...Задание было выполнено. А побоч-
но всегда было задание: по своему
усмотрению использовать любую воз-
можность, чтобы выломать еще одно
колесико из гитлеровской военной ма-
шины. Особенно теперь, в эти недели,
когда мощные удары на Восточном
фронте начали заключительную фазу
этой кровавой войны. Возможно, майор
и воплощал такое надломленное коле-
сико, которое благодаря нацеленному
удару вылетит из большого смертонос-
ного привода.
Когда они вышли из лощинки, он был
прекрасном расположении духа: на-
иналось новое утро, а с ним и новые
адежды. Все мучения, сомнения и про-
иворечивые решения
еперь казались
то нравилось, а
учше.
Ведя людей к
лаве колонны.
Полчаса спустя лейтенант Хирн был
бит. Пуля, выпущенная из японского
улемета, насквозь прошила ему грудь.
прошлой ночи
ему неважными. Ему
раз нравилось, то тем
перевалу, он встал во
Н, М е й л е р
Г. Хаузер


библиотека-
герв
век r
приложение к журналу
"сельская молодежь"
Scan Kreyder - 20.12.2014
STERLITAMAK
издательство цк влксм "молодая
1И
Москва 1971
гвардия’*

;жи?
ФРАНЦУЗСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ В ЖИЗНИ И ЛИТЕРАТУРЕ
Движение Сопротивления, охватившее порабощенную Европу,
в каждой стране имело свои специфические особенности.
Во Франции оно носило прежде всего ярко выраженный интер-
национальный , характер: партизанами, франтирерами, под-
польщиками были люди самых различных национальностей.
К тому времени, когда гитлеровская Германия развязала вто-
рую мировую войну, в 1939 году, во Франции проживало около
трех миллионов иностранцев. Многие из них позже приняли са-
мое активное участие в движении Сопротивления.
В Париже можно было встретить испанских республиканцев,
покинувших свою родину после захвата власти генералом Фран-
ко, немцев, эмигрировавших из Германии во времена фашист-
ского террора (среди них был и молодой коммунист, автор ро-
мана «Взрыв в Авиньоне» Гарольд Хаузер). Перед войной во
Франции жили русские, чехи, поляки, болгары, румыны, венг-
ры. Многим из них так и не удалось увидеть своей родины —
они погибли в борьбе против фашизма.
Автор романа, рассказывающего о молодом немце — участ-
нике движения Сопротивления, Гарольд Хаузер родился в
1912 году в Лорехе в профессорской семье. Перед ним открыва-
лась широкая дорога научной работы, но Гарольд Хаузер вы-
брал другое — политическую борьбу.
Еще будучи студентом юридического факультета, он в
1931 году посетил Советский Союз. Эта поездка раз и навсегда
определила его жизненный путь. В 1932 году, в год прихода
к власти гитлеровцев, Гарольд Хаузер вступил в коммунистиче-
скую партию. Молодой юрист выступает на собраниях, сотруд-
ничает в печати, возглавляет агитационно-пропагандистскую
группу красных студентов Берлина.
Активность Гарольда Хаузера не проходит бесследно: его
заносят в черные списки, преследуют. И в 1933 году он эмигри-
рует во Францию, где по-прежнему ведет активную борьбу про-
тив фашизма.
Франция становится второй родиной Гарольда Хаузера. По-
этому, когда гитлеровцы пришли на французскую землю как
захватчики, он вместе с французскими коммунистами уходит
в подполье, выполняет роль связного, участвует в боевых опе-
рациях, достает оружие для партизан. Часто, рискуя жизнью,
доставляет нелегальную литературу в отдаленные партизанские
соединения.
Подпольная литература была оружием более страшным, чем
автоматы и винтовки, она объединяла людей самой различной
политической ориентации на борьбу с фашизмом. Вторую ми-
ровую войну можно с полным правом назвать смертельной
схваткой не только вооруженных сил воевавших стран, война
была прежде всего столкновением мировоззрений. И в обоих
видах борьбы — вооруженной и борьбы мировоззрений — Гарольд
Хаузер принимает активное участие. С 1943 года и до конца
войны он редактирует центральную газету подпольного комите-
та «Свободная Германия».
Движение Сопротивления во Франции было неоднородным
не только по национальному составу. Это было время, когда,
отложив в сторону теоретические споры до лучших времен, каж-
6
дый старался внести свой вклад в победу над ненавистным фа-
шизмом. В рядах Сопротивления можно было встретить соци-
алистов и католиков, коммунистов (возглавлявших Сопротивле-
ние). Были здесь даже представители аристократии, но все они
признавали руководящую роль Французской компартии.
Вот как описывает один из представителей аристократии, че-
ловек необычайного мужества Эмануэль д’Астье в своей книге
встречу с Жоржем Марраном — активным участником движения
Сопротивления, мэром города Иври, членом ЦК КПФ: «Он гор-
дится не собой, а своей партией. За его недоверчивым добро-
душием скрываются, по-видимому, подлинные чувства; в его жи-
лах течет не рыбья кровь. Нося в себе частицу от мощи ком-
мунизма, он использует ее наилучшим образом».
Эти же слова можно было бы с полным правом отнести
к Гарольду Хаузеру, положение которого в подполье осложня-
лось еще и тем, что во Франции ему, немцу, приходилось бо-
роться со своими соотечественниками, ослепленными фашист-
ской идеологией.
В основу романа «Взрыв в Авиньоне» положены биографиче-
ские данные Г. Хаузера, его подпольная работа на территории
оккупированной Франции. Роман строго документален. Некото-
рые события, описанные в романе, позже вошли в другую кни-
гу Г. Хаузера «Там, где была Германия». Этой книгой Г. Хау-
зер как бы подытожил героические дела своей партизанской
и подпольной молодости.
Однако и в романе, и в последующей книге Г. Хаузера соот-
ношение между реальными событиями, участником которых был
писатель, и литературным вымыслом настолько незначительно,
что его, казалось бы, не стоило принимать во внимание. Но в то
же время обе книги представляют гораздо больший интерес,
чем простой отчет о происходящих событиях. Будь то похище-
ние одного из руководителей Сопротивления, попавшего в лапы
гестапо, или вербовка майора военно-воздушных сил, который
в конце концов начинает работать на Сопротивление.
Об этом периоде, объединившем людей самых различных
убеждений, очень хорошо сказал Антуан де Сент-Экзюпери в
своем знаменитом «Письме заложнику», опубликованном на сле-
дующий день после высадки англо-американских войск в Афри-
ке в конце 1942 года: «Мы все, как ветви дереву, принадлежим
Франции, и я буду служить твоей истине, как ты послужил бы
моей. Для нас, французов вне Франции, задача этой войны со-
стоит в том, чтобы спасти посев, заметенный бураном немецко-
го нашествия. Наша задача — помочь вам, во Франции. Задача
Наша — вернуть вам свободу на нашей земле, где вам принад-
лежит неоспоримое право укореняться и расти. Вас сорок мил-
лионов заложников. Новые истины рождаются в застенках па-
лачей: сорок миллионов заложников вынашивают там свою но-
вую истину. И мы заранее подчинимся этой истине».
Говоря о французском движении Сопротивления, нельзя обой-
ти и такой вопрос, как участие в нем советских граждан, волей
военной судьбы занесенных на территорию оккупированной
Франции.
Партизанские отряды и соединения, в которых воевали со-
ветские солдаты и офицеры, занимают особое место в движении
Сопротивления. Дело в том, что во время войны гитлеровцы
7
устроили на территории Франции сотни концлагерей, где томи-
лись русские и украинцы, белорусы и узбеки, татары и грузи-
ны. Советских военнопленных по приказу имперского министр^
Шпеера использовали на самых тяжелых работах.
Французское подполье устанавливало с советскими военно-
пленными контакты, снабжало их оружием и документами,
устраивало побеги. Бежавшие из  плена. советские солдаты и
офицеры вливались в партизанские отряды или организовывали
новые. Так на французской земле появились отряды «Чапаев»,
«Ленинград», «Парижская коммуна», «Вперед», «Максим Горь-
кий» и многие другие.
Легендарный украинец Василь Порик, ставший националь-
ным героем Франции, организовал из бежавших из концлагерей
советских военнопленных одну из сильнейших ударных бригад
Сопротивления в департаменте Па-де-Кале. Перед самым осво-
бождением Франции в боях за город Аррас Василь Порик погиб.
Посмертно ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Большие партизанские соединения действовали в департа-
ментах Дордонь, Па-де-Кале, Коррез, Луара — от севера до юга
Франции. В департаменте Гор майором Александром Казаряном
был организован один из самых значительных партизанских от-
рядов — 1-й Советский партизанский полк, насчитывающий
2200 советских солдат и офицеров. Полк с боями прошел по ок-
купированной стране, участвуя в освобождении городов и сел.
Военный кабинет Франции отметил полк Почетной грамотой,
позже за выдающиеся заслуги в деле освобождения полк был
награжден самой высокой наградой Франции — Военным крестом.
Борьба советских людей нашла свое отражение и в литера-
туре. Кавалер ордена Почетного легиона Гастон Лярош (Борис
Мятлин, русский по происхождению) с оружием в руках борол-
ся против фашизма. После войны он собрал и опубликовал
в книге «Их называли иностранцами» множество документаль-
ных данных о вкладе советских людей в совместную борьбу
против фашистских захватчиков на территории Франции.
В приложении к журналу «Сельская молодежь» в 1968 году
напечатан роман Ж. Санита «Вы любите Вагнера?». Главный ге-
рой романа — советский офицер Сергей Ворогин. Теме совмест-
ной борьбы претив фашизма посвящен сборник новелл француз-
ского писателя Горация Велле «Антуан и Жанетта».
Много пишет о французском Сопротивлении и немецкий писа-
тель Гарольд Хаузер. После войны, в 1945 году, он возвращает-
ся в Германию и принимает активное участие в ее восстановле-
нии, работает в газете.
В немецком драматическом театре «Берлин» идут его пьесы
«Процесс Вединга» (1953 год) и «На исходе ночи» (1955 год), за
которую писатель получает одну из театральных премий.
В 1959 году за литературную деятельность Гарольду Хаузе-
ру присваивается литературная премия имени Лессинга, а в
1960 году писатель получает высшую премию для деятелей ли-
тературы и искусства — Национальную премию ГДР.
Наибольшей популярностью пользуются в ГДР романы Га-
рольда Хаузера «Там, где была Германия», «Подпольный Каза-
нова», книги о его путешествиях. Широко известен фильм по
сценарию Г. Хаузера «Белая кровь».
8
I.	Папаша Typo
Когда он впервые услышал эти
два слова, за ними последовало
вызывающее молчание. Он знал,
что папаша Туро, отец Марии-Луи-
зы, занимал пост председателя со-
вета богатейшей местной транспорт-
ной компании и состоял членом
еще четырех наблюдательных со-
ветов. Компании не прекратили
выплачивать дивиденды ни при
Петене, ни при Гитлере!
Только отчаяние толкнуло его
в этот дом, безвыходное положе-
ние, когда после взрыва складов
с боеприпасами в Авиньоне нача-
лись повальные аресты...
* * *
Жермен протянул над мокрым
цинком прилавка деньги и полу-
чил взамен чашку, наполненную
горячей черноватой бурдой, так на-
зываемым черным кофе. Со сторо-
ны входа послышался знакомый
скрип новеньких немецких сапог.
Жермен поднял глаза.
Из зеркала над стойкой на не-
го в упор смотрели круглые, нере-
шительные глаза. Они словно обы-
скивали крошечное помещение.
Не сидит ли где поблизости скуча-
ющая девица, за которой, как при-
зыв или сигнал, на спинке стула
покачивается ярко-красная су-
мочка?
Жермену было жаль юнца в
форме. Тотальная мобилизация, ни-
чего не попишешь. Да, сейчас не
начало войны. В садах уже цве-
тут первые мартовские фиалки
1944 года, дорогой юноша. И вы-
пьешь ли ты стакан французского
белого или красного вина, два или
9
три стакана, и вообще стоишь ли ты все еще здесь в своей на-
чищенной до блеска серо-зеленой форме с крестом — пауком на
детской груди, поскрипывая своими новенькими сапогами, —
все напрасно! Гитлеровская Германия проиграла.
Многое сказал бы он юнцу в форме, стоявшему рядом с ним
у стойки небольшого кабачка в Авиньоне и глотавшему отвра-
тительное — пополам с водой — божоле.
Жермен наблюдал за солдатиком и невольно улыбнулся при
мысли: как он сам выглядел в форме гитлеровского офицера?
Жаль, что никто не сфотографировал его тогда. Было бы ин-
тересно для будущего, для дома, для друзей-товарищей и, может
быть, для детей.
На улице впервые пахло сырой землей. Весенними запахами
веяло с Роны. Жермен пересек булыжную мостовую, увернулся
от немецкого грузовика, взглянул на часы и немного замедлил
шаг.
Ровно в восемнадцать часов у последней афиши на левой
стороне улицы Массен ему повстречался рабочий лет шестиде-
сяти, который возвращался со смены с газового завода.
Жермен внимательно посмотрел мужчине в глаза. Тот взял
себя за правое ухо, кивнул и торопливо зашагал прочь. Жер-
мен двинулся следом. Через несколько минут он уже стоял пе-
ред калиткой сада, в глубине которого белела двухэтажная вил-
ла. На медной дощечке значилось: «Директор Эжен Туро».
Когда Жермен осторожно вышагивал вслед за помятой, не-
определенного вида экономкой по пышному красному ковру в
вестибюле, его снова охватила та неуместная нервная веселость,
которая так часто освобождала его от скованности и одновре-
менно пугала. В нерешительности он остановился перед дверью,
экономка беззвучно исчезла.
Жермен окинул взглядом темные, встроенные в стену книж-
ные полки, доходившие до потолка и обильно украшенные де-
ревянной резьбой. Затем стал беззастенчиво рассматривать хру-
стальную люстру и высокое, завешенное тончайшей шелковой
паутиной окно, у которого спинкой к Жермену стояла массив-
ная старинная качалка. Ему показалось, что в комнате кроме
него есть кто-то еще. Он осторожно пересек комнату и с любо-
пытством заглянул за спинку качалки.
— О, извините, мадемуазель... стул покачивался, я поду-
мал...
— Качалки не покачиваются, а раскачиваются. Присядьте.
Папа сейчас сойдет вниз.
После этих слов, которые даже оптимист не нашел бы при-
ветливыми, девушка снова принялась за чтение. Но Жермен,
10
веселое настроение которого, однако, улетучилось, взял себя в
руки и представился:
— Жермен Дардуа, извините, пожалуйста.
— Мадемуазель Туро.
Это было так сухо, как черствый хлеб. При этом девушка
разрезала серебряным ножом для бумаги страницы нового из-
дания Боккаччо и продолжала читать. Посетителя она не удо-
стоила даже взглядом.
Неожиданно за его спиной открылась дверь. И тотчас же
в комнате раздалось:
— Ты хорошо спал, папочка?
Девушка в одних чулках вихрем пронеслась по комнате и
повисла на шее своего драгоценного папочки. Ну и аллюры
у этих буржуа!
— Да, посетитель был здесь,— она обернулась и окинула
взглядом Жермена. Так обычно оценивают фокстерьера или бы-
ка. — Молодой человек Дагево, или что-то в этом роде, хочет
говорить с тобой!
Жермен поклонился.
— Дардуа. Мосье Туро?
— Да, — произнес плотный невысокий старик и пошел на-
встречу посетителю. — Вы пришли по делу Лебрюна, не так
ли? Мосье Тревелен говорил мне о вас. Садитесь. — Он подал
Жермену руку, показал на одно из кожаных кресел, стоявших
вокруг медного курительного столика, и сел напротив.
— Что-нибудь выпить? К сожалению, не могу предложить
ничего порядочного.
— Спасибо, не пью. — Это было ложью. — Ваше время, ко-
нечно, ограничено, как и мое.
— Итак, перейдем к делу. Хочу предупредить: второго мо-
его демарша к немцам не будет. По их словам, Лебрюн — под-
польщик-коммунист и работал на одну из иностранных держав,
находящихся в состоянии войны с Германией.
Это было сказано предельно ясно, однако не резко. Жермен
с удивлением наблюдал, как девушка устроилась во время от-
цовской речи на широкой спинке кожаного кресла, подобрав
ноги и обхватив отца за плечи.
Жермен почувствовал на себе любопытно-дружественный
взгляд обоих. Сначала ему даже показалось, что сидят не двое,
а некто один, вызывающе разглядывающий его в четыре глаза.
Жермену мешало это очевидное пристальное внимание. Раздра-
жала его и цветная фотография маршала Петена — заносчивого
гитлеровского дергунчика на карнизе камина.
— Мосье Туро, — начал он, и это стоило ему больших уси-
11
яий. — Обстоятельства не позволяют ни недомолвок, ни обход-
ных маневров. Тревелен предупредил вас, что я приду к вам
не как родственник Лебрюна или его личный друг.
— Да, он намекал на это, — спокойно ответил папаша Туро.
— Вы понимаете, мосье Туро, что сейчас речь идет не о
личном деле, не о любви к ближнему или о чем-нибудь подоб-
ном.
— А о чем же тогда?
— О приказе, военном приказе. — Жермен снова овладел
собой.
— Поясните, пожалуйста, — ответил Туро небрежным тоном.
Жермен, который ожидал по крайней мере признаков удив-
ления, насторожился. Девушка продолжала спокойно курить
сигарету, ничто не изменилось в ее лице или позе.
Жермен пояснил:
— При аресте у Лебрюна оказались при себе совершенно
секретные документы, которые могут стоить ему жизни. Его не-
обходимо во что бы то ни стало вырвать из лап гестапо. У вас,
назовем это по-деловому, хорошие отношения с немцами. Отче-
го же их не использовать в целях скорейшего освобождения
Франции, мосье Туро?
Папаша Туро и его дочь продолжали рассматривать своего
посетителя, но уже не столь синхронным образом. Директор
молчал.
— Мы были бы вам очень благодарны за кое-какие услуги,
мосье Туро.
— Услуги? В каком же, простите, роде?
— Считаете ли вы второй визит к немцам необходимым?
— Нет. Я говорил об этом с самого начала. Второй визит мог
бы оказаться роковым. Возможно, такое рассуждение может по-
казаться вам и неубедительным, но мученики в моих глазах —
балаганные паяцы, играющие в героев!
Жермен не поддался на этот тон.
— Речь идет не только о жизни Лебрюна. Под угрозой во-
енные планы, направленные против оккупантов. Вы понимаете,
что только безвыходное положение заставило нас обратиться
к вам, мосье Туро. Я знаю вас только со слов других. И я, ко-
нечно, не открою вам тайну — мнения слишком противоречивы.
Основу нашего разговора составляет доверие, будем исходить из
этого.
— А откуда я могу знать вас? Возможно, вы...
— Вы знаете меня через Тревелена, — возразил Жермен,
пропустив намек мимо ушей, — вот уже двадцать пять лет он
работает на вашем газовом заводе.
12
— Это так.
— И он, несмотря на эти двадцать пять лет, не может ска-
зать о вас больше, чем то, что в эту решающую фазу войны
кое-кому полезно вспомнить о достоинстве француза.
— Очень лестно, мосье.
— Но это мнение человека, который знает вас четверть ве-
ка. Оно не помешало мне прийти сюда. Доверие...
— Доверие! — взорвался Туро. — А парни, патрулирующие
вдоль забора, — основа этого доверия?
о Старик чертовски наблюдателен», — подумал Жермен, но
вслух сказал:
— Разумеется, мосье Туро. Ваш дом оцеплен. Я говорю об
этом открыто, чтобы вы могли уяснить серьезность задания, его
размах и спешку. Если в силу каких-либо причин вы не вери-
те в успех вашего личного влияния на высших офицеров мест-
ной немецкой комендатуры...
— Я в это не верю. Следовательно?..
— Тогда я должен тем не менее просить вас посетить геста-
по. Вы сообщите гестаповцам о складе оружия во дворе боль-
ницы святого Марка. Там действительно есть кое-что, и немцы
обязательно устроят в больнице засаду, а мы в это время подъ-
едем к гестапо с другой стороны. Вы единственный, кто сейчас
может направить немцев по ложному следу. Кроме того, нам
надо знать расположение кабинетов в гестапо и численность
охраны.
— А если я скажу нет? Или сообщу гестапо о вашем на-
мерении?
— Вы не скажете нет, мосье Туро, и не выдадите ничего
немцам: мы обеспечим себе залог. Он останется под нашим на-
блюдением до вашего возврашения и затем до завершения опе-
рации. Учтите, успешного завершения!
Лицо папаши Туро мгновенно изменилось. Правда, он про-
должал спокойно сидеть, но Жермен видел, какого ему труда
стоило владеть собой. На лбу пролегла резкая вертикальная
складка. А в глазах от былой приветливости не осталось и
следа.
Жермен внимательно следил за этим человеком. Знал ли
тот, что в пяти городах немцами расклеено пять тысяч объяв-
лений: смертная казнь ждала каждого, кто участвовал в дви-
жении Сопротивления или хотя бы помогал движению.
— Мосье, — начал старик, и его губы стали тонкими, как
лезвие ножа. — Мосье, я спокойно выслушал вас. Я принимаю
во внимание необыкновенный характер времени, которое все-
вышний возложил на нас. Я принимаю во внимание юноше-
13
сков легкомыслие вашего появления и многое другое, иначе я
выставил бы вас за дверь. Но последние ваши откровения пере-
ходят все границы дозволенного!
Жермен промолчал. Казалось, папаша Туро начинает дога-
дываться, о чем идет речь. Через несколько минут он неуверен-
но спросил:
— А что вы подразумеваете под выражением «надежный
залог»?
— Меня, — ответила мадемуазель Туро. — Больше вроде бы
некого.
— Я не знаю, что вызывает большее восхищение: ваша на-
блюдательность или самообладание мадемуазель.
— Оставьте комплименты при себе, мосье Дардуа.
Жермен поднялся. Девушка продолжала сидеть на спинке
кресла. Туро и Жермен молча стояли друг против друга. Папа-
ша Туро наткнулся на такой решительный взгляд, что ему и
без слов стало ясно: первый раунд он проиграл. Молча, немно-
го скованно и не прощаясь, он вышел.
* * *
Мадемуазель Туро поставила рюмку на курительный столик
и вставила в мундштук из слоновой кости новую сигарету. Жер-
мен поднес огонь. Девушка небрежно затягивалась, пламя спич-
ки начало уже жечь Жермену пальцы.
— Мерси, охранник заложников!
Резкий звонок телефона прервал ее. Девушка насторожилась,
машинально потянулась к телефону, но Жермен опередил ее,
и она опустилась в кресло, с интересом прислушиваясь к тяже-
лым немецким фразам. Жермен не давал своему партнеру
произнести ни слова и закончил разговор похвалой по-фран-
цузски :
— Прекрасно, малыш, — и повесил трубку. — Пардон, маде-
муазель, я ждал звонка.
Между двумя затяжками девущка сказала ему:
— Никто из наших знакомых по-немецки не говорит, сле-
довательно, звонили вам. А кроме того, охраннику заложни-
ков не пристало извиняться. Присаживайтесь, если вы не ждете
второго звонка.
Девушка продолжала наблюдать за своим гостем. Жермен
не избегал ее взгляда, но время от времени переводил взгляд то
на окно, то на дверь.
— Уверены ли вы, что отцу удастся убедить немцев?
— Я не сомневаюсь: склад с оружием действительно суще-
ствует.
14
— Отдаете оружие? А чем же вы и ваши маки собираются
воевать, чтобы после войны Франция стала коммунистической?
— Наше главное оружие — люди. А кроме того, вы же на-
деетесь, что Франция де Голля при помощи англичан и янки сно-
ва восстановит строй, виновный в развязывании второй мировой
войны!
Мадемуазель Туро рассмеялась, пустила облако табачного
дыма в сторону Жермена.
— По-вашему, строй виноват? А по-моему — немцы, кото-
рым вечно чего-то недостает.
— Мир не однозначен. Не все же немцы — преступники.
Как нельзя отрицать, что большинство крупных французских
промышленников сотрудничает с немцами...
— Стоп! Вы считали это большинство?
— О господи, да это же первый, доказанный Карлом Марк-
сом закон! Черт возьми! Французские буржуа сотрудничали с
захватчиками еще в 1871 году, когда они...
— С помощью Бисмарка, — прервала его девушка, как за-
ученный урок, — утопили в крови парижских коммунаров, не
так ли?
— Да! Но за какую же Францию борются союзники — уж
не за большевистскую ли?
— Меня рассмешила мысль, что мы спорим, как дети. По-
бедят более сильные, разве я не права?
На этот раз Жермен согласно кивнул.
И девушка насмешливо ответила:
— Итак, на этот раз вы согласны с дочкой буржуа?
— Только, пожалуйста, не спрашивайте, кто окажется более
сильным. А то мы снова начнем спорить. Объясните мне лучше,
почему ваш отец согласился?
Девушка взглянула на Жермена.
— Это не каждому по зубам. В Авиньоне взорваны склады
боеприпасов, а отец строил эти склады, ведется следствие. Бели
это вас меньше оскорбит, вы слишком неопытны, может быть,
слишком молоды, чтобы понять всю сложность происходящего.
Это было уже слишком, хотя, честно говоря, он потерял над
собой контроль. Громко, пытаясь казаться уверенным, он сказал:
— Кто ваш отец в действительности, мадемуазель, мы еще
разберемся!
— Папа не подходит для вашей ботанической коллекции, он
для вас слишком сложен...
Каким папаша Туро был в действительности, Жермен так
и не узнал: зазвонил телефон. Жермен снял трубку. Услышав
голос папаши Туро, он передал трубку девушке.
15
»к Ф Ф
— Значит, вы примете приглашение? Приглашение палача
Авиньона? — раздраженно сказал Жермен.
— Да, мосье. Боюсь, мы не спросим вашего разрешения.
Жермен сел в кресло. Девушка продолжала стоять. Ее поза
была вызывающей. Жермен осмотрел ее с ног до головы. Затем,
взяв себя в руки, тихо произнес:
— Дети и жены заложников, которых господин Лошмидт
приказал расстрелять на прошлой неделе, безусловно, осыпят
вас и вашего папочку цветами. Вероятно, и на этот раз неза-
служенное счастье вашего ^ЙАсса подарит вам последний шанс...
— К счастью, ни я, ни мой отец не зависим от ваших шансов.
Жермен с трудом владел собой.
— Зависите или нет, но майор Лошмидт спокойно досидит
у вас, во всяком случае, до того, как будут поданы виноградные
улитки. По моим расчетам, к тому времени он полупит сооб’
щение, которое изрядно испортит ему аппетит. Конечно, если
мы получим необходимую информацию.
— Если вы в этом сомневаетесь, — девушка плюхнулась
в кресло, — зачем вы вообще обратились к моему отцу?
— У нас не было выбора, мадемуазель.
— Мы, мы, — передразнила девушка. — Величественное
множественное число плохо вяжется с вашими пролетарскими
выходками. Вы не находите?
— Я сожалею, — ответил небрежно Жермен, — что вы низ-
вели наш разговор, на этот уровень. Попытка объяснить пове-
дение своего отца...
— И мое собственное поведение! — прервала девушка.
— Пожалуйста! Каким же образом вы оправдываете свое
отношение отца к немцам? Вы до сих пор этого так и не объяс-
нили.
— Почему это вас так интересует? — насторожилась де-
вушка.
Жермен не сразу нашел, что ответить. Он размышлял.
— Мне хочется знать, о чем вы думаете, — ответил он поч-
ти искренне. — Некоторые вещи, по-моему, не вяжутся друг
с другом...
— Что же, собственно, не вяжется?
Жермен признался:
— Ваше очаровательное лицо.
Но она снова прервала его:
— К шаблону дочки капиталиста, мосье Дардуа? — Потом
добавила с иронией: — Но виновен в этом шаблон, а не лицо.
16
Но за всеми ее словами чувствовалась какая-то насторожен-
ность, и Жермен представил неуместную в этой обстановке
картину: хорошо обученная охотничья собака^ которая, кажется,
улавливает звуки до их возникновения.
— Отец вернулся, — сказала она и направилась к двери.
Только теперь Жермен услышал звонок и спросил себя, каким
образом она заметила приход отца.
Мосье Туро вошел в комнату в сопровождении дочери, не
спеша выпил налитый ему коньяк и затем снизошел до раз-
говора с Жерменом, на которого по-прежнему не обращал вни-
мания. Тоном человека, диктующего стенограмму, сказал:
— Записывайте!
Жермен встал и напряженно вслушивался в сообщение па-
паши Туро, стараясь не проронить ни слова.
— Два постовых с автоматами у входа. Первая комната спра-
ва — что-то вроде склада оружия с двумя нижними чинами.
Что там находится из оружия и боеприпасов, определить трудно.
Вторая дверь ведет к телефонистке. За третьей дверью нахо-
дятся ванна и туалет. Слева — комната ожидания, обычно
пустая, кроме приемных дней. Вторая комната — приемная
коменданта, охраняется лейтенантом, капитаном и одним ефрей-
тором. Капитан исполняет роль секретаря, его зовут Герландер,
около сорока, говорит по-французски, специально приехал сюда
из Лиона в связи со взрывом немецких складов. Далее еще
комнаты три — вход только через приемную. В кабинете вос-
седает майор Лошмидт, заместитель коменданта города. Пять-
десят лет. Протез правой ноги. Кажется, житель Берлина, две
дочери и сын, который пропал без вести под Сталинградом.
Лошмидт — тип банковского служащего, довольно высокого ран-
га. Полковник Гербер, его начальник, вот уже месяц лично
ведет следствие по взрыву складов с боеприпасами на окраине
Авиньона. Во дворе за комендатурой — казармы, два внуши-
тельных здания. Солдаты по тревоге выехали на грузовиках
в район больницы святого Марка...
Монотонные слова папаши Туро складывались в стройную
картину: расположение комнат гестапо, охрана помещений,
характеристика офицеров. Особенно заинтересовал Жермена капи-
тан Герландер, приехавший из Лиона и бегло говорящий по-
французски.
* $ *
— Могу ли я в заключение спросить: вы собираетесь взорвать
гестапо? Взрывать стало модой в наше время. Я спрашиваю это
на случай, если мне придется уходить с вами в маки. Тогда
2 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
17
я могу не переодеваться и нам не нужно будет тратить ве*
чер на этого скучного Лошмидта, — папаша Туро подмигнул
ему.
— Нет, этого мы не собираемся делать, мосье Туро, — отве-
тил дружелюбно Жермен, — и все же вы, если ваши данные
подтвердятся, сможете избежать скучной встречи с заместителем
начальника гестапо.
Папаша Туро несколько секунд пристально всматривался
в Жермена, затем повернулся, направился к двери.
— Извините, беседа несколько утомила меня. Насколько
я вас понял, встреча с господином Лошмидтом состоится.
Когда папаша Туро уже был на пороге, девушка крикнула
вдогонку:
— Да, папа! Если тебе не позвонят, придется туда идти.
Туро обернулся и поднял брови.
— Почему?
— Мосье Дардуа утащит меня к своим гарибальдийцам на
время, — ответила дочь, — пока не окончится мероприятие
Лошмидта.
— Единственный случай, — дружески сказал Жермен, —
который задержит возвращение вашей дочери: если вы...
— Если я вас обманул, — прервал его папаша Туро тоном
скорее веселым, чем сердитым.
— Даже если мы потерпим неудачу, — успокоил его Жер-
мен, — ваша дочь тотчас же вернется назад.
Когда они вышли, Жермен сообщил по-деловому:
— Было бы хорошо, если бы вы во время нашей краткой
прогулки сохранили свою непринужденную веселость.
Снова пахло сырой землей. Когда они остановились в без-
людной улочке перед темными деревянными воротами, украшен-
ными завитушками из старого литья, и Жермен нажал уже на
тяжелую ручку, девушка сказала вызывающе:
— Что бы сказал по этому поводу старик Маркс?
— Он бы улыбнулся, — ответил Жермен, — и наверное,
посоветовал бы: «Сначала, ребята, дело, а потом чувство!»
Удерживая девушку за руку, он быстро поднялся по сту-
пенькам и вошел со своей спутницей через незакрытую дверь
в узкую переднюю, оживленную лишь поблескиванием медных
вешалок гардероба.
Дверь комнаты открылась. На пороге стоял француз лет
двадцати. Узнав Жермена, он провел сильными руками по чер-
ным топорщившимся волосам, заправил клетчатую рубашку
в брюки и подтянул кожаный ремень. Затем пнул ногой дверь
18
так, что она распахнулась в комнату, сам он встал в полувоен-
ную стойку.
Жермен пропустил мадемуазель Туро, которая расценила
молчаливый кивок молодого человека как приветствие. Жермен
и черноволосый последовали за ней. Девушка посмотрела на
обоих мужчин и спросила: не собираются ли господа связать ее
и засунуть кляп в рот? Если да, то пусть они не церемонятся
и отбросят всякую застенчивость.
Француз что-то смущенно пролепетал, а Жермен рассмеялся
и сказал:
— Этим займутся позже наши палачи, — он открыл дверь
комнаты и тихо позвал: — Жанина!
В передней скрипнула дверь, и на пороге появилась девушка
лет пятнадцати со светло-каштановыми волосами, падающими
на узкие плечи. Девушка была чем-то смущена.
— Это наша гостья, — сказал ей Жермен. — Если ей что-
нибудь понадобится, попробуй, пожалуйста, помочь ей.
Жанина посмотрела на Мари внимательными глазами, похо-
жими на светлый янтарь, и затем вопросительно взглянула на
Жермена.
— Мы запрем входную дверь, а ключ возьмем с собой, —
сказал серьезно Жермен. — Надеюсь, вы не станете делать глу-
постей и не причините неприятностей нашей Жанине. Учтите,
она стреляет без промаха и давно заслужила военный крест,
впрочем, как и ее отец, воюющий в маки. Кроме того...
— Кроме того... — прервала мадемуазель Туро, в голосе ко-
торой прозвучало раздражение, — кроме того, вы знаете, что
подобная попытка дорого бы стоила мне и моему отцу. Я рас-
считываю на то, — продолжала девушка насмешливо, — что
вы поместили нас, — она кивнула в сторону Жанины, — в квар-
тире, которая не будет первой, куда нанесут визит, как только
будет раскрыта ваша авантюра. Что же вы все еще стоите, вы
же спешите!
* * *
Они быстро пересекли несколько дворов и прошли через
длинный подвал к месту встречи. В нос ударил сырой, затхлый
воздух подвала. Такие подвалы остались еще с тех времен, ког-
да изгнанные из Рима папы — эти наследники всевышнего на
земле — плели в Авиньоне свои интриги.
Хотя Жермен сам участвовал в разработке операции, но и он
пережил неприятное мгновение, секунду страха, когда шагнул
на свет. Безупречно одетый ефрейтор поднял руку в фашист-
ском приветствии. Рядом стояли два французских легионера
2*
19
в форме «Менона» *. Сдвинутые набекрень кепки и большие ко-
буры пистолетов придавали им комический вид. Жермен расхо-
хотался.
Потом они с Гастоном, руководителем операции, еще раз
мысленно проследили ход всей операции.
- Тщательно сверили трофейные и фальшивые документы, про-
думали возможные вопросы и ответы. Потом поодиночке поки-
нули подвал, чтобы через десять минут вновь встретиться
в маленьком сарае за штабелем дров, где был спрятан автомо-
биль вермахта.
«Мерседес», окрашенный в серо-зеленый цвет, был в хорошем
состоянии и тщательно начинен боеприпасами и взрывчаткой.
Он достойно представлял ту тыловую часть, на имя которой
были оформлены документы машины и ее молчаливых пасса-
жиров.
Черноволосый выждал момент, когда переулок опустел, и
дал условный знак — операция началась.
Солнце любопытно поглядывало из-за облаков и возвещало
скорую весну. На перекрестках улиц ветер врывался в машину
и доносил запах сырой земли.
* * *
«Мерседес» резко затормозил у комендатуры. Адъютант
спрыгнул с сиденья, распахнул дверцу машины и вытянулся
перед офицером. Двое часовых, расхаживающих у входа в гес-
тапо с автоматами, остановились и отдали честь. Один из фран-
цузских легионеров остался у «мерседеса», а другой вместе
е адъютантом проследовал за офицером.
По уверенной походке, хозяйской распорядительности, с ко-
торой приезжий майор заглядывал в служебные кабинеты и
приветствовал удивленных офицеров, было видно, что это птица
высокого полета.
На минутку он остановился перед озабоченным капитаном,
торопившимся куда-то с бумагами.
— Капитан Герландер, если не ошибаюсь?
— Так точно, господин майор, — ответил растерявшийся
офицер.
— Надеюсь, майор Лошмидт у себя?
— Так точно!
Приезжий уверенно распахнул дверь заместителя начальника
авиньонского гестапо.
— Майор Лошмидт? Очень рад познакомиться — Бауэр.
* Легион, созданный предателем французского народа Жа-
ном Дорио.
20
Адъютант прибывшего эсэсовца замер у двери, классическое
прусское лицо солдафона выражало готовность идти в огонь и
воду за своим командиром.
— В настоящее время вы командуете гестапо? — спросил
приезжий у майора Лошмидта. — Жаль полковника, такая не-
приятность перед самым повышением. И где, в дружественной
Франции!
Майор Лошмидт настороженно следил за приезжим: видно,
не зря принесла нелегкая этого молодцеватого майора, который
отказался от предложенной сигареты — настоящего дориаката.
— К сожалению, коллега, служба есть служба, — ни ми-
нуты в распоряжении, — приезжий положил на стол перед Лош-
мидтом служебное предписание. — Строго секретно — из Па-
рижа. Этого фрукта Армана Лебрюна мы должны перебросить
к себе, в разведку. Предполагают, что он связан с центральным
командованием маки...
Лошмидт ковылял на деревянной ноге по кабинету и вчиты-
вался в бумагу.
— Дело, очевидно, на высшем уровне разведки, — сказал,
понизив голос, приезжий майор и, вспомнив о своем адъютанте,
громко скомандовал: — Ефрейтор, оставьте нас!
— Так точно! — щелкнул каблуками Bej нер и хлопнул
дверью.
— Кроме того, — молодцеватый майор перешел на шепот, —
у меня есть известие, которое вас, вероятно, заинтересует.
Мой полковой товарищ вернулся недавно из России. Волжский
котел под Сталинградом — это ужасно.... Во всяком случае,
когда было упомянуто ваше имя как заместителя Гарбера
в Авиньоне, мой товарищ сообщил, что вместе с ним из этого
котла вырвался какой-то ваш однофамилец. Его вывезли с лег-
ким ранением бедра в Тильдесчейм.
Лошмидт проковылял к приезжему ич попытался обнять его.
— Вы даже не знаете... Вы даже не знаете, майор Бауэр,
что вы сейчас вернули меня к жизни. Мы обязаны пропустить
по такому случаю стаканчик. Выпьем за вновь обретенного сына!
Офицеры торжественно выпили, приезжий майор взглянул на
часы.
— Черт побери! Служба есть служба, — и позвал своего
адъютанта: — Вернер! Примите арестованного от майора Лош-
мидта! Да проверьте, чтобы наручники были в порядке. —
Майор наклонился к уху гестаповца: — МежДу нами, кажется,
сам Канарис заинтересовался этим делом.
Лошмидт ковылял, прыгал, приказывал, приговаривая то и
дело:
21
— Какое счастье, что парень случайно оказался здесь!
— Не случайно, — прервал приезжий. — Служба гестапо
в Лионе информировала нас по дороге. Сразу же после моего
отъезда — письменный отчет в Марсель и Лион, чтобы они
знали, Что парень у нас, в Париже.
— Конечно, что за разговор... Так вы уверены: Лошмидт
из-под Сталинграда... Наше имя не так уж часто встречается.
Адъютант с капитаном Герландером спустились в подвал, где
сидел арестованный. Приезжий майор наблюдал сквозь приот-
крытую дверь за лейтенантом Раснером.
— Бедному жеребцу, — сказал он, — не помешал бы ста-
канчик шампанского...
— Конечно, конечно, — засуетился Лошмидт. — Раснер!
Лейтенант Раснер вырос у двери. Взгляд спокойный, даже
бесстрастный. Молча взял предложенный стакан.
Вошли Вернер и Герландер. Между ними , висел Лебрюн.
Майор Лошмидт беспомощно развел руками: в Авиньоне гестапо
применяет те же методы, что и везде.
— Надеюсь, парень не скопытится в пути. Герландер, влейте
ему в глотку стакан шампанского, чтобы он выдержал поездку.
Самым невозмутимым среди присутствующих был лейтенант
Раснер. Он поставил свой стакан на стол и сказал:
— Я проведу вас к эсэсовским казармам в Рамо: они рас-
положены по дороге в Париж, всего в нескольких километрах
отсюда. Надо усилить охрану: французские легионеры кажутся
мне ненадежными.
Приезжий майор переглянулся с адъютантом и расхохотался.
— Конечно, дружище! — сказал он. — В Париже всегда
жадничают с немецким сопровождением. Вы не зря служили
в пятом отделе, — польстил он.
* ♦ *
Жанина придвинула ему старое кресло. Подавив стон, Леб-
рюн осторожно опустился в него. Жанина побежала на кухню,
принесла кофе и хлеб с кусочком сала. Лебрюн ломал на кусоч-
ки хлеб и размачивал его в горячем кофе, а затем осторожно
клал в рот. Жест был беспомощным.
— При допросе они разбили ему бедро, — объяснил Жер-
мен, — и повредили нижнюю челюсть.
По бледному лицу Жермена, по той сосредоточенности и
напряженности, которая, казалось, стала сгущаться в комнате
с появлением в ней недавнего смертника, Мари без труда поня-
ла: Жермену предстоит принять серьезное решение. Она не
спрашивала, что их беспокоит. Уже по тому, что ее и не думали
отпускать, как было договорено, девушка решила: операция
22
прошла не совсем удачно. Очевидно, какое-то звено в цепи было
нарушено. Однако ни Жермен, ни Лебрюн не говорили об этом.
Время от времени они обменивались взглядами. «Что же де-
лать?» — казалось, спрашивал один. А другой беспомощно
пожимал плечами.
Молчание грозило затянуться. Время работало против них,
и Жермен решился.
— План Тревелена невыполним, — сказал он. — В камено-
ломню, которую мы считали брошенной, сегодня утром немцы
согнали строительные отряды...
Лебрюн предостерегающе поднял брови и взглядом указал
на Мари, но Жермен не обратил внимания на его предостере-
жение и продолжал:
— Они заняли даже полуразвалившиеся бараки в лесу. Под-
вал под капеллой святого Бонифация был предусмотрен на са-
мый крайний случай. Но подвал имеет один-единственный вы-
ход, а следовательно, только один шанс на спасение, рассчиты-
вать на который мы не можем, особенно теперь, после убийства
эсэсовского офицера... А наша задача — во что бы то ни стало
выбраться из Авиньона до начала облавы. Любой ценой поки-
нуть город!
— Если, по-вашему, еще не поздно, — сказала Мари, —
я могу предложить для временного убежища наш загородный
домик.
Лебрюн недовольно поднял брови. Предложение было сдела-
но таким безразличным, ледяным тоном, что не верилось в его
искренность и реальность.
Но для Жермена голос девушки звучал по-другому. Утром
он, признаться, был ошеломлен, когда она как бы между про-
чим сказала отцу, что она является «надежным залогом». А они
в отряде маки долго не решались на это. Тогда он приписал
это не молниеносной реакции девушки в необычной ситуации,
а скорее вызову и безрассудству, смахивающему на хвастовство.
Ему нравилась ее решительность, но она воспринималась как
опасная, но все же игра. То, что говорила девушка сейчас, не
имело ничего общего ни с хвастовством, ни с игрой.
— Дом расположен в лесу, приблизительно в пятнадцати
километрах от города. Это вверх по течению Роны, в охотничьем
заповеднике. Заповедник хотя и охраняется государством, но
принадлежит моему отцу...
Девушка замолчала. Она заметила неодобрительное выраже-
ние лица Лебрюна. Он опустил руку с хлебом. Его глаза сузи-
лись, и в них снова промелькнуло недоверие. Но на этот раз он
ничего не сказал. Девушка опередила его.
23
— Я понимаю, — сказала она просто и без оттенка оби-
женности, — это место не внушает вам доверия, кажется
опасным. Да, мой отец организовал там полгода назад прием
для генерала Дельница. Мне известны причины, которые побу-
дили отца принять немецкого генерала, — от этого визита за-
висела судьба не толькр нашего города, но и всей территории
до Марселя и Тулона. Но сейчас у нас нет времени. Я могу
лишь повторить: в вашем положении загородный дом — самое
надежное место.
Она открыла маленький кожаный футляр, который достала
из сумочки, и положила его на стол. В нем находились два
сейфовых ключа и один — больших размеров, очевидно, от за-
городного дома.
Лебрюн опустил голову. Жанина смотрела то на одного, то
на другого. Все молчали. Лебрюн снова отрицательно покачал
головой, резко сунул в руки Жанины чашку.
Жермен посмотрел на часы и послал Жанину к черноволо-
сому, торчавшему перед домом. Была еще одна возможность,
и Жермен принял решение. Он оставил Мари с Лебрюном на-
едине, а сам растянулся на постели в соседней комнате: судо-
рожно сведенные мускулы причиняли боль.
Странно, но сейчас он не думал ни о пережитом, ни об
опасности, которая подстерегала их каждую минуту. Что-то
в предложении Мари тревожило его. Но сколько ни напрягался,
не мог найти повода для подозрений. В глубине души он почему-
то доверял ей.
Услышав, что Жанина возвратилась, он вскочил и пошел ей
навстречу. Она пришла вместе с парнем. На плече у него бол*
тался серый парусиновый мешок, в который они сложили после
операции немецкие формы. Было договорено, что после осво-
бождения Лебрюна группа информирует подпольщиков Авиньона
и на немецком «мерседесе» покинет город.
Как сообщил шепотом черноволосый, рухнула их последняя
надежда. Немцы, кажется, пока не спохватились, но на кварти-
ре, где была намечена встреча, эсэсовцы устроили засаду.
Так что решение им придется принимать на свой страх и риск.
Фантазии у Жермена было достаточно, иногда он мог пус-
титься на авантюру. Но не сейчас, когда на карте стояла не
только его жизнь. Лебрюна — и это было самым главным в опе-
рации — нужно было любой ценой изъять из сферы досяга-
емости немцев. Так гласил приказ. До сих пор Лебрюн держался.
Но никто, даже он сам, не мог гарантировать, что он сможет
еще раз выдержать пытки и сохранить свою тайну. Как один
из руководителей Сопротивления Лебрюн участвовал в разработ-
24
ке детальных планов проведение крупных региональных опера-
ций. Под пытками он мог многое выдать. По его измученному
виду Жермен догадывался: Лебрюн перенес адские муки.
Его духовные силы, особенно после бесконечных пыток электри-
чеством, были на пределе. А при их возобновлении ни физиче-
ски, ни духовно он больше не выдержит. И Жермен решился.
Да простят его французские товарищи, но он даже вопреки
Лебрюну воспользуется предложением этой девушки. Он вошел
в комнату и спокойно сказал:
— Мы немедленно отправляемся в ваше убежище.
Лебрюн молча подчинился.
Пришлось вновь надевать немецкую форму. Было, решено
снова воспользоваться трофейным автомобилем. От гражданской
машины, которую им должны были предоставить подпольщики,
пришлось отказаться из-за гестаповской заеады на конспира-
тивной квартире. Но и Лебрюн в гражданской одежде не мог
бы воспользоваться военной машиной.
Жанина помогла раненому одеться. Черноволосого Жермен
поедал к старшему ефрейтору, который находился сейчас в сарае
с машиной. Сам он расхаживал взад-вперед в ненавистной не-
мецкой форме майора. При этом он размышлял, как убедить
эту строптивую дочь папаши Туро, что поездка в трофейной
машине и с оружием наготове — не самое лучшее времяпрепро-
вождение для девушки ее круга. Но так и не придумал ничего
убедительного.
Лебрюну отводилась роль раненого лейтенанта резерва, ко-
торого перевозят на ближайший французский курорт. И все же
проверка документов была самым уязвимым местом в этой
поездке, и ее неизбежно пришлось бы прервать двумя-тремя
выстрелами. Жермену показалось, что он нашел веский аргу-
мент, чтобы убедить Мари в бессмысленности ее затеи ехать
вместе с ними.
Впервые девушка увидела Жермена в немецкой форме.
Две или три минуты вприщур рассматривала его. Над перено-
сицей появилась отцовская складка. Девушка рассмеялась.
— Так вот тайна вашего твердого северного акцента. —
Без перехода она переменила тон и деловито проговорила: —
Встречу с немецким патрулем можно избежать. Надо проехать
через территорию электрического завода отца к товарной стан-
ции, а оттуда — метров двести до виноградников, расположен-
ных вдоль канала. В конце дороги, за чертой» города начинается
лес.
Жермену, привыкшему к стремительным решениям и в своем
особом положении даже обязанному к этому, потребовалось все
25
же несколько секунд, чтобы проверить себя еще раз, прежде
чем дать согласие. Поймет ли его военное начальство? Легко-
мыслие, доверчивость, отсутствие политического инстинкта —
вот самые мягкие обвинения, которые обрушатся на него.
Но одновременно он понимал: вряд ли в этой операции, когда
их вот-вот обложат со всех сторон, может быть неудача, из
которой он сам вышел бы живым. В случае провала они будут
бороться до последнего патрона. Следовательно: последний пат-
рон! Не только для Вернера, но и для него под сиденье положен
автомат, а Лебрюн при всей своей слабости сможет воспользо-
ваться револьвером. Кроме того, в таких случаях внезапное
нападение — лучшее преимущество.
— Согласен, — коротко и решительно сказал Жермен. —
В случае проверки документов мы открываем стрельбу, и ваша
жизнь будет, как и наша, в опасности.
Не дожидаясь ответа на свои слова — словно чувствовал,
что Мари только молча кивнет, — он обернулся к упрямцу
Лебрюну.
— Заряди, пожалуйста, свою пушку! У нас же нет выхода.
* * *
Пока все шло гладко, если не считать тощей черной кошки.
Жанина нечаянно наступила на нее — и черный вцхрь с диким
криком пронесся через узкий двор. У противоположной стены
странное создание оскалилось, выгнув спину и поднят) хвост.
Жанина подняла было руку, чтобы перекреститься, но, уви-
дев иронический взгляд Мари, смутилась. Черноволосый оскалил
зубы и выкатил глаза, но не произвел на тощее страшилище
никакого впечатления.
Жермен и Лебрюн, поглощенные предстоящей операцией, не
заметили дурного предзнаменования. И Жанина решила: оно не
может повлиять на ход событий. Жермен сел рядом с Вернером.
На коленях каждого, поблескивал немецкий трофейный автомат.
Лебрюн беспокойно ерзал на сиденье рядом с мадемуазель
Туро. Девушка заметила: только присутствие Жермена сдер-
живает его от грубости.
Уткнувшись в воротник, он думал свою невеселую думу: ра-
бочему Лебрюну в обычное время вы не подадите руки. Чем же,
как не желанием заманить нас в западню, объяснить ваше
великодушие?. Расквитаться за страхи папаши Туро? А немец-
кий товарищ из-за своей молодости и немецкой сентименталь-
ности готов следовать за этой вздорной девчонкой хоть, к черту
в зубы... Глаза у него ослепли, что ли?
Он знал папашу Туро как человека приветливого, ничего не
26
скажешь, но холодного, расчетливого дельца. О его связях
с немцами наслышан в Авиньоне каждый. У гнилой груши чер-
вивые плоды, и нечего было отдавать себя на волю случая. Этот
немецкий партизан смел до безрассудства, но слишком уж
неопытен. Стоило ли пускаться в эту подозрительную авантюру,
смертельную игру, где ставки — их собственные жизни?
* * *
Они достигли леса, который отделял их от национальной
автострады. В любой момент на автостраде могла появиться
немецкая патрульная машина. Жермен, не отрывая взгляда
от дороги, спросил, как близко можно подъехать к шоссе, что-
бы оттуда их не заметили.
Последний поворот находится приблизительно в ста метрах
от перекрестка, ответила Мари. Здесь нужно остановиться.
Она пойдет вперед, чтобы открыть ворота проволочного заграж-
дения, а затем подойдет к шоссе, как только оно опустеет.
Пока Вернер медленно, чтобы не производить ни малейшего
шума, продолжал ехать вперед, Жермен договаривался о сигна-
ле: Мари с насыпи должна указать им дорогу к загородному
дому, но и автостраду не выпускать из виду — по ней регуляр-
но курсируют патрульные машины.
Не оборачиваясь, она пошла быстрым ровным шагом и вско-
ре скрылась в зарослях.
II.	Англичанин в ловушке
Время тянулось медленно. Мысли, как буксующие грузовики,
не давали Жермену сосредоточиться. А что, если она исчезла
навсегда? Постой, постой! А не выполняет ли она заранее вы-
работанный план? Четкость и детальность ее предложений го-
ворили о том, что план тщательно продуман. Все, все говорило
против! Правда, после разгрома под Сталинградом и местная
буржуазия держит нос по ветру и знает, вернее, догадывается,
что песенка фюрера спета. А может, немцы действительно
предупреждены? Не зря же они устроили засаду на конспира-
тивной квартире! И все же схватка неминуема, но голыми ру-
ками нас не. взять...
Легковая немецкая машина промчалась мимо перекрестка по
направлению к Авиньону, за ней проследовали два грузовика
с солдатами. Одним прыжком Жермен выскочил из машины,
залег у колеса и взвел автомат. Вернер и Лебрюн очутились
рядом. Неужели их предали?
Но машины, не сбавляя скорости, пронеслись мимо. Вскоре
на шоссе появилась Мари, она стояла на откосе и беспокойно
27
поглядывала по сторонам. Шум грузовиков с солдатами замер
в лесу, но тишина еще не устоялась: из такой тишины может
внезапно прозвучать выстрел. Будет ли это твой выстрел или
вражеский, зависит от тебя. Мари простояла мгновение и затем
подняла руку.
На большой скорости их машина проскочила по песчаной
лесной дороге, нырнула в заросли и, ломая кустарник, влетела
в раскрытые ворота. Судя по траве, росшей перед ними, ворота
использовались в самых крайних случаях, основной въезд был
за домом. Девушка осторожно — Жермен наблюдал за ней
в зеркало машины — заперла ворота изнутри на щеколду.
— Забор ветхий, — шепотом сказал Вернер и добавил по-
немецки: — В случае необходимости — прорвемся...
Девушка подняла на них глаза — смелые, решительные гла-
за, ясные, но с какой-то неуловимой лукавинкой, и сказала по-
немецки, хотя и с очень сильным книжным акцентом:
— В случае необходимости?
Вернер смутился и полез копаться в моторе.
Наступило неловкое молчание.
— Теперь, — сказала Мари иронически, — когда опять мо-
жет возникнуть вопрос о ловушке, я предлагаю, чтобы кто-
нибудь из вас отправился в разведку, а я в качестве залога
останусь здесь.
Лебрюн пожал плечами — эта прямота смутила его.
Но Жермен не был новичком в разведке. Он взял у девуш-
ки ключи, перекинул за плечо свой автомат и, сделав крюк,
направился к дому.
Девушка сообщила ему о трех входах — парадном, через
внешнюю лестницу и черном ходе в подвал.
Методы наблюдения и осмотра подозрительных зданий ему
не надо было объяснять. Жермен быстро установил, что по
крайней мере в течение последних суток никто не входил в дом:
окна заперты изнутри, кислый спертый воздух. Он распахнул
все двери, осмотрел подвал, открыл шкафы, простучал прикла-
дом деревянный багет и поднялся на чердак.
На чердаке он обратил внимание на лестницу, ведущую
к люку башни. Носком большого офицерского ботинка потрогал
основание лестницы, от толчка лестница подалась назад. Он на-
гнулся и прополз между лестницей и стеной. В полутьме обна-
ружил кольцеобразное приспособление, в котором торчал желез-
ный болт. Дулом автомата ему удалось вывинтить болт из
кольца. К его удивлению, лестница повернулась вокруг своей
оси, так что он чуть не потерял равновесие, но затем останови-
лась. Осторожно Жермен перевернул лестницу. Затем, держа на-
28
готове автомат, бесшумно поднялся по ступенькам. Что могло
таиться за этой странной лестницей?
На предпоследней ступеньке Жермен остановился и осто-
рожно заглянул в замочную скважину. С внутренней стороны
торчал ключ, но Жермен все же увидел край стола, кусок сте-
ны, рукав пиджака и плетеную спинку стула. В нос ударил та-
бачный дым. На фоне высокой спинки стула он увидел лицо,
закрытое руками. Затем руки медленно опустились.
Жермен потянулся было к автомату, но передумал: никуда
этот тип не денется. Надо только не дать ему провести себя.
Единственный выход — потайная лестница, но это и самое
уязвимое место. Оно превращало человека в засаде из охотника
в дичь. А поэтому не торопиться. Взять под наблюдение един-
ственный выход — и дело с концом. Его не меньше интересо-
вало и то, каким образом незнакомец оказался в пригородном
доме папаши Туро.
Жермен тихо спустился вниз, осторожно повернул лестницу,
но болты, однако, не закрепил. Ловушка захлопнулась. Малей-
ший шорох выдал бы человека в засаде. Затем на цыпочках
отошел от чердака и покинул дом через погреб — самый длин-
ный путь от башенки с незнакомцем.
Жермен не вернулся к машине, а остался под навесом,
чтобы в него не смогли выстрелить из башни. Он помахал Вер-
неру, чтобы машина въезжала во двор. Покидать загородный
дом сейчас не имело смысла: все дороги наверняка уже пере-
крыты.
Поездка доконала Лебрюна, выбила из сил, но он не хотел
в этом признаться. Жермен едва уговорил его прилечь на ди-
ване. Он помог ему снять кожаную куртку и ботинки. Пистолет
старый подпольщик сунул под подушку. Жермен присел рядом
с ним, чтобы обсудить план дальнейших действий.
— Все явки разгромлены, — сказал Жермен.
Лебрюн согласно кивнул.
— Как и когда отсюда выбраться? — сказал он. — Не луч-
ше ли попытаться уйти этой же ночью?
Жермен возразил, что именно этой ночью контроль будет
свирепствовать на дорогах. Надо обязательно выждать два-три
дня. Но Лебрюн упрямо стоял на своем: во-первых, не стоит
оставаться в доме человека с сомнительной репутацией. Во-вто-
рых, девушку надо как можно скорее выключить из операции.
Как бы этот папаша Туро, обеспокоенный слишком долгим
отсутствием своего чада, не дай бог, не поднял шум и не навел
немцев на след к Тревелену.
— А что, если вместе с немцами он нагрянет сюда?
29
К Тревелену, это еще понятно, но каким образом сюда, хо-
тел бы знать Жермен. Ну, если дочь директора симпатизирует
Сопротивлению, то кто может знать ее лучше, чем родной отец?
В конце концов большую роль здесь играет снобизм девчонки
и любовь к приключениям.
Психологический экскурс Лебрюна был понятен Жермену.
Но он молчал. Его мучило другое. Кто же мог находиться
в башне? Немцам было бы гораздо проще устроить засаду и не
забираясь в башню с единственным выходом. Вдруг его осенило:
незнакомец сидел не в засаде. Он сам прятался! А прятаться
мог, по-видимому, только человек, причастный к взрыву воен-
ных складов. Уж не английский ли это капитан Джесси соб-
ственной персоной?
Жермен даже повеселел от своего открытия. Но кто знает,
может быть, немцы напали на след англичанина и, ища его,
найдут здесь нас?
Оба немца сидели около Лебрюна, молчаливые и угрюмые,
словно чувствуя вину перед старым подпольщиком за все, что
с ним было в гестапо. Немцы внимательно рассматривали гра-
вюры, акварельные рисунки — они светились яркими пятнами
на коричневой отделке стен, увешанных охотничьими трофея-
ми — оленьими рогами, чучелами лис и белок, кабаньих голов.
Что ни говори, а папаша Туро понимает толк в жизни. Вошла
сияющая Мари с подносом в руках.
Она поставила на столик бутылку и показала наклейку.
Ямайский ром.
— Откупорьте и налейте в чай. Выпьем за успех и лучшие
времена!
Стаканы в серебряных подстаканниках наполнили ромом и
не спеша выпили. Действительность с ее стрельбой, жестокостью,
облавами была на несколько минут изгнана из охотничьего
дома.
— Вы не боитесь, — нарушил молчание Лебрюн, — что ваше
долгое отсутствие обеспокоит отца?
Девушка покачала головой.
— Пожалуйста, не волнуйтесь. Мы договорились о моем от-
сутствии.
— Когда? — последовал резкий вопрос.
— Перед моим похищением, мосье Лебрюн.
Лебрюн поднял брови, и взгляд, на который наткнулся Жер-
мен, не был ни дружественным, ни понимающим. Мари тот-
час же добавила:
— Мосье Жермен ничего не знает о договоренности между
нами.
80
— Другими словами, — сделал вывод Лебрюн, — вашему от-
цу известно, где мы в настоящий момент находимся?
— Нет. Но если немцы устроят большую охоту в городе,
он, может быть, догадается об этом.
Чтобы не подливать масла в огонь — в их положении спор
был просто-таки неуместен, в разговор вмешался Жермен.
— Мне бы хотелось узнать, как и когда вы условились со
своим отцом? Никто не знал, что мы именно здесь будем ис-
кать убежище?
— Конечно, никто, — улыбнулась Мари.
— Вы были уверены в освобождении?
— Да.
— И мосье Туро?
-Да.
Жермен, не рассчитывая ни на какой эффект, а просто пови-
нуясь минутному импульсу, сказал:
— А знает ли дражайший папочка, что в башне его заго-
родного дома капитан Джесси из британской разведки раскури-
вает свою трубку из пемзы?
Глаза Лебрюна и Вернера широко раскрылись. Все замерли.
Когда к Мари вернулся дар речи, она выдавила из себя:
— Я должна и на этот, надо признаться, неожиданный во-
прос ответить положительно. Вы сообщили имя офицера. Нам
он известен как мистер Икс. Он так и представился.
Жермен возразил, немного наслаждаясь своим триумфом:
— Я не вижу здесь никакого противоречия. Может быть,
обозначение Икс II ближе к истине, чем «капитан Джесси».
Девушка уставилась на Жермена, даже не пытаясь скрыть
удивления.
— Вы знаете англичанина?
- Да.
— Значит... — начала девушка, сбитая с толку, но так и не
закончила фразу.
Ее растерянный взгляд заставил Жермена по-деловому объ-
яснить :
— Потайной ход я обнаружил благодаря собственной непово-
ротливости. Я споткнулся об основание лестницы, и она пода-
лась. Ну, а остальное мог разгадать каждый.
Жермен намеренно говорил спокойно, осторожно и подробно,
чтобы дать возможность девушке прийти в себя, но и своим
спутникам дать время освоиться в новой ситуации. Девушка
сказала:
— Так как вы посвящены в нашу тайну, я попросила бы
разрешить позвать англичанина сюда. За ним дважды должны
31
были приехать. Но оба раза самолет не мог приземлиться. Его
французский язык... Так что он не может даже попытаться
Исчезнуть. Он даже просил нас снова переправить его к маки.
Жермен и Вернер не возражали против присутствия англича-
нина. Однако Лебрюн не скрывал своего удивления. У него не
укладывалось в голове, как мог человек, этот папаша Туро, по-
могать союзникам и одновременно сотрудничать с немцами?
— Если я не ошибаюсь, — сказала Мари, блестя глазами,—
в вашем кругу это называется диалектикой?
Жермен рассмеялся, а Вернер, не понимая, о чем идет речь,
переводил взгляд с одного на другого. Лебрюн примирительно
улыбнулся. Девушка поднялась и пошла за англичанином.
♦ * *
Знакомство было сдержанным.
— Рад снова вас видеть, — сухо сказал англичанин и выпу-
стил малиновое облако табачного дыма.
На Вернера и Лебрюна такая сдержанность произвела впе-
чатление холодности. Жермену эта невозмутимость была зна-
кома. Хладнокровие капитана обратило на себя внимание еще
в отряде маки. Но Жермен-то знал, что англичанин мог быть
и взволнованным, и веселым.
Начало темнеть, и мадемуазель Туро зажгла свечу и спус-
тила на окнах плотные черные шторы. Затем поставила на стол
пузатую бутылку.
— После рома из Ямайки английское виски из Шотландии.
Англичанин взял бутылку, прочел этикетку и снова поставил
ее, Мари спросила его о результатах осмотра. Удивленный во-
просом, он ответил:
— О да, конечно! Должно быть, ей стукнуло порядком.
Мари подсела к мужчинам и сказала, что бутылка виски из
старых запасов отца. После Мюнхенского соглашения он сде-
лал большие запасы табака, напитков и консервов. Лебрюн, на-
стороженно слушая, не выдержал и спросил:
— Ваш отец уже в 1938 году предполагал возможность
войны?
— Он считал войну неизбежной, — сказала девушка.
— А как он относится к нам, партизанам? — спросил Ле-
брюн.
— Дорогой Арман, у тебя будет достаточно времени подумать
об этом, — сказал Жермен.
Так как англичане, будучи трезвыми, редко сами вступают
в разговор, Жермен попытался расшевелить капитана.
— Я был уверен, что вы давно в Англии, — проговорил он.
82
Англичанин кивнул и продолжал молча потягивать свою
трубку. Через некоторое время отважился ответить:
— Должен бы. Но не получилось. > После войны напишу
книгу о случайностях.
— О случайностях во время войны?
— Да.
-г- Так вы совершенно случайно попали сюда?
Англичанин неопределенно покачал головой. Жермен по
опыту знал: сейчас от англичанина ничего не добиться. Он ре-
шил оставить это до лучших времен.
— Если бы я появился в вашем убежище в форме немецко-
го офицера, — переменил он тему разговора, — что бы вы стали
делать?
— Это бы зависело от вас, — после некоторого молчания
сказал англичанин и склонил голову набок.
— От меня?
Англичанин кивнул.
— Почему от меня?
— Я не знаю, на кого вы работаете.
— Я маки, и вы это прекрасно знаете!
— Немец в маки?
— Да, немец, посланный партией в маки, — спокойно ответил
Жермен.
— Да, да, я понимаю.
Жермен стал терять терпение, но сдержал себя.
— Я вас не совсем понимаю, — он заставил себя улыбнуться.
— Что же я могу сделать?
— Выражаться яснее.
— О нет, — англичанин решительно покачал головой. — Если
вы меня неправильно поняли, значит я должен разъяснить.
Вы поставили вопрос в форме гипотезы. Я ответил гипотезой.
— Это значит?.. — поинтересовался Жермен.
— Если вы появились в нацистской форме, значит вы офи-
цер абвера: у Канариса и в маки есть шпионы, и он выследил
меня.
Англичанин, по всей видимости, не собирался продолжать,
он вновь принялся за свою трубку. Лебрюн спросил с недове-
рием:
— Хорошо, гипотеза. Но вы же действительно знаете Жер-
мена. Знаете и то, что он один из наших — надежный, прове-
ренный товарищ...
— Действительность? — англичанин улыбнулся. — Я выпол-
нял задание. Если бы, например, тогда, когда я встретил мосье
Дардуа в маки, я заботился о действительности, я бы, очевидно,
8 Приложение к журналу ^Сельская молодежь», т. 5
33
радировал в Лондон: «Никакого оружия—сплошные комму-
нисты».
Жермен не мог удержаться от вопроса, хотя и знал, что
англичанин вряд ли ответит на него:
— Вы предполагали, что наше соединение состоит из ком-
мунистов? Или узнали об этом позднее?
— Ни мое время, ни мое положение не позволяли мне за-
ниматься такого рода исследованиями.
Да, англичане в дипломатии собаку съели.
— Но что думали вы? Вы лично? — настаивал Лебрюн, ко-
торому претила любая уклончивость.
Капитан улыбнулся.
— Я офицер. У меня были приказы, для выполнения кото-
рых существуют твердые критерии. Мнение не учитывается в
рапорте.
Лебрюн хотел понять феномен англичанина.
— Ну, а если бы ваш боевой товарищ Дардуа оказался бы
нацистским шпионом, это бы не удивило, не шокировало, не
возмутило или я не знаю еще?..
Англичанин посмотрел на француза удивленными голубыми
детскими глазами и сказал, с удовольствием посасывая свою
трубку:
— Надо сначала разбить одного врага. Вам показалось, что
это шокировало или удивило меня?
Лебрюн взвился, взбешенный как цинизмом англичанина, так
и собственной неловкостью.
— Но это же нельзя сравнивать.
— Да, нельзя сравнивать, — миролюбиво кивнул капитан
Джесси.
— И вы не делаете никакого различия? — продолжал гре-
меть Лебрюн.
— Делаю, — ответил англичанин.
— Какое же?
Англичанин вынул изо рта трубку.
— В шпиона я вынужден был бы стрелять. — В его голосе
послышалось легкое сожаление.
Первым рассмеялся Жермен.
— Я думаю, что это различие, с которым мы должны согла-
ситься, Арман.
Арман Лебрюн согласился, но так и не смог до конца по-
нять англичанина. Вернулись Вернер и Мари.
— При немецкой добросовестности, — смеялась Мари, —
с которой взялся за дело мосье Вернер, мы быстро справились.
Если кто-либо нагрянет с неожиданным визитом, прошу вос-
34
пользоваться этим оружием. — Она показала на оставленную
открытой потайную дверь и добавила, взглянув на Жермена: —
Лестница в башню — второй скрытый выход.
Жермен счел все же благоразумным с наступлением темноты
выставить охрану. Вернер поднялся и направился в башенку.
Жермен осторожно намекнул девушке, что, возможно, ей
придется отправиться в Авиньон и найти черноволосого, которо-
го он отправил с соответствующим указанием в штаб областно-
го командования маки. Явку и пароль он сообщит ей перед
уходом.
Девушка согласно кивнула.
Молчание начало тяготить присутствующих, и Мари без оби-
няков объяснила Лебрюну и Жермену:
— Мистер Икс II улизнул от немцев. Однако его рация по-
пала в руки немцев. Мы, к сожалению, не смогли раздобыть
ему другую.
Девушка остановилась в надежде, что пустила в ход мед-
ленно заводящийся английский мотор. Так как молчание в анг-
лийском углу все еще продолжалось, Мари попыталась еще раз:
— Капитан был в числе первых в соревнованиях снайперов
британских пехотных офицеров. Остальное время преподавал на
курсах особого назначения для специалистов взрывного дела.
- Да, это так, — кивнул англичанин. — Вернуться в Англию
я пока не могу, но если вы не имеете права принять в маки
англичанина, к чему все это?
— Почему мы не имеем права принять англичанина? — за-
гремел Лебрюн. — Откуда вы это взяли?
— Вы коммунисты. А я офицер армии ее королевского ве-
личества...
Жермен взорвался:
— То, что в английской армии коммунистов не принимают
в ряды офицеров специального назначения, мы знаем, капитан
Джесси! Для партизан же, воюющих против фашизма, дорога
каждая лишняя винтовка. Пусть она даже и не снайперская.
Но, уже говоря это, Жермен понял: глупо вступать в пре-
ния с английским офицером об английской армии.
— Однако оставим споры. Скажите, пожалуйста, могли бы
вы взрывать мосты, железные дороги?
- Да.
— А при составлении взрывчаток на вас можно рассчиты-
вать? Кстати, не ваших ли рук дело — взрыв складов с боепри-
пасами в Авиньоне, по которому сейчас ведется усиленное след-
ствие? Я имею в виду, не вы ли снабдили партизан взрывчат-
кой?
3*
35
Англичанин скромно улыбнулся.
— Но у меня остался еще небольшой запас...
— Запас взрывчатки?
- Да.
- Где?
— В лесу. Недалеко отсюда. Закопан.
— И его можно применить?
— Да, хоть сейчас.
Жермену хотелось схватить англичанина за плечи, трясти его
или по крайней мере пожать ему руку. Но он знал, что будет
смешон со своей немецкой сентиментальностью. Он просто
сказал:
— Вас послал нам сам бог!
— О, — удивленно отреагировал англичанин с ухмылкой,
что на английской шкале чувств приблизительно соответствует
восхищению, и осведомился: — Не ошибся ли мистер комму-
нистический партизан в выборе слова?
— Если слово бог вообще имеет смысл, — ответил весело
Жермен, — то лишь тот, что этот бог всегда на праведной сто-
роне, а праведная сторона в этой войне, капитан Джесси, это
мы и вы, не так ли?
— Если рассуждать подобным образом, то я согласен.
Настроение у Жермена было приподнятым, но Лебрюн не
разделял восторгов Жермена, хотя и ценил английское подкреп-
ление. Со свойственной ему прямотой он сказал англичанину:
— Мы были рады встретить вас здесь и принимаем ваше
предложение с благодарностью.
Англичанин выпустил в потолок мощное облако дыма и за-
тем сообщил, что им понадобится минут сорок, чтобы добраться
до места, где закопана взрывчатка, и распределить ее между
собой.
Не оставалось ничего спешного для обсуждения, и Жермен
посоветовал Лебрюну, который ужинал, снова лечь и попытаться
заснуть.
— Яс удовольствием прилягу, но спать не смогу, — посето-
вал Лебрюн.
Ф * ф
— Да, им наконец, удалось запеленговать мою рацию и ок-
ружить меня, — англичанин увлекся и не был теперь ни застен-
чив, ни сдержан. — Я радировал из дровяного сарая частной
хирургической клиники. Медсестра предупредила меня, но было
поздно. Речь шла о каких-то секундах. Из-за дров вокруг я не
решился взорвать передатчик. При бегстве я попал в освещен-
36
ную полосу. Они стреляли и одновременно с трех сторон про-
никли в клинику. Выхода я не видел. Немцы окружили здание.
У каждого выхода и окна — солдат с автоматом наготове. Они
перевернули клинику вверх дном, начиная с крыши и кончая
подвалом.
Медсестра спустила меня в пищевом лифте на два этажа ни-
же. Когда я услышал топот бегущей и орущей солдатни где-то
внизу, я выскочил из лифта и бросился в операционный зал.
Молоденький ассистент уставился на меня. Я разделся догола,
лег на операционный стол. Он колебался. В это время вошла
медсестра, включила большую операционную лампу, надела на
голову беспомощному, дрожащему ассистенту белую шапочку,
натянула белый халат и резиновые перчатки. Мне на лицо она
наложила эфирную маску, а готового упасть в обморок юнца
заставила взять в руки инструмент...
— А потом? — спросил Жермен.
— Да, а потом? — Англичанин улыбнулся. — Вскоре после
первого надреза в области аппендицита я потерял сознание. Ос-
тальное знаю лишь по рассказам сестры. Мне и теперь неиз-
вестно, есть ли у меня аппендицит или нет. Технического ди-
ректора и его секретаршу арестовали. Я слышал разговор про-
фессора с гестаповцем.
— Среди всех агентов, которых я знаю, •*— сказал гестапо-
вец, — существует лишь один тип, умеющий растворяться в воз-
духе. Это английский профессор.
— Он, вероятно, был уже далеко, когда вы прибыли, — ска-
зал врач.
— Я бы с вами согласился, если бы он не погасил двумя
выстрелами наши прожекторы, профессор. Для меня это остает-
ся загадкой — и самой крупной неудачей.
