Ихъ политическое
прошлое покамѣсть мало характерно и не даетъ матеріала, что­
бы судить о возмоленой роли, которую имъ можетъ приготовить
имнерія. Одинъ изъ вліятельнѣйшпхъ членовъ фамиліи Шварцен-
берговъ—извѣстный кардиналъ, одинъ изъ высшихъ сановни-
ковъ католической церкви въ Австріи.
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
415
ІУ.
Въ монархію Габсбурговъ, кромѣ австрійской дерлеавы, вхо-
дитъ еще и венгерская и, хотя судьба монархіи рѣшается и
рѣшится, конечно, въ Вѣнѣ, а не въ Будапештѣ, но для полноты
обзора бросимъ бѣглый взглядъ и на государственныхъ дѣятелеи
Венгріи. Крупныя фигуры, поработавшія надъ созданіемъ совре­
менной Венгріи—Деакъ, Этвешъ, Юлій Андраши и Коломанъ
Тисса. Изъ нихъ трое первыхъ уже отошли въ предѣлы, изъ
коихъ не принято возвращаться и снова принимать участіе въ
нашихъ земныхъ дѣлахъ и тревогахъ. За ними сошелъ въ могилу
и ихъ знаменитый современникъ н соперникъ Людвигъ Кошутъ.
непримиримый врагъ австрійскаго союза. Остающійся въ лепвыхъ
Коломанъ Тисса тоже не у дѣлъ, но онъ еще пользуется ооль-
шимъ вліяніемъ и не представляется невозможными что онъ
молсетъ снова получить руководящую роль. Обойтп его, стало
быть, нельзя. Рядомъ съ нимъ надо остановиться на бывшемъ
недавно премьерѣ баронѣ Банфи и нынѣшнемъ Коломанѣ Селлѣ.
Вождь „лѣвой“, Францъ Кошутъ, сынъ. Людвига, добивающшея
совершеннаго отдѣленія отъ Австріи, не имѣетъ шансовъ, въ
предѣлахъ возмоленаго предвидѣнія, пересѣсть со сісамеекъ оппо-
зиціи на мннистерскія. Національныя оппозпціи не мадьярскихъ
племенъ Венгріи—тѣмъ менѣе.
Коломанъ Тисса (Tisza) фонъ-Боросено родился въ 1830 году
въ аристократической реформатской семьѣ и до уравнения правъ
нротестантовъ оставался въ сторонѣ отъ политической жизни
страны. Когда въ 1861 году венгерцы уклонились отъ появленія
въ вѣнскомъ рейхсратѣ, вѣнское правительство созвало венгер-
••скій сеймъ въ надеждѣ войти въ соглашеніе. Тисса былъ выбранъ

416
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
депутатомъ и сразу занялъ выдающееся пололсеніе. Онъ рѣзко
выступилъ противннкомъ всякаго компромисса: „Историческія
права“ Венгріи должны быть признаны, прежде всего, и безъ
всякихъ ограничены, а съ тѣмъ вмѣстѣ и всѣ либеральные за­
коны, одобренные сеймомъ 1848 года, вполнѣ преобразовавшіе
прелшюю феодальную Венгрію въ современную демократію, но
отмѣненные императоромъ послѣ подавленія венгерскаго возста-
нія. Образованный юрпстъ, талантливый ораторъ, искусный по-
лптикъ, Коломанъ Тисса много содѣйствовалъ тому, что именно
эта программа и была одобрена сеймомъ 1861 года. Вѣнское пра­
вительство чувствовало себя еще достаточно сильнымъ, чтобы
не сдаться на капитуляцію передъ „мятежнымъ“ сеймомъ, который
былъ распущенъ, а въ странѣ по прежнему царилъ полицейскій
произволъ, но уже недолго... Пораженія 1866 г. заставили пойти
на уступки и вѣнское правительство капитулировало по всей ли-
H i n . Болѣе умѣренный Деакъ стоялъ во главѣ министерства, Тисса
образовалъ умѣренную оппознцію „лѣваго центра“. Его программа
требовала дальнѣйшаго ослабленія связи съ Австріей (во внутрен-
нихъ дѣлахъ), рѣшительной неуступчивости немадьярскимъ на-
родностямъ Венгріи, особенно славянскимъ (которые въ 1848 г.
были на сторонѣ вѣнскаго правительства), энергичной политики
внѣшней. Это была національная программа, партія которой на­
зывала себя, однако, либеральной. Эта программа наиболѣе со-
отвѣтствовала настроенію мадьяр ская населенія Венгріи, но
сначала авторитетъ Деака нѣсколько умѣрялъ это двшкеніе. Когда
лее Деакъ умеръ, а мелсду деакистами начались несогласія, Ко­
ломанъ Тисса съумѣлъ отвлечь значительную ихъ часть и вмѣ-
стѣ съ „лѣвымъ центромъ“ образовать компактное „либеральное“
большинство. Съ этого времени, именно съ 1875 г. и до 1890 г.,
въ теченіе пятнадцати лѣтъ онъ стоялъ во главѣ будапештская пра­
вительства. Двалсды возобновивъ соглашеніе съ Австріей (въ 1877
и 1887 гг.), К. Тисса успѣлъ добиться новыхъ льготъ Венгріи.
Политика насильственной мадьяризаціи при немъ достигла сво­
его полнаго и вполнѣ беззастѣнчиваго выралсенія. Даже нѣмцы
Трансильваніи не были пощаясены. И внѣшняя политика Австріи,
находившаяся въ это время въ рукахъ мадьяра лее ІОлія Андраши,
вполнѣ соотвѣтствовала программѣ Тиссы; это было время бер­
л инска я конгресса, оккупаціп Босніи и Герцеговины, вытѣснепія
русскаго вліяпія въ Сербіи н Болгаріп, заключенія тройственная
союза. Какъ протестантъ, К. Тисса провелъ нѣкоторые антикле­
рикальные законы, возбудившіе противъ него могущественное ка­
толическое духовенство. Это обстоятельство, нѣкоторые финансо­
вые промахи и неудовольствіе, возбужденное въ собственной пар­
ии ^нѣсколько деспотическимъ руководительствомъ, соединились,
чтобы въ 1890 году положить конецъ этой блестящей карьерѣ.
К. Тпссѣ теперь уже 69 лѣтъ, но онъ еще бодръ тѣломъ и пре-
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
417
псполненъ по преленему готовностью принять отвѣтственность
власти.
Что сказать о баронѣ Банфп, который недавно оылъ премье-
ромъ (съ 1895 по 1899 гг.) и считается однимъ изъ самыхъ зна-
чительныхъ политическихъ дѣятелей современной Венгріи'? Ба­
ронъ Дезпдерій фонъ-Банфи (Banffy) происходить изъ омадьярен-
ныхъ валаховъ Траисильваніи, гдѣ и родился въ Клаузенбургѣ
въ 1843 году и, получивъ образованіе въ Германіи, выступилъ
па политическое поприще вскорѣ послѣ возстановленія парла­
ментаризма въ Венгріи. Съ этихъ поръ п до самаго паденія
К. Тиссы, Банфи состоялъ неизмѣннымъ стороиникомъ Тиссы, а,
нъ качествѣ начальника трансильванскаго комитата (округа)
Быстрицы-Нашодскаго, превзошелъ самого Тиссу насиліями гру­
бой мадьяризаціи румыновъ и саксовъ. Его министерство было
нродолженіемъ релсима К. Тиссы, какъ п предшествовавшее ми­
нистерство Векерле, павшее на церковно-политическііхъ вопро-
сахъ. При содѣйствіи К. Тиссы, Банфи счастливо съ ними по-
кончилъ, но затѣмъ палъ, не съумѣвъ провести въ палатѣ маг-
иатовъ избирательный законъ, вотированный нижнею палатою.
Когда рѣчь идетъ о Банфи, зачѣмъ лее пе К. Тисса при власти^
Все толсе, только сортомъ плоше. Только вмѣсто оригинальной
и талантливой лпчности призвана ісонія.
Коломанъ Селль (Ssell) родился въ 1842 году и одновременно
съ Банфи выступилъ на политическую арену, точно такъ же за­
числившись въ ряды „либеральной“ партіи К. Тиссы, который
въ первомъ своемъ министерствѣ (1875) предоставилъ ему постъ
.министра финансовъ. Селль былъ однимъ изъ столповъ перваго
министерства Тиссы и много содѣйствовалъ его упроченію. Однако,
уже въ 1878 году К. Селль вынулсденъ былъ выйти изъ^ мини­
стерства вслѣдствіе рѣзкихъ нападковъ на слишкомъ оолыпіе
расходы по оккупаціи Боснін и Герцеговины. Съ тѣхъ поръ
президента венгерскаго банка, Селль упорно отклонялъ пригла-
шенія вступить въ кабинетъ, утрачивая свое значеніе, какъ вы­
дающаяся финансиста, и иеизмѣнно засѣдая въ палатѣ въ числѣ
сторонниковъ Тиссы, котораго политику опъ энергически поддер-
леивалъ, пользуясь большимъ политичеекпмъ вліяніемъ и въ па-
латѣ и въ странѣ. Тяжелый парламентски! кризисъ, которымъ
завершилось управленіе барона Банфи, побудилъ К. Селля при­
нять власть. Онъ составилъ министерство и успѣлъ^ соединить
въ палатѣ необходимое большинство. Болѣе искусный и тактич­
ный, нежели Банфи, и Селль однако будетъ только копіей К.
Тиссы. Первый крупный шагъ, который онъ сдѣлалъ, былъ во-
зобновленіе соглашенія съ Австріей. Онъ добился новыхъ значи-
тельныхъ льготъ для Венгріи, но цѣною согласія, чтобы со-
рлашеніе это со стороны Австріи было проведено внѣконститу-
ціоннымъ путемъ. Это по меньшей мѣрѣ недальновидно: что со-

418
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
годня можно декретировать въ Вѣнѣ, завтра возможно нримѣнить
и къ Будапешту. Это въ случаѣ торжества реакціи въ Вѣнѣ, а
въ случаѣ возвращенія къ конституціонализму, все соглашеніс
можетъ быть признано незаконпьшъ н недействительны мъ!
Оглядываясь на эту галлерею правителей современной Австро-
Венгріп, нельзя ие видѣть, что они стоятъ на почвѣ узкаго на-
ціоналпвма, противовѣсомъ которому является только клерикаль­
но-феодальная арпстократія съ ея теоріей „историческихъ правъ“ .
Естественное ослабленіе этой аристократіи ослабляетъ и этотъ
противовѣсъ, до ужаса обнажая націоналнстическое остервенѣніе,
которое, уже не сдерживаемое ни религіей, ни историческимъ
нравомъ, не находить себѣ ограниченія и въ развитіп гума­
ниста ческихъ идей. Одна династія и внушаемый ею вѣрнопод-
данническія чувства умѣряютъ это остервенѣніе національныхъ
страстей п евязываютъ въ нѣчто единое эту пеструю, исполнен­
ную взаимной ненависти и вражды территорію, которой Фрименъ
отказываетъ далее въ имени государства, называя ее прямо по-
мѣстьемъ Габсбурга. Нельзя не заинтересоваться поэтому и са­
мимъ помѣщикомъ и его родомъ, иризваннымъ нродоллеать его
хозяйство.
У.
Императоръ Австріи, король Венгрін Карлъ Франдъ Іосифъ I
родился 18 (6) августа 1830 года, такъ что теперь ему шесть­
д е с я т девять лѣтъ. Отецъ его, эрцгерцогъ Францъ Карлъ, былъ
вторымъ сыномъ императора Франца и вслѣдствіе бездѣтности
старшаго брата императора Фердинанда былъ все время наслѣд-
никомъ престола. Женился онъ на баварской нринцессѣ Софіи
и пмѣлъ отъ нея много дѣтей, въ томъ числѣ нынѣшняго импе­
ратора Австріи. Эрцгерцогиня Софія, леенщина выдающаяся по
уму и характеру, вполнѣ подчинила своему вліяпію и воспитала
сына въ строго-консервативныхъ прииципахъ, сильно окрашенныхъ
клерпкализмомъ. Подъ ея лее вліяніемъ, эрцгерцогъ Францъ-Карлъ
отрекся въ пользу сына отъ престола нослѣ отреченія императора
Фердинанда 1 декабря 1848 года. Такимъ образомъ 18-лѣтнимъ юно­
шей вступилъ на престолъ Францъ-Іосифъ, призванный къ власти
въ самое критическое и трудное время, когда, казалось, само суще-
ствованіе Австріи стало вопросомъ. Правда, князь Впидишгрецъ
усмирилъВѣну и Прагу, a Радецкій велъ удачно войну въ Италіи,
но въ Венгріи были сдѣланы императоромъ Фердинандомъ болыиія
уступки и австрійскіе правители леелали отмѣнить эту новую
констптуцпо 1848 года. Для этого и отрекся отъ престола Фер-
динандъ, который былъ связанъ данною имъ присягой. Полагали,
что молодой императоръ пичѣыъ не связанъ. Самъ Францъ-
ПРАВИТЕЛІІ П ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
419
Іосифъ таклее стоялъ па этой точкѣ зрѣнія. Открытое возмущеніе
Венгріи было отвѣтомъ на покушеніе отмѣннть дарованное Фер­
динандомъ. Послѣ иодавленія возстаиія и лсестокой расправы съ
венграми, были отмѣнепы всѣ вольности не только въ Венгріи,
ио и во всѣхъ остальныхъ земляхъ австрійской короны, упразд­
нены сеймы и установленъ абсолютизмъ. Побѣда надъ Сардиніей
въ Италіи и униженіе Пруссіи, желавшей нѣкоторыхъ иреобра-
зованій для Германіи, довершили торлеество молодого императора.
Въ 1852 году умеръ его первый канцлеръ, опытный и свѣдущій
государственный человѣкъ, князь Феликсъ Шварценбергъ, въ
значительной степени вліявшій на своего государя. Его замѣнплъ
графъ Буоль, личность незначительная, простой исполнитель
указаній Франца-Іосифа, отнынѣ взявшаго направленіе государ­
ственныхъ дѣлъ въ собственный руки. Усиѣхи первыхъ лѣтъ его
царствованія внушили ему рѣшительпость и рѣзкую последова­
тельность, какъ руководителя реакціи въ Австріп, Германіи н
Италін. Расправа въ Гессенѣ, возстановленіе франкфуртскаго
бундестага п независимости германскихъ государей, такая же
реставрація и еще болѣе безцеремонная расправа во всей Италіи.
совершенное подавленіе общественной жизни въ самой Австріи—
такова была эта самостоятельная политика Франца-Іосифа. Ея
успѣхи нѣсколыео вскрулсили его молодую голову и онъ рѣшнлъ,
по историческому выраженію его собственнаго канцлера графа
Буоля, „удивить міръ своей неблагодарностью“, иначе говоря,
стать на сторону англо-французовъ въ ихъ борьбѣ съ Россіей.
Эта измѣна союзу рѣшила исходъ войны въ пользу западпыхъ
дерлеавъ, но была вмѣстѣ съ тѣмъ началомъ новой эры для сред­
ней Европы. Нарушнвъ союзъ съ Россіей и Пруссіей, Австрія
скоро доллепа была почувствовать, что внѣ этого союза она без-
сильна поддерленвать свою программу въ Италіи и Германін, да­
лее въ самой Австріи. Жестокіе уроки 1859 года первые выну­
дили Фраица-Іосифа пзмѣнііть программѣ первыхъ двѣнадцатп лѣтъ
своего правлепія. Пришлось отказаться отъ всякаго значенія въ
Италіи и отъ абсолютизма въ Австріи. Однако, въ этомъ направле­
ны былъ сдѣлапъ только полушагъ, былъ созданъ одннъ вѣнскій
парламента съ незначительною ісомпетенціей и съ системой вы-
боровъ, оставлявшей широкое поле для воздѣйствія правитель­
ства. Мѣстныя вольности, обѣщанныя дипломами 1860 года, не
былп осуществлены, а благодаря снстемѣ выборовъ, правитель­
ство располагало послушпымъ болышшетвомъ, нимало не пред-
ставлявшнмъ мнѣнія большинства страны. Венгрія не приняла
этой конституцін, а славяне настаивали на мѣстныхъ вольностяхъ.
Парламентъ имѣлъ значеніе лишь какъ мѣсто для свободнаго
выралсенія мнѣній, въ суш,пости лее продолжался преленій произ-
волъ вѣнской бюрократіи. Новыя пораженія 1866 года принудили
къ новымъ уступісамъ. Можно было откровенно признать мѣстныи
27*

420
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
вольности, въ томъ числѣ и венгерскія,— это былъ бы федералистиче-
скійпсходъ. И можно было уступить мѣстныя вольности только нан-
болѣе сильнымъ мадьярамъ, а для остального населенія оставить,
прелсній режимъ централизаціи. Это соотвѣтствовало и мадьярской:,
программѣ по отношенію къ нѳ мадьярскимъ народностямъ короны
Св. Стефана. Францъ-Іосифъ нзбралъ этотъ путь, спасавшій хотя
лишь по отношенію къ ненѣмцкимъ и немадьярскимъ народностями
его прежнюю излюбленную программу деспотизма и обезлпченія.
Въ венгерской половинѣ его монархіи эта программа и проводится
неизмѣнно улсе 32 года. Сначала она была примѣнена не менѣе
энергично и къ австрійской ноловинѣ, но здѣсь встрѣтпла могу­
щественную оппозпцію въ феодальныхъ слояхъ, этой лучшей из­
давна опорѣ Габсбурговъ. Францъ-Іосифъ не рѣшился идти въ
разрѣзъ съ своей знатью. Выше въ біографическомъ очеркѣ гр.
Гогенварта и гр. Туна мы уже разсказали исторію этого вре­
мени. Хотя парламентъ былъ неизмѣнно федералистскій, ми­
нистерства федералистическія были недолговѣчны и уволены по лич­
ной пниціативѣ императора, предпочитавшаго компромиссныя ми­
нистерства, сохранявшія по возможности все по старому и давав-
іпія больше простора личному управленію. Трудно сказать, на­
сколько искренно отрекся Францъ-Іосифъ отъ программы пер­
ваго двѣнадцатилѣтія своего правленія, но, песомнѣнно, онъ изъ
нея удержалъ: недовѣріе къ Россіи во внѣшней политикѣ (собы-
тія 1853 56 гг., 1863—64 гг.,
1878 г.,
заключеніе тройствен-
наго союза), а во внутренней—стремленіе къ централизаціи и
предпочтеніе нѣмецкой національности. Въ послѣднее время онъ.
охотно возвратился къ фактической отмѣнѣ конституціи, что на­
зывается оффиціально примѣненіемъ § 14 конституціп. Долгое
нравленіе, искусное лавированіе мелсду опасностями, которыми
преизобилуетъ его путь, наконецъ, личныя достоинства сиискалп
Францу-Іосифу значительную популярность, которая номогаетъ
его опытной руісѣ сдерживать страсти и сохранять внѣшнее един­
ство обширнаго и богатаго наслѣдія Габсбурговъ. Искусно отсро­
чивая свои личныя предпочтенія, умѣя и порою совершенно
отъ нихъ отрекаться (въ дѣлѣ Венгріи, напр.), испытанный вся­
кими испытаніями, осторожный, но умѣющій быть рѣшительнымъ,
Францъ-Іосифъ является тѣмъ кормчнмъ, который такъ необхо-
димъ нынѣ австрійскому кораблю. Его личный авторитетъ и
долголѣтнимъ опытомъ пріобрѣтенное искусство, хотя отчасти,
подчиняютъ весь этотъ разношерстный экипалсъ, во всякое время ■
готовый передраться.
Y1
Картина остервенѣлаго, почти озвѣрѣлаго націонализма, ко­
торую мы съ отвращейіемъ наблюдаемъ въ Австріи, находитъ.
«себѣ продоллсеніе и на сосѣднемъ Балканскомъ полуостровѣ.
Картина добавляется грубостью и корыстолюбіемъ. Остановимся
иа валснѣйшихъ политическихъ дѣятеляхъ этихъ мелкихъ народ­
ностей, которыхъ вниманіе Европы и собственное невѣжество
пріучили думать о себѣ, какъ о великихъ націяхъ, обязанныхъ
■вести великодержавную политику. Это несчастное самомнѣніе, при­
несшее уже столько зла грекамъ, румынамъ, сербамъ и болга­
рамъ, является необходимою оборотною стороною болѣзненно
развитаго націонализма. Является идея о какомъ то чудодѣй-
ственномъ призваніи націи, и ради этого призванія дозволительно
насиліе надъ другими націями. Греки считаютъ себя возстанови-
телями величія древней Эллады; болгары думаютъ, напротивъ
того, что ихъ призваніе—принять это наслѣдстио на себя, нослѣ
выродившихся потомковъ Комненовъ и Палеологовъ; румыны
гордятся своимъ римскимъ происхожденіемъ и считаютъ своей
миссіей—слуяспть Европѣ оплотомъ противъ пугала панславизма;
■сербы мечтаютъ объ имперіи Душана... Естественно, что всѣмъ
•этимъ мечтателямъ, къ сожалѣнію, далеко не невиннымъ, оказы­
вается тѣсно на балканскомъ полуостровѣ и они всегда готовы
передраться, хотя турецкая орда еще продолжаетъ угнетать около
трети всего полуострова.
Въ Болгаріи много великихъ людей па малыя дѣла, но послѣ
смерти Стамбулова только Драганъ Цанковъ представляетъ дѣи-
■ствительно значительную фигуру. Мы его выбираемъ и потому
еще, что его исторія есть вмѣстѣ съ тѣмъ исторія новой Болга­
рии. Д. Цанковъ родился въ Систовѣ на Дунаѣ въ 1827 году
'(такъ что въ настоящее время ему 72 года). Даровитый маль­
чикъ кое-какъ выучился читать, послѣ чего попалъ въ Одессу,
гдѣ ему помогли окончить среднее образованіе, послѣ чего Цан­
ковъ поступилъ сначала въ Кіевскій университетъ, потомъ въ
Вѣнскій. Здѣсь онъ, между прочимъ, издалъ болгарскую грамма­
тику. Окончивъ образованіе, Цанковъ предался было пропагандѣ
•болгарскаго освобожденія въ разныхъ городахъ 3. Европы, но
время было неблагопріятно. Тогда еще склонны были довѣрять
турецкимъ гати-шерифамъ и гати-гумаюнамъ и Европа была со­
вершенно ненодготовлена для пропаганды политическаго осво-
божденія Болгаріи. Иное дѣло—вопросъ объ освобожденіи бол­
гаръ отъ греческой церковной іерархіи. Здѣсь можно было на­
н я т ь с я привлечь на свою сторону самую Турцію. Придя къ та­
кому выводу, Цанковъ возвратился въ Турцію и поступилъ на
турецкую государственную службу, на которой и достигъ степе­
ней не маловажныхъ. Война 1877 года его застала помощникомъ
генералъ-губернатора Дунайской Болгаріи (Рущукскаго вилайета).
Все это время, лѣтъ безъ малаго 20, Цанковъ посвятилъ борьбѣ
съ греко-фанаріотами, тяготѣвшими своей духовной опекой надъ
болгарами.
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
421

Церковный вопросъ въ Болгаріи заключался приблизительно
въ слѣдующемъ. Когда турки во времена своего могущества и
ироцвѣтанш завоевывалп какую-либо страну съ инородческимъ
и иновѣрчесшшъ иаселеніемъ, они не истребляли невѣрныхъ
подооно араоамъ, но обращали ихъ въ подчиненную, политически
оезправную и порабощенную райю, которой, однако, оставляли
ея религію. Вѣроисповѣднымъ іерархіямъ даровалась даже извѣст-
ная независимость и значительная власть надъ духовною паст­
вою. Въ болынинствѣ странъ, завоеванныхъ турками, этп вѣро-
исповѣдныя îepapxiii совпадали съ извѣстнымп племенными груп­
пами. Только одна греческая іерархія съ четырьмя патріархамп
нисколько выходила за предѣлы дѣйствптелыіаго распростраио-
пія греческой народности, но не за предѣлы еще сохранявшейся
въ тѣ времена греческой образованности. Армяне, копты (егип­
тяне), асспріяне имѣли свои особыя вѣроисновѣданія (григориан­
ское, монофизитское, несторіанское), а потому и свои особыя
церковныя іерархіи. Церковная автономность покоренныхъ тур­
ками славянъ ^обезпечивалась существованіемъ двухъ автокефаль-
ныхъ церквей, независимыхъ отъ греческихъ патріархатствъ
именно сербской п болгарской. Такимъ образомъ, вначалѣ хри-
стіанскія народности, покоренныя турками, сохраняли бого-
служеніе на родномъ языкѣ и обладали національиою духов­
ною іерархіеи, единственною въ эти печальныя времена храни­
тельницею націопальнаго сознанія и культуры и единственнымъ
символомъ особаго національнаго существованія и возмоленаго
нолитическаго возрожденія. Всѣ неправославный исповѣданія и
пронесли эти символы черезъ вѣка оттоманскаго ига и донесли
ихъ до нашего времени: и армяне, и несторіане, и марониты, и
копты... Не такова была судьба не греческихъ православныхъ ду­
ховныхъ организацій. Пользуясь своей близостью къ Блистатель­
ной Портѣ и умѣло эксплуатируя возстанія не эллинекпхъ хри-
стіанскихъ народностей Балканскаго полуострова, константино-
иольскіе патріархи, поддерживаемые богатыми греческими банки­
рами и негоціантами Фанара и Галаты, постепенно добивались
султанскихъ фирмановъ, упразднявшихъ автокефальность другихъ
православныхъ церквей Европейской Турціи и присоединявшихъ
ихъ къ Константинопольской патріархіи, которая мало-по-малу
распространила свою власть на православныхъ румыновъ, албан-
цевъ, сербовъ и болгаръ. Въ Албаніи дѣло кончилось очень скоро
отнаденіемъ населеиія отъ православія; часть омусульманилась,
другая обратилась къ католичеству. На сербскія земли, находив-
шіяся въ состояніп хроническаго возстанія и служившія театромъ
постоянныхъ войнъ турковъ съ австрійцами, венгерцами и веве-
ціанцами, констаитинопольскіе патріархи почти номинально рас­
пространили свою власть, оставивъ населенно національное ду­
ховенство и эллинизировавъ лишь высшую іерархію. Почти тоже.
•422
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
слѣдуетъ сказать и о земляхъ румынскихъ, хотя здѣсь д(..ю
церковной эллинизаціи подвинулось все лее дальше, неяѵелп въ
Сербіи. За то обширныя земли, населенный болгарами и маке­
донскими славянами, мало-по-малу совершенно лишились наг.ю-
нальнаго духовенства и улее въ ХУПІ вѣкѣ церковь всѣхь этьхъ
обншрныхъ территорій съ многочисленными христіанскішп иа-
селеніями была вполнѣ эллинизована. Не только высшее, но и
все низшее духовенство было греческое; богослулеепіе соверша­
лось на греческомъ языкѣ; немногочисленныя церковныя школы
были исключительно греческія; сами болгаре оффищально улее
именовались греками. За этой эллпнизаціей церкви и духовенства
(этого едипствениаго кѵльтурнаго слоя страны) молено было ояеп-
дать постепенной эллинизаціи и всего славянскаго населенія.
Однако, полный духовный индиффереитизмъ греческаго духовен­
ства, устроившагося въ Болгаріи, его алчность и неограничен­
ные поборы съ паствы возбудили въ этой паствѣ такую враяэду
къ пастырямъ, что дѣло эллинизаціи получило въ самихъ элли-
низаторахъ главное препятствіе. Вскорѣ къ этому присоедини­
лось и возбѵяеденіе пзвнѣ, занесеніе славянской идеи въ среду
болгаръ. ІОрій Венелинъ (угроруссъ), Шафарикъ (чехъ), В. И.
Григоровичъ (русскій), Иречекъ (чехъ) и другіе, выдающіесл
дѣятели эпохи славянскаго возрожденія были этими возбудите­
лями болгарскаго національнаго двилеенія и самосознанія. Ду­
ховный гнетъ греческой церковной іерархіи, крайне враяедебно
встрѣтившей первые ростки болгарскаго духовнаго возрожденія,
и корыстная экснлуатація греческою церковью болгарскаго на-
селенія были до такой степени осязательнымъ зломъ, стоявшпмъ
на дорогѣ умственнаго и ку льтурная развитія народа, что бол-
гарскіе патріоты преледе всего направили свои усилія именно на
борьбу съ греко-фанаріотами, сдѣлавшими изъ Болгаріи и Маке-
доніп выгодный бенефиціи и относившимися съ нескрываемымъ
презрѣніемъ къ своей славянской паствѣ, ея языку и духовнымъ
потребностямъ. Національное духовенство, славянское богослу-
лееніе п славянскія школы—такова была программа первыхъ
болгарскихъ патріотовъ, въ числѣ которыхъ наиболѣе выдающаяся
роль выпала на долю Драгана Цанкова.
Самъ значительный турецкій чпповникъ, Драганъ Цанковъ,
успѣлъ убѣдить нѣкоторыхъ вліятельныхъ совѣтниковъ Порты,
что отдѣленіе болгарской церкви отъ греческой не можетъ быть
вредно тѵркамъ, разъединяя преледе соединенную въ одно цѣлое
христіанскую іерархію. Долго, однако, всѣ усплія натріотовъ раз­
бивались о non possumns константинопольскихъ патріарховъ, безъ
согласія которыхъ нельзя было, соблюдая каноническое право,
выдѣлить Болгарію въ автокефальную церковь. Тогда Цанковъ
рѣшился па смѣлый шагъ. Онъ вступилъ въ переговоры съ Рн-
момъ объ уніи. Не могло быть сомнѣнія, что громадное боль­
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
423

4*24
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
шинство болгарскаго народа послѣдуетъ за своими вождями въ
этомъ отпаденіи отъ восточной церкви, потому что греческая
іерархія вызывала всеобщую ненависть. Однако, и эта опасность
потерять для православія нѣсколько милліоновъ его издавна вѣр-
ныхъ послѣдователей не образумила совѣтниковъ Фанара, но
другіе автокефальныя православный церкви, іерусалимскій па-
тріархъ Никодимъ, Св. Синодъ всероссійской церкви, митропо­
литы сербскій il черногорскій высказались за удовлетвореніе
болгарскаго желапія. Русскій посолъ въ Константинополѣ графъ
Н. П. Игнатъевъ, опираясь на это признаніе, пробовалъ скло­
нить патріархію къ уступчивости. Когда же паки и паки встрѣ-
тилъ то же упорство и ту же нескрываемую вражду къ болгарской
паствѣ, онъ рѣшнлся обойтись безъ согласія патріарха. Это на­
рушало нѣкоторые параграфы канонич еская права, но спасало
для православія цѣлый народъ. Графъ Игнатьевъ настоялъ передъ
султаномъ объ изданіи фирмана, дозволяющая болгарамъ учре­
дить подъ именемъ Экзархата самостоятельную духовную іерар-
хію болгарской церкви, которая могла возникать всюду на про-
странствѣ вилайетовъ Рущукскаго, Софійскаго, Адріанопольскаго,
Салоникскаго, Усшобскаго и Ботолдскаго (т. е. въ Дунайской
Болгаріи, Ѳракіи и Макадоніи), гдѣ только найдется достаточно
многочисленная община православныхъ христіанъ, которая по-
желаетъ выдѣлиться пзъ греческой и войти въ болгарскую іерар-
хію. Все православное населеніе Дунайской Болгаріи и громад­
ное большинство населенія Македоніи и западной и сѣверной
Ѳракіи вошло въ эту новую церковь, гдѣ епископами и свя­
щенниками повсемѣстно явились болгаре, богослулсеніе возста-
новлено на славяяскомъ языкѣ и въ школахъ введено препода-
ваніе на болгарскомъ языкѣ. Національное духовенство озаботи­
лось повсемѣстно умноясеніемъ школъ, средства на которыя да­
вались богатыми болгарами, частью приходили и изъ другихъ
славянскихъ странъ. Много болгаръ получили въ это время об-
разованіе въ Россіи. Та подготовка турецкихъ государственныхъ
людей, которой занимался Драганъ Цанковъ и которая скло­
нила ихъ смотрѣть благосклонно на выдѣленіе болгарской церкви,
и смѣлый маневръ Цанкова съ переговорами объ уніи съ Ри-
момъ, была несомнѣнно однимъ изъ самыхъ важныхъ момен-
товъ въ этой исторіи духовнаго освобожденія болгарскаго на­
рода и неразрывно соединяютъ имя Драгана Цанкова съ этой
исторіей. Константинопольскій патріархъ объявилъ болгаръ схиз­
матиками (раскольниками) и нредалъ ихъ отлученію; іерусалим-
скій патріархъ Никодимъ, заступившійся за болгаръ, принужденъ
былъ удалиться; но автокефальныя церкви славянскія, всероссій-
ская, сербская и черногорская не признали схизмы и не отказа­
лись отъ духовнаго общенія съ церковью болгарской.
Учрежденіе болгарскаго экзархата есть главное и славнѣй-
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
425
шее дѣло Драгана Цанкова. Политическое возрожденіе Болгаріи
застало его уже ножилымъ человѣкомъ, едва-ли совершенно ясно
сознававшимъ тѣ новыя задачи, которыя открывались и стави •
лись освобожденіемъ, для Цанкова, какъ и для большинства его
поколѣнія, совершенно неожиданный. Когда предложенная рус­
скимъ правительствомъ болгарская конституція была принята
Тырновскимъ учредительнымъ собраніемъ, a затѣмъ избранъ кня-
земъ Александръ Батенбергъ, русскіе очистили страну и прихо­
дилось самимъ болгарамъ брать управленіе своей страной въ
свои руки. Драганъ Цанковъ сталъ во главѣ такъ называемой
„народной“ партіи, къ которой, кромѣ него, тогда принадлежалъ
его сверстникъ поэтъ Славейковъ и болѣе молодые дѣятели, впо-
слѣдствіи такъ далеко разошедшіеся и между собою и съ Цан-
ковымъ. Тутъ были и Каравеловъ, и Стамбуловъ, и Радосла-
вовъ, и Стояновъ. Всѣ они были демократы и націоналисты,
сторонники соединенія съ Восточной Румеліей и созданія „цѣ-
локупной“ или санъ-стефанской Болгаріи. Это обстоятельство,
что Россія проектировала именно цѣлокупную Болгарію и что
она же даровала Болгаріи демократическую конституцію, дѣлало
„народную“ партію очень склонною къ Россіи. Ея противники
„консерваторы“ желали усиленія княжеской власти и болѣе со­
чувствовали сближенію съ Австріей. Сюда принадлежали Грековъ
(нынѣшній министръ-президентъ), Балабановъ, Станковъ (недавно
министръ-президентъ), Начевичъ (нынѣ министръ), Вулковичъ и
др. Первые выборы въ народномъ собраніи дали значительное
большинство народной партіи п первое конституціонное болгар­
ское министерство образовалось съ Цанковымъ во главѣ, кото­
рый, однако, оставался на своемъ посту менѣе года и принужденъ
былъ уйти вслѣдствіе рѣзкаго отзыва, допущеннаго имъ объ
Австріи. Его обвиняли такъ же въ произволѣ и лихоимствѣ.
Возможно, что это обычныя въ Болгаріи сплетни, но возможно,
что продолжительная служба оттоманскимъ чиновникомъ внѣдрила
эти качества, столь общія турецкимъ чиновникамъ. Нѣкоторое
время послѣ своего удаленія съ министерскаго поста Цанковъ
оставался въ тѣни, но переворотъ, произведенный Батенбергомъ,
вмѣстѣ съ его русскими министрами, генералами Соболевымъ и
Эрнротомъ, снова призвалъ Цанкова на общественную арену.
Недавній руссофилъ, теперь онъ является ярымъ руссофобомъ
и за возбужденіе народа къ сопротивленію перевороту его са-
жаютъ въ тюрьму. Когда же въ 1883 году князь Александръ
возстановляетъ тырновскую конституцію, Драгана Цанкова снова
призыврютъ на постъ министра-президента, при чемъ на этотъ
разъ онъ образуетъ кабинетъ изъ консерваторовъ и является
однимъ изъ главныхъ проводниковъ антирусской политики. Въ
1884 году выборы кончились неудачно для консерваторовъ и
Цанковъ вышелъ въ отставку, уступивъ власть народной партіи.

•126
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
Въ 1886 году онъ принимаете участіе въ низложеніи Батенберга
и сначала былъ назначенъ министромъ внутреннихъ дѣлъ, въ
число регентовъ, однако, не нопалъ и уже въ августѣ того лее
года былъ регентствомъ отставленъ за руссофилъскую агитацію.
Цанковъ послѣ этого удалился въ Константинополь, гдѣ и жилъ
до самаго дня паденія Стамбулова въ 1894 году. Возвратившись
въ Болгарію, онъ мпого поработалъ надъ возстановленіемъ доб­
рыхъ отношеній къ Россін и все время считался предводителемъ
русской партіи. Въ послѣдніе годы старость и болѣзни мѣшали
ему принимать дѣятельное участіе въ политической жизни страны.
Эта только что нами очерченная вторая половина деятель­
ности Драгана Цанкова обнаруживаете его полную неподготов­
ленность къ руководящей политической роли въ странѣ, гдѣ его за-
заслулсенное прошлое, несомнѣнное дарованіе, болыпія практи-
ческія познанія п патріотизмъ сразу отвели выдающееся поли­
тическое положеніе. Оно было ему не по силамъ. То вождь
народной демократической партіи, то премьеръ консервативнаго
кабинета; то ярый руссофобъ, то столь же ярый руссофилъ; то
всего опасающійся отъ Австріи, то всего отъ нея олгадающій; то
батенберговецъ, то противъ него заговорщикъ, Цанковъ обнару-
жилъ отсутствіе всякой ясно сознанной политической программы,
всякихъ ясно выработанныхъ государственныхъ воззрѣній. Несо-
мнѣнпый патріотъ и горячій націоналистъ, Цанковъ этимъ чув-
ствомъ замѣнялъ отсутствіе программы и опредѣленныхъ убѣ-
жденій. Соединеніе съ Восточной Румеліе-й, присоединеніе Ma-
кедоніи, сохраненіе независимости—это одно понималъ и этого
одного лселалъ этотъ выдающійся государственный дѣятель Бол-
гаріи, довольно равнодушный къ прпнцппамъ н программамъ, а
затѣмъ личныя страсти этого спльнаго характера еще больше
спутывали его дѣятельность, столь полную противорѣчій. Тѣмъ
не менѣе исторія всегда назовете Драгана Цанкова однимъ изъ
главныхъ дѣятелей болгарскаго возрожденія. Каждой эпохѣ на­
добны свои люди. Цанковы были необходимы болгарскому на­
роду въ эпоху, предшествующую политическому освобожденію;
они оказались мало пригодны въ новый періодъ, наступившій
послѣ созданія самостоятельная болгарскаго государства. Націо-
нальное самосохраненіе было задачею той эпохи; всестороннее
яаціональное развитіе—задача новой, развитіе культурное, эко­
номическое и политическое. Но о самостоятельномъ рѣшеніи
экономическихъ и политическимъ вопросовъ смѣли-ли далее ду­
мать въ то время? Безъ яснаго сознанія первостепенной важно­
сти этихъ вопросовъ, безъ знакомства съ ними, къ нимъ вполнѣ
равнодушные, вступили дѣятели той эпохи въ управленіе судь­
бами страны при новыхъ условіяхъ, въ новую, болѣе сложную
и болѣе требовательную эпоху. Естественно, если они оказались
не на высотѣ положенія. Не одинъ Цанковъ, но и многіе изъ
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
427
его болѣе молодыхъ современниковъ, первыхъ политическихъ
дѣятелей самостоятельной Болгаріп. Нризнаемъ за ними несо-
мнѣнныя заслуги своей странѣ и своему народу, по ножелаемъ
этому народу скорѣе обрѣсти новое поколѣніе дѣятелеи, менѣе
покорное прошлому, менѣе прикованное къ исключительно на-
ціоналистическимъ задачамъ, обладающее болѣе широкимъ гори-
зонтомъ. Среди современныхъ болгарскихъ дѣятелей покуда та­
кихъ не видно. Эти дѣятели дробятся на двѣ группы. Одни на­
зываются, или иногда называютъ себя консерваторами, но готовы
назвать себя и, какъ угодно, иначе. Это люди личной выгоды;
они могутъ имѣть значеніе лишь благодаря покровительству
князя илп какой-нибудь державы. Не они создадутъ псторію
Болгаріи, не Стопловы, Грековы. Начевичп etc. Другая группа
бывшая народная партія — Цанковъ, Каравеловъ, Стамбуловъ,
Родославовъ, Стояповъ и др. Въ корыстолюбіи обвиняютъ, къ
сожалѣнію, и нѣкоторыхъ представителей этой группы, но, ко­
рыстные и безкорыстные, эти люди всѣ искрениіе патріоты и
то, что примѣнимо къ Цанкову, болѣе или менѣе примѣнимо
ко всѣмъ. Они дѣлаютъ исторію Болгаріи, но своимъ надіона-
лизмомъ исторію эту дѣлаютъ по ошибочному пути. Исторія
каждаго изъ нихъ есть исторія Цанкова въ миніатюрѣ и съ ва-
ріаціями, общаго историческая значенія не имѣющимп. Мы мо­
жемъ не заниматься каждымъ изъ нихъ въ отдѣльностп (кромѣ
Стамбулова, который за давностью кончины нашему обзору не
подлежите).
VII.
Фигура стараго сербскаго патріота Іована Ристича сама на­
прашивается на сопоставленіе съ фигурою стараго болгарскаго
патріота Драгана Цанкова. И Ристичъ, какъ Цанковъ, имѣетъ
въ прошедшемъ блестящія страницы, на которыхъ написаны е я
заслуги передъ роднымъ народомъ; это относится ко времени
борьбы за освобождѳніе и самостоятельность. Но Ристичъ, какъ
Цанковъ, остался и по сейчасъ единственно при тѣхъ же зада-
чахъ національнаго объединенія и могущества. Цѣлокупная Бол-
гарія для одного, Великая Сербія для другого одинаково исчер-
пываютъ политическую программу. Однако, и въ Сербіи, какъ и
въ Болгаріи, народная жизнь требуетъ разрѣшенія многихъ на­
стоятельныхъ задачъ, экономическихъ и культурныхъ, для пони-
манія которыхъ наши патріоты совершенно неподготовлены. И
вотъ мы видимъ Ристича, какъ и Цанкова, въ какихъ угодно
лагеряхъ; то противъ Милана, то за него; то въ союзѣ съ ради­
калами, то въ непримиримой съ ними враждѣ; то отъявленный
врагъ Австріи, то ея рѣшительный сторонникъ... Это не измѣна

и не предательство. Это просто безпринципной націонализмъ.
Онъ такъ лее не годится для современной Сербіи, какъ Цанковъ
не годится для современной Болгаріи, а Ригеръ—для современ­
ной Чехін. Исторія ихъ переросла и требуетъ иныхъ дѣятелей
и иныхъ программъ. Однако, обаяніе старыхъ дѣятелей и ста-
рыхъ программъ еще такъ велико, что западные славяне и сей­
часъ еще пламенные послѣдователи этого безпринципнаго націо-
нализма. Либералы, радикалы, прогрессисты, консерваторы—все
это только заимствованный клички, за которыми всюду скры­
вается патріоты и націоналисты.
Жизнь историческая не ждетъ, однако, появленія сознатель-
ныхъ программъ и группировки вокругъ нихъ сознательныхъ
дѣятелей. Она выдвигаетъ задачи и требуетъ у партій отвѣтовъ,
которые такимъ образомъ мало по малу пріобрѣтаютъ болѣе или
менѣе опредѣленную окраску, хотя и не сообразованную съ ранѣе
усвоенными партійными кличками. Состояніѳ остраго политиче­
с к а я кризиса, изъ котораго, благодаря Милану, Сербія не выхо­
дитъ уже многіе годы, должно было особенно покровительство­
вать этой эволюціи и, действительно, здѣсь партіи опредѣлились
гораздо лучше, нежели въ какомъ либо другомъ государствѣ
Балканскаго полуострова.
„Консервативной“ партіи въ Сербіи
вовсе не существуетъ въ настоящее время. Прежде такъ назы­
вали себя сторонники Карагеоргіевичей, которымъ покровитель­
ствовали въ Вѣнѣ. Теперь сторонниковъ перемѣны династіи въ
Сербіи нѣтъ, да и въ Вѣнѣ уже не покровительствуютъ притя-
заніямъ потомковъ Чѳрнаго Георгія. Въ настоящее время Сербія
дѣлится между тремя политическими партіями радикаловъ, либе­
раловъ и напредняковъ и нынѣ правящей и властвующей личной
партіей экс-короля Милана.
Миланъ принадлежитъ къ боковой линіи дома Обреновичей,
впервые овладѣвшей сербскимъ престоломъ въ лицѣ Милоша
Обреновича, съумѣвшаго добиться отъ султана признанія себя
княземъ Сербіи, подтвержденнаго адріанопольскимъ миромъ
1 8 2 9 года и затѣмъ санкціонированнаго всѣми державами. Сѳр-
бія, хотя еще вассальная, сдѣлалась уже не провинціей султана,
а особою политическою единицей, причемъ нѣкоторая часть серб­
скаго народа, вошедшая въ составь новаго княжества, вздохнула
свободнѣе, избавленная отъ турецкаго насилія и произвола. Этими
своими успѣхами Милошъ заслонилъ военные подвиги Чернаго
Георгія, перваго борца за независимость, и привязалъ сербскій
народъ къ себѣ и своей династіи. У Милоша было двое сыновей;
старшій чахоточный Миланъ, хотя и успѣлъ вступить на пре-
столъ, но вскорѣ умеръ. Второй сынъ Михаилъ тоже недолго
правилъ Сербіей, убитый 2 іюля 1 8 6 8 года въ Топчидерѣ около
Бѣлграда. И онъ не оставилъ потомства. Линія Милоша съ нимъ
прекратилась, но у Милоша былъ племянникъ Михаилъ Ефремо-
428
ПРАВИТЕЛИ и ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
429'
вичъ, женатый на богатой румынкѣ Маріи Катардяш, отъ кото­
рой имѣлъ единственная сына Милана, призваннаго на престолъ
Сербіи послѣ убіенія князя Михаила. Марія Ефремовичъ рано
бросила своего мулса и съ младенцемъ сыномъ пролшвала то в ъ
Бухарестѣ, то въ Парижѣ при дворѣ господаря Валахіи князя
Александра Кузы, состоя съ нимъ въ отношеніяхъ фаворитки.
Эта далеко н е .нравственная атмосфера двора жаднаго, вѣролом-
наго и неразборчивая на средства валашскаго вельможи, доби­
вавшаяся всѣми правдами и неправдами наследственная престола.
Румыніи, и была первою практическою школою молодого Обре­
новича. Болѣе, чемъ легкомысленная жизнь матери, мотовство и
совершенный беззаконія ея покровителя не могли не воспитать
и въ Миланѣ тѣхъ лее качествъ, столь мало пригодныхъ для
м ал енькая государя небольшого п бѣднаго народа, еще создаю­
щ а я свою государственность и еще добивающаяся своей сво­
боды и независимости. Всюду эти качества не украсили бы тропа,
но при указанныхъ условіяхъ они стали истикпымъ прокл.атіемъ
страны, обреченной признать этого безпринциппаго и безнрав­
ств енн ая валаха своимъ государемъ. Вся жизнь его была про-
долженіемъ легкомысленныхъ и беззаконныхъ приключеній его
матери Маріи Катарджи и ея любовника. Но эта лшзнь Милана
была по несчастно и жизнью сербскаго государства, нсторіей
Сербіи.
Какъ только Миланъ достигъ совершеннолѣтія (1872), онъ
устранилъ отъ дѣлъ націоналистовъ, составлявшихъ регентство,
и старался управлять страною при помощи личныхъ привержен-
цевъ, которые помогали бы ему находить средства для мотовства.
Къ этому времени относятся первые значительные долги Сербіи.
Они заключались для государственныхъ целей, но въ значитель­
ной степени по дорогѣ прилипали къ рукамъ Милана и его кле-
вретовъ. Въ 1875 году бракъ Милана съ Наталіей Кешко, обру­
селой румынской боярышней, нередалъ въ его руки ея значи­
тельное состояніе. Его хватило бы ненадолго для жуира и мота,
воцарившаяся въ Бѣлградѣ, но боснійское возстаніе въ томъ
же 1875 году вызвало усиленный приято вленія Сербіи къ войнѣ,.
значитъ—усиленные расходы для Сербіи и усиленные доходы
для Милана. Война 1876 года и затѣмъ вторая въ 1877 году
вызвали еще болыпіѳ расходы для Сербіи, стало быть еще боль-
шіе доходы для Милана. Это было хорошее для него время. Въ
результатѣ онъ получилъ еще королевскую корону, независи­
мость отъ Турціи и увеличеніе владѣній. Теперь начинается
эпоха „прогресса“: постройки желѣзныхъ дорогъ, учрежделія
компаній для разработки рудныхъ п лѣсныхъ богатствъ Сербіи,
основанія банковъ, разныя на европейской ладъ преобразованія
и т. д., и т. д. Тоже хорошее было время для Милана, особенно
если принять во вниманіе, что п состояніе королевы Наталіи

430
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
помогало проводить лсизнь по излюбленному образцу. Однако,
крахъ банка Бонту, который велъ главный финансовый операціи
Сербіи п довелъ эту небогатую страну до состоянія явнаго банк­
ротства, скоро стѣснилъ Милана до крайности. Приходилось
искать иныхъ средствъ и закабалить Сербію вмѣсто Ліона въ Вѣнѣ.
Народное неудовольствіе было подавлено кровавою расправою,
казнями, тюрьмами, массовыми изгнаніями. Пробудившаяся бе­
режливость королевы была наказана ея изгнаніемъ и нас-иль-
ственнымъ разводомъ. З а несогласіе на этотъ беззаконный раз-
водъ митрополитъ былъ столь лее беззаконно низложенъ. Крупный
мотъ оказался теперь мелкпмъ, но жестокимъ деспотомъ, заслу-
жившимъ справедливую ненависть сербскаго народа. Эта оргія
завершилась нечаяннымъ, ничѣмъ не вызваннымъ нападеніемъ
на Болгарію (1886 г.) въ надеждѣ и здѣсь поживиться, но раз­
битый болгарами подъ Сливницей Миланъ былъ спасеиъ держа­
вами, положившими конецъ этой братоубійственной войнѣ и воз-
становившимъ status quo ante bellum. Эта послѣдияя нсторія на­
столько подорвала его силу, что онъ увидѣлъ себя вынулсден-
нымъ отречься отъ престола въ пользу сына Александра, отъ
имени котораго управляло регентство съ Рпстичемъ во главѣ, а
Миланъ, которому была оставлена половина цивильлиста, пере­
селился въ Парижъ подъ именемъ графа Такова.
Теперь, когда Милану не нулсно было содержать двора, ни
даже семьи, ни тратить на представительство, оффиціальные
пріемы, обязательную филантропію и пр., оставленная ему поло­
вина цивильлиста была огромнымъ доходомъ, могла бы, кажется,
удовлетворить самымъ пшрокимъ аппетитамъ... Только не такого
распутпаго мота. Скоро ему стало не хватать средствъ и онъ
вошелъ въ долги. Правда, онъ помирился съ королевой, по на­
ученная опытомъ она недостаточно широко раскрыла карманъ.
Прибѣгнулъ Миланъ къ другому средству. Оиъ нредложилъ
сербскому правительству — выйти изъ сербскаго ісоролевскаго
дома и изъ сербскаго гражданства, обязаться навсегда оста­
вить Сербію и никогда въ нее пе возвращаться п никоимъ
способомъ не вмѣшпваться въ ея дѣла, если за такія обязатель­
ства ему хорошо заплатить. Ему заплатили три милліона (1891 г).
Промотавши и эти деньги, Миланъ, конечно, не постѣснился
выданнымъ пмъ обязательствомъ и возвратился въ Сербію, гдѣ
сыномъ своимъ былъ возстановлеиъ во всѣхъ правахъ члена ко-
ролевскаго дома (1894 г). Съ тѣхъ поръ и по настоящее время
онъ управляете своимъ слабо-характернымъ сыномъ и разы­
грываете приблизительно ту лее роль, что и въ иачалѣ
восьмидесятыхъ годовъ. Точно такъ лее кучка его личныхъ
нриверженцевъ управляете Сербіей, конституція попрана, па-
тріотами переполнена тюрьма,
„прогрессъ“ насаждается при
помощи иностранныхъ банковъ и т. д., н т. д. Старый грѣш-
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
пикъ остался вѣренъ самому себѣ, а недавнее покушеніе на его
лсизнь даете ему поводъ къ расправѣ со своими противниками,
которыхъ и невнповныхъ оиъ не ностѣснится обвинить. Такова
эта поучительная фигура главнаго героя современной сербской
псторіи.
ѴШ.
Подобно Сербіи, и въ Румыніи центральной фигурой совре­
менной исторіи является личность короля, но значеніе этой лич­
ности совсѣмъ иное. Разореніе п наснліе несете своей странѣ
Миланъ уже четверть вѣка; культурнее воспитаніе румынской
націи является главною задачею короля Карла. Оиъ засталъ
страну въ очень печальномъ положеніи: прототипъ и воспита­
тель Милана, князь Александръ Куза, многіе годы хозяйнпчалъ
въ странѣ, мотая ея небольшія средства, угнетая все мыслящее
въ странѣ, попирая ея законы и права. Въ Валахіи, однако, су­
ществуете богатый и значительный классъ бояръ, которые и сое­
динились для низлонсенія этого мелкаго деспота, вышедшаго изъ
пхъ же среды. Взаимное соперничество боярскихъ фамилій,
нсѣхъ этихъ Гикъ, Стурдзъ, Катарджи, Когальничано, Кантаку-
зеновъ и т. д. натолкнуло нхъ на мысль выбрать княземъ ино­
с тра нн ая прннца, а судьба имъ подарила, по счастью, не Батен-
берга, не Кобурга, не Оттона, а умнаго и добросовѣстнаго принца
Карда Гогенцоллерна. Онъ много сдѣлалъ для своего новаго
отечества: пріучилъ полудикарей къ свободиымъ учрелсденіямъ,
которые развилъ и охранилъ; много потрудился для распростра-
ненія просвѣщенія; создалъ порядочную армію, которая со сла­
вою приняла участіе въ войнѣ 1877 года и заслужила своей
родинѣ независимость, а своему государю корону короля. Было
бы грѣшпо утверждать, что Румынія улсе вполпѣ усвоила прак­
тику парламентаризма, потому что и въ Румыніи, ісакъ въ Бол-
гаріи и Сербіи, выборами руководите правительство, и большин­
ство палатъ всегда принадлежать министерству. Но, прислуши­
ваясь къ общественному мнѣнію, Карлъ самъ передаетъ власть
поочередно разньшъ партіямъ и своимъ вліяніемъ укѣряетъ ми­
нистерски пропзволъ на выборахъ и тѣмъ воспитываете избира­
телей для болѣе независимая пользованія дарованными имъ нра­
вами. Если бы теперь снова какой нибудь Куза или Миланъ во­
царился въ Бухарестѣ, онъ, конечно, нмѣлъбы послушное боль­
шинство въ парламентѣ, но пмѣлъ бы u сильное, убѣлгденное
меньшинство в ь ( ш шщ іи. А пройдете еще четверть вѣка та­
кого пол::іі.ческаго воспитанія, и новый Куза станете улсе не-
возмолсенъ въ Бухарестѣ. Эту громадную заслугу исторія всегда
признаетъ за нынѣшнимъ королемъ Румыніи.

Политическое воспитаніе румынскаго народа есть дѣло по
преимуществу самого короля Карла, если разумѣть подъ поли­
тическою воспитанностью умѣніе самостоятельно пользоваться
свободными представительными учрежденіями. Но политическая
воспитанность имѣетъ и другую сторону, пменно выработку опре-
дѣленныхъ и нослѣдовательно проводимыхъ программъ полити­
ческая, экономическая п культурная развитія страны. Въ
этомъ отношенш румынскія партіи не далеко ушли отъ болгар­
скихъ, а отъ сербскихъ, пожалуй, отстали. Есть въ Рѵмыніи и
консерваторы, п либералы. Есть еще отколовшіеся либералы
такъ называемые юнимисты, но по существу всѣ они патріоты
и нацюналисты. Неискупленная Румынія (Трансильванія, Буко­
вина и Ьессарабія) является такимъ же главнымъ критеріемъ въ
^ухарестѣ, какъ цѣлокупная Болгарія въ Софіи и Великая Сер-
оія въ Ьѣлградѣ. Къ этому присоединяется довольно грубая
румынифнкація болгаръ, населяющихъ нѣкоторыя областп Ру-
мыніп. Ьезііринципный націонализмъ и здѣсь одинаково одушев-
ляетъ всѣ партіи, которыя дробятся частью по вождямъ, частью
по державамъ (либеральныя болѣе склонны къ сближенію съ
встріеи, консерваторы лучше относятся къ Россіи). Между
тѣмъ, далеко не завидное положеніе народной массы и ея край­
няя некультурность могли бы дать государственнымъ людямъ
1 умынш оолѣе благородный задачи, болѣе нолезпыя и націо-
нальному дѣлу возрождающагося народа.
,
Націоналнзмъ руководить и дѣйствіями греческихъ партій, по
здѣсь правитель безспленъ руководить выборами и Греція—един­
ственное государство на Балканскомъ полуостровѣ, гдѣ парла­
мента является вполнѣ самостоятельною и даже господствующею
силоіа Личныя качества короля мало вліяютъ на ходъ дѣла,
таРѣишимъ среди государственныхъ людей въ Греціи является
въ настоящее время^Ѳедоръ Дельянисъ. Онъ происхожденіемъ
изь Пелопонеза, этой наиболѣе патріотической и националистской
области современной Эллады. Оттуда же родомъ былъ и Комун-
дѵросъ, которому Дельянисъ наслѣдовалъ въ предводительствѣ
пелопонезскою партіей. Дельянисъ родился въ 1826 году, такъ
что теперь ему 73 года и его можно поставить въ одинъ рядъ
съ I игеромъ, Ристичемъ и Цанковымъ. Получилъ образованіе
въ аѳіінскомъ университетѣ (на юридическомъ факультетѣ) и за-
тѣмъ поступилъ на гражданскую службу. Переворотъ 1862 года
его застаете уже въ должности въ родѣ товарища министра.
орячш патрютъ, онъ былъ назначенъ новымъ правительствомъ
въ Парижъ посланникомъ. Парижъ въ это время наполеоновской
гегемонпі былъ средоточіемъ европейской международной поли­
тики. Дельянисъ съумѣлъ привлечь Францію къ разрѣшенію крит­
с к а я вопроса, поднятаго возстаніемъ 1867—69 гг. Это была боль­
шая заслуга, и автономія, дарованная въ 1869 году Криту, была
432
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
433
бы невозможна, если бы Франція не соединилась для этого съ
Россіей. По возвращеніи на родину, Дельянисъ состоялъ не
однажды членомъ министерства, всегда, когда премьеромъ стано­
вился Комундуросъ. За это время онъ перебывалъ миннстромъ
иностранныхъ дѣлъ, финапсовъ и исповѣданій. Въ 1877 я д у
Дельянисъ, какъ членъ кабинета, настаивалъ на заключеніи
союза съ Россіей для войны съ Турціей, а въ 1878 году явился
представителемъ Греціи на Берлинскомъ конгрессѣ и добился
значительная расширенія греческой территоріи. Смерть старика
Комундуроса очистила ему мѣсто вождя партіп, a елѣдовательно
и премьера, когда эта партія пріобрѣтала въ парламентѣ боль­
шинство. Первое его министерство образовалось въ 1885 году
и вскорѣ пожелало воспользоваться соединепіемъ Восточной Ру-
меліи и Болгаріи для того, чтооы добиться соотвѣтственной
компенсаціи для Греціи. Онъ мобилизовалъ армію и собирался
вторгнуться въ Македонію, но державы блокировали Грецію и
принудили ее сложить оружіе. Дельянисъ вышелъ въ отставку.
Борьба партій снова призвала его къ власти въ 1890 году, но
финансовыя дѣла и личное столкновеніе съ королемъ заставили
въ 1892 году в ы й т и въ отставку. Страпа, однако, сочувствовала
этому пламенному патріоту и король вскорѣ увидѣлъ себя вы-
пужденнымъ снова призвать Дельяниса на поста министра пре­
зидента. Энергическое вмѣшательство въ крптскія дѣла въ 1896
году послужило толчкомъ для освобожденія этого острова, но не­
осторожно затѣянная война съ Турціей кончилась разгромомъ
Греціп, потерею территоріп и уплатою коптрпбудіи. Подъ бреме-
немъ этихъ несчастій пало третье министерство Дельяниса, ко­
торый теперь стоитъ во главѣ немалочисленной оппозиціонной
партіи. Этотъ краткій біографическій очеркъ наглядно подтверж­
даете вышевысказапиоо нами замѣчаніе, что п государственными
людьми и политическими нартіями Гредін руководить тотъ же
безприндипный падіонализмъ, который мы впдѣли и въ Австро-
Венгріи, и въ мелкпхъ государствахъ балканскаго полуострова.
Гредія не составляетъ исключенія, но пожелаемъ благородному
эллинскому народу найти въ своей средѣ дѣятелей, которые,
наученные тяжкимъ опытомъ 1897 года, вышли бы изъ заколдо-
в а н п а я круга у з к а я безприпциннаго націонализма и вывели бы
страну па широкую дорогу разрѣшенія всесторонннхъ культур-
ныхъ задачъ. Маленькіе люди, нынѣ стоящіе у кормила правле-
нія, конечно, не эти желанные дѣятели. Ими мы можемъ, стало
быть, и не заниматься.
IX.
Оставимъ, однако, юговостокъ Европы съ его отживающими
фигурами зоологическая антагонизма, сь этпми знаменито­

434
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
стями, ІІО истинѣ благородными, когда дѣло идетъ о защитѣ
свободы родного народа, но не менѣе того антипатичными, ког­
да дѣло касается правъ и свободы сосѣдиихъ народностей...
Оставимъ властителей и правителей юговостока и обратимся къ
представителя мъ и руководителямъ болѣе цивилизованныхъ на ­
родовъ средней и западной Европы. Сначала, средней... И не
только по географнческимъ соображеніямъ „сначала средней“ ,
но и но эволюціи тѣхъ историческихъ явленій, которыя мы выше
признали характеристичными для пашей эпохи, вѣриѣе для не­
давно начавшегося иоваго періода всемірной псторіи.
Вильгельмъ I I (Фридрихъ - Викторъ- Альберта - Вильгельмъ),
императоръ германскій, король прусскій, старшій сынъ импера­
тора Фридриха III и Внкторіи, принцессы великобританской (до­
чери королевы Викторіи), родился 27 января 1859 года, такъ
что въ январѣ настоящая года ему исполнилось сорокъ лѣтъ.
Десятилѣтнимъ мальчикомъ опъ былъ зачпсленъ поручикомъ въ
первый гвардейскій пѣхотный полкъ, что не мѣшало ему одно­
временно проходить курсъ гимназіи въ Касселѣ, которую и окон-
чилъ въ 1877 году, выдерлсавъ экзаменъ на аттестата зрѣлости.
Съ 1877 по 1879 гг. Вильгельмъ слушалъ лекціи по юридиче­
скому факультету въ боннскомъ университетѣ и вмѣстѣ съ
тѣмъ знакомился съ практикою военной службы въ упомяиутомъ
уже первомъ гвардейскомъ полку, гдѣ въ это время командовалъ
ротою. Въ 1882 году Вильгельмъ былъ переведенъ въ гвардей-
скій гусарскій полкъ въ чинѣ майора, но вскорѣ былъ произве­
дешь въ полковники и получилъ командованіе полкомъ. Оберъ-
ирезидентъ Ахенбахъ въ это же время практически знакомилъ
его съ управленіемъ и ходомъ правительственныхъ и мѣстныхъ
дѣлъ. Молодой принцъ (ему въ это время было 22—24 г), вы-
казывалъ ко всему большой интересъ и обнаружилъ разносто­
роннюю талантливость. Отличный наѣздникъ (несмотря на при­
рожденную слабость лѣвой руки), замѣчательный охотникъ и
спортсменъ, Вильгельмъ вмѣстѣ съ тѣмъ легко усваивалъ самую
разнообразную технику самыхъ разнообразпыхъ заиятій. Эта ки­
пучая натура уже кронпринцемъ выказывала измѣнчивость вку-
совъ и стремленіе къ романтическому и чрезвычайному. Но по-
клоненіе старому Вильгельму и его канцлеру и цѣлый культа,
который пылкое воображеніе молодого Вильгельма создало во­
кругъ именъ и дѣяній этихъ творцовъ новѣйшей германской го­
сударственности, въ это время еще сдерживали романтиче-
скія склонности принца, такъ что его серьезно принимали за
прямого и вѣриаго хранителя традицій стараго императора, за
вѣрнаго и послушная ученика стараго канцлера... Самъ этотъ
проницательный „великій Бисмаркъ“ именно такимъ считалъ
Вильгельма и всего опасался отъ воцаренія Фридриха, всего
ожидая отъ воцаренія Вильгельма. Не иначе тогда думалъ и
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
435
самъ Вильгельмъ, я т ь самый Вильгельмъ, который, сдѣлавшись
имиераторомъ, такъ безцвременно и рѣшптельпо выпроводилъ
съ насилеенпая мѣста этого обоготворенная Бисмарка, го то ва я
было и въ самомъ дѣлѣ считать себя богоравнымъ и неприкос-
повеннымъ.
Только что произведенный въ началѣ 1888 года въ генералъ-
майоры и назначенный командиромъ первой пѣхотной гвардей­
ской бригады, 9 марта того лее года Вильгельмъ становится крон­
принцемъ вслѣдствіе кончины Вильгельма I, а 15 іюня того лее
года нрѳждевременная кончина императора Фридриха III призы-
ваетъ его па нмператорскій престолъ Германіи и королевскій
престолъ Пруссіи. Три м.ѣсяца пребывапія Вильгельма кронприн­
цемъ могли только утвердить киязя Бисмарка въ его заблужде-
ніи па счетъ слѣпой приверженности будущаго императора бис-
марковской политикѣ. Умирающій Фридрихъ, вступивши! на пре­
столъ, исполненный широкихъ гуманптарныхъ идей, встрѣтилъ
въ старомъ каицлерѣ сопротивленіе всѣмъ свопмъ иачинаніямъ
и видѣлъ своего стар ш ая сына и паслѣдника неизмѣнно на сто-
ронѣ Бисмарка, неизмѣнно порицающимъ новыя начинанія, стре-
мившіяся къ свободѣ внутри и мирному соглашение во внѣшней
политикѣ. Гуманный и великодушный, но нерешительный и еще
болѣе ослабленный роковымъ недугомъ, Фридрихъ не успѣлъ
ничего совершить и промелькнулъ на полптическомъ ярнзонтѣ
Германіи и всей Европы свѣтлымъ метеоромъ, на мгновеніе лишь
освѣтившимъ мракъ европейской розни и воорулееннаго мира.
Народы не успѣли далее разглядѣть свѣтлыхъ перспектпвъ,
открытыхъ миролюбіемъ и гуманными намѣреніями Фридриха,
какъ мракъ снова сгустился п Бисмаркъ, спуская въ землю прахъ
своего третьяго государя, считалъ болѣе, чѣмъ когда либо, крѣп-
кой и незыблемой свою политику крови и леелѣза, свою систему,
по которой „Kraft macht Hecht“ .
15 (3) іюня 1888 года вяошелъ Вильгельмъ на престолъ, такъ
что улее пошелъ двѣнадцатый годъ его правленія, срокъ доста­
точный для того, чтобы историческая фигура нынѣшняго гер­
манс ка я императора обрисовалась довольно отчетливо. Что же
такое представляетъ собою эта замѣчательная фигура, позирующая
на европейской аваисценѣ? Если мы обратимъ внимаиіе на ис-
торію той династіи, представителемъ которой въ настоящее время
является Вильгельмъ, то среди многочпеленныхъ, большею частью
очёнь характерныхъ и въ разиомъ смыслѣ замѣчательныхъ ея пред­
ставителей, легко замѣтимъ два преобладающпхъ типа. Одинъ
типъ — тѣ сильные характеры, которые создали Пруссію и
ея гегемонію и которые пе зпаютъ ни мечтаній, ^ пн колебаній,
ни сожалѣній. Это—Альбрехта Медвѣдь, Велпкій Курфюрста, ко­
роли Фрпдрихъ-Вильгельмъ I, Фридрихъ И, императоръ Виль­
гельмъ I, люди крови и желѣза, прямо идущіе къ цѣли, не ищущіе

436
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
для нея оправдаиій и не стѣсшпощіеся давить по пути все, чтс.
раздавить въ состояніи. Совсѣмъ другого склада Фридрихъ I,
Фридрихъ-Внльгельмъ III, Фридрихъ-Вильгельмъ IV, Фридрихъ III.
Это большею частью добрые и великодушные люди, исполненный
разныхъ стремленій къ великому и возвышенному, какъ они по­
нимали, но перѣшительные и вѣчно колеблющіеся. Непрактич­
ными романтиками почитаютъ ихъ родственные имъ люди крови
и желѣза. Фридрихъ I дарствовалъ, когда на сѣверѣ и сѣверо-
востокѣ отъ него многіе годы длилась упорная сѣверная война,
а къ западу еще болѣе грапдіозная война за испанское наслѣд-
ство. Обладая прекрасною арміей, опъ могъ извлечь значительный
выгоды изъ этого столкновенія всѣхъ значнтельныхъ силъ Европы.
Но для этого необходима была столько лее рѣшительная, сколько
опредѣлепная, ясно и точно направленная политика. Вмѣсто этого
Фридрихъ носвятилъ всю свою лсизнь искапію королевскаго ти­
тула... Среди еще болѣе трудныхъ и слолсиыхъ обстоятельствъ
пришлось действовать Фридриху-Вильгельму III, который, не
съумѣвъ съ самаго начала выбрать ясную и оиредѣленпую поли­
тику, привелъ свое царство, созданное Великимъ Курфюрстомъ
и Фридрихомъ Великимъ, на край гибели, отъ которой его спасли
ІПтейнъ, Йоркъ и русскіѳ. Взгляните на картину, изображающую
въѣздъ Фридриха-Вильгельма III въ Москву и представляющую
короля вышедшимъ изъ экипажа и преклоняющимъ колѣни передъ
святымъ городомъ, которому Европа обязана спасеніемъ и сво­
бодой, и вы пе будете улсе колебаться, куда причислить этого
романтика. Конечно, Фридриху II и Вильгельму I ничего подоб-
наго не могло и присниться, да имъ и пеісогда было бы зани­
маться чувствами. Старіпій его сынъ и нреемникъ, Фридрихъ-
Вильгельмъ IV является еще болѣе характерною и любопытною
фигурою въ томъ лее, однако, романтическомъ родѣ. Многократно
создавая широкіе планы объединеиія Гермаиіи, общаго соглаше-
иіе всѣхъ державъ, великаго прпзванія христіанской Европы на
Востокѣ, своего единенія съ прусскпмъ иародомъ, искренно при­
вязанный къ этимъ великодушнымъ программами Фридрихъ-Виль-
гельмъ IV ничего для нихъ но сдѣлалъ, хотя обладалъ тою лее
улее совершенно готовою арміей, съ которой черезъ четыре года
послѣ его кончины ого преемникъ совершилъ чудеса, и хотя
именно въ его нравленіе потрясенія 1848—49 гг., крымская война
1853—56 гг. и австро-французская война 1859 года представляли
удобное время для широкаго и богатаго иослѣдствіями дѣйствія.
О Фридрихѣ III упомянуто выше. О его дѣяніяхъ судить нельзя,
только о его намѣреніяхъ. Къ этимъ иамѣреніямъ отнеслись бы
съ презрѣпіемъ люди крови и лселѣза... Къ какому лее изъ двухъ
гогенцоллернекпхъ тпповъ прниадлелептъ Вильгельмъ II? Одинад-
цать лѣтъ правлеиія, кажется, выяснили улее несомиптельно этотъ
вопросъ и можно не обинуясь отвѣтить, что Вильгельмъ I I яв-
ПРАВИТЕЛИ и ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
437
-ляется однимъ пзъ самыхъ характерпыхъ и законченных!, пред­
ставителей тина непрактичныхъ ромаитиковъ, которые всегда съ
большими планами, но которымъ совершить ничего не дано...
Романтикъ и мечтатель съ ногъ до головы, по этимъ своимъ ка-
чествамъ могущій состязаться съ самимъ Фрндрихомъ-Внльгелъ-
момъ IV, Вильгельмъ нзбралъ предметомъ своихъ фантазій ие
блескъ титула (какъ Фридрихъ I), не шнрокіе планы романтиче-
скаго единенія съ народомъ и романтическаго едниеиія народовъ
(какъ Фридрпхъ-Внльгельмъ IV), ие гуманитарпую и великодт ш-
ную программу своего отца объ общей свободѣ и мирѣ, по поли­
тику пиыхъ Гогепцолерновъ и ихъ достойиыхъ слугъ. Фридрихъ II,
Вильгельмъ 1 и князь Бисмаркъ,—вотъ его образцы. Чьи образцы,
однако? Человѣка, чуткаго ко всему возвышенному и прекрас­
ному, рыцаря слова... Кто его образцы? Люди, которые никогда
не стѣснялись данными обѣщаніями и которые засмѣялнсь бы,
если бы могли вообразить, что чувство возвышоннаго и нрекрас-
наго можетъ вліять на ихъ нолитическія рѣшенія! Обладающій
умомъ не дюленннымъ, но и не выдающимся, выросшій и воспи­
танный въ эпоху, когда въ Германіи все жило и дышало леген­
дою великихъ войнъ „Великаго Вильгельма и его паладиновъ“,
окрулсеиныхъ ореоломъ всеобщаго поклонепія, идеалпзованныхъ
національнымъ увлеченіемъ, нашъ романтикъ не могъ не привя­
заться всѣмъ сердцемъ и всѣмъ пылкимъ вообралееніемъ своимъ
къ этой легендѣ и ие пололеить ее въ основу своего нолитичѳ-
скаго credo. Оиъ и взялся быть продолясателемъ дѣяній своего
дѣда и его великаго канцлера. Это, однако, ие могло передѣлать
ого натуру и „реальная политика“, руководимая ромаитикомъ,
лишилась всякой реальности, безеильная пріобрѣстп и руководя­
щей ирипцинъ, въ которомъ сознательно отказывала рѣшпмость
слѣдовать націоналыюй нолптикѣ дѣда. Отсюда, однако, исте-
каетъ не только безнринцинность, ио и безрезультатность поли­
тики Вильгельма. Онъ многое вчиналъ, по до сихъ поръ ничего
не совершилъ ни внутри, ни во внѣшпей политикѣ.
Получивъ во внѣшней политпкѣ въ наслѣдство отъ дѣда
тройственный союзъ, онъ его счелъ долгомъ сохранить, но увле­
каемый своими чувствами и идеями значительно ослабилъ его
узы и не его вина, что союзъ этотъ еще числится серьезною
мелсдународною комбпнаціей. Получивъ такое лее наслѣдство въ
видѣ ясно опредѣленной колоніалыюй политики, онъ доллеенъ
былъ ее продоллеать въ такое время, когда іеолоиіальныя сопер­
ничества державъ ясно указывали на дилемму: сторговаться съ
Англіей или ирочио и окончательно сблизиться съ ея соперни­
ками. Постоянно увлекаемый пестрою игрою этихъ внѣевропей-
скихъ событій, Вильгельмъ столько разъ мѣпялъ курсъ, что и
теперь, черезъ одиннадцать лѣтъ правленія, онъ стоитъ на томъ лее
раснутыі, столь лее бевсилыіый избрать одну пзъ расходящихся

дорогъ. Исторія Трансвааля можетъ служить печальною иллюстра­
цией этихъ колебаній. За то безъ всякихъ колебаній Вильгельмъ
занялъ на гаагской коиференціи опредѣлепное ноложеніе против­
ника разорулсенія или далее какихъ либо ограничены въ воору-
женіяхъ, и противника постояннаго третейскаго суда. Правда, и
то и другое совершенно не соотвѣтствуетъ „реальной политикѣ“ ,
которую Вильгельмъ совершенно напрасно, однако, ночитаетъ
своей. И эта странная фантазія неисправимая романтика только
и могла побудить великодушнаго и отнюдь не кроволсаднаго го­
сударя взять на сеоя тялселую историческую ответственность за
это разрушеніе надеждъ, связанныхъ съ совѣщаніями въ Гаагѣ.
Къ сожалѣнію, надо сознаться, что реальная политика и милита-
ризмъ имѣютъ въ Гермаиіи еще достаточно сторонниковъ, чтобы,
пололеейіе, занятое въ Гаагѣ представителями Вильгельма, не
оыло бы нололсеніемъ, соотвѣтствуюіцимъ настроенію госнод-
ствующихъ культурныхъ слоевъ Германіи.
Тѣ лее колебанія, ту лее безнрннцииность и тулее безплодность
замѣчаемъ и во внутреннихъ трудахъ Вильгельма. То первый
покровитель рабочихъ, то авторъ самыхъ рѣшнтельныхъ мѣръ
противъ нихъ; то сблилсающійся съ поляками, то возобновляющій
на нихъ гоиеніе; то возстающій противъ аграріевъ, то имъ про-
телеирующій, Вильгельмъ нигдѣ ничего не достпгъ и совершилъ
всего одно великое дѣло, уволивъ Бисмарка, хотя за четыре года
до его смерти. Романтическая политика Вильгельма, принимаемая
ішъ самимъ за реальную, и действительно реальная политика
Бисмарка были въ самомъ деле несовмѣстимы и Вильгельмъ,
не смотря на все свое вполне искреннее поклоненіе Бисмарку,
увндѣлъ себя вынуледеннымъ освободить отъ него Германію и
далъ поводъ Бисмарку выказать вполне свою злобную мститель­
ность, такъ что теперь никто изъ безпристрастныхъ людей не въ
состояніи говорить о благородствѣ характера Бисмарка. Съ обыч-
нымъ великодушіемъ и романтическимъ увлеченіемъ, Вильгельмъ
ирилолеилъ всѣ старанія для возвеличенія памяти Бисмарка. Тѣ же
порывы чувства и те лее романтическія увлеченія соироволедаютъ
Вильмельма всюду, всюду заслуяеивая ему искреннія симпатіи, но
и вызывая недоуменія о будущемъ... Недоумѣвать, однако, улсе
нечего. Вильгельму сорокъ лѣтъ и онъ определился вполнѣ. При-
нявъ къ руководству „реальную политику“ Бисмарка, заключаю­
щуюся въ безпрішцішномъ хищиичествѣ и вѣроломстве, оправды-
ваемыхъ національными интересами, Вильгельмъ, по самой натуре
своей, ие могъ стать хищникомъ, еще менѣе вѣроломнымъ поли-
тикомъ и поневоле онъ остался только безприиципнымъ надіо-
налистомъ. Такимъ образомъ, и въ Германіи исторіей нокамѣстъ
руководить безпри/нципный націонализмъ. Но иа балканскомъ.
полуостровѣ и въ Австріи мы ничего другого и различить не
можемъ, тогда какъ въ Гѳрманіи только слолсная игра историче-
438
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
скихъ силъ поставила нынѣ во главѣ падіи представителя этой
исторической эпохи. Къ тому лее въ оииогиціи этому режиму мы
видимъ цѣлыя могучія теченія, отнюдь не безприндннныя, отнюдь
толсе и не яаціоналистическія.
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
439
X.
Капривіі, Гогенлоэ, Маршаль, Микель, Бюловъ—все это, ко­
нечно, свѣдующіе государственные люди и хорошіе работники,
со вниманіемъ и умѣніемъ ведущіе дѣло управленія Германіей,
но останавливаться иа нихъ здѣсь не мѣсто. Это те лее безприи-
ципные націоналисты съ тою единственною, но существенною
разницею, что Бисмаркъ и Вильгельмъ I I—оригинальны (кэлсдый
по своему), а они слѣдуютъ ихъ путямъ. Оригинальныхъ фигуръ
надо искать въ оппозиціи. Среди лее тѣхъ представителей оппс-
зиціи, которые имѣли или имѣютъ несомненное вліяніе на ходъ
политическихъ дѣлъ, самою выдающеюся и сильною фигурою
является воледь свободомыслящей народной партіи Евгеній Рих-
теръ.
Рихтеръ родился въ 1838 году въ Дюссельдорфе, получилъ
образованіе на юридическомъ факультете въ Гейдельбергѣ и Бер-
линѣ и затѣмъ слулеилъ по судебному вѣдомству до 1864 года,
когда вышелъ въ отставку, потому что правительство (прусское)
не утвердило его выбора бургомистромъ Нейвида. Оставивъ слулс-
бу, Рихтеръ переселился въ Берлинъ и посвятилъ себя лсурна-
листикѣ. Въ 1867 году онъ былъ избранъ деиутатомъ отъ Гагена
въ первый сѣверо-германскій рейхстагъ, гдѣ скоро занялъ выдаю­
щееся мѣсто въ рядахъ партіи пр'огрессистовъ (Fortschritspartei).
Это было время, очень тялселое для этой партіи. До 1866 года
господствовавшая въ нрусскомъ парламенте, она была разрушена
побѣдами подъ Кепиггрецемъ и Садовой. Побѣды вскрулсили го­
ловы и депутатамъ и избирателямъ, и еще недавнее несомнитель-
ное прогрессистское большинство и въ палатѣ и въ странѣ пре­
вратилось въ меньшинство, вслѣдствіе отпаденія очень многочис-
ленныхъ группъ, для которыхъ націонализмъ взялъ верхъ надъ
лнберализмомъ. Они приняли названіе національ-либераловъ, но
для громаднаго большинства ихъ прибавка „либераль“ былъ почти
формальною. Партія покорно шла за Бисмаркомъ. Тѣ, кто остался
веренъ нреленей программе свободы и прогресса, сохранили имя
прогрессистовъ. Сюда то вошелъ Рихтеръ, не давъ себя увлечь
національными уснѣхами и охранивъ себя отъ шовинизма и ми­
литаризма, охватившихъ нѣмецкій народъ. Съ тѣхъ поръ и до
сего времени Рихтеръ остался главною опорою и блестящимъ
вождемъ этой партіи, не капитулировавшей передъ успѣхомъ и
отстаивавшей неизменно и во внутренней и во внѣшней поли-

440
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
тикѣ идеи свободы и мира. Благодаря умѣло затшочаемымъ со-
юзамъ съ парией центра во время Виндгорста, ему удавалось не
однажды наносить пораженіе политик!; Бисмарка и не разъ старый
канцлеръ впдѣлъ себя безсильнымъ одолѣть твердую и талантли­
вую онпозицію Рихтера, котораго онъ считалъ свомъ личнымъ
врагомъ. Удалеиіе Бисмарка не устранило изъ обихода нѣмецкой
политической жизни шовинизма и безпринципнаго націонализма,
а пока эти начала господствуютъ въ правящихъ сферахъ Гер-
маніи, значеніе Евгенія Рихтера остается по прежнему изъ са­
мыхъ выдающихся, какъ единственной силы, способной нослѣ
смерти Виндгорста то умѣрять, то совершенно останавливать это
господство. Его собственной партіи для этого недостаточно, но
онъ одинъ умѣетъ порою сплачивать самые разнородные п самые
взаимно враждебные элементы въ одной общей оппозиціп край-
иостямъ милитаризма и націонализма. Это его значеніе п даетъ
намъ основаніе включить его въ число „правителей п властителей
Европы , куда нѣтъ основанія зачислять вождей другихъ оппо-
зиціонныхъ партій, какими бы талантами и заслугами они ни
отличались.
Положеніе политическихъ дѣлъ и отношеній въ Италіи при-
олизительно тоже самое, что и въ Германіи. Точно такъ же воз­
рожденная національнымъ движеніемъ, она еще не разсталасъ съ
кумиромъ націонализма. Точно такъ лее во главѣ ея стоитъ ко-
роль-романтикъ, который многое вчииаетъ, по которому совер­
шить ничего не дано. Точно такъ же поэтому господствуетъ поли­
тика, представляющая незаконную помѣсь реализма п романтизма
и точно такъ лее, наконецъ, и въ страиѣ и въ парламентѣ суще-
ствуютъ могучія антишовинистскія теченія, исходящія изъ иде-
аловъ свободы и мира. Существуютъ, конечно, и различія, но
для пхъ уловленія намъ пришлось бы войти въ детали, для кото-
которыхъ у насъ улее не остается мѣста.
XI.
Если мы теперь оглянемся на пройденный нами путь, то уви­
димъ, что юговостокъ Европы (Австрія и Балканскій нолуостровъ)
находится еще всецѣло въ періодѣ націонализма въ политической
жизни, тогда какъ въ средней Европѣ (Германія и Италія) на-
ціонализмъ улее аттакованъ новыми политическими теченіями, во
многихъ отношеніяхъ ими подорванъ, но все еще сохраняетъ
руководящую роль въ политикѣ, впутренией и внѣшней. Запад-
ныя націи (Англія и Франція) представляютъ въ этомъ отношеніи
еще одинъ шагъ впередъ. Къ нимъ и обратимся въ настоящее
время.
Англія колыбель реальной иаціональной политики въ новой
Европѣ. И это естественно, потому что Англія первая сложилась
въ пацію какъ политическое т кло . Въ то время, какъ коптпнентъ
Европы дѣлплся на націн! лишь въ смыслѣ культурных^, особей,
а государства нимало не соответствовали націямъ и велп пе иа-
ціональную, но династическую политику, одиа Англія успѣла уже
къ концу среднихъ вѣковъ соединить эти двѣ эволюпіи, національ-
ную и государственную. Уже въ XVI в. государство было и иа-
ціей. Естественно поэтому, если и хищническая (нынѣ называемая
реальною) династическая политика, царившая во всей Европѣ,
здѣсь преобразовалась въ столь лее хищническую иаціопалъную
политику, которой неизмѣнно дерлеались всѣ замѣчательиые пра­
вители Англіи, и Елисавета Тюдоръ, и Оливеръ Кромвель, и
Вильгельмъ I II Оранскій, и королева Анна, и три Георга ХѴПІ
вѣка, и оба Питта, и Кэстльри, и Веллингтопъ, и Пальмеротонъ,
и Биконсфильдъ вплоть до Чемберлена и Гошепа нашихъ дней.
Эта „реальная“ политика, имѣющая въ виду единственно инте­
ресы Британіи и не стѣсняющаяся попирать и справедливость, и
свободу, и миръ, и самую леизнь милліоновъ, имѣвшихъ несчастіе
въ недобрый часъ попасть на дорогу британекпхъ иитересовъ и
плановъ, эта вѣками слолеившаяся стройная и многократно испы­
танная политика, связанная съ самыми славными именами англій-
ской исторіи, не могла не пустить глубокихъ корней въ сознаніи
англійскаго народа. Тѣмъ пе менѣе, пменпо англійская нація
стоитъ въ передиихъ рядахъ среди народовъ, постепенно осво­
бождающихся отъ угара націоналпстическаго шовинизма.
Великая фигура Гладстона, недавно потеряннаго Британіей и
всѣмъ человѣчествомъ, стоитъ въ этомъ отиошеніп яркимъ свѣ-
точемъ на пути этой трудной эволюціп. Онъ первый показалъ, что и
во внутренней и во внѣшней полптикѣ возмолеио бросить систему
хищничества и насилія и замѣнить системою справедливости,
свободы и мириаго соглашеиія. Во внутренней политикѣ онъ
успѣлъ упразднить экономическую эксплуатацію и политическое
господство Англіи надъ колоніями (Канадой, Австраліей, Кап-
лаидіей, Наталемъ и Ныо-Фаундлендомъ); не доводя до конца
того же дѣла по отношенію къ Ирландіи, онъ все лее успѣлъ не­
мало (упраздненіе господства англиканской церкви надъ ирланд­
скою католическою и два ландбилля). Все это съ па ці о на л ьн о -
а нглійской точки зрѣнія было антпнаціонально, но все лее это
было дѣломъ справедливости, свободы и умиротворенія. И въ ме-
ледународной политпкѣ Гладстонъ не одиаяеды пытался примѣнять
тѣ лее принципы. Это онъ лншалъ Турцію англійскаго покрови­
тельства, хотя это ослабляло англійскоѳ значеніе на Востокѣ.
Это онъ лее крикнулъ по австрійскому адресу „Hancls off!“ (руки
прочь!), хотя Австрія старинная испытанная союзница Англіи.
Наконецъ, все онъ лее, этотъ могучій воледь англійскаго народа
разстроилъ уже совершенно настроенный Биконсфпльдомъ союзъ
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОИЫ.
441

442
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
Англіи съ тройственнымъ союзомъ, комбинацію, открывавшую
неисчерпаемый перспективы для національнаго хищничества
всѣхъ союзнпковъ, преимущественно для нѣмцевъ и аигличанъ...
Недаромъ Бисмаркъ отъ души ненавидѣлъ Гладстона. Однако,
старый Вильямъ сошелъ улсе въ могилу и націопальный шо-
винизмъ, нмѣющій здѣсь свою национальную кличку джинго­
и з м а , почувствовалъ большое облегченіе и снова расправилъ
свои крылья. Въ рядахъ джинго очутились и миогіе изъ былыхъ
вндныхъ послѣдователей Гладстона. Довольно назвать Чембер­
лена, Давоншира (Гартингтона), даже Розберри. Вѣрные па­
мяти своего великаго волсдя либералы составляютъ меньшин­
ство въ страиѣ и въ парламеитѣ, хотя и насчитываюсь въ сво­
ихъ рядахъ такихъ выдающихся политическихъ дѣятелей, ісакъ
Вильямъ Гаркортъ, Длсонъ Морлей, Чарльсъ Дилькъ, Кэмбаль-
Баннерманъ и др. Идеи гуманитарной политики, одиако, про­
никли и въ ряды консерваторовъ, такъ что напр, въ настоящее
время маркизъ Салюсбюри является главнымъ тормазомъ для
полнаго расцвѣта дясингоистской программы Чемберлена, мини­
стра колопій въ современномъ кабинетѣ маркиза Салисбюри. Эти
двѣ фигуры мы и избираемъ, какъ паиболѣе типичныя мелсду со­
временными правителями и властителями Вританіи.
Джозефъ Чемберлеиъ родился въ 1836 году въ Лондонѣ
и получилъ образовапіе въ лондонскомъ университете. Отецъ
его былъ богатый фабриканта въ Бнрмингаме, ведшій об­
ширное дело, къ которому въ началѣ привлекъ и сына. Толь­
ко по смерти -отца (1874 года) Джозефъ ликвидировалъ свои
иредпріятія и посвятилъ себя политической дѣятельности. Вы­
сказываясь съ крайянмъ радикализмом’!, и участвуя въ мѣстныхъ
дѣлахъ, Чемберлеиъ улсе успѣлъ раньше пріобрѣсти популяр­
ность въ Бнрмингаме, городе, отличавшемся тогда своимъ ради-
кализмомъ. Это было время, когда въ Англіи смотрѣли иа моло­
дого, талаитливаго и по пулярная оратора, какъ на революціо-
нера, вѣроятнаго вождя республиканцевъ и соціалистовъ. Онъ и
самъ готовъ былъ выдавать себя за немного загадочную фигуру
демагога, непримиримаго врага господствующихъ классовъ. Въ
1874 году Бирмингамъ его избралъ мэромъ, но сдѣлаиная въ томъ
же 1874 году понытка получить депутатскія полномочія въ Шеф-
фильдѣ кончилась неудачей; онъ получилъ эти полномочія въ
1876 году въ Бирмингамѣ и вошелъ членомъ въ палату общинъ,
где скоро занялъ видное мѣсто среди волсдей радикальной партіи,
въ которой до того времени еще главенствовалъ старый Джонъ
Брайтъ. Въ нарламентѣ, какъ раньше на митиигахъ, Чемберлеиъ
выдавался крайностью своихъ демократическихъ мнѣній и пред-
ставлялъ фигуру, наиболѣе ненавидимую на консервативныхъ
скамьяхъ. Въ 1880 году Гладстонъ образовалъ свой третій каби­
нетъ и Чемберленъ вступилъ -въ него министромъ торговли
Интересна исторія этого вступленія Чемберлена въ министер­
ство. Гладстонъ нулсдался въ иоддерлскѣ радикаловъ, которые не
хотѣли болѣе довольствоваться темъ, что одинъ Длсонъ Ьрайтъ,
какъ прелсде, входилъ въ составъ кабинета. Кромѣ Брайта, они
потребовали еще два места, именно Дильку и Чемберлену. По­
следнему было дано иолномочіе вести переговоры съ Гладсто-
номъ и либералами. Встрѣтивъ затрудненія, Чемберленъ не обра­
тился за новыми инструкціями, а взялъ на свою ответственность
соглашеніе: онъ великодушно иолсертвовалъ местомъ для Дилька
и получилъ место для себя. Дилькъ ие протестовалъ и удерлсалъ
отъ протеста другихъ, сделка была молчаливо признана. Этотъ
первый практически! политический шагъ Чемберлена тогда не
обратилъ особаго внимаиія, ио теперь онъ невольно прииоми-
иается, какъ характерно освещающій эиизодъ последующей поли­
тической карьеры Чемберлена.
Министерство Гладстона 1880 года было именно то знаме­
нитое министерство, которое впервые и во внутренней и во
внешней политике ярко и выпукло наметило все главный прин­
ципы гладстоніапской программы. Это именно министерство на­
чало свою деятельность, разстроивъ уже выработанный союзъ
съ тройственнымъ союзомъ, и продолжало, соедігнивъ Европу
для нопужденія Турцін выполнить ея обязательства нередъ черно­
горцами и греками. Не вина Гладстона, если тогда лее не при­
нудили султана выполнить и остальныя его обязательства (и по
сю пору ие выполненный). Не вина это и Чемберлена, который
горячо поддерживалъ въ парламенте эту антинациональную по­
литику своего великаго лидера. Не менее ярко и выпукло высту­
пала въ это время и внутренняя политика кабинета, который
началъ съ отмены всехъ исключительныхъ меръ для Ирландіи,
причемъ Чемберленъ былъ въ парламенте главнымъ защитни-
комъ этой меры. ЗатЬмъ то же министерство провело второй
ирландскій лаидбилль (188 L г.), экономически освоболсдавшій
ирлаидцевъ отъ англійскаго госнодства. Въ іюне 1885 года мини­
стерство Гладстона вышло въ отставку, но улсе въ январе 1886 г.
(после выборовъ, кончившихся победою либераловъ) Гладстонъ
образовалъ свое четвертое министерство, въ которое снова всту-
ннлъ Чемберлеиъ министромъ впутрениихъ дѣлъ.
Этотъ кратковременный четвертый кабинета Гладстона, прелсде
чемъ образовался, принялъ формулированную Гладстономъ про­
грамму, заключавшую въ себе три главиыхъ задачи, какъ бли-
лсайшія и требующія настоятельнаго разрешеиія, именно: земель­
ную реформу для Горной Шотландіи (Highland), политическую
автономію дли Ирландіи (подобную колоніальпымъ автономіямъ)
и церковную реформу для ІІІотландіи и Уэльса (где англикан­
ская церковь признается государственной, хотя къ ней нрннад-
лелептъ меньшинство иаселенія). Земельная реформа для Горной
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
443

