Георгий Граубин
Четырехэтажная тайга
t тайга
Восточно-Сибирское книжное издательство
ИРКУТСК 1984
Р2
Г 75
Рецензент кандидат сельскохозяйственных наук
В'П' Боб₽инев
•
^Художник Р. Н. Бардина
Граубин Г. Р.
Г75 Четырехэтажная тайга.— Иркутск: Восточно-
Сибирское книжное издательство, 1984, 496 с., ил.
1 р. 10 к.
Эта книга — популярное повествование о чудесах си-
бирской природы, о жизни сибирского леса. Ее автор — чи-
тинский поэт, исходивший тайгу вдоль и поперек, изу-
чивший ее и в натуре, и по специальным научным рабо-
там.
480300000—10
175	М141(03)
Р2
© Восточно-Сибирское
книжное издательство 1984
ПРИГЛАШЕНИЕ В КНИГУ
Мне выпала честь пригласить вас, друзья, в просторы этой
книги. Но прежде вам будет, думаю, небезынтересно получить
хотя бы краткие сведения о ее авторе, о том, как она создава-
лась и почему в наши дни стала особенно необходимой.
Автор книги, Георгий Граубин, родился в Забайкалье и сей-
час там живет, в городе Чите, который очень любит. И есть за
что. Чита — давний и славный сибирский город, солнечный и
красивый, улицы ее упираются прямо в отроги Яблонового хреб-
та. Сядешь в троллейбус — и через полчаса уже в самой настоя-
щей тайге! Но главное, конечно, не в этом. Тот город особенно
жо душе, где ты начал трудовой путь, где у тебя много друзей.
Здесь Георгий Граубин учился в ремесленном училище, потом
долго работал на заводе мастером в цехе. О своих друзьях-рабо-
чих он написал первую книгу стихов «Утренний гудок».
Мне тоже посчастливилось около двадцати лет жить в За-
байкалье, работать вместе с Георгием Граубиным в читинской
писательской организации, радоваться тому, что с каждым го-
дом расширялся круг его друзей среди ребят, живущих не толь-
ко в Чите, но и по всей нашей стране — ведь он уже давно пи-
шет для вас, школьников, книжки его издаются в Иркутске,
Новосибирске, Москве, стихи переводятся на языки народов на-
шей Родины, печатаются в школьных учебниках. Уверен, что
многие из вас знакомы с книгами Георгия Граубина «Говоря-
щие каракули», «Ссора в грамматике», «Составная пятерка»,
«Чем пахнут ветры», «Удивительная дверь».
Над этой книгой Георгий Граубин работал много лет. Чтобы
написать ее, нужно было немало поездить по Сибири, прочесть
о ней множество книг, посидеть не один месяц в архивах, чтобы
добраться до забытых фактов и историй, сверить свои знания у
сведущих людей — а это сотни бесед, размышлений, иногда и
споров. Нелегко далась автору эта книга, но писалась она с
увлечением, и вышла, я бы сказал, настоящая энциклопедия по
природе Сибири.
3
Сейчас очень много людей работают в «четырехэтажной» тай-
ге: строители электростанций, новых городов, дорог, лесорубы,
горняки, нефтедобытчики... Случается, в заботах мы начинаем
думать обыденно — мол, все кругом привычно: лес как лес,
гора как гора, река как река... Книги, подобные этой, возвра-
щают нам чувство удивления перед природой, чувство живой —
то хрупкой, то прочной — связи с ней, понимание ее мощи и сла-
бости, а это, конечно же, помогает нам работать в «четырехэтаж-
ной» тайге не только старательно, но и в добром с ней союзе,
уважительно, творчески.
Еще хочу сказать о том, что эта книга своевременна, необ-
ходима нам — и не только потому, что такой книги, как мне
известно, никто прежде не создавал. Своевременна она еще и
потому, что в наши годы яркого промышленного и культурного
обновления Сибири советскими людьми все мы с вами — и взрос-
лые, и юные, и коренные сибиряки, и те, кто приехал и приез-
жает в Сибирь строить Байкало-Амурскую магистраль и рабо-
тать на ней, возводить новые фабрики, заводы, города — хотим
как можно больше знать о Сибири, об этом, по выражению Вла-
димира Ильича Ленина, «чудесном крае» нашей Родины, о ее
прошлом, настоящем и будущем. Чем больше вы узнаете о Си-
бири, тем сильнее будет ваша гордость за нее, тем сильнее ста-
нет ваше желание, закончив учение в школах, профессиональных
училищах, техникумах, институтах, хорошо потрудиться на ее
необъятных пространствах.
А теперь приглашаю вас к чтению. Заранее рад той ра-
достью, которую вы получите, побывав в мире этой книги.
Ростислав Филиппов
КОГДА РЕКИ ТЕКЛИ ВСПЯТЬ...
Книга
с перепутанными
страницами
Я пишу эту книгу на дне моря. Я нъ морской жи-
тель, просто на том месте, где стоит мой город, когда-
то шумело море. Оно то исчезало, то появлялось сно-
ва. И не однажды — четыре раза морское дно стано-
вилось сушей, а суша покрывалась водой.
Наконец в пятый раз море ушло совсем, чтобы ни-
когда больше не вернуться.
Теперь на том месте, где шумели свирепые волны и
резвились гигантские рыбы, стоит мой город, моя Чи-
та. По вечерам он залит ярким электрическим светом.
Улицы его закованы в асфальт, и по ним беспрерывно
проносятся машины. И ничто уже не напоминает о
далеком прошлом этого края.
Меня могут спросить: откуда мы могли узнать о
древнем забайкальском море и его обитателях — ведь
это было задолго до появления людей?
Об этом рассказала сама природа. Она написала
историю земли и создала подземные музеи. Только
вот забыла поставить указатели, где какие лежат
экспонаты. Из-за этого людям теперь приходится сна-
ряжать дорогостоящие экспедиции и вести утомитель-
ные раскопки, чтобы разыскать эти экспонаты и вы-
нести их из мрачных подземелий к солнцу и свету.
Земля бережно сохранила для нас образцы расте-
ний и животных, которые заселяли ее на заре воз-
никновения жизни. И написала для нас свою автобио-
графию. Написала не чернилами, а костями и отпе-
чатками листьев, ракушками, песком и илом.
Книга, в которой описана история Забайкалья, по-
лучилась весьма солидной: в несколько километров
толщиной. Ее нельзя положить на стол и перелистать.
6
Даже подъемным краном не перевернуть ее тяжелых
каменных страниц.
Но прочитать эту книгу все же можно.
Вам, наверное, приходилось видеть скалы, обры-
вистые берега рек, глубокие овраги. На них обычно
хорошо видны слои различной окраски: то бурые, то
белые, то желтые, то почти совсем черные.
Это и есть страницы каменной книги — летописи
земли. Образовались они так.
Когда в Забайкалье бушевало первое море, в нем
водились моллюски и росли водоросли. Как все жи-
вое, они проходили извечный круговорот: рождались,
жили, потом умирали. Кладбищем для них было или-
стое дно моря. Погибая, они устилали его своими ра-
ковинами и стеблями.
Когда море отступало, трупы его обитателей за-
носило песком и пылью.
Потом снова приходило море и приносило с собой
новых обитателей. И снова, уходя, оставляло на земле
трупы, которые погребали дожди и ветры.
Так продолжалось сотни миллионов лет. Книга
все разрасталась и разрасталась.
Но вот беда: когда стали сминаться земные слои
и образовываться горы, многие страницы перепута-
лись, а некоторые безвозвратно потерялись. Книга ста-
ла «без конца и без начала, переплеты как мочало», и
теперь, прежде чем ее прочитать, надо было сначала
подобрать и пронумеровать страницы.
Двести лет занимались этим ученые.
Они установили, что первыми живыми существа-
ми на земле были древние ракушки, потом ракоскор-
пионы, потом панцирные рыбы, потом акулы. Теперь,
если геологи находят в верхнем слое ракушки, а в
нижнем отпечатки рыб, то они знают, что эти страни-
цы надо поменять местами.
Оставалось только выяснить, когда была написа-
на та или иная глава. Ведь природа не вела календа-
ря и не делала зарубок наподобие тех, которые делал
Робинзон Крузо, чтобы не потерять счета дням.
Правда, был такой редкий случай, когда она в те-
чение шестнадцати с половиной тысяч лет вела под-
робные дневниковые записи. Но, к сожалению, этого
прилежания хватило у нее ненадолго.
7
Когда-то в окрестности нынешнего Ленинграда
приполз грандиозный ледник.
Это был последний ледник из великой эпохи оле-
денения.
Летом, когда припекало солнце, лед начинал та-
ять и из-под ледника вырывались бурные реки. Реки
текли в озера, унося захваченный по пути песок и гли-
ну. Тяжелый песок первым оседал на дно, потом его
покрывал слой медленно осаждающихся глины и ила.
Зимой ледник не таял, а весной все начиналось
сначала: опять текли реки, на дно озер осаждался
песок, потом ил — каждый год два слоя.
Когда ученые подсчитали общее количество сло-
ев, их получилось тридцать три тысячи.
Стало ясно, что ледник таял шестнадцать с поло-
виной тысяч лет.
В Забайкалье такого дневника не оказалось. Уче-
ным пришлось самим составлять его по отпечаткам
древних растений, по раковинам и костям рыб и жи-
вотных. А когда им удавалось найти природные часы,
они сверяли по ним свои выкладки и расчеты.
Эти удивительные часы очень точны и надежны в
работе, хотя в них нет ни одного винтика, ни одной
пружинки.
Физики подсчитали, что при распаде одного кило-
грамма урана через сто миллионов лет остается 985
граммов. Зато образуется 13 граммов свинца и 2 грам-
ма гелия, того самого, что так красиво светится в яр-
ких трубках реклам.
Если взять кусок породы и подсчитать, сколько в
нем урана и уранового свинца, то можно с абсолют-
ной точностью установить возраст этой породы. Беда
в том, что такие часы попадаются геологам очень и
очень редко.
Теперь забайкальская каменная книга окончатель-
но приведена в порядок: в Чите состоялось собрание
ученых с мудреным названием «Совещание по разра-
ботке стратиграфических схем Забайкалья». Страти-
графия — это как раз та самая наука, которая изуча-
ет расположение и возраст земных слоев, то есть по-
рядок страниц в книге.
Давайте перевернем несколько страниц этой уди-
вительной книги и посмотрим, что же представляло
собой Забайкалье в далеком прошлом.
8
Рыба учится
ходить

В Забайкалье бушует море. Только в северных и
южных районах пока сухо.
Берег моря гол и пустынен. На нем нет еще ни од-
ного деревца, ни одного кустика.
Жизнь уже зародилась в море, но еще не выходи-
ла на сушу. Ультрафиолетовые лучи, которые прида-
ют нам загар, в малых дозах полезны, а в больших
смертельны.
Вода им не дает проникнуть внутрь, где развива-
ются первобытные организмы. А они, в свою очередь,
подготавливают условия для земной жизни.
Выделяя в воду кислород, как отходы, как шлак,
они насыщают им асмосферу. Постепенно, как экра-
ном, земля прикрывается слоем озона, в котором за-
стревают ультрафиолетовые лучи.
Планета как бы готовится принять родившуюся в
море жизнь, дать ей место под уже не опасным солн-
цем.
Иногда прибой выбрасывает водоросли на берег, и
они засыхают. Но не все. Некоторые продолжают расти
и на влажной земле. Листьев у них нет, и они судо-
рожно ловят солнечный свет своими хрупкими стеб-
лями.
А по дну моря ползают черви и блуждают очень
похожие на мокриц трилобиты.
Забавные существа эти трилобиты. Многие из
них — настоящие изобретения природы, опередившие
свое время. На них она как бы проверяла неожидан-
ные решения.
Одни трилобиты были головастыми, другие безго-
ловыми. Среди них были и слепые, и тысячеглазые.
9
А некоторые могли ориентироваться даже по ультра-
фиолетовым и тепловым лучам, как змеи.
В теплых морях живет сейчас удивительная ры-
ба-удильщик.
Удильщик забирается в ил и высовывает оттуда
длинный стебелек. Кончик этого стебелька похож на
червячка: он шевелится, да к тому же еще и заман-
чиво светится. Стоит какой-нибудь рыбке подплыть
к этому червячку, как она становится добычей хитро-
го рыболова.
А у некоторых трилобитов были «выносные»...
глаза. Зарываясь в ил, они высовывали их оттуда на
длинных стебельках и обозревали окрестности.
Это, по существу, был первый перископ, изобре-
тенный природой. А люди смогли придумать его толь-
ко сто лет назад.
Трилобиты дышали ногами и ногами же разма-
лывали пищу..
Кроме основных ног, у них были еще и запасные.
При помощи одних они передвигались по дну, при
помощи других плавали. И очень жалко, что трило-
биты давно уже вымерли, — сейчас нам было бы
интересно понаблюдать за ними в аквариуме.
Среди водорослей в забайкальском море можно бы-
ло увидеть и плеченогих существ, очень похожих на
моллюски. У некоторых из них были неплохие жи-
лищные условия: их раковины достигали метровой
величины.
В каждой раковине было по нескольку комнат:
одна для жилья, остальные служебные. В служебных
помещениях находился газ. Стоило моллюску «приба-
вить газу» — он всплывал. По соседству с ним непод-
вижно стояли красивые известковые бокалы-губки.
Степки у них были дырявые, как сито. А внутри
шевелились многочисленные жгутики, которые про-
гоняли воду через дырявый бокал. С водой приплы-
вала пища, так что губки завтракали и обедали, не
сходя с места. Над губками, медленно покачиваясь,
проплывали величественные медузы. Им тоже не надо
было утруждать себя поисками пищи: вода так и
кишела дальними родственниками амеб и бактерий.
Подсчитано, что в подходящих условиях одна мик-
робная клетка за 40 часов может накопить 18 тонн
бактерийной массы. Бактерии долго еще будут удив-
10
лять людей умением невредимыми проходить сквозь
огонь и воду. Их находили в египетских мумиях и в
носу мамонта, пролежавшего в вечной мерзлоте двад-
цать тысяч лет, в глубокой нефтяной скважине и ве-
ковых пластах льда. Все они были живы-здоровы и
после даже самого длительного плена продолжали раз-
множаться как ни в чем не бывало.
А совсем недавно бактерий обнаружили на атом-
ной станции в Лос-Анджелесе. Ими кишмя кишела
вода, которой охлаждался реактор. Даже десятая доля
радиации, которой они облучались, была бы для чело-
века смертельной. А им она, видимо, пришлась по вку-
су, потому что в каждом наперстке воды ученые на-
считали по миллиону бактерий.
В теплом забайкальском море условия для бакте-
рий были вполне подходящие. И, конечно, его обита-
тели не испытывали нужды в пище.
Шло время, море постепенно заливало южные рай-
оны. Только наш нынешний Каларский район сирот-
ливо торчал над водой, как необитаемый остров. Впро-
чем, теперь он был уже обитаем: часть водорослей ус-
пела прочно обосноваться на суше и приспособиться
к новым условиям. Из них развились папоротники и
хвощи.
В полку подводных жителей тоже прибыло: у пле-
ченогих появилась родня — головоногие. Ноги-щупаль-
ца у них росли вокруг головы, как у осьминогов. Эти
головоногие (некоторые из них дожили до наших
дней) начали охоту на трилобитов. Хватая их щу-
пальцами с присосками, они подтягивали их к клюву
и с хрустом перетирали на терке из пластин и крюч-
ков.
Эра трилобитов стала закатываться, но у них по-
явились дальние родственники — ракоскорпионы. Для
подводных жителей ракоскорпион стал самым страш-
ным и опасным врагом, потому что был необычайно
прожорлив и силен. Его могучие клешни могли пе-
рекусить даже панцирную рыбу, которая к этому вре-
мени появилась на свет.
Панцирная рыба была медлительной и неуклюжей.
Она даже плавать как следует не умела и большую
часть времени лежала на дне. Да и как ей было пла-
вать, если тело ее было заковано в прочную костяную
броню!
11
К звездам на небе прибавились звезды в воде —
морские звезды. Аппетит у них был отменный: они
легко могли проглотить свою добычу, даже если она
была больше их. При этом звезда выворачивала на-
изнанку свой желудок, обволакивала им свою жертву
и, переваривая, понемногу втягивала ее в себя.
А море шумело и шумело. Проходили новые тыся-
чи и миллионы лет, растения и животные понемногу
совершенствовались и все лучше приспосабливались к
жизни в море и на земле.
Чтобы спасаться от врагов, панцирным рыбам при-
шлось сбросить свои костяные латы и учиться хорошо
плавать. А некоторые из них обзавелись походными
электростанциями, чтобы отпугивать преследователей
электрическим током.
И сейчас еще водится в морях немало электричес-
ких рыб. Сила тока многих из них способна убить
быка.
Если бы подсоединить провода к электрическому
скату, он мог бы на мгновение осветить десяток до-
мов. А полторы тысячи скатов легко, как электровоз,
сдвинули бы с места поезд.
Но не все панцирные рыбы пожертвовали своими
доспехами: некоторые, спасаясь от врагов, перебра-
лись в реки и пресноводные лагуны. Однако ракоскор-
пионы, ставшие настоящими великанами, настигали
их и уничтожали целыми косяками.
Море постепенно мелело. Многие заливы пересы-
хали, а лагуны превращались в засыхающие озера и
болота.
Чтобы догнать уходящее море, рыбам нужны были
ноги и легкие. Но ни того ни другого у них не было.
И им приходилось ползти, отталкиваясь плавниками
и судорожно раздувая жабры. Большинство из них
погибало, но некоторым удавалось доползти до воды.
К такому способу передвижения рыбы прибегали
все чаще: климат менялся и море мелело все больше.
От постоянных тренировок плавники у рыб креп-
ли, а плавательный пузырь все больше начинал по-
ходить на легкие.
Таким «усовершенствованным» рыбам теперь уже
не составляло особого труда проползти некоторое рас-
стояние по земле и подышать свежим воздухом, как
это делают сейчас рыбы-прыгуны.
12
Но окончательно поселиться на суще такие рыбы
еще не могли.
В долгой истории изменения видов есть одна по-
разительная деталь. Некоторые экземпляры тех древ-
них «ползающих» рыб ухитрились дожить до наших
дней без всяких изменений. Это знаменитые кистепе-
рые рыбы, весть о находке которых в свое время вско-
лыхнула весь мир. Считалось, что вымерли эти рыбы
полтораста миллионов лет назад.
Живую и невредимую кистеперую рыбу выловили
у берегов Юго-Восточной Африки незадолго до нача-
ла второй мировой войны. Она ничем не отличалась
от своих древних сородичей.
Весть эта была подобна разорвавшейся бомбе. Сна-
рядили несколько экспедиций, и вот новые экземпля-
ры пополнили редчайшую коллекцию. Причем одна из
этих удивительных рыб была поймана на обыкновен-
ный крючок...
Но как ни хотелось рыбам в родную стихию, мно-
гим из них все же пришлось остаться на берегу: по-
пробуй догнать море, если оно успело отступить на
сотни километров.
Правда, земле отставшие от моря рыбы предпо-
читали пока еще болота, но голод то и дело выгонял
их на берег. Приспосабливаясь к новым условиям, ры-
бы постепенно видоизменялись. Они все меньше похо-
дили на самих себя и все больше начинали смахивать
на помесь лягушки с крокодилом.
И пока их счастливые родственники безмятежно
плескались в море, брошенные на произвол судьбы
рыбы делали все большие и большие успехи. Благо,
что на земле для их существования теперь были луч-
шие условия: безлистые псилофиты зачахли, зато хо-
рошо развились плауны, папоротники и хвощи.
С течением времени рыбы, превратившись в земно-
водных, все меньше тосковали о море и, наконец, окон-
чательно примирились с тем, что им предстоит жить
на суше.
Но как память о тех далеких временах у зароды-
ша человека до сих пор сохранились признаки за-
родыша рыбы. В первые дни у нас есть не только
хвост, но даже и жаберные щели. Некоторые из них
потом зарастут, а самая первая, передняя, станет от-
верстием уха.
13
Это не только у нас, но и у зародышей птиц и
зверей. Колыбель зарождения земной жизни у нас с
ними общая — океан-море. И историю ее развития
природа постаралась записать своим кодом для того,
чтобы не забыть, что с чего началось.
Море, которое покрывало Забайкалье, почти совсем
исчезло. От него остался только один длинный залив
шириною километров в пятьдесят. Он проходил почти
через всю область от того места, где сейчас стоит же-
лезнодорожная станция Амазар, до нынешней Ка-
рымской и здесь круто поворачивал к монгольской
границе. Потом его хвостик разогнулся, а те места,
где сейчас находятся Балей, Сретенск, Газимуровский
Завод и Борзя, снова затопило море. Бродяжничая,
оно то уходило, то приходило: земная кора то опуска-
лась, то поднималась.
Наконец оно исчезло совсем, оставив после себя
только большие и глубоководные озера. Некоторые из
них были ничуть не мельче Байкала, а вода в них бы-
ла уже не соленой, а пресной.
Одно из больших озер было около нынешней Оло-
вянной, другое — около Шерловой Горы, третье — око-
ло Цаган-Олуя, четвертое — около Горного Зерентуя.
Северная часть области поднималась быстрее юж-
ной, и Забайкалье стало как бы наклоняться в сторо-
ну Монголии.
Тропические ливни низвергали на забайкальскую
землю могучие потоки воды. Они стали стекать на
юг, прорезая глубокие русла, рождая реки. Одна из них
14
текла в Монголию через нынешние Нерчинск, Арба-
гар и Борзю, другая — юго-западней Цурухайтуя. Эта
река была похожа на современную Обь, а Аргунь была
одним из ее притоков. Текла она тогда тоже в обрат-
ную сторону.
Когда изсчезло море, исчезли и трилобиты. Они
превратились в молчаливые памятники той далекой
эпохи, и их кладбища засыпало песком и пылью.
Вслед за трилобитами вымерли ненасытнее рако-
скорпионы. Зато земноводные, которые все это время
отсиживались в болотах, научились хорошо ползать,
бегать и прыгать.
Одни из них стали парить, как птицы, и достигали
размеров хорошего планера.
Другие так натренировались, что стали чемпиона-
ми по бегу.
А третьи — самые тяжелые — с трудом передви-
гались по суше и потому почти не вылезали из воды.
По мнению некоторых ученых, очаг появления ди-
нозавров находился как раз по соседству с нами — в
Гоби и прилегающих к ней районах.
Эти места последние двести-двести пятьдесят мил-
лионов лет не подвергались затоплению морем. Даже
когда Южную Америку, Индию и Австралию покры-
вали могучие ледники, здесь были благодатные тро-
пики. И понятно, что, заполоняя весь мир, динозавры
двигались на Аляску, а оттуда в Америку через Вос-
точную Сибирь, через Забайкалье. А передвигаясь на
запад, они занимали просторы Европы, Средней Азии
и Аравии. Уже оттуда они проникли в Африку и ос-
воили влажные, болотистые джунгли.
Ученые до сих пор спорят, какая кровь была у
динозавров — теплой или холодной. Казалось бы, о чем
спорить — какая бы у них кровь ни была, а все равно
вымерли шестьдесят пять миллионов лет назад.
И все-таки интересно. Ведь, если они были холод-
нокровными, значит, перед тем, как идти на пастби-
ще или на охоту, им надо было разогреть на солнце
свое тело, чтобы быстрее циркулировала кровь.
Предполагают даже, что у одного из видов (димет-
родон грандис) был на спине особый «парус», густо
пронизанный кровеносными сосудами. Расправляя его
утром и подставляя под солнечные лучи, диметродон
быстро, всего за один час, поднимал температуру тела
15
с 26 до 32 градусов. Это было, наверное, неспроста:
динозавр начинал охоту, когда его жертвы были еще
оцепеневшими и не могли обороняться или убегать.
Но, с другой стороны, если у динозавров была хо-
лодная кровь, как удавалось загонять ее по шее на
высоту почти в шесть метров у барозавра? И зачем
им нужны были зубы, рассчитанные на чудовищный
аппетит? Ведь много едят только теплокровные. А не-
большой ящерице надо еды в двадцать раз меньше, чем
теплокровной ласке такого же размера...
Как бы там ни было, семья ползающих, бегающих
и прыгающих тварей в Забайкалье сильно разрослась.
Самым большим из них был диплодок: вряд ли бы
он сейчас уместился на железнодорожной платформе.
Он был не только самым большим, но и самым
странным: он «думал», главным образом, задним
мозгом.
В его маленькой голове умещалось немного мозгово-
го вещества. Больше его было в крестце, в расширении
спинномозгового канала. Этот задний мозг «управлял»
задними конечностями и хвостом. Видно, трудно при
таких масштабах руководить из одного центра...
Диплодок был самым большим, но не самым мас-
сивным : туша бронтозавра весила куда больше —
полсотни тонн. Если бы такое чудовище подстрелить
на охоте, то пришлось бы нанимать не меньше пятнад-
цати грузовиков, чтобы привезти добычу.
Под стать диплодоку был и брахиозавр. Появись
он сейчас в городе, цветы с балконов третьего и чет-
вертого этажей исчезли бы в его глотке за несколько
минут.
В 1979 году обнаружили еще одного гигантского
ящера, о котором наука и не подозревала. У него
пока нет имени, условно его назвали ультразавром.
При раскопках в пустынных горах юго-западного
Колорадо (там, как и в Монголии, настоящее кладби-
ще окаменевших костей древних животных) палеонто-
логи нашли трехметровую кость, принадлежавшую
этому гиганту.
По расчетам он весил столько же, сколько совре-
менный тепловоз,— 80 тонн.
Этот гигант с двенадцатиметровой шеей мог спо-
койно положить свою голову на крышу пятиэтажного
дома.
16
Но как ни велики были диплодоки, брахиозавры и
новоявленные ультразавры, глаза у них расширялись
от ужаса всякий раз, когда на горизонте показывался
тираннозавр-рекс — царь ящеров, тиран.
Впрочем, и тираннозавр был порядочным балдой:
мозгового вещества у него тоже было немного, и сооб-
ражать что к чему он не мог. Нервная система у этих
тварей была совершенно не развита, и убить их было
бы почти невозможно.
Помните, как описывает встречу с динозаврами
английский писатель Конан-Дойль в научно-фантасти-
ческой повести «Затерянный мир»: «Они гуляли впя-
тером — двое взрослых и три детеныша. Размеры их
поразили нас. Даже маленькие были ростом со слона,
а о взрослых и говорить не приходится.
Их чешуйчатая, как у ящериц, кожа поблескивала
на солнце аспидно-черными переливами. Все пятеро
стояли на задних лапах, опираясь на широкие толстые
хвосты, а передними, пятипалыми, притягивали к се-
бе зеленые ветки и обгладывали с них листья.
Чтобы у вас было полное представление об этих
чудовищах, скажу, что они напоминали гигантских,
футов1 в двадцать высотой, кенгуру, покрытых черной
крокодиловой кожей...
Время от времени детеныши, неуклюже резвясь,
подпрыгивали и с глухим стуком шлепались на землю.
Их родители, по-видимому, обладали неслыханной си-
лой, ибо один из них, не дотянувшись до листьев на
верхушке довольно высокого дерева, обхватил его пе-
редними лапами и переломил ствол пополам, словно
тоненькую ветку.
Поступок этот свидетельствовал одновременно о
двух вещах: о сильно развитой мускулатуре и недо-
развитом мозге, так как дерево рухнуло чудовищу пря-
мо на голову и оно разразилось громкими воплями».
Эти были всего-навсего безобидные игунодоны — тра-
воядные ящеры.
Но героям Конан-Дойля пришлось встретиться и
с хищными динозаврами.
«Они передвигались прыжками и были похожи на
гигантских омерзительных жаб. До сих пор нам при-
ходилось видеть этих исполинов только в темноте, так
1 Ф у т — 30,48 см.
как они охотились ночью, а днем выходили из своих
берлог только в том случае, если их потревожат, как
было на сей раз. Мы стояли, пораженные зрелищем,
открывшимся нашим глазам. Пятнистая, бородавча-
тая кожа этих чудовищ отливала на солнце всеми цве-
тами радуги и поблескивала, как рыбья чешуя.
...Пуля за пулей впивались в этих тварей, произ-
водя такой же эффект, как если бы наши винтовки
были заряжены бумажными шариками. А ведь стрель-
ба велась с каких-нибудь двухсот шагов! Громадные
пресмыкающиеся не боялись ранений, а отсутствие у
них центрального мозгового аппарата делало даже
современное оружие бесполезным в борьбе с ними».
Наверняка, у любого охотника при встрече с таким
чудовищем душа ушла бы в пятки. Но охотятся на
них только ученые, да и то лишь за их скелетами и
следами.
Правда, лет пятьдесят назад газеты запестрели со-
общениями о том, что животное, похожее на дино-
завра, съело в Бельгийском Конго инженера-путейца,
работавшего в джунглях.
Сообщению поверили, была даже назначена колос-
сальная премия за поимку чудовища.
Но тут с опровержением этого слуха выступил
сам... пострадавший.
Совсем недавно советские ученые помогли индо-
незийцам разгадать тайну дракона Комодо, о котором
по свету тоже ходили самые невероятные слухи. Го-
ворили, что эти ужасные драконы как две капли воды
походят на вымерших динозавров, что из их пасти
вылетает огонь, а свою жертву они убивают одним
взглядом.
В 1963 году советские ученые побывали на острове
Комодо и достаточно долго наблюдали за жизнью
этих «динозавров». Они оказались просто-напросто са-
мыми крупными варанами из всех известных науке.
Правда, встреча с ними была тоже не из приятных,
потому что длина варанов достигала четырех метров
и ударом хвоста они сбивали с ног кабана и валили
на землю оленя. Но очередная легенда о живых дино-
заврах была развеяна.
А вот скелеты этих чудовищ ученые находят до-
вольно часто.
--Для нас наибольший интерес представляет Мон-
•де;’
гольское кладбище динозавров, крупнейшее во всем
старом свете (открыли его советские палеонтологи).
Скелетов на динозавровом кладбище оказалось
много. Отдельные кости этих гигантов были такими
тяжелыми, что их не могли поднять несколько чело-
век. А поднять целый скелет не смог бы и автокран.
Один из них я видел в музее Улан-Батора: даже к
безобидному скелету люди подходили с почтительной
осторожностью.
Самое интересное в монгольской находке то, что
ученые нашли там не только скелеты, но и яйца дино-
завров.
Всего их обнаружено двенадцать штук. Величиной
не больше семенного огурца; некоторые из них потре-
скались, и внутри можно рассмотреть косточки не-
родившихся ящеров.
Динозавры не утруждали себя высиживанием яиц
и, подобно крокодилам, закапывали их в песок, устра-
ивая своеобразный инкубатор. Дальнейшую заботу о
выведении их потомства брало на себя солнце.
В нашей области останки травоядных и хищных
динозавров обнаружены в районе Арбагара.
Он/'г умерли не враз, не в одночасье, Но, с геоло-
гической точки зрения, все же внезапно. И никакие
гипотезы о причинах поголовной гибели не могут до
конца объяснить этой внезапности.
Наступило резкое похолодание, и это отразилось
на яйцах? Но ведь выжили более мелкие ящерицы,
черепахи и крокодилы! Вспыхнула сверхновая звезда,
и они погибли от радиации?
Но ведь выжили все другие!
Объели их на пастбищах появившиеся млекопи-
тающиеся?
Или началась среди них эпидемия?
По непонятным причинам вдруг утолщилась скор-
лупа яиц, и потомство не смогло пробить эту броню?
Догадок много, но предположениями ничего не до-
кажешь, гибель динозавров покрыта тайной. Их су-
ществование было одной из ярких страниц в истории
развития жизни. Природа оставила нам на память
редкие скелеты да окаменевшие яйца — спасибо ей
и на этом.
Везувий на Аргуни
Семья ползающих, бегающих, прыгающих и лета-
ющих тварей на забайкальской земле продолжала рас-
ти. А в восточных районах все чаще стали раздавать-
ся громовые паскаты. Из-под земли то и дело вырыва-
лись ослепительные потоки раскаленной магмы, и
над родившимся вулканом вырастал черный гриб ды-
ма и пепла.
По земле пробегали судороги. В ней появлялись
глубокие трещины, обломки скал заваливали долины
и закупоривали реки.
Огромные горы дрожали мелкой дрожью, местами
горные породы раскалывались, как орехи. На Аргуни
возникли сотни Везувиев. Небо над Забайкальем по-
чернело от пепла и дыма. Началась адская работа за-
байкальских вулканов.
Шахтерам хорошо известно, что, чем глубже шах-
та, тем в ней теплее. В среднем температура земной
коры повышается на один градус через каждые 33
метра.
На глубине сотен километров температура земли
достигает двух-трех тысяч градусов. При такой темпе-
ратуре горные породы давно бы расплавились, если
бы не колоссальное давление. (Вода, кипящая в чай-
нике при ста градусах, в паровом котле под давлени-
ем не думает кипеть и при ста двадцати.)
Но стоит в земной коре образоваться трещине, дав-
ление в этом месте резко упадет, и раскаленные поро-
ды моментально расплавятся. (Ведь и паровоз пускает
не пары. При продувке котла машинист открывает
кран, чтобы слить снизу грязную воду. Но вода имеет
20
высокую температуру и поэтому в воздухе мгновенно
превращается в пар.) Расплавленная магма поднимет-
ся вверх и растечется огненной рекой, все сжигая на
своем пути.
- Если, поднимаясь вверх, она застынет» то может,
как пробкой, заткнуть выходное отверстие. Тогда под
ней снова повысится давление — ведь из магмы вы-
деляется много газов. В конце концов раздается оглу-
шительный взрыв—«пробка» вылетит, и при этом
верхушка вулкана может разлететься на куски.
Подобный взрыв был на нашей памяти: несколь-
ко лет назад разнесло верхушку одного из камчатских
вулканов. По мощности этот взрыв был равен годо-
вой работе Волжской гидроэлектростанции.
Можно представить, как чувствовали себя обита-
тели животного царства, когда в Забайкалье, и осо-
бенно по Аргуни, стали один за другим раздаваться
оглушительные взрывы вулканов. Ведь животные очень
чутки к катастрофам и задолго предчувствуют их.
В начале нашего века на острове Мартиника про-
изошло извержение Лысой горы. Вязкая лава заку-
порила жерло вулкана. Постепенно в нем скопились
газы, и в один прекрасный день раздался титаничес-
кий взрыв.
Палящая туча в несколько минут уничтожила цве-
тущий город Сен-Пьер вместе с тридцатью тысячами
жителей и как языком слизнула несколько сел. В жи-
вых остался только вор Рауль Сарту, который сидел
в подземелье. Никто не знал о приближающейся ка-
тастрофе. А животные предчувствовали ее за много
дней. Птицы панически покидали леса, росшие на го-
ре. Змеи приползали прямо к жилищам. Собаки, по-
визгивая, жались к людям. Но люди не обратили на
них никакого внимания. И поплатились за это своими
жизнями.
Можно себе представить, какой рев стоял в Забай-
калье, когда то тут, то там разверзалась земля и на-
чинали грохотать вулканы!
Они грохотали без умолку целые сотни и тысячи
лет. И-за пепла и дыма месяцами не было видно сол-
нца. В черных тучах пепла мелькали молнии, пепел
ветром разносило на сотни километров. На Аргуни
взрывался вулкан, а в Шилкинском и Борзинском
районах было черно от пепла. После дождей по земле
21
текли густые потоки грязи, погребая растения и жи-
вотных.
Эту ужасную картину разрушения земли, да и то
не в полной мере, мы можем сейчас представить себе
только по тем катастрофам, которые произошли на
глазах у людей.
Но по сравнению с аргунскими вулканами даже
Везувий показался бы безобидной игрушкой, хотя под
горячим пеплом Везувия погибли города Помпея, Гер-
куланум, Стабия.
Тридцать лет назад при извержении Безымянной
сопки на Камчатке туча пепла достигла сорокакило-
метровой высоты. Загремел гром, засверкали молнии,
и на землю хлынул ливень, но не воды, а пепла. День
стал темнее ночи, и жители, возвращавшиеся в посе-
лок Ключи, бродили почти на ощупь в поисках своих
домов. А на расстоянии тридцати километров от
сопки деревья вспыхивали как спички.
Когда воздух наконец очистился, люди увидели,
что сопка стала ниже почти на двести метров.
В 1943 году мексиканский крестьянин заметил на
своем поле дым. Он не поленился пройти несколько
километров, чтобы затушить оставленный кем-то кос-
тер. Но, к его удивлению, костра никакого не было.
Дым шел прямо из-под земли.
Крестьянин завалил это место камнями. Но дым
продолжал идти. Потом из-под камней вырвалось пла-
мя и камни разлетелись как щепки. Земля стала под-
ниматься, послышались глухие взрывы, и крестьянин
поспешил уйти подальше от опасного места.
К утру на ровном поле образовался холм высотой
с десятиэтажный дом, через сутки высота его удвои-
лась. Из жерла на глазах рожденного вулкана выр-
валась лава, растеклась по земле и сожгла две дерев-
ни. Вулкан поднялся до пятисот метров и затих. Но
кто знает, что у него на уме: в любую минуту он
может открыть по окрестностям беглый огонь камня-
ми и пеплом.
А вот какой забавный случай произошел не так
давно в Атлантическом океане.
Недалеко от Тринидада «вырос» новый остров —
здесь было сильное извержение подводного вулкана.
Англичане сразу же присоединили ничейный ост-
ров к своим владениям и торжественно подняли на
22
нем британский флаг. Но не успели они дать ему имя
и нанести на карты, как над островом снова сомкну-
лись океанские волны...
За последние четыреста лет при извержении 57 вул-
канов погибло сто девяносто тысяч человек. Сколько
погибло раньше — никто не считал.
К счастью, во времена извержения забайкальских
вулканов землю заселяли только прыгающие, бегаю-
щие и ползающие твари.
Великое отступление
Могучие древние реки, в том числе и наша Аргунь,
несли свои воды в Монголию. Это теперь Монголия
одна из самых континентальных и «сухих» стран ми-
ра. А тогда климат там был жарким и влажным, по
берегам больших и теплых озер росла пышная расти-
тельность, в том числе и теплолюбивые южные паль-
мы. Росли они также и на территории нашей Чи-
тинской области — в Кыринском, Красночикойском
районах.
Пища для древних животных была обильная, и
все новые и новые виды их в течение веков появля-
лись на территории Монголии. Отсюда они переселя-
лись в Индию, в Северную Америку, в Европу.
Первые млекопитающие появились, когда уже ста-
ли исчезать динозавры. Нам пока еще не ясно, каки-
ми они были — холодо- или теплокровными. А млеко-
питающие были сплошь теплокровными. И им уже не
надо было греться на солнце, чтобы ожить. Темпера-
тура тела у них всегда одинакова, холоден или горяч
окружающий их воздух.
Первые млекопитающие были не больше крысы,
23
но на их теле была уже шерсть, мозг был развит луч-
ше, а в жилах текла теплая кровь.
Природа не могла сразу найти оптимальных раз-
меров тела, поэтому поначалу как бы эксперименти-
ровала. Одних она как бы преуменьшала (лошадь бы-
ла не больше собаки), других одаривала огромным
ростом и весом.
Самые замечательные находки сделаны опять же
в Гоби — ведь там был один из эпицентров животно-
го царства мира. Мы уже говорили о гигантских дино-
заврах, диплодоках да бронтозаврах. Но в Гоби им
на смену пришли такие диковинные животные, у ко-
торых от носа до хвоста было не меньше десяти мет*
ров!
Млекопитающие стали расти как на дрожжах, по
своим габаритам выходя за пределы разумного. Не-
которым из них стало даже трудно передвигаться и
добывать себе пищу. В Гоби бродил гигантский без-
рогий носорог, который, подобно жирафе, объедал
верхушки деревьев. Рог ему был ни к чему, потому
что на такого колосса никто не осмеливался нападать.
Там же бродило странное животное, у которого
голова была почти лошадиная, спина, выгнутая ду-
гой, хвост короткий, как у тапира, ноги носорожьи,
но пальцы оканчивались когтями.
Даже непонятно, для чего такое чудо создала при-
рода. Ни отбиваться, ни нападать.
Динохиус был вообще безобразием: голова большая,
изо рта, как у ведьмы, торчали два кривых клыка,
сам высокий, неуклюжий. Клыки и резцы были по-
хожи на зубы хищника, а коренные — как у свиньи.
Ноги этого чуда-юда украшали два пальца.
Был там и безгорбый верблюд с длинной-предлин-
ной шеей. И громадный бык с шестью рогами на го*
лове. И самый крупный хищник из живших когда-
либо на земле — некое подобие волка длиной около
четырех метров (без хвоста!).
Но все эти формы были как бы переходными —
природа отбрасывала их, ища лучшие варианты.
Климат Монголии, к сожалению, тоже постепенно
менялся. В водоемах все больше накапливалось ила и
гальки — реки делали свое дело. А потом движение
земной коры смяло эти слои. Тут и там начали под-
24
ниматься горы, и реки повернули вспять — стали течь
туда, куда они текут до сих пор.
А с севера в это время уже потянуло холодом —
наступило великое оледенение. Ледники ползли по
Якутии. В Каларском районе зарождались свои ледя-
ные реки. Длина ледника на северном склоне Кодара
достигала 120 километров, а толщина льда — 500—
700 метров. Не будь этого похолодания, мы бы сейчас
с вами, возможно, ходили по дубовым лесам, отдыха-
ли под широкими листьями пальмы и лакомились в
лесу грецкими орехами.
Но холод заставил их отступить.
Прекрасные пальмы, дубы и орешники обрати-
лись в беспорядочное бегство...
Ученые до сих пор спорят о причинах оледенения
земли.
Одни говорят, что в этом виновато движение зем-
ной коры — в одном месте она опускалась, в другом
поднималась. Другие утверждают, что повинно в этом
изменение местоположения полюсов. Третьи видят при-
чину в начавшемся тогда извержении огромного ко-
личества вулканов: вулканическая пыль затмила
солнце и поступление тепла на землю резко сократи-
лось.
Как бы там ни было — ледники начали ползти
по земле и делать свое черное дело. А о том, что лед
может ползти, людям известно давно. В их распоря-
жении немало «ледяных лабораторий» в высоких го-
рах, где они день за днем могут наблюдать рождение
и движение ледников.
Кстати, если бы два десятка лет назад сказать
географам, что в Забайкалье и сейчас есть ледники,
они бы в ответ только скептически улыбнулись: все
ледники земного шара давно взяты на заметку и изу-
чения.
Но в последнее время в отчетах геологов все чаще
упоминается о забайкальских ледниках. А в 1958 го-
ду при изучении аэрофотоснимков Кодарского хребта
на нем было обнаружено уже около десятка ледников.
Известно, что высоко в горах снег иногда лежит
все лето. Нерастаявший и оставшийся на другую зи-
му снег называется перелетком.
Когда этот перелеток засыпает свежим снегом, он
уплотняется и постепенно превращается в лед. Под
25
действием тяжести лед начинает сползать по склонам
гор. За сутки он продвигается на несколько сантимет-
ров. Ледник ползет, а на него сверху сыплются камни,
затем их опять заваливает снегом, и так без конца.
Ледник идет, как конвейерная лента, а камни, попадая
в трещины, бороздят и царапают землю. И нет такой
силы, которая могла бы остановить большой ледник.
Хотя ниже северных районов нашей области лед-
ники не опустились, теплолюбивые растения не могли
вынести их холодного дыхания. Дубы, магнолии, ви-
ноград уступили место сосне, лиственнице и кедру,
которым холод был не страшен. А вместе с тропичес-
кими лесами отступили к югу и их обитатели; обезь-
яны, саблезубые тигры, пестрые крикливые птицы.
Правда, кое-каким насекомым и растениям тех времен
удалось задержаться в наших краях. Но их можно пе-
ресчитать по пальцам. Так, недавно недалеко от нас —
в карстовых пещерах Сихотэ-Алиня — обнаружили
теплолюбивых животных и насекомых древних вре-
мен. После похолодания они остались в этих пещерах и
сохранились до наших дней только потому, что в пеще-
рах температура не опускается ниже +15 градусов.
Остатки этого разбитого войска составляют коло-
нии летучих мышей, пещерные пауки и бабочки. Есть
среди них и тропический кузнечик, родственники ко-
торого встречаются сейчас только в Южной Азии.
Недавно в Акшинском районе был пойман еще
один живой памятник доледниковой эпохи — махаон
кеут. Как этой бабочке удалось дожить до наших дней,
пока неизвестно. Ведь с тех пор прошли тысячи и/
тысячи лет, и климат сильно изменился.
Впрочем, дожили до наших дней и кое-какие рас-
тения. Липа, которая встречается местами в южном
Забайкалье,— осколок тех давних времен. Дуб, дикие
абрикосы и яблони — тоже. Но чтобы приспособиться
к новым условиям, им пришлось сильно измениться.
Они сейчас мало похожи на своих прародителей, жив-
ших у нас до оледенения.
Когда тропики с их обитателями отступили, тер-
риторию Забайкалья заполонили мамонты и шерс-
тистые носороги. Холод им был не страшен, да и к
пище они были невзыскательны. В желудке одного
мамонта, найденного около Иркутска, оказалась да-
же... еловая шишка.
26
Особенно много мамонтов было в районе Нерчин-
ска. В то время Шилка и Нерча начинали уже про-
бивать себе дорогу на восток, и огромное Нерчинское
озеро постепенно мелело.
С каждым годом берега его становились более
вязкими, на них появлялись трясины и топи. Попа-
дая на них, огромные животные не могли выбрать-
ся и погибали десятками. Вот почему кладбище ма-
монтов находится именно в этих местах.
Геологи встречали останки мамонтов также около
Харанора, в Кыринском районе, на Каре. А в Нерчин-
ске, по Чикою и в районе Балея не раз находили би-
зоньи кости.
Здесь было последнее пристанище этих животных.
Вот мы с вами и просмотрели бегло каменную кни-
гу Забайкалья.
Не надо только думать, что рыбы научились хо-
дить лишь здесь — этот процесс развития был общим
для всех районов Земли. И продолжался он сотни
миллионов лет. И трилобиты водились не только в За-
байкалье, а во всех древних морях.
Но многие ученые утверждают, что Монголия, а
значит, и южная часть Забайкалья были как бы цент-
ром развития древних животных. Отсюда они расселя-
лись по земному шару.
Великое оледенение, которое сделало Сибирь хо-
лодной и заморозило тропические леса, окончилось во-
семь тысяч лет назад. А у нас все-таки не становится
теплее. Но пройдет время, и наши дети навсегда забу-
дут о валенках и шубах. И, может статься, в Забай-
калье снова вернутся магнолии и кипарисы, пальмы и
грецкие орехи.
Но об этом — в следующих главах.
КОЛЮЧАЯ ФАБРИКА
Японцам
можно верить
Нет на земле человека, который бы не встречался
с лесом. Если он даже родился и вырос в голой степи...
Если он даже родился и вырос в голой степи, лес
все равно помогал ему на каждом шагу.
Ведь жил человек не под открытым небом, а навер-
няка — в доме. Если даже дом был сложен из кирпи-
ча, полы, двери и окна все равно были в нем деревян-
ными.
Стол к этому человеку пришел из леса, стулья то-
же были оттуда.
Первые книжки, которые ему купили, были напе-
чатаны на бумаге, сделанной из древесины. На ней
он будет писать всю жизнь. Химики хоть и научились
делать синтетическую, но она дорога и не так хороша.
Рисовать ему помогали тоже деревья — ведь ка-
рандаши делают из кедровой дощечки. Она легкая,
мягкая, хорошо обрабатывается. Чинить такие каран-
даши — одно удовольствие.
(Единственная в стране фабрика карандашной до-
щечки находится в Сибири, в Томске.)
Если этот человек не играл сам на пианино, баяне
или гитаре, то все равно слушал музыку, хотя бы
только по радио.
Музыку без помощи леса не извлечь даже из са-
мой звонкой струны: для изготовления любого инстру-
мента нужна древесина. Да не простая, а резонансная.
Она как бы усиливает звук, выделяет его, выцвечивает.
Электронная музыка тоже, как говорится, имеет
место, но она как приправа к хорошему блюду. Духо-
вой оркестр — хорошо, а симфонический все же лучше.
Человек может не плавать в морях, не летать с-а-
молетом. Но автобусом он все равно ездит. И пусть в
29
этом автобусе нет ни одной деревянной детали, все рав-
но он сделан не без помощи леса.
Покрышки-то у него резиновые!
/А резина пришла из леса.
Для нас подобные превращения древесины давно
не новость. А в тридцатые годы они были сенсацией.
Тогда на окраине Ленинграда стали строить необыч-
ный завод, на который часто приезжал С. М. Киров.
Всем интересно было знать, что завод будет выпус-
кать. И, когда с его территории повезли первую про-
дукцию, многие разочарованно сказали: «Это же про-
сто спирт, а мы-то думали!»
Но спирт этот был необыкновенным: его получили
не из хлеба или картофеля, а из древесных опилок.
И не для приготовления водки или ликеров, а для по-
лучения искусственного каучука. Натуральный тогда
можно было купить только за границей, а стоил он
очень дорого.
Сейчас все наши автомобили обуты в «деревянную»
резину. (Чтобы обуть сорокатонный грузовик «карто-
фельной» резиной, надо переработать 42 тонны кар-
тофеля — больше, чем он может увезти. А опилок для
изготовления резины надо в несколько раз меньше.)
Калоши и резиновые сапоги тоже, естественно, при-
шли к нам из леса.
Из килограмма самых обыкновенных опилок мож-
но получить стакан спирта. А спирт — это не только
каучук, но и киноленты, шелк, боеприпасы.
Уж если речь зашла об автомобиле, то без помощи
леса не добыть для него и металла. Ведь руду, да и
уголь для будущего кокса, вынимают из-под земли.
А там без деревянных стоек не обойтись: они поддер-
живают кровлю. Причем, не только держат на своих
плечах горные породы, но и сигнализируют об опас-
ности скрипом. Бетон и металл крепче дерева, но пре-
дупредить о катастрофе не могут. Поэтому горняки
для крепления настойчиво требуют сосновые стойки.
Мы встречаемся с лесом на каждом шагу, хоть не
всегда об этом догадываемся.
Больным в вену вводят очень важное лекарство —
глюкозу. Ее подарил нам лес.
Праздничный торт или хорошее печенье не сделать
без добавления запахов леса — специальных аромати-
ческих веществ. Целлофан можно сделать только из
30
целлюлозы. А целлюлозу вываривают из древесины.
Нет смысла перечислять все то, что пришло к че-
ловеку из леса. Незримо, ненавязчиво лес окружает
человека всю его жизнь. И если тот даже ни разу не
видел его в глаза (чего, пожалуй, и не бывает), то за
свою жизнь понемногу, по капельке все равно израсхо-
дует на свои нужды не меньше четырехсот деревьев.
Уже за одно это лес достоин уважения и любви.
Хотя бы даже того, чтобы молодые люди не заламы-
вали зеленые деревца, не бросали спичек в лесу. (Их,
кстати, тоже дает лес, часто на свою погибель.) Но
ведь мы еще и дышим кислородом, который выраба-
тывают для нас деревья!
Одним забайкальцам надо около миллиона тонн
кислорода в год. Это только для дыхания — такое
количество «сжигается» в наших организмах. А сколь-
ко надо его тепловозам и электростанциям, заводам и
фабрикам!
Если бы не леса, людям бы пришлось плохо. Де-
ревья поглощают углекислый газ (каждый из нас
выдыхает его двести килограммов в год) и пополня-
ют запасы кислорода. А без кислорода, как говорят
ученые, могли бы жить одни светлячки. Они появи-
лись на земле, когда в воздухе еще не было кисло-
рода, а когда кислород появился — он им стал ме-
шать. И светлячки научились его сжигать —потому
они и светятся.
Чтобы восстановить выдыхаемый нами воздух, на
каждого из нас в лесу работает два дерева.
Невозможно пока создать такую установку, кото-
рая бы очищала воздух лучше наших зеленых дру-
зей. На земном шаре ежегодно поступает в атмосфе-
ру пятнадцать миллионов тонн сернистого газа и не
меньше этого пыли. Деревья без устали очищают воз-
дух от газа и улавливают пыль. А вредных микробов
убивают летучими веществами — фитонцидами (на-
мертво, наповал!).
Педантичные немцы подсчитали, что одна про-
гулка в лес экономит человеку две марки, как бы дает
доход.
Не за счет того, что человек там собирал ягоды
или грибы, а потом отнес их на базар.
Нет, он просто ходил, смотрел, вдыхал ароматы
леса. Усталость его как рукой сняло, работал он луч-
31
ше, спал крепче. Никаких лекарств, тем более снот-
ворного, ему не потребовалось. Вот и набежали две
марки.
А сколько людей отдыхает вот так в лесу!
Если помножить их на эти две марки, то выходит,
что каждый гектар прогулочного (рекреационного —
так его зовут по-научному) леса дает людям в год
пользы на две тысячи марок. Такой доход в двадцать
раз выше того, какой можно было бы получить от
сбора грибов и ягод, от рубки деревьев.
А японцы считают, что вблизи крупных городов
этот доход даже в пятьдесят раз выше хозяйственного.
Японцам можно верить: лесов там очень мало и
они знают цену каждому дереву. У них с чистой, про-
точной водой плоховато, а с кислородом тем более.
Недаром же на улицах многих городов Японии уста-
новлены денежные кислородные автоматы, а полицей-
ские-регулировщики не выходят на перекресток без
кислородной маски.
В отличие от Японии, наша страна очень богата ле-
сом. Где бы советский человек ни жил — в Караку-
мах или на берегу Ледовитого океана — на его долю
приходится участок леса длиной в триста и шириной
в сто метров.
С этих трех гектаров он может собрать три бочки
грибов, десять ведер ягод. А кислорода эти его три
гектара могут выработать столько, что его хватит
для дыхания пятисот человек.
Но и это еще не все.
Каждый год на этих трех гектарах поспевают де-
ревья, которые надо рубить — ведь молодняк все под-
растает и подрастает. Из ежегодного прироста можно
изготовить 600 килограммов чистой бумаги (не испи-
сать и за всю жизнь) или столько же виноградного
сахара (сладкоежке хватит на двадцать лет). О шел-
ковых тканях и говорить не приходится: проценты с
твоего участка леса могут ежегодно одевать полто-
ры тысячи человек в новенькие шелковые платья.
Если на каждого жителя нашей страны приходит-
ся по три гектара леса, то на сибиряка и дальневос-
точника в семнадцать раз больше. Ведь восемь де-
ревьев из десяти растут у нас не просто в лесах, а в
таежной зоне. Причем семь из них — к востоку от
Уральского хребта, или Большого камня, как его на-
32
зывают сибиряки. Там главные запасы наших лесов,
половина всех хвойных деревьев мира.
Стоимость тайги можно было бы подсчитать, по-
множив количество древесины на стоимость одного
кубометра.
Но это все равно что сломать знаменитый Казан-
ский собор и продать его как битый кирпич.
Нет цены нашему лесу. И европейскому, и афри-
канскому тоже. Недаром VII Всемирный лесной конг-
ресс заявил: на первом месте должна быть обществен-
ная польза леса. Появились новые понятия: ланд-
шафтные ресурсы, ландшафтные возможности.
Людей все больше стало тянуть за город, на при-
роду. Еще бы: из-за постоянного шума сейчас двад-
цатилетние горожане слышат хуже шестидесятилетних
сельских жителей. Мы отгородили себя кирпичом и
бетоном не только от лесов и полей, но и от магнит-
ного поля земли. Это тоже не безразлично.
Наконец-то изменилось отношение и к сибирской
тайге. Раньше считали в ней только древесину и жив-
ность, грибы и ягоды. Теперь в докладах уважительно
говорят: «Тайга — это резерв жизненных средств че-
ловечества... Тайга — плацдарм освоения и создания
культурных ландшафтов на много десятилетий».
Сибирская тайга, конечно, богата. Из нее можно
соорудить деревянный мост до самой Луны, а хвоей
покрыть всю землю. Каждый год она может давать ты-
сячу эшелонов кедровых орехов, две тысячи эшелонов
грибов и ягод.
В ней живет больше полумиллиона соболей, около
ста тысяч медведей, столько же маралов, в два раза
больше северных оленей, в три — кабарги.
