Автор: Губенко А.А. Иофина В.А. Кравцов Г.Л. Краснобаев А.И. Михтунец К.М.
Теги: военно-историческая литература
Год: 1981
Текст
Нижне-Волжское книжное издательство
АВТОРЫ
Губенко А. А. Иофина В. А. Кравцов Г. Л. Краснобаев А. И. Мальцев М. М. Макаров А. П. Михтунец К. М. Ребров И. К. Солдатов А. И. Чистяков И. М.
подвиг СТАЛИНГРАДА БЕССМЕРТЕН
А ЗЕМЛЯ ПАХЛА ПОРОХОМ...
ВОЛГОГРАД 1981
63.3(2)722.12 All ОБЩЕСТВЕННАЯ РЕДКОЛЛЕГИЯ Серии книг «Подвиг Сталинграда бессмертен»
АЛМАЗОВА Е. В. БОРОДИН А. М. КАНДАУРОВ И. М. КРАСАВИН В. С. КРАСЮКОВ Н. П. ОВЧАРОВ А. М. РОСТОВЩИКОВ В. Б. ТОМАРЕВ В. И. ХАРЧЕНКОВ В. Н. ЦВЕТКОВ Б. М. ЧУЙКОВ В. И.
Художественное оформление серии КОВАЛЯ В. Э.
© Нижне-Волжское книжное издательство, 1981
Перелом*
и. м. чистяков
ПОД СТАЛИНГРАДОМ
27 сентября 1942 года мне, тогда командиру 2-го гвардейского стрелкового корпуса, который вел тяжелые бои за овладение городом Холм, позвонили из штаба 3-й ударной армии:
— Вас вызывает Москва. Приказано немедленно прибыть в Генштаб.
Сел в машину — Москва недалеко. Ехал по местам хорошо знакомым. Кажется, совсем недавно совершала тут двухсоткилометровый рейд по тылам противника наша 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Панфилова, командовать которой мне довелось после гибели прославленного генерала. Шли через эти вот леса, вдоль шоссе Старая Русса — Холм, чтобы ударить противника в самом уязвимом месте.
Москва все ближе. Осталось несколько десятков километров. Станция Долгопрудная. В начале декабря 1941 года командовал я 64-й отдельной морской стрелковой бригадой, оборонявшей Дмитровское шоссе. И тут шел на лыжах, выполняя приказ, данный мне лично Г. К. Жуковым,— возглавить лыжный отряд, чтобы обходным маневром через лесную чащу ночью, скрытно от противника, выйти к селу Белый Раст, внезапным ударом освободить его и затем наступать в направлении Солнечногорска.
* Чистяков И. М. Служим Отчизне. М., Воениз-дат, 1975.
5
Вспоминалось, как опешил я, получив этот приказ. Моряки — на лыжах! Этого история еще не знала!
Много было всяких приключений, но с заданием мы справились. Правда, в селе Ивановском случилась неприятная история.
Когда мы заняли Ивановское и не успели еще закрепиться как следует, начальник штаба бригады дал телеграмму в штаб армии, что село занято и в нем имеется большой склад с мотоциклами и велосипедами. Прошло часов пять или шесть, получаем телеграмму от Г. К. Жукова:
«Командиру 64-й отдельной морской стрелковой бригады полковнику Чистякову.
Вам высылаются грузовые машины. Немедленно погрузите мотоциклы и велосипеды. Отправьте по указанию представителя штаба фронта».
Через полчаса После того, как была получена телеграмма, налетели фашистские самолеты и начисто разбомбили весь склад.
Грузовики приехали, а грузить нечего. Ладно, еще водители хорошие попались. Я их попросил сходить со мной, убедиться, что хоть колеса валяются, и доложить Жукову, что телеграмма, мол, наша была не пустая. Понятно, и сам послал Жукову телеграмму. Через некоторое время получаю от него ответ: «Впредь, когда занимаете село, немедленно вывозите склады в безопасное место». Прав он был. Могли мы это сделать, а не сделали. Потом под Сталинградом, когда я уже командовал 21-й армией и меня представили Жукову, он заметил:
— Ах, это тот самый Чистяков, который проспал велосипеды. Жаль, что не всыпал тогда, надо бы.
...Подъехали к гостинице Центрального Дома Красной Армии, в вестибюле меня уже ждал полковник.
— Вы генерал Чистяков? Вас вызывают в Генеральный штаб!
В Генштабе меня принял заместитель начальника рперативного управления генерал Владимир Дмитриевич Иванов. Его я знал по совместной
6
службе на Дальнем Востоке, где он был начальником штаба 25-й армии.
Дружески поздоровались.
— Шагай к товарищу Сталину... Не спрашивай, не знаю зачем. Сам приказал тебя вызвать. Как зайдешь, сразу представься, больше ничего посоветовать не могу.
К Сталину? Вот уж чего не ожидал! Зачем? В голове сразу рой мыслей, почувствовал — покраснел от волнения. Но волнуйся не волнуйся, а идти надо. Не помню, как добрался до Кремля, как провели меня на второй этаж в приемную. Наконец пригласили в кабинет. Вошел, представился. Сталин, видимо, ходил по кабинету, поэтому встретил меня у самой двери. Предложил сесть, а сам все ходит и ходит. От сердца отлегло, когда услышал:
— Сейчас я вызвал вас, товарищ Чистяков, в связи с тем, что создается новый, Донской фронт, командовать которым назначен Рокоссовский. Поезжайте к нему в Сталинград. Самолетом. Завтра.
Перед тем как мне выйти, Сталин заметил:
— А выглядите вы неплохо. Молодец.
На следующее утро я уже был на Центральном аэродроме. Там толпились офицеры, генералы. Ко мне подошел генерал Г. Н. Орел.
— Генерал Чистяков? Вы старший в полете.
Что делать, старшим так старшим. Защел в самолет, будто век летал, сел в кресло, йо глаза от страха сами закрылись. Потом поглядел, все сидят спокойно, хоть бы что, и тоже успокоился.
Мне доложили:
— Товарищ генерал, вас будут прикрывать три «ястребка».
Я слушаю, а сам думаю: где уж там в воздухе прикроешь?
Внизу если что —кувырк в землю, и хорошо! Ну, а тут уж будь что будет!
Однако все прошло благополучно. Вечером на «виллисе» мы добрались до штаба Донского фронта, который находился в селе Ивантеевка Сталинградской области.
7
Переночевали в избе. Утром побрились, почистились— порядок, опрятность должна быть в любых условиях. Собрались пойти позавтракать в столовую, которая была на расстоянии метров двести от нашего дома, но нас задержал сигнал:
— Воздух!
Куда укрыться? Выглянули, поблизости щелей и убежищ не видно. В комнате на одной из коек, стоящих у стены, были навалены тыквы. Мы с Г. Н. Орлом «нырнули» под эту койку и быстро забаррикадировались тыквами. Ударило совсем близко, стекла и рамы со звоном вылетели. Мы услышали, как осколки застучали в стену. Тыквы наши тоже побило, но нас даже не царапнуло.
Уже после войны мы с генералом Г. Н. Орлом вспомнили этот случай.
Я спросил, взглянув на его мощную фигуру: — Как это мы с тобой уместились под одной койкой?
— Видно, страх загнал...
Страх не страх, а что толку стоять под бомбами, раскрыв рот и ожидая шального осколка...
Когда фашисты отбомбились и мы отправились завтракать, столовой уже не было. В нее попала бомба. Так что, выйди мы на десять минут раньше,/ вряд ли остались бы живы.
К. К. Рокоссовский принял нас очень радушно. Вообще /йадо сказать, что каждый раз, встречаясь с Рокоссовским, я испытывал какое-то чувство подъема. Константин Константинович всегда с большим вниманием выслушивал собеседника, был требователен, но справедлив. Он никогда не унижал достоинства подчиненных, никогда не повышал голоса. Понятно, далеко не все люди обладают таким характером. Я понимаю и тех, которые могут повысить тон, чтобы нагнать жару на нерадивого, но никогда не пойму тех, кто грубит, унижает достоинство человека. Ведь даже в самом насущном, в квартире, например, можно отказать так, что человек поймет, не обидится, я уж не говорю о другом.
— Ну что, голубчик,— обратился ко мне Кон
8
стантин Константинович,— хотели от меня убежать в резерв? Не выйдет, дорогой. Будем вместе воевать под Сталинградом. Езжайте командовать двадцать первой армией, которая дралась под Клетской все лето. Ваша основная задача — держать плацдарм в районе Клетской.
Нельзя сказать, что очень уж я обрадовался такому назначению. В штабе фронта мне рассказали, какое тяжелое положение сложилось в районе Клетской. Смогу ли удержать этот небольшой плацдарм на правом берегу Дона размерами по фронту четырнадцать — шестнадцать километров и в глубину четыре-пять?! Трудное дело.
К. К. Рокоссовский добавил:
— Не мешало бы и занять Клетскую. Она за лето несколько раз переходила из рук в руки: то мы ее занимали, то немцы..
Сама Клетская находилась в низинке. За Клетской поднимались высоты, которые господствовали над ней. За высотами не было видно, что делается в глубине обороны противника.
К. К. Рокоссовский попросил подумать, как занять Клетскую, посоветовал хорошо изучить противника, свои войска, потом угостил нас обедом. Константин Константинович был очень гостеприимным человеком. После обеда дал машину, и я поехал в штаб 21-й армии, который располагался в Новоклетской.
...Шел октябрь 1942 года. В районе Сталинграда продолжались тяжелые, кровопролитные бои.
В штабе 21-й армии его начальник генерал В. А. Пеньковский представил мне своих подчиненных.
Штаб 21 -й армии (это я понял, конечно, позже) был укомплектован очень хорошими кадровыми офицерами, в большинстве своем служившими до войны в штабе Приволжского военного округа. Все они имели прекрасную штабную подготовку, да и провоевали больше года.
Тут мне бы хотелось сказать несколько слов о моих товарищах, с которыми пришлось с того
9
октябрьского дня 1942 года вместе воевать до победы над фашистской Германией.
Начальник штаба Валентин Антонович Пеньковский начал службу в армии в 1923—1924 годах. Окончил военное артиллерийское училище в Киеве. Позже командовал артиллерийским зенитным дивизионом. Имея широкую общую и военную подготовку, В. А. Пеньковский обладал к тому же незаурядными организаторскими способностями. Физически очень крепкий, неутомимый, он заражал окружающих своей энергией. Был Валентин Антонович человеком очень отзывчивым. Как у многих, были у него любимые словечки. Если обращался к нему с неприятным для себя вопросом взволнованный человек, Пеньковский обычно скажет ему бодро: «Уля-я-я! Ну, а теперь давай разберемся...»
Это его «уля-я-я!» действовало на людей как-то ободряюще, успокаивающе.
В столовую он приходил всегда с одной просьбой: «Бульбы,бульбы дайте поскорее...»
Жизнь у него на войне была, понятно, напряженной до предела. И хоть внешне он был всегда спокоен, нервы порой немного сдавали, и в свободную минуту он просил меня: «Давай, Иван Михайлович, поскачем на лошадях».
Это было для него своеобразной разрядкой.
Когда после падения гитлеровской Германии меня направляли на войну с Японией, командовать 25-й армией, И. В. Сталин предложил мне взять с собой тех генералов и офицеров из 6-й гвардейской, кого сочту нужным. Понятно, что первым, кого я взял с собой, был В. А. Пеньковский.
После войны он командовал войсками Дальневосточного и Белорусского военных округов, потом был заместителем министра обороны СССР.
Умер Валентин Антонович 26 апреля 1969 года.
На редкость быстро и четко умел В. А. Пеньковский организовать работу всех отделов штаба нашей армии для выполнения той или иной
10
задачи. В этом ему особенно хорошо помогал оперативный отдел штаба во главе с полковником Э. С. Рыбко. Он был старше Пеньковского, служил еще офицером в царской армии. Слыл человеком грамотным, очень рассудительным и работоспособным. Бывало, не раз я удивлялся, как это он за такое короткое время смог подготовить столь серьезно продуманную оперативнотактическую документацию! У Рыбко всегда можно было получить исчерпывающую информацию о противнике, о положении своих войск. В конце войны Рыбко было присвоено звание генерал-майора.
Первый член Военного совета генерал-майор Павел Иванович Крайнов был опытным политработником с хорошей военной подготовкой. В 21-й армии находился с самого начала войны.
Вспоминаю я Крайнова всегда с большой теплотой. Очень хороший был человек и много сделал для армии.
Артиллерией командовал генерал Д. И. Турбин, смелый и умный артиллерист, отличный организатор наступления и мастер отражения танковых атак противника. Практику он получил еще во время финской войны, где командовал гаубичным артиллерийским полком. За боевые действия в финской войне ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Даже в самые трудные минуты генерал Турбин никогда не падал духом, принимая здравые, умные решения. Всегда он был подтянут, аккуратно одет. Зимой и летом, какой бы тяжелый бой ни был, он ходил при шпорах и в перчатках.
В 1944 году этот прославленный артиллерист погиб в боях за Киев...
Е. И. Кулинич, начальник инженерной службы армии, до войны был преподавателем военного училища в Ленинграде. Он хорошо знал инженерную службу и организовывал ее добросовестно, со знанием дела.
Крепкий по комплекции, немалого веса, Кулинич был на редкость подвижным и исполнительным человеком. Не было случая за всю войну,
11
чтобы его служба не выполнила какую-либо поставленную перед ней задачу, будь то наведе-^ ние мостов или установка минных заграждений на пути вражеских танков. Приказ выполнял всегда как-то яростно, с полной отдачей сил. После войны генерал-майор Кулинич был начальником инженерных войск Ленинградского военного округа. В 1 ?66 году он умер.
Начальником тыла был генерал Жмакин. Опытный политработник, комиссаром участвовал еще в гражданской войне. Как-то так получилось, что назначили его заниматься тылом вроде бы не по специальности. Он понимал это и просился на другую работу. Командование в конце концов удовлетворило просьбу генерала. А на его место был назначен Василий Семенович Черенков, кадровый тыловик.
С начальником политотдела Леонидом Ивановичем Соколовым мы сработались быстро и хорошо. Он был прирожденным партийным работником— спокойный, вдумчивый, трудолюбивый. До войны Леонид Иванович работал секретарем райкома в Новосибирской области. Оттуда ушел на фронт и провоевал начальником политотдела армии всю войну. Затем пошел работать в Министерство иностранных дел, был нашим послом во Вьетнаме.
Обо всех командирах, к сожалению, не расскажешь, хотя понимаю: каждый из них достоин многих, многих теплых слов...
Итак, штаб армии оказался хорошим, работоспособным коллективом, и в скором времени мы научились прнимать друг друга с полуслова. Мне, новому и еще молодому командующему, коллектив этот сразу оказал очень большую помощь. В свою очередь я быстро убедился, что работникам штаба можно доверить самые ответственные задачи и быть уверенным, что они их выполнят.
С этим коллективом провоевал всю войну и ни одного начальника рода войск или службы, ни одного работника штаба не снимал с должности за его проступки, да и не только их, а ни
12
одного офицера в армии не снял с должности, в чем не раскаиваюсь. Считал и сейчас считаю (прав я или не прав), что даже в мирное время в том или другом случае человек не всегда принимает правильные решения, будь он большим или малым начальником. А разве я не ошибался? Ошибался, и не раз!
Лучше пожурить человека, как не раз говорил К. К. Рокоссовский, внушить ему, что он сделал ошибку, объяснить ее, чтоб он впредь подобного не допускал. В шутку К. К. Рокоссовский добавлял: «Жури, но только не снимай, а то пришлют на его место такого же снятого...»
Я этого совета — не снимать людей, а воспитывать— всю войну и придерживался.
Недавно Момыш-Улы, герой-панфиловец, показал мне мою резолюцию на его донесении, когда я еще командовал Панфиловской дивизией. Я, конечно, про нее забыл, много таких случаев было на войне, а Момыш-Улы сохранил на память.
В чем же было дело?
Я вспомнил потом этот случай. Заходит ко мне командир, майор, передает от Момыш-Улы пакет. Читаю. Такой, мол, и сякой этот офицер, задачу не выполнил, убрать его от нас, снять и отдать под суд.
Побеседовал я с майором в присутствии комиссара С. А. Егорова, разобрались, в чем дело. А потом на этом заявлении я и написал: «Прошу воспитать из него хорошего офицера, а затем прислать ко мне».
Может, не попадались мне отъявленные лодыри, дурные люди? Может быть, и так. Но ведь чаще всего снимают за то, что не выполнил человек задачу, и не всегда вникают, а мог ли он это сделать даже при самом большом напряжении сил. Может быть, не было возможностей, а мы снимаем подчас хорошего человека, наносим ему обиду на всю жизнь.
...Итак, ознакомился я со штабом, с войсками, изучил обстановку у противника. Встал вопрос: как отбить у врага Клетскую. Станица была рас
13
положена на левом фланге армии, гитлеровцы оборудовали в ней опорный пункт, насытив его сильными огневыми средствами.
Я знал, что некоторые работники штаба были против попыток в ближайшее же время занять Клетскую, они помнили свой горький опыт и говорили: «Занять-то займем, а вот не удержимся в низине, как и было уже не раз». Однако меня поддержали начальник штаба Пеньковский и начальник артиллерии Турбин. Мы подсчитали имеющиеся средства, изучили тактику противника и в конце концов приняли решение: 76-й стрелковой дивизии под командованием полковника Н. Т. Таварткиладзе подготовиться к штурму вражеского опорного пункта и во что бы то ни стало им овладеть. Одновременно сосед справа, 278-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Д. П. Монахова, должен был стремительной атакой захватить высоты, расположенные северо-западнее станицы Клетской, и тем самым содействовать частям 76-й стрелковой дивизии в захвате этого опорного пункта. Доложили этот план К. К. Рокоссовскому, который, в основном согласившись с ним, сделал ряд замечаний.
23 октября после артиллерийской подготовки дивизии перешли в наступление и после упорных уличных боев 25 октября овладели Клетской.
Противник не смирился с потерей важного опорного пункта. В течение трех суток он пытался неоднократными контратаками восстановить положение, но успеха не добился.
Расширив плацдарм, мы закрепили занятые рубежи противотанковой артиллерией, поставили минные поля. Высоты над Клетской дали нам большие преимущества — просматривать оборону гитлеровцев на большую глубину, а их лишили этой возможности. Было ясно, что противнику трудновато будет выбить нас оттуда.
Вскоре я доложил командующему фронтом К. К. Рокоссовскому: «Клетская занята прочно. Показаниями пленных, разведкой установлено, что войска королевской Румынии не столь сильны, чтобы помешать нам перерезать дорогу, иду
14
щую на Калач. План дальнейшего наступления представляю дополнительно».
Через день получаю ответ от командующего фронтом:
«Клетскую заняли —это очень хорошо, а по дальнейшим вопросам прекратить разработку. Рокоссовский».
Не только я, а весь штаб был удивлен таким ответом. Думали-гадали, что бы это значило, строили всякие предположения, тем более что с начала октября нашу армию часто стали посещать представители Ставки Верховного Главнокомандования Г. К. Жуков и А. М. Василевский. Вначале мы не знали причин такого внимания, хотя вопросы их относительно плацдарма у Клетской, рельефа местности, расположения противника, его рубежей наводили на мысль о том, что тут намечается серьезная операция.
В конце октября в штаб армии приехал генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, который на Военном совете армии сообщил нам:
— Я являюсь командующим Юго-Западным фронтом. Ваша армия отныне входит в состав Юго-Западного фронта, и нам предстоит в ближайшее время перейти в контрнаступление на главном направлении.
Николай Федорович Ватутин пояснил нашу задачу кратко, но за каждым его словом виделся такой размах, какого еще не знала история войн.
— Ну, желаю успехов,—сказал он, прощаясь со мной.— Ударим еще посильнее, чем под Москвой.
— Ударим, товарищ командующий,— ответил я.— На двадцать первую можете надеяться.
С Н. Ф. Ватутиным я был знаком еще по боям под Москвой, когда командовал 8-й гвардейской Панфиловской стрелковой дивизией. Уже тогда, общаясь с ним, понял, какой большой военной культурой, широтой оперативного кругозора он обладает! Н. Ф. Ватутин умел удивительно просто и ясно излагать обстановку, предвидеть развитие событий и, что не менее важно, вселять уверенность в успехе задуманного.
15
И еще было одно замечательное качество у Николая Федоровича. Он умел слушать других, не давить своими знаниями и авторитетом. С ним мы, его подчиненные, чувствовали себя свободно, что, понятно, развязывало инициативу. Даже когда он подсказывал верное решение, то делал это, как и К. К. Рокоссовский, так незаметно и в то же время убедительно, что подчиненный принимал его решение как свое.
4 ноября на моем командном пункте собрались представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал армии Г. К. Жуков, командующий войсками Донского фронта генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский, командующий войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, начальник штаба армии генерал-майор В. А. Пеньковский, командир 4-го танкового корпуса генерал-майор А. Г. Кравченко, командир 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майор И. А. Плиев, работники штаба Донского фронта.
Генерал Ватутин ознакомил нас уже значительно подробнее с общим замыслом предстоящего контрнаступления под Сталинградом:
— Ставка Верховного Главнокомандования разработала план наступательной операции по окружению и уничтожению противника в междуречье Волги и Дона. Задача — окружить и уничтожить основные силы противника, прорвавшегося к Сталинграду. Ваша 21-я армия,— сказал далее Ватутин,— прорывает оборону с рубежа Серафимович, Клетская, действуя в составе ударной группировки фронта.
Введенные в прорыв танковые и кавалерийские корпуса обеспечивают быстрое продвижение в район Калача-на-Дону. Здесь они соединяются с войсками Сталинградского фронта и замыкают кольцо окружения всей группировки генерала Паулюса.
Далее он пояснил, что наступательную операцию 21-й армии следует разделить на два этапа.
Первый — окружение и уничтожение румынской группировки противника.
16
Второй — завершение окружения вражеской группировки, прорвавшейся к Сталинграду.
Здесь мы узнали, что вместе с нами наносит удар 5-я танковая армия в общем направлении на Калач, а войска правого крыла Юго-Западного фронта своими активными действиями будут сковывать силы противника, чтобы предотвратить возможность переброски их на направление нашего главного удара. Предусматривалось также выдвижение части сил Юго-Западного и Сталинградского фронтов на рубеж рек Чир и Аксай с целью изоляции окруженной группировки противника в районе Сталинграда от гитлеровских армий, действовавших на Кавказском направлении. На эти же части возлагалась задача не допустить подхода оперативных резервов противника и отразить его попытки прорваться к окруженной армии Паулюса.
Одновременно начнут контрнаступление с севера войска Донского фронта, а также части 62-й и 64-й армий, обороняющихся в городе.
На этола совещании было тщательно проверено состояние войск, а также наше знание противника. Особое внимание уделялось организации взаимодействия с артиллерией, танками, непосредственной поддержки пехоты, с авиацией, с 4-м танковым корпусом, а также с соседом справа и слева.
Здесь мне впервые в жизни довелось делать столь ответственный доклад и при таких больших начальниках! Однако, сильно помогло то, что за последние две недели при помощи штаба армии, командиров соединений и частей нам удалось составить довольно ясную картину положения своих войск и войск противника. Неплохо знали мы боеспособность противника, укомплектованность, обеспечение боеприпасами и другими средствами и даже его настроение. В боях при расширении плацдарма на правом берегу Дон& в основном удалось изучить тактические действия румынских частей, с которыми нам предстояло вступить в бой.
По-видимому, Г. К. Жуков, Н. Ф. Ватутин и дру-
17
тие остались довольны этими сообщениями, дали нам ряд советов и уехали, пожелав успеха.
...Расположение нашей армии, которая занимала по фронту сорок два километра, было довольно сложным, поскольку наш фронт перерезала река Дон. Одна часть армии располагалась вдоль правого его берега, а другая —вдоль левого. Причем правый берег сильно возвышался над левым, местами до шестидесяти — восьмидесяти метров.
Глубина плацдарма на правом берегу колебалась от полукилометра до двенадцати — шестнадцати километров. Поскольку правый берег был голым, открытым, он хорошо просматривался и с земли, и с воздуха. Много неприятностей доставляли нам балки, которыми он был изрезан. Зимой их заносил снег, и это представляло большую опасность для техники. Водитель мог не заметить углубления, провалиться в него с машиной, и тогда, как говорится, пиши пропало.
Левый берег Дона отлогий и с правого, который занимал противник, хорошо просматривался на большую глубину, но там шла полоса леса, где можно было скрытно сосредоточить войска, замаскировать их. Однако затрудняло дело то, что эта полоса была узкой и уже ближайшие войсковые тылы располагались на сыпучем песке. Сколько же труда, сил стоило провести по нему машины, груженные боеприпасами, продовольствием! Если по грунтовой дороге машина идет двадцать — тридцать километров в час, то тут еле-еле проползала, расходуя огромное количество горючего, пять —шесть километров. Надо учесть и то, что передвигаться можно было только ночью и с погашенными фарами. Очень много времени и сил потратили мы тогда на создание колейных бревенчатых дорог. Красноармейцы окрестили дорогу в настил «малярийкой». И правда, едешь по бревнам, уложенным поперек, трясет покрепче, чем в лихорадке.
Нужно отдать должное местному населению. Как оно нам помогало в строительстве и ремонте этих дорог!
18
Когда я увидел, как много пришло на помощь саперам женщин, подростков, удивился и спросил у генерала Кулинича:
— Откуда столько народу?
Он ответил:
— В большинстве это эвакуированные горожанки с детьми. Многие тут из Прибалтики, Белоруссии, с Украины. И они и местное население помогают нам с большим желанием.
Пройдя всю войну и форсировав немало рек, я могу сказать, что войскам нашей армии никогда не приходилось так тяжело переправляться через водную преграду, как через Дон в ноябре и декабре 1942 года.
Поздней осенью нельзя организовать переправу ни по-летнему, то есть мостами и паромами, ни по-зимнему, так как река еще не замерзла полностью. Лед не мог выдержать не только технику, но и человека. Чтобы построить мост через Дон, ширина которого достигала ста двадцати метров, или провести паром, приходилось вырубать лед. В некоторых же местах, наоборот,, намораживали лед, то есть клали сучья, солому, заливали их водой, лед утолщался, и по нему тогда переправляли машины.
Беспримерен подвиг саперов! Люди гибли от пуль и осколков, тонули, но продолжали упорно трудиться, невзирая на обстрелы и бомбежку.
Сосредоточение войск и техники на правом берегу Дона в последние дни перед наступлением было таким плотным, что каждый вражеский снаряд, мина, бомба, упавшие в этом районе, обязательно поразили бы какую-то цель.
Не раз вспоминал я тогда разговор с Г. К. Жуковым, который, выслушав мое решение о том, что за три дня к утру 19 ноября мы сосредоточим войска на правом берегу, спросил:
— Уверены ли вы, как командарм, что противник не обнаружит вашего сосредоточения?
Трудно было ответить на этот вопрос, но я доложил:
— Мы приняли все меры для маскировки войск на правом берегу.
19
Доложил я ему о том, что обстреливаем отдельные самолеты противника столько же, сколько и раньше, и ведем огонь с левого берега Дона, хотя тогда уже целая зенитная дивизия была расположена на правом берегу. В лесу, в старом русле Дона, мы закопали танки, замаскировали их. Целые дни над нашим расположением летают самолеты-разведчики, фотографируя местность, и если мы обнаруживали малейшие элементы демаскировки, сразу же ликвидировали их, делали.маскировку более тщательно.
Г. К. Жуков сказал мне:
— Учтите, товарищ Чистяков, если противник обнаружит ваше сосредоточение, он будет авиацией день и ночь бомбить и не только нанесет вам очень большой урон в людях и технике, не только сорвет планы вашей армии, но и всю операцию, задуманную Ставкой Верховного Главнокомандования.
Я доложил:
— Все это я прекрасно понимаю, но у меня нет другого выхода. Мы не сможем переправить за одну ночь войска с левого берега на правый и к тому же вывести их в исходное положение для наступления.
Г. К. Жуков подумал, подумал, посмотрел на карту, на меня и вздохнул:
— Да, положение у вас очень трудное, и если ты родился в сорочке, все будет хорошо. Но ведь немец может тебя тут разбахать, если учует, сколько тут собралось силы, и побежишь ты от него в одной рубашке...
Потом улыбнулся и добавил:
— Но может быть, противник учтет, что ты мо" лодой командарм, и, чтобы не портить тебе карьеру, пощадит на этот случай.
Затем предупредил:
— Главное, самое главное — маскировка. Помните о режиме своей авиации, а особенно о режиме рации. Категорически запретите всякие работы днем на переправах. Никаких телефонных разговоров штабов армий с соединениями, частями и внутри самих соединений и частей,
2®
строгий режим передвижения по переправам днем, а ночью режим света. Особенно следите за переправами танков и автотранспорта.-^ И снова: — Учтите, товарищ Чистяков, вам впервые приходится выполнять такую сложную, ответственную задачу, и от успеха ее выполнения зависит вся операция.
Я мог ответить только одно:
— Благодарю за доверие. Приложу все силы, чтобы выполнить задачу.
...Сколько уже с той поры прошло лет, а я нет-нет да и думал, как же это гитлеровское коман-дованиетак и не узнало о сосредоточении целой армии на правом берегу Дона в районе Клетской. Видимо, противник полагал, что после тяжелых потерь в оборонительном сражении наши войска в ближайшее время не смогут предпринять серьезное наступление на юге. Как стало известно позже, перед самым нашим наступлением в одном из оперативных документов немецкое командование отмечало: «Противник не намеревается в ближайшем будущем предпринимать крупные наступательные операции на Донском фронте, в районе 21-й и 65-й армий».
К началу контрнаступления 21-я армия имела превосходство над немецко-фашистскими войсками в живой силе и технике: в людях на всем фронте в 1,4 раза, а на направлении главного удара в 3 раза; в артиллерии на всем фронте в 2,4 раза, а на направлении главного удара в 4,6 раза.
Основной удар 21-я армия наносила в направлении на Осиновку, Манойлин, город Калач, хутор Советский, где на третий день во взаимодействии с соединениями 5-й танковой и 65-й армиями наша подвижная группа должна была соединиться с войсками 57-й армии Сталинградского фронта (командующий генерал Ф. И. Толбухин).
При глубине операции сто десять километров от войск требовался быстрый темп наступления.
К моменту наступления все дивизии 21-й армии были доведены до штатной численности. Дивизии, которые пополнялись из резерва Вер
21
ховного Главнокомандования, уже получили зимнее обмундирование. Полушубки, валенки, варежки, вооружение—все было новым, добротным. Да собственно, к тому времени и личный состав дивизий, которые не отводились в тыл, одет и обут был хорошо.
Мы часто тогда думали, откуда берется у Верховного Главнокомандования все это? Казалось бы, так было до этого тяжело, и вдруг спустя всего год приходят красноармейцы, одетые куда лучше, чем даже до войны, имеют по три-четыре боекомплекта! Как же должна быть налажена работа в тылу, работа фабрик, заводов!
Находясь в обороне, большое внимание мы уделяли боевой подготовке личного состава. Оборудовали специальные учебные поля, на которых обучали воинов тактике наступательного боя, совершенствовали владение личным оружием, отрабатывали приемы борьбы с вражескими танками. Артиллеристы учились поражать цели с первого снаряда, вести огонь прямой наводкой, умело ставить огневой вал перед наступающей пехотой. Повышали свое мастерство танкисты и саперы.
Однако мы хорошо понимали: для того чтобы прорвать оборону врага и успешно выполнить поставленную задачу, мало хорошо владеть боевой техникой, вооружением, иметь достаточный запас боеприпасов. Надо было создать у людей отличное боевое настроение, сделать так, чтобы каждый боец сознавал, что удачный исход боя зависит от его умелых действий.
21-я армия до этого времени почти целый год вела оборонительные бои, надо было перестраивать психику людей.
Если до 19 ноября 1942 года партийно-политическая работа проводилась под лозунгом «Ни шагу назад», то с 19 ноября, когда перед войсками была поставлена новая задача — начать мощное контрнаступление на противника, работа проводилась под лозунгом «За кровь загубленных захватчиками, за пролитую кровь наших товарищей!».
22
Больше внимания уделялось укреплению частей и подразделений. К моменту контрнаступления в армии было более 12 тысяч коммунистов и 16 тысяч комсомольцев.
Интересно, что в дни, предшествующие наступлению, и во время боев с 1S по 30 ноября 1942 года было принято в кандидаты и члены партии 949 и в комсомол 676 человек.
Я давно заметил, что особенно много заявлений о приеме в партию и комсомол поступало перед боем или во время боя.
Как-то разговорился об этом с начальником политотдела армии Л. И. Соколовым, спросил его, чем объясняют бойцы такое желание. Он мне ответил, что в большинстве случаев пишут в заявлениях просто: «Хочу идти в бой коммунистом» или «Хочу идти в бой комсомольцем». А потом на словах добавляют: «Если останусь жив, буду драться еще лучше, а если погибну, то хочу, чтобы дома родные мои и товарищи знали, что погиб я коммунистом или комсомольцем, а значит, я был впереди».
На боевой славе героев армии, на примере их мужества и отваги воспитывались молодые бойцы, прибывающие на пополнение.
В эти дни я много бывал в частях. Обычно со мной выезжал в войска начальник политотдела Л. И. Соколов, и я всегда радовался его замечательному умению находить слова, близкие сердцу красноармейца.
Очень активно работала наша разведка. Она установила, что в полосе предстоящего наступления армии оборонялись части 4-го и 5-го румынских корпусов. Оборона противника имела две полосы глубиной в пятнадцать — двадцать километров. Как на переднем крае, так и в глубине состояла она из системы опорных пунктов и узлов сопротивления, расположенных на господствующих высотах. Противник повсюду возвел проволочные заграждения и установил минные поля.
Забегая вперед, расскажу такой эпизод. У хутора Головской мы разгромили румынскую ди
23
визию. Ко мне привели пленного командира этой дивизии. Во время допроса я показал ему нашу разведывательную карту. Командир румынской дивизии долго ее разглядывал и под конец с изумлением сказал:
— Советская карта точнее отражает положение наших войск, чем оперативная карта моего штаба...
Работы по подготовке переправы через Дон были закончены своевременно.
Всю неделю с 11 ноября из района сосредоточения ночными скачками постепенно приближались к левому берегу Дона и переправлялись на плацдарм танковые подразделения', они укрывались в балках и рощах возле населенных пунктов. Артиллерийские части, которые были приданы нам, выходили на правобережный плацдарм отдельными огневыми взводами и батареями по графику, разработанному штабом армии. В эти напряженные ночи особенно четко работала служба регулирования.
Перед наступлением дня за три я решил устроить проигрыш предстоящей наступательной операции, как мы говорим, «сыграть на ящике». В ящике с песком был воссоздан рельеф местности, по которой нам предстояло наступать, так что можно было наглядно видеть, где какие канавы, овраги, возвышенности, леса, балки, речушки, где траншеи противника, какие в них войска. Все сделано в масштабе, так что было ясно, куда идти нашим частям, как, где друг другу помогать, откуда возможны контрудары противника. Тут же я поставил задачу, в какой день, час, на какой рубеж выйти каждому соединению, части, указал, где вводятся танковый и кавалерийский корпуса, где будет в это время 5-я танковая армия генерала П. Л. Романенко и 65-я армия генерала П. И. Батова, наши соседи слева и справа.
Заслушали решение командиров, проиграли возможные варианты. И в мирное время я очень любил потренировать комсостав на ящиках с песком. Мне позже не раз приходилось ви
24
деть, как такую «игру» проводил К. К. Рокоссовский, и я всегда обращал внимание на то, что он никогда не навязывал командирам свое мнение, не говорил: «Это мне не нравится», «Сделай так-то и так-то», а спокойно спрашивал: «А выйдет у вас это или нет? А может быть, все-таки еще подумать? Я бы предложил такой вариант, подумайте-ка, пожалуйста, не вернее ли он?»
В ходе войны я очень часто прибегал к ящику с песком. Работа у ящика с песком позволяет прийти к наиболее правильному общему решению, лучше изучить состав и боевые возможности полков и дивизий. В тот же день мы уже собрались расходиться с приподнятым настроением, все складывалось ладно, но вдруг кто-то крикнул:
— Воздух!
Взглянул наверх—не меньше десятка самолетов идут прямо на нас! Вмиг понял, какую совершил ошибку. Как прошляпил! Собрать такую компанию, начиная от командиров полков и выше, около ста человек, и не подумать об укрытиях! Конечно, надо было вырыть траншеи, подготовить убежища, поставить зенитки! Конечно же я, как руководитель этих занятий, обязан был предварительно позаботиться об этом. А не додумал, и товарищи не подсказали!..
Вот и начали нас хлестать с самолетов! Наше счастье, что собрались мы на склоне и осколки снизу не долетали, поэтому, на удивленье, никто не был даже легко ранен...
Инженерные войска армии к сроку навели одиннадцать мостов грузоподъемностью от восьми до тридцати тонн и семь паромных переправ—от двенадцати до семидесяти тонн. Они позволили нам за короткое время — две-три ночи— переправить с левого на правый берег 293-ю и 277-ю стрелковые дивизии, 4-й танковый корпус, одну кавалерийскую дивизию 3-го гвардейского кавалерийского корпуса и много других частей и подразделений, боеприпасы, продовольствие, технику, часть госпиталей.
Утром 18 ноября фашисты стали усиленно
25
бомбить мосты. Тут я еще раз порадовался тому, что генерал Кулинич, отменный мастер маскировки, навел несколько ложных мостов и гитлеровцы почему-то в основном били по ним. Я сказал Кулиничу, когда переправлялся через Дон:
— Ну и хитер же ты! Смотри, фашисты поймают тебя, дадут прикурить за обман!
Понятно, что настоящим мостам противник тоже то и дело наносил повреждения, и саперы, стоя по горло в ледяной воде, спасали их.
ЗАМЫКАЕМ КОЛЬЦО
В ночь на 19 ноября на мой НП прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воро-г нов. Доложил ему, что войска, предназначенные для контрнаступления, в боевой готовности. Скрытно от противника они заняли исходное положение.
...Пять часов утра 19 ноября. Стоим с Н. Н. Вороновым, поглядываем на часы. Наступление должно начаться в 7.00, а тут, словно нам назло, степь заволокло туманом и нет никаких признаков, что он скоро рассеется. Стрелка часов уже приближается к семи, а мы все думаем, начинать или не начинать артподготовку. Что касается авиации, то при таком тумане на ее помощь не приходилось рассчитывать.
Звоню Батову.
— Павел Иванович, как у вас дела? У нас туман, ничего не видно. Что будем делать?
— Я не знаю.
— И я не знаю, давай подумай.
— Ладно, и ты подумай.
Звоню Ватутину.
— Что делать, товарищ командующий? Туман! Авиацию не поднять...
— Подумай.
Я уж думаю...
Звоню Батову.
26
— Может, решимся? Ударим? Артиллерии много...
Звоню Ватутину.
— Товарищ командующий, может, ударим?
— Подожди. Я поговорю с Москвой. Пусть доложат Сталину, что туман, видимость плохая.
Через несколько минут звонит Ватутин.
— Артиллерии много? Ну, наступай без авиации. Желаю успеха!
Это было в 7 часов 30 минут.
Ну и ударили! Аж земля задрожала! Больше часа били по траншеям противника. Настроение пехоты, которая это видела, понятно, хорошее. Когда кончили громыхать пушки, в 8 часов 50 минут, подал команду пехоте и танкам—вперед! Артиллерия стала переносить огонь все дальше и дальше в глубину.
Мы наблюдаем. Проходит пять минут, противник не стреляет, десять, пятнадцать минут — молчок!
Ударная группировка армии (63, 76 и 293-я стрелковые дивизии) вместе с танками непосредственной поддержки пехоты быстро продвигается вперед. Вот уже и передний край обороны противника прорван на фронте до двенадцати километров.
Рядом со мной наблюдает за развитием атаки Н. Н. Воронов. Он недоуменно покачивает головой, говорит:
— Иван Михайлович, а не обманул ли нас противник, не отвел ли он за ночь свои войска на вторую полосу обороны?
Я и сам думаю: «Не ушел ли противник раньше, не били ли мы по пустому месту?»
— Не может быть, наша разведка всю ночь подтверждала, что противник занимает первую позицию,— отвечаю я уверенно, а у самого сосет под ложечкой: а вдруг противник и в самом деле нас обманул? — Да, или он ушел, или мы его накрыли.
Я попросил у Воронова разрешения на «виллисе» съездить посмотреть, что там такое впереди.
Воронов разрешил. Подъезжаем мы к первой
27
траншее — все разбито! Вторая — тоже, третья — тоже...
Возвращаюсь на НП. Звонок командира 293-й стрелковой дивизии генерала П. Ф. Лагутина:
— Противник начинает оказывать сопротивление на второй позиции.
— Вот это порядок,— улыбается Н. Н. Воронов.— Значит, наша артиллерия первую позицию противника обработала классно. Молодцы, пушкари!
О том, что противник стал приходить в себя, стали докладывать нам и командиры других дивизий первого эшелона.
Чтобы наступление войск на направлении главного удара развивалось более успешно, для прорыва главной полосы обороны противника в 13.00 я ввел в бой 4-й танковый корпус под командованием генерала А. Г. Кравченко. Приказал ему во взаимодействии с частями 293-й и 76-й стрелковых дивизий допрорвать главную полосу обороны противника и вместе с подвижными частями 5-й танковой армии и 3-м гвардейским кавкор-пусом разгромить подходящие резервы, штабы и тылы противника, отрезать пути отхода у хутора Перелазовского группировке противника, состоящей из двух-трех дивизий. К исходу же дня 19 ноября выйти в район хутор Манойлин, ферма № 1, совхоз Первомайский, высота 197, хутор Майоровский, после чего выбросить передовой подвижный отряд на реку Дон и захватить с ходу переправу. К часу ночи 20 ноября 4-й танковый корпус с тяжелыми боями без сопровождения авиации, так как погода была нелетной, все-таки смог пройти тридцать — тридцать пять километров и выполнил поставленную задачу дня. Как только танковый корпус вырвался вперед, отдельные част^ противника стали контратаковать, стремясь задержать наше наступление. В известной степени им это удалось. Наши стрелковые дивизии смогли продвинуться в глубину вражеской обороны только на 5—7 километров. Общую задачу дня выполнить полностью не удалось. Однако главное достигнуто: две позиции
28
противника прорваны, созданы благоприятные условия для успешных действий подвижной группы армии. И мы этим воспользовались.
Для наращивания удара в 16.00 19 ноября был введен 3-й гвардейский кавкорпус под командованием генерала И. А. Плиева, который имел задачу уничтожать отдельные опорные пункты, оставшиеся после наступления 4-го танкового корпуса, и во взаимодействии с 293-й и 76-й стрелковыми дивизиями к исходу дня выйти в район Селиванове, Верхне-Бузиновка, хутор Ев-лампиевский, Большой Набатовский и в этом районе разгромить противника.
Наступление продолжалось. 21 ноября 26-й танковый корпус генерала А. Г. Родина, овладев Перелазовским, вошел в состав 21-й армии, повернул на юго-восток навстречу войскам Сталинградского фронта и действовал правее 4-го танкового корпуса в общем направлении хутор Затовский, хутор Еруслановский, Калач. Командиру 26-го танкового корпуса, поскольку он действовал на направлении Калач, было приказано с ходу овладеть переправой через реку Дон у Калача и соединиться с частями 4-го мехкорпуса Сталинградского фронта в районе Советский.
Командир корпуса А. Г. Родин приказал подполковнику Г. Н. Филиппову, командиру 14-й мотострелковой бригады, захватить мост на Дону около Калача. Это была единственная уцелевшая переправа, по которой можно было перевести войска. Филиппов взял пять танков, две роты мотопехоты, одну минометную и артиллерийскую батарею и ночью двинулся с зажженными фарами к мосту. На полном ходу они ворвались на мост, часть охраны уничтожили, часть захватили в плен.
Когда я допрашивал этих пленных, спросил:
— Как же вы допустили танки на мост?
Они ответили:
— Мы никак не могли предположить, что русские танки могут наступать с зажженными фарами. Мы думали, что это наши танки возвращаются с передовой...
29
Филиппов тогда за этот подвиг был удостоен звания Героя Советского Союза.
Таким образом, 26-й танковый корпус, переправившись по совершенно исправному мосту, захваченному отрядом Филиппова, должен *был овладеть городом Калач. Однако здесь танкисты встретили сильное сопротивление, и лишь после тяжелых уличных боев днем 23 ноября Калач был освобожден.
Чуть раньше 4-й танковый корпус получил от .меня задачу срочно переправиться через реку Дон, основными силами развить наступление в направлении хутора Советский и, не ввязываясь в бой за Калач, соединиться с 4-м мехкорпусом Сталинградского фронта, тем самым завершить окружение сталинградской группировки противника. В 16.00 23 ноября 45-я танковая бригада подполковника П. К. Жидкова из 4-го танкового корпуса и 36-я мехбригада подполковника М. И. Родионова из 4-го мехкорпуса Сталинградского фронта соединились в районе хутора Советский.
Стрелковые же дивизии в это время вели бои в районе Верхне-Бузиновка, Песковатка.
Определив направление наших основных усилий на этом участке фронта, противник, чтобы не допустить продвижения наших войск на восток, перебросил с других участков фронта на рубеж Песковатка, Сокаревка, Калач несколько^ дивизий против нас.
Вот как описывает в своей книге «Воспоминания и размышления» маршал Г. К. Жуков этот эпизод: «Верховный, будучи серьезно обеспокоен действиями правого крыла войск Донского фронта, в конце дня 23 ноября послал нижеследующее указание командующему Донским фронтом К. К. Рокоссовскому:
«Товарищу Донцову
Копия товарищу Михайлову1
По докладу Михайлова, 3-я моторизованная и
1 Донцов — К. К. Рокоссовский, Михайлов — А. М. Василевский.
30
16-я танковая дивизии немцев целиком или частично сняты с Вашего фронта, и теперь они дерутся против фронта 21-й армии. Это обстоятельство создает благоприятную обстановку для того, чтобы все армии Вашего фронта перешли к активным действиям. Галанин действует вяло, дайте ему указание, чтобы не позже 24 ноября Вертя-чий был взят.
Дайте также указание Жадову, чтобы он перешел к.активным действиям и приковал к себе силы противника.
Подтолкните как следует Батова, который при* нынешней обстановке мог действовать более напористо.
И. Сталин. 23.11.42 года.
19 часов 40 минут»1.
Далее Г. К. Жуков пишет, что в результате успешного наступления 21-й армии и принятых командованием Донского фронта мер положение 65-й армии выровнялось. Она начала более энергичное продвижение вперед.
Тем временем 21-я армия, нанося удар за ударом, продолжала расширять свой прорыв.
23 ноября на главном направлении наступления армия в основном выполнила свою задачу и с 10 часов утра отражала сильные атаки 7, 13 и 15-й пехотных румынских дивизий, усиленных 14-й танковой дивизией немцев.
В это время кавалеристам И. А. Плиева пришлось действовать в пешем строю под прикрытием танков.
За время службы в армии, и особенно в гражданскую войну, приходилось не раз наблюдать удалые атаки конников, но только тут довелось увидеть, как героически действуют кавалеристы? в пешем строю. Особую лихость, ловкость проявили артиллеристы противотанкового дивизиона под командованием Смирнова. Дивизион настолько быстро развернулся и открыл меткий
1 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1974, т. 2, с. 116.
31
-огонь, что даже столь опытный артиллерист, как Турбин, воскликнул в восхищении:
— Вот это да! Будто на соревнование выехали!
Те танки, которые прорвались сквозь огонь противотанковой артиллерии, спешенные кавалеристы забросали гранатами и бутылками с горючей смесью. В этом бою они подбили и сожгли около полутора десятков танков. Остальные откатились назад.
Очень жаль, что наши танкисты, действуя севернее Калача, не знали тогда, что в районе Голубинский находился штаб 6-й немецкой армии во главе с генерал-полковником Паулюсом. Даже небольшая группа наших танков смогла бы разгромить немецкий штаб и пленить Паулюса.
Позднее пленные показывали, что появление советских танков близ района Голубинский вызвало панику в штабе. Генерал-полковник Паулюс вместе с начальником штаба генералом Шмидтом немедленно улетел в район станицы Нижне-чирская, а штаб убыл в Сталинград.
...Как я уже говорил, 21-я армия свою задачу продолжала выполнять довольно успешно. Но в целом же в полосе нашего наступления вновь создалась необычайно сложная оперативная обстановка.
С 19 по 22 ноября дивизии вели тяжелые бои 14 понесли большие потери в людях и технике. Мы во взаимодействии со стрелковыми соединениями 5-й танковой армии окружили противника, но сжать кольцо окружения, а тем более расколоть или уничтожить эту группировку не представлялось никаких возможностей.
Мы опасались, что противник может прорваться через наше кольцо в районе Распопинской и двинется на Калач на соединение с основной сталинградской группировкой. Это угрожало бы тылам и боевым порядкам войск, действующих в направлении Калача. Конечно, даже вырвавшаяся распопинская группировка не повлияла на выполнение всей Сталинградской операции. Имеющимися у нас резервами мы смогли бы закрыть этот прорыв.
32
Румынские солдаты, находясь в окружении, не сдавали своих участков без упорных боев. Нередки были случаи, когда они яростно наносили контратаки и ставили наши войска в очень сложное положение.
В эту трудную минуту, как обычно, обратился я к командующему фронтом Н. Ф. Ватутину. Доложил обстановку.
Он со свойственным ему спокойствием выслушал меня и сказал:
— Да, Иван Михайлович, положение у тебя очень тяжелое, но помочь тебе ничем не могу. Нет у меня сейчас таких возможностей...
Я доложил ему:
— Товарищ командующий, мне советуют направить к противнику парламентеров. Может, и правда, пошлем...
Он подумал и согласился.
Тут же я спросил у командира 63-й стрелковой дивизии полковника Н. Д. Козина, который слышал этот разговор, найдутся ли у него офицеры, желающие пойти к противнику. Дело рискованное, кто их знает, что с ними сделают...
Уже через несколько минут мне доложили — желающих много, и настойчивей всех командир разведроты капитан Е. И. Иткис.
Я стал его отговаривать:
— Вы же еврей, а к евреям они относятся особенно плохо. Повесят, и дело с концом...
Но капитан Иткис не сдавался ни на какие мои уговоры. Видя такое его упорство, а также учитывая, что он хорошо знает немецкий язык, я согласился с его просьбой.
22 ноября утром наши парламентеры — капитан Е. И. Иткис и капитан И. К. Стулин из политотдела 63-й стрелковой дивизии — выбрались из траншеи, развернули белые флаги и пошли по направлению противнику. Этот момент всегда полон напряжения, поэтому понятно, с каким волнением мы следили за каждым их шагом. Откроет ли противник по ним огонь? Ведь можно было ожидать и этого. Но вот мы увидели, что навстречу нашим офицерам вышли два вра-
2 Заказ № 141
33
жёских офицера и три солдата. Завязали Им глаза и увели к себе. И вот что интересно. После направления парламентеров в этот день, 22 ноября, противник около двадцати раз переходил в яростные контратаки, очевидно пытаясь доказать, что он еще силен и способен выйти из окружения. Все атаки пришлись на 63-ю дивизию и были отбиты.
В ультиматуме для командования окруженной группировки было сказано: «Желая избежать напрасного кровопролития, советское командование предлагает окруженным войскам ультиматум— прекратить сопротивление и сдаться в плен».
Через три часа наши парламентеры вернулись: командующий окруженной группировкой отклонил ультиматум.
Я доложил об этом командующему фронтрм Н. Ф. Ватутину, который приказал:
— В таком случае продолжайте уничтожать противника. Не дайте ему выскочить из кольца.
Мы стали прикидывать, как же нам быть с этим распопинским противником, сил-то у нас, как я уже говорил, явно не хватало.
Начальник штаба инженерных войск подполковник В. А. Любимов предложил двинуть к переднему краю обороны противника колонну автомашин и танков, чтобы создать иллюзию, будто мы готовимся к большому наступлению крупными механизированными силами. Эта мысль мне понравилась, и я доложил о ней командующему фронтом, попросив подбросить несколько тракторов для большего шума.
— Очень хорошо,— одобрил наш замысел Н. Ф. Ватутин.— Тракторы пришлю.
Несколько часов ушло на подробную разработку ложной операции. С наступлением темноты к переднему краю противника потянулись десятки парных светящихся точек, сопровождаемых гулом моторов. К линии фронта машины шли с зажженными фарами, а обратно с потушенными. А поскольку машин было все-таки маловато, то к каждой из них мы прицепляли по
34
нескольку саней с фонарями. Гул танков имитировали тракторы. Движение вкруговую продолжалось до рассвета.
Кочующие батареи, меняя позиции, не давали покоя противнику короткими огневыми налетами. По радио и по телефону отдавались ложные приказы и распоряжения.
И противник клюнул на нашу хитрость. Генерал Стэнеску решил, что мы подтянули крупные механизированные войска, дальнейшее сопротивление бесполезно, надо сдаваться.
Вскоре полковник Козин доложил мне, что к нему прибыли четыре румынских офицера. Парламентеры были направлены в штаб 291-го стрелкового полка 63-й стрелковой дивизии, где по моему приказанию с ними вел переговоры полковник Н. Д. Козин. Он предъявил условия капитуляции, которые были даны нам штабом Юго-Западного фронта: прекратить ведение огня, сдать все оружие. Было указано, что советское командование гарантирует всем сдавшимся в плен жизнь, хорошее обращение, сохранность личных вещей.
Условия капитуляции были приняты, и в ночь на 24 ноября в направлении штаба 63-й стрелковой дивизии медленно двинулись автомашины, в которых находились генерал Троян Стэнеску и его свита. За ними в строю шагала колонна старших офицеров.
Мне самому хотелось поприсутствовать на встрече с генералом Стэнеску. Однако отвлекли другие, более важные дела. Несколько позже командир 63-й стрелковой дивизии полковник Козин познакомил меня с протоколом допроса генерала Стэнеску, который начался с такого разговора. Привожу небольшую выдержку из этого документа.
Стэнеску. Господин полковник. Имею честь представить вверенные мне королевские войска на вашу милость и великодушие. Могу ли я просить вас, господин полковник, устроить мне свидание с командующим армией, перед которым я сложил оружие?
2*
35
Козин. К сожалению, господин генерал, ваша просьба не может быть выполнена. Командующий армией генерал Чистяков находится далеко, километрах в ста юго-восточнее. Вести с вами переговоры он уполномочил меня. Да будет вам известно, господин генерал, что оружие ваши войска сложили не перед армией, а только перед частями моей дивизии...
Стэнеску. Сколько же ваших солдат приходилось на каждого моего королевского солдата?
Козин. Наших войск было в пять раз меньше. Стэнеску. Это невозможно!
Козин. Это факт, господин генерал.
Стэнеску. Если бы я знал такое положение, мои войска могли бы вырваться из окружения.
Козин. Вряд ли вам стоило пытаться это сделать, генерал. Вы бы понесли большие потери, а если бы даже вырвались из окружения в районе станицы Распопинской, вас ждала бы судьба гитлеровской армии генерала Паулюса, окруженной под Сталинградом.
Стэнеску. Окруженной? Это непонятно...
Козин. Вчера войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов в районе восточнее Калача-на-Дону сомкнули кольцо окружения...
Всего при ликвидации окруженной распопинской группировки мы взяли в плен 27 тысяч солдат и офицеров и трех генералов.
С нашей стороны против них действовало 9— 10 тысяч людей, то есть противник обладал тройным превосходством в живой силе. Но верно и то, что у румын были на исходе боеприпасы, да еще мы сумели как следует их напугать...
Первая часть боевой задачи войсками нашей армии была выполнена.
Интересно сравнить темпы наступления наших войск и войск противника. За пять суток с 19 по 23 ноября войсками армии от Серафимовича до Калача с боями было пройдено сто десять —сто двадцать километров. Средний суточный переход для подвижных групп составлял тридцать — тридцать пять километров в сутки, а для пехоты, наступавшей за танками на направлении главного
36
удара, колебался от пяти до двадцати километров.
Осенью это же расстояние гитлеровские войска преодолели за шестьдесят три дня, в среднем по два километра в сутки.
23 ноября 1942 года в жизни 21-й армии произошло знаменательное событие. За проявленные в боях с гитлеровскими захватчиками стойкость, мужество и героизм 76-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник Н. Т. Та-варткиладзе, была преобразована в 51-ю гвардейскую стрелковую. А через четыре дня 63-я стрелковая дивизия (командир полковник Н. Д. Козин) была переименована в 52-ю гвардейскую. Это были первые гвардейцы нашей армии.
Между этими соединениями на протяжении всей войны шло хорошее негласное соревнование, даже соперничество. Каждому хотелось быть впереди. И командование армии всячески поддерживало боевой порыв отважных гвардейцев.
...Как я говорил, пленных оказалось у нас более двадцати тысяч. Мы же рассчитывали, когда готовили операцию, на пять тысяч. Построили из расчета этого количества лагеря, заготовили питание. И вот, когда нагрянуло столько пленных, за пять-шесть дней все продовольственные запасы были съедены.
Перед Ватутиным, Рокоссовским, Вороновым стала серьезная задача: как же накормить пленных? Не оставлять же их голодными! Несколько дней пришлось брать продовольствие из армейского резерва.
В эти дни позвонил мне Н. Ф. Ватутин с выговором:
— Иван Михайлович, ты что распустил своих пленных? Они вон повсюду у тебя гуляют! Целая рота забрела к нам на КП! Не знают, куда идти в плен, дорогу спрашивают...
Действительно, пленных румын мы не конвоировали, а расставили по дороге бойцов на зрительную связь, которые показывали колоннам
37
куда идти в плен, но, видимо, та партия, о которой говорил Ватутин, заблудилась.
Ну а что мы могли еще сделать? Если даже построить двадцать тысяч в двадцать колонн, то по правилам следовало бы дать каждой колонне по пятьдесят конвоиров, то есть тысячу наших воинов. Откуда же их взять?!
Сколько раз в эти дни я наблюдал такие картины: достает наш боец кисет, чтобы закурить, и тут же предлагает пленному. Или хлеб. Есть полфунта, половину отломит, отдаст...
По закону нельзя было этого делать. Я много шумел по этому поводу, но потом убедился — бесполезно. Ругаю красноармейца, а он мне:
— Не могу, товарищ генерал, когда голодными глазами на меня глядит...
Ну что ему ответить на это!
Помню под Клетской такую картину. Проезжаю через станицу, вижу толпу женщин, стариков, детей. Я попросил адъютанта Василия Семеновича Ситникова:
— А ну сбегай посмотри, что там такое...
Минут через пять докладывает:
— Товарищ генерал, там сидят пленные румыны и что-то жуют. Народ их обступил...
Я вышел из машины, подошел к ним. Смотрю, действительно, пленных человек тридцать, среди них унтер-офицер. Зрелище привычное, но меня поразило другое. Наши конвоиры, а их было трое, положили винтовки на землю и едят вместе с румынами.
Когда заметили меня, все встали: и наши, и румыны. Народ притих.
Пленным сказал:
•— Садитесь. Продолжайте кушать.
А конвоирам сделал выговор: разве можно оружие класть в сторону, вы же конвоируете врага!
А они мне в ответ:
— Какой же он враг, товарищ генерал, раз он без оружия?
Про себя я подумал; верно, конечно, сказано, но им приказал:
38
—• Кушать продолжайте, а винтовки из рук не выпускать.
Когда мы начали наступление под Сталинградом, то говорили: будем беспощадны к врагу! И мы били его всей мощью советского оружия. Но раненым, которые попадали в плен, немедленно оказывалась медицинская помощь. Под Гу мраком мы заняли территорию, на которой находилось много немецких госпиталей с ранеными солдатами и офицерами. Я, как и другие командующие, тут же приказал выделить для этих госпиталей необходимое количество медикаментов, питание, направить наш медицинский персонал. Сколько горя видели наши люди от фашистов, какие муки перенесли родители, жены, дети воинов, но к раненому и пленному врагу относились человечно. Да разве могло быть иначе: враг имел дело с советскими людьми, воспитанными Коммунистической партией, на знамени которой самые высокие гуманные идеалы!
ЕСЛИ ВРАГ НЕ СДАЕТСЯ...
После joro как замкнулось кольцо окружения в хуторе Советский, войска 21-й армии во взаимодействии с соседом справа, 57-й армией Сталинградского фронта, и слева, 65-й армией Донского фронта, получили задачу уничтожить сталинградскую группировку, продвигаясь в направлении на хутор Верт^чий. С этой целью 21-я армия с утра 24 ноября возобновила наступление в восточном направлении на хутор Вертячий, а 27 ноября основными силами переправилась снова на левый берег Дона, но уже не у Клет-ской, а у Калача. Получилось так, что мы форсировали Дон в наступлении два раза. Правда, в этот раз нам было легче хотя бы потому, что стал крепче лед.
К 27 ноября войска армии достигли рубежа Мариновка, хутор Илларионовский, Сокаревка, Песковатка.
А с двадцати четырех часов 27 ноября 21-я ар
39
мия была передана в состав Донского фронта.
К. К. Рокоссовский сказал, что войска 21-й армии действовали хорошо, поздравил меня с повышением в воинском звании. Расспросил К. К. Рокоссовский о наших трудностях и нуждах. Главная наша забота, о которой я доложил ему тогда,-—люди. Мало осталось в армии людей: ведь с самого начала операции дивизии ни разу не пополнялись, а те красноармейцы и командиры, что остались в строю, вымотались в тяжелых боях.
Требовалось время для укомплектования изрядно потрепанных частей, пополнения их боевой техникой, вооружением.
К. К. Рокоссовский прекрасно понимал испытываемые нами трудности. Кроме того, он подчеркнул, что теперь воевать нам будет еще труднее. Ведь фронт обороны противника значительно сократился, а боевые порядки уплотнились.
Окруженные войска занимали более выгодные позиции, что позволило им создать сильную оборону, поскольку в окружении находились большие силы — семнадцать дивизий 6-й армии и пять дивизий 4-й танковой армии. Против наших армий противник занял оборону на участке Орловка, Цыбинка, Купоросное в направлении Гум-рака.
В последних числах ноября советскому командованию стало известно о переброске на Сталинградское направление немецко-фашистских войск из оккупированных районов Западной Европы и с некоторых участков советско-германского фронта. Первоначально не было ясно, где будут сосредоточиваться эти войска и откуда они смогут нанести удар. Однако вскоре стало известно, что войска противника сосредоточиваются в районе Котельниково с тем, чтобы здесь прорвать внешний фронт кольца окружения и соединиться с окруженной группировкой под Сталинградом. Советское командование было вынуждено укрепить этот фронт. Из нашей армии для этой цели был взят 3-й гвардейский ка
40
валерийский корпус, а 26-й танковый корпус убыл в резерв Донского фронта.
Изъятие таких крупных соединений не могло не сказаться отрицательно на выполнении боевой задачи, поставленной перед армией: к исходу 28 ноября выйти на рубеж реки Россошки и далее наступать на Гумрак. После тяжелых наступательных боев войска 21-й армии добились незначительных успехов. Противник занимал выгодные и хорошо укрепленные в инженерном отношении позиции, и выбить гитлеровцев с них за девять дней ожесточенных боев нам не удалось.
День ото дня становилось все яснее, что расколоть окруженную группировку врага имеющимися силами 21, 57 и 65-й армий мы не сможем, как ни тяжело было это сознавать. К. К. Рокоссовский информировал нас о решении Ставки Верховного Главнокомандования от 8 декабря: более тщательно подготовить операцию по уничтожению окруженной группировки противника под Сталинградом.
С радостью мы узнали о том, что на усиление Донского фронта прибывает 2-я гвардейская армия под командованием Р. Я. Малиновского, полностью укомплектованная, имеющая в своем составе сильный механизированный корпус. Теперь уже вместе с ними мы должны были наступать в направлении Гумрака. Теперь было ясно, что до полной ликвидации окруженной группировки противника остаются считанные дни. Однако положение снова осложнилось. 12 декабря группа армий «Дон» под командованием генерала Манштейна перешла в наступление из района Котельниково вдоль железной дороги на Сталинград, стремясь деблокировать окруженную группировку. Это заставило Ставку пересмотреть свое решение от 8 декабря и направить 2-ю гвардейскую армию в район Котельниково.
14 декабря командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский приказал 21-й армии продолжать систематическое истребление окруженных
41
войск врага, не давать ему передышки ни днем ни ночью. Одновременно на нас возлагалась задача усилить оборону в районе Мариновки, где окруженный противник тоже начал сосредоточивать войска для прорыва и соединения с войсками Манштейна.
В районе Мариновки произошел такой случай. Мы только что переехали на новый НП, который находился километрах в трех от переднего края. Я разместился, как обычно, в землянке. Слышу, часа в два ночи стрельба из пулеметов, рвутся гранаты. Попросил .адъютанта выяснить, в чем дело. Он вышел и тут же вбежал обратно.
— Немцы!..
Вошел Пеньковский.
— Ведем тяжелый бой с сильной разведкой. Более роты. Надо просить командующего фронтом разрешить отправить секретные документы, шифр.
Звоню К. К. Рокоссовскому, докладываю обстановку и вдруг слышу:
— Я сейчас к вам приеду.
— Зачем? Немцы тут!
— Ничего, пока приеду, вы с ними покончите...
Прошло минут сорок, и правда появляется Константин Константинович.
— Ну как, живы? А где ж боевое охранение?
— Вело бой. Сильную разведку противник бросил...
Я этот случай часто вспоминал и думал: зачем он ехал? Формально рассуждая, и не надо было так делать. Но видимо, это был один из тех случаев, когда начальник хотел поддержать подчиненных. Это, кстати говоря, в традиции у военных еще с гражданской. В мирное и в военное время сам я не раз так поступал, и, как правило, с пользой.
...Приближался Новый год.
28 декабря к нам в штаб приехал К. К. Рокоссовский и сообщил о приказе Ставки подготовить войска фронта к ликвидации окруженной группировки противника. Операция должна начаться 10 января. К. К. Рокоссовский сообщил нам, что
42
йа направлёнии тайного удара будут наступать дивизии 65-й армии (командующий—генерал И. П. Батов), которые должны срезать маринов-ский выступ и во взаимодействии с войсками смежных флангов, справа 21-й армии и слева 24-й армии, из района Южной Цыбинки нанести общий удар на Басаргино, Новый Рогачик.
Мы усиленно начали разрабатывать план предстоящей операции.
Настроение у всех было приподнятое, и Новый год встретили хорошо. Собрались в штабе, посидели, немного выпили, тосты были веселые. За полночь приехал член Военного совета армии И. П. Крайнов. Он побывал во многих подразделениях, рассказал нам о боевом настроении красноармейцев и командиров, которые тоже в разных условиях отметили этот праздник, связанный с хорошими пожеланиями на будущее, мыслями о победе, о доме.
Около часа разошлись. Я быстро уснул, а часов в шесть утра слышу, за стеной адъютант Ситников разговаривает с кем-то по ВЧ:
— Нет, товарищ генерал, никаких у нас немцев нет...
— С кем это ты?
— С Вороновым...
Я вскочил.
— Здравия желаю, товарищ генерал! С Новым годом!
А он:
— До меня дошли сведения, что немцы находятся в районе вашего НП. Они прорвались на стыке 51-й и 52-й дивизий. Посмотрите-ка, наверно, и у вас там немецкие танки...
Я в окно смотрю: тихо, спокойно.
— Никаких танков нет, мне бы доложили, если б что.
А он:
— Мне сообщил Маркиан Михайлович Попов, что, когда ехал через Калач ночью, слышал артиллерийскую стрельбу с той и другой стороны, возможно, к вам прорвались танки.
Я ему ответил:
43
— Да, стрельба была. Немцы сделали налет—-поздравили нас с Новым годом, мы — их, а так на переднем крае все спокойно.
8 января советское командование, учитывая безнадежность положения окруженной группировки гитлеровских войск под Сталинградом и стремясь избежать напрасного кровопролития, предъявило им ультиматум о капитуляции.
В расположение нашей армии приехал товарищ Вальтер Ульбрихт. Он сам по радио прочитал обращение к солдатам, офицерам и генералам окруженной группировки. Им гарантировались жизнь и безопасность, а после войны возвращение на родину. Однако немецко-фашистское командование на обращение о капитуляции не ответило.
Я знал, что парламентеры 24-й армии Донского фронта в районе разъезда «565-й километр» пытались пройти в расположение противника для передачи ультиматума о сдаче, но их не допустили. Тогда командующий войсками фронта К. К. Рокоссовский приказал мне выслать парламентеров в район села Мариновка.
Как положено, парламентеры (к сожалению, не помню фамилий этих героев) вышли из окопов нашего переднего края с белым флагом и отправились в сторону неприятеля. Однако гитлеровцы открыли по ним огонь из пулеметов. Парламентеры залегли и затем ползком вернулись обратно.
Прошло с полчаса. Противник молчал. Тогда наши парламентеры снова двинулись в лагерь врага. Трубач проиграл сигнал. Гитлеровцы не стреляли. В бинокли было видно, как наши парламентеры подошли к окопам противника. Навстречу вышли трое гитлеровцев, завязали им глаза и увели в свое расположение.
Весь день на этом участке фронта стояла тишина, ни одного выстрела. К исходу дня наши парламентеры вернулись. Командующий окруженными гитлеровскими войсками генерал-полковник Паулюс отверг предложение советского командования.
44
Оставалось одно — уничтожить врага!
10 января в 8 часов 05 минут началась артиллерийская подготовка. В течение пятидесяти пяти минут шквальный огонь разрушал вражескую оборону, подавляя и уничтожая артиллерию врага, штабы, узлы связи, истребляя живую силу.
Очень помогла нам 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.
Особенно мощная артиллерийская и авиационная подготовка была на участке 65-й армии. Почти семь тысяч орудий и минометов Донского фронта обрушили снаряды и мины на оборонительные полосы противника. Такого ошеломляющего удара нашей артиллерии фашистские войска еще ни разу не испытывали.
На участке 21-й армии плотность стволов на километр фронта и количество боеприпасов было, безусловно, меньше, чем на участке 65-й армии, поскольку она наносила главный удар. А так как снарядов у нас было маловато, генералу Турбину пришлось подавлять артиллерию противника, разрушать его инженерные сооружения зенитными снарядами, которые мы вместе с зенитными пушками в очень большом количестве захватили на хуторе Советский.
В девять часов пехота при непосредственной поддержке танков, артиллерии и авиации, используя дымовые снаряды, медленно пробивалась вперед, ломая оборону противника, и к исходу первого дня наступления продвинулась на три-четыре километра, о чем я доложил командующему фронтом.
В ночь на 11 января наша разведка установила, что противник начал отводить свои войска от мариновского выступа. Я приказал частям 52-й гвардейской и 96-й стрелковых дивизий с утра перейти в наступление. Уже к четырнадцати часам эти соединения, прорвав вражескую оборону, овладели Мариновкой, а затем вышли к западным отрогам балки Водяной и, встретив сильное сопротивление, завязали бой.
К утру 12 января войска нашей армии во взаимодействии с соседями очистили от противника
45
дпорный пункт в селе Карповка. Продолжали преследовать отходившего врага и части 51-й гвардейской и 120-й стрелковых дивизий нашей армии, а также 173-й стрелковой дивизии 65-й армии.
Поскольку К. К. Рокоссовскому стало известно, что войска 65-й армии за это время вклинились в оборону значительно меньше, чем 21-й, он решил перенести главный удар с участка 65-й армии в полосу наступления 21-й, приказав усилить нашу армию за счет войск 65-й армии и всю перегруппировку закончить 12—14 января.
Распоряжение об этом я получил в тринадцать-четырнадцать часов 12 января, а в пятнадцать-шестнадцать часов на мой КП прибыли НГ. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский, командующий ВВС А. А. Новиков и командующий артиллерией фронта В. И. Казаков.
Уточнив обстановку, Константин Константинович спросил, когда войска нашей армии будут готовы к наступлению.
Вместе с начальником штаба, начальником оперативного отдела и командующим артиллерией армии мы подсчитали, что не раньше десяти-одиннадцати часов 13 января. Так я и доложил командующему фронтом.
— Вы не кавалерист? — спросил меня Рокоссовский.
~ Нет,— говорю,— я природный пехотинец.
— Жаль, что вы не кавалерист,— сказал Рокоссовский.— Если бы вы были кавалеристом, то могли бы организовать наступление уже сегодня, 12 января, к семнадцати-восемнадцати часам.
Сказано это было, быть может, не совсем всерьез, но все же видно было, что командующий фронтом не очень доволен моим ответом. Мне тоже хотелось бы скорее начать наступление, но что поделаешь, когда не получается! Я доложил наши расчеты. Посмотрев их, Рокоссовский и Воронов согласились со мной, помогли разобраться с группировкой противника, наметить построение боевых порядков войск армии.
46
В течение 14 января командиры соединений и частей поставили боевые задачи своим подчиненным. Организовали взаимодействие с другими родами войск. К исходу дня армия была готова продолжать наступление.
Дальнейшие события развивались стремительно.
Уже к исходу 15 января войска 65-й и 21-й армий вышли к реке Россошка и, ломая упорное сопротивление противника, стали продвигаться вперед. Правда, немного противник задержал нас у левого берега Россошки, поскольку тот был сильно укреплен еще нашими войсками в сентябре — октябре. Но и этот рубеж был прорван, и войска армии успешно наступали в общем направлении Питомник, Гумрак.
Противник начал беспорядочно отступать, бросая по дороге вооружение, даже тяжелую артиллерию.
Здесь мне хочется привести выдержку из дневника немецкого писателя-антифашиста Эриха Вайнерта, который правильно отобразил события этих дней, свидетелем которых был:
«Наступление бурно развивается. Как нам стало известно, западная часть котла уже отрезана гигантским клином, тянущимся с северной стороны долины речушки Россошка вниз до Кар-повки, Дмитровки, Атамановского. Повсюду признаки паники: гитлеровцы бросают все и нисколько не беспокоятся о больных и раненых. Куда ни глянь, везде опрокинутые пушки, поврежденные танки, стоящие поперек дороги грузовики. Во время бегства гитлеровцы пытались погрузить награбленное на уцелевшие машины и при этом растеряли добрую половину, даже пулеметы оставили. Повсюду гранаты, патроны, бомбы и снаряды».
Допросы пленных в районе Карповки полностью подтверждали, что картина, которую описывает Э. Вайнерт, еще несколько смягчена. На самом деле паника начала охватывать не только одиночных солдат и офицеров, но целые подразделения и части. Когда 12 января возле аэро
47
дрома Питомник появилось несколько танков 51-и гвардейской дивизии, солдаты и офицеры побежали в панике кто куда. Мне потом докладывали наши разведчики о невообразимом хаосе, который начался после того, как кто-то крикнул: «Русские идут!»
Из блиндажей, из палаток в чем попало, давя друг друга, выскакивали солдаты и офицеры. В этом районе было много немецких госпиталей. Раненые, цепляясь за товарищей, опираясь на палки, на винтовки, спешили вперед, к Сталинграду, надеясь, что там они найдут спасение. Но что их ждало впереди?!
Местные жители рассказывали о страшной картине бегства раненых, которых бросили их здоровые товарищи, сами захватив места в грузовиках. Раненые цеплялись за борта грузовиков, но сколько можно так продержаться?! Пять — десять минут. Потом они срывались, на них наезжали идущие следом машины. А те, кому удавалось отползти в сторону, замерзали, поскольку мороз был больше двадцати пяти градусов, а одета фашистская армия была очень плохо.
Вскоре, однако, паника на аэродроме кончилась, так как противнику стало ясно, что в районе Питомника побывала лишь наша разведка, и он вернулся на аэродром.
15 января 51-я гвардейская стрелковая дивизия вместе с частями 252-й дивизии освободила Питомник. В тот же день я с оперативной группой прибыл туда и своими глазами увидел тяжелую картину последствий паники и боя.
20 января генералы Н. Н Воронов и К. К. Рокоссовский сообщили мне, что 22 января начинается последний, завершающий этап операции по уничтожению окруженного врага. Предстояло расколоть группировку противника на две части и уничтожить.
Главный удар должна была нанести 21-я армия ₽ направлении на Гумрак, поселок Красный Октябрь. Войска правого фланга 65-й армии во взаимодействии с 21-й дрмией должны были 22 января нанести удар в направлении Александровки,
48
северной окраины поселка Красный Октябрь. 24, 62 и 66-я армии также должны были активно действовать, оттягивая противника от направления нашего главного удара.
Утром 22 января на мой командный пункт прибыли представитель Ставки Верховного Главнокомандования Н. Н. Воронов, командующий авиацией А. А. Новиков, командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский и другие ответственные генералы и офицеры.
Как всегда, наступление началось с артиллерийской подготовки.
Об огневой насыщенности ударов артиллерии можно судить по тому, что в дадцатидвухкило-метровой полосе прорыва 64, 57 и 21-й армий было сосредоточено четыре тысячи сто орудий и минометов, что составляло общую плотность сто восемьдесят шесть стволов на один километр фронта. На главном же направлении 21-й армии насчитывалось по двести и более стволов.
Казалось бы, при таком мощном ударе противник должен сложить оружие, но он продолжал яростно сопротивляться, местами даже переходя в контратаки. Мы тогда не раз удивлялись: кажется, уж не на что было рассчитывать гитлеровцам, но они продолжали ожесточенно сражаться. При допросах пленные солдаты и офицеры говорили о том, что боялись мести за содеянные ими преступления, не рассчитывая на пощаду, дрались, как смертники.
Итак, наступление развивалось успешно. Хотелось бы рассказать о двух наиболее интересных случаях.
В самый разгар боя К. К. Рокоссовский, следивший в стереотрубу за наступлением 293-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал П. Ф. Лагутин, подозвал меня:
— Иван Михайлович, посмотри, что там у тебя творится!
Я взглянул в стереотрубу и замер. Что такое? Впереди наступающих цепей идет кухня! Пар валит вовсю!
Звоню Лагутину.
49
— Слушай, старина, что это там у ^ебя творится? Разбахают сейчас кухню, всех оставишь голодными! Почему она у тебя впереди войск газует?
Последовал такой ответ:
— Товарищ командующий, противник по кухне бить не будет. По данным разведки, они там уже три дня ничего не ели!
Я передал ответ Лагутина, и все мы стали наблюдать за этим, никем из нас не виданным ранее зрелищем.
Отъедет кухня метров на сто, цепи поднимаются — и за ней! Прибавит кухня шаг, и воины следом. Никакой стрельбы! Видим, въезжает кухня в хутор, занятый немцами, бойцы за ней. Потом нам доложил Лагутин, что противник тут же сдался в плен. Построили пленных в колонну по одному—и накормили. Таким образом, без единого выстрела был взят этот хутор...
120-й стрелковой дивизией командовал полковник К. К. Джахуа, человек очень энергичный. Перед дивизией стояла задача перехватить железную дорогу Гумрак — Сталинград.
Наступление, как я говорил, в общем шло хорошо, мы видели, как продвигаются вперед 51-я и 52-я гвардейские и 277-я дивизии, нд вот почему-то 120-я не наступает.
Рокоссовский просит:
— Подтолкните 120-ю дивизию!
Вызываю по телефону Джахуа:
— Почему не наступаешь?!
— Товарищ командующий, скоро буду наступать.
Вдруг начальник штаба Пеньковский говорит:
— Иван Михайлович, посмотрите, что делает 120-я дивизия!
У меня сердце екнуло. Наверное, бегут... Они находились от НП километрах в двух-трех. Местность ровная, погода ясная, и без стереотрубы, видно все отлично. Взглянул и сам себе не верю— прямо из леса на боевые порядки немцев на полном ходу движется обоз!
Кричу в телефон Джахуа:
50
-- Ты что там безобразничаешь?
Рокоссовский спрашивает:
— Кого ты так кроешь?
— Посмотрите, что делает!
Рокоссовский взглянул в стереотрубу.
— Он что, пьяный? Глядите, глядите, немцы бегут! А обоз за ними!
Я опять ему кричу:
— Что ты делаешь?
— Прорыв делаю.
Когда потом Н. Н. Воронов немцев допрашивал, поинтересовался:
— Почему бежали от обоза?
Они ответили:
— А мы думали, что окружены, раз идет обоз...
Уже после войны мы служили с генералом Джахуа в Белорусском военном округе. Если дела шли не очень хорошо, я ему говорил: «Это тебе не на войне немцев обозом гнать...»
Чем ближе мы подходили к Сталинграду, тем ужаснее были картины прошедших здесь боев. На дорогах, обочинах сидели и лежали немецкие солдаты и офицеры, те, кто не мог уйти, побитые, обмороженные, брошенные...
Я думал тогда о том, насколько же слепо верили они, что Гитлер поможет им выйти из окружения. Сулил он им это каждый день, сам, конечно, отлично понимая обреченность своих войск.
За четыре дня тяжелых боев мы смогли продвинуться всего на десять ~ пятнадцать километров. Правда, левофланговые 298-я, 293-я стрелковые, 51-я и 52-я гвардейские стрелковые дивизии нашей армии продвигались быстрее и освободили восточную окраину важного опорного пункта Гумрак.
25 января войска армии полностью освободили Гумрак, перерезав железнодорожную линию Гумрак — Сталинград.
У Гумрака оказался лагерь наших военнопленных. О том, как их содержали фашисты, не буду писать, об этом известно всему миру.
51
Мне было приказано всех наших бойцов, бывших военнопленных, хорошо одеть, обуть, подлечить, накормить, дать им отдых на десять — пятнадцать дней и затем отправить в тыл.
Я побеседовал с этими воинами и убедился, что настроение у людей такое, что готовы они в любую минуту идти драться с фашистами насмерть, чтобы отомстить за все унижения и муки, за гибель своих товарищей. Рвутся в бой люди! Можно было их понять.
Поскольку перед нами стояла очень сложная и ответственная задача по расчленению группировки противника, я отобрал из бывших военнопленных около восьми тысяч человек, сформировал из них восемь батальонов, вооружил и отправил в дивизии. Поступил я, наверное, не очень правильно, но были у меня, казалось, для этого основания.
Дня через два звонит К. К. Рокоссовский:
— Иван Михайлович, вы военнопленных в тыл отправили?
— Нет, они у меня хорошо воюют...
Тут я выговор и получил...
Воевали эти люди отлично, и я как-то осмелился пощутить при Рокоссовском:
— Товарищ командующий, нет ли у вас еще наших военнопленных, я б за них согласился еще два выговора принять...
Многих из бывших военнопленных мы представили к правительственным наградам, провоевали они в нашей армии до конца войны...
В ночь на 26 января К. К. Рокоссовский приказал войскам 21-й армии прорваться в район Мамаева кургана и завершить расчленение остатков окруженных немецко-фашистских войск.
Непрерывно нарастающие удары советских войск значительно деморализовали противника. Высшее командование окруженной армии отлично понимало безнадежность и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Об этом убедительно свидетельствует донесение командующего генерал-полковника Паулюса Гитлеру 24 января 1 943 года:
52
«Докладываю обстановку на основе донесений корпусов и личного доклада тех командиров, с которыми я смог связаться: войска не имеют боеприпасов и продовольствия; связь поддерживается только с частями шести дивизий. На южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно. На восточном участке изменения незначительны. 18 000 раненым не оказывается даже самая элементарная помощь из-за отсутствия перевязочных средств и медикаментов.
44, 76, 100, 305 и 304-я пехотные дивизии уничтожены. Ввиду вклинения противника на многих участках фронт разорван. Опорные пункты и укрытия есть только в районе города, дальнейшая оборона бессмысленна. Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию».
Однако этого разрешения руководство фашистской Германии не дало.
С утра 26 января войска 21-й и 65-й армий обрушили новый мощный удар на врага. Навстречу нам с тяжелыми боями продвигалась 62-я армия.
В первой половине дня 26 января в южной части Сталинграда окруженные 64, 57 и 21-й армиями продолжали отчаянную борьбу остатки шести пехотных, двух моторизованных и одной кавалерийской дивизий во главе с Паулюсом.
В северной части Сталинграда войсками 62, 65 и 66-й армий были окружены остатки трех танковых, одной моторизованной и восьми пехотных дивизий.
Оборона окруженной северной группировки противника возлагалась на командира 11-го армейского корпуса генерала пехоты Штрекера.
Сюда для усиления армии командующий Сталинградским фронтом генерал К. К. Рокоссовский прислал 121-ю танковую бригаду, в которой было более тридцати танков Т-34. Я сказал командиру бригады:
— Постройте бригаду в предбоевые порядки
53
и на полном хоДу догоните первые эшелоны 51-й и 52-й дивизий, которые идут на Гумрак. В бой с мелкими группами противника не ввязывайтесь, поскольку в Гумраке много каменных построек; а идите прямо на Мамаев курган. Противник держится уже не крепко. С Мамаева кургана виден Сталинград как на ладони. Задача у вас очень почетная. Отличившихся представим к награде.
Вместо ожидаемого ответа: «Задача ясна и будет выполнена», я услышал такое:
— Товарищ генерал, ведь там, наверно, есть мины на дорогах, закопаны танки, пушки стоят. Надо все разминировать, разузнать, пусть пехота сначала пойдет, а мы за ней...
Я знал, что командир бригады только что пришел из резерва. Он был преподавателем. В его ответе была какая-то правда, он мыслил строго по-уставному. Но не ко всем случаям жизни можно применить уставные требования. Я решил, что такого командира бригады не следует сразу посылать в бой, пусть побудет в штабе, а в этот бой послать более опытного командира. Приказал командующему бронетанковыми войсками армии полковнику А. П. Липатову принять командование танковой бригадой. Она стояла от моего НП километрах в десяти, в балке с кустарниками. Сели на «виллис» и поехали с ним в бригаду.
Танкисты выглядели хорошо — бригада только что пришла с Урала.
Я приказал соединить левые и правые фланги строя, рассказал танкистам, что делается на фронте, и, поскольку противник все еще сдерживает наши войска, попросил их помочь нашей пехоте.
Потом скомандовал:
— Кто не“боится идти на Сталинград, пять шагов вперед шагом марш!
Бах-бах-бах-бах-бах!!! Вся бригада до единого передвинулась на пять шагов вперед.
Я поблагодарил танкистов, и под оркестр бригада под командованием полковника Липатова рванулась на Мамаев курган и вскоре вместе с
54
воинами 51-й и 52-й гвардейских дивизий соединилась с частями 13-й гвардейской и 284-й стрелковых дивизий 62-й армии, наступавшими из города.
Это была незабываемая встреча: радостные, возбужденные воины двух армий обнимались, поздравляли друг друга.
— Привет с Дона!
— Привет с Волги!
На постаменте у подножия Мамаева кургана стоит танк Т-34 № 18 121-й танковой бригады. Командиром этого танка был гвардии старший лейтенант Николай Михайлович Канунников, а механиком-водителем старшина Николай Ерми-лович Макурин.
На танке установлена мемориальная доска, надпись на ней гласит:
«Здесь 26.1.43 г. в 10 00 произошла встреча этого танка, шедшего с запада впереди танковой бригады... с частями 62-й армии, оборонявшей город с востока. Соединение 121-й танковой бригады с частями 62-й армии разделило немецкую группировку на 2 части и способствовало ее уничтожению».
Я справлялся о судьбе Николая Михайловича Канунникова. Мне сказали, что он геройски погиб на Курской дуге летом 1943 года, а вот Николая Ермиловича Макурина встретил я случайно на Мамаевом кургане у танка, который он привел сюда более" тридцати лет назад. Приехал сюда Н Е. Макурин с Урала вместе с женой, родителями, детьми, поднялся к своему танку, и, видимо, не выдержали нервы — прижался к холодной броне лицом и заплакал. На Мамаевом кургане всегда много людей — едут сюда из всех городов нашей страны, из-за границы. Людно было и в этот день. Нужно ли говорить, как встретили окружающие этого героя!
Кольцо, в котором были зажаты вражеские группировки — южная, в центре города, и северная, в районе заводов «Баррикады» и тракторного,— стягивалось все уже и уже. Завершалась трагедия обреченной на гибель фашистской ар
55
мии. С 27 января начались бои по ее уничтожению. Однако даже в таких условиях противник продолжал упорно сопротивляться, в особенности в южном секторе, в котором взаимодействовали три наши армии: 64-я под командованием генерала М. С. Шумилова, 57-я под командованием генерала Ф. И. Толбухина и наша, 21-я. Особенно упорные бои шли за овладение элеватором, хлебозаводом, вокзалом Сталинград-П, церковью и прилегающими к ним зданиями
По сути дела, это были уличные бои трех армий. Надо сказать, что тут нам удалось установить между собой хорошее взаимодействие. Бои трудные: в таких условиях, когда мы локтем чувствуем друг друга, не применишь ни авиацию, ни тяжелую артиллерию!
В ночь на 29 января соединения 64-й армии преодолели реку Царица, вышли в центральную часть города. Войска 21-й армии, наступавшие северо-западнее, 30 января продвинулись к центру города и стали соединяться с войсками 64-й армии.
30 января я отдал распоряжение: «Всей артиллерии, за исключением полковых и сорокапятимиллиметровых пушек, огонь прекратить. Проба-нить орудия и надеть чехлы».
Действительно, территория в южной части города, на которой еще оставался противник, была настолько ограничена, что стрелять из пушек большего калибра стало опасно для своих же войск. Основные артиллерийские средства армии переключались на разгром северной группировки врага.