ІІІотландіи (такъ называемой „крофтеръ-билль“) была действи­
тельно^ проведена благополучно, но съ слѣдовавшей за ней ре­
формой лрлаидскаго управленія („гомруль-билль") случилась
совершенно непредвиденная исторія. Часть либераловъ съ Чем-
берленомъ во главе отпала отъ Гладстона и билль былъ отвер­
гнуть;^ страна подтвердила прпговоръ парламента и министер­
ство Гладстона вышло въ отставку. Въ образовавшееся затемъ
консерватпвное министерство Салисбюрп, Чемберленъ былъ при-
званъ членомъ и этого кабинета,.— Такъ скоро, въ теченіе десяти
летъ, съ 1876 года, когда Чемберленъ впервые вступилъ въ
парламента, и до 1886 года, когда онъ содЬйствовалъ падснію
либеральнаго кабинета и вступилъ въ консервативный, этотъ
яко бы демагогъ превратился въ союзника тори, еще недавно не-
нереваривавшихъ его имени. Тори, внрочемъ, одналсды улсе при­
мирились съ Дизраэли, бывшпмъ раднкаломъ, и далее признали его
своимъ волсдемъ. Они примирились улсе съ бывшимъ революціо-
неромъ Чемберленомъ. Признаютъ-ли они его своимъ волсдемъ?
Почему нетъ?^Чемберленъ молсетъ надеяться наследовать место
маркиза Салисбюрп. Изъ его былого радикализма улсе ничего не
осталось въ его политической программе. Скоро изгладятся и
воспомипанія о его рэдикальпыхъ речахъ.
Дальнейшая политическая карьера Чемберлена посвящена
преимущественно внешней политике и колопіямъ. Это онъ въ
прошломъ году чуть пе вызвалъ англо-французской войны изъ
за Фашоды. Онъ лее оылъ покровптелемъ Сесиля Родса въ его
покушеніи иа Трансвааль (знаменитый пабегъ Джемсона) и, если
въ настоящее время эта маленькая голландская республика не
раздавлена англичанами, то причина тому пе въ Чемберлене и
не въ его планахъ. Во внутренней политике Чемберленъ вы­
двинулся теперь единственно резкими и едкими нападками на
Гладстона во время его по сл едняя министерства (1893—1894 гг.),
нападками, отъ которыхъ умели воздержаться не только отде­
лившееся отъ него либералы, но и приролсденные тори. Энерги-
ческій деятель, талантливый ораторъ, съ обширнымъ умомъ и
многостороннюю образованіемъ, Чемберленъ является теперь
самою выдающейся фигурою среди англійскихъ націоналистовъ,
которые все более п более подчиняются его сильному и не­
сколько деспотическому руководительству. Главнымъ нротиво-
весомъ Чемберлену является въ настоящее время маркизъ
Салисбюрп.
Совсемъ въ другомъ свете, чемъ изменчивая но направ­
ленно, по полная честолюбія политическая карьера Длсозефа
Чемберлена, выступаетъ на фоне современной исторіи фигура
маркиза Роберта Салисбюрп. Происхожденіемъ изъ семьи, при-
надлелсащей къ числу самыхъ знатныхъ аристократическихъ фа-
милій, безконечное число поісоленій дерлсавшихъ въ своихъ рукахъ
444
ПРАВИТЕЛИ и ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
ПРАВИТЕЛИ и ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
445
власть на родномъ острове и столь лее давно неизменно торій-
скаго направлеыія, маркизу Салисбюрп нечего было составлять
себе политическую карьеру (онъ былъ прирождеинымъ нравнте-
лемъ) и нечего было выбирать иартію (опъ былъ наследственный
торн). Салисбюрп родился въ 1830 году, среднее образованіе по­
лучилъ въ Итоне, высшее—въ Оксфорде и рано (улсе во второй
половине 50 годовъ) выступилъ на политическое поприще въ
качестве члена палаты общинъ подъ именемъ Роберта Сесиля;
отецъ его маркизъ Длсемсъ былъ лсивъ тогда, состоя членомъ
палаты лордовъ и членомъ кабинета въ министерстве графа
Дерби. Естественно, что въ это время молодой Сесиль не могъ
выказать много самостоятельности, чему, внрочемъ, всегда мешала
и мягкость характера при недостаточной глубине убѣлсдеиія,
качества, которыя Салисбюрп пропесъ черезъ всю свою деятель­
ность. Гуманистическія наклонности молодого депутата, внрочемъ,
уже и тогда имели возмолсиость высказаться въ такихъ делахъ,
какъ передача Іоническихъ острововъ Грецін, объеднненіе Мол-
давіи, Валахіи въ Румынію и др. Въ первомъ министерстве Диз-
раэли (1866— 1869 гг.) Робертъ Сесиль вошелъ въ кабинетъ, но
улсе въ 1867 году вышелъ, разойдясь съ Дизраэли по вопросу
объ избирательной реформе. Какъ наследственный консерваторъ,
оиъ ие одобрялъ компромиссная билля Дизраэли. Когда затемъ
въ 1869 году Гладстонъ внесъ въ парламента свою знаменитую
резолюцію противъ господства апгликанской церкви въ католиче­
ской Ирландін, Робертъ Сесиль снова отделился отъ консерва­
тивной партіи, увлекши за собою и некоторыхъ другихъ консер­
ваторовъ. Эта группа дала большинство Гладстону. Это была
первая гладстоповская мера ярко антинаціоналистнческаго ха­
рактера. Когда въ 1874 гиду пало министерство Гладстона и
Дизраэли образовалъ свое второе министерство, маркизъ Салис-
бюри (улсе ирипявшій этотъ тнтулъ после смерти отца) вошелъ
въ кабинета министромъ Индіи. Это было самое длинное англій-
ское минпстерство второй половины XIX века; оно продолжалось
шесть летъ (1874—1880 гг.), полный срокъ парламентскихъ
нолпомочін. Въ это время произошли: босногерцоговинское воз-
станіе (1875 г.), вмешательство Сербіи и Чериогоріи (1876 г.),
болгарское возстапіе и лсестоісая расправа (1876 г.), русско-ту­
рецкая война (1877— 1878 гг.), берлпнскій конгрессъ (1878 г.),
заключеиіе австро-германская союза (1879 г.), привлеч ете Италіи
къ этому союзу (1880 г.), предварительное соглашеніе съ князомъ
Бисмаркомъ о нриступлеиіи и Англін къ этому союзу (1880 г.) ...
Интересно проследить отношеніе Салисбюри къ этимъ событіямъ,
которыя изменили физіономію цивилизованная міра и въ кото­
рыхъ самъ Салисбюрп былъ призванъ принимать деятельное и
ответственное участіе.
Известно, что Биконсфильдъ съ самаго начала принялъ сто-

446
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
роиу Турдіи протпвъ балканскихъ хрнстіанъ. Совершенно въ
томъ же духѣ дѣйствовалъ и Лейардъ, англійскій иосолъ въ
Константинополѣ. Однако, это туркофильство кабинета долго
оставалось бездѣятельиымъ и нассивнымъ, благодаря оинозидіи
меньшинства въ средѣ самого кабинета. Ихъ было всего трое,
возражавінихъ противъ традиционной политики Аигліи, обезнечи-
вавшей ей господство на Востокѣ. Ихъ было только трое, но
это былп графъ Дерби (мпнистръ иностранныхъ дѣлъ), графъ
Кѳрнервопъ (министръ но дѣламъ Ирландіи) и маркизъ Салисбюри
(министръ по дѣламъ Индін). Все это знатиѣйшіе столпы стараго
торизма. Ихъ было достаточно, чтобы сдерживать туркофильство
премьера и посла. Ихъ оказалось достаточно далее для того, чтобы
на константинопольскую конферепцію въ 1877 году былъ назна-
ченъ главнымъ уполномоченнымъ никто иной, какъ маркизъ Са­
лисбюри. Вторымъ уполномоченнымъ, по обычаю, былъ Лейардъ.
Иа конференціи Салисбюри былъ иоборникомъ самой широкой
гуманной программы, которая и была одобрена конференцией, но
отвергнута Турціей. Впослѣдствін стало извѣстно, что тайно отъ
маркиза Салисбюрп Биконсфилъдъ сообщилъ турецкому прави­
тельству, что Англія не сочувствуетъ выработанной ирограммѣ
и поддержнтъ турковъ въ ихъ сопротивленіи. ГГослѣдствіемъ
было объявленіе войны со стороны Россіи. Эта война и
усиѣхи Россіи пробудили въ Салисбюри старьтя торійскія тра-
диціи и онъ примкнулъ къ Биконсфильду. Когда же (1878 г.)
графъ Дерби и Карнервонъ вышли изъ кабинета, протестуя
протпвъ его аггресспвной политики, Салисбюри лишился сво­
ихъ единомышленниковъ и, казалось, душой и тѣломъ пре­
дался такъ называемой „империалистской“ политик!; Биконс-
фильда. Кипрская конвенція, обезиечпвшая султану англійскую
гарантію его азіатскихъ владѣній; берлинскій трактатъ, чуть не
вдвое уменьшпвшій освобожденную территорію; нроектъ четвер­
ного союза Англіи, Германіи, Италіи и Австріи съ широкимъ
наступательными планами—все это было сдѣлано Биконсфиль-
домъ въ сотрудничестве съ Салисбюри, который замѣнилъ графа
Дерби на посту министра иностранныхъ дѣлъ. Однако, и здѣсь
сказалось вліяніе ие всегда твердаго, но гуманнаго маркиза. Такъ,
въ кипрскую конвенцію внесена статья, обусловившая гарантію
введеніемъ реформъ и равноправностью нодавленныхъ народно­
стей (Бпконсфильдъ видѣлъ въ этомъ лишь ненулшый балластъ).
И въ берлипскомъ трактатѣ статья о реформахъ въ Арменіи и Ма-
кедоніи не встрѣтпла соиротивленія Англіи лишь благодаря присут­
ствиюмаркиза Салисбюри. Нѣкоторые изъ свѣдущпхъ людей утверж­
даюсь даже, что только присутствіе Салисбюри на конгрессе
предупредило войну, которой лселалъ Бпконсфильдъ. Довольно
вероятно и то пзв!;стіе, что если Бпконсфильдъ въ 1880 году не
связалъ Англію четвернымъ союзомъ, то потому только, что Са-
и
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
447
лисбюри, выработавъ сообща проектъ этого союза, потребовалъ
отсрочить подписаиіе акта до окончанія выборовъ въ парламента,
которые доллены были обязательно происходить въ томъ лее году.
Не леелая передъ самыми выборами разстраивать единство партіи,
Биконсфильдъ уступилъ. Страна, однако, решительно осудила
биконсфильдовскій „имперіализмъ“ ri передала власть Гладстону.
Проекта четверного союза такъ и остался прекрасною мечтою
Бикопсфплъфа и Бисмарка.
Въ 1885 году умеръ Биконсфильдъ; еще раньше его графъ
Дерби (поел!; 1878 г. отстранившійся отъ политики); маркизъ
Салисбюри былъ признанъ лидеромъ консервативной нартіи и въ
томъ лее 1885 году улее образовалъ свое первое министерство,
просуществовавшее всего несколько месяцевъ. Осенніе выборы
1885 г. передали власть Гладстону, но измена Чемберлена п. части
либераловъ привела улсе въ іюне 1886 года къ паденію кабинета
Гладстона и къ образованно второго кабинета Салисбюри, въ
который вошли и отпавшіе либералы (Чемберлеиъ, Гошеиъ и гер-
цогъ Девоншпръ). Это министерство просуществовало до 1892 г.
Какъ всякое каолиціонное министерство, оно было немощно для
внутренней политики. Не было оно очень деятельно и во внеш­
ней политике. Проекта четверного союза былъ оставленъ; сбли-
ж е т е съ Франціей и Россіей, начатое Гладстономъ, толсе было
остановлено; вступленіе на германскій престолъ Вильгельма II
внесло нервную изменчивость въ отношенія Англіи къ тройствен­
ному союзу. Пять съ лпшнимъ лі;тъ своего существованія это
министерство продерлеалось на status quo и во внешней и во
внутренней политике и въ 1892 году уступило место либера­
л ами ІІосл!; кратковременная, ио богатаго событіями правленія
либераловъ (сначала Гладстона, потомъ графа Розберри), Салис­
бюри образовалъ свой третій кабинетъ, и ныне управляющій судь­
бами британской имперіп. Характеръ правлеиія этого новаго к а­
бинета выяснился довольно отчетливо: пассивная внутренняя
политика и деятельная внешняя. Это измененіе сравнительно съ
характеромъ правленія первыхъ двухъ министерствъ Салисбюри,
отличавшихся пассивностью и во внешней политике, обязано
главнымъ образомъ тому значенію, которое въ настоящее время
пріобрелъ Чемберленъ, этотъ ныне прямо продоллсатель Биконс-
фильда. Сблюкеніе съ Германіей, Соединенными Штатами и Япо-
ніей; созданіе новой Нильской имперіи въ АфрикЬ; обезпечеиіе
за собою всего бассейна Янтсекіанга; колоніальные захваты по
всемъ направленіямъ—таковы блестящіе итоги внешней политики
Англіи за последнее пятилетіе, итоги, которые напоминаюсь со­
бою еще более блестяіціе итоги англійской политики 1874—1880 гг.
Тогда сообща съ Биконсфильдомъ, теперь сообща съ Чемберле-
номъ, маркизъ Салисбюри является участникомъ обоихъ блестя-
щихъ успехами періодовъ, но въ обоихъ случаяхъ является при

448
ПРАВИТЕЛИ II ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
этомъ и умѣряюіцимъ дѣятелемъ, которому Англія и міръ обя­
заны миромъ, a миогіе слабые народы-свободою и справедли­
востью. Въ^лицѣ маркиза Салюсбнри политика гуманизма ие за­
менила собою политики национализма (какъ то нробовалъ сде­
лать Гладстонъ), но она допущена въ совѣтъ правителей Велико-
британін, признана ими за силу, съ которою надо считаться, и
облечена вліяпіемъ, достаточнымъ для того, чтобы серьезно огра­
ничивать традиціонный джиняизмъ н умѣрять все еще господ­
ствующую однако націоналистическую политику. Если таково по-
ложеніе вещей при коясервативномъ министерстве, то нельзя не
признать, что антинаціоналистическое направленіе сделало въ
Англіи серьезные успехи и завоевало почву, который ее не ли­
шила даже кончина Гладстона.
XI.
Если изъ Вены черезъ Верлниъ въ Лоидонъ мы можемъ провести
иочтн прямую лннііо, постепенно повышающуюся съ юговостока на
северозападъ и представляющую собою такое лее постепенное
повышеніе антинаціоналнстпческаго гуманизма, то продолжая ее
затемъ въ Парижъ, мы увидимъ быстрый н характерный скачекъ
въ повышеиіи, потому что въ настоящее время вся сущность
исторіи французская народа сосредоточена на вопросе о паденіи
націонализма и шовинизма. Всюду у властн стоить еще націона-
лизмъ, въ средней и западной Европе умеряемый уже получив-
іннмъ силу и значеніе гуманизмомъ (въ Лондоне больше, въ
Берлине и Риме меньше); лишь въ одной Франціи націонализмъ
уже устуиилъ власть идущему на смену гуманизму и ныне съ
порывомъ по истине бѣшеной судороги бросился отстаивать свое
положеніе. Нигде такимъ образомъ эта знаменательная эволюдія
наденія национализма не подвинулась такъ далеко и не обнару­
жилась съ такою яркостью, последовательностью и силою, какъ
во Францін. Этимъ фактомъ французская нація, лишенная бы­
лой политической гегемоніп, возвращаетъ себе гегемонію культур­
ную, становясь во главе движенія, составляющая кардинальную
задачу совремеинаго историческая неріода.
Патріотизмъ есть любовь къ отечеству и въ этомъ смысле
представляется возвышеннымъ и благороднымъ чувствомъ, отли-
чающнмъ всехъ нравствепныхъ и честныхъ людей всехъ иаціо-
нальностей и всехъ нартій безъ различія. Любовь къ отечеству не
противоречить любви къ человечеству подобно тому, какъ любовь
къ семье пе противоречить любви кь отечеству. Любовь къ своей
семье или къ своему городу не требуетъ вражды къ другимъ семь-
ямъ и другимъ городамъ; любовь къ своему отечеству и своему
народу ие требуетъ вражды къ другимъ государствамъ п наро-
ПРАВІІТЕЛН И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
449
дамъ. Поэтому, хорошій семьянинъ, патріотъ и гуманистъ могутъ и
даже должны бы совмещаться въ одномъ лице. Потому что, не изъ
одного ли чувства альтруизма исходить чувство любви и къ своей
семье, и къ своему отечеству, и къ своему ближнему вообще?
Однако, совсемъ не такъ разумѣтотъ патріотизмъ націоналисты.
Для нихъ датріотнзмъ есть не столько любовь къ своему отече­
ству, сколько вражда къ другимъ иародамъ. Для ппхъ патріотъ
долженъ заботиться не столько о защите свободы и независи­
мости своей родины, сколько о подчиненіи и порабощенпт ой
другихъ странъ и пародовъ. Это хищничество и лежитъ въ основе
всякой такъ называемой (съ легкой руки Бисмарка') реальной по­
литики. Реальполнтики и націоналисты—въ сущности одно и
тоже. Только первые находятся въ здравомъ уме и твердой па­
мяти. вторые же — въ угаре своей человеконенавистнической
страсти. Отстаиваютъ же те и другіе—одно и тоже: хищничество
въ международныхъ отношеніяхъ, господство сил ьная и подав-
леніе сл абая. Человеческая исторія такъ долго была (и продол­
жаетъ быть въ значительной степени и теперь) исторіей безпо-
щадной и безправной истребительной борьбы, что это сочетаніе
любви къ отечеству съ стремлеиіемъ покорить и подавить ино-
земцевъ выросло совершенно естественно, какъ иаследіе многихъ
вековъ насилія и безправія. Оно. это соч^таніе. лишь медленно
разлагается подъ вліяніемъ гуманитарныхъ идей века и подъ
давленіемъ все сильнее ощущаемой экономической солидарности
всего цивилизованная міра. Всегда наиболее чуткая къ задачамъ
времени, всегда наиболее последовательная въ ихъ разрешеніи,
никогда не умеющая делать политическую амальгаму противоре-
чпвыхъ нрпнцпиовъ, Франція поставила вопросъ ребромъ и міръ
присутствуетъ при одной пзъ самыхъ трудныхъ и самыхъ вели­
кихъ исторпческихъ эволюцій.
Крупныя историчѳскія фигуры въ настоящее время вообще
отсутствуютъ на арене современной политической жизни запад­
ной Европы. Если Англія никого пе имеетъ теперь, кого бы
можно было поставить подле Гладстона и Биконсфильда, если
Германія не имеетъ наследниковъ Бисмарку и Мольтке, а Ита-
лія—Кавуру, Гарибальди п Мадзини, то и во Франціи еще ни­
кто не занялъ месть, очищенныхъ кончиною Тьера и Гамбетты,
даже Наполеона ІП и герцога Омальскаго. Есть лп это симптомъ
глубокой демократизаціи совремеинаго западноевропейская об­
щества и его правяіцихъ слоевъ, пли только временный отдыхъ
отъ разорительной деятельности политическихъ геніевъ, но это
измѳльчаніе современныхъ политиковъ до такой степени харак­
терно для современной Европы, что, напр., для нашей задачи
охарактеризовать наиболее тиничныхъ „правителей и властите­
лей“ западной Европы выборъ представился более, чемъ затруд­
нительными И чемъ страна далее ушла по пути эволюціи современ-
29

450
ПРАВИТЕЛИ И ВЛАСТИТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ.
наго общественнаTM строя, тѣмъ это становится затруднительнее по­
тому что тѣмТ) полнѣе растворяется инипіатпва выдающихся лично­
стей въ настроеніи народныхъ массъ, выбывающих-?, и ноддерживаю-
щпхъ эту пниціатпву. И во Франціп эта характерная особенность со
временности,какъ всѣ характерный особенности эпохи, достигла наи-
высшаго выражен)я и развитія. Мы имѣемъ передъ собою два могуще-
ствеиныхъ теченія. націоналистское н гуманистское, но было бы за­
труднительно указать пхъ вождей. Лубе, Вальдекъ Руссо Бойс
соиъ, Буржуа, Жоресъ, Зола, Шереръ-Кестиеръ, Пикаръ’ Прее-
сансе, Корнели, Камиллъ ТІельтанъ, Галифе. Клемансо, Бртожеръ
и мнопе, мноие другіе служатъ въ настоящее время дѣлу гума­
низма, но кого нзъ нихъ назвать вождемъ? А кто вожди надіо-
РГ вДЪ? Кенге' ле’ВорвпеРъ ’ МеРсье’ Патидю-КлащБ,
Р , РотттФоръ, пли какъ нхъ еще тамъ называюсь? Нельзя
не признать яначенія за всѣми этими и многими другими лично­
стями и ихъ деятельностью, но истинными героями современной
французской исторш. ея двигателями и руководителями являются
целыя общественный группы... Онѣ только и представляются
правителями и властителями современной Франціи, но и^ъ исто
р.я не входить въ планъ этихъ очерковь, и безъ того несколько
затянувшихся. Ставимъ поэтому точку этому обозреиію и въ
виде его вывода, признаемъ, что современная исторія выдвинула
кардинальною задачею нолитическаго развит!я нар одо въ — упоаэд-
неніе национальной исключительности, развитіе ‘ международной
солидарности и постепенное сблнженіе народовъ на почче'сво­
боды и справедлпвостп.
С. Южакозъ.
ПОСЛЪДНІЙ ВЫБОРЪ.
Романъ Рудольфа Ш тратца.
(ГІереводъ съ нѣмецкаго А. Анненской).
I.
«Pro gloria et patria»!
Голосъ германскаго императора звучалъ совершенно иначе,
чемъ голоса разныхъ сановниковъ, которые только что произ­
носили торлеественныя речи по случаю освященія новаго зда-
вія рейхстага. Ихъ превосходительства откашливались, запи­
нались, хрипели, и слова ихъ были еле слышны даже на раз-
стояніи нѣсколышхъ шаговъ, среди окружавшей ихъ толпы,
расшитой золотомъ, блестевшей орденами, слегка побрякивав­
шей шпорами и напрасно старавшейся скрывать зевоту. Какая-
то безропотность, какая-то покорность судьбе, отличающія
участниковъ каледаго оффиціальнаго торлсества, были написаны
на лицахъ.
И вдругъ, по всей громадной залѣ раздалось рѣзко и
звучно, точно слова команды на плацъ-параде: «Pro gloiia
et patria», и это слово императора всѣхъ разбудило, всехъ
оживило.
Словно шелестъ вѣтерка среди рлсаного поля, ^пронеслись
волны легкаго гула по всей зале внизу и по трибунамъ зри­
телей на верху, и среди этого неяснаго гула отчетливо про­
звучали три удара серебряпнаго молоточка.
—
Императоръ кладетъ последиій камень зданія рейх­
стага,— услышала Эллепъ слова мулеа, сказанныя вполголоса
за ея спиной, и тотчасъ лее обратилась къ сестре, сидевшей
рядомъ съ ней.
—
Мери, ты слышала? Императоръ кладетъ...
Она не могла сказать ничего больше, и Мери молча кив­
нула головой, не отрывая глазъ отъ блестящей толпы, копо­
шившейся внизу. Трубы, загудЬвшія вместе съ ударами мо­
лотка императора, заглушали все разговоры и поглощали^все

2
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
53SÄ15;
что-то возбуждающее,
“““
б“"
тѣІ^ еTMп'ІУвВСTM ВаЛа’ К“ Ъ лѳшш Noожь нробѣгала по ея
в л е т е какой нибудь театральной ньесы.
гячи"
СП1)ашивала себя> что представляютъ сотни и ты
какъ
двигавшихся въ громадною залѣ
общемъ э т бмип
ПС“ Ъ °Дн°°бразнымъ гуломъ. Въ
орГпесГнхь к І Г 06'10 опьятю' ^
Зрѣлище, какая-то
чегоSto1“
’ 30Л°Та’ ССребра’ Среди К0І°Р °Й TM
и нельзя оыло различить, ничего распознать.
*ГЧеЫ*’Н
Бъ сеРеДинѣ толпы, тамъ гдѣ было пѵ-
стос пространство, рядомъ съ большимъ четырѳхѵголышмт urn
морнымъ каинемъ, тамъ, гдѣ каменьщики ГГ ли нн ы х х кожан'
^ентоГПTM*”
ВЪ Р>*“
“ ребрянную чату съ
тамъ
“ ередаВ!ШІ -одходивши«ъ золотой молоточекъ
амъ, прямо подъ ея ложей стоялъ импепатот Oui ппп.г„п’
какъ блестѣлъ серебряный орелъ на
TM ^teo6 каскѣ
î r C r * ЗМ0ТМІЪ“ Ф TM ь-аДTMTMнтовъ
поясами
Р муядирахъ, туго перетянутыхъ серебряиными
л Л Р^ 0МЪ f импе1'TM Р0мъ стояла императрица и принцессы
TMГ
°“
ТраурѢ’ съ Д—
Ѵея^“
’
1
\ необычно выдѣлялись среди пестрыхъ wa­
ll д въ мужчинъ, блестѣвшихъ золотомъ, серебромъ и пурпѵ
Р - В онъTM .;КеНЩаИЫ ВЪ- ЧерЫЫХЪ’ “ і)ачныхъ костюмагь
1ееударственныи канцлеръ!—услышала Мепи гч- TM
Ш0П0ІЪ ЗЯ“ - ВоНЪ “Ä S
стари іск ь... онъ представляется мальчикомъ среди всѣхъэтихт
ШиР^нлечій, коренастый госпо-
Д И Н Ъ рядомъ съ нимъ—это министръ внѵтреннихъ дѣлъ T i r a
г“
иТХгіГГН0СІЬ--- ^
«P“.Â
Ï
сГнной работы
Е0СІМІЪ’ еще “ Ч»^блѣдностьюум-
—
Мнѣ не нужно ничего этого зна ть, —сказала Мепи но
= Т мВо“ С”нГ-^ѢВСе1,ав“ ’
ÄES“ eptarmÄ—Ж
цвѣіами
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
а
Серебро и золото составляли основной тонъ въ этомъ калей­
доскопе красокъ, въ которыхъ всѣ цвѣта перемешивались и
безпрестапно соединялись въ новыя, ослѣпительныя сочетания.
Золото блестѣло па воротиикахъ гвардейцевъ, на дубовыхъ
вѣтвяхъ генеральскихъ муидировъ, на широкихъ ногонахъ
вицмундировъ, на треуголкахъ штатскихъ, которые своими
изящными металлическими украшеніями почти затмевали пе­
строту военныхъ костюмовъ. Некоторые сановники были поло­
жительно залиты золотомъ отъ ворота до колѣнъ, точно тѣ
болыніо жуки, которые въ солнечные лѣтпіе дни ползаютъ по
тропинкам», отливая металлическимъ блескомъ.
Военные были тоже въ нолномъ парадѣ. На генеральскихъ
каскахъ качались бѣлыя страусовыя перья, огненно-красные
и малиновые лампасы рѣзко выдѣлялись иа блестящи хъ лаки-
рованныхъ саногахъ, черные бархатные, кирпично-красные и
серебряниые канты воротнпковъ, снѣжнобѣлые кирасирскіе
колеты и синіе мундиры драгунъ, пурпурные, красные, корич­
невые и яркозеленые ментики, сѣрыя мѣховыя опушки и
серебрянные шнуры, медвѣжьи шапки съ пестрыми верхушка­
ми, высокіе шишаки потсдамцевъ— все это перемѣшивалось и
сливалось въ одну волну цвѣтовъ съ ярко-красными фраками
іоанитовъ и мальтійцевъ, съ огненно-пурпурными костю­
мами мекленбургскихъ рыцарей. Тамъ и сямъ мелькала отдель­
ными точками фіолетовая сутапа епископа, черный таларъ
священника синяя съ бѣлымъ форма африканскихъ піоне-
ровъ, бѣлый жилетъ, треуголка, золотыя пуговицы моряковъ.
Вокругъ каждой изъ этихъ движущихся точекъ вились все
новыя п новыя широкія пестрыя полосы съ узкимъ бордю-
ромъ, блестѣвшимъ золотомъ и драгоцѣнными каменьями.
Ордена всего міра—отъ Чернаго Орла до Бѣлаго Слона, отъ
Желѣзиаго Креста до звѣзды Богамайо—сверкали и сіяли пестры­
ми рядами, надъ матово-лселтыми, небесно-голубыми и темно­
пурпуровыми лентами, украшавшими грудь разныхъ кавалеровъ.
Й иадъ этой лсужжагцей, переливающейся ослепительно­
яркой радугой толпой цветовъ раздавались все тѣ лее рѣзкіе, какъ
бы гневные крики трубъ и однообразное постукиванье молоточ-
ковъ разныхъ сановниковъ, проходившихъ длинной вереницей.
У Мери закружилась голова. Опа закрыла глаза и откинулась
назадъ.
Сестра ея. сидѣвшая рядомъ, была не такъ впечатлительна.
Обычная, приветливая улыбка играла на ея красивомъ лицѣ;
она опустила на колени руки, державшія вѣеръ, и сидѣла,
счастливая, какъ ребенокъ, которому доставили удовольствіе и
который ждетъ, что будетъ дальше.
Безконечные удары молотковъ сановниковъ по послѣднему
камню надоели ей.

4
ПОСЛѢДЫІЙ ВЬІБОРЪ.
—
Скоро это кончится?—спросила она мужа.
На лицѣ Герберта лежало выраженіе горькой ироніи.
хорошо знакомое ей въ послѣдніе два года.
—
Когда всѣ пройдутъ,— отвѣчалъ онъ.
—
А тогда придутъ депутаты?
—
Какіе депутаты?
—
Да члены рейхстага. Вѣдь это же зданіе для нихъ.
построено?
—
Да, конечно.
—
Я думала... когда послѣдній камень будетъ положенъ,
тогда придетъ папа и другіе члены рейхстага и займутъ этотъ
домъ.
—
Это могло быть!—отвѣчалъ еямуж ъ.—Но вышло не такъ..
Депутаты уже тамъ.
—
Гдѣ же?
—
Внизу, тамъ же, гдѣ всѣ мундиры.
—
Но вѣдь это ж е смѣшно... —К расавица вынула изъ кар ­
мана бинокль и приставила его къ глазамъ. — Судя по словамъ.
папы, я воображала... что всѣ депутаты составляютъ одно
цѣлое... что они держатся вмѣстѣ... не знаю, какъ сказать...
мнѣ каж ется... рейхстагъ вѣдь принадлелштъ имъ, а не всѣмъ
этимъ господамъ въ мундирахъ...
—
Вотъ какъ? А кто создалъ имперію, позвольте спросить,
милостивая государыня?—услышала она чей-то деревянный
голосъ у себя за спиной. — Это мы, мы версальцы, мы, люди
сабли и высокихъ сапогъ, перепачканныхъ грязью выше ко-
лѣнъ, мы подъ Седаномъ и Орлеаномъ, при 15° морозѣ, от­
биваясь отъ вольныхъ стрѣлковъ, безъ куска черстваго хлѣба
въ ранцѣ, создали имперію. Штатскіе люди... тѣ явились
на сцену, когда все кончилось благополучно и начались
торжества съ привѣтствіями дѣвицъ въ бѣлыхъ платьяхъ, съ
тріумфалышми арками, со стихотвореніями —вотъ, когда я въ
первый разъ увидѣлъ господчиковъ во фракахъ, никакъ ие
раньше.
Мужъ и жена испуганно оглянулись и узнали въ сидѣв-
шемъ сзади нихъ толстенькомъ малепысомъ старичкѣ, сѣдые
усы котораго торчали, какъ два кинжала, по обѣимъ сторонамъ
лица цвѣта дубленой кожи, стараго фонъ-Дальгофъ изъ Мес-
сова.
Въ то время, когда Гербертъ служилъ штабнымъ офице-
ромъ въ одной моравской дивизіи, и оиъ, и ліена познакоми­
лись съ сердитымъ старичкомъ. Опъ былъ извѣстенъ, какъ
крайне безтактиый человѣкъ, и вслѣдствіе этого принужденъ,
былъ въ семьдесять лѣтъ, получивъ Желѣзпый Крестъ первой
степени, прямо съ маневровъ удалиться въ свое имѣніе.
Тѣиь досады промелькнула по лпцу Элленъ, насколько ея.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
5
добродушно веселое личико способно было выражать досаду;
она протянула руку злобному старичку.
—
Ахъ, и вы здѣсь?—сказала она,--какъ это мило! Вамъ
толсе захотѣлось полюбоваться торлсествомъ...
—
Да, отсюда сверху,— отвѣчалъ досадливо старый гусаръ., —
внизъ меня не пускаютъ... Я три раза выступалъ кандида-
томъ,—продолжалъ онъ, и лицо его приняло злобное выраже-
ніе,— но негодяи не выбираютъ меня въ рейхстагъ, гдѣ имъ!
они стоятъ за какого-то штукатурщика изъ Альрупина, увѣ-
ряю васъ, за штукатурщика. Что вы на это скалсете, любез-
нѣйшій?
—
Ничего,— отвѣчалъ Гербертъ.
Жена обратилась къ нему, продолжая держать въ рукѣ
бинокль.
—
Какъ ты думаешь, найдемъ мы папу въ этой страшной
толпѣ?
—
Конечно, вѣдь онъ тамъ одинъ безъ ордена, по этому
легко будетъ найти,— отвѣчалъ Гербертъ и обратился къ ста­
рику Дальгофу.
—
Мой тесть одинъ изъ «господчиковъ во фракѣ», какъ
вы называете членовъ рейхстага.
—
А, въ самомъ дѣлѣ,— сказалъ старикъ, нимало не сму­
щаясь,— отъ какого же округа?
—
Отъ Рейнингенъ-Люнингенъ-Гейденфельда.
—
Значитъ, отъ Тюрингіи... а онъ какой нартіи?
—
Въ сущности никакой. Онъ стоитъ противъ всякаго
насильственнаго
переворота и пользуется довѣріемъ всѣхъ
партій. Благодаря фабрикамъ и промышленнымъ предпріятіямъ
тестя, округъ достигъ своего нынѣшняго состоянія... и потому
тамошніе жители относятся къ нему съ уваженіемъ, какое
обыкновенно внушаетъ человѣкъ, самъ пробившіи себѣ дорогу.
Молодая женщина обернулась къ нимъ.
—
Вамъ навѣрно знакома фирма «Баннерсъ, Геймгутъ
и Коми.?»— спросила она, и нѣкоторая гордость прозвучала
въ томъ тонѣ, какимъ она произнесла названіе торговаго дома,
пользовавшагося всемірною извѣстностыо.
—
Я ничего не понимаю въ этихъ вещахъ,— проворчалъ
старый Дальгофъ, и она съ неудовольствіемъ снова нагнулась
надъ балюстрадой.
Внизу пестрое море цвѣтовъ продолжало играть и блестѣть,
и звуки трубъ гремѣли надъ нимъ, словно завыванье бури надъ
морскими волнами. Молотокъ переходилъ изъ рукъ въ руки,
одно превосходительство передавало его съ любезной улыбкой дру­
гому, стоявшему рядомъ, и всѣ окружавшіе ихъ, расшитые
золотомъ и серебромъ, участники праздника безсмысленно
улыбались. Эта молчаливая игра превращалась мало по малу

6
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
во что-то утомительное, во что-то мертвенное. Точно будто.'
дѣйствовали тысячи ш рядныхъ маріонетокъ, повинуясь какому-
то скрытому механизму. Такими лее восковыми фигурами ка­
зались и зрители, которые сидѣли неподвижно и торжественно
въ большихъ, обитыхъ краснымъ трибунахъ, лѣпившихся на
стѣнахъ купола залы, словпо гигантскія гнѣзда. наполненныя
пестрыми птицами.
Элленъ продолжала смотрѣть въ бинокль, ища глазами отца.
Но она пе находила его въ пестрой толпе, тѣснившейся по­
средине, редевшей на краяхъ круга и разбившейся на отдѣль-
ныя группы на концахъ комнаты. Дальше этихъ группъ ничего
не было: большія пустыя пространства каменпаго пола, на ­
чало корридоровъ, которые должны были тянуться направо и
налево отъ залы.
—
Какъ смешно! —заметила Элленъ,— вопъ тамъ за столбами
стоять телеграфистъ и почтовый чиновникъ. Зачѣмъ они
здесь?
—
Вероятно, чтобы налеплять марки на присутствующих^—
сказалъ ея мужъ.
Старый Дальгофъ недоверчиво покосился на него. Оиъ.
никогда раньше не слыхалъ отъ Герберта такихъ либераль-
нихъ речей. Элленъ удовлетворилась этимъ объясиепіемъ.
—
Ну, вотъ теперь улсъ последніе стали бить молоткомъ! —
вскричала она.— Посмотри-ка . .. вонъ тамъ... рядомъ съ высо-
кимъ господиномъ въ золотой цепи...
—
Это оберъ-бургомистръ Берлина.
—
Какой-то человекъ поменьше ростомъ, съ большой бо­
родой, во фраке, онъ теперь дерлштъ молотокъ... онъ уда­
ряетъ... кто это такой?
—
О, это архитекторъ, который въ десять лсѣтъ выстроить..
это зданіе, больше пикто.
Элленъ съ удивленіемъ посмотрела на него.
—
Отчего лее его очередь только теперь пришла, после всехъ
другихъ, которые пе принимали никакого участія во всемъ
этомъ деле?
—
Спроси г. фонъ-Дальгофъ,— отвѣчалъ мужъ,— онъ ска-
жетъ тебе: потому что онъ носить фракъ, а не мундиръ!
—
Ба! а вы сами-то зачемъ въ статскомъ?—пробормоталъ
старикъ сердито. Но вследъ затемъ оиъ нагнулся къ самому
уху Герберта. — Скажите, ш ж алуйста,— прошепталъ оиъ, смотря
на Мери, которая взяла у Элленъ бинокль,— кто эта дама, ко­
торая сидитъ рядомъ съ вашей супругой?
—
Она вамъ нравится?
—
Да, знаете ли, она не такъ хороша, какъ ваша супруга;
ваша супруга, съ позволенія сказать, прелестна, какъ лѣтній.
день... Кстати, что ваш и дети?
ПОСЛѢДТІІЙ ВЫБОРЪ.
7
—
Благодарю, они все трое здоровы
—
Такъ... да... что я хотѣлъ сказать? да! эта барыпя да­
леко не такъ красива! ІІо въ ней видна порода! Чортъ возьми!
Смотрите, что за породистая голова! Какой профиль! Смелый,
какъ у красивой хищной птицы... и прн этомъ серые глубокіе
глаза съ зеленоватымъ отсвѣтомъ... А какъ у нея дрожать
ноздри! Темпераментъ! Если женщина съ такимъ темгіерамен-
томъ вспыхиетъ, пиши пропало! Поверьте мнѣ, полненькія
женщины самыя лучшія! On e п добродушны, и смёются, какъ—
осмелюсь сказать—ваша супруга... а эти худыя, нервпыя...
эти не смеются, онѣ смотрятъ серьезно въ глаза мужчине и
заставляют» его молчать, а затемъ, понятно, сводятъ его съ
ума, если субъектъ окажется подходящимъ. Но, возвращаюсь
къ этой даме... вы ее знаете?
—
Конечно, знаю.
—
Порода! порода!—повторить старый Дальгофъ, качая
головой. — Н у, скажите же мнѣ, наконецъ, кто это такая?
—
Моя золовка... графиня де-Грайиъ.
Старый юнкеръ тихонько просвисталъ сквозь зубы.
—
Она, значитъ, замужемъ?—продолжалъ опъ разспра-
шивать.
—
Замужемъ за. бывшимъ правительственным!» асессоромъ
въ округе Люнсбургъ, где литейный заводъ моего тестя.
—
Такъ, такъ!— Г. фонъ Дальгофъ несколько минутъ глу­
бокомысленно разематривалъ высокую, стройную фигуру, сидев­
шую передъ нимъ.
—
A умѣетъ г. асессоръ стрелять изъ пистолета? —неожи­
данно спросилъ онъ.
Гербертъ невольно равсмѣялся.
—
Конечно, умѣетъ, - отвѣчалъ онъ.
—
Да, ну, это хорошо!
—
Послушай, другъ мой! —Элленъ обернулась къ мужу съ
милой улыбкой,— правду говоритъ Мери, что Бебеля здесь
нетъ? что онъ не присутствуете на такихъ празднествахъ?
—
Правда, его здесь нетъ.
—
А правда, что Виндгорстъ уже умеръ?
—
Давно.
—
А Бисмарка приглашали, да оиъ отказался?
—
Да.
—
Ну, значитъ, Мери сказала правду.
—
Отчего ты мне не веришь сразу?—вполголоса заметила
Мери сестре. — Опять все соседи смеются надъ тобой.
—
Это очень несправедливо!—Молодая женщина подавила
легкій зевокъ.— Я ничего ие понимаю въ политике, я ведь
не читаю целый депь, какъ ты, разныя газеты да брошюры.
Есл и бы у тебя были дети, ты бы тоже не читала!

8
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
Мери ничего не отвѣчала, но за спиной сестры бросила
взглядъ иа зятя. Онъ пожалъ плечами съ легкой улыбкой, и
такая же улыбка презрительнаго сострадаиія скользнула на
секунду по ея интеллигентному лицу, освѣщенному блестящими
глазами. Затѣмъ она снова опустила взглядъ на толпу, напол­
нявшую залу, а онъ смотрѣлъ равнодушно, съ скучающи'мъ
видомъ на стеклянный потолокъ, сквозь который сѣрый свѣтъ
сумерѳкъ вливался въ валу, сіявшую огнями.
Всѣ замолчали, старый Дальгофъ какъ будто что-то обду-
мывалъ.
—
Когда вы сватались,— спросилъ онъ своего сосѣда,—
вы уже знали свою золовку?
—
Нѣтъ, я въ то время лсилъ въ Берлинѣ. Я увидалъ ее въ
первый разъ на свадьбѣ.
—
А она въ то время была улсе замужемъ?
—
Да. Почему это васъ такъ интересуетъ?
—
Нѣтъ, такъ!— отвѣчалъ старикъ. — Мнѣ это пришло въ
голову, потому что...
Конецъ его рѣчи былъ заглушенъ громкими звуками трубъ,
къ которымъ присоединились голоса людей; въ залѣ раздалось
троекратное «ура» въ честь императора.
«Heil dir im Siegerkranz!» заиграла музыка торжественный
гимнъ. Публика на трибунахъ встала и занѣла гимнъ; чистыя
сопрано жепъ офицеровъ заглушали громъ музыки, а внизу,
въ залѣ начался шумъ шаговъ и бряцанье шпоръ расходив­
шейся толпы.
Императоръ съ императрицей прошли мимо пестрой шпа­
леры президентовъ и генераловъ, а за ними слѣдовали прин­
цессы въ траурѣ. Сзади нихъ потекла безпорядочиыми волнами
оффиціальпая Германія и, разбиваясь на болѣе мелкія струи,
выливалась черезъ сѣни и выходныя двери. Болыпіе бѣлые
камни уже виднѣлись на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ только что стояли,
тихо перешептываясь, толпы генераловъ, уже можно было раз­
личить послѣднія группы, отдѣльныя фигуры, еще оживлявшія
громадную залу, которая, пустѣя, принимала все болѣе и болѣе
исполинскіе размѣры; наконецъ, и тѣ исчезли, трубы замолкли,
новый рейхстагъ былъ освященъ.
Теперь, когда разошлось блестящее собраніе участниковъ
торжества, и публика съ трибунъ могла оставить свои мѣста
и сойти на улицу. Большинство скамеекъ, покрытыхъ краснымъ
сукномъ, были улсе пусты, когда Гербертъ съ обѣими дамами
сошелъ въ раздѣвальню.
—
Поторопись,— шепнулъ онъ женѣ, подавая ей шубу,—
чтобы намъ избавиться отъ старика Дальгофа. Онъ невыносимъ
со своею постоянною безтактностью!
Но въ эту секунду сзади него уже раздался хриплый голосъ:
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
9
—
Могу я просить васъ представить меня вашей золовтсѣ?—
и ему пришлось волей-неволей исполнить эту просьбу.
Затѣмъ они вмѣстѣ съ толпой сошли съ лѣстницы.
—
Точно какъ въ театрѣ!— замѣтилъ старый Дальгофъ,—
послѣ большой оперы или чего нибудь другого. — Какъ лсаль,
графиня, что вашего супруга нѣтъ въ Берлинѣ, и что оиъ ие
могъ присутствовать на праздникѣ!
—
Мой мужъ въ Берлинѣ. Вѣдь мы здѣсь лсивемъ, от­
вечала Мери.
—
И онъ лишилъ себя такого зрѣлища! можетъ ли это
быть? Что же онъ теперь дѣлаетъ?
—
Онъ завтракаетъ у Тепфера. А, можетъ оыть, опъ на
биржѣ или гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ. Но пойдемте скорѣе,
иначе мы разойдемся съ нашими.
—
Такъ... онъ завтракаетъ у Тепфера?—пробормоталъ сга-
рикъ, бросивъ украдкой взглядъ на Мери, потомъ на ея сестру,
шедшую впереди съ мужемъ, и засѣменилъ своими больными
ногами, стараясь не отставать отъ своей спутницы, которая
быстро и граціозио подвигалась впередъ.
II.
Холодный зимній воздухъ декабрьскаго дня охватилъ ихъ,
когда они черезъ южные ворота вышли на улицу. Отъ сказоч­
наTM великолѣпія они сразу перешли къ сѣрой действитель­
ности Берлина. Тамъ весь міръ, казалось, былъ въ празднич-
номъ нарядѣ; здѣсь— въ грязной, будничной, рабочей курткѣ.
Сѣрыя тучи па пебѣ, среди которыхъ солнце казалось туск-
лымъ, краснымъ пятномъ, деревья Тиргартена, тянувшія къ
небу свои голые сучья, рѣзкіе, до мозга _ костей пронизываю-
щіе, порывы вѣтра, поднимавшіе лепсія облака пыли па
асфальтѣ, трубы и сѣрыя крыши вдали—все это мало гармо­
нировало съ ослѣпительпымъ блескомъ только что кончивша-
гося праздника.
Въ сущности, праздникъ еще не совсѣмъ кончился, такъ
какъ императоръ осматривалъ внутреннія помѣщенія рейхстага,
и многіе изъ участниковъ торжества и изъ публики, ожидая
его отъѣзда, стояли группами передъ громадными бѣлыми стѣ-
нами красиваго зданія. Можно было подумать, что находишься
среди военнаго лагеря. Всюду виднѣлись военные. Весь рейх­
стагъ былъ окруженъ гвардейскими полками. Сотни драгун-
сісихъ черно-бѣлыхъ значковъ развѣвались въ воздухѣ; на импе-
раторскомъ подъѣздѣ виднѣлся цѣлый лѣсъ оѣлыхъ, черныхъ
и красныхъ султановъ пѣхоты, а передъ подъѣздомъ надь
стройными рядами конницы качались орлы кирасирскихъ ка-

10
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОР!..
сокъ, когда какая нибудь зазябшая лошадь начинала нетергіѣ-
ливо бить копытомъ.
Сзади этихъ пеподвюкныхъ стѣнъ, среди которыхъ глубо­
кая тишина прерывалась лишь однообразным, звукомъ заку-
сываемыхъ удилъ, легкимъ бряцаніемъ сабли и сдерлсаннымъ
восклицаніемъ какого нибудь унтеръ-офицера, тянулись на
далекое пространство, мелсду заиндевѣвшими деревьями Тир-
гартеиа, молчаливые ряды людей, темно сѣрыхъ, незамѣтныхъ,
тусклыхъ, какъ зимнее небо надъ ними, какъ закоптѣлый отъ
работы городъ, выславшій ихъ. Онп стояли такимъ образомъ
цѣлые часы, въ безмолвномъ олсидапіи, привыкшіе къ заго-
родкамъ, радуясь, когда проѣздъ верхового адъютанта, грубое
слово полицейскаго пли плоская шутка рабочаго прерывали
типіпну торлсества, котораго они пе видѣли, не слышали и
въ то же время не хотѣли пропустить.
Бррр... какъ холодно! — сказала Эллепъ, плотнѣе заверты­
ваясь въ ш убу... — Посмотри, какіе смѣшные люди, тамъ сзади...
когда мы пріѣхали, они уже стояли и до сихъ поръ всо
стоятъ! A вѣдь имъ лее совсѣмъ ничего не видно!
Это народъ! - сухо отвѣчалъ Гербертъ.— Онъ участвуетъ
на праздникѣ, стоя подъ заборомъ.
Старый Дальгофъ услышалъ эти слова.
Вашъ зять очень измѣнился, графиня,— сказалъ онъ, качая
головой. — Когда оиъ былъ штабнымъофицеромъ... ну, положимъ,
онъ всегда былъ немнолско рѣзокъ и иеуступчивъ, всегда чего-то
добивался... Ііо опъ былъ довольный человѣкъ... ему предстояла
блестящая карьера... улсъ кто могъ разечитывать получить дѣй-
ствительнаго генерала, такъ это нашъ общій знакомый полко-
никъ Гербертъ фонъ Гальдернъ... А теперь, посмотрите на его
лицо... желтый, исхудалый... какая -то горькая складка около
рта, подъ усами, да и усы улсе не тѣ... нѣтъ... знаете... это
миѣ не нравится... честолюбіе губить человѣка... по вѣдь нельзя
ж е всю лсизнь нололсить па то, чтобы опередить другихъ...
—
Развѣ вы ничего не замѣчаете?—сказала Мери и указала
на своего затя, который, опираясь на легкую палку, потихоньку
подошелъ къ нимъ.
Что онъ немножко хромаетъ? Ну, что жъ? вѣдь онъ пзъ-
за этого и получилъ отпускъ. Я самъ раза три, четыре валился
съ лошади. Это со всякимъ молсетъ случиться. ІІолѣчится три,
четыре педѣли въ Васбаденѣ, и все пройдетъ.
Или не пройдетъ.
—
Гербертъ слышалъ послѣдпія
слова и, разсѣянно отвѣчая на нихъ, разематривалъ съ ви-
домъ знатока лошадь одиого гвардейскаго офицера, шалившую
и брыкавшуюся подъ вліяніемъ холода.
—
Мнѣ не повезло. Я
разбилъ себѣ колѣио, а когда оно срослось, оказалось, что оно
никогда не будетъ сгибаться.
послѣдпій вілборъ.
11
—
Ну!—старый юнтсеръ казался испуганнымъ —какъ же вы
можете ѣздить верхомъ?
—
Совсѣмъ пе могу!
—
Такъ... Но какъ лее вы служите?
—
Да я и пе служу. Вотъ уже два года, какъ я оффи­
нально признанъ калѣкой, и мнѣ ио болѣзии назначена пеисія
двадцать талеровъ въ мѣсяцъ. Вмѣсто меня кто нибудь другой
молсетъ идти н а убой.
Маленысій, толстенысій юшееръ тихонько засвисталъ сквозь
зубы.
—
Ну, славныя дѣла... — проговорилъ оиъ не твердымъ го-
лосомъ,— такъ значитъ вы взаправду инвалидъ?
—
Да.
—
Что лее вы теперь дѣлаете?
—
Ничего.
—
Но вѣдь вы лее доллены имѣть какое нибудь занятіе,
какъ штатскій?
—
Вы совершенно вѣрно замѣтили. что на праздники
штатскіе надѣваютъ фраки. Я такъ и сдѣлалъ. и на сегодня
мое занятіе кончено.
—
Да, но завтра...
—
Завтра я пойду еще что нибудь смотрѣть. Вѣдь нужно
ж е, чтобы на свѣтѣ была и публика.
—
Ну, послушайте... вы это говорите, а сами такъ странно
улыбаетесь, такъ насмѣшливо, точно вы погашаетесь надо
мною .
—
Скорѣе самъ надъ собой! — Гербертъ продолжалъ смо-
трѣть на безпокойио перебиравшую ногами лошадь гвардейца,—
Видите! вонъ этотъ юпецъ еще не умѣетъ, какъ слѣдуетъ,
ѣздить, а всетаки крѣпко дерлсится въ сѣдлѣ. А я, я умѣю
ѣздить, даже очень хорошо, а между тѣмъ съ моей хромой
ногой я свалюсь при первомъ скачкѣ лошади. Это называется
трагикомическое стеченіе обстоятельствъ. Ну , а разъ это ко­
мично, надъ этимъ молено смѣяться.
—
Ну., ужъ, видитъ Богъ, я въ этомъ ничего не нахолсу
смѣшного. — Старый Дальгофъ сдѣлалъ нерѣшительное двилсе-
ліе рукою въ воздѵхѣ, не зная, какъ приметь его собесѣдишсъ
выраженіе соболѣзнованія.
—
Мнѣ васъ чертовски лсаль! Это ужасный ударъ для та­
кого человѣка, какъ вы!
—
Вотъ идетъ мой тесть!— спокойно сказалъ Гербертъ.—
До свидапія, г. фонъ Дальгофъ, только, полсалуйста, не ж а­
лейте меня! Я еще ни у кого не просилъ о солеалѣпіи. Про­
щайте!
Опираясь на свою палку, онъ послѣдовалъ за обѣими мо­
лодыми лсенщинами. Старикъ, сомпительио покачавъ головой.

12
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
слѣдилъ глазами за высокой фигурой, представлявшей съ сво­
ими строгими, рѣзкими чертами загорѣлаго лица, съ своею
прямой осанкой настоящій типъ выносливой прусской воен­
ной силы.
—
Жаль, очень жаль!— пробормоталъ онъ и подошелъ къ
двумъ депутатамъ отъ Померани, стоявшимъ вблизи, въ мун-
дирахъ драгуна и гусара.
—
Здравствуйте, господа! да... ну, скажите, пожалуйста,—
знаете вы Гальдерна? Вѣдь это ужасно... онъ хромаетъ... отіъ
совсѣмъ не можетъ ходить...
—
Ну, до той двери оиъ, пожалуй, всетаки дойдетъ! —
засмѣЯлся, указывая на подъѣздъ рейхстага одинъ изъ офице­
ровъ, судя по длинной худощавой фигурѣ и по бѣлокурымъ
усамъ— шведъ.
—
Но вѣдь это лее входъ въ рейхстагъ,—
- проговорилъ ста­
рикъ съ удивленіемъ.
—
Ну что жъ? Гальдерну хочется попасть въ рейхстагъ...
и онъ навѣрно попадетъ туда рано или поздно! Онъ каждый
день приходилъ къ намъ въ фойе и разечитывалъ всѣ шансы.
Неуж ели вы думаете, что такой человѣкъ, какъ онъ, молсетъ
жить безъ дѣла?
Фонъ Дальгофъ подиялъ брови отъ удивленія.
—
Такъ? такъ?— проговорилъ онъ. — Н у , конечно, если чело­
векъ ни на что другое не способенъ... — Онъ остановился, вспо-
мнивъ, что офицеры, съ которыми онъ разговаривалъ, были
членами рейхстага, и что самъ онъ не разъ выступалъ кан-
дидатомъ.— Н у , прощайте! — сказалъ онъ безъ особеннаго сму-
щенія.
—
Я слышу музыка играетъ церемоніальный маршъ.
Надо посмотрѣть!
На большой западной лѣстницѣ рейхстага стоялъ импера­
торъ и передъ нимъ дефилировали избранныя роты гвардей­
скихъ полковъ мимо зданія дворца, который на будущее время
долженъ былъ принадлежать людямъ слова, представителямъ
народа. Труба гремѣла, флейты пѣли, среди гудѣыья роговъ и
барабаннаго боя раздавался серебристый звопъ колокольчиковъ
на древкѣ, украшенномъ лошадиными хвостами; подъ развеваю­
щимися султанами касоісъ и блестящими рядами ружейиыхъ
стволовъ мѣрнымъ шагомъ проходили батальоны, стѣны рейх­
стага дрожали отъ топота равномѣрно поднимаемыхъ ногъ
и всѣ эти звуки доносились до самаго «памятника побѣдъ», съ
котораго башня побѣдъ въ видѣ золотой безформеиной массы
смотрѣла на свою сестру, красовавшуюся на Бранденбургскихъ
воротахъ.
—
Ты и не смотришь, папа?— спросила Элленъ и подня­
лась на ципочки, чтобы ничего не пропустить изъ блестящаго
зрѣлища парада.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
іа
Старичекъ иезначительнаго вида, маленькаго роста улыб­
нулся. Умная, добродушная усмѣшка скользнула по его мор­
щинистому лицу и пропала въ густой сѣдоватой бородѣ.
Чтобы угодить дочери, онъ поправилъ свои золотыя очки и
оглядѣлъ проницательнымъ взглядомъ купца войска, какъ-будто
хотѣлъ опредѣлить ихъ рыночную стоимость. Въ глазахъ его
еще играла лсизнь. Но на остальное лицо старость улсе нало­
жила печать мирнаго равнодушія, къ которому приводить дол­
гая рабочая жизнь, жизнь, полная заботъ, борьбы и безеонныхъ
ночей, оставляющихъ неизгладимые слѣды въ глубокихъ мор-
щинахъ лба и около глазъ. Онъ стоялъ, согнувшись; дорогая
бобровая шуба, повидимому, давила его, и всѣ двилсенія его
казались слишкомъ медленными, далее неловкими, по крайней
мѣрѣ, въ сравненіи съ этими стройными великанами въ наряд-
ныхъ мундирахъ, проходившими мимо него.
—
Мнѣ ничего не видно, дитя мое! — сказалъ коммерціи
совѣтникъ Баннерсъ послѣ минутнаго молчанія. — Я не довольно
высокъ, чтобы любоваться парадами. Я вотъ только узналъ
лошадиные хвосты гренадеръ...
—
Да это лее не гренадеры, папа!—Элленъ даже испуга­
лась,— у нихъ вѣдь черные султаны...
—
Да, да... а гренадеры красные, вонъ тамъ рядомъ?
—
Да это музыканты!—Жена бывшаго офицера съ безпо-
койствомъ оглянулась, не слышитъ ли кто нибудь ихъ разго­
вора. Старичекъ добродушно покачалъ головой.
—
Мнѣ улсъ этому не научиться, я слишкомъ старь,— ска­
залъ оиъ.
Сестры переглянулись. Онѣ не могли понять, отчего вся
эта роскошь, все это великолѣпіе ие производили, повидимому,
никакого впечатлѣнія иа ихъ отца.
—
Я радъ, что вамъ было весело, дѣвочки! — продолжалъ
старикъ и уступилъ мѣсто длинному адъютанту, который про­
талкивался мимо него съ легкимъ извинеиіемъ.— Я видѣлъ, съ.
какими сіяющими лицами вы сидѣли тамъ наверху.
—
А мы тебя не видали, пана, хотя и смотрѣли.
—
Я дерлсался въ сторопкѣ. Старичекъ въ простомъ фракѣ,
бевъ всякихъ орденовъ... въ такомъ блестящемъ собрапіи всегда
какъ-то чувствуешь себя лиш иимъ... — Помнишь, какъ нашъ по­
пугай одинъ разъ улетѣлъ, и стая вороновъ, тотчасъ лее за­
клевала его на смерть? Я, наоборотъ, чувствовалъ себя чер-
нымъ ворономъ среди пестрыхъ попугаевъ. Это пе мое мѣсто.
—
Да, но невольно является какое-то особенное пастрое-
ніе... — Мери своими большими, лучистыми сѣрыми глазами
смотрѣла на отца сверху внизъ,— вся эта роскошь, все вели-
колѣпіе, я точно въ какомъ-то чаду. Во миѣ все будто дролситъѵ
Развѣ ты этого не чувствуешь?

14
ПООЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
Старый Баинерсъ ничего пе отвѣтилъ, оиъ только улыб­
нулся. И Герберту, который незамѣтно наблюдалъ его, пока­
залось, точно будто передъ этой вдумчивой, умной улыбкой
коммерціи совѣтника потускнело все блестящее золото и серебро
вокругъ нихъ, всѣ пестрыя краски превратились въ будничный,
сѣрый цвѣтъ, торжествующая музыка замолкла гдѣ-то вдали,
сквозь пестрые покровы, развѣваемые вѣтромъ, открывалась на­
стоящая жизнь, царство фактовъ, чиселъ н работы, то царство,
въ которомъ Баннерсъ жилъ больше полустолѣтія.
—
Ты теперь графиня, Мери, — сказалъ, наконецъ, Баи-
нерсъ,—я богатый человѣкъ и депутата рейхстага, и коммерціи
совѣтникъ, и почетный гражданинъ и проч., и проч. Но все
это не измѣняетъ того факта, что въ двадцать лѣтъ я стоялъ
за прилавкомъ, по ночамъ учился аиглійскому языку и двой­
ной бухгалтеріи, что я приказчикомъ много толкался но свѣту
и дорого платилъ за науку, пока, наконецъ, поставилъ на своемъ
и добился успѣха. За это время, дитя мое, тѣ люди, которые
толпятся тутъ около насъ,— я говорю не объ офицерзхъ: офи-
.
церы честные, усердные работники, такіе лее, какъ и мы, граж ­
дане, платящіе налоги,— я говорю о другихъ, опи дѣлались
наследственными оберъ поварами, кавалерами ордена Іоани-
товъ, членами Мекленбургскаго рыцарства, камергерами, вла­
дельцами маіоратовъ, гофмаршалами, представителями древняго
землевладеиія и проч. въ такомъ лее роде. Они живутъ себе
спокойно, а когда, благодаря нашей работе, нашимъ трудамъ,
что-нибудь создастся, ипи приходятъ и освяіцаютъ созданное
нами. Такъ и съ рейхстагомъ. Ну, хорошо. Я предоставляю имъ
это удовольствіе па сегодня. Но съ завтрашияго дня я буду
въ немъ работать. Вотъ и все, и точка.
—
Но это такъ красиво, такъ торжественно...
—
Дитя мое, — сказалъ старикъ, — природа лишила меня
способности чувствовать торжественность. МігЬ всегда пред­
ставляется смешиымъ, когда люди вдругъ вздумаютъ надеть
расшитые золотомъ мундиры, делать таинственные лица и тру­
бить въ болыпія трубы такъ громко, что лопается барабанная
перепонка. Поверь мне, подъ этимъ ничего ие скрывается, и
это не имеетъ никакого смысла. Я человекъ дела. Во все время
церемопіи я думалъ о своихъ анатолійскихъ дорогахъ и о
выпуске нашего займа въ Венецуеле Въ иихъ вложены деньги.
Никакой генералъ своею речыо не дастъ намъ пи гроша.
Онъ быстрымъ движеніемъ снялъ цилиндръ. Кругомъ. не
смотря иа холодный ветеръ, обнажались все головы, офицеры
съехались вместе и прилолшли левую руку къ сабле, а правую
къ козырьку каски, дамы присели въ глубокомъ реверансе:
императоръ съ императрицей быстро проехали отъ подъезда
рейхстага къ Аллее Победъ. Конвой кирасиръ передъ каретой
ПОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
15
и сзади нее; шталмейстеръ въ ярко красиомъ мундире рядомъ
съ нею; подъ голыми деревьями Тиргартена глухой гулъ прн-
ветствій народа; длинные, темные ряды людей, махавншхъ
платками и кидавшихъ вверхъ шляпы—это былъ заключитель­
ный акта торжества, освященіе рейхстага закончилось.
Сгоявшія шпалерой войска ушли, и после пихъ густой
толпой повалилъ народъ на площадь передъ рейхстагомъ, ко­
торая до техъ поръ оставалась почти пустою и оживлялась
лишь небольшими группами участниковъ празднества. Ш умная
суета будничной жизни заполнила ее, уличное двюкеиіе снова
началось, вместо торжественной музыки въ ушахъ возвращав­
шихся съ церемоніи раздавался скриііъ возовъ съ известкой,
звонки конокъ, лай собакъ, запряжеипыхъ въ тележ ке съ мо­
локомъ; участники торжества, закрывъ темными плащами свои
нарядные мундиры отъ холода и отъ любопытиыхъ взглядовъ,
спешили какъ можно скорее добраться до своихъ каретъ.
Гербертъ и леона его ушли впередъ, чтобы взять четырех-
местпый экипажъ. Старый куиецъ съ Мери ледали ихъ на
подъезде.
—
А что твой мужъ пріедетъ ко мігіі въ отель?
—
Непременно,— отвечала Мери. — Оскаръ позавтракаетъ,
покончить съ своими бирлеевыми делами... потомъ онъ хотелъ,
кажется, держать пари иа какую-то лошадь, все это займетъ,
полсалуй, .еще часа два...
—
Темъ лучше! —Коммерціи советиикъ искоса посмотрелъ
на нее. — Мне бы хотелось побыть немножко одному съ вами,
моими девочками, особенно съ тобой, Мери.
Молодая женщина ничего на это не ответила, и черты лица
ея оставались по прежнему спокойными.
Старый Баннерсъ откашлялся.
—
Послушай, — сказалъ онъ после некотораго молчанія,
стараясь говорить равнодушно.— Оскаръ ничего не имелъ про­
тивъ того, что ты пошла въ рейхстагъ съ Гербертомъ?
—
Я пошла одна. У насъ былъ только одинъ билетъ, и
Оскаръ сказалъ, что ему нисколько неинтересно, что я могу
его взять. Когда я улее сидела на трибуне, я увидела Элленъ,
и она сделала мне знакъ, чтобы я подошла. Это заметилъ
какой-то господинъ,, сидевшій подле нея, и изъ любезности
предложилъ мне перемениться местами. Я изъ приличія не
могла отказаться. Очень много знакомыхъ сидело тамъ, это
обратило бы общее вииманіе.
—
Значить, вы встретились совершенно случайно?
—
Конечно,— сказала М ери. — Мы ведь почти не видимся.
Мы целые полгода нигде не были вместе.
—
То есть, ты хочешь сказать, съ мужьями?
—
Да, мы съ Элленъ встречаемся иногда у чулсихъо

16
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
А Гербертъ и твой мужъ никакъ не могутъ поладить?
—
Нѣтъ,— коротко отвѣчала молодая женщ ина.— Знаешь,
папа, пойдемъ на встрѣчу каретѣ. Ей будетъ трудно пробраться
сюда черезъ толпу.
—
Хорошо. — Коммерціи совѣтникъ, слегка опираясь иа
руку дочери, приготовился спуститься съ крыльца, но онъ
снова остановился, наморщилъ лобъ и поправилъ золотыя очки.
—
Это онъ... подумайте, еще живъ.. —
вполголоса про-
бормоталъ онъ.
Около нихъ, совсѣмъ близко, стоялъ высокій худой чело-
вѣкъ, лѣтъ тридцати. По внѣшнѳму виду, это былъ одинъ изъ
тѣхъ берлинцевъ, которымъ приходится вести постоянную
борьбу за существовало, о которыхъ неизвѣстно, чѣмъ опи
питаются день-деиьской, которыхъ никто не ищетъ, когда они
вдругъ исчезнуть, которымъ никто не удивляется, когда они
вдругъ сдѣлаются милліонерами; одинъ изъ тѣхъ людей, кото­
рыхъ считаютъ на все способными, хотя не могутъ упрекнуть
пи въ малѣйшемъ нарушеніи уголовныхъ законовъ, которымъ
ыногіе предсказываютъ рабочій домъ, но никто не отказывается
пожать руку — кредиторы будущаго, лелѣющіе въ душѣ испо-
линскіе замыслы, люди, которые могутъ сдѣлаться и очень
хорошими, и очень дурными, смотря по тому, въ какую сторону
повернетъ ихъ круговорота жизни большого города.
Зимнее пальто изящ наго фасона, ио истертое, полинялое
отъ доладя, одно изъ тѣхъ, какія продаются у старьевщиковъ
съ рекомендаціей: «баринъ носилъ его всего одинъ мѣсяцъ»,
модный, но помятый и шершавый цилиндръ; сапоги съ узкими
носками, но разорванные; брюки модные, но съ бахромой
внизу,— весь костюмъ показывали», что владѣлецъ его еще не
пристроился ни къ чему определенному; лицо его носило ха­
рактеръ такой же неопределенности: совершенно безбородое,
окруженное длинными прядями волосъ, съ мефистофелевской
складкой губъ, оно могло принадлежать какому нибудь гру­
бому искателю приключеній. Но глаза смотрѣли твердо и смѣло
въ даль, a широкій лобъ свидѣтельствовалъ о серьезной ум­
ственной работѣ.
—
Неужели это вы, г. Кустцъ?—спросилъ коммерціи со-
вѣтникъ не совсѣмъ твердымъ голосом^,— пу, какъ ножи-
Б3.6ТѲ^
—
Благодарю васъ, такъ себѣ.- —
Мефистофель съ небреж­
ной улыбкой приподнялъ шляпу, — а вы? Впрочемъ, у коммер­
ции совѣтника не стоитъ объ этомъ и спрашивать!
Г. Баннерсъ наморщилъ лобъ, какъ бы^ говоря:—все та­
кой лее дерзкій!—но онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и про-
доджалъ участливо разспрашивать:
—
Вы все еще учительствуете?
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
17
—
Я лсуриалиста,— отвѣчалъ Дитрихъ Кустцъ,— съ тѣхъ
самыхъ поръ... на хлѣбъ насущный зарабатываю.
—
Вы, вѣроятно, будете писать объ освященіи рейхстага?
—
Да, въ провииціальиыя газеты, по десяти пфениговъ за
строчку, полустрочки не считаются.
—
Хорошее ли у васъ было мѣсто?
—
Я ие былъ въ залѣ,— отвѣчалъ Дитрихъ Кустцъ. — На­
шему брату не такъ легко достать билета. Ну , да не въ этомъ
дѣло.
—
А въ чемъ же?— съ недоумѣніемъ спросилъ старый
купецъ.
—
А въ томъ, чтобы завтра было чѣмъ заплатить за свой
обѣдъ въ народной кухнѣ... г. коммерціи совѣтиикъ, вѣроятно,
уже позавтракали сегодня?
—
Прощайте!—сердито сказалъ г. Баннерсъ. — Но знаете,
что я вамъ скажу? когда я былъ молодымъ человѣкомъ, я ни­
кому не говорилъ, что у меня нѣтъ денегъ! Это вѣдь нисколько
не помогаетъ!
Съ этими словами онъ пошелъ дальше.
—
Живутъ же на свѣтѣ люди!— ворчалъ онъ, обращаясь
къ дочери, которая, едва отвѣтивъ на поклонъ журналиста,
слѣдовала за нимъ,— люди! До тридцати лѣтъ дожилъ человѣкъ
и не съумѣлъ нажить денегъ, просто даже смѣшно... впрочемъ,
это настоящія произведенія столицы! Какой у него видъ—не
то комедіантъ, не то камердинеръ безъ мѣста, и еще длинная
грива, какъ у сельскаго пастора, а дерзокъ со всѣми, самона-
дѣяиъ, словно пѣтухъ на...
Оиъ вдругъ умолкъ, бросивъ взглядъ на Мери, и напра­
вился къ коляскѣ, которая стояла среди массы другихъ эки­
пажей.
—
Что это за странный святой, съ которымъ папа разго­
вариваете?— спрашивалъ мелсду тѣмъ Гербертъ жену, сидя въ
коляскѣ.
—
Онъ былъ у насъ домашнимъ учителемъ,— отвѣчала Эл­
ленъ,— для брата. Лѣтъ восемь, девять тому назадъ. Канди­
дата теологіи! Онъ былъ очень дерзкій, и потому папа отка-
залъ ему.
—
Да, «аъ, кажется, и теперь такой лее!
—
А, можетъ быть, тутъ была и другая причина,— про­
должала ГЦденъ,— конечно, Мери ужасно скрытная, опа ни­
когда ничего не говоритъ о себѣ и о своихъ дѣлахъ.
—
Мери?
—
Да, представь себѣ... только это пусть будетъ между
нами,— Элленъ положила руку на руку мужа,— она была въ
то время еще почти дѣвочка... мпѣ кажется, что это един­
ственный человѣкъ во всю ея жизнь, который произвелъ на

18
ПОСЛѢДИІЙ ВЫВОРЪ.
нее впечатлѣніе! Оскаръ... ну, объ этомъ собственно нечего
говорить...
—
ІІослушай-ка, Гербертъ,— сказалъ г. Баннерсъ, подходя
къ дверцамъ коляски и все еще пе успокоившись послѣ своей
встрѣчи съ Кустцемъ. — Ты человѣкъ разумный... не обидишься...
миѣ бы очень хотѣлось иобыть немножко наедипѣ съ моими
дѣвочками...
—
Понимаю. — Осторожно опираясь на палку, Гербертъ вы­
шелъ изъ коляски. — Гдѣ мы съ тобой увидимся?
—
Заходи ко мнѣ передъ обѣдомъ въ старый рейхстагъ,
часу въ пятомъ, у насъ тамъ последнее засѣданіе. Пожалуйста,
извини! Трогай, кучеръ!
Коляска отъѣхала. Гербертъ слѣдилъ за ией глазами. Р я­
домъ съ сѣдой головой отца сіяли золотистые волоса Элленъ,
которая, хотя и младшая, заняла мѣсто на заднемъ си-
дѣньѣ. Противъ нихъ сидѣла Мери. Онъ удивлялся, на какомъ
дальпемъ разстояніи молено было различить твердыя, смѣлыя
черты ея слегка наклоненной головы, и ему казалось, что ея
сѣрые глаза на блѣдномъ лицѣ безпокойно ищутъ его глазъ.
Былъ ли это самообманъ, онъ не могъ сказать. Все дальше
и дальше катилась коляска, она сидѣла все такъ же неподвижно,
съ лицомъ, обращеннымъ къ нему, и, наконецъ, исчезла за угломъ
Даротеенштрассе.
III.
—
Уфъ! — сказалъ старый Баннерсъ и съ видомъ утомле­
т я опустился на кресло въ комнатѣ отеля, въ которомъ онъ
жилъ,— Стоять безъ всякой пользы и дѣлать при этомъ тор-
лсественную физіономію... отъ этого устанешь больше, чѣмъ
отъ цѣлаго утра работы. Я старѣюсь, самъ это вшку, стар.ѣюсь
и устаю—повторить онъ и опустилъ на руку свою сѣдую голо­
ву,— да, да, дитя мое, такъ все идетъ на свѣтѣ!
Оиъ былъ одинъ съ Мери. Прежде чѣмъ они подъѣхали
къ отелю, онъ попросить Элленъ, чтобы она купила отъ него
игрушекъ своимъ дѣтямъ: ему не хотѣлось вечеромъ явиться
къ внукамъ съ пустыми руками. Она съ удовольствіемъ взя­
лась исполнить это порученіе и, пообѣщавъ вернуться очень
скоро, вышла изъ экипажа на углу Шарлоттенштрассе.
Мери, разумѣется, поняла, что порученіе отца было
лишь предлогомъ. Она молча сидѣла противъ него съ своимъ
обычнымъ равнодушнымъ выраженіемъ на блѣдномъ, страстномъ
лицѣ. Взглядъ отца по временамъ останавливался на ней,—
она это чувствовала, хотя не видѣла, —любящій, заботливый
взглядъ, который она знала съ дѣтства. Казалось, онъ ждалъ,
что она первая заговорить. Но она молчала. Она дышала
ПОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
19
легко, глаза ея смотрѣли ясно и холодно, рука не дрожала,
когда она подала спичку отцу, доставшему свои портсигаръ.
—
Б лаго д ар ю , — проговорилъ старикъ, закуривая сигар), и
снова настало молчапіе.
Вдругъ Мери встала и начала ходить взадъ и впередъ
комиатѣ. Повидимому, она просто соскучилась, на самомъ ж е
дѣлѣ ее мучила внутренняя тревога, то легкое, неопределенное
дрожаніе нервовъ, которымъ темперамента пооѣждаегъ сил}
воли и изобличаетъ себя.
Старый Баннерсъ поправилъ очки и слѣдилъ глазами за
стройной, высокой фигурой,
вокругъ которой светло-се ­
рое платье падало переливчатыми, слегка шуршавшими склад­
ками. Изъ-подъ него виднелись длинные, узкіе лакированные
ботинки, которые беззвучно и граціозио, словно л анки м ш ки,
двигались по толстому, смирнскому ковру. Что-то кошачье,
какая-то странная смесь равнодушиаго спокойствія и сдержан­
ной силы виднелась во всехъ ея движеніяхъ, горела въ зеле-
новатомъ блеске, который временами вспыхивалъ въ глубинв
ея серыхъ глазъ. Несомненно, она была менее красива, чЬмъ
ея золотокудрая, розовеиысая сестра. Но она оыла оолѣе чЬмъ
красива. Ÿ нея было одно изъ тѣхъ лицъ, которыя ие
ваются, которыя съ своею безмолвною страстностью остаются
въ памяти словно какая-то мучительная загадка.
Коммерціи советиикъ посмотрелъ иа часы.
—
Какъ ты думаешь, Мери, сколько нужно времени Элленъ,
чтобы выбрать игрушки для дЬтей?
—
Право, не знаю. — Мери остановилась у окна и смо­
трела на улицу.— У насъ ведь нетъ детей.
—
Да да,— старикъ съ досадой покачалъ головой,
-то
ужасно глупо! Ну, что-жъ, за неимѣніемъ своихъ, ты должна
утешаться детками Элленъ.
—
Нетъ, я этого не могу!— сказала Мери. — Напротивъ.
первый разъ, когда я узнала, что у нея родился реоенокъ, я
проплакала целую ночь.
—
Но, Мери...
—
Ты этого не можешь понять, папа! Ты не понимаешь,
что значитъ чувствовать себя совершенно безполезной, не
иметь никакой цели въ жизни... просыпаться утромъ и ду­
мать: какъ-то я убыо сегодняшпій день!
—
Но ведь у тебя лее есть мулеъ?
—
Днемъ я его редко вшку. У него свои дела...
Скаяси, полеалуйста, что онъ собственно делаетъ.
Онъ где нибудь завтракаетъ съ какими-то нужными
людьми: иногда это приличные господа, иногда совершенно
невероятиыя личности. Онъ заключаете съ пими какія-то
сделки... то покупаете домъ или газету, то продаетъ гр узъ.

20
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
пшеницы или африканскіѳ товары. Не зпаю, что имепно я
вѣдь въ этихъ дѣлахъ ничего пе понимаю. Потомъ оиъ ѣдетъ
на биржу или къ иотаріусу. Около пяти часовъ опъ возвра-
Г :СЯm
Ч П° большей части въ отличномъ расположеніи
дула.
Нѣмецкій народъ прилежпо работаете на м еня— гово­
риTM онъ, развертывая свою салфетку. - «Сегодня я получилъ
ыся іу марокъ барыша, а къ завтраму для меня приготовлена
новая овца»,— А пока лакей наливаете ему его Mumm extra
dry, онъ обыкновенно рассуждаете: - «Я считаю, что имѣю нрав-
ственноо право стричь моихъ овецъ. Надобно воспитывать
ЛІ0ДЪ въ любви къ ТРУДУ- Иначе откуда же я буду по­
лучать свои дивидепты»?
у
г-о„о ~ ПреВ0СХбдпыя пРавила,— проговорилъ старый купецъ,
ьачая головой, —но ему, кажется, везете?
—
Да, опъ миѣ недавно показывалъ свои книги. Онъ увѣ-
ряетъ, что за три года, какъ мы женаты, онъ болѣе чѣмъ
удвоилъ мое приданое.
м 7~ Вотъ какъ! по Вѣдь вамъ этого совсѣмъ не нужно.
Можетъ ли это надолго наполнить жизнь твоего мужа...
—
Зто только переходная ступень, — отвѣчала Мери.—
Да онъ Дв а года тому назадъ задумалъ выйти въ отставку
онъ просилъ у меня позволенія.— «Ты вышла замужъ за пра­
вительственнаго ассесора и будущаго ландрата,-сказалъ оиъ
мпѣ, если тебѣ очень хочется стать ландратшей и идти дальше
по административной лѣстницѣ, я буду продолжать слѣдовать
пРавитольствомъ въ его неопредѣлеиномъ курсѣ. Но тогда
та широкая карьера, къ которой мы стремимся, будете для
насъ закрыта. При настоящемъ положеніи вещей ее можетъ
достигнуть только совершенно свободный, независимый чело-
вбкъ.» Я съ этимъ согласилась, и мы переѣхали въ Берлипъ
—
Но чего же опъ здѣсь ждете?
—
Рѣпіителыгаго удара, какъ опъ говорите! Вепичайшео
остроумие въ ж изни заключается въ томъ, чтобы выжидать
олагопріятныи случай. А пока оиъ—по его собственному вы-
раженш — «приживается въ Берлиыѣ», т. е . онъ дѣлаетъ всѣ
ть дѣла, о которыхъ мы говорили.
—
Такъ?—старый купецъ выпустилъ цѣлое облако дыма —
а какъ же представляетъ себѣ твой мужъ, въ чемъ будетъ при­
близительно, состоять этотъ «рѣшительный ударъ?»
Мери подумала съ минуту.
—
Объ этомъ онъ самъ хотѣлъ поговорить съ тобой —
сказала она нерѣшительно.- Я ие хочу мѣшаться въ политику.
—
іакъ это имѣетъ отношеніе къ иолитикѣ?
конечно. Оскаръ каждый депь твердите, что оиъ
пРаво заиять мѣсто одного изъ руководителей нѣмец-
каго парода.
НООЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
21
—
И я долженъ помочь ему въ этомъ?
—
Да, черезъ посредство рейхстага.
Коммерціи совѣтникъ всталъ, упираясь на доску стола.
—
Понимаю,— сказалъ онъ сухо, — оставимъ это пока; объ
этомъ миѣ надо поговорить съ нимъ лично.
Оиъ подошелъ къ дочери и тихонько положилъ ей руку
на шею.
—
Ну, погляди на меня, моя дѣвочка.— сказалъ онъ,—
опусти на меня свои глазки, ты. вѣдь, съ Болсьей помощью
на цѣлую голову переросла отца.
Она нагнулась и поцѣловала его.
—
Я готова слушать, папа. О чемъ ты хочешь спросить меня?
—
Объ одной вещи, которая, въ концѣ концовъ, касается
и отца,— проговорилъ старикъ серьезно,— счастлива ли ты,
Мери? Мнѣ кажется, иесовсѣмъ?
Молодая женщина помолчала съ минуту. Улыбка заиграла
на ея губахъ.
—
Знаешь что, папа,— сказала она, — счастье это вѣдь
иоиятіе условное! Я всегда была холодной натурой, у меня
не было такихъ иллюзій, какъ у многихъ другихъ дѣвушекъ,
оттого я избавилась и отъ многихъ разочарованій. Это можно
назвать до нѣкоторой степени счастіемъ...
—
Постой, —прервалъ ее отецъ,— не уклоняйся въ сторону!
я спросилъ у тебя, счастлива ли ты? счастье для васъ, ж ен­
щинъ, это любовь. Любишь ли ты своего мужа?
—
Любовь? - повторила Мери. — Мпѣ кажется, всякій по­
нимаетъ это слово по своему. По моему это значитъ охотно
жить съ человѣкомъ. Ничего дикого и бурпаго, что, молсетъ
быть, называютъ настоящею любовыо, я не испытала. Для
этого у меня слишкомъ холодная натура.
—
Выходя изъ рейхстага, мы встрѣтили одного человѣка,
дитя мое,— отецъ задумчиво покачалъ головой,— я
вспоминаю
тотъ день, когда отправилъ на всѣ четыре стороны нашего
учителя...
—
Мпѣ было тогда 18 лѣтъ, и онъ имѣлъ па меня боль­
шое вліяніе,— спокойно сказала Мери,— это несомиѣнно, я не
могу этого отрицать! Если бы онъ мнѣ велѣлъ, я соскочила бы
съ башии. Его воля стала моей. Моя личность совершенно
уничтолсилась. Не знаю, можно ли это назвать любовыо... эту
власть сильнаго характера надъ иолуслолсившимся существомъ,
какимъ я была въ то время... во всякомъ случаѣ все это давно
прошло и не можетъ вернуться вновь.
—
Значитъ, мужъ пе имѣетъ на тебя такого вліянія?
—
Но вѣдь нашъ бракъ былъ съ самаго начала бракомъ
по разсудку,— Мери холодно посмотрѣла на отца,— мы не соз­
давали себѣ никакихъ иллюзій по этому поводу.

22
ТІОСЛѢДИ1ІІ ВЫВОРЪ.
—
T. e ., ему нужно было много денегъ и умную жену, а
тебѣ умиаго мужа, который помогъ бы тебѣ занять блестящее
положепіе въ обществѣ?
—
Да, почти такъ.
—
Отлично! — сказалъ старый купецъ, — Миѣ, какъ ты
знаешь, твой выборъ никогда ие нравился. Но я всетаки со­
гласился, такъ какъ ты была совершеинолѣтняя, и для счастья
человѣка самое важное, чтобы его не стѣсяяли. Я хоть и
членъ рейхстага, a рѣдко бываю въ Берлииѣ. У меня слиш­
комъ много дѣла на фабрикахъ, да и здоровье мое плохо.
Но всякій разъ, какъ я пріѣзжаю, я замѣчаю, что твой мужъ
становится все болѣе толстымъ, болѣе легкомыслеинымъ и са-
моиад'Ьяниымъ. Отъ того худощаваго, изящпаго чиновника, ко­
торый когда-то танцовалъ на нашихъ балахъ,'не осталось и
слѣда. Онъ жирѣетъ и физически, и умственно. Онъ слишкомъ
рано сталъ доволепъ собой. Оттого-то я и спрашиваю тебя
еще разъ, Мери, счастлива ли ты?
—
Да.
—
Дитя мое, правда ли это?
—
Да.
—
Ты можешь миѣ въ этомъ поклясться?
—
Клянусь тебѣ!—проговорила молодая женщина въ пол­
голоса; ни одинъ мускулъ на лицѣ ея не дрогнулъ, глаза оста­
вались полузакрытыми.
—
Гм... гм . . . — старикъ ходилъ по комиатѣ, безпокойно пу­
ская клубы дыма.— Въ такомъ случаѣ, что же съ тобой?
—
Со мной? ничего!
—
Но послушай! — онъ съ нетерпѣливымъ движеніемъ
остановился противъ дочери, — неужели ты думаешь обмануть
меня? Я вѣдь вижу, что ты страдаешь, что тебя что-то гложетъ.
Стоитъ только взглянуть на твое лицо! Отчего лее ты не хо­
чешь мнѣ сказать?
—
Я, право, не знаю, что сказать, пана.— Онъ взялъ ея хо­
лодную, тонкую руку.
—
Мери. — сказалъ онъ,— ты знаешь, какъ ты мнѣ дорога,
дороже, чѣмъ твоя добренькая сестра и мой сынъ.
—
Съ сы­
номъ мы другъ друга не поиимаемъ. Мы съ нимъ люди раз­
ныхъ вѣковъ. Я ничего пе имѣю противъ его патента резервнаго
гусарскаго офицера, противъ его значковъ карпорацій Гейдель­
берга и Геттингена, противъ его монокля, его друзей князей и
графовъ и всего прочаго, только бы онъ оставилъ въ покоѣ
меня старика, въ моей рабочей конторѣ. Мой иастоящій сынъ—
это ты! Въ тебѣ я нахожу частицу себя самаго... разеудитель-
пость, твердую волю и самообладаніе, самообладанія-то, пожа­
луй, больше, чѣмъ нужно, потому что, видитъ Богъ, никто тебя
такъ не любитъ, какъ я: мнѣ ты мигла бы довѣриться!
нослѣдіпй выборъ.
23
Стройная молодая женщина, смѣясь, ломала руки отъ ие-
терпѣнія.
—
Но если у меня нѣтъ никакихъ тайнъ, напа! —
-
вскри­
чала она.
—
Такъ. та к ъ , — проговорилъ старикъ, снова сѣлъ въ кресло,
продолжая курить съ досадой.
—
Скажи, пожалуйста, — спросилъ оиъ послѣ нѣкотораго
молчанія, -- отчего собственно не ладятъ ваши мужья?
—
Они такъ непохожи другъ иа друга! Гербертъ человѣкъ
долга, а Оскаръ... ну, ты вѣдь его знаешь...
Коммерціп совѣтникъ посмотрѣлъ на нее такимъ тревожно
ироницателыіымъ взглядомъ, что она невольно остановилась.
—
Это единственная причина, Мери?
—
Ни о чемъ другомъ никогда не было рѣчи!..
—
А не было ли предположенія, скорѣй сказать, не чув­
ствовалось ли, что подъ этимъ скрывается нѣчто болѣе глубо­
кое. нѣчто такое, что всегда разлучаетъ двухъ мужчинъ?
—
Между ними вѣдь нѣтъ ничего общаго!
—
Кромѣ того, что они женаты иа двухъ родныхъ се-
страхъ.
—
Скажи, папа—Мери сѣла подлѣ отца,-то, на что ты
намекаешь, касается Элленъ?
—
Нѣтъ, дитя мое.
—
Значить, меня,-сказала молодая женщина совершенно
спокойно, — но въ такомъ случаѣ вспомни, пожалуйста, что
ты самъ раньше говорилъ, что я но натурѣ похожа на тебя!
Приходилось ли тебѣ въ твоей жизни дѣлать что нибудь тай-
комъ, въ чемъ нибудь каяться?
—
Нѣтъ, слава Богу, не приходилось.— Старикъ покачалъ
головой.
—
Ну, въ такомъ случаѣ, папа— она повернулась къ нему
лицомъ, и въ глазахъ ея сверкнула какъ бы зеленая молнія,
въ такомъ случаѣ, думай то же и обо мнѣ!
Старикъ всталъ испуганный и положилъ ей руку на плечо.
—
Да, конечно, но, моя милая дѣвочка,— вскричалъ онъ,
ты вѣдь не думаешь, что тебя серьезно...
—
Я ничего не думаю!—сказала она. откинулась на спинку
стула и закрыла глаза, какъ бы отъ утомленія.
—
Я только
хотѣла выяснить дѣло... хотѣла, чтобы меня не мучили на­
прасно вопросами.
—
Отлично!— старый коммерціи совѣтникъ досталъ новую
сигару и зажегъ ее. При этомъ онъ украдкой взглянулъ на
дочь. Но Мери сидѣла спокойно, лицо ея выражало почти
апатію. Щеки были по обыкновенію блѣдны, грудь дышала
тихо и ровно.
Раздался стукъ въ дверь. Элленъ вошла нагруженная паке-

24
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
тами, озабоченная, веселая. Еще запыхавшись отъ того, что
вбѣжала на лѣстницу, она тотчасъ же стала развертывать
свертки и коробки и показывать свои покупки. Вотъ этотъ бѣ-
гающій заичикъ для малеиькаго Альберта. Онъ будетъ играть
имъ при боннѣ и не такъ скоро сломаетъ. Для Эрнста,-онъ вѣдь
старше и умпѣе, — она купила оловяниыхъ солдатиковъ. Онъ
какъ сынъ офицера, непремѣнно долженъ быть военнымъ хотя
онъ еще не скоро поступить въ кадетскій корпусъ. Бэби по­
следнее время все мучится зубами. Эта пестрая шерстяная
птица на жердочкѣ съ колокольчиками, навѣрно, развеселить его.
се вмѣстѣ стоитъ 12 марокъ! Не дорого ли это для дѣдушки?
ио м ИѣтД’~ ск5 8алъ старый купецъ и съ улыбкой взглянулъ
на мери. Они ооа въ эту минуту чувствовали одно и то же,
TM эта кРасивая, Цвѣтущая женщина, которая такъ радуется
2“
игрушкамъ’ сама въ глубинѣ души еще ребенокъ и,
вѣроятно, останется до конца жизни златокудрымъ, довѣрчи-
вымъ, доородушнымъ ребенкомъ, который своими ласковыми
глазами смотритъ на міръ, на людей, на свое собственное су-
татуВованіе, какъ на хорошенькую, уютную кукольную ком-
Мери пустила зайчика бѣгать по столу.
Да, тебѣ хорошо, проговорила она мечтательно,— у тебя
три утѣхи въ жизни...
J
Ахъ, у меня есть и горе... — молодая женщина сѣла и
опять тщательно завернула подарки.— П раво есть!
Изъ-за дѣтей?—спросилъ отецъ.
и Р* ітм и не мало возни, цѣлый день-деньской,
особенно съ Эрнстомъ, онъ нослѣднее время сталъ ужасно не­
послушный, но это пустяки, я не объ этомъ говорю, у меня
настоящее, серьезное горе: это несчастіе, которое случилось съ
іербертомъ. Гвой мужъ постоянно веселъ,-обратилась она къ
іери, иногда просто нельзя удержаться отъ смѣха, когда онъ
явится съ своимъ лукавымъ подмигиваньемъ и самодовольнымъ
лицомъ. И всегда принесетъ онъ съ биржи какую нибудь но­
вую остроту, всегда что нибудь поразскажетъ. А мой, напро­
тивъ... Да вы, можетъ быть, не повѣрите, но онъ иногда цѣлое
утро ходить взадъ и впередъ по своей комнатѣ или сидитъ на
одномъ мѣстѣ и смотритъ въ одну точку. По цѣлымъ часамъ
отъ него слова не услышишь!
о ЭТ0 °тлитао понимаю, — сказалъ коммерціи совѣт-
никъ. н е имѣть никакого дѣла, это ужасно!
—
Особенно для такого человѣка, какъ Гербертъ, — под­
хватила Элленъ. —Другіе товарищи его могутъ найти себѣ ка­
кое нибудь занятіе, они или собираютъ почтовыя марки, или
ходятъ на охоту, или играютъ на бильярдѣ, или занимаются
живописью, или дѣлаются сельскими хозяевами, такъ или иначе
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
25
устраиваются и довольны. Но попробуйте предложить что ни­
будь подобное Герберту!—Это изжившіе люди,— говоритъ оиъ,—
они знаютъ, что ни къ чему не годны, что имъ надо идти въ ломъ,
а я... И эта правда. Такой офицеръ, какъ онъ, полковникъ гене-
ральнаго штаба, вся грудь въ орденахъ—и вдругъ все кончено.
Онъ, понятно, не можетъ успокоиться на игрушкахъ, какъ
другіе. Ему нуженъ большой, широкій кругъ деятельности!
—
Можетъ быть, онъ скоро откроется ему! —Сіарикь тонко
усмѣхнулся и осторожно сбросилъ пепелъ съ сигары. — У меня
есть планы, которые его касаются. Когда придетъ время, мы
съ нимъ поговоримъ, и онъ, надѣюсь, останется доволенъ.
—
Дай Богъ! — вздохнула бѣлокурая Элленъ.
—
А теперь
его настроеніе становится съ каждымъ днемъ все хуже и хуже.
Въ первое время, вскорѣ послѣ его несчастія, когда мы ѣздили
для поправленія его здоровья въ Ш вейцарію и въ Италію, онъ
былъ еще веселъ. Онъ часто далее шутилъ надъ всей этой
исторіей. Я помию, какъ онъ на каналѣ Гранде началъ качать
гондолу и увѣрялъ, что не можетъ потонуть: судьба такъ
странно поступаетъ съ нимъ, что онъ навѣрно нредна-
значенъ для чего нибудь великаго. Но потомъ, съ тѣхъ поръ
какъ мы пріѣхали въ Берлинъ, это и началось... Тоска, безпо-
койство и все хуже и хуже. Съ самаго того дня, какъ мы въѣхали
на вокзалъ Фридрихштрассе, а ты, Мери, съ мужемъ стояли
тамъ и ждали насъ, помнишь? Мы еще вмѣстѣ обѣдали въ отелѣ
Монополь.
—
Я что-то не помню,— сказала Мери.
Элленъ вздохнула.
—
А я отлично помню. Намъ было еще такъ весело
вчетверомъ, и мы все смѣялись надъ тобой и надъ Гербертомъ.
Вы вѣдь были почти совсѣмъ незнакомы, вы стѣснялись гово­
рить другъ другу «ты», и все переходили на «вы...»
Мери глядѣла въ потолокъ.
—
Да, вспоминаю,— сказала она сухо,— Въ концѣ концовъ
мы выпили на брудершафтъ. Это въ сущности было совер­
шенно не нулсно, такъ какъ мы почти никогда не видимся.
—
Да, мнѣ такъ жаль!—На розовое личико Элленъ легла
тѣнь искренней печали.
—
Папа, ты доллсенъ бы серьезно поговорить съ своими
зятьями.
Старикъ покачалъ головой, не сводя пристальнаго взгляда
съ Мери.
—
Это меня не касается! — сказалъ онъ.
—
Это уже ихъ
дѣло! Такъ ты говоришь, что жизнь въ Берлинѣ дурно вліяетъ
на твоего мужа?
—
Очень дурно! Съ самаго перваго вечера онъ точно пе­
реродился.