— Когда мы прощались, лечащий врач задержал мою руку
дольше, чем оправдывало наше шапочное знакомство. Друзья на
следующий день познакомили меня с нашей очаровательной хо-
зяйкой, мадемуазель Туро, которая с тех пор отобрала девя-
носто процентов моей самостоятельности.
Мари хотела бы знать, не использовал ли он остальные де-
сять на мероприятия, несовместимые с их джентльменским со-
глашением?
— Я лишь перенес взрывчатку в более благоприятное ме-
сто, — сказал англичанин. — А также забрал деньги, чтобы они
не промокли. Разве все это составляет хоть один процент само-
стоятельности?
— Из-за горстки динамита и пачки фальшивых денег, — Ма-
ри покачала головой, —- вы ставите на карту собственную жизнь!
37
— Деньги настоящие, не хуже динамита, — с удовольствием
ответил Икс П. Он повернулся к Жермену. — Впрочем, это при-
надлежит теперь вам, казначею моей новой части. Ими можно
оклеить машины, еду, оружие и людей.
Лебрюн и Жермен посмотрели ошеломленно друг на друга.
— Сколько же у вас денег? — вырвалось у Жермена.
— 124 350 франков в мелких купюрах французского банка.
Настоящих!
И снова пришлось Жермену взять себя в руки, чтобы в вос-
торге не похлопать англичанина по спине.
— Старина! — прозвучало наконец как признание в люб-
ви. — Именно тогда, когда наша касса пуста и мы бедны, как
церковные мыши!
— Конечно, вы должны мне выдать квитанцию для моего
начальства о полученной сумме.
— Мы готовы даже фюреру выдать квитанцию за получен-
ные трофейные или украденные деньги, — расёмеялся Жермен.
Немного удивленный бурной радостью, англичанин был до-
волен. С легкостью, которую трудно было ожидать от флегма-
тичного мужчины, он поднялся со стула, исчез в отверстии сте-
ны, а через две минуты снова появился в комнате. С наслажде-
нием разложил на столе пачки денег, запакованные в непромо-
каемые мешочки, и пересчитал их. Сумма соответствовала.
Мари подала Жермену лист бумаги и ручку. Жермен спро-
сил:
— От кого мы получили деньги, от секретного агента Икс II
или от английского офицера разведывательной службы капита-
на Джесси?
— Это безразлично, — монотонно ответил англичанин. —
Но Икс II звучит забавнее.
Жермену было тоже все равно, он выдал квитанцию на по-
лученную сумму в адрес партизанского отряда «Чапаев». Снача-
ла он дал подписать ее Лебрюну, который к своему имени до-
бавил «Член центрального руководства», и объяснил удивлен-
ной Мари:
— К сожалению, моя должность известна немцам, кроме то-
го, я убежден, что эта бумага не попадет в чужие руки.
Жермен передал Лебрюну и англичанину по четверти суммы,
рассовал по карманам причитающуюся ему часть, а остальное
оставил на столе для Вернера.
Когда Мари увидела, что Жермен посмотрел на часы и по-
давил зевоту, она сказала:
— Я понимаю, вы устали.
— Я должен сменить Вернера, — сказал Жермен.
38
Капитан Джесси энергично замотал головой.
— Я это сделаю потом. У меня было достаточно времени
для сна. Вам нужно знать: я консервативен, как большинство
британцев, а мы почти не верим в немецкую фантазию и юмор.
Вы немец, который, очевидно, одурачил другого немца, — это
может стать одной из историй, какие мы любим...
— Я был так ошеломлен,— сказал Лебрюн, — что почти не
понимал, что же происходит вокруг меня. Увидев тебя в этой
форме, чуть не потерял самообладание. Пока я стоял перед то-
бой, разное пронеслось у меня в голове.
— Вы не подозревали, — спросила Мари,— что вас должны
были похитить, мосье Лебрюн?
— Я ничего не знал о похищении, — ответил Лебрюн. —
Я получил записку, в которой говорилось, что я должен дер-
жаться, больше я ничего не знал.
— А вы не боялись, — спросила Мари у Жермена, — что
Лебрюн при встрече может невольно выдать вас?
Лебрюн ответил вместо Жермена:
— Опасность была. Но она была самой незначительной во
всей операции.
— У нас не было возможности, — сказал Жермен, — пере-
дать до похищения еще одну записку.
— А знаешь, — спросил Лебрюн задумчиво, — я до сих пор
не знаю, как записка попала ко мне в камеру?
Жермен покачал головой.
— Этого я тоже не знаю. С той частью подготовки я не
был связан.
Он очень устал, и ему не хотелось больше говорить. Но Ма-
ри спросила:
— А откуда взялась немецкая форма для мосье Лебрюна?
Голос Жермена зазвучал глуше:
— Самым уязвимым местом в нашей операции оказался
лейтенант Раснер. Судя по всему, он нам не доверял, считал
нас, возможно, за посланцев оппозиционной офицерской кли-
ки — у них теперь появилось это. Когда мы собрались ехать,
он вдруг попросил Лошмидта разрешить ему сопровождать нас
до казармы эсэсовцев в Рамо...
Мари спросила немного испуганно:
— И куда вы дели немца?
— Не беспокойтесь, мадемуазель, — успокоил ее Лебрюн. —
Он ассистировал при двух моих допросах. Теперь мы квиты, —
потом, помолчав, добавил: — К сожалению, времена, в которые
мы живем, не позволяют нам дать волю чувствам.
Мари наполнила стаканы легким розе. Она взяла бутылку
39
с одной из низких полок, где вино сохраняло комнатную тем-
пературу.
— Захватывающе, — сказал англичанин, потер руки и возве-
стил: — Теперь я отправляюсь наверх сменить мистера Верне-
ра, — он взял со стола пачки банкнотов. — Вы, мистер Дардуаи
мистер Лебрюн, должны лечь спать. День у вас был не из легких.
— Мосье Лебрюну лучше всего остаться здесь, на диване, —
распорядилась Мари. — Одеяло в ногах. Мосье Вернер будет
спать на тахте капитана. А вас, мосье Дардуа, я помещу ря-
дом, в комнате для гостей. Согласны?
Жермен попросил англичанину разбудить его через два часа,
чтобы он мог сменить его.
— Это сделаю я, — вмешался Лебрюн. — Я все равно не
сплю больше получаса подряд.
Англичанин ушел сменить Вернера на посту, а Лебрюн и
Жермен прошли на ощупь в ванную. Затем Жермен снова от-
вел товарища в курительную комнату и уложил.
В передней сидела Мари с мерцающей свечой в руке. Она
провела его в небольшую комнату, в слабом свете он не мог ее
рассмотреть. Единственное, что он увидел, была широкая фран-
цузская тахта.
— Могу ли я узнать, где будет ночевать хозяйка? — спро-
сил он.
— Зачем это вам?
— Потому что как ответственному за этот бивак мне ввере-
на и защита денег...
Свеча вывалилась из подсвечника от неосторожного движе-
ния и погасла. В темноте Мари взяла Жермена за руку и от-
вела в комнату для гостей.
— Чем же все-таки объяснить поведение вашего отца? —
спросил он. Были кое-какие неясности, с которыми он решил
покончить навсегда.
— Папа флиртует с немцами, — объяснила Мари, — из-за
экономических и даже политических мотивов. Я поддерживаю
эти встречи и считаю их лучшей маскировкой. — Спокойно, хо-
тя и слегка волнуясь, она продолжала: — Я поясню вам моти-
вы моего отца. Да, он сотрудничает с немцами, даже извлекает
из этого материальную выгоду. Немцы оккупировали Францию.
Одновременно он хочет победы союзников. Например, отец по-
строил громадный бетонный гараж на средиземноморском побе-
режье. Немцы замаскировали сооружение и использовали его
в качестве укрытия для сторожевых судов. Месяц тому назад
сооружение взлетело на воздух. Когда отец сегодня выполнял ва-
ше поручение, он знал, что вы и все ваши люди — коммунисты...
40
— Вовсе нет, — выдавил он, — что-то слишком уж осведом-
лен папаша Туро.
— Это так, — продолжала девушка, — несмотря на вмеша-
тельство кюре и на горсть социал-демократов. Отец считает, что
сначала надо изгнать немцев. Он промышленник с головы до
ног. Таким он хочет оставаться при любом правительстве.
В крайнем случае он найдет себе применение и в социалисти-
ческом обществе, которое он, впрочем, вряд ли себе может
представить. Хорошие руководители нужны при любом строе.
— Ваш отец не боится запутаться в этой тройственности? —
спросил Жермен.
— Отец боится только за меня. В первую мировую войну
он был майором резерва и трижды ранен. Сомневаюсь, если он
вообще знает чувство страха. Он в ресторане дал пощечину од-
ному пьяному офицеру...
Мари вдруг выпрямилась. И Жермену показалось, что кто-
то зовет ее. Оба прислушались.
Снова позвали, тихо, настойчиво. Мари соскочила с тахты
и сказала:
— Не беспокойтесь, это папа.
Но голос ее звучал взволнованно и неуверенно.
— Если он появился здесь среди ночи, значит что-то произо-
шло. — И она пошла на голос, навстречу отцу.
В комнату проникал слабый свет. Жермен медленно после-
довал за ней. На пороге он остановился и узнал мосье Туро,
державшего в руке фонарь, в сером пыльнике и спортивной шап-
ке. Он обнимал свою дочь.
— Девочка. Все будет хорошо. Я так и думал, что вы все
поедете сюда. Конечно, это было самым разумным.
Затем он поднял голову от волос Мари, и Жермен увидел,
что папаша Туро был бледен и тяжело дышал. Усталые, обве-
денные темными кругами глаза его почти без всякого выраже-
ния смотрели на Жермена.
Жермен все еще неподвижно стоял на пороге. За спиной он
услышал неуверенные, тяжелые шаги Лебрюна, он осторожно
приближался к двери. Лебрюн появился в неровном свете свечи,
которую держал в руке.
Папаша Туро заговорил первым.
— Пожалуйста, позови нашего друга, — сказал он Мари.
Мари исчезла по направлению к потайной лестнице. Папаша
Туро направил свою лампу на Лебрюна. Быстро опустил ее
снова.
— Простите, Лебрюн, — сказал он тихо, — я не знал, что
они вас... я должен был бы себе представить.
41
— Как вы проникли сюда незамеченным? — поинтересовался
Лебрюн.
— Сейчас, сейчас, — успокоил его старик и медленно опус-
тился в кресло. — Подождите мою дочь и англичанина.
— Наверху еще один наш товарищ, мосье Туро.
Это сообщение, казалось, не удивило Туро. Старик поднял
голову и сказал с плохо скрываемой улыбкой:
— Все же северный акцент выдает вас. Правда, у меня и то-
гда были сомнения: вы держались как-то не так. Француз дер-
жится по-другому.
Жермен поспешил направить разговор в другое русло.
— Ваше сообщение о пропавшем без вести сыне Лашмидта
было самым большим козырем. И все прошло гладко...
— Гладко! — взорвался папаша Туро. — Гладко, по-вашему.
За этого ублюдка Раснера, которого вы пришили, эсэсовцы согна-
ли уже сорок заложников! Сорок — за одного!
Он не договорил: в комнату вошли Мари, капитан Джесси
и Вернер. Туро кивнул англичанину и Вернеру.
Мари заметила, что отец был чем-то очень взволнован. Оче-
видно, прошел в дом потайным ходом.
— К сожалению, у нас нет времени, — сказал папаша Ту-
ро. — Вам всем придется сегодня ночью покинуть этот дом: не
сегодня-завтра сюда нагрянут немцы. Мадемуазель Мари-Луиза
проводит вас через потайной ход. Оттуда вам нужно будет прой-
ти вдоль малинника метров пятьсот. К месту, где стоит мой
«кадиллак». Бензина хватит на 250 километров. Особое разре-
шение на проезд лежит в ящике для перчаток. Только не пы-
тайтесь ехать по окраине Авиньона, иначе все пойдет прахом.
— Если я вас правильно понял, мосье Туро, — сказал Жер-
мен, — в эту ночь поиски будут проводиться только в Авиньоне
и его пригородах, а утром распространятся на всю местность?
Туро кивнул.
— Кажется, так, но у вас нет выбора. Нужно действовать.
Не спеша англичанин выбил свою трубку на клочок бу-
маги и снова спрятал ее в карман. Затем спросил у Туро:
— Как вы думаете, будет у нас еще минут сорок, чтобы сде-
лать небольшой крюк, мосье Туро?
Туро устало поднял плечи и задумался.
— Взрывчатку мы заберем как только кончится эта возня,
капитан, — ответил Жермен.
Капитан согласился:
— Прекрасно. Я иду наверх привести все в порядок. — И он
исчез.
42
В комнате молча сидели: французский промышленник,
французский и немецкий коммунисты. Никто не произносил
прощальных слов. Папаша Туро оставался для Жермена нере-
шенной загадкой.
Наступила короткая пауза.
— Каждый из нас надеется, что его подпольная работа льет
воду на его мельницу. Не следует на это закрывать глаза, —
сказал папаша Туро. — У нас, враждебных братьев — так как
мы теперь и враги и братья одновременно, — у нас есть что-то
и общее, что выходит за пределы трезвых расчетов. Дай бог,
чтобы мы смогли после войны в спокойствии обдумать эту тему.
Ответа папаша Туро не ждал.
Жермен и Вернер взяли свои автоматы, стоявшие у тахты,
и простились. Папаша Туро озабоченно смотрел им вслед.
Спуск к трубам центрального отопления Туро устроил в по-
луразвалившейся прачечной. Обычно дно было покрыто тонким
слоем грязной воды. Сейчас резервуар был пуст, и спуск от-
четливо просматривался.
Первой спустилась девушка. За ней последовал Вернер, по-
том Жермен. Ход был узким — не более метра вышиной. Чем
дальше Жермен полз за Вернером — каждый пользовался кар-
манным фонарем, — тем больше начинал уважать папашу Ту-
ро, который прополз здесь перед ними. Молча проползли пяте-
ро последний отрезок пути. Затем Мари вышла вперед, вынула
задвижку и приподняла потолок, с краев которого посыпалось
сено. Подождала немного, прислушиваясь, наконец вышла.
За ней последовали остальные.
На улице была непроглядная темень. Но через минуту глаза
привыкли к темноте и стали различать очертания малинового
кустарника.
Девушка торопила их.
Все молчали. Жермен в темноте на ощупь проверил готов-
ность каждого к походу.
Англичанин быстрым движением пожал девушке руку. За-
тем пошел вперед. За ним последовали Вернер и Лебрюн. Когда
Жермен взял руку Мари, она притянула его к себе и прошеп-
тала в ухо:
— Возвращайся с победой...
Силуэты мужчин растворились в ночи.
III.	Двойная игра
Поезд осторожно плелся на север. Осторожно и с частыми
передышками. Он сливался с ночью, и уже с расстояния пяти-
десяти метров его нельзя было различить: окна были затемне-
43
вы, а на трубу паровоза надет жестяной колпак, гасивший иск-
ры. Опасность исходила с неба — английские и американские
самолеты на бреющем полете. Но и на земле поджидала опас-
ность — мины французских маки.
Жермен привык к этому. Ему было безразлично, с каким
опозданием он приедет в Париж, на десять или на двадцать ча-
сов. Свою миссию в Авиньоне он выполнил. Наконец-то сможет
спать, забившись в угол.
Задание на первый взгляд получалось самое невинное, но
от него зависело множество жизней с той и другой стороны.
Итак, когда он понадобится, его найдут. Но для этого он дол-
жен обратиться к официанту вагона-ресторана.
Жермен пробирался, перешагивая через чемоданы, по узким
коридорам вагонов и выискивал уютное местечко. Под уютным
Жермен подразумевал купе без мрачных мужчин — они притя-
гивали, как магнит, гестаповцев и легионеров.
Наконец почти в конце поезда, в довольно старом вагоне —
Жермен уже потерял надежду — он обнаружил в слабо осве-
щенном купе только трех человек — двух девушек и спящего
крестьянина.
Когда Жермен вошел, девушки перестали болтать и недру-
желюбно посмотрели на пришельца. Спящий крестьянин без-
заботно вытянул свои ноги на второй скамье, так что возникло
опасение, как бы молодой человек не стал мишенью крестьян-
ских сапог.
Он устроился рядом с девушками. Завязался обычный, ни
к чему не обязывающий дорожный разговор. Неожиданно он
вспомнил о промахе, который мог стоить ему жизни, — он за-
был уничтожить свой старый паспорт. Новый, врученный ему
в привокзальном туалете, он толком еще не успел разглядеть.
Данные старого паспорта известны: они записаны в книге оте-
ля, в котором он ночевал. Взрыв в Авиньоне, похищение одного
из руководителей Сопротивления. Проверка за проверкой, а он
в этот момент никак не мог вспомнить собственное имя. «Черт
возьми, как же меня зовут?»
Слова «проверка документов» дошли до его сознания лишь
при повторном обращении немецкого фельджандарма. Паспорта
девушек и крестьянина он уже вернул.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал Жермен и машинально по-
лез в задний карман брюк. Когда пальцы коснулись обложек
паспортов, его бросило в жар. Была не была. Молча и быстро
выхватил паспорт, который показался ему менее мятым. Оказал-
ся нужный.
Жандарм краем глаза взглянул на документ. Живой чело-
44
век, казалось, интересовал его больше, чем его фотография на
паспорте. Он дерзко ответил на взгляд немца. Девушки сидели
с застывшими улыбками. Крестьянин обстоятельно и шумно
высморкался в огромный пестрый носовой платок.
Наконец жандарм оставил Жермена в покое. Четверо услы-
шали звук открывающейся двери в соседнем купе и облегченно
вздохнули. В туалете он зажег спичку, бросил горящего «Арис-
тида» в унитаз и спустил воду.
Возвращаясь в купе, Жермен встретил официанта, который
нес закрытый белой салфеткой поднос в вагон-ресторан. Он по-
хлопал официанта по плечу и подмигнул.
— Не перепадет ли чего-нибудь и нам, французам?
Официант подозрительно осмотрел Жермена и буркнул
сквозь зубы:
— Приходите попозже за девятый стол.
Спустя несколько минут он отправился в вагон-ресторан
к столу № 9, за которым сидели два немецких офицера. Они
расплатились и вскоре ушли.
Через некоторое время, заметив его, официант подошел
к столу. Покопавшись вилкой в тарелке с белой фасолью, он
обнаружил под ней настоящую свиную котлету.
Неожиданно заскрежетали тормоза, пивные стаканы опроки-
нулись, кофе выплеснулся из чашек. Одниз резко отбросило
назад и вдавило в кресла, других бросило на стол. Свет погас.
Ему все это было знакомо: начался налет английских бом-
бардировщиков.
Чтобы избежать толкотни в ^тамбурах, когда каждый пытал-
ся выбраться из вагонов, он спрыгнул на насыпь и побежал
назад к своему вагону.
Английские самолеты беспорядочно сбрасывали бомбы где-то
в районе железнодорожного моста, который они недавно про-
ехали.
Надо возвращаться к своему столу. С кем его сведет судьба
на этот раз? Он вошел в вагон-ресторан, когда прозвучала
команда отбоя и пассажиры торопливо протискивались в мед-
ленно движущийся поезд.
Когда включили свет, он удивленно заметил, что сидит за
столом не один. Немецкий офицер — майор военно-воздушных
сил — удобно откинулся на -подушки и курил сигару. На удив-
ление майор ответил веселой усмешкой и дружески кивнул.
На ужасном французском языке он сказал:
— Я надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я сел
за ваш стол, мосье?
— Почему же? — ответил он. — Место свободно.
45
Жермен пустил пробный шар, который одновременно был
паролем: он сказал, что только в ресторане он мог бы риск-
нуть вступить в разговор с немецким офицером. В любом другом
месте он обязан быть очень сдержанным. Майор, конечно, зна-
ет, в чем дело: даже невинный деловой разговор с немецким
офицером не пройдет даром. И при случае ему это припомнят.
Тем более, в эти недели.
— При случае? — немец поднял удивленно брови. — Вы имее-
те в виду предстоящее отступление немцев, не так ли?
Майор еще все улыбался, но ему показалось, что улыбка
из атакующей превратилась в меланхолическую. Он округлил
глаза и усмехнулся:
— В военных делах я чистый профан. У меня по горло соб-
ственных забот.
— И они?
— Шерстяная одежда для детей.
Теперь улыбка немца приобрела печальный оттенок. Вместо
ответа майор открыл бутылку бургундского и наполнил стаканы
до краев. Майор перегнулся через стол и сказал:
— Что заботы французов? Никто не имеет ни малейшего
представления, что происходит в его стране, никто не заботит-
ся о том, будет ли завтра новая Франция или может быть
единое паневропейское кладбище. Так выпьем за прославленную
прямоту французов!
Офицер выпил свой стакан залпом.
К комическому трагизму или трагическому комизму — то,
что он, немец — борец против Гитлера, должен был' перед дру-
гим немцем, носившим форму Гитлера, разыгрывать француза, —
он давно привык. Но здесь прозвучали нотки, которые застави-
ли его призадуматься.
— Ну если ты ничем другим не занимаешься, кроме про-
дажи детских шерстяных вещичек, — в раздумье сказал он, —
то вряд ли у тебя возникнут другие заботы, кроме забот, каса-
ющихся твоей профессии.
Но майор возразил:
— Я вижу, что вы не тот человек, для которого шерстяная
детская одежда является смыслом жизни. Я знаю, что в эти
дни каждый француз серьезно думает о будущем. Многие не
только думают, но и действуют. Против нас. И то, что они дела-
ют, влияет на ход войны. Меня удручает, что, кажется, ни
один француз больше не верит в существование хотя бы одного
порядочного немца.
Он откинулся назад и снова наполнил стаканы. Затем сказал
деловито:
46
— Мы, немцы, так приучены к повиновению, что у нас ни-
что не изменится, если после войны с нами все — вы тоже —
будут обращаться как с кучей отбросов. — К его тону и улыбке
примешался юмор висельника: — У французов за плечами пол-
тора века борьбы за демократию. Если вы нам, неуклюжим тев-
тонам, не поможете и не покажете, как это делается — демо-
кратия, мы никогда этому не научимся. Я прошу вас как отец
троих детей, — он вынул из бумажника семейные фотографии
и разложил их перед собой. — Я прошу вас ответить, как част-
ное лицо, как француз, в таком отчаянном положении, как на-
ше, что бы вы стали делать? Что бы вы стали делать, если бы
случайно оказались немцем. Это так трудно себе представить,
не так ли? И в Германии есть люди вашего возраста, которые
торгуют детской шерстяной одеждой и не хотят иметь ничего
общего с политикой. Хотят! Гитлер и его тысячелетие не спра-
шивали о их желании. Они дали нам в руки оружие и сказа-
ли: «Иди подыхай за него! Он Германия! А если он падет, па-
дет Германия!» Что бы в этом случае сделал мосье? Да, вы так
и не назвали мне свое имя?
— Меня зовут Раво, — просто ответил он.
— Чудесно, — проговорил майор, как бы припоминая что-
то. — Видите ли, это мои дочери, а это младший сын. Старший
был ранен, и я не знаю, где он сейчас.
— А это? — Жермен показал на полненькую блондинку лет
сорока.
— Это моя жена. Она была певицей. Война повредила ей
голос. Уже два года она не поет, не может больше петь..»
Жермен вернул майору фотографии.
— Я понимаю.
Взгляд майора был откровенно просящим и резко контрас-
тировал с яркой, вызывающей формой майора военно-воздуш-
ных сил.
— Напрягите всю вашу фантазию, мосье Раво, и попробуйте
встать на место гражданина великой Германской империи, ко-
торый хочет знать, что бы он смог уже сегодня сделать. Или он
должен спокойно лежать под ножом гильотины, косясь время
от времени вверх, когда же он наконец опустится?
У Жермена давно чесался язык преподнести офицеру пару
шокирующих истин о дальнейшем ходе мировой истории, но он
продолжал попеременно то по-французски, то по-немецки: он не
знает, что мосье комендант от него хочет. В свою очередь, он
хотел бы узнать, каким образом французское обозначение ран-
га коменданта соответствует в немецком майору.
— Вы смеетесь надо мной? — спросил серьезно майор. —
47
Речь идет о проверке правильности масштабов так называемого
человеческого разума. Я хотел бы услышать искреннее мнение
первого попавшегося француза из народа, чтобы решить, спо-
собен ли я, инженер Гильдебрандт, к нормальному мышлению.
Франция, страна классического здравого человеческого мышле-
ния.
Последние следы улыбки, горькой улыбки побежденного, ис-
чезли с лица майора. Он не пытался уйти от ответа, он просто
молчал. Тогда немецкий офицер произнес слова, которые даже
у хладнокровно думающего Жермена вызвали нечто вроде сочув-
ствия.
— Если вы — я подразумеваю всех, кого Гитлер сделал врага-
ми Германии, — если вы откажете нам в помощи и не укажете,
где и в чем искать спасение, выход, тогда нечего и удивлять-
ся, что * тупой немецкий автомат» останется ужасной и наводя-
щей ужас действительностью. Пропаганда союзников из Лондо-
на да и другие радиостанции в течение многих лет повторяют,
что немцы не способны понять своего положения, не способны
делать трезвые выводы, не способны к освобождающей инициа-
тиве. Мы несемся с опущенной головой навстречу катастрофе,
как раненый бык на блестящую шпагу тореадора. Теперь один
немецкий офицер делает попытку не согласиться с этим жесто-
ким приговором и умоляет о совете — и что же? Его высмеи-
вают, ему не верят, от него отворачиваются. Результат: мы про-
должаем играть роль больных амоком, пока вся Европа не пре-
вратится в развалины. И тогда чудовищная вина ляжет только
на нас, немцев.
Он слушал майора и прикидывал, что знает об этом челове-
ке. Товарищи из разведки Сопротивления узнали: майор Гиль-
дебрандт, занимающий ответственный пост в штабе военно-воз-
душных сил в Париже, ищет контактов с Сопротивлением, но
это могло быть и провокацией.
Он начал с похвал немецкой дисциплине и воспитанию — ка-
чествам, благодаря которым Германия, как известно, всегда
одерживала победы. Немецкому послушанию он противопоставил
известную французскую разболтанность, противоречия, индиви-
дуализм, желания решать все самому, не поддающийся учету
мятежный дух. Всем этим малодостойным и, по существу,
антинациональным недостаткам характера французов Франция
обязана в конечном счете поражением в 1940 году. Наконец ку-
да бы это завело, если бы он, побежденный француз, указывал
победителю на поведение, которое находится в полном проти-
воречии со всеми традициями, обычаями и моральными устоя-
ми родины победителя?
48
Майор Гильдебрандт не считал себя вершителем судеб, хо-
тя геббельсовская пропаганда внушала ему подобные мысли
ежедневно, поэтому он попросил Жермена перейти к главному.
Снова погас свет. Поезд остановился. Но тревога оказалась лож-
ной. Немногие пассажиры, покинувшие поезд, снова поодиночке
возвращались на свои места.
Майор Гильдебрандт и Жермен молча выпили еще по стака-
ну бургундского. Он почувствовал на своей руке, как будто
другой прочел его мысли, руку майора. Лишь легкое пожатие,
но достаточное, чтобы заставить его отказаться от своего наме-
рения сбежать. Снова зажегся свет, поезд тронулся, он начал
тихо излагать наклонившемуся к нему майору французскую ло-
гику. Данные годового производства стали в Германии он сопо-
ставлял с производством стали в Америке, Англии, Советском
Союзе, Австралии и других странах, находящихся с Германией
в состоянии войны. Численность населения, тоннаж судов, про-
изводство самолетов, хлеба — все, как выяснилось, не ускользну-
ло от внимания торговца детской одеждой.
— Остаются моральные факторы» — сказал он. — Как извест-
но, народ оккупированной страны работает на победителя мед-
ленней и хуже, чем на себя. Необходимо учесть, что кривая
опустошений и потерь производства на территории, находящей-
ся под властью немцев, в результате событий и враждебных
действий сильно растет. Из этого следует — я пытаюсь теперь
думать о Германии с позиций француза — единственный вывод:
немедленно окончить войну, которая бесперспективна.
— Хорошо, хорошо! — послышалось хрипло в ответ. —
Но как, как же?!
— Но я еще не кончил, — продолжал он деловым тоном. —
Мы, французы, размышляем так: Франция должна жить, сле-
довательно, война должна капут.
— Следовательно, восстание! Мятеж! Путч!
— Я не знаю, как это называют немцы.
— Вы думаете, мосье Раво, что немцы могли бы это сде-
лать? Но вы же знаете, что я ищу решение не только для се-
бя, но и для моей страны. Конечно, если подобное решение вооб-
ще возможно за пять минут до двенадцати. В чем я очень со-
мневаюсь.
Майор снова осушил свой стакан. Затем он посмотрел на
Жермена блестящими глазами — испуганное смятение в .них
показалось ему искренним. И все же он некоторое время коле-
бался, боясь провокации, прежде чем рискнул — по-француз-
ски — неопределенно намекнуть на активность национального
комитета «Свободной Германии».
4 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5	49
Дважды он сам пережил подобное. Он знал: каждое предло-
жение должно быть не раз продумано и что рецепт, хороший
еще вчера, сегодня применять нельзя ни в коем случае. Соб-
ственно говоря, весь разговор с майором противоречил заданию,
с которым он был в Авиньоне. Но это задание было выполне-
но. А побочно всегда было задание по своему усмотрению ис-
пользовать любую возможность, чтобы выломать еще одно коле-
сико из гитлеровской военной машины. Особенно теперь, в эти
недели, когда мощные удары на Восточном фронте начали за-
ключительную фазу этой кровавой войны. Возможно, господин
Гильдебрандт воплощал такое надломанное колесико, которое
благодаря нацеленному удару вылетит из большого смертонос-
ного привода.
Все это пронеслось за долю секунды: всегда лишь одно за-
дание, никогда два сразу. Может, он зря намекнул о «Свободной
Германии»?
Ответ майора последовал с некоторым запозданием:
— Большинство из нас в это не верит. Но то, что семьи каж-
дого пленного офицера, выступающего по московскому радио,
немедленно попадают в концлагеря, это не может быть просто
слухами, — майор перегнулся через столик и зашептал: — Кро-
ме того, этот, как вы говорите, «комитет» пользуется покрови-
тельством Москвы и находится за линией русского фронта, все-
го-навсего в каких-нибудь 3500 километрах от нашего паршиво-
го вагона-ресторана. Путь туда лежит через русский плен, а
это несколько затруднительно не только в географическом отно-
шении.
Майор замолчал, не ожидая, очевидно, возражений. Окинув
вагон взглядом, он продолжал:
— Я вижу в данный момент только две возможности, мосье
Раво. Одну я уже упомянул: подохнуть, как диктует закон»
Майор колебался. Мгновение он сидел выпрямившись. Затем
протянул через стол обе руки и притянул к себе Жермена.
Он посмотрел ему в глаза. И, убедившись, что тот не пытается
уйти от его взгляда, сказал очень тихо, выделяя каждое слово:
— Я бы не хотел умирать за Гитлера, хватит погибшего сы-
на... — голос майора дрогнул. — Я знаю, что существуют фран-
цузские партизанские соединения. Я без колебаний сдался бы
им в плен, если бы не опасался, что меня как офицера пристре-
лят. Эта возможность у меня всегда в запасе.
В искренности майора Жермен не сомневался. У этого чело-
века спала с глаз пелена. Он видел с ужасом неизбежный конец
и делал отчаянную попытку, которая могла стоить ему жизни,
избежать этой участи. Но во имя чего спасать шкуру майора?
50
Спасти жизнь одного человека и позволить фантастам поднять
в воздух Париж. Нет, майор Гильдебрандт должен работать
в щтабе по-прежнему, но под контролем движения Сопротивле-
ний. Париж во что бы то ни стало должен быть спасен! Он дал
понять майору, что возможность более благоприятного момента
для подобного разговора у них еще будет.
— Конечно, я маленький человек, — сказал Жермен, — и не
в состоянии дать вам разумный совет. Ведь не предполагаете
же вы всерьез, что любой француз поддерживает связь с парти-
занами и ему стоит только снять телефонную трубку, чтобы до-
говориться с шефом маки о встрече.
Майор заверил его, что готов дать любое доказательство
своей искренности. Это заставило Жермена насторожиться. Мо-
жет, майор — подсадная утка гестапо? Он сухо сделал замеча-
ние, которым надеялся закончить разговор:
— Я сделаю все. Может быть, французские люди и потре-
буют доказательств. Я не знаю, но, может быть, они потребуют.
— Хорошо, хорошо, — ответил майор, — я готов. — Затем
он написал на клочке бумаги номер полевой почты и протянул
его Жермену. — Смогу ли я застать вас в Париже? Я сам все
время в разъездах...
— Я тоже всю жизнь на колесах, — ответил он, — живу
постоянно не в Париже, а на севере, у бельгийской границы,
куда сейчас из-за военных событий вряд ли можно добраться.
В Париже лучше останавливаться — да, простите меня и пра-
вильно поймите—останавливаться преимущественно у дам с опре-
деленной репутацией. Это гораздо дешевле, чем содержание соб-
ственной квартиры. Ведь почти три четверти года я в разъездах.
Майор Гильдебрандт рассмеялся. Впервые он смеялся звонко
и почти беззаботно. Затем осушил свой стакан и неожиданно
сказал:
— Доверие за доверие, Раво. Я, правда, женат, как вы знае-
те. Но я хотел бы видеть мужчину, который месяцами живет
в Париже и не имеет подруги! Она очаровательное существо,
молодая, темпераментная, с волосами цвета красного дерева, —
сказал он, с трудом ворочая отяжелевшим языком.
Жермен, который пил гораздо осмотрительней, отметил пер-
вые признаки приподнятого настроения. Видя, что бургундское
начало действовать на соседа, он вовремя затормозил: с этого
момента он лишь пригублял свое вино.
* * *
В вагоне для него не осталось даже самого скромного мес-
течка. Спутницы спали. Он уже собирался осторожно выйти
4*
51
в коридор, когда крестьянин подмигнул ему и показал на свою
скамью.
Оба свернулись в своих углах, подтянув ноги, упираясь в се-
редине скамьи ногами друг в друга.
Через несколько секунд он уже крепко спал. Страшный
взрыв швырнул его на пол. В окно купе заглядывало бледное,
зелено-серое небо. Дверь купе была распахнута, сквозило. В ушах
стучало и гремело. Он попробовал покачать головой и ощупал
левое колено, где начала локализоваться боль. Пальцы ощутили
что-то влажное. Боль усиливалась. Садясь, Жермен заметил, что
под руками стекло. Он огляделся: осколки стекла на скамейке и
на полу. Неожиданно он услышал за спиной женский голос.
Очнулся Жермен на железной койке. Пахло эфиром. Слева
и справа от него стояло множество таких же кроватей.
Он не шевельнулся. Сначала надо было выяснить: где он,
что с ним? Выработанная годами осторожность автоматически
заставляла его так действовать. Бессвязные воспоминания сли-
лись в единый упорядоченный поток: попойка с майором, же-
лающим сотрудничать с Сопротивлением, возвращение в купе,
спящие девушки, крестьянин на скамье, неожиданная боль.
Теперь он находился, следовательно, в госпитале в Левре,
очевидно, с другими ранеными из поезда. Далеко за Сеной,
в тумане, возвышался силуэт Эйфелевой башни.
Что с его коленом? Почему он потерял сознание? Он вооб-
ще не так-то легко терял сознание. Роются ли немцы в бумагах
пациентов? Долго они продержат меня здесь? Где теперь Вос-
точный фронт?
Ни от соседа справа, ни от соседа слева нечего было ожи-
дать ответа. Череп одного был забинтован Марлей, другой —
тощий старик, уставился испуганным взглядом в потолок.
Распахнулась дверь, и стая в белых халатах влилась в зал.
Впереди лысый карлик в толстых черных очках. Шеф направил-
ся — а за ним и его свита — к постели у передней стены зала.
Он не видел, кто там лежит и что произошло. Белые спины
ассистентов скрыли и койку и карлика. Через несколько секунд
свора двинулась дальше, не по порядку от койки к койке,
а то вправо, то влево. Вдруг Жермен увидел себя окруженным.
Карлик вытянул большую лысую голову на тонкой шее и накло-
нился к его лицу. Он приподнял веки Жермена, и его губы
растянулись в широкую, добродушную улыбку. Большие креп-
кие белые зубы сверкали, вселяя уверенность.
— Хорошо, — сказал шеф, — очухался. Хорошо. Где болит?
Или мы можем уже вас выбросить? Видите ли, не хватает
коек, мосье Раво. Война.
52
— Что с моим коленом, доктор? — спросил он.
— Дырочка, — проговорил карлик. — Уже зашили. Торчал
кусок оконной рамы, который задел вену. Большая потеря кро-
ви. Отсюда длительный обморок. Если вы себя так же хорошо
чувствуете, как выглядите, то в конце недели сможете этому
бальному залу сказать адью. Жажда?
- Да.
— Сестра Анжелика! Дайте раненому что-нибудь попить.
— Да, мосье профессор.
Затем карлик взглядом как бы раздвинул свое окружение, и
ему был открыт проход. Прежде чем окончательно отойти, он
еще раз повернулся к нему.
— Следующий раз поезжайте спальным вагоном. Там обыч-
но половина осколков остается в мягкой обивке.
Не успел приятный человек с белой сворой отойти, как сест-
ра Анжелика принесла большой стакан сока. Жермен спросил
ее, почему врачи вздохнули с таким облегчением.
— Потому что вы утратили дар речи, мосье.
— Как это можно было установить, сестричка? Я же все
время был без сознания. Или вы здесь привыкли к тому, что
находящиеся без сознания выступают с речами?
Сестра не ответила.
Большую часть последующих дней Жермен проспал, так что
время ему не показалось долгим. Всг.оре карлик в очках после
беглого осмотра протянул руку и сказал:
— Слава богу, господин Раво. Щадите колено еще недельки
две. А потом, как уже говорилось: только спальный вагон!
Жермена по выходе из госпиталя интересовало прежде всего
военное положение. Немцев теснили на всех участках фронта.
На атлантическом побережье образовались котлы, мимо которых
союзники" маршировали на восток. Окружение и окончательный
разгром немцев взяли на себя части маки.
Ты справился с первой частью задания, сказали ему.
По крайней мере стало совершенно ясно: майор люфтваффе
ищет контактов с Сопротивление^. Скорее всего он нащупывает
ниточку, ведущую к де Голлю или англичанам. Но уж никак
не к коммунистам.
Из Берлина должны прибыть подрывники. Французам не
доверяют, взрывчатку закладывают под промышленные корпуса
и жилые помещения только немецкие специалисты. Гитлер
приказал Париж сровнять с землей в случае немецкого отступ-
ления. Нужно любой ценой достать схему, по которой гитлеров-
цы собираются взорвать Париж. Жермен тщательно разработал
план. Он собирался сыграть не только на политических симпа-
53
тиях майора, ставка делалась и на его личные увлечения. Те-
перь Жермен действовал не вслепую: по его просьбе разведка
изучила каждый шаг Гильдебрандта.
Но неожиданная новость спутала все карты Жермена.
Новость была ошеломляющей. Гестапо арестовало папашу
Туро. Не то, что сама новость ошеломила Жермена, — кого уди-
вит сообщение, что фашисты арестовали честного человека? —
а приказ: любой ценой вырвать Туро из лап гестапо. Из Авиньо-
на он перевезен в Лион. Итак, Лион!
IV.	Встреча в Лионе
После высадки в Нормандии английских, американских и
деголлевских войск в Центральной Франции продолжали курси-
ровать редкие поезда, но и те были теперь смешанными соста-
вами: вагон французского гражданского населения, вагон не-
мецких военных. По мнению фашистского верховного командова-
ния, это должно было удержать партизан от подрывов поездов,
а американцев и англичан от бомбардировки этих составов. Ко-
нечно, поезда взлетали в воздух, обстреливались пикирующими
самолетами.
Поезд медленно набирал скорость, и это позволило Жермену
вскочить в него в конце перрона: все в порядке — за ним не
следят. Стоя на ступеньке, он внимательно наблюдал, не сядет
ли кто еще в поезд. Никто не сел: все пока шло гладко.
В туалете он привел себя в порядок: сдвинул набок жест-
кую черную шляпу с поднятыми полями, поправил каштановые
усики а-ля Адольф, белоснежный платок как бы случайно вы-
глядывал из кармана. Не спеша оправил чехол зонта, вытянул
из рукавов накрахмаленные белые манжеты настолько, чтобы
они были видны, но не обращали на себя внимание, смахнул
пылинки с темно-синего костюма.
Небрежно и с беззаботным, веселым лицом человека, миро-
вые события для которого значат меньше, чем цветок орхидеи
в петлице, он шел по вагону первого класса, заглядывая со
скучающим видом в купе в поисках свободного местечка.
В одном из купе оказалось свободное место. Справа у окна си-
дела бледная женщина с большими темными глазами.
— Это место свободно? — спросил Жермен.
Но ответить она не успела: дверь куце распахнулась, и на
пороге вырос эсэсовский офицер. Два солдата с автоматами на
шее сопровождали его. Офицер щелкнул пальцами — недвусмыс-
ленный жест, отработанный и уверенный, — предъявите доку-
менты. Взгляд офицера не был ни злым, ни надменным, скорее
всего равнодушным, но и в равнодушии его сквозило невыска-
54
занное: плевать мне на ваши документы. Немец вернул Жер-
мену два паспорта — его собственный и смуглой попутчицы.
— Или он психолог, или я болван, — сказал Жермен, воз-
вращая паспорт соседке, и добавил после паузы: — Он считает
нас идеальной парой.
Женщина, заинтересованная неожиданными выводами муж-
чины, севшего рядом, мельком прочла его имя в паспорте, кото-
рый он все еще держал в руке: Аристид Делиньи, инженер по
мостам и дорогам.
— С каких пор инженеры-дорожники разбираются в психо-
логии? — спросила она.
— А разве вы так не считаете? — вопросом на вопрос
ответил он.
— Как я должна это понимать?
Жермен поднялся и предложил своей соседке сопровождать
его в вагон-ресторан, чтобы поужинать. Действительно ли жен-
щина была ошеломлена такой стремительной решимостью мо-
лодого человека или только делала вид, этого он бы не смог
сказать в тот момент, но это казалось ему не имеющим зна-
чения.
В вагоне-ресторане им пришлось ждать, пока освободятся
места. Больше половины посетителей были немецкие офицеры.
Наконец у окна освободилось два места.
В этот момент толчок поезда перемешал пассажиров. Скуд-
ное освещение погасло. Заскрежетали тормоза и остановились.
Шум голосов, проклятия на немецком языке, топот ног, повто-
ряющиеся крики: «Все из поезда! В укрытие!»
Жермен и его спутница очутились вдруг на насыпи. Как они
вырвались из поезда, этого они и сами не могли бы сказать.
Они лежали за кустами и прислушивались. В ночном небе слы-
шалось осиное жужжание приближающихся истребителей, кото-
рое стремительно нарастало. Он поднял свою соседку с земли и
потянул за собой. Вдоль поезда ударила пулеметная очередь.
Оба бросились на землю, Жермен прижал голову женщины
к траве. Второй истребитель изрешетил обшивку вагонов и
исчез. Немцы привели свои пулеметы в боевую готовность и
открыли огонь, но стрельба звучала как-то невнушительно. Пу-
лемет, казалось, захлебнулся, и стрельба прекратилась. Само-
леты возвращались еще трижды, но пулеметы молчали. Насту-
пила тишина. В темноте безлунной ночи можно было различить
поднимающиеся с земли тени, все они двигались по направле-
нию к поезду. Немецкие команды зазвучали громче.
— Спасибо. У вас, кажется, есть опыт, я еду впервые в та-
ком смешанном поезде.
55
— Как тебя зовут?
Женщина молчала, и они медленно пробирались к поезду.
В темноте они чуть не налетели на мужчину, который, ругаясь,
поднимался с земли. Это был француз.
— Сколько времени понадобится этим бошам, чтобы понять:
их грязная война проиграна.
Жермен дружественно ответил мужчине:
— Вам повезло, что я француз: если бы это услышал не-
мец, вам бы пришлось сказать прощай нашей прекрасной
Франции.
— Плевать, — пробурчал старик и побрел к своему вагону.
В то время как он помогал своей спутнице забраться на
высокую подножку, она наклонилась к нему:
— Меня зовут Ариадна.
Но он-то знал, что она такая же Ариадна, как он Аристид,
но это не возбудило в нем ни малейшего подозрения. Она под-
тянулась на железных поручнях и вскрикнула. Ее нога наткну-
лась на женщину, которая лежала на полу. По залитому кровью
лицу скользнул луч фонаря. Перед женщиной стоял на коле-
нях мужчина в гражданском. Он ощупывал пульс и вытирал
ватой кровь с виска.
Жермен молча смотрел на лежащую женщину. Лицо у него
побледнело. Его губы, ставшие вдруг тонкими, вздрагивали.
Из соседнего вагона привели немецкого военного врача. Он на-
клонился, потребовал, чтобы француз посветил в глаза раненой,
поднял веко, закрыл его, пощупал пульс и сказал по-француз-
ски: «Умерла». Затем выпрямился, на секунду коснулся правой
рукой края фуражки, повернулся на каблуках и вернулся в не-
мецкий вагон.
Они медленно вернулись на свои места. Молчали. Каждый
думал о своем. На одной из маленьких станций — скорый 507
уже в четвертый раз изменил маршрут и часто останавливался
на маленьких полустанках — убитых при налете и раненых
куда-то унесли на носилках. Среди пассажиров ходили различ-
ные слухи о потерях немцев. Одни утверждали, что видели по
крайней мере десяток раненых солдат, другие, наоборот, уве-
ряли, что оккупанты, дескать, носят под одеждой стальные
жилеты — это делает их неуязвимыми при налетах партизан.
Но следы английских пулеметов видели все: разбитые окна,
дыры в потолке и стенах вагонов. То тут, то там рассматривал
кто-нибудь, извлекая из чемоданов, дыры в нижнем белье, туф-
лях и дорожных несессерах. Но никто не жаловался. У чемода-
на Ариадны была оторвана ручка.
56
* * ♦
Поезд в ночи шел еще осторожней. Седовласая дама напро-
тив в задумчивости выщипывала вату из разодранного пулей
сиденья. Это занятие, казалось, доставляло ей удовольствие.
Усталые черты ее лица расслабила довольная улыбка. Осмыс-
лив происходящее, она испуганно и смущенно осмотрелась во-
круг и быстро затолкала в дырку выщипанную вату. Затем
несколько раз нежно провела пальцами по сиденью и посмот-
рела на соседей по купе извиняющимся взглядом.
Он долго боролся со сном. Нервное напряжение последних
дней давало себя знать, и он заснул. Едва он прикорнул, как
снова проснулся. Было темно, и он долго не мог сообразить,
где же он находится, что с ним. Обливаясь потом, Аристид
уставился в лицо женщины. Ее глаза отливали стальной голу-
бизной, как две вызывающих мишени. На ее пшеничных воло-
сах была небрежно надета фуражка эсэсовского офицера с от-
вратительным пауком на белом фоне в красном кругу. Женщи-
на — это была Мата Хари и Ева Браун одновременно —
приказала ему встать, защелкнула на руках наручники.
При этом уголки ее рта, похожего на лезвие тевтонского меча,
искривились в усмешке.
— И это называется партизан, маки, террорист, попался на
дешевую удочку.
Затем рот странной женщины открылся, как жерло пушки.
Раздался резкий смех, который заставил застыть кровь в жи-
лах. В купе втолкнули папашу Туро и Жюльена. Их руки были
связаны за спиной, на лицах — кровоподтеки: следы пыток.
В их распухших с кровавыми прожилками глазах было жесто-
кое обвинение. Глаза, казалось, кричали: «Ты предал нас.
Они нас повесят! Они будут нас вешать, вешать! Потому что
ты связался с бабой. Ты предаешь товарищей, ты недостоин
доверия, которое тебе оказывает партия. У тебя есть связи, и
ты можешь узнать, когда и куда нас перевезут. Лишь ты
знаешь нас, поэтому тебе поручена операция спасти нас от каз-
ни... А что делаешь ты?! Бросаешься в объятия первой попав-
шейся нацистской шлюхи!» Затем папаша Туро и Жюльен плю-
нули ему в лицо и исчезли. Гитлеровская фурия тоже куда-то
исчезла, появился долговязый эсэсовец с широкими, как шкаф,
плечами. Он скрежетал зубами, а его руки гориллы запихивали
голову Жермена в мешок с мукой все глубже и глубже...
Когда ему уже совсем не хватало воздуха, и он знал, что за-
дохнется в следующую минуту, откуда-то издалека он услышал,
как немка констатировала его смерть: «Ну, теперь капут».
67
Отчаянным усилием он попытался высвободить зарытую
в муку голову из железных тисков гориллы. Он выпрямился,
открыл глаза... и увидел улыбающееся лицо Ариадны. Украдкой
он вытер рукавом пот со лба. Потом долго лежал с открытыми
глазами, чтобы не увидеть вновь этот ночной кошмар.
На одном из полустанков ночью сошли двое пассажиров.
Жермен скатал в валик свое пальто и положил его под голову.
Молодая женщина пересела на освободившуюся скамейку.
Ариадна, которая, вероятно, даже не прикорнула, улеглась и
тотчас заснула. Он рассматривал спокойные красивые черты
спящей женщины. Чувство какой-то радости охватило его, но
на душе стало грустнее. Затем он устроился в своем углу и
отвернулся к стене.
Он проснулся, когда уже был день. Женщина сидела напро-
тив него и читала. Она подняла голову, посмотрела на него и
рассмеялась. У нее были красивые ровные зубы, блестевшие на
солнце.
— Ну и нервы у вас!
— Нервы? Не понимаю.
— Проспали нападение партизан, стрельбу, которую мы все
считали последней в нашей жизни. Проспали мину, через кото-
рую мы проехали и которая подняла в воздух следующий ва-
гон. Вы понимаете, что я говорю: ваши нервы я хотела бы
иметь! — Она засмеялась. — Если нам повезет, то, может быть,
мы получим еще обед, сейчас самое время.
— Когда мы будем в Лионе? — спросил он и пожалел:
откуда она могла это знать.
— Раньше поезд шел шесть часов, — ответила женщина
с улыбкой. — Мы едем уже больше семнадцати, и, насколько
я знаю местность, она ничего общего с Лионом не имеет.
♦ * *
Уже второй раз стемнело когда наконец поезд вошел
в главный лионский вокзал.
Еще два дня назад она и не думала прерывать своего пу-
тешествия в Лионе, а лишь перейти на другой перрон, через
несколько часов отправиться дальше с поездом на Шамони.
Там ее ждут, она хотела немного отдохнуть от трудностей воен-
ной жизни в парижской больнице: не видеть умирающих, тру-
пы, голодающих, чья участь была решена. Не видеть нервных,
кроющих матом врачей, которые не могли смириться с отсут-
ствием самого необходимого и срывали свою злость на сестрах.
Операционная сестра Марго — так звали женщину в действи-
тельности — хотела несколько недель побыть на свежем воз-
духе, попить молока, выспаться, не думать о немцах, о войне.
58
И вот перед ней стоял на вокзальной площади в ночном Лионе
этот чужой галантный молодой человек. Вместе с десятком
других пассажиров они ждали, не появится ли такси. О том,
куда они поедут, не было сказано ни слова. Женщине казалось,
что в разговоре с собственной совестью она победила. Какой
толк, наконец, все время слышать: подумай о своем хорошем
воспитании. Какое это имело теперь значение? Марго надоели
размышления и взвешивания. Повсюду была война, нужда, го-
лод, страх, отчаяние, страдание, всегда только страдание,
всегда только страх. Не было уверенности, одни смелые надеж-
ды, которые слишком часто не сбывались. И был этот незнако-
мец, правда, немного странный, но мужественный, уверенный
в себе, как человек, который знал, зачем он живет, зачем вооб-
ще живут люди, авантюрист с веселыми глазами — они всегда
выискивали слабинку у людей и весело подмигивали, когда на-
ходили ее. Он был дерзок, но симпатичен. И было еще что-то:
женщина чувствовала странное и давно забытое чувство уве-
ренности от его близости.
♦ * *
Из переполненного такси вышли последние пассажиры.
Они остались одни, но все еще не знали, куда ехать. Черново-
лосый шофер такси охотно сообщил, что ни в одном лионском
отеле лучше и не пытаться найти свободные номера. Кроме
того, его время на исходе: он не может без конца ездить по
ночному городу, того и жди, что тебя немецкий патруль оста-
новит. Были случаи, что такси ни с того ни с сего просто
обстреливали. Теперь все возможно. Наконец шофер остановил
и грубо спросил:
— Итак, куда вам, наконец, нужно?
Жермен наклонился вперед, положил руку на плечо и про-
шептал, доверчиво, как мужчина мужчине:
— Подумай хорошенько, не найдется ли выход для бедного
влюбленного, где никто бы нас не беспокоил, понимаешь? —
Он незаметно опустил стофранковую бумажку в нагрудный кар-
ман шофера. Тот помолчал некоторое время, как-никак, а шур-
шащая в нагрудном кармане бумажка располагала к напря-
женному раздумью.
— В обычные отели не пробиться, там ничего нельзя сде-
лать. Если, скажем, вы согласитесь на что-нибудь попроще...
— Вы предлагаете меблированные комнаты?
— Я ничего не предлагаю, самое большое — рекомендую.
Дом принадлежит французам, но каждый живет как может.
Деньги не пахнут: кто платит, получает комнату. С докумен-
тами, паспортами там не очень строго.
59
— А как обстоит дело с контролями, полицейскими обхо-
дами ночью?
Понимающая улыбка посвященного в мужские секреты по-
явилась на лице шофера.
— Эсэсовцы бывают там, но совершенно с другими целями...
В течение десяти секунд было совершенно тихо. В эти ко-
роткие секунды он мысленно спросил шефа, Жюльена, и папа-
шу Туро, и собственную совесть, стоит ли рисковать? Но что
ему оставалось?
— Отвезите нас туда, — сказал он.
, * * *
Летний день был солнечным, Ариадна сидела в лодке на-
против. Он греб сильными ударами весел и, раскачивая лодку,
оставлял ее пружинить в водоворотах, потом направил на
отмель, бросился в воду, проплыл мелкое береговое течение,
подтягивая за собой лодку.
Они улеглись рядом на траве, и она пощекотала его былин-
кой, а он смеялся, словно на земле не было ни войны, ни
концлагерей. Они заметили серо-синие, низко висящие грозовые
облака, тянувшиеся вверх по течению реки, лишь тогда, когда
на траву упали крупные, как град, капли.
В харчевне действительно оказался настоящий куатро. Он не
был первоклассным, но его можно было пить вволю. Хозяин,
непроницаемый колобок кофейного цвета с черными кустисты-
ми усами и жирными волосами, со вздохом наполнял каждый
новый стакан, словно цедил собственную кровь, которой он ода-
ривал жаждущих. Но это было только первое впечатление: за
каждый недолитый стаканчик сильно разбавленного куатро он
брал тройную цену. Никому и в голову не приходило, кроме
двух или трех посвященных, у скольких разведок был на служ-
бе этот неопределенного вида шар. И Жермен тоже, хотя он-то
знал куда больше, чем его постоянные посетители. Наклонив-
шись через прилавок, Жермен сказал как бы между прочим:
— Когда погода хорошая, на Роне всегда должен быть оран-
жевый закат, не так ли?
На долю секунды мигнули спрятанные за щелями нависших
век и сильными отеками зрачки, но ни единым движением
хозяин не выдал себя. Лишь через некоторое время он равно-
душно ответил:
— Так говорят здесь, но черт его знает, так ли это.
Посетитель рассмеялся.
— У меня особая любовь к черту.
Шар исчез за баром, принес новое пополнение своего драго-
60
ценного куатро, занялся другими столами, исчез снова, снова
вышел из-за стойки, вздохнул, как всегда при каждом стакане
куатро, и больше не уделял столу, за которым сидели они, ни-
какого внимания. Но когда через четверть часа Жермен попро-
сил у Ариадны извинения отлучиться на несколько минут,
этому предшествовал еле различимый кивок головы мясного
шара.
На засаленной плюшевой софе в малюсенькой комнатушке
за стойкой бара сидел худой мужчина со впалыми щеками.
Он сдвинул синий берет набекрень так, что можно было раз-
глядеть только кончик большого крючковатого носа да тонкий
подбородок, окаймленный светлой, с проседью бородкой. Жермен
молча сел рядом. Мужчина, не поздоровавшись, тихо заговорил:
— Мы приедем на простой арестантской машине марки
«ситроэн» со стороны моста. Охрана — два фашистских жан-
дарма, от трех до пяти эсэсовцев — точное число никогда
неизвестно заранее — с автоматами. Будут перевозить Жюлье-
на, офицера от де Голля, прибывшего из Англии: неделю назад
он прыгнул с парашютом, а также папашу Туро. Говорят, он
работал на русских. Арестованным сообщат о нападении только
в пути. Сколько людей будет у вас?
Жермен помедлил. Затем сдвинул своему собеседнику берет
на затылок и посмотрел в глаза. Они были серо-голубыми.
Ни вздрагивания, ни подергивания, никакого движения. Только
едва заметная улыбка.
— Семь, — ответил Жермен.
— Этого достаточно. Я спрячусь под сиденьем водителя, но
я не вооружен. Учтите это, когда откроете пальбу.
— Пойдешь с нами?
Теперь худощавый повернул к нему лицо.
— Кто спрашивает, чего я хочу! Война еще не окончена,
к нам каждый день прибывают транспорты с арестованными.
Я солдат и должен оставаться на своем посту, как и ты на
своем. — С этими словами мужчина встал, подал ему руку и
сказал, уже уходя: — Женщину взял для маскировки, а?
Не ожидая ответа, покинул харчевню через дверь, ведущую
во двор.
Когда Ариадна спросила с иронией, что подействовало на
его желудок — Рона или куатро, он ответил с отсутствующим
видом:
— Очевидно, и то и другое.
Он положил две стофранковые бумажки под пепельницу и
предупредил, видя, что Ариадна и не собирается отсюда ухо-
дить :
61
— Подумай, полдня без полицейской облавы! Нельзя испы-
тывать судьбу. Переменим обстановку.
Он обнял Ариадну за талию и потянул ее за собой к лодке,
которая тихо покачивалась на прибрежных волнах.
♦ * ♦
Комендантский час начался давно. И хотя все документы
у него были в порядке, он старался идти по затененным сто-
ронам улицы. На углу Шемен де Тиссер он остановился, зашел
в ближайший подъезд и оттуда просматривал улицу.
Как было условлено, товарищи из лионского подполья пря-
тались в парадных и за выступами стен. Патруль прогромыхал
рядом, но с молчаливого согласия Жермена его решили про-
пустить целым и невредимым. Тюремной машины все еще не
было.
Неожиданно все замерли: с площади донесся рев мотора.
У каждого сжалось сердце — на улицу вылетел не тюремный
«ситроэн», как предполагалось, а бронированный транспортер
марки «ренольт». Пехотное оружие против него было бес-
сильным.
Его реакция подсказала ему последний шанс — один из
тысячи: разыграть пьяного и ринуться под машину посреди
улицы. К счастью, шофер был подготовлен к стремительным
событиям и резко затормозил. Жермен отпрянул назад, вскочил
на подножку. Сидевший рядом с водителем эсэсовец ударил его
прикладом автомата. Удар, нацеленный в голову, пришелся по
плечу. Для второго удара у специалиста по выстрелам в заты-
лок не нашлось времени: выстрел в упор навсегда успокоил
ретивого служаку — он резко дернулся и повалился на шофера.
Услышав выстрелы, один из эсэсовцев включил походную
рацию. Эсэсовцы схватились за оружие, но было поздно: пар-
тизаны окружили машину и выстрелами в упор прикончили
эсэсовцев.
Пока подбирали трофейное оружие, Жермен освободил
Жюльена и папашу Туро. Старик внимательно посмотрел на
него, кустистые брови поползли вверх, но он не высказал удив-
ления, а дружески подмигнул. Жермен хотел спросить папашу
Туро о дочери, но не решился. Взгляд его упал на походную
рацию — она продолжала автоматически работать. Он выдер-
нул шнур, соединяющий ее с питанием, и прикладом разбил
шкалу настройки. У них в распоряжении оставались считанные
минуты.
Он передал Жюльена и папашу Туро шоферу, который спря-
тал их в стоявшем наготове мясном фургоне. Машина трону-
62
лась вдоль берега, вверх по течению Роны. Жермен пожалел,
что даже словечком не перекинулся с папашей Туро.
Только теперь до него дошло, почему эсэсовцы отказались
от «ситроэна»: в бронетранспортере, помимо офицера и папаши
Туро, перевозили еще четырех смертников. Двое из маки вызва-
лись переправить их на лодке на другой берег Роны, в харчев-
ню, а оттуда в отряд.
Из комендатуры с воем неслись машины, и, торопливо по-
прощавшись, партизаны растворились в темных улицах ночного
Лиона.
Все нападение длилось не более двух минут.
* $ $
Часов в двенадцать Жермен вошел в комнату, где они оста-
новились. Ариадна, казалось, заснула за чтением. Журнал ле-
жал на потертом ковре у кровати. Ночная лампа продолжала
гореть. Он перевел дыхание, осторожно закрыл за собой дверь
на ключ. В зеркале над умывальником, несмотря на слабый
свет, он увидел свое бледное лицо. Мокрая от пота рубашка при-
клеилась к телу, и он снимал ее как кожу. Пальцы его дро-
жали. Левая рука, казалось, не принадлежала ему больше. Раз-
девшись, он подошел к постели, низко наклонился к Ариадне
и прислушался к ее дыханию. Только потом вынул револьвер
из заднего кармана брюк, тщательно завернул его в темный
платок, погасил ночную лампу и открыл окно. С помощью ве-
шалки протолкнул маленький темный сверток в сточный желоб
на крыше, чтобы при обыске пистолет не нашли. Тихо закрыл
окно и прилег рядом с Ариадной.
Он, вероятно, пролежал не менее четверти часа с открытыми
глазами. Ариадна повернулась на другой бок и положила пра-
вую руку на его плечо с кровавым подтеком.
— Очень болит, милый?
От неожиданности он не нашелся, что ответить. Наконец он
услышал взволнованный и незнакомый ему голос:
— Что с тобой, дорогая. Тебе все приснилось!
Но дорогая откинула с его лба волосы.
— Если они придут, знай: мы с десяти часов вечера в оте-
ле и ни на секунду не покидали комнату. Это может подтвер-
дить в случае необходимости и портье.
Он резко повернул к ней голову, и женщина спросила его
с беспокойством в голосе:
— Тебя кто-нибудь видел, когда ты возвращался?
— Нет, но...
’ — Тогда все в порядке, — прервала она. — Портье будет
молчать, об этом я побеспокоилась. Как ты себя чувствуешь?
63
Он промолчал.
Она поцеловала удивленные глаза Жермена, встала и вер-
нулась с намоченным в холодной воде полотенцем, осторожно
положила компресс на его левое плечо.
Через некоторое время она попросила:
— Не ломай себе голову! Ты все сделал правильно, мой
инженер-мостовик, ты лишь забыл об одном: женщину не так-
то легко провести...
Лихорадочный вой немецких полицейских машин проникал
с близлежащих улиц через узкое окно мезонина, а неожиданные
автоматные залпы с различных расстояний выдавали нервоз-
ность оккупантов. Жермен прочел в глазах своей подруги лю-
бопытство, желание узнать о происшествиях этой ночи подроб-
ней. Но она знала и так слишком много.
Что делать? Обманывать и дальше? Но она не поверила бы
ни одному слову. А говорить он не имел права: молчание было
самым святым военным законом партизанской армии. Каждое
лишнее слово в случае ареста могло стоить им обоим жизни.
Но как доказать ей, что его молчание не недоверие? Когда он
начал говорить о конспирации, долге молчания, военной дис-
циплине, ее мягкая рука закрыла ему рот.
Согревающее чувство, что ты успешно выполнил задание,
возможность по крайней мере несколько часов пробыть рядом
с женщиной, чья кожа пахнет миндалем и которая, кто бы
она ни была, была настоящей француженкой, все это расслаби-
ло его мускулы, успокоило перенапряженные нервы. Он погру-
зился в глубокий сон.
В девять часов за завтраком они с удивлением узнали из
насмешливых слов официанта, что между полуночью и четырь-
мя часами в Лионе были обшарены все отели. Облава была са-
мой крупной за все время.
— Только наш бордель и пощадили на этот раз. Впрочем,
как всегда. Иначе им пришлось бы разобрать слишком много
собственного пьяного дерьма и застукать сегодня ночью не одно-
го жеребца из гестапо.
♦ ♦ ♦
Человек в красной фуражке уже прокричал:
— Осторожно, от поезда, пожалуйста!
Ариадна поднялась на подножку вагона, взяла в руки голо-
ву Жермена и посмотрела ему в глаза.
— То, что ты один отправился в их логово, оказалось пра-
вильным. Я могла бы подтвердить твое алиби — это было точ-
но рассчитано. Вероятно, мы уже никогда не увидимся. Ты мо-
жешь сказать правду: я нужна была тебе для прикрытия?
64
— Нет, — честно сказал он и поцеловал ее в губы.
Женщина соскочила с подножек и пошла рядом с медленно
движущимся поездом. Быстро, без нажима она сказала:
— Я работаю операционной сестрой в больнице Пастера.
Через четырнадцать дней я вернусь в Париж.
Жермен наклонился к ней, прошептал:
— Я не забуду тебя. Самое позднее в день перемирия я бу-
ду стоять на пороге больницы Пастера с орхидеей в руке.
Поезд поехал быстрей в свой неведомый путь.
V. Конец двойном игры
После того как по требованию командира отряда маки Жер-
мен кое-как провел десять дней отдыха — долгая ходьба очень
утомляла его — ему было дано задание: немедленно разыскать
майора военно-воздушных сил Гильдебрандта.
Жермену поручалось установить связь с майором не лично,
а через его люксембургскую подругу, чтобы раз и навсегда
устранить возможное вмешательство гестапо. За это время раз-
ведка Сопротивления выяснила: майор не имел отношения
к своему однофамильцу — участнику «Свободной Германии».
Что же двигало им, кроме мести за погибшего сына? Это и
предстояло выяснить Жермену. А заодно и привлечь к работе
на французское движение Сопротивления: сообщать военные
сведения из собственных и других служебных источников. Осо-
бенно это касалось сведений по заминированию немцами зданий
в Париже, по доставке самолетами взрывчатки и специалистов-
минеров. В ответ на это партизанский отряд Жермена был готов
предоставить Гильдебрандту надежное убежище и гарантировать
ему жизнь с началом освобождения Парижа.
Хотя Жермен сам настаивал на такой формулировке, но он
не был до конца уверен в том, что майор Гильдебрандт захо-
чет сотрудничать с партизанами. Ребята в разведке правы: если
он и искал сотрудничества, то скорее всего с деголлевцами.
Ни о коммунистах Сопротивления, ни о русской разведке не
могло быть и речи.
Что такое субъективная порядочность инженера из Вюрц-
бурга? Искренность трехнедельной давности во время войны.
Она мало что значила на сегодняшний день. Поэтому он, как
и наметил вначале, решил начать не с Гильдебрандта, а с его
подруги Валери.
Теперь он мог опираться на тщательную подготовительную
работу своих товарищей из разведки: за Гильдебрандтом велось
5 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
65
длительное наблюдение. Когда Жермен направился к мадемуа-
зель Граац, он по минутам знал распорядок майора. Конечно,
в ^йюбой момент могло случиться что-нибудь непредвиденное.
Поэтому Жермен выбрал позднюю ночь — на грани раннего
утра: майор Гильдебрандт покидал в это время даму своего
сердца, чтобы вовремя добраться к себе в управление.
Когда силуэт немецкого офицера достиг высоких колонн
церкви святой Мадлены и умрлкли звуки его медленных, разме-
ренных шагов, Жермен вышел из подворотни и подошел к до-
му. Он воспользовался узкой крутой лестницей, ведущей со дво-
ра наверх. Топографический набросок товарищей был образцом
точности: Жермен легко ориентировался в темноте. Ключ, сде-
ланный с воскового слепка часовщиком, при первой же попытке
беззвучно открыл балконную дверь маленькой квартирки Ва-
лери.
В разведке товарищи советовали ему выждать женщину на
улице или в кафе. Но Жермена было невозможно отговорить:
по его убеждениям, «шоковая терапия» действовала надежней.
Возможность ускользнуть для Валери исключалась. Она должна
была пережить настоящий страх. У нее не должно остаться ни-
каких шансов, исключена любая случайность. Прийти к жен-
щине ночью на квартиру — это совсем не то, что завести с ней
разговор днем в кафе или парке, где постоянно скучают люди
и где в крайнем случае можно позвать на помощь.
Теперь, когда ступни Жермена — ботинки он нес в руке —
ощутили холодный каменный пол маленькой кухни, он был
совершенно спокоен. Его пульс бился медленно и ровно. Узкая
полоска света, излучаемая крошечным фонариком, помогла ему
быстро найти путь в спальню Валери. Дверь была неплотно
притворена.
Он осторожно увеличил щель и поискал рукой выключа-
тель. Когда пальцы нащупали его, он задержал дыхание и при-
слушался. До слуха доносилось равномерное дыхание спящей.
Он включил свет и быстро подошел к постели, чтобы женщина
не шелохнулась. Осторожно присел на краешек постели. Он взял
лежавшую на оливковом пуховом одеяле руку и начал осторож-
но поглаживать. Он повторял шепотом, каждый раз все настой-
чивее :
— Валери, Валери, проснись, мне нужно поговорить с тобой...
Через некоторое время губы Валери разомкнулись:
— Что случилось, дорогой? — Но глаза оставались закры-
тыми.
Жермен повторил свою просьбу, не повышая голоса. Но жен-
щина и не думала открывать глаза, а сонно возразила, что
66
она очень-очень устала. Она попросила, пусть милый отложит
разговор на завтра.
Когда Жермен сказал, что это совершенно невозможно, Ёа-
лери вскочила и уставилась в чужое лицо, ее губы раскрылись.
Правая рука Жермена зажала испуганный рот, а его левая
крепко держала затылок. Он улыбнулся и тихо сказал:
— Дорогая мадемуазель Граац, не пугайтесь. Выслушайте
меня. Если вы начнете кричать, я вынужден буду применить
силу. Вы только навредите себе и особенно майору Гильдебранд-
ту. Ну как же мы решим, мадемуазель Валери Граац?
Расчет Жермена оправдался. Упоминание о майоре сделало
свое дело. Перепуганное бледное лицо слегка ожило. А из обе-
зумевших глаз исчез смертельный страх. Жермен убрал руки
и предложил Валери сигарету. Но она отрицательно покачала
головой. На ее вопросительный взгляд он ответил ей, не ожи-
дая вопроса:
— Вы хотите знать, как я проник сюда? — Он посмотрел на
часы и продолжал: — Но в основном вас, очевидно, интересует,
чего же я хочу от вас? Я поясню: Франция находится накану-
не освобождения. Сопротивлению известны подробности ваших
отношений с майором немецких военно-воздушных сил Гильде-
брандтом. Рассчитывать на снисхождение, когда придет час рас-
платы, вы не можете. Я хочу предложить вам единственный
шанс уберечь себя и майора от верной гибели, которая вам уже
уготовлена. Избежать ее — я повторяю — можно, только приняв
наши предложения.
В глазах Валери появился ужас и страх. Она зябко запах-
нула на груди тоненькую пижамную кофту и прижалась к сте-
не. Женщина с возрастающим страхом смотрела на него. Так,
вероятно, сидят кролики перед удавом, подумалось Жермену.
Эта мысль заставила его улыбнуться. Он встал и сказал:
— Ваша спальня мне кажется не очень-то подходящим ме-
стом для нашего разговора.
Валери кивнула. Жермен отвернулся, предупредив при этом:
— Пожалуйста, не пытайтесь снять телефонную трубку. Это
будет стоить жизни вам и майору Гильдебрандту, понятно?
— Понятно, я же не дура, — ответила, к удивлению Жерме-
на, Валери. Тон ее первого предложения странно контрастировал
с ее испугом. Голос не дрожал. Наоборот, звучал удивительно
спокойно. Жермен чуть было не обернулся: неужели эта жен-
щина задумала переиграть его? Что ж, посмотрим. Он слышал
за своей спиной легкое шуршание. Затем Валери сказала:
— Пойдемте.
5*
67
Жермен пропустил ее вперед, хотя и был гостем. Она зажгла
торшер с розовым шелковым абажуром.
— Как прикажете называть вас?
— Мартен, мадемуазель Граац.
— Хотите чего-нибудь выпить, мосье Мартен?
— Нет, спасибо, мадемуазель. Я, как это называется по-бю-
рократическому, «на службе».
Зеленый с золотыми нитками халат прошуршал к маленько-
му комоду в стиле ренессанса, Валери вернулась с бутылкой
коньяка и двумя рюмками. По-деловому и уже полностью вла-
дея собой, она начала рассматривать пришельца. Начала с боти-
нок и кончила прической Жермена. По ее лицу можно было
заключить, что результат осмотра соответствовал оценке «три-
четыре», если принимать пятибалльную систему.
Жермен еще раз объяснил ей ситуацию и со всей ясностью
обрисовал ее положение. Но попутно, помимо воли, он взвеши-
вал причины такой неожиданной перемены в ее поведении.
Ждала ли она возвращения майора или кого-нибудь другого?
Не находя ответ, он остановился на себе, как на возможном по-
воде к такой резкой перемене — от панического страха к почти
небрежной уверенности. Это значило: надо быть начеку, возмож-
ны всякие неожиданности.
Валери следила за изложением Жермена внимательно, но
с видимой дистанцией и не принимала близко к сердцу его уг-
розы. Слушала холодно и безучастно. А когда он намекнул
в отношении агентурных сведений, напряжение ослабло и пере-
шло в улыбку. Однако он попытался ничем не выдать свою
неуверенность. Он сказал улыбаясь:
— Я рад, что вы, по всей видимости, принимаете наше пред-
ложение с пониманием и в хорошем настроении. Ведь я так
должен понимать вашу улыбку, мадемуазель?
— Объясните, пожалуйста, — сказала Валери, — почему для
своих предложений, как вы изволите называть шантаж, надо
было выбрать такую идиотскую форму: войти ночью с поддель-
ным ключом в чужую квартиру!
Чтобы выиграть время, Жермен уселся удобнее и зажег вто-
рую сигарету. Он обаятельно улыбнулся.
— Повод и время моего посещения не позволяют мне пол-
ностью удовлетворить вашу любознательность, — проговорил
он. — Однако вам, очевидно, известны условия подполья: раз-
говор должен был состояться без свидетелей. Поэтому я здесь
в такой необычный час и таким необычным ‘ способом. По на-
шим сведениям, фашисты готовятся взорвать Париж. Необхо-
димую взрывчатку и специалистов они будут доставлять по воз-
68
духу, так как железные дороги находятся под контролем маки.
Нам нужны, и именно начиная с завтрашнего дня, все сведения
в отношении количества, типов и боевой готовности всех распо-
ложенных во Франции* истребителей, самолетов-разведчиков и
бомбардировщиков.
Но мадемуазель Граац не дала Жермену закончить, с наме-
ренно скучающим выражением лица и монотонным голосом она
сказала:
— Чертежи всех доступных майору Гильдебрандту приказов
и распоряжений, а также оценка морального духа среди солдат
и офицеров парижского гарнизона?