Если бы тайгу вырубить, не только бы оказались
бездомными ее обитатели — нам бы тоже несдобро-
вать. Сразу бы изменился климат: он стал бы еще
суровей. Реже бы шли дожди, но наводнения были
бы чаще.
Лесная почва, как губка, впитывает влагу и не да-
ет ей быстро стекать в ручейки и речки. Ведь каждый
гектар леса роняет осенью на землю по нескольку
тонн хвои, создавая маленькие плотины.
Задержанная лесом вода в жару постепенно испа-
ряется через листья и иголки, а от этого чаще идут
дожди.
2 Четырехэтажная тайга
33
Английский ботаник Ф. Уэнтом утверждает даже,
что если бы не было зеленого наряда земли, то не
было бы и гроз. По его мнению, деревья и травы вы-
деляют большое количество эфирных масел и элект-
ризуют облака. От этого рождаются молнии и гром
разражаются грозы. В самом деле: грозы бывают толь-
ко там, где есть какая-нибудь растительность. Чаще
всего они случаются в тропиках, а на полюсах земли
и в пустынях их почти не бывает.
Грозы начинаются весной, когда появляется тра-
ва и распускаются деревья. А как только листва опа-
дет и травы пожухнут — прекращаются.
Догадки догадками, но то, что исчезновение лесов
ведет к ухудшению климата, обмелению рек, а во вре-
мя дождей и к страшным наводнениям, росту овра-
гов и разрушению почвы, доказано совершенно точно.
Вот вроде бы пустяковый пример.
Когда строили Забайкальскую железную дорогу,
Батарейная сопка в Чите и сопка Маяк были покрыты
лесом. Чтобы его не возить издалека, его рубили здесь
же, и — вырубили. Из-за этого железная дорога во-
семьдесят лет несет большие убытки: там и тут стре-
мительно вырастают овраги, невозможно остановить
поверхностный снос.
А вот насаждение лиственницы на склоне одной
балки в Тульской области задержало за восемьдесят
лет четыре тысячи тонн мелкозема на каждом гекта-
ре. Там люди думали не о сиюминутной выгоде, а о
будущем. И теперь не нарадуются.
С брянскими лесами произошла настоящая траге-
дия,
Они сильно пострадали во время войны — в них
слишком часто рвались снаряды и бомбы и разгули-
вали опустошительные пожары.
После войны надо было заново отстраивать раз-
рушенные села и города. И людям волей-неволей при-
шлось браться за топоры и пилы.
Лес еще больше поредел. И вот что теперь происхо-
дит на Брянщине.
Понизился уровень грунтовых вод — приходится
углублять колодцы и скважины.
Появилось много новых оврагов, которые, как чер-
ные ножи, разрезают на части пашни.
34
Приходят в движение пески, нанося вред сельско-
му хозяйству.
Реки мелеют, истощаются. Не так давно от Киева
до Брянска можно было проплыть пароходом по кра-
савице Десне, а теперь там не разгонишься и на мо-
TopHQg лодке.
Чтобы остановить продвижение песков и снова
сделать полноводными реки, на Брянщине надо сроч-
но сажать новые леса. Этим сейчас и заняты лесоводы.
В европейской части нашей страны вода ежегодно
смывает с полей миллионы тонн калия, фосфора и
азота. И все потому, что поля там не защищены леса-
ми. В Дагестане после войны было построено водохра-
нилище Ак-су, но уже через три года оно наполни-
лось илом. В Донбассе на реке Миус водохранилище
заилилось через пять лет после постройки. И там и
тут причина одна: в свое время люди вокруг выруби-
ли леса, теперь природа за это мстит. Дожди уносят
в реки много песка и глины, вода в них становится
мутной, грязной.
Но вернемся в нашу тайгу. Когда-то между доли-
нами Онона и Аргуни стояли густые, тенистые боры.
Стоило появиться в Забайкалье заводам по выплавке
серебра и свинца, как они вскоре исчезли в их топках.
Уничтожили боры, и пустыня Гоби вклинилась в
Забайкалье, с каждым годом продвигаясь все глубже.
Борзинские степи обезводились. Озера обмелели. По
степям разгуливают ветры, иссушая растительность.
Вина за ухудшение климата в этих местах ложится
целиком на людей, которые не берегли лес...
Некоторые думают, что тайга находится за три-
девять земель, в самой глубине Сибири. А географы
считают, что начинается она у самой финской гра-
ницы и тянется через всю страну, действительно за-
полоняя Сибирь, до самого Тихого океана. Поэтому и
Волго-Вятский район и районы Среднего и Северного
Урала — это все тоже тайга, таежная зона.
Если сказать проще, тайга — это полоса сурового
хвойного леса. Деревья в ней большие, высокие, глав-
ным образом — лиственницы. Но немало растет и со-
сен, елей, кедров и пихт. Кое-где к ним примешивают-
ся береза, ольха, осина. А дальше, к Тихому океану,
все чаще попадается благовонный тополь.
Восточнее Урала — главные запасы страны, здесь
2*
35
находится семьдесят процентов всех наших деревьев.
Да и сама тайга здесь чище, светлее, выше, чем по
северным окраинам или в западной полосе.
Тайгу почему-то принято называть хмурой, угрю-
мой, зачастую даже зловещей.
В какие путевые записки ни поглядишь, везде
встретишь чуть ли не одинаковые образы и сравнения.
«На сотни, на тысячи километров тянется беспре-
дельный лес, лес без конца и края... Это однообразие,
эта беспредельность и составляют характерную особен-
ность тайги...» — пишет один.
«Сурова и неприветлива природа в этой стране»,—
пишет другой.
Третий так описывает нашу сибирскую зиму:
«Всюду царит нерушимая тишина, спокойствие, без-
молвие. Все замерло, зацепенело, превратилось в лед!»
Даже знаменитые путешественники, которые бы-
ли влюблены в природу, писали так: «Лесная чаща
местами совершенно непроходима. Бурелом и валеж-
ник на каждом шагу преграждают путь. В такой тай-
ге не водятся даже звери и птицы».
Все в этих описаниях так и не так. Действитель-
но, все есть в тайге: и оцепенение, и лед, и валежник,
и буреломы. Но глаз таежника видит в тайге и пре-
лесть ее, видит и зверя, и птицу, которых не заметит
проезжий. Поэтому я предлагаю отправиться вместе
со мной в тайгу, чтобы познакомиться с ней поближе.
Я готов быть и проводником, и экскурсоводом.
И вот перед нами тайга. Издали она кажется на-
клеенной на горизонт темной полоской, а вблизи —
могучей зубчатой стеной, крепостью.
36
А может быть, это крепости похожи на кромку
тайги? Ведь высоту стен они позаимствовали у леса.
Когда-то их возводили из очищенных от сучьев де-
ревьев, поставленных на попа. И, если деревянные
стены потом заменяли каменной кладкой, высота их
оставалась все той же — лесной, таежной.
Если ты пришел сюда с корзиной или ведром —
не торопись, ягоды и грибы от тебя не уйдут. А если
с топором и пилой — тем более.
Прежде чем пройти за эту стену, давай узнаем, что
там внутри. И не. только что, но и как убтроено это
«что». Мы давно уже простились с детством и не чи-
таем сказок. Но лес для нас всегда остается сказоч-
ным и таинственным. Даже для тех ученых, которые
увлеченно раскрывают его тайны. И пока до конца не
могут раскрыть.
Чтобы определить вкус торта, необязательно съесть
весь торт.
Чтобы узнать, как живут деревья, достаточно рас-
смотреть любое из них. Не важно, большое оно или
маленькое, с листьями или хвоей. Внешний вид у них
может быть разным, но законы, по которым они жи-
вут,— одни. И сложены деревья из одних и тех же
«кирпичиков», растут ли они в тропиках или в холод-
ной Сибири.
Вот перед нами на закрайке тайги стоит дерево.
Пусть это будет даже береза. Хотя она и не главное
таежное дерево, но тайге без нее не прожить.
Береза стоит как бы задумавшись, неподвижно.
Налетел легкий ветерок, шевельнул листья, кач-
нул стволом и улетел дальше.
Набежала на него тучка, тень упала на крону, по-
том опять ярко и радостно брызнули солнечные лу-
чи.
Внешне вроде бы ничего не изменилось. Но внут-
ренние изменения у березы за эти несколько минут
произошли немалые.
Когда налетел ветерок, дерево встрепенулось как
бы от радости. Он принес новые порции углекислого
газа, которого тут сильно поубавилось после восхода
солнца. Деревьев в тайге миллионы, и каждое с жад-
ностью засасывает этот газ, чтобы приготовить себе
из него пищу. Сейчас березе досталось его побольше,
ее маленькая зеленая кухня заработала лучше.
(В парниках огурцы быстрее растут не только по-
37
тому, что там больше тепла. Там и углекислого газа
больше чуть ли не вдвое, чем на грядках. Навоз там
разлагается, и из него выделяется много углекислоты.)
Когда по небу пробежала тучка, береза вроде бы
запечалилась. И было отчего: миллионы микроскопи-
ческих форточек в ее листьях прикрылись и в них ста-
ло меньше поступать углекислого газа. Корни тоже
как бы застыли в оцепенении: ствол из них вдруг
стал тянуть меньше влаги.
Про форточки я не оговорился. Правда, называют
их по-другому — устьицами. Но они действительно от-
крываются и закрываются.
Если березовый лист (или любой другой) положить
под микроскоп, то мы удивимся оттого, что он ды-
рявый.
Лист не прохудился — эти дырочки и есть те са-
мые устьица, через которые засасывается углекислый
газ. Их много, в листочке величиной со спичечный
коробок не менее десяти тысяч. Если лист световой.
А если лист живет где-то внизу, в тени, то намного
меньше.
Устьица-форточки могут открываться и закрывать-
ся. И расположены они всегда с нижней стороны, с
изнанки, а в хвое — там, где проходит небольшой же-
лобок.
Каждый листочек, каждая крохотная хвоинка (у
лиственницы она ведь совсем что пушинка) — это как
бы крошечный химкомбинат. Из самых простых и
доступных веществ он вырабатывает такие сложные
соединения, которые мы пока получить не можем. Рас-
тения кормят сами себя и все живое на земле: насеко-
мых, птиц и зверей. Мы тоже кормимся около них.
Но где же деревья берут эти простые, доступные
вещества? Ведь если волка ноги кормят, а птицу —
крылья, то дерево всю жизнь стоит на одном и том
же месте.
Оно перерабатывает сырье, которое имеется под
руками. Точнее сказать, под ветвями.
Этого сырья у нее не много: воздух вокруг кроны
и в земле — влага, вода.
Химики знают, что из воздуха можно выловить
(отделить, отсосать, отсеять) любой газ, а воду разло-
жить на кислород и водород. Если водород соединить
с углекислым газом, то получится особый вид топли-
38
ва, который дает энергию для роста, накопления дре-
весины, вообще для жизни.
Но где взять двигатель для совершения этой боль-
шой работы?
Электростанции у дерева нет, дизеля или бен-
зинового двигателя — тоже.
Остается одно — поймать солнечные лучи и заста-
вить работать их. Подобно тому, как перехватывают их
установленные на космических кораблях панели сол-
нечных батарей.
Именно так и решила природа эту задачу. Зеленые
листья — это крохотные солнечные батареи. Только в
них вырабатывается не электричество, а раздробляет-
ся на составные части вода. Водород сразу же соеди-
няется с углекислым газом, а кислород уходит на
выхлоп.
Дерево как бы выдыхает кислород, выбрасывая
его за ненадобностью. А для нас эти отходы — один из
источников жизни. И из уважения к растениям мы го-
ворим, что они вырабатывают кислород чуть ли не
специально.
В школе мы изучали, что чудесные превращения
солнечного луча происходят в зеленых зернышках
хлорофилла. Теперь стало известно, что у них тоже
есть узкая специализация. Хлорофиллы-сборщики
только тем и занимаются, что перебрасывают пойман-
ные частички света в особые центры. Другие заняты
их «переработкой».
Получается та же картина, что и на арбузном по-
ле. Десятки людей собирают и перебрасывают арбузы,
а два-три человека складывают их в автомашину.
Любопытных деталей выявлено теперь немало, но
не будем отвлекаться от главного.
Устьица в листьях для того и открываются, чтобы
с первыми солнечными лучами начал работать крошеч-
ный комбинат. Если солнца нет, устьица не открыва-
ются. Даже упавшая тень заставляет их немного
прикрываться.
Через устьица из воздуха засасывается углекис-
лый газ и тут же растворяется в воде, которой на-
питаны клетки.
Влетев в лист, солнечный луч раздробляет воду на
составные части. И вот он умер, угас: его энергия пере-
шла в то вещество, которое получилось от соединения
39
углекислого газа с водородом, вырванным из во-
ды.
Это вещество, углеводы,— очень сложное химичес-
кое соединение. Но зато очень удобное. Клетки рас-
тений в любую минуту могут превратить его хоть в
крахмал, хоть в сахар, хоть в масло. А это очень и
очень важно.
В листе углеводы сразу же превращаются в сахар.
Не такой, какой продается в магазинах, но прибли-
зительно похожий, растворенный в воде.
Этот питательный раствор с добавкой витаминов и
других полезных веществ сразу же перекачивается
в молодые растущие ветви.
Внизу, глубоко под землей, усердно работают кор-
ни, добывая воду и минеральные соли.
Их тоже надо подкормить — часть раствора идет
и туда.
Дереву необходимы и запасы. Ведь весной придет-
ся на голых ветках создавать новые фабрики-кухни.
Чтобы они выросли, надо усиленно подкармливать
почки. Ведь в голых ветках питания почти нет.
Чем больше запас, тем лучше. Могут ведь случить-
ся весной заморозки, и распускающиеся листья по-
гибнут.
В этом случае зеленое строительство придется на-
чинать с нуля.
На листья или хвою могут потом напасть вреди-
тели и начисто уничтожить. Значит, надо иметь за-
пас на восстановление потерянного. Мало ли что мо-
жет случиться. Без резерва никак нельзя!
Откладывать запасные вещества впрок растения
начинают загодя. Тополь чуть ли не с самой весны,
береза в середине лета, сосна в самом начале осени.
Хранятся запасные питательные вещества не в пус-
тых древесных порах, а в живых клетках. Эти клетки
обычно находятся в. крайних слоях древесины, у смо-
ляных ходов, в радиальных лучах, расходящихся от
сердцевины.
Живых клеток в стволе дерева процентов десять,
в ветках — больше. Особенно в молодых. Вот они-то и
служат как бы мини-сусеками.
Передвигать полученную в листьях пищу в жид-
ком виде очень удобно. А вот хранить не очень: впо-
ру обзаводиться баком или цистерной.
40
Но в дереве запасы сохраняются очень разумно.
Клетки-хранительницы полученный сахар тут же
превращают в крахмал, который в таком виде может
храниться хоть тридцать, хоть сорок лет. Ведь крах-
мал не растворяется в воде наподобие сахара!
Но^ если эти резервы надо срочно перебросить к
веткам или корням, крахмал снова приходится пре-
вращать в сахар. Растворившись в воде, он готов дви-
гаться по узким и тесным ходам хоть вверх, хоть вниз.
Теперь понятно, почему запасы хранятся только в
живых клетках. Хотя вокруг полно давно отмерших,
пустых. В них крахмал так бы и остался крахмалом.
Вырабатывать пищу листьям помогают и ветви.
Пока они молодые, в их нежной зеленой кожице
тоже есть хлорофиллы. Так же как и в плодах. Яб-
локо, наливаясь, в то же время немного питает само
себя.
Потребляя углеводы, вершина и ветви дерева уд-
линяются, а ствол растет в толщину. Вверх он не по-
дается: если вбить в него гвоздь, он останется на том
же уровне и через тридцать лет.
Дерево, как правило, растет равномерно, а в го-
рах Забайкалья встречается немало и кособоких. Сол-
нце с южной стороны светит ярче, и питательных ве-
ществ образуется тут больше. Южная часть питается
чуть получше, хотя пища и разгоняется по всему стволу.
Хотя листья вырабатывают пищу только на свету,
днем, некоторые деревья лучше растут ночью. Это по-
тому, что выработанные в листьях или хвое пита-
тельные вещества передвигаются медленно, не то что
вода в водопроводных трубах. Им приходится проби-
раться через немалые препятствия — стенки клеток.
Устьица уже закрылись, зеленая фабрика давно не
работает, а ее продукция еще только доставляется к
к месту потребления.
Если лиственница растет главным образом днем,
то сосна обыкновенная больше всего набирает вес к
восьми часам вечера. А веймутовая сосна — к ночи.
Всякий автомобиль не только перевозит полезный
груз, но часть энергии тратит на свое собственное пе-
перемещение.
Дерево также часть энергии расходует зря. И не-
малую — третья часть накопленных им веществ тра-
тится на дыхание. При этом дерево потребляет кисло-
41
род точно так же, как и мы с вами, и выдыхает угле-
кислый газ.
Легких у дерева нет, но в коре для сообщения кле-
ток с воздухом есть специальные отверстия. У березы
они в тех местах коры, где видны узкие черные по-
лоски, а у осины — в ромбиках на коре.
У сосны ни полосок, ни ромбиков нет, но кора ее
состоит как бы из больших кусков, неплотно подо-
гнанных друг к другу. Через эти неплотности воздух
и проникает.
Дышит не только ствол, но и корни, ветки, особен-
но листья.
У главных таежных деревьев (хвойных) дыхание
меньше, чем у лиственных. Но они и органических
веществ производят поменьше.
И еще: чем дерево быстрее растет, тем интенсив-
нее дышит.
Чем длиннее ночь, тем больше расходуется пита-
тельных веществ на дыхание. Ведь ночью дерево ни-
чего не производит, только проедает свои запасы.
Прорастающие семена дышат особенно энергично.
При температуре нашего тела они потребляют столь-
ко же кислорода, сколько и мы (относительно веса).
Дыхание — это окисление, при котором выделяет-
ся энергия. Энергия эта тратится на передвижение со-
ков, на рост древесины, словом — на жизнь.
При этом происходит все наоборот: кислород соеди-
няется с углеводами, выделяя тепло и освобождая
углекислый газ и воду. Теперь на выхлоп идут они.
Такой парадокс: с одной стороны, дерево кислород
выделяет, с другой — потребляет. И если расходы на
дыхание превышают (в сильную жару, зимой при от-
тепелях, в засуху, особенно в сумерках) выработку,
дерево начинает худеть.
Но при всем при том дерево все-таки большой эко-
ном. Перед тем, как сбросить листья, оно оттяги-
вает из них все питательные вещества в себя, внутрь,
так что на землю падает шелуха, опустошенная обо-
лочка.
Пролежав в клетках-амбарах долгую зиму, запас-
ные питательные вещества по весне быстро превраща-
ются в сладкий сироп. И тотчас же устремляются к
почкам, к точкам роста ветвей.
Туда же подтягиваются и те вещества, что храни-
42
лись в подземелье, в корнях. Снизу они движутся не
только по тем каналам, по которым наверх обычно
подается вода. Весенние соки (пасока) в это время идут
сплошным потоком, по всему стволу. Вот тут-то, если
сделать в стволе березы надрез, из него пойдет слад-
кий весенний сок.
Даже если спилить сосну, можно увидеть поднима-
ющийся по пеньку весенний сироп, правда, не такой
сладкий и не в таком количестве.
Питательные вещества поднимаются по стволу не
по мановению волшебной палочки. Их что-то дви-
жет — не иначе, в дереве работают какие-то насосы.
Да, конечно, насосы: надежные, бесшумные, эко-
номичные.
Но, чтобы познакомиться с этими удивительными
механизмами, надо снова присмотреться к листочку
или хвоинке. И обязательно спуститься еще под зем-
лю, вниз, в подвальное помещение леса.
Листья и хвоинки — это не только фабрички-кух-
ни, крохотные химические заводы. Это еще и насос-
ные станции, двигателем в которых служит все то же
солнце.
Утром, едва из-за зубчатых гор искрометно брыз-
нут первые солнечные лучи, устьица у всех деревьев,
трагу и кустарников радостно открываются. Солнце
нагревает листву, вода в них испаряется и выходит
наружу через устьица.
В листьях как бы создается разрежение, а каждый
листочек через множество сосудов связан с корнями.
43
В создавшуюся пустоту листочков начинает втяги-
ваться вода, которую разыскали корни. Если крона
ночью отдыхала, то корни все равно работали без ус-
тали, запасая воду.
В детстве все мы обливались водой из велосипед-
ных насосов. А еще делали водяные насосы из полых
стеблей морковника, прилаживая поршень из сырого
картофеля.
Всунешь в воду конец шланга, потянешь на себя
поршень — и вода со свистом втягивается в корпус
насоса.
Принцип засасывания воды деревом тот же самый,
только поршень вытягивает солнце. А цилиндр — это
ствол, сосуды, ветви, листва.
Чем больше воды испарится через устьица, тем
сильнее будет тянуть из земли влагу насос-крона.
(Кстати, если в воде срезать дерево и ствол в ней оста-
вить, крона долго еще будет тянуть из реки воду.)
Хорошо и букет цветов обрезать в ведре с ведой
и там же поставить в банку. Воздух в стебли не попа-
дет, водяные ниточки не перервутся, и цветы долго
будут стоять свежими, высасывая воду из банки.)
Давление в древесном насосе может быть в десять
раз выше давления в автомобильной шине. И в два-три
раза больше, чем в паровозном котле.
Ведь воду надо подать не просто на высоту трех?-
четырехэтажного дома (а то и семи-весьми). Ее при
этом надо протащить через тесные и шершавые тру-
бочки, составленные из отмерших клеток.
Или в лучшем случае (у лиственных) по узким со-
судам, которые тоже составлены из клеток, хотя и
состыкованных вертикально.
В водопроводе сопротивление в тысячу раз меньше,
чем в этих сосудах. И то приходится ставить мощные
Медленно-медленно продвигается вода от корней к
вершине по плотной, словно бы спрессованной древе-
сине. Через ствол березы ее проходит за час не более
полутора ведер, а сосны — в четыре раза меньше.
Если бы у нас был изощренный слух, мы бы смог-
ли услышать, как с первыми лучами солнца начина-
ет работать паровая машина тайги.
Сначала начинает шуметь крона с той стороны,
где поднимается солнце. Потом включается в работу
насосные станции.
44
южная сторона. Позже всех приступают к работе лис-
тики и хвоинки с западной стороны. Но они и отклю-
чаются позже всех.
В освещенных листьях и хвое открываются устьи-
ца-клапаны, деревья начинают парить. А в стволах и
ветках — журчать невидимые ручейки поднимающей-
ся к кронам воды.
Деревья и так похожи на причудливые ракеты,
ели — особенно. Но у них ко всему еще устьица-сопла
направлены вниз. Через них вырываются струйки па-
ра, дерево словно готовится к взлету.
Если бы струйки пара окрасить, как окрашивают
струи газов у реактивных самолетов во время пара-
да, впечатление было бы полным.
Стоит тучке закрыть солнце, как шум тут же сти-
хает, струйки пара ослабевают. Это потому, что за-
крываются устьица. Устьицам ели, например, надо
всего шесть секунд для того, чтобы они наполовину
закрылись или открылись. Не всякий автомат сраба-
тывает так четко и быстро.
Устьица закрываются для экономии. Ведь, если
света меньше, меньше перерабатывается воды и усва-
ивается углекислого газа. Дерево и так расходует
много воды, в этом случае лучше ее поберечь.
Если бы растению вода была нужна только для
приготовления питательных веществ, оно бы обошлось
крохами: наперстком вместо ведра. В том-то и дело,
что на водород и кислород расщепляется только ты-
сячная часть.
Остальная вода — это транспортер: она тащит с со-
бой из земли минеральные удобрения, соли, которые
так нужны для выработки питательных растворов, вита-
минов, многих других сложных и нужных веществ.
Чем больше поступает воды, тем больше доставля-
ется минеральных добавок.
К тому же вода все время поддерживает дерево в
напряженном состоянии. Оно накачано водой, как
велосипедное колесо воздухом.
От этого ветки дерева гибкие, листья упругие, все
оно как резиновое.
Разные породы требуют разного количества влаги.
Это потому, что они по-разному ее используют. Одни
экономят, другие транжирят, хотя и не попусту.
Ель, скажем, — дерево экономное, а береза — нет.
45
Эвкалипты — настоящие водохлебы. Недаром их
высаживали в Колхиде для осушения болот. Они их
так высушили, что потом сами чуть не погибли от
жажды.
У растений, что селятся на влажных почвах, усть-
ица не то чтобы на поверхности, они чуть ли не высту-
пают наружу. Зато те, что живут на засушливых поч-
вах, выработали немало разных приспособлений. Все
для того, чтобы сберечь лишнюю каплю.
Известно, что в ветреную погоду белье сохнет
быстрее. Ветер сдувает выходящий пар, освобождая
дорогу новым порциям. (Кстати, ветер и растения
сильно сушит.)
И вот у экономных растений появились на листьях
многочисленные волоски. Пар, выходя из устьиц, топ-
чется, запутывается и мешает выйти новым порциям.
Он как бы затыкает выходные отверстия.
Ветер около волосков сильно тормозится, скорость
его падает в два раза и больше. Это тоже экономит
воду: она испаряется меньше.
А, в-третьих, эти волоски белесы оттого, что в них
воздух. Значит, опушенные такими волосками листья
не так сильно нагреваются.
Встречаются растения, на листьях которых при
выпотевании остаются кристаллики соли. Они дробят
солнечные лучи и отражают их обратно, как микро-
скопические зеркала.
На ночь устьица закрываются что у болотных рас-
тений, что у растений пустынь. Их верхний насос от-
ключается, но нижний, о котором мы еще не сказали
ни слова, продолжает работать.
В ствол он все время нагнетает воду. Потому-то
плоды ночью лучше наливаются, а листья, если они
днем завяли, становятся тугими, упругими. Стволы
тоже увеличиваются в диаметре.
В Чите всегда недостаточно влаги, в окрестных ле-
сах — тем более. Однажды лесоводы проверили, как
это отражается на наших деревьях.
Оказалось, что сосны в сухую погоду сильно ху-
деют. Даже в талии они становятся тоньше.
За ночь они несколько выправляются, а к вечеру
их опять не узнать.
Но в общем и целом летом сосны более полны,
чем зимой. С сентября они заметно начинают терять
46
в весе. Больше всего они худеют в январе, в самые
морозы. (Они вымораживаются, как мокрое белье, а
поступления влаги в них нет.)
В феврале они начинают выправляться. А к июню
набирают сентябрьскую норму.
Питательных веществ вырабатывается больше все-
го в ранние утренние часы. Углекислого газа в это
время достаточно: ветер перемешал обедненные и бога-
тые им слои воздуха. Его выбрасывают в атмосферу
заводы и фабрики, его выдыхают люди и сами рас-
тения. Да и почва его выделяет немало. В ней посто-
янно копошатся, жуки, улитки и усердно работают
микроорганизмы. Все они дышат, а их великое мно-
жество.
К вечеру углекислого газа становится в воздухе
намного меньше: целый день его потребляли расте-
ния. Привесы заметно снижаются.
Березы и осины на зиму сбрасывают листья. А сос-
ны и ели на зиму плотно смежают устьица и даже
запечатывают их, как хорошие хозяйки рамы. В же-
лобках иголок, в которые утоплены устьица, в это вре-
мя появляется восковой налет. Он как раз и служит
своеобразной замазкой.
И все равно, как бы хорошо ни были закрыты
устьица, влага понемногу испаряется через кожицу
хвои, через ветки, через ствол.
У берез, которые ради экономии сбросили листья,
эти потери даже больше. Бывает, что они теряют за
зиму чуть ли не пятую часть веса.
Лиственницы запечатаны лучше, они зимой испа-
ряют воды в два с половиной раза меньше. А сосны и
ели теряют ее и совсем мало, хоть и стоят в зеленом
наряде.
Больше всего влаги деревья теряют весной, когда
солнце хорошо греет, но земля еще мерзлая.
Летом, если стоит небольшая засуха, работает не
вся крона, устьица открываются только утром, и то
ненадолго.
А если подсушит основательно — они стоят наглу-
хо запечатанными, как будто зимой.
Если дождей нет долго, листья начинают вянуть.
Для экономии влаги дерево может даже часть из них
сбросить. Бывает, что это дереву выходит боком и
оно в конце концов засыхает.
47
Когда идут затяжные дожди, устьица тоже закры-
ты, и тоже почти наглухо. Воды много, но мало све-
та. А если бы он и был, то все равно влажность такая
большая, что пар из устьиц не идет, насос-крона не
поднимает из земли воду.
Потому так медленно и растут деревья в тайге. Ле-
то короче воробьиного носа, и то сколько у растений
простоев. То солнца нет, то дожди не идут, то прохлад-
но, то сильно дождит. То ли дело тропики: там все-
гда много тепла и влаги. Поэтому там деревья рас-
тут как на опаре.
Но к тропикам мы еще вернемся, а пока разговор
у нас о тайге, которая интересней роскошных джунг-
лей и продуктивней...
Прежде чем начать спуск в подвал леса, хочется
закончить разговор о хвое и листьях.
Ведь даже на одном и том же дереве они могут
быть разными по конструкции.
Как известно, фотопленка бывает контрастной и
мягкой.
Контрастная очень чувствительна к свету, на нее
можно снимать чуть ли не в сумерках.
Мягкая дает нежные, действительно мягкие пере-
ходы. Но у нее малая чувствительность. Выдержки
она требует большой, снимать такой пленкой надо при
полном освещении.
Вот и деревья так. У одних крона «мягкая» и хо-
рошо работает только при полном освещении (береза,
48
лиственница). У других контрастная (ель, пихта) — она
может довольствоваться и слабым светом.
Но даже и на самом светолюбивом дереве есть
листья или хвоя, которые могут работать при плохом
освещении. Их так и называют теневыми: они нахо-
дятся в гуще кроны и с северной стороны. Прямые
лучи солнца их почти никогда не касаются.
У этих листьев в несколько раз меньше устьиц.
Хлорофилловые зерна в них больше, массивней.
Сами по себе они тоньше (но немного темнее), а
хвоя как бы плотнее. Она и по весу отличается от све-
товой: весит чуть ли не вдвое больше.
Свет пронизывает световой лист насквозь, а в те-
невом он попадает как бы в ловушку. Здесь он много-
кратно рассеивается и потому полнее поглощается хло-
рофиллом.
Вырабатывают теневые листья питательных ве-
ществ на треть меньше, чем световые. Но зато они
меньше расходуют их на дыхание, потому что живут
в прохладе. (Повышение температуры на каждые де-
сять градусов удваивает эти расходы.)
Да и от перегрева им защищаться не надо, как
световым.
А вот самые нижние листья часто вообще ничего
не производят — дереву они лишние. Однако садово-
ды в городах зачастую обрезают на деревьях как раз
самые верхние, самые рабочие ветви, а нижние, беспо-
лезные, оставляют...
Итак, подземные леса, насосное отделение.
Не будем заглядывать слишком глубоко. До деся-
ти метров проникают только корни верблюжьей ко-
лючки, которая растет в пустыне. Тайга «коротконо-
га» — корни ее деревьев уходят от силы на три-четыре
метра.
К тому же большая часть деревьев растет на веч-
ной мерзлоте и вынуждена разбрасывать свои кор-
ни чуть ли не по поверхности.
Из всех таежных пород разве что сосна имеет са-
мые большие корни. Боковые она порой как щупаль-
ца раскидывает до сорока метров.
Но это не от жадности. Просто она растет главным
образом там, где почвы скудны и бедны. Чтобы со-
брать необходимую воду, надо иметь много сборщи-
ков — корешков. Потому таких корней у нее в 24 раза
49
больше, чем у пихты, и в 12 раз больше, чем у ели.
Как листья делают две работы (поднимают воду и
приготавливают древесную пищу), так и корни сов-
мещают два дела.
Во-первых, они добывают для кроны воду. Во-вто-
рых, держат дерево, чтобы его не свалил ветер.
Работа под землей, в кромешной тьме, нелегка.
Когда дерево умрет, стержневой корень могут выкор-
чевать и извлечь на поверхность. А остальные так под
землей и истлеют.
Сотни лет стоит дерево на одном месте. А его
корни находятся в постоянном движении. Не вода при-
ходит к ним, а они догоняют воду.
Главные корни, превратившиеся как бы в водопро-
водные трубы, покоятся неподвижно.
От них во все стороны отходят тонкие корешки.
Они тоже ничего не собирают, только передают. А вот
отходящие от них белые тонкие волоски, похожие на
нитки,— самые настоящие сборщики влаги.
Они находятся в постоянном движении. Прикрыв
кончик чехликом, как шлемом, волосок, нарастая,
идет вперед, огибая каждую мелкую пылинку и пес-
чинку и высасывая закатившиеся под них не видимые
человеческим глазом бисеринки воды.
Они их поглощают, проталкивают по своим клеткам
назад, к мелким корешкам, а те прокачивают их в
проводящую систему.
Кончик волоска, как разведчик, все время идет
вперед, постоянно нарастая и удлиняясь.
Впереди он все время белый и гибкий, а задняя его
часть постепенно утолщается и дубеет. И вот уже
превращается в тонкий корешок, мочка которого на-
чинает качать воду в ствол.
Собственная жизнь волоска коротка — всего сут-
ки. Но на смену ему приходят молодые, верткие окон-
чания, которые беспрерывно идут вперед.
Волосков на корешках много. Хоть они совсем
крохотные, если их сбрить и сложить вплотную друг
к другу, ими можно выстелить пол в большой ком-
нате только с одной сосны.
Не удивляйтесь: на ее корнях пять миллионов та-
ких окончаний. А если корешки вытянуть в одну
линию, ее длина составит пятьдесят тысяч метров.
Это никакой не рекорд. Сосна живет двести, три-
50
ста лет, а стеблю ржи надо завершить свою жизнь за
одно лето. У него корешки под землей не идут, а
бегут в поисках влаги, что называется, сломя голову.
Каждый день общая длина ржи увеличивается на
пять километров, а корневых волосков на восемьде-
сят!
Вот и получается, что растение вроде бы стоит
на одном месте, а под землей разбегается в разные
стороны.
Правда, в малых масштабах.
Энергию волоски получают за счет тех самых ве-
ществ, что приготовили листья. Они спускаются к ним
в подвал по особым ходам: ручеек сиропа и ручеек
воды в стволе не пересекаются.
В клетках корешков углеводы соединяются с кис-
лородом — происходит дыхание, другими словами,
окисление, медленное горение. Как мы помним, при
этом рождается энергия, а «зола» от горения — угле-
кислый газ и вода — уходят в почву. (Впрочем, вода
тут же закачивается в ствол.)
Кислород находится здесь же, в почве. Затопле-
ния водой корни потому и боятся, что вода вытесня-
ет воздух. Ведь в ней кислорода мало, в десятки раз
меньше, чем в воздухе.
Голодают нынче корни и вдоль газовых магистра-
лей. Любая трещина или дырка в трубе отзываются
на деревьях. В этом месте газ, вытекая в почву, сое-
диняется с кислородом. Образуется углекислый газ,
и почвенные микробы бурно размножаются. Они быст-
ро уничтожают почвенный запас кислорода, корням
деревьев ничего не остается. Они задыхаются.
Корни — это нижний насос. Он не такой сильный,
как верхний. И работает совершенно по другому прин-
ципу — на основе осмоса.
Понятие это довольно сложное, поэтому скажем
лишь, что в корнях воду передвигают живые клетки.
Большого давления они создать не могут, и потому
их дело — вытолкнуть воду в ствол, а там ее под-
хватит крона.
На полную мощность корневой насос работает
только весной, когда еще не проклюнулись почки.
Нужен он еще затем, чтобы подавать воду наверх,
когда из кроны вода не испаряется. Это бывает прц
большой влажности воздуха.
51
И, само собой разумеется, очень нужен он по но-
чам. Если днем было жарко и листья подвяли — за
ночь корни подкачают в них воду, и к утру они рас-
правятся. Они и в стволы добавят воды и фрукты
сделают сочными. Потому их и надо собирать на заре,
чуть свет.
У насоса-кроны тоже есть свой секрет. Насос этот
вроде бы вопреки всем законам поднимает воду на
очень большую высоту. Ведь всем механикам и садо-
водам известно, что ни один насос больше, чем на де-
сять метров, воду поднять не может. Под собственным
весом рвется столб поднимаемой воды, и ничего с
этим поделать нельзя.
Секрет в том, что в воде, которую проталкивают
из корней живые клетки, нет никаких пузырьков га-
за и молекулы воды сцеплены друг с другом очень
прочно. Чтобы разорвать их, надо приложить уси-
лие в триста пятьдесят атмосфер. Поэтому такую
«плотную» воду можно поднять не только на трид-
цать, но и на триста метров.
Мы уже знаем, что верхний насос работает тем
лучше, чем выше температура воздуха. Чем листья
больше испарят воды, тем больше ее поднимут.
Работа корней тоже зависит от температуры. При
плюс двадцати градусах волоски всасывают воды впя-
теро больше, чем при нуле. Холодная вода как бы
вязкая, тягучая, ее и засосать трудно, и протолкнуть.
Потому многие болотные растения испытывают по-
стоянную жажду, как это ни покажется странным.
Воды много, но она холодная, плохо засасывается.
И болотным растениям тоже приходится прикрывать
устьица волосками, отражать солнечные лучи, чтобы
уменьшить испарение. Растут на болоте, а ведут себя
как растения засушливых мест.
И все же при всем при том большого тепла корни
не любят. Чтобы нижний насос хорошо работал, надо,
чтобы корням было холодней, чем кроне. Если землю
нагреть, корни замирают, переставая работать.
Растут они тоже по каким-то странным законам.
Зимой дерево впадает в спячку, а корни все равно
растут. На двухметровой глубине в феврале, на трех-
метровой — в марте.
Деревьев в лесу много, и корни их под землей не-
редко переплетаются. Что там переплетаются — срас-
52
таются самым настоящим образом. При этом получа-
ется как бы общая система водоснабжения.
И если в таком лесу спилить дерево, то пень еще
долго остается живым. Из него по весне даже пасока
(весенний сок) проступает.
В Софии профессор Здравко Гунчев разработал ус-
коренный метод выращивания фруктовых деревьев.
Он сажает по три семечка в лунку, а когда проростки
подрастут, делает операцию. Два проростка он обре-
зает, а их корни подключает к третьему, самому креп-
кому. Получая тройную дозу воды и питательных ве-
ществ, он растет очень быстро. Абрикосы дают плоды
уже на второй год после посадки!
Так же помогают корни спиленных деревьев своим
соседям, если они с ними срослись.
Сросшимися корнями деревья держатся на земле
лучше, но только до поры до времени. Если вдруг вы-
валится из этого хоровода несколько деревьев (от ста-
рости, гнили, пожара), другим тоже несдобровать.
Ведь самостоятельно за землю они держатся плохо.
Имение так и бывает нередко в еловом лес)у.
У деревьев, которые стоят на закрайке леса, корни
всегда крепче. Их сильнее раскачивает ветром. Их кор-
ни вырастают длиннее, мощнее. Они всегда направ-
лены в сторону господствующих ветров и держат де-
рево от опрокидывания, как тросы мачту.
Эти деревья так и называются якорными. Вот если
с ними что-нибудь случится, остальным деревьям при-
дется плохо. Первая же буря может их повалить.
Зная это, лесоводы специально воспитывают де-
ревья. На опушке леса они изреживают посадки, чтобы
деревца побольше качало ветром. Корни у них укреп-
ляются, потом их уже не уронит никакая буря.
На этом можно было бы закончить рассказ о тай-
ной, действительно покрытой мраком жизни корней,
на которых стоит тайга. Но с жизнью корней тесно
связана жизнь еще одних удивительных растений.
Мико плюс ризэ
Эти растения называют низшими. И не потому,
что они растут внизу, у подножья леса. Они ниже
его по своему развитию, хотя достигли большого со-
вершенства в другом.
Например, в плодоношении. Семян у некоторых из
них так много, что ими можно было бы засеять чуть
ли не пол-Сибири. Они так малы и легки, что ветер шу-
тя перенесет их из Читы в Колумбию и обратно.
Недаром их находят в пробах воздуха в океане,
в Антарктиде и в стратосфере.
Низшие, как и все другие растения, дышат. И пот-
ребляют при этом немало кислорода. Особенно когда
быстро растут. По выделению углекислого газа они
вообще рекордсмены.
Низшие хорошо умеют добывать из земли воду и
минеральные удобрения. С удовольствием питаются
углеводами. Вот только производить их сами не мо-
гут. Не потому, что неумехи, просто у них нет важ-
нейшей части химического котла — хлорофилла. А без
него не поймать солнечного света, который бы мог рас-
щепить воду.
Потому они и не бывают зелеными, потому они и
низшие по сравнению даже с самой захудалой былин-
кой, самой малой травинкой.
Вы уже догадались, о чем идет речь. Речь идет
о тех грибах, которыми всегда славилась тайга и без
которых невозможно представить себе праздничного
стола. Соленые грузди и маринованные маслята —
одно из лучших его украшений. А грибные пироги и
соус из белых грибов — мечта любого гурмана. Раньше,
54
когда было много постов, служители церкви заменя-
ли мясо грибами. И вкусно, и питательно.
Но мы сейчас будем говорить о грибах не с кули-
нарных позиций. На праздничном столе грибы могут
быть, а могут и не быть. А в лесу они не могут не
быть. Иначе тайга наполовину погибнет. И даже не на-
половину, а больше.
Лесоводы говорят, что лес сам себя кормит.
И верно: никто его никогда не удобряет (а неплохо
бы и удобрить, как делают это в Швеции!), но он
живет, наращивая для людей древесину.
Под Иркутском на каждой делянке размером сто
на сто метров (гектар) нарастает его три кубометра
в год. Под Якутском намного меньше, но и на этой
промерзшей земле лес все равно прибавляет в весе.
В целом его нарастает столько, что нередко он пропа-
дает на корню, его не успевают использовать.
Но дело не в этом. Возникает вопрос: где же
деревья берут минеральные удобрения?
Часть азота падает на деревья с неба. Во время
грозы молнии расщепляют воздух и осаждают азот.
Часть необходимых солей приносит дождь, град и
снег. Когда ветры бушуют в море (помните «Девятый
вал» Айвазовского?), они срывают с гребней волн мор-
ские брызги, а в них немало солей. Ветры приносят
соли на сушу, потом дожди их как бы вымывают из
воздуха. Недавно подсчитали, сколько их приходится
на каждый гектар. Оказалось, сто двадцать килограм-
мов в год, не так-то, и мало.
Остальные минеральные вещества — три четверти!
— лес получает из опавших листьев, хвои, отмерших
корней, упавших деревьев.
Для того, чтобы разложить жесткую древесину на
составные части, трудится целая армия невидимок.
Это не только бактерии, но и различные черви,
нематоды, жуки, пауки, мокрицы.
Проходя по лесу, мы даже не догадываемся о их
присутствии. Редко какой жучок-паучок попадется нам
на глаза. А между тем эти беспозвоночные весят чуть
ли не в десять раз больше, чем все звери и птицы, про-
живающие на той же территории. Включая богатыр-
ских лосей, медведей, изюбров, певчих и непевчих
птиц.
Они не бросаются в глаза, но их — тьма-тьмущая.
55
Одних только червей может быть на гектаре несколь-
ко миллионов.
Вся эта армия днем и ночью скрипит, скрежещет,
стучит, щелкает челюстями. Только мы этого опять
не можем услышать: наш слух для большого мира.
Беспозвоночные без устали измельчают древесные
остатки, перемалывая их в мелкую труху и пропуская
сквозь себя.
И всем им на помощь приходят грибы, которые
только осенью показываются на глаза людям, а все
остальное время трудятся в лесу тоже невидимо, но
серьезно.
Грибы извлекают из вчерашней листвы и хвои важ-
ные составные части: фосфор, калий, азот и все ос-
тальное.
Если вы приподнимете лоскутное одеяло леса, об-
нажите его подстилку, то увидите, что она как бы
шита белыми нитками. Даже не белыми, а почти что
бесцветными.
Эти нити на много рядов пронизывают верхний
слой таежной почвы и уходят вниз, в подземелье. При-
чем растут они с весны и до самых морозов, независи-
мо ст того, год грибной или не грибной.
Эти вот многочисленные нити, нежные и тонень-
кие сосуды, как раз и есть грибницы лесных грибов.
В том числе рыжиков, маслят, подосиновиков, белых.
А то, что попадает нам на стол, это только плодовые
тела этих грибниц.
Эти нити-веревочки, на которых в грибной год вы-
растают грибные тела, зачастую своими концами упи-
раются в корневые окончания елей, лиственниц,
пихт.
Даже не то что упираются, а входят внутрь, проч-
но с ними срастаясь. И не потому, что им было некуда
деваться: росли, росли в темноте, уткнулись во что-
то твердое и вросли в него.
Большинство грибов без деревьев существовать не
могут. Они присосались к корням, чтобы получить от
дерева углеводы, которые не могут произвести сами,
а взамен отдают дереву то, что им удалось вытянуть
из подстилки, из лесной почвы.
Березе и осине все равно, есть в лесу грибы или
нет — они и так вырастут. А вот лиственницам, елям
и пихтам (да и соснам тоже) без грибов не прожить.
56
Если вырастить их саженцы из семян на грядке, они
будут чахнуть, чахнуть и умрут.
Засохнут они не от тоски по родному лесу, а пото-
му, что рядом не было грибов, без которых они не
смох'ут добыть столько удобрений и влаги, сколько им
надо для роста.
Да, эти ниточки-гифы (так их называют) стара-
тельно добывают деревьям и воду.
Если корневые волоски деревьев увеличивают вса-
сывающую поверхность корня в два-пять раз, то ги-
фы — в десять-пятнадцать. А немецкие исследователи
считают, что даже в сотни и тысячи раз.
Когда на помощь приходят гифы, корневые волос-
ки остаются без дела, и корни у дерева, которые растут
в содружестве с грибами (их называют микоризными:
мико — гриб, риза — корень), становятся компактнее
и короче. Их окончания одеты как бы в белые лохма-
тые мешочки. Это и есть мицелий — грибница.
Ученые заметили еще одну интересную осо-
бенность.
В крохотном комочке почвы около кончика рас-
тительного корешка всегда ютится огромное коли-
чество бактерий и микроскопических грибов. Дереву
они необходимы. Иначе зачем бы оно, само погибая
от жажды, старалось из последних запасов снабдить
этот крохотный оазис водой? (Здесь всегда влажно.)
По мнению некоторых ученых, эти грибы и орга-
низмы могут выделять из себя такие соединения, ко-
торые помогают вытягивать питательные вещества из
неразложившихся пород и минералов, то есть из гра-
вия и песка, и щедро снабжать ими деревья.
Некоторые виды сосны растут только на такой
почве, которую и почвой назвать нельзя. А маслята
(масленок обыкновенный) могут, оказалось, добывать
из такой почвы и азот, и фосфор. А ведь гифы маслят
напрямую связаны с корнями сосны. Может быть,
именно поэтому сосны могут жить на гиблых песках.
Лесоводы никогда не забывают о содружестве гри-
бов и деревьев. Если они высаживают где-то кедры, то
обязательно привозят туда из кедровника землю. Что-
бы в почве появилась система мелких ветвящихся гиф-
грибниц.
В пятисантиметровом слое почвы размером всего
57
в один квадратный метр гиф может вырасти столько,
что можно растянуть от Читы до Москвы.
Саженцы сосенок и елей лесоводы иногда полива-
ют водой, в которой растворили грибницу. Смотришь,
через несколько лет в лесочке появляются и грибы.
Даже если он посажен в голой степи. Как под Борзей,
где никогда не росли деревья.
За чертой леса могут расти только опята и шам-
пиньоны. А вот рыжик вывести из леса не удается.
Сколько ученые ни бьются, никак не могут вырас-
тить его в лаборатории. Ни из кусочка грибного тела,
ни из споры.
После многих усилий им удалось недавно получить
в пробирке плодовое тело белого гриба. «Товар» вроде
есть, белки есть, но нет формы, а главное, аромата!
Это то же, что искусственная икра. Вид есть, цвет
есть, а вкуса никакого.
Грибы получают от дерева не только углеводы, но
еще и какие-то особые, не понятные пока вещества.
Если без дерева грибницы вырасти могут (в почве, в
подстилке), то плодовые тела (собственно грибы) без
дерева никогда не появятся. Даже в самый сверхуро-
жайный год.
И еще одно.
В грибах невероятное количество спор. Для их об-
разования нужно очень много углеводов (ведь они
зачатки новой жизни). Потому-то весной грибов ни-
когда и не встретишь. Весной дерево само растет —
выгоняет ветки, листья, верхушки. И никаких пита-
тельных веществ выделить на сторону не может. Вот
осенью, когда оно начинает откладывать питательные
вещества в запас, может поделиться ими со своими со-
жителями. И они, наконец-то, могут образовать свои
грибные тела — рыжики, маслята, подосиновики, обаб-
ки.
Кстати, у грибов есть и любимый возраст деревьев.
В молодом сосняке (до четырехлетнего возраста) боль-
ше всего настоящих маслят, попадается здесь и горь-
кушка.
А через сорок пять лет тут можно встретить толь-
ко мухоморы, моховики, козляки и белые грибы.
По грибам в корзине можно определить лес, в ко-
тором они росли.
Если грибники несут грузди черные и волнушки
розовые — значит, были они в березняке.
58
Оттуда же можно принести млечники вялые, из
ельника — груздь синеющий, из сосняка, ясное дело,—
рыжики.
В ельнике рыжик в своей яркой одежде может
родиться только на северной стороне. (Вообще шля-
почные грибы «северяне».) А если у него зеленовато-
синий цвет — значит, он родился не на своей стороне,
а на южной.
Белый гриб в сосняке носит темно-бурую, почти что
черную шляпу, а в березняке светло-бурую, чуть ли не
серую.
Если в осиннике почва богатая — подосиновик вы-
растет красным, а в березовых лесах на песчаной или
торфяной почве он будет в желто-бурой накидке. Под-
березовик будет там же розовеющим, по болоту пой-
дет в белой шляпке, а по свежей сухой почве — в бу-
рой, как в сосняке.
Про ядовитые грибы все наслышаны. Но некоторые
грибы относят к ядовитым совершенно напрасно. На-
пример, розовый мухомор. Это совершенно приличный,
съедобный гриб. Важно только не спутать его с крас-
ным — тот ядовит и в Южной Америке считается ри-
туальным растением. Кто от него отщипнет — впадает
в экстаз, у него начинаются галлюцинации.
Долгое время возводили напраслину на сатанин-
ский гриб. Во всех наших справочниках его клейми-
ли. Но вот приходят вести из Франции и Чехослова-
кии: это вкусный съедобный гриб.
(Хотя, конечно, на вкус и цвет товарищей нет.
Ненцы и якуты грибов не едят до сих пор. Не собира-
ют их в Средней Азии. Американцы ничего не пони-
мают в грибах, англичане ели их только во время вто-
рой мировой войны. Но тогда и ворона считалась во
Франции деликатесом.)
Я лично неприязненно отношусь только к одному
грибу — опенку. И не потому, что он не сочен или
не вкусен. Этого у него не отнять.
Не люблю я его за то, что это гриб — изверг, гриб —
душитель. На его счету много загубленных деревьев.
Когда он нападает на никому не нужные пни, это
даже не плохо.
Но вот его споры попали на корень большой и кра-
сивой лиственницы. И проросли.
У этого гриба гифы черно-коричневые, как бы тра-
59
урные. Они внедряются под кору и намертво оплета-
ют корень. Мало того, что на нем появляется белая
плесень — гниль, гифы выделяют яды, и они отравля-
ют дерево.
Опята дружно вырастают, а их грибница высасыва-
ет из дерева последние соки, ничего не давая ему
взамен. Да еще и закупоривает пути, по которым в
ствол движется вода.
Напрасно крона работает что есть сил. Проходит
немного времени — и огромное дерево засыхает, а в
лучшем случае — будет чахнуть несколько лет.
Удавив дерево, темные хищницы-паутинки начина-
ют распространяться под лесной подстилкой во все
стороны, пока не отыщут новую жертву.
Вот вам и вкусный, съедобный гриб!
Мне, честно говоря, нравятся больше всего лисич-
ки. Потому что это единственный гриб, к которому не
прикасаются черви.
А еще мне симпатичны грибы-навозники. Не за
то, что они перерабатывают навоз, хотя и это важно.
Не за внешний вид — они неказисты и быстро оплы-
вают;
Но в оплывающем грибе уже проглядывает та чер-
нота, из которой потом делают копринусовые чернила.
Этими чернилами можно писать самые важные
деловые бумаги. Подделка исключена: подлинность
легко установить по наличию в буквах спор. Правда,
к лесу этот гриб отношения почти не имеет...
Ночью деревья спят. Электронные датчики пока-
зали, что спят они с часу ночи до пяти утра. А еслц
ртутный столбик опускается ниже нуля, то и не про-
60
сыпаются. Зимой же деревья впадают в настоящую
спячку. Как бурундуки или суслики. Во время зимнего
сна они дышат в двести-четыреста раз слабее, чем летом.
И питательных веществ у них расходуется немного.
Плохо зимой бывает лишь тем растениям, кото-
рые на два-три месяца попадают под глубокий снег.
Они оттаивают, дыхание их усиливается, и они начи-
нают быстро расходовать запасы. Бывает, что их не
хватает, и они при весенних заморозках погибают.
Перед спячкой березы, осины и их лиственная род-
ня освобождаются от листьев, чтобы они из них не
тянули влагу, чтобы снег не поломал ветви.
Однажды я видел очень печальное зрелище. Снег
выпал, когда деревья еще не успели сбросить листву.
И все березы, стоявшие вдоль дороги, согнулись в
дугу. Их так придавило снегом, что вершины их опус-
тились до земли. Казалось, что они молились.
Прошло много лет, часть берез выправилась, а
многие так и стоят согбенными.
Листья у дерева работают всего один сезон, но за
это время сильно изнашиваются. К осени в них скап-
ливаются соли, вредные продукты обмена. Если бы
листья не опадали, дерево постепенно могло бы отра-
вить само себя.
В дымных городах устьица сильно загрязняются.
А пыль, растворенная дождем, попадает через корни
в листья и разрушает хлорофилл.
Поэтому некоторым деревьям приходится в городе
менять листву дважды. А известен случай, когда то-
поль сменил ее пять раз!
Ель и сосна кажутся вечнозелеными потому, что
хвою свою они заменяют постепенно, не враз. Рабо-
тает она на свету не так напряженно, как листья, по-
тому и служит намного дольше.
В Европе сосна меняет свои иглы раз в два-три го-
да, в Альпах — через пять лет.
В Забайкалье тоже через четыре-пять, а иногда
даже и через восемь. Соснам здесь приходится жить
в очень трудных условиях и часто переодеваться им
не под силу.
Листья с деревьев осенью отваливаются не сразу, не
вдруг. Перед этим в них происходят удивительные
превращения, даже если дерево уснет, не успев сбро-
сить листву. Во-первых, они начинают желтеть. Хотя
61
никто не добавляет в соки дерева желтой краски.
Желтая краска находится в листьях всегда, только ле-
том в них много хлорофилла, и зеленый цвет заби-
вает желтый.
Хлорофилловые зерна от солнечных лучей окисля-
ются: все-таки работают в горячем цехе. Разрушив-
шиеся зерна в листьях все время заменяются новыми.
Но опять же только на хорошем свету.
Когда дни становятся короткими, хлорофилла вы-
рабатывается меньше, чем разрушается. Желтое ве-
щество, ациатат, берет верх.
Обнаружить это вещество в листьях можно хоть
весной, хоть летом. Для этого надо растолочь лист и
растворить его в смеси бензина, воды и спирта.
Когда кашица растворится и смесь отстоится, в вер-
ху пробирки будет плавать зеленый слой, внизу — жел-
тый. По его цвету вы поймете, что он находится и в
лепестках цветков. Чем ациатата больше, тем больше
желтизны в маках, жарках, куриной слепоте, одуван-
чиках.
Но листья осенью бывают не только желтыми, а
и красными, багряными, фиолетовыми. Это зависит
от того, чего больше в клетках растений — щелочи
или кислоты.
Если больше щелочи — цвет будет голубым или
синим. Кислота дает розовый или красный цвета.