•26
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
Что-то упало на полъ. Мери, должно быть, нечаянно
столкнула локтемъ со стола одинъ изъ свертковъ съ игрушкой.
Она нагнулась поднять его и долго искала на полу, прежде
чѣмъ положила на прежнее мѣсто. Легкая краска разлилась
по ея лицу.
—
Я лучше снесу покупки въ переднюю,— сказала Элленъ*
а то еще, пожалуй, забуду ихъ.
Старикъ посмотрѣлъ на Мери.
—
Пойдемъ внизъ, Мери,— проговорилъ опъ спокойно.- -
То, что ты не хочешь сказать мнѣ, пусть такъ и остается
твоей тайной! Пойдемъ Элленъ, мнѣ хочется немножко заку­
сить.
—
Ахъ да!—Элленъ, ничего не подозрѣвая, улыбаясь
стояла въ дверяхъ:— я очень проголодалась отъ всего этого
парада!
ІУ.
Ранніе зимніе сумерки уже окутывали Берлинъ, когда
Гербертъ медленно шелъ по Лейпцигской улицѣ, чтобы встрѣтить
тестя въ рейхстагѣ.
Ночь не песета съ собой мрака въ большой городъ, иа-
противъ, по мѣрѣ того, какъ иебо темпѣетъ, ряды домовъ
заливаются все болѣе и болѣе яркимъ свѣтомъ. Все, что въ
туманный декабрскій день казалось безцвѣтнымъ и скучиымъ,
стало красивымъ при искусственномъ освѣщеніи; витрины мага-
аиновъ бросали свѣтлые лучи на толпу, тѣснившуюся на улицахъ,
надъ нею сіяли длинными рядами голубоватыя солнца элекри-
ческихъ фонарей, красные, зеленые и бѣлые огни омнибусовъ
быстро сновали взадъ и впередъ, а высоко въ небѣ горѣлъ,
словно зарево большого пожара, отблескъ западнаго Берлина.
Въ эти раниіе вечерніе часы, между пятью и восемью, въ
особенности въ это время года, въ послѣднія педѣли передъ
Рождествомъ, пульсъ столичной жизни бьется особенно уско­
ренно. ІІо тротуарамъ катился быстрый потокъ людей, нагружен-
ішхъ покупками и искусно лавировавшихъ въ толпѣ; на
улицѣ гремѣли ряды экипажей, надъ которыми возвышались
конки, омнибусы. Всюду слышался неопредѣленный гулъ,
грохота, звонъ и трескъ, все было залито яркимъ свѣтомъ.
Среди этого немолчнаго, однообразно-суетливаго движенія,
человѣкъ могъ забыться, замечтаться, и потокъ увлекъ бы его
подобно тому, какъ волны увлекаютъ пловца.
Лицо Герберта было мрачно, когда онъ проходилъпо ожив-
леннымъ улицамъ, осторожно ступая своей хромой ногой и
безпрестанно испытывая толчки отъ спѣшившихъ впередъ
ПОС.ІРЬДНІЙ ВЫБОРЪ.
■27
прохожихъ. Каждый изъ этихъ людей, которые такъ торопятся,
точно слѣдуюіцая секунда для пихъ дороже золота, имѣетъ свое
мѣсто въ лсизни, цѣль, КЪ который онъ стремится, имѣетъ
свой дневной трудъ и вечерній отдыхъ,— и этотъ забрызган­
ный известкой маляръ въ деровянныхъ башмаісахъ, и та ма­
ленькая подскакивающая па ходу модистка, китаецъ за при-
лавкомъ въ чайномъ магазинѣ и офицеръ, стоящій передъ
нимъ въ каскѣ, въ пальто, опоясанный шарфомъ. А онъ •-- его
судьба насильственно выбросила изъ рядовъ рабочихъ. Ьго
день проходить въ полномъ бездѣйствіи, въ праздныхъ нро-
гулкахъ по улицамъ, въ шагаиьи взадъ и впередъ по комиатѣ,
въ лежаньи въ качалкѣ съ папиросой въ зубахъ, въ тоскѣ и
мечтахъ.
ПІарфъ шедшаго передъ нимъ лейтенанта висѣлъ немного
криво. Онъ замѣтилъ это, и горькая усмѣшка скользнула по
его озлобленному, желчному лицу.
Точно также слабо пристегиулъ ему шарфъ его _дѣнтяй
слуга въ то сумрачное утро, когда онъ въ послѣдній разъ
сѣлъ на лошадь, чтобы ѣхать на маневры. Передъ концомъ
ученья, лошадь его стала удивительно безпокойна. Но обращая
вниманія иа то, какъ она прядетъ ушами, брыкается и ржета,
онъ вмѣстѣ съ прочими офицерами подъѣхалъ къ генералу
для критичесісаго разбора маневровъ.
—
Представьте себѣ, господа, ноложеніе баттареи,— ска­
залъ генералъ и показалъ влѣво на вѣтряиую мельницу. Всѣ
быстро повернулись въ сѣдлахъ, и онъ также. Вдругъ лошадь
заржала, брыкнула, оиъ упалъ, ударился колѣномъ объ камен­
ную тумбу и лежалъ на землѣ, держа поводъ въ рукѣ. А лошадь
стояла около него по своему обыкйовенію смирная, какъ
ягпенокъ.
Тогда все выяснилось. Во время ѣзды. слаоо пристегнутый
шарфъ спустился назадъ и своими кистями щекоталъ спину
лошади такъ, что она, наконецъ, потеряла терпѣнье и не ожи-
даннымъ скачкомъ попыталась освободиться отъ неизвѣстной
ей причины иепріятнаго ощущеиія.
Въ первую минуту всѣ разсмѣялись надъ этимъ неболипимъ
приключепіемъ, и онъ самъ извинился передъ генераломъ, хотя
съ искаженнымъ отъ боли лицомъ. ГІо когда на-скоро пригла­
шенный помощникъ врача изслѣдовалъ ногу, дѣло оказалось
серьезнѣе. Еще болѣе серьезное лицо сдѣлалъ вечеромъ главный
военный врачъ, который заговорилъ о необходимости взять
отпускъ мѣсяца на три или далее иа полгода; нѣсколысо не-
дѣль спустя изъ Берлина приглашена была къ больному меди­
цинская знаменитость, и всѣ сомнѣнія исчезли: колѣно н а­
всегда потеряло способность сгибаться.
Шарфъ былъ иа одинъ сантиметръ свободнѣе пристегнута,

28
ПОСЛѢДНІЙ ВЫІІОРЪ.
чѣмъ слѣдуетъ, и этого оказалось достаточно, чтобы уничто­
жить всѣ надежды на будущее честолюбиваго человѣка.
Гербертъ не сразу понялъ это, не сразу отказался отъ
всякой наделсды. Вся прежняя жизнь, начиная съ кадетскаго
корпуса и до службы въ генеральномъ штабѣ, пріучила его
видѣть естественную связь между трудомъ и возиагражденіемъ,
между виной и паказаніемъ. Этимъ духомъ проникнуть былъ
его родной домъ и все вообще обѣдиѣвшее прусское дворянство,
въ этомъ духѣ лсилъ онъ самъ и намѣревался воспитать сво­
ихъ сыновей.
Трудъ, неутомимый трудъ наполнялъ его существованіе.
Передъ нимъ исчезало все остальное. Безцвѣтяая, скудная
жизнь въ провинціи лейтенанта скромиаго пѣхотнаго полка
такъ лее мало огорчала его, какъ мало обрадовало неожидан­
ное богатство, явившееся слѣдствіемъ его женитьбы. Командиро­
ванный въ Берлинъ, въ военную академію, онъ влюбился въ
Элленъ и лсенился на ней, не требуя у стараго коммерціи
совѣтника приданаго больше того, какое было необходимо, чтобы
устроиться своимъ хозяйствомъ. Онъ совершенно равнодушно
отнесся къ тому, какъ щедро надѣлилъ дочь г. Баннерсъ, и
это ни мало не измѣнило его собственнаго скромиаго образа жизни.
Умѣренный во всемъ, онъ преслѣдовалъ одну только цѣль:
службу и карьеру. Все остальное было лишь случайнымъ яв-
леніемъ въ его лсизни, далее женитьба, на которую онъ рѣ-
шился, когда пришло время и сложились благопріятныя обстоя­
тельства. Но и этотъ важный шагъ не вызвалъ въ немъ
никакихъ душевныхъ потрясеній. Онъ лсилъ спокойною,
пріятною семейною жизнею.
Для бурь, для страстей слулсба не оставляла ему времени,
служба, которая захватывала его всего и въ награду открывала
передъ нимъ блестящее поприще.
И все это уничтолсено неловкимъ прылскомъ лошади, и онъ
въ штатскомъ илатьѣ, хромоногій, стоитъ, опираясь на
палку, среди Лейпцигской улицы, противъ рейхстага.
Шумное уличное движеніе носило здѣсь странно двойствен­
ный характеръ. На одной сторонѣ все блестѣло и сіяло отъ
свѣта большихъ многоэтажныхъ магазиновъ, торговыхъ домовъ
и дешевыхъ базаровъ, передъ которыми стояли густыя толпы
народа. Н а другой, гораздо менѣе оживленной сторонѣ господ­
ствовала темнота и глубокая тишина. Тамъ возвышались
своими длинными рядами оконъ громадный зданія почтамта,
военнаго министерства, палаты господъ, фарфоровой фабрики;
они представляли такую лее рѣзкую противоположность суетливому
двилсенію дѣловой жизни, какую представляетъ мрачное старо-
прусское бюрократическое государство бьющему жизнью торго­
вому и промышленному государству новой Германіи.
ПООЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
29
Среди всѣхъ этихъ темныхъ массъ, одно только невысокое
зданіе съ широкой лѣстницей блестѣло ярко освѣщениыми
окнами. Осторожно пробираясь между экипалсами, катившимися
по Лейпцигской улицѣ, Гербертъ направился къ этому зданію
и прошелъ мимо швейцара, который привѣтствовалъ ^его, при-
лолсивъ руку къ красному околышу фуралски, въ фойе стараго
рейхстага.
Узкая, длинная комната казалась до смѣшного маленькой
и невзрачной въ сравненіи съ огромной, на нѣсколысо тысячъ
человѣкъ залой дворца, освящеинаго въ это утро. Такой же
будничный, скромный видъ имѣли и люди, наполнявшіе ее
сравнительно съ нарядными участниками того торлсества. Члены
рейхстага снова надѣли свои обычные костюмы. Вмѣсто пе-
стрыхъ гусарскихъ ментиковъ, бѣлыхъ кирасирскихъ коллетовъ,
красиыхъ рыцарскихъ плащей, каммергерскихъ фраковъ и рас-
шитыхъ золотомъ мѵндировъ, виднѣлись сѣрые и черные сюр­
туки, широкіе брюки, какіе носили всѣ на улицѣ.
Ничего нарядиаго и красиваго не было въ этихъ группахъ
людей, вполголоса разговаривавшихъ другъ съ другомъ. Все
это были представители народа, люди разнаго званія, изъ р а з ­
ныхъ елоевъ населеиія, одинъ одѣтый тщательнѣе, другой не-
бролснѣе, ио всѣ отмѣчениые ісакимъ-то общимъ оттѣнкомъ,
какъ это бываетъ съ присяжными въ залѣ суда, съ членами
военнаго совѣта, съ городскими представителями въ думѣ. Въ
фойе было много народу, больше чѣмъ обыкновенно бываетъ
въ «знаменательные» дни, когда рѣшается судьоа какого нибудь
валенаго закона. Сегодня ни одному изъ членовъ рейхстага не
было повода отсутствовать и, такимъ образомъ, сиять съ себя
отвѣтственность при рѣшающемъ голосовапіи. Въ послѣдній
разъ молено было сегодня окинуть однимъ взглядомъ характер­
ный группы рейхстага, которыя неминуемо должны были разоб­
щиться и затеряться въ лабиринтѣ корридоровъ и залъ новой
палаты. Худощавыя, загорѣлыя физіопоміи юпкеровъ восточной
Пруссіи, спокойный гладкія лица духовенства, молодыя черты
сопіалъ-демократовъ и среди нихъ нѣсколыео сѣдыхъ, характер­
н ы е головъ заговорщиковъ старой школы; вдумчивыя лица
ѵченыхъ и рядомъ съ ними грубыя физіономіи пивныхъ тор-
говцевъ, густыя бороды и очки добродушныхъ, сытыхъ людей
золотой середины—сегодня всѣ партіи имѣли своихъ предста­
вителей и, въ ожиданіи открытія послѣдпяго засѣданія, тол­
пились передъ зеленой портьерой, закрывавшей двери въ
залу.
Насколько возможно для рейхстага этого сборища разоча-
рованныхъ скептиковъ, иѣкоторая торлсествениость господство­
вала въ необычно многолюдномъ фойе; всѣ разговоры велись
вполголоса, и тихо скрипѣли сапоги по мягкому ковру: надъ

80
ІІОСЛѢДНІІІ ВЫБОРЪ.
головами депутатовъ, словно облако, неподвижно стоялъ сине­
ватый дымъ сигаръ.
Гербертъ не скоро могъ найти старого Баннерса, который,
заложивъ руки вь карманы брюкъ, держа сигару въ углу рта,
сидѣлъ съ своими пріятелями иа одномъ изъ коричневыхъ ко-
жанныхъ дивановъ
—
Ты слишкомъ рано пришелъ,— сказалъ старикъ. — Еще
не началось! Но, успокойся, засѣданіе будетъ не длинное.
Перекличка именъ и конецъ! А между тѣмъ, ты присутствуешь
при историческомъ момептѣ. Много лѣтъ засѣдали мы здѣсь и
говорили, даже иногда действовали и въ общемъ всетаки
ладили и другъ съ другомъ, и съ правительствомъ. Что будетъ
въ новомъ домѣ— еще неизвестно. ГІовѣрь мнѣ, характеръ че-
ловѣка отчасти зависитъ отъ тѣхъ четырехъ стѣнъ, которыя
его окружаютъ. Мнѣ тамъ, у Браиденбургскихъ воротъ, все
представляется с'лишкомъ обширнымъ, слишкомъ холодпымъ,
слишкомъ наряднымъ. Ну, полсивемъ, увидимъ. — Онъ намор­
щилъ лобъ и поправилъ очки.— Опять этотъ человѣкъ,— впол­
голоса проговорилъ оиъ. — онъ за мной слѣдуетъ, словно тѣнь.
Гербертъ посмотрѣлъ въ ту сторону, куда глядѣлъ старикъ,
и узналъ въ д л и н н о й , худощавой фигурѣ и безбородомъ мефи-
стофелевскомъ лицѣ, окаймлениомъ безпорядочными прядями
волосъ, того самаго журналиста, съ которымъ тесть его раз-
говаривалъ утромъ, садясь въ коляску.
—
Элленъ, говорила миѣ, что это вашъ бывшій учитель?
—
Да, выбившійся изъ колеи кандидата теологіи. Не знаю,
что онъ еще представляетъ изъ себя теперь,— сказалъ старикъ. —
Эти мелкіе писатели ходятъ за нами, депутатами, какъ
акулы за кораблемъ, въ надеждѣ подхватить какую нибудь
политическую новость, выброшенную за бортъ.— Опъ всталъ и
кивпулъ головой журналисту.
—
Вамъ что нибудь отъ меня нужно, г. Кустцъ?—спро­
силъ оиъ,— вы чуть не полчаса все ходите вокругъ до около.
—
Дѣйствительно, мнѣ бы хотѣлось узнать у васъ одну
вещь, г. коммерціи совѣтникъ,— отвѣчалъ Дитрихъ Кустцъ
и безъ всякаго смущенія подошелъ къ Банперсу. — Я слышалъ,
что скоро назначена провѣрка выборовъ?
—
Да.
—
И мелсду прочимъ, если не ошибаюсь, вашихъ?
—
Да-
—
Нъ свое время коммиссія признала восьмью голосами
противъ трехъ эти выборы недействительными, потому что
правительственный ассесоръ графъ де Грайнъ, исиолнявшій
доллсностъ ландрата, поставилъ свою оффиціальную подпись подъ
избирательными листками въ вашу пользу?
—
Эту штуку, действительно, сыгралъ со мной мой
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
31
милый зятекъ Оскаръ,— сказалъ старикъ, обращаясь болѣе кь
Герберту, чѣмъ къ журналисту.
—
Несомнѣиио, — продолжалъ тотъ,— что палата присоеди­
нится къ мнѣнію коммиссіи. Г . коммерціи совѣтншсъ лишится
своихъ полномочій, и назначены будутъ новые выооры.
—
ІІо всей вѣроятности.
—
Если вы снова выступите кандидатом^ г. Ъаниерсъ,
новые выборы, понятно, превратятся въ простую формальность.
Другое дѣло, если вы осуществите свое мпого разъ выражин-
ное намѣреніе удалиться отъ общественной жизни. Іто to i да
ироизойдетъ въ вашемъ округѣ...
Почему это васъ интересуетъ?— спросилъ старикъ.
—
Потому что тамъ неминуемо разыграется сильнѣйшая
избирательная борьба. Партіи сразу раздѣлятся, разъ ваше нмя
будетъ снято. Начнется борьба между городомъ и деревней,
между интересами промышленности, которую вы вызвали къ
лсизни, и интересами ісрупнаго землевладѣпія.
—
Откуда вы это знаете? Вѣдь вы улсе восемь лѣтъ, какъ
уѣхали оттуда?
—
Я, еще когда былъ учителемъ, очень близко сошелся
тамъ съ однимъ человѣкомъ —съ пасторомъ фонъ Гохинроть,
онъ... — Коммерціи совѣтникъ вдругъ оживился.
■■■'" " — Скажите, полсалуйста!— онъ въ волненіи схватилъ свюго
собесѣдника за пуговицу сюртука,— что это за человѣкъ.
—
Вѣдь вы лее сами знаете, г. коммерцш совѣтникъ! ииъ
былъ прелсде гусарскимъ офицеромъ, потомъ изучилъ теолошо
и выхлопоталъ себѣ уединенный, глухой приходъ Вальдвимер-
сталь.
—
Это такъ, но въ душѣ? Онъ держитъ въ рукахъ все
окрестное духовенство, и мелкій людъ просто поклоняется
.
Дитрихъ' Кустцъ пожаль плечами, и на его тонісихъ гуоахъ
появилась улыбка.
тт
—
Это, конечно, вліяніе личности,— сказалъ онъ сухо. — но,
возвращаясь къ нашему разговору: намѣрены вы снова в ы ку ­
пать кандидатомъ, г. коммерціи совѣтникъ?
—
А вашъ другъ-пасторъ, навѣрно хочетъ попасть въ
рейхстагъ?
—
Нѣтъ,— отвѣчалъ журналиста.— Со всѣмъ этимъ онъ уже
давно покоичилъ и живетъ въ своей глуши среди бѣд-
няковъ. Но при будущихъ выборахъ иасторъ Гохинротъ оудетъ
имѣть громадное вліяніе, повѣрьте мнѣ.
Рѣзкіе звонки раздались одновременно со всѣхъ сторонъ
фойе и на винтовой лѣстницѣ. Электрическіе аппараты при­
глашали членовъ на послѣдиее засѣданіе въ Лейпцигской улицѣ.
Коммерціи совѣтникъ подошелъ къ зеленой портьерѣ, около
которой толпились депутаты.

32
ПОС.ІѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Передайте мой поклонъ вашему другу,— сказалъ онъ,—
и знайте, старый Баннерсъ по прелснему принадлежитъ къ тѣмъ
людямъ, которые не ломаютъ себѣ головы надъ не снесеннымъ
еще яйцомъ. До поры до времени я еще считаюсь депутатомъ.
Когда я потеряю это званіе, ну, тогда мы увидимъ, что бу­
детъ.
И онъ вышелъ изъ двери. Худощавый литераторъ съ ми­
нуту слѣдилъ за нимъ глазами, затѣмъ пожалъ плечами и по-
вернулъ направо къ лѣстницѣ, которая вела на трибуны.
Фойе почти совсѣмъ опустѣло. Только тамъ и сямъ по угламъ
сидѣли группы и вели шопотомъ разговоры; это были или со­
трудники большихъ газетъ, которымъ разрѣшалось оставаться
тамъ, или политики не у дѣлъ, бывшіе или будущіе знамени­
тости рейхстага.
Изъ залы не проникалъ сюда ни одинъ звукъ. Изъ ресто­
рана около фойе слышался глухой стукъ и звонъ, съ какимъ
укладывали стулья, столы и стаканы, чтобы перевезти ихъ на
новый сборный пунктъ «Франціи Шульце» передъ Бранден­
бургскими воротами. Въ буфетѣ, еще продолжавшемъ торговать,
кельнерша убирала всѣ вещи, а по другой сторонѣ корридора
почтальоны уносили изъ маленькаго бюро карты, формуляры и
почтовыя книги. Все приходило къ концу. Черезъ нѣсколько
минуть старый рейхстагъ отойдетъ въ область прошлаго, въ
область воспоминаній о всѣхъ драматическихъ сценахъ, разы­
грывавшихся въ немъ на тѣхъ историческихъ засѣдаиіяхъ,
когда подъ сводами восточныхъ воротъ раздавался глухой
шумъ подъѣзжавшаго экипажа и въ боковыхъ дверяхъ появля­
лась высокая фигура въ кирасирскомъ мундирѣ, съ блестящею
каскою на головѣ, когда гробовое молчаніе воцарялось на
скамьяхъ депутатовъ, на трибунахъ публики, па мѣстахъ лсур-
налистовъ, въ лолсахъ дипломатовъ и среди общей тишины
ясный, часто прерывающійся, странно хриплый голосъ Бис­
марка высказывалъ мысли, къ которымъ прислушивалась вся
зала, вся Германія, весь свѣтъ.
Все это миновало, и то мѣсто, на которомъ раздались послѣ
Лютера наиболѣе знаменательный для Германіи слова, доллшо
было— согласно распоряженію королевско-ирусскаго фиска,—
въ скоромъ времени превратится въ цырюлыш, въ рестораны,
въ залы выставокъ.
Коммерціи совѣтникъ скоро вернулся въ фойе.
—
Какъ хорошо, когда фамилія начинается на Б, —сказалъ
онъ.— Меня уже вызвали. У насъ теперь много времени. Са­
дись-ка подлѣ меня. Мнѣ надобно съ тобой поговорить.
Гербертъ молча сѣлъ подлѣ старика.
—
У тебя совсѣмъ нездоровый видъ,— заговорилъ тотъ,
пуская къ потолку клубы дыма, — физически нездоровый. Ты
\
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
33
полселтѣлъ, осунулся, ничего ие говоришь,— однимъ словомъ, ты
пе доволепъ и собой, и всѣмъ окрулсающимъ!
—
Совершенно вѣрно!—спокойно отвѣчалъ Гербертъ.
—
Почему ты не доволенъ? — слова старика все чаще и
чаще прерывались голубоватыми кольцами дыма сигары, —
вслѣдствіе твоего несчастія... или, молсетъ быть, почему нибудь
другому... молсетъ быть, что нибудь лелситъ у тебя на душѣ?..
ну, все равно, я не стану допытываться и разспрашивать. Есть
вещи... съ которыми человѣкъ долженъ справляться одипъ... т. е.
такой человѣкъ, какъ ты, который безъ чужой помощи умѣетъ
правильно поступать. Тебѣ нулсно то, что молено назвать един-
ственпымъ средствомъ противъ всякихъ иевзгодъ, единствен-
нымъ средствомъ надолго укрѣпить и поддерлсать челозѣка—
трудъ. Тебѣ нужна широкая дѣятелыюсть, которая заставила
бы тебя забыть и о твоемъ иесчастіи, и о всемъ прочемъ. Такую
деятельность я хочу тебѣ доставить.
—
О чемъ ты говоришь? —спросилъ Гербертъ и голосъ его
дрожалъ отъ внутренняго волыенія.
—
Вотъ о чемъ,— отвѣчадъ его тесть:—мнѣ пора по не­
многу ликвидировать свои дѣла. Между прочимъ, я доллсенъ
назначить себѣ преемника въ рейхстагѣ. Ты знаешь, какимъ
я пользуюсь вліяніемъ въ нашемъ избирательномъ округѣ.
Очень возможно, что часть землевладѣльцевъ и пасторовъ пой-
детъ противъ меня и выставить своего собственнаго кандидата.
Но это пустяки. Громадное большинство избирателей, не го­
воря о рабочихъ, стоитъ за меня. Если я представлю имъ
человѣка и скажу: я ему довѣряю, онъ будетъ представлять
нашъ округъ точно такъ лее, какъ я представлялъ съ самаю
основанія имперіи,— они несомиѣнно выберутъ его. Н а это ты
молсешь вполиѣ разечитывать!
Гербертъ молча кивнулъ.
—
Я говорю «мы»,— продоллеалъ старикъ,— потому что мы
вѣдь улее больше года тому назадъ, вскорѣ послѣ твоего не-
счастія, условились, что ты будешь моимъ преемникомъ. Ты
соглашался посвятить себя парламентской дѣятелыюсти..,,
—
Соглашался?— сказалъ Гербертъ. — Если ты мнѣ это
устроишь, это будетъ спасеиіемъ моей лсизни' Какъ мнѣ тебя
за это благодарить, я ужъ право и не знаю!
—
Ну, что за сантиментальности,--сухо замѣтилъ старый
коммерціи совѣтникъ,— это намъ съ тобой не къ лицу. Ты
послѣдпее время усердно занимался политическою экономіей>
государственнымъ правомъ и т. п .; нашъ округъ ты. какъ
мой зять, хорошо знаешь; съ начала я готовъ помогать тебѣ
своею опытностью и своими совѣтами. Остается только рѣ-
шить вопросъ, когда смѣнишь ты меня?
—
Неужели улее теперь?— спросилъ Гербертъ. Онъ ста-
з

84
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
рался оставаться спокойпымъ, но голосъ его замѣтно дро­
жалъ.
Старый коммерціи совѣтиикъ грустно иокачалъ сѣдой го­
ловой.
—
Мнѣ бы очень хотѣлось остаться,— сказалъ онъ, нако­
нецъ.— Я привыкъ къ этому дѣлу, къ тому лее «добрый конь
умираетъ въ хомутѣ», какъ сказалъ Бисмаркъ въ этомъ самомъ
домѣ. Ну , ему этого ие удалось, что дѣлать! Всякому своя
судьба. Моя судьба— это докторъ, знаменитый тайный совѣт-
никъ здѣсь въ Берлииѣ. Онъ съ четверть часа щупалъ и сту-
калъ меня, взялъ порядочную сумму за визитъ и говоритъ:
«Вы просто переутомились, вы истерлись, какъ одна изъ ва­
шихъ машинъ, долго и честно работавшая. Необходимо беречь
силы, чтобы механизмъ могъ еще нѣсколько времени действо­
вать». А третьяго дня онъ прибавилъ: «Если вы не дадите
себѣ, какъ можно скорѣй, отдыхъ, я ни за что не ручаюсь».
Ну, что послѣ этого дѣлать?
—
Да, это очень грустно!—сказалъ Гербертъ.
—
Мои промышленныя предпріятія, какъ ты знаешь, два
года тому назадъ переданы въ акціонерное общество, —продол­
жалъ коммерціи совѣтникъ,— я могу постепенно удаляться отъ
управлеиія дѣлами, и они пойдутъ спокойно безъ меня. Что
касается мѣста въ рейхстагѣ, то какъ-то очень странно вышло,
точно будто нарочно, что провѣрка полномочій назначена
именно теперь. Она могла произойти полугодомъ раньше или
позже. Президентъ ожидаетъ собственно, чтобы мы случайно
или милостью Болеіею явились въ узаконенномъ числѣ, какъ
сегодня, и тогда онъ немедленно назначить ее. Дѣло стоитъ
именно такъ, какъ этотъ лсурналыіый Катилииа заставилъ меня
разсказать ему. Черезъ недѣлю, если не случится ничего осо­
бенная, я могу бросить въ огонь свои визитпыя карточки съ
буквами Ч. Р ., мы съ тобой поѣдемъ въ Рейнингенъ-Люнин-
генъ-Гейденфельдъ и черезъ два мѣсяца ты въ свою очередь
можешь заказывать себѣ карточки, какъ членъ рейхстага! Ну,
будетъ объ этомъ говорить! Я пойду опять въ залу. Калсется,
перекличка кончилась.
Онъ исчезъ за портьерой. Въ ту секунду, когда отворялась
дверь, изъ залы засѣданій донесся звукъ какого-то громкаго
однообразнаго голоса, и затѣмъ низкій басъ отвѣтилъ: «Здѣсь».
Послѣ этого все смолкло.
Гербертъ всталъ и ходилъ большими шагами по пустому
фойе. Отъ волыенія у него кружилась голова. Онъ долженъ
былъ постепенно пріучаться къ мысли, что онъ близокъ къ
исполненію своего пламеннаго желанія, что жизнь его полу­
чить новое, богатое содержаніе, когда опъ явится однимъ изъ
избранниковъ народа, однимъ изъ 397 людей, которымъ на-
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
85
родъ въ 50 милліоновъ довѣрчиво предоставляетъ управленіѳ
своей судьбой. Работать для родины, оказаться достойнымъ
самаго почетная звапія, какое могутъ дать человЪку нѣмецкіѳ
граждапе—этому можпо было, не колеблясь, отдать всю свою
жизнь!
Громовой взрывъ хохота изъ залы прервалъ ходъ его мы­
слей. Короткіи смѣхъ точио послѣ удачной остроты. Загѣмъ
снова мипута полнаго затишья, одобрительный говоръ, всѣ
д в е р и залы открылись сразу, черныя кучки депутатовъ, тѣснясь,
повалили изъ нихъ,— послѣднее засѣданіе было окончено^.
Чему это вы такъ смѣялись? — спросилъ 1 ероертъ,
присоединяясь въ толпѣ къ своему тестю.
Отгадай, — съ веселой улыбкой отвѣчалъ старикъ,
сколько депутатовъ оказалось при перекличкѣ?
—
Ну, сколько же?
—
Ровно триста тридцать три!
—
И поэтому вы такъ хохотали?
—
Да вѣдь это лее комично!
Среди тѣснившсй ихъ людской волны прошли они перед-
нія комнаты и дошли до выходныхъ дверей. Ихъ охватилъ
холодный, вечерній воздухъ, яркое уличное освѣщеше, шумъ
и грохотъ Лейпцигской улицы. Вокругъ лѣстницы стояли по
обыкновенно кучки прохожихъ, высматривая знакомыхъ депу­
татовъ.
„
Гербертъ подалъ старику руку, чтобы свести его со скользкой
лѣстницы.
„
А что, президентъ сказалъ на прощанье нѣсколько нод-
ходящихъ словъ?— спросилъ онъ.
—
Да, к о н е ч н о , — улыбнулся старикъ,—только стеиографамъ
не позволили записать ихъ.
—
Какъ такъ? Послѣднихъ словъ, произнесенныхъ въ ста­
ромъ рейхстагѣ?
—
Да, въ нихъ говорилось, что завтра вечеромъ въ по-
вомъ дворцѣ рейхстага для депутатовъ будетъ приготовлено
даровое пиво, даровые сигары и даровая водка, полсертвова-
ніе соотечественниковъ здѣшиихъ и американскихъ, кто же­
лаетъ, можетъ привести гостей!
Гербертъ молчалъ.
Это не нравится тебѣ, сынъ мой?—сказалъ коммерціи
совѣтиикъ, когда они усѣлись въ карету, и Гербертъ прикрылъ
колѣни его одѣяломъ,— но когда ты пробудешь года два въ
рейхстагѣ, ты увидишь, что съ одушевлеиіемъ и прочими пре­
красными вещами такъ далеко не уйдешь. Въ рейхстагѣ сосредо­
точивается, какъ въ фокусѣ зажигательнаго стекла, будничная
жизнь нѣмецкаго народа со всѣми ея заботами, съ ея хлопо­
тами о хлѣбѣ насущномъ, со всею мелочностью бѣдныхъ,
3*

36
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
тяжело работающихъ людей, которые составляютъ девяносто -
девять сотыхъ нашего народа. Идеальными воззрѣніями и кра­
сивыми фразами нельзя наполнить голодные желудки, нельзя
уничтожить дефицитъ, нельзя правильно распредѣлить тарифы.
Потому-то мы такъ 'прозаичны и скептичны, и въ концѣ
концовъ это оказывается хорошо.
У.
—
Ну, вотъ мы и переселились благополучно въ новый
домъ! ж-говорилъ старый коммерціи совѣтникъ, усаживаясь съ.
своими тремя дѣтьми и съ Гербертомъ за обѣденный столъ.
въ своемъ отелѣ. — А вы, дѣвочки, молсете хвастаться, что уча­
ствовали въ маскарадѣ среди бѣлаго дня. Не знаю, какъ иначе
назвать то, что происходило сегодня утромъ.
Онъ нарочно шутилъ, чтобы избавиться отъ того страннаго
чувства, которое часто испытывалъ въ присутствіи своихъ
дѣтей: ихъ легкій свѣтскій тонъ, ихъ изящныя манеры какъ-
то смущали его, человѣка, вышедшаго изъ народа. Опъ вспо-
миналъ свою молодость иодъ сводами темной лавочки, въ.
душной, тѣсной каморкѣ, въ лишеиіяхъ и голодѣ среди грубой
и пошлой обстановки бѣдияка, и ему иногда представлялось
загадкой, какъ это онъ могъ имѣть такихъ изящныхъ дочерей,
какъ это случилось, что настоящ ая графиня подаетъ ему
тарелку супу, a бѣлокурая красавица Элленъ наклоняется
поднять его упавшую салфетку.
И неужели противъ него сидитъ его сынъ, этотъ молодой,
молчаливый клубмепъ, съ гарденіей въ петличкѣ смокинга,
съ чернозеленымъ галстухомъ на широкой плиссированной
груди рубашки, на которой блеститъ большой брилліантъ, вде­
ланный въ черную пуговку. Альфредъ казался ему представите ­
лемъ новаго поколѣнія, котораго оиъ не понималъ. Оиъ не
былъ исключительнымъ явленіемъ: многіе сыновья и наслѣдиики
рейнскихъ и среднегерманскихъ промышленниковъ походили
на него, какъ двѣ капли воды. Онъ былъ типичнымъ предста­
вителемъ цѣлаго поколѣнія, стремившагося къ одному: какъ
можно скорѣй выдѣлиться изъ купеческаго званія, съ кото­
рымъ оно было связано своимъ происхождепіемь, и раствориться
среди господствующихъ кастъ старой Пруссіи. Они или слу­
жили офицерами артиллеріи или правительственными ассесорами
и вступали въ родство съ военною знатыо, подобно своимъ.
сестрамъ, которыя увлекались красивыми муидир|ами и своимъ
приданымъ золотили заржавленные гербы; или, замѣчая, что,
не смотря на богатство ихъ, какъ не дворянъ, всюду оттираютъ
отъ придворныхъ должностей, отъ аристократическихъ полковъ,
ПОСЛѢДБІЙ ВЫБОРЪ.
37
отъ разныхъ административпыхъ мѣстъ, они создали особое
понятіе «независимая джеігмьмэна», свободнаго молодого
рентьера, который не долженъ быть обязательно ^ празднымъ,
молсетъ далее усердно работать или, дѣлая экскурсіи на горы,
или экспедиціи въ Африку, или собирая всевозможная кол-
лекціи, или занимаясь наукой, или посвящая сеоя охотѣ;
молсетъ при этомъ лсертвовать жизиыо и произвести что либо
достойное впиманія, только пи въ какомъ случаѣ не за деньги!
Кто работаетъ за деньги, тотъ утрачиваетъ свою независимость
и падаетъ до уровня пріобрѣтателей, купцовъ, которые въ
новомъ государствѣ, создаииомъ мечемъ, играютъ лишь второ­
степенную роль, и которые для перехода въ господствующее
прусское военное дворянство пользуются въ видѣ моста зва-
ніемъ офицеровъ резерва.
Альфредъ Баннерсъ былъ далеко не глупый юноша. Ьго
правильное, безстрастное лицо съ выхоленпой бородкой, съ нѣ-
сколькими шрамами на лѣвой іцекѣ, казалось интеллигентнымъ
и симпатичнымъ. Во время своихъ путешествш по фабрикамъ
Аигліи и Бельгіи, онъ многое видѣлъ и не могъ, подооно
своимъ товарищамъ, сдѣлаться исключительно студентомъ-кор-
порашомъ или лейтенантомъ резерва. Напротивъ, англосаксон­
ская гордость, привитая ему воспитаніемъ, заставляла его иногда
дерзко отнестись къ какому нибудь принцу фонъ Каулысвапен-
гаузенъ, передъ которымъ почтительно преклонялись всѣ^при-
•сутствуюіціе, или во время маневровъ своей иасмѣшливои фи-
зіономіей довести до бѣлаго каленія какого нибудь маюра,
извѣстиаго своею грубостью. Онъ не велъ праздной жизни:
его время было распредѣлено мелсду атлетическими упражне-
ніями и всякаго рода спортами, свѣтскими удовольствіями и
научными занятіями, благодаря которымъ онъ составлялъ кол-
лекціи худоясественныхъ предметовъ, выбранныхъ съ оолыиимъ
вкусомъ. Онъ пе отказывался подерлсать пари на скачкахъ, или
принять участіе въ карточной игрѣ, но въ общемъ нельзя было
сказать, что оиъ безсмысленно тратить тѣ доходы, какіе при­
носить ему шумъ машиігь и огонь печей его отца^ По своимъ
воззрѣніямъ онъ былъ реакціонеръ до мозга костей.
—
Надѣюсь, милый папа, — сказалъ оиъ тѣмъ почтитель-
нымъ тономъ, какимъ обыкновенно говорилъ съ отцомъ,
на-
дѣюсь, что маскарадъ, какъ ты самъ называешь всю эту ерунду
въ рейхстагѣ, ие долго протянется. Въ болѣе или менѣе отда-
ленномъ бѵдущемъ мы закроемъ лавочку, и все его великолъ-
nie станетъ достояніемъ прошлаго.
—
Какая нелѣпость! — всісричалъ старый коммерщи со-
вѣтникъ.
—
Нельзя ли скорѣй назвать нелѣпостыо, — возразилъ
Альфредъ своимъ холоднымъ, негромкимъ голосомъ, — тотъ

38
ПООЛѢДНІІІ ВЫБОРЪ.
фактъ, что законъ утверждаетъ общее равенство ума и пони-
мапія, хотя это очевидная безсмыслица. Какой нибудь безгра­
мотный мужикъ имѣетъ на выборахъ такой лее голосъ, какъ
Бисмаркъ! Оиъ не знаетъ, гдѣ находится Африка, а выбираетъ
противника колоніальной политики! Опъ едва подозрѣваетъ
разницу между 20 марками своего педѣлыіаго заработка и 20
милльярдами, которые Германія потеряетъ въ случаѣ несчаст­
ной войны, а депутатъ, выбранный имъ, смѣло подаетъ голосъ
противъ необходимая увеличеиія арміи. Объ искусствѣ и наукѣ
онъ...
—
Мой милый Альфредъ,— перебилъ его коммерціи совѣт-
никъ, принимаясь за супъ,— мы сидимъ за столомъ, и я хочу
спокойно ѣсть. Мы съ тобой довольно часто говорили на эту
тему. Когда ты доживешь до моихъ лѣтъ, ты увидишь, что часто
въ томъ, что намъ кажется глупымъ, таится глубочайшая муд­
рость. Это относится и къ избирательному праву.
—
Очень хорошо,— сказалъ Альфредъ и, съвидомъ покор­
ности, откинулся на спинку стула,— по меня никто не увидитъ
членомъ рейхстага!
Въ разговорѣ наступила небольшая, нѣсколько неловкая
пауза. Коммерціи совѣтиикъ бросилъ недовольный взглядъ на
единственный пустой приборъ за столомъ.
—
Оскаръ всегда заставляетъ себя ждать,— сказалъ онъ.—
Гдѣ же опять пропадаетъ твой мужъ, Мери?
Мери небреж но полгала плечами.
—
Право не знаю. Сегодня ночью онъ вернулся въ четыре
часа изъ своего клуба, объявилъ, снимая пальто, что онъ и
маленькій Мейеръ соль земли и тотчасъ же засиулъ, какъ
убитый. Рано утромъ онъ опять ушелъ— иа стрижку овецъ,—
какъ онъ сказалъ: ягнята уже блеютъ, ожидая его ножницъ,
и съ тѣхъ поръ я его не видала!
—
Ну, навѣрно, браиятъ мепя!— произнесъ, подходя къ столу,
довольно полный господинъ средняго роста, съ большою лы­
синой и съ веселымъ круглымъ лицомъ, на которомъ лукаво
блестѣли маленькіе глазки,— дѣла, любезный тестюшка, дѣла! На
биржѣ водится не мало злыхъ людей! Такіе свѣтлокудрые юноши,
какъ я, должны смотрѣть въ оба, ие то какъ разъ попадутъ
въ просакъ къ великому удовольствію израильтянъ! Здравствуй,
сокровище! — Онъ потрепалъ жену но плечу и черезъ столъ
протянулъ руку Элленъ и Альфреду.
—
Ну, вотъ и намъ пришлось свидѣться, зятекъ,— холодно
обратился онъ къ Герберту. Они нолсали другъ другу руку, но
ни одинъ не заставилъ себя улыбнуться въ знакъ привѣтствія.
Графъ де Грайнъ сѣлъ, раздвинувъ полы своего фрака,
который онъ, по англійскому обычаю, всегда надѣвалъ къ обѣду*
а 8накомъ подозвалъ къ себѣ оберъ-кельнера.
ПОСДѢДНІИ ВЫБОРЪ.
89
—
Скажите, другъ вы мнѣ? — спросилъ оиъ иитимнымъ
тономъ.
...
—
Радъ стараться, господинъ графъ. — Кельнеръ, похожш на
худощ авая англійскаго лорда, скромно улыбнулся.
—
Это хорошо,— сказалъ Оскаръ. — Сохраните эти чувства,
и когда я .стану уходить, вы будете плясать и скакать. Я вѣдь
не обѣщаю своимъ благодѣтелямъ небесную награду, я имъ
здѣсь на землѣ даю на чай чистыми деньгами! Ну, а теперь,
положивъ руку иа сердце, скажите, есть возможность, пони­
маете, хоть какая нибудь возможность поѣсть здѣсь?
—
Можетъ быть, вы позволите предложить вамъ для н а ­
чала дюжину устрицъ и бутылку икема? А я между тѣмъ по­
говорю съ главнымъ поваромъ.
_
Гмъ!— Оскаръ наморщилъ лобъ. — Поднимите руку, мой
старый другъ, и поклянитесь миѣ...
—
Въ чемъ, ваше сіятельство?
—
Въ томъ, что устрицы свѣжи!
Что вы, господинъ графъ!— Выралееніе благородная
негодованія появилось на лицѣ кельнера.
—
Ну, такъ давайте ихъ!—Оскаръ погрузился въ глубокое
р а з м ы ш л е nie.— П ринесите мнѣ карпа! —вдругъ громко закри-
чалъ оиъ, когда кельнеръ своими неслышными шагами почти
дошелъ до двери.— Большого карпа, голубого! Скажите глав­
ному повару! Того карпа, которого я заказалъ по телефону
сегодня утромъ.
—
Очень хорошо, ваше сіятельство!
—
И пить дайте! Что, вы по прежнему подливаете чер­
нила Леонарди въ ваши бутылки бордо, или у васъ теперь
въ ходу другое снадобье?
—
Ваше сіятельство! Наше мутопъ-ротшильдъ...— лельнеръ
поднялъ глаза къ потолку съ блаженной улыбкой влюбленная.
—
Хорошо! попробую его еще разъ!—рѣшилъ графъ,— но
если это опять окажется замороженный чернила... скажите,
что это для больного,— закричалъ онъ вслѣдъ быстро удалив­
шемуся кельнеру, —для бѣднаго человѣка, котораго страшно
обилсаютъ па биржѣ!
—
Правда, обгокаютъ? — спросилъ коммерціи совьтникъ,
который все время не зналъ, сердиться ему или смѣяться.
Ахъ, нѣтъ!—графъОскаръразсѣянно игралъ рукою жены.
Дѣла идутъ недурно. Я доволенъ нѣмецкимъ народомъ. Онъ от­
лично работаетъ на меня. Надо отдать ему справедливость. Это до­
брый, трудолюбивый народъ. Когда я рано утромъ возвращаюсь изъ
клуба и вижу, какъ эти славные люди до солнечная восхода
идутъ на работу съ инструментами въ рукахъ и съ поднятыми
воротниками пальто, я умиляюсь сердцемъ и съ трудомъ удер­
живаюсь отъ слезъ. Я прихожу домой разстроенный и сей-

40
ПОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
часъ лее ищу ножницы для отрѣзанья купоновъ. Мери молсетъ
засвидетельствовать вамъ, что я не вру.
—
Ты знаешь, что я терпѣть не могу этого тона,— про­
говорила его лсена, не поднимая глазъ отъ скатерти стола.
—
Да, и я самъ толсе!—согласился съ нею графъ. —Въ сущ­
ности у меня вѣдь глубоко серьезная натура. Этого не за-
мѣтпо, потому что во мнѣ сидитъ бѣсенокъ, который постоянно
заставляетъ меня говорить глупыя остроты. Но въ душѣ я
самъ на себя серлсусь, увѣряю тебя! Во всемъ виноваты об­
стоятельства. Сколько разъ говорилъ я своему компаньону въ
дѣлахъ, маленькому Мейеру: человѣкъ, неулсели въ васъ нѣтъ
ни капли идеализма? Смотрите на меня и учитесь! Но го­
ворить это такимъ людямъ все равно, что метать бисеръ передъ
свиньями!
Онъ замолчалъ съ тялселымъ вздохомъ, а кельнеръ при-
несъ въ эту минуту устрицы, которыя лелсали въ своихъ рако-
винахъ точно маленысіо мѣшечки.
—
Карпъ будетъ приготовленъ, каісъ слѣдуетъ; главный
поваръ самъ за этимъ наблюдаетъ. Что прикалсетъ его сіятель •
ство послѣ...
—
Omelette à surprise!— вымолвилъ графъ и отослалъ кель­
нера прочь.
—
Какъ трудно быть человѣкомъ!—продолжалъ оиъ бол­
тать, искусно разнимая раковины и проглатывая устрицъ;—
не подлелситъ сомнѣнію, что въ западномъ Берлинѣ скоро
настанетъ голодъ среди нашихъ десяти тысячъ, составляющихъ
верхній слой. Эти устрицы опять нилсе всякаго достоинства,
иначе я предлолсилъ бы ихъ тебѣ, Мери; теперь лее я, какъ
великодушный супругъ, одинъ съѣмъ ихъ. Совершеино не
осталось ни одного мѣста, гдѣ можно бы по человѣчески
поѣсть. Голодные милліонеры улсе бродятъ цѣлыми стаями
по Тиргартенштрассе и съ горя заходятъ въ трактиры для
кучеровъ! Отчаяиное положеніе, отчаянное, — повторилъ онъ,
налилъсебѣ стаканъ бордо и прихлебывалъ его маленькими глот­
ками, между тѣмъ какъ глазки его блуледали по всей комнатѣ.
—
Есть очень хорошая картина: «стрилска овецъ въ Гес­
с е ^ » , —заговорилъ онъ снова,— ты, какъ знатокъ, могъ бы
купить миѣ ее, Альфредъ!—Я повѣшу ее у себя въ кабинетѣ.
Она будетъ подбодрять меня, когда мнѣ не захочется покупать
какія нибудь бумаги или маленысій Мейеръ разеердитъ меня.
Я буду съ благоговѣніемъ смотрѣть на картину и...
Мери повернула къ нему голову.
—
Пожалуйста, перестань’ —
сказала она рѣшительно.—
Скучно слушать, какъ ты постоянно представляешься и ра­
зыгрываешь изъ себя шута! Ты совсѣмъ не такой! Мы всѣ
это очень хорошо знаемъ!
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
41
—
Вотъ такъ лсена! — Весельчакъ грустно покачалъ го­
ловой. — А вѣдь опа сердится только оттого, что ей не доста­
лось устрицъ. — Оиъ отодвинулъ отъ себя тарелку съ ракови­
нами.- Хорошо, я буду серьезнъ. Ну, что, тестюшка, вы се­
годня освятили новый рейхстагъ?
—
Да,— коротко проговорилъ коммерціи совѣтиикъ.
Тонъ и манеры графа-бирлсевика были ему болѣе противны,
чѣмъ когда либо.
—
А есть улсе у васъ на здапіи надпись?—продоллсалъ
тотъ, не смущаясь. — Вѣдь «Нѣмецкому народу» уничтолсено?
Я бы взялъ евангельскій текстъ: «Да будетъ слово ваше:
да., да»! «ЬІѢтъ, нѣтъ» лучше пропустить. Этого правительство
не любитъ. Маленысій Мейеръ находить, что лучше взять какую
нибудь народную поговорку, въ родѣ: «Держи языкъ за зу­
бами!» и изобразить ее громадными готическими буквам инадъ
главнымъ входомъ. Это было бы...
Сѣдовласый членъ рейхстага не на шутку разсердился.
—
На свѣтѣ еще пе совсѣмъ перевелись люди, мой милый
Оскаръ,— рѣзко замѣтилъ онъ.— которые привыкли къ серьезнымъ
вещамъ относиться серьезно. Я самъ принадлежу къ числу этихъ
людей, и потому прошу тебя, избавь меня отъ подобнаго рода
остротъ, говори ихъ тамъ, гдѣ онѣ у мѣста, въ корридорахъ
биржи.
—
Хорошо,— отвѣчалъ графъ съ невозмутимымъ спокой-
ствіемъ. -
Я молчу. Тотъ карпъ, котораго песетъ мнѣ мой един­
ственный другъ на бѣломъ свѣтѣ, здѣшиій оберъ кельнеръ, тоже
молчитъ, а между тѣмъ это превосходнѣйшее созданіе.
Опъ усердно и съ видомъ знатока принялся за рыбу; среди
обѣдающихъ воцарилось неловкое молчаніе.
Старый коммерціи совѣтникъ смотрѣлъ на обоихъ своихъ
зятьевъ. Онъ очень хорошо замѣтилъ, что они все время не
сказали другъ другу ни слова, далее избѣгали обмѣииваться
взглядами. Мери, сидѣвшая мелсду отцомъ и мулсемъ, толсе
молчала. Она смотрѣла въ пространство усталыми, ничего не
выражавшими, глазами и почти не дотронулась ни до пищи,
н и до питья.
—
Эту рыбу я заказалъ себѣ по телефону съ биржи,— за-
явилъ вдругъ среди общей тишины, ничѣмъ не смущавшійся
графъ. — Это была послѣдняя вспышка моего ума сегодняш-
ній день. Попробуй, Мери. Она хорошо приготовлена. Поваръ
постарался.
Мери сдѣлала отрицательное движеніе.
—
Оставь, пожалуйста,— проговорила она разсѣянно, не глядя
на мужа.
Но оиъ уже положилъ кусокъ ей на тарелку.
—
Мнѣ хочется, чтобы ты попробовала карпа!— пастаивалъ

42
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
онъ тономъ веселаго тирана, и она покорилась, не проронивъ
ни слова.
Въ эту минуту вошелъ кельнеръ.
—
Его сіятельству принесли телеграмму.
—
Ага, изъ Булопь-сюръ-меръ. — Оиъ быстро иробѣжалъ
немногія слова телеграммы: «The Ascot stakes въ Ныо-Маркетѣ.
Рандауиъ опередилъ на двѣ головы. Пари 1:2Ѵ*». Значитъ
намою долю приходится двадцать пять фуитовъ плюса,— хорошо,
пятьсотъ марокъ всегда будетъ пятьсотъ марокъ... вотъ какъ
люди дѣйствуютъ! Работать надо, господа, работать! Я это
всегда повторяю! Мы созданы для того, чтобы работать; что
вы говорите, кельнеръ?
—
Ничего-съ, ваше сіятельство!
Мери подняла свое блѣдное личико.
—
Мнѣ казалось, что ты держалъ пари за Пала Фокса, —
проговорила она беззвучньшъ голосомъ.
—
Ну, что ты!—ея мужъ повидимому нѣсколько смутился.—
Ты ошибаешься, дитя мое! — Рандаунъ — это мой любимый
конь! — и онъ съ удвоеинымъ усердіемъ принялся разбирать
голову карпа. — Какъ можете вы ѣсть здѣсь по картѣ,— болталъ
онъ, — это для меня совершенно непонятно. Вообще, я въ дру­
гой разъ пойду въ народную кухню. Это единственное мѣсто
въ Берлинѣ, гдѣ еще можно прилично пообѣдать!
Никто ничего не отвѣчалъ. Коммерціи совѣтиикъ молча
глядѣлъ на своихъ собесѣдниковъ, сынъ его нервно откинулся
на спинку стула. Ему, такому сдерлсанному молодому клуо-
мену, были просто противны всѣ эти шумныя манеры, эти
остроты, эта фамильярность съ кельнеромъ. И такъ ведетъ себя
графъ,— правда, не древняго рода, изъ аристократовъ-авантю-
ристовъ восемнадцаго вѣка — но всетаки же, какъ никакъ —
графъ. Невольно приходило въ голову Бапнерсу-младшему, н а ­
сколько девятизубчатая корона болѣе пристала бы ему, чѣмъ
этому биржевику, который спокойно и цинично спускается въ
тотъ самый міръ торговли и промышленности, изъ котораго
молодой купеческій сынокъ старался всѣми силами подняться.
Элленъ толсе была пе въ духѣ. Тѣнь неудовольствія легла
на ея красивое лицо и прогнала съ него обычную, добродуш­
ную улыбку.
—
Видишь, папа!—проговорила она, наконецъ.— Вотъ у насъ
всегда такъ. Никакъ нельзя собраться всѣмъ вмѣстѣ, друлено.
Черезъ пять мииутъ ужъ иачинаютъ сердиться и дуться. Я ,
право, въ этомъ не виновата. Я никогда ни съ кѣмъ не ссо­
рюсь, и Мери также. Это все наши мужья! Вонъ они сидятъ
другъ противъ друга, ни слова не говорятъ и дуются другъ на
друга. Это называется спокойная жизнь!
Слова Элленъ вызвали нѣкоторое движеніе среди обѣдаю-
послѣдпій выборъ.
43
щихъ. Гербертъ рѣшился заговорить въ первый разъ за послѣдше
ЧѲТВ!?ТЬЯ нахожу, что Оскаръ достаточно говоритъ,-сказалъ
опъ —мнѣ остается только слушать его. И я слушаю, хотя ие
всегда соглашаюсь. Наши характеры слишкомъ Различны
^
—
Ахъ дѣло не въ томъ! - возразила Элленъ, надувъ губки.-
Мелсду вами, иавѣрно, что нибудь вышло. Вы только ве хотите
намъ сказать. И вмѣсто того, чтобы помириться...
—
Честное слово,— проговорилъ графъ равподушпымъ
номъ, опуская серебрянный рыбный пожъ,-честное слово, и зять,
нажЬтшо скалсетъ тоже: между нами никогда ничего не про-
Гходило, никогда, ни ссоры, ни объяснений, ни переписки,
рѣшительно ничего. Не правда ли, Іероертъ.
Генбентъ утвердительно кивнулъ головой.
—
Ты совершенно напрасно безпокоишься,— обратился он
къ женѣ. — Между нами ничего иѣтъ.
—
Хорошо, отчего лее вы такъ относитесь другъ .съ друд.
Мы це совсѣмъ понимаемъ другъ друга, это часто оы~
Вае“ Т у Де т я е н “ нѣсколько успокоенная, снова опустила
свою золотистую головку надъ тарелкой,
пріятно, и мы, женщины, страдаетъ отъ этого. Правда вѣдъ,
Меі— Да, конечно!-отвѣтила Мери въ полголоса, и снова на-
гтѵпило тяжелое молчаніе.
УTMА TMГ omelette k surprise!-Граф ъ Оскаръ съ видимыш,
удовольствіемъ вытеръ себѣ губы . - Послѣднее торжестве. нова-
пенаго искусства: малиновое мороженое, запеченное въ горя іемъ
S e rt Не желаетъ ли кто нибудь? Никто? Вы не понимает^
что хорошо. Но чашку кофе ты должна выпить, Мери. И
рюмочку ликера. Пожалуйста, не отказывайся, жена моего
сердца! Это необходимо послѣ обѣда. Значитъ, кельнерьдвЬ
чашки м о и » , для меня Генесси Дрейстернъ, для жены зеленый
шартрёзъ, затѣмъ чего нибудь порядочнаго покурить... только
Гскорѣй любезный другъ!-Что же это?-вы еще, не при­
несли?.. . - А вы знаете,— обратился онъ къ остальнымь,--Мери
кѵнитъ ныньче папиросы, я ее пріучилъ!
—
Неулсели ты не могъ выучить ее чему ниоудь получше.
сказала^ ^ ^ ВСегда учу хорошему! Она умѣетъ прилично
выпить рюмочку водки, она играетъ по ночамъ въ карты со
мной и съ моими пріятелями,— причемъ мы обыкновенно
-
игрываемъ е е , - она слѣдитъ для меня за курсомъ. Она умЬетъ
править лошадьми, ѣздить верхомъ, очаровательно °Дѣв^ с я і
потихонько отъ меня дѣлаетъ долги, - заключить онъ TMР“ ѲСTM3
щимъ тономъ,- однимъ словомъ, она настоящая tin de ыесіе,

44
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
цвѣтъ западнаго Берлина. Никто, глядя на нее, не замѣтитъ,
что она изъ провинціи Саксепъ.
Мери ничего не отвѣчала и продолжала сидѣть молча.
Ну, сто-зя, дусецька, развѣ это пе правда?— приставалъ
къ пей мужъ.
Мери подняла голову:
—
Неужели ты не видишь, что папа на тебя сердится? —
сказала она спокойно.
Графъ - биржевикъ состроилъ печальную физіономію.
—
Я легкомысленъ только, пока голоденъ!— объявилъ онъ и
такъ энергично оттолкнулъ тарелки съ фруктами и сыромъ, что
кельнеру съ трудомъ удалось удержать ихъ.— Какъ только я
сытъ, добродѣтель и нравственность иеудерлшмо всплываготъ
у меня иа поверхность, и я начинаю говорить о политикѣ.
Ну, скалси, въ самомъ дѣлѣ, папа, что у васъ подѣлывается
въ рейхстагѣ? Какіе тамъ вопросы стоять на очереди?
—
Н а дняхъ будетъ ітровѣрка выборовъ, мелсду прочимъ и
моего... ты помнишь...
—
Что я тогда по глупости поставилъ свою чиновничью
подпись подъ твоимъ избирательиымъ листомъ? Да, нѣсколько
лѣтъ тому назадъ я былъ еще совершенное дитя, прусскій пра­
вительственный ассесоръ, не умѣлъ шагу ступить ни впередъ,
ни назадъ! Но въ сущности, что лее тебѣ до этого? Вѣдь тебя,
конечно, опять изберутъ?
—
Я не стану выступать кандидатомъ. Докторъ запретилъ
м нѣ.
Графъ Оскаръ слегка свиснулъ и бросилъ взглядъ радост-
наго изумленія на жену. Мери толсе насторожилась, и лицо ея
оживилось.
—
Это колоссальная новость, папа! И ты не измѣнишь сво­
его рѣшенія?
—
Не помню, — сухо отвѣчалъ старикъ,— чтобы въ теченіе
всей моей долгой лсизни, я когда нибудь измѣиялъ своимъ
рѣшеніямъ! Но почему это тебя такъ волнуетъ? Ты просто
сіяешь!
—
Ну, да, извини, папа ,— графъ подвинулся поближе къ
нему,— но когда такъ внезапно, такъ неожиданно предстоитъ
рѣшительный ходъ...
—
Какой рѣшительный ходъ?
—
Ну, да, понятно! Все, что я дѣлаю теперь въ Берлинѣ,
это пустяки, pour passer le temps, все это пока придетъ мое
время. Ты вѣдь знаешь, что мое честолюбіе метить выше...
—
Да, ты иногда намекалъ, что нѣмецкій народъ обязанъ
поручить тебѣ какой пибудь довѣренный постъ,— замѣтилъ ком-
мерціи совѣтиикъ, и на губахъ его появилась легкая насмѣш-
ливая улыбка.
НОСДѢДНІІІ выборъ.
45
Графъ не замѣтилъ этого.
—
Какой постъ я подразумѣвалъ,— продоллсалъ опъ не со-
всѣмъ твердо, какъ бы подыскивая слова,— это довольно ясно.
Въ то время, когда я былъ правительствепнымъ ассесоромъ въ
твоемъ избирателыюмъ округѣ, я завелъ тѣсныя сношешя съ
землевладельцами, ну, пасторы... тѣ, пожалуй, нѣсколысо скеп­
тично глядятъ на меня... но съ ними я справлюсь, а что ка­
сается такъ называемаго мелкаго люда, этого всеобщаго стра­
шилища, тутъ ты миѣ помолсешь...
—
Быть избраппымъ въ рейхстагъ?
Ну да, ты можешь это сдѣлать, если захочешь.
—
Да развѣ я это тебѣ когда нибудь обѣщалъ?
—
Нѣтъ конечно,—сказалъ графъ Оскаръ, нѣсколысо сму­
щ ен ны й . - Я никогда съ тобой объ этомъ пе заговаривалъ. Мнѣ
мѣшала нѣкотораго рода деликатность. Я хотѣлъ дождаться,
пока ты самъ захочешь оставить рейхстагъ.
—
Благодарю!
—
Ну, а такъ какъ ты теперь оставляешь его.„
поддер­
живать родствеиниковъ это, такъ сказать, нравственный долгъ...
Я съ самаго начала такъ разечиталъ: у тебя два зятя, одинъ
изъ нихъ военный, ему нечего дѣлать въ рейхстагѣ, другой
штатсісій, его слѣдуетъ провести!
—
Но вѣдь Гербертъ улсе ие военный.'*
—
Да; ну, такъ что лее?
—
Вслѣдствіе этого я нахолеу, что онъ с а м ы й подходящій
для меня преемникъ, хотя бы потому, что онъ мнѣ зять, какъ
ты справедливо замѣтилъ, и я буду всѣми силами поддержи­
вать его избраніе.
_
Графъ отодвинулся отъ стола. Ротъ его оылъ полуоткрыть.
Онъ съ трудомъ находилъ слова.
—
А я,— проворчалъ онъ,— что лее мнѣ дѣлать.
Коммерціи совѣтникъ полсалъ плечами.
—
Я улсе много лѣтъ разечитывалъ иа этотъ округъ,-
Оскаръ досталъ платокъ и вытеръ себѣ лобъ,— это для меня
рѣшительный ш агъ, я его ждалъ.
.
—
Жаль, что ты раньше не спросилъ моего мнѣнія, я не
хотѣлъ безъ вызова съ твоей стороны высказывать его.
_
Такъ хорошо лее должно быть твое мнѣніе, если ты отка­
зываешь мнѣ. Скажи, пожалуйста, что ты собственно имѣешь
противъ меня?
#
гг-
?
—
С к аза ть ? — спросилъ коммерціи совѣтпикъ. Пожалуй,
теперь это будетъ кстати.
—
Да, мы доллены, наконецъ, поставить дѣло на чистоту.
И также между мною и моимъ любезнымъ зятемъ.
—
Хорошо —спокойно сказалъ старикъ. — Скажу однимъ
словомъ: ты мпѣ не нравишься, не нравишься, какъ человѣкъ,

46
ПОСЛѢДШЙ ВЫВОРЪ.
какъ дѣлецъ и какъ политикъ. Какъ человѣкъ, ты -цш ш къ, Я
::Г Т .Г 0Г0р0дат людей-Вовсюмоюдлинную,тяжелую
ттгпсп тТп М)аИтИЛЪ РУ ВЪ Иѣчт0 высшее> лучшее. Стоитъ
только посмотрѣть, что ты сдѣлалъ съ моею дочерью! Вонъ,
Rьтгпжр п?ДЙТЪ’ К^ ИТЪ И смот1)итъ глазами безъ всякаго
выражешя; она скорѣи похожа на одну изъ вашихъ цыганокъ,
uppjm «Юе J)acTeme вашихъ салоновъ, чѣмъ на свободную,
пят17’
уЮ дѣвУшкУ) руку которой я тебѣ отдалъ
пять лѣтъ тому назадъ.
ЭТ° значитъ? ~ насмѣшливая улыбка пробѣжала по
иц} графа, краспѣвшему отъ гиѣва,— она моя жена и...
питг П
пельзят нзмѣиить! Потому будемъ лучше гово-
L
самомъ. Какъ дѣлецъ, ты просто трутень, чело-
м';',2ЫИУ“
пет!)еыѣ? ами курса, между тѣмъ, какъ
читрягпп П, 1 отаемъ- Кромѣ того, я увѣренъ, что ты зиа-
т OHPnf . и^ тв(1ШШШОШЬ свои успѣхи. Какъ политикъ, на -
ецъ, ты оудешь самымъ беззастѣнчивымъ хиіцникомъ. Но-
ложеніе нашихъ сельсішхъ хозяевъ, дѣйствителыю, очень плохо.
воть ты падѣешься поживиться на ихъ счетъ и увѣрить
ихъ, что самъ страдаешь также, какъ они, что...
. п м ~ Довольно !—графъ де-Грайнъ всталъ. Онъ былъ теперь
овершенио спокоенъ. Но его маленысіе глазки горѣли зловѣ-
щимъ огнемъ, веселое незначительное лицо выражало теперь
гнѣвную отвагу искателя счастья. Точно будто маска спала съ
пего, и только теперь открылась настоящая физіономія этого
соприTM *0р“
[0 т,еловѣка> эTMго жестокаго, отчаяннаго
соперпика въ борьбѣ за суіцествовапіе.
Довольно! повторилъ онъ. — Эти слова ты еще вспом­
нишь когда пибудь.
“
Мп* ыа Св?емъ вѣку удалось справиться со многими
съ тобой УХ° 3
тилъ стаРый купецъ,— авось, справлюсь и
берту° ГРа,^Ъ УЖѲ Не слуталъ его- 0яъ обратился къ Гер-
-
Мои зятъ>— сказалъ оиъ съ короткимъ смѣхомъ,—мой
' ЯТЬ’ ВСТ? У СТ0ИТЪ мнѣ на д°Р°гѣ’ кУДа я только
вздумаю пойти, и гдѣ ему вовсе не мѣсто! Но я не уступлю,
знай это, не уступлю ни въ этомъ, и ни въ чемъ другомъ!
inTZJfuCT0])0ETMW-тамъ’ въ окРУгѣ’
не оста-
уСТЬ таыошніе жители любуются, какъ два зятя
тР
другъ ПР0TM
друга. Я выставлю свою кандида-
Ь и нослѣдннмъ буду смѣться я . —
Уже направляясь къ
п г Т пГ ’’ 0ПЪ егще раЗЪ остаиовился. — До провѣрки выборовъ
птрт 0С1 !Ще/ КГ К0 дней,-сказалъ онъ,— обдумайте хоро­
шенько все дѣло. Я не уступлю. Если дойдетъ до борьбы,
явлюсь безпощаднымъ противникомъ. Замѣть это, ножа-
ПОСЛѢДПІЙ ВЫВОРЪ.
47
луйста, любезнѣйшій зять, Гербертъ. Ну -съ, доораго вечера
всей компапіи! Идемъ, Мери!
Мери стояла неподвижно около своего стула.
Ну, иди лее, Мери, — повторилъ графъ спокойпо и
ласково.- Ты видишь, я жду! Кельнеръ, я заплачу по счету въ
слѣдующій разъ. А вотъ вамъ пока на водку.
—
Почтительпѣйше благодарю, ваш е сіятельство!
Мери быстрымъ двилсеиіемъ нагнулась къ отцу и поцѣло-
вала его.
—
Покойной почи, папа! — проговорила она и кивнула
головой остальнымъ:— Покойной ночи!
Поспѣшиыми шагами пошла она вслѣдъ за мулсемъ и, ни
разу не оглянувшись, исчезла вмѣстѣ съ нимъ за дверями.
Оставшіеся въ залѣ молча проводили ее глазами.
—
Бѣдпая Мери!—прервала, наконецъ, молчаніе Элленъ. —
Оиъ совершенно подчинилъ ее своей власти! Это просто не-
вѣроятио, но она прямо дролштъ передъ нимъ.
Никто ничего не отвѣчалъ.
—
Въ концѣ концовъ..— молодая женщина грустно опустила
голову,— она сама этого хотѣла! Бѣдная Мери.
ТІ.
Передъ вѣшалками, которыя тянулись длинными, пересе­
кающимися рядами влѣво отъ широкой лѣстиицы новаго
рейхстага, стоялъ, посреди двухъ помогавшихъ ему служите­
лей, старый коммерціи совѣтникъ Баннерсъ и считалъ ви-
сѣвшія пальто и ш ляпы депутатовъ.
—
Весьма прозаическое средство, —сказалъ онъ Герберту и
своему сыну Альфреду, — но единственное вѣрное, чтобы втихо­
молку убѣдиться, въ достаточномъ ли составѣ рейхстагъ. Если
здѣсь виситъ больше, чѣмъ сто девяносто восемь шляпъ, значитъ
засѣдаиіе полноправно. Если меньше, мои политические друзья,
желающіе, чтобы я подольше оставался въ ихъ фракціи, выра-
зятъ сомнѣніе насчетъ компетентности собранія, и тогда, да,
тогда мнѣ придется еще нѣсколько мѣсяцевъ оставаться Ч . Р .
Но нѣтъ, я вижу много пальто навѣшано, очень много, и судьба
м оя рѣшится!
Это была странная выставка всевозможныхъ верхнихъ
оделедъ, слегка качавшихся подъ руками считавшихъ, пестрая
смѣсь, такая ж е разнородная, какъ и собраніе депутатовъ.
Поношенныя войлочныя шляпы рабочихъ рядомъ съ безукориз­
ненно блестящими цилиндрами, мѣховыя шапки изъ восточныхъ
провинцій и шапочки лотарингскаго духовенства; бобровыя
шубы и рядомъ обтертыя накидки, солидные, теплые плащи и

48
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
boeZ T cI T ^ ПаЛЬТ0’ a П0ДЪ шиа РезTMовыя калоши и
зонтики, съ которыхъ капала вода.
Коммерціи совѣтникъ дошелъ до конца ряда.
тплп
Двститридцатьодинъ,— лаконически заявилъ онъ ивг*
трое вошли по лѣстницѣ въ верхнія залы.
’
колоссальное помѣщеніе рейхсгага представляло тепеш со
в ѣмь иной видъ, чѣмъ во время освященія. Тода в ê яе ТГ
рЬло блестящими красками, раздавался гулъ тысячи голосовъ
вашлоИт }/
В° всемъзданіи>среди всѢеь присутствовавших^
царило праздничное настроеніе. А сегодня? Тишина и пустота
Нет2TM
’^
“
но-молчаливыя каменцыя массы
, Ъ КаКЪ‘Т0 РОб1Ю РазДаTM с ь легкіе шаги ж
негромкіе разговоры приходившихъ.
~
Ш
^
авѣрн? уже началось?-спросилъ Гербертъ.
на чТсьт
ІаЛЪК°МГ РЦІИ совѣTM къ , посмотрѣвъ
nmi?
Г
ще НИК0Г0 ыѣтъ- Бъ ЭТ0МЪ НОВОМЪ лаби-
1
всЬ„ ходятъ словно потерянные. Право... нѣсколько де­
путатовъ оуквально заблудились. И никто ие могъ имъ помочь
Прислуга сама еще не ознакомилась съ мѣстомъ. Посмотри-ка на
эти маленькія группы людей. А сегодня у насъ ещемиоголюд
ное собрате. Что лее будетъ, когда явится всего тридцать
сорокъ человѣкъ, какъ обыкновенно бываетъ
Чти тІЙл TM ЛЬН0’ °ТЪ ° ^ )ывавшейся картины вѣяло холодомъ.
одеждахъ, то стоявшіе ш-!
мо!ги m
’ 10 ходившіе взадъ н впередъ, казалиськучками
^лрі^^ичргтв^^^0^1^яарадыо^ъ покоѣ, который освѣіцался вмѣсто
элекгриіесгва, горѣвшаго въ немъ при освященіи сѵмрачиымъ
свѣтомъ берлинскаго зимняго дня.
ьумрачнымъ
Въ одной изъ группъ, мимо которыхъ проходилъ Баннецсъ
к ѵ ч Г З СПугаиками’ раздавались звуки славянской p t e
п
ѵ0ВЪ’ ПОДВШКНЫЯфигуры, смуглыя лица съ острыми
дой сГящ1никъ0ЖИВЛеНИЫа РаЗГ0В0РЪ; СрѲДИ TM “ былъмоло-
священники съ тонкими, подвижными чертами лица.
„
имиерскихъ земель, стояли недалеко отъ поляковъ
и разговаривали вполголоса по французски. Рѣзкую противо­
положность черному костюму этихъ духовныхъ лицъ представ­
ляла сутана бенедвктинскаго монаха, державшагося въ сторонѣ
РУІШа Р°СЛЫХ,Ь ааг°РѣTM х 'ь мужчинъ, силезсгшхъ и
вельфскихъ дворянъ, окружала пріѣхавшаго изъ Португаліи
почтите
аГ° ' “ егНа^ еЙХСТаГ,а’ И Вела съ нш ъ разговоръ въ
взапъ и вт>МЪ Т0Л Едиаственны4 датсісій денутатъ ходилъ
взадъ и впередъ со скучающимъ видомъ.
мин
І)РѲДЪСЪСаМаГ° ВХ°ДаВЪ рейхстагъ сдѣлалъ насмѣшливую
J*
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
49
—
А что, позволяется здѣсь говорить по иѣмецки?-
спросиль опъ отца, — или это непріятио господамъ депута-
—
Господа депутаты не обратятъ на тебя ни малѣйшаго
вниманія,— отвѣчалъ старикъ и повернулся къ своему зятю.—
Всѣ заняты страшпымъ вчерашпимъ скандаломъ. Ты вѣдь
знаешь: соціалъ-демократы не встали при крикахъ «Hoch»
императору. Они увѣряютъ, что не успѣли уйти, какъ оеык-
новенно дѣлаютъ въ такихъ случаяхъ.
—
Вонъ они, пріятели! —замѣтилъ Альфредъ и пристально
оглядѣлъ группу аккуратно одѣтыхъ, по большей части еще
молодыхъ и нѣсколько неловкихъ людей. Нельзя сказать,
чтобы они имѣли очень свирѣпый видь, точно посѣтчтели
кегельбановъ въ воскресенье вечеромъ!
—
Они вовсе не такъ невинны, какъ ты вообралсаешь,—
сказалъ старый депутатъони дѣйствуютъ не отдѣльными лич­
ностями, а массами, и въ этомъ ихъ сила! У нѣкоторыхъ ДРУ~
гихъ партій есть только генеральный штабь, и нѣтъ войска.
Гербертъ все еще оглядывался кругомъ, покачивая головой.
—
Недавно императоръ сдѣлалъ на этомъ мѣстѣ первый
ударъ молоткомъ и произнесъ свое: <pro gloria et patria!»
Какъ измѣнилась съ тѣхъ поръ сцена!
—
Милый Гербертъ,-старый коммерціи совѣтникъ продол­
жалъ стоять задумчиво, опустивъ свою сѣдую голову.— Ты
знаешь, каждый порядочный княжескій замокъ имѣетъ свою
бѣлую лсепщину; то же можно пыньче сказать ^и о всякомъ
парламептѣ, будь онъ здѣсь или на Дунаѣ, на Темзѣ или на
Сенѣ, каждый изъ нихъ имѣетъ свое привидѣніе, и это при-
видѣиіе называется соціальный вопросъ. Собраніе золотомъ и
серебромъ шитыхъ мувдировъ, музыка и рѣчи могутъ прогнать
его на одинъ день, но на слѣдующее утро страш ная лсеищина
появляется снова и снова. Ее посылаетъ голодъ, а звуки
трубъ еще никогда ие насытили ни одного человѣка, и я не
думаю, чтобы недовольные люди стали вдругъ довольными
только потому, что посмотрѣли на одпого или даже на нѣсколь-
кихъ пурпурно красиыхъ сановниковъ. Оттого я не люблю
оффиціальныхъ торжествъ. Опи не отражаютъ смысла даннаго
момента. Его надобно искать тамъ, гдѣ и пе подозрѣваютъ
разные превосходительства.
Пока онъ говорилъ, электрическіе звонки оповѣстили о на-
чалѣ засѣданія. Теперь фойе оказалось почти совсѣмъ пустымъ.
Въ громадной комнатѣ остались только нѣсколько сотрудни-
ковъ большихъ газетъ Кельнской и Франкфуртской, нѣсколько
habitués рейхстага, да нѣсколысо оффиціозныхъ лицъ.
Съ южной лѣстницы вошелъ быстрыми шагами толстый,
высокій господинъ, лѣтъ пятидесяти.

50
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Что случилось?—издали кричалъ онъ коммсрціи совѣт-
нику,— меня вызвали по телефону..
—
Провѣрка выборовъ! Мои будутъ кассированы!
—
Ахъ, вотъ что!—сказалъ толстякъ видимо удивленный,—
надобно скорѣй туда! Здѣсь ходъ? Отлично! Я извѣщу васъ,
какъ только кончится голосованіе.
И оиъ исчезъ, вытирая себѣ лобъ платкомъ, въ одномъ
изъ корридоровъ, которые сбоку вели въ залу засѣданій. Ком-
мерціи совѣтникъ съ усмѣшкой поглядѣлъ ему вслѣдъ.
—
Бальцъ, обѣдеииый депутата,— сказалъ онъ.
-
Замѣча-
тельное явленіе. Богатый человѣкъ, живетъ въ Берлинѣ на
свои доходы и для собственнаго удовольствія состоитъ Ч. Р .
Это придаетъ ему значеніе въ западномъ Берлинѣ, на него
смотрятъ, его приглашают!, на обѣды. Калсдый день на какомъ
нибудь торлсествеиномъ обѣдѣ его преподпосятъ гостямъ, онъ
является центромъ общества, онъ чувствуетъ себя гордымъ и
счастливымъ. Въ рейхстагъ онъ показывается только, когда
это необходимо. Да, за нимъ посылаютъ извозчика или зовутъ
его по телефону, онъ пріѣзжаетъ въ самую послѣднюю ми­
нуту, и при голосоваиьи всегда на-лицо.
—
А что же говорятъ по этому поводу его избира­
тели?
—
Они, повидимому, вполнѣ довольны имъ и уж е не
первый разъ избираютъ его.
Они нѣсколько минуть ходили молча взадъ и впередъ,
затѣмъ старый коммерціи совѣтпикъ сиова заговорилъ:
—
Меня больше ие пошлютъ въ рейхстагъ. Я буду
теперь отдыхать и, по иравдѣ говоря, я этимъ очень доволенъ.
Тѣ немногіе годы, что мпѣ осталось жить, я хочу пролшть
въ свое удовольствіе. Когда я оглянусь иа свою лсизнь, я
долженъ сознаться, что вся она прошла въ работѣ и трудѣ,
и вся она была сѣрая, ой, какая сѣрая... фабричныя трубы,
темныя конторы, шумъ и грязь машины... нѣтъ, я хоть подъ
старость хочу избавиться отъ всего этого!
—
А что же ты будешь дѣлать, папа?—спросилъ молодой
клубменъ.
—
То, съ чего ты началъ, бездѣльникъ! — отвѣчалъ ста­
рикъ, улыбаясь.— Я посмотрю на міръ Болсій. Это далее смѣшно:
во всѣхъ странахъ земли извѣстна моя фирма, работаютъ мои
машины, ходятъ мои телеграммы. Но я своими глазами не
видалъ этихъ странъ. Миѣ все было нѣкогда. Теперь я навер­
стаю потерянное. Я задумалъ длинное, длинное путешествіе...
въ Индію, гдѣ я увилсу лѣса пальмъ и странныхъ темнокѳ-
лсихъ людей... или въ Японію... куда нибудь, только бы по­
дальше отъ моего большого пустого дома. Въ немъ мнѣ не­
стерпимо скучно безъ работы съ тѣхъ поръ, какъ я овдовѣлъ,
ПОСЛѢДНШ ВЫБОРЪ.
5І
и дѣти уѣхали отъ меня... да, большое путешествіе... это бу-
Д Т Опъ остановился. Раздался рѣзкій звукъ электрическихъ
ЗВОНКОВЪ.
.
у
—
Голосовапіе! — сказалъ онъ. — Скоро порѣшили. Ьсзъ
ПРѲВъ корридорѣ послышался скрипъ сапогъ. «Обѣденный»
допѵтатъ появился, по обыкновеиію, съ такимъ видомъ, точно
свалился съ облаковъ, съ полуоткрытымъ отъ ужаса ртомъ.
—
Ну, ну, однако же, скажите, — проговорилъ оиъ жа-
лобнымъ голосомъ,
вѣдь это ужасно... такъ просто... безъ
всякихъ церемоній...
—
Выборы объявлены недействительными'
—
Да . - О н ъ схватилъ руку коммерцш советника,
-lie
принимайте этого слишкомъ близко къ сердцу! Такая оъда со
всякимъ молсетъ случиться!
—
Какъ видите, я еще лсивъ!—отвѣчалъ коммерцш совЬт-
никъ, улыбаясь,— и могу совершенно спокойно идти позавтра­
кать. До свиданія, любезный Бальцъ!
_
—
Опъ не молсетъ понять моего равнодушія! —сказалъ онъ
съ улыбкой, направляясь къ выходу вмѣстѣ съ обоими моло­
дыми людьми. - Для него потеря звапія депутата оыла оы ушга-
тоженіемъ его салопной лсизни. Онъ превратился оы въ обык­
новеннаTM гостя и, если бы сталъ разсказывать о тайныхъ на-
мѣреніяхъ правительства, никто бы не слушалъ съ олаюго-
вѣйнымъ вниманіемъ. Этого опъ не могъ бы перенести.
Внизу, въ прихожей слуга помогъ ему надѣть шубу. імш-
мерціи совѣтиикъ далъ ему талеръ.
Прощ айте, —сказалъ онъ,—меня вы больше неувидите
Но если Богъ намъ поможетъ, черезъ восемь недѣль вы оудете
вѣшать на свою вѣшалку сѣрое пальто вотъ этого господина.
—
Будемъ надѣяться, господинъ коммерцш совѣтиикъ!-
отвѣчалъ, вытянувшись, бывшій унтеръ-офицѳръ, и они вышли
па холодный, зимиій воздухъ.
—
Этого классическаго нѣтуха я какъ оудто знаю, -про~
бормоталъ Альфредъ, останавливаясь,--этотъ долговязый госпо-
дииъ съ нечесаной гривой, похожій ие то иа комедіанта, не
то иа святошу, -
да, конечно, это онъ, Кустцъ, мои бывшіи
учитель.
Онъ улсе давно ходить около меня,— сказалъ его отецъ,
но мнѣ не охота разговаривать съ нимъ.
Альфредъ колебался.
—
Я заговорю съ нимъ!— рѣшилъ онъ, наконецъ: подобно
всѣмъ людямъ мпого о себѣ думающимъ, онъ чувствовалъ потреб­
ность не унижать напрасно тѣхъ, кого считалъ значительно
нилсѳ себя.
4*

52
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Мнѣ все равно надо распрощаться съ вами, я спѣшу
на аукціонъ къ Лепке. Я зайду въ отель попозже.
Съ этими словами молодой клубменъ подошелъ къ плохо
одѣтому журналисту.
—
А, господинъ Кустцъ, — сказалъ онъ, слегка приподни­
мая цилиндръ.— Узнали вы своего бывшаго ученика?
—
Конечно, узналъ, г. Баннерсъ, — отвѣчалъ журналистъ
съ грустной улыбкой—Я очень хорошо помню васъ, хотя мы
не видались цѣлыхъ восемь лѣтъ.
—
Ну, каково же вы поживали все это время?
—
Плохо, какъ видите.
—
Да, вы немножко измѣнились,— замѣтилъ Альфредъ,—
у васъ появилась какая-то саркастическая улыбка. А прежде,
помните, какимъ вы были мечтателемъ!
—
Еще бы!—засмѣялся Дитрихъ Кустцъ.— А выбыли уже
и тогда маленькій разумный практикъ съ холоднымъ сердцемъ.
Откровенно говоря, я , со всѣмъ своимъ прекраснымъ идеализмомъ
кандидата въ пасторы, часто казался самъ себѣ совершенно зе-
ленымъ и незрѣлымъ сравнительно съ моимъ воспитанникомъ.
Да, но противъ восьми лѣтъ берлинской лсизни не устоять ни­
какому идеализму. Однако, скажите, пожалуйста,—онъ вдругъ
перемѣнилъ тонъ,— у вашего отца было такое странное лицо...
голосованье уже кончилось?
—
Да, выборы признаны недѣйствительными.
—
Онъ выступить опять кандидатомъ?
—
Нѣтъ, вмѣсто пего выступить мой зять, или лучше
сказать, два моихъ зятя другъ противъ друга. Препотѣшная
исторія!
—
Для меня это имѣетъ серьезное значеніе, — замѣтилъ
Дитрихъ Кустцъ,— очень вамъ благодаренъ за это свѣдѣніе.
—
Не стоитъ благодарности. —
Молодой щеголь понизилъ
голосъ и сдѣлалъ рукой нерѣшительпое движеніе къ карману. —
Послушайте, между нами, не могу ли я чѣмъ нибудь помочь
вамъ...
—
Очень вамъ благодаренъ. Я не нуждаюсь. Эй, Зильбер-
тритъ! — журналистъ обратился къ толстенькому человѣчку,
стоявшему нѣсколько поодаль, съ которымъ онъ раньш е велъ
разговоръ. — Вы. можете съ завтрашняго дня взять на себя мои
корреспонденціи въ «Укермаркскій домашній другъ» и въ «ІТо-
меранскій Вѣстникъ». Я уѣзжаю на восемь недѣль.
—
Куда это вы?
—
Въ Рейнингенъ-Люнингенъ-Гейденфельдъ.
—
отвѣчалъ
Дитрихъ Кустцъ. — У меня тамъ неотложное дѣло. Мое почте­
т е , г. Баннерсъ!
Когда коммерціи совѣтникъ вошелъ вмѣстѣ съ Гербертомъ.
въ отель, портье передалъ ему цѣлую пачку писемъ. Это была.
послѣдній ВЫБОРЪ.
53
его дѣловая корресподенція, только что полученная съ_ почты.
Старикъ пересмотрѣлъ конверты, по своему обыкновенно тутъ
же распечаталъ наиболѣе важныя письма и остановился въ
прихожей, наморщивъ любъ и ворча что-то про себя.
Между тѣмъ Гербертъ поднялся по лѣстницѣ въ комнаты
своего тестя и отворилъ дверь, пе постучавшись. Изъ-за густого
табачнаго дыма, наполнявшая комнату, при его появленш тя­
жело приподнялась съ кресла ' преземистая фигура, Ірафъ
Оскаръ де Грайпъ стоялъ нередъ нимъ. Онъ, очевидно, ожи-
далъ здѣсь возвращенія своихъ родственинковъ.
Хорошо, что ты пришелъ одинъ,— сказалъ онъ дооро-
душнымъ тономъ, какъ будто ничего не случилось, — мы мо­
жемъ спокойно обмѣняться нисколькими словами.
Что тебѣ н у ж н о ? — мрачно спросилъ Гербертъ.
Мпѣ нулсно, чтобы ты оказалъ мнѣ разъ въ жизни не­
большое одолженіе: не мѣшалъ бы моимъ давнишнимъ планамъ
относительно округа Люнингенъ и прочихъ,-сказалъ Оскаръ
съ притворнымъ равнодушіемъ, похлопывая сеия тросточкой
по сапогу.
—
Я нахожу, что ты имѣешь полное основаше не
становиться мнѣ опять поперекъ дороги.
—
Я никогда и не становился!
Графъ началъ ходить взадъ и впередъ по комната.
—
Фактически, конечно, нѣта! —сказалъ онъ. Ничего не
случилось, это я знаю такъ же хорошо, какъ и ты! И мы съ
тобой никогда объ этомъ не говорили, и она также молчитъ.
Но есть такія вещи... которыя не существуютъ для насъ, хотя
мы ихъ чувствуемъ, почти видимъ собственными глазами, не
надо только трогать ихъ и называть по имени, а то случится
бѣда. Ну, ты вѣдь меня понимаешь...
—
Совершенно ничего не понимаю!—рѣзко отвѣтилъ I ер-
бертъ.
v
—
Такъ?—Графъ блилее подошелъ къ нему.— 1ы вѣдь че-
ловѣкъ образцовой нравственности. Ну , такъ когда нибудь, при
случаѣ, возьми въ руки Библію и просмотри ее, ту страницу,
гдѣ стоять десять заповѣдей. Тамъ ты найдешь замѣчатальное
изреченіе: «Не пожелай»...
—
Молчи!
„
—
Нѣтъ, постой,— хладнокровно продолжалъ Оскаръ: «ne
пожелай жены ближняго твоего, ни дома его, ни раба его» и
т. д ., остальное сюда не относится. Понялъ ты меня теперь.
Гербертъ выпрямился. Онъ смотрѣлъ прямо въ глаза своему
зятю, въ его красноватое, веселое лицо.
—
Тамъ стоитъ и нѣчто другое,— пробормоталъ онъ сквозь
зубы. — Не убей!
—
Н у , такъ что же?—Графъ скривилъ губы въ насмѣшли-
вую гримасу.— Развѣ я убійца?

54
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Гербертъ не сводилъ съ него глазъ. Лицо его выражало
ненависть.
—
Ты ее убиваешь!—проговорилъ онъ въ полголоса.
—
Она гибнетъ изъ-за тебя! И ты это знаешь!
Они глядѣли другъ на друга и молчали. Губы ихъ дрожали
отъ страстной, взаимной ненависти. Ыо они были свѣтскіе
люди, привыкшіе къ самообладанію.
Нѣсколько секундъ длилось мрачное молчаніе. Затѣмъ Оскаръ
спросилъ равнодушно:
—
Ну, такъ какъ же? Уступаешь ты мпѣ кандидатуру?
—
Нѣтъ!
—
Отлично. —
Графъ взялъ свой цилиндръ. — Я, значить,
былъ правъ, когда считалъ насъ смертельными врагами. Теперь
ты хочешь, чтобы мелсду нами была открытая борьба. Въ та­
комъ случаѣ защищайся! Я больше не стану церемониться!
Гербертъ ничего не отвѣтилъ.
—
Ну, я ухожу!—сказалъ Оскаръ и отворилъ дверь.— Какъ
человѣкъ уважающій приличія, желаю тебѣ добраго утра.
—
іірощай,— сказалъ Гербертъ и отвернулся.
VII.
Дитрихъ Кустцъ, погруженный въ глубокую задумчивость,
направлялся къ своему жилищу, въ одномъ изъ отдаленныхъ
кварталовъ восточпаго Берлина, тамъ, гдѣ все сыро и бѣдно,
дома, магазины и жители, гдѣ безконечнымъ потокомъ катятся
все новыя, безцвѣтпыя волны людей подъ темносѣрыми, дож­
девыми небесами. Онъ ие обращалъ вниманія на сновавшую
кругомъ него толпу. Все это было ему слишкомъ хорошо из­
вестно. Вся жизнь его,— сына бѣдпаго, рано умершаго чинов­
ника,— прошла въ этой обстановкѣ, среди вѣчной, мелочной,
ужасающей борьбы съ повседневною нуждою. Только два года
составили исключеніе, то время, когда онъ, выдержавъ экза-
менъ, жилъ домашпимъ учителемъ въ семьѣ Баннерса. Только
тамъ узналъ онъ, что такое богатство. Онъ увидалъ, что на
с.вѣтѣ есть люди, которые говорятъ о путешествіи въ Констан­
тинополь такъ же равнодушно, какъ онъ и ему подобные о
прогулкѣ въ Грюпевальдъ; люди, которые съ помощью нѣсколь-
кихъ словъ, сказапныхъ въ телефонъ на биржу, пріобрѣтаютъ
больше денегъ, чѣмъ зарабатываетъ бѣдный человѣкъ тяжелымъ
трудомъ въ теченіе года; люди, которые, полсалуй, сѣютъ и
жнѵтъ, подобно прочимъ, но какъ-то очень легко, деликатно,
безболѣзненно; люди, которые сісорѣй играютъ съ судьбой,
чѣмъ грудью отражаютъ ея удары.
Тамъ лее узналъ онъ въ первый и единственный разъ въ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
55
жизни женщину, окруженную опьяняющимъ арокатомъ изя­
щества остроумія, тонкой прелести, о какихъ среди его об
щества'не имѣли и понятія. Тѣженщины,„Г ^ж ч ^вТ ео
съ дѣтства, были подругами и
вѣчныхъ поиски* за хлѣбомъ пасущпымъ. Имъ все открыт'>,
вге извѣстно, онѣ таиіе же люди, какъ онъ, только нѣсколько
слабѣе и саптименталънѣе. Ыо тамъ, по ту сторону пропасти,
отдѣляющей бѣдность отъ богатства, тамъ встрѣчаются жен­
щины другого рода. Онѣ ие трудятся, мужчины съ У » » “ -
ствіемъ работают, па пихъ, чтобы имѣть воиояиоси'
и холить ихъ, какъ холятъ рѣдкіе цвѣты; онѣ удалены.отъ
всей житейской грязи и пошлости; онѣ дышать такой
той что ихъ близость невольно очищаетъ и освѣжаетъ чело-
вѣка, загрязпеннаго, утомленнаго житейскою и0Рьб0“ ;
Вотъ почему образъ Мери-стройпои мечтательной дЬвуши
съ улыбкой довѣрія глядѣвшей въ будущее, остался Д“ него
на всю жизнь единственнымъ. Онъ никого не любилъ до нея
хотя ему въ то время уже шелъ 25-й годъ; никого не любилъ
и послѣ. Она была его первою и, по всей вѣРояTM ^ TM ’
слѣдиею любовыо. Жизнь мелкаго журналиста съ в ѣ ч н ш ш за­
ботами и лишеиіями постепенно заставила замолкнуть это чу
ство Съ годами оно исчезло. Но воспомиааніе осталось какое^
Го странное ощущеніе гордости пе тѣмъ, что онъ любилъ а
тѣмъ что опъ былъ любимъ, что онъ испыталъ власть мужш ны
надъ женщиной, и помощью своей плебейской сшш прошив
въ сокровищницу того строго охраняемаго, надо У
Р
Когда обнаружилось, что они мечтают* о тайиомъ бракѣ,
ему немедленно отказали отъ мѣста. Онъ уѣхалъ въ Берлш ъ
Въ ожиданіи новаго мѣста учителя, онъ сталъ зарабатывать
свой насущный хлѣбъ небольшими репортерскими замЬтками
и журнальная работа скоро совершенно завладела- пмъ
мелкая столичная журнальная работа, которая, подобнот
кому болотному растенію, обививается вокру
и отъ которой можпо избавиться, только обладая незаурядной
силою сопротивленія и стремлепія вверхъ,
Иногда это удается. Для этого требуется не TM “ ко у ,
сколько воля, непоколебимая, твердая воля. Такой силой воли
обладалъ выбитый изъ своей колеи теологъ. Онъ знакъ, что
въ умственпомъ отношеніи онъ стоитъ немного выше Ч’ЗД
уроіня, что онъ ничего не понимаетъ въ ^тейскихъ дѣлахъ
и, вмѣсто живыхъ знаній, снаблсенъ— проклятіе нашихъ д
,
гпузомъ греческихъ и латинскихъ грамматичесішхъ р
>
но было одно, что отличало этого умственнаго пролетарія отъ
тысячи ему подобныхъ,— это была твердая, непоколебимая
увѣренность въ будущей нобѣдѣ, въ будущею TMР*е“ вѣн “ "-
чему онъ непремѣнно додженъ побѣдить, этого онъ не зналъ.