Валери осушила свою рюмку и поставила ее на кофейный
столик. Затем посмотрела Жермену в глаза. В ее взгляде мож-
но было прочесть усталость и раздражение. Прежде чем Жер-
мен смог ответить, Валери потребовала в ироническом тоне:
— Теперь опрокиньте рюмку коньяку. За успехи!
Жермен был начеку — он даже не притронулся к рюмке.
Покачал головой и высказал свое восхищение ее самообладанием.
Но Валери прервала его:
— Не утруждайте себя, мосье Мартен. Я смертельно устала
и хочу спать. Остановимся, если это вас устраивает, на следую-
щем : я поняла, чего вы хотите. Я попрошу своего друга — он,
я хочу это подчеркнуть, порядочный человек — я попрошу его,
не говоря ему о вашем посещении, достать нужную информацию.
Я скажу ему, что на карте стоят его и моя жизнь...
Жермен поправил:
— Которой вы можете лишиться по собственной вине, маде-
муазель. Этот нюанс вы не должны скрывать от вашего друга.
— Хорошо. А какие гарантии даете вы? Вы действительно
сможете нас защитить?
— Мадемуазель Граац, — ответил он просто, — вы кажетесь
мне достаточно умной, чтобы знать: подобные гарантии не
даются авансом. Позднее, когда мы будем успешно сотрудни-
чать, мы вручим вам документы движения Сопротивления.
Жермен не мог бы объяснить, чем вызвана перемена в пове-
дении Валери. Раздражение исчезло с ее лица. Она налила себе
третью рюмку коньяку и потребовала, чтобы Жермен, который
теперь ничем не рисковал, мог выпить за их совместные дей-
ствия. За содружество!
Легкость, с которой Валери согласилась на сотрудничество,
насторожила его. Жермен исполнил ее желание и поднялся.
— Встреча послезавтра утром, в десять сорок пять, в парке
Монсо, у скульптуры пастуха гусей. Согласно заданию, а не по-
69
тому, что я недооцениваю вас, мадемуазель, должен добавить:
за вами будут наблюдать, Приходите одна и точно.
— Свидание с пистолетом в кармане? — прервала его Ва-
лери.
Оба рассмеялись, хотя Жермена это легкомыслие еще боль-
ше насторожило.
— Следовательно, десять сорок пять. Я рад, что мы нашли
общий язык. До свиданья, мадемуазель Граац, сердечное спаси-
бо за превосходный коньяк.
Валери хотела проводить гостя. Но он попросил ее остаться
на месте. Он и сам хорошо ориентируется. Валери пожала пле-
чами, погасила свет и быстро подала ему руку. Когда он был
уже у двери, сказала между прочим:
— Кто придет к пастуху гусей, если вы угодите в сети тев-
тонов?
— Этого удовольствия, — ответил Жермен, — я им не достав-
лю. Но если случится непредвиденное, к вам обратятся со сло-
вами: «Мосье Мартен сейчас подойдет».
— Прекрасно. И спокойной ночи.
Через минуту Жермен был уже на улице. Молодой полицей-
ский в темно-синей фуражке медленно прошел мимо него и
улыбнулся.
Но в голове Жермена, как в потревоженном улье, роились
мысли, что же могло послужить толчком к такой насторажи-
вающей метаморфозе этой бабенки.
* л
Валери появилась у статуи пастуха гусей в парке Монсо
ровно в назначенное время. Это была их шестая встреча. Ва-
лери была одета неброско и вела себя по-деловому и свободно.
В первый раз на вопрос Жермена о реакции майора она коротко
ответила, что тот помнит знаменательное крушение поезда.
Искренность майора не вызывала сомнений: каждое его
сообщение перепроверялось. Никаких расхождений не было.
По рекомендации Гильдебрандта на один из аэродромов был
устроен подпольщик, которому майор должен был передать пла-
ны минирования всех объектов в Париже. Однако каким-то
верхним чутьем Жермен догадывался: майор сообщает далеко
не все, к чему имеет доступ. От Жермена не ускользнуло, что
до сих пор Валери ни от своего имени, ни от имени майора не
спрашивала о пропуске, который вначале был таким желанным
вознаграждением за агентурные сведения.
После беседы с товарищами по поводу этого странного
обстоятельства пришли к выводу: данные Гильдебрандта в двух
70
случаях позволили провести не совсем успешные операции.
Жермену поручалось отыскать причину этого недостаточного
интереса обоих в надежном убежище. Не замешана ли здесь
какая-нибудь другая разведка? Было решено проверить все
связи Валери. А пока Жермен назначил ей встречу в конце
утренней мессы в Нотр-Дам.
Сегодня на женщине было легкое шерстяное платье, ее ры-
жие волосы светились через прозрачный шифонный платок.
Стояло теплое августовское утро. Она сидела, как и было дого-
ворено, в седьмом ряду главного придела на левой стороне.
Многие верующие уже покинули в этот час церковь. Лишь без-
работные, одинокие и те, кто хотел остаться со своим богом
наедине, сидели еще поодиночке в различных концах. Далеко
впереди, вблизи алтаря шло исповедание.
Жермен как истый католик старался выполнить все католи-
ческие обряды, благоговейно проскользнул в двенадцатый ряд.
Встав на колени за Валери, он вдохнул тонкий аромат «Роз-де-
Пари». Жермен сообщил Валери о том, что события обостряют-
ся и нужно рассчитывать каждый день на молниеносные изме-
нения по обе стороны баррикад. Валери долго размышляла,
прежде чем решилась.
— Какаду считает, — этим именем они называли между
собой Гильдебрандта, — что его кресло на днях обретет крылья.
— На родину? — спросил он.
— По крайней мере в этом направлении.
— Отлет всего соединения?
— И да и нет.
— Это приказ?
— Какаду не бог. В дела высших кругов он не посвящен.
Но он предполагает, что у райской птицы в сейфе уже все на-
готове. — Под райской птицей подразумевался шеф соединения
военно-воздушных сил во Франции.
— Детали о минировании Парижа еще неизвестны?
— Послезавтра. И только в том случае, если райскую птицу
не угонят раньше.
— Он так просто согласится с этим?
— Пока он задает тон.
— Какаду не боится исчезнуть?
Валери не ответила и размышляла о чем-то своем. Жермен
терпеливо ждал. Затем снова спросил:
— У меня создалось впечатление, что он не подходит больше
к свите райской птицы. Я ошибаюсь?
— Нет.
И опять молчание. Жермен тоже молчал. Он терпеливо ждал
71
в надежде, что молчание заставит другого заговорить. Вдруг Ва-
лери скользнула на колени и опустила голову. Когда он задер-
жал дыхание, он услышал, что женщина что-то бормотала. Жермен
осмотрелся. Кругом никого, кто мог бы обратить на них внима
ние. К чему этот маскарад? Валери принадлежала, как ему
было известно, к протестантской церкви и считала себя, в общем,
почти безбожницей. Снова Жермен терпеливо ждал.
Затем, когда Валери вернулась на свое место, он услышал
ее изменившийся голос:
— Вы можете смеяться, но я молилась. Если бог существует,
он услышит меня и в католической церкви.
Жермен осторожно ответил:
— Я не смеюсь. Но, может быть, вы мне доверите, почему
вы так горячо молились?
— Я боюсь.
— Чего?
— Я не верю людям и тому, что они говорят.
Услышать подобное признание от Валери для Жермена было
совершенно неожиданным. Он спросил:
— Что вы имеете в виду?
— Когда обрушатся великие события, вас не будет рядом,
никого, кто бы помог нам, никого!
— Вы хотите напомнить мне об обещании?
— Ах! Не все ли равно будет у нас клочок бумаги или нет!
Кому его показывать? Попадешь не на того, и все кончено.
И вы не все тянете одну лямку!
— Ого! — у Жермена начали возникать смутные догадки.
Он попросил объяснить: — Вы задаете загадки, мадемуазель. Обе-
щанный пропуск признают все департаменты, он действителен
и для всех действующих вне Парижа отрядов маки. Доку-
менты вы можете получить завтра: один на ваше имя, дру-
гой для Какаду. Кроме того, нет оснований предполагать,
что я погибну в последнюю минуту.
— Вы! А что будет, если вас опередят американцы или
англичане?
— Теперь, пожалуйста, по порядку, мадемуазель. Я пони-
маю вашу нервозность, но ваши аргументы я не понимаю.
Мы готовы в любое время выполнить свое обещание. Во-вторых,
американцы обходят Париж стороной. Сомнительно, чтобы они
были первыми. И все же если это будет так, чего вы боитесь?
Мы в угоду американцам не растворимся в воздухе. Мы оста-
немся здесь! И наши документы действительны для всех союз-
ных штабов.
— Вы думаете? — ответила она торопливо и вскинула голо-
72
ву, как бы пытаясь взять свои слова обратно. — Вы действи-
тельно верите, что останетесь здесь хозяевами положения? Мо-
жет быть, Хортиц не сдаст город без боя. Что тогда?
Но от Жермена не ускользнула интонация, с которой Валери
это сказала. Больше ему здесь нельзя было оставаться. Жермен
попросил Валери встретиться с ним после полудня в небольшом
кафе в предместье Сен-Клу. Мгновение Валери размышляла,
затем предложила перенести встречу на час позже и заявила,
что она согласна.
Жермен первым покинул Нотр-Дам.
Усатому рыбаку на берегу Сены в ста метрах от портала
церкви он бросил мимоходом:
— Поймать бы красного окуня, а? Тогда бы я тоже стал
ловить, — и пересек мост.
Когда вслед за ним Валери покинула церковь, ее провожали
внимательные, часто меняющиеся прохожие до самого дома.
То же самое произошло и после полудня, когда Валери за три
часа до назначенной с Жерменом встречи на такси поехала в на-
правлении Винсен.
Старенький фургон с полусмытой надписью «Лучший хлеб
Альфонса Рот» следовал в отдалении, однако с удивительной для
такого антикварного автомобиля скоростью. Во всяком случае,
он не отставал от такси.
Этот же фургон пересек мост Сен-Клу и остановился посре-
дине поднимающейся в город и ведущей в Версаль улицы.
Из фургона вышла барышня в белом фартуке и сильно пере-
пачканная мукой. Фургон поехал дальше, и барышня повисла
на руке поджидавшего ее возлюбленного. Девушка что-то долго
и убедительно пыталась втолковать своему поклоннику.
Но молодой человек сухо простился с ней и удалился через
сквер.
Через минуту он уже невозмутимо сидел за столиком в ка-
фе. Он уже успел заказать два черных кофе, когда рыжеволосая
женщина подошла к его маленькому столу в нише.
Неожиданно Жермен крепко взял Валери за руку. Очень ти-
хо, но подчеркивая каждое слово, сказал:
— Дорогой друг, если вы не хотите, покинув это кафе, по-
лучить пулю в лоб, оставайтесь, пожалуйста, совершенно спокой-
ной и улыбайтесь. Мне надо знать всю правду, я повторяю, всю
правду о роли, которую играет парикмахер Роншон в вашей
жизни. Я повторяю, мне нужно точное содержание вашей бе-
седы с этим господином между тринадцатью и четырнадцатью
часами сегодня, во вторник и во все прошлые дни. От того, на-
сколько убедительно будет то, что вы мне теперь скажете, бу-
73
дет зависеть ваша жизнь, мадемуазель, а возможно, и жизнь Ка-
каду.
Жермен не выпускал руку Валери, хотя она и пыталась
вырвать ее. Как только Жермен заговорил о парикмахере, она
побледнела, в уголках глаз заблестела влага, которую она пы-
талась смахнуть платочком.
— Мне следовало рассказать вам об этом давно. Несколько
раз пыталась это сделать. Но... но я не имела права... Я была...
Я должна начать с самого начала. Полгода назад, вскоре после
моего знакомства с Какаду, однажды ночью ко мне неожиданно
заявился мой брат. Я не видела его с начала войны и считала
погибшим. Он сказал мне, что находится на службе у амери-
канцев и получил задание через меня заставить Гильдебрандта
работать на Си-Ай-Си. Брат сулил мне золотые горы за оказан-
ную помощь и оставил кучу денег. Открыто поговорить с Ка-
каду я не решилась. Я боялась, что он донесет в гестапо или
бросит меня. Но, не посвящая его, я могла узнавать только мело-
чи, не заслуживающие внимания. Брат настаивал, угрожал.
После инспекционной поездки Какаду, недели за две до вашего
появления, майор неожиданно открыл мне, что он хочет что-
нибудь предпринять, чтобы ускорить окончание войны. Гибель
старшего сына потрясла его. Тогда я ему во всем призналась, и
он начал снабжать меня необходимой информацией. Через па-
рикмахера сведения шли дальше. Дважды по его просьбе я
обращалась \ к американцам, чтобы они предоставили нам убе-
жище. Но американцы потребовали, чтобы он продолжал ра-
боту. Он должен оставаться в гитлеровской армии до конца.
Офицеры, как объяснили американцы, которые сотрудничали
с союзниками, будут нужны в заключительной фазе войны.
Тут появились вы. Роншон и его люди пронюхали о моих связях.
Роншон потребовал ответа и обвинил меня в том, что я за спи-
ной американцев сотрудничаю с красными. Он пригрозил выдать
меня гестапо. Тогда я рассказала ему о вас. За вами ведется
слежка. Вчера Роншон приказал — да, он сам назвал это при-
казом — сказать Какаду, что после капитуляции Западного
фронта его не демобилизуют. Некоторые «безупречные и в мо-
ральном отношении чистые соединения» нацистской армии
останутся и дальше под ружьем. Американцы говорят, что «ни-
кому неизвестно, где и когда придется остановить русских».
Этого я не говорила Какаду. Они хладнокровно могут выдать
нас гестапо, если мы не будем танцевать под их дудку. А что
такое гестапо...
— Нет, этого вам не нужно объяснять, — прервал Жермен
женщину и спросил: — Это все?
74
— Почти, — ответила Валери. Искра надежды вновь появи-
лась в ее глазах. — Я не знаю, следят ли американцы за мной.
Но это возможно. Роншон знает о нашей встрече.
Снова на глазах Валери выступили слезы. 4
— Как только немцы побегут, соседи прибьют нас как крыс.
Жермен с самого начала сел так, чтобы наблюдать за ули-
цей и входом. В засаде стояли его ангелы-хранители. Жермен
подумал, что в перестрелку с американской разведкой вступать
не придется. Но выход придется искать самому. И немедленно!
Он спросил Валери:
— Вы можете быстро связаться с Какаду?
— Для срочного случая у нас есть условный сигнал.
— Какой?
— Я могу набрать определенный номер и сказать условное
предложение. Если он в городе, он тотчас же приедет ко мне.
— Куда?
— К Шу Шо. Китайский ресторан при музее Клуни.
— Почему именно там?
— У меня хорошие отношения с хозяином. Он надежен. Кро-
ме того, там три выхода.
— Очень хорошо. Как вы думаете, Какаду в городе?
— Он сказал, что будет в городе.
— Звоните сейчас же.
— Отсюда?
— Нет, из будки напротив. За вами пойдут. Не пугайтесь.
Это для вашей же охраны.
Несколько секунд Валери колебалась. Жермен сказал:
— После звонка, — если все будет в порядке — срочно
поезжайте на такси, которое остановится у телефонной будки.
Если со звонком не получится, возвращайтесь сюда. Напишите
мне номер и условное предложение.
Валери взглянула на Жермена, затем торопливо что-то на-
писала на бумажке. Медленно, не оборачиваясь, она пересекла
улицу и вошла в телефонную будку. Мужчина, стоявший все это
время у стойки за стаканом красного вина, уткнувшись в газету,
также покинул кафе. Жермен на ходу сунул ему записку.
Когда Валери достигла телефонной будки, вместе с ней
в будку вошел мужчина, она набирала номер, а он сверял его
с записанным на бумажке. Не говоря ни слова, мужчина поки-
нул будку. Медленно подъехало такси. Валери села в него, так-
си тронулось.
Видавший виды хлебный фургон фирмы «Альфонс Рот» за-
громыхал вслед за ними.
75
ф * *
С улицы появился майор. Уже издали бросалась в глаза его
бледность. Пока Гильдебрандт здоровался с Валери и садился,
Жермен наклонился над своей миской с рисом. Гильдебрандт
присел после некоторого колебания и молчаливого, но недву-
смысленного движения головой в сторону незнакомца.
Теперь Жермен повернулся к офицеру. Сначала Гильдебрандт
недовольно сдвинул приподнятые брови, и на секунду в его
взгляде были только враждебность, почти ужас. Затем вдруг он
узнал коммивояжера детской шерстяной одежды. Жермен хотел
встретить майора до того, как Валери смогла бы его предупре-
дить. Он хотел посмотреть ему в лицо, когда тот, неподготов-
ленный, очутится перед ним.
Обменялись всего несколькими словами. Майор передал Жер-
мену карту Парижа с нанесенными на ней пометками. Жермен
предупредил их, что соображения безопасности требуют пере-
нести торжественный обед, на который все трое имели право:
как бы молодчики из Си-Ай-Си не перехватили их.
С помощью хозяина ресторана Валери, Гильдебрандт и Жер-
мен исчезли через выход, который вел через крытый двор в со-
седнее здание. Пока оба ждали в маленьком вестибюле, Жермен
сходил за хлебным фургоном. А через пять минут принес плащ
с капюшоном. Гильдебрандт надел плащ поверх формы и спрятал
голову под капюшон. Затем все трое вышли на пустынную
улицу. Подъехала машина, в которой сидели двое вооруженных
французских маки. Они улыбнулись немцу и его спутнице, по-
дали Валери и Гильдебрандту в темноте руки.
В одном из подвалов парижского рабочего предместья Обер-
вилль немецкий майор Гильдебрандт сменил свою нацистскую
форму на гражданский темно-серый костюм.
Валери и Гильдебрандта поместили на окраине Парижа
в большом садоводстве. Многочисленные разветвленные подзем-
ные ходы отопительной системы между теплицами были идеаль-
ными ходами на случай возможного бегства. Объявления о ро-
зыске майора Гильдебрандта не успели развесить по городу.
Молниеносное освобождение Парижа в результате национального
восстания 19 августа опередило отряды карателей, шныряющих
в поисках дезертиров.
Лишь неделю спустя Жермен выкроил минутку, чтобы на-
вестить Валери и Гильдебрандта и сообщить им новость: гене-
рал Хортиц подписал капитуляцию. В самый последний мо-
мент, как ни бесновался фюрер, но Париж благодаря действиям
маки остался нетронутым. Удалось повредить предназначенные
76
для бомбардировки Парижа самолеты. «Райская птица» пред-
почла поэтому оставшиеся в его распоряжении немногие маши-
ны разместить в другом месте. При этой попытке большинство
было сбито истребителями союзников.
Когда Жермен и его товарищи, которые принесли с собой
несколько бутылок настоящего раймского шампанского, предло-
жили Валери и Гильдебрандту выпить за освобождение Франции
и скорое окончание войны, Гильдебрандт попросил исключить
его. Он понимает и уважает их радость. Они победители, в то
время как он нарушитель присяги, который выдачей военных
тайн способствовал поражению собственной страны. К тому же
он побежденный и находится как бы в плену. А Германии, его
родины, после войны вообще, вероятно, не будет существовать.
Жермен подошел к Гильдебрандту. Валери стояла рядом,
словно пыталась нейтрализовать у майора чувство изолирован-
ности. Другие молча смотрели на Жермена. Тот сказал по-
немецки на этот раз без французского акцента:
— Я, как и вы, немец, и меня зовут Валентин Вестфаль.
От имени французского движения Сопротивления и комитета
«Свободной Германии» я благодарю вас за вашу мужественную
помощь. Вы спасли жизнь многим немцам. Вы, и я, и миллионы
наших соотечественников, мы все вместе построим новую, свет-
лую Германию! Тогда нужны будут инженеры. Я буду рад, если
мы станем друзьями. Выпьем за это и за мирное будущее!
Гильдебрандт, казалось, окаменел от слов Жермена. Он смот-
рел на него широко открытыми застывшими глазами. И когда
стакан Жермена зазвенел о его стакан, тот выпал у него из
руки, и Гильдебрандт заплакал.
Один из французов-маки подал ему свой стакан.
— Пей, камрад! Только теперь начинается твоя жизнь.
Постепенно нервное напряжение Гильдебрандта начало осла-
бевать. Он смотрел то на одного, то на другого, как будто ви-
дел этих мужчин и Жермена впервые.
Он шел медленно, не отрывая от Жермена взгляда.
Затем схватил руку, которую Жермен протянул ему.
Перевели с немецкого Г. Ашкинадзе и Бр. Горб

мпк
ром - и тк
ТРАГЕДИЯ ОДИНОЧЕСТВА
Роман Нормана Мёйлера «Нагие и мертвые» впервые увидел
свет после окончания второй мировой войны, в 1948 году, а еле*
довательно, был написан сразу же по горячим следам. Нема-
ловажен и тот факт, что автор — участник боев на Тихом оке-
ане. Написанный в суровой реалистической манере, роман этот
произвел впечатление разорвавшейся бомбы на американского
читателя. За двадцать с лишним лет литературной жизни ро-
мана цензура различных капиталистических, стран то запреща-
ла его, то разрешала вновь, однако роман с честью вынес испы-
тание временем и прочно вошел в разряд лучших послевоенных
произведений Запада, выдержав бесчисленное множество изда-
ний. Чем же объясняется этот грандиозный успех романа?
Дело здесь отнюдь не в суровой повествовательной манере
автора — это уже было у Хемингуэя, и не в остроте сюжетных
ходов, которые в романе Нормана Мейлера просто отсутствуют.
Американского, да и не только американского (роман переведен
буквально на все европейские языки), читателя поразило глубо-
кое, обнаженное и правдивое отображение противоречий амери-
канского общества, которые с особой остротой проступают в ар-
мии США. Уже по одному тому, как генерал Каммингз рас-
порядился разделить свежие продукты (половина штабу, а по-
ловина всей остальной дивизии), мы видим, как распределяется
национальный доход в США. Генерал, выступающий перед сол-
датами во время бури, — точная копия, почти фотографический
портрет политических боссов США во время избирательных кам-
паний. Принцип «разделяй и властвуй» последовательно прово-
дится им в жизнь. Генерал точно знает, что солдата следует ра-
зозлить, а потом остается только направить эту злость по нуж-
ному руслу. Разве не проглядываются здесь параллели с расист-
ским Югом, со стремлением правящей верхушки расколоть ра-
бочее движение в Соединенных Штатах?
Уже в те первые послевоенные годы Норман Мей лер с пора-
зительной откровенностью заявил во всеуслышание о том, что
американское общество больно, больно смертельно и что болезнь
эта не преходяща, а, подобно раковой опухоли, разрастается и
пронизывает весь государственный организм. Он сумел даже
правильно поставить диагноз — предугадать роль, которую от-
ведет себе милитаристская верхушка в послевоенной жизни
США, — ведь не случайно всего через четыре года после выхо-
да в свет романа генерал Эйзенхауэр на восемь лет занял пре-
зидентское кресло. Вот эта весьма замкнутая каста и представ-
лена в романе генералом Каммингзом, который и является од-
ной из ключевых фигур произведения. Собственно Говоря, один
только Каммингз и способен четко определить свои позиции и
в данной войне и в послевоенной Америке. Он один знает, чего
добивается сам и люди его круга. Свои максимы он с цинич-
ной откровенностью и преподает лейтенанту Хирну, в котором
ищет союзника и которого ему так. хочется обратить в свою ве-
ру. Хирн бунтует, и тогда генерал, по существу, убивает' его,
отправляя на бессмысленное и опасное задание.
Лейтенант Хирн является второй ключевой фигурой романа.
80
По замыслу автора, он типичный «честный» американец со
всеми достоинствами и пороками, присущими данной категории.
По своему происхождению и воспитанию Хирн принадлежит
к кругу генерала Каммингза. Однако он давно уже порвал со
своей социальной средой, и вся его предвоенная жизнь была
собственно затянувшимся метанием в поисках своего места
в американском обществе. Трагедия Хирна как раз в том и за-
ключается, что ему нечего противопоставить разлагающему воз-
действию американской социальной машины и война каза-
лась ему выходом из тупика. Но в армии все эти противоречия
выступили только с еще большей откровенностью. Человек без
активной позиции борца в предвоенной Америке, он оказывается
безынициативным и на фронте. Именно отсутствие четкой пози-
ции соблазняет Каммингза вербовать его в свой лагерь и стано-
вится причиной его гибели, когда генерал убеждается, что им
не по пути. Хирн пытается восстать, вырваться из расставленных
ему Каммингзом сетей, однако протест его стихиен и мелок,
взгляды аморфны. «Держитесь своего класса, Роберт», — советует
ему генерал, и следует признать, что совет этот не лишен здра-
вого смысла. От своего класса Хирн уже оторвался, так никуда
и не придя. И гибнет он .отнюдь не по прихоти генерала, а по-
тому, что он и ему подобные обречены историко-социальным
развитием общества.
Очень интересна фигура сержанта Крофта — «лучшего сер-
жанта армии США», по определению майора Дэллсона. У него,
казалось бы, в наличии все качества, необходимые командиру
взвода разведки: он храбр, инициативен, физически закален,
глупым или примитивным его тоже никак не назовешь. И все
же, сын мелкого фермера из Южной Каролины, он является
как бы концентратом всех признаков своего класса, своей со-
циальной прослойки. «Человек человеку — волк» — в этом за-
коне он воспитан, и именно этой заповедью определяются реши-
тельно все его поступки. Он постоянно полон стремления выде-
литься из окружающих, утвердить свое превосходство над дру-
гими. Он типичнейший фашист, фашист потенциальный, хотя и
не осознает этого. Именно такие крофты, должным образом на-
правляемые каммингзами, линчуют негров, разгоняют демон-
страции, стреляют в президентов и прогрессивных общественных
деятелей. Это он хладнокровно убивает пленного японца и под-
ставляет под пулю Хирна.
Есть в романе Нормана Мейлера еще одна, возможно, не са-
мая яркая, но далеко немаловажная фигура. Это тупой и огра-
ниченный служака майор Дэллсон. По чисто внешним призна-
кам его легко можно было бы спутать с типичным образом
служаки, так часто встречающимся в произведениях, посвящен-
ных войне или армейской службе. Но у Мейлера этот герой не-
сет огромную нагрузку. Это человек, который в отличие от Хир-
на, несмотря на всю эрудицию последнего, все же сумел сде-
лать свой выбор. Дэллсон, как это ни странно, — типичный
американец, типичный военный, из которых и рекрутируются
самые широкие слои офицерского корпуса американской армии.
Этот типаж является чем-то промежуточным между Камминг-
зом и Крофтом. Он туп и примитивен, но способностей его впол-
не достаточно, чтобы последовательно проводить в жизнь замыс-
6 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
81
лы Каммингза, более того, его ограниченность как раз и являет-
ся тем качеством, которое помогает ему ужиться с генералом.
Люди, подобные Дэллсону, особенно опасны именно этой
своей бездумной исполнительностью, этой абсолютной готовно-
стью быть винтиками в американской государственной машине.
Книга изобилует трагическими персонажами. Чувство безыс-
ходного одиночества, столь присущее каждому из героев Норма-
на Мейлера, а по авторскому замыслу — и каждому граждани-
ну процветающей Америки, делает этих людей обреченными.
Обреченностью этой отмечены все события книги, начиная с вы-
садки десанта на Анапопеи и вплоть до бессмысленного и не-
нужного боевого задания взводу разведки.
Трагедия героев Нормана Мейлера как раз в том и заклю-
чается, что все они, сражаясь на фронтах второй мировой вой-
ны против фашизма в Германии или Японии, вынуждены были
сражаться во славу все тех же каммингзов, которые уже в ходе
войны намерены были насаждать в мире фашистские порядки.
В романе Нормана Мейлера нет и не может быть подвига
в нашем понимании этого слова. Ведь ценность любого мужест-
венного поступка, подвига в первую очередь определяется его
целенаправленностью, тем, ради чего свершается данный по-
ступок.
Наше отношение к войнам определяется, в частности, сло-
вами Фридриха Энгельса: «Мы ненавидим все войны, кроме
тех, которые человечество вынуждено вести против внутреннего
угнетения или иноземного вторжения». Само по себе участие
в войне против гитлеровской Германии или империалистической
Японии еще отнюдь не означает сознательной борьбы с фашиз-
мом как таковым, ибо следует различать вопросы: «против че-
го?» и «за что?». И если американским солдатам довольно про-
сто было ответить на первый вопрос — их просто отправили на
фронт, не опрашивая согласия, — то на второй вопрос никто
из них ответить не умел, да они и не могли найти этого ответа.
Именно поэтому нам значительно дороже героев Нормана Мей-
лера такие сознательные бойцы с фашизмом, как Ильзе Штра-
ух, героиня повести В. Прибыткова «Завещаю вам жизнь...», как
старый мастер Тарас из «Непокоренных» Б. Горбатова, как сот-
ни и тысячи других героев Отечественной войны, само назва-
ние которой определяло ее цели и смысл.
В германской армии было немало людей, обладавших лич-
ной храбростью, но разве можно, назвать подвигами действия
гитлеровских молодчиков? А подвижничество христианских свя-
тых в первую очередь поражает нас именно своей бессмыслен-
ностью.
И тем не менее публикация романа Нормана Мейлера в биб-
лиотеке «Подвиг» вполне закономерна. Знакомство с романом
и его героями поможет советскому молодому читателю еще
глубже оценить и понять высокое значение подвигов советских
людей, совершаемых в конечном счете во благо всего челове-
чества.
М. Колесников
82
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Волна
Спать никто не мог. Утром бу-
дут спущены десантные баржи, и
пёрвая волна, одолев буруны при-
лива, примется штурмовать берега
Анапопеи. Пройдет еще несколько
часов, и кого-то из них не будет
в живых.
Еще ранним утром Уилсон,
Галлахер и старший сержант
Крофт засели играть в карты
с парой ординарцев из роты штаб-
ного обслуживания. Они заняли
единственное свободное место
в трюме, где можно было разгля-
деть карты, когда свет был вы-
ключен. Но даже и тут им прихо-
дилось приглядываться, поскольку
горела единственная синяя лам-
почка и очень трудно было отли-
чить красную масть от черной.
Они сражались уже несколько ча-
сов, и к этому времени игра за-
шла в тупик. Хорошая комбина-
ция никому не приходила, и игро-
ки делали ставки автоматически,
не задумываясь.
Уилсону везло с самого нача-
ла. Ему удалось сорвать три бан-
ка подряд. Целая пачка австра-
лийских фунтов небрежно торчала
из-под его скрещенных по-турецки
ног, и, хотя он знал, что пересчи-
тывать деньги — плохая примета,
он уже прикинул в уме, что там
должно набраться около сотни
фунтов выигрыша. В горле у него
приятно щекотало от ощущения
привалившего богатства.
6*
83
— Знаешь, что я тебе скажу, — обратился он к Крофту сво-
им мягким голосом южанина, — эти деньги доведут меня до
ручки. Никак не научусь считать проклятые фунты. У этих
паршивых австралийцев все не как у людей.
Крофт не ответил. Ему всю ночь просто не шла карта, и он
понемногу проигрывал.
Галлахер мрачно отозвался:
— Черт побери! С твоим везением вообще незачем счи-
тать деньги. Единственное, что тебе нужно, это иметь свобод-
ную руку, чтобы собирать их.
Уилсон заржал:
— И скажу тебе, парень, это должна быть не слабая рука.
И он снова рассмеялся почти с детским простодушием и при-
нялся сдавать. Это был крупный мужчина примерно тридцати
лет, с великолепной гривой золотистых волос и здоровым ру-
мянцем, с отчетливо вылепленными чертами лица. На этом ли-
це казались неуместными очки в серебряной оправе, они при-
давали ему на первый взгляд вид ученого или методистского
проповедника. Сдавал он так, что казалось, пальцы его испыты-
вают наслаждение от соприкосновения с картами. Сейчас ему
грезилась выпивка, и он испытывал нечто похожее на грусть
при мысли о том, что за все эти фунты он не сможет добыть
даже пинты спиртного.
— А знаете, — беззаботно рассмеялся он, — после всей
этой чертовой уймы спиртного, которое мне пришлось выпить, я
так и не могу представить себе, каково оно на вкус, пока не
дорвусь до бутылки.
С минуту он раздумывал над этим, держа в руке карту и
не сдавая ее партнеру, а потом рассмеялся:
— Это точно, как с бабами. Когда у тебя с ними все идет
гладко и так, как должно быть, ты просто не знаешь, как
можно обойтись без этого. А когда с тобой рядом нет бабы, то
и представить себе невозможно, что это такое. Была одна такая
бабенка на окраине города, жена одного йз моих приятелей...
Так вот, сколько у меня ни было баб, а этой я никогда не
забуду. — Он уважительно покачал головой, вытер тыльной сто-
роной ладони свой высокий лоб и мечтательно хмыкнул. — Как
в бочку с медом, честное слово. — Он сдал еще по две карты
своим партнерам и положил прикуп.
На этот раз у Уилсона на руках не было никакой комби-
нации, но он все же взял прикуп и только потом спасовал.
Галлахер окончательно проигрался.
Низкорослый, сутулый и жилистый, с длинным ирланд-
ским носом и маленьким угловатым лицом, усеянным глубоки-
84
ми оспинами, он всегда казался обозленным. А ведь ему было
всего двадцать четыре года.
— Я вышел из игры, — сказал Галлахер.
Уилсон почувствовал себя неловко. Ему подумалось, что не
так уж и весело вытрясти из человека все его деньги. Галлахер
в основном был довольно симпатичный малый, и вдвойне нехо-
рошо, когда выставляешь приятеля, с которым тебе предстоит
спать в одной палатке ближайшие три месяца.
— Послушай-ка, — предложил он, — не имеет смысла пор-
тить игру только потому, что уш кого-то кончились деньги. Да-
вай я дам тебе взаймы несколько этих паршивых фунтов.
— Нет, я выхожу, — зло повторил Галлахер.
Уилсон снова пожал плечами. Ок никак не мог понять лю-
дей вроде Крофта или Галлахера, которые всерьез принимали
покер. Игра ему нравилась, и у них не так-то много было спо-
собов скоротать время до утра, но серьезно относиться
к игре, ей-богу, не стоило... Хорошая пачка денег, конечно, при-
дает бодрости, но он все же предпочел бы выпить. Или сходить
к бабе. Он грустно усмехнулся. До баб отсюда не добраться.
Реду надоело в конце концов лежать на койке, и он про-
скользнул мимо часового на верхнюю палубу. После столь дол-
гого пребывания в отсеке воздух на палубе показался ему про-
хладным.
Ред подошел к релингам и глянул на море. Судно почти не
двигалось, и весь конвой, казалось, замер и принюхивается
к нужной ему тропке на воде, как это делает гончая, не уве-
ренная, что взяла след. Далеко, у самой линии горизонта, сон-
но вырастали очертания острова, вздымавшегося горой и потом
опадавшего холмами. Ред решил, что это и есть Анапопеи, и
пожал плечами. Не все ли равно? Все острова выглядят одина-
ково.
Тупо и без особого раздражения подумал он о предстоящей
неделе. Завтра, когда они высадятся, ноги у них промокнут, и
в ботинки набьется песок. Десантные баржи будут подходить
одна за другой, их придется разгружать подряд — тюк за тю-
ком, оттаскивая их на несколько ярдов вверх по берегу и укла-
дывая штабелями. Если повезет, у японцев не окажется здесь
артиллерии и снайперов будет немного. Надоело ему все до
ужаса. Эта кампания, потом следующая, и следующая, и сле-
дующая, и так без конца. Он потер шею, мрачно глядя на во-
85
ду, все суставы его длинного тела словно развинтились. Сей-
час, наверное, около часу ночи. Через три часа начнется арт-
подготовка, и все будут наспех глотать горячий тошнотворный
завтрак.
И не оставалось ничего иного, как терпеть эти дни, медлен-
но ползущие один за другим. Что же касается завтрашнего дня,
то взводу по крайней мере повезло. Разведчиков нарядили на
разгрузочные работы при высадке. Это займет примерно неде-
лю, а значит, первые опасные задания на незнакомой терри-
тории будут поручены другим.
Если поглядеть на него сейчас, то покажется, будто лицо его
состоит из одного большого носа и длинной отвисшей челюсти^
но лунный свет обманывал, потому что в нем невозможно раз-
глядеть красноту кожи и волос. Лицо его всегда выглядело
злым, исключение составляли только спокойные светло-голубые
глаза, которые точно заблудились среди морщинок и весну-
шек. Когда он смеялся, открывались зубы — крупные желтые
и неправильные, грубый голос его звучал резко и со свойствен-
ной только ему презрительной насмешкой.
Рука его опустилась на живот, пошарила минуту или две и
потом замерла. Он зкбыл надеть спасательный пояс. Совершен-
но механически он подумал, что следовало бы вернуться за
ним в отсек, но тут же обозлился на себя: «Эта проклятая ар-
мия доводит до того, что ты уже и повернуться боишься». Он
сплюнул. Половина времени здесь у тебя уходит на попытки
вспомнить, что тебе велено было сделать. И все же он еще ми-
нуту раздумывал, а не вернуться ли ему, но потом усмехнулся:
«А, что там, убивают только раз». Это он сказал как-то Хен-
несси, мальчишке, которого прислали в разведвзвод всего за ка-
ких-нибудь две недели до погрузки на суда.
«Спасательный пояс! Пусть о нем Хеннесси беспокоится, по-
думаешь, спасательный пояс», — сказал он себе.
Это было ночью. Они стояли рядом на палубе, когда вдруг
начался воздушный налет, и они, присев под спасательной
шлюпкой, следили за зенитчиками у соседней пушки, которые
замерли в напряжении на своих боевых местах. Атаковал са-
молет марки «Зеро», и около дюжины прожекторов пытались
нащупать его. Сотни трассирующих очередей красными пунк-
тирами взвились в воздух. Все это было так непохоже на бои,
которые ему пришлось повидать ранее, — ни жары, ни напря-
жения, все выглядело красиво и нереально, как в цветном филь-
ме или на картинке из календаря. Он следил за боем, не пы-
таясь спрятаться даже тогда, когда в нескольких сотнях ярдов
от них желтым пузырем разорвалась бомба.
86
И тут Хеннесси испортил ему настроение.
— Господи, я ведь только сейчас вспомнил! — восклик-
нул он.
— Что?
— У меня нет баллончиков со сжатым воздухом для спаса-
тельного пояса.
Ред насмешливо расхохотался:
— Послушайся моего совета. Как только судно пойдет ко
дну, хватайся за хорошую крысу, и она дотянет тебя до бе-
рега.
— Нет, это серьезное дело. Господи, я уж лучше пойду и
надую пояс. — В темноте Хеннесси пробрался к баллону, на-
шарил его и присоединил к поясу. Ред насмешливо следил за
его действиями. Забавный щенок. Теперь они всех мальчишек
приучили к тому, что те уже добровольно стремятся выполнять
все правила. Ред почувствовал, как его охватывает что-то похо-
жее на грусть.
— Значит, теперь ты готов ко всему, не правда ли, Хен-
несси?
— Видишь ли, — произнес Хеннесси несколько хвастливо, —
я не хочу зависеть от случайностей. А что, если в судно попа-
дут? Я не намерен отправляться в воду, не подготовив-
шись.
Проплывающие сейчас вдали берега Анапопеи были и сами
похожи на какое-то гигантское судно. «Да, — подумал Ред, —
Хеннесси не пойдет в воду неподготовленным. Он из тех маль-
чишек, которые начинают откладывать деньги на свадьбу еще
тогда, когда у них даже и девчонки-то никакой нет. Вот что
получается, когда во всем пытаешься следовать правилам».
Он долго смотрел на воду. Никогда ничего ему не давалось
даром. Единственное, что он знал точно, — это то, чего ему не
хотелось. Он фыркнул, прислушиваясь к ветру, бьющему по
судну. Всем телом чувствовал он, как проходят секунды, то-
ропясь к приближающемуся утру. Теперь долгие месяцы ему
не придется побыть одному, и он наслаждался чувством одино-
чества. Он всегда был склонен к одиночеству.
Он подумал, что нет ничего такого, к чему бы он стремился.
Не нужно ему ни денег, ни женщин, ничего. С него достаточно
и любой шлюхи за первым же углом, когда хочется компании.
И никто не сможет дать ему больше. Он усмехнулся и покреп-
че сжал релинг, чувствуя на лице ветерок, вдыхая запахи зе-
лени, которые тот доносил сюда через водную гладь.
— Ты можешь говорить что хочешь, — сказал сержант
87
Браун, обращаясь к Стенли, — но ни одной из них нельзя ве-
рить. — Они переговаривались вполголоса, лежа на соседних
койках. Стенли, как только поднялся на борт, сразу же поза-
ботился о том, чтобы койки их были рядом. — Нет такой жен-
щины, которой можно было бы верить, — изрек Браун.
— Не знаю, но все же это не похоже на правду, — пробор-
мотал Стенли. — Знаю только, что своей жене я верю. — Ему
не нравилось направление, которое принял их разговор. Это
только давало пищу червячкам сомнения, от которых он и так
не мог избавиться. Кроме того, он знал, что сержант Браун не
любит, когда кто-то с ним не соглашается.
— Так вот, — говорил Браун, — ничего не скажу, малый
ты славный и неглупый, но бабам доверять нет никакого смыс-
ла. Возьмем, к примеру, мою жену. Красивая баба, я тебе пока-
зывал карточку.
— Да, она очень приятная дама, — быстро согласился
Стенли.
— Это уж точно, она красивая. Так ты веришь — она сидит
там и дожидается меня? Нет, и не думает. Она сейчас недурно
проводит время.
— Ну я бы не сказал этого, — слабо возразил Стенли.
— А почему бы и нет? Ты меня никак этим не обидишь.
Уж я-то знаю, чем она занимается, и когда вернусь обратно,
то тут же предъявлю ей счет. Прежде всего я спрошу: «Ходила
на свидания?», и если она ответит «да», я за две минуты вы-
тащу из нее все остальное. Если же она скажет: «Нет, милый,
честно, ничего не было, ты меня знаешь», я тогда кое-что про-
верю у моих друзей, и если узнаю, что она врет, вот тогда-то
ей от меня не отвертеться, и уж скажу тебе, я ей дам жизни
перед тем, как выгнать. — Браун покачал головой. Он был
среднего роста, чуть полноватый, с молодым мальчишеским ли-
цом, вздернутым носом, веснушчатый, с красновато-рыжими во-
лосами. Однако вокруг глаз у него уже проступили морщинки,
а на лице остались рубцы от тропических язв. Если чуть при-
смотреться к нему, то становится ясно, что ему не менее два-
дцати восьми лет.
— Да, это, должно быть, неприятно, когда парень возвра-
щается домой и сталкивается с таким, — согласился Стенли.
Сержант Браун мрачно кивнул, и лицо его приняло оби-
женное выражение.
— А ты чего ждешь? Думаешь, вернешься домой, а там те-
бя будут на руках носить как героя? Послушай меня, когда
вернешься, твои глянут на тебя и скажут: «Артур Стенли, ты
88
долго отсутствовал», и ты ответишь: «Да», а тебе скажут:
«Здесь было довольно трудно, но теперь все пойдет, наверное,
лучше. Тебе явно повезло, что не пришлось все это выносить».
Стенли рассмеялся.
— Я не так уж много повидал на своем веку, — скромно
сказал он, — но я точно знаю, что эти гражданские ни черта
не понимают, каково нам здесь.
— Ну конечно, не понимают, — сказал Браун. — Послу-
шай, на Мотоме ты достаточно насмотрелся на войну, чтобы
начать разбираться. Знаешь, когда я думаю, что моя жена пря-
мо сейчас, вот в эту минуту, путается с кем-нибудь, а я тут
лежу и дожидаюсь завтрашнего дня, меня просто бешенство
охватывает... просто бешенство. — Он нервно сжал кулаки и по-
трогал стальную трубу между их койками. — Непохоже на
то, чтобы завтра нам здорово досталось. Правда, разведчикам
придется попотеть завтра на разгрузке, но немного поработать
можно — это никого не убивает. — Он фыркнул. — Черт побе-
ри, если бы завтра подошел ко мне генерал Каммингз и сказал:
«Браун, я назначаю вас на разгрузку на весь срок вашей служ-
бы», ты думаешь, я стал бы особенно возражать? Ни хрена
подобного. Я повидал боя столько, что этого на десять человек
хватило бы, и я скажу тебе, что если бы завтра только и де-
лали, что гоняли нас на судно и обратно, это все равно не
сравнилось бы с Мотоме. Там однажды было так паршиво, что
я просто точно знал, что живым мне не выйти. Я и до сих пор
не пойму, как мне удалось выпутаться.
— А что случилось? — спросил Стенли. Он осторожно со-
гнул колени, чтобы не толкнуть человека, лежащего на койке
над ним на расстоянии не более фута. Историю эту он слы-
шал уже дюжину раз с тех пор, как его направили в развед-
взвод, но он знал, что Браун любит ее рассказывать.
— Так вот, с самого начала, как только наш взвод придали
второй роте для всей этой затеи с резиновыми лодками, было
понятно, что мы влипли, но что мы могли сделать? — И он
повторил историю о том, как их отправили в резиновых лодках
с миноносца за насколько часов до рассвета, и как их захватил
отлив, и они были обнаружены японцами. — Может, ты дума-
ешь, что я просто наложил в штаны, когда эти паршивые -япон-
цы открыли огонь из зенитной батареи? У нас не осталось ни
одной лодки, которая не получила бы пробоины, и все они
стали тонуть, а в соседней лодке был командир роты, Биллингз
была его фамилия, кажется, так этот гад несчастный совсем
расклеился. Он плакал и жаловался на судьбу и пытался пус-
тить ракету, чтобы миноносец хоть как-нибудь прикрыл нас
89
огнем, но его так трясло, что ой даже не мог удержать ракет-
ницу в руках.
И вот, когда творилось все это, Крофт вдруг встает в их
резиновой лодке и так говорит ему: «Эй ты, паскуда ублюдоч-
ная, дай-ка мне ракетницу». Биллингз протягивает ему ракет-
ницу, а Крофт встает в полный рост на глазах всех этих япон-
цев на берегу, выпускает две ракеты и снова перезаряжает ра-
кетницу.
Стенли сочувственно покивал.
— Этот Крофт настоящий парень, — сказал он.
— Парень что надо! Я тебе говорю, он какой-то железный.
Это единственный человек, с которым я никогда не завожусь.
Он, наверное, самый лучший помкомвзвода во всей армии и
самый большой прохвост. У него совсем нет нервов. Из всех
стариков разведвзвода нет ни единого, у кого не измотались бы
нервы.
Скажу тебе прямо, я запуган, Ред тоже. И Галлахер, он,
правда, с нами всего шесть месяцев, но он тоже был в рези-
новой лодке, и я думаю, что его тоже можно считать, вот и он
тоже запуган, и Мартинес — он ведь лучший из всех развед-
чиков, которых только можно придумать, но он еще больше
запуган, чем я, и даже Уилсон, хотя по нему не так уж много
поймешь, он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Но
Крофт — я тебе скажу: Крофт любит бой, он просто любит его.
И нет худшего человека в качестве командира, нет и лучшего,
чем он, все зависит от того, как ты на это дело смотришь. Мы
потеряли тогда одиннадцать человек из семнадцати парней на-
шего взвода, в том числе нашего лейтенанта, а среди них были
такие мировые парни, да и оставшиеся в живых , целую неделю
не годились ни на что, но Крофт на следующий же день напро-
сился на задание, и они отправили его в поиск с первой ротой.
Он так и оставался у них, пока не прислали в качестве попол-
нения тебя, Риджеса и Толио и у нас набралось достаточно
людей хотя бы для отделения.
В 4.00 утра, через несколько минут после того, как появи-
лись первые проблески зари, боевые корабли начали артилле-
рийский обстрел Анапопеи. Все пушки кораблей вторжения
вели огонь с двухсекундными интервалами, и ночь вздрогнула
и заколыхалась.
Мартинес жадно вслушивался в звуки. Он совсем не удивил-
ся бы, если койку, на которой он сидел, вдруг выдернуло из-
под него. Он моргал глазами, налитыми кровью, от утомитель-
90
ного блеска электроламп, пытаясь быть глухим ко всему. Но но-
ги его непроизвольно дергались каждый раз, когда сквозь сталь-
ные переборки доносился более резкий грохот. По совершенно
непонятной причине он постоянно повторял^ про себя окончание
старой шутки: «Мне безразлично, умру ли я, умру ли я, умру
ли я». Его кожа казалась совсем коричневой. Это был малень-
кий, стройный и красивый мексиканец с густыми вьющимися
волосами и мелкими острыми чертами лица. Как бы быстро он
ни двигался, движения его всегда были плавными и легкими.
Голова его, как у оленя, никогда не застывала неподвижно,
его карие влажные глаза постоянно чуть двигались.
Сквозь грохот пушек Мартинесу удавалось расслышать от-
дельные голоса, но потом они снова терялись в общем грохоте.
Только голос командира взвода жужжал у него в ушах, как
пролетающее насекомое, неразличимое и раздражающее. «Я не
хочу, чтобы кто-то из вас сразу же потерялся, как только мы
пристанем к берегу. Держитесь все вместе, это очень важно».
Мартинес сильнее подогнул колени, откинулся на койке, пока
пятки его не коснулись ягодиц. *
Люди из разведвзвода по сравнению с другими взводами ка-
зались жалкой кучкой. Крофт как раз говорил о погрузке в де-
сантные лодки, и Мартинес тупо вслушивался в его слова, не
всегда вникая в их смысл.
— Так вот, — мягко говорил Крофт, — все будет точно так,
как мы отрабатывали. И нет никаких причин к тому, чтобы что-
то получилось не так. И не получится.
Ред насмешливо заржал.
— Точно! Мы все рассядемся по местам, — сказал он, — но
черт меня побери, если тут же не появится какой-нибудь приду-
рок и не прикажет нам снова возвращаться в отсек.
— А ты что думаешь, я буду рвать на себе рубашку, если
нам прикажут сидеть здесь до конца войны? — проговорил
сержант Браун.
— Кончайте, — оборвал их Крофт. — Если вы лучше меня
знаете, что нам предстоит, то давайте идите сюда и говорите са-
ми. — Он усмехнулся и продолжал: — Наша лодка номер два-
дцать восемь. Вы знаете, где она, но это неважно, потому что
мы пойдем к ней все вместе. И если кто-нибудь вдруг обнару-
жит, что он забыл что-то здесь, внизу, то пусть он на этом по-
ставит крест. Обратно мы не вернемся.
— Правильно, ребята, не забудьте захватить презервати-
вы, — вмешался Ред, и это вызвало взрыв хохота. Крофт сна-
чала зло уставился на него, но потом и сам улыбнулся.
91
— Уилсон-то уж точно не забудет, — и они снова рассмея-
лись. — Такой бабник, — фыркнул Галлахер.
Уилсон захихикал.
— А что вы думаете, — сказал он, — я уж скорее оставлю
винтовку, потому что, если они заготовили нам на берегу бабен-
ку, я себе пулю пущу в, лоб, если не смогу до нее добраться.
Мартинес тоже улыбался, но их смех только раздражал
его.
— Что с тобой, Джепбейт? — тихо спросил его Крофт. Их
глаза встретились. Понимающий взгляд старых друзей.
— А, этот паршивый желудок, он у меня не в порядке, —
сказал Мартинес. Он очень ясно выговаривал слова, но говорил
медленно и с запинками, как бы постоянно переводя их с мек-
сиканского. Крофт еще раз поглядел на него и продолжал го-
ворить.
Мартинес блуждающим взглядом оглядел отсек. Что-то должно
с ним случиться.
Теперь он знал это точно.
Через час подали команду их взводу, и они принялись ка-
рабкаться по лестнице. Оказавшись на палубе, они еще с мину-
ту топтались на месте, прежде чем им приказали идти к своей
лодке. Палубный настил был в этот ранний час скользким, и
они, ругаясь, беспорядочно двигались по доскам. Реда пробирала
дрожь от холодного утреннего воздуха. Еще не было и шести ча-
сов утра, а день уже приобрел тот унизительный оттенок, кото-
рый свойствен каждому армейскому дню. Их уже куда-то по-
сылают, им Предстоит что-то новое, что-то неприятное.
По всему судну шла на разных стадиях подготовка к высад-
ке. Десантные баржи, уже спущенные вместе с солдатами на во-
ду, вертелись вокруг судна, как щенки на привязи.
Плечи Реда начали затекать под грузом битком набитого
ранца, ствол винтовки все время колотился о каску. Все это раз-
дражало.
— Сколько бы раз ты ни надевал этот сучий ранец, привык-
нуть к нему невозможно, — сказал он.
— А ты хорошо его подогнал? — поинтересовался Хеннесси.
Голос у него был хрипловатый и чуть дрожал.
— Плевать я хотел на эту подгонку, — сказал Ред. — Тог-
да будет жать в другом месте. Просто я по комплекции не под-
хожу для ранца, у меня для него слишком много костей, — он
продолжал еще что-то говорить в том же духе, время от време-
ни поглядывая на Хеннесси и пытаясь определить, кто из них
более встревожен. Воздух был прохладным. Солнце еще стояло
92
низко и не жгло. Он переступал с ноги на ногу, вдыхая запах
судовых отсеков, смазочных масел, смолы и рыбы, который шел
от воды.
— Когда нас посадят в баржу? — спросил Хеннесси.
Обстрел побережья продолжался, и в лучах утреннего солн-
ца остров казался светло-зеленым. Узкая полоса дыма стояла
только у берега.
Ред рассмеялся.
— Ты думаешь, сегодня еще хоть что-нибудь будет? Я, на-
пример, уверен, что мы все утро проторчим здесь на палубе. —*
Однако, говоря это, он разглядел группу десантных барж при-
мерно в миле от них. — Первый эшелон все еще не дошел до
берега, — успокоил он Хеннесси. На мгновение ему снова при-
помнилась высадка на Мотоме, и он сразу почувствовал, как
что-то похожее на панику тех дней охватывает его. Кончики его
пальцев до сих пор помнили прикосновение к резине лодки,
когда он прижимался к ней в воде. В гортани он почувствовал
вкус соленой воды, испытал снова тупой и обессиливающий
ужас, который возвращался к нему при мысли о том, как он
будет погружаться в воду, когда силы окончательно покинут
его, а японская артиллерия так и не прекратит огня. Он по-
смотрел вдаль, и его упрямое лицо на мгновение приняло пе-
чальное выражение.
— Долго еще эти суки продержат нас здесь? — взорвался
Галлахер.
— Заткнись! — оборвал его Крофт. — С нами на барже
пойдет половина штабной роты, а их и на палубу не вывели.
— Так чего же их не выводят? — Галлахер еще сильнее
сдвинул каску на затылок. — Похоже, что эти подонки спе-
циально держат нас здесь на палубе, где того и гляди может
оторвать голову.
— А ты видел разрыв хоть одного японского снаряда? —
спросил его Крофт.
— Это еще не значит, что у них нет артиллерии, — отве-
тил Галлахер. Он закурил сигарету и жадно затягивался, держа
ее в кулаке, как бы опасаясь, что 'кто-то попытается ее
вырвать.
Над их головами просвистел снаряд, и Мартинес невольно
отступил под прикрытие броневой башни. Ему казалось, что он
стоит совершенно голый.
Часть довольно сложного механизма для спуска барж
выступала над водой. Когда на тебе ранец и спасательный
пояс, когда нужно тащить винтовку, два подсумка с патронами,
93
несколько гранат, штык и каску, чувствуешь себя так, будто
грудь и плечи у тебя в гипсе. Дыхание дается с трудом, по-
является какая-то вялость. А передвигаешься к десантной бар-
же по бимсу, как канатоходец в полном рыцарском вооружении.
Когда разведчикам подали команду рассаживаться по ме-
стам в десантной лодке, сержант Браун нервно облизал губы.
— Они могли бы это сконструировать и получше, — пробор-
мотал он, обращаясь к Стенли, пробирающемуся рядом с ним
по бимсу. Весь фокус заключался в том, чтобы не смотреть на
воду. — Знаешь, Галлахер вовсе неплохой парень, но он просто
нытик. — Стенли согласился с ним.
— Да-а, — протянул Браун, уже ни к кому не обращаясь.
Он думал о том, как это будет неприятно, если он, младший
командир, вдруг свалится в воду. «Господи, да ведь тут навер-
няка пойдешь ко дну», — вдруг осенило его. — Я всегда терпеть
не могу именно погрузку, — проговорил он вслух.
Он добрался до борта десантной лодки и прыгнул в нее,
ударившись локтем, так как из-за ранца чуть было не потерял
равновесие. Всех попадающих в лодку, мягко покачивающую-
ся на талях, сразу же охватывало шумное веселье.
— А вот и наш старый Ред, — завопил Уилсон, и все рас-
смеялись, следя за тем, как неуклюже пробирался по бимсу
Ред, лицо которого сморщилось, как чернослив. Добравшись до
борта, он насмешливо оглядел всех и вдруг объявил:
— Черт побери, я попал в чужую лодку. Я не вижу здесь
ни одной морды, достаточно идиотской для того, чтобы идти
в разведку.
— Залезай, залезай, старый козел, — хихикнул Уилсон, —
водичка хорошая и прохладная.
Рёд усмехнулся.
— Я знаю у тебя одно место, которое никак не назовешь
прохладным. Оно у тебя и сейчас раскалено докрасна.
Браун хохотал не переставая. «Хорошие ребята подобрались
в этом взводе», — подумал он. Казалось, что самое худшее те-
перь уже позади.
— А как же генерал будет забираться в эти лодки? — спро-
сил Хеннесси. — Он же ведь не так молод, как мы.
Браун снова захихикал:
— Они выделят двух рядовых, чтобы тащить его. — И он
охотно смеялся вместе со всеми своей шутке.
Галлахер прыгнул в лодку.
— Эта сучья армия, — проговорил он. — Честное слово,
самые большие потери несут при посадке в лодки.
Браун опять захохотал. Галлахер, наверное, и в постель
94
к жене лезет с перекошенной от злобы мордой. Он тут же по-
чувствовал желание высказать эту мысль вслух и еще больше
расхохотался. Когда он уже совсем было справился со смехом
и открыл рот, ему вдруг на мгновение привиделась его собствен-
ная жена, как она лежит в постели именно в этот момент с дру-
гим мужчиной, и какое-то время он еще машинально продолжал
смеяться, чувствуя внутри полнейшую пустоту.
— Слушай, Галлахер, — с неожиданной злостью вдруг про-
говорил он. — У тебя, наверное, такая же постная морда, когда
ты спишь с женой.
Галлахер мрачно глянул на него и вдруг неожиданно при-
соединился к всеобщему хохоту.
— Ну и сука же ты, — сказал он, и это снова заставило всех
хохотать.
Маленькие десантные суда с их тупыми носами, когда они,
пыхтя, утюжили воду, походили на бегемотов. Примерно сорока
футов в длину и трех в ширину, они по форме своей напомина-
ли коробку из-под обуви. Мотор у них находился сзади. В отсе-
ке для десантной группы было слышно, как с шумом бьются
волны в носовую часть, и вода уже на дюйм или два успела
просочиться в трещины и плескалась по дну. Ред прилагал все
усилия, чтобы не промочить ноги. Их баржа около часа кружи-
ла на одном месте, и у него уже начинала кружиться голова.
Время от времени на них попадали брызги — холодные, неожи-
данные, неприятные.
Первая волна солдат высадилась на берег примерно пятна-
дцать минут назад, и схватка на берегу была слышна как отзву-
ки далекого фейерверка. Отсюда она казалась далекой и бес-
смысленной. Чтобы хоть как-то прервать ожидание, Ред при-
подымался и смотрел поверх борта на берег. Берег все еще вы-
глядел безжизненным, но даже на расстоянии в три мили уже
можно было различить признаки ведущегося там боя — легкая
полоска дыма нависала над водой. Через регулярные промежут-
ки времени над их головами в сторону берега с грохотом про-
носилось звено из трех пикирующих бомбардировщиков. Когда
они пикировали над берегом бухты, трудно было уследить за
ними, потому что они становились почти невидимыми и каза-
лись маленькими и безобидными.
Ред пытался хоть как-нибудь облегчить тяжесть ранца, при-
жимая его к переборке. Постоянное кружение на одном месте
раздражало. Когда он смотрел на три десятка человек, втисну-
тых вместе с ним в отсек, когда он видел, сколь неестественно
95
выглядит их зеленое обмундирование на серо-голубом фоне вид-
невшегося в проходе моря, ему приходилось делать несколько
глубоких вздохов и оставаться несколько мгновений в Полной
неподвижности, чтобы отогнать подступающую тошноту. Струй-
ки пота скатывались у него по спине.
— Сколько же нам еще ждать? — возмущался Галлахер. —
Эта проклятая армия — здесь вечно то беги, то жди, то беги,
то жди.
Ред прикурил сигарету — пятую с того момента, как их де-
сантная баржа была спущена на воду, вкус ее показался ему
пресным и противным.
— А ты как думал? — сказал он. — Держу пари, мы не
тронемся отсюда и до десяти часов.
Галлахер выругался. Еще не было и восьми.
— Я тебе скажу, — продолжал Ред, — если бы они толком
сами понимали, что нужно делать, мы бы сейчас еще спокойно
ели свой завтрак, а на суда нас посадили бы еще только часа
через два. — Он стряхнул тонкий слой пепла сигареты. — Но не
тут-то было — какой-нибудь паскудный лейтенантишка, кото-
рый сейчас спокойно себе дрыхнет, решил спихнуть нас с этого
паршивого корабля, просто чтобы избавиться от нас и ни о чем
не беспокоиться. — Он нарочно говорил все это достаточно гром-
ко, чтобы лейтенант из взвода связи мог слышать его, и оскла-
бился, когда тот отвернулся.
Капрал Толио, который сидел на корточках рядом с Гал-
лахером, посмотрел на Реда.
— Здесь, на воде, мы в значительно большей безопасности, —
доброжелательно принялся он объяснять. — Наша баржа по
сравнению с кораблем совсем крохотная цель, а когда мы еще
вот так вертимся, попасть в нас значительно труднее, чем это
можно подумать.
— Хреновина, — проворчал Ред.
— Знаешь, — сказал Браун, — я предпочел бы сидеть на ко-
рабле, все-таки там спокойней.
— Я специально занимался этим вопросом, — возразил ему
Толио. — Статистические данные ясно доказывают, что во вре-
мя высадки десанта здесь самое безопасное место.
Реду все эти статистические выкладки стали поперек горла.
— Можешь не приводить всех этих цифр, — сказал он кап-
ралу Толио. — Если цачнешь обращать на них внимание, то
и под душ побоишься стать, потому что выяснится, что это то-
же слишком рискованно.
— Нет, я совершенно серьезно говорю, — сказал Толио. Это
был грузный итальянец, среднего роста, с грушевидной головой,
96
расширяющейся книзу. Хотя он побрился только накануне ве-
чером, лицо его снова почернело от прорастающей бороды. Свет-
лыми оставались только глаза да рот, широкий и дружелюб-
ный. — Нет, совершенно серьезно, — продолжал он наставитель-
но, — я видел статистические данные.
— Сходи ты знаешь куда со своими данными, — сказал Ред.
Толио улыбнулся, но все же он был огорчен. «Ред, ничего
не скажешь, отличный парень, — подумал он, — но уж слишком
он независимый. Нужно, чтобы люди во всем шли друг другу
навстречу. Если планируется что-то вроде данного десанта, то
необходимо, чтобы все шло по плану, по графику. Ведь невоз-
можно было бы водить поезда, если бы машинисты отправляли
их, когда им заблагорассудится».
Эта мысль очень понравилась ему, и он вытянул уже было
в сторону Реда свой толстый и сильный палец, как вдруг япон-.
ский снаряд — первый за полчаса — взметнул к небу столб во-
ды в нескольких сотнях ярдов от них. Звук разрыва прозвучал
неожиданно громко, и все на мгновение пригнулись. В наступив-
шей вслед за этим полнейшей тишине Ред выкрикнул настоль-
ко громко, что его услышали все на барже: «Послушай, Толио,
если бы я рассчитывал на тебя, спасая свою шкуру, я уже год
назад был бы в аду!» Достаточно громкий взрыв хохота, после-
довавший за этим, сбил Толио с толку, и он тоже заставил себя
улыбнуться. А тут еще и Уилсон добавил своим высоким мяг-
ким голосом: «Ты, Толио, можешь высчитать сотни способов,
как нужно что-то сделать, а потом все обязательно получитсд
через пень-колоду. В жизни своей я не видел человека, который
так серьезно относился бы к чепухе».
Все это не так, решил Толио. Он любил, чтобы все делалось
как следует, а парням это не нравится. Вот такой тип, как Ред,
обязательно все испортит, рассмешив остальных.
Моторы десантных барж зазвучали громче, взвыли, и, за-
вершив круг, их баржа двинулась к берегу. Сразу же волны на-
чали колотиться в носовую часть, и тучи брызг полетели на
солдат. Раздались удивленные возгласы, а затем установилась
тишина. Крофт снял с плеча винтовку и зажал пальцем отвер-
стие ствола, чтобы внутрь не попала вода. На какое-то мгнове-
ние ему почудилось, что он галопом мчится на лошади.
— Черт побери, а ведь мы плывем! — проговорил кто-то.
— Надеюсь, что успели очистить побережье, — пробормотал
Браун.
Крофт чувствовал свое превосходство над другими и был в
подавленном состоянии. Он очень разочаровался, когда узнал,
что разведчиков назначили работать на берегу на первую неде-
7 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5	97
лю. Он втайне презирал людей своего взвода, когда те шумно
выражали свою радость по этому поводу. «Наложили полные
штаны», — пробормотал он и сейчас. Человек, который на пере-
довой боялся подставить свой лоб, не стоил в его понимании
ни гроша. Ему нравилось стоять во главе людей, он чувствовал
себя при этом сильным и уверенным. Ему страшно хотелось
участвовать сейчас в бою, который с побережья уже передвинул-
ся в глубь острова, и его злил приказ, отданный его взводу.
Он провел рукой по своей сухощавой тугой щеке и молча огля-
делся.
Хеннесси стоял у руля. Посмотрев на его белое лицо, Крофт
понял, что Хеннесси боится, и это позабавило его. Мальчик
никак не мог устоять на одном месте, он все время вертелся.
И сразу же с необычайной ясностью Крофт решил: «Хеннес-
си будет сегодня убит». Мысль эта настолько разрядила его на-
пряженность, что ему от облегчения даже захотелось смеяться.
Он был совершенно уверен в своем предчувствии.
Но тут внезапно Крофт вспомнил игру в покер прошедшей
ночью, когда ему так и не удалось натянуть фулл. «Что-то ты,
парень, пытаешься перехитрить самого себя»,— подумалось ему.
Он покачал головой и снова уселся на место, чувствуя, как
десантная баржа рвется к берегу, в голове у него было пусто,
и он спокойно ждал, что принесут ему дальнейшие события.
Самыми страшными для Мартинеса были последние минуты
перед высадкой. Все напряжение прошедшей ночи, все страхи,
которые он вытерпел за это утро, достигли сейчас предела.
Он с ужасом думал о том моменте, когда будет спущен трап
и придется покинуть баржу. Ему казалось, что их всех разнесет
одним снарядом или же прямо напротив них будет установлен
пулемет, который откроет огонь, как только они очутятся на
открытом месте.
Внезапно над ними с воем пронесся самолет и загремел над
джунглями, стреляя из пушек. Мартинес с трудом удержался
от крика. У него снова зачесались ноги. Почему их не выса-
живают? К этому моменту он уже с радостью встретил бы под-
жидающую их гибель, как только они ступят на трап.
Высоким писклявым голосом Хеннесси спросил: «А как вы
думаете, мы скоро получим здесь почту?»— и вопрос его уто-
нул во внезапном взрыве хохота. Мартинес хохотал и хохо-
тал, то затихая в всхлипываниях, то снова разражаясь хо-
хотом.
— Ох и сука же этот Хеннесси, — услышал он Галлахера.
Внезапно Мартинес понял, что баржа остановилась. Звучание
ее моторов стало громче, и тарахтели они теперь неуверенно,
98
как будто их винты вылезли из воды. Прошло еще мгновение,
и он понял, что они причалили к берегу.
Несколько мучительно долгих секунд все сидели совершенно
неподвижно. Трап, лязгнув, опустился, и Мартинес с трудом вы-
скочил в волну прилива. Он чуть было не свалился, когда вол-
на, спереди едва достигающая колена, накатила на него сзади.
Он шагал, опустив голову и глядя в воду, и, только очутив-
шись на берегу, вдруг осознал, что с ним ничего не случилось.
Он огляделся. Одновременно причалили еще пять барж, и люди
расползались по всему берегу. Он увидел, как какой-то офицер
двинулся в его сторону, и слышал, как он спросил у Крофта:
«Это какой взвод?»
— Взвод разведки, сэр, нам приказано вести работы на
берегу, а затем собраться и ждать у рощицы кокосовых пальм
рядом с бухтой.
Мартинес стал в строй и тяжело зашагал вслед за Редом,
когда взводная колонна с трудом двинулась по песку. В голове
у него не было ни единой мысли, просто приведение пригово-
ра в исполнение снова отложено на какой-то срок.
Взвод продвинулся вперед примерно на двести ярдов и оста-
новился у кокосовой рощицы. Большинство солдат сбросили на-
конец свои ранцы и растянулись на песке.
Сержант Браун смотрел на кокосовые пальмы, верхушки ко-
торых были срезаны артиллерийскими снарядами. Вдалеке вид-
нелась еще одна рощица, пальмы в которой остались нетро-
нутыми, и он покачал головой. «Масса народу могла
остаться в живых после такой бомбардировки», — сказал он
себе.
— По сравнению с тем, что творилось на Мотоме, здесь не
так уж сильно обстреливали, — произнес он вслух.
У Реда было обиженное выражение лица.
— Да, Мотоме. — Он лег животом на песок и прикурил
сигарету. — Ав бухте уже воняет, — объявил он.
— Как же может вонять? — спросил Стенли. — Еще рано.
— А вот воняет, и все тут, — ответил ему Ред. Он не любил
Стенли и хотя явно преувеличивал легкий солоноватый запах,
доносившийся из джунглей, но готов был твердо стоять на своем.
Старое знакомое чувство начало охватывать его: он становился
мрачным и раздражительным, для еды было еще слишком рано,
и он успел уже выкурить слишком много сигарет.
— И вообще это никакое не вторжение, — объявил он, —
это просто тренировка. Маневры. — И он яростно сплюнул.
Крофт прицепил к поясу на талию подсумки с патронами,
снял с предохранителя карабин.
7*
99
— Пойду поищу начальника строевой части, — сказал он
Брауну. — Ты оставайся с людьми здесь, пока я не вернусь.
— Мы можем спокойно укладываться спать, — сказал
Ред. — Они про нас забыли.
— Вот поэтому-то я и хочу найти кого-нибудь из них, —
сказал Крофт.
— А почему бы тебе не дать нам посидеть здесь хоть целый
день? — буркнул Ред.
— Послушай, Вальсен, — проговорил Крофт, — может, ты
наконец заткнешься и перестанешь скулить.
Ред так и взвился.
— Ав чем дело? — спросил он. — Может, тебе не терпится
в одиночку выиграть всю войну?
Несколько секунд они не отрываясь, напряженно смотрели
друг на друга, потом Крофт повернулся и зашагал.
— Ты выбрал себе не такого парня, с которым можно за-
водиться, — сказал Реду сержант Браун.
Ред опять сплюнул.
— Я никому не дам наступать себе на ногу. — Он чувство-
вал, как быстро колотится его сердце. Примерно в сотне ярдов
от них в волнах прибоя лежало несколько тел, и Ред увидел,
как солдаты из группы штабного обслуживания начали вытас-
кивать их из воды. Высоко над головой кружил самолет.
— Не нравится мне эта паскудная тишина, — сказал Гал-
лахер.
Сержант Толио кивнул в знак согласия.
— Я, пожалуй, отрою себе окопчик, — он отстегнул ло-
патку, на что Уилсон тут же отозвался со смешком:
— Ты бы лучше поэкономил свою энергию, парень.
Толио, не обращая на него внимания, принялся рыть.
— Я, пожалуй, тоже отрою, — пропищал Хеннесси и начал
рыть окоп примерно в двадцати ярдах от Толио. Несколько се-
кунд только звук их лопат, вгрызающихся в песок, единствен-
ный нарушал тишину.
Оскар Риджес сказал со вздохом:
— А что, я ведь тоже могу отрыть. — Он смущенно заржал,
произнося эти слова, и нагнулся над ранцем.
Стенли тут же передразнил его.
Риджес миролюбиво сказал:
— Ну что ж, я просто не умею смеяться иначе. Но ведь
и это не плохо, я думаю. — Он снова заржал, чтобы проде-
монстрировать свое добродушие, но смех его теперь был не-
сколько сдержаннее. Не дожидаясь ответа, он снова принялся
копать. У него было короткое мощное тело, похожее на колон-
100
ну, как бы обрубленную с каждого конца, круглое и унылое
лицо с длинной выдающейся челюстью и всегда приоткрытым
ртом. Привычка изумленно таращить глаза еще более усилива-
ла производимое им впечатление добродушного недоумка. Он ко-
пал, и движения его были до раздражения медлительными, зем-
лю с лопаты он каждый раз укладывал точно на одно и то же
место, а выбирая навес, каждый раз делал паузу. Казалось, он
уже как бы привык, что над ним постоянно издевались, и прос-
то дожидался этого.
Стенли нетерпеливо следил за ним.
— Послушай, Риджес, — сказал он, в ожидании одобрения
глянув на сержанта Брауна, — если тебя посадить на огонь, то
тебе, наверное, будет лень отлить на него и потушить.
Риджес тупо улыбнулся.
— Может быть, — спокойно проговорил он, следя за тем,
как Стенли поднялся, чтобы поглядеть, как идет у него дело.
Стенли был хорошо сложен, с продолговатым лицом, на ко-
тором застыло насмешливое и тщеславное выражение, но с не-
которым налетом неуверенности. Его можно было бы назвать
красивым, если бы не слишком длинный нос и не жиденькие
черные усики. Ему было всего девятнадцать лет.
— Господи, да так ты будешь рыть целый день, — презри-
тельно сказал Стенли. Он намеренно говорил грубым голосом,
как это иногда делает актер, который старается имитировать
солдатскую речь, о которой у него довольно слабое представ-
ление.
Риджес ничего не ответил. Он терпеливо продолжал копать.
Стенли еще минуту следил за его работой и пытался приду-
мать что-нибудь умное. Он начал чувствовать, что глупо вот
так вот стоять, и, повинуясь какому-то импульсу, носком сбро-
сил немного песка в окоп Риджеса. Риджес молча выбросил этот
песок лопатой, не нарушая медленного ритма работы. Стенли
понимал, что солдаты взвода смотрят на него. Он уже не рад
был, что затеял этот разговор, так как не был уверен, что ре-
бята на его стороне. Однако он уже слишком далеко зашел, что-
бы отступать. Пинком он отправил в окоп довольно большой ком
песка.
Риджес отложил лопату в сторону и посмотрел на него.
Смотрел он по-прежнему терпеливо, но на лице его вдруг отра-
зилось какое-то недоумение.