Дни окруженных немецко-фашистских войск были сочтены. Началась массовая сдача в плен. Утром 31 января частями 64-й армии были пленены командующий 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршал Паулюс и его штаб. В тот же день и в районе площади имени 9-го Января соединились войска 21-й и 64-й армий Разгром южной группировки противника был завершен.
Общие потери вражеских войск с 17 июня 1942 года по 2 февраля 1943 года под Сталингра
56
дом составили около полутора миллионов человек. Вдумаемся в эту цифру! Нет, не хотели мы, советские люди, занятые мирным трудом, сделать черной старость немецких и румынских матерей, не мы вырвали у жен мужей, у детей отцов, навек уложив их в мерзлую сталинградскую землю. Здесь, у великой русской реки Волги, пожинали они плоды преступного авантюризма своих политических и военных руководителей.
Эрих Вайнерт в дневнике 1 февраля 1943 года записывал:
«По пустынной, унылой проселочной дороге из Вертячего на север тянутся бесконечные вереницы пленных. Они идут на железнодорожную станцию. Все плетутся, согнувшись, тяжело волоча ноги. С растрепанных бород свисают сосульки. Головы и плечи обернуты всем, что попалось под руку: старым тряпьем, мешками, войлоком. Кожаные сапоги или босые ноги обвязаны соломой. Вслед за ними ползет грузовик, подбирающий тех, кто не может идти. Когда кто-нибудь из пленных падает, к своим не обращаются, конвойные поднимают их на машины.
Я кричу:
— Эй, земляки! Радуйтесь, что остались живы. Гитлер и его военачальники обрекли вас на гибель. Ведь вы им больше не нужны.
— Мы рассчитаемся с ними! — кричат некоторые и поднимают кулаки.
— У вас была уже такая возможность, преж~ де чем сотни и тысячи людей отправились на тот свет. Теперь вы не имеете никакого права жаловаться.
Они ничего не ответили, только стали поправлять свои лохмотья, и жалкая толпа побрела дальше...»
В эти дни мне много пришлось разговаривать с военнопленными, в том числе и с командиром 8-го армейского корпуса генерал-полковником артиллерии Гейтцем.
Во время разговора Гейтц попросил позволения задать мне первый и главный вопрос. Я разрешил, а пока он говорил переводчику по-не
57
мецки, думал: «Что ж это его интересует? Какой такой первый и главный вопрос?»
Переводчик обращается ко мне:
— Генерал... спрашивает, сколько вам лет? Вот тебе и вопрос!
Военной тайны тут нет, поэтому ответил:
— Мне сорок один год.
Он понурил голову.
— Да, господин генерал, победа за* вами, а мы войну проиграли.
Больше он ничего не сказал. На вид ему было лет семьдесят, и я казался ему молодым. Тогда, надо сказать, я не придал особого значения этому вопросу, но потом нет-нет да и вспоминал о нем с пониманием.
Да, молодость имеет большие преимущества. От меня в то время можно было ожидать куда больше, чем теперь. Тогда мог не есть и не спать сутками, быть на нбгах целыми днями — и ничего! Война — это колоссальное напряжение всех сил человека, и, понятно, к старости выдержать это чрезвычайно трудно.
...2 февраля боевые действия в городе Сталинграде прекратились.
Сколько же подвигов совершили наши красноармейцы и командиры в Сталинградской битве! На одном из участков фронта под Клетской группа немецких танков и броневиков прорвалась в наше расположение. Два расчета бронебойщиков залегли на холмике: Беликов, Олейников, Болото, Самойлов. На четырех человек с двумя противотанковыми ружьями двигалось около тридцати танков. Воины не дрогнули, не побежали, увидев бронированные чудовища. Первыми же выстрелами они сумели поразить два танка, затем еще и еще. Пятнадцать немецких танков запылали на поле боя. Остальные попятились назад, не выдержав такой отваги четырех воинов, причем все бойцы остались живы.
3 ноября 1942 года в газете «Комсомольская правда» была напечатана заметка фронтового корреспондента Ивана Давыдова, в которой рас
58
сказывалось о подвиге одиннадцати героев. Приведу часть ее:
«...Враг отошел назад, но надо было ожидать, что он не захочет примириться с потерей выгодного рубежа. Это знали все, и прежде всего те одиннадцать человек, что закрепились на горке. Ими командовал лейтенант комсомолец Михаил Кабрибов, родом из города Баку. Он был высок и строен, с черными жгучими глазами.
...Еще не просохли гимнастерки после недавнего штурма.
— Приготовиться! — прозвучала короткая команда.
Они были готовы. Крепче сжал свой пулемет Бабаяр Гайаров, молодой казах, горячий, порывистый воин. Немцы выползали из-за бугров.
— Пли! — махнул рукой Кабрибов. Дружный залп скосил первые ряды наступавших.
Меловая горка вся в дыму. Сотни, тысячи вражеских пуль визжат, режут воздух. Немцы все лезут. Вздрагивает и бьет автомат Кабрибова, накалился докрасна ствол пулемета Бабаяра Гай-арова.
Уже целый час без передышки длится эта отчаянная стрельба. Вот шесть немцев подползли совсем близко, бросили гранаты с длинными ручками, Сапхар Пайзиев и Нармурад Хаитов ловят гранаты, швыряют обратно.
И вдруг — тишина. В разгаре боя тишина всегда кажется страшной, роковой. Нет больше патронов. Замолчали и немцы. Они, видимо, были удивлены, а потом догадались, стали орать:
— Русс, сдафайсь!
— В штыки!
Михаил Кабрибов спрыгнул вниз, врезался в гущу зеленых мундиров.
...Михаил Кабрибов, Бабаяр Гайаров, Абдурахман Ирданов, Диар Ахметов, Сапхар Пайзиев, Нармурад Хаитов, Сайпир Морданов, Худайкул Мусаев, Бахмарим Альгибов, Сабир Тлепов, Камель Хузин, ваши имена мы запомним на всю жизнь.
А высокий холм понесет в будущее славу
59
и бессмертие героев нашей великой войны».
Так кончалась эта заметка. Тогда же, в 1942 году, мы представили всех перечисленных героев посмертно к правительственным наградам, а Михаила Кабрибова к званию Героя Советского Союза тоже посмертно.
Но случилось так, что Михаил Кабрибов остался жив. Вражеская пуля прострелила ему горло, он в бессознательном состоянии попал в плен, бежал оттуда в надежде пробиться к своим и, обессилевший, ночью добрался до украинского села Старобешева в Донецкой области, постучался в окно крайней избы.
Хозяйка, украинка Пелагея Петровна Борлова, спрятала юношу азербайджанца. Она же помогла Михаилу связаться с несколькими советскими военнослужащими, которых скрывали жители. Немцы и раньше предполагали, что в Старобе-шеве работает подполье, но сейчас убедились в этом, потому что листовки, воззвания все чаще и чаще стали появляться на улицах села. Наши воины сочиняли их, а переписывал и расклеивал местный житель юноша Петр Константинов.
Староста все-таки выследил Кабрибова. Снова колючая проволока, пытки, голод, ожидание казни. И снова Пелагея Петровна Борлова спасла Михаила, подкупив полицаев водкой. Летом 1943 года Михаил Кабрибов перешел линию фронта. Случилось так, что на Украине его рота первой ворвалась в село Старобешево, и он побежал к женщине, которую назвал своей второй матерью.
С Михаилом Кабрибовым я встречался не раз. Я знал, что Михаил Нафталиевич Кабрибов стал почетным гражданином Клетской, что он ежегодно бывал у своей второй матери, а она ездила к нему в Баку. Сообщили мне, что Указом Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР Пелагея Петровна Борлова за мужество и отвагу, проявленные в годы Великой Отечественной войны в тылу врага при спасении бежавшего из фашистского плена раненого советского офицера, награждена Почетной грамо
60
той Верховного Совета Азербайджанской ССР.
Знал я и то, что каждый год ездит по приглашению волгоградцев Михаил Кабрибов на ту высоту—115,2. Берет туда Михаил своих шестерых детей. Юные бакинцы привезли в свои школы с той высоты землю, в каждой горсти которой осколки металла. Однажды откопали дети рукоятку от кирки Сапхара Пайзиева, на которой было вырезано его имя.
Однако вернусь к рассказу о тех далеких днях начала февраля 1943 года.
Трудно описать ту радость, которая царила в только что освобожденном городе. На площади Павших борцов, изрытой свежими воронками, на которую ветер все еще сносил дымок от недогоревших зданий, у обелиска в честь борцов, павших за Царицын, избитого пулями и осколками, состоялся митинг. На площади собрались воины, жители города, которые вернулись из балок, лесов, из-за Волги. И хоть стоял я на площади среди всеобщего ликования, не мог отрешиться от мысли, что только два дня назад воины 21-й и 64-й армий вели здесь последние бои с остатками фашистских войск, очищая дом за домом.
С волнением слушали мы слова приветствия городского комитета партии:
— В памяти народной никогда не сгладится величие и благородство ваших легендарных подвигов. Наши потомки с гордостью и благодарностью будут вспоминать вас, будут слагать песни и стихи о стальных полках и дивизиях славных армий, дравшихся под Сталинградом...
Но война продолжалась, и уже в первые часы после победы здесь, в Сталинграде, мы стали думать, по каким же военным дорогам пойдет в бой за освобождение любимой Родины наша 21-я армия.
Несколько частей нашей армии остались временно в Сталинграде и его окрестностях для сборов трофеев, разминирования местности, восстановления дорог, мостов, расчистки улиц. Основная же масса войск спешно грузилась
61
в эшелоны. По железной дороге мы отправлялись на Елец, не ведая еще, что нашей армии предстоит сходу закрыть сорокакилометровую брешь, чтобы не дать противнику прорваться к Курску, а затем принять участие в битве на Курской дуге.
А в апреле 1943 года мы узнали, что за успешные бои за Сталинград наша 21-я армия переименована в 6-ю гвардейскую. Семь дивизий армии получили звание гвардейских. Многие красноармейцы, офицеры, генералы были удостоены правительственных наград. Накануне отъезда мне вручили орден Суворова I степени под номером 21. Товарищи шутили: командующий 21-й армией получил орден Суворова под номером 21. Кругом очко...
Стояли насмерть
| К. М. Михтунец |
МАРШ К ВОЛГЕ
Летом 1942 года на советско-германском фронте для нас сложилась крайне тяжелая обстановка, К половине августа немецко-фашистские войска вышли на ближние подступы к Сталинграду и находились от него в 60—70 километрах с запада и в 20 километрах с юга. Они имели двукратное превосходство в авиации и артиллерии и четырехкратное— в танках. Планы гитлеровского командования заключались в том, чтобы главными силами 6-й армии нанести удар севернее Сталинграда, выйти к Волге и соединиться с войсками 4-й танковой армии, наступавшими на город с юга.
В эти суровые дни в район Камышина прибыли части 315-й стрелковой дивизии. Она комплектовалась в Сибири, в основном из призывников старших возрастов. Большинство из них прошли кадровую службу в армии. Некоторые сражались с белогвардейцами в гражданскую войну.
Военкоматы и штаб дивизии осаждали также юноши и девушки: они просились добровольцами на фронт. Среди них была и 17-летняя Галина Капустина. В беседе с комиссаром дивизии П. И. Черновым она сказала: «Мой отец погиб в боях, и я решила отомстить фашистам за его смерть, за горе нашего народа». Как было отказать патриотке? Ее зачислили в батальон связи. Забегая вперед, скажем, что во время боев за Сталинград Галина попросилась в стрелковое
63
подразделение и отличилась в жарких схватках с врагом.
В целом дивизия была вполне боеспособным соединением. В ней насчитывалось 13 000 человек, в том числе около четверти коммунистов и комсомольцев, которые уже при рождении дивизии стали ее ядром. Они задавали тон в учебе, в воспитании личного состава...
Утром 16 августа командир дивизии генерал-майор М. С. Князев созвал командиров, комиссаров и начальников штабов частей. Он коротко проинформировал их о поставленной перед соединением задаче. Ему приказывалось выйти походным порядком и, следуя вдоль реки Илов-ля, к утру 20 августа сосредоточиться в районе хуторов Макаров, Сучков, Кондраши. Хотя к маршу готовились давно, день оказался очень напряженным. Части пополнялись боеприпасами, продовольствием, фуражом и снаряжением. Как никогда, сказалась нехватка транспортных средств для перевозки станковых пулеметов, минометов, снарядов и мин.
Вечером 16 августа дивизия выступила в поход. Лето было засушливое и знойное. Обжигающее солнце, пыль за несколько часов сделали лица бойцов неузнаваемыми. Хотелось пить, но встречались лишь пересохшие речушки и колодцы. Воду приходилось экономить.
Бойцы несли на плечах тяжелые «максимы» и 82-миллиметровые минометы, противотанковые ружья. Когда кто-нибудь выбивался из сил, на помощь приходили наиболее крепкие и выносливые.
В первые дни шли в относительно спокойной обстановке. Маскировка есть маскировка — по открытой местности колонны передвигались преимущественно ночью. Большие привалы делали в самую жаркую пору дня. В походе скатки, винтовки, подсумки с патронами и вещевые мешки с нехитрыми пожитками наваливались на плечи двойной тяжестью. Страшно хотелось сойти на обочину дороги, сбросить вместе с грузом пропитавшиеся потом и пылью гимнастерки
64
и освободить от сапог натруженные ноги. Но вдруг в середине неровно колышущегося строя взлетал над головами суровый напев:
Не смеют крылья черные
Над Родиной летать, Поля ее просторные Не смеет враг топтать.
Бойцы узнавали голоса старшего лейтенанта Г. Лаптева и лейтенанта И. Зверева, которых любили и уважали за то, что они могли тронуть солдатскую душу хорошей песней. Песни всегда были добрыми спутниками в походах, и сибиряки любили их.
Так проходили 35 и более километров в сутки. На маршрутах движения часто появлялись генерал-майор М. С. Князев, комиссар дивизии П. И. Чернов и начальник артиллерии подполковниц Э. Б. Семашко. Они ободряли воинов и давали советы, как соблюдать дисциплину марша, организовать противовоздушную оборону силами стрелкового оружия.
На пыльных дорогах все чаще встречались изнуренные люди, эвакуированные с прифронтовой полосы. Шли старики, женщины. Рядом с ними тянулись гурты скота. На скрипучих тележках, нагруженных имуществом, сидели дети. Этих несчастных людей, которые оставили свои дома, безжалостно бомбила фашистская авиация.
20 августа дивизия выполнила приказ командования. Ее части вышли в район: Красноярский, Кондраши, Сучков, Чернозубовка. После тяжелого четырехдневного перехода воинам предоставили суточный отдых. Сытно пообедав, они мертвецки спали в кустарниках и овражках. Но долгожданный сон нарушился. На горизонте показался разведывательный самолет противника. Опытные фронтовики предсказали опасность, а командиры начали готовить подразделения к отражению воздушных атак.
Бомбардировщики появились внезапно. Раздались оглушительные взрывы, взметнулись фонтаны огня и пыли. Заржали и рванулись кони,
3 Заказ № 141
65
опрокидывая в кюветы повозки. Люди бросились врассыпную, надеясь найти укрытие.
Первыми пришли в себя пулеметчики. Длинные очереди пулеметов слились с сильными, резкими выстрелами противотанковых ружей.
Лейтенант В. Туров — командир роты противотанковых ружей — сам взялся за оружие. Еще в военном училище он считался отличным стрел-ком, а на Западном фронте в 1941 году не раз пользовался снайперской винтовкой. К нам он прибыл из госпиталя. После нескольких выстрелов на крыле самолета с ненавистными крестами ярко блеснул огонек, и тут же со всех сторон раздались дружные голоса солдат: «Попал! Попал!» Потом самолет начал крениться, задымился и пошел на снижение. Летчики выбросились с парашютами.
Вторая группа самолетов снизиться для прицельного удара не рискнула. Тяжело проплыв в вышине, они сбросили бомбы на Кондраши и Красноярский.
Снова наступила тишина. Местами дымились воронки, в хуторах горели дома и хозяйственные постройки. После поверки выяснилось, что в 362-м, 1328-м стрелковых полках и среди мирных жителей имелись убитые и раненые. Здесь же, у дороги, сибиряки хоронили своих товарищей. Это были первые потери, первое боевое крещение.
Ночь на 21 августа была относительно спокойной. Лишь в стороне Дона вспыхивали сполохи. Там шло жестокое сражение. Генерал-майор М. С. Князев и начальник штаба подполковник К. Т. Матвеев в ту ночь не спали, изучали обстановку. Они предполагали, что дивизия выйдет к устью реки Иловля, войдет в состав Сталинградского фронта и получит новый приказ на марш.
Но... На следующее утро самолет связи По-2 появился над расположением штаба нашей дивизии. Развернуто опознавательное полотнище, и летчик сбросил вымпел с приказом генерал-полковника А. И. Еременко: изменить маршрут
66
в сторону Садки и к исходу 23 августа сосредоточиться юго-западнее Сталинграда в районе Воропоново.
Части дивизии, имея в авангарде 724-й стрелковый полк с приданным 3-м дивизионом 1012-го артиллерийского полка, вышли по маршруту: Кондраши, Лозное, Садки, Городище, Воропоново. Длина его составляла примерно 100 км, Это расстояние сибиряки должны были пройти за двое суток и 7 часов. Трудности марша значительно возросли. Авиация противника активизировалась, группы по 12—15 самолетов бомбили войска и населенные пункты.
Части форсированным маршем шли днем и ночью почти без привалов. Колонна растянулась до 30 километров. Радиосвязь с 362-м и 1328-м полками прервалась. Для ее восстановления командир отдельного батальона связи направил в полки на грузовой машине младших лейтенантов Рыбакова и Пальчикова. Они успешно выполнили задание.
Генерал Князев успел передать по радио срочное дополнительное распоряжение, в котором указывалось:
1. Дивизии к исходу 23 августа сосредоточиться южнее Сталинграда в районе Бекетовки, в готовности занять юго-западный внутренний обвод Сталинградской обороны.
2. 1328-му полку с приданным 2-м артдивизионом составить правую колонну и изменить маршрут на Садки, Кузьмичи, Гумрак, Верхняя Ель-шанка и выйти в район совхоза «Горная Поляна».
3. Всем остальным частям следовать за 724-м полком в прежнем порядке по ранее указанному маршруту.
Таким образом^ из района Садки дивизия совершала марш по двум маршрутам. Всю ночь с 22 на 23 августа щли без остановок.
Ранним утром 23 августа войска 6-й немецкой армии силами пяти дивизий при мощной поддержке авиации (в отдельные моменты в воздухе одноврёменно находилось до 200 самолетов) и артиллерийско-минометного огня с плацдарма на
з*
67
Дону перешли в наступление, нанося главный удар в направлении Вертячий, Бородин. Наши войска оказывали ожесточенное сопротивление. Нд врагу, имевшему значительное превосходство в силах и средствах, удалось прорвать фронт обороны на стыке наших 62-й и 4-й танковой армий.
Подвижные соединения противника быстро продвигались в направлении разъезда 564-й километр. Не встречая серьезного сопротивления, танковая колонна 14я-о корпуса устремилась к Сталинграду и к 16 часам 23 августа передовыми частями вышла к Волге в районе поселков Рынок, Акатовка.
315-я стрелковая дивизия не имела радиосвязи со штабом фронта и, ни о чем не догадываясь, выходила под танковый удар врага. Помогли случайные обстоятельства. Дивизия была расчленена на две части, но осталась боеспособной.
724-й стрелковый полк под командованием Н. А. Андреева, 3-й дивизион 1012-го артиллерийского полка, 431-й отдельный противотанковый артиллерийский дивизион, 900-й отдельный батальон связи, отдельный пулеметный батальон, 488-я отдельная рота химической защиты, штаб дивизии и часть 551-й отдельной автороты подвоза, опередив наступавшего врага, вышли к Сталинграду и стали сосредоточиваться в районе Городища. 188-я отдельная разведывательная рота прибыла в Сталинград к исходу дня 22 августа, и ее подчинили командованию 62-й армии для обороны командного пункта на Мамаевом кургане и выполнения разведзаданий.
В Волгограде проживает бывший командир роты противотанковых ружей 724-го полка, ныне полковник в отставке В. С. Туров. Он вспоминает:
«Наш второй стрелковый батальон был в головном походном отряде. С прибытием в Городище после тяжелого марша люди очень устали й в ожидании обеда улеглись отдыхать. Я и мои товарищи не спали. Слишком много накопилось за эти дни.
68
Неравный воздушный бой, проходивший севернее Городища, привлек наше внимание. Хорошо было видно, как выделывали неимоверно замысловатые фигуры наши «ястребки», отбиваясь от 2—3 наседающих на каждый самолет «мессершмиттов».
Бойцы и командиры с волнением следили за боем и с болью в сердце переживали гибель каждого нашего летчика...
Перед заходом солнца в Городище приехал командир 10-й дивизии войск НКВД. Ее подразделения заняли оборону левее нашего 2-го батальона.
Наши бойцы начали рыть окопы полного профиля, готовясь к встрече с танковым тараном Немцов.
С наступлением темноты батальону было приказано передать район обороны частям 10-й дивизии войск НКВД и следовать к Орловке. Еще до рассвета 24 августа 2-й батальон сосредоточился для наступления северо-западнее Орловки.
Позже всех в район сосредоточения прибыл. 900-й отдельный батальон связи. На марше он шел замыкающим. При подходе к Орловке его атаковали 13 вражеских танков. Связисты не имели никаких противотанковых средств борьбы и оказались в бедственном положении. Начальник штаба старший лейтенант И. Дыптан подал команду: «Танки справа!» К счастью, рядом с дорогой находился глубокий овраг балки Орловской. Командир батальона не растерялся и приказал всем укрыться там. Это было единственно правильное решение.
С трудом удалось найти проход, где можно было спуститься в овраг обозу с имуществом связи. Когда танки подошли совсем вплотную, батальон успел занять на другой стороне оборону и открыть огонь по наступавшей пехоте..
Один из танков начал спускаться в овраг, но тут же опрокинулся и загорелся. Остальные танки повернули к Сухой Мечетке. Вслед за ними ушла пехота.
69
Лучший радист старшина Дмитриев беспрерывно вызывал по радио 362-й и 1328-й стрелковые полки. Все с нетерпением и тревогой ждали один лишь ответ: где основные силь! дивизии и что с ними? Радиостанции на вызов не отвечали.
Вскоре вернулась разведывательная группа, которую возглавлял начальник разведки майор И. Пепеляев. Ее задачей было найти остальные части дивизии и направить их в Городище. Командир взвода 188-й отдельной разведывательной роты младший лейтенант Е. Кукушкин доложил о результатах поиска. В районе совхоза «Опытное поле» разведчики встретились с противником. Завязался бой. Понесли потери, но прорваться в Кузьмичи и разыскать стрелковые полки не смогли. Взвод привез с собой убитых и раненых разведчиков, в том числе и павшего смертью храбрых И. Пепеляева.
Эти недобрые вести еще больше встревожили командование дивизии и штаб Юго-Восточного фронта.
...На подступах к северной окраине Сталинграда события развивались с невероятной быстротой. Колонна машин 14-го немецкого танкового корпуса спешила отрезать город и с ходу ворваться на его окраину. Командующий фронтом генерал-полковник А. И. Еременко и Сталинградский городской комитет обороны принимали срочные меры, чтобы остановить врага и не дать возможности выполнить план командования 6-й немецкой армии. На тракторном заводе был создан боевой участок под командованием Н. В. Фекленко. В его состав вошли 21-й и 29-й отдельные танковые батальоны, имевшие 50 танков Т-34. Эти батальоны первыми заняли оборону по южным скатам Мокрой Мечетки. Сюда же направлялись подразделения народного ополчения и истребительные батальоны заводов тракторного, «Баррикады» и «Красный Октябрь», а также Дзержинского, Ерманского, Ворошиловского и частично Кировского районов.
Безусловно, этих сил для обороны фронта от Волги до Орловки было слишком мало.
70
Северо-западный внутренний оборонительный обвод города, защищавшийся частями 10-й дивизии войск НКВД, оставался слабо прикрытым. Для его усиления командующий фронтом направил 724-й стрелковый полк, временно подчинив его комдиву 10-й полковнику Сараеву. Полку было приказано занять позиции северо-западнее завода «Баррикады», включая высоты 97,7, 128,0 и 98,9. Протяженность переднего края обороны полка составляла 6—7 километров; он проходил от основного оборонительного рубежа Спартановка, Орловка в двух—четырех километрах.
45-миллиметровые батареи лейтенантов В. В. Ковалева, Е. П. Левина, В. П. Запускалова и взвод противотанковых ружей 431-го противотанкового артиллерийского дивизиона вместе с воинами учебных танковых батальонов занимали огневые позиции на Мокрой Мечетке в районе тракторного завода. 8-ю батарею 3-го дивизиона 1012-го артиллерийского полка придали рабочему отряду завода «Баррикады». 7-я и 9-я батареи того же дивизиона заняли огневые позиции севернее Городища для поддержки частей 2-го танкового корпуса, которым предназначалось занять и удержать оборону в районе Орловки. Западнее Городища пулеметный батальон прикрывал стык 724-го полка с частями 10-й дивизии войск НКВД.
Более четырех тысяч воинов-сибиряков после тяжелейшего марша в поте лица рыли новые окопы, совершенствовали огневые позиции и траншеи, частично отрытые трудящимися города.
...Комдив М. С. Князев и комиссар П. И. Чернов узнали о том, что главные силы 315-й стрелковой дивизии во время марша в районе «Опытное поле» во второй половине дня попали под удар авиации и танков противника и отошли в полосу 4-й танковой армии Сталинградского фронта. Создалось впечатление, что части понесли большие потери и вряд ли остались боеспособными. В действительности это было не так.
Ранним утром 23 августа 1328-й полк остано
71
вился на привал в трех километрах севернее Кузьмичей. В это время вблизи штаба полка остановились две грузовые автомашины с гитлеровской пехотой. Майор И. В. Щеголев и младший лейтенант М. И. Рыбаков, заметив непрошеных гостей, вместе с небольшой группой бойцов открыли по ним огонь. Через несколько минут они уничтожили и частично взяли в плен растерявшихся гитлеровцев. Пленный унтер-офицер вел себя нагло и самоуверенно. На допросе он показал, что 14-й танковый корпус прорвался у Песковатки, устремился к Волге и не сегодня-завтра Сталинграду будет «капут».
Одновременно полковые разведчики и начальник головной походной заставы лейтенант И. Зверев донесли, что в районе Кузьмичи, совхоз «Опытное поле» враг сосредоточил много пехоты, минометов и более ста танков и бронетранспортеров. Вскоре враг открыл мощный артиллерийско-минометный огонь по позициям сибиряков. Росло число раненых и убитых. Полк оказался в тяжелом -положении и больше продвигаться не смог.
Спустя много лет бывший командир 1328-го полка полковник в отставке И. В. Щеголев вспоминал:
«Когда мне стало известно, что впереди появились крупные силы противника, я тут же принял решение занять оборону южнее высоты 111,1 по фронту до четырех километров. Связаться по радио со штабом нашего соединения не удалось. Через некоторое время слева показалась колонна 362-го полка. Еще раз оценив обстановку с командиром этого полка майором Г. И. Уховым, мы пришли к выводу, что наши части прорваться к Сталинграду не смогут и при наступлении понесут неоправданно большие потери.
В подтверждение наших выводов появилось несколько групп неприятельских самолетов. Они стали бомбить и обстреливать из пулеметов только что развернувшиеся подразделения полков. Со стороны Кузьмичей перешли в атаку до 25 вражеских танков с мотопехотой. Приданных
72
стрелковым полкам 1-го и 2-го артиллерийских дивизионов на месте не оказалось. Они увезли с собой значительную часть наших боеприпасов, которые перед началом марша, были погружены на их трактора. Справа и слева непосредственных соседей у нас не было, и фланги полков остались без прикрытия. Для того чтобы пробиться в Сталинград, не хватало сил и боеприпасов, не было артиллерии и средств противовоздушной обороны».
23 августа эти основные силы дивизии отразили три атаки врага. В тяжелых боях сибиряки уничтожили 13 танков и бронетранспортеров, вывели из строя более 200 гитлеровцев.
Особенно отличился 1-й стрелковый^ батальон 1328-го полка. Воины под командованием капитана М. В. Латышева упорно сражались за высоту 111,1 и дважды переходили в рукопашные схватки. Враг понес большие потери, но успеха не добился.
Во второй половине дня на командный пункт 362-го полка прибыл представитель штаба 4-й танковой армии и при встрече с майором Г. И. Уховым сказал: «Я вижу, что здесь отчаянно дерутся какие-то свежие части, но из какого они соединения — не знаю».
Это был полковник И. В. Хазов, который вскоре возглавил командование основными силами 31 5-й дивизии.
На первых порах вместо штаба он создал оперативную группу, назначил офицеров связи, стал налаживать управление боями и доставку в части боеприпасов, продуктов питания. Однако полки все еще находились в тяжелом положении. Они почти полностью израсходовали снаряды, мины, на каждого бойца оставалось по 20—30 патронов. Кончались продовольствие и вода. Всех мучили жажда и голод.
24 августа генерал-майор Князев направил в район Кузьмичи помощника начальника разведки старшего лейтенанта Щеголеватых. Тот был обязан найти оставшиеся части дивизии, направить их в Дубовку, чтобы переправиться через Вол
73
гу и выйти сначала к Красной Слрбсде, а потом в Сталинград. Приказ так и остался невыполненным, потому что полки вели бои южнее Само-фаловки и вошли в состав войск генерала К. А. Коваленко.
Расчлененная противником дивизия представляла собой две боевые группы, которые сражались на разных направлениях, разных фронтах, и каждая из них именовалась 315-й стрелковой дивизией.
НА РУБЕЖАХ У ОРЛОВКИ
К 11 часам .23 августа передовые части 14-го немецкого танкового корпуса достигли села Орловки, где маршевая рота 21-го учебного танкового батальона отрабатывала упражнения боевых стрельб. Вражеские танки появились на холмах справа/ словно из-под земли. По команде капитана Д. Г. Григорьева «тридцатьчетверки» открыли по врагу огонь и подожгли примерно десять машин. Противник заметался и повернул в обход полигона. Но там на его пути встала 5-я батарея 1077-го зенитно-артиллерийского полка. Более двух часов защитники вели неравный бой.
Смяв 5-ю батарею, вражеская колонна разделилась на две: одна из них у Латошинки вышла к Волге, а другая двинулась к тракторному заводу. Путь ей преградил противотанковый ров. Короткая остановка дорого обошлась врагу. Огнем только одной 6-й батареи 1077-го зенитно-артиллерийского полка было уничтожено 18 танков. Трудно переоценить доблесть и мужество зенитчиков. Это они в основном не допустили прорыва немецких захватчиков на северную окраину Сталинграда в тот роковой день.
Стремясь усилить удар и вызвать панику среди жителей города, во второй половине дня 23 августа противник провел первый массированный воздушный налет на Сталинград. Летели эшелон за эшелоном, сбрасывая тысячи бомб.
Одновременно с этим враг на отдельных на
74
правлениях перешел в наступление. Он был теперь уверен, что сопротивление защитников Сталинграда окончательно сломлено. Особенно ожесточенные бои шли на рубеже Спартановка, Орловка, где удерживала оборону группа генерал-майора Н. В. Фекленко.
Храбро сражались и воины-сибиряки 431-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона. Только 45-миллиметровые батареи лейтенантов Е. П. Левина и В. В. Ковалева уничтожили у моста на Мокрой Мечетке шесть танков.
В это время командующий фронтом А. И. Еременко решил нанести встречные контрудары с рубежа Паньшийо, Котлубань на юго-запад и из района Малая и Большая Россошка в северном направлении с целью отрезать 14-й танковый корпус от главных сил 6-й армии Паулюса. Группе генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева (2-й и 23-й танковые корпуса) ставилась задача с утра 24 августа нанести удар из района Орловки в общем направлении на Ерзовку и уничтожить противника, прорвавшегося к Волге. Таков был замысел. И хотя основная цель была достигнута, план не удалось осуществить до конца. Слишком неравными были силы. Пока же противника вынудили повернуть свои главные силы для отражения контрударов. Враг лишился возможности захватить северную часть Сталинграда сходу.
С наступлениетл темноты бои на ближних подступах к Сталинграду прекратились, лишь периодически потрескивали пулеметы. Трудно было предугадать дальнейшие действия врага. Командование крайне нуждалось в разведывательных данных о силах противника, его намерениях, группировке. Эту задачу генерал-майор Фекленко возложил на 188-ю отдельную роту разведки 315-й дивизии. Ей приказывалось ночью в районе Спартановки прорваться в тыл неприятеля, установить его силы, захватить «языка». К вечеру рота прибыла к тракторному заводу, где ее усилили четырьмя расчетами противотанковых ружей. В Спартановке разведчики определили место прорыва и согласовали свои дейст
75
вия с истребительным батальоном морской пехоты. В полночь под руководством опытного командира Е. Пудовкина разведывательная группа бесшумно сняла часовых и уничтожила боевое охранение немцев. Разведчики А. Башкатов, Г. Балаш, И. Огнев, В. Ломакин и И. Соболев скрытно подползли к окопам и забросали гранатами беспечно отдыхавших гитлеровцев. Вслед за ними взвод сержанта Н. Собакина (Смирнова) с пятью танками КВ перешел в стремительную атаку. Одновременно атаковали противника взводы младших лейтенантов И. Порхнякова и Е. Кукушкина. Танкисты проутюжили и уничтожили минометную батарею и два орудия. Гитлеровцы в панике разбегались в разные стороны, но их настигали пули разведчиков. Взвод Собакина, ' будучи десантом на танках, уничтожая технику и живую силу фашистов, продвигался по дороге на Ерзовку и лишь у Акатовки встретил организованное сопротивление врага.
Остальные два взвода вели разведывательные бои у поселка Рынок.
Близился рассвет. Командир роты старший лейтенант В. Серой решил под покровом темноты вывести роту из боя и возвратиться в Спарта-новку. На обратном пути разведчиков встретили шесть вражеских танков с пехотой и завязали бой. Советские воины не растерялись, укрылись за складками местности, подпустили врага на 100—150 метров и открыли огонь. Бронебойщики из противотанковых ружей подбили два танка. Один танк подорвал гранатами разведчик В. Мицкевич. На помощь разведчикам поспешили КВ, с первых же их выстрелов загорелась вражеская машина. Гитлеровцы не выдержали натиска разведчиков и отошли. Рота с малыми потерями вернулась с задания и доставила семь пленных гитлеровцев. Из их допросов уточнили, что на подступах к Сталинграду прорвались 16-я танковая и 3-я моторизованная дивизии.
С утра 24 августа над Сталинградом появились большие группы самолетов противника. Они бомбили не только центр города, но и завод
76
ские районы. Группами по 20—25 бомбардировщики беспрерывно наносили удары по нашей обороне в Спартановке вдоль Мокрой Мечетки, по 2-му танковому корпусу в Орловке и 724-му полку. Вскоре под прикрытием артиллерийско-минометного огня на отдельных участках гитлеровцы перешли в яростные атаки. Они овладели поселком Рынок, высотами 101,3, и 135,4, частично— восточной окраиной Орловки и подошли к тракторному заводу и рабочему поселку.
На второй день боев на Мокрой Мечетке в 431-м отдельном истребительно-противотанковом дивизионе на каждое орудие осталось по 5—6 снарядов. А тут еще умолкли батареи ПВО.
В самые тяжелые периоды боя с бойцами находился спокойный, отважный и опытный артиллерист подполковник Э. Б. Семашко. Он приказал всем глубже зарыться в землю, экономить каждый снаряд, открывать огонь по фашистским танкам только с дистанции 200—300 метров и бить их наверняка — в боковую броню и по гусеницам. Для этого требовались большая выдержка и искусство в стрельбе.
Десятки бронированных машин и сотни гитлеровцев рвались к тракторному заводу. Вокруг бушевал огонь. Начальник штаба дивизиона лейтенант В. Григоров поджег два танка у моста на Мокрой Мечетке. На склонах оврага остановились еще три машины врага. Одну из них подбил политрук роты противотанковых ружей С. Потемкин.
Вражеская пехота прорвалась к батарее. Артиллеристы отбивались гранатами и огнем из карабинов. Раненые тоже взялись за оружие. Их вела в бой отважная сибирячка, старшина медицинской службы М. Охлопкова. В числе первых ее наградили медалью «За отвагу».
На подмогу подошли наши танки, подразделения истребительных батальонов. Понесший большие потери враг перешел к обороне.
...724-й стрелковый полк (без 2-го батальона) третьи сутки занимал позиции завода «Баррикады» и временно подчинялся начальнику Сталин
77
градского гарнизона, командиру 10-й дивизии войск НКВД полковнику А. А. Сараеву. Его подразделения совершенствовали оборонительные сооружения и были в полной готовности отразить попытки противника прорваться в город.
Все сильнее становились вражеские удары с воздуха. Рядом с полком дома и целые кварталы города превращались в развалины. Для оказания помощи населению от всех частей 315-й дивизии отправлялись спасательные команды. Воины бросались в рушащиеся здания, выносили из развалин раненых, рыдавших женщин, перепуганных детей и немощных стариков.
Невзирая на разрывы, военные врачи Б. Ефимов, 3. Егорова, санинструкторы и санитарки Т. Татаринцева, Г. Дубовицкая, М. Коровина, Н. Коншина, Н. Греднева, М. Воробьева, А. Кораблева, В. Шестакова, А. Исаева самоотверженно оказывали пострадавшим медицинскую помощь, отправляли их в больницы.
В лесных посадках западнее поселков Баррикады и Красный Октябрь тысячи местных жителей укрывались от бомб немецких стервятников. Решением городского комитета обороны подлежали эвакуации за Волгу в первую очередь раненые, женщины, дети. С наступлением ночи около 20 грузовых автомашин 551-й автороты под командованием политрука А. Казаченко перевозили эвакуированных к причалам Волги, где их встречали речники с лодками, катерами и небольшими судами. Автомашинами управляли опытные водители Ф. Рязанцев, В. Чебаненко, Н. Третьяков и другие. Каждую ночь с большим риском для жизни они по 3—4 раза пересекали горящий город.
24 и 25 августа под сильными бомбежками авиации противника 3-й дивизион 1012-го артиллерийского полка под командованием капитана Петрова поддерживал огнем ослабленный в боях на Дону 2-й танковый корпус. Танкисты вели тяжелые бои севернее Орловки. В этом районе противник опирался на хорошо укрепленные опорные пункты вдоль господствующих высот:
78
135,4, 144,2, 147,6 и 145,1, Батареи дивизиона открыли сосредоточенный огонь по высоте 144,2. Они подбили 5 вражеских танков, уничтожили 7 огневых точек и много гитлеровцев, окопавшихся в земле.
Враг решил всеми мерами уничтожить орудия. По 12—15 пикирующих бомбардировщиков кружились над батареями, выстраивались в замкнутый круг и переходили в пикирование, сбрасывали смертоносный груз, а затем опять занимали прежний боевой порядок. Так повторялось по 3—4 раза. Над позициями батарей клубились облака пыли, дыма.
На юго-восточной окраине Орловки показались густые цепи гитлеровских автоматчиков. Для отражения танков у каждого орудия осталось по 2—3 снаряда. По команде капитана Петрова артиллеристы укрылись в ровиках и открыли по наступающим огонь из карабинов.
Противник значительно превосходил в силах, и 7-я батарея оказалась на грани разгрома. Там дело дошло до рукопашных схваток. На помощь артиллеристам пришли разведчики и связисты и три танка под командованием помощников начальника штаба артиллерии дивизии старших лейтенантов П. Рыбакова, А. Фоминых. Они храбро отражали наседавших автоматчиков. Оставляя убитых и раненых, последние поспешно отошли.
В ночь на 26 августа разрозненные части 315-й дивизии, сражавшиеся на оборонительных рубежах северо-западнее Сталинграда, решением командования фронта выводились из боя и сосредоточивались в районе расположения 724-го стрелкового полка, приводили себя в порядок. 3-й дивизион 1012-го артиллерийского полка, 431-й стрелковый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион вернулись в свою дивизию с ощутимыми потерями.
Воины-сибиряки три дня питались только арбузами и сухарями. После семидневного похода и этих изнурительных боев бойцы и командиры были предельно уставшими. Но никто не роп
79
тал, все сражались так, как велела совесть.
Городской комитет обороны из своих скромных запасов выдал для дивизии муку, сахар, макаронные изделия и рыбные консервы. Задымили уцелевшие походные кухни. А оставшиеся в поселке. Баррикады женщины охотно выпекали для воинов хлеб и лепешки.
Но не хватало основного — боеприпасов. После долгих поисков складов, вмешательства комиссара дивизии П. И. Чернова снабженцам удалось получить один боекомплект снарядов, мин и незначительное количество патронов к противотанковым ружьям.
Выполняя приказ командования, ночькэ 27 августа 724-й стрелковый полк с приданными ему 3-м дивизионом 1012-го артполка и 431-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом снялся с оборонительных позиций и, соблюдая маскировку, выступил к балкам северо-западнее Орловки. Полку ставилась задача совместно с частями 2-го танкового корпуса группы генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева на рассвете перейти в наступление и овладеть высотами 144,2, 147,6 и 145,1. Встречный удар из района Кузьмичи наносила танковая группа генерал-майора К. А. Коваленко.
Наступил рассвет. Нужно было торопиться, чтобы успеть нанести внезапный удар по вражеской обороне. Командир 724-го полка майор Н. А. Андреев уточнил по карте задачи подразделениям. Батальоны начали занимать исходные позиции, используя старые окопы и воронки от бомб. Впереди местность оказалась совершенно открытой, и хорошо просматривались сильно укрепленные опорные пункты противника. Позади проходила широкая балка длиной до пяти километров с многочисленными отрогами и крутыми скатами. С большими трудностями артиллеристы 45-миллиметровых батарей выкатывали орудия на открытые огневые позиции. Противник начал обстреливать их из минометов. Появились раненые, убитые.
В 5 часов 30 минут утра наши артиллерийские
80
и минометные подразделения открыли тридцатиминутный беглый огонь. Огневой удар врага значительно ослаб. Раздалось мощное тысячеголосое «ура!». Сибиряки в стремительном броске ворвались в окопы первой оборонительной линии противника. Нелегко им было идти в атаку с винтовками в руках против гитлеровцев, вооруженных автоматами. Атакующие стремились скорее пустить в ход гранаты и штыки. Иного пути к победе у них не было.
Редели ряды воинов, но они упорно продвигались вперед. Вскоре 2-й батальон под командованием старшего лейтенанта П. Першелиса во взаимодействии с 26-й танковой бригадой почти полностью очистил от врага высоту 144,2. Первой была 6-я* рота старшего лейтенанта Беднякова. Бойцы ворвались в окопы противника. Но гитлеровцы яростно сопротивлялись, fe ожесточенной схватке наши воины уничтожили их гранатами.
Политрук роты В. Ролдугйн, сменив убитого пулеметчика, открыл огонь по контратакующему взводу противника и сразил около 15 гитлеров-цев.
Отважно сражались и другие воины.
5-я. рота в стремительной атаке овладела западными скатами высоты/Ее командир ст. лейтенант Ушаков гранатами и штыком уничтожил семь вражеских солдат, подполз к закопанному в землю танку и забросал его бутылками с горючей смесью.
Раненого старшего лейтенанта Першелиса выносила с поля боя юная и хрупкая санитарка М. Меркулова. Жизнь командиру она спасла, но сама погибла.
3-й батальон старшего лейтенанта Маловичко овладел южными скатами высоты 147,6, где встретил яростное сопротивление врага. Атаки 7-й и 8-й рот лейтенантов Худомясова и Белоусова к успеху не привели. Ливневый огонь противника прижал их к земле. Воины укрылись в воронках и в только что захваченных у противника окопах. Стрелковые роты перешли к обороне
81
з ожидании дополнительной артподготовки и подавления огневых точек врага.
1-й батальон капитана И. Чернышева успешно вел бой за высоту 145,1. Славный подвиг в этом бою совершил стрелок Ф. Борунов. По пшеничному полю он подполз к дзоту, забросал его гранатами и уничтожил засевших там гитлеровцев. После этого 1-я рота лейтенанта Плотникова поднялась в атаку и почти без потерь захватила укрепленный рубеж»—железнодорожное полотно.
Левее 724-го полка наступала 2-я мотострелковая бригада. Казалось, еще одно усилие, и враг дрогнет, попятится. Для развития успеха пора было вводить в бой вторые эшелоны и полковые резервы. Но обстановка резко изменилась. Над полем боя появилась большая группа немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-88, которые с малых высот стали бомбить и обстреливать из пулеметов наши боевые порядки. Стрелковые подразделения огнем из пулеметов уничтожили два самолета. Третий вражеский самолет сбил из противотанкового ружья командир роты бронебойщиков лейтенант Туров.
Едва скрылись самолеты, как противник усилил артиллерийский и минометный огонь. На отдельных участках он переходил в контратаки. Бой все более ожесточался.
Рослый, с волевым лицом и безжизненно повисшей левой рукой, командир полка майор Н. А. Андреев находился в гуще боя. Он дал приказ 3-му батальону штурмом овладеть высотой 147,6. После короткого огневого удара по ожившим точкам противника батальон перешел в наступление.
В первой же схватке пал смертью храбрых командир 7-й роты старший лейтенант П. Худо-мясов. Роту возглавил политрук П. Ткаченко. По цепи понеслось: «За Родину!» Бывший учитель, Петр Васильевич в числе первых ворвался в окопы и уничтожил пять гитлеровцев. Завязался упорный, кровопролитный бой, исход ко
82
торого решил штыковой удар. В рукопашной схватке только взвод младшего лейтенанта Кольцова истребил до двух десятков немецких захватчиков, а сам Кольцов штыком уничтожил семь из них.
8-я рота под командованием лейтенанта Белоусова выбила немцев из двух дзотов и истребила 40 из них. 9-я рота вела бой на восточных склонах высоты 147,6. Противник сосредоточил на ней всю мощь огня. Особенно опасным был вражеский дзот. Рота залегла. Казалось, атака не удалась. И тогда поднялся политрук Борисов. Стремительным броском он достиг дзота, метнул гранату, но тут же упал. Как только рота возобновила атаку, по цепи хлестануло свинцовым дождем. Это увидел рядовой Зайцев. Будучи раненым, он подполз к дзоту и метнул в его амбразуру гранату и бутылку с зажигательной смесью. Пулемет захлебнулся. Зайцев? погиб смертью героя. Рота устремилась в атаку. Она уничтожила до взвода пехоты и две огневые точки противника.
На помощь батальону подошла полковая рота автоматчиков лейтенанта Пошовкина. Дивизионная газета «Сталинец» писала:
«Автоматчики открыли губительный огонь и шаг за шагом продвигались вперед, срезая ряды немцев. Наших автоматчиков ничто не могло остановить, противник не успевал отвечать на их огонь. Много мужества и отваги в этом бою проявил сам командир Пошовкин. Он увлек за собой бойцов, показал, как нужно истреблять ненавистных фашистов. Видя это, бойцы стали драться еще увереннее, злее. Пошовкин— один из тех, про которых говорили, что их пуля не берет. Наши пехотинцы стали развивать наступление и выбили немцев с высоты»1.
Значительно ослабленный 3-й стрелковый батальон поставленную задачу выполнил. Высота 147,6 была взята!
1 Газета «Сталинец», 1942, 8 сент.
83
Противник не мог примириться с потерей столь важных опорных пунктов на высотах северо-западнее Орловки. В 12 часов 30 минут враг обрушил на 724-й полк массированные удары пикирующих бомбардировщиков. На этот раз они бомбили отвоеванные сибиряками высоты, отроги балки Водяной, где скопилось много раненых.
Через некоторое время послышались крики: «Танки с фронта!» Около 50 немецких машин с десантом пехоты приближались к позициям 2-го и 3-го стрелковых батальонов. Вой пикирующих бомбардировщиков, гул танковых моторов, взрывы бомб и снарядов слились в единый грохот, от которого дрожала земля.
Как всегда, первыми в бой вступили артиллеристы. Уже горело семь танков, но остальные продолжали двигаться вперед, ведя за собой пехоту. Однако это не сломило стойкости бойцов. 45-миллиметровые батереи лейтенантов Острогляда, Запускалова и Ковалева уничтожали машины одну за другой. И все же более 30 танков с пехотой вклинились в оборону 6-й 44 8-й стрелковых рот.
Бой распался на отдельные очаги. Исход схваток зависел от мужества и стойкости расчетов, отделений, взводов, а подчас и отдельных бойцов. Личный пример отваги вновь показал командир роты противотанковых ружей лейтенант В. Туров. Он подбил два танка.
В этом бою наши воины проявили массовый героизм, и среди них трудно было выделить отдельных героев. Они самоотверженно били врага. При атаках противника воины терпеливо подпускали к себе танки и, выбрав удобный момент, забрасывали их бутылками с горючей смесью. Тут же, возле горящих танков, они завязывали рукопашные бои с гитлеровской пехотой.
Взвод танков противника выходил прямо к окопу, где замаскировался командир отделения бронебойщиков сержант И. Панин. Вступив в первый бой, ему удалось выстрелами из противо
84
танкового ружья подбить головную машину. Но кончились патроны. Второй танк он подорвал, бросившись под него с последней связкой гранат. Спасавшиеся танковые экипажи добила наша пехота.
В районе 8-й роты, где оборонялось стрелковое отделение коммуниста сержанта Масензо-ва, более взвода немецкой пехоты повело «психическую» атаку. Силы были неравные. В отделении осталось пять человек. Но бойцы встретили гитлеровцев смертельным огнем. Когда враги оказались в 30—50 метрах от окопов, воины забросали их гранатами, затем выскочили из окопа и огнем, штыком истребили всех.
Так же дружно били гитлеровцев и другие подразделения полка. Попытки противника овладеть высотой 144,2 провалились.
Перегруппировав свои силы, враг решил нанести новый удар по центру полка. Он сосредоточил около 30 танков, батальон пехоты и артиллерию, поставив задачу прорваться на узком фронте и отбить высоту 147,6. После двадцатиминутного артиллерийско-минометного налета вражеские танки и пехота устремились в атаку. 3-й батальон старшего лейтенанта Ф. Е. Мало-вичко оказался в тяжелом положении. У него не хватало сил для отражения такого мощного удара, и его стрелковые роты вынуждены были отступить к южным скатам высоты. В помощь батальону подключились 45-миллиметровые батареи. лейтенантов Запускалова и Острогляда. Они в считанные минуты подбили пять танков. Но атака противника продолжалась.
О событиях на этом направлении рассказал бывший политрук 7-й роты П. В. Ткаченко:
«В первой половине дня в районе высоты 147,6 на наши позиции противник обрушил ураганный огонь артиллерии и минометов. Стоял сплошной гул. До 30 вражеских танков с большим десантом пехоты второй раз атаковали ослабленный батальон. Оглохшие от взрывов, голодные, изнуренные жаждой, выбиваясь из последних сил, воины отражали атаки. Майор
85
Андреев направил нам на помощь последний резерв — роту противотанковых ружей.- Полковая 76-миллиметровая батарея била по гитлеровцам прямой наводкой. Горели и останавливались подбитые танки. Взвод лейтенанта Орлова отчаянно дрался с прорвавшейся пехотой.
Однако противник, не считаясь с потерями, продолжал рваться вперед. Он имел большое превосходство в силах. Трудно было отражать его удары, и 3-й батальон вынужден был с боями отойти на прежние позиции южнее высоты. В батальоне осталась половина личного состава.
Упал тяжело раненный комбат Ф. Маловичко. Это был простой, задушевный человек, очень грамотный в военном отношении командир. Вместе с ним сражалась и его жена. После боя она долго разыскивала мужа, но безрезультатно. Лишь недавно стало известно, что комбата вынесли с поля боя, медработники оказали ему помощь и отправили в госпиталь. Но там он умер от ран.
7-я рота, прикрывая отход батальона, дралась в окружении и понесла самые большие потери. Ее воины совершали чудеса храбрости. Один лишь старшина Третьяков скосил из пулемета 25 гитлеровцев, бутылкой с горючей смесью поджег танк. Но и сам он погиб.
После боя в роте осталось 28 человек. Из 1-го взвода почти никто не вышел из окружения, в том числе и его командир лейтенант Музыченко. Не вернулся и заместитель командира роты лейтенант Богатырев. Судьба этих людей мне не известа. Может быть, кто-то из них остался в живых?
Политрук 8-й роты Рябцев, раненный в обе ноги, оставался на поле боя до темноты. Немцы считали его погибшим, но он был жив. Рябцев пополз на локтях и скатился на дно оврага. Его подобрали и эвакуировали в глубокий тыл.
Меня ранило осколками в спину и бедро„ Ползком я добрался до балки, где увидел истекающего кровью комиссара полка Демченко.
86
Он спросил: «А кому вы передали свою роту?» Даже в таком бедственном положении этот верный сын партии в первую очередь заботился о людях.
3-й батальон с боями отошел на прежние позиции и упорно отражал атаки прорвавшихся немецких танков и пехоты.
Противник имел реальную возможность выйти к балке Орловской, расчленив полк надвое, и бить его по частям. Командование дивизии приняло все меры, чтобы остановить противника и ослабить его основную ударную силу —выбить танки.
724-й полк подбил и уничтожил 20 танков, 4 бронемашины, истребил много гитлеровских солдат и офицеров1.
...С утра 27 августа основные силы 315-й дивизии (362-й и 1328-й стрелковые полки) в составе группы генерала К. А. Коваленко южнее Само-фаловки тоже перешли в наступление, овладели железнодорожным разъездом 564-й километр и пытались соединиться с 724-м полком. Но из-за массированных ударов авиации и танков противника были вынуждены перейти к обороне. По этой же причине было остановлено наступление 724-го полка и к 7 часам вечера в его полосе бои прекратились. Однако полку удалось овладеть высотой 144,2, нанести врагу значительный урон и улучшить свои позиции.
Поздно вечером воины 724-го полка впервые за истекшие сутки имели возможность поесть и утолить жажду. На переднем крае все еще чадили догоравшие самолеты, танки и бронетранспортеры. Погибших хоронили по-фронтовому в братской могиле возле Орловки. В полночь полковая 76-миллиметровая батарея дала трехкратный залп, ее снаряды рвались в стане врага. Эхо пронеслось по всем оврагам. Это был прощальный салют в честь воинов, павших смертью храбрых.
724-му полку было приказано в ночь на 28 ав
1 Газета «Сталинец», 1942, 4 сент.
87
густа боевой участок в районе высоты 144,2 передать 26-й танковой бригаде, подготовить оборону на рубеже по южным скатам высот 147,6 и 145,1 и в прежнем составе группы генерала Штевнева готовиться к наступлению. Фронт-обороны полка сократился вдвое и составлял 2,5—3 километра. Такая перегруппировка сил дала возможность уплотнить боевые порядки стрелковых батальонов и значительно увеличить плотность огня.
Командование 315-й дивизии передало в распоряжение командира полка майора Н. А. Андреева два прибывших из Сталинграда маршевых батальона. Полк возместил потери в людях и по-прежнему остался грозной силой.
Генерал-майор М. С. Князев, начальник штаба подполковник К. Т. Матвеев и начальник артиллерии подполковник Э. Б. Семашко разработали план боевых действий 724-го полка с приданными ему артиллерийскими подразделениями Намечалось до начала наступления провести тщательную артиллерийско-минометную обработку основных опорных пунктов противника и перед рассветом 29 августа нанести внезапный удар по врагу. 1-му батальону ставилась задача овладеть высотой 145,1, а 2-му и 3-му батальонам— высотой 147,6.
Поздней ночью вернулась с задания разведгруппа во главе с политруком разведроты К. Ковалевым. Она проникла без единого выстрела в глубь обороны противника. Разведчики Конев, Чипурин и Степанов бесшумно сняли часовых и точно установили огневые позиции минометных батарей. Это были ценные данные для наших артиллеристов и минометчиков.
Воины-сибиряки опять без отдыха, в поте лица долбили твердую землю, рыли окопы, оборудовали огневые позиции. С ними был новый комиссар полка старший политрук Н. Горин. Кто-то из бойцов громко высказался: «Мы, как кроты, все роем и роем и не видим просвета». Горин спокойно ответил: «Рой, рой, дружок, и злее бей фашистов, если хочешь уцелеть и с побе
88
дой венуться домой». Простые слова дошли до бойцов крепче любого приказа.
Весь день 28 августа артиллеристы и минометчики вели пристрелку по огневым точкам противника. В общей сложности на каждый километр фронта удалось сосредоточить до 30 артиллерийских и минометных стволов, не учитывая 45-миллиметровых орудий.
На следующий день, перед рассветом, началась артиллерийская подготовка. Пятнадцать минут бушевал огненный шквал, на переднем крае обороны противника. Как только артиллеристы и минометчики перенесли огонь qo гребням высот, стрелковые роты стремительным броском ворвались в окопы врага. Раздавались глухие взрывы гранат и треск автоматов. Воины добивали фашистов штыками и прикладами. Только красноармейцы Павлов, Чаков и Колычев истребили 25 солдат и офицеров. Немцы всегда избегали штыковых ударов и в таких случаях пятились на запасные позиции.
Вражеский пулемет открыл огонь по цепи 7-й роты. Боец Иванов скрытно подполз к пулемету, метнул гранату и заставил его замолчать. Выручая товарищей, Иванов погиб.
На рассвете бой принял еще более ожесточенный характер. Враг, используя уцелевшие огневое точки, отчаянно сопротивлялся. Минометный и ружейно-пулеметный огонь прижимал атакующие цепи к земле. Они с трудом продвигались, взламывая оборону противника. И вновь многие воины отличились героизмом. Младший политрук В. Амбражевич, подпустив ближе гитлеровцев, нажал на спуск пулемета. Гитлеровцы отпрянули назад, залегли и открыли ответный огонь. Завязался неравный бой. Амбражевич получил три ранения, но бился до тех пор, пока не потерял сознания.
30 августа при штурме высоты 145,1 враг применил излюбленный прием — таранный удар на узком участке. Но на этот раз прием не оправдался. Фашистов встретили заградительным огнем 45-миллиметровые батареи лейтенантов
89
В. Ковалева, Е. Левина и рота противотанковые ружей лейтенанта М. Саковцева. Потеряв несколько танков и десятки солдат, противник понял, что на этом направлении ему не прорваться» и прекратил атаку. Тем временем были уничтожены остатки гитлеровцев на гребне высоты 145,1.
После короткой артиллерийской подготовки противник силами до 23 танков с двумя ротами пехоты перешел в наступление на участке 2-га и 3-то стрелковых батальонов. Он пытался любой ценой отбить высоту 147,6. Завязался упорный бой. По врагу открыли огонь «сорока-пятки» лейтенанта Запускалова, политрука Гладышева и 3-й артдивизион капитана Петрова. Несколько танков остановились, но семь стальных громадин прорвались на правом фланге 3-го батальона и стали утюжить окопы. Три танка приближались к окопу командира взвода противотанковых ружей Ю. Веселовского. Он не растерялся и, подпустив их на 50 метров, открыл огонь в боковую броню. Один из танков загорелся, а другой осел с перебитой гусеницей. За этот подвиг командование фронта наградило Веселовского орденом Красной Звезды.
Самообладание и отвагу вновь проявил старший лейтенант Туров. Когда ранило командира 2-го батальоне старшего лейтенанта Беднякова, он, будучи командиром роты противотанковых ружей, взял управление боем в свои руки. Умело руководя подразделениями, Туров обеспечил успех боя за высоту 147,6.
В ходе четырехдневных ожесточенных боев 724-й стрелковый полк одержал очень важную победу. Он овладел сильными опорными пунктами противника на высотах 144,2, 147,6 и 145,1.
Значительного успеха добился и сосед справа— северная группа полковника Горохова^ в состав которой входили 124, 115, 149-я стрелковые бригады и 282-й стрелковый полк 10-й дивизии войск НКВД. К исходу 29 августа войск® группы выбили гитлеровцев из Спартановки и Рынка до высот Латошинки, чем расширили
90
плацдарм на 8 километров. В результате оборона группы на рубеже поселок Рынок, Орловка стала более прочной. Вооруженные отряды рабочих вывели из боя.
Однако обстановка под Сталинградом с каждым днем ухудшалась. Войска 62-й и 64-й армий Юго-Восточного фронта с тяжелыми боями отходили к внутреннему обводу сталинградских укреплений. К исходу 2 сентября войска фронта заняли оборону: 62-я армия — на рубеже поселок Рынок, Орловка, Гумрак, Песчанка; 64-я армия— на рубеже Старо-Рубцовка, Елхи, Ивановка.
К этому времени группа генерала А. Д. Штев-нева вела сдерживающие оборонительные бои на прежних рубежах от Орловки до Новой Надежды.
2 сентября 724-й полк, используя относительное затишье, совершенствовал свою оборону. Саперы под руководством дивизионного инженера капитана Макарцева минировали танкоопасные направления. Воздух наполнился гулом самолетов. Волна за волной летели фашистские стервятники. Вскоре в жилых кварталах раздались взрывы. Это была самая мощная бомбардировка Сталинграда после 23 августа. Повсюду полыхали пожары, город затянуло дымом. Об этом чудовищном варварстве в сохранившемся дневнике начальника артиллерии дивизии подполковника Э. Б. Семашко записано:
«Еще совсем недавно Сталинград был цветущим городом, а теперь лежит в развалинах, объятый пожарищами. Все труды, все, что создавалось в течение десятков лет, погибло. Этого фашистам простить нельзя. Я знаю, что ни шагу назад не сделаю и буду сражаться до последнего дыхания».
Подполковник Семашко систематически вел дневник, в котором отражал события суровых дней войны. Последняя его запись прерывается 9 января 1943 года. В дневнике дописано рукой помощника начальника штаба артиллерии дивизии П. А. Рыбакова:
91
«Около года воевали вместе... На этот раз наш батька смертельно ранен в боях у Вихлян-цево при отражении атаки 30 танков противника. Из них он лично подбил 4. Подполковник умер в 0.20 12 января. Похоронен в станице Черт-ковская».
Так геройски погиб верный сын партии, советского народа, герой боев с фашистами в Испании и под Сталинградом.
* * *
В ночь на 3 сентября боевой участок 724-го полка передали 115-й стрелковой бригаде полковника К. М. Андрусенко. 724-й полк и другие части 315-й дивизии сместились влево и заняли оборону на рубеже высота 145,1, перекресток дорог восточнее 1 километр высоты 143,6.
1-й стрелковый батальон капитана И. Н. Чернышева остался на прежних позициях, а левее него в сторону станции Древнего Вала заняли оборону ослабленные 3-й и 2-й батальоны. Местность на новом боевом участке была открытой и танкодоступной.
Из противотанковых средств в частях дивизии осталось до 35 «сорокапяток», 8 76-миллиметровых пушек и несколько десятков противотанковых ружей. Противник перед фронтом полка чрезмерной активности не проявлял. Впереди отчетливо слышался сильный бой. В воздухе беспрерывно кружились большие группы вражеских самолетов.
Оказалось, что осложнение обстановки под Сталинградом заставило командующего Сталинградским фронтом начать наступление раньше намеченного срока, не ожидая полного сосредоточения войск.
Утром 1-я гвардейская армия генерал-лейтенанта К. С. Москаленко перешла в наступление С целью прорвать оборону противостоящих войск противника, уничтожить их и соединиться с частями 62-й армии. Во второй половине дня ее соединения находились в трех километрах от
92
высоты 145,1. Казалось, еще усилие, и они соединятся с 724-м полком, 115-й стрелковой бригадой и отсекут вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге севернее Сталинграда. Однако все попытки были безрезультатными.
Выполняя указания Ставки от 3 сентября, 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии Сталинградского-фронта нанесли противнику ряд ударов. Прорвать немецкий коридор и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта они не смогли, но оттянули на себя 6 дивизий, которые враг мог бы использовать для вторжения в Сталинград.
Части 14-го немецкого танкового корпуса понесли большие потери, поэтому перед фронтом* группы генерала А. Д. Штевнева и, в частности, 724-го полка, их активность заметно уменьшилась. На этом участке до 7 сентября бои носили сдерживающий характер, периодически переходили в ожесточенные схватки. Например, 5 сентября после сильного артиллерийско-минометного налета противник силами до 25 танков и одного батальона пехоты перешел в наступление на стыке между 2-й мотострелковой бригадой и 2-м батальоном 724-го полка. Следом за танками шли автоматчики, поливая окопы губительным огнем. Тяжело осел на дно окопа смертельно раненный командир 6-й роты лейтенант А. Малахов. Вперед бойцов вырвался комсорг батальона А. Сайгаков. Он бросил бутылки с зажигательной смесью в моторную часть головного танка. Танк тут же загорелся. А отважный комсорг вернулся в свой окоп и вместе с бойцом Брагиным в упор расстрелйвал наступавшую пехоту. Фланкирующий огонь пулеметчиков пулеметной роты лейтенанта Лебединского вынудил гитлеровских автоматчиков залечь^ Бой накалялся. Шесть немецких танков прорвались на огневые позиции 2-й батареи 431-го дивизиона лейтенанта Е. Левина. В батарее осталось три орудия. Будучи раненым, Левин двумя выстрелами подбил танк. Его примеру последовали командир взвода лейтенант И. Рыбакин и
93
командир орудия сержант Н. Смирнов. Остановились еще две машины. Рассвирепевшие танкисты набросились на бесстрашных артиллеристов и раздавили гусеницами пушки. Многие батарейцы пали смертью храбрых, в том числе и отважный алтайский комсомолец Е. Левин.
Получив жесткий отпор, вражеские танки с автоматчиками повернули в сторону Кузьмичей.
Впервые за много дней в подразделениях дивизии появилась дивизионная газета «Сталинец». Первый ее номер был издан в развалинах подвала завода «Красный Октябрь» под руководством политрука А. Самаркина.
В ходе боев лучшие командиры и бойцы вступали в партию. В те суровые дни кандидатами и членами ВКП(б) единодушно были приняты ,командир стрелкового отделения сержант Месен-зов, командир батареи Острогляд, наводчик противотанковой пушки Коснарев, санитарки Малых, Березнева.
7 сентября с утра до вечера вражеская авиация группами по 20—40 самолетов беспрерывно бомбила боевые порядки нашей пехоты и танков. Враг наносил удары на двух направлениях: один—силами 51-го армейского корпуса — на Городище, Александровку; другой, наиболее сильный — в направлении Воропоново, Купоросное силами 48-го танкового корпуса; частью сил 4-го армейского корпуса —на Бекетовку с целью выйти к Волге в стыке 62-й и 64-й армий. Противнику удалось овладеть станцией Гумрак и Культстаном и развить удар на Городище. Обескровленные части 23-го танкового корпуса, 399-я и 112-я стрелковые дивизии вынуждены были отойти на новый рубеж обороны вдоль древнего вала.
Участок 724-го полка северо-западнее Орловки, огневую позицию 3-го дивизиона 1012-го артиллерийского полка, командный пункт 315-й дивизии генерала Князева весь день бомбили вражеские самолеты. Одновременно противник делал массированные артиллерийско-минометные налеты. Казалось, в таком аду не уцелеть ниче
94
му живому. Но как только части 389-й немецкой пехотной дивизии попытались перейти в наступление, воины-сибиряки встретили их губительным огнем.
В этой тяжелой обстановке в ночь на 8 сентября создавалась оперативная группа войск под командованием генерал-майора М. С. Князева. В ее состав вошли: 115-я стрелковая бригада^ 724-й полк, 2-я мотострелковая бригада, 399-я стрелковая дивизия, и* подразделение майора Новикова. Группе ставилась задача прочно удерживать оборону на фронте Орловка, высоты 147,6 и 143,6, разъезд Древний Вал и далее в, южном направлении вдоль древнего вала до Уваровки. Для удобства управления войсками группы командный пункт и штаб генерала Князева развернулись на высоте 129,1.
3-й дивизион 1012-го артиллерийского полка* капитана Петрова занял огневые позиции севернее Городища и поддерживал ослабленные части 399-й дивизии.
С 8 сентября противник при поддержке авиации ежедневно по 2—4 раза переходил в атаки по фронту обороны группы генерала Князева. Особенно ожесточенные бои шли в районах разъезда Древний Вал и Уваровка, где оборот нялись части 399-й дивизии и подразделение майора Новикова. Передний край напоминал собой туго натянутую струну. Казалось, вот-вот она не выдержит нажима, разорвется и враг устремится к Сталинграду.
* * *
Для 724-го полка и других частей 315-й дивизии наступил самый тяжелый и ответственный период оборонительных боев. Полк потерял более половины личного состава. Остатки 3-го батальона свели в роту под командованием лейтенанта Богатырева. Стрелковыми взводами командовали сержанты. Все бои и бои, никакой передышки! Несмотря на большие потери, час
95
ти сохранили боеспособность и были готовы сражаться до последнего человека.
К полудню 9 сентября 45 танков и до полка пехоты 389-й немецкой дивизии перешли в атаку. Два танка остановились, подбитые меткими выстрелами политрука роты противотанковых ружей Н. Демидова. Пять танков подорвались на минах, а у многих под гусеницами вспыхнуло яркое пламя. Немецкие танкисты растерялись. Им показалось, что русские применили какое-то новое оружие. А это были обычные бутылки с зажигательной смесью, которые бойцы вместе с саперами из хитрости установили в промежутках между минами.
Когда танки с пехотой прорвались к 4-й роте ст. лейтенанта Александрова, орудийный расчет старшего сержанта Пустового вел меткий огонь. Бойцы расчета вышли из строя, а сам Пустовой, будучи раненым, подбил один танк и уничтожил бронетранспортер. Пулеметчик Кальной из станкового пулемета отбил атаку пехоты и истребил 35 гитлеровцев.
До 10 танков вышли к позиции 45-миллиметровой батареи лейтенанта Острогляда. Бой разгорелся жаркий. «Отстоим свою землю, не допустим фашистов в Сталинград»,— призвал политрук М. Скляр. Сам он вел огонь из автомата по гитлеровской пехоте.
4 танка подбиты. Но враг продолжал наседать. Положение создалось напряженное, а тут еще заканчивались боеприпасы. Тогда артиллеристы взялись за стрелковое оружие. Метким огнем они заставили танки, гитлеровскую пехоту отойти на исходные позиции.
17 вражеских танков с батальоном пехоты остановил 1-й батальон капитана И. Чернышева. Их встретили огнем артиллеристы лейтенанта В. Ковалева. Командир был ранен, но воины не растерялись. Наводчик Астафьев вместе с бойцами орудийного расчета Котиковым, Князевым 41 Копаевым подбили два танка. Еще несколько .машин подорвались на минах.
Наблюдая за боем, майор Андреев был уве
96
рен, что противнику не удастся прорваться на участке его полка. Подразделения хорошо укрепили позиции. Из железнодорожных шпал соорудили дзоты, блиндажи, в качестве огневых точек использовали немецкие подбитые танки, и главное — люди были полны решимости стоять насмерть.
Санинструкторы и санитарки самоотверженно оказывали помощь раненым. Спасая жизнь лейтенанту В. Ковалеву, погибла Ф, Казанцева. Комсомолку из Барнаула А. Кораблеву ранило в обе руки. После перевязки она продолжала работать.
Командира пулеметной роты лейтенанта Лебединского нашли убитым. Тело его было изуродовано штыками. А вокруг лежали десятки уничтоженных им гитлеровцев. Дорого отдал свою жизнь лейтенант.
Успех боя во многом зависел от связи. В бою опирались в основном на телефон. Радиосвязь тогда применяла редко, не было времени на кодирование и расшифровку переговоров и приказов. Кроме того, радиосвязью еще не научились умело пользоваться. Под шквальным огнем телефонисты тянули кабельные провода, искали места порывов, соединяли концы. И так бесконечное множество раз. Многие из них не возвращались с задания.
Ночью противник забрасывал в тыл диверсионные группы. Связисты вступали с диверсантами в кровавые схватки. В одной из таких схваток погиб заместитель командира роты лейтенант Сушко. На основных направлениях телефонистам оказывали помощь комиссар Н. Дружинин и заместитель командира батальона старший лейтенант Г. Лаптев. Связисты в тяжелых условиях не только обеспечивали связь командованию группы Князева, но и геройски дрались с фашистами. Командир взвода связи комсомолец Н. Кирсанов вывел из окружения остатки 9-й роты 724-го полка. За подвиг его наградили медалью «За отвагу». Радисты Л. Агеев, Н. Рыбников, сержанты пункта сбора донесений И. Бу
4 Заказ № 141
97
ров, И. Кузнецов и П. Белкин отважно били фашистов, прорвавшихся к штабу 315-й дивизии.
Семнадцатилетняя новосибирячка Г. Капустина часто уходила на передовую мстить за погибшего отца. Девушка стреляла отлично и уничтожила 7 гитлеровцев. Но это ее не удовлетворяло. Когда батальон уходил на формирование, она осталась в Сталинграде. Дальнейшая судьба Галины неизвестна. Поиски патриотки результатов не дали. Может быть, она уцелела и еще отзовется,
Днем 10 сентября противнику удалось на некоторых участках вклиниться в оборону 112-й стрелковой дивизии и передовыми частями выйти в район Городище. Более 15 вражеских танков с пехотой завязали бой с 3-м дивизионом 1012-го артиллерийского полка.
Основной удар приняла 7-я батарея. Прямыми попаданиями снарядов были выведены из строя два орудия, у третьего остался один наводчик Ремезов. Оглушенный разрывом снаряда, превозмогая боль, он /зам заряжал, наводил, стрелял. В тола бою Ремезов подбил четыре танка. Его наградили орденом Красного Знамени.
Со всех сторон 8-я и 9-я батареи обстреливались пулеметным огнем, рвались снаряды. Разведчики и связисты под командованием старших лейтенантов П. Рыбакова, А. Фоминых заняли круговую оборону. Над позициями повисли облака дыма и пыли. Ряды батарейцев постепенно таяли. На помощь артиллеристам поспешили комиссар дивизиона Козаков, помощник начальника штаба полка старший лейтенант Коршунов, старший уполномоченный особого отдела политрук Костин, ездовые и даже пожилой повар Булгаков. У орудий осталось по 2—4 человека. Но батареи продолжали вести огонь. Вместе с бойцами храбро сражались медицинские сестры Сардабокова, Сорокина, Батурина.
Наводчик Затула был тяжело ранен. Истекая кровью и умирая, он еле слышно сказал: «Бейте гадов, я сЬой долг выполнил».
98
К полудню были отбиты две яростные атаки. В пятистах метрах горели шесть танков и лежали десятки убитых фашистов. Но танки и пехота противника обошли батареи с тыла. Боеприпасы на исходе, а враг переходит в атаку. Казалось, все кончено. В этот момент подошла подмога — наши танки и рота автоматчиков 724-го полка лейтенанта Пашовнина. Атаки врага были отбиты.
Во второй половине дня после артиллерийской подготовки и массированного удара авиации 51-й армейский корпус противника перешел в наступление на рубеже от станции Древний Вал до Городища. Его соединения в нескольких местах вклинились в боевые порядки 399-й стрелковой дивизии полковника Н. Г. Травнико-ва. Все меньше оставалось в строю героических защитников. После кровопролитных боев в 112-й, 399-й и 315-й дивизиях имелось не более пятой части штатного состава, а в других соединениях и того меньше.
Противник нанес удар из района Городище по левому флангу оперативной группы генерала Князева. Вражеские танки и пехота стали теснить 399-ю дивизию. Генерал М. С. Князев й его штаб были под угрозой окружения и стали перемещаться к высоте 108,8.
900-й отдельный батальон связи находился в балке южнее высоты 129,1. Его попытки прорваться к штабу группы успеха не имели. Оставался единственный выход — вдоль балки к поселку Баррикады. Но и это оказалось невозможным. В густом кустарнике скопилось более 100 раненых. Все они ждали помощи. Командир батальона капитан К. Михтунец, комиссар Н. Дружинин, начальник штаба старший лейтенант И. Даптан решили в первую очередь эвакуировать раненых, спасти им жизнь. В кузовы грузовых машин «тяжелых» усаживали вплотную, Раненые, которые могли самостоятельно стоять на ногах, сами залезали в двуколки. Всех их благополучно доставили до ближайшей мед-санроты.
4*
99
...У связистов оставалось по 15—20 патронов. К счастью, танки не могли преодолеть овраг с крутыми скатами, да и рядом по ним вели огонь два уцелевших орудия зенитной батареи. Радистам Л. Агееву и Н. Рыбникову удалось связаться с радиостанцией штаба 62-й армии и передать о сложившейся обстановке. Никто на радиограмму не ответил.
Обстановка усложнялась. У связистов имелись убитые и раненые. Немецкая пехота готовилась к атаке. Медлить было нельзя. Не ожидая указаний, командование решило: пока не замкнулось кольцо окружения, немедленно выводить батальон к окраине города. К вечеру подразделения с незначительными потерями отошли к северо-западной окраине поселка Красный Октябрь. Туда же переместился штаб дивизии.
События развивались с нарастающей быстротой. К исходу 10,сентября генерал Князев отдал приказ, который предусматривал сосредоточить основные усилия для отражения противника с северо-запада и запада. Слева группу прикрывал сводный полк 399-й дивизии. Позднее в районе Городище были введены в бой первые батальоны 124-й и 149-й стрелковых бригад группы полковника Горохова.
Ночью 724-й полк занял новый оборонительный рубеж, имея в качестве основного опорного пункта высоту 108,8. В полку насчитывалось не более 350 штыков. Каждый батальон представлял собой ослабленную стрелковую роту, усиленную уцелевшими противотанковыми средствами. В каждой 45-миллиметровой батарее из шести орудий осталось по два. Этими силами и средствами полку приказывалось удерживать оборону по фронту до четырех километров. Стрелки через каждые 20—30 метров отрывали одиночные окопы для стрельбы стоя, используя воронки от бомб и снарядов. Для более плотной обороны людей не было.
На рассвете 11 сентября появились большие группы самолетов противника. Враг обрушил сотни бомб и снарядов на боевые порядки 724-го
100
полка и 2-й мотострелковой бригады. С северо-запада послышался зловещий гул танков. Тридцать пять бронированных машин и до полка пехоты противника подходили к оборонительным рубежам 1-го и 3-го стрелковых батальонов 724-го полка.
Командир 76-миллиметровой пушки комсомолец сержант Куриленко меткими выстрелами подбил два танка. Разрывом снаряда ранило замкового Горчакова, но он не оставил своего поста, заявив: «Я коммунист, и мое место на поле боя, а рана заживет...»
Трудный бой пришлось выдержать 3-му батальону под командованием лейтенанта Богатырева. Гитлеровцы превосходили численностью, их поддерживала техника. Командир батальона приказал прижать фашистов к земле плотным ружейно-пулеметным огнем и запросил помощь у соседей—,115-й стрелковой бригады. По атакующим цепям открыли огонь сразу пять ручных пулеметов. Гитлеровцы несли потери, ноне останавливались. До позиций 8-й и 9-й рот осталось не более 100 ’метров. Более 40 гитлеровцев окружили 9-ю роту. В ней осталось 18 воинов с комиссаром батальона политруком Зотовым. С каждой минутой сужалось кольцо. Почти все бойцы погибли в неравном бою. Истекая кровью, раненый Зотов дважды сменил обойму у своего пистолета и все стрелял по фашистам.
Артиллеристы 115-й бригады нанесли удар по вражеским танкам. Еще два танка остановились подбитыми, а третий загорелся, и его экипаж выскочил с поднятыми руками. Враг повернул назад.
* * *
В соответствии с боевым распоряжением штаба 62-й армии генерал-майор Князев убыл в Сталинград проверить оборонительные работы и подготовку города к уличным боям. Вместо него остался командир 115-й стрелковой бригады полковник К. М. Андрусенко.
101
Днем 11 сентября 295-я пехотная дивизия противника прорвалась в Городище и частью сил нанесла удар по левому флангу и в тыл нашей оперативной группы. Ее передовые части вышли в балку и устремились к высоте 108,8, где держал оборону 2-й батальон 724-го полка. Перед рубежом обороны окопались расчеты противотанковых ружей. Среди них был командир взвода мл. лейтенант Посунько. Он изготовил ружье для первого выстрела. Вот до головного танка осталось совсем немного. Выстрел! Снаряд угодил под днище машины в тот момент, когда она поднималась по крутому склону балки. Танк остановился, задымил. Меткие выстрелы расчетов остановили еще одну машину. По гитлеровской пехоте открыли огонь стрелки и пулеметчики, отсекая ее от танков и прижимая к земле.
Наводчик «сорокапятки» Картушев подпустил вражескую машину на близкое расстояние, чтобы ударить по ней наверняка. Экипаж пытался выскочить из подбитого танка, но его уничтожили ружейным огнем.
Потеря трех танков не остановила атаку врага. Около десятка машин шли на позиции 4-й и 5-й рот. До них оставалось 200 метров, когда в бой вступили два орудийных расчета батареи лейтенанта Острогляда. Они подбили три танка.
До тридцати гитлеровцев прорвались к наблюдательному пункту майора Андреева и стали его окружать с трех сторон. Небольшая группа воинов комендантского взвода вступила с ними в неравный бой. Майор Андреев приказал всем прорываться к его штабу. Он шел впереди и на ходу вел огонь из автомата. В это время его тяжело ранило в ногу. Раненого командира бойцы уложили на плащ-палатку и вынесли с поля боя. Воины-сибиряки М. Никулин, В. Мордвинцев, В. Солдатов прикрывали отход.
12 сентября на ближних подступах к Сталинграду бои развернулись с неослабевающей силой, Противник на главных направлениях ударов овладел Городищем, Ельшанкой и прорвался к Купоросному. Обескровленные в боях части
102
112-й и 399-й дивизий отошли к внутреннему оборонительному обводу города. Левый фланг оперативных групп генерала Князева и полковника Горохова остался без прикрытия и под угрозой окружения.
До полка пехоты и 45 танков противника блокировали позиции 724-го полка. Полк оказался в тяжелом положении. В документах архивов почти не сохранились описания этих боев. Но и то, что осталось, проливает свет на события тех дней.
Когда 20 вражеских танков с пехотой прорвались к западным скатам высоты 108,8, бойцы 2-й и 5-й стрелковых рот лейтенантов Зимонина и Ушакова встретили гитлеровцев метким огнем из всех видов оружия. Особенно отличились артиллеристы сводной батареи из остатков 431-го отдельного истребительно-противотанкового артдивизиона под командованием начальника штаба дивизиона лейтенанта В, Григорова. Он приказал подпускать танки ближе и с дистанции 200—300 метров бить их. А вокруг батареи рвались снаряды и мины врага. Один из них разорвался рядом с орудием и осколками поразил командира, наводчика и заряжающего. Тогда к орудию бросился лейтенант Григоров, припал к панораме. Он первым же выстрелом подбил один танк, сделал еще два выстрела и поджег другой. Но тут осколок вражеской мины оборвал жизнь командира.
Батарея продолжала вести огонь. Командир орудия Данилов и наводчик Фролов подбили еще трич танка. Фашистские танкисты решили изменить направление атаки и обойти батарею справа. Но гитлеровские автоматчики продолжали наступать и вышли к позициям батарейцев. Большая часть их заняла оборону и стала отстреливаться из винтовок. Им помогли хозяйственники и работники штаба дивизиона. Заведующий делопроизводством кемеровчанин Г. С. Недо-секин бросил две гранаты по атакующим гитлеровцам, а затем разрядил оба диска из автомата. В общей сложности он уничтожил 20 фашистов.
103
Восемь танков и до роты противника прорвались к командному пункту 724-го полка. Две громадины подорвались на минах, а остальные остановились у оврага и открыли огонь из пушек и пулеметов. Воины комендантского взвода, связисты и разведчики заняли круговую оборону и вступили в неравный бой. Многих бойцов ранило и контузило.
Тяжелораненый командир полка майор Н. А. Андреев, опираясь на двух бойцов, руководил боем до последних сил. В тяжелом состоянии его эвакуировали в госпиталь. За подвиги под Сталинградом он был награжден орденом Красной Звезды.
Командование полком временно принял начальник штаба старший лейтенант Шиков. Не теряя времени, он объединил разрозненные подразделения. Бойцам комендантского взвода, разведчикам, связистам и раненым удалось в короткой схватке прорвать оборонительный заслон гитлеровской пехоты* и соединиться с 1-м стрелковым батальоном капитана Чернышева.
Во время контратаки, поливая гитлеровцев свинцовым огнем из автомата, шел вместе с бойцами комиссар полка политрук Н. Горин. Но вот он пошатнулся: вражеская пуля оборвала его жизнь.
724-й полк переживал самый тяжелый период своей истории. Батальоны дрались в полуокружении с превосходящими силами противника. Связь от командного пункта полка с ними прекратилась. Не было связи и с полковником Андрусенко.
Вскоре к старшему лейтенанту Шикову прибыл офицер связи от командования группы и передал устное боевое распоряжение: «Полку занять круговую оборону и прочно удерживать рубежи в районе высоты 108,8, а также помочь выйти из окружения сражавшимся впереди подразделениям 2-й мотострелковой, 115-й стрелковой бригад и сводного полка 196-й стрелковой дивизии». Таким образом, полковник Андрусенко решил совместными усилиями закрепить
104
оборону на участке 724-го полка, пробить выход к Орловке и установить взаимодействие с оперативной группой полковника Горохова.
В первой половине дня 17 вражеских танков с пехотой пытались прорваться на позициях 1-й и 2-й рот лейтенантов Плотникова и Тимонина. Их воины не растерялись. Они подпустили поближе танки и пехоту, а затем обрушили на них огонь из стрелкового оружия и средств противотанковой обороны. Наводчики «сорокапяток» Шушуйкин, Косперов и Николаев из засады открыли огонь из пушек и сразу же подбили 4 танка. Пятая машина после нескольких выстрелов Шушуйкина загорелась. Отлично действовали расчеты противотанковых ружей и командир взвода лейтенант Посунько. Они были на передовой вместе с пехотой, зря патроны не расходовали и по каждому танку били в упор с расстояния 100 метров. Им удалось подбить 3 машины.
Враг понял, что на этом направлении успеха не добиться, и изменил направление удара на правый фланг и тылы батальона. Обстановка ухудшилась. Капитан Чернышев приказал всем подразделениям срочно занять круговую оборону северо-западнее и северо-восточнее высоты 108,8, имея взаимосвязь со 2-м батальоном 724-го полка.
В особенно сложных условиях сражался 2-й батальон. Его бывший командир подполковник в отставке В. С. Туров рассказывает:
«День 12 сентября был самым тяжелым для меня днем за всю войну. В батальоне осталось всего человек 120. Но какие это были чудо-богатыри!.. Каждый из них, не щадя жизни, сражался за себя и трех-четырех павших товарищей. Особенно запомнился мне один невысокий коренастый боец. К сожалению, фамилия его не сохранилась, в памяти и ее пока не удалось установить.
С пудовым противотанковым ружьем этот здоровяк обращался словно с игрушкой. На моих глазах он подбил пять танков. А потом, ра
105
ненный в обе ноги, подполз ко мне и с виноватым видом, смущенно улыбаясь, доложил: «Товарищ старший лейтенант, снарядом разбило ружье. Убило напарника». А о себе ни звука. Я молча, будто завороженный, смотрел на этого героя. У меня не находилось слов, достойных сполна оценить его поступок.
Такой смельчак заслуживал самой высокой награды. Но не до того тогда было...
Весь день шел жаркий бой. Воины-сибиряки беспрерывно отбивали одну вражескую атаку за другой. В строю их оставалось все меньше и меньше.
Днем к командиру 2-го батальона старшему лейтенанту В. Турову прибежали несколько человек из штаба 2-й мотострелковой бригады. Они настоятельно требовали: «Комбат, выручай! Наш штаб немцы отрезали от батальонов». Через несколько минут к позициям батальона приблизились более 25 танков противника, а за ними развернутыми цепями бежала пехота. В батальоне имелось 2—3 противотанковых ружья и чудом уцелевшие два 45-миллиметровых орудия. Командиры «сорокапяток» Астафьев и Пусто-вой успели подбить 4 танка. Затем стрелки бутылками с горючей смесью подожгли 3 машины. Но противник продолжал наступать. Его танки обходили юго-западные скаты высоты 108,8. Связь со штабом полка прекратилась. Батальон со всех сторон окружили гитлеровцы. На позициях рот начались ожесточенные кровавые схватки. Командир 5-й роты лейтенант Петренко из ручного пулемета истребил 25 фашистов, но и сам был смертельно ранен. Этот рослый богатырь умирал так же спокойно и мужественно, как сражался в бою.
До взвода немецкой пехоты окружило наблюдательный пункт батальона. Мне следовало бы пргобраться к ротам, но в это время тяжело ранило комиссара батальона политрука В. С. Умрихина. Я не мог, не имел права оставить его и решил отстреливаться до последней возможности. Вскоре два диска к автомату оказались
106
пустыми. А в обойме пистолета еще оставалось два патрона. Я знал, как их использовать... Но на помощь нам подоспели воины под командованием начальника штаба батальона старшего лейтенанта Иванова.