56
ПОСЛѢДНШ ВЫВОРЪ.
Онъ чувствовалъ только, что въ немъ живетъ сила, которая
неудержимо влечетъ его впередъ, вверхъ, — сила его воли.
Черезъ грязный дворъ, въ которомъ играли и шумѣли дѣти,
Дитрихъ Ivy стцъ прошелъ въ боковой флигель и по истертой
деревянной лѣстницѣ поднялся въ свою маленькую меблиро­
ванную комнату. Съ нимъ иногда случалось, что онъ, идя по
улицѣ, начиналъ припоминать, гдѣ онъ собственно живетъ въ
настоящую минуту: за послѣдніе годы онъ болѣе сорока разъ
мѣнялъ квартиру: его гнало безпокойное стремление къ пере-
движепію, присущее столичной богемѣ, которой постоянно
кажется, что стоитъ только завернуть за уг'олъ улицы, чтобы,
наконецъ, схватить обѣими руками давно жданное, новое, не-
определенное нѣчто, долженствующее произвести полный пе­
реворотъ въ жизни.
Убранство комнаты отличалось убогою роскошью всѣхъ
жилищъ такого рода. Въ ней не было ни порядка, пи уютности.
Ея обитатель и не заботился объ этомъ. Всякое стремленіе
къ наслажденіямъ и комфорту было чуждо ему. Онъ отлично
понималъ легенду о папѣ, котораго держать въ заточеніи въ
Ватикаиѣ, и который изъ маленькой комнатки съ рѣшетчатымъ
окномъ, сидя на хлЬбѣ и водѣ, господствуете надъ всѣмъ
міромъ. Опъ, не задумавшись, помѣнялся бы съ нимъ поло-
женіями. Господствовать, управлять людьми, давать имъ чув­
ствовать свою волю— выше этого онъ ие зналъ ничего на
свѣтѣ.
На стѣнѣ висѣлъ единственный предметъ роскоши, при-
падлежавшій ему—портретъ князя Бисмарка. Онъ покланялся
ему, какъ и многіе изъ его собратій. Нельзя сказать, чтобы
опъ вполнѣ понималъ его: онъ мало обращалъ вниманія на
ту громадную силу, которая прикрывалась то звенящимъ смѣ-
хомъ, то лисьимъ лукавствомъ нѣмецкаго богатыря; но тѣ
человѣческія, слишкомъ человѣческія черты, какія проявлялъ
этотъ многоопытный, беззастѣпчивый политикъ, служили утѣ-
шеніемъ ему и ему подобнымъ. Въ юности онъ былъ чистымъ
идеалистомъ, по житейскія невзгоды въ значительной степени
стерли для него грань между добрымъ и злымъ. Мало по
малу онъ сталъ довольствоваться ходячею моралью своего мірка
и, проталкиваясь впередъ, остерегаться одного только: столкно­
вения съ уголовными законами. Его успокоивало сообралсепіе,
что и человѣкъ, признаваемый всею Германіей великимъ,
рѣдко отказывался для достижеиія своей цѣли пользоваться
какими либо средствами, непредусмотрѣпными закономъ. Онъ
былъ благодаренъ ему за это, онъ чувствовалъ, что это убаю-
киваетъ его совѣсть. Большинство его литературныхъ собратій
были въ глубинѣ души сторонниками крутого переворота, но
въ немъ, какъ сынѣ чиновника, было сильно развито чувство
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
57
яаціоналыюй гордости, а иногда,— особенно, когда ем} прихо­
дилось слишкомъ плохо-въ душѣ его шевелилось пѣчто въ
родѣ того трезваго, старопрусскаго олагочестія, какое господ­
ствовало въ его родномъ домѣ.
Оиъ завериулъ въ бумагу и положилъ портретъ Бисмарка,
съ которымъ никогда не разставался, иа дно своего иеоолыпого
чемодана, сверху уложилъ немногія вещи, составлявш и все
его достояніе: спиртовую кухню, нѣсколько штукъ шерстяного
и бумажпаго бѣлья, а еще выше-большую карту генераль­
н а я штаба избирательного округа Рейнингенъ—Люнингеиъ
Гейдепфельдъ, да нѣсколысо листовъ бумаги съ таблицами и
замѣтками.
Послѣ этого онъ сѣлъ за столъ и началъ писать. Сначала
адресъ: г. пастору фоиъ Гохинротъ въ Вальдвиимерсмль, поч-
товая стапція Рейнингенъ. Затѣмъ письмо.
Любезный другъ!
Послѣ завтра въ вашу дверь постучитъ гость, котораго вы
уже восемь лѣтъ ие видали. Въ былое время мы часто сидѣли
вмѣстѣ и обсуждали многіе серьезные вопросы. О самихъ сеоѣ
мы, обыкновенно, ничего не говорили. Вы не допускали та­
кихъ разговоровъ. Ваши мысли, такъ же какъ и мои, принад­
лежали пароду, человѣчеству.
Черезъ нѣсколько недѣль въ вашей мѣстности будетъ про­
исходить новые выборы въ рейхстагъ. Одинъ оерлинсюи ще­
голь, одииъ отставной офицеръ и, вѣроятно, нашъ до ры про
фессоръ 48-го года, великодушно соглашаются оыть представи­
телями «парода», о которомъ всѣ оии знаютъ столько же,
сколько я о лунѣ.
Мнѣ бы очень хотѣлось обмѣняться нѣсколькими словеч­
ками съ этими господами въ вашемъ округѣ, который я давно
знаю. Я недостаточно богатъ, чтобы говорить въ дорого стою-
щихъ иародиыхъ собраніяхъ или въ печатныхъ листкахъ, у
меня хватить денегъ ровно на то, чтобы добраться до васъ въ
четвертомъ классѣ; пока это письмо помчится съ почтовымъ
поѣздомъ, я бы хотѣлъ только тихонько походить изъ дома въ
домъ, поболтать съ тѣмъ или другимъ у его очага, па дорогѣ,
въ трактирѣ, гдѣ придется, въ особенности хотѣлось оы мнѣ въ
обѣдеиное время походить по деревнямъ вмѣстѣ съ г. пасторов .
Я зиаю, какимъ вліяніемъ въ округѣ вы пользуетесь и, на-
дѣюсь, вамъ пе трудно сдѣлать выборъ между берлинским!,
графомъ-биржевикомъ и вашимъ старымъ другомъ, оывшимъ
теологомъ и по сю пору неисправимымъ мечтателемъ, стра-
дающимъ за всѣхъ труждающихся и обременениыхъ. Итакъ,
до свидаиія!
Преданный вамъ кандидата на мѣсто не пастора, а члена
рейхстага, Дитрихъ Кустцъ.

58
ПОСЛѢДНІЙ ВЫІІОРЪ.
Оиъ сунулъ письмо въ карманъ и съ чемоданомъ въ рукѣ
вышелъ въ сѣни. Черезъ полуоткрытую дверь онъ увидѣлъ хо­
зяина своей комнаты, портного, сидѣвшаго съ подлсатыми но­
гами на большомъ столѣ, усѣянномъ обрѣзками и лоскутами.
—
Я съѣзжаю отъ васъ, г. Краузе,— закричалъ онъ.— Те­
перь декабрь, значить съ 1-го января. Но вы можете теперь же
сдавать комнату! Я уѣзжаю.
—
А вы развѣ за все расплатились съ моей женой?—
спросилъ болѣзнепный человѣчекъ.
—
Да, конечно, еще вчера.
—
А куда лее миѣ васъ отмѣтить?
—
Напишите: «неизвѣстно куда». — отвѣчалъ журналистъ и
повернулся, чтобы уйти.— Я самъ еще не знаю, куда меня
бросить судьба.
YIII.
Графъ Оскаръ де Грайнъ, любезно улыбаясь, раскланялся
съ своимъ тестемъ, продолжавшимъ читать письмо въ прихо­
жей, и сѣлъ на извозчика, чтобы ѣхать домой; при этомъ не
только лицо его приняло свой обычный розоватый оттѣнокъ и
веселое выралсеніе, по онъ и въ душѣ былъ совершенно спо-
коенъ. Онъ былъ доволенъ, что, наконецъ, высказался, что
борьба была неизбѣжна. А въ борьбѣ побѣдитъ, конечно, опъ!
Оиъ обладалъ счастливымъ оптимизмомъ здороваго бонвивана,
поглощающаго всѣ наслажденія лсизни точно устрицъ; его
наивное убѣжденіе, что все должно хорошо устроиться, часто
какъ будто даже мѣняло въ его пользу самый ходъ обстоя­
тельствъ.
По дорогѣ оиъ велѣлъ извозчику остановиться и купилъ
для жены букетъ бѣлыхъ розъ. При мысли о Мери онъ чув­
ствовалъ нѣкоторую неловкость. Онъ боялся, что она, со свой­
ственною лсенщинамъ проницательностью, догадается о сценѣ,
происшедшей у него съ Гербертомъ. Между пимъ и Мери ни­
когда не было сказано ни слова о зятѣ. Его гордость не до­
пускала этого. Она не должна была знать, насколько онъ, ие
смотря па весь свой цинизмъ, могъ страдать, чувствуя, что
другой похищаете у него нравственное обладаніе чѣмъ-то, во
всѣхъ отношеніяхъ, драгоцѣнпымъ.
Входя въ свою гостиную,— большое, атласное гнѣздо въ
стилѣ, нравящемся мужчинамъ, которые, постоянно ухаживая
за женщинами, сами пріобрѣтаютъ женственные вкусы, —
онъ весело и любезно поздоровался съ Мери.
—
Твои сестры явились къ тебѣ съ привѣтомъ,— сказалъ
онъ, поднося къ губамъ ея руку,— видишь, дорогая, какое со­
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
59
кровище твой мулсъ. Среди всѣхъ своихъ дѣлъ, онъ вдругъ
вспомнилъ слова поэта: «Разскажите вы ей, цвѣты^ мои...» и
бросился въ самые лучшіе цвѣточные магазины, чтооы сдѣлать
удовольствіе женѣ своего сердца. Ну , дитя мое, что же ты не
смѣешься?
v
За послѣдніе дни Мери еще больше поолѣднѣла, и въ лицъ
ея замѣчалось болѣе прежняго выраженіе страдашя и какого-то
оцѣпенѣнія.
—
Чего же мнѣ смѣяться, — сказала она, устанавливая
цвѣты въ вазу—Разскажи мнѣ лучше, былъ ты у папы?
—
Ну, да, былъ,— отвѣчалъ графъ съ досадой.
—
И вы помирились послѣ той сцены?
—
Да, какъ лее! Я пришелъ къ нимъ смиренно, какъ сиротка.
Со слезами на глазахъ просилъ я ихъ помириться. Скажу тебѣ
прямо: я былъ точпо ребенокъ: нѣлсный, добрый, все напрас­
но! Опи не уступаютъ! Ну, хорошо! и я ие^ уступлю! Теперь
осталось одно: «Тореадоръ, тореадоръ, смѣлѣй! Помни, что въ
часъ борьбы кровавой...» Послушай, Мери, доставь мнѣ разъ
въ жизни удовольствіе, пе дѣлай такой физіономіи! Вѣдь ты
же прелсде всего моя лсена... и если мелсду нами что нибудь
выйдете, ты должна быть на моей сторонѣ, или ты съ этимъ
ие согласна?
—
Конечно,— проговорила Мери, безучастно глядя въ про •
странство. — Я за тебя вышла и должна быть на твоей сторонѣ.
Я никогда съ этимъ не спорю.
—
Ну, и отлично,— сказалъ Оскаръ и сталъ тихонько на­
свистывать маршъ тореадора.— Вообще, дитя мое, не принимай
всего этого такъ трагически... ты должна отучиться дѣлать
постоянно такое серьезное лицо и такіе испуганные глаза,
точно будто, Богъ знаетъ, что случилось или сейчасъ должно
случиться. Вѣдь ничего лее нѣтъ такого. Напротивъ, ты можешь
радоваться! Теперь для насъ начнется настоящая жизнь. Я,
какъ депутате...
—
Ио вѣдь ты еще не депутате,—утомленнымъ голосомъ
замѣтила Мери.
—
Все равно, буду,— возразилъ ея мужъ. — До сихъ поръ
все, что я затѣвалъ, удавалось миѣ. Почему лее не удастся на
этотъ разъ? И тогда, я говорю серьезно, Мери, тогда все из-
мѣнится. Клянусь тебѣ!
Мери съ удивленіемъ посмотрѣла иа него.
—
Что такое измѣнится?— спросила опа.
—
Ну, видишь ли. — Онъ сѣлъ подлѣ ноя и сталъ гладить ея
руку. — У меня совѣсть не совсѣмъ чиста. Жизнь въ Берлинѣ...
была просто какая-то нелѣность... Я сошелся съ дурными
людьми, которые не понимаютъ, что такое олагородство души,
и они затянули меня въ биржевую игру. При этомъ мнѣ при-

60
ПОСЛѢДНІЙ ВЫ Б0Р7..
шлось потерять часть моего идеализма... Но ты увидишь .
“
СѵИОВа веІ)иется' какъ только у меня будетъ настоящее
дьло и цЬль въ жизни! Тогда я опять стану прежнимъ: хѵдо-
(п^ вижнымъ идеалистомъ. Я подтянусь на службѣ
отечеству! Что касается маленькаго Мейера и его сателитовъ
они исчезнуть съ нашего горизонта. Мы откроемъ салонъ, па -
стоящш салонъ, куда будетъ сходится вся шгтеллигенція Еер-
іина. политически дѣятели, музыканты, африканскіе путеше­
ственники... Бсѣ знамепитости будутъ собираться къ намъ и
ѵмптГуп 8а Т0 ?И' £Ы б?деШЬ цаРицей сРеДи избранныхъ
м ' ^ ° 1)0Ш0 вѣДь’ Мери? Что ты думаешь о такой лсизни?
молодая женщина продолжала глядѣть въ пространство.
послѣдняя надежда,— сказала она черезъ нѣсколько
секундъ молчанія.
—
Какъ такъ?— лицо графа выразило недоумѣніе, отчасти
досаду,— какъ такъ послѣдняя надежда?
—
-
Что наш а лсизнь какъ нибудь наладится!
Графъ нетерпѣливо потрясъ головой.
—
Фразы, вѣчныяфразы, съ неудовольствіемъ сказалъонъ. —
азвѣ наша жизнь идетъ улсъ такъ дурно? Или ты считаешь
что я какъ есть, ничто? Что ты хочешь сказать этимъ: «наша
жизнь наладится»?
въ в ^ з Т БСТаЛа Е’ отвернУвшись отъ него- поправляла розы
Я И за^ыла’ — сказала она совершенно спо­
койно,-М ейеръ и принцъ лсдутъ тебя въ курильной комнатѣ.
иказЫвается, ты пригласилъ ихъ къ завтраку: я послала
ЧТ0 ИЗВИНЯІ°сь, ЧТО еще не одѣта. Я не выношу
этого Мейера, онъ...
1
—
° н ъ мой злой духъ. Отлично знаю!—проворчалъ Оскаръ
сердито.- Чортъ! этотъ завтракъ! дуракъ! Вѣдь я пригласилъ
ще депутата Ш веикерта, знаешь, этого высокаго человѣка съ
загорълыми руками, который вѣчно опрокидываете всѣ этажерки.
нъ имѣетъ садовое заведеніе, значитъ, настоящій мелкій
оюргеръ. Онъ можетъ дать мнѣ некоторые совѣты насчетъ
оровъ. Какъ глупо, что еще и тѣ два навязались мнѣ на шею!...
ияъ открылъ дверь въ сосѣдиюю комнату и радостная
улыбка освѣтила его лицо.
—
Здравствуйте, здравствуйте !— восклицалъ онъ. — Пожалуй­
ста, простите! Знаете, дѣла, былъ у тестя, ну и проч. и проч.
милости просимъ въ гостиную! Вотъ моя жена!
Принцъ Казиміръ вошелъ и поцѣловалъ у Мери руку,
ото былъ немолодой сухопарый господинъ, одѣтый въ ан-
глшскій _костюмъ и распространявши запахъ одеколона.
л 'дствіе не совсѣмъ правильныхъ денеленыхъ дѣлъ, онъ
«Ще до 1866 г. принужденъ былъ выйти въ отставку изъ
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
61
гвардейской каваллеріи и теперь, въ качествѣ клубпаго трутня,
появлялся въ огіредѣлепные часы Подъ-Липами и въТиргартен-
штрассе, вѣчно стараясь убѣжать отъ собственной скуки и
найти себѣ товарища, съ которымъ могъ бы постоять на углу
улицы, и поболтать о разныхъ спортменскихъ дѣлахъ. Онъ
не легко находилъ такого товарищ а. Т{ругъ его знакомства
былъ не великъ и ограничивался тѣмъ страннымъ міромъ
игроковъ и іслубиыхъ завсегдатаевъ, въ которомъ страсть къ игрѣ
сглаисиваетъ всѣ неравенства, и гдѣ какой нибудь князь, забывая
свое высокомѣріе, садится за одинъ столъ съ пѣхотиымъ маіо-
ромъ не дворянскаго происхолсдеиія и вступаете въ пріятель-
скія отношенія съ разными темными личностями.
Толстый Мейеръ, вошедшій вслѣдъ за нимъ, имѣлъ наруж­
ность, далеко не внушающую довѣрія. Маленысій, шарообразный
человѣчекъ съ огромными ушами и физіономіей сонной земле­
ройки, онъ вошелъ въ комнату, переваливаясь, какъ утка, и
обратился съ своимъ привѣтствіемъ къ Мери. Оиъ былъ, по
его собственпымъ словамъ, адвокатомъ, но никто никогда не
видалъ ни одного его кліента. З а то въ томъ мірѣ безчислен-
ныхъ, очень запутанныхъ финансовыхъ дѣлъ, среди которыхъ
онъ вращ ался, точно паукъ, подкарауливающій добычу, его
юридическое остроуміе было всѣмъ извѣстно; тамъ ие безъ ос-
нованія предполагалось, что знатные господа, съ которыми
онъ прохалсивается рука объ руку въ разныхъ людныхъ
мѣстахъ, находятся съ нимъ въ не совсѣмъ пріятныхъ отно-
шеніяхъ кредиторовъ. По крайней мѣрѣ принцъ Казиміръ
часто громко вздыхалъ, когда во время его обычныхъ прогулокъ
«Подъ Липами» толстеиысій, неряшливо одѣтый человѣчекъ
вцѣплялся въ него, какъ репейпикъ, и заставлялъ его тащить
себя среди толпы гуляющихъ.
При появленіи его Мери постоянно испытывала отвращеиіе,
точно при видѣ лсабы. Дролсь пробѣгала по ней, когда при­
ходилось подавать ему копчики пальцевъ. Е й представлялось,
будто этотъ человѣкъ пропитанъ міазмами гнили и испорчен­
ности Берлина, міазмами того міра низости, жадности, корысти,
котораго она не могла себѣ вполнѣ представить и молсетъ
быть, именно потому такъ сильно боялась.
Малепысій Мейеръ тоже чувствовалъ себя не совсѣмъ
свободпо при ней. Представители большого свѣта не импониро­
вали ему нисколько. Онъ каждый день видѣлъ вокругъ себя
гнилые отпрыски high life'a, шутилъ съ ними и смѣшилъ ихъ
своими бирлсевыми остротами. Но дамы — это нѣчто другое.
Ихъ холодное изящество, ихъ обращеніе, любезное и въ
тоже время исполненное достоинства, смущали его, онъ не
зналъ, какъ дерлсаться съ ними, и потому становился въ ихъ
обществѣ молчаливымъ и надутымъ.

62
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОР'Ь.
Оскаръ взглянулъ иа часы.
—
Давайте-ка, пойдемъ завтракать! сказалъ опъ.— Мейеръ,
каж ется, ужъ совсѣмъ отощалъ. Полно, не дѣлайте такой
кислой физіономіи. дружище! Жена не уморитъ васъ съ
голода. Идемъ, дѣти мои. Если Ш вейкертъ такъ неаккура-
тенъ, тѣмъ хуже для него!
Ыо въ эту минуту раздался звонокъ. и вслѣдъ за тѣмъ во­
шелъ ожидаемый гость. Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока пяти,
средняго роста, съ окладистой бородой, съ спокойными мане­
рами, просто одѣтый; оиъ напомнилъ Мери тѣхъ людей, кото­
рыхъ опа въ прежнее время часто видала въ родительскомъ
домѣ, дѣловыхъ друзей отца, которые собственными усиліями
пробились въ лсизни и нисколько не скрывали этого. Эти люди
составляли полную противоположность утонченному, надо
всѣмъ смѣющемуся, внутренно пустому обществу, окружавшему
ее теперь, обществу, въ которомъ никто никого не уважалъ, а
самого себя всѣхъ меньше. Даже крѣпкое, грубоватое пожатіе
его показалось ей пріятнымъ, сравнительно съ обычнымъ
у разныхъ щеголей цѣлованіемъ руки, сопроволсдаемымъ дву­
смысленной улыбкой. Вообще оиъ ей понравился, въ немъ
было что-то, что напомнило ей отца.
Оскаръ привѣтствовалъ его съ гаумнымъ радушіемъ и при
этомъ въ душѣ сердился на ирисутствіе двухъ другихъ гостей,
неумѣстпыхъ въ данномъ случаѣ. Толстый Мейеръ сидѣлъ
молча, съ полуоткрытымъ ртомъ, и своими маленькими, почти
заплывшими жиромъ, глазками поглядывалъ на этого чуже­
странца изъ царства труда, какъ на какое-то новѣдомое леп-
вотное. А принцъ сидѣлъ, словно въ гиниозѣ, и не могъ от­
вести глазъ отъ сапогъ этого всѣмъ извѣстиаго, вліятельнаго
депутата, имя котораго онъ слышалъ сегодня въ первый разъ.
Носки его сапогъ были широкіе съ острыми, прямыми углами.
Въ Берлипѣ могъ лсить человѣкъ, который спокойно носить
такіе сапоги! Его свѣтлость былъ просто потрясенъ. Это
являлось для него тяжелой загадкой, такъ лее какъ и самый
человѣкъ, на смугломъ, загорѣломъ лицѣ котораго ясно было
написано слово «трудъ», эта печать плебейства.
Усталая улыбка скользнула по губамъ Мери при видѣ
недоумѣвающихъ лицъ двухъ товарищей мулса. Эти люди были
ея настоящее, тотъ міръ, въ которомъ опа лсила,— съ одной
стороны, представитель дворянства испорченнаго, лишеннаго
своей естественной почвы, землевладения и связанпыхъ съ
нимъ обязанностей, съ другой—представитель беззастѣичиваго,
совремеинаго хищничества, а мелсду ними, соедииеиіе того и
другого типа, аристократическій искатель наживы— ея мужъ.
Оскаръ и не подозрѣвалъ горысихъ мыслей лсеиы.
Когда всѣ усѣлись за столъ, и г. Ш вейкертъ довольно не­
ІШСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
63
ловко освободилъ руку Мери, опъ набросился иа члена пар­
ламента съ своими вопросами и любезностями. При этомъ
пробивался слегка покровительственный тонъ — благосклонность
графа къ продавцу цвѣтовъ, завтракающему за его столомъ,—
и Мери казалось, что г. Ш вейкертъ замѣчаетъ это и ие мо­
лсетъ удерлсаться отъ улыбки.
—
Вы иріѣхали изъ рейхстага,— болталъ хозяинъ, - по­
нятно, безъ васъ телѣга пе сдвинется съ мѣста; хорошо, чго
ваша фрацкія понимаетъ, куда идти, и выясняегь нашимъ
граидамъ и лапдратамъ истинное настроеніе страны. Не лсе-
лаете ли икры? нѣтъ? ну, я васъ не понимаю! Посмотрите,
вашъ непріятель, обитатель ядовитаго дерева —биржи, Мейеръ, -
пе зпаю, слыхали ли вы его имя? питается ею. какъ хлѣбомъ
пасущнымъ. Но, переходя къ дѣлу: моего тестя такъ-таки уда­
лили изъ палаты?
—
Я самъ долсенъ былъ подать голосъ противъ него, иначе
нельзя было.
—
Благодаря моей тогдашней глупости! —Графъ весело
улыбнулся, вылсимая лимонъ себѣ иа икру. — Да, дѣти мои, я
всегда говорю: падѣйтесь па Бога, Онъ знаетъ на что молсетъ
пригодиться наша глупость! Если бы я былъ тогда уменъ и
пе написалъ словечка: «Заступающій мѣсто ландрата»... миѣ
бы не попасть теперь въ рейхстагъ.
Г. Ш вейкертъ усмѣхнулся.
—
ІІодолсдите, пока васъ выберутъ,— замѣтилъ онъ,— вѣдь
вы еще пока не въ рейхстагѣ.
—
Ну, конечно... — Оскаръ безпокойію задвигался на стулѣ,—
я вотъ и хотѣлъ попросить у васъ совѣта. какъ это устроить.
Вотъ видите, я, какъ правительственный ассесоръ, хорошо
познакомился съ округомъ...
—
Изъ канцеляріи. Но среди парода много такого,
что не попадаетъ въ казеипыя бумаги.
—
Я улсе послалъ туда вчера довѣреннаго человѣка,—
продолжалъ графъ Оскаръ,—агитатора, настоящее сокровище,
увѣряю васъ! Голосъ у него громкій, кулакъ крѣпкій и самая
благородная смѣлость. Да, знаете, я и самъ не робкаго десятка,
но сравнительно съ этимъ Кулкштетомъ— я младенецъ!
—
Кулкштетъ!—
- депутать поморщился:—тотъ, который былъ
секретаремъ партіи въ провинціи и отставленъ за разныя...
неправильныя дѣйствія?
—
Да. Своевольный человѣкъ!— подтвердилъ хозяинъ. —
На все готовый! Но мнѣ именно такого-то и надо! Я телефо-
нировалъ ему результатъ голосованья. Его здѣсь не было. Те­
перь я калсдую минуту жду отъ него телеграммы. Чортъ возьми!
политику нельзя разводить на розовой водѣ. Я хочу оживить
округъ. Надобно устроить банкеты и въ концѣ ихъ общее

64
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
примиреніе! Угнетенный народъ явится толпой и сдѣлаетъ
демонстрацііо передъ моимъ отелемъ, я выйду къ нему иа бал­
конъ и скажу рѣчь; при въѣздѣ въ деревни меня будутъ встрѣ-
чать ружейными выстрѣлами, дѣти побѣгутъ съ радостными
криками за моимъ экипажемъ. Если Кулкштвтъ устроитъ мнѣ
все это...
—
Тогда онъ сдѣлаетъ величайшую нелѣпость и напрасно
вытяпетъ деньги у васъ изъ кармана,— сказалъ депутатъ сухо.—
Извините меня, но къ чему лее всѣ эти штуки? У каждаго
человѣка изъ народа есть, какъ я улсе говорилъ, свои нужды
и желанія, которыя онъ хочетъ высказать во время выборовъ.
Это совершенно произаическое дѣло, и кто при этомъ палитъ
изъ ружей и устраиваетъ пиры, иадъ тѣмъ просто смѣются.
Вѣдь вопросъ идетъ о самыхъ насущпыхъ потребностяхъ.
Если бы,— къ примѣру сказать,—вамъ
нужно было сегодня
уплатить по векселю вотъ тому господину, а у васъ не было
бы денегъ, вы не могли бы уладить дѣло тѣмъ, что пригласили
бы музыкантовъ, да вывѣсили бы изъ окна черпо-бѣло-красное
знамя...
Швейкертъ остановился: у толстаго Мейера вдругъ сдѣ-
лался припадокъ кашля, и онъ наклонилъ свое жирное лицо
надъ широкимъ бокаломъ. Казалось, будто оиъ хотѣлъ пода­
вить душившій его смѣхъ, вызванный какою-то таинственной при­
чиной.
Принцъ Казиміръ не смѣялся. Онъ замѣтилъ, что извѣст-
ный депутатъ рейхстага ѣстъ съ ножа. Неужели это возможно!
Это было что-то невѣроятное!
Оскаръ былъ на минуту какъ бы ошеломленъ. Онъ кро-
шилъ хлѣбъ и въ то же время чувствовалъ, что лсена глядитъ
на него.
—
Ну, хорошо,— сказалъ онъ раздраженнымъ голосомъ.—
Еслп это не годится, что лее по вашему дѣлать?-
—
Вѣдь у насъ общее избирательное право! Все дѣло въ
томъ. чтобы внушить къ себѣ довѣріе мелкому люду.
—
Мелкіи людъ!—Оскаръ даже привскакнулъ на стулѣ. —
Это пугало слсиветъ меня со свѣта. Я не могу больше слышать
этого слова! Мелкій людъ... это ужасно! Я знаю, что это такое. •
Это люди, которые не моются, пьянствуютъ въ трактирахъ и,
вмѣсто того, чтобы пріобрѣтать деньги, нарождаютъ дѣтей, де­
сять, двѣнадцать штукъ грязныхъ ребятишекъ,— а ныньче все
доллено плясать по ихъ дудкѣ! Это тиранство! говорю вамъ, я
не могу съ этимъ согласиться и...
Г. Швейкертъ холодно взглянулъ на него.
—
Въ такомъ случаѣ вамъ придется отказаться отъ голосовъ
средняго класса.
—
Но вѣдь тогда я не буду выбранъ!
Его собесѣдникъ ничего на это не отвѣтилъ, и графъ только
теперь догадался, что означали тѣ знаки глазами, какіе давно
уже дѣлала ему Мери. Ихъ гость самъ вышелъ изъ той среды,
о которой оиъ говорилъ.
Оскаръ закашлялся, выпилъ вина и снова заговорилъ, какъ
ни въ чемъ не бывало.
—
Шутки въ сторону, — сказалъ онъ,— Говоря серьезно,
необходимо что нибудь сдѣлать для мелкаго люда! Вы совер­
шенно правы, нельзя не сочувствовать народу... Господинъ
Швейкертъ, не обижайте себя, возьмите кусочекъ бекаса! Это
вѣдь ныньче рѣдкость!.. Бѣднымъ людямъ плохо живется! Они
голодаютъ и оттого роищутъ. И я на ихъ мѣстѣ тоже сталъ
бы роптать... Мери, пололси г. Ш вейкерту еще парочку кру-
тоновъ. Онъ у насъ будетъ голодень.: . Да, все искусство по­
литики состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать въ болыпомъ ра?мѣрѣ
то, что я теперь пытаюсь дѣлать въ маломъ— накормить друзей
и сторонниковъ! Правду ли я говорю?
Ио г. Ш вейкертъ плохо понималъ шутки.
—
Я смотрю на дѣло гораздо серьезнѣе. — сказалъ онъ. —
Вопросъ идетъ о тѣхъ тысячахъ человѣкъ, которые окалсутъ
вамъ довѣріе.
Хозяинъ начиналъ сердиться.
—
А я развѣ не довѣряю имъ?— сказалъ онъ.— Развѣ я
и другіе капиталисты, мы не даемъ имъ заработка? Не смѣй-
тесь, Мейеръ! Вы этого не понимаете: вы безбожникъ? Но я
серьезно отношусь къ своему положенію финансиста. Деньги
слѣдуетъ пускать въ обращеніе, вотъ мой лозунгъ.
—
Да, a послѣ мы молсемъ затѣить маленькую игру,—
пробормоталъ неисправимый Мейеръ.
—
И жена можетъ подтвердить вамъ, г. Ш вейкертъ, сколь-
кихъ безеонныхъ ночей это мнѣ стоитъ.
—
Неулеели онъ кутить дома?—нрошепталъ Мейеръ на
ухо принцу, который разсѣянно глядѣлъ на то, какъ депутатъ
плохо справляется съ клешней краба.
—
Возьмите шейку, это лучше,—сказалъ Оскаръ.— Да, такъ
мы говорили, что соціальный вопросъ это главнымъ образомъ
вопросъ желудка! Мое первое слово избирателямъ будетъ:
Господа, народу надобно имѣть больше денегъ!.. Замѣтьте,
какъ это зажигательно дѣйствуетъ!
—
А если вы не въ состояпіи будьте сдержать свое обѣ-
щаніе?
—
Это уже пе моя вина. Я сдѣлаю все, что отъ меня за­
виситъ. Если не удастся, ну, что лсъ? люди, по крайней мѣрѣ,
утѣшились надеждой и послѣ этого они станутъ работать вдвое
прилеж нѣе. ГІовѣрьте мнѣ, наш ъ народъ добрый, трудолюбивый
народъ...
\
ЯОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
65
5

66
ДОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Я это знаю лучше васъ, графъ,— рѣзко замѣтилъ де­
путатъ.
Оскаръ сдѣлалъ видъ, что не слышите его словъ.
—
Они вѣдь еще дѣти... въ политическомъ смыслѣ,— про­
должалъ онъ, не смущаясь,— надобно, любя ихъ, ради ихъ пользы
иногда обманывать ихъ! Мери! я нахожу что ponclie Romaine
слишкомъ слабъ. Позвольте мнѣ подлить вамъ немножко арраку,
господинъ Ш вейкертъ... Мы, представители собственности и
образованія, столпы государства, мы знаемъ, что невозможно
исполнять всѣ желанія мелкаго люда, который я такъ люблю.
Но поддерживать его въ хорошемъ расположении духа, это
нашъ долгъ, наша обязанность!
—
Да, я думаю, что вы съумѣете разсмѣшить, хоть кого!—
подтвердилъ Мейеръ въ полголоса.
—
Бодрое, трудолюбивое настроеніе! Вотъ что главное,—
продолжалъ Оскаръ, разливая розовое шампанское въ распис­
ные бокалы,— это одинаково важно, какъ для юношей, такъ и
для стариковъ. У насъ толсе иногда бываютъ прогульные дни,
когда при послѣднемъ итогѣ оказывается, что мы потеряли цѣ-
лое маленькое состояніе. Но это не заставляете насъ терять
бодрость. Работать, господа, работать! это мое постоянное убѣж-
деніе, ж ена можетъ вамъ засвидѣтельствовать, бороться съ из-
раилемъ въ потѣ лица, деньги сами не придутъ!
Г. Ш вейкертъ пристально посмотрѣлъ на него.
—
Вы будете все это разсказывать своимъ избирателямъ?
—
Что вы, какъ молено!—засмѣялся графъ, лицо котораго
отъ выпитаго вина покраснѣло больше обыкновеннаго. —Это
говорится мелсду нами. Ничего! Я умѣю говорить убѣлсденнымъ
тономъ! У меня крокодилъ и тотъ заплачете!
—
Ты сказалъ, что бѣдные люди похожи на дѣтей,— такъ
странно было услышать голосъ Мери, все время молчавшей,
что всѣ головы обернулись къ ней. — Мнѣ калсется, въ такомъ
случаѣ они, какъ дѣти, замѣчаютъ, кто съ ними искрененъ, они
тебя разгадаютъ...
Лицо ея мужа покраснѣло отъ злобы. Ыо онъ улыбнулся.
—
Будь такъ добра, М ери—проговорилъ онъ самымъ ла-
сковымъ тономъ,— не мѣшайся въ политику: ты въ ней ничего
не смыслишь.
Принцъ Казиміръ съ пегодованіемъ положилъ на столъ ножъ
и вилку.
—
Смотрите, пожалуйста, какой тиранъ!—вскричалъ онъ. —
Ея сіятельство, наконецъ-то, соблаговолила прервать молчаніе,
а онъ это ей запрещаете!
—
Жена послѣ завтрака споетъ намъ что нибудьзаявилъ
Оскаръ и ласково улыбнулся Мери. — Не правда ли, сокровище,
ты намъ споешь?
ІІОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
67
Мери, молча, кивнула головой.
—
Ну, а вы, господинъ Ш вейкертъ,— онъ чокнулся съ нимъ
бокалом'ь,- —в ысидите съ такимъ сердитымъ видомъ? Что съ вами?
Хозяинъ цвѣточпаго магазина былъ видимо педоволепъ его
вопросомъ.
—
Вы угадали,— сказалъ онъ сухо,—я , дѣйствительно,
сержусь.
—
На то, что я говорилъ?
—
Сказать правду, да!
—
Вотъ какъ! Что лее вамъ такъ не нравится въ моихъ
убѣлсдоіііяхъ?
—
Да то, что у васъ нѣтъ никакихъ убѣжденій,— спокойно
отьѣчалъ загорѣлый человѣкъ.— Больше ничего, графъ.
—
Такъ! А та программа, которую я вамъ развилъ?
—
Я слышалъ отъ васъ разныя шутки и не слыхалъ ни­
какой программы. Извините, что я не могу смѣяться надъ этими
шутками. Я самъ вышелъ изъ парода и не люблю, когда шу-
тятъ падъ его бѣдтюстыо и нуждой.
—
Ну, такъ давайте, господа, состроимъ похороииыя фи-
зіономіи!—Оскаръ съ трудомъ скрывалъ свое раздралсеніе,—
иначе иа насъ допесутъ мелкому люду. Оиъ узнаете, что мы
сегодня ѣли пе гороховую похлебку съ саломъ, a хорошій, по­
варской завтракъ, и мы подвергнемся общему презрѣнію.
Никто не отвѣчалъ. Настало неловкое молчапіе. Но въ эту
минуту дверь отворилась, слуга принесъ телеграмму.
—
Ага! отвѣтъ Кулкштета!—вскричалъ графъ. — Интересно,
что-то онъ сообщаете?
Онъ открылъ телеграмму и прочемъ громко: «All right.
Выѣзжайте сегодня вечеромъ. Завтра скотская ярмарка. Можно
устроить собрапіе въ Рейиингенѣ. Привезите книжку чековъ.
Улалсу все прочее. Іѵулкштетъ».
—
Молодецъ!— лукаво усмѣхнулся Оскаръ. - - - B öeпользовав­
шись ярмаркой, опъ познакомить меня съ аграріями И ни на
что онъ не смотритъ, только бы я привезъ ему денегъ. Оиъ,
пожалуй, удивится, что я послѣ выборовъ тотчасъ же отдѣ-
лаюсь отъ него. Безтактный человѣкъ! Ну, дѣлать нечего!
Намъ надобио сегодня лее ѣхать, Мери! Достань мнѣ путево­
дитель, встанемъ изъ за стола. Что съ вами, г. Швейкертъ?
Надѣюсь, вы не шляпу свою ищите?
—
Я позволю себѣ проститься съ вами, графиня!—сказалъ
садовникъ совершенно спокойно, проводивъ Мери въ гости­
ную:—вамъ, вѣроятно, еще надобно укладываться, а у меня
также есть дѣла...
—
Просто, вы сердитесь,— засмѣялся Осісаръ,— это пе го­
дится! Мери, возьми у него шляпу! Вотъ кофе, коньякъ! Мо­
жетъ быть, хотите кружку пива?
5*

6S
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Благодарю, — отвѣчалъ г. Ш вейкертъ,— если я останусь,
мы все равно ие сговоримся другъ съ другомъ, а въ такомъ
случаѣ по моему не стоитъ мучить себя безполезною любез­
ностью, лучше мирно разойтись. Сердиться другъ на друга
намъ, кажется, пе изъ за чего.
—
Нельзя не сердиться, когда гость уходить передъ кофе. —
Лицо Оскара приняло насмѣшливое выраженіе, глаза его свер­
кали, па лысииѣ выступили маленькія капли пота. — Конечно,
это дѣло вкуса. Мнѣ жаль, что наше свиданіе вышло такъ
неудачно.
—
Я слышалъ за вашимъ столомъ одно вѣрное и доброе
слово,— отвѣчалъ торговецъ цвѣтами, и на лицѣ Оскара сразу
появилось его обычное веселое выраженіе. — Только не отъ васъ,
а отъ вашей супруги. Она сказала: народъ все равно, что ре­
бенокъ. Онъ отлично чувствуетъ, кто относится къ нему честно
и насквозь видитъ тѣхъ, кто воображаетъ будто его можно,
обмануть. Онъ самъ вамъ это скажетъ. Не въ день выборовъ,
а еще гораздо раньше. И его слова будутъ вамъ непріятны.
Не могу скрыть этого отъ васъ.
—
ІІоживемъ, увидимъ!— отвѣчалъ графъ и закурилъ си­
гару.
Г. Ш вейкертъ крѣпко пожалъ руку Мери, поклонился
остальнымъ двумъ мужчинамъ, которые смотрѣли на него съ
нѣмымъ интересомъ, и пошелъ къ выходу въ сопровожден^
Оскара.
—
Можно служить только тому, кого уважаеш ь,— сказалъ
онъ, останавливаясь еще разъ въ дверяхъ. — Иначе человѣкъ
унижаетъ себя и тѣхъ, кто ему довѣряетъ. Вы презираете на­
родъ, по какому праву, я собственно не знаю, и всетаки хо­
тите ему служить. Это не годится. Это одно другому противо­
речить. Вы вѣдь въ этомъ не нуждаетесь. Для чего собственно-
выступаете вы кандидатомъ?
Для того, чтобы сколько нибудь поднять уровень рейхс­
тага! Оскаръ вѣжливо проводилъ своего посѣтителя до лѣст-
ницы. Пора подумать объ этомъ! Прощайте! Увидимъ, на чьей
улицѣ будетъ праздникъ!
Не на^ вашей, графъ!— сказалъ цвѣточный торговецъ,
качая головой. — Выборы въ рейхстагъ не легкая вещь, и кто
настоящимъ образомъ къ нимъ относится, тому не до шутокъ,
особенно если ему предстоитъ, какъ вамъ, неизбѣжпое весьма
непріятное пораженіе. Извините, пожалуйста; очень вамъ бла­
годаренъ!
—
Помилуйте, я долженъ васъ благодарить!.. Грубый
идіотъ! —прошипѣлъ графъ, вернувшись въ гостиную. — Это
всегда случается, когда вздумаешь сблилсаться съ простопа-
родьемъ... Этотъ неучъ самъ признается, что былъ мальчиш­
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
09
кой садовникомъ у Сальмаса па Экгофѣ! И во всемъ ты ви­
новата!—набросился онъ вдругъ иа жену,— съ какой стати
вмѣшалась ты въ разговоръ? Сказала, понятно, глупость, а ему
она засѣла въ голову.
Его свѣтлость сердито откашлялся: старый холостякъ нена-
видѣлъ супружескія сцены, а толстый Мейеръ воспользовался
случаемъ оказать Мери любезность.
—
ГІе браните ея сіятельство,— сказалъ онъ, раскуривая
сигару,— графиня гораздо умнѣе васъ! Вы доллены это пом­
нить!
—
Ай да левъ! хорошо проревѣлъ! —Оскаръ бросился въ кре­
сло. — Сегодня день комплиментовъ! Ну, не сердись, Мери!
Видишь, я опять улыбаюсь и съ надеждой на Бога смѣло
гляжу впередъ! Что мнѣ за дѣло до этого вороньяго карканья? —
Онъ протянулъ впередъ руки. —Я одержу верхъ! Приготовь
все и сегодня вечеромъ отправимся въ походъ, на Рейнингенъ-
Люпингенъ-Гейденфельдъ.
IX.
Берлинъ лежалъ уже далеко позади быстро летѣвшаго
скораго поѣзда.
Въ купе перваго класса, гдѣ, благодаря зимнему времени
не было другихъ пассажировъ, Мери сидѣла у окна и смот-
рѣла въ темноту. Холодная, ясная декабрьская ночь; на небѣ
въ голубоватомъ туманѣ сверкали звѣзды, на землѣ лежала
снѣж ная пелена. Изрѣдка быстро пробѣгали огоньки какого
нибудь уснувшаго домика, поѣздъ съ грохотомъ проносился по
мосту черезъ замерзшую рѣчку, вокругъ которой ивы, похолгія
на привидѣнія, протягивали свои искривленные сучья, еще
рѣже мелькали разпоцвѣтные фонари, слышались однообраз­
ные крики и удары молотка по ободьямъ колесъ на стаиціи,
и затѣмъ дальше, все дальше въ темное пространство.
Куда же собственно? При мысли о будущемъ Мери ис­
пытывала скорѣе какое-то усталое любопытство, лселаніе узнать,
чѣмъ это все кончится, нежели опредѣленную наделсду или
стр ахъ.
Это была пассивность женщины, которая съ замулсествомъ
отказалась отъ права имѣть собственную волю. Она истратила
главное орулсіе женщины въ борьбѣ за существованіе, она из­
брала себѣ спутника жизни и лишилась вліянія на ихъ сов-
мѣстиую судьбу. Эта судьба стала для нея чѣмъ-то безличнымъ,
почти чуждымъ. Она привыкла смотрѣть на нее съ равнодушіемъ,
съ спокойствіемъ, которое по временамъ пугало ее самое.
Невольно бросила она взлядъ на мужа.

70
И0СЛѢДН1Й ВЫБОРЪ.
Онъ лелсалъ, растянувшись, въ другомъ концѣ купе за­
вернутый въ шубу, надвинувъ шапку на самыя уши. Сквозь
шумъ и грохотъ колесъ, слышала она его ровное, спокойное
храпѣнье.
Куда, куда? ей казалось, что равномѣрное дрожаніе поѣзда
безконечное число разъ повторяетъ этотъ вопросъ. Опа не­
вольно вспомнила, какъ два года тому назадъ ѣхала по этой
самой дорогѣ: тогда это былъ поворотный пунктъ въ ея семей­
ной жизни.
Первое время, пока Оскаръ еще былъ правительственнымъ
ассесоромъ въ Люнингенѣ, опа почти пе замечала. что за­
мужество произвело полный переворотъ въ ея существоваиіи
Прямо противъ ихъ квартиры, па другой сторонѣ базарной
площади, стоялъ домъ ея отца. Ей стоило только перебѣжать
улицу, и она снова чувствовала себя привольно, среди знако­
мой съ дѣтства оостановки, она снова, какъ бывало дѣвочкой
мечтательно глядѣла въ фруктовый садъ изъ окна своей ман­
сарды.
Затѣмъ она потеряла мать. Затѣмъ, прежде чѣмъ кончился
трауръ, Элленъ отдала свою руку человѣку, котораго она въ
то время увидѣла въ первый разъ и пе могла больше забыть
Элленъ уѣхала съ нимъ въ его полкъ, братъ ея былъ въ
университетѣ, отецъ въ рейхстагѣ, въ Верлинѣ. Родительскій
домъ опустѣлъ и затихъ. Въ ея собственномъ домѣ оставалась
пустой и безмолвной та комната, въ которой она надѣялась.
найти настоящее содержаніе жизни, радости и заботы мате­
ринства.
Тогда первый разъ иовѣяло на нее холодомъ, и это ощу-
Щеніе не оставляло ее больше; ее охватило чувство одиночества
того одиночества, въ которомъ нѣкоторые мущины крѣпнутъ и
всѣ женщины увядаютъ.
Постепенно пришла она къ сознанію вполнѣ естественнаго
факта, что у нее никого нѣтъ на свѣтѣ, кромѣ мужа.
Она замѣчала, что и онъ не хорошо чз^вствуетъ себя въ
томъ гнѣздышкѣ, которое они покинули три года тому назадъ.
Онъ видѣлъ, какъ и ихъ отношенія, и вся ихъ жизнь становятся
все болѣе тихими и однообразными и высказывалъ сначала
несмѣло, потомъ совершенно открыто свое стремленіе къ болѣе
широкому кругу деятельности. Въ этомъ она была съ нимъ
согласна, и скоро они стали ожидать только удобнаго повода
чтобы распрощаться съ провииціей.
Поводъ явился, не такой, какъ они ожидали—въ томъ
неудовольствіи, какое вызвали во всемъ округѣ нападки на
выборъ ея отца, нападки, вызванные излишнимъ усердіемъ
UCKâpâ,
Противники насмѣхались надъ ними, сверху онъ получилъ.
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
71
бумагу съ строгимъ выговоромъ; дерлса въ рукахъ эту, какъ онъ
называлъ, «подлость*, Оскаръ вошелъ въ комнату лсепыи объ-
явилъ:
^
Мнѣ надоѣло подчиняться всѣмъ этимъ голоднымъбюро­
кратами Если тебѣ непремѣнно хочется сдѣлаться ландратшей,
я пожалуй, останусь въ этой дырѣ. А если нѣтъ, поѣдѳмъ
въ Берлинъ свободными людьми и окунемся въ тамошнюю
широкую жизнь!
И вотъ два года тому назадъ они пріѣхали въ Ьерлинъ,
вслѣдствіе того что графъ де Грайпъ написалъ нѣсколько
лишпихъ словъ на избирательиомъ листѣ. Когда она теперь
смотрѣла на него, какъ онъ лежалъ даже во снѣ съ своей
лукаво легкомысленной улыбкой на чувственныхъ губахъ, ей
казалось, что его тогдашняя ошибка была сдѣлана не слу­
чайно, a намѣренно: онъ хотѣлъ положить конецъ политической
деятельности тестя, въ надеждѣ, что старикъ, улсе тогда начи­
навш и прихварывать, уступилъ мѣсто болѣе молодымъ силамъ.
Все такъ и случилось. Оскаръ въ иѣкоторомъ смыслъ достигъ
своей цѣли. Что онъ былъ способенъ на такое дѣло, она не
сомнѣвалась. Вообще она считала его способнымъ на многое.
Она вѣдь уже пять лѣтъ знала его.
Она не могла заснуть. Тревога отгоняла сонъ, и она чув­
ствовала, что въ ней еще не вполнѣ умерла надежда. Мысль
о предстоящихъ выборахъ, возможность, или какъ пробормо­
тала ее мулсъ, засыпая, «вѣрнѣйшій шансъ» его побѣды— не­
ужели онъ станетъ тогда другимъ человѣкомъ, неужели это
второе ночное путешествіе будетъ началомъ новаго нерюдаея
жизни?—она не смѣла дать себѣ отвѣта на эти вопросы. Она
чувствовала, какъ въ глубинѣ сердца ея таилось желаніе чуда,
и какъ она не смѣла дать волю этому желанію. Опа давно
уже избѣгала прислушиваться къ голосу своего сердца; были
причины, почему она не хотѣла понимать его.
Графъ сдѣлалъ нѣсколько нетерпѣливыхъ движеній и вдругъ
вскочилъ съ сердитымъ восклицаніемъ:
—
Да гдѣ же мы? — спросилъ онъ, безсмысленно огляды­
ваясь,-ахъ, да, поѣздъ Д, ѣдемъ къ мелкому люду! Я сейчасъ
держалъ его за горло и душилъ изо всѣхъ силъ.^ Это пугало
въ кожаномъ передникѣ, съ насмѣшливой гримасой, поставило
на меня колѣни и чуть не задавило меня. Точно цѣлая гора
навалилась, право.
^
Вѣрно твоя шуба мѣшала тебѣ дышать,—замѣтила мери.
Очень возмолсно,— соннымъ голосомъ отвѣчалъ графъ и
посмотрѣлъ на часы. — Т ри четверти седьмого, ужъ утро, а
какая темнота, ну, понятно, декабрь мѣсяцъ! Какая удиви­
тельная неделикатность! Назначать выборы среди зимы! da-
мерзнетъ кандидата или на всю лсизнь схватить ревматизмъ,

72
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
потмуне
Не знаю,— усталымъ голосомъ отвѣчалъ Мери
-
Мы поднимаемся въ гору, на Тюрингенвальдъ.
г-«:==
всѣхъ ° ~
Х Be3CTM eHTMe T O “ снѣга лежатъ на
кататься I L
TM е го ! по деревнямъ пріятнѣе будетъ
аться въ саняхъ, чѣмъ трястись въ телѣжкѣ,
гг ѵ г TM замолчали> а мелсду тѣмъ темнота понемногу исчезала
слабым/'1 !
сѣРымъ утреннимъ сумеркамъ. ІІоѣздъ со
слаоымъ свистомъ подъѣхалъ къ сонной, маленькой станции.
боковую B W
По^А1 С0ИТИ~ ска3алъ0скаръ ~ и перейтина
ЭТИ проклятыя’ ЛЫПТ.ТГ
’
ра8ъ Я ВЫСТупаю канДиДатомъ, всѣ
,куль
въ атвш й°Т ,пм ?СИЛтЬЩШ{,а 0ИЪ Сталъ ^втаскивать вещи
изъ трехъ млігрTM
^
ооковои вѢтви’ составленный всего
Мери MeLv S
^ . ВаГ0Н0ВЪ И кР°шечнаг0 локомотива,
впеооітт, rrn m
I
?р0„ а отъ хол°да, расхаживала взадъ и
наго снѣга ігГптпІГ ПлатфоРма’ П0Іфытая слоемъ затоптан-
привлекательнор м^гтпаЯ ДЫМ°МЪ МаШИИЪ’ у с т а в л я л а мало
а.г:
деньorK ^peS2Г В°СП°“
е’ сTM
~
е
въ
ОТГо11°Сеа Ь Лѣтъ TMму назаДъ> на этомъ самомъ мѣстѣ стояла
она и Элленъ, обѣ еще почти дѣвочки, и ждали в і с Г
п^“
аЪть шъ°Бе,ииЛЬфРП0МЪ! °ТЦа’ ШГОрЫЙ д" женъ былъ
Ьерлина. Отецъ вышелъ изъ купе служаіпіе нч
пялт^п почтительно встрѣчали его, a вслѣдъ занимъсошелъ на
они не1* ^ ^ 0^ ^ 0, безбородый мол°Дой человѣкъ, котораго
отенъ
*
Вашъ уЧѲНИКЪ’ г - канДидатъ!— сказалъ
отецъ. Альфредъ, дай руку своему учителю.
УДержтсяРо т ? ? ,К? ШМЪ ДйТрИХЪ Кустцъ‘ МеРи не могла
’ вспоми^
о бѣдномъ мечтателѣ, ісото-
£
РЪ ІШЧеГ0 не Д0бился въ жизни- Но она все-
стоянно 1 Г іа КЪ Нему ТИХую ПР1ЯЗНЬ> участіе, которое по-
нами
УЖДаѲТЪ ВЪ НаСЪ чел°вѣкъ, когда-то имѣвшій надъ
ДаВН° ЙСтеЗЛа’ -
~
в
і
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
73
Какія мечты не увлекаютъ человѣка въ 18 лѣтъ! Мери
остановилась и устремила глаза въ сѣрую, туманную даль.
Представляется, что имѣешь естественное право на счастье,
чувствуешь твердое убѣжденіе, что лсизнь доллсна пойти шире,
богаче, разнообразнѣе, чѣмъ жизнь всѣхъ этихъ смирившихся,
покорно улыбающихся людей, которые окрулсаютъ иасъ...
Чья-то тяжелая рука легла иа ея плечо. Мулсъ стоялъ
подлѣ нея.
—
Это хотя мало вѣроятно, Мери,— сказалъ оиъ,— но вѣрпо.
По торлсественному заявлеыію начальника стаьтціи, поѣздъ бо­
ковой вѣтви иамѣренъ сейчасъ двинуться. Садись въ вагонъ,
но не снимай шубы. Тамъ не топлено, это само собой разу-
мѣетс я!
Поѣздъ, не спѣша, покатился по широкой равнинѣ, по­
крытой снѣгомъ. Онъ по временамъ весело звонилъ, остана­
вливался безъ всякой видимой причины то въ открытомъ полѣ,
то на станціяхъ, оживленныхъ исключительно красною фу-
ралской начальника, принималъ и выпускалъ торговокъ, горшки
съ молокомъ, корзины съ зеленью, скотопродавцевъ и телятъ,
а черезъ два часа пути въѣхалъ среди колокольнаго звона,
прѳнзительнаго свиста и крика на дебаркадеръ Рейнингена.
На платформѣ стоялъ человѣкъ маленысаго роста съ
длинной сѣдоватой бородой и весьма энергичной физіоно-
міей, напоминавшей бульдога. Не смотря на морозъ, на немъ
не было пальто, а толстая шерстяная куртка и такіе же панта­
лоны, заправленные въ высокіе, смазные сапоги. Бѣлья на
немъ не было видно. Только воротъ охотничьей фуфайки
слегка выставлялся изъ подъ воротника куртки; толстая суко­
ватая палка, шерстяныя перчатки и поношенная шляпа незна­
комца показывали, что онъ намѣрепъ прельщать людей отнюдь
не своею внѣшностью.
—
Какой у него видъ!—сказалъ Оскаръ, глядя изъ окна
купе,—точно онъ сейчасъ только изъ суда, оправданъ по не­
достатку уликъ! чистый преступникъ;— и поклонившись ему, онъ
закричалъ громкимъ голосомъ:— Здравствуйте, дорогой Кулк-
ш тетъ! я здѣсь!
—
Здравствуйте,— отвѣчалъ агитаторъ равнодушно и по­
дошелъ къ дверцѣ вагона. — П ривезли ли вы денегъ? я свои
всѣ истратилъ.
—
Будьте поделекатнѣе! — Графъ вышелъ изъ вагона и
помогъ выйти Мери.— Только что я пріѣхалъ, и вы уже соби­
раетесь грабить меня. Дайте мнѣ прежде позаботиться о женѣ.
—
Вы привезли свою лсену?.. —К улкштетъ уставился на
Мери и рѣшился приподнять шляпу.
—
Зачѣмъ же это? скажите ради Бога!
—
Bo-первыхъ, потому что это моя жена,- —отвѣчалъ Оскаръ,

74
ПОСДѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
начиная сердиться,— мнѣ непріятио разстаться съ ней на че­
тыре недѣли. А во-вторыхъ, потому что это дочь стараго Бан-
нерса. Пусть всѣ видятъ, что я его зять, и относятся ко мнѣ
съ такимъ лее довѣріемъ, какъ къ нему.
—
Да, такъ .— Г . Кулкштетъ былъ повидимому только на
половину удовлетворенъ; вдругъ опъ выпрямился съ досадой
и спросилъ въ полголоса:— А это кто такой?
—
Это мой камердинеръ, опъ достаетъ багажъ.
—
Такъ! вы привезли камердинера! — Агитаторъ слолеилъ
руки съ покорнымъ видомъ,— Ну, желаю вамъ счастливо оста­
ваться, ваше сіятельство. Мнѣ очень пріятно, что я имѣлъ
удовольствіе познакомиться съ вами...
Графъ схватилъ его за руку.
—
Это еще что значитъ?
—
То, что вы не получите ни одного голоса, если здѣшігіе
жители узнаютъ, что вы дерлсите камердинера. Вы совс/Ьмъ
не знаете, что такое мелкій людъ!
—
Не знаю!— сердито закричалъ графъ.
—
Ну, такъ я вамъ скажу, что здѣшній народъ себѣ на
умѣ. Онъ такихъ вещей не любитъ. Ужъ и то довольно плохо,
что вы графъ. Позвольте-ка пожалуйста. — Г . Кулкштетъ сталъ
на ципочки и вытащилъ брильянтовую булавку изъ галстуха
своего кліента. Оскаръ растерялся.
—
Неужели опъ ограбитъ меня публично, на леелѣзнодо-
рожной платформѣ,—нодумалъ онъ. Но агентъ сунулъ булавку
ему въ руку.
—
Спрячьте это, и какъ можно дальше. Развѣ молено
являться въ народное собраніе съ такими вещами. Это возму­
тить рабочихъ, точно такъ лее, какъ и вашъ лакей!
—
Что же? прикалеете мнѣ представлять его всѣмъ, какъ
моего брата?
—
Нѣтъ,— сухо отвѣчалъ агентъ. — Вы должны немедленно
отослать его обратно въ Берлинъ, и съ нимъ вмѣстѣ отослать
бобровую шубу. Съ шубой въ нѣсколько тысячъ марокъ нельзя
выиграть избирательную кампанію! Она вызоветъ вполнѣ по­
нятную зависть и неудовольствіе среди рабочихъ людей. Вообще,
вы слишкомъ хорошо одѣты, это придется завтра измѣнить.
—
Не явиться ли мнѣ передъ народомъ въ купальноыъ
костюмѣ при 10 градусахъ мороза?— закричалъ Оскаръ, окон­
чательно потерявшій терпѣніе. — Нѣтъ, милостивый государь,
всему есть границы... Скажите собственно, чего вы хотите?
—
Провести васъ въ рейхстагъ, я тридцать три раза устраи-
валъ выборы и говорю вамъ: если бы вы были мѣстный леи-
телъ, извѣстный въ округѣ, вы могли бы носить, что хотите.
Но васъ никто не знаетъ, вы были ассесоромъ въ Люнингенѣ,
и это говоритъ противъ васъ, народъ не хочетъ чиновниковъ!
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
75
У васъ нѣтъ никакого положительнаго з а ш т я , и вы пріѣхали,
что всего хулее—прямо изъ Берлина! Вамъ прежде всего на­
добно побѣдить недовѣріе...
—
Слышишь, Мери?— графъ злобно усмѣхнулся.— Мы ѣдемъ
цѣлую ночь по этому собачьему холоду, мы не отступаемъ
далее передъ боковою вѣтвью и какълее встрѣчаетъ меня насе-
лепіе? общимъ недовѣріемъ! Превосходно! просто превосходно!
—
Вы его разсѣете,— продоллеалъ г. Кулкштетъ, провожая
пріѣхавшихъ до кареты отеля,— но для этого необходимо прежде
всего осторожность и скромность.
—
Мнѣ быть скромпымъ!—Оскаръ остановился и потре-
палъ по плечу своего ментора.
—
Ну, знаете, это мнѣ не къ
лицу.
Агентъ озабоченно покачалъ головой:
—
У васъ вообще неблагоприятная наруленость! У васъ
слишкомъ сытая и цвѣтущая физіопомія; это производить дур­
ное впечатлѣніе. Ну . улеъ съ этимъ придется помириться. Что
это? еще прислуга?
—
Горничная жены. Развѣ и это контробанда?
—
Ну, мы лучше назовемъ ее компаньонкой. И — говоря
между нами—ваша супруга не должна бы слишкомъ богато
одѣваться, выходя на улицу...
—
Слышишь, Мери?—перебилъ его Оскарт».— Мы должны
одѣваться въ дикій медъ и питаться верблюжьей шерстью,
или все равно, наоборотъ. такъ повелѣваетъ мелкій людъ. А
какую діету намъ соблюдать? Молеетъ быть, сидѣть на хлѣбѣ
и водѣ и только по воскресеньямъ позволять себѣ немнолеко
конины съ рѣпой?
—
Не смѣйтесь надъ такими серьезными вещами,— возра-
зилъ г. Кулкштетъ.— И , повторяю вамъ, этотъ человѣкъ съ ба­
кенбардами котлеткой, вашъ камердинеръ, мнѣ просто бѣльмо
на глазу...
—
Ну, поѣзжайте съ Богомъ назадъ въ Берлинъ, Францъ!—
сказалъ Оскаръ покорнымъ тономъ. — Закутайтесь въ мою бо­
бровую шубу, я здѣсь куплю себѣ какое нибудь рубищ е, и
разсказывайте всѣмь, что я попалъ къ дикарямъ. Если я не
возвращусь черезъ шесть недѣль, заявите въ клубѣ., чтобы опи
снарядили экспедицію для разысканія меня въ Рейнингенъ-
Люнингенъ-Гейденфельдѣ. Ну , сядемъ въ этотъ ящикъ! Пода­
вайте извозчикъ, не то, смотрите, со мной шутки плохи!
—
Шшъ!— остановилъ г. Кулкштетъ.
—
Ну, что тамъ такое?
—
Этотъ человѣкъ вѣдь толее избиратель!
—
Ахъ, вотъ какъ! Значитъ однимъ голосомъ меньше! Я
улеъ это увидѣлъ по его лицу. Начало недурно. Что ты ска­
жешь, Мери?

76
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Мери пожала плечами. Разговаривать въ тряской каретѣ
было невозможно, и послѣ нѣсколькихъ мипутъ ѣзды по дурно
вымощеннымъ улицамъ, омнибусъ остановился передъ гости­
ницей «Король прусскій». Слуга отеля вмѣстѣ съ извозчикомъ
понесли сундуки. Кромѣ нихъ никого не было видно.
Оскаръ былъ опять недоволенъ.
—
Неужели здѣсь никого нѣтъ?—обратился онъ къ Кулк-
ш тету,—такъ двухъ, трехъ нотаблей, чтобы встрѣтить меня?
Я пріѣхалъ, точно какой нибудь виноторговецъ, тихо, скромно.
Прежде, бывало, когда я пріѣзжалъ въ какую нибудь деревню
въ округѣ Люнингенъ...
—
Тогда вы были чиновникомъ. Здѣсь пока еще никто о
васъ не думаетъ. Кто знаетъ, молсетъ быть, такъ и до конца
останется, если намъ не посчастливится.
—
Вы удивительно пріятный человѣкъ!— вскричалъ Ос­
каръ,— вы такъ умѣете представлять все въ наилучшемъ свѣтѣ,
что просто сердце скачетъ отъ радости. Ну , такъ соберите же
мнѣ по крайней мѣрѣ избирателей, чтобы я могъ съ ними по­
знакомиться. Когда будетъ происходить кормленіе звѣрей?
—
Въ двѣнадцать часовъ. Здѣсь недалеко, за угломъ, въ
болыпомъ залѣ «Короны».
—
Отлично! Значитъ я успѣю переодѣться и вымыться!
Пожалуйста, не говорите «народу», что я привезъ съ собой
кусокъ мыла.
—
Все остроты! —проворчалъ агентъ и надѣлъ свою истре­
панную шляпу. — Дѣло вѣдь серьезно, мой дорогой графъ!
Предстоитъ горячая, очень горячая борьба, и кто потерпитъ
пораженіе, тому не придется придумывать остроты. Прощайте,
я попозже приду за вами.
Пріѣзжимъ отвели большую комнату, съ окнами, выходив­
шими на базарную площадь, съ плохо запиравшимися рамами,
дурными постелями, дымившейся печкой. Завтракъ былъ, по
мнѣнію Оскара, не съѣдобенъ, и онъ попросилъ кельнера,—
очень любезно, чтобы не оскорбить еще одного избирателя,—
раздать его воснитанникамъ городского сиротскаго дома.
Графъ сердито расхаживалъ по холодной комнатѣ, въ ко­
торой стояли полураспакованные сундуки. Камердинеръ уѣхалъ!
Кто же будетъ его брить? Кто завялсетъ ему галстухъ краси-
вымъ бантомъ и, вообще, онъ былъ въ самомъ отвратительномъ
расположены духа.
—
Вѣдь я лее культурный человѣкъ,— проговорилъ онъ
мрачно, скорѣе самъ себѣ, чѣмъ Мери, и подошелъ къ окну.—
А въ Берлинѣ я сдѣлался немножко сибаритомъ. Это стано­
вится замѣтно, когда попадаешь въ такую дикую страну.
Онъ смотрѣлъ на ярмарочную площадь, съ которой слыша­
лось мычанье коровъ,грохотъ телѣгъ, гулъ человѣческихъ голосовъ.
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
77
ТѢ туземцы, что ведутъ тамъ торговлю, Мери, мои из­
биратели. Надѣюсь, что я произведу на нихъ впечатлѣніе Я
появлюсь среди нихъ, какъ блѣднолицый среди людоѣдовъ. На-
вѣрно такъ! Ага, вонъ перебирается черезъ площадь негодяй
Кулкштетъ. Онъ дѣлаетъ мнѣ знаки. Должно быть, избиратели
въ полномъ сборѣ. Ну , до свиданія! Я скоро вернусь!
Однако прошло добрыхъ два часа, прелсде чѣмъ онъ снова
появился. Н а лицѣ его было то иронически-раздраженное вы-
раженіе, которое Мери часто видала въ Берлинѣ. Онъ обыкно­
венно возвращался съ такимъ выраженіемъ съ бирлси или.
послѣ длиннаго таинственнаго разговора съ маленысимъ Мейе-
ромъ, или какимъ нибудь другимъ дѣльцомъ. Если онъ въ та­
кихъ случаяхъ, какъ было и въ настоящую минуту, насвисты:-
валъ сквозь зубы опереточную мелодію, тогда всего лучше
было не трогать его; зная это, Мери, лелсавшая на софѣ, за­
кутавшись въ дорожный плэдъ, не говорила ни слова.
Оскаръ съ своей стороны, казалось, лсдалъ ея вопросовъ.
Онъ ходилъ взадъ и впередъ но комнатѣ и, наконецъ, зѣвая,
остановился около печки. Въ комнатѣ было тихо. Только съ
площади раздавалось протяжное мычанье коровы.
—
Калсется, тамъ стоитъ одинъ изъ моихъ избирателей,—
сказалъ графъ,— народъ зоветъ! Вы желаете?., ахъ, нѣтъ, это
просто новая корова, лсаль!
—
Ты, кажется, недоволенъ?— спросила Мери.
—
Ну, вотъ еще!— онъ вдругъ оживился, и въ глазахъ его
блеснулъ лукавый огонекъ. Она видѣла, что ему страшно хо­
чется облегчить сердце разсказомъ.— Чѣмъ я могу быть недо­
воленъ, сокровище мое? Чего недостаетъ въ концѣ девятнад-
цатаго столѣтія такому человѣку, какъ я?
—
Значитъ, собраніе хорошо сошло?
—
Блестяще! Но только здѣшній народъ прекомичный:
онъ совсѣмъ не собирается, не приходить, да и все тутъ! Из­
биратели имѣютъ ко мнѣ такое довѣріе, что хотятъ выбирать
меня, не видавши. Что ты на это скажешь? Вѣдь это въ сущ­
ности хорошій знакъ? Какъ ты думаешь?
—
Я думаю, наоборотъ,— сказала Мери. — Развѣ совс/вмъ
никого не было?
—
Ну, что ты, дитя мое!— графъ засмѣялся. — Этого еще
не доставало! Собраніе подъ конецъ было очень многолюдно,
только не было настояіцаго увлеченія, криковъ толпы подъ
окнами, общаго примиренія, слезъ растроганныхъ гралсданъ.
Я вѣдь мечтатель, не знакомый съ практическою жизнью, я
игрушка дѣтей израиля на биржѣ, и потому я воображалъ
себѣ все дѣло иначе.
—
Мы идемъ съ Кулкштетомъ въ «Корону
продолжалъ
онъ, безпокойно бѣгая по комиатѣ,— влѣзаемъ по какой-то го-

78
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
ловоломной лѣстницѣ на деревянную веранду, потомъ входимъ
еще на иѣсколько грязныхъ ступенекъ и подходимъ къ дверямъ
залы. Тамъ все тихо. Ага, думаю я, собравшіеся Беотійцы отъ
олсиданія еле дышатъ! Я строю торжественную физіономію,
Кулкштетъ отворяетъ дверь, я величественно вхожу въ залу...
знаешь, кто тамъ былъ?
—
Почемъ же я могу знать?
—
Старая судомойка. Voila tout.
—
И больше никто не пришелъ?
—
Нѣтъ,— отвѣчалъ Оскаръ, —черезъ нѣсколько времени
пришелъ хозяинъ. Онъ сказалъ. что не можетъ подать за меня
голоса, такъ какъ въ качествѣ пивовара пе принадлежитъ ни
къ какой партіи, ио понросилъ у меня пять марокъ за залу
для собранія. Затѣмъ явился маленькій кельнеръ. Онъ еще не
имѣетъ права голоса, ио онъ принесъ мнѣ отвратительный
грогъ. З а нимъ, ради любознательности, слѣдовалъ жандармъ.
Оиъ желалъ знать, извѣщена ли полиція о собраніи. По этому
поводу одинъ только бургомистръ могъ успокоить его.
—
Значитъ нришелъ и бургомистръ?
—
Да, какой-то длинный, мрачный господинъ, тоненысій,
какъ бумалска, съ удивительпо худыми руками и ногами. При
этомъ одѣтъ во все черное, говоритъ глухимъ, гробовымъ го-
лосомъ, грустная физіоиомія, ходитъ неслышными шагами,
настоящій Гансъ Стиксъ изъ оперетки.
Мери не могла удерлсаться отъ улыбки.
■— А онъ на твоей сторопѣ?
—
Душой и тѣломъ. Онъ какой-то фонъ ...иискій или
что-то въ этомъ родѣ. Оиъ въ свойствѣ съ землевладѣльцами,
и при этомъ одинъ изъ самыхъ тихихъ людей въ округѣ. Это
мнѣ на руку! Это олшвитъ лавочку! Странный фактъ, но пе-
сомнѣнио, что самые тихіе всегда всего больше шумятъ!
—
Ну, а кто лее пришелъ послѣ?
—
Послѣ на сцену выступилъ толстый старикъ, съ красно-
ватымъ лицомъ, окаймленнымъ бѣлою шерстью. Онъ пыхтѣлъ
и отдувался, точно моржъ. Это въ здѣшиемъ краѣ важный
звѣрь: онъ типографщикъ и издатель газеты. Онъ печатаетъ
всѣ мои избирательныя прокламаціи и листки, онъ, вмѣстѣ съ
Кулкштетомъ, выдавливаютъ изъ меня всѣ мои соки, словно
изъ лимона. За то онъ меня любитъ, подастъ за меня голосъ
и завтра лее помѣститъ въ своей газетѣ статью обо мнѣ съ біографіей
и всѣмъ прочимъ. Ну , послѣ него никого ие было. Затѣмъ явился
худощавый человѣкъ, страдающій маніей величія, предсѣдатель
здѣшняго общества портыыхъ, цеховой мастеръ и покровитель
моей кандидатуры. Я съ умиленіемъ пожалъ ему лапу, поду­
май, портному какого-то провинціальнаго городишки, это было
улсасно; правду говоритъ маленысій Мейеръ, что нелѣпо, то
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
79
нелѣпо. Потомъ пришло нѣсколыео учителей, они были хоть
скромны и только съ улыбкой поглядывали на меня Нако­
н е ц ъ ,- у меня сердце запрыгало отъ радости,— вошелъ крес
нинъ, самый настоящій, честный, старый крестьянин*. Мы
поздоровались съ бурною радостью, и послѣ перваю рукопо-
3
онъ выразилъ надежду, что для поѣздокъ по деревня«
я буду брать его лошадей и его сани, а ис прежняго почто-
содержателя. Онъ занимается извозомъ и пришелъ сюда именно
за этимъ. Потомъ пришелъ какой-то знахарь и оспопрививатель,
пользующійся большимъ вліяніемъ въ народе, потомъ секре--
тарь леелѣзнодорожпаго управлепія, который схватилъ мен,
за пуговицу сюртука и началъ болтать мнѣ что-то неудобо­
понятное. При этомъ чувствовалось, что онъ сейчасъ т0TM
выпилъ рюмку горькой. Во всякомъ случаѣ, въ^немъ было
что-то живое. Онъ могъ бы пригодиться. Но Гансь Стиксъ
грустный бургомистръ, шепнулъ мнѣ, что послѣ сильнаго тифа
у пего не совсѣмъ ладно на чердакѣ.
eaiI, w
_
_
Кулкштетъ,— сказалъ я какъ можно спокоипъе,—заіЬмъ
собрали вы весь этотъ звѣринецъ? Вѣдь я не зоологъ!-Негодяи
пожалъ плечами и замѣтилъ, что слѣдуетъ брать то, что можно
найти. Общее пастроеніе очень вяло, впрочемъ, настоящая
публика еще можетъ придти.
„
Действительно, послышался топотъ иогъ по
вошла толпа землевладѣльцевъ. Они продали своихъ жирныхъ
быковъ и пришли посмотрѣть на носорога, т. е я хотЬлъ ска­
зать на кандидата. Ихъ было немного, всего съ дюжину не
больше, но между ними было пѣсколыео нриличныхъ людей,
двое Гарденгаузеновъ, одинъ Верберсдорфъ, потомъ °No нъ
.
рый оберъамтманъ, остальные—богатые крестьяне. П ри.в д
ихъ у меня повеселѣло иа сердцѣ и такъ какъ никто оолыпь
не являлся, то я предложилъ начать.
—
Открыть собраніе мое дѣло!—проговорилъ груоыи, тол­
стый оберъамтманъ, котораго аграріи выбрали предсѣдателемъ,
и спокойно посмотрѣлъ па меня сквозь свои роговыя очки.
Мы подождемъ священниковъ.
—
Какъ, — вскричалъ я радостно, — развЬ они
P°ÄВерберсдорфъ, добродушный, старый юнкеръ, кивнулъ.
—
Сегодня собраніе у суперинтендента, и прямо оттуда
они придутъ сюда, чтобы съ вами познакомиться.
_
Это отлично!— сказалъ я, а Кулкштетъ. негодяй, толкиулъ
меня въ бокъ.
.
,
ѵ.
-
’_
Смотрите, побольше благочестія,— шепчетъ онъ мнь,
рошенько браните Берлинъ и современный духъ; Дерковныя
школы, религія въ народѣ, дѣятельная люоовь къ ближним .
Не забудьте этихъ паролей.

80
ДОСЛѢДНШ ВЫВОРЪ.
Нѣтъ, говорю я и нечаянно наступаю ему на мозоль.—
Молчите! я все знаю!
Ну вотъ, явилось штукъ десять или двенадцать пасторовъ
такъ что даже въ комнатѣ отъ нихъ иотемнѣло. Всѣ ѵсѣлись
съ своими кружками пива; толстый амтманъ зазвонилъ въ
колокольчикъ, точно сошедшій съ ума началышкъ станціи и
попросилъ меня развить мою программу. Тогда я заговорилъ
прямо скажу тебѣ, ангельсісимъ языкомъ. Сначала о мірскомъ’
потомъ о спасенш души. Никто изъ отцовъ церкви не могъ бы
сказать лучше.
—
Мы должны охранять религію вънародѣ,— гремѣлъ я,—
мы должны подавать ему примѣръ самоотверженія и горячей
люови къ ближнему, мы должны бороться съ дерзкимъ ма-
теріализмомъ нашего времени, который начинаетъ преобла­
дать всюду, особенно въ Берлинѣ.
....
Я тамъ живу, милостивые государи,— восклицалъ я —
я знаю, что тамъ творится! Я тамъ на мѣстѣ вижу, какъ
быстро ростетъ нравственное одичаніе, легкомысленное отно-
шеніе ко всему святому. Этому надобно нололшть конецъ. — Я
такъ сильно ударилъ кулакомъ по столу, что пиво пролилось
изъ кружекъ.
...
Нельзя допускать, чтобы простота нашихъ нравовъ гибла
въ жадной погонѣ за наслаждениями, чтобы предатели отра­
вляли народную душу! Необходима главнымъ образомъ твер­
дость въ убѣжденіяхъ! И потому, милостивые государи, до­
верьтесь мнѣ! Я человѣкъ серьезный, много испытавшій, я вы-
сказалъ вамъ свои, быть молсетъ, слишкомъ строгія правила
Ваш е дѣло рѣшать!
1
Мери иосмотрѣла иа мужа съ какимъ-то боязливымъ любо-
пытствомъ.
И ты сказалъ все это безъ всякой запиики?
—
Съ чего же мнѣ было запинаться?— съ удивленіемъ спро­
силъ Оскаръ.— Я наизусть знаю всѣ такія рѣчи, а тутъ еще
Кулкштетъ сзади тихоньно подсказывалъ. У меня шло, какъ
но маслу. Когда я кончилъ, я былъ увѣренъ, что разразится
УРЯ рукоплесканій, что старый Верберсдорфъ вскочетъ и пред-
лолситъ троекратное «Hoch» въ честь кандидата. А па самомъ
дѣлѣ въ собраши слышался только какой-то глухой гулъ, какъ
оудто и одоорепія, а, впрочемъ, довольно двусмысленнаго.
ѵулкшгетъ вздумалъ закричать «браво», но никто не поддер-
жалъ его, и онъ остался съ весьма глупой физіономіей.
—
Этимъ все и кончилось?
Нѣтъ, самое лучшее впереди!—Веселое лицо графа по­
крылось краской гнѣва, на губахъ его показалась злобная
усмѣшка.— Г Іослѣ этого всталъ одинъ изъ пасторовъ, сидѣвшій
ідѣ - то въ углу, и попросилъ слова. У него видъ точно у
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
31
гусарсісаго рейтмейстера, который ради шутки нарядикся въ
черную рясу. Ему лѣтъ сорокъ, лицо, какъ у строгаго воен­
наго служаки, проницательные глаза, маленысіе закрученые
усики, коротко остршкепые волоса, прямая осанка... даже
голосъ точно изъ казино... странный человѣкъ...
—
Я догадываюсь, кто это,—сказала Мери.
—
Во всякомъ случаѣ валшый звѣрь, такъ какъ сразу всѣ
смолкли, и грубый оберъ-амтманъ сказалъ почтительнымъ го-
лосомъ: слово принадлежитъ г. пастору фонъ Гохинротъ.
—
Я такъ и думала! Развѣ ты раньше не былъ съ нимъ
знакомъ?
—
Конечно, нѣтъ. Какое было дѣло мнѣ, ассесору, до па­
стора, который лшветъ въ другомъ ландратствѣ, гдѣ-то въ глуши,
среди голодныхъ гвоздарей. Теперь-то я ужъ знаю этого молодца!
—
Что лее онъ собственно такое сказалъ?
—
Онъ пожелалъ предложить мнѣ только три вопроса.
Это было сказано самымъ невинны мъ образомъ, и я не пони­
малъ, съ чего Кулкштетъ такъ нервно теребитъ свою боро­
дищу. Онъ началъ говорить совершенно спокойно и необык­
новенно отчетливо: «Г. баронъ, вы очень горячо выступили въ
защиту народнаго труда. А какъ же это вяжется съ вашими
биржевыми спекуляціями въ обществѣ разныхъ дѣльцовъ, поль­
зующ ихся весьма дурною репутаціей»?
—
Кто вамъ это сказалъ?— проговорилъ я, порядкомъ оза­
даченный, а Кулкштетъ шепчетъ:— Говорите нѣтъ, нѣтъ!
—
«Мой двоюродный братъ, офицеръ гвардейской кавал-
леріи, хорошо васъ знаетъ,— спокойно отвѣчаетъ проклятый па-
сторъ.— Я слыхалъ, что вы намѣрены выступить здѣсь кандида-
томъ и навелъ объ васъ справки».
—
Ну, скажи, ради Бога, Мери, не ужасно ли это! Мы
живемъ въ Берлинѣ, въ такомъ тѣсно ограниченномъ кругѣ,
который вовсе не доступенъ для здѣшнихъ дикарей. И вдругъ,
какъ нарочно, какой-то несчастный, лѣсной пасторъ носить
древнюю фамилью Гохинротъ и имѣетъ тамъ связи! Это чело-
вѣкъ сумасшедшій, положительно!.. Но дальше будетъ еще
лучше!
—
«Во вторыхъ,— началъ онъ опять,— вы насъувѣряли въ
вашей горячей любви къ народу! Какъ же это вяжется съ
тѣми словами, которыя вы нерѣдко повторяли въ разныхъ
берлинскихъ клубахъ: нѣмецкій народъ прилежно работаетъ
на меня! Я всегда бываю очень тронуть, когда, возвращаясь
утромъ домой, вшку, какъ эти трудолюбивые люди идутъ на
работу, и думаю при этомъ, что мнѣ нужно отточить свои
н т н и ц ы для отрѣзапія купоновъ».
—
Это неправда!—закричалъ я среди общаго ропота. Но
у пастора вдругъ оказался голосъ командира на плацпарадѣ:
в

82
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
«У меня есть письменное свидѣтельство моихъ родныхъ, —
сказалъ онь,— и другихъ господъ, которые уже давно возмущались
вашими рѣчами. Перейдемъ къ третьему и послѣднему вопросу:
вы осуждаете легкомысленное настроеніе общества. Какъ же
вяжется это съ вашимъ мнѣніемъ, недавно высказаннымъ въ
присутствіи моего друга, депутата Ш вейкерта: для людей изъ
порядочнаго круга не нужна нравственность, она нужна только
для мелкаго люда, для этого страшилища, которое никогда не
моется».
Тутъ я ужъ серьезно разсердился. — Да кто вы такой въ
сущности'? —сказалъ я и всталъ. Я не намѣренъ давать вамъ
никакихъ отвѣтовъ.
—
«Потому что не можете, —возразилъ проклятый человѣкъ
все также спокойно. - Мое любопытство вполнѣудовлетворено.
Я и мои собратья мы будемъ помнить изреченіе: «Судите меня
по моимъ дѣламъ, а не по моимъ словамъ».
—
Онъ поклонился и вышелъ. И вся стая черныхъ рясъ по­
шла за нимъ, точно стадо запастухомъ. Я оглянулся: большая
часть землевладѣльцевъ тоже ушла, и Верберсдорфъ, и прочіе.
А грубый оберъамтманъ поправилъ свои очки и говоритъ:—Ну,
значитъ, на сегодня довольно! Прощайте! — и тоже уходитъ,
топая своими сапожищами. Въ концѣ концовъ остался одинъ
только толстый типографщикъ да помѣшаыный секретарь. Тол-
стякъ пробормоталъ что-то насчетъ платы за объявленія, ко­
торыя у него набираются — точно будто я завтра ужъ уѣзжаю,
а другой опять понесъ свою чепуху. Я бросилъ ихъ обоихъ и
поплелся по мокрому снѣгу сюда вмѣстѣ съ грустнымъ бур-
гомистромъ. Онъ еще вѣритъ въ меня. Но онъ, кажется, глухъ
на одно ухо и не совсѣмъ понялъ то, что произошло.
Раздался стукъ въ дверь, и вошелъ Кулкштетъ. Н а лицѣ
маленькаго человѣка выражалось неудовольствіе.
—
Ну, Кулкш тетъ,— графъ былъ необыкновенно любезенъ,—
что вы скажете насчетъ собранія? мнѣ оно не особенно по­
нравилось.
—
И мнѣ тоже!— проворчалъ агентъ.
—
Завтра надо начать сызнова.
—
Оскаръ нервно шагалъ
взадъ и впередъ по комнатѣ.— Соберите другихъ избирателей,
не такой Ноевъ ковчегъ, какъ сегодня... тогда мы...
—
Здѣсь больше ничего нельзя сдѣлать!—Агентъ окинулъ
мрачнымъ взглядомъ своего кліента съ ногъ до головы.— Мы
должны начинать съ маленькаго и отправиться на ловлю по
деревнямъ. Пасторы для насъ потеряны. Сходите къ ландрату,
это теперь наше послѣднее убѣжище.
—
А если и онъ откажетъ?
—
Тогда, значитъ, ваша кандидатура пропала съ самаго
перваго дня. Это случается при каждыхъ выборахъ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
83
—
Послушайте!—Страхъ передъ этой перспективой, каза­
лось, внезапно оживилъ Оскара. — Я пе дамъ себя такъ легко
устранить’ Я имѣю право занять руководящее мѣсто въ жизнн
нѣмецкаго народа... Я хочу быть избраннымъ! Я зпаю, что
-сдѣлаю!
_
...
Любопытно услышать. — проговорилъ мрачный маленькіи
человѣчекъ.
і!і-
я нападу на врага въ его сооственномъ лагер ь! продол-
ясалъ графъ, разгорячаясь,— на этого попа въ его собствен-
номъ селѣ. Тамъ, на сколько я знаю, живетъ дикое, недовольное
общество гвоздарей.
—
Вѣрно!
—
Я ихъ подниму противъ него! Эти разорившиеся ку­
стари... это наши лучшіе союзники. Я знаю, что они даже
моего тестя съ трудомъ согласились выбрать, потому что онъ
постоянно проповѣдывалъ имъ терпѣніе и довольство судьбой,
навѣрно, такъ ж е, какъ пасторъ. А имъ нуженъ человѣкъ.
который умѣетъ браниться. Bon! Я буду браниться такъ, что
небу станетъ жарко!
—
Это идея!—Лицо Кулкштета прояснилось,— если мы одер-
жимъ побѣду въ тѣхъ трехъ деревняхъ, это значительно под-
ниметъ наши фонды. Но не забудьте, что завтра воскресенье.
—
Тѣмъ лучше!
—
Люди будутъ выпивши, при этомъ происходить обыкно­
венно бурныя собранія!
д хочу бури!— съ угрожающимъ видомъ проговорилъ
Оскаръ.— Чортъ возьми! У попа зазвенитъ въ ушахъ!
Ну, хорошо! въ такомъ случаѣ я сейчасъ пойду и заявлю
въ полицію.
о
А я , — графъ весело разгладилъ свой цилиндръ, оора-
щусь къ утѣшителю и защитѣ всѣхъ пруссаковъ—къ ландрату!
До свиданія, Мери!
X.
Среди горъ, которыя въ пѣсколышхъ часахъ разстоянія
отъ главнаго города округа подымали къ пебу свои бѣловатыя
и фіолетовыя вершины, лежала узкая долина. Равнина, тянув­
шаяся ниже ея, была плодородна, но въ узкомъ горномъ ущельѣ.
поднимавшемся нѣсколышми террасами, бѣлый зимній саванъ
могъ прикрыть лишь маленькія поля картофеля и скудныя
грядки огородовъ, разведенныхъ па каменныхъ ступеняхъ.
Гордыя, могучія сосни, покрывавшія всѣ горпые скаты, окру­
жали съ обѣихъ сторонъ такою тѣсного стѣною потокъ, стремив-
шійся въ долину, что многіе домики, лѣпившіеся на его берегу1
6*

84
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
почти исчезали въ ихъ тѣни. Эти домики, бѣдиые. полуразру-
шенпыо не стояли тѣсно сплоченными группами.' Ихъ чепе-
пичныя крыши мелькали отдѣлышми сѣро-красными пятнами
по всей долинѣ иа нѣсколько часовъ разстояпія. Никто не
могъ бы отличить, гдѣ кончалась одна деревня, гдѣ начина­
лась другая. Было _нѣчто общее, что связывало всѣхъ ихъ и
составляло основной тонъ ихъ лсизни—это нищета, вымираніе
ъустарнаго промысла, поглощаемаго фабрикой.
Мелкіе хозяева—кустари пе хотѣли превращаться въ фаб-
ричныхъ рабочихъ. У каждаго изъ нихъ былъ свой домикъ
своя мастерская. Въ этихъ мастерскихъ они неустанно съ
утра до вечера ковали свои гвозди такъ лее, какъ ковали’ихъ
прадѣды, трудолюбиво, невѣжественно, медленно, умирая отъ
постоянна*) недоѣданія. Здѣсь пе видно было привѣтливыхъ
лицъ. Когда пасторъ фонъ Гохинротъ, опираясь на толстую палку
проворно и ловко шагалъ по занесеннымъ спѣгомъ дорогамъ
обходя свою паству, его встрѣчали, правда, поклонами, но
никто не привѣтствовалъ его улыбкой, развѣ молоденысія
дъвушки и дѣти. Взрослые смотрѣли на него серьезно. Лица
ихъ выражали и умственную ограниченность, и въ то же
время озлобленіе; па иихъ читалась безнадежность людей
которые, не смотря на всѣ усилія, не могутъ добиться ничего
въ жизни.
Мелсду этими хижинами среди постояннаго шума молотковъ
среди крика и ссоръ лсителей стоялъ малепысій, старенысій
домикъ въ которомъ пасторъ жилъ безвыѣздно цѣлыхъ десять
лѣтъ. Вся его лсизнь принадлежала его прихолсанамъ, этой
кучісѣ труждающихся, обремененныхъ и въ то же время недо-
вольныхъ, которые едва ли подозрѣвали, что онъ для нихъ
дѣлалъ, какую жертву имъ приносилъ. Во всякомъ случаѣ его
въ долинѣ любили— любили уже по тому, что раньше ни
одинъ священникъ ие выживалъ такъ долго въ этихъ лѣсахъ: -
въ концѣ концовъ, прихожане помирились даже съ тѣмъ
невѣроятнымъ фактомъ, что ихъ пасторъ холостякъ, и не
смотря на пробивающуюся въ вискахъ сѣдину, повидимому
вовсе не намѣренъ жениться.
Какая была этому причина-опи не знали. Тѣ люди, ко­
торые въ обществепномъ отпошсніи стояли блилее къ нему
тоже не могли понять этого. Самъ оиъ никогда ничего не
говорилъ по этому поводу, хотя вообще пе боялся женщинъ
и охотно посѣщалъ семейные дома.
Вь его виѣшней жизни, которую въ первое время многіе
любопытные старались подробно прослѣдить, не было никакого
изъяна, ни одной изъ тѣхъ катострофъ, что съ стихійной
яростью выбрасываютъ человека изъ обычной колеи. Веселый
пе особенно способный, но всѣми любимый и уважаемый
нослѣдній выборъ.
85
■гусарскій офицеръ, онъ въ одинъ прекрасный депь пришелъ
къ своему полковому командиру и объявилъ ему, что подаетъ
въ отставку и хочетъ заняться теологіей. На всѣ вопросы о
причииѣ такого рѣшенія, онъ отвѣчалъ одно, что это пеопре--
одолимое призвапіе. И вотъ изъ манежа и казармъ опъ попалъ
въ аудиторіи берлипскаго университета, а оттуда въ этотъ
глухой уголъ, гдѣ жизнь его шла въ тѣсио ограниченном'),
кругѣ, тихая и глубокая, какъ лѣсиыя озеры тамъ, на верху,
въ чащѣ сосноваго бора.
Преданія говорятъ о тайнахъ, навѣки скрытыхъ на дпъ
этихъ озеръ, и точно такою же вѣчиою загадкой для всѣхъ
былъ постоянно спокойный, почти веселый священникъ^ въ
лѣсной долинѣ, священникъ, который пе чуждался общенія съ
людьми, по пе искалъ его, который какъ бы умеръ для всѣхъ
страстей и жилъ исключительно для обязанностей, добровольно
на себя принятыхъ.
Подойдя къ своему домику, онъ отряхнулъ снѣгъ съ сапогъ
и иней съ чернаго платья. Его встрѣтила экономка. Готъ гос­
подину котораго онъ ожидалъ, улсе пріѣхалъ и сидитъ въ ка­
бинете.
Онъ быстро открылъ дверь.
—
Неулсели Кустцъ?— вскричалъ онъ своимъ звошеимъ голо-
сомъ,— вы улсе здѣсь? Какъ же это такъ скоро?
Тоіцій лсурналистъ всталъ и пожалъ ему руку.
—
Я встрѣтилъ на дорогѣ пеизвѣстнаго благодѣтеля, ска­
залъ онъ,— человѣка, который ѣхалъ въ саняхъ и пригласилъ
меня сѣсть къ пему. Онъ имѣлъ видъ залситочнаго бюргера;
дорогой оказалось, что это революціонеръ изъ самыхъ ярыхъ.
Я предоставилъ ему говорить и говорить. Въ нѣкоторыхъ слу­
чаяхъ разумный человѣкъ не доллсенъ спорить. Въ Унтердорфѣ
онъ остановился, и мы трогательно распрощались.
—
Человѣкъ лѣтъ сорока, съ темной бородою, очень вѣж-
ливый и краснорѣчивый?
—
Да, преискусный діалектикъ и ораторъ.
—
Это трактирщикъ Ш набель,— сказалъ священникъ,—
кандидатъ въ рейхстагъ отъ союза рабочихъ. Въ Унтердорфѣ
есть много людей, которые лѣтомъ работаютъ въ Берлинѣ, какъ
каменыцики, а зиму проводятъ дома, безъ опредѣлениыхъ за-
нятій.
—
Ну, вотъ, значитъ я сразу познакомился съ однимъ
изъ своихъ смертельныхъ враговъ!—Дитрихъ Кустцъ былъ
очень радъ, что такъ скоро исчезло стѣспеніе, иеизбѣжиое съ
обѣихъ сторонъ послѣ долгой разлуки. — На такой округъ, какъ
здѣшній, набрасываются всѣ партіи, словно куры на кусокъ
хлѣба. Но, я думаю, мнѣ опасенъ только тотъ кандидатъ, ко­
тораго рекомендуетъ старый Баннерсъ. А , впрочемъ, я и того