А вообще яркость осенних листьев зависит от то*
го, какая стоит погода. Если осень затяжная, дождли-
вая — окраска листвы будет вялая, блеклая. Если же
холодные ночи чередуются с ясными солнечными дня-
ми, то и краски под стать погоде — сочные, колорит-
ные. Лишь с ольхи и сирени листва упадет зеленой^
какая бы погода не установилась. Они обделены жел-
тым цветом.
Дереву никто не говорит, когда надо сбрасывать
отработавшую листву. Оно знает об этом само.
Оно, как и любое растение, живет по своим внут-
ренним часам. Эти биологические часы никогда не
ошибаются, хотя в них нет ни одной детали. (А может
быть, именно потому и не ошибаются? Ломаться-то
нечему!)
Клетки растений, например, начинают делиться
не когда попало, а, главным образом, в двенадцать
дня и двенадцать ночи.
62
Время сбрасывания листвы дереву сообщают фото-
часы — удлиняющиеся ночи. В темноте в листьях не?
капливаются вещества, которые заставляют растения
перестраиваться. Поэтому деревья, что стоят у улич-
ных фонарей, дольше других щеголяют в листве. Ночи
у них как бы короче, для перестройки им не хватает
темноты.
Укоротившиеся дни словно поворачивают в расте-
нии невидимый переключатель. Желтый цвет забивает
зеленый, из листьев в ствол начинают оттягиваться пи-
тательные вещества (сахар, крахмал, фосфор, азот).
Хлоп, хлоп! — и опустошенные листья легко и
свободно посыпались с веток. Это значит, что клетки
черешков в том месте, где они прикрепляются к вет«
кам, размягчились и переварились. Еще вчера их не смог
сорвать никакой ветер, а теперь они отвалились сами.
Ранки тут же затягиваются: в них появляются вы-
росты — пробки. Дерево загерметизировало само се-
бя. Теперь оно готово к зимовке. Запасы крахмала
еще с лета отложены в клетках-амбарчиках, а осенью
их стало еще больше. Для дерева осень — самое луч-
шее время: фотосинтез идет хорошо, на дыхание за-
траты невелики, потому что уже прохладно.
Создав запасы, дерево готово вынести морозы в
десять-двенадцать градусов. А первые морозы зака-
ляют его и делают еще выносливей. Клеточный сок
густеет, давление его увеличивается. А крахмал пре-
вращается в сахар.
Вам приходилось пробовать подмерзший карто-
фель?
Он сильно сластит именно потому, что клетки-хра-
нительницы перевели в нем при похолодании крахмал
в сахар. Полежит картофель в тепле — сладость его
исчезнет.
Во многих таежных деревьях крахмал превраща-
ется не только в сахар, а еще и в масло. Ведь масло
на морозе не замерзает, разве что становится гуще.
Чем севернее растут деревья, тем масла в них больше.
«Деревянное масло» можно попробовать на вкус.
На нем даже можно жарить картошку.
Сломите после первых морозов несколько веток
молодой березы и размельчите их на терке. Потом на
двое суток залейте бензином. Бензин растворит мас-
ло, а от бензина избавиться нетрудно: надо масло
63
слить в чашку, а чашку поставить в кастрюлю с горя-
чей водой. Бензин испарится, и от него не останется
даже запаха. Зато на дне чашки заблестят капельки
вкусного и ароматного масла. Если добыть его боль-
ше, действительно,\ можно поджарить картошку и
угостить друзей.
Зимой в березе и ели бывает до двух процентов
жиров. А в сосне в три с лишним раза больше. Поду-
мать только: в столетней сосне масла содержится
пятьдесят-семьдесят килограммов — шесть-семь ведер!
Но чуть станет теплее, оно снова превращается в са-
хар или крахмал.
Больше всего сибирские деревья страдают от мо-
розобоин. Ведь в стволах остается много воды. Замер-
зая, она разрывает ткани с пушечным грохотом.
Когда в тайге трещат от морозов деревья, на окнах
появляются морозные узоры, напоминающие растения.
Физики доказывают, что угол у дерева между ство-
лом и побегом продиктован строением воды и равен
всегда 60 градусам.
Лед — это кристаллическая вода, состоящая из
кислорода и водорода. Атомы в их решетке располо-
жены всегда в одном и том же порядке — под углом
все в тех же 60 градусов. Потому-то узоры на окнах
походят на растения, на деревья.
Химические превращения помогают перенести зи-
му не только деревьям.
В теле у обыкновенных черных муравьев и древес-
ных жуков недавно обнаружили такое химическое ве-
щество, которое обычно добавляют к морозостойким
маслам и смесям. Такое же вещество вырабатывают
осенью гусеницы и другие насекомые. А медведи и
тарбаганы запасают в теле жир. В каждом грамме его
законсервировано тепла вдвое больше, чем в углево-
дах.
Чем больше дерево накопит питательных веществ»
тем лучше перезимует.
Чем больше крахмала перешло в сахар или маслог
тем глубже спячка, покой. Особенно глубок сон с осе-
ни до самого конца года.
Если в это время срезать ветки черемухи и поста-
вить в воду, они будут распускаться нехотя и очень
долго. А срезанные после нового года просыпаются
быстро, словно они уже наготове.
64
В осенних ветках произошли глубокие изменения.
Их можно разбудить, лишь продержав девять часов
в водяной бане с температурой в тридцать пять гра-
дусов. Тогда они распустятся так же быстро, как и
февральские.
Весенние оттепели и похолодания снимают морозо-
стойкость. Растения начинают понемногу просы-
паться: дни становятся длиннее, освещение увели-
чивается.
Но растения вносят поправку и на погоду. Им
нельзя обмануться наступившим теплом. Ведь потом
могут вернуться холода и их погубить.
Если зимой хвоя ели после закалки свободно вы-
носит семидесятиградусный мороз, то летом погибнет
и при минус четырех. А если бы в июле ударил сов-
сем пустяковый семиградусный мороз — погибла бы
вся тайга.
Растения могут распуститься только после того,
как тепло простоит не менее двух недель. И если все
же после этого ударят поздние заморозки — погибнут.
Быстро теряют морозостойкость не только расте-
ния.
Как-то весной мне пришлось заночевать с товарищем
на берегу Онона. Заснуть нам так и не удалось. Было
очень холодно, и мы всю ночь продрожали в наших
походных спальных мешках. А утром с удивлением
обнаружили, что лужицы даже тоненькой корочкой
льда не покрылись. Ведь поздней осенью, выезжая на
охоту, мы спали в этих же самых спальных мешках
в такие ночи, когда лужи промерзали до дна, а на
быстрой таежной речке к утру появлялись крепкие
забереги.
Разгадку я узнал несколько лет спустя, когда мне
на глаза попались записки одного путешественника.
Он писал, что суровую сибирскую зиму перенес
хорошо, но весной, когда после теплых дней наступи-
ло похолодание, жестоко мерз. Не помогали ни мехо-
вой жилет, ни теплое пальто, в котором ему даже
зимой было жарко.
Путешественник высказал предположение, что
осенью организм готовится к зиме и наступление хо-
лодов встречает во всеоружии. А весной как бы раз-
магничивается, теряет закалку, поэтому даже неболь-
шой холод дает о себе знать.
3 Четырехэтажная тайга
65
Как мы уже видели, то же самое происходит и с
тайгой.
Нельзя, однако, сказать, что зимой деревья спят
только в суровых краях. В тропиках они тоже спят.
В одних местах им не хватает влаги, в других —
слишком короток зимний день.
Кусты чая там, например, спят шесть недель, пото-
му что зимний день там длится 11 часов 15 минут
вместо 12 часов 45 минут летом. При всем при том,
что температура остается той же — почти тридцать
градусов тепла.
Нашим бы таежным деревьям их заботы!
Прежде чем прикоснуться к биографии нашей тай-
ги, хотелось бы ненадолго заглянуть в тропичес-
кие леса. Интересно хоть издали посмотреть на расте-
ния, которые природа балует теплом и влагой. К тому
же мы с детства знаем, что там много диковинных
птиц и зверей; там есть даже летающие лисицы.
Где-то там проживает и ужасный Бармалей, и доб-
рый доктор Айболит. А в наших лесах только стари-
чок-лесовичок да неумытая Баба Яга с кривым зубом
и длинной метлой в руке...
Тропические леса, конечно, удивительны. Там
столько пород деревьев, что их трудно перечислить.
И деревья все огромные, с благородной древесиной.
У нее красивый рисунок, она легка. Из нее делают
прекрасную мебель, всяческие поделки.
Есть, конечно, деревья и потяжелей. Черное дере-
во, например. Оно тонет в воде, а по крепости превос-
ходит наше железное, что растет на Дальнем Востоке.
Я видел, как жители одного африканского селения
спиливали черное дерево. Они соорудили вокруг него
огромные подмости и пилили ствол огромными пила-
ми, сменяя друг друга.
Дерево было огромным и по высоте, и по диамет-
ру, они его не только пилили, но и обкалывали.
Почти два месяца работали африканцы, чтобы сва-
лить этого великана! Зато сколько получили превос-
ходного материала для изготовления статуэток, ма-
сок, брошей, колец.
Про тропическую растительность говорят, что она
пышная. Еще бы: теплые проливные дожди идут чуть
ли не каждый день (в период дождей). Средняя темпе-
ратура воздуха там двадцать четыре-тридцать граду-
сов, почвы — двадцать шесть.
У деревьев там нет годовых колец: растут они
круглый год. Питательных веществ они вырабатыва-
ют много, а на дыхание тратят мало — всего одну де-
сятую часть. Таежные же деревья впятеро больше.
Неудивительно, что тропические леса самые тя-
желые. Один квадратный километр растительности ве-
сит там шестьдесят тысяч тонн. Без попугаев, обезьян
и летающих лисиц.
У тропических лесов история древняя, а биография
очень простая. Они почти не изменились со времен ди-
нозавров. (Меловой период мезозойской эры.)
Проходили эпохи за эпохами, где-то неумолчно
грохотали вулканы, вырастали высокие горы, ползли
угрожающие ледники.
А в тропических лесах не случалось никаких пере-
дряг. В них было тихо, стояла благодатная жара, ли-
лась изобильная влага.
Сотни миллионов лет изощрялась природа в тро-
пиках. Потому там встречаются эвкалипты, которые
выше пирамиды Хеопса, деревья, древесина которых
втрое легче знаменитой бальсы и в двадцать пять раз
легче нашей сибирской лиственницы.
Дерево-загадка тис там в молодости вечнозеленое,
как наша черника, а с возрастом становится листо-
падным, как береза. В его стволе есть такое вещество,
которое не дает заржаветь вбитому в него гвоздю да-
же через сто лет.
В мангровых лесах растет единственное живородя-
щее дерево — ризофора. А в Индии недавно открыли
4*
67
даже «электрическое» дерево. Птицы на него не са-
дятся, насекомые рядом не вьются, стрелки компаса
начинают колебаться за двадцать метров.
Видов растений в джунглях так много, что можно
идти целый день и не встретить двух одинаковых. Там
деревья одной породы разобщены, они не дружат друг
с другом.
У нас лиственницы вытесняют ельники, ельники
воюют с соснами. Но сообща, скопом.
Ели нередко поддерживают друг друга, срастаясь
корнями. Березняки и осинники дружно наваливаются
на пустыри и горельники.
В тропическом лесу деревья индивидуалисты.
Наша тайга, наши леса накапливают удобрения^ с
деревьев ежегодно опадают листва и хвоя. Хорошо
перепрев, они становятся плодородной землей. Даже
в сосняке каждый квадратный метр подстилки весит
не меньше десяти килограммов. Все наши пашни вы-
шли из леса, плодородными их сделали деревья.
В тропических же лесах почвы в нашем понима-
нии нет. Вместо нее там тонкая земляная пленка.
И питательные вещества находятся не в ней, а скон-
центрированы в самих деревьях.
Если они умирают, то их останки в тепле и влаге
разлагаются очень быстро. А усваиваются соседними
деревьями еще быстрее. Наш лес кормит сам себя, а
там деревья пожирают друг друга. (В переносном,
конечно, смысле.)
Понятно, что раз нет там лесной подстилки, нет
и грибов. Даже голая, промерзшая тундра богаче
съедобными грибами, чем Африка.
Почвы, отвоеванной у джунглей, хватает на выра-
щивание только годичного урожая. На большее скуд-
ных запасов питательных веществ не хватает.
Если тропический лес погибнет (скажем, от пожа-
ров),— новому вырасти не на чем. Нужны долгие сто-
летия, чтобы растения возобновились, вырастая одно
за счет другого.
Вьетнамские леса, которые погибли в войне, вос-
креснут только через несколько столетий.
А наши северные леса, живущие в таких трудных
условиях, восстанавливаются за несколько десятков
лет. Хотя эксплуатируют их нещадно.
К тому же при всей пышности благоухающий тро-
68
пический лес угнетающе однообразен. По словам од-
ного знаменитого натуралиста, «осенние тона, багря-
нец и золото английских лесов там не известны, тем
более малиновые, пурпурные и желтые оттенки ка-
надской растительности».
В общем он прав, но он не видел щедрых красок
сибирских лесов. Особенно если после теплых сол-
нечных дней вдруг ударит ядреный морозец: их тогда
не подобрать никакому художнику.
Но не будем принижать тропические леса, под-
черкивая их недостатки. У них немало своих досто-
инств.
В Сибири тоже когда-то росли пышные, густые
леса. Теперь мы их знаем как Канско-Ачинские угли,
Кузбасс, якутские месторождения. А тогда эти угли
были гигантскими хвощами, сигилляриями, коломи-
тами.
(Недавно горняки девятой воркутинской шахты
удивились, наткнувшись под землей на гигантские ока-
меневшие пни. Оказалось, что это памятники тоже тех
далеких времен. Почти триста миллионов лет назад в
тех местах росли мощные кордаиты. Когда местность
резко опустилась, леса затопило, стволы отгнили.)
Когда на земле вздыбились горы, а море отступи-
ло — климат в Сибири стал суше. В это время;, види-
мо, и появились хвойные: иглы не так испаря-
ют воду.
Те виды растений, которые не смогли перестроить-
ся, погибли, некоторые измельчали и перешли в под-
лесок (плауны и хвощи).
Тепла, однако, в Сибири еще хватало. И рядом с
хвойными вовсю росли фисташковые деревья, грецкие
орехи, дикий виноград и лианы.
Были и кипарисы, и гинкго. (Это удивительное де-
рево — серебряный абрикос, гинкго — японцы заново
открыли у себя в XVIII веке. Как одно из самых древ-
них растений, гинкго стало очень модным и его нача-
ли вывозить во все страны. Как-никак растет на зем-
ле больше ста миллионов лет, гинкго когда-то едали
динозавры-вегетарианцы.)
Вскоре Европу стали перепахивать ледники. То ли
У нашей планеты изменился наклон оси, то ли стало
мало в атмосфере углекислого газа, но наступило по-
холодание.
69
Не обошли ледники и Сибирь, они взяли ее в кле-
щи.
Один ледник наступал с запада, другой полз с
берегов Ледовитого океана. Они закрыли большую
часть Сибири, и над белым ледяным царством только
Восточная Сибирь щетинилась темным островом.
Как установлено, температура воздуха в районе
современной Читы стала опускаться до минус сорока.
Теплолюбивые растения смертоносного дыхания не
вынесли: часть вымерзла, часть укрылась в Уссурий-
ском крае и в Колхиде, чтобы при потеплении вернуть
утраченные территории.
Однако' прошлое тепло в Сибирь не вернулось, хо-
тя здесь действительно потеплело. Когда ледники рас-
таяли, шаг за шагом с юга Европы пошли в Сибирь
широколиственные леса.
За пятнадцать тысяч лет липа успела перебраться
через Урал и продвинуться по южной кромке тайги
до Оби. А дуб со своими тяжелыми семенами как ут-
кнулся в Уральский хребет, так и застрял там.
Стали расселяться по Сибири закалившиеся и ок-
репшие лиственницы, кедры, пихты и ели. Одни из них
шагали из Забайкалья, другие спускались с Алтай-
ских гор.
В том зеленом походе тайга дошла до самого Ле-
довитого океана, леса росли прямо на берегу. Но по-
тепление кончилось, и тайга вынуждена была отсту-
пить.
Сейчас она совершает новую попытку продвинуться
к океану: в тундре появляются все новые острова ле-
са. Деревья в них молодые — им по двадцать-тридцать
лет. Посмотрим, далеко ли они продвинутся.
Тайга прочно утвердилась в своих границах и во-
брала в себя половину всех хвойных лесов планеты.
Семена ее легки и крылаты. Она отправляет их на
захват пустых территорий, и степи они превращают в
лес.
Плешины внутри леса они тоже преображают. Не
успеет ветром свалить дерево, как семена уже тут как
тут — принесло с соседних участков. А чаще всего
проростки давно наготове. Какие-то семена на занятом
месте давно проклюнулись, растеньица только и ждут,
когда над ними появится окошко света.
Человек положил конец захвату степей лесами.
70
Он прибрал их к своим рукам: стал пасти скот, рас-
пахивать.
Потом русские первопроходцы принесли с собой
походный огонь — кресало. Лихо стало от пожаров
тайге. Темнохвойные и так кое-где пятились под на-
жимом сосен и лиственниц, а теперь отступление пре-
вратилось в бегство. Пихтовники и ельники начали ре-
деть, кедрачи и подавно.
В наше время тайга как бы приводит себя в поря-
док. На смену сгоревшим и погибшим лесам прихо-
дят новые, молодые.
Там, где человек лесов не трогает, прежний поря-
док в них восстанавливается. На смену соснам опять
приходят пихты и ели, тайга темнеет.
Это происходит сейчас на Лене, на Ангаре, в При-
саянье.
В северной котловине Байкала в кедровник внед-
ряются пихты. Вместе с кедрами они теснят сосняки.
Местами тайга ведет новое наступление на степи.
В биографии тайги тоже много позабытых стра-
ниц. И, если удается их воскресить, читаются они с
большим интересом.
Не так давно В. В. Никольская и Р. В. Федорова
изучали ископаемую пыльцу и споры в районе г. Со-
ветская Гавань. Они установили, что после оледенения
на этом месте вырос лес. Потом в него пришли какие-
то люди. Племя постепенно извело лес подчистую: он
стал редким, появились кустарниковые заросли оль-
хи и березы, выросли кипрей и травы.
Со временем людей в племени то ли поубавилось,
то ли оно вообще куда-то ушло, потому что хвойные
вдруг стали восстанавливаться. И в конце концов на
прежнем месте появился такой же лес, какой был до
появления человека.
Биографию лесов восстанавливают люди, но помо-
гают им в этрм нередко их обитатели. Например, бар-
суки, лисицы, тарбаганы и суслики. Одна нора слу-
жит многим поколениям зверей и зверьков. Из года в
год они чистят свои помещения, у входа постоянно
накапливаются «выносы». А в них всегда есть листья,
хвоя, кусочки дерева. Если начать здесь раскопки, ис-
тория тайги слой за слоем обнажится в этих вот от-
ложениях. Для ученых выбросы нор оказались боль-
шой находкой.
71
Когда-то на месте забайкальских степей тоже шу-
мела тайга. Сейчас от сосняков кое-где остались толь-
ко небольшие колки. Но до сосняков стояли здесь
ельники, и рассказал об этом не кто иной, как жук,
которого однажды нашли на корнях сосны. (Разумеет-
ся, под землей.)
Жук оказался не простым жуком, а большим ело-
вым лубоедом. Чтобы выжить, ему пришлось привы-
кать к новой лесной породе, к новой пище. Привык,
освоился и приоткрыл страницу истории.
Светлохвойные леса, вытеснив своих темных со-
братьев, сами уступили место степям. Степи продол-
жают наступление, и лесных островов остается в них
все меньше и меньше.
В знаменитом Цасучейском бору, что стоит на Оно-
не, растут не только лесные растения. Почти хозяева-
ми чувствуют себя в нем и степные — типчак, пы-
рей, тонконог и даже ковыль.
Степь наступает, бор защищается. Может быть,
именно в этой борьбе родилась его таинственная осо-
бенность. Семена цасучейских сосен необычно всхожи,
всхожесть их составляет почти сто процентов. И сто-
ит где-то появиться редине — на ней моментально воз-
никает целая щетина молодых сосенок. Лес не под-
дается степи, он занял прочную оборону.
Таежные деревья — коллективисты, они не могут
жить в одиночестве, тем более оторванными от роди-
ны. В Тбилисском ботаническом саду растут, напри-
мер, отдельные ели. Без леса они хилые, низкорослые
и согбенные, у них все признаки одряхления. Хотя они
не такие и старые.
Такие же жалкие, заморенные ели росли и в од-
ном из среднеазиатских садов. Им нужна была бла-
годатная влажность воздуха, а садовники обильно по-
ливали их корни. Теперь в списках растений этого бо-
танического сада елей не значится. Они вымерли.
В теплом климате таежные деревья не растут, они
к нему не привыкли.
А там, где нет деления на зиму и лето, тем более.
Им нужно не только теплое лето, но и суровая, холод-
ная зима. Им без нее не прожить.
Итак, леса тоже воюют. То темнохвойные насту-
пают на светлохвойные, то на борьбу поднимаются
лиственные.
Человеку от этого вроде бы ни жарко ни холодно.
Но это только на первый взгляд. Ведь если отступят
хвойные, с ними уйдут птицы и звери, которые в них
живут. Ни белку, ни соболя не заставишь жить в бе-
резняке. Косулю тоже не загонишь в глухие ельники.
Для тех, кто живет охотой и таежным промыс-
лом, не безразлично, под окном кормная тайга или
ушла за десятки километров.
В драмах, которые происходят в лесах, действую-
щие лица одни и те же: ветер, вода, животные и рас-
тения. Главным образом, деревья.
У одних роли эпизодические: они только перено-
сят семена. Другие, вырастая из них, начинают жес-
токие войны за свет, за воду, за большую территорию.
Поскольку таежные деревья исполняют главные ро-
ли, на каждое из них я составил как бы характерис-
тику. Итак, дело первое: национальное дерево — лист-
венница.
Ненцы лиственницу обожествляли. Они называли
ее аля-пя — священное дерево. Ее в Сибири два ви-
да — лиственница даурская и лиственница сибирская.
Одна занимает территорию от Уральского хребта до
Байкала, другая идет до самого Тихого океана.
Там, где эти два вида сходятся, растет как бы по-
месь от одного и другого. Называется она лиственни-
цей Чекановского.
В свое время именами первооткрывателей нередко
называли горные хребты (хребет Черского), неизвест-
73
ных дотоле животных (лошадь Пржевальского, полев-
ка Брандта).
Но больше всего имен ученых осталось в названи-
ях растений. В Забайкалье таких растений — букет.
На гольцах растет береза Эрмана и береза Миддендор-
фа. Есть полынь и фиалка Гмелина, прострел Турча-
нинова.
Еще больше у наших растений географических на-
званий. Кроме лиственницы даурской есть даурская
лилия, даурский рододендрон, шиповник, ива, чеме-
рица. Так они именуются во всех справочниках и посо-
биях. Но еще больше числится у нас таких растений,
которые были впервые описаны в других краях. Напри-
мер, астра алтайская, очанка амурская, рябина си-
бирская, малина сахалинская, смолевка енисейская,
мытник гренландский.
Местами растительность степей и тайги за Бай-
калом не просто близко сходится, но как бы внедря-
ется друг в друга. Есть и такая, о которой один из
исследователей пишет: «Натуралиста там поражают
виды, столь характерные и своеобразные, не похожие
ни на виды тайги, ни на горные виды Саян».
А. Л. Чекановский, именем которого названа по-
месная лиственница, был польским исследователем.
Больше ста лет назад он по реке Тунгуске собирал
гербарные материалы. В их числе были и образцы этой
лиственницы.
Собранные материалы пролежали почти сорок лет
без движения, о них почти забыли.
Накануне первой мировой войны будущий акаде-
мик Н. В. Сукачев работал в районе Байкала. (Теперь
его именем названа лиственница, которая растет в
европейской части страны и на Урале. Его имя но-
сит и Красноярский институт леса и древесины.)
И тоже привез гербарные материалы,— срезы, ши-
шки, завязи, ветки.
Через год этот гербарий и гербарий Чекановского
оказался в руках польского исследователя Шафера.
Изучив образцы лиственниц, Шафер обнаружил в
них признаки сибирской и некоторые свойства даур-
ской лиственницы. Выделенный им гибрид он назвал в
честь соотечественника. Первенство в обнаружении
этого гибрида принадлежало, конечно, ему.
Человеку, который годом да родом бывает в тай-
74
ге, вряд ли отличить один вид лиственницы от друго-
го. (Их не всегда различают даже охотники, проводя-
щие есю жизнь в тайге.) А чего уж там говорить о
лиственничном гибриде, которого много в чикойской
тайге, но Ангаре и по Лене.
Особые, хоть и не броские, приметы у них такие.
У даурской лиственницы хвоинок в пучке больше,
чем у сибирской, и они чуть-чуть короче. Число их в
разных местах разное. У даурской в Нерчинске их
тридцать штук в пучке, в Загарино тридцать один, в
Чите двадцать три.
У сибирской больше всего хвоинок в бассейне Под-
каменной Тунгускй, а в Предбайкалье, в Качуге —
только двадцать две. Но никому из таежников и в
голову не придет считать на деревьях листья, а тем
более — хвоинки. Горят поленья в печи одинаково
жарко — что из даурской, что из сибирской листвен-
ницы. И дома, срубленные из них, стоят одинаково
долго.
Единственное, по чему можно отличить эти де-
ревья с первого взгляда,— по шишкам. По виду шиш-
ки у них почти одинаковые, но у даурской растут кон-
цом вверх, а у сибирской — вниз.
Специалисты же могут перечислить много других
различий. Они не так заметны, но очень существенны.
И иногда многое объясняют.
Например, у лиственницы даурской зачастую тол-
ще кора, у нее поверхностная корневая система. Это
значит, что она может расти на вечной мерзлоте, кото-
рую невозможно пробуравить никакими корнями.
А раз корни наверху — ей достается от низовых по-
жаров. Хотя ствол от них защищен получше.
Даурская распускается раньше сибирской. Значит,
у нее большая хладостойкость.
Она лучше плодоносит. Значит, и расселяется луч-
ше. Если ей долго не будет хватать влаги, она пустит
придаточные корни. А если слой опавшей хвои и на-
носов увеличится, то нижние корни отомрут, а чуть
выше отрастут новые.
Если воды в почве накопится много, на ветках от-
растут дополнительные иголки, чтобы больше испа-
рять влаги.
На севере даурская лиственница дает побеги даже
от корней и пней. Но и это еще не все. В тех местах,
75
где растет много мха, земля весной оттаивает очень
медленно. Но чудо: смотришь, корни у лиственницы
еще совсем мерзлые, а она уже расцвела!
Лето в Забайкалье короткое, и она научилась его
♦удлинять». Иголки она весной питает запасными
веществами, не дожидаясь, когда включатся в работу
корни. Вот если лето запоздает и они оттают поздно,
тогда беда. Хвоя выкачает из ствола всю воду, и
верхушка начнет засыхать, лиственница может и во-
обще облететь, как осенью.
Вот пожалуйста: вроде бы одинаковые по виду
лиственницы, но сколько у них различий! Тут уж и
не очень сведущий человек в лесном деле может ска-
зать, что даурская лиственница сильнее и выносливее
сибирской, и не ошибется. Недаром же из каждых де-
сяти лиственниц, растущих в тайге, восемь — даурских.
Когда-то, в давние-предавние времена, росла даур-
ская бок о бок с сибирской. Их прародительницей бы-
ла лиственница курильская, а та в свою очередь про-
изошла от японской.
Хоть даурская и сибирская — родные сестры, но
некоторые биологи говорят, что даурская больше по-
ходит на американскую. Да мы и сами видели эти
различия, из-за которых разошлись сестринские доро-
ги.
Достоверно известно, что после первого оледенения
на реке Колыме они росли еще рядом. Об этом рас-
сказали найденные там на большой глубине шишки.
Однако, когда наступило следующее (Зырянское)
оледенение, в горах северо-восточной Сибири остава-
лась лишь даурская лиственница. В это время» види-
мо, уже сильно похолодало и начала появляться веч-
ная мерзлота. Сибирская лиственница не выдержала
и отступила. А вместе с ней ели и пихты. Они отодви-
нулись на сотни километров западней. И там закре-
пились надолго.
На огромных промороженных просторах даурская
осталась в одиночестве. Она и образовала самую се-
верную в мире границу леса: семьдесят второй градус
северной широты, где земля оттаивает всего на 20—30
сантиметров.
Сейчас граница этих двух видов лиственниц прохо-
дит почти по прямой линии с юга на север, через озе-
ро Байкал. Только в одном месте — по реке Лене —
76
сибирская лиственница немного заходит в пределы
даурской. Но потом опять отступает на запад.
Территория сибирской почти точно совпадает с тер-
риторией, на которой обитают пихты и ели. А у даур-
ской совпадает с владениями кедра — стланика и бе-
резы Миддендорфа. Раз они растут рядом — значит,
тоже закалены не меньше.
А теперь вообще о лиственнице как о дереве, о по-
роде. Какие бы ни были различия у даурской и сибир-
ской, лиственниц Чекановского и Сукачева, строение
у них одно, главные свойства и признаки — тоже.
Лиственницы .не любят затенения, им нужен свет
яркий, контрастный. От этого и производительность их
зеленой кухни выше, чем у других пород.
Пока ель поглощает литр углекислого газа, лист-
венница успевает переработать три с половиной. Если
ей добавить света, она начнет расти очень быстро.
Когда над ней для пробы включали электрические
лампы, ее прирост ускорился в пятнадцать раз!
Известен другой случай. Однажды молодые лист-
венницы высаживали для защиты полей. Через неко-
торое время те ряды, что были обращены к востоку,
оказались на треть выше обращенных к югу.
Долго лесоводы ломали голову, разгадывая неожи-
данную загадку. Оказалось, что в тех местах солнце
висит низко и южные ряды сильно затеняют друг
друга. Почва же в междурядьях нагревается чересчур
сильно. Пустяк, о котором и подумать было нельзя,
сильно затормозил рост.
Хвоя у лиственниц мягкая, короткая, легкая. За
это ее любят кустарники и травы: она не жадная,
много света и воды пропускает в нижние ярусы.
Если посмотреть на почву, на которой лиственни-
ца растет — еще больше ее зауважаешь. Она селится
на самых плохих, самых бросовых землях, на кото-
рых ни одно дерево жить не может. Даже непритяза-
тельная сосна. А если ей попадется хороший участок, в
тридцатилетием возрасте она по росту перегонит и ели,
и пихты. Даже быстрорастущие сосны и кедры, если
они одногодки.
Хвою лиственница сбрасывает каждую осень, как
береза — листву. Поэтому ее и назвали лиственницей.
Но вот когда она совсем еще маленькая, хвою она ос-
тавляет и на зиму.
77
Там, где царствует вечная мерзлота, только лист-
венница и выживает. Поначалу, до пяти-десяти лет, у
нее развивается стержневой корень. Потом начинают
усиленно расти боковые, словно стремясь захватить
побольше территории. Они распластываются по земле
и словно ползут по ней, углубляясь совсем немного.
И тут стержневой корень отмирает. Или становится
похожим на редьку.
На вечной мерзлоте лиственница боится не холода,
а ветра. Ведь внизу промерзшая земля, корнями заце-
питься не за что.
Там же, где она растет на хороших почвах, за зем-
лю держится цепко. У нее глубоко вниз уходит стерж-
невой корень, а с боков поддерживают якорные.
Сибиряки любят лиственницу за все: за ее красоту,
за необычайный аромат нарождающейся хвои, за
жаркий огонь в печи, за крепость домов и заборов.
Сейчас мебель в деревнях «городская», а раньше в
Сибири кровати делали только из лиственницы. Гово-
рят, клопы очень боятся лиственничного запаха, по-
добно тому, как моль боится кедрового.
Почти в центре Братска и сейчас стоит неболь-
шой острог, который срубили еще первые землепро-
ходцы. Бревна в его стенах как новенькие. Их не
тронула ни гниль, ни плесень. Вот за это строители
лиственницу ценят с очень давних времен.
На Алтае в могильниках не раз находили листвен-
ничные саркофаги, которые пролежали в земле по
двадцать, двадцать пять веков. И они еще были как
новенькие.
Самые первые сибирские дома стоят уже больше
трехсот лет. Сосновые сильно подгнили, а листвен-
ничным хоть бы что.
В Польше один лиственничный костел простоял
шестьсот лет, другой — семьсот. Значит, и сибирские
дома еще постоят.
Рамы Зимнего дворца сделаны из лиственницы:
они не только долговечны, но и не коробятся. А ведь
то и дело мокнут под дождем.
Когда часть дерева находится на суше, а часть в
воде, оно быстро перегнивает. Почти всякое, но не
лиственница. Поэтому многие дома в Англии стоят на
лиственничных сваях, а в Венеции их забито полмил-
ли*она.
78
Из лиственниц римляне сооружали мосты, русские
корабелы — суда, голландцы — свои плотины.
В Архангельском морском порту до сих пор при-
чалы поддерживают сваи, забитые еще при Петре I.
От времени они стали еще крепче.
А вот последнее сообщение. Для Московской Олим-
пиады строители соорудили велотрек в Крылатском,
которому равных в мире не оказалось. А все потому,
что дорожка там сделана из лиственницы.
Дорожку соорудили такой не по наитию или моде.
Лиственница честно выиграла соревнование, ведь ис-
пытывалось много пород деревьев, в том числе и тро-
пических. Лиственница оказалась лучшей: крепкой,
прочной, не такой скользкой, как остальные.
Лесоводы к лиственнице относятся тоже с боль-
шим почтением. По быстроте роста она стоит сразу
за тополем и осокорем. Растет не только быстро, но
создает и большие запасы древесины: и шестьсот, и
семьсот кубометров на гектаре. А бывает, и вдвое
больше — если у нее сносные земли. Живет тоже дол-
го — четыреста-пятьсот лет.
Лиственница прекрасно защищает поля от ветров.
Хорошо осушает почву. Преображает отвалы угольных
шахт. Она, пожалуй, единственное дерево, удостоен-
ное особого приказа министра лесного хозяйства
РСФСР. В нем отмечены особые заслуги этого дере-
ва, о которых мы говорили, и его приказано шире
внедрять в лесные культуры и защитные лесоразведе-
ния.
Когда в городе Сиэтле, что в Америке, после окон-
чания Всемирного лесного конгресса было решено
посадить парк дружбы народов из национальных де-
ревьев разных стран, от нашей страны там была вы-
сажена, конечно же, лиственница.
Так что ее главенство признано теперь всеми.
А Александр Сергеевич Пушкин нашел в ней и поэти-
ческое начало. Из Оренбуржья он привез тоненькую
лиственницу в Болдино и посадил под окнами дома.
Теперь ей уже полторы сотни лет.
Кормное дерево
Это и вовсе национальное дерево: сибирский кедр
растет только в нашей стране.
Больше века ботаники объясняют, что название
это неверное: кедр этот вовсе и не кедр, а кедровая
сосна, дающая съедобные семена. Но если сказать об
этом таежникам, они засмеют. Назвать кедр сосной —
это все равно, что орла причислить к воробьям или
ласточкам. И упорно называют эту сосну кедром.
Против укоренившегося в народе названия родо-
дендрона даурского, который все именуют багульни-
ком, ботаники тоже воюют. Настоящий багульник
украшен белыми мелкими цветами. А рододендрон —
знаменитый кустарник, который по весне так ярко
цветет.
В это время в Забайкалье все сопки и горы стано-
вятся нестерпимо малиновыми. Цветущими веточками
забайкальцы украшают праздничные столы. Теперь
эти веточки продают в Москве у станции метро, их
берут нарасхват. С виду они неказисты, словно пру-
тья обыкновенной метлы, но если их поставить в воду...
Если их поставить в холодную воду, они пышно
расцветут через десять дней. А если сначала в теплую
ванну (помните, как можно разбудить спящее расте-
ние?), то и через три дня.
Цветы рододендрона необычайно нежны и краси-
вы, запах — тем более. Если даже ветки голы и цветы
в них еще спят, они все равно пахнут нежно и терпко.
Не знаю, как в других местах, но в Забайкалье
рододендрон даурский испокон веков называют ба-
гульником. Я и сам вырос в таежной деревне, и друго-
го названия ни от кого никогда не слышал. Разве пой-
80
мут меня, если я привычный в народе багульник ста-
ну называть рододендроном?
Когда у меня вышла «Четырехэтажная тайга», мне
позвонил ученый-лесовод Иван Иванович. Он долго вы-
говаривал мне за то, что я как бы укрепляю в созна-
нии людей неправильное название рододендрона. Как
я ни объяснял, что примени я только это название,
читатели бы не поняли, о чем идет речь, лесовод сер-
дился и уверял, что этого не знают только самые не-
образованные люди.
Я нарочно провел эксперимент. В один из воскрес-
ных дней, когда вовсю цвел багульник-рододендрон, я
отправился в окрестные леса. Благо, идти далеко не
надо: Чита стоит прямо в лесу.
Я спрашивал одного, второго, десятого, как назы-
вается растение, которым они любуются и украдкой
ломают для дома.
На меня смотрели как на лунатика. Только один
из ста сказал, что это растение в общем-то и не рас-
тение, а какой-то рододендрон. И цветет он не своим
цветом, такой цвет только у багульника... И тут он
окончательно запутался.
Этот человек оказался... лесником. Их в какой-то
лекции пытались приобщить к науке, но результат
оказался не лучшим.
Когда я читаю, что в Москве на ювелирной выс-
тавке демонстрировался браслет «Багульник», что в
Первомайске создано литературное объединение с та-
ким именем, а в Чите разработали с этим именем
ткань, я вздрагиваю и съеживаюсь. До меня чуть ли
не доносится недовольный голос Ивана Ивановича:
«Опять багульник?» И я думаю: а не лучше ли уза-
конить это имя, а багульнику, которого никто не зна-
ет, дать другое имя? Ведь это же так просто...
Итак, сибирская кедровая сосна, пинус сибирика,
сибирский кедр.
В Сибири от стоит по занимаемой им площади на
третьем месте. В соответствии с этим его личное дело
надо было бы поставить после личного дела сосен. Но
дело тут не в занимаемой территории. Тундра занима-
ет вон сколько места, а проку от нее не так-то и мно-
го. Кедровые же деревья в Сибири всегда рассматри-
81
вались как плодовые. По своему значению кедр там
стоит даже на первом месте. Не как древесина, а имен-
но, как кормное дерево.
После гражданской войны в нашей стране была
нищета и разруха, много было других забот. Но Вла-
димир Ильич подписал специальный декрет о кедро-
вых лесах. От разорения их удалось уберечь.
То, что кедр дает свои знаменитые орешки, это из-
вестно всем. В Сибири испокон веков ореховали в ко-
лотовниках. Ореховали — значит добывали орехи.
А колотовники — это спелые леса, в которых эти оре-
хи созревают.
Первые пятьдесят лет кедры не плодоносят. (Если
это в лесу. На свободе они плодоносят с двадцати пя-
ти. Но вольные деревья встречаются редко.) После
двухсотпятидесяти — тоже, хотя могут прожить еще
столько же.
Каждое дерево дает орехов не так уж много —
в среднем до килограмма в год. Но надо учесть, что
плодоносит оно в Сибири раз в пятилетку. И только в
чикойской тайге чуть чаще, а в Монголии — через год.
На каждом гектаре растет пять тысяч деревьев.
Таких гектаров в Сибири около тридцати миллионов.
Если произвести несложные расчеты, то в результате
окажется, что каждый житель нашей страны имеет
по нескольку сот.
Колотовниками плодоносящие (вернее, орехонося-
щие) леса назвали тоже не с бухты-барахты. Все дело
в том, что пока орехи добываются при помощи колота.
Колот — это тяжелая колотушка, молот, только
сделанная из куска дерева. Обычно его делают прямо
на месте, в тайге, чтобы не тащить туда лишний груз.
А потом, приставив к стволу дерева доску, чтобы не
было вмятин, бьют колотом по стволу что есть мочи.
Иногда к ручке привязывают вожжи или веревки,
чтобы можно было колотить втроем. Двое тянут, тре-
тий резко толкает молот, удар получается очень силь-
ный.
По сучьям, забравшись на кедр, стучат молотком,
сбивают шишки длинным шестом.
Конечно, для дерева это не безвредно. Иногда сби-
вается кора, осыпается хвоя, расшатываются корни.
Но пока для кедрачей никакой техники не придума-
но. Сообщалось в печати, что в одном институте соб-
82
ран на тракторе специальный вибратор. Но как он
будет ходить по тайге — не ясно. Там и на велосипе-
де-то не проедешь.
Упавшие на землю шишки собирают и сушат. Та-
ежные жители строят для этого специальные неболь-
шие амбары — сайбы. В них шишки лежат до зимы,
а зимой их молотят. Молотят их или тяжелыми цепа-
ми, как молотили когда-то хлеб, или трут на огромных
терках. Потом орешки собирают и чуть поджаривают.
В Сибири всегда было принято щелкать по вечерам
орешки, сидя на лавочках. Тем более на вечерках.
Мы уже говорили о том, что хорошие карандаши
можно сделать только из кедровой дощечки. Они хоро-
шо и ровно чинятся, а сделанные из других пород каран-
даши грубые, твердые, о них даже лезвия ломаются.
В ГДР, правда, научились делать «кедровые» до-
щечки из бука. Для этого буковые чурки (и не только
чурки, но и разные ненужные бруски и обрезки) на-
мазывают специальной пастой и складывают штабе-
лями в подвалы.
Я уже говорил, какой это страшный гриб опенок,
он заживо губит многие деревья. Но он не гнушается
и мертвой древесиной. Поэтому в пасте, которой на-
мазывают буковые обрезки, находятся споры этих
грибов.	?
Споры прорастают, их гифы густо пронизывают
древесину и вытягивают из нее все соки.
Грибы идут на сковородку, а древесину, ставшую
похожей на губку, промывают и пропитывают рас-
плавленным парафином.
Кедровая древесина идет, конечно, не только для
изготовления карандашей. Из нее получается прекрас-
ная мебель, не хуже, чем из тропических великанов.
Рояли, сделанные из нее, звучны и красивы. Ак-
кумуляторы, в которых пластины переложены кедро-
вым шпоном, работают надежно и долго.
Масло, которое добывают из кедровых орешков,
очень вкусное и питательное. Первые реактивные са-
молеты тоже не могли обойтись без него: оно не за-
мерзает при самых низких температурах.
Без применения специального имморсионного ма-
сла не получишь под микроскопом ясного и четкого
изображения. Микробиологи, сидящие перед микро-
скопами, вряд ли догадываются, как им помогает кед-
83
ровая живица. Которая, кстати, еще и прекрасно за-
живляет самые опасные раны. Около кедра испокон
веку кормились сибиряки.
Кедровые орешки расходились не только по всей
стране, их увозили и далеко за море. Только в Европу
вывозилось до ста тысяч пудов.
Сейчас у населения закупается ежегодно 35 же-
лезнодорожных эшелонов орехов. Много их остается
для домашнего пользования. А сколько в кедрачах со-
бирают еще грибов и ягод!
Но совсем не поэтому называют кормным деревом
кедр. Кормное оно потому, что около него комятся все
лесные обитатели, от него порой зависит, быть им или
не быть.
Орешки грызет не только белка. (Ее и представить
трудно без кедровой шишки в передних лапках. Она
при шишке,— все равно что при деле.) Бурундук, как
и соболь, тоже большой любитель орехов. Не говоря
уже о кедровке. Ее так и называют ореховкой.
В 1959 году в кедровниках средней Сибири было
проведено специальное исследование. Ученые наблю-
дали, какие птицы кормятся около кедра. Оказалось,
их куда больше, чем думали. В список попали все
шесть видов таежных дятлов. Выяснилось, что осенью
сойки питаются не только ягодами, но и орехами.
А для ворона они главная осенняя пища.
Поползни, как и кедровки, прячут орехи. Только
не под камни и мох, а под кору и в щели сухостоев.
С удовольствием поедают орехи рябчики и тетере-
ва.
Очень нравятся они журавлям. Невелика синичка,
а туда же летит, за орешками.
Сибирские косули, изюбры, кабарга, росомаха —
все тянутся в кедровники во время шишкопада. На
кедровых орехах быстро отъедается медведь, тут он
нагуливает много жира для спокойной зимовки.
В гольцах черношапочный сурок тоже бежит в кед-
ровый стланик. Хотя орехи там и помельче, но все
равно питательные и вкусные.
Для кабанов орехи — великое лакомство. Собаки
едят их с большим аппетитом, чем мясо и мас-
ло.
Бурозубки, которым надлежит питаться насеко-
мыми, тоже хватаются за орехи. Когда орехи поспе-
84
вают, все, кто может бегать, прыгать, или летать, уст-
ремляются в кедрачи. И там начинается великий пир.
Ученые, которые как-то осенью работали в кедров-
никах Хамар-Дабана на Байкале, рассказывают, что
однажды крупный град сбил весь богатый урожай
шишки. Ее было так много, что один человек за два
часа мог собрать до десяти мешков. «Надеясь на лег-
кий сбор орешков,— пишут они,— мы не удовлетвори-
лись вечерними сборами и вышли за ними рано утром.
К нашему удивлению, шишки почти не осталось. За
какие-нибудь 12 часов основная масса ее была запря-
тана многочисленными обитателями тайги». (Это пи-
шут крупные специалисты по соболям В. Тимофеев
и В. Надеев.)
Подсчитано, что человек собирает орехов совсем
немного — только три процента от урожая. Раздают-
ся голоса, что надо собирать больше, потому что ос-
тальное пропадает даром.
Конечно, надо собирать больше. Но в тайге даром
ничего не пропадает. И. Д. Кирис установил, что в
Приобье мыши уничтожают до половины всего уро-
жая. Но ведь мышами кормятся соболь, горностай,
ласка. Так что хорошие меха начало берут в орешках.
Если пропадет кедровник, уйдут в другие леса и
соболь, и белка, и кабарга.
Березняки и осинники, что поднимутся здесь, то-
же пустовать не будут. Но лисицы, полевки, заяц-
беляк, горностай и даже лоси никак не смогут заме-
нить дорогих соболей и белок (и медведей, конечно).
Подсчитано, что каждая тысяча гектаров кедра-
чей (километр в ширину и десять в длину) «содержит»
пять-шесть соболей, двадцать-тридцать белок, марала,
или лося, несколько десятков глухарей или тетеревов.
Так что если над кедровником взметнутся густые клу-
бы дыма, невольно сжимается сердце. Это гибнут не
только деревья, но и соболи, белки, лоси.
Кедровый осенний пир никак нельзя назвать раз-
граблением. Ореховки и белки не просто устраивают
здесь званые обеды и ужины, но и высевают семена
для будущих всходов.
Семена у кедра тяжелые, не то что у лиственницы.
Природой так и задумано, что их кто-то должен рас-
таскивать —ветру их не поднять. Эту цепочку: семе-
на — звери и птицы — никак нельзя перерезать.
85
В Бразилии, например, с ореховыми деревьями
произошла настоящая трагедия. Там выжгли и выру-
били много лесов.
После того как тысячи сборщиков потеряли рабо-
ту, ореховые деревья вырубать запретили. Но оказа-
лось, что они уже не плодоносят. Эти деревья > опыля-
ют только определенные виды насекомых. А они ис-
чезли вместе с остальными видами деревьев. А глав-
ное, ореховые уже и потомства давать не могут. При-
рода запрограммировала целый ряд грызунов для по-
сева этих деревьев. Они разгрызали твердую скорлупу
и растаскивали плоды в места, где они хорошо про-
растали. Теперь, когда исчезли грызуны, которых счи-
тали вредными, цепочка порвалась, ореховые леса
погибают.
Вот и в кедрачах природа запрограммировала и
птиц, и грызунов для выращивания новых деревьев.
Кедровка прячет на зиму многие тысячи орешков,
но находит не все. (Даже точно подсчитано: из ста
только восемьдесят шесть.)
Теряют их белки, бурундуки, мыши. Потом эти
орешки проклюнутся, и из некоторых вырастут на-
стоящие большие деревья.
Из искусственных посадок на вырубках пока ни-
чего не получается. Как ни маскируй посевы, бурун-
дуки их обязательно разыщут и раскопают.
Если проросткам удастся даже увидеть свет —
прилетят сороки и дубоносы, выдернут проростки, а
орешки склюют.
Другое дело, когда кедры разводят в новых местах.
Там нет ни сеятелей, ни вредителей.
Зимний сон, зимний покой нужен не только таеж-
ным деревьям, но и некоторым семенам. К их числу
относятся и семена кёдра. Если орехи не поспят, при-
чем обязательно на морозе, они не взойдут.
Поэтому перед Досевом их надо обязательно стра-
тифицировать — д^а месяца выдержать на улице, на
холоде, лучше всеЭго закопать в снег.
Хотя кедр —* царственное дерево, он вовсе не при-
хотлив. Растет на голых камнях, на сухих песках, на
болотах и вечной мерзлоте.
Впрочем, в Сибири хороших почв почти что и нет»
а теплой земли — подавно.
86
Кедры всегда несли сухопутную службу. Из них
делали мебель, карандаши, аккумуляторный шпон.
Иногда они ездили по железным дорогам: ими отде-
лывали купе мягких вагонов.
Лиственничные шпалы железнодорожники уважа-
ют до сих пор. Они мягче железобетонных, долго жи-
вут, костыли в них почти не ржавеют.
Лиственнице приходилось и плавать, и летать. Ко-
гда самолеты делали не из металла, а из дерева, лист-
венница шла на изготовление очень ответственных де-
талей. По крепости она не уступает дубу, хотя и не-
много хрупкая.
А вот сосны — известные мореплавательницы. Не-
даром лучшие из них — высокие и прямые — издавна
назывались мачтовыми. Лиственница тяжелая (каж-
дое четвертое бревно при сплаве тонет), на мачты
она не годится. А сосна легкая, из нее и плоты хоро-
шо вязать.
Древесина ее не такая крепкая, но не такая и
хрупкая.
А главное, сосна растет там, где даже трава иног-
да не может проклюнуться — на песках, на камнях,
на болотах!
Считается, что сосна двойной эконом: и из земли
сосет мало влаги, и испаряет ее немного.
Но, если надо, она может работать как насос. На
болотах все деревья усиленно испаряют влагу. Но пер-
вой сдается ель — ей не под силу большая нагрузка.
Потом погибают березы. Казалось бы, им тут не жизнь,
а рай: воды сколько хочешь, а они водохлебы. Учас-
ток березняка сто на сто метров (все тот же гектар)
87
высасывает в день целую железнодорожную цистерну
воды.
Но березняк на болоте погибает, и остаются одни
сосны. Они качают воду, продолжая борьбу с болотом.
Участок сосняка размером в тот же гектар высасы-
вает из него в год три тысячи тонн воды — вдвое
больше, чем высасывал березняк. И продолжает эту
нелегкую работу многие годы, даже десятки лет!
Когда сосна растет на болоте, корни ее сильно
изменяются. Они становятся немного короче, но тол-
ще. Ведь им не надо гоняться за дефицитной влагой,
она в избытке.
При этом они из круглых превращаются в квад-
ратные. Даже не в квадратные, а в двутавровые, похо-
жие на сплюснутую букву «Н». Это чтобы было луч-
ше сцепление с жидкой, болотной почвой.
На суше сосна тоже побивает все рекорды. Порой
она растет в таких аскетических условиях, что пе-
рестает быть похожей сама на себя.
Уже после второй мировой войны в Калифорнии,
в районе Белых гор, были обнаружены странные полу-
мертвые сосны. Когда определили их возраст, ахнули:
некоторым было около шести тысяч лет. А в среднем
сосна живет только триста.
Стали разбираться» в чем дело. Оказалось, что там,
где они растут — высоко в горах,— осадков выпадает
всего двадцать пять миллиметров в год. В некоторых
районах Сахары их бывает гораздо больше.
Эти сосны назвали остистыми, жесткими, если
можно так сказать. Древесина у них очень прочная,
но прирост ее невероятно мал. Годовые кольца у них
всего в пятую часть миллиметра!
При такой скудной влаге у деревьев остаются в
живых лишь узкие полоски на стволах. А о ветвях и
говорить нечего. На некоторых торчит только одна
ветвь, и та не целиком. На ней зеленеет лишь един-
ственная небольшая ветка.
У этих сосен нет сил даже на то, чтобы в нормаль-
ные сроки поменять хвою. Она у них держится двад-
цать-тридцать лет.
У нас тоже десяток лет назад начали искать де-
ревья-старцы. Они очень нужны метеорологам: ведь
по годовым кольцам можно определить изменения
климата за последние сотни лет.
88
(Остистые сосны рассказали, что на ндшем конти-
ненте девятьсот лет назад было время дождей, дожди
лили не переставая, как в тропиках. А за пятьсот лет
до этого была жесточайшая засуха.)
Такое дерево разыскали в нашей сибирской тайге.
Это была, конечно же, лиственница. На ее срезе было
ни много ни мало, а тысяча двести колец. Значит,
прожила она тысячу двести лет.
Утверждают, что рекорд продолжительности жизни
принадлежит секвойям. (У остистых сосен не жизнь,
а жалкое существование.) Самая старая из них — Ге-
нерал Шерман, ей около трех с половиной тысяч лет.
Но самый древний старец в мире — это кедр, кото-
рый растет на одном из Японских островов. Толщина
его ствола равна шестнадцати метрам, а возраст 7200
лет.
Однако пора вернуться к нашей обыкновенной со-
сне.
Она намного бережливее ели: в ее опадающей
хвое почти не остается азота. Она его как бы втяги-
вает в себя, осыпая лишь шелуху иголок.
Да и на построение древесины она его тратит вдвое
меньше, чем дуб. Меди и некоторых других элемен-
тов — тоже.
Хвоя сосны по весу в два раза меньше еловой, но
по площади даже чуть больше. Если хвою сосен, рас-
тущих на одном гектаре, разложить по земле, то ее
будет семнадцать гектаров, а еловой — шестнадцать.
Вверху всегда располагается световая хвоя. Она
мелкая, толстая, кожистая. Ведь радиация здесь боль-
шая. В середине она переходного типа, а внизу тене-
вая. Теневой больше, потому что ей надо изловить как
можно больше рассеянного света, чтобы сравняться со
световой — выработать столько же углеводов.
Теневую хвою можно узнать даже на ощупь: она
тоньше и потому мягче. Работает она, как говорится,
на полную катушку при тридцати процентах полного
освещения и температуре десять-пятнадцать градусов.
Световой же для этого надо полное освещение и тем-
пературу чуть-чуть повыше.
Но если погода стоит сухая, то устьица иголок от-
крываются лишь тогда, когда спадет жара и солнце
поубавит яркость. Иначе сосны просто-напросто вы-
сохнут.
89
К весне хвоя у сосен становится серовато-зеленой.
Но как только начинается рост побегов — моментально
зеленеет.
Раньше думали, что во время морозов разрушается
хлорофилл. Оказалось, что нет: он просто перемеща-
ется. И занимает свое место в хвое при потеплении.
Чтобы узнать, позеленела ли хвоя, не обязательно
ехать в лес. Достаточно понаблюдать за термометром.
Если температура воздуха устойчиво поднялась до
17—20 градусов — хвоя позеленела.
Если сосна живет на голодном пайке — древесина
у нее крепче. А если в почве много питательных ве-
ществ и сосна «переедает», древесина у нее становит-
ся рыхлой, ее легче повреждают вредители.
Ствол у такой сосны хуже очищается от сучьев. По-
глощая питательных веществ больше, чем она их ос-
ваивает, сосна «жирует». (Это бывает у картофеля:
ботва большая, а клубней нет.)
Ту древесину, что выросла на бедных почвах, на-
зывают кондовой. А эту — ломкую и неустойчивую —
мяндовой. В серьезное дело она уже не годится.
Молодые сосенки не боятся весенних заморозков.
Но только не в Забайкалье. Весны здесь засушливые, и
семена могут взойти только в июле, когда начинаются
дожди.
К осени крохотные сосенки не успевают подрасти и
окрепнуть, такими и встречают весну. Тут им от ран-
них заморозков и достается. А вскоре еще и от жары.
И от выжимания тоже, и не только весной, но и летом.
Если после обильных дождей резко снизится тем-
пература почвы, в ней могут образоваться кристаллы
льда. Они обрывают слабые корешки, как нитки, и де-
ревца гибнут.
В Приангарье сосенки очень хорошо вырастают на
вырубках, где ходили гусеничные тракторы. Разворо-
ченная гусеницами земля мягка и податлива, словно
специально подготовлена к посеву.