К исходу дня части оперативной группы полконика К. М. Андрусенко вышли из окружения и прорвались в район высоты 108,8, где соединились с 724-м полком. Объединив усилия, они мужественно отражали атаки -врага. Однако положение частей оставалось тяжелым. Противник удерживал их в плотном кольце окружения. У воинов иссякли последние запасы продуктов, всех мучила жажда, некуда было эвакуировать раненых, и главное —не хватало боеприпасов. Гитлеровцы, уверенные в успехе, уже кричали: «Русс, сдавайся!» Назрела необходимость прорвать кольцо окружения и выходить к оперативной группе полковника С. Ф. Горохова. Эту задачу выполнили 1-й и 2-й батальоны 115-й стрелковой бригады, которые контратакой пробились к южной окраине Орловки и протаранили к ней коридор шириной до 600 метров.
Горловина коридора постепенно расширилась. 724-й полк и другие части группы полковника Андрусенко прочно удерживали участок северо-западнее Орловки, прикрывая правый фланг 62-й армии.
12 сентября 188-я отдельная разведрота вместе с 1-м батальоном 124-й стрелковой бригады заняла оборону восточнее Городища. На позиции враг обрушил сотни мин, снарядов и бомб. За пеленой дыма и пыли наступали танки и пехота. Вскоре начался кровопролитный бой. Три машины подорвали гранатами сержант Е. Пудовкин и боец В. Ломакин. По цепям атакующей пехоты застрочил пулемет старшины А. Соколова. Три друга, земляки из Алтайского края В. Зубенко, И. Шебунин и А. Батов, огнем из автоматов сразили более сорока гитлеровских солдат и офицеров. Несколько раз враг повторял атаки. Но разведчики не дрогнули и прочно удерживали свой рубеж обороны.
107
Ночыд по приказу командира роты ст. лейтенанта Любашина разведчики Мицкевич, Ефремов и Стариков проникли в глубь обороны противника, засекли минометную батарею и забросали ее гранатами. Дерзкая вылазка под руководством Мицкевича закончилась успешно.
Выполняя приказ генерал-майора Князева, разведывательная рота утром 13 сентября прибыла в распоряжение штаба 62-й армии, где получила задачу занять оборону по западным и юго-западным скатам высоты 102,0 (Мамаев курган) и прочно удерживать ее.
Лейтенант Любашин разделил разведчиков на три группы под командованием сержантов Н. Собакина, А. Дулепова и лейтенанта И. По-рохнякова. Последнюю он оставил при себе на западных склонах Мамаева кургана.
Политрук К. В. Ковалев вместе с сержантом М. Каниповым из воинов разрозненных подразделений организовали небольшую боевую группу, которая заняла оборону на подступах к городу в пятистах метрах от Мамаева кургана.
Разведчики В. Мицкевич, В. Зубенко и А. Лызлов заняли разрушенный блиндаж и оборудовали в нем огневую точку.
Поздно вечером пожаловали первые «гости». Гитлеровцы на 10 мотоциклах с колясками и пулеметами мчались по шоссейной дороге, а за ними следовали грузовые машины с пехотой. Мицкевич и его товарищи не растерялись и, подпустив фашистов на сто метров, открыли по ним дружный огонь из автоматов. Дополнительные порции огня фашисты получили от сержанта П. Новоселова и младшего сержанта В. Данилова. Гитлеровцы дрогнули, залегли, а затем отступили.
На следующий день от огня артиллерии и бомбовых ударов авиации врага высота 102,0 напоминала бушующий вулкан. В полдень в роте появилось много раненых воинов 269-го стрелкового полка 10-й дивизии войск НКВД. Они рассказали, что противник прорвал их обо
108
рону, зашел в тыл и развивает наступление сторону Мамаева кургана. Вскоре к позициям разведчиков подошли пять танков и до роты гитлеровской пехоты. В. Мицкевич бросил противотанковую гранату. Головная машина остановилась с перебитой гусеницей. Вторую подбил младший сержант В. Данилов. Третью подожгли бутылками с зажигательной смесью И. Кривенко и И. Мануйлов.
Сержант Н. Собакин подпустил гитлеровцев к позиции своей группы и приказал открыть огонь. В короткой схватке бойцы уничтожили десять мотоциклов и до взвода пехоты. Кроме того, сержант Собакин обнаружил наблюдательный пункт противника. Меткими выстрелами он сразил офицера и двух солдат.
Стойко и самоотверженно сражались разведчики, которые дрались до последнего патрона, последней гранаты. Пали смертью храбрых переводчик лейтенант Знаменский, боец Мануйлов. Были ранены ст. лейтенант Любашин, сержанты Пудовкин, Собакин, бойцы Зубенко, Шебу-нин, Конев, Чепурин, Стариков. А бои продолжались.
В. Мицкевич под огнем противника пробрался к нашему подбитому танку Т-34, снял с него пулемет и при помощи Лызлова доставил 13 дисков патронов. В это время показался мотоцикл с коляской. Мицкевич длинной очередью скосил двух гитлеровцев. В коляске оказались штабная карта и фашистское знамя. Добытый пулемет и патроны оказали добрую услугу. Десятки гитлеровцев полегли от его пуль.
Вечером противник продолжал наступать на Мамаев курган и к вокзалу Сталинград-I. Разведывательная рота прикрывала северную окраину центральной части города. В уличных боях отличилась группа под командованием политрука Ковалева. Закрепившись в домах, она отразила три атаки противника численностью до двух взводов. Ковалев лично уничтожил 15 гитлеровцев.
Командование высоко оценило боевые заслуги
109
^бв-й отдельной разведывательной роты в боях за Мамаев курган и за проявленную отвагу наградило орденом Красной Звезды лейтенантов Г1. Любашина и И. Порохнякова, политрука К. Ковалева, сержантов Н. Собакина и М. Канипова, рядового В. Мицкевича. Остальным разведчикам, в том числе А. Башкатову, были вручены медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Двойная фамилия замечательного разведчика Н. И. Собакина (Смирнова) имеет свою историю. Он был тяжело ранен, и спасла ему жизнь медсестра 507-го медсанбата А. И. Смирнова. Через некоторое время они стали супругами и вместе прошли боевой путь до Севастополя. Николай Иванович взял себе фамилию жены...
13 сентября после авиационной и артиллерийской подготовки противник начал штурм города. Семь отборных дивизий, в том числе две танковые и одна моторизованная, устремились к Сталинграду. Более 1000 орудий врага обрушили огонь на город. 500 танков двинулись на боевые позиции советских войск.
В тот же день генерал-майор Князев получил приказ переправить остатки 315-й дивизии за Волгу и вывести их на формирование в район Камышина, а 724-й полк подчинить полковнику Андрусенко. Личный состав 724-го полка численностью 271 человек под командование капитана И. Н. Чернышева был передан в 115-ю стрелковую бригаду и вошел в сильно поредевший в боях 3-й стрелковый батальон...
Вражеское командование, стремясь овладеть северной частью Сталинграда, решило ликвидировать орловский выступ, удерживавшийся войсками 62-й армии и угрожавший флангу немецкой группировки, которая действовала из района Городище. После мощной артиллерийской и авиационной подготовки 29 сентября противник перешел в наступление. Бои сразу же приняли исключительно тяжелый характер. В результате многократных атак врагу удалось 2 октября овладеть Орловкой. Северо-западнее Орловки часть наших войск попала в окружение. В тече
110
ние 5—6 дней подразделения 3-го батальона4 115-й стрелковой бригады и 4-го батальона 2-й мотострелковой бригады, находясь в полном окружении, вели упорные бои с противником, нанося ему тяжелые потери.
В 1977 году совету ветеранов 315-й стрелковой дивизии удалось установить связь с бывшими воинами 724-го полка старшиной минометной роты П. Т. Жильцовым и пулеметчиком Н. М. Капитоновым. Они рассказали:
«Мы, как и многие воины 724-го стрелкового полка, сражались в состаее 3-го батальона 115-й стрелковой бригады. Где-то в первых числах октября наш батальон был окружен северо-западнее Орловки. Враг принимал все меры к тому, чтобы уничтожить окруженных. От взрывов снарядов, мин и бомб поле боя представляло собой огненное пекло. По нескольку раз в день танки противника с пехотой переходили в атаку. Завязывались ожесточенные схватки.
В минометной роте осталось всего 17 человек и пять минометов с небольшим запасом мин. Командир роты лейтенант Ципрун и его помощник Богданович четко, умело руководили огнем. Минометы накалялись до предела, и мы охлаждали их банниками с щелочным маслом. В общей сложности от огня минометчиков полегло свыше 200 фашистов.
Но сила была на стороне врага. Наше положение с каждым днем ухудшалось. Ряды воинов редели. Не хватало продовольствия, воды, боеприпасов. Люди особенно страдали от жажды. Ночью самолеты-«кукурузники» сбрасывали нам боеприпасы, перевязочный материал для раненых и незначительное количество продовольствия. Но эта помощь была недостаточной. И все же она спасла нас от голодной смерти и дала возможность сражаться...
После многодневных боев в окружении вышестоящее командование приказало нам прорвать оборону противника и соединиться с нашими войсками. Поздно ночью подразделения бесшумно подползли к вражеским окопам. По сиг
111
налу ракеты воины бросились в атаку. Местами завязались рукопашные схватки.
Мы прорвались в район поселка тракторного завода. В живых от батальона осталось 20—30, а от минометной роты — 5 человек».
В последующие дни уцелевшие минометчики сражались с врагом в составе 149-й стрелковой бригады полковника Горохова.
ЮЖНЕЕ САМОФЛЛОВКИ
Напомним читателю, что 23 августа во время марша к Сталинграду 315-я стрелковая дивизия была расчленена надвое. Авангардные части во главе с командованием дивизии опередили противника и успели выйти к городу. Основные же силы в составе 362-го и 1328-го стрелковых полков, учебного батальона, 700-го отдельного саперного батальона, 551-й отдельной автороты подвоза встретились в районе села Кузьмичи с вражескими танками, завязали бой, но прорваться в Сталинград не смогли. Части заняли оборону на рубеже высот 111,1 и 139,7. Эти части в высших штабах именовались 315-й стрелковой дивизией. Командование ими, как уже упоминалось вначале, возглавил представитель 4-й танковой армии полковник И. В. Хазов...
По-прежнему нещадно пекло солнце. Воды не было, и бойцов мучила жажда. А главное—почти полностью иссякли боеприпасы.
В стрелковых полках с нетерпением ожидали подхода приданных им 1-го и 2-го артиллерийских дивизионов 1012-го артиллерийского полка. Но они не подходили. Как выяснилось позже, их передали в распоряжение 64-й стрелковой дивизии. Тем временем враг наседал. Его танки и пехота часто переходили в наступление, особенно севернее Кузьмичей. На переднем крае обороны дивизии завязались ожесточенные схватки.
Когда вражеская пехота прорвалась к огневой позиции 76-миллиметровой батареи, часть воинов-артиллеристов и отделение управления
112
младшего сержанта Н. Коцаренко взялись за винтовки и метким огнем отразили атаку гитлеровцев. 24 августа батарея подбила 4 вражеских танка. Перед ее позицией лежали убитыми десятки немецких солдат и офицеров.
В тот день наводчик орудия П. Кокарев лично подбил 2 танка и в числе первых получил медаль «За отвагу». В последующих боях под Мелитополем он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Командир стрелкового отделения учебной роты Ф. Губарев, уроженец села Покровка Алтайского края, только в одном бою Сразил 7 гитлеровцев, а затем из противотанкового ружья уничтожил немецкий танк. Кстати, к ружью имелось всего три патрона. Танк же вспыхнул после второго выстрела.Тубаров относился к числу сибиряков, которые еще в Барнауле поговаривали: «Мы охотники. Приучены белке стрелять в глаз и будем бить немцев без промаха». И видно, не зря поговаривали.
В течение 23 и 24 августа воины дивизии уничтожили и подбили 10 танков, две минометные батареи и сразили более 250 гитлеровцев.
От защитников Сталинграда пришла радостная весть: ожесточенные атаки 14-го танкового корпуса отбиты, план гитлеровского командования с хода овладеть городом потерпел крах. Однако враг по-прежнему имел двукратное превосходство в артиллерии и авиации и четырехкратное — в танках.
Ставка Верховного Главнокомандования требовала отсечь 14-й танковый корпус от главных сил 6-й армии генерала Паулюса, окружить его и уничтожить. В операции участвовала группа генерал-майора К. А. Коваленко. 16-й и 4-й танковые корпуса, 84, 24 и 315-я стрелковые дивизии с утра 25 августа наносили удар в направлении балки Сухая Мечетка, высота с отметкой 147,6 (район с. Орловка). 2-му и 23-му танковым корпусам под общим командованием генерала А. Д. Штевнева приказывалось нанести удар в направлении Орловка, высота 147,6 и во взаимо
113
действии с 16-м и 4-м танковым корпусами окружить и уничтожить вражескую группировку, прорвавшуюся в район севернее Сталинграда.
315-я стрелковая дивизия выходила на рубеж балки Сухой Каркоган, чтобы прикрыть правый фланг наступающих войск группы генерала Коваленко.
Но наступление группы Коваленко началось неорганизованно, и операция по нанесению удара в направлении высоты 147,6 была перенесена на 26 августа.
Тем временем 315-я дивизия заняла новый рубеж и активные бои не вела. Выдалась возможность привести части в порядок, дать кратковременный отдых личному составу и подготовиться к новым боям.
К всеобщей радости, прибыла дивизионная авторота подвоза, машины которой были загружены боеприпасами и продовольствием. Ее, блуждающую в тылах, разыскал младший лейтенант М. Рыбаков. Впервые за последние тяжелые дни люди хорошо поели и немного отдохнули.
Во второй половине дня дивизия сменила подразделения 298-й и 39-й гвардейской стрелковых дивизий южнее и юго-восточнее Самофаловки. А к исходу 26 августа она выполнила приказ генерала Коваленко и, сбивая небольшие группы противника, вышла на рубеж высоты 133,4 у железнодорожного моста и к юго-западному отрогу балки Солдатской.
Правее оборонялась 298-я стрелковая дивизия 4-й танковой армии, а слева — 39-я стрелковая дивизия.
Противник вел себя настороженно и периодически открывал огонь -из минометов и пулеметов. Опять в поте лица бойцы вгрызались в землю. Родная земля-матушка была им хорошей защитницей.
Всю ночь полковые разведчики и саперы провели на переднем крае обороны. Во время разминирования на сапера 1328-го полка И. Кузьмина напали четыре немецких солдата. Видимо, им нужен был «язык». Завязалась рукопашная схват
114
ка. Кузьмин убил троих гитлеровцев; но и сам в этой схватке погиб.
У железнодорожного моста разведчики 362-го полка И. Вагин, Ю. Герасимов и И. Кураев пленили двух немецких солдат 60-й моторизованной дивизии. Это означало, что противник подтягивал новые силы.
Наступал рассвет. Дивизия готовилась перейти в наступление. Передний край обороны противника покрылся разрывами снарядов и мин. Поднялись облака дыма и пыли. 1328-й полк начал наступать на высоту 154,2, а 362-й полк — на разъезд 564-й километр. Почти одновременно в рядах атакующих раздалось мощное «ура!». Первыми в траншеи врага ворвались 1-й батальон М. Латышева 1328-го полка и 2-й батальон М. Шалимова 362-го полка. Пошли в ход гранаты и штыки. Гитлеровцы не выдержали натиска и отошли к скатам высоты 154,2 и железнодорожному разъезду 564-й километр, оставляя за собой раненых и убитых. На первый взгляд, наступление развивалось успешно. Но совершенно неожиданно обстановка резко изменилась.
Из-за обратных скатов высоты 154,2 противник открыл шквальный огонь из шестиствольных минометов. Две группы по 9—12 пикирующих бомбардировщиков стали бомбить и обстреливать из пулеметов боевые порядки наших частей. На правом и левом флангах дивизии появились вражеские танки с автоматчиками. Вводить в бой батальоны вторых эшелонов для развития наступления было бессмысленно.
В этой сложной обстановке командиры полков майоры Г. Ухов и И. Щеголев не растерялись. -Срочно отдали приказ — все 45-миллиметровые батареи перебросить на угрожаемые направления. Минометные роты и пулеметные взводы открыли сильный огонь по наступающей пехоте противника. Вскоре артиллеристы 76- и 45-миллиметровых батарей старшего-* лейтенанта А. Смошного и лейтенанта Н. Ярцева подбили 2 танка. И все же атака противника продолжалась. На правом фланге 1328-го полка танки
115
ворвались в боевые порядки 2-го батальона. Ёму на помощь подошли 7-я стрелковая рота старшего лейтенанта В. Шклярского и взвод 45-милли-метровой батареи лейтенанта Трояна.
Коммунист помкомвзвода Н. Шапочников заменил убитого пулеметчика, лег за пулемет и сразил 20 гитлеровцев. Немцы вынуждены были залечь. В 7-й стрелковой роте погиб командир 1-го взвода. Это заметила санинструктор Ф. Климова и, не задумываясь, приняла на себя командование взводом, который успешно отбил несколько атак автоматчиков. В этом бою Климова геройски погибла. Вражеская пуля пробила ее комсомольский билет и заявление о вступлении в партию. Весть о подвиге Фени быстро распространилась по ротам батальона. Воины поклялись отомстить врагу за гибель героини.
Жестокие бои шли на рубеже 1-го батальона. Во время отражения одной из атак получил тяжелое ранение командир взвода комсомолец Мезенцев, застреливший девять немцев. Умирая, он тихо сказал: «Я свой долг выполнил. Передайте командиру роты и моим бойцам, чтобы они отомстили за меня подлым фашистам».
Без средств противовоздушной обороны и артиллерийской поддержки овладеть высотой 154,2 и разъездом 564-й километр дивизия не смогла. Однако ее наступление отвлекло значительные силы противника, что позволило, войскам 4-й танковой армии потеснить врага и сузить коридор на участке Котлубань, высота 137,2 до четырех километров. 315-я стрелковая дивизия надежно прикрыла ее левый фланг и своим наступлением значительно облегчила войскам армии выполнение задачи.
- На рассвете 27 августа группе войск генерала Коваленко было приказано перейти в наступление, прорвать оборону противника и во взаимодействии с группой генерала Штевнева уничтожить главные силы 14-го танкового корпуса, вышедшие к Волге и северной окраине Сталинграда.
1328-му стрелковому полку ставилась задача
116
овладеть высотой 154,2, а 362-му полку — железнодорожным разъездом 564-й километр. Противник на этом направлении располагал чрезвычайно удобными для обороны позициями. Передний край был заминирован и проходил по гребням господствующих высот. Ими прикрывались огневые позиции артиллерии и все передвижения в глубине обороны. Окружающая местность прекрасно просматривалась. Таким преимуществом в особенности обладал важнейший узел обороны противника — опорный пункт, оборудованный на вершине высоты 154,2. Для разрушения и подавления его нужна была гаубичная артиллерия и бомбардировочная авиация. К сожалению, дивизия подобными средствами не располагала.
Оценив обстановку, командир 362-го полка развернул из-за левого фланга в обход разъезда 564-й километр 2-й батальон старшего лейтенанта Шалимова. В первых рядах наступающих шел заместитель командира полка майор Аксенов. Его призыв: «Сибиряки-богатыри, вперед, на врага!» —и личный пример храбрости вдохновляли воинов на новые ратные подвиги.
С еще большим ожесточением завязались схватки у самого разъезда. Обе стороны несли большие потери. Неожиданно для немцев к разъезду прорвались воины 5-й стрелковой роты. Их командир лейтенант Усольцев в отчаянной схватке уничтожил до пятнадцати солдат и офицеров противника, подполз к закопанному танку и поджег его бутылками с горючей смесью. За этот подвиг Усольцева наградили орденом Красной Звезды.
К 7 часам утра важный для немцев опорный пункт — разъезд 564-й километр перешел в руки 362-го полка, а его подразделения продолжали преследовать и добивать немецкую пехоту.
Мрачную картину увидели бойцы. Все здания превратились в груды битого кирпича. Сиротливо стояли вблизи скелеты обгорелых вагонов. Догорали неубранная пшеница и кукуруза, отчего земля продолжала дышать дымной гарью
117
боя. Кругом лежали убитые. Среди них был комиссар 1-го батальона капитан Жихарев, Это он возглавил атаку 2-й стрелковой роты, крошил из автомата гитлеровцев, Слышен был его голос: «Коммунисты и комсомольцы, вперед, за Родину!»
На позициях 1328-го стрелкового полка обстановка сложилась очень сложная и тяжелая. Его 1-й и 2-й батальоны в короткой и жестокой схватке сравнительно легко овладели первой траншеей противника, но в ходе развития наступления натолкнулись на непробиваемую огненную завесу.
Всеми видами оружия полк обрушился на вражеские огневые точки. В бой майор Ухов ввел 120-миллиметровую минометную батарею лейте" нанта Вилкова, славившуюся своими точными выстрелами. Вскоре огонь противника заметно ослаб.
Полковник Хазов приказал отдельному учебному батальону капитана Телегина прикрыть стык дивизии с частями 4-й танковой армии и одновременно частью сил оказать помощь 3-му батальону Шклярского.
Минометная учебная рота лейтенанта Хатова открыла фланкирующий огонь. Наводчики Медведев и Романов тут же уничтожили два пулеметных расчета немцев. 2-я учебная рота под командованием лейтенанта Угольникова и 3-й стрелковый батальон начали «прогрызать» оборону на западных скатах высоты. По мере продвижения к ее гребню бой ожесточался.
Редели ряды сибиряков, но они все больше приближались к заветной цели. Разъяренные курсанты забрасывали гранатами окопы и разили огнем и штыками гитлеровских солдат. У одного из воинов пуля в вещевом мешке разбила бутылку с горючей смесью —он в тот же миг вспыхнул ярким пламенем.
Эта примитивная «карманная артиллерия» хорошо себя оправдала в обороне, когда боец, находящийся в укрытии, пропускал через себя танк и бросал бутылку со смесью в его мотор
118
ную часть. В наступательном же бою она приносила много бед нашим солдатам.
В рукопашной схватке лейтенант Угольников уничтожил троих гитлеровцев. Заметив дзот, он рывком бросился к нему и метнул во вход две гранаты. Раздался глухой взрыв — ч дзоте все замерло..
Рядом раздалось многоголосое «ура!». Это перешли в атаку роты 1-го батальона капитана Латышева. Казалось, вот-вот немцы побегут и сильно укрепленный гребень высоты будет взят. К сожалению, этого не случилось. Враг бросил в контратаку до 20 танков и до двух батальонов пехоты. Взвод 45-миллиметровых пушек оказался лицом к лицу с шестью танками.
...Накануне боя командир взвода младший лейтенант Н. Ярков подал заявление в первичную парторганизацию 1-го батальона: «Прошу принять меня в кандидаты ВКП(б), так как я хочу идти в бой коммунистом. Я клянусь, что буду сражаться за Родину до последнего дыхания и с честью оправдаю высокое звание коммуниста». Теперь настало время действовать. Расчеты Филиппова и Аникина развернули пушки и ударили по головному танку. Выдержала толстая броня, но сдали нервы у гитлеровского механика-водителя. Танк стал разворачиваться, вспыхнул и взорвался. В это -время подставила бок вторая машина. Грянул выстрел, и бронированная махина застыла на месте. Один из танков подбил командир взвода противотанковых 45-миллиметровых пушек учебного батальона младший лейтенант Н. Поляков.
Дивизия без средств усиления продолжать наступление не могла и перешла к обороне. Опять воины без отдыха, в поте лица рыли окопы.
Прошло несколько часов, но активности враг не проявлял. Лишь после полудня послышались крики: «Воздух!» Тринадцать самолетов Ю-87 обрушили бомбовый удар по боевым порядкам
119
дивизии. Одна из бомб разорвалась рядом с палаткой медсанроты 1328-го полка, где в то время хирурги оказывали помощь раненым. Раздались стоны, крики.
После воздушного налета немцы на узком участке фронта начали ожесточенную артиллерийскую подготовку. Она продолжалась около часа. Грохотали взрывы, над окопами клубилась пыль. Противник ринулся вперед. Впереди шли танки с черно-белыми крестами. Укрываясь за ними, бежала пехота. Головной танк подорвался на длинах. Расчеты взводов лейтенанта Богдашки-на и старшины Писарева 45-миллиметровой батареи Черевко дружно ударили по танкам. Один из них подбил командир орудия Бусков. Артиллерийские полковые батареи лейтенантов Смешного и Малышева умело маневрировали огнем и ставили на пути врага огневые заслоны. Противнику удалось засечь их огневые позиции. На орудия обрушился шквал огня> Лейтенанта Смешного ранило в плечо, но он продолжал командовать батареей.
Противнику все же удалось прорваться на левом фланге 1328-го полка. Его пехота атаковала 1-ю стрелковую роту старшего лейтенанта Марченко. Завязалась рукопашная. Удары прикладов, возгласы и предсмертные крики — все смешалось в грохоте боя. Марченко лично огнем и штыком уничтожил 11 гитлеровцев.
Ожесточенные* бои шли и на правом фланге 362-го полка, где отличились воины 1-й роты младшего лейтенанта Туманова. Они пропустили танки через себя и в упор расстреливали наступавшую пехоту. На помощь 1-му батальону майор Ухов направил роту автоматчиков под командованием лейтенанта Рубана и два расчета 45-миллиметровых пушек. Огонь автоматчиков заставил вражескую пехоту прекратить атаки.
Но через некоторое время противник снова перешел в наступление по всему фронту дивизии, нанося главный удар в прежнем направлении — на стыке полков.
На огневых позициях замерли расчеты «соро
120
капяток» — ждут, чтобы враг подошел поближе. Вот уже танки приблизились на 100 метров. Пора!.. Вся мощь огня обрушилась на них. Вспыхнуло сразу два. Все же пять танков быстро приближались к позициям взвода лейтенанта Безд-нова,
В ход пошли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Еще две машины подбито. Во взводе осталось всего лишь четыре раненых воина: командир и три бойца. Но эта горстка героев мужественно удерживала рубеж. После того как наводчик противотанкового ружья подбил еще один танк, фашисты отступили.
Исключительную храбрость проявила санинструктор 1-го батальона Шняк. За время боя она вынесла из-под огня девять бойцов. Когда сибирячка выносила последнего раненого, на нее набросились два гитлеровца. Девушка не растерялась. Она взяла винтовку раненого бойца и в упор выстрелила в одного гитлеровца и ударом приклада по голове уложила второго.
В последующих боях девушку часто видели в атакующих цепях вместе с бойцами. За двадцать дней боев она вынесла с поля боя 84 раненых. Одной из первых в полку Шняк наградили боевым орденом Красного Знамени.
Остатки 8-й стрелковой роты 362-го полка под командованием лейтенанта Прокопец удерживали высоту южнее разъезда 564-й километр. До роты немецкой пехоты при поддержке танков перешло в атаку. Сержант Жадин открыл меткий огонь из «сорокапятки» и подбил командирский танк. Немцы растерялись, но вскоре снова перешли в атаку. Как остановить противника? Коммунист Бессмертный бросился к замолкнувшему пулемету и в упор стал расстреливать вражескую пехоту. Более 40 гитлеровцев было уничтожено и ранено шквальным огнем. Бессмертный уничтожил два вражеских пулемета и выиграл этот поединок с врагом.
С наступлением вечерних сумерек противник опять атаковал эту высотку. Сержант Жадин выкатил орудие из укрытия и подбил несколько
121
танков. Лейтенант Прокопец лежал тяжело раненный, но руководил боем. Рядовые Грязнов и Лебедев одновременно бросили в гущу немцев гранаты и с криком «ура!» ринулись на гитлеровцев. За ними в атаку пошли остальные. Враг не выдержал стремительного натиска и обратился в бегство. Только в рукопашном бою сибиряки уничтожили 19 солдат и одного офицера. Так небольшая группа воинов с одним орудием свыше семи часов мужественно удерживала высоту.
Чтобы не нести неоправданных потерь, генерал-майор Коваленко разрешил 1328-му полку отойти к высоте 133,4, а 362-му полку—к разъезду 564-й километр. В некоторых стрелковых ротах оставалось по 40—50 активных штыков. Многим семьям воинов в далекую Сибирь отправлялись короткие извещения: «Пал смертью храбрых в боях за Родину». В беседе с командирами частей комиссар дивизии майор А. В. Долгов с горечью в душе сказал: «Еще несколько таких боев, и от полков ничего не останется. Берегите командиров и бойцов, не бросайте их в бой на авось». В прошлом он был учителем. Любили
его за отвагу, душевную простоту и отеческую заботу о воинах. Там, где было тяжело, где шли жестокие бои, всегда видели коммуниста Долгова. Не дожил он до счастливого дня победы
над фашистской Германией. В январе 1943 года
А. В. Долгов пал смертью героя в боях на Дону.
С отходом на новые рубежи имели более выгодные условия борьбы.
Днем 31 августа, сосредоточив
части дивизии для активной
крупные силы
пехоты и танков, нанеся мощные удары артиллерией и авиацией, противник перешел в наступление по всему участку обороны дивизии. На позиции 362-го полка наступали 20 танков и до полка пехоты. Такие же силы оказались перед 1328-м полком и учебным батальоном.
10 танков и до двух рот пехоты прорвали по
122
зиции 5-й стрелковой роты. Ее командир лейтенант Усольцев в ожесточенной схватке уничтожил 15 гитлеровцев. В этом неравном бою он пал смертью храбрых. Раненый командир взвода младший лейтенант Косенко с горсткой храбрецов бросился к прорвавшимся танкам. Подожжено два. Косенко подполз к третьему и подбил его гранатой. Автоматная очередь сразила бесстрашного командира.
Два танка с ротой пехоты подошли к штабу полка. Начальник штаба старший лейтенант Н. Г. Прокопишин организовал круговую оборону. Положение было критическим. Это заметил политрук Н. М. Аркадьев и бросился на помощь со взводом автоматчиков и с расчетом бронебойных ружей.
Стоя в полный рост, командир полка Г. И. Ухов наблюдал за ходом боя. Вдруг он пошатнулся и упал, раненный в ногу и плечо. Но в медсанро-ту не пошел. Лежа руководил боем.
Исключительно тяжелые бои шли на правом фланге 1328-го полка. Там 15 танков и до двух батальонов пехоты прорвали оборону ослабленного 3-го батальона старшего лейтенанта В. С. Шклярского. Его 8-я и 9-я роты пропустили через себя танки и отчаянно дрались с наступающей пехотой. Не выпускали из рук оружие и раненые. Среди них были санинструкторы А. К. Колесникова и Т. И. Цветухина.
В эти тяжелые минуты отдельный саперный батальон получил приказ перейти в контратаку и совместно с ротой автоматчиков задержать противника.
О том, как сражались саперы, рассказывает бывший командир взвода саперной роты Г. И. Мишкин:
«Мы неоднократно приходили на помощь пехоте и действовали в качестве стрелковой части. Когда наш малочисленный батальон перешел в контратаку, между мной и лейтенантом М. А. Лебедевым шел политрук А. К. Гадзаев и на ходу вел огонь из ручного пулемета. Перед началом броска он повернулся к нам лицом и воскликнул:
123
«Друзья, вперед, в атаку!» В одном порыве за ним бросились все. Раздалось дружное «ура!». Вскоре завязалась горячая схватка. Враг побежал. Но среди нас уже не было политрука. Он лежал, изрешеченный пулями. Для меня политрук стал образцом подлинного коммуниста и героя. Командование фронта посмертно наградило Гадзаева орденом Красной Звезды».
Командир 1328-го полка И. В. Щеголев бросил в бой все свои резервы. Прихрамывая, с окровавленной рукой, он появлялся в самом пекле.
Стойко, мужественно сражались сибиряки. Наблюдая за сложившейся обстановкой, полковник И. В. Хазов разгадал замысел врага. Он заключался в том, чтобы разгромить по частям дивизию и овладеть важным узлом снабжения наших войск — станцией Котлубань. 362-му полку было приказано отойти к железнодорожному мосту севернее разъезда 564-й километр, а 1328-му полку и учебному батальону занять новый рубеж обороны в трех километрах южнее Самофалов-ки. С тяжелыми боями отходили части дивизии на указанные позиции. Замысел противника потерпел неудачу.
На рубеж севернее разъезда 564-й километр, населенный пункт Кузьмичи, высота 139,7, русло Сухой Мечетки отходила и группа генерала К. А. Коваленко. Там началось расформирование этой группы и передача ее частей и соединений в состав 1-й гвардейской армии.
Итак, 315-я стрелковая дивизия вошла в состав 1-й гвардейской армии генерал-лейтенанта К. С. Москаленко. В оперативном отношении ее переподчинили 39-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. С. Гурьева. Обе дивизии прикрывали правый фланг армии и стык с 4-й танковой армией.
Учитывая сложившуюся обстановку и указания Ставки, командующий Сталинградским фронтом решил нанести мощный фланговый удар силами
124
1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий. Они должны были уничтожить прорвавшегося к Волге противника и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта. В дальнейшем планировался выход войск фронта на линию Песочное, Верхне-Царицынский.
Позднее стало известно, что войска 24-й и 66-й армий (из резерва Ставки) запаздывали и не могли сосредоточиться в исходные районы для наступления раньше 5 сентября. Во медлить было нельзя, и 1-я гвардейская армия 3 сентября перешла в наступление в районе Кузьмичи, высота 139,7.
315-я дивизия сосредоточила огонь артиллерии и минометов по разъезду 564-й километр, имея первостепенной задачей сковать вражеские силы и совместно с 39-й гвардейской стрелковой дивизией поддержать наступление на Кузьмичи 24-й дивизии полковника Ф. А. Прохорова.
Противник открыл ответный шквальный огонь по боевым порядкам 362-го и 1328-го стрелковых полков. И сравнительно скоро наши ослабленные полковые артиллерийские и минометные батареи оказались подавленными.
Более двух часов длился неравный огневой бой. Вражеская авиация непрестанно наносила бомбовые удары.
На рубеже обороны 1328-го полка стрелковую роту младшего лейтенанта Туманова атаковали 6 танков и до роты гитлеровцев. В роте осталось 18 человек. Когда немецкая пехота подошла на 50—60 метров, бойцы открыли огонь. Потеряв десятки человек убитыми, фашисты отошли назад. А в это время командир огневого взвода младший лейтенант Гучик и наводчик Васищев из орудий полковой батареи подбили еще один танк.
У высоты 133,4 в отчаянной схватке с немецкой пехотой упал тяжело раненный командир 2-го батальона старший лейтенант Гобарев. Санинструктор Конюхова не успела наложить повязки, как ей пришггось взять винтовку и вместе с
125
младшими сержантами Коцаренко и Самойловым отражать наседавших гитлеровцев. В этом бою она и ее боевые друзья уничтожили 16 фашистов. Вражеская пуля оборвала жизнь юной патриотки. Не смогли спасти жизнь в медсанбате молодому и храброму комбату Гобареву.
На основных направлениях за день ожесточенных боев 1-я гвардейская армия потеснила противника до трех — пяти километров. Наибольшего успеха в районе высоты 139,7 добились 116-я стрелковая дивизия полковника И. М. Макарова и 7-й танковый корпус генерал-майора танковых войск П. А. Ротмистрова. Расстояние между высотами 139,7 и 145,1 (последняя удерживалась 724-м стрелковым полком 315-й дивизии) составляло около трех километров. Казалось, еще одно усилие — и гвардейская армия соединится с 62-й. Однако все попытки были безрезультатными. Враг успел создать превосходство в силах, а его авиация удерживала полное господство в воздухе.
Обстановка перед войсками Юго-Восточного фронта с каждым днем ухудшалась. С выходом вражеских войск к внутреннему оборонительному обводу немецкое командование стало усиленно готовиться к овладению Сталинградом.
В соответствии с требованием Ставки командование Сталинградского фронта решило 5 сентября'силами 4-й танковой, 24-й, 1-й гвардейской и 66-й армий нанести удар по врагу, соединиться с 62-й армией и выйти на рубеж озеро Песчаное, Мариновка, Новый путь, Верхне-Царицынский.
В 6 часов 30 минут 1-я гвардейская армия перешла в наступление. Левее ее наступали соединения 66-й армии,, а справа — войска 4-й танковой и 24-й армий. 315-я стрелковая дивизия осталась на прежних позициях, но теперь входила в состав 24-й армии. Ее задачей был прорыв с рубежей южнее Самофаловки на разъезд Басар-гино.
Наступавшие 362-й и 1328-й стрелковые полки продвинулись вперед на 100—200 метров и вынуждены были залечь у железнодорожного
126
разъезда в непосредственной близости от вражеских окопов. Губительный огонь прижал к земле. А местность — ни кустика, ни канавки. Все как на ладони. Положение некоторых подразделений было критическим. Все лихорадочно отрывали окопчики. Потери росли. Как быть? Вдруг позади раздался голос заместителя командира полка капитана М. В. Латышева: «Здесь вас гитлеровцы перестреляют, как куропаток. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Немедленно открыть огонь из пулеметов, и как только минометчики дадут залп — всем вперед, в атаку!»
Рывок был настолько стремительным, что в десятки секунд в окопах началась рукопашная схватка. Пошли в ход гранаты, штыки, пистолеты. Гитлеровцы не выдержали такой ярости. Уцелевшие сдались в плен.
Впереди слева отчетливо просматривались развалины разъезда 564-й километр, одинокий изрешеченный снарядами паровоз и скелеты обгоревших вагонов. Справа, с высоты 133^4, гитлеровцы вели мощный фланкирующий огонь, преграждавший пути к разъезду. Район боевых действий был хорошо знаком. Этот участок несколько раз переходил из рук в руки, каждая пядь его завоевывалась большой кровью, потерями.
В одной из схваток санитарка 1328-го полка Е. Тамбовцева совершила подвиг. А произошло это так. Когда она делала раненым перевязки, в окопы ворвались немцы. Девушка не растерялась и уничтожила нескольких из них. Один бросился на нее с ножом в руке. В один миг Лиза схватила винтовку и штыком ранила врага в предплечье. Здоровенный немец цепко ухватился за штык в полной уверенности, что из этой схватки он выйдет победителем.
Спустя много лет на встрече ветеранов дивизии Елизавета Трофимовна Тамбовцева рассказывала:
«Я была крепкой девушкой. Резким рывком к себе мне удалось опять овладеть винтовкой. До смерти перепуганный гитлеровец вытаращил гла
127
за, поднял руки и сдался в плен. Он плакал и бормотал, что у него дома остались мать, жена, трое детей. Услышав такие слова, мне вспомнились мои родители, близкие люди, и сердце смягчилось. Я не стала убивать пленного».
Много раз Е. Тамбовцева вместе с пехотой ходила в атаки, мастерски владела винтовкой. О ее подвигах писала дивизионная газета «Сталинец». Сообщалось, что Тамбовцева пала смертью храбрых. Воины дали клятву мстить врагу за свою героиню. В действительности она была ранена и лечилась в медсанбате.
В исключительно трудных условиях выполняла свои задачи 551-я отдельная авторота подвоза под командованием воентехника С. Пивняка. У командира роты под Котлубанью осталось всего лишь два взвода. Остальная часть еще к утру 23 августа прибыла в Сталинград, где выполняла спецзадания по укреплению внутреннего оборонительного обвода города.
Трудно было С. Пивняку такими малочислен-, ными средствами обеспечивать дивизию. «Мессершмитты» все время охотились за автомобилями и расстреливали их из пушек и пулеметов. Бывали случаи, когда на машинах взрывались боеприпасы.
Начатое армиями левого крыла Сталинградского фронта наступление к исходу 5 сентября успеха в продвижении не имело. Противник сильным артиллерийским огнем и ударами авиации отразил атаки наступающих войск и на отдельных участках даже перешел в контратаки. В 315-й дивизии из строя вышло 70 процентов личного состава.
Период относительного затишья в оборонительных боях дивизии заканчивался. Она получила новую задачу — с утра 9 сентября в тесном взаимодействии с полками 207-й стрелковой дивизии при поддержке 383-го артполка перейти в наступление и ударом с запада овладеть высотой
128
с отметкой 140 (южнее разъезда 564-й километр) и закрепиться фронтом на юго-восток.
На рассвете раздался оглушительный залп «катюш». 362-й полк перешел в наступление на разъезд, а 1328-й полк и учебный батальон брали правее, на высоту 140,0. От сводной бригады 16-го танкового корпуса генерал-майора Павел-кина полки поддерживали по 10—12 танков. Никогда раньше дивизия не имела такого усиления. Воодушевленные сибиряки сравнительно легко овладели передним краем обороны противника.
Первыми к разъезду 564-й километр прорвались подразделения батальона старшего лейтенанта Пронькина. Командиру взвода младшему лейтенанту Скибе вместе с Добриковым и сержантом саперного батальона Дьяковским удалось пробраться к действующему дзоту, подорвать его взрывчаткой и уничтожить гранатами засевших там гитлеровцев.
Справа на помощь подошел батальон капитана Халявицкого. Его атака была дерзкой. Бой завязался на самом разъезде. Командование 315-й и 207-й дивизии весь огонь артиллерии и минометов сосредоточило по основным опорным пунктам немцев, особенно по высоте 154,2. Это дало возможность опять развивать наступление. Уничтожая живую силу и огневые средства врага, сибирские полки выполнили ближайшую задачу-разъезд и безымянная высота были взяты.
Командир дивизии полковник Хазов приказал во что бы то ни стало держаться. Во время очередной атаки уцелевшие орудия полковых батарей лейтенантов Смошного, Черевко и старшего лейтенанта Малышева открыли огонь по танкам. Артиллеристы подбили и уничтожили три из них, но остальные приближались к рубежам обороны 362-го и 1328-го полков. На помощь подключилась артиллерия 207-й дивизии, но обстановка осложнялась.
Гвардии полковник в отставке Ухов в своих воспоминаниях рассказывает:
«Перед фронтом 362-го полка появились 25 вражеских танков. Я доложил об этом коман-
9 Заказ № 141
129
Диру дивизии полковнику Хазову. Через полчаса он и представитель Генштаба генерал-майор (фамилию не помню) прибыли на мой командный пункт.
Просмотрев поле боя, сосредоточение противника, генерал сказал Хазову: «Да ведь это свежие немецкие части, значит, задача ваших полков по отвлечению войск врага, нацеленных на Сталинград, выполняется».
Генерал приказал мне любой ценой удерживать позицию. Только с наступлением ночи скрытно разрешалось отвести полк на прежний рубеж обороны.
Мы с комиссаром полка капитаном Москаленко решили оставить на занимаемых позициях от каждого батальона по одной стрелковой роте, усилить их уцелевшими 45-миллиметровыми пушками, ротой противотанковых ружей лейтенанта Гучика и взводом автоматчиков младшего лейтенанта Черкасова. Важно было сохранить силы.
Примерно такие решения приняли командир 1328-го полка и командир частей 207-й стрелковой дивизии.
Утром 10 сентября после авиационного налета и артиллерийского обстрела оставленных нами позиций противник перешел в наступление. Бои развернулись на всех участках обороны. Подтянув вторые эшелоны, враг пытался уничтожить 362-й и 1328-й стрелковые полки.
Героически сражались воины-сибиряки. Трудно было выделить среди них отдельных героев.
Перед передним краем обороны два взвода немецкой пехоты окружили взвод автоматчиков младшего лейтенанта Черкасова. Во взводе осталось 11 человек. Укрываясь за подбитыми танками, они вели неравный бой и истребили 27 гитлеровцев. На помощь Черкасову спешила рота автоматчиков во главе с политруком Аркадьевым и часть бронебойщиков лейтенанта Гучика.
Прорваться к подбитым танкам им не удалось. Послышались глухие взрывы. Окруженные врагами, автоматчики подорвали себя гранатами, что
130
бы не попасть в плен. Комсомольца Черкасова любили все воины полка. Еще несколько дней тому назад он беседовал с майором Уховым, читал ему свои стихи и заверял: «Я, батя, при любых обстоятельствах в плен не сдамся, я всегда при себе ношу две гранаты. Одну из них «подарю» врагу, а другую оставлю для себя». Незадолго до этого подвига его наградили орденом Красной Звезды.
Оставшись один, минометчик сержант 362-го полка Белоус продолжал бить по врагу. Ему удалось уничтожить автомашину с боеприпасами, расчет пулемета и многих немецких солдат. Командованием фронта Белоус был награжден орденом Красной Звезды.
Этот отважный боец писал в дивизионной газете:
«Кровь моя вскипает, когда читаю о зверствах фашистов. Я решил идти в Красную Армию добровольцем, чтобы уничтожить гитлеровскую нечисть. Я дал клятву сражаться так, как подобает русскому человеку. Но клятву свою я еще не выполнил. Я скажу, что сдержал свое слово, только тогда, когда на нашей земле будет уничтожен последний фашист».
В сентябрьских боях отличилась минометная рота младшего лейтенанта А. Распопина. Огонь минометчиков был настолько точным, что буквально сметал с лица земли наступающие цепи немецкой пехоты.
Бывшая санинструктор В. Сафонова пишет: «Немцы при помощи рупора распространяли слухи, что в нашем 1328-м полку появился «рыжий дьявол». Мы часто слышали ругательства и угрозы в его адрес: «Если поймаем тебя, проклятого дьявола, то обязательно зажарим на костре!» Речь шла об Андрее Распопине. Он действительно был рыжий. Во время боев Андрей наводил на врагов страх».
Интересна судьба А. Распопина, начавшего воевать под Сталинградом в качестве командира минометного взвода. Обладая большими способностями, отвагой, через полтора года в звании
5* 131
майора он успешно командовал 1328-м стрелковым полком. Особенно проявил себя в боях за Перекоп и Севастополь.
В те завершающие дни боев в дивизию прибыл новый командир 1012-го артиллерийского полка майор П. В. Буров. Полковник Ф. М. Рух-ленко спросил его: «Вы же не долечились и еще хромаете после ранения, почему так рано выписались из госпиталя?» Не задумываясь, тот ответил: «Не могу сидеть в тылу, когда враг топчет нашу землю. Я уже третий раз ранен и счеты с врагом буду сводить до последней капли крови».
Никто в дивизии не знал, где и в каком состоянии находятся 1-й и 2-й дивизионы 1012-го артполка. П. В. Буров вскоре объединил остатки дивизионов. В каждом из них осталось по четыре-пять орудий.
Оказалось, что 23—24 августа дивизионы отражали танковые атаки в районе Кузьмичи и балки Грачевской, а затем их передали в 64-ю стрелковую дивизию, которая на широком рубеже прикрывала левый фланг Сталинградского фронта и подступы к городу Камышину,
Бывший командир огневого взвода 3-й батареи В. А. Саулич рассказывает:
«Наша батарея лейтенанта Внученко действовала у Ерзовки и Дубовки. Никакой связи с остальными батареями 1-го дивизиона мы не имели и вели бои самостоятельно. Не успела батарея занять огневые позиции, как ее атаковали 10 вражеских танков. Когда танки приблизились, все 4 орудия открыли меткую стрельбу. Сразу же загорелось 3 немецких танка. Нас поддержали бронебойщики стрелковых подразделений 64-й дивизии.
Атаки противника на нашем направлении прекратились. Правда, через некоторое время над батареей показалась группа бомбардировщиков. Все вокруг горело и чадило едким дымом. Погиб командир взвода Кузнецов и с ним семь воинов-артиллеристов. Раздавались стоны раненых. Гаубицы сержантов Воронова и Листовского от прямого попадания вышли из строя. Рядом
132
загорелся трактор с боеприпасами. Это заметила саниструктор Маша (фамилию не помню). Рискуя жизнью, она стала сбивать пламя и выбрасывать пороховые заряды подальше от огня. Ей помогали бойцы, пожар был ликвидирован. За проявленную храбрость девушку наградили орденом Красной Звезды. За период боев наша батарея подбила и уничтожила 7 танков и по меньшей мере 100 гитлеровцев. 11 и 12 сентября мы получили приказ следовать в Самофаловку, где к тому времени сосредоточивались остатки дивизионов нашего полка».
Двадцать четыре дня 315-я дивизия вела не затухавшие ни днем ни ночью кровопролитные бои. К 16 сентября в ее полках осталось по 280— 300 активных штыков. Ночью остатки 362-го, 1328-го полков, учебного и саперного батальонов вывели в резерв 24-й армии севернее Самофа-ловки.
Через несколько дней, совершив трудный марш по степным дорогам Приволжья, части дивизии сосредоточились в районе станции Лап-шинская и соединились с другими частями 315-й дивизии, прибывшими на формирование из Сталинграда. Рассредоточившись по оврагам, балкам и населенным пунктам, с 27 сентября дивизия приступила к доукомплектованию личным составом и боевой техникой.
Вспоминая о сибиряках, бывший командир 362-го полка, ныне гвардии полковник в отставке Г. И. Ухов написал в одном из своих писем:
«Ничего подобного я раньше не видел, хотя участвовал в гражданской войне и командовал полком в первые месяцы Отечественной войны под Смоленском. Сибиряки показали себя героями. Многие из них пали смертью храбрых в боях под Орловкой, Кузьмичами и Самофалов-кой, где в честь их на братских могилах установлены памятники и обелиски. Пусть же над ними вечно сияет слава победителей в Сталинградской битве!»
В боях за Сталинград воины 315-й стрелковой дивизии стояли насмерть и сполна выполнили
133
свой долг. Они уничтожили 59 танков и свыше 3500 вражеских солдат и офицеров.
Такова очень краткая история боевых действий 315-й стрелковой дивизии под Сталинградом. Сражаясь разобщенно, в очень сложных условиях, воины ее частей и подразделений не потеряли стойкости духа и стояли насмерть на своих рубежах.
...Десятки лет отделяют от нас Сталинградскую битву, но легендарнее события тех суровых и героических дней не меркнут и не померкнут никогда.
Возмездие
И. К. РЕБРОВ
13-й танковый корпус был сформирован в 1942 году в Сталинграде и первое боевое крещение получил под Харьковом в июне этого же года. Фашисты рвались на восток. Корпус с боями отходил к Дону, В тяжелых сражениях был смертельно ранен комкор генерал П. Е. Шуров. Его заменил полковник Т. И. Танасчишин — опытный кадровый командир, превосходно знающий управление бронетанковыми войсками. К этому времени части корпуса были изрядно потрепаны, тем не менее танкистам удавалось прикрывать отступающую пехоту, ломать планы фашистов о «молниеносном» наступлении. 21-го июля корпус в излучине Дона вошел в полосу обороны 62-й армии и, прорвав немецкие позиции, помог выйти из окружения некоторым ее частям. Дерзкий танковый удар принудил врага перейти к обороне...
Помнится душная, полная тревог и огорчений июльская ночь. Грохот орудий, небо щупают лучи прожекторов, надоедливо вспыхивают и гаснут ракеты, степь алеет пожарами. По полю снуют темные силуэты автомашин. Страшно хочется пить, но моя фляжка еще днем опустела. Мы с капитаном И. К. Скляровым торопимся на КП по вызову комбрига подполковника П. А. Аксенчи-кова.
— Опять, наверное, отходить на новые позиции...— грустно проговорил капитан.— Сколько
135
можно пятиться, товарищ военинж?! Говорят, во всех частях корпуса, как и в нашей семнадцатой бригаде, танков почти не осталось. Чем же воевать?
— Кутузов тоже отступал,—ответил я, пожалуй, в основном для поднятия настроения.— Верю, что скоро это кончится.
— Кутузов!.. Тогда дрались чаще штыком да прикладом. В таком бою русский солдат неодолим. Теперь же убивают на расстоянии —у кого сильнее техника, тот и верх берет. А у нас с ней пока не густо.— Споткнувшись о гильзу снаряда, капитан выругался и продолжал:—Проклятая война! Только начал думать о семье, подружку было подыскал. И вот...
— Раз подыскал — подождет.
— Подождет?.. Может быть, но когда войне конец? Да, собственно, теперь суть не в этом. Вот сейчас подполковник «обвенчает» меня с каким-нибудь делом, при котором и невесту забудешь.
Комбриг действительно «обвенчал» Склярова: он получил задачу прикрыть тремя танками отступление одного из стрелковых полков 62-й армии, только что вышедшего из окружения. Итальянцы двигались буквально по пятам истомленных пехотинцев, не давая* им ни малейшей передышки. Скляров должен был, обойдя с востока село Осиновское, замаскировать в лесопосадке танки и при появлении передового отряда фашистов внезапным ударом хоть на немного приостановить их.
Часа через два три танка БТ двинулись в путь. На рассвете они были у намеченного места. Танкисты укрыли машины в лесопосадке и повалились под деревьями: бессонные ночи сломили их.
По шляху, поднимая пыль, отходило прикрытие нашей пехоты. «Сейчас появятся и фашисты»,— подумал Скляров. Однако пехотинцев никто не преследовал, что очень насторожило капитана. Коварный враг, видимо, затевал какую-то ловушку.
136
Скляров собрал командиров машин, разъяснил задачу.
— Выходит, у нас теперь мало шансов вернуться в бригаду? — спросил младший лейтенант Зотов. Лицо его потускнело.
— Повторяю,— проговорил Скляров холодно.— Все будет зависеть от быстроты выполнения задачи. А сейчас, Зотов, постарайтесь вздремнуть.
Оставшись вдвоем со старшим лейтенантом Ткаченко, Скляров задумчиво проговорил:
— Неважнецкие у нас дела, Сергей. Далековато оторвались от бригады, а тут еще на мои вызовы молчит КП. Хотелось долбжить о нашей обстановке. Не пахнет здесь ни итальянцами, ни немцами. Думается, что итальянцы не так глупы, чтобы направлять передовые боевые порядки по основным дорогам. В такой степи где хочешь маршируй. Словом, наш заслон может оказаться в мешке. Чуешь, пушки грохочут где-то за нашей спиной.
Ткаченко молча вытирал замасленный планшет. Он сам понимал это.
Знакомство Ивана Склярова и Сергея Ткаченко началось еще с пятого класса. Оба сталинградцы. Около Воронежа война свела их в одну бригаду. Ткаченко командовал танковой ротойь Сейчас, после больших потерь танков, в его подчинении остался единственный комсомольский экипаж. На стволе пушки их танка было четыре звездочки —по количеству уничтоженных танков. Ткаченко гордился своим экипажем еще и потому, что их старенький БТ после многочисленных боевых передряг не имел повреждений.
— Иван, тебе нужно хоть немного поспать,— сказал Ткаченко сочувственно.— Взглянул бы на себя — совсем извелся. Так тебя хватит ненадолго. Я подежурю.
— Какая нудная вокруг тишина... Точно перед грозой,— проговорил Скляров, пропустив предложение друга мимо ушей.—Иди, Сергей, готовься. Ты в сны веришь?
Ткаченко ухмыльнулся.
137
— Дней пять тому назад приснилась моя любовь, Катя,— продолжал капитан.— Издали махала платочком, будто прощалась, и исчезла, а вместо нее вдруг появилась отвратительная старуха. Настоящая баба-яга. Чушь какая-то, верно? Яу, ладно, иди...
Проводив взглядом стройную фигуру друга, Скляров сел так, чтобы получше видеть поле. Слипались глаза. Он потирал виски и вдруг метрах в восьми от себя заметил под кустом перекати-поле притаившегося зайца. Казалось, перепуганный русак выжидал, когда уйдут люди него обжитое место снова обретет тишину и покой.
— Успокойся, косой, мы тебя не тронем. Но советую спрятаться получше,— проговорил Скляров, погрозив зверьку.— Сюда скоро придут люди хуже хищных зверей. Улепетывай пока не поздно...
Капитан раскрыл карту. До калачевской переправы на Дону было около сорока километров. Место неровное, но легко проходимое танками. Он знал, что к этой переправе должна выходить вся бригада...
— Товарищ капитан! — крикнул наблюдающий, механик-водитель Ломакин.— Вижу движение по дороге с запада.
«Ну, вот и гости появились»,— подумал Скляров. Он поднес к глазам бинокль, уверенный в том, что увидит фашистов, но, к удивлению, это оказался обоз беженцев. «Какой хаос! Им же тут не выбраться за линию фронта. Уходить-то следовало на юго-восток»,— горячился он, понимая неопытность организаторов запоздалой эвакуации. Не зная фронтовой обстановки, люди шли в самое пекло сражений. «Надо их предупредить».
Живой поток приближался, поднимая тучу пыли. Впереди тарахтели прицепами два колесных трактора, за ними двигались люди, телеги. Сбоку шел скот.
Когда обоз уже потянулся вдоль посадки, прозвучал тревожный голос Ломакина:
— Воздух! Бомбардировщики!
138
Самолеты выплыли из сизой дымки. Их «журавлиный» клин нацеливался на восток, в направлении Сталинграда. «Юнкерсы» летели уверенно, точно на параде, выдерживая ровный треугольник. Скляров озлобленно и беспомощно смотрел на воздушных пиратов. Они неСли смерть в его родной город.
Вдруг, отделившись от общей стаи, шестерка самолетов резко пошла вниз, как на бомбежку. Скляров подумал, что гитлеровцы обнаружили замаскированные танки, крикнул всем занять места в машинах и сам бросился к своей. Но произошло невероятное: снизившись, «юнкерсы» начали строчить из пулеметов по обозу. Завыли бомбы. У Склярова спазмы перехватили горло. Он склонился на крыло танка, закрыл уши. «Это невыносимо. Какое зверство!»
Грохот потрясал воздух. Над обозом дыбились фонтаны дыма и земли. Слышались крики людей. Дико заржала лошадь. А стервятники разворачивались на новую бомбежку.
К Склярову подбежал возбужденный Ломакин.
— За что же они стариков, детишек?! — проговорил он дрожащим от гнева голосом.— Неужели у них нет своих детей и матерей... Глядите, опять заходят! — закрыв руками глаза, он присел под кленом...
Наконец грохот стих. Ворчливый затихающий рокот самолетов некоторое время отдавался в мутной долине. Танкисты, как по команде, выбежали на опушку. Стояла- жуткая тишина, мгла медленно прояснялась, на месте обоза завиднелась сплошь изрытая воронками черная полоса. По сторонам горела рожь, дымились два опрокинутых трактора. Вокруг ни одного живого существа.
— Зотов, просмотрите участок бомбежки, что поближе к посадке. Может, кому нужна помощь,— приказал Скляров, хотя сам мало верил в то, что там кому-либо понадобится помощь...
Взглянув на часы, Скляров зашагал к своему танку. Он с минуты на минуту ждал вызова командования бригады. Сейчас, когда за бугром
139
скрылись последние пехотинцы, стоять в посадке было не только бессмысленно, но и опасно. «Неужели на КП не знают обстановку?»
Около танка капитана поджидал Ткаченко. Вид у него был скучный. За последние несколько дней он осунулся, запали щеки, и глаза не горели прежним огоньком. Склярову стало казаться, что его друг приболел, но Ткаченко не жаловался.
— Посмотри, командир, в направлении северной высотки,— глухо сказал Ткаченко.—Видишь? Там поднимается полоса пьдли. Не иначе, движутся войска. Не пора ли нам действовать самостоятельно?
—- Товарищ капитан! — крикнул радист.— Товарищ капитан, вас требует на связь «второй».
— Наконец-то вспомнили!..—буркнул недовольно Ткаченко.— Вокруг такая драка, а мы как на курорте...
Может быть, старший лейтенант брюзжал бы и дальше, но, заметив вылезавшего из башни Склярова, притих в нетерпеливом ожидании. Вызов КП имел сейчас исключительно важное значение в судьбе отряда.
— Комбриг тяжело ранен.- хмуро сообщил капитан.— Начальник штаба приказал быть на калачевской переправе через два часа. Готовьтесь к маршу.
Как было условлено с Зотовым, Скляров выстрелил из пистолета. Через несколько минут он прибежал. Еще не отдышавшись, доложил, что от обоза одни обломки и оказывать помощь некому... Почти через каждые пять метров воронки от бомб.
— Слушайте задачу,— сказал Скляров. Положив карту на крыло танка, он стал показывать кратчайший путь к донской переправе.— Пойдем здесь. Думаю, что мы находимся в створе немецкого и итальянского флангов. Будем бдительны. Тимченко, твой экипаж с полковым знаменем пойдет направляющим. Мы с Зотовым будем твоим прикрытием. Предупреждаю: в бой ввязываться только в крайнем случае. Скорость
140
пЬедельная. Позывные те же. Сверим часы. По-стрйте, а где же мой механик-водитель? — спохватился Скляров, посмотрев на Зотова. Покраснев до ^шей, командир машины бросил взгляд на лесопосадку, но там было тихо. Куда же девался Ломакин, с которым он ходил на место бомбежки? ..
— По вашему сигналу мьиповернули обратно,— пояснил младший лейтенант.™ Ломакин бежал за мной. Не пойму, где он.,.
— У вас спять упущение. Чего ждете? Быстро искать человека! Бегом! — вспыхнул Скляров.
Едва Зотов пустился бежать к опушке, как ему навстречу появился быстро шагавший Ломакин, бережно неся что-то в тряпке, один конец которой свисал до колен. Остановившись в двух шагах перед капитаном, он, еле переводя дух, виновато пробормотал:
— Задержался,—он развернул рваное одеяльце, и танкисты увидели ребенка месяцев пя-„ ти-шести. Крохотное личико все запорошено пылью, на грязной шейке висел на черном шнурке самодельный медный крестик. На мокрой цветастой распашонке пятна крови.
— Боже мой! Только этого не хватало...—развел растерянно руками капитан.
Ткаченко усмехнулся. Он впервые увидел своего друга таким оторопевшим. По лицу Склярова можно было понять, что он попал в тупик и не знал, как из него выбраться.
— Метрах в двадцати от лесопосадки лежит убитая женщина. Слышу, чуть подальше запищало. Я туда, гляжу—в рытвине вот это дите,— оправдывался Ломакин.— Вы уж простите меня, товарищ капитан. Разве вы не взяли бы? Помыть бы маленькую...— продолжал он с нескрываемой нежностью.— Вон какая замарашка! Да и покормить бы тушенкой...
Танкисты усмехнулись.
— Ну, чего вы ухмыляетесь! — обиделся Ломакин.
— Ребенка помоем в Дону, а покормят его в госпитале,—прервал Скляров водителя,—Тебя
141
бы, Андрей, в таком возрасте угостить тушенкой... Девочку возьмет комсомольский экипаж/Их танк пойдет первым. В Калаче сдадим в госпиталь. Все. По местам!
Танкисты бросились к машинам. Водитель комсомольского танка неумело завернул в од^льце девочку и под обиженным взглядом ЛоМакина зашагал к себе. Только Ткаченко, задумавшись, стоял на месте.
— Ты что? — спросил Скляров.
— Спасти осиротевшего ребенка проще, чем помочь ему в жизни. Понимаешь, чтобы в будущем у сиротки было все ладно, мы должны дать ей начало биографии, которую она теперь потеряла. Да и с фамилией в госпиталь примут без заминки. Помнишь, под Воронежем была какая волокита со сдачей вывезенного из боя мальчика. Целый допрос: где подобрали, при каких обстоятельствах, имя, фамилия, возраст и еще черт знает что. Даже схему заставили чертить, где нашли. Иван Карпович, по-быстрому дадим имя малютке, ей ведь все равно. Пусть она, скажем, будет дочкой погибшего танкиста, вог только имя...
Речь Ткаченко прервал оклик Зотова:
— Товарищ капитан, с запада машины!
— Кончай, Сергей! — поморщился Скляров.— Вот что: назови девочку... Надей, Надеждой, в честь нашей надежды победить.
— А фамилия?
— Ну чего болтать в такое время? Придумай фамилию, а нет, скажешь свою или мою. После войны разберемся. Ладно, кончай! Марш на место и постарайся мчать на полной скорости. До встречи на Дону! — Скляров махнул рукой и захлопнул за собой люк башни.
Сразу за лесопосадкой танки набрали скорость. В перископе Скляров видел, как впереди бойко бежит машина Ткаченко, и все же капитану казалось, что «Гроза» идет не на полную мощность.
— «Гроза»! «Гроза»! — позвал сердито Скляров.— Какого хрена тянешься?!
142
Его совсем взбесило, когда за комсомольским ВТ улеглась пыль, и он замедлил ход.
В это время в наушниках послышалось:
— «Витязь»! Я «Гроза». Вижу впереди колонну военных машин. Кажется, итальянцы. Движутся поперек нашего направления. Как быть?
— Режь через колонну. Поддержим! Слышишь? Поддержим! Снаряды не жалеть! Скорость, давай скорость! — потребовал Скляров. Он повернул перископ и сам увидел длинную извилистую колонну грузовиков с пехотой. Впереди колонны пылили три танка. «Будет драка. Вот только проскользнул бы Ткаченко!»
Напрягая зрение, Скляров внимательно следил, как среагирует противник на внезапное появление советских танков. Ждать пришлось недолго: колонна остановилась. Три танка боевого охранения повернули навстречу мчавшимся русским машинам. Один из них, часто хтреляя из пушки, устремился наперерез Ткаченко. Пехота выбросилась из грузовиков и залегла в кюветы.
«Клин»! «Клин»! — вызвал Скляров Зотова.— Отвлекай на себя правого макаронника, я иду на левого. Крой болванкой по боку! Слышишь?! Это немецкий Т-4.
У Склярова защемило сердце, когда он увидел, как бежавший впереди БТ Ткаченко вдруг, круто повернув, ринулся навстречу итальянскому танку. «Безумец, лихач! Ему же не дано право рисковать!»
— Бронебойный! — крикнул капитан в переговорное устройство заряжающему и сам припал к панораме орудия.—Ломакин, чуть тормоз! Так!..
На какое-то мгновение танк противника и перекрестье прицела совпали. Спуск. Танк противника на полной скорости круто вильнул и неожиданно лег на бок. Но экипаж оставался в машине.
— Один есть! — хохотнул капитан,—Еще бронебойный! Быстро!
Однако итальянские танкисты не ждали: из брюха машины вывалились трое в черном и бросились наутек. Пулеметная очередь стрелка-радиста прижала их к земле.
143
— Оце ж вам наши курки та яйки! — воскликнул радист, яростно нажимая на спуск.— А це за обоз, за стариков и ребятишек! Вот вам, сучи морды! /
— «Витязь»! «Витязь»! — радировал Ткаченко.—Спасибо за поддержку! Теперь ухожу,
— Еще раз зарвешься — под суд!
Скляров облегченно вздохнул и опять ^рипал к перископу. Второй вражеский танк отказался от преследования Ткаченко и развернулся обратно. За третьим, посылая на ходу снаряды, гнался Зотов. Итальянцы явно стремились отвлечь машину Зотова подальше от двух БТ и расправиться с ней. Разгадав этот маневр, Скляров приказал Зотову прекратить погоню и спешить за Ткаченко через колонну.
Снаряд Зотова взорвал бензовоз, лавина пламени волной хлынула по кювету, охватывая грузовики. Там начали рваться снаряды. Солдаты ошалело бежали в степь, падали под свинцовым дождем. С конца колонны начали бить пушки. Но поздно.
Танк Склярова, отшвырнув в сторону крытый брезентом грузовик, пересек дорогу и помчался вкось бугра. Развернув башни, танкисты продолжали осыпать колонну свинцом. Итальянцы тоже не оставались в долгу: весь склон, по которому уходили советские танки, покрылся частыми султанами взрывов.
Скляров давно так не радовался. Теперь он воочию убедился, что итальянцы воюют скверно, очень скверно. Даже не могли правильно вести боевые порядки.
Уже за бугром, когда танки быстро отмеряли гусеницами лощину, Скляров открыл люк башни. В машину пахнул свежий воздух, так нужный танкистам в бою. Позади, метрах в ста, подминал стерню БТ Зотова. Капитан приподнял на лбу шлем, с удовольствием закурил. Встречный воздух приятно гладил потное лицо.
— Вызови «Грозу»,—бросил капитан радисту.—Узнай, как он...
Через некоторое время радист доложил, что
144
у Ткаченко все нормально, и радостно добавил:
— Дали макаронникам по всей форме. Теперь мы, считай, дома...
Скляров отрицательно покачал головой. Их безопасность могла быть только в полосе действия своих войск, пока же машины шли по «ничейной» степи. По сторонам дымились пожары. Где-то справа грохотали пушки, небо бороздили самолеты. Армия Паулюса упорно рвалась к Дону.
Над ложбиной, где прикорнул хутор Ложки, вдруг заклубились облачка от орудийных выстрелов. «Влипли!— мелькнула у Склярова мысль.— Но как обойти батареи?»
На раздумье времени не было. Немцы, заметив советские танки, в любую минуту могли обрушить на них огонь. Орудия били из-за хутора, из-за трех хаток, стоявших по ту сторону лощины.
— Андрей, круто вправо и в балку — видишь?— приказал Скляров Ломакину,—Быстрее!.. Вот так, теперь вниз и жми от хутора...
Вдруг перед танком взлетел фонтан огня, глыбы земли обрушились на лобовую часть, потемнело в смотровых щелях. Ломакин приоткрыл люк. Стена пыли закрыла местность.
— Иду вслепую...— проговорил он.
— Идем правильно, по балке. Жми, друг! Тут близко дорога на Калач.
Скляров не договорил. В шлемофонах послышался хриповатый тревожный голос Зотова:
— «Витязь»! Я «Клин»! Снарядом повреждена бортовая, заклинило башню. Уходи... Прощай!
Капитана словно обдало жаром. Он почувствовал, как задергалась щека.
— Ломакин! — выкрикнул он.—Андрей, пово-» рот сто восемьдесят,— Скорей на выручку Зотова. Быстрей, быстрей поворачивайся!
—- Есть обратно!
Скляров изнемогал от нетерпения. Он бесприцельно слал снаряд за снарядом за хаты хутора, откуда били пушки. Страха за свою жизнь не было, было лишь мучительное желание спасти эки
145
паж младшего лейтенанта. Припав к перископу, он стал разыскивать его машину. И вскоре уви-дел объятый пламенем БТ. Потом грохнул ослепительный взрыв и танк Зотова перекосился, пламя рвалось из щелей. Все было кончено...
— Андрей, влево! Полным ходом через дворы на батарею. Давить, давить гадов! — Причал капитан в яростном исступлении.
В тот момент, когда танк только успел развернуться, оглушительно ударило по броне, погас свёт. Машину так качнуло, что Скляров врезался лицом в металл и почувствовал, как горячий ручеек побежал меж бровей, заливая глаза. Второй удар. Танк крутнулся на месте и беспомощно замер. Он затихшего мотора потянуло удуш-шивым газом, там побежал зловещий ручеек пламени.
— Вылезай в десантный! — крикнул Скляров. Задыхаясь, он на ощупь спешил к люку, но наткнулся на стеллаж боеприпасов. В голове мутилось. Рот ненасытно хватал удушливый воздух. Капитану начало чудиться, что они с Ломакиным лезут по зыбкой узкой лестнице, обрываются и летят в темную бездну.
¥ ¥ ¥
Скляров с трудом открыл глаза и облизнул пересохшие губы. Застонал. В голове кузнечный перестук. Яркое солнце, казалось, совсем сжигало лицо. Мучительная боль пронизывала все тело до самых костей. Рука сжимала пучок жнивья. В его глазах все четче и четче прояснялась на небе дырявая тучка, в ушах стихал перезвон, а вместо него нарастал явственный гул самолетов.
«Так вот что случилось?! — ужаснулся Скляров, вспомнив гибель экипажа Зотова.— Их нет... и меня бы уж заодно. А где же я, почему так горит лицо?»
Он попытался повернуть голову: хотелось спрятать лицо от нетерпимо жгучих лучей солнца, и не мог. Левый глаз совсем заплывал опу
146
холью, боль сверлила где-то в ноге. Вторая Попытка привстать вызвала настоящие муки. Вдруг близко прозвучал тихий взволнованный голос Ломакина:
— ре подавайте вида, что вы живой. От дороги идут сюда гитлеровцы. Потерпите...
«Потерпите... Лучше смерть, чем лежа оказаться^ плену,» — пробежала мысль у капитана. Но что' он, бессильный, мог сделать?
Зашелестела стерня. Понимая свою безвыходность, Скляров замер. Рисковать жизнью с закрытыми глазами было сверх его сил, но просьба Ломакина обязывала вынести все. Значит, так надо.
Шаги приближались, стихли. С ноги Склярова начали стягивать сапог. Но распухшая голень крепко держала его. От жуткой боли из груди капитана готов был вырваться стон. К его счастью, мародера кто-то строго окликнул. Он выругался, пнул ногой в непослушный сапог и ушел, шумно шелестя жнивьем.
От удара в больную ногу у Склярова помутилось сознание. Снова расслабилось тело. Стало чудиться, будто ливень горячей воды льет налицо, он хочет увернуться от этой напасти, но не хватает сил.
— Вы меня видите? — прозвучал голос Ломакина.— Товарищ капитан, видите? Это я, Андрей. Остались мы вдвоем.
— A-а, ты?.. Теперь вижу, но только одним глазом. Что это со мной творится, Андрюша? Однако ты не тужи, я живучий. Только бы голова не подвела...
Вздох облегчения вырвался у Ломакина. Отбросив порожнюю трофейную фляжку, он с досадой сказал:
— Еще бы вам водички. Залпом всю фляжку выпили. Боялся, что не отхожу. Скорее бы солнце уходило-—печет тут, в овраге, как на жаровне. Полежите, а я пошарю водички среди тех, что лежат на стерне...
Ломакин приспособил под голову капитана какой-то попавшийся под руку сыромятный ра-
147
нец, положил рядом трофейный автомат и полез вверх по сыпучему обрыву. /
Скляров с трудом облокотился и был крайне озадачен тем, что лежал уже не на стерне, где фашист тащил с него сапог, а в глубоком/овраге, Около забинтованной ноги валялся сапог с разрезанным голенищем. (
Ломакин вернулся без фляжки, озабоченный, сердитый.
— Нужно скорее убираться отсюда,—сказал он,— Немцы за бугром устанавливают батареи. Наши, видно, крепко им всыпали: машины одна за другой вывозят раненых. Наберитесь терпения. Сегодня во что бы то ни стало нужно добраться до своих. Сможем?
— Обязательно...
Ломакин помог капитану встать, подставил плечо, и они медленно поплелись по горячему песчанику оврага. Нестерпимо мучила жажда. Капитан совсем изнемогал. Он опасался вспышки гангрены. Ему стало казаться, что это беспощадная болезнь уже начала хозяйничать в его теле.
— Андрей, тормози...—проговорил Скляров, приседая.—Видишь, овраг кончается. Здесь дождемся спада жары, а ночью двинемся к Дону. Да и невмоготу мне идти сейчас. Чего так жалостно смотришь на меня? Скажи честно: здорово я разрисован?
— Да как вам сказать... Не так чтобы очень, но... главное ведь жизнь. Давайте перевяжу.
— В такую жарищу ожог перевязывать опасно... Повременим. У меня сейчас такое чувство, будто я воскресаю, освобождаюсь от непосильного груза. Расскажи, как все произошло?
Ломакин начал свертывать цигарку, но, вспомнив, что они остались без огонька, с сердцем высыпал махорку обратно в кисет. Стал тихо, неохотно говорить, понурив голову:
— Когда вы крикнули: «Вылезай в десантный», я выбрался первым. Пожар в танке меня даже не задел. Потом, заглянув в люк, увидел, что вы задыхаетесь в дыму. С трудом вытащил вас наружу, сорвал горящий шлем, но огонь переки
148
нулся\ на комбинезон. Я лег на вас и, кажется, покончил с огнем. Тут сильный взрыв разбросал нас в разные стороны. Я свалился в овраг и долго не л\ог опомниться. Когда стал немного соображать, увидел наш исковерканный БТ, Он, видать, взорвался на своих снарядах, а может, бомба прямиком угодила.,,
Вдали задробил пулемет. Ломакин прислушался и пополз по откосу наверх, Скляров проверил пистолет и тут почувствовал, что и второй глаз начинает припухать, Это открытие было ужасно. Представляя, что с ним может случиться, он тронул пальцами бугристое лицо. «Что делать? Ведь меня ослепит эта проклятая опухоль... Но почему я расквасился? Ничего, хоть вслепую, но к своим доберусь, все равно доберусь!» — успокоил он себя.
— Товарищ капитан, бахча! Честное слово, бахча! — прокричал Ломакин, сбегая в овраг. Он сиял, улыбался — стал таким оживленным, каким знал его Скляров всегда.— Вы полежите, а я смотаюсь за арбузиками. Теперь обойдемся и без воды.
— Нет, Андрей, потерпим до вечера. За меня не беспокойся, вытяну, а уж ночью отведем душу. Не забывай — мы на земле, занятой врагом.
— До вечера?.. Ого, за это время можно несколько раз умереть. На бахче ни души. Я быстро,—и побежал наискось впадины.
Склярову ничего не оставалось, Тсак только быть наблюдающим. Он выбрался из своего укрытия, залег за копной в ямке и стал следить за товарищем. Но вновь почувствовал, что с ним опять неладно: закачалась степь, бахча поплыла куда-то вниз. Вспыхнувшей стрельбы он не слышал...
Алый солнечный шар тонул в далекой дымке. За копну, где лежал Скляров, пришла тень. Ветерок шелохнул бурьян. Капитан с наслаждением вдыхал этот сладкий живительный воздух, дававший ему силы и бодрость. Но обуяла тревога за Ломакина, ушедшего, кажется, уже давно за арбузами. Он почувствовал вину перед товарищем,
149
За котррым был обязан наблюдать и, ёсЛк/ нужно, помочь ему. «Пройдусь по бахче, может, с Андреем беда»,— решил он, медленно приподнимаясь. |
— Не вставай!..— послышался вдруг повелительный голос, заставивший вздрогнут^ танкиста.— За одним враги помчались, тебя, такого побитого, как зайчишку, прихлопнут. Ляжь, кажу! Покуда научишься воевать, умей хоть беречь свою голову.
Из-за копны вышел дюжий старик с ружьем. Взгляд недоверчивый, суровый, но Скляров готов был обнять этого человека, которого, видно, послала ему сама судьба.
— Твой товарищ был на бахче?—спросил старик тоном осуждения.
— Мой.
— Так и думал. Геройский парень! — старик скупо усмехнулся в усы.— Я все видел из-за куреня. Так слушай: только он эдак, лежа, вырвал арбуз и полез обратно, как на бахчу завернул со шляха мотоцикл. Фашисты стали хватать дыни, тыквы. Затем пошли к оврагу. Должно, хотели проверить, нет ли там засады. Вот тут-то твой товарищ и положил их всех из автомата. Той минутой, почуяв стрельбу, на бахчу завернули еще два мотоцикла, а наш парень скакнул на мотоцикл тех, что подвалил, и ходу в степь. Германцы за ним. Что дальше — не знаю. Конечно, хлопцу далече не уйтить.
— Понятно...— проговорил грустно Скляров.— Жертвуя собой, Андрей отвлек беду от меня. Ах, Андрей, Андрей, что ты надела/!!..
— Теперича мозгуй не об Андрее, а о себе. Полежи тут дотемна, а потом вместе подадимся к своим за Дон. Ты, видать, из танкистов,— посмотрел старик на порванный и местами прогоревший комбинезон незнакомца.— В полдень прямочко по бахче проскакал наш танк. Командир взял два арбуза, а мне приказал, чтобы, зна-чица, побил все бахчевное и уходил.
— Какой из себя был танкист? — оживился Скляров.
150
— Да как тебе сказать, какой... Молодой, бравый и, видно, шутник: молочка у меня спрашивал для ребеночка. Придумал же... ребеночек. Чего уж стесняться, так бы и сказал, что самому молочка захотелось. Коровок-то мы своих и колхозных еще на той неделе за Волгу угнали.
— Это были мои танкисты, отец! — вырвалось радостно у капитана. Сообщение бахчевника будто прибавило ему сил, и боль улеглась на минуту. Старик стал близким, родным.
— Твои?! — переспросил бахчевник недоверчиво.— Чудно. Какой же из тебя командир, коли солдаты оставили тебя раненого? Такое не бывает. Брешешь, должно?
Чтобы расположить старика, Скляров раздвинул ворот комбинезона. Заметив на петлице гимнастерки эмалевый прямоугольник, старик многозначительно приподнял седую бровь, голова чуть склонилась набок.
— Скажи-ка!..— промолвил он сам себе. Его взгляд внимательно пробежал несколько раз по капитану. Задумавшись, он пощипал бородку, потом сказал:
— Ты... Вы пождите тут, а я сготовлю из арбуза и травки пользительную примочку, пухлость дальше не пустим. Примочку сделаем и подадимся к своим. На «моей дороге» нихто нас не встретит... Как звать-то?
— Иван. Я пить хочу до смерти. Кажется, весь пересох.
— Вижу. Еще малость потерпите. Вон по шляху все тарахтят вороги. Пожди, пожди, так-то оно надежнее.
Старик спустился в овражек, который вкось пересекал бахчу, и, пригибаясь, направился к своему шалашу. Законный хозяин земли теперь крался по ней, как воришка.
Когда на небе стали проясняться звезды, старик принес огромный полосатый арбуз. Скляров с такой жадностью стал уплетать водянистую массу, что бахчевник с беспокойством заметил;
— Передохни малость. Никто у тебя не отнимет, а я тем часом примочу твои ожоги и раны.
151
Залечится... Однако прежнего лица тебе не вернуть, ошпарку не вытереть, не смыть. Ну и пусть, было бы здоровье...
Скляров с трудом надел сапог. Разрезанное еще Ломакиным голенище бахчевник заботливо подвязал. Вскинув на плечо автомат капитана, он прислушался, что-то буркнул и сказал:
— Пошли потихоньку, слава богу, ночка добрая, скроет...
Спустя почти пять месяцев после ранения Склярова выписали из Дубовского госпиталя. В бронетанковом управлении Сталинградского фронта, которое размещалось в селе Средняя Ахтуба, ему, теперь уже майору, предписывалось срочно выехать на станцию Джаныбек. Оттуда предстояло сопровождать своим ходом 28 новых танков в «хозяйство» генерала Танасчиши-на, которое находилось где-то на объятом битвой Волго-Донском междуречье.
Лениво падал мокрый снег. День клонился К вечеру. Со стороны Сталинграда долетал гул неутихающей битвы, там все еще сопротивлялись окруженные полчища генерала Паулюса. Склярову было приятно узнать, что бригады родного 13-го танкового корпуса крепко удерживают один из участков кольца окружения фашистов. Как и всякому патриоту своей части, Склярову хотелось скорее возвратиться в свою бригаду, окунуться в настоящие боевые дела. В штабе ему стало известно, что у города Котельнико-во под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна сосредоточена мощная группировка войск для деблокировки окруженных гитле^ ровцев под Сталинградом. Обстановка подсказала, что корпусу Танасчишина, вероятно, придется участвовать в отражении удара этой группировки.
Сидя в катившей по степи бронемашине, Скляров был доволен судьбой: он снова при деле, снова в строю. И это благодаря врачам. Его
52
мысли невольно перенеслись в госпиталь, где капитана не только излечили от ранения.,.
В одну из бессонных ночей Скляров увидел тихо вошедшего в палату дежурного врача. Это был майор, опытный хирург, любимец больных. Окинув взглядом спящих, он погрозил все еще бодрствующему Склярову.
— Что, беспокоит? — прошептал майор, подойдя к нему.— Сейчас вам нужно больше спать, это залог накопления сил. Завтра извольте на обязательные прогулки.
— Не спится. Скучаю о бригаде, так бы и полетел туда.
— A-а, все то же,— скривился недовольно майор.— Понимаю: переживаете, что немного попорчено ожогом лицо. Главное, голубчик, здоровье, жизнь. Постепенно все сгладится. Все у вас хорошо: смерть преодолели, майора вам присвоили. И дочурка ваша здоровенька. Ее чем-то царапнуло По спине. Был абсцесс. Славная девочка. Завтра можете навестить ее. Над ней «шефствует» старшая сестра Маша. Она славная, добросовестная. Что так смотрите? Наверное, и не подозревали, что лечитесь в одном госпитале с дочкой? — заулыбался военврач.
— Не подозревал, доктор, что вы можете так шутить,— сказал спокойно Скляров, глядя на свои плешивые от ожога руки, казавшиеся совсем чужими.— Люблю шутки, но не такие.
— Не понял...-— нахмурился военврач.
— Какая еще дочь?! — воскликнул Скляров, вставая.— Что за чушь! Или я действительно рехнулся?
— Лягте, лягте, пожалуйста... — спохватился озадаченный военврач. У него мелькнула мысль, что Скляров умышленно пытается отказаться от собственного ребенка и тем развязать себе руки. Бывают же такие подлецы!..— Лягте, дорогой. Вам, конечно, лучше знать своего ребенка. Однако напомню, что Надюше около восьми месяцев, особых примет не замечено. Неужели забыли?..
— Дорогой Петр Степанович, я вполне здо
153
ров памятью,— заметил убедительно Скляров,— У меня нет не только детей, но не было жены и даже любовницы. Тут возможно случайное совпадение фамилий.
Лицо военврача сделалось пунцовым. Он смущенно стал вытирать платком глаза,
— Извините, товарищ Скляров. Мне хотелось сделать вам только приятное. Изумительно! Вместо радости принес больному беспокойство...
Майор встал и, повторяя свое «изумительно», поспешно покинул палату, оставив Склярова в глубоком раздумье.
...В эту ночь время для Склярова бежало как никогда быстро. Присев на подоконник, он задумчиво смотрел на сумрачные силуэты затемненного городка... Вспомнился последний бой за Доном, в котором погиб экипаж Зотова. Воскресла картина, когда Ткаченко шел на таран. Было приятно вспомнить, что знамя полка и найденная на месте бомбежки девочка благополучно вывезены из окружения комсомольским экипажем. Какие чудные были ребята!
И тут Склярова будто чем обожгло. Да, да, он помнит крохотного ребеночка, которого принес тогда Ломакин,— девочка с царапиной на спине. «Постой, постой,— потер он в раздумье переносицу.— Постой, Иван! Не о той ли девочке вел разговор военврач? Выходит, Ткаченко записал ее на мОе имя».
Скляров встал и нервно заходил от кровати к окну, не зная, что предпринять. Попробуй докажи теперь, что ты холостяк! «А впрочем,— зашевелилась вторая мысль.— При чем ребенок? Ведь ее счастье зависит теперь от меня. Пусть она не знает о своем сиротстве».
В ту же ночь Скляров имел разговор с дежурившей в то время медсестрой Машей.
— У нас записано, что мать Нади погибла при бомбежке. Это так? — спросила Маша.
— Так...— ответил затрудненно Иван.
— Бедная сиротка! Однако вы не беспокойтесь. Наденька может быть пока со мной. Я одиночка. Скучновато жить без домашних забот.
154
— Боже мой! — воскликнул обрадованный Скляров.— Вы просто находка для нас с Надей. Я очень буду вам обязан...
Порывшись в кармане халата, Маша передала Склярову самодельный медный крестик на черном шнурке и пояснила:
— Был у Наденьки на шее. Видно, ваша жена была религиозной. Простите за любопытство, как звали мать?
Он смутился, но поспешил назвать имя, какое пришло на ум. Маша, загадочно улыбнувшись, сказала, что она кое-что знает об этой истории от своего шефа...
К утру второй ночи танки Склярова были рассредоточены и замаскированы в долине речки Червленной, в полосе действия 13-го танкового корпуса. Скляров теперь был спокоен: перегон боевых машин прошел благополучно. Видимо, фашистской разведке было сейчас не до слежения за поступлением советской техники на фронт — сталинградский «узел» затягивался все туже.
Уже светало, когда Склярова, наконец, впустили в штаб корпуса, только что переселившегося в блиндаж, недавно занимаемый гитлеровцами. Спешно налаживалась связь с частями. Радист соединял рацию с наружной антенной, которую не успели снять немцы. Близко громыхали пушки, вздрагивал воздух. Трепетали язычки пламени светильника. В блиндаж вошел крупный мужчина в дубленом полушубке. Это был начальник штаба корпуса генерал В. И. Жданов.
— Где же майор Скляров? — спросил он.
— Я здесь, товарищ генерал! — отозвался Скляров.— Разрешите доложить...
— Я уже все знаю,— отмахнулся Жданов.— Во-первых, товарищ майор, вас наградили орденом Красной Звезды,— он пожал Склярову руку.—Теперь о коробочках (танках), которые привел. Как они? Готовы ли экипажи для дела?
— Машины отличные. Танкисты почти все молодежь, технику и вооружение знают, а смелость и боевая сноровка придут.
155
Прервав разговор со Скляровым, Жданов обратился к военному, налаживающему рацию:
— Вызовите «Лося».
Еще при отступлении к Сталинграду в корпусе постепенно прижилась привычка именовать бригады и отдельные части названием зверей, которых рисовали на башнях танков, на кабинах автомобилей и тягачах. Это позволяло хорошо опознавать машины в боях. Гитлеровцы прозвали 13-й танковый корпус «сталинградским зверинцем». По рассказам пленных, только одно это название приводило фашистов в трепет. Гитлеровские офицеры уверяли, будто танкисты «сталинградского зверинца» изуверы, ничуть не щадят пленных...
Жданов снова повернулся к Склярову.
— Вы свободны, майор. Танки передайте бригадам по разнарядке командира корпуса,—zoh коротко усмехнулся.— Теперь у нас, майор, как никогда, полный комплект бронетехники.
— А мне куда, товарищ генерал?
— Как куда? В свою же бригаду, в распоряжение комбрига Аксенчикова.
Распахнулась дверь, и, окутанный паром, в блиндаж вошел генерал Танасчишин, весь в снегу. Он устало сел на походный стул, потер красные от бессонницы глаза. Вид у генерала был утомленный, но_ взгляд острый, проницательный.
— Готовь штаб опять на колеса, Владимир Иванович,— сказал он.— Я уже подписал приказ. Выступать в семнадцать ноль-ноль. Вполне возможно, что прямо с марша—в бой. Из поступивших танков нужно создать на всякий случай резерв. Окрестим его «Зубром». А кого назначим командиром?