— Чего тебе нужно, Стенли? — спросил он.
— А тебе что, не нравится? — насмешливо спросил Стенли.
— Нет, сэр, мне не нравится.
Лицо Стенли медленно растянулось в усмешке.
101
— В таком случае, ты знаешь, что тебе следует делать.
Ред со злостью следил за ними. Риджес ему нравился.
— Послушай, Стенли, — крикнул Ред, — утри сопли и
постарайся вести себя по-взрослому!
Стенли обернулся и яростно уставился на Реда. Дело прини-
мало для него дурной оборот. Он боялся Реда, но отступать уже
не мог.
— А ты, Ред, заткнись, когда тебя не просят, — сказал он.
— Кстати, о затычках, — медленно растягивая слова, про-
говорил Ред, — не скажешь ли ты мне, наконец, зачем тебе тра-
тить столько сил на то, чтобы вырастить у себя под носом этот
пучок, который без всяких стараний спокойно растет на задни-
це? — В голосе его так явно прозвучала ирония, что все уже
покатывались со смеху, когда он еще не кончил фразы.
— Ай да старина Ред, — хихикая, выдавил из себя Уилсон.
Стенли весь вспыхнул и сделал шаг по направлению к Реду.
— Ты не будешь так разговаривать со мной.
Ред был зол и не прочь подраться. Он знал, что легко спра-
вится со Стенли. Но в этом было что-то противное его пра-
вилам, и он не позволял злости полностью овладеть им.
— Послушай, малый, ведь я тебя пополам разорву, — пре-
дупредил он Стенли.
Браун встал.
— Послушай-ка, Ред, — вмешался он, — ты что-то не так
уж торопился, когда можно было подраться с Крофтом.
Ред приостановился и почувствовал отвращение к себе.
Вот именно. Он нерешительно встал.
— Правильно, я не торопился, но нет человека, с которым
я отказался бы подраться. — Он раздумывал над тем, а не
боится ли он Крофта. — A-а, плевать мне на все, — сказал он
и повернулся.
Однако Стенли понял, что Ред не будет с ним драться, и
пошел за ним.
— А мне, может, не плевать, — сказал он.
Ред обернулся и глянул на него.
— Иди и утрись, понял?
К собственному изумлению, Стенли услышал свои слова:
— Ав чем дело, может, ты просто наложил в штаны? —
Тут уже он явно зашел слишком далеко.
— Стенли, — сказал ему Ред, — я могу просто свернуть
тебе шею, но драться сегодня не буду. — Злость его снова воз-
вращалась к нему, и он сдерживался изо всех сил. — Давай
кончать эту заварушку.
Стенли посмотрел на него, а потом сплюнул на песок.
i
102
Его так и подмывало сказать еще что-нибудь, но он знал, что
победа осталась за ним. Он сел рядом с Брауном.
Уилсон повернулся к Галлахеру и покачал укоризненно
головой.
— Никогда бы не подумал, что Ред слиняет, — пробормо-
тал он.
Риджес, видя, что его оставили в покое, снова принялся
рыть окоп. Он немного расстроился, но приятная тяжесть лопа-
ты действовала на него успокаивающе. Ну и крохотная же эта
лопатка, просто игрушка какая-то. Вот па рассмеялся бы, если
бы ему показать, чем он роет. Риджес с головой ушел в работу,
испытывая привычное удовлетворение от совершаемого труда.
«Ничто так хорошо не действует на человека, как работа», —
сказал он себе. Окоп был уже почти готов, и он принялся
утаптывать дно, тяжело ставя ноги в песок.
Все услышали отрывистый звук, как будто хлопнули по сто-
лу хлопушкой для мух, и принялись испуганно оглядываться.
— Японский миномет, — пробормотал Браун.
— И очень близко, — прошептал Мартинес. Это были пер-
вые слова, произнесенные им с момента высадки.
Солдаты из группы штабного обслуживания бросились на
землю. Браун прислушался,' услышал все возрастающий визг и
зарылся лицом в песок. Мина разорвалась ярдах в ста пятиде-
сяти от них, и он продолжал лежать неподвижно, вслушиваясь
в чистый и жуткий звук разлетающихся осколков. Браун с тру-
дом удержался, чтобы не всхлипнуть. Мина разорвалась сейчас
далековато от них, но... его охватила паника. Каждый раз,
когда начинался бой, у него всегда бывала такая минута, когда
он совершенно не способен был раздумывать и делал первое же,
что приходило ему в голову. Вот и сейчас, как только прока-
тился и затих звук разрыва, он взволнованно вскочил на ноги.
— Пошли, убираемся к черту отсюда! — выкрикнул он.
— А как же Крофт? — спросил Толио.
Браун попытался собраться с мыслями. Он чувствовал не-
преодолимое желание бежать с этого куска берега. В голове
у него мелькнула какая-то мысль, и он тут же, не задумываясь,
выпалил:
— Вот что, у вас здесь готовы окопы, вот вы и оставайтесь
здесь, а мы отойдем отсюда на полмили, и когда Крофт вернет-
ся, отыщете нас там. — Он принялся было собирать сна-
ряжение, но тут же бросил его и, пробормотав: «Да черт
с ним, соберу позже», рысцой затрусил в сторону моря,
Остальные изумленно поглядели на него, пожали плечами, а по-
том Галлахер, Уилсон, Ред, Стенли и Мартинес двинулись за
103
ним, растянувшись длинной цепочкой. Хеннесси смотрел, как
они уходят, а потом поглядел на Толио и Риджеса. Он отрыл
себе окоп всего в нескольких ярдах от края рощицы и теперь
пытался заглянуть в ее глубину, но пальмы росли густо, и
видел он только то, что было в пятидесяти футах. Окоп Толио
был слева от него в каких-нибудь двадцати ярдах, но теперь
казалось, что он очень далеко. А Риджес, который был по дру-
гую сторону от Толио, казался вообще недосягаемым.
— А что мне делать? — спросил он Толио шепотом. Он очень
хотел уйтп вместе с остальными, но боялся попроситься из
страха, чго над ним будут смеяться.
Толио огляделся, а потом, пригнувшись, перебежал к окопу
Хеннесси. Его широкое темное лицо было покрыто капельками
пота.
— Я думаю, что положение очень серьезное, — шепотом
сообщил он, а потом оба они принялись всматриваться
в джунгли.
— А что случилось? — спросил Хеннесси. Он почувствовал
какой-то ком в горле и никак не мог определить, приятно это
или нет.
— Я думаю, что японцам удалось подтащить миномет к по-
бережью и, возможно, они собираются контратаковать нас, —
Толио вытер лицо. — Хорошо было бы, если бы все ребята успе-
ли здесь окопаться, — сказал он.
— Это подло с их стороны вот так убегать, — сказал Хен-
несси. С удивлением он обнаружил, что голос его прозвучал
вполне нормально.
— Не знаю, — сказал Толио, — Браун имеет больше опыта,
чем я. Нужно доверять решению своих командиров. — Он мед-
ленно пропускал струйку песка между пальцами. — Я сейчас
вернусь в свой окоп. А ты сиди себе здесь спокойно и жди. Если
появятся японцы, мы должны будем остановить их. — Голос
Толио звучал очень напыщенно, и Хеннесси покорно кивнул.
«Просто как в кино», — подумал он. Странные видения пронес-,
лись у него перед глазами. Он увидел, как он стоя отбивает
вражескую атаку. «Ладно, малыш», — сказал Толио и похлопал
его по спине. Опять пригнувшись, Толио пробежал мимо своего
окопа и поговорил с Риджесом. Хеннесси вспомнил, что Ред
говорил ему, что Толио прибыл к ним уже после того, как про-
шли самые страшные бои на Мотоме. Он засомневался, можно
ли на него положиться.
Присев в окопе, Хеннесси пристально следил за джунглями.
Во рту у него пересохло, и ему постоянно приходилось облизы-
вать губы; каждый раз, когда ему чудилось, что в джунглях
104
что-то шевелится, сердце у него подпрыгивало. Берег казался
очень спокойным. Минута проходила за минутой, и он уже на-
чал чувствовать тревогу. Он мог расслышать, как, скрипя тор-
мозами, по берегу проехал грузовик, а когда он наконец отва-
жился оглянуться, его глазам представилась новая волна де-
сантных барж, движущихся к острову примерно в миле от бе-
рега. «Идет подкрепление к нам», — сказал он себе и тут же
понял, как глупо это звучит.
Отрывистый хлопающий звук послышался из джунглей,
а вслед за ним разрыв, а потом еще и еще. «Это минометы», —
подумал он и решил тут же, что он быстро научился разби-
раться. И тут он услышал воющий звук прямо у себя над го-
ловой, очень похожий на визг шин по асфальту, когда автомо-
биль тормозит, в последний момент пытаясь избежать столкно-
вения. Инстинктивно он комком свернулся в окопе. Следующие
мгновения он ничего не соображал. Он услышал страшный гро-
хот разрыва, который, казалось, заполнил каждую клеточку
его мозга, и земля вздрогнула и заколыхалась под ним в окопе.
Он почувствовал, как на него летят комья грязи и как воздуш-
ная волна прокатывается у него по спине. Взрывы следовали
один за другим, и каждый раз ёго подбрасывало, осыпало ком-
ками грязи, и тело его встряхивала воздушная волна. Он вдруг
обнаружил, что, всхлипывая, лежит в окопе, перепуганный и
безразличный ко всему. Когда разорвалась следующая мина,
он по-детски закричал: «Довольно, довольно!» Так и лежал он,
сотрясаемый дрожью, еще с минуту после того, как обстрел за-
кончился. Что-то мокрое й горячее залило ему ягодицы, и
сначала в голове у него пронеслось: «Я ранен». Сознание это
было приятным и умиротворяющим, и перед ним даже возник-
ло видение госпитальной койки. Он пощупал рукой и понял со
смешанным чувством отвращения и радости, что он просто опо-
рожнился.
Хеннесси замер. «Если не буду шевелиться, я больше не
испачкаюсь», — подумал он. Он вспомнил, как Ред и Уилсон
говорили о том, что следует покрепче держать задницу, и теперь
понял, что они имели в виду. Сам не ожидая этого, он вдруг
захихикал. Стенки его окопа начали осыпаться, и он вдруг
с неожиданным приступом страха подумал, что они обвалятся
при следующем обстреле. Вонь постепенно начала заполнять
окоп, и он почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Нуж-
но ли ему сменить штаны? — прикидывал он. У него была
в ранце только одна запасная пара, и ему, возможно, придется
носить их теперь целый месяц, не снимая. А если он выбросит
эти, то его могут еще заставить заплатить за них.
105
«Ну уж нет, этого не должно быть, — сказал он себе. —
За имущество, утерянное на поле боя, платить не нужно».
Он опять чуть было не захихикал. Ну и будет же что расска-
зать папе! На мгновение он увидел лицо отца. Какая-то часть
сознания заставляла его собраться с силами и выглянуть из
окопа. Он осторожно приподнялся, больше из страха перепач-
кать окончательно штаны, а не увидеть противника.
Толио и Риджеса не видать было из их окопчиков. Хеннесби
начал подозревать, что его оставили одного.
— Толио, капрал Толио, — позвал он, но из горла у него
вырвался только хриплый шепот. Ответа не было; он не стал
раздумывать над тем, услышали ли его. Он был один, совер-
шенно один, на него навалился невыносимый ужас от этого
полного одиночества. Он подумал, куда же могли деться осталь-
ные. Он еще никогда до этого не видел боя, и это было нечестно
бросить его одного: Хеннесси почувствовал страшную обиду из-
за того, что его покинули. Джунгли казались темными и гроз-
ными, как небо, затянутое грозовыми тучами. Внезапно он по-
нял, что не в состоянии оставаться здесь дольше. Он выбрался
из окопа, схватил винтовку и пополз от окопа в сторону.
— Хеннесси, ты куда? — выкрикнул Толио. Его голова вне-
запно вынырнула из окопа.
Хеннесси вздрогнул и забормотал:
— Я хочу привести остальных. Это очень важно, я испачкал
штаны. — Он засмеялся»
— Вернись! — крикнул Толио.
Юноша посмотрел на окоп и понял, что вернуться туда он
просто не может. Бухта выглядела такой чистой и открытой,
— Нет, я должен идти, — сказал он и побежал. Он слышал,
как Толио окликнул его еще раз, а потом он слышал уже толь-
ко свое дыхание. Внезапно он заметил, как что-то перекатывает-
ся в его оттянутых штанах. Почти машинально он расстегнул
штаны, выбросил дерьмо и снова побежал.
Хеннесси миновал обозначенное флагами место для выгруз-
ки десантных барж и увидел морского офицера, растянувшегося
плашмя в маленькой лощинке у самых джунглей. И вдруг он
снова услышал выстрел миномета и близкую пулеметную оче-
редь. Пара гранат разорвалась со звуком, с которым лопается
надутый бумажный мешок при ударе. У него промелькнула
мысль: «Это какие-то солдаты занялись японцами с миноме-
том». Потом он услышал страшный вой падающей прямо на не-
го мины. Он закружился на месте и бросился на землю. Воз-
можно, он еще успел услышать звук разрыва, перед тем как
осколок пополам расколол ему череп.
106
Ред нашел его, когда взвод возвращался к Толио. Они пере-
ждали минометный обстрел в длинной, вырытой зигзагом вдоль
береговой линии траншее. После того как пришло известие, что
минометный расчет ликвидирован, Браун решил вернуться. Реду
не хотелось ни с кем разговаривать, и он бездумно пошел за
остальными. Он обходил изгиб береговой линии и увидел Хен-
несси, лежащего вниз лицом в песке, с глубокой трещиной
в каске и небольшой лужицей крови у головы. Ред почувство-
вал тошноту. Хеннесси ему нравился, но это было просто доб-
рожелательное чувство, которое он испытывал по отношению
к большей части взвода, — чувство это предполагало и подоб-
ный конец. Реда беспокоило воспоминание о той ночи, когда
они сидели на палубе во время воздушного налета и Хеннесси
побежал надуть свой спасательный пояс. Тогда Реду вдруг со
страхом и одновременно с иронией показалось, будто кто-то или
что-то следит за ними и только посмеивается. В этом был какой-
то смысл, которого быть не должно.
Браун подошел вслед за ним и с тревогой оглядел убитого.
— Может, я не должен был оставлять его там? — спросил
он. Он попытался прикинуть, не несет ли он ответственности за
эту смерть.
— Кто занимается убитыми?
— Похоронная рота.
— Ну что ж, я пойду и попытаюсь их отыскать, чтобы они
убрали его, — сказал Ред.
Браун тут же заныл:
— Нам же было сказано, чтобы мы держались все вместе.—
Он остановился, а потом продолжил уже с неожиданной
злостью: — Черт бы тебя побрал, Ред, ты сегодня вообще какой-
то перепуганный, то ты затеваешь драку, а потом линяешь, на-
брасывая тем самым... — Он снова глянул на Хеннесси, но так
и не закончил фразы.
Ред уже шагал прочь. Всю остальную часть дня он старался
избегать этого места на берегу. Он сплевывал, пытаясь выбро-
сить из памяти вид каски Хеннесси и крови, которая все еще
вытекала сквозь пробоину в металле.
Взвод двинулся вслед за ним, и, когда они прибыли на то
место, где был оставлен Толио, люди начали рыть окопы в пес-
ке. Толио нервно ходил вокруг, постоянно повторяя, что он
кричал Хеннесси, чтобы тот вернулся. Мартинес попытался успо-
коить его.
— Все нормально, ты ведь ничего не мог сделать, — повто-
рял Мартинес несколько раз. Он быстро и легко рыл мягкий
песок, чувствуя спокойствие впервые за весь день. Смерть Хен-
107
цесси уничтожила его страх. Теперь уже ничего не может слу-
читься.
Когда Крофт вернулся, он никак не отозвался на доклад
Брауна о происшедшем. Браун почувствовал облегчение и ре-
шил, что ему не в чем себя винить. Он просто перестал думать
об этом.
Однако Крофт возвращался к этому в. мыслях весь день.
Позднее, когда они уже были заняты на разгрузочных работах,
он поймал себя на том, что постоянно думает о смерти Хеннесси.
Его реакция и на этот раз была точно такой, какую он испы-
тал, узнав, что жена изменяет ему. В первый момент, еще до
того, как ярость и обида оказали свое действие, он почувство-
вал только тупое и холодное любопытство, а также уверенность
в том, что жизнь его в известной степени переменилась и какие-
то вещи уже никогда не будут выглядеть для него так, как
прежде. Дар предвидения! Смерть Хеннесси открыла перед ним
столь гигантскую перспективу, что он даже боялся полностью
осмыслить ее. Факт этот на весь день засел у него в голове,
мучая его видениями и видимостью силы.
108
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глина и форма
Коротко знакомя работников своего штаба с предстоящей
кампанией, командир всех военных частей, высадившихся на
остров, генерал-майор Каммингз, говоря о форме острова, срав-
нил его с окариной. Сравнение это было довольно метким.
Остров, растянувшийся в длину на сто пятьдесят миль и при-
мерно на треть этого в ширину, был обтекаемой формы с высо-
ким горным хребтом посреди. Почти перпендикулярно к основ-
ной части Анапопеи выступал как рупор полуостров, выдвину-
тый миль на двадцать.
Передовые группы частей Каммингза высадили^? на самой
оконечности полуострова и в первые несколько дней кампании
продвинулись вперед почти на пять миль. Первая волна десан-
та выпрыгнула со своих барж, добежала до берега и окопалась
на опушке джунглей. Последующие эшелоны прошли эти пози-
ции и продвинулись сквозь кустарник подлеска по тропам, про-
рубленным ранее японцами. Первые день или два они не встре-
чали почти никакого сопротивления, поскольку японцы отошли
от берега сразу же, как только началась бомбардировка. Перво-
начальное продвижение вглубь только частично задерживалось
мелкими стычками или временными оборонительными сооруже-
ниями на пересеченной местности или по просекам. Подразделе-
ния осторожно передвигались бросками по нескольку сот ярдов,
посылая вперед патрули для обследования местности перед тем,
как какая-либо из рот приходила в движение. По меньшей мере
несколько первых дней вообще не было сколько-нибудь опреде-
ленной линии фронта. Мелкие группы солдат просачивались
сквозь джунгли, вступали в мелкие стычки с еще более мелкими
группами противника и снова продолжали продвижение. В ши-
роком смысле это было продвижением вперед, однако ни одно
подразделение не держалось каждый раз четкого направления.
Движение частей походило на движение муравьев, наткнувших-
ся на горсть хлебных крошек в траве.
На третий день был захвачен японский аэродром. Солдаты
заняли просто полосу расчищенного от джунглей пространства
в четверть мили длиной, с маленьким ангаром, притаившимся
в зарослях, и несколькими зданиями, уже разрушенными япон-
цами, однако это второстепенной важности событие включили
в военную сводку с тихоокеанского театра военных действий
и о победе раструбили по радио. Аэродром был захвачен двумя
109
взводами, которые окружили джунгли вокруг него и подавили
единственный пулеметный расчет, который все еще прикрывал
расчищенное место, а потом доложили по радио в штаб ба-
тальона. Впервые в позициях, занимаемых подразделениями ге-
нерала на ночь, установился хоть какой-то порядок. Генерал
установил линию оборонительных позиций в нескольких сотнях
ярдов за аэродромом и ночью прислушивался к тому, как япон-
ская артиллерия обстреливает летное поле. К полудню следую-
щего дня его части продвинулись еще на полмили вверх по по-
луострову ,и фронт опять раскололся на мелкие, разбегающиеся,
подобно каплям ртути, шарики.
Можно сказать, что в течение первой недели джунгли явля-
лись главным противником генерала. В передовых частях, прав-
да, толковали, что леса на Анапопеи ужасны, однако сам факт,
что об этом было сказано, на деле ничуть не облегчал их зада-
чу. В большинстве случаев приходилось терять час на то, что-
бы продвинуться на несколько сот ярдов.
Никакая армия не в состоянии ни существовать, ни передви-
гаться в этих джунглях. Люди шагали либо по окраине леса,
либо вперед через подлесок, минуя мелкие рощи кокосовых
пальм. Но даже и тогда видимость была слабая — всего на де-
сяток, а в лучших случаях на сотню футов, и первое время опе-
рации сводились лишь к перегруппировкам подразделений. Ши-
рина полуострова составляла здесь всего несколько миль,
а у генерала было две тысячи человек на этом отрезке, да и
то они с трудом поддерживали связь друг с другом. Между
одной ротой численностью в сто восемьдесят человек и другой
такой же ротой всегда оставалось пространство, куда могло про-
сочиться любое количество японцев. Даже в тех случаях, когда
местность была абсолютно гладкой, роты и не пытались опре-
делить строго ограниченную полосу наступления. После недель-
ного блуждания по джунглям единая линия фронта оставалась
единой только на бумаге. За спиной передовых групп и повсюду
в джунглях оставались японцы, и на той части полуострова, ко-
торая была захвачена частями генерала, то и дело завязыва-
лись короткие стычки и схватки, так что генералу уже начинало
казаться, что рупор окарины покрыт колючками. Царило явное
замешательство.
Генерал ждал этого и был полностью подготовлен к такому
положению дел. Две трети всех его сил, насчитывающих шесть
тысяч человек, удерживались в тылу и занимались работами
по обеспечению снабжения и прочесыванием джунглей патруль-
ными группами. Он уже знал из разведдонесений еще до на-
110
чала кампании, что у японцев здесь сосредоточено не менее пя-
ти тысяч против него и к настоящему моменту его люди вошли
в соприкосновение всего лишь с несколькими сотнями из этого
числа. Командующий японскими войсками генерал Тояку дер-
жал их, по-видимому, на второй линии обороны. Как бы в под-
тверждение этого авиаразведка, которую генералу придали в
штабе армии, предоставила ему фотоснимки, на которых можно
было различить мощную оборонительную линию, построенную
Тояку на фронте между горным хребтом Анапопеи и берегом
моря. Когда Каммингз доберется до основания полуострова, ему
придется развернуть наступающие части под углом в девяно-
сто градусов влево и занять позиции против построенной Тояку
линии укреплений.
Поэтому Каммингза не очень волновало медленное продви-
жение. Как только его части выйдут к линии Тояку, придется
сразу же наладить постоянное их снабжение, а для этого ему
понадобится дорога, которая должна строиться одновременно
с продвижением его частей. Уже на второй день после начала
вторжения генералу стало ясно, что основные сражения разыгра-
ются в милях от места высадки. Он сразу же выделил тыся-
чу человек на строительство дороги. Сначала они работали на
грунтовой дороге, по которой автотранспорт японцев двигался
между аэродромом и берегом, — дивизионные саперы расширя-
ли ее и утрамбовывали гравием с побережья. Однако за аэро-
дромом уже не было сколько-нибудь проезжих дорог, поэтому че-
рез неделю на дорожные работы послали вторую тысячу человек.
У них уходило по три дня на каждую милю, а передовые
части постоянно продвигались вперед. К исходу третьей недели
передовые части дивизии продвинулись на пятнадцать миль
вверх по полуострову, а дорога была проведена только на поло-
вину этого пространства. По остальной части пути снабжение
осуществлялось вручную, и этим занималась также почти тыся-
ча человек.
Кампания развивалась обычным путем, и сообщения о ней
больше не появлялись в радиосводках. Потери, понесенные ди-
визией, были невелики, и теперь понемногу стала вырисовывать-
ся линия фронта. Генерал следил за постоянной занятостью лю-
дей и грузовиков на всех позициях в прилегающих к побережью
джунглях и пока что занимался ликвидацией воинских частей,
оставшихся в тылу десанта, строительством дороги и продвиже-
нием передовых частей. Он знал, что настоящая кампания еще
только начнется через неделю, две, в крайнем случае через
месяц.
111
Для людей, прибывших с пополнением, все было новым,
и они чувствовали себя глубоко несчастными. Казалось, что
обмундирование их никогда не просыхало. Установленные ими
палатки к утру обязательно обваливались. Они никак не могли
закрепить оттяжки палаток в песчаном грунте. Когда начинался
дождь, им не оставалось ничего лучшего, как подтянуть ноги
и все свои надежды возложить на то, что на этот раз одеяла
не промокнут. Среди ночи их будили и отправляли на пост,
и они шли, спотыкаясь в лунном свете, и потом покорно уса-
живались в сырой песчаной дыре и сидели там, вздрагивая при
каждом звуке.
Их было триста человек, и все они ощущали трагизм своего
положения. Они никак не ожидали, что контраст между напря-
женной работой грузовиков и десантных барж днем и тишиной
вечеров, когда все выглядело так мирно, будет столь разителен.
По вечерам становилось прохладней, и закаты всегда поражали
великолепием. Перед сном они курили свои последние сигаре-
ты, писали письма домой или пытались укрепить свои палатки
кусками плавуна. Ночь смягчала доносившиеся до них отзвуки
боя, и ружейно-пулеметный огонь и взрывы снарядов, казалось,
не имели к ним никакого отношения. Временная неустроенность
приносила много неудобств, и большинство обрадовалось, когда
их распределили по ротам.
Однако Крофт не радовался. Вопреки здравому смыслу он
надеялся, что разведке дадут, как и положено, восемь человек
из пополнения, но, к его крайнему огорчению, им дали всего
четверых. Это было кульминационным пунктом целого ряда
разочарований, которые ему выпали на долю с момента высадки
на Анапопеи.
Уже в самом начале неприятность он видел в том, что взвод
так и не принял участия в боевых действиях. Генералу при-
шлось оставить половину своей дивизии для несения гарнизон-
ной службы на Мотоме, и поэтому на Анапопеи он привел толь-
ко часть своего штаба. Личный состав штаба объединили со
штабом 460-го полка, и объединенный штаб расположился на
низком песчаном берегу рядом с кокосовой рощей.
Для строительства штабных помещений был выделен взвод
разведки. После того как они всего два дня поработали на раз-
грузке в бухте, их отправили в расположение штаба, и они про-
вели остальную часть недели, расчищая площадку от кустов,
натягивая колючую проволоку по границам расположения и раз-
равнивая площадку для установки палатки с офицерской сто-
112
ловой. Потом они стали заниматься обычной работой. Каждое
утро Крофт собирал взвод и отправлялся с ним на разгрузку
в бухту или на строительство дороги. Прошла неделя, за ней
и вторая, а их так и не отправляли в разведку.
Крофт мучился. Наряды на работы бесили его, и, хотя он
действовал так же безотказно, как всегда и во всем, он был
мрачен и раздражен монотонностью этих работ. Он только и
ждал повода, чтобы дать выход своему раздражению, и поводом
к этому послужило пополнение. Прежде чем получить его, он
каждый день на берегу присматривался к новичкам, следил за
тем, как они сворачивают свои палатки и как их распределя-
ют по рабочим командам. Подобно предпринимателю, прикиды-
вающему, как расширить свою фирму, он занимался подсчета-
ми того, какие задания он сможет выполнить, когда у него бу-
дут положенные шестнадцать человек.
Когда же ему стало известно, что в разведку направят всего
четырех человек, он пришел в ярость. Таким образом, их ста-
новилось тринадцать человек, и, хотя на бумаге его взвод те-
перь насчитывал двадцать человек, это никак не могло его успо-
коить. Еще на Мотоме штабное отделение, состоящее из семи
человек, было передано в постоянное распоряжение разведотде-
ла полка и фактически вышло из состава его взвода. Они ни-
когда не ходили в поиск, никогда не наряжались на работы или
для несения караульной службы, приказы они получали от дру-
гих командиров, и теперь он даже не помнил их фамилий.
На Мотоме солдаты взвода отправлялись иногда в поиск втроем
или вчетвером, тогда как для выполнения подобного задания
требовалось по меньшей мере вдвое большее число людей. И при
этом все время в его взводе числились дополнительные семь че-
ловек, распоряжаться которыми он не имел никакой возмож-
ности.
— Ей-богу, Крофт, если дать вам волю, вы будете ходить
и щупать каждого из пополнения, как будто вы лошадь поку-
паете, — простонал Мантелли.
— А что вы думаете, и буду, капитан.
— О господи, вы, парни, не дадите мне ни минуты пожить
спокойно.
— Так вы намерены дать мне этого пятого человека?
— Да... да... да... — Мантелли поморщился. Скосив глаза, он
увидел, что в сотне метров от них люди из пополнения приня-
лись устанавливать на ночь палатки. Далеко в водах залива не-
сколько судов типа «Либерти» постепенно растворялись в вечер-
ней дымке. — Да, дам я вам этого беднягу. — Мантелли перели-
стал несколько листков бумаги, провел пальцем по столбцу фа-
8 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
113
милий и одну из них отчеркнул ногтем. — Его фамилия Рот,
и его военно-учетная специальность — писарь. Возможно, вам
удастся сделать из него отличного разведчика...
Крофт обсуждал новый состав взвода с Мартинесом. Они си-
дели на корточках на одеялах, расстеленных в их палатке.
— Послушай, Джепбейт, давай обмозгуем с тобой одно дель-
це. Я хочу опять разделить нас на два отделения и держать
большинство старых солдат в одном отделении, а во второе на-
править лишь тебя и Толио.
Мартинес потрогал пальцами свой безукоризненно правиль-
ный нос:
— А Браун будет в старом?
- Да.
— Ред будет капралом у Брауна? — спросил Мартинес.
Крофт фыркнул.
— Реда я бы не назначил, это уж точно. Этот парень не
умеет слушаться приказов, так как же он может их отдавать? —
Он поднял ветку и водил ею по обмотке. — Нет, я думал
об Уилсоне, — сказал он, — но Уилсон даже не умеет читать
карту.
— Галлахера?
— Я ничего не имел бы против Галлахера, но он просто
выдохнется при первой же передряге. — Крофт задумался. —
Знаешь, что я тебе скажу, я назначу Стенли. Браун просто все
уши мне прожужжал, расхваливая Стенли. Я думаю, что это
будет лучший человек, который сработается с Брауном.
Мартинес пожал плечами.
— Ты командир взвода.
Крофт переломил ветку пополам.
— Я понимаю, Стенли всего лишь паршивый сопляк, но он,
по крайней мере, стремится к должности, чего никак не ска-
жешь о £еде или Уилсоне. Если он не справится, я просто сме-
щу его, и все тут.
Мартинес кивнул.
— Выбор один, я думаю, — и он посмотрел на Крофта. —
Ты говоришь, я иду в отделение, где эти, черт бы их побрал...
эти новички?
— Точно, — Крофт ласково похлопал Мартинеса по плечу.
Мартинес был единственным человеком, который нравился
Крофту, и он испытывал по отношению к нему вопреки своей
натуре почти отеческие чувства. — Знаешь, что я скажу тебе,
Джепбейт? — хриплым голосом начал он.— Ты успел пройти
114
больше, чем любой в нашем взводе, включая и меня. И я здесь
про себя прикинул, что отделение из стариков я буду исполь-
зовать для большинства поисков, потому что они знают, как
это делается. А отделение новеньких будет первое время полу-
чать задания полегче. Вот поэтому-то я и хочу отдать его
тебе.
Мартинес побледнел. Лицо его по-прежнему ничего не выра-
жало, но один глаз у него судорожно мигнул несколько раз
подряд.
У Брауна плохо с нервами, — сказал Мартинес.
— Да черт с ним, с этим Брауном. Как произошла эта ис-
тория с лодками, он откручивается от любого задания, где мож-
но получить трепку. Теперь его черед. А тебе ведь нужно от-
дохнуть, человек.
Мартинес осторожно пощупал пояс.
— Мартинес, черт побери, хороший разведчик, у него все
в порядке,— гордо заявил он. — Браун хороший парень, но его
нервы... очень паршиво. Я остаюсь в старом отделении, ладно?
— У новичков будет полегче.
Мартинес покачал головой:
— Новые люди меня не знают. Нет, черт побери, ничего
хорошего. Мне не нравится. — Он весь напрягся, пытаясь вы-
сказать свои чувства на английском языке. — Приказывать...
плохо. Они не будут слушаться.
Крофт кивнул. Это могло быть и аргументом. И тем не ме-
нее он знал, как сильно испуган был Мартинес. Иногда по но-
чам Крофт слышал, как он стонет во сне. И когда он клал
свою руку ему на спину, чтобы разбудить его, Мартинес вска-
кивал, как птица, пытающаяся взлететь.
— Ты уверен, что тебе этого хочется, Джепбейт? — спросил
Крофт.
— Да.
Джепбейт — славный старик, подумалось Крофту. Бывают
хорошие мексиканцы и плохие мексиканцы, но хорошего мекси-
канца трудно переплюнуть. «Настоящий мужчина держится
за свою работу», — сказал про себя Крофт. Он почувствовал,
как его охватило поразительно теплое чувство к Мартинесу.
— Славный ты малый, — сказал он.
Мартинес прикурил сигарету.
— Браун испуган, Мартинес испуган, но Мартинес лучший
разведчик, — мягко сказал он. Левое веко его все еще судорож-
но подергивалось.
Казалось, за его прозрачными веками можно увидеть бью-
щееся в панике сердце.
8*
115
В офицерской столовой назревала ссора. Вот уже десять ми-
нут, как подполковник Конн продолжал свою тираду, направ-
ленную против профсоюзов, и лейтенанта Хирна это раздража-
ло все больше и больше. Столовую строили в спешке, и она яв-
но была мала для кормежки сорока офицеров. В две соединен-
ные для этой цели палатки пришлось втиснуть шесть столов,
двенадцать скамеек и полевую кухню. Более того, компанию
в основном составляла зеленая молодежь, и поэтому кормежка
ничем существенным не отличалась от питания рядовых. Всего
лишь несколько раз офицерам давали пирожное или печенье,
да однажды приготовили салат из помидоров, купленных у тор-
гового судна недалеко от полуострова. Обычно питались плохо.
А поскольку офицеры оплачивали свою кухню из денег, выда-
ваемых на пищевое довольствие, это обстоятельство их злило.
Каждый раз по этому поводу поднимался ропот недовольства,
старательно приглушаемый, поскольку генерал теперь ел вместе
с ними за маленьким столом, установленным в конце палатки.
В обеденное время раздражение возрастало. Палатку столо-
вой поставили в самом неподходящем месте территории штаба,
в нескольких сотнях ярдов от моря, где не было даже сколько-
нибудь приличной тени от кокосовых пальм. Под прямыми сол-
нечными лучами внутри становилось настолько жарко, что да-
же мухи как-то вяло летали по воздуху. Офицеры ели в духоте,
и пот с их рук и лиц скатывался в тарелки.
В столовой зачастую возникали ссоры. Но ранее ссоры эти
не разделялись большим различием в ранге. Капитан мог поспо-
рить с майором или майор с подполковником, но никогда лей-
тенант не позволял себе сделать замечание полковнику.
Лейтенант Хирн отдавал себе в этом отчет. Он отдавал себе
отчет во многих вещах: но ведь и дураку известно, что младший
лейтенант, единственный младший лейтенант во всем штабе, не
должен задираться со всеми и с каждым. Кроме того, он знал,
что его не любят. Другие офицеры считали незаслуженным
везением то, что он был назначен адъютантом генерала, тогда
как он попал в их часть к самому концу кампании на Мотоме.
Кроме того, Хирн сделал очень мало для того, чтобы заве-
сти друзей. Это был крупный человек с копной черных волос
и тяжелым неподвижным лицом. Его невозмутимые карие глаза
глядели холодно над грубоватой и слегка загнутой дугой носа.
Его большой и узко прорезанный, невыразительный рот резко
отделял от остального лица массивную челюсть, а его пронзи-'
тельный, с некоторой примесью пренебрежения в тоне голос ка-
зался довольно неожиданным у такого крупного мужчины. И хо-
тя он иногда отрицал это, нравились ему очень немногие, и боль-
на
шинство людей, поговорив с ним всего несколько минут, чувство-
вали это. Он был выше той категории людей, которых другие
любят видеть униженными.
Самым разумным для него было бы помалкивать, но послед-
ние десять минут обеда пот постоянно капал в еду, а рубашка
становилась все мокрее. Ему все труднее и труднее становилось
удерживать себя от желания выплеснуть содержимое своей та-
релки в лицо подполковника Конна. Уже две недели они пита-
ются в этой палатке, где он сидит с семью другими лейтенан-
тами и капитанами, по соседству со столом, за которым раз-
глагольствовал сейчас Конн. И две недели Хирн слушает бол-
товню Конна о глупости конгресса (положение, с которым Хирн
согласился бы, но совсем по иным основаниям), о неполноценно-
сти русской и английской армий, о подлости и предательстве
негров, а также о том ужасающем факте, что Нью-Йорк нахо-
дится в руках иностранцев. При первом же звуке его голоса
Хирн с тщетно подавляемым отчаянием точно знал, что после-
дует дальше. До сего времени он успокаивал себя тем, что не
отрывал взгляда от лежавшей перед ним еды, и шептал «без-
мозглая задница» или полным презрения взглядом глядел на
тент палатки. Однако есть границы и тому, что Хирн мог вы-
нести. Когда его большое тело было втиснуто за стол, когда рас-
каленная стенка палатки проходила всего в нескольких дюймах
от головы, у него не было никакой возможности не смотреть на
выражение лиц шести старших офицеров: майоров и полковни-
ков, сидящих за соседним столом. И выражение этих лиц ни-
когда не менялось. Они приводили его в бешенство.
Там сидел подполковник Уэббер, низкий, толстый голландец
с постоянной глупой и доброй улыбкой, которая исчезала с его
лица только тогда, когда он отправлял кусок какой-нибудь еды
в рот. Он командовал саперами дивизии и считался способным
офицером, но Хирн так никогда и не слышал, чтобы он хоть
что-нибудь сказал, никогда не видел его за чем-либо иным, как
за жадным поглощением любой дряни, какую им выдавали
в данный день из бесконечных консервных банок.
Напротив Уэббера за столом сидели «близнецы».— майор
Виннер, начальник строевого отдела, и полковник Ньютон,
командир 460-го полка. Оба они, рано поседевшие, были высо-
кими и мрачными, с длинными лицами и очками в серебряной
оправе. Они походили на проповедников и также редко загова-
ривали. Майор Виннер однажды вечером проявил свою склон-
ность к религиозным темам — на протяжении десяти минут он
произносил монолог с соответственными ссылками на места из
библии, но это было единственное, что в представлении Хирна
117
отличало его от остальных. Полковник Ньютон был болезненно
застенчивый человек с великолепными манерами, выпускник
Вест-Пойнта. Поговаривали, что у него никогда не было жен-
щины, но, поскольку дело происходило в джунглях южной
окраины Тихого океана, Хирн сам ничего не мог сказать об
этой особенности полковника. Однако под великолепными мане-
рами полковника скрывался довольно склочный человек, кото-
рый шпынял своих офицеров и дико орал на них и славился
еще тем, что в голове его никогда не зарождалось ни одной
мысли, которая не была бы внушена ему предварительно гене-
ралом.
Эта троица была довольно безобидной. Хирн никогда не раз-
говаривал с ними, и они не причиняли ему никакого вреда, но
он ненавидел их теперь тем видом ненависти, с которой мож-
но относиться к привычной и неудобной мебели. Они раздража-
ли его, потому что являлись составной частью стола, за кото-
рым сидели подполковник Конн, майор Дэллсон и майор Хо-
барт.
— Клянусь богом, — произнес Конн, — это просто черт знает
какой позор, что конгресс не вышиб их уже давно. Когда дело
касается их самих, то они ходят вокруг да около, как будто
перед ними сам господь бог, но попробуйте только заполучить
у них хоть один лишний танк, нет, вы только попытайтесь. —
Конн был маленького роста, довольно стар, с морщинистым ли-
цом и маленькими глазками, неуверенно посаженными под
лбом, как будто глядящими каждый независимо от другого.
Он был почти лыс, с легким пушком седых волос на затылке
и над ушами, а нос у него был большой и красный, с резкими
синими прожилками. Он пил много и неплохо держался в пья-
ном виде — единственным признаком выпитого было то, что го-
лос его приобретал грубо-повелительную интонацию.
Хирн вздохнул и налил себе немного противной и теплой
воды из серого эмалированного кувшина. Струйка пота неуве-
ренно поползла у него по щеке, как бы решая, скатиться ли
ей ему на шею или капнуть с подбородка. Щеку защипало, ко-
гда Хирн вытер пот рукавом. Вокруг него по всей палатке шли
разговоры.
Неужели этот обед так никогда и не кончится? Хирн опять
оглядел палатки и увидел, что генерал посматривает на него
издалека.
— Позор, черт побери, — бормотал тем временем Дэллсон.
— Говорю вам, мы должны вздернуть их всех, каждого из
этих сучьих детей. — Это говорил Хобарт.
Хобарт, Дэллсон и Конн. Три вариации одной темы. Сер-
118
жанты регулярной армии, а теперь старшие офицеры. «Они ни-
когда не меняются», — подумал Хирн. Некоторое удовольствие
доставило ему вообразить, что произойдет, если он скажет им,
чтобы они заткнулись. С Хобартом дело ясное. Хобарт сначала от
изумления раскроет рот, а потом вспомнит о своем ранге. Дэлл-
сон, возможно, предложит ему выйти с ним. Но что сделает
Конн? Конн был загадкой. У Конна были примеры на все слу-
чаи жизни. Если только вам случалось что-нибудь подобное.
Если дело не доходило до обсуждения политики, он был вашим
другом, вашим старшим другом, почти отцом.
Хирн на минутку оставил его и прикинул в уме поведение
Дэллсона. Дэллсон мог только разъяриться и кинуться в драку.
Он был слишком крупен для чего-либо иного, даже крупнее
Хирна, и его красное лицо, бычья шея, сломанный нос выража-
ли либо веселье, либо ярость, либо растерянность — растерян-
ность всегда при переходе к чему-нибудь ему незнакомому, по-
ка он не поймет, что же от него требуется. Он походил на фут-
болиста-профессионала. В Даллсоне не скрывалось ничего за-
гадочного, в сущности, он даже сохранил в себе задатки хоро-
шего человека.
Хобарт тоже понятен: американский прохвост с большой
буквы. Хобарт единственный из них, кто не служил сержантом
регулярной армии. Он работал банковским клерком или адми-
нистратором стандартизированных магазинов. Он никогда не
вступал в противоречия с людьми, стоящими выше его, и нико-
гда не слушал своих подчиненных.
Хирн ни на мгновение не усомнился в правильности этих
своих первых впечатлений. Дэллсон, Конн и Хобарт сплелись
в его представлении в единое целое. Он видел и различия меж-
ду ними и относился к Дэллсону с несколько меньшей нелю-
бовью, он видел и различия в их внешности, в их возможностях
и тем не менее относился к ним с равным презрением. Их род-
нили три общие черты, и Хирн отбрасывал все остальные раз-
личия. Прежде всего они краснолицы, а у отца Хирна, весьма
преуспевающего капиталиста со Среднего Востока, было багро-
вое лицо. Во-вторых, у них у всех узкие маленькие рты, чего
Хирн не выносил; и в-третьих, что самое важное, никто из них
ни на мгновение не сомневался ни в чем из того, что они когда-
либо сказали или сделали.
В свое время некоторые люди по тому или иному поводу
говорили Хирну, что он любит людей, только абстрактно воспри-
нимаемых, но это никак не относится к отдельным индивиду-
умам.
Это, конечно же, было упрощением, схематизмом, но все же
119
содержало некоторую толику истины. Он презирал шестерых
старших офицеров за соседним столом не потому, что они нена-
видели евреев, негров, русских, англичан или кого бы там ни
было, а потому, что они любили друг друга, соблазняли жен
друг друга дома, напивались вместе, не боясь уронить достоин-
ство, экономили деньги на посещение борделя в субботний вечер.
А жара в палатке тем временем дошла до предела, она по-
чти лизала его тело. Бормотание, позвякивание жестяной посу-
ды громом отдавались в его голове. Солдат из кухни пробирал-
ся между столами, расставляя на каждый по банке консерви-
рованных персиков.
— Возьмите, например, этого типа... — Конн назвал фамилию
знаменитого деятеля рабочего движения. — Так вот, я совершен-
но точно знаю, что он, клянусь богом, содержит любовницу-не-
гритянку.
— Подумать только,— хихикнул Дэллсон.
— Ия даже слышал из очень достоверного источника, что
он прижил с нею пару цветных ублюдков, но я буду говорить
только о том, что я сам знаю. И скажу вам, когда он проталки-
вает законы, в которых этих паршивых негров ставят на одну
доску чуть ли не с самим господом богом, он делает это по
своим причинам. Эта женщина направляет все рабочее движе-
ние, вся страна, включая и самого президента, зависит от того,
как она вертит своей задницей.
Своеобразная интерпретация истории.
Хирн услышал резкую и холодную интонацию своего соб-
ственного вопроса: «А откуда это вам известно, полковник?»
От злости. он даже почувствовал слабость в ногах под сто-
лом.
Конн изумленно обернулся к Хирну и поглядел на него че-
рез разделяющие их шесть футов, пот крупными каплями висел
на его красном рябоватом носу. Мгновение он пребывал в нере-
шительности, был ли заданный ему вопрос дружеским и явно
обеспокоенный некоторым нарушением дисциплины в данном
случае.
— Как это понять, откуда я знаю, Хирн? — спросил он.
Хирн помолчал, пытаясь не выходить за рамки дозволенно-
го. Неожиданно он заметил, что все офицеры в палатке смот-
рят на них.
— Я не думаю, чтобы вы могли много знать об этом, пол-
ковник.
— Вы не думаете, э-э-э, не думаете, значит. Да я, черт по-
бери, знаю об этих профсоюзных ублюдках побольше вашего.
Тут уже и Хобарт не удержался.
120
— Значит, это нормально, содержать негритянок и спать
с ними, — он расхохотался в расчете на поддержку. — По-ваше-
му, это здорово, не так ли?
— Я не понимаю, откуда у вас может быть столько сведе-
ний по этому вопросу, полковник Конн, — опять проговорил
Хирн. Дело принимало оборот, которого он опасался. Еще две-
три фразы, и он станет перед выбором поджать хвост или по-
нести наказание.
На его первый вопрос ответ был дан. Запутавшись, Конн
только попер напролом.
— Вам бы, Хирн, лучше заткнуться. Когда я говорю,, я знаю,
о чем говорю.
И тут же эхом отозвался Дэллсон:
— Все знают, что вы очень умный, Хирн.
В палатке одобрительно захихикали. Значит, все они недо-
любливают его, понял Хирн. Он это знал и раньше, но сейчас
это его больно укололо. Лейтенант, сидящий рядом с ним, за-
стыл в напряжении и старательно отодвинул свой локоть на
дюйм от локтя Хирна.
Он сам поставил себя в это положение, и единственное, что
ему оставалось, не сдаваться. К лихорадочному сердцебиению
примешивался страх и совершенно независимое от него, почти
приятное сознание того, что с ним может теперь произойти.
Возможно, и полевой суд.
Он говорил и гордился четкостью своего голоса:
— Мне подумалось, полковник, что раз уж вам так много
известно об этом, то вам, видимо, приходилось подсматривать
за ними в замочную скважину.
Несколько человек прыснуло в ответ на его слова, и лицо
Конна вспыхнуло от ярости. Краснота его носа распространилась
на щеки и поползла по лбу, вены надулись, как пучок корней,
поддерживающих его гнев. Он явно подыскивал слова, как иг-
рок, который, потеряв мяч, мечется по кругу, пытаясь найти
его. Когда он заговорит, произойдет что-то ужасное. Даже
Уэббер перестал жевать.
— Джентльмены! — прикрикнул генерал на них через всю
палатку. — Попрошу прекратить это!
Все умолкли, и в палатке установилась такая тишина, что
даже не слышно было звяканья столовых приборов, а затем ти-
шина разбилась на хор перешептываний и тихих восклицаний,
все неловко вернулись к пище, стоявшей перед ними. Хирн
страшно злился на себя, неприятно пораженный тем облегче-
нием, которое он испытал при вмешательстве генерала.
121
Он увидел генерала примерно через час после этого в его
палатке. Генерал был один, он изучал какие-то донесения,, свя-
занные с действиями авиации. Хирн сразу же понял, в чем тут
дело. Два-три дня спустя после начала кампании, когда япон-
цы не предпринимали никаких воздушных атак на Анапопеи,
в высших сферах решили снять эскадрилью штурмовиков, при-
данную для этой операции и базировавшуюся на соседнем остро-
ве, отстоящем на сто с чем-то миль. Проку от них большого не
было, но генерал надеялся расширить захваченный им аэродром
и использовать поддержку с воздуха для боев по прорыву ли-
нии Тояку. Его бесило то, что самолеты были переданы другой
части, и именно по этому поводу он в свое время и обмолвился
относительно имеющихся у него врагов.
Он изучал сейчас оперативную сводку о действиях авиации,
пытаясь определить, не зря ли использовались отобранные у не-
го самолеты. У любого другого человека это оказалось бы бес-
смысленным времяпрепровождением, жалким самоистязанием, но
у генерала это было не так. Он использует каждый факт, отме-
ченный в сводке, отметит слабости, и, когда наступит время
и подготовят захваченный аэродром, он выдвинет массу неопро-
вержимых аргументов, подтвержденных данными изучаемой им
сейчас сводки.
Не оборачиваясь, генерал бросил через плечо:
— Вы сегодня сморозили дикую глупость.
— По-видимому, это так, — Хирн сел.
Генерал чуть пододвинул свой стул и задумчиво поглядел
на Хирна.
— Вы рассчитывали на то, что я вас вытащу.
Он заулыбался, говоря это, и в голосе его зазвучал оттенок
какого-то жеманства. Генерал строго дозировал манеру разгово-
ра. Когда он разговаривал с солдатами, он изредка разрешал
себе употребить крепкое словцо, и тон его был чуть небреж-
ным. С офицерами он разговаривал с большим достоинством
и с отстранением, четкими и законченными фразами. Хирн был
единственным, с кем он разговаривал нормально, но в тех слу-
чаях, когда в голосе его чувствовались нотки, присущие обра-
щению старших офицеров с младшими, это означало крайнюю
степень недовольства.
Генерал явно злился из-за того, что ему пришлось прийти
Хирну на выручку.
— По всей вероятности, рассчитывал, но я понял это потом.
— Может, вы все-таки скажете мне, зачем вам понадоби-
лось вести себя по-идиотски, Роберт? — И снова жеманство,
странное, почти женственное. Когда Хирн впервые увидел гене-
122
рала, тот сразу же произвел на него впечатление человека, ко-
торый редко высказывает то, что думает, и у Хирна еще не
было повода изменить свое первоначальное мнение. Ему случа-
лось знать людей, подобных генералу, с тем же налетом жен-
ственности, с той же скрытой способностью к крайней жесто-
кости, однако в данном случае все было значительно сложнее,
те люди не отличались сконцентрированной и явно выражен-
ной личностью, столь сложной для восприятия. С первого взгля-
да генерал казался таким же, как все генералы. Чуть выше
среднего роста, с хорошо развитой фигурой, с довольно краси-
вым загорелым лицом и седеющими волосами. Но тут были и
отличия. Выражение его лица, когда он улыбался, очень похо-
дило на румяные, самодовольные и грубые лица огромного чи-
сла американских сенаторов и бизнесменов, но на нём никогда
не сохранялось залихватское выражение рубахи-парня. В вы-
ражении его лица существовал какой-то пробел, какие бывают
в выражении лиц актеров, которые играют американских кон-
грессменов. Сходство как будто бы полное, и все-таки что-то не
так. Хирну всегда казалось, что эти улыбающиеся лица точно
закоченели от холода.
Хирн откинулся на спинку стула.
— Хорошо, предположим, что я действительно вел себя как
идиот. Но что из этого? Ведь приятно поставить на место че-
ловека, подобного Конну.
— Это абсолютно бесполезно. Мне кажется, что вы считаете
в известной степени оскорбительным для себя слушать его.
—т Правильно, я так и считаю.
— Это мальчишество. Все те права, которыми вы якобы
обладаете как личность, полностью зависят от моего каприза.
Попытайтесь-ка задуматься над этим. Без меня вы просто млад-
ший лейтенант, человек, по сути своей лишенный права на соб-
ственную душу. И вовсе не вы поставили его на место, — гене-
рал иронически подчеркнул слова Хирна, что придало всей
фразе презрительный оттенок. — Фактически я указал ему его
место, а у меня как раз не было ни малейшего желания де-
лать это. И может, вы все-таки встанете, поскольку разговари-
ваете со мной. > Вам тоже неплохо соблюдать правила. И черт
меня побери, если мне будет приятно, когда люди, что вертятся
вокруг, смогут увидеть, как вы расселись здесь, будто этой ди-
визией мы с вами управляем на паях.
Хирн встал, испытывая чисто мальчишескую неприязнь.
— Очень хорошо, — саркастически пробормотал он.
Генерал внезапно усмехнулся ему лукавой усмешкой:
123
— Я слушаю извергаемый Конном поток непристойностей
на много больше месяцев, чем вы. Это раздражает, Роберт, по-
тому что это бессмысленно. И меня несколько озадачило, что
вы реагировали так непосредственно. — Его голос играл на по-
верхности все возрастающего раздражения Хирна.— Я знавал лю-
дей, которые нагромождали непристойности одна на другую,
пока не достигали подлинного искусства. Государственные дея-
тели, политики создают такие нагромождения намеренно, у них
даже мурашки, наверное, бегают по телу. Вы можете выражать
свой праведный гнев сколько угодно, но в основе его будут ле-
жать довольно дешевые вещи. Вся штука заключается в том,
чтобы сделать из себя орудие собственной политики. И незави-
симо от того, нравится вам это или нет, это самая высокая сте-
пень эффективности, достигнута^ человеком.
Что же, вполне возможно. В рассуждениях генерала было
нечто такое, во что Хирн начинал верить. Но вместо того чтобы
сказать это вслух, он пробормотал:
— Я смотрю не так далеко, как вы, генерал. Просто я не
люблю, когда мне наступают на мозоль.
Каммингз посмотрел на него невидящим взглядом.
— А знаете, Роберт, вы ведь либерал.
— Черта с два.
Он произнес это вымученно и напряженно, как будто он вы-
нужден был проверить, насколько далеко он может отбросить
камень, и притом камень, который только что шлепнулся ему
на ногу. ЭФо была самая большая из тех вольностей, которые
он когда-либо позволял себе с генералом. И даже более того,
наиболее неприятная ему вольность. Грубость и резкие выраже-
ния всегда резали слух генерала.
Генерал прикрыл глаза, как бы подсчитывая нанесенный
ему «внутренний урон. Когда он открыл их, он произнес низким
тихим голосом:
— Смирно. — С минуту он строго глядел на Хирна, а потом
добавил: — Может, вы и честь мне отдадите. — Когда Хирн под-
чинился, он чуть заметно неприятно улыбнулся. — Обращение
довольно грубое, не так ли, Роберт? Ну хорошо, вольно.
Вот сволочь! И тем не менее во всем этом было и что-то
приятное. Генерал обращался с ним как с равным... почти все-
гда,, но затем в соответствующий момент он дергал за поводок
ошейника и восстанавливал нормальные отношения между гене-
ралом и лейтенантом и проделывал это резко и грубо, точно
ударяя мокрым полотенцем. Сразу же после этого голос его
становился похожим на коварную мазь, которая только усили-
вает жгучую боль, вместо того чтобы снимать ее.
124
— Запрещенный прием с моей стороны, не правда ли, Ро-
берт?
— Никак нет, сэр.
— Вы слишком насмотрелись фильмов. Если вы держите пи-
столет и стреляете из него в беззащитного человека, следова-
тельно, вы дурной человек, отрицательный герой. Поймите же,
это весьма странная идея. Ведь то, что пистолет находится
в ваших руках, а у второго человека его нет, вовсе не случай-
ность, а результат всего того, чего вам удалось достигнуть, это
означает, что если вы... если вы достаточно осмотрительны,
у вас каждый раз будет оказываться в руках пистолет, как
только он вам понадобится.
— Подобную идею я слышал уже раньше, — Хирн медленно
переступил с ноги на ногу.
— Может, нам снова вернуться к команде «смирно»? — Ге-
нерал усмехнулся. — Знаете, Роберт, вы настолько упрямы, что
иногда ставите меня в тупик. Я ведь возлагаю на вас некото-
рые надежды.
— Просто я плохо воспитан.
— В том-то и дело. Вы невоспитанны. Вы... Ну ладно, вы
точно такой же реакционер, как и я. Вот в чем, по-моему, за-
ключается самая большая ваша ошибка. Вы боитесь этого сло-
ва. Вы отвергли все, что вам досталось в наследие, а потом вы
отвергли все, что вы успели изучить за последующие годы, и про-
цесс этот не сломил вас. Вот это-то и произвело на меня самое
большое впечатление, когда я увидел вас. Молодой человек, ве-
дущий городскую жизнь и который не сломлен, которому не
надоело все до тошноты. Понимаете ли вы, что это уже само
по себе достижение?
— Что вы знаете о молодых людях, ведущих городскую
жизнь... сэр?
Генерал закурил сигарету.
— Я знаю все. Такому многозначительному заявлению лю-
ди обычно сразу же отказываются верить, однако на этот раз
именно так и обстоит дело. — Губы его растянулись в улыбку
славного парня. — И только одно, одна-единственная вещь не
претерпела у вас изменения. Когда-то вы прочно вдолбили се-
бе в голову и теперь уже никак не можете избавиться от пред-
ставления, что слово «либерал» означает добро, а слово «реак-
ционер» — зло. Вот и вся ваша окостеневшая схема из двух
слов. И именно поэтому вы не в состоянии ни черта усвоить
или понять.
Хирн снова переступил„с ноги на ногу:
— Может, вы разрешите мне сесть?
125
— Ну конечно же. — Генерал посмотрел на него и потом
пробормотал лишенным какого-либо выражения голосом: — Вам
еще не надоело, Роберт?
— Нет, теперь нисколько. — Только теперь ему вдруг стало
понятно, что генералу пришлось превозмочь очень многое, когда
он приказал ему встать. Всегда было очень трудно определить
наверняка, что творится в голове генерала. На протяжении все-
го разговора Хирну приходилось защищаться, взвешивать сло-
ва, разговаривая очень осторожно. И внезапно ему стало ясно,
что нечто подобное происходило и с генералом.
— Перед нами, как перед реакционерами, лежит большое
будущее, — сказал генерал. — Все горе в том, что рядом со мной
никогда не было мыслителя. Я являюсь вундеркиндом и иногда
бываю очень одинок.
«Между нами всегда была какая-то неопределенная напря-
женность», — подумал Хирн. Их разговор с трудом пробивался
на поверхность сквозь густую и вязкую среду, подобную маслу.
— Вы просто дурак, если не понимаете, что наступает век
реакционеров, а возможно, и тысячелетнее царство их. Это
единственная вещь, высказанная Гитлером, не носящая на себе
признака истерии.
За приоткрытым пологом палатки виднелся раскинувшийся
штаб, грубый и шумный, сырая, срезанная пластами земля
блестела в лучах вечернего солнца. Сейчас территория штаба
почти опустела, все солдаты разошлись по своим рабочим ме-
стам.
К концу первого месяца боевых действий передовые части
подошли к перешейку полуострова. По другую сторону тянулся
основной массив острова, и примерно в пяти милях от перешей-
ка параллельно морскому берегу вытянулся горный хребет Уо-
тами. Укрепленная линия Тояку шла влево от полуострова, со-
единяя почти правильной прямой отроги гор с берегом океана.
Как генерал обрисовал это в беседе с работниками своего шта-
ба, ему предстояло «свернуть влево с широкого проспекта остро-
ва в узкую улочку, справа огороженную фабричной стеной, сле-
ва канавой (морем) и линией Тояку прямо перед ними».
Он блестяще разворачивал фронт. А ведь тут имелись не-
которые сложности. Ему нужно было развернуть линию фронта,
которая теперь, наконец, стабилизовалась, на девяносто гра-
дусов влево, а это означало, что если ротам левого фланга, за-
крепившегося на морском берегу, предстояло продвинуться все-
го лишь на каких-нибудь полмили, то ротам правого фланга
126
предстояло пройти дугу длиною в шесть миль, причем путь их
лежал через джунгли и все это время они были открыты для
флангового удара.
Разведка почти не принимала участия во всех этих действи-
ях. Вместе с пополнением взвод теперь насчитывал четырнадцать
человек, и они размещались в семи надувных палатках, вытя-
нутых дугой с десятиярдовыми интервалами между ними.
По ночам людей подымали в любой час, и они сидели у двух
пулеметов, позиции которых, окруженные колючей проволокой,
выходили в джунгли; в дневное время расположение штаба бы-
ло почти безлюдно — весь взвод уходил на дорожные работы,
оставляя одного-единственного дневального. Пять недель уже
прошло с момента вторжения, и, если не считать обычного па-
трулирования в расположении штаба, у взвода не было никаких
боевых заданий. Приближался сезон дождей, и с каждым днем
становилось все жарче, все труднее работать на строительстве
дороги. Уже через неделю после того, как они прибыли в рас-
положение штаба, многие из них, включая даже старых солдат,
участников сражения на Мотоме, мечтали, чтобы их наконец
отправили на передовую.
Вымывшись после ужина, Ред направился к палатке Уилсо-
на и Галлахера. Стояла исключительная жара и духота,
й Ред был раздражен. Он пригнулся и заполз в окопчик, в ко-
тором лежали сейчас Уилсон и Галлахер. Окоп был глубиной
примерно в два фута и в длину и ширину выглядел как дву-
спальная кровать. Уилсон и Галлахер спали в нем рядом, под-
стелив под себя на землю два одеяла. Над окопом они укрепи-
ли на вертикальных стояках две дуги из бамбука и натянули
на них свои накидки, притянув концы их к земле по обе сто-
роны окопчика. Внутри можно было стать на колени, не заце-
пившись за бамбуковые рейки, но выпрямиться во весь рост
там было невозможно даже восьмилетнему ребенку. Снаружи
пристанище их не подымалось и на два фута над уровнем зем-
ли. Эта палатка была точно такой же, как и остальные палат-
ки лагеря.
Ред улегся между ними и принялся глядеть на треугольник
неба и джунглей, видневшийся в верхнем углу палатки. Они
отрыли окоп по своему росту, и длинные ноги Реда торчали
поперек канавки для отвода воды снаружи перед входом, в ко-
торой и сейчас еще держалась вчерашняя грязь.
127
— В следующий раз, когда вы будете рыть окоп, вы уж poli-
ce его как следует, чтобы порядочный человек мог в нем умес-
титься, — сказал Ред и заржал.
— Если порядочным людям не нравится здесь, они могут
проваливать ко всем чертям, — проворчал Галлахер.
—_ Вот так выглядит ваше бостонское гостеприимство, —
сказал Ред.
— А мы не намерены принимать у себя всяких бродяг, —
неумело пошутил Галлахер. Пурпурные оспины на его лице
в темноте казались выпуклыми, как нарывы.
Уилсон хихикнул:
— Я всегда говорил, что хуже, чем янки, может быть толь-
ко малый из Бостона.
— Да тебя бы уж наверное они и просто не пустили бы
в город, потому что ты не знаешь, как можно ходить без са-
пог, — презрительно выпалил Галлахер. Он прикурил и перевер-
нулся на живот. — Тебе пришлось бы выучиться сначала читать
и писать, чтобы приехать на север, — добавил он.
Несколько капель ударило по полотну. Небо было необычай-
ного цвета, сквозь его серо-зеленоватую, как у дымчатого стек-
ла, поверхность просачивалось какое-то сияние, как будто
по'Другую сторону горел очень яркий свет.
— Ох и польет же сейчас, черт бы его побрал, — сказал
Ред, укладываясь поудобней. — Слушайте, ребята, а вы хоро-
шо закрепили палатки?
— Думаю, да, — сказал Уилсон.
Снаружи пробежал солдат, и его топот пробудил в Реде ка-
кие-то смутные воспоминания. Он снова вздохнул.
—* Вечно у меня получалось так, что я всегда оставался
с мокрой задницей, — пробормотал он.
А знаете, — сказал Уилсон, — наш старик Стенли те-
перь просто из кожи лезет вон, стремясь получить капрала.
Я слышал, он рассказывал одному из новичков, как это было
на Мотоме. «Там было трудно», — говорит Стенли. •=— Уилсон
захихикал. — Я рад был услышать это от него, потому что
я никак не мог разобраться, как там было.
Галлахер сплюнул:
— Пусть только он попробует, этот Стенли, покомандовать
мною.
— Да, — сказал Ред. Галлахер и Уилсон до сих пор дума-
ли, что он побоялся драться со Стенли. Ну, черт с ними. Когда
он узнал, что Стенли собираются назначить капралом, это его
позабавило и наполнило презрением; казалось бы, все справед-
ливо, Стенли и был человеком, который мог бы стать младшим
128
командиром. «Многие люди так и попадают на небо, не узнав
толком, каким концом совать в рот соску», — пробормотал он
про себя.
Но все это было не так-то просто. Внезапно он понял, что
ему хотелось бы, чтобы капралом назначили его самого. Он ед-
ва не рассмеялся вслух, немного горько, как бы не переставая
удивляться своим побуждениям. «Затянула все-таки меня эта
армия».
Блеснула молния, и несколько секунд спустя тяжелым взры-
вом прогрохотал гром.
— Ух ты, как близко, — сказал Уилсон.
Теперь, с приближением грозы, небо стало совсем черным.
Ред снова улегся. Всю свою жизнь он только и делал, что об-
рывал связи, и вот теперь... Он несколько раз похлопал рукой
по груди, делая это медленно, почти торжественно. Он всегда
жил один, всегда мог унести все свое имущество на спине.
«Чем больше у тебя барахла, тем больше тебе его нужно». Для
него это была старая истина, но на этот раз она не очень под-
ходила.
— Начинается дождь, — сказал Галлахер.
Яростный порыв ветра налетел на палатку. Дождь сначала
мягко застучал по полотну, а потом припустил сильнее. Не про-
шло и нескольких секунд, как дождь окончательно взбесился
и колотил теперь по крыше, словно настоящий град. Полотно
прогибалось, натянутое как струна. Несколько раскатов грома
прокатилось вдалеке, а потом тучу как бы раскололо прямо
у них над головами. Канавка для отвода воды уже переполни-
лась, и теперь вода беспрепятственно текла на их ложе. Гал-
лахер свернул одеяла, и они втроем присели под натянутой на-
кидкой, пытаясь удержать ее над собой и тщетно стараясь не
промочить ноги. Снаружи вода разливалась огромными лужами,
кэторые вытягивались во все стороны, словно огромная аме-
ба, котсфая пытается поглотить всю землю. «Черт побери, черт
побери», — шептал Уилсон.
Голдстейн и Риджес были совершенно мокрые. Когда дождь
начался, они вышли наружу и тщательно заколотили все ко-
лышки своей палатки. Голдстейн запаковал одеяла в прорези-
ненный мешок своего ранца для службы в джунглях, и теперь
он стоял на коленях внутри палатки, пытаясь удержать полот-
но от порывов ветра.
— Это ужасно! — выкрикнул он.
Риджес кивнул. Его грубое и тупое лицо было покрыто
9 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5	129
каплями воды, а прямые светлые волосы спиралями приклеива-
лись к черепу.
— Ничего не поделаешь, нужно ждать! — крикнул он
в ответ.
Голос его унесло ветром, и Голдстейн мог расслышать только
слово «ждать», которое прозвучало как причитание, и его пе-
редернула привычная дрожь. Казалось, во всей вселенной не ос-
талось ничего, кроме этого серого, наполненного ревом про-
странства. Голдстейн почувствовал, как его руку резко вывора-
чивает рвущаяся под ветром бамбуковая палка перекрытия па-
латки. Он промок настолько, что его зеленая форма казалась
совершенно черной.
«Господь награждает и господь лишает», — грустно подумал
Риджес. Бури всегда были важной составной частью его жизни;
он научился бояться их, считаться с ними и, наконец, ждать их.
Он увидел перед собой красное, изборожденное морщинами лицо
своего отца с печальными спокойными голубыми глазами.
«Я вот что скажу тебе, Осси, — говаривал его отец. — Чело-
век трудится, работает, поливает потом землю, чтобы добыть се-
бе пропитание, а когда работа его закончена, если господу по-
нравится, он отбирает все, насылая бурю». Возможно, это и бы-
ло глубочайшей истиной для Риджеса; ему казалось, что всю
свою жизнь и он и его отец боролись с истощенной землей,
с насекомыми и вредителями, обрабатывая свои поля при по-
мощи одного-единственного старого мула, и часто бывало так,
что все их труды пропадали в одну черную ночь.
Ветер носился по лагерю, как огромная коса, сбивая ветви
с кокосовых пальм, разрывая потоки дождя. Прямо на их гла-
зах какая-то палатка сорвалась со своего каркаса и унеслась
с ветром, хлопая крыльями, как перепуганная птица.
— Интересно, что сейчас происходит на передовой? — вы-
крикнул Голдстейн. Он вдруг сообразил, что есть и другие ла-
геря вроде ихнего, разбросанные на целые мили в джунглях.
Риджес пожал плечами.
— Держатся, наверное! — крикнул он в ответ.
Голдстейну хотелось знать, как это все выглядит там, впере-
ди: за время своего недельного пребывания в разведке ему уда-
лось увидеть только отрезок дороги, на которой они работали,
длиною в милю или две. Теперь же он попытался представить
себе атаку, которую можно провести под прикрытием такой бу-
ри, и содрогнулся при одной мысли о ней. Все его силы были
сосредоточены на рейке бамбука, которая поддерживала палат-
130
ку, и он уцепился за нее обеими руками. «Японцы могут ата-
ковать даже наше расположение», — подумал он, и ему захо-
телось знать, дежурит ли кто-нибудь сейчас на огневых пози-
циях пулеметов.
— Умный генерал именно сейчас предпринял бы атаку, —
сказал он.
— Точно, — спокойно согласился с ним Риджес.
Ветер на какое-то мгновение стих, и их голоса звучали при-
глушенно и неуверенно, точно они разговаривали в церкви. Голд-
стейн отпустил палку и почувствовал, как напряжение уходит
из его руки. «Продукты усталости уносятся сейчас потоком кро-
ви», — подумал он. Очень может быть, что буря уже прошла.
В окопчике земля превратилась в болото, и Голдстейн заду-
мался о том, как же им сегодня придется спать. Он вздрогнул,
внезапно почувствовав прохладную тяжесть промокшей одежды.
Ветер задул опять с прежней силой, и их жалкая борьба
за сохранение палатки возобновилась. Голдстейну казалось, что
он удерживает дверь, которую человек значительно более силь-
ный, чем он, пытается открыть с другой стороны. Он увидел,
как еще две новые палатки были унесены ветром, и стал сле-
дить взглядом за людьми из них, которые пытались еще где-
нибудь найти себе убежище. Уиман и Толио со смехом и ру-
ганью ввалились в их палатку.
— Нашу палатку только что сорвало! — выкрикнул Уиман,
и все его мальчишеское лицо растянулось в улыбке. — Вот это
да! — выкрикнул он, а лицо его выражало при этом нечто
среднее между удовольствием и страхом, как будто он так и
не мог решить, что же именно представляет собой тайфун — ка-
тастрофу или цирк.
— А где же ваши вещи? — выкрикнул Голдстейн.
— Потерялись. Унесло ветром. Свою винтовку я оставил
в луже.
Голдстейн глянул на свою винтовку. Она лежала с краю
бруствера, забрызганная водой и грязью. Голдстейну стало непри-
ятно, что он не позаботился завернуть ее в свою грязную ру-
башку до начала бури. «Я все еще салага, — подумал он. —
Будь я старым солдатом, то не забыл бы позаботиться
об оружии».
Вода стекала с большого и мясистого носа Толио. Он по-
шевелил своей тяжелой челюстью и выкрикнул:
— Как думаете, палатка выдержит?
— Не знаю, — проревел в ответ Голдстейн. — За колыш-
ки я ручаюсь.
Четверо мужчин тесно сбились в окопе, и, хотя они просто
9*
131
сидели на корточках, окоп был явно мал для них. Риджес заме-
тил, что ноги его все сильнее вдавливаются в грязь, и поду-
мал, что ему лучше было бы вообще быть босиком. Тут вечно
все так боятся промочить ноги, а что, собственно, в этом страш-
ного? Струйка воды все еще продолжала падать в палатку
по верхней стойке и падала ему прямо на колено. Одежда его
была такой холодной, что даже капли воды казались ему теплы-
ми. Он вздохнул.
Страшный порыв ветра ворвался под тент, надул полотно
как пузырь, верхняя палка с треском переломилась и прорвала
полотно. Палатка свалилась на четверку, как мокрая, просты-
ня, и они бессмысленно копошились под нею несколько се-
кунд, пока ветер не начал снова срывать ее. На Уимана напал
приступ бессмысленного смеха, и он на ощупь пытался как-то
выкарабкаться. Потеряв равновесие, он уселся прямо в грязь,
судорожно пытаясь выкарабкаться из-под полотна. «Господи!» —
с хохотом прошептал он. Он чувствовал себя так, будто его
поймали в мешок, и он, беспомощно хихикая, прекратил борь-
бу. «Не хватает силенок, чтобы прорвать бумажный мешок», —
сказал он себе, и все вокруг показалось ему более нелепым.
— Где вы? — выкрикнул он, и тут складки мокрого полот-
нища снова надуло ветром, оно натянулось, подобно парусу, и
окончательно сорвалось с колышков.
Ветер подхватил его и понес, комкая на лету и разрывая
на части. Маленький клочок палаточного полотна остался
у одного из колышков и бился на ветру, как флаг. Четверо
мужчин в окопе сначала, встали во весь рост, а потом тут же
присели, прячась от ударов ветра. Они все еще могли рассмот-
реть солнце прямо над самой линией горизонта в небольшом .
просвете между тучами, который, казалось, находился в бесчис-
ленном количестве миль от них. Дождь был теперь холодный,
почти ледяной, и их начала бить дрожь. Почти все палатки на.
территории штабного лагеря были повалены, и то там, то здесь
они видели солдата, скользящего по грязи, и согнутого под по-
рывами ветра, и передвигающегося странными, дергающимися
движениями, как это бывает в кино, когда ленту пускают бы-
стрее нормального.
— Господи, я просто закоченел! — выкрикнул Толио.
— Давайте выбираться отсюда, — сказал Уиман. Он был
весь покрыт грязью, и губы его дрожали. — Черт бы побрал
этот дождь, — добавил он.
На какое-то мгновение Голдстейну даже стало весело.
Целую неделю они проработали над тем, чтобы сделать
удобным расположение штаба. И каждую свободную минуту ока-
132
зывалось, что нужно опять что-нибудь устанавливать. И вот те-
перь его палатка пропала, его одежда и писчая бумага промок-
ли насквозь, винтовка его наверняка проржавеет, а земля будет
слишком сырой для сна на ней. Все рушилось. Он испытывал
какое-то радостное возбуждение, какое иногда испытывают лю-
ди при виде того, как события заканчиваются полнейшей ката-
строфой.
Его и Толио внесло ветром в укрытие для машин. Они
столкнулись, пытаясь повернуться, и грохнулись в грязь. Голд-
стейну хотелось так и лежать, не двигаясь, но он оперся руками '
о землю, вскочил и отправился, пошатываясь, под прикрытие
грузовика. Почти вся рота была либо в грузовиках, либо прята-
лась от ветра и дождя за ними. Около двадцати человек сбилось
в кучу за тем грузовиком, к которому он подошел. Они стояли
там, дрожа и прижимаясь друг к другу в поисках тепла, под
ледяными ударами дождя зубы их выколачивали дробь.