У нас этот номер не проходит: в таких местах
почва сильно пересыхает, первые же дожди смыва-
ют сосновые семена.
Если же вырубки покрыть, как одеялом, хвоей и
сучьями, тогда будет все хорошо. И влажность увели-
чится, и сила заморозков уменьшится. Так теперь в
Забайкалье и поступают.
90
Сосна дает семена тоже не ежегодно. Но в Сибири
она плодоносит чаще, чем за Уральским хребтом. И
чем дальше на восток, тем чаще.
На Урале сосны дают хорошие семена раз в четы-
ре-пять лет, в Западной Сибири через три-четыре года,
а на Алтае и в Забайкалье — каждый третий и второй
год дает замечательные урожаи.
В Финляндии плодоносит редко — раз в шесть лет,
в северных районах — в десять. А у границы тундры
и вообще один раз в столетие. Дальше она уже не
растет.
Соска не боится перепада температур даже в сто
градусов. Просто дальше нет подходящих мест для ее
обитания. А главное, там никудышные условия для
выживания всходов.
И все же при всем при том сосна на северном
пределе чувствует себя превосходно!
В районе Туруханска зима долгая, чуть ли не во-
семь месяцев. Рост сосны там продолжается всего два
с половиной-три месяца.
Но за это время она набирает ту же высоту и тот
же вес, что и красноярские сосны, которые растут
четыре месяца. Или подмосковные, в чьем распоря-
жении целых полгода. Летний день на севере длиннее,
и крона там работает дольше.
В июне и в июле долгота дня в Туруханске двадцать
два часа, а в Красноярске лишь восемнадцать. Если
учитывать и гражданские сумерки, в которые фото-
синтез может продолжаться, то выходит» что в течение
трех месяцев хвоя там работает круглосуточно. И по-
скольку на севере жары не бывает, расходы на дыха-
ние там совсем мизерные. Ведь с увеличением темпе-
ратуры на каждые десять градусов эти расходы удва-
иваются.
Туруханским соснам это никогда не грозит. Так же,
как тунгусским, нижнеангарским и многим другим.
Однако у туруханских сосен семена к осени вызре-
вать не успевают. Для этого им надо столько же вре-
мени, как и ярославским или ивановским соснам, а
лето тут короткое. Поэтому созревают семена здесь
намного позднее, и собирать шишки на семена при-
ходится чуть ли не по морозу.
В Красноярске семена созревают к тому времени, ког-
да у березы пожелтеют все листья, а у осины опадут.
91
Зимой шишки на соснах не раскрываются. Они
ждут ветреного апреля, чтобы семена разнесло даль-
ше. Но если в апреле сыро — они тоже ни за что не
раскроются, чтобы понапрасну не тратить семян (ле-
теть-то не смогут). Одуванчики ведь тоже в сырую
погоду не расправляют свои зонтики для полета.
Работать крона у сосны начинает только тогда,
когда оттает верхний слой почвы — подстилка. А на
зиму, когда ударяют легкие морозы в два-четыре гра-
дуса, смыкает она свои устьица. Но вот что еще ин-
тересно. Где бы сосна ни росла — на северном ли пре-
деле, на жарком ли юге — почки у нее распускаются
в то самое время, когда у ели начинает распускаться
молодая хвоя. Они связаны невидимой ниточкой и с
березой: у той в это время заканчивается распуска-
ние листьев.
Как бы весна ни запоздала, как бы ни торопилась,
эта синхронность остается неизменной.
В нашей стране есть сосны рижские, быстрорасту-
щие, есть меловые, солончаковые. В Западной Сибири
процветают жароустойчивые сосны, а на Дальнем Вос-
токе — погребальные. Но лучшие в мире — высокие,
тонкие, прямоствольные ангарские сосны.
Одни ученые говорят, что в свое время эти сосня-
ки-брусничники вытеснили темнохвойную тайгу после
многих лесных пожаров.
Другие утверждают, что здесь находится древний
центр развития сосново-лиственничных лесов.
Как бы то ни было, если бы в мире продолжали
строить парусный флот, эти сосны давно бы ушли в
далекое плавание. Но деревянных парусников больше
не строят, и морскому дереву — сосне предстоит от-
ныне только земная служба.
Эти действующие лица заняты в эпизодах: их сов-
сем немного в сибирской тайге. Одна десятая часть,
не больше. Но из-за них разгорается сыр-бор, начина-
ются зеленые войны. А потом целые леса совершают
передвижения: то лиственницы движутся на запад,
то ели пробиваются на восток.
Все эти войны разгораются не по их прихоти или
злой воле. Просто у них свои склонности и привычки,
которые не согласуются с нормами жизни главных по-
род. Эти различия не так велики, но существенны.
И приводят порой к неожиданным результатам.
Ельники называют темными лесами, темнохвой-
ной тайгой. Хвоя у елей и вправду темней, чем у лист-
венниц или сосен. Но ведь им и хлорофилла надо по-
больше, ведь они работают при слабом свете.
В ельниках всегда сумрачно и темно. Это потому,
что ели поглощают почти весь падающий на них свет,
даже и очень слабый, заставляя его усердно рабо-
тать в своих фабриках-кухнях.
Семена ели и в потемках прорастают прекрасно.
А у сосны, лиственницы и березы происходит задерж-
ка, им уже в колыбели нужно света больше, чем ели.
Лиственница любит, чтобы света было много и был
он ярким. При плохом освещении ее крона работать
не будет. Ей надо хотя бы одну пятую часть полного
освещения. А такого не бывает даже среди бела дня —
при грозе.
Сосне достаточно одной девятой части, она тоже
светолюбива, а ель словно сумеречное растение — ей
хватает одной двадцать восьмой!
(Есть среди растений и абсолютные чемпионы. Но
93
это водоросли, которые живут в верхних слоях поч-
вы. Им достаточно и крохотных долей процента.)
Конечно, чтобы перерабатывать много слабого све-
та, надо иметь большие производственные площади.
И ель их имеет. У нее не только большая крона, но
она еще и плотная, хвои в ней много.
Шведские лесоводы подсчитали, что для наращи-
вания одного кубометра столовой древесины листвен-
нице надо шестьсот-восемьсот килограммов хвои, а
ели — почти три тонны. А если эти деревья растут вы-
соко в горах, то и того больше.
В нашей тайге еловая хвоя (она обычно четырех-
гранная) весит примерно в два с половиной раза
больше, чем хвоя сосны. И почти в пять раз больше,
чем хвоя лиственницы.
Тяжелы ее доспехи, но зато ее фабрика может ра-
ботать чуть ли не на отходах. В промышленности ведь
тоже много предприятий, которые перерабатывают
бедные руды. Поскольку руды надо пропускать мно-
го, оборудование там всегда громоздкое и тяжелое. Это
обычная плата за дешевое, почти бросовое сырье.
Каждый килограмм еловой хвои за лето поглощает
столько килокалорий, сколько дают при сжигании
два килограмма угля. Эти килокалории законсерви-
рованы в древесине и, если ее положить в костер,
вернутся к нам в том же количестве.
Если бы деревья были одухотворенными, ель мож-
но было бы назвать трусливой.
Затемнения, допустим, она не боится, но в моло-
дости сильно боится весенних заморозков. Как позд-
них, так и ранних. В детстве ей обязательно нужна
защита, и в лесостепи, например, самостоятельно ей
не вырасти.
Ель очень боится ветра. Это, пожалуй, понятно: ее
большая и плотная крона что парус. Корни у нее по-
верхностные, за землю держатся плохо. Потому и сра-
стаются с корнями соседних елей: коллективно усто-
ять легче.
Пожаров ель боится еще больше, чем ветра. Корни,
которые ползут чуть ли не по земле, повреждает лю-
бой низовой огонь. Крона ее сидит так низко, что
нижние ветви пускают иногда даже корневые отпрыс-
ки. И, конечно, тоже легко повреждаются огнем. (Вет-
ви у ели — это ее метрики. По ним, как по отросткам
94
на рогах оленя, можно определить возраст. У ели каж-
дый год вырастает новый ярус веток-мутовок, гори-
зонтально распростертых во все стороны. Если к их
количеству прибавить три-четыре года — в этом воз-
расте образуется первый ярус ветвей,— это и будет
возраст ели.
Теперь другие деревья тоже не спиливают, чтобы
по годовым кольцам узнать их возраст. Просто вы-
сверливают специальным сверлом тонкий цилиндрик.)
Почвы ели нужны побогаче и повлажнее, чем сосне.
На болото она придет только после сосны и березы,
когда они его высосут.
В еловых лесах холоднее, чем в лиственничных
или сосновых. И влажность выше: солнечные лучи тут
почти не достигают земли.
По быстроте роста ель стоит почти на последнем
месте. На первом, конечно, тополь, потом идет лист-
венница, потом береза.
Еще бы березе не расти быстрее: фотосинтез у
нее в пять раз энергичнее, чем у ели. Как говорится,
кто больше съел, тот больше вырос.
Однако у ели не одни только недостатки. Из нее
делают и бумагу, и телеграфные столбы — этим она хо-
рошо служит человеку.
Из тех елей, что растут в горах — у них узкие, рав-
номерные годичные кольца, — получаются хорошие
скрипки, пианино, гитары. Эта древесина звучная, ее
так и зовут резонансной.
Железнодорожники полюбили ель за ее щетинис-
тость.
Случайно было установлено, что, если у молодой
ели срезать самый верхний побег, она никогда не вы-
растет высокой и стройной. Деревце навсегда остано-
вится в росте, а боковые ветви постепенно поднимут-
ся вверх, кривые, как бивни мамонта.
Такое дерево красотой не блещет, но хорошо за-
держивает снег. Поэтому, посеяв ели вдоль железной
дороги, из них потом формируют защитную полосу.
Живой зеленый щит задерживает снег лучше, чем
деревянный или даже бетонный.
Ель — тоже кормное дерево, оно кормит своими
семенами и клестов, и белок, и прочую живность.
Так что для тайги оно очень нужное и полезное.
Пихта по теневыносливости даже обошла свою
95
подругу — ель. Растут они большей частью рядом, но
почву пихте надо еще богаче и влажнее.
Хвоя ее служит очень долго: у ели семь-девять
лет, а у пихты десять-одиннадцать. Это, в общем, тоже
понятно: работает она не так напряженно, как лист-
венницы.
Сибирские холода пихта переносит неплохо, но за
пределами своего распространения страдает от поздних
весенних заморозков. Даже если ее перевести в районы
с более теплым климатом.
Древесина у пихты мягкая, из нее тоже производят
бумагу. А вот для ящиков под сливочное масло она
просто незаменима. В стволе пихты нет смоляных
ходов (у нее на коре специальные смоляные наросты),
так что древесина скипидаром не пахнет.
Живет пихта лет до двухсот, но часто в семьдесят-
восемьдесят лет погибает от гнили.
Про березу известно, кажется, все. Только вот если
ели и пихты, растущие в Сибири, называются сибир-
скими, то сибирской березы нет.
Есть береза даурская, но ее в Сибири немного —
только в Даурии, в Забайкалье. Отличить ее легко по
коре: она сильно шелушится.
Здесь же, в Забайкалье, есть и черная береза. Но тем-
ная у нее только кора, древесина белая, как у пихты.
Даурская и черная березы очень светолюбивы. Но
солнца в Забайкалье хватает, даже с избытком.
Если у растущей в Сибири березы самая молодая
ветка покрыта густыми мелкими бородавками — это
береза бородавчатая. А если мелким густым пуш-
ком — пушистая.
Растут эти березы и в Сибири, и за Уральским
хребтом. Несколько островков сохранилось даже в
Крыму. Там их, между прочим, первым заметил
А. С. Пушкин. Было ему отчего удивляться: ведь бе-
реза — северянка. Как она оказалась на юге?
Через несколько десятков лет принялись разгады-
вать это ученые. Выяснилось, что крымская береза —
наследница далекой ледниковой эпохи. Когда яйлы
(нагорные плато) покрывал снег, там было немало бе-
резняков. Раскопки показали, что ими обогревались
еще первобытные люди. На всех стоянках обнаруже-
ны березовые угли, много углей.
После потепления березы стали вымирать, и те-
96
перь остались лишь в самых труднодоступных, зате-
ненных местах.
Пушистая береза лучше переносит заболачивание,
света ей надо чуть меньше, чем бородавчатой. Поэто-
му она и в сосновых лесах может расти, и даже в
редких еловых.
Морозов березы не боятся, даже самых больших.
Недаром их в Якутии растет много. Вот только моло-
дые концы побегов там повреждаются заморозками.
Они за лето не успевают окрепнуть и возмужать.
В деревнях до сих пор возят на парники землю из-
под берез. Березы очень улучшают лесную почву,
делают ее плодородной. Поэтому и травы любят берез-
няки. Береза — доброе дерево.
Говорят, что осиновый кол дает ростки в любом
месте, где его ни воткнешь. Но береза растет даже
там, где не может расти осина.
Когда-то в старом свете она считалась чуть ли не
сорняком. А теперь японцы гордятся тем, что у зда-
ния японского парламента и во многих парках весело
шумят эти удивительные деревья. Мы доставили их
туда в благодарность за тысячу саженцев сакуры, ко-
торые японцы привезли в нашу страну.
Некоторые считают, что по своим замашкам бере-
за схожа с подорожником. Тот расселялся вслед за
первопроходцами, недаром туземцы назвали его сле-
дом белого человека.
Береза тоже идет по следам человека. Стоит ему
выкорчевать лес, проложить дорогу, прокопать канаву,
она уже тут как тут: поднимается густой порослью!
А чего уж там говорить о заброшенных пашнях или
горельниках! Там она появляется моментально.
Замечено, что если береза растет на вечной мерз-
лоте, то сок из ее ранки ни за что не закапает до тех
пор, пока около ствола не стает снег и хоть чуть-чуть
не прогреется почва.
В европейской части, где о вечной Мерзлоте не
имеют понятия, почва промерзает неглубоко. Как пра-
вило, нижние корни там находятся в талом грунте.
Поэтому, хоть в лесу и лежит глубокий снег, у берез
все равно появляется «плач». И листья их вскорости
распускаются.
Белое платье береза носит не для красы. Бывает,
что весной хвойные деревья страдают от заморозков.
4 Четырехэтажиая тайга
97
И чаще всего не на северном склоне, а на теплом,
южном.
Когда южный склон пригреет весеннее солнце, де-
ревья проснутся от спячки и масло в них превратится
в крахмал. А на северном склоне еще холодно, де-
ревья там еще спят.
Когда снова вернется мороз, «масляным» деревь-
ям он не страшен — они переносили и не такие мо-
розы, а «крахмальные» будут застигнуты врасплох.
Вот тут березу белое платье и выручает. Оно хо-
рошо отражает солнечные лучи, дерево раньше вре-
мени не проснется.
Измеряли:, у чисто-белого ствола температура на
несколько градусов ниже, чем у светло-серого.
Белый цвет у ствола березы оттого, что в ее коре
есть особое вещество — бетулин.
Всобще-то белой краски в природе нет. Белые ле-
пестки цветущей черемухи, яблонь, полевых цветов
состоят из очень мелких бесцветных клеток. Сами
клетки прозрачны, но пространство между ними (меж-
клеточники) заполнены воздухом. Они сильно отража-
ют свет, поэтому создается эффект белой окраски.
Однако березовая кора — исключение. Ее береста
состоит не из воздушных, а из мертвых, но пустых
клеток. Они очень прочно спаяны друг с другом и
опробковались. Через них даже воздух пройти не мо-
жет. Поэтому для дыхания и образуются на коре осо-
бые чечевички. Летом береза через них дышит, а к
осени они заполняются особым веществом — запеча-
тываются.
Пс-научному береза называется бетуля альба.
«Альба» — белая, а «бетуля» происходит от латин-
ского слова «сечь». Это слово наводит на определен-
ные размышления. Ведь у нас тоже когда-то угощали
подрастающее поколение «березовой кашей». Говорят,
это хорошо помогало в нравственном воспитании.
Семена у березы легкие, ветром их относит далеко
от родного дома.
Но если березу рубят зимой, то весной она размно-
жается порослью. А осина плюс к этому еще и кор-
невыми отпрысками: из корней вдруг начинают по-
являться побеги.
Осина — первая подруга березы, они часто рас-
тут рядом. Правда, после сухих сосновых боров осина
98
почти никогда не селится. А вот на местах ельников
с богатыми почвами — с удовольствием.
Если ее здесь потом и изведут, ее корни в земле мо-
гут давать отпрыски чуть ли не целый век. Осина
почти что неистребима: срубленная, она дает от кор-
ней такую густую поросль, что вместо одной осины
вырастает целая сотня.
То, что осина — главное спичечное дерево, знают
все. Но из осин построен и целый собор —в Кижах.
А хорошие банщики обивают потолок обязательно до-
щечками из осины. Они никогда не становятся влаж-
ными, и сверху не каплет.
Разумеется, в тайге растет и черемуха, и боярыш-
ник, и много других кустарников. Но погоды они не
делают, исход зеленой войны решается без нее.
А вот травы и мхи иногда мягко стелют, да жест-
ко спать. Ласковые, шелковистые мхи побеждают даже
огромные кедры. А травы ведут настоящую химичес-
кую войну. Однако об этом мы поговорим в свое время.
ДРАМА ПОД ЗЕЛЕНОЙ КРЫШЕЙ
Деревья тоже умирают. Умирают от болезней, от
нашествия вредителей, от старости.
Один из поэтов сказал: «Умирает стоя непокорный
лес. Что-то в нем людское, несомненно, есть!» Сказано
красиво, но люди стоя умирают редко.
Среди таежных растений тоже встречаются долго-
жители. Береза, например, может прожить триста лет,
ель дотянуть до пятисот, а сосна и до шестисот.
Правда, это бывает редко.
Чем старше лес, тем больше в нем умирает деревь-
ев. Попадает в отпад, как говорят лесоводы.
Но «отпадают» в первую очередь те деревья, кото-
рым не повезло в детстве: они отстали в росте и -их
соседям удалось сомкнуть над ними свои кроны.
Раз они отстали в росте — значит, у них было мень-
ше солнца, корни их развивались тоже слабее.
Недавно в Подмосковье провели интересное иссле-
дование. Там во время засухи, как заметили ученые,
в сосновом бору четырехметровые деревья начали чуть
подсыхать. Их шестиметровые братья, у которых бы-
ла большая крона, должны были бы страдать от засу-
хи тоже. Ведь площадь испарения у них больше.
Однако большие деревья чувствовали себя прекрас-
но! Хотя росли не то чтобы рядом, а бок о бок с те-
ми, у которых крона была поменьше.
Стали копать, делать разрез корневой системы.
Оказалось, что корни у тех и других были на одина-
ковой глубине, но у больших они оказались гуще в
пять раз!
Вот что значит опередить в росте другие деревья.
Таким всего достается больше: света, воды, удобрений.
Даже грибы обходят стороной отставшие в росте
101
деревья, как будто знают, что от неудачников мало
проку. Лучше соединить гифы с большими, мощными
деревьями, у которых хорошая зеленая фабрика-кухня.
В числе первых умирают и те деревья, которые вер-
хушки сумели вынести вверх, но все равно остались
тонкими, заморенными. Может быть, им клсчок зем-
ли попался похуже, а может, его переплели корни
более могучего соседа и забирают влагу себе. Пока-
зать это может только вскрытие почвы.
Но и крепкие, могучие деревья, захватившие са-
мые лучшие участки, тоже стареют и умирают. Уче-
ные подсчитали число таких деревьев в различных
лесах под Красноярском и в Приангарье. И установи-
ли, что в лесах от трех до двадцати двух деревьев из
каждых ста идут к старости и отмиранию.
Старое дерево не может так отчаянно защищаться
от вредителей, как молодое. Его насосы работают
хуже, вода по стволу поднимается с трудом. В топ-
ках даже стальные трубы забиваются солями, а тут
такие крохотные каналы.
На дыхание старые деревья тратят меньше пита-
тельных веществ, но и вырабатывают их меньше.
И все-таки даже в этом случае первыми умирают
деревья, которые помоложе! Ведь на эту территорию
пришли они позже, когда все лучшие участки были
уже заняты. Выходит, что и в растительном мире
очень важно быть первым.
Человек умирает не просто от старости, а от ка-
кой-нибудь болезни, с которой не может справиться
изношенный организм.
Деревья — тоже. Сосны, например, умирают от ра-
ка — серянки, от самого зловредного гриба — корневой
губки, от первичных и вторичных вредителей.
У любой породы есть свой набор болезней.
Приходит печальный срок, и вот дерево переста-
ет жить, хвоя его (или листья) желтеет, насосы от-
ключаются, ствол засыхает.
Но перед смертью, как это ни странно, дерево вдруг
начинает обильно плодоносить. Оно как бы собирает
последние силы, чтобы оставить после себя потомство,
продлить свой род.
(Кета тоже умирает, дав жизнь потомству.. Но там
совсем другие причины).
Перед смертью у дерева дыхание усиливается. Ор-
102
ганические вещества, которые вырабатываются в листь-
ях, тут же распадаются на воду и углекислый газ.
Это, значит, наступает конец.
Умершие деревья еще долго стоят на корню, слов-
но памятники себе. К примеру, дерево, которое росло
до ста двадцати лет, может, засохнув, простоять еще
двадцать пять. Дожившие до двухсот лет, не упадут
еще сорок. А более почтенные старцы устоят и пол-
Бека. Встречались деревья, поставившие своеобразный
рекорд — шестьдесят три года после смерти!
Опытный натуралист может даже определить,
сколько лет сухостою.
Если дерево погибло в прошлом году, на нем еще
будут торчать желтая хвоя или листья, а под корой
суетиться молодые короеды.
Если хвои нет, кора легко отстает, а под ней пиру-
ют личинки усачей и златок — дерево умерло год, два,
три назад. У него уже и под корой синё.
Если заболонь уже почернела и обломились тон-
кие ветки, а кора снизу отпадает кусками — сухостою
от четырех до десяти лет. На нем уже и вредителей
не найдешь, он превратился в мумию.
После десяти лет у дерева нет вершины, после
двадцати оно обрастает лишайниками. И терпеливо
ждет топора дровосека, пожара или хорошего ветра,
чтобы навсегда исчезнуть с лица земли.
Сколько жить дереву — зависит от того, в хорошее
или плохое место упадет оно, будучи еще семечком.
И каковы его будущие соседи.
Чтобы добраться до этого места, каждому семечку
природа дала свой транспорт.
С кедром понятно: его вкусные орешки растаски-
вают звери и птицы. То, что они в пути потеряют или
надолго спрячут, то и взойдет.
Семена остальных деревьев, что возвышаются над
лесом, разносит ветер. Кустарники обслуживаются
птицами.
Некоторые семена растаскивают насекомые, а иные
разносит вода.
Семена так приспособились к своим видам тран-
спорта, что на подъем быстры и легки. Семена одуван-
чиков снабжены парашютиками. У березового семеч-
ка два крохотных крылышка, как у бабочки, только
прикрепленных неподвижно. А у семян ели и сосны
103
крылышки похожи на лопасти пропеллера: семена
при полете вращаются.
Однако у этих есть и другой способ передвижения.
Если семечки упадут на снежный наст, крылышки
превращаются в паруса. Дунет ветер — и они могут
уехать далеко-далеко, дальше, чем улететь.
Некоторым семенам надо, чтобы они сначала по-
бывали в чьих-то желудках. Иначе они не взойдут.
Чтобы появилась черника и брусника, надо, чтобы
их ягоды сначала кто-нибудь съел. Например, мед-
ведь. А голубика предпочитает птиц. Надо, чтобы ее
склевали.
Семена кипрея могут взойти только после того,
как они хотя бы чуть-чуть побудут на свету. После
этого они пойдут в рост хоть в колодце, хоть в темном
подполье.
Но каким бы транспортом и куда бы семена ни
прибыли, для их пробуждения нужна вода. Без нее
не взойдет ни одно семечко, побывай оно в желудке
даже самой жар-птицы.
Сухие семена могут лежать очень долго, не об-
наруживая признаков жизни. Некоторые даже десяти-
летиями.
Сухие семена почти не дышат, но стоит им чуть-
чуть отсыреть, как дыхание усиливается и они ожи-
вают.
Если зерно лежит в куче, оно постепенно разогре-
вается. С повышением температуры дыхание усилива-
ется еще больше, зерно даже может воспламениться.
А если в бурте кончится кислород (дышат семена уси-
ленно), семена могут попросту задохнуться и поте-
рять всхожесть, а потом и загнить.
Семенам таежных растений это не грозит — их ни-
кто не ссыпает в кучи. С ними случается другая беда.
Упадут они на траву, в хвою или мох, начнут всхо-
дить, а до земли оказывается далеко. Корешки растут-
растут, но никак не могут дотянуться до минераль-
ных слоев и, израсходовав запасы, умирают от исто-
щения, дистрофии.
То же самое может случиться, если семечко ока-
жется затоптанным глубоко в землю. Росточки будут
старательно пробиваться вверх, к свету, но запасы пи-
тания в семечке могут иссякнуть. Их ведь там совсем
немного. Если в килограмме семян даурской листвен-
104
ницы семечек двести семьдесят тысяч, то можете сами
подсчитать, каковы в нем запасы. В этот вес ведь еще
входит одежонка и крылышки.
Итак, престарелая сосна перед смертью вдруг да-
ла много семян. По весне шишки раскрылись, и семе-
на разлетелись в разные стороны. (Но это может быть
и не такое старое дерево — разницы нет.)
Ветер не принес сюда больше никаких других се-
мян — ни ели, ни березы. Кажется, все должно обой-
тись. Но война все равно разгорается. Не между поро-
дами, а между собой — в сосновом племени.
Не каждой сосенке посчастливится увидеть солн-
це: некоторые семена упадут в траву, некоторые склю-
ют птицы.
Но большинство все же взойдет, и поляна покро-
ется мелким густым сосняком.
Пока сосенки маленькие, им надо немного воды
и света. Но когда они чуть подрастут, им станет тес-
но на одной поляне. Чтобы выжить, каждая из них
будет стремиться захватить как можно больше прост-
ранства над собой и под собой. Вот тут-то и начнется
борьба не на жизнь, а на смерть.
Деревце, которое прорастает первым, первым пустит
свои корни в стороны и начнет откачивать воду с
участка соседа. А перегнав его в росте.— ведь, не ис-
пытывая недостатка в воде, расти оно будет лучше,—
отнимет у него солнце. А без солнца дереву смерть.
Оно совсем плохо растет, корни развиваются слабо.
Слабые корни, в свою очередь не дают развиваться
хвое. Деревце приостанавливается в росте, и его пре-
успевающий собрат вступает в схватку в другим сосе-
дом.
На зиму сосенки объявляют перемирие, а весной
снова разгорается битва, еще ожесточеннее и беспо-
щадней.
Сосенки, у которых отобрали солнце и воду, пи-
таются совсем плохо и одна за другой умирают.
На поляне становится просторнее, но и наши со-
сенки подросли. Теперь им воды и света надо еще
больше, чем раньше. Каждая из них старается скорее
вынести вершину как можно выше и пустить корни
как можно дальше в стороны.
Если какое-либо деревце замешкалось в росте —
приболело или ему попался худший клочок земли —
105
то пиши пропало: соседи перегонят его и намертво
сомкнут над ним свои кроны.
Друг за другом умирают оставшиеся под зеленой
крышей деревья, а их братья-убийцы становятся хо-
зяевами положения.
. Лес поредел, теперь всем деревьям хватает света и
влаги, и им ни к чему больше вести смертоносную
войну. Избавившись от конкурентов, сосны больше
не тянутся в вышину, а раздаются в ширину. Они
свое отвоевали и отныне навеки становятся друзьями.
Сосны воюют не только друг с другом, но и сами
с собой Чем больше вырастает вверху ветвей, тем
больше затеняются нижние. Без солнца они посте-
пенно отмирают. Поэтому в густом бору сосны такие
гладкие — они как бы сами отрубают себе нижние ветки.
Зато если сосенка выберется на простор, она широ-
ко раскидывает ветки, становится толстой, дородной.
Вверх она уже не стремится: света и солнца у нее
вволю.
Вот разве иногда донимает ее ветер. Но и он не
так страшен, как кровные братья. Сосна вцепляется
корнями в землю, и ствол у ее основания заметно
утолщается.
Те же сосны, которые живут в лесу, за землю дер-
жатся слабее — они привыкли к затишью. Поэтому,
если вырубить крайние деревья, остальные быстро ста-
нут жертвой .пурги и метели. Если ветер их сразу не
сломит, то расшатает корни, и дерево добьют враги:
сосна с расшатанными корнями ослабнет и на лес,
как саранча, нападут жуки-короеды и усачи.
Но, как ни ужасна война лесов, без нее деревьям
пришлось бы совсем плохо.
На лесной деляне из ста сосенок вырастает только
пять — девяносто пять погибают в битве. Но зато эти
пять — самые выносливые и сильные. И потомство
они дадут такое же боевое и крепкое.
А если бы вырастали и их побежденные братья, ко-
торые оказались слабыми и хилыми, не способными
стать мужественными бойцами, то и потомство они
оставили бы под стать себе. Лес бы стал понемногу хи-
реть и, наконец, выродился бы совсем.
Когда в лесах у наших соседей, хабаровчан, во-
дились тигры, то и дикие кабаны, обитавшие там, бы-
ли крепкими и жизнеспособными: чтобы не попасть
106
тиграм в лапы, они должны были уметь спасаться
бегством.
Охотники уничтожили почти всех тигров. У каба-
нов не стало врагов, и их расплодилось небывалое
множество. Но, перестав тренироваться в беге, они по-
теряли и выносливость, стали хилыми, хлипкими.
Навалились болезни — кабанов стало гибнуть от лих
больше, чем раньше гибло от тигриных зубов и ког-
тей.
Лес бывает и двухэтажным, и трехэтажным, и да-
же семиэтажным.
Наша тайга — четырехэтажная.
Присмотритесь к нашему лесу. Видите, в нем воз-
вышаются красавицы сосны? Это самый высокий, чет-
вертый, этаж нашей тайги.
Третий этаж занимает подрост — молодое поко-
ление леса, юные сосенки.
В родном лесу они живут как у злей мачехи: что-
бы не умереть с голоду, им всю жизнь надо воевать
за место под солнцем, и не только со своими братья-
ми, но и с родителями.
Родители их стали господами, ведут барскую
жизнь и чураются даже своих детей.
Какая судьба уготована соснам-подросткам, мы
уже знаем.
На втором этаже разместились разные кустарни-
ки и небольшие заросли ольхи, шиповника, рябины,
бузины, жимолости, смородины, багульника — родо-
дендрона.
107
Им перепадает совсем мало света, но они не жалу-
ются: привыкли жить в тени.
А совсем внизу, на земле, зеленым ковром лежит
трава, ярко пламенеют цветы, рдяно горят ягоды брус-
ники и матово поблескивают синие бусины голубики.
Они тоже вполне довольны своим этажом и на боль-
шее не претендуют.
В горах, где мало тепла, листья у обитателей ниж-
них этажей становятся коричневыми, темно-красными
или покрываются белым налетом.
Это не случайно: красные листья багульнику и
бруснике дают дополнительное тепло. Они улавливают
зеленые лучи и превращают их в тепловые.
А белый налет —это не что иное, как клетки, за-
полненные воздухом. Они, как маленькие линзочки,
собирают свет, и листья лучше нагреваются. Эти же
пузырьки воздуха долго сохраняют в листьях тепло,
не дают ему рассеяться.
В подвальном помещении четырехэтажного зда-
ния тайги копошатся жуки, прокладывают маленькие
тоннели черви.
Их не интересует исход борьбы между старыми и
молодыми деревьями. Они заняты своими жучиными
делами.
Но, если погибнет лес, им тоже несдобровать: они
лишатся и крова, и пищи.
Неосторожный охотник оставил в тайге непога-
шенный костер или бросил окурок. Не успел он пройти
и километра, как за его спиной уже поднялся на дыбы
красный разъяренный зверь и пошел гулять по лесу,
уничтожая деревья и не щадя ни в чем не повинных
зверей, птиц, насекомых.
Со стоном падают могучие деревья, хороня под
собой своих наследников, с треском рушится все
четырехэтажное здание тайги.
Погаснет огонь — и на месте большого зеленого ле-
са останется только обугленный пустырь, на котором
пышно разрастутся сорняки: вейник, кипрей, мятлик,
осока.
Уж кто-кто, а они всегда воспользуются чужим не-
счастьем.
Если трава вырастет густой, хвойному лесу уже ни
за что не вернуть потерянной территории без помощи
пионеров в зеленых галстуках.
108
Елочки не посмеют выбраться на открытое место,
боясь застудиться при утренних заморозках. Им в
детстве нужна над головой зеленая крыша.
Кедры тоже побоятся справить здесь новоселье:
маленькие кедры боятся холода.
Сосенки не боятся заморозков. Но потерянной тер-
ритории они тоже не могут вернуть лесу. Трава от-
нимет у них солнце, не даст корням добраться до
минеральных солей. Только они проклюнутся — выпа-
дет снег и пригнет их до самой земли. А тут еще на-
летит ветер, наметет сугробов и совсем придавит ма-
лышей. Летом с большим трудом разогнут сосенки
свои погнутые стволики и не успеют окончательно оп-
равиться, как снова засвистит холодный ветер и по-
сыплется с неба холодная крупка. А трава и сорня-
ки, что первыми заняли пустырь, так и не дадут им
укрепить корневую систему. Они сами будут выпи-
вать почти всю влагу.
Нет, не отвоевать пустыря сосенкам!
И тут им на выручку спускается с неба крылатый
десант, пионеры в зеленых галстуках — семена бере-
зок и осинок. С их помощью сосенки будут хорошо
расти. Но лес отныне здесь будет не хвойный, а сме-
шанный.
Сосны, по правде говоря, такое соседство не очень-
то уважают. При ветре березы охлестывают их ветвя-
ми, секут ни за что ни про что. А в почву выделяют
такие вещества, которые мешают росту деревьев дру-
гих пород.
Бородавчатая береза и из листьев выделяет газо-
образную смесь, которая мешает сосне. Она хорошо
помогает дубу, а дуб в тайге не растет.
Вот с лиственницей сосне всегда хорошо: они бла-
готворно влияют друг на друга.
Как бы там ни было, но березы выручили сосны, и
теперь им приходится терпеть всякие неудобства.
(Вообще-то в Сибири травы не очень мешают са-
мосеву хвойных. Тут в сосняках всегда много жизне-
способного подроста. Он сам мешает травам на вы-
рубках. Но в Приангарье, где травам раздолье, сос-
нам с ними без помощи берез и осин не справиться.
Там молодые сосны могут вырасти только при под-
держке берез и осин.)
Хуже дело, когда березы и осины выручают из
109
беды ельники. Тогда пионеров ждет непременная
смерть. Но они все равно приходят на помощь.
Начало истории то же самое. Семена ели упали на
землю. Но для семян и всходов условия тут плохие:
пышно растет трава. К тому же по утрам бывают за-
морозки, они повреждают елочки.
Бывает, что, проклюнувшись из земли, они по де-
сять-пятнадцать лет не могут подняться над травой,
над которой заморозки сильнее.
И вот ветер приносит легкокрылые семена березы.
Их много, всходят они дружно и кучно. При этом сво-
ими выделениями приглушают рост окружающих их
растений.
Березки растут быстро, к двум-трем годам они
уже достигают метрового роста, а к десяти — чуть ли
не десяти метров. В их тени маленькие елочки хорошо
растут, а травам тут неуютно.
Когда березки сомкнут свои кроны, в молодом ле-
сочке становится влажно, листва удобряет землю.
Елочкам и совсем хорошо, ведь им хватает и сла-
бого света. К сорока-пятидесяти годам они догоняют
в росте своих спасительниц.
Пока березки росли, они тоже воевали между со-
бой, как те сосенки. И березовый лес проредился. Это
подхлестнуло ели в их росте: влаги им стало доста-
ваться больше, света — тоже. Сравнявшись с березами
в росте, они быстро их перегоняют. В лесу становится
сумрачней и темней. Елям хоть бы что, а березкам
это гибель — света им надо много.
Березки мужественно защищаются: сшибают хвою
с противника, охлестывая ели ветками. Но это уже не
помогает, они оказались в западне, под пологом вы-
рученных из беды елей. И теперь умирают медленной
смертью...
Та же участь ожидает и осинки, когда они вот
так же приходят на помощь. Конец у тех и других
почти всегда одинаков. Поэтому хорошие осинники
или березняки можно увидеть только где-нибудь на
склоне горы или у закрайки темного леса. Это выгна-
ли их оттуда ели и пихты, и вот они стоят тут, словно
в резерве, готовые при первой беде снова броситься
им на помощь — выслать на пустыри и горельники
легкие семена.
по
Мягко стелют,
да жестко спать
Нехорошо поступают ели со своими спасителями.
Но и к своим светлохвойным братьям относятся они
не лучше. Ели смирнехонько вырастают под защитой
молодых сосен (тут им расти приятней, чем в родном
доме: просторней и больше света), а потом перего-
няют их в росте, и те оказываются в темноте. Так
гости постепенно изводят своих хозяев. На месте сос-
няков вырастают ельники.
В Забайкалье, правда, сосняки сейчас берут верх.
Сосны тут плодоносят ежегодно, а через два-три
года урожай их семян вообще отменный, так что всхо-
дов бывает очень большое количество. В борьбе с тем-
нохвойными им еще сильно помогают пожары.
У елей не только низко свисают ветви и чуть ли
не поверху ползут корни. У них еще и кора тонкая.
Если идет низовой пожар, сосне он не причинит ни-
какого вреда. Кора у нее толстая, корни уходят вглубь.
А для елей огонь смертелен, и они отдают свою тер-
риторию соснякам.
В европейской части страны, наоборот, идет на-
ступление ели. Подроста в сосновых лесах там мало,
потому что нарастает много кустарников, молодых
елей, других деревьев. Они затеняют и глушат моло-
дые сосенки. Главное же — леса там не такие обшир-
ные, как в Сибири и пожары тушат быстро. Это соснам
как бы в ущерб.
На юге Сибири сосна и лиственница теснят вовсю
темнохвойные леса.
Все больше пространства занимает даурская лист-
венница. Она ведь такая же пионерка, как березка или
осинка. В течение веков она завоевала Японию, вторг-
лась в Приморье, Китай и Северную Корею. Ее не смог-
111
ли остановить ни реки, ни Великая китайская стена.
Создав в Забайкалье основную базу, она уже на
памяти людей совершила переворот в горах Сихотэ-
Алиня: вытеснила ели и пихты, а те, в свою очередь,
вытеснили смешанные леса. Теперь на освобожденной
от смешанных лесов территории пышно расцвели аль-
пийские цветы и травы.
Даурская лиственница понемногу захватывает
владения сибирской. Та любит более теплые почвы, на
холодных устоять против нее не может. Хотя легко
побеждает ели и пихты.
Чтобы потеснить сибирскую лиственницу, даурская
в тех местах, где проходит их граница, дает больше
семян. Они у нее легче, чем у сибирской, поэтому и
лететь могут дальше. Сами деревья там крепче, вынос-
ливей. Они и распускаются раньше, чем рядом сто-
ящая сибирская лиственница. Понемногу, незаметно,
но Даурская продвигается вперед, на запад, тесня си-
бирскую.
А вот в долине Лены, на юге Якутии, даурская свои
позиции стала сдавать. Здесь ее теснит сибирская лист-
венница на пару с елями и пихтами. В последнее сто-
летие чуть потеплело, вот они и осмелели.
В тайге воюют не только деревья, но и травы, и мхи.
Они не хлещутся ветками, не затеняют противни-
ка, а ведут химическую войну и берут измором.
Давно замечено, что лесные травы на десять-две-
надцать лет ^задерживают восстановление хвойных
лесов на вырубках. Исследования показали, что они
выделяют такие вещества, которые умертвляют семе-
на. Даже небольшое их количество вредно.
На Днепропетровщине провели такой опыт. Там
расчистили от травы кусок степи и посеяли сосны.
Но в некоторых местах разложили свежую траву. В
тех местах, где была трава, семян взошло вдвое мень-
ше. Да и сами сеянцы оказались хлипкими, мало-
рослыми. Они едва достигали четверти роста своих
собратьев, растущих на чистой земле. Трава, разлага-
ясь, так отравила приземный воздух, что он и сам стал
для них отравой.
Точно так же корни материнских деревьев мешают
в лесу росту молодым деревцам. Если их перерезать,
подрост начинает расти быстрее.
Недавно ботаники окопали в березняке несколько
112
nyci ых площадок — этот березняк вырос на месте ста-
рей вырубки.
На площадках, кроме трав, ничего не росло. И
вдруг эти травы исчезли, а на их месте появились сор-
няки, которые росли здесь до появления берез-пионеров!
Семена их лежали в земле давно, но корни де-
ревьев не давали им взойти, выделяя особые вещества,
которые мешали их прорастанию.
Молодым посадкам мешают многие сорняки: кра-
пива, золотарник, ястребинка зонтичная. Они как бы
объедают подрост, выпивая его воду, забирая почвен-
ный кислород. Углекислый газ, который они выделя-
ют, не восполняет этих потерь.
Но если на вырубке появился вейник — подросту
вообще не быть. В первый же год после рубки он да-
ет две-три тысячи корней на гектаре. Через два года —
двести тысяч, через три — миллион. А начинаются его
заросли всего с нескольких былинок, которые росли
в лесу в прогалах и «окнах». По быстроте роста вей-
ник может сравниться лишь со знаменитым аланг-
алангом, который в теплых краях сразу же захваты-
вает отвоеванные у леса участки.
В Сибири вейник царствует на многих старых вы-
рубках. Он душит самосев, дает приют мышам, помо-
гает лесным пожарам. Лесники его очень не любят.
Плохо действует на корневую систему сосны бу-
зина. В таком соседстве сосна растет плохо. А рядом
с березой — хорошо, но только не бородавчатой. Газо-
образные выделения веществ из листьев бородавчатой
березы мешают расти сосне. Так же, как и выделения
из листьев осины, ясеня, липы и клена не дают раз-
виваться дубу.
Иногда даже мхи — эти удивительные и нежные
создания — тоже становятся врагами деревьев. Хотя
зачастую вырастают под их покровом.
В сибирской тайге растет сфагнум, кукушкин лен,
мниум, хилокомиум и другие мхи с не менее мудре-
ными названиями.
Всех их объединяет почти одинаковый образ жизни:
они очень любят влагу, многие из них могут жить толь-
ко в сумраке леса. (Ель с ними очень дружит, чуть ли
не водит их за собой: в ельниках и темно, и сыро.).
Листья у мхов (у многих из них) толщиной всего
в одну клетку. Между живыми клетками находятся
113
мертвые, которые намного крупнее. Это и есть резер-
вуары, крохотные цистерны. Во время дождей в них
через поры всасывается вода вместе с минеральными
солями — этим мох и живет.
В сухую погоду клетки пустеют, и мох как бы бе-
леет. Эту окраску придают опустевшие камеры.
Мох-сфагнум во время дождей стремительно на-
бирает вес, становясь тяжелее чуть ли не в двадцать
раз. Во время войны его потому и применяли при пе-
ревязках : мягок, гигроскопичен.
У каждого мха есть свои излюбленные места. Если
вода застаивается постоянно, то это владения сфаг-
нума. Поэтому растительной губке (так примерно пе-
реводится сфагнум) принадлежат почти все верховые
болота нашей страны.
Мох во время дождей запасает воду, этим он помо-
гает расти ели и пихте, иногда кедру. А сосенке он
вредит. Воздух под мохом беден кислородом, там все-
гда прохладно, и корни ее развиваются плохо.
Но чаще сосенка во мхах вообще не может взой-
ти. Проклюнуться семечко проклюнется, но в это вре-
мя высохнет мох, иссушив и его. Или слабые кореш-
ки не смогут пробиться сквозь толщу мха к минер>аль-
ным солям. Не мытьем, так катаньем мох его победит.
Моховая подушка с каждым годом растет все вы-
ше и выше. Нижние части мха отмирают и превра-
щаются в торф, а сверху нарастают все новые слои.
Некоторые растения приспособились к этому. На-
пример, багульник (тот самый болотный, не родо-
дендрон). Стебли и ветви у него не стелются, растут
только вверх. Как только корни багульника уйдут в
мох, выше отрастают новые. Он как бы весь подни-
мается над нарастающими слоями мха.
Точно так же может давать придаточные корни
лиственница. А сосна к этому не приспособлена.
Мох постепенно нарастает и нарастает, корни сос-
ны оказываются все глубже погруженными в него.
Поэтому, хотя сосна на болоте и встречается часто,
вид у нее довольно жалкий.
Во время первой мировой войны будущий акаде-
мик В. Н. Сукачев был командирован на озеро Байкал.
То, что он здесь обнаружил, поразило его. Недалеко
от Култука он увидел, как мхи изгоняют из леса
кедры.
и 4
Мхи в тех кедровниках оказались пышными, вы-
сотой до полуметра.
«Молодые деревца явно подавляются этим мощ-
ным развитием мхов: можно видеть, — писал впо-
следствии ученый, — как они борются первое время с
обрастанием мхами, как стараются выбиться из мо-
хового ковра, независимо от того, достигают ли они
своими корнями минеральной поверхности или нет».
Оказалось, что моховых полян там много и они
все время расширяются. Осадков в южной части Бай-
кала выпадает много, и в узких долинах здесь высо-
кая влажность. А мхам только этого и надо. Они,
обволакивая корнй, выживают из леса кедры.
Увиденное здесь противоречило установившимся в
науке взглядам (мхи изгоняют деревья!). Зато в ка-
кой-то степени подтверждало справедливость русской
пословицы «Мягко стелют, да жестко спать».
Я не раз видел, как следопыты отправлялись в
тайгу с пустыми рюкзаками. И не на день, не на два,
а на неделю и больше.
Вы скажете» что осенью не мудрено прожить на
грибах и ягодах. Но знающий человек найдет в тайге
пищу и весной. Тайга оденет, обогреет и прокормит
любого человека. Другое дело, что мы забыли секреты
прадедов, утеряли рецепты предков.
Во время войны, правда, многое пришлось вспом-
нить. Недаром же партизанам вместе с оружием сбра-
сывали листовку-памятку «Какую пищу можно найти
115
в лесу». Это были тезисы книги Д. П. Зуева «Дары
русского леса».
Настоящие следопыты, отправляясь в тайгу, до-
бывают там хлеб, молоко, масло, варят вкусную ка-
шу, кисели, стряпают пряники и приготавливают се-
бе салаты. Да такие, что пальчики оближешь.
Если вы читали повесть забайкальского писателя
Виктора Лавринайтиса «Падь золотая», то не могли
не обратить внимания на сценку, в которой дедушка
Михеич угощает ребят таежными яствами.
«На столе появилось холодное мясо, картошка, за-
литая маслом, пряники и какое-то незнакомое ку-
шанье : круглые светло-желтого цвета колобки. Осо-
бенно ребятишкам понравилось масло. Удивительное
масло! Цветом оно походило на растопленное сливоч-
ное, но гораздо вкуснее и ароматнее. Пряники по за-
паху и вкусу тоже напоминали это масло. Пахло очень
знакомым, но ребята никак не могли понять, чем.
Пряники оказались такими сытными, что, как ни бы-
ли они вкусны, больше двух никто съесть не мог. Бо-
ря приглядывался к ним и так и этак, стараясь рас-
крыть секрет выгодного кушанья.
— Ешьте, ешьте,— угощал Михеич.— А молочко?
Почему чай без молочка пьете?
— Молочко я люблю,— оживился Боря.
— А где у вас корова? — спросила Наташа с лю-
бопытством.
— Хе-хе-хе! Коровушек у меня много. Белите, бе-
лите».
Потом, наконец, Михеич объясняет ребятам, что и
сытные пряники, и чудесное масло, и волшебные ко-
лобки были приготовлены из кедровых орехов.
Ребята подсчитали: каждый гектар кедровника
дает полтонны пряников и двести килограммов масла.
Чтобы получить столько масла из коровьего моло-
ка, надо держать, по крайней мере, трех коров. А за
коровами нужен уход, их надо доить, косить для них
сено. За таежными же «коровами» не надо никакого
ухода, знай только собирай шишки.
«Кедровые сливки» почти в три раза питательнее
коровьих, в три раза — говядины и в четыре с лиш-
ним — яиц. Даже сало-шпик уступает им. А о вкусе
и говорить не приходится.
Урожай орехов в тайге велик. Только в однсй чи-
пе
койской тайге можно собирать больше десяти тысяч,
а в Сибири, как говорят специалисты, ежегодно на-
растает три миллиона тонн. (Осторожные люди назы-
вают цифру в два раза меньше.) И сетуют, что орехов
добывается еще мало.
С этим можно согласиться, но с оговоркой: зве-
рюшкам тоже питаться надо. Если хочешь носить ме-
ха, надо подумать и о пропитании белок и соболей.
Своим юным друзьям дедушка Михеич не сказал,
как получить из орехов масло и молоко, но секрета
тут нет. Надо их хорошо раздавить в миске и залить
крутым кипятком. Получится молоко.
А масло из орехов жмут так же, как и из семечек
подсолнечника.
Но к маслу и молоку неплохо иметь хлеб и крупу.
Этого добра в тайге хоть отбавляй. Еще сто лет назад
забайкальский корреспондент императорского вольно-
го экономического общества М. А. Зензинов писал:.
«Крупа повилики, сваренная в молоке, дает превкус-
ную кашу, превосходнее гречневой, ячневой и даже
просяной».
Между прочим, повилика самое «горячее» расте-
ние на свете: ее температура на двадцать девять гра-
дусов выше температуры воздуха.
Остается добыть к каше хлеб.
На этот счет в девяностых годах прошлого века в
российских газетах писали: «В Нерчинском крае рас-
тет самородный хлеб — семена дикуши. Подобно гре-
чихе, их косят. Урожай нередко достигает от 50 до
100 пудов на десятину».
Поверим авторам на слово и испечем хлеб из семян
дикуши. Но вряд ли он придется кому по душе :
горьковат и не очень вкусен. До революции крестьяне
ели его от большой нужды.
Давайте лучше поищем хлеб в другом месте. Вот
невдалеке матово поблескивает вода — не то озерцо,
не то болотце. По берегам его густо растет камыш.
А это как раз то, что нам нужно: камышовый хлеб
очень приятен на вкус и достаточно сытен.
Весной в корневищах камыша много сахара и му-
ки. Надо только как следует измельчить корневища,
высушить их, а потом добыть муку таким же спо-
собом, каким добывают крахмал из перетертого кар-
117
тофеля: дать отстояться воде. А если сок выварить,
то к чаю будет и сахар.
Корни вьюна тоже годятся для приготовления хле-
ба. Корни колокольчиков идут на хлеб и кашу. Стеб-
ли и листья молодого щавеля вполне заменяют капус-
ту. А мангир и черемшу многие любят больше домаш-
него чеснока и лука.
Черемша — удивительное растение (его называют
еще луком медвежьим, победным, колбой.) Но растет
она только в южной части Сибири.
Очень похожее по вкусу растение выращивают в
Средней Азии, но с черемшой ему не сравниться.
Это в тайге первый подножный корм: черемша по-
является, едва только сойдет снег. Растет она очень
быстро, местами хоть литовкой коси. На одном гек-
таре ее вырастает до десяти тонн!
В черемше много эфирных масел и фитонцидов, в
ста граммах листьев витамина С больше, чем в кило-
грамме лимонов.
О вкусе и говорить не приходится. В нашей стране
растет почти сто видов дикого лука, но самый вкусный
из ыих — черемша.
Едят ее в салатах и винегретах, в супах и пельме-
нях. Но лучше всего она — с хлебом и солью.
Если вы пришли в лес не весной, а осенью или
летом, поищите растение иван-чай. У нас его не труд-
но найти, особенно на бывших гарях. Теперь можете
не ходить за кедровыми орешками: иван-чай снабдит
вас для обеда всем необходимым.
Во-первых, из его корней вы добудете муку для
хлеба. Во-вторых, корни отварите — и у вас будет
второе блюдо.
Молодые побеги вполне заменят капусту.
Свежие листья пойдут на салат (а если к ним до-
бавить еще листьев одуванчика, то получится не са-
лат, а объедение).
Высушенные листья дадут ароматнейшую завар-
ку — недаром растение называют иван-чаем.
И, наконец, из семян вы получите постное масло.
Когда вы будете делать салат из листьев одуван-
чика, не забудьте удалить из них горечь. Для этого
надо облить их крутым кипятком и обмыть.
Гурманы за несколько дней до того, как одуванчи-
ки сорвать, накрывают их мешковиной или рогожей.
118
Без света листья белеют и горечь уходит сама собой.
Но этот способ не для походов.
Во многих западных странах салаты из одуванчи-
ков ценятся высоко, а во Франции одуванчики выра-
щивают на огородах.
Прекрасный салат получается из листьев первоцве-
та и побегов спаржи: в Сибири она растет на залив-
ных лугах. И выше всех похвал — из листьев большого
подорожника. Их, как и черемшу, можно солить впрок.
Тот, кто живет на Аргуни, знает о южном диком
рисе, который сохранился с прошлых времен. Листья
его можно мариновать и варить, а из корней делать
муку и печь душистый хлеб.
Чего еще не хватает к нашему столу?
Не плохо бы иметь морковку, петрушку, повидло.
И то, и другое, и третье вам дадут корни того самого
лопуха, из листьев которого ребята мастерят себе шля-
пы и тюбетейки.
1 Способ приготовления ;тоже простой: отваришь
корни — получишь заменитель овощей, вываришь —
будешь есть повидло, высушишь — будет про запас
мука, поджаришь — напьешься кофе.
Кстати, о кофе.
Если сварить его из поджаренных корней одуван-
чиков, то вряд ли отличишь от натурального. К тако-
му кофе можно даже не подавать сахара: в нем его
и так достаточно. Ну а кого не устраивает кофе, тот
может сварить кисель из корней саранок. Они также
годятся на кашу и пироги.
Заварку для кипятка можно найти в тайге в лю-
бое время года. Летом — это листья малины, земля-
ники, смородины. Смородину можно заварить с поч-
ками, а во взвар малины или земляники добавить
ягод или плодов шиповника. Прекрасен взвар из ду-
шицы, мяты, зверобоя. Но ранней весной или поздней
осенью ничего этого не найдешь.
Зато в тайге, чаще всего на скалах, всегда мож-
но откопать бадан. Листья его, давно убитые моро-
зом, перемытые дождями и десятки раз высохшие,
сморщенные и черные, годами висят на материнских
растениях.
Их не только высушило, но и вымыло из них та-
ниды и горечь, они готовы для заварки на все сто про-
центов. Заварка получается темно-коричневой, чуть вя-
119
жущей на вкус, с неповторимым ароматом тайги. В
продаже иногда встречается монгольский, или чагир-
ский чай. Это как раз толстолистый бадан и есть, его
старые почерневшие листья.
Есть в тайге еще одно удивительное растение, из
которого получается прекрасный чай. Это даже не
растение, а гриб, который растет на березе. Называет-
ся он чагой.
Растет чага, как иногда и опенок, на живом ство-
ле березы (изредка на осине или ольхе). Березу этот
гриб постепенно убивает. Сам он тоже погибает. Но
перед смертью, первый и последний раз в жизни, дает
огромное количество спор. Их разносит ветром, и, ес-
ли сни попадут в ранку на стволе целой березы (ска-
жем, ветром обломило сук)»— снова начнет расти ча-
га. Если же заразить дерево искусственно — ничего
не получится. Не растет этот гриб, и все!
Таежники любят чаговый чай, он по-настоящему
вкусен. Оставленный в чайнике, он неделями не плес-
невеет.
А главное — это еще и хорошее лекарство при вос-
палении горла. Кусочек грибной мякоти сосут, как
конфету, а если разболится зуб — кладут за щеку.
Один из биологов пробовал пересыпать порошком
чаги привезенные в Сибирь южные фрукты. Недозре-
лые — быстро дозревали, побитые — переставали пор-
титься!
О чаге долго спорили: миф это или на самом деле
она помогает при многих болезнях. Теперь ее можно
купить в аптеке: таежное лекарство признано всеми.
И в наш лучший тонизирующий напиток «Байкал»
обязательно входит водный настой чаги.
Полакомившись таежной пищей, захватите немного
продуктов домой, чтобы угостить друзей и знакомых.