— Вполне подойдет майор Скляров,— ответил, не раздумывая, Жданов. Он коротко охарактеризовал Склярова.
— Согласен, уговорили,— подтвердил командир корпуса и продолжал: — Войдем в состав 51-й армии. У Манштейна около трехсот танков. Появились там и «тигры». Так что наша задача не
156
из легких. Пленные то ли в насмешку, то ли всерьез говорят, что этот ихний генерал никогда не удирал. Что ж, поживем — увидим...
* ¥ »
В связи с новым назначением у Склярова рухнула мечта о скором возвращении в свою бригаду. Он жаждал «горячего» дела...
Машины стояли в низине речки Гнилой Аксай. На взгорке показался броневик. В низине броневик затормозил, и от него к Склярову побежал военный. Это был Сергей Ткаченко. Друзья обнялись, но было не до беседы. Обстановка на поле боя оборачивалась не в нашу пользу: на речке Мышкова гитлеровские танки снова потеснили пехоту. Расстояние между сталинградским кольцом окружения и передовыми войсками Манштейна угрожающе сокращалось.
— Иван Карпович,— проговорил Ткаченко, переводя дух.— На левом фланге корпуса прорвалось около тридцати немецких танков. Они, видимо, пойдут в двух-трех километрах от расположения твоего батальона. Командир корпуса приказал в бой с этими танками не вступать, а по сигналу «три зеленые ракеты» идти в прорыв с частями семнадцатой бригады. Нашему тринадцатому танковому и третьему механизированному корпусам поставлена задача прорвать позиции четвертой румынской армии и громить тылы в направлении станицы Зимовники, чтобы отрезать отход фашистов из города Котельнико-во. Вот тебе боевое направление,— передал он другу закодированные полевые карты.
— А как же с прорвавшимися немецкими танками?— озадаченно спросил Скляров.
— Им приготовлен «мешок»,— подморгнул капитан Ткаченко.— Его расставила артиллерия... Стоп! — прислушался капитан.— Кажется, началось!
Действительно, вдали, за восточной частью ак-сайской долины, загрохотали орудия. Пикировали самолеты. Позади расположения батальона
157
взвыли снаряды гвардейских минометов. Загрохотало повсюду.
— Я назначен к тебе заместителем по политчасти,—сообщил Ткаченко, не отрывая глаз от огненных струй «катюш». Его лицо ликовало.
— Заместителем? Отлично! — воскликнул Скляров.— Вон, видать «тридцатьчетверку» с пятеркой на башне? Там твое место.
—- Опять нечетный... Не любят его танкисты,— буркнул капитан. Но, увидев на башне танка комбата белую тройку, махнул рукой — ладно!..
— Раз так, марш в машину, капитан! Скоро стихнет артподготовка, и двинемся... Иду в центре, ты—-слева, уступом за первой ротой. Дистанция и интервал примерно сорок метров. Все. Увидимся после прорыва.
Сказав: «Слушаюсь», Ткаченко рванулся к майору и, крепко поцеловав его, бросился к своему танку.
«Вот чудак, поцеловал, словно навсегда простился,— подумал Скляров.— Сейчас нам умирать нельзя — началось главное».
Артиллерийский буран вдруг оборвался, только пулеметная трескотня долетела до слуха. Эти минуты томительного ожидания казались Склярову безмерно тягучими.
— Товарищ майор, скоро? — спросил досадливо механик-водитель Анайко, выглянув из люка.— Самый момент лупить фрицев.
— Значит, еще не время. Взгляни, Володя, сколько летит наших самолетов. Вот это дело!.. Так парадно летали немецкие асы прошлым летом за Доном...
Когда самолеты, сбросив груз, повернули обратно, над дальней высоткой взлетели три зеленые ракеты. Скляров поспешил в танк, подключился к рации и сразу попал на вызов.
— Я «Олень», я «Олень»,— радировал комбриг Аксенчиков.— Начинай косить, сено не брать, им займутся другие. Вперед!
Это означало—наступать, с пленными не заниматься. Немного волнуясь, Скляров наблюдал, как по его приказу танки быстро выбирались из
158
балки. Степь взбудоражилась могучим гулом, лязгом гусениц.
— «Четвертый», «седьмой», «девятый»! Я «Зубр»! — прокричал Скляров в переговорное устройство командирам рот.— Вперед! За Родину! За Сталинград! Снаряды не жалеть!
Прорыв был нацелен на румын, где сопротивление могло быть слабее, нежели на немецких позициях. Это уже было испытано при окружении фашистов под Сталинградом.
Быстро приближался вражеский передний край. На танки все гуще сыпался раскаленный металл, но «тридцатьчетверки» неслись вперед. Вот и первые, наскоро вырытые траншеи, из которых в панике разбегались солдаты с ранцами, многие из них поднимали руки и отчаянно что-то кричали. Танк под номером семнадцать с ходу разнес батарею, смял бронетранспортер. В перископ Скляров увидел офицера, который в безумном страхе стрелял из пистолета по приближающейся «тридцатьчетверке» Ткаченко. Перед машиной Склярова взорвался снаряд, вздыбив облако земли и снега.
— Плохо вижу через щель,— послышался тревожный голос Анайко.
— Вперед! Только вперед! — ответил майор.
В танке густая пороховая гарь. Позвякивают выброшенные из пушки гильзы. В волну радиостанции вмешалась немецкая речь: «Ахтунг! Ах-тунг! Руссишь панцирь! Цурик, цурик!..»
— A-а, туго пришлось, арийцы,— прошептал комбат в злорадстве. Но тут в наушниках послышалось:
— «Зубр», «Зубр»! Справа танки!
В перископе Скляров увидел выползающие из низины немецкие Т-4. Гитлеровцы, очевидно, выжидали удобный момент, чтобы атаковать батальон во фланг. Скляров дал команду развернуться на гитлеровцев. На его машину обрушились снаряды. «Засекли меня»,— понял он, зная безупречную работу вражеских пеленгаторов. Танки обеих сторон, ведя стрельбу, быстро сближались. Но когда два крайних Т-4 задымили, фашисты, по
159
хоже, поняли, что от «тридцатьчетверок» разумнее уйти, и повернули обратно. Скляров Ьывел батальон на заданную полосу своего движения.
Концентрированный артиллерийский налет, залпы «катюш» и бомбардировка фашистских позиций сделали свое дело. Они были усеяны множеством воронок. Почернел снег. Повсюду изуродованные машины, орудия.
Прорыв удавался. Но Скляров внимательно посматривал на мутный горизонт: от вероломного врага можно всего ожидать. Где-то должны быть вторые укрепления. В шлемофоне раздался голос:
— «Зубр», «Зубр»! Я «Весна»! Впереди, за отметкой 103, танки противника. Обойди востоком и спеши на двадцать шесть, на двадцать шесть!
Цифрой двадцать шесть на карте обозначалось село Шабалин, расположенное в долине речки Сал южнее города Котельникове. Скляров не успел развернуть батальон в обход высоты, как увидел мчавшиеся наперерез немецкие танки. Их было около десятка. Среди них выделялись размерами два, это были новые машины — «тигры».
«Вот мы где встретились!» — мелькнула тревожная и в то же время радостная мысль. Внушительный вид грозного танка дополнялся устрашающим рисунком на башне головы оскалившегося тигра. Дав команду бить бронебойными и не снижать скорости, Скляров сам стал стрелять из пушки. Он нервничал, ругал себя за промахи. Но возликовал, когда задымились сразу два танка, один из которых был «тигр». В смертельной перепалке трудно было разобраться, кто продырявил «тигра». Да и не до этого было. Главное — бить, а не считать. И на этот раз ураганный налет советских танков, видимо, потряс гитлеровцев — их машины, отстреливаясь, пятились за высотку, где «хозяйничал» сосед «Зубра»— 38-й танковый полк. «Нам здесь делать уже нечего»,— подумал Скляров.
— «Пятый», «пятый»!.. Я «Зубр» — радировал он Ткаченко.— «Пятый», ко мне.
Через несколько минут «пятерка» капитана по
160
равнялась с машиной комбата. Ткаченко и Скляров сошлись за кормой «тридцатьчетверки».
— Ну, вот и опять встретились,— приветствовал майор друга.— Однако вызвал я тебя вот для чего. Немедленно радируй военинженеру бригады, чтобы исследовали пробоины «тигра». Для нас, капитан, очень важно скорее выяснить слабое место Т-6. Постарайся уточнить, какой экипаж продырявил снарядом его броню. Около подбитого «тигра» поставь охрану и догоняй нас.
24 декабря 13-й танковый и 3-й механизированный корпуса, прорвав оборону 4-й румынской армии, углубились в тыл врага для охвата ко-тельниковской группировки фашистов. 27 декабря танкисты освободили весь Сарпинский район. Дальше путь 17-й бригады был нацелен через села Никольское и Шабалин. От разведки стало известно, что в районе этих сел гитлеровцы сосредоточили силы, которым приказано контрударом остановить прорвавшиеся советские механизированные соединения. Эти сведения подтверждали и румынские пленные.
Погода налаживалась, изредка выглядывало тусклое солнце, унимался ветер. Танки Склярова подходили к речке Хамтурка. Орудийный обстрел участился. Били откуда-то из-за речки.
— Товарищ майор, «юнкерсы»!— крикнул заряжающий орудия.
Скляров увидел бомбардировщики, когда они уже пошли в пике на танки 38-го полка, двигавшиеся слева. Будто из самой глубины неба на «юнкерсы» вдруг обрушились наши истребители. Бомбардировщики, разбросав невпопад бомбы, ушли на запад.
— Классная работа! — восхищался Скляров.— Главное то, что фашистские асы стали бояться наших летчиков.
Когда танк перевалился через бугровину, Скляров заметил в пойме речки скопище автомашин, телег. Оказалось, это был затор вражеских войск перед бродом. Дно речки было изрыто воронками. Как потом выяснилось, немцы ошибочно спустили здесь много фугасок, кото
6 Заказ № 141
161
рые угодили в отступающие тылы 4-й румынской армии и превратили неглубокую Хамтурку в топкие колдобины, в которых уже погрязло несколько грузовиков. При появлении советских танков вражеские солдаты бросились врассыпную, а некоторые из них, сняв овчинные папахи, стали усердно махать белыми лоскутами.
— Товарищ майор, разрешите малость прогладить гитлеровских мамалыжников,— услышал Скляров голос водителя. В эту минуту танк несся на колонну крытых грузовиков и наверняка врезался бы в них, если бы комбат не приказал остановиться.
— Володя, стоп!.. Автомашины нам пригодятся, а грабителей держите на мушке. Если кто побежит— бейте по ним из всех стволов. Я выйду. Передай на КП наши координаты,—сказал он радисту-стрелку.
От поспешно построившихся румын отделился высокий военный и четким шагом направился к Склярову, очевидно, угадывая в нем командира танковой части. Доложив, что он капитан, румын протянул комбату свой кортик. Руки его дрожали, в глазах — отчаяние. Казалось, что он уже подсчитывал минуты своей жизни.
— А это что? — спросил Скляров, кивнув на протянутый ему румыном кортик.
— Я где-то читал, что в старину побежденный отдавал шпагу победителю,— пояснил подоспевший Ткаченко.— В наше время это, конечно, чудачество. Но он с перепугу. Тьфу, не офицер, а слезливая баба!
Румынского капитана покорежило. Метнув на Ткаченко злой и в то же время беспомощный взгляд, он запальчиво проговорил:
— Ви мошете давать меня пулю, однако оскорблять себя не посфолю.— Он даже схватился за пистолет, но мгновенно был обезоружен танкистами.
— Я хотела себя стрелять,— проговорил румын, словно оправдываясь.— Ми проихрали... Русски много танки, табун танки. Румыни нету танки, румыни капут, Гитлер капут.
162
— Нету танков?..— сказал язвительно Скляров.— Какого же черта ты полез с голыми руками на чужую землю? Вот что. Кортик оставь себе на память. Собери свое «отважное войско» и веди его в плен, в Сарепту. Карта у тебя, надеюсь, имеется. Оружие сложите в кузов вон той машины. Да смотри мне, «наполеон»,— погрозил комбат своим кулачищем.
Капитан-румын, молитвенно подняв руку к небу, стал что-то шептать...
Подкатил броневик. Офицер связи передал Склярову приказ комбрига замедлить движение и в двадцать часов стать в оборону в двух километрах от села Шабалин.
— Манштейн попятился! — добавил он обрадованно.— Начал отступление в сторону Ростова.
Скляров посмотрел на часы. Время бежало, но он понимал, как необходима хотя бы коротенькая передышка для танкистов. Майор подошел к одной из трофейных крытых машин, распахнул задний брезент и поразился тому, что увидел. Кузов был набит старым гражданским барахлом вплоть до подшитых валенок и матрацев. Из-под грязного одеяла выглядывал самовар, рядом с ним — конторские счеты, гитара. Где-то среди этого хлама тихо похрюкивал поросенок.
— Не армия, а крохоборы! — воскликнул Скляров, запахнув озлобленно брезент.
Подошел Ткаченко. Он доложил, что на отмели речки, у брода, стоит с оборванной гусеницей немецкий Т-4. Экипаж яростно отстреливался пулеметами, пушка молчала. Пришлось усмирить бронебойными... Командир жив. Привести?
— Он мне не нужен. Противно смотреть на их бандитские рожи. Пусть отправляется с колонной пленных. Выходит, немцы не доверяли румынам быть танкистами?
— Выходит, так...
— Какие танки сейчас пойдут передними? — спросил Скляров.
— «Первый», «четверка» и бронетранспортер разведки, с ними и минеры.
в*
163
— Пусть не отрываются, главное — бдительность. Тут, в тылу врага, всего можно ждать.
Вечером 28 декабря части 17-й бригады сосредоточились в двух километрах севернее Шабалина. Село разместилось в разветвлении реки Сал. Шабалин пересекало несколько дорог, связывающих дальние села с котельниковским железнодорожным узлом. Для гитлеровцев это сплетение степных дорог имело важное значение и, конечно, не могло быть не укреплено.
Батальон Склярова расположился в ложбине притока Сала. Со стороны села изредка били орудия. Трудно было понять, почему так вяло обстреливалась степь. Лишь позже выяснилось, что гитлеровцы, закрепившись за речкой, никак не ожидали столь быстрого появления здесь советских танков. Скляров недоумевал, почему села Шабалин и Никольское не были взяты бригадой с ходу. И вообще чувствовалась какая-то странная осторожность по мере приближения к этим селам. Примолкла бригадная артиллерия, скрытно двигались оперативные машины. Гвардейский минометный дивизион укрылся где-то позади...
Короткое оперативное совещание проходило в хуторе Зайцев, стоявшем на границе Сталинградской и Ростовской областей. В единственной комнатке старой хаты было чадно и тепло, на столе коптил сальный светильник. Офицеры стоя слушали командира бригады Аксенчикова. Он сообщал, что два румына-перебежчика рассказали нашему командованию, что в Шабалине эсэсовцы согнали много женщин для отправки в Германию. Кроме того, в совхозном коровнике находятся больные пленные. Перебежчики утверждали, что в случае появления русских частей немцы погонят навстречу своих пленниц, расстреляют их и выдадут это злодеяние за дело рук «сталинградского зверинца».
— Это злодейство приказано выполнить румынам,— продолжал подполковник.— Нам дана задача внезапно, без предварительной артподготовки, окружить Шабалин и Никольское. Надо помешать коварным замыслам фашистских раз
164
бойников. Если верить перебежчикам, румынские части сопротивляться не будут.
В избу вошел генерал Танасчишин.
— Павел Алексеевич, все разъяснил командирам?— спросил он у Аксенчикова.
— Все, кроме «фейерверка».
— Да, действительно, «фейерверк»!.. — улыбнулся генерал.— Я подписал приказ. В двадцать четыре часа семнадцатая бригада пересекает речку Сал и окружает укрепления противника. В начале атаки включаются все средства электроосвещения в машинах. Прожекторное подразделение усилит ослепление. Артиллерии и гвардейским минометам бить через Шабалин и Никольское по дальним тылам противника. Посмотрим, какие нервы у фашиста. Операцию «фейерверк» должен закончить мотострелковый батальон.
Таким путем, прибегая к выстрелам лишь в крайнем случае, мы сохраним жизнь наших пленных и женщин.
Танасчишин тут же убыл, Склярова позвал начальник штаба бригады М. И. Воронин. После тщательного уточнения всех сторон предстояще, го боя командир «Зубра» поспешил в расположение своего батальона. У танка его поджидал Ткаченко.
— Давай, Иван Карпович, чего-нибудь пожуем.
Вместо ответа Скляров вдруг захохотал и, повалив друга, покатился с ним по снегу. Ткаченко вырывался, кряхтел, не понимая, что сталось с его обычно суровым командиром. Подоспевший Анайко расцепил друзей.
— Сбесился, что ли?
— Сергей, сегодня для меня самый счастливый вечер! В эту ночь мы изгоним фашистов со сталинградской земли. Вспомни, друг, как мы ждали этого времени!
— А Сталинград? Там же еще Паулюс.
— Теперь и его песенка спета...
— Давай корми нас на радостях, старшина!
Анайко поспешил к своей «тридцатьчетверке».
165
К Склярову подошли командиры рот с докладом о готовности экипажей. Оставшись наедине с Ткаченко, Скляров, как бы между прочим, сказал:
•— Никак не выберу времени написать воспитательнице моей дочери. Как там моя маленькая Надюша?
— Не понял... Чья? — удивился капитан.— Уж я-то знаю тебя как убежденного холостяка.
— Чего удивляешься? Ты же сделал меня отцом Нади, стервец! Помнишь, за Доном? Ломакин принес девочку... Впрочем, не беспокойся, я вполне доволен таким поворотом судьбы. Понимаешь, я чувствую, что не одинок, есть о ком беспокоиться. У меня есть цель в жизни, а это очень важно. Тебя же, Сергей, прошу об одном— забудь о том, что дочь у меня не родная. Так надо...
Некоторое время помолчали.
— Мог ли тогда подумать...— пробормотал Ткаченко, виновато опустив голову.
— Полно, друг, терзаться. Все правильно. А чтобы ты не был в стороне, объявляю тебя крестным Нади, и впредь изволь выполнять эти свои обязанности.
Ровно в полночь по долинам Сала прокатился громом орудийный раскат, брызнул ослепительный свет сотен огней. Взвыли «катюши». Снаряды рвались где-то за селом. Света было так много, что Скляров отчетливо видел мечущихся по балке фашистов. Ослепленные, они бежали не зная куда и становились для пулеметчиков хорошими мишенями. На лугу танки сминали батареи, грузовики, минометы. Тем временем танковый полк громил группу гитлеровских танков за селом Никольское.
Машина Склярова, влетев в улочку села, опрокинула штабной автобус и вышла на площадь, запруженную готовыми к отправлению грузовиками.
— Володя, круши! — крикнул майор в переговорное устройство.— Пулеметы, огонь!
Выскочив на другой берег Сала, танк
166
круто остановился перед длинноствольным дальнобойным орудием, за которым перед кучей сброшенного оружия стояла группа фашистов с поднятыми руками. Пренебрегая опасностью, Скляров вылез из танка и бросился с пистолетом в руке к высокому гитлеровцу, длинная шея которого была обвязана облезлой чернобуркой. Он яростно схватил немца за грудки:
— Говори, гад, где наши женщины? Говори, не то...— Скляров взвел пистолет.
Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы в это время не набежала толпа румын, бросившихся избивать немцев. В ход пошли приклады, лопатки и просто кулаки. Некоторые немцы не оставались в долгу. Началась жуткая потасовка. К Склярову подбежал румын и сообщил, что женщины за речкой, на базу кошары, и сейчас они уже в безопасности.
С горечью Скляров узнал, что всех военнопленных фашисты вечером куда-то вывезли.
Возвратясь в машину, Скляров радировал командирам рот вывести танки на условленное место. В шлемофоне вызов:
— «Зубр», «Зубр»! Я «пятый», я «пятый»,— вызывал Ткаченко.— Напоролся на мины. Бортовые не годны! Продолжай дело, продолжай дело!
Скляров от досады скрипнул зубами.
— Володя! Вперед и вправо, на грейдер!
...Утром 29 декабря ударами с нескольких направлений Котельникозо был освобожден. 13-й танковый корпус получил задачу преследовать отступающие войска Манштейна в Сальском направлении. Батальон Склярова был оставлен в резерве.
...В январе 1943 года за боевые заслуги корпус был преобразован в 4-й гвардейский механизированный корпус с присвоением ему наименования «Сталинградский».
Огненное небо
А. И. СОЛДАТОВ
НА ФРОНТОВОМ АЭРОДРОМЕ
Кто ты — с Днепра или Дона?
Где твоя родина, брат?
Под боевые знамена Всех нас собрал Сталинград. Тучи над Волгой клубятся, Бой — от зари до зари...
Все мы теперь сталинградцы, Все мы теперь волгари!
На фронт я попал в ноябре сорок второго. Наш 618-й штурмовой авиационный полк приземлился в двух километрах от небольшой железнодорожной станции. Осмотрелись. Заволжская степь прихвачена инеем. На западе от взлетно-посадочной полосы с полдюжины приземистых построек, вблизи аэродрома горбики землянок — в них нам жить. Самолетов сюда понагнали много. Тут были двухмоторные бомбардировщики Пе-2, обособились в готовности к немедленному взлету истребители «лагги» и «миги», ну и наши «иль!» образовали свою стоянку.
Штурман полка капитан Дьяконов, зарулив самолет и выключив мотор, встал в рост на сиденье, покрутил над головой планшетом — сигнал сбора. Мы сошлись к его самолету. Комэск Битюков, еще раз обозрев унылый степной пейзаж, выразил недовольство:
— Никакой маскировки, а скученность самолетов большая. Не накрыли бы нас!
Пожалуй, говорить о таком не стоило. И так нам было зябко и неуютно. Всех взбодрил сын
168
командира полка Евгений Андреев. Ростом он выше бати, прозвище — Андреев-«малый» —мы определили ему в шутку. Он попросил штурмана:
— Пока отец не подошел, разрешите пару слов мне за него?
Взобрался на плоскость самолета, сдвинул шлем на затылок, торжественно и весело объявил:
— Друзья! С этой точки земного шара мы начнем новую жизнь, полную славных дел и невероятных боевых приключений. Чтобы о них знали потомки, тем, кто слаб памятью, рекомендую строчить в блокнотах. День за днем.
Он вынул блокнот и, показывая пример такого начинания, сделал запись, диктуя сам себе:
— Второго, одиннадцатого, сорок второго — первый день на фронтовом аэродроме. Хотим скорее в бой!
Тут подошел командир полка Николай Дмитриевич Андреев, и сыну пришлось освободить «трибуну». Командир объяснил:
— О готовности в бой доложим по прибытии техсостава с места доукомплектования.— Приказал:— Воду и масло из систем слить, пока моторы не остыли. Мороз крепчает^
Перелет, возня с моторами утомили крепко, и, забившись после ужина в землянку, мы сразу уснули. Нас поднял резкий окрик:
— Воздух!
Мы выскочили из землянки. Пожалуй, все-таки страха было меньше, чем любопытства: что случается по команде «воздух!», когда команда эта взаправду, а не учебная?
Красноармеец, что охранял землянку и объявил тревогу, по возрасту многим из нас годился в отцы и не очень-то вежливо сказал:
— Что столпились, как очумелые? В щели!
Щелей было отрыто впрок, мы разбежались по ним. Прислушались: с неба нарастал унылый гул. Вдруг местность осветилась — это противник развесил на парашютах яркие фонари осветительных ракет, и вскоре грохнули взрывы бомб.
169
Тут уже не до любопытства: возникает желание вдавиться в землю. Подумалось: брмбы рвутся совсем близко. Как потом узнали, бомбили не аэродром, а железнодорожную станцию. Там возник пожар. Осмелев, рассердились на часового:
— Стоило гнать нас из землянки! Она сама как бомбоубежище...
— Она же и братская могила,— возразил бывалый красноармеец.— Идем, покажу!
Он подвел нас к чернеющей невдалеке воронке. Вокруг валялись расщепленные обгоревшие бревна. Пояснил:
— Недавно случилось. Прямое попадание фугаски. Всех, кто не успел выскочить, накрыло. А щель-то, она с изломом и узкая к тому же.
В ту первую фронтовую ночь красноармеец убедил нас—прятаться в щель мы при очередном налете бегали исправно. Утром опасность ночных бомбежек нам снова показалась преувеличенной. Мы сходили на станцию посмотреть результаты вражеского налета. Увидели воронку на воронке, изогнутые рельсы, ресщепленные шпалы. Два главных пути уже были восстановлены. Нам стало ясно, что железная дорога, связывающая прифронтовые города, признается немцами как объект более важный, чем наш полевой аэродром.
Ночью по команде «Воздух!» никто из землянки не вышел. И тут едва не последовало наказание за это. Близким взрывом землянку качнуло, как корабль на волне. Заскрипели подпорки и балки перекрытия, на наши головы посыпались комья земли, погасла коптилка, с печки-бочки слетела труба. Опасаясь, что и вся землянка порушится, мы выскочили наружу. Из-за дыма не сразу увидели воронку. Обнаружив ее, поняли — рванула бомба не меньше полтонны весом. Сосчитали шаги от воронки до землянки. Тридцать пять...
Через три дня последовала команда готовиться к перелету на аэродром, с какого мы должны были уходить на боевые задания. Погода
170
стояла прескверная: низко стлалась белесая мгла над такой же белесой степью. Правда, нам это было на руку, ибо угроза быть атакованными истребителями противника не предвиделась. Проложили курс на аэродром под Средней Ах-тубой, понеслись на привычном для штурмовиков бреющем полете. Однако на подходе к месту посадки тревога все равно охватила, и, как потом узнал, не одного меня. Вдруг да прорвется все-таки к нам группа особо подготовленных вражеских летчиков? Обошлось. С интервалами в десять минут наши эскадрильи благополучно приземлились.
Командир полка доложил командованию о перелете и получил приказ держать полк в готовности «два» — самолеты полностью заправлены, моторы прогреты. Пушки и пулеметы у нас были заряжены, а бомбы и PC1 предстояло подвесить.
— Здесь не соскучишься,— резюмировал Битюков, а кто-то усомнился:
— Управимся ли? От техсостава лишь передовая команда...
Управились, как потом еще не раз было во фронтовой обстановке. Работали и сами летчики, и персонал БАО (батальона авиационного обслуживания) нам помог.
Подготовив «илы» к бою, собрались в землянке КП для изучения района боевых действий. Такие землянки на краю аэродрома имел каждый полк. В них два отсека: в одном — телефоны, радио. Это непосредственно КП. Во втором — нары, вешалка для верхнего обмундирования, школьная доска, мел, приспособление для развешивания схем, карт, графиков. Такова доля авиаторов: летай, воюй и учебу не забывай.
Штурман Дьяконов напомнил нам об особенностях ориентировки в зимних условиях...
Летом хорошо видны реки, озера, поля, рощи, что-то голубое, синее с блеском, зеленое, желтое. Зимой же основной цвет для всех ориентиров— белый. Война в эту безотрадную кар
1 Реактивные снаряды.
171
тину вносит свои вкрапления, окончательно затрудняющие ориентировку: оспины воронок, зигзаги окопов, пятна пожарищ. Что касается боевой техники, ее сражающиеся стороны маскируют и зимой и летом.И запутанно извилист передний край. Извилист и непостоянен к тому же. Для нас, штурмовиков, назначенных действовать по переднему краю противника, по ближайшим его тылам, огромен риск ударить по своим.
Не успели мы вникнуть во все эти премудрости, как послышались частые хлопки расположенных вокруг аэродрома зениток. Мы высыпали наружу—над нами загорелись два Ю-52. Зачем понадобилось транспортным самолетам пересекать линию фронта? Штурман заявил уверенно:
— Вот что бывает, когда потеряешь ориентировку.
Наверное, так и было. Иначе с чего бы это вышли самолеты к расположению зенитных батарей. Молодых летчиков занимало другое.
— Молодцы, зенитчики! — воскликнул Михаил Астахов.— Метко бьют.
Кто-то из бывалых остудил его пыл:
— Немцы тоже аккуратно стреляют.
Такое напоминание, подкрепленное видом двух падающих с хвостами из огня и дыма самолетов, заставило призадуматься. Но надо было возвращаться к занятиям по штурманской подготовке, и размышления, вызванные увиденным, отложили на вечер.
Вылетов нам в тот день не дали, и, поужинав, мы отправились на ночлег. Против всяких ожиданий, он оказался на удивление уютным. Каждой эскадрилье отвели отдельный домик. В нем были не нары, а чисто заправленные койки. Повалявшись на нарах в меховом комбинезоне, унтах и в шапке с опущенными ушами, такое оценишь. Валя Варятин решил, что в наведении подобного уюта обязательно участвовали женские руки. Обещал:
— Я обниму и расцелую того, кто приготовил нам такую роскошь!
Тут в комнату вошел пожилой интендант с ры
172
жей бородой и усами, в них нависли ледяные сосульки. Спросил:
— Ну, как я вас устроил?
— Валька, целуй! — завопили сразу несколько голосов. Потом поблагодарили интенданта:
— Будто не на фронте мы, а в доме отдыха.
Молодежь, погомонив, быстро уснула, а я продолжил свои размышления на тему «Что такое зенитный огонь, и как с ним бороться?» Резкие отвороты вправо, влево от курса? Резкие вводы в пикирование и «горки»? Но это пригодно для одиночных машин, а не для группы.
Так, ничего не додумав, я лег спать.
Еще один день прошел без боевых вылетев, но очередные фронтовые эпизоды заставили работать мысль о предстоящих нам делах еще обостренней.
Над нами в сторону Сталинграда пронеслась шестерка «илов». Молодежь зароптала:
— Кто-то летает, а мы сидим.
— Для чего мы на фронт прибыли?
Из шести самолетов от Сталинграда вернулись четыре. Ропот поутих. Полковник Андреев вызвал на КП меня, Битюкова и Онищенко.
— Вам, товарищи командиры эскадрилий, водить группы в бой. А в бою... только что сами видели.
— Войны без потерь не бывает,— заметил Битюков.
— Потери... Великоваты они. До вас за один август полк выполнил семьдесят три боевых самолето-вылета. Не вернулись с задания больше половины летчиков. Как вы расцените такие наши действия? И что предложите нового в нашей тактике?
Что я, невоевавший, мог сказать?.. Сказал Битюков:
— Мужеством тех, кто сражался здесь в августе, можно лишь гордиться. А нового..» Что лучше придумаешь? Мчись на бреющем, маскируясь складками местности. Выскочил на цель — «горку» до трехсот метров, чтобы осколки своих же бомб не достали. Бомбы на сброс, а вторым
173
заходом эрэсами их, гадов, пушечно-пулеметным огнем —и сматывайся без задержки.
Тут я вспомнил кое-что из того, чему учили, возразил:
— По инструкции «О боевом применении Ил-2» рекомендуются бомбовые удары не только с горизонтального полета, но и с пикирования. Стало быть, не всегда надо подходить на бреющем. Можно и на высоте тысячу метров, а потом удар с пикирования...
Командир полка еще цифру подкинул для размышления:
— Здесь семь из десяти были сбиты зенитками. Значит, они для нас всего опаснее.
Командир 3-й эскадрильи лейтенант Онищенко напомнил:
— Зенитки хоть на месте стоят и за нами? не гоняются, а вот «мессеры»... От них нелегко уйти.
В это время мы услыхали звуки воздушного боя и через мгновение наблюдали еще одну беспощадно жуткую картину войны. Два «мессершмитта» непрерывно атаковали наш бомбардировщик Пе-2. Летчик резкими маневрами пытался выйти из-под прицельного огня. Стрелок почему-то не отбивался. Скорее всего был убит, ибо, когда самолет загорелся, от него отделилось только две фигурки. Проводив взглядами объятый пламенем падающий самолет, мы с радостью увидели, как на фоне широкого дымного* шлейфа забелели купола раскрывшихся парашютов. Преждевременная радость!.. «Мессеры» с того самого классического захода, каким пользуются для стрельбы по наземным целям на учебных полигонах, пошли на купола. Что пережили в те последние для себя мгновения два наших летчика, повисшие под куполами парашютов?
В носовых частях худых, как шило, «мессершмиттов» замерцали огоньки. Мы оцепенели^ Я опомнился от боли в ладонях — то мои ногти впились в них. О том, что гитлеровцы ведут войну на уничтожение, политработники нам говори-
174
ли. Теперь нам был преподан наглядный урок.
Полковник Андреев проговорил:
— Как враг расправляется с нашим братом, вы увидели. Месть наша—в осмысленных, наиболее эффективных действиях над полем боя. Думайте, командиры, думайте.
Мог бы и не говорить — голова раскалывалась от размышлений о том, как нанести больший урон врагу и вернуться без потерь.
На ближайшие дни войну от. нас отгородили сгустившаяся дымка и начавшийся снегопад. Если до этого, не воюя еще, мы познали бомбежку, наблюдали с земли воздушные бои, видели дымы в стороне Сталинграда, движение наших войск по дороге вблизи аэродрома и ежеминутно были готовы сами принять участие в общем деле, то теперь ощутили оторванность от этого дела. Мало того, перестала поступать точная информация о положении на фронте, о расположении войск, о линии переднего края. Как потом мы узнали, нам и не могли все это передать, ибо готовился и в те дни начал осуществляться грандиозный замысел разгрома врага под Сталинградом. И готовился он в глубочайшей секретности.
...Вдруг на западе загремело. Что это? Как ни скрытно двигались туда пушки, танки, мы, находившиеся в своем ближайшем тылу, догадывались— происходит наращивание сил. Мы старались верить, что приглушенное расстоянием и снежной мглой громыхание говорит о начале нашего наступления, но тревога не покидала нас. Насколько удачным будет наступление? Как пройдет передний край? Сумеем ли мы найти свои цели, если погода прояснится?
Командиры эскадрилий собрались на КП. Туда же то и дело прибегали «гонцы» от самолетов. Начальник связи капитан Федор Федорович Сорокин «висел» на телефоне. Но из штаба дивизии на все вопросы приходил один и тот же ответ: сообщим позднее,.. От этого «позднее# зубы ныли.
И вдруг:
— Войска Юго-Западного И Донского фрон-175
тов, ведя наступление, успешно громят врага!
Мы, командиры эскадрилий, помчались к стоянкам самолетов. Поступил приказ:
— Построить личный состав!
Строй собрался, выровнялся и замер в одно мгновение. Я с ходу выдал свою информацию, но радость моих подчиненных была на удивление короткой. Посыпались вопросы:
— А мы?
— Люди в бой пошли, а мы лишь моторы прогреваем.
— Такое дело началось.. Что потом домой напишем, о чем расскажем?
Я ткнул пальцем вверх:
— На небесную канцелярию пишите жалобу,, Бюрократы и волокитчики там.
И радостно мне было за свое нетерпеливое войско, и боязно. Они еще что-то бузили, рыли снег унтами, метали из глаз искры и пускали пар из ноздрей, а я, человек зрелого возраста, любовался своими молодыми бойцами и думал: «Да я ж не переживу, если с кем-то из них что-то случится...»
Как и положено командиру, я знал вверенный мне личный состав поименно, и так бы хотелось мне назвать каждого в своих записках... В нашей 1-й эскадрилье было девять летчиков и семнадцать технических специалистов во главе с инженером Иваном Гончаровым. Мой замполит— политрук Тимофей Борков, заместитель по летной подготовке—Василий Корсун, бывший инструктор петной школы, человек никогда не унывающий и вместе с тем обстоятельный. Столь же солидно держался командир звена, тоже из летчиков-инструкторов, лейтенант Николай Над-точий. В них я был достаточно уверен еще до боя. А вот каковы будут мои мальчишки?
Командир полка доверил под мое крыло своего сына Женю Андреева. В чем выше подвиг отца? Отослать сына на другой фронт и переживать за него издали? Или провожать его в бой, видеть и слышать его рядом? Я знал, мать Жени говорила: «За мужа я спокойней. У него и опыт
176
и расчетливость. Женя... Горяч он. Берегите его». А как беречь-то? На войне стреляют...
Я смотрел на Женю и не находил способов выполнить просьбу его матери. Беречь!.. Ему же хоть бы что. Шапка лихо заломлена на затылок, чтобы видны были кудри, глаза голубые, черты лица правильные, как есть Андреев-старший в молодости. Одно чуть-чуть успокаивало: до тонкостей знает авиационные науки, и штурмовиком он, летавший на истребителях, владеет умело.
А вот уж совсем парнишка и по росту и по обличию — Миша Куликов. Черные глаза постреливают, как у цыганенка, на земле вертляв, в воздухе вынослив, как чертенок.
Второй Миша — Астахов. Этот не по возрасту рассудительный, на людях, по крайней мере. А наедине с собой... Я подглядел как-то: выражение его лица из сосредоточенного расслабляется в мечтательное.
Валя Верятин не терпел, чтобы его широкие плечи оставались без нагрузки. Не было полетов, так он механику помогал. А это значит не только болтики, гаечки. Ворочать баллоны, подвешивать бомбы, крутануть самолету хвост—надо быть малость штангистом.
Володя Канатников — парень музыкальный. Бодрил нас гитарой и гармошкой. Напевал о героях гражданской войны, о любви, а в деле был серьезен и дотошен.
Я распустил строй с уверенностью, что и молодые не подведут.
...Канонада за Волгой усилилась, сведения о боях к нам продолжали поступать общего характера: наши войска успешно громят врага. Но где проходит линия фронта? Этого мы не знали и ничего не могли изменить на полетных картах.
Перед заходом солнца 23 ноября взвились три красные ракеты — общий сбор. Комиссар полка Владимир Васильевич Чалый взволнованно объявил:
— Юго-Западный и Сталинградский фронты соединились в районе Калача. Немецкие войска окружены!
177
Его слова встретили громогласным «ура!».
На оперативных картах появилось синее кольцо, зажатое в кольце красном. Специальные значки обозначили зенитки противника, скоплен ние его техники, аэродромы. И погода, словно почувствовав нашу готовность, приподняла повыше зимнюю мглу, раздвинула горизонты. Командир отдал приказ:
— Завтра в бой!
Политработники провели в подразделениях беседы. Было о чем сказать, когда освободили многие населенные пункты. Появились новые сведения о жестокости оккупантов, новые примеры героизма наших людей уже не в обороне, а в наступлении.
Воспрянул духом и наш технический состав. Самолеты к бою готовы были давно, теперь инженеры, офицеры БАО интересовались, сколько предстоит самолето-вылетов, сколько готовить бомб, PC, боезапасов для пушек и пулеметов.
Проходя мимо чистивших пулеметы оружей-ниц, я спросил:
— Пальцы не поморозите?
Аня Зайцева ответила за всех:
— У нас кровь кипит за тех, что в Сталинграде.
Я ожидал, что, наработавшись за день, все дружно повалятся спать. Не тут-то было. В одном <43 домиков раздвинули койки. Володя Канатников заиграл на гармошке «Амурские волны», <4 молодежь пошла танцевать. Катя Фирсова, Аня Зайцева... Только что я видел их чумазыми и растрепанными, а теперь их прически аккуратны, чистые ладошки касаются плеч моих орлов. Подумалось: «Быть мне посаженным отцом на чьих-то свадьбах».
Поймав себя на том, что и ко мне сон не идет, не стал разгонять позднюю самодеятельность. Пусть отвлекутся перед лихой работой. Самому-то мне отвлечься от предстоящего дела было куда сложнее...
Сейчас, вспоминая давно минувшие ббёвые дни, я пытаюсь разобраться в психологии воинов разных возрастов. От тех, кто был тогда молод,
178
часто слышу: «Я знал, что на войне убивают, ви-дел, как убивают, но как-то не мог представить убитым себя. Верил: не убьют!» Такая уверенность, видимо, помогала многим и многим молодым быть отчаянно смелыми в бою. А кому из них и довелось умереть, то умирали вроде бы с выражением удивления на лице: как же так? Ведь не должно же это было именно со мной случиться...
Я вошел в бой зрелым, семейным человеком, и такой самоуверенности в своем бессмертии у меня не было. Помню, попытался написать бодрое письмо, но никакой бодрости в нем не чувствовалось. На обстоятельное завещание походило оно. И попытка исправить написанное не удалась. Тогда написал на конверте: «Отправить, если не вернусь с боевого задания», и оставил конверт на подоконнике. Так что же нам, людям зрелым, не исключающим возможности своей гибели, помогало не проявлять и не показывать страха в бою? Думаю, что, прежде всего, чувство ответственности за общее дело. Понимание, что ты, более опытный, обязан показать молодежи пример мужества и боевого умения. Наконец, нечто вроде: ты свое пожил, повидал, и не на тебе сейчас свет клином сошелся, о молодых подумай.
ПЕРВЫЙ БОЙ
В первый боевой вылет готовились идти летчики из руководящего состава полка — сам командир, штурман Дьяконов, автор этих строк,. Корсун, Битюков, Онищенко, их заместители Егоров и Черный.
Машины на исполнительном старте расставили’ в том порядке, в каком они должны были действовать над полем боя, то есть в правом пеленге. Маленькая подробность: однозначных номеров на бортах машин не было, ибо мы заметили, что немцы особенно настойчиво атакуют тех, у кого случались эти номера. Наверное, они
179
думали, что на таких самолетах у нас летают старшие командиры. Не было и самолета с номером «тринадцать», из маленького суеверия — число тринадцать считалось несчастливым. В том вылете, помню, у командира самолет был под номером 40, у штурмана — 41, у меня—10.
Мы заняли кабины, и в предстартовой тишине потянулись томительные минуты ожидания команды на запуск моторов. В каком виде мы приведем машины из боя? Все ли вернемся? Станет ли наш вылет примером для молодых летчиков? Но вот с КП взвилась зеленая ракета — сигнал запуска моторов. Руки прошлись по пульту, кнопкам, рычажкам. Замельтешили винты, с нарастающей мощью загудели моторы, а в наушниках послышался спокойный, как при учебных полетах, голос командира:
— «Горбатые», взлет!
Занятость рычагами, приборами, моторный рев, голос командира сняли напряженность, скованность, направили мысль на выполнение задания, и я даже успел заметить, что в воздухе нас не восемь, а семь. Взглянул на проваливающийся аэродром: со взлетной полосы к капониру заруливал один самолет. Командир повел нас по кругу над аэродромом, собирая в более четкий боевой порядок, одновременно надеясь, что отставший летчик пересядет в исправную машину. Но его долго не было, и мы взяли курс на Волгу в составе семерки. Волга подо льдом и снегом открылась нам в виде широкой белой ленты. За ней в завалах, руинах и копоти вытягивался зазубренной подковой Сталинград. Взглянув на Волгу, подумал: «Я родился у Волги, отсюда пошел служить в Красную Армию. И вот еще одна веха в жизни — иду от Волги в бой!» Удручающая панорама разрушенного города уплыла под крыло. Открылись не менее унылые поля с темными пятнами воронок, зигзагами траншей. Над нами роились наши истребители сопровождения. В эфире настороженное молчание, неясно главное— где наша цель? Тут самолет крепко встряхнуло, почувствовался запах горящей ткани и ре
180
зины. Что это? Открыв фонарь кабины, оглядел плоскости, капот мотора. Пробоин нет, огня не видно. Отчего же запах? Доложил командиру.
— «Сороковой», я «десятый». В кабине дым.
— «Горбатый-десять», возвращайся домой,— разрешил полковник Андреев.— «Маленькие», прикройте выход «горбатого».
Колебался лишь мгновение: «Вернуться без боя из первого вылета?! Но ведь пока только дым, а мотор-то тянет...» Сказал:
— Я «десятый», остаюсь в строю!
Тут на нашем пути густо полыхнули взрывы зенитных снарядов и повисли дымные шапки. Взглянув на землю, увидел вблизи линии полета орудия, изрыгающие вспышки выстрелов. Не думая долго, довернул самолет на боевой курс, сбросил две бомбы. Битюков, последовав моему примеру, освободился от всех бомб. Зенитная батарея замолкла. Не успел обрадоваться удаче, как услыхал перебои в моторе. Дым в кабину тянул по-прежнему. Совсем скверно мне стало. Решил так: развернусь на юг—в направлении, с какого до наших войск всего ближе, ударю по врагу оставшимися бомбами и PC, чтобы не взорваться в случае вынужденной посадки на фюзеляж, а там куда кривая выведет!.. Окинул взглядом землю, никаких подходящих целей не заметил. И наверное, хорошо, что не заметил и не начал задуманной самодеятельности.
Командир полка приказал одному из летчиков занять место ведущего. Тот же не только не выдвинулся вперед, а начал отставать и снижаться под общий строй. Подбит? Вроде бы нет, копоти за самолетом не видно...
Полковник Андреев оказался впереди группы метров на триста. И тут его атаковали два «мессершмитта». Я крикнул по радио:
— «Маленькие!» Нас атакуют истребители противника!-—^ не ожидая подмоги, двинул сектор газа вперед до предела. Мотор взвыл на форсаже. Ведущий «мессершмитт» стал заходить в хвост командирского самолета, ведомый сближался со мной, но мне уже было не до собствен
181
ной безопасности. Поймал в прицел кабину немца, нажал на гашетки, но... оружие не заговорило. Нажал сильнее —огня нет. А немец был близко; когда он оглянулся, я разглядел черты его лица. Суть моей незадачи была в том, что я забыл снять с предохранителей пушки и пулеметы. Но, даже сообразив это, сразу ошибку не исправил. Летчики в шутку называют подобное моему состояние «повышенным коэффициентом обалдения». Отчего повысился злосчастный «коэффициент»? Угорел ли я от дыма? Скорее всего все-таки от напряженности, что сопутствует первой встрече с опасностью.
В воздушном бою терять секунды, даже мгновения, нельзя. «Мессер» оказался настолько близко к «илу» Андреева, что открывать огонь мне стало поздно. Оружие у нас мощное, и, ударив по врагу, я мог бы прорешетить и командирский самолет. Оставалось одно — таранить. Используя превышение, резко направил на противника нос самолета. У немецкого летчика, видать, рефлексы были молниеносными: он убрал хвост из-под самого винта моего «ила», бросил машину вниз. Ведомый, словно бы привязанный к ведущему буксировочной фалой, тоже потянулся за ним. Теперь «мессершмитты» выбрали для атаки того нашего летчика, что снизился под строй. Полковник повторил ему приказ занять место ведущего группы, но увидел не его, а мою коптящую «десятку». Отставшего «ила» выручили подоспевшие к нам истребители. Немецкий летчик поплатился за свою настырность — горящий «мессершмитт» врезался в мерзлую землю..
Мне же совсем стало муторно от дыма и тряски мотора. Можно и нужно было садиться в поле. Однако до аэродрома дотянул, что называется, на честном слове. Зарулив в капонир и выбравшись из кабины на крыло, сразу же понял причину своих злоключений. Были вырваны два выхлопных патрубка мотора. Раскаленные газы из цилиндров били под обшивку. Обгорели утепления водяной и масляной систем и электропроводка. Меня от ожогов спасла противопожар-
182
пая перегородка между мотором и кабиной, но копоти я наглотался до одури.
К моему самолету подошел полковник Андреев.
— Ну, спасибо! Выручил меня! На век твой должник.
Я чуть со стыда не сгорел от его благодарности. У меня были все шансы не отгонять врага попыткой таранить, а уничтожить его огнем. И не только в этом была ералашность моего первого боевого вылета. То я готов был вернуться с задания при первом же появлении копоти в кабине, то готов был идти на вынужденную....
Подкатил автостартер, с его подножки спрыгнул молодой, невысокого роста летчик-истребитель. Обратился к Андрееву:
— Товарищ полковник, мною сбит Ме-109. Кого-то из ваших я выручил. Прошу подтвердить.
Стороной, понурившись, проходил тот, кто нырял под строй. Что ж! По всей вероятности, «коэффициент обалдения» у него оказался выше моего.
Полковник сказал истребителю:
— Вон у того летчика бери подтверждение.
Разобрав свои ошибки, мы оценили и другое. На задание вышла фактически неслетанная группа летчиков, для большинства которых бой был первым. Но мы уничтожили вражескую зенитную батарею, отогнали «мессеров», вовремя подсказали своим истребителям направление отсекающей атаки, и те сбили один самолет противника. Вернулись с задания все. На смену пережитым волнениям и сомнениям пришла уверенность в свои силы. На расспросы молодых: «Что и как там было?» — мы отвечали уже достаточно бодро: «Не так страшен черт, как его малюют!» Молодые, убедившись, что все их старшие товарищи живы-здоровы, загорелись еще большим нетерпением идти в бой. В этом был еще один, и очень важный результат нашего вылета.
183
ИДЕЯ ОДОБРЕНА
Аэродром накрыла низкая мгла. Она не позволила летать, зато дала время хорошо подумать о предстоящей работе. В числе прочих недочетов первого боя был и такой: мы не использовали всей огневой мощи самолетов, не израсходовали боезапас пушек и пулеметов. В общем-то получилось п© ставшему для штурмовиков шаблону, о котором напоминал на совещании Битюков: ударили и быстренько смотались. Ну а если бы носились над полем боя подальше, делая медленные развороты всей семеркой? Опомнившись, противник открыл бы по штурмовикам огонь из всех видов оружия. Истребители врага изловчились бы эффективнее атаковать нас, и вообще, горючего на обратный путь нам бы не хватило.
А если применить наклонный круг? Группа самолетов растягивается на равных интервалах, и они друг за другом делают по нескольку заходов, бомбят, стреляют по наземным мишеням. Какие же преимущества дает круг? Цель будет под непрерывным воздействием последовательно пикирующих самолетов. Зенитчикам попасть в них будет сложно — самолеты перемещаются по кривой с непостоянной скоростью, меняя высоту; попробуй тут высчитать необходимое упреждение! Ворвавшийся в круг вражеский истребитель неминуемо попадет под огонь одного из штурмовиков. Нашим истребителям прикрытия в свой черед легче следить за стройно, над одним местом вращающейся каруселью. Наконец, расход горючего при большем эффекте на круге будет меньше, чем в случае, когда штурмовики, сделав один заход на цель, куда-то унесутся выполнять всей группой громоздкий разворот для новой атаки.
Я взял карту, бумагу и засел за расчеты. Они показали: способ обработки цели с наклонного круга принесет нам боевой успех!
Поделился своими соображениями с командиром полка.
— Что ж, дерзай! — быстро согласился он.
184
Он еще раз посмотрел на мои схемы и расчеты. Они показывали, с каких точек и на каких заходах мы будем сбрасывать бомбы, бить PC, вести огонь из пушек и пулеметов. Командир окончательно одобрил:
— Испробуем круг. Сказать, прямо-таки эффективный будет маневр этот.
Полные понимание и поддержку нашел я у своих летчиков, у заместителя Корсуна. Порадовал меня Женя Андреев. Он оказался единомышленником своего отца. Валя Верятин сказал:
— Главное, как я понял,- надо крепче держаться круга. Кто из него выйдет, станет жертвой немецких истребителей.
-— И товарищей подведет,— заметил Женя Андреев.
Убедившись, что летчики приняли мой замысел, я попросил их:
— Говорить кому попало о нашей задумке, считаю, рановато. Испробуем круг в деле, получится хорошо — тогда будем рекомендовать это остальным летчикам.
Сохранить тайну не удалось. Кто-то проговорился. За ужином меня атаковали летчики других эскадрилий:
— Эксперименты хороши в мирное время. Сейчас лучше делать то, что привычней.
— Ударят зенитки по вашему кругу, и пойдете из круга кто куда.
Подобные высказывания чуть-чуть поколебали меня, и, чтобы укрепиться в принятом решении, я решил переговорить со своим замполитом Борковым. Тот в свою очередь предложил вдвоем посоветоваться с комиссаром полка Чалым. Владимир Васильевич, подумав, сказал:
— Идея выглядит убедительно. Подготовьтесь к ее воплощению самым тщательным образом. Разыграйте с летчиками маневр «пеший по-лет-ному». Внушите ведомым, что чем точнее они сохранят свое место в круге, тем выше будет гарантия на успех.
Получив благословение от политработников, я почувствовал себя уверенней, но волнение не
185
покидало меня. Сон не шел, и я какое-то время прохаживался возле дома, где мы ночевали. Было холодно, темно и тихо. Лишь со стороны Сталинграда, приглушенное расстоянием, доносилось ворчание ночного боя. Там вспыхивали огненные всполохи. «Как же тяжело сейчас нашим бойцам!» — подумал я и поежился. Воображение живо нарисовало зловещие подробности войны. Нахолодавшие люди жмутся к печуркам в сырых землянках. А кто-то ползет под посвистом пуль проверять связь. Другие в штурмовой группе пробираются через провалы в стенах к соседнему дому,, где засел враг. Мерцает пулеметная очередь, горячий металл прошивает чье-то тело». Перед чьими-то глазами вспыхивает взрыв гранаты. Это последнее, что видел человек перед смертью. Должны мы, должны помочь нашим бойцам меткими, уничтожающими ударами с воздуха!
Ко мне подошел Борков:
— Почему не спите?
— А вы?
— Решил проверить, как охраняют сон летчиков.
В этот момент с вибрирующим свистом прилетел из-за Волги тяжелый снаряд. Боднул мерзлую землю за оврагом. Загорелась какая-то постройка.
— Бомбы куда ни шло,— заметил Борков.— А уж снаряда я в такой дали от передовой никак не ждал.
Тихо прошли в дом. Василий Корсун разговаривал во сне с женой Лизой. Холостяки спалиг наверное, без сновидений...
Вскоре меня вызвали на КП в город Ленинск. Туда прибыл командующий 8-й воздушной армией генерал-майор Хрюкин. Увидев столь высокого и уже . прославленного военачальника, я сильно смутился и не знал, с чего начать свой доклад. Генерал подбодрил меня голосом не начальственным, как-то просто по-домашнему:
— Покажите-ка ваши схемы и расскажите что и как.
186
Я рассказал. Командующий, выслушав мёня внимательно и рассмотрев схемы, распорядился:
— Идею майора Солдатова обсудить во всех штурмовых частях.
Обсуждения закончились в пользу моего предложения, ибо через пару дней последовал приказ по 8-й воздушной армии, в котором среди других рекомендаций по повышению боевой активности авиации указывалось: уничтожение противника производить прицельно каждым самолетом.
После зачтения приказа командир полка побеседовал со многими летчиками, а потом подошел ко мне:
— А как вы расцениваете приказ?
— Как одобрение нашего предложения. Бить врага прицельно каждым самолетом можно только с круга, а не с прямой общим строем группы. Так поняли приказ мои летчики.
— Хорошо, что вы отвечаете от имени всех летчиков. Дружнее выполните задуманное.
Я поинтересовался:
— А как в других эскадрильях поняли приказ?
— Битюков и Онищенко к вашему методу относятся пока настороженно. Переубедить их вы сможете, если точно по задуманному проведете вылет.
Командир был прав. Всякое новшество подхватывается массами после того, как кто-то не на словах, а на деле докажет его целесообразность. И все-таки я чуть-чуть сердился На товарищей, мол, консерваторы они...
Сейчас, спустя многие, многие годы, вспоминая те времена и стараясь понять, почему наклонный круг мы не применили раньше, думаю, что произошло это не из-за консерватизма, а по другим причинам. Просто с началом Сталинградской битвы резко изменился характер войны. До Сталинграда штурмовики имели дело, в основном, с линейными целями — колоннами войск, железнодорожными эшелонами, переправами. Цели эти были в движении, вокруг них, как правило, противник не успевал развернуть зенитную артиллерию. В авиации противника был невелик удельный
187
вес истребителей. Штурмовики, проносясь вдоль колонн, эшелонов, переправ звено за звеном, сеяли бомбы, на повторном заходе били PC, строчили из пушек и пулеметов. Ответный огонь противника из обычного стрелкового вооружения был мало опасен для машин с хорошо бронированным брюхом, кабиной и мотором. Вот почему немцы называли Ил-2 «черная смерть». Штурмовики рассеивали вражеские колонны, громили эшелоны, рушили переправы. Этим ослабляли наступательное движение противника и в конечном счете ощущали высокую результативность своих усилий при относительно малых потерях.
К слову, немецкие летчики в начале войны тоже довольно часто воздействовали на колонны наших отступающих частей с бреющего полета.
Под Сталинградом наступающие колонны немцев расползлись по фронту. Их аэродромы из случайных, полевых стали стационарными. Появились узлы обороны, стабилизировались и~ расширились склады боеприпасов и горючего. То есть цели обрели вид площадных. Вокруг этих площадей противник расставил зенитную артиллерию. Ощутив количественный и качественный рост нашей авиации, немцы увеличили удельный вес истребителей в своих воздушных силах. Работать в таких условиях способом, пригодным для работы по линейным целям, стало невозможно. При полете на малой высоте по тебе били не только в брюхо. Сбоку по остеклению кабины мог влепить очередь мало-мальски расторопный автоматчик или пулеметчик. Короче, бить по противнику, рассредоточенному по площадям,— не то, что прочесывать его, когда он вытянулся на одной прямой. Но, видимо, трудно бывает людям сразу отказаться от способов, которые еще недавно приводили к успеху. Особенно трудно, когда новшества предлагает человек, старых способов, по существу, не изведавший.
Все это, вместе взятое, позволяет мне сейчас понять, почему тогда Битюков и Онищенко не спешили безоговорочно принять мое предложение.
188
замкнутый круг в действии
Вражеские войска начали попытки вырваться из окружения. Накопление сил прорыва обозначилось в южной части кольца. Наверное, Паулюс уже знал, что именно с юго-запада двинется на помощь окруженным бронированный кулак Манштейна. Наш полк получил задачу нанести удар по сосредоточению вражеских войск в непосредственной близости к передовой. Задача ответственная, ибо велика опасность ударить по своим.
Восьмого декабря заместитель командира дивизии подполковник Петр Демьянович Бондаренко повел семерку штурмовиков на уточнение переднего края. Нижний край облачной рвани тянулся не особенно высоко, и истребители сопровождения летели над штурмовиками с превышением метров тридцать. Звонкий девичий голос предупредил по радио с поста воздушного наблюдения и оповещения самолетов:
— «Горбатые»! Выше облачности крутятся стервятники.
Ведущий пары истребителей сопровождения откликнулся:
— Проверим.
Пара скользнула за облака. Через минуту один из наших самолетов вывалился из облаков и в крутом пикировании ударился о землю. Девушка с болью в голосе спросила:
— Зачем же было проверять?! Вот и сбили...
Всех, кто слышал этот радиообмен, будто холодом обдало. Затем появилось желание врезать по фашистам полным смертоносным грузом наших штурмовиков. Но Бондаренко имел иное задание. Пронесясь вдоль передовой, уточнив ее и запомнив, он увел группу на свой аэродром. Собрав нас на командном пункте, сказал:
— Метеообстановку вы оценили, передний край уточнили. Скопления вражеской техники засекли. Кто первый поведет группу на штурмовку?
— Разрешите мне,— попросил я.
— Хорошо! — Бондаренко внимательно посмотрел на меня, потом улыбнулся лукаво. Ви~
189
димо, догадался; что не терпится мне применить штурмовку с замкнутого круга.
Я построил эскадрилью, каждый летчик как бы говорил взглядом: «Возьми меня!» Радостна мне была такая готовность. Назвал идущих на задание летчиков:
— Лейтенант Корсун, сержанты Андреев, Веря-тин, Постников, Куликов.
Командир полка, взглянув на сына, попросил меня:
— Не больше двух заходов,— и снова посмотрел на Евгения; тот чуть кивнул головой, мол, не переживай, отец. Не подведу.
Я отвел летчиков к своему самолету. Василий Корсун уточнил:
— Два захода... Стоит ли ради них круг строить?
— Заходов сделаем столько, сколько будет нужно по обстановке,— сказал я и показал в сторону Сталинграда.— Уж и гореть там вроде нечему, а все дымит. Помогать нашим войскам будем со всей отдачей. По самолетам!
Надев парашют, задержался на крыле, оглядел самолеты ведомых. Механикй, девушки-специалисты по вооружению провожали воздушных бойцов. Невольно вспомнилось прощание с женой, дочерьми... Как-то они там?
Командир полка вышел на летное поле, поднял над головой ракетницу. Ракета взвилась, мы запустили моторы. В наушниках шлемофона послышался голос начальника связи полка Сорокина:
— «Горбатый-десять», «маленькие» уже в воздухе. Вам взлет.
Я чуть приподнялся в кабине, оглянулся на рулящие самолеты.
Взлетели. Вскоре в пятистах метрах над нами нависла серая облачная кромка. Под нами развернулись поля в безрадостных красках войны: черные следы пожарищ, грязное крошево руин, оспины воронок. Позади и выше н^с покачивались четыре Ла-5 — истребители сопровождения. Эти машины тыл подарил фронту недавно. От
190
зывались о них хорошо. У них надежные пушки,, мощные, воздушного охлаждения, моторы.
Чтобы молодые летчики лучше запомнили передний край, мы летели вдоль него над своими войсками. Немцы были правее нас в нескольких стах метрах. Но где они точно? Земля рябилась от многих воронок, они скрывали изломы окопов. Ждали красных ракет, какими обещали обозначить для нас передний край. Ракет не было. Одну возвышенность я хорошо запомнил раньше, сориентировал летчиков:
— «Горбатые»! Справа возвышенность. Линия соприкосновения там.
Прошли над КП воздушной армии. На фоне перемешанного с землей снега едва разглядели сложенное из двух черных полотнищ «Т» — сигнал следовать на цель.
— «Горбатые», внимание! Разворот! — подал* я команду.
Мы прошли «ворота», обозначенные дымовыми шашками. Это было северо-западнее Бе-кетовки.
— Перелетаем линию фронта,— сообщил я летчикам и тем, кто ждал нас на земле.
В сомкнутом строю подошли к железнодорожной станции Воропоново. В полукилометре от нее увидели нагромождения танков, автомашин, орудий и другой техники. Передал летчикам:
— «Горбатые»! Полюбуйтесь на этот лом. Работа нашей артиллерии и авиации. Слева, в овраге, исправные машины. Дальше танки. Зениток же тут понатыкано! Не сосчитать...
Познакомив летчиков с расположением целей, повел группу на юг, к селу Песчанка, которое значилось лишь на карте. На земле угадывались контуры фундаментов да чернеющие между ними воронки.
Разглядывая мертвую землю, я ощутил нарастающее беспокойство. Почему нет зенитного огня? Где «мессершмитты»? Почему нас оставляют в покое? Или враг надеется, что мы не обнаружили целей, и не хочет демаскировать себя
191
огнем. Или... Вдруг наши войска уже заняли местность под нами?! Я еще раз всмотрелся туда, где предполагал передний край. Обещанных красных ракет так и не было. Решил нанести удар по целям, более удаленным от переднего края. Еще раз взглянул на зенитки. Их стволы поворачивались, следили за нами. «Как-то мои молодые летчики воспримут близкие разрывы зенитных снарядов?» — подумал я. И тотчас наш строй окутался частыми клубками дыма. Ободряя летчиков, я крикнул:
— Опоздали фашисты! «Горбатые», за мной! — и резко бросил машину в крутой разворот с переходом в пикирование. Летчики последовательно повторили мой маневр. Из-под плоскостей поочередно пикирующих самолетов понеслись огнехвостые PC. Взрываясь, они выковыривали зенитки из мерзлых гнезд, уничтожали прислугу, расшвыривали ящики с боезапасом. Замыкавший строй Миша Куликов еще переходил в атаку, а я, уже взвинтив машину вверх, был готов прикрыть своего замыкающего с высоты от атаки «мессеров». Готовясь ко второму заходу, осмотрел картину боя: на позициях зенитных батарей бушевал огонь и клубился черный дым. Одни наши «илы» находились в пикировании, другие — в наборе высоты, третьи — на развороте для повторного пикирования. Я возликовал:
— Молодцы, «горбатые»! Наклонный круг замкнут. Так держать! Атаки следовали одна за другой. Женя Андреев послал два снаряда точно в цель. Зенитная пушка, подскочив, воткнулась стволом в снег. Женя торжествовал:
— Смотрите, как лупят наши «катюши»!
Столь же метко ударил по цели Валя Верятин. Зенитки захлебнулись. Мы перенесли удары на полевую артиллерию, что вела огонь по нашим войскам. Один заход, бомбы на сброс — и вместо двух батарей мы увидели дымящиеся воронки и сваленные набок орудия. Я скомандовал*.
— «Горбатые»! Бьем живую силу!
Василий Постников попал двумя бомбами
192
в траншею, куда только что попрыгали немцы, Корсун сбросил бомбы по окопам и тут же, увидев повозку, подвернул нос самолета на нее, нажал на гашетки. Пулеметные очереди прошили немцев, сидевших на телеге.
Миша Куликов бил по автомашинам, стоявшим в овраге Песчаном. Женя Андреев и Валя Веря-тин поливали огнем бегущую к переднему краю пехоту.
Атакуя каждый свою цель, летчики, выйдя из пикирования, стремились выровнять наш общий круг. Грозная для врага карусель совершала над полем боя оборот за оборотом, и гордое ощущение хозяев положения охватывало каждого из нас. Я высмотрел в овраге Песчаном два броневика. Дал короткую очередь по одному, перенес огонь на другой. Увлекся и выхватил самолет из пикирования так низко, что, навер-ное, позади моего самолета взвихрился снег. Опомнившись от вида угрожающе близко мелькнувшей земли, от перегрузки, что вдавила в сиденье на крутом маневре, оглянулся: броневики горели. Снова посмотрел вперед и увидел тяжелое орудие. Оно стояло в широком гнезде, вырубленном в краю оврага. Толстый ствол орудия лежал на бруствере. У лафета копошились немцы. Увидел широкий выхлоп пламени. «Стрелять, гады?! Вот вам...» Я нажал на гашетки. Очень густ огонь пулеметов и автоматических пушек Ил-2! Летел я на предельно малой высоте; настильная струя свинца, бронебойных и осколочных снарядов буквально смела немцев с орудийной площадки в овраг.
Какой азарт, упоение руководили нами в том памятном, разгромном для врага вылете! Из нас как бы выллескивалось накопившееся за войну чувство мести захватчикам, желание как можно скорее очистить от них нашу землю. Наконец, мы как бы отыгрывались за все свои сомнения, за нетерпение, что угнетали нас в ожидании настоящей боевой работы. Обуреваемые этими чувствами, мы забыли счет минутам и опомнились лишь тогда, когда оборвались очереди на
7 Заказ № 141
193
ших пушек и пулеметов,— был израсходован боезапас.
Я взглянул на бензиномер — его стрелка подходила к нулю. Приказал:
— «Горбатые», домой!
Летчики, как и я, опомнившись, оценили запас горючего и разом взяли курс на аэродром. Каждый сделал это с того места, на каком застала его команда, и получилось, что от поля боя мы помчались одиночками. Я напомнил:
— Режим полета экономный.
За Волгой, над Ахтубинской поймой, самолеты сблизились, и к аэродрому мы подошли походным строем. Скомандовал:
— «Горбатые»! Посадку производить всем одновременно!
Ширина поля позволяла это. Сели все шестеро, но зарулить на стоянку удалось только троим. У остальных моторы заглохли на посадочной полосе — бензобаки оказались сухими.
Полковник Андреев, забыв, что он командир, первым делом подбежал к самолету сына. Женя лихо отрапортовал:
— Отец! Ну и дали же мы фрицам жару!..
Полковник, убедившись, что сын жив, здоров, вспомнил свое командирское положение, подавил взволнованность и, став строгим, повернулся ко мне. Я доложил:
— Товарищ полковник, группа первой эскадрильи боевое задание выполнила в точном соответствии с приказом.
— Сколько времени вы находились над полем боя?
— Минут двадцать пять. Облет линии фронта, подход к цели, уход... еще минут тридцать пять. Итого, час с небольшим.
— Два часа вас не было,— полковник сердито ткнул пальцем в циферблат часов.— Я предупредил вас. И по наставлениям на боевую работу отпущено девяносто минут, а не сто двадцать. У истребителей прикрытия запас горючего еще меньше. Как вас только не посбивали?!
Как ни занят я был собственной работой, все
194
же вспомнил, что прикрывавшие нас Ла-5 помогли нам как надо. Доложил:
— «Маленькие» действовали толково. Одного «мессера» сбили, второго прогнали.
Все же очень мне хотелось услыхать от Николая Дмитриевича Андреева, от полюбившегося мне командира, отца моего летчика, не одни упреки, а и похвалу. Но полковник все еще хмурился. Причину этого я узнал и понял не сразу. Конечно же, главным в переживании командира было то, что в бой ушел его сын. Причем отец и не мог, не имел морального права не пустить сына в бой, да еще в «экспериментальный». Что» бы могли сказать, подумать другие, если бы кто-то кого-то начал оберегать? Тем более полковник был в числе первых, кто одобрил новшество. И вот, когда человеку и так было сложно, трудно, нашлись люди, которые, увидев, что время на наш полет явно истекает, стали говорить:
— Не надо было разрешать Солдатову с первого вылета молодых применять свой круг.
— Ударили бы с бреющего на пути туда, а второй раз на пути обратно... Теперь же... Ну вот, где они?
В общем, к моменту нашего возвращения нервы командира были на пределе, и трудно было ему простить мне доставленные переживания. Внешне собравшись, он все еще не мог избавиться от мучивших его сомнений. Спросил:
— А вы уверены, что отработали по... ну, по своим целям?
— Как выглядит техника противника, мы учили, и цвет шинелей врага отличаем,— начал сердиться я.
Здесь все стало разъясняться. Из земдянки КП выбежал начальник штаба капитан Пезников и не то что доложил, а выкрикнул:
— Товарищ полковник! С КП истребителей позвонили: штурмовики действовали в районе Соловьев, овраг Песчаный, Старо-Дубовка до северных скатов высоты 136—1!—Тряхнув картой крупного масштаба, он показал место штур
7*
195
мовки и добавил: — Истребители о наших отозвались похвально.
Полковник взбодрился по-настоящему.
— Истребители? Что ж, они летают повыше, видят подальше.— Потом он снова рассердился, на этот раз не на меня, а на тех, кто в чем-то без нас сомневался. Обещал: — Будут мне болтать что не надо под руку в следующий раз — накажу. И накажу круто.— И наконец-то похвалил меня:—Молодец, Солдатов. Теперь я уверен, что замкнутый круг возьмут на вооружение все штурмовики.
ЗАКРЕПЛЯЕМ УСПЕХ
Не сразу в наш опыт поверили летчики других эскадрилий. Иван Васильевич Битюков повел свою группу на бреющем полете. Нанес удар по цели с ходу, группа привезла немало пробоин от зениток, а заместитель Битюкова Егоров был подбит истребителями противника так, что едва перетянул свой «ил» через Волгу. Это не помешало летчикам его группы после фронтовых ста граммов усомниться в успехах нашей группы.
— Твоя первая удача — случайность, и гордиться нечем,— сказал один.
Второй добавил:
— Еще раз применишь свой круг, посчитаем, сколько вас из него вернется...
Подобные речи я слышал и за завтраком, и на пути к стоянке. Муторны мне были такие раз. говоры, а под конец они начали подтачивать уверенность в новом боевом приеме.
С восходом солнца около КП остановил пробег связной самолет По-2. В землянку вошел заместитель командира дивизии подполковник Бондаренко. Спросил, как спрашивают за провинность:
— Кто вылетал вчера в пятнадцать ноль-ноль?
— Моя группа.
Конечно же, Бондаренко об этом знал. Весе
196
лый он был человек, и просто ему хотелось подшутить. Тут же он стал, как всегда, добрым и рассказал о впечатлении у ряда военачальников от нашей работы. Оказывается, за ней наблюдал командующий фронтом генерал Еременко. Он сказал, что впервые видит столь активные действия штурмовиков.
Вечером того же дня зачитали решение командующего воздушной армией о награждении меня и ведущего четверки истребителей прикрытия орденами Отечественной войны. Командиру дивизии были даны указания наградить остальных участников вылета по своему усмотрению. Политработники по этому случаю провели беседы с личным составом, работу нашей группы ставили в пример. После выступления комиссара Чалого перед летчиками полка я обратился к своей эскадрилье:
— Как, мои соколы, повторим замкнутый круг?
Отозвались дружно:
— Повторим!
Отношение к нам изменилось. Нашими делами стали интересоваться другие летчики полка. Борков выяснил у нас детали последнего вылета. Его насторожило, что под конец боя мы действовали на слишком большой площади и фактически рассыпались по одному. Попросил:
— Вы уж давайте без партизанщины. Один раз вам такое удалось, а там немцы приноровятся к вашему почерку, начнут сбивать вас. И конечно же, нельзя долетываться до сухих баков. Полковник Андреев в прошлый раз хотя и твердил: «Вернутся наши орлы!», но в последние минуты лица на нем не было. Себя не бережете, так поберегите своего командира. Ему вас в бой водить, и на земле у него хлопот невпроворот.
Перед очередным вылетом я продумал свои действия. Взлетая, засек время и на бензиномер успевал поглядывать. Район действия нам определили прежний — южная группировка окруженного противника. Уяснив, что штурмовики
197
освоились с местностью и знают расположение целей, немцы, уже не боясь себя демаскировать, открыли зенитный огонь, едва мы пересекли Сталинград. Василий Корсун доложил:
— Вижу огневые позиции стреляющей батареи.
— Наша цель дальше,— ответил я.
Плотность огня усилилась. Разрывы были мощными — бил средний калибр. Дымные шапки повисали густо. Делать резкие отвороты нам было трудно из-за полной загрузки бомбами. Решил сбить немцам прицел увеличением скорости, дал самолету небольшой угол снижения и вывел мотор на форсаж. Летчики чуть запоздали с маневром, и группа подрастянулась. Огонь зениток не прекращался — одна батарея «передавала» нас другой. Замыкающим летел Миронычев. Для него этот бой был первым, и он явно нервничал. Перешел от одного фланга к другому и на этом маневре начал отставать от мчавшихся на полных оборотах моторов товарищей. Глазастый Женя Андреев заметил непорядок в строю, попросил:
— Миронычев, поспокойней, поспокойней.
Тут разрывы разом прекратились, а ведущий истребителей прикрытия предупредил:
— ^Горбатые’», поторапливайтесь с заданием. «Меленькие» вступают в бой!
Все стало ясно: зенитчики прекратили огонь, давая возможность атаковать нас своим истребителям. Часть их сковала боем наших сопровождающих, а часть будет атаковать нас. До цели же оставалось минуты три полета. Женя Андреев, сбросив для облегчения машины две бомбы, зашел в хвост группы. Я открыл фонарь, оглянулся и увидел пару шарахнувшихся от нашего строя «мессеров». Молодец, Женя! Все-таки сказывалась в нем выучка истребителя — отпугнул он немцев вовремя — мы подходили к заданному району действия. Дал команду:
— «Горбатые»! За мной, в атаку!
Подо мной была батарея полевой артиллерии, неподалеку от нее — землянки, нагромождения
198
ящиков, автомашины. По сторонам торчали зенитки. Наша главная забота — помогать пехоте, поэтому поймал в прицел полевую пушку и, сбросив Две бомбы, добавил к ним PC. Оглядываться на результаты атаки было некогда, я помнил о «мессерах», поэтому, потянув машину вверх, одновременно разворачиваясь на обратный курс, постарался увидеть замыкающего группы. Опасения подтвердились: за Мироны-чевым, выстилая хвост копоти от работающего на форсаже мотора, пикировал вражеский истребитель. Отпугивая его, я дал ему поперек курса длинную очередь. Немец резко отвернул. «А где же его ведомый?» — подумал я,— не попасть бы к нему в прицел». Крикнул без позывных:
— Корсун, замыкай скорее круг!
По самолету прошла дрожь. Сделав резкий отворот, увидел проскочивший рядом «мессершмитт». Достал-таки меня огоньком. Хорошо, что не крепко. Круг замкнулся. PC, бомбы последовательно долбили врага. Горели автомашины, переворачивались пушки, рвались ящики с боеприпасами, на месте землянок появились воронки. А «мессеров» над нами было уже шесть. У них тоже образовалось колесо, только почти в вертикальной плоскости. Их однообразные атаки не имели успеха. Едва атакующий сближался с одним из «илов», как оказывался под густой очередью другого. Однако атаки вражеских истребителей все же были опасны, и вскоре нам стало не до наземных целей. Из наклонного круга мы невольно перешли в горизонтальный вираж. Теперь крутились так близко друг за другом, что немцам стало невозможно вкли* ниться в нашу карусель. Тогда «мессеры» разом ушли, давая возможность стрелять своим зенитчикам, Те не замедлили. Надо отдать должное— взаимодействие зенитчиков с истребителями у противника было отработано здорово! Но нам уже не было нужды крутиться под огнем скорострельных «эрликонов», я дал команду:
— «Горбатые»! Домой.
199
Круг быстро размотался в цепочку, и, приняв походный строй, мы взяли курс на аэродром.
Полковник Андреев, встретив нас, посмотрел на часы, добродушно оценил:
— Сегодня вы молодцы.
Все усиленно вытирали платками взмокшие лица, и ноги у многих подкашивались от усталости. Больше часа мы слушали моторный рев, переносили перегрузки на крутых маневрах, да и вид рвущихся снарядов, мелькающие возле кабины трассы от огня «мессеров» действуют на нервную систему не лучшим образом.
Остыв, отдышавшись, опомнившись, мы пришли к выводу, что второй наш вылет прошел организованней первого. В нем неплохо дебютировали еще три молодых летчика эскадрильи: Астахов, Канатников и Миронычев.
В этом вылете мы опробовали на практике противоистребительный маневр — вираж группой. В боевом донесении номер 9 от 11 декабря появилась запись:
«По неполным данным, уничтожено 10 автомашин, батарея полевой артиллерии, две зенитных батареи и возникло пять очагов пожара. В воздушном бою отбито более десяти атак истребителей противника. Своих потерь нет. На трех самолетах имеются пулевые пробоины, в том числе и на самолете ведущего группы».
Замполит Борков поздравил наших молодых летчиков:
— С боевым крещением вас.— Спросил: — Уверенности в силенках никому фрицы не поубавили?
— Мы им поубавили. Видел я, как они от своих пушек мчались.
Миронычев откровенно признался:
— Когда первые взрывы зениток полыхнули, мне захотелось домой, к маме. А потом ничего.
—> Я тоже так,— сказал Миша Астахов,.— сперва страшновато было, а как начали штурмовку, азарт забрал.
Сейчас, вспоминая наших политработников, я испытываю к ним особое чувство благодарно
200
сти. Мы, командиры, занятые разработкой, подготовкой вылетов, составлением боевых донесений, организацией занятий и прочими делами, не всегда успевали побеседовать с людьми, вникнуть в их нужды и настроение. Этим с полной отдачей занимались наши комиссары, замполиты, пропагандисты. Они непрерывно заботились о росте политической зрелости людей, и наш воин шел навстречу, опасности с полным сознанием своего долга. Способствовали политработники и пропаганде передового боевого опыта. Думаю, в том, что наш замкнутый круг быстро был принят на вооружение в других эскадрильях и полках, немалая заслуга наших руководящих коммунистов.
Удачно опробовал круг командир 3-й эскадрильи старший лейтенант Онищенко. Едва его группа вернулась с задания, комиссар Чалый спросил у Онищенко:
— Какие выводы?
— Самые положительные! Надежный способ штурмовки.
В тот день группу Онищенко поднимали в бой три раза подряд.
Перед третьим вылетом полковник Андреев спросил:
— Выдюжите?
— Выдюжим.
Не просто штурмовикам выносить такую нагрузку, ведь для них каждый вылет означает обязательную встречу с огневым воздействием врага, порой по всему маршруту над вражеским тылом. Но и менять группу, разведавшую цель, не всегда целесообразно.
Операцию Онищенко начал успешно. Нанесли удар бомбами и PC по батарее противника, успели замкнуть круг. Ведущий пошел уже на второй заход, когда близкий разрыв зенитного снаряда сильно повредил машину. Поняв, что повреждения не дадут ему маневрировать в лад со своей группой, Онищенко приказал:
— «Горбатые», домой!
В это время четверка истребителей, сопро
201
вождавших «илы», завязала на высоте бой с «фокке-вульфами». Все-таки пара тупорылых (так прозвали летчики «фокке-вульфы» за массивный мотор воздушного охлаждения) прорвалась к штурмовикам. Про оборонительный вираж рассказать Онищенко я еще не успел. Вот и мчались летчики по прямой с единственной мыслью: дотянуть на нашу сторону фронта. Самолет Онищенко успел получить еще и пробоины от автоматических пушек «фокке-вульфа». Хорошо, что молодые летчики Валя Шишкин и Саша Гашенко сработали тем истребительским маневром, каким владел наш Женя Андреев, и густыми очередями отпугнули первую атаку тупорылых. Потом их взяли в оборот подоспевшие наши истребители.
Самолет Онищенко заковылял по аэродрому, как старая колымага,— были повреждены шасси. Работники полевой авиаремонтной мастерской все же обещали отремонтировать машину. Многие сомневались, говорили, что новый самолет построить легче, чем восстановить рухлядь, на которой ухитрился прилететь командир 3-й эскадрильи.
В тот вечер Онищенко и я долго ходили по улицам Средней Ахтубы, разбирая подробности наших вылетов. Я рассказал товарищу о проти-воистребительном групповом вираже. Потом поинтересовался:
— Последние приключения от замкнутого круга не отвратили?
Онищенко ответил уверенно:
— Нет. Зенитный снаряд и очередь от «фок-кера» можно схлопотать на любом участке полета. Война! Железа в воздухе носится много. Не нарочно, так нечаянно зацепит запросто. Потом такое дело: я в этом вылете вовремя не разогнал прислугу от зениток. Опять же осмотрительность ослабил и тупорылого прозевал. Не при чем твой круг...
Через неделю после нашего первого боевого вылета в полк был доставлен приказ по 8-й воз-
душной армии. В нем говорилось;
202
«8. 12. 42. Военный совет Сталинградского фронта, наблюдая атаку шестерки Ил-2, 618 шап 214 шад, отметил высокое мастерство применения штурмовиков на поле боя, исключительно энергичные действия и сработанность всей группы, уничтожавшей врага...»
После перечисления состава группы, района, порядка действия и результатов ударов, нанесенных врагу, следовало:
«Действия этой группы штурмовиков вызвали восхищение. Пехота в восторге приветствовала поистине смелые, исключительно эффективные, правильные действия летчиков, а противник почувствовал, что значит советский «ил» в умелых руках, при умелом применении...»
Позднее в газете «Сталинградский сокол» было приятно прочитать:
«...В эти дни штурмовики работали особенно напряженно. Группа летчиков во главе с майором Солдатовым в течение 25 минут находилась над передним краем противника. Каждый летчик атаковал выбранную им цель, не отрываясь от группы. Подавив огонь нескольких зенитных и полевых орудий, уничтожив два броневика, «илы» успешно выполнили основную задачу — расчистили путь пехоте...»
ОНИ БЫЛИ ПРОСТЫМИ СМЕРТНЫМИ
В ‘полк поступила свежая информация о положении на фронтах. Полковник Андреев собрал руководящий состав на КП. Мы всматривались в карту, пытаясь предугадать действия противника. В самом Сталинграде, по северному обводу замкнутого нами кольца враг держал жесткую оборону. Вроде бы и не собирался уходить от Сталинграда. Транспортные самолеты подбрасывали окруженным боеприпасы, провиант, медикаменты. А на юге кольца противник наращивал подвижные силы. Танки, автомашины, артиллерия и минометы все еще были способны к сильной обработке переднего края. За по
203
следний день заметно увеличилось количество вражеских истребителей, готовых прикрыть войска от наших штурмовых ударов.
— Значит, все-таки прорыв? — спросил Битюков.
— Вряд ли,—возразил начальник штаба.— Силенок у них одни мы, штурмовики, сколько поубавили!..
Андреев, всмотревшись в карту, заметил:
— Вот здесь между окруженными и основными войсками нет и ста километров. Могут и рискнуть. Особенно если основные дадут встречный бой. У наших в сорок первом подобное получалось.
Так мы гадали, еще не зная о Манштейне, готовом дать этот самый встречный бой. Ясным оставалось одно — войска противника, накопившиеся в южной части кольца, — по-прежнему наша главная цель.
Более конкретные задачи нам дали в три часа ночи. Оперативный дежурный разбудил командира.
Андреев, прочитав приказ, сказал:
— Главная задача — танки. Проверьте, сколько у нас бомб АО-25. Ими пусть загрузят бом-болюки. На внешние бомбодержатели подвесьте «сотки».
Дежурный отправился передавать эти лаконичные технические распоряжения инженеру, а полковнику до рассвета можно было бы и поспать, но сон не шел. АО-25 — авиационные осколочные двадцатипятикилограммовые. «Сотки»— стокилограммовые чугунные чушки, забитые тротилом... А понесут их под крыльями живые люди, среди которых сын полковника...
Командир полка понимал, что работа будет на редкость трудная. Противник свои наступательные действия готовил по возможности всесторонне. Началась обработка переднего края авиацией и наземными средствами. Потом таран танковыми клиньями. Все это прикрывалось от воздействия с воздуха истребителями и зенитными средствами.
204
В огонь, в пекло, в ад кромешный предстояло посылать отцу своего сына и его ровесников, многие из которых еще не успели как следует облетаться, обстреляться.
У меня самого в предвидении крутых событий бывало подобное тревожное состояние, и я хорошо представляю, как наш командир, не со-владав с бессонницей, вышел к Ахтубе. Ночи тогда стояли непроглядные: ни звездочки в небе, ни огонька окрест. Морозную тишину нарушали лишь погромыхивание боя за Волгой да легкий шелест поземки. Бесприютно, зябко было тогда во всей округе. Подняв воротник мехового комбинезона, Николай Дмитриевич побрел к аэродрому. На КП уже пришли начальник штаба и комиссар полка. Им тоже не спалось. Капитан Пезняков доложил, что самолеты к боевым вылетам подготовлены, и расстелил перед командиром оперативную карту с уточнениями по последним разведданным. Показал на синие ромбики-значки, которыми обозначают танки, сказал:
— Обстановка осложняется не по дням, а по часам.
Перед рассветом прибыл летный состав. Молодые ввалились в землянку с шутками-прибаутками. И даже обычно серьезный Онищенко улыбался этим шуткам и что-то пытался потихоньку напевать.
— Что это с ним? — удивился заместитель Онищенко Василий Черный.
Корсун предположил:
— Наверное, ласковое письмецо от жены получил. Он ее любит и ее фотокарточку в полет берет.
Зазуммерил телефон, все притихли, полковник взял трубку:
— Андреев слушает... Есть, одну немедленно!
Выражение отчужденности разом слетело с его лица, в глазах вспыхнула молодая, как у Андреева-«малого» голубизна. Сказал мне:
— Андрей Иванович, полетите первым. Цель — танки. До цели идите по переднему краю нашей
205
обороны. Возможен танковый бой. Глядеть во все глаза, чтобы по своим не ударить.
Мы поднялись с аэродрома, когда солнце выходило из-за горизонта. Взяли курс на юго-запад. На этот раз летели низко. Солнце было за хвостами, нас не слепило, и мы отчетливо видели движение наших войск к фронту. Наверное, продолжался начатый ночью марш. На фронте явно назревали особо значительные события.
Правее и выше, под гораздо большим, чем у нас, прикрытием истребителей прошла группа штурмовиков из другого полка. Они развернулись в глубь «котла», а на высоте закипел воздушный бой. В него ввязались истребители, сопровождавшие соседей, затем и наше немногочисленное прикрытие ринулось на подмогу товарищам.
Еще издали мы заметили взблески огня и дым наземного боя. Я всмотрелся и с облегчением понял, что танковой свалки еще нет. Отчетливо были видны исходные позиции бронированных коробок той и другой стороны. Поднабрав высоту до пятисот метров, мы первым делом избавились от «соток». Такие бомбы валили танк не обязательно прямым попаданием. Облегченные «илы» вмиг обрели маневренность. У каждого оставалось по шестнадцать АО-25. Эти разносят осколки и вздувают взрывную волну не столь мощно, как «сотки», и бросать их можно с малой высоты, что мы и сделали с двух заходов, двумя залпами. АО-25 могла уничтожить танк только прямым попаданием. Но и не прямое наносило противнику урон немалый. Осколки, взрывная волна сметали с брони танковые десанты, разили бегущую за танками пехоту. К тому же, сбрасывая бомбы, мы вели огонь из пушек и пулеметов. Снаряд авиационной пушки невелик, всего лишь два сантиметра в поперечнике. Но его бронесердечник из закаленной стали ударом сверху прошивал броню на моторной части танка, увлекая за собой спрятанный под «рубашкой» снаряда зажигательный
206
состав, и танк загорался. Осколочные снаряды, что чередуются в подающих лентах автоматических пушек со снарядами бронебойно-зажигательными, разят живую силу противника. Все это дополняется свинцовыми струями из невероятно скорострельных наших пулеметов, которые не татакают, как пехотные «максимы», а буквально строчат взахлеб.
Выполнив задание, мы взяли обратный курс. Мы не знали, что в момент, когда еще находились в работе, нашему полку поставили новую задачу — бомбить аэродромы противника.