Толио попытался закурить, но сигарета размокла и разва-
лилась прямо у него в губах, пока он успел достать спички
из непромокаемого мешочка. Он швырнул ее на землю и мрачно
следил за тем, как она расползается в грязи. Несмотря на то,
что он и так совершенно вымок, дождь все еще причинял ему
страдания; каждая капля, которая скатывалась по его спине,
била в него как холодная пуля, тяжелая и пугающая. Он повер-
нулся к стоящему рядом с ним солдату и выкрикнул:
— Твоя палатка завалилась?
- Да.
Это принесло Толио некоторое облегчение. Он потер черную
небритую щеку и внезапно почувствовал свою принадлежность
ко всем этим людям и почувствовал необычайную теплоту
ко всем им. «Все они отличнейшие ребята, хорошие американ-
цы, — сказал он себе. — Нужно быть американцем, чтобы вы-
нести все это и еще смеяться над всем», — решил он. Руки у не-
го замерзли, и он сунул их в карманы брюк.
Ред и Уилсон, которые стояли в нескольких футах от него,
затянули песню. Голос у Реда был низкий и сиплый, и Толио
улыбнулся, прислушиваясь к нему.
Однажды я построил железную дорогу, пустил ее в ход,
Заставил ее работать по графику... —
пели они, подпрыгивая на месте, чтобы разогреть ноги.
Однажды я построил железную дорогу, теперь она готова.
Браток, не подкинешь ли десять центов?
Толио вдруг расхохотался. Ред — это настоящий комик, ре-
шил он, и принялся подпевать лм.
133
Однажды я построил башню до самого неба,
Всю из кирпичей, извести и цемента,
Однажды я построил башню, теперь она готова,
Браток, не подкинешь ли десять центов?
Толио подхватил последнюю строку, и Ред присоединился
к его голосу. Все трое, они продолжали петь во весь голос, что-
бы согреться, обхватив друг друга руками. Ветер несколько
поутих, и они 4 могли теперь слышать свои голоса временами
достаточно отчетливо, звучавшие, однако, как-то отдаленно и не-
много нереально, как радио из соседней комнаты, которое к то-
му же включают то громче, то тише.
Нацепив наряд из хаки,
О, мы выглядели преотлично,
Полные этой янки-дудлевской шумихи,
Полмиллиона ног, обутых в военные ботинки, прошли через ад.
А я был мальчишкой-барабанщиком.
Послушай, ты ведь помнишь меня, меня звали Эл?
Я так и был Элом все время.
Послушай, ты ведь помнишь меня, я был твоим другом?
Дружок, не подкинешь ли десять центов?
Когда песня кончилась, они стояли и посмеивались, и Толио
выкрикнул:
— А какую мы теперь споем? Как вы насчет «Укажи мне
дорогу к дому»?
— Я не могу петь! — прокричал Ред. — У меня пересохла
глотка! — Он скривил рот и закатил глаза, и Толио рассмеялся
под дождем. Ну и чудак этот Ред, животики можно надорвать.
Какие это все славные парни.
— Укажи мне дорогу к дому, — запел Толио, и несколько
человек принялись ему подтягивать.
Я устал и хочу в постель,
Я немного выпил час назад,
И мне ударило в голову.
Дождь пошел сильнее и равномернее, и у Толио было какое-
то приятное чувство, когда он выговаривал слова песни. Ему
было холодно, и, несмотря на прижавшиеся к нему со всех сто-
рон тела, дрожь его все не унималась. Он представил себе, как
он ночью в зимнюю пору едет в машине и приближается к ка-
кому-то незнакомому городу, который сулит ему тепло и мигает
огоньками.
И где бы ты ни был:
На суше, в море или в воздухе, —
Ты всегда можешь услышать мои слова:
Укажи мне дорогу к дому.
134
Было уже почти темно, и в укрытии для машин становилось
все труднее разглядеть отдельных людей. Странное чувство, ис-
пытываемое Толио, стало глубже и приобрело оттенок мягкой
грусти.
Буксуя и разбрызгивая колесами грязь, к ним подкатил
«виллис» и остановился футах в тридцати от них. Толио уви-
дел генерала Каммингза и двух офицеров, выходящих из маши-
ны, и толкнул Реда в бок, чтобы тот прекратил петь. Генерал
был без головного убора, и обмундирование его совершенно
промокло, но он улыбался. Толио глядел на него со смесью
любопытства и почтения. Он уже несколько раз встречал генера-
ла в расположении штаба, но так близко он видел его впервые.
— А, вот вы где, ребята! — кричал генерал, идя к ним. —
Ну как ваши мокрые...?
Толио расхохотался вместе со всеми. Генерал Каммингз ус-
мехнулся.
— Ну ничего, ничего! — выкрикнул он. — Вы не из сахара!
Ветер притих, и уже более нормальным голосом он обратил-
ся к майору и лейтенанту, которые были с ним:
— Я верю, что дождь сейчас прекратится. Я только что зво-
нил в Вашингтон в военное министерство, и там меня завери-
ли, что он обязан прекратиться.
Офицеры бодро расхохотались, и Толио обнаружил, что он
хохочет вместе с ними. Генерал великолепный парень, вот таки-
ми должны быть все офицеры.
— Так вот, ребята, — громко говорил генерал, — не думаю,
чтобы здесь, в расположении лагеря, осталась хотя бы одна па-
латка. Как только буря прекратится, мы попытаемся доставить
какое-то количество накидок с берега, но я не сомневаюсь, что
кое-кому из вас придется так и не просохнуть сегодня ночью.
Это, конечно, неприятно, но быть мокрыми вам уже случалось
и раньше. Сейчас на передовой начинаются небольшие неприят-
ности, и кое-кому из вас, возможно, придется провести ночь и
в местечке похуже этого. — Он сделал минутную паузу, стоя
под дождем, а потом добавил, хитро подмигивая: — Я полагаю,
что ни. один из вас, конечно же, не покинул своего поста, ко-
гда начался шторм. Но если все же здесь среди нас стоит кто-
то, кто сейчас обязан быть в другом месте, то пусть он, черт по-
бери, возвращается туда, как только я отсюда уеду.
Из толпы раздались смешки. Как только дождь чуть стих,
большая часть роты собралась у грузовика, подле которого го-
ворил генерал.
— Серьезно, ребята, судя по тому, что нам удалось услышать
до того, как прервалась связь, я думаю, что японцам может
135
прийти идея просочиться сквозь наши боевые порядки этой но-
чью, и поэтому следует особенно быть начеку. Мы здесь нахо-
димся довольно далеко от передовой, но это, в конце концов,
не такое уж большое расстояние. — Он еще раз улыбнулся им
и направился к «джипу», сопровождаемый офицерами. Машина
выехала из расположения штаба.
Ред сплюнул.
— Я знал, что мы здесь уже привыкли к спокойной жизни.
Два против одного, что нам еще сегодня достанется на полную
катушку.
Уилсон кивнул в знак согласия и сердито покачал головой.
— Если тебя не суют на передовую, то и нечего особенно на-
рываться. Все эти новенькие очень хотят посмотреть, как выгля-
дит передовая, посмотрим, что они теперь будут говорить.
Толио прервал его.
— Слушайте, а ведь генерал наш — отличный мужик, —
сказал он.
Ред снова сплюнул.
— Нет ни одного приличного генерала во всем белом свете.
Все они суки порядочные.
— Послушай, Ред, — возмутился Толио, — где еще ты ви-
дел генерала, который стал бы вот так разговаривать с рядо-
выми? Нет, он отличный мужик.
— Ублажатель толпы, вот кто он такой, — ответил Ред. —
И с какой это радости я должен выслушивать его заботы? Что
у меня, своих не хватает?..
Генерал был обеспокоен. После того как «джип» отъехал
от укрытия для машин, он сказал шоферу:
— Доставьте нас к штабной батарее один-пять-перво-
го. — Он обернулся к майору Дэллсону и лейтенанту Хирну,
которые неудобно примостились на заднем сиденье. — Если
у них нет линии связи со вторым батальоном, нам еще придет-
ся побегать этой ночью. — «Джип» прошел в проход в проволоч-
ных заграждениях и свернул направо по дороге, ведущей
к фронту.
Пришла ночь, а с нею и возможность катастрофы. Сидя
в медленно движущемся сквозь мрак «джипе», Каммингз чув-
ствовал, что он как бы растворяется в воздухе. Ровное гудение
мотора, молчание сидящих в машине и тяжелый сырой шелест
джунглей не оставили ему ничего, кроме напряженной работы
собственного мозга. Один, словно затерянный в безвоздушном
пространстве, он должен справиться со всем. Буря налетела вне-
запно и сопровождалась атакой вдруг пробудившихся японцев.
За десять минут до начала дождя к нему пришло донесение
136
из штаба второго батальона о том, что их первая линия под-
верглась тяжелому огневому налету. А затем линии телефон-
ной связи были порваны в клочки налетевшей бурей, его штаб
оказался в изоляции, радио не работало. Он не имел ни малей-
шего представления о том, что происходило на фронте. К на-
стоящему времени Хатчинс, возможно, и восстановил позиции
второго батальона. Японцы, взбешенные штормом, могли про-
рвать фронт где угодно. А когда приказы не доходят до частей,
один только бог может знать, что там происходит. Только бы
штабная батарея имела связь с фронтом.
Когда он наконец доберется до этой телефонной связи, ре-
шения ему придется принимать немедленно. Он прикинул в уме
способности своих офицеров,, которые сейчас находились на пе-
редовой, отличительные особенности, если таковые имелись, от-
дельных рот и даже отдельных взводов. Острая память услуж-
ливо подсунула ему характерные случаи и нужные цифры; он,
собственно говоря, знал, где находится каждая пушка и бук-
вально каждый отдельный человек на Анапопеи, и все эти све-
дения сейчас медленно проходили в его мозгу. В этот момент
он был необычайно примитивным человеком. Все в нем работа-
ло на одну-единственную цель, и он с неосознанной уверенно-
стью твердо знал, что, когда потребуется, вся эта информация
выкристаллизуется у него в нужные действия. Если он доста-
точно сосредоточится, инстинкт не подведет его.
В этот момент «джип» забуксовал в колее и остановился.
Каммингз повернулся к шоферу:
— Давай, давай, сынок, у нас не так много времени. —
Мотор снова взвыл, и они поехали дальше.
Штабной лагерь был разрушен. Этот факт Каммингз воспри-
нял наиболее болезненно. Опасность, грозящая дивизии, занима-
ла все его мысли, вызывала у него нетерпение, желание дей-
ствовать, но это было чем-то абстрактным. Но что непосред-
ственно причиняло ему боль, лично ему, так это картина пол-
ного разгрома, в котором он оставлял лагерь. Почти горестно
было вспоминать, как потоки воды размывали посыпанные гра-
вием дорожки, как опрокинулась его койка и оказалась в гря-
зи, вспоминать клочки, оставшиеся от его палатки. Какая жа-
лость! Это вызвало у него приступ ярости.
— Ты, сынок, лучше включи фары, — сказал он шоферу. —
Иначе это займет у нас слишком много времени. Если поблизо-
сти имеются снайперы, это будет все равно, что идти со свечой
по лесу, в котором обитают разбойники.
Развалившись на сиденье, генерал чувствовал приятное на-
137
пряжение. Опасность придавала его труду особый аромат, позво-
ляла почувствовать его величие.
— А вам, пожалуй, придется подстраховывать и держать
под прицелом обе стороны дороги, — сказал он Хирну и Дэлл-
сону.
Они выставили свои карабины через открытые окна «джипа»
и направили их на джунгли. При свете включенных фар зелень
выглядела серебристой и еще более таинственной.
Лейтенант Хирн ощупал пальцами магазин своего карабина,
вытащил его и потом со щелчком отправил на место, держа ма-
ленький карабин в своих больших руках так, что мушка была
направлена на джунгли. Им овладело смешанное чувство при-
поднятости и уныния. После всех приказов, после отлично рас-
считанных продвижений фронт может вылиться сейчас во что
угодно, и вот их «джип» движется во тьме, как нерв, который
разыскивает мышцу, чтобы побудить ее к действию. Он почув-
ствовал огромное тело Дэллсона, плотно прижатое к его круп-
ному телу, и напрягся. Через некоторое время он добыл сигаре-
ту из нагрудного кармана и похлопал себя по карманам в поис-
ках спичек.
— Лучше не курить, — проворчал Дэллсон.
— Так ведь все равно включены фары.
— Да, — проворчал Дэллсон и снова погрузился в молчание.
Он попытался подвинуться на тесном заднем сиденье, его
раздражало то, что Хирн занимает так много места и курит.
Дэллсон нервничал. Его ни в малейшей степени не волновала
возможная стычка на дороге. Если дойдет до нее, он встретит
ее спокойно и будет действовать как положено. Беспокоило его
то, что им придется делать, когда они доберутся до 151-го арт-
полка. В качестве третьего помощника штаба, ответственного
за оперативную часть и боевую подготовку, Дэллсон должен был
знать положение так же хорошо, как генерал, и даже лучше,
но без своих карт и бумаг Дэллсон чувствовал себя совершенно
растерянным. Возможно, генерал рассчитывает на него для при-
нятия решения, и это ужасно. Он опять заерзал на сиденье, не-
довольно фыркнул на дым от сигареты Хирна, а затем наклонил-'
ся вперед и проговорил, как ему казалось, вполголоса, но слова
его прозвучали громко и неуместно:
— Надеюсь, что все будет в порядке, когда мы доберемся
до один-пять-первого, сэр.
— Да, — ответил генерал, прислушиваясь к шипению шин
мчащегося по грязи «джипа».
Они уже минут десять ехали с включенными фарами, и чув-
ство опасности успело притупиться. Генерала опять охватило
138
беспокойство. Если нет связи, им придется ехать еще по мень-
шей мере полчаса, но вдруг и там не окажется связи? А имен-
но в это время японцы могут прорывать его линию.
Нет, связь должна быть. Без связи... без связи он себя будет
чувствовать так, как будто на самой середине шахматной партии
ему вдруг завязали глаза. Он может предугадать следующий ход
своего противника и сделать ответный, но труднее будет пред-
сказать следующий и следующий, и он, возможно, будет делать
просто лишние ходы, а возможно, и роковые. «Джип» заброси-
ло на повороте, и, когда он вышел на прямую, его фары- осве-
тили изумленные глаза сидящего за пулеметом солдата. «Джип»
подкатил к нему.
— Какого черта вы, ребята, разъезжаете здесь с включен-
ными фарами? — заорал он, но увидел генерала и заморгал. —
Простите, сэр.
— Ничего, ничего, сынок. Ты совершенно прав, это парши-
вое занятие — нарушать собственные приказы. — Генерал улыб-
нулся, и солдат улыбнулся ему в ответ.
«Джип» свернул с дороги на боковую просеку, ведущую
к расположению штабной батареи. Кругом царила полная тиши-
на, и генерал приостановился на мгновение, чтобы сориентиро-
ваться.
— Палатка с затемнением находится вон там, — сказал он,
и трое офицеров направились в указанном направлении, споты-
каясь о корни и неровности плохо снивелированной площадки.
Ночь была очень черная, и в ней чувствовалась какая-то напря-
женность, которая заставляла офицеров идти молча. Они про-
шли пять-десять ярдов до штабной палатки, встретив на пути
только одного солдата.
Генерал откинул4 полог и, брезгливо морщась, вошел в затем-
ненный коридор. Палатку явно сорвало во время бури, вываляло
в грязи, а потом ее вновь установили. Внутренние стенки были
покрыты какой-то слизью. Дойдя до конца коридора, генерал
откинул вторую порцию занавесок и вошел внутрь. Рядовой и
капитан сидели за столом.
Оба они вскочили.
— Сэр, — проговорил капитан.
Генерал потянул носом. Воздух в палатке был исключитель-
но тяжелый и сырой. Несколько капель пота уже успело высту-
пить у него на лбу.
— Где полковник Мак-Леод? — спросил он.
— Сейчас я его вызову, сэр.
— Нет, погодите минутку, — сказал генерал. — Не можете
139
ли вы сказать мне, имеется ли отсюда связь со вторым баталь-
оном?
— Так точно, имеется, сэр.
Генерал почувствовал огромное облегчение.
— Соедините их со мной, пожалуйста. — Он прикурил сига-
рету и улыбнулся лейтенанту Хирну.
Капитан снял трубку полевого телефона и трижды повернул
ручку.
— Нам придется соединяться с ними через батарею «В», сэр.
— Знаю, — коротко отозвался генерал. По подобному поводу
он никогда не мог удержаться от раздражения — в его диви-
зии не было такой мелочи, если эта мелочь касалась управле-
ния, которая ему неизвестна.
Минуту или две спустя капитан пододвинул телефон гене-
ралу.
— Второй батальон на проводе, сэр.
— Дайте мне Самсона, — генерал пользовался кодовым име-
нем подполковника Хатчинса. — Самсон, это Верблюд, — ска-
зал он. — Я говорю с красного шкворня. Что происходит? Есть
у тебя связь с белым и красным эталонами?
— Говорит Самсон. Да, связь налажена. — Голос его был
слабым и далеким, к нему еще примешивалось жужжание
в трубке.
— Быстро, — пробормотал генерал.
— Мы пытались найти вас, — сказал Хатчинс. — Мы отби-
ли атаки на белый эталон «В» и «С» и на красный эталон «Е»
и «С». — Он сообщил координаты. — Лично я считаю, что это
была разведка, и они предпримут еще одну попытку сегодня
ночью.
— Да, — сказал генерал. Он лихорадочно подсчитал возмож-
ные варианты. Придется подбросить им подкрепление. Первый
батальон 459-го стрелкового, который он держал в резерве и ис-
пользовал на дорожных работах, может дойти до них и за два
часа, но ему нужно будет оставить хотя бы роту и отдельный
взвод в тылу в качестве резерва. Атака может начаться раньше
этого срока. После некоторых колебаний генерал решил в конце
концов направить только две роты первого батальона, а две ос-
тальные держать для прикрытия возможного отхода, кроме то-
го, он решил забрать у штаба и роты обслуживания все, какие
только можно будет, взводы. Он глянул на часы. Сейчас было
восемь часов.
— Самсон, — сказал он, — примерно в 23.00 к тебе прибу-
дут по конвойному маршруту «А» и «Д» белого потенциала. Они
должны будут войти в соприкосновение с белым эталоном и
140
красным эталоном, где и будут использованы по возможности.
Я отдам соответствующие приказания. — Все теперь стало
для него необычайно ясным. Этой ночью японцы будут атако-
вать, возможно, по всему фронту, и уж совершенно неизбеж-
но — на флангах. Возможно, что буря задержала солдат Тояку
на пути к их пунктам накопления, но, возможно, что он из-за
грязи не сможет воспользоваться своими танками. И это будет
не пробная атака, цель которой нащупывание слабых точек
в обороне. При этой грязи и затрудненном маневрировании, свя-
занном с нею, Тояку придется атаковать в нескольких определен-
ных пунктах и все надежды возлагать на то, что ему удастся
прорвать оборону. А с этим, генерал чувствовал, он может спра-
виться.
— Следует ожидать исключительно сильные атаки в отдель-
ных местах, — сказал он в телефонную трубку. — Я хочу, что-
бы вы связались со всеми участниками на передовой и потре-
бовали от них во что бы то ни стало удерживать свои позиции.
И ни в коем случае не должно быть общего отступления.
— Простите, сэр! — голос на другом конце провода про-
звучал неуверенно.
— Если японцам удастся прорваться, пусть их. Роты, распо-
ложенные на флангах таких брешей, должны удерживать свои
позиции. Я предам военно-полевому суду любого офицера, кото-
рый отведет свою часть по тактическим соображениям. С про-
рвавшимися сквозь наши линии, сколько бы их ни было, управ-
ляться будет резерв. •
Дэллсон был встревожен. Единственное решение, которое
он успел продумать, сводилось к тому, что, учитывая новизну
передней линии и то, что японцы накопили силы для мощных
ударов на отдельных участках сегодняшней ночью, самым безо-
пасным было бы отвести передовые части назад на одну или две
мили и попытаться оттянуть начало боевых действий до утра.
И сейчас он испытывал чувство глубокой благодарности к гене-
ралу за то, что тот не спросил его мнения. Он сразу же прими-
рился с тем, что генерал прав, а он нет.
Хатчинс заговорил опять:
— А как быть мне? Мне еще дадут людей?
— Электростанция прибудет к вам в 23.00, — сказал гене-
рал. — Вы разместите их между красным эталоном «Г» и крас-
ным эталоном «Е» по следующим координатам: 017.37—439.56
и 018.25—440.06. Генерал давал координаты позиций по па-
мяти, мысленно представляя себе оперативную карту. — В ка-
честве дополнительной поддержки я направлю к вам усиленный
взвод эталона желтого сахара. Их нужно будет использовать
141
на доставке, а затем для связи с белым эталоном «В» или «С».
Мкт об этом успеем подумать по мере развития событий. Свой
временный КП я намерен на эту ночь организовать здесь.
Все теперь у него получалось легко и свободно, решения его
были быстрыми и — он инстинктивно понимал это — правиль-
ными. Большего счастья, чем то, которое он испытывал в на-
стоящий момент, генерал и не мог себе представить. Он повесил
трубку и какое-то мгновение приглядывался к Хирну и Дэлл-
сону, чувствуя тихую и безличную симпатию к ним обоим.
— Придется сегодня ночью порядком поработать, — пробор-
мотал он. Исподтишка он заметил, что артиллерийский капитан
и рядовой глядели на него чуть ли не с благоговейным ужасом.
С некоторым оттенком веселого кокетства он обернулся к Дэлл-
сону. — Я пообещал Хатчинсу усиленный взвод. Я собираюсь
направить ему инженерный взвод, но нам придется усилить
его еще отделением какого-нибудь другого взвода.
— А как насчет разведвзвода, сэр?
— Отлично, мы поручим это разведке. Теперь займитесь раз-
работкой графика движения. Живее, парень! — Он прикурил си-
гарету и повернулся к Хирну. — Надеюсь, вы добудете для нас
пару одеялг лейтенант. — Сейчас Хирн не вызывал в нем бес-
покойства.
В сражении, которое последовало той ночью, предложение
Дэллсона о том, чтобы добавить отделение разведвзвода к инже-
нерному взводу, было единственным его вкладом в общее дело.
Для того, чтобы заснуть, Реду потребовалось больше времени,
чем остальным. Уже много лет, как, если ему приходилось дли-
тельное время побывать в сырости, его беспокоили почки. Они и
сейчас болели, и он несколько раз переворачивался на сырой
земле, пытаясь решить, что принесет ему меньше боли — спать
спиной на сырой земле или подставить ее холодному ночному
воздуху.
Пошел дождь, и Ред натянул одеяло на голову. Тело его мед-
ленно погружалось в усталое оцепенение.
Он спал до тех пор, пока не услышал, как кто-то кричит:
— Разведка! Где здесь разведка?
Сон прошел, и он лежал, прислушиваясь к тому, как Крофт
тут же вскочил и заорал:
— Здесь! .Здесь мы!
Ред знал, что через несколько минут ему снова придется
двигаться, и он только еще надежнее закутался в одеяло. Все те-
ло его болело, и он чувствовал, что, когда он встанет, оно все
одеревенеет.
142
— Порядок, ребята, подымайся! — кричал Крофт. — Давай-
те подымайтесь, мы должны двигаться!
Ред откинул одеяло с лица. Дождь все еще шел. Одеяло
намокло. Когда он затолкает одеяло в ранец, ранец тоже на-
мокнет. «Ааххх!» Он прочистил горло и раза два с отвращением
сплюнул. Во рту был противный привкус. На земле рядом
с ним сел Галлахер. «Чертова армия, никогда не дадут человеку
поспать. Неужели мы еще недостаточно сделали сегодня?»
— Мы герои, — сказал Ред. Он встал и принялся склады-
вать одеяло. Одна сторона его промокла насквозь, а другая
вывалялась в грязи. Ред попытался подсчитать, сколько времени
прошло с тех пор, как он последний раз был сухим.
— Сучьи джунгли, — сказал он.
— Пошли, пошли, ребята, пошевеливайтесь, — сказал Крофт.
Вспышка далекой ракеты осветила кусты вокруг них и блес-
нула на мокрых складках их обмундирования. Ред заметил, что
лицо Галлахера перепачкано в грязи, и, когда он провел рукой
по своему, оно тоже оказалось грязным.
— Укажи мне дорогу к дому, — тихо пропел он. — Я устал
и хочу в постель.
— Точно, — сказал Галлахер.
Они одновременно упаковали ранцы и встали. Ракета погас-
лая и наступившая вновь темнота на мгновение ослепила их.
— Куда мы идем? — спросил Толио.
— В роту «А». Они ждут, что их будут атаковать, — сказал
Крофт.
— Невезучий у нас какой-то взвод, — вздохнул Уилсон.
Вытянувшись в колонну по одному, взвод начал движение.
Расположение штаба первого батальона занимало очень малень-
кую площадь, и церез тридцать секунд они достигли прохода
в проволочных заграждениях. Мартинес осторожно вел их
по тропинке, к роте «А». Сонливость его прошла, и он был весь
напряжен. Фактически он не мог ничего видеть, но какое-то
чувство, казалось, указывало ему путь через все неровности
тропки, так что он очень редко спотыкался или терял направле-
ние. Он шел примерно в тридцати ярдах впереди направляюще-
го колонны в полном одиночестве. Если бы какие-нибудь японцы
засели на тропе, он бы первым наткнулся на них. И все же
он почти не боялся; страх у Мартинеса появлялся в периоды
бездействия, но, как только он становился во главе людей и вел
их куда-то, к нему возвращалась его храбрость.
Остальные люди отделения, вытянувшиеся позади, испыты-
вали самые различные чувства. Уилсон и Толио были просто
сонными, Ред мрачен и насторожен — его мучили какие-то
143
предчувствия. Голдстейн расстроен и несчастен; все напряжение,
которое ему удавалось сдерживать утром, вернулось к нему. Он
думал о том, как он будет умирать в полном одиночестве и ни-
кого не будет рядом, чтобы оплакать его. Уиман утратил свою
способность быстро восстанавливать силы, он настолько устал,
что двигался в полном отупении, не думая ни о том, куда он
идет, ни о том, что может с ним случиться. Риджес был изму-
чен и спокоен. Он не задумывался над тем, что ему принесут
следующие часы, и он не намерен был пускаться в размышле-
ния относительно своих усталых мышц, он просто шагал, и мыс-
ли его текли медленно, как вялый ручей. .
Что же касается Крофта, то он был весь напряжение, ожи-
дание и нетерпение. Всю ночь его злило то, что его отделение
может быть назначено просто на работы. Звуки боя, которые он
слышал всю ночь, манили его. К нему возвратились мысли, по-
добные тем, которые он испытывал после смерти Хеннесси. Он
чувствовал себя сильным и неутомимым, способным на любые
дела; его мышцы были утомлены и измучены, как у любого
другого, но дух его был вне тела. Ему страстно хотелось по-
чувствовать учащенное биение пульса в горле после того, как
он убьет человека.
По карте расстояние между штабом первого батальона и ро-
той «А» составляло всего полмили, но тропа так петляла, что,
по существу, предстояло пройти не менее мили. Люди из раз-
ведвзвода были сейчас страшно неуклюжими и неуверенно пере-
ставляли ноги. Ранцы болтались у них на спинах, винтовки по-
стоянно соскальзывали. Тропа была нелегкой — просто тропу,
- z
по которой животные ходили на водопои, несколько расширили,
но и теперь во многих местах дна была такой узкой, что невоз-
можно было пройти по ней без того, чтобы не зацепиться
за растущие по обеим сторонам кусты. В этом месте джунгли
были непроходимы, и пришлось бы затратить здесь не менее
часа, чтобы проложить дорогу в сотню футов. Ночью было не-
возможно хоть что-нибудь" разглядеть, а запах сырой зелени
был удушливым. Приходилось идти цепочкой, по одному, тесно
держась друг друга. Даже в трех футах уже нельзя было раз-
глядеть впереди идущего, и они тяжело брели один за другим,
придерживаясь за рубаху переднего. Мартинес мог их расслы-
шать и соответственно выдерживал дистанцию, но остальные
спотыкались и наталкивались друг на друга, как дети, затеяв-
шие игру в темноте. Им приходилось идти, согнувшись почти
вдвое, а это было утомительно.
Переход отнял у них всего полчаса, но уже после первых не-
скольких минут они окончательно утратили представление о вре-
144
мени. Для большинства из них окончание марша было неожи-
данностью. Мартинес вернулся и предупредил их, чтобы они ве-
ли себя потише. «Они уже десять минут слышат, как вы иде-
те», — прошептал он.
Предупреждение подействовало, и последнюю сотню ярдов
они были поразительно осторожны, напрягая каждый мускул
при очередном шаге.
На занимаемых ротой «А» позициях не было никакого рас-
чищенного места, не было там и заграждений из колючей прово-
локи. Просто тропа разветвлялась на четыре маленькие тропки,
которые и вели к позициям взводов. На разветвлении их встре-
тил сержант и повел отделение по одной из тропок к месту, где
среди кустов было натянуто несколько палаток над окопчиками.
— Я из второго взвода, — сказал он Крофту. — Мы распо-
ложились примерно в ста ярдах от вас вниз по реке. Можете
располагать и свое отделение на ночлег в этих окопах, только
выставьте посты на огневой позиции. Здесь мы установили для
вас два пулемета.
Крофт принялся назначать смены на посты.
— Сейчас три часа утра, — сказал он. — Четверо из нас бу-
дут стоять на одном посту, пятеро — на другом. Смена через
два часа. Пост, на котором будет четыре человека, на следую-
щий день получит пятого.
Он разделил их и решил сам отстоять первую смену у пуле-
мета на фланге. Уилсон вызвался занять пост у второго.
— Когда я так дошел, я предпочитаю потом спать, ни о чем
не беспокоясь, — сказал он. — Не люблю, когда меня преры-
вают на самом интересном месте.
Люди устало улыбнулись.
— И слушайте, — добавил Крофт, — если подымется какая-
нибудь заварушка, те, кто спит, пусть, черт бы его побрал, поды-
маются поживее и идут нам на помощь. Тут всего пара ярдов
до пулемета Уилсона, да и до моего ненамного дальше. Так что
у вас должно уйти не более трех часов, чтобы добежать до нас.
Люди опять устало улыбнулись.
— Ну вот и все, — сказал Крофт. Он повернулся и зашагал
к своему пулемету.
Он уселся на кромке тропы и принялся внимательно вгляды-
ваться в кусты по другую сторону реки. Со всех сторон его окру-
жили джунгли, и теперь, когда ему не нужно было проявлять
активность, он почувствовал себя утомленным и несколько по-
давленным. Чтобы избавиться от этого состояния, он принялся
на ощупь обследовать различные предметы в окопе. Было там
несколько коробок с пулеметными лентами и семь гранат* уло-
10 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. Б
146
женных рядком у подножия пулемета. У ног его лежала короб-
ка с ракетами и ракетница. Он поднял ее, открыл патронник
и зарядил. Потом он положил ракетницу рядом с собой.
Несколько снарядов пронеслись над ним и начали рваться.
Он был немного удивлен тем, что они падают так близко на про-
тивоположном берегу. Всего лишь в нескольких сотнях метров,
и звук их показался необычайно громким; несколько осколков
прошелестело в листве над ним. Он оторвал щепочку и, положив
ее в рот, начал медленно и задумчиво пожевывать. Он понял,
что это стреляет огневая поддержка роты «А», и попытался
прикинуть, какая из дорог на развилке ведет к ним, делал он
это на тот случай, если ему придется отводить своих людей. Те-
перь он мог спокойно ждать: опасность отведенной им позиции
нейтрализовала нетерпеливое ожидание боя, которое переполня-
ло его ранее, и теперь он был спокойным, хладнокровным и
очень усталым.
Мины стали падать примерно в пятидесяти ярдах от пози-
ций взвода, находящегося слева от него, и Крофт спокойно
сплюнул. Это было слишком близко для простого беспокоящего
или заградительного огня; видимо, кто-то услышал какое-то
движение в джунглях по другую сторону реки, в противном слу-
чае они ни за что не просили бы минометчиков бить так близ-
ко от своего расположения. Его рука опять принялась шарить
по окопу ч наткнулась на полевой телефон. Крофт поднял труб-
ку и тихо прислушался. Линия была открытая, соединяя, по-ви-
димому, между собой взводы первой роты. Переговаривались
два человека такими тихими голосами, что ему пришлось очень
напрягаться, чтобы расслышать их слова.
— Дай дальше ярдов на пятьдесят, а потом снова по этому
же месту.
— А ты уверен, что там японцы?
— Клянусь тебе — я слышал, как они переговаривались.
Крофт напряженно вгляделся в противоположный берег. Лу-
на взошла, и листва на противоположном берегу отливала се-
ребром. Стена джунглей казалась непроницаемой.
Сзади ударили минометы. Он проследил за тем, как мины
упали в джунглях, а потом стали ложиться все ближе к бере-
гу. Ответил японский миномет, и Крофт услышал приблизитель-
но в четверти милях влево, как несколько пулеметов принялись
обмениваться очередями. Эвуки стрельбы были гулкими и бес-
порядочными. Крофт снял телефонную трубку и посвистел
в нее.
— Уилсон, — прошептал он. — Уилсон. — Ответа не было,
и он принялся было раздумывать над тем, не стоит ли ему пой-
146
ти к окопу Уилсона. Крофт выругал его про себя за то, что он
не замечает телефона, но потом обозлился на себя, что сам
не обнаружил телефонного аппарата до того, как принялся ин-
структировать остальных. Он глянул на противоположный берег
реки. — А я тоже хорош сержант, нечего сказать!
Его слух настроился на звуки, раздающиеся в ночи, дол-
гий опыт помогал ему отсеивать Все, что не имело сейчас зна-
чения. Если ворочался в своем логове зверь, он не обращал
на это внимания; если стрекотал сверчок, его уши просто
не замечали его. Он старался уловить приглушенный ускольза-
ющий звук, который, как он знал, мог производить человек,
продвигающийся по тропе в джунглях. Он глядел на противопо-
ложный берег, пытаясь найти место, где заросли шли реже.
На пространстве, лежащем между огневыми позициями его пу-
лемета и пулемета Уилсона, была небольшая рощица из не-
скольких кокосовых пальм, растущих достаточно редко для то-
го, чтобы служить укрытием для людей; когда он смотрел
на эти деревья, то был уверен, что слышит, как там движутся
люди. Рот Крофта плотно сжался. Рука его нащупала затвор.
пулемета, и он медленно направил ствол в сторону кокосовой
рощицы. Шум усиливался, похоже было на то, что люди проди-
раются сквозь подлесок на другом берегу и как раз напротив
его пулемета. Крофт проглотил слюну. Руки и ноги у него, ка-
залось, были полны крохотных электрических разрядов, а голова
была пустой и удивительно ясной, как будто ее опустили в хо-
лодную воду. Он облизал губы и чуть передвинулся, ему при-
шло в голову, что он может расслышать, как сокращаются мус-
кулы.
Опять ударил японский миномет, и он вздрогнул. Мины пада-
ли где-то в районе соседнего взвода, и звук их разрывов болез-
ненно отозвался в нем. Он так пристально смотрел на освещен-
ную луной воду, что ему начало казаться, что он различает люд-
ские головы в темных водоворотах реки. Крофт отвел глаза,
поглядел сначала себе на колени, а потом снова на противополож-
ный берег. Он смотрел чуть вправо или влево от того места, где,
по его мнению, должны были находиться японцы; по долгому
опыту он знал, что в темноте невозможно разглядеть что-либо,
если смотришь прямо на предмет. Ему почудилось, будто что-то
движется в кокосовой рощице, и новые ручейки пота потекли
у него по спине. Он неприязненно поежился. Крофт был напря-
жен до предела, но ощущение от этого нельзя было назвать не-
приятным.
Его беспокоило, заметил ли шум Уилсон, и тут же, как бы
в ответ на его мысли, раздался ни с чем не сравнимый звук от-
10*
147
тягиваемого пулеметного затвора. Крайне обостренным чувствам
Крофта звук этот показался таким громким, что он должен был
грохотом прокатиться по всей реке, и Крофт пришел в бешенство
из-за того, что Уилсон таким образом обнаружит свою позицию.
Шум в кустарнике стал еще громче, и Крофт теперь был уверен,
что он различает голоса переговаривающихся шепотом людей
по другую сторону реки. Найдя на ощупь гранату, он положил
ее у ноги.
И тут он услышал звук, который просто вонзился в него. Кто-
то кричал с того берега реки: «Янки, янки!» Крофт застыл. Го-
лос был тонкий и высокий, срывающийся на шепот. «Это япо-
нец», — сказал себе Крофт. В этот момент он не способен был
пошевелиться.
— Янки! — это обращались к нему. — Я пришли за тобой,
янки.
Тяжелым, заглушающим все покрывалом лежала над рекой
ночь. Крофт попытался поглубже вздохнуть.
— Я иди за тобой, янки.
Крофту показалось, что чья-то рука опустилась ему на спи-
ну, добралась по позвоночнику до затылка и собирается вце-
питься в волосы надо лбом. «Мы пришли тебя брать, янки», —
слышал он собственный шепот. У него было то страшное чув-
ство, которое бывает в ночных кошмарах, когда хочешь кри-
чать, но не можешь издать ни звука. «Я иди за тобой, янки».
Его начала бить дрожь; руки, казалось, срослись с пулемет-
ным прикладом. Страшное давление разрывало голову.
— Я иди за тобой, янки! — визгливо выкрикивал голос.
— Приходи и возьми, ты, паскуда! — заревел в ответ
Крофт. В этом крике участвовала каждая частица его тела, так,
как будто он пытался вышибить дубовую дверь.
Секунд десять стояла полная тишина. Ничего, кроме осве-
щенной луной реки и стрекотания сверчков. А потом опять ото-
звался голос:
— О, мы иди, янки, мы иди.
Крофт оттянул затвор пулемета и поставил его на боевой
взвод. Сердце его все еще билось в бешеном темпе.
— Разведка... Разведка, по местам! — выкрикнул он изо
всех сил.
С противоположного берега по нему ударил пулемет, и он
присел. Во мраке вспыхивал мстительный белый огонек, похо-
жий на ацетиленовую. горелку. Силой воли Крофт заставил се-
бя сосредоточиться. Он нажал на гашетку своего пулемета, и
тот дернулся и задрожал у него в руках. Трассирующие пули
стали впиваться в джунгли по другую сторону реки.
148
Грохот и дрожь пулемета успокоили его. Он направил ствол
в ту сторону, где он видел огонь японского пулемета, и выпу-
стил очередь. Рукоять дергалась у него в руке, и ему пришлось
сжимать ее обеими руками. Запах горячего металла, идущий
от ствола, вернул ему чувство реальности происходящего. Он
присел в окопе, дожидаясь ответной очереди, и невольно при-
гнулся сильней, когда пулй пронеслись над ним.
Вии-юууу!.. Вии-юуу! Комок грязи, поднятый пулей, шлепнул-
ся ему на щеку. Но Крофт его не почувствовал. Поверхность
его тела стала бесчувственной, так бывает, когда дерешься. Он
вздрагивал при звуках, рот его стягивался и растягивался, глаза
были пристально устремлены вперед, но тела своего он не чув-
ствовал.
Крофт опять открыл огонь, дал длинную очередь и опя^ь
пригнулся в укрытии. Страшный вопль раздался в ночном мра-
ке, и Крофт чуть заметно усмехнулся. «Попал», — подумал он.
Он представил себе, как металл прожигает мясо, дробя на сво-
ем пути кости. Аиии! Вопль этот снова заставил его похоло-
деть, и какое-то мгновение ему припомнились все звуки и запахи
при клеймении телят.
— Разведка, по местам! По местам! — яростно закричал он
и секунд десять вел непрерывный огонь, чтобы прикрыть их
подход. Когда он наконец остановился, он расслышал, что кто-
то ползет у него за спиной, и шепотом осведомился:
— Разведка?
— Да, — Галлахер спрыгнул к нему в окоп. — О матерь
божья! — бормотал он. Крофт почувствовал, как того бьет
дрожь.
— Прекрати! — вцепился он ему в плечо. — Остальные тут?
- Да.
Крофт опять посмотрел на другой берег. Все было тихо, и
беспорядочные резкие вспышки огня потухли, как искорки
точильного камня. Теперь Крофт опять мог планировать. То, что
люди его взвода снова с ним, растянутые в кустарнике по бере-
гу между двумя пулеметами, вернуло ему чувство ответственно-
сти.
— Они собираются скоро атаковать, — хрипло прошептал
он в ухо Галлахеру.
Галлахера опять стала бить дрожь. «Ох. Ну и пробужде-
ние», — хотел было сказать он, но голос у него срывался.
— Послушай, — прошептал Крофт. — Ты проберись вдоль
линии и скажи им, чтобы они не стреляли, пока японцы не нач-
нут переправляться через реку.
— Я не могу, не могу, — зашептал Галлахер.
149
Крофт почувствовал желание ударить его.
— Иди! — шепотом приказал он.
Японский пулемет ударил по ним через реку. Пули с пени-
ем ушли в джунгли у них за спиной, сбивая листву. Трассиру-
ющие пули были похожи на вспышки красных молний. Каза-
лось, что с того берега по ним ведут огонь тысячи винтовок, и
два человека прижимались к дну окопа. Звуки выстрелов не-
милосердно били по их барабанным перепонкам. У Крофта за-
болела голова. Огонь, который он сам вел из пулемета, частично
оглушил его. Вии-уюууу! Пуля отбросила на него новый комок
грязи. На этот раз Крофт почувствовал, как он хлопнул его
по спине. Он пытался определить тот момент, когда ему при-
дется подняться и открыть огонь. Огонь противника начал как
будто бы затухать, и он осторожно приподнялся и выглянул.
Вии-уюю, вии-юуу! И он опять бросился на дно окопа. Япон-
ский пулемет вел огонь по подлеску, пытаясь нащупать их.
Послышался пронзительный^ воющий звук, и они прикрыли
головы руками. Тррах! Трррах! Трррах! Тррах! Мины легли
в расположении взвода, где-то’ совсем рядом. Какая-то сила при-
подняла Галлахера, встряхнула и бросила снова.
— О господи! — выкрикнул он. Грязь комком прилипла
к его затылку. Тррах! Тррах!
— Меня ранило, боже, меня ранило! — раздался чей-то
крик. — Меня ранило!
Тррах!
Галлахер больше не мог выносить этого.
— Прекратите, я сдаюсь, — завопил он. — ПРЕКРАТИТЕ...
Я сдаюсь! Я сдаюсь! — В это мгновение он даже не сознавал,
что именно заставляет его так кричать.
Тррах! Тррах!
— Меня ранило, меня ранило! — продолжал выкрикивать
кто-то. Японцы опять открыли огонь из винтовок. Крофт лежал
на дне окопа, опираясь руками о землю. Каждый мускул у него
был напряжен до предела.
Тррах! Вззиии! — осколки, воя, пробирались сквозь листву.
Крофт взял ракетницу. Стрельба не утихла, но сквозь нее он
расслышал, как кто-то выкрикивает команды по-японски. Он
поднял ракетницу.
— А вот и они, — сказал Крофт.
Он выстрелил ракету и тут же выкрикнул:
— Остановить их!
Дикий крик раздался на другом берегу. Так мог кричать че-
ловек, если ему зажало чем-то ногу и дробит кости. «Ааааа-
ииии!»
150
Ракета вспыхнула как раз в тот момент, когда японцы нача-
ли свой бросок. В какую-то долю секунды Крофт отметил, что
с фланга бьет японский пулемет, а потом он уже стрелял чисто
автоматически, не глядя, куда он стреляет, но держа пулемет
низко и водя им из стороны в сторону. Он не в состоянии был
расслышать выстрелы других винтовок, но видел вспышки пла-
мени и их дергающиеся стволы.
Перед ним застыло видение японцев, бегущих к нему через
узкую реку. «Ааа-иии!» — услышал он снова. В свете ракеты
японцы виделись ему в каком-то странном застывшем виде,
как люди, внезапно освещенные вспышкой молнии. Крофт боль-
ше уже ничего не мог рассмотреть отчетливо; в этот момент
он даже толком не знал, где кончаются руки и где начинается
пулемет; он с головой ушел в этот грохот, из которого сознание
его только изредка выхватывало отдельные выкрики. Он так и
не определил, сколько японцев шло к нему через реку, он толь-
ко знал, что палец его, как бы сведенный судорогой, застыл
на спусковом крючке. В это мгновение у него даже не было
представления о грозящей опасности. Он просто продолжал стре-
лять.
Цепь наступающих, вытянувшаяся в реке, заволновалась.
В воде движения их были замедленными, а концентрированный
огонь с занимаемого разведчиками берега бил по ним, как ветер
по открытому полю. Они начали натыкаться на тела впереди
идущих. Крофт разглядел, как солдат, притаившийся до этого
за чьим-то телом, вдруг взвился, как бы пытаясь дотянуться
до чего-то в небе. Крофт ударил по нему очередью, которая, ка-
залось, длилась бесчисленное количество секунд, пока руки
у того не опали.
Он глянул вправо и увидел, как три человека пытаются пе-
ребраться через реку в том месте, где она поворачивала и шла
параллельно обрывам. Он развернул пулемет и принялся поли-
вать их свинцом. Один свалился, двое других остановились в не-
решительности, а потом бросились бежать к своему берегу.
У Крофта не было времени преследовать их огнем — несколько
солдат добралось уже до их берега и бросилось к его пулемету.
Он принялся бить по ним в упор, и они свалились в несколь-
ких ярдах от его окопа.
Крофт бил и бил по перемещающимся цепям с быстрой ре-
акцией отличного футболиста, борющегося за мяч. Как только
он видел, что человек падает, он сразу же выискивал следу-
ющую цель. Японская цепь разорвалась на отдельные группки,
которые сначала заколебались, а потом начали отступать.
Ракета погасла, и темнота на мгновение ослепила Крофта.
151
Снова нависла полнейшая тишина, и он лихорадочно шарил
в поисках следующей ракеты, чувствуя почти отчаяние в этой
спешке.
— Где она? — прошептал он Галлахеру.
— Что?
— Ничего! — Рука Крофта наткнулась на коробку с ракета-
ми, и он снова зарядил ракетницу. Он уже начал различать
в темноте предметы и приостановился в нерешительности.
Но что-то шевельнулось в реке, и он выпустил ракету.
При вспышке он увидел несколько японских солдат, неподвижно
застывших посредине реки, и нажал гашетку. Один из солдат
продолжал стоять невероятно долго. На лице его не было ни-
какого выражения: оно казалось пустым и удивленным даже
тогда, когда пули ударили ему в грудь.
Теперь при свете ракеты на реке не шевельнулось ничто жи-
вое. Тела убитых такие же безвредные и безжизненные, как
мешки с зерном. Труп одного из солдат плыл по течению лицом
вниз. На берегу у пулемета лежал на спине еще один японский
солдат. Широкую полосу крови уносило водой, а его живот,
вспоротый очередью, напоминал куриные потроха. Крофт все
же выпустил по нему еще очередь и почувствовал приятное ще-
котание нервов, когда тело дернулось под ударами пуль.
Какой-то раненый стонал. Через регулярные промежутки
времени он вскрикивал, и в жестоком синем свете ракеты крик
этот казался особенно жутким. Крофт нашарил гранату.
— Этот сукин сын поднимает слишком большой шум, — ска-
зал он. Он выдернул чеку и метнул гранату на противополож-
ный берег. Она подпрыгнула, как горошина, ударившись об один
из трупов, и Крофт потянул Галлахера вниз. Взрыв был гулким,
но каким-то пустым, как удар оконной рамы, захлопнутой сквоз-
няком. Эхо прокатилось и стихло.
Крофт напряженно прислушался к звукам с противоположно-
го берега. Оттуда доносился только приглушенный шум шагов
людей, пробиравшихся сквозь джунгли.
— Дайте им еще! —. выкрикнул он.
Разведчики снова открыли огонь, и Крофт с минуту проче-
сывал джунгли короткими очередями. Он слышал, как равно-
мерно работает пулемет Уилсона.
— Неплохо мы им дали, — сказал Крофт Галлахеру.
Ракета догорала, и Крофт поднялся.
— Кто был ранен? — выкрикнул он.
— Толио.
— Тяжело? — спросил Крофт.
152
— Ничего, — послышался шепот Толио. — Пуля попала мне
в локоть.
— Сможешь потерпеть до утра?
После минутной паузы Толио слабо прошептал:
— Ладно, как-нибудь продержусь.
Крофт выбрался из окопа.
— Я спускаюсь к вам, — объявил он. — Не стреляйте. —
И он пошел по тропке, пока не добрался до Толио. Ред и Голд-
стейн стояли рядом с ним на коленях. — Передайте по це-
пи, — сказал Крофт шепотом. — Мы останемся на огневых по-
зициях до утра. Я не думаю, чтобы они снова попытались су-
нуться этой ночью, но тут ничего не скажешь наверняка. И не
вздумайте спать. До рассвета осталось не более часа, так* что
ничего.страшного от вас не требуют.
— Да я и не смог бы заснуть, — прошептал Голдстейн. —
Ну и пробуждение. — Он точно повторил слова Галлахера.
— Ну и я здесь, дожидаясь их прихода, тоже не сидел сло-
жа руки, — сказал Крофт. Он неожиданно содрогнулся в све-
жем предутреннем воздухе: его внезапно охватил стыд — он по-
нял, что впервые в жизни по-настоящему испугался. — Суки
эти японцы, — пробормотал он.
— В один из ближайших дней я все же заполучу хоть одно-
го япошку в свои руки, — прошептал он вслух. Течение реки
медленно уносило трупы.
— Ну что ж, — сказал Галлахер, — если нам придется про-
быть здесь пару дней, то эти паскуды хотя бы не будут вонять
у нас в доме.
Бой, завязавшийся штормовой ночью, продолжался до само-
го следующего вечера. Эта атака, отбитая разведчиками, была
одной из множества подобных же стычек, которые вспыхивали
то здесь, то там на реке на протяжении многих часов и кото-
рые, вымотав обе стороны, закончились ничем. Почти каждая
рота на передовой так или иначе оказывалась вовлеченной в де-
ло с одинаковым почти во всех случаях исходом боя. Группы
из тридцати, сорока или сотни японских солдат предпринимали
попытки форсировать реку перед позициями отделения или
взвода американских солдат, окопавшихся на противоположном
берегу и вооруженных автоматическим оружием. В ту ночь
японцы ударили сначала по левому флангу Каммингза у самой
воды, а потом на рассвете бросили две роты на участках
у горных отрогов, где разведчики удерживали крайний правый
фланг. После того как эти попытки кончились неудачей, Тояку
ранним утром нанес удар по центру. Ему удалось изрядно по-
трепать одну рсту и вынудить еще одну отступить почти к са-
153
мому штабу второго батальона. Генерал, который все еще нахо-
дился при штабной батарее 151-го полка, мгновенно принял ре-
шение в полном соответствии с избранной им накануне тактикой
и Приказал центру удерживать свои позиции.
Тояку удалось перебросить четыреста человек и четыре или
пять танков через реку, прежде чем артиллерия генерала и
контратаки рот, находящихся на флангах бреши, не заставили
его отказаться от этой затеи. В наиболее опасный для Камминг-
за момент это все напоминало усилия толстого человека, кото-
рый, плюхнувшись в кресло, провалил его и застрял там, пы-
таясь освободиться. Генерал атаковал резервными силами и
сконцентрировал огонь всей дивизионной артиллерии на откры-
том участке, куда попали прорвавшиеся сквозь его оборону
японские части. С помощью танков, стоявших в полной боевой
готовности всего в четверти мили от самых передовых япон-
ских позиций, он сумел заштопать прореху. Это было самое
упорное и наиболее удачное сражение за время кампании. К ис-
ходу дня ударные силы японцев были разбиты, а те, кто уце-
лел, снова скрылись в джунглях, где вылавливались по одиноч-
ке целую неделю, а те, кому удалось ускользнуть, добрались до
своих частей через реку. Уже дважды генерал разбивал части,
прорывавшие его оборону, и он прочел по этому поводу неболь-
шую лекцию Хирну.
— Я называю эту тактику застольной. Я играю здесь роль
милой леди, которая разрешает сидящему рядом распутнику
запустить поглубже руку ей под подол, прежде чем отхватят
ему кисть.
После этого сражения было еще несколько схваток местного
значения, перестрелки между аванпостами, столкновения патру-
лей, однако генерал с присущим ему и, как вынужден был при-
знать Хирн, безошибочным инстинктом по отдельным столкно-
вениям, по донесениям разведки, отрывочным и довольно пута-
ным, определил, что это сражение с точки зрения Тояку было
проиграно сразу же после того, как отбили его попытки про-
рваться в центре. Следующий день ушел у генерала на то, что-
бы ликвидировать бреши в линии обороны и вновь направить
резервные части на работы по дорожному строительству. А еще
через два или три дня после тщательной разведки он, не встре-
чая сопротивления, снова продвинулся на милю, что вывело его
передовые подразделения на позиции, лежащие всего в несколь-
ких тысячах ярдов от укрепленной оборонительной линии Тоя-
ку. Он подсчитал, что ему потребуется еще две недели для того,
чтобы довести дорогу до линии фронта, а после этого не прой-
дет третьей недели, как линия Тояку будет прорвана. Он был
154
исключительно мягок. В течение всего времени после битвы симп-
томом этого хорошего настроения были его собственные воен-
ные максимы, которыми он щедро одаривал Хирна. «В насту-
пательном смысле Тояку — человек конченый, — сказал он. —
Когда строишь всю стратегию кампании на обороне, можно вы-
делить одну пятую часть своих сил для контрнаступления, но
уж тогда тебе только и остается, что поглубже зарыться в зем-
лю. Эту свою возможность Тояку растратил по мелочам. Япон-
цы расстреляли свой боевой дух в ходе ряда кампаний: они на-
пряженно выжидают, а когда давление на них становится
слишком сильным, они взвиваются. Это довольно интересный
парадокс. Они ведь сами устанавливают правила этой игры, и,
когда игра начинается, они проявляют лихорадочную актив-
ность, заворачивают фланги, производят охваты, но, когда дело
доходит до боя, они ведут себя как раненые звери, которые не-
уклюже отбиваются и ревут, когда мухи становятся слишком
назойливыми. А так нельзя действовать. В армейских условиях
каждый раз, когда проявляется чрезмерная предосторожность,
когда солдаты вынуждены нести службу на секторах, где обо-
рона — вещь ненужная, или когда они бездействуют по каким-
либо иным соображениям, что может быть допущено только
ради отдыха, это все означает, что командир в качестве тако-
вого поступает аморально. Чем меньше рутины, чем меньше
лишних усилий, тем сильнее будет оказанное тобой давление на
противника. А это всегда дает более широкий выбор возможно-
стей».
В полном соответствии с этими положениями он направил
комендантскую роту на восстановление штабного городка через
два дня после того, как закончилось сражение. Палатки опять
были расставлены по местам, на территории, отведенной под офи-
церские палатки, снова проложили посыпанные гравием дорож-
ки, а в собственной палатке генерала настлали дощатый пол.
На этот раз палатки с офицерской столовой постарались распо-
ложить на более удобном месте, но после бури и сами палат-
ки претерпели некоторое улучшение — теперь по бокам их уста-
новили бамбуковые оттяжки. Поступила партия свежего мяса,
и рацион всего штаба был разделен на две равные части. Поло-
вина его пошла ста восьмидесяти рядовым и младшему команд-
ному составу, которые в то время занимались штабным обслу-
живанием, а вторая половина — тридцати восьми офицерам,
питавшимся в офицерской столовой. На берег был спущен элек-
трический холодильник генерала, и его подключили к движку,
дающему электрический ток для штаба.
Хирн был возмущен. Снова и снова он никак не мог взять
155
в толк мелких загадок генеральского характера. Вся этц исто-
рия с мясом была вопиющей несправедливостью, которую совер-
шенно спокойно мог бы допустить Хобарт, начальник отдела, и
тем не менее Хобарт здесь явно ни при чем. Хирн как раз нахо-
дился в генеральской палатке, когда Хобарт с усмешкой появил-
ся на пороге и сказал Каммингзу, что прибыло немного свежего
мяса. Генерал пожал плечами и тут же выдал пару недвусмыс-
ленных распоряжений относительно того, каким образом следует
разделить мясо. Просто невероятно. Генерал с его несомненной
предусмотрительностью предвидел, какое впечатление произведет
это на рядовых, и тем не менее он решил не считаться с озлоб-
лением, которое это должно было вызвать. И это вовсе не
потому, что он заботился о собственном брюхе, — Хирн видел,
как Каммингз безо всякого аппетита ковырял вилкой свежее
мясо за завтраком на следующий день, да и вообще он, чаще
всего оставлял свою тарелку почти нетронутой. Это нельзя
было объяснить и простой оплошностью — генерал прекрасно
понимал смысл своего поступка. Он считал его целесообразным.
После того как Хобарт вышел, генерал посмотрел на Хирна
отсутствующим взглядом, без какого-либо выражения в больших
светлых глазах, а потом вдруг совершенно неожиданно под-
мигнул :
— Приходится поддерживать в вас бодрость духа, Роберт.
Если обеды станут чуть получше, вы, возможно, не будете так
идти на поводу у своего дурного характера.
— Весьма предусмотрительно с вашей стороны, сэр.
Генерал расхохотался.
— Я полагаю, что пора уже наконец разбить палатку для
вечернего отдыха офицеров, — спустя некоторое время загово-
рил он. — Вы сейчас не особенно загружены, Роберт, и я, по-
жалуй, поручу это дело вам.
Весьма странное задание. Но, в конце концов, Хирн понял
его смысл. Он приказал сержанту комендантской роты выделить
наряд из нескольких человек, распорядился очистить от корней
и травы площадку грунта, посыпать ее гравием, а потом устано-
вить палатку. Вокруг разбитой палатки отрыли глубокую
канавку для отвода дождевой воды. Вход в палатку был двой-
ным ддя светомаскировки. От старой палатки осталось несколь-
ко кусков брезента, ими и прикрыли швы по углам, чтобы
ночью совершенно не просачивался свет. Когда со всем этим
покончили, Хирн истратил целый вечер на установку несколь-
ких письменных и игральных столов, которые солдаты соору-
дили из нарубленных заранее бамбуковых жердей. Во время всех
этих работ он довольно мрачно отдавал все приказания, зная,
166
что они вызывают солдатскую неприязнь, постоянно слышал
терпкие словечки, несомненно, в его адрес. Генерал поручил
ему это дело, зная, что Хирну оно будет противно, но именно
поэтому Хирн решил выполнить работу безукоризненно. Он успел
узнать множество полезных вещей относительно конструкции
палаток, и раз или два ему пришлось сцепиться с сержантом,
командовавшим выделенными ему солдатами. Все это, конечно,
отлично, но неужели генерал может удовлетвориться столь
мелким торжеством.
Однако смысл происходившего начал проясняться ему лишь
позднее. Солдат, который ведал работой генератора, на дневное
время был выделен в качестве подсобного рабочего в палатке
для отдыха офицеров. По утрам он должен был поднимать бо-
ковые пологи, опускать их с наступлением темноты и следить
за боковыми оттяжками. И поскольку треск движка ночью раз-
давался слишком явственно, ему вменялось в обязанности за-
правлять фонари керосином и зажигать их.
Хирн вошел в палатку для отдыха через несколько дней пос-
ле ее установки и увидел, что там все еще темно. Несколько
офицеров, переругиваясь, вертелись вокруг.
— Послушайте, Хирн, — обратился к нему один из них, —
а почему бы вам не заняться этим и не дать нам немного
света?
Тот бросился к палатке солдата и заорал на него:
— В чем дело, Рэфферти, ты что, перегружен работой?
— Господин лейтенант, извините, я совершенно забыл.
— Ну ладно, ладно, поживей берись за дело, не стой здесь
и не пяль на меня глаза. — Хирн вдруг обнаружил, что он
с трудом удерживается от того, чтобы не сорваться на крик. —
Займись этим, ладно. — И когда Рэфферти вылез из палатки
и направился к укрытию с движком за керосином, Хирн по-
глядел ему вслед с отвращением. «Болван», — подумал он и сра-
зу же вслед за этим с изумлением понял, что некоторый отте-
нок презрения начал проявляться и в его обращении с рядо-
выми. Чуть заметно, но все-таки проявлялся. Когда устанавли-
вали палатку, они пользовались каждой возможностью, чтобы
надуть его. Им уже и раньше это удавалось, еще до того, как
они начали работать с ним, до того, как впервые увидели его,
они сразу же стали относиться к нему с инстинктивным недо-
верием, и ему это не нравилось.
Внезапно он понял смысл урока, преподанного ему генера-
лом. В его поведении появилось нечто новое. Раньше, когда ему
приходилось выполнять какую-либо работу с солдатами, он был
строг, полагая, что его сочувствие к ним не должно проявлять-
157
ся в ходе выполнения задания. Когда людям приходится рабо-
тать под чьим-то началом, они вообще относятся с неприязнью
к поставленному над ними человеку. Но для Хирна это не
играло особой роли. Раньше сам он относился к подчиненным
без неприязни.
И вот теперь он ловил себя на том, что замечает в себе
зачатки этой неприязни. Намерения генерала были достаточно
ясными. Хирн — офицер, и как таковой он с течением времени
приобретает — желает он того или нет — весь комплекс духов-
ных предрассудков своего класса. Он вспомнил отсутствующее
выражение глаз Каммингза и то, как он вдруг неожиданно
подмигнул ему и сказал: «Приходится поддерживать в вас
бодрость духа, Роберт». Теперь он начал кое-что понимать.
С самого первого дня своей службы под началом генерала Хирн
знал, что при желании он смог бы легко подняться до ранга
старшего офицера к концу войны. И в нем было какое-то стрем-
ление к этому, стремление, к которому он, однако, относился
с крайним недоверием. Каммингз это понял. Каммингз явно
дал ему понять, что, если он захочет, если он найдет в себе
достаточно сил, чтобы перебороть свою неприязнь и пренебре-
жение к офицерам, он сможет удовлетворить это свое стрем-
ление.
«Относись с пониманием к своему классу и трудись в его
рамках. Марксистский урок, но только вывернутый наизнанку».
Это глубоко взволновало Хирна. Он родился в аристократи-
ческой обстановке богатой семьи, из средневосточных штатов, и,
хотя он порвал с семьей, хотя он воспринял идеи и мысли,
неприемлемые для них, ему так никогда и не удалось полно-
стью освободиться от эмоционального багажа первых восемна-
дцати лет своей жизни. Его чувство вины и его возмущение
несправедливостью никогда не были искренними. Рубцы не за-
растали только благодаря тому, что он постоянно растравлял
раны и сам прекрасно понимал это. Так же прекрасно он понял
в этот момент, что из всех побуждений, заставивших его на-
чать ссору с Конном в офицерской столовой, самым серьезным
была боязнь, что слова Конна ему безразличны. И это побужда-
ло его ко многим поступкам. И поскольку интересы, непосред-
ственно затрагивающие Хирна, могли вернуть его к идеям отца,
для него не оставалось иного пути, надо было найти какие-то
эмоциональные основы в своем странно изолированном положе-
нии среди левых. Долгое время он считал, что здесь возможен
и какой-то третий путь. Еще более длительный период он под-
держивал эту политику только потому, что его друзья и знако-
мые в Нью-Йорке считали это само собой разумеющимся. Одна-
158
ко теперь, в строгой изоляции армейского режима, под вни-
мательным критическим надзором генерала, почва уходила
из-под его ног.
Через некоторое время Хирн вернулся в палатку отдыха.
Рэфферти успел налить лампы и зажечь их, и в палатку уже
пришли несколько офицеров. Два столика для карточной игры
были уже заняты, и несколько офицеров готовили письменные
столы для новых партий.
— Эй, Хирн, не сыграете ли с нами в покер! — Это был
Мантелли, один из немногих приятелей Хирна среди штабных
офицеров.
— Давайте. — Хирн придвинул стул.
К одиннадцати часам почти все офицеры остались в нижних
рубашках, и в палатке стоял запах пота и дыма.
Хирн успел сыграть уже несколько партий с переменным
успехом, когда игра была прервана. Впервые после того, как
палатка была установлена, здесь появился генерал. Кто-то успел
выкрикнуть: «Смирно!»
— Вольно, джентльмены, — пробормотал генерал. Он огля-
дел палатку, и ноздри его презрительно шевельнулись из-за ца-
рившего тут запаха. — Хирн, — позвал генерал.
— Да, сэр?
— Вы мне нужны, — он сделал чуть заметный приглашаю-
щий жест, и голос его звучал резко и официально. Пока Хирн
застегивал пуговицы рубашки, генерал вышел из палатки.
— Валяй беги к своему папаше, — усмехнулся Мантелли.
Хирн был зол. Будь это в обычной обстановке — уже одно
то, что генерал сам пришел за ним, было бы приятно, однако
генеральский тон унижал его. Какое-то мгновение он всерьез
думал, а не остаться ли ему в палатке.
— Свои деньги .я верну позже, — сказал он Мантелли.
— Но не сегодня, правда? — съязвил один из партнеров.
— Голос хозяина, — сказал Хирн.
Он кончил застегивать рубашку, пинком отправил стул на
место и направился к выходу. В одном из углов несколько
офицеров распивали бутылку виски из выданного им пайка.
Он успел еще расслышать, как они затянули какую-то песню.
И снова Хирна поразила генеральская палатка. Где бы он
ни был — на Мотоме, в своей каюте на корабле или здесь, место
никогда не выглядело обжитым. Кровать казалась нетронутой,
на письменном столе не было ни одной бумаги, а третий, неза-
нятый стул стоял точно под прямым углом к большому столу
из двух ящиков для обуви. Пол в палатке был пустой и чистый,
безукоризненно чистый и безжизненный. От генеральской лампы
159
на полу легли диагонали света и тени, чем-то напоминая абст-
ракционистскую картину.
Каммингз смотрел на него так, как будто он его впервые
видит. Подобно д пульсу, где-то вдали ударила артиллерия.
— Я, Роберт, думал здесь... — проговорил наконец генерал.
— Да, сэр?
— Видите ли, я ведь, собственно, ни черта о вас толком не
знаю. — Голос генерала был абсолютно бесцветен.
— А что? Может, вы обнаружили, что я ворую ваше виски?
— И это может быть... выражаясь фигурально. — Опять
что-то новенькое. Генерал откинулся в кресле, и следующий его
вопрос носил чисто формальный характер: — Как налажи-
ваются дела в палатке для отдыха?
— Отлично.
— Армия все еще не придумала способа снабдить свежим
воздухом палатки, в которых сделано затемнение.
— О, там воняет довольно здорово. — Значит, генерал чув-
ствует себя просто одиноким. Бедняжка. — Но я не жалуюсь,
я уже выудил при помощи покера сотню долларов из карманов
партнеров.
— За два вечера?
— Нет, за три.
Генерал чуть улыбнулся.
— Правильно, прошло три вечера.
— Можно подумать, что не знаете.
Генерал прикурил и вялым движением руки погасил спичку.
— Уверяю вас, Роберт, у меня в голове были и другие дела.
— А я и не говорю, что у вас их не было.
Генерал посмотрел на него долгим, немигающим взглядом.
— В вас столько наглости, что, уверяю вас, в один прекрас-
ный день вас все-таки поставят к стенке.
— Вы дуетесь на меня из-за этого мяса? — спросил генерал
тоном доброго папаши.
— Пожалуй, можно сказать и. так. Когда- рядовых лишают
мяса, это не способствует их любви к вам.
— Они обвинят в этом Хобарта или Мантелли, или сержанта
с кухни. Да и не в этом дело. Вам ведь не нравится сама поста-
новка вопроса, не так ли?
Нет, голыми руками он его не возьмет.
— Если это и так, то вы, конечно же, можете меня понять.
— Возможно, возможно. По всей вероятности, я тоже наде-
лен нормальным комплексом импульсов порядочного человека.
— Хм.
160
— Вы, Роберт, не думаете. В основе абсолютного неумения
что-либо делать у всех либералов лежит страшная путаница
в головах...
— Легче всего просто обругать кого-то, — пробормотал Хирн.
— О, вы только попытайтесь подумать. И если вы хоть когда-
нибудь попробуете продумать что-нибудь до конца, то вы уви-
дите, что все ваши идеи лопнут как мыльные пузыри. Ведь вы
ясе считаете, что эту войну необходимо выиграть, не так ли?
— Да, но я здесь не вижу никакой связи с мясом.
— Вот и отлично, но постарайтесь проследить мою мысль.
И вам придется согласиться со мной, потому что я специально
занимался этим... Когда я был в вашем возрасте или немного
старше, меня очень занимал вопрос, что заставляет народ хо-
рошо сражаться.
— Я полагаю, что в основе этого лежит единение между
народом и его страной независимо от причин.
Генерал покачал головой.
— Это мнение историка-либерала. И вы даже не можете себе
представить, какие низменные причины определяют это. — Ого-
нек лампы начал мигать, и генерал потянулся, чтобы попра-
вить горелку, лицо его на мгновение осветилось почти театраль-
но, поскольку лампа оказалась на уровне груди. — Имеются
два основных элемента. Народ хорошо сражается в зависимости
от числа людей и количества материальных ресурсов, но это —
одна сторона вопроса. Вторая же истина состоит в том, что каж-
дый отдельный солдат армии тем лучше воюет, чем ниже был
его жизненный уровень в прошлом.
— И это все?
— Есть, правда, и еще один фактор, на который я в свое вре-
мя затратил много времени: если вы сражаетесь за свою соб-
ственную землю, то вы, возможно, сражаетесь несколько более
эффективно.
— В таком случае вы соглашаетесь с моим положением.
— Сомневаюсь, чтобы вы понимали, насколько это сложно.
Если человек сражается на своей собственной земле, то и дезер-
тировать ему намного легче. Эта та проблема, которую мне ни-
как не приходится учитывать здесь, на Анапопеи. Правда, другие
проблемы создают и без того достаточно трудностей, однако
давайте остановимся на этой. Любовь к своей стране выглядит
очень мило, она даже может служить сильным моральным фак-
тором в начальный период войны. Однако стремление к битве —
вещь ненадежная, и чем дольше длится война, тем более утра-
чивается ценность этого фактора. А. когда проходит пара лет,
остаются только две вещи, способные сделать армию хорошей:
И Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
61
превосходство в материальной силе и низкий жизненный уро-
вень. Почему, как вы думаете, один полк южан стоит двух пол-
ков из Восточных штатов?
— Я вовсе этого не думаю.
— И все-таки это именно так. — Генерал по-судейски сло-
жил пальцы рук и посмотрел на Хирна. — Я не толкаю ника-
ких теорий. Это наблюдение. И выводы из этого наблюдения
ставят меня как генерала в весьма невыгодное положение. У нас
самый высокий жизненный уровень в мире и, как и следовало
ожидать, самые плохие солдаты из всех великих держав. Таки-
ми они по крайней мере являются по своей натуре. Они срав-
нительно богаты, они испорчены, и, будучи американцами, оци
в большинстве своем склонны к самым страшным проявлениям
нашей демократии. У них совершенно немыслимые представле-
ния о своих правах и абсолютно никаких представлений о пра-
вах других. Это психология, обратная крестьянской психоло-
гии, а я скажу, что именно крестьяне и дают настоящих сол-
дат.
— И следовательно, вам приходится обламывать их, — ска-
зал Хирн.
— Вот именно. Обламывать их. И каждый раз, когда солдат
видит, что офицер получает какие-то дополнительные привиле-
гии, это немного укрощает его.
— Не думаю, что это так. Я скорее склонен считать, что он
только еще больше возненавидит вас.
— Совершенно справедливо. Но одновременно с этим он
будет и больше бояться нас. Мне неважно, какого человека вы
даете мне, но если он у меня пробудет достаточно долго, я за-
ставлю его бояться. И каждый раз, когда случается то, что вы
называете армейской несправедливостью, солдат, по отношению
к которому поступают таким образом, лишний раз убеждается
в своей неполноценности. — Генерал погладил рукой макуш-
ку. — Мне случалось слышать об одном дисциплинарном
лагере американской армии в Англии, и люди из этого лагеря
будут страшными, когда мы вторгнемся в Европу. Методы, нуж-
но признаться, были довольно грубыми, и это может привести
и к некоторым неприятностям, но и это тоже бывает необходи-
мо. Даже у нас, в нашем тылу, была одна запасная часть, где
попытались убить командующего ею полковника. Вы не способ-
ны этого понять, Роберт, но, поверьте мне, если вы хотите,
чтобы армия работала как часы, нужно зажать каждого ее
солдата в тиски страха. Люди из дисциплинарных лагерей,
дезертиры или солдаты запасных частей — все это задворки
армии, и дисциплина там должна быть пропорционально строже.
162
Армия тогда хорошо функционирует, когда боятся вышестоящих
и не считаются с подчиненными.
— А где же мое место во всем этом? — спросил Хирн.
— Его пока еще нет. — Генерал усмехнулся. Почти в пол-
ном безмолвии ночного лагеря к ним вдруг донесся взрыв смеха
из офицерской палатки.
Хирн выпрямился на стуле.
—- Возьмем солдата, который сейчас стоит на посту и слу-
шает этот хохот. Мне кажется, что может прийти время, когда
ему захочется повернуть свой автомат в нашу сторону.
— О, вполне возможно. Однако солдаты начинают так посту-
пать только тогда, когда армия стоит уже накануне полного
поражения. А до этого времени это только немного подзаводит
их и заставляет чуть лучше воевать. Они не могут повер-
нуть автомат в нашу сторону, вот они и направляют его в дру-
гую.
— Но ведь вы страшно рискуете, провозгласил Хирн. —
Если мы проиграем войну, вы автоматически вызовете револю-
цию. И мне кажется, что с вашей точки зрения было бы выгод-
нее проиграть войну из-за слишком большой мягкости по отно-
шению к солдату, но зато избежать впоследствии революции.
Каммингз расхохотался ♦
— Ну, это в точности статья одного из ваших либеральных
журналов. Ни хрена вы, Роберт, не понимаете. Мы отнюдь не
собираемся проигрывать войну, но, если даже это произойдет,
неужели вы думаете, что Гитлер принесет революцию?
— Следовательно, люди вашего круга никак не могут про-
играть, что бы ни случилось.
— Люди, подобные вам, люди вашего круга, — передразнил
его генерал. — В этом уже есть что-то марксистское, не правда
ли, ведь у него говорится об огромном сговоре капиталистов.
Кстати, откуда у вас столько познаний марксистского толка?
— Мне случалось с ними сталкиваться.
— Сомневаюсь. Я сомневаюсь, чтобы вам по-настоящему при-
ходилось соприкасаться с марксизмом. — Генерал задумчиво
погасил окурок в пепельнице. — Вы неправильно понимаете
историю, если в этой войне вы видите великую революцию.
Это концентрация сил.
Хирн пожал плечами.
— Я никудышный историк, и я не мыслитель. Просто плохо,
когда люди испытывают к тебе ненависть.