Не беда, если у вас нет рюкзака, можно сплести
хорошую сетку из волокон того же иван-чая. Они
крепки и прочны, из них можно не только вить ве-
ревки, но и ткать материал.
На худой конец, можно взять крапиву — вы ее
обязательно встретите на пустырях. Жители Камчатки
из волокон крапивы сотни лет делали одежду, паруса
и вязали сети. По крепости и способности противо-
стоять гниению такие сети могли бы посоперничать
даже с капроновыми.
120
Но мы совсем забыли о грибах и ягодах. В любом
уголке тайги вы обязательно встретите голубику или
бруснику.
Это у нас голубика растет в диком виде, а в Аме-
рике, на Аляске и в Канаде ее разводят на планта-
циях, подобно винограду. Ее так и зовут Блю-Берри —
синий виноград севера. Во всяком виде хороша го-
лубика, а особенно вкусна она с таежным молочком.
Из брусники можно сварить варенье, можно ее вы-
сушить, заморозить, вымочить. Можно, наконец, съесть
прямо в лесу, горстями — там она кажется еще вкус-
нее, чем дома.
В лесу вы можете найти землянику, жимолость,
смородину, моховку, боярку, тараножку, шиповник,
малину, рябину, костянику, княженику. А если вам
попадется черемуха — и совсем хорошо. Ее можно ис-
толочь вместе с косточками, испечь удивительные пря-
ники-корсуны.
В диких ягодах больше полезных веществ, чем в
культурных.
Доктор Любих из швейцарского исследовательско-
го института транспортной медицины утверждает, что
тот, кто ест чернику, ночью видит лучше.
Известно, что во время войны ее специально вы-
давали английским летчикам ночной авиации. Шо-
ферам некоторые врачи советуют есть голубику: она
тоже улучшает зрение.
Каждый год в тайге вызревает шесть миллионов
тонн брусники, голубики, черники, клюквы — по пять-
десят килограммов на человека.
Исследования показали, что порой выгоднее оста-
вить заболоченные места для сбора ягод, чем их осу-
шать для получения древесины.
Хороши зимой соленые рыжики, но нет ничего
вкуснее, чем рыжик, съеденный в лесу.
Писатель Владимир Солоухин в «Терновнике» рас-
сказывает о том, как к нему в гости однажды пришла
«лесная бабушка» Лидия Ивановна.
Когда Лидия Ивановна отведала соленых рыжи-
ков, то в сердцах сказала:
«Это назову я варварством. Рыжик — единствен-
ный гриб, который создан для того, что съесть его
свежим, сырым, и желательно — не выходя из лесу.
А дома — так я насыплю соли ему на решетку, по-
121
дожду час или два, пока соль растает, и ем с картош-
кой. Ничего не может быть лучше и вкуснее. В лесу
можно насадить гриб на прутик, обязательно решет-
кой кверху, на решетку насыпать соли, держать над
огнем или углями, пока соль не растает и начнет пу-
зыриться. Разве можно сравнить с таким грибом хо-
тя бы и кровавый бифштекс?»
Так мы однажды и сделали — набрали рыжиков,
насыпали на них соли и испекли. И вынуждены бы-
ли признаться, что никогда ничего вкуснее не едали.
Рыжик — это как бы король всех грибов, он что
кедр среди других деревьев. По калорийности он ра-
вен хлебу, по содержанию минеральных солей перво-
сортным овощам, а по белкам и аминокислотам — мясу
и рыбе. Хотя и белый не плох, и груздь великолепен.
Итак, мы насчитали немало вкусных и питатель-
ных блюд, которые можно приготовить из таежных
продуктов.
Хорошо закусив, давайте внимательно оглядимся
вокруг — не увидим ли еще каких чудес?
Для начала заглянем в бюро погоды — посмотрим
на заячью капусту или обыкновенную кислицу. На
ночь и перед ненастьем листья ее повисают, как бы
складываются: кислица дорожит своим теплом и бо-
ится его потерять во время непогоды. Если листья тор-
чат, как уши сибирской лайки,— значит, сегодня не-
чего бояться ненастья. А какая погода будет завтра?
Об этом надо спросить у мокричника. Если его цве-
ты раскрылись в девять утра и остались раскрыты-
ми до четырех дня, то можете быть уверенными, что и
завтра погода будет хорошей.
Рыба плещется — к дождю, кулик кричит — к дож-
дю. Если бурундук начинает громко и протяжно кри-
чать — дождь на подходе.
Лягушки — тоже хорошие предсказатели. Их прог-
нозы даже чуть поточнее тех, что передаются по ра-
дио. Если они прыгают по берегу и квакают — дождь
обязательно будет. Урчат — тоже на дождь, а если
громко кричат — погода будет хорошей.
Если их вообще не слыхать — пора доставать шу-
бу — похолодает.
Тарбаганы перед дождем дружно тявкают или по-
свистывают. Пищухи-сеноставки перед ливнем прячут
свои забавные стожки под камни. А если дожди бу-
122
дут затяжными — развешивают срезанную траву под
стволами елей, пихт, кедров.
К хорошей погоде с вечера громко стрекочут куз-
нечики, а ночью ярко горят светляки.
Многие звери и птицы «указывают» погоду дале-
ко вперед. Прогнозы их удивительно точны, но разга-
дать их секрета пока мы не можем.
Еще никто не видел, чтобы бурундук плыл во вре-
мя половодья на дереве, на бревне, на кочке. Или, тем
более, тонул.
Задолго до наводнения бурундуки, живущие у во-
ды, уходят в горы. Это не раз замечали на Амуре.
В год, когда уровень воды будет подниматься, дроз-
довидная камышовка строит гнездо выше обычного.
Если тарбаганы осенью плотно закрывают свои
норы — будет суровая зима.
Белка перед такой зимой гнездо построит очень вы-
соко, а перед теплом — низко.
Медведь тоже строит свою берлогу в зависимости
от того, какой будет зима.
Замечено, что она будет суровой и снежной, если
осенью орехов много, а грибов мало.
Если птицы весной вьют гнезда на солнечной сто-
роне — лето будет холодным. А если в конце лета
мыши перебираются под стога сена — то и осень будет
не лучше.
В тайге можно узнать не только прогноз погоды,
ио и справиться о времени.
Зяблики просыпаются летом в час — час тридцать
ночи, малиновки — в два-три, перепелки — в три, в
три тридцать — дрозды, в четыре — пеночки, в пять —
синички, чуть позже — воробьи. Все они подают голо-
са, и по ним можно узнать, который час.
Шиповник открывает цветы в четыре-пять утра,
мак — в пять, одуванчик — тоже, вьюнок — в восемь,
мать-и-мачеха — в девять-десять.
Растения не только предсказывают погоду и ука-
зывают время. Они могут рассказать и о том, какие
в земле спрятаны клады.
Однажды произошел такой случай. В Англии, в
одном из графств, у коров появилась странная болезнь.
Они худели, плохо ели, и, как ветеринары ни ломали
головы, причину определить не могли. Наконец кто-то
догадался проверить клевер, который рос на лугах.
123
Оказалось, что в клевере содержалось много молибде-
на: он высасывал его из почвы.
Так ветеринары, далекие от геологии, открыли
месторождение молибдена.
Есть в наших лесах такой цветок — грудница мох-
натая. Обычно он имеет одну пышную метелку навер-
ху. Но если в земле окажется никель — цветы распус-
каются по всему стеблю.	ч
Синие анемоны на никелевом месторождении ста-
новятся светло-голубыми, а сон-трава — белой.
Жимолость охотнее всего растет там, где залегает
золото.
У цветов под влиянием меди в окраске появляется
голубоватый или синий тон. Марганец придает крас-
ную или розовую окраску. Если у молодых сосен вме-
сто сбычных веток появляются метелкообразные,—
значит, в почве есть бериллий.
Астрагал концентрирует в себе молибден. Его в
нем может быть в тысячу раз больше, чем в других
растениях.
Уран и радий ускоряют рост, а алюминий скру-
чивает листья.
В Забайкалье замечено: пижма накапливает в се-
бе цинк, медь и серебро, а спырея — цинк и свинец.
У некоторых других растений в листьях появляет-
ся ржавость, отдельные вырастают гигантами.
Биогеохимические методы уже не раз сослужили
геологам хорошую службу. Ведь исследовать растение
проще, чем выкапывать шурфы или закладывать сква-
жины. Особенно в неудобных местах.
Недавно геологи искали бериллий в заболоченном,
труднодоступном месте. Установить, что в том районе
он есть, помогли ветки сосен. Его вместе с цинком
обнаружили в золе, после того как сожгли эти ветки.
В тундре многое рассказать о полезных ископаемых
могут карликовые березки и ерник.
Бурятские ученые занялись изучением сока берез,
растущих в лесах западного Забайкалья, а в Якутии
призвали на помощь мхи. Они обладают способностью
накапливать в себе микроэлементы, которые широко
распространены на Крайнем Севере.
Возможно, в будущем растения помогут и добывать
то, что лежит под землей.
124
Один такой рудник уже построен, он находится в
Америке, в Долине духов.
Там геологи обнаружили селен и, чтобы его до-
быть, стали сеять в долине травы. Травы всасывают
в себя селен, летом и осенью их косят и, сжигая, из-
влекают из золы дорогой элемент.
Дак что в тайге можно не только приготовить
обед из «ничего», но и открыть еще какие-нибудь бо-
гатства. Надо только иметь немного опыта, сметки и
быть наблюдательным.
Ползком к океану
Растениям все время нужно к чему-нибудь приспо-
сабливаться : к меняющемуся климату, к почве, к
местности, куда занесло их семена. В своей долинке
или на своей горке они квартиранты. Условия им здесь
диктует хозяин — окружающая природа. И, чтобы вы-
жить, приходится идти на всякие ухищрения.
Разумеется, растения приспосабливаются к новым
условиям не вдруг и не сразу. Животные по сравнению
с ними живут припеваючи: у них есть для защиты от
холода шубы, от перегрева — радиаторы-охладител^
(кожа, язык, лапы). И им приходится то прятаться в
тень, то вылазить на солнце.
Человеку вроде бы и совсем просто: в мороз —
надел пальто, в жару — снял. Но ведь кроме этого ему
приходится придумывать много всяких хитроумных
вещей: печи для отопления, холодильники, надежные
жилища-укрытия.
Растению никуда не деться ни от дождя, ни от
солнца, ни от ветра, ни от мороза. Оно накрепко при-
вязано, приковано к земле своими корнями. Остается
125
приспосабливаться к тому, что есть,— на это уходят
тысячелетия.
Подорожник прижимается к земле, чтобы сохра-
нить влагу, когда ее мало. И приподнимается над зем-
лей, подставляя солнцу свои листочки и стебель, ког-
да ее много.	\ 
Вереск для экономии влаги скручивает свои листоч-
ки чуть ли не в трубочку. Устьица, спрятанные внутри
желобка, да еще прикрытые волосками, испаряют очень
мало воды. А углекислый газ проходит туда свободно.
В Забайкалье растет прострел Турчанинова. Не
очень яркий, приземистый весенний цветок. Очень по-
хожие цветы вырастают весной и под Читой, и под
Иркутском. В народе их еще называют ургуем, а кое-
где и вергульками.
Это подснежники, первые наши цветы. Они пу-
шистые-пушистые, словно цыплята. Только не желтые,
а фиолетовые или голубые.
Пушок они носят не для красы, а для согрева.
Проклевываются они из земли самыми первыми, когда
в степи одна прошлогодняя ветошь. В это время после
дневного тепла вечером, и особенно утром, возвраща-
ются холода. Тут-то и спасает подснежники теплая
воздушная шуба. Ведь волоски — это тоненькие тру-
бочки с пустыми, безводными клетками. Они белесы
от находящегося в них воздуха. Точно так же ста-
новится белесым и мох-сфагнум, когда опустошаются
его клетки-цистерны.
Стебли и молодые листья мать-и-мачехи тоже по-
крыты нежным пушком. Он спасает их и от обмерза-
ния, и от потери влаги.
На болотах растения тоже изнывают от жажды:
при низкой температуре корни плохо работают. Вни-
зу воды много, но вверх она не засасывается. Потому
многие болотные растения позаимствовали у растений
пустынь приспособления для экономии влаги: опуше-
ние, глянцевитую кожицу, восковой налет.
Но вот что интересно. Если болотные растения по-
местить в нормальные условия (чтобы солнце было
не очень ярким, а вода не очень холодной), они пре-
образятся. Листья у них станут крупнее, кожистость
исчезнет, волоски поредеют. Ведь эти излишества у
них не от хорошей жизни, а от нужды.
Такие опыты проводила ленинградский ботаник
126
М. В. Сенянинова-Корчагина. Болотная клюква, ба-
гульник (тот самый — болотный) и другие растения
продемонстрировали ей свое умение «раздеваться»*
Для этого потребовалось совсем немного времени. А,
вот приспособления эти природа вырабатывала, веро-
ятно, очень долго.
На Камчатке до сих пор существует один загадоч-
ный пихтовый лес. Загадочен он потому, что неизвест-
но, каким ветром его туда занесло. Ведь до ближай-
шего места, где растут пихты, полторы тысячи' кило-
метров. Так далеко семена не занесет никакой ветер.
Птицы их туда занести тоже бы не смогли: семе-
на в их желудках успели бы перевариться. Только се-
мена ягод могут невредимо пройти через желудок:
они к этому приспособлены, у них крепкая оболочка.
Может быть, этот зеленый островок сохранился с
доледниковых времен? Но исследования показали, что
пыльца пихт находится только в верхних слоях, а их
возраст намного меньше.
Как бы там ни было, пихтовый лес стоит и пихты
прекрасно сумели приспособиться к непростым мест-
ным условиям. Чтобы сохранить почки от иссушения
сильными ветрами и защитить ствол, ветки загоражи-
вают его собой.
Нижние ветви поднимаются и создают зеленую не-
пробиваемую стену. А с наступлением холодов ветви
поворачивают свои широкие иголки ребром к солнцу,
чтобы меньше испарять влаги.
Кедровый стланик тоже манипулирует своими
ветками. (Говорят, он очень любит туманы: растет
на берегу Тихого океана, где они часты, да в наших
гольцах, вплоть до Байкала. Дальше, к Уралу, его
нет.) Весной он поднимается над землей, растет вверх,
а осенью плашмя падает на землю. Ветви прижима-
ются к ней, как листья подорожника в засуху, их за-
метает снегом, так они и спасаются от ветров и морозов.
Биологи говорят, что кедр-стланик — новый мо-
лодой вид, а если так, то впереди у него большие за-
воевательские походы.
Наш рододендрон даурский тоже хорошо приспо-
собился к суровым условиям. У молодых побегов в
морозную зиму верхушки пригибаются до самой зем-
ли, и их засыпает снегом. Смотришь, в лесу торчат
какие-то непонятные дуги. Это средние части стволи-
127
ков багульника-рододендрона. Точно так вот прячут
гуси и лебеди голову под крыло, когда холодно. Над
травой только их шеи торчат.
Чем дальше на север, тем хитрее растения должны
быть, чтобы выжить. Каждый год выращивать новые
листья было бы для них непростительной роскошью —
короткое лето только на это бы и уходило.
Даже наша пастушья сумка, ярутка и анютины
глазки в зиму уходят с бутоном и цветами, с незрелы-
ми плодагди, чтобы весной продолжить свое развитие
как ни в чем не бывало. А уж о тундровых растениях
и говорить не приходится.
Чтобы избежать мороки с семенами, которые выз-
ревают долго, многие из них стали живородящими.
У них вместо цветков или колосков выводковые поч-
ки и луковицы. Они прорастают и зеленеют еще на
растении-матери, а стоит им приткнуться к земле —
и пошли корешки.
Чтобы не мерзнуть, растения распластываются по
земле: так и теплее, и влаги испаряется меньше. А от
сильного солнечного света они защищаются известным
приемом: опушением, восковым налетом, блеском, вы-
рабатывают красный пигмент.
Многие растения начинают просыпаться, когда
весной даже еще не пахнет. Едва первые лучи про-
бьются сквозь снег, они оживают, начинают дышать,
разогреваться и снег вокруг них подтаивает. Получа-
ется небольшой парничок: сверху вместо стекла тон-
кий слой снега, вокруг — воздушная полость, как бы
надувное сооружение.
На улице еще холодно, дуют свирепые ветры, а
парничках-тепличках растения уже тронулись в рост.
Им некогда ждать, им так мало отпущено времени.
Если бы не эта удивительная их способность, им ни
за что бы не продвинуться так далеко на север, дале-
ко за границу леса.
Исследования показали (это обнаружил канадский
биолог Питер Кевин), что некоторые полярные цветы —
настоящие ловушки солнечного тепла. Они на самом
деле следят за солнцем (в отличие от подсолнухов,
которым эту способность приписали), и их лепестки
направляют солнечный свет в центр цветка, где зре-
ют будущие семена. Все точь-в-точь, как в гелиуста-
новке, применяемой в промышленности и в быту. Тем-
128
пература внутри цветка повышается на восемь граду-
сов, а для Арктики это немало.
Солнца летом в Арктике много, оно светит круг-
лые сутки, а вот углекислого газа в два раз меньше,
чем в нашей тайге! Летом при обилии света в северных
морях быстро и обильно развивается фитопланктон.
Он его быстро «выедает» из приходящего туда возду-
ха. Почвенных микробов в Арктике почти нет, там
нечему разлагаться, фабричных труб не видать. Толь-
ко ветер и может принести углекислоту.
Тем растениям, которые прячутся зимой под снег,—
хорошо. А вот деревья под снег нырять не умеют,
поэтому на севере им приходится очень трудно.
Холодные ветры и оттепели для них хуже, чем мо-
розы и вечная мерзлота, из-за них леса трудно про-
двигаются на север.
Если пойти по кромке тайги с запада на восток,
то мы попадем сначала в странные березняки, в ко-
торых растут кривобокие, кривоствольные березы.
Потом к ним начнут примешиваться хмурые ели.
Берез становится все меньше и меньше, им на сме-
ну идет лиственница Сукачева и лиственница сибир-
ская. Наконец, остается одна сибирская, но дальше ее
сменяет даурская. Она и идет до самого Охотского
моря.
Там, где тайга переходит в тундру, это уже не
тайга, а таежное редколесье. Деревья тут растут долго
и трудно: прирост у них очень маленький. Даурская
лиственница толщиной в четыре спичечных коробка
растет сто пятьдесят-двести лет. Тайга здесь весит
в два раза меньше, чем на юге. А растительность
тундры легче ее в пять раз.
Но на закрайке тайги деревья — это все же де-
ревья, хотя они и ростом пониже и весом поменьше.
А вот те, что уходят в тундру островками и пооди-
ночке, и на деревья-то не похожи. Это уродливые
карлики, которые не идут по направлению к океану,
а ползут. Ползут, потому что многие из них стали и
впрямь стелющимися, ползучими.
Резервы для продвижения у них есть: только да-
урская лиственница достигла семьдесят второго гра-
дуса северной широты. Границы лесов лишь в Восточ-
ной Сибири совпадают сейчас с тепловыми пределами.
В остальных же местах леса могут подтянуться к се-
Б Четырехэтажная тайга
129
веру еще на три-пять градусов. А каждый градус —
это, приблизительно, сто километров.
Деревья на севере не рождаются карликовыми (за
редким исключением), их уродует климат.
Из березового семечка там рождается обыкновен-
ная береза, которая в другом месте могла бы стать
раскидистой и статной. Но вершинка у нее поврежда-
ется ранними морозами, засыхает от сильных ветров, от
резких перепадов температуры. А когда вершина от-
мирает, начинает быстро расти побег из боковой поч-
ки. На этот случай природа предусмотрела резерв.
Побег тянется вверх, но дерево уже потеряло свою
осанку, его скособочило. К тому же часто и новые по-
беги отмирают один за другим. Дерево кажется сло-
женным из суставов.
Но там, где климат суровей, боковые побеги не
растут: там они начинают расти из спящих почек
у основания ствола. Березка вырастает не деревом, а
кустом. Хотя, если собрать ее семена и посеять, в нор-
мальных условиях вырастет нормальное дерево. (Вот
от карликовой березы нормальная не вырастет — это
такая порода.)
Там, где зимой сильные ветры (на Кольском полу-
острове, например), елям приходится еще хуже, чем
березам. Хвои у ели много, испарение у нее больше.
Если там дуют сильные ветры или наступает по-
тепление (там это случается нередко — Гольфстрим
рядом), деревьям совсем плохо. Корни у них замерзли,
влаги не подают, а хвоя оттаяла и высасывает из ство-
ла последние остатки. (Сильные ветры выдувают теп-
ло даже из хорошо утепленных каменных зданий.
Это хорошо знают северяне.)
Бывает, что нижние ветви придавливает снегом и
они да верхушка ели остаются в живых, а средние
ветви начисто отсыхают. Тогда дерево походит на
пальму, только в зеленой юбке.
Если ветры чуть послабее, то ветви могут погиб-
нуть с одной стороны, а с другой — остаться. Такая
ель становится похожей на мачту с косым парусом.
Но это все в лучшем случае. Бывает, что верхняя
часть у ели вообще отмирает (если часты оттепели)
и остаются только ветви, которые зимовали под сне-
гом. Некоторые из них укореняются, и получается
стланиковая форма. Дерево уже не идет, а ползет.
130
Подсчитано даже, что пластунами ели становятся,
когда среднегодовая скорость ветра составляет двад-
цать-двадцать пять километров в час. А если мень-
ше — остаются похожими на мачту с косым парусом
(их называют флагообразными).
Точно так же уродует ветер и лиственницу — хоть
сибирскую, хоть даурскую. Она тоже как бы начина-
ет ползти по земле, пуская от ветвей корни. А стлани-
ковый кедр ползет натурально. Его ветви растут в сто-
роны прогреваемых участков почвы и образуют при-
даточные корни. Он, как змея, ползет в сторону, от-
куда чувствуется тепло. Лиственница же и ель растут
в разные стороны.
Как бы там ни было, но так вот, рывками и полз-
ком, тайга продвигается к океану, образуя все новые
островки леса. Иногда эти островки погибают, иногда
деревья закрепляются и раз в двадцать-тридцать лет
осыпают семенами холодную, неуютную землю.
Семена где попало взойти не могут — им сильно ме-
шает мох. Он не дает как следует оттаять почве, отби-
рает у нее кислород — в общем, вредит как и в тайге.
Голубика потому и размножается с помощью птиц,
что они уничтожают мох своим ядовитым пометом.
Там, где птица присядет, мох как бы выгорает. Учас-
точек земли остается не только чистым от него, но и
удобренным. Голубика всходит прекрасно.
Мхов в тундре много, но и там встречаются голые
пятаки и плешины. Особенно там, где ветром сдувает
снег и моховой ковер разбивается морозобойными тре-
щинами.
Выносливая лиственница на этом месте всходит,
но быстро лишается вершины. Без нее она превраща-
ется в стланик и образует небольшую куртину. (Лист-
венниц обычно всходит много.)
Ползучие лиственницы задерживают снег, почва
под ними промерзает не так глубоко, да и ветер тут
дует потише.
В ветровой тени новые всходы вырастают уже нор-
мальными, они не стелются по земле.
Таежный островок в тундре подрастает, укрепля-
ется и может стать форпостом для нового наступле-
ния. А может и погубить сам себя.
Разрастающемуся лесу надо все больше минераль-
ных веществ, а их в тундре всего ничего. К тому же
Б*
131
в новоявленном лесу почва прогревается хуже. Де-
ревья и кустарники начинают гибнуть.
И все же по сантиметру, за веком век и за шагом
шаг тайга продвигается к океану, а чаще всего пол-
зет. И не будет ничего удивительного, если когда-ни-
будь она снова окажется на берегу Ледовитого оке-
ана. Ведь, по прогнозам, планету ожидает потепление.
Лесов на земле с каждым годом становится все
меньше, две трети их уже извели. Особенно достается
джунглям. Их безжалостно рубят, по ним пускают
гигантские палы, чтобы освободить под посевы тощую
почву.
В тайге тоже поют пилы и стучат топоры;. Но ос-
кудение ей пока не грозит. У нас грамотно ведется лес-
ное хозяйство, и на каждом участке вырубленного
леса вырастают новые рощи. Появляются они и там,
где деревья никогда не росли.
В постоянных лесных питомниках нашей страны
каждый год выращивается по тридцать сеянцев и са-
женцев на каждого гражданина. А расходуется куда
меньше.
Вырастут эти саженцы, правда, через сто лет, но
долг тайге будет выплачен, и даже с лихвой.
Не простое это дело — возобновление леса. Особен-
но в Забайкалье. Солнечная радиация здесь не про-
сто большая, а бешеная, влаги же в первой половине
лета мало, почти что нет.
Хоть и оставляют лесорубы на вырубках лучшие
семенные деревья и даже небольшие куртины, в пер-
вый год после рубки на наших лесосеках ничего не
132
всходит. Первые крохотные росточки могут появиться
только где-нибудь в тени подроста или под защитой
неубранных сучьев.
Если лес вырублен на вечной мерзлоте, земля про-
гревается глубже, подземные ледышки растаплива-
ются, но скопившуюся там воду высасывать некому.
Влажные почвы любят лишь мхи, но мы видели,
какие они друзья леса — скорее всего, враги.
В бассейне Хилка, где больше всего заготавлива-
ется леса, сосенкам не помогают даже зеленые пионе-
ры. Почвы там такие бедные и сухие, что березки и
осинки, растущие с ними рядом, всегда угнетены и
рано погибают. Самое лучшее в этих условиях — при-
везти в лес уже готовые, выращенные на хороших уча-
стках деревца. Возмужалые, крепкие, они хорошо при-
мутся и приживутся.
Наши лесоводы в свое время выбрали участки, ста-
ли сеять там семена (отсюда и идет название сеянцев)
сосен. Все делалось строго по инструкциям, состав-
ленным для таежной зоны: ведь Забайкалье — самая
таежная зона. Но провал следовал за провалом: всхо-
ды погибали одни за другими, из года в год.
Ошибку поняли через несколько лет. Зона у нас,
конечно, таежная, но климат совсем не таежный.
Он очень близок к сухим степям Украины.
Деревца из семян всходили поздно: дожди в За-
байкалье начинаются поздним летом. К осени, к пер-
вым морозам, поздние всходы одревеснеть не успе-
вали и вымерзали.
На солнечной стороне деревца весной пробужда-
лись рано и теряли свою закалку. А тут ударяли за-
морозки, иногда даже возвращались морозы. Дерев-
цам, поверившим в лето, наступал конец.
Если зимой в Забайкалье стоит зимняя засуха, то
весеннему сухому воздуху помогает еще и яркое солн-
це. У однолетних сеянцев испарение в три раза выше, чем
у двулетних, и в восемь раз больше, чем у трехлетних.
(Еще как следует не отрегулировалась система клапа-
нов-устьиц, к чему это приводит — ясно без слов.)
Когда ученым удалось все это выяснить, правила
выращивания изменили. И все пошло по-другому. Во-
первых, участки стали закладывать так, чтобы рядом
обязательно был водоем. Семена стали перед посевом —
тоже обязательно! — выдерживать в ящиках со снегом.
133
Обычный прием — снегование. Но снега на равни-
нах у нас почти нет, пришлось привозить его из лесу.)
Сеянцы первого года стали закрывать землей или
опилками. Однолетних от высыхания защитили, а
вот двулетние к весне сильно желтели. Иногда с них
даже облетала хвоя. Пришлось их на зиму выкапы-
вать и хранить в связках, присыпая землей.
Это, в конце концов, тоже оказалось неудобным.
Лиственница нередко распускает хвою, когда земля
еще мерзлая и ее никак не взять для посадок.
Пришлось для двулетних строить особые хранили-
ща, вроде погребов для картофеля.
В таких хранилищах на стеллажи укладывают
теперь ящики или мешки с сеянцами и тщательно
следят за температурой. Выяснилось, что лучше все-
го хранить их при температуре ноль градусов. Поэтому
для подтопки установили специальные печи.
Для лета тоже внесли дополнения. В Домне (там в
тридцати километрах от Читы, в лесопитомнике, и
проводились все изыскания) сеянцы сосны и листвен-
ницы теперь выращивают, как редиску,— под плен-
кой. Для этого делают теплицы наподобие тоннеля.
Сеянцы в них растут в два раза быстрее, и получает-
ся их в три раза больше (вырастают почти все).
В августе пленку снимают, чтобы сеянцы одревес-
нели и начали закаляться, а дальше все так, как уже
говорилось. Деревья — не огурцы, но мороки не мень-
ше. Конечно, для того, чтобы вырастить хорошие де-
ревья, надо иметь хорошие семена. Хорошие семена
могут дать только хорошие деревья. Сейчас специалис-
ты проводят инвентаризацию наших лесов и отыски-
вают в них плюсовые деревья. Плюсовые — это те, ко-
торые даже внешним видом выделяются из своих со-
братьев. Они и выше, и на одну треть толще.
Такие выдающиеся деревья заносят в государствен-
ный реестр. Каждое из них имеет паспорт с подробной
характеристикой. Доказано, что, если сеять только
хорошими семенами, можно увеличить лесные уро-
жаи процентов на двадцать. Без применения удобре-
ний, в том же климате.
Российскими лесоводами уже отобрано тридцать
тысяч плюсовых деревьев. Но поиски продолжаются.
Чтобы определить, где и какие породы растут в
сибирской и дальневосточной тайге, ученые Москвы,
134
Ленинграда и Горького разработали метод инвента-
ризации с помощью космических снимков.
Чтобы исследовать необъятную тайгу старыми ме-
тодами, нужны не годы, а многие десятилетия. За это
время в тайге могут произойти огромные изменения.
Для посевов в нашей стране расходуется в год
около тысячи тонн семян хвойных пород. У кедра се-
мена тяжелые, собрать их легче. Но чтобы собрать
семьсот тонн семян сосны или лиственницы, надо) про-
лить немало пота.
И все-таки семян иногда на местах не хватает.
Можно, конечно, занять у соседей — в другой области,
закупить в соседней распублике. Но неизвестно, как
будет в Забайкалье расти красноярская сосна или
якутская лиственница. Семена хоть с виду совершенно
одинаковые, но в них запрограммировано, когда де-
реву надо спать, когда просыпаться, а время не сов-
падает, климат — тем более. Эту программу не уви-
дишь ни под каким микроскопом, не расшифруешь
ни на одной ЭВМ. Но дерево веками приспосабливалось
именно к этим условиям, и другие могут не подойти.
Чтобы изучить местные особенности деревьев и
определить, откуда лучше всего завезти семена в слу-
чае нужды, в нашей стране давно уже выращивают
географические культуры. Название говорит само за
себя. Ведут эту работу сотни лесхозов. А в тридцати
семи из них созданы опорные пункты.
В сибирской тайге самые крупные географические
посадки находятся в Красноярском крае. Краснояр-
цам и карты в руки — ведь у них живет много пре-
красных ученых, которые занимаются изучением ле-
са, тайги. Они вносят очень большой вклад в раскры-
тие тайн природы. Там давно уже ставят интересные
опыты по выращиванию растений из многих мест мира.
Географические посадки там находятся в разных
зонах: в горной тайге, в южной тайге и в степи.
Это — чтобы узнать, в каких местах деревьям живется
лучше.
Лиственницы там выращиваются из ста десяти
мест, причем лиственницы разные — сибирская, даур-
ская, Сукачева, японская (с Сахалина), Каяндера (есть
и такая). Этим деревцам еще расти да расти — ведь
лиственницы живут и по шестьсот, и по семьсот лет.
Но в их поведении уже сейчас много любопытного.
135
Казалось бы, пришельцам с Колымы чего тут не
жить: климат намного мягче. Но большинство их ско-
ро погибло. Лето на Колыме короткое, деревья там
рано погружаются в зимний сон.
Вот и здесь они росли в высоту всего месяц, а по-
том сбросили хвою и уснули, когда еще и осень не
наступила. Дерево не проснется, если не побудет на
холоде. Но холод — понятие относительное: некото-
рые тропические растения замерзают при плюс деся-
ти.
Лучшая температура для дерева — плюс пять. При
этом у него самый короткий сон.
Камчатские лиственницы уснули примерно при
этой температуре, поэтому быстро выспались и просну-
лись. У других деревьев началась закалка, а эти к мо-
розам оказались неподготовленными. Первые же низ-
кие температуры их убили.
Очень важно было испытать даурскую лиственни-
цу — ведь она главная среди десяти видов. И срав-
нить, в каких из двух главных насаждений она луч-
ше — в Амурской области или в Забайкалье.
. Забайкальские лиственницы красноярцы высадили
из семян, присланных из Тунгокочена, Хилка, Чер-
нышевска, из долины Ингоды.
Выше всех к десятилетнему возрасту вымахали
амурские лиственницы, потом ингодинские. Тунгоко-
ченские оказались ниже ростом, а каждая четвертая
из них погибла.
Вот и из сурового края!
Лесоводы еще раз убедились, что одно из досто-
инств лиственницы даурской иногда оборачивается не-
достатком. Она начинает распускаться раньше лист-
венницы сибирской (та более осторожная) и рост за-
канчивает позднее. Это ей помогает в соревновании
с сибирской, но зато она чаще подмораживается
осенью и весной. Но как только подмерзнут ее осевой
и боковые побеги — рост ее замедляется, иногда ис-
кривляется ствол»
На первых порах даурская вырывается вперед,
обгоняя в росте сибирскую. Но потом рост приторма-
живается и заметно отстает. Так что торопливость под-
час мешает даже деревьям.
В четырех местах Красноярского края выращи-
вают и сосны: туда было отправлено шестьдесят пять
партий семян. Лучшие сеянцы выросли, как и следо-
136
вало ожидать, из своих, красноярских, семян. Худ-
шие — из якутских, байкальских и казахстан-
ских.
Наши — ингодинские, чикойские и хилокские се-
янцы — показали неплохие результаты, но за мест-
нымгх, им было не угнаться.
Отличались сосенки друг от друга и цветом хвои.
У южных цвет был зеленее, как бы гуще, чем у се-
верных. Вероятно, потому, что дни там короче, чем
на севере, хвое надо работать интенсивней. У киевских
сосен, например, хлорофилла почти втрое больше, чем
у архангельских..
Зимой у некоторых сосен хвоя пожелтела. Но не
потому, что они стали засыхать. Желтый оттенок все-
гда наблюдается у сосен восточного и северного про-
исхождения.
Скажем, в Швеции одежда у них желтоватая.
Уральские и восточносибирские сосны, посеянные в
Мичигане, а сибирские — в штате Миннесота, зимой
также желтеют. Причем, восточносибирские вышли по
желтизне на первое место, а французские и испан-
ские — самые зеленые.
По высоте первое место заняли красноярские сос-
ны — тут их родные места,— и их ближайшие сосе-
ди, сосны с Алтая. Хорошо себя показали воронеж-
ские, ленинградские и совсем плохо — якутские.
Они, как и камчатские лиственницы, очень рано
уходят на покой: пожелтение начинается уже в кон-
це августа. В желтой, почти что ярко-желтой одежде
они стоят до самого мая. (У наших хвоя желтовато-
зеленая.) А в первое время после заморозков они
прямо-таки фиолетовые. Этот цвет — своеобразный
показатель морозоустойчивости. Меньше всего он был
у эстонских, воронежских и ростовских сосен. Впро-
чем, многие из них так и погибли.
Время покажет, какие деревья займут первое место,
какие останутся позади. Но уже ясно, что если у
красноярцев не хватит своих семян, они могут поза-
имствовать семян сибирской лиственницы, растущей
на Байкале, Ангаре или Лене. А для разведения даур-
ской за семенами надо ехать в Забайкалье.
Для Архангельской же области лучше всего подхо-
дят семена иркутской сосны и почти не годятся наши.
Жаль, что погибли географические посадки в Пет-
137
ровском Заводе. Не то чтобы погибли совсем: они бы-
ли расстроены и потеряли научную ценность. Там
были высеяны семена сосен, присланные из ста двад-
цати лесхозов, и лиственниц — из сорока. Они о мно-
гом могли бы рассказать.
Географические посадки поначалу велись по на-
итию, наобум. Декабрист Беляев, уезжая на поселение
в Красноярский край, прихватил из Забайкалья дикую
яблоньку. Она в Минусинске прекрасно выросла и
многих удивляла своими фруктовыми ягодами. А де-
кабрист Андреев посадил настоящие плодовые деревья,
и у него ничего не вышло.
В тридцатые годы опыты в Красноярске были
поставлены и на широкую, и на научную основу.
В питомнике на берегу Енисея стали выращивать клен
татарский и ясенелистный, степную вишню, барба-
рис, уссурийскую сливу.
Росли пришельцы на диво сибирякам: странно бы-
ло их видеть среди хвойной тайги. Вскоре их переса-
дили в жилые районы, и они до сих пор украшают
город.
Из Забайкалья привезли туда дуб монгольский и
посеяли приземистый вяз. (Семена вяза получили там
из Хабаровска, но в Забайкалье он тоже растет.) Пе-
реехала туда двуиглая смородина, забайкальские ди-
кие яблоньки (сибирские). Там они растут выше, чем
у себя на родине. Растет там, конечно, рододендрон
даурский, побивая рекорды роста, и наш сибирский
абрикос, даурский боярышник, даурская роза.
Есть там растения из Амурской области и Хаба-
ровского края, сирень с Балкан и розы из Средней
Азии.
Привозные ели — сизая, черная и колючая — рас-
тут в Красноярске даже быстрее местных. Они выход-
цы из Северной Америки, и климат на их родине очень
схожий. Некоторые из переселенцев в Сибири сильно
подмерзают, но наиболее стойкие уже рекомендованы
для озеленения городов и поселков.
Черные, сизые, красные и колючие ели, кедр ко-
рейский и абрикос маньчжурский, бархат амурский,
бузина, вязы, вишни, клены и десятки других расте-
ний украсят пустынные до того улицы. Жить на них
будет приятней и веселей.
138
Наши ближайшие соседи, амурчане, специализи-
руются на тополях.
Тополь называют деревом будущего, говорят, что
он может спасти от лесного голода. В тридцать лет
тополь уже можно рубить, а в жарких странах — в де-
сять. При ООН уже тридцать лет существует специаль-
ная тополевая комиссия и каждый год собираются
всемирные конгрессы.
В мире очень много видов и разновидностей топо-
лей, а в Амурской области росли только два.
Двадцать лет назад там стали высевать тополя из
семян, полученных из разных уголков земного шара.
(Выживут ли? И? как будут расти?)
Там тоже было всякое — удачи и неудачи. Но се-
годня для посадок в области признаны пригодными
сорок новых видов. И среди них такие великолепные,
как пирамидальные и серебристые. Они украшают сей-
час сады и парки, выстроились вдоль дорог, образо-
вали лесозащитные полосы.
У нас под Читой разводится сейчас тополь, семе-
на которого прислали из Латвии.
Сначала он вымерзал, но его скрестили с нашим, и
теперь он хорошо переносит морозы. Самое интерес-
ное в том, что его не объедает скот.
Все опыты по выращиванию чужедальних расте-
ний — это как бы приглашение в гости новых хороших
видов. Даже и не в гости, а навсегда.
В будущем даже рядовые лесные посадки будут
у нас только из первосортных семян, выращенных на
специальных плантациях. Для них выявлены быстро-
растущие, прекрасные формы сосны и резонансной
ели (От гибрида европейской и японской ели удалось
получить даже двойной прирост.)
Все они сделают нашу тайгу еще привлекательней
и богаче, хотя и не заменят ее основных пород.
ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
Эта глава не про веселое торжество с обильным
таежным угощением. Пир на греческом языке означа-
ет огонь, а наука о лесных пожарах называется лес-
ной пирологией.
Первобытные люди уже застали пожарища над
тайгой. Они начались после оледенения, как только
появилось много хвойных деревьев. Их огонь любит
потому, что в них много смолы, а влаги меньше, чем
в лиственных. В лиственницах ее и совсем мало, мень-
ше, чем в елях и пихтах. Прекрасно горит сосна.
Огонь был первобытным людям на радость, они
годами оберегали его в пещерах, чтобы разжигать
костры для согрева и жарить дикое мясо.
Пожары в те времена возникали только от молний
или самовозгорания торфа.
После появления огнива и спичек их стало в де-
сять раз больше. Девяносто семь пожаров из ста те-
перь на совести человека. Если он даже вовремя
потушит в лесу сигарету, но оставит там пустую бу-
тылку, за его спиной все равно может взметнуться
пламя. Донышко что линза, оно сфокусирует солнеч-
ные лучи, и сухая подстилка вспыхнет что порох.
В инструкциях прошлого века писалось: «Проез-
жим, также уходящим за грибами и ягодами, запре-
щено раскладывать огонь дорогой, а тем паче в лесах».
Двести лет назад было издано правительственное
распоряжение о запрещении жечь леса в сибирской
губернии, где производится соболиный лов.
Еще раньше за поджог леса приговаривали к смерт-
ной казни. (Потом ее заменили ссылкой в каторжные
141
работы.) На межах охранных лесов для устрашения
через каждые пять верст были установлены виселицы.
Современники наши куда гуманней.
Теперь с самой весны сибирские газеты извещают
о пожарной опасности, печатают постановления чрез-
вычайных комиссий по борьбе с лесными пожарами.
О том, что в это время нельзя выезжать на отдых в ле-
са, с утра до вечера передает местное радио, над сед-
лами и поселками самолеты с громкоговорящими ус-
тановками. А тайга, как горела, так и горит, как и
все остальные леса планеты. Ежедневно на ней вспы-
хивает пятьсот пожаров!
Сибирской тайге много раз доставалось от лихого
огня. Об этом повествуют многочисленные ожоги на
престарелых деревьях, искривленные и искалеченные
стволы сосен и елей. Об этом же рассказывают и го-
довые кольца, которые фиксируют все: засухи, на-
воднения, потепления, похолодания и даже лесные
пожары.
В конце шестидесятых годов прошлого века огонь
разгулялся на огромной территории от Иртыша до
Оби. Этот гигантский костер был шириной в пятьсот
километров. С Иртыша он потом перебросился в ишим-
ские леса и произвел там страшные опустошения. По
прибрежным лесам он передался туда, как по бикфор-
довому шнуру.
Перед русско-японской войной сильно полыхали
леса в окрестностях Иркутска. Горели они и по Мос-
ковскому тракту на протяжении четырехсот километ-
ров.
Через семь лет занялись леса вдоль Транссибирской
магистрали. Они горели от Красноярска до Томска.
О пожарах 1915 года писали много. Они взбудора-
жили мир не меньше, чем гибель «Титаника». В то
лето в Сибири не видели солнца, пароходы сослепу
садились на мели, хлеб во многих местах не вызрел.
Были и человеческие жертвы.
Сильно горела тайга в 1921, 1932, 1938, 1939, 1955,
1958 годах.
Гигантским пламенем вспыхивали леса в Восточ-
ной Сибири в 1979 году. В это лето жара здесь дохо-
дила почти до сорока градусов, земля нагревалась до
шестидесяти. Такого не было почти девяносто лет.
В бассейне Ангары девять сосен из десяти просто-
142
яли свыше двух веков. Сосны-долгожители поведали,
что за последние триста лет там двадцать шесть раз
бушевали лесные пожары.
Свидетелям-долгожителям повезло: ведь большин-
ство деревьев сгорело начисто, иные приняли уродли-
вую форму или усохли.
Чем ближе к Забайкалью, тем чаще пожары. Это и
понятно: здесь самый континентальный климат. Даже
резко континентальный, и сильные засухи здесь бы-
вают не реже одного раза в десять лет.
В сегодняшней тайге стоят деревья разного воз-
раста: после пожаров на месте сгоревших всегда под-
нимается молодняк.
Таких пожаров, которые повлияли на возрастной
состав современных лесов, было до революции в Тю-
менской области три-четыре, в Томской пять-шесть,
в сосняках Приангарья от одиннадцати до двадцати
двух — это установлено по следам огневых ранений.
А в Забайкалье — по Чикою и Селенге — такие по-
жары полыхали почти сорок раз!
Есть даже такое понятие: оборот огня. Оно пока-
зывает, за какое время лесные пожары обойдут всю
площадь.
Для лучших сосновых лесов междуречья среднего
течения Ангары и верховьев Подкаменной Тунгус-
ки он равен 150 годам. Ленточные боры пожары об-
ходят в Алтайском крае раз в сто лет, а в Приир-
тышье — в восемьдесят.
Чтобы обойти Восточную Сибирь, времени надо по-
больше: территории здесь обширные. Якутию пожары
обойдут за 384 года, Иркутскую область за 370 лет,
Красноярский край за 389 лет. Примерно в такие же
сроки обойдут они и Читинскую область.
Крупных пожаров бывает не так уж много: один-
два процента. Но они выжигают девяносто процентов
всех площадей.
Звери тоже гибнут лишь при больших пожарах:
не могут вырваться из огненного кольца. А птицы по
ночам летят на пожар, как бабочки на огонек свечи.
И тоже не возвращаются.
Легких, неопасных пожаров в тайге не встречается.
Но все-таки есть среди них и более милостивые. На-
пример, неспешный низовой пожар.
Такой пожар идет по лесу, подбирая опавшую хвою,
143
листья, сучки и ветки. Короче говоря, отпад — то, что
отпало. Чем отпада больше, тем въедливее огонь. Чем
быстрее подрастает лес, тем он больше его производит.
Можно подумать, что в этом смысле самые благо-
получные леса — северные: растут они медленно, при-
рост в них мизерный. (В районе Якутска четверть ку-
бометра в год на гектаре — не поленница даже, а все-
го лишь вязанка.)
Но северные леса стоят на вечной мерзлоте, почвы
там холодные. И бактерии, которые разрушают дре-
весину, там размножаются медленно. Ветки, сучки и
хвоя сохраняются годами, словно бы в холодильнике,
постоянно накапливаясь. Так что лесного мусора там
собирается по шестьдесят тонн на каждом гектаре —
неплохая пища для пожара.
Лиственничная хвоя, даже слежавшаяся, как вой-
лок, готова вспыхнуть через четыре-пять часов после
дождя. Горит она моментально: полквадратного метра
выгорает за полторы секунды. А чтобы справиться с
еловой хвоей, огню нужна, как минимум, минута. Для
сосновой и того больше.
Весной пожару помогает прошлогодняя ветошь.
Нарастающая трава мешает огню — одна больше,
другая меньше. Овсяницы и костры слабо держат
огонь, быстро загораясь сами. Зато плауны и хвощи
мало горючи — в них много кремнезема.
Оправдывает свое имя бессмертник. Вейник тоже
приостанавливает движениЬ пожара. Молодым де-
ревьям он враг, но их дом защищает.
Почти совсем не горят сахалинская гречиха и гин-
гко. Но они, к сожалению, в тайге не растут. Их выса-
живают в огнезащитные полосы там, где потеплее.
Лишайники, наоборот, помогают пожарам. Корней
у них нет, влагу они получают прямо из воздуха —
перехватывают дождевые капли, поглощают пары.
В сухую же погоду они что порох. К тому же там,
где растет лишайник, деревья стоят реже и горючий
материал подсыхает быстрее.
И, конечно, сильно помогает пожару сибирский
шелкопряд. О нем у нас разговор будет особый. Но
если до пожара он успел побывать в кедровнике, он
приготовил много пищи огню.
Даже в сырых кедровниках есть где разгуляться
пожару: в больших, пятихвойных пучках кедров много
144
эфирных масел. А если деревья успел подсушить шел-
копряд, то...
Кедровый стланик и рододендрон даурский в го-
рящей тайге все равно что бутылки с бензином на
пионерском костре.
Рододендрон растет по всему Забайкалью. Как го-
ворят специалисты, он является господствующим под-
лесочным видом: под кронами деревьев его больше
всего.
О том, что кусты его при пожаре вспыхивают, как
газовые горелки, очевидцы рассказывали давно. Что-
бы убедиться в этом, сотрудникам лаборатории лесной
пирологии Красноярского института леса и древеси-
ны пришлось провести целые испытания. В результа-
те они записали: «На движущейся кромке пожара
над рододендроновыми кустами наблюдались сильные
вспышки пламени» возникновение которых может быть
объяснено выделением под действием высокой темпе-
ратуры легковоспламеняющихся летучих соединений».
Короче говоря, эфирных масел.
В кедровом стланике много смолы, а она что
нефть. Болотный багульник в Восточной Сибири тоже
очень горюч (в северных районах европейской части
он лучше сопротивляется огню). Полыхает он сильно,
а запасы его велики. Да и теплотворная способность
у него повыше, чем у сосны.
Брусничник тоже хорошо помогает пожару: горит
чуть ли не с удовольствием.
Если можно применить это слово, то брусника и
багульник очень любят пожары: после них они возоб-
новляются бурно (от придаточных или спящих почек
на корневищах; обычные побеги у багульника начи-
нают при этом укореняться).
В засушливый год сосна и пихта горят факелами.
Быстро вспыхивают и быстро гибнут березы. Только
осину трудно поджечь: в ней очень много воды.
В лиственничных лесах почти все пожары (девя-
носто пять процентов) низовые. После них позиции
лиственниц укрепляются. Если в этом лесу росли и
ели — корни их наверняка подгорели, елям придет
конец. Именно так они уходят из якутских лесов.
Березы тоже исчезнут из горелого леса: они очень
чувствительны к ожогам.
И из сосняков пожары изгонят ель. Низовой огонь
145
обожжет ее корни, выест мох, подстилку, валежник.
А корни сосны повредить не сможет, они уходят глу-
боко под землю.
Даже сосенки переживут огневую беду, если им
за двадцать-двадцать пять лет.
Пожары даже способствуют вспышке размноже-
ния сосен: они уничтожают траву. Вокруг черных пя-
тен кострищ всегда толпится множество молодых со-
сенок, словно собравшихся для разговора.
Почва под самим костром спеклась, стала как кир-
пич, а вокруг выгорела трава. Вот они и поспешили
захватить это место...
Но если вечная мерзлота неглубоко, то и у лист-
венницы корни будут распластаны поверху. (Сосна
там расти не сможет.) Тогда и у нее, как у ели, они
обгорят, а то и перегорят. Такие деревья повалит ве-
тер, а вскоре добьют вредители.
Низовой пожар ползет понизу, сжигая запасы го-
рючего материала. Дымятся ветви, горит кора. При-
чем, сильнее с подветренной стороны. Деревья здесь
обугливаются на большую высоту, и по этим следам
можно узнать, откуда дул ветер.
Иногда огонь идет двумя фронтами — сначала бег-
лый, потом устойчивый.
Беглый слижет самые горючие ветки, хвою, суч-
ки —снимет сливки. А устойчивый будет дожигать
все остальное — основательно, не торопясь.
Но если впереди встретится пригорок, сопка или
просто крутой подъем — тут его не узнать. Пищи ог-
ню здесь всегда больше — сверху скатываются шиш-
ки, хвоя и ветки. Горячий воздух стремительно под-
нимается вверх по склону, как по трубе, и подсуши-
вает все, что попадается на его пути. Поэтому пожар
здесь звереет, двигаясь в два-три раза быстрее, чем
внизу. Отсюда головни и искры летят через вершину,
здесь деревья повреждаются больше всего.
Выбравшись на вершину, огонь спускается с нее
медленно: здесь горение против тяги воздуха. А на-
встречу ему идет как бы другой пожар. Это скати-
лись с вершины горящие угли и разожгли костры.
Очень страшен пожар верховой, когда начинают
гореть кроны деревьев. Если слабый низовой пожар
идет со скоростью пешехода, а сильный — всадника,
146
пришпорившего хорошую лошадь, то верховой — со
скоростью курьерского поезда.
Верховой беглый распространяется быстрыми, нерв-
ными скачками, ветер вытягивает из него длинные
языки пламени. А снизу, как бы догоняя его, идет
низсвой пожар. Он поддерживает верховой, подсуши-
вая кроны, уничтожая подрост и подлесок.
Устойчивый верховой еще хуже беглого: он идет
медленно, но неотвратимо, сплошной стеной. После
него почти ничего не остается.
Все, наверное, помнят пожары, охватившие в 1972
году Ивановскую, Костромскую, Горьковскую, Ярос-
лавскую области. Там были почвенные, тоже очень
опасные, пожары. Опасны они тем, что рождают пят-
нистые.
Воздух при почвенном пожаре сильно нагревается
и с большой скоростью, вихрем устремляется вверх.
Раскаленный вихрь срывает с деревьев горящие вет-
ви, и ветер перебрасывает их далеко от места пожара.
Возникают новые очаги.
Эти пожары происходили не в тайге, но сибир-
ские пирологи принимали участие в их ликвидации.
Они предложили использовать патроны взрывчатки
длиной в двести метров, чтобы можно было отрезать
дорогу огню взрывами — быстро образованными рва-
ми и просеками.
До того года считалось, что верховой пожар мож-
но остановить только разрывной просекой или встреч-
ным палом — низовым или верховым пожаром, иду-
щим навстречу.
Но через просеку пожар иногда перескакивал, а
встречный верховой нередко уходил в сторону.
Красноярцы предложили... не пускать никакого па-
ла и не делать никаких просек. Просто надо собрать
в лесу опавшую хвою, валежник и все, что горит.
И сжечь. Дойдя до этого места, верховой пожар ли-
шится поддержки снизу и кончится сам собой.
Рецепт был неожиданным, парадоксальным, но се-
бя оправдал. Теперь его взяли на вооружение повсе-
местно.
Способ «негоримого» леса хорош и при охране от
пожаров зеленого молодняка. А если к «чистым» хвой-
ным лесам добавлять еще лиственные породы, то там
огню вообще кусать нечего, пожар туда не войдет.
147
Еще один любопытный рецепт предложили красно-
ярские ученые: приучать молодой лес к огню, зака-
лять его. Так же, как его иногда приучают к ветру,
чтобы укрепилась корневая система.
Участки для огневой закалки выбирают около рек,
озер или опахивают, чтобы не распустить огонь по
большому лесу. Огнем, разумеется, управляют — что-
бы он был в меру. Молодой лес, пройдя прививку сла-
бым огнем, устоит и против большого. Ведь взрослые
деревья не так страдают при пожарах, как молодой
подрост.
Легко вызвать в тайге пожар, но трудно укротить
разбушевавшуюся стихию.
В 1979 году, когда сильно горели леса в Восточ-
ной Сибири, в две смены летал специальный само-
лет с химическими зарядами. Он выискивал подходя-
щие облака, выстреливал в них реагентами и осаждал
дождь.
А один из вертолетов был оборудован сливным уст-
ройством, чтобы тушить пожары водой. (Вода — все-
таки самое надежное вещество. Из каждого литра по-
лучается больше полутора тысяч литров пара, а он не
допускает к огню кислород.)
Самолеты в то лето перестали обслуживать ры-
баков, геологов, изыскательские экспедиции. Они бы-
ли заняты только аварийно-спасательными работами.
Ведь сюда, на помощь сибирякам, прилетело семьсот
парашютистов-пожарников из Тюмени, Свердловска,
Хабаровска, Сыктывкара. За пожарами следили не толь-
ко с земли и с воздуха, но и из космоса. Искусственные
спутники земли регулярно передавали фотографии, на
которых хорошо были видны очаги пожаров.
Огромные затраты на тушение, прямой ущерб от
огня — это еще не все. За недавним пожаром тянется
целая цепочка бед. Ведь вскоре начинают падать и
совсем здоровые деревья. Подгоревшие и упавшие от
огня на землю открывают доступ ветру к нетрениро-
ванным, без якорных корней, деревьям.
На месте пожарищ нередко образуются болота, осо-
бенно если лес рос на вечной мерзлоте.
Деревья, которые огонь задел лишь слегка, через
два-три года все равно могут погибнуть. Если огонь
опалит комли на высоту человеческого роста, засыха-
ет каждая четвертая сосна и каждая вторая ель.
148
А если на два человеческих роста — еловый лес вы-
сохнет полностью, а сосновый — наполовину.
Но это еще не самая большая беда. В огневые раны
попадают инфекции, споры. Всякого пожара с нетер-
пением ждет многочисленная армия вредителей, что-
бы наброситься на ослабленные деревья.
После пожара луб становится как бы сочнее: при
обгоревшей хвое корни все равно исправно качают во-
ду, и она скапливается в лубе. К тому же раненые
деревья сопротивляются слабо. Как мухи на патоку,
сюда сбегаются короеды, усачи, златки.