Выбор полковнику Андрееву оставался малым: Онищенко или Битюков. Выбрал Онищенко. У него появился положительный опыт, да и настроение с утра было бодрое. Сделав выбор, полковник уведомил об этом командира дивизии. Тот утвердил Онищенко командиром группы и уточнил задание: удар по аэродрому Басаргино. Аэродром был прикрыт сильными зенитными средствами. Нижний слой воздуха простреливался скорострельными пушками малого калибра, верхний доставали обычные зенитные пушки. Было немало зенитных батарей и на пути к аэродрому. Будь больше времени на подготовку к вылету, возможно, летчики бы выбрали маршрут в обход основных узлов зенитной обороны противника. Но на войне времени вечно не хватает. Воздействовать же на вражеские аэродромы было просто необходимо. С них поднимались досаждавшие пехоте бомбардировщики, досаждавшие нам истребители. Аэродромы внутри «котла» стали единственным связующим звеном между армией Паулюса и остальными войсками гитлеровцев.
Группа Онищенко встретила сильный зенитный огонь еще на дальних подступах к Басаргино. Прорвавшись через него противозенитным маневром, старший лейтенант вывел группу к аэродрому. Он уже различил стоявшие в капонирах бомбардировщики: под масксетями просматривались «мессершмитты». Но и другое увидел командир эскадрильи: на него наводили
207
стволы зенитки непосредственной защиты аэродрома. Скомандовал:
— «Горбатые», по зениткам PC огонь!
Уничтожив батарею, ударили бомбами и оставшимися PC по самолетам. Самолет на земле — мишень хрупкая, и горючки в нем полно. На стоянках полыхнуло пламя. Клубы дыма затми^ ли небо. От горящих машин в панике разбегались немцы. С земли засновали трассы скорострельных «эрликонов», но, презрев их, командир эскадрильи повел облегченные и ставшие более верткими «илы» на второй заход. А в это время на «втором ярусе» воздушного боя десять наших Ла-5 сцепились с двадцатью «мессерами». Со второго захода группа Онищенко выпустила основной боеприпас, добавив на аэродроме новые дымные костры горящих вражеских самолетов. Можно было уходить домой. Группа уже отошла от аэродрома, когда вновь, и особенно густо, полыхнули снаряды. Самолет командира резко накренился, и ведомые увидели, как начало разрушаться крыло. Ил-2 скользнул к земле столь быстро, что не было летчику времени выпрыгнуть с парашютом. Да и куда было прыгать? Внизу враги. Однако успел бывший пограничник, ставший летчиком, твердо и четко отдать свое последнее приказание:.
— «Горбатые», скорее домой!
Ведомые, надеясь на чудо, сделали круг над местом падения самолета. Но чуда не свершилось— летчики разглядели лишь груду обломков.
¥ ¥ ¥
Не успели остыть моторы на самолетах из группы погибшего старшего лейтенанта Онищенко, как полку поставили задачу нанести удар по аэродрому вблизи населенного пункта Питомник. Этот аэродром был главным для окруженного противника и находился в центре «котла». Его обороняли не только зенитки. Он
208
имел истребители непосредственного прикрытия. Они или барражировали над аэродромом, или находились в первой готовности у края взлетной полосы.
Руководил короткой подготовкой к вылету на Питомник заместитель командира дивизии подполковник Бондаренко. Прилетел к нам, привез фотоснимки вражеского аэродрома, объяснил:
— Сегодня самолет-разведчик отснял.
На этот раз настал черед вылетать Битюкову. С его группой в повторный вылет напросился лететь Артемьев.
— Хочу немедленно отомстить за смерть командира,— заявил он, при этом смотрел так требовательно, что отказать ему было невозможно.
Бондаренко посоветовал Битюкову:
— Постарайтесь на расстоянии видимости с аэродрома найти любую цель и нанести по ней отвлекающий удар. Ударив, отходите в сторону от аэродрома. Пусть там думают, что не на него вы нацеливались. Развернитесь в сторонке и тогда уж бейте. Разведчики докладывали— запасные цели вблизи Питомника есть. Скопление машин там видели.
Декабрьские деньки коротки, и взлетал Битюков, когда солнце было низко. Его настильные лучи, высвечивая морозную дымку, делали западную сторону горизонта почти непроглядной. Но командир полка не уходил в землянку. Смотрел и смотрел из-под ладони на запад. Один летчик сегодня уже не вернулся. Что будет с теми, кто полетел в самую сердцевину окруженной вражеской группировки?
Битюков вел группу на высоте сто пятьдесят метров. Под крыльями самолетов мелькали отдельные танки, повозки, орудия, запорошенные снегом, и чуть заметные старые траншеи. Война через эти места прокатилась осенью, и сейчас все выглядело вымершим, безлюдным. Только недалеко от аэродрома Питомник Битюков увидел автоколонну. Подумал; «То, что и надо». Скомандовал:
209
— «Горбатые», «горка»! —И спустя секунды:— По автоколонне каждый двумя бомбами— удар!
Двенадцать бомб, упав вдоль колонны, подняли столбь! дыма, сквозь него засветили языки пламени. Миновав аэродром стороной, группа ушла на запад, там развернулась и по склону слепящих солнечных лучей понеслась на главную цель.
На аэродроме завершался рабочий день — обслуживающий персонал находился группами на стоянках. Наверное, там не ожидали удара на склоне дня. Дневные экипажи в такое время обычно не вылетают, ночные только готовятся к вылетам. Немцы все же оказались расторопнее, чем надеялся применивший все ухищрения Битюков. Особенно неистовствовали «эрликоны». Их трассирующие снаряды прошивали строй атакующих штурмовиков.
— Удар бомбами! — подал команду Битюков.
Плоскости самолетов засветились рваными пробоинами. В ответ с «илов» понеслись огнехвостые реактивные снаряды. Их взрывы калечили зенитные установки, убивали и разгоняли прислугу.
После удара он увел группу на север и, вновь развернувшись на аэродром, передал:
— Разрядим заодно пушки и пулеметы.
Как раз в тот момент на посадку заходили откуда-то возвращающиеся «мессершмитты». Атаку «илов» они приняли на удивление пассивно. Хотя... понять немцев можно. Они выполнили свою какую-то задачу; горючее, как это случается на фронте, у них было на пределе, и все их помыслы сводились к тому, чтобы скорее сесть.
— Атакуем! — приказал Битюков и пошел на сближение с «мессерами».
Невелика скорость готовящегося к посадке истребителя, и не та у него маневренность. А огонь штурмовика губительно густ. От дружной атакй Битюкова, Хохлова, Шаповалова и Ту-хватуллина задымили сразу три «мессершмит-
210
Та». И все было бы прекрасно в том вылете наших штурмовиков, но... в бою случается всякое.
Два замыкающих летчика группы Артемьев и Бреусов отстали от товарищей на крутом развороте для повторного захода. Слепило низкое солнце, отсвечивала дымка, темнил горизонт чад от пожара. Скорее всего, в этой игре света и теней два летчика потеряли группу из виду. А может быть,- команду «Атакуем!» они приняли как приказ для повторного удара по аэродрому. Иначе чем же объяснить то, что Бреусов стал пикировать на почерневший аэродром и бить по стоявшему на отшибе «юнкерсу» до тех пор, пока он не вспыхнул от носа до хвоста? Артемь, ев же спикировал на приземлявшийся «мессершмитт» и помог ему приземлиться навечно у самого края посадочной полосы.
В эти минуты над аэродромом появились другие «мессершмитты». Откуда они взялись? Перенацелили их с другого задания? Или это были дежурившие на аэродроме перехватчики, успев, шие взлететь, пока Битюков уходил от аэродрома для повторного захода? Никто теперь не расскажет. Факт в другом: «мессеры» атаковали дерзкую пару «илов» и зажгли их. Не знали себе равных по выносливости наши самолеты, и какое-то время летчики, задыхаясь в дыму, продолжали полет. Бреусов бодрил товарища:
— Леня! Тяни. Волга близко.
А через секунды:
— Леня! Мой самолет горит... Прощай!
Эти слова услыхал по аэродромной радиостанции начальник связи полка капитан Сорокин. Отшатнулся от аппаратуры, с трудом проговорил:
— Как же так? Горит...
Артемьев лишь на мгновение пережил своего товарища. Наши пехотинцы видели, как краснозвездный штурмовик, оставляя густой шлейф дыма и этим особенно зримо отмечая свой путь, начал энергично доворачивать и снижаться на автоколонну противника. Он открыл огонь из
211
Лушек и пулеметов, при этом не делал попыток выходить из пикирования, явно намереваясь врезаться в цель вслед за снарядами. Не успел! Самолет героя взорвался в воздухе.
Битюков ничем не мог помочь погибающим летчикам. Он уводил за Волгу Хохлова, Тухва-туллина и Шаповалова. У всех троих самолеты имели сильные повреждения. Тухватуллин и Шаповалов, едва перетянув ширь реки, попадали на вынужденную. На аэродром сели Битюков й Хохлов, причем самолет Хохлова требовал основательного ремонта. Техник эскадрильи Иван Третьяков удивился:
— Как ты, Гена, посадил самолет? Руль поворота заклинен, тяга руля глубины перебита...
Хохлов возбужденно-весело объяснил:
— Он у меня мотора научился слушаться. Стал прибирать газок — чуть в землю не воткнулся, добавил газ — самолет нос кверху. Вот так и регулировал.
— Ты, Гена, король-летчик! — только и нашелся сказать Третьяков.
Полковник Андреев в это время казнил укором Битюкова.
— Где Артемьев? Где Бреусов? Как же так, Иван Васильевич? А я в вас верил и на вас надеялся...— он махнул рукой безнадежно и, ссу-тулясь, пошел к землянке.
Битюков стоял с опущенной головой и, видать, казнил себя крепче, чем командир. Что можно было сказать в те минуты своему товарищу? Чем взбодрить его? Мол, войны без потерь не бывает? Эта истина не в утешение.
Я посмотрел на запад. Раньше думал: в книгах описывают зловещие закаты, чтобы усилить трагичность определенного события... В тот вечер закат был цвета крови, под кромкой леса бинтом выстелился снег, за лесом, перечеркнув кровавый мазок заката, поднимался черный столб дыма.
Мы не могли похоронить своих товарищей, и не у могилы собрал нас комиссар, чтобы помянуть погибших. На краю аэродрома.
212
— Сегодня за честь и независимость нашей Родины погибли коммунист и два комсомола ца,— говорил комиссар,—старший лейтенант Онищенко, пограничник, чекист, пришел во фронтовую авиацию и сразу же зарекомендовал себя надежнейшим воздушным бойцом и верным товарищем. Даже погибая, коммунист помнил о своих ведомых. Комсомольцы Артемьев, Бреусов... Все, кто был на радио, слышали, с каким достоинством принял Бреусов смерть на первом своем боевом вылете. Артемьев выполнял второй вылет... Наземные войска сообщили: летчик до последнего дыхания вел огонь по врагу и только взрыв самолета не дал ему повторить подвиг Гастелло. Наши погибшие товарищи не просто отдали свои жизни. Каждый из них нанес жестокий урон врагу. Еще страшнее будет наша месть за погибших. Вечная им слава!
Комиссар открыл кобуру пистолета. На краю летного поля прогремел наш троекратный салют.
Трудно передать словами чувства, которые гнетут тебя при виде аккуратно заправленных коек, на которые уже никто не приляжет, при виде пустующего места и нетронутого прибора в нашей летной столовой.
Тот ужин был поминками. Перед пустующими местами стояли боевые сто граммов. Полковник Андреев, увидев это, сказал:
— Так жаль ребят, что сердце не выдерживает.
Помянули погибших тихим словом, помолчали. Потом Геннадий Хохлов потихоньку запел на мотив «Раскинулось море широко»;
Подвешены бомбы, в машину он сел, Штурман проверил расчеты.
Взревели моторы, и он полетел Чужие бомбить самолеты.
Геннадию подпели его молодые товарищи:
Удар, и машина объята огнем, И штурман сознанья лишился. Но крепкое сердце работало в нем,
213
Он встал, за турель ухватился.
...Девушка завтра узнает о нем, На миг он ее вспоминает.
И преданный штурман, объятый огнем, Машину на цель направляет.
Не знали две наши Ани,— Красикова и Крас-ноперцева,— когда привезли в полк откуда-то эту песню, при каких обстоятельствах споют ее летчики.
Две Ани готовили оружие к бою на самолетах Бреусова и Артемьева. Девушки проводили 6 полет своих командиров. Подготовили на опустевших стоянках новые боекомплекты и стали ждать, всматриваясь в полыхнувший закатом горизонт. Кто знает, кем для вчерашних студенток были молодые летчики? Только ли командирами? Может быть, в девушках уже зарождалось то робкое чувство, которое, разгоревшись чистым огнем, сближает людей на долгие годы? Наши молодые пилоты были достойны любви. Смелые, ловкие, в совершенстве овладевшие полетом, эти крылатые люди были кристально чисты и по сути еще не познали земных радостей и утех.
Девушки молча, неподвижно, ни к чему не притронувшись, сидели за столом. Они слушали привезенную откуда-то песню, но глаза их были сухими. Я-то видел, когда они выплакали свои слезы. Это было там, на краю аэродрома, под надвигавшимися сумерками, когда комиссар говорил о погибших высокие слова и гремели залпы прощального салюта.
МАНШТЕЙН ИДЕТ...
В авиационном полку каждый летчик на счету, а командиров эскадрилий всего трое. Третью эскадрилью принял заместитель Онищенко — Василий Черный. Но как ведущий группы он пока подготовлен не был. Это означало, что на какое-то время мне и Битюкову, вернувшимся с одной группой, предстояло прыгать в новый
214
самолет и вести на задание вторую группу. Воспитание, подготовка летчиков осиротевшей эскадрильи тоже ложились на наши плечи. В такие вот времена получили мы новые, еще более сложные задачи.
В полк приехал заместитель начальника штаба авиадивизии подполковник Уткин. Собрал руководящий состав на КП, раскинул оперативную карту, стал объяснять:
— Фашистские войска под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна перешли в наступление. Ударная группа, имея многократное превосходство над нами в живой силе, боевой технике, и особенно в танках, в районе Котельниково прорвала нашу оборону и к исходу дня вышла в район, десять-пятнадцать километров южнее моста на реке Аксай у Кругли-ково,
Даже беглого взгляда на карту хватило, чтобы понять замысел немцев. Синяя стрела своим острием нацеливалась на юго-западный выступ Сталинградского «котла».
Доложив нам об обстановке, подполковник Уткин предупредил:
— Есть сведения, что противник начнет завтра бой из «котла» навстречу войскам Манштейна.
Полковник Андреев, выйдя из КП, осмотрел небо; сняв перчатку, поднял руку, проверяя ветер. Ветра не было. Командир помрачнел:
— Жди завтра или сильную дымку, или туман. Знаю я эти места. Как тогда выходить на цели?
Ночевали не в домиках, а в жилом отсеке КП на нарах. Андреев, заметив, что я не сплю, спросил:
— О чем тревожитесь, майор?
— Обдумываю, каким маневром сильнее досадить Манштейну. Мы в основном работали по площадным, неподвижным целям. А теперь под нами будут колонны. Танки, машины по степи бегают проворно. Их прикрывают зенитки в большинстве своем малого калибра, но они прдвижны, скорострельны и при наших высотах
215
будут доставать нас запросто. Опять же с воздуха немцы свое продвижение постараются прикрыть надежнее. Встреч с «мессерами», «фок-керами» нам не избежать. Хорошо бы нам повидаться с летчиками-истребителями, договориться получше, как действовать вместе.
— Все это правильно,— согласился полковник,— но главное, чтобы тумана не было. Трудно будет нашим наземным войскам, если мы не пощиплем немцев еще до выхода на рубежи.
Сон у меня пропал окончательно. И я увязался за старшим политруком Николаевым, замполитом 3-й эскадрильи, который решил проверить, как идет подготовка к боевым вылетам.
Сквозь редкие высокие облака тускло светила луна. Все вокруг казалось спящим. Даже в стороне Сталинграда стояла кромешная тьма. Наверное, все, что могло гореть, сгорело там, а снаряды, патроны берегли для решающей схватки. У стоянок, в землянках с покрытием из плащ-палаток, девушки-оружейницы чистили снятые с самолетов пушки и пулеметы. В тусклом свете коптилок я увидел заиндевевшие от холода брови, ресницы, перепачканные лица; маленькие ладони проворно колдовали над заледенелым металлом.
— Что, нашим инженерам времени не хватило получше тепляки оборудовать? — рассердился я.— Не один день здесь стоим.
— Сделаю кому надо соответствующее промывание,— обещал Николаев.
Я посоветовал девушкам:
— Сходите на КП, согрейтесь.
Таня Довнор отказалась за всех решительно: — Закончим дело, тогда погреемся. Да и не о нас главная забота. Вот вы с нами зря мерзнете, вам ведь завтра в бой лететь.
Она с каким-то остервенением вогнала протирку в ствол пулемета. Я вспомнил, как безудержно плакала Таня по нашим погибшим, и понял состояние этой угловатой, доброй девушки с потемневшим от морозных ветров лицом.
216
Опасения полковника сбылись —с рассветом стала сгущаться дымка. От пойменных лесов поползли туманы. Капитан Пезников справился по телефону о том, как будет обозначен наш передний край. Ответили: как всегда, черными полотнищами.
— Разгляди их,— проворчал Андреев,— когда там, может случиться, сплошная чернота от во* ронок.
Битюков, выглянув из КП, обрадовался:
— Товарищ полковник, солнце неплохо разгоняет дымку.
Полковника вызвал по телефону начальник штаба дивизии, спросил, готовы ли мы к вылету.
— Готовы,— ответил командир и приказал нам: — Готовность номер один, в девять ноль-ноль вылет.
Мы разошлись по самолетам.
Первую группу повел сам Андреев. Я был его заместителем. С нами летели Корсун, Надточий, Астахов и Постников. Второй шестеркой командовал Дьяконов. Заместителем у него был Битюков.
Едва пересекли Волгу, я услышал голос полковника:
— «Горбатый-десять», выходи ведущим!
Так было обговорено еще на земле. Андреев решил не связывать себя вождением одной группы, чтобы легче руководить обеими. Я вышел вперед, и тут, справа от курса километрах в пяти, мы увидели на земле частые вспышки выстрелов и взрывов. Предположение подпол-ковника Уткина оправдалось: противник в юго-западной части «котла» начал ожесточенный бой. Эта картина еще больше обострила ответственность за порученное нам: мы шли первыми для удара по войскам Манштейна.
Мы неплохо изучили и облетали район боевых действий, были выверены компасы наших самолетов, и железная дорога Сталинград—Котельников© указывала нам путь на цель. Солнце поднималось слева и не слепило нас. Казалось, все будет хорошо. Но впереди мы увидели рва
217
ную кромку ползущего с юга на север тумана. Он занавесил от нас степь и скрыл путеводные ниточки рельсов. Я передал:
— «Сороковой», я «горбатый-десять», пошел на разведку.
Полого нырнул в туман. Земля возникла угрожающе близко, в каких-то десятках метров подо мной. Разглядел железную дорогу. Понесся вдоль нее, подумывая, как бы не врезаться в телеграфный столб или вагоны. По грунтовой дороге двигалась автоколонна. Параллельно ей шли в два ряда танки. На крышах их кабин красные квадраты — знак опознавания. Какое-то время, завороженный этим зрелищем, я летел, ничего не предпринимая. Подумал только: «Ну и громада ползет!»
На автомашинах опомнились, в сторону самолета устремились огненные трассы. Доворачи-вая «ил» под острым углом к колонне, хлестнул вдоль нее огнем из пушек и пулеметов. В пространстве между крылом и капотом мотора увидел направленный на меня «эрликон». Этого еще мне не хватало! Рывком сменил крен, загораживая кабину крылом. Самолет вздрогнул; колесо выпало из разбитого гнезда, через дыру в крыле была видна земля. Я повел самолет на высоту. Сто метров оказались тем пределом, с которого кое-как просматривались машины и танки. Сбрасывать с такой высоты бомбы было опасно. Но что делать? Шесть ФАБ-100 с интервалами семьдесят пять метров попадали на колонну.
Потом узнал, как наблюдался мой полет из идущей над туманом группой.
...Ил-2 Солдатова воткнулся в туманную кисею. Исчез. Секунды — и снизу, из кисеи, засновали трассы. Потом пунктиром обозначились шесть извержений от взрывавшихся бомб. То есть, того не ведая, цель я обозначил весьма наглядно.
Полковник скомандовал:
— «Горбатые»! Я — «сороковой». Уменьшить интервалы, увеличить дистанции.
218
Строй «илов» вытянулся в цепочку, и тогда Андреев призвал:
— За погибших товарищей! По заклятому врагу — огонь!
Капитан Дьяконов последовал со своей группой за командиром. Семьдесят две ФАБ-100 и девяносто два реактивных снаряда обрушились на фашистскую автобронеколонну. Вблизи железнодорожной станции Гремячая, на протяжении пяти километров, заполыхали автомашины и танки. Образовались заторы. Горящие машины надо было обходить, кого-то надо было пытаться спасти, и движение колонны на северо-восток на время приостановилось. И можно представить моральный ущерб, нанесенный врагу. Он уверенно двигался под покровом тумана, до соприкосновения с нашими наземными войсками было еще сравнительно далеко. И вдруг неожиданный погром, непредвиденные потери...
Мое положение в те минуты тоже было незавидным. Рули слушались плохо, чувствовалось, что и по хвостовому оперению мне тоже попало как следует. Выходить из боя? Привезти домой PC? Досадно будет! И как это случается в азарте, не думая о последствиях, я снова ринулся вниз. Сработало оружие правого крыла. Понеслись из-под него четыре PC, пробубнили пушка и пулемет. На одной из машин, видимо, были боеприпасы. Рвануло так, что и мой «ил» едва не развалился. Все похолодело во мне от того рывка, а тут еще полыхнула приземистая цистерна.
Оружие левого крыла не работало — было перебито управление им. Рули заклинивало все больше, и мотор, к прочим заботам, стал тянуть еле-еле. Не взмыл я, как бывало, вверх, а потащился. Трассы продолжали мелькать — немцы стреляли хотя в туман, наугад, но могли и зацепить. Попытался отвернуть в сторону. Потерявший скорость самолет клюнул на нос. «Вот и все!» — пронеслось в голове. Самолет о землю не ударился, потащился на предельно малой скорости по коридору из автомашин и танков.
219
Меня обуяло какое-то странное равнодушие. Настолько сильное, что я принял на секунду маячивший на капоте шпиль-мушку прицеливания за лопасть остановившегося винта. И тут вдруг мелькнула мысль: «Пора на таран!» Но ее перебила вторая: «Посмотри на приборы, безумец!» Счетчик оборотов показывал: винт крутится. Стрелки термометра вышли за красные отметки. Перегретый мотор все же вытащил меня из-под огня, и я оказался над пустынной заснеженной степью. Решил: буду лететь, пока мотор хоть как-то тянет. А там... О том, что будет там, думать не хотелось.
Совсем близко от меня появился Ил-2. По номеру понял: Михаил Астахов, даже его затылок разглядел. Завопил открытым текстом:
— Астахов! Я Солдатов, посмотри вправо!
В наушниках было глухо, и я понял: радио мне тоже побили. Астахов, не оглянувшись и показав мне хвост своего самолета, исчез из виду. Свое одиночество я ощутил еще острее. И вдруг под крылом появилась река Аксай. Северный ее берег уже наш. И только теперь я в полной мере ощутил суть пережитого: «Все, братцы! Живем! Уж ровную площадочку, чтобы приткнуть самолет на пузо, я как-нибудь найду». Взбодрился настолько, что стал лучше соображать. И наконец-то понял, почему перегрелся мотор. Как положено, перед штурмовкой я перекрыл мас-лорадиатор шибером, а винт поставил на малый шаг. В горячке же боя забыл потом все установить как надо. Крепко обругав себя, проделал необходимые манипуляции рычагами. Но побитый самолет наращивал скорость медленнее, чем этого хотелось, и даже самый вялый разворот грозил провалом машины к земле. А тут новая неприятность: перешеек между Аксаем и передним краем взятых в кольцо немцев был очень узок, и с поста воздушного наблюдения, оповещения самолетов тревожный девичий голос сообщил мне;
— «Горбатый», ты летишь к окруженным немцам-
220
Я это сам видел, а сделать почти ничего не смог. Наконец, самолет все-таки развернулся на восток. Девушка дополнила информацию:
— «Горбатый», по тебе бьют зенитки. Отвернись еще правее.
Посмотрел на указатель запаса горючего. На виляния времени не оставалось — стрелка указателя приближалась к нулю. Летел по прямой, надеясь на чудо. Оно свершилось. Снаряды зениток меня не достали, под самолетом была Волга. Оставалась последняя задача — сесть. Сесть на фюзеляж, имея под крылом четыре PC... Если взрываться — так одному... Выбрал дальний от стоянок самолетов край аэродрома и поелозил брюхом по неукатанному снегу. PC не взорвались, а я, все еще не веря в свое счастье, сидел в кабине, чего-то ждал...
В самолете насчитали более четырехсот пулевых и осколочных пробоин. Были повреждены основные узлы конструкции. Ремонтировать такую машину оказалось накладнее, чем построить новую. Списали мой «ил» с бортовым номером «десять» на переплав. Но привычный мне и товарищам позывной «горбатый-десять» я оставил за собой еще надолго.
От друзей узнал, что было у них за время моих воздушных приключений. Михаил Астахов рассказал:
— Думал, вы пошли на вынужденную, в поле. Я тогда бы попытался сесть рядом и улететь вместе с вами. Командир же дал мне потом нахлобучку: «Радио надо внимательней слушать. Майор объявил, что в разведку идет». Я же, когда вспомнил колонну всю в дыму, еще подумал: как бы это не вы там взорвались.
Кое-кто, когда стало выходить время моего полета, подумал так же. Полковник Андреев верил в мое возвращение до конца. Говорил:
— Солдатов живуч. Не прилетит, так пешком притопает.
221
Проявив такую во мне уверенность, полковник, однако, мою просьбу немедленно лететь в повторный вылет поначалу не принял.
— Остыньте. Ишь, разгорячились! Прикуривать от вас можно.
Комиссар Чалый тоже сказал решительно:
— Нервозное это в тебе. Да и вид усталый до предела.
Я не отступался, мотивировал свое требование тем, что лучше других освоил характер цели в своем разведывательном вояже.
Командир еще раз взглянул на меня, согласился:
— Лети.
Тогда мне было не до самоанализа своего состояния. Надо было подбирать и готовить новую группу летчиков. Теперь объясню кое-что. Почему многие люди, пережив встречу с опасностью, стремятся немедленно встретиться с ней еще раз? Без лишних раздумий. Вгорячах. Тут срабатывает инстинкт, который подсказывает нам: после того как осмыслишь минувшую опасность, представишь все ее возможные последствия, второй раз встречаться с ней бывает ох как трудно! Полковник Андреев, видимо, знал это, вот и разрешил мне повторный вылет без перерыва на отдых.
Фронтовая обстановка не всегда позволяет вылетать группами постоянного состава, в которых узнают командира, как говорится, по почерку, по манере пилотировать. В период, когда мы еще не все и не совсем привыкли к самолетной радиосвязи, такое было особенно важно. Чтобы состав группы не был окончательно случаен, я не назначал летчиков в полет, а спрашивал их желание лететь со мной. Было приятно, что из разных эскадрилий летчики отозвались на приглашение сразу же. Верятин, Хохлов, Надточий со мной уже летали; наскоро оценил остальных летчиков собранной группы. Замкомэск Битюкова Жора Егоров беспокойства за себя не вызвал; он, как всегда по-простецки, увещевал ведомого:
222
— Ты, браток, ни дна ни покрышки, в бою не за себя волнуйся. За товарища. Все будем так делать — обязательно выйдем победителями из любой переделки.
«Ни дна ни покрышки» было любимым выражением Жоры, и вставлял он его даже в разговор по радио. Жора мог быть простецким, но и гордости своей не забывал. Когда случалось ему нахмуриться, что подчеркивало темноту его глаз, молодые летчики разом вспоминали — перед ними старший годами и летным мастерством летчик-наставник. И в бою он был самоотвержен. Недавно загородил своим самолетом атакованного «мессером» пилота Новикова и, приняв атаку на себя, сам сумел ускользнуть от длинной пулеметно-пушечной очереди.
Не вызвали сомнений у меня и молодые летчики Шишкин и Филонов. А вот Жуйков меня чуть было не насторожил. Оставались последние минуты до команды. Мы были в землянке. Жуйков, взяв гитару и усевшись на нары, извлек из инструмента нечто похоронное. Не успел я сделать Жуйкову замечание, как группе дали команду занять первую готовность.
На фронте в готовности не засиживаются, едва попрыгали в кабины — сигнал ракетами. Запуск. Взлет.
Пережитое утром разом забылось. Все мысли, чувства, внимание были направлены на новую встречу с противником. Она не замедлила случиться. На подходе к Жутово услышал голос ведущего истребителя прикрытия:
— «Горбатые»! На встречных «мессеры».
Мы дружным огнем всей группы пуганули стервятников так, что они, выйдя из лобовой атаки, рассыпали строй. С ними сцепились в воз* душной схватке наши «ястребки». Карусель воздушного боя оттянулась за хвосты «илов».
Повел группу уже знакомым маршрутом вдоль железной дороги Сталинград—Котельникове. Туман рассеялся, и была со всей наглядностью видна картина утренней штурмовки. Многие машины были перевернуты. От иных
223
остались лишь остовы. Среди этого обгоревшего, хлама, там и тут, застыли приземистые, почерневшие от пожара стальные коробки танков. Эти уже ничем не угрожали нашим войскам. Угрожали другие, что широким веером расползались от места побоища на север, в сторону наших войск. Передние уже изрыгали огонь частых выстрелов. Опытный Егоров подсказал мне:
— «Горбатый-десять»! Зайдем с тыла, врежем им по моторам.
Выполняя маневр, я открыл фонарь кабины и осмотрел на всякий случай небо. Навстречу, к нашей передовой, спешила девятка Ю-87. Ее прикрывали «мессершмитты», с их будто порубленных на кончиках крыльев свивался в белые шнуры вспоротый на скорости воздух. А наше прикрытие уже связано боем. Но немцы, уделив нам ноль внимания, прошли над нами. Педантичные они люди! Приказано быть в непосредственном прикрытии, «юнкерсов», и чихать им на прочие цели, лети мы бомбить хоть самого Манштейна.
Жора Егоров имел более творческий подход к делу:
— «Горбатый-десять»! Пугнем «лаптежников»?
У Ю-87 были неубирающиеся шасси с похожими на лапти обтекателями.
— Отставить! — приказал я.
Еще раз проследил за «мессерами». Они добросовестно продолжали мотаться с одного фланга строя «юнкерсов» на другой. Тут пуганешь, пожалуй. Самих пуганут так, что ни от «юнкерсов», ни от танков свою пехоту не избавишь!
Взялись за танки...
«Юнкерсы» замкнули наклонный круг над нашим передним краем. Мы замкнули круг над атакующими фашистскими танками. Карусели эти имели встречное вращение, и на выходах из атак противники показывали один другому брюхо с весьма близкого расстояния.
Посылая нас в бой, полковник Андреев приказал:
224
— Чтобы каждый подбил хотя бы один танк, Мы старались. Пятьдесят шесть огнехвостых PC понеслись на танки. Еще дым и земное кро. шево вперемешку с огнем клубились от взрывов, как с высоты триста метров с каждого «ила» сыпанули залпы из шести «соток» со взрывателями мгновенного действия. Сквозь расползшееся дымное облако в четырех местах высунулись чадящие факелы. Это полыхнули четыре танка. Как кромсали осколки солдат танкового десанта, как сдували их с брони взрывные волны, мы не видели, но представить это было можно. Пока совершал очередной оборот по наклонной нашей орбите, дым слегка рассеялся и я оценил атаки Валентина Верятина и Геннадия Хохлова: меткими очередями из пушек они добавили к четырем факелам еще два.
Оба торжествующе завопили:
— Есть один на счету!
— А на моем — второй!
Я позавидовал и, прицелившись особенно тщательно, дал очередь в моторную часть танка, что отличался от многих большими размерами. Его спина позади угловатой башни закурилась безобидно-легким дымком. «Черт! Неужели ему мало?» — подумал я, но когда, выведя самолет из пикирования, оглянулся, то увидел: танк горит, из открытого верхнего люка выскакивают танкисты. На исходе времени, отпущенного нам для работы запасом горючего, в почерневшем снегу горело с десяток танков. Теперь можно было мимоходом посчитаться с «юнкерсами». Желтое пузо одного, словно по заказу, оказалось в моем прицеле...
Моему примеру последовал Надточий. Увидев, как падает, перевернувшись вверх «лаптями», Ю-87, летчик крикнул по радио:
— Получай, фашист, деревянный крест от «черной смерти»!
Еще одного «юнкерса» завалил спикировавший откуда-то с поднебесья наш истребитель.
Тут за нас взялись «мессеры» прикрытия Ю-87. Сами «лаптежники» дружно подались к себе
8 Заказ № 141
225
в тыл, освобождая воздух для действия своих истребителей. Я приказал:
— «Горбатые»! Круг-вираж!
Вираж замкнули, и удобнее стало пересчитать наши самолеты. Их было семь. Г де восьмой? Разбираться некогда, надо было руководить боем. Подсказал:
— Филонов! Отгони «месса» от впереди летящего «ила»!
«Месса» Филонов отогнал—хорошо, а вот что стал его преследовать — плохо. Он сразу же был подбит другими «мессерами»; мотор «ила» запарил, и самолет быстро начал снижаться. Вырвали немцы из виража и Валю Верятина. Он пошел к земле, то уменьшая, то увеличивая угол снижения. Немцы добили бы его, но тут распутались из свалки с ударной группой «мессеров» наши истребители, кинулись к нам на помощь. Да и запас горючего не одних нас подпирал. Противника тоже. Вот и потащились каждый к себе считать потери и зализывать раны.
Перестроив самолеты в походный порядок, я обескураженно отметил: «Повел восьмерых, а возвращаемся пятеркой...» Разобрался кое-как, с кем лечу, а кого растерял. Ну, с Василием Филоновым и Валентином Верятиным ясно. Подбитые над нашей землей, пошли на вынужденную, и, дай бог, с ними обойдется. А вот где Жуйков? Я даже не мог понять, на каком этапе боя исчез он.
С нелегким сердцем докладывал я о результатах вылета командиру полка.
Первые добрые вести принесли нам летчики-истребители о Вале Верятине. Они сопровождали его до самой вынужденной посадки в Ахту-бинской пойме. Рассказали, что снижался «ил» с развороченным хвостовым оперением. Плюхнулся на полянку. Проехавшись по ней на фюзеляже, задел крылом небольшой деревянный домик. Один истребитель рискнул (у него был мал запас горючего) сделать круг над местом посадки «ила». Из домика выскочили в панике люди, а из кабины «ила» вылез летчик и пома
226
хал истребителю планшетом: мол, жив курилка!
Валя Верятин заявился на аэродром впряженным в волокушу из дюралевого листа. На волокуше был парашют, радиостанция «ила», часы с приборной доски. Начальника штаба такая забота о сохранении имущества растрогала, и он объявил летчику благодарность.
Валентин заметил, что если бы ему хватило сил выволочь с пойменного острова весь Ил-2, то было еще лучше. Про обитателей домика рассказал:
— Там свои братья, военные, отдыхали — обедали. Домишко прочный, не развалился, но метра на два подвинулся. Все живы, здоровы, только кашей их заляпало.
В один день с Верятиным вернулся с вынужденной младший лейтенант Василий Филонов. Это был его первый боевой вылет, однако летчик не растерялся. Убедился, что под ним наша земля, нашел площадку поровнее и, не забыв выключить зажигание, благополучно произвел посадку на фюзеляж. Сообщил:
— Самолет отремонтировать можно. Лишь бы доставить его на аэродром.
Больше всех отсутствовал пропавший без вести Жуйков. Наконец и он заявился. Этакий «иеловек-невидимка» — все лицо замотано бинтами, только для глаз и губ оставлены щелки. Андрееву вей летчики в сыновья годились, и он стал расспрашивать Жуйкова, как маленького:
— Что же произошло, дорогой Коля?
У Коли приключений хватало. В момент, когда мы повстречались с «юнкерсами» и Егоров запросил меня, не пугнуть ли нам «лаптежни-ков», Жуйков так и решил — пугнуть. Отвалил незамеченным от нашего строя, пристроился к Ю-87 и уже был готов исполнить замысел, как «месс» эскорта влепил очередь «илу». Один из снарядов, прошибив плекс кабины и пройдя над головой летчика, высадил из переплета фонаря лобовое бронестекло. Осколки изранили Жуйкову лицо, встречная струя ледяного воздуха ослепила. Жуйков спустил со лба пилотские
8*
227
очки, но и в них не оказалось стекол. Кое-как протерев глаза от крови и проморгавшись, летчик, пока был над территорией, занятой противником, одним залпом разгрузил самолет от бомб и PC на случай вынужденной посадки на фюзеляж.
Рассказав о своих злоключениях, Жуйков, вроде бы вспомнив нечто незаконченное перед вылетом, пошарил по нарам, дотянулся до гитары и снова забренчал мотив сродни похоронному. На этот раз я не рассердился на летчика. Пусть хоть плачет, хоть пляшет, лишь бы из любой потасовки возвращался живым.
ВЫЯСНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ
Сталинградский климат не постоянен. Здесь редко бывают деньки с хорошей видимостью. Чаще здешнюю погоду можно назвать «не раз-бери-поймешь».
Чтобы мы не утратили боевой формы, а с пользой для дела пережили непогодь, полковник Андреев пригласил на встречу с нами летчиков 437-го истребительного авиационного полка. Они ввалились веселой ватажкой, крепкие, простецкие, дружественные. Их заветренные лица, ордена под распахнутыми куртками сказали сами за себя: крепко они бьют фашистов. И еще: едва они заговорили, употребляя знакомые нам авиационные термины, обороты и словечки, мы ощутили полную родственность с ними. Мы вспомнили, что многие наши летчики пересели на штурмовики с истребителей. Оказалось, что и многие воздушные учителя, летчики старших поколений, были у нас общие. Забыв про мглу, что давила все окрест, подвинувшись в тесный круг к фронтовой печке-бочке, мы начали добрую беседу. Поначалу, как положено, справились друг у друга: «Как доехали?» «А как вы тут устроились?» «Где спите, как едите, и бесперебойно ли снабжают табаком?» Погадали о сроках войны. И даже о том, кто
228
и как думает жить после победы, вместе помечтали.
Освоившись, познакомившись, приступили к деловому разговору. Лейтенант Егоров высказал гостям наши претензии:
— Дорогие наши спасители, нам не совсем понятно, на каких высотах и в каких краях вы носитесь, когда нас атакуют «мессеры» и «вуль-фы»? И вообще мы чаще видим сопровождение, а не прикрытие. Идем к цели — вы с нами. Начали работу — вас нет. Домой идем — горюч-ка на пределе, отмахнуться от «мессеров» нечем, все снаряды на фрицев и их танки пошли, а вас опять нет. Частенько так случалось...
В таком же духе высказались и другие наши летчики. Командир истребительного полка взял ответное слово:
— Не оправдываться, а кое-что объяснить хочу. Кроме как прикрывать вас, у нас других задач невпроворот. Бомбардировщиков сопровождай, передний край, переправы, марши войск с г ударов вражеских бомбардировщиков прикрывай. Над своими аэродромами и другими объектами барражируй. Спецрейсы эскортируй. На свободную охоту мы ходим. На разведку летаем. А порой по вашему способу стоянки на аэродромах противника штурмуем. Вот и распредели самолеты по всем этим заявочкам! Не хватает нас. Насчет же того, куда мы иной раз деваемся и где носимся... Во всяком случае, не преднамеренно бросаем вас. Доводили нам описание боя группы майора Солдатова. Все здорово, но... сколько времени вы там воевали? Два часа? Как же было прикрывать ваш отход? У нас-то запас горючего на меньшую продолжительность полета, чем у вас.
— А последняя штурмовка танков? — спросил я.— По времени мы укладывались. Вы же исчезли с самого начала. В то же время «мессеры» своих «лаптежников» до конца прикрывали. Сами видели — штурмовали-то с немцами по-со-седству.
— Первую атаку «мессеров» помните? —
229
в свою очередь спросил истребитель.— Так вот, мы эту группу, которая шла специально вас перехватить, и связали боем. Увлекли от вас Гансов на высоту, дали вам возможность отработать по танкам. Точно так же дали отработать по аэродрому Питомник группе вашего Битюкова. Самые же большие потери вы понесли, когда штурмовки по земле показалось мало и вы полезли в воздушный бой.
— Да, — согласился Битюков,— непосредственное прикрытие у немцев хорошее.
— Вас понял, прием! — отозвался истребитель словами радиообмена.— Непосредственное прикрытие... Прикрытие на протяжении всей вашей работы, с сопровождением до аэродрома... Тут подумать стоит. Но только что придумаешь? Скорость у вас меньше нашей. Тащиться рядом с вами, потерять один из главных козырей истребителя — скорость.
Василий Черный сказал по этому поводу:
— Учтите, когда немцы атакуют нас, они тоже подзависают. С короткой очереди штурмовика не собьешь, а длинную с большой скорости не дашь — проскочишь или столкнешься. Значит, находясь вместе с нами, вы с немцами будете почти на равных.
Корсун дополнил Черного своими соображениями:
— В случае какой «месс» вцепится в ваш хвост, смело тяните его в обгон штурмовиков, под наши пушки. Мы вас отобьем. У нас огонь на танки рассчитан, а уж попади под него самолет— порвем в клочья.
— Вот это разумные мысли,— оценил истребитель.— Видимо, нашу группу взаимодействия с вами будем делить на две подгруппы: одни готовы связать перехватчиков противника свободным боем, другие до конца остаются в непосредственном прикрытии.
Дальнейший разговор принял окончательно специальный характер. Разговор этот летчики иллюстрировали характерными для них жестикуляциями, когда прямая ладонь изображает
230
самолет; чертежами на случайных листках, папиросных коробках и прочем, что позволило бы понять друг друга, даже если бы мы все говорили на разных языках. Слышались и подначки:
— Храбро ваш Жуйков изобразил истребителя! Со всеми бомбами, PC полез на «лаптеж-ников». Вот и распахнул ему «месс» стекла, чтобы голова остудилась.
— А кто это из ваших к «илам» одиночкой пристроился, когда мы домой шли? Думали, нас прикрывает. Оказалось же, потерял ориентировку и спасибо не сказал за то, что к Волге его привели.
РАЗВЕДКА
Едва мы распрощались с гостями-истребителями, как зазуммерил телефон; оперативный дежурный передал трубку мне. Говорил командир авиакорпуса генерал Еременко:
— Товарищ Солдатов, вы сумеете подобрать группу и поднять ее в такую погоду, как сейчас?
Я посмотрел на окошко: погода по-прежнему была аховская. Генерал понял мое замешательство, разрешил:
— Не торопитесь с ответом. Все взвесьте и тогда ответите. Я на КП у Рубанова.
Тут меня смутила вторая деталь: почему генерал подозвал к телефону сразу меня, а не командира полка Андреева? И не у него, а у меня справился о возможности вылета? Посмотрев на полковника недоуменно, сказал:
— Вот... Генерал со мной говорил. Справился, сможем ли вылететь.
Андреев и начальник штаба Пезников улыбнулись.
— Уже есть указание, майор,— объяснил Андреев,— передать полк вам. Готовьтесь принимать самостоятельные решения.
Пезников подбодрил:
— Срок для приобретения подобного опыта на должность командира полка у вас истек. Дерзайте.
231
— Спасибо за доверие,— поблагодарил я,— но дерзать буду, когда приму полк официально, а сейчас все же прошу совета.
Мы поднялись из землянки. Мгла нависала над нами метрах в семидесяти.
— Ну и погодка! — рассердился Андреев. Тут же, став предельно спокойным, сказал: — Но вылет, чувствую, необходим. Подбирайте летчиков понадежней.
Я уже мысленно подбирал группу, успевая думать и о другом: «Хотят меня ставить на полк, и этот вылет есть окончательная проверка моей командирской зрелости». Перечислил полковнику имена летчиков. Он кивнул:
— Сам бы таких подобрал. Докладывайте генералу.
Докладывая, я подчеркнул, что решение принимал, посоветовавшись с командиром полка.
— Правильно сделали,— одобрил генерал.— Готовьтесь с учетом, что полетите без «маленьких». Между вами и облачностью им сегодня не вклиниться. Боевое распоряжение получите чуть позже.
Я машинально задержал трубку около уха и нечаянно подслушал слова генерала, обращенные к кому-то там, на КП Рубанова. По-видимо-му, генерал уже держал трубку на весу, но донеслось довольно ясно:
— А вы говорили, что у Андреева нет летчиков, способных на полет в такую погоду.
Мне было радостно услышать фамилию нашего полковника в такой связи.
Вскоре поступило конкретное задание: разведать движение войск противника от Котель-никово на север. Собрал летчиков. Ими были Корсун, Егоров, Астахов, Верятин и Андреев-«малый». Объяснил им:
— Главная цель — разведка. Бой, штурмовка— по обстановке или по необходимости. Летим предельно низко, поэтому и за ведущим следить, и о земле помнить.
В одиннадцать ноль-ноль мы оторвались от земли и не столько над ней полетели, сколько
232
поехали, различая лица идущих под нами солдат. Они, приветствуя нас, подбрасывали шапки, вполне реально рискуя без них остаться — винты рубят посильнее, чем казак саблей. Машины, повозки, люди, кони остались позади. Открылась враждебная степь. Мы поднялись до высоты пятьдесят метров. Мгла навесила седые бороды. Мы, ныряя в них, хорошо маскировали себя, но и сами плохо видели окружающее — железную дорогу потеряли из вида. Сверил полет по крмпасу и времени, довернул строй «илов» влево, и мы выскочили на железнодорожную станцию Гремячий. На путях увидели два состава. Жора Егоров предложил:
— Споем немцам «Катюшу»!
Я думал так же.
— «Горбатые»! Доворот влево.
Из вагонов, как горошины, стали раскатываться солдаты. Но огненными стрелами уже неслись сорок восемь PC. Составы исчезли за вспышками огня, закрылись, слившись в неровную завесу, клубами дыма. От станции запоздало вдогонку пальнули зенитки. В нас они не попали, лишь себя обнаружили, и я мысленно поблагодарил их: «Учтем ваш привет на обратном пути».
Мы продолжали полет на юг. Облачность начала подниматься, в ней появились прорехи, а вскоре лишь редкие облачка плыли над нами. Я подумал, ч"го давно не видел такого красивого, высокого неба. Но война тотчас напомнила о себе — над нами на встречных курсах пронесла на крыльях черные кресты четверка тупорылых «фокке-вульфов». Нас они, к счастью, не заметили. Внизу, по железной дороге, ползли эшелоны, параллельно с ними двигались автоколонны. Пришлось только пожалеть, что не знали мы про ясное небо в этом районе и не подвесили бомбы. С высоты, на какой мы уходили с аэродрома, и нечего было думать применить их; нас самих бы они, сбрось мы их в такой близости к земле, разнесли бы в клочья. Определив примерно численность идущей на север техники, мы легли на обратный курс. Сни
233
зившись, нырнули под кромку по-прежнему глухой на севере облачности. В стороне увидели все еще дымящийся Гремячий. Неугомонный Василий Корсун запросил:
— Не разрядить ли нам пулеметы и пушки?
Кроме неизрасходованных патронов, мы несли теперь на аэродром ценные сведения о противнике, о погоде в районе его движения, и лишний риск для всей группы нам был ни к чему. Я приказал без позывных:
— Корсуну, Верятину, Андрееву — один заход по зениткам. Остальные со мной.
Так неожиданно для немцев отделившиеся от группы «илы» побили расчеты зенитных пушек и благополучно пристроились ко мне.
Вскоре мы неслись над своими войсками, впереди забелела Волга. Я торжествовал: мы выполнили задание командования в сложнейших метеоусловиях и не только несем разведданные, но мимоходом учинили противнику приличный погром. Мы... Тут я, обозрев строй, не досчитался двух самолетов. Потом выяснилось: Астахов успел вильнуть из строя вслед за тройкой Кор-суна, разогнать расчет одной зенитной пушки, едва с ней не столкнуться и схватить в крыло очередь от зенитногЬ пулемета. Пули часто прострочили крыло, и Астахов не без основания боялся, как бы оно не отвалилось в полете. Правда, в лете крыло уцелело, но от толчков на пробеге отвалилось. Успокаивая меня, Астахов сказал:
— Инженер обещал сегодня же ввести в строй машину.
А я не знал, что мне больше хочется: обнять летчика за то, что уцелел, или треснуть по голове планшетом за самовольные действия? Он, конечно, оправдывался: мол, радиокоманда была неразборчивая.
Вторым самовольщиком оказался Жора Егоров. Этот вместо одного захода по Гремячему сделал два. Увидел скопление автомашин на выходе из поселка и израсходовал остатки боезапаса, а расход горючего на эту саМодеятель
234
ность не учел. Хорошо, на пути попался аэродром истребителей, здесь-то Жора и заправил свой «ил». От меня же он вместе с благодарностью за принесенный привет от истребителей получил нахлобучку.
Наши разведданные пригодились. Над нами, высоко за облаками, послышался грозный напев моторов. Это пошли громить врага наши пикирующие бомбардировщики.
О ТАКОМ, ЧТО ТРУДНО ПРЕДСТАВИТЬ...
19 декабря мы, взглянув на карту, поняли: если напряжением всех сил не сломим движение Манштейна, то у него возникнет реальная возможность соединиться с Паулюсом. Рубежи проходили уже не по Аксаю, а по реке Мышко-ве. Кто-то сказал:
— Где тонко, там и рвется.
— Сделаем, чтобы стало потолще да покрепче,— отозвался другой.
Приказ мы получили, какой и ожидали: наносить удары по врагу, рвущемуся к Мышкове.
Кто бы и когда мог думать, что незавидная речушка с невысокими кручами по краям ее долинки станет рубежом исторического сражения, о котором будут писать документальные книги, о котором напишет свой мужественный роман «Горячий снег» Юрий Бондарев?
«Нам сверху видно все», и штурмовики увидели панораму боя на почерневшем снегу. С севера подходили наши войска и с ходу вступали в бой. По кручам из черных гнезд противотанковых пушек выскакивали огненные жала выстрелов. Расплывались в серую кисею частые дымы разрывов. А с юга, из враждебной степи, шли накатом танковые лавины фашистов.
Штурмовики сделали в тот день по два-три вылета через завесы зенитного огня, через атаки истребителей. Оглушенные моторным ревом, с затекшими от перегрузок на крутых маневрах мышцами, отупевшие от нервного напряжения,
235
летчики валились с ног. А земля опять просила:
— Выслать еще группу!
И ее выслали. Одиннадцать «илов» во главе со штурманом полка Дьяконовым. Его заместителем летел Битюков. Штурмовиков прикрывали двенадцать истребителей Ла-5. Через полчаса группа подошла к Громославке. В четырехпяти километрах южнее нее полыхал наземный бой. Штурман направил удар туда, где танки противника напирали сильнее.
— «Горбатые»! За мной! Всеми PC и бомбами -— огонь!
С пикирующих «илов» метнулись восемьдесят восемь PC, чуть позже бомбодержатели отпустили к земле шестьдесят шесть стокилограммовых бомб. Сто пятьдесят четыре взрыва задернули большую площадь земли клубящейся дымовой завесой. К черным клубам дыма примешивались белые клубы снежной пыли, серые— земляного крошева. В этом хаосе крутнулись языки пламени. Казалось, там, под этой зловещей пеленой, ничто не могло жить и двигаться. Так, по-видимому, и подумал капитан Дьяконов, обозрев на выходе из пикирования результат удара. И наверное, решив, что дело сделано, развернул группу на обратный курс. Имевший большой боевой опыт Битюков знал другое: танки горят лишь от прямого попадания PC или останавливаются от взрыва впритирку с гусеницей, и после удара главным оружием стоило прочесать врага из пушек t пулеметов. Битюков крикнул:
— Дьяконов, зачем уводишь группу?!
Дымная пелена между тем подрастаяла, и стало видно: не так уж много горело танков. Не дожидаясь, когда штурман оценит это, Битюков повел семерку штурмовиков на повторный заход. Штурман с разворотом опоздал и направил удар своей четверки на скопление противника, несколько в стороне от места, по которому бил Битюков. То есть группа разделилась. Нарушение общей стройности действий повело к подобному и внутри двух групп. Штур
236
мовики кидались на танки парами. Прикрывавшие истребители, что называется, в мыле заметались над полем боя, не зная, кого и в какой момент опекать... Тут, как и случается в самые неудобные моменты, подвалили превосходящие нас численностью истребители противника. Ла-5 ввязались с ними в бешеную свалку. Но у немцев хватило машин не только на эту свалку, но и на штурмовиков. Увлекшись штурмовкой, Дьяконов и Битюков не сразу оценили то, что произошло над их головами. Надеясь на прикрытие Ла-5, в оборонительный круг летчиков не поставили, а подали команду лететь домой.
Возвращались на свой аэродром по два, по три и сосчитать машины смогли только на земле. Не досчитались двух машин, а летчика — одного. Как такое могло случиться? Обратили внимание на двоих: Новиков растирал лицо ладонями, бил себя по плечам и бегал кругами. У Черного лицо и комбинезон были залиты маслом, только глаза светились. На все наши расспросы он твердил одно:
— Вот дают, «фоккеры»!
Врач полка Виктор Семенович Крзулин отстранил нас:
— Не видите, человек не в себе,— и, обняв летчика за плечи, как маленького, повел в землянку.
От Новикова мы поначалу тоже ничего не могли добиться. Он трясся от холода и нервного возбуждения. Взял протянутую комиссаром папиросу, кое-как сумел закурить, пару раз глубоко затянулся и лишь тогда заговорил.
Такая приключилась история с Новиковым и Черным...
Новиков атаковал танки в паре с лейтенантом Черным. Вдруг увидел, что лейтенант после пикирования не пошел на набор высоты, а продолжил снижение. Поначалу Новиков подумал: лейтенант уходит с поля боя на бреющем. Но тот посадил самолет на фюзеляж. Поднялся на сиденье, замахал руками: уходи хоть ты... Но не
237
мог молодой летчик оставить командира в беде» Выпустил шасси, пошел на посадку с расчетом, чтобы самолет закончил пробег рядом с подбитой машиной. Снег в степи оказался глубже, чем это виделось с высоты. Пришлось еще и прорулить какое-то расстояние. Черный подбежал. Вдвоем уместиться в тесной кабине, имея при себе зимнее обмундирование, оказалось невозможно, и Новиков попросил:
— Взлетай ты, только не убирай шасси, я на их подкосах устроюсь.
Оседлал шасси, пристегнулся к ним лямкой парашюта, обнял стойку, сцепив руки по-борцовски «в замок». Мощный мотор потянул «ил» на взлет. Колеса вспороли снег, встречная струя пронизала Новикова до костей, и меховой комбинезон не помог.
Взлетели вовремя, ибо к месту посадки Черного уже спешили немцы. Они бы могли и успеть, но их попридержали огнем два других наших летчика — Гашенко и Тухваттулин.
О своем полете верхом на шасси Новиков рассказывал:
— Казалось, что и внутри у меня все окоченело. Но после того, как вырвались от немцев, помереть было бы форменным безобразием. Вот и держался за стойку, как будто примерз к ней. Когда сели и самолет остановился, не слез я с откосов, а рухнул наподобие кочерыжки. И пропади пропадом такой цирк под куполом неба!
Отойдя от нервного возбуждения, поделился своими впечатлениями Черный.
— «Фокке-вульф» меня срезал. Влепил по маслобаку. Хорошо, что не по кабине, а то убил бы. Сел я примерно здесь... — Черный поставил на карте крестик южнее Громославки, в двух-трех километрах от линии обороны наших войск, и продолжил рассказ:
— Понял — от немцев не уйти. Приготовил пистолет, вставил в гранату детонатор. Решил; подпущу их к кабине поближе, сколько успею, уложу из пистолета, а там рвану себя гранатой
238
вместе с самолетом. Павлика над собой увидел, помахал ему. Думал, на прощанье. А жить так хочется, хоть плачь. Как он сел, а я потом взлетел по глубокому снегу, абсолютно непонятно. Наверное, мощный мотор у нас все же. И рулями как действовать, желание жить подсказало. После взлета — новые переживания: как доставить Павлика? Поднабрал высоту, чтобы в случае чего парашют успел раскрыться. Посадку делал как можно мягче. А в целом, если из Новикова «Седым» стану, прошу не удивляться.
Как бы там ни было, люди, пережившие невероятные и стремительные по ходу опасности, остались живы. Это взбодрило нашу надежду, что и со Стариковым все обойдется. Ведь возвращались уже с вынужденных посадок Ве-рятин, Филонов и долго пропадавший Жуйков. Успокоившись, мы начали разбор вылета. Воздав должное за урон, нанесенный противнику, «выдали» летчикам и за ошибки. Они то были готовы прекратить штурмовку после первого густого своего удара, то, впав в азарт, открыли «партизанщину», затруднив работу своим истребителям, нарушив стройность всего вылета. На основе вскрытых ошибок дали летчикам указание на будущее.
После разбора мы узнали о судьбе Старикова. Напрасна была наша надежда на благополучный исход... Из наземных частей сообщили: краснозвездный «ил» полыхнул под ударом «фоккеров». Летчик развернул горящую машину в сторону наших войск. Запас высоты для прыжка с парашютом у летчика был. Но он не прыгал. А когда стало ясно, что самолет все равно не перетянет передний край, прыгать стало поздно. «Ил» ударился о мерзлую землю и взорвался...
Из землянки КП мы поднимались так, будто каждому на плечи свинцовый груз повесили. На западе солнце подожгло край облаков. Пожар этот, полыхнув, тотчас погас, небо сделалось мрачным, и мы не увидели пролетавших над нами один за другим через равные интервалы У-2. Услышали стрекотание их слабых мотор
239
чиков. Странно было представить, что эти легкие—перкаль да деревянные рейки — самолетики, на которых летчики нашего поколения постигали азы авиации, стали буквально грозой ночного неба.
Невидимые, почти неслышные за посвистом ветра, за погромыхиванием фронта, У-2 несли под крыльями бомбы и опускали их на головы врага порой с исключительной точностью, не давали врагу спать, держали его нервы на пределе.
Полковник Андреев, прослушав ночную мелодию удалявшихся к фронту У-2, сказал:
— И все-таки мы стали драться лучше, чем в августе. Потерь несем меньше, урон врагу наносим больший. И если в каждом вылете каждый летчик подобьет один фашистский танк... Короче говоря, такая по-прежнему стоит перед вами задача!
Снова нас ждал печальный ужин. Не ужин... поминки. Стоял стакан с вином для Валентина Старикова, которого и похоронить-то мы не могли. Василий Черный свои боевые сто граммов передал Новикову.
— Возьми мою долю, Павлик. Если бы не ты, то со мной бы...— он кивнул на пустующее место за столом. Потом, поежившись, вспомнил: — Крыло у нас не прозрачное. Мне тебя в полете под ним не видно. Как ты там?.. А когда сели и ты из-под крыла выскочил... И все хорошо, а такая слабость меня разбила, упасть впору и не вставать...
Михаил Астахов не принимал вина, подвинул свой стакан Василию, попросил:
— Ты все же выпей. Может, полегчает?
Василий отрицательно покачал головой, решительно отказался:
— На сегодня нет. Не вернет вино того, что потерял.
К столу подошел командир полка, не садясь, сказал тихо:
— За светлую память... И чтобы вечной она была в нас.
240
НАРАЩИВАЯ УДАРЫ
В полку осталось самолетов на три группы^ Это значило, что каждая группа должна была действовать со всей отдачей.
Первую группу повел штурман полка капитан Дьяконов. На перегоне между железнодорожными станциями Гремячий и Чиликово он увидев воинский эшелон. Неподалеку скопилось около сотни автомашин. Их прикрывали зенитки, а на многих платформах эшелона были крупнокалиберные зенитные пулеметы. Чтобы разрядить плотность огня противника, штурман принял решение разделить группу. Передал:
— «Горбатый-двадцать пять»! Атакуйте эшелон. Выход из строя, когда враг откроет огонь.
Лейтенант Черный команду принял и при первом же облаке от взрывов зенитных снарядов увлек за собой в атаку по зенитным батареям Шишкина и Хохлова. Замысел Дьяконова удался— немцы стали палить вразброс. Часть зениток пыталась перенацелиться на пикирующие самолеты. Для этого нужны были секунды, но PC упредили вражеский залп. Они накрыли батарею, не дав ей произвести ни одного выстрела.. Проскочив над батареей, Черный довернул подгруппу на эшелон, крикнул:
— Получай, фашист, «баню»!
Пулеметно-пушечные очереди врезали по вагонам. Немцы стали в панике разбегаться. В эшелоне взорвались боеприпасы, вагоны загорелись. В это время Дьяконов, Надточий и Веря-тин ударили PC по автомашинам, следом сбросили бомбы и успели послать длинные пулеметнопушечные очереди. В автоколонне тоже начались пожары. Столбы дыма послужили неплохими ориентирами для истребителей противника. Они устремились к месту побоища. Но Дьяконов, предусмотрев такое, уже уводил группу домой. Освобожденные от боевого груза самолеты быстро набирали скорость, и хотя истребители противника не жалели моторов, настичь наших штурмовиков сразу не смогли. Увлеченные
241
погоней, они вовремя не заметили атаку наших истребителей, и те с ходу сбили два «мессершмитта». Немцы, хотя и имели численное превосходство, развернулись восвояси.
Дьяконов, поднявшись из кабины, довольно подкрутил рыжие усы.
— Простым маневром обдурили мы фрицев!
Наша группа приземлилась вслед за Дьяконовым. Мы наносили удар по врагу, находящемуся в окружении. Попутно уточняли, ложный или действующий один из вражеских аэродромов. Аэродром оказался ложным. С малой высоты мы увидели, что самолеты стоят не на шасси, а на козлах, автомашины там без колес. А вот зенитки вокруг этой приманки были настоящие. Доставленные нами сведения помогли нашим бомбардировщикам сменить задачу, они уже были готовы к вылету на бомбежку того аэродрома.
Не успел я все это доложить полковнику Андрееву, как получил от него новое задание: ударить по вражеским танкам, что прорвались в Громославку. Показав мне по карте направление удара, полковник всмотрелся в горизонт, стал считать:
— Один, два, три...— радостно воскликнул: — Все возвращаются!
Это заводил на посадку своих летчиков Батю-ков. Снова повернувшись ко мне, Андреев приказал:
— Садитесь в любые готовые самолеты и вперед! Летчикам объясните задачу в воздухе.
«Ничего себе, темпы!» — думал я на бегу.
Маршрут на Громославку нам был уже знаком, вышли мы на нее точно, и нас затомило ожидание залпов зениток или атак.истребителей. Меня разобрали сомнения: «Неужели немцы оставили свои прорвавшиеся танки без прикрытия?» Я даже на всякий случай сличил карту с местностью. Нет. Вышли мы правильно. Решил провести доразведку и ввел самолет в нисходящую спираль. Ведомые последовали за мной, а истребители прикрытия, как потом узнали мы, приняв наше
242
снижение за начало боевой работы, кинулись на* юг, чтобы упредить возможные атаки истребителей противника. В Громославке с высоты пятьсот метров я разглядел движение конных повозок, до десятка танков, что стояли возле домов. Никакой паники наше снижение на Громославку не вызвало. Еще снизился и увидел обычное приветствие наших славных пехотинцев: они дружно бросали вверх шапки. Все стало ясно: наземные войска без нас отбили танковую атаку противника. Я похолодел от мысли, что бы произошло, не произведи мы доразведки!
Но нужно было думать о другом: перегруженные «илы» с трудом наскребли на маршруте нужную высоту. Теперь мы ее потеряли, а линия фронта — вон она! Передний край обозначился частыми вспышками выстрелов и взрывов. Южнее по степи маневрировали вражеские танки. Одни палили на ходу, другиё — с коротких остановок. Скорее бы до них добраться, чтобы избавиться от бомбового груза. Но стрелка высотомера ползла досадно медленно, и тут нас атаковали три «мессера». Прорвались-таки сквозь заслон наших ястребков! Василий Постников, отвернув от строя, дал густую очередь по ведущему «мессеру», тот клюнул к земле, а его ведомые дружно ударили по «илу». За хвостом «ила» мгновенно вытянулся шлейф дыма. Постников, опасаясь повторных атак, повел самолет на вынужденную змейкой. Я же заметил атаку вражеских истребителей на Михаила Астахова и лишь успел, крикнуть:
— Астахов! Тебя атакуют...
Поздно. Ил-2 задымил. Дым позволил истребителям прикрытия увидеть движение нашей группы, и они примчались к нам на помощь. Только Постникову и Астахову помогать было поздно.
Корсун предупредил Астахова:
— Миша, твой самолет горит. Под нами немцы, избавляйся от бомб.
Михаил сам знал, что горит, ибо огонь уже жег ему лицо и руки. Команды Корсуна он не
243
слыхал. Наверное, не работало радио. Переждал какие-то мгновения и, сбросив разом все бомбы, резко крутнул облегченный самолет на северо-восток. Вскоре позади горящего «ила» распустился белый купол парашюта. Подумалось радостно: «Спасен!»
Оставшиеся «илы», находясь под непосредственным прикрытием истребителей, приступили к работе. Для построения замкнутого наклонного круга нас уже не хватало, и мы атаковали танки в строю вытянутого пеленга. С двух заходов зажгли три танка, накрыли бомбами две полевые пушки, разбили батарею минометов. Бомб и PC не осталось, можно было бы уходить, но, разозленные «мессами» и лишними приключениями с доразведкой, мы взялись за пушки и пулеметы, fснялись за живой силой противника. Немало осталось коченеть в снежной степи гитлеровцев после наших яростных атак.
Свою злость и досаду я привез домой и не совсем вежливо высказал командиру:
— Задачу поставили не по выверенным данным. Как же так?
— Не сердитесь, Андрей Иванович. Война. Уточнения нам передали в тот момент, когда вы сами произвели доразведку. Молодец вы.
— Молодец... А как теперь отчитаться за Постникова и Астахова?
— Рано запереживали. Выберутся они. Разве мало наших ребят выбиралось?
Из-за того, что командир не упрекнул меня за потери, а даже похвалил за правильные действия и в чем-то утешил, мне стало стыдно своей запальчивости. День был на исходе, вылетать не предстояло, и я вышел из землянки КП на мороз. Теперь главным во мне были переживания за летчиков. Выпрыгнуть-то Астахов выпрыгнул, но в каком состоянии? Я-то видел: пламя выбивало из моторной части самолета. Это значило, что летчик вполне мог получить ожоги. Постников снижался змейкой, значит, был жив, управлял самолетом. Но бомбы, PC он не сбрасывал. Наверное, боялся попасть в своих. На бомбах взрыва
244
тели мгновенного действия».. Как-то Постников произвел посадку? Под ногами хрустел снег, мороз хватал за нос. Механики пробовали на стоянке то один, то другой мотор. Меня время от времени обдавали ледяные струи от винтов. Но ничего не отвлекало от грустных размышлений. Виноваты бывали ведущие или не виноваты, за потери в группах на них всегда посматривали с долей осуждения. Когда случалось Битюкову или Дьяконову приводить поредевшие группы, я тоже осуждал их. Думал: «Надо бы им действовать вот так-то и так...» Теперь я сам что-то прохлопал, не предусмотрел. Вот и мерял шагами тропинку в снегу от землянки к стоянке самолетов, не замечая, что темно уже и все злее становится мороз. Возможно, за полночь я так бы протоптался, да нашел меня комиссар Чалый. Встряхнул, прикрикнул:
— Довольно переживать! Завтра снова работать надо. Марш на ужин. Вон машину подают.
Но я еще чуть помешкал. Уставился на гудящий огонь в бензопечи, с помощью которой механик собирался прогревать мотор. Представил, что вот такое пламя могло вырваться из-за приборной доски в кабине «ила», на каком выходил из боя Миша Астахов. Тут от КП закричали:
— Майор Солдатов! Скорее в землянку!
Голос был возбужденный, но не тревожный. Я помчался на КП, веря и боясь верить в добрые вести. Распахнул дверь. В землянке летчики наперебой обнимали Постникова и Астахова. Чувствуя, что в глазах закипают слезы, я снова попятился на мороз. Негоже боевому командиру показать слабость. Умыл лицо снегом, приказал себе: «Спокойно» — и тогда вернулся. Первые страсти на КП улеглись, и теперь все слушали рассказ героев дня. Собственно, рассказывал один Постников. У Астахова губы стянул ожог, лицо его распухло. Врач уже был наготове, но летчик отмахивался — дай побыть с друзьями.
У Постникова сложилось так.
Он увидел «мессера» у своего крыла. Даже физиономию летчика рассмотрел. Тот показал на
245
ведущий Ил-2, то есть на мой самолет, а потом* провел ребром ладони себе по горлу — собью, мол, сейчас твоего командира! Постников, защищая меня, бросил машину на немца, одновременно нажав гашетки.
— В общем, отпугнул я его,— сказал он^ сейчас.
Глазастый Василий Кбрсун уточнил:
— В землю ты его пугнул, тезка. Я-то видел.
— Ну, а тут мне самому влепили,— продолжил рассказ Постников.— В кабину пар повалил. Значит, систему водоохлаждения перебили. Мотор заклинился. А по самолету еще тарабанят. Вот и завилял я к земле змейкой. Скучнее всего стало, когда не нашел площадки, чтобы сесть на колеса. А с бомбами на фюзеляж... Сами понимаете! Бомбы не взорвались, но тут новая напастью немцы на меня пикируют. Думаю, подожгут самолет, бомбы сдетанируют, и броня кабины не спасет! Рывок из самолета, рывок в воронку. Отсиделся. Немцам самолет поджечь не удалось. Так что инженер может снаряжать за ним команду. Восстановить машину вполне можно. А ко мне скоро подошли наши пехотинцы. Отвели меня в поселок Зеты. Оттуда на машине к Волге. Там Мишу встретил.
За ужином я свои боевые сто граммов по традиции отдал Василию Постникову. Не сбей он того «месса», не возьми на себя огонь двух других... кто знает, сидел бы я сегодня за дружным нашим столом? Хотелось сказать летчику слова благодарности, да перехватило у меня дыхание от всего пережитого за тот день.
Михаил Астахов в первые дйи рассказать о своих злоключениях не мог, но дал мне свой дневник, в котором записал, что и как было.
Убедившись, что под нами противник, он сбросил бомбы и развернулся на обратный курс. Выпрыгнул лишь тогда, когда охватившее кабину пламя стало жечь нестерпимо и отказали рули. Вытяжное кольцо парашюта нашел не сразу и выдернул его уже в беспорядочном падении. Ногу захлестнула лямка, и некоторое время лет
246
ник опускался вниз головой. При скорости снижения семь метров в секунду это не самая удобная поза для приземления. Михаил был человеком ловким, сумел выпутаться. Приземлился удачно. Пошагал к Громославке. Хотя мы и проводили доразведку над ней, но в прифронтовой полосе бывает всякое... Поэтому летчик всматривался по сторонам особенно сторожко и переживал, что динамический удар при раскрытии парашюта оставил его без гранат-лимонок и пистолета. Даже боль от ожогов на время летчик забыл. В Громославке его встретили наши танкисты.
Прочитав запись Михаила, я сказал ему:
— Мужественный ты, Миша, человек. И прости меня. Проморгал я что-то и такую боль тебе доставил.
Михаил быстро написал:
«Не вините себя, командир. А боль пройдет, м мы еще повоюем как надо».
СТРАННЫЙ ОБЪЕКТ
Великая радость, когда те, за кого переживали, беспокоились, оказываются живы. Вскоре после счастливого возвращения Постникова и Астахова над ними, и они сами над собой, уже подшучивали:
— А вы, ребята,—акробаты. Один — сальто в воронку, второй — стойку вниз головой на парашютных лямках.
«Акробаты» соглашались.
— Что делать! Авиация — цирк натуральный.
Я же вспомнил веселую речь Жени Андреева по прилету на боевой аэродром, когда он обещал нам жизнь, полную славных дел и невероятных боевых приключений. Славные дела были, и приключений хватало. Многие из них (так уж устроена человеческая натура) теперь даже казались смешными. И то, как Валя Верятин подвинул крылом одинокую хатенку в пойме, и то, что было с другими. Понятно, больше хотелось
247
славных дел, чем даже самых забавных приключений.
Бодрил нас не только благополучный исход последних вылетов. Хотя линия фронта по-прежнему проходила вдоль реки Мышкова, а в районе Громославки, Васильевки, Аксая и Уманцева шли жестокие бои, внутренним чувством мы угадывали: не прорваться Манштейну к окруженному Паулюсу! И не поможет Манштейну мотопехота, какую он перебрасывал со своего правого фланга к Дону. Уверенность была столь велика, что, когда нам показали на карте направление переброски войск противника, Валентин Шишкин сказал без доли смущения:
— Наготовим из их техники дров, а живую силу переведем на мертвую.
Василий Корсун подметил:
— Автомашины не танки — с дороги в снег не свернут. Некуда им от нас деться.
Командиру полка передалось хорошее настроение летчиков:
— Андрей Иванович, вы дорогу, по какой немцы едут, хорошо знаете. Так что ведите первую группу.
Полетели и вскоре убедились — у немцев настроение, в противоположность нашему, далеко не уверенное. Если раньше они имели привычку ходить по дорогам монолитными колоннами, то теперь их машины мчались одиночками на большом расстоянии одна от другой.
Обычно бодрый голос Шишкина прозвучал не на этот раз по радио разочарованно:
— Улов-то предстоит жидковатый...
Я же подумал не без гордости: «Боятся, боятся фашистские вояки наших штурмовиков!» И Тут же смутился: «Ну вот как их бить-то, скажите на милость? Как с пользой уложить сто сорок бомб и PC? Никакого горючего не хватит гоняться за одиночными целями». В поисках стоящей цели осмотрел местность и различил километрах в десяти от дороги некий странный объект, нечто вроде поселка с правильной планировкой и маленькими домишками, заметенными
248
снегом. Сунулся в полетную карту, ничего в том месте на ней не обозначалось. Что бы это было? Подумать не успел, Василий Корсун запросил:
— «Десятый», стукнем по пробке?
Пробка образовалась на снежном перемете; пять машин на нем застряли, к ним подкатывали еще машины, а невдалеке мы увидели шесть танков, что сгрудились вблизи бензозаправщика. Замкнутый круг мы научились строить быстро и начали успешную работу, но странный объект, который был в каком-то десятке километров, не давал мне покоя. Убедившись по первому же заходу, что летчики действуют как надо, приказал:
— Корсун! Принимай командование. Я разведаю цель слева.
Кто-то из летчиков без всякого почтения укорил меня:
— Куда же он один, безумец?
Я не обиделся. Загадочный объект приблизился, и передо мной открылась стоянка автомашин. До сих пор не знаю и не представляю, по каким причинам опытные вояки-немцы сосредоточили в чистом поле плотные, кузов к кузову, ряды автотехники? Между рядами неширокие проездные пути. Один ряд — проезд, два ряда вплотную задними бортами — проезд, четвертый ряд... Словно бы гитлеровцы специально построили свою технику под удар советских штурмовиков и бомбардировщиков. Однако они успели понатыкать здесь зениток. Зенитки открыли пальбу, я огрызнулся PC, проскочил над батареями и окончательно пожалел, что прилетел один, а не со всей группой — более заманчивой для штурмовиков цели я, по-моему, за войну не встречал. Промчавшись вдоль этого странного «автопарка», с интервалами в секунду избавил самолет от всех бомб, с ходу сбил расчеты у двух малокалиберных зениток пулеметно-пушечным огнем и развернулся в сторону фронта. Увидел, что по моей, теперь возглавляемой Корсуном группе тоже затявкала пара малокалиберных установок. Дал очереди и по этим. Корсун продол
249
жал работу как надо, и я решил посмотреть результаты своего удара по «автопарку». Над ним густо поднимался дым. На этот дым спешил Ил-2 — кто-то из летчиков последовал моему примеру. Он так же, с интервалом в секунду^ разложил по стоянке машин шесть бомб. Машины загорались одна за другой. Во многих кузовах были боеприпасы. Сдетонировав, они швырнули^ в небо сквозь дым тьму обломков. Кувыркаясь, обломки снова рухнули в расползающуюся дымовую тучу, из которой пробивалось рыжее пламя.
Корсун подал команду:
— «Горбатые», домой!
Вовремя он это сделал — на горизонте появились истребители противника. Догоняя группу, я оценил работу летчиков: на земле горели четыре танка и до десятка автомашин. Мысленно похвалил Василия Корсуна: «Отлично управлял боем!»
Нагнав группу, оценил обстановку: истребителе прикрытия надежно идут с превышением позади нас. Перехватчики противника, которых, наверное, вызывали на помощь наземные войска, атаковать нас не стали. Исчезли куда-то. Можно было пересчитать свои самолеты. Не хватало одного. Я подумал, что нет того летчика, которые повторил за мной заход по «автопарку». Кто же он? По радио говорить в эфир лишнее не рекомендовалось, стал проверять самолеты по бортовым номерам. Мы к этому времени уже пересекли линию фронта и летели над своими войсками в относительном спокойствии. На ровном поле увидели стоящий с выпущенными шасси Ил-2. Колеса прочертили на снегу прямые полоски пробега. Подумалось: из другого полке тот летчик. Он стоял на крыле, махал нам планшетом. Тут я с удивлением прочитал бортовой номер недостающего в моей группе самолета. Мистика! Летчик, уходивший из боя последним, оказался впереди всёх, успел сесть на вынужденную, расстегнуть привязные ремни, снять парашют и вылезти из кабины... А в общем, он жив,
2S0
здоров, сидит в своем тылу, и секрет его шустрости разберем на аэродроме.
Едва зарулили на стоянку, подозвал Корсуна.
~ Каким образом...— я назвал фамилию нашего «шустряка»,— устроился на вынужденную, обогнав всех?
— Он не обгонял. Сбросил бомбы и после первого захода вышел из круга с курсом на северо-восток.
— Тогда кто же из вас отработал вслед за мной по скоплению автомашин?
— Я,— признался Валентин Шишкин.— Отработал и пристроился к группе почти вместе с вами.
Надо было думать о летчике, оставшемся в поле, о его самолете. Может быть, есть шанс пригнать его своим ходом?
К месту вынужденной посадки «ила» послали на У-2 Жору Егорова и техника эскадрильи Третьякова, а я стал готовить боевое донесение о результатах удара группы. Спросил у Шишкина:
— Сколько, по-твоему, сожгли мы там машин?
— Знаю, что много. А как было сосчитать? После вас все горело, дымило. Как мои бомбы рванули, я за хвостом и вовсе не видел.
Я назвал примерную цифру. Валентин замахал на меня руками:
— Что вы, командир! Кто же нам поверит?
Я сам так подумал: «Кто же поверит?» Записал цифру явно заниженную.
К вечеру того же дня Георгий Егоров пригнал с вынужденной Ил-2, а хозяин этого самолета привез на У-2 Третьякова. Такая выяснилась картина: наш молодой летчик вылетел на задание впервые. Конечно же, был напряжен, волновался. Перегрел мотор. Мотор забарахлил настолько, что летчик не рискнул тянуть до аэродрома и сел в поле. Случай не совсем красивый, ибо температурой мотора можно управлять. К тому же у нас было немало примеров, когда летчики дотягивали домой и не на таких машинах, а что называется, летящих на честном слове и чистом
251
энтузиазме. Поэтому командир полка снял с того* летчика стружку. Я же вспомнил, как сам однажды едва не запорол мотор, и, когда командир спросил у меня, что делать с летчиком, сказал:
— Пока ничего крутого. Молодой он. Исправится.
Здесь, в небольшом отступлении, пожалуй, стоит кое-что объяснить. Бывали у нас и ошибки^ промашки. Порой досадные. И не одни награды^ благодарности получали на войне люди. Нахлобучки, взыскания тоже нам перепадали. Но о таком удобно говорить в художественном произведении. Там правдиво созданные образы носят вымышленные имена. А вот в документальном повествовании... Ну, как тут расписать чей-то промах или проступок, назвав имя совершившего их? Ведь люди-то все были наши. У них есть дети, близкие, у многих живы родители. Вот почему, когда речь заходит о показе людей, попавших впросак, в двойственную ситуацию, документалисту зачастую приходится умалчивать имена. Это, разумеется, не касается тех, кто совершил преступления и осужден законом. Но таких, к счастью, в войне было ничтожное меньшинство, а на моем пути подобные вовсе не встречались.
Через пару дней после того, как я и Валентин Шишкин бомбили странный степной «автопарк» противника, мы получили хороший нагоняй от подполковника Бондаренко за излишнюю скромность в оценке результатов собственных действий. Оказалось, что с нашей легкой руки тот загадочный объект стали бомбить все кому не лень. Цифры в донесениях наслаивались, и стало невозможно определить размеры истинного урона, нанесенного противнику.
— Доложи вы цифру посолидней,— объясняй Бондаренко,—- и командование выслало бы самолет-разведчик зафотографировать побоище. Сейчас бы знали настоящих его авторов. А теперь... «авторов» много, «картина» размазана, а наземное командование просит ясности. Ему такая ясность помогла бы свои расчеты вести.
252
То, что завышать урон, нанесенный врагу, нельзя, даже преступно, я знал. Но как-то не задумывался о том, что и занижать его — дело не самое лучшее.
Так возникла мысль установить на Ил-2 фотоаппараты. Штурмуй, фотографируй результаты^, и никаких разведчиков посылать к месту штурмовки не надо. Позднее фотоаппараты на Ил-2 появились. А тогда... Я до сих пор боюсь назвать цифру уничтоженных при том нашем ударе машин.
В ОДНОЙ ИЗ ЯРОСТНЫХ схвдток
Непогода позволила нам отремонтировать подбитые самолеты и набраться сил для новой работы.
Вскоре небо прояснилось и нам дали приказ? на вылет.
Под косыми лучами декабрьского солнца искрился снег, а через этот искрящийся фон на юго-запад широко пролегла темная полоса отступления немцев. С первого нашего удара по войскам Манштейна прошло полмесяца. Из них двенадцать дней и ночей гитлеровский фельдмаршал пытался вырвать из огненного котла армию Паулюса! Теперь мы обозревали с высоты попятный путь врага. Четвертые сутки отступали немцы. Был изрыт воронками, загроможден подбитыми танками, орудиями, автомашинами широкий, этот темный в белой степи путь вдоль железной дороги Сталинград — Котельниково. Местами коридор расширялся. В таких расширениях просматривались наспех отрытые и полузасыпанные окопы. Там, словно стерня, топорщились остатки скошенных огнем и металлом лесополос, воронки находили одна на другую, между густо нагроможденным, искореженным металлом чернели трупы. Это были рубежи, за которые пытались зацепиться немцы. И подобных рубежей было много—враг сопротивлялся упорно.
Темная полоса привела нас к Котельниково.
253
Южнее его — откатывающийся противник. Ему наступают на пятки наши части. Как определить, кто где? Когда войска в движении, указать на карте точку штурмовки перед вылетом нам не могли.
С моим Ил-2 поравнялся Ла-5 командира группы непосредственного прикрытия. На фюзеляже самолета ряды маленьких звездочек — счет воздушных побед. У летчика широкое добродушное лицо, улыбнулся мне:
— «Десятый», приветствую вас лично и ваших бесстрашных орлов! Желаю успеха!
— Взаимно!
Ведущий приветливо качнул крылышками, легко скользнул ввысь, увлекая за собой ведомого. Оттуда, с высоты, они будут зорко следить за нами, за окружающим нас воздухом, чтобы уберечь нас от вражеских истребителей.
В Котельниково догорали пожары, плавали в небе дымы, признаков же близкого боя там не было. Стал до рези в глазах всматриваться в дороги, что вели на юг к Семичному и Дубовскому. Увидел танки, отдельные автомашины, повозки, группу конников. Но чьи они? Запросил своего заместителя в группе Жору Егорова:
— «Тридцать первый», видишь на дороге?
— Вижу. Если чужие, от нас не уйдут, а нам на всякий случай надо поискать цель южнее.
«Соображает,— мысленно похвалил я Жору,— натаскаю его еще немного, и тоже будет водить группы».
На встречных курсах мы разминулись с шестеркой «илов» соседнего полка. Их прикрывала четверка Ла-5. Одна пара их, по замыслу командования, должна была присоединиться к нашему прикрытию. Этого не случилось. Все «илы» и Ла-5 пронеслись высоко над нами, удалились на северо-восток. Жора забеспокоился:
— «Горбатый-десять», где же работали соседи? Задание им, ни дна ни покрышки, было одинаковое с нашим.
«Ни дна ни покрышки... Узнаю Жору»,— подумал я и ответил:
254
— Где-то южнее отработали.
Сам стал быстро соображать. «Они успели набрать большую высоту. Значит, возвращаются издалека. Ла-5 к нам не примкнули. Значит, израсходовали горючего больше, чем рассчитывали. Вывод: противника отогнали быстрее и дальше, чем предполагалось, и начинать штурмовку ближе Дубовского явно рискованно».
Мы продолжили полет на юго-запад. Солнце было впереди, а правее, на западе, вспухала черная, странная для зимы туча. Часы показывали пятнадцать двадцать пять. Еще сорок минут — и без тучи начало темнеть бы. А тут... Солнце и туча перемещались друг другу навстречу, обещая сумрак, в котором не штурмовать, а кое-как добраться бы до дому.
Показалось Дубовское. И железнодорожная станция Ремонтная рядом. Никогда мы еще так далеко от своего аэродрома не улетали. Если раньше мы, не успев опомниться от взлета, сбора группы, встречи с истребителями прикрытия, вступали в бой, то теперь время опомниться от всего этого у нас было. В длительном горизонтальном полете по прямой мы успели сколько-то расслабиться, но вот... вот надвигается цель, и после минут расслабленности (мы все это ясно понимаем) снова будут вспышки разрывов, поток трассирующих пуль и снарядов, атаки «мессеров» и еще черт знает что! Это все равно как если бы вам предложили из теплой воды, в которой вы разнежились, окунуться в бочку с ледяной водой.
Станцию Ремонтную подернула дымка, но мы разглядели: дымят три паровоза на южном конце путей, два — на северном, вытянулись эшелоны, а улицы села Дубовское забиты автомашинами и танками.
— «Горбатые»! Видите, сколько вражьей силы? Ни дна ей, ни покрышки!—передал Егоров, и голос его враз стал хрипловатым.— Ударим?
Я угомонил:
— Погоди...— у меня у самого в горле пересохло, надо было разглядеть зенитки. Повел
255
группу километрах в двух правее станции. Летчики невольно уплотнили строй. Жора вполголоса, словно боясь, что нас услышат немцы, попросил:
— «Горбатые», увеличьте интервалы и дистанцию.
Тут я увидел зенитки... Двенадцать стволов, что торчали обочь станции, подворачивали дула, следя за нами. Солнце, еще ниже склонившись к горизонту, било лучом в лобовое бронестекло. Я принял решение: вперед, к солнцу! А потом разворот над степью — и скользнем вдоль лучей на станцию. Немцы промолчали. Наверное, посчитали, что наш объект южнее Дубовского, Я немного опустил нос самолета, чтобы набрать скорость для предстоящего маневра. Качнул крыльями: «Делай, как я!» Станция снова впереди, но теперь солнце слепит не нас, а немцев. Их густой залп выставил стену разрывов много ниже нас. Второе облако слившихся воедино разрывов скачками приблизилось к нам. Я понял: сразу вниз не прорваться даже на увеличенной скорости. Оглянулся на группу: летчики были каждый на своем месте. Скомандовал:
— «Горбатые», на форсаже в набор высоты!
Замысел удался, немцы были готовы к началу нашего пикирования и, видимо, не ожидали, что мы перед целью дадим «волну» вверх. Разрывы плеснули вразброс. И тогда мы предельно круто навалились на станцию. По затявкавшим зениткам малого калибра ударили наши PC, пулеметно-пушечные очереди. Высота пятьсот метров, четыреста, триста... Стокилограммовые бомбы на сброс! Успел оглянуться: эшелоны окутались дымом, в нем забурлило пламя. А из Дубовского в нас били из всего, что могло стрелять. Били танки, самоходки, пулеметы, автоматы, и даже пушки полевой артиллерии залп дали. Огонь, дурной, конечно, недостаточно густой и опасный. Продолжая нажимать гашетки, скомандовал:
— «Горбатые»! Не прекращая огня, выходим из боя.
Справа от моего крыла чья-то трасса стегнула
256
по группе немцев, что палила из автоматов от крайней хаты. Я посмотрел вправо: стрелял Георгий Егоров. Мы неслись в нескольких метрах над землей. Вдруг на кабине Ил-2 Егорова высекся искровой сноп. Самолет клюнул на нос. Винт скосил деревца, и тяжелый штурмовик ударил в окоп, куда только что пытались забиться немцы. Глаза и чувства отказались верить случившемуся, лишь рассудок подсказал слова:
— Прощай, Жора!..
Дубовское мы проскочили, но впереди, по дороге на Котельниково, цели еще попадались. Через секунды после гибели Егорова я с мстительным наслаждением влепил очередь в выскочившую из балки крытую автомашину. Она загорелась.
Дорога на Котельниково продолжала разматываться перед нами, предлагая все новые и новые цели. Облегченные от бомб, PC и трети горючего, штурмовики обрели верткость. Так же, как и Егорова, я должен был готовить к самостоятельному вождению группы Василия Черного. Передал ему:
— Василий, веди группу! И действуй... Бей их за Жору!