— А я опять-таки повторяю, что это не имеет ни малейшего
значения, если только они тебя боятся. Роберт, остановитесь и
подумайте — ведь несмотря на огромное количество ненависти,
11*
163
в мире поразительно мало происходит революции. — Каммингз
ногтем осторожно провел по подбородку, как бы прислушиваясь
к звукам, издаваемым отросшими волосками бороды. — Даже
русскую революцию можно рассматривать как прогресс в орга-
низации. Машинная индустрия нашего века требует консолида-
ции, и для нее необходим страх, ибо большинство людей должно
быть подчинено машинам, а к этому мероприятию они инстинк-
тивно относятся с неприязнью.
Хирн снова пожал плечами. Разговор начинал принимать
обычный для разговора с генералом оборот. Самые сильные и
непреложные аргументы, которые он пытался использовать, были
для генерала не более чем разглагольствованиями, фальшивыми
разглагольствованиями, о чем Каммингз уже не раз говорил ему.
И все-таки он предпринял еще одну попытку.
— Есть ведь и другие вещи, — спокойно сказал он. — Я ни-
как не могу понять, что вы намерены делать с великими эти-
ческими идеями, которые постоянно возникают и преобразо-
вываются из старых.
Генерал пренебрежительно усмехнулся.
— Роберт, политика имеет не большее отношение к истории,
чем моральный кодекс к нуждам одного отдельно взятого чело-
века.
Слова, слова... Хирну показалось, будто что-то в нем оборва-
лось.
— А знаете, генерал, к тому времени, когда вы так все пре-
образуете после этой войны и станете подготавливать новую
«консолидацию», американцы сороковых годов почувствуют ту
же тревогу, то же опасение, что и европейцы тридцатых, когда
они знали, что следующая война попросту прикончит их.
— Возможно. Тревога — это естественное состояние человека
двадцатого века.
— А-а-а, — Хирн прикурил и с удивлением обнаружил, что
у него дрожат руки. Каммингз затеял этот спор намеренно, он
восстановил свое превосходство, то превосходство, которого ему
почему-то не хватало, когда они входили в палатку.
— Вы слишком упрямы, Роберт, чтобы признать чужую
правоту. — Генерал встал и подошел к ящику для обуви. —
Сказать по правде, я пригласил вас сюда вовсе не для дискуссии.
Я думал, не сыграть ли нам партию в шахматы.
— Хорошо, — Хирн был удивлен и чувствовал себя немного
неловко. — Не думаю, что здесь я смогу дать вам большое
сражение.
— Посмотрим...
164
После той ночи, когда японцам так и не удалось форсиро-
вать реку, первое отделение разведвзвода оставалось на пози-
циях еще три дня. На четвертый день первый батальон про-
двинулся вперед на полмили, и разведчики двигались в составе
первой роты. Новая позиция была теперь расположена на склоне
холма, выходящего на узкую долину, покрытую травой кунаи;
часть недели они были заняты рытьем новых окопов, натяги-
ванием заграждения из колючей проволоки и несением обычной
службы. Фронт затих. Жизнь взвода была бедна событиями, и
они почти никого не видели, кроме солдат первой роты, взвод
которой окопался на соседнем холме в нескольких сотнях ярдов
от них. Отроги хребта Ватами по-прежнему были справа, почти
рядом, и поздними вечерами нависали над ними подобно вол-
нам прилива, готовым обрушиться им на головы.
Разведчики проводили дни, высиживая на солнце у вершины
холма. У них теперь только и было занятий^ что поедать свой
паек, спать да писать домой письма, отстояв положенные часы
на постах в окопах. Утра были свежими и приятными, но по
вечерам люди становились мрачными и вялыми, а по ночам
вдруг обнаруживали, что никак не могут заснуть, потому что
ветер шевелит траву в лежащей ниже долине, и это походит
на колонну вражеских солдат, продвигающихся к их холму.
И по крайней мере раз или два за ночь постовой обязательно
подымал все отделение, и они сидели в окопах почти по часу,
следя за раскинувшимся внизу полем, освещенным неверным
лунным светом.
Время от времени до них доносилась ружейная стрельба,
похожая издалека на праздничные петарды или треск сухих ве-
ток под осенним ветром, а иногда над ними лениво проплывал
снаряд или мина, воя и бормоча перед тем, как разорваться
в джунглях. По ночам звуки пулеметных очередей казались
глухими и глубокими, как барабаны дикарей. Почти постоянно
им чудились какие-то звуки: не то разрывы гранат, не то ми-
нометные выстрелы или сухие и назойливые автоматные очере-
ди. Однако они настолько были приглушены расстоянием, что
их скоро просто перестали замечать. Неделя прошла в неприят-
ном напряжении, неосознанном страхе, который они испыты-
вали перед мрачно нависающими над ними стенами гор
справа.
Каждый день наряд из трех человек тащился через вершину
холма к соседнему холму, где находился взвод первой роты,
и возвращался с коробкой из десяти дневных рационов и двумя
пятигаллонными бидонами воды. Походы эти всегда протекали
165
спокойно, и люди относились к ним без неприязни, поскольку
это разнообразило монотонность утра и давало возможность
перекинуться словечком с новыми людьми.
В последний день недели Крофт, Ред и Галлахер спустились
друг за другом с холма, попетляли в зарослях травы кунаи
в долине, лежащей у его подножия, вынырнули из нее у бам-
буковой рощицы и уже там вышли на тропку, ведущую к пози-
циям первой роты. Они наполнили бидоны водой, закрепили их
в ранцах, несколько минут поговорили с солдатами первой роты
и отправились в обратный путь. Крофт шел впереди и, дойдя
до начала тропинки, знаком велел Реду и Галлахеру подойти.
— Слушайте-ка, — прошептал он. — Вы подымали слцщком
большой шум, когда спускались с холма. Вы что же, вообрази-
ли, что если дорога близкая и нас не нагрузили как следует,
то вам можно вести себя как стаду паршивых свиней?
— Ну ладно, — мрачно пробормотал Галлахер.
— Ну пойдем, — сказал Ред. Они с Крофтом за эту неделю
не обменялись почти ни словом.
Тройка двинулась по тропе, выдерживая дистанцию в десять
ярдов друг от друга. Ред заметил, что сейчас он шагает с тру-
дом, и его охватила злость. Он понял, что это именно приказ
Крофта так на него подействовал. Он шел и на расстоянии
многих ярдов все пытался определить, то ли он боится разо-
злить Крофта, то ли это обычная осторожность — результат
привычки. Он все еще прикидывал это и так и этак, когда
увидел, что Крофт резко остановился и принялся осторожно
вглядываться в кусты, растущие в стороне от тропы. Крофт
оглянулся, поглядел на него и на Галлахера, а потом медлен-
ными и осторожными движениями руки поманил их к себе. Ред
глянул на его лицо — рот и глаза Крофта были лишены какого-
либо выражения, однако тело его было напряжено настолько,
что ослушаться его было невозможно. Ред пригнулся и подо-
брался к нему. Когда они все трое оказались рядом, Крофт под-
нес палец к губам, а затем показал на просвет в зарослях
у тропы. Примерно, в двадцати ярдах от них была узкая лощин-
ка. Это была самая обыкновенная крохотная полянка, со всех
сторон окруженная джунглями, но в центре ее лежали, растя-
нувшись и уложив головы на ранцы, трое японских солдат, чет-
вертый сидел рядом, уложив винтовку на колени и опираясь
подбородком на руку. Крофт долго и пристально вглядывался
в них, а потом перевел яростный взгляд на Реда и Галлахера.
Челюсти его были сжаты, и маленький бугорок мускул йод
ухом шевельнулся раз или два. Очень осторожно он отстегнул
свой ранец и беззвучно уложил его на землю.
166
— Мы не сможем пробраться сквозь кусты, не подымая шу-
ма, — прошептал он почти беззвучно. — Я швырну гранату,
а потом мы вместе бросимся к ним в открытую. Понятно?
Они тупо кивнули, высвобождаясь из лямок ранцев. Потом
Ред глянул сквозь несколько ярдов кустарника, которые отделя-
ли его от добычи. Если граната не разорвется, они, все трое,
будут ничем не защищены от японцев, пока не продерутся сквозь
кусты. Фактически он об этом даже и не подумал — просто
все в нем бунтовало против создавшегося положения. Это было
просто невероятно. У него всегда возникало подобное чувство,
когда он знал, что через несколько секунд придется принять
участие в схватке. Ему всегда казалось, что он не сможет дви-
гаться или выстрелить из винтовки, подвергнуть риску .свою
жизнь, и все-таки он всегда делал так, как полагалось. Ред уже
чувствовал, как в нем накапливается злость, которая в такие
моменты всегда приходила на смену этому ощущению, злость
на то, что он стремится уклониться от неизбежного. «Я ничуть
не лучше других», — злобно сказал он себе. Он глянул на Гал-
лахера — у того было совершенно белое лицо, и Ред почувство-
вал к нему презрение, хотя прекрасно сознавал, что и сам пе-
репуган ничуть не меньше. У Крофта трепетали ноздри, а зрач-
ки глаз казались холодными и очень черными; Ред ненавидел
его в этот момент за то, что Крофту все это может нравиться.
Крофт вынул из-за пояса гранату и вытащил чеку. Ред опять
поглядел сквозь заросли и увидел спины японцев. Он мог раз-
глядеть только лицо солдата, который сидел, и это только как
бы подчеркивало нереальность происходящего; он почувствовал,
что задыхается. У японца было приятное мягкое лицо с широ-
кими висками и тяжелой челюстью; вид у него был довольно
тюленистый, а широкие руки казались грубыми и безжалостны-
ми. На какое-то мгновение он вдруг обрадовался тому, что его
не видно. И все-таки эти чувства были сдобрены изрядной при-
месью страха и уверенностью в том, что все это нереально.
Он никак не мог поверить, что через несколько секунд этот
солдат с широким и приятным лицом должен будет умереть.
Крофт разжал пальцы. Запал гранаты хлопнул, и этот звук
разрушил тишину. Японцы услышали щелчок и вскочили на
ноги с неожиданным криком и бестолково заметались взад и
вперед по крохотному кругу. Ред заметил выражение ужаса на
лице одного из них, услышал шипение гранаты — звук, который
смешивался со звоном в ушах и бешеными ударами собственного
сердца, а потом бросился на землю, когда Крофт наконец мет-
нул граниту в цель. Ред впился в автомат, уставившись взгля-
дом в клинки травы перед глазами. Пока не разорвалась грана-
167
та, он успел пожалеть о том, что не вычистил свой автомат
сегодня утром. Он услышал жуткий вопль, на мгновение перед
ним встал солдат с широким лицом, а потом он вдруг понял,
что уже бежит во весь рост, спотыкаясь и оступаясь, через за-
росли.
Они втроем остановились у самого края лощинки и погля-
дели вниз. Все четыре японских солдата лежали неподвижно на
смятой и истоптанной траве кунаи. Крофт поглядел на них и
тихонько сплюнул.
— Пойди и посмотри, что с ними, — сказал он Реду.
Ред спустился вниз к маленькому ручейку, у которого ле-
жали распростертые тела. Бегло глянув на них, он мог с уве-
ренностью сказать, что двое из них наверняка мертвы; один ле-
жал на спине, прижимая руки к кровавой мешанине, которая
когда-то была его лицом, а второй лежал на боку с огромной
прорехой на груди. Остальные двое лежали на животе, и он
не мог обнаружить у них ран.
— Прикончь их! — крикнул ему Крофт.
— Они мертвые.
— Прикончить их.
Ред почувствовал, как в нем толчками закипает злость. «Будь
на моем месте кто угодно, — подумал он, — этот подонок сам
бы проделал все». Он остановился перед одним из неподвиж-
ных тел и навел автомат на его затылок. Коротко вздохнул и
выпустил очередь. Он не почувствовал ничего, кроме нервной
дрожи автомата в руках. И, только выстрелив, он /заметил, что
это именно тот солдат, что сидел с винтовкой на коленях.
Па мгновение в нем проснулось острое любопытство, но, пода-
вив его, он подошел к последнему солдату.
Глядя на него, Ред испытывал противоречивые чувства. Если
бы его спросили, он, возможно, ответил бы: «Да ни черта я тог-
да не чувствовал», — но тем не менее у него заныл затылок,
а сердце заколотилось учащенно. Ему было противно то, что
предстояло сделать, и в то же время, когда он смотрел на тело
японца и направлял ствол автомата на его затылок, он испыты-
вал приятное нетерпение. Он напряг палец, лежавший на спус-
ке, и, чуть откинувшись, дожидался момента, когда зазвучат
выстрелы и пули начнут дырявить тело, а труп будет содро-
гаться под их ударами. Он очень четко представил себе это,
нажал на спусковой крючок, и ничего не произошло. У него
заело автомат. Работая затвором, он попытался устранить за-
держку, как вдруг лежащее перед ним тело перевернулось.
У Реда ушла почти секунда на то, чтобы осознать, что японец
жив. Оба человека уставились друг другу в перекошенные стра-
168
хом лица, и тут японец вскочил на ноги. Была какая-то доля
секунды, когда Ред еще мог свалить его снова ударом приклада,
но растерянность, овладевшая из-за того, что автомат заело,
и шок, вызванный тем, что солдат оказался живым, окончатель-
но парализовали его. Он видел, как солдат встает и потом как
он делает шаг по направлению к нему, и тут только мышцы
Реда включились в работу, и он швырнул свой автомат в япон-
ца. Автомат пролетел мимо, и теперь оба солдата снова уста-
вились друг на друга через разделявшие их неполных три ярда.
Ред навсегда запомнил лицо японца. Оно было мрачное, ко-
жа, натянутая над глазами, на щеках и у крыльев носа, прида-
вала ему жадное и хищное выражение. Никогда в жизни ему
не удавалось столь пристально разглядеть человеческое лицо;
он даже различал все неправильности и мелкие дефекты кожи.
Он увидел родинки на лбу японца и крохотный прыщик на но-
су, капельки пота в глубоких впадинах под глазами. Очень
может быть, что они так смотрели друг на друга с полсекунды,
а потом японец выхватил из ножен штык, и Ред повернулся
и побежал. Боковым зрением он успел заметить, что японец
бросился к нему, и Ред еще успел подумать: «Как в фильме
ужасов». Со страшным усилием он выкрикнул через плечо:
— Убей его, убей его, Крофт!
Затем Ред обо что-то споткнулся и, полуоглушенный паде-
нием, неподвижно растянулся на земле. Он попытался подго-
товиться, чтобы встретить вспышку боли, которую вызовет вон-
зающийся в его спину нож, и затаил дыхание. Сердце его
судорожно ударило раз, а потом еще раз. Чувства постепенно
возвращались к нему, и тело его напряглось. Внезапно он
понял, что с ним ничего не случится.
Чистый голос Крофта ворвался ему в уши:
— Ты что это, Ред, черт бы тебя побрал, долго собираешь-
ся валяться на земле?
Ред перевернулся на спину и уселся. Он с трудом подавил
стон, но усилие это заставило его содрогнуться.
— Господи, — пробормотал он.
— Ну как тебе нравится твой дружок? — мягко спросил
Крофт.
Японец стоял в нескольких ярдах от них, подняв руки
вверх. Он уже бросил свой штык, и тот лежал у его ног. Крофт
подошел к нему и ногой отшвырнул штык в сторону.
Ред посмотрел на японца, и на какое-то мгновение глаза
их встретились. Оба они тут же отвели глаза в сторону, как
будто застигнутые на каком-то позорном занятии. Ред внезап-
но понял, как сильно он ослабел.
169
Но даже и сейчас он не мог себе позволить проявить свою
слабость перед Крофтом.
— Какого черта вы так тянули? — спросил он.
— Я спешил изо всех сил, — сказал Крофт.
Неожиданно заговорил Галлахер. Лицо его было белое,
а губы все еще подергивались.
— Я хотел пристрелить этого паскуду, но ты закрывал его.
Крофт тихонько засмеялся, а потом сказал:
— Я думаю, Ред, что мы его напугали больше, чем ты.
Он чертовски быстро прекратил погоню за тобой, как только
увидел нас.
Ред снова почувствовал, что его бьет дрожь. Крофт его
восхищал, но к этому восхищению примешивалось сожаление
о том, что он оказался у него в долгу. Две секунды он борол-
ся с желанием хоть как-то выразить ему свою благодарность,
но не мог произнести ни слова.
— Думаю, что мы уже можем идти обратно, — сказал Ред.
Выражение лица Крофта чуть изменилось. В глазах у него
промелькнула лукавинка.
— А почему бы тебе не пойти одному, Ред? — предложил
он. — Мы с Галлахером догоним тебя через пару минут.
Ред заставил себя поинтересоваться:
— Ты хочешь, чтобы я вел японца? — Этого ему хотелось
меньше всего на свете. Он понял, что не может себя заставить
еще раз посмотреть на солдата.
— Нет, — сказал Крофт. — Мы с Галлахером сами поза-
ботимся о нем.
Ред уловил в словах Крофта какой-то странный оттенок.
— Я могу взять его, — сказал он.
— Нет, не стоит, мы о нем позаботимся.
Ред еще раз глянул на распростертые в траве тела. Мухи
уже кружились над трупом без лица. Все происшедшее снова
показалось ему нереальным. Он посмотрел на солдата, от ко-
торого он только что убегал, теперь его лицо показалось ему
невыразительным и маленьким. Часть его существа была пора-
жена тем, почему он не мог встретиться с ним глазами. «Эк
меня забрало!» — подумал он. Ноги у него подрагивали, когда
он подымал свой автомат. Он слишком устал, чтобы продол-
жать спор.
— Ладно, подожду вас на холме, — пробормотал он.
Когда он ушел, Крофт уселся на землю и закурил сигарету.
Он сосредоточенно курил, не говоря ни слова. Галлахер уселся
рядом, глядя на пленного.
170
— Давай побыстрей развяжемся с ним и пойдем, — внезапно
выпалил он.
— Не болтай, — мягко остановил его Крофт.
— А какой толк мучить этого подонка? — спросил Галлахер.
— Пока что он не жалуется, — сказал Крофт.
Но тут, как бы поняв их, пленный грохнулся на колени и
начал, всхлипывая, выкрикивать что-то высоким, тонким голо-
сом. Каждые несколько секунд он оборачивался к ним и умо-
ляющим движением вытягивал руки, а потом колотил ими
о землю, как бы в отчаянии оттого, что не может заставить
их понять себя. Из целого потока слов Галлахер смог выделить
только что-то вроде «куд-сай, куд-сай».
Галлахер был немного истеричен из-за того, что бой так
неожиданно начался и столь же внезапно окончился. Сочув-
ствие к пленному, промелькнувшее у него, вдруг сменилось
раздражением.
— Ну-ка, кончай это свое «куд-сайство», — взревел он.
Солдат на мгновение затих, а потом снова принялся за
свое. В голосе его звучала требовательность отчаяния, и это
действовало Галлахеру на нервы.
— Нечего размахивать руками, как на молитве жид! —
закричал он.
— Давай прекратим это, — сказал Крофт.
Солдат подошел поближе, и Галлахер, испытывая неловкость,
поглядел в его черные молящие глаза. Запах рыбы исходил от
солдатского мундира.
— Ну и воняют же они, — сказал Галлахер.
Крофт продолжал всматриваться в японца. Он наверняка
испытывал какие-то чувства, поскольку бугорок у него под ухом
продолжал пульсировать. Но, по существу, Крофт в данный мо-
мент ни о чем не думал; его встревожило навязчивое чувство
незавершенности. Он все еще дожидался очереди, которую
автомат Реда так и не выпустил. Даже более, чем Ред, он с не-
терпением ждал коротких содроганий тела под ударами пуль, и
теперь он испытывал глубокую неудовлетворенность.
Он глянул на свою недокуренную сигарету и, подчиняясь
какому-то внутреннему импульсу, протянул ее японскому сол-
дату.
— Зачем ты это? — спросил Галлахер.
— Пусть покурит.
Пленный затянулся жадно и в то же время с некоторым
оттенком самоуверенности. Его глаза продолжали подозрительно
перебегать с Крофта на Галлахера, а капельки пота поблескива-
ли на щеках.
171
— Эй ты, — сказал ему Крофт, — присаживайся.
Японец посмотрел на него непонимающим взглядом.
— Садись.
Крофт сделал несколько знаков рукой, и пленный присел на
корточки, прислоняясь спиной к древесному стволу.
— У тебя есть какая-нибудь еда? — спросил Крофт у Гал-
лахера.
— Шоколадная плитка из рациона.
— Давай-ка ее сюда, •— сказал Крофт. Он взял у Галлахера
плитку, протянул ее пленному солдату, который смотрел на него
печальными глазами. Крофт сделал жевательные движения, и
пленный, поняв, сорвал обертку и жадно впился зубами в шо-
колад.
— А он проголодался не на шутку, черт бы его побрал,—
сказал Крофт.
— И на кой черг ты с ним возишься? — спросил Галлахер.
Он был раздражен до того, что чуть не плакал. Лакомство это
он держал на всякий случай с прошлой выдачи, и теперь утра-
та шоколада обозлила его, более того, он все время колебался
между злобой по отношению к пленному и сочувствием к
нему.
— У этого типа остались только кожа да кости, — сказал
он с тем чувством пренебрежительной жалости, с каким он,
возможно, говорил бы о бродячей собаке, мокнущей под дождем.
Но тут же, увидев, как японец отправляет в рот последние кро-
хи шоколадной плитки, злобно пробормотал: — Ну и скотина
же он.
Крофт думал о той ночи, когда японцы пытались форсиро-
вать реку. Он чувствовал, как его начинает бить дрожь, и долго
всматривался в пленного. Что-то заставило его крепко сжать
челюсти, но что именно, он так и не мог бы сказать. Он снял
фляжку и глотнул воды. Увидев, как жадно пленный следит за
ним, он протянул ему фляжку.
— Валяй пей, — сказал он. И потом пристально смотрел
на пленного, который пил долгими глотками.
— Что это с тобой, — сказал Галлахер. — Провалиться мне
на этом месте, если я понимаю.
Крофт не отвечал. Он продолжал смотреть на пленного, кото-
рый перестал уже пить. Несколько слезинок радости прокати-
лись у пленного по щекам, он неожиданно заулыбался и указал
на свой нагрудный карман. Крофт вытащил оттуда бумажник и
раскрыл его. Там была фотография японского солдата в штат-
ском, а рядом с ним жена и двое детей с круглыми кукольными
лицами. Японский солдат указал пальцем на себя, а потом сде-
172
лал два жеста рукой над землей, чтобы показать, как здорово
подросли его дети.
Галлахер вдруг почувствовал, как все в нем перевернулось.
На какое-то мгновение он припомнил свою жену и подумал
о том, как будет выглядеть его собственный ребенок, когда он
родится.
Ему даже пришло в голову, что, возможно, именно сейчас это
и происходит с его женой. По совершенно непонятной ему само-
му причине он вдруг сообщил японцу:
— Через пару дней у меня тоже будет ребенок.
Пленный вежливо улыбнулся, и Галлахер раздраженно ткнул
пальцем в себя и развел руками дюймов на девять.
— Я, — сказал он. — Я.
— Аххх, — произнес японец. — Чиисаи!
— Да, чез-ай, — сказал Галлахер.
Пленный медленно кивнул и снова улыбнулся.
Крофт подошел к нему и угостил еще одной сигаретой. Япон-
ский солдат низко поклонился и потянулся к зажженной спичке.
— Аригато, аригато, домо аригато, — сказал он.
Возбуждение Крофта дошло до того, что удары пульса громко
отдавались у него в голове. Слезы снова выступили на глазах
у пленного, и Крофт невозмутимо следил за ними. Он еще раз
глянул на маленькую лощинку и заметил муху, ползающую по
губам одного из трупов.
Прислонившись спиной к дереву, пленный сделал глубокую
затяжку. Глаза у него закрылись, и впервые на его лице появи-
лось мечтательное выражение. Крофт почувствовал, что сидя-
щее в нем напряжение сконцентрировалось уже где-то в горле,
и во рту у него пересохло. До сих пор в голове у него не было
ни одной связной мысли, но тут он резким движением вскинул
винтовку и направил ее в голову пленного. Галлахер попытался
помешать ему, и японец открыл глаза.
У пленного не хватило времени на то, чтобы изменить вы-
ражение лица до того, как пуля разнесла ему череп. Он качнул-
ся вперед, а потом завалился на бок и осел. Он все еще продол-
жал улыбаться, но теперь это выглядело глупо.
Галлахер попытался что-то еще сказать, но у него ничего не
получилось. Он почувствовал ужасный страх, и на мгновение ему
снова припомнилась жена. «О господи, сохрани Мэри, господи,
сохрани Мэри»,— повторял он про себя, не думая даже о значе-
нии слов.
Крофт с минуту всматривался в японца. Пульс его успокаи-
вался, и он чувствовал, что напряжение постепенно оставляет
его. Неожиданно для себя он вдруг осознал, что какая-то часть
173
его мозга, очень глубоко упрятанная, знала, что он соби-
рался убить пленного, с первой же минуты, с того момента, ко-
гда он отослал Реда. Теперь он ощущал абсолютную пустоту.
Улыбка на лице мертвеца позабавила его, и он вдруг засмеялся.
— Черт побери, — сказал он. И, снова подумав о японцах,
пересекающих реку, пошевелил тело ногой. — Черт побери, — по-
вторил он, — этот япошка умер счастливым. — Смех все сильнее
бился у него внутри.
Последнюю фляжку виски Уилсон закончил в одиночестве,
когда ночью стоял на посту. Это слегка опьянило его и верну-
ло жажду деятельности. Он уселся на бруствере и раздражен-
но вглядывался в темноту сквозь проволочные заграждения, ме-
няя положение каждые несколько минут. Голова у него покачи-
валась из стороны в сторону, и он вдруг обнаружил, что ему
трудно держать глаза открытыми. Впереди, примерно в пятна-
дцати ярдах от колючей проволоки рос куст, и это беспокоило
его. Куст отбрасывал тень, которая тянулась до самых джунг-
лей и закрывала обзор определенного сектора. Чем больше он
вглядывался в затемненный участок, тем сильнее возрастало в
нем раздражение. «Ах ты, паскудный куст, — сказал он себе, —
ты думаешь, что ты сможешь спрятать от меня япошку, не так
ли? — Он покачал головой. — Нет, никакому япошке не застать
меня врасплох».
Он вылез из окопа и сделал несколько шагов в сторону. Но-
ги нетвердо держали его, и это тоже раздражало. Он снова усел-
ся в окопе и принялся смотреть на куст. «А кто тебе велел вы-
расти тут? — спросил он. Когда он закрывал глаза, начинала
кружиться голова, а во рту возникало такое ощущение, будто он
жует губку. — Из-за этого паршивого куста невозможно даже
и заснуть на посту, — сказал он себе, вздохнул, а потом оття-
нул и достал замок пулемета. Он прицелился в темноте, направ-
ляя ствол в основание куста. — Не будешь ты расти, вот
что я тебе скажу», — пробормотал он и нажал гашетку. Руко-
ять пулемета задрожала у него в руке, когда он выпускал длин-
ную очередь. Остановившись, он увидел, что куст продолжает
стоять на месте, и со зла снова принялся бить из пулемета.
Для разведчиков, которые спали примерно в десяти ярдах
от пулеметного гнезда, звук пулеметной стрельбы был страшен.
Он грубо вырвал их из сна, как будто сквозь них пропустили
электрический ток, толкнул их головы сначала в грязь на дне
окопа, а потом заставил подняться на колени. Они не знали, что
стреляет Уилсон, они думали, что снова атакуют японцы, и ме-
174
тались между сном и бодрствованием несколько мучительных
секунд, когда в голове у них отрывочно проносились обрывки
мыслей и всяческие ужасы.
Голдстейну подумалось, что это он стоит на посту и заснул.
Несколько раз он в отчаянии прошептал:
— Я не спал, я только прикрыл глаза, чтобы обмануть
японцев, я не спал, клянусь вам, я не спал...
Ред лежал на животе, и он решил, что это солдат со шты-
ком стреляет в него.
— Ну иди, иди, паскуда, — забормотал он.
Галлахер подумал: «Теперь они пришли за мной».
Крофт испытал на мгновение весь тот ужас, который он ис-
пытал, когда японцы переправлялись через реку, а он не мог
шевельнуть ни ногой, ни рукой у своего пулемета. Следующая
очередь как бы освободила его, и он проревел:
— Придите и возьмите меня! — Пот выступил у него на ли-
це, но уже в следующее мгновение он полз по направлению
к пулемету Уилсона.— Разведчики, по местам! — выкрикнул он.
Он все еще не понимал, происходит все это на берегу реки
или нет.
Уилсон снова дал длинную очередь, и Крофту стало ясно,
что стреляет Уилсон, а не японцы. В следующее мгновение
Крофт уже знал, что они находятся далеко от реки в располо-
жении второго батальона. Он спрыгнул в окоп рядом с Уилсо-
ном и дернул его за руку.
— Куда ты стреляешь? — только теперь Крофт окончательно
проснулся.
— Попал, — сказал Уилсон. — Я все-таки сшиб эту паскуду.
— Что, — прошептал Крофт.
— Куст, — Уилсон указал пальцем. — Вот там. Не мог же я
смотреть сквозь него. Он все закрывал.
Остальные разведчики осторожно подползали к ним.
— И ты не слышал ни одного японца? — сказал Крофт.
— Черт побери, конечно же, нет, — сказал Уилсон. — Я не
стал бы бить из пулемета, если бы увидел япошку. Я бил бы из
винтовки. Ты что, хочешь, чтобы я из-за одного паршивого
япошки раскрывал расположение огневой точки?
Крофт с трудом сдерживался, чтобы не взорваться от бешен-
ства. Он ухватил Уилсона за плечи и тряхнул его, хотя Уилсон
был значительно крупнее Крофта.
— Клянусь тебе, клянусь тебе, — с трудом выдавил он, — ес-
ли ты, Уилсон, еще хоть раз отколешь такой номер, я лично
пристрелю тебя. Я... — Он замолкнул, весь содрогаясь от зло-
175
сти. — Идите обратно! — крикнул он подползавшим развед-
чикам. — Это, черт бы ее побрал, была только ложная тре-
вога.
— Кто стрелял? — шепотом осведомился кто-то.
— Пошли по местам! — приказал Крофт.
Он снова обернулся к Уилсону.
— Я помню все твои штучки. Но, смотри, теперь я тебе это-
го не забуду. — Он вылез из окопа и пошел обратно к своим
одеялам. Он чувствовал, что рука его все еще дрожит.
Уилсон был растерян. Он все еще думал о том, каким при-
ятным был Крофт сегодня вечером, и никак не мог понять его
внезапной злости. «И с чего это подымать такую шумиху?» —
никак не мог он понять. Он даже хихикнул про себя, но тут
ему припомнилось, как тряс его Крофт. Это его обозлило.
«Неважно, что мы с ним давно знакомы, — пробормотал Уил-
сон, — это еще не дает права так обходиться со мной. В следую-
щий раз, если он только попробует что-нибудь такое, я ему влеп-
лю разок-другой». Он обиженно умолк и поглядел сквозь про-
волочные заграждения. Куст подрезало под самый корень, и те-
перь у него был отличный обзор. «Давно нужно было додумать-
ся», — сказал он себе. Он был обижен вспышкой злости у Кроф-
та. «Подумаешь — пара пулеметных очередей!» Внезапно он по-
думал о том, чтр все вокруг сейчас, возможно, проснулись и на-
пряженно вслушиваются в тишину. «Ох, черт бы его побрал, —
вздохнул Уилсон. — И вечно я, как только выпью, впутаюсь во
что-нибудь». И он добродушно захихикал.
На следующее утро отделение вернулось в расположение шта-
ба и снова вошло в состав роты штабного обслуживания. Они
отсутствовали семь дней и восемь ночей.
Кампания на острове зашла в тупик. После недели успеш-
ного продвижения вслед за неудачной попыткой японцев форси-
ровать реку Каммингз приостановился на несколько дней, чтобы
укрепить свои позиции и завершить дорожное строительство.
Это было задумано в качестве временной меры, однако такая
пауза оказалась фатальной. Когда Каммингз попытался возобно-
вить продвижение, тактика его была так же тщательно проду-
манна, как и всегда, штаб работал так же безотказно, действия
патрулей были столь же подготовлены, однако ничего не про-
изошло. Фронту был дан первый шанс для укрепления, но, по-
добно усталому животному, он сделал еще большее — он впал
в спячку. Глубокая и непреодолимая летаргия охватила передо-
вые части.
176
За две недели, которые последовали за периодом передышки
после целой серии разведывательных дозоров и ожесточенных
атак местного значения, его передовым частям удалось продви-
нуться в общей сложности на четыреста ярдов на некоторых на-
правлениях и захватить всего три огневые точки японцев. Целы-
ми ротами ходили его части в разведку боем, но ограничива-
лись лишь беспорядочными перестрелками, после чего возвра-
щались на исходные позиции. Каждый раз, когда удавалось
захватить тактически важный участок, его тут же оставляли по-
сле первой серьезной контратаки противника. Безошибочным по-
казателем низкого боевого духа части было то, что выбывали из
строя лучшие боевые офицеры, и Каммингз прекрасно пони-
мал, что это означает: когда атакуют какую-либо укрепленную
позицию, солдаты стараются не высовываться, связь разлажи-
вается, и все кончается тем, что выбывает из строя несколько
человек, несколько лучших офицеров и сержантов, которые и
принимают на себя "всю тяжесть боя, когда остальные просто
рассасываются.
Каммингз несколько раз совершал поездки в передовые части
и обнаружил, что они там прочно обосновались. Основные пози-
ции частей были солидно благоустроены, прорыты дренажные
канавки, над стрелковыми ячейками появились перекрытия, а в
некоторых ротах даже сделаны бревенчатые настилы в особенно
сырых местах. Этого не делали бы, если бы рассчитывали на
продвижение. Создавалось впечатление безопасности и устойчи-
вости, а заодно и очень опасный поворот в отношении к кам-
пании. Поскольку они остановились и простояли достаточно дол-
го, чтобы привыкнуть к этому, несравненно труднее становится
снова заставить их драться. Теперь они были похожи на собак,
упрятавшихся в собственную конуру, и Каммингз понимал, что
на его приказы они только будут мрачно лаять.
И каждый новый день, который не приносит кардинальных
перемен в положении на фронте, будет теперь только усиливать
их апатию. Каммингз знал, что пока он бессилен. После тща-
тельных приготовлений он предпринял крупную атаку при хоро-
шей артиллерийской поддержке, бросив на поддержку также не-
сколько бомбардировщиков, которые ему удалось заполучить
лишь в результате отчаянных просьб, послал, кроме того, и тан-
ки, и резервные части, к исходу первого же дня стало ясно, что
все это ни к чему не привело: его части остановились при пер-
вом же незначительном сопротивлении противника, продвинув-
шись вперед на очень узком участке всего лишь на четверть ми-
ли. Когда же все это было проделано, когда подсчитали понесен-
ные потери и заштопали прорехи в своих рядах, укрепленная
12 Приложение к журналу ^Сельская молодежь», т. 5
177
линия Тояку по-прежнему оставалась перед ним нетронутая и
непоколебимая. ,Это было унизительно.
Более того, это было страшно. Запросы из корпуса и армии
принимали все более нетерпеливый характер. Очень скоро, по-
добно дорожной пробке, затор дойдет до самого Вашингтона,
и. Каммингз легко мог себе представить, какие именно разгово-
ры пойдут на этот счет в определенных комнатах Пентагона.
«Кстати, что это происходит там, на этих, как их там, Анапо-
пеи, что их там удерживает, чья это дивизия? Каммингз? Убе-
рите-ка его оттуда и назначьте кого-нибудь другого».
Он и раньше знал, что опасно давать недельный отдых час-
тям, но без этого он не завершил бы дорожных работ. Отдых
сработал как бумеранг. Генеральская уверенность в себе. пошат-
нулась. В большинстве случаев он никак не мог поверить в ре-
альность происходящего, он испытывал тот же испуг и изум-
ление, что испытывает шофер, который вдруг обнаруживает, что
его машина движется по собственной воле. Он слышал о подоб-
ном положении, среди военных ходило множество подобных ис-
торий, но он никогда не мог предположить, что такое может
случиться именно с ним. Это было невероятно. Пять недель его
чает^ действовали исправно, как будто они были продолжением
его тела. И вот теперь, казалось бы, без всякой причины или
же по причинам, не существенным для него, он вдруг утратил
над ними контроль. И как бы ни выглаживал он их сейчас, ойи,
как кухонные тряпки, сразу же утрачивали форму, которую он
пытался им придать. По ночам он лежал без сна на своей кой-
ке, мучаясь от почти невыносимого чувства растерянности; бы-
вали времена, когда он задыхался от бессильной ярости. Как-то
ночью он несколько часов пролежал как эпилептик, выходящий
из комы, руки его непрерывно сжимались в кулаки и раз-
жимались, а глаза пристально вглядывались в потолок па-
латки...
Однажды он уже предпринял яростную попытку, результа-
том которой и была неудавшаяся атака, он заставлял свой ча-
сти вести разведывательные бои, однако где-то очень глубоко
внутри, не сознаваясь в этом самому себе, он становился запу-
ганным. Новая атака, над которой по его приказу уже несколь-
ко дней работал майор Дэллсон и оперативный отдел, отклады-
валась уже несколько раз. И каждый раз для этого отыскива-
лись важные основания: то через день или два должны были
подвезти боеприпасы, то оказывалось желательным сначала за-
хватить какие-то второстепенные пункты на местности, которые
могли бы серьезно осложнить атаку, если будут использованы
противником. Но в действительности он просто боялся: неудача
178
и на этот раз могла иметь для него фатальные последствия.
Слишком многого он ожидал от первой атаки, и если теперь не
удастся эта, пройдут недели, а возможно, и месяцы, пока можно
будет совершить третью попытку. А к этому времени его уже
сместят.
Мозг его был опасно утомлен, а тело несколько раз выматы-
валось изнурительными и болезненными поносами. Пытаясь хоть
на что-то свалить вину за недомогание, он строжайшим образом
проинспектировал офицерскую столовую, но, несмотря на введе-
ние санитарных строгостей, понос не прекращался. Теперь стало
особенно трудно скрывать свое раздражение по поводу различ-
ных мелочей, и это накладывало свой отпечаток на все вокруг
него. Медленно тянулись жаркие и сырые дни, и среди штаб-
ных офицеров то и дело вспыхивали ссоры, они постоянно руга-
ли жару и дожди. Казалось, ничто не шевелится в душных
джунглях, а это вселяло уверенность, что ничто и не может
шевелиться. Дивизия медленно, но верно разваливалась на гла-
зах, а он ничего не мог с этим поделать. Все это тут же отра-
жалось на Хирне. Помимо утомительной и беспокойной близо-
сти своей особе, генерал с первых же дней сделал его своим по-
рученцем — пост, который очень скоро оказался довольно обре-
менительным и неприятным. В их отношениях произошло изме-
нение, и, хотя оба они об этом не обмолвились ни словом, об-
стоятельство это не могло не сказаться на положении Хирна.
Генерал теперь больше не изливал ему свою душу, не читал ему
лекций, а обязанности по службе, которые раньше они считали
чем-то вроде немного неуместной шутки, неожиданно стали
весьма ощутимыми и значительными. По мере того как кампа-
ния со дня на день все более заходила в тупик, генерал стано-
вился строже и требовательней в вопросах дисциплины среди
работников своего штаба, что в первую очередь ударяло по Хир-
ну. Каждое утро теперь он производил инспекционный осмотр
собственной палатки, и почти каждый раз он делал критические
замечания по поводу того, как Хирн распоряжается ординарцем.
Замечания эти всегда делались тихим голосом, в ироническом
тоне, со столь же ироническим поглядыванием в сторону Хирна,
но они были неприятными и раздражающими.
Каммингз вытащил из ящика письменного стола очки и на-
дел их. Это был один из тех немногих случаев, когда Хирн ви-
дел генерала в очках. Он сразу становился как-то старее. Мгно-
вение спустя Каммингз снял очки и продолжал держать их
в руке.
12*
179
— Вам, младшим офицерам, полностью выдают вашу норму
спиртного?
— Ну я не знаю, думаю, что полностью.
— Угу... — Каммингз потер руки.
«Ну, а теперь к чему это он клонит?»
— А почему вы спрашиваете? — поинтересовался наконец
Хирн.
Но генерал ничего не ответил.
— Я сейчас поеду во второй батальон. Не будете ли вы лю-
безны сказать Ричману, чтобы он подал мне «джип» через де-
сять минут?
— Я тоже поеду с вами, сэр?
— Э-э-э, нет. Вы пойдите к Хортону. Я хочу, чтобы вы от-
правились на берег и получили дополнительные пайки для офи-
церской столовой.
— Слушаюсь, сэр. — Немного озадаченный, Хирн направил-
ся к укрытию для автомашин, чтобы передать приказание Рич-
ману, шоферу генерала, а потом явился к майору Хортону и тот
вручил ему список необходимых продуктов, которые сле-
дует закупить на судне, стоящем в гавани.
Хирн взял выделенных в его распоряжение трех солдат из
роты штабного обслуживания, один из бронетранспортеров и по-
ехал на берег. Утро уже стало жарким, и солнце накалило сы-
рой и влажный воздух. К моменту, когда они достигли конечной
точки полуострова, Хирн уже был весь покрыт потом.
После нескольких минут ожидания ему удалось заполучить
десантный катер, и они отправились на нем к стоящим на яко-
ре грузовым пароходам. Там катер выключил моторы и подо-
шел к борту одного из пароходов. Как только он прикоснулся
к борту, Хирн вскочил на трап и забрался по нему на палубу.
У релинга прямо над ним стояло несколько матросов, присталь-
но следя за его действиями, и выражение их лиц, туповатых
и насмешливых, привело его в раздражение. Он посмотрел вниз
на десантный катерок, который сейчас как раз снова отчаливал
от борта, чтобы подойти под стрелу грузового крана, находяще-
гося на носу парохода. Хирн заметил, что даже столь незначи-
тельное усилие, как подъем по трапу, заставило его снова вспо-
теть.
— Кто заведует складскими помещениями? — спросил он
стоящих у релинга моряков.
Один из матросов, не произнося ни слова, большим пальцем
указал через плечо направление к грузовому трюму. Хирн про-
шел мимо него, отворил тяжелую дверь, ведущую в подпалуб-
ные помещения, и начал спускаться по трапу. Духота показа-
180
лась ему почти невыносимой; он уже успел забыть, как выгля-
дит трюмный отсек.
И конечно же, там стояла вонь. Он чувствовал себя, как на-
секомое, попавшее в лошадиные внутренности. «Черт бы его
побрал», — пробормотал он с отвращением.
Хирн устало шагал по проходу, узкому и плохо освещенному,
да к тому же еще и заставленному какими-то товарами, прикры-
тыми клеенкой. В одном месте он поскользнулся и чуть не
упал. «Черт бы побрал эту паршивую дыру», — выругался он
про себя. Он был зол, хотя для злости этой, казалось, не было
никаких оснований. Хирн приостановился и грубо отер пот со
лба рукавом. «Да что это со мной творится?»
«Вам, младшим офицерам, полностью выдают вашу норму
спиртного?» — спросил его тогда Каммингз, и что-то в его голо-
се заставило нервы Хирна напрячься, и напряжение это так и
не проходило. Что же, собственно, крылось под этим вопросом
генерала?
Постояв так две минуты, он снова двинулся вниз по прохо-
ду. Конторка начальника продовольственного снабжения парохо-
да располагалась в средней величны каюте в стороне от глав-
ного прохода. Она была забита ящиками с пайками, досками от
расколотых ящиков, пол был усыпан обрывками бумаги, не уме-
щающимися в корзину, большой и изрядно послуживший стол
был сдвинут в один из углов.	*
— Вы — Керриган? — спросил Хирн у сидящего за столом
офицера.
— Совершенно верно, сынок, что я могу сделать для вас? —
у Керригана было длинное, довольно измученное лицо, во рту
не хватало нескольких зубов.
Хирн глянул на него, и вся его злость снова взыграла в нем.
— Прежде всего никакой я вам не «сынок». — Даже его са-
мого поразила собственная ярость.
— Как прикажете, лейтенант.
Хирн с усилием снова овладел с собой.
— У бота стоит моя десантная баржа. Вот накладная на
необходимые мне продукты. Я хотел бы поскорее убраться от-
сюда, не отнимая много времени ни у вас, ни у себя.
Керриган склонился над списком.
— Это для офицерской столовой, не так ли, лейтенант? —
Он вслух зачитывал каждый из перечисленных в накладной
продуктов. — Пять ящиков виски, ящик прованского масла,
ящик майонеза, — Керриган выговаривал «меенез» с издеватель-
ской интонацией,— два ящика куриных консервов, двенадцать
бутылок чилийского, ящик кэтчупа... — Он оторвал глаза от спис-
181
ка и поднял их на Хирна. — Маловат списочек. У вас просто
весьма ограниченные запросы. Думается мне, что завтра вы на-
правите ко мне баржу за двумя банками горчицы. — Он вздох-
нул. — Отбор, отбор. — Приговаривая так, он прошелся почти по
всем пунктам накладной. — Могу дать вам виски. Что же касает-
ся остального, то у меня здесь не универсальный магазин.
— Если вы заметили, то накладная подписана Хортоном за
генерала.
Керриган прикурил сигарету.
— Вот когда генерал будет командовать этим пароходиком,
то я просто в лепешку расшибусь, только бы выполнить его при-
каз. — Он насмешливо глянул на Хирна. — Вчера сюда приезжал
уже от Хортона какой-то там капитан и получил продукты для
штаба дивизии. А мы, знаете ли, не состоим еще в специальных
поставщиках офицерских столовых. Так что и впредь получайте
свои продукты оптом и делите себе потом их на берегу, как вам
угодно.
Хирн решил проявить сдержанность.
— Но эти продукты оплачиваются. Я ведь привез деньги из
фонда офицерской столовой, чтобы расплатиться.
— Но я отнюдь не обязан продавать продукты. И черт меня
побери, если я это сделаю. Желаете получить продукты для ди-
визии — пожалуйста, я выдам и не возьму с вас ни пенса.
Но что же касается всех этих дополнений, то я советую вам до-
ждаться военного корабля. А я здесь не занимаюсь продажей
этого вашего меенеза. — Он что-то нацарапал на накладной. —
Отправляйтесь с этим в трюм номер два и получите там свое
виски. А если не хотите, то не надо.
— Ну что ж, благодарю вас, Керриган.
— Весь к вашим услугам, лейтенант, весь к вашим услугам.
Хирн снова зашагал по проходу. Судно качнулось на волне,
и он больно ударился о выступ железной переборки. Затем он
остановился и отер пот со лба.
Будь он проклят, если он уйдет отсюда, не получив своих
продуктов. Воспоминание об улыбке Керригана снова всколых-
нуло в нем злость, и только большим усилием он заставил се-
бя улыбнуться. В конце концов Керриган этот молодец и вел
себя неплохо. Но ведь продукты можно получить и иным пу-
тем, и он их получит. Он вовсе не намерен предстать перед ге-
нералом и давать объяснения.
Он подошел к трюму номер два и спустился по трапу в реф-
рижераторный отсек. Там он вручил свою накладную матросу.
— Только пять ящиков виски, так?
Хирн яростно потер подбородок.
182
— А что, если ты выдашь мне и все остальное? — резко
спросил он.
— Не могу. Керриган все повычеркивал.
— Получишь десять фунтов, если выдашь все указанное.
Матрос был низкорослым, с испуганным лицом.
— Мне тогда не вывернуться. Что, если Керриган увидит,
как я все это отгружаю.
— Он чем-то там занят у себя в конторке. Он не выйдет.
— Я не могу рисковать, лейтенант. Это обнаружится при
описи.
Хирн почесал голову. Он просто чувствовал, как жара нака-
пливается у него на спине.
— Послушай-ка, давай зайдем в отсек холодильника. Я хочу
немного охладиться. — Они отворили одну из огромных дверей
и стояли там, разговаривая в окружении индеек и цыплят, раз-
вешенных на крючьях среди ящиков кока-колы. Хирн оторвал
клочок белого мяса от одной из индюшечьих тушек и, пожевы-
вая его, продолжал разговор.
— Ты прекрасно знаешь, что никакой проверки и описи не
будет, — импровизировал он. — Я сам работал в снабжении.
За продукты никто не спрашивает отчета.
— Я не знаю, лейтенант.
— Ты что же, хочешь сказать, что Керриган никогда сюда
не спускается и не берет для себя продуктов?
— Все равно, это довольно рискованно, дать вам все это.
— А что ты скажешь о двенадцати фунтах?
Матрос что-то прикидывал в уме.
— А как насчет пятнадцати?
Теперь он уже не сорвется с крючка.
— Двенадцать это последняя цена, — рявкнул на него
Хирн,— и я не стану здесь торговаться с тобой.
— Ну ладно, я попытаюсь.
— Вот и умница. — Хирн оторвал еще кусок индюшатины
и с наслаждением впился в нее зубами. — Ты только отложи
в сторону мои ящики, а я приведу своих людей, чтобы они их
снесли наверх.
— Хорошо, лейтенант, только пусть они поторопятся.
Хирн вышел на палубу и, перегнувшись через релинг, крик-
нул своим трем солдатам, чтобы те подымались на борт. После
того как их подняли в сетке подъемного крана, Хирн повел их
в трюм, где каждый из них взял по ящику и понес его на па-
лубу. Через три таких рейса виски, консервированная курятина
и все остальное было погружено в сетку, и кран опустил груз
183
на баржу. Хирн уплатил матросу условленные двенадцать фун-
тов.
— Ну живее, ребята, трогаем! — крикнул он. Теперь, когда
со всем этим делом было покончено, он боялся, что Керриган
может появиться на палубе и поймет, что его обошли. Они спу-
стились на баржу, и Хирн прикрыл продукты клеенкой.
Когда они уже собрались было отчаливать, он вдруг увидел,
что Керриган, перегнувшись через релинг, смотрит на них.
— Если вы не возражаете, лейтенант, — вдруг выкрикнул
он, — я хотел бы посмотреть, что вы здесь получили!
Хирн усмехнулся.
— Заводите мотор, — приказал он механику, а потом в упор
посмотрел на Керригана. — Поздно, дружок! — крикнул он ему.
Но моторы только кашлянули, захлебнулись и замерли. Кер-
риган же, видя все это, начал перелезать через борт.
— Запускай моторы, — яростно заорал Хирн. Он с ненави-
стью уставился на моториста. — Запускай и поехали.
Моторы снова затарахтели, захлебнулись, но справились и
заработали ровно. За кормой послышались мерные удары вин-
та. Керриган повис в сетке на полпути к барже.
— Поехали! — выкрикнул Хирн.
Баржа медленно отвалила от борта, оставляя Керригана в ду-
рацком положении. Несколько матросов, следивших за тем, как
он вылезает из сетки на палубу, рассмеялись.
— Прощайте, Керриган! — выкрикнул Хирн. Теперь его про-
сто распирало от веселья. — Послушайте вы, черт бы вас по-
брал, — обратился он к мотористу, — я уже хотел вас заставить
вертеть этот чертов винт.
Десантная баржа качалась на идущих к берегу волнах.
— Простите, лейтенант, — проговорил моторист.
— Ну ладно, ладно. — Он чувствовал себя прекрасно в от-
личие от сильного напряжения во время погрузки продуктов
и только сейчас вдруг понял, как сильно он вспотел. Легкий ве-
терок дул с носа, и Хирн постоял под ним, чувствуя приятную
прохладу.
Ну что же, двенадцать фунтов — это совсем неплохо. Керри-
ган за эти продукты содрал бы с него фунтов пятнадцать, а то
и все двадцать. Этот матрос, конечно же, порядочный подонок,
но и генерал тоже ничуть не лучше. Каммингз ожидал, что он
вернется, привезя с собой только виски. Ну конечно же. Толь-
ко вчера Хортон говорил о каком-то снабженце, который не же-
лает и пальцем пошевелить. И этим снабженцем наверняка был
Керриган.
После того как баржа причалила к берегу, Хирн перегрузил
184
продукты на бронетранспортер и поехал обратно вместе с тремя
солдатами. В расположение штаба он вернулся еще перед обе-
дом и направился к генералу с рапортом о том, что задание вы-
полнено, предвкушая удивление Каммингза, но генерала в штабе
не было. Хирн уселся на ящике для обуви и с отвращением
оглядел палатку. Пол был без единого пятнышка, одеяла туго
натянуты на матрасе генеральской койки, стол пуст. Хирн вздох-
нул, чувствуя, как неприятное чувство неловкости овладева-
ет им.
Генерал явно давал ему почувствовать свою силу. Собствен-
но, все поручения, которые давал ему Каммингз, были легко
выполнимы, но к ним всегда примешивалось унижение. В опре-
деленной степени генерал знал его лучше, чем он сам, и Хирн
это понял. Если ему поручено какое-то дело, он его обязательно
выполнит, пусть даже ему придется для этого сподличать; по-
сле каждого случая, когда ему приходилось ловчить, в следую-
щий раз ловчить было уже легче. Хитро заверчено. И теперь
вся история с Керриганом представала в ином свете. Ведь если
трезво проанализировать происшедшее утром, то он сегодня под-
купил должностное лицо, жульническим образом увез продук-
ты, а потом потел от страха, пока не удалось смыться. Для по-
добных ситуаций есть множество банальных обоснований, но ге-
нерал давал ему почувствовать, что и сам-то он ничуть не выше
всех этих банальностей. Снова повторялась история с палаткой
для отдыха.
Если это продлится достаточно долго, его реакции, подстеги-
ваемые страхом, станут автоматическими. Как-то так получает-
ся, что, садясь за стол с генералом, всегда остаешься в проиг-
рыше...
«Вам, младшим офицерам, полностью выдают вашу норму
спиртного?» Что же именно, черт бы его побрал, хотел он этим
сказать?
Хирн еще раз оглядел палатку. Конечно же, приятно было
бы дождаться здесь генерала и сообщить ему, что он благопо-
лучно доставил все требуемые продукты, но удовольствие уже
несколько подпорчено, и генерал прекрасно знал об этом. «При-
шлось поизворачиваться, не так ли, Роберт?» — наверняка ска-
зал бы он. Хирн прикурил сигарету и подошел к корзинке для
бумаг, чтобы выбросить спичку.
Вот вам, пожалуйста, инстинктивная реакция — не бросать
спичек на генеральский пол. Он остановился; Нет, должен же
быть положен предел генеральской власти над ним.
Чистый пол. Если посмотреть на это, не поддаваясь магии
армейских предрассудков, что, собственно, здесь особенного?
185
Он бросил спичку на пол рядом с генеральским ящиком для
обуви, а потом с глупо колотящимся сердцем старательно
швырнул сигарету точно в центр незапятнанного генеральского
пола, с силой раздавил ее каблуком и поглядел на сделанное
с изумлением и тревожной радостью.
Пусть Каммингз полюбуется. Пусть.
Каммингз вернулся в свою палатку и уселся за стол. Тут
он вдруг обратил внимание, что вертит в руках карандаш, и от-
швырнул его, и с лихорадочной жадностью поглядел на стойку
с картой у койки. Она как бы насмехалась теперь над ним.
Но что-то было не так в палатке. Что-то здесь изменилось.
Он огляделся, осматривая помещение с невыразимым беспокой-
ством.
— Господи! — это вырвалось у него как нечто среднее меж-
ду ворчанием и мучительным восклицанием. Волна боли и
страха прокатилась у него в груди. Посреди пола валялись спич-
ка и сигаретный окурок, вдавленный в доски пола и похожий
на кучу экскрементов.
А на столе лежала записка, которую он в первый момент
не заметил.
«Сэр,
Я дожидался Вас, но Вы все не появлялись. Я привез все ука-
занные Вами продукты.
X и р н».
Значит, это Хирн запакостил его пол. Ну конечно же. Кам-
мингз приблизился к спичке и сигаретному окурку, с крайним
отвращением поднял их и бросил в корзину для бумаг. Осталось
черное пятно от пепла, которое он старательно затер ногой. Все
это время ему очень хотелось понюхать пальцы, хотя он и не-
навидел запах погасшей сигареты.
Что-то внутри у него отозвалось на все эти действия, он по-
чувствовал, что подкатывает приступ поноса, и тут же весь по-
крылся потом. Он протянул руку, поднял трубку полевого теле-
фона, постучал по вилке и пробормотал в трубку:
— Разыщите Хирна и направьте его в мою палатку.
Затем он принялся яростно растирать левую сторону лица,
которая как бы внезапно онемела.
— Сделать такое. — Ярость его только сейчас начала просы-
паться; приступом злости свело у него рот, а сердце заставило
колотиться так бешено, что удары его он ощущал в кончиках
пальцев. Это было почти невыносимо. Он подошел к холодиль-
нику и налил себе стакан воды, который выпил короткими нере-
186
гулярными глотками... Совершенное Хирном было равнозначно
тому, что какой-то солдат поднял бы на него руку. Для Кам-
мингза этот поступок олицетворял непослушание его подразде-
лений, их сопротивление его воле. Страх его солдат, их почтение
к нему сейчас носили обоснованный характер — они понимали,
что власть в его руках и что он может их наказать, — а этого
еще недостаточно. Не хватало страха иного рода, страха беспри-
чинного, когда власть его достигала невероятных размеров и об-
ман казался святотатством. Сигаретный окурок на полу был уг-
розой, отрицанием его, таким же полным, как поведение Лэннин-
га или японская атака, и, беспощадный, он должен встретить
эту угрозу лицом к лицу. Чем дольше возишься с сопротивле-
нием, тем сильнее оно возрастает. А оно должно быть сломлено.
— Вы хотели меня видеть, сэр? — В его палатку входил
Хирн.
Каммингз медленно повернулся к нему и посмотрел на него.
— Да, садитесь, я хочу поговорить с вами. — Тон его го-
лоса был спокоен и холоден. Теперь, когда Хирн стоял перед
ним, его гнев стал более пронзительным, но вполне управляе-
мым — подлинным инструментом его воли. Старательно разме-
ренными движениями он прикурил сигарету, рукам его уже
вернулась присущая им твердость, и медленно затянулся. —
Прошло довольно много времени с тех пор, как нам удалось
немного поболтать, Роберт.
— Да, сэр, действительно.
Но только не с ночи, когда они играли в шахматы. И оба
они прекрасно это сознавали. С пристальной жадностью вгляды-
вался Каммингз в Хирна. Хирн теперь олицетворял единствен-
ную ошибку, единственный случай потакания своей слабости,
который когда-либо он позволил себе, и с тех пор его присут-
ствие было невыносимым. «Моя жена шлюха, Роберт». У Кам-
мингза все переворачивалось внутри при воспоминании об этой
минутной слабости. Но это было тогда...
А сейчас перед ним сидел Хирн, развалившись в походном
кресле, правда, его большое тело не так благодушно расслабле-
но, как ему хотелось бы это показать с его упрямым ртом, хо-
лодными глазами, глядящими прямо на собеседника. Было вре-
мя, когда он думал, что в Хирне что-то есть, есть какой-то
блеск, почти равный его собственному, стремление к власти,
единственное стремление, которое имеет какой-то смысл, однако
тогда он ошибался. Хирн — абсолютная пустота с поверхно-
стными реакциями и поверхностными раздражениями. И навер-
няка сигарету эту он раздавил на полу, подчиняясь минутному
импульсу.
187
— Я хочу дать вам небольшой урок, Роберт. — До сих пор
Каммингз все еще не имел ни малейшего представления о том,
что он скажет дальше. Он полагался на свой инстинкт. И вот
уже у него выработалась некая схема: нужно будет направить
разговор на интеллектуальные рельсы и позволить Хирну по*
дальше зайти в этом направлении, не давая ему догадаться
о конечной цели их беседы.
Хирн закурил.
— Слушаю вас, сэр. — Он все еще держал в руках спичку,
и оба они одновременно посмотрели на нее. Произошла явная
заминка, пока Хирн вертел ее в пальцах, а потом нагнулся,
чтобы опустить в пепельницу.
— Вы изумительно опрятны, — мрачно заметил Каммингз.
Пока Хирн взвешивал ответ, глаза его искали встречи с гла-
зами генерала.
— Семейное воспитание, — коротко отозвался он.
— А знаете, Роберт, мне иногда кажется, что некоторым
вещам вы научились у своего отца.
— Никогда не подозревал, что вы с ним знакомы, — спо-
койно заметил Хирн.
— Я знаю людей его типа, — парировал Каммингз.
А теперь сразу же еще один вопрос, пока Хирн не готов
к нему. — Задумывались ли вы когда-нибудь, Роберт, над тем,
почему мы ведем эту войну?
— Вы, сэр, хотите, чтобы я серьезно отвечал?
— Да.
Своими крупными руками Хирн потер колени.
— Не знаю, я хочу сказать, что я не уверен в том, что знаю.
Несмотря на все противоречия, я все-таки полагаю, мы выступа-
ем за правое дело. Это что касается Европы. Здесь же, на-
сколько я понимаю, происходит чисто империалистическая иг-
ра в орлянку. Либо мы проигрываем Азию, либо Япония. И кро-
ме того, я считаю, что наши методы не столь жестки.
— В этом и состоит ваш вклад в решение проблемы?
— Я не претендую на предвидение исторического развития.
Настоящий ответ я способен буду дать вам лет через сто, —
он пожал плечами. — Меня только удивляет, почему вам за-
хотелось узнать мое мнение. — Глаза его опять приняли скуча-
ющее выражение. Все-таки этот Хирн умеет держаться. Тут уж
ему никак не откажешь.
— А мне вот кажется, Роберт, что вы способны на нечто
большее.
— Что же, вполне возможно. Война еще и взаимопроник-
новение, можете называть это явление как вам угодно, но побе-
138
дители всегда имеют тенденцию воспринимать... э-э-э... рядиться,
что ли, в мундир побежденного. И мы очень легко можем после
победы превратиться в фашистов, и вот тогда-то на ваш вопрос
будет нелегко ответить. — Он сделал глубокую затяжку. —
Но я не склонен строить далеко идущие прогнозы. За неимением
другой, более приемлемой идеи я просто полагаю, что это пло-
хо, когда гибнут миллионы людей только из-за того, что како-
му-то шуту взбрело на ум выколотить что-то из его системы.
— И у вас нет такой идеи, которая вам бы по-настоящему
нравилась, Роберт?
— По-видимому, ее так и не нашлось. Но пока вы не ука-
жете мне какую-нибудь идею, которой я смог бы заменить
свою, я уж буду придерживаться этой.
Иронически улыбаясь, Каммингз посмотрел на него. Злость
его уже успела превратиться в холодную решимость. Теперь
Хирн пытался уйти от прямого ответа, он уже успел заметить
за ним эту черту. Каждый раз, когда Хирну приходилось гово-
рить о своих убеждениях, он явно старался увильнуть от ответа.
Однако Хирн через мгновение справился со своим смуще-
нием.
— Мы сейчас находимся на пути к большой организации, и
я не вижу, как в подобных условиях левые могли бы одержать
верх в Америке. Иногда бывают моменты, когда я начинаю ду-
мать, что прав Ганди.
Каммингз громко расхохотался.
— Знаете ли, просто трудно подобрать более неподходяще-
го человека. Пассивное сопротивление, не так ли? Вы были бы
просто великолепны в этой роли. Вы вместе с моим ординарцем
Клелланом и Ганди.
— Мне кажется, что Клеллан больше вам под стать, — ска-
зал Хирн.
Каммингз снова расхохотался. Он широко раскрыл глаза,
зная, какое впечатление производит их вид, а затем хлопнул
себя по ляжке, имитируя веселье. «Достаточно ли вы получаете
спиртного, Роберт?» Конечно же, он именно поэтому раздавил
окурок на полу.
Хирн не произнес ни слова, но сжал челюсти так, что под
кожей заходили желваки.
Каммингз довольно откинулся в кресле.
— Однако мы уходим в сторону от нашей темы. Я ведь со-
бирался объяснить вам смысл этой войны.
— Да, да, если вы не возражаете. — Резкий голос Хирна,
немного неприятный, выдавал только тончайший оттенок раз-
дражения.
189
— Мне хотелось бы назвать это процессом накопления исто-
рической энергии. Имеются страны, которые обладают скрытым
могуществом, скрытыми ресурсами, они, если так можно выра-
зиться, полны потенциальной энергии. И имеются великие идеи,
которые могут раскрыть ее, выразить ее, эту энергию. В виде
носителя кинетической энергии страна представляет собой орга-
низацию, направленное усилие, или, пользуясь вашим определе-
нием, фашизм... — Он чуть пошевелился в кресле. — В истори-
ческом смысле задачей этой войны является превратить потен-
циальную энергию Америки в кинетическую. Концепция фашиз-
ма намного более подходит к нам, если только вы глубоко над
этим задумаетесь, чем коммунистическая, потому что она ос-
нована на современной природе человека, просто ее попытались
провести в жизнь не в той стране, в стране, которая не имела
достаточного количества скрытой энергии для того, чтобы пол-
ностью высвободиться. В Германии с ее весьма ограниченными
возможностями эксцессы были просто неизбежны. Однако сама
мечта, идея, концепция была вполне здравой. — Каммингз
отер рот. — Как вы довольно удачно выразились, Роберт, сей-
час идет процесс взаимопроникновения. Америка намерена вос-
принять эту мечту. Именно этим она сейчас и занята. Могуще-
ство, армия и материальные ресурсы сами собой не отпадут.
Вакуум, существовавший до этого у нас как у нации, запол-
няется высвобождающейся силой, и я могу вас заверить,
что нам уже больше не придется прозябать на задворках исто-
рии.
— Мы становимся вершителями судеб, не так ли? — поин-
тересовался Хирн.
— Совершенно верно. Река тронулась, и ее уже не остано-
вить. Вы смущенно отворачиваетесь от этого процесса, но это
ведь равнозначно тому, что вы просто поворачивались бы спиной
ко всему свету. Уверяю вас, я занимался изучением этого вопро-
са. В прошедшее столетие исторический процесс сводился ко все
большей и большей консолидации силы: физической силы для
этого столетия, заключающейся в расширении нашего мира, и
силы политической, то есть политической организации, которая
сделает это возможным. И я могу вам точно сказать, что люди,
стоящие у власти в Америке, впервые в своей истории осо-
знают стоящие перед ними задачи. Вот увидите. После войны
наша внешняя политика станет более обнаженной, отказавшись
от лицемерия, присущего ей ранее. Мы уже не будем больше
прикрывать левой рукой глаза в то время, когда правая вытя-
гивается жадной империалистической лапой.
Хирн пожал плечами.
190
— И вы полагаете, что это так легко осуществится? Без со-
противления?
— Сопротивление будет значительно меньшим, чем вы пред-
полагаете. Единственной аксиомой, которую вы, по-видимому,
усвоили в колледже, является мнение о том, что все больно, все
прогнило. И это довольно верно. Только безгрешные остаются
здоровыми, а человек безгрешный относится к вымирающему
виду. Я могу сказать вам, что почти все человечество мертво,
что оно просто дожидается эксгумации.
— А избранное меньшинство?
— Скажите, что, по-вашему, является самым глубоким
стремлением человека?
Хирн усмехнулся, глаза его внимательно ощупывали Кам-
мингза.
— Женская задница.
От этого ответа Каммингза болезненно передернуло. Он на-
столько увлекся спором, что временно забыл о Хирне, пыта-
ясь только дать более полное развитие выдвигаемым тезисам, и
поэтому явный цинизм был ему особенно неприятен. Его снова
охватила злость.
Но пока что он игнорировал поведение Хирна.
— Сомневаюсь.
Хирн снова пожал плечами. Молчание его было весьма
красноречиво.
В Хирне всегда была какая-то стена, какая-то преграда, кото-
рая смущала и раздражала Каммингза. Пустой сосуд, который
мог бы быть человеком. В это мгновение ему с дикой силой, так,
что даже челюсти у него невольно сжались, захотелось пробу-
дить в Хирне хоть какие-то эмоции. Будь он женщиной, он, на-
верное, стремился бы влюбить Хирна в себя, но, будучи самим
собой, он страстно желал видеть Хирна испуганным или при-
стыженным, пусть хоть на короткое мгновение.
И Каммингз продолжал свои выводы, причем голос его был
спокойным и бесстрастным.
— Обыкновенный человек постоянно считает себя стоящим
выше или ниже другого человека. Женщины здесь не играют
роли. Они только являются еще одним эталоном, показателем,
мерилом превосходства над другими.
— И вы, сэр, сами пришли к подобному заключению? Впе-
чатляющие аналитические способности.
Насмешливый тон Хирна снова обозлил его.
— Я прекрасно понимаю, Роберт, что и вы усвоили кое-какие
азбучные истины в этой области, но вы ни на йоту не продви-
нулись дальше. Вы тут остановились и вернулись обратно к ис-
191
ходной точке для новой попытки. Истина же заключается
в том, что перед человеком изначально стоит одно великое ви-
дение, запятнанное сначала крайностями и жестокостями нату-
ры, а потом, по мере того как природа все более завоевывает-
ся, вторым большим покровом — экономическим страхом и
экономической борьбой. Видение это мазали грязью и искажа-
ли, но теперь приближается время, когда наша техника даст
нам возможность достигнуть его. — Он медленно выпустил
дым. — Всеобщее заблуждение состоит в том, что человека счи-
тают чем-то средним между животным и ангелом. Человек же
представляет собой переходную ступень между животным и
богом.
— И главным стремлением человека является всемогущество?
— Да. И конечно же, это не религия, это не любовь и не
одухотворенность — это все только гарнир, крохи, которые мы
урываем, когда границы нашего бытия отталкивают нас от на-
шей мечты. Достигнуть бога, сравняться с ним. Когда мы, кор-
чась, появляемся на свет, мы равны богу, и границей наших
чувств является вселенная. А по мере того как становимся стар-
ше, мы постепенно открываем, что мы отнюдь не вселенная, и
это глубочайшая травма нашей жизни.
Хирн потрогал воротник.
— Единственно, что я могу сказать, —- нашим величайшим
стремлением является всемогущество, и больше ничего.
— И вашим тоже, хотите вы это признать или нет.
Резкий голос Хирна был несколько смягчен налетом иронии.
— Какие же моральные истины я должен извлечь из всего
этого?
Напряжение, владевшее Каммингзом, спало. Очень приятно
высказать все это, приятно, если даже не принимать во внима-
ние всех остальных аспектов его разговора с Хирном.
— Я пытался втолковать вам, Роберт, что единственной мо-
ралью будущего будет мораль силы, и человек, который не су-
меет к этому приспособиться, должен погибнуть. У силы есть
одна особенность. Она способна течь только сверху вниз.
И когда на средних уровнях возникают крохотные очаги сопро-
тивления, требуется направить вниз немного больше силы, что-
бы погасить их.
Хирн глянул на свои руки.
— Но мы пока еще не в будущем.
— Армию, Роберт, вы можете рассматривать как прелюдию
к будущему.
Хирн глянул на часы.
192
— Время идти в столовую. — Под прямыми лучами солнца
земля за окнами палатки казалась совершенно белой.
— В столовую вы пойдете, когда я вас отпущу.
— Слушаюсь, сэр. — Хирн со скрипом подтянул ноги по
полу и в упор посмотрел на него выжидающим взглядом.
— Сегодня вы бросили сигарету здесь у меня на полу, не
так ли?
Хирн улыбнулся.
— Я так и думал, что весь разговор именно к этому и све-
дется.
— Для вас это было просто, не так ли? Вам не понравились
какие-то мои действия, и вы дали выход детской вспышке гне-
ва. Но я не могу допускать подобное. — Генерал держал в руке
выкуренную наполовину сигарету и, разговаривая, чуть по-
махивал ею. — Если я брошу ее на пол, вы ее подымете?
— Думаю, что просто пошлю вас к черту.
— Интересно. Я слишком разбаловал вас. Вы просто не мо-
жете поверить, что я говорю серьезно, так ведь? А может, вы
все-таки постараетесь понять, что если вы ее не подымете, то я
предам вас военно-полевому суду и вы лет пять отсидите
в тюрьме.
— Неужели у вас хватит на это власти?
— Хватит. Это будет связано с множеством трудностей, при-
говор военно-полевого суда по вашему делу наверняка пере-
смотрят, /а после войны наверняка будет некоторая неразбериха*
возможно, это даже повредит мне, но меня поддержат. Меня
должны будут поддержать. И даже если вы случайно выиграете*
то все равно вы проведете в тюрьме год или два, пока все утря-
сется.
— Не кажется ли вам, что это слишком круто завернуто?
— Ужасно круто, но так и должно быть. Был некогда миф
о божественном вмешательстве. Вы богохульствуете, и молния
поражает вас. Это тоже крутая мера. Но если наказание будет
точно соответствовать проступку, это будет пустой тратой сил.
Единственный способ вызвать должное преклонение и покор-
ность — это грозное и непропорциональное использование сил.
И вот, понимая все это, как вы поступите?
Хирн снова потер колени.
— Я не согласен. Это ведь нечестно. Вы .устанавливаете раз-
личие между нами при помощи...
— Вы помните, я вам говорил о человеке с пистолетом?
~ Да.
— Это отнюдь не случайно, что власть в моих руках. И не
случайно то, что вы оказались в таком положении. Если бы вы
13 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
193
были осторожней, вы не бросили бы эту сигарету. И вы не сде-
лали бы этого, если бы я был самым обычным грубым генера-
лом, заурядным, так сказать. Просто вы не верите, что я впол-
не серьезен, вот и все.
— Возможно, не верю.
Каммингз швырнул сигарету к ногам Хирна.
— Ну что же, Роберт, так, может, вы ее все же подыме-
те, — тихо проговорил он.
Наступила долгая пауза. Каммингз чувствовал, как болезнен-
но бьется его сердце.
— Надеюсь, Роберт, что вы все же подымете ее. Для вашей
же пользы. — И он еще раз посмотрел в глаза Хирну.
И постепенно Хирн понял, что так оно и есть. Это было ясно
по выражению его лица. Целая гамма чувств, сложных и про-
тиворечивых, была отражена на нем.
— Если вам охота заниматься игрушками, — сказал Хирн.
Насколько Каммингз мог припомнить, впервые его голос звучал
неуверенно. Прошло еще две секунды, Хирн нагнулся, поднял
сигарету и бросил ее в пепельницу. Каммингз заставил себя вы-
держать полный ненависти взгляд Хирна. Сейчас он чувствовал
колоссальное облегчение.
— А теперь, если хотите, можете идти в столовую.
— Генерал, я попросил бы вас перевести меня в другую ди-
визию. — Хирн прикуривал вторую сигарету, руки его двига-
лись немного неуверенно.
— А если я не намерен заниматься вашим переводом? —
Каммингз был спокоен, почти весел. Откинувшись в кресле, он
чуть притопывал ногой. — Честно говоря, мне не хочется боль-
ше удерживать вас при себе в качестве адъютанта. И вы пока
что не способны правильно понять преподанный вам урок. Я, по-
жалуй, сослал бы вас в соляные копи. А пока что после ленча
отправляйтесь в отдел Дэллсона и поработайте пока под его на-
чалом.
— Слушаюсь, сэр. — Лицо Хирна снова было лишено како-
го-либо выражения. Он направился к выходу из палатки, но
приостановился.— Генерал!
— Да? — Теперь, когда все было позади, Каммингзу хоте-
лось, чтобы Хирн убрался поскорее. Победа теряла свою пре-
лесть, мелкие сожаления, тонкие и деликатные соображения на-
чинали одолевать его.