Однажды под Красноярском на ослабленные сос-
ны напали усачи, и их личинок в древесине было так
много, что в лесу слышался непрерывный шум, как во
время дождя.
После лесных пожаров у вредителей в тайге начи-
нается настоящий пир. Возможно, ущерба он принесет
даже больше, чем сам пожар. Долго после него не
сможет оправиться лес. Для этого потребуется лет
тридцать-сорок, а то и все шестьдесят. Вот вам и бро-
шенная в лесу спичка, окурок, пустая бутылка. Доро-
го стоит человеческая небрежность!
Война у деревьев за место под солнцем — это еще
не война. Просто здесь менее выносливые уступают
пальму первенства более приспособленным.
Война — это когда одна сторона нападает, а дру-
гая отчаянно защищается. Такие войны происходят в
тайге гораздо чаще, они, по существу, никогда и не за-
тихают.
Просто мы об этом не знаем, потому что не слы-
149
шим ни залпов, ни криков, ни шума погони. Нам ка-
жемся, что в лесу вечный мир и покой. Но это, увы,
не так.
На деревья, которые никому не угрожают, вечно
кто-нибудь нападает.
Это и безобидные с первого взгляда жуки, и ми-
лые разноцветные бабочки, за которыми мы востор-
женно гоняемся в детстве.
Это, наконец, болезнетворные грибы и бактерии.
Ведь деревья тоже болеют. У них нет лихорадки или
чумы, но у них есть рак, тяжелые инфекционные за-
болевания.
В растительном мире существуют и эпидемии (их
называют эпифитотиями), и пандемии, когда болезнь
перебрасывается с одного материка на другой.
Деревья стоят на месте, их болезни разносят ве-
тер, насекомые, птицы. И человек — тоже. Иногда по
незнанию, иногда по халатности.
У сосен есть страшная болезнь — ржавчинный гриб.
Когда-то он обитал на кедровой сосне — то ли в Азии,
то ли в Альпах.
Люди завезли этот гриб в Европу, вероятно, вместе
с сосной. Там ему очень приглянулась смородина: на
ней он стал быстро размножаться. Так у него стало
два хозяина, на которых он пирует по очереди.
Со смородиной ржавчинный гриб распространился
по всей Европе, дошел до Урала.
Когда в начале восемнадцатого века из Америки
вывезли веймарову сосну, ржавчинный гриб на нее
не просто напал, а полностью ее поразил.
В двадцатом веке эта болезнь с молодыми сажен-
цами попала в Северную Америку, где стала появлять-
ся к на других видах сосен. Круг замкнулся. И хотя
сегодня с эпидемиями неугомонного гриба покончено,
сама болезнь не побеждена. Потребуется еще немало
сил и средств, чтобы ее победить. А распространил ее
по земле сам человек.
В Англии я видел много умирающих вязов. В са-
дах и парках среди пышной растительности как-то
нелепо возвышаются там большие, но немощные де-
ревья, словно задохнувшиеся от чада и дыма.
Стволы у них чуть ли не в два обхвата, а на
редких живых ветках висят какие-то жалкие подобия
листьев.
150
Много вязов уже спилено. Других ожидает такая
же участь.
Болезнь вязов началась еще в двадцатые годы. Вы-
зывает ее зловредный гриб, у которого нет ни нож-
ки, ни шляпки — он еле виден под микроскопом.
Этот гриб нарушает водоснабжение дерева. Его
ядовитые выделения так сильны, что сосудистые тка-
ни дерева перестают проводить воду. Некоторые даже
считают, что гриб попросту закупоривает сосуды. Как
бы там ни было, крона дерева желтеет, погибнуть оно
может за одно лето. Некоторые, правда, долго еще
стоят наполовину усохшими.
Гриб этот тоже распространяется не сам по себе.
В Англии его разносят два вида короедов. Живут они
на здоровых деревьях, а ходы, которые служат для
размножения, прокладывают под корой больных или
умирающих деревьев — они слабо сопротивляются.
И, конечно, переносят болезнь на здоровые вязы.
Один из этих видов короедов в начале двадцатого
века попал в Америку (видимо, с неошкуренным ле-
сом). Там он ничем не выделялся из своих, местных,
короедов. Но вот попал в Америку и этот зловредный
гриб, погубивший уже много вязов в Англии и пере-
кинувшийся на Европу. Он, вероятно, был в зара-
женной им древесине, которую привозили сюда для из-
готовления фанеры.
Старые друзья встретились, и вот с помощью ко-
роеда болезнь пошла гулять по всей стране.
К заморскому короеду присоединился местный
распространитель — ильмовый короед. А недавно на-
шелся еще один, живет он на яблонях, но может пе-
реходить и на вязы.
Втроем они быстро растащили болезнь по амери-
канским лесам. Потери были огромные: только в хо-
де санитарных рубок пришлось уничтожить больше
четырех миллионов деревьев.
В Англии эта болезнь идет сейчас по второму кру-
гу: она снова вспыхнула после второй мировой войны.
И теперь приняла хроническую форму.
Много болезней и у наших таежных деревьев. Это
и очень опасная корневая губка, которая разрушает
леса на всех континентах. Это и рак-серянка, который
не щадит ни сосны, ни лиственницы. Это десятки дру-
гих болезней.
151
От болезней никто не застрахован — ни человек, ни
растения. Но мы находимся в лучшем положении: мы
защищаемся лишь от болезней, на нас не нападают
на каждом шагу хищные звери.
А на растения нападают.
Нападают, конечно, не волки или медведи, а те
бабочки и жуки, которые созданы вроде бы для ук-
рашения леса. И наносят они тайге столько урона,
сколько не смогли бы нанести ей даже самые хищные
звери. Нежные хоботки и слабые челюсти насекомых
для растений страшнее звериных зубов и клыков.
Мы зачастую даже и не подозреваем, как густо
заселена насекомыми наша планета. В СССР их около
ста тысяч видов, и половина их проживает в лесу. На
каждого из нас приходится, по крайней мере, по двес-
ти пятьдесят миллионов этих существ. Им, как гово-
рится, тоже есть надо. А ведь около пяти тысяч видов
насекомых и членистоногих питаются только расте-
ниями. Поэтому они без конца грызут, сосут, пилят
листья и стебли.
Самые отъявленные вредители леса — жуки-коро-
еды, златки, усачи, дровосеки — древесину не едят.
Они или не питаются вовсе, или слегка подкармлива-
ются на цветах или в листьях.
Но они прогрызают в древесине, чаще всего жи-
вой, длинные ходы, в которых устраивают колыбель-
ки будущему потомству. Там самки откладывают яй-
ца. И когда из яиц появляются личинки, они начина-
ют грызть древесину.
И не просто грызть, а выедать перед собой дорогу
к воле, на выход из дерева. Личинки некоторых жуков
идут поодиночке, а иные шагают сомкнутым строем.
Пройдет время, и около выхода эти личинки ста-
нут окукливаться. И в конце концов превратятся в
жуков, как две капли воды похожих на пап и мам.
И когда пригреет весеннее солнышко, с шумом вы-
летят из деревьев, которые с трудом из-за них рас-
пустились. Ведь стволы их (кора, корни, ветви — смот-
ря по тому, какие там насекомые были) изрешечены
замысловатыми ходами личинок.
Бабочки тоже не питаются древесиной. Они и хо-
дов в деревьях не прогрызают. Они просто откладыва-
ют свои яйца на хвоинки сосен, кедров, пихт и лист-
венниц. И улетают.
152
Из этих яиц со временем вылупляются гусеницы.
Вот они-то и принимаются уничтожать хвою.
Дерево не может пойти в больницу, чтобы там
излечили его от болезни. И не может позвать кого-ни-
будь на помощь, чтобы отбиться от вредителей. Поэто-
му, когда на него нападают, ему самому приходится
защищаться. Для этого у него есть и собственное ле-
карство, и не такое уж плохое оружие.
У деревьев две линии обороны: летучие вещества
и соки. О соках было известно давно — это та самая
смола, из которой образовался янтарь. А вот о лету-
чих веществах люди узнали недавно.
Эти вещества называют фитонцидами. (Примерный
перевод: растение убивает.)
Фитонциды нельзя взять в руки, увидеть под мик-
роскопом, отличить друг от друга по запаху. Они не-
ощутимы, как магнитные силовые линии.
Если силовые линии можно определить по прибо-
рам, то действие фитонцидов — по воде, кишащей бак-
териями.
Если каплю такой воды поместить над кашицей из
толченой хвои сосны и можжевельника, то через не-
сколько минут бактерии погибнут. Их убьют эти са-
мые летучие вещества, в которых еще столько тайн и
загадок.
Фитонциды березы и тополя убивают бактерии че-
рез 20—25 минут, сосны — вдвое быстрее. Кедр и ель
расправляются с ними с такой же быстротой, а фитон-
циды пихты всего за пять минут.
Они убивают бактерии не только в воде, но и в
воздухе — воду в опытах берут для наглядности.
В городе фитонцидов мало, потому что мало рас-
тительности. Потому в каждом кубометре городского
воздуха насчитывает зя больше тридцати тысяч мик-
робов. А в лесу их только пятьсот.
Мы уже говорили о том, что многие растения не
терпят друг друга: подавляют их рост своими вы-
делениями, не дают взойти семенам.
Часто эти химические выделения тоже летучи, как
фитонциды. Нередко растения продолжают оказывать
пагубное воздействие на соседей и после того, как их
закопали в землю.
Болотный багульник не дает прорасти семенам
клюквы. А семена борщевика сибирского, если их мно-
153
го, мешают расти всходам других растений. Даже не
прикасаясь к ним, а пуская в ход это невидимое ору-
жие.
Однажды в комнату, где рос лимон, поставили ящик
с яблоками. Вскоре листья на деревце засохли и обле-
тели — это сработали фитонциды. Они могут убить не
только растение, нои крысу, не говоря уже о мышах.
Некоторые растения этим невидимым оружием не
только убивают микробов и отпугивают листоедов. Они
держат вокруг себя резервную зону, не давая вырас-
тать там другим растениям и получая с пустующих
участков дополнительные порции влаги. Тут уж они
действуют словно хищники. Или, вернее сказать, ин-
дивидуалисты.
Чтобы воздух в городах был здоровее и чище, в
них надо высаживать побольше таежных деревьев —
кедров, елей, лиственниц, пихт сосен.
Соснам, правда, в городе трудно: там очень запы-
ленный воздух, и даже тополям приходится туго, хо-
тя у них каждый год новые листья.
Но в Москве сосны уже растут. Оттуда вывели
предприятия, которые отравляли воздух. И теперь сос-
ны не только украшают Ленинский проспект, но и
стерилизуют воздух. Ведь в сосняках микробов содер-
жится в десять раз меньше, чем в березовых рощах.
В лесу, впрочем, и вода намного чище. Опыты от-
крыли еще одну удивительную способность леса: он
очищает от микробов и воду. Всего тридцати-сорока-
метровой полоски леса достаточно, чтобы в пропущен-
ной через нее воде стало микробов в два раза меньше.
Известно, что «серебряная» вода не портится мно-
го лет. Точно такой же — свежей и чистой — она бу-
дет стоять, если отпустить в нее ветку рябины.
Фитонциды не всегда имеют большую силу. Зи-
мой они у многих растений как бы ослаблены, а неко-
торые не выделяют их вовсе. В почках же черемухи
они есть всегда.
Черемуха выделяет очень сильные фитонциды: му-
хи и слепни около нее падают замертво. Да и в коре
ее есть ядовитые вещества: ее никогда не подгрызает
заяц-беляк. Однако некоторые насекомые приспосо-
бились к смертельным выделениям черемухи, даже
живут на ней.
Самое поразительное из них — черемуховая тля.
154
Она сосет ее ядовитые соки в то время, когда черемуха
больше всего источает фитонцидов. И хоть бы что!
Лучше всего у растения защищены почки. Ведь это
будущие листочки, будущие фабрички-кухни, кото-
рые потом будут кормить растение.
Если раздавить всего два грамма зимних почек
черемухи, положить их на дно двухведерного сосуда и!
загнать туда крысу, через двадцать минут она будет мер-
тва. Хотя воздуха там ей хватило бы на пять часов.
А крошечные тли (сифонафис пади) бесстрашно
протыкают своими жалами-хоботками сосуды распус-
кающихся листочков в то время, когда фитонцидов
выделяется больше всего, и взахлеб сосут яд! (Яд, с на-
шей точки зрения, конечно.)
Потом происходят и вовсе удивительные события.
Когда у черемухи листья распустятся, став не такими-
ядовитыми, крылатая тля теряет к ней интерес и вдруг
исчезает. В конце июня самок тли уже не увидишь на
нижней стороне листочков, где они пировали.
Долго не могли выследить, куда они улетают. На-
конец, нашли: до осени тля «пасется» на овсах, пе-
ребираясь на злаки.
Там рождается у нее новое поколение — мелкое и
бескрылое. Оно не знает вкуса черемухового сока и
никогда не узнает: народив крылатое поколение, оно
так и сгинет в полях.
Эта крылатая молодь, вполне нормального роста, в
один из сентябрьских дней поднимается с приютив-
ших ее злаков и летит в дом своих предков, на чере-
муху. И новое превращение: тут опять рождается
мелкая и бескрылая тля, которая никогда не узнает
дороги в овсы, на злаки. Природа словно бы запуты-
вает следы, скрывая тайну переселений. Мелкие бес-
крылые самки откладывают на ветках яйца. Пролежав
зиму на морозе, продутые холодными ветрами и опа-
ленные весенним солнцем, они по весне бесшумно ло-
паются и из них выходят молодые, беспомощные тли,
которые бесстрашно втыкают хоботки в распускаю-
щиеся листочки.
Все повторится: пожив на черемухе, тли улетят в по-
ля, произведут на свет бескрылое потомство, которое...
В общем, «у попа была собака»: эта песенка при-
думана не зря, в природе все повторяется.
В свое время будет разгадана и эта ^большая тай-
155
на маленькой тли — как и зачем она улетает в поля,
какой в этом биологический смысл. А пока она благо-
получно живет на черемухе, которая даже больших
оводов убивает своим дыханием.
Фитонцидами растения обеззараживают себя, как
бы стерилизуют. Недаром говорят, что в сосновом ле-
су воздух, как в операционной. (Поэтому и туберку-
лезные санатории размещают, в основном, в сосновых
лесах.) Ветки пихты и багульника пробовали разбра-
сывать по полу в детском саду, в котором дети боле-
ли коклюшем. И количество микробов там уменьши-
лось в десять раз — дети переставали кашлять.
Листочки подорожника в народной медицине из-
давна славились как заживляющее средство. Лишь не-
давно установили, что в этом заслуга все тех же лету-
чих веществ. Они убивают бактерии вокруг раны.
У хвойных деревьев линия второй обороны — смо-
ла. Смола убивает любые бактерии. Недаром же во
время войны ленинградские биохимики готовили из
нее живительный бальзам, благодаря которому раны
зарубцовывались быстрее.
Смола убивает насекомых прикосновением, иногда
заливая их прямо в ходах, которые они прогрызают
в стволе. Недаром же в янтаре иногда находят заму-
рованных в нем жучков-паучков. Такой янтарь це-
нится дороже всего.
Короеды, соприкоснувшись со смолой, погибают
через одну-две минуты. Смола наполовину состоит из
скипидара, прикосновение которого для них смертель-
но.
Это знали уже много веков назад. Наши прадеды
смазывали скипидаром щели в деревянных кроватях,
наливали его в банки, а в них ставили ножки. Лишь
когда появился керосин, перешли на него — скипидар
стоил дороже.
Недавно группа энтомологов в США обнаружила
личинки пилильщика, которые непонятным образом
извлекают из сосны хвойную и канифольную кислоту
безо всякого вреда для себя.
Этот яд они при помощи мышц извергают в сторону
врага. Исследователи наблюдали, как личинки успеш-
но отбивали атаки муравьев и жуков смертельным для
всех вредителей ядом.
Это сообщение стало сенсационным. Впрочем, чере-
156
муховая тля вызывает не меньшее удивление.
Смола (еще ее называют живицей за способность
заживлять раны) — очень сложное вещество. Кроме
скипидара в ней много кислот и разных соединений —
больше тридцати. Всесторонне ее исследовали лишь
лет пятнадцать назад. Да и о том, что она смертельна
для стволовых вредителей, узнали не так давно.
Больше всего смолы у сосны: в каждом ее кубо-
метре находится двадцать один килограмм и сто грам-
мов живицы.
У лиственницы, ели и пихты соответственно: 18,3;
9,4; 3,2 килограмма.
Теперь понятно, почему у ели и пихты короче век:
у них слабее защита.
Не будь у сосны в три раза больше смолы, чем у
ели, ее бы рано подкашивали гнилостные грибки. Да
и многие вредители точат на нее зуб.
Смола находится в стволах все время. Она выра-
батывается в особых клетках из тех питательных ве-
ществ, которые притекают из листьев. И хранится в
особых сосудах, которые так и называются смоляны-
ми ходами. По первому сигналу она устремляется ту-
да, где наносят дереву рану. Безразлично, кто: вгры-
зается ли жук, обломило ли ветром ветку, вырезал ли
хулиган на коре свои инициалы.
В своих смоляных ходах живица находится под
большим давлением — в десять-двенадцать атмосфер.
(Под таким давлением находится пар в паровозном
котле.)
Сразу за смолоходами располагаются цепочки от-
мерших клеток, по которым подается в крону вода.
Давление их стенок передается на смоляные ходы, они
как бы спружинены ими, сжаты. И если в водопровод-
ной системе дерева будет мало воды — упадет давле-
ние и в смоляных ходах. Значит, в засуху деревья
сопротивляются слабее, смола к ранам поступает не
так обильно.
Это бывает и при пожарах, когда огонь повредит
корни или крону. И при наводнениях, когда у корней
наступает кислородное голодание. И при поврежде-
нии кроны. И вообще, в старости, когда все работает
хуже —и корневая система, и крона дерева.
У старых деревьев смола не только бежит еле-еле.
В ее составе становится меньше отпугивающих ве-
157
ществ. У 300—350-летней лиственницы, например, их
в десять раз меньше, чем у молодой.
Зато в нежных ветках, растущих первый год, их
впятеро больше, чем, в остальных. Все правильно:
нежные ветки самые аппетитные, привлекают больше
вредителей и должны быть лучше вооружены для
борьбы с ними.
Когда дерево ослабевает (смола течет неохотно, со-
став ее изменился), на него тучей налетают вредители.
Но как они это дерево находят, как отличают его
от здоровых собратьев — это требует обстоятельного
разбора. К нему мы и перейдем в следующих главах.
Так четыре века назад китайские хроники назва-
ли вспышку сибирского шелкопряда.
Жирным волосатым гусеницам шелкопряда они
дали еще имя сосновый тигр, или сосновая собака.
После их нашествия тайга оголялась, как после
пожара. И еще неизвестно, какой пожар милостивее —
огневой или волосатый.
В отличие от тутового, сибирский шелкопряд не
вырабатывает пригодных для тканей шелков. Гусени-
цы окукливаются в шелковистых коконах, но их пау-
тинки-нити никуда не годятся. За ласковым названи-
ем скрывается самый опасный враг сибирской тайги.
Он заполонил ее всю от Урала до Тихого океана.
Бабочка шелкопряда, с которой начинается воло-
сатый пожар, толстовата и некрасива. Серо-коричне-
вая, тупорылая, она летает словно бы через силу, а
самец делает странные хаотические движения.
Из яиц бабочки вылупляются гусеницы. В единст-
158
венных экземплярах они совсем не страшны. Поду-
маешь, волосатые, подумаешь, обжигают ядовитыми
волосками.
Вот прилетит кукушка (она не боится ее ядовито-
го одеяния), склюет их в два счета!
Нескольких-то склюет, но если огромный лес весь
переполнен гусеницами, если их не склевать всем ку-
кушкам мира и за пять лет?
...Ничто не предвещало беды: стояло запаШистое
лето, весело распевали птицы. И вдруг откуда-то при-
летели серовато-коричневые бабочки. (Они почти всегда
летают по четным годам — по нечетным бывают ред-
ко.)
В сумерках они присаживались то на одну, то на
другую хвойную ветку, словно отдыхая от перелетов.
Потом куда-то бесследно исчезли. Зато через полмеся-
ца (за Байкалом чуть позже) на деревьях появились
крохотные шестнадцатиногие гусенички.
Гусеницы — это тоже воспоминание о прошлом.
В них природа словно бы повторяет эволюцию разви-
тия. Летающие теперь насекомые умели когда-то лишь
ползать. С течением времени у них образовались
крылья, но не из конечностей, как у птиц или лету-
чих мышей — те научились летать позже,— а из ко-
жистых боковых складок.
Отдаленные же предки насекомых произошли от
многоножек, а те, в свою очередь, от червей. Вот и
ползают теперь гусеницы, прежде чем превратиться в
бабочек.
Крохотные гусенички уже умеют избегать опас-
ности. При виде муравья они мгновенно выпускают
паутинку и свешиваются с нее, как акробаты. А по-
том ловко снова забираются на ветку.
Но с еще большей ловкостью они объедают хвою —
еловую, пихтовую, всякую.
Пока гусенички маленькие, они объедают только
нежные кончики. А когда подрастут — выедают все
подчистую.
Вообще-то за всю жизнь одна гусеница съедает не
так и много: пятьдесят граммов. Но гусениц родились
тысячи, все они жуют и жуют. Потомство только од-
ной бабочки за месяц догола объедает огромный кедр.
А едят гусеницы хвою все лето, до самого сентября!
Осенью гусеницы медленно спускаются вниз и
159
зарываются в подстилку. А весной поднимаются в
кроны снова.
Объев одно дерево, они перебираются на другое.
При перекочевках они могут уползать за полтора ки-
лометра, форсировать по дну небольшие ручьи и взби-
раться в горы.
Едят хвою они все лето и опять уходят на зимовку
вниз. (В этот год бабочки не летают — они еще не
родились.)
Только на следующее лето гусеницы сплетут себе
на деревьях шелковистые коконы и начнут перерож-
даться в бабочек.
Но перед этим нанесут самый ощутимый вред: бу-
дут есть помногу и долго. Ведь им не просто надо
прокормить себя, но и создать запасы для новой
жизни. Бабочка ничего не ест. Она только отклады-
вает яйца.
Если в прошлый раз от каждой бабочки родилось
только двести гусениц (а их может быть и восемьсот),
то теперь вылетит двести бабочек. Пусть даже не две-
сти, а в два раза меньше — сто. И то эти сто бабочек
произведут такое потомство, что оно объест меньше
чем за месяц сто кедров-богатырей. А когда появит-
ся и у них потомство, оно объест уже десять тысяч
От поколения к поколению этот счет будет нарас-
тать в арифметической прогрессии. В конце концов
праправнуки той бабочки могут уничтожить тайгу,
кедров.
Лиственница — крепкое дерево, ее хвоинки отрас-
тают снова за счет запасов, которые откладываются в
амбарчиках-клетках, но зеленая фабрика-кухня у нее
работает хуже: хлорофилла в клетках новых хвоинрк
наполовину меньше.
А если гусеницы подчистую объедят кедр или пих-
ту — они непременно погибнут.
Деревья, конечно, сопротивляются нашествию гу-
сениц. Их химическое оружие для шелкопряда смер-
тельно. Но только в обычных условиях.
Когда происходит вспышка быстрого размноже-
ния, огромные массы гусениц набрасываются на еду
без разбора. Их не останавливает оборонительное ору-
жие леса, они как бы заранее обрекают себя на смерть.
И, конечно же, погибают.
Но урон деревьям уже нанесен: часть хвои объеде-
160
на, верхний насос работает хуже, давление воды и
смолы упало.
Вторая волна шелкопряда уже почти не встречает
отпора. Эти гусеницы могут уничтожать хвою сов-
сем, без остатка.
Вспышка происходит не вдруг и не сразу. Размно-
жению шелкопряда помогает погода. Если два-три
лета подряд были засушливыми, а снег выпадал позд-
но — можно наверняка ожидать вспышки.
Численность шелкопряда от поколения к поколе-
нию возрастает, личинки вырастают все упитанней,
яйца укрупняются. И вот гусениц становится так мно-
го, что они заполняют все окрестные леса на десятки
и сотни километров.
Вот как, например, развивалась однажды вспышка
в Качугском районе Иркутской области.
В 1939 году там в одном из лесов обнаружилось
много гусениц сибирского шелкопряда. Появились они,
конечно, не вдруг. Жители окрестных сел, как потом
выяснилось, встречали их там и в тридцать седьмом^
и в тридцать восьмом годах. Но значения не придали.
Мало ли и мы с вами встречаем в лесу разных гу-
сениц?
Работники лесоохраны их появление, к сожалению,
проглядели. Но в 1940 году туда была направлена це-
лая экспедиция.
Экспедиция установила, что в одном из урочищ
заражено гусеницами две тысячи гектаров леса, столь-
ко же зараженного леса у села Шишкино и тысяча
гектаров у села Харбатово.
Около Шишкино гусениц было больше всего: на
некоторых деревьях до трех с половиной тысяч.
Хорошо хоть в окружающих лесах не оказалось ни
бабочек, ни гусениц.
Специалисты стали в очаге заражения испытывать
разные яды — хорошего лекарства от шелкопряда тог-
да еще не было.
Кое-какие гусеницы погибли, но многие благополуч-
но ушли в зимовку.
А в следующем году началась война, тут уж было
не до борьбы с гусеницами. И к тому времени, когда
война закончилась, волосатым пожаром были уже
объяты десятки тысяч гектаров. Разлетелись бабочки
и в леса соседних районов. Очевидцы рассказывали,
6 Четырехэтажная тайга
161
что в 1942 году бабочки очень плотно летели вдоль широ-
ких долин, словно бы направляясь в указанные им места.
В лес они не углублялись, горы облетали, маяками
им служили густые опушки леса. По пути бабочки от-
кладывали яйца на лиственницы, а если попадались в
долинах рек пихты и сосны — то и на них. (Бабочкам
все равно, какие породы деревьев, лишь бы они были
хвойными.)
Даже небольшие лесочки, что стояли в стороне, в
степи, они не оставили без внимания. Тут возникли
как бы отдельные очаги, и отсюда через два года ба-
бочки наводнили окрестные леса.
Размножение было подобно цепной реакции: за
восемь лет (четыре поколения) количество шелкопря-
да увеличилось в двадцать раз. Представляете, сколь-
ко леса погибло в этом «пожаре»?
Когда происходит вспышка, в тайгу даже страшнс
заходить. Шум там стоит такой, словно идет тропи-
ческий дождь. На каждом дереве может быть до
трех тысяч гусениц (а по некоторым утверждениям —
и до двадцати тысяч). Они быстро расправляются с
хвоей, даже, с их точки зрения, третьесортной. (Как
это ни странно, хвоя кедра стоит у них на самом по-
следнем месте.)
Когда вся хвоя объедена, многие гусеницы поги-
бают от голода, из других выходят слабые, малопло-
довитые бабочки. Вспышка как бы сама собой идет
на убыль. Но первоначальной красоты тайги теперь
уже никому не вернуть.
О нашествии шелкопрядов в шелкопрядниках, как
называют объединенные шелкопрядом леса, оставлено
немало свидетельств.
«Куда только хватает глаз, везде и всюду гусени-
цы, становится жутко от такого их количества»,—
пишет один свидетель.
«В горах Иркутского уезда мне приходилось ви-
деть кедровые нагорные леса, выгоревшие дотла вместе
с почвой. Нога утопала в густом слое пепла»,— ужасал-
ся другой, побывав в шелкопряднике после пожара.
Во время вспышки в тайгу лучше не соваться.
Ядовитые иголки гусениц, обламываясь, осыпают кус-
ты и траву, парят в воздухе. Они обжигают кожу, а попа-
дая в легкие и глаза, вызывают опасные заболевания.
Зверь бежит из такой тайги, словно от напасти.
162
Вслед за гусеницами на деревья нападают короеды —
ведь деревья уже почти не могут сопротивляться.
Деревья усыхают, в них врывается другой пожар —
огневой. Он превращает некогда прекрасный лес в пу-
стырь. Пустырь постепенно начинает заболачиваться...
Вот тебе и безобидная бабочка с ласковым и крот-
ким названием!
За последние сто лет из-за сибирского шелкопряда
потеряно столько древесины, что ее хватило бы на
все случаи жизни десяти миллионам человек.
Шелкопряд только за последнее время уничтожил
в Красноярском крае миллион гектаров кедрачей.
В Иркутской области он умертвил каждый четвер-
тый кедр.
В Приморском крае засушил двести пятьдесят ты-
сяч гектаров корейского кедра.
В верховьях Оби уничтожил сто тысяч гектаров
прекрасных лиственничных насаждений.
Немало натворил он бед и в забайкальской тайге.
В восьмидесятых годах прошлого столетия под Тунго-
коченом, Верх-Читой, Карымской, Нерчинском и Сре-
тенском лиственничные леса усохли на площади в
два миллиона гектаров.
Грандиозная вспышка в недалеких тридцатых го-
дах превратила в дрова еще шестьдесят миллионов
кубометров лиственничной древесины.
Сибирский шелкопряд сильно ослабил даурскую
лиственницу. Она смогла бы, вероятно, оправиться,
ведь она самая выносливая, может ожить и после двух-
трех объеданий. Но на ослабленные деревья тут же
напал алтайский усач. И добил их.
За последние сто лет в Сибири бушевало одиннадцать
сильнейших волосатых пожаров. Четыре из них — в за-
байкальской тайге. Ведь находится она в самом центре
территории, оккупированной сибирским шелкопрядом.
Вспышки помельче не раз случались в Сретенском,
Нерчинском, Красночикойском и Тунгокоченском лес-
хозах. Места, где бушевали такие волосатые пожары,
хорошо видны не только с самолета, но и из далеко-
го космоса.
В годы, когда нет массового размножения, сибир-
ский шелкопряд ведет себя тихо. Он прячется в своих
резервациях, его не видно и не слышно. Только спе-
циалисты знают, где он находится. А находится он,
6*
163
как правило, в лесах, по которым когда-то гулял огонь.
Адресов у него много. Это лиственничные леса в
Дульдургинском, Александрово-Заводском и Тунгоко-
ченском лесхозах. (Есть, правда, и в чикойской тайге»
но там резерваций меньше).
В Александрово-Заводском районе, где открыто око-
ло двадцати резерваций, сибирский шелкопряд облю-
бовал леса у речных долин, покрытых травой. И не
просто лиственничные леса, а с березками и подлеском.
Бабочки здесь встречаются редко (они появляются
через год: во второе лето царствуют только гусеницы),
да и гусеницы попадаются лишь на двух-трех деревь-
ях из десяти.
Их всего две-три на дереве, заметить их почти не-
возможно. Поэтому десятки лет шелкопряд может
спокойно жить в таких укромных местах, дожидаясь
своего часа, и никому даже в голову не придет, что тут
все время тлеет невидимый огонек волосатого пожара.
Пришла пора отметить, что шелкопряд больше все-
го любит лиственницу. (Производили опыты: чем хвоя
мягче, тем больше ему по вкусу. Сосновой он пита-
ется только в исключительных случаях.) Хвоя на
лиственнице может отрастать и раз, и два, и даже
три — на даурской. Поэтому пищей в лиственничных
лесах шелкопряд обеспечен надолго. Из темнохвойной
же тайги ему приходится убираться быстро: объеден-
ные деревья там быстро гибнут.
Правда, если лиственницы молодые, им уже хвою
не обновить. Особенно, если гусеницы объели ее вес-
ной. Ведь дождей в Забайкалье нет до июля.
В Монгольской Народной Республике шелкопряд
ведет себя точно так же, как в Забайкалье.
Вот только друзья-вредители у него там другие.
В Забайкалье ослабленные шелкопрядом деревья до-
бивает алтайский усач, а в Монголии — продолгова-
тый лиственничный короед.
Увы, сибирский шелкопряд —не единственный враг
сибирской тайги. Гусениц, охочих до мягкой зеленой
хвои, в тайге немало.
В приморской тайге в середине шестидесятых го-
дов произошло внезапное, подобное взрыву, размно-
жение скромной пихтовой листовертки-толстушки. Гу-
сеницы ее захватили территорию длиной в триста
километров и шириной в сто.
164
Хвою елей и пихт они объели подчистую, а в моло-
дых, подрастающих лесах погубили девять деревьев из
десяти. Повальный пожар и то, наверное, оставил бы
больше.
В Забайкалье, в Ононском лесхозе, в 1965 году то-
же появился новый вредитель — еловый желтохвост.
Он быстро размножился. Но приняли его за бело-
зубчатую волнянку —вид малоизвестный и малоизу-
ченный.
В тот год сосняки в Цасучейском бору старатель-
но обрабатывали с самолетов химическими препара-
тами. Я тоже летал с летчиками, мы свято верили в
могущество химии.
Вредителям, конечно, был нанесен урон. Но вме-
сте с ними погибло и много полезных птиц, погибали
даже дикие козы.
Что это за вредитель» поняли только тогда, когда
как следует разобрались в его биографии. Как оказа-
лось, этот желтохвост давно уже продвигался в сто-
рону Цасучея.
Сначала, вскоре после войны, его обнаружили в
лесах Байкальского лесхоза. Там он для начала ис-
портил пять тысяч гектаров леса.
Через восемь лет он объявился в Бичурском лес-
хозе, сильно навредить не успел, но часть испорчен-
ных сосняков пришлось вырубить.
Прошло еще четыре года, и вдруг он появился в
Кяхте. Четыре года существовал тихо, не вызывая ни
у кого беспокойства. И вдруг дал такую вспышку
размножения, что поразил сразу пятьдесят тысяч гек-
таров прекрасного леса.
И вот он уже в Забайкалье, в Цасучейском бору...
Еловый желтохвост изучен пока что слабо. Извест-
но лишь то, что цикл его развития в наших лесах ук-
ладывается в один год. Перезимовав в подстилке, вес-
ной гусеницы желтохвоста поднимаются на деревья
и начинают есть хвою. Им безразлично, старая она
или молодая. Едят они ее не всю целиком, а выгрыза-
ют лишь желобки вдоль хвоинок, в которых располо-
жены устьица.
Как все гусеницы, они несколько раз сбрасывают
свою одежду — линяют.
А потом вьют колыбельки — коконы, оплетая па-
утиной хвоинки.
165
Забившись в них, гусеницы через несколько дней
превращаются в куколок.
Куколки постепенно превращаются в бабочек. Че-
рез полмесяца-месяц они вылетают, и в начале июля
их появляется уже много.
Самцы в поисках рамок летают всегда до утра,
и те на стволах и на ветках откладывают яйца —
будущих пожирателей леса.
Через полмесяца молодые гусенички уже набра-
сываются на хвою. Осенью они спускаются вниз, за-
рываются в подстилку и проводят в ней зиму.
Весной повторяется все сначала: они ползут на
деревья, едят хвою, окукливаются. А став бабочками,
погибают вскоре после кладки яиц. В потомство они
вдохнули жизнь, больше в лесу им делать нечего.
Чем дальше залетают бабочки для кладки яиц,
тем быстрее захватывает вредитель новые территории.
Причем, летают у него не только бабочки, но и гусе-
ницы. Правда, пассивно. Когда они еще маленькие и
почти невесомые, они распускают паутину и свисают
на ней с дерева. Дунет ветер — и понесет паутину
вместе с гусеничками.
Куда их принесет ветром — там и будет новый очаг
размножения.
Впрочем, умеют летать гусеницы и других вредите-
лей леса. Когда этого еще не знали, ученые долго ло-
мали головы, пытаясь понять, как возникают новые
очаги заражения вдалеке от старых.
Скажем, бабочки непарного шелкопряда (тоже из-
вестный вредитель!) могут улетать не дальше чем за
пятнадцать километров. А между тем, гусеницы
сплошь и рядом оказываются в тридцати-сорока кило-
метрах от места выплода бабочек.
Эту загадку удалось разгадать совсем недавно, ког-
да в Красноярском крае установили за гусеницами на-
стоящую слежку.
Оказалось, что в Крыму и в Сибири бабочки этого
шелкопряда откладывают будущее потомство на ка-
менистых берегах горных рек, а не в самом лесу.
И неспроста: отсюда гусеницам удобнее совершать на-
беги на леса.
Когда камни хорошо прогреются солнцем, от них,
как от печки, подымается вверх теплый воздух. Он
166
подхватывает сидящих на камнях легких гусениц и
поднимает в поднебесье, а там их разносит ветер.
Помогает перебираться вредителям с места на
место наш современный транспорт. Спиленный лес
везут по железной дороге чуть ли не через всю страну.
А он нередко бывает заражен какими-нибудь вре-
дителями, на деревьях всегда найдутся яйца, личинки,
коконы, даже гусеницы. Поэтому на крупных станци-
ях всегда можно увидеть стайки синиц. Они словно
бы там дежурят — не успеет поезд с лесом остано-
виться, как они уже облепили бревна и быстренько их
обрабатывают. Нб внутри штабелей, конечно, остает-
ся немало.
Точно так же, при помощи железной дороги, рас-
селились в свое время по Сибири крысы. Они приехали
сюда из портовых городов с первыми поездами. До
Транссиба их не было.
Теперь по всей Сибири расселяются черные крысы,
уничтожая серых. Они приехали сразу после второй
мировой войны из Маньчжурии...
Сейчас, пожалуй, самый безобидный вредитель в
забайкальской тайге — античная волонянка. И пока она
даже полезна: в год, когда не летают бабочки сибир-
ского шелкопряда, на яйцах волнянки плодятся враги
шелкопряда. Волнянка в «пустые» годы поддержива-
ет их численность и тем помогает тайге. Хотя, воз-
можно, союз этот временный.
Наверное, ни одна бабочка не сменила столько
имен, как эта волнянка. Когда-то она вредила берез-
някам в Европе, напускала своих гусениц на фрукто-
вые деревья. Поэтому полтора века назад ее назвали
абрикосовым шелкопрядом. (А еще ее звали парадок-
сом.)
Через восемьдесят лет это имя сменили на терно-
вый шелкопряд: бабочки вдруг стали откладывать яй-
ца на тернах.
Через пятнадцать лет вредитель стал кистехвостом
обыкновенным, а еще через десяток лет — античной
волнянкой.
Больших бед от волнянки не ждали, потому что
было известно всего два случая массового размноже-
ния.
В Германии она однажды (и то в кои веки!) объела
пихту и сосну на ста гектарах. Да незадолго до Оте-
167
чественной войны чуть порезвилась в березняках под
Ленинградом.
Но вдруг во время войны произошло массовое раз-
множение недалеко от нашей тайги — в лесах Монго-
лии. Потом она объела леса в Хакасии, после напала
на лиственницы на Большом и Малом Хингане. При-
шлось срочно изучать новоявленного вредителя и раз-
рабатывать меры борьбы с ним. Так что пока еще
неизвестно, как античная волнянка поведет себя
завтра в наших лесах. Как говорят, будем надеяться
на лучшее.
К короедам мы еще вернемся. Сейчас хочется ра-
зобраться : почему сибирскому шелкопряду не уда-
лось извести нашу тайгу, ведь у него цепная реакция
размножения?
В наши дни ему этого сделать никто не позволит,
в нашем распоряжении есть прекрасные препараты,
самолеты и вертолеты. Но в запасе у шелкопряда бы-
ли не только века — целые миллионы лет, свободные
от наблюдения за ним человека. Учащая вспышки,
он давно бы мог извести нашу тайгу, а потом перейти
на лиственные деревья. Ведь некоторые вредители во
время исчезновения широколиственных лесов в Си-
бири перешли на появившиеся хвойные, и ничего, при-
выкли. Некоторые даже процветают.
Все дело в том, что в природе все взаимосвязано и
уравновешено. Эта точно сбалансированная система
сама себя регулирует, сама себя защищает от опас-
ных кренов. Улучшать ее надо очень и очень осто-
рожно. Даже небольшое вмешательство в эту тонко
168
выверенную систему может неожиданно обернуться
бедой. Примеров тому уже накопилось немало.
Однажды — это было уже давно — в Новом Орле-
ане выставку хлопка украсили диковинным растени-
ем — водным гиацинтом.
Привезли его из Венесуэлы, цвело оно очень кра-
сиво. На выставке можно было не только полюбовать-
ся роскошным цветком, но и купить его семена.
Семена раскупили, гиацинт развезли по многим
штатам для украшения прудов и бассейнов. Попали
они и в другие страны.
Минуло сто лет, и вот что происходит сейчас.
В реке Конго бурно цветут гиацинты. Покрылись ими
водоемы Судана. По Белому Нилу трудно пройти су-
дам — они вязнут.
Размножаясь семенами и отпрысками, пришель-
цы захватывают все новые территории, вытесняя мест-
ные растения.
Рыб» аллигаторов и птиц там становится все мень-
ше и меньше.
Это происходит потому, что нарушилось равнове-
сие. В новых местах у гиацинта не оказалось регуля-
тора размножения, а на родине он есть: там гиацинт
никогда не образует зарослей и скоплений.
Мало того, что там другая соленость вод, отчего
растения растут не так быстро. У них там еще есть
и свои надсмотрщики численности — муравьи-листо-
грызы.
Листогрызы — признанные огородники.' В своих
подвалах они выращивают гифы грибов, которыми
питаются. Гифы хорошо растут, когда их подкармли-
вают крошевом из листьев гиацинта.
Когда его становится в воде много, заросли каса-
ются берегов.
Для муравьев это праздник: они устремляются за
добычей, и заросли вскоре редеют.
Отступая от берегов, гиацинты отрываются от дон-
ной почвы, и их течением сносит вниз, в лагуны и
дельты.
Вода в лагунах соленая, пациенты в ней быстро
гибнут.
Потом растения опять разрастаются, опять на них
набрасываются муравьи. И так без конца.
169
Вот и у сибирского шелкопряда есть свои регуля-
торы численности — так называемые яйцееды и на-
ездники.
Яйцеедов в наших очагах обнаружено десять ви-
дов, а наездников — девять. Кроме того, гусеницы ведь
тоже болеют. У них есть своя детская болезнь, когда
они гибнут в молодом возрасте от похолоданий, дож-
дей» жары. На них набрасываются птицы, нападают
муравьи. Они тоже регулируют численность.
В резервациях сибирского шелкопряда его мало не
потому, что он хорошо замаскировался. Просто его чис-
ленность природа держит в разумных пределах, урав-
новесив ее с численностью врагов. Вот когда устано-
вившееся равновесие нарушается (вдруг для шелкопря-
да возникают очень благоприятные условия или поги-
бают его враги), и происходит вспышка численности.
Подсчитано, что в резервациях из трехсот отло-
женных яиц белый свет увидят только три бабочки.
Девять из десяти яиц обречены на смерть сразу же,
потом большой урон понесут гусеницы.
В нашей тайге у сибирского шелкопряда два глав-
ных врага, у которых нет даже русского имени. Одно-
го из них зовут теленомусом (да не просто теленому-
сом, а теленомусом стройным), другого — оэнциртусом.
У теленомуса «тело черное, блестящее, продолгова-
тое, голова поперечная, ширина ее в средней части
у самки в три раза, а у самца в два раза больше
длины. Глаза серые, густо опушенные». А ноги у не-
го коричневые: «вершины бедер, основания голеней
и лапки охряно-желтые».
Можно подумать» что речь идет о неизвестно ка-
ком звере. А теленомус на самом деле — крохотная
мушка, размером меньше буквы в самом убористом
газетном тексте. Иногда теленомусов можно увидеть
в лесу, темными точечками слетающих с травы. Дума-
ешь, что это молодая мошкара, а это совсем взрослые
враги сибирского шелкопряда.
Теленомус яиц не ест, хоть и называется яйцеедом.
Он откладывает свои яйца в яйца шелкопряда, кото-
рые больше него чуть ли не в два раза.
Стоит бабочке отложить потомство, как теленомус
уже тут как тут: прокалывает яйцо яйцекладом и
спускает внутрь свои яйца. Обычно их бывает около
десяти.
170
Яйца шелкопряда мелкие — на ту же газетную бук-
ву их можно высыпать чуть ли не десяток, а эти и
совсем крохотные. В яйце шелкопряда они плавают,
как рыбешки в бочке с водой.
Проклюнувшись, зародыши теленомуса развивают-
ся за счет содержимого яйца. Они его выедают, а
оболочка служит им крышей, они в ней живут словно
бы в шалаше.
Не пройдет и месяца (иногда чуть больше), как из
этих круглых складов с провизией друг за другом, в
одно отверстие» вылетят крохотные мушки и тут же
начинают отыскивать новые яйца шелкопряда.
Но в природе все не так просто: в самое неподхо-
дящее время могут пойти затяжные дожди, может на-
ступить даже похолодание. Тогда вылет юных теле-
номусов задерживается, они могут даже уйти в этих
яйцах на зимовку.
И тут уж как им повезет. Если кладки были на
хвое лиственниц, то хвоя опадет, ее прикроет снегом
и будущие теленомусы выживут. А те, что так и ос-
танутся на деревьях (на сухих сучках, на хвое кед-
ра) погибнут от резких суточных перепадов темпера-
тур. Ведь климат у нас резко континентальный.
Те, которые успели вылететь, зиму проводят в под-
стилке, подчас рядом с гусеницами шелкопряда.
В Западной Сибири морозы хотя и слабее, теле-
номусы зимой гибнут чаще: больше четырнадцати
градусов они не выдерживают.
В Забайкалье они приспособились к более низким
температурам. И однажды сами разрешили давний
спор между учеными: от чего они тут зимой погиба-
ют — от морозов или иссушения.
Однажды в Сретенске часть теленомусов всю зи-
му держали в помещении, где была почти нулевая
температура. Остальная часть зимовала во дворе — в
пробирках, под тонким слоем снега.
К весне те, что были в помещении, погибли. (Це-
лых полтора миллиона!) А те, что зимовали на ули-
це, выжили как один.
Перезимовав в подстилке, теленомусы-самки под-
нимаются весной на деревья (самцы погибают осенью).
И ждут, когда начнется отлет бабочек шелкопряда.
Теленомусов, поджидающих лёта бабочек, можно
171
увидеть, хотя это и очень трудно, на ветках березы,
лиственницы или кедра, где живут тли.
Тли протыкают своими хоботками сосуды растений
и пьют сок, ту самую пищу, что приготовила зеленая
фабрика из солнечного света и углекислого газа.
На нижней части брюшка у тли выделяются ка-
пельки жидкости, как бы ее отходы. Эту жидкость
называют медвяной росой, и ею очень любят лако-
миться муравьи. Они, что называется, пасут тлей в
местах их кормежки.
Теленомусы тоже питаются медвяной росой. За это
с ними нередко жестоко расправляются муравьи.
Но вот начался лёт бабочек. Заразить яйца, отло-
женные ими в округе, не штука: теленомус летает на
сотни метров.
Но как успеть за бабочкой, которая далеко улета-
ет? Ведь бабочки кладут яйца не наобум, а по зало-
женной в них программе.
Откладывают они их со второго дня жизни. Одну
треть они оставляют здесь же, где родились. Потом
начинают перелетать с дерева на дерево, откладывая
их дальше и дальше. А потом вообще улетают неиз-
вестно куда. Чем самки мельче, тем летят они даль-
ше, тем раздельнее кладут яйца. Теленомусу за ними
не успеть, даже при попутном сильном ветре.
Но он давно приспособился: он едет туда верхом
на своем противнике!
Ну, скажем, не совсем верхом — слишком уж их
размеры несовместимы. Теленомус забирается в гус-
тые волоски, расположенные на груди бабочки, и
крепко в них вцепляется.
Иногда бабочка еще совсем мокрая, только что
вылезла из кокона и обсыхает, а в нее уже вцепилось
три-четыре десятка крохотных путешественников. Са-
ма того не ведая, она переносит своих врагов в тайные
места кладки. И ее яйца в этом случае заражаются
почти все.
Сильно выручает тайгу крошечный теленомус и
его союзник — оэнциртус — тоже.
Описывают его так: «Темно-голубой... ноги темные,
голени, вершины голеней и лапки желтые. Глаза се-
рые, опушенные».
Конечно, такие детали можно рассмотреть только
при большом увеличении. А в природе увидеть его
172
самого очень трудно. Он еще более загадочен, чем те-
леномус.
Его невозможно поймать сачком, он не встречается
ни на деревьях, ни в травах, ни в цветах. Хотя неко-
торые утверждают, что в ожидании бабочек он тоже
питается медвяной росой. А другие к дополнительному
питанию относят иву, боярышник, клевер.
Плохо, когда кроме сибирского шелкопряда есть
в тайге и другие подобные им вредители: леса ведь
гибнет больше.
Но наши энтомологи очень радуются, когда в тех
очагах находят еще белозубчатую волнянку или тра-
вяного шелкопряда.
В год, когда нет кладки яиц шелкопряда, сильно
сокращается численность яйцеедов: выводиться-то им
не в чем. Но яйца волнянки и ее попутчиков вполне
заменяют им яйца хозяев. Эти внештатные вредители
помогают поддерживать высокую численность яйце-
едов и быть всегда наготове.
Именно так случилось в усуглинском очаге в шес-
тидесятые годы. Там начиналась массовая вспышка
сибирского шелкопряда. Но яйцеедов оказалось не-
ожиданно много: они в межлетные годы выводились
в яйцах белозубчатой волнянки. И когда бабочки си-
бирского шелкопряда отложили много яиц, теленому-
сы и оэнциртусы большую их часть превратили в ко-
лыбель своего потомства.
Им очень должны быть благодарны жители Нер-
чинского и Сретенского районов.
В конце пятидесятых годов там вспыхнул неболь-
шой очаг сибирского шелкопряда. Часть его подавили
химическим способом (рассыпали с самолета яды), в
другой части решили применить биологический метод.
В то время наша тайга была изучена еще плохо,
и яйцеедов завезли из Иркутской области и Красно-
ярского края. Даже не яйцеедов, а 150 тысяч зара-
женных ими яиц, из которых должно было вылететь
полтора миллиона теленомусов и оэнциртусов.
Когда огляделись на месте, то обнаружили здесь
своих доморощенных яйцеедов. Поэтому пришельцев
здесь решили не выпускать и посмотреть, как дальше
развернутся события.
Местные яйцееды заразили почти все яйца сибир-
173
ского шелкопряда. Причем очень сильно отличился
оэнциртус, он побил все рекорды. Обычно на его долю
приходится десять процентов уничтоженных яиц, а
тут он перевыполнил свою норму в шесть раз.
Выручил его травяной шелкопряд: он поддержи-
вал его численность в то время, когда не было яиц хо-
зяина. В тот год на кустах даурского рододендрона на-
ходили по десятку коконов травяного шелкопряда с
нерусским именем космотрихе.
Точно так же однажды отличился и теленомус.
В окрестностях Александровского Завода ожидали
вспышку сибирского шелкопряда. Поэтому там стали
спешно строить лабораторию для разведения телено-
мусов.
Но вспышка произошла в другом месте, и живший
там теленомус сумел ее подавить: он заразил девя-
носто процентов яиц.
Завозили яйцеедов и в леса Бурятии. Там они спас-
ли много леса. Однажды запросили сибирских теле-
номусов в Белоруссию. Отправили, и они погасили
вспышку сибирского шелкопряда.
Привозили к нам на реку Шилку еще одного вра-
га сибирского шелкопряда — рогоса. Он очень похож
на летающих муравьев и откладывает свои яйца прямо
в тело гусениц. Но убедились, что наши яйцееды за-
щищают тайгу надежнее, рогос хорош на «подчистку».
Биологический метод борьбы с шелкопрядом не
вредит другим обитателям леса — в этом его преиму-
щество. Поэтому специалисты советуют заботиться о
яйцеедах, оставляя для них траву, подсевая нектаро-
носы и рыхля подстилку.
Так и надо относиться к друзьям леса. Даже если
они меньше чем с ноготок.
По невидимому
следу
Мир наполнен запахами больше, чем эфир радио-
волнами.
На языке запахов животные, звери и насекомые
разговаривают друг с другом, делают предупрежде-
ния, передают важную информацию. Химический язык
заменяет им радио, газеты и отдел объявлений. Даже
с закрытыми глазами они прекрасно разбираются в
том, что творится вокруг них.
Северный олень по запаху находит ягель через ог-
ромную толщу снега. А овод отыскивает по запаху
оленя даже за двадцать километров.
Свинья издалека чует трюфели, которые растут в
земле. Поэтому во Франции хрюшек специально тре-
нируют для отыскивания этих редких грибов.
Для нас соль не имеет никакого запаха. А собака
разберется в нем, если даже килограмм соли развести
в тысяче ведер воды.
Если у тебя есть собака, другая это сразу же оп-
ределит по запаху и будет к тебе относиться по-дру-
жески.
До недавнего времени думали, что у рыб нет ни
нюха, ни слуха. Но маленький пескарь на большом
расстоянии определяет по запаху, кто там за поворо-
том резвится — щука или карась.
Что там свинья, собака и рыбы — даже насекомые,
мелюзга, прекрасно разбираются в мире запахов!
Когда-то еще будучи обезьяной, человек хорошо
читал невидимые химические следы. Но вот походка
у него стала прямой, нос удалился от почвы и поте-
рял эту удивительную способность. Останься она у нас,
сколько бы мы знали об окружающем нас мире!
175
Увы, в улавливании и распознавании запахов нам
не сравниться даже с крошечным жучком, что живет
под корой в тайге. Хотя временно мы можем повысить
свою чувствительность. Если, скажем, введем под ко-
жу слабый раствор стрихнина. Небольшая доза этого
яда возбудит нервную систему, и мы сможем ощутить
запах духов, которые уже испарились.
В состав духов всегда вводят мускус, он как бы
крепит духи, придает запаху стойкость. А действует
он так же, как и стрихнин, возбуждая нервные клетки.
Чувствительность насекомых к запахам раз в три-
ста выше, чем у людей. У некоторых она вообще по-
разительна.
Нам ни за что не найти близкого человека по запа-
ху его волос, одежды, духов или сигарет, если он за-
терялся где-нибудь в белорусских лесах, а мы сидим
в сибирской тайге.
А вот шелкопряд найдет шелкопрядиху за тысячи
метров. Эти метры равны нашим тысячам километ-
ров — так различаются наши массы. И найдет без
ошибки, сразу.
Ориентируясь по запаху, жучок, величиной со спи-
чечную головку, находит обгорелое дерево за шесть
километров.
Это расстояние в три миллиона раз больше его те-
ла. Учитывая наши габариты, нам следовало бы по
запаху определять из Читы, в каком из зауральских
ресторанов готовят сегодня шашлык.
По своей тонкости и точности обоняние насекомо-
го превосходит чутье любого млекопитающего. В уси-
ках насекомого находятся особые клетки, связанные с
нервными окончаниями.
Эти клетки-приемники так чутки, что для опреде-
ления запаха им достаточно всего одной молекулы в
кубометре воздуха.
Но в тайге каждое растение, каждый жучок-паучок
издает свой собственный запах. Одних насекомых там
проживает сорок тысяч видов. Как разобраться им в
этом хаосе запахов, в замысловатом химическом ла-
биринте?
Вероятно, как приемники ловят музыку, только на-
строившись на определенную волну, так и обитатели
леса ищут свой, нужный им запах, а остальные не
замечают.
176
Кролик по запаху находит дорогу к морковке или
к растущему в поле одуванчику. (Для кролика он то-
же деликатес.) Собака этих запахов не заметит, она
заинтересуется кроличьим.
Бабочку не остановит запах медведя, оставленный
на лесной траве. А медведь останется равнодушным к
запаху, который источает раненая сосна.
Каждому, как говорится, свое. Самка шелкопряда
подает запаховый сигнал только для него, для самца.
Только самцы и настроены на этот запах — больше
он; никому не нужен.
Крохотная железа бабочки в нужный момент выде-
ляет особое вещество, и вот не слышимый нами запах
распространяется по всему лесу.
Но в какой части леса находится бабочка, в какую
сторону лететь самцу?
Он летит против ветра. Как только запах исчезнет,
это будет означать, что он перелетел за его границу.
Тут самец начинает делать круги, то теряя запах, то
находя снова. И постепенно приближается к его ис-
точнику, к самке.
Точно так поступают и волки, если гонят добычу,
спрямляя путь и сходя Со следа.
Запахи, которые выделяют самки или самцы насе-
комых, называют феромонами. На них насекомые ле-
тят в полной темноте, словно на огонек. В тайге не
видно ни зги, а самец сибирского шелкопряда находит
свою бабочку, сидящую на одной из сотен тысяч веток.