Мы начали свободную охоту вдоль дороги. У Гашенко оставались с Дубовского две бомбы. Он вложил их в скопление повозок. Геннадий Хохлов добавил туда пулеметно-пушечного огня. Сам Черный с лейтенантом Надточим били очередями по автоколонне из десятка автомашин. Я спалил легковую машину, послал очередь в одиночный танк. Эти резкие, стремительные действия не привели, однако, Василия к потере чувства времени. В нужный момент он приказал возвращаться домой.
Группа, набирая высоту, выстроилась в походный порядок. Прикрывавшие нас Ла-5 заняли место эскорта. Под нами проплыло Котельниково. И тут я со всей отчетливостью — умом, чувством, памятью — окончательно понял: нет с нами Георгия Егорова. Нет Жоры...
Предупреждение Василия Черного о том, что
9 Заказ № 141
257
нас догоняют «мессеры», после всего пережитого не вызвало чувства опасности: не догонят! Но Василий уже командовал:
— «Горбатые»! Круг-вираж!
Видать, досадили мы немцам в Дубовском, коли выслали они нам вдогонку восьмерку «мессеров». Пара их попыталась связать боем «Лавочкиных», а шестерка бросилась на нас. Но в момент образовавшаяся наша «карусель», видимо, смутила атакующих. Приноравливаясь выбить «илов» из замкнувшегося виража, немцы нарушили собственный строй, и тотчас вспыхнули факелами два «мессершмитта». Это Ла-5 соколиным ударом сверху подожгли их. Оставшаяся шестерка поспешно развернулась восвояси,
Мы снова приняли походный строй. Ведущий, украшенный многими звездочками Ла-5, подошел к нам вплотную. Летчик показал большой палец: вот так, мол, отработали! Василий передал:
— Молодцы, «маленькие»! Все видели. Благодарим за отличное прикрытие.
Когда вернулись, полковник Андреев с надеждой в голосе спросил:
— А может быть, еще вернется Георгий? Многие возвращались... Опять же, наши войска наступают, вызволят его в случае, если он...
Я сказал, стараясь сохранить твердость в голосе:
— Нет. Погиб Жора...
Через несколько суток в освобожденном Дубовском побывал заместитель командира авиадивизии подполковник Бондаренко. Узнал: разбитые нами эшелоны немцы подавали, чтобы вывезти свою боевую технику и русский хлеб с элеватора. Узнал и такую деталь: один PC, выпущенный в ту штурмовку с «ила», вломился через окно в избу, где собрались немецкие офицеры и предатель — переводчик.
Сбитый Ил-2 и летчика нашли. Похоронили Георгия со всеми воинскими почестями, с троекратными залпами нашего прославленного оружия.
258
под новый год
Обжитый нами, с уютным жильем аэродром стал неудобен. С него стало трудно доставать отступающего противника. В канун нового, 1943 года, выполнив боевое задание, мы приземлились на аэродроме вблизи Абганерово. Времени было всего десять тридцать, но вылетов в тот день больше не предвиделось — наш технический состав был еще в пути, где-то на дороге от Волги. Мы решили осмотреть Абганерово. Многие наши летчики помогали пехоте освободить его, и им не терпелось увидеть, как выглядят вражеские рубежи после визита штурмовиков. Но сначала мы увидели следы пребывания оккупантов. Угнетающее было впечатление: безлюдие и разруха остались здесь. А ведь в Абганерово «новый порядок» просуществовал относительно недолго. Иван Битюков обвел взглядом пепелище, показал на запад, спросил:
— А что же тогда там они нам оставят?
Битюков был с Донбасса, жил в поселке солевой шахты имени Урицкого, работал на той шахте гонщиком. Мечталось ему увидеть также Харьков, где учился в машиностроительном институте. Но путь к родным местам многих йаших летчиков лежал через бои, и Василий Корсун сказал:
— Хватит себя растравлять. Посмотрим лучше, глубоко ли пашут наши бомбы и PC?
На пути к недавним вражеским позициям завернули к церквушке, что сиротливо стояла на взгорке. Поднялись на паперть, прочитали на дверях надпись: «Заминировано». С возвышенности открылся вид на окопы, блиндажи и несколько дзотов. Один из них был порушен, будто вывернут наизнанку. Василий Корсун осмотрелся, что-то прикинул на местности и объявил:
— А ведь это моя работа. Этот чертов гриб вон там, севернее, нашу пехоту залечь заставил. Вот я и стукнул его PC.
Черный подтвердил:
— Точно. Тезкина работа. Я следом пикировал
259
и видел, как рельсы, бревна вверх летели.
Мы подошли к разрушенному дзоту. По сторонам этой закопченной развалины лежали искореженные пулеметные стволы, разбитые каски, бесформенные клочья.
Валентин Верятин, словно что-то припомнив, серьезно сказал:
— Я слышал на другой день после вашего вылета сообщение Совинформбюро... Левитан, помню, говорил: «Наши гвардейские минометы разрушили дзот под Абганерово и прочистили путь пехоте».
Корсун и Черный разом напустились на Валентина:
— Не видишь, куда обломки полетели? На север!
— И вот она, главная воронка: у дверей, с тыловой стороны...
— Дайте же досказать,—• рассердился Валентин,— Левитан еще сообщил занимательную подробность: «У PC,— говорит,— оказался согнут стабилизатор. Вот он и пошел по дуге на обратный курс!»
Верятин за розыгрыш получил тумака. В целом экскурсия по местам нашей работы оказалась полезной: мы воочию убедились в силе своего оружия.
К вечеру на аэродром прибыло командование полка и технический состав. Чувство некоторой заброшенности разом покинуло нас. Наступала новогодняя ночь. В черном небе высыпали яркие звезды. Снег празднично поскрипывал1 под унтами, и к сараю, что был оборудован под столовую, мы шагали в приподнятом настроении. Около сарая дымили красноармейские походные кухни. Мы вошли и... словно бы в банкетный зал попали. Маленькие лампочки, нанизанные на паутину проводов от аккумуляторов, бросали свет только на длинный ряд столов под белыми, приспособленными под скатерти простынями. Стропила же, крыша, стенки тонули в темноте, и можно было на их месте вообразить что угодно: лепные потолки, карнизы, колонны, шелковую
260
драпировку и прочую роскошь, обставляющую особо пышные торжества. Унты, валенки новогодних гостей прятались под столами, и можно было вообразить, что дамы и господа пришли на пиршество в лакированных туфлях.
У многих поблескивали награды, у всех голубели петлицы, серебрились на них эмблемы-птички, белоснежные полоски подворотничков подчеркивали здоровую смуглость накаленных ветрами и морозами лиц. Прически аккуратны, глаза веселы, улыбки ослепительны. Удивительно молодой и красивый собрался здесь народ! А некоторые... Я подслушал однажды, как именовали Мишу Астахова наши девушки: «Сероглазый король!» Знал и многие другие маленькие тайны. Знал, кто из девушек и о ком из летчиков справляется: «Как он в бою?» В те времена главным мерилом на уважение, на дружбу, на любовь были смелость, отвага, боевое мастерство.
Одним словом, новогоднее убранство выглядело по тем временам отлично. Собравшиеся, оценив это, зашумели:
— Хозяина сюда!
— Командира БАО!
Командир батальона авиационного обеспечения не замедлил пожаловать, хотел доложить о делах командиру полка, но, в нарушение всяческой субординации, был подхвачен на руки и несколько раз подброшен к потолку. Спас его от качки Николай Дмитриевич Андреев. Взял под руку, отвел к почетному столу. За тем же столом сидел комиссар, и меня полковник усадил рядом. Стало тихо, и Николай Дмитриевич поздравил нас с наступающим Новым годом:
— Дорогие товарищи, дорогие мои боевые друзья! Мы провожаем год необычно тяжелый. Он был и необычно героический. Большинству из вас на фронте довелось побыть меньше двух месяцев. Но мы успели выполнить больше трехсот боевых вылетов. Наши усилия, усилия всей Красной Армии не прошли даром—враг отступает, Паулюс в надежном кольце...
Когда командир стал вспоминать погибших лет
261
чиков, голос его сорвался, взгляд остановился на сыне. Закончил* свою речь полковник несколько неожиданно:
— Меня переводят на новую должность. Полк передаю майору Солдатову... Вы уж, Андрей Иванович, берегите людей. Не в ущерб делу, конечно. Но берегите.
Комиссар, назвав имена отличившихся, отметил:
— Большинство у нас коммунисты, комсомольцы, есть и беспартийные... Рад сказать, что в бою, в деле все вы держали себя по-коммунистически.
Командир БАО готовил вечер всесторонне и отличного баяниста пригласить не забыл. У наших девушек отбоя от кавалеров не было. С особым удовольствием они принимали приглашение от первых наших орденоносцев: Корсуна, Андреева, Куликова, Постникова, Верятина...
В самом разгаре веселья сарай заскрипел, закачался, лампочки замигали. Выключив свет, мы распахнули широкие двери, выбежали на снег. За аэродромом занялось зарево пожара. С неба доносился занудливый гуд ночного бомбардировщика. Этот гуд заглушил жутковатый и все нарастающий вой сирены, какой немцы снабжали для устрашения свои бомбы.
Кто-то крикнул:
— Ложись!
Бомба грохнула от нас довольно далеко, но взрыв ее был столь силен, что те, кто не лег, были сбиты с ног крепкой взрывной волной. Отряхиваясь от снега и потирая ушибленные места, люди разом загдмонили:
— Спасибо за поздравление!
— Это что-то новое. Раньше фрицы по праздникам не воевали.
— Видать, им стало не до праздников.
Решили посмотреть, куда угодили бомбы. Пожалуй, немецкий экипаж мог похвалиться успехом. Одна бомба разворотила железнодорожный путь, а осколок второй угодил в бензобак автомашины. Машина уже догорала. Шофер, к
262
счастью, успел выпрыгнуть и сейчас, унылый и беспомощный, смотрел на огонь. Объяснил;
— Ехал с малым светом, за шумом мотора налета не слыхал. Хорошо, хоть под прямое попадание не угодил.
Прямое попадание, как выяснилось, пришлось в небольшое приаэродромное кладбище, где немцы хоронили своих летчиков. Днем мы видели там по-немецки аккуратные ряды деревянных крестов с табличками. Теперь на их месте угарно дымилась огромная воронка.
— Вот так,— заметил кто-то,— мы их убили, а свои же их прах развеяли.
Иван Битюков сказал:
— А я знаю, братцы, почему немцы в Новый год именно наш аэродром бомбили. Не иначе их шпионы пронюхали, что я здесь. Я ведь их «поздравлял» под Москвой с новым, тысяча девятьсот сорок вторым годом. На учебном Р-5 в такую же темнотищу их батарею разыскал. Наутро проверили — нет батареи. Ну, мне вот это.— Он распахнул меховую куртку, повернулся к огню догорающей машины, показал орден Боевого Красного Знамени.
КУРС НА ЗАПАД
На комсомольском собрании выступил Михаил Астахов:
— Товарищи, вот письмо мне от матери. Она пишет: в тылу женщины и подростки по двенадцать, а порой по восемнадцать часов от рабочих мест не отходят. От выходных отказываются. Надо нам не только боем ускорять день победы. У нас появилось много «безлошадных», а в полях ржавеют «илы», какие еще можно отремонтировать. Наши ремонтники вон как научились работать! Из развалюхи лепят самолет — от новенького с завода не отличишь. Предлагаю «безлошадным» идти в состав поисковых команд и всю черновую работу по ремонту на себя взять.
Поиск вели со связного самолета У-2. Летчики
263
отмечали на карте место приземления аварийного самолета. Туда направляли трактор с санями на буксире. На сани укладывали инструмент, козелки для подъема самолета, запасные части. Побитые машины трактором за хвост катили в мастерские, а некоторые восстанавливали на месте и перегоняли летом на аэродром.
Не удалось восстановить самолет Валентина Старикова. Его Ил-2 взорвался. На месте катастрофы мы нашли обломки, а неподалеку могилу летчика. Наверное, наши пехотинцы похоронили его. Небольшой бугорок, а на нем обломок винта —столь частый в те времена символ, который обозначал конец пути крылатого человека...
Наладив восстановление самолетов, мы столкнулись с другой сложностью: не стало хватать ведущих групп. Новые командиры эскадрилий Корсун и Черный еще были не готовы к вождению, а опытный ведущий полка Дьяконов вышел из строя.
...Тот боевой вылет был сложен тем, что уходили летчики уже в сумерках. Срочно надо было подавить огонь вражеской артиллерии. Мы знали: в сумерках и ночью вдоль железной дороги барражируют истребители противника. Дьяконову стоило бы вести группу над степью. Но велик соблазн ориентироваться не по компасу, а по заметной даже в темноте путеводной нити из шпал и рельсов. Штурман пренебрег опасностью, и она подстерегла его. Никем не замеченный «месс» пристроился к хвосту ведущего «ила» и ударил его короткой очередью. Бронебойный снарядик «эрликона» проскочил в щель между переплетом фонаря кабины и верхней частью фюзеляжа. Штурман получил ранение в голову, вернулся с задания раньше группы и был направлен в госпиталь.
Остальные летчики садились при кострах и включенных посадочных фарах. Не обошлось без поломки. Постников принял костер, на котором зенитчики готовили ужин, за костер на посадочной полосе и устроился на неукатанную степь.
264
За поломку шасси ругать летчика не стали—к полетам ночью он был не подготовлен. Три летчика сели на аэродром истребителей, и какое-то время мы пребывали в неведении и тревоге. Так что в первые же дни на новой должности я понял, насколько она беспокойна. А свыше поступали новые задачи.
18 января командир дивизии Рубанов вызвал меня на свой командный пункт и сообщил;
—- Вам, майор, необычное задание. На рассвете скрытно перебазироваться на аэродром Семичный и быть готовыми к боевым действиям. Но учтите: на полк вам даю одну автомашину, и ту после обеда. Оперативная группа штаба на Семичный уже выехала. Я вылечу вслед за вами.
— Вас понял — самопереброска.
— Правильно поняли. Как подготовитесь — я проверю.
Начальник штаба, инженер полка и я отобрали из техсостава людей, наиболее нужных для обеспечения боевой работы. Тех, кто был невелик по комплекции, решили посадить в бомболюки. Пассажирам покрупнее предстояло лететь в фюзеляжах. Дело, понятно, предстояло рискованное: тут уж аварии должны быть исключены — пассажиры полетят без парашютов.
На востоке появилась алая полоска зари, над стартом взвилась зеленая ракета. Одиннадцать одноместных Ил-2 подняли в воздух сорок пять человек. Понеслись на Семичный бреющим полетом. Хотя и темно было, но... кто знает этих немцев? Пары перехватчиков хватило бы, чтобы посбивать нас. Обошлось. Посадку летчики старались производить как можно мягче. Командир БАО, встретивший нас и увидевший, какая толпа высыпала из одиннадцати машин, протер глаза, спросил:
— Вы мне не снитесь? —и стал сетовать: — Как же я вас обеспечу? Моя-то техника еще в пути.
Мы осмотрелись. Все та же, уже привычная, заснеженная степь стелилась под занявшимся рассветом. Когда еще в декабре мы неслись
265
на Дубовское, то видели в этом районе танковый бой. Теперь перед нами, как в кинокадрах, предстали эпизоды того боя: советский и немецкий танки сошлись в лоб, замерли, обгоревшие; другая пара: наш танк стоял за хвостом вражеского, у того разворочена моторная часть.
Вроде бы пообвыклись мы в войне. Сами пережили немало страшных минут, но смотреть на следы яростной схватки на земле было жутковато. Как жестоко бились здесь люди! Сколько их сгорало в огне! Бросало в жар от этих размышлений.
На второй день после прилета в Семичное меня вызвал Рубанов и приказал:
— Поведете на задание грулпу из всех готовых самолетов полка. Постарайтесь сначала выгнать немцев из домов, потом их бейте. Нельзя жителей без домов оставлять.
Начальник штаба полка Воронов посмотрел на мою полетную карту, радостно заметил:
— Курс точнехонько на запад!
— А теперь только так и будет,—заверил я.
Все «илы» взлетели и собрались в плотный строй за пять минут. Взяли курс 270°. Над нами повисли два истребителя непосредственного прикрытия и четверка выше —ударная группа. Под крылом проплыли хорошо замаскированные, а потому едва различимые позиции нашей артиллерии. Потом на снежном покрове густо появились черные оспины воронок — результат орудийных залпов. За изрытым войной полем, под морозной дымкой, мы увидели село. На прямых улицах не было видно никакой техники. Зенитки молчали.
— Делаем холостой заход!— скомандовал я.
Строй самолетов с воем винтов и ревом моторов пошел к земле. Высота 800, 600, 400... И посыпались из домов черные фигурки, брызнули трассами крупнокалиберные пулеметы. С малой высоты мы увидели поставленные вплотную к домам автомашины, завозившиеся во дворах танки: они стали расползаться, круша заборы и сараи.
266
Пронесясь бурей над крышами домов, «илы» сделали «горку» и спикировали на окраину сле-дующего на пути полета села. Сбросили на скопившиеся у околицы автомашины по две бомбы. Развернулись и пошли в обход первого села. Пусть немцы думают, что мы уходим домой. Едва встали на боевой курс, как вдруг засверкали вспышки разрывов, повисли дымные шапки. Ох уж эти две минуты полета среди разрывов! Немало седых волос прибавляют нам те минуты.
Подал команду:
— «Горбатые», огонь!
Посыпались стокилограммовые бомбы, помчались PC, застегали пулеметно-пушечные очереди. Мы зажгли в том селе три танка из замеченных пяти, разбили несколько автомашин, основательно разбили зенитки. Но пару изб не уберегли. Чтд ж поделаешь — война!
КОМАНДИРОВКА В ТЫЛ
Хотя мы и научились восстанавливать подбитые и аварийные машины, «безлошадные» летчики у нас поднакопились. Успешные действия наших войск позволили не спеша пополнять авиационные полки новыми самолетами, а также увеличивать численность летного и технического состава. Можно было посылать «купцов», как в шутку называли людей, отправляемых за пополнением. В группу, возглавляемую заместителем комдива подполковником Бондаренко, вошли командир другого полка нашей дивизии Герой Советского Союза Иван Алексеевич Емельянов, автор этих строк и несколько летчиков и техников.
Нам, насмотревшимся на развалины и пожары, было как-то странно ходить по улицам города, где все дома были целы, видеть афиши театров и кино. Светомаскировка соблюдалась, но налетов на тот город не было. Победа под Сталинградом далеко отодвинула фронт, да и не до глубоких рейдов в наш тыл стало немцам. Во многих витринах магазинов были выставлены фо
267
торепортажи с фронтов, Я остановился перед большой фотографией, запечатлевшей ряды разбитой вражеской техники, Проходивший мимо рабочий заметил:
— Гляди-ка, сколько железа! Руду добывать не надо,
Я всматривался в прохожих, Заметно пообносился наш народ, усталость и недоедание сказывались на людях. Но глаза смотрели сурово и уверенно, к заводским воротам рабочий народ шагал дружно, как ополчение на фронт. Днем, в рабочие часы, улицы были пустынны, работали все: подростки, женщины, старики. А вечером у входов в кино, клубы и театры было оживленно. На нас, военных, люди смотрели с уважением И надеждой. Думается, весной сорок третьего, после разгрома немцев под Сталинградом, уважение к нам мы оправдали полностью.
Мы на себе ощутили заботу тыла о фронте. Из заводских цехоз для нас выкатывали еще более великолепные «илы». В их по особому литой, обтекаемой формы броневой скорлупе, что была частью конструкции всего самолета, теперь стояли моторы повышенной мощности. А главное, за кабиной летчика появилась вторая — кабина воздушного стрелка с крупнокалиберным пулеметом на турели.
Не бездействовали в тылу и наши летные школы. На одном из аэродромов нам представили воздушных стрелков. Мне, с высоты моего тридцатипятилетнего возраста, они показались мальчишками. Сперва подумалось: да они не то что атаки истребителей не отразят, а и сесть в кабину самолета побоятся! Но узнав, что все они комсомольцы-добровольцы, увидев, как мужественно держались они, прощаясь с близкими, поверил в наше молодое поколение. Один из отъезжающих на фронт стрелков заверил провожающих:
— Комсомольскую честь будем нести высоко!
Пройдет немного времени, и мы убедимся, что слов своих комсомольцы на ветер не бросили.
«Купцов» с фронта понаехало много, за «това
268
ром» образовалась целая очередь. Мы простояли в ней больше месяца. Наконец получили новенькие «илы», а с ними нескольких летчиков в новеньком обмундировании. Один из новичков оказался не по рангу строптивым. Когда мы взлетели, он отвалил от строя и, спикировав недопустимо низко, пронесся над аэродромом так, что бывший командир того летчика вынужден был плашмя прижаться к земле.
На промежуточном аэродроме я поставил хулигана по стойке смирно, спросил:
—• Вы почему хулиганите?
Смело глядя мне в глаза, он ответил:
— Решил оставить о себе память у прежнего командира и проститься с товарищами по работе.
Новичок был новичком для фронта, а в авиации... летчик-инструктор он. Не отправлять же нам было такой «кадр» обратно в тыл? К тому же я вспомнил, что сам был кое в чем грешен и учил курсантов смелости не только полетами строго по инструкции. Тут к нам подошел подполковник Бондаренко:
— Что думаете, майор, делать с хулиганом?
Я еще раз посмотрел в смелые глаза молодого летчика-инструктора, ответил:
— Пусть летит на фронт. Там лучше увидим его...
Пока нам готовили самолеты в дальнейший перелет, собрал молодежь, поговорил с ними:
— Полк наш, товарищи, сражался за Сталинград. Сталинградцы мы. Начнете хорошо воевать— и вас будут называть сталинградцами. А это обязывает во всем быть на высоте. И в войну, и, я уверен, после войны тоже. До конца своих дней каждый будет помнить — сталинградец он. Так что постарайтесь быть людьми во всем примерными. Поняли мою мысль?..
Летчики мысль поняли. Один развернул фронтовую газету, зачитал строки из стихотворения сержанта Полякова «Героям Сталинграда».
Война не кончена. Нас ждут еще бои, Походы дальние, потери и-награды.
269
Запомни, гвардия: Отчизну мы спасли Вот здесь, на черных глыбах Сталинграда.
ПО-СТАЛИНГРАДСКИ!
Много новых и славных дел произошло в полку за время нашей командировки. Оставшиеся летчики продолжали боевую работу. Как на ведущего, наибольшая нагрузка -—семьдесят пять процентов всех вылетов группы — выпала на Василия Илларионовича Корсуна. Особенно его группа отличилась в канун 25-й годовщины Красной Армии.
Перед вылетом он напомнил летчикам:
— Двадцать пять лет назад наши отцы дали крепкий урок немцам под Псковом и Нарвой. Повторим?
Повторили со всем старанием. Свидетельство этому телеграмма за подписью командующего фронтом Еременко:
«Молния Рубанову. По оценке командиров боевых наземных частей, взаимодействующих с вашими летчиками-штурмовиками и истребителями, 22 действовали отлично тчк Желаю дальнейших успехов по разгрому ненавистных немецко-фашистских захватчиков тчк».
О том, что я уже на фронте, а не в тылу, напомнил такой случай: 24 марта личный состав был выстроен для зачтения приказа Верховного Главнокомандующего об очередной победе советских войск. В стороне летел Ю-88. Летчик, наверное, заметил наше построение и развернулся на нас. Из его бомболюков густо высыпала какая-то мелочь. Майор Воронов сказал небрежно:
— Листовки...
Но через мгновение он уже был в общей свалке в проходе землянки. Когда летят к земле бомбы-«лягушки», медлить не стоит. Эти бомбочки не проламывали даже слабых перекрытий, но, упав на землю, подпрыгивали и взрывались. Тут ложись, не ложись’—бесполезно. Щели и землянки вблизи от места построения были, и все для нас обошлось благополучно.
270
Мы не только получили пополнение людьми и техникой, были проведены определенные перестановки в руководящем составе. От нас перевели на другое место службы комиссара Чалого. Я готовился передать полк новому командиру, меня переводили на должность штурмана полка. Это было понижение, и по определенным тонким соображениям я имел право перейти в другой полк. Но те «тонкие» соображения я решил отложить на мирные времена. Тогда была война, я привык к нашим летчикам, они привыкли ко мне. Мы узнавали радиокоманды друг друга без позывных, по голосам. Нам необязательно было видеть бортовой номер самолета, чтобы знать, кто летит на нем, ибо знали друг друга по летному почерку, манере взлетать, садиться, выполнять боевой заход для удара по противнику. Поэтому, передавая для пользы службы полк другому, я попросил оставить меня в родном коллективе на месте уехавшего на лечение Дьяконова.
Мы в те дни перелетели на Донбасс, на аэродром неподалеку от Зверево.
Иван Битюков волновался:
— До поселка Урицкого рукой подать. Как-то там мои?
Он все еще не имел от близких никаких известий. Теперь появилась надежда узнать все самому. Не пришлось! Нам дали приказ лететь на Кубань. Прерывалась прямая, по которой мы действовали, защищая Сталинград; прямая, по которой гнали врага от Сталинграда. Нам предстояло действовать совсем в других местах. Там не ровные степи, а предгорья Кавказа. Там кромка моря и широкие плавни Кубани. Там яростное сражение за Новороссийск и засевшая на Тамани группировка противника.
Один молодой летчик спросил раздумчиво:
— Как-то мы там повоюем?
Ответ ему мне подсказал весь накопленный нами боевой опыт:
— Воевать на Кубани будем по-сталинградски. Впоследствии я вновь стал командовать полком.
Доблестный труд под огнем
М. М. МАЛЬЦЕВ, А. А. ГУБЕНКО, А. И. КРАСНОБАЕВ, Г. Л. КРАВЦОВ, А. П. МАКАРОВ, И. А. МИЛЯВСКИЙ
ВВЕДЕНИЕ
Тема Великой Отечественной войны, в которой советский народ одержал блистательную победу, неисчерпаема. В наших воспоминаниях открывается еще одна из ярких страниц в истории Великой Отечественной войны, пока еще мало освещенная в печати,— строительство оборонительных рубежей на дальних подступах к Сталинграду, укрепленных обводов вокруг него, вплоть до возведения баррикад на предприятиях и улицах города.
Поражает невиданный энтузиазм, настоящий героизм строителей, среди которых было четверть миллиона стариков, женщин и подростков, которые под руководством партийных, советских и комсомольских организаций в жару и стужу, днем и ночью самоотверженно, под бомбежкой и обстрелом противника, не щадя жизни, создавали огромнейшие по масштабам преграды на пути врага.
Теперь известно, что, встретив возросшее сопротивление Красной Армии на Московском направлении перед Брянском И Смоленском, Гитлер принял решение сосредоточить усилия 1-й и 2-й танковых групп для овладения промышленными районами Харькова, а затем наступать через Дон на Кавказ (директива № 33 от 19.7,41 года).
Наше Верховное Главнокомандование, разгадав эти замыслы, еще 9 октября 1941 года дало
272
указание командующему Северо-Кавказским военным округом немедленно приступить к строительству шести полевых укрепленных рубежей для защиты города Ростова-на-Дону, Таманского полуострова, Северного Кавказа, а также к созданию сталинградских оборонительных рубежей. Работы на этих, последних, начались 13 октября. Они продолжались до окончания разгрома фашистских армий под Сталинградом и изгнания их с Северного Кавказа.
...28 июня 1942 года в полосе от Курска до Таганрога 900-тысячная армада фашистских войск, в состав которых входило 1260 танков — более Половины всех танковых и моторизованных соединений, имевшихся в то время на советско-германском фронте,—свыше 17 тысяч орудий и минометов, под прикрытием 1640 самолетов лавиной ринулась на юг в образовавшуюся в нашей обороне брешь на протяжении 300 км по фронту и на 150—170 км в глубину. Отдельные дивизии достигли Дона и начали его форсирование западнее Воронежа.
Для обороны волжских рубежей советское Верховное Главнокомандование выдвинуло часть войск из своего резерва. 12 июля был образован Сталинградский фронт, имевший 187 тысяч человек личного состава против 250-тысячной 6-й немецкой армии Паулюса.
17 июля войска Сталинградского фронта на дальних оборонительных рубежах, в большой излучине Дона, вступили в бой с авангардами 6-й немецкой армии. Так началась битва на Волге.
Ожесточенные кровопролитные бои продолжались по 7 августа 1942 года. Таким образом, был сорван план врага о молниеносном захвате Сталинграда. Затем по 18 августа бои шли на внешнем оборонительном обводе.
Убедившись в недостаточности сил 6-й армии, гитлеровское командование с Кавказского направления повернуло для овладения городом 4-ю танковую армию Гота. Она встретила упорное сопротивление наших войск на внешнем оборонительном обводе в районе Плодовитое.
273
С 19 августа по 3 сентября гитлеровское командование наносило концентрированные удары силами обеих армий из района Трехостровская на восток (6-я армия), а из района Абганерово — на север (4-я танковая армия). Форсировав Дон в районе Вертячего и прорвав внешний обвод обороны города, 23 августа немецкие войска вышли к Волге на участке Ерзовка, Рынок. На Сталинград обрушилась вся авиация 4-го воздушного флота. Город горел.
Чтобы спасти от захвата Сталинград, от окружения и разгрома 62-ю армию и часть сил 64-й армии, находившихся еще на внешнем обводе, советское командование приняло решение об отводе их на средний обвод обороны. Этим маневром захват города был предотвращен. Нужно иметь в виду, что в то время в самом Сталинграде войск почти не было. «На помощь советским воинам Сталинградская партийная организация подняла все население города и области. Воздвигались оборонительные укрепления. Рабочие заводов сутками не покидали заводских помещений, готовя и ремонтируя оружие, выпуская боеприпасы и военную технику»1.
200 дней и ночей продолжалась Сталинградская битва.
По далеко не полным данным, для защиты Сталинграда было построено более 2800 км рубежей, 2750 км окопов и ходов сообщений, 1860 км противотанковых препятствий, оборудовано 85 тысяч позиций для огневых средств, изготовлено и установлено несколько тысяч противотанковых ежей, 1600 бронеколпаков для пулеметных точек. Выкопано и перемещено несколько десятков миллионов кубометров тяжелых мерзлых грунтов. Всего на оборонительном строительстве работало около 250 тысяч человек, 516 машин, 478 тракторов и 5075 подвод.
Неизмеримо велика была роль в этом област
1 Краткая история СССР, М., Политиздат, 1978, т. 2, с. 344.
274
ного комитета партии во главе с первым секретарем А. С. Чуяновым и исполкома областного Совета во главе с председателем И. Ф. Зименковым, всех коммунистов и комсомольцев города и области. Мобилизация населения, транспорта, обеспечение инструментом, материальными ресурсами, продовольствием и всем необходимым бытовым обслуживанием в таких огромных масштабах потребовали поистине титанической организаторской работы.
Все блистательные победы Советских Вооруженных Сил, в том числе и победа под Сталинградом, были добыты не только мужеством и геройством не щадивших жизни воинов, но и беспримерной доблестью всего советского народа.
Нельзя переоценить значение ратного труда саперов и военных строителей, гражданского населения, которые, вопреки неимоверным трудностям, рискуя жизнью, создавали оборонительные рубежи, восстанавливали и строили железные дороги, коммуникации, сооружали мосты, причалы, переправы, убежища, занимались минированием и разминированием.
О героических делах создателей сталинградских оборонительных рубежей, о славных саперах и повествуется в наших воспоминаниях.
СОЗДАНИЕ ВОЕННО-СТРОИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ
Когда началась Великая Отечественная война, на битву с оккупантами поднялся весь советский народ. Государственный Комитет Обороны (ГКО) призывал людей, наряду с вооруженной борьбой, возводить для Красной Армии укрепленные рубежи, усиливать оборону городов, «строить больше противотанковых рвов и всякого рода противотанковых и противопехотных препятствий». А для этого нужны были огромные массы людей и значительное количество строительной техники.
275
На передовых позициях укрепленных приграничных районов шли ожесточенные бои, а военные строители по приказу командования фронтов и направлений в спешном порядке перебрасывались на старую границу для организации оборонительного строительства и приведения в боевое состояние законсервированных на ней укрепленных районов обороны. Уже с 24 июня 1942 года управления начальника строительства (УНС) и входящие в их состав военно-строительные участки (ВСУ) приступили к работам с массовым привлечением местного населения и всех необходимых материальных ресурсов.
Так началась поэтапная подготовка оборонительных рубежей для отходящих с фронта и выдвигаемых к фронту соединений.
Указом Президиума Верховного Совета СССР с 23 июня вводилось военное положение в европейской части страны. Здесь все функции органов государственной власти в отношении обороны, сохранения общественного порядка и обеспечения государственной безопасности переходили к военным властям. Им предоставлялось право привлекать трудящихся, все средства транспорта для оборонных работ и охраны важнейших военных и народнохозяйственных объектов.
В июне в прифронтовых областях началась мобилизация строительных организаций с их личным составом, транспортными средствами и механизмами для проведения оборонительных работ. Было установлено, что строительные организации-временно сохраняют свою структуру. Это означало, что люди будут работать под руководством своих командиров производства — начальников управлений, участков и контор, прорабов, мастеров и бригадиров. Оборонительное строительство организуется в огромных масштабах. Привлекаются миллионы людей. Мобилизуются крупные материальные ресурсы.
Во второй половине 1941 года были созданы десять армейских управлений оборонительных работ (АУОБР) и десять саперных армий, на которые возлагалось все производство оборони
276
тельного строительства от Белого до Черного и Каспийского морей.
В последующем эти органы были переформированы в ГУОС — главные управления оборонительного строительства с входящими в их состав УОСуправлениями оборонительного строительства, УВПС — управлениями военно-полевого строительства и ВСО — военно-строительные отряды.
Государственный Комитет Обороны принял решение призвать строительные организации столицы в помощь фронтам на строительство укрепленных рубежей. В распоряжение Резервного и Западного фронтов в районы Брянска направлялся ряд крупнейших московских строительных организаций. Они вошли в состав четырех районов оборонительных работ и подчинялись сформированному 54-му управлению военно-полевого строительства, начальником которого был назначен М. М. Мальцев. Общее руководство управлениями военно-полевых строительств и материально-техническое обеспечение возлагались на Главгидрострой — строительную организацию Народного комиссариата внутренних дел.
Обстановка на фронте осложнялась. Неся большие потери, враг еще упорнее рвался к Москве и бросал свежие силы. 16 июля пал Смоленск. Но наступательная волна гитлеровской армии слабела.
В те дни, в июле, проходила реорганизация строительных организаций. Они вместе с главным управлением оборонительных работ передавались комиссариату обороны.
Перед Верховным командованием стояла задача срочно возвести оборонительные рубежи на Волге, одновременно укрепляя подмосковные рубежи. Нелегко было объяснять военным строителям, что их долг состоит в том, чтобы идти в глубь страны — на Волгу, где не было войны, и там продолжать работы.
Военные строители в сжатые сроки одолели огромный объем работ по возведению многих, в частности, волжских рубежей. По реке от Аст
277
рахани и выше были созданы оборонительные рубежи.
Зимой 1941—1942 гг. Красная Армия, проявляя массовый героизм, отстояла столицу нашей Родины—Москву и, перейдя в наступление, разгромила десятки отборных, хорошо вооруженных вражеских дивизий. Так был окончательно похоронен гитлеровский план «молниеносной войны», развеян миф о непобедимости фашистской армии.
Однако противник, несмотря на большие потери в людском составе и вооружении, обладал огромными силами и продолжал их наращивать. Не связанный военными действиями в Западной Европе, он настойчиво готовился предпринять летом 1942 года новое крупное наступление на советско-германском фронте. Заправилы фашистской Германии, игнорируя реальную обстановку, по-прежнему тешили себя надеждами разгромить Красную Армию, покончить с Советским государством.
Внезапность нападения фашистской Германии вынудила Красную Армию к отходу. Но в кажущемся хаосе кровопролитных сражений начального периода войны Ставка Верховного Главнокомандования, предвидя направления главных ударов немецких войск, принимала упреждающие меры по созданию оборонительных рубежей.
Одним из первых, наиболее мощных рубежей, строившихся в полосе Южного фронта для прикрытия южных областей, был рубеж по линии Херсон — р. Ингулец — Кривой Рог — Запорожье— Днепропетровск — Кременчуг и далее по р. Днепр.
Лишь огромное превосходство противника в силах, особенно в танках и авиации, не дало советским войскам возможности задержать и остановить его на Днепровском рубеже.
В военных планах немецкого командования Сталинград занимал особое место. Впервые задача по его захвату была поставлена перед войсками группы армий «Юг» еще в ноябре
278
1941 года. Но это намерение врага было сорвано в результате контрнаступления советских войск под Ростовом.
Предвидя направление главных ударов фашистских войск, Ставка Верховного Главнокомандования уже 9 октября 1941 года дала указание командующему Северо-Кавказским военным округом немедленно приступить к строительству шести полевых укрепленных рубежей: по защите Таманского полуострова, Ростова, Северного Кавказа и Сталинградского обвода по направлению: Зензеватка—Солодча — Иловля — по реке Дон до Калача — Ляпичево — Братский — высота 150—Красноармейск. Вскоре, через несколько дней, на огромных пространствах Чечено-Ингушской, Северо-Осетинской и Кабардино-Балкарской АССР, Орджоникидзевского края, включавшего в то время и Ставрополье, Краснодарского края, Ростовской -и Сталинградской областей, на дальних подступах к Северному Кавказу и междуречью Дона и Волги, прикрывающих Сталинград, развернулись строительные работы. Их вели вновь созданные 5, 8 и 10-я саперные армии и соответствующие армейские управления оборонительного строительства.
Для возведения оборонительных сооружений под Сталинградом предназначается 5-я саперная армия (командующий — бригадный инженер А. Н. Комаровский).
В состав армии включались 13, 14, 15 и 22-я отдельные саперные бригады по 21 батальону в каждой, дислоцированные соответственно в районе Иловли, Калача-на-Дону, Райгорода и Серафимовича. Кроме этого, для строительства внешнего Сталинградского обвода по берегам рек Дона и Медведицы (рубеж «М») привлекается с подчинением 5-й саперной армии 19-е управление оборонительного строительства (станица Михайловская), а, для возведения Астраханского обвода — 5-е управление оборонительного строительства с дислокацией в Сталинграде.
В октябре 1941 года в распоряжение формирующейся 5-й саперной армии было передано
279
прибывшее с запада 16-е армейское управление военно-полевого строительства (АУВПС). Кроме аппарата управления, прибыло и несколько саперных подразделений, работавших до июля 1941 года на строительстве укрепленных районов на западной границе, а с началом боевых действий возводивших полевые оборонительные рубежи и сооружения по указаниям командования фронта и армий.
Штаб и подразделения 16-го АУВПС стали базой для формирования 14-й отдельной саперной бригады.
СТАЛИНГРАДСКИЕ РУБЕЖИ
Директивой Генерального штаба РККА на 5-ю саперную армию было возложено строительство внешних оборонительных обводов на дальних подступах к Сталинграду—рубежей «М» и «О».
Рубеж «М» начинался в волжских районах севернее Сталинграда, тянулся на юго-запад по левому берегу р. Медведицы до ее впадения в р. Дон у Серафимовича, затем по левому берегу Дона на юго-восток до Клетской, далее сворачивал через Калмыков, Суровикино на юг до Суворовской. Общая протяженность рубежа около 600 км. Он прикрывал подступы к Сталинграду с севера и северо-запада на удалении от 150 до 300 км.
Рубеж «О» начинался на правом берегу Волги у села Горная Пролейка, шел на запад по левому берегу Дона до устья реки Мышкова, откуда поворачивал на восток через Громославку, Абганерово, Плодовитое и заканчивался на правом берегу Волги у села Райгород. Этот рубеж протяженностью до 400 км опоясывал Сталинград полукольцом, прикрывавшим город с севера, запада и юга, с удалением на главном, западном, направлении на 80—100 км.
В трудных условиях, вызванных недостатком квалифицированных кадров инженеров-фортификаторов и крайне сжатыми сроками, была прове
280
дена огромная работа по определению переднего края обороны, трассы противотанковых препятствий и посадки на местности огневых точек на рубежах «М» и «О». Прибывшие саперные части и мобилизованное местное население с первых дней обеспечивались необходимым фронтом работ.
В сложных условиях суровой зимы 1941 — 1942 годов хорошо поработали на рубеже «О» бригады 5-й саперной армии. Чтобы полнее оценить величие их поистине героического труда, следует мысленно вернуться к осенним дням 1941 года, когда бригады только еще формировались, а на рубеже силами населения уже начинались работы по строительству противотанковых препятствий и огневых точек.
Условия формирования каждой из этих бригад, дислоцированных на трассе рубежа «О», мало чем отличались. Поэтому расскажем о формировании только 14-й отдельной саперной бригады и работе одного из ее батальонов—103-го, располагавшегося на центральном участке.
14-я отдельная саперная бригада формировалась на базе 16-го АУВПС, прибывшего с западной границы СССР. Командно-политический состав 20 саперных и одного автобатальона комплектовался из запаса, числящегося на учете Сталинградского облвоенкомата. Рядовой состав пополнялся за счет призыва военнообязанных старших возрастов, привлеченных на оборонительные работы. Командиром бригады был назначен майор В. Н. Столяров, комиссаром—подполковник С. И. Филиппов, заместителем командира по технической части — военинженер 3 ранга И. Г. Чепайкин.
Вся трасса рубежа «О» от Горной Пролейки до Райгорода была разбита на три полосы: строительство северной — Горная Пролейка — станица Качалинская — было поручено 13-й саперной бригаде; центральной — Качалинская — устье р. Мышкова, восточнее станицы Нижне-Чир-ской-—14-й саперной бригаде и южной — от р. Мышкова до Райгорода—15-й бригаде.
281
Следует отметить, что Дон в своем среднем течении, в полосе 14-й бригады, имел по левому берегу обширную, заливаемую при весеннем половодье пойму. Грунт—песок, очень мелкий, сыпучий. Восточный край поймы ограничивался дюнами, переходящими в открытую безлесную степь. Только непосредственно по берегам реки росли деревья и кустарники. По правому берегу Дона тянулась гряда меловых гор, возвышающаяся над левобережьем.
Большинство командиров, призванных из запаса, обладало, к сожалению, лишь элементарными военными знаниями, полученными на редких краткосрочных сборах комсостава запаса. Теперь всему надо было учиться самим и одновременно учить подчиненных, внедрять воинскую дисциплину и самим быть образцом дисциплинированности, привыкать к неизбежным лишениям военного времени и помогать личному составу переносить их. Специальную военно-инженерную подготовку имели лишь немногие.
Но в конечном счете упорный труд, стремление к совершенствованию, к освоению основ строительного дела помогли командирам стать технически грамотными руководителями.
Ядро рядового состава батальонов составляли колхозники старших возрастов. Большинство из них по ряду причин и льгот вообще в армии не служили и с воинскими порядками знакомы не были. Многие из них считали себя временно, на 10-дневный срок, мобилизованными на оборонительное строительство и со дня на день ожидали распоряжения о роспуске по домам. С такими настроениями надо было решительно и очень умело бороться.
Уже в середине октября 1941 года развернулись работы на рубеже, и времени для обучения премудростям военной службы, мастерству военно-строительного дела не было. Для строевой подготовки использовались часы, отведенные на утреннюю поверку, а также на марш к месту работы и обратно. Обучались непосредственно на объектах. Ведь надо было грамотно вести зем
282
ляные и плотничные работы, применять наиболее рациональные методы, позволявшие с меньшей затратой труда добиваться лучших результатов.
Нелегкой была служба среднего командного звена в батальонах. Большинству командиров надо было самим знать уставы и наставления, одновременно научиться разбираться в чертежах, правильно распределять работу в подразделениях, точно учитывать выполнение заданий, следить за дисциплиной. Командиры, встав еще до общего подъема, проводили весь день до отбоя в своих подразделениях, а после отбоя еще не один час занимались самоподготовкой.
Надо было срочно готовить младший командный состав. Среди личного состава батальонов выявляли участников гражданской войны и служивших в Красной Армии. Из их среды назначались командиры отделений и помощники командиров взводов. Надо сказать, что ветераны не подвели. Знакомые с воинскими порядками, они приняли на себя часть забот среднего комсостава по строевой подготовке и воинскому воспитанию бойцов.
Запомнился старшина 3-й роты 103-го отдельного саперного батальона Болдырев. Немолодой—ему было далеко за сорок—казак из станицы Новоаннинской. Высокий, всегда подтянутый, собранный, он обратил на себя внимание командования еще и тем, что пользовался авторитетом среди односельчан, служивших в роте. Он долгое время был председателем станичного Совета, в гражданскую войну служил старшиной эскадрона в одной из частей армии Буденного. Он согласился быть старшиной роты, заявив, что эта работа ему знакома и будет по душе. Вскрре свои старшинские качества он подтвердил отличной службой, став незаменимым помощником командира роты.
Таких- людей в батальонах было немало.
Первоочередной задачей командиров и политработников являлось скорейшее внедрение твер-дбй воинской и производственной дисциплины. Надо сказать, что вначале среди личного состава
283
было широко распространено мнение о бесцельности строительства рубежа: враг далеко, к Сталинграду его, конечно, не допустят, и мы-де зря мучаемся и портим колхозные поля, никому наша работа не понадобится...
К сожалению, такого мнения придерживались и многие руководители. Вот что писал в своих дневниковых записях 19 октября 1941 года секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) А. С. Чуя-нов:
«...С «большим скрипом» идет комплектование рабочей силы, инженерно-технического персонала на строительство сталинградского оборонительного рубежа. Беседы с некоторыми руководителями заводов, строительных организаций утверждают во мне мысль, что нет ясного понимания значения этих работ. Наоборот, впечатление от разговоров с товарищами такое, что многие из них считают: зачем строить рубежи, когда враг за тысячу километров. Сейчас есть дела куда поважнее.
Эти нездоровые настроения надо разбить...»1
В подразделениях бригады наиболее ощутимо такие настроения проявились после декабрьского разгрома немцев под Москвой. Всему партийному аппарату и командному составу пришлось много поработать над разъяснением значения оборонительных рубежей, необходимости возведения их в сжатые сроки. Был доведен до каждого подразделения призыв партии и правительства: «Строить больше противотанковых и противопехотных препятствий...»
Крупных «чп» в подразделениях бригад почти не было. Но бывали случаи нарушения уставных требований, вызванные недостаточной пока еще дисциплинированностью красноармейцев. Случалось, что подчиненный вступал в пререкания со своим непосредственным командиром — соседом-станичником, а то в карауле задремлет, как, может быть, дремал, будучи ночным сторо
1 Чу я нов А. С. Сталинградский дневник. Волгоград, Ниж.-Волж, кн. изд-во, 1968, с. 40.
284
жем в колхозе. Или вдруг появится желание съездить домой, благо он близко. Надо было вовремя отреагировать на любую попытку нарушить дисциплину. Командный состав неуклонно руководствовался правилом: ни одно нарушение не оставлять безнаказанным.
Немало трудностей было и в материальном обеспечении батальонов, фактически формировавшихся на пустом месте. Требовалось организовать бесперебойное питание личного состава, одеть и обуть воинов, наладить медико-санитарное обслуживание, обеспечить своевременную доставку к месту работ строительных материалов, деталей, железобетонных и металлических колпаков и т. п. Все, связанное с хозяйственным обслуживанием, было, конечно, всегда самым срочным, ибо малейшая задержка сразу отражалась на ходе производства. Улучшение в короткие сроки материального обеспечения потребовало от хозяйственников, мало знакомых с организаций войскового хозяйства, предельного напряжения сил.
Командование 5-й саперной армии 23 ноября 1941 года издало приказ № 028 «О проведении земляных работ в зимнее время»1, который обязывал в каждой бригаде организовать подразделения подрывников из расчета 5 человек на батальон, а командиру 14-й бригады, кроме того, поручалось подготовить еще 60 подрывников для полевых строительных управлений 5-го и 19-го УОС.
Обучение продолжалось всего 5—6 дней, подрывники быстро освоились со своей опасной работой. Однако вскоре выяснилось, что отпускаемой из центра взрывчатки не хватает для выполнения намеченного объема работ. Тогда, по указанию обкома ВКП(б), на кирпичном заводе № 5 Сталинграда успешно освоили производство «ди-намона 0». Эта взрывчатка была отличного качества.
1 Комаровский А. Н. Записки строителя. М., Воен-издат, 1972, с. 100.
285
На строительстве рубежей била через край инициатива по выявлению материалов, находящихся на предприятиях города. Так, например, на судоверфи были обнаружены 400 броневых башен со снятого с производства танка Т-26. Их установили на линии обороны в Красноармейском районе.
Впервые в практике оборонительного строительства в Сталинграде в заводских условиях организовали производство дотов и дзотов, пулеметных железобетонных и металлических колпаков. На предприятиях изготовлялись детали блиндажей и командных пунктов. Вся линия обороны протяженностью 368 км была построена за два с половиной месяца. За успешное строительство так называемого донского обвода большую группу работников 5-й саперной армии и областного комитета партии наградили орденами и медалями Советского Союза.
С начала войны и в период подготовки города к обороне широко велись промышленное строительство и перестройка предприятий для производства оборонной продукции. На заводах № 4 и 5, выпускавших силикатный кирпич, начали изготавливать железобетонные детали, противотанковые и противопехотные мины. Инициаторами этого были директор завода Лаповок и главный инженер Адамян. Несмотря на массовые бомбежки и на то, что боевые действия развертывались буквально у ворот предприятий, производство мин не прекращалось.
Заводы № 2 и 3 Наркомата промышленности стройматериалов, ранее изготовлявшие железобетонные канализационные трубы, освоили выпуск авиационных цементных бомб. Их было выдано более 750 тысяч.
...В конце строительства первой очереди рубежа «О» директивой командования 5-й саперной армии был установлен 12—14-часовой рабочий день с весьма высокой нормой выработки — 3 кубометра замерзшего грунта на одного работающего.
При современном уровне механизации земля
286
ных работ трудно себе представить, каким напряженным был труд землекопа, который пользовался в основном ломом, киркой, лопатой. Несмотря на это, выполнение полутора-двух норм не было единичным. Так, в политдонесении № 56 начальника политотдела 15-й бригады батальонного комиссара Черненко от 22 января 1942 года отмечалась высокая выработка в 1532-м отдельном саперном батальоне—в среднем 135 процентов нормы на человека. В другом батальоне той же бригады коммунист Бондаренко выполнял нормы на 140 процентов, коммунист Быстров довел выработку до 220 процентов, командир отделения коммунист Кононов со своим отделением систематически вырабатывал до 190 процентов нормы1. Такие стахановцы были и в других бригадах.
Успехам предшествовала повседневная воспитательная работа всего командно-политического состава. Политинформации, боевые листки, индивидуальные беседы — все направлялось на укрепление морального состояния личного состава. Большую роль сыграло по-настоящему боевое социалистическое соревнование между бойцами и подразделениями. Проводимые ежедневно в конце рабочего дня замеры выполненных работ давали возможность прямо на трассе выявлять лучших. Итоги соревнования обсуждались бурно, с пристрастием.
Постепенно, день за днем, сколачивались крепкие коллективы военных строителей. В подразделениях устанавливался строгий воинский порядок. Изменился и внешний вид красноармейцев — вместо разношерстно одетых в гражданское людей в строй становились дисциплинированные, подтянутые воины. Все меньше появлялось поводов для применения мер дисциплинарного воздействия.
Зима 1941 —1942 гг. была лютой. В ноябре, когда морозы доходили до 35 градусов, земля про
1 Комаровский А. Н. Записки строителя. с. 115—116.
287
мерзала на глубину до двух метров. Разработка грунта вручную требовала огромных усилий, изнурительного труда, но не давала ощутимых результатов. Тяжелые ломы при ударе о замерзшую землю со звоном отскакивали, отбивая лишь небольшие кусочки. Применение клиньев и кувалд было также малопродуктивным. Сильные ветры еще более усложняли производство работ в открытой степи. Несмотря на самоотверженный труд саперов, возникла угроза срыва утвержденных сроков строительства.
В конце ноября 1941 года в батальоне организовали команду подрывников для выполнения приказа командования армии о применении взрывного способа в земляных работах. Делалось это так: в конце рабочего дня в местах намечаемых взрывов отрывались шурфы, около которых, чтобы не терять времени на их розыск, выставлялись вешки или красные флажки. Рано утром, еще до выхода рот на трассу, подрывники грузили на повозку мешки со взрывчаткой и к прибытию личного состава успевали зарядить шурфы и произвести первые взрывы, тем самым подготавливая фронт работ землекопам. Взрывы были незначительными, так как рассчитывались только на рыхление замерзшего грунта, и, кроме того, они не должны были нарушать «целину» за пределами габаритов сооружения. Как правило, весь слой промерзшего грунта разрыхлялся полностью. Иногда взрыв бывал неудачным: грунт раскалывался на крупные глыбы, которые потом приходилось размельчать вручную. Те, кто был посноровистее, умело располагали заряды взрывчатки и так рассчитывали их силу, что землекопам оставалось выбросить грунт из котлована и зачистить его.
Применение взрывного способа дало возможность не только ликвидировать наметившееся отставание, но и значительно опередить график.
После жестоких морозов и обильных снегопадов неожиданно наступила оттепель и возникла проблема крепления вертикальных плоскостей выстроенных в песках донской поймы сооруже
288
ний. Под влиянием солнечных лучей и теплого ветра стены «потекли», начали интенсивно осыпаться. Приостановить этот процесс надо было немедленно, не допуская значительных разрушений с таким трудом возведенных сооружений. Красноармейцы из придонских станиц подсказали свой метод крепления стен: из росшего в изобилии по берегам Дона кустарника краснотала стали изготовлять плетни, такие же, какими колхозники огораживали дворы.
Так, от недели к неделе улучшая организацию работ, используя рационализаторскую мысль, совершенствовали свою работу на рубеже коллективы военных строителей, добиваясь досрочного выполнения заданий командования.
Вспоминаются отдельные саперы 14-й бригады: старший техник-строитель и бригадир плотников И. Ф. Желтоноженко, старший техник-строитель старший сержант И. X. Бачков, старший сержант В. И. Зейферд, рядовой Н. Г. Тохтамиров, командир отделения А. Н. Горозов, сержант М. Ф. Пу-ховкин, красноармейцы Я. Н. Колосарь, А. В. Ре-денко, П. Л. Иволга, старшины М. М. Тихоненко и М. С. Дериглазов и многие другие, награжденные орденами и медалями.
Решение многих вопросов, связанных с возведением оборонительных рубежей, взяла в свои руки областная партийная организация.
В интересах централизации гражданской и военной власти и установления строжайшего порядка в Сталинграде и прилегающих к нему районах был создан городской комитет обороны, во главе которого стал первый секретарь областного комитета ВКП(б) А. С. Чуянов.
Одно из первых постановлений, принятых городским комитетом обороны, касалось строительства оборонительных рубежей. Было очевидным, что выполнить весь объем работ даже полностью укомплектованные части 5-й саперной армии не смогут. Учитывая это, комитет обороны решил мобилизовать на оборонительные работы все строительные организации городе с их материальными ресурсами, личным составом, механиз
10 Заказ № 141
289
мами и транспортом, Одновременно обком ВКП(б) и исполком областного Совета приняли постановление о привлечении на строительство рубежей гражданского населения — 75—80 тысяч человек.
Саперные батальоны формировались ускоренными темпами и направлялись на трассы. Туда же прибывали десятки тысяч жителей, взрослых и подростков, из городов и районов области.
Было решено в первую очередь развернуть работы на рубеже «О». Всю трассу этого внешнего оборонительного обвода разделили на семь секторов. Во главе каждого поставили опытных гражданских строителей. Это были управляющие стройтрестами города Перепелицын, Дагаев, Ястребов, Натр, Колесников, начальники отделов капитального строительства заводов Машаров и Фирфаров. Городской комитет обороны назначил своими уполномоченными — парторгами секторов — работников обкома и горкома ВКП(б) Потапова, Сафонова, Шмелева,. Перцовского, Назарова, Павлова, Сидорова.
Секторы в свою очередь разбивались на участки, за которыми закреплялись как основные производители работ строительные организации, а также городские или сельские районы, жители которых трудились на сооружении оборонительных объектов. Таким образом, на трассе было сосредоточено огромное количество людей— личный состав саперных батальонов и строительных организаций. При этом саперы сооружали огневые точки, отдельные фортификационные объекты и вместе с тем руководили работой бригад, отрядов, состоящих из местных жителей. На них было в основном возложено строительство противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов, рытье окопов, траншей, сооружение укрытий.
Боевым штабом стал в этот период обком партии. Здесь всегда было многолюдно. Секретарь обкома И. П, Бородин, заместитель заведующего строительным отделом К. А. Уханов, инструкторы обкома в любой' час дня и ночи решали воп
290
росы, связанные со строительством. Таких вопросов оказывалось множество. Подошли холода. Срочно требовалось изыскать теплую одежду, сносное жилье для работающих, организовать в степи горячее питание, оборудовать медицинские пункты.
К началу 1942 года, вспоминал позднее бывший секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) М. А. Водолагин, на рубежах работало 107 тысяч человек из местного населения и около 88 тысяч личного состава 5-й саперной армии, 5-го и 19-го управлений оборонительного строительства. 195 тысяч человек—ведь это население большого города. В таком городе организация бытовых служб создается годами. 195 тысяч строителей никакого обслуживания не имели. А людям требовались кипяченая вода, хлеб, горячий приварок. Требовалось жилье, бани, медицинское обслуживание, почтовая связь и т. п. Помог Сталинград.
Город прислал полевые кухни, походные пекарни. Были организованы полевые здравпункты, передвижные парикмахерские, бани, библиотечки. Людей расселили по ближайшим селам и хуторам, уплотнив их сверх предела, заселив и чердаки домов, и сараи. Приспособили под жилье полевые станы, кошары и даже стога соломы в поле. Часть людей поселили в землянках...
Вот так характеризовал М. А. Водолагин условия труда на оборонительных рубежах.
...Земляные работы, да еще в холод, непомерно тяжелы и для физически сильных мужчин. Для женщин же, которые составляли основную массу строителей из местного мобилизованного населения, они были просто непосильны. В раскисшей глине вязли ноги, становились пудовыми лопаты. В такую непогоду женщинам сидеть бы в кругу семьи, в тепле. А они, промокшие, иззябшие и измученные тяжелым трудом, месили солончаковую грязь, в кровь стирали руки. Смахивая с лица пот, а иной раз и слезы отчаяния, женщины проклинали фашистов, непогоду и навязанную Гитлером войну. И продолжали копать
10*
291
ров. На стройке не было ни одного случая симуляции или ухода с работы.
Бок о бок с гражданскими строителями, рядом с тысячами женщин, подростков, пожилых людей, мобилизованных на оборонительные pa6oTbif на трассе самоотверженно трудились воины саперных батальонов, сформированных здесь же, в районах Сталинградской области.
Особенно тяжело €ыло с обогревом людей в 30—40-градусные морозы. Дрова в этом безлесном крае были несбыточной мечтой. Нередко случалось, когда за ночь шинели примерзали к полу и стенам. Но даже в самые сильные морозы, когда повсюду царил холод, интенданты состязались в изворотливости и не забывали о банях.
Как и намечалось, первым был сооружен оборонительный рубеж «О». Почти три месяца продолжались работы на трассе протяженностью до 500 километров. Напряженный труд многотысячных коллективов военных и гражданских строителей принес ощутимые результаты: в полосе Горная Пролейка—Райгород возвели более 12,5 тысячи огневых точек и других объектов, 368 километров противотанковых препятствий. В ходе работ переместили много миллионов кубометров грунта.
К тому времени завершили основные работы на рубеже «М» полевые строительные управления. Они воздвигли по рекам Медведица и Дон ряд отдельных опорных узлов по основным направлениям: Клетская — Калмыков — Суровики-но — Нижне-Чирская. В общей сложности в опорных узлах, помимо разветвленной сети траншей и окопов, построили более 3,5 тысячи огневых точек, отрыли свыше 200 километров противотанковых рвов, соорудили 93 километра эскарпов и других заграждений.
В донесениях командования 131-го управления военно-полевого строительства об итогах работы колхозников Комсомольского, Березовского, Ждановского, Логовского, Иловлинского, Балык-лейского, Солодчинского, Ольховскбго и Дубов-
292
ского районов Сталинградской области говорилось, что ежедневно производственные задания перевыполнялись в полтора и более раз. Так, колхоз им. Чапаева (бригадир т. Бартенева) перевыполнял установленные нормы почти в 4 раза; колхоз им. К. Либкнехта (бригадир Кременная) — на 292 процента; колхоз «XX лет Октября» (бригадир Бережнее) —на 295 процентов; колхоз «Ленинский путь» (бригадир Казакова)—на 238 процентов. Землекопы Сергеенко, Артюхова, Величкина, Муровцева ежедневно вынимали от 12 до 18 кубометров грунта при норме 3 кубометра.
В конце ноября 1942 года в суровых зимних условиях бригада Криштоппа из колхоза им. Буденного выполняла норму выработки на 180 процентов. Не менее самоотверженно трудились члены бригады из колхоза им. Кирова. Колхозницы Михеева, Обухова, Кононенко, Платова, Казакова, Киреева, Корчагина, как правило, перекрывали норму в три раза. Это был героический, самоотверженный труд.
...Готовя рукопись этой книги, авторы через местную печать — «Волгоградскую правду» и районные газеты — обратились к участникам строительства оборонительных рубежей с просьбой поделиться своими воспоминаниями. Откликнулись многие.
Учитель Чернореченской средней школы Кик-видзенского района И. И. Толкачев:
«Когда началась война, я учился в Руднянском педучилище. Осенью 1941 года нас по тревоге собрали в училище и направили на строительство укреплений под город на Волге. Мы рыли землю всю зиму. Самым трудным было пробить мерзлоту — орудиями были лопата да лом... Поначалу рыли противотанковый ров, потом окопы, затем строили огневые точки. Когда работа была закончена, а трудились мы добросовестно, от всей души, окинули взором сделанное нашими руками. Мы верили, надеялись, что все эти пре* пятствия преградят путь фашистам и наша армия разгромит гитлеровцев».
293
Р. А. Черепахина, пенсионерка, живет в селе Хомуты:
«В январе 1 941-го была объявлена мобилизация среди населения нашего и других районов на строительство оборонительных укреплений. Мне было в это время 17 лет. Таких юных у нас было 30 человек. Мы почти все были комсомольцами. Привезли нас в село Березовка, поселили в дома к жителям. Приехали поздно вечером, а утром уже пошли на работу. Все были оживленные и веселые, много шутили и не представляли, с какими трудностями нам еще придется встретиться, а они начались сразу же.
Через реку Медведицу и большой лес вышли к селу Лопуховка. Был сильный мороз, а в лесу глубокий снег. После длинной дороги (18 км) очень устали, хотелось есть, но взятую еду берегли до обеда, так как в село на обед не ходили из-за дальности пути. После небольшого отдыха стали расчищать снег, разметили площадку, и началась трудная, изнуряющая работа. Земля никак не поддавалась. Попеременно работая ломом, отбивали маленькие кусочки земли и лопатой выбрасывали их. И только продолбив ломом траншею на глубину полметра, стали копать лопатой. Закончили работу только тогда, когда стало темно. Сил никаких не было, спину невозможно было разогнуть, на ладонях появились кровяные мозоли, хотя и работали в варежках. А нужно было еще идти в село за 18 км. Но никто не сказал, что трудно, потому что понимали; может, этим мы принесем какую-то пользу фронту.
На другой день было еще труднее — вышли на рытье противотанкового рва. За три дня ров быд отрыт. Потом стали делать в лесу за рвом пулеметные точки, их нужно было не только отрыть, но и замаскировать, поэтому часть ребят пошла рубить лес. После пулеметных точек стали рыть ходы сообщения. Через несколько дней обувь у многих развалилась, ее пришлось обвязывать проволокой; я тоже так сделала, потому что валенки были старые. Одежда была плохая, в основном старенькие фуфайки. За работой не так
294
замечали пронизывающий до костей ветер, но стоило остановиться — и тебя начинала бить дрожь.
Через месяц работу закончили и я вернулась в село. Много мужества, выдержки и терпения проявили все наши колхозники. Они показали себя настоящими советскими патриотами».
А вот что написал бывший парторг отдельной роты обслуживания сержант в отставке П. А. Проводин:
«Лето 1942 года... Жаркие бои. Для войск, защищавших Сталинград, в срочном порядке необходимо было поставлять боеприпасы, горючее и другие грузы. Поэтому нужна была воинская часть, которая бы выполняла эту работу. Такая часть была сформирована 28 июля 1942 года. Это была 39-я отдельная рота обслуживания.
В роту прибывали в своем большинстве люди из госпиталей, прошедшие через сражения.
Среди прибывших был краснофлотец береговой обороны Мирза. Это он в числе других бойцов принял на себя первый удар фашистов, самоотверженно отстаивал родные молдавские села, защищал Одессу, был ранен и потом из госпиталя прибыл к нам.
Помню я высокого, всегда подтянутого, статного лейтенанта П. Е. Киченко, в прошлом инженера. Еще юношей с винтовкой в руках ушел он в отряд защищать родную Украину от петлюровцев, немецких прихвостней. А здесь, под Сталинградом, он вскоре возглавил нашу часть.
Как только рота укомплектовалась, личный состав взводов получил боевое задание по разгрузке тяжело груженных барж и пароходов на Волге и железнодорожных эшелонов по всей железнодорожной линии от Камышина до Качали-но. Нам приходилось разгружать снаряды и мины, патроны и оружие под огнем врага.
Так, 15 октября 1942 года бойцы 1-го взвода под командованием младшего лейтенанта Хлебникова отлично разгрузили пароход и в этот день маршем прибыли на станцию Авилово, где успешно произвели погрузку боеприпасов, на
295
правляемых войскам генерала Родимцева, за что всему личному составу взвоДа была вынесена благодарность.
Помнится, как бойцы 4-го взвода под командованием сержанта Недоступа с пением «Дубинушки» разгружали понтоны для сооружения переправы через Волгу. Личный состав этого взвода также получил от командования благодарность.
В моей памяти остался праздничный день 25-й годовщины Великого Октября. После коротких торжеств мы получили приказ ночью выступить на станцию Кондраши. Прибыв туда, сразу же приступили к разгрузке эшелона со снарядами и патронами. Работа была срочной, нужно было успеть до рассвета отправить груз боевым частям. И мы успели, хотя стоило всем нам это великого труда и нервного напряжения.
Такие задания мы выполняли все время, стараясь обеспечивать бойцов линейных частей всем необходимым для борьбы с гитлеровскими захватчиками.
У нас, конечно, были нормы выработки, планы. Мы их, как правило, перевыполняли вдвое, а то и втрое».
Еще письмо:
«Я, Юдин Константин Александрович, бывший студент I курса Сталинградского механического института, бывший рядовой 899(902)-го стрелкового полка 248-й стрелковой дивизии 28-й армии и гвардии рядовой 8-й гвардейской армии, 1924 года рождения, ныне инженер, проживающий в г. Волгограде, проспект В. И. Ленина, д. 15, кв. 71, считаю своим долгом написать о том, что удержалось в памяти из событий почти 40-летней давности.
Осенью, а точнее в октябре 1941 года, немецко-фашистские войска захватили наши города Ростов и Новочеркасск. Сталинград был объявлен на военном положении. Наш институт принял участие в строительстве противотанковых рвов на внешнем обводе города радиусом 90 км, Мы начали строительство противотанко
296
вого рва почти от берега Волги за селом Горная Пролейка Быковского района. Работы нами велись с 20 октября по 24 ноября 1941 года, т. е. до момента, когда войсками Красной Армии были отбиты назад города Ростов и Новочеркасск и миновала в какой-то мере непосредственная угроза Сталинграду. Участниками работ на строительстве противотанковых рвов были все студенты и большинство преподавателей института, в том числе: Николай Павлович Пелихов, Василий Павлович Баранников, Сергей Сергеевич Семенов и другие, а также теперь уже покойные Николай Дмитриевич Соловьев, Эмма Александровна Кузьмина, Семен Григорьевич Элькенбард и другие.
Комиссаром институтской строительной колонны был Л. С. Куличенко, ныне первый секретарь обкома КПСС. Возглавлял в то время институт А. В. Ловягин, партком —Тингаев, работавший в послевоенное время первым секретарем обкома КПСС Мордовской АССР. Из бывших студентов участвовали проживающие теперь в Волгограде и работающие преподавателями вузов Г. Татарчук, А. Федянов, А. Злотина, В. Цветкова (Федянова) и другие.
Норма выработки была три кубометра земляных работ на каждого, и в подавляющем большинстве мы справлялись с этой значительной для непривычных к систематическому физическому труду людей нормой. Работали вручную без средств механизации, но весьма интенсивно. 24 ноября 1941 года нас вернули в Сталинград. С декабря 1941 года в институте возобновились занятия. Чтобы в какой-то мере компенсировать время, занятия ежедневно проводились по 10— 12 часов, к тому же нам приходилось вести ночные дежурства на случай воздушного нападения. Первые курсы студентов стали дополнительно обучаться устройству и вождению тракторов. Была уплотнена программа обучения: вместо 5,5 года — 3,5—4 года. Весна 1942 года была ознаменована тем, что многие студенты, в том числе и я, были посланы в районы Завол
297
жья на весеннюю посевную кампанию трактористами. Мне выпало работать в Палласовском районе.
Вместе со мной работал заместителем бригадира тракторной бригады, в то время студент III курса, Михаил Степанович Шаталов, ныне заместитель начальника производственного управления сельского хозяйства облисполкома. А разъездным механиком МТС — преподаватель института Николай Алексеевич Пелихов. Для оперативной помощи студентам-трактористам при поломках машин институт выделил ему мотоцикл. Ныне он кандидат технических наук, доцент Волгоградского политехнического института. Работы на весеннем севе велись в течение мая— начале июня. Затем мы все вернулись в Сталинград и возобновили занятия. Закончилось чтение лекций. Началась весенняя сессия.Успев сдать по 2—3 экзамена и зачета, мы вновь вынуждены были оторваться от занятий: слишком тревожно складывались дела на советско-германском фронте. Опять пали города Ростов и Новочеркасск. И снова Сталинград объявили на военном положении. Механизированная лаеина группы армий фашистов, в том числе 6-й Паулюса и 4-й танковой Гота, рвалась к Волге.
Строительство рубежей на сей раз почти подошло к городу. Нашему институту достался участок в районе села Орловка Городищенского района. Работали по 12—14 часов. На сей раз были и средства механизации. Противотанковые рвы строили по такой примерно методике. Грунт выбирался по трассе будущего рва на глубину 1 метр. Затем каждый из нас выкапывал прямоугольную яму размером 2X2X1 метр. В боковой стенке у дна ямы делался «карман» размером 0,5 X 0,5 X 0,5 метра, в который закладывался ящик с амоналом. После взрыва грунт убирался бульдозерами и вручную. За рычагами управления бульдозеров сидели в основном студенты. Такая методика, безусловно, ускорила строительство противотанковых рвов. После рвов мы вели строительство эскарпов и контр
298
эскарпов на склонах балок и оврагов, которые без них не являлись препятствием для танков. В такой напряженной работе прошли остаток июня и большая часть июля.
Мне довелось быть бригадиром студенческой плотницкой бригады по оборудованию дотов, дзотов и огневых артиллерийских позиций. В наши обязанности входила облицовка блиндажей досками, оборудование накатов-перекрытий, сооружение амбразур. Это продолжалось до 15 августа 1942 года. 15 августа студенты первых и вторых курсов были призваны в Красную Армию, и на этом наша работа по строительству оборонительных сооружений в городе и на его подступах закончилась.
В ряды Красной Армии нас уходило более 1000 человек, вернулось же в институт после окончания войны не более тридцати. По рассказам очевидцев — участников боев в городе—наши оборонительные сооружения сыграли известную положительную роль в обороне. Войска занимали уже готовые огневые позиции, построенные нами во множестве. Нередко во время ведения работ случались налеты вражеских самолетов, в основном разведчиков. При этом погибли многие наши товарищи, работавшие на строительстве рубежей, в их числе заместитель декана механического факультета института, начальник институтской строительной колонны А. Д. Полунин. Комиссаром колонны был С. Г. Элькенбард.
23 августа 1942 года вражеская авиация совершила на город массированные налеты. В этот день погибло более 40 тысяч жителей, в том числе и многие наши товарищи по институту. В этот же день немецко-фашистским войскам удалось прорвать оборону советских войск и выйти к берегу Волги в районе поселка Рынок (на северной окраине города, за тракторным заводом). Фашистам удалось отрезать и захватить около 300 студентов нашего института, в основном девушек. Вместе с ними был и преподаватель математики П. А. Черемухин.
299
Девушки, по рассказам, все были угнаны в фашистскую неволю, в Германию, где работали на различных предприятиях. После войны в институт их вернулось только двое: В. Цветкова (Федянова), ныне преподаватель одного из вузов города, и еще одна девушка по имени Ирина. Ее фамилия, к сожалению, не сохранилась в памяти».
В соответствии с постановлением Госкомитета Обороны о сокращении объемов работ по рубежам, Генеральный штаб РККА предложил: сталинградские обводы закончить полностью со сплошными противотанковыми препятствиями в танкоопасных местах; рубеж по Медведице и Дону от Нижне-Чирской считать только в виде отдельных опорных узлов по основным направлениям: Клетская — Калмыков — Сурови-кино — Нижне-Чирская— общим протяжением до 20 км на каждом направлении1.
Директива заместителя начальника ГУОС НКО СССР № 1/21 от 5 января 1942 года предписала сосредоточить все строительные ресурсы на трех участках рубежа «М»:
по реке Медведица — протяженностью 120 км;
Клетская — Калмыков — Нижне-Чирская — 82 км;
устье р. Подгорная — Чернышковский— 88 км.
Строительство рубежа «М» осуществлялось полевыми строительными управлениями (ПСУ) № 37, 38, 39, 48, 49, 50— 19-го управления оборонительного строительства (начальник УОС В. Г. Бублик).
В установленные сроки заданные объемы работ по рубежу «М» были завершены и по акту от 26 февраля 1942 года его сдали укрепрайону Юго-Западного фронта1 2.
За время строительства с октября 1941 года по февраль 1942 года из первоначально отреког-носцированных 119 батальонных узлов обороны (БУО) было завершено на полную глубину 38.
1 ЦАМО СССР, ф. 330, оп. 5043, д. 37, л. 27.
2 ЦАМО СССР, ф. 330, оп. 5048, д. 19, л. 47.
300
При этом выполнили огромный объем работ: сделали противотанковых рвов 202 км, эскарпов— 93 км, огневых точек — 3551,
В конце января 1942 года объемы, заданные бригадам, работавшим на строительстве первой очереди рубежа «О>>, также были выполнены. 26 февраля первую очередь этого рубежа Горная Пролейка—- Райгород сдали по акту укрепрайону Юго-Западного фронта. Из 141 отреког-носцированных БУО 59 выполнено на полную глубину, а остальные 82 —на глубину рот первого эшелона. Кроме того, построено 22 отдельных РОП (ротных опорных пункта). Оборудовано 12 560 огневых точек и других фортификационных сооружений, возведено 368 км противотанковых препятствий, переработано до 4 миллионов кубометров грунта1.
В ноябре 1941 года начали строительство Астраханского оборонительного обвода общей протяженностью 70 км в границах с. Янго— Аскер — Джакуевка. Правда, в феврале 1942 года работы на этом объекте приостановили. Но забегая вперед, скажем, что в июле того же года их возобновили и строительство обвода было закончено. В нем участвовали подразделения 5-го управления оборонительного строительства и более 20 тысяч местного населения1 2.
Выполнив в установленный Генеральным штабом срок первоочередные работы по строительству сталинградских рубежей «М» и «О» и Астраханского обвода, 5-я саперная армия, по существу, закончила свою деятельность по строительству оборонительных сооружений Сталинградской обороны.
НА ЗАПАД...
13-ю и 22-ю отдельные саперные бригады в конце февраля 1942 года расформировали. 14-я и 15-я отдельные саперные бригады получили
1 ЦАМО СССР, ф. 330, оп. 5048 д. 140.
2 ЦАМО СССР, ф. 330, оп. 5048, д. 140.
301
указания штаба 5-й саперной армии о передислокации в состав находившейся на фронте 7-й саперной армии, которой командовал полковник И. Е. Прус.
Для штабов бригад наступили горячие дни: надо было тщательно разработать порядок движения более чем 40 батальонов, составить продуманный график марша и дневок, наметить места и время последних, согласовав все с командованием армий, в полосе которых предстоя" ло двигаться. Помимо этого, необходимо было обеспечить батальоны на марше продуктами питания, бесперебойную работу транспорта, медицинское обслуживание и т. п. Вопросов, требовавших срочного разрешения, возникало много, так как передислокация походным порядком более чем на 600 км проводилась бригадами впервые и работники штабов достаточным опытом пока еще не обладали.
Немалую работу в связи с этим предстояло провести непосредственно в ротах и батальонах. Командный состав инструктировал красноармейцев по основным правилам и требованиям походного движения, политработники проводили беседы о соблюдении дисциплины, о нормах поведения в населенных пунктах, медики проверяли подготовленность красноармейцев к маршу, выявляли больных и слабых, не способных к длительным пешим переходам. В ротах готовили к маршу транспорт и походные кухни, ремонтировали обмундирование и обувь.
23 февраля 1942 года ранним утром батальоны 14-й отдельной саперной бригады двинулись на запад. Шли частично по параллельным маршрутам, а частично — в суточном интервале от впереди идущего.
103-й саперный батальон выступил из хутора Вертячий после короткого митинга, посвященного годовщине Красной Армии.
Солнечно, но очень холодно, мороз свыше 20 градусов. Первый переход невелик, всего около 20 километров. Прошли через большую казачью станицу Качалинскую, пересекли донскую
302
пойму, переправились по льду крепко замерзшего Дона, поднялись к хутору Островскому, где и остановились на ночлег.
Пока старшины организовывали раздачу готовившейся в походных кухнях пищи, командиры опросили красноармейцев, как они перенесли первый переход. Утром —снова в путь. Постепенно вырабатывается четкий ритм движения: через каждые 45—-50 минут хода—10—15 минут отдыха. В середине дня в месте, избранном командованием головной роты, устраивался двухчасовой привал для обеда и отдыха. Таким образом, за короткий зимний день батальон успевал пройти 20-—25 км. Через 4—5 дней марша— дневка. Так, выдерживая предписанный график, двигался батальон на запад.
Подобные темпы движения теперь кажутся смешными. Современные саперы, оснащенные богатой техникой и автотранспортом, весь путь 103-го батальона в 600 км проделали бы в 2— 3 дня, а то и быстрее. Но тогда, в начале 1942 года, средняя скорость движения в 25 км в сутки уже была достижением.
Вскоре люди втянулись в ритм. Ежедневные переходы перестали казаться утомительными. Кстати, и морозы поослабли.
Громко скрипит под ногами сотен людей сыпучий снег, ослепительно сияет яркое солнце. Сознание того, что батальон движется на фронт, придает силы. На ходу проводятся информации о положении на фронтах. Настроение у личного состава бодрое, и неизбежные мелкие неполадки, возникающие на марше, не вызывают недовольства. Каждое утро, одновременно с выступлением батальона, на одной из обозных повозок выбрасывалась вперед группа квартирьеров. Получив выкопировку из карты о маршруте наступившего дня и данные о намеченном месте ночлега, квартирьеры заранее осматривали населенный пункт, убеждались в отсутствии среди населения заразных заболеваний, устанавливали наличие водоснабжения, определяли места расквартирования.
303
...Остались позади Клетская, Серафимович, Вешенская, Казанская, Богучар. Чем дальше на запад, тем теплее. Март на Украине — это уже настоящая весна. Солнце пригревает ощутимо, снег на полях оседает, на разбитых дорогах появляются проталины, на склонах зажурчали первые, еще робкие ручьи. А идти красноармейцу становится труднее. Ноги скользят, иногда проваливаются в заполненные ледяной водой промоины, обувь промокает и на ночлегах не всегда успевает высохнуть.
Вскоре на назначенный для батальона маршрут вклинилась какая-то стрелковая часть, она занимала все населенные пункты впереди. Ритм движения батальона стал ломаться. Приходили усталые в назначенное для ночлега место, а оставленный старшим квартирьером «маяк» докладывал, что расположиться негде, все занято воинами других частей. Просто на открытом воздухе не заночуешь: кругом вода, сырость, холодно. И вновь звучит команда: «Шагом марш!» Роты двигаются дальше. С трудом поднимают ноги уставшие люди, наступающая темнота усложняет каждый шаг, уже не слышно песен, смолкают даже разговоры. Командование рассылает разведчиков в стороны от дороги искать место для ночлега...
Весна брала свое. Снег быстро сходил, обнажая липкий украинский чернозем. Оттаивая днем, он буквально стаскивал с ног сапоги и ботинки, пудовыми комьями налипая на обувь. Воды на дороге становилось все больше. Каждая ложбинка превращалась в шумный, быстрый поток, ручьи — в реки. Солдаты шли по ледяной воде, иногда «ныряя» в колдобины по пояс. Суточные переходы пришлось сократить, ночлег покидали затемно, чтобы хоть несколько километров пройти по схваченной утренним морозцем затвердевшей земле.
Последние дни вымотанные до предела люди брели все время по насыщенной водой снежной каше, переправляясь чуть не вплавь через ручьи и овраги. Все труднее стало поднимать солдат
304
после кратковременного отдыха. Наконец, 9 апреля, после сорокапятидневного марша батальон прибыл в пункт назначения, в большое украинское селение неподалеку от города Белолуцк. Личному составу был дан двухдневный отдых. Старшины организовали бани, стирку, сушку и ремонт обуви и обмундирования. Личный состав разместился по квартирам, чем явно были довольны и хозяева, и их временные постояльцы: саперы выполняли разные мужские работы, которых немало накопилось в каждом дворе.
Утром 12 апреля 1942 года в строю стояли отдохнувшие, в чистом обмундировании воины и отдающий рапорт докладывал: «Батальон к выполнению боевого задания готов!»
Все батальоны 14-й и 15-й отдельных саперных бригад в полном составе закончили сосредоточение в отведенных им пунктах.
Как говорилось, зимой 1941 года в Саратове, на базе одного из управлений оборонительных работ Юго-Западного фронта, была сформирована 7-я саперная армия. 13 февраля ее штаб прибыл из Саратова и расположился в г. Валуй-ки, куда подтягивались и части армии.
В связи с подготовкой наступательной операции в районе Харькова 7-й саперной армии было приказано обеспечивать переправы через водные преграды и, в частности, построить мосты через реку Оскол у села Гороховатка и через реку Северный Донец у села Печенеги.
5 апреля 1942 года штаб 7-й саперной армии передислоцировался в г. Острогожск Воронежской области. Армия, усиленная прибывшими из Сталинграда 14-й и 15-й отдельными саперными бригадами, получила задание на строительство государственных оборонительных рубежей в Воронежской и Ворошиловградской областях.
В связи с весьма значительными объемами земляных работ на рубеже местные органы власти привлекли к работам несколько десятков тысяч человек местного населения, главным образом женщин. Руками красноармейцев и женщин были отрыты многие десятки километров проти
305
вотанковых рвов и других препятствий, траншей, окопов, ходов сообщения. Под руководством опытных саперов были оборудованы артиллерийские и пулеметные позиции, укрытия и т. п.
С чувством глубочайшего восхищения, удивления и признательности вспоминается теперь подлинно героическая работа женщин. Под палящими лучами солнца, в ненастные дни, часто под огнем и бомбами вражеских самолетов самоотверженно работали они, перевыполняя установленные на день нормы.
Одна из многих таких патриоток, Люба Гнатченко, когда прекратились работы на строительстве рубежа, осталась служить в бригаде. Всю войну провела она в рядах военных строителей, работая и в мастерских, и в пищеблоке. Веселая, никогда не унывающая, она активно участвовала в художественной самодеятельности. А после войны Любовь Петровна Гнатченко стала заслуженной артисткой УССР.
Строительные работы на рубеже по реке Айдар подходили уже к концу, и представители артиллерийско-пулеметных батальонов начали принимать готовые участки. Но планомерный труд саперов и населения был внезапно прерван. 30 июня 1942 года гитлеровцы перешли в наступление против войск правого крыла Юго-Западного фронта. Поддержанные крупными силами авиации, фашистские дивизии прорвали оборону Красной Армии, ринулись вперед, угрожая окружением войскам Юго-Западного и Южного фронтов, части которых с боями отходили на восток. С ними отходили, неся большие потери, и саперы, выполнявшие задания фронта в районе вражеского прорыва.
28 июля 1942 года Народный Комиссар обороны подписал приказ № 227, в котором с суровой прямотой говорилось о нависшей над страной смертельной угрозе.
Слова приказа, доведенные до каждого солдата, командира, раскрыли перед ними всю серьезность создавшегося положения на фронте и вместе с тем указали единственный путь добиться
306
коренного перелома в ходе воины: железная дисциплина, непоколебимая стойкость, мужество и героизм..,
6 июля, в соответствии с распоряжением штаба фронта, командующий 7-й саперной армией отдал приказ: все работы по строительству рубежа прекратить, мббилизованное местное население распустить, бригадам отходить на восток, к Дону.
...Нескончаемый поток автомашин, множество груженных разным скарбом колхозных повозок, поднимая густую, всюду проникающую пыль, тянутся по разбитым грунтовым дорогам к донским переправам. По обочинам дорог двигаются воинские части, гражданское население. Жара, пыль. Жажда, которую нечем утолить. Часто налетают фашистские «мессеры» и «юнкерсы» и, пользуясь отсутствием в небе наших истребителей, чуть ли не с бреющего полета обстреливают пулеметными очередями, сбрасывают мелкие авиабомбы, а иногда и совершенно неожиданные «гостинцы»: порожние бочки из-под горючего, какие-то колеса и т. п. Все это в воздухе свистит, завывает, создавая дикую какофонию. Цель ясна: посеять панику, внушить чувство безнадежности сопротивления.
По мере приближения к Дону все плотнее людская масса. Все чаще появляются вражеские самолеты.
Представляя, что творится на переправе во время налетов авиации, командование батальона решило свернуть с многолюдного, запруженного транспортом грейдера и искать возможности форсировать Дон в другом месте. По летней полевой дороге, а то и прямо по посевам, батальон двигался в общем направлении на юго-восток. Позади нас шли еще два-три небольших подразделения, командиры которых, видимо, правильно поняли маневр батальона. Движение по бездорожью выматывает силы. Пот льет ручьями, томит жажда, а пить нечего. Если по пути встречается населенный пункт, то колодцы «берут с боя». Напоить массу жаждущих невозможно.
307
В колодцах воды мало, часто вместо нее доставали только полужидкую грязь. В степи, у одиночных кошар — загонов для овец — иногда попадался небольшой «ставок» (пруд) со стоялой, зацветшей, с множеством мельчайших водоплавающих насекомых водой. Эту жижу черпали котелками, кружками, процеживали сквозь марлю индивидуальных пакетов, бросали в нее таблетки хлорки и пили противную, теплую, отдающую болотом и дезинфекцией воду. Некоторые, потеряв всякое терпение, несмотря на запрещение командиров и санинструкторов, махнув на все рукой, пили зеленую муть без обработки.
А количество людей, следовавших за нами, все увеличивалось. Подходили какие-то небольшие подразделения, вооруженные, сохранившие воинский вид, были и одиночки G винтовкой или автоматом за плечами, были и безоружные, растрепанные, одетые в порванное красноармейское обмундирование. И все они устало, с трудом передвигая ноги, тянулись к желанной переправе. К ней стремились все, будто бы за Доном сразу и навсегда должны кончиться все испытываемые сейчас мучения...
Вот, наконец, и полноводный Дон. Проделав более чём двухсоткилометровый марш, батальон вышел к нему в районе станицы Нижне-Чир-ской. В небе — чисто, не слышно противного, надоевшего завывания фашистских самолетов. Очевидно, наша небольшая и хорошо рассредоточенная колонна не привлекла к себе внимания немецких летчиков, увлеченных бомбежкой скоплений на основной переправе. Действует низководный временный мост через Дон. Энергичный комендант переправы с небольшим подразделением воинов обеспечивает порядок. Спустя 2—3 часа батальон благополучно переправился через Дон и расположился на отдых неподалеку от реки.
В таких условиях саперы 14-й отдельной саперной бригады добирались до Дона. Как стало потом известно, часть батальонов, сохранив свои подразделения, сумели, хотя и с некоторыми
308
потерями, пробиться в Задонье. А другие, попав на переправах под бомбежку, растеряли много людей.
ВНОВЬ ПОД СТАЛИНГРАДОМ
В середине июля бригады 7-й саперной армии прибыли в район г. Фролово Сталинградской области.
Специально выделенные из частей армии командиры были направлены в Сталинград, где на пересыльном пункте выискивали среди проходивших через пункт саперов свои бригады. Не отказывали и тем, кто хотел попасть в какую угодно часть, войти в коллектив, вновь почувствовать локоть соседа в бою. Из отобранных формировали маршевые команды, снабжали сухим пайком и направляли на автомашинах, а порою и походным порядком в район г. Фролово.
Безусловно, многие из наших саперов, стремившихся любым путем поскорее переправиться через Дон, избежать окружения, попали в другие части.