86
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
не боюсь, только бы миѣ найти первую зацѣпку, за которую
ухватиться. Бъ этомъ вы одинъ можете миѣ помочь. И если
тзы на это согласны...
—
Пойдемъ, прелсде всего позавтракаемъ,— сказалъ пасторъ,
и они усѣлись за столъ, уже накрытый въ сосѣдней компатѣ.
Во время завтрака и незначительныхъ разговоровъ, которые
велись за нимъ, берлинскій литераторъ потихоньку наблюдалъ
своего хозяина. Онъ нашелъ его почти не измѣиившимся за
эти юды. Пасторъ выглядѣлъ, пожалуй, далее мололее и живѣе
прежняго, пе смотря на легкую сѣдипу, пробивавшуюся въ во-
лосахъ, и на тонкія морщинки около глазъ. Глаза его смотрѣли
еще яснѣе, чѣмъ прелсде, лицо носило выраженіе пепоколеби-
маго, веселаго спокойствія, какого прелсде па немъ не было.
—
Каково лее жилось вамъ все это время? — спросилъ
журналистъ.
—
Хорошо, какъ видите!—отвѣчалъ пасторъ.— Я здоровъ,
мой приходъ заботится о томъ, чтобы я не нагуливалъ себѣ
лишняго лсиру, все идетъ отлично.
—
A здѣшній народъ все такой лее недовольный и буйный?
—
Еще больше преленяго! — Альбрехтъ фонъ-Гохииротъ
засмѣялся. Это ихъ единственное развлеченіе! Несчастные
люди!— прибавилъ опъ серьезно, послѣ короткаго молчанія.
Ну, а что случилось здѣсь за эти восемь лѣтъ?
--
Ничего, — спокойно отвѣчалъ пасторъ.— Впрочемъ, нѣтъ:
съ новаго года памъ въ приходъ назначили сестру милосердія.
ото большое счастье! Но какого это стоило труда!
Оиъ зглыбнулся, съ довольнымъ, дѣтскимъ выралсеніемъ, и
Дитрихъ Кустцъ не могъ удерлсаться отъ того непріятнаго
удивлешя, которое часто испытываютъ люди, огрубѣлые въ
борьбѣ за существованіе, среди нравственной атмосферы сто­
лицы, когда они случайно встрѣчаютъ въ провинціи человѣка,
посвятившаго себя широкой, серьезной дѣятелыюсти и сохра­
нившего при этомъ душевную чистоту, цѣломудренное непо-
нимаше житейской грязи и пошлости. Эта грязь со всѣхъ сто­
ронъ окрулсаетъ ихъ, а они безеознателыю удаляютъ ее отъ
себя, подобно тому, какъ здоровое тѣло удаляетъ болѣзнетвор-
ные зародыши.
Въ Ьерлинѣ... Много испытавшій журналистъ зналъ, что
тамъ почти у каждаго есть пятно на совѣсти, такой эпизодъ,
такія отпошеііія, при которыхъ онъ измѣнилъ своей лучшей
натурѣ, выбросилъ за бортъ, какъ ненужный балластъ, часть
самоуваженія, чтобы въ общей дикой сутолокѣ не остаться
позади всѣхъ.
И самъ опъ былъ не лучше прочихъ. Онъ не скрывалъ
•лого отъ себя, а между тѣмъ, какъ это ни странно, онъ въ
то же время испытывалъ пріятное чувство превосходства надъ
ПОСЛѢДНІЙ выборъ.
87
добрымъ отсталымъ провннціаломъ. Въ былое время, когда онъ
восемь лѣтъ тому пазадъ проводилъ столько часовъ въ серьез
„ н х ъ бесѣда“ съ пасторомъ, опытный, свѣтшй человѣкъ изъ
древншо дворянскаго рода производилъ гипнотизирующее вп -
чітлѣніе на него, молодого, неопытнаго кандидата теологш.
ІІослѣ этого онъ прошелъ школу берлинской лсизни. И тепер ,
к о г д а они снова увидѣлись, о н ъ , столичный бродяга, испытав­
ш и столько ударовъ судьбы и разочарованій, въ у ш аіъ кото-
Х о еще“ венѣлъ уличный шумъ Подъ Линами, казался самъ
себѣ удивительно опытнымъ, почти старымъ сРавTM теTM °
этимъ спокойный., довольнымъ сельскимъ СВЯЩ З ИК0“ 0СИЛЪ
„
Ж
”
виднѣлась ветхая церковка и подлѣ нея покосившіеся кресты
кладбища.^ъ ^
похоронятъ,-сказалъ онъ, зажигая пани-
росу,— я никогда не уѣду отсюда!
I Я0вз0ялъГнаЖсебя°бремя нужды, не своей ^бствепко%
*^нГд=
а
Ы3дѣшняя бѣднота
даетъ содержаніе моей жизни. Здѣсь все мелочно, часто жалко
и безобразно. Но каждое изъ этихъ темный, М®Р°“ 0ПИTM:
скихъ существованій есть лишь подобіе больше го Вездѣ то же^
въ сосѣдней деревнѣ, въ городѣ,
во всей странѣ, навсемъ
свѣтѣ. Такимъ образомъ, является
нѣчто “ галтстое и
съ этимъ вѣчнымъ проіаятіемъ возвышаетъ человека надъ его
собственною, ничтожною личностыо, переносить его къ болі.е
свободному ’міровоззрѣніш, при которомъ исчезает.^ мысль о
себѣ, является мысль о другихъ, или, лучше сказать, тако
гпедставлеиіе- ты и другіе, вы составляете единое, вы сообща
доРлж ны поносить всѣ невзгоды и въ этомъ состоитъ ваше
земное испытаніе. Впрочемъ, не
будемъ говорить обо мнѣ.
Каково поживали вы въ Берлинѣ все это время.
Журналиста рѣшилъ, что благопріятная минута наступила^
—
Да такъ, какъ я вамъ много разъ писалъ,-сказалъ онъ -В ы
боретесь здѣсь съ чужой нуждой, а я испыталъ нужду
самомъ себѣ, вѣчную, постоянную нужду. Я Работалъ и го
далъ. Вотъ содержаніе этихъ восьми лѣтъ моей:
’
тому-то я сюдаи пріѣхалъ...- продолжалъ онъ
Янр
ваю своей программы», это безсмысленныя слова. Я не ком
мерціи совѣтникъ, не офицеръ и не графъ, даже не тракт р
щикъ, я просто человѣкъ, который знаетъ, какъ тяжело пере­
носить голодъ и какъ трудно найти себѣ пропитаніе. Если

88
ПООМДНІЙ ВЫБОРЪ.
попаду въ рейхстага, я буду бороться за то, чтобы всякій
физическомъ и нравственною, смыслѣ— а не
ДНО только привилегированное меньшинство. Т ож е говопятъ
и сторонники переворота. Я знаю. Я добрый нѣмецъ ппедап
Г о , Г ПѲраі0^ И TMПер!и- Но потому-то я и говорю въ
народною домѣ долженъ засѣдать народъ а не кѵчка finTM
тыхъ людей, которые его не знаютъ и при самомъ л?чш ет
желанщ не могутъ ему помочь.
лучшемъ
Дитрихъ Кустцъ зналъ, что дѣлалъ. Онъ зналъ священника
и е го преданность народу. онъ зншЪ; что этоіъ ^ священника
древняго рода, проникнутый духомъ первобытнаго христіанства
ПГХѵГѴсѢмі
и °öp—
ымъа ;
номъ свѣтѣ И
’ ушженное Р®*»** ему въидеаль-
STM
К*
удовольствіемъ замѣтилъ, что въ гла­
захъ его собесѣдника блеснула теплая ласка.
с п п о , и . Л TM ’ ВЫ намѣРены посвятить свою жизнь народу?—
спросилъ онъ серьезно.
1*
—
Да,— просто отвѣтилъ Дитрихъ Кустцъ.
-
Изъ чисш хъ побужденій? Можете вы мнѣ поклясться
Жѵоналиг°ВОДИТЪ Не ЭГО03МЪ> не посюронніе интересы? ’
скоеГо
а 1 2 Г И0 П°ДТ Ъ СВОе худое’ “ Фпетофелев-
и пережитыхъ страстеіГ^еужелГтотТегГтаТ^лГзТет“
Х
Г
ІГ
—
изобличитъ егГно
новѣритьі’ “ янусьвамъ~ ска8алъон'ь спокойно,— можете мнѣ
ГІасторъ всталъ и пожалъ ему руку
ря,г7TM 'ь *“ 0МЪ “ ттаѣ„мы друзья,-сказалъ онъ просто—
Разсштывайте на меня. Я сдѣлаю все, что могу.
о т к р ы Г Ъб = ! No СЪИ3у"!леніемъ’ почти съ недовѣріемъ на
бородатое, нокраснѣвшее отъ мороза лицо, и въ душѣ
его мелькнуло сознаніе, что лѣсной священникъ во время
ваті люлр»1TM
НЯГ0 0Т,Іужденія ота евѣта разучился узна-
oTM
,»SТ0РЫМЪ0ЕЪІакъPem“TMo«УTM
.
всегда
—
H“
Г°Р0ДІГ0Й ШТуР°й ’ онъ сталъ чисть и довѣр-
темными елями*'
уедTM
й—
окруженной
вліяЫ°»ЖТ бЫТЬ’ “ еНН0 ЭТ0 И было дичиной того страннаго
вліянія, какое онъ повсюду оказывалъ на умы?
Пасторъ собрался уходить.
Мы еще поговоримъ объ этомъ попозже,— сказалъ онъ,—
теперь, извините, мнѣ надо удалиться на нѣсколько часовъ
л долженъ приготовиться къ своей воскресной проповѣди. Эко­
номка покажетъ вамъ вашу комнату.
Въ мансардѣ, куда его провела служанка, Дитрихъ Кустцъ
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
89
подошелъ къ окну. Онъ смотрѣлъ на кружившіяся въ воздухѣ
снѣжипки, прислушивался къ неустанному стуку молотковъ
изъ занесениыхъ снѣгомъ хижинъ; сердце его билось: онъ
сдѣлалъ крупный шагъ къ своей цѣли. Онъ пріобрѣлъ сильнаго
союзника, безъ котораго предстоявшая борьба была бы без­
надежна.
Но въ глубинѣ души его что-то мучило, онъ чувствовалъ
какой-то горькій осадокъ, въ которомъ не могъ отдать себѣ
отчета. Вѣдь онъ же достигъ того, чего хотѣлъ? Да, но какимъ
путемъ?— вопросъ, надъ которымъ онъ посмѣялся бы нѣсколько
дней тому назадъ,—точно не все равно, какимъ путемъ достичь
успѣха!— все громче и громче раздавался въ душѣ его. И когда
онъ, наконецъ, честно отвѣтилъ самому себѣ: посредством
лжи, обычная циничная улыбка не появилась на губахъ его.
Она была иеумѣстна здѣсь, въ этомъ скромномъ лшлшцѣ, въ
которомъ чувствовалось невидимое присутствіе спокойной, не­
мудрствующей силы, силы правды и самоотреченія.
Восемь лѣтъ тому пазадъ онъ былъ ближе къ ней; тогда
онъ, какъ молодой учитель и будущій священникъ, входилъ
въ комнату старшаго друга, съ головой, полной смутныхъ
идеаловъ и плановъ осчастливить человѣчество. Сегодня онъ
приблизился къ ней посредствомъ лжи. Ему стало жутко. Въ
первый разъ ясно увидѣлъ онъ, что сдѣлалъ изъ него Б ер­
линъ.
Но кто можетъ опредѣлить линію, разграничивающую об-
манъ и истину? Можетъ быть, онъ тотъ же человѣкъ, какимъ
былъ когда-то, можетъ быть, грязь и соръ безконечной, под­
невольной работы только слегка прикрыли то, что въ немъ есть
лучшаго, благороднѣйшаго? Если онъ освободится отъ этого
подневольнаго состоянія, если жизнь его пріобрѣтетъ, нако­
нецъ, страстно желанное значеніе и широту, все принижен­
ное и подавленное въ немъ можетъ снова подняться подъ
лучами дружбы человѣка, въ которомъ нѣтъ ни малѣйшей
лжи.
И если у него всетаки останутся, подобно рубцамъ отъ
старыхъ ранъ, горькія, неизгладимыя воспоминанія, презрѣніе
къ людямъ, мстительность, ѣдкая иронія, Господи Боже, что
дѣлать: вся жизнь есть компромисъ! Самые великіе люди
испытываютъ это на себѣ! Дитрихъ Кустцъ вошелъ въ комнату
нѣсколько успокоенный, вынулъ изъ чемодана портретъ Б ис­
марка и повѣсилъ его на стѣну.
XI.
На базарной площади передъ «Королемъ Пруссіи» стоялъ
цѣлый поѣздъ саней. Вокругъ него собралась толпа любопыт-

90
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
ныхъ, ожидавшихъ иптереснаго зрѣлища, какъ поѣдутъ на из­
бирательный собранія въ деревни кандидаты въ рейхстагъ, еще
подкрѣплявшіе свои силы за табль д’отомъ въ гостиницѣ.’
По виду лошадей и экипажей нельзя было догадаться, къ
какой партіи принадлежали кандидаты. Всѣ лошади были оди-
наковыя взъерошенныя крестьяпскія лошаденки, всѣ сани оди-
наковыя, неуклюжія, набитая соломой, деревянные ящики на
толстыхъ полозьяхъ. Извозчики, ходившіе вокругъ нихъ, чтобы
согрѣться, обмѣнивались не политическими мнѣніями, a замѣ-
чаніями о погодѣ, о дорогахъ, о продолжительности поѣздки,
о томъ, сколько можно надѣяться получить на водку. Но при
этомъ они зорко слѣдили другъ за другомъ, такъ какъ одѣяла,
ножныя покрывала, мѣшки съ овсомъ, оставленные на минуту
безъ присмотра, проявляли удивительную склонность быстро
исчезать, и всѣ разспросы политическихъ противииковъ обыкно­
венно приводили къ цѣли только поздно иочыо, когда сани
уже возвращались домой. Тогда потерянныя вещи, съ ясными
слѣдами того, что они побывали въ рукахъ противииковъ, не­
ожиданно оказывались около городскихъ воротъ или во дворѣ,
а между тѣмъ кандидатъ, съ застывшими ногами, и извозчикъ
съ его ругательствами были улсе далеко.
,
Вліяніе пачинавшихся выборовъ распространялось и на табль
д отъ. Онъ былъ вдвое длиннѣе, чѣмъ обыкновенно; хозяинъ,
расхаживая вдоль его, не обмѣнивался, какъ всегда, со своими
обычными посѣтителями шутливыми замѣчаніями насчетъ хода
Дѣлъ; онъ перебѣгалъ отъ одного враждебнаго лагеря къ дру­
гому мимо раздѣлявшихъ ихъ нейтральныхъ гостей и съ из-
мѣнчивостыо хамелеона мѣнялъ свои политическія убѣжденія
по дорогѣ отъ графа де-Грайнъ ісъ старому профессору и обратно.
Малепысій сѣденькій профессоръ Виніслеръ былъ его старый
знакомый. Съ самаго основанія имперіи, добродушный ученый
являлся аккуратно, какъ ласточки весной, при каждыхъ но­
выхъ выборахъ и выралсалъ желаніе быть представителемъ
тѣхъ народныхъ идеаловъ, за которые онъ въ 48-мъ году
дрался на барриісадахъ и сидѣлъ въ казематахъ. Его ни разу
не избрали; на однихъ выборахъ ему не хватило весьма не­
многихъ голосовъ. и это былъ единственный важный успѣхъ
его политической карьеры, но оиъ всетаки не терялъ муже­
ства. Когда онъ въ первый разъ появился за этимъ столомъ,
онъ былъ молодой приватъ-доцентъ съ темными кудрями. Те­
перь волоса его посѣдѣли, десятки лѣтъ прошли, люди и об­
стоятельства измѣнились, партіи и вся народная жизнь страны
стали иными. Онъ превратился въ сгорбленнаго, высохшаго
старика, но всетаки стоялъ неподвижно подъ черно-красно-
золотистымъ знаменемъ и, не смотря на всѣ просьбы родныхъ,
рѣшился гіродѣлать эту тяжелую зимнюю кампанію.
ІІОСДѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
91
На его сторонѣ стола лицо хозяина принимало веселое,
слегка покровительственное выраженіе; на противопололсной
оно было торлсественно-почтительное: тамъ сидѣлъ не только
графъ де-Грайиъ съ супругой, но и воплощепіе земной власти
въ этомъ углу свѣта, господинъ ландратъ. Оскаръ засталъ его
дома наканунѣ вечеромъ и былъ радушно принять, какъ ста­
рый знакомый; ландратъ старый, высохшій рубака, съ сѣдыми
усами на желтомъ лицѣ попугая, чувствовалъ себя послѣ
смерти жены страшно одинокимъ и былъ очень радъ, встрѣ-
тивъ «настоящаго, живого человѣка изъ Берлина», какъ онъ
выражался, вмѣсто Ганса Стикса, грустнаго бургомистра и
стараго разсѣяннаго Верберсдорфа, своихъ партисровъ въ
вистъ.
Заявленіе#о кандидатурѣ графа ландратъ принялъ съ со-
мнительнымъ покачиваніѳмъ головы и разными: «э? неужели?
г-мъ, г-мъ!» и въ копцѣ концовъ ие сказалъ ни да, ни нѣтъ.
Это дѣло было ему, очевидно, непріятно, и онъ ие выразилъ
желанія поддерживать кандидатуру въ своемъ кругу, гдѣ, какъ
было извѣстно Оскару, онъ, не смотря па разныя чудачества,
пользовался большою популярностью.
Во всякомъ случаѣ, въ теченіе вечера устроено было нѣ-
что въ родѣ комитета: нѣсколысо знакомыхъ бургомистра, ма-
леныеіе, тихіе человѣчки съ большими бородами и робкимъ
видомъ, сопѣвшій типографщикъ съ своимъ зятемъ, бѣлокурымъ,
застѣнчивымъ молодымъ человѣкомъ, постоянно косившимся
на дверь, какъ бы ища- удобпаго случая улизнуть, и, нако
нецъ, молодой помѣщикъ, съ которымъ Оскаръ встрѣтился у
ландрата. Они обмѣнялись нисколькими словами и, въ концѣ
концовъ, пришли къ радостному открытію, что отбывали воин­
скую повинность въ одномъ и томъ же полку, въ Боннѣ.
Новый другъ пробылъ въ этомъ полку, правда, только одно
лѣто и во второмъ семестрѣ, когда пошли разныя строгости,
перешелъ куда-то въ другое мѣсто дослулсивать свой срокъ.
Отбывъ воеипую службу, худощавый, въ полномъ смыслѣ не­
значительный юноша, поселился въ имѣніи матери и лсилъ тамъ,
какъ какая нибудь муха, не дѣлая ни добра, ни зла.
Въ сущности это даже не былъ настоящій товарищъ по
полку, но графъ посмотрѣлъ на это сквозь пальцы. Ему было
пріятно, что онъ, наконецъ, встрѣтилъ человѣка, который, обра­
довавшись хоть небольшому развлеченію въ своемъ однообраз-
номъ, сѣренысомъ существоваиіи, бросился съ горячимъ усер-
діемъ въ избирательную кампанію. До вечера новый другъ^со-
звалъ еще съ полдюлсииы избирателей: одного старика лейте­
нанта, гостившаго по разнымъ имѣніямъ, одного инспектора
съ солдатской выправкой, одного арендатора съ подозрительно
краснымъ лицомъ, имѣвшаго привычку въ самый неподходящій

92
ПОСЛѢДІІІЙ ВЫБОРЪ.
“
Л—
Ь
ВЪ Мака0’ И
нѣсколько ПОД05-
двдатъмрІГсв^нт?
рNo< » — мѣтилъ кан-
аов^я“
а Г ”'ЬеКЪ’ ПѲ ШЛу,ИВтІЙ TMратурнаго обра-
бою»,чт“дІГГвГри*“
“
П°6ѢДѢ; *’ ИИр°TM »’
полоTMежіе^^га,НаяК^ ^ TM Ка
®TM1®ъ*TMTMTMеарас-
вът7ж1“
Н0’ -
СКа3аЛЪ 0НЪ’ °®РаіДаясь ,къ ландрату и
гвпй f
Р
пР ° д а TM съ насмѣшливой улыбкой наводить
*»>«££c“
дГг:ібГяф^сГи\дTM
и pJTM
НуЖПЫ И8Ъ здѣшнихъ свиней, извини Мери да
п
омраіилось.
Это превосходно!— пробормотала
-
Я
eT
LTM
“
М0ЙТѲСТЬИМ0ЙдаРОгой"
еіДе раньше слышалъ, что они ппіЪѵяіги- woTM.
от^Ічалъ СландштВеЧеР°МЪ “ T " С°браТЬ б0ЛЬШ0й *TMтингъ!-
вѣTMы
ланді)атъ' вставая- Здравствуйте, г. коммерцш со-
^!ачTM «^не.рсъдаж“ ътУPW и протянулъруку Мери
ли ТЫ? nmfn
ДИТЛ мое’~ сказалъ °пъ ласково.—
Здорова
ЛИ ты? впрочемъ, мы увидимся попозже!
Р
онъ прошелъ дальше въ сопровождены Герберта кото-
ÏÂ’TE*
ï£ ”“
'
i“ ««“
не BCTDfa0TbM°^HO бЫТк нароTM ° такъ TMЗДно пріѣхали, чтобы
Нт топошп ”еня-"ровор“0“
онъ и носмотрѣлъ на часы—
и у , хорошо, я доставлю имъ это удовольствіе. Попа ототав-
—
г п Г TM КрестьTM ъ- Вопросъ только въ Ä
тельствахъTMМери?Т° TM вУДѲШЬ **“ “
ПрИ TM
ъ °бстоя-
вѣдь~ни “ о TM „ ѣ Г ь п;00тЛнвъ0бэTM г0?0ВИДаіЬСЯСЪПаП0Й- Ты
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
93
—
Нѣтъ,— отвѣчалъ графъ, подумавъ.— Онъ твой отецъ.
Это фактъ, котораго не уничтожитъ никакая избирательная
программа въ свѣтѣ. И было бы очень хорошо, если бы ты
немножко поговорила съ нимъ насчетъ моей кандидатуры: пусть
бы онъ хоть прямо не вредилъ мпѣ! Я вижу, что старикъ чер­
товски злится на меня:
—
Въ самомъ дѣлѣ поговорить?
—
Да, мелсду нами будь сказано,— оиъ нагнулся къ ея уху,—
мои шансы — очень слабы. Мнѣ необходима поддержка.
Оиъ увидѣлъ, какъ она испугалась.
—
Я такъ и думала, — проговорила она сдавленнымъ голо-
сомъ.
Но ея мужъ уже снова беззаботно улыбался.
—
Вотъ и мои! — вскричалъ онъ, вставая. — Двинемся! Въ
деревни! -
На улицѣ около саней стояли бургомистръ, типографщикъ
съ своимъ зятемъ, товарищъ по полку со свитой, тихіе чело-
вѣчки съ недоумѣвающими лицами и Кулкштетъ, который
всѣмъ распоряжался.
Профессоръ со своими сторонниками толсе готовился къ
отъѣэду. Хозяинъ и кельнера стояли съ открытыми головами
на занесенной снѣгомъ лѣстницѣ и одинаково желали каждой
партіи благополучнаго пути; слуги бѣгали взадъ и впередъ съ
одѣялами и ножными мѣшісами; извозчики щелкали бичами;
господа любезно предлагали другъ другу садиться; полицейскій,
залолсивъ руки за спину, наблюдалъ за этимъ шумнымъ зрѣ-
лищемъ съ отеческою снисходительностью, и вокругъ, молча,
съ открытыми ртами, стояла толпа народа, ради котораго пред­
принималась вся эта поѣздка.
Бубенчики на лошадинахъ сбруяхъ звонили все громче и
громче. Сани уставились рядами вдоль улицы, оба кандидата
еще разъ бросили другъ на друга взглядъ полный презрѣнія;
ихъ сторонники обмѣнялись улыбками горькой ироніи, бичи
захлопали, колокольчики зазвенѣли, и два поѣзда саней разъ-
ѣхались въ разныя стороны по улицамъ городка и за тѣмъ
по бѣлой равнинѣ полей.
—
Ну, наконецъ-то, оживилась лавочка! — Кандидатъ съ
удовольствіемъ откинулся назадъ. —Четверо саней мчатся другъ
за другомъ. Мужики удивятся... Какъ вамъ нравится моя шуба,
Кулкштетъ, и эта большая ш апка съ козырысомъ? Мпѣ ісалсется,
опа мпѣ придаетъ необыкновенно простодушный видъ, я въ
ней настоящій дядюшка изъ провинціи.
Агентъ полсалъ плечами. Онъ, повидимому, былъ въ очень
дурпомъ расположены духа. Поэтому Оскаръ обратился къ
товарищу по полку, который сидѣлъ въ его саняхъ вмѣстѣ съ
грустнымъ бургомистромъ.

94
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Ну, вы что думаете? каково пойдетъ у иасъ сегодпя дѣло?
—
Отлично!— глупенысій юноша сіялъ. — Я вамъ все устрою!
Настроеиіе будетъ великолѣпное, объ этомъ я улеъ позаботился.
—
Какъ такъ?— недовѣрчиво спросилъ Кулкштетъ.
—
Я посылалъ во всѣ три деревни и въ каждомъ трактирѣ
велѣлъ выставить даромъ бочку иива. Къ тому времени, какъ
мы пріѣдемъ, веселье будетъ въ нолномъ разгарѣ.
~
Великолѣпная идея!—сказалъ кандидата съ восторгомъ,
но Кулкштетъ отъ негодоваиія чуть не выпрыгнулъ изъ саней.
Да вы съ ума сошли! —вскричалъ онъ,— съ тамошнимъ
народомъ и въ будни трудно справиться, а вы еще вздумали
веселить ихъ! Въ воскресенье послѣ обѣда и безъ того всѣ
пьян ы!
Ну, навѣрно, ужъ дѣло не такъ дурно,—утѣшалъ его
Оскаръ. Но маленькій человѣкъ сердито потрясъ головой.—
Я знаю половину всѣхъ нѣмецкихъ избирательныхъ округовъ,—
сказалъ онъ. — Болѣе безнутиыхъ людей, какъ въ тѣхъ трехъ
горныхъ деревняхъ, нигдѣ пѣтъ! А этотъ господинъ еще больше
испортить дѣло! Есть-ли у вйсъ всѣхъ, по крайней мѣрѣ, оружіе?
—
Э, что вы! —господа переглянулись съ испугомъ.
—
Ну, въ худшемъ случаѣ у меня есть револьверъ, — ска­
залъ агентъ. — Ландратъ, уходя домой, сказалъ мнѣ, что по-
шлетъ въ деревни еще двухъ лишнихъ жандармовъ. Четверо
уже тамъ. Можетъ быть, намъ удастся провести хоть одно
собраніе.
Это была непріятная перспектива. Господа переглянулись
и замолчали, такъ что долго ничего не было слышно, кромѣ
однообразнаTM звяканья бубенчиковъ.
Наконецъ, они въѣхали въ деревню. Миновавъ два ряда
низенькихъ домиковъ, сани съ веселымъ хлопаньемъ бичей
въѣхали во дворъ трактира. Хозяинъ вышелъ на порогъ и по­
клонился. Кромѣ него, никого не было видно, и кругомъ стояла
гробовая тишина.
—
Должно быть, еще никого иѣтъ?— спросилъ Оскаръ, съ
трудомъ освобождаясь отъ одѣялъ и постукивая ногами по снѣгу,
чтобы согрѣть ихъ.
Но хозяинъ успокоилъ его. Нѣтъ, народъ собрался часа
два тому назадъ, всѣ сидятъ вмѣстѣ въ комнатѣ и пьютъ даро­
вое пиво.
—
Видите,— сказалъ товарищъ по полку, бросивъ укориз­
ненный взглядъ на Кулкштета.
—
Такъ какъ собралась вся деревня,— продолжалъ хозяинъ,—
то г. Ш набель уже устраивалъ большое собраніе. Онъ отпра­
вился дальше въ горы съ полчаса тому назадъ.
—
Г. Шнабель?—Графъ нахмурилъ лобъ.— Это еще что за
пріятель?
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
95
—
Кандидатъ красныхъ,— отвѣчалъ Кулкштетъ,— онъ ѣдетъ
впереди насъ и возбулсдаетъ противъ насъ людей, которые
пьютъ наше пиво! Вашъ пріятель устроилъ это съ удивитель­
ною предусмотрительностью! Однако войдите. Скандала здѣсь,
не будетъ. Люди, которые лѣтомъ работаютъ въ Берлинѣ,
умѣютъ соблюдать хоть какой нибудь порядокъ.
Маленькая, низкая комната была биткомъ набита. Отвра­
тительный, пропитанный табакомъ воздухъ висѣлъ густыми
облаками надъ грубыми, загорѣлыми фигурами, сидѣвшими,
повидимому, совершенно безучастно, съ трубками во рту; передъ
каждой изъ нихъ стояла кружка пива и маленькая бутылочка
водки. Ихъ воскресная одежда была пропитана трактирными
міазмами, распространявшими вонь болѣе непріятную, чѣмъ
запахъ трудового пота. Избалованному берлинцу почти дѣ.іа-
лось дурно, пока онъ кое какъ усаживался за столъ со своей
свитой. Собравшаяся
публика
едва посторонилась, не
изъ дерзости, а просто по привычкѣ сидѣть плечо къ плечу
съ сосѣдями. Городскимъ господамъ пришлось помѣститься
среди толпы рабочихъ, и ихъ со всѣхъ сторонъ окружали
облака ѣдкаго дыма.
—
Нельзя ли, по крайней мѣрѣ, отворить окно?— простоналъ
Оскаръ. Но хозяинъ отсовѣтывалъ ему это, народъ не любитъ
открытыхъ оконъ, онъ хочетъ въ воскресенье сидѣть въ теплѣ.
Тогда типографщикъ съ наслажденіемъ вытащилъ свой громад­
ный колоколъ, завернутый въ носовой платокъ, и, потрясая
имъ, объявилъ собраніе открытымъ. Пыхтя и запинаясь, онъ
произнесъ нѣсколько фразъ,— причемъ отъ волненія забылъ
провозгласить обычное «Hoch» въ честь императора— и пре-
доставилъ слово кандидату.
Графъ всталъ и началъ свою заученную програмную рѣчь.
Его нѣсколько смутило, что никто въ собраніи не отвѣтилъ на
его вѣжливый поклонъ—поклонъ передъ этой сволочыо! Пока
онъ говорилъ, вся толпа сидѣла неподвижно, точно высечен­
ная изъ камня. По временамъ слышалось громкое пыхтѣнъе
курильщика, выдувавшаго цѣлое облако табачнаго дыма, звонъ
пивного стакана, короткій кашель,—кромѣ этого, ничто не пре­
рывало глубокой тишины, царившей въ залѣ, ни звукъ одобре-
нія, ни ропотъ, ни выраженіе интереса, въ концѣ концовъ,
собственныя слова стали казаться графу чѣмъ-то чужимъ,
какъ бы доносившимся издалека. Онъ говорилъ и говорилъ,
рѣчь его уже близилась къ концу—молеетъ быть, они разо-
грѣются хоть послѣ заключительныхъ словъ— думалось ему, и
онъ прокричалъ послѣднія фразы съ грознымъ паѳосомъ, не­
вольно ударяя себя рукою въ грудь.
Мертвое молчаніе. Ясно слышно было тяжелое дыханіе кан­

96
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
дидата, въ утомленіи опустившагося на стулъ. Въ этомъ было
что-то удручающее.
Свита графа переглянулась, и Кулкштетъ поднялся съ бы­
строю рѣшимостъю.
Намъ надо ѣхать дальше, господа,— заявилъ онъ своимъ
звучнымъ голосомъ, — но передъ отъѣздомъ я попрошу васъ
прокричать вмѣстѣ со мной: Да здравствуетъ нашъ кандидатъ
графъ де Грайнъ! Hoch!
Общее молчаиіе.
И еще разъ: Hoch! — Голосъ агента становился менѣе
твердымъ и громкимъ. Никто не поддержалъ его, даже господа,
сидѣвшіе за предсѣдательскимъ столомъ, молчали.
Въ третій разъ: Hoch!—проговорилъ маленькій человѣкъ
въ полголоса и смущенный сѣлъ на мѣсто.
Прелшее жуткое молчаиіе стояло въ залѣ. Но кандидатъ
замѣтилъ насмѣшливый огонекъ въ глазахъ нѣсколькихъ изби­
рателей, косившихся на него изъ за своихъ кружекъ. Онъ
поднялся.
—
Я предлагаю уѣхать!— сказалъ онъ рѣзкимъ голосомъ,—
этимъ господамъ, калсется, пріятнѣе остаться однимъ!
Ему и его сторонникамъ охотно дали дорогу. Только когда
дверь за ними закрылась, и они стали садиться въ сани, въ
комнатѣ раздался оглушительный хохотъ, который провожалъ
ихъ до тѣхъ поръ, пока сани не двинулись по деревенской
улицѣ съ громкимъ звономъ.
ІІодастъ ли кто нибудь изъ нихъ за меня голосъ?— глу­
бокомысленно спросилъ Оскаръ. Но никто не отвѣчалъ ему.
Это значить былъ Унтердорфъ,— проговорилъ онъ черезъ
нѣсколько минутъ.— А когда лее мы пріѣдемъ въ Обердорфъ?
Въ пять, отвѣчалъ Кулкштетъ,— тамъ будетъ плохо.
Улсе было темно, когда они, наконецъ, увидѣли огни боль­
шой деревни. Толпа подростковъ стояла у въѣзда и, замѣтивъ
сани, принялась рѣзко свистать, какъ бы подавая сигналъ.
Часть ее быстро исчезла, другая вбѣлсала на сосѣдній холмикъ,
поросшій соснами. Градъ снѣжковъ посыпался оттуда на подъ-
ѣажавшихъ друзей народа. Что-то застучало по дереву саней,
и лошади шарахнулись.
Негодяи сунули камни въ сиѣжки! — крикнулъ Кулк­
штетъ.— Смотрите, чтобы вамъ не попало въ лицо. Поѣзжайте
скорѣй, извозчикъ!
Извозчикъ ударилъ по лошадямъ, и среди замиравшихъ
вдали воинственныхъ кликовъ деревенской молодежи, сани оста­
новились передъ двухъэтажнымъ, ярко освѣщеннымъ домомъ.
Оттуда доносился смутный шумъ голосовъ и хохотъ.
—
Поздравляю! — сказалъ агентъ, окинувъ негодующимъ
взглядомъ товарища по полку. Люди, повидимому, съ самомъ
ПОСЛѢДИІИ ВЫБОРЪ.
97
дѣлѣ веселятся!.. Ну, нечего копаться, падо скорѣй проби­
раться къ президентскому столу! Г. жаидармъ, проводить насъ!
—
Да, но дѣло плохо!— отвѣчалъ стражъ закона.— Сейчасъ
Шнабель хотѣлъ устроить здѣсь собраніе. Мы ему запретили,
и теперь они неистовствуютъ.
Пронзительный свистъ и шиканье встрѣтили избирательный
комитетъ при его входѣ въ комнату и продоллсались все время,
пока онъ, въ сопровождены двухъ касокъ, возвышавшихся
надъ толпой, пробирался къ трибуиѣ, устроенной у противопо­
ложной стѣиы.
Здѣсь комитетъ могъ сѣсть на стулья и быть выше толпы,
на одномъ уровиѣ съ удушливымъ слоемъ табачнаго дыма,
который темнымъ облакомъ стоялъ надъ черною массою людей,
изрѣдка прерываемый тусклымъ свѣтомъ висящихъ лампъ.
Съ тыла комитетъ былъ защищенъ, но за то выходъ ему
былъ отрѣзанъ, такъ какъ единственная дверь залы находи­
лась на противоположной сторонѣ.
—
Оии всѣ пьяны, — прошепталъ одинъ изъ жандармовъ
товарищу по полку.— Какой то оселъ угостилъ ихъ даровымъ
пивомъ. Но начинайте смѣлѣе. Мы высадимъ вонъ слишкомъ
дерзкихъ буяновъ.
Дурачекъ только кивнулъ головой. Онъ до смерти пере­
трусилъ и мечталъ объ одномъ, какъ бы вернуться домой.
Начинать оказалось не легко. Напрасно типографщикъ, съ
опасностью лсизни, махалъ своимъ колоколомъ, шумъ и крикъ
въ собраніи не прекращались.
—
Восхитительное положеніе! -Оскаръ съ негодованіемъ
оглядывался кругомъ.
—
Мы сидимъ точно хищные звѣри въ
іслѣткѣ. Эти негодяи совсѣмъ съ ума сошли! да и наши не
всѣ здѣсь?
—
Послѣдиіе сани вернулись н а з а д ъ ! — Кулкштетъ пре­
зрительно усмѣхнулся. Действительно, перепуганный зять
типографщика и тихіе бородатые человѣчки воспользовались
общимъ смятеніемъ и постыдно отступили.
—
Вотъ какъ? — сказалъ Оскаръ. — А что лее это безпре-
рывно колотить въ ставни сзади насъ?
—
Камии! Негодяи хотятъ проломить ставни.
—
Хозяинъ сейчасъ выпустить на нихъ собакъ. Я ему ве-
лѣлъ, когда онъ приносилъ намъ пиво.
—
Сельская идиллія! — Графъ де Грайнъ былъ отъ природы
не трусливъ и старался казаться совершенно спокойнымъ.— -
Но я положительно недоумѣваю, что тутъ дѣлать!
—
Эісій оселъ!—прокричалъ ему на ухо агентъ среди
общаго шума, указывая на типографщика, который сидѣлъ
сгорбившись и судоролсно слсималъ въ рукѣ колоколъ.
—
Я
возьмусь председательствовать!

98
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Опъ всталъ и подпялъ свою кружку пива, какъ можно
выше. Это подѣйствовало. Никто не зналъ, что онъ хочетъ
дѣлать, и всѣ затихли, съ любопытствомъ глядя на него.
Ему только того и нулсно было. Оиъ опустилъ кружку и
протянулъ ее по направлепію къ толпѣ.
Ваше здоровье!— прокричалъ онъ зычиымъ голосомъ и
осушилъ кружку до дна.
Общій веселый смѣхъ наградилъ его за находчивость. Н а-
строеніе изменилось. Кулкштетъ бросилъ на своего кліента
торжествующій взглядъ, какъ бы говоря: вотъ каісъ надо дей­
ствовать! и затѣмъ громко провозгласил!,:
Я даю слово господину кандидату! Короче, каісъ можно
короче,— шепнулъ оиъ Оскару, выступившему впередъ.
I оспода,
началъ Оскаръ быстрымъ, рѣшительнымъ
тономъ.
Если я позволяю себѣ сегодня выступить передъ
вами...
Ишь! — проговорилъ около самой трибуны длинный,
какъ жердь, рабочій, который стоялъ, заложивъ руки въ кар­
маны паиталонъ, сдвииувъ шапку на затылокъ и засуиувъ с и­
гару въ ротъ.
Оскаръ вздрогнулъ:
...
выступить передъ вами, —повторилъ онъ, то мною руко­
водить надежда, что люди различныхъ партій могутъ всетаки
придти къ соглашенію...
Чушь! раздалось снова около его ногъ, такъ громко и
спокойно, точно это была несомнѣнная истина.
•Графъ еще разъ подавилъ свое иегодованіе.
Да, господинъ, стоящій внизу, говоритъ «чушь», но я
обращаюсь пе ісъ пему, а ко всѣмъ избирателями А избира­
тели имѣютъ право, чтобы имъ ие мѣшали, когда я имѣю честь
высказывать имъ свои взгляды иа счетъ ихъ политическихъ и
экономическихъ интересовъ.
-
Не твоего ума то дѣло!— снова иеребилъ его длинный
рабочій, и этотъ припѣвъ ходячихъ въ Берлииѣ куплетовъ
вызвалъ взрывъ смѣха.
Кровь бросилась въ голову графу. Оиъ ступилъ шагъ впередъ.
Вы должно быть съ ума сошли! — закричалъ онъ, на ­
клоняясь впизъ. — Молчать, грубіянъ!
Въ ту же секунду разразился оглушительный шумъ. Вся
толпа пришла въ движевіе и съ криками, свистками, медленно,
словно стѣна, стала подвигаться ісъ трибунѣ. Иадъ головами,
описывая широкій полукругъ въ воздухѣ, пролетѣла пивная
кружка и разбилась о стѣну сзади кандидата. Онъ хотѣлъ
отступить.
Помогите, Кулкштетъ! —закричалъ онъ,—меня хватаютъ
за ноги! Меня хотятъ стащить! помогите!
НОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
99
Кулкштетъ оказался на высотѣ положенія.
Опъ взялъ свою кружку пива и вылил ь ее за шею длинному
рабочему, который, дѣйствительио, схватилъ графа за иапталоны.
Рабочій отскочилъ и въ эту секунду увидѣлъ около своей
головы черное дуло карманнаго пистолета, который Кулкштетъ
держалъ въ рукѣ.
—
Эта штука заряжена, пріятель! — проговорилъ онъ со­
вершенно спокойно.
Рабочій невольно отступишь и скрылся въ толпѣ, бросая
сердитые взгляды.
Положепіе было критическое. Непріятная дрожь пробѣгала
по взволнованной толпѣ, разгоряченной пивомъ и водкой, жан ­
дармы обналсили сабли, каждую минуту могла начаться драка.
Вдругъ случилось Ііѣчто неожиданное и общее иапряже-
ніе разрѣшилось смѣхомъ. Съ улицы раздались радостные
возгласы охрипшихъ отъ крика мальчишекъ, нѣсколько комковъ
снѣга прорѣзали облака табачнаго дыма и влетѣли черезъ от­
крытое окно въ средину смѣющейся толпы; оказалось, что
товарищъ по полку, не находя другого выхода, открылъ ставни
и выскочилъ черезъ пизенысое окно, спасаясь отъ компанш,
которую угостилъ даровымъ пивомъ. Быстрымъ скачкомъ исчезъ
онъ въ темнотѣ, иреслѣдуемый лаемъ собакъ и криками моло­
дыхъ рабочихъ. Вѣроятио извозчики пришли ему на помощь.
Слышны были ругательства, визгъ собаки, затѣмъ все
смолкло. Только съ улицы продолжали раздаваться рѣзкіе
свистки, да комья снѣга, начииенные камнями и предназначен­
ные для избирательная комитета, безостаиовочно влетали въ
залу.
Но именно благодаря этому, тѣсно сплоченный группы
разошлись, явилось мѣсто и Кулкштетъ, около маленькой фигурки
котораго тѣсиились всѣ остальные мужчины, точно цыплята
около курицы, могъ среди адскаго шума провести своихъ со­
товарищей къ выходу черезъ узкій проходъ. охраняемый ж ан­
дармами.
—
Скорѣй въ сани! — закричалъ онъ на улицѣ.^ Это оыло
кстати, такъ какъ едва опи добрались до лошадей, какъ со
всѣхъ сторонъ въ темнотѣ возобновилась бомбардировка, пре-
слѣдовавшая нашихъ политиковъ до самаго конца деревни.
Накопецъ, они снова очутились на тихой темной дорогѣ,
окаймленной съ обѣихъ сторонъ снѣлсными сугробами и за-
индевѣвшими деревьями, надъ которыми воззышался молчаливый
черный боръ. Они медленно поднимались въ гору къ деревнѣ
пастора фонъ Гохипрота, разсѣянные домики которой казались
свѣтлыми точками въ ночной тьмѣ.
—
Слава Богу, - прошепталъ утомленный кандидатъ,— нако-
нецъ-то мы одни!

100
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Опи были дѣйствительио «одни». Н е слыша за собой звона
бубенчиковъ, они стали искать глазами своихъ товарищей по
несчастію, и оказалось, что вея экспедиція состояла только изъ
ихъ собствениыхъ саней.
Грустный бургомистръ со своими знакомыми и съ товарищемъ
по Полку тихонько уѣхалъ домой.
—
Всего лучше было бы и намъ вернуться, — вздыхалъ
типографщикъ, который, какъ послѣдпій могикаиъ, сидѣлъ въ
саняхъ съ Оскаромъ и его агентомъ и въ душѣ давалъ себѣ
клятву никогда больше не пускаться въ такія опасиыя при-
ключенія. Но Кулкштетъ энергично протестовалъ.
'
—
Вернуться нослѣ такихъ неудачъ, — говорилъ онъ, —
прямо унизительно. Мы должны хоть одно собраніе провести
съ успѣхомъ, настоящее вечернее собраніе вѣдь еще у насъ
впереди.
А г. Шнабель уже поджидаетъ насъ!— мрачно прогово­
рилъ кандидатъ,— вообще, если у человѣка фамилія Ш набель...
Кулкштетъ покачалъ головой.
Въ Вальдвинтерсталь ни онъ, ни его сторонники не
посмѣютъ явиться. Гвоздари выпроводятъ ихъ!
Теперь только Оскаръ вспомнилъ, что тамъ въ горахъ
живутъ не тѣ крестьяне, которые благодаря работѣ на фабрикѣ
переходятъ въ разрядъ промышленнаго пролетаріата, а, напро­
тивъ, община мелкихъ ремесленниковъ, которые крѣпко дер­
жатся старины, не служатъ фабрикѣ, а ведутъ безнадежную
борьбу противъ нея.
Ну, этимъ людямъ молено сказать разумное словечко! —
эамѣтилъ графъ, стараясь ободриться.— Если далее пасторъ и
подъучилъ ихъ, всетаки онъ самъ не придетъ въ собраніе.
Тутъ мы будемъ распорялсаться и обдѣлаемъ дѣльцо тонко.
Знаете, дорогой Кулкштетъ, я нрямо войду in médias res.
«Господа! Нужда народа велика. Она доллена быть устранена!
Вотъ какимъ образомъ...» Это вѣдь хорошее начало, что вы
скалсете?
—
Говорите, что хотите,— отвѣчалъ съ досадой агентъ.—
Только смѣлѣй! Все равно ничего не выйдетъ!
У васъ удивительная манера утѣшать людей,— сказалъ
графъ обиженнымъ тономъ. — Я безъ того дѣлаю величайшую
глупость: вмѣсто того, чтобы спокойно обѣдать въ Берлинѣ,
я въ темную ночь, въ такой собачій холодъ странствую по
деревнямъ ради удовольствія разной сволочи.
—
Моя честь тутъ тоже затронута! — отвѣчалъ агентъ рѣзко,
и они не обмѣнялись больше ни однимъ словомъ, пока сани
не остановились передъ скромнымъ деревенскимъ трактиромъ.
Вслѣдъ за хлопаньемъ бича извозчика, кто-то отворилъ
одно изъ ярко освѣщенньгхъ окошечекъ и внимательно всмот-
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
101
рѣлся въ темноту. Затѣмъ онъ повернулъ голову по направ­
ленно къ комиатѣ.
—
Они пріѣхали, господа!—закричалъ онъ громкимъ голо­
сомъ. — Они пріѣхали! единственные настоящіе, неподдѣльные
друзья народа изъ берлинскаго квартала милліоиеровъ! Остере­
гайтесь поддѣлокъ!
Взрывъ шумной веселости въ комиатѣ былъ отвѣтомъ на
эту шутку, и окно закрылось.
—
Слушайте! —Оскаръ не выходилъ изъ саней.— Я не
пойду туда! Тамъ какая-то новая чертовщина! Что это за
худая фигура съ мефистофелевскимъ лицомъ и длинными во­
лосами? Здѣсь, калсется, нѣтъ по близости никакого театра.
—
Это пріятель нашего пастора! — объяснилъ хозяинъ,
вышедшій на встрѣчу пріѣзжимъ. — Опъ вчера пріѣхалъ изъ
Берлина. Сегодня онъ цѣлый день ходилъ по деревнѣ. за-
ходилъ то въ одинъ домъ, то въ другой и всюду разговари-
валъ съ людьми о плохихъ временахъ, о богатыхъ іоснодахъ,
которымъ ни до чего нѣтъ дѣла; здѣшній народъ охотно слу-
шаетъ такія рѣчи. Онъ имъ понравился, г. кандидатъ Кустцъ.
—
Но зачѣмъ же онъ явился въ собраніе, которое я устраи­
ваю?--спросилъ Оскаръ съ досадой.
—
Сюда пріѣзжалъ одинъ человѣкъ, который далъ мнѣ
денегъ, съ тѣмъ, чтобы я выставилъ даровое пиво, сказалъ
хозяинъ,— н а такое угощеніе здѣсь всякій готовъ придти. Съ
самаго обѣда комната полна народу! Г. кандидатъ пришелъ и
хотѣлъ открыть собраніе. Но жандармъ не позволилъ ему,
такъ какъ оиъ не заявилъ объ этомъ полиціи наканунѣ. Тогда
г. кандидатъ сказалъ: отлично, въ такомъ случаѣ мы нодо-
ждемъ, пока пріѣдутъ господа! У нихъ есть разрѣшеніе! Вотъ
всѣ и сидятъ тамъ, и всѣмъ очень весело, кандидатъ разска­
зываетъ имъ...
—
Что же онъ разсказываетъ?— спросилъ Оскаръ.
—
Да разныя разности! О Берлинѣ, о тамошнихъ богачахъ,
особенно о васъ. У него разсказовъ безъ конца, всѣ смѣются
до упада! Но войдите лее, полеалуйста, въ комнату. Тамъ
такъ тепло!
—
Да, милости просимъ, господа!— вскричалъ худощавый
человѣкъ, показываясь въ дверяхъ. — Всѣ ждутъ васъ!
Многоопытный Кулкштетъ однимъ прыжкомъ высісочилъ
изъ саней и очутился подлѣ Мефистофеля.
—
Вы что? избиратель?—спросилъ онъ, грозно глядя на
него. — Нѣтъ? Вы пріѣхали изъ Берлина! Въ такомъ случаѣ
вамъ нечего дѣлать на нашемъ собраніи!
—
Это мы еще посмотримъ! — отвѣчалъ незнакомецъ съ
непоколебимымъ спокойствіемъ.
—
Мы наняли залу, мы въ ней хозяева! — продоллсалъ

102
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
агентъ, раздражаясь все болѣе и болѣе. — Я просто выгоню.'
васъ!
—
На это вы имѣете право!— отвѣчалъ Мефистофель.— Но
весь народъ уйдетъ со мной, такъ у насъ условлено. У васъ
останется одинъ только хозяинъ, да пустые стулья. Кромѣ.
того... что вы имѣете противъ меня? Посмотрите на меня хо­
рошенько! Я совершенно безобидный, добродушный человѣкъ,
немножко робкій по природѣ. Со мной всякій ребенокъ мо­
жетъ справиться.
Агентъ бросилъ недовѣрчивый взглядъ на своего длиннаго
собесѣдника.
—
Да кто же вы такой собственно говоря?
—
Я кандидатъ теологіи, пріѣхавшій сюда къ своему зна­
комому.
—
И вы въ самомъ дѣлѣ не станете дѣлать намъ непріят-
ностей?
—
Пожалуйте!—И Дитрихъ Кустцъ вошелъ въ трактиръ
впереди нашихъ политиковъ, точно такъ и надо было.— Господа!
обратился онъ къ присутствовавшимъ, отворяя дверь.— Я веду
нашего борца за народъ. Не испугайтесь, когда увидите его
истощенную фигуру!
Графъ не слышалъ этихъ словъ и не понималъ, почему
появленіе его вызвало такую шумную веселость. Но оиъ на­
шелся.
—
Наконецъ-то я встрѣчаю веселыя лица, — проговорилъ.
онъ, улыбаясь и весело раскланиваясь во всѣ стороны, что,
къ удивленію его, вызывало новые взрывы хохота.
Кулкштетъ, мелсду тѣмъ, вытащилъ изъ кармана типограф­
щика завернутый въ платокъ колоколъ и громко зазвонилъ.
—
Господа!—закричалъ онъ, — я открываю собраніе и, по
обычаю всѣхъ нѣмецкихъ людей, провозглашаю «Hoch» въ.
честь императора!
Смѣхъ прекратился, всѣ встали, не исключая и жандарма,
сидѣвшаго въ углу; отъ троекратнаго «ура> задролсали стекла
комнаты.
—
Ну, здѣсь дѣло начинается, какъ слѣдуетъ!— шепнулъ.
графъ съ довольнымъ видомъ своему ментору. — Скажите те­
перь хорошенькое вступительное слово. Выставьте меня въ.
наилучшемъ свѣтѣ. Знаете...
Кулкштетъ кивнулъ.
—
Господа! — началъ онъ прочувствованпымъ голосомъ,
— к то внуш аетъ больше довѣрія: здоровый, сытый, сильный
человѣкъ, или калѣка на костыляхъ, съ чахоточнымъ кашлемъ?
«Конечно, первый!» закричите вы вмѣстѣ со мной! Ну, господа,
найдется ли здѣсь въ собраніи,
—
кромѣ господина пріѣхав-
шаго изъ Берлина— хоть одинъ челоьѣкъ, которому неиріятна.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
10В
цвѣтущая нарулшость нашего кандидата; хоть одинъ чело-
вѣкъ. •«
—
Который требуетъ прежде всего ивбранія бюро!—пре-
рвалъ его громовымъ голосомъ Дитрихъ Кустцъ, подпимаясь
во весь свой громадный ростъ.
Агентъ смутился при этомъ неожиданномъ и опасномъ
предложены, но онъ постарался сохранить видимое спокойствіе.
Слушайте! — вскричалъ онъ презрительно. — Оставьте
ваши берлинскія выдумки. Кому здѣсь нужно бюро?
—
Всему нар оду, — отвѣчалъжурналистъ.— Я цѣлое послѣ-
обѣда объяснялъ присутствующимъ здѣсь всѣ выгоды этого
учрежденія.
—
Ахъ. полноте!— агентъ презрительно усмѣхпулся.— н а -
вѣрно господа присутствующее не желаютъ ничего подобнаго!
—
Выборъ бюро!— вызывающимъ голосомъ закричалъ его
противникъ, и все собраніе подхватило хоромъ:
выборъ
бюро! Выборъ бюро! — кричали, отбивая таки», присутствую­
щее и далее хозяинъ, сидѣвшій около бочки съ пивомъ, при-
соединилъ свой голосъ ко всѣмъ остальнымъ. Н а улицѣ, освѣ-
щенной луною, ребятишки повторяли звонкими голосами тотъ
ж е крикъ: выборъ бюро! выборъ бюро!
—
Мы здѣсь хозяева! — протестовалъ Кулкштетъ, по его
противникъ не далъ ему договорить.
—
Я предлагаю,— раздался его могучій голосъ,— выбрать въ
бюро мастеровъ Аккермана, Лепднера и меня! —Согласпы? да?
Выбранные благодарить за честь! Если позволите, господа,
я возьму на себя предсѣдательство. Пожалуйста, хозяинъ, осво­
бодите маленькій столъ, тамъ въ углу! Такъ! Это будетъ столъ
бюро. Такъ какъ у насъ нѣтъ колокольчика, то, въслучаѣ на­
добности, я буду хлопоть три раза этой палкой по столу.
Разъ, два, три! Господа, я открываю собраніе, которое только
теперь молено считать правильно организованным^ и даю слово
самому себѣ!
Кулкштетъ опустился на стулъ въ безеильномъ гнѣвѣ.
—
Только этого еще намъ недоставало,— прошипѣлъ онъ.
—
Да, что же это, собственно, такое? — спросилъ Оскаръ,
протирая себѣ глаза.
—
Извѣстная берлинская штука! Посредствомъ избранія
бюро устранять ипиціаторовъ собранія! а я-то, оселъ, далъ
себя провести, повѣрилъ, что этотъ негодяй невинный канди­
датъ тео логіи!
—
Да, но что-жъ будетъ теперь?
Теперь этотъ человѣкъ на нашъ счетъ, съ нашимъ да-
ровымъ пивомъ будетъ вести свое собственное избирательное
собраніе, — агентъ шипѣлъ отъ злобы,— а мы должны сидѣть
тутъ и скрывать, что остались въ дуракахъ!

104
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
—
Нѣтъ, я этого ие хочу,— сказалъ Оскаръ съ пегодова-
иіемъ, — я буду дѣлать, какъ давеча, тотъ длинный болваиъ! —
Оиъ обратился къ оратору, что-то горячо говорившему. — Глу­
п о с т ь ' —закричалъ опъ рѣзкимъ голосомъ,— безсмыслица!
Толпа заволновалась. Но Дитрихъ Кустцъ усмѣхиулся.
—
Вы въ короткихъ словахъ излагаете намъ свою избира­
тельную программу,— замѣтилъ онъ добродушно.— Выразитель­
н ая слова! Начинается глупостью, кончается безсмыслицей.
Собраніе съ благодарностью приметъ это къ свѣдѣнію!
—
Это относилось къ вамъ! — прокричалъ Оскаръ, покра-
снѣвъ отъ гнѣва.
Противникъ пристально посмотрѣлъ на него и затѣмъ об­
ратился къ собранію.
—
Онъ былъ правъ, что прервалъ меня въ ту минуту, когда
я произнесъ слова «голодъ»,— проговорилъ оиъ торжественно.
—
Я не знаю, что такое голодъ, и вы также не знаете. Но
посмотрите на этого бѣднаго, исхудалаго графа! Нищета напи­
сана у него на лицѣ! Посмотрите на эти мозолистыя руки, иа
эту согнувшуюся отъ работы спину, на всю эту фигуру, исто­
щенную лишеніями и заботами...
—
Прошу оставить эти пошлости!—закричалъ графъ. Но
смѣхь присутствовавшихъ заглушилъ его слова.
—
Не забывайте, какъ трудно дается жизнь этому чело-
вѣку!— продоллсалъ журналистъ, злобно усмѣхаясь.— Въ десять
часовъ утра онъ уже доллсенъ подниматься съ своихъ пухо-
виковъ и отправляться въ серебряпую ванну. Только что онъ
выкупается, приходятъ слуги и одѣваютъ его въ нарядное
платье. Потомъ онъ долженъ ѣхать въ каретѣ кататься съ же­
ной, и при этомъ торопиться, чтобы не опоздать къ обѣду.
Вино, лсаркое, бѣлый хлѣбъ подаются ему каждый день. П о­
томъ онъ немножко поспитъ, такъ часочка два, не больше;
потомъ онъ пьетъ кофе и играетъ въ карты съ своими прія-
телями. Вы, можетъ быть, думаете бѣдный человѣкъ хоть ве­
черомъ свободенъ? Ахъ, нѣтъ! Оиъ долженъ сидѣть въ театрѣ
или у себя дома, устраивать большой пиръ съ музыкой, съ
сладкими печеньями, какія здѣсь продаются только на ярмаркѣ.
Утромъ, когда вы стоите за наковальней или идете въ лѣсъ
копать коренья, онъ только что ложится въ постель. Вотъ
какую трудную, тяжелую жизнь ведетъ этотъ человѣкъ!
Толпа хохотала. Оскаръ ие могъ произнести ни слова. А
между тѣмъ его противникъ снова началъ:
—
Вы должны быть очень благодарны, господа, что такой
многострадальный, трудящійся человѣкъ, самъ, лично пріѣхалъ
сюда изъ Берлина, съ экстреннымъ поѣздомъ, въ вагонѣ пер­
ваго класса, чтобы объяснить вамъ, какъ избавиться отъ го­
лода. Онъ у себя дома изобрѣлъ отличпое средство противъ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
105
голода: ѣшь до тѣхъ поръ, пою станешь сыть! Онъ пР“ ѣняеTM
это средство каждый Божій день и стоитъ взглянуть на него
чтобы видѣть, какъ оно дѣйствителыго! Поэтому онъ не TM ж егь
понять, откуда эго берутся па свѣтѣ такіо худощавы0 ВДИ-
«Да ѣшьте вы до сыта каждый депь три раза, дураки,
тзитъ онъ, и вамъ будетъ хорошо»!
„__
-
Пойдемте,-сказалъ Оскаръ своимъ спутникамъ, спокойно
вставая.— Я вовсе ие желаю, чтобы эта шайка динамитчиков,,
цѣлый вечеръ осмѣивала меня!—Онъ пошелъ къ выходу,
>
храняя достоинство, ие глядя пи направо, пи па л
’
5
штетъ, пожимая плечами, послѣдовалъ за нимъ и по дороіѣ
бросилъ ядовитый взглядъ на Кустца. Типографщикъ сдЬлалъ
еще небольшую попытку.
„„««p»TM пт
-
А кто заплатилъ за пиво? этотъ, что ли?-спросилъ онъ
злобпо. Но избиратели только засмѣялись въ отвѣтъ ему,
опъ пыхтя отъ гиѣва, направился вслѢдъ за другими.
Быстро неслись сани подъ гору. Кругомъ все было ти о.
Слышался лишь звонъ колокольчика. Сиѣгъ олестѣлъ въ луіа.
луны, звѣзды ярко СІЯЛИ на небѣ.
TW,.;«_ттпп
—
Я точно Наполеонъ, возвращающійся изъРоссіи, про
говорилъ кандидатъ послѣ долгаго, тяжелаго молчаиія.
Но никто не отвѣтилъ ему.
XII.
Въ гостиной стараго Баннерса сидѣлъ Гербертъ. Онъ быть
одинъ, занята своими мыслями или скорѣй старашемъ Р“ ‘
влечъ себя разными мыслями, чтобы прогнать ту одну, ед
ственную, которая примѣшивалась ко всему, что онъ думалъ
и дЬіалъ, которая на—
а всю его душу. Ош. преслѣд ал
его особенно послѣ неожиданной встрѣчи съ Мерива.табль
д’отомъ. Онъ кусалъ себѣ губы и невольно сжинала^ к у л а т
Онъ не хотѣлъ объ этомъ думать, не хотѣлъ! Онъ> насильно
принуждалъ умѣ свой останавливаться на Д РУTM х ъ
TM
томъ, что нужно сдѣлать .сегодня и въ слѣдующую нед
,
когда бѵдѵтъ происходить выборы въ рейхстагъ.
Если выборы удадутся, его честолюбіе будетъ удовлетво­
рено. Сегодня вечеромъ онъ долкенъ явиться передъ большимъ
народяымъ собраніемъ, какъ кандидатъ, рекомендованныйг. Ьан-
нерсомъ н всѣми мѣстными нотаблями, его успѣхъ можно б
считать обезпечешымъ. Но это не радовало его. Онъ снова
пришелъ въ то настроеніе, при которомъ все вніпшее все
окружающее человѣка представляется такимъ мелкимъ, и. ни
чтожнымъ. Только то, что шевелится въ таиникахъ
едва схватываемое сознаніемъ, только то и есть настоящ ая

106
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
жизнь, ^ счастье и несчастье, все въ мірѣ. Пошлетъ ли его
кучка безразличныхъ для него людей засѣдать въ безразлич-
номъ для него каменномъ домѣ въ Берлинѣ или не пошлетъ
.
Ы^тъ! 0І1Ъ очнулся какъ будто отъ сна. Это не должно
быть безразличпымъ для него. Кто стремится занять почетное
положевіе, тотъ принимаетъ на себя и извѣстпыя обязанности.
A вѣдь онъ съ твердою волею и полнымъ сознаніемъ добивался
чести стать однимъ изъ представителей народа.
Вчера, около этого времени, былъ онъ по желанію тестя
въ рейхстагѣ, чтобы еще разъ представиться въ качествѣ кан­
дидата главы ихъ фракціи и получить его благословеніе. Тогда
онъ въ первый разъ увидѣлъ рейхстагъ, переселившійся въ
свой новый домъ, въ будничномъ нарядѣ.
Странная картина! Громадное зданіе походило на заколдо­
ванный замокъ, въ которомъ замерла вся жизнь. Даже слуги
у нодъѣзда и дверей, кельнера въ ресторанѣ, чиновпики въ
почтовомъ отдѣленіи сонно зѣвали, a кромѣ нихъ виднѣлось
всеі о два, три человѣка, насколько глазъ могъ охватить широкіе
коридоры и залы. Это были трудолюбивые волы разныхъ
партій, которые не пропускали пи одного засѣданія рейхстага
и, въ сущности, были очень довольны, что безпокойная толпа
сотоварищей, появляющихся только по особенно важнымъ по-
водамъ, не мѣшаетъ имъ заниматься обычными придирками къ
«очередному порядку», »личными» поправками и безконечными
прешями о законахъ, судьба которыхъ давно рѣшена.
Тѣ приходили^ прямо изъ сутолоки внѣшняго міра, онті
приносили съ собой живой духъ дѣйствительной лсизни въ
царство рѣчей, и это сбивало съ толку старыхъ парламента­
риев)въ, посѣдѣвшихъ въ словесныхъ битвахъ, запутанпыхъ
въ бумажныхъ сѣтяхъ газетъ, ослѣпленпыхъ наглазниками пар-
тійной программы. У ігихъ являлось смутное сознаніе, что
тотъ, кто слишкомъ уходить въ дѣло и слишкомъ близко
стоитъ къ пему, съ теченіемъ времени перестаетъ различать
наиболѣе существенныя черты его, перестаетъ понимать то, что
представляется совершенно ясныаъ стоящему нѣсколысо по­
одаль.
Отъ одного изъ этихъ стариковъ, которые мрачно прохо­
дили мимо, Гербертъ получилъ билетъ въ галлерею и поднялся
въ мѣста для публики, надѣясь увидѣть сверху того депутата
который былъ ему нуженъ. Присутствовало не болѣе дюжины
членовъ. Словно какіе то призраки тянулись длинные ряды
397 пустыхъ колсаныхъ креселъ подъ падавшимъ сверху су-
мрачнымъ свѣтомъ зимняго дня; со скучающимъ тупымъ ви-
домъ сидѣли нѣсколысо человѣкъ депутатовъ, просматривая га­
зеты, занимаясь писаніемъ писемъ, одинъ даже заснулъ, скло­
нившись на столъ; противъ нихъ на эстрадѣ, рядомъ съ пу-
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
107
гтыми креслами министровъ, виднѣлось нѣсколысо усталыхъ
ставыхъбюрократовъ. Время отъ времени какой нибудь слуга под-
ѵппилъ на ципочкахъ къ председателю и шептался сь нимъ,
TM
раздавались осторожные шаги мелсду пустыми скамьями
ля публики- пѣсколысо лсурналистовъ сидѣли, зѣвая, въ своей
ложѣ и лишь изрѣдка набрасывали па бумагу слова два, три
TM и глубокой тишины доносился откуда то полузаглушенпый
голосъ маленькаго сѣденысаго господина, ст0* TM TM
онъ говооилъ казалось, что вмѣстѣ съ его словами духъ чего-
то старческаго проносился по всей залѣ и тихо колыхаль
черно-бѣло-красное знамя, которое, какъ единственное укра-
тпррір висѣло на стѣнѣ рейхстага.
Въ маленькой комнатѣ почти подъ крышей нашелъ, нако­
нецъ Гербертъ главу своей партіи, и въ качествѣ кандидата
на ппедстоявшихъ выборахъ рекомендовалъ себя его благо­
склонности, а также благосклонности всѣхъ депутатовъ редак-
тоі)Овь и корреспондентовъ газетъ, всѣхъ секретарей пар
.
Вечеромъ онъ уѣхалъ и конечно Элленъ съ дѣтьми прово­
жала
его н а вокзаль. Отъ этого она ни за что не хотѣла
отказаться несмотря на суровую зимнюю погоду. Ему насилу
ѵям ось Убѣдить ее не ѣхать вмѣстѣ съ нимъ въ избирательный
округъ
Ей казалось вполпѣ естествениымъ, что гдѣ быль онъ,
тамъ и ей слѣдовало быть. Она чувствовала сеоя тЬспо свя-
Ганн ой съ нимъ, чувствовала себя
жен—
-
лучившей отъ лсизни все, чего отдала,-мужа и дѣтеи для
нея семья была единое цѣлое, одинъ большой организмъ, въ
которомъ она теряла сознаніе собственной личности. Она от-
лично понимала, что мужчина, подчиняясь Ч^бованіямі, внѣш-
ней лсизни, не можетъ настолько полно отказаться оіъ coo
ственпой личности и слиться съ ея маленькимъ міркомъ. Но
именно потому то она старалась и во виѣшпей лсизни стоять
к“къ
М ОЖ НО біиже къ нему. Какъ жена офицера, она быстро
освоилась съ совершенно Цзвѣстными ей въ РОДи=
мъ
помѣ военнымъ уставомъ и таоелью о рашахъ, о с
мужемъвздыхалаотрудпостяхъслужбыион^ра^в^т.
начальства, а въ болѣе счастливые часы вмЪстЬ съ нимь меч
тала о званіи комаидующаго генерала; вмѣстѣ съ нимъ р -
сматривала списки офицеровъ, стоявшихъ впереди него , послѣ
его паденія съ лошади, она была его заботливои сидѣлкой и
ѵтѣшительницей. Раньше она постоянно поддерживала его на-
дежду на блестящую карьеру, теперь она неутомимо доказы­
вала ему преимущества полной личной своооды и независи­
м о с т и ! - ^ вѣдь, слава Богу, не предвидится,-а человѣку

108
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
съ его дарованіями жаль ограничить свою жизнь казармами!
потомъ, когда оиъ сталъ интересоваться политикой, она позна­
комилась со всѣми особенностями карьеры депутата и ободряла
его вступить иа это поприще, къ которому онъ еще болѣе
способеиъ, чѣмъ къ военной службѣ.
Офицеровъ въ Гермапіи тридцать тысячъ, а депутатовъ
всего триста девяносто семь— она хорошо запомнила число—
значитъ, это болѣе выдающіеся и замѣтпые люди! Если бы
онъ захотѣлъ посвятить себя промышленной дѣятельности, какъ
ея отецъ,^или биржевой игрѣ, какъ ея зять, она толсе сочув­
ствовала бы ему. Все, что опъ дѣлалъ, было правильно и хо­
рошо. Она смотрѣла на него снизу вверхъ съ улыбкой, съ до-
вѣріемъ любящей женщины, которая нашла своего друга и
покровителя, которая не знаетъ ничего лучшаго, какъ во всемъ
и всегда стоять, опираясь на него, преданно идти всюду, куда
онъ поведетъ.
Поѣздъ уже почти выѣхалъ съ дебаркадера, а она и дѣти
еще кивали ему на прощанье.
0^ МУ ясно представилось ея розовенькое личико съ ласко­
вой улыбкой, личико, на которомъ написаны доброта и искрен­
ность, онъ какъ бы чувствовалъ пожатіе ея руки черезъ окно
вагона,— крѣпкое и честное пожатіе товарища— и въ немъ му­
чительно поднимался давно улсе угнетавшій его вопросъ— А
чѣмъ вознагралсдаешь ты это золотое сердце, для котораго ш
все на свѣтѣ, которое въ тебѣ видитъ свой свѣтъ, свое солнце,
и живетъ только для тебя и тобою, какъ часть тебя самого?
Онъ мрачно поднялъ голову. Измѣной? Нѣтъ! Вѣдь ничего
же не случилось, рѣшительно ничего, что слѣдовало бы скры­
вать отъ свѣта, или далее отъ собственной совѣсти. Ни слова
не было произнесено, ни одного желанія не было высказано,
никто изъ нихъ не виноватъ. А мелсду тѣмъ онъ чувствовалъ
се°я виноватыми Этого онъ ие могъ понять. Они оба были
люди, исполнявшіе свои обязанности, мужественно и молча­
ливо борющіеся съ искушеніемъ, люди, охранявшіе свою чи­
стоту и самоуваженіе, а мелсду тѣмъ они постоянно слышали
какъ страсть на своихъ горячихъ крыльяхъ кружится около
ихъ головы, чувствовали, что передъ этой невидимой, еще
полудремлющей силой всяческая человѣческая воля обратится
въ прахъ.
Откуда явилась эта виновность? Въ комъ лсила она? Чѣмъ
питалась она, разъ все возставало противъ нея? Это было те­
перь загадкой его жизни, жизни, которая до сихъ поръ шла въ
строго опредѣленныхъ рамкахъ, вся была поглощена слулсеніемъ
долгу, и въ которую вдругъ, точно молиія изъ тучи, обруши­
лось нѣчто непредвидѣнное, какая то сила, своевольно распо­
ряжаю щаяся людьми и вещами, властвующая надо всѣмъ міромъ.
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
109
Погруженный въ мысли, оиъ ие слышалъ легкаго стука.
Опъ обернулся только иа скрипъ двери и испугался до того,
что сердце его судоролспо замерло.
Мери стояла въ дверяхъ. Увидѣвъего, она невольно отсту­
пила и хотѣла снова закрыть дверь. Ііо затѣмъ она передумала.
_
Прости,— сказала опа, и краска смущешя залила на
мигъ лицо ея и затѣмъ снова отлила, оставивъ его ио преж­
нему блѣднымъ,— я думала, что это комната папы
Это его комната,— отвѣчалъ Гербертъ, вставая.
_
Я сижу здѣсь, потому что у меня въ комнатѣ страш­
ный холодъ, и печка дымитъ!—У него мелькнуло въ головѣ,
что человѣкъ бываетъ страшно прозаиченъ именно тогда, когда
ВЫУНо еГэтГбыло видимо нріятно.— Вотъ что' Она окинула
комнату споісойнымъ веглядомъ.- Значить, кельнеръ сказагь
вѣрио. ^ д ѣ ^ ж е Нцемножко отдохнуть въ спальнѣ. Разбу-
ДИТЬ_! Нѣтъ, благодарю.— Она снова взялась за ручку двери. —
Я п^ д^ оЮ1^ да будетъ уЖе поздно! Избирательное собрате
назначено въ половинѣ пятаго!
-
Да, a мнѣ бы именно хотѣлось поговорить съ нимъ
передъ собраніемъ! — Она стояла въ перѣшимости. - Б удить
его... право не знаю! Онъ вѣрно плохо себя чувству^, если
легъ дпемъ. Прелсде опъ этого никогда ие дѣлалъ. Вообще я
послѣдпее время очень безпокоюсь объ его здоровьь.
Онъ подошелъ къ двери въ спальню. — Какъ хочешь.
р-
ггтопилъ онъ коротко и посмотрѣлъ на нее.
Они оба замолчали, ио лицо ея оставалось снокоииымъ.
_
Лучше пе надо!-сказала, наконецъ, Мери въ полго-
ïïnra — Все равпо, вѣдь это пи къ чему...
Она снова повернулась къ выходу. Онъ слѣ„д “
за
глазами.-Не могу ли я что иибудь для тебя сдѣлать. спро
силъшъ
да... — Она съ внезапною рѣшимостью
подошла къ нему на’ пѣсколько шаговъ, оставивъ сзади себя
открытую д в е р ѵ -в ъ сущности, это касается тебя больше, чѣмъ
его ты понимаешь, о чемъ я говорю'
_
0 томъ, что твой мужъ и я, мы оба выступаемъ кан-
дидатами^
^
д
просить
поноть...
Надо забыть ту сцену...
—
Ну/Ту, что произошла тогда за обѣдомъ, когда мы со­
брались всей семьей!

liO
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Гербертъ мрачно усмѣхнулся. Онъ видѣлъ, что о своемъ
столкновенш съ нимъ на слѣдующій день Оскаръ ничего не
сказалъ лсенѣ и не сказалъ, вѣроятно, никому. Понятно, такихъ
вещей лучше не трогать, были собственный слова графа,—
чтобы не выскочилъ дьяволъ!
—
Какъ лее оиъ молсетъ помочь?
—
Это я скажу только ему съ глазу на глазъ,—мнѣ не­
ловко говорить объ этомъ съ тобой.
^ отя это меня касается? Внрочемъ, конечно, мы съ
тобой ни разу еще не говорили иаединѣ...
Опа остановилась на нолдорогѣ и невольно бросила взглядъ
на открытую дверь. Опъ видѣлъ, какія опа употребляла ѵсилія
чтобы казаться спокойной.
Вообще мы во всю лсизнь видались всего разъ семь
или восемь,- продолжалъопъ.-На моей свадьбѣ, одинъ разъ
когда я пріѣзжалъ въ Люнингенъ, три года тому назадъ, и
раза три, четыре лослѣ твоего переѣзда въ Берлинъ. Мы со­
вершенно чулсіе другъ другу...
Она кивнула, не поднимая глазъ.
А на будущее время, судя по тому, ісаісъ складываются
наш и отпошенія, мы станемъ еще болѣе чулсими,—продолжалъ
опъ холодно, лсестко.— Но это не мѣшаетъ намъ спокойно по-
іовориіь о такомъ чисто внѣшнемъ фактѣ, интересующемъ
оооихъ насъ, какъ эти выборы.
Она подняла на него глаза. —Я не знаю, какъ это будетъ! —
проговорила она сдавленпымъ голосомъ, — и
чѣмъ все это
кончится...
Очень просто! Избирательный округъ молсетъ выбрать
только одного депутата. Кто изъ кандидатовъ силыіѣе, того и
выберутъ. Я всѣхъ сильнѣе. Твой мулсъ ие имѣетъ никакихъ
шансовъ на успѣхъ.
Она вздрогнула и замолчала, на лицѣ ея появилось стра­
дальческое выралсеніе. Онъ старался не глядѣть на нее и без-
покойными шагами ходилъ взадъ и впередъ по компатѣ.
Онь совсѣмъ не годится для такой дѣятельности,— за-
юворилъ онъ, наконецъ. — Оиъ не займется ею серьезно. По
своему характеру ему слѣдуетъ идти совсѣмъ другимъ путемъ...
му нуженъ Берлинъ, свѣтская лсизнь, фипансовыя операціи,
скачки. Іамъ онъ на своемъ мѣстѣ. Но депутатъ! Это совсѣмъ
не вяжется со всею его личпостью! Я не понимаю, кто вну-
шилъ ему эту мысль!
—
Я!
Молодая женщина произнесла это слово твердымъ голосомъ,
и стройная фигура ея выпрямилась. Онъ въ изумленіи оста-
новился передъ нею. — Неулсели ты?
Улсе давно—вскорѣ послѣ нашей свадьбы.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
111
—
Но почему лее?
.
Она бросила взглядъ назадъ, послѣ иѣісотораго колебанія
подошла къ двери и заперла ее.
Почему?— проговорила опа. — Я доллена ооъяснить теоѣ
это, иначе ты не поймешь, что мнѣ нужно... чего я хотѣла
отъ отца...
Оиъ подставилъ ей стулъ. Опа покачала головой и продол­
жала стоять, прислонившись къ косяку двери, устремивъ глаза
въ окно, въ сѣрый полумракъ зимпихъ сумерекъ.
—
Ты пе зналъ меня дѣвушкой!— заговорила она спокойно.
Тогда я была не такая, какъ теперь, въ головѣ у меня бродили
разныя глупыя мысли. Я требовала всего отъ жизни, я хотѣла
вполиѣ насладиться ею, жить широко, свободно, невъклѣткѣ,
не въ кухнѣ и ие въ дѣтской, какъ большинство женщинъ.
Я знала, что мы, женщины, можетъ возвыситься, можемъ чш ъ
нибудь стать только черезъ посредство мужчины. Вся наша
судьба зависитъ отъ мулса. А мы, ничего ие понимая, полу-
дѣвочками подходи мъ къ колесу лотереи и слѣпо вынимаемъ
свой билетъ, молсетъ быть, выигрышъ, молсетъ быть пустышка,
какъ случится. Мужчины, вѣроятио, находятся въ такомъ же
положеніи, не знаю. Изъ тѣхъ, кого я встрѣчала въ Люнин-
генѣ сыновей фабрикантовъ и помѣщиковъ, ни одинъ пе удо-
влетворялъ меня. Мнѣ хотѣлось подняться выше..., вступить
въ большой свѣгь. Вотъ почему я вышла за своего тепереш-
яяго мулса.
v
Ну, что лее, оиъ вѣдь и ввелъ теоя въ большой евьтъ,
холодно замѣтилъ Гербертъ.
Она съ видомъ утомленія передернула плечами.
—
Ты пе доллсенъ презирать меня!—проговорила она въ
полголоса.- Я совсѣмъ не то подразумѣвала. Я мечтала о томъ,
чтобы бокъ о бокъ съ мужемъ подниматься все выше и выше,
я мечтала пріобрѣсти, благодаря ему, и раздѣлить съ нимъ то,
въ чемъ судьба отказала намъ: виѣшиія почести, отличія, я
мечтала быть его подругой, гордиться имъ, вести жизнь, пол­
ную борьбы и высокихъ стремленій... я не виновата, что у
меня отъ природы такой темпераментъ...
—
И все это доллсенъ былъ дать тебѣ твой мулсъ?
Горькая усмѣшіса скользнула по ея блѣдпымъ губамъ.
—
Оиъ былъ тогда нетакой, какъ теперь, мнѣ казалось, что у
него есть такое лее честолюбіе, какъ у меня, что ему нужна
лсена, которая не тащилась бы терпѣливо за нимъ, a вмѣстѣ
съ нимъ стремилась бы впередъ и работала бы для него...
у Еего и теперь есть честолюбіе сдѣлаться депутатомъ.
Онъ знаетъ, что я леду этого отъ него... что я хочу
вырваться изъ берлинскаго болота, вѣдь мы тамъ лсивемъ не
въ болыпомъ свѣтѣ, а въ болотѣ, среди бирлсевыхъ игроковъ

112
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
и искателей приклгочеиій; повѣрь мпѣ, я хочу болѣе чистой и
оолѣе широкой жизни, я хочу такого положепія, при кото­
ромъ у насъ опять будутъ извѣстныя обязанности и болѣе вы-
сокій нравственный уровень. Этими выборами онъ постоянно
утѣшалъ меня. Я цѣплялась за эту надежду, такъ какъ другой
у меня больше не было; Если опъ обмапетъ меня, если его
выборы кончатся неудачей и нозоромъ, тогда для меня все
пропало, все; тогда ему больше улсъ никогда ие подняться!
Мнѣ теперь двадцать шесть лѣтъ, я могу прожить еще пять-
десятъ лѣтъ, полсалуй, больше, но я ие зиаю, какъ же я вы-
дерлсу такую лсизнь!
Она проговорила послѣднія фразы быстро, съ увлеченіемъ
не подъискивая слова, какъ будто въ мысляхъ она улсе часто
дѣлала это признаніе какому нибудь близкому человѣку. Она
вдругъ остановилась, какъ бы испуганная. Легкая краска по­
крыла лицо ея, грудь ея высоко вздымалась, она тялсело ды­
шала.
—
Это старая исторія!— проговорила она, наконецъ, впол­
голоса. —
Со многими другими случается, что лсизнь идетъ
иначе, чѣмъ они думали. Я тебѣ разсказала это только потому
что отъ тебя зависитъ измѣнить мою жизнь!
Онъ подошелъ къ ней ближе. — Отъ меня зависитъ?— она
молча кивнула, и онъ продоллсалъ болѣе рѣзкимъ тономъ.— Я
долженъ уйти и уступить дорогу твоему мулсу?
—
Да.
Онъ пожалъ плечами. — Этого я пе могу! — проговорилъ
оиъ послѣ минутнаго молчаиія. — Я мужчина и не могу сегодня
сказать да, а завтра нѣтъ, и отцу твоему и моимъ избирате­
лями Не могу, далее ради тебя! Я прелсде всего имѣю долгъ
передъ лсеной. Она достаточно страдала отъ моего несчастія и
отъ моего настроепія послѣ этого несчастія. Я доллсенъ на­
чать новую лсизнь,— это мой долгъ передъ нею—я доллсенъ
работать и въ работѣ забыть...
Они оба замолчали.
—
Значитъ, нѣтъ?—проговорила, наконецъ, Мери пода-
вленнымъ голосомъ.
Я не могу иначе! И твой отецъ никогда не допустить
этого. Онъ въ такихъ случаяхъ думаетъ не о личностяхъ, а
объ дѣлѣ! Не о человѣкѣ, который хочетъ быть депутатомъ,
а объ округѣ, которому нулсенъ депутатъ. Меня онъ считаетъ
способнымъ на это, а твоего мулса онъ не станетъ поддер­
живать.
—
Оиъ его терпѣть не молсетъ,— равнодушно проговорила
Мери.— Я это давно знаю.
—
Но если бы даже онъ и поддержалъ его, если бы я
сдѣлалъ все, что отъ меня зависитъ, и твой мулсъ прошелъ бы
ПОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
113
ВЪ рейхстагъ, неужели ты думаешь, что это молсетъ измѣнить че-
ловѣка? Какой оиъ есть, такимъ и останется, оудетъ ли у пою
стоять па визитныхъ карточкахъ Ч. П . или иѣтъ.
—
Да. это правда!-М ери сдѣлалась совершенно спокой­
ной.— Я все это улсе говорила сама с е б ѣ . Хорошо, когда у меня
окончательно отиимаютъ наделсду.
П„ г„п
Но я вовсе не это имѣлъ въ виду, я хотѣлъ только
сказать, что перемѣна въ человѣкѣ зависитъ не отъ внѣшнихъ
лщиинъ, а отъ внутренним. побуждена. Въ матеріалшомъ
отношеніи вы совершенно независимы и именно теоѣ иельоя
терять
скасала Мери,— мы скоро будемъ нищими!
Гербертъ наморщилъ лобъ. — Послушай! вѣдь мы съ тобой,
кажется, говоримъ серьезно!
—
Вполнѣ серьезно!— отвѣчала Мери.
—
Ну, такъ что лее это значитъ? Твой мужъ выигрываете
такія страшныя суммы на биржѣ...
—
А ты ихъ видѣлъ?—Н а лицѣ ея явилось выражение горь­
кой итюніи,— Онъ, правда, много объ нихъ толкуетъ. Онъ ц -
лый день говоритъ о своемъ богатствѣ и разсказываетъ, что
онъ хитрѣе всѣхъ людей. Для того общества, въ которомъ онъ
родился, это, можетъ быть, такъ и надо. Гамъ Умѣютъ толЬко
тратить деньги, а не пріобрѣтать, какъ у иасъ. Но, когда мы
пріѣхали въ Берлинъ... я ничего не понимаю въ биржевыхъ дѣ-
нахъ... я знаю только... онъ въ своей невѣроятнои самона-
дѣяииости осмѣивалъ всѣхъ, а друпе молчали и дѣлали съ
иимъ, что хотѣли!
—
Значитъ, когда онъ разсказываетъ, что удвоилъ твое
^
Оиъ много разсказываетъ! утомленнымъ голосомъ про­
говорила Мери.— Мое приданое исчезло и еще много кромѣ
пего. Мы совершенно въ рукахъ иѣсколысихъ биржевиковъ,
особенно одного отвратительнаго человѣка, котораго назы­
в а ю т маленысій Мейеръ. Онъ еще беретъ наши векселя въ
разсчетѣ иа мое наслѣдство въ случаѣ смерти отца. Между
тѣмъ, мы спускаемся все нилсе въ болото, мы скоро потонемъ
въ немъ.
.
—
Но вѣдь надобно ж е что нибудь сдѣдать!
—
Я знаю, что сдѣлается,— сказала Мери хладнокровно.
Мы въ концѣ концовъ превратимся въ великосвѣтскихъ мо-
шенниковъ. Мы уже теперь живемъ въ томъ обществѣ, гдѣ
подобные субъекты процвѣтаютъ. И пока мы въ немъ нахо­
димся, всякая помощь извнѣ безполезна. Оскаръ опять бы
сталъ, какъ онъ выражается, «внушать Израилю новыя мысли»
или «стричь народъ, какъ овецъ». черезъ нѣсколысо времени
всѣ деньги опять пропали бы. Ему прежде всего нулсно выйти

114
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
изъ этой обстановки. А онъ такъ сжился съ нею, что это воз­
можно только путемъ какого нибудь важнаго событія, въ родѣ
избранія въ рейхстагъ. Вотъ почему я тебѣ разсказала все,
даже это послѣдиее, я пришла сюда, чтобы поговорить объ
этомъ съ отцомъ.
—
Значитъ, отецъ этого не знаетъ?
Нѣтъ. Я вышла замужъ противъ его воли и его совѣ-
товъ. Миѣ стыдно говорить ему это!
—
И никто другой этого не нодозрѣваетъ?
—
Когда Оскаръ признался миѣ, я принуждена была по­
клясться, что ие разскажу никому. Теперь я нарушила клятву.
Все равно, одно къ одному. Болынаго униженія, чѣмъ я пере­
несла теперь, мнѣ ужъ не видать.
Гербертъ взглянулъ на нее. Она встрѣтила его взглядъ.
Горячей волной пробѣжала страсть отъ одпого къ другой. ГІо
они стояли молча, неподвижно. Нѣсколысо секундъ они слы­
шали только, какъ кровь бьется въ ихъ жилахъ и какъ тяжелое
дыханье съ трудомъ вылетаетъ изъ ихъ груди.
—
Мы не должны забывать,— сказалъ, наконецъ, Гербертъ,—
что существуетъ долгъ, долгъ относительно себя и относительно
другихъ. Свой долгъ я вшку ясно, потому я такъ и говорю съ
тобой, Мери, хотя мнѣ это страшно тяжело: я не могу тебѣ
помочь, все должно остаться, какъ есть.
Мери усталымъ движеніемъ взялась за ручку двери. — Въ
такомъ случаѣ, я уйду! сказала она. Пожалуйста, передай мой
привѣтъ папѣ, скажи, что я приходила къ нему, что ничего
нѣтъ особеннаго, мнѣ просто хотѣлось повидать его, и что мы
нѣсколько минуть поболтали о томъ, о семь. Скажешь?
—
Понятно, я никому не разскажу!— отвѣчалъ Гербертъ и
закрылъ за нею дверь.
XIII.
Больш ая зала гостиницы и деревянная галлерея, шедшая
наверху вокругъ стѣиъ ея, были почти полны, а на лѣстпицѣ
все еще слышался топотъ и скрипъ сапоговъ людей всѣхъ со-
словій, для которыхъ избирательное собраніе являлось пріятною
замѣною обычнаго воскреснаго времяпро вожденія. Всѣ просто-
одѣтые, люди цѣлыми группами входили въ двери, охраняемыя
почетными лицами партіи, и, разговаривая вполголоса, безъ
всякой торжественности, усаживались за кружки нива среди
густыхъ облаковъ табачиаго дыма. Но на всѣхъ лицахъ было
серьезное выраженіе; очевидное созианіе, что всѣ они, эти
мелкія, ничтожныя существа, сегодня въ качествѣ избирателей
могутъ сказать свое слово государству, что, какъ милліоны
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
115
капель соединяются въ рѣку, такъ и государство въ сущности
они сами и масса другихъ, столь же пичтожныхъ существъ.
На трибупѣ, устроенной па сцепѣ театра, гдѣ въ болѣе
спокойное время члены общества «Едииеиія» увеселяли сердца
людей игрой и пѣніемъ, былп разставлепы полукругомъ стулья
для городскихъ нотаблей, столы и кресла для ораторовъ, а вь
сторопѣ стулъ для полицейскаго офицера, смотрѣвшаго съ ску-
чаюіцимъ видомъ па все происходившее. Сидѣвшіе тутъ, на
верху, были нѣсколько удалены отъ непосредственной близости
къ народу. Онн могли пе чувствовать рядомъ съ собой локтя
сосѣда, пеітріятнаго запаха его дурного табаку, не замѣчать
безпадежнаго тупоумія на одномъ лицѣ, злобной иасмѣшки па
другомъ,— они видѣли передъ собой нѣчто цѣлое, темную, не-
опредѣлениую силу, которая называлась общимъ избиратель-
нымъ правомъ и была могущественнее, чѣмъ каждая отдель­
ная личность. Передъ этой темной толпой, окутанной облаками
табачиаго дыма, стучавшей пивными - кружками, говорившей
сдержаннымъ полушопотомъ, передъ этой толпой, состоявшей
по большей части изъ бѣдныхъ, невѣжественпыхъ людей, низко
кланялись, обращались къ пей со словами: милостивые госу­
дари, добивались ея одобрепія, ея смѣха, боялись ея опровер­
жений, ие стыдились вступать съ нею въ споръ. Потому что
эта толпа тамъ внизу означала то общее, въ которомъ каждый
человѣкъ былъ лишь песчинкой, означала нѣмецкій народъ, тѣ
пятьдесятъ милліоповъ, которые лшвутъ между песками Бал-
тійскаго прибрежья и виноградниками Лотарипгіи, мелсду озе­
рами и полями Голштейна и вѣчными спѣгами Баварскихъ
горъ.
—
Здѣсь не такъ пестро, какъ было въ ройхстагѣ при его
освящ еніи,— сказалъ старый Баннерсъ своему зятю, сидѣвшему
рядомъ съ нимъ па эстрадѣ—и воздухъ тамъ былъ гораздо
лучше. Но я, старый, благоразумпый купецъ, я чувствую себя
здѣсь положительно лучше Здѣсь я знаю, какъ мнѣ съ кѣмъ
обращаться, знаю всякаго Гинца и Купца, и опи меня знаютъ.
Но когда я долженъ разглядывать, точно въ маскарадѣ, дей­
ствительно ли человѣкъ въ бальиыхъ башмакахъ съ пряжками
и мой старый пріятель, тайпый совѣтникъ Л., и дѣпствителыю ли
мой хорошій знакомый, помѣщикъ Б., который еще третьяго
дня купилъ у меня, какъ обыкновенный смертный, машинный
котелъ и два паровыхъ плуга, дѣйствителыю ли это онъ вы­
рядился въ красное, точно хочетъ раздразнить своего быка —
нѣтъ, это мнѣ пе правится и пе идетъ къ нашему времени,
какъ я его понимаю.
Гербертъ молча кивпулъ, занятый своими собственными
мыслями. Его также поразила разница между блестящею кар­
тиною рейхстага и тѣмъ прозаическимъ, будшічнымъ спосо-
8*