Примерно так же встречаются и другие виды.
Ученые пробовали вывешивать в лесу проволочные до-
мики с заточенными в них самками.
Домики-ловушки покрывали особым клеем, чтобы
изловить прилетающих к ней гостей. К некоторым
самкам по ниточке невидимого следа прилетало по ты-
сяче самцов, а одна за неделю приманила одиннадцать
тысяч. Причем, последние три дня ойа была мертвой,
но ее железа продолжала источать запах.
Для того, чтобы выделить для исследований зага-
дочное запаховое вещество — феромоны, ученым при-
шлось вырезать железы у трехсот с лишним бабочек
тутового шелкопряда.
Когда это вещество было получено, химики стали
определять, какие именно составляющие так действу-
ют на самцов шелкопрядов.
177
Жидкость без конца делили на две части и каж-
дую из них испытывали на самцах.
Ту часть, которая вызывала реакцию самцов, опять
делили и отделяли от нее нужную половину. Наконец,
в чистом виде было выделено то самое нечто, из-за
которого был начат сложнейший опыт. Этого нечто —
маслянистой жидкости* t которую назвали бомбико*
лом,— набралась всего одна капелька весом с четыре
миллиграмма.
Зато миллионной доли миллионной части грамма
было достаточно, чтобы свести с ума самца шелко-
пряда!	V
Тайна феромонов была раскрыта совсем недавно —
в шестидесятые годы. А теперь они уже начинают
применяться для заманивания самцов в ловушки. Это
поможет в будущем бороться со многими вредителями.
Подобно бабочкам, выделяют феромоны многие жу-
ки, другие вредители леса. Они не только ищут друг
друга по запаху, но и ставят им особые метки, как бы
вывешивая предупредительные таблички.
Если наездник проткнет яйцекладом гусеницу и
опустит в ее тело яйцо, он запаховой меткой предуп-
редит других: «Гусеница занята, летите дальше».
У друзей леса теленомуса и оэнциртуса есть очень
страшный враг, как бы сообщник сибирского шелко-
пряда. Имя у него не просто неблагозвучное, но и зло-
вещее : пахиневрон.
Этот злодей, этот враг благородных рыцарей ле-
са — тоже крохотное насекомое, полумушка, полуму-
равей. Открыли его полтора столетия назад в Герма-
нии. У нас он живет в Сибири и на острове Сахалин
(встречали его и на Украине).
Пахиневрон все время идет по следам теленомуса
и оэнциртуса. Он ищет яйца шелкопряда, на которых
они побывали, и откладывает в них свои.
Личинка пахиневрона — хищник. Личинок или ку-
колок теленомуса он убивает и поедает прямо в яйце
шелкопряда. Вот только больше одной личинки оэн-
циртуса съесть не удается: его личинки находятся в
отдельных камерах.
Пахиневрон, бывает, сильно уменьшает потомство
оэнциртуса и теленомуса. Иногда на шестьдесят, иног-
да и на семьдесят процентов. В тайге он этим самым
не раз помогал размножаться сибирскому шелкопря-
178
ду, и тот в старых очагах давал новые вспышки.
Но как же пахиневрон определяет, побывал ли на
свежих яйцах шелкопряда теленомус и оэнциртус?
Ведь в «чистые» яйца ему свои откладывать не резон.
Ну конечно, по запаху!
Подлетев к яйцу, он тут же определяет, побывали
на нем его недруги или нет. Точно так же, как наезд-
ник эфиальт через кору и слой древесины вынюхива-
ет, там личинка рогохвоста или нет.
Для тайги такое тонкое чутье насекомых — беда.
Благодаря ему жуки-вредители знают о деревьях все —
какие из них в добром здравии, а какие уже ослабли.
Если дерево одряхлело или попало в беду — охвачено
огнем, мается от засухи,— оно сильно сопротивляться
не будет. У такого дерева и фитонцидов поменьше, и
смола выделяется хуже. На него можно навалиться
почти безбоязненно.
Тайны в своем самочувствии деревья разглашают
сами. Через их кору, ветви и иглы всегда источается
запах. У здорового дерева он один, у поврежденного
чуть другой. Чего-то в нем не хватает, чего-то в нем
чуть-чуть больше.
Это «чуть-чуть» точно определяют вредители. Если
так называевые терпены (составляющие части смолы)
в большой концентрации насекомых отпугивают, то в
малой привлекают их.
Вредители устремляются к дереву, от которого
исходит привлекательный для них запах. И начинают
это дерево заселять.
Чтобы просигнализировать о новоселье своим дру-
зьям из других мест и приманить сюда самок, жуки-
пионеры сами начинают выделять феромоны. Получа-
ется два сигнала: один идет от дерева, а другой —
от них. Возникает мощный источник информации, на
который летит масса жуков.
В тувинских лесах пробовали засовывать короедов
в искусственные каналы, которые проделывали сразу
же после рубки деревьев. Услышав сигналы этих жу-
ков, к ним стали со всех концов слетаться их понят-
ливые собратья. А соседние, точно такие же деревья,
жуки заселили только через несколько дней: там не-
кому было усилить приманочный запах.
Информацию о здоровье деревьев вредители улав-
ливают безошибочно. Если случится в лесу пожар —
179
через некоторое время ослабевшие деревья поведают
об этом своими запахами. А златка пожарищ узнает о
нем сразу: у нее на груди есть специальные рецепто-
ры для «грубой наводки» на пожар. Рецепторные же
клетки на усах-антеннах принимают точную информа-
цию о состоянии деревьев, другие химические сигналы.
При помощи грудного рецептора златка может об-
наружить пожар на расстоянии до пяти километров.
Но есть сведения, что очень сильные нефтяные пожа-
ры она улавливает и за пятьдесят.
Запахи, которые выделяют ослабленные деревья,
тоже недавно расшифровали. Аттрактанты — так их
назвали — научились даже изготавливать в химичес-
ких лабораториях. Если расставить в разных местах
ловушки с этим запахом, можно изловить немало
жуков, которые будут между ними метаться.
Точно так же можно сбить со следа самцов бабо-
чек сибирского шелкопряда, если ловушки зарядить
феромонами. Они будут возбужденно метаться по лесу,
но своей избранницы так и не найдут, потомства не будет.
В лабиринте таежных запахов еще не все распу-
тано и разгадано, но опыты продолжаются. В этом не-
видимом мире, несомненно, нас ждут новые увлека-
тельные открытия. И они, очевидно, не за горами.
Наломали дроа
Давно уже на все лады склоняем мы насекомых
как врагов и вредителей леса. Словно бы они только о
том и мечтают, как бы напасть на ни в чем не повин-
ные деревья и насолить нашему лесу.
А между тем виноваты они лишь в том, что хотят
есть.
180
Природа не создавала насекомых такими отъявлен-
ными негодяями. Просто она им предложила грубую
и невкусную (с нашей точки зрения) древесину в ка-
честве пищи. Многие из них приспособились ее рас-
щеплять и переваривать, за ее счет жить самим и соз-
давать жизнь потомству.
Другое дело, что непомерным аппетитом, своим
огромным количеством они часто наносят большой
ущерб. И поэтому переходят в разряд врагов.
Сибирский шелкопряд — это только один nsi мно-
гих врагов, хотя и очень опасных. Ему помогают ан-
тичная волнянка, еловый желтохвост, другие хвое- и
листогрызущие.
Жуков, которые терзают дерево изнутри, вгрыза-
ясь в кору или ствол, намного больше. С виду они
тоже безобидные, симпатичные, иногда даже очень
красивые. Такие, например, как златки. Химики толь-
ко сейчас нашли для автолюбителей краски с метал-
лическим блеском. А златки уже миллионы лет щего-
ляют в блестящих одеждах. Они и свое название по-
лучили от слова «злато». Когда они сидят на ярких
цветах (там они получают дополнительное питание) —
красота, да и только!
Есть среди жуков и настоящие труженики, масте-
ра своего дела, заботливые папаши. Например, непар-
ные короеды.
Прежде чем обзавестись потомством, непарный ко-
роед прогрызает в дереве ветвистые галереи — грибную
теплицу.
В теле каждого жука есть малюсенькие карманчи-
ки, в которых хранятся кусочки грибницы, прихва-
ченные из родительского дома. Вызпевают они здесь
на особом питательном бульоне, который выделяют
специальные железы. Вот этими-то грибами и засева-
ют жуки свои парники и грядки — проделанные ими
галереи.
Засеять огород — это еще полдела. За грибами, как
и за всякими растениями, нужен уход. И жучок ста-
рается, не жалея сил: если в галереях сухо — заты-
кает опилками входы и выходы, если сыро — венти-
лирует помещение.
На жучиных грядках и парниках могут вырастать
не только полезные грибы, но и сорняки. И жучок
трудолюбиво ползает взад-вперед, смачивая грибы
181
выделениями своего тела. Они удобряют выращивае-
мые им грибы, а сорняки от них гибнут.
Постепенно стенки всех галерей покрываются бе-
лым, похожим на сметану налетом. Это созрели «пло-
ды» — бледные бархотки грибного мицелия, богатые
протоплазмой вздутия.
В это время личинка уже родилась в своей дере-
вянной колыбели и принимается за выращенный для
нее урожай. Его хватает до той поры, пока она не
превратится в жука.
Хвойный древесинник любит выращивать свои ого-
роды в высыхающих кедрах. Если он делает маточ-
ные ходы с южной стороны, то выгрызает их поглуб-
же, чтобы в них не было жарко. А с северной вглубь
не лезет, чтобы не было холодно.
Трогательно заботятся короеды о своем потомстве.
Они, в отличие от других жуков, остаются около ли-
чинок, пока они не окрепнут. Иногда даже дожидают-
ся, пока они не превратятся в жуков.
И при* этом не сидят без дела. Ведь, если дерево
живо, его защитная система действует. Приходится
все время чистить ходы от огрызков ткани, которые
пропитывают смолой. А чтобы был подходящий мик-
роклимат, они прогрызают вентиляционные отверстия
и регулируют температуру.
Но какими бы красивыми, умелыми и заботливыми
жуки ни были, они все равно остаются врагами леса.
Есть среди них такие, что готовы ринуться даже
на совсем здоровые, живые деревья (еловый лубоед,
усачи). И пусть первые из нападающих, погибнут, за-
литые смолой, идущие за ними довершат их черное
дело.
Не такие смелые (многие виды усачей, короеды,
златки и рогохвосты) предпочитают ослабленные по-
жаром, шелкопрядом или бурей деревья.
А когда от них останутся только пни, сучья да
засыхающие стволы — налетит валежный лубоед, злат-
ки и многие другие. Это специалисты по отжившим
уже деревьям.
Вредители поделили между собой не только время
нападения на деревья — кто раньше, кто позже. Они
и сами деревья поделили на части.
Скажем, большой еловый лубоед заселяет деревья
только внизу, а малый — вверху.
182
Короед-двойник тоже лезет на вершину, а стено-
граф спускается вниз.
Разделили жуки дерево и в толщину: у каждого
вида свой слой — у кого кора, у кого луб или забо-
лонь. Если жуки в дереве не питаются сами (наелись
в детстве!), то выгрызают для будущих личинок ходы
в тех слоях, в которых родились сами.
Вот во имя потомства у них и идет вредительская
работа. Каждый в своей части дерева и на свой ма-
нер вытачивает, выгрызает маточные ходы, в которые
и откладывает яйца.
Эти ходы бывают очень замысловатыми, идущими
то вбок, то вниз, то вверх.
Еще более замыловатые ходы будут делать отро-
дившиеся личинки. Выедая перед собой древесные
волокна, они ходят внутри дерева, чуть ли не проши-
вая его насквозь.
Придет час, и из дерева, как из улья, вылетит
масса насекомых. В основном, жуков. Полетают они,
полетают и возьмутся за то же самое — начнут про-
грызать в деревьях ходы для будущего потомства.
Таких вредителей, избравших колыбелью для своих
чад деревья, в тайге немало. Только у лиственницы
их насчитывается около трехсот. В этом списке зна-
чатся лубоеды разных мест и названий — малые, боль-
шие, уссурийский, полиграфы, автографы, граверы,
короеды разных мастей, дровосеки разных цветов и
оттенков.
Это не значит, что они до конца своих дней при-
писаны только к лиственнице. В саянах продолговатый
короед нападает и на березу, и на осину, если они
придут лиственнице на смену. А сахалинский вреди-
тель ели в Забайкалье может стать массовым вредите-
лем кедра.
Пятая часть всех этих поклонников лиственницы
встречается только в Восточной Сибири. В других
местах их никогда не видели.
Есть среди них такие, что одно упоминание о них
заставляет вздрагивать лесников. Например, жук-дро-
восек с длинными, закинутыми на спину усами —
алтайский лиственничный усач (иногда его еще назы-
вают забайкальским).
Встречается он от Урала до самого Тихого океана.
А дурная слава у него потому, что нападать он мо-
183
жет не только на ослабленные шелкопрядом или пожа-
ром лиственницы, но и на здоровые, в самом соку и силе.
Род его очень древний. Когда угасала в Сибири
пышная растительность, его предки перешли с лист-
венных деревьев на лиственницу. Вряд ли потому,
что лиственница оказалась вкуснее. Просто она тогда
бурно расселялась в Сибири.
Зимой этих жуков нигде не найти: ни под сучьями,
ни в лесной подстилке. А как только пригреет сол-
нышко, они почти одновременно, шумно и радостно
вылетают из стволов деревьев.
Это их дом: здесь они родились, превратились из
личинок в жуков и теперь будут набрасываться на
другие деревья. То есть тихо и незаметно внедряться
в их кору или древесину и откладывать там яйца.
А налет алтайских усачей на лиственницу похож
скорее на дружеский визит, прилет в гости. Посидели
жуки на освещенной солнцем стороне, поползали по
стволу и улетели. А в трещинах коры как бы на па-
мять о своем визите оставили чуть заметные яйца.
Через две недели из яиц вылупятся крохотные ли-
чинки. Живыми буравчиками они начинают сверлить
кору и вгрызаться в нее до живых слоев древесины.
Будто зная, что ствол трогать опасно, они выгрызают
там лишь небольшие участки и убираются восвояси.
Уползают обратно в кору.
Дерево сразу же пускает в ход испытанное химичес-
кое оружие — обильно заливает смолой пораненные
места.
Личинки, словно все понимая, туда пока не суются:
лето они проводят в корковом слое, здесь же и зимуют.
А после зимовки опять принимаются за свое: про-
никают к стволу, проделывая в живых тканях ходы.
Соединяясь с прошлогодними погрызами, они образу-
ют кольцо, дерево оказывается окольцованным!
Теперь его водоснабжение нарушено очень сильно:
поражены, а то и прерваны те цепочки, по которым
поступает в крону вода.
Плохо идет вода — и давление смолы почти исче-
зает.
Деревья постепенно засыхают, не сумев оказать
сопротивления. В лучшем случае они остаются калеч-
ными, сухобокими.
Проникнув почти безнаказанно в ствол, личинки
184
питаются древесиной, сочными, крайними слоями ство-
ла — лубом и заболонью. А по весне, превратившись в
жуков, вылетают на волю.
Почти так же, как и алтайский усач, ведет себя и
заболонник Моравица.
Найден он был у нас впервые в окрестностях Пет*
ровского Завода лесничим Я. Будковым. Было это
давно, в конце прошлого века, и находка стала целым
событием. Недаром же в трудах русского энтомологичес-
кого общества появилось об этом подробное сообщение.
Между прочим, упоминалось в нем и о двух силь-
ных лесных пожарах, которые произошли в окрест-
ностях Петровского Завода в 1860 и 1870 годах.
Недавно я нарочно заезжал туда, где были эти
пожары. Прошел уже целый век, а огневые раны кое-
где все-то еще видны. Беспечные люди, выехав на пик-
ник, разводили веселые костры; гулеванов давно уже
нет, а недобрая память о них жива.
Лучше оставлять после себя посаженные деревья!
Они шумят на ветру говорливой живой листвой, раду-
ют глаз, дают путнику тень. А горельники наводят,
ужасающую тоску. Они заставляют плохо думать о
человеке.
Лесничий Я. Будков открыл не только заболонник
Моравица (Моравиц был крупным ученым, он опреде-
лил этот вид). Он обнаружил и описал еще несколько
насекомых, первым разгадал быстрое разрушение си-
бирских поскотин.
Поскотины — это выгоны для скота вокруг дере-
вень. Выгоны, как и стога сена в полях, в Сибири ого-
раживаются до сих пор тонкими бревнами-жердями.
«Во всех случаях,— писал Я. Будков, — кору на
жердях и частоколе не сдирают, часто даже и не про-
лысивают хотя бы с двух сторон, а потому рни слу-
жат прекрасными ловчими деревьями, только... для
размножения жуков, а не для их уничтожения. Вот
почему (следует латинское название жучка) самый
обыкновенный и наиболее распространенный жук во
многих местах Западного Забайкалья».
С тех пор прошло больше ста лет, а жучок здрав-
ствует-процветает, потому что кору с жердей так до
сих пор и не снимают, «часто даже и не пролысива-
ют».
Заболонник Моравица потом был обнаружен по
185
всей тайге повсеместно. Есть он даже в Вологодской
и Горьковской областях. Только вот в Магаданской
области и Якутии его нет. Вероятно, не выдерживает
морозов.
Как и алтайский усач, заболонник Моравица еще
до оледенения перешел с лиственных деревьев на лист-
венницу.
Живое дерево он берет измором: сначала повреж-
дает вершину, тонкие ветки, потом уже ствол.
Большинство жуков и личинок тоже погибают, за-
литые смолой. Но живые продолжают подрывную ра-
боту, от поколения к поколению спускаясь все ниже,
на участки с толстой корой.
В конце концов дерево слабеет, и они поселяются
в нем почти безнаказанно.
Продолговатый короед, который в Саянах замечен
на осине и на березе тоже выработал свои приемы.
На здоровые деревья он нападать боится, а вот
если пройдет пожар или бурелом — он тут как тут.
Но и в этом случае он наобум в ствол не лезет,
словно зная, что его ходы может залить смолой.
Маточные ходы он прокладывает осторожно, они
у него пока что продольные: вглубь он их не ведет,
чтобы не задеть смоляные каналы.
Эти ходы даже не затрагивают лакомой для ли-
чинок заболони, потому что это пока опасно. Первое
поколение довольствуется более скромной пищей. Но и
от скромной жучиной трапезы дерево постепенно сла-
беет.
Вновь народившиеся жуки создают будущему по-
томству лучшие условия жизни. Они прокладывают
новые ходы, которые уходят глубже, теперь они идут
не только вдоль, но и поперек.
Проходит время, и дерево засыхает. Отмирает, так
и не сумев организовать оборону: жук его обвел во-
круг пальца.
Все эти жуки и личинки приносят лесному хозяй-
ству вред не тем, что выедают какую-то часть древеси-
ны. Они после нападений гусениц шелкопряда или по-
жаров не дают деревьям собраться с силами, попра-
виться и прийти в себя. Они добивают ослабевшие де-
ревья, превращают их в сухостой. А иногда убивают
и живые деревья.
Древесина с проделанными в них ходами и гале-
186
реями уже не может быть первосортной. Ведь доски
и брусья получаются изъеденными, дырявыми. Древе-
сины много, а толку от нее мало: большая ее часть
пригодна лишь на дрова. Вот в превращении прекрас-
ного строевого леса в дрова жуки и повинны. Недаром
после их нашествия говорят: «Наломали дров жуки —
тысячи кубометров».
Ко всем тем миллионам гектаров и кубометров си-
бирского леса, в гибели которых обвиняют сибирского
шелкопряда, обязательно причастны жуки всех мас-
тей.
Когда у них начинается лёт, спиленный лес надо
немедленно вывозить с лесосек. Иначе они его заселят.
Когда готовили для заполнения ложе будущего
Братского моря, деревья, росшие в тех местах, спили-
ли. И жуки устроили на них такой пир, а после вы-
вели в них столько потомства, что несколько миллио-
нов кубометров прекрасной деловой древесины превра-
тилось в дрова!
Жуки не только портят древесину сами. Они от-
крывают дорогу внутрь дерева грибам-разрушителям.
Эти грибы повинны в семи тысячах пороков древеси-
ны, которые встречаются не так уж редко (серница,
засмолок, наплыв, отлуп, пасынок, свилеватость и так
далее). В общем итоге эти грибы уничтожают каждое
пятое дерево, заготовленное в лесу.
Все жуки, которые живут в сибирской тайге, дав-
но описаны, классифицированы, изучены. Хотя из-
редка и попадаются не известные до последних дней.
А вот одна загадка до сих пор не дает покоя мно-
гим энтомологам — любителям и профессионалам.
Связана она опять-таки с именем беспечного лесни-
чего из Петровского Завода Я. Будкова. Загадке этой
около ста лет.
В свое время пытливый лесничий описал девятнад-
цать видов короедов, которые обитали в окрестностях
Петровского Завода. Шестнадцать из них были извест-
ны в европейской части России, два оказались совер-
шенно1 новыми.
Крупный ученый того времени И. Я. Шевылев из-
дал замечательную книгу, которая называется «За-
гадки короедов». В ней он воспроизвел ходы одного
из жуков, которые тот проделывает в стволе листвен-
187
ницы сибирской. Этот образец доставил в Петербург
Я. П. Будков. Он не вызывает никаких споров.
А вот второй образец, доставленный тогда же из
Забайкалья, ставит в тупик. На нем оригинальный
узор тернового лубоеда. Но как он мог попасть за
Байкал, если он встречается только в Крыму и на
Кавказе?
Лесничего давно нет, но вряд ли и он см(ог бы на
этот вопрос ответить...
Помоги, форммкэ!
Пока деревья здоровы, а вредителей не так много,
тайга сама может с ними справиться. Но если нару-
шится равновесие и численность вредителей возрас-
тет — спасти тайгу может только человек. И он неза-
медлительно идет на помощь. Наша страна — единст-
венная в мире, где инженерами-лесопатологами орга-
низовано лесное здравоохранение. Увидев беду, они
сразу же спешат на место происшествия, как «скорая
помощь» спешит к тяжелобольному.
У хирурга главный инструмент — скальпель. У ле-
сопатолога — топор. По его указанию лесники удаля-
ют больные деревья, а заодно и слабые, на которых
могут поселиться вредители.
Для борьбы с вредителями все чаще привлекают в
гари и вырубки птиц, обрабатывают деревья ядами.
А иногда даже устраивают на жуков облаву.
Для этого лесники подпиливают и обжигают де-
ревья, нарочно их ослабляя. Жуки вылезают из своих
убежищ, проделывают в них ходы и откладывают по-
томство. Тут-то лесники снимают с деревьев кору и
188
сжигают вместе с будущими жуками. Древесина в этом
случае идет в дело.
Для того, чтобы поймать гусениц, стволы деревь-
ев иногда обмазывают клеем, роют для них канавы.
Но если они уже успели расселиться на большой тер-
ритории, приходится призывать на помощь авиацию и
обрабатывать зараженные места.
В свое время применяли для этого ДДТ (дуст). Он
считался самым сильным и чуть ли не универсальным
средством.
Но палка оказалась о двух концах. Во-первых,
ДДТ убивал и виноватого и правого. В Америке боро-
лись с болезнью вязов, а погубили почти всех дроз-
дов. Дрозды клевали дождевых червей, а те накапли-
вали в себе этот яд (сами они к нему не восприимчи-
вы). Бывало, что мы травили дустом мошкару, а по-
том недосчитывались рыб и птиц.
Во-вторых, вредители стали постепенно к нему при-
спосабливаться, привыкать. В середине сороковых го-
дов для домашних мух не было страшнее яда, чцм
дуст. Теперь он на них не действует.
К тому же дуст разлагается очень медленно, его
все больше становится в почве, воде, растениях. Это
не безопасно.
В Забайкалье дважды пробовали применять пе-
ред войной яды для спасения леса, и оба раза неудач-
но. В первый раз они оказались слабыми, можно ска-
зать, никуда не годными. Второй раз потерпел аварию
самолет.
После войны в некоторых местах применяли дуст.
Результаты тоже были не лучшими: гибло немало
птиц и животных, почти целиком погибли яйцееды.
Но чтобы уничтожить мышей, не обязательно их
травить. Достаточно завести кошку.
На гусениц, которые пожирают леса, тоже мож-
но натравить их врагов. Пусть насекомые воюют меж-
ду собой, пусть полезные уничтожают вредных, как
теленомусы шелкопрядов. Недаром же их завозили и
к нам, и неоднократно — в леса Бурятии.
Конечно, ловить в лесу мушек, которые еле видны,
дело совершенно безнадежное. Поэтому для переселе-
ния их в Бурятию из тувинских лесов пришлось соби-
рать гусениц и перевозить их в лабораторию.
Когда из нескольких тысяч гусениц вывелось около
189
пятисот бабочек (остальные погибли), им создали ус-
ловия для откладки яиц. Потом эти яйца вывесили
в марлевых садках-фонариках и напустили на них
теленомусов. А тех, в свою очередь, собрали в лесу
прямо с подстилки, когда они в нее осенью уползли.
Когда теленомусы сделали свое дело, яйца шелко-
прядов сложили в стеклянные банки, а банки упако-
вали в корзины.
Так их везли сначала поездом, а потом на лоша-
дях по таежной тропе.
Первые теленомусы стали отрождаться уже доро-
гой, и, чтобы подкрепить, пришлось угощать их сахар-
ным сиропом.
В очаге их выпускали прямо из банок,, а еще не
отродившихся подвешивали к деревьям в марлевых
мешочках. Вылупившись, теленомусы сразу же выле-
тали в восточную и южную часть очага и принима-
лись за дело.
Осенью теленомусов завезли еще раз, чтобы они
на зиму ушли в подстилку.
Прибывшие в Бурятию теленомусы хорошо поработа-
ли: они вывели из строя больше половины яиц шелко-
пряда. А на те гусеницы, которые вывелись, налетел
местный рогас. Нападение шелкопряда было отбито.
Рогас — тоже удивительное насекомое, встречается
он только в тайге. Похож он на летающего муравья,
только усы у него длиннее. Рогас очень любит кедров-
н(и1ки, там чаще всего и встречается.
Появляется он на свет почти за месяц до того,
как начнут рождаться гусеницы сибирского шелко-
пряда. И появляется не откуда-нибудь, а из гусеницы,
вернее, из ее одежды. Его еще яйцом опустила в моло-
дую гусеницу мать, и он, будучи личинкой, убил ее из-
нутри. Одежду ее приклеил к стволу дерева и в ней
окуклился. Вот из мумии куколки (высохнув, она мо-
жет висеть на дереве много лет) он и появился.
В ожидании своего часа рогас питается все той
же «медвяной росой» — сладким выделением тлей.
Летает он, как и бабочка шелкопряда, в сумерках.
А днем в укрытии они могут сидеть рядом, не подо-
зревая, что они враги. И в поисках дополнительного
питания могут лететь чуть ли не рядом.
Но когда у шелкопряда вылупится и чуть-чуть
подрастет потомство, рогас нападет на него.
190
Гусеница сопротивляется; часто извиваясь, она
сваливается на землю. Рогас — вместе с ней: он уже
вонзил в нее свой яйцеклад.
Но вот он сделал свое дело и улетел. А гусеница
затихла: чтобы ее усмирить, рогас ее на время парали-
зовал. Потом гусеница снова заберется на дерево,
осенью уйдет в подстилку, по весне снова поднимется
на дерево. И тогда вырастающий в ней рогас ее убьет.
Так их запрограммировала природа.
Хорошо, когда в лесу есть теленомусы и рогасы.
То, что проглядит теленомус, отыщет рогас, хотя и
чуть-чуть позднее. Они как бы дополняют друг друга, и
результаты получаются прекрасные, как это было после
войны в Иркутской области. Ведь тот самый очаг, что по-
явился перед войной в Качугском районе, подавили по-
том они. Сибирский шелкопряд процветал там ровно ше-
стнадцать лет. Но постепенно накопились и его вредите-
ли, вступили с ним в борьбу и, наконец, победили. Глав-
ными в этой схватке были теленомус и рогас.
Но на одних насекомых далеко не уедешь. Поэто-
му в шестидесятые годы в Забайкалье над усуглин-
ским очагом, где перед войной неудачно испытывали
яды, снова появился самолет. Только на этот раз он
распылял не яды, а бациллы, которыми заражались
гусеницы.
Когда на пятый день после обработки подсчита-
ли число заболевших гусениц, то оказалось, что тако-
вых больше половины. А там, где дозу давали боль-
ше, они заболели чуть ли не поголовно.
Новый препарат оказался просто замечательным:
он действует только на гусениц, а люди и животные к
нему совершенно невосприимчивы.
К тому же, он не только заражает гусениц, но и
остается на хвое.
Когда прилетели сюда бабочки из необработанного
леса и отложили свои яйца, вылупившиеся гусеницы
все равно заболели. Некоторые заразились от местных,
а другие от хвои.
Дендробациллин — так был назван замечательный
препарат — применяли во многих местах, в том числе и в
Чехословакии. И везде он показал отличные результаты.
Разработал его иркутский профессор Е. В. Тала-
лаев. Он обнаружил, что гусеницы тоже болеют. И не
только определил эту болезнь, но и размножил ба-
191
циллы, которые ее вызывали. Вот на их основе и был
разработан препарат, который получил его имя.
В Красноярске тоже было разработано средство
против сибирского шелкопряда. Там занимался этим
другой ученый — А. Б. Гукасян.
После многих опытов и неудач ему тоже удалось
создать препарат, кторый убивает гусениц шелкопря-
да. И не только гусениц, но и хлопковых вредителей
в Средней Азии, совок на Украине. А для человеку
и животных он тоже безвреден.
Не так давно туристы на берегах Телецкого озера
наблюдали по ночам странное голубое сияние. Там
красноярские физики зажигали ультрафиолетовые лам-
пы, которые еще называют «горным солнцем».
Известно, что многие насекомые летят на свет.
Ученые объясняют, что свет для них является как бы
открытым пространством.
На озере испытывались световые ловушки. Было
удивительно то, что на них насекомые летели в любой
час ночи (может быть, из-за ионизации воздуха уль-
трафиолетовыми лучами, но это пока только предпо-
ложение!).
И здесь, и на реках в разных районах Сибири и
Дальнего Востока свет выманивал из леса много на-
секомых-вредителей. Пересчитав их, можно было опре-
делить, сильно ли заражен лес.
Лучше всего летели на свет бабочки непарного
шелкопряда (это ближайший друг сибирского, если так
можно сказать.)
Поэтому и решили их... утопить в озере. Для это-
го лампы поставили на плоты и буксировали ночью
вдоль берега.	t
Когда бабочки полетели, каждая лампа собирала
их около полумиллиона. Ударившись в ловушку, ба-
бочки падали в воду, и их поедали рыбы.
Сколько леса было спасено в этих опытах! Очевид-
но, в будущем новый способ тоже поможет бороться
с вратами нашей тайги.	,
Недавно был выдан патент на одно любопытное
изобретение. Его автор в качестве разносчиков бакте-
риальных препаратов предложил использовать пчел.
Идея совсем проста: порошок насыпается на доску улья,
пчела, проползая из лётки, цепляет его брюшком.
Чтобы заразить вредных насекомых (разумеется,
192
порсшок безвреден для полезных) достаточно несколь-
ко пылинок. Так, скажем, в одном грамме разрабо-
танного красноярцами нового препарата содержится
тридцать миллиардов бактерий.
Забираясь в цветы, пчела не только возьмет взя-
ток, но и оставит смерть для вредителей.
Новые методы биологической борьбы разрабатыва-
ются во всех странах мира. Ученые старательно выис-
кивают все новых врагов вредителей и используют их
для защиты лесов и посевов.
Американцы завезли из Европы сорок девять ви-
дов врагов непарного шелкопряда и златогузки.
В Канаду везут врагов соснового пилильщика.
В Европе он не дает вспышек, а в Канаде сильно раз-
множается: антиподов у него там нет.
Кое-каких полезных жуков завозили и мы. Но
пришли к выводу, что лучше всего расселять муравь-
ев. Ведь известно уже давно: если есть на гектаре
пять-шесть муравьиных куч, никакой враг лесу не
страшен. Он будет истреблен муравьями.
О муравьях, этих замечательных тружениках и охот-
никах, написаны целые тома исследований. Но они не
перестают удивлять все новыми сторонами своей жизни.
В Германии и Италии муравьев уже давно научи-
лись переселять на новые места. У нас это оказалось
более трудным делом: климат в Сибири очень суров.
Занимаясь переселением и изучением муравьев,
исследователи дополнили знания о них любопытными
и примечательными деталями. Вот только некоторые
из них.
Рыжие лесные муравьи (формика руфа) — глав-
ные защитники леса. Их муравьиные кучи, которые
мы видим отдельно стоящими, могут под землей соеди-
няться друг с другом.
В такой муравьиный лагерь может быть объеди-
нено и десять, и пятнадцать гнезд. Но у муравьиного
лагеря есть еще и свои филиалы — летние лагеря, да-
чи. Это небольшие кучи без обычных подземных ка-
мер. Летом здесь живут муравьи-добытчики, чтобы
меньше тратить времени на дорогу домой. Прямо-таки
вахтовый метод, который применяют наши нефтяники!
То, что муравьи находят дорогу домой по запаху,
известно давно: они глухи, не слишком зорки, зато
прекрасно воспринимают запах.
7 Четырехэтажная тайга
193
Когда муравей бежит, он прижимает брюшко к зем-
ле, оставляя не просто метку, а как бы вычерчивая
запаховую стрелку. Сначала запаха больше, потом все
меньше; острие этой «стрелки» показывает, в какую
сторону он побежал.
Но как муравей находит дорогу домой, если в по-
гоне за добычей свернет с дороги и заблудится?
Оказалось, по солнцу. Причем, он будет возвра-
щаться домой, не просто ориентируясь на него, а,
как штурман, внося поправку на склонение именно
в этот час и в эту минуту.
К муравейнику муравей может и не выйти, но
обязательно попадет в область пахучих запахов.
Весной на солнечной стороне муравейника можно
увидеть много муравьев, они сплошным слоем покры-
вают купол.
Муравьи не просто вышли на солнышко. Они запа-
сают тепло, чтобы обогреть свой дом изнутри.
Даже не весь дом, а ту часть внутри конуса, ко-
торая состоит из одних крупных веток. Тут происхо-
дит расплод и муравьи-теплоносцы поддерживают в
тепловом ядре температуру около тридцати градусов.
Охотники знают, что многие таежные птицы любят
купаться в муравьиных кучах. Одни из них ложатся пря-
мо на кучи, другие втирают муравьев в оперение.
Некоторые исследователи считают, что птицы та-
ким образом избавляются от паразитов в оперении.
Другие же полагают, что муравьиная кислота дурма-
нит их, как наркотик. Птицы, которые натираются
муравьями, с каждым разом делают это охотнее, их
так и тянет к муравьиным кучам.
Сойки не втирают в себя муравьев, но делают точ-
но такие движения, подбегают к кучкам и раскры-
вают крылья. Муравьи расползаются по их телу, сой-
ки возбуждаются еще сильнее.
Муравьи больше других насекомых любят сладкие
выделения тлей.
Тли высасывают питательные вещества растений,
только что приготовленные в зеленой кухне. Взрослым
муравьям очень нужны углеводы, особенно самкам.
Вот через тлей они и получают их из растений.
Где к растениям присосалась тля, там всегда мно-
го муравьев. Один натуралист пишет, что он наблю-
дал, как муравьи «пасли» на ветках березы небольшие
194
стада тлей. «Муравьи уничтожили на деревьях аб-
солютно всех насекомых. Это были их пастбища, и
около каждого стада тлей стояли «часовые», в то вре-
мя как другие муравьи приходили и «выдаивали» из
тлей их сладкие выделения».
Оказалось даже, что муравьи не только охраняют
тлей, которые дают много пади, но и заботливо пере-
носят на зиму в свои гнезда зимующих самок.
В Сибири расселением муравьев много лет  зани-
мался П. И. Мариковский. Вот что ему удалось уста-
новить.
При перевозке муравейник превращается в строи-
тельный мусор. Поэтому, если ему и придать форму
муравейника, походить на него он будет только внеш-
не: в нем нет прогревочных камер. Поэтому муравьи
начинают прятать куколки и личинки в случайные
укрытия.
Если территория занята враждебными муравья-
ми — об этом говорят пахучие следы — муравьи хва-
тают свое будущее потомство и бегут куда глаза гля-
дят. В этом случае они непременно погибнут.
Но если начало будет благополучным и они по-
строят. себе по всем правилам новое жилище, горя все
равно им придется хлебнуть немало.
Местность для них оказывается незнакомой, без
привычных муравьиных дорог, обозначенных пахучи-
ми следами. Уходя на разведку и на охоту, муравьи
нередко не могут найти дорогу домой и погибают.
Мелким же муравьям внутренней службы трудно убе-
реч?ь без нЩх свой дом от гибели.	!
Но незнакомый лес, чужие дороги — это еще не
самое страшное. Самое страшное — это муравьи-старо-
жилы, которые обитают в этой местности. Особенно
опасны кроваво-красные, которые живут в почве и
под старыми пнями.
Увидев пришельцев, они в один прекрасный день
нападают на них, рабочих и служащих муравьев уби-
вают, а куколки и яйца уносят в свои жилища. Там
они выращивают из них себе рабов. И те всю жизнь
работают на них.	1
После многих опытов кроваво-красных муравьев
научились обманывать. Для этого в лесу поселяют
сначала обычных черно-бурых муравьев. Кроваво-
красные нападают на них и забирают куколок.
7*
195
Вот тут-то, пока они заняты их выращиванием, и
надо селить рыжих защитников леса. Пока кроваво-
красные опомнятся, рыжие сумеют привыкнуть к опас-
ности, закрепиться и противостоять муравьям-врагам.
А потом будут хорошо охранять окрестности от вреди-
телей: формика поможет, формика выручит!
Со взрослой гусеницей шелкопряда муравью, прав-
да, не справиться. Слишком уж она велика по срав-
нению с ним. Но если гусеницы вылазят из-под хвои
после первой зимовки, им несдобровать.
Когда муравей нападает на гусеницу, она конвуль-
сивно извивается. Или принимает оборонительную по-
зу, норовя ударить щеточкой хрупких ядовитых во-
лосков, которые темно-синими полосками расположе-
ны у нее на груди.
Состав яда пока не выяснен, но он очень жгуч. (Эти-
то обломанные иголки и попадают в легкие и глаза тем,
кто приходит в тайгу вовремя «волосатого пожара».)
Муравей в долгу не остается: он обливает против-
ника муравьиной кислотой.
Схватка иногда продолжается больше часа. А ес-
ли она завязывается на дереве — гусеница обычно
падает, и тут ее добивают другие муравьи-охотники.
Муравьиную кислоту обнаружили недавно в кос-
мосе. Муравьев там, конечно, нет, но есть разновид-
ности органических молекул. В том числе окиси угле-
рода, древесного спирта, муравьиной кислоты — всего
около тридцати соединений.
Находятся они в газовых облаках, протянувших-
ся на десятки световых лет. Это оказалось самым не-
ожиданным астрономическим открытием двадцатого
века. Муравьи к космической кислоте не причастны, а
все-таки интересно.
За месяц одна муравьиная семья сберегает боль-
ше трех кубометров древесины. Это она уничтожает
столько вредителей, сколько бы превратили эту дре-
весин)/ в сухостой, в дрова.
Столько древесины прирастает в год на одном гек-
таре. Вот и выходит, что переселить в тайгу один му-
равейник равносильно посадке одного гектара леса, ко-
торый когда-то будет давать столько древесной при-
были. Это хорошо надо запомнить разорителям муравь-
иных куч: есть еще такие любители.
А теперь приятная для любителей природы но-
196
вость. При одном из академических институтов (при
институте морфологии животных им. А. Н. Северце-
ва) создан комитет по использованию муравьев в на-
родном хозяйстве.
Формика руфа получила признание и защиту.
...В Англии я видел в продаже жаб. Их продают в
любом сельскохозяйственном магазине. Жаба живет
сорок лет, и только за месяц уничтожает около деся-
ти тысяч насекомых. Может быть, стоит теперь при-
смотреться и к ней?
Есть такая шутливая присказка. Но если комары
начнут «бодать» всерьез — не обрадуешься.
В городе комаров не так уже и много. А вот в тай-
ге бывает не счесть. Особенно около водоемов. Тайга
немыслима без комаров, ее без них невозможно себе
представить.
Что личинка комара выводится в воде, известно
всем. Проклюнувшись из яйца, она висит вниз голо-
вой и ловит проплывающие мимо разложившиеся остат-
ки растений, животных, микроскопические водоросли.
Если неподалеку отложила свои яйца стрекоза, ко-
мариная жизнь может тут же закончиться. Стрекоза
ловит комаров и других кровососов не только в воз-
духе, но и в воде, будучи еще личинкой. Ее личинка —
хищник. Она дышит кислородом, растворенным в во-
де, и долго ведет подводную жизнь — иногда до двух
лет. Но однажды вылезет сначала по стебельку на по-
верхность, а потом из своей одежды, посохнет полдня
и взлетит. И тогда все увидят яркую, подвижную и
197
неутомимую стрекозу, украшающую собой весенний
пейзаж.
Под этими красками у стрекозы скрывается чер-
ный цвет. Однажды австралийские ученые поймали в
жару стрекоз и положили их в холодильник с темпе-
ратурой плюс семь градусов.
Когда через три часа холодильник открыли, стре-
козы оказались совершенно черными. От холода чер-
ное вещество (пигмент — меланин) выступило наружу
и закрыло другие краски.
На жаре через несколько минут стрекозы стали
такими же яркими.
Но разговор у нас все же о комарах. Кажется, все
о них уже известно. Но нет-нет да и выяснятся новые
любопытные подробности их жизни. От которых, впро-
чем, не становится легче тем, кого они мучают.
Каждый комариный укус жжет. Это потому, что
комар не просто протыкает кожу и сосет кровь. Этого
как раз можно и не почувствовать. Ведь даже боль-
шие клещи впиваются в тело совершенно неслышно.
Проколов кожу, комар вводит в место укуса особое ве-
щество, которое не дает свернуться крови. Иначе за-
купорится его хоботок-жало. Вещество это жгучее, по-
тому и болезненны комариные укусы.
Кусаются комары не от голода. Кровь им нужна
для продолжения рода. Поэтому они никогда не ты-
чутся своим жалом в листья или кору растений. Им
нужен человек, любое теплокровное животное или
птица. Им нужна кровь, а не сок — это не тли.
Сразу же надо уточнить: колючий хоботок толь-
ко у самок, пьют кровь только они. Во время размно-
жения у них постоянный белковый голод. Богатые
азотом соединения, нужные для развития яиц, их орга-
низм получает, перерабатывая кровь. А тот нектар, кото-
рый они пьют из цветов, дает им энергию для полета.
Конечно, если комар (то есть комариха) не напьет-
ся крови, потомство у него все равно будет. Перезимо-
вав в какой-нибудь щели (у комаров зимуют только
самки, а самцы погибают еще с осени, как у телено-
мусов и оэнциртусов), комариха по весне поспешит к
воде откладывать яйца. Если она пила кровь — она
отложит несколько кучек, и у каждой будет по не-
скольку сот яиц. А если не пила, то яиц всего-то
будет от сорока до восьмидесяти.
198
Поэтому самки комаров с такой настойчивостью все
лето выискивают теплокровную жертву. Если человек
еще может отогнать их дымокуром или отпугивающи-
ми мазями (их называют репеллентами: репеллене по
латыни — отпугивающий, отгоняющий, отталкиваю-
щий), то животным деваться некуда. И когда начина-
ется лет комаров (и вообще гнуса) — для них это са-
мая мучительная пора.
Комары выгоняют зайцев из кустов и из леса бли-
же к реке — здесь их постоянно обдувает ветром, ко-
торый относит комариные тучи в сторону.
В жару медведи и лоси целые часы простаивают в
воде болот и озер. Северные олени уходят высоко в
горы, ложатся на снежники или подолгу стоят на
вершинах.
Они не могут переносить только двух вещей —
жару и укусов. Те, что остаются в тайге, во время ле-
та комаров и мошки бегают от них взад-вперед по бе-
регам рек, выбивая торные тропы.
А в стаде олени ведут себя так.
Словно зная, что гнус (мошка, мокрецы во главе с
комарами) нападает на первую попавшуюся жертву,
они становятся в круг, образовав подобие хоровода.
Гнус нападает на крайних оленей, образующих на-
ружное кольцо хоровода и безжалостно их кусает.
Олени, что внутри хоровода, прикрыты их телами и по-
ка отдыхают. Но вот какой-нибудь измученный олень
прорывается внутрь, а отдохнувший занимает его
место. Плотное кольцо хоровода медленно вращается,
со стороны может показаться, что это игра. А игру
эту затеяли насекомые, которые в одиночку не спо-
собны напугать даже муху.
Летом в тайге комарам рады только пауки, кото-
рые раскидывают на них свои сети, и ласточки-берего-
вушки, которые существуют, главным образом, за
счет комаров.
Правда, еще уважают их синицы. Им известно, что
в ненастье комары прячутся в пустые стебли дудника
и дягилей. Они проклевывают крепкие стебли и до-
бывают оттуда комаров. А заодно и мелких мух, раз-
ных жучков-паучков, которые забираются туда, как в
пещеру.
Если комары «толкутся», собираясь над землей
в плотное облачко,— значит, они поджидают своих
199
невест. Это было выяснено еще в прошлом веке изобре-
тателем станкового пулемета X. Максимом.
Максим был инженером и сто лет назад около
одной из гостиниц устанавливал электрические фо-
нари. Однажды вечером он заметил, что около гудя-
щего тансформатора собралось много комаров. Рас-
смотрев их (некоторых даже под лупой), изобретатель
установил, что это одни самцы: у самок усы как
палочки, а у самцов перистые, с ответвлениями антен-
ны. (Вот что значит хоть немного знать биологию!)
Когда инженер выключил трансформатор — кома-
ры разлетелись, а включил — собрались снова.
Максим предположил, что трансформатор создает
шум, напоминающий жужжание самок. Он и привле-
кает комаров-кавалеров.
Сообщение Максима научный журнал не опубли-
ковал. Но через семьдесят лет биологи подтвердили,
что все так и есть: при помощи звуков самки подма-
нивают к себе комаров, правда, с близкого расстояния.
Как утверждают американские энтомологи, чтобы
комариха не укусила, надо не дышать, не потеть, на-
учиться снижать температуру своего тела.
Комар летит на запах, который он хорошо чувству-
ет, против ветра — как бабочка шелкопряда.
Запах, как сигнал к приближению, он чувствует
за пятнадцать метров. С семи метров он начинает
ориентироваться на выделение углекислого чгаза. И
уже почувствовав в нескольких сантиметрах тепло и
влагу, садится и вонзает жало.
Одних комары кусают больше, других меньше.
Больше всего тех, у кого выше температура. Так что
теплокровных комар очень хорошо отличает от ос-
тальных. Автомобиль он кусать не будет, а вот на сто-
ящую рядом лошадь набросится.
Комары-пискуны и малярийные — самые несносные
из кровососущих, они заполонили весь мир от тундр
до тропиков. За всю историю они только один раз
принесли пользу, когда в Австралии надо было истре-
бить кроликов.
Там их развелось столько, что на каждого жителя
приходилось чуть ли не по сто штук. Они выедали всю
растительность, оставляя овец голодными. (Вот что
значит нарушить равновесие. Кроликов в Австралии
200
никогда не было, поэтому, когда их завезли, там у них
не оказалось врагов, регуляторов численности.)
Никакие яды не помогали. Только совсем недав-
но удалось найти вирус, вызывающий их гибель. Этот
вирус, не опасный для людей и других животных,
помогли распространить комары — уж от них-то не
скроется ни один кролик!
За две недели комары сделали больше, чем целая
армия охотников за многие десятки лет.
Комары не щадят ничего живого. С их укусами
не знакомы только рыбы.
Но ведь есть еще и слепни, и оводы, и мошка, и
мокрецы. Без них тайгу тоже трудно себе представить.
Слепни самки тоже сосут кровь. Аппетит у них
побольше — слепень за один раз высасывает крови
столько, сколько семьдесят комаров. И вещества про-
тив свертывания крови вводит побольше — потому уку-
сы слепней так жгучи.
Животные больше всего боятся оводов: они откла-
дывают свои яйца прямо под их кожу.
Укусы оводов безболезненны, но последствия опас-
ны. Удивительно, как боязнь их укусов передается по
наследству. Молодые олени, косули (как, впрочем, и
коровы, и лошади) оводов и в глаза не видели, а когда
они к ним подлетают, готовы убежать на край света.
Единственно, кому оводы, да и вообще паразиты,
приносят хотя бы небольшую пользу,— это науке.
Пути развития носорога и лошади давно разошлись.
А вот паразитирующие на них оводы (их личинки то-
же живут под кожей) остались близкими, потому что на
них изменения внешней среды отражаются не так силь-
но. Они как бы подтверждают степень родства носо-
рога и лошади — потому-то их и отнесли к одному
отряду парнокопытных.
При помощи паразитов же выяснили, что, скажем,
нерпа-тюлень заселила Байкал не тогда, когда озеро
образовалось, а гораздо позже. Вселялась она, видимо,
с севера, против течения Ангары: вредители у нее
общие с остальными тюленями.
Если собрать всех кровососущих — комаров, слеп-
ней, оводов — да добавить к ним еще мокрецов и мо-
шек — это и будет гнус. Этим словом обозначается
все, что жалит и сосет кровь. Гнусный — это значит
омерзительный, гадкий.
201
Мошки мелки, как теленомусы; они не только жалят,
но и назойливо лезут в глаза, уши, забиваются в рот.
А мокрецы в два раза меньше мошек. Их иногда
цаже и не видать, а проведешь рукой по щеке — она
становится мокрой. Потому их так и назвали.
Слепни, по примеру комаров, откладывают яйца
в тихую, спокойную воду. Мокрецы в любом месте,
где чуть-чуть мокро. А крохотную мошку Холодков-
ского (в Сибири почти сорок видов мошки!) тянет
на такую стремнину, откуда и на хорошей лодке не
выплывешь!
Будущая мошка на дне реки зимует в яйцах, а
после того, как сойдет лед, отрождается. Личинок ни-
когда не найдешь около берега — они в четырех-пяти
метрах от него, чуть ли не в середине.
Скопления личинок бывают очень большими. В Ан-
гаре, например, обнаружено семь скоплений, некото-
рые из них километровые.
Все насекомые, выйдя из кокона или на поверх-
ность воды, подолгу обсыхают£ Мошке не надо обсы-
хать и расправлять крылья.
«По нашим наблюдениям, они буквально выпрыги-
вают из воды в пузырьке газа и сразу же стремитель-
но взлетают»,— пишет один из исследователей.
Комары могут улетать не больше чем за двадцать-
тридцать километров. А мошку не раз видели за две
сотни километров от места выплода.
Она тоже жаждет крови и может долго преследо-
вать свою жертву. Поиски «добычи» приводят ее к
местам скопления людей и животных. Вот тут-то мош-
ка и отличается своими массовыми нападениями.
Когда на Ангару пришли первые гидростроители,
они даже не знали, что в самых бурунах на Падун-
ских порогах «созревают» для них мириады мелкого гну-
са. И, когда этот гнус полетел (главным образом мошка
Холодковского), люди не знали, куда от него деваться.
Уколы мошки ядовиты, веки от укусов распухают,
появляется общая слабость. Бывали дни, когда на
огромной стройке полностью прекращались работы.
Из-за мошки случались даже тяжелые аварии. Ее бы-
вало столько, что за час в специальные ловушки по-
падало до 13 тысяч!	'
От мошек строителей стали защищать репеллента-
ми. (Откуда и пошел лосьон «Ангара».) Для них и их
202
детей стали шить в огромном количестве черные сет-
ки-накомарники. Тогда еще не знали, что мошка раз-
личает цвета и именно черный цвет ее притягивает
больше всего. Многого тогда не знали.
Когда уже хорошо отладили службу по борьбе с
гнусом и стали убивать его ядовитыми парами из спе-
циальных генераторов, мошка все равно ставила энто-
мологов в тупик.
Они как следует обследовали местность, определили
места выплода, личинок уничтожили в воде (тогда дуст
еще не был запрещен, травили им) и в воздухе. А на сле-
дующий день появились такие же огромные полчища
гнуса, словно с ними не вели никакой борьбы!
Если других насекомых можно окрасить или по-
метить радиоактивными изотопами, чтобы проследить
за их передвижением, то крошечную мошку ничем не
пометишь. И все-таки удалось установить, что один из
видов мошки выводился лишь в Ангаре и ее притоках
Оке и Илиме, а полчища их регулярно находили очень
далеко от тех мест. Выдвинули предположение, что
они переносятся ветром. Может быть — ведь восходя-
щему потоку воздуха ничего не стоит поднять почти
невесомых насекомых, а нисходящему потом опус-
тить вниз («дождевая гипотеза»).
Но как же тогда развивается этот вид — ведь сам-
ки в таком случае рассеиваются?
Точного ответа нет, но энтомологи предпогагают,
что самки способны ориентироваться и, насосавшись
крови, возвращаются на родину.
Когда в Сибири не было ни могучих электростан-
ций, ни нефтяной Тюмени, ни БАМа, изучение мошки
было делом теоретическим. А теперь оно вдруг при-
обрело огромный практический смысл. Потому что без
борьбы с гнусом невозможно осваивать Сибирь, осо-
бенно в северных районах. И специальные защитные
службы достигли в этом больших успехов.
Тюменские энтомологи, например, посмотрев на
карту местности, могут назвать, какие виды насеко-
мых там водятся. И ответ их будет абсолютно точным.
Энтомологи исходили там все болота вдоль и попе-
рек, иногда с риском для жизни. И определили, в ка-
кой местности и на какой растительности водятся те
или другие насекомые. А определив, тут же решают,
какими способами защитить от кровососущих людей.
203
Сейчас выпускается много различных мазей и жид-
костей. А уфимские текстильщики изготовили такую
ткань, которую не может проткнуть никакой комар.
Его жало изгибается в хитроумном переплетении нитей
и вязнет.	•
В большом ходу у покорителей Сибири теперь цвет-
ные накомарники, особенно оранжевые и зеленые, сет-
ки Павловского.
Сетки Павловского — это те же накомарники, толь-
ко с очень крупными ячеями. Нити пропитывают-
ся репеллентами и отпугивают комаров и мошку.
А на БАМе испытывают сейчас костюмы, пропи-
танные репеллентами навечно (обычно пропитку надо
систематически повторять). Разрабатываются новые
способы и новые средства. И если себя от кровососов
мы уже смогли хорошо защитить, то животные, звери
и птицы очень сильно от них страдают. Лучше бы не
было этого жалящего и жужжащего воинства, поро-
дившего шутливую фразу: «Забодай его комар!».
ЗООПАРК НАОБОРОТ
Кто в тереме живет,
как в тереме живут
Всем известна забавная сказка про теремок. Де-
тей она поражает тем, что маленький теремок столь-
ких сумел вместить. А главное, таких, которые ни-
когда не смогли бы ужиться рядом,— например, заяц
и лисичка-сестричка.
Тайга — это тоже сказочный терем, только очень
больших размеров. Кого только тут не встретишь!
Одних хищников в нем проживает тридцать три вида,
а в Австралии, к примеру, только один. (Дикая собака
динго.)
Волка, медведя, лисицу, росомаху и лося можно
встретить в лесах Северной Америки. А вот обыкно-
венной белки там нет, соболя американские охотники
и' в) глаза не видели.
Там есть дикобраз, скунс, медведь-барибал, но нет
косули, колонка, рябчика, глухаря.
В хвойных лесах Средней Европы 12 видов птиц, в
Восточной — 26. А в тайге Восточной Сибири — сорок
два, причем, семь из них больше нигде не встреча-
ются.
Конечно, тайгу заселяют многие звери, живущие
и в других местах или имеющие родственников за
границей. У сибирского марала есть родня в Амери-
ке — североамериканские вапити. Красный волк, что
встречается на Амуре,— близкий родственник индий-
скому волку и яванской красной собаке.
Но все равно лоси, живущие под Иркутском, от-
личаются от лосей, родившихся в Подмосковье, а
забайкальские белки от живущих в Крыму. География
и на них откладывает свой отпечаток. У них изменя-
206
ется и рост, и цвет, не говоря уже о наклонностях и
привычках.