— При невозможности привести сюда каждого солдата, все
шесть тысяч их, чтобы заставить подымать ваши сигареты, как
вы собираетесь повлиять на них?
Вот это-то соображение и портило удовольствие. Каммингз
194
наконец понял это. Проблема, и большая проблема, все еще про-
должала стоять перед ним.
Справлюсь, лейтенант! Вы уж лучше о себе побеспокой-
тесь.
Когда Хирн ушел, генерал посмотрел себе на руки. «И когда
на средних уровнях возникают крохотные очаги сопротивления,
требуется направить вниз немного больше силы, чтобы погасить
их». Но это не сработало с передовыми частями. Хирна он смог
сломить, он сломил бы и каждого отдельного человека, но сум-
ма людей была чем-то иным, она все еще сопротивлялась ему.
Он вздохнул, чувствуя себя немного усталым. Есть выход, и он
должен его отыскать. Когда-то Хирн тоже сопротивлялся ему.
И приподнятое настроение, сдерживаемое до сих пор, при-
ободрило его, сгладив до некоторой степени неприятности и огор-
чения последних нескольких недель.
У Каммингза была очень занятая неделя после того, как
Хирна перевели в отдел Дэллсона. Окончательная, решительная
атака на линию Тояку, которую Каммингз под всяческими пред-
логами откладывал уже месяц, стала теперь самой насущной
необходимостью. Поступающие из штаба корпуса и штаба армии
указания не позволяли больше оттягивать, кроме того, и не-
гласные информаторы Каммингза сообщали, что в ближайшую
неделю или две ему просто необходимо добиться успеха. Его
штаб разработал план наступления до последних деталей.
Но Каммингза все это не радовало. Ему удалось собрать до-
вольно значительные силы против тех нескольких тысяч человек,
которые имелись у противника, однако атаковать предстояло
в лоб, и он не чувствовал никакой уверенности в том, что эта
атака окажется более успешной, чем прошлая, которая была
так же подготовлена, но сорвалась. Передовые части двинутся
вперед, но залягут при первом же серьезном сопротивлении, и
тогда уж их ничем не заставишь тронуться с места.
Уже несколько недель Каммингз вынашивал другой план,
который основывался на поддержке с моря, а в получении ее
никогда нельзя было быть уверенным. Он несколько раз осто-
рожно зондировал почву, но каждый раз получал противоре-
чив ie сведения, которые не придавали ему уверенности, и по-
этому этот план он как бы оставлял про запас, пока не полу-
чит каких-либо более ощутимых гарантий его выполнения. Од-
нако план этот интриговал его, и на конференции в штабе он
приказал однажды сделать разработки плана с использованием
поддержки военно-морских сил.
План этот был простым, но впечатляющим. На крайнем пра-
вом фланге линия Тояку соприкасалась с берегом примерно
13*
195
в миле или двух от основания полуострова. В шести милях еще
глубже в тыл от этой точки был небольшой залив под названи-
ем бухта Ботой. Новым планом генерала предполагалось выса-
дить около тысячи человек в бухте Ботой и двинуть их по диа-
гонали таким образом, чтобы они вышли с тыла примерно на
центр линии Тояку. Одновременно с этим ведется фронтальное
наступление несколько ослабленными силами, задачей которого
является соединение с высадившимися силами. Этот удар по
тылу становился возможным только в случае успешной высад-
ки в бухте.
Однако высадка десанта как раз и была самым уязвимым
местом плана. Генерал располагал достаточным числом десант-
ных барж для перевозки грузов со стоящих на рейде судов на
берег, и их вполне хватило бы для высадки десанта, однако
бухта Ботой была вне досягаемости его артиллерии, а согласно
данным авиаразведки около полусотни, а может, даже и целая
сотня японцев размещена там в дотах и дзотах, прикрывающих
берег. Ни артиллерией, ни пикирующими бомбардировщиками
их оттуда не выбить. Для этого в тысяче ярдов от берега нужен
миноносец, а еще лучше два, которые били бы по укреплениям
прямой наводкой. Если же он послал бы туда батальон, не обес-
печив его поддержкой с моря, дело наверняка закончилось бы
самым настоящим избиением его людей.
И все-таки бухта Ботой оставалась единственным местом, где
можно высадить десант. За бухтой джунгли подхЬдили к самому
берегу, а ближе к его частям берег обрывался такими крутыми
отрогами, что высадка там становилась невозможной. У него
не оставалось выбора. Для того чтобы взломать линию Тояку
с тыла, необходима поддержка военно-морских сил.
Больше всего в этом обходном маневре Каммингзу нрави-
лось то, что он называл «психологическим давлением». У людей,
которые высадятся в бухте Ботой, не будет пути к отступлению,
и для них единственным путем к спасению окажется продви-
жение вперед и соединение со своими частями. Они просто вы-
нуждены будут идти вперед. И соответственно части, атакующие
с фронта, будут двигаться с большим воодушевлением. Каммингз
по опыту знал, что люди сражаются лучше, когда считают, что
на их долю Выпала более легкая часть задания. Радуясь тому,
что их не включили в десант, они будут считать оказываемое
им сопротивление ослабленным из-за передвижения в тылу.
После того как план фронтального наступления был завер-
шен и оставалось только выждать несколько дней, необходимых
для того, чтобы подвезти необходимое снаряжение к фронту,
Каммингз созвал специальное заседание штабных офицеров и
196
набросал им новый план, приказав разработать его в качестве
дополнительного к основному, который может быть использован,
как только появятся возможности. Одновременно с этим он по
соответствующим каналам обратился с просьбой придать ему три
миноносца. Затем он велел своему штабу засесть за работу.
После торопливого завтрака майор Дэллсон вернулся в па-
латку третьего отдела и принялся за разработку вторжения
в бухту Ботой. Он уселся за стол, расстегнул воротник и медлен-
ными сосредоточенными движениями заточил несколько каран-
дашей, медленно шевеля выступающей влажной нижней губой,
затем выбрал листок бумаги и вывел на нем в самом верху за-
главными буквами «Оперативный коде». Удовлетворенно вздох-
нув, он прикурил сигару, но тут его внимание привлекло слово
«коде», показавшееся ему несколько незнакомым. «Видимо, нуж-
но писать код», — пробормотал он про себя, но тут же забыл
об этом. Медленно и с большими усилиями он заставил себя
сосредоточиться на предстоящей работе. Он был буквально соз-
дан для таких именно задач.
Человеку, наделенному большим воображением, такая рабо-
та была бы просто противна, так как сводилась она к состав-
лению длиннейшего списка личного состава частей и требуемого
снаряжения и боеприпасов, после чего нужно было еще соста-
вить график. Для выполнения ее необходимо было терпение, как
для решения кроссворда. Но Дэллсон смаковал первую часть ра-
боты, поскольку он знал, ~что может ее сделать, относительно
других ее сторон он не испытывал столь полной уверенности.
Порядок выполнения подобных работ можно было найти в на-
ставлении, и Дэллсон испытывал удовлетворение, сходное с ра-
достью лишенного музыкального слуха человека, когда ему все
же удается узнать мелодию.
Дэллсон начал с того, что принялся подсчитывать, сколько
потребуется машин для того, чтобы отправляющиеся в десант-
ную операцию подразделения перебросить с их нынешних пози-
ций на берег. Поскольку в то время лобовая атака уже будет
развиваться, сейчас невозможно было сказать, какие именно под-
разделения будут для этого выделены. Все будет зависеть от
сложившейся обстановки, но, несомненно, это будет один из че-
тырех стрелковых батальонов, находящихся в данный момент на
острове, и Дэллсон поэтому разрабатывал все четыре варианта,
предназначая различное количество автомашин для каждого
варианта. Грузовики понадобятся также и для сухопутной ата-
ки, и обеспечением их займется четвертый отдел. Дэллсон ото-
рвался от бумаги и сердито оглядел писарей и офицеров в па-
латке.
197
— Эй, Хирн! — крикнул он.
- Да!
— Отнесите это Хобарту и скажите ему, чтобы он подумал,
откуда мы будем брать все эти грузовики.
Хирн кивнул,; взял поданную ему Дэллсоном бумагу и, на-
свистывая, вышел из палатки. Дэллсон проводил его немного
удивленным и неприязненным взглядом. Хирн вызывал у него
некоторое раздражение. Он не мог бы точно сказать, в чем туг
дело, но в его присутствии он всегда чувствовал себя немного
неуверенным, немного не в своей тарелке. У него всегда было
чувство, будто Хирн посмеивается над ним, но ничего конкрет-
ного нельзя было заметить. Дэллсона слегка удивило, когда ге-
нерал перевел к нему Хирна, но это его не касалось, поэтому
он поручил Хирну присматривать за картографами и почти тот-
час же позабыл о нем. Хирн довольно хорошо справлялся со
своей работой, вел себя спокойно, и, поскольку в палатке по-
стоянно находилось более полудюжины людей, Дэллсон почти не
обращал на него внимания. По крайней мере так было на первых
порах. Потом Хирн, кажется, начал проявлять характер. Самые
нудные и скучные задания теперь воспринимались со смешком,
а однажды Дэллсон услышал, как Хирн говорил: «Конечно же,
старый потрошитель наверняка и спать укладывается со всей
этой мурой. Детей у него нет, собаки его не любят, так чего же
вы хотите?» Последовал взрыв хохота, который тут же прекра-
тился, как только они заметили, что он их слышит, и впослед-
ствии Дэллсону стало казаться, что это о нем говорил тогда
Хирн.
Дэллсон отер лоб и снова склонился над столом, разраба-
тывая графики погрузки на суда и выгрузки для десантного ба-
тальона. Работая, он с наслаждением покусывал сигару, при-
останавливался и своим крупным пальцем обследовал рот, когда
к зубам приставал кусочек табака. Время от времени он по при-
вычке строгим взглядом окидывал палатку, чтобы удостоверить-
ся, что все не отрываясь трудятся за своими столами. Когда зво-
нил телефон, он делал паузу, дожидаясь, пока кто-нибудь сни-
мет трубку, и мрачно покачивал головой каждый раз, когда это
делали недостаточно быстро. Его собственный стол был поставлен
под углом к поднятому полотнищу тента, и он мог окинуть
взглядом всю территорию расположения штаба.
Майор был одним из множества детей в бедной семье и счи-
тал, что ему здорово повезло, что он смог закончить школу.
До 1933 года, пока он не поступил в армию, он уже успел испы-
тать целую серию жизненных неудач и упустил, как он считал,
немало возможностей. Его способность к. упорному труду и пол-
198
ную преданность никто не замечал, поскольку в молодости он
был довольно застенчивым и молчаливым. Но в армии из него
получился первоклассный солдат. К тому моменту, когда он по-
лучил первые нашивки, он уже привык с дотошной добросовест-
ностью относиться ко всякому порученному делу, и следующие
повышения по службе пошли у него быстро. Но не начнись вой-
на, Дэллсон, наверное, так и не поднялся бы выше старшего
сержанта до самой отставки.
Наплыв призывников превратил его в офицера, и от млад-
шего лейтенанта он быстро дошел до старшего, а потом и до
капитана. На занятиях он успешно командовал ротой: дисци-
плина была хорошей, они удачно проходили инспекторские про-
верки, а строевая подготовка была просто отличной. И более то-
го, поговаривали, что его солдаты гордятся своей частью. Дэлл-
сон вечно втолковывал им это, и его выступления на ротной ли-
нейке служили источником обильных насмешек. «Вы, черт бы
вас побрал, являетесь солдатами лучшей чертовой роты, лучше-
го чертового батальона, в лучшем, черт бы его побрал, пол-
ку...» — и так далее все в том же духе, но, несмотря на насмеш-
ки, солдаты понимали, что говорит он это искренне. И вполне
естественно, что его произвели в майоры.
И только с получением майорского звания начались у Дэлл-
сона заботы. Он обнаружил, что теперь у него нет или почти
нет прямых контактов с рядовыми, что ему приходится теперь
почти исключительно иметь дело с офицерами, и это в известной
степени вышибало его из колеи. По правде сказать, так с офи-
церами он чувствовал себя не в своей тарелке; даже будучи
капитаном, он на три четверти продолжал считать себя млад-
шим командиром, и ему мучительно не хватало тех дней, когда
его грубое хамство вызывало восхищение у солдат. В погонах
майора ему уже приходилось следить за своими манерами, и он
никогда не был уверен в том, правильно ли он поступает. И на-
конец, он чувствовал — правда, тайно, не признаваясь в этом
даже самому себе, — что он не на месте. Его немного подавля-
ли высокие звания тех, с кем ему постоянно приходилось стал-
киваться по службе, нагонял страх и собственный ответствен-
ный пост.
Сам факт, что он был на должности начальника третьего
отдела, только усиливал это чувство неловкости. Третий отдел
штаба дивизии отвечает за оперативную часть и работу штаба,
и для того, чтобы соответствовать своему посту, ему следовало
быть блестящим и старательным в одно и то же время, при-
нимать быстрые решения и одновременно входить в самые мель-
чайшие детали. В другой дивизии Дэллсон наверняка долго бы
199
не продержался, но генерал Каммингз по сравнению со средни-
ми дивизионными командирами проявлял слишком большой ин-
терес к оперативной работе: очень мало бывало планов, которые
составлялись бы не по прямым его указаниям, практически в ди-
визии не предпринималась ни одна военная акция, какой бы
мелкой она ни была, если он лично не одобрил действий.
При таком положении вещей стремление майора оставаться в те-
ни генеральских планов не требовало особенных талантов от на-
чальника третьего отдела. Это давало майору возможность вы-
жить, кроме того, перед ним всегда был пример его предшествен-
ника, подполковника, который прекрасно соответствовал занимае-
мому месту и был переведен в другую часть именно по этой
причине — он попытался осуществлять кое-какие функции, ко-
торые генерал предпочитал выполнять самостоятельно.
Майор упорно пробивался сквозь джунгли своей работы, или,
если выражаться точнее, брал ее своим потом, ибо, не отличаясь
блеском, он этот недостаток стремился восполнить старатель-
ностью. Со временем ему удалось усвоить ежедневные процеду-
ры, механику армейского планирования, запомнить все формы,
которые он обязан был заполнять, но, несмотря на все это, он
продолжал чувствовать себя не в своей тарелке. Он боялся своего
тугодумия, того неопределенного количества времени, которое
требовалось ему для принятия решения всякий раз, когда перед
ним не было листа бумаги, а ситуация требовала спешки. Ночи,
подобные той, которую он провел вместе с генералом, когда
японцы предприняли атаку, причиняли ему мучения, если толь-
ко он разрешал себе задуматься. Он знал, что он никогда не
смог бы распорядиться подразделениями с той легкостью или
хотя бы с намеком на нее, с какой генерал отдавал распоряже-
ния по телефону, и он с ужасом думал о том, как бы он спра-
вился со всем этим, если бы генерал поручил это ему. Он всегда
боялся, что возникнет положение, когда ему придется выполнять
более сложные обязанности. Он предпочел бы любой иной пост,
только бы не пост начальника оперативного отдела.
И все-таки майор никогда не думал попросить о переводе;
в его понимании не могло быть ничего более отвратительного.
У него всегда была глубочайшая преданность своему командиру,
если только он чувствовал, что это хороший офицер, и никому
прежде не удавалось произвести на него столь глубокого впечат-
ления, как генералу. Для майора Дэллсона была просто непри-
емлемой мысль о том, что он мог бы покинуть генерала без осо-
бого на то приказа; вполне возможно, что, если бы японцы
вдруг напали на штаб, он погиб бы, защищая генерала в его
палатке. И это было единственным романтическим проблеском
200
во всем его тяжелом уме и теле. И помимо всего этого, он често-
любиво стремился сравняться с генералом. Конечно же, это было
очень затаенным стремлением — у майора было не больше на-
дежд сделаться вдруг генералом, чем у купца в средние века
сделаться королем. Майор хотел сделаться подполковником или
в лучшем случае полковником до окончания войны, и должность
начальника третьего отдела открывала ему путь. Рассуждения
его были довольно простыми: он очень хотел остаться в армии
после войны и считал, что если ему сейчас удастся подняться
до звания подполковника, то при утверждении штатов мирного
времени его не понизят ниже капитана. А из всех званий он
предпочитал именно это, если не считать сержанта по хозяй-
ственной пасти. А пока что он с превеликим трудом пытался
как мог справляться, со сложными обязанностями начальника
оперативного отдела.
Теперь же, покончив с составлением графиков, он тут же пе-
решел к составлению порядков марша, которые потребуются для
отвода батальона с передовой и переброски его на берег. Сам
по себе процесс этот был несложным, но, поскольку он не знал,
какой именно батальон будет снят, ему приходилось разрабаты-
вать целый комплекс приказов о марше и еще переброску ча-
стей, которыми будет заполнена образовавшаяся брешь. Это от-
няло у него большую часть послеобеденного времени, потому что,
хотя он посадил за это Лича и одного из его помощников, их
работу требовалось проверить, а майор был очень старательным
и медлительным.
Наконец он справился со всем этим и набросал маршрут и
порядок следования десантного батальона после его высадки
в бухте Ботой. Здесь ему приходилось действовать совершенно
самостоятельно — генерал только очень примерно указал на-
правление, и он чувствовал себя растерянным. По опыту Дэлл-
сон знал, что ему придется предложить что-то, а потом генерал
примется развивать его мысль и в конце концов не оставит от
нее камня на камне, но тут же занялся подсчетом времени для
прохождения каждого отрезка пути. Делал он это с колоссальным
трудом и много раз останавливался, отирая пот со лба и пыта-
ясь подавить раздражение. Постоянное бормотание голосов в па-
латке также раздражало его. Раз или два он отрывался от ра-
боты и грозно посматривал на говорившего в данный момент,
а потом с мрачной усмешкой возвращался к работе.
Телефон звонил часто, и помимо своего желания Дэллсон
начал прислушиваться к разговорам. Однажды несколько минут
Хирн протрепался по телефону с каким-то офицером, и наконец
Дэллсон швырнул на стол карандаш и выкрикнул: «Черт побе-
201
ри, может, пора уже прекратить эту болтовню и сесть за рабо-
ту?» Это явно относилось к Хирну, который еще что-то пробор-
мотал в трубку, и только потом повесил ее, задумчиво глянув
на Дэллсона.
— Вы отнесли бумаги Хобарту? — спросил тот Хирна.
- Да.
— А какого черта вы делали после?
Хирн усмехнулся и прикурил.
— Да ничего особенного, майор, — из-за столов писарей по-
слышалось приглушенное хихиканье.
Дэллсон встал из-за стола, даже сам удивляясь внезапному
приступу ярости.
— Мне надоели ваши чертовы смешки, Хирн. — Это отнюдь
не исправило положения. Плохо делать замечания офицеру на
глазах у нижних чинов. — Идите и помогите Личу.
Несколько секунд Хирн стоял совершенно неподвижно, а за-
тем кивнул, вразвалочку зашагал к столу Лича и уселся рядом
с ним. Дэллсону было трудно снова вернуться к работе. Все эти
недели, прошедшие с того времени, как дивизия застряла на
месте, он давал выход своему плохому настроению, устраивая
разгоны работникам своего отдела. Он боялся, что его подчинен-
ные привыкнут лениться и тогда их не заставишь вообще ра-
ботать. Чтобы не допустить этого, он наседал на писарей, за-
ставляя их по нескольку раз перепечатывать бумаги, если там
была хоть одна ошибка или даже пропуск буквы, он постоянно
отчитывал младших офицеров за недостаточную оперативность.
Дэллсон верил, что если его небольшой отдел начнет работать
образцово, то и вся дивизия в конце концов последует этому
примеру. Частично его неприязнь к Хирну объяснялась убеж-
денностью в том* что Хирну наплевать на свои обязанности.
А это опасная вещь. «Один человек может привести к распу-
щенности целую часть», — такова была одна из аксиом Дэллсо-
на. Впервые, насколько он мог припомнить, подчиненный пря-
мо заявлял ему, что он ничего не делает. Если так пойдет
дальше... Дэллсон промучился так остальную часть днй, разра-
ботал порядок следования очень неуверенно и незадолго до ужи-
на закончил часть плана, достаточную для того, чтобы предста-
вить ее генералу.
Он пошел к палатке генерала, передал сделанное Каммингзу
и смущенно стоял навытяжку, дожидаясь замечаний. Каммингз
внимательно изучил все, время от времени отрываясь от бумаг
для критического замечания.
— Я вижу, вы разработали четыре различных порядка от-
вода и четыре сборных пункта.
202
— Да, сэр.
— Не думаю, чтобы в этом была необходимость, майор. Мы
отведем для сборного пункта места на тылах второго батальона,
и какую бы часть мы ни выделили для десанта, она направит-
ся туда. Это будет переход в пять миль самое большее.
— Да, сэр. — Дэллсон тут же сделал запись в небольшом
блокноте.
— Ия полагаю, что лучше выделить 108 минут вместо ста
четырех для переброски бронетранспортеров.
— Слушаюсь, сэр.
И так далее все в том же духе. Каммингз выдвигал свои воз-
ражения, а Дэллсон продолжал заносить их в блокнот. Кам-
мингз следил за его действиями с налетом пренебрежения. У не-
го мозги устроены как приборная доска, подумалось ему. Если
подсоединить клемму к нужному гнезду, он даст должный ответ,
но в остальных случаях ничего не получится.
Каммингз вздохнул и прикурил.
— Нужно будет более тщательно скоординировать штабную
работу в соответствии с новыми задачами. Скажите Хобарту и
Конну, чтобы они сразу же зашли ко мне завтра утром.
— Слушаюсь, сэр, — пробормотал Дэллсон.
Генерал почесал верхнюю губу. Это все было бы поручено
Хирну, если бы он все еще был адъютантом. Сейчас Каммингз
обходился без адъютанта.
— Кстати, майор, — проговорил он, вытащив сигарету. —
Как работается вам с Хирном? — Каммингз небрежно зевнул,
но все внутри него было напряжено. Теперь, когда Хирна не было
постоянно у него под рукой, его снова мучили какие-то смутные
сожаления, желания. И надо же, чтобы именно с Хирном так
получилось, — подумал Каммингз. Теперь он уже не мог вер-
нуться. Это исключалось.
Дэллсон упрямо нагнул свой тяжелый лоб.
— С Хирном все в порядке. Любит потрепаться, но я из него
это вышибу.
Думая об этом сейчас, Каммингз был слегка растерян. В те
несколько раз, когда ему удалось мельком глянуть на Хирна
в офицерской столовой, лицо того было, как всегда, невырази-
тельным и мрачным. Конечно же, Хирн никогда не показывал,
что у него на уме, но все же... Наказание уже утратило свой
смысл, растворилось в нормальном течении мелких событий.
И генералу захотелось... расширить сферу унижения Хирна.
Картина их последнего разговора теперь уже не казалась ему
столь блестящей. В известной степени Хирну удалось слишком
легко от него отделаться.
203
— Я все подумываю о том, что его снова следовало бы пе-
ревести, — спокойно сказал Каммингз. — Как вы бы отнеслись
к этому?
Дэллсон был смущен. Он не имел ничего против, чтобы из-
бавиться от Хирна, такая идея ему даже нравилась, но он был
поражен генеральским отношением к этому. Каммингз никогда
ничего не говорил ему о Хирне, и Дэллсон по-прежнему считал
Хирна, генеральским фаворитом. Он никак не мог понять, что
скрывалось за вопросом генерала.
— А по мне, что так, что эдак — все равно, — промямлил
он наконец.
— Хорошо, я буду это иметь в виду. У меня есть основания
сомневаться в том, что из Хирна может получиться приличный
штабист. — Если Дэллсон считает, что ему безразлично, будет
ли у него под началом Хирн или нет, не имеет особого смысла
держать его там.
— Он средний офицер, — осторожно заметил Дэллсон.
— А что вы скажете об отправке его на передовую? — не-
брежно осведомился Каммингз. — Как вы полагаете, куда бы
мы могли его направить?
Это еще больше смутило Дэллсона. Очень странно, что ге-
нерал вообще может раздумывать над тем, куда направить лей-
тенанта.
— Ну что же, сэр, во второй роте 458-го не хватает офице-
ра, потому что доклады о взводе всегда приходят за подписью
сержанта, в шестой роте недостает двух офицеров, и, как мне
Кажется, в третьей роте 459-го тоже нет офицера.
Но эти предложения не особенно пришлись по душе Кам-
мингзу.
— А что еще?
— Есть еще разведвзвод при штабной роте здесь, но нельзя
сказать, чтобы им по-настоящему был нужен офицер.
— Почему?
— У них взводом командует лучший сержант во всем
458-м полку. Я даже хотел поговорить с вами о нем. Я считал,
что по окончании кампании его можно было бы произвести
в офицеры. Его фамилия Крофт. Это отличный солдат.
Каммингз на минуту задумался над тем, кого Дэллсон мог
назвать отличным солдатом. Человек, наверное, почти абсолют-
но безграмотен, с большим присутствием здравого смысла и
о полнейшим отсутствием нервов. Он снова потрогал губу. В раз-
ведвзводе он все еще может не выпускать Хирна из поля зрения.
— Хорошо, я еще подумаю об этом. Пока нет никакой спеш-
ки, — сказал он Дэллсону.
204
После ухода Дэллсона Каммингз погрузился в кресло и дол-
го сидел без движения, задумавшись.
Внезапно Каммингз понял, что он опять расстроен.
В эту ночь Хирну предстояло продежурить несколько часов
в палатке оперативного отдела. Боковые полотнища были спу-
щены, двойные занавески у входа задернуты из соображений
светомаскировки. И как обычно бывает в таких случаях, внутри
царила жуткая духота. Хирн и дежурный писарь сидели, подре-
мывая в своих креслах. Рубашки у них были расстегнуты, гла-
за прикрыты от яркого блеска фонаря, а пот струйками скаты-
вался по лицам. Здесь очень удобно было предаваться раздумь-
ям, потому что, за исключением ежечасных докладов по
телефону, которые им приходилось выслушивать, делать было
нечего. Изредка, как приглушенный раскат грома, до них дока-
тывались отзвуки беспокоящего огня артиллерии.
Хирн потянулся и глянул на часы.
— В котором часу вас сменят, Стейси? — спросил он.
— В два часа ночи, лейтенант.
Хирну предстояло быть на дежурстве до трех. Он вздохнул,
широко развел руки и снова плюхнулся в кресло. Рядом с ним
лежал журнал, но он только бегло проглядел его и немного раз-
драженно снова бросил на стол. Некоторое время спустя он вы-
тащил из нагрудного кармана письмо и медленно перечитал его
сначала. Это было письмо от товарища по колледжу.
«Здесь, в Вашингтоне, все видно как на ладони. Реакционе-
ры перепуганы. Несмотря на все свои стремления видеть только
то, что им хочется, они понимают, что война приняла народный
характер и что мировая революция надвигается. Это подлинно
народное движение, и они пытаются использовать все свои ста-
рые фокусы, чтобы помешать ему. После войны начнется страш-
ная свистопляска и «охота на ведьм», но у них ничего не полу-
чится, и основное стремление народа к общественной свободе
найдет свое выражение. Вы не можете себе представить, насколь-
ко напуганы реакционеры. Для них это последняя схватка».
И дальше все шло в том же духе. Хирн дочитал письмо и
пожал плечами. Бэйли всегда был оптимистом. Оптимистом
марксистского толка.
Да только все это простая трепотня. После войны разгорится
«охота на ведьм», но это отнюдь не последняя схватка до смерти
перепуганных реакционеров. Как это сказал тогда Каммингз?
Энергия Америки превратилась в кинетическую, и это уже не-
обратимо. А о Каммингзе никак не скажешь, что он запуган.
Самое ужасное в его разговорах — спокойствие и непоколеби-
мая уверенность. Правые готовы к борьбе, но вовсе не обеспо-
2Q5
коены этой перспективой, о них никак не скажешь, что они ис-
пуганно прислушиваются к поступи истории. На этот раз они
выступают в роли оптимистов и готовы к наступательным дей-
ствиям. Прямо об этом Каммингз никогда не говорил, но это
недвусмысленно явствовало из всех его высказываний. История
теперь оказалась зажатой в кулак правыми, и после войны про-
водимые ими политические кампании будут весьма настойчивы-
ми. Одно большое усилие, один рывок, и ход исторического раз-
вития всего этого столетия, а возможно, и следующего, будет
определяться ими. Лига Всемогущих.
Все это было, конечно же, не так просто, но в Америке дей-
ствительно есть стоящие у власти люди, которые отлично знают,
к чему они стремятся. И есть люди, которые, подобно его отцу,
будут идти в том же направлении совершенно инстинктивно, не
зная и не желая даже знать, куда может их завести этот путь.
Возможно, всех их можно свести к дюжине или двум дюжинам
человек, даже не очень связанных между собой и не одной сте-
пени готовности.
Но дело опять-таки не в этом. Можно уничтожить дюжину
человек, но следующая сразу же придет ей на смену, а потом
следующая, и так без конца. В результате всех давлений и
встречных течений истории появляется некий сверхтип человека
двадцатого столетия. И уж тот, определенный, человек, который
будет стоять во главе всего этого, наверняка сделает так, чтобы
«естественным состоянием... было беспокойство». Техника уже
успела обогнать психику. «Большинство людей должно играть
подчиненную роль по отношению к машинам, а им это инстинк-
тивно не нравится». И где-то рядом находится область, в кото-
рой и рождаются эти странные идеи.
Хирн еще раз проглядел письмо, на этот раз с оттенком не-
приязни. «Человек должен низвергнуть бога для того, чтобы до-
стичь его, сравняться с ним». Это тоже слова Каммингза.
Но действительно ли Каммингз сказал их? Бывали такие момен-
ты, когда граница между их мыслями стиралась для Хирна.
Каммингз мог бы сказать это. По существу, это идея Камминг-
за. Он слбжил письмо и снова спрятал его.
Но где же в этих условиях будет его место? Где ему быть?
Случалось, и притом довольно часто, когда ему хотелось, и не
просто хотелось, а что-то внутри его подсказывало ему... посту-
пать именно таким образом, как это делал бы на его месте Кам-
мингз. Вот ведь в чем дело! Если отбросить окружение, все вос-
принятые им линии поведения, он ведь в основе своей очень
походил на Каммингза. С некоторыми отличиями, правда, но так
ли эти отличия глубоки? Да, Каммингз был прав. Они одина-
206
ковы, и это привело вначале к близости между ними, а потом
к ненависти.
Зазвонил телефон, и Хирн снял трубку. Голос на другом кон-
це провода затараторил:
— Докладывает Парагон Ред. С 00.30 до 01.30 ничего не
произошло.
— Хорошо, — Хирн повесил трубку и посмотрел на донесе-
ние, которое он успел записать в маленьком блокноте. Это было
абсолютно автоматическое донесение, какие поступали каждый
час от каждого батальона. За обычную ночь должно поступить
пятьдесят таких донесений. Он взялся за карандаш, собираясь
сделать отметку в журнале, когда Дэллсон вошел в палатку.
Стейсик писарь, который до этого дремал над раскрытым жур-
налом, вскочил и вытянулся в струнку. Лицо Дэллсона все еще
было 1 расным со сна. Испытующим взглядом он окинул па-
латку, моргая глазами от яркого света.
— Все в порядке? — поинтересовался он.
— Да, — отозвался Хирн. Внезапно ему стало ясно, что
Дэллсон проснулся из-за тревоги за судьбу кампании, и это
привело его в веселое настроение.
— Я слышал телефонный звонок, — сказал Дэллсон.
— Это просто докладывал Парагон Ред, что у них все спо-
койно.
— А вы занесли его в журнал?
— Нет, сэр.
— Ну так занесите, — Дэллсон зевнул.
Хирн сделал несколько записей в журнал, поглядывая на
предыдущие, чтобы сохранить уставную форму. Они повторяли
друг друга. И он просто переписал их.
Дэллсон подошел к нему и проверил записи:
— В следующий раз делайте это без задержек.
Черт бы побрал этого Дэллсона, он намерен читать ему но-
тации как мальчишке!
— Я буду стараться, майор, — произнес он саркастически.
Толстый палец Дэллсона двигался по колонке записей.
— А этот доклад за какое время? — внезапно спросил он.
— С 00.30 по 01.30.
— Так какого же черта вы его так и не записываете? По-
чему вы его отмечаете временем с 23.00 по 00.30? Вы что —
не умеете читать? Или вы уже и в часах не разбираетесь?
Он, оказывается, умудрился переписать и время предыдуще-
го доклада.
— Простите, — пробормотал Хирн, злясь на себя из-за своей
ошибки.
207
— Ну, а что дальше вы собираетесь делать с этим докладом?
— А черт его знает. Я никогда не занимался подобной ра-
ботой.
— Ну. тогда придется вам объяснить, .— произнес Дэллсон
с оттенком превосходства. — Если вы немного пошевелили бы
мозгами, то, наверное, припомнили бы, что это является боевым
донесением и, следовательно, после занесения в журнал и со-
ответствующей отметки на карте его нужно приобщить к под-
шивке периодических донесений, и когда я просмотрю ее, а это
будет сделано завтра же, вы соберете донесения за предыдущий
день и прикажете одному из писарей переписать их и внести
в подшивку «История дивизии». Не так уж трудно для челове-
ка, окончившего колледж, не так ли, Хирн?
Хирн пожал плечами.
— Раз в донесении ничего нет, зачем же вся эта слож-
ность? — Он усмехнулся, радуясь предоставившейся возможно-
сти парировать удар. — По-моему, это бессмысленно.
Дэллсон пришел в ярость.
— По-вашему, это бессмыслица. — Подобно толкателю ядра,
раскачивающемуся на одной ноге, чтобы набрать инерции, он
повторял слова Хирна. — Значит, по-вашему, это бессмыслица, —
обернувшись к Стейси, он повторил уже ему: — Лейтенант
Хирн считает это бессмыслицей. — Стейси неловко заерзал на
стуле под саркастическим взглядом Дэллсона. — Ну что же,
лейтенант, очень может быть, что чертовски много вещей не
имеют смысла, может, нет смысла в том, что я солдат, — он
усмехнулся, — может, вам неестественным кажется и то, что
вы офицер, может, это бессмысленно, — повторил он снова. —
Может быть£ мне следовало бы быть... — И Дэллсон запнулся,
подыскивая наиболее бессмысленное и язвительное словечко, и
только потом, сжав кулак, он выкрикнул: — Может быть,
естественнее было бы для меня сделаться поэтом!
Хирн все сильнее бледнел по мере того, как Дэллсон произ-
носил свою тираду. Какое-то время он просто не способен был
произнести ни слова из-за душившей его ярости. Правда, здесь
присутствовало еще и изумление силой, с которой реагирует
Дэллсон на его слова. Ведь если отнять у него военные проце-
дуры, он превращается в человека, который, взвалив на плечи
тюк хлопка, обнаруживает, что стягивающие тюк веревки вот-
вот лопнут. Хирн сделал глотательное движение и ухватился
за край стола.
— Полегче, полегче, майор, — тихо сказал он.
— Что?!
208
Но тут они были прерваны вошедшим в палатку Кам-
мингзом.
— Я искал вас, майор, и решил, что вы можете быть
здесь. — Голос Каммингза был странный, очень чистый и
четкий, но абсолютно лишенный какой-либо эмоциональной
окраски.
Дэллсон сделал шаг назад и вытянулся, как на смотру.
— Слушаюсь, сэр? — И Хирн разозлился на себя из-за того
облегчения, которое он испытал, когда их прервали.
Каммингз медленно провел пальцами по подбородку.
— Я получил весточку от одного из моих друзей в штабе
армии. — Он говорил совершенно незаинтересованным тоном. —
Она только что пришла с пункта сбора донесений.
Хирн пристальней пригляделся к Каммингзу. Генерал, не-
сомненно, расстроен. До этого момента Хирн стоял очень напря-
женно, всем своим существом ощущая присутствие генерала, на-
ходиться рядом с Каммингзом было неприятно.
Генерал усмехнулся и прикурил сигарету.
— Ну, как вам здесь служится, Стейси? — Это был один
из излюбленных генеральских приемов. Он всегда помнил фа-
милии нижних чинов, с которыми ему пришлось хоть раз раз-
говаривать. — Знаете, майор, — голос генерала по-прежнему был
лишен какой-либо интонации, — боюсь, что мы зря разраба-
тывали наш оперативный план.
— Поддержки с моря не бу^ет, сэр?
— Боюсь, что нет. Мой приятель сообщил мне, что на флот
никакой надежды. — Каммингз пожал плечами. — Мы, как
и планировали, применим операцию «Водолаз», но только с од-
ной маленькой поправкой. Я считаю, что нам следует выдви-
нуть патруль перед фронтом первой роты. Составьте на этот счет
приказ с таким расчетом, чтобы Тэйлор мог уже завтра начать
шевелиться.
— Слушаюсь, сэр.
— Давайте-ка посмотрим. — Он овернулся к Хирну. —
Лейтенант, передайте мне, пожалуйста, карту.
— Простите, сэр? — Хирн был поражен.
— Я сказал, чтобы вы подали мне карту. — И Каммингз
снова повернулся к Дэллсону.
— Эту?
— А какую же еще? — На этот раз Каммингз говорил пре-
небрежительно.
Карта была прикреплена к большой чертежной доске и
сверху покрыта целлулоидом. Хотя вес ее был и невелик, но
14 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5
209
размеры таковы, что Хирну приходилось двигать ее очень осто-
рожно.
Внезапно он понял, что тащить ее не было никакой необ-
ходимости. Каммингз прекрасно мог сам подойти к ней, да,
кроме того, Каммингз прекрасно знал ее на память.
-г- Да пошевеливайтесь же! — рявкнул Каммингз.
На какое-то мгновение Хирн оказался рядом с ним и, как
через увеличительное стекло, увидал черты лица Каммингза,
его красную кожу, влажную от духоты палатки, и большие го-
лубые глаза, глядящие на него безразлично и презрительно.
Каммингз протянул руку.
— Ну что вы держите ее? Давайте. — Его рука потянулась
к доске.
Хирн преждевременно отпустил доску, возможно, он даже
бросил ее. Различие здесь не играло роли, поскольку он знал,
что ему хотелось, чтобы Каммингз уронил доску. Так оно и
получилось. Доска тяжело ударила генерала по руке и пере-
вернулась.
Падая, она ударила генерала по голени, грохнулась об пол,
и карта с покрывавшим ее целлулоидом лопнула. Хирн посмот-
рел на Каммингза со смешанным чувством торжества и страха.
И тут же он услышал произнесенные им самим безразличным
и чуть ироническим тоном слова:
— Извините, сэр.
Боль была очень острой. Для Каммингза, который в этот
момент пытался сделать вид, что ничего не произошло, она ка-
залась просто невыносимой. К своему ужасу, он почувствовал,
что на глаза у него накатываются слезы, и он в отчаянии за-
крыл глаза, пытаясь сдержать их.
— Черт побери! — заорал он. — Да что же вы ее не дер-
жите?
Это был первый случай, когда кто-либо из них слышал, как
генерал кричит, и Стейси задрожал.
Однако крик этот принес некоторое облегчение, и теперь
Каммингз смог сопротивляться желанию растереть голень. Боль
переходила в тупую пульсацию. Но Каммингз чувствовал, что
силы покидают его, кроме того, его заставил съежиться вне-
запный приступ поноса. Чтобы справиться с ним, он наклонился
вперед, не вставая со стула.
— Вы хотите исправить покрышку, Хирн?
— Да, сэр.
Дэллсон и Стейси ползали по полу, собирая куски карты,
оторвавшиеся при падении. Хирн посмотрел на Каммингза
210
своими ничего не выражающими глазами и наклонился за цел-
лулоидной покрышкой.
— Очень болит, сэр? — Голос его был сочувствующим.
— Нет, спасибо, ничего страшного.
Духота в палатке сделалась еще более угнетающей. Каммингз
почувствовал легкое головокружение.
— После того как восстановите карту, позаботьтесь об этом
перемещении, майор, — сказал он.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался Дэллсон, не подымаясь
с пола.
Каммингз вышел наружу и несколько секунд постоял у угло-
вой оттяжки. Ночной воздух казался почти холодным из-за
влажной одежды. Он огляделся, осторожно погладил голень и
только после этого зашагал через расположение лагеря.
Вернувшись в палатку, он принял снотворное, и не прошло
и часа, как заснул. Когда он проснулся, снаружи все еще было
темно, но он почувствовал приступ энергии и поднялся. Нога
все еще болела, и он при свете лампы исследовал ссадину.
Да, это произошло не случайно или по крайней мере не
вполне случайно. Хирн нарочно уронил доску, в этом Каммингз
был уверен. И сердце у него болезненно заколотилось. Возмож-
но, он даже хотел, чтобы это произошло; он ведь что-то знал,
что-то чувствовал, когда приказывал Хирну дать ему доску. Кам-
мингз покачал головой. Не стоит муссировать этот вопрос. Он
хорошо знал себя и понимал, что лучше оставить все как оно
есть. Хотя он проснулся всего несколько минут назад, голова
у него была ясной до боли, и он чувствовал, что за всеми эти-
ми соображениями кроется беспокойство.
Ему нужно будет перевести Хирна. Опасно держать его ря-
дом. Могут произойти новые эпизоды, новые проявления бунта,
и в конце концов дело может дойти до военно-полевого суда,
а такие вещи всегда неприятны тем, что последствия их трудно
предугадать. Тогда, в истории с сигаретным окурком, он довел
бы дело до конца, как он сделал бы и теперь, если бы обстоя-
тельства вынудили его, но это может выйти ему боком. В выс-
ших инстанциях его не осудят, но все же возьмут на заметку.
Хирна придется убрать с пути. Каммингз испытывал сейчас
нечто среднее между торжеством и растерянностью. Он может
направить Хирна куда захочет, и все-таки он не может пол-
ностью справиться с его духом. Он прищурил глаза от яркого
света фонаря, чуть отвернулся и погладил колени, с раздраже-
нием тут же припоминая, что это один из любимых жестов
Хирна.
Куда же послать его? В конце концов, не важно, для этой
14*
211
цели прекрасно подойдет и взвод разведки, о котором упоминал
Дэллсон. Хирн все равно останется при штабе. Он всегда будет
знать, что происходит с Хирном. Во всяком случае, он успеет
заняться этим и завтра. Когда он увидит Дэллсона по поводу
патруля первой роты, можно будет разговор повести таким об-
разом, что предложение это поступит от Дэллсона. Так будет
лучше, не так заметно.
Каммингз снова улегся, сплетя пальцы на затылке, и уста-
вился в потолок палатки. Память, как бы издеваясь над ним,
подсунула ему видение карты Анапопеи во всех подробностях,
и он заворочался на постели, чувствуя ту же смесь злости и
растерянности, которую он испытал, получив сообщение о том,
что поддержка с моря ему, видимо, не будет оказана. Слишком
большие надежды возлагал он на нее, и теперь никак не мог
отказаться от намерения осуществить высадку десанта в бухте
Ботой. Ведь может и должен быть какой-то иной маневр, и все
же он мысленно продолжал прикидывать возможности одновре-
менного наступления с фронта и удара с тыла. Он прикинул,
не стоит ли попробовать высадку без поддержки с моря, но это
было бы. самым настоящим избиением его людей, повторением
операции с резиновыми лодками, и возможно только в том
случае, если бы берега в бухте Ботой были не защищены.
В этом виделся какой-то зародыш идеи. Если бы он мог сна-
чала подавить какими-то силами береговую оборону, а потом
направить десантные суда... Может быть, каким-то маленьким
подразделением ночью захватить бухту, а к утру высадить
остальных. Но это слишком рискованно. Ночной десант, да у не-
го просто нет подготовленных для этого людей.
Ударная группа, захватывающая Ботой, вполне могла бы за*
менить поддержку с моря. Но как это сделать? Ведь невозмож-
но направить туда роту с передовой, ведь тогда для нее нужно
делать специальный прорыв обороны. Он мог бы высадить де-
сант на двадцать миль во вражеский тыл и приказать им дви-
гаться по берегу. Но джунгли там чересчур густые. В отдель-
ных местах им приходилось бы отрываться от береговой линии,
а там непроходимые леса. Если бы...
Какая-то еще не четко сформулированная мысль зарожда-
лась у него в мозгу, и он боялся ее спугнуть, зная только, что
она формируется. Он встал с постели и засеменил босыми нога-
ми по полу, чтобы проверить аэрофотоснимки на столе. Спра-
вится ли с этой задачей одна рота?
Вполне возможно. Он может послать роту на десантных бар-
жах вокруг острова и высадить их на безлюдном северном бе-
регу, который отделяет от линии Тояку горная гряда Ватами.
212
Они могут двигаться прямо через центральную часть острова,
перевалить через перевал, что у горы Анака, и спуститься с го-
ры, выходя в тыл японцам, и там атаковать с берега бухту Бо-
той и удерживать этот отрезок побережья до высадки батальона.
Атака эта может вполне увенчаться успехом, поскольку япон-
ские огневые позиции обращены к морю. Подобно почти всем
японским укреплениям, они лишены возможности маневрирова-
ния огнем.
Он потер подбородок. Операция чертовски сложна, но какая
блестящая идея. Оригинальность и дерзость замысла очень со-
блазняли его. Но сейчас Каммингз уже не думал об этом.
Как всегда в подобные моменты, когда он обдумывал новый
план, его разум становился очень практичным и целенаправлен-
ным. Он быстро прикидывал в уме расстояния. Двадцать пять
миль от берега и до японской стороны перевала, оттуда еще
семь миль до бухты Ботой. Если ничто не задержит ее в пути,
рота может пройти это расстояние за три дня, за два, если бу-
дут торопиться. Он старательно изучал аэрофотографии. Рельеф
местности был ужасным, это точно, но не непроходимым. По по-
бережью тянулась полоса джунглей шириной в несколько миль,
потом им предстояло двигаться по сравнительно открытой мест-
ности с холмами, покрытыми травой кунаи, до отрогов горной
гряды и перевала. Все это можно проделать. Проблема заклю-
чалась в том, чтобы отыскать дорогу сквозь джунгли, когда
перевал уже будет пройден и они окажутся в японском тылу.
Если отправить туда сразу целую роту, они почти наверняка
наткнутся на противника и вынуждены будут вести бой.
Каммингз уселся в кресло и глубоко задумался. Ему придет-
ся сначала выслать разведку. Слишком расточительно, слишком
рискованно снимать целую роту на неделю ради решения зада-
чи, которая в конце концов может оказаться невыполнимой.
Значительно лучше было бы отправить в поиск несколько че-
ловек, отделение или два. Они могут высадиться, проложить до-
рогу, разведать проходы в японском тылу и вернуться по тому
же пути к месту высадки, где их будут дожидаться лодки. Если
им удастся вернуться без особых осложнений, он сможет тогда
посылать роту. Разведка эта отнимет пять дней, в крайнем слу-
чае шесть, и после их возвращения он выделит роту, которая
доберется до Ботой за три дня. Для перестраховки ему придет-
ся выделить на это десять дней, собственно даже одиннадцать,
поскольку до завтрашнего вечера они не смогут двинуться. Его
наступление начнется через два дня, и к тому времени, когда
он окажется в состоянии высадить десант в бухте Ботой, оно
продлится уже девять дней. Если наступление это сложится
213
удачно, к тому времени, возможно, уже будут сделаны прорывы
в нескольких местах, но очень сомнительно, чтобы фронтальная
атака укрепленной линии могла оказаться успешной. И тогда
его замысел может оказаться весьма полезным. Он прикурил.
Очень соблазнительно.
Кого же ему послать с первым разведпоиском? Он сразу же
подумал о разведвзводе и сразу же стал прикидывать все, что
ему известно о его людях. Они были на резиновых лодках, но
из тех, кто тогда принимал участие в бою, почти никого уже
не осталось, а с тех пор они не принимали особенно активного
участия в боях. В ночь, когда японцы пытались форсировать
реку, они отлично проявили себя. Взводом командует Крофт,
о котором упоминал Дэллсон. И что самое удачное, это очень
маленький взвод, и он может послать их всех сразу. Если бы
ему пришлось для этого дробить более крупный взвод, те, кому
пришлось бы участвовать в выполнении задания, злились бы
из-за того, что выбор пал именно на них.
Ему вдруг припомнилось, что завтра он должен был отослать
Хирна в разведвзвод. Это, конечно же, не очень удачно высылать
на задание офицера, который не знает людей своего взвода, но,
с другой стороны, не может же он доверить такое задание млад-
шему чину. А Хирн — человек умный и по своим физическим
данным прекрасно подходит для этого трудного дела — сейчас
Каммингз хладнокровно оценивал Хирна, как бы определяя по-
ложительные и отрицательные стороны лошади. Хирн может
с этим справиться, да и, кроме того, возможно, у него есть
командирская жилка.
Понемногу наступала реакция. Этот новый план был очень
рискованным, пожалуй, даже слишком рискованным, чтобы пол-
ностью на него полагаться. Некоторое время Каммингз даже
подумывал о том, чтобы вообще от него отказаться. Однако на-
чальный вклад капитала был слишком мал. Дюжина или пят-
надцать человек, и даже если все это закончится для них плохо,
ничего не потеряно. К тому же пока нельзя сказать, что затея
с поддержкой боевых кораблей окончательно провалилась. Воз-
можно, ему придется предпринять налет на штаб армии уже
после того, как наступление будет начато, и попытаться еще
раз добиться выделения этих эсминцев.
Он подошел к постели и снова улегся. В одной пижаме ему
вдруг показалось, что в палатке холодно, его даже прохватила
дрожь. И все же можно попробовать. Можно послать Хирна.
А если ^ему все же удастся это дело? Он даже прикинул все
плюсы, которые может принести ему такая победа. Погасив фо-
нарь, он лег на койку и уставился взглядом в темноту. Откуда-
214
то издалека донеслись до него отзвуки артиллерийской пальбы.
Он знал, что теперь ему уже не заснуть до рассвета. Он
еще раз потрогал голень и громко рассмеялся, почти испугав-
шись звуков собственного голоса в ночной пустоте палатки.
Да, все это не случайно. Только теперь его действия по отно-
шению к Хирну начинали принимать определенную последова-
тельность. Если хорошенько задуматься, то всегда можно обос-
новать что угодно.
И все-таки отправка разведчиков — вещь очень серьезная.
А впрочем, так ли это серьезно? Это одновременно казалось
ему и блестящим и бессмысленным замыслом.
Он зевнул. Эта затея с высылкой разведчиков была хорошим
признаком. Очень долгое время ему не приходило в голову ни
одной приличной идеи, но теперь он был уверен, что не прой-
дет и недели, как ему начнут приходить один за другим удач-
ные замыслы. Какую бы смирительную рубашку ни пытались
напялить на него, он стряхнет ее так же... как он стряхнул
Хирна. В конечном счете дело только в необходимости, возни-
кающей перед тобой, и в том, как ты реагируешь на нее.
215
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Обманы и иллюзии
Вечером следующего дня разведвзвод был отправлен в по-
иск. За несколько часов до заката они погрузились на десант-
ное судно, и вскоре их баржа, обойдя полуостров, закачалась
на волнах в сторону восточной оконечности Анапопеи. Волнение
стояло сильное. Хотя штурман держался в миле от берега, бар-
жу раскачивало и подбрасывало так резко, что она постоянно
принимала воду на палубу. Баржа была маленькой, точно та-
кой же, на какой они высаживались на остров, и плохо под-
ходила для рейса вокруг острова.
Лейтенант Хирн некоторое время стоял рядом со штурманом
у штурвала, глядя в люк отсека. Он чувствовал себя немного
усталым; прошло всего только час или два, как Дэллсон объ-
явил ему о переводе во взвод разведки, как ему были отданы
приказания относительно разведывательного поиска, и остальную
часть дня он провел, проверяя снаряжение личного состава, вы-
писывая сухие пайки и знакомясь с картами и инструкциями,
которыми его снабдил Дэллсон. Действовал он совершенно ав-
томатически, энергично, откладывая на более позднее время
удивление и удовлетворение от того, что его откомандировали
из штаба Каммингза.
А ранним утром взвод уже высаживался на противополож-
ной стороне Анапопеи. После ночного дождя воздух был свежий
и прохладный. Все некоторое время повалялись на песке пляжа,
провожая глазами десантную баржу, которая как раз отчалива-
ла от берега, направляясь в обратный рейс. Через пять минут
баржа была уже в полумиле от них, но на воде расстояние
казалось значительно более коротким, и каждый думал о том,
как здорово было бы добраться до нее вплавь по теплой воде
тропического моря. Солдаты провожали ее тоскливыми взгля-
дами, завидуя штурману, который уже к вечеру вернется в рас-
положение, к пище и ночлегу. «Вот это служба!» — думал Ми-
нетта.
Хирн испытывал некоторую напряженность. Через несколько
минут они начнут свой более чем сорокамильный переход по
незнакомой местности, причем десять последних миль им пред-
стоит проделать по тылам японцев. Он снова обернулся к Кроф-
ту и указал на карту, которую они разложили перед собой на
песке.
— Мне кажется, сержант, что лучше всего будет подымать-
216
ся вверх по течению этой речки, — и он указал на устье ручья,
который выбивался из джунглей в нескольких сотнях ярдов от
них, — будем идти по ее руслу, сколько сможем, а потом будем
прорубать тропку, пока не доберемся до покрытого травой про-
странства.
— Насколько я понимаю, ничего другого здесь и не приду-
маешь, — сказал Крофт. Хирн был прав, и это немного раздра-
жало его. Он потер подбородок. — Но только это займет немно-
го больше времени, чем вы думаете, лейтенант.
— Может быть. — Рядом с Крофтом он чувствовал себя
немного неловко. Он много знал, в этом не могло быть сомне-
ний, но каждый раз его нужно спрашивать, чтобы он высказал
свое мнение. Проклятый южанин. Он походил на Клеллана.
Хирн встряхнул карту. Он уже чувствовал, что песок начинает
нагреваться у него под ногами. — Нам нужно проделать всего
две мили по джунглям.
Крофт мрачно покачал головой.
— Нельзя доверять этим картам. Этот ручеек, может быть,
и выведет нас куда нам нужно, но особенно полагаться на это
нельзя. — Он сплюнул на песок. — Единственное, что мы мо-
жем сделать, так это двинуться в путь, а там, черт его знает,
посмотрим, что будет.
— Правильно, — сказал Хирн, и голос его теперь прозву-
чал резко. — Выступаем.
Крофт окинул взглядом лежащих солдат.
— Ну как, лошадки, трогаемся.
Все снова закинули ранцы за спины и шевелили плечами,
чтобы ремни их легли поудобнее. Спустя минуту-другую они
образовали жиденькую колонну и поплелись по песку. Когда
они дошли до ручья, Хирн приказал всем остановиться.
— Объясните им, что мы будем делать, — сказал он Крофту.
Крофт пожал плечами, но начал объяснения.
— Вот по этой речке мы пойдем вверх сколько можно, и
поэтому подготовьтесь к тому, что задницы у вас просыхать не
будут. Если кто из вас собирается подымать по этому поводу
шум, так лучше уж сразу начинайте. — Он подтянул свой ранец
чуть повыше. — Здесь так далеко, японцев, наверное, никаких
не будет, но это не значит, что вы можете просто переть впе-
ред, как паршивые овцы, ничего не видя по сторонам. Давайте
держать глаза открытыми. — И он пристально глянул на каж-
дого из них, поочередно оглядывая лица перед собой и испыты-
вая настоящее наслаждение от того, что никто не мог выдержать
его взгляда и отводил глаза в сторону. Он сделал минутную
паузу, облизывая губы и как бы раздумывая над тем, что бы
217
еще добавить. — Может, вы хотите им что сказать, лейтенант?
Хирн потрогал ремень своего карабина.
— А что вы думаете? Скажу. — Он, прищурившись, глянул
на солнце. — Вот что, — сказал он самым обычным тоном, —
я не знаю ни одного из вас, и ни один из вас не знает меня.
Очень может быть, что вы меня и знать не хотите. — Кто-то
фыркнул, и он открыто рассмеялся в ответ. — Но хотите ли
вы этого или нет, я ваш, и никуда здесь не денешься. Лично я
считаю, что отношения у нас наладятся. Я постараюсь играть
с вами в открытую, но вы должны помнить, что к тому момен-
ту, когда вы подожмете хвосты, а я буду требовать от вас, что-
бы вы шли дальше, вы будете изо всех сил ненавидеть меня.
Ну что же, отлично, пусть будет так, но только не забывайте
при этом, что я тоже вымотаюсь не меньше любого из вас и
буду злиться на себя не меньше вашего. — Они расхохотались,
и у него появилась свойственная опытным ораторам уверен-
ность, что аудитория в его руках. Удовлетворение от сознания
этого было таким сильным, что он даже удивился. «Да, родной
сын Билла Хирна, это уж точно», — подумал он. — Вот и все,
а теперь пошли.
Крофт вел колонну, его обозлила речь Хирна. Зря он так,
командир взвода не должен набиваться в друзья. Хирн рассчиты-
вает зажать их в кулак такими разговорами. Крофт всегда от-
носился с неприязнью к командирам взводов, которые старались
понравиться своим подчиненным, он считал это не имеющим
смысла бабством. Теперь этот взвод развалится к чертовой ма-
тери, сказал он себе.
Речка уходила все дальше в джунгли. Теперь они уже забы-
ли, как выглядело ее устье на морском берегу в солнечном све-
те. Уши их заполняло жужжание насекомых, пронзительный
звон москитов, болтовня обезьян и попугаев. Они обливались
потом, хотя прошли всего лишь несколько сот ярдов, спертый
воздух не давал им отдышаться, и темные влажные полосы про-
ступили всюду на их рубашках, где только к ним прикасались
ранцы. В эту раннюю утреннюю пору джунгли еще только на-
чинали освобождаться от туманного покрывала, под ногами и
до высоты груди мглистые полосы расступались, пропуская их
тела, и сразу же лениво смыкались, подобно слизнякам в ракуш-
ках. Для направляющего колонны каждый шаг требовал волево-
го усилия. Они дрожали от отвращения и часто останавлива-
лись, чтобы отдышаться. Джунгли вокруг них отзывались зву-
ком падающих капель, бамбуковые рощицы подымались на
поворотах речки, но их деликатная и изящная листва совершен-
но терялась под каскадами лиан и других деревьев. Лианы по-
218
дымались по древесным стволам, нависали у них над головами,
черная вода реки терялась между оголенными корнями под-
леска. Плеск воды на более открытых местах был приятен, но
звуки эти терялись, заглушаемые резкими криками птиц и гу-
дением насекомых.
За поворотом они остановились и обследовали русло, идущее
дальше. Здесь деревья росли прямо из воды, и Крофт, немного
поколебавшись, начал выбираться к середине потока. В пяти яр-
дах от берега он остановился. Вода достигала ему до груди, те-
чение было сильным.
— Придется держаться берега, лейтенант, — вынес он при-
говор. Потом он начал прокладывать путь вдоль берега, цепля-
ясь за нависающие ветки, бредя в воде выше колена. Люди
с трудом следовали за ним, растянувшись вдоль кромки воды.
Так они прошли еще несколько сот ярдов. Карабины соскальзы-
вали, почти падая в воду, ноги тяжело вязли в иле. Рубашки
от пота стали такими же мокрыми, как штаны. Помимо утомле-
ния и духоты, они потели еще и от беспокойства. Сила и на-
стойчивость воды делали ее похожей на живое существо; у них
все время было такое чувство, будто у ног их вьется злобное
и враждебное существо. Руки их уже давно кровоточили от ши-
пов и острых краев листьев, ранцы давили немилосердно.
Так они тащились до нового расширения речки, где вода
стала мельче. Здесь течение было не таким сильным, и они по-
шли быстрее, шлепая в воде по колено. Сделав еще несколько
поворотов, они добрались до огромного плоского камня, который
река обтекала кругом, и здесь Хирн объявил передышку.
Люди грузно свалились на землю и лежали молча несколько
секунд. Хирн был немного обеспокоен: он чувствовал, что серд-
це его учащенно колотится от преждевременной усталости, а ру-
ки неприятно дрожат. «Я в плохой форме»,— подумал он.
И это было правдой. Еще денек-другой, но особенно именно этот,
первый день ему будет трудно — слишком долго у него не было
физических нагрузок. Но потом он втянется, он знал свои силы.
И он уже постепенно привыкал к напряжению, возникающе-
му из-за того, что приходилось идти во главе других. Оказыва-
лось, что это почему-то труднее. Сколько раз он внезапно оста-
навливался, прислушиваясь к неожиданному звуку или вздраги-
вая, когда незнакомое насекомое возникало перед ним. Здесь
изредка попадались огромные пауки, тельце которых было ве-
личиной с грецкий орех, а вместе с лапами они занимали про-
странство в ладонь. Такие вещи не могут оставаться незамечен-
ными; он заметил, что на Мартинеса и на Брауна они произво-
дят такое же неприятное впечатление. Когда земля не обследо-
219
вана, возникает особый вид страха; каждый шаг, уводивший
их дальше в джунгли, давался с трудом.
Но Крофт не выказывал признаков тревоги. Да, этот
Крофт — парень что надо. Он должен все время быть начеку,
чтобы Крофт, по существу, не продолжал оставаться настоящим
командиром взвода. И самое неприятное то, что Крофт знал
больше, и глупо не соглашаться с его действиями, ведь до на-
стоящего времени марш требовал качеств лесовика.
Хирн сел и огляделся. Растянувшись на камне, люди его
взвода отдыхали молча. Хирн посмотрел на часы. Пять минут
уже прошло, и новые десять минут не помешают. Ну что ж,
можно дать им и отдохнуть.
Через несколько минут они тронулись дальше. Река шла им
навстречу, разбитая на целую серию мелких водопадов. Свернув
за поворот, они встретились с течением, которое чуть не сшибло
их с ног. Вода была поразительно холодной, и люди стали ка-
рабкаться к берегу и цепляться за растительность. «Вперед, не
останавливаться!» — крикнул Крофт. Берег возвышался почти
на пять футов, и продвижение вдоль него становилось очень
трудным. Так они тащились примерно минут десять. Потом был
небольшой отрезок довольно ровного пути, и снова начались
быстрины. Здесь было слишком много камней, а течение черес-
чур быстрым. Крофт вместе с Хирном посовещались несколько
минут, после чего Крофт и Браун углубились на несколько фу-
тов в заросли и срезали несколько лиан. Крофт связал больши-
ми грубыми узлами и стал закреплять один из концов у себя
на груди.
— Я перекину конец на ту сторону, лейтенант, — сказал он.
Хирн отрицательно покачал головой. До сих пор Крофт, по
существу, стоял во главе взвода, но на этот раз он мог спра-
виться и самостоятельно.
— Давайте я сам попробую, сержант.
Крофт пожал плечами.
Хирн закрепил лианы на поясе и вошел в быстрое течение.
Он хотел завести лозу повыше и перебросить ее на другой берег
так, чтобы остальным при переправе было за что держаться.
Но это оказалось значительно труднее, чем он думал. Хирн
оставил свой мешок и карабин у Крофта, но и налегке переход
через реку был очень труден. Его сносило на быстрину, ноги
спотыкались о камни, и он часто падал на колени. Однажды он
оказался целиком под водой и сильно ударился плечом о ка-
мень, он выскочил на поверхность, совершенно задыхаясь и
почти теряя сознание от боли. Потребовалось почти три минуты
на то, чтобы пройти пятьдесят ярдов до противоположного бе-
220
рега, и он добрался до него совершенно обессиленный. Секунд
тридцать он пролежал там, будучи не в состоянии пошевелить-
ся, задыхаясь и откашливаясь от пЬпавшей в легкие воды. По-
том он встал и привязал свой конец лианы к древесному ство-
лу. Второй конец Браун закрепил за корни большого куста.
Первым через реку перебрался Крофт, таща на себе мешок
и карабин Хирна, помимо собственного. Медленно, цепляясь за
лиану через реку, перебирались остальные люди взвода. После
десятиминутного отдыха они снова тронулись дальше.
Река стала уже. В некоторых местах расстояние между бере-
гами было не более пяти футов, а джунгли подступали так
близко к воде, что листья касались их лиц. Так они шли еще
с четверть мили, пригибаясь под нависающими ветками и ка-
рабкаясь вверх по перекатам. Борьба с быстринами настолько
вымотала их, что они уже с трудом переставляли ноги. Когда
они снова поддодили к небольшой каменной гряде, большинство
из них просто ложились на камни и били ногами, как это дела-
ют лососи, пробиваясь в верховья на нерест. Русло реки посто-
янно разбивалось на протоки, примерно каждую сотню ярдов
Крофт останавливался на мгновение, прикидывал что-то и тро-
гался дальше. После того как он самостоятельно перебросил
лиану через быстрину, Хирн спокойно следил за тем, как Крофт
руководит взводом, а сам плелся позади с остальными, понемно-
гу восстанавливая силы.
Они подошли к тому месту, где русло разделялось на два
рукава. Крофт задумался. Здесь, в джунглях, где невозможно
было ориентироваться по солнцу, только он да Мартинес знали
направление. Крофт еще раньше заметил, что более крупные
деревья наклонены в северную сторону; несколько раз он све-
рялся по компасу и решил, что так их пригнул пронесшийся
ураган, когда деревья были еще молоды. Он решил, что этому
наблюдению можно довериться, и все утро, пока они шли вверх
по течению реки, он замечал направление движения. По его
подсчетам, они уже вплотную приблизились к границе джунг-
лей; проделано было уже больше трех миль, и русло в основ-
ном вело их по направлению холмов. Но на этот раз невозможно
было определить, по какому из двух рукавов им следовать
дальше, оба сворачивали в сторону под довольно большим уг-
лом, и оба могли петлять многие мили параллельно открытой
холмистой местности. Они с Мартинесом поговорили об этом,
и Мартинес выбрал высокое дерево и начал на него карабкаться.
Спустившись, он подошел к Крофту и лейтенанту.
— Мы пойдем по этому, — сказал он, указывая на один из
рукавов, — и пройдем двести-триста ярдов, а потом будем про-
221
рубать тропу. Там нет реки, на холмах. — И он указал в том
направлении, где видел свободное от джунглей пространство.
— Молодец, Джепбейт, — Крофт был доволен. Сведения,
принесенные Мартинесом, не были для него неожиданностью.
Взвод снова тронулся в путь. Русло, которое выбрал Марти-
нес, было очень узким, и заросли почти совершенно смыкались
над ним. Пройдя сотню ярдов, они вынуждены были опуститься
на четвереньки из-за мешавших ветвей, но не прошли они и
четверти мили, как Крофт вынужден был приказать приступить
к прорубанию тропы. Ручей свернул в сторону океана, и дви-
гаться по нему дальше становилось бессмысленным.
— Я разделю взвод на команды для рубки, — сказал он
Хирну. — Но мы с вами рубить не будем, у нас и без того бу-
дет достаточно забот.
Хирн стоял запыхавшись. Он не имел ни малейшего пред-
ставления, как обычно поступают в подобных случаях, и, кро-
ме того, он слишком устал, чтобы раздумывать над этим.
— Поступайте как знаете, сержант.
И сразу же почувствовал беспокойство. Когда имеешь дело
с Крофтом, очень легко может оказаться, что все серьезные ре-
шения станут его прерогативой.
Границы джунглей взвод достигнул после пяти часов утоми-
тельной работы по прорубке тропы. По опушке леса шел еще
один ручей, по другую сторону которого лежали желтые холмы,
покрытые только травой кунаи да редкими рощицами или груп-
пами кустарника. Солнце сияло ослепительно, и люди, привык-
шие к полумраку джунглей, растерянно мигали, чувствуя себя
вдруг неуверенно и немного пугаясь распахнутого перед ними
простора.
Взвод перебрался через ручей и собрался на другом берегу.
Позади в зарослях джунглей невозможно было уже отыскать
прорубленную ими тропу. На последних двадцати ярдах, уже
видя холмы, все старались просто чуть раздвинуть кусты, чтобы
можно было продвигаться вперед хотя бы ползком. Теперь же,
если даже здесь и будет проходить японский патруль, им едва
ли удастся заметить тропу.
Хирн попытался объяснить людям их задачу:
— Сейчас три часа. Нам предстоит проделать еще большой
путь. И я хочу, чтобы до заката мы прошли еще не менее де-
сяти миль. — В строю послышался недовольный ропот. — Что,
уже недовольны?
— Нужно иметь сердце, лейтенант! — выкрикнул Минетта.
— Если мы не пройдем их сегодня, нам завтра придется
сделать на десять миль больше, — сказал Хирн. Он испытывал
222
небольшое раздражение. — Хотите сказать им что-нибудь, сер-
жант?
— Да, сэр. — Крофт смотрел на солдатские лица, теребя
пальцем влажный воротник рубашки. — Я хочу, чтобы каждый
из вас хорошо запомнил, где тропа. Вы можете ориентировать-
ся по этим трем камням или же по этому вот дереву, согнуто-
му почти пополам, и если кто из вас по каким причинам от-
станет или потеряется, запомните, как выглядят эти холмы, что-
бы, двигаясь на юг и достигнув ручья, вы знали, где правая,
а где левая сторона. — Он приостановился и поправил грана-
ты, подвешенные к поясу. — С этого момента мы будем идти
по открытой местности, и нужно соблюдать дисциплину как
в обычном поиске. И чтобы я не слышал от вас никакого шума,
да и вы сами, черт побери, открывайте глаза пошире. Открытые
вершины мы будем проходить бегом и пригнувшись. И не бол-
тайтесь, как бабья свора, если не хотите, чтобы вас перебили... —
Он провел пальцем по подбородку. — Я не знаю, сделаем мы
сегодня десять миль или две, потому что тут ничего не скажешь
заранее, но вы у меня сегодня потопаете, и плевать я хотел на
расстояния. — Опять среди солдат послышался приглушенный
ропот, и Хирн немного покраснел. Крофт явно противопостав-
лял себя ему.
— Ну ладно, вперед! — скомандовал он резко.
Мартинес вел взвод прямо, как выпущенная из лука стрела.
В большинстве случаев трава была слишком высокой и закры-
вала видимость, но он ориентировался по солнцу, не останавли-
ваясь ни на мгновение. За двадцать минут они пересекли ло-
щину и после короткого привала снова стали то подыматься, то
опускаться по холмам. Здесь высокая трава была им на руку,
потому что за нее можно было цепляться, помогая себе при
подъемах и спусках. Солнце палило все немилосерднее.
Боязнь быть обнаруженными вражескими патрулями мало-
помалу вытеснила сь физическим напряжением ускоренного мар-
ша, но новый, более тонкого порядка страх охватывал их. Вокруг
был такой широкий простор, стояла такая глубокая тишина, что
они вдруг почувствовали очень остро безлюдье этих просторов
и их враждебность к ним. Им припомнились отрывочные раз-
говоры о туземцах, которые когда-то населяли остров и вымерли
от эпидемии тифа, те же, кому удалось уцелеть, перебрались
на другой остров. До этого момента они никогда не думали о ту-
земцах, за исключением тех случаев, когда их неплохо было бы
приспособить к какой-нибудь работе, но сейчас под лучами па-
лящего солнца и в полной тишине они принялись испуганно
оглядываться, как бы ожидая встречи с чем-то таинственным.
223
Мартинес вел их в таком бешеном темпе, что казалось, за ними
кто-то гонится. Более чем кто-либо иной он испытывал трепет
при мысли о людях, которые жили на этом острове и умерли.
Ему казалось святотатством вот так идти по этой пустой равни-
не, нарушая покой десятилетиями нетронутой земли.
Крофт воспринимал все это иначе. Земля была для него чу-
жой, и он испытывал глубокое волнение от сознания, что мно-
гие годы никто не топтал ее. Он всегда хорошо знал местность;
он на память знал каждый камень, выступающий из почвы на
склоне холма, на многие мили вокруг ранчо его отца, и эта
неизведанная страна вызывала у него большие эмоции. Каждый
новый открывающийся со склона холма кругозор радовал его.
Это все принадлежало ему, вся эта земля, по которой он мог
вести свой взвод.
Тут он вспомнил о Хирне и недовольно тряхнул головой.
Крофт был похож на породистую лошадь, не привычную к уди-
лам, которой вдрув напомнили разрывающим губы железом, что
она теперь не свободна. Он обернулся и сказал шагавшему за
ним Реду:
— Передай по цепи: привал.
Никто не - разговаривал. Расположившись неправильным кру-
гом перед лицом надвигающейся ночи, кто мог, заталкивал в се-
бя сухой паек, запивая водой из фляжек, остальные устраива-
лись на ночлег. Они выбрали небольшую лощинку на склоне
холма, и до наступления темноты Хирн с Крофтом обошли по
кругу их стоянку, чтобы выбрать наиболее удобное место для
часового. Отойдя ярдов на тридцать от остальных, они подня-
лись на вершину холма и оттуда всматривались в даль, по ко-
торой завтра будет пролегать их путь. Впервые после того, как
они углубились в джунгли на морском берегу, они опять смогли
увидеть гору Анака. Теперь она была ближе, чем когда-либо,
хотя по прямой до ее вершины все еще оставалось миль два-
дцать. В предвечернем тумане скрывался перевал, через кото-
рый им предстоит идти. Даже сама гора не имела четких очер-
таний. Окрашенная в темно-голубой цвет, она как бы таяла и
становилась прозрачной в вечернем освещении. И только отро-
гйг резко выделялись на фоне неба. Над вершиной нависало не-
сколько нежных облаков, как бы растворяясь в воздухе.
Крофт достал полевой бинокль и посмотрел в него. Гора ка-
залась каменистым берегом, о который разбивался голубой оке-
ан неба. Движение облаков напоминало полосы тумана. В стек-
лах бинокля картина вырисовывалась все четче и четче, заво-
раживая Крофта. Он пребывал в каком-то странном экстазе.
Он не мог бы объяснить причину этого, но гора мучила его,
224
терзала, скрывая ответ на что-то очень для него важное. Она
была такой чистой и ясной.
Внезапно со злостью и раздражением он подумал о том, что
они не станут подыматься на вершину горы. Если завтра не
произойдет ничего неожиданного, они к вечеру преодолеют пе-
ревал,' и он так никогда и не сможет подняться на гору. И он
разочарованно передал бинокль лейтенанту.
Хирн чувствовал себя очень усталым. Он выдержал марш
вполне прилично, он даже чувствовал себя способным продол-
жать путь, но тело его требовало отдыха. Сейчас он был мрачен,
и гора, на которую он смотрел в бинокль, тревожила его, про-
буждая страх и раздражение. Слишком уж она велика и могу-
щественна. Он тоже представил себе океан и невольно прислу-
шался, как бы ожидая услышать отзвуки гигантской борьбы.
Где-то очень далеко, за линией горизонта, слышался неясный
шум, который можно было принять за звуки прибоя или при-
глушенные громовые раскаты.
— Послушайте-ка!— Он коснулся руки Крофта.
Оба они лежали на вершине холма, напряженно вслушива-
ясь. И опять он услышал слабый отзвук грома, глухо проби-
вающийся сквозь надвигающуюся ночь.
— Это артиллерия, лейтенант. Звук идет с другой стороны
горы. Наверное, началось наступление.
— Да, вы правы. — Они опять замолчали, и Хирн передал
Крофту бинокль. — Хотите еще поглядеть? — спросил он.
— Если не возражаете. — И Крофт опять поднес бинокль
к глазам.