Укомплектовав часть батальонов, бригады 7-й саперной армии приступили к строительству севернее Сталинграда так называемого рубежа «А» протяженностью около 70 км. Начинаясь у г. Дубовки на Волге, он пересекал междуречье Волги и Дона и оканчивался у хутора Шишкина на Дону. За период с июля по сентябрь 1942 года силами батальонов и 4000 человек местного населения рубеж был построен. Сооружено 65 км противотанковых препятствий, 7150 огневых точек, переработано 890 тысяч кубометров грунта.
Необходимо было в короткие сроки привести в порядок после весеннего паводка сооружения на рубеже «О», полностью закончить его строительство.
Далее надлежало соорудить второе после рубежа «О» оборонительное полукольцо протя
309
жением до 150 километров на удалении 35 — 40 километров от города. Этот рубеж «К» (средний обвод) брал начало на берегу Волги возле с. Пичуга, проходил через Малые Россошки, по восточным берегам рек Россошка и Червленная, возле Ивановки, Тундутово, разъезда Чапурники и заканчивался на Волге в районе рабочего поселка Красноармейск, в 30 километрах южнее Сталинграда.
Требовалось также построить рубеж «С»— внутренний обвод. Начинался он на берегу Волги у с. Рынок, следовал затем через Орловку, Гумрак, Алексеевку, Стародубовку, Елхи, выс. 102,2, балку Глубокая и Чапурники, западные скаты выс. 133,7 и выходил к Волге также в районе Красноармейска. Этот оборонительный рубеж протяженностью около 70 км пролегал по пригородным селениям, находящимся в 5 — 10 километрах от заводских поселков Тракторный, Баррикады и Красный Октябрь.
В марте 1942 года часть подразделений 5-й саперной армии по заданию ГКО выехала в город на Урале на возведение объектов черной металлургии. А под Сталинград прибыла 10-я саперная армия — 24-е управление оборонительного строительства (УОС), куда влились оставшиеся части 5-й саперной армии. Вскоре прибыло и 26-е УОС. Эти соединения возглавляли М. М. Мальцев и И. Ш. Маренный, с первых дней войны руководившие строительством оборонительных сооружений под Брянском и Москвой, на Северном Кавказе.
И вновь городской комитет обороны Сталинграда призвал в помощь военным строителям десятки тысяч рабочих, служащих, учащихся, колхозников. И чем ближе подходил фронт к Сталинграду, тем стремительней нарастали темпы строительства. Но возводить рубежи в непосредственной близости от фронта, а затем и буквально на переднем крае, когда сам город стал фронтом, или строить полевые аэродромы, переправы, железные дороги под огнем противника было уже куда сложней.
310
О работе одного из отрядов, сформированного из студентов Сталинградского медицинского института, рассказал его командир профессор Н. С. Касаткин:
«В мае 1942 года несколько сот студентов, в основном 18—20-летних девушек, во главе с командирами — профессорами Е. М. Деларю, Г. А. Монкиным, Т. Д, Эпштейном и комиссаром К. В. Величко были направлены на южный участок обороны города к станции Тундутово. Военные специалисты разъяснили задачу по эскарпированию берегов большого оврага. Был дан жесткий срок окончания работ. И вот студенты, а вернее студентки, вооружившись ломами, кирками, лопатами, приступили к тяжелой, напряженной работе.
Плотный, переплетенный корнями кустарника грунт. Нещадно печет солнце. Мучает жажда. Единственным источником был небольшой ручей с почти стоячей водой, в котором колхозники поили скот. Профессор Е. М. Деларю с несколькими студентками организовал дезинфекцию воды и обеспечил ею весь отряд. Заболевания были предотвращены.
Разместились в наскоро сделанных шалашах. Пища доставлялась один раз в сутки.
Нелегко было девушкам, не привыкшим к Тяжелому труду. Над нашим участком часто пролетали вражеские самолеты. Старшие товарищи старались всячески поддержать молодежь, объясняли важность и необходимость выполняемой работы. В результате строительство было завершено к заданному сроку. Последним штрихом нашей работы была выложенная из белого камня надпись на стене эскарпа: «Не пройдете! Сталинградский мединститут». Как выяснилось позднее, вражеские танки, подойдя к сооруженному эскарпу, преодолеть его с ходу не смогли».
Строители сталинградских рубежей были охвачены горячим стремлением быстрее возвести преграды на пути врага, помочь своей армии в разгроме фашистов.
311
В течение 1942 года в Еланском, Медведиц-ком, Серафимовичском и многих других районах Сталинградской области были построены десятки полевых аэродромов и взлетно-посадочных полос. На их сооружении вместе с воинами саперных частей работало до 30 тысяч колхозников. Объем земляных работ составил 120 тысяч кубометров. Свыше 5300 человек вместе с саперами работали на строительстве переправ.
Вспоминает бывший второй секретарь Ленинского райкома ВКП(б) В. И. Титов:
«11 июля городской комитет обороны дал указания Ленинскому райкому партии в течение двух дней организовать отряд из местного населения в количестве 3000 человек и придать ему 300 подвод. Во главе отряда поставили меня.
Отряду надлежало переправиться через Волгу и занять соответствующий рубеж. Получив такое задание, все члены бюро райкома ВКП(б) выехали в колхозы для подбора людей.
Вначале я крепко задумался о том, кого брать в отряд—в колхозах остались женщины, старики да подростки. Но едва приехал в первый колхоз и собрал людей, сомнения мои рассеялись: настроение людей было бодрое и все выражали желание помочь нашей славной Красной Армии, которая вела ожесточенные бои с ненавистным врагом. И это в тот период, когда колхозы приступили к хлебоуборке и каждый час был на вес золота. Ко мне подходили даже ребятишки 13— 14 лет и просили записать их в отряд. Люди собирались очень быстро и организованно. Правление колхозов обеспечило отъезжающих продуктами: мукой, пшеном, мясом, а также деньгами.
13 июля на сборном пункте за томатным заводом (между Ленинском и Бахтияровкой) к вечеру собрался весь отряд. Поздно вечером тронулись в путь. Шли пешком, у каждой подводы по десять человек. В Красной Слободе на паромах переправились в Сталинград.
Здесь марш продолжался. К утру были за Красноармейском. Немного передохнули и по
312
шли дальше. На подходе к Чапурникам встретили воинские подразделения, которым у>це были определены оборонительные рубежи и плацдарм.
На другой день наш отряд отправили ниже, к Волге, в район поселков Большая и Малая Татьяновка. Здесь мы окопались. До 23 августа люди работали от зари до зари: рыли окопы, траншеи, ходы сообщения, копали котлованы для дзотов, возили железобетонные башни, сооружали командные пункты, землянки.
Материалы возили из Красноармейска, из поселка Сарепта. Работы было очень много, но люди трудились не покладая рук. Остались в памяти имена замечательных товарищей: Н. Смирнова, П. Панченко, Т. Аковина, Ж. Серикова, А. Жолобовой, Р. Шуваевой, Ф. Джелали; ребят, которым было по 14—15 лет,— Саши Андрова, Стаси Лемешева и многих других. Все они работали поистине самоотверженно, каждый из них хотел внести наибольшую долю в оборону родного города.
Построенные сооружения тщательно маскировали ветвями, колючкой, которой было в достатке по оврагам. Косили траву, засыпали ею насыпи.
Жили неподалеку от Волги, метрах в 300—500, в чаще деревьев, в шалашах. Поначалу питались тем, что привезли с собой, а потом, в августе, перешли на довольствие в воинские подразделения, занимавшие построенные нами сооружения.
Мы строили, спускаясь все ниже к Волге, вплоть до 23 августа — этого черного дня, когда тысячи фашистских самолетов беспрерывно бомбили город, превращая его в развалины. Нам приказано было покинуть рубеж и отправляться домой. В течение двух с лишним суток с превеликим трудом переправлялись через Волгу под разрывами бомб, под стрекот пулеметных очередей с самолетов».
А вот что написала нам А. Е. Старикова:.
«Август 1942 года... Идем на запад, через
313
Волгу переправляемся на пароме, через Сталинград движемся на Воропоново, Там остановились, передохнули, перекусили чем бог послал, потом пошЛи на станцию Карповскую и далее до хутора Вертячего и Песковатки. Это был конечный пункт. Одна группа начала устраивать печь в земле, кто-то остался с лошадьми, а мы — большинство, взяв в руки лопаты, пошли копать землю, строить рубеж. Полмесяца копали, работая весь световой день. В небе без конца шли воздушные бои, а когда «мессеры» ныряли к самой земле, раздавалась команда «Ложись!» Стихало, и мы вновь копали траншеи или доделывали дзоты. Это было недалеко от Дона, который ночью был освещен огнем пожаров. Потом, спустя две недели, стали копать противотанковый ров. А когда противник был уже совсем недалеко, нам было приказано перебраться на левый берег Волги.
Видимо, до самой смерти своей не забуду этой переправы. Город горит. Там, где была переправа, все вверх дном. Ад кромешный! Идем через село Песчанка, по Верхней Ельшанке, по бахчам, вокруг спелые арбузы и дыни. Но нам не до них... Подошли к окраине города, ждем, когда стемнеет. Нас три девушки и кучер с лошадьми. С неба, как дождь, падают бомбы. Они свистят, гулко ухают вдали разрывы, а иногда все содрогается от близко упавшей бомбы. Ничего не видно — темень кромешная, только изредка после таких взрывов нас обдает песком или битыми стеклами. Напуганные лошади шарахаются, встают на дыбы.
Но вот, наконец, переправа. Зашли на баржу, которую тянул катер. Слышим тихий говор о том, что нужно приготовиться на случай необходимости покинуть баржу и добираться до берега вплавь. А мы все трое плавать не умеем...
Гул самолета. Стало светло. Это фашист «повесил» в воздухе фонарь. И сразу же знакомый противный посвист бомб. Нам повезло. Фашист промахнулся.
И вот он, левый берег. Спускаемся с баржи
314
и только сейчас видим, что на ней сотни раненых, многие из них лежат, завернутые в одеяла, кто-то стонет, а кто-то уже притих.
Двадцать километров шли лесом, прячась от истребителей противника. Достигли Средней Ах-тубы, здесь стали копать штольни. Проработали до конца октября. Копали в две смены —днем и ночью. Землю носили на носилках, когда углубились в гору достаточно глубоко, в забое нас сменили военные, а мы только выносили грунт. После завершения работы всех гражданских отпустили по домам. А через месяц вновь собрали на расчистку аэродромов от снега. Ох и нелегкая же это была работа — снега много, особенно трудно приходилось в пургу и метели. Но ничего, выстояли, все одолели: и голод, и холод, и неимоверно тяжелый труд под огнем врага».
А. С. Ершов, пенсионер, ветеран войны и труда:
«14 июня 1942 года, сойдя с пригородного поезда Тракторный — Сарепта, я направился к месту своей работы, на Сталгрэс. Не успел приступить к делу, как прибежала уборщица и сказала: «Вас зовут вниз, на площадь». Там меня встретили военком района и парторг ЦК на Сталгрэсе Николаев. Военком объявил, что я мобилизован, и указал на красноармейцев, которые с этой минуты становились моими подчиненными. Предстояло вести их в село Ивановка, что на 12 км западнее поселка Сталгрэс.
Ну, думаю, наконец-то и меня пошлют воевать, сколько раз писал и просил об этом. Однако радость моя была преждевременной. Оказывается, меня назначили политруком строительного подразделения.
Но приказ есть приказ. В пути стал интересоваться, что собой представляют мои красноармейцы. Выяснилось, что большинство являются бывалыми воинами и после ранения находились на излечении в госпитале. А остальные — гражданские. В их числе были и женщины.
Все это меня озадачило; строителем я никогда в жизни не был, работал электриком. А^ тут еще
315
и подчиненные мои не специалисты. Да и обязанности политрука были мне известны весьма в общих чертах.
Участок нам отвели южнее Ивановки, вдоль широкой балки — русла речки. Сюда уже были завезены часть бетонных колпаков, лес, инструмент. Первое задание оказалось сравнительно несложным — предстояло вырыть противотанковый ров. Поначалу работа шла спокойно, даже немецкая авиация не всегда появлялась. Я решил, что буду трудиться вместе со всеми, только переходить от группы к группе. Тем самым стал ближе знакомиться с подчиненными. В перерыве проводил беседы на политические и житейские темы. Шуткой, «случайным» вопросом или, наоборот, ответом на вопрос стремился выяснить, о чем люди думают, как они понимают сегодняшнюю обстановку, старался .убедить их в крайней важности выполняемых нами работ. Большую помощь мне оказывали фронтовики, знавшие цену надежному укреплению. Постепенно со всеми наладил контакт. Люди охотно слушали, сами стремились поддержать меня. Веселее пошла работа. Успехи передовиков немедленно доводились до всеобщего сведения.
Примерно в первой половине июля пришло обрадовавшее меня известие: соседний, севернее нас, участок принял военный инженер, капитан, только что окончивший академию. Ну, думаю, будет у кого учиться, консультироваться. Но через несколько дней капитана отозвали, а мне приказали принять еще и его участок и, таким образом, руководить двумя коллективами, слитыми воедино. Работать предстояло на 4-километровом отрезке до двух километров глубиной. Строили мы доты и дзоты. При этом надо было знать и другую сторону дела—где лучше «посадить» ту или иную огневую точку, как лучше выбрать позицию. В общем, вопросов хватало. Моими консультантами были все те же фронтовики.
Между тем фронт приближался. Появились над нами немецкие разведывательные самолеты.
316
Все чаще в небе происходили воздушные бои, и, как правило, их — стая, а наших —единицы... Сердце сжималось от боли, когда «ястребок» с красными звездами на крыльях, сделав все, на что был способен, подбитый, дымя, падал на родную землю.
Дыхание фронта сплачивало, дисциплинировало людей. Теперь уже все без приказа работали весь световой день — по 18—20 часов в сутки.
Но вот пришло распоряжение: всех невоеннообязанных вернуть домой. Одна женщина решительно отказалась это сделать: «Мой муж, старший лейтенант, где-то воюет, он на фронте, детей у нас нет. Находясь здесь, я буду ближе к нему». Она возглавила пищеблок, кормила людей, проявила себя, несмотря на молодость, рачительной хозяйкой, заботливой, как мать.
Немецкая авиация на первых порах, возвращаясь после бомбежки, обстреливала нас из пулеметов. А потом гитлеровцы начали бомбить нас по нескольку раз в сутки.
Зенитные батареи, защищавшие Сталинград и в какой-то степени нас, серьезно мешали вражеской авиации. И не только ей. Нам довелось быть свидетелями такой тревожной картины. Южнее участка, где велись фортификационные работы, ближе к железнодорожной станции Тун-дутово, группа немецких танков прорвалась к району Бекетовка — Сарепта. Зенитчики развернули свои орудия и били по танкам прямой наводкой. Огонь был губительным, несколько танков загорелось, противник не выдержал и повернул обратно. Как же мы тогда ликовали! Люди, работавшие и без того с большим напряжением, стали трудиться еще неистовее.
Не могу не упомянуть о нелепости, виновником которой оказался я сам.
Немецкое командование стремилось уничтожить наши артиллерийские батареи, и в особенности зенитные. Самолеты буквально охотились за ними. Тогда наше командование приняло решение создать ложные батареи и таким образом отвлечь немецкую авиацию, нацелить ее на эти
317
«установки». В зону нашего участка завезли круглый лес, но меня об этом не предупредили. Как раз в эту пору было приказано в северном конце участка, на выступе, образованном соединением двух балок, в течение 24 часов установить два дзота и одну бронированную пулеметную точку. При этом я был предупрежден, что с наступлением темноты привезут два готовых сруба в разобранном виде.
Около 23 часов мне доложили: «Срубов нет, но есть круглый лес». Полагая, что этот лес привезен для выполнения нашего задания, я дал команду о немедленной доставке его к месту работы. Необходимо было торопиться, сделать дзот до утра и успеть замаскировать хотя бы его фронтальную часть. Все было сделано к сроку. Но утром возмущенные зенитчики потребовали от командования наказать меня самым строгим образом.
Так и осталось неизвестным до сих пор, кто и как меня защитил, только в следующую ночь командование объявило мне благодарность.
На этом участке мы установили около 400 различных огневых точек — дзотов, дотов, вырыли окопы, траншеи, построили землянки, артиллерийские позиции, отрыли противотанковый ров. Но с 25 августа нам прекратили подвоз продовольствия, и приходилось ездить в брошенную всеми Ивановку, где по ночам набирали уцелевшее в хранилище зерно. Иногда удавалось найти раненый скот, птицу.
Люди работали, не считаясь с обстрелами и бомбежками. Бомбят — мы спрячемся в нами же отрытых щелях и траншеях. Стихло —мы снова принимаемся за дело.
Прошло много десятков лет с той тревожной поры. Анализируя все происшедшее и пережитое, приходишь к одному выводу: чего только не сделает, не свершит советский человек ради своей Родины, ради ее свободы и счастья!»
А вот какую выписку из своего дневника прислала Н. Д. Минину проживающая в г. Камышине:
318
«На оборонительных рубежах Сталинграда работала моя мама Аграфена Ионовна Дорохина, 1906 года рождения, рабочая сталелитейного цеха Сталинградского тракторного завода. В феврале 1945 года в возрасте 38 лет она умерла от двустороннего крупозного воспаления легких.
Трудная жизнь выработала у мамы смелый, волевой характер. Нас, детей, было двое: мой братишка 10 лет и я, 15-летняя. Мама была для нас всем—и старшим товарищем, и главой семьи. Жили мы тогда на Нижнем поселке Тракторозаводского района.
17 июля 1942 года. Мама ушла на работу в первую смену. Сейчас на улице уже вечер, стемнело. Я думаю о том, почему так долго нет ее. Сижу, жду и плачу. Но вот пришла мама и сказала, что они сегодня под Орловкой строили рубежи, а их бомбили.
18 августа. Сегодня я приехала со строительства рубежей, работала три дня. На участок в районе села Орловки ехали на платформе по узкоколейке. Все трудились очень сосредоточенно. Во время перерыва говорили о том, как жестоко фашисты расправляются с жителями на захваченной территории. Но все разговоры заканчивались надеждой на нашу победу.
Вечером в городе гремели взрывы, шла стрельба. Было очень жутко, я опять беспокоилась о маме. Она пришла поздно и принесла три помидора — сорвала по дороге на заброшенном огороде.
23 августа. Сегодня мама уехала на рубеж очень рано. Она разбудила нас и сказала, чтобы мы помогли бабушке перенести ее вещи к нам. Только мы успели это сделать, началась страшная бомбежка, от которой все кругом ходуном ходило. Мы дрожали от страха. А я все время думала, вернется ли мама. Она пришла поздно ночью, измученная, до крайности усталая. Обняла нас и чуть слышно сказала: «Я так боялась за вас, ведь в городе столько погибло людей». А потом мы узнали, что город наш — большой и красивый — превращен в развалины и погибли
319
десятки тысяч человек. На рубежи немцы бросали сотни бомб; те, кто строил; укрывались в траншеях, как только стихало, принимались за работу вновь. По-моему, все они самые настоящие герои».
...Начавшееся в конце июня 1942 года наступление фашистской группы армии «Юг» было нацелено от Курска к Дону. Гитлеровцы продвинулись на 80 километров. В районе Воронежа на рубеже, построенном военными строителями и мобилизованным местным населением, наши части героическими усилиями приостановили наступление врага, нанесли ему серьезный урон.
В ходе кровопролитных боев инженерно-строительные войска при помощи местного населения под огнем противника восстанавливали рубежи обороны и создавали на опасных направлениях новые, ранее не предусмотренные рекогносцировкой. Нередко строители плечом к плечу с бойцами линейных частей отражали атаки наседавшего врага.
Однако под давлением врага советские войска были вынуждены отойти к Воронежу, оставить Донбасс и богатые сельскохозяйственные районы правобережья Дона.
Противнику удалось выйти в большую излучину Дона, захватить Ростов, форсировать реку в ее нижнем течении. Создалась непосредственная угроза Сталинграду и Северному Кавказу.
Выдвинутые из резерва Ставки 62-я, 63-я, 64-я, а также отходившая с запада 21-я армия Юго-Западного фронта заняли оборону на дальних подступах к Сталинграду.
Боевые действия 62-й армии на центральном участке сталинградского обвода начались 20 июля 1942 года. В это время 24-е управление оборонительного строительства вело работы по развитию и восстановлению рубежа «О». Прекратив в связи с наступлением фашистов эти работы и сдав построенные сооружения подошедшим полевым войскам, УОС с 10 августа приступило к строительству отсечных позиций между рубежами «О» и «К», где и продолжало работать
320
вплоть до 23 августа, когда противник, форсировав Дон в районе х. Вертячий, прорвался к Волге и начал военные действия непосредственно в районе Сталинграда.
24-е УОС вплоть до 18 августа возводило оборонительные сооружения на рубежах «С» и «К». В первой очереди рубежа «О», кроме противотанковых препятствий, строились деревоземляные огневые точки (дзоты) и лишь в нескольких батальонных районах были использованы сборные железобетонные конструкции дотов и броневые колпаки. На строительстве второй очереди рубежа «О», рубежей «К» и «С» сборные железобетонные и цельнометаллические огневые точки получили более широкое применение. В этом неоценимую помощь оказали сталинградцы. По указанию обкома ВКП(б) на строительство рубежей было передано с тракторного завода (директор К. А. Задорожный) более 400 поврежденных танковых корпусов, 380 танковых орудийных башен; с завода «Красный Октябрь» (директор П. В. Матвеев) — более 750 броневых колпаков; с других заводов — около 1700 железобетонных колпаков и других конструкций, изготовленных в цехах.
Кроме того, секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) А. С. Чуянов в разговоре по телефону с Председателем ГКО И. В. Сталиным просил разрешения использовать для вооружения рубежей оказавшиеся на станции Сталинград в числе эвакуированных грузов около 300 противотанковых пушек. Они были в разобранном виде. Согласие на это было получено. Орудия собрали и использовали на построенных рубежах. Это было весомой помощью в их обороне.
9 августа 1942 года основные силы немецко-фашистских войск, нацеленных с запада на Сталинград, вышли к Дону, но форсировать его с ходу не смогли. Завязались упорные бои, продолжавшиеся до середины августа.
11 Заказ № 141
321
ДОБЛЕСТЬ, ИНИЦИАТИВА
В дни, полные тревог, командиры всех родов войск говорили о том, что колхозники, трудящиеся, юноши и девушки Сталинграда и области много сделали для обеспечения устойчивой обороны между Доном и Волгой. Общая глубина оборонительных полос достигла 100—160 км. А сколько создано отсечных позиций! Все это позволяло нашим войскам в самое трудное время последовательно отражать удары противника и наносить контрудары.
Между тем враг бросал в бой все новые и новые силы, стремясь прорваться в город на Волге. Учитывая тяжелую обстановку, сложившуюся на фронте, городской комитет обороны еще 12 июля принял решение о сооружении непосредственно в черте города ряда оборонительных объектов, и в первую очередь рубежа «Г», окаймляющего Сталинград по его окраинам. Он сооружался от рабочего поселка Рынок до поселка Купоросное с июля по сентябрь 1942 года. Его протяженность свыше 45 км. К работам были привлечены строительные организации города, коллективы промышленных предприятий, учреждений, все трудоспособное население.
Сталинградцы понимали опасность, нависшую над их любимым городом, и поэтому работали без устали, не жалея сил. В Дзержинском и Ворошиловском районах на трассах трудилось свыше 20 тысяч человек. Десятки тысяч жителей Тракторозаводского района сооружали оборонительные объекты по берегам Сухой и Мокрой Мечетки.
Строители с помощью жителей города во второй половине августа и начале сентября соорудили множество баррикад, перекрыли улицы и переулки противотанковыми препятствиями, отрыли на площадях окопы, установили немало дотов, бронеколпаков. Сотни зданий были превращены в опорные пункты.
Когда вражеские дивизии приблизились к окраинам города, жители Тракторозаводского района
322
возвели до 20 километров противотанковых препятствий, построили 500 огневых точек, десятки баррикад, отрыли два километра окопов.
Рабочие и служащие завода «Красный Октябрь» самоотверженно работали на строительстве оборонительных сооружений внутри района. За несколько дней был отрыт противотанковый ров протяженностью 10 километров, построено несколько сот огневых точек. Работавшие на объектах бригады землекопов, возглавляемые коммунистами Карташевым и Сергеевой, ежедневно выполняли нормы на 150—170 процентов.
По данным 26-го УОС, его подразделениями на рубеже «Г», помимо сооружения .противотанкового рва, было установлено полкилометра препятствий из металлических ежей, построено свыше 800 огневых точек, более двух километров, уличных баррикад. А всего к 10 сентября, к началу боев непосредственно на улицах Сталинграда, на городском обводе было отрыто около 11 километров противотанкового рва, более двух тысяч окопов, построено 820 огневых точек, в том числе 200 дзотов и т. п.
«20 августа первый офицер штаба 16-й танковой дивизии дает последние указания... Майор Гайдус, командир приданного дивизиона зенитной артиллерии, указывает на только что доставленные аэрофотоснимки.
— Господин подполковник, что это за белые штрихи, которыми пересечены маршруты движения наших танков?
Ответ звучит холодно и высокомерно:
— Этого я и сам не знаю, Гайдус! Вероятно, дороги, а может быть, и железнодорожные линии. К чему ломать себе голову? Будем там, посмотрим! Такие мелочи нас не задержат!
...Белые штрихи на аэрофотоснимках... оказались противотанковыми рвами и оборудованными позициями, с которых теперь ведется ожесточенное сопротивление. Недурной сюрприз!..»1
1 Вельц Гельмут. Солдаты, которых предали. М., «Мысль», 1965, с. 23, 25.
Н*
323
Огромная армия строителей оборонительных сооружений состояла преимущественно из женщин и подростков. Война, особенно для молодежи, оказалась суровой проверкой ее духовной стойкости и мужества. С честью выдержала молодежь эти испытания. Быстро и рано мужала в те годы юность.
У многотысячной армии строителей оборонительных рубежей был свой печатный орган — газета «За Родину». Она воспитывала у своих читателей чувство достоинства, мужество и отвагу. «Стоять насмерть! Отступать некуда, за спиной Волга, судьба России!» — призывала газета.
Люди трудились неистово. Подумать только: женщины, никогда ранее не имевшие дело с земляными работами, выбрасывали из противотанкового рва по 7—8 кубометров земли — выполняли норму двух опытных землекопов-мужчин! Только на строительном участке второго сектора девушки и подростки вынули и переместили вручную около двух миллионов кубометров грунта.
И поныне помнят в Волгограде комсомолку Люсю Попову, которая возглавляла молодежную бригаду. Газета тогда писала о ней и ее товарищах: «Среди смерти и неслыханных бедствий Люся Попова и ее боевые подруги проявляют невиданный трудовой героизм и.непреклонную волю к победе. В лютые морозы брови и ресницы покрывались инеем, обмораживались уши и щеки. Злой степной ветер пронизывал до костей, валил с ног и слепил глаза. Немцы терзали молодежный участок ураганным огнем минометов и пушек. Люся Попова и ее верные друзья держались на оборонительных рубежах, как солдаты в атаке. Они теряли родных и близких, но не рыдали в отчаянии у дорогих могил, а шли на рытье окопов, как к огневым позициям».
О массовом героизме молодежи Маршал Советского Союза В. И. Чуйков писал: «Комсомольцы со своим фантастическим бесстрашием и мужеством во имя победы Родины шли на леген
324
дарные и неслыханные в истории войн подвиги, прекрасно помогли 62-й армии добиться в защите Сталинграда тех успехов, о которых сегодня говорит весь мир».
Помнят сталинградцы геройски погибших на рубежах лектора обкома партии В. Павленко, политрука участка Д. Полунина, руководителя агитколлектива И. Журавлева, агитатора И. Скрепцова, корреспондента газеты «За Родину» Е. Анохина и многих, многих других... Слезами и кровью политы оборонительные рубежи.
Осень 1942 года — период самых ожесточенных боев за Сталинград — явилась суровым испытанием для военных строителей, особенно для 24-го и 26-го управлений оборонительного строительства. Они действовали в боевой обстановке, под огнем противника. В считанные дни и часы, где требовала обстановка, возникали завалы, противотанковые препятствия, бронеколпаки, доты и дзоты. Военные строители трудились с огромной ответственностью и с таким напряжением, какое только было возможно в условиях войны, в условиях смертельной опасности, нависшей над Родиной. Возведенные ими рубежи немедленно занимались линейными частями.
На самых ответственных и опасных участках всегда были коммунисты, знающие и смелые командиры и политработники. Хочется рассказать об одном таком политработнике — комиссаре военно-строительного батальона капитане Иване Илларионовиче Соломенцеве. До войны он был секретарем райкома партии в ряде районов Сталинградской области. Крепыш, подвижный, обогащенный житейской мудростью человек, Соломенцев при любых условиях сохранял спокойствие, был рассудителен и своим поведением благотворно влиял на других командиров. Он поражал исключительной работоспособностью. Казалось, что Иван Илларионович мог бодрствовать по нескольку суток кряду. Когда ему было очень трудно, изрекал; «Гм, ядреный корень». Этой фразой комиссар как бы гасил в себе вспышку гнева, крайнюю раздражитель
325
ность. Бывало, подойдет к подчиненному с тем, чтобы объяснить задание, скажет, в чем суть, потом внимательно посмотрит в глаза и заявит: «Вы не уяснили поручение. Послушайте-ка еще разок, что от вас требуется».
Когда военно-строительный батальон усиливался мобилизованным на оборонительное строительство местным населением и фактически тонул в этом море людей, то замполиту было очень тяжко проводить политико-воспитательную работу. Соломенцев наравне с командиром нес ответственность за судьбу производственного плана, фактически являвшегося боевым приказом который нельзя было не выполнить; он отвечал за моральное состояние людей, от которого, как известно, во многом зависел успех дела. Тогда комиссара можно было увидеть в течение одного часа в десяти местах. Зная своих подопечных, Иван Илларионович старался, чтобы в каждой небольшой группе женщин, стариков и подростков был коммунист или комсомолец. С утра, а потом днем и вечером он коротко инструктировал агитаторов, говорил, о чем беседовать с людьми, и вся эта масса неорганизованного населения уже на второй день была ох-: вачена партийным влиянием. Много было вопросов и совсем нелегко было на них отвечать. Люди спрашивали: «Почему у нас меньше самолетов и нас безнаказанно бомбит немец?»; «Почему все время утверждали, что будем бить врага на его территории, а на деле отдали пол-России?»; «Почему не вооружили свою армию хотя бы так, как Гитлер вооружил свою?» Множество было этих «почему». 4И следовало так ответить, чтобы люди поняли, что им говорят правду.
Надо сказать, что Ивану Илларионовичу Соло-менцеву помогало то обстоятельство, что люди эти — женщины, старики и подростки — были местные, а он прекрасно знал условия ряда районов Сталинградской области. Это он, комиссар, убедил своих активистов, агитаторов, что раз такое положение, при котором не всегда возмож
326
но получить свежую газету, то нужно научиться ярко, лаконично и доходчиво излагать людям сегодняшнюю обстановку на фронте и международные события. Сам же он умел говорить просто и очень зажигательно. Люди всем сердцем тянулись к нему, старались заслужить его похвалу.
Бывали такие случаи. Не пришла вовремя газета, продолжительное время отсутствовала информация о положении на фронте. И тут же этот пробел в агитационной деятельности восполнялся «самодеятельностью». Придет из села женщина и говорит: «А я слышала, что зря мы все это делаем и строим. Немцы уже обошли нас, и мы в тылу. Мне сказывали, что уже танки там. На кой ляд теперь эти окопы? По домам нужно».
А иногда бывало и так, что такую весть приносили бабоньки, получив ее из уст врага, представители которого в большом количестве проникали в глубь нашей территории. Однажды в обед прискакал связной и доложил, что в группе, которую возглавляет Петр Чумак, все собираются расходиться по домам. А там осталось совсем немного, чтобы закончить задание.
Услышав это, командир батальона вместе, с комиссаром направились к тому месту, где должны были работать подчиненные Чумака. Они еще не ушли, но собирались. В разговоре выяснилось, что женщина, занимавшаяся доставкой воды, вместе с водой принесла «свежие сведения» о том, что наши фронт оставили и ушли, что немцы обошли позиции Красной Армии и уже далеко в тылу слышен гул моторов их танков. А сказал ей об этом какой-то солдат, стоявший у колодца. Пришлось потратить немало усилий для того, чтобы навести порядок в этой группе работающих.
Запомнился многим руководителям военностроительных подразделений комсорг, прикомандированный к военным строителям. Это была молодая женщина — Попова. Она дневала и ночевала в подразделениях и в местах, где рас
327
полагались местные жители, призванные на оборонительные работы. Попова читала им газеты, рассказывала о последних известиях. Все, о чем бы она ни говорила, сводилось к необходимости трудиться лучше, интенсивнее, потому что от этого во многом зависит главная задача — остановить, а затем и разбить фашистов.
А вообще-то она была обыкновенной женщиной, ей присущи были и многие слабости. Изредка видели ее д^ихо плачущей по той причине, что дома остался полуголодный ребенок.
— Надо бы повидать его,— как бы оправдывалась она, но тут же заявляла: — Как же я пойду, когда комсомол поручил боевое задание! — И так вот, поплакав, брала себя в руки и снова продолжала очень важную работу агитатора и пропагандиста.
С полной отдачей сил трудились начальник управления военно-полевого строительства 24-го УОС А. Ижиков, сумевший освоить возведение укреплений в сыпучих песках; начальник службы связи М. Вильшанский, обеспечивавший в любых условиях бесперебойную связь между командованием и подразделениялли; начальник транспортной службы Е. Ставицкий; И. Сафронов, оперативно решавший сложные проблемы перевозок; старший прораб оборонительных сооружений Э. Савченко, по-деловому руководившая работами.
Без устали, с огромным напряжением сил, в тяжелых условиях решали свои задачи интенданты Бражников, Глуховцев, Эрлихман, Халипов.
В своих мемуарах о Сталинградской битве бывший председатель городского комитета обороны, член Военного совета Сталинградского фронта А. Чуянов с огромной благодарностью вспоминает гражданских и военных строителей, работников обкома, облисполкома, райкомов партии, райисполкомов и предприятий за их неоценимую помощь в строительстве многочисленных оборонительных рубежей, которые сыграли огромную роль в борьбе за Сталинград.
В октябре 1942 года боевая обстановка сложи
328
лась так, что требовалось принимать решительные меры к усилению обороны войск. С этой целью в октябре 1942 года было сформировано 36-е управление оборонительного строительства, подразделения которого без промедления приступили к сооружению рубежа «Б» на участках Горная Пролейка—Писаревка — Нижние Липки— Арчединская.
36-е управление возглавил' опытный специалист военинженер 2 ранга И. Ш. Маренный.
В состав 36-го УОС вошли вновь сформированные три управления военно-полевого строительства: 131-е—в составе 5 участков военностроительных работ (УВСР) на базе 14-й саперной бригады; 132-е —также в составе 5-го УВСР на базе 15-й саперной бригады; 133-е в составе 4-го УВСР формировалось заново.
Военный совет Сталинградского фронта директивой от 13 сентября 1942 года возложил на 36-е и 24-е УОС рекогносцировку рубежа «Б» Горная Пролейка — Усть-Погожье — Аликовка — Нижние Липки — Арчединская, фронтом на юго-запад.
Сроки рекогносцировочных работ были установлены для первой очереди —25 сентября, для второй — 4 октября и для третьей — 22 октября1. К заданным срокам было отрекогносцировано на участке Горная Пролейка -—Аликовка протяженностью 60 км 42 БРО (батальонных районов обороны), 7 РОП (ротных опорных пунктов) и 5 ВОП (взводных опорных пунктов); на участке Аликовка — Арчединская протяженностью Ю5 км —62 БРО, 10 РОП и 26 ВОП; на участке Арчединская — Тишанка протяженностью 125 км —65 БРО, 6 РОП и 31 ВОП.
В октябре 1942 года, было закончено формирование подразделений 36-го УОС, и они приступили непосредственно к строительству рубежа на участках:
Г орная Пролейка — Писаревка — 133-е управление военно-полевого строительства (на
1 ЦАМО СССР, ф. 36, оп. 31596, д. 2, лл. 9—10.
329
чальник— батальонный комиссар Озеров, главный инженер — военинженер 3 ранга Савелов);
Писаревка — Нижние Липки—131-е УВПС (начальник— военинженер 2 ранга И. Г. Чепайкин, главный инженер — военинженер 3 ранга А. П. Макаров);
Нижние Липки — Арчединская—132-е УВПС (начальник—военинженер 2 ранга И. И. Коротеев, главный инженер — военинженер 2 ранга Г. С. Кривуля).
Строительство этого рубежа осложнялось крайне тяжелым грунтом, который не брала лопата. При ударе лома и кирки отделялись мелкие кусочки плотной, слежавшейся глины. Наступившие вскоре морозы еще более сковали грунт. И все же военные строители трудились самоотверженно. По донесению начальника 36-го управления оборонительного строительства РГК подполковника Маренного начальнику главного управления оборонительного строительства Красной Армии, ход строительства рубежа «Б» на 10 января 1943 года характеризовался следующими данными: полностью закончено стройтельство 20 БРО, 9 РОП и 10 ВОП, 334 артиллерийских, 1162 минометных, 9730 пулеметных, 2037 прочих сооружений. Отрыто 30 км противотанковых рвов, 70 км эскарпов и контрэскарпов1.
Большинство командиров рот 36-го управления с честью выполняли возложенные на них задачи по сооружению рубежа «Б», и особенно такие ротные командиры, как Б. П. Бондарев, А. П. Крамер, Я. И. Солодовников, Г. П. Хальзов и другие, ставшие впоследствии командирами военно-строительных частей, руководителями крупных воинских коллективов.
При строительстве оборонительных рубежей наиболее трудоемкими являлись земляные работы, занимавшие 70—80 процентов всего объема работ. Практика строительства рубежей первого года войны показала, что даже сформирование
ЧДАМО СССР, ф. 36, оп. 1, д. 6, л. 1—8.
330
специализированных саперных армий не разрешало полностью проблемы возведения оборонительных рубежей на больших пространствах и в сжатые сроки, диктуемые обстановкой. Сил военных строителей явно не хватало, и приходилось прибегать к привлечению значительных контингентов местного сельского населения.
... Получен боевой приказ: в районе строительства оборонительного рубежа создать систему «волчьих ям». И все это нужно было сделать, как говорится, еще вчера. Рубеж проходил по степи, открытой всем ветрам. Ртутный столбик опускался до отметки 35°. Земля, казалось, промерзла насквозь. Грунт был хуже, чем скальный—так называемая ломовая глина с обильными вкраплениями гравия.
Те, кто знаком с работой землекопа, знают, что хуже не бывает. Скалу можно крушить ломом, забивать зубила и клинья в расщелины и откалывать по кускам. А этот проклятый грунт лишь крошился понемножку. Клинья постоянно захватывало и проливалось много пота, пока вызволяли эти клйнья. Инструмент постоянно тупился, ломался, поэтому приходилось его оттягивать, предварительно отогрев на костре.
У сержанта Дробиленко в отряде было 4 военнослужащих и более 100 женщин, стариков и подростков. Это на их долю выпало выполнение такого задания. В основном это были жители Сталинградской области. Работа проводилась на участке, в 3 км от ближайшего жилья — хутора.
Первой заботой сержанта Дробиленко было устроить людей, чтобы они могли хоть ночью побыть в тепле. Каждую избу заселили до отказа— только чтобы дверь закрылась. И все равно жилья не хватало, большая часть людей оставалась на улице. Тогда решили использовать под жилье хлевы и сараи, приспособив в качестве печек ведра, бочки — все, что попадало под руку. ТоНили такие печи по очереди, дежуря всю ночь.
В 5 часов утра сержант Дробиленко устраивал побудку. В морозном воздухе раздавался сигнал
331
подъема, который он подавал пионерским горном, Но никто не слышал этого сигнала — все спали мертвым сном. Тогда старушки — единственные хозяйки этих дворов — начинали тормошить своих постояльцев, заранее приготовив для них чай и нехитрую похлебку.
Люди подходили к месту, сбора, ежась от холода, кутаясь в свою неказистую одежонку. Наконец пошли. Поначалу молча, находясь в плену своих собственных невеселых дум и забот, а потом— мало-помалу оживляясь. Вот уже слышатся шутки и смех; кто-то делится своими соображениями о сложившейся обстановке на фронте; кто-то сквозь плач говорит, что получил похоронку. И в который раз слышатся слова проклятий в адрес фашистов и их главаря Гитлера.
Но вот отряд достиг места работ. Сержант развел людей группами по 3—4 человека по местам, где заранее были забиты колышки. Здесь предстояло рыть «волчьи ямы». Работа эта очень трудоемкая. Сперва надо было вырыть колодец — шурф под взрывчатку. Его глубина достигала 2,5 м. Потом производили взрыв и вслед за ним орудовали лопатами, клиньями с кувалдой, ломами, создавая по возможности точные геометрические размеры сооружения.
Каждое звено получало конкретное задание, и люди с ходу начинали долбить мерзлую землю. Вокруг стоял тупой гул. Работали молча, размеренно и непрерывно. В центре участка теплился костер, возле которого колдовала всем известная Марфовна—-пожилая женщина, добровольно пришедшая на эти работы из дальнего оккупированного села. Иметь огонь было совсем не просто, потому что вокруг, сколько охватывал глаз, была голая степь —ни кустика, ни деревца. Топили бурьяном, уцелевшим где-то на задах хуторских дворов, навозом, попадавшимся на дорогах. И только одна Марфовна умудрялась с утра до вечера поддерживать костер на порывистом ветру в голой степи.
Целый день у костра находился кузнец Пикалов со своей подручной. Они нагревали ломы,
332
допаты, клинья и кирки, чтобы восстановить их рабочую кромку. Удары молотка о наковальню звучали в морозном воздухе наподобие колокола. Они как бы призывали людей напрячь все сильз для работы во имя грядущей победы над врагрм.
В полдень послышался прерывистый гул моторов. Он нарастал, и вот уже в небе ясное очертание «юнкерса». Каждый день он приносил этим людям «гостинцы», стараясь испугать их, помешать в работе.
— Воздух!.. — слышится команда сержанта Дробиленко. И люди, привыкшие к ее исполнению, прижимаются к стылой земле или нехотя прыгают в недорытые ямы. Повезло, если осколки просвистели где-то рядом, а если нет — молча относят в сторону погибших, деловито оказывают первую помощь раненым. И со слезами, с проклятьями снова берутся за работу.
Сержант Дробиленко подбегал то к одной, то к другой сильно уставшей женщине, к старику или подростку, брал из их рук инструмент и со словами: «Отдохни чуток» — сам начинал долбить землю. А яма была не просто ямой. Откосы следовало делать под очень крутым углом. Устоять на них было трудно. А приспособлений — никаких. И каждый, кто как мог, изловчался. Но работали и задания перевыполняли.
Командира группы сержанта Дробиленко можно было заприметить издалека. Он был выше всех на целую голову, широк в плечах; его голубые глаза смотрели строго, но с добротой. Усы походили на крылья птицы в полете, и только запавшие щеки выдавали предельную усталость. В разговорах между собой Товарищи называли его Ильей Муромцем. И впрямь в этом богатыре было что-то от сказочного героя. Дробиленко никогда не повышал голоса, всегда был ласков и внимателен к людям. В нем они видели официального представителя Красной Армии, представителя Советского государства. Беспредельно доверяя своему начальнику, они беспрекословно подчинялись ему. Сержант был для
333
них воплощением совести и порядочности. Он все решал сам. j
А вопросов было великое множество. Ситуации возникали разные: выбилась из сил женщина или подросток — не могут работать; другой надо сбегать домой, навестить больного ребенка; у третьей — неутешное горе. А тут еще продукты кончились. Сержант молча выслушивал вопросы и просьбы, думал, а потом принимал решение. И каким бы оно ни было, каждый понимал, что командир прав.
Предельно высокой была в отряде дисциплина. При лютом холоде каждого манил к себе костер. И люди грелись у костра, но действовало здесь неписанное правило: не нарушать рабочего ритма. Поэтому без команды, по несуществующей очереди ходили к костру хлебнуть кипятка, а заодно и передохнуть немного. Этот глоток крутого кипятка казался верхом блаженства. Но символическая очередь не нарушалась, она была установлена личной совестью каждого. Это о них писал Некрасов:
Есть женщины в русских селеньях С спокойною важностью лиц, С красивою силой в движеньях, С походкой, со взглядом цариц,— Их разве слепой не заметит, А зрячий о них говорит: «Пройдет,— словно солнце осветит! Посмотрит — рублем подарит!» Идут они той же дорогой, Какой весь народ наш идет...
Но вот прошел день, давно стемнело. Видя чрезмерную усталость своих подчиненных, сержант Дробиленко говорит: «Хватит, милые, вы больше не можете». Люди строились в колонны и брели в хутор. Шли молча, разговаривать не было сил. Каждый думал лишь о том, чтобы дойти, не упасть на дороге. Но и такое бывало. Тогда более крепкие подхватывали ослабевших под руки и продолжали движение.
В такие минуты сержант Дробиленко казнил себя в душе: «Надо было раньше прекратить работу», и молил бога, чтобы бабоньки дотянули
334
хутора. А в хуторе, в избах, хлевах и сараях, лк!ци валились, как подкошенные, на солому и тут же засыпали. И опять по утрам старушки трогательно будили их, чтобы хоть чем-нибудь покормить.
Лучшим производственником в отряде был кузнеьх-красноармеец Пикалов. Потомственный питерский рабочий, он не знал в работе усталости, и две нормы для него были обыкновенными. Под стать кузнецу трудились землекопы Под-телкова и Федорова, красивая и жизнерадостная Люба из станицы Тацинской. В памяти остались Смирнов, Ивченко, Панченко, Оковин, Сериков, Жлобова, Шураева, Джелали, Таличкина, Власова, Купреева, Шаталина, Логинова, Глушкова, Антипова.
Люди работали с полным напряжением сил. Было здесь и соревнование между бригадами. Но индивидуального соревнования Дробиленко добиться не мог. Люди обижались, когда им говорили об индивидуальном соревновании: «Какое тут соревнование? Война кругом! Я буду работать, пока не упаду. Мне надо отдать все силы сегодня, а потом — завтра, и так до победы! Какое может быть соревнование у солдата, который идет в атаку или отбивается в окопе от врага? Ему нужно победить, и все мысли его только об этом».
...В связи с тем, что железнодорожная магистраль Москва — Сталинград подвергалась ударам вражеской авиации и часто выходила из строя, возникала необходимость сооружения обходных путей. Поэтому важное значение в системе сталинградской обороны приобрело строительство железной дороги Камышин—- Иловля. Эта дорога протяженностью 150 километров принимала в Камышине поток грузов и доставляла их непосредственно к северному участку обороны Сталинграда. Дорогу сооружали военно-строительные части и местное население. Несмотря на частые налеты вражеской авиации, строители выполняли производственные задания на 200— 300 процентов и досрочно ввели объект в строй.
335
Бывший начальник Петроввальской дистанции пути Сталинградской железной дороги Б. К. ДзКэ-бенко вспоминает: /
«На станции Котельниково Сталинградской/же-лезной дороги в марте 1942 года был организован третий военно-восстановительный участок. В него входили все службы железной дороги. В связи с эвакуацией группа работников Котель-никовской дистанции пути прибыла в Сталинград, ее направили в Камышин для участия в^ строительстве железнодорожной линии Саратов — Сталинград. Наша группа начала работу по развитию станционных путей станции Петров Вал.
В сентябре 1942 года к нам прибыл заместитель начальника Юго-Восточной железной дороги Морозов, издавший приказ об организации дистанции пути в связи с принятием участка Петров Вал — Иловля-И во временную эксплуатацию. В ту пору участок достраивался и одновременно эксплуатировался. Это было совершенно не по правилам, но так требовало время. Именно поэтому на Петровом Вале было организовано 124-е военно-эксплуатационное отделение.
Дорога Саратов — Сталинград строилась в тот тяжкий период военного времени, когда, как известно, решалась судьба нашей Родины, нашего народа. Не хватало строительных материалов, и нам приходилось сознательно пренебрегать нормами и общепринятыми законоположениями технологии.
На верхнее строение путей пускали рельсы типа III А длиной 12,5 метра, укладывали сырые, непропитанные шпалы по 14 штук на звено вместо 18; третья, четвертая и пятая шпалы имели расстояние между осями (от стыков) 144 см, а то и вдвое больше. От этого рельсы под составами «плясали», достигая чуть ли не максимального вертикального прогиба. Приходилось использовать одно- и двухреберные прокладки, фартучные накладки крепили четырьмя болтами. Одним словом, шили полотно на «живульку» — лишь бы служило. Такое больше чем вольное обращение со строгими правилами производства
336
Ъабот компенсировалось тщательным уходом за путями. Дорожные мастера, бригадиры делали все для того, чтобы обеспечить бесперебойную эксплуатацию железной дороги.
Мосты мы строили деревянные, располагая опоры \до предельно возможных — девяти метров. Пролетные строения делались из пакетов рельс, редко—из двутавровых балок. У мостов возле станций Саломатино, Зензеватка, Бердино шатровых ледорезов не было, и когда во время ле-~ дохода пригоняло к нашим инженерным сооружениям большие льдины, хлопот мостовикам и путейцам было немало...
Трудно приходилось железнодорожникам в ночное время. Освещение нормальное не при-. менялось, чтобы не демаскировать станции. Пользовались ручными фонарями с жестяными козырьками, отчего освещалась очень ограниченная площадь.
Нас все время торопили. Да и сами мы прекрасно понимали, что необходимо как можно быстрее продвигать к Сталинграду эшелоны с людьми, техникой, боеприпасами. Но вот наступила пора сдачи участка в эксплуатацию. Поначалу пустили паровозы серии «ОВ», которые имели на прицепе по 20 двухосных вагонов. Шли такие микросоставы со скоростью 25 км в час. Это никого, конечно, не устраивало. Необходимо немедленно увеличить скорость до 40 км в час. Подключили паровозы серии «Э» и добились решения этой задачи.
Тяжесть работы была неимоверной. В течение всего времени — с сентября 1942 года по январь 1943 года —путевым бригадам, помимо текущего "содержания пути, приходилось ежедневно заниматься восстановлением станций или перегонов. Вражеская авиация буквально «висела» над железной дорогой на всем ее протяжении. Постоянно на воздух взлетали либо звенья пути, либо стрелки, либо служебные постройки. При этом гибли люди. Но несмотря ни на что, несмотря на эту адову обстановку, на большие допуски при строительстве участка, по вине железно-
337
дорожников не произошло ни единой аварии, ни одного крушения. Это был поистине доблестны^ труд под огнем врага. /
Известно, что зима 1942—1943 гг. была очень суровой и снежной. Снегозащитных щитов/не хватало. Пришлось изобретать: организовали/изготовление щитов из хвороста, используя/для этого кустарники, росшие вблизи поселка Дворянское.
Служебными и жилыми помещениями были землянки. Стены их внутри облицовывали досками, а крышу покрывали дерном, служившим хорошей маскировкой. Топиуь было нечем—поблизости не было ни дров, ни угля, ни старых шпал. Использовали бурьян, росший на непаханых землях.
Справедливость требует назвать имя бывшего заместителя начальника военно-эксплуатационного отделения железной дороги Белкина, столько сделавшего для организации движения поездов и восстановительных работ на линии! Впоследствии он был назначен начальником Камышинского отделения дороги.
Энтузиазмом, отвагой и выдержкой отличались дорожные мастера Моисеев, Китаев, Бондаренко, Татаренко, Анцыперов, Болотов, дефектоскопист Строганов и многие другие строители железной дороги, являвшие яркий пример верности Родине».
Немалый вклад в строительство Донского оборонительного рубежа, предназначенного защищать Сталинград и Северный Кавказ, а также отсечных рубежей на этом направлении внесли трудящиеся Калмыцкой АССР.
Постановлением бюро Калмыцкого обкома ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров Калмыцкой АССР от 31 октября 1941 года на оборонительные работы сроком на 40 дней было мобилизовано 20 тысяч человек, 1200 парных подвод 1800 пар тягла с упряжью, 15 грузовых авто
338
машин, 28 тракторов, 27 скреперов, 10 тяжелых грейдеров, инструмент. В помощь командование© 8-й саперной армии для руководства мобилизованным населением Калмыцкой АССР были прикомандированы йа оборонительное строительство секретарь обкома ВКП(б) П. Ф. Касаткин и заместитель Председателя СНК Калмыцкой АССР А. В. Гусев.
Если учесть, что все население Калмыцкой АССР, по данным 1940 года, составляло 184 тысячи человек, то каждый девятый житель республики вышел на оборонительное строительство.
Прибывающие колонны тружеников Калмыкии двигались строевыми порядками под командованием руководителей улусов (районов).
В колоннах находились и сотни повозок, которые главным образом тянули верблюды. На санях, повозках и автомашинах везли инструмент, продовольствие, топливо, фураж, печи, походные кузницы, кухни и другие грузы. Среди прибывших были и медицинские работники, и продавцы походных лавок.
Сынам степей не надо было подыскивать помещения для размещения. Они селились в юртах, которые образовывали целые городки.
Забота военных строителей состояла в организации наиболее целесообразной расстановки людей, использования механизмов, тягловой силы и обучении приемам и методам разработки сооружений. Много сил, умения и заботы вложили в обучение трудармейцев Калмыкии военные инженеры П. Галов, И. Ларионов, В. Тихонов, С. Кудин, А. Евдокимов, Д. Богуславский.
Большую помощь в мобилизации населения и снабжении его всем необходимым на оборонительном строительстве постоянно оказывали секретарь Калмыцкого обкома ВКП(б) П. Лаврентьев и Председатель Совнаркома Калмыцкой АССР Я, Горяев, а также руководители колонн — секретари городских и улусских комитетов ВКП(б), руководители улусских и поселковых Советов.
339
На строительстве Донского оборонительно^ рубежа работало 10 тысяч человек. О их делбх видно из докладной записки Калмыцкого обкома в ЦК ВКП(б) от 10 апреля 1942 года1. j ...Строительство Донского оборонительного рубежа. /
Калмыкия послала 10 тысяч рабочих и колхозников города Элисты, Малодербетовского, Сар-линского, Кенченеровского, Троицкого, Яшалтин-ского, Западного и Приютненского улусов на строительство Донского оборонительного рубежа.
Трудящиеся Калмыкии, несмотря на непогоду М4 на то, что многие из них никогда не бывали в больших походах, организованно прошли 250 километров до места работы и в сравнительно короткие сроки, с 10 ноября 1941 года по 12 января 1942 года, выполнили огромный объем работ: одной земли вынуто свыше 1,5* миллиона кубометров, или в среднем на каждого работающего по 145—150 кубометров.
Особенно отличились трудящиеся г. Элисты, вынувшие 150 000 кубометров земли, и Малодер-бетовского улуса—189 000 кубометров. Хорошо работали трудящиеся Троицкого, Котченеровско-го и других улусов.
Трудящиеся показали образцы большевистской работы. Так, строитель 1-го Элистинского батальона П. Моисеенко выполнял норму на 380 процентов, Н. Хулхачиев, Ш. Дорджиев, С. Носхаев из Малодербетовского улуса — на 185—200 процентов.
За проявленный героизм и самоотверженность Президиум Верховного Совета Калмыцкой АССР представил 32 человека к правительственным наградам и наградил 757 человек Почетными грамотами. Всему коллективу строителей за активное участие в оборонном строительстве Военный совет 8-й саперной армии объявил благодарность1 2.
1 Партархив Калмыцкого обкома КПСС, ф. 1, оп. 3, д. 456, л. 13—14.
2 Партархив Калмыцкого обкома КПСС, ф. 1, оп. 3, д. 436, л. 83—84.
340
На заседании бюро Калмыцкого обкома ВКП(б) от 24 января 1942 года было вынесено решение по итогам работы трудящихся Калмыцко^ АССР на спецстроительстве.
Достижение высоких показателей на строительстве Донского рубежа — результат плодотворной работы партийных руководителей и организаторской деятельности военных инженеров-строителей. Решение о распространении этого опыта в работе колхозов, совхозов и предприятий республики является высокой оценкой результатов труда и военных строителей.
В республике свято хранят память о героях гражданской и Великой Отечественной войн. Их именами названы улицы, хозяйства, поселки, 22 Героя Советского Союза дала Калмыкия. Открывает этот список легендарный Ока Иванович Городовиков.
Народ Калмыкии на мемориале героям гражданской и Отечественной войн выразил свои мысли словами:
«Жизни свои острию копья предадим, страсти свои державе родной посвятим... груди свои обнажим и вынем сердца, и за народ отдадим свою кровь до конца!»
ШКОЛА ВЫУЧКИ
И все же производительность труда гражданских строителей, несмотря на их героические усилия, была недостаточной. В то же время сельское хозяйство лишалось н^ определенный период своей основной в то время рабочей силы. Это заставляло искать новые пути в оборонительном строительстве. Было очевидным, что выполнение земляных работ при помощи хотя бы простейших механизмов освободит большое количество рабочей силы и позволит значительно ускорить их. В период работы на рубежах в районе Сталинграда осенью и зимой 1942 года для рыхления и разработки особо плотных и мерзлых грунтов по инициативе военных строителей 36-го
341
УОС РГК были применены некоторые подручны^ средства механизации, давшие немалый эффект.
Сейчас, в наши дни, такие простейшие механизмы являются анахронизмом. Но тогда их значение невозможно было переоценить. Что же это за малая механизация?
При заготовке дерна для маскировки строительства траншей и ходов сообщений использовались дернорезки. Состояла такая дернорезка из рамы, двух ручек, колеса и ножа. Дерн подрезали ножом, затем его дробили лопатой на куски, которые укладывали в штабеля.
Конный плуг применялся для разрыхления грунта. Это был обычный сельскохозяйственный плуг со снятым передком и выпрямленными рукоятками. Если не было под рукой плуга, рыхлили грунт распашником, изготовленным из подручных материалов.
Использовались также волокуши, катки для уплотнения вынутого грунта на бруствере и т. д.
На отрытии траншей с применением средств механизации работали звеньями. Каждое звено состояло из 8 человек, имело 3 лошади, 3 волокуши и 1 распашник. Применение средств механизации повышало выработку одного рабочего в 2,7 раза. В некоторых подразделениях эффективность от применения средств малой механизации была четырехкратной.
По мере окончания работ по рытью траншей на поверхности брустверов укладывали дерн с укаткой его катком. На местности, где дерна не было, брустверы засевали, а затем укатывали. При таком методе организации производства на каждом километре траншеи экономилось до 450 рублей.
Экономично и эффективно производилось в летних условиях отрытие трапецеидального противотанкового рва. Глубина такого рва достигала 2 метров, ширина дна — 3 метров, а верхней части— 5,5 метра. При сооружении такого рва применялся трехкорпусный плуг с трактором СТЗ-ХТЗ производительностью 1860 кубометров за 8-часовой рабочий день.
342
Применялись механизмы при отрытии противотанковых рвов и в зимних условиях. При этом главным было взрыхлить верхний промерзший слой грунта. Это делалось с помощью одинарного крюка-рыхлителя на тракторной тяге.
Использовались кран-рычаг, салазки с дощатым пандусом, однокорпусные конные плуги, конные скреперы, волокуши.
На одном из строящихся рубежей в условиях твердых грунтов был использован для разрыхления грунта садопосадочный плуг. Для разрыхления мерзлого грунта при отрытии противотанковых рвов применялся двойной плуг-рыхлитель, состоящий из двух стоек, связанных в жесткую раму, и прицепа.
Зимой использовался клин-молот со съемным клином. Изготовлялся он из бревна. В центре молота прожигали сквозное отверстие. Для прочности молот оковывали бугелями. Весил такой механизм около 50 килограммов. Работал он методом откалывания грунта. С клин-молотом работало два человека. Выработка на одного рабочего достигала 8 кубометров мерзлого грунта.
Как показал опыт первых месяцев войны, одним из основных видов фортификационных сооружений оборонительного рубежа являлась про-тивоосколочная пулеметная точка. Наиболее распространенным типом такой огневой точки был железобетонный монолитный колпак. Его размеры, и особенно вес, создавали трудности при погрузке на автомашину. Она велась вручную. *В целях экономии рабочей силы, облегчения труда, сокращения срока погрузки и монтажа колпаков, а также для сбережения автомашин был использован трофейный тягач марки «Гономаг», оборудованный подъемной стрелой с прицепным устройством. Над котлованом укладывали 2— 3 монтажных бруса, на которые опрокидывали колпак днищем кверху. Тягач-кран задним ходом подходил с опрокинутым колпаком к котловану с таким расчетом, чтобы блок стрелы расположился над его центром. Затем под заднюю часть рамы устанавливали домкрат, а под колеса зад
343
него моста — башмаки, после чего прицеплял/^ колпак к канату и поднимали его. Устанавливали этот колпак за 30 минут.
Рационализаторская мысль выдвигала, казалось бы, незначительные предложения, но их реализация повышала производительность труда и ускоряла выполнение заданий. Так, в зимнее время при отрытии небольших котлованов кто-то из военных строителей предложил метод земляных работ «подбоем»: в мерзлом грунте на глубину промерзания пробивался небольшой вертикальный шурф, после этого талый грунт вырабатывался горизонтальным подкопом нужной глубины, оставшаяся же плита мерзлого грунта обрушивалась значительно легче, чем при обычной разработке ломом.
В итоге напряженного, героического труда и применения рационализаторских предложений военные строители 36-го УОС РГК в сложных условиях зимы 1942—1943 гг. на строительстве рубежа «Б» добивались отличных результатов. В одном_вз политдонесений заместителя начальника 131-го ВПС капитана Похилюка на имя начальника политотдела 36-го УОС майора Добровольского приведены такие данные: за период с 29 декабря 1942 года по 9 января 1943 года лучшим отрядом военных строителей является 2-й отряд 449-го УВСР (командир Таранников,, замполит Зиманский, прораб воентехник 1 ранга Козловский). Отряд показал среднюю производительность труда на земляных работах 231 процент, а отделение Федишева добилось выработки четырех норм.
В военно-строительных частях в период их формирования партийные организации только» начали создаваться. Как правило, коммунистов, среди мобилизованного рядового состава почт не было и парторганизации батальонов составляли в основном политработники (комиссар и политруки) и несколько командиров. Тогда же была развернута работа по изучению личного состава и подготовке к вступлению в партию лучших саперов. В период передислокации бригады
344
в действующий) армию (февраль — апрель 1942 года) и строительства рубежей в 1942 году начали сказываться результаты партийно-массовой и политико-воспитательной работы: появились заявления лучших военных строителей о приеме их в партию.
Члены ВКП(б) и вновь принятые кандидаты всегда возглавляли движение стахановцев, значительно перевыполняли нормы, подтягивали отстающих. В числе таких передовиков были коммунисты 132-го УВПС Хренов, Егоров, Сергиенко; 131-го УВПС —Козлов, Москвичев, Калтыков, Зиманский.
Боевым лозунгом всегда был «Коммунисты, вперед!».
В дальнейшем парторганизации 36-го УОС (начальник политотдела полковник Локотков), продолжая пополнять свои ряды лучшими военными строителями, стали играть ведущую роль в успешном выполнении боевых заданий командования.
В дни Сталинградской обороны командно-политический состав 36-го УОС РГК показал инженерную и политическую зрелость, умение грамотно руководить выполнением боевых заданий. Таковы были коммунисты военинженеры 2 ранга Чепайкин и Коротеев, подполковник Винницкий, инженер-майор Куличенко, Кривуля, Похилюк, Соломенцев, Ушаков и многие другие.
Государственный Комитет Обороны в конце 1942 года вынес два важных решения, направленных на повышение производительности труда строителей, занятых на возведении оборонительных рубежей. Они в дальнейшем сыграли свою положительную роль в труде строителей. Согласно решениям военные строители органов оборонительного строительства полностью приравнивались к воинам, состоящим в рядах Красной Армии, и на них распространялись все льготы для военнослужащих и их семей1. Это не только повысило производительность труда, но и повлия
1 ЦАМО СССР, 36, оп. 1, д. 4, л. 1—2.
345
ло на дальнейшее улучшение политико-морального состояния военных строителей.
В ноябре 1942 года, после окружения вражеской группировки, когда противник начал наступление с юга с целью прорыва фронта окружения, 24-е УОС по приказу командования фронта в самый короткий срок построило железнодорожную ветку от Воропоново на юг, которая позволила доставлять грузы непосредственно к району боевых действий, в обход блокированного Сталинградского железнодорожного узла. Верховный Главнокомандующий поздравил строителей железнодорожной ветки с успешным вводом ее в эксплуатацию.
Постоянную и весьма значительную помощь военно-строительным частям оказывали Сталинградский городской комитет обороны, областная партийная организация. Хорошо зная нужды военных стррителей, трудности, с которыми они встречались, члены комитета обороны, руководители областной организации ВКП(б) находили неиспользованные резервы, обращали их на дело материального снабжения. Как отмечалось выше, сталинградские заводы направили на строящиеся оборонительные рубежи немало металлических железобетонных конструкций, деталей для дотов и дзотов. Без деятельного участия рабочих коллективов не обошлось решение таких немаловажных вопросов, как снабжение частей походными кухнями, инструментом.
Нелегко было организовать на трассах строительства рубежей медицинскую службу. И здесь командованию военно-строительных частей значительную помощь оказала партийная организация Сталинграда. Немало медиков города пришло работать на сооружение оборонительных объектов, где они занялись созданием санитарной и медицинской служб, борьбой за сохранение здоровья тысяч людей. Благодаря самоотверженному труду медицинского персонала удалось предотвратить массовую заболеваемость среди строителей и обеспечить высокий процент выхода на работу. И это несмотря на суровые
346
погодные условия и преклонный возраст многих строителей.
Шел ноябрь 1942 года. Более двух месяцев в Сталинграде продолжались небывалые по своему напряжению уличные бои. Враг стремился любой ценой полностью овладеть городом. Ему удалось рассечь оборону советских войск и в нескольких местах выйти на берег Волги. Но уже чувствовалось, что наступательный порыв гитлеровцев иссякает. Все возрастающее героическое сопротивление защитников Сталинграда остановило врага. Его попытки на отдельных участках продвинуться вперед оказались безрезультатными и напоминали предсмертные конвульсии издыхающего зверя.
В это время местное население во главе с военными строителями продолжало работы на рубеже «Б» севернее Сталинграда. В морозные звездные ночи на горизонте в стороне Сталинграда вспыхивали зарницы, а иногда поднималось багровое зарево. Бои в городе не прекращались ни днем ни ночью, но в воздухе уже носилось предчувствие каких-то перемен. «Солдатское радио», а оно часто бывало очень осведомленным, настойчиво уверяло о скором начале нашего наступления. Противник начал заметно нервничать. По ночам передний край, проходивший в 10—12 километрах от трассы строящегося рубежа, непрерывно освещался множеством ракет и осветительных бомб, участились полеты в сторону Сталинграда немецких тяжелых транспортных самолетов. Что-то назревало!
И вот на рассвете 19 ноября 1942 года над расположением строителей появились первые эскадрильи советских бомбардировщиков, летящих на запад. Через несколько минут донеслись смягченные расстоянием громовые раскаты взрывов и в воздухе высоко взметнулись столбы черного дыма и земли. Одна за другой летели эскадрильи наших самолетов, все более росло и сгущалось темное облако на западе, растекаясь по всему горизонту. Воздушная «карусель» была непрерывной. Одни группы машин с грузом бомб шли
347
на запад, а другие, отбомбившись, стороной возвращались на свои базы.
К вечеру военные строители с радостью узнали о начавшемся контрнаступлении, прорыве вражеского фронта, захваченных тысячах пленных и огромных трофеях.
Возведенные на Сталинградских рубежах оборонительные сооружения помогали войскам, сдерживать натиск фашистов, сокращали потери оборонявшихся войск, тем самым способствовали успешной подготовке грозного контрудара, нанесенного в ноябре 1942 года.
Уже в ходе ликвидации окруженной в Сталинграде группировки фельдмаршала Паулюса работы на строительстве оборонительных рубежей были прекращены и подразделения УОС начали готовиться к передислокации на запад на выполнение новых заданий.
Говоря о героическом труде военных строителей, успешно выполнявших задания командования, нельзя забывать, что в этом огромную роль играло материальное обеспечение, осуществляемое силами немногочисленных представителей интендантской службы.
Многогранны задачи, возникавшие перед снабженцами: организация питания, снабжение обмундированием, техническим имуществом и инструментарием, вооружением и боеприпасами, строительными материалами и т. п. Кроме того, надо было обеспечить бесперебойную работу всех видов транспорта, снабжение горюче-смазочными материалами, фуражом, наладить ремонт всего эксплуатируемого имущества. В период возведения оборонительных рубежей под Сталинградом подлинными организаторами большого и разнообразного хозяйства выступили Д. Г. Полевой, И. Л. Винницкий, В. Г. Ольшевский, Ф. А. Амосов, Ф. Н. Кружицкий, В. Я. Миргородский, Р. X. Каптур и другие офицеры. Рачительными и заботливыми хозяйственниками, настоящими помощниками командиров проявили себя старшины рот А. С. Биба, М. С. Дериглазов и многие другие.
348
Материально-техническое обеспечение строителей было всегда делом архисрочным и зависело от опыта и расторопности снабженцев.
Иногда возникали совершенно неожиданные проблемы. Так, в июле 1942 года в составе пополнения, полученного 14-й бригадой на замену откомандированных в инженерные части саперов, прибыло 300 призванных в армию девушек,, совершенно не обеспеченных ни форменные военным обмундированием, ни женским бельем. Пришлось проявить много изобретательности, чтобы достать необходимую ткань и своими силами пошить одежду.
В тяжелые дни Сталинградской обороны, когда здесь было сосредоточено огромное количество людей, армейские полевые хлебопекарни не смогли полностью обеспечить выпечку хлеба и довольствующие органы стали удовлетворять заявки тыловых частей не печеным хдебо^м, а мукой. И здесь снабженцы нашли выход: в 131-м УВПС за одну ночь были вырыты и оборудованы землянки под «хлебозавод», в косогоре устроили печи, своды которых выложили кирпичом, а полы — бутовым камнем. Изготовили необходимый инвентарь, и подразделения стали получать свежий хлеб хорошего качества.
Был и такой случай: исчезла писчая бумага,, а война-то ведь не отменила отчетности! Выход, нашли, использовав для внутренней документации прочитанные газеты. Правда, хозяйственникам пришлось «усилить охрану» своих канцелярских дел, так как на газеты был очень большой спрос со стороны курильщиков. А потом помогли рационализаторы: как-то была получена партия трофейного белья из мелкогофрированной бумаги; осторожно ее растягивая и разглаживая утюгом, получили вполне удовлетворительную и пригодную бумагу.
...Строительство Сталинградских оборонительных рубежей в период с октября 1941 до конца 1942 года было огромной практической школой военно-инженерного мастерства. За это время были сформированы десятки саперных батальо-
349
нов, обучены многие тысячи красноармейцев, выросли, приобретя опыт и знания, закалились в борьбе с трудностями многие сотни командиров и политработников. Значительная часть первого контингента саперных бригад при расформировании саперных армий была использована как отлично подготовленный резерв для комплектования инженерных частей фронта. Те, кто остались в рядах военных строителей до конца Великой Отечественной войны, еще не раз строили рубежи и, кроме того, выполняли многие ответственные задания командования.
Великая Отечественная война завершилась гигантскими наступательными операциями наших войск. Начало же войны характеризовалось, наоборот, крупными оборонительными операциями Советской Армии. Причины этого достаточно хорошо всем известны. Важно отметить, что в результате оборонительных операций Советской Армии удавалось неоднократно локализовать и останавливать наступление врага, а затем захватить стратегическую инициативу и разгромить противника в ряде его наступательных операций. В успехе оборонительных действий значительную роль сыграли оборонительные рубежи.
В связи с этим полезно вспомнить одно из положений В. И. Ленина: «...таких войн, которые бы начинались и оканчивались сплошным победоносным наступлением, не бывало во всемирной истории, или они бывали, как исключения»1.
К началу Великой Отечественной войны создалось такое положение, что армиям, вооруженным теорией глубокой наступательной операции и располагавшим боевыми средствами для решения задач такой операции, противостояла неглубокая и в значительной степени незавершенная по своему фортификационному оборудованию система приграничных укрепленных районов (УР). К тому же решение о начале строительства новых УРов на государственных границах СССР 1939 года и консервации УРов на старых грани-
Лен и н В. И. Поли. собр. соч., изд. 5, т. 44, с. 209.
350
цах еще более ухудшали условия обороны нашей страны. (Вместе с тем ради справедливости следует отметить, что в ряде случаев УРы сыграли определенную положительную роль в ходе боевых действий.)
В первый период войны у нас не было каких-либо разработок, непосредственно посвященных надежной обороне крупных промышленных или административных центров страны, а также инженерного обеспечения такой обороны. И это в то время, когда крупные промышленные и административные центры были оперативными и даже стратегическими целями в наступлении противника. Эти и другие связанные с ними вопросы пришлось решать в срочном порядке уже после нападения фашистов на нашу страну. Созданные в первый период войны полевые, военностроительные организации, претерпев в ходе войны довольно значительные изменения, просуществовали до самого ее конца, выполнив огромные объемы работ как в глубоком, так и в оперативном тылах, а зачастую в непосредственном соприкосновении с противником.
При наличии времени возводились убежищаг создавалась система противотанковых и противопехотных заграждений, глубина обороны доводи-лась до 2—3 километров. На создание более глубоко эшелонированной обороны в тех условиях не хватало сил, средств и времени.
Тыловые оборонительные полосы (оборонительные рубежи) создавались на водных преградах и на других естественных рубежах, а также вокруг городов и крупных промышленных центров. Они возводились в виде систем противотанковых (рвы, эскарпы, контрэскарпы^ и противопехотных заграждений, дополняемых огневыми точками (дотами и дзотами) фронтального и флангового огня.
Сроки создания Сталинградских оборонительных рубежей были сжатые, кроме того, в условиях открытой степной местности и отсутствия лесоматериала возводились типовые деревоземляные и железобетонные сооружения, которые
351
’имели большую высоту и на ровных степных просторах очень резко выделялись, демаскируя систему обороны. Учитывая все это, необходимо было перейти к таким типам сооружений, которые отличались бы малой трудоемкостью. Именно поэтому в широком масштабе применялись броневые огневые точки с использованием корпусов танков, броневых колпаков облегченного типа для пулеметов и противотанковых ружей, броневые наблюдательные пункты (НП). Изготовление их конструкций удалось в неимоверно короткий срок организовать на промышленных предприятиях Сталинграда.
Опыт обороны Сталинграда весьма поучителен: здесь произошла индустриализация полевого оборонительного строительства. Броня и металлоконструкции, наряду с бетоном и железобетоном, широко вошли в практику укрепления местности.
Передний край выбирался в зависимости от местных условий за чертой города, на его окраине или внутри района застройки. В черте города широко использовались каменные здания, ограды из прочных материалов, развалины и подвалы крупных домов, система подземных коммуникаций и т. д. Наличие запасов строительных материалов и готовых элементов конструкций, а также строительных организаций с их техникой и кадрами, давало возможность быстро выполнять фортификационные работы. Сама жизнь требовала от строительных организаций, от военных строителей не ограничивать свою деятельность возведением фортификационных сооружений, а быть в состоянии осуществлять весь комплекс основных военно-инженерных работ, выполняемых зачастую в-условиях непосредственного соприкосновения с противником.
Хотя некоторые оборонительные полосы и не ^занимались войсками, в целом они, безусловно, сыграли огромную оперативную и даже стратегическую роль. Выходя из-под ударов противника, наши войска опирались на заранее подготовленные оборонительные полосы. Эти рубежи
352
давали им возможность вести бои малыми силами, создавали предпосылки для накапливания стратегических резервов, их обучения и оснащения в глубоком тылу.
Громадный размах оборонительного строительства поднимал народ на самоотверженную борьбу с врагом, вселяя уверенность в то, что наступление немецко-фашистских войск будет остановлено и война будет доведена до победного конца. Героическая работа 250 тысяч жителей Сталинграда и области на оборонительном строительстве навсегда останется яркой страницей в истории легендарной битвы. Именно здесь нашли применение все существовавшие формы укреплений, типы и конструкции фортификационных сооружений. Именно здесь возникали и совершенно новые приемы укрепления местности, вытекавшие из создавшихся условий и оперативно-тактической обстановки.
За годы войны органы полевого оборонительного строительства накопили ценный опыт в области сооружения оборонительных полос. Мы уже говорили, что в начале войны призванные в армию и направленные в органы военно-полевого строительства командиры запаса оказались слабо подготовленными. И в ходе войны полевые военно-строительные организации комплектовались почти исключительно призванными в ряды армии гражданскими специалистами— инженерами и техниками, строителями и архитекторами. Эти кадры, несмотря на отсутствие необходимой военно-инженерной подготовки, в целом показали себя с самой лучшей стороны, дали много примеров самоотверженного и творческого труда, продемонстрировали отличные организаторские и командные способности. К концу войны армия располагала в их лице высококвалифицированными военно-техническими специалистами. Многие из них после войны остались на военно-инженерных и командных должностях в кадрах Советской Армии.
12 Заказ № 141
353
Многие советские полководцы, участники героической обороны Сталинграда, в своих воспоминаниях отмечают значение рубежей, созданных военными строителями и населением Сталинградской области.
Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал:
«В течение первой половины августа на подступах к городу шли ожесточенные сражения. Наши войска, опираясь на укрепленные рубежи, героически отстаивали каждую пядь земли, наносили контрудары, изматывали и обескровливали вражеские войска, рвущиеся к Сталинграду...»1
Маршал Советского Союза А. И. Еременко вспоминал:
«В ходе борьбы за Сталинград известную роль сыграли сталинградские рубежи обороны, которые подготавливались заранее. Оборонительные рубежи, или, как их тогда называли, обводы, создавались еще в июне, но работы вначале проводились крайне медленно, и лишь в июле, с развитием боевых действий, они были ускорены и развернуты в широком масштабе...»1 2
Маршал Советского Союза Н. И. Крылов:
«В середине августа 1942 года войска 62-й и 64-й армий, ведя упорные оборонительные бои с превосходящими силами врага, вынуждены были отойти на внешний городской оборонительный обвод, где и остановили наступление противника»3.
Член Военного совета Сталинградского фронта, первый секретарь обкома ВКП(б) А. С. Чуя-нов записал в своем дневнике:
«14 августа... В Донской излучине идут ожесточенные бои. Некоторые наши части в районе За-донья находятся в тяжелых условиях. После кровопролитных боев 62-я армия отошла на левый
1 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления, с. 374.
2 Сталинградская эпопея. М., «Наука», 1968, с. 124—-125.
3 Там же, с. 259.
354
берег реки, где закрепляется на внешнем сталинградском оборонительном обводе от хутора Вертячего до хутора Ляпичева.
17 августа... Под натиском превосходящих сил противника наша 4-я танковая армия сегодня к вечеру отошла своим левым флангом на левый берег Дона и закрепилась на внешнем оборонительном обводе, на участке от устья реки Иловля до хутора Вертячего.
18 августа... Противник вышел к внешнему оборонительному рубежу почти на всем фронте...»1
Рассказывая много лет спустя о строительстве сталинградских оборонительных рубежей, маршал инженерных войск А. В. Геловани, сам активный участник многих оборонительных сражений, назвал самоотверженный труд строителей мужеством особого рода.
«...Общая длина оборонительных рубежей, воздвигнутых в этом районе, превысила три тысячи километров. Естественно, соорудить такую махину одним военным строителям было не под силу— в работах участвовали двести тысяч сталинградцев... Представьте себе стужу в тридцать градусов, бесконечные сильные ветры, мерзлый грунт, который не то что лопата — лом не берет, а норма в день — вынуть три кубометра грунта. И такую чрезвычайно высокую норму люди выполняли на 130—140 процентов! А некоторые давали и две нормы!
Знаете, героизм бывает разный. Есть мужество солдата, идущего под огнем вперед,—оно видно, оно ярко. Есть мужество иного рода, не столь заметное,— шестнадцать часов в день разрабатывать промороженный грунт; лопата звенит, когда входит в него, а ты делаешь свое дело вопреки всему — самолетам, которые бросают на тебя бомбы, вопреки погоде... Нужны были нечеловеческие усилия, чтобы зимой возводить все эти укрепления».
1 Чу я нов А. С, Сталинградский дневник, с. 130, 134, 135.
12*
355
Самой высокой наградой для строителей оборонительных рубежей была оценка и благодарность воинов, оборонявшихся в их сооружениях. Как радовались они письму, в котором сообщалось, что дзоты прекрасно выдерживают огонь тяжелого оружия, что небольшая группа защитников Дона, засев в одной из огневых точек, отразила попытку многих танков врага переправиться через реку.
Старший лейтенант В. П. Волков, командир батальона 108-й танковой дивизии, лично подавивший в бою три танка, сказал о строителях рубежей: «Передайте матерям и сестричкам нашим, что их окопы, сделанные заботливыми руками, спасли жизнь сотням, тысячам солдат. Нам с такими рубежами танки не страшны, мы уже научились с ними бороться»1.
Таких отзывов было много.
НА ВОДЕ И ПОД ЗЕМЛЕЙ
Много сделали строители по сооружению дорог, мостов, водных переправ и на аварийно-восстановительных работах. Только в полосе действия Сталинградского фронта военные и гражданские строители, помимо наплавных мостов, оборудовали на Волге и Дону 50 паромных переправ, на которых__работало 130 паромов,
а в полосе действия фронта построили 29 мостов на основных дорогах через овраги и небольшие реки.
...Мосты. Сколько их тогда пришлось построить. А сколько взорвать!.. Вот только один пример.
Предстояло построить деревянную переправу— низководный мост. И речка-то шириной всего в 140 метров. При обычных условиях, при нормальном обеспечении материалами собрали бы такой мост за две недели. А здесь, под бомбами врага, все эти сроки должны были быть
1 Газета «Красная звезда», 1941, 18 сент.
356
сжаты до предела. Чем быстрее построишь, тем меньше людей загубишь. Такой была арифметика войны.
...Зампохоз батальона капитан Каптур оправдывался перед командиром за задержку с поставкой леса. Разговор был прерван нарастающим гулом вражеских самолетов. Началась очередная бомбежка. Машины — врассыпную, бойцы — в воду. Все как на ладони, место голое. Бомбежка повредила куст из пяти свай. Пришлось на этом месте все делать заново.
— 'Продолжим, товарищи! — крикнул командир роты капитан Сохранов, и бойцы, вылезая из воды, устремились на свои «самолеты» — площадки из досок, стоя на которых, можно было орудовать «бабой», загоняя ею сваи в грунт. Бить приходилось по оголовью сваи сотни раз. Сколько пота было пролито, сколько сил затрачено. И вот уже снова восстановлен разбитый куст, но опять гудят самолеты. И снова взрывы. Те, кто попроворнее, спрятались за частокол свай, за бревнами, бывшими на плаву, а кто замешкался— погиб. Стих самолетный гул, под мостом проплыли раненые. А те, кому выпало жить, продолжали работать. Бывало, что один такой мост стоил жизни целой полуроте.
...Немецкие самолеты волнами пикировали на мост, сыпали бомбами. По мосту била и вражеская артиллерия. В небе над ним рвались зенитные снаряды. Все вокруг гудело и грохотало. И в этом аду по мосту шла наша пехота, тянули орудия, полевые кухни, ехали машины. Войска, преследуемые лревосходящими силами противника, отходили в сторону Сталинграда.
Командир саперного батальона А. А. Губенко молча наблюдал за происходящим через амбразуру блиндажа.
Вот со свистом пролетела бомба. Она не попала в мост, а разорвалась рядом, подняв огромный столб воды. Взрывной волной «смыло» группу солдат, за борт свалилась конная упряжка. Река кипела...
На правом берегу с предмостного укрепления
357
изредка огрызалась наша артиллерия, подготовленная для ведения огня прямой наводкой. Обстановка была такова, что с часу на час гитлеровцы могли ворваться на мост на плечах наших войск.
Все это хорошо понимал комбат, ожидая, когда же, наконец, закончится отход наших войск. Его минеры из 1-й роты начинили взрывчаткой подходы к предмостному укреплению. А 2-я рота обеспечивала жизнеспособность моста. Эта' работа была ужасной. Солдаты понимали, что раз существует предмостное укрепление, ощетинились на нем пушки, значит, мосту грозит смертельная опасность. Они привыкли, что на войне все мосты бомбят с воздуха, но в данном случае все говорило о том, что фашисты рядом.
...В небе раздался свист. Взрыв... Вверх и в реку летят бревна, доски, люди. А мост продолжает жить. Саперы из роты капитана Н. Г. Сохрано-ва, используя паузы между налетами вражеской авиации, латают, чинят переправу. Этот непрерывный ремонт многим стоит жизни. Но иначе нельзя. Надо переправлять людей и технику, спав сать их для будущих боев.
Комбату, построившему эту переправу, было непонятно, как выдерживает мост перегрузки, которые во много раз превосходили расчетные. Строили его в спешке, под огнем, под бомбовыми ударами врага. Но, видать, ничто, даже сама смерть, не могло поколебать вековых традиций русских саперов — строить надежно, на совесть. Вот и теперь, находясь в самом пекле, саперы капитана Сохранова, как прикованные, оставь лись на мосту, чтобы сразу же, с разрывом последней бомбы, взяться за топоры. Их миссия была особой, теперь от них зависел исход этого неравного сражения — основная масса войск выходила из боя, который вели арьергардные подразделения. Казалось, Сохранова и его подчиненных ничего не интересовало вокруг. Саперы целиком были поглощены своим делом. И даже когда взрывной волной сметало кого-то рядом, то и тогда на помощь приходили только те, кто
358
находился в резерве. Убитых и раненых вылавливали специальные спасательные команды.
В ремонте моста принимали участие и те, кто шел по нему. Порой недостающие бревна и доски летели прямо над головами к месту прорана—все старались помочь саперам.
А в это время командир 1-й роты капитан В. К. Ерофеев был занят перестановкой минных полей. Султаны взрывов подходили вплотную к позиции предмостной охраны моста и могли поразить своих. И нужно было в этой обстановке посадить минное поле. Люди спокойно работали, а вокруг витала смерть.
...В блиндаж вбежал рядовой Иван Мартынов.
— Товарищ комбат, прибыл подполковник Марцынский!— (Это был вышестоящий начальник комбата).
— Вся часть в бою, рота —в резерве,— доложил Губенко.
Марцынский протянул бумагу:
— Читай, комбат, и распишись.
Это было очередное ЧБЗ (чрезвычайное боевое задание). Предстояло завтра, в 5.00, взорвать мост, не дать противнику пройти на восточный берег реки.
Комбат молча смотрел в глаза своему начальнику.
«По всему видно, что к утру все наши не успеют перейти мост, что же будет с ними?..»
Поняв, о чем думает комбат, подполковник повторил, что во что бы то ни стало надо выполнить боевой приказ.
— Слушаюсь, товарищ подполковник! — ответил Губенко.
В это время рядом упала тяжелая бомба. Блиндаж, как живой,, зашевелился. Казалось, вот-вот все его бревнышки разбегутся в разные стороны. Песок засыпал амбразуру, завалил вход. Но саперы тут же взялись за дело, и снова можно наблюдать через амбразуру за тем, что происходит на мосту.
Комбат проводил подполковника к машине. Направляясь в блиндаж, на ходу приказал:
359
— Капитана Ерофеева ко мне, немедленно!
— Есть! — ответил начальник штаба и побежал в сторону моста, сбивая пыль с кустов краснотала.
Губенко засел за расчеты.
Кто не строил мостов, не подрывал их, не знает, что чувствовал в эти минуты комбат.
Нужно было построить этот мост в сверхкороткие сроки, и все это для удачного проведения войсковой операции. А теперь вот в считанные часы нужно подготовить взрыв этого моста. И тоже для выполнения войсковой операции. И тогда, и теперь ответственность была одинаковой.
Комбат надеялся на саперов 1-й роты. Ее не случайно называли гвардейской. Пожилые, спокойные, рассудительные люди, они были бесстрашными; будничные дела, заставлявшие быть с опасностью на «ты», приучили их к такой сдержанности, будто вокруг ничего особенного не происходит. А каждый день, каждый час, а теперь вот каждую минуту убивает, калечит товарищей. Но оставшиеся в живых, да и те, кто легко ранен, продолжают трудиться. Комбат понимал, что нет цены его людям. Он знал их всех в лицо, знал, на что способен каждый. И поэтому гибель подчиненных отзывалась в его сердце невыносимой болью.
«Сколько же нужно взрывчатки? Как подобраться к опорам? Сколько опор подорвать, чтобы мост рухнул? Как избежать промаха — провод-то в таком аду десять раз в секунду осколки перебить могут? Как продублировать подводку, чтобы все получилось наверняка и не было осечки? А если получится преждевременным?,.»
Было над чем задуматься командиру.
Задача усложнялась тем обстоятельством, что начинять взрывчаткой опоры придется с лодок и плотиков, которые и тихая-то вода раскачивает, а здесь все бурлит... Производить же эти работы с моста невозможно...