В жарких странах животный мир яркий, разнооб-
разный. Но количество зверей и зверюшек в тайге не-
сравненно больше. Только одних пушных в ней восемь-
десят миллионов голов — белок, соболей, колонков,
горностаев. И тем не менее человеку, который впервые
попадает в тайгу, она может показаться пустынной.
Ему и в голову не придет, что ее жители уже пре-
дупредили друг друга о его приходе и затаились. Че-
ловек осторожно идет по лесу, а за ним из-за укрытий
наблюдают десятки глаз — любопытных, испуганных,
злых или добрых, но одинаково настороженных.
Даже специалист, до тонкостей знающий наклон-
ности и привычки таежных обитателей, не обнаружит
их в это время. Лишь по следам, если это зима, он
может прочитать потом, что за звери и зверюшки в
это время здесь были, где прятались и что делали.
Тайга — это зоопарк, только зоопарк наоборот. Как
сказал поЬт:
А в сибирском зоопарке,
Знайте, все наоборот:
Нет ни клеток,
ни решеток,
Ни заборов, ни ворот.
Видимых заборов в этом зоопарке нет, а невиди-
мых — очень много. Только несведущий человек мо-
жет думать, что обитатели тайги могут жить так, как
им захочется: вольному — воля, ходячему — путь.
Захочет, например, соболь пойти сегодня на охоту
за эту сопку, а завтра — за ту — и пойдет. Или захо-
чется зайцу спать — он беззаботно заберется в чащу
и задаст храпака.
Ничего подобного! Звери в тайге живут очень слож-
ной жизнью. Они вроде бы свободны. Но в то же вре-
мя очень сильно зависят один от другого. Если со-
боль пойдет гулять по лесу, он ненароком забредет на
участок своего соседа, и ему может не поздоровиться.
А заяц, прежде чем лечь спать, должен ловко запу-
тать свои следы, иначе попадет на ужин лисице.
Тайн в тайге не бывает: она переполнена запаха-
ми и звуками, несущими важную и сложную инфор-
207
мацию. И ее обитатели всегда в курсе всех происходя-
щих событий.
Однажды в тайге, недалеко от Ципикана, положи-
ли приманку — разрубленную косулю. Знали об этом
только две гаички и два поползня, которые были на
этом участке леса.
Увидев такой роскошный обед, таежные птички за-
бегали, возбужденно защелкали.
Откуда ни возьмись, появилась кукша, потом при*
летели одна за одной кедровки, появился ворон.
Весть о находке распространилась по тайге с быст-
ротой верхового пожара. Наутро пришла сюда старая
росомаха, потом прибежала молодая. Шли они словно
по компасу, путь их через широкий распадок лежал
к этой приманке.
Через три дня появились волки. Свой охотничий
участок волчья семья посещала раз в пять-шесть дней,
и переходы их были в двух километрах отсюда. Вол-
ки изменили маршрут и шли прямо к приманке, хотя
ветер дул от них!
Очевидно, информацию растащили по лесу птицы.
А хищники ее умело расшифровали.
Увидев человека, косули гавкают не от страха —
они предупреждают других.
При пристрелке оружия вороны кричат не так, как
при появлении у охотника добычи. Звери и птицы
прислушиваются друг к другу, хотя между собой и не
дружат. Потому-то они всегда в курсе последних та-
ежных дел.
И все-таки на собственный слух, нюх и зрение
обитатели тайги полагаются больше, чем на общета-
ежную информацию. Обоняние у них не такое изо-
щренное, как у насекомых, но намного тоньше, чем
наше.
Выйдя из берлоги, медведь прежде всего нюхает
воздух. Недоступные для нас запахи рассказывают
ему об обстановке в лесу.
Сами медведи тоже, вероятно, источают не слабый
запах. Недаром же во время гражданской войны жи-
тели таежных сел мазали ворота медвежьим салом.
Учуяв его, белогвардейские лошади вставали на дыбы
и уносили всадников прочь.
Чтобы лошади не боялись медвежьих запахов, за-
байкальские охотники навьючивали на них свежие
208
медвежьи шкуры. Поначалу лошади бились и всхра-
пывали, но потом переставали бояться.
Рассказывают, что в Голландии на крестьянские по-
ля повадились однажды косули и лани. Пугала не по-
могали, и тогда крестьяне купили в зоопарке львиный
навоз. Разбросав его по краям поля, они навсегда
избавились от гостей.
Каждый охотник знает, что для определения на-
правления ветра надо намочить палец — от этого он
чувствительней.
У животных потому всегда носы влажны, что
влажность повышает обоняние (зрение — тоже).
Многие животные с радостью бы избавились от
своих запахов, чтобы хищники не находили их по сле-
ду. Только не знают, как это сделать.
Есть, правда, предположение, что птицы, которые
выводят птенцов на земле, избавляются от своих за-
пахов, соприкасаясь с ней. Ведь известно, что от за-
паха скунса или хорька можно избавить одежду, лишь
на некоторое время закопав ее в землю.
К тому же, когда утка сидит на яйцах, она пере-
стает натирать свои перья жиром из копчиковой же-
лезы, чтобы ее не обнаружили хищники.
У новорожденных зайчат лапы тоже не выделяют
запаха. А взрослые зайцы ложатся обязательно убрав
их под себя, пряча запах.
Однако, совершенно избавившись от своих запа-
хов, животные потеряли бы больше, чем приобрели.
Как бы, например, отставший от своего стада сай-
гак нашел свою мать? Или крохотный олененок? При-
рода для того и снабдила их копыта специальными
подушечками, чтобы они оставляли запаховые метки.
Но, главное, без этих запахов звери не смогли бы
получать информацию друг о друге, не смогли бы да-
же застолбить свои территории.
Собака у каждого столбика неспроста поднимает
заднюю лапу, оставляя мокрую метку. Струйка ее
полна информации: какая это собака, давно ли тут
пробегала.
Точно так же поступают в районе своей охоты и
волки, останавливаясь у всех предметов.
Больше всего запахов скапливается на перекрест-
ках таежных троп. Пробегающие здесь звери стара-
ются оставить свои жидкие метки (урину). Эти метки,
209
что анкеты, в них все нужные сведения: пол, возраст,
эмоциональное состояние. И даже данные о кормовых
и опасных местах, о занятости территории.
Свои пахучие метки животные оставляют по-раз-
ному. У барсука, например, железы, которые выделя-
ют запах, находятся у основания хвоста. Свою терри-
торию он метит, прижимаясь этим местом к камням
и деревьям. А олени трутся о деревья мордой: пахучее
вещество у них находится в предглазичных железах.
Пахучие метки надолго остаются на следах; терри-
тория, которую занимают звери, сильно пропитывает-
ся их запахами. Поэтому, например, в районе мед-
вежьей берлоги редко когда пробежит косуля, изюбр
или лось. А если нет их следов, охотник начинает вы-
искивать зимнюю квартиру медведя.
Кое-кому уже удалось звериные запахи «приспосо-
бить» для дела. Известно, что лисица на месте удач-
ной охоты всегда оставляет свои метки, которые при-
влекают других лисиц. И вот один из охотников, ра-
ботающий на подмосковной звероферме, подкладыва-
ет в клетки с лисицами чистый снег. Когда он пожелте-
ет, охотник раскладывает его у своих капканов. И все-
гда приходит домой с добычей: туда сбегаются лисицы.
Другой охотник обрызгивает снег подсоленным от-
варом сухой малины, и зайцы дерутся из-за этой при-
манки.
А новокузнецкий фотолюбитель сконструировал
собственные запахи при помощи химии и парфюме-
рии. По его пахучим следам, которые оставляют сма-
занные запаховой мазью подошвы, как привязанные,
бегут горностаи, и он их фотографирует.
Сибирские охотники комбинируют иногда такие
приманки, запах которых нечасто встречается в при-
роде. Например, они старательно проквашивают ряб-
чиков, пропитывают рыбу постным маслом. А уж от
собственных запахов стараются избавиться во что бы
то ни стало.
У обитателей тайги не только нюх, но и слух пре-
красный.
Когда дикая косуля спит, нюх ее как бы дремлет.
Лишь время от времени расширяются влажные ноздри,
втягивая настоянный на запахах воздух. А уши все
время бодрствуют. Они то и дело поворачиваются в сто-
роны, прослушивая пространство.
210
Когда она щиплет траву, уши тоже двигаются как
бы автоматически. Они поворачиваются в разные сто-
роны, засекая направление звука. И могут прослуши-
вать два звука одновременно.
Если в тайге в сумерках слышались ружейные
выстрелы, утром сюда обязательно прилетят вороны.
Они прекрасно «помнят», где были выстрелы, и точно
ориентируются.
Если они увидят кровь и поживу — будут кричать
не так, как при пристрелке оружия. В их голосах
будет возбуждение.
Спящий волк,, услышав их, даже не приоткроет
глаз. Но по голосам засечет место добычи. И вечером
или ночью выйдет туда совершенно точно.
Разумеется, и зрение у обитателей тайги совершен-
ное.
Лисица в густых сумерках видит так же, как мы в
солнечный полдень. Это потому, что в каждом ее гла-
зу есть яркое зеркало. Свет, проникая в глаз, погло-
щается им и как бы возбуждает, стимулирует зрение.
Если свет не поглощается, зеркало его отражает
и снова посылает на решетку, предоставляя еще одну
возможность поглотить его.
Луч от фонарей или фары, попав в глаза зверя, про-
ходит через зрачок и этим зеркалом отражается обрат-
но. Глаза при этом словно бы вспыхивают, ярко горят.
Если они вспыхнут оранжевым светом, то знайте,
что перед вами медведь. А если полыхнут зеленым —
обыкновенная лягушка.
Ночью животные лучше всего видят голубые цвета
и зеленые, а красных совсем не замечают. В темноте
пастбища кажутся им беднее.
Лягушка видит только движущиеся предметы. Она
может умереть с голода, если под ее носом неподвиж-
но будет сидеть насекомое.
Сова видит только перед собой, а заяц все, что
делается вокруг.
Глаза мыши одновременно устремлены во все сто-
роны, вдаль. Они очень чувствительны к любым изме-
нениям в поле зрения. Чуть что шелохнется — и мышь
застывает как вкопанная.
Волков гипнотизирует красный цвет, они никак не
могут перепрыгнуть через линию флажков, привязан-
ных к обыкновенной бечевке.
211
Правда, флажки к тому же еще и пахнут — чело-
веком, бензином, маслом. Запах тоже отпугивает.
Медведь ведь ни за что не пойдет в овсы, если перего-
родить ему дорогу обыкновенной ниткой, смоченной
в керосине. Запаховая межа бывает крепче заборов.
А маленьких лосей, косуль, оленей гипнотизирует
белый цвет, белое пятно, расположенное около хвоста
матери. Они бегут за ней, ориентируясь по пятну.
Взрослым оно тоже помогает догонять своих вожаков.
Да и военным очень понравился этот принцип. Теперь
они в задней части автомобиля, под кузовом, рисуют
белые пятна и освещают их ночью небольшими лам-
почками. Ориентируясь на них, машины могут идти
с выключенными фарами, соблюдая светомаскиров-
ку.
Мирные жители тайги стараются всеми правдами и
неправдами избегать встреч с хищниками. Многих из
них природа включила в пищевые цепи, и они словно
бы догадываются об этом — их инстинкт самосохра-
нения срабатывает безотказно.
Вот только солонцов они не могут обойти сторо-
ной — их туда тянет как магнитом. И на этих путях
их нередко подкарауливают хищники, хотя те наве-
щают их скрытно, большей частью поодиночке. (Са-
мим хищникам солей хватает: они их получают с жи-
вотной пищей.)
О местах, в которых выступила на поверхность
соль, как правило, первыми узнают зайцы. А даль-
ше, оповещенные таежным телеграфом, на солонцы
идут лоси, косули, изюбры, а в северных лесах и ле-
тяги. Без соли всем им живется худо: они становятся
хилыми, часто болеют.
Чтобы напитаться и другими солями, зайцы и бел-
ки объедают сброшенные рога оленей и лосей, сурки
грызут старые кости — им нужен кальций.
В местах, где мало кальция, но много стронция
и бария, охотники иногда встречают косуль и лисиц
с переломанными ногами, а то и животных-карликов.
Там их поражает уровская болезнь (в Забайкалье и
Амурской области). Кое-кто из ученых предполагает
даже, что она виновата и в гибели динозавров.
Нередко животные ищут и глину. Особенно при
переходе на другие корма — летние, например. Глина
нужна для правильного пищеварения, чтобы катышки
212
стали твердыми. Осенью и весной глину на солонцах
грызут даже лисицы и волки.
Ветлечебниц в тайге тоже нет, а болезней у ее оби-
тателей бывает немало. В конце пятидесятых годов,
например, очень много диких кабанов погибло в Ха-
мар-Дабане, на Витимском плато, в Акшинском районе
Читинской области. Нередко вспыхивают болезни сре-
ди зайцев в Якутии.
В голодные годы животные ослабевают и быстрее
попадают в лапы хищников. От старости они никогда
не умирают. Это изредка наблюдается только среди
волков.
Больные животные сами себе ищут лекарства. Что-
бы привести в порядок желудок, косули едят полынь.
Она так горька, что если отвар развести в сто тысяч
раз, он все равно будет горчить. Но при нужде и соль
сладка: больные жадно едят полынь.
Соболь и другие хищники едят голубику — листья
и ягоды. Она, как и полынь, прекрасно изгоняет глис-
тов.
Лоси лечатся ядовитой вахтой (трилистником),
иногда — мухоморами. А многие олени — семерицей,
от которой околевают лошади.
Маралы осенью, накануне турнирных боев, едят
маралий корень — корень левзеи. Двадцать лет медики
всесторонне исследовали его свойства. Теперь он ши-
роко используется и в медицине. Корень действитель-
но прибавляет сил, тонизирует.
В огромном тереме тайги живут большие и серьез-
ные хищники — медведи, волки, самые большие ко-
пытные — лоси и самые маленькие олени — кабарги.
Со многими из них мы еще познакомимся. А сей-
час нам никак нельзя обойти вниманием того, с кого
начинается сказка про теремок: мышки-норушки.
Мышка-норушка хоть и вредит ель, тайге без нее
обойтись невозможно: она включена в пищевую цепь.
Таежные мыши бывают разные, самая крохотная
из них — полевка. Если она сядет на гриб-масленок,
он даже не шелохнется. Но эта невеличка запросто
может искалечить будущее дерево или превратить его
в куст. Когда береза, осина или рябина еще маленькие,
полевке ничего не стоит отгрызть их вершинки. Де-
ревца от этого надолго приостановятся в росте. А объе-
дят полевки несколько раз их боковые ветки — те вы-
213
растут кривобокими или вообще останутся небольши-
ми кустами. Для этого лишь надо объесть около ство-
лика корневую поросль.
Полевки и большие деревья превращают в сухостой,
в дрова. В одном из заповедников они так погрызли
кору вокруг стволов (окольцевали их), что треть сосен
погибла. А диаметр стволов у большинства был до
полуметра!
Мыши, которые живут в лесу, намного больше по-
левок, они глазасты, ушасты, хвост у них не пушис-
тый, а чешуйчатый. По спине их легко отличишь от
полевых мышей: у полевых она темная, а у таежных
всегда ярко-рыжая.
В тайге немало и землероек. Они очень похожи
на мышей, но нос у них хоботком. К тому же у них
есть мускусные железы, из-за которых большинство
зверей от них отворачивается.
Землеройки тайге помощницы, они уничтожают
много гусениц и жуков. Но увидеть их трудно — они
ведут очень скрытную жизнь. А если зимой выберутся
на поверхность из-под снега, то тут же и околеют.
Впрочем, все полевки и мыши боятся выходить на
дневную поверхность — они не выносят прямого сол-
нечного света и через полчаса погибают. Поэтому-то и
вынуждены таиться.
Почти так же скрытно живут и остальные таеж-
ные жители — увидеть их очень трудно. Поэтому да-
вайте знакомиться с ними пока что заочно по наблю-
дениям и рассказам.
Богатая семейка
Эта семейка богаче всех в тайге: она носит самые
роскошные, самые дорогие меха. Некоторые члены
этого семейства населяют все части света, за исклю-
чением Австралии, другие живут только в Сибири.
Но все они хищники средней или малой величины,
верткие, подвижные с вытянутым, как веретено, телом.
Они не только смелы и хитры, они сообразитель-
ны, у них хорошая память.
Семейство это — кунье, а относятся к нему из про-
живающих в тайге соболь, колонок, ласка, горностай,
хорек и сама куница.
Норка — еще один член этого семейства, но приеха-
ла она к нам из-за границы. Солонгой живет в За-
байкалье и на Алтае, но мехом он в свою родню не
вышел и значится вроде бедного родственника.
Есть еще и барсук, который тоже причислен к кунь-
им. Вот барсучьи шапки и шубы были раньше в чести.
Барсук похож сразу на многих зверей: тело у не-
го как у большого енота, голова гигантского колонка,
силуэт как у росомахи.
Говорят, что он угрюмый и нелюдимый, Брэм на-
зывает его даже лентяем.
Но у него самые просторные и благоустроенные
жилища, которые лодырю сроду не смастерить.
Если он любит поспать на пышной и мягкой посте-
ли, так это тоже говорит о его трудолюбии: подстилку
ведь надо заготовить, устелить ей подземелье.
Всю зиму барсук спит в своей роскошной норе, а
если морозы слегка отпустят — выходит из нее на
прогулку.
От собак барсук защищается храбро, змеиного яда
215
ничуть не боится. Замечено, что забайкальский барсук
смелее европейского, но и кровожадней.
Барсук очень чистоплотен и терпеть не может не-
рях. Рядом с ним любит селиться лисица. Но она,
бывает, так захламит и запустит свое жилище, что
барсук иногда оскорбленно покидает свою нору. А ино-
гда она даже специально пускает в его сторону
струи — чтоб выжить.
Колонок больше известен своим хвостом: из него
получаются лучшие в мире кисти. Художники любят
ими писать акварели — они мягкие, нежные, хорошо
наносят краски.
А в зверином кругу колонок известен как хищник.
Убивает он всех, кто меньше его: мышей и их родст-
венников, водяных крыс, бурундуков, белок, иногда
птиц.
Там, где надо расправиться с грызунами,— цены
ему нет. Недаром перед войной пробовали завозить
его в Горьковскую область и Киргизию.
В дельте Селенги колонок сейчас стал настоящим
пиратом. Раньше он сюда заглядывал редко, жил,
главным образом, на склонах хребтов. Но вот в Се-
ленгу выпустили ондатру, она сильно размножилась.
И колонок переселился туда: молодые ондатры при-
шлись ему по вкусу.
Сейчас на островах дельты живет около тысячи
колонков. За год они уничтожают двадцатьпять-трид-
цать тысяч ондатр. На колонков там охотятся, их
усердно отстреливают, но совсем избавиться от них
нельзя: колонок — санитар, он оздоравливает ондатро-
вую колонию, отлавливая больных и слабых зверьков.
В Иркутской области колонка, правда, часто назы-
вают хорьком. Видимо, потому, что, обороняясь, ко-
лонок тоже выпускает из себя струю дурно пахнущей
жидкости. Если она невзначай попадет на одежду —
несколько дней лучше не показываться в обществен-
ных местах, чтобы избежать конфуза.
Сейчас колонок все дальше продвигается на запад.
(Соболя фановитЬя больше, он активно расширяет
свои границы. И своего ближайшего родственника ко-
лонка теснит с его территорий. Где живет соболь, там
не жить колонку: он к нему относится, как к кошке
собака. Колонок пятится на запад под напором краси-
вого родича.
216
Про ласку говорят, что она самая кровожадная,
хотя и самая маленькая: в длину чуть больше трех
спичечных коробков.
Аппетит ее непомерен, в год она съедает четыре с
половиной тысячи мышей. А если кончаются мыши,
принимается за кротов, зайчат, рябчиков, куропаток,
лягушек, насекомых, змей.
Ласка тоже живет в дельте Селенги, где пиратни-
чает колонок. Но ведет себя благородно: вылавливает
мелких грызунов на ондатровых хатках и в кустах, а
ондатрят трогает редко. В бурятских селах ее даже
охраняют как хорошего мышелова. Здесь она действи-
тельно преуспела.
Обыкновенная ласка доходит только до Урала,
а дальше начинаются владения сибирской малой лас-
ки. Она не только меньше сама, у нее даже и хвост коро-
че. Дальневосточная ласка тоже крупнее сибирской.
Норки в Сибири никогда не было, впервые перед
войной завезли сюда американскую — она больше и
пышнее европейской.
Поскольку норка обычно живет около воды, выпус-
тили ее на реке Кадуй Иркутской области. Заморская
гостья оказалась прожорливой, хищной, она быстро
стала соперницей горностая и колонка, стала мешать
размножаться соболю.
Достается от нее и птицам, которые живут в бу-
реломах и на воде. А охотиться на нее очень трудно.
Будущее покажет, нужен ли тайге такой родствен-
ник. Может быть, норке лучше жить на специальной
звероферме. Тем более что с норками там сейчас
много экспериментируют и вывели зверьков с не
встречающимися в природе расцветками.
Горностай наверняка известен всем. Хотя бы по
портрету дамы с горностаем Леонардо да Винчи.
По историческим описаниям, Горностаевы шубы и
мантии всегда были символом богатства и власти.
О горностае всегда говорили почтительно, хотя сам по
себе он куда меньше котенка. Правда, звереныш этот
мускулистый и сильный: он легко расправляется с водя-
ной крысой и лаской. (У нее он выедает только мозг.)
Чем дальше на восток, тем зверек мельче. Зато во-
лос его чуть длинней и пышнее, если он живет северней.
Горностай — большой специалист по ходьбе под сне-
гом. Под ним он собирает ягоды, ловит мышей, подби-
217
рается к спрятавшимся на ночь рябчикам, тетеревам.
Он легко пролазит в убежища пищух (похожие на
мышей родственники зайцев), и тогда им конец. У си-
ничек он отъедает головы, а тушки складывает про
запас. Маленький-маленький, а храбро набрасывается
на зайца и побеждает. У всей семейки один прием —
вцепляться зубами в загривок. Впрочем, это излюб-
ленный прием и у других хищных.
Сердце у горностая (по отношению к весу тела)
намного больше, чем у всех его родичей. Чем север-
нее живет горностай, тем у него крупнее сердце. Ведь
там ему приходится двигаться больше — охота труд-
нее и снега глубже.
Когда собольих шкурок охотники сдают много,
горностаевых всегда оказывается мало. И наоборот.
Соболь терпеть не может своего шустрого родича и го-
няет его даже под снегом.
Он изгоняет его из своих владений так же, как
колонка. Поэтому, чем больше соболей, тем горноста-
ев меньше. А уменьшается количество соболей — гор-
ностаев сразу становится больше.
А вот и сам хорь, за которого иногда принимают
колонка. Путают их неспроста: он на колонка очень
похож, только хвост покороче и мех немного другого
оттенка.
У лесного хоря мех получше, чем у степного. Но
смелы и неутомимы оба. Если за добычей в нору не
может пролезть старый, его заменяет молодой.
Во Франции хорей давно уже приспособили к охо-
те на диких кроликов. Когда там находят их подзем-
ные убежища, сразу же плотно затыкают все входы
и выходы, оставляя только один. Потом выпускают
из мешка прирученного хоря. Он ныряет в нору и
кролик вылетает оттуда пулей.
Хорошо расправляется хорь и с водяными крыса-
ми. Самец ловит их на земле, а самка лезет в норы:
она мельче. Обычно она там не только обедает, но и
заготавливает пищу впрок.
Вот ведь что интересно: жидкость для самооборо-
ны у хоря очень зловонная. А сам по себе он большой
чистоплюй: ежедневно очищает свое гнездо от остат-
ков обеденного стола.
Летом хорь охотится днем, а зимой переходит на
ночной образ жизни: очень дни коротки. В морозы и
218
метели он из-под снега и носа не высунет. Но если
идет поверху, не оставит без внимания ни одного
пня, ни одной валежины: все обойдет, осмотрит, об-
нюхает.
Зимой трудно прокормиться в тайге: мыши пря-
чутся в норы, хорьку в их жилища не пролезть. В по-
исках пищи ему приходится преодолевать за ночь
десять и больше километров.
Мех у хоря тоже красивый и дорогой. Но на степ-
ного охотиться нельзя — он оберегает посевы, унич-
тожая сусликов и прочих вредителей. А лесного хоря
совсем немного — он существует как бы для разнооб-
зия, для экзотики.
Вот куниц куда как больше. Это самый ближай-
ший родственник соболя. Куница очень похожа на со-
боля, только хвост у нее чуть покороче. И мех, ко-
нечно, не такой дорогой.
Вместе эти родственники тоже не уживаются, по-
этому куница доходит только до тех мест, где начи-
наются владения соболя. А раз соболь живет почти по
всей Сибири, то в ней и куниц нет, за исключением ее
западной части.
И хорошо, что ее мало в Сибири. Белки — главная
добыча сибирских охотников, а куница — главный враг
белок. Она бесцеремонно вламывается в их дома и
учиняет разбой. То, что куница не съест в первую
ночь, она оставляет на вторую. А съев хозяина, укла-
дывается в его же постель.
Проходя по лесу, даже и не догадываешься, какая
трагедия произошла там, наверху, в беличьем доме.
Внизу следов никаких нет: куница пришла и ушла
верхним путем — по сучьям. Она всегда предпочитает
его нижнему, земляному.
Впрочем, судя по прежним описаниям ее поведе-
ния, нынче она стала ходить по земле больше. Печер-
ской кунице все чаще приходится охотиться на мы-
шей: лесов там становится меньше, убывает количест-
во белки. В других местах куница теперь специализи-
руется на птицах, устраивая убежища не в дуплах, а
в хворосте да кучах бревен.
Когда у куницы появляются дети — это большая
печаль для лесной округи. Мама-куница учит их сво-
им приемам охоты, и молодые неуемные хищники ду-
шат все, что попадается на их пути,— до зайца и глу-
219
харя включительно. Они даже за рыбой ныряют и
убивают больше, чем могут съесть.
Но по сравнению с дальневосточной куницей эти
просто агнцы. У харзы — так ее называют — пестрое
длинное гибкое тело, а хвост как у обезьяны. Полови-
ну ее пищи составляют телята лосей, изюбров, косуль
и пятнистых оленей, одну треть — крупные грызуны
от белок-летяг до зайца.
Этот древесный волк (как еще можно назвать сви-
репого хищника!) ловко перепрыгивает с дерева на
дерево, безбоязненно спрыгивает с самой высокой вер-
шины, по земле летит быстрее ветра.
Харзы собираются группой и, как волки, выгоняют
на лед кабаргу. Или гонят ее по уклону и вдруг спры-
гивают сверху, перерезая путь.
Один из натуралистов пишет, что в Сихотэ-Алинь-
ском заповеднике, проходя по одной из речек, охото-
веды «обычно встречали за отрезок пути в тридцать
километров от четырех до пятнадцати трупов кабарги,
зарезанных харзами».
Шубка харзы ничего не стоит: пестра, груба, ма-
лоценна. Проку от зверька никакого, а вред — боль-
шой.
А вот и самый богатый представитель семейства
куньих — соболь. Рассказ обо всей семейке надо было,
конечно, начинать с него. Но его биография оказалась
такой запутанной, что сначала захотелось в ней как
следует разобраться. И, поскольку этот зверек как бы
вторично рожден на свет, прежде, чем рассказать о
его склонностях и привычках, придется сделать от-
ступление.
Возвращение
бриллианта
Соболь среди пушных зверей всегда был что ал-
маз среди самоцветов. Его раньше так и называли
«бриллиант Сибири».
«Бриллиант Сибири» сейчас стоит на первом месте
в пушных заготовках страны. На всех международных
выставках, начиная с первой послевоенной в Брюссе-
ле, он занимает призовые места. Он король всех пуш-
ных аукционов. А ведь еще не так давно стоял на
самом краю гибели!
Водится соболь только в сибирской тайге. Раньше,
правда, его владения доходили до Белоруссии и Фин-
ляндии, но об этом помнят только исторические хро-
ники. Однако родиной его все равно была Сибирь.
До прихода туда русских собольи меха не цени-
лись. Шкурка у него маленькая, унтов из нее не
сошьешь. Мяса в глухаре или зайце больше. Поэтому
местные жители добывали соболя лишь попутно, если
под руку попадет, а специально — нет.
Очень удивлены были эвенки и якуты, когда лю-
чи (русские) стали требовать от них ясак никчемными
соболями. Добыть их было куда проще, чем лосей:
соболей в тайге тогда бегало около миллиона. Налог
с неженатого охотника в пять соболей и с женатого
в десять не считался слишком большим. А камчада-
лы смеялись над простаками — русскими, когда те
променивали им нож всего за восемь соболей, а то-
пор — за восемнадцать. Этими никуда не годными, с
их точки зрения, шкурками они подбивали снизу лы-
жи,. чтобы легче было подниматься в гору.
Но русские знали цену соболю. Шкурки сотнями
связок стали уплывать в Московию.
221
Известно, что едва Ермак дошел до столицы хана
Кучума, как отправил в Москву 2400 соболей. А в
1586 году туда было послано двести тысяч соболин-
ных шкурок.
Однако с каждым годом соболя становилось мень-
ше. Убывал он, что называется, на глазах. В семнад-
цатом веке добывали его по двести тысяч в год, в се-
редине восемнадцатого — по шестьдесят, а в 1912 го-
ду добыли только шесть тысяч.
К этому времени соболь стал так редок, что целая
охотничья бригада с ружьями, ловушками и сетями
добывала соболя меньше, чем в свое время один охот-
ник с примитивным луком походя, попутно.
Если в семнадцатом веке охотничью семью могли
прокормить десять-пятнадцать проданных соболей, то
в начале нашего века один-два соболя могли поставить
на ноги большое крестьянское хозяйство.
Когда в Сибири началась * золотая лихорадка», на
Ленские прииски потянулось много народа. Не найдя
золотого фарта, они пробовали искать пушной.
Охотников в тайге заметно прибавилось. А когда
построили Сибирскую железную дорогу, знаменитую
Транссибирскую магистраль, их стало еще больше. Уве-
личилось и количество лесных пожаров, разоряющих
таежного зверя.
В 1910 году из Иркутска сообщали: «По реке Ки-
ренге в Иркутской губернии добывали до 200 соболей,
а с прошлого года ни одного соболя нет, как нет более
и знаменитых витимских соболей».
Через год знаменитая фирма Шафигулина в своем
отчете отметила, что в сравнительно недавнем време-
ни по Чикою добывалось более двух тысяч соболей, в
начале девятисотых годов — около пятисот, а в 1910
году фирма заготовила всего одного.
Соболь в сибирской тайге исчез, его почти истребили.
Сохранить его жалкие остатки можно было только
строжайшим запретом на отлов и добычу. А потом
уже думать о его возрождении.
Охоту на соболя запретили накануне первой миро-
вой войны. Но запрет этот был только на бумаге: за
тем, чтобы он выполнялся, никто не следил. После ре-
волюции все изменилось: соболь стал общенародным
достоянием, а покушаться на народное добро счита-
лось постыдным.
222
Ученые стали выяснять, какие места в свое время
занимал соболь, очерчивать так называемые ареалы —
места его обитания.
Обсуждались разные варианты скорейшего восста-
новления численности, газеты и журналы пестрели на-
званиями: «Пока не поздно, нужно сохранить», «Еще
о сибирском соболе», «Проблема соболя», «О путях
разрешения соболиной проблемы».
Статей и разговоров было много, но дело в них
не потонуло. Наоборот, жаркие споры приковали к
исчезающему зверьку всеобщее внимание, теперь и
вовсе нельзя было добыть его воровски.
Самыми лучшими соболями считались всегда бар-
гузинские.
Там, на Байкале, еще в 1916 году был создан Бар-
гузинский заповедник. К началу двадцатых годов в
нем насчитывалось от двадцати до тридцати собо-
лей. С этого, главного поголовья тайги, и решено бы-
ло начать восстановление соболя. В заповеднике ра-
ботали большие энтузиасты. Они сделали все, чтобы
соболиная семья энергично росла. Молодые, отделяясь
от родителей, отселялись все дальше от соболиного
очага. И к середине тридцатых годов в леса Забай-
калья уходило уже по сто пятьдесят соболей в год.
Вскоре их стали отлавливать и перевозить в дру-
гие края в специальных домиках-клетках. Одну из
первых партий выпустили в 1933 году в Западной Си-
бири, в Кондо-Сосьвинском заповеднике. К сожалению,
судьба этих первых пятнадцати переселенцев так и
осталась неизвестной.
Перед войной сорок соболей отправили в Томскую
область и на Алтай. А когда загремели на фронтах
пушки, стало не до расселения таежных зверьков.
После войны в тайге опять появились живоловуш-
ки на соболей. Их отлавливали, на зообазе переселяли
в траспортные клетки и отправляли по уже извест-
ным маршрутам.
В Томскую область теперь было отправлено целых
двадцать пять партий соболя (тысяча восемьсот штук).
«Бриллиант Сибири» оказался единственным, кому
приглянулись мертвые леса — шелкопрядники. Сибир-
ский шелкопряд сильно расплодился там в пятидеся-
тые годы и за два сезона уничтожил огромные мас-
сивы тайги.
223
В бывших густых лесах хорошо разрослась трава,
поваленные деревья превратились в валежники. Со-
боль любит в валежнике прятаться, а в траве рас-
плодилось много мышей.. Лучших условий для соболя
не придумаешь — там ему вольготно и сьТтно.
По многу раз выпускали охотоведы соболей в Крас-
ноярском крае, в Иркутской области, увозили в Бу-
рятию и Якутию.
В южных районах Якутии соболей выпускали почти
шестьдесят раз. Расплодившись там, соболь раздвинул
свои границы и перешел в Каларский район Читин-
ской области. А в соседние с ним районы — Тунгиро-
Олекминский и Тунгокоченский — за восемь лет бы-
ло выпущено почти полторы тысячи соболей.
Поскольку слева (если смотреть на карту) соболей
выпускали в Бурятии, а справа — в Амурской области
(к тому же с тридцатых годов здесь сохранялся и свой
небольшой, оронский, очаг), вскоре вся огромная часть
Забайкальского Севера оказалась занятой соболем.
Сейчас его там насчитывается двадцать четыре ты-
сячи, так что семь-восемь тысяч в год можно добывать
безбоязненно.
Амурчанам не повезло. Там было решено облаго-
родить местную, самую малоценную расу прекрасны-
ми якутскими соболями. (После того, как соболи в
Якутии расплодились, часть из них тоже стали от-
лавливать для дальнейшего расселения.) Но выпу-
щенные зверьки разбежались и стали добычей бра-
коньеров. Отдельные соболи еще встречались в тече-
ние двух-трех лет (их сразу заметно: они намного тем-
нее), а потом и они исчезли. Строгий запрет на добычу
соболя здесь принес пользы больше, чем переселение.
Специалисты говорят, что баргузинского соболя на-
прасно завозили на Урал, на Алтай, в Сихотэ-Алинь:
местные соболи от этого не стали лучше.
Задним числом легко видеть ошибки, а тогда они
были даже закономерны. Ведь такое огромное дело
делалось впервые. История не знала массового переселе-
ния зверьков, все здесь было неизведанным, новым.
Как бы то ни было, уже в начале шестидесятых
годов соболь был восстановлен в блистательном ко-
личестве прошлых веков. Специалисты считают, что в
самые лучшие годы семнадцатого века в сибирской
тайге обитало 870 тысяч соболей. А после щедрого
224
охотничьего сезона 1960/1961 годов в Западной Си-
бири и на Алтае на расплод оставалось 70 тысяч, в
Средней Сибири с Тувой — 210 тысяч, в Предбайкалье
и Забайкалье — 205 тысяч, плюс в Якутии бегало 60
тысяч и 100 тысяч на Дальнем Востоке!
Следующий сезон был вообще рекордным по добы-
че : охотники сдали государству 205 тысяч прекрасных
шкурок. В то время как в лучшие годы того же сем-
надцатого века добывалось на четверть меньше.
Вот так: триста лет подряд соболь в Сибири был
на грани вымирания. («Многовековая депрессия»,—
как говорят звероводы.) И всего за тридцать лет уда-
лось вернуться к тому, что было. Вернуть «бриллиант
Сибири» ее тайге.
То, что рассказано здесь,— это как бы краткая ис-
торическая справка. А вот о том, как происходило
небывалое в Сибири массовое переселение самого бо-
гатого представителя куньих, мы поговорим немного
позднее.
Вот теперь, когда соболь спасен и численность его
восстановлена, можно начать рассказ о его жизни.
А погибни он — и говорить было бы не о чем. О нем
Можно было бы только вспоминать, как вспоминают
теперь о жившем некогда в Сибири бабре, изображен-
ном на гербе Иркутска.
Сибирские промышленники называли соболя аскы-
ром, монголы зовут его бологаном, эвенки дынкой, по-
якутски его название звучит коротко и выразительно:
кис.
Я Четырехэтажная тайга
225
Портрет соболя-аскыра лучше всего нарисовал
А. А. Черкасов, живший больше ста лет назад в За-
байкалье. Он служил горным инженером, был страст-
ным охотником и написал превосходную книгу «За-
писки охотника Восточной Сибири».
«Соболь величиною со среднюю домашнюю кош-
ку, — пишет А. А. Черкасов.— Но он туловищем
длиннее и тоньше кошки и пониже ее на ногах, с ма-
ленькими стоячими ушами и длинным пушистым
хвостом. Голова у него кругловатая, рыло довольно
острое, глаза черные, веселые и быстрые. Вся фигура
соболя с первого взгляда показывает животное чрез-
вычайно резвое, легкое и отважное».
О том, что в разных местах водятся соболи разного
цвета, знали давно, и в зависимости от цвета уста-
навливали на них цены.
Самыми темными и дорогими были всегда баргу-
зинские соболи. Они и сейчас ценятся выше всех.
Замечено, что, чем дальше на север и выше в го-
ры, тем соболь темнее. Даже живущие в горах, но
на разных склонах отличаются своим оттенком. В Си-
хотэ-Алине соболи, живущие на западном склоне, все-
гда темнее обитающих на восточном. Если соболь не-
доедает, шкурка его светлеет и дешевеет. В Сихотэ-
Алине такое наблюдалось неоднократно.
Не только цвет ценится в шкурке соболя, но и шел-
ковистость, нежность меха. Знаток северной тайги
Б. А. Кузнецов пишет: «Наиболее шелковистым воло-
сяным покровом обладают соболи Забайкалья и Яку-
тии».
Профессор С. И. Огнев уточняет: «Соболи Яблоно-
вого хребта — лучшие в мире».
Эти соболи необыкновенно черны и шелковисты.
Исключительно темны соболи чикойские и витим-
ские.
А самые светлые живут на пространствах от Ура-
ла до Енисея.
Особенно выделяются среди них тобольские. Одна-
ко и среди них нет-нет да и мелькнут темные, не похо-
жие на местных зверьков. Вероятно, это потомки тех,
что завозили из Восточной Сибири.
Соболи левых притоков Лены сильно уступают
живущим с правой стороны, енисейские лучше обских,
а иркутские лучше енисейских. Тонкостей в их оцен-
226
ках, как и оттенков мехов, много. Но, как правило, у
живущих не в горах, а в долинах мех не такой пушис-
тый, а размеры крупнее.
В самых северных лесах соболь рослый, а мех у
него как ни странно, грубый. Хоть и живет он на за-
крайке тайги, его все равно называют тундря-
ником.
Восточнее Забайкалья соболь опять светлеет. Хотя
некоторые метаморфозы и случаются.
Сообщают, что в последнее время амурский соболь
несколько потемнел: темных там сейчас встречается
в семнадцать раз - больше, чем было в тридцатые го-
ды. Потемнение произошло в период восстановления
ареала — в тридцатые-сороковые годы, во время стро-
гого запрета на добычу.
По-видимому, в самых недоступных местах высо-
когорья от прошлых времен оставались соболи черной
расы, наподобие витимской или чикойской. В эти го-
ды они и дали большое потомство.
Возможно, что и привезенные из Якутии в свое
время не все погибли, часть их ушла далеко в горы.
Во всяком случае, цена на амурских соболей сейчас
поднялась.
В 1910 году один баргузинский соболь по стоимос-
ти равнялся пяти амурским. Теперь на Ленинградском
пушном аукционе к пяти амурским приравнивают уже
два баргузинских. Сказалось как раз то, что он по-
темнел.
Потемнение меха с высотой бросается в глаза не
только у соболей, но и у белок. А вот шелковистость
меха связывают с влажностью воздуха. Чем она выше,
тем мех грубее.
Всех соболей с незапамятных времен по качеству
шкурок разделяют на ранги, или, как их называют,
кряжи: баргузинского кряжа, якутского, енисейского
и так далее. Кряжей всего десять, но в каждом из
них есть еще и деления на группы. Вот как их опи-
сывают специалисты.
«Витимский соболь крупнее баргузинского и более
темно окрашен, по размеру не уступает тобольским,
алтайским, чикойским и камчатским».
«Чикойский соболь наиболее темно окрашенный
подвид, по окраске меха значительно темнее баргу-
зинского. Это один из наиболее крупных соболей, ус-
8*
227
тупает только тобольским, алтайским и камчат-
ским.
Собольи меха делятся на головки (головка — это со-
болья шкурка) высокие и низкие, с подпушью и так
далее — меховое дело очень тонкое и сложное, гораз-
до сложнее, чем о нем думают.
Чтобы не вдаваться в такие подробности, давайте
лучше посмотрим, как живет соболь на своих родных
просторах, в тайге.
А ничего себе живет, не стесненно. У каждого
соболя есть своя территория, свой охотничий участок.
На нем может жить волк, лисица, его может облюбо-
вать сохатый или изюбр, но второго соболя, а тем
более колонка или горностая, здесь никогда не встре-
тишь.
Величина участка зависит от его кормности. Пло-
щадь может иметь «две-три смежных лесистых горки,
вершины двух-трех соседних речек, часть горной таеж-
ной речки с впадающими ключиками площадью обыч-
но около 22—28 квадратных верст». Это — в Саянах.
В Иркутской области у соболя может быть и пять, и
десять квадратных километров — в зависимости от
местности. А на севере Забайкалья участки его сов-
сем велики — по пятьдесят-семьдесят квадратных ки-
лометров.
Нор себе соболь не роет, гнезд на деревьях, как
белка, не строит, а оборудует теплую зимнюю квар-
тиру где-нибудь под корнями дерева, под выворотнем,
в камнях. Здесь у него более или менее порядок, есть
даже мягкая постель из расщепленных вдоль воло-
кон травинок.
Если хорошо присмотреться, то можно обнаружить,
что эта постель из гнезда полевки. Из нее выглядыва-
ют то лапки, то хвостик бывшего хозяина, перья птиц.
Соболь, в отличие от барсука, генеральных уборок ни-
когда не устраивает.
Жизнь соболя до сих пор во многом остается таин-
ственной, непонятной.
Один исследователь пишет, что соболь, в отличие
от колонка, охотится днем. Другой утверждает, что со-
боль днем плохо видит, в себе неуверен, а ночью ло-
вок.
Один утверждает, что соболиная семья разбреда-
ется в конце зимы. А другой заявляет, что семья рас-
228
падается в августе и молодые сразу же уходят на
новые места.
Это все объяснимо. В тайге, как замечает один
ученый (П. А. Мантейфель, посвятивший свою жизнь
изучению соболя), соболь попадается «на глаза чело-
веку лишь за несколько секунд до своей смерти».
Зимой кое-что можно разгадать по его следам. Ле-
том же никаких следов нет, сам он прячется в глухо-
мани. И если вдруг попадется на глаза наблюдате-
лю, это считается назаурядным событием.
Вот как, например, описывает такой случай млад-
ший из наблюдателей лесной охраны И. Савельев:
«Мы удили рыбу на реке Есе. Внезапно со стороны ле-
са раздался шум и треск сучьев, и белка защелкала
языком. За белкой гнался соболь. Белка вскакивала
на лесину, и в полутора метрах за ней — соболь. Бел-
ка спрыгивает с вершины, а соболь с половины дере-
ва, стараясь перехватить ее ножку. Повторяя этот
маневр, они удалились от нас».
На своих участках охотники теперь, кроме основ-
ного зимовья, имеют по нескольку избушек для ноч-
лега в пути.
Соболь тоже охотник, у него испокон веку по не-
скольку запасных гнезд. В них нет подстилки, поль-
зуется он ими не часто, но их расположение знает
назубок. А случайных убежищ у него и того боль-
ше.
Словом, жилищный вопрос решен у соболя непло-
хо. Потому он и не живет в чистых лесах, что там
труднее спрятаться от собак и охотников. И если его
преследуют — он никогда не выскочит на открытое
место. Больше всего он любит кедрач и ельник — леса
темные и таинственные.
Главный враг у него — человек. Ястребу-стервят-
нику и сове редко удается им поживиться. За осталь-
ными таежными птицами он охотится сам.
Ест соболь все: кедровые орехи( много больше, чем
всегда считалось), ягоду (особенно любит бруснику),
мед (разоряет диких пчел). Но главная его пища — жи-
вотная. Полевок он обожает больше всего, их он
может съесть за один присест до шестидесяти
штук.
' Землероек почти никто из зверья не ест — у них
мускусный запах. Только соболь не брезгует ими, ког-
229
да голоден. В это время в ход у него идут даже почки
берез, ветки деревьев, травы.
Тетерок, глухарей и рябчиков, спящих в снегу, со-
боль скрадывает, как лисица. Подкравшись, делает
резкий бросок и вцепляется прямо в голову. А бурун-
дуков и кротов подкарауливает, как кошка. Бурунду-
ку от него достается точь-в-точь, как от медведя. Тот
и другой сначала стараются съесть хозяина, а потом
принимаются за его запасы. Одну треть в зимнем ра-
ционе соболя занимают птицы, больше половины — по-
левки.
Не отказывается он от рыбы и насекомых, ящериц
и лягушек. Бруснику добывает даже под снегом, про-
делывая замысловатые ходы. Если попадется большая
добыча — глухарь или заяц,— остатки закапывает в
снег «на потом».
Белок соболь уничтожает в большом количестве.
Охотоведы считают, что он сильно снижает их чис-
ленность. Старейший охотник из Чапо-Олого, с севера
Забайкалья, Д. П. Данилов сетует: «Раньше не было
соболя — рябчика было много, куропатки много, бел-
ки много. С одного места сорок белок стрелял. Соболь
пришел — всех съел».
В Иркутской области были проведены специаль-
ные исследования. Оказалось, что больше всего бе-
лок соболь поедает во второй половине зимы. Чаще
всего он подстерегает их в то время, когда они добы-
вают корм из-под снега. Но если белке удастся увер-
нуться, он ее не преследует. Встретив же ее след,
точнее собаки определяет его свежесть.
По свежему следу соболь крадется осторожно, то
и дело прислушиваясь. А слух у него отменный. Он
слышит даже, как тоненько звенит от напряжения
пластинчатая пружина капкана, спрятанного на него
под снегом.
Хороший охотник никогда не поставит такого кап-
кана, он будет искать капкан со спиральной пружи-
ной, он тяжелее.
Во второй половине зимы соболь рагулярно наве-
дывается и в беличьи гнезда. Поэтому, заметая следы,
белки обычно идут домой не по земле, а по кро-
нам.
Ученые пришли к выводу, что если на десяти
квадратных километрах живет больше одного собо-
230
ля, надежд на увеличение беличьего поголовья нет.
Весь приплод попадет на стол соболя.
Охотничьи участки в Сибири называют путиками
(как, впрочем, и проторенный след зверька).
Услышав, как бьется в самолове белка, соболь уж
тут как тут. После его посещения охотнику достают-
ся только лапки да хвост.
Путики соболь проверяет регулярно, пока сам не
угодит в ловушку. Правда, изловить его очень тру-
дно.
В тайге не только волка ноги кормят, но и любого
другого зверя и зверька, которые не впадают в спяч-
ку. (Те — счастливые!) Только в сильные морозы со-
боль из своей квартиры не высовывает носа: лежит
свернувшись калачиком. Выскочит из гнезда, пробе-
жит метров десять-пятнадцать, отметится — и на-
зад.
А чуть потеплеет, отправляется на ревизию своего
участка, надолго, на многие десятки дней. В каждом
из своих временных убежищ он будет жить по пол-
торы-две недели.
Соболь — хороший снегоход, в соревнованиях по
этому виду спорта он занял бы второе место после
росомахи. Но когда снег глубокий, он все чаще сво-
рачивает на тропы зайцев, лыжни охотников, ходы
лося.
Эти следы его не волнуют. Но свежий след сосед-
него соболя выводит из себя. А если он встретит со-
седа на своем участке, то завязывается непременная
драка. Как правило, она заканчивается изгнанием не-
званого гостя. Но границ его участка соболь не пере-
ступает.
По пути соболь обследует каждый пень, камень,
выворотень. По поваленному дереву обязательно про-
бежит, упавшую кору обнюхает.
Если учует спрятанные под снегом орехи — нырнет
и разроет. Тут он всегда находится на иждивении кед-
ровок и белок.
День за днем ходит соболь по своему участку, в
голодные годы преодолевая за сутки до двадцати ки-
лометров.
В этих походах он не очень-то следит за чистотой
своих временных жилищ, превращая их и в столовые,
и в уборные.
231
А ведь рождается соболь в опрятном материнском
гнезде на мягкой и чистой трухе деревьев.
Рождаются соболятки в апреле, все они, как ни
странно, белого цвета и лишь через два-три дня ста-
новятся темными.
Мать кормит их не уходя на охоту: она заранее
делает себе запасы.
Через два месяца мать начинает давать соболятам
мясо, потом приучает к охоте. А в конце лета расста-
ется с ними навсегда. Молодые ищут незанятые участ-
ки, чтобы оборудовать свое гнездо.
Если соседский соболь исчез в охотничьем самоло-
ве — занимают его участок. Если жив — идут даль-
ше, подгоняемые хозяевами участков.
Когда у этих соболей появятся свои дети — они
тоже будут искать незанятые места. Так соболь и рас-
селяется по тайге все дальше и дальше.
Брачные игры проходят у соболя летом, в июле, но
их никто не видел. Наблюдали только многочислен-
ные следы в марте и десятки лет были уверены, что
в это время соболи играют свадьбы.
Оказалось, что соболи просто рады весеннему сол-
нцу и восторженно бегают после долгой холодной зи-
мы.
Весенние игры ученые потом назвали ложным го-
ном, а нивхский писатель Владимир Санги выпустил
роман под таким названием.
Соболь — зверек настырный, памятливый, чуткий и
осторожный. Его не добудешь удавкой — петлей, как
простофилю-зайца, охота на него — творчество.
Эвенки добывают соболя с собакой: загоняют его в
убежища, а потом оттуда выкуривают.
Нанайцы тропят до гнезда, обкладывают его длин-
ной сетью-обметом и выгоняют.
Так же живьем ловят его и для переселения в дру-
гие места. Только не сетью, а ловушкой — ящиком.
Внутри такого ящика лежит приманка, а дверца под-
нята вверх. Если соболь зайдет внутрь, сработает че-
кан-насторожка и дверца упадет.
В Бурятии придумали ловушку с пристроенным
сбоку гнездом, выложенным мохом, чтобы пойман-
ный соболь не замерз.
В Иркутске умельцы смонтировали «проходную»
ловушку с двумя дверцами.
232
В Красноярском крае изготавливают свою, «во-
роговскую», кулемку. В одних хозяйствах мастерят те
же ловушки, что были в ходу два века назад,
в других — признают только современные капка-
ны.
В Красноярском крае есть охотник, который на-
стораживает сразу двести самоловов и пятьсот кап-
канов. Другой охотник на Амуре имеет тысячи само-
ловов.
Это не значит, что во все эти снасти будут ловиться
только соболи. Больше, конечно, будет белок, колон-
ков, горностаев и.лишь изредка попадается «брилли-
ант Сибири». Чем больше в тайге машей и оре-
хов, тем меньше надежды, что в ловушку зале-
зет соболь.
Для приманки обычно кладут мясо рябчика, глу-
харя, зайца, кедровки. (Ценность мясных приманок на
него в баллах такая: рябчик — 5, глухарка — 4, глу-
харь — 3,5; мясо лося, лошади, северного оленя — 3,
белка — 2,5, кедровка и сойка — 1,5, кукша—1).
Время от времени эту наживу надо обновлять, по-
тому что она теряет запах. В сильные холода нажива
вообще мало пахнет, то и дело приходится взбадривать
ее глицерином, спиртом, маслом. Так что труд охотни-
ка подвижнический, тяжелый.
Если соболь из самолова успел выскочить, прежде
чем на него упала плашка, охотнику его уже никогда
не взять. Этот соболь будет переходить от одного само-
лова к другому, словно пересчитывая их, топтаться
сбоку, залазить сверху, но внутрь уже не полезет.
Пробегая по своему же следу, он перед искусно
спрятанным капканом вдруг сворачивает в сторону., а
дальше опять бежит как ни в чем не бывало.
Выходит, надо соболя обмануть. Насторожить сна-
сти так, чтобы он не учуял подвоха.
Вот и вываривают охотники капканы в хвойном
растворе, чтобы убить запах железа, а ставят их толь-
ко в чистых шерстяных перчатках. С собой они при-
носят бумажные салфетки и чистые лопатки, чтобы
как следует прикрыть капкан и забросать снегом.
Но это уже такие детали, которые обязаны знать
только охотники. К тому же во все известные приемы
они обязательно добавляют что-то от себя.
Чаще всего попадается соболь по своей любозна-
233
тельности. Помня про его исследовательские инстинк-
ты, как только охотники не фантазируют!
Одни ставят капканы безо всяких приманок на
лежащие деревья, которые соболь должен проверить
на своем пути. Тут надо суметь высчитать каждый
его шаг, предусмотреть каждый его поворот.
Другие вытаптывают в снегу небольшую траншею,
сверху делают крышу, а внутри подвешивают рябчи-
ка. Третьи прямо на снег кладут берестяную «трубу»
с привадой внутри, а у входа и выхода закапывают
в снег капканы.
Вокруг обычно устраивают «ералаш» — разбрасы-
вают кору, труху, чтобы соболь еще издалека обратил
на это внимание. Да еще какую-нибудь тухлятину —
чтобы был острый запах! — проволокут по земле или
следу.
Заметив беспорядок на своем участке, соболь обя-
зательно начнет исследовать и траншею, и «трубу»,
и домик...
В общем, если соболь не успеет отдернуть лапу
прежде, чем челюсти капкана сомкнутся; если потом
он ее не успеет отгрызть; если капкан подвешен
на «коромысле» и вздернет добычу в воздух, чтобы
ее не испортили мыши; если...
В общем, чтобы завладеть соболем, надо, чтобы
совпало много этих «если».
Зато если соболь наконец-то окажется в руках
охотника, это будет самым большим фартом, самой
большой наградой.
О богатой семейке мы говорили, а о мехах разго-
вора как-то не получилось. Хотя таежные звери милы
234
нам не потому, что сами хорошо одеваются. Они до-
роги тем, что отдают нам свои меха.
И соболь ведь не потому ценится, что он любозна-
тельный и его трудно поймать. Его красивый, блестя-
щий мех служит украшением так же, как изделия
из серебра или золота.
Прежде чем перейти к другим обитателям тайги,
хочется поговорить о мехах.
Хорошие меха всегда высоко ценились. Несколько
веков на них ставили княжеские печати и рассчиты-
вались ими вместо денег. До русских серебряных руб-
лей денежной единицей были куны — шкурки тех
самых куниц, что разбойничают в беличьих гнез-
дах.
До сих пор мы по старинке говорим иногда «гри-
венник», «двугривенный», даже и не догадываемся,
что вспоминаем меховую валюту. В те времена для
мелких расчетов шкурку резали на куски, лоскут из
загривка и назывался гривной.
Первые налоги получали в Сибири мехами. Тата-
рам дань платили тоже драгоценными шкурками. Да-
же военную помощь другим государствам оказывали
ими.
Когда-то пожитки, домашний скарб называли рух-
лядью (теперь движимым имуществом), а меха пуш-
ной или мягкой рухлядью.
Теперь в Сибирь манит БАМ, другие великие строй-
ки. А первопроходцев тянула мягкая рухлядь.
У зверей жарких стран мех редкий, короткий:
там сыро и жарко. А в Сибири