Хирн пристально посмотрел на него. На лице Крофта было
какое-то странное выражение. Хирн не мог бы определить его
словами, но неприятная дрожь волной прошла у него по позво-
ночнику. Оно отражало причастность к какому-то религиозному
таинству, губы чуть приоткрыты, ноздри раздувались. На какое-
то мгновение ему показалось, что он заглянул Крофту внутрь
и увидел таящуюся там бездну. Он отвернулся и поглядел на
свои руки. Крофту доверять нельзя. Каким-то образом такое
плоское утверждение приободрило его. Он в последний раз гля-
нул на гору и облака. На этот раз они встревожили его значи-
тельно больше. Камни были огромны, и быстро темнеющее небо
набрасывало на них одну пелену тумана за другой. На такой бе-
рег самые большие суда налетая с размаху, раскалывались бы
на части и тут же шли ко дну.
Крофт вернул ему бинокль, и он спрятал его в футляр.
— Пойдемте, нам нужно выставить пост, пока окончательно
не стемнело, — сказал Хирн.
15 Приложение к журналу «Сельская молодежь», т. 5	225
И они начали спускаться по склону холма в лежащую под
ними лощинку.
Взвод провел нелегкую ночь в лощинке. Все слишком устали
для того, чтобы сон был нормальным, и большую часть ночи
они просто пролежали, дрожа под одеялами. Когда наступала
очередь заступать на пост, каждый из них подымался на гре-
бень холма и смотрел сквозь траву на долину. В лунном свете,
несмотря на золотистые и серебряные тона, все выглядело до-
вольно мрачно. Люди, лежащие в лощинке внизу, казались ча-
совому далекими и чужими. Каждый часовой чувствовал себя
одиноким, ужасно одиноким, как бы глядя на лунные долины
и кратеры. Ничто не двигалось, но и ничто не пребывало в пол-
ной неподвижности. Под порывами ветра волны травы, казалось,
накатывались и откатывались от него. Ночь была полна напря-
женной тишины и незавершенности.
На рассвете они свернули свои одеяла, упаковали ранцы и
съели порцию из сухого пайка, медленно пережевывая безвкус-
ные консервы и квадратные галеты. Их мышцы еще не изба-
вились от напряжения вчерашнего марша, а одежда была сырой
от вчерашнего пота. Те, что постарше, с нетерпением дожида-
лись, чтобы солнце поднялось повыше; им казалось, что в них
не осталось ни частицы тепла. Все были мрачными и вялыми
и старались не думать о предстоящем марше.
Крофт с Хирном снова поднялись на вершину холма и об-
суждали предстоящий переход. Утренний туман все еще закры-
вал сырой завесой долину, пряча от них горы и перевал. Они
обернулись на север и посмотрели на горную цепь Ватами. Она
подымалась из тумана, подобно более темному облаку, постепен-
но возрастая до вершины Анаки, затем резко обрывалась сле-
ва от вершины в том месте, где должен был находиться перевал,
а затем снова подымалась в вышину.
— Очень похоже, что японцы будут охранять перевал, —
заметил Крофт.
Хирн пожал плечами.
— У них и без перевала сейчас достаточно забот, а перевал
ведь довольно далеко от их передовой.
Туман рассеивался, и Крофт принялся рассматривать что-то
в бинокль.
— Я не сказал бы, лейтенант. Перевал этот достаточно узок,
и один взвод мог бы удерживать его, пока все в аду не поза-
мерзали. — Он сплюнул. — Конечно, нам придется посмот-
реть. — В солнечных лучах стали обрисовываться очертания
ближайших холмов.
— А что еще нам остается делать, черт бы его побрал, —
226
пробормотал Хирн. Он уже отдавал себе отчет об антипатии
между ним и Крофтом. — Если повезет, мы уже сегодня смо-
жем расположиться на ночлег за японскими дивизиями, а завт-
ра разведаем их тылы.
Крофта одолевали сомнения. Инстинкт, опыт подсказывали
ему, что переход через перевал будет опасным, возможно, тра-
гическим, но никакого иного выхода он не видел. Они могли бы
попытаться взобраться на вершину Анаки, но Хирн и слушать
не станет о подобном плане. Он снова сплюнул.
— Да, ничего не поделаешь, — но он был обеспокоен.
Чем больше смотрел он на эту гору...
— Будем трогаться, — сказал Хирн.
...Холмы подымались выше и выше. Все утро взвод проди-
рался сквозь высокую траву, медленно преодолевая подъемы,
устало тащился по лощинам, неуклюже спускался по скатам.
Начинало сказываться утомление, дыхание становилось короче
и учащенней, а лица щемило от пота и палящего солнца. По-
степенно все перестали переговариваться на ходу, мрачно следуя
друг за другом.
Солнце затянуло тучами, и пошел дождь. Поначалу это было
даже приятно, дождь охлаждал и освежал сопутствующим ему
ветерком, но очень скоро намокла земля, и ноги их начали увя-
зать в грязи. Постепенно они снова насквозь промокли.
Почва становилась все более каменистой, холмы стали теперь
круче и кое-где были покрыты низкорослым кустарником.
Впервые после того, как они покинули джунгли, им встрети-
лась рощица. Дождь перестал, и солнце опять начало немило-
сердно палить. Оно стояло сейчас в зените. Был полдень. Взвод
остановился на привал в редкой рощице, люди сбросили ранцы
и принялись жевать сухой паек.
Через несколько минут Хирн приказал снова выступать.
Около часу шли они, почти все время подымаясь все выше,
а потом остановились у ручья наполнить водой фляги. Там они
отдохнули четверть часа и снова двинулись в путь. Во второй
половине дня они сделали продолжительный привал, устроив-
шись в тени небольших скал. Кое-кто, окончательно обессилен-
ный, начал подремывать. У Хирна не было ни малейшего жела-
ния двигаться, но отдых начинал слишком затягиваться. Он мед-
ленно поднялся на ноги, закинул на спину ранец и крикнул:
— Пошли! Подымайтесь! — Но никто не реагировал на его
слова, что сразу же вызвало у него резкое раздражение. Кроф-
та они тут же послушались бы.
т- Пошли, пошли, давайте трогаться. Мы не можем здесь
сидеть вот так. — Солдаты неохотно стали подыматься. Он слы-
15*
227
шал, как они ворчат, и понимал их недовольство. Однако нервы
у него были напряжены сильнее, чем ему казалось.
— Ну-ка кончайте треп и пошевеливайтесь! — услышал он
совершенно неожиданно собственный окрик. Он вдруг понял, что
они ему чертовски успели надоесть.
— Вот сука! — услышал он, как кто-то вполголоса проехал-
ся по его адресу.
Его это поразило и вызвало ответное чувство неприязни. Од-
нако он подавил его. Их поведение было вполне понятным.
При всех трудностях этого перехода им нужен был кто-то, на
ком можно было бы срывать злость, и, что бы он ни делал,
рано или поздно они будут относиться к нему с ненавистью.
Его подход к ним только собьет их с толку и раздражит. Кроф-
та они будут слушаться потому, что Крофта можно было нена-
видеть, он вызывал эту ненависть, провоцировал ее, был выше
ее и сам был образцовым исполнителем приказов. Поняв все
это, он расстроился.
— Нам предстоит еще далекий путь,' — сказал он уже зна-
чительно спокойней.
К трем часам дня они достигли подступов к перевалу. Крофт
взобрался на гребень последнего холма, притаился за кустом и
принялся обследовать лежащую впереди местность. У подножья
холма начиналась долина, которая тянулась примерно четверть
мили, представляя собой как бы остров травы, окруженный спе-
реди горными отрогами и холмами справа и слева. По другую
сторону долины лежал перевал, глубоко врезавшийся в горы
с каменными стенами по обеим сторонам. Дно расселины было
покрыто растительностью, в которой могло скрываться сколько
угодно врагов.
Он пристально приглядывался к нескольким возвышениям,
разбросанным по перевалу, следя за джунглями у их подножья.
Ему нравилось, что удалось зайти так далеко. «Здоровый кусок
мы отмахали», — произнес он про себя. В тишине, нависшей
над холмами, он мог различить приглушенные отзвуки артил-
лерийской стрельбы по другую сторону гор, спорадические
всплески боя.
К нему подполз Мартинес.
— Ладно, Джепбейт, — сказал Крофт шепотом, -7 давай
держаться холмов по краю долины. Если кто-нибудь засел у вхо-
да на перевал, они сразу же обнаружат нас, если мы пойдем
на них прямо по открытому месту. — Мартинес молча кивнул
в ответ и двинулся в правую сторону, вокруг долины. Крофт
помахал рукой остальному взводу, чтобы те следовали за ним,
и начал спускаться с холма.
228
Они шли очень медленно, прижимаясь к высокой траве. Мар-
тинес продвигался вперед каждый раз ярдов на тридцать и
останавливался перед тем, как тронуться дальше. Какая-то часть
его настороженности передалась остальным. Отбросив уста-
лость, они преодолели мрачное настроение, даже мышцы их те-
перь стали послушнее. Они очень осторожно ставили ноги, высо-
ко подымая их при каждом шаге, проделывая все это совершен-
но бесшумно. Напряжение все возрастало. Почти каждый ощу-
щал неприятную сухость во рту.
Перевал находился всего в нескольких сотнях ярдов от того
места, откуда Крофт изучал долину и подходы, но выбранный
Мартинесом путь растянулся более чем на полмили. Окружной
путь отнял у них много времени, примерно полчаса, и их на-
стороженность развеялась. Те, кто был в хвосте колонны, вы-
нуждены были временами простаивать по нескольку минут,
а потом почти бегом догонять оторвавшихся. Это было трудно и
раздражающе Действовало на них. Снова вернулись усталость и
безразличие. Они теперь часто стояли в полусогнутом состоянии,
дожидаясь приказа двигаться дальше, а тем временем ранцы
немилосердно давили им на плечи. Пот затекал в глаза, и глаза
слезились. Хотя никто не говорил вслух, шепот и неосторожные
шаги, примешиваясь к скрипу песка под ногами, создавали зна-
чительный шум. Временами Крофт жестом призывал их к со-
блюдению тишины, но безрезультатно.
Они достигли каменистой гряды у подножья Анаки и взя-
ли немного влево, перебегая от камня к камню в направле-
нии перевала. Так они добрались до совершенно открытого про-
странства примерно в сотню ярдов перед первой седловиной пе-
ревала. Тут уж не оставалось ничего иного, как двигаться впе-
ред. Хирн и Крофт, присев за камнем, посовещались, как им
быть дальше.
— Нужно разделить взвод на два отделения, лейтенант.
Пусть одно движется вперед, а второе прикрывает его.
— Так и сделаем, — кивнул Хирн. Как ни странно, но ему
сейчас было приятно вот так сидеть под лучами солнца. Он глу-
боко втянул в себя воздух. — Да, именно так мы и сделаем.
Когда первое отделение достигнет перевала, можно будет подтя-
нуть туда и второе.
— Да. — Крофт, потирая подбородок, испытующим взглядом
глянул на лейтенанта. — Я пойду с первым отделением, хоро-
шо, лейтенант?
Нет! Здесь уже нельзя идти на поводу.
— Я пойду с ними, сержант. А вы прикрывайте.
— Ну что ж... как хотите, лейтенант. — Он на минуту sa-
229
пнулся. — Вам лучше будет взять отделение Мартинеса. В нем
почти все старики.
Хирн кивнул. Ему показалось, что он сумел уловить отра-
жение изумления и разочарования на лице Крофта, и это ему
понравилось. Но тут же он обозлился на себя. Он начинает вести
себя просто по-детски.
Он сделал знак Мартинесу и поднял один палец, подзывая
к себе первое отделение. Не прошло и двух минут, как люди
сгруппировались вокруг него. Хирн чувствовал неприятное ощу-
щение в горле, и, когда заговорил, у него получился хриплый
шепот.
— Мы двинемся по этой лощинке, а второе отделение будет
прикрывать нас. Думаю, что мне не нужно напоминать вам, что-
бы глядели в оба. — Он пальцами провел по горлу, чувствуя,
что упустил что-то еще. — Соблюдайте интервал не менее пяти
ярдов. — Несколько человек согласно закивало в ответ.
Хирн встал, переступил через гребень и зашагал по откры-
тому полю по направлению к зарослям, закрывающим вход на
перевал. Позади справа и слева до него доносились шаги отде-
ления. Чисто автоматически он вскинул карабин и прижал к бо-
ку. Перед ними лежала открытая площадка длиною в сотню
ярдов и примерно в тридцать ярдов шириной. С одной стороны
ее тянулась каменная гряда, а с другой — долина, поросшая
высокой травой. Она чуть опускалась полого вперед от невысо-
кой каменной гряды. Солнце палило яростно, ярко отражаясь
от камней и винтовочных стволов. Тишина снова стала напря-
женной.
Хотя Хирн чувствовал, как каждый шаг отдается у него
в ногах, ноги, казалось, были где-то далеко от тела, и он толь-
ко смутно сознавал, что руки его судорожно сжимают ложу ка-
рабина. Накопившееся в нем напряжение сконцентрировалось
где-то в груди и только редкими вспышками давало себя знать
при каждом неожиданном звуке, когда кто-нибудь спотыкался
или цеплял карабином за камень. Он проглотил слюну и оки-
нул быстрым взглядом идущее за ним отделение. Все чувства
его были настороже. И помимо всего этого, в нем пульсировало
глубоко упрятанное радостное возбуждение.
Ему показалось, что что-то шевельнулось в зарослях. Он рез-
ко остановился и пристально вгляделся через оставшиеся пять-
десят ярдов. Ничего не увидев, он знаком приказал двигаться
дальше.
Вии-у-у-у-у!
Пуля ударилась о камень, срикошетировала и с пением унес-
лась вдаль. Заросли затрещали винтовочным огнем, страшным
230
еще и своей внезапностью, и люди в лощинке заметались, как
пшеничное поле под шквалом. Хирн бросился на землю за
камнем, оглядываясь на остальных, которые тоже спешно упол-
зали под прикрытия, извиваясь, переругиваясь и перекликаясь
друг с другом. Вии-у-у-у! Вии-ууу! Вии-ууу! Распластавшись за
камнями, люди беспомощно дрожали, не решаясь поднять го-
лову. Из-за них, с каменистой гряды Крофт и его отделение по-
сле минутного замешательства открыли огонь по зарослям. Сте-
ны гряды отражали звук в долину. Грохот подавлял людей,
почти совершенно оглушая.
Хирн лежал, плотно прижавшись к земле за камнем, пот
струйками затекал ему в глаза. Несколько секунд он совершен-
но бессмысленно вглядывался в сложный узор гранитных про-
жилок на камне, все в нем как-то моментально обмякло. Им-
пульсивное желание спрятать голову и пассивно дожидаться, по-
ка не прекратится огонь, было очень сильным. Он только без-
думно поразился, обнаружив, что губы его шевелятся и издают
какие-то звуки. И одновременно с нечеловеческим ужасом его
охватило чувство яростного презрения к себе. Нет, это невероят-
но. Правда, никогда до этого ему не приходилось участвовать
в бою, но так вести себя...
Ввиии-ууу! Осколки камня и пыль посыпались ему на заты-
лок, чуть оцарапав. Огонь был яростный, злобный. Казалось,
что он весь направлен именно на него, и он каждый раз сжи-
мался и вдавливался в землю, когда пролетала пуля.
Он должен вывести людей из-под огня! Однако руки его про-
должали судорожно охватывать голову, и он каждый раз дергал-
ся, когда пуля ударяла в камень. Он слышал, как позади него
перекликались о чем-то люди, но не мог уловить смысла. Откуда
такой страх? Он обязан преодолеть его. Что с ним? Нет, это
невероятно. На мгновение со страхом и стыдом ему припомни-
лось, как он нагибается за окурком Каммингза. Ему показа-
лось, что он слышит сейчас буквально все: тяжелое дыхание лю-
дей, залегших за камнями у него за спиной, японцев, перекли-
кающихся в зарослях, даже шелест травы. Позади отделение
Крофта продолжало вести огонь. Он присел за камнем еще раз,
когда японские пули срикошетировали от него. Осколки снова
посыпались на затылок.
Почему Крофт ничего не предпринимает? И внезапно ему
стало ясно, что он ждет, когда Крофт возьмет дело в свои руки,
дожидается его резкого командного голоса, который выведет его
отсюда. Это вызвало у него приступ ярости. Он выставил свой
карабин из-за камня и нажал на спуск.
Но выстрела не произошло, карабин стоял на предохранителе.
231
Неудача окончательно разъярила его. Он поднялся во весь рост,
оттянул предохранитель и сделал несколько выстрелов в сторо-
ну японцев.
— Назад, назад! — проревел он. — Подымайтесь и назад...
назад! — как сквозь какую-то преграду доносились до него соб-
ственные слова, выкрикиваемые грубым и яростным голосом. —
Подымайтесь и бегом! — Пули продолжали свистеть вокруг не-
го, но теперь, когда он встречал их стоя, они казались ему не-
важными. — Оттягивайтесь ко второму отделению! — снова за-
орал он, перебегая от камня к камню. Голос его, казалось, су-
ществовал независимо от него. Он обернулся и сделал пяток вы-
стрелов со всей возможной частотой и замер в неподвижности.
— Бейте по ним! Бейте залпами!
Несколько человек из отделения поднялось и открыло огонь.
Роща замолкла на несколько секунд. «Давайте! Бегом!»
Люди вскакивали, оторопело поглядывали на него и бежали
в сторону гряды, откуда начали продвижение. Они оборачива-
лись, делали на бегу несколько выстрелов в сторону зарослей,
пробегали ярдов двадцать и снова останавливались, дыша как
загнанные животные от страха и злости. Японцы снова открыли
огонь, 'но теперь на него не обращали внимания. Все как бы обе-
зумели. Передвигаясь, они стремились только к одному —
укрыться в безопасности за гребнем.
По одному, яростно задыхаясь, они карабкались на послед-
нее возвышение и тяжело плюхались за камнями, обливаясь
потом. Хирн был одним из последних. Он упал, но тут же под-
нялся на колени. Крофт помог ему подняться. Они присели ря-
дом, укрываясь за камнем.
— Все наши вернулись? — задыхаясь, спросил Хирн.
Крофт быстро огляделся.
— Похоже, что всё. — Он сплюнул. — Пошли, лейтенант,
нам нужно побыстрее убраться отсюда, пока не окружили.
— Все здесь? — выкрикнул Ред. На щеке у него виднелась
длинная царапина, припудренная пылью. Струйки пота казались
слезами на его грязном лице.
Возбужденно перекликаясь, люди прятались за камнями.
— Кого-нибудь не хватает? — выкрикнул Галлахер.
— Все здесь! — крикнул кто-то в ответ.
В зарослях по. другую сторону лощины царила тишина. Из-
редка случайная пуля пролетала у них над головами.
— Давайте выбираться.
Крофт осторожно выглянул из-за гряды, с минуту оглядывал
лощину, но ничего не приметил. Он присел, когда несколько
пуль ударило в камень рядом с ним.
232
— Будем двигаться, лейтенант?
Хирн не мог собраться с мыслями. Он все еще переживал
охватившее его возбуждение. Он никак не мог уверовать, что до-
брался до этого временного укрытия и находится в безопасно-
сти. Ему все еще хотелось выкрикивать команды, давая выход
накопившейся ярости. Он потер голову. Думать он все равно
еще не мог.
— Ладно, давайте трогаться, — проворчал он.
Взвод начал удаляться от каменистого гребня, держась по-
ближе к отрогам Анаки. Они шагали торопливо, часто перехо-
дя на бег, задние напирали на идущих впереди. Им пришлось
преодолеть небольшую возвышенность, и это на несколько се-
кунд вывело их в зону прицельного огня, но теперь их отделяло
от японцев несколько сот ярдов. Те успели сделать только, не-
сколько беспорядочных выстрелов. Еще минут двадцать они дви-
гались то шагом, то бегом, уходя все дальше и дальше на во-
сток, параллельно подножью горы. Прежде чем остановиться и
передохнуть, они успели уйти уже больше чем на милю. Хирн,
припомнив действия Крофта, выбрал место для привала на скло-
не холма и выставил четырех часовых на подходах. Остальные,
тяжело дыша, бросились на землю.
Они пробыли в лощинке минут десять, прежде чем обнару-
жили, что не хватает Уилсона.
Все пошло кувырком. Вход на перевал был закрыт, и воз-
можно, в этот самый момент японцы отправляют в штаб связ-
ного с донесением о стычке. Патруль обнаружил себя. Крофт
готов был взвыть от ярости, когда узнал, что Уилсона оставили
позади. Он присел на камень с побелевшими от злости узкими
губами и несколько раз ударил кулаком в ладонь другой руки.
— Тупой верзила, — пробормотал он. Первое, что пришло
ему в голову, это просто бросить его там. Но им придется идти
обратно за Уилсоном; это было нерушимым правилом, и он знал,
что иначе поступить нельзя. И сейчас, несмотря на душившую
его злобу, он мысленно прикидывал, кого ему нужно взять
с собой, отправляясь на поиски.
— Мне придется взять всего пару человек, лейтенант, —
обратился он к Хирну. — Брать больше все равно никакого
проку, только рискуешь, что кого-то еще ранят.
Хирн кивнул. Ему следовало бы пойти самому, он знал, что
ошибается, отдавая инициативу в руки Крофта, но он знал так-
же, что Крофт с его опытом справится с этим делом лучше.
Кроме того, сейчас он обнаружил в себе такое, что заставило
его с сомнением отнестись к своим реакциям. Он тоже разо-
233
злился, когда услышал об исчезновении Уилсона, и его первым
желанием было бросить его.
— Ладно, берите, кого считаете нужным.
Между тем остальные переругивались, обвиняя друг друга
в том, что не заметили отсутствия Уилсона.
— Ну-ка заткнитесь, — рявкнул Крофт, подходя к ним. —
Треплетесь, как бабы. — Он оглядел каждого из них. — Мне
нужно отобрать несколько человек, чтобы искать Уилсона. Кто
хочет?
Ред кивнул, Галлахер тоже. Остальные какое-то мгновение
помалкивали.
— А черт с ним, я тоже могу пойти, — объявил Риджес.
— Мне нужен еще один.
— Я пойду, — сказал Браун.
— Нет, нижние чины могут понадобиться лейтенанту.
Он опять выжидающе посмотрел на остальных. «Не должен
бы я рисковать, — подумал Голдстейн. — Что будет делать На-
тали, если со мной что случится? > Но тут же его охватило чув-
ство вины.
— Я тоже могу пойти, — вырвалось у него.
— Вот и отлично. Мы только оставим здесь свои ранцы на
случай, если нам придется бежать.
Они прихватили карабины и гуськом двинулись из лощин-
ки по направлению к поляне, на которой произошла перестрел-
ка. Шли молча, растянувшись в длинную колонну, выдерживая
десятиярдовые интервалы между собой. Солнце начинало кло-
ниться к западу и било теперь им в глаза. Прошло более полу-
часа, прежде чем они добрались до каменной гряды, к которой
они подбирались, соблюдая все меры предосторожности. На ме-
сте не было ни одной живой души, не раздавалось ни звука.
Прильнув к камню, Крофт осторожно поднял голову и оглядел
поле. Ему не удалось ничего рассмотреть ни в лощине, ни в за-
рослях.
— Черт бы побрал этот Проклятый живот.
При звуке голоса все замерли. Кто-то стонал всего в полуто*
ра десятках ярдов от них.
— Оххх, черт...
Крофт пристально вглядывался в траву.
— Вот сука... — дрожащий голос изрыгал поток ругательств.
Крофт соскользнул с камня и присоединился к остальным,
которые дожидались его, судорожно сжимая карабины наизго-
товку.
— Это, наверное, Уилсон. Пошли. — Он двинулся влево, сно-
ва вскарабкался на камни и спрыгнул в траву. Не прошло и
234
нескольких секунд, как он увидел Уилсона и осторожно перевер-
нул его на спину.
— Точно, его ранили, — Крофт смотрел на раненого со сме-
шанным чувством жалости и пренебрежения. «Если человека
ранят, то только по его вине, черт бы его побрал», — поду-
мал он.
Они опустились на колени вокруг раненого, не забывая при
этом пониже держать головы. Уилсон снова потерял сознание.
— А как же мы его потащим? — шепотом спросил Голдстейн.
— Это уж моя забота, — холодно оборвал его Крофт. Сейчас
он думал о другом. Уилсон стонал довольно громко, и, если бы
японцы все еще сидели в зарослях, они наверняка услышали бы
его и добили. Значит, они отошли.
В таком случае дорога на перевал теперь никем не охра-
няется. Он подумал, не лучше ли будет оставить здесь Уилсона
и с остальными отправиться на разведку. Но это бессмысленно —
наверняка на перевале в глубине окажется больше японцев и
им никак не пробиться. Единственное, что им остается, — это
перевалить через гору. Он еще раз посмотрел на нее, и у него
даже прокатилась чуть заметная дрожь от нетерпения.
У них ушло более часа на обратный путь, и они добрались
до взвода, изнемогая от усталости.
Хирн и Крофт, переговорив вполголоса несколько минут, по-
дозвали Брауна, Стенли и Мартинеса. Было около четырех ча-
сов, и солнце все еще сильно палило. Голый по пояс Крофт,
боясь обгореть, вытащил из носилок, на которых они несли Уил-
сона, свою рубашку, встряхнул ее и натянул на себя. Он по-
морщился, заметив на ней кровь, а потом обратился к собрав-
шимся.
— Лейтенант считает, что все младшие чины должны обсу-
дить это. — Слова эти он произнес совершенно безучастным
тоном, как бы давая всем понять, что подобная идея не могла
прийти ему в голову. — Нам придется отослать несколько чело-
век обратно вместе с Уилсоном, и я думаю, что мы должны
прикинуть, без кого мы тут сможем обойтись.
— А сколько человек вы хотите послать, лейтенант? —
спросил Браун.
До сих пор Хирн об этом еще не думал. Сколько послать?
Он пожал плечами, одновременно пытаясь припомнить, сколько
человек в таких случаях полагается выделять по уставу.
— Думаю, что шесть человек хватит, — сказал он.
Крофт замотал головой и тут же принял решение.
— Шестерых мы не сможем, лейтенант, придется отправить
четверых.
235
— Паскудная это будет работенка для четверых, — и Браун
даже присвистнул.
— Да, четыре — это плохо, — с сарказмом произнес Мар-
тинес. Он знал, что его не определят в носильщики, и это его
немного ожесточало. Он все еще не успокоился после боя и по-
нимал, что Браун все постарается повернуть так, чтобы отпра-
виться с Уилсоном, а ему придется остаться со взводом.
— Вы правы, сержант, мы сможем выделить только четы-
рех человек для носилок, — Хирн решил прекратить дальней-
шие споры. Голос его звучал уверенно, как будто он уже коман-
довал ими долгое время. — Трудно сказать, а вдруг еще кто-то
будет ранен, и нам для него понадобятся носильщики.
Этого говорить вслух никак не следовало. Лица у всех по-
мрачнели, и губы сжались.
— Черт бы его побрал, — взорвался Браун, — так везло
нам всю эту кампанию. Если не считать Хеннесси и Толио... и
тут — на тебе! — и почему именно Уилсон?
Браун хотел, чтобы назначили его. Он старался скрыть это
от остальных, но его просто распирало от желания.
— Я думаю, что сейчас очередь Мартинеса отправляться
в тыл, — сказал он все-таки, но не без хитрости, так как знал,
что Мартинеса Крофт не ^захочет отпустить от себя. Но, с дру-
гой стороны, он пытался быть честным.
— Джепбейт мне нужен, — коротко возразил Крофт. — На-
верное, пойдешь ты, Браун.
Хирн кивнул.
— Как хотите. А кого мне взять?
— Как насчет Риджеса и Голдстейна, лейтенант? — пред-
ложил Крофт.
— Вы лучше знаете людей взвода.
— Толку от них немного, но они* здоровые парни и, если ты,
Браун, не будешь давать им спуска, поработают. Они неплохо
справлялись, когда мы тащили Уилсона сюда.
— Кого еще?
— Думаю, раз тебя наградили двумя придурками, нужно
дать тебе хоть одного нормального. Может быть — Стенли?
— Прекрасно.
— Пусть здесь соберется весь взвод, за исключением часо-
вых, — приказал Хирн.
Все медленно поплелись к ним.
— Мы решили отправить с Уилсоном к берегу сержанта
Брауна, капрала Стенли, Голдстейна и Риджеса. У вас нет ни-
каких дополнений, сержант?
Крофт подумал, что неплохо было бы заодно избавиться и
236
от Реда, но тот мог бы вообразить, что он делает это из стра-
ха перед ним.
— Нет, дополнений у меня нет, — хмуро проворчал он.
— Хорошо. В таком случае вы можете отправляться сейчас
же, — сказал Хирн. — А остальные... — Он приостановился.
А что, собственно, следует делать остальным? — Мы останем-
ся здесь на ночлег. Вы отдохнете. А завтра мы попытаемся най-
ти путь через перевал.
К нему подошел Браун.
— Лейтенант, не мог бы я взять еще четырех человек, ска-
жем, на первые полтора часа пути с Уилсоном? Тогда мы успе-
ем отойти подальше, чтобы завтра спокойно тронуться в путь.
— Хорошо. Только к наступлению темноты они должны вер-
нуться. — Он оглядел стоявших и назвал фамилии Поляка, Ми-
нетты и Галлахера, а потом, подумав, Уимана. — Остальные
будут нести караул, пока они не вернутся.
Он отвел Брауна в сторону и поговорил с ним пару минут.
— Вы помните дорогу, что мы прорубали в джунглях?
Браун кивнул.
— Хорошо, двигайтесь по ней до берега, а затем дожидай-
тесь нас. Это составит два дня, может, немножко больше. Мы
должны вернуться через три, максимум четыре дня. Бели баржа
придет раньше нас, а Уилсон... а Уилсон будет жив, уезжайте
сразу же вместе с ними, но заставьте их послать за нами еще
одну баржу.
— Слушаюсь, сэр.
Браун собрал свою команду, погрузил Уилсона на заранее
сделанные носилки, и они двинулись в путь.
Хирн не мог заснуть. Почти час он ворочался с бо-
ку на бок, поглядывая на горы, на луну над ними, на холмы
и землю у самого лица. С момента перестрелки его постоянно
одолевало какое-то странное чувство, неопределенное, но сходное
с беспокойством и жаждой деятельности. Вот так спокойно ле-
жать было для него почти невыносимым. Наконец он поднялся
и, пройдя лощинку, направился на вершину холма. Часовой
поднял карабин. Он тихонько свистнул и тихо произнес: «Это
кто? Минетта? Свои. Это я, лейтенант».
Он поднялся по склону и уселся рядом с часовым.
— Что-нибудь случилось, лейтенант?
— Да нет, ничего, просто захотелось немного размять ноги.
Они разговаривали шепотом.
— Плохо стоять на посту после такой заварушки.
— Да, — Хирн растирал ноги, пытаясь успокоить напря-
женные мышцы.
237
— Что будем делать завтра, лейтенант?
Вот именно, что они будут делать? Как ни верти, а на этот
вопрос ему придется ответить хотя бы самому себе.
— А вы как думаете?
— Думаю, что нужно возвращаться. Ведь этот чертов пере-
вал перекрыт, не так ли?
Хирн пожал плечами.
— Не знаю, может, и пойдем обратно. — Он посидел рядом
с часовым еще несколько минут, потом вернулся в лощинку
и забрался под одеяло. Все так просто. Часовой был прав. Да и
почему бы им действительно не вернуться, если перевал для
них закрыт?
Вот именно, почему?
Ответ довольно прост. Он не хочет возвращаться назад и
отказываться от поиска. Потому что... Потому что... Основания
для этого были довольно расплывчатыми. Заложив руки за го-
лову, Хирн уставился в небо.
У них не оставалось буквально никаких надежд удачно вы-
полнить задание. Даже если перевал был бы открыт, японцы
теперь знают о их присутствии и очень легко догадаются о це-
ли их задания. Если им даже и удастся пройти в японские ты-
лы, будет почти невозможно продвигаться там незамеченными.
Если рассуждать спокойно, то у них вообще никогда не было
шансов на успех. На этот раз тактика Каммингза дала осечку.
И ему не хочется возвращаться потому, что это означало бы
вернуться к Каммингзу с пустыми руками и подыскивать оправ-
дания неудаче. Вечно повторяющаяся история с рейсом за про-
дуктами. Там был Керриган, здесь Крофт. И именно это сообра-
жение стояло за всеми его поступками последние два дня; лич-
ная связь со взводом — нет, это просто смешно. Ему хотелось
найти с ними общий язык, потому что это увеличило бы шансы
на успешность выполнения задания. Правда состояла в том, что
ему-то на них плевать. И все это: усталость, мучения, война
с Крофтом — было только его попыткой немного отыграться
на Каммингзе.
Но было ли это местью? Скорее всего он руководствовался со-
ображениями еще более низкого порядка, ибо это была не месть,
а скорее стремление к реабилитации. Он хотел, чтобы Каммингз
снова признал его. Хирн перевернулся на живот.
Стоять во главе!
Такая же грязь, как и все остальное. А теперь ему это нра-
вится. После боя, после редкостного возбуждения, которое мож-
но бы назвать и экстазом, когда он выводил людей из-под огня,
он все время возвращался к этим минутам, страстно желая их
238
повторения. Вне зависимости от Каммингза, значительно глуб-
же, ему теперь и самому хотелось командовать взводом. Теперь
он мог понять Крофта, когда тот смотрел в бинокль на гору.
Ведь если пристальней присмотреться к себе, так он был тоже
Крофтом.
Вот в том-то и дело. Но как теперь ему быть? Зная все это,
он не имеет права продолжать поиск, ведь, по существу, он про-
сто играет жизнью оставшихся с ним девяти человек, поступает
безответственно. Если в нем есть хоть что-то заслуживающее
уважения, он обязан завтра же повернуть назад.
И что-то внутри его екнуло. Обязан, но не сделает этого.
И он почувствовал к себе такое отвращение, что оно даже
было приятным по своей силе. Его привело почти в ужас такое
понимание своей сути.
Он должен повернуть назад сейчас же.
Он опять выбрался из-под одеяла и направился в ту сторо-
ну, где спал Крофт. Он опустился на колени и собирался уже
потрясти Крофта за плечо, как тот обернулся к нему.
— Чего вам, лейтенант?
— Вы не спите?
— Нет.
— Я решил поворачивать назад завтра. — Высказав это
Крофту, он уже мог не копаться в себе.
Лунный свет освещал половину лица Крофта, и лицо это бы-
ло неподвижным. Возможно, только чуть шевелились мускулы
челюстей. Несколько секунд Крофт молчал, а потом повторил:
— Поворачивать назад завтра? — Он уже успел высвобо-
дить ноги из-под одеяла.
— Да.
— А не кажется вам, что нам следовало бы получше при-
нюхаться? — Крофт пытался выиграть время. Он дремал, когда
Хирн подошел к нему, и решение Хирна болезненно поразило
его. У него даже заныло в груди.
— А какой смысл оставаться здесь? — спросил Хирн.
Крофт тряхнул головой. Какая-то смутная идея бродила
у него в голове, но он никак не мог ее ухватить. Мозг его ра-
ботал в крайнем напряжении, лихорадочно подыскивая, за что
бы уцепиться. Если бы Хирн сейчас прикоснулся к нему, он, на-
верное, вздрогнул бы.
— Не можем же мы просто так взять и бросить все, лейте-
нант.
И тут что-то мелькнуло у него в мозгу.
— Лейтенант, так ведь японцы смылись после боя* — выпа
лил он неожиданно для самого себя.
239
— А вы откуда знаете?
Крофт рассказал ему об Уилсоне и о том, что ему уже тогда
пришло в голову.
— Теперь мы можем пройти, — закончил он.
Хирн с сомнением покачал головой.
— Не думаю.
— Неужто вы не хотите даже попробовать? — Он пытался
понять, что заставляет Хирна настаивать на своем, и смутно
чувствовал: дело здесь вовсе не в том, что Хирн испугался.
И это напугало его, потому что, если только интуиция его не
обманывает, Хирн едва ли изменит свое решение.
— Я не хочу вести взвод через перевал после того, что про-
изошло там сегодня.
— Тогда почему вам не отправить одного человека сейчас
на разведку? Ведь хоть это, черт побери, мы можем сделать?
Хирн снова покачал головой.
— Мы можем идти через гору.
Хирн почесал подбородок.
— Наши люди с этим не справятся, — сказал он наконец.
Крофт пустил в ход последнее средство.
— Лейтенант; если нам удастся наш поиск, это ведь может,
как знать, решить дело всей кампании.
Да, все становится, слишком сложным. И здесь была какая-
то частица правды, Хирн это понимал. Если задание удастся вы-
полнить, это и явится тем крохотным вкладом в войну, о кото-
ром он когда-то говорил Каммингзу: «А как вы думаете, не
лучше ли поскорее закончить эту войну и распустить всех
по домам, чем держать их гут, пока их не угробят?»
Если кампания быстро закончится, это принесет явственную
и конкретную пользу солдатам дивизии. А ведь стремясь имен-
но к этому, он и решил отказаться от продолжения поиска —
он хотел облегчить участь людей своего взвода. Слишком слож-
но, чтобы сразу решить дело. Нужно было только сразу отве-
тить на вопрос Крофта, который сидел рядом с ним на корточ-
ках совсем как металлическое изваяние, только чуть покачи-
ваясь.
— Хорошо, мы сейчас пошлем одного человека через пере-
вал и, если он на что-нибудь наткнется, поворачиваем назад.
— Пойдете сами, лейтенант? — голос Крофта звучал чуть
насмешливо.
К сожалению, он идти не мог. Если бы его шлепнули, это
прекрасно устроило бы Крофта.
— Нет, не думаю, что я с этим справлюсь, — холодно от-
ветил он.
240
Крофт рассуждал подобным же образом. Если пойдет он сам
и его убьют, взвод тогда наверняка пойдет назад.
— Я думаю, что Мартинес лучше всего подходит для этого
дела.
— Хорошо, пошлите его. А утром мы решим. И велите ему
разбудить меня, когда он вернется. — Хирн глянул на часы. —
Сейчас я заступаю на пост. Скажите ему, чтобы он подошел
ко мне и предупредил перед уходом.
Глянув еще раз на Хирна, Крофт подошел к Мартинесу и
разбудил его. Лейтенант поднялся на вершину холма, чтобы сме-
нить часового.
Крофт объяснил Мартинесу, в чем будет состоять его зада-
ние, а потом, еще сильнее понизив голос, добавил:
— Если ты заметишь расположившихся на ночлег японцев,
постарайся обойти их и идти дальше.
— Так, понимаю, — Мартинес зашнуровывал ботинки.
— Возьми с собой только кинжал.
— Хорошо, я вернусь, наверное, часа через три. Предупреди
часового, — прошептал Мартинес.
Крофт тронул его за плечо и почувствовал, что Мартинеса
бьет чуть заметная дрожь.
— Ты как — ничего? — спросил он.
— Ничего, все в порядке.
— Так вот, слушай, — сказал Крофт. — Когда вернешься,
никому не говори ни слова, пока не повидаешься со мной. Если
лейтенант не будет спать, скажи ему просто, что ничего не про-
изошло, понял?
Мартинес кивнул. Он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь
восстановить чувствительность в пальцах.
— Я пойду, — сказал он, подымаясь.
— Ты отличный парень, Джепбейт.
Мартинес завернул свою винтовку в одеяло, предохраняя ее
от ночной сырости, и положил ее на свой ранец.
— Пока, Сэм, — голос его чуть заметно дрожал.
— Пока, Джепбейт. — Крофт видел еще, как он несколько
минут поговорил с Хирном, а потом выбрался из лощинки в за-
росли кунаи и двинулся влево, параллельно отрогам горы. Крофт
задумчиво потирал руку, направляясь к своему одеялу. Он улег-
ся, точно зная, что до возвращения Мартинеса ему не заснуть.
Мартинес прошел несколько сот ярдов по высокой траве, дер-
жась в тени, отбрасываемой отрогами гор. На ходу он постепен-
но окончательно освобождался от сна, потирая руки и затылок.
Он не совсем проснулся, когда разговаривал с Крофтом,
16 Приложение к журналу «Сельская молодежь», >т. 5	241
по крайней мере ничто из сказанного ему Крофтом не имело
для него особой важности. Он понял, в каком направлении ему
следует идти, в чем заключается его задание, он знал, что
Крофт велит ему что-то сделать, и инстинктивно подчинился,
но так и не думал о том, что это, собственно, может означать.
Ему не казалось особенно опасным или странным то, что он
должен в одиночку отправляться куда-то, где он никогда не был.
Минут через двадцать он достиг того места, где они днем по-
пали в переделку. Притаившись в камнях, он несколько ми-
нут тщательно обследовал лощинку, прежде чем двинуться
дальше. Минут пять он просто смотрел на открытое место и на
заросли по другую сторону лощины, не думая абсолютно ни
о чем, только уши и глаза его жили собственной жизнью. Ни-
что не двигалось. Он не услышал никаких звуков, кроме шелеста
травы. Медленно, почти лениво перебрался он через каменную
гряду и спрыгнул на ровную гладь лощинки, пытаясь найти
тень, в которой он мог бы спрятаться. Но на подходах к пере-
валу не было такого места, где он мог бы двигаться, укрываясь
от яркого света луны. Мартинес с минуту прикидывал и так и
этак, а потом на какую-то короткую и страшную секунду вско-
чил в полный рост, постоял так и снова бросился на землю.
Никто не стрелял. Он хотел захватить их врасплох. Если бы
кто-нибудь сидел сейчас в зарослях, он наверняка с перепугу
успел бы выстрелить по нему.
Все его чувства говорили ему, что в зарослях никого нет,
но слишком опасно было целиком доверяться им. Он снова вы-
прямился во весь рост и постоял так целую секунду. Если они
до сих пор не выстрелили... Он был настроен фаталистически.
Залитое лунным светом поле незамеченным не пройти. Мартинес
быстро заскользил по пространству, отделявшему его от зарос-
лей. Оказавшись среди деревьев, он прижался к одному из ство-
лов. Ничто не двигалось. Он подождал, пока глаза его при-
выкнут к темноте, и двинулся дальше, осторожно раздвигая
ветви руками. Метрах в пятнадцати он остановился перед не-
большим окопчиком, в котором раньше было пулеметное гнездо.
Несколько дней назад здесь стоял пулемет, и японцы наверняка
использовали бы его во время стычки, если бы он там оставал-
ся. Значит, японцев оттянули отсюда.
Мартинес осторожно двинулся по тропинке, ведущей к пере-
валу. Наконец он вышел на перевал. Медленно, осторожно дви-
гался он- вперед по каменистой дороге. Через несколько сот яр-
дов дорога свернула влево, а потом снова вправо. По мере того
как истекало время, а ничего так и не происходило, он стано-
вился все более уверенным. Останавливался теперь он все реже,
242
а там, где перевал на четверть мили покрывала высокая трава,
он шел совершенно без всяких предосторожностей, зная, что
здесь его никто не заметит. До сих пор он не видел ни одного
места, где японцы могли бы выставить заслон. Но местность по-
степенно менялась, заросли становились все гуще и во многих
местах занимали площадь, достаточную для расположения не-
большого подразделения. Он тщательно обследовал каждое такое
место и продолжал двигаться дальше.
Однако, дойдя до нового поворота, он обнаружил небольшую
лощинку, противоположную сторону которой целиком перекрыва-
ла роща. При дневном свете это должно было быть красивым
местом. Здесь можно было выставить заслон, и он тут же ин-
стинктивно понял, что отступающие японцы дальше не пошли.
Соблюдая все меры предосторожности, Мартинес двинулся к ро-
ще. Нога его наткнулась на ком свежевывороченной земли, и он
вздрогнул. Присев, он старательно ощупал рукой землю. Он
стоял на тропе, прорубленной всего несколько часов назад. Как
бы в подтверждение этого, ярдах в пяти от него кто-то кашля-
нул. Машинально он сделал шаг назад и услышал, как кто-то
ворочается, стараясь поплотнее завернуться в одеяло. Минут
пять он простоял как бы парализованный. И все-таки повернуть
назад было невозможно. Он и сам не мог бы толком объяснить
почему.
Постепенно он понял, что японцы должны были проложить
в зарослях тропу в форме «Т» и что он сейчас находится как
бы на верхней перекладине. Через рощу идти он не может —
любой шум выдаст его, следовательно, ему нужно продолжать
двигаться по тропинке, пока он не выйдет из рощи по другую
сторону. И он пополз вперед на четвереньках. На повороте тро-
пы он остановился, огляделся по сторонам и чуть не вскрикнул.
В трех футах от него сидел за пулеметом японец. Он припал
к земле, ожидая выстрела, но ничего не происходило. Глянув
еще раз, он понял, что японец сидит к нему боком и не видит
его. Но он должен пройти мимо него, а это невозможно. Марти-
нес потянулся за кинжалом и осторожно вытащил его из ножен.
«Никогда не доверяйся паршивому мексиканцу, когда у него
нож», — промелькнула у него в голове фраза, подслушанная
много лет назад в разговоре двух техасцев. Вранье! — но он тут
же вспомнил о том, что ему предстоит сделать. Пока эти мысли
мелькали у него в мозгу, рука его совершенно независимо отыс-
кала камешек на тропинке и швырнула его по другую сторону
пулеметного гнезда. Японец повернулся в сторону звука и под-
ставил ему спину. Мартинес бесшумно шагнул впе-
ред, приостановился и тут же захватил согнутой в локте рукой
16*
243
горло солдата. Затем не спеша он приставил кончик ножа к шее
противника и нажал изо всех сил. Солдат дернулся и обмяк
у него в руках. Страх, отвращение, чувство облегчения — все
смешалось в нем, но сейчас самое важное было двигаться даль-
ше, и он бросился вперед по просеке чуть ли не бегом. Так он
добрался до нового открытого пространства. И там его вдруг
охватил страх. Он понял, что, убив солдата, он совершил ошиб-
ку. Может статься, что его сменщик спокойно доспит до утра,
но очень вероятно, что он и проснется — сам Мартинес никогда
не мог спокойно спать, если ему предстояло еще заступать
на пост. А как только они обнаружат убитого, никто из них
уже не заснет до утра. И он так и не сможет вернуться.
И тут в рощице слева от него он услышал, что кто-то от-
кашлялся и сплюнул. Значит, здесь расположилась еще одна
японская часть. Теперь ему оставалось только вернуться назад.
Он быстро дошел до рощи с прорубленной в ней тропой
в форме «Т» и остановился прислушиваясь. Убитый лежал
на своем месте у пулемета. Мартинес хотел уже пробраться ми-
мо него, когда заметил у того на руке часы. Он уже шагнул
было дальше, но вернулся и наклонился к убитому. Рука того
была еще теплой. Он с отвращением оттолкнул ее. Нет! Он не
может здесь оставаться ни на секунду.
Не прошло и часу, как он добрался до расположения взво-
да и подробно отчитался во всем Крофту. Единственная поправ-
ка, которую он внес во все происшедшее, было утверждение,
что пройти мимо второй части было невозможно.
Крофт понимающе кивнул.
— А тебе обязательно надо было убивать этого японца,
Джепбейт?
- Да.
Крофт покачал головой.
— Лучше бы ты не делал этого. Теперь они все заворошатся
до самого их штаба. — Он помолчал с минуту и потом доба-
вил: — Просто не знаю, что из этого может получиться.
Мартинес вздохнул.
— Черт возьми, я и не подумал. — Он слишком устал
для того, чтобы чувствовать сожаление, но когда он лег, то по-
думал о том, сколько еще совершенных им ошибок он обнару-
жит в ближайшие дни. — Чертовски устал, — проговорил он,
ища у Крофта сочувствия.
— Да. понимаю, тебе здорово досталось. — Крофт опу-
стил руку ему на плечо и вдруг яростно сжал ее. — Не говори
ни слова об этом лейтенанту, черт с ним. Просто ты прошел
через перевал и ничего не видел, ясно?
244
Мартинес был поражен.
— Хорошо, я так и скажу.
— Вот и ладно. Ты чудесный парень, Джепбейт.
Мартинес устало улыбнулся. Через три минуты он уже креп-
ко спал.
На следующее утро Хирн проснулся, чувствуя, что прекрас-
но отдохнул за ночь. Он поворочался немного под одеялом и по-
глядел на солнце, встающее над холмами, которые теперь были
видны отчетливо, как камни, выступающие из воды. Повсюду
в лощинах и выемках еще клубились полосы тумана, и ему
казалось, что он может видеть очень далеко, почти до самого
восточного берега острова, который был от них в сотне миль.
Мимо пробегал Крофт. Он кричал кому-то из солдат:
— Эй вы, лошадки, не забудьте перед выступлением напол-
нить фляжки водой. — И несколько человек направились к ма-
ленькому ручейку.
Глянув в другую, сторону, Хирн разглядел Мартинеса, вытя-
нувшегося на одеяле. Он ведь совершенно забыл о нем и не
знает даже, какие он принес сведения.
— Крофт! — позвал он.
— Да, лейтенант? — Крофт как раз открывал коробку
с сухим пайком, отбросив упаковку и держа содержимое в ру-
ке, он зашагал к нему.
— Почему вы не разбудили меня, когда Мартинес вернулся?
— Решил не будить вас дд утра, — пробормотал Крофт.
— Ну что ж, но только в следующий раз позвольте мне ре-
шать, — и твердо выдержал пристальный взгляд Крофта, глядя
в его непроницаемые голубые глаза. — Так что Мартинес видел?
Крофт развернул восковую бумагу с пайком. Когда он за-
говорил, то почувствовал, как по спине у него пробегает непри-
ятный холодок.
— Перевал свободен. Он думает, что японцы, которые обстре-
ляли нас вчера, были единственными на перевале и что теперь
они ушли. — Он хотел как можно дольше оттянуть этот раз-
говор с Хирном и даже надеялся, что его вообще удастся как-то
избежать. Сообщая все это лейтенанту, он не отрываясь смотрел
в землю и сразу же потом глянул на стоящего на посту часо-
вого и закричал: — Поглядывай, Уимен, не выспался, что ли?
Что-то здесь было не так.
— Странно, что они совсем оставили перевал, пробормо-
тал Хирш
— Да-а, — протянул Крофт, отправляя в рот содержимое
консервной банки. — Всякое бывает, — и он снова уставился
под ноги. — А может, нам попытаться через гору, лейтенант.
245
Хирн посмотрел на Анаку. Утром предприятие выглядело
еще более соблазнительным. Можно бы и попытаться. Но он ре-
шительно тряхнул головой.
— Это невозможно. Это было бы безумием — вести лю-
дей на гору, даже не зная, смогут ли они спуститься по другую
сторону.
Крофт нетерпеливо глянул на него. С начала поиска узкое
лицо Крофта стало еще уже, линии, очерчивающие его сухую
челюсть, — еще отчетливей. Он выглядел усталым. Бритва была
у него с собой, но в это утро он не побрился, и лицо его каза-
лось еще меньше.
— Это не невозможно, лейтенант. Я со вчерашнего утра при-
сматриваюсь к этой горе и заметил, что в пяти милях к восто-
ку от перевала имеется расщелина в отрогах. Если тронемся
сейчас, то к вечеру заберемся на эту чертову штуку.
Хирн снова отрицательно покачал головой.
— Нет, мы все же попытаемся пройти через перевал. — Не-
сомненно, что во всем взводе только два человека, которые хо-
тели бы попробовать подъем.
Странное чувство удовлетворенности и страха охватило
Крофта.
— Ну что ж, — сказал он, — пусть будет так. — Он встал
и знаком собрал людей взвода. — Мы отправляемся на пере-
вал, — сказал он.
В ответ ему послышались разочарованные выкрики.
— Ну ладно, ладно, прекращайте болтовню. Мы туда пой-
дем, и, может, хоть сегодня вы не будете зевать. — Мартинес
только вопросительно глянул на него, но Крофт в ответ просто
пожал плечами.
— Какой же смысл во всем этом, если нам придется на каж-
дом шагу драться с япошками? — спросил Галлахер.
— Прекрати скулеж, Галлахер, — Крофт еще раз оглядел
их всех. — Мы выступаем через пять минут, и поэтому лучше
пошевеливайтесь.
Хирн поднял руку;
— Погодите, ребята, я хочу сказать вам пару слов. Ночью
мы посылали Мартинеса на разведку, и он сообщил нам, что
перевал оставлен японцами. Очень может быть, что и сейчас
там никого нет. — Они недоверчиво уставились на него. —
Но я обещаю вам одно: если только мы наткнемся на против-
ника, если будет хоть какая-нибудь заварушка, если хоть кто-
нибудь окажется на перевале, мы сразу же поворачиваем обрат-
но к берегу. Согласны?
— Да, — пробормотал кто-то.
246
— Так вот, а теперь готовьтесь к наступлению.
Через несколько минут они двинулись в путь. Хирн легко
закинул за спину свой ранец, солнце начинало пригревать, и
это только придало ему бодрости.
Когда они вышли из лощинки, он был в прекрасном распо-
ложении духа: начиналось новое утро, а с ним и новые надеж-
ды. Все мучения, сомнения и противоречивые решения прошлой
ночи теперь казались ему неважными. Ему это нравилось, а раз
нравилось, то тем лучше.
Ведя людей к перевалу, он встал во главе колонны.
Полчаса спустя лейтенант Хирн был убит. Пуля, выпущенная
из японского пулемета, насквозь прошила ему грудь.
Майор Дэллсон пребывал в полной растерянности. Сегодня
утром — утром третьего дня после отправки разведвзвода на
задание —генерал отбыл в штаб армии, чтобы попытаться там
получить миноносец для поддержки высадки десанта в бухте
Вотои, и Дэллсон практически остался командовать дивизией.
Хотя формально полковник Ньютон, командир 460-го полка, и
подполковник Конн были старше его по званию, за оперативный
отдел отвечал все-таки он, Дэллсон, и именно это и поставило
его в трудное положение.
Наступление, которое кое-как развивалось уже пять дней,
окончательно выдохлось только вчера. Они ожидали этого, по-
скольку продвижение вперед обгоняло график и японцы' долж-
ны были усилить сопротивление. Учитывая такую возможность,
Каммингз приказал ему строго придерживаться намеченных
сроков.
— Все будет спокойно, Дэллсон. Я полагаю, что японцы пред-
примут одну или две контратаки, но это не опасно. Просто про-
должайте оказывать на них давление по всему фронту. Если
мне удастся выжать один или два эсминца, мы закончим кам-
панию за неделю.
Довольно простые инструкции, однако события приняли со-
вершенно иной оборот. Не прошло и часу после того, как от-
летел самолет с генералом, как Дэллсон - получил весьма стран-
ное донесение. Отделение пятой роты, посланное в разведку, об-
наружило брошенные японцами позиции примерно в миле от
их расположения. И если координаты, сообщенные ими, не бы-
ли абсолютно перепутанными, эти японские позиции должны бы-
ли находиться уже за линией Тояку.
Поначалу Дэллсон просто не поверил донесению. В памяти
его еще свежа была история с ложными донесениями сержанта
Лэннинга, что могло означать, что и остальные командиры от-
247
делений и взводов не выполняют порученных иы заданий. И все-
таки это вызывало сомнения. Если уж кто-то пытается сделать
ложное донесение, он скорее всего сообщит, что наткнулся на
сопротивление и вынужден был повернуть обратно.
Майор потер нос. Было одиннадцать часов, и солнце грело
уже достаточно долго, чтобы духоту в палатке оперативного от-
дела сделать невыносимой. Майор обливался потом, а та часть
расположения штаба, которая была видна ему через поднятые
полотнища палатки, тоже изнывала от немилосердного солнечно-
го блеска. Майору очень хотелось пить, и он несколько минут
раздумывал над тем, а не послать ли ему одного из писарей
в офицерскую столовую за пивом из холодильника. Но все это
требовало от него каких-то действий, а сегодня он предпочел бы
не делать абсолютно ничего, а просто сидеть и дожидаться оче-
редных донесений. В нескольких футах от него двое офицеров
обсуждали возможность раздобыть после обеда «джип» и съез-
дить к морю искупаться. Майор икнул. Как это обычно бывало
в очень жаркие дни, желудок его давал себя чувствовать, а это
тоже не способствовало спокойному настроению.
— Поговаривают, правда, как всегда, это еще ничего не
означает, медленно растягивая слова, говорил один из лейте-
нантов, — что нам пришлют несколько девушек из Красного
Креста сразу же после окончания кампании.
— Нужно будет подготовить пляж с гардеробами. Можно
будет отлично проводить время.
— Нас опять куда-нибудь перебросят. Пехоте всегда достает-
ся хуже всех. — Лейтенант прикурил. — Но все равно я так
хотел бы, чтобы эта кампания наконец кончилась.
— Бросьте. Нас тут же засадят за исторический отчет
о боевых действиях, а это всегда самое неприятное.
Дэллсон снова вздохнул. Разговор об окончании кампании
действовал на него угнетающе. Что он, собственно, должен де-
лать с этим разведдонесением? Он почувствовал резь в кишеч-
нике. Было бы неплохо сидеть здесь, ни о чем не заботясь, и
раздумывать, а не сходить ли ему в клозет.
Где-то вдалеке ударила артиллерийская батарея, и эхо дол-
го перекатывалось в сыром воздухе утра. Майор снял трубку
полевого телефона и несколько раз постучал по рычажку.
— Дайте пятую роту! — рявкнул он в трубку.
— Мельница? Говорит Шнур, — он разговаривал с команди-
ром роты, пользуясь ходовыми именами.
— Слушаю вас, Шнур.
— Сегодня утром я получил от вас разведдонесение за номе-
ром 318, вы знаете, о чем я говорю?
248
- Да.
— Это случайно не липа? Смотрите, Мельница, если только
кто-то из ваших втирает мне очки, а вы его прикрываете, я
с вас семь шкур спущу.
— Нет, все верно. Я сам проверял и лично разговаривал
с командиром отделения. Он клянется, что все именно так.
— Ну ладно, я буду действовать... — майор помолчал, припо-
миная выражение, которое он так часто слышал, — исходя из
предположения, что все обстоит именно так. И помоги вам бог,
если окажется, что все это липа.
Майор снова отер нот с лица. И почему генералу понадоби-
лось из всех дней выбрать именно этот? Он даже почувствовал
что-то вроде обиды на генерала за то, что он не сумел этого
предвидеть. Он должен сейчас же что-то предпринять, но чувст-
вовал себя смущенным. Вместо этого он решил сходить
в клозет.
Сидя на корточках на сырых досках клозета и чувствуя, как
солнце припекает его открытый живот, майор попытался ду-
мать. Но в голову ему лезли совсем ненужные мысли. В это утро
клозетная вонь показалась ему особенно сильной, и он тут же
решил, что следует выделить наряд для открытия нового офи-
церского клозета. Красное лицо его было все покрыто каплями
пота. И на этот раз необходимо распорядиться, чтобы сделали
крышу. Он мрачно оглядел бамбуковое ограждение.
Ну что ж, собственно, ему ничего не остается, как выслать
взвод и занять эти брошенные позиции, черт бы их побрал. Если
они не встретят никаких затруднений, то ему снова придется
беспокоиться о дальнейшем. Легкий ветерок чуть охладил ему
лицо, и он с тоской подумал-\о пляже и приятной прохладе
океанской воды, о пальмах, растущих на берегу. Где-то в джунг-
лях, в нескольких милях от него, что то происходило в японском
штабе. Возможно, их начальник оперативного отдела тоже сидел
в клозете. Майор усмехнулся.
Но что-то у них все же было не так. Последнее время убитые
японцы выглядели довольно изможденными. Считалось, что все
эти острова были надежно блокированы, но никогда нельзя по-
лагаться на поступающие от флота сведения. Майор был измо-
тан. И почему именно он должен принимать все эти решения?
Под досками клозета жужжали мухи. Нет, им просто необходим
новый клозет.
Он поднялся. Клозетная бумага была влажной после ночного
дождя. Нужно придумать какое-то прикрытие и для нее. Майор
попытался придумать, как это лучше сделать. Господи, какой
дурацкий день!
249
Он зашел в офицерскую столовую и попросил замороженного
пива.
— Как дела, майор? — спросил один из поваров.
— Отлично. — Он потер щеку. Что-то не давало ему покоя.—
Да, послушайте, О’Брайен, меня опять пронесло. Вы хорошо мое-
те посуду?
— Ну как же, майор.
Дэллсон проворчал что-то, потом окинул взглядом пустые де-
ревянные столы, на которых уже были расставлены серые алю-
миниевые миски.
— Не накрывайте столы так рано, — сказал майор. —
На них садятся мухи.
— Слушаюсь, сэр.
— Действуйте.
Он постоял, наблюдая за тем, как О’Брайен принялся соби-
рать со стола миски, а затем двинулся через расположение шта-
ба к палатке оперативного отдела. По пути он видел несколь-
ких солдат, лежащих под палатками, и это раздражало его.
Он постарался припомнить, из какого они взвода, и тут ему
снова пришло на ум разведдонесение. Он вошел в палатку опер-
отдела и снял трубку. Вызвав Мельницу, он приказал ему на-
править полный взвод для занятия брошенных японцами по-
зиций.
— И направьте вместе с ними связистов. Я должен получить
от них доклад через полчаса.
— За полчаса они не успеют туда добраться.
— Ну хорошо. Тогда, как только они займут позицию, сразу
же сообщите мне.
Под раскаленным палаточным пологом время тянулось не-
обычайно медленно. Майор чувствовал себя весьма неловко,
втайне надеясь, что взводу придется повернуть обратно. Но если
они все же дойдут туда, что тогда? Он позвонил командиру ре-
зервного батальона 460-го полка и приказал ему в течение часа
выделить роту в полной боевой готовности.
— Но придется тогда снять ее с дорожных работ.
— Вот и снимите! — рявкнул майор. Про себя выругался.
Если вся эта затея ничем не кончится, это будет означать про-
стой в полдня целой роты. А что еще ему оставалось делать?
Ведь если взводу удастся занять центральные позиции на ли-
нии Тояку, ему как-то нужно воспользоваться этим. Майор сей-
час решил следовать только аксиомам.
Мельница позвонил ему через сорок пять минут и сообщил,
что взвод без всяких происшествий прибыл в намеченное место
260
и сейчас занимает японские позиции. Майор, потирая нос тол-
стыми пальцами, пытался проникнуть взором сквозь нагретые
солнцем заросли джунглей.
— Хорошо, теперь подтяните туда всю роту, за исключением
одного отделения и кухни. У вас имеются сухие пайки?
— Пайки есть, но как быть с моим тылом и флангами?
Ведь мы теперь оторвемся на тысячу ярдов от третьей и чет-
вертой.
— Об этом я позабочусь. А вы пошевеливайтесь и чтобы бы-
ли там все через час.
Повесив трубку, майор тихо застонал. Теперь все придет
в движение. Резервная рота 460-го выдвинется на фланги и при-
кроет с тыла взвод. Но почему японцы ушли? Неужели это ло-
вушка?
Майор припомнил, что ночью по брошенным теперь японским
позициям велся сильный артиллерийский огонь. Возможно, что
командир японской роты оттянул своих людей, никому об этом
не сообщив. Бывали случаи, когда японцы так делали, он об
этом слышал, но тем не менее ему это казалось маловероятным.
Но если дело обстоит именно так, он обязан бросить в обра-
зовавшуюся брешь своих людей, прежде чем Тояку спохватится.
Предполагалось, что сегодня все части будут находиться спокой-
но на своих позициях, но если уж ему пришлось двинуть своих
людей вперед, то придется теперь и продолжать наступление по
всему фронту, действуя при этом быстро, чтобы к исходу дня
добиться каких-нибудь результатов. Это означало, что теперь ему
придется поднять весь резервный батальон и двинуть его уже
сейчас, потому что потом у него не будет машин для срочной
переброски. Целый день таким образом будет утрачен на дороже
ных работах. И ничего тут не поделаешь. И кроме того, ему при*
дется- использовать теперь каждый из имеющихся в дивизии
грузовиков, чтобы перебросить продукты и боеприпасы, которые
не были запланированы на сегодня. Он почувствовал, как его
охватывает ненависть к командиру взвода, который доставил
ему столько хлопот.
Он позвонил Хобарту и приказал ему составить график для
транспорта, а затем отправился в палатку второго отдела и
объяснил Конну, что происходит.
— Клянусь богом, вы впутываетесь в неприятную историю, —*
сказал ему Конн.
— А что мне делать? Вот вы разведка, так скажите мне^
черт побери, почему японцы оставили позиции.
Конн пожал плечами.
— Проклятые япошки устраивают западню.
251
Дэллсон вернулся в свою палатку в страшном расстройстве.
Если это и западня, он все равно должен в нее лезть. Он засто-
нал. Хобарт составлял график для автотранспорта, отдел Конна
сверялся со старыми разведданными. Что-то было не так. Что-то
было не так. Что ж, ему придется просто понадеяться на удачу
и отправить все свободные силы в прорыв, рассчитывая на
то, что остальные части как-нибудь обойдутся своими силами.
Дэллсон привел в боевую готовность резервный батальон и от-
дал приказы по перемещению. Скоро ленч, но он не сможет пой-
ти в столовую. От ледяного пива резь в кишках только усили-
лась. Он с отвращением подумал о консервированном сыре из су-
хого пайка. Придется его есть, чтобы закрепило.
— Есть что-нибудь закрепляющее у нас? — простонал он.
— Нет, сэр.
Он отправил одного из писарей в медчасть. Телефон зазво-
нил. Это Мельница докладывал о том, что его рота уже заняла
позиции. Через несколько минут позвонил командир резервной
роты и доложил, что рота окапывается в тылу и на флангах пя-
той роты.
Теперь он просто обязан был послать в прорыв весь баталь-
он. У Дэллсона разболелась голова. А что им следует делать?
До сих пор он еще действовал, опираясь на известные ему слу-
чаи, но теперь перед ним была полная пустота. Основная база
снабжения японцев находилась теперь примерно в полумиле от
расположения пятой роты, и, может быть, ему следовало бы те-
перь попытаться захватить базу. А может, ему следовало бы
загнуть фланги. Но этого майор уже никак не мог себе пред-
ставить. Брешь в обороне так и оставалась для него брешью на
бумаге. Он и раньше бывал во всех частях, видел их боевые
позиции, но так никогда и не мог понять, что же, собственно,
делается на фронте. Между ротами всегда были разрывы. Фронт
никогда не представлял собой -сплошной линии — он состоял из
отдельных точек и черточек, отделенных друг от друга. И вот
теперь его люди находились за пунктирной линией, обозначав-
шей японские позиции, а потом число этих людей еще больше
увеличится, но что они должны делать? И как заворачиваются
фланги? На мгновение ему представились люди, мрачно шагаю-
щие по проложенным сквозь джунгли тропинкам, но он никак
не мог связать их с нанесенными на карты цифрами.
Господи, что же он должен делать? К исходу дня все пойдет
кувырком. Никто не будет знать, где кто находится, а связь, как
обычно в таких случаях, откажет. Господи! И надо же, чтобы
именно сегодня все это произошло!
Майор чуть было не захихикал. Он испытывал глупую ра-
252
дость человека, который бросил с обрыва камешек и видит, как
из-за этого образуется лавина. И почему генералу не быть на
месте? А артиллерия? Он ведь совершенно забыл о ней. Дэллсон
попытался собраться с мыслями, но ничего не шло на ум. По-
ступило донесение, что передовые подразделения резервного ба-
тальона добрались уже до занимаемых пятой ротой позиций.
А что ему делать, когда и остальная часть батальона доберется
гуда? База снабжения японцев была расположена в отрытых
по противоположному склону холма погребах. Он может напра-
вить туда батальон, а что потом? Ему снова потребуются сво-
бодные части.
Если бы он мог ясно себе представить положение, он, воз-
можно, и растерялся бы, однако он способен был думать только
о новых перебросках солдат. Он приказал третьей роте двигать-
ся на соединение с батальоном резерва, с тем чтобы ее позиции
заняла вторая рота на левом фланге. Это очень упрощало для
него дело. Две роты теперь, будут удерживать позиции, которые
обычно удерживали три. И ему пока что нечего о них беспоко-
иться. А правый фланг тем временем может предпринять фрон-
тальную атаку. Только бы все как-то утряслось, а артиллерия
пусть сама о себе позаботится. Он прикажет ей поддерживать
атакующий базу снабжения батальон, а там пусть бьет по воз-
никающим целям, которые ей будут указывать ее наблюдатели.
Он позвонил в штаб дивизионной артиллерии и приказал:
— Подымите в воздух оба ваши самолета, и пусть они ведут
наблюдение.
— Один самолет мы потеряли вчера, мы ведь докладывали,
а второй не может подняться по техническим причинам.
— Так почему же вы не докладываете об этом? — проревел
Дэллсон.
— Мы докладывали. Вчера.
Он выругался.
— Тогда направьте своих наблюдателей в третью и четвер-
тую роты 460-го и в третью роту 458-го.
— А как быть со связью?
— Об этом позаботьтесь сами. У меня и без того хватает
забот, черт бы их побрал.
День тянулся бесконечно. Примерно к трем часам резервный
батальон и третья рота завершили перегруппировку, и к этому
времени Дэллсон уже не думал о них. У него было теперь око-
ло тысячи человек на исходных позициях для наступления, и он
не имел ни малейшего понятия, что ему с ними делать. Какое-то
время он раздумывал над тем, не направить ли их влево к морю.
Это отрезало бы половину японской укрепленной линии, но он
253
слишком поздно вспомнил, что уже снял со своего левого флан-
га роту. Если он слишком прижмет японцев у моря, это может
создать для него угрозу в центре.. Майору казалось, что он пы-
тается лбом прошибить стену.
Он мог двинуть их вправо, но тогда в горах ему трудно было
бы наладить связь с передовыми частями, да и снабжение при-
шлось бы вести по растянутым коммуникациям. Его охватила
паника. Ведь могла обнаружиться масса и других его ошибок.
Снова зазвонил телефон. Докладывал командир первого ба-
тальона 460-го полка:
— Мы можем выступать через пятнадцать минут. Какая нам
поставлена задача? Мне нужно проинструктировать моих людей.
Подобные вопросы задавали ему весь последний час, и каж-
дый раз он ревел в трубку:
— Действуйте по обстановке. Ждите, черт побери.
А сейчас он вынужден что-то ответить.
— Двигайтесь по направлению к японской базе снабжения.—
Дэллсон дал координаты. — Когда будете готовы к атаке, дайте
мне знать, я поддержу вас артиллерией. Если радио откажет,
знайте, что мы начнем ровно через час, и тогда выступайте.
Вы должны уничтожить базу и двигайтесь, черт побери, побы-
стрее. Я сообщу вам, что делать потом.
Внезапно Дэллсон вспомнил, что он не обеспечил передовые
части защитой от танков, и на этот раз застонал вслух. Теперь
было уже слишком поздно перебрасывать артиллерию для под-
держки атаки на базу снабжения, но, может, он все же успеет
их подтянуть к моменту японской контратаки. Он снял взвод
ПТР второго батальона и бросил его вслед атакующим. Сколько
еще таких вещей он упустил из виду?
А потом ему только и оставалось, что ждать, обливаясь от
волнения потом. Больше всего беспокоил майора вопрос о том,
как вернуть на свои места такое количество людей, когда наступ-
ление сорвется. Это будет еще целый день, нет, два дня простоя
на дорожных работах. К своему удивлению, он обнаружил, что
ведет самое настоящее наступление.
За десять минут до истечения отведенного для передвиже-
ния часа поступило донесение по радио, что атакующий баталь-
он находится в двухстах ярдах от базы снабжения и до сих пор
не обнаружен противником. Начала вести огонь артиллерия и ве-
ла его тридцать минут. После этого батальон двинулся вперед
и захватил базу в течение двадцати минут.
Смысл происходящего доходил до Дэллсона постепенно. Зна-
чительно позднее оказалось, что в этот день были захвачены
254
две трети всех японских запасов, но вечером он об атом и не
подумал. Важным известием было то, что генерал Тояку и по-
ловина его штаба убиты во время продвижения. Секретные по-
зиции его штаба находились всего в нескольких сотнях ярдов от
базы, и батальон захватил их.
Сведений поступало больше, чем Дэллсон в состоянии был пе-
реварить. Он приказал батальону занимать позиции на ночь и
бросил в прорыв всех, кого мог найти. В штабной роте и роте
обслуживания остались одни повара. К рассвету следующего дня
у него было полторы тысячи человек за японской линией, а к
обеду ему даже удалось завернуть фланги.
В тот день вернулся из штаба армии Каммингз. После того,
как он вынужден был дать свое мотивированное мнение о том,
что без высадки десанта в бухте Ботой он не сможет быстро за-
вершить кампанию, ему все-таки дали один эсминец. Эсминец
этот уже двигался к острову и должен был достичь его на сле-
дующее утро. И было абсолютно невозможно приказывать теперь
ему возвращаться.
Вместо этого генерал засадил весь свой штаб за работу, стя-
гивая обратно части к основанию полуострова. К наступлению
утра он уже мог набрать две стрелковые роты и усадить их на
десантные баржи для высадки в бухте Ботой. Эсминец прибыл
точно в указанный срок, обстрелял берег и подошел потом к не-
му вплотную для оказания прямой поддержки.
Несколько японских снайперов встретили выстрелами, как
обычно, первую волну наступающих, а потом рассеялись. Через
тридцать минут десантники соединились с какими-то частями,
двигающимися за прорванным японским фронтом. К вечеру кам-
пания была в основном завершена, остались только действия по
прочесыванию джунглей.
В официальной истории этой кампании, отправленной в штаб
армии, десант в бухте Ботой был представлен как решающая
операция по прорыву линии Тояку. Десант сопровождался, как
гласил исторический отчет, сильными атаками местного значе-
ния, в ходе которых удалось кое-где вклиниться в линию обо-
роны.
Дэллсон так никогда и не понял, что же, собственно, про-
изошло. Со временем он даже поверил, что именно десант ре-
шил исход операции. Ведь его единственным желанием было по-
лучить чин капитана в армии мирного времени.
В охватившем штаб оживлении никто так и не вспомнил
о разведвзводе.
Сокращенный перевод с английского М. Брухнова
СОДЕРЖАНИЕ
Г. ХАУЗЕР. Взрыв в Авиньоне . .	5
Н. МЕЙЛЕР. Нагие и мертвые . . 79
Ответственные за выпуск
О. ПОПЦОВ, В. ТОКМАНЬ
ПРИЛОЖЕНИЕ К ЖУРНАЛУ «СЕЛЬСКАЯ МО-
ЛОДЁЖЬ», том 5.	М., «Молодая гвардия»,)
1971.
256 стр.
Редактор-составитель | В. Смолдырев
Оформление А. Шипова
Обложка Н. Михайлова
Рисунки Н. Михайлова, В. Карабута
Художественный редактор Н. Михайлов
Технический редактор Л. Коноплева
Сдано в набор 20/1 1971. Подписано р печати
21/IV 1971 г. Формат 84Х108’/з2. Бумага № 2.
Печ. л. 8(13,44). Уч.-изд. л. 16,4. Тираж 785 000 экз.
Цена 85 коп. Заказ 2443.
Типография издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая
гвардия». Москва, А-30, Сущевская, 21.
Читайте в первом томе прило-
жения «Подвиг» 1971 г. произ-
ведения советских писателей:
повесть Александра ВОИНОВА
«Западня»;
дневники Нины ЗАХАРЬЕВОЙ
«Просто жизнь»;
повесть Николая ЛЕОНОВА и
Юрия КОСТРОВА «Операция
«Викинг».
85 коп.