116
ІІОСЛѢДНШ ВЫБОРЪ.
бомъ, какимъ составлялся здѣсь оиъ, или по крайней мѣрѣ
часть его. Видъ съ трибуны внизъ па торжественное собраніе
казался ему теперь въ воспомиианіи, точно видъ на большую
клѣтку съ рѣдкими птицами, китайскими золотистыми и сере­
бристыми фазанами, индѣйскими павлинами, пестрыми попу­
гаями, и тѣми птицами, передъ которыми зритель останавли­
вается, отчасти любуясь цвѣтомъ ихъ перьевъ, отчасти улы­
баясь бесполезной щедрости природы. Народъ тамъ, внизу, былъ.
сѣръ и безцвѣтенъ, какъ галки на родныхъ поляхъ. Это были
будни, это была дѣйствительпость и какой нибудь расшитый
золотомъ придворный съ того празднества, попавшій сюда,
казался бы актеромъ, нечаянно забывшимъ снять свой ко-
стіомъ.
Внизу между рядами публики прохаживался, повидимому
безъ всякой дурной цѣли, широкоплечій, простоодѣтый чело-
вѣкъ. На его лицѣ съ сѣдоватой бородой часто появлялась
улыбка, когда оиъ останавливался и завязывалъ разговоръ то
съ тѣмъ, то съ другимъ. Гербертъ зиалъ его. Это былъ самый
б иатый фабриканта городка Рейиингенъ, пользовавшійея тамъ
такимъ же вліяпіемъ, какъ его тесть въ Люниигенѣ. Это за-
мѣтно было ио тому почтительному виду, съ какимъ его слу­
шали тѣ, съ кѣмъ опъ заговаривалъ; всісорѣ послѣ этого раз­
говора опи обыкновенно исчезали.
—
Миѣ, право, калсется, что онъ прогоняетъ домой на­
шихъ избирателей! сказалъ Гербертъ съ удивлеиіемъ. — Вотъ
уже пятый уходить!—Старый Баннерсъ весело засмѣялся. — Онъ.
знаетъ своихъ рабочихъ! Членовъ «союза» намъ здѣсь не нужно,
опи только собыотъ съ толку народъ!
Въ эту минуту старый фабрикантъ подошелъ къ лѣстницѣ,
которая вела на эстраду и около которой молча еидѣлъ моло­
дой человѣкъ, съ необыкновенно интеллигентной физіономіей
и глазами фанатика.
—
А, здравствуйте, Краузе,— ласково заговорилъ онъ съ
нимъ.—Н у что дѣлается у васъ дома? Какъ здоровье вашей
жены?
Молодой человѣкъ всталъ, слегка смущенный.
—
Благодарю за участіе, г. директоръ, она чувствуегъ
себя недурно и мальчуганъ толсе!
—
Я бы на вашемъ мѣстѣ не оставлялъ ее одну на цѣ-
лый вечеръ, добродушно иосовѣтовалъ ему его собесѣдиикъ.—
Подумайте, какъ хорошо устроилась ваш а жизнь, молодая
жена, паслѣдникъ, прибавка заработной платы, чего вамъ здѣсь
попусту терять время?
Рабочій мрачпо усмѣхнулся —Пожалуй, я уйду,— пробормо­
талъ онъ и сталъ протискиваться къ выходу.
Директоръ фабрики проволсалъ его ласковымъ взглядомъ. —
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
1L7
Это одинъ изъ моихъ лучшихъ рабочихъ,— сказалъ оиъ, под­
нимаясь па эстраду. Но говоруиъ! Два года былъ предсѣдате-
.лемъ одного берлиискаго клуба! Если оиъ вмѣшается въ наши
пренія со своимъ будущимъ государствомъ, его нельзя заста­
вить замолчать! Ну, теперь, кажется, всѣ... — Опъ окинулъ
испытующимъ взглядомъ залу и, обратившись въ одну сторону,
сдѣлалъ выразительный жестъ пальцемъ, послѣ чего одинъ
длиннобородый, мрачный человѣкъ медленно удалился. — Это
безвредный смутьянь, но онъ очень любитъ перебивать всякую
рѣчь и не дастъ памъ спокойно провести собрате. Теперь
всѣ лишпіе удалены! Вы, кажется, не совсѣмъ довольны, г.
кандидатъ? Иначе пельзя. Нѣкоторые рабочіе такъ настроены,
что самые лучшія наши рѣчи не убѣдятъ ихъ, значитъ имъ
нечего здѣсь и дѣлать. Имъ полезнѣе погулять на свѣжемъ
воздухѣ. Война такъ война, а на войнѣ безъ хитростей нельзя.
Однако... — онъ посмотрѣлъ на часы,— улсе пять, кажется, пора
начинать.
Онъ позвонилъ въ колокольчикъ, открылъ собрате и про-
возгласилъ «Hoch» въ честь императора. Затѣмъ онъ далъ
слово старому Бапиерсу «для его лебедипой ивени», какъ
онъ выразился. Онъ при этомъ добродушпо засмѣялся, слу­
шатели тоже улыбнулись, улыбнулся и маленысій коммерцш
совѣтникъ, начиная свою рѣчь, совершенно сухую и делови­
тую. Гербертъ замѣтилъ, что публика,— очевидно хорошо зна­
комая обоимъ фабрикантамъ,— не выказывала ни малѣйшей
наклонности къ патетическимъ или торжествепнымъ излія-
ніямъ. Для этого требовалось больше свободы въ умствениомъ
и матеріальнымъ отношепіи, чѣмъ сколько оыло отмѣрено судь­
бой этимъ людямъ, съ трудомъ влачившимъ жизнь подъ гне-
томъ мелочпыхъ заботъ. Они любили и понимали одно только
трезвое обсуждепіе фактовъ, сдобренное нѣсколысо грубова-
тымъ юморомъ.
Съумѣѳтъ ли онъ съ своими строгими, нѣсколыео повели­
тельными манерами, внушить этимъ людямъ довѣріе? Онъ этего
не зналъ, но и передѣлать себя не могъ. Отказаться отъ части
самого себя ради одобренія толпы, это казалось ему унизи­
тельным^ и онъ съ негодованіемъ отвергъ бы всякую мысль
объ этомъ.
.
И что такое въ сущности одобреніе толпы? Онъ съ ужа-
сомъ замѣчалъ, какъ чужда его душѣ вся эта исторія съ вы­
борами, въ которой опъ надѣялся найти спасепіе и самозаове-
ніе. Онъ испыталъ, что есть вещи, которыхъ никогда нельзя
забыть, мысли, которыя тѣмъ сильиѣе преслѣдуютъ человѣка,
чѣмъ больше онъ старается подавить ихъ, желанія, которыя
на крыльяхъ бури летятъ за тѣмъ, кто убѣгаетъ отъ нихъ.
Безполезно бѣжать. Онъ захваченъ, онъ въ плѣну и безъ

118
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
всякой надежды иа спасеніе. Если раньше у него еще были
сомнѣнія и надежды, послѣ сегодняшнего разговора съ ней
оиъ чувствовалъ, что нѣтъ выхода. Онъ теперь зналъ то, что
прежде только угадывалъ, что она несчастна! Она, правда,
ничего пе говорила о себѣ. Она говорила только о своемъ
мужѣ, о его поступкахъ и свойствахъ. Но этимъ было все
сказано. Онъ зналъ теперь, что имѣлъ право нѣсколько дней
тому назадъ бросить въ лицо графу слова: Ты убиваешь ее,
она гибнетъ отъ лсизни съ тобой, и ты это очень хорошо
знаешь, и смѣешься иадъ этимъ!
Какъ сквозь покрывало видѣлъ оиъ тамъ внизу неподвижно
сидЬвшія, опутанный табачпымъ дымомъ фигуры избирателей,
къ которымъ старый коммерціи совѣтиикъ обращ ался съ своею
рѣчыо. Онъ слышалъ, какъ тотъ произнесъ его имя, какъ опъ
его хвалилъ и рекомендовалъ избирателямъ, какъ тамъ и сямъ
среди собранія раздался гулъ одобренія, и ему стыдно стало
передъ этими честными людьми, которые смотрѣли на него съ
пытливымъ довѣріемъ, готовы были передать въ его руки всѣ
свои заботы и ыелкія непріятпости, тогда какъ въ его груди
горѣла одна только мысль, преступная мысль!
—
Не пожелай жены ближняго твоего!.. Ему снова пред­
ставилась дряблая фигура его зятя, выраженіе гпѣва на его
обыкновенно веселомъ лицѣ, злобпое сверканье въ его маленькихъ
глазахъ. Да, онъ былъ правъ. Опъ лселалъ жены ближняго и
не могъ не желать, и думалъ о ией день и ночь и не могъ
думать ни о чемъ другомъ въ свѣтѣ...
Внизу поднялся шумъ и говоръ. Онъ услышалъ что-то о
«предложепіи Канитца», о торговыхъ договорахъ и затѣмъ
раздалось громкое: браво! Это полоясительно удивило его.
Неулсели есть люди, которые тамъ живо интересуются подоб­
ными вопросами и неулсели оиъ доллсенъ быть представите­
лемъ ихъ интересовъ?
Въ головѣ его неотвязно звучали слова: «Не убій!» Онъ
теперь зналъ, этотъ человѣісъ убивалъ ее! Она гибла изъ за
него и была слишкомъ горда, чтобы кому бы то ни было
признаться въ этомъ. Сегодня она дала ему угадать это, когда
неожиданное свиданіе привело ее въ смятенье, въ отчаянье.
Послѣ этого она будетъ молчать и гибнуть съ крѣпко сжа­
тыми губами, погрулсаясь все нилсе въ болото, куда оиъ ее
тащ ить за собой. А онъ доллсенъ смотрѣть на это, слолса
руки, такъ какъ каждый шагъ, какой онъ сдѣлаетъ къ ея спа-
сенію, будетъ шагомъ къ гибели ихъ обоихъ; онъ долженъ
смотрѣть, какъ пошлость лсизни все сильиѣе и сильнѣе заса-
сываетъ ее, это благородное созданіе, этого человѣка въ пол-
номъ смыслѣ слова.
Зачѣмъ лсивутъ на свѣтѣ такія твари, какъ его зять? По­
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
119
чему нельзя уничтолсать ихъ, какъ мы упичтожаемъ сорную
траву? Онъ вдугъ почувствовалъ, что къ нему самому относи­
лось то, въ чемъ онъ обвинилъ другого. Онъ толсе могъ бы.
убить, убить его хладнокровно, сознавая, что дѣлаетъ доброе
дѣло, что это лучше, чѣмъ мучиться, какъ теперь, въ безсиль-
ной злобѣ.
Громъ рукоплескаиій пронесся вдругъ по залѣ. Старый
Баннерсъ кончилъ говорить и на прощанье раскланивался со
своими избирателями, которые хлопали ему и кричали браво.
Господа, сидѣвшіе за предсѣдательскимъ столомъ, съ благодар­
ностью полсимали ему руку; снизу къ нему протягивались
потныя ладони, и когда директоръ фабрики, сидѣвшій подлѣ
него, всталъ и, зазвонивъ въ колокодьчикъ, проговорилъ просто
и сердечно: Господа, да здравствуетъ наш ъ депутатъ! Hoch,
еще разъ hoch, и трилсдыіюсіі!— замерзшія стекла залы задро­
жали отъ бурныхъ криковъ толпы. Среди нея не замѣтно было
умиленнаго или торжественнаго настроенія. Напротивъ, было
что-то веселое въ томъ сердечиомъ прощаньѣ, съ какимъ при­
сутствующее обращались къ вѣрному человѣку, вышедшему изъ ихъ
среды и вполиѣ заслулсившему свой отдыхъ н а старости лѣтъ.
Маленькій коммерціи совѣтникъ толсе не пролилъ ни одной
слезы, а, напротивъ, выпилъ добрый глотокъ пива и спокойно
сказалъ Герберту:—Ну, теперь твоя очередь, сынъ мой! Говори
просто и приступай прямо къ дѣлу. На красивыя фразы здѣш •
ній народъ не поймаешь. Не забудь высказаться противъ на­
лога на табакъ, поговори объ вывозной пошлинѣ на сахаръ,
о хлѣбныхъ пошлииахъ и такъ далѣе, упомяни о спорѣ съ
казной по поводу лѣсныхъ участковъ, и въ заключеніе скажи
нѣсколько фразъ объ общегосударствеиномъ благѣ,^ такъ, нѣ-
сколысо чистонѣмецкихъ, сильиыхъ фразъ, простой человѣкъ
это понимаетъ... Н у , директоръ, давайте слово моему зятю!
Когда Гербертъ началъ говорить, онъ забылъ обо всемъ,
кромѣ своей рѣчи, и ириступилъ прямо къ дѣлу, какъ ему
совѣтовалъ тесть. Ему помогла пріобрѣтенная въ штабѣ спо­
собность быстро сосредоточивать мысли и выражать ихъ кратко
и сильно, а также привычка офицера говорить свободно, громко
и ясно. Онъ не старался отнимать у своей рѣчи своеобразный
и неистребляемый тонъ казармы, вообще нисколько не старался
подлаживаться къ своимъ избирателямъ, напротивъ, онъ выска-
зывалъ свое мнѣніе твердо, почти рѣзко. Но эта военная опре­
деленность и краткость, повидимому, нравилась толпѣ, точно
такъ же, какъ прямая, строгая фигура оратора, которая среди
людей, отбывшихъ военную повинность, невольно вызывала
довѣріе къ бывшему офицеру арміи.
Вскорѣ крики «браво» раздались не за однимъ только пре-
зидентскимъ столомъ, но и среди слушателей; эти крики ста-

120
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
новились все громче и чаще, а когда кандидатъ кончилъ, по
всей залѣ пронесся гулъ одобреиія.
Директоръ всталъ: Мнѣ кажется, это именно такой чело-
вѣкъ, какого намъ нуж но. — сказалъ опъ. Мы, избиратели, си-
дящіе здѣсь наверху, вполпѣ согласны съ нимъ, вы, кажется,
также. Никто не возражаетъ? Ну, въ такомъ случаѣ я провоз­
глашаю: Да здравствуетъ нашъ кандидатъ, г . Гальдернъ,
hoch, hoch, hoch!
Не такъ бурно, какъ для стараго Бапнерса, а все таки
довольно громко и дружно раздались крики въ честь Герберта,
и въ виду многочисленности партіи оиъ могъ считать свою
побѣду и свои выборы въ рейхстагъ обезпеченными. Даже
длинный, худощавый ландратъ, который, чтобы не уронить
своего политическаго пололсепія, сѣлъ не съ нотаблями на­
верху, а за отдѣльнымъ столикомъ среди своихъ подчинеиныхъ,
даже онъ задумчиво иощипывалъ свою сѣдую бородку и благо­
склонная улыбка пробѣжала по его птичьей физіономіи. Ему,
какъ старому гусару, этотъ бывшій офицеръ во всякомъ
случаѣ нравился гораздо больше, чѣмъ тотъ берлинскій
графъ.
Только за однимъ изъ переднихъ столиковъ бѣлокурый,
повидимому, взволнованный господинъ съ мрачной физіономіей
не поднялся съ мѣста и почти насильно помѣшалъ встать
двумъ бородатымъ господамъ съ растерянными лицами, сидѣв-
шимъ рядомъ съ нимъ. Когда за часъ передъ тѣмъ товарищъ
по полку выскочилъ изъ окна деревенской гостиницы, онъ
порядкомъ ушибъ себѣ локоть, кромѣ того собаки потрепали
его, пока онъ бѣжалъ къ санямъ, поэтому онъ не сталъ спо­
рить, услышавъ, что грустный бургомистръ, только что спу-
стившійся съ лѣстницы вмѣстѣ съ своими сателитами, прика­
зываете кучеру ѣхать какъ можно скорѣй домой. Но когда они
очутились въ полѣ, далеко отъ сердитыхъ избирателей, и по-
ѣхали спокойною рысыо, имъ овладѣло раскаянье въ томъ,
что онъ покинулъ своего друга и кандидата въ опасности и
оказался недостойнымъ его. Возвращаться назадъ было слиш-
комъ поздно, да никто бы па это и не согласился. Но ему
пришла въ голову другая, болѣе счастливая идея: все это было
одно недоразумѣніе! Онъ уѣхалъ такъ поспѣшно, потому что
хотѣлъ иа болыпомъ собраніи возражать противниками и пе
усиѣлъ во время сообщить своимъ объ этомъ намѣреніи только
вслѣдствіе разыгравшагося скандала.
Гансъ Стиксъ, грустный бургомистръ, не хотѣлъ ничего и
слышать объ этомъ, и гакъ только сани остановились, безъ
шуму, большими шагами е.;.;ернулъ за уголъ. Его смиренные
спутники, ошеломленные всѣдін событіями этого дня, позволяли
дѣлать съ собой, что угодно, и товарищъ по полку потащилъ
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
121
ихъ вмѣстѣ съ собой въ избирательное собраиіе, а теперь
сдѣлалъ имъ знакъ поддержать его вставаиьемъ.
—
Дренія!— закричалъ опъ громкимъ голосомъ.
Фабриканте, исполнявшій роль председателя, улыбнулся - -
Если вы имѣете что либо сказать, -
проговорилъ онъ
сде­
лайте одолжѳніе, выскажитесь! Только, пожалуйста, докоро .
—
Я совершенно коротко.— Товарищъ по полку обрати
къ собванію съ большимъ достоинствомъ.
К — Господа! нашъ высокоуважаемый г. Баннерсъ имѣетъ
еще другого зятя, моего друга, графа де Грайнъ...
_
0
Въ нѣсколышхъ группахъ раздался громкіи см
ужъ былъ здѣсь вчера!— закричалъ чей-то голосъ
_
Графъ де Грайнъ— продолжалъ товарищъ по полк},
поѣхалъ теперь въ деревни...
огпшпір о
Смѣхъ усиливался. Мнопе, совсѣмъ ничего не в «
»
графѣ, находили почему-то смѣшнымъ, что вотъ
п<ь
ѣхалъ въ деревин. Но товарищъ по полку рад
-р
Р
порядкомъ хлебнуль изъ своей дорожной фляжки. - Не шѣи
тесь, господа!— закричалъ о н ъ ,- к т о въ морозъ зимнею ночъю
пѵскается въ путь, у того должно быть горячее сердце...
УСІ^еи холод ны й5 ноги! - договорилъ какой-то невидимыи
ПЯРТЧ
_
И я хотѣлъ бы спросить господъ, сидящихъ тамъ на­
верху: какъ относитесь вы къ кандидатур ямтоящыо д^ га
народа? Неужели мы будемъ свидетелями борьбы двухъ близ
кихъ родственниковъ? Я спрашиваю прямо г.
дерна: неужели вы не чувствуете себя нравственно об
нымъ уступить этотъ избирательный округъ вашему зятю, ко­
торый, какъ чиновникъ, хорошо ознакомился съ нимъ, ко-
І0Р-"'нѣтъ!-коротко отвѣчалъ Гербертъ, не вставая. Въ
онъ не заслуживаешь довѣрія
усилился. Лицо
товарища по полку стало темнокраснымъ.
—
Не смѣйтесь господа! — вскричалъ онъ.
—
Дело очень
серьезно' Господинъ, сидящій тамъ наверху, произнесъ оскор-
Se
я прошу его взять назадъ его слова, будто графъ
ле Гпайнъ не достоипъ быть депутатомъ! _
—
Нѣтъ,— произнесъ Гербертъ въ третій разъ совершенно
спокойно Предсѣдатель всталъ и позвонилъ. —
Я лишаю слова
господина, сидящаго тамъ внизу,-объявилъ онъ рѣш=
ымъ
тономъ хозяина фабрики, неприв:ыкш;
Е щ е кто нибудь хочетъ говорить? Нѣтъ? Отлично! Въ таком
случаѣ собраніе закрыто.

122
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОР'Ь.
XIV.
Когда бывшій и будущій депутатъ вмѣстѣ подходили къ
гостииицѣ «Король Пруссіи», тамъ улсе стояли готовыя сани.
Они хотѣли въ тотъ же вечеръ отправиться въ Люнингенъ въ
домъ стараго коммерціи совѣтника,— гдѣ тотъ могъ найти всѣ
привычныя удобства— а на другой день представиться тамош-
нимъ избирателямъ.
_
—
Нельзя сказать, чтобы эта поѣздка почыо была особенно
пріятиа, —сказалъ коммерціи совѣтиикъ, пояшмаясь отъ холода
и тялсело опираясь на руку своего спутника.— Навѣрпо не
меньше 12° мороза, а, пожалуй, и больше. Давно уже не было
у насъ, въ средней Германіи, такой суровой зимы. Здѣсь въ
равнинѣ еще ничего. Но когда намъ придется подниматься
туда, въ горы... съ горами плохія шутки зимой, да еще ночью...
Ну, ничего, у меня хорошій кучеръ. Онъ отлично знаетъ всѣ
дороги и тропинки, а въ такой вечеръ, шш алуй, если пона­
добится, будетъ далее трезвъ. Съ другимъ я бы не рискнулъ!
Гербертъ съ безпокойствомъ поглядывалъ па своего тестя.
Послѣднее время старикъ производилъ иа него впечатлѣніе не
столько больного, сколько страшно усталаго, одряхлѣвшаго
человѣка.— Не будетъ ли это слишкомъ для тебя трудно?—
замѣтилъ онъ.
Старикъ покачалъ головой. — Я, дѣйствительно, чувствую
себя не совсѣмъ хорошо, Но что надо сдѣлать, то надо. Это
ѵжъ послѣднее! Послѣ этого я буду свободнымъ человѣкомъ
и отправлюсь путешествовать. Зиму я проживу въ Андалузіи
или въ Парижѣ. Всего больше хотѣлось бы мнѣ катнуть въ
Японію и еще дальше. Не знаю. Меня тянетъ все дальше и
дальше, въ такія страны, которыя я и представить не могу.—
Онъ улыбнулся тихой улыбкой.— Подожди, я на старости еще
сдѣлаюсь настоящей перелетной птицей.
Они подошли къ дверямъ гостиницы. Кучеръ, пожилой
человѣкъ съ окладистой бородой, снялъ мѣховую шапку и, пе­
регнувшись наэадъ, поправилъ медвѣжью полость и ножныя
покрывала въ саняхъ.
Здравствуйте, Георгъ!— сказалъ его господинъ.— Объѣз-
жайте разочекъ, другой вокругъ площади, чтобы лошадямъ
было не такъ холодно. Мнѣ надо на минутку зайти въ отель. —
И, обращаясь къ Герберту, онъ прибавилъ:—Мнѣ жаль, что
Мери не разбудила меня сегодня послѣ обѣда. Я схожу, по­
прощаюсь съ ней. Подожди меня въ гостиной.
Онъ поднялся по лѣстницѣ и постучалъ у дверей того ну­
мера, который указалъ ему кельнеръ. —
Войдите! — раздался
равнодушный голосъ изъ комнаты. Когда онъ вошелъ, Мери
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
123
не повернула головы; казалось, она не ждала никого, кромѣ
кельнера или горничной. Завернутая въ нлащъ, чтобы защи­
титься отъ холода, который не могла уничтожить дымившая
желѣзная печка, подперевъ руками бѣлокурую головку, она
сидѣла неподвижно у стола и пристально глядѣла на колеблю­
щееся пламя двухъ свѣчей, стоявшихъ передъ ней.
При свѣтѣ ихъ ясно вырисовывался ея профиль, смѣлыя,
рѣзко очерчеппыд черты, застывшія въ неподвижиомъ равно-
душіи. Глаза ея были полузакрыты. Можпо было подумать,
что оиа спитъ. Но горячее ускоренное дыханіе слетало съ ея
губъ, указывая на внутреннее волнепіе, и грудь ея повреме-
намъ тялсело вздымалась.
—
Мери!—нозвалъ старикъ тихимъ голосомъ.
Оиа вздрогнула, и улыбка пріятиаго удивленія освѣтила ея
блѣдиое лице.— Ахъ, это ты, папа! А я думала, ты такъ и
уѣдешь!
—
Не попрощавшись съ тобой?—Старикъ съ грустью по-
смотрѣлъ на дочь, стройная гибкая фигура которой была на
цѣлую голову выше его. — Ахъ, нѣтъ, мнѣ этого ие хотѣлось!
Но, Боже мой, дитя мое, какія у тебя холодныя руки!
—
Да, здѣеь страшно холодно!—Мери придвинула отцу
стулъ. — Впрочемъ, не все ли равно, гдѣ зябнуть? Въ Берлииѣ
мнѣ также постоянно холодно. Да и вездѣ!
—
А что же ты дѣлаешь сегодня, во весь этотъ длинный
зимній вечеръ?
—
Ты видѣлъ! Я сижу и гляжу на свѣчи. Отъ этого на­
чинаете одолѣвать соиъ, и всѣ мысли нропадаютъ. Въ концѣ
концовъ, и мулсъ когда пибудь да придетъ!
—
Какіе пустые, скучные часы приходится проводить тебѣ
здѣсь, Мери.
—
Какъ такъ? Въ Берлинѣ у насъ теперь были бы гости.
Подлѣ меня сидѣлъ бы маленькій Мейеръ или принцъ, кото­
рый... ну, да я не хочу и разсказывать тебѣ объ этихъ лю­
дяхъ! Во всякомъ случаѣ, когда я сижу одна, я въ лучшемъ
обществѣ, чѣмъ съ ними.
Коммерцш совѣтникъ пытливо посмотрѣлъ на свою краса­
вицу дочь. Она выдержала его взглядъ спокойно, съ усталой
улыбкой.
—
Знаешь. Мери, - заговорилъ онъ болѣе тихимъ голо­
сомъ,— ты напрасно пе разбудила меня тогда. Мы могли бы
съ тобой потолковать о томъ и о другомъ, а теперь миѣ надо
уѣзжать. Ты, какъ узнала, что я сплю, сейчасъ-же и верну­
лась къ себѣ въ комнату...
—
Нѣтъ, не сейчасъ! - спокойно отвѣчала Мери,— я долго
разговаривала съ Гербертомъ!
—
А онъ мнѣ этого и не сказалъ!

124
ІІОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Да, это было глупо съ моей стороны, я просила его
не говорить. Изъ за чего миѣ скрывать? Мы говорили о вы­
борахъ. Я просила его уступить кандидатуру Оскару, а онъ
ие согласился. Тогда я ушла.
—
И вы не говорили ии о чемъ другомъ?
—
Ыѣтъ, папа!— сказала Мери. — У иасъ былъ длинный
разговоръ. Это нашъ первый разговоръ и будетъ послѣднимъ,
я въ этомъ увѣрена. Не поиимаю, изъ за чего ты такъ на
меня смотришь!
—
Я такъ смотрю на тебя, Мери,- — отвѣчалъ коммерціи
совѣтникъ серьезпомъ тономъ,— потому что я старикъ, и въ те­
чете своей долгой жизни научился узнавать людей и съ дур­
ной, и съ хорошей стороны. Тебя я особенно хорошо знаю: ты
вѣдь всегда была моей любимицей. Отъ меня ты ничего не
скроешь!
—
Я и не хочу ничего отъ тебя скрывать!—Молодая жен­
щина быстро встала и подошла къ нему.— Мнѣ нечего отъ
тебя скрывать, видитъ Богъ, нечего!
Отецъ посмотрѣлъ на стройную, высокую фигуру, которая
стояла передъ нимъ. залитая свѣтомъ свѣчей. — Ты ни въ чемъ
не виновата, Мери!—произнесъ опъ медленно. Это я знаю.
Но въ твоемъ сердцѣ иѣчто происходитъ. Въ немъ буря и
борьба. Ты борешься и не хочешь никому въ этомъ приз­
наться. Это правильно. У каждого изъ насъ въ глубинѣ души
есть свои раны, о которыхъ никто ничего не знаетъ, у каж­
даго есть свои тайиы, свои бури и перевороты въ глубинѣ
сердца, которые никогда не проявляются на поверхности жизни.
У васъ женщинъ это бываетъ особенно часто. Молсетъ быть,
о нѣкоторыхъ вещахъ вы вообще не можете говорить! Я и
на настаиваю. Намедни въ Берлинѣ ты не захотѣла довѣриться
мнѣ. Я молчалъ. Объ одномъ прошу я тебя, одио говорю тебѣ,
какъ твой лучшій другъ на свѣтѣ:— Мери, будь сильна!— Она.
сжалъ ея холодиыя руки въ своихъ рукахъ.
—
Будь сильна, моя милая, добрая дѣвочіса, какъ был«
до сихъ поръ!
Она сдѣлала попытку освободиться отъ него. — Что ты хо­
чешь этимъ сказать? вырвалось у нея.
Старикъ грустно усмѣхиулся. — Для чего намъ играть въ
прятки? Неулсели ты думаешь, я ничего не знаю? Мы всѣ это
видимъ, не исключая и твоего мужа, всѣ, кромѣ Элленъ, и это
большое счастье, такъ какъ все еще молсетъ уладиться, съ внеш ­
ней стороны по крайней мѣрѣ. Ты человѣісъ, ионимающій свои
обязанности, и оиъ, тотъ, который ждетъ меня внизу, тоже
научился понимать ихъ! Онъ никогда не искалъ свиданій съ
тобой, а ты сама миѣ сейчасъ сказала, что не хочешь больше
видѣться съ нимъ. Болѣе этого вы ничего не можете сдѣлать,
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
125
И никто не въ иравѣ отъ васъ требовать. Относительно того
что вы чувствуете другъ къ другу и, можетъ оыть, еще долго
будете чувствовать— съ этимъ ничего не подѣлать пи вамъ и
ни кому другому. Это является отъ Бога, неизвѣстно какимь
образомъ, и овладѣваетъ нами помимо нашей воли.
_
Нѣтъ, иѣтъ! —она отступила къ самому окну и смотрѣла
и а отца испуганными глазами,— иѣтъ, это не правда!...
Дитя "мое! спокойно сказалъ старикъ. Неулсели ты ду­
маешь что я стану упрекать тебя? Это было бы жестоко съ
моей стороны и совершенно безполезно. Когда загорится домъ,
безполезно жаловаться па огонь, а когда загорѣлся пожаръ въ
чьемъ нибудь сердцѣ, тогда я, какъ старый, благоразумный ку­
пецъ, а не проповѣдникъ, говорю только: несяастіе случилось
надобно стараться, чтобы оно не распространялось! Вотъ что
я хотѣлъ высказать тебѣ, Мери. А теперь ты могла бы, я ду-
маю, подойти ко мнѣ и сказать:
„„„„„„
_
«Да, все такъ, какъ ты говорить, пана!»—Мы поняли
іртгъ друга и остаемся добрыми друзьями.
Она сдѣлала два шага къ нему и остановилась. Лицо ея
было взволновано, ротъ полуоткрыта, ио она не произнесла
ни“У“:
мягко проговори старикъ, такъ ли я говорю?
Она беззвучно бросилась на колѣни передъ софой подлѣ
пего Она леіала, ірывъ лицо руками и зарывъ голову въ
подушки; судорожное, отчаянное рыданіе потрясало все ея
тѣло взрывъ долго сдерживаемаго и подавляемаго отчаяшя.
Кромѣ этого, въ комиатѣ не слышно было ни звука. Старикъ
стоялъ неподвижно и смотрѣлъ на распростертую подл '
молодую женщину. Губы его подергивались и иа глазахъ бли­
стали^ еле
заговорилъ онъ, наконецъ, и тихонько но-
ложилъ ей руку на плечо. Мнѣ ие надо больше никакихъ
иризианій. Я знаю довольно и теперь пойду внизъ, садиться въ
сани Я прошу тебя только объ одномъ, Мери: если д е л о дой­
дете до тоѴ -а я боюсь, скоро дойдете,-что теоѣ нельзя
будетъ здѣсь оставаться, въ одной комнатѣ съ мужемъ, об
шай мнѣ, что ты не пойдешь никуда въ другое мѣсто нигдѣ
пе будешь искать себѣ убѣжища, кромѣ какъ у меня! Ооѣщаешь
TM Бѣлокурая головка у его ногъ сдѣлала утвердительный
хнакъ а рыданье стало еще громче.
—
Ты не забудешь своего обѣщанія, Мери, когда пр
*СТЪОна снова кивнула, не поднимая лица къ отцу. Онъ ти­
хонько погладилъ ея пепельныя, шелковистыя ко с ы . - Н у , про
ш Х д и т я мое! сказалъ онъ. До свиданья! Черезъ три дня я

126
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
сталѣ
'П° Д°1)0Г^ па с°браніе въ Вальдвиитер-
сталЬ. Я , молсетъ оыть, еще застану тебя здѣсь!
Оиъ осторожно принеръ дверь, точно въ комнатѣ больной
5J2T С0Ш0Л*полѣ«
къ санямъ. Тамъ ждалъ его
Героертъ, который помогъ ему надѣть шубу. Они посмотрѣли
ГкГ ^ ДРУГа’ Н0 НИ 0ДИНЪ ИЗЪнихъ не
НИслова!
Г.
_
!р РИКЪ Не За?уталсл> какъ сл^ДУетъ, и не усѣлся въ
ани. Ну, теперь иоѣдемъ! проговорилъ онъ спокойно —и ие
Г Г . б°ЛТ Ѵ КаКЪо СеГ0ДМ вечеРомъ> вадѣвать твоего зятя.
Не такъ ли Гербертъ?
—
Да! рѣзко отвѣтилъ тотъ, и сани двинулись по темной
дорогѣ, побрякивая ІСОЛОКОЛЬЧИКОМЪ.
Нзъ своей комнаты наверху Мери слышала постепенно
* ЗВ0НЪ‘
И ТИШе РазДавались звуки коло­
кольчика, иа половину уносимые вѣтромъ; вотъ они и совсѣмъ
исчезли среди темной тиіпииы улицы.
Она, снова была одна, совершенно одна, какъ обыкновенно.
Но сегодня, послѣ двухъ разговоровъ, взволиовавшихъ ее до
ілубииы души опа вдвойнѣ чувствовала тягость уединенія.Ее
всю знобило. И оиа знала: это былъ не просто холодъ дурно
іатоплениои комнаты,^ это былъ холодъ, ноднимавшійся из­
нутри, ужасъ передъ будущимъ, которое медленно надвигалось
и давило ее.
Она встала и начала большими шагами ходить
взадъ и
впередъ по компатѣ. Полъ скрипѣлъ подъ ея легкими шагами,
одолъ платья съ легкимъ шелестомъ тащился за нею, снизу
изъ столовой доносился по временамъ громкій смѣхъ или хло­
панье дверей воскресныхъ иосѣтителей, затѣмъ все снова за­
тихло. И все было мрачно, темно, какъ въ тюрьмѣ.
Да вѣдь она и въ самомъ дѣлѣ въ тюрьмѣ. Мери остано­
вилась у окна и посмотрѣла въ темную ночь. Она была при­
говорена къ нолсизненному заключеиію въ тюрьмѣ. Правда
двери сзади нея открыты. Оиа можетъ толкнуть ихъ и выбѣ-
лсать на холодъ и непогоду, если только у нея хватитъ силы
чтобы рѣшиться на это. Но развѣ она свободна? Оиа тяжело
вздохнула, опустилась иа стулъ около стола и, какъ прелсде,
вперила глаза въ золотистое мерцаніе свѣчей. Что за польза
оълсать. 1о, что дѣлаетъ ее несвободной здѣсь и вездѣ, она
все равно должна будетъ унести съ собой, оиа доллсна стра­
дать подъ тялсестыо этихъ оковъ и погибнуть.
Если бы все скорѣе кончилось! Все! Она съ радостью ду­
мала о смерти. Теперь, какъ и много разъ во время ея уеди-
ненныхъ мечтаній, она рисовала себѣ возможность ускорить
приходъ этой избавительницы отъ всѣхъ бѣдъ. Не грубымъ
снособомъ— при мысли о самоубійствѣ холодная дрожь про-
Вжала по тѣлу молодой лсенщины— а такъ, тихонько позвать
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
1.27
ее и она, быть можетъ, подкрадется изъ-за угла. Простуда
послѣ бала, заражепіе болѣзныо въ театрѣ, въ ісонцертѣ, не­
счастный случай.., нѣтъ, она горысо улыбнулась и покачала
головой. Такого обыденнаго чуда опа ждетъ уже цѣлый годъ,
и мало по малу она пришла къ убѣждеиію, что иесчастіе при-
ходитъ только иезванымъ гостемъ. Именно потому, что это ие-
счастіе, оно и сторонится тѣхъ, кто считаетъ его благодѣя-
ніемъ, и идетъ дальше по рядамъ доволыіыхъ. На другихъ оно
и не смотритъ. Пусть сами справляются съ лсизнью, какъ
знаютъ.
,
Да, но какъ же ей справиться? Чѣмъ все это кончится/
При мысли о будуіцемъ Мери чувствовала любопытство, смѣ-
шанное съ улсасомъ, какъ человѣкъ, который, стоя на краю
пропасти, заглядываетъ въ глубину. Ей снова пришло въ го­
лову то, что она говорила Герберту: Миѣ всего двадцать шесть
лѣтъ, не молсетъ же все такъ идти цѣлый безконечаый чело-
вѣческій вѣкъ! Но гдѣ лее выходъ? Опа его не видѣла, не на­
ходила, не стоило и думать объ этомъ! Самое лучшее терпѣ-
ливо лсдать, пока придетъ всемогущая судьба и что нибудь
сдѣлаетъ, а до тѣхъ поръ лсить въ полусиѣ и заглушать всі>
эти тяжелыя, мучительныя мысли. Когда нибудь да будетъ лее
перемѣна!
Такъ она сидѣла часъ за часомъ, не обращая внимаш я на
ходъ времени, на все усиливавшиеся холодъ, и лсдала возвра-
щенія мулса.
Около полуночи ее разбудилъ изъ ея иолусна быстро при-
ближавшійся и внезапно замолкшій звонъ бубенчиковъ, хло­
панье бича и шумъ голосовъ внизу. Затѣмъ заскрипѣла вход­
ная дверь, раздались тяжелые шаги на лѣстницѣ, и какая то
неуклюлсая фигура, закутанная въ шубу, явилась въ комнату.
—
Здравствуй! проговорилъ Оскаръ тѣмъ сухимъ лселч-
иымъ тономъ, которымъ онъ обыкновенно говорилъ за об!;~
домъ послѣ особенно крупиыхъ потерь иа бирлсѣ, и обратился
къ кельнеру, с.лѣдовавшему за нимъ:— Скорѣй, грогъ, человѣкъ,
иокрѣнче, два грога, или лучше принесите сразу ^ цѣлую бу­
тылку и горячей воды. Я совершенно замерзъ. Сибирь должно
быть просто рай сравнительно со здѣшнею трущобой. Да и
здѣсь въ комнатѣ какой страшный холодъ, продолжалъ оиъ,
сбрасывая шубу и потирая себѣ руки, между тѣмъ какъ кель­
неръ улсе исчезъ.— Скажи, ради Бога, отчего лее ты не велѣла
прибавить дровъ?
—
Я забыла,—отвѣчала Мери.
—
Забыла! Ну, конечно! Миѣ бы только хотѣлось знать,
о чемъ ты думаешь. Паръ отъ дыханья виденъ! Но, понятно,
для тебя ничего не значитъ, если я умру хоть сегодня ночью.
Вѣдь я только твой мулсъ, стоитъ ли обо мнѣ беспокоиться!

128
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
Мери, молча, посмотрѣла на него. Она боялась его, когда
онъ былъ въ такомъ настроеніи, и сегодня боялась больше
чѣмъ когда нибудь. Но она знала, что ея молчаніе особенно
раздражаетъ его, что ему хочется поскорѣй сорвать сердце, и
потому рѣшилась заговорить. — Ты, кажется, не особенно до-
воленъ сегодняшнимъ вечеромъ? спросила она.
—
Напротивъ!—Голосъ Оскара сразу смягчился. — До сихъ
поръ я только par distance заставлялъ нѣмецкій народъ при­
лежно работать иа себя, а теперь я увидѣлъ его вблизи! Очень
интересно, долженъ тебѣ сказать! Золотые люди! Чисто дѣт-
скія сердца! И какіе довѣрчивые, безъ всякой
лживой, при­
витой воспитаніемъ почтительности передъ собственностью или
образованіемъ. Ты не повѣришь, Мери, съ какою искренностью
они встрѣчаютъ городскихъ господъ, пріѣзжающихъ въ деревню.
Эта первобытность прямо умилительна. Она освѣжаетъ душу.
У меня такое ощущеніе, точно я сейчасъ взялъ холодную
ванну.
Онъ замолчалъ и съ мрачной улыбкой закурилъ сигару.
Мери не знала, какъ понимать его слова.
—
Ты пріѣхалъ назадъ съ одними только санями, сказала
она. — К уда же дѣлись осталъныя?
—
Пропали!—Оскаръ пускалъ густыя облака дыма.— Ис­
чезли въ ледяной пустынѣ Гейцингенъ— Люнингенъ— Гейден-
фельдъ!
—
То есть, какъ ж е это? Надѣюсь, никакого несчастія не
случилось съ твоими друзьями?
—
У меня нѣтъ друзей! Если ты подразумѣваешь ту кучку
болваповъ, которые здѣсь привязались ко мпѣ, то ихъ разо-
гналъ первый же день кампаніи. Надѣюсь, они всѣ убрались
къ чорту. Я одинъ пробирался назадъ черезъ снѣга, какъ На­
полеонъ изъ Россіи.
Мери ничего не отвѣчала, но смотрѣла иа него испуган­
ными глазами. — Съ моимъ послѣднимъ сторонникомъ; типо-
графщикомъ, я поссорился передъ самыми городскими воро­
тами, продолжалъ графъ. Толстый дурень вылѣзъ изъ саней
и побрелъ домой пѣшкомъ. Негодяй Кулкштетъ и я, мы
вдвоемъ ѣхали дальше и съ чѵвствомъ пѣли: Во Фраыцію два
гренадера изъ русскаго плѣна брели...
Мери подняла голову:
—
Значитъ, на собраніи дѣло шло плохо?
—
И оба душой пріуныли, дойдя до нѣмецкой земли. По­
смотри на меня, Мери, далее моя философская голова опу­
стилась на грудь; такое нравственное похмѣлье, какъ сегодня­
шнее, мало кому приходится испытывать.
Кельнеръ принесъ все, что нужно было для грога. Оскаръ
выслалъ его воігь и, среди тяжѳлыхъ вздоховъ и покачиваній
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
129
головой, принялся приготовлять себѣ свой любимый напи-
токъ.
—
Народъ!— говорилъ оиъ. Я былъ слишкомъ хорошаго о
немъ мнѣнія! Онъ вовсе не добрый! Оиъ вовсе не трудолюби­
вый! Оиъ пе хочетъ на меня работать, a вмѣсто того хохо-
четъ, когда ничего иѣтъ смѣшпого, и бросаетъ въ меня снѣжки
съ камнями. Онъ очень, очень дурно встрѣтилъ меня!
Мери придвинула свой стулъ. — Да что же однако случи­
лось?—спросила опа.
—
Однимъ словомъ,— графъ де Грайнъ спокойно вытеръ
себѣ усы и поставилъ стаканъ съ дымившимся грогомъ иа
столъ,— мы осрамились, лсена моего сердца, осрамились до
мозга костей. Мои митинги сорваны, мой комитетъ самъ себя
распустилъ, я самъ сдѣлался для братцевъ-крестьянъ источни-
комъ неисчерпаемой веселости, а впрочемъ, все идетъ отлично!
—
Хорошо, но что ж е ты думаешь дѣлать теперь?
—
Послушай Мери, — отвѣчалъ графъ, протяни-ка руку ж
достань мнѣ путеводитель изъ чемодана! Такъ, благодарю!
—
Что же ты хочешь смотрѣть? Отсюда въ Люнингенъ
не идетъ желѣзная дорога. Намъ придется ѣхать въ саняхъ.
—
Въ Люнингенъ?—Оскаръ перелистывалъ книгу, нахму-
ривъ лобъ.— За какимъ чортомъ поѣду я въ Люнингенъ?
—
Тебѣ же надо тамъ показаться. Избиратели...
—
Избиратели!—Гнѣвъ графа, наконецъ, прорвался на­
ружу, онъ вскочилъ со стула, лицо его побагровѣло.
—
Избиратели! Не смѣй никогда произносить это слово,
Мери, иначе я взбѣшусь! Я ие хочу ничего больше слышать
объ этой шайкѣ немытыхъ динамитчиковъ, рѣшительно ничего.
Чортъ возьми ихъ всѣхъ и совсѣмъ. Пусть они посылаютъ
въ свою дурацкую говорильню, въ этотъ рейхстагъ, кого хо­
тятъ. Такой длсентельменъ, какъ я , не молсетъ имѣть съ ними
никакого дѣла.
Мери молчала въ нѣмомъ страхѣ. Значитъ, и послѣдняя
наделсда пропала.
—
Я еще не совсѣмъ съ ума сошелъ!—продолжалъ онъ,
бѣгая взадъ и впередъ по комнатѣ.— Вотъ путеводитель. Вотъ
нашъ поѣздъ. Онъ отходитъ въ десять пятьдесятъ утра. Завтра
вечеромъ мы будемъ въ Берлииѣ.
Мери тоже встала. — И мы тамъ останемся?
—
Да!
—
И все пойдетъ по старому?
—
Да!
—
Ты, значитъ, совсѣмъ отказываешься отъ мысли о по­
литической карьерѣ?
—
Конечно. Вообще это была нелѣпость. Я попробовалъ
ради тебя, потому что обѣщалъ тебѣ. Но это для меня сов-

130
ПОСЛѢДНІЙ БЫБОРЪ.
сѣмъ не подходяще. І-Іародъ слишкомъ глупъ! Единственный
результатъ: без*онечная досада, ссора со всѣми твоими вод­
ными и срамъ со всѣхъ сторонъ! И за всю эту штуку я еще
доллсенъ переносить разныя неудобства и платить собствен­
ными чистыми деньгами! Нелѣпость! Не лучше ли сидѣть въ
ѣерлинѣ, стричь овецъ, отрѣзать купоны...
—
Мы одни! —сказала Мери,— ты самъ мнѣ признавался
два мѣсяца тому назадъ, что ты не стрижешь овецъ. а , на­
противъ, потерялъ всѣ паши деньги!
Графъ смутился, но только на одну минуту. Онъ очень
скоро вернулъ себѣ самообладаніе,— Это было тогда, возразилъ
онъ, но теперь... «биржа все равно что водопадъ,—говоритъ
маленькш Мейеръ, вода то поднимается, то спускается». Те­
перь я опять поднялся.
—
Нѣтъ,— сказала Мери, теперь ты болѣе, чѣмъ когда ии-
оудь, въ рукахъ маленькаго Мейера. Я это знаю. Онъ самъ на­
половину признался мнѣ! - Графъ наморщилъ лобъ и подошелъ
совсѣмъ близко къ ней. ~ А тебѣ что до моихъ дѣлъ?—спро­
силъ онъ не громко, но со злобной нотой въ голосѣ.
Иъ его удивлеиію, Мери на этотъ разъ продолжала стоять
спокойно, не отступая, какъ обыкновенно.
—
Ты постоянно вообралсаешь, что весь свѣтъ для тебя
одного созданъ, сказала она,— что ты умнѣе всего свѣта. Я
сначала то же думала. Когда слышишь, какъ ты говоришь,
невольно приходитъ въ голову, что человѣкъ съ такою само-
увѣренностью доллсенъ лее что нибудь изъ себя представлять.
огда твои спекуляціи не удались, я подумала: это несчастіе,
которое можетъ со всякимъ случиться... Папа тоже не разъ
терпѣлъ болыпія неудачи въ дѣлахъ! Къ тому же вѣдь это
переходное время. Оно скоро покалсетъ, что оно такое и что
можетъ сдѣлать... Ну, вчера и сегодня ты показалъ себя въ
рѣшительныя минуты, и оказалось, что ты вовсе не то, что я
раньше въ тебѣ видѣла и на что надѣялась...
,
^ что ж е такое?—Графъ внѣ себя отъ изумленія смо-
трѣлъ на жену. Ему казалось невѣроятнымъ, что она осмѣли-
вается такъ говорить съ нимъ.
—
Я улсъ лучше не скажу! —Она говорила холодно и
спокойно, но съ такимъ презрѣніемъ, что злобные огоньки все
сильнѣе разгорались въ его глазахъ.
Скажи, пожалуйста, Мери,—онъ хотѣлъ взять ее за
руку,—что съ тобой случилось?
Она отдернула отъ него руку, прислонилась къ краю стола
и смотрѣла ему прямо въ лицо.
Пока тебя не было,— сказала она,—я тутъ сидѣлаини о
чемъ особенномъ не думала, но когда ты мнѣ разсказалъ,
какъ вышло Д'Ьло съ твоими выборами, и какъ вообще пойдетъ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
131
наша лсизнь, это меня вззолповало до глубины души... Надо
лее мнѣ, наконецъ, высказаться, и я высказываюсь...
—
Прелестно!—Графъ де Грайнъ все еще не могъ опра­
виться отъ своего изумленія. — П раво прелестно! Вотъ жена,
такъ жена! Она знаетъ, что нужно дѣлать, когда мужъ, уста­
лый до смерти, возвращается отъ дикарей. Ну , пусть улсъ се­
годня будетъ все одно къ одному! ГІолсалуйста, говори что >
тебя на сердцѣ?
—
То, что я и прелсде у тебя спрашивала: неужели мы
въ самомъ дѣлѣ будемъ продолжать наш у берлинскую жизнь
въ прежнемъ обществѣ?
Гоафъ Оскаръ посмотрѣлъ на часы и притворно зѣвнулъ. —
Завтра въ это время, объявилъ онъ, мы будемъ играть въ
карты съ припцемъ и съ маленышмъ Мейеромъ и ты будешь
проигрывать, какъ обыкновенно.
.
—
Нѣтъ!— сказала Мери, дѣлая громадное усиліе, чтобы
спокойпо вынести его взглядъ.
-
Меня- тамъ не будетъ. Въ
этотъ Берлинъ я не вернусь больше!
т,
—
Что такое?— Оскаръ невольно отступилъ на нисколько
шаговъ,— что такое? повторилъ онъ,— да ты съ ума сошла. 1ы
пе вернешься?—•Онъ снова быстро подошелъ къ ней.- Газвь
ты забыла, что ты моя лсена,?
—
Я твоя лсена,-отвѣчала Мери,—но въэто болото я не
пойду за тобою. Я его боюсь. Я не хочу погибнуть въ немъ.
—
Глупыя женскія фразы!
—
Это не фразы! Я знаю всѣ твои дѣла, знаю, кому ты
долженъ и почему ты спокойпо смотришь, когда твои прія-
тели гадко улыбаются мнѣ и удерживаютъ мою руку, поцѣло-
вавъ ее. Мы ещ е принадлелеимъ къ обществу и сохраняемъ
приличный тонъ. Но мы дошли уже до пограничной черты.
Скоро мы зайдемъ за нее и ни одинъ порядочный человѣкь
не приведете свою леену въ нашу гостиную. Противъ этого
я хочу себя уберечь, чѣмъ только могу. Единственное спасе­
т е для меня и для тебя—это отецъ. Я пойду къ нему, если
ты меня вынудишь...
„ TM ,ІТТГТТГ
Лицо графа поблѣднѣло.— Ты, кажется, вообще находишь,
что у тебя' нѣтъ никакихъ обязанностей относительно меяя.
проговорилъ онъ.
0
А у тебя не было обязанностей относительно меня.
спросила Мери.— Ты не былъ обязанъ сохранить меня такой
ж е чистой, какою взялъ? A вмѣсто того ты окрулсилъ меня
гпязью и гадостью. Я мечтала о широкой, свободной жизни, а
ты сдѣлалъ мою жизнь такой мелкой и низменной, что она
стала мнѣ въ тягость, что мнѣ стыдно смотрѣть на моихъ
'бывшихъ подругъ: у нихъ есть мужья, которыхъ онѣ могутъ

132
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
уважать, и родной домъ, а не отвратительная тюрьма какъ
наша берлинская квартира!
р
ка къ.
~
тТакъ! Вотъ Ужъ ты Д° чего договорилась!—прошипѣгь
онъ. Ты ужъ и не уважаешь меня?-Она покачала головой
-
Я не могу. Гы совсѣмъ не тотъ, какимъ я тебя считала Ты
живешь въ болотѣ Я не хочу идти туда за тобой Я хочу
жить въ чистои обстановкѣ.
У
ттп ~ Пожалуйста!-онъ съ трудомъ сдерживалъ бѣшенство —
полеалуйста продолжай.
шсшлни,
лTM ~к ІІОТОМу я и Г0В0РЮ тебѣ: Начнемъ новую жизнь' Вдали
отъ Берлина и отъ всего прочаго. Отецъ поможете тебѣ
—
іакъ ... и затѣмъ?
.
о “ , 3аТѢМЪ’'
0ТВѢчаЛа МеРи’— я сдѣлаю все, что могу. М о­
ж ете оыть мы снова станемъ понимать другъ друга!
Опъ бѣгалъ по комнатѣ, заложивъ руки въ карманы- лицо
его выражало сильнѣйшее негодованіе.- А если я тебѣ с’каГ у
лосоГ аТ°
ШШ вздаРъ?-Ч > » Р TM ъ онъ глухвмъ“ :
—
Въ такомъ случаѣ отпусти меня!-голосъ ея звѵчалъ
с С “ свИобУожуРГ Н0^ ° ІПУС“ МѲЯЯ Іеперь же’
*““
Онъ испугался. Этого онъ не ожидалъ. Не зпая, что ска­
зать, онъ старался оттянуть время.- Это только говорятъ--
лаютеТЪ °НЪ СЪ насмѣшлшюй Улыбкой,— по
никогда не дѣ-
,.~
БЫВаЮТЪ МИПУТЫ ~ пР°г°ворила Мери, смотря мимо него
ъ пространство,— когда вдругъ чувствуешь: теперь или никогда
Іогда является мужество, какого прежде не было, точно будто
сразу просыпаешься и начинаешь жить. Я это чувствую те­
перь. Я твоя жена. Я готова раздѣлить твою жизнь. Но пусть
эта жизпь идетъ иначе, лучше, чѣмъ до сихъ поръ. А если
это невозможно, разстанемся!
Онъ ничего не отвѣчалъ и, продолжая мрачно шагать по
комнатЬ, старался собраться съ мыслями. Они оба молчали
въ комнатѣ царила та жуткая тишина, которая слѣдуетъ за
разрушеніемъ долгой, съ трудомъ поддерживаемой лжи, и пред­
вещаете облегченіе: наконецъ-то маски упали и люди стоятъ
другъ проіивъ друга не какъ лицемѣры, утомленные притвор-
ствомъ, а какъ честные враги.
ириівор
Оскарѵ лногое передумэлъ.— «Отецъ единственное спасеніе
для тебя и для меня!» эти слова Мери запали емувъ голову
Она права. Ради стараго Баннерса не надобно доводить дѣла
“
г
крайности' Но оыъ хотѣлъ сперва п" зонд0ро!
силъ“ онъ?„:“
н в м с ьЭТО Переска3ала СЕОеМУ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
133
Она покачала головой.
—
Я говорю это тебѣ одному. Никто третій этого не слы­
шалъ и пе долженъ слышать.
—
Ты, значитъ, и ие видѣла сегодня отца?
—
Нѣтъ. видѣла. Передъ гтъѣздомъ онъ приш елъ попро­
щаться со мпою. И онъ мнѣ сказалъ, чтобы я пріѣзжала къ
нему, если иначе нельзя будетъ.
—
А что лее ты ему на это отвѣтила?
—
Ничего, я заплакала.
_
рм|—онъ ходилъ взадъ и впередъ, тихонько посвисты­
вая. Вдругъ ему пришла въ голову мысль.— A кромѣ пего ты
ни съ кѣмъ сегодня не видалась? —спросилъ опъ небрежнымъ
тономъ, не оборачиваясь къ ней.
Она подняла голову. Этого вопроса она ожидала. — Виде­
лась,— отвѣчала она,— случайно! Я пошла къ папѣ и встрѣ-
тила Герберта...
—
Герберта!— краска гпѣва залила лицо его, въ которомъ
зловѣще блистали маленькіе глазки. — Герберта! Я такъ и
лсдалъ этого имени! Въ этомъ все дѣло! Я сразу угадалъ!
Вотъ откуда явилась твоя внезапная энергія, вотъ отчего ты
хочешь уѣхать! Вотъ отчего ты не можешь уважать своего
мужа! Молчи! я теперь все понимаю!
—
Я вовсе и не думаю говорить!— спокойпо отвѣчала
Мери.
Онъ подошелъ совсѣмъ близко къ ней. — Объ чемъ ты съ
нимъ говорила?— спросилъ онъ повелительно.
—
Ни о чемъ такомъ, чего бы ты не могъ слышать.
—
А именно?
—
Я говорила ему, какъ бы
мнѣ хотѣлось, чтобы ты
имѣлъ новыя задачи въ жизни. Аонъ мпѣ отвѣтилъ, что не
можетъ уступить тебѣ и снять свою кандидатуру.
—
Превосходно!—графъ злобно захохоталъ.— П раво, отлично!
И это послѣ нашего разговора третьяго дня утромъ!
—
Я не знаю, какой у васъ былъ разговоръ третьяго дня
утромъ.
—
Я тебѣ не разсказывалъ! Но, замѣть, пожалуйста,
Мери!—Онъ схватилъ руку лсены и говорилъ, стараясь при­
дать особенную выразительность своимъ словамъ.— Я не кукла,
у меня, можетъ быть, есть другіе недостатки, но я не трусъ.
Что мое, то я держу такъ же крѣпко, какъ дерлсу въ эту ми­
нуту твою руку. И пусть никто
не вздумаете тягаться со
мной. Такъ то. Нечего смотрѣть на меня такими большими
глазами. Неужели ты думаешь, что я слѣпъ? Неужели ты
думаешь, что я не вижу того... о чемъ лучше не говорить?
Неужели ты думаешь, я не зналъ, что происходило въ тебѣ
съ прошлаго года? Я тебя насквозь вижу!

134
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Мери молчала. Онъ бросилъ еще одинъ взглядъ на ея
олѣдное, неподвижное лицо. Затѣмъ оиъ оставилъ ея руку,
которая безсильно упала вдоль складокъ платья, и продолжалъ.
ходить по комнатѣ.
Мнѣ улсъ это надоѣло,— бормоталъ онъ сквозь зубы,
говоря сісорѣе самъ съ собой, чѣмъ съ Мери;—гдѣ я, тамъ и
онъ, куда я иду, туда и ему нужно. Онъ отнимаетъ у меня
то, что мнѣ принадлежитъ! Онъ дѣлаетъ меня бѣдпякомъ! Но
мнѣ это окончательно надоѣло. Я положу этому конецъ! Си­
лой, если нельзя иначе!—Онъ обратился къ леепѣ:—Совѣтую
тебѣ, не разговаривай съ нимъ больше! Я запрещаю тебѣ
видѣться съ нимъ.
—
Напрасно ты запрещаешь то, чего я безъ того никогда
не дѣлаю, отвѣчала Мери спокойно. — Мнѣ кажется сегодня
при нашей случайной встрѣчѣ мы оба, и оиъ, и я, чувство­
вали, что это наше послѣднее свиданіе.
^ мъ л у 11111®! сказалъ Оскаръ рѣзко. — И оставайся при
этомъ. Ты просто не доллсна больше думать о немъ!
Грустная улыбка скользнула по лицу Мери.
Ну, это еще что такое?— онъ посмотрѣлъ на нее во^
просительно, со скрытымъ гнѣвомъ.— Это, вѣроятно, доллсно
означать; «Ты глупъ, какъ дитя! Я думаю о немъ, когда хочу».
Мери молчала.
—
Отвѣчай-лсе!—прошипѣлъ онъ.
Не тогда, когда хочу,— сказала Мери,— а когда пе могу
не думать. Я постоянно думаю о немъ и никакъ не могу
этого измѣнить.
Онъ отвернулся. Его гнѣвъ сталъ вдругъ холодпымъ и до-
шелъ до бѣлаго каленія.
—
Да, такъ,— проговорилъ оиъ медленно.— Теперь все
ясно и понятно. Теперь мы знаемъ, каковы наши отпошенія.
Вопросъ только въ томъ, кто изъ насъ двухъ окажется сильнѣе.
—
Я не хочу быть сильнѣе,— отвѣчала Мери.— Я увѣрена,
что никогда въ жизни не буду счастлива. Но самоуважеиіе я
хочу сохранить, и потому прошу тебя, удали меня отъ твоего
берлинскаго круга знакомыхъ. Если ты хочешь оставаться
среди него, отошли меня къ отцу. Мнѣ все равно!
—
Все равно!—Оскаръ сжалъ кулаки. — Скажите, какая
святая! Она страдаетъ, а я могу дѣлать все, что угодно. Если
я поѣду въ Берлинъ, надо мной будутъ смѣяться: «А вашъ
милый зятекъ славно посадилъ васъ на мель!» Если я оста­
нусь здѣсь, я долженъ любоваться, какъ , вмѣсто меня, выби-
раютъ въ рейхстагъ моего милаго зятя; если я обращусь къ
тестю, онъ отвѣтитъ: «Я помогаю твоему зятю, а не тобѣ».
Если я брошу все и уѣду куда-нибудь въ чужую страну по
желанію моей супруги, она будетъ сидѣть молча и, какъ сама.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
135
любезно сообщила мнѣ, будетъ день и ночь думать о миломъ
зятѣ!— онъ остаповился и со злобной улыбкой закусилъ пилс-
нюю губу. — Но пусть опъ поостерелсется, милый зятекъ! Вы,
пріятели, еще не знаете меня! Я чертовски золъ, когда мепя
доведутъ до крайности. А мой милый зять, кажется, намѣреиъ
это сдѣлать! Отлично, я ему себя покажу! Я найду подхо-
дящій случай и покончу всю эту исторію однимъ ударомъ.
Первый разъ въ жизни пришлось мнѣ стать въ такое дурац­
кое пололсеніе...
Онъ былъ такъ раздралсенъ, что не слышалъ легкаго стука
въ дверь, повторившагося нѣсколысо разъ. Но Мери повернула
голову. — Говори по крайней мѣрѣ потише, кто-то стоитъ за
дверью.
.
—
Теперь, въ полночь?— онъ взглянулъ на часы. — Ахъ пу­
стяки!—Но въ эту минуту раздались три удара посильнее.
Оскаръ нахмурился. — Кто тамъ? — закричалъ онъ, не
отворяя.
—
Я!
„
Я! это можетъ сказать всяісій оселъ!— проворчалъ графъ.
Но при этомъ онъ улыбнулся съ удовольствіемъ. Опъ узналъ
голосъ товарища по' полку. Вотъ человѣкъ, который пришелъ
кстати! На немъ молено было сорвать сердце.
—
Поди въ спальню, М ери!-сказалъ оиъ.— Этого молодца
мнѣ надобно сегодня ж е отдѣлать! Подлецъ бросилъ меня въ
опасную минуту. Ну , я не такъ трусливъ, какъ онъ. Я это
ему покажу!
Мери вышла въ сосѣднюю комнату и заперла за собою
дверь.
,
—
Войдите,— грозно крикнулъ Оскаръ, и на порога по­
явился товарищъ по полку.
Глуповатый юноша былъ замѣтно взволнованъ. — Извините,
что я пришелъ такъ поздно...— н ач ал ъ онъ нетвердымъ голо­
сомъ, но графъ не далъ ему договорить.
—
Пожалуйста, что за церемоніи между героями!—вскри­
чалъ онъ.— Садитесь! Вѣдь мы оба герои, не правда-ли, много­
уважаемый товарищъ?
Грубая шутливость его тона пугала бѣднаго молодого
человѣка.— Это было недоразумѣніе, пробормоталъ онъ,—я
пришелъ разъяснить то недоразумѣніе, которое произошло
сегодня вечеромъ.
—
Не случилось-ли съ вами чего нибудь?— осведомился
графъ. — Не пострадали-ли благородныя части вашего тѣла? Я
это спрашиваю, потому что когда мы разстались, народъ очень
любезно бомбардировалъ васъ сзади снѣжками.
—
Господинъ графъ! еще разъ прошу мепя извинить...
—
За то, что вы убѣжали?— спросилъ Оскаръ любезно.—

136
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
Пош^те^Тмой'д^юъ^напюг^полка*0»81«TMTM0^ W °No!
Вѣдь на самомъ дѣлѣ н и TM
TM?’
а TM СІ;азать’ ш
«КÄS,Г,ѴЕ“
L"!“
'
онъ могъ все себѣ позволить чтс^Т* Ьднолицымъ трусомъ
привода. Васъ оскорбили, графъ! '
Ц моего
шилГиосТобѣдГ?W ° “
народномъ собР“ іи. Я поспѣ-
с°бР- ВотъZ T 7 еѴ ав“
’ вТш^ъПОTMресоТъЭТ0МУ
ВЫ явились? Какъ?- на“ ѣш“ во замѣтилъ Оскаръ!_И чтожъ,
сказке“
таПОя1сГъ иZ
ТѲСТЬ И Ваш* 3” ь
«Господа, а TM вы ду„аеіе о графГГ?оаГъ“ н Р Г°Л°С°МЪ:
намъ выбпать Pm?» g
'
ч' ѵ Ä грайнъ? Не лучше ли
лицо вашему зятю
ЭГ0ТЪ B0DP ° “
ДРTM» въ
—
А онъ что сказалъ?
вает7дов*£л
* * 8аСЛуЖИ"
—
Честное слово!
ВЪ“““ Ä“ СКаз“1?
—
И другіе слышали это?
—
Всѣ!
ÄST
—
C’Ä
Не правда-ли, графъ, -замѣтилъ товарищъ по полку,— я
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
137
не ошибся, когда думалъ, что вы воспользуетесь этимъ оскорб-
леніемъ, чтобы...
—
Пожалуйста, молчите,— грубо сказалъ Оскаръ. — Вообще
я говорилъ совсѣмъ пе съ вами, а самъ съ собой. Вы не
имѣете никакого нопятія ни о Богѣ, пи о мірѣ Божіемъ и
совершенно неподходящи для того дѣла, которое я имѣю въ
виду. Ио одно вы можете мнѣ сказать: гдѣ найти сегодня же
ландрата?
—
Тамъ, въ випномъ погребкѣ па площади,— пробормоталъ
бѣііокурый юпоша, и напуганный, и оскорбленный. — По
воскресеиьямъ тамъ обыкновенно сидитъ цѣлая компанія.
—
Цѣлая компанія, говорите вы?
—
Да, по большей части офицеры.
—
Отлично! ведите меня туда! Только извините па ми­
нуту. Я схожу попрощаться съ женой.— Онъ вышелъ въ со­
седнюю комнату.
—
Мнѣ опять надо уйти иа иѣсколько минутъ, Мери.—
сказалъ онъ спокойиымъ тономъ. — Тамъ сидятъ двое, трое изъ
вліятельныхъ лицъ нашей партіи. Мнѣ надобно переговорить
съ ними насчетъ завтрашняго и послѣ завтрашняго дня.
Она посмотрѣла на него.— Значитъ, мы въ Берлинъ не
ѣдемъ?— спросила она тихо.
—
Да, если ты этого не хочешь!—Онъ отрывисто за-
смѣялся. — Я вовсе не желаю доводить дѣло до скандала.
—
Такъ ты остаешься въ здѣшнемъ избирательномъ ок-
ругѣ?
—
Да, самое большее, если я на одинъ день проѣду иа
бельгійскую границу.
—
И ты продолжаешь выступать кандидатомъ въ рейх-
стагѣ?
—
Да, но какъ! —Оиъ надѣлъ пальто, галоши и взялъ
шляпу,—
- по своему, непренебрегая средствами! Я еще удивлю
тебя, Мери! Спокойной ночи!
ХУ.
—
Слава Богу! На сегодня кончены избирательныя со-
бранія!— Старый коммерціи совѣтникъ, подйодя къ дверяиъ
трактира, съ наслажденіемъ вдохнулъ свѣжій ночной" воздухъ.
Зять его, по обычаю всѣхъ кандидатовъ, сидѣлъ еще въ боль­
шой комнатѣ за столомъ и пилъ пиво съ разными вліятель-
ными лицами своей партіи. Но старикъ не выносилъ табач-
наго дыма, шума, жара раскаленной печки. Онъ чувствовалъ
себя утомленнымъ, что очень часто случалось съ нимъ за по-
слѣднее время, когда на него находили припадки тоски и

138
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
угнетенія, и, пока закладывали лошадей, ходилъ тихгшкTM
взадъ и впередъ по улицѣ, завернувшись ’въ S
ш убу
*
свѣTMія, лунная. Онъ издали узналъ длиинпо
ощую фигуру, завернутую въ непромокаемый плащъ съ н а - ’
На ГЛа3а шапкой’ съ толстой палкой въ рукахъ- фи-
ура быстро приближалась и пытливо посмотрѣла на него
М711І л-
е °TMиося! это вы, г. коммерціи совѣтникъ — ска-
Ъ КГ ТЦЪ 3 слегка приподнялъ шляпу.-Хорошо
я васъ встрѣтилъ. Я нарочно торопился изъ послѣдняго
поселка, гдѣ оылъ, чтобы застать васъ.
—
Что же вамъ нужно? — Баннерсъ посмотрѣлъ съ нѣ-
которымъ неудовольствіемъ н а своего длиннаго собесѣдпика -
вы хотите чего нибудь отъ меня?
’
т п г Г пН,ѢГЬ’ Б °Же М0Й’ совсѣмъ Нѣтъ!— журналистъ умѣрилъ
шагъ^и сталъ ходить рядомъ съ коммѳрдіи совѣтникомъ.
пиками.
ТШШШ хотілось■ Разъ 410 TM выстунаемъ иротив-
—
Я... я отъ васъ этого не олсидалъ!— препвалъ его тгпм-
иерцш совѣтникъ, качая головой. Е го, стараго члена рейхстага
удивляла дерзость этого голодиаго бѣдняка, к о т о Ц вдпѵTM
вздумалъ выступить каидидатомъ; ему это даже нравилось.
пихъ
Ba“
ДЬ СТарЫе знакомые>“ Продолжалъ Дит-
Генія^ когѴ7яРаВДа’МЫНѲЕСеГДабшш въ “ Рошихъ отно-
шеніяхъ, когда я вспоминаю, какъ мы распрощались
манъ Бантерсъ сціоіTM “ ““
°
Гер-
конечно! я Х0ЧУ говорить только о васъ. Если мнѣ
сдастся чего нибудь достигнуть въ жизни, первый толчокъ къ
Г с т о У П°ЛУЧИЛЪ °ТЪ ВаСЪ’ ° СТаЛЬНОе Сдѣлалъ
—
Отъ меня?—удивился старикъ—какъ такъ?
идите ли,— отвѣчалъ Дитрихъ Кустцъ,— когда я ппи-
TM
вамъ> я былъ еще совсѣмъ глупый юнецъ! Голова ѵ
*
полыа мечтами и возвышенными планами! Осчаст­
ливить другихъ людей, все человѣчество, исцѣлить весь міпъ
отъ всякихъ золъ! Ну, такія вещи вамъ, конечно, неизвѣстны?
Понятио' Вы были первый пробившійся въ жизни че-
Яувидалъ- И вотъ у меня TM ась мысль-
начинать г^ °гЧаСТЛИВИТк f Cn X'L ЛЮА0Й’ тотъ долженъ скромно
начинать съ самаго себя! Пока онъ не обезпечитъ себя опъ
ничего не можетъ сдѣлать для другихъ! Я впослѣдствіи часто
ITZT0ИвъЯІБеРTMѣ:
которыетольTMЛлаютъ
по большей »» Г0Л0ВЫ надъ вопР °сами объ °6щемъ благѣ,
жизни
Не“
С0СІ0ЯНІИ TM тег0 Достигнуть въ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
—
Вы тогда деликатно выпорводили меня за ^дверь,— про­
должалъ онъ, и теперь, когда я вспоминаю всѣ обстоятельства
дѣла, я пе сержусь иа васъ. ГІо тогда, очутившись въ Берлинъ
учителемъ безъ мѣста, я страшно злился. Я тоже хотѣлъ сво­
ими силами пробиться въ жизни, какъ вы, я хотѣлъ сдѣлаться
извѣстнымъ, вліятельпымъ политичеекимъ дѣятелемъ, и тогда
снова придти къ вамъ, гордый, какъ испапецъ, и ... — ну о вашей
дочери я не смѣю говорить...
Легкая улыбка скользнула по губамъ коммерцш совѣтника,
—
Въ Берлииѣ вамъ, кажется, пе повезло?..
Дитрихъ Кустцъ покачалъ головой.— Я попалъ въ эту боль­
шую толчею, въ ежедневную прессу! Кто въ нее попадеть...
ну, не будемъ говорить объ этомъ! Въ этомъ вѣчномъ одно-
образіи теряешь и мозгъ и кости... каждый день все одно и
тоже...
—
Мнѣ кажется, у многихъ при этомъ теряется и нрав­
ственное чутье,— замѣтилъ коммерціи совѣтникъ. — По моему
мпѣнію, представитель народа, какъ и всякій человѣкъ, зани-
мающій отвѣтственное положеніе, доллсенъ имѣть строгіе нрав­
ственные принципы. А, простите, когда я гляжу на васъ...
Дитрихъ Кустцъ опустилъ голову. — Все притупляется!' про­
говорилъ онъ медленно.— Человѣкъ самъ не замѣчаетъ, какъ
оиъ мало по малу измѣияется среди постоянной заботы о томъ,
что ѣсть завтра. Этотъ вопросъ невольно навязывается чело-
вѣку въ моемъ положеніи. Все другое, особенно плаиы осчаст­
ливить весь міръ, быстро блѣднѣютъ передъ первымъ прихо-
домъ судебиаго пристава...
Коммерціи совѣтникъ илотиѣе закутался въ свою бобровую
шубу.— Я тоже въ молодости не мало терпѣлъ нужды,— замѣ-
тилъ онъ рѣзко,— но я всегда твердо зналъ, гдѣ кончаются
закоиныя дѣйствія и гдѣ начинаются иезаконныя.
—
Боже мой, я толсе никогда не кралъ и не дѣлалъ ни­
чего подобнаго! -- засмѣялся журналистъ. — Я никогда не при-
ходилъ въ столкновеніе съ закономъ и вообще не дѣлалъ пи-
чего безчестнаго. Только... приходится часто смотрѣть сквозь
пальцы и па себя и на другихъ. Многое кажется мелкимъ и
неважиымъ передъ существенньшъ вопросомъ: что я буду ѣсть
завтра? Пока человѣкъ голодеиъ, ему не до размышленій о
добрѣ и злѣ. Только сытый заботится о нравственному
Но вы положительно не производите впечатлѣнія сы-
таго,— сказалъ Германъ Баннерсъ.
Собесѣдникъ его пожалъ плечами.— Вы меня не такъ по­
нимаете! Кромѣ физическаго голода, есть еще нравственный,- -
честолюбіе. Я говорю объ немъ. Я вѣдь сказалъ вамъ: мв:ъ
хотѣлось сдѣлать то ж е, что вы! Идти впередъ въ лсизни! Про­
бираться выше, все выше! Вмѣсто этого я застрялъ гдѣ-то

140
ПООЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
внизу гдѣ все такъ мелко и гадко. Мелкое дѣло дѣлаетъ и
человЬка мелкимъ. Чувствуешь несоотвѣтствіе между собой и
своей неприглядной обстановкой и невольно превращаешься
въцпника. Чувствуешь за собой правопрезиратъГГ
ГГзаГГмІ410С0ШаеШЬСѲбЯ^особнымъ1къболЛ
*и цѣлямГі"
P0CTm ВМѢСТѢ съ
Вотъ наДт т м 'Ь 7ѢТ Ъ ?итрихъ Кустцъ,-я это хочу сказать.
п,ПримЬрь- л вядѣлъ ваше лицо послѣ освящепія пейх-
тѣмъ ' ппевос\п°; Ваша улыбка показалась легкомысленной всѣмъ
шшним яTM1
Ятельствамъ и придворнымъ лакеямъ, которые
принимали это торжество за чистую монету. А когда нѵжно
улыб^тесь^Тагъ ^
Па ФабрИК* TM ВЪ Рейхстагѣ> вы не
у ыоаетесь. Іакъ и я перестану смѣяться. когда наконецъ
сѳРьеTMУ*> задачу, а не несчастное суще-
ствоваше берлинскаго писаки десятаго сорта.
карьерѣ?Т>іеі° Же ВЫ не пошли Д ^ьш е въ своей литературной
—
Потому что я на это не способенъ. Я яе'человѣкъ nenn ч
человѣкъдѣла.Мое мѣсто въ народныхъ собраніяхъ, насходкахъ'
Г 7 переѣзжать съ мѣста на мѣсто, говорить рѣчи, агитиі
мѣстѣ Съ ^моиш- тсъ V врагамил и Друзьями, тогда я на своемъ
Типггии г0
кРѣгшшъ лб° с ъ моими сильными легкими
будущаго времени!1TMTM
ЯW
"
пол итик-,!
т,тт ~ " ^ І0ЖеТЪ быть>~ нодтвердилъ г. Баннерсъ,— но... вѣдь
зГботъ?
аТ0МЪ Не освободитесь отъ своихъ матеріальныхъ
гаГлГ Все таки легче бУДетъ жить. «ч. П .» всегда найдетъ
себѣ,какъ вы знаете, работу и въ бюро лартіи, и въ редакціи
и въ провипціальныхъ митингахъ. А, главное я человѣіп
малыш, довольный. Что мнѣ нужно, т’о л всегда иайду“
пикакиишансов“
“
TM бУД'ІѲ каВД0*атамг- У ^съ нѣтъ
—
Это мы увидимъ!-спокойно отвѣчалъ Дитрихъ Кѵстнъ —
ІТ ^ тГ а,еСТНУЮ60РЬ6У'ЯИП“
Гвам'Тобы
все mTM
TM Ш МеНЯ и0бѣдите>НУTM жъ’ зто время
что нибѵГл ЩШп‘)а8днш“ Л " “он* По крайней мѣрѣ
живешьЧTM
’ ДЫШеШЬ Свѣжимъ “»адутамъ, двигаешься,
аи
ІіГ“ГTM
становиш ьм ДРУгимъ человѣкомъ, та-
домѣ’ птTM
Я
1Ъ восемь л^тъ тому назадъ въ вашемъ
пыли TM TM атомъ-иДеаTMстомъ, который ничего не знаетъ о
пыли и грязи гадкаго Берлина. Но вотъ идетъ мой против-
?е“ ЪнаГГрьб” !! NoКОЙНОа Н0TM’ г-коммерции совѣтникъTMи—
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
141
Опъ поклонился и пошелъ большими шагами по деревен­
ской улицѣ, освѣщенной луною.
Остальные двое молча сѣли въ сани.
ХУІ.
Гермапъ Баннерсъ и его зять съ самаго обѣда ѣздили по
тѣмъ деревнямъ, которыя твердо держались ихъ партіи, гдъ
кандидату достаточно было разъ показаться въ трактирѣ и по­
говорить съ пемногими сельскими нотаблями, сидѣвшими тамъ.
Въ прежнее время,— какъ разсказывалъ старый Баннерсъ Гер­
берту, далее этого не нужно было. Тогда достаточно оыло за
нѣсколько дней до выборовъ разослать по деревнямъ избира­
тельные листки (опи возили цѣлыя кучи этихъ листковъ и
раздавали ихъ даромъ всѣмъ желающимъ) и многіе члены,
ставшіе впослѣдствіи украшеніемъ палаты, были по приказанш
предводителя партіи избраны, никогда не видавши своего
округа. Но съ половины восьмидесятыхъ годовъ это измѣии-
лось. Справа и слѣва возникли новыя партіи, которыя со всей
эиергіей и безцеремонностью молодости ворвались въ тихую
жизпь провинціи и грубо будили своихъ соперниковъ, уснув-
шихъ на давно насижениыхъ мѣстахъ.
Съ тѣхъ поръ—не въ большихъ городахъ, гдѣ всегда тре­
бовалось нѣсколько громадиыхъ, шумныхъ собрапій— а въ
деревияхъ избирательная кампанія стала тянуться недвлями и
требовала зиачительнаго иапрялсенія не только физическихъ,
но и нравствеиныхъ силъ.
Эта мелкая, кропотливая работа въ неболыпихъ собрашяхъ
крестьянъ была страшно утомительна и однообразна. ^Вездѣ
одна и та же программная рѣчь, которую кандидата, быстро
теряющій голосъ отъ табачиаго дыма и рѣзкихъ перемѣнъ тем-
ратуры, скоро повторяете наизустъ, не только въ одииаковыхъ
словахъ и выраженіяхъ, но даже съ одинаковыми интонаціями
и двгокеиіями руки, вездѣ одни и тѣ же, то добродушныя, то
пепріятно мрачпыя физіономіи, пе выражающія большого ума
и быстраго пониманія; ве8дѣ мѣстиые аристократы,— иногда
очень вліятельиые, иногда своею безтактностыо портящіе все
дѣло --н о окончапіи собранія окружаютъ утомленного канди­
дата5и не даютъ ему покоя, вездѣ тѣ же вопросы избирателей,
тѣ же ошибки и недоразумѣнія, тѣ же мелкія хозяйственныя
нужды и заботы, кругъ которыхъ рѣдко прерывается намекомъ
на высшія стремленія, па мысль, идущую дальше будиичпыхъ
иитересовъ.
Кандидатъ знакомится съ людьми всѣхъ сословш. ііом ъ-
щикъ и священникъ, крестьяиинъ и рабочій, ремесленпикъ и

142
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
купецъ всякій недоволепъ пыиѣпшимъ временемъ и своими
дѣлами, всякій чего нибудь хочетъ и требуетъ именно отъ него.
Тамъ въ Берлинѣ, въ большомъ камеииомъ домѣ, онъ вмѣстѣ
съ прочими 396 депутатами долженъ все уладить.
Что многое выгодное здѣсь можетъ быть невыгодно въ дру­
гомъ мѣстѣ, что въ Гермаиіи, состоящей изъ разнородпыхъ
частей, находящихся на разныхъ ступеняхъ культуры, страшно
трудпо создать законъ, для всѣхъ одинаково благотворный, найти
путь всѣмъ доступный,— это съ трудомъ могли усвоить себѣ
простые умы, которые естественно видѣли только свой соб­
ственный мірокъ, ограниченный селомъ или, самое большее
избирательнымъ округомъ, и на этомъ оспованіи судили объ
интересахъ государства съ 50 милліопнымъ насѳленіемъ.
Много надо имѣть съ ними терпѣнья,— говорилъ старый
Ьаннерсъ своему зятю, которому онъ высказывалъ всѣ эти
сообралсешя на пути, въ саияхъ. -
Они не виноваты, каждый
думаетъ сообразпо съ своимъ развитіемъ. А общее избиратель­
ное право... ну, конечно, разъ оно существуетъ, такъ оно хо­
рошо... хотя я не могу не думать, что хоть, напримѣръ, я ,
1 ерманъ Ьаннерсъ, въ политическом!» отиошоніи совсѣмъ не та­
кой факторъ, не такая сила, какъ каждый изъ моихъ 800 ра­
бочихъ, которые равны мнѣ только всѣ въ совокупности, что
я им)>ю совсѣмъ иныя ооязаниости, иную ответственность,
чѣмъ калсдый изъ этихъ людей. Опи заботятся только о себѣ
и своихъ близкихъ, а я о иѣсколькихъ тысячахъ человѣкъ
которымъ даю заработокъ; а мелсду тѣмъ я ни на іоту не имѣю
правъ больше, чѣмъ каждый изъ нихъ. Впрочемъ, не будемъ
оиъ этомъ разсулсдать. Я и безъ того слишкомъ много говорилъ
сегодня.
Это тебя утомило! сказалъ Гербертъ,— я
видѣлъ по
твоему лицу.
Старикъ грустно опустилъ голову. —
Это головокрулсеніе
всѣ послѣдніе дни... никакъ пе могу я отъ него отдѣлаться.
Прежде, когда у меня являлись какіе нибудь болѣзненпые
припадки, я ихъ нобѣлсдалъ, я до нѣкоторой степени говорилъ
имъ. «приходите когда нибудь попозже, вы вѣдь видите, что
мнЬ теперь некогда лежать въ постели»! А теперь они меня
пе слушаются! Они являются безцеремонно, нредъявляютъ
векселя и я долженъ платить. Ну, вотъ я и плачу свою дань
старости. Онъ съ усталымъ видомъ откинулся иа спинку
саней. Но уступать я не намѣренъ, иѣтъ, когда Германъ
Ьаннерсъ чего нибудь хочетъ, оиъ умѣетъ поставить на своемъ.
Ну а скоро наступитъ время, когда я ничего больше ие буду
хотѣть здѣсь, и отправлюсь путешествовать. Только раньше
ты долженъ попасть въ рейхстагъ.
Сегодняшнее собраніе въ Люпингенѣ прошло очень хо­
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
143
рошо,— яамѣтилъ Гербертъ,— и вчерашпее въ Рейииыгенѣ точно
также.
Г. Банперсъ кивиулъ утвердительно.—
Все идетъ, какъ по
маслу въ городахъ и въ большихъ селахъ. Но этотъ берлинецъ,
который обдѣлываетъ свои дѣлишки въ маленькихъ деревуш-
кахъ съ благословеиія того страннаго святого, пастора Гохии-
ротъ... нѣтъ, я пе хочу говорить о моемъ бывшемъ учитслѣ,
это мепя сердитъ. Я вѣдь знаю, что этимъ людямъ принадле-
лситъ двадцатый вѣкъ. Но я слишкомъ старъ. Я ихъ не по-
ним аю!
Гербертъ тоже съ досадой пожалъ плечами. Действительно,
въ послѣдней деревнѣ, которую опи посѣтили послѣ полудня,
опи напали на слѣды Дитриха Кустца. Маленькая деревушка
считалась у нихъ «совершенно вѣрной». До сихъ поръ она
всегда единогласно подавала голосъ за коммерціи совѣтпика.
Но сегодня ея жители, мелкіе крестьяне и сельскіе ремеслен­
ники выказали ипое иастроепіе. Это не была настоящая
вражда, по недовѣріе и холодность, о которую разбивалось
все краснорѣчіе оратора, такъ что собраніе прошло довольно
вяло, и тихо.
Когда опо было закрыто, старый Баннерсъ призвалъ къ
допросу бупгомистра, богатаго крестьянина, и оказалось что
за пѣсколысо часовъ до нихъ какой то неизвѣстиый человѣкъ,
вмѣстѣ съ нѣсколькими молодыми священниками, - ^пришелъ
пѣшкомъ въ деревню и ходилъ изъ дома въ домъ. «Когда дѣло
дойдетъ до выборовъ, толковали они, то было бы хорошо и
справедливо, чтобы каждый выбиралъ кого пибудь изъ своихъ,
богатые богатыхъ, бѣдные бѣднаго человѣка, который знаетъ,
что такое нужда. Бѣдпые люди благочестивы и преданы королю,
а богатые только притворяются, у нихъ на первомъ планѣ
свой собственный интересъ, оттого они и разбогатѣли, они
только дѣлаютъ видъ, «то хотятъ помогать пароду, У г. Кустца
всего 20 пфетшиговъ въ карманѣ! Такой человѣкъ знаетъ, что
значитъ голодъ, и, если изберутъ его, онъ въ Берлииѣ ска­
жете императору, какая здѣсь иулсда, и павѣрно въ скоромъ
времени все измѣнится къ лучшему. Вотъ к а к і я рѣчи держали
эти люди; они раздавали избирательные записки съ именемъ
г. Кустца и попросили, Христа ради, у одной старухи хлѣба
и молока. Потомъ г. Кустцъ ласково раскланялся со всѣми,
пожималъ руки даже маленькихъ дѣтей и, опираясь на свою
толстую палку, пошелъ дальше, въ горныя деревни. А въ
сѵмкѣ которая висѣла у него черезъ плечо, были рекоменда­
тельный письма къ тамошпимъ священникамъ отъ пастора
Гохиирота. Пасторъ ужъ, конечно, хорошо знаетъ человѣка,
которому надавалъ столько писемъ!»
Все это пеиріятпо подействовало на нихъ. Если кандидатъ

144
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
будетъ такимъ образомъ продолжать четыре недѣли ходить по
селамъ, то проновѣдуя, то нищенствуя, онъ перетянетъ на свою
сторону всѣ мелкіе поселки съ тысячами голосовъ, а, молсетъ
быть, и нѣкоторыя болыпія села, бороться же съ нимъ не
было никакой возможности. Съ нимъ нельзя спорить иа со-
браніи, нельзя полемизировать въ газетѣ. Онъ приходитъ и
Уходит’ь, неуловимый, словно вѣтеръ, a послѣ него въ каждой
деревнѣ начинается дѣятельность священника, который под­
держиваете память о другѣ народа въ головахъ, тяжело ра-
ботающихъ и упорно сохраняющихъ каждое впечатлѣніе.
Погруженный въ эти мысли, коммерціи совѣтникъ замол-
чалъ. Вдругъ голова его опустилась и онъ усиулъ. Все дальше
и дальше неслись сани, нарушая ночную тишину звономъ ко­
локольчика. Неясно вырисовывались съ обѣихъ сторонъ бѣлѣя
снѣжныя поля, дулъ холодный вѣтеръ, а въ небесной вышины
ярко блестѣли звѣзды.
Гербертъ оглядывался кругомъ, кутаясь въ шубу. У него
было такое ощущеніе, точно онъ среди этой тишины и уеди-
пепія проснулся отъ какого то запутаннаго, тревожпаго сна,
въ которомъ онъ цѣлый депь ходилъ по крестьянскимъ трак­
тир амъ и по деревенскимъ улицамъ, а вечеромъ очутился въ
болыпомъ залѣ, наполненномъ людьми. И долго толковалъ съ ними
о разныхъ предметахъ, насильно навязанныхъ ему, заглушав-
шихъ его собственныя мысли. Теперь, когда опъ былъ одинъ,
предоставленный самому себѣ, василіе исчезло. Мысль свободно
обращалась къ тому, что было для него всего ближе, яви­
лось воспоминаніе и...
Нѣтъ, онъ не будетъ больше думать объ этомъ! Онъ далъ
себѣ слово употребить на борьбу съ этими мыслями всю свою
силу, все свое самообладаніе. И , действительно, фигура Мери,
ея блѣдныя, страстный черты потускнѣли въ его воображеніи.’
Она представлялась ему какъ будто изъ далека, какъ будто
черезъ покрывало тумана. Около себя оиъ видѣлъ совсѣмъ
другое. Красноватое, веселое лицо, непріятно блестѣвшіе глазки,
сдавленный крикливый голосъ, большая лысина и длинные
Усы оиъузнаетъ графа де Грайнъ, своего соперника въ изби­
рательной борьбѣ.
Если бы. это былъ хоть серьезный соперникъ! Но на него
повидимому, совсѣмъ не стоило обращать вииманія. Оиъ стоялъ
внѣ конкуренціи, заранѣе ог >еченный на иоралсеніе, сопер­
никъ, сдѣлавшійся смѣшнымъ и не заслуживавшій ничего,
кромѣ состраданія.
Откуда же являлась эта ненависть, эта изъ глубины души
поднимавшаяся злость, которую можно чувствовать только къ
смертельному врагу?
Гербертъ мрачно усмѣхнулся. Онъ понималъ, что это зна-
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
145
читъ. Природу трудно побѣдить! Онъ усиленно иодавлялъ въ
себѣ чувство любви, а оно разгоралось въ другомъ мѣстѣ подъ
видомъ ненависти, ненависти не къ сопернику на мѣсто въ
рейхстагѣ, а къ человѣку, подлѣ котораго она страдала и чахла,
между тѣмъ какъ онъ не могъ шевельнуть пальцемъ для ея
спасенія.
^Y
_
Она была несвободна, а онъ тѣмъ болѣе. Она ие люоила
своего мужа, у нея не было дѣтей, а онъ... старое, безъисход-
ное г о р е судорожно искривило его губы. Какъ онъ могъ оы
быть счастливъ съ своей женой, съ своими тремя бѣлокурыми
ребятишками, съ новымъ пріятнымъ дѣломъ, которое предстояло
ему! Зачѣмъ бросила ему судьба этотъ камень поперекъ до­
роги? Зачѣмъ не давала оиа ему спокойно идти своимъ иу-
темъ а насильно толкала его въ сторону, все дальше въ кусты
и териіи, въ чащу, изъ которой не было выхода, гдѣ его,
быть можетъ, ждала пропасть.
Онъ чувствовалъ ѣдкую горечь, когда думалъ о сво­
ихъ. Ему казалось, что весь послѣдній годъ онъ измѣняетъ
Элленъ каждьшъ вздохомъ, каждою мыслью, каждымъ жела-
ніемъ, зарождавшимся въ душѣ его. И именно потому, что
опа ничего не подозрѣвала, его раскаяніе было особенно ѣдко,
особенно мучительно; раскаяніе, это чувство, которое онъ,
какъ благородный человѣкъ, считалъ для себя въ прежнее
время совершенно невозмолшымъ, жить съ которымъ, и при
этомъ притворяться спокойнымъ, веселымъ, казалось ему не-
мыслимымъ. Раньше онъ смотрѣлъ иа жену сверху внизъ, съ
добродушнымъ созпаніемъ своей мужской силы; теперь онъ
казался самъ себѣ мелкимъ сравнительно съ нею, такою спо­
койною, такою искренною и уравыовѣшенною. А она, опъ
это видѣлъ, она глядѣла н а него съ вѣрою, съ горячей, ти­
хою любовыо, которая безъ всякихъ бурь и страстей должна
была согрѣвать и освѣщать всю жизнь.^
Есл и бы онъ могъ вернуться къ ней? Опъ вѣдь люоилъ ее,
не тою страстью, которая неизвѣстно откуда налетѣла па нею ,
окрасила для него весь міръ грозовыми тучами, наполнила
какимъ-то душнымъ трепетомъ, нредвѣстникомъ бури
онъ
любилъ ее, какъ любятъ друга, у котораго всегда можно найти
помощь и утѣшеніе. Сердце его радовалось при видѣ ^ этой
счастливой матери, непогрѣшимымъ чутьемъ угадывавшей что
хорошо и чисто. Онъ и самъ ие утратилъ еще птого чутья.
Напротивъ, онъ всѣми силами старался сохранить ого. Можетъ
быть оно поможете ему вернуться къ ней и къ своему преж­
нему я, молсетъ быть рана его сердца понемногу излѣчится.
Рубецъ отъ этой раны онъ, конечно, будетъ носить всю лсизнь,
и когда нибудь, когда оба они будутъ сѣдыми стариками, оба
многое переживутъ и научатся прощать, онъ разскаж ете ей о

146
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
самой тяжелой борьбѣ, какую ему пришлось выдержать, и о
побѣдѣ, къ которой она его привела, сама того пе подозрѣвая.
Ему было грустно, что ея пе было теперь съ нимъ. Не
раньше шести недѣль могъ онъ снова увидаться съ нею и
тогда оиъ поклялся въ этомъ самому себѣ—тогда все прош­
лое будетъ погребено. Тогда его впѣшняя жизнь будетъ опять
принадлежать труду, этому единственному цѣлителю всѣхъ стра-
даній, труду и тому широкому полю деятельности которое онъ
себѣ приготовляете хлопотливой работой на выборахъ; его внут­
ренняя жизнь будетъ принадлежать семьѣ. Забвеніе тихо и
безмолвно покроете все остальное.
Конечно, шесть недѣль это большой срокъ. Оиъ боялся
ихъ, какъ будто оиѣ таили новыя опасности, неопределен­
ный, неуловимыя, которыя словно призраки мелькали въ тем-
потѣ около сапей.
Колокольчикъ звенѣлъ ровнѣе, усталыя лошади шагомъ под­
нимали экипажъ на послѣднюю крутую горку, съ которой
открывался видъ на виллу коммерціи совѣтника.
Переходъ къ болѣе тихому движенію разбудилъ старика.
Оиъ приаоднялся и зѣвнулъ.
Ахъ, Господи, да, бормоталъ онъ еще ие вполнѣ очнув­
шись, развѣ мы пріѣхали? не знаю... у меня что то рябите
передъ глазами... какъ то не ладно! Но что лее это такое? —
Онъ провелъ рукою по лбу и окончательно проснулся:—Что
это значите?—вскричалъ онъ съ удивленіемъ.— Всѣ окна освѣ-
щепы? Георгъ, что это значитъ?
Кучеръ повернулъ свою заиндевѣвшую бороду къ хозяину. —
Я тоже не знаю, господинъ коммерціи совѣтникъ,— проговорилъ
онъ съ недоумѣніемъ.
Удивительно!—Баннерсъ покачалъ головой.—Должно
быть, всѣ люди перепились! ІІосмотри-ка, Гербертъ! Весь домъ
освѣщенъ! Далее въ трехъ гостиныхъ наверху горятъ свѣчи!
A вѣдь я никого не приглашалъ, мпѣ и безъ того нездоровится!
Поѣзжайте скорѣй, Георгъ, пока они насъ не замѣтили. Я
хочу своими глазами увидѣть ихъ безчиыства!
Кучеръ подогналъ лошадей и они быстрымъ галопомъ про-
ѣхали послѣднія сажени. Не олсидая помощи Герберта, едва
давъ санямъ остановиться, старикъ выскочилъ изъ нихъ
и побѣжалъ по лѣстницѣ, въ сопроволсденіи своего зятя, опи-
равшагося на палку. —И двери открыты! ворчалъ онъ, входя
въ освѣщенныя сѣни. — Это еще новости! Все вверхъ дномъ въ
моемъ домѣ! Я имъ задамъ...
—
Здравствуйте, дѣдушка!—раздался громкій дѣтскій голо-
сокъ. Старый Баннерсъ остановился, какъ вкопанный, и ра­
достное изумленіе освѣтило вдругъ лицо его.— Что это? дѣтки... —
говорилъ онъ, задыхаясь,— и ты Элленъ? да правда ли это?
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
147
Двумя большими шагами Гербертъ очутился рядомъ съ
нимъ. Онъ ие вѣрилъ ушамъ своимъ, а мелсду тѣмъ... голосъ
Эллепъ и вотъ она сама, бѣлокурая красавица, стоитъ, при-
жимая къ себѣ двѣ кудрявыя дѣтскія головки, и съ счастливой
улыбкой протягиваетъ имъ руки.
Y,
„
^
д а это я, —весело говоритъ она, идѣти.— Бэои уже спитъ,
а Альберта я только на минуту выпесла изъ постельки. Ть\
не сердишься, Гербертъ?
—
Нѣтъ, но какъ ты это вздумала пріѣхать.
—
Мнѣ хотѣлось сдѣлать тебѣ сюрпризъ!—Она подняла къ
нему свое розовое личико, чтобы получить поцѣлуй. - И все
вышло именно такъ, какъ я надѣялась! Прелестно. Вы и не
подозрѣвали, когда увидѣли освѣщенныя окна.
—
Нѣтъ. Конечно, нѣтъ!— отвѣчалъ Ьаннерсъ, шЬ ясь и
тихонько щипля щеки своего внука,— да разсісажи лее...
Нечего и разсказывать!— сказала Эллепъ и вошла вмвстѣ
съ мулечииами въ хорошо вытопленныя комнаты,— просто, мнѣ
хотѣлось сдѣлать сюрпризъ! Оттого я все и приготовила поти­
хоньку. Я подумала: что вы съ Гербертомъ будете дѣлать здѣсь
цѣлыя недѣли? Вѣдь вы же не можете постоянно оыть н а со
браніяхъ, а такъ вы будете сидѣть рядомъ, да скучать. А я
въ Берлинѣ тоже сижу и скучаю безъ Герберта. Вотъ мнѣ и
пришло въ голову пріѣхать къ тебѣ, въ наше старое / нѣзДи-
Здѣсь мы молсемъ полсить всѣ вмѣстѣ, пока Героерта выоерутъ...
—
Если еще мепя выборутъ,— замѣтилъ ея мужъ, усажи­
ваясь вмѣстѣ съ прочими за круглый чайный столъ
Она съ удивленіемъ посмотрѣла па него.— Н у , полно, ска­
зала опа. вѣдь люди же не сумашедшіе, отчего имъ тебя
не выбрать! Да и папа этого хочетъ! Да, мы, значитъ, здѣ,ь
отлично вмѣстѣ поживемъ, и дѣтямъ свѣжій воздухъ будетъ ію-
лезенъ, и миѣ такъ пріятно опять очутиться дона, съ милымъ
папой, и все будетъ такъ мило и хорошо, т. е . — договорила она
иетвердымъ голосомъ, точно робкій ребенокъ,— если Іер оертъ
не отошлете насъ назадъ въ Берлинъ!
Онъ взялъ ея руку и посмотрѣлъ ей въ глаза.
-
Нѣтъ, Элленъ—сказалъ онъ серьезно,- этого я не сдѣ-
лато! Я сердечно радъ, что ты пріѣхала, я очень теоѣ благо­
даренъ. Ты своимъ пріѣздомъ сдѣлала для меня больше, чѣмъ
ДУ Коммерціи совѣтникъ откашлялся.— Н у пожалуйста, безъ
трогателыіыхъ сценъ! —перебилъ онъ зятя и засмѣялся. — Ока-
лсемъ просто: тебѣ пришла въ голову умная идея, Элленъ, мо­
жешь гопдиться этимъ!
_
Я и такъ горжусь!— отвѣчала молодая женщина
и окинула с т о л ъ взглядомъ. Сверху его освѣщала мягкимъ свѣ-
томъ висячая лампа, противъ нея съ аппетиюмъ кушалъ, при-

148
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
чмокивая и прихлебывая, старшій изъ ея бѣлокурыхъ малютокъ.
мУжъ сидѣлъ рядомъ съ пей и держалъ ея руку, а по другую
сторонѵ кипѣвшаго чайника ласково кивала ей сѣдая голова
° тца. — Какъ хорошо, вотъ такъ!— сказала она. — Какъ я это
люблю! Если бы всегда такъ было! Правда, Гербертъ?
—
Да, Элленъ, такъ всегда и будетъ.
—
А всетаки мы не всѣ въ сборѣ. Бѣдная Мери! какъ
мнѣ ее жаль! Что они здѣсь подѣлываютъ?
Коммерціи совѣтникъ протяиулъ ей пустую чашку.— Ахъ,
оставимъ это. дитя мое, мнѣ не хочется опять сердиться. Р а ­
дуйся, что твой мужъ лучше.
Е я лицо стало' серьезно.— Этому я отъ всей души радуюсь!
сказала она, глядя на Герберта. Можете мнѣ вѣрить. Я знаю,
что я въ немъ имѣю, и знаю, что я счастливѣе многихъ дру­
гихъ. Если Гербертъ хоть немнолско доволенъ мною...
Она почувствовала, какъ онъ пожаль ея руку . —Ты знаешь,
что ты для меня!—отвѣчалъонъ спокойно.— Ты и дѣти. Вымоя
жизнь. Это и должно быть жизнью для всякаго человѣка. Все
другое сравнительно съ этимъ ничто!
' Элленъ улыбнулась счастливою улыбкой. Всегда очень сдер­
жанный, Гербертъ рѣдко говорилъ о своихъ чувствахъ, да еще
въ такомъ тонѣ. Она взглянула иа него съ такою благодар­
ностью, точно получила отъ него неожиданную награду. Отецъ
ея добродушно засмѣялся.
—
Прекрасно!— вскричалъ онъ,—старые супруги пустились
въ сантиментальности! Но это всетаки не дурно! Во всякомъ
случаѣ лучше, чѣмъ если бы ссорились!
При этомъ онъ шутя кивнулъ Элленъ, но въ томъ взглядѣ,
какой онъ бросилъ на Герберта, было болѣе глубокое значеніе.
И Гербертъ понялъ его. Ему стало какъ то легче въ груди,
точно будто какая то тяжесть постепенно сваливалась съ нея.
Онъ наклонился къ ребенку.— И мальчишки, кажется, отлично
себя чувствуютъ, замѣтилъ онъ. У Эрнеста далее щечки но-
рововѣли.
Элленъ поспѣшила подтвердить это.
—
Здѣсь совсѣмъ не такой воздухъ, какъ въ Берлииѣ. Они
здѣсь навѣрно поправятся. Мы пріѣхали около полудня и Эр-
нестъ до самаго вечера игралъ съ дѣтьми садовника: они сдѣ-
лали болыпутцаго снѣжнаго человѣка. Завтра онъ тебѣ пока-
жетъ. А теперь маршъ въ постель! Господи, ужъ скоро один­
надцать часовъ. Онъ еще никогда не сидѣлъ такъ долго! А, вотъ
идетъ и няня!
Няня поклонилась и удалилась со своимъ воспитанникомъ.
Старый Б аннерсъ также всталъ.
—
Я пораньше л ягу, —сказалъ онъ.— Можетъ быть, завтра
мнѣ будетъ лучше. Завтра и безъ того у насъ полдня отдыха..
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
149
А па послѣ завтра предстоите серьезная работа. Мы двинемъ
силы прямо па лагерь противника, я отправлюсь въ Виммер-
сталь, ты въ деревни по ту сторону горъ. Мы должны подойти
поближе къ пастору Гохинроту и къ г. Кустцу. Дѣло серьез­
нее, чѣмъ я сначала думалъ. Ну, все еще уладится. Про­
щайте, дѣти! не сидите слишкомъ долго! Кандидату толсе
нужно отдохнуть!
Онъ вышелъ изъ комнаты ие совсѣмъ твердыми шагами.
Гербертъ и Элленъ слѣдили за пимъ глазами. Взгляды ихъ
встрѣтились и высказали другъ другу одно и то ж е: оезпокой-
ство о состояніи здоровья старика.
у него нехорошій видъ!—тихо сказала Элленъ.
Я нахожу, что онъ мѣняется съ калсдымъ днемъ. Онъ никогда
не жалуется, я знаю, но потому то и нельзя ему вѣрш.ъ,
когда онъ бодрится и думаетъ, что можетъ раоотать, какъ
прежде!цо ^ ^ дѣлать? я просилъ его предоставить мнѣ
вести одному избирательную борьбу. Опъ ни за что не хочетъ.
Онъ привыкъ трудиться и его никакъ не заставишь отды-
ХсІТЬ
Они замолчали. Одпо только однообразное тиканье стѣн-
ныхъ часовъ присоединялось къ вою вѣтра за окнами. Вдругъ
въ домѣ поднялся шумъ, по лѣстницѣ застучали тяжелые шаги,
на дворѣ заговорили.
—
Посмотри, пожалуйста, Гербертъ, не случилось ли что
нибудь!— съ тревогой проговорила молодая лсенщина.
Гербертъ вышелъ изъ комнаты и, когда онъ вернулся,
лицо его было еще серьезнѣе, чѣмъ прежде.— Онъ посылаетъ
за докторомъ,—сказалъ онъ вполгоса,—теперь, ночью! И. все
таки увѣряетъ, что это ничего, что мы не должны нисколько
безпокоиться!
.
Розовыя щечки Элленъ поблѣднѣли. Она подвинулась ближе
къ мужу и взяла его подъ руку.— Я тебѣ признаюсь,—про­
шептала о н а . - Я пріѣхала сюда не только для того, чтобы
сдѣлать сюрпризъ! Я... я боялась. Мнѣ все кажется, что ему
ужъ не долго жить съ нами.
Голубые глаза ея наполнились слезами. Она прижалась къ
нему, какъ испуганная птичка.
Есл и это случится,— сказала она въ полголоса, тогда
у меня никого не останется, кромѣ тебя! А ты Гербертъ,
ты вѣдь по бросишь меня, ты не уйдешь отъ меня, не оста­
вишь меня одну? Видишь ли, я этого не перенесу, я умру.
Ты вѣдь этого не сдѣлаешь, не правда ли?
Онъ испуганно взглянулъ на нее.
—
Более мой, Элленъ, съ чего тебѣ пришли въ голову
такія мысли?