Не один раз за этот год саперам Губенко приходилось выполнять ЧБЗ. Он помнит преждевременные взрывы, когда при установке капсулей
360
осколок, а то и пуля попадали в детонатор. И тогда вместе с минером гибли и его товарищи, и много других...
От этих невеселых дум капитана оторвал рапорт:
— Прибыл по вашему приказанию, товарищ капитан!
— Присаживайся, Василий Константинович.
Ерофеев отжал воду из гимнастерки (спасал смытого с моста сапера), присел.
Губенко внимательно посмотрел на него. Ерофеев пришел на войну из инженерной академии на должность минера-инструктора. И вот командует подразделением. И как командует!
Нет у Ерофеева этакой лихости. На первый взгляд может показаться, что он нерасторопный, медлительный человек. Однако именно спокойствие и рассудительность оберегали его и многих подчиненных от гибели. Семь раз Ерофеев отмерит, чтобы затем один раз отрезать. Уж он-то хорошо понимал, что минер ошибается в жизни только один раз.
Глядя на работу Ерофеева, командир и бойцы про себя говорили, что парень этот и впрямь в рубашке родился. Подумать только, сколько раз ходил на минные поля противника, сколько раз под огнем ставил свои заграждения. Ерофееву был присущ редкий дар «читать» минные поля врага. Он каким-то особым чувством постигал секреты вражеских сюрпризов, легко разгадывал, в чем суть ловушки. И за эти качества, за высокое мастерство его горячо любили и товарищи и подчиненные. Они верили в Ерофеева больше, чем в себя. Поэтому слова напутствия, советы командира воспринимались целиком и исполнялись полностью.
— Читай приказ, Василий Константинович.
Ерофеев неторопливо взял бумагу, молча прочитал, положил на стол, внимательнее посмотрел через амбразуру в сторону моста.
— Приказ понятен.
— Мало понять его! Необходимо выполнить.
361
Комбат достал чертеж моста и стал показывать узлы, которые необходимо подорвать. Командир роты, принимавший участие в сооружении моста, знал его конструкцию на память и без особого труда отвечал на вопросы комбата.
—• Мост имеет много опор. Может, есть смысл подрывать их через одну? Большая работа? А что делать? Рвать нужно так, чтобы и следа не осталось, а то немцы его враз восстановят.
— Понятно, товарищ капитан! Взрывчатки потребуется несколько тонн. А ее у нас в ящиках нет. Придется пакеты делать из противотанковых мин. А потом прикреплять их к элементам моста. А чем крепить? Гладкой проволоки нет у меня. Устраивать деревянные гнезда, тогда к утру не успеем. Да и досок под рукой нет... Ага! Понятно!
— Что понятно?
— Будем осторожненько крепить колючей проволокой. Это, конечно, сложно, люди руки себе порвут, ну да нечего делать. А вот детонирующего шнура не хватит, израсходовали много.
— Шнур возьмите в других ротах.
— Понятно...
Потом еще около двух часов командиры рассчитывали, прикидывали, чтобы не ошибиться, ничего не упустить.
К блиндажу по балкам стали подходить саперы. Командир роты стал формировать группы подрыва с учетом опыта, умения и характера каждого минера. Создавали группы действия и дублирующие группы. Их возглавили сержанты Филатов, Новодран, Волошин, Чумак, Вихорев, Чакчиани, Воронов, Рухадзе, Мартынов и другие опытные минеры.
Монтировать систему подрыва поручили знающему и хозяйственному сержанту Дробиленко. Его взвод выполнял самую ответственную операцию— тянул провода от взрывпакетов до машины подрыва.
Необходимы были девять лодок, имелось только шесть. Сделали плотики из бочек и леса.
Сержанту Филатову приказали заминировать первые пять опор от берега, к которому рвался
362
противник. В его группу вошли братья Пятибратовы, которых в батальоне все знали как неразлучных, работящих и бесстрашных.
Команда! Саперы бегом направились к своим плавсредствам. Ерофеев отдавал последние распоряжения. Последние, потому что потом, когда минеры разъедутся по своим местам, им уже не посоветуешь, не подскажешь. Выполняя такое задание, воин должен решать все сам.
А мост продолжали бомбить, не прекращала стрельбы и вражеская артиллерия.
Комбат наблюдал за действиями минеров из блиндажа.
Лодка Филатова ходко шла к противоположному берегу. Но вдруг на середине реки ее закру-тило-завертело. Это она попала в воздушно-водяную воронку от разорвавшейся авиабомбы.
«Что-то людей не видно. Неужели смыло?!» — подумал Губенко. Но лодка показалась и пошла еще быстрее. Видны были люди, кто-то вычерпывал каской воду. Наконец она ткнулась в первую опору. Лодку, плящущую на волнах, стали привязывать к сваям. Как же работать, как крепить пакеты при такой качке? Догадались! Один из бойцов полез на опору. Теперь дело пойдет. Лишь бы снаряд или бомба не упали близко...
Вскоре все группы причалили к опорам. Началась работа. Филатов уже возле второй опоры. Прошло несколько минут, и его лодка маячила у четвертой опоры. Что значит опыт!..
Но послышался всем осточертевший вой немецкого пикировщика. Потом другого, третьего. Началась очередная карусель... Вот рядом с мостом поднялся огромный столб воды. На какие-то мгновения середина моста исчезла из поля зрения. Комбат выскочил из блиндажа и впился глазами в этот страшный столб. «Неужели все кончено? Как же люди и техника? Что с ними будет!..»— проносилось в голове.
Но середина моста появилась. Только пустая, без людей и машин. Через минуту сброшенных взрывной волной можно было увидеть выплывающими из-под моста.
363
Лодки Филатова не видно. Капитан Ерофеев с группой минеров уже плыл к мосту, чтобы заменить погибших. К месту взрыва поплыла группа минеров с капитаном Сохрановым. Появилась пустая лодка. Тут же оказались и плотики. Они плыли, как утята, рядком. Через какое-то время с берега заметили человека, пытавшегося зацепиться за сваю. А вот и второй, борющийся с течением. И еще двух нет из филатовской группы. Комбат, минеры, стоявшие рядом, тревожно ощупывали глазами реку. Вот ниже моста показалась голова. Человек нырял. К нему от берега направилась лодка.
Наступили сумерки. Стихло. Саперы продолжали начинять взрывчаткой мост, по которому все шли и шли люди, двигалась техника.
А врем-я бежало. Успеть бы! Комбат вместе с командирами рот сел в лодку, чтобы лично проверить подготовку к подрыву моста. Все было в порядке.
Командиры вернулись в блиндаж. Ерофеев проверил исправность подрывной машины. Бойцы из взвода сержанта Дробиленко возились с проводами, идущими от моста в блиндаж, стали прилаживать провода к машинке. Но комбат отстранил их и сам взялся за эту сверхответственную работу.
Часы показывали 4.30.
Ерофеев доложил о завершении всей работы.
— Дублирующий детонирующий шнур у меня в руках, спички сухие, все готово!
Комбат, не поворачиваясь к сержанту Дробиленко, спросил, проверял ли он лично систему проводов.
— Так точно, товарищ капитан, проверял лично. Да и обстрел ночью был нежесткий, не должно, чтобы где-то перебило.
4.45. Комбат взглянул в амбразуру, потом на Ерофеева.
Командир роты взглянул туда же. По мосту плотными колоннами двигались войска. Уже заалел восток. Спокойно несла свои воды река, будто ничего здесь и не происходило. Комбат заду
364
мался. Вдруг перед самым его носом появился зеленый кузнечик. Он с величавым спокойствием водй^п усиками, не спеша перебирал задними ножками с коленками, вывернутыми назад, как бы приветствуя появление нового дня.
«Всюду жизнь...» — подумал комбат, взглянув на часы. Они показывали 5.00.
— Пять минут шестого. Почему нет взрыва?! — кричит телефонная трубка.
Губенко молчит.
— Почему молчите? Отвечайте!
«j— Наши люди на мосту, сотни людей.
— Выполняйте приказ!..
Комбат посмотрел на часы. 5.15. А по мосту бегут и бегут. «Видать, последние отрываются. Скорей, скорей, черт бы вас побрал...» Решительным жестом Губенко подсоединил провод к клеммам подрывной машинки, подтянул ее к себе как бы из-за боязни, что кто-то кроме него может повернуть ручку.
— Подрывайте, подрывайте,— кричала трубка,— пойдете под суд, расстреляют!.. ‘
Комбат держал трубку, слышал* гневные приказания старшего начальника, угрозы и смотрёл на мост, по которому мелкими группами все еще бежали бойцы. Рассвет позволял видеть белью повязки раненых. А стрелки шли своим кругом. Они показывали 5 часов 25 минут.
Находившиеся в блиндаже молча смотрели на комбата, на мост, на часы, слушали охрипшую трубку.
— Что вы делаете?.. «Десятый»!..
А «десятый» видел, как неподалеку от моста загорелся танк с крестом на башне. Шел ближний бой. Наконец появилось «окно». Группа бойцов приближалась к нашему берегу. А те, кто были у орудий, занявших позиции на предмостном укреплении, стояли насмерть. Среди последних отходивших находились раненые. Они еле передвигали ноги, почти повиснув на плечах товарищей. Комбат мысленно подталкивал их, умолял поторопиться, видел, что они, полностью выбившись из сил, обрекают себя на гибель.
365
В трубке раздался басовитый голос того, кто подписал приказ:
— Сейчас же подрывайте мост! Посылаю наряд, чтобы вас расстреляли...
Но комбат вроде ничего не слышал. Он смотрел на убегающих с моста и еще крепче обнимал машинку. Вот уже первый танк фашистов на мосту. За ним—второй, третий. На них десанты пехотинцев.
— Товарищ капитан, пора! —это не выдержал архиспокойный Ерофеев.
Комбат, ничего не слыша и не видя, кроме происходящего на мосту, дождался, пока последний боец покинул мост, и рванул рукоятку подрывной машинки.
Все прильнули к амбразуре. Мост вздрогнул, а потом медленно, как бы нехотя стал подниматься вверх и разлетаться в стороны.
Все заговорили разом, оживились.
— Эх, мост жалко!
— Черт с ним, с мостом! Еще построим.
— А фрицев-то было больше, чем полмоста.
— Ну, здорово, товарищ капитан!..
— «Десятый», «десятый»! Молодец! — кричала трубка.— Представьте людей к награде! Передайте старшему наряда трубку!
В блиндаж влетели бойцы. Впереди был командир с двумя шпалами на петлицах.
Комбат ткнул трубку в его руки.
— Отставить! — гремело в трубке.—Пожми руку «десятому». Я все видел.
Командир пожал комбату руку, скомандовал бойцам «Кругом!» и вышел из блиндажа...
Запыхавшись, в блиндаж влетел сержант Филатов.
— Товарищ капитан, Пятибратовы! Понимаете, Пятибратовы!..— он вытер рукавом с лица слезы.
Когда взрывной волной и столбом воды лодку Филатова сильно накренило, Пятибратовы, державшие в руках пакеты взрывчатки, сразу же оказались в воде. Вынырнул один, Владимир, младший. Он тут же стал нырять, надеясь найти Григория. И нырял после того, когда его подо-
366
б|д>али и наверняка бы утонул, если бы еще раз не пришли к нему на помощь. Паренек метался, рвал на себе волосы, кричал. Под мостом он ударился головой об уключину и потерял сознание. Оказалось, что Владимир был еще и ранен в живот.
К блиндажу подъехал подполковник Марцын-ский. Он расцеловал комбата и увез для получения очередного ЧБЗ.
...Прошли десятилетия. Генерал-майор А. А. Губенко поддерживает связь со многими своими однополчанами. Ветераны-офицеры В. К. Ерофеев и Г. Н. Волошин сейчас живут и работают в Одессе. Полковник запаса Н. Г. Сохранов и капитан И. И. Соломенцев — волгоградцы.
Сражение в Сталинграде шло не только на земле, в воздухе, но и под землей. Передовые позиции обороны были так плотно насыщены огнем, что любое продвижение на открытой местности становилось невозможным, поэтому война уходила под землю —в подвалы и подземные коммуникации.
Как кроты, медленно, но настойчиво прокладывали саперы под улицами, переулками, домами и площадями узкие тоннели, пробираясь под опорные пункты врага. Этот метод ведения войны стар, как мир, но его конечный результат всегда был эффективным. Внезапно раздавался взрыв, и на воздух летели укрепленные пункты врага, чувствовавшего себя в безопасности. При этом была огромная моральная сила воздействия на противника. Такого рода действия саперов вносили панику в его ряды.
Первую минную атаку в Сталинграде совершили два отделения инженерных войск под командованием сержантов Владимира Дубового и Ивана Макарова. Подземный удар был направлен на крупный опорный пункт врага, откуда он вел огонь по волжским переправам.
Сначала саперы вырывали колодцы, а потом уже пробивали штольни в направлении избранной цели.
Саперы сержантов Дубового и Макарова, на
367
пример, пробили колодец глубиной до пяти лХет-ров, а потом повели штольню в сторону противника. Четырнадцать суток они копали без перерыва. Рыли узкий тоннель шириной в один/ метр, на определенных расстояниях делали вентиляции онные шахты, чтобы не задохнуться. Длина тоннеля достигала сорока метров.
Когда рядовой Тихон Парфенов услышал над головой чужую речь, он понял, что подкоп сделан верно. Саперы точно рассчитали и выведи тоннель под вражеский опорный пункт. Они Заложили в штольню более трех тонн взрывчатки, и от укрепленного пункта врага, непрерывно держащего под прицелом нашу переправу, не осталось и следа. Этот случай наделал столько шума и паники, что фашисты срочно запросили из Германии аппаратуру подслушивания. Теперь они панически боялись подрыва любого своего опорного пункта.
Героически работали саперы на переправах. Хотя немецкие самолеты буквально висели над ними и беспрерывно их бомбили, переправы действовали бесперебойно. Чего же это стоило нашим саперам! Они гибли при бомбежках, но оставшиеся в живых продолжали работать под огнем, восстанавливая разрушенное.
Больше 30 тысяч участников строительства сталинградских оборонительных рубежей были отмечены высокими правительственными наградами.
Параллельно с возведением внешних оборонительных рубежей, в городе было сооружено 237 укрепленных подвалов на 33500 человек, 66300 погонных метров открытых и закрытых щелей на 130000 человек. Когда военная обстановка резко осложнилась, строители были нацелены ы-а создание дополнительных сооружений... вокруг оборонных заводов, а также убежищ и щелей.
Так, например, на заводе «Красный Октябрь» дополнительно к 10 километрам противотанкового рва было вырыто 24000 погонных метров земляных щелей на 50000 человек.
...Завершилась великая битва на Волге. Насту-
368
nnsfia необычная тишина. Все смолкло вокруг. Ст^(1инград —фронтовой город, сразу оказался в глубоком тылу. Нужно было быть в Сталинграде в эти дни, чтобы понять, ощутить ту великую радость, которую испытывали воины-победители. Люди ликовали.
Город, живший и боровшийся, сражавшийся и непобежденный, стоял в безмолвии, весь израненный. Оконные проемы в кое-где уцелевших стенах зданий печально смотрели темными глазницами. Изредка на ветру скрипели свисавшие железные листы сгоревших крыш. Разрушения были настолько велики, что местами старожилам трудно было определить, та ли это улица, которую они знали до войны. Огромные пространства были завалены глыбами кирпича, бетона, камнем, обломками бревен.
И вот мало-помалу стал оживать мертвый город. Вот уже из железных труб земляяок заструился дым. Невзирая на мороз, малыши копошились вместе со взрослыми в развалинах, деловито выбирая и складывая кирпич, обломки древесины на дрова. В этом труде по устройству жилья помогали сталинградцам и военные строители, которые еще только вчера возводили оборонительные рубежи, а в критический момент огнем отражали атаки противника.
Не ожидая окончания разгрома окруженных фашистских войск, военные строители приступили к восстановлению железнодорожного узла, электростанции, они расчищали завалы освобожденных от противника Улиц, восстанавливали и приспосабливали под жилье разрушенные здания, самоотверженно трудились в заводских цехах, помогая рабочим коллективам приступить к выпуску военной продукции...
Начались мирные будни, но для военных строителей они по-прежнему были полны напряжения и опасностей.
Начальник инженерной службы 64-й армии генерал-майор Пляскин получил особое задание из Москвы: немедленно организовать разминирование полей в районе Сталинграда и на ближайших
369
подступах к нему с таким расчетом,, чтобы весной колхозники и труженики совхозов могли приступить к сельскохозяйственным работам.
Просто было сказать — приступить к разминированию. Вся сталинградская земля была буквально начинена взрывчаткой. На дворе стоял февраль; сотни и тысячи мин, рассеянных вокруг на огромном пространстве, вмерзли в землю. И каждая из них грозила смертью.
Эта опасная работа была поручена саперам и военным строителям, которые во время войны стали, если можно их так назвать, солдатами широкого профиля. Они строили рубежи обороны и наводили мосты. Соорудив переправу, не покидали ее, а находились тут же, чтобы в случае бомбежки и повреждений немедленно отремонтировать. А назавтра вбинов-строителей можно было видеть где-нибудь в укромной балке или в лесу, занятых сооружением хлебозавода или клуба.
И вот теперь им выпало стать минерами. Расскажем про дела лишь одной роты минеров из 92-го военно-строительного отряда, которым командовал майор Ерофеев. Он получил приказ на разминирование бывшего переднего края обороны противника, который проходил по берегу реки. Этот участок протянулся более чем на два километра. Было здесь и узкое дефиле —участок местности, плотно прижатой к реке, к ее гранитному скалистому обрыву. Полоска земли была не шире пяти метров, а длиной метров на сто.
Разминировать дефиле поручили группе во главе с сержантом Волошиным. Он решил начать работу одновременно с двух сторон.
Минеров на лодках по 4 человека развезли по местам. Стоял серый, пасмурный день. В старину говорили, что в такую погоду добрый хозяин и собаку из дому не выгонит.
Сержант Волошин, закутавшись в плащ-накидку, с тревогой следил за действиями своих подопечных. Неспокойно было у него на душе. Обернувшись к санинструктору Филипповой, он спросил, пришли ли повозки для раненых.
370
— Пришли.
Посматривая на часы, сержант сокрушался: «Стрелки будто совсем замерли, а прошла вроде бы целая вечность...» Не успел Волошин присесть на носилки, как прибежал связной с соседнего участка: «Повозка нужна, вон туда, за ивняк, Серафимов подорвался на противопехотной мине». Солдат, волнуясь, принялся подробно рассказывать о том, как все произошло. Вдруг раздался дуплетный взрыв. Волошин пытался рассмотреть, что случилось на той стороне реки. Он увидел человека, корчащегося на земле. К нему на помощь бежал второй. И опять дуплетный взрыв! К двум лежащим воинам бежит третий. И вновь двойной взрыв!
— Не подходи, не подходи, не подходи! — изо всех сил кричал Волошин. А четвертый, не понимая, что происходит, и не слыша голоса своего командира, пошел вперед. И снова взрыв! Четвертый падает на своих товарищей.
Рядом с Волошиным — два инструктора. Один из них, Хабибулин, сбросив шинель, кинулся в реку, на которой уже начался ледоход. Он спешил к друзьям, попавшим в беду. Второй инструктор по приказу Волошина побежал за лодкой. Кинулась было в реку и санинструктор Филиппова, но ее задержал старший группы.
Достигнув берега, Хабибулин раздобыл шест и им, как багром, стал подтягивать к себе страшно кричавшего раненого минера. То же самое он проделал с остальными тремя воинами.
Подошлй лодка, Волошин и прибывшие с ним стали оказывать первую помощь раненым.
Как потом выяснилось, это злосчастное дефиле немцы густо засыпали минами в шахматном порядке — через каждые тридцать сантиметров. Скала и это узкое место не могли простреливаться вдоль реки, и поэтому противник, боясь скопления наступающих под скалой, «нафаршировал» землю.
Раненых перевезли через реку. Волошин понял, что Затейкин, Сидоров и Самохвалов в тяжелом состоянии и все зависит от того, как быст
371
ро они окажутся в госпитале, а Серегину быть без ноги.
Увезли раненых, и работа продолжалась. Минер Кириченко доложил старшему, что его бойцы обезвредили 41 мину.
Это только одна группа сержанта Волошина. А таких групп на сталинградской земле были десятки. Пренебрегая опасностью, они спокойно делали свое дело, освобождая многострадальную землю от груза смерти.
И еще много дней и ночей трудились минеры, которые, как известно, ошибаются только раз. В домах, на площадях, на улицах и в переулках разрушенного города пестрели надписи: «Мин нет, сержант Петров». И сколько этих Петровых, Ивановых, Сидоровых — славных парней России, Украины, других республик и краев нашей Родины— прошли здесь со щупами, выискивая и обезвреживая гитлеровские «сюрпризы». Многие из них сложили свои головы на этой работе—самом что ни на есть переднем крае борьбы за жизнь людей в тылу.
В ПАМЯТЬ ГЕРОЯМ
Время зарубцевало раны сталинградской земли, а народ-победитель сделал город краше, чем он был до войны.
В 25-ю годовщину победы под Сталинградом был воздвигнут грандиозный памятник-ансамбль, увековечивший подвиг героев.
«Победа под Сталинградом, — говорил Л. И. Брежнев на открытии памятника,— была не просто победой, она была историческим подвигом. А подлинная мера всякого подвига может быть справедливо оценена только тогда, когда мы до конца представим себе—среди наших трудностей, в какой обстановке он был совершен»1.
Памятник на Мамаевом кургане перекликает
1 Брежнев Л. И. Ленинским курсом, М., Политиздат, 1973, т. 2, с. 66.
372
ся с мемориалом в Берлинском Трептов-парке.
Возведение этого величественного мемориала в Берлине было поручено военным строителям, которые сооружали оборонительные рубежи на подступах к Сталинграду и защищали его.
Когда отгремели последние залпы боев и ликующие фронтовики вовращались в родные края, для военных строителей война не кончилась. Они занимались разминированием, восстановительными работами, ликвидацией военного потенциала на территории поверженного врага и выполняли многие другие поручения командования.
Коллектив нашего орденов Кутузова и Александра Невского УОС после разгрома немецких войск на Волге вместе со многими участниками строительства оборонительных рубежей дошел до Берлина. Наряду с множеством разных работ этому коллективу выпала честь сооружать памятники советским воинам в Берлине.
Сразу же после окончания боев в Берлине Военный совет 1-го Белорусского фронта принял решение о сооружении в городе мемориала в честь советских воинов, погибших в заключительной операции войны. Из нескольких проектов был выбран тот, который наиболее впечатляюще отражал идею авторов,— «Победа, Память, Скорбь»,— и учитывал особенности места его сооружения— Тиргартена, где прогремели последние залпы ожесточенных боев. Внушительное сооружение увенчалось скульптурой советского воина на постаменте высотою с пятиэтажный дом. Справа и слева от постамента — по три облицованных мрамором пилона, на которых высечены имена захороненных здесь героев. В фасадных углах сооружения на гранитных постаментах— два танка Т-34, первыми ворвавшиеся в Берлин, а за ними — орудия, давшие последние залпы по врагу. Основание мемориала (около 7200 квадратных метров), на которое вела широкая отлогая лестница, возвышается над землей, чтобы сооружение было видно со всех сторон — и от Бранденбургских ворот, и с Шарлоттенбург-
373
ского шоссе, а также от поверженного рейхстага.
Открыть памятник намечалось 11 ноября 1945 года, в день парада войск союзников по антигитлеровской коалиции.
Времени оставалось слишком мало — предстояло выполнить огромный объем строительных, скульптурных, бронзолитейных и художественных работ. Кроме того, множество вопросов пришлось согласовывать с английским командованием, так как строительство разворачивалось в «британской зоне».
Все работы были расписаны буквально по часам. Люди трудились с исключительным подъемом и старанием. Днем и ночью на строительной площадке и в мастерских можно было видеть начальника управления генерал-майора И. Е. Пруса, его помощников офицеров А. И. Краснобае-ва, И. Д. Софийского, В. Г. Владимирова, В. А. Беручана и, конечно же, авторов проекта — архитектора Н. В. Сергиевского и скульпторов Л. Кербеля и В. Цигаля.
Во многом способствовали своевременному завершению строительства внимание и помощь Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, члена Военного совета генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина, генерал-полковника инженерных войск А. И. Прошлякова, полковника В. Н. Дутова.
...Наступило 11 ноября 1945 года.
У подножия первого послевоенного памятника советским воинам в Берлине прославленные советские полководцы и представители верховных командований союзных войск. Перед трибунами проходят колонны воинов. Символично выглядит парад войск антигитлеровской коалиции на фоне рейхстага, опаленного огнем и издолбленного снарядами. Смолкла медь оркестра, замыкавшего шествие. Грянул салют из стоявших в ряд двадцати четырех орудий.
Закончен парад. Наступила необыкновенная тишина — сверхтишина.
Разошлись гости. Но строго, не шелохнувшись, стояли на своих местах часовые у памятника советским воинам.
374
И ныне в Западном Берлине, у монумента в Тиргартене, увенчанного фигурой воина, давно уже отлитой из бронзы, несет ответственную службу советский военный караул;
Не раз бывало, что впервые пришедшие сюда наши солдаты неожиданно для себя обнаруживали среди имен, высеченных на пилонах, имена своих родных и близких. Оказывается, и так могут встретиться отцы и дети.
Стесненный по площади рейхстагом и другими сооружениями, Тиргартенский мемориал не позволял решить проблему перезахоронения останков всех павших в боях за город. Тут и там по всему Большому Берлину оставались небольшие кладбища, тысячи братских и одиночных могил. На них фанерные обелиски, дощечки со словами скорби и фамилиями погребенных. Немало оказалось и безымянных могил...
Военный совет Группы советских войск в Германии решил создать вместо множества мелких захоронений вечные усыпальницы погибших героев в одном или двух местах с памятниками, достойными их подвигов и славы. Одновременно решение Военного совета требовало не только спроектировать и построить величественные мемориалы, но и установить имена всех погибших и наспех захороненных в разных уголках Города. Эта кропотливая работа возлагалась на специальное управление по строительству памятников в Берлине. Задачи предстояли нелегкие. Найти и опознать, перезахоронить всех погибших в огромном городе, раскинувшемся на 88 тысяч гектаров, где битва шла за каждый дом, каждый закоулок, где из 250000 зданий более 200000 было разрушено, полуразрушено или серьезно повреждено,— дело чрезвычайно трудное. Ведь на войне как на войне: хоронили погибших там, где их настигла пуля или осколок. И не было времени, чтобы провести тщательный поиск, установить их имена.
При активном участии магистратуры города из многих районов и площадей для мемориалов было выбрано открытое плато в центре восточ
375
ной части города в Трептов-парке: огромная подковообразная площадь размером более 20 гектаров, окаймленная вековыми платанами. Вторая площадка —у начала «остриженного» минами и снарядами парка в 40 км от Трептова.
Для ускорения строительства, параллельно с проектированием, задолго до начала капитальных работ были решены важнейшие инженерноподготовительные задачи: была создана мощная производственная база, задействованы десятки бронзолитейных, камнеобрабатывающих и других заводов и мастерских, заготавливались всевозможные материалы, механизмы, транспорт, построены временные сооружения. К площадкам и погрузо-разгрузочным рампам подвели железные дороги. Смонтировали бетонорастворные узлы.
Больше двух лет длилась работа. Особенно много трудностей возникало в процессе перезахоронения. Соблюдались строгие меры санитарной предосторожности. Многие бойцы были похоронены в ходе неутихавших боев с гранатами и оружием в окостеневших руках. Смерть подстерегла их на мгновение раньше, чем они успели бросить гранату или выстрелить во врага. Поэтому и теперь не обошлось без потерь.
Еще сложней была работа по опознанию погребенных. Если сразу не удавалось это сделать, раскапывали могилу шире, перебирали грунт, чтобы найти какие-то предметы, личные вещи, письма, оружие, ордена — словом, все то, что помогло бы выяснить имена погибших. Простреленная пилотка с фамилией ее бывшего владельца была бесценной находкой.
Поиски были длительными и упорными. Но труд всегда вознаграждался. Тысячи имен павших героев удалось восстановить для благодарной памяти потомков.
Ни с чем не сравнить безграничную признательность родных И близких опознанных героев! «Нет слов выразить благодарность за то,— говорилось в одном из многих писем солдатских вдов,— что вы установили место гибели моего
376
мужа. Теперь я знаю, где он похоронен..,» Многие матери, жены и дети узнали, где покоится прах дорогих их сердцам людей, куда можно наведаться со своей вечной печалью и увезти отсюда на родину горсть земли.
Обрести это святое чувство помог им тяжелый и благородный труд многих сотен солдат, офицеров, служащих Советской Армии, среди которых особенно хотелось бы отметить зачинателей строительства Г. Кравцова, Ц. Рыссь, М. Усманова, К. Соловьева, О. Грибову, В. Королева, О. Штанге, В. Хомутова, Б. Чернина, И. Желтуху, Л. Тулупову, П. Петрова и участников завершающего этапа строительства — В. Дубровского, А. Голуба, Г. Шубникова. Хорошо .помогли им немецкие антифашисты.
...Но вернемся в Берлин конца сороковых годов. Несколько лет трудились строители над созданием величественных мемориалов нашим воинам. Памятник в Трептов-парке был открыт в день четвертой годовщины капитуляции фашистской Германии — 8 мая 1949 года.
Вскоре был* открыт и Панковский мемориал.
Каждый из них поражает своим величием, глубиной замысла.
Давно отгремела великая битва на Волге. Время и ветры зарубцевали раны земли, сровняли его противотанковые рвы, доты и дзоты. Заросли окопы. Но вечный огонь славы, зажженный над Волгой, будет всегда напоминать о ее героях.
Над городом на всемирно известном Мамаевом кургане возвышается суровый, д как сама правда, величественный ансамбль — творение скульптора Е. Вучетича и зодчего Я. Белопольского. Венчает ансамбль мать-Родина с обнаженным мечом, благословляющая своих сыновей на ратные подвиги во имя ее защиты.
А за тысячи верст, в. Берлине, на зеленом кургане стоит многометровая бронзовая фигура
377
воина — советского солдата, которому мать-Родина вручила священный меч. Он прошел с ним по дорогам войны от Сталинграда до Берлина. Это он разрубил паучью свастику, пресек разгул фашизма, остановил бедствие. Но в напряжении его рука, сжимающая карающий меч. А к богатырской груди победителя доверчиво прижался спасенный им ребенок, предвестник светлого будущего.
КРАСНОРЕЧИЕ ЦИФР
Население Сталинградской области выполнило титанический объем работ, связанный с созданием рубежей обороны. Вот цифры, подтверждающие это. (По данным партийного архива обкома КПСС.)
При строительстве первой очереди рубежа «О» — с ноября 1941 по март 1942 года — было воздвигнуто 112 батальонных узлов обороны, построен рубеж протяженностью 382 км, сооружено 368 противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов. Было создано 12560 огневых точек, переработано более 3800 тысяч кубометров грунта. В работе принимали участие более 62 тысяч человек, отработавших 4700 тысяч человеко-дней.
При строительстве второй очереди этого рубежа— с апреля 1942 года по август 1942 года — воздвигнуто 260 км рубежей, сделано 125 противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов, 9500 огневых точек, переработано 1250 кубометров земли. При этом 13500 человек отработали 1200 тысяч человеко-дней.
На рубеже «К» соорудили 83 батальонных узла обороны общей протяженностью 162 км. При этом было сделано 108 противотанковых рвов, экскарпов и контрэскарпов, 3384 огневые точки, переработано более миллиона кубометров грунта. На этом рубеже было занято более 21 тысячи человек, отработавших 1800 тысяч человеко-дней.
Возводились также рубежи «С», «Г», «М», «А», «Б».
378
Всего было создано 950 батальонных узлов обороны, которые вместе составили бы линию более чем в 2700 км. При этом сделано более 1800 противотанковых рвов, эскарпов и контрэскарпов, более 200 тысяч огневых точек, переработано почти 20 миллионов кубометров земли. На строительстве оборонительных рубежей было занято четверть миллиона человек.
В период битвы во многих районах области были построены аэродромы. Они представляли собой грунтощебеночные и другие взлетно-посадочные полосы для самолетов 8-й и 16-й воздушных армий. При этом было выполнено 560 тысяч кубометров земляных работ, уложено 152 тысячи кубометров щебня, спланировано более 14,5 миллиона квадратных метров площади, построено 680 землянок, сделаны сотни укрытий для самолетов.
В районах Сталинградской области силами местного населения были построены так называемые оперативные аэродромы. Они потребовали производства 110 тысяч кубометров земляных работ.
В период Сталинградской битвы местное население построило 3 высоководных моста через Дон, Хопер, Бузулук, 15 низководных мостов на сваях через Дон, Хопер и Ахтубу. Здесь же было создано 15 переправ через Волгу.
Трудящиеся города-героя Сталинграда и области, а вместе с ними и воины-строители, сотворив такую работу в период смертельной опасности для нашего социалистического Отечества, проявив при этом героизм и самопожертвование, заслужили того, чтобы память об их подвиге была воплощена в гранит и бронзу. К такому монументу всегда будут идти на поклонение благодарные потомки.
379
Маршал Советского Союза А. И. Еременко и бывший командующий 10-й саперной армией, начальник 24-го управления оборонительного строительства
М. М. Мальцев
И. Е. Прусс, бывший командующий 5-й -и 7-й саперными армиями
А. А. Ижиков, бывший начальник управления строительства
380
Г. Л. Кравцов, секретарь парторганизации штаба 10-й саперной армии и 24-го УОС
А. С. Чуянов, первый секретарь Сталинградского обкома ВКП(б), председатель городского комитета обороны, член Военного совета Сталинградского, Донского и Южного фронтов
И. И. Коротеев, бывший начальник 16-го АУВПС, затем 30-го УВПС
А. Г. Крамер, командир роты 87-го ВСО 29-го УВПС
381
Д. Н. Яблоновский, П. И. Ванжа, Л. П. Мацкевич, бывшие лучшие офицеры-рекогносцировщики рубежей обороны Сталинграда
И. X. Вочков, бывший техник-строитель, Я. И. Солодовников, бывший командир роты
382
А. Бережанова и Д. Бредихина, участники строительства рубежей
3. Т. Проценко, один из лучших рационализаторов 29-го управления военно-полевого строительства 36-го УОС
К. А. Юдин, руководитель студенческой бригадь!
383
В. М. Тихонов, бывший помпотех инженерно-саперного батальона
И. А. Козлов, бывший начальник 1-го управления военно-полевого строительства
Т. П. Малышкин, инженер производственного отдела 29-го УВПС
В. К. Ерофеев, бывший командир роты минеров 92-го военно-строительного отряда 36-го УОС
384
Боевые будни медсанбата
В. А. ИОФИНА
Лето 1942 года. Отдельный медико-санитарный батальон 308-й стрелковой дивизии выгрузился из вагонов на одном из степных полустанков и ночными маршами двинулся к Сталинграду. Люди — в основном девушки — все больше увязали в песках. Надрывно выли перегревшиеся моторы машин. Останавливались лошади, запряженные в повозки. Девушки машинально цеплялись за борта машин и повозок, намереваясь вроде бы помочь моторам и лошадям. А скорее цеплялись для того, чтобы самим не упасть на резиновоподатливый песок.
Одна из девушек все же упала. На нее другая, третья. Послышалась ругань. Но когда выяснилось, что виновницей происшествия стала Лена Брызгалова, затихли. Это была небольшого роста, худенькая девушка с близорукими глазами. Она еще перед приемом в военкомате выбросила очки. Правда, на медосмотре узнали, что девушка близорука, но ее слезы и мольбы оказались сильнее...
К утру вошли в лес. Наскоро позавтракали и тут же заснули. Вечером снова в путь. Этот марш был несколько легче: дорога твердая, все лишнее погрузили на повозки.
На рассвете мы услышали отдаленный глуховатый гул самолета. А через несколько минут появилась черная стая немецких бомбардировщиков: на бреющем полете один за другим они
13 Заказ № 141
385
вышли на колонну. Душераздирающий вой сирены, рев моторов, треск пулеметов...
Мы давно ждали встречу с немецкими самолетами — перед каждым переходом нас предупреждали об осторожности, о том, как надо себя вести при бомбежке. И все же этот первый налет оказался для нас неожиданным. Колонна на секунду замерла. Но только на секунду. А потом все бросились врассыпную.
Разбросав беспорядочно бомбы, стервятники на бреющем полете расстреливали колонну, гонялись за каждым человеком, если он бежал, метался по полю...
Через пятнадцать минут все стихло. К нашей колонне, которая еще не поднялась с земли, подъехал офицер на коне и позвал командира батальона.
— Помогите перевязать и собрать раненых!
Не ожидая команды, мы быстро побежали к раненым.
...Весь день мы отсиживались в лесу, приводили в порядок боевое снаряжение: чистили винтовки, заполняли санитарные сумки. А к вечеру опять в поход.
Последний ночной переход длился до четырех часов утра. Прибыли в деревню, где нас уже ждали шоферы с имуществом. Начали размещаться по. домам. Пока разгружали оборудование, медикаменты, комбат собрал врачей и поставил задачу:
— Товарищи командиры взводов, необходимо быстро все привести в боевую готовность. Фронт еще далековато. Однако первое боевое крещение показало, что в полевых условиях придется быть готовыми к любым неожиданностям. Выполнять работу хирурга должен уметь каждый: терапевт, зубной врач, глазной...
Потом были намечены организационные меры. Решено было создать большую и малую операционные. В первой будут оперировать раненых в череп, грудь и брюшную полость, а в малой — принимать легкораненых. Тут же будет и перевязочная. Формировались и другие подразделе
386
ния: приемно-сортировочное, госпитальное, эва-котранспортное.
Пока шло формирование, девушки устраивались в своих «хоромах»: мыли окна, полы, полки, украшали окна простынями-шторами. После обеда— общее построение батальона. Зачитали приказ о распределении личного состава по взводам, об обязанностях врачей, медсестер, санитарок...
— По опыту знаю,— сказал комбат, побывавший в переплетах войны,— когда начинается массовое поступление раненых, обязанности каждого из нас неимоверно расширяются, не исключена возможность, что хирургической сестре придется взяться за скальпель, а регистратору, заполняющему карточки раненых,— подавать стерильные инструменты. Поэтому с сегодняшнего дня вменяю в обязанность каждого: учиться всему— перевязкам различных частей тела, накладыванию шин, разбираться в медицинских инструментах, уметь готовить салфетки, тампоны, заполнять автоклавы...
На следующий день началась кропотливая учеба всего личного состава батальона. Врачи оперировали собак, кроликов.
...Вечера были теплые, воздух чистый, насыщенный запахами трав. Девушки часто после ужина ходили к» лягушачьему озеру, как называли его местные жители. Сидя на берегу этого небольшого озерка, кишащего лягушками, девушки вспоминали свое детство, школьные годы. К ним, оживленно беседовавшим о вчерашнем кинофильме, незаметно подошел комбат. Девушки обрадовались. Они привыкли к Марчуку настолько, что в его обществе не чувствовали себя стесненными.
А наутро опять занятия, практика, опять «раненые». Лейтенант Рожко объявил, что занятия будут в поле, с полной выкладкой. Милый Ваня, как хочется улыбнуться задиристым девчонкам! А он только поведет черными, как смородинки, глазами, крикнет беззлобно:
— Скорищ! Собираетэсь, як мерзлэ горыть.
13*
387
На полигоне занимались строевой подготовкой, выносом «раненых», оказанием первой помощи.
Время обеда. Возвращались в строю. На полдороге Мирошниченко вдруг громко крикнула:
— Ой, девочки, я штык потеряла!
— Було, було, та щэ такого нэ було. Дэ его шукать зараз? — возмутился лейтенант. И скомандовал: кругом, рассредоточиться по пять человек и искать штык.
Девушки были расстроены не столько тем, что потерян штык — никто, вероятно, не осознал серьезности этого происшествия,— сколько тем, что уже прозевали обед. Пришлось пройти обратно километров пять, пока не нашли штык. Вернулись только к вечеру, уставшие и голодные, поели, что оставлено было на кухне.
Мирошниченко получила взыскание.
А утром опять занятия, теперь уже по эпидемиологии. Доктор Мелентьев читал лекцию о хлоре, хлорпикрине, пользовании противогазом. А после занятий — в поход, копать блиндажи, накрывать их двумя и тремя накатами. Очень трудная работа: пилить деревья, рубить сучки, на себе выносить из леса, накладывать на выкопанный блиндаж бревна, засыпать землей и маскировать.
Итак, с утра до вечера занятия. Девушки ходили в наряд, изучали пулемет, винтовку, пистолет, врачи практиковались в необычных операциях по сшиванию сосудов, удалению почек. Готовились к большой и трудной работе...
И вот из штаба дивизии получен приказ свертываться, грузить имущество на машины и повозки, личному составу пешим ходом двигаться к Сталинграду. Сводки Совинформбюро были все тревожнее. Немец напористо рвался к Волге.
308-ю стрелковую дивизию влили в 62-ю армию. Наш медико-санитарный батальон направился в район станции Котлубань. Не успели мы развернуться, поставить палатки, как из приемносортировочного взвода на носилках принесли первых раненых. Долго, казалось, готовились мы к приему раненых, но при виде их девушки заметно растерялись, засуетились.
388
Командир приемно-сортировочного взвода Д. А. Жуков — обычно меланхоличный, осторожный, с размеренными движениями, казалось, само спокойствие — и Тот занервничал. Быстро подходил к прибывающей с передовой машине с ранеными, негромко, но властно командовал:
— В большую операционную!
— Этого —в малую, живо, живо, девушки!..
Жуков брался за каждого раненого, помогал девушкам осторожно укладывать его на носилки.
— Потерпи, голубчик, потерпи, сейчас тебе все сделают, и тебе станет лучше,— говорил он.
А раненый, почувствовавший ласку, в свою очередь спрашивал:
— Доктор, а я буду жить?
— Конечно, конечно, сейчас тебе сделают маленькую операцию, и ты будешь жить...
а — В большую срочно!
Клава Широченко и Лиза Разумовская, подхватив носилки, почти бегом вносят раненого в предоперационную, быстро стягивают с него гимнастерку, разрезают брюки...
— Готов! Можно брать!
Из операционной выходят Рона Лах, Вера Беспалова, Лида Казанцева и Таня Голубева, берут осторожно раненого и кладут на операционный стол.
Н. Д. Падерин приступает к операции. Небольшого роста, не по летам полноватый, с размашистой походкой, сейчас он, одетый в белое, в маске, предельно собран, нетороплив. Валя Поспелова внимательно смотрит то на рану, то на доктора, быстро поворачивается к стерильному столику с инструментами.
— Скальпель!..
Никите Дмитриевичу кажется, что не раненый, а больной на столе. То раненым, то больным называет он своего пациента.
На наркозе стоит Асият Хайрулина, молодой хирург. Она бралась за все: за перевязки, наркоз, шины. Думая о своей семье, о детях, которых оставила в Сибири на попечении старенькой матери, Асият представляла, что это не чужой
389
человек, а ее сын лежит на операционном столе. Действовала она споро и точно. Падерин уважал Асият за ее расторопность и умение.
В течение полутора часов в операционной шла напряженная борьба за жизнь первого тяжелораненого. Хотя рядом с хирургом было еще пять человек, в операционной стояла тишина.
...Падерин, минуту отдохнув, снова вымыл руки, надел перчатки, маску, стерильный халат и перешел к следующему столу. Там уже лежал раненый. Наскоро осмотрел его, прослушал прерывистое, захлебывающееся дыхание и приступил к операции.
Укол новокаина. Еще укол. Обколота ткань. Все меньше будет чувствовать раненый и не так будет стонать. Стон действует на нервы хирурга и окружающих. Появляется жалость, а она в таких случаях плохая помощница. Вскрыв правое легкое, хирург глазами^ показал Виктору Гончаренко:
—- Смотри, какой осколок торчит в легком. Пинцет!
И ловким движением руки хирург извлек осколок металла с острыми краями...
В операционную вбежала Зоя Клишева из приемно-сортировочного взвода. Невысокого роста, плотная сибирячка, она всегда держалась как-то независимо и несколько отчужденно, близких подружек у нее не было. И вечерами, в свободное время, когда вся молодежь смотрела фильм или слушала самодеятельный концерт, она дичилась ребят, издали наблюдала за танцующими. А солдаты все же замечали ее. Почему эта курносенькая, с белокурыми волосами и голубыми глазами, не танцует? Вера Азарова отвечала за нее:
— А она ждет генерала...
Зоя растерянно сказала:
Доктор, что делать, скопилось много тяжелораненых, куда их девать?
Двое носилок стояли на очереди в большую операционную. В малой шла обработка легкора-j неных. На территории медсанбата собралось че
390
ловек триста раненых. Машины, возвращающиеся с передовой за снарядами, попутно завозили их в медсанбат. Жуков только успевал просматривать раны.
— В большую! В малую! — распоряжался он.
А легкораненые сидели в тени и ждали своей очереди.
Падерин, не отрывая глаз от раны, громко приказал:
— Слинчак, Ермакович, Сокотущенко, вся вторая смена хирургов, быстро принимайте в малой операционной тяжелобольных, а для обработки остальных срочно поставьте дополнительную палатку, занесите оборудование и начинайте прием...
Лида Казанцева подбегала то к одним носилкам с раненым, то к другим с флягой воды и все успокаивала, просила не стонать.
— Сейчас, голубчик, сейчас возьмут тебя в операционную.
— Сестра, у меня что-То больно на животе...
— Ничего, дружок, ничего, все это пройдет...
Лида отвернула гимнастерку и на животе увидела запущенную рану.
— Когда же тебя ранило?
-— Да еще утром! Я долго лежал в окопе, пока докричался санитара...—И добавил;—-Сестра, у меня мама живет в Омске, напиши ей, что я жив-здоров, лежу в госпитале с легким ранением. Я ничего, здоровый...
— Сейчас принесу бумагу и карандаш,— сказала Лида и убежала, боясь, что разрыдается.
А Гриша — так звали этого молодого танкиста, крепыша, красавца, беспомощно лежавшего на носилках,— стонал и терпеливо ждал сестру с конвертом и бумагой.
Раненый открыл глаза и шепотом произнес:
— Пинги, сестричка: Омск, Куломзино...
Лида ждала новых слов. Но Гриша как-то странно дернул головой и замолк.
— Он умер! Боже мой!..— обезумевшая Зоя Помчалась к Жукову: — Как же так?!
391
— Успокойся, дорогая. Я знал, что он не жилец. Слишком поздно поступил к нам с таким ранением.
В медсанбате-—первый покойник. Медсанбат превратился в растревоженный улей. Спасать, быстрее спасать воинов! Нельзя допускать того, что произошло.
— Надо бы пообедать хоть поочередно,— сказал кто-то из девушек.
Время было уже давно не обеденное — семнадцать часов. А есть людям не хотелось: не до того было. И только в семь часов вечера, когда схлынула основная масса раненых, Падерин распорядился:
— Вторую большую операционную пока оставить. Слинчак со своей сменой могут час отдохнуть. Ночью придется работать в полную нагрузку. Лах, идите и передайте это хирургу Слин-чаку.
У Роны Лах было не настоящее имя. Она родилась и выросла в сибирской деревне, где было немало иностранцев, бывших военнопленных, оставшихся здесь после первой мировой войны. Ее отец был венгром. Ей, первой дочери, дали имя Вероника. Отец звал ее Роной. А сверстницы дразнили Роной-Вороной. Девочке было обидно, что у нее такое необычное имя, к тому же и отчество нерусское — Генриховна, и она назвала себя Верой Андреевной, хотя в паспорте было записано: «Вероника Генриховна».
...Как только Рона появилась во второй операционной, Слинчак, заметив ее, спросил:
— Что нового? Сколько через вашу операционную прошло?
— Девятнадцать тяжелых. А остальным и счета нет. Я пришла передать приказ Падерина, что вам сегодня в ночь, а сейчас вы должны идти на отдых.
— Какой отдых? Видишь, сколько раненых?
— У нас не меньше...
Удивительные люди! На ученьях, когда заставляли выносить «раненых» с поля, рыть окопы, блиндажи, все ворчали, жаловались на тяжесть
392
бревен, а теперь все делают бегом, без устали и перерыва на обед. А политрук Архипов — ему уже за пятьдесят, младший лейтенант Рожко, лейтенант Почуев, комсорг Полина Сакова весь день стояли на солнцепеке, встречая с передовой раненых; одних оставляли в медсанбате, других отправляли в полевой госпиталь, который находился где-то поблизости.
Шоферы, освободившись от снарядов, „загружали машины ранеными и везли их в тыл. Сколько стоило усилий и нервов, чтобы заставить шоферов машин брать раненых! Они спешили за снарядами и не всегда сворачивали с прямой дороги. Командиру эвакотранспортного взвода младшему лейтенанту М. Почуеву иногда приходилось под угрозой оружия пригонять машины в медсанбат. Он обладал неиссякаемой энергией. Не ходил, а скорее бегал, наклонив голову, запальчиво доказывая, что «...раненые истекают кровью, а вы проезжаете мимо...» И когда уговоры были малорезультативными, Михаил доставал пистолет и целился в колеса машины. Завидев оружие в руках младшего лейтенанта, шофер поневоле поворачивал.
Михаил Почуев был человеком, которого оделила судьба: он родился с «заячьей губой», и деревенские мальчишки постоянно дразнили его. Это обострило болезненное самолюбие Миши. А упрямый характер, желание быть не хуже других заставили его рано задуматься над тем, как избавиться от этого недостатка. Окончив сельскую школу, он подался в Ленинград, поступил в медицинскую школу и стал фельдшером. А затем избавился и от дефекта, выправилась речь.
В мае ‘сорок первого года его призвали на действительную службу. И вот война, фронт. Настойчивость, неукротимая энергия, умение быстро ориентироваться в любой обстановке очень пригодились ему здесь...
Кипела работа в расположении медсанбата. Жилые палатки, стоявшие на открытом месте, свернули. Из деревенских изб все сотрудники перекочевали в блиндажи, которые построили в
393
течение двух суток. Ночью раненых размещали в палатках, а днем переносили в тень на опушку леска.
Не успели как следует рассредоточиться — надо было оборудовать аптеку, которая должна готовить стерильные материалы для операционных, физиологический раствор, всевозможные растворы для ран. С этим справлялись всего два человека: начальник аптеки Аня Проничкина и Лев Айзенберг. В помощь им дали двух легкораненых, Федю и Костю—на двоих у них две здо-рЪвые руки. Но они бодро выполняли наиболее тяжелую работу: носили воду, ящики.
С передовой поступали тревожные вести. Раненые проклинали гитлеровцев.
— Откуда у немца столько самолетов, танков, минометов?.. Прут, гады, к Волге,— говорил Костя.
— Черта с два получат они нашу матушку-Волгу. Разве только рыбок покормят на дне,— возмущался Федя.—-Ты знаешь, Костик, я в первый раз в жизни увидел, что такое психическая атака.— И он рассказал, как они однажды отбили психическую атаку фашистов.
— Эти твари на все способны,— поддержал Костя. Ему едва исполнилось двадцать два года, после десятилетки поступил в технический вуз, закончил два курса, а тут война. И пошли всем курсом добровольцами на фронт. В первом же бою ранило в правое плечо и два пальца осколком отхватило.
— Ну ничего, я еще повоюю,— заверил Костя.
— В медсанбате...—засомневался Федя.— Куда ты без пальцев?
— Это мизинец и безымянный. А остальными тремя я могу стрелять.
Их разговор прервала Аня:
— Ребята, принесите, пожалуйста, два ведра воды.
Анна Проничкина—высокая, стройная, лет двадцати пяти. Интересный собеседник, но вызвать ее на разговор почему-то всегда нелегко, не со всеми она на «ты», корректна, спокойна,
394
оч^нь обходительна. Но если уж начнет рассказывать о своих девочках-г-Ларисе и Соне,— ка-ки^ они красивые и умницы, или о своих увлече-ния^ в детстве и в годы студенчества — спорт, музыка, литература,— заслушаешься. Девушки исподволь посматривали на Аню и по-хорошему завидовали ее фигуре, стройной и подтянутой, словно военная форма и портупея были сшиты специально для нее.
26 августа 1942 года 308-я стрелковая дивизия вступила в бой в районе станции Котлубань. За первые сутки медсанбат принял 840 раненых. Их обработали, оказали первую помощь и отправили в тыл на лечение.
А с передовой приходили все более тревожные вести: фашисты упрямо рвались вперед. Все беспокойнее становилось и во втором эшелоне, где стоял медсанбат: сюда уже доставали снаряды дальнобойных орудий. А пуще всего мешала работать авиация: непрерывные бомбежки, обстрелы из пулеметов на бреющем полете.
Утро 29 августа началось обычно... Ночная смена закончила обработку раненых, пошла на завтрак, а дневная — заняла свое место у операционных и перевязочных столов. И в это время налетела девятка стервятников. Сбросив бомбы, самолеты начали обстрел из пулеметов.
Асият Хайрулина оперировала очередного раненого. Вдруг она побледнела и медленно опустилась на пол. Медсестры подхватили ее под руки. Но голова Асият склонилась набок. Пуля навылет пронзила ее сердце.
В предстоящую ночь работы ожидалось мало. Девушки и легкораненые, уставшие после трехсуточных беспрерывных хлопот, расходились по блиндажам. Хотелось спать, но сон не шел — гибель Хайрулиной растревожила всех...
К утру 30 июля потрепанная дивизия была временно выведена из боя. Передышка! Так ли?
395
В медсанбате состоялось срочное построение.
— Будем долечивать нетранспортабельных, для этого остаются часть госпитального взвода и Ширшова с Разумовской из эваковзвода,— объявил комбат.— На помощь придет команда из выздоравливающих.
После доклада командира сортировочного взвода Д. А. Жукова комбат подвел итоги трехдневной работы на переднем крае.
— В медсанбате,— сказал он,— насчитывается 125 человек рядового, среднего и старшего командного состава. Как мы работали? Я покривил бы душой, если бы заявил: удовлетворительно. Нет! Все, да, да, все работали отлично: без отдыха и почти без еды. Хорошо, если один раз в сутки могли второпях перекусить прямо на рабочем месте. Самоотверженно трудились военврачи Падерин, Сентюрина, Шарапов, Шахно-вич, Лазарева, медицинские сестры Поспелова, Голубева, Межонова, санитарки Разумовская, Казанцева, Лах, Пересадова, Погореленко, шоферы Неверове, Комеников, Лыков, Козин.
Наверное, тяжелее всех было военфельдшеру Почуеву. Если через наши руки за трое суток прошло около трех тысяч раненых, то Почуеву нужно было всех этих людей эвакуировать в тыловые госпитали.
А наши девушки! Они сменялись с одного поста, заступали на другой — садились в машину и сопровождали раненых в тыл. Милые девушки, низкий поклон вам, огромная благодарность от имени воинов и от меня лично!
— Это наше боевое крещение,— продолжал комбат,— первые трудности. Я наблюдал, как в перевязочную принесли котелки с обедом. У девушек руки по локоть в крови, но никто не спешил смыть ее. Брали хлеб, ложку и, наскоро перекусив, продолжали работать.
Это ли не подвиг! Это ли не самоотверженность! Не хочу вас успокаивать, будет еще труднее. И я верю, что мы с вами оправдаем доверие Родины, партии.
...Медсанбат все чаще тревожили налеты вра-
396
жёской авиации. Однажды утром над расположением очень высоко пролетел немецкий воздушным разведчик. А через полчаса над расположение^ санбата появилась девятка стервятников. И ту^т откуда ни возьмись три наших самолета врезались в группу фашистских бомбардировщиков. Немцы, беспорядочно сбросив большое количество бомб, начали удирать. Вскоре комбат приказал свертываться. Через два часа мед* санбат снялся с насиженного места. И кстати. Только успели вывезти последнее оборудование, как вновь появились немецкие бомбардировщики. На сей раз бомбы легли в цель, к счастью, пустую. Как были мы благодарны комбату!
Потом он рассказал, что еще ранее, на фронте, фашисты вот так же налетели на госпиталь сначала неудачно, а на следующий день повтори* ли налет и принесли немало бед...
Подруги Вероника Лах и Рая Пересадова были очень общительными. Вокруг них всегда собирались девушки. Этим пользовалась для своих политинформаций младший политрук Полина Са-кова. Вот и сейчас, увидев группу девушек возле Лах и Пересадовой, Полина подошла к ним, вынула из планшета (она всегда ходила с ним) «Комсомольскую правду» и прочитала о подвиге тридцати трех героев из соседней с нами 87-й стрелковой дивизии в районе Малой Россошки.
...Группа воинов из 33 человек под командованием младшего лейтенанта А. Г. Евтифеева, младшего лейтенанта Г. А. Стрелкова и заместителя политрука Л. И. Ковалева, обороняя высоту на подступах к Сталинграду, уничтожила 27 вражеских танков и 150 солдат и офицеров. В течение двух суток она вела борьбу против 70 фашистских танков.
— Вот это да! — задумчиво проговорила Фима Индурская. Маленького роста, полная, как колобок, военфельдшер из санитарно-эпидемиологического взвода, она всегда медленно, но четко выговаривала:
— Девочки, пейте только хлорированную воду, не будет инфекционных заболеваний...
397
Сакова, воспользовавшись тем, что слушателей прибавилось, решила рассказать о положенииуна фронте. )
— Девушки, сейчас я вас познакомила с/героями, которые повторили подвиг двадцати восьми панфиловцев под Москвой, но только с более счастливым исходом. /
— Это вы о ком рассказываете? — спросил подошедший старшина Пуказов из выздоравливающих, которого за высокий рост прозвали дядей Степой. А этот «дядя» оказался одним из участников боя, о котором сообщала газета. Девчата обступили его и наперебой стали расспрашивать, как все было. Вначале он слегка смущался, а потом разошелся, да так, что девушки долго не хотели отпускать его.
Вероника переоделась, постирала с себя все и села писать первое письмо с фронта матери.
«Дорогая мамочка, вот я и на фронте, Давно не писала тебе. Сегодня ждем переезда на новое место, и, пока есть свободное время, хочу рассказать тебе о своем боевом крещении. Меня послали сопровождать раненых в тыл. Ехали всего семь километров, я сколько страху натерпелась! Место голое, ни лесочка, ни бугорочка, и немецкие самолеты дали нам жару. Наревелась я, и не столько от страха, сколько от того, что умер один из раненых, а у него жена и.двое детей. Он отдал свой медальон с адресом и просил, чтобы я отослала им. Когда я посмотрела в медальон, то пришла в ужас: это же...наши земляки из совхоза «Лесной».
И Ронка еще раз вспомнила, как в 1937 году она убежала из дому: так хотелось ей учиться, а школы поблизости не было. И вот она пришла за девять километров в совхоз, постучалась в первый попавшийся дом. Дверь открыла болезненная женщина лет тридцати пяти, правая половина волос и бровь были совершенно белые, а левая — темная. Девочка робко спросила:
— Вы не пустите меня на квартиру, я хочу учиться в школе...
— Нет, детка, не могу, у нас очень большая
398
семья: четверо детей, бабушка, брат мужа, а места маловато.
Но Ронка не унималась, она боялась-идти еще куДа-то, вдруг и там откажут, что тогда?
—Я вам буду все делать, тетя, ну, пожалуйста, пустите.— Слезы брызнули из глаз Ронки. Женщина рыла доброй, ей стало жалко девочку, такую хрупкую, маленькую. И она сказала:
— Ну, ладно, приходи, будешь жить у нас с первого сентября. Условия такие: спать будешь вместе с детьми, мыть полы, убирать комнаты...
Обрадованная до слез, Ронка в тот же день вернулась домой и объявила матери, что пойдет учиться в седьмой класс в совхоз «Лесной».
— Боже мой, доченька, кто же тебя кормить там будет?
— А никто. Я уже договорилась с тетей Надей Гончаренко и буду у них жить, буду все делать им и учиться.
— Но это же трудно будет?
— Ничего, мама, я все умею делать быстро. За меня не беспокойся. Я не пропаду!
Ронка, проучившись год в седьмом классе, поступила в педучилище.
...Машины вернулись за оставшимися людьми и оборудованием. Рая Пересадова подбежала к Ронке.
-— Опять свои впечатления записываешь в блокнот? Давай скорей, на погрузку зовут.
Собрали остальные пожитки батальона, погрузили выздоравливающих на машины и в темноте, не зажигая фар, двинулись к Сталинграду. Ночь провели в степи, в палатках.
Утро. Фима Индурская, Аня Игранова, Лариса Пузыренко и Саша Сокотущенко стали свертывать палатку и вдруг обнаружили, что она привязана... за снаряд, валявшийся тут же. Позвали Лап-туна. Он сказал, что это немецкий снаряд и, наверное, начинен не порохом, а листовками. Лап-тун и Колесников осторожно вынули взрыватель и действительно обнаружили в снаряде бумагу. Вытащили ее.
— Кто понимает по-немецки?
399
Ронка была способной ученицей по немецкому языку. Развернула первую листовку и обратила внимание на концовку: /
— Германская Коммунистическая партия,— громко сказала Ронка.— Друзья-немцы шлют братский привет. Солидарны с русскими коммунистами. /
— Хорошо, что так обошлось,— сказала Саша.
...Ведущий хирург Падерин, его заместитель Слинчак, командиры взводов совещались, как оперативнее организовать прием в период завтрашнего наступления, как расставить посты, чтобы не было задержки в приеме, обработке и эвакуации раненых.
— Никита Дмитриевич,— сказал Слинчак,— я восторгаюсь нашими девушками. Вон посмотрите, когда нет поступления раненых, они томятся, ссорятся из-за пустяков. Но стоит только начать большой прием, все преображаются и работают как одержимые.
— Да, они настоящие герои,— поддержал Слинчака врач Анатолий Ермакович.
Ермакович был стоматологом. Мягкий по натуре, он всем казался каким-то не от мира сего — интеллигентик в очках. Девушки подшучивали над ним, когда он, присутствуя на первой тяжелой операции, упал в обморок.
Падерин сказал: «Хлюпик, надо бы дома сидеть около маминой юбки, если боишься крови...»
Грубость хирурга, кажется, положительно подействовала на Ермаковича. Он стал ассистировать Гончаренко, Слинчаку при операциях, внешне держался спокойно.
Ермакович больше работал в малой операционной, обрабатывал легкораненых. И все время старался искупить свою оплошность.
— Ну что вы, Толя,— однажды сказала смелая и чуточку ехидная Лариса Трацук.— Вы же мужчина, почему позволяете, чтобы вас вышучивали?..
Но не суждено было Ермаковичу побороть свою слабость. Однажды во время передышки
400
весь личный состав батальона был на каком-то совещании, а в медсанбат на повозке привезли раненого. Он подорвался на мине. Нога выше колена была перетянута жгутом и болталась на коже снизу. Когда Ермакович увидел на операционном столе раненого, он опешил. Остановился, побледневший, беспомощный.
Рона Лах и Нина Борисова, дежурившие в операционной, не растерялись.
— Нинка, мой руки, подавай инструменты, а я буду обрабатывать,— сказала Рона.
Вымыв руки, надев стерильный халат, перчатки, Рона, как заправский хирург, попросила:
— Кохер, пинцет, зажим...
Нина подавала инструменты.
Когда операция была закончена, Ермакович, изрядно нахлебавшись сердечных капель, спросил:
— Ну, что, Лах, остановили кровь?
— Да, до прихода врачей, думаю, все будет хорошо.
— Надо сделать укол, ввести противостолбнячную сыворотку, ведь он весь в земле и в пыли,— сказал Ермакович.
— Сейчас сделаем,— ответила Рона.
. Вечером, возвратившись с совещания и узнав о случившемся, Падерин попросил внести в операционную раненого, осмотрел его и сказал:
— А что, Лах, из вас получится хороший хирург. Только два небольших замечания: вот здесь вы редко пропустили нитку, а здесь плохо зажали сосуд. Молодец! Температуру мерили?
- Да, 37,2.
— А противостолбнячную сыворотку ввели?
— Ввели.
Через месяц из глубокого тыла пришло письмо:
«Дорогие доктора и сестры из медсанбата, пишет вам бывший боец 336-го стрелкового полка Колпаков Иван. Я жив и здоров, в данный момент работаю в сельсовете секретарем. Хотел я всем вам вынести благодарность за то, что вы спасли мне жизнь, хотя я и остался без ноги. Если
401
<5ы не ваша кровь, которую вы мне влили, я не жил бы на белом свете. А кто мне отдал свою кровь? Я хотел бы от всего чистого сердца поблагодарить этого человека...»
Новое место, куда прибыл медсанбат, было неудобным для развертывания палаток. На берегу, почти у самой Волги, находились боевая техника, склады с боеприпасами. Горели пустые ящики. Пахло гарью. Дым покрывал берег.
Комбат пока не разрешил развертывать палатки.
— Пойдем поищем другое место, чтобы не так обозревалось с воздуха,— сказал он.— Здесь нам и одного дня не продержаться.
Возвратившись через час, комбат, начальник штаба и политрук сообщили, что в пятистах метрах или чуть более — подковообразный овраг. Там будет безопаснее...
— Товарищ комбат, к вам посыльный из штаба дивизии.
Комбат вскрыл пакет, бегло прочитал его и тут же послал за комиссаром и начальником штаба.
— Из штаба дивизии,— сообщил Марчук.— Получен приказ направить в полки пятнадцать девушек санинструкторами и мужчин, сколько возможно, с полным вооружением, очевидно, как стрелков.
— А, почему Сакову не пригласили? — спросил Марчук.— Пошлите за ней.
— Я здесь,— сказала Полина, случайно проходившая мимо.
— Полина Ивановна,— обратился Марчук. Сво-44х подчиненных он никогда не называл военными титулами. Сам сугубо гражданский человек — бывший учитель, он привык обращаться к коллегам по имени и отчеству. И хотя Полина годилась ему в дочери, он не говорил ей «ты» или «Полина».— Нужно направить пятнадцать девушек в 336, 347, 351-й стрелковые полки и в артполки санинструкторами. Ваше мнение?
— Товарищ комбат, я сама готова пойти. А через десять минут принесу вам список всех желающих на передовую. Разрешите идти?
402
Как только Полина объявила о приказе штаба дивизии, со всех сторон послышалось: «Меня, меня запиши, Полина».
Желающих оказалось семнадцать. Марчук, прочитав список, возразил:
— Нохрину, Брызгалову, Сухих, Погореленко отставить. У них и силенок маловато, да и ростом не вышли. Подберите других.
Дождавшись темноты, девушки с полной выкладкой— с винтовками, шинелями, санитарными сумками погрузились в трюм какого-то утлого катерка. На правый берег добрались благополучно, без шума и разговоров выгрузились на берег, где их ждал дежурный по штабу дивизии.
— Товарищи, возьмите рюкзаки с продуктами, свои вещи- и по одному тихо, бесшумно-— за мной,— скомандовал он и добавил: — Предупреждаю, здесь все простреливается. Нужно как можно быстрее, пригнувшись, проскакивать эти балки.
Добрались до тесного блиндажа. Раздался голос:
— Повара есть среди прибывших?
— Есть!
— Кто?
— Лах.
С другого конца блиндажа добавили:
— Мирошниченко, Азарова, Шуклина...
Рона попыталась возразить, но ее оборвали.
Блиндаж поварам отвели рядом с блиндажами связистов и с командным пунктом штаба дивизии. К Волге вела единственная металлическая лестница, существовавшая, вероятно, не один десяток лет. По ней девушки спускались за водой. Готовить пищу можно только ночью, чтобы днем не привлекать немецких самолетов.
Все шло своим чередом. Но девушкам захотелось комфорта в своих блиндажах. Рона и Светлана ползком пробрались в пустой дом, приволокли подушки, старые одеяла и новенький, блестящий самовар.
— Девочки, посмотрите, что мы нашли,— сказала Рона.
403
— Ой, совсем новенький. Давайте утром приготовим чай комдиву.
— А что? Это идея,— согласилась Мирошниченко.
Насобирали прутиков, дощечек от ящиков и в четыре утра, чуть забрезжил рассвет, самовар задымил. Над Волгой стелился туман, в воздухе пахло осенью и гарью от пылающей вдали реки. Из города доносился запах горелого железа.
— Ронка! — крикнула Светлана,— туши са-
мовар!..
Но уже было поздно. Немецкий самолет-разведчик на большой высоте развернулся и растаял в туманной дымке неба.
Не прошло часа, как со стороны переправы на бреющем полете появились три бомбардировщика. Первая бомба взорвалась у входа в землянку штаба дивизии, вторая угодила прямым попаданием в блиндаж связистов, а третья «вынесла» металлическую лестницу и вспахала все вокруг. Бомбы ударили в край обрыва, й лавина песчаного оползня накрыла штаб. Командир комендантской роты хватал каждого, кто был рядом, и кричал:
— Лопаты! Скорее! Людей сюда!..
Разведчики, связисты, солдаты комендантской роты ощупью обшаривали грунт, вели раскопки. Вдруг появилась девятка «юнкерсов» и начала пикировать, обстреливая из пушек и пулеметов. Солдаты, крестя самыми отборными словами фрицев, неистово швыряли землю, разрывали вход в штольню. Всех, кто был засыпан, откопали.
...Когда комдив вернулся, начальник штаба дивизии М. И. Тарасов обратился к нему, приставил большой палец к виску. Девушки поняли, что это означало: «Не сварил котелок у этих поварих! Приволокли самовар»,- Но Гуртьев похлопал его по плечу и добродушно сказал:
— Чего теперь возмущаться! Нас же хотели чайком угостить...
...Переправа около Зайцейского острова. Середина его поросла лесом и кустарником. Широкие песчаные плесы при мерцающем свете фо-
404
зчарей кажутся снежными. Через протоку в 100 — 150 метров от правого берега наведен наплавной штурмовой мостик. Железные бочки, связанные стальным тросом, цепью переброшены от берега к берегу. Настил в две доски пружинит и прогибается под тяжестью идущих солдат, а бочки, ныряя в воду, издают воющий гул.
Мы быстро, почти до рассвета вкопались в землю у завода «Баррикады».
С рассветом открылась ужасная картина: вздыбленная арматура, пустые каркасы цехов и трансформаторных подстанций. Развалины зданий.
В городе творилось что-то невообразимое. С раннего утра начиналась бомбежка заводов. Воздушные стервятники каруселью по 10 — 12 штук шли по кругу, сбрасывая смертоносный груз. После «юнкерсов» начинали работу артиллерия и минометы, потом — атака. Солдаты 339-го полка, встретив фашистов заградительным огнем гранат из окопов, оттесняют их, врываются во вражеские окопы. Завязывается жестокий бой.
Боец на плащ-палатке приволок на командный пункт дивизии тяжелораненую девушку.
— Леля, милая, что с тобой?..
— Она подняла наш батальон в бой, когда командир погиб. Побежала вперед, а мы все за ней. Немцы отступили. А вот ее...— виновато проговорил солдат.
Леля Степуро была веселЬй, а главное—всегда умела к любому найти ключик. В батальоне ее любили, со всеми она была на «ты»...
Настроение ужасное. Только три дня в Сталинграде, а сколько потерь! Вот и Леля Степуро. Бедный отец, как тяжело ему будет, когда привезут дочь! Он, пожилой, не подлежавший мобилизации, служил в штабе писарем.
Вечером с наблюдательного пункта вернулся комдив Гуртьев. Спросил начальника санслужбы Мозжечкова:
— Много раненых для отправки?
— Очень много. Я хотел бы посоветоваться с вами, Леонтий Федорович. Не организовать ли нам на этом берегу операционную медсанбата,
405
в полках не справляются с тяжелоранеными? Переправлять- их на тот берег мы можем только ночью.
— Да, да, распорядитесь. Вызовите Марчука, пусть направит группу хирургов, а вы подберите наиболее безопасное место для операционной.
— Я, товарищ комдив, уже присмотрел. Здесь неподалеку — огромная воронка, расчистим ее, натянем палатку и сверху замаскируем.
...Военврач санроты 351-го полка Михайлова, придя на командный пункт дивизии, спросила у девушек, кто может сопровождать раненых на тот берег.
Лах и Мирошниченко тут же вызвались.
В медсанбате девушек ожидали письма. Рона отошла в сторону и стала читать их. Первый треугольничек. Почерк сестренки. Она учится в четвертом классе. Писала под диктовку матери.
«Здравствуй, дорогая доченька! Ждем от тебя писем. Все глаза проглядели. Когда приезжает на своей двуколке наш почтальон дядя Арсентий, все детишки гурьбой бегут за ним. А письма приходят и очень страшные. За год войны у нас уже погибло 38 человек. И это на деревню, где всего 68 дворов. Мы живем хорошо, о нас не думай, картошка будет на зиму. В доме у нас прибавилось. В горнице живут эвакуированные из Ленинграда: Полина с двумя девочками и Роза с дочкой. Мы собираем всей деревней теплые вещи: носки, рукавицы, шьем телогрейки для бойцов. Помогаем фронту. Бей фашистов и скорее возвращайся домой».
Второе письмо было из омской школы № 2, где Рона работала.
«Уважаемая Вера Андреевна, здравствуйте? Читаем газеты и слушаем радио, примерно предполагаем, где вы сейчас воюете. Как же вам, наверное, трудно! Мы верим и надеемся, что скоро придет конец этой фашистской своре. Наше дело справедливое, мы победим!
Теперь коротко о наших новостях в школе. Новый учебный год начался с обновленным педколлективом. Сергей Григорьевич, наш директор,
406
погиб в Сталинграде. Степан Аронович Пуйша тоже погиб. Теперь в коллективе большинство женщин. Старшие классы все пошли на заводы и фабрики: днем работают, а вечером учатся. Мальчишки все ушли добровольно на фронт».
...Комдив распорядился развернуть операционную как можно ближе к передовой. Захватив имущество, часть личного состава медсанбата переправилась на правый берег. От берега до пункта назначения тащили тяжелый груз на себе, под свист пуль. Блиндаж оказался вместительным. Едва начальник штаба объявил пятиминутный отдых, как вбежал солдат.
— Товарищи, все, кто может держать оружие, за мной! Там — немцы...
Мужчины — врачи, санитары, политработники, начфин —взяли в руки гранаты, винтовки и поднялись по гребню вверх. Девушки растерялись лишь на минуту. Вера Петржик, высокая, стройная, первой схватила карабин, санитарную сумку и сказала:
— Ждать, пока нас здесь прихватят немцы, не стоит. Кто идет?
— Конечно, все,— ответила Таня Голубева.
Вскоре девушки оказались рядом с мужчинами.
— Назад, бегом к блиндажу! — крикнул заметивший их первым начфин Скерко.
Но никто из девушек не пошевелился. В это время немцы поднялись в атаку. Бабкевич крикнул:
— Без команды не стрелять, подпустим поближе!
Фашисты были совсем уже близко. Послышался крик Бабкевича: «Вперед! Ура!» И горсточка воинов бросилась вперед, стреляя на ходу. Вера Петржик увидела, как огромного роста немец направил автомат в сторону Клавы Широченко, и тут же нажала на спусковой крючок карабина. Но промахнулась. Немец схватил Клаву и потащил. Вера рванулась вперед, подняла карабин над головой и со всей силой опустила его на голову фашиста. Он стал медленно оседать на
407
землю. Вера ударила его еще раз, затем взвалила на себя раненого Сакулина и потащила его с места* схватки. А Клава, словно ничего не случилось, поползла к раненому.
Архипов и подоспевшие солдаты стреляли из автоматов, винтовок, бросали гранаты. Немцы залегли.
Девушки ползком подбирались к раненым, оказывали первую помощь и тащили их к своему блиндажу. Бой кончился так же внезапно, как и начался. Фашисты отошли. Воины 347-го полка, подоспевшие на помощь, остались на передовой. А медсанбатовцы вернулись в свой блиндаж, занялись своими основными делами.
Начали обработку тяжелораненых. К восьми часам утра через операционную прошло уже 24 человека. Стоны раненых заглушали усталость и бессонницу. С августа, с того времени, когда? девушки попали под Котлубань, а затем в Сталинград, они забыли, что значит поспать хотя бы 3—4 часа.
Медсанбат работает на две смены: одна—* в городе, другая— на левом берегу Волги. Рук не хватает, выручают легкораненые; из своей дивизии они упорно не хотят уходить, недельку-другую подлечатся — и опять в свою часть. Они охотно помогают медикам.
В медсанбате побывал с тяжелым ранением командир дивизиона Василий Чекин. Очнувшись после сложной операции, он спросил:
— Что со мной?
— Теперь все нормально,— успокоил его находившийся рядом Марчук,— крови много потерял, но наши девушки выручили тебя.
— Кто же?
— Лах отдала четыреста граммов, Лариса Пу-зыренко — триста. Этого пока хватит. Да, могу сообщить тебе новость.— И комбат развернул на его постели карту. Красные стрелы клещами охватывали Сталинград, разрезали фашистские войска и сходились в донских степях.
Чекин, не веря своим глазам, удивленно посмотрел на Марчука.
408
— Нашими войсками занят город Калач. Наступление продолжается,— пояснил Марчук.
Чекину хотелось во все горло крикнуть «ура», но слабость опять уложила его на постель.
— Сестра, сестрё! — скорее простонал, чем проговорил Чекин.
Лариса подбежала к нему, взяла за руку. Чекин, ощутив тепло женской руки, открыл глаза, заулыбался.
— Сестричка, скажи или покажи мне, кто такие Лах и Пузыренко?
Лариса, смутившись, сказала:
— Хорошо, обязательно покажуf лежите спокойно,— и ушла к другому раненому.
А через несколько дней Чекин, увидев Рону, вернувшуюся из Сталинграда, сказа/1:
— Так вот кому я обязан своей жизнью. Не знал, что ты Лах. Теперь буду такой же бойкий, как ты, и петь, как Пузыренко. Вы мои кровные сестры...
— Ты и так хорошо плясал и пел, я тебя помню еще до наступления на Сталинград. Ты часто бывал у нас.
...В палату внесли тяжелораненого: весь забинтован, голова бессильно склонилась, ноги в гипсе. Лида Казанцева, поставив ящик из-под снарядов, присела около него с кружкой в руке и принялась смачивать ватным тампоном губы.
Вошла Нина Борисова.
— Как он чувствует себя?
— Кричит, бредит, все гонит немцев...
— Ты знаешь, у него нет живого места на теле: четыре осколочных и одно пулевое ранения. Это что-то невероятное. Как он еще живет? Но Падерин сказал, что должен выжить, у него крепкое сердце.
Нина рассказала историю этого раненого, командира пулеметной роты 347-го стрелкового полка Михаила Баранова.
Когда кончились пулеметные ленты и не осталось патронов в автоматах, он поднялся во весь рост. Не зная, что рядом с ним осталось только трое солдат, крикнул: «Сволочи!» — и с гранатой
409
в руке бросился на атакующих немцев. Его прошили из автомата, а граната разорвалась в руках. Немцы отступили, испугавшись натиска четырех, а он упал, потеряв сознание. И как это его до берега тащила Надя Нохрина, такая маленькая! Откуда сил набралось у нее?
— А ты большая, рост всего полтора метра^ а вон как таскаешь носилки, да еще и кровь отдала!
Нина, повернувшись к раненому, а потом к Лиде, тихо проговорила:
— Щеки пылают, наверное, температура высокая. Когда же это кончится?
...Теперь, когда после войны прошли десятилетия, с волнением перелистываю короткие фронтовые записи и проникаюсь все большим уважением к своим коллегам. Сколько мастерства, мужества и самоотверженности проявили они в те суровые годы! Особенно врачи-хирурги.
В нашем медсанбате было шесть уже опытных хирургов и пять врачей, которые переквалифицировались в силу необходимости. Ведущий хирург с двадцатилетием стажем Никита Дмитриевич Падерин — специалист по призванию, человек с холодной головой и горячим сердцем. Он страстно любил свое дело. С самого начала формирования медсанбата в Омске Падерин с комбатом Марчуком, тоже хирургом,- ходили по клиникам и подбирали штат.
И вот скомплектована группа врачей. Украинец Сергей Михайлович Слинчак, высокий, чуть сутуловатый, с несколько медлительной походкой, неторопливый, рассудительный, сразу пришелся по душе членам отборочной комиссии.
Дмитрий Александрович Жуков, прозванный в шутку «наш милый доктор», поистине был человеком, рожденным для счастья других. Внешне спокойный, на первый взгляд даже несколько апатичный, он в момент поступления раненых превращался в сгусток энергии. Она мгновенно переключалась на основное, главное. Командир эвакосортировочного взвода, он отдавал свой пост начальнику штаба или старшему политруку,
410
а сам развертывал подсобную операционную. Оперировал мастерски и быстро.
Рядом с маститыми хирургами были и только что окончившие Новосибирскую ординатуру Алевтина Шахнович и Раиса Лазарева.
Шахнович — невысокого роста, мягкая, обаятельная и спокойная девушка. Движения ее точные, несуетливые. Делая ту или иную операцию, сначала под наблюдением Падерина, Марчука или Жукова, она через два месяца учений и практики обрела неплохой навык. Первые дни в Сталинграде ассистировала Падерину, затем сменяла его как самостоятельный хирург.
Рая Лазарева — впечатлительная, несколько суетливая. Ей поначалу не хватало терпения, выдержки, за что Падерин и дал ей кличку Торопыга, ставил ее больше ассистентом или на обработку первичных легких ранений. Однажды, ассистируя Никите Дмитриевичу, Рая обратила внимание, что он, осмотрев раненого, приготовленного к операции, сказал:
— Давайте быстро другого.
— Как другого? — широко открыв глаза, недоуменно спросила Лазарева.
— Так! Быстро и не рассуждать!..
Сестры сняли со стола тяжелораненого. Рая успела сказать девушкам, чтобы они оставили раненого в предоперационной. И вновь спросила у Падерина:
— Что, летальный исход?
— Да, да,— не скрывая раздражения, выпалил он.
— А можно, я сама его осмотрю и с Толей Ер-маковичем оперирую?
— Когда закончим обработку всех тяжелых, можно,— уже несколько смягчившись, разрешил Никита Дмитриевич.
Рая попросила девушек положить раненого на второй стол. Он все еще не приходил в сознание.
Анатолий Ермакович стоял больше ассистентом. Падерин не рисковал ему доверять сложные операции. А с Раей он работал охотно. Часто по окончании операции подолгу обсуждали ее
411
исход. Анатолию мешала робость, а Рае — излишняя суетливость. В паре же они совсем неплохо справлялись с любой операцией.
Проделав все необходимое, забинтовав и отправив в госпитальную палату раненого, Анатолий и Рая последними вышли из операционной.
— Будем ждать исхода. Мне кажется, мы все сделали правильно, не знаю, почему Падерин списал ёго?
Через восемь часов раненый пришел в сознание и даже попросил пить. Рая и Анатолий хлопотали около своего пациента, стараясь уловить пульс жизни, работу легких. На восьмой день раненый улыбнулся и благодарно пожал руку Райсе и Анатолию.
Чутье не подвело Раю. И, удивительно, рядом с ней Анатолий, казалось, обретал крылья. Если Падерин давил на него своим авторитетом, позволял себе иногда грубить, то Лазарева своим доверием к нему крепила его уверенность в себе.
Вообще молодые врачи Фитис Сентюринаг Олег Гончаренко, Алла Пыльская под наблюдением опытных коллег Эсфири Пятак, Якова Толстикова, Ивана Варламова чувствовали себя намного увереннее. Их доброжелательность, постоянная забота и помощь окрыляли молодежь. На втором году войны под Орлом, во время ожесточенных боев и большого поступления раненых, Гончаренко, Пыльская и Сентюрина могли свободно не только ассистировать, но и оказывать первую хирургическую помощь. Терапевтыг окулисты, стоматологи, помимо своих прямых обязанностей, выполняли хирургические операции, считавшиеся операциями второй и третьей сложности.
Наш главный специалист по хирургии Н. Д. Падерин чаще всего проводил сложные внутрипо-лостные операции, а в помощники брал Алевтину Шахнович и хирургическую сестру Валентину Послепову. Операции он делал, как всегда умело.
Но однажды в медсанбат из тылового госпи
412
таля на имя командира медсанбата пришло гневное письмо:
«Вашим хирургом Падериным Н. Д. проведена операция рядовому К. После тяжелого воспалительного процесса при повторной операции у него в брюшной полости обнаружена медицинская салфетка размером 10X10 см. По счастью, раненый хорошо перенес повторную операцию и» сейчас поправляется. Просим вас обратить внимание на подобные явления и впредь не допускать оплошностей...»
Стали выяснять, кто ассистировал, кто помогал зашивать брюшную полость. Нашли записи в регистрационном журнале. Оказалось, ассистентом» был погибший в бою Сакулин. И все же без неприятностей для Падерина не обошлось. Товарищи на партийном собрании резко осудили его поступок и вынесли ему строгий выговор. Днем< позже на общем собрании весь коллектив был предупрежден о недопущении подобного.
Никита Дмитриевич глубоко переживал этот инцидент и просил направить его в любую часть» рядовым бойцом.
— Вы нужны здесь,— оборвал его Бабкевич.
В последующем Падерин не раз восхищал всех: своим мастерством.
После Сталинградской битвы дивизия расположилась на переформировку в Саратовской области. Хозяйки, угощая гостей немудрящими блюдами — отварным картофелем, картофельными оладьями и стаканом молока,— с умилением поглядывали на девушек, которые уже побывали в страшной битве на Волге.
После завтрака девушки наглаживали формуг подшивали воротнички, начищали кирзовые сапо-ги — готовились к торжеству. На вечерней поверке им сообщили, что сегодня к двенадцати часам будет дивизионное командование.
...На сцену поднялись виновники торжества — их оказалось двадцать три человека: тринадцать де-
413
вушек и десять мужчин. Начальник политотдела полковник А. М. Свирин зачитал список девушек, которым будут вручены медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Затем начальник политотдела поздравил награжденных и зачитал письмо из Омска, адресованное Л. Н. Гуртьеву и личному составу дивизии.
Затем девушки медсанбата дали концерт. Полилась нежная мелодия песни о родной 308-й ди’ визии:
Вперед, боевая триста восьмая!
На бой за Отчизну свою.
Гвардейское знамя взовьется над нами, Мы славу добудем в бою!
...Рона достала из вещмешка немудрящий блокнот и записала свои впечатления а вечере, а затем принялась писать письмо матери:
«Дорогая мамочка, сегодня у меня особенный день: я получила медаль «За отвагу». Мне кажется, что я меньше волновалась в бою, в самом Сталинграде, «кем сегодня, когда наш комдив вручал нам награды. Сейчас мы на отдыхе, но работы хватает: ежедневно занятия по медицине, учимся всему. А знаешь, мама, как мы научились строить землянки в три наката? Какие они уютные и безопасные. Вот вернусь домой и обязательно покажу свое мастерство».
...От Сталинграда до Берлина дошел медико-санитарный батальон со своей дивизией. Многие из его состава не дожили до победного дня, многие выбыли из строя по ранению. А те, кому посчастливилось дожить до Победы, так же самоотверженно и с большой отдачей трудятся в народном хозяйстве.
Автору этих строк довелось через десятилетия вновь посетить памятные места Сталинграда, где состоялось наше боевое крещение, побывать на Мамаевом кургане, увидеть мемориальную плиту замечательному комдиву 308-й Л. Н. Гуртьеву, имена многих войной дивизии, высеченные в Зале воинской славы.
Вспомнилось пережитое в те огненные дни. захотелось рассказать о нем молодым.
ОГЛАВЛЕНИЕ
И. М. Чистяков
Перелом . . . . ..................... . 5
I К. М. Михтунец |
Стояли, насмерть .................................63
И. К. Ребров
Возмездие .......................................135
А. И. Солдатов
Огненное небо ...........................168
И. М. Мальцев, А. А. Губенко,
А. И. Краснобаев, Г. Л. Кравцов,
А. П. Макаров, И. А. Милевский
Доблестный труд под огнем........................272
В. А. Иофина
Боевые будни медсанбата ........................ 385
All А земля пахла порохом...: Сборник.— Волгоград: Ниж.-Волж. кн. изд-во, 1981.— 416 с.— (Подвиг Сталинграда бессмертен).
В Сталинграде плечом к плечу сражались воины разных видов и родов войск. Авторы, участники великой битвы, рассказывают о героизме пехотинцев, танкистов и летчиков, мужестве и мастерстве военных строителей, самоотверженности медиков, воинов других родов войск и служб, движимых единой целью победить ненавистного врага.
А 11202 — 049
М15Ц03)—81 1—81
63.3(2) 722.12
А ЗЕМЛЯ ПАХЛА ПОРОХОМ...
Литературная обработка Г. С. Комиссаровой, Г. Н. Щеглова, Л. П. Колесникова и П. А. Белякова
Редактор В. С. Мельников Художник В. Э. Коваль Худож. редактор В. И. Волкин Техн, редактор А. Г. Илларионова Корректор Т. П. Синева
ИБ № 466
Сдано в набор 22.04.81. Подписано к печати 29 09.81. НМ 00459 Формат 84Х1001/з2. Бумага типографская № 3. Гарнитура журнальная рубленая. Печать высокая. Печ. л. физ. 13,00. Печ. усл.. л. 20,28. Уч.-изд.
л. 19,24. Тираж 50 000. Заказ № 141. Цена 1 руб
Нижне-Волжское книжное издательство 400066, Волгоград, ул. Советская, 4 Типография издательства «Волгоградская правда» 400066, Волгоград, Привокзальная площадь.
Сканирование - Беспалов, Николаева
DjVu-кодирование - Беспалов