150
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Она старалась улыбнуться сквозь слезы и покачала хор о­
шенькой головкой.— Не знаю,— сказала оиа нѣлсно.—Это очень,
глупо съ моей стороны! Иногда, когда я смотрю па тебя, миѣ
вдругъ дѣлается страшно, Богъ знаетъ чего, мнѣ кажется, что
намъ грозить какое-то несчастіе!..
—
Отъ несчастія мы также мало застрахованы, какъ и
всѣ люди, Элленъ!
—
Конечно. Но мы должны стараться сами ие дѣлать
себя несчастными. Обѣщай мнѣ только одно, что ты никогда
не бросишь меня, и я буду довольна!
Онъ взялъ обѣ ея руки въ свои и посмотрѣлъ ей прямо
въ
глаза.—Клянусь тебѣ Элленъ!— сказалъ онъ громко и
серьезно.— Мы дали другъ другу слово прожить вмѣстѣ всю
жизнь и останемся вмѣстѣ, и никто не долженъ становиться
между нами и разлучать иасъ, никто..., а теперь,— онъ всталъ,
улыбаясь, и заговорилъ другимъ тономъ,— пойдемъ спать. Дол-
жеиъ сознаться, что я очень усталь.
Элленъ крѣпко пожала ему руку. Она совершенно успо­
коилась. — Да, пойдемъ,— сказала она, направляясь къ две-
рямъ,— но постой, чуть не забыла!— тамъ на столѣ лежитъ
письмо къ тебѣ. Его принесъ сегодня посыльный изъ Люнин-
гена!
—
Какую массу писемъ приходится получать во время
выборовъ, просто ужасъ!—Гербертъ съ досадой разорвалъ кон­
верта.— Иди себѣ, Элленъ!—я сейчасъ, только прочту это
царапанье.
Онъ кивнулъ ей и слышалъ, какъ ея легкіе шаги поднима­
лись по лѣстницѣ, между тѣмъ какъ онъ разбиралъ неправиль­
ный почеркъ письма.
«Милостивый Государь! По порученію г. графа де Грайнъ,
который чувствуетъ себя оскорбленнымъ заявленіемъ, сдѣлан-
нымъ вами во вчерашнемъ народномъ собраніи, мы, нижепод-
писавшіеся, просимъ васъ назначить намъ часъ свиданія на
завтрашнее утро, а равнымъ образомъ сообщить намъ имена
вашихъ свидѣтелей.
Съ совершеннѣйшимъ почтеніемъ остаемся ваши покорные
слуги: Бекманъ, лейтенантъ ландвера. Фонъ Шварцахъ, земле-
владѣлецъ».
Вызовъ! Онъ опустилъ письмо и съ утомленнымъ видомъ
пожалъ плечами. Онъ только что надѣялся выбиться изъ этихъ
водоворотовъ, навсегда забыть все, что связывало его съ
тѣмъ міромъ, a желѣзная рука снова тянетъ его внизъ, къ
новымъ пучинамъ, къ новымъ бурямъ!
Почему? почему— вѣчный вопросъ! Судьба не отвѣчаетъ.
Она играетъ своими живыми куклами. И онъ самъ только те­
перь почувствовалъ, какъ онъ слабъ передъ нею. Онъ созна-
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
151
валъ, что въ глубинѣ души радуется этому письму. Оно разбу­
дило ту ненависть, которая, какъ огонь подъ пепломъ, неу га­
симо тлѣла въ немъ, она давала его чувству тотъ исходъ,
котораго требуетъ натура мужчины.
Онъ невольно выпрямился и сжалъ кулакъ. Бъ эту
нуту раздался голосъ жены его.
"
Что лее ты не идешь. Г ербер п?— звала Эллена сверху
въ полголоса.- Не было ли чего нибудь непріятнаго въ
Сьмѣ?
_
Нѣтъ, рѣшителыю ничего! —Онъ спряталъ письмо въ
карманъ.- Глупости, какъ обыкновенно. Я иду, Элленъ!
XVII.
Они оба мало спали въ эту ночь; безпокойство объ отцѣ
отгоняло отъ нихъ сонъ. Нѣсколько разъ подходили они къ
окнѵ и прислушивались, не звенитъ ли вдали колокольчикъ,
не ѣдетъ ли докторъ. Бѣлая спѣжная равнина, освѣщеннад лу­
ною!’ была видна на далекое пространство до самаго подло­
ж и 'г о р ъ , которые поднимали къ зимнему, звъздному неоу
свои темныя волнообразный вершины. Порывы вѣтра со сто-
номъ проносились по равнинѣ и крутили снѣжную пыль.
Накопецъ-то пріѣхалъ окружной врачъ, старинный прія-
тель коммерціи совѣтника.
.
Кучеръ долженъ былъ ждать его возвращенія изъ одной
горной деревушки, гдѣ на опѵіпкѣ лѣса найденъ былъ убитый
браконьерь съ пулей въ боку.
—
Кто онъ? Этого навѣрно никогда не уз н а ю т ъ '.— говорилъ
грубоватый, широкоплечій докторъ и вылѣзъ изъ саней, стуча
зубами отъ холода.— Лѣсничіе не проговорятся. Теперь въ
длинныя холодныя ночи, самое время для такого рода дѣлъ.
Голодная дичь сама выходитъ изъ лѣсу. Когда я къ вамъ
ѣхалъ цѣлыя стада оленей виднѣлись при лунномъ свѣтѣ
около самыхъ деревень. —Онъ оглядѣлся кругомъ, входя въ
д0МЪ. _ А погода еще больше испортится, повѣрьте мнѣ. Я знаю
здѣшшою страну цѣлыхъ сорокъ лѣтъ. Барометръ поднимается,
вѣтеръ дуетъ съ сѣвера, морозь все усиливается, какъ бы еще
не было сильной бури. Нулсно вамъ завтра_ѣхать въ горныя
деревни, г. Гальдеръ? Да? Не очень то пріятно. Ну, вы по
крайней мѣрѣ здоровы! Посмотримъ теперь моего па тента.
Онъ долго сидѣлъ наверху въ комнатѣ старика. Но когда
онъ вышелъ отъ него, н а его волосатомъ лицѣ, укрлшенноігь
блестящими золотыми очками, не замѣтно было тревоги. —
Опасности пока нѣтъ!—заявилъ онъ, прихлебывая, стоя, горя­
чей кофе съ коньякомъ.— Приливы крови къ головѣ! Не имѣлъ

152
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
ли отецъ вашъ вчера или на дняхъ какого нибудь потрясепія,
сильнаго волненія?
—
Ile знаю!—Эллепъ была удивлена.— Молсетъ быть, ты
что нибудь слышалъ, Гербертъ?— обратилась она къ мужу.
Онъ полсалъ плечами. — Отецъ никогда ничего объ этомъ
не говоритъ,— отвѣчалъ онъ.
Слуга помогъ доктору падѣть шубу.
Завтра вамъ придется одному ѣздить по деревнямъ,—
объявилъ докторъ. — Теперь вашему тестю надобно исполнять
то, что я ему давно проповѣдаю: «беречься, беречься и бе­
речься!» Ну, молсетъ быть, на этотъ разъ онъ послушается, и
все пройдетъ благополучно. Добраго утра, барыпя! мой пок­
лонъ, г. фонъ Гальдернъ.
Первые лучи утренней зари опоясывали золотистыми по­
лосами грозныя горы, когда звонъ колокольчика отъѣзжавшихъ
саней постепенно замолкъ среди бѣлой равнины, окутанной
холоднымъ туманомъ. Гербертъ уговорилъ Элленъ лечь и от­
дохнуть ^послѣ утомительнаго путешествія и всѣхъ пережитыхъ
волненій. Самъ опъ остался внизу и безпокойно шагалъ взадъ
и впередъ по кабинету коммерціи совѣтника. гдѣ сѣрый свѣтъ
утреннихъ сумерекъ боролся съ мерцаиіемъ свѣчей на пись-
менномъ столѣ.
Онъ послалъ съ кучеромъ письмо господамъ, приславшимъ
ему вызовъ, и приглашалъ ихъ пріѣхать утромъ, въ 10 ча­
совъ. Онъ съ неудовольствіемъ думалъ объ этомъ. Онъ зналъ
ту дѣловитую, мрачную торжественность, ту напускную валс-
ность, благодаря которымъ подобные защитники чести успѣваютъ
въ серьезные переговоры вносить оттѣнокъ шутовства.
Они, понятно, и не подозрѣвали, каковы были отношепія
между зятьями. Они имѣли въ виду исключительно оскорбле-
ніе, нанесенное во время народнаго собрапія, строго говоря,
одпо только слово: «нѣтъ». которымъ Гербертъ отвѣтилъ на
назойливые вопросы товарища по полку. Они навѣрпо явятся
съ обычнымъ «взять назадъ», «придать иное значеніе» и бу-
дутъ, какъ требуетъ законъ,—
-самымъ серьезнымъ образомъ
стараться предотвратить дуэль.
Если онъ отклонить ихъ предлолсеніе, въ концѣ концовъ
разыграется одна изъ обычиыхъ пистолетныхъ комедій, при ко­
торыхъ пара выстрѣловъ на воздухъ смываетъ оскорбленіе.
Одна мысль объ этомъ поднимала бурю гнѣва въ душѣ Гер­
берта. Онъ былъ человѣкъ серьезный, съ современными взгля­
дами на вещи. Нравственная необходимость дуэли никогда не
представлялась ему догматомъ. Въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ,
оиъ, какъ всякій офицеръ, взялся бы немедленно за оружіе по при­
говору суда чести. Но въ арміи, при товарищескихъ отноше-
ніяхъ офицеровъ, дуэли случаются рѣдко. Ему никогда не при­
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
153
ходилось драться, тѣмъ основательнѣе могъ онъ обдумать этотъ
вопросъ.
И дуэль представлялась ему просто какъ результатъ твердо
укоренившагося въ двухъ людяхъ убѣлсденія, что одинъ изъ
нихъ лишній иа свѣтѣ. Другой долженъ вмѣстѣ съ нимъ
выйти за предѣлы царства закона и культуры, вернуться въ
первобытное состояніе человѣчества и уиичтолсить его. Будетъ-ли
это называться корсиканскою местыо, смертелыюмъ ударомъ
въ состояиіи аффекта или поедишеомъ съ соблюдепіемъ всѣхъ
установлении хъ ѵсловій—ему было все равно. Можно было
осуждать это съ точки зрѣнія гуманности, но нельзя было
актерс т е о м ъ и половинными мѣрами опошлять серьезное зна-
ченія такой кровавой расправы. А мелсду тѣмъ, судя по по­
воду къ вызову, Оскаръ именно къ этому хотѣлъ свести дуэль,
какъ и все, что оиъ дѣлалъ.
Во всякомъ случаѣ слѣдовало олсидать, что скажутъ его
посланные. Гербертъ бросился въ кресло и закрылъ усталые
глаза. Въ комиатѣ постегенно разсвѣтало. Сверху слышались
шаги и смѣхъ встававшихъ дѣтей и голосъ няни, унимавшей
ихъ. Н а дворѣ все сильыѣе и сильпѣе бушевалъ вѣтеръ, надъ
топившейся печкой стѣнные часы однообразно отбивали свое
тикъ такъ, словно хотѣли напомнить человѣку, сидѣвшему въ ка-
бинетѣ: такъ проходитъ время, такъ проходить лсизнь человѣ-
ческая и незамѣтно пройдетъ она среди ожиданій, сомнѣній и
колебаній.
Да, если бы найти выходъ! Есл и бы найти средство однимъ
ударомъ окончить всѣ тревоги. Онъ вскочилъ, съ удивленіемъ
оглянулся и замѣтилъ, что онъ пе одинъ въ комнатѣ. Передъ нимъ
стоялъ слуга. — Г. коммерціи совѣтникъ чувствуетъ себя лучше.
Онъ желаетъ, чтобы г. полковиикъ зашелъ къ нему на минутку.
Лицо стараго коммерціи совѣтпика, изборолсденное тысячью
морщинокъ и обрамленное сѣдою бородою, не имѣло больного
вида; онъ спокойно лежалъ на бѣлыхъ подушісахъ, глаза его
глядѣли, хотя устало, такъ лее умпо, какъ всегда, и онъ встрѣ-
тилъ улыбкой входившаго зятя.
—
Сегодня тебѣ придется одному пытать счастье у па­
стора Гохинрота, Гербертъ!— сказалъ онъ. —Поговори съ не-
довольнымъ населеніемъ Вальдвиммерсталя просто и разумно,
какъ тебѣ подскажетъ сердце. Тогда мы увидимъ, въ чемъ
дѣло, и правда-ли, что г. Кустцъ съ собратьей верховодятъ
тамъ. Постарайся сегодня же вернуться назадъ. Тебѣ, къ со-
жалѣнію, придется ѣхать по шоссе. ГІо прямой дорогѣ черезъ
горы невозмолсио пускаться въ такую погоду, да еще ночью.
Это слишкомъ опасно. Чуть въ темнотѣ свернешь съ дороги и
можно попасть въ каменоломню!— Онъ замолчалъ, какъ будто
стараясь собраться съ мыслями. Гербертъ взялъ его за руку.

154
ПООЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
—
Мы очень безпокоились о тебѣ!—сказалъ онъ.
Коммерціи совѣтникъ поднялъ на него глаза.
—
■Ничего, поправлюсь!—отвѣчалъ оиъ коротко.— Но, знаешь,
вчера я получилъ ударъ въ сердце, вечеромъ, передъ нашимъ
отъѣздомъ изъ Рейиингена, ударъ въ самое нутро... — голосъ
его уналъ до шонота.— Можешь себѣ представить, я улсе много
лѣтъ ^пе видалъ, чтобы Мери плакала, пожалуй, съ самой
исторіи съ Кустцомъ, этимъ арлеісиномъ, котораго я тогда лее
прогналъ изъ дома, а вчера вечеромъ, это было ужасно; я не
могу выносить такихъ вещей, бѣднялска стояла на колѣняхъ и
рыдала!.. А я стоялъ подлѣ и ие зналъ, что дѣлать, что го­
ворить. Потому что мы съ тобой оба хорошо знаемъ, о чемъ
она плакала.
Гербертъ ничего пе .отвѣчалъ. Онъ снова почувствовалъ,
какъ страшный гиѣвъ противъ затя подступаетъ ему къ горлу
и кулаки его сами собой слсались.
—
Можетъ быть, тебя удивляетъ, что я говорю объ этомъ
съ тобою?— продолжалъ старикъ, не отводя отъ него глазъ.—
Но мнѣ хочется все поскорѣй высказать и выяснить, можетъ
быть мнѣ ужъ не долго осталось... Не разсердись, что я пред­
ложу тебѣ въ нѣкоторомъ родѣ вопросъ. Видишь ли, я ни­
когда не стану требовать отъ тебя честиаго слова. Я думаю
такъ: если нужно, ты дашь это слово самому себѣ и никому
больше. Ты знаешь, надо всѣми нами виситъ опасность, и эта
опасность въ твоихъ рукахъ. Ты одинъ можешь предотвратить
ее. Вотъ я и хотѣлъ тебя спросить, поклялся лги ты самъ себѣ
быть сильнымъ, какъ доллсенъ быть честный человѣкъ, и тѣмъ
устранить опасность.
—
Да, я поклялся, —спокойно отвѣчалъ Гербертъ. — Самому
себѣ и Элленъ въ глубинѣ сердца. Я и тебѣ даю честное
слово: мелсду мпою и Элленъ никогда не станетъ ничего, чего
бы я доллсенъ былъ стыдиться.
—
Я такъ и думалъ. — Старикъ пожалъ ему руку уста-
лымъ движеніемъ.— Значитъ, все хорошо! я долженъ, какъ
молено меньше говорить, такъ приказывалъ старый оселъ док­
торъ. Впрочемъ, онъ славный человѣкъ. Ну, поѣзжай съ Б о ­
гомъ въ царство пастора Гохинрота! Надѣюсь, что я толсе
скоро буду на ногахъ!
Вернувшись въ кабинетъ, Гербертъ олсидалъ секундантовъ
Оскара. Немногія слова, сказанный старымъ Баннерсомъ, снова
вызвали въ немъ то смѣшанное чувство гнѣва, отвращенія и
презрѣнія, какое онъ всегда ощущалъ при мысли о своемъ
зятѣ. Этотъ грубый искатель счастья и приданаго, который
внесъ горе въ семью благородныхъ людей и продолжалъ му­
чить ихъ! Всѣ отъ него пострадали! Мэри была несчастна до
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
155
ТОГО что тяготилась жизнью. Е я слезы нанесли смертельный
упаръ отцу; даже розовое личико Эллепъ омрачалось печалью,
благодаря ему; онъ Гербертъ... но о себѣ онъ не хотѣлъ думать.
И этотъ человѣкъ вздумалъ стать противъ него съ писто­
л е т о м въ рукахъ! Онъ невольно разсмѣялся Неужели уон-
TM
всегда нреступленіе, при всякихъ обстоятельствахъ?
Не доброе ли, напротивъ, дѣло избавить себя, другихъ, и
весь свѣтъ отъ этого паразита и дать Мэри, если не сча
стье то хоть свободу? ЬІесомнѣнно... Но для этого необхо­
димо желаніе двухъ человѣкъ, а опъ не могъ себѣ нредст -
вить, чтобы графъ, несмотря на весь свои цинизмъ, рѣшился
драться съ нимъ на жизнь и на смерть.
Графу де Грайнъ не легко *было найти себѣ секундантовъ.
Въ ногребкѣ, куда его свелъ товарищъ по полку, сидѣло,
правда, за столомъ не мало мѣстныхъ аристократовъ, для ко
маленькая дуэль на нистолетахъ являлась прштнымь
пазвлечеиіемъ въ ихъ однообразномъ существовать по, когда
онъ Сѣлъ среди нихъ, онъ скоро замѣтилъ, что происшествія
вчерашняго и сегодняшняго дня значительно поколебали его
репутацію. Гансъ Стиксъ, грустный бургомистръ, оправляв­
шийся здѣсь за бутылкой мозельвейна отъ перелситыхъ стра-
ховъ? услышавъ въ чемъ дѣло, объявилъ, что не намѣренъ ни
въ чемъ больше принимать участія; а тощш ландратъ кото
раю графъ отозвак въ сторону, не далъ ему даже и догово-
1)ИТЬ-— Что вы, ночтеннѣйшій, я королевскій ландратъ и вдругь
такія вещи. Да развѣ это мыслимо! Нѣтъ, приглашайте кою
лп-ѵгого, а меня увольте отъ этой чести!
Кого же другого? Мѣста вокругъ стола оыстро пустѣли,
Оскаръ съ глухой досадой приписывалъ это
сѵтствію; въ концѣ концовъ остался только управляющш казеи
ныте земель, г. Бекманъ, честный и симпатичный сельскш хозя­
инъ, который страдалъ однимъ: маніей феодализма. Онъ очень не
охотно признавался, что занимаетъ долленость по гралѵдапскои ча
сти и обыкновенно подписывался: лейтенантъ ландвера. Для ек-
мана мысль быть секупдантомъ графа являлась неолсиданымъ сча
стіемъ, въ родѣ выигрыша въ лотерею. Пока они совѣіцались въ по
гпебкѣ, вошелъ еще одинъ носѣтитель, который годился въ по-
в о е нн ы е. Г. фонъ ІПварцахъ, богатый землевладѣлецъ, лѣтъ
сорока, приходилъ обыкновенно въ погребокъ тогда, когда ду­
малъ что всѣ уже ушли. Лѣтъ десять тому назадъ онъ сва­
лился съ лошади, у него сдѣлалось со трясете мозга, и съ
Тѣхъ поръ онъ превратился въ обидчиваго, вспыльчиваго и
сварливаго чудака. Его всѣ старались избѣгать, такъ какъ онъ
имѣлъ обыкновеніе послѣ самаго, повидимому, безобиднаго
разговора на слѣдующее утро «требовать собесѣдника къ барь­

156
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
еру», какъ онъ выражался. Хотя обыкновенно дѣло сводилось
ira педоразумѣніе и не имѣло дальнѣйшихъ иослѣдствій, но
всетаки съ г. Шварцахомъ соединялось для всѣхъ преставле-
ніе о шпагахъ, нистолетныхъ ящикахъ, протоколѣ суда чести
ит.п.
Вотъ эти то два господипа вошли ровно въ десять часовъ
утра въ комнату Герберта. Обычный нѣмой поклонъ, пригла­
шаете сѣсть, отказъ отъ предложенной, сигары. Гербертъ прямо
приступилъ къ дѣлу.
Я обязанъ за честь вашего посѣщепія моему зятю,—
сказалъ онъ, —онъ оскорбленъ тѣмъ, что н а вопросъ неизвѣст-
наго мнѣ, глуповатаго съ виду молодого человѣка, заслужи­
ваете ли зять мой довѣріе избирателей, я отвѣчалъ: «нѣтъ» въ
народномъ собраніи третьяго дня.
Г. ф. Шварцахъ сдѣлалъ утвердительный знакъ головой.
Совершенно вѣрно! проговорилъ онъ своимъ глухимъ лселч-
нымъ голосомъ.— Вашъ зять требуетъ, чтобы вы взяли назадъ
это слово, выразивъ при этомъ свое сожалѣпіе, и сдѣлали бы
это толсе въ народномъ собраніи, которое вслучаѣ надобности
можетъ быть созвано исключительно для этой цѣли въ Рей-
нингенѣ.
Я согласенъ,—продолжалъ онъ, замѣтивъ двилсеніе Гер­
берта, что это требованіе графа де Грайнъ молсетъ казаться
вамъ слишкомъ суровымъ. Но мы принулсдены были на него
согласиться для того, чтобы, за неимѣніемъ опытныхъ людей,
дѣло не попало въ чьи нибудь неѵмѣлыя руки, въ родѣ того
молодого человѣка, о которомъ вы упомянули, и который, ка­
жется, товарищъ по полку графа.
—
Это значитъ,— спокойно проговорилъ Гербертъ,— что мой
зять хочетъ со мной драться. Ипаче я пе могу понять его
требованія.
—
Да, если вы пе согласны исполнить это требованіе.
Вы сами понимаете, что это нево8моясно! Вопросъ только
въ томъ: какъ представляетъ себѣ графъ нашъ поединокъ. Откро­
венно говоря, я не изъ людей, которые забавляются игрушками.
Г. ф. Шварцахъ откашлялся. Легкая улыбка скользнула
по его мрачной физіономіи.— Въ этомъ вы тоже сходитесь съ
вашимъ зятемъ. Если придется прибѣгать къ оружію, онъ
желаетъ самыхъ тялселыхъ условій дуэли.
Въ самомъ дѣлѣ?—спросилъ Гербертъ, оживляясь, и въ
глазахъ его вспыхнулъ огонекъ.
Мрачный секунданта, сидѣвшій противъ него, тщательно
старался подыскать подходящія слова:
—
Вамъ извѣстно,— сказалъ оиъ, наконецъ,— что дуэлисты
имѣютъ право при нѣкоторыхъ условіяхъ скрывать настоящую
причину поединка даже отъ своихъ свидѣтелей. Достаточно,
послѣдніи ВЫБОРЪ.
157
если эти свидѣтели убѣдятся, что гг. дуэлисты пмѣютъ осно-
вательныя причины желать суровыхъ условш. На основанш
этого графъ де Грайнъ считаетъ вышеупомянутое оскоролеше
лишь предлогомъ для сведепія съ вами счетовъ по другимъ,
только вамъ и ему извѣстньшъ разногласіямъ... ^
Я держусь того же мнѣнія,— отвѣчалъ Герберте. Онъ
былъ совершенно спокоепъ, но въ душѣ чувствовалъ дрожь
жестокой радости, предчувствіе близкой, теперь уже неизоѣж-
ной борьбы.
—
...
и потому онъ предлагаете вамъ такую форму дуэли,
продолжалъ секунданте, которая должна привести къ рѣши-
тельнымъ результатамъ...
Т. е., проще говоря, дуэль при самыхъ тяжелыхъ усло-
віяхъ^
—
Да, —отвѣтили въ одинъ голосъ секунданты.
Герберте всталъ.
—
Я принимаю и сейчасъ вызову телеграммой двухъ моихъ
пріятелей изъ Берлина. Если позволите, мои свидѣтели явятся
къ вамъ завтра въ эти же часы, чтобы условиться съ вами
насчетъ подробностей.
—
Очень хорошо!—Г. ф. Шварцахъ и г. Бекманъ встали.
Гербертъ проводшгь ихъ до дверей.
Когда они вышли, онъ вздохнулъ съ облегчепіемъ.
Наконецъ, наступаете рѣшителыіая минута. Онъ зналъ, что
Оскаръ хладнокровный и хорошій стрѣлокъ, а онъ, какъ ооль-
шинство офицеровъ, никогда не держалъ въ рукѣ дуэльнаго
пистолета, Но, пусть будетъ, что будетъ! Судьба рѣшитъ дѣло.
Оиъ наскоро попрощался съ Элленъ и сѣлъ въ сани, чтооы
отправиться на свою выборную работу, хотя она и казалась
ему теперь совершенно безполезиой. Быстрою рысью тащили
сытыя лошади легкія санки по снѣжной дорогѣ къ синѣвшимъ
вдали горамъ; надъ этими неслись стаи низкихъ облаковъ, изъ
ущелій вырывались вздохи бурнаго ледянаго вѣтра; на неоь
была такая же буря, какъ въ его сердцѣ.
XYIH.
Вь ту ночь, когда графъ де Грайнъ не безъ труда нашелъ
себѣ въ погребкѣ секундантовъ, онъ даже не рѣшался вер­
нуться домой. Не замѣчая проклятій кельнера, оиъ сидѣлъ и
сидѣлъ за столомъ съ обоими секундантами и съ товарищемъ
по полку громко и разсѣянно смѣялся при ихъ избитыхъ про-
винціалытыхъ анекдотахъ, съ своей стороны разсказывалъ раз­
ныя новѣйшія продѣлки берлинскихъ биржевиковъ и старался

158
ПОСЛѢДШЙ ВЫБОРЪ.
заглушить свое волиеніе спокойною веселостью человека, ко­
торый радуется близкой развязкѣ.
Онъ очень хорошо понимглъ, что задуманое имъ дѣло было
безцѣльно и пагубно главнымъ образомъ для него самого. Но
онъ не могъ поступить иначе. Онъ обладалъ тѣмъ злобнымъ
упорствомъ или, лучше сказать, имъ владѣло упорство,— кото­
рое не позволяло ему бросать то, что онъ держалъ въ рукахъ,
какъ бульдогъ ие бросаете захваченной кости. Оиъ не могъ
противиться этому упорству, ему же онъ былъ обязанъ и
всѣми своими успѣхами въ жизни. И чѣмъ больше перепуты­
вались въ послѣдиіе дни всѣ его планы, чѣмъ мрачнѣе рисо­
валось для него будущее, тѣмъ упорнѣе держалось въ немъ
глухое желаніе найти человѣка, на которомъ опъ могъ бы сор­
вать свою злобу. Онъ хотѣлъ драться съ Гербертомъ. къ чему
бы это ни привело. Это былъ всетаки выходъ, это избавляло
его отъ позора Оезсильпаго гнѣва. отъ смѣшного ноложенія поби-
таго кандидата.
Было уже два часа ночи, когда онъ всталъ изъ-за стола;
лицо его было красно отъ выпитаго вина, глаза лихорадочно
блестѣли. ІІріятели проводили его до отеля. Мери, лежа безъ
сна, въ своей темной комнатѣ, слышала, какъ онъ что то долго
говорилъ на подъѣздѣ, какъ другіе отвѣчали ему шопотомъ,
какъ онъ со смѣхомъ прокричалъ имъ: Покойной ночи!
Когда онъ вошелъ въ спальню, лицо его было мрачно и
сердито; они не обмѣнялись ни однимъ словомъ.
Вопросъ о томъ, какъ устроится ихъ жизнь, еще ие былъ
рѣшенъ. Они оба это знали, и Оскаръ доказалъ это на слѣ
дующее утро, вдругъ принявъ безпечно веселый тонъ, который
обыкновенно былъ у пего признакомъ нечистой совѣсти.
Опъ съ покровительственнымъ видомъ болталъ съ хозяиномъ,
добродушно гонялъ кельнера то за тѣмъ, то за другимъ, раз-
сѣянно зѣвалъ, закрывая ротъ рукой, и при этомъ усиленно
старался не встрѣчгться съ пытливымъ взглядомъ Мери.
Она чувствовала, что онъ скрываете отъ нея что то, что
онъ задумалъ какую то неизвѣстную ей затѣю, что это при­
чина его обходительности послѣ вчерашней сцены, его весе-
лаго возбужденія. Но что это такое, она не могла понять.
Оставалось ждать и молчать.
Она обрадовалась, когда, еще во время завтрака, явились
вчерашніе пріятели съ очень серьезными лицами, и она могла
удалиться въ свою комнату.
Тамъ она стала безпокойно ходить взадъ и впередъ. Всѣ
нервы ея вздрагивали при *>оспомипаніи о вчерашнемъ разго-
ворѣ. Слова, произнесенныя ею, казались ей чужими и страш­
ными. А мелсду тѣмъ она сама сказала ихъ, первый разъ громко
и открыто заговорила съ мужемъ о возможности разойтись.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
159
Теперь, когда все было высказано, это вовсе не казалось
ей такимъ ужаснымъ, какъ раньше, когда она наединѣ съ со­
бой думала и мечтала. Она отступала передъ рѣшительнымь
шагомъ а теперь вдругъ увидѣла, что самыя важныя вещи
можно ’говорить спокойно и просто. Все кончилось мирно, со-
нрштірипо не такъ. какъ она себѣ представляла.
Негромкій разговоръ, прерываемый минутами тяжелаго мол-
чагйя ласковое прощанье, а теперь опять ожидаиіе и мол-аше,
сущности вовсе не походило н а тѣ бурныя сцены въ
которкхъ два человѣка внолнѣ высказываются и послѣ кото-
РЫХПравдаР нСоХслѣдпее слово еще ие сказано. Она поставила
только одно условіе. Она сказала ему: уѣдемъ изъ Берлина,
отъ тамошняго пышнаго общества! Если онъ на это согласится,
все уладится. Но въ глубинѣ души она сознавала, что это
былъ послѣдній самообмапъ, остатокъ .лжи’ ыаTM TM В^
^
ея замѵжнюю жизнь. Вчера въ первый разъ былъ нанесен.,
ударъ этой лжи. Нѣсколысо наскоро брошенныхъ словъ, и пр о­
бита брешь въ той твердынѣ, которую церковь и государство
создали изъ ихъ союза. Теперь уже этой твердинѣ не УС10ЯТЬ^
Она ходила быстрыми шагами по комнатѣ и ей становилось
все бонѣе и болѣе яснымъ, что она хотѣла сказать мужу не.
«уѣдемъ изъ Берлина!» а: «Я уѣду отъ теоя!»
И все, о чемъ она до тѣхъ поръ не смѣла думать, пред
ставлялось ей теперь совершенно естеств®н.ны^ шб^ ? д Т т о
стати страдать всю жизнь вслѣ ѵгзіе одной ошибки? A і
такое какъ не ошибка, бракъ между двумя людьми, которые
совершенно чужды другъ другу. Надобно исправить ошюку
разойтись В Ъ разныя стороны.
^„ЛѵтгхгттяГЪ ГЪ НР-
А что, если онъ ее н е отпустить? Она усмехнулась съ не
годованіемъ. Дѣтсй у нея нѣчь, она чувствуете въ себ*; силу
все перенести, всего добиться! 0 * а завоюете себѣ свободу!
И тогда?.. Оиа упала на стулъ и гля д ѣ л а застывшимиіла
зами. Холодный ужасъ охватилъ ее. Она сразу ясно понял ,
что именно такъ непреодолимо разлучало ее съ “ У®6“ *-
Вернуться къ отцу? Если бы только это оиа уже д а в н о
вернулась бы! Но она очень хорошо знала, чѣмъ все кончится,
и кто раздѣлитъ съ ней судьбу...
о
Нѣтъ не это! не это! Она дрожала при одпои мысли объ
этомъ. Лучше оставаться въ тюрьмѣ. Когда она будетъ сво­
бодна, искушеніе явится болѣе тяжелымъ и страшнымъ, чѣмъ
теиепь когда она молча томится подлѣ мужа.
Нѣтъ, оиа должна навсегда остаться тамъ, гдѣ жив .т е
теперь. Она это ясно видѣла, ио не вѣрила этому.
Что онъ думаетъ относительно ея и сеоя.
Она не могла отвѣтить н а этотъ вопросъ. Она сидѣла,

160
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
въ раздумьѣ, и обычная свинцовая апатія снова напала
на нее.
Огукъ въ дверь заставилъ ее очнуться. Какой то полный
господинъ стоялъ па порогѣ, не рѣшаясь войти. Оиъ типо-
графъ и очень хотѣлъ бы видѣть г-на графа...
—
Мой мулсъ внизу, за нять, —сказала Мери,— вы ісъ нему
по дѣлу?
J
Да, онъ пришелъ по дѣлу. Онъ сторонниісъ графа и лее-
лалъ бы разъяснить нѣкоторыя недоразумѣнія. Графъ, вѣро-
ятно, сердится, что опъ, типографщикъ, вчера оставилъ его во
время поѣздки въ саняхъ. Но что дѣлать, человѣкъ слабъ...
онъ вынулъ длинную полосу печатной бумаги.— Я всячески,
стараюсь угодить графу! Вотъ эту статью о вчерашнемъ н а­
родномъ собраніи я хочу помѣстить сегодня въ моемъ вечер -
немъ листкѣ. Противная партія ие обрадуется ей... простите,
графиня, это ваши родственники, но знаете, разъ идетъ война./.
Мери испугалась.
—
Да что же такое случилось? спросила, опа быстро.
Типографщикъ положилъ листокъ иа столъ.
Я оставлю вамъ оттискъ, графиня. Прочтите и потру­
дитесь передать вашему супругу. Я зайду къ нему еще разъ
попозже.
Опъ откланялся и вышелъ. Мери взяла плохо напечатан­
ную корректуру «Рейнингенскаго друга крестьянъ» и прочла:
«Сильное иегодованіе господствуем въ кругахъ здѣшнихъ
избирателей по поводу того, какимъ образомъ г. ф. Гальдернъ
и его сторонники начали избирательную борьбу здѣсь, въ го-
стипницѣ «Корона». Мы не станемъ останавливаться на ихъ
оезсодерлсательныхъ рѣчахъ и на томъ слабомъ одобреніи, ка­
кое эти рѣчи встрѣтили со стороны не многихъ фабричныхъ
пашей, рентьеровъ и отрѣзателей купоиовъ, которые сидѣли
въ полупустой, холодной, темной залѣ. Мелкіе ремесленники
и всѣ вообще читатели наши знаютъ, чего имъ лсдать отъ этихъ
людей, задыхающихся съ своемъ собствеииомъ жирѣ. Замѣтимъ
одно только: мы ведетъ борьбу порыцарски, безъ личныхъ
намековъ и оскорбленій, и олсидали того лее, если не отъ слабо
развитаго интеллекта, то гіо крайности отъ чувства приличія
иашихъ прогивниковъ. Но когда ихъ кандидата начинаетъ съ
того, что публично объявляетъ нашего графа де Грайнъ, друга
парода, политика-соціалиста въ лучшемъ значеніи этого слова,
человѣкомъ не заслулеивающимъ довѣрія, то мы, какъ враги
всякой политической клеветы, требуемъ у господина полковника
(кстати сказать, не вполнѣ добровольно оставившаго военную
слуясбу) доказательству а до тѣхъ поръ...»
На этомъ фраза обрывалась. Очевидно, толстый типограф­
щикъ не придумалъ еще конца, который въ достаточной сте­
НОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
161
пени выралеалъ бы его негодоваиіе и въ то же время время
не подходилъ бы подъ законъ объ оскоролеиіи въ печати.
Мери отбросила листокъ. Первое чувство, овладевшее ею,
было отвращеніе. Е й было непріятно думать, что такой чело-
вѣкъ какъ Гербертъ, принужденъ пройти черезъ всю грязь
оскорбленій и инсинуацій, сопровождающую избирательную
кампанію. Затѣмъ явился испугъ. Что то случилось на этомъ
собраніи,— хотя ей не вѣрилось, чтобы Гербертъ сказалъ именно
такія слова, въ такомъ смыслѣ,— и навѣрно мужу это пере­
дали еще вчера вечеромъ. Оттого опъ такъ поспѣшно ушелъ,
оттого онъ теперь сидитъ и совѣщается съ какими то неизвест­
ными ей господами. А если это такъ, то грозная туча улее
стоитъ надъ ихъ головами.
„
Грудь ея судоролено сжалась, въ ушахъ зашумѣло, оолако
тумана заволокло ей зрѣиіе, она доллена была ухватиться ру­
кой за столъ, чтобы не упасть, но она силой воли пооѣдила
припадокъ и не дала себѣ лишиться сознанія. Нетвердыми
шагами подошла она къ окну, отворила его и вдохнула холод­
ный. зимыій воздухъ.
Внизу раздался звонъ колокольчика. Оба незнакомые гос­
подина сошли съ лѣстницы въ сопровождены ея мужа и сѣли
въ сани. Она услышала приказаніе:—Ну, извозчикъ скорѣи,
въ Люнингенъ! и слова:—До свиданія, до з а в т р а ! -
—Затѣмъ сани
завернули за уголъ. Оскаръ задумчиво проводилъ ихъ глазами,
но, замѣтивъ лсену у окна, сердито, большими шагами вошелъ
въ домъ. Опа подошла къ дверямъ и, притаивъ дыханіе, со
страхомъ прислушивалась, идетъ ли онъ наверхъ. Но все было
тихо. Она ничего ие слышала, кромѣ біенія собственнаго сердца.
И когда она, наконецъ, рѣшилась послать служанку узнать,
гдѣ баринъ, она узнала, что тотчасъ по отъѣздѣ двухъ господъ
графъ ушелъ изъ гостиницы.
Часъ проходилъ за часомъ, а онъ не возращался. Нако­
нецъ, около полудня она получила о немъ извѣстіе. Старый
слуга изъ господскаго дома принесъ ей письмо.
Дорогая
Мери!—писалъ г р а ф ъ - я уѣхалъ съ своимъ товарищемъ но
полку въ его имѣніе, недалеко отъ города. Я останусь здѣсь
до вечера, молеетъ быть, и переночую. Но завтра^ утромъ я во
всякомъ случаѣ появлюсь н а горизонтѣ. Постарайся не очень
скучать. Мн.ѣ жаль оставлять тебя одну, но дѣло идетъ о валс-
ныхъ приготовленіяхъ къ выборамъ. Крѣпко цѣлую. Предан­
ный тебѣ.
.
А
Мери разсѣянно разорвала письмо н а мелкіе кусочки, и н а
сама удивлялась, что она такъ спокойна по внѣшности, мелсду
тѣмъ какъ въ душѣ ея страхъ разростался все сильнѣе и
сильнѣе.
„_
Что ему тамъ дѣлать цѣлый день? Она знала отъ отца, что

162
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
при выборной кампаніи невозможно такимъ образомъ терять
время. Его отсутствіе можно объяснить только однимъ: онъ
хочетъ избѣжать разговора съ нею. Противъ этого было только
одно средств о— ждать. Ждать пока пройдетъ короткій, сѣрый
день, безконечный, безмолвный зимпій вечеръ, длинная, без-
сонная ночь и пока, наконецъ, шумъ въ гостиницѣ, крики и
толкотня на базарѣ покажутъ, что начался новый день.
И вотъ. около полудня оиъ вернулся румяный, довольный,
въ шапкѣ на бекрень. Вмѣстѣ съ нимъ пріѣхалъ товарищъ по
полку, блѣдный, дрожащій отъ холода, съ песомнѣнными слѣ-
дами сильной попойки. Графъ распростился съ нимъ у дверей
гостиницы, a затѣмъ шумно и развязно вошелъ къ Мери.
—
Ну, вотъ я и вернулся,— заговорилъ оиъ, потирая руки. —
У него было очень недурно, вполнѣ сносная кухня, порядочное
кёнигсбергское, а вечеромъ маленькая партія въ картишки. Ну,
молодой человѣкъ, былъ, понятно, страшно полыценъ, что я къ
нему пріѣхалъ. Въ немъ есть много хорошаго. И глупость у
него больше внѣшняя, это лучше, чѣмъ у многихъ людей, у
которыхъ она скрыта внутри. Такъ ты улеъ не сердись, что
мнѣ пришлось оставить тебя одну, и скажи, пожалуйста, —
онъ съ тревогой оглянулся во всѣ стороны,—никто меня не
спрашивалъ?
—
Типографщикъ принесъ тебѣ статыо, она лежитъ тамъ
на столѣ.
Оскаръ окинулъ жену подозрителыіымъ взглядомъ. Было
что то неестественное въ звукѣ ея голоса, а еще болѣе въ за-
стывшемъ, пытливомъ выраженіи ея блѣднаго лица.
—
Да, типографщикъ!—протянулъ онъ и принялся читать.
Лицо его омрачилось.
—
Оселъ!— ироворчалъ онъ сквозь зубы, смялъ корректуру
и бросилъ ее въ уголъ. Затѣмъ онъ какъ будто успокоился и,
не обращая выимаиія на жену, закурилъ папиросу.
Въ душѣ онъ бѣсился. Онъ надѣялся, что Мери узнаегь
объ ег'О окончательномъ разсчетѣ съ зятемъ, какъ о свершив­
шемся уже фактѣ. Это вернуло бы ему ту грубую самоуве­
ренность, съ помощью которой онъ до сихъ поръ держалъ ее
въ рукахъ. Со вчерашняго дня онъ потерялъ эту самоувѣрен-
ность. Онъ чувствовалъ передъ лееной какой то неопределен­
ный страхъ, какъ передъ человѣкомъ, который казался вполне
известнымъ и вдругъ совершенно измѣнился на глазахъ его;
онъ не зналъ, чего отъ нея ждать и какъ къ ней отно­
ситься.
Всего лучше притвориться сначала равнодушнымъ. Молсетъ
быть, у нея не хватить мужества задавать вопросы и произ­
нести имя. которое они по нѣмому соглашенію не называли
весь послѣдній годъ. Но у нея хватило мужества, и она спро-
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
163
сила твердымъ голосомъ, какъ человекъ который рѣшился до­
биться правды:
т
Гербертъ, действительно, правда сказалъ тотъ, что здьсь
сано^
Онъ съ досадой полсалъ плечами,—Я самъ не слышалъ,
но говорятъ, что мой почтенный зять именно такъ выразился.
—
Кто это тебѣ разсказывалъ?
—
Разные люди. Но брось, полсалуйста, эту исторпо, она
и безъ того испортила мне довольно крови.
—
Мнѣ очень леаль,— отвечала Мери все съ тъмъ же за-
стывшимъ лицомъ,-но я доллена предложить тебе еще во­
просы что ты намеренъ дѣлать?
Онъ злобно разсмеялся.— Н у, во всякомъ случаѣ, въ оуду-
щее воскресенье я не позову его къ себѣ на обедъ, въ этомъ
можешь быть у вѣрена!
*ттт„„л*
—
Я бы очень желала,— сказала Мери,— чтооы на мои -ерь
езный вопросъ ты далъ мнѣ серьезный отвѣтъ. Ты вчера долго
разговаривалъ съ двумя господами, которые после тоге. по­
ех али въ Люнингенъ, самъ ты тоже уѣхалъ, чтооы избежать
моихъ вопросовъ. Ты затеялъ что то, что не относится къ
выборамъ, и я у тебя спрашиваю: что это такое.
—
Такое дело, которое тебя не касается, мое милое дитя.
Оскаръ внимательно следилъ з а кольцами дыма своей папи­
росы.- —Значитъ, нечего тебе и ломать надъ этимъ голову.
—
Я и не ломаю!—Мери была совершенно спокойна.— я
безъ того знаю. Ты хочешь драться!
.
Графъ не выказалъ ни малейшаго смущепія. — 1 лупости.
сказалъ онъ равнодушно.— Я миролюбивый человекъ. Оъ ка­
кой стати стану я затевать такія дикія вещи.
Мери указала на окно.— Т уда поѣхали твои секунданты,
сказала о и а . - Н е играй со мной, пожалуйста, комедш, какъ
съ ребенкомъ. Ты хочешь драться!
—
Э, п о л н о ! — Графъ всталъ и, зевая, посмотрелъ иа часы.—
Скажи-ка, мое сокровище, скоро дадутъ намъ чего ниоудь по­
есть? Я страшно голоденъ.
Мери подошла къ нему— Ыо ты не будешь драться про­
должала она, не обращая внимапія на его слова— dToro не
должно быть! я этого не допущу!
—
Ахъ ты, неж ная супруга!—шутливо проговорилъ Оскар .
«Дорогая жена, удерлеи свои слезы!» какъ говорится у
ил
лера. Тебе, право, нечего бояться! Ничего не будетъ!
—
А есла бы и было,— продолжалъ онъ послѣ минутнаго
молчанія,—то тебе всетаки нечего бояться. У меня для такого
рода случаевъ есть отличное правило: пусть падаетъ ДРУTMЙ>
а не я! Ну, на пистолетахъ я стреляю не какъ ниоудь. н а ­
противъ! могу тебя уверить!
^

164
ПОСЛѢДВІЙ ВЫБОРЪ.
Она отступила отъ него, возмущенная его словами. Онъ
послѣдовалъ за ней крупными шагами, словно хищный звѣрь
за добычей.
—
Или, можетъ быть, у тебя н а умѣ другое?— прошепталъ
онъ, приближая свое лицо къ ея лицу.
—
Можетъ быть, ты
боишься не за мужа, а за другого? Видишь-ли, мнѣ хочется
только знать, чего мнѣ ждать отъ своей жены! Конечно... это
старая исторія, хотя мы никогда о ней не говорили!
Она молча глядѣла на него. Онъ прочелъ въ глазахъ ея
выраженіе ужаса.
Эту физіономію стоило бы срисовать!—сказалъ онъ съ
короткимъ смѣхомъ и принялся ходить взадъ и впередъ по
комнатѣ. — Надо отдать тебѣ справедливость: ты ие умѣешь
притворяться. Я точно въ зеркалѣ читаю на лицѣ твоемъ:
«Ради Б ога, не застрѣли моего зятя!» Хорошо, я человѣісъ
добродушный, я спрячу свой пистолетъ. Всѣ разговоры о дуэли,
это, понятно, глупости! Я только хотѣлъ поймать тебя. Теперь
я знаю, какъ стоитъ дѣло! Ты точно словами громко и ясно
разсказала мнѣ все! И. я тебѣ говорю дружески и серьезно,
какъ твой мулсъ: я хозяинъ въ своемъ домѣ и останусь хо-
вяиномъ!
—
Да, ты останешься, если дуэли не будетъ!
—
Господи, Б ож е мой, десять тысячъ р азъ повторяю тебѣ,
ни о какой дуэли нѣтъ и рѣчи!
—
Неправда, — сказала Мери.
—
Молсетъ быть, теперь...
тамъ, въ Люнингенѣ... я еще разъ говорю тебѣ: я этого не
допущу!
Онъ подошелъ совсѣмъ близко къ н е й . — Ты этого не до­
пустишь?— спросилъ онъ, понилсая голосъ,— ты не допустишь,
чтобы твой мужъ защищался противъ оскорбленій родствен-
никовъ? Совѣтую тебѣ: не злоупотребляй моимъ терпѣніемъ.
Я не мѣшайся въ дѣла, которыя до тебя не касаются.
—
Это меня касается!—Мери выпрямилась во весь ростъ.—
Это меня касается больше, чѣмъ кого бы то ни было!
Чувство неувѣренности снова охватило ея мужа. Но онъ
быстро овладѣлъ собой и не переставалъ насмѣшливо у лы­
баться.
—
Въ политичесісомъ отношеніи тебѣ нѣть надобности
отолсествлять себя со мной, сказалъ онъ спокойно.
—
Меня
оскорбили на собраніи, и это ісъ тебѣ нисколько не относится.
Мери откинула голову нетерпѣливымъ двилсеніемъ.
—
Къ
чему эта игра въ прятки? сказала она. — Я вѣдь не совсѣмъ
глупа,— по крайней мѣрѣ для женщины,—я понимаю, что изъ
за одного слова, сісазанпаго съ горяча, никто не станеть драться
на жизнь и на смерть, а ты признался, что хочешь драться
именно такъ.
ПООЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
165
—
Я ни въ чемъ не признавался! — возрази лъ Оскаръ.
Опъ чувствовалъ, какъ гнѣвъ снова овладѣваетъ имъ и м
шаетъ ему спокойно разсулсдать.— Но если бы даже... изъ за
чего лее другого хотѣть намъ убивать другъ друга.
—
Изъ за меня!
Мери произнесла это быстро и спокойно, поверну въ къ
мужу свое мертвенно блѣдное лицо. Онъ молчалъ. Страхъ
отпялъ у него языкъ. Оиъ никакъ не ожидалъ, что она про-
изнесетъ рѣшительное слово.
—
Изъ за меня!—повторила Мери.
—
Потому-то я и буду
всѣми силами противиться этому. Я скорѣй дойду до край-
нихъ мѣръ, чѣмъ допущу эю . Дѣло идетъ о моей чести Та
женщина, которая подала своему мужу поводъ драться иа
жизнь и на смерть, навсегда опозорена! Я тебѣ не давала^ни­
какого повода. Я не чувствую себя ни въ чемъ виновной. /1
могу прямо смотрѣть въ лицо тебѣ и всякому другому, по­
тому-то я и говорю: не отнимай у меня моей чести, не за-
тѣвай дуэли безъ всякой причины! Я слишкомъ тяжело бо­
ролась для сохраненія ея, я не позволю тебѣ уничтожить ее
въ иринадкѣ гнѣва и ненависти.
А если ты это сдѣлаешь, — продолжала она послѣ^ ми-
нутнаго молчаиія, — ты этимъ самъ вернешь мнѣ свободу.
Тогда я уйду изъ твоего дома, я пойду туда, гдѣ для меня
всегда готово мѣсто— къ отцу. Я сейчасъ же уйду... теперь лее,
изъ этой комнаты. И ты меня не удержишь. Я теоя не ооюсь
и ие боюсь того, что станутъ говорить. Дѣлай, какъ хочешь.
Ты можешь выбирать!
Оскаръ вынулъ платокъ и вытеръ себѣ лобъ. Дрожь про-
бѣжала по его тѣлу. - Ради Бога! — проговорилъ онъ въ пол­
голоса.— Мери, что съ тобой?
—
Со мной моя гордость!— отвѣчала Мери.
—
Гордости я
все принесла въ лсертву. Она одна поддерживала меня и по­
могла мнѣ остаться порядочным* человѣкомъ^ при всѣхъ ис-
пытаніяхъ, какія представляла лсизнь съ тобой. Этой гордости
ты не смѣешь у меня отнять; ты не смѣешь дѣлать видъ )удто
за мою ошибку ты ищешь удовлетворенія съ оружіемъ въ ру­
кахъ, и потомъ позволяешь мнѣ жить съ собой, какъ велико­
душно прощающій мулсъ. Для этого я слишкомъ хороша. Во
всемъ, что я есть, что я говорю, думаю и чувствую, во всемъ
я слишкомъ хороша для тебя. Ты меня ужъ довольно уни-
жалъ! Дальше я съ тобой не пойду, а пойду прочь отъ тебя
и поблагодарю моего создателя, когда дверь за мной запрется.
Если люди будутъ указывать па меня пальцами, такъ я за то
хоть возвращу себѣ свободу!
Графъ снова овладѣлъ собой.— Въ видѣ награды, прогово­
рилъ онъ съ побагровѣвшимъ отъ гнѣва лицомъ,— въ видъ на-

166
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
грады за то, что ты перестрадала здѣсь? Я тебя хорошо
знаю! Ты, конечно, молсешь сказать передъ всѣмъ свѣтомъ:
«Я не чувствую за собой никакой випы!> Я это толсе знаю.
Но есть вина двухъ родовъ, моя милая! Бракъ бываетъ не
только физическій, по и духовный, союзъ двухъ умовъ и двухъ
сердецъ, это... это... и есть настоящая нравственная связь
между двумя людьди. А ты какъ къ этому относилась? Съ
кѣмъ ты жила думой? Конечно, не со мной! Ты жила съ нимъ!
Посмотри мнѣ прямо въ глаза и скажи, что ты весь прошлый
годъ не лсила сердцемъ съ нимъ?
—
Жила. Никто не молсетъ ничего дѣлать выше своихъ
силъ.— Сердцемъ я лсила съ нимъ!
Онъ бѣшенымъ двилсеніемъ схватилъ ее за руки.
—
Этого то я и не хочу!—нрокричалъ опъ. — Я хочу, что­
бы ты была моей, Мери, моей, вполнѣ и совсѣмъ! Ради этого
я и борюсь... ради тебя... изъ за тебя... Я знаю, что готовлю
себѣ несчастіе, но я не могу иначе. Я долженъ все сдѣлать,
чтобы вернуть тебя!
—
Вернуть меня съ пистолетомъ въ рукахъ!
Она вырвала у него руки и отошла въ сторону.— Въ этомъ
вс е дѣло! Мы никогда не поймемъ другъ друга!
Онъ носмотрѣлъ ей въ слѣдъ.—М ужчина понялъ бы меня!—
сказалъ онъ тихимъ голосомъ.
—
Мужчина знаетъ, что ничего
другого ие остается, когда иочыо ко мнѣ въ домъ врывается
воръ. который уноситъ у меня все самое дорогое, благодаря
которому ж ена моя превращается въ какую то тѣнь, бродящую
около меня! Тутъ по неволѣ хватаешься за первое попавшееся
подъ руку оружіе...
—
Онъ никогда не врывался въ твой домъ, никогда! Оиъ
скрывалъ свои чувства въ глубинѣ души, такъ лее, какъ я.
Онъ удалялся и отъ тебя, и отъ меня, а я удалялась отъ
него.
—
А мелсду тѣмъ, несчастіе случилось! Кто ж е въ этомъ
виноватъ?
—
Не знаю,— сказала Мери.
—
Это что то необъяснимое.
Это просто какъ то нашло на него и на меня, мы вдругъ по­
чувствовали, что принадлелсимъ другъ другу. А такъ какъ мы
не могли сойтись, мы были несчастны. Приходится покоряться
волѣ судьбы и нести свой крестъ. И мы можемъ его нести,
потому что это настоящее, великое несчастіе. Великое не при-
давливаетъ человѣка, придавливаетъ только мелкое, пошлое.
Эту пошлость вносишь ты съ своимъ желаніемъ проливать кровь,
стрѣлять изъ пистолета, этимъ ничего нельзя исправить. Напро ­
тивъ, ни одинъ изъ насъ не боится смерти. Все равно, пока
мы живы, мы не будемъ видѣться. А мертвый еще крѣпче ж и­
ветъ въ сердцѣ друга. Тебѣ не вырвать его оттуда!
послѣдній выборъ.
167
_
Можетъ быть, вы женщины и чувствуете все такъ! -
Оскапъ старался говоритьспокойно.- Но я мужчина. Мужчина
убиваетъ евтего врага паповалъ. Ничего другого я не могу
ПРИДГ Дѣлай, какъ хочешЫ-сказала М ери. - А что я сдѣлаю,
ты знаешь
йи
алсявзятьее заруку. -
Ме-
§=
ОНЪ- -
TM
,
Ш.ума^«
-
Г т Г привязанъ^іъ т е б Л л^блю’тебя ио своему, люблю
‘
бу5 ШттЛ—- сказала о на холодно и отступила назадъ чтобы
гуклуаен а ’которую надѣваютъ пестрые наряды, эконож у, кото-
,1:_»
,»
»»
"
«
можешь понять, пото. )
<,
пѵчшаго что
что ты совсѣмъ не видишь того, что во мнЬ. есть лучшаго что
t л.,,/» ттѵитят Ты все во мнѣ задавилъ. іы едълаль
В° мнѣ «TM
ш сдѣлалъ меня низкой, окру-
этого ты удивляешься, что я нашла то, оезъ чего жетщи
Z можетъ жить- -ч ело вѣка достойыаго уваженія. Я доволь
обнимаешь меня и говоришь, что любишь. А я о
У
Я тебя ненавижу1 Говорю тебѣ прямо въ лицо. Я ненавижу
тебя, какъ только можно ненавидѣть чел0* “’
отвѣчітъ
тилъ, загрязнилъ всю мою жизнь и на мо у р
глупыми остротами. Я тебя ненавижу. Ну , теперь ты вс«,
еШЬШ с л ѣКеГсло°въ наступило долгое молчаніе, прерванное
легкимъ стукомъ въ дверь.
«Войдите!» механически произнесъ искаръ.
^ ТотоТаЗздтшіе въ Люнингенъ, вернулись,—доложилъ

168
ПООЛѢДНіЙ ВЫБОРЪ.
онъ. Они сидятъ внизу, въ ресторанѣ и желаютъ немедленно
поговорить съ г. графомъ по важному дѣлу.
—
Хорошо. Я сейчасъ п р и д у !-отвѣчалъ Оскаръ и заперъ
дверь. Затѣмъ оиъ о оратился к ъ женѣ, неподвилсно стоявшей
на мѣстѣ. Онъ оылъ совершенно спокоенъ, какъ опытный игрокъ
,V**?
послѣдіІІОІ°
“ Рту- Теперь онъ ставилъ
в а оанкъ. с)то оыло его послѣднее спасеніе.
—
Ты объявляешь: все кончено! — сказалъ онъ сухо. —
Я этого не нахожу! Чтобы разойтись, нужно желаніе двухъ
людей. А у меня по этому поводу пресмѣшныя убѣжденія-
что мое, то я крѣпко держу. Ты моя, и я не имѣю ни ма-
лѣишаю желанія, разведясь съ тобой, потерять все свое ма-
теріальное благосостояніе, не говоря о прочемъ. Пойдетъ ли
удущая домашняя наша жизнь гладко, это вопросъ, но скан-
даловъя не люблю и постараюсь избѣжать, во что бы то ни стало.
Оиа продолжала молчать, и въ немъ снова пробуждалось
сознаніе власти, созиапіе того удручающаго вліянія, какое
груоость оказываетъ н а большинство лсенщинъ. Онъ поднялъ
голосъ до рѣзкихъ, жесткихъ нотъ. — Я считаю себя вправѣ —
сказалъ онъ, надѣвая шляпу, поступать какъ хочу! я раздѣ-
лаюсь съ моимъ почтеннѣйшимъ зятемъ, какъ сочту за лучшее
и затѣмъ, такъ какъ это помѣшаетъ моей кандидатурѣ здѣсь’
я вернусь съ тобой въ Берлинъ. Тамъ ты будешь спокойно
жить, каісъ мы лсили до сихъ поръ, а не такъ, какъ желаетъ
предписать мнѣ моя супруга, и я надѣюсь, нашъ сегодняшній
разговоръ будетъ послѣдней сценой въ такомъ родѣ.
—
Да, — сказала Мери, — такъ какъ я ухожу отъ тебя!
инъ улыбнулся. Думай объ этомъ, если хочешь—прогово­
рилъ онъ сквозь зубы,— полсалуй, молсешь и поговорить нѣ-
сколько дней на эту тему, если это тебѣ пріятно. Но одно со-
вѣтую теоѣ— голосъ его задролсалъ —не пытайся сдѣлать это!
ие ж£ ъ TMхъ ЛІ°ДСЙ> съ которыми можно шутить такія
шутки. Л тебя отыщу, и наше свиданіе будетъ ужасно. Улсас-
нъе, чѣмъ ты можешь себѣ представить!
1ы, кажется, не велѣла еще и саней заложить—загово­
рилъ онъ снова совершенно спокойно, отворяя дверь-вообще
не приготовилась къ отъѣзду. Ну , такъ лучше обдумай хоро­
шенько все дѣло, пока я внизу переговорю съ тѣми господами.
Мы скоро кончимъ. Я приду черезъ нѣсколько минутъ, и
надѣюсь, ты къ тому времени успокоишься!
Онъ спустился по лѣстпицѣ. Полъ скрипѣлъ подъ его тя-
лселыми шагами.
Прислонивъ ухо къ двери, Мери прислушивалась, пока все
внизу не затихло. Тогда она вернулась въ комнату, надѣла
шу у и теплую шапочку. Тихо сошла она со ступенекъ до
средней площадки и тамъ остановилась.
послѣдній выборъ.
169
Въ ресторанѣ внизу раздавался низкій, желчный голосъ,
который она слышала третьяго дня вечеромъ, прерываемый
громкими восклицаніями ея мулса.
—
Ну, конечно! Совершенно вѣрно!
Она нагнулась черезъ перила и посмотрѣла внизъ. Дверь
въ ресторан^ была заперта. Не видно было никого.^
Она нробѣлсала, какъ молено скорѣй, сѣни и выбѣлсала на
улицу. Быстро завернула она за уголъ. Холодный вѣтеръ сви-
стѣлъ, снѣлшая пыль крутилась вокругъ нея, а опа скорыми
шагами шла по мягкому снѣгу къ синѣвшимъ вдали горамъ.
XIX.
Городокъ остался далеко позади, вокругъ нея тянулась
обширная снѣжная равнина. Вѣтеръ глухо стоналъ. Никакихъ
другихъ звуковъ не было слышно. Беззвучно кружились въ
воздухѣ и падали на землю хлопья снѣга, молча сидѣли во­
роны на голыхъ плодовыхъ деревьяхъ съ обѣихъ сторонъ до­
роги, безшумио и быстро неслись низко надъ землей желто­
вато’ сѣрыя облака, которыя вѣтеръ гналъ съ горъ въ долины.
Немногіе люди, проходившіе по дорогѣ, старались не укло­
няться съ протоптанныхъ тропинокъ или со слѣдовъ, оставленныхъ
санями, останавливались и съ изумлеиіемъ глядѣли на эту
стройную фигуру, которая шла твердыми шагами впередъ, не
поворачивая головы ни направо, ни налѣво. Мери давно знала
дорогу въ деревню Вальдвиммерсталь, гдѣ сегодня отецъ ея
устрайвалъ собраніе, какъ онъ ей самъ сказалъ. Тамъ она
навѣрное его встрѣтитъ скорѣе, чѣмъ у него въ домѣ,_ въ Лю-
нингеиѣ. Теперь, при началѣ избирательной кампанш, онъ,
можетъ быть, по нѣсколько дней пе бываетъ дома.
Кромѣ того, если мулсъ вздумаетъ искать ее, онъ поѣдетъ
по той дорогѣ, которая ведетъ къ дому отца ея. Онъ не мо­
жетъ знать, что отецъ сегодня дерлштъ рѣчь въ уединенной
лѣсной деревенькѣ, что она спѣшитъ къ нему туда, чтобы, какъ
можно сксрѣе, стать подъ его защиту. Здѣсь ей можно не
бояться его погони.
А между тѣмъ, среди завываній бури ей иногда слышался
далекій звонъ колокольчика. Тогда ею овладѣлъ мучительный
страхъ. Она торопилась, прибавляла шагу, а когда останавли­
валась, чтобы перевести духъ, ничего не было слышно: очевидно,
слухъ обманывалъ ее.
Снова все было тихо вокругъ, ея легкіе шаги хрустѣли на
снѣгу, все блилее и ближе придвигались къ ней горы. Въ де-
ревнѣ Обердорфъ, гдѣ нѣсколько дней тому назадъ ея мужъ
имѣлъ такое бурное объясненіе съ избирателями, теперь, во

170
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
время обѣда, почти никого не было на улицахъ. Она неза-
мѣтно прошла до конца деревни и вступила въ узкое ущелье,
по которому дорога вола прямо въ Вальдвиммерсталь, берегомъ
Штурцбаха, бѣжавшаго синеватой лентой среди снѣга. Кругомъ
стояли могучія темнозеленыя сосны, почти неподвижныя, не
смотря на вѣтеръ, пробѣгавшій по ихъ вершинамъ; съ ихъ
вѣтвей, покрытыхъ массою снѣга, то и дѣло сваливались ма-
ленькіе шарики и комки, странно украшенные ледяными иглами
и покрытые легки мъ, блестящимъ слоемъ инея. Это былъ вол­
шебный міръ зимы, сказочное царство, то манящее и привѣт-
ливое, то полное грозныхъ призраковъ, подобно древней народ­
ной сагѣ, создавшейся въ незапамятный времена среди лѣ*сиой
глуши, подъ то по тъ вѣтра вокругъ уединенной хижины уголь­
щика, подъ шелестъ темныхъ сосенъ надъ заблудившимся пут-
никомъ. Неопредѣленный страхъ. навѣваемый лѣсомъ, все силь-
нѣе и силыіѣе сжималъ сердце Мери.
Оиа была совершенно одна. Н а сколько опа могла охва­
тить глазомъ извивающуюся лѣсную дорогу, не видно было ни
прохожаго, ни дома, никакого человѣческаго существа, ничего,
кромѣ лѣсу, оолаковъ и снѣгу. А въ ушахъ ея снова раз­
давался зловѣщій, тихій звонъ колокольчика невидимыхъ, но
приближающихся саней.
Она пошла какъ можно скорѣй въ гору и, придя къ по­
вороту дороги, вздохнула съ облегченіемъ. Слава Богу! Впе­
реди нея шелъ какой-то человѣкъ, длинный, худой, закутан­
ный въ грубый выцвѣтшій нлащъ; опираясь на толстую палку,
онъ твердо шагалъ впередъ, очевидно, хорошо зная, куда
идетъ.
И въ то же время—теперь это ие былъ обманъ слуха—она
ясно услышала сзади себя звонъ колокольчика и совсѣмъ
близко за выступомъ горы хлопанье бича, какимъ кучера пре-
дупреждаютъ другъ друга, подъѣзжая къ острымъ угламъ. Она
не могла больше идти. Она со всѣхъ ногъ нобѣжала къ пут­
нику. Кто онъ такой, что ей отъ него нужно, она не знала.
Ъ нея было одно только желаніе: быть поближе къ человѣку,
такъ какъ спастись бѣгствомъ она не могла; съ одной стороны
ея бушевалъ глубокій потокъ, съ другой возвышалась снѣжная
крутизна, а сзади все блилее раздавался зловѣщій звонъ коло­
кольчика.
Она подошла совсѣмъ близко къ худощавому человѣку. Онъ,
вѣроятно, услышалъ ея тяжелое дыханіе, такъ какъ вдругъ по­
вернулся и выралсеніе невѣроятнаго удивленія пробѣлсало по
его мефистофелевскому лицу.
Онъ приблизился къ ней. — Боже мой, графиня,—вскри­
чалъ онъ, неуж ел и это вы? Куда-лее вы идете? одна, въ лѣсу?
Что случилось?
послѣдній выборъ.
171
Она не понимала его, она еле видѣла его, такъ какъ вьюга
залѣпляла ей глаза.- Сани, проговорила она,-за мной Ьдутъ
ta TM - Ваши сани?—онъ защитной, глаза рукой и
на допогѵ — Да тамъ изъ за угла выѣзжаютъ сани. Зачімъ
же вы вышли изъ нихъ? Но, постойте, въ нихъ сидятъ чужіе...
_
Кто?—Она не смѣда поднять глазъ.
_
Главный лѣсничій и какой-то чиновник, гос7 * “ “
'
ныхъ имуществу кажется. Вѣрио гдѣ нибудь въ г о р « * я Т
чился буреломъ. Не мудрено при такомъ вѣтрЫ. Это, значитъ,
Не С аТ и быстро скользнули мимо пихъ. Сидѣвшіе въ нихъ
повернули головы исъ“ бопыІСІВО®ХГ»ѣх^Ѵуголъ‘
НТО пару, стоявшую около дороги, a затѣмъ, заЪхавъ_м уголъ,
снова сѣли прямо и завернулись въ свои шуоы.Мери вздзх
нула съ облегченіемъ. Теперь только взглянула опа на
спутниками ужала е к > ^ _ проговорила она съ усиліемъ,-
Какъ странно, что мы встрѣтшшсь именно « “ ь!
_
Относительно меня это не странно. Я живу у моего
ппіятеля пастора Гохинротъ въ Вальдвиммерсталѣ, и, въ ка-
чествѣ бѣднаго кандидата въ рейхстагъ, чуть не каждый день
хожѵ по этой дорогѣ. Но какъ вы сюда попали.
1 я ИДУ къ отцу. Опъ назначилъ сегодня вечеромъ соб-
раніе въ вашей деревнѣ.
й
Р _ Да, это вѣрно. Оттого и я возвращаюсь домой Мнѣ
тоже хочется сказать словечко па этомъ собранш. А вы за-
"
о
д
а
я
жещиГ'взглянула на него и вдругъ протянула
емѵ руку.- П рошу васъ, не разспрашивайте меня, г. Кустцъ
Проведите меня до вашей деревни. Я боюа;'
,,
ѣ
—
Хорошо. А у васъ, значитъ, въ самомъ дЬлЬ
экипажа?
—
Нѣтъ. Я иду пѣшкомъ изъ Рейнингена.
Онъ покачалъ головой и энергично ткнулъ своей ДTMTMой
палкой въ снѣгъ. - Н у , такъ идите-же!-сказалъ онъ
молча зашагали рядомъ.
больше
Дорога поднималась все выше и выше. Лѣсъ все ооль
надвигался все грознѣе бушевалъ потокъ. Вороны кричали
въ чащ“ вѣтеРъ свис* ъ ВЪ Г01>аХЪ’ С0СНЫ СКР
»
слегка раскачиваемая бурей. Мери полною грудью вдыхма
чистый холодный воздухъ. Ь е окружало вѣянье свободы.
Щеки ея раскраснѣлись, глаза заблистали. Она чувствовала,
TM н е беззащитна. Она хорошо знала грубоватаTM , насмѣшли-
ваго человѣка, который шелъ подлѣ нея. Онъ не ооялся ни
чего на свѣтѣ и на всякій ударъ судьбы отвѣчалъ своей мефи-

172
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
ну°ІдыЬСК0Й улыбк0й- 0 н ъ “ ТМІет-ь защитить ее въ случаѣ
Дитрихъ Кустцъ долго шелъ молча подлѣ нея. Тепеиь онъ
замѣтшгь, что она ждетъ, чтобы онъ заговорилъ.
Р
пАптт
значитъ, не забыли эту дорогу,— проговорилъ онъ
SEW
“"1-
■**“*»
"i»TM
~
г ~ Тогда, помните, мы пошли въ гости къ моему пріятелю
Гохинроту И не застали его дома, вы, мой учепикъ Щ р е д ъ
Л0
5 Лѣсъ имѣлъ’ гюнлтно> совсѣмъ другой
видъ. Помните вы эту оолыпую сосну тамъ, на горѣ? Она
т;ямиІіаП0МНИЛа ВС°' АЛЬ^ )0ДЪ бѣгалъ за жуками и бабоч­
ками, а мы съ вами лежали н а мху, смотрѣли на верхушки
сосенъ, на синее небо и разсказывали другъ другу пазныя
разности... Богъ знаетъ что... я ужъ забылъ, но*J o навѣрно
было чудно хорошо.
ллвлрии
—
Это вѣроятио было то, что обыкновенно разсказываютъ
заіГмІри.7 ТаК1ѲЮЫЦЫ’КаК0Ш МЫбЫЛИВЪТ0 вРем5--ска
-
1туГ~К ^тт?НОр~С? а11НаЯ улыбка мелькнула на губахъ Дит-
р - а Кустца. Вы были восемнадцатилѣтией дѣвочкой я хѵдо-
щавымъ, мечтательнымъ кандидатомъ, лѣтъ двадцати пяти въ
соТнаГвно1?
,.“
^
ЛУЧШЙ
В03раСІЪ- ТогдаДЦеще ЯсTMѣти“
оттѣногъ Г TM
ЖИЗНЬ пРинимаета непріятно сѣрый
Г?« «TM
’ а ИДВаЛЫ Разлетаюі“ - Помните, каісіе
нитьТ
ВЪ Т0 ВРTMЯ ВДеаЛЫ! ПрЯМ0 тРогательно вспом-
Она молча кивнула. Помнила-ли она то время! Когда она
олнпйЪ думала’ въ гол° вѣ ея невольно повторялась строчка
пГимяГРп ПѢСНИ! <<0’ ЮН0СТИ ”
* “ •••»■ Она сама не
понимала, почему намять постоянно повторяла ей эти слова
словно отголосокъ дѣтскихъ, счастливыхъ дней; теперь она
казалась себѣ такой старой, утомленной, изувѣченной, и она
котошмП? ЭТ°МУХ0ЛОДН0Му лѢсУPW“ » человѣкомъ,
коюрому отдала свою первую любовь.
Въ то время весь міръ окрашивался для нея свѣтомъ
отедметы
'
’
сеРебРЕСТЫЙ тУ“ нъ покрывалъ всѣ
ST
’n,
слышался таинственный звонъ колоколовъ,
какой-то шелестъ, какое-то движеніе всюду вокругъ, а высоко
въ неоѣ, среди облаковъ, ея дѣтскимъ глазамъ рисовалось
красноватое сіяше, отблескъ громаднаго лучезарнаго счастья
гоюваго взоити. Счастье не взошло, солнце подернулось сѣ-
рыми тучами, даже нетерпѣливое біеніе ея сердца замолкло
Безропотно шла она сегодня усталыми шагами изъ своеш
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
173
дома изъ своей прежней обстановки по тяжелому пути къ
новой жизни, не обѣщавшей ей ничего изъ того, о чемъ она
когда то мечтала вмѣстѣ съ своимъ спутникомъ.
Она посмотрѣла на него.— Каково жилось вамъ съ тѣ.
П°Р1 Т
“ лоСдТ П тХ аалъ Дитрихъ Кустцъ,-я не видалъ
никакихъ радостей. А вамъ каково жилось, если позволите
спросить?
голодала.— Она плотнѣе закуталась въ шубу -
Конечно, не въ томъ смыслѣ, какъ вы. Но это тоже было
тяжело.
^
ко гл и никого н0ЛІ0бить? Онъ усмѣх-
ттѵлся - Э т о действительно, должно быть ужасно для женщины.
Мужчина можетъ и безъ этого прожить. Осооенно если у него
есть воспоминаніе. Вспоминали ли вы меня когда нибудь за
все это время?
Часто — отвѣчала Мери.
_
Но съ довольно смѣшанными чувствами. Не правда ли.
-
Мы теперь уже не дѣти.- Молодая женщина спокойно
посмотрѣла на него.- Того, что было между нами, мы не мо­
жемъ забыть. Вы были первый мужчина, съ которымъ я по-
Гнакомилась вы показали мнѣ, въ чемъ состоитъ жизнь для
насъ
женщинъ. Мы сами посебѣ, безъ мужчины, ничто. Наша
судьба зависитъ отъ мужчины, въ то время моя судьба за
гѣла отъ васъ, вы имѣли большое вліяніе на меня!
Дитпихъ Кустцъ вздохнулъ:-Жаль, что мы не можемъ
оставаться дѣтьми! Это было бы пріятнѣе, чѣмъ сдѣлаться
грустными стариками, которые говорятъ о своей прошлой любви,
кякъ о какой нибудь неудавшейся прогулкѣ.
Она печально улыбнулась, и н а его лицо легла какая-то
странная тѣпь. ^ ^
ш ръ не любилъ,— сказалъ онъ.— Мнѣ
все было некогда, и во всѣ эти длинные годы ни одш, « -
человѣкъ не оказываете на меня вліянія, ни одинъ ни муж
чина, ни женщина, до самыхъ послѣднихъ дней...
—
А что же теперь случилось?
—
Теперь я нашелъ человѣка... того, къ кому мы тогда
шли. Онъ не похожъ на насъ. Онъ простодушенъ и чистъ,
какъ дитя. Въ него можно глядѣться, какъ въ зеркало,
У
дишь всѣ свои рубны, рапы и увѣчья. Это не красиво*, врѣ-
лище. Но онъ доводить до того, что хочется уйти въ себя и
пРтГедѣлать себя. Я этимъ и запятъ въ настоящее время, Я
становлюсь другимъ человѣкомъ. Я опираюсь н а своего друга
Гохищотец какъ больной на к о с т ы л ь . Я чувствую, что во время
берлинской жизни во мнѣ только замерло то, что у меня
гГ^шаго здѣсь, когдамысъвамизаключалинашъду-

174
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
ховиый союзъ Это радуетъ меня. Святымъ аскетомъ я ко­
нечно, н е сдѣлаюсь, но сдѣлаюсь порядочнымъ человѣкомъ.
который не бродить по свѣту, какъ голодная собака, отыски­
вая что схватить, а стремится къ болѣе высокимъ цѣлямъ...
П0 К0Т01)0Му 0НИт тли ’ Расширилось нисколько и
гпѵпппми І ітТ
ДОЛ0Иу-
берегу ручья неправильными
руппами лЬпились по горнымъ скатамъ грязные, ветхіе до-
“ TM к я ‘ Скв03ь шумъ потока изъ подъ эти.хъ низкихъ крышъ
немолчно раздавался стукъ и лязгъ молотковъ.
т,
“
Здѣсь начинается царство пастора!—сказалъ Дитрихъ
устцъ, останавливаясь.— Здѣсь онъ спокойпо выслушиваетъ
ГптЛппт!о !п!!0П0ТЪ
Ъ Этихъ гря8ныхъ неблагодарный людей,
которые далее не понимаютъ, что онъ для нихъ дѣлаетъ. Но
ему не нужна олагодарность. Онъ удивительный человѣкъ!
Уни шли дальше по деревнѣ, раскинувшейся на большое
пространство. Вдругъ Дитрихъ Кустцъ засмѣялся и указалъ
на закоптѣлыи трактиръ съ закрытыми ставнями.— Здѣсь вашъ
супругъ недавно говорилъ съ народомъ!-замѣтилъ онъ весело,-
это было превосходно. Разсказывалъ онъ вамъ объ этомъ?
оощихъ чертахъ,— отвѣчала Мери.— Онъ, кажется,
остался не совсѣмъ доволенъ.
7 ЖаЛЬ! А Я ДЛЛ Еего постарался! Впрочемъ, я понимаю,
что ему- не очень пріятно было такъ скоро вернуться сюда!
знмо йНО Т0ЛЬК0’ ЧТ°
° НЪ отпустилъ васъ ОДну, пѣшкомъ,
0яъ не знаетъ, что я ушла,-Мери пошла быстрѣй
впередъ,—иначе онъ не пустилъ бы меня!
Такъ вы ушли потихоньку?
—
Да.
Дитрихъ Кустцъ посмотрѣлъ на нее съ недоѵмѣніемъ- на
молча J НеГ° Вертѣлся В0П1)0СЪ» но онъ сдержалъ себя и за-
Послѣ короткаго молчанія, Мери сама заговорила.— Зачѣмъ
ын скрывать это отъ васъ?—сказала она спокойно. — Было
время, когда сердце мое было вполнѣ открыто передъ вами.
и сегодня бУДУ съ вами откровенна и скажу вамъ всю
правду: я ушла отъ мулса... навсегда...
—
Ахъ, слава Богу!—вскричалъ Дитрихъ Кустцъ доволь-
тымъ тономъ.
Я возвращаюсь къ отцу, въ его домъ.
Это вполиѣ разумно!— замѣтилъ онъ. — Отъ души Da-
дуюсь за васъ!
J
1
Его слова показались ей циничными и оскорбили ее. Она
молча пошла дальше. Онъ замѣтилъ, что она недовольна.
—
Не сердитесь, что я слишкомъ свободно высказалъ свои
чувства, сказалъ онъ.— Жизнь сдѣлала меня грубоватымъ и
ПОСЛѢДИІЙ ВЫБОРЪ.
175
гг—
•г
“
»,гх.
«
„
ж
.
*
»
«
to»
Р
»
"
■
”
»vs
г,.»
..
•
-
“ ■"-“C iuB .Sb—
.1
-
1-M
.,. «P»*“
раженіе-Я знаю, что онъ меня не понимаетъ и не стоить.
Потому-то я и ушла.
_
А если оиъ погонится за вами:'
—
Я пойду къ отцу, онъ защитить меня.
_
Отлично'-Дитрихъ Кустцъ на минуту задумался-
Значитъ вопросъ только въ томъ, пріѣхалъ лп г. коммерцш
совѣтникъ въ деревню. Въ трактирѣ его во всякомъ случаѣнЬ гь
Иначе тамъ бы стояли сани. Можетъ бытъ, онъ у учителя.
£)то его преданный сторонникъ. Я справлюсь.
Онъ вошелъ въ стоявшій недалеко отъ нихъ д ѣ тс и и уш-
, ш ш і8 домъ и черезъ нѣсколько минутъ вышелъ отіуд<.
качая головой
^
^
^
^
раньше ^
черезъ двГтри J
Воіросъ въ томъ, гдѣ вамъ оставаться
все это время? Конечно же, не среди улицы!
—
Иѣтъ —отвѣчала Мери. Она казалась усталой. Пер -
житыя волненія и утомительный путь оказывали на нее дѣи-
ствіе Несмотря на холодный горный вѣтеръ, лицо ея оыло
блѣдно, она вся дрожала и безпомощно оглядывалась кругомъ,
стоя по щиколку въ снѣгу, среди деревенской УTMЧЫ-
_
Куда вамъ зайдти? продолжалъ ея спутиикъ,— Въ учи
лише нельзя, тамъ н а верху больная женщина, а внизу си-
дята другъ на другѣ сорокъ ребятишекъ и воздухъ точно въ
обезьяньей клѣткѣ. В ъ трактирѣ тоже много народа, та
гвоздари пьютъ водау. Всѣ дома по сосѣдству грязныя хи­
жин” гдѣ вамъ нельзя будетъ ни согрѣться, ни перемѣнпть
обѵвь- только одинъ и есть исходъ. Идемъ, графиня.
Мери остановилась.
—
Куда вы хотите вести меня? спро-
“ л а ^ К ъ 1,моему Удругу, пастору фонъ Гохинротъ. Къ священ­
нику всегда можно зайти, онъ васъ примета привѣтливо, его
экономка будетъ ухаживать за вами, вамъ будетъ хорошо,
какъ на лонѣ Авраамовомъ! Согласны:
—
Да... но... какъ же такъ вдругъ явиться въ домъ къ евл
ш е н н и ку...— Мериколебалась—и вообщея его боюсь.
_
Вы будете очень довольны, когда познакомитесь съ
НИММери опустила голову.
—
Ну, такъ ведите меня къ нему!
сказала она, и они направились къ домику священника,

176
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
трудомъ пробираясь среда столбовъ снѣжной пыли, которую
поднимала мятель.
’
ІУ
XX.
г TM ? м Т Е° ШаГ°ВЪ тъ нвзенькаг° Домика съ замерзшата
стеклами, Мери вдругъ остановилась.
—
Я не могу войги къ
нему, сказала она быстро.— Не могу, не должна!
—
Да отчего же, скажите, ради Бога?
лтілпоо
Ъ Ие знаетъ’ какъ л попала въ деревню.
—
Мепи
указала на запертую дверь домика.— Отъ кого я бѣжала, что
я оставила за сооои! Онъ священникъ. Оиъ соблюдаегъ ча-
Мяѣ^дГ/яегісхо!11”
"
TM СІЯ *Ѣ*1'
—
Но вѣдь нѣтъ надобности разсказывать ему все!—Дит-
рихъ Кустцъ нетерпѣливо тащилъ ее дальше.
—
Не говорите
ему что съ вами случилось, и дѣлу конецъ!
1
т,
v А если Л ЖЪ пРіѣдетъ за мной и найдетъ меня здѣсь?
Кромь того... нѣтъ!— она отбросила назадъ голову.— Я не могу
обманомъ втереться въ чужой домъ. Я слишкомъ гор да для
Неулсели же вы хотите разсказать ему...
7 Т00 А° 8автра узнаютъ всѣ> кому это нужно и кому
не нужно? Отчего же не разсказать! То есть, сама я не могу!
Подите вы и скажите ему! Пусть онъ поступитъ, какъ самъ
сочтетъ за лучшее.
• Е я спутникъ полсалъ плечами.— Какъ хотите, — сказалъ онъ
и открылъ дверь.
Мери стала медленно прохаживаться передъ домомъ. Сердце
ея билось. Она съ дѣтства такъ много наслушалась объ оди-
нокомъ человѣкѣ ^въ лѣсной деревушкѣ, что онъ мало по малу
сталъ казаться ей какою то таинственною, почти сказочною
личностью. Она его никогда не видала и боялась, что онъ
отнесется къ ней сурово.
А, можетъ быть, онъ и совсѣмъ ее не приметъ'
Но дверь уже отворилась. Человѣкъ лѣтъ сорока, въ сѣрой
домашней курткѣ, съ длинными бѣлокурыми усами и военной
выправкой кавалериста вышелъ на порогъ, въ два прыжка
спустился съ лѣстницы и очутился около Мери.
nit ~ Ради Бога... вы стоите въснѣгу, сударыня,— заговорилъ
онъ быстро.— Пожалуйста, входите скорѣй!
Мери подняла на него глаза. — Я хотѣла прежде узнать...
сказала она не твердымъ голосомъ, — желаетъ ли г. фонъ-Го-
хинротъ...
*
—
Я пасторъ Гохинротъ,— прервалъ онъ ее съ легкой улыб-
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
177
кой.
-
А вотъ моя экономка, она проведетъ васъ въ вашу
комнату!
Мери все еще стояла и смотрѣла въ землю.
-
Сказалъ ли вамъ г. Кустцъ-прошептала она, -
по-
чемуя.^о ^
этого?_спокойио отвѣчалъ пасторъ.— Меня
это интересовало-бы только въ томъ случаѣ, если бы вы пришли
откпыть мнѣ свое сердце и попросить у меня совѣта. А те­
перь я вижу только, что на дорогѣ, въ мятель и холодъ
человѣкъ, и я ввожу его въ свой домъ. Что можетъ быть
проще? Г-жа Кунцъ, пожалуйста, позаботьтесь о баРTM * '
Въ комнатѣ экономки было тепло и пріятно. Старушка,
проживъ много лѣтъ съ своимъ хозяииомъ, п ^ у м о м у со-
всѣмъ отвыкла болтать и любопытничать. Она дала Мериівс е
что ей было нужно, и оставила ее одну. Молодая жTMЩTMа
прислонилась къ косяку окна исмотрѣла на хлопья с н ѣ г а м.
безмолвномъ танцѣ кружившіеся надъ лѣсомъ и надъ низеиь
кими домиками деревни.
Все было тихо кругомъ. Только издали, изъ всЬхъэтихъ
занесенныхъ снѣгомъ домиковъ раздавались глухіе удары мо-
лотковъ, и имъ какъ бы вторили уда,ры сердца вт'
Внезапный нереходъ отъ утренней бурной сцены къ покою
и уединенію не принесъ ей утѣшепія. Онъ пугалъ ее.
теперь стало въ ней понемногу пробуждаться - а ш е
«
начала уяснять себѣ, что именно случилось: с а м ы й большой
пеиеворотъ какой можетъ произойти въ жизни женщины, раз-
ГГмуж ем ъ, со всѣмъ.чѣмъ она жила послѣ -мркества.
При мысли объ этомъ она вздохнула съ облегчешемъ. ^ ° Р 0 “ 0 ’
что такъ вышло. Она не раскаявалась, она была рада, что
нашла въ себѣ достаточно силъ. Но что же будетъ теперь?
этого она не могла себѣ представить. Мысль о будущемъ угне
ТаІ Она буд е т ъ 8 жить у отца, понятно тихою, однообразною
жизнью, безъ радостей, но и безъ страданій кромѣ того стра-
данія, которое она всюду носила съ сооой. Но ея отецъ былъ
старъ, онъ былъ серьезно боленъ — эго ясно видно было по
лицамъ докторовъ - опъ самъ и всѣ окружающіе его посте­
пенно, спокойно, безъ бурныхъ проявленій горя, привыкли
мысли о предстоявшей разлукѣ.
Тогда она будетъ совсѣмъ одна. Одна на всю жизнь,
не согласится на вторичное замужество. Но самая мысль объ
этомъ казалась ей оскверненіемъ ея безнадежной любTM1
Эта любовь закрывала для нея путь къ единственному
близкому ей человѣку къ сестрѣ. Съ f 0H“
ЭTMна
холоднымъ, свѣтскимъ франтомъ, о на имЬла мало оони •
была и навсегда останется одинокой, покинутой. Мужчинамоіъ,

178
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
быть можетъ, перенести это. Тотъ, который былъ тамъ внизу,
навѣрно могъ. Но женщина...
Тотъ, который былъ внизу... оиа сама не знала, почему въ
своей безномощности, въ своемъ страхѣ за будущее она без-
нрестанно вспоминала о немъ. Опъ такъ не походилъ на дру­
гихъ людей. Онъ ничего отъ нихъ не требовалъ и все имъ
отдавалъ. Оиъ былъ, какъ скала, о которую можно было опе­
реться въ случаѣ опасности.
Хоть бы скорѣй прошли эти часы, хоть бы скорѣй пріѣ-
халъ отецъ! Прижавшись щекой къ холодному стеклу, она
прислушивалась, не слышится ли вдали желанный звонъ коло­
кольчика. Ііо вдругъ ей пришло въ голову, что, если мужъ
ищетъ ее, онъ толсе ѣдетъ съ колоісольчикомъ, и дрожь про-
бѣжала по ея тѣлу. Ей живо представилось его красное лице,
его злобно сверкающіе глаза, голосъ, какимъ оИъ будетъ гово ­
рить съ пасторомъ, отстраняя его, чтобы пробраться къ ней.
Пасторъ! Онъ, конечно, защититъ ее. Онъ навѣрно ничего
не боится такъ лее, какъ ни на что не надѣется. При этой
мысли она почувствовала нѣчто въ родѣ зависти. Какъ хорошо
доллено быть, когда всѣ бури сердца, наконецъ, улеглись и
глубокая тишина охватила одинокаго человѣка. И къ этому
миру навѣрно есть путь; человѣкъ, въ домѣ котораго она на­
ходилась, нашелъ этотъ путь. Это она сразу угадала по яс­
ному взгляду его глазъ, по веселому выраженію его лица. Мо­
лсетъ быть, онъ и дру гихъ выводилъ н а этотъ путь, тѣхъ, кто
его объ этомъ просилъ, кто признавался ему, какая борьба
раздираетъ бѣдное сердце. Е й страстно хотѣлось передъ кѣмъ
нибудь высказаться, отъ кого нибудь услышать совѣтъ и утѣ-
шеніе. У отца— она это хорошо знала —будетъ только одинъ
отвѣтъ.— Переѣзжай ко мнѣ и лсиви у меня! —Онъ, какъ ста­
рикъ, радовался, что его дочь возвращается къ нему. Тотъ,
что былъ внизу, ей чулсой. Онъ ее не знаетъ, ему ничего отъ
нея не нужно, молсетъ быть, онъ найдетъ для нея спасительное
слово. Онъ самъ сказалъ: Если бы вы пришли сътѣмъ, чтобы
открыть мнѣ свое сердце, тогда ваша судьба заинтересовала
бы меня. А иначе, нѣтъ. Онъ несомнѣнно не предлолситъ ей
ни одного вопроса. Она можетъ разсказать ему только то, что
сама захочетъ, ей нѣтъ надобности открывать ему тайны сво­
его сердца, она сядетъ иодлѣ него и будетъ лсдать, не бле-
снетъ ли въ течеиіе ихъ разговора лучъ свѣта, который выве-
детъ ее на вѣрный путь.
Она не могла больше переносить уединенія. Мучительный
страхъ овладѣлъ ею, она тихонько сошла по лѣстницѣ и, робко
оглядываясь по сторонамъ, точно преступница, постучалась
въ дверь, которая, какъ она раньше замѣтила, вела въ каби­
нетъ священника.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
179
Онъ самъ отворилъ ей. Теперь опъ былъ одѣтъ въ фор­
менный костюмъ пастора.—Вы меня ищете, спросилъ онъ, или
г. Кустца? Онъ наверху, отдыхаетъ.
___ __
ЕІСЪ^
—
Въ такомъ случаѣ, пожалуйста, войдите и садитесь! я
этого ждалъ!
—
Что я къ вамъ приду?
Да, иногда человѣку бываетъ слишкомъ тялсело оста­
ваться паединѣ съ собой. Я думаю, ваіпъ батюшка скоро прі-
ѣдетъ. Я распорядился, чтобы какъ только онъ придетъ въ
трактиръ, ему сообщили гдѣ вы, и опъ, конечно, будетъ
здѣсь.
—
Благодарю васъ, г. пасторъ!
Онъ ничего не отвѣчалъ. Они оба молчали и Мери иадвя-
лась, что послѣ этого онъ приступить къ рѣпштелыіому раз­
говору.
Но онъ прервалъ молчаніе, чтобы спросить заоотливымъ
тономъ:— Не сварить ли вамъ горячаго кофе? Вы очень
блѣдны.
—
Нѣтъ, благодарю.
—
Н а дворѣ тагсъ холодно, и. .
—
Господинъ пасторъ! —она невольно подняла руки съ
умоляющимъ движ еніемъ. — Мнѣ бы хотѣлось поговорить съ
вами не о кофе...
Пасторъ Гохинротъ улыбнулся.—
Пожалуйста, сударыня,
отвѣчалъ онъ, говорите смѣло о томъ, что у васъ па сердцв.
Что вы желаете знать?
Она опустила глаза. — Я сдѣлала такой шагъ... мпв бы хо­
телось знать, что вы думаете о женщипѣ, которая дЬлаетъ то,
что я теперь сдѣлала,?..
—
Я отъ души жалѣю ее. Съ легкимъ сердцемъ такія вещи
не дѣлаются. Прежде чѣмъ она на это рѣшилась, опа, н а -
вѣрно. долго боролась сама съ собой и была очень не -
счастна.
—
Да, я была несчастна!—сказала Мери. Я не могла
дольше выносить. Оттого я и ушла. Но буду ли я когда
нибудь счастлива, этого я не знаю!
—
Это зависитъ отъ того,— пасторъ ф. Гохинротъ спокойно
глядѣлъ ей въ глаза -свободепъ ли человѣкъ, котораго вы
любите.
—
Ясътрудомъмогусебѣпредставить,—
продолжалъ оиъ,
замѣтивъ ея испугъ—чтобы лсенщина ушла отъ своего мужа
только потому, что она несчастна. Ей вѣдь некуда идти. По­
этому она остается съ нелюбимымъ человѣкомъ, пока не лю­
битъ другого. Тогда у нея является убѣжиіце внѣ ея преж-
няго дома и ея прежней жизни.

180
ПОСДѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Но вѣдь я лее хочу жить съ отцомъ,— проговорила Мери
съ усиліемъ.— Вы вѣдь это знаете.
Онъ кивнулъ утвердительно.— Конечно. Я въ этомъ не сом-
нѣваюсь. Вы сидите здѣсь и ждете пріѣзда вашего отца. Но
ваше сердце въ другомъ мѣстѣ.
Мери сдѣлала легкую попытку встать.— Откуда вы можете-
это знать?— прошептала она.
—
Это довольно обыкновенное явл ен іе. — Пасторъ окинулъ.
взглядомъ комнату, на стѣнахъ которой были развѣшены фо-
тографическіе портреты офицеровъ и скаковыхъ лошадей, кар­
тины сраженій и надъ вѣтвистымъ геральдическимъ древомъ
гусарская сабля, что составляло странную противопололеность
съ простымъ, скуднымъ убранствомъ всего дома.— Раньше,
когда я жилъ въ болыпомъ свѣтѣ, я былъ знакомъ со мно­
гими женщинами. Нѣкоторыя изъ нихъ были такъ лее не­
счастны, какъ вы.
—
И что лее съ ними сдѣлалось?
—
Ихъ судьба была не одинакова. Одному любовь при-
носитъ счастіе, другому несчастіе. Оттого я и спросилъ васъ:
свободепъ ли тотъ, ради кого вы сдѣлали сегодня такой рѣ-
шителыши шагъ?
Она опустила голову. —
Онъ не свободепъ!— проговорила
она въ полголоса.
—
Въ такомъ случаѣ, сударыня,— опъ заговорилъ громче
и быстрѣе нреленяго,— я скажу вамъ то, что, какъ священ­
никъ, давно доллсенъ былъ сказать: возвратитесь къ своему,
мулеу, какъ молено скорѣе, пока еще не поздно!
Мери медленно подняла на пего гл аза:—И это совѣтуете
мнѣ вы?
—
Я вамъ это совѣтую,— сказалъ священникъ,— такъ какъ
это единственный путь къ спасенію. Вы стоите въ настоящую
минуту у начала истинпыхъ страдаиій, при входѣ въ запрет­
ную страну. Когда вы въ нее вступите, тогда начнется у васъ
настоящая борьба, борьба съ собой. Въ ней вы будете тер­
петь поралсеніе за поралеепіемъ, какъ улее потерпѣли сегодня!'
Н а лицѣ Мери появилось жесткое выралсеиіе.
—
Я никогда не вернусь къ мужу! Никогда! Еще разъ го­
ворю вамъ, я ѣду къ отцу.
—
А долго ли вы у него пролеевете? Одинъ поступокъ.
влечетъ за собой другой, за первымъ шагомъ слѣдуетъ второй..
Теперь вы себя освободили, скоро онъ тоже сдѣлаетъ, и тогда,
ничто не остановитъ васъ.
Мери встала. — А если бы и такъ?— сказала она тихо, дро-
жащимъ голосомъ.— Я знаю, вы пе можете меня оправдывать,
вы доллены меня обвинять, но я всетаки скажу: развѣ нѣтъ.
н а свѣтѣ того, что выше и святѣе, чѣмъ всѣ интересы людей,.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
всѣ законы, вся нравственность? Два человѣка чувствуютъ: ты
и я — мы едино! мы доллены соединиться, иначе мы умремъ.
И они стремятся другъ къ другу, они преодолѣваютъ всѣ пре-
пятствія и не могутъ поступать иначе. Въ нихъ дѣйствуетъ
что-то, что силыіѣе всего нрочаго. Что увлекаетъ ихъ^ и за­
ставляем поступать именно такъ? И я, и опъ, мы оба чув-
ствуемъ, что мы въ рукахъ какой то посторонней силы, кото­
рая влечетъ иасъ другъ къ другу! намъ все равпо, что разби­
вается у насъ иа пути и что кричатъ люди вокругъ иасъ.
Только бы намъ быть вмѣстѣ! Тогда мы счастливы, несмотря
ни на что!
Пасторъ Гохинротъ толее всталъ.
—
ІІѢтъ, я этому не вѣрю,— сказалъ опъ спокойно,- —я
не
вѣрю, чтобы можно было построить истинное, прочное счастье
н а песчастіи другихъ. Такъ какъ онъ ие свободепъ и не осво-
бодилъ себя, то, очевидно, есть люди, которыхъ онъ любитъ
и увалеаетъ, которыхъ, молеетъ быть, и вы такж е любите и
уважаете; и вы сознательно сдѣлаете ихъ несчастными въ ола-
годарность за ихъ любовь и вѣрность. А разъ они будутъ не­
счастны, и вы не молеете быть счастливы. Отъ такихъ воспо-
минапій нельзя отдѣлаться. Опи связаны съ человѣкомъ иа
всю леизнь, они отпимаютъ у пего всю гордость, всѣ ра ­
дости.
—
Но если иначе нельзя, — съ отчаяшемъ воскликнула
Мери,— если иначе нельзя!
—
Я нахожу,— сказалъ священникъ,- что человт.къ доллеепъ
имѣть силу посмотрѣть на себя въ зеркало, не опуская глазъ.
Это его долгъ передъ собой и передъ любимымъ человѣкомъ.
—
А откуда лее взять эту силу!—Мери почти прокричала
свой вопросъ.
—
Вы говорите: доллеепъ имѣть! Но ни одинъ
человѣкъ ея не имѣетъ! Ни одинъ человѣкъ этого пе молеетъ!
Пасторъ улыбнулся и задумчиво погладилъ свои длинные
у с ы . - Я могъ бы разсказать вамъ одну исторію,— сказалъ сиъ
наконецъ,— но мнѣ вообще непріятио говорить о ней. Нс.торію
одного молодого, жизнерадостиаго гусарскаго офицера который
въ нѣсколыео мѣсяцевъ сталъ совершенно другимъ человѣкомъ
и сдѣлалъ то, что вы считаете невозможными Но есть вещи,
о которыхъ не слѣдуетъ упоминать. Эту исторію знаютъ только
двое и унесутъ ее съ собой въ могилу.
Мери посмотрѣла па него. Онъ какъ будто выросъ па ея
глазахъ.
—
А кто раньше, чѣмъ сойти въ могилу, хочетъ наити
миръ и покой душѣ,—продоллеалъ о нъ,—тотъ долженъ сказать
себѣ: я не много лѣтъ пролеиву п а этомъ свѣтѣ, въ этомъ во-
доворотѣ страстей, борьбы, разочарованій. Жизнь пройдетъ,
какъ сонъ, я вернусь въ свою отчизну и какъ мпѣ будетъ

182
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
тогда пріятно, что во время своего сна я никого ие обидѣлъ,
никому не сдѣлалъ зла! Восиомиыаиіе о сдѣланномъ злѣ еще
мучительнѣе н а томъ свѣтѣ, чѣмъ на этомъ! Такъ представляется
это мнѣ, одинокому человѣку, затерянному здѣсь въ горахъ. И
ничего другого я не могу сказать!
Мери молчала. Е й леиво представилось розовое, улыбаю­
щееся личико Эллеиъ, сидящей среди своихъ бѣлокурыхъ дѣ-
токъ; она сама почти ребенокъ въ своемъ простодушиомъ, чест-
номъ довѣріи, въ своей наивной любви, въ своемъ восхищеиіи
мулсемъ. И все это будетъ разрушено? Она знала Эллеиъ, она
знала, что ей ие перелсить этого удара. Она просто выбросится
изъ окна, она погибнетъ, какъ человѣкъ, который пересталъ
попимать жизнь и думаетъ. что лишился разума. И отъ нея
останется одно только воспомипапіе, о которомъ будутъ безъ
словъ говорить взгляды виновниковъ ея гибели. Иѣтъ, при этомъ
не молеетъ быть мысли о счастіи!
Она тялеело вздохнула. — Къ мулеу я не могу вернуться!
сказала она. — Не могу. А если я уйду отъ него, это будетъ
гибелью для меня и для другихъ. Вѣдь вы такъ говорите?
—
Да.
—
И вы не знаете другого выхода?
—
Нѣтъ.
—
А я знаю,— громко и спокойно проговорила Мери. — Вы
сами сказали: всѣмъ намъ въ концѣ концовъ придется умереть.
—
Конечно!
—
Ну, вотъ видите! Молено умереть и раньше срока! Не
все ли равно! Такъ или иначе, а всетаки придется умирать!
Смерть все исправить!
Онъ съ испугомъ взглянулъ па нее.
—
Не шутите такими
вещами!
—
Ахъ Более мой! Я вовсе не шучу!—сказала Мери.— Я ни­
чего другого не могу придумать, и вы таклсе. Для самоотре-
ченія я слишкомъ слаба. Теперь я это вполнѣ сознаю. Что же
мнѣ остается?
—
Бороться!— Онъ подошелъ близко къ ней и посмотрѣлъ
ей прямо въ лицо. —Бороться не съ другими, а съ собой! По­
пробуйте это, когда поселитесь въ домѣ отца. Миогіе люди ока­
зываются сильнѣе, чѣмъ считали себя.
Мери покачала головой. —Все зависитъ не отъ меня, а отъ
него. Передъ нимъ у меня иѣтъ воли. Есл и онъ пріѣдетъ и
возьметъ меня, я поѣду за нимъ.
—
Но развѣ вы думаете, что онъ пріѣдетъ?
—
Мы поклялись никогда не видаться,— сказала Мери.
—
Но судьба играетъ нами по своему! Вы сами открыли миѣ
глаза. Когда я вошла къ вамъ въ комнату, я думала, что самое
тяжелое осталось позади: разлука съ мужемъ и вѣчная разлука
ЯОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
1S3
съ нимъ. Я себя въ этомъ убѣдила. Вы показали мнѣ, что
самое тяжелое еще ждетъ меня впереди, что онс
мной и грозитъ миѣ... Миѣ остается только сидЬть, слолсивъ
руки въ домѣ отца и ледать своей судьбы. Если онъ придет,
и возьметъ меня, я пропала. Если онъ будетъ держаться вд ал і
° ТЪ Пасторъ подошелъ къ окну и вглядывался въ начинавшая
СІ7Т ЬЯ неУГаю*того; о комъ в ы говорите,-сказалъ о н ъ -н о
я думаю, что мужчина, который полюоилъ такую ^епщил у,
какъ вы натура незаурядная. Высшая натура должна оола-
дать силой мелсду прочимъ и силой самоотреченія. Я думаю,
TM онъ обладает! ею. Я на ато надѣюсь, ради васъ, ради
ВСѢМери опустилась на стулъ и глядѣла з а с т а в и т ь взгля-
домъ. —я
ниначтобольшененадѣюсь-прошепталаона
ничего не боюсь... я ничего не думаю... я ничего ие хочу...
будь что будетъ!.. Всего бы лучше смерть! Я не боюсь смерти.
Нисколько не боюсь.
Пасторъ не слышалъ ея словъ.—Мнѣ кажется, ѣдутъ сани,
вскричалъ онъ и открылъ окно. Снѣжная мяте® ворвалась въ
комнату. Шумъ вѣтра заглушилъ всѣ друпе звуки.
^
Сани?— Мери поблѣднѣла и отошла въ заднш уголь
комнаты, ісивнулъ г о л о в о й . - Мнѣ кажется... по крайней мѣрѣ
насколько можно слышать изъ за вѣтра... вотъ... слышите...
совсѣмъ близко... они завернули за уголъ...
_
Онъ хотѣлъ выйти въ сѣни, но Мери ухватилась за него.
Не оставляйте меня одну!-закричала она-это, можетъ быть,
мулсъ^ ^
вамъ ничег0 не сдѣлаетъ—Пасторъ вырвался изъ
ея пѵкъ. — Здѣсь онъ будетъ въ моемъ домѣ!
Онъ поспѣшилъ къ дверямъ. Но было уже поздно. Быстрые
шаги раздались на каменныхъ ступеняхъ подъѣзда, въ TM х ъ ,
и на порогѣ появилась высокая, стройная фигура, закутапна
ВЪ ^р^нрибли^ні^шаговъ Мери почти безъ чувствъ упала
на стулъ и закрыла лицо руками.,Пасторъ наклонился къ не .
—
Встаньте сударыня! Это не вашъ мужъ.
Отецъ?—чуть слышно спросила она.
—
Нѣтъ.
—
Кто лее?
—
Я не знаю этого господина.
Пораженная внезапною мыслью, она вскочила, взглянула
на дверь и вдругъ ісрикъ не то смертельнаго ^ страха, не то
дикаго восторга сорвался съ ея губъ. Вошедшш стоялъ молча

184
ПОСЛѢДНІЙ ВЫВОРЪ.
и мрачно, оиа какъ бы окаменѣла подъ его взглядомъ и стояла
неподвижно, опираясь на стулъ; она пристально глядѣла иа
него, оиъ взгляиулъ на нее. Пасторъ Гохинротъ вдругъ понялъ,
что происходить мелсду ними, и о ісомъ она все время гово­
рила ему.
—
Это мой зять! —обратилась къ пему, паісонецъ, Мери
громкимъ, но ісакъ будто не своимъ голосомъ.— г. фоиъ-Гальдернъ.
Пасторъ подошелъ къ незнакомцу. — Мое имя фонъ-Гохин-
ротъ. Позвольте спросить, г. коммерціи совѣтникъ...
—
Мой тесть боленъ, онъ со вчерашняго дня лежитъ въ
постели. Я пріѣхалъ вмѣсто него...
Мери громко разсмѣялась, съ задоромъ отчаянья, и взгля­
нула на пастора. Онъ молча пожалъ плечами.
Гербертъ сдѣлалъ нѣсколысо шаговъ въ комнату.
—
Я, понятно, ничего не подозрѣвалъ,— проговорилъ онъ
сухо.— Въ трактирѣ мнѣ сказали, что ты здѣсь. Тогда я по­
нялъ то, что видѣлъ раньше.
—
Что такое? —съ безпокойствомъ спросила она.
—
Въ нижней деревнѣ,— отвѣчалъ онъ болѣе мягкимъ го­
лосомъ,— стоять среди улицы опрокинувшіяся сани. Одинъ
полозъ сломался, благодаря безумно быстрой ѣздѣ. Когда мы
проѣзжали мимо, кучеръ, стоявшій около нихъ, разсказалъ моему
кучеру, что они съ бариномъ сегодня мчались какъ безумные
въ Люнингенъ, на виллу Баннерса и назадъ, а теперь гнали
во всю мочь въ Вальдвиммерсталь. Баринъ пошелъ искать
кузнеца. Я спросилъ у него, какъ фамилія его барина, и онъ
отвѣчалъ: графъ де Грайнъ.
Мери ничего не отвѣтала.
—
Черезъ полчаса онъ будетъ здѣсь,—прибавилъ Гербертъ
повидимому спокойнымъ тономъ.
—
И застапетъ насъ вмѣстѣ!—Мери вдругъ стала спокойна,
почти весела. — Милый г. пасторъ! Я вамъ говорила! Судьба
сильнѣѳ насъ! Оиа играетъ нами, не справляясь, чего мы хотимъ.
XXI.
Пасторъ подумалъ съ минуту. Затѣмъ онъ молча вышелъ
изъ комнаты и затворилъ за собою дверь. Они были одпи.
Одни, кругомъ ненарушимая тишина и быстро бѣгутъ минуты,
рѣшающія судьбу чековѣка.
Онъ подошелъ къ ней. Голосъ его звучалъ глухо и хрипло: —
Мери... отчего ты ушла отъ мужа?
—
Оттого, что онъ хочетъ съ тобой драться!
—
Почему ты это знаешь?
—
Драться изъ-за меня! Я не могла этого вынести и ушла.
нослѣдній выборъ.
185
Онъ устрошгь то, чему хотѣлъ TM*Ьшть, чего мы сам и всѣми
силами хотѣли избѣжать... мы вм >ст \
_
Но оиъ ие долженъ застать насъ вмѣстЫ И. уЬду, какъ
можно скорѣй, время не терпитъ!
ЯОЛог*і и онъ по
-
Куда? Черезъ долину только одна дорога, и онъ по
нейѣдегы Встрѣтишьлиты его, или я, или мы ofc-йегі,
все павпо бѵдетъ сцена, о которой я не хочу и думат .
е1 НоX
м ы же не можемъ здѣсь оставаться! Мы не
можемъ! Мы не должны! Дѣло идетъ о твоей репутацш, Мери.
° М“ ИМояСтеоттація -проговорила Мери медленно и пре-
зрительно.— Но затѣмъ она перемѣнила I0® - - H| “ ’ TM npa“ 0
Тьт ппттженъ оберегать свою честь, и меня, и о .
^
одно и то же' Поступай, какъ тебѣ кажется лучше. Скажи міг ,
что я должна дѣлать. Я сдѣлаю все, что<ш
Оиъ стоялъ въ мрачномъ молчапш. Она видѣла, чтз о
дрояситъ.—Подожди минутку, -сказалъ онъ,-я схожу
весь
спрошу.
опту.
Онъ вышелъ въ сѣии, тамъ стоялъ кучеръ.
Послушайте!— сказалъ оиъ въ полголоса, отвод
сторону. — Миѣ помнится, я бывало т а м ъ охотился есть какая-то
дорога отсюда прямо черезъ горы въ Люнингенъ.
—
Какъ-же, г. полковникъ, она еще называется др
дорога.
—
Можно по ней ироѣхаты'
—
Лѣтомъ, если смотрѣть въ оба, полсалуи, мож° ° '
_
—
Нѣтъ, я хочу сказать теперь,— онъ говорилъ серд ,
сейчасъ, сію минуту, вы вѣдь понимаете?
тітпкп«__Нѣтъ
Кучеръ посмотрѣлъ на него и покачалъ головой Н
,
г. полковникъ, теперь нельзя!
—
Но мпѣ нулсно ѣхать!
=
“
а“
—
о ѣхать! Вы былп унтеръ-офипе-
ромъ! Вы служите у моего тестя! Поймите-же: я вамъ при-
КаЗІКучеръ сердито сдвинулъ брови. Онъ всѣ^
былъ не въ духѣ изъ-за предстоявшихъ длинпыхъ поѣздокъ во
время избирательной кампаніи, которая такъ “ TM 2 Г о “
его тихую жизнь въ домѣ коммерцш советника. Вообще овъ
былъ уже не молодой человѣкъ и не особенно
-
Пожалуйста, г. полковникъ,-сказалъ онъвыйдемъ на
УTM0Упи вышли. Кучеръ молча указалъ н а горы, темносинія
массы которыхъ не ясно виднѣлись сквозь клубы дико кру
тившагося енѣга. Съ грохотомъ и свистомъ врывалась буря въ
ущелье^ видно было, какъ подъ ея ледянымъ дыханьемъ вер-

186
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
хушки лѣса на гориыхъ гребняхъ опускались и вздрагивали,
слышно было ея зловѣщее завываніе вдали, въ тѣ промежутки]
когда вблизи наставало минутное затишье и снѣжные хлопья
начинали быстро и беззвучно падать на толстый бѣлый покровъ
уже лежавшій на землѣ.
’
На встрѣчу бурѣ, гнѣвио несшейся сверху, медленно ползла
изъ долинъ ея сѣрая союзница, ночь, темная, ледяная декабрь­
ская почь въ лѣсу. Солнце, весь день скрывавшееся за тучами,
уже сѣло. Это можно было замѣтить по ярко-красной полосѣ,
появившейся н а западѣ среди разорванныхъ облаковъ и быстро
поблѣднѣвшей. Черезъ часъ долину окутаетъ полный мракъ
который вскорѣ распространится н а горы, и останется тамъ
часовъ двѣиадцать, четырнадцать, пока день пе прольетъ свой
тусклый свѣтъ на продолжающіяся неистовства бури.
—
И вы хотите ѣхать туда, г. полковникъ?
Въ вопросѣ кучера звучало полупрезрительное состраданіе.
Нѣтъ ли какой нибудь другой дороги изъ этой деревни
кромѣ большой?
’
—
Зимой, нѣтъ.
—
Тогда я поѣду горами!
—
Нѣтъ, сударь!—Кучеръ покачалъ головой,— я васъ не
повезу! Этого не можетъ отъ меня требовать ни одна хри-
стіанская душа!
—
Господи! да не трусьте лее! проѣдемъ!
—
І-Іѣтъ!—кучеръ серьезно глядѣлъ на Герберта. — Нѣтъ
г. полковникъ, это невозможно! Еще подняться вверхъ, пока
свѣтло, пожалуй можно. А потомъ пойдетъ голое плоскогорье
все занесенное снѣгомъ, гдѣ не найдешь ни дороги, ни слѣда,'
особенно ночью. Тамъ чуть немножко податься въ сторону... —
его голосъ перешелъ въ глухой шопотъ—подумайте о камено-
ломняхъ, г. полковникъ. Онѣ всѣ рядомъ. И отъ каждой идетъ
провалъ въ двѣсти, триста футовъ, а внизу озеро, покрытое
ТОНІШМЪ льдомъ.
—
Зачѣмъ съѣзжать съ дороги?
—
Въ темпотѣ придется дать волю лошадямъ. Онѣ побѣ-
гутъ прямымъ путемъ къ конюшиѣ, значитъ, мимо самыхъ
камеиоломенъ. Придется сдѣлать раза два болыпіе объѣзды
не то...
’
Гербертъ посмотрѣлъ на часы.— Осталось всего десять ми­
нуть. Довольно толковать! ѣдемъ!
—
Я не ѣду, г. полковникъ! поѣзжайте одни, если вамъ
такъ хочется! Я останусь здѣсь!
Неулсели вы, въ самомъ дѣлѣ, трусите? И вамъ не
стыдно?
Господи! трусить! г. полковникъ, какое вы сказали
слово! Вы вотъ не думаете о своей женѣ, о своихъ дѣтяхъ, а
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
187
моя лежитъ больная, у меня четверо ребятишекъ. Я ^ ю к т ъ
кормить ихъ; если чортъ мепя унесетъ, они не оудутъ сыты,
оттого что я не трусъ.
Гербертъ утвердительно кивиулъ головой. — Да, вы правы,
сказалъ о и ъ . - Я пе могу требовать этого отъ васъ. Я поѣду
одинъ. Приготовьте все носкорѣй!
—
Г. полковникъ!— К-учеръ удержалъ его за руку и ука-
залъ н а двухъ крестьянъ, шедшихъ по улицѣ,— Спросите у
этихъ людей, они здѣшніе; спросите у них ъ, можно ли въ та­
кую погоду ѣхать черезъ горы.
—
Прелсде надо съ ума сойти —засмѣялся одииъ изъ кузне-
н о в ъ — а другой, степенный старичекъ, обратился къ Героерту
жалобнымъ тономъ. — Не дѣлайте этого, милый баринъ! Не
ИСК'Гербертъ*не’ слушалъ его. Онъ быстрыми шагами вошелъ
ьь ішмнату^ъ ^ м 1ери!__сказалъ оиъ и сквозь равнодушный
тонъ его голоса невольно сквозило сдерживаемое в о л н е н іе . -
Я поѣду по другой дорогѣ.
—
Куда?
—
Черезъ горы въ Люнингенъ.
Мери посмотрѣла на него большими глазами.
—
Хорошо, а я?
—
Ты должна остаться здѣсь. Намъ надоопо разстаться.
Въ томъ-то и дѣло.
—
А если пріѣдетъ мулсъ?
—
Въ этотъ домъ оиъ не войдетъ.
—
Но онъ будетъ ходить около дома!
Противъ этого я ничего не могу сдѣлать.
—
Значитъ, я буду здѣсь въ плѣну. Кто-же меня спасетъ
и освободить? Отецъ боленъ. Ты уѣзжаешь въ Люнингенъ. Я
тоже хочу ѣхать къ отцу, въ Люнингенъ. Это единственное
»too, гдѣ яГ Ум- Ь ѣхаіь іобойі Мери! Кроцѣ іого и
дорога трудна...
—
Не все ли мнѣ равно!
—
Этого мало, она опасна.
Опа сдѣлала движеніе.
—
Неулсели ты въ самомъ дѣлѣ
думаешь, что человѣкъ въ моемъ нололсепіи молсетъ оояться
опасности?
По послушай... — Опъ посмотрѣлъ ей въ глаза серьез-
нымъ взглядомъ.— Эта дорога грозитъ смертью! Понимаешь:
смертью! Мулсчина не говоритъ такихъ словъ напрасно.
Онъ испугался. Вмѣсто того, чтобы струсить и отсту­
пить, какъ оиъ ожидалъ, Мери громко засмѣяласъ.- Смерть.
сказала она и протянула ру ки . —Ее то мнѣ и нулсно. Я хочу

188
ПОСЛѢДШЙ ВЫГ.ОРЪ.
умереть! Сотпи разъ хотѣла я этого! Это послѣдній выходъ,
единственный... послѣ смерти пастапетъ покой и все пройдетъ
Онъ мрачно отвернулся,— Думай о смерти, если это тебя
утыпаетъ. Забавляйся этими мыслями, мечтай о ней, но не
при мпѣ. Я не поведу тебя на смерть!
—
Именно при тебѣ, съ тобой!—Она подошла къ нему. —
іы чувствуешь толсе, что я, для тебя тоже нѣтъ выхода!
—
Для мепя есть выходъ!— Онъ пристально посмотрѣлъ
на н ее. — Потому-то я и уѣзжаю и говорю тебѣ: прощай,
прощай, Мери, па всегда.
Вдругъ точно электрическая молнія пробѣжала по его
т злу. Мери схватила его руісу и съ отчаяніемъ прилсимала
ее къ себѣ.—1 ы ие умрешь! стонала опа, я этого пе допущу.
Оиъ грубо разсмѣялся, хотя чувствовалъ, что внутри ѵ
него все дрожало и горѣло.
'
Что я за разслаблеппый,— вскричалъ онъ,—неужели я
не могу ѣхать ночыо, въ бурю! Чортъ возьми! у меня хва­
тить силы сдерлсать пару лошадей и не дать имъ свернѵть
къ каменоломни.
—
Такъ возьми мепя съ собой!
—
Нѣтъ!
—
Да отчего-же?
—
Оттого что между пами не доллепо быть ничего!-Опъ
почти кричалъ вт> своемъ отчаяньи.
—
Мери, пе своди меня съѵма... Ты вѣдь видишь, что со
мной дѣлается! Я... я больше не могу!
Я толсе не могу!—Мери судоролено сжимала его правую
руку. — Во мнѣ все перевернулось, меня ничто не удержи-
ваетъ... мнѣ все равно, что бы ни случилось!
Онъ вырвалъ у нея руку.— Ничего не случилось... — ска­
залъ онъ; глаза ихъ сверкали, они почти враждебно глядѣли
другъ на друга, тялселое дыхаиіе ихъ смѣшивалось,— и ничего
не случится!
Мери вдругъ стала совершенно спокойна.— Нѣтъ, сказала
о н а , — ничего не доллепо случиться. Потому-то я и прошу тебя,
возьми меня съ собой, если возмолсно, на смерть...
Онъ невольно отстунилъ. Она послѣдовала за нимъ быст­
рыми, беззвучными шагами.
—
Я хочу умереть!—сказала она усталымъ голосомъ.—Я
довольно прожила, мнѣ больше не хочется. Жизнь мпѣ не
нравится. Н а свѣтѣ все такъ печально и такъ гадко. Если
нельзя имѣть то, чего хочется... Лучше уйти... ие только отъ
мулса. Вообще!
Опа взглянула на него. Е я болыпіе глаза сіяли влажнымъ
блескомъ, страстная улыбка блулсдала на ея блѣдныхъ губахъ.
послѣдніи выборъ.
189
Опъ чувствовалъ, что внутри ого все горитъ и бьется: иску-
memÜS b “
’о» »
“
Я пиТЫдля°РГ о “
у быть молодой и красивой.
перепосить жизнь! Идемъ вмЬств.
,
—Мы
—
Мери’—н а этотъ разъ опъ схватилъ ее за ру у.
■““XÄISS'Ä
SÏMlZSi
заглушалъ его голосъ. - Молчи, Мери, молчи... ради Бога, не.
говори « °льTM ; ш р ъ я 0 тобѣ думала... постоянно.,
пока мы
опять увидались въ Берлинѣ... помнишь первый ве іер ъ ...
Z&ишь“
''того вечера я почувствовала что > ты
также... Я почувствовала, что м е ж д у нами все рЬовм^
—
Я это тоже созиавалъ... не знаю, какъ это
j
ыы почти ие говорили другъ съ другомъ.
—
Вообще мы рѣдко видались...
—
Слишкомъ рѣдко.
оттяаіп.?
—
и всетаки мы знаемъ... отчего же мы это л і
•
Они говорили шопотомъ. Они близко прижимались другъ
1 Отчего мы знаемъ, что мы связапы?
—
Мы не связаны, Мери! Между нами стоитъ она.
ТК жизни да. Но послѣ смерти, нѣтъ!
—
Мы унреиъ въ свое время, Мери, тогда борьба будетъ.
°"ш
т ъ , теперь, сейчасъ. Иначе будетъ еще хуже... со -
ВСІЛОиъУсмотрѣлъ на нее страстными глазами.
КSÎTÂ*»*“
"
т"'‘
“
‘
“
ï
S
-
o
”
*
ты также! Ты говоришь о смерти, а сама ее не заае“ ^
_
Знаю. Я зпаю, что моему тѣлу будетъ пе«ііожю б о л ь^ ,
что опо будетъ немного бояться. Но віздь это
•
мое бѣдиое сердце. Мое с е р д ц е которое не можетъ, не
больше страдать. Оно разбито. 1ы его разоилъ.

190
ІІОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
—
Мери!
—
Ты его разбилъ! Дай же ему по крайней мѣрѣ покой! —
Она протянула руки. Голосъ ея звучалъ страстью.— Я хочу
—
ЦЪ’ Л' Х0.'ІУ покоя! я ие должна тебя любить, а я тебя
всетаки люолю! Я тебя люблю!
—
Я люблю тебя, Мери!
Среди завываиій бури, которыя еще болѣе усилились съ
Н п Г ® сумерекъ, губы ихъ слились въ горячемъ по-
цьлуъ. Цѣлый градъ поцѣлуевъ въ течепіи нѣсколькихъ секундъ
упоительный шопотъ невнятныхъ, никогда иеслыханныхъ' зву­
ковъ, полусловъ, полувосклицаній восторга, головокружение
страсти, чудное сліяше двухъ дѵшъ...
И затѣмъ медленное, исполненное холодиаго ужаса, воз-
вращеніе къ сознанію. Несчастные очнулись и, съ трудомъ
переводя духъ, стояли другъ противъ друга, молча, съ застыв­
шими взглядами. Раздался стукъ въ дверь, и съ нимъ ворва­
лась извнѣ грубая дѣйствителыгость.
—
Молено отлолсить лошадей?— спросилъ ноявившійся на
порогѣ куч еръ. - - Г. полковникъ, иавѣрно. не поѣдетъ?
—
Сио минуту ѣду! отвѣчалъ Гербертъ.- Идите!
Когда кучеръ ушелъ, онъ самъ вышелъ въ сѣни и припесъ
шубку и шапочку Мери.
—
Ты хочешь со мной ѣхать?
—
Ты меня возьмешь?
Да, теперь тебѣ можпо. — Лицо его казалось окаменѣ-
лымъ, пока онъ помогалъ ей одѣваться.- Теперь мы принадле­
ж и т» другъ другу. Мы сказали другъ другу то, чего ие дол­
жны оыли говорить... мы цѣловались, хотя ие должны были
цѣловаться. Наша партія на этомъ свѣтѣ проиграна. Моя по
крайней мѣрѣ. Я нарушилъ клятву и честное слово. Я поте-
рялъ честь самъ передъ собой, передъ женой и дѣтьми. Я кон-
—
—
ъ! Быть молсетъ, ты съумѣешь помириться сама
Мери завязала вуаль вокругъ лица.
-
У меня легко на
сердцѣ,— проговорила опа спокойно, голосомъ, слегка дрожав-
шимъ отъ только что пережитаго возбужденія. — Наконецъ то
мы сказали другъ другу то, что давно хотѣли. Какая тялсесть
спала у насъ съ груди!—Онъ мрачно усмѣхнулся. —
Тялсесть
спала. Іеперь мы можемъ вздохнуть свободно и идти куда
хотимъ! Еще разъ спрашиваю тебя, Мери: ѣдешь ли ты со
МНОЙг
Оиа вышла вмѣстѣ съ нимъ въ сѣни:— Ве^и меня! — ска­
зала о и а . — Я тебѣ нѣсколысо разъ говорила сегодня: я всего
оольше хочу, чтобы ты взялъ меня съ собой... куда хочешь!
іеперь я прииадлелсу тебѣ, я твоя... до смерти...
На улицѣ около саней собралась группа людей. Кучеръ
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
191
стоялъ по срединѣ и говорилъ рѣчь. Надобно силой помѣшать
барину ѣхать. Если случится несчастіе, они всѣ будутъ вь
отвѣтѣ, наѣдетъ судъ съ своими бумагами, a развѣ съ началь-
ствомъ кому нибудь пріятно имѣть дѣло? Всего лучше, если бы
г. пасторъ — онъ обратился къ хозяину дома, который вмѣстѣ
съ Кустцомъ вышелъ н а лѣстницу—постарался какъ нибудь ула­
дить это.
Пасторъ не успѣлъ ничего отвѣтить, такъ какъ въ эту ми­
нуту иа порогѣ показался Гербертъ, а за нимъ Мери, которую
встрѣтилъ гулъ испуганиыхъ восклицапій.
Она казалась спокойной, почти веселой, и ея блѣдныя щеки
сразу разрумянились отъ морознаго воздуха. Благодарю васъ,
г. пасторъ, сказала о на. — Я ѣду черезъ горы, къ отцу.
Онъ пристально посмотрѣлъ на нее. Опа выдержала его
взглядъ, и ему показалось, что по губамъ ея пробѣжала лег­
кая, какъ бы виноватая улыбка, пока она слсимала его руку
своими дрожащими пальцами. Тогда онъ понялъ все. Л если
я буду умолять васъ отказаться отъ этой поѣздіси?
Опа покачала головой. —Я все таки поѣду, г. пасторъ!
—
Всѣ мои просьбы будутъ напрасны?
—
Совершенно. Я рѣшила твердо и непоколеоимо. Я дол­
жна уѣхать. Вы сами знаете почему, г. пасторъ.
Онъ покачалъ головой и выпустилъ ея руку. Я ие имъю
никакой возможности удерлсать васъ словами, а другихъ средствъ
нѣтъ въ моемъ распоряженіи. Поступайте такъ, какъ считаете
нужнымъ. ГІо вы, конечно, не олсидаете, чтобы я благословилъ
васъ н а эту поѣздку!
—
І-Іѣтъ, я знаю, вы этого не можете,—спокойпо отвѣчала
Мери.— Она подошла къ своему бывшему другу и протянула
ему руку: Прощайте, г. Кустцъ!
Онъ съ тоской посмотрѣлъ на нее. Лицо ея изменилось.
Въ ея мечтательной грустной улыбкѣ мелысиуло что то, напом­
нившее ему прежніе годы. То, что было когда то мелсду ними,
въ тѣ давно мииувшіе весенпіе дни, освѣтило его мнмолетнымъ
лучемъ солнца, пока они н а прощанье молча смотрѣли въ глаза
другъ другу, и снова исчезло, когда оиа подошла къ санямъ.
Гербертъ, оттолichувъ въ сторону кучера, взялся за возжи.
Она сѣла въ сани и завернулась въ покрывало. Гогда онъ, не
обращая вниманія н а предостереженія окрулсающихъ, отпус-
тилъ лошадей, нетерпѣливо бившихъ копытами мерзлую землю,
и сани, слегка позвякивая колокольчикомъ, понеслись по снѣж-
ной дорогѣ, прямо къ лѣсу.
За первымъ поворотомъ дороги они скрылись изъ глазъ
пастора и его пріятеля, молча слѣдившихъ за ними глазами.
—
Надо послать въ трактиръ, — сказалъ, наконецъ, Дит­
рихъ Кустцъ—и объявить, что собранія не будетъ.

192
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
Гохинротъ утвердительно кивнулъ головой, и они снова за­
молчали.
Наконецъ Кустцъ повернулся, чтобы войти въ домъ:—Хо­
рошо, если онъ благополучно неревезегь ее черезъ горы къ
отцу,— проговорилъ онъ въ полголоса.
—
Если не къ земному отцу, то къ небесному онъ на-
вѣрно привезетъ ее!— серьезнымъ голосомъ отвѣчалъ пасторъ и
послѣдовалъ за нимъ.
—
Мы не доллены спать сегодня ночью, Кустцъ: можетъ
быть понадобится наша помощь.
XXII.
Среди высокаго бора, покрывавшаго крутые склоны горъ,
буря теряла свою силу. Вокругъ саней, медленно поднимав­
шихся по извилистой дорожкѣ, господствовала тишина. Только
колокольчикъ тихо и весело позванивалъ, да лошади пофыр­
кивали, окруженныя облаками пара.
Все дальше и дальше ѣхали они.
Неподвижно стояли обнаженные вѣтвистые великаны— буки,
а старыя ели опускали чуть не до земли свои покрытые снѣ-
гомъ сучья. На ихъ вершинахъ шумѣли суетливые клесты
приготовляясь къ ночному отдыху, а понилсе изъ чащи раз­
давался смѣхъ просыпавшихся совъ. Болыпіе, тяжелые кабаны,
издали похожіе на какія то четырехъугольныя глыбы, хрюкая
спускались съ горъ; голодъ выгналъ дикихъ свиней изъ ихъ
берлогъ; олени, не олсидая лунпаго свѣта, выходили изъ сво­
ихъ убѣлшщъ и грызли молодыя деревца, или, раскапывая ко­
пытами снѣгъ, искали подъ пимъ пищи. Около самой дороги
стояло, насторолсивъ уши, цѣлое стадо молодыхъ ланей. Онѣ
секунды двѣ, три пристально глядѣли на сани, затѣмъ усталой
походкой отошли на нѣсколько десятковъ шаговъ въ сторону
и снова остановились.
Самая робкая обитательница нѣмецкихъ лѣсовъ, и та за­
была на это время страхъ передъ своими врагами. Обнюхивая
землю, опустивъ хвостъ, пробиралась лисица маленькими не­
слышными шагами по слѣдамъ голоднаго зайца и при прибли­
жены саней быстро юркнула въ чащу; капельки крови на
снѣгу и разбросанный вороньи перья показывали, что въ этомъ
мѣстѣ другая, болѣе счастливая хищница нашла себѣ обѣдъ.
Всюду убійство, голодъ, холодъ, безпощадная борьба за
существованіе! Зимой смерть является во всѣхъ видахъ и надъ
всѣмъ царитъ. Все живое, все, что молсетъ двигаться, ста­
рается убѣжать или улетѣть, чтобы спастись отъ уничтоженія,
которое всюду настигаетъ его.
ПОСЛѢДПІЙ ВЫБОРЪ.
193
Ночная тьма быстро сгущалась. Въ низкихъ, заросшихъ
еляхъ улсе царилъ глубокій мракъ, группы высокихъ деревьевъ
казались какими то громадными безформенпыми глыбами, а в ъ
небѣ, откуда безшумно и безостановочно падали хлопья снѣга,
послѣдніе проблески дневного свѣта тонѵли въ морѣ черпыхъ
облаісовъ.
Колокольчикъ звенѣлъ весело и однообразно, лошади фыр­
кали. Дальше, все дальше...
Мери, дролса отъ холода, прилсималась къ своему спутнику.
Но они не ^говорили ни слова. Они все высказали другъ другу.
Великая тайна была открыта. Всякое слово казалось имъ те­
перь лишнимъ, казалось оскорблеиіемъ того глубокаго чувства,
которое два человѣка открываютъ другъ другу,“ когда оно все­
сильно охватываетъ ихъ.
Послѣ этого они оба стали совершенно спокойны. Ложь
исчезла изъ ихъ лсизни. И внутренняя и внѣпшяя борьба пре­
кратилась. Притворство въ каждомъ словѣ, въ каждомъ взглядѣ,
низость и мелочность—все исчезло. Имъ больше никого не нужно
обманывать. Все это осталось позади нихъ.
Все. Весь свѣтъ. Въ немъ имъ уже нечего дѣлать. Они отъ
него отказались въ ту минуту, когда въ первый и въ послѣд-
ній разъ слились въ поцѣлуѣ. Они пе могутъ увидѣть слѣдую-
Щаго дня, зто казалось Мери вполнѣ естественнымъ. Вѣдь
этотъ^ день долженъ былъ снова принести безобразіе и горе,
горысія слезы обманутыхъ людей, кровавую церемонно поединка,'
адвокатовъ и врачей, газетныя замѣтки, судебныя разбиратель­
ства, всю ту неурядицу, которой стыдится истинная глубокая
страсть.
ЬІѢтъ, ^лучше уйти раньше. Мери безъ стр ах а думала объ
этомъ. Гибель ея тѣла представлялась ей чѣмъ то безразлич-
нымъ, чѣмъ то несуществепнымъ, не касающимся ея настоя­
щего
Только бы они были вмѣстѣ, только бы они ушли
рука объ руку, тогда все хорошо.
Она достигла цѣли своей жизни. Она нашла его, онъ на­
шелъ ее. Послѣ этого сонъ былъ конченъ. Бури сердца уня­
лись, колебанія и стремленія затихли, всѣ печали и страданія
исчезли, насталъ мирный покой безъ всякихъ желаній, такое
же затишье въ душѣ, какое царило и въ этомъ темномъ лѣсу.
Въ сущности мы вѣдь гости въ этомъ мірѣ.— вдругъ заго­
ворилъ Гербертъ въ полголоса. — Мыприходимъи уходимъ. Мы
появляемся на свѣтъ, неизвѣстно какъ и, слава Богу, скоро
покидаемъ его. Если такъ доллено быть... Если нельзя пр и­
думать ничего дру гого...
Она молча кивнула. — Не сердись,— прошептала она черезъ
минуту.— Мнѣ бы не хотѣлось говорить. Къ чему? Мы вѣдь
все знаемъ!
13

194
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
»„„»
—
"
—
—
5'«
:
£»Т£ГÄ.
него неслась на встрЪіу ВЬІ
мревьевъ и подняли снѣж-
вѣтра пронеслись междусвою ста
ную пыль около саней. ЗатЬм Л
широкой, голой
рую пѣсню. Она выла и і
парить безпрепятственно,
снѣжной равнины, на котор *
.
мъ> Послѣднія деревья
все наполняя своимъ ледяны р ‘ их ъ 'со стономъ склоня-
стонали подъ ея дуновеніемъ Сучьямш> со^сто ^
^
^
лись къ землѣ, въ вершинах
копытами испуганныхъ
трещало подъ полозьями саней,
спины. Они подхватили
лошадей. Ударъ бича опустился
Здѣсь закру-
сани и быстро вывезл^ / Х ъ додерживаемые порывы бури.
-
-
'
ïfïr
-
K
S,rC»“
Ä
»т».«TM
—
“
"■
ховъ доносились до
слышали, кромѣ шума
Они ничего не видЪли, п
леДяного прикоснове-
вѣтра, ничего не чувстеовал ^ Ф ^
бросала имъ въ лицо,
нія, кромѣ ударовъ
небѣ, ни
Круг°мъ былъ пз° “ “ TM Х ескаго голоса, ничего, кромѣ
"ж
завьтапій бури, которая^
адшно
Они сознавали себя во власти
иина^не
господствующих!, съ начала міра и надъ
людьми.
.
земля, на которой они
Въ сущности это уже не
^
закатомъ СОЛнца.
до сихъ поръ жили. 0на_
хаосъ Гр0зная неизмѣримая
То, что окружало ихъ теперь, бы
которой они стре-
тьма; это уже была “ Бэконе
’и ь с я подъ гнѣвныя
мились, въ которую они хотЬли
PÏ
ннымъ плачемъ
жалобы бури, звучавшія въ сердцахъ ихъ отчаянны
о желанномъ и ВД0^TM жим0“ ъ С“
явилась жизнь. Жизнь
Въначалѣбылоничто.Изъиимоя«
^
^
возвращается въ ничто. Круг ^
кот^тся и перестаетъ
исчезаютъ, среди тьмы 1 У1
астья ш несчастья, ни не-
н а ш с ти ^ н ^ любви, ни движенія, ни стремленія, общШ покой
И “ одѣненѣвъ отъ холода, она почувствовала, какъ онъ крѣпко
сжалъ ея руку.
_
Ты хочешь?
^а*
,т ттошади съ громкимъ ржаньемъ
Онъ отпустилъ возжи и лошад
ПОСЛѢДЫІЙ ВЫБОРЪ.
195
бросались въ сторону ио паправлепію къ кошошнѣ, гдѣ каме­
ноломни отвѣспо спускались къ озеру. Свободной рукой онъ
взялъ другую руку Мери. Такъ мчались они въ сторону мрака.
ххш.
Хлопья снѣга все падали и падали. Снѣгъ шелъ всю ночь
и весь слѣдующій день и всѣ слѣдующія недѣли. Суровая зима
покрыла своимъ саваномъ горы и долины, городки въ равнинѣ
и деревеньки въ горахъ; эти деревни, занесенный снѣгомъ. ка ­
залось, заснули вдали отъ свѣта.
^Это были тяжелыя недѣли для бѣднаго кандидата, кото­
рый въ морозъ и бурю ходилъ изъ деревни въ деревню, со ­
бирая голоса избирателей; еще болѣе тяжелое испытаніе тер-
нѣнія предстояло ему, когда приходилось ждать, пока изъ всѣхъ
разбросанныхъ на далекое пространство деревень и мѣстечекъ,
по пепроходимымъ дорогамъ дойдутъ до городка вѣсти о ре-
зультатахъ выборовъ. Здѣсь не было такой быстрой передачи
извѣстій, какъ въ болыпомъ городѣ, гдѣ въ самый день выбо­
ровъ кандидата-побѣдителя улсе встрѣчаютъ въ клубѣ музыкой;
а кандидатъ, потерпѣвшій пораженіе, молсетъ утѣшиться за ста-
каномъ вина въ кругу пріятелей; здѣсь вѣсти ползутъ тихо,
медленно и много дней проходить прелсде чѣмъ изъ самой п о ­
следней деревушки придетъ по колѣно въ снѣгу посланный съ
извѣстіемъ о результатѣ тамошнихъ выборовъ.
Ііо вотъ все кончено. Въ своей комнаткѣ подъ крышей, въ
домб пастора Гохинрота, Дитрихъ Кустцъ, сильно взволновааный,
ходилъ взадъ и впередъ большими шагами. Онъ дерлсалъ въ
рукахъ оффиціалыіую бумагу, въ которой старый ландратъ Рей-
нингенскаго округа, въ качествѣ предсѣдателя избирательнаго
оюра, коротко и сухо увѣдомлялъ его, что 31 января при вы-
оорахъ въ округѣ Рейнингенъ-Люнингенъ-Гейденфельдъ онъ
получилъ болѣе половины всѣхъ ноданныхъ голосовъ, и что
съ этого числа онъ можетъ считать себя представителемъ выше-
. сказаннаго округа.
Дптрихъ Кустцъ не удивился этому сообщенію. Въ нослѣд-
ніе дни оиъ былъ вполнѣ увѣренъ въ успѣхѣ, который давно
предсказывали ему его сторонники.
Послѣ того какъ полковникъ ф. Гальдернъ погибъ оть не-
счастнаго случая, вызваннаго его собственною безумною не-
осторолсностыо. а графъ де Грайнъ навсегда распрощался съ
округомъ и вернулся въ Берлинъ, съ тѣхъ поръ у пего не
оыло противииковъ, которые могли бы воспользоваться сомни­
тельными голосами.
Многіе охотно выбрали бы стараго Баннерса, но оиъ ле-
1
3
*

196
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
жалъ больной и послѣ смерти дочери не хотѣлъ имѣть ника-
“
сношеній съ внѣшнимъ міромъ. А когда грустный бурго-
чистръ Рейнингена рѣшилея съ помощью лаидрата выставить
свою кандидатуру, онъ нашелъ весьма мало сочувствш
3аТѢТакимГобразомъ при неутомимой мелкой работѣ ІЮ Д^
“
нямъ и хутор амъ Дитриху Кустцу не приходилось ни съ кЬмъ
вести борьбы, ие считая нѣсколышхъ столкновенш съ сощаліг-
лемоішатами Но въ этихъ столкповеніяхъ онъ не мог ь ни іею
ни выиграть', ни потерять. Міръ фабричныхъ рабочихъ пред-
ставлялъ замкнутое дѣлое; съ одной стороіш TM возможно было
пеоеманить отъ нихъ ни одного избирателя, съ другой с
воны у нихъ было слишкомъ мало голосовъ, чтооы пеРе^ с1®
землевжадѣльцевъ, мелкихъ кр естьянскнхъ
TMЕ
мастеповыхъ и мелкихъ торговдевь, когда всь
соединялись на одномъ кандидатѣ. Такъ нменно и случилось
послѣ описанной нами катастрофы. Дитрихъ І4 стцъ дости
дѣли своихъ честолюбивы®, замысловъ, онъ былъ■“ брить
девятью тысячами избирателей, какъ представитель ихъ жеяа
ній и надеждъ въ рейхстагѣ.
Онъ спустился съ лѣстницы и постучалъ въ дверь къ с о
емѵп^ятеТ -Прощайте, пасторъ, -
объявилъ онъ сразу,
безъ всякихъ предисловій.- Вотъ
Я долженъ ѣхать въ Берлинъ, какъ можно скорЬй Вы. знаете,
завтра въ рейхстагѣ голосованье по важному вопросу, я не
премѣнно хочу тамъ быть.
Пасторъ взялся за шляпу и за пальто.
гSTi“SÄI—
*—»
классѣ скораго поѣзда. Я думаю, что въ видѣ исішоченія я
“
у позволить это себѣ вмѣсто моего обычнаго четвертая
масса. Завтра буквально каждый голосі' “ * етІ' TM
нриір Мой сундучекъ уже уложенъ. И сейчасъ идз.
—
Я провожу васъ немножко,— сказалъ пасторъ. Они
рыми тагами вышли изъ дому и по занесенное‘ TM*TMмъ Де­
ревенской улицѣ, мимо шумныхъ домиковъ на берегу ручья,
ИаПДортой ОНИ тало говорили другъ съ другому Они^ доста­
точно наговорились за эти недѣли и безъ лишнихт. словъ по
нимали одинъ другого. Около нижнеи деревни Дитрихъ Кустц
остановился.^
мой _ сказалъ 0нъ,— здѣсь намъ надобно
разстаться. Отсюда идетъ пѣшеходная^ дорожка въ іюнинге .
—
Развѣ вы хотите еще разъ пооывать въ Люнинген
_
д а —Новый депутатъ слегка замялся,—Видите ли... ста
рый Баннерсъ... я вѣдь былъ у него учителемъ... я выступалъ
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
197
соперникомъ его зятя... теперь я вступаю на его мѣсто въ
рейхстагъ... мнѣ бы хотѣлось попрощаться со старикомъ и
и пожать ему руку безъ всякаго дурного чувства. — Б о прелсде
позвольте мнѣ пожать вашу руку, — продоллсалъ онъ, схваты­
вал руку пастора, — и
поблагодарить васъ отъ всего моего
сердца! Не только за то, что вы помогли мнѣ вступить въ
рейхстагъ, но главнымъ образомъ за то, что вы сдѣлали для
моего внутренняго человѣка. Въ Берлинѣ онъ значительно по­
износился, истрепался, загрязнился. Вы настолько поправили его,
что онъ принялъ приличный видъ, я съ радостью глялсу на
него. И онъ останется такимъ. Если нлохіе пріятели станутъ
опять соблазнять меня, я вспомню о томъ сокровищѣ, которое
нашелъ здѣсь, о вашей друлсбѣ, и...
—
Господи!—пасторъ добродушно засмѣялся.
—
Вы улсъ,
кажется, начинаете говорить фразы...
—
Это не фразы, — отвѣчалъ Дитрихъ Кустцъ.
—
Я это
чувствую всѣмъ сердцемъ. Вы рѣдкіи человѣкъ. У васъ уди-
вительнымъ образомъ соединяются простодѵшіе, сила и исти­
на; именно это оказало на меня хорошее вліяніе. такое
хорошее, что я и сказать не могу. Вотъ за это я васъ и бла­
годарю! А теперь до свиданія!
Еще разъ оглянулся Дитрихъ Еустцъ на прямую, стройную
фигуру бывшаго гусара, который быстрыми шагами подни­
мался въ гору между заиндевѣвшими деревьями, затѣмъ онъ
переложилъ свой сундучекъ въ другую руку и, шагая по щи­
колку въ снѣгу, направился къ Люпингену, къ дому стараго
Баннерса.
Почти противъ олсиданія, тотъ принялъ его немедленно. Но
при входѣ въ кабинетъ новый членъ рейхстага еле узналъ въ
сгорбленыомъ, посѣдѣломъ старичкѣ, съ трудомъ поднявшемся
на встрѣчу ему, прежняго коренастаго, энергичнаго человѣка.
Коммерціи совѣтникъ подвинулъ ему стулъ.
—
Да, вы глядите на меня, мой милый г. Кустцъ, — ска­
залъ онъ съ грустной улыбкой на своемъ умномъ, морщипи-
стомъ лицѣ,— всѣ такъ глядятъ на меня. Я знаю, что всѣ ду­
маютъ. Я и самъ толсе думаю каясдый день во время моей
обычной прогулки.
—
Вамъ, значитъ, позволяютъ выходить, г. коммерціи со-
вѣтникъ?
—
Ахъ, я больше не слушаю докторовъ!— Старикъ пока-
чалъ головой.— Я хожу не далеко, только до кладбища. Тамъ
лелсатъ они оба и покоятся мирнымъ сномъ. Когда я стою у
могилы моей Мери, я не чувствую горя, увѣряю васъ, милый
г. Кустцъ, мнѣ становится легко на сердцѣ и я говорю себѣ:
подолсди пемиого, отдохнешь и ты! Я вѣдь человѣкъ стараго

198
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
вѣка, я во многое вѣрую. Я надѣюсъ, что увижусь съ моей
глаза. Онъ но зналъ, что отвѣчать.
—
Вы собирались предпринять большое путешествіе, і . комы р
ітіи отгЪтпикъ-' —спросилъ оііъ наконедь.
Странная улыбка скользнула по печальному лицу старика.
_
Яитеперь собираюсь,- отвѣчалъонъ и съ довольнымъвидомъ
кпвнулъ сѣдою головою. Мое путешествие ^ будетъ
лѣе далекое, чѣмъ я сначала имѣлъ ьъ виду..
ѵ
у
многіе дѣлаютъ каждый годъ, очень миопе, мои м и л ы й г. Ьусвдь
■d.,
ГВое время тоже сдѣлаете его. И если до тѣхъ поръ вся
®ашГжизГбуРд ^ полна трудов, и вабо^ сча-ья ,, несчасTM
т.гг
мотіп тпгттп это пѵтешествіе не оудетъ пуіать вась.
Оно" ^гдатъ ваш. дріятно, какъ здоровый сонъ послѣ длиннаго
трудового дня. ^
молодн!_ . онъ пеожвдаішо взялъ руку го-
ттпжптт ее—У васъ еще есть силы и бодрость.
Вы пробьете себѣ дорогу' въ жизни, какъ я пробилъ, понятно,
іскольГо инш іъ способомъ, времена мѣняются п все болѣе ж
болѣе ведутъ къ господству массъ. Вы служите представите-
лемъ массы, вы для нея работаете и вамъ ужъ неюн да огла­
шаться назадъ. Но если вы когда нибудь—
тесь-я
-аю
кчт-ъ моя Мепи когда-то была близка вамъ, а вы ей тогда
пошито что мы съ вами совершенно помирились. Я X04j
теперь со всѣми примириться, пока не погасну, какъ сгорѣв-
ШаЯ0°нъ замолчалъ. Голова его слегка опустилась на грудь и
улыб,“
не то ткорности, не то грусти еще разъ скользнула
П0 ДитТихГкустцъ всталъ.— Прощайте, г. БашерЫ -прого
ворилъСъ сда—
мъ голосомъ. Но въ ту минуту, когда
онъ хотѣлъ откланяться, дверь отворилась.
птАтяя какъ
Красивая, бѣлокурая женщина въ траурѣ, одѣтая,
для прогулки, вошла въ комнату.
rvniTDT1„
^лнестъ ѵлсе
T“ГГ-“ TM
ГÄ
S"s
цожщйста,г.Кустцъ,-тзадаомирийишво, про-
тягивая ему руку,— я васъ не видала.
Онъ чувствовалъ себя нѣсколько смущенпымъ.
—
Вы очень добры, сударыня! - пробормоталъ онъ,
МѢ “ ШздДля“Гва?ъ'"cfнзбраніемъ,-сказала Элленъ. - В ы
выступали кандждатомъ противъ моегсd мужано Боже ж ® ,
пазвѣ я могу теперь объ этомъ думать. Ударь, ѵ (
зилъ насъ изгладплъ изъ нашей памяти всѣ эти мелочи То
великое горе' гакое мы нереносимъ, наполняем собою всю
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
199
душу, оно не оставляетъ мѣста для мелкихъ обидь. Опо какъ
будто возвышаетъ человѣка весь свѣтъ представляется въ
другомъ видѣ.
Гость сдѣлалъ утвердительный знакъ головой.
—
Какое счастье для васъ. сударыня, что вы переносите
свое горе такимъ образомъ.
Эллепъ взглянула иа него съ страдальческой улыбкой.
— Да, сказала оиа, я хоть и несчастна, но совершенно спокойна.
Память о пемъ даетъ мнѣ это спокойствіе. Я знаю ка к ъ онъ
меня любилъ и какъ я ого любила. Никогда ни малѣйшая
тѣнь не являлась мелсду нами. Нашъ бракъ былъ такъ счаст
ливъ, какъ только молсетъ быть счастливъ бракъ двухъ людей
которые вполиѣ слились во едино, которые одинаково ду­
маютъ, одного и того лее лселаютъ. Эта мысль служить мнѣ
утѣшеніемъ и поддержкой.
Мужчины переглянулись. У обоихъ мелькнула одна и та
лее мысль: какое счастье, что эта чистая душа никогда не
узнаетъ тайны, которая погребена тамъ на горахъ, въ ту бур­
ную ночь.
—
Изъ участія къ вашей семьѣ, позвольте мнѣ предло­
жить вамъ пѣсколысо нескромный вопросъ, г. коммерціи со-
вѣтникъ,— сказалъ Дитрихъ Кустцъ, собираясь уходить.— Что
подѣлываетъ графъ де Грайнъ?
—
Оиъ опять живетъ въ Берлинѣ, пе то комианіономъ,
не то прихлебателемъ извѣстнаго биржевого спекулятора Ко-
нерта.
—
Постояннаго участника конскихъ скачекъ, у котораго
три незамужнія дочери?
—
Очень возмолсно, что у него есть незамужнія дочери,—
сухо отвѣчалъ старикъ.— Не безпокойтесь о графѣ де Грайнъ!
Онъ ие пропадетъ!
—
Конечно, нѣтъ. Я въ этомъ убѣжденъ.
—
А теперь,—коммерцш совѣтникъ заговорилъ болѣе силь-
ныыъ и громкимъ голосомъ,— желаю вамъ всего хорошаго,
мой любезный г. Кустцъ, желаю вамъ успѣха въ рейхстаг^;
говорите не слишкомъ много,— это въ сущности безцѣльно,—
но посѣщайте засѣданія. Избиратели это любятъ. И хотя вы
будете представлять округъ иначе, чѣмъ я его представлялъ.
но я утѣшаюсь мыслью: каждый изъ насъ лселаетъ добра и
аоступаетъ согласно съ своими убѣжденіями!
—
Я всегда буду такъ поступать,— сказалъ Дитрихъ Кустцъ.
Скорыми шагами направился онъ къ желѣзиодорожной
станціи. Вилла скоро исчезла изъ его глазъ, потомъ и городъ,
а когда онъ, сидя въ вагонѣ между рабочими и рыночными
торговками, еще разъ выглянулъ пзъ окна, горы его избира-
тельнаго округа синѣли уже далеко позади. Маленькій мірокъ,

200
ПОСЛѢДНІИ ВЫБОРЪ.
представителемъ котораго оиъ являлся, со всѣми радостями и
горестями котораго опъ такъ близко познакомился въ эти по-
слѣднія недѣли, исчезъ изъ его глазъ, а тамъ впереди возни­
кала передъ нимъ другая картина: Берлинъ, ш ироте инте­
ресы, жизнь дѣлаго государства.
XXIY.
Слово принадлежитъ г. имперскому канцлеру! Легкій шо-
потъ ожиданія пробѣжалъ по залѣ засѣданія, по трибунамъ.
Затѣмъ настала глубокая тишина, среди которой раздавался
■ѵсталый, безстрастный старческій голосъ, читавшій по оу-
мажкѣ с б о ю коротенькую рѣчь. Сегодня былъ не обыкновен­
ный день для рейхстага. Предстояло рѣшеніе спорнаго вопро­
с а между правительствомъ и народными представителями, р -
шеніе п а столько важное, что обыкновенно пустыя скамьи въ
залѣ былп заняты депутатами, а вокругъ здашя парламента,
вмѣсто обычной тишины, замѣчалось оживленное двидсеше.
Передъ сѣвернымъ входомъ стояли группами посѣтители
трибунъ; одни изъ нихъ съ видимымъ удовольствии, держали
въ рукахъ синіе или красные билеты, друпе тѣснились въ
передней, осыпая служителей вопросами или посылая ихъ
съ своими визитными карточками и записочками въ надеждѣ
в ъ послѣднюю минуту случайно или по милости нрія'геля^ де­
путата добыть драгоцѣнный билетъ; передъ южнымъ входомъ
стояли любопытные, покорившіеся своей участи и за неим -
ыіемъ билетовъ занимавшіеся разглядываніемъ извьстпых
предводителей партій, которые приходили пѣшкомъ или нодъ-
ѣзжали въ экипажахъ; придворныя и частныя кареты,
полицейскіе, группы любопытпыхъ на углахъ и у TMавнаго
подъѣзда—все указывало, что за этими высокими бѣлыми стѣ
нами будетъ сегодня происходить событіе исторической важ ­
ности—нривятіе или отклонена закона, имѣющаго громад
ное значеніе; результатовъ сегодняшняго засѣдатя ® TMтер-
пѣніемъ ждетъ вся Германія, вся политическая Европа, весь
КУШ>Безпокойное ожиданіе, тяжелое затишье передъ бурей го­
сподствовало и въ большой залѣ засѣдашй. Сегодня этаь гро­
мадная зала служила не для торжественнаTM, парадаагс> со-
боанія какъ при освященій рейхстага; волны золота и серебра,
украшенія всѣхъ цвѣтовъ радуги исчезли, оглушительные звуки
тотбъ не раздавались съ хоръ, оффищальныя рѣчи не я„ур-
чали словно ручейки среди блестящей скучающей толпы
На мраморныхъ плитахъ корридоровъ не ДвTM и с і , въ чин
номъ порядкѣ ряды придворныхъ. Сегодня сюда ворвалась
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
201
живая действительность, которая, смѣясь и беззаботно болтая,
требовала правъ. Свѣжіе женскіе голоса тамъ и сямъ покры­
вали шопотъ, ходившихъ взадъ и впередъ или стоявшихъ
группами, парами депутатовъ, журналистовъ и политиковъ;
шелестъ дамскихъ шлейфовъ смѣшивался съ шуршаньемъ свя-
щенническихъ одеждъ, равномѣрные шаги офицеровъ генераль-
паго штаба и бряцанье ихъ шпоръ раздавались рядомъ со
скрипомъ лакированныхъ ботинокъ і’осподъ членовъ союзнаго
совѣта, рядомъ со спѣшной походкой телеграфистовъ, почта-
ліоновъ и частныхъ секретарей. Здѣсь въ корридорахъ, окру-
жающихъ залу засѣдапій, на кожаныхъ диванахъ сидѣли близко
другъ къ другу и тихо перешептывались разные серьезные
люди, здѣсь путемъ сотни мелкихъ переговоровъ и пререканій
подготовлялось рѣшеніе вопроса. Здѣсь тихо совѣщались пра­
вительственные сановники съ главами партій, а эти въ
свою очередь съ предводителями фракцій или съ овцами
сооственнаго стада, съ тѣми овцами, которые грозили въ по-
слѣднюю минуту «отпасть»; отсюда разсылались депеши и
посыльные къ тѣмъ осторожнымъ членамъ парламента, все-
общимъ друзьямъ, которые при рѣшительныхъ голосованіяхъ
не хотятъ сказать ни да, ни пѵътъ и потому предпочитаютъ
отправиться завтракать; здѣсь собирались подписи къ новымъ
законопроектамъ, здѣсь прохаживались ораторы, мысленно про-
тверживая свои рѣчи, здѣсь шли всѣ приготовленія къ той
битвѣ, какая предстояла тамъ.
о Когда нришла пора начинать ее и продолжительный, рѣз-
кій звонъ электрическихъ колокольчиковъ объявилъ объ от­
кр ы л и засѣдавія, корридоры опустѣли. Теперь весь интересъ
сосредоточился н а настоящей аренѣ борьбы, на большой залѣ
засѣданій, съ отдѣльнымъ мѣстомъ для представителей прави­
тельства, съ трибунами для публики, шедшими по тремъ
стѣпамъ.
Большинство публики, сидѣвшей на этихъ трибунахъ, не
столько слушало, сколько смотрѣло. Г л а за находили себѣ
больше пищи, чѣмъ уши, особенно сегодня, когда собраніе
было такое многолюдное.
Чтобы явились н а засѣданіе всѣ члены рейхстага, этого
еще не видалъ ни одинъ смертный, да навѣрно и не увидитъ,
пока существуютъ вакантныя мѣста, болѣзни, тюремное заклю-
ченіе для членовъ и неисправимая лѣность. Во во всякомъ
случаѣ, исчезли пустые ряды ска^еекъ, которыя, возвышаясь
амфитеатромъ, въ другіе дни съ такимъ скучающимъ видомъ
глядѣли па двухъ-трехъ разочарованпыхъ, скояфуженныхъ про-
винціаловъ, сидѣвшихъ на мѣстахъ для публики. Сегодня не­
видно было кожаной обивки ихъ сидѣній, и мутный свѣтъ
эимняго дня отражался въ цѣлымъ морѣ голыхъ череповъ. Лишь

202
ПОСЛѢДІІІЙ ВЫБОРЪ.
о -j тг-Ьной поднималась темная кудрявая
изрѣдка, и то на крайней > , готовыми скрывались заботы
голова среди массы
сѣдыя и полу
О благѣ государства; ЦЮМІt
^
^
отмѣікою
сѣдыя головы, многія
1У
ахъ видиѣлись пестрыя
Рима. Н а черныхъ поло
0бложки оффнціальныхъ бумагъ
цвѣтныя пятна, болыпія с и т
.
записныд ІШИЖІШ, корич-
красные листы
1 ’ )ибунъ наводила на все это би-
’Ä
«
Й ? депутатотъ ту или другу* знаме-
ШТ Депутаты с» своей
на"ъзв“й
Они привыкли, что на.пихъ, с I
’
ъ выраженіе
въ клѣткѣ, и нев3мѣ,гао с^раня."щоюйствія. Тотъ изъ иихъ,
полускучающаго, полуироничен
ш каідаг0 нибудь в]йя-
ГльнГ^яте^п^атриваетъ иногдавверхъ и слегка г«-
"
к
а
трибуиъ п—
еть »
д
а
ЗЕ
въ дни «большихъ» засѣда^ ® : ^
и ВІ толпѣнаверху,
изъ предетавителей всЬсъ
политическои
особенно съ лЬвои стор
,
желчныхъ молодыхъ людей
жизни. Множество офицеровъ
провинціалы и нарядныя
въ красныхъ галстуках , 1
1 разотарованныя, такъ какъ
дамы, по большей части сильн^ ^
^
bq в(ЖОМЪ
онѣ представляли се0 “ ЕСе : TM ’ ся двигаетъ стулья, скрипитъ
случаѣ, иначе, все это
передъ ВНОвь приходя-
сапогами, ищетъ Л
^
“
^у^мъ
слугъ въ изящ-
щими, прислушиваясь к*
повязкой на рукавѣ, и
ныхъ фракахъ, съ юр
^ в дѣ раковшш, дѣлаетъ
„ныГ"
понять таинственное шептанье какого-ни-
будь парламентская) старца.
шказываюІЪ іакой любозиа-
Иоллеги старца далеко н
^
обыЕНОвенно р аза два
тельности. Каждая ш р
Р
овыяпо содержанію, и
въ годъ болыпія рѣчи, всегда д
^
интересъ новизны,
малопомалурѣчи[эт^
листаии,
пишутъ письма
Они болтаютъ, шелестятъ ии
4 которые непрерывно
или получаюгь ихъ черезъ У
презИдента и усердно пи-
И безшумио ходять по зал
кажпыя десять минутъ.
шущихъ стенографовъ, смѣняющ
СТОронѣ или въ се-
Нѣкоторые изъ
изъ Хровихъ лѣстиицъ
рединѣ иногда поднимаются по д
0 союзнаго совѣта,
наверхъ, мимо кафедры оратор
въ мувдирі
—
рейх‘
стага.
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
203
Эта двойная лѣстница представляетъ единственный путь
сообщеиія мелсду двумя лагерями, мелсду «союзными прави­
тельствами» наверху и «палатой» внизу. Они сидятъ близко
другъ отъ друга, по крѣпкая деревянная рѣшетка въ человѣ-
ческій ростъ отдѣляетъ высокую платформу правительства отъ
рядовъ скамей, па которыхъ засѣдаютъ п друзья, и враги его.
Многочисленный генеральный штабъ окрулсаетъ въ дни
важныхъ битвъ нѣмецкаго рейхсканцлера, который занимаетъ
мѣсто въ углу близко отъ президента. Около пего въ первомъ
ряду съ серьезными лицами сидятъ секретари министерства.
Мундиры генераловъ ІІруссіи и другихъ королсвствъ, синій
съ золотыми пуговицами муцдиръ представителя адмиралтей­
ства ярко выдѣляются на черіюмъ фонѣ гражданскихъ чинов­
ников'!,, изъ министерства финансовъ, иностранныхъ дѣлъ, вну-
тренпихъ дѣлъ Германіи и имперскихъ почтъ. Сзади высшихь
сановниковъ, участниковъ битвы, сидятъ члены коммисій, а
прислонясь къ задней стѣпѣ, стоять длинные ряды тайныхъ
совѣтпиковъ въ черномъ, офицеровъ съ красными лампасами
генералыіаго штаба; два баварскихъ генерала въ иебеспо-
голубыхъ мундирахъ помѣщаются среди нихъ. Сегодня на
сцену доллены выступить первые персонажи администрации и
рейхстага, поэтому всѣ прочіе должны молчать. Они остаются
статистами безъ дѣла, развѣ только приготовятъ какіе нибудь
документы, нумера газетъ и замѣтки, нужные канцлеру или его
сотоварищамъ.
—
Слово пряпадлелситъ г. канцлеру импсріи.
Полная тишина во всей задѣ и на трибунахъ, лишь тамъ
я сямъ легкій шелестъ бумаги или сдержанный кашель. Среди
этой тишины тихій, усталый, старческій голосъ... Онъ объяв-
ляетъ то, чего всѣ олсидали. Правительство пе уступаетъ. Пусть
рейхстагъ рѣшаетъ, какъ хочетъ. Капцлеръ говорилъ ие долго.
Оиъ не любилъ терять лишнихъ словъ. Раздалось сдерлсанное
одобреніе справа, безпокойное двилсеніе на лѣвой стороиѣ, и
представители каждой партіи стали поочередно произносить
свои рѣчи.
Содержаніе этихъ рѣчей было заранѣе извѣстно, всѣ знали,
кто отъ имени своихъ сторонниковъ скажетъ да, кто нѣтъ,
всѣ знали далее, у кого молено олеидать перемѣиы убѣжденій:
иавѣрно у кого нибудь изъ этихъ бородатыхъ господъ, кото­
рые въ торлеествеиныхъ случаяхъ нроизноелтъ свои патети-
ческія рѣчи съ высотъ черной башни центра.
Вотъ почему одни только наивные носѣтители трибуиъ съ
благоговѣніемъ прислушиваются къ рѣчамъ всѣхъ партій, По-
свіяценпые тамъ на верху, и въ особенности депутаты въ залѣ,
занимаются болѣе полезнымъ дѣломъ: опи считаютъ. Съ каран-
дашомъ въ рукѣ подводятъ они итоги членовъ разныхъ партій.

204
ИОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
считаютъ шляпы въ прихожей, отмѣчаютъ вакантны* мѣста и
округа, представители которыхъ хронически о тсутствую т!.,
наморщивъ лобъ, заранѣе опредѣляютъ судьбу законопроекта,
которая въ глазахъ неопытныхъ колеблется сообразно съ .о
ДОЫНоЛнГэтотъбразъ’авгуры не могли согласиться между со­
бой Одни присчитывали пѣсколько лишнихъ голосовъ за за­
конопроекта другіе—нротивъ. Рѣшеніе висѣло на волосьі, за-
висѣло, можетъ быть, отъ голоса одного Депутата и каково
оно будетъ, могла показать лишь именная перекличка.
Эта перекличка началась послѣ того, какъ была произне­
сена послѣдняя программная рѣчь.
гпкпгпт Хло-
Сиачала тихій, затѣмъ усилившшся гулъ голосовь, хло
панье пюпитровъ, выниманіе карандашей и записныхъ кіш-
жекъ служили обыкновенно вступленіемъ въ этотъ важный
ментъ. Н а этотъ разъ перекличка началась,
очереди съ буквы: Р . Очень немнопе изъ тѣхъ, чьи имена
начинались на & или на О, зная, что имъ еще долю ждать,
■штппя по обыкновенію походить въ коррндоры или закуешь
въ буфетѣ. Волненіе было слишкомъ велико и заставляло сь!
дѣть на мѣстахъ даже тѣхъ, чья очередь должна была наст}-
ПИТОднооТр^но звучалъ громкій голосъ секретаря среди топота
гг тпѵмп въ залѣ И вслѣдъ за громогласно произнесенным!»
им Х м ъ звучали на сто разныхъ ладовъ и тоновъ da справа,
п ш г г слѣва. Часто послѣ произнесен!* имени насTM ала
ти н а Тогда имя снова повторялось. Снова ньтъ ОівЬта, раз
давался лепсій смѣхъ и оказывалось, что имя
одному изъ тѣхъ депутатовъ, которые н и к о г д а пос^
“ тъ_
прйуртага по какимъ то удивительнымъ причинамъ и по енп
? х о т Х о с т и избирателей всякій разъ бываютъ избраны
Секретари перечеркивали имя. Снова и снова РазДа“
°““
до то нѣтъ и судьба законопроекта все не рѣшалась. Таоач
пые фабриканты и генералы, ііммерціи совѣтншш, пивовары
Г в Х Г д ы , извѣстные ученые и крестьяне, —
е врачи
и адвокаты, протестанскіе сельскіе священншш и ш о TM в
капеланы, всѣ по очередно бросали свои го
* „ яштттая ,)аз_
рѣзче, непримиримѣе обозначалась пропасть, раздѣляющая раз
НЫЯГолосованіе продолжалось и волненіе разросталось все
больше и больше. Число голосовъ
и
лось почти въ одинаковой пропорцш, и все еще нельзя было
ттлрябипѢть. ка къ рѣшится д'Ьло.
Давно уже дошли до А и начали азоуку сначала, улсе
’іошти до Ж Ж Я, а да и пътъ все еще не перевѣшивали
другъ друга.’ Если, благодаря нѣсколькнмъ голосамъ подъ рядъ,
НОСЛѢДШЙ БЬІБОРЪ.
205
одно изъ пихъ получало перевѣсъ, па слѣдующей буквѣ другое
быстро догоняло его.
Безпокойство въ залѣ все росло. Многіе депутаты встали
съ мѣстъ и съ карандашами, съ бумажками въ рукахъ окру­
жали столъ президента, откуда о твѣ ш , раздававшіеся то съ
первыхъ рядовъ, то съ самыхъ высокихъ скамеекъ, слышались
особенно яспо. Въ правительственном!, лагерѣ замѣтна была
нервность. Чиновники, стоявшіе у стѣны, съ притворным!»
равно душіемъ смотрѣли на стеклянный потолокъ, офицеры
генеральпаго штаба задумчиво теребили усы, тайные совет­
ники разсѣянно барабапили пальцами по обложкамъ дѣлъ, а
въ переднемъ ряду, гдѣ возсѣдали превосходительные члены
союзнаго совѣта, оффиціальпыя физіономіи становились все
болѣе строгими, болѣе неподвижными.
Послѣдніе! Осталось всего 8 , 7 , только четыре! По зглѣ
пробѣгаетъ тихій смѣхъ и смущенный шопотъ. Чаши вѣсовъ
все еще держались ровно: 147 да и 147 нѣт ъ. Черезъ пѣсколько
минутъ все рѣшится.
Секретарь громкимъ голосомъ произносить имя. Никто не
отвѣчаетъ. Депутатъ проводить обыкновенно зиму въ Италіи.
Снова имя: Да! отвѣчаетъ громкій басъ справа. - —
Еще
имя.— Нѣть,— отзывается блѣдный молодой человѣкъ съ край­
ней лѣвой.
Послѣдній голосъ! Отъ него все зависитъ. С екретарь под­
носить списокъ къ самымъ глазамъ, чтобы разобрать странную
фамилію.
—
Кустцъ!— произносить онъ, наконецъ, какъ можно громче.
Всѣ головы поворачиваются и ищутъ незнакомаго человѣка,
имя котораго недавно попадалось въ газетахъ, въ извѣстіяхъ
о выборахъ.
—
Вотъ этотъ? тамъ? Да, ишь... что онъ говоритъ?
—
Да!— произнесъ Дитрихъ Кустцъ спокойнымъ голосомъ,
и въ эту же минуту въ залѣ и на трибунахъ поднялось то
оживленное двгокеніе, которое является слѣдствіемъ долгаго
напрялсепія. Рѣшительное слово сказано, и его произнесъ х у ­
дощавый человѣкъ тамъ на верху, человѣкъ, котораго всеобщее
избирательное право неожиданно выбросило н а свѣтъ изъ тем-
ныхъ нѣдръ народа, въ ряды законодателей Германіи, въ ряды
тѣхъ, кто хотя и въ скромной долѣ, но принимаетъ участіе въ
созданіи всемірной исторіи. Нѣсколько недѣль тому назадъ
это былъ полуголодный искатель приключеній, котораго депу
таты еле удостоивали словомъ, взглядомъ, когда онъ, съ ка-
рандашомъ наготовѣ, нападалъ на нихъ у входа въ парла­
мента; теперь онъ самъ Ч. П . , съ нимъ любезно шутятъ сто
ронники его партіи, н а него съ добролеелательнымъ ' любопыт-
ствомъ смотрятъ сановники, его лорнируютъ, его разематри-

206
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
ваютъ въ бинокль мужчины и дамы съ галлерей, иностранные
дипломаты, принцы и принцессы изъ своей отдѣльной лолеи.
ему пожимаетъ руку какой-то графъ изъ генеральнаго штаба,
нарочно спустившійся съ лѣстпицы, чтобы поздравить, что,
благодаря ему, прошелъ самый важный законопроекта настоя­
щей сессіи
Не вышло ли ошибки въ счетѣ? Нѣтъ. Секретари сравнили
и заключили свои счеты. Президентъ всталъ и объявилъ па-
л а й , что въ третьемъ чтепіи законопроекта принята 149-ю
противъ 148-ми .
Снова шумъ, крики браво, свистки, гулъ голосовъ и смѣхъ.
Затѣмъ собраніе закрылось и какъ зала, такъ и трибуны стали
понемножку пустѣть.
Дитрихъ Кустцъ шелъ одинъ по многолюднымъ улицамъ
Берлина, направляясь въ ближайшую народную кухню. Тамъ
о нъ хотѣлъ отобѣдать среди фабричныхъ рабочихъ, прислуги
и извозчиковъ; по внѣшности онъ ничѣмъ отъ нихъ не отли­
чался, а меледу тѣмъ онъ пользовался большимъ вліяніемъ,
занималъ болѣе высокое положеніе, чѣмъ всѣ эти люди, кото­
рые шли и ѣхали мимо него. Опьяняющее чувство торжества
наполняло его грудь. Онъ зналъ, что въ эту минуту улее не­
сется по проволокамъ всего земного шара извѣстіе о голосо-
ваніи въ нѣмецкомъ рейхстагѣ, черезъ часъ на всѣхъ улицахъ
раздадутся крики продавцовъ газетныхъ прибавленій, вечеромъ
во всѣхъ газетахъ Германіи появятся длинныя статьи по этому
поводу, и въ нихъ, между прочимъ, будутъ называть имя но­
ваго человѣка, который еще недавно стоялъ въ послѣднихъ
рядахъ работниковъ прессы.
Тогда оиъ голодалъ, молеетъ быть, будетъ голодать и те­
перь. Что изъ этого? Ему отъ леизни ничего не нужно, кромѣ
власти. Для достижепія этой власти оиъ сдѣлалъ самый труд­
ный шагъ. Теперь онъ долженъ идти дальше и выше. Теперь
онъ чувствовалъ подъ собой твердую почву: мать-землю, отъ
прикосновенія къ которой онъ почерпалъ новыя силы, тотъ
избирательный округъ въ горахъ, откуда горе и нищета по­
слали его своимъ довѣреннымъ лицемъ въ большой народный
дворецъ. Ихъ довѣріе онъ не обманетъ. Съ циничной улыбкой
вступалъ онъ въ борьбу, серьезпымъ побѣдителемъ выходитъ
онъ изъ нея, очищенный дружбой человѣка, котораго онъ во
второй разъ встрѣчалъ на своемъ одинокомъ пути, потрясен­
ный драмой, которая разыгрывалась н а его глазахъ, начиная
съ мимолетной встрѣчи при освящеиіи рейхстага, и кончая
грустными мыслями надъ могилой Мери въ Тюрингіи.
Онъ выпрямился и сдѣлалъ сильное движеніе головой,
какъ бы прогоняя воспоминаніе о ней. Да покоится она въ
мирѣ! Онъ постарается забыть ее. Онъ созданъ не для любви,
ПОСЛѢДНІЙ ВЫБОРЪ.
207
а для власти и работы. Работы не на себя, а на другихъ!
Онъ еще разъ обернулся, поглядѣлъ на величественное зданіе
дворца рейхстага, и про себя повторилъ слова, которыя такъ
громко и выразительно были произнесены при его освященіи:
Pro gloria et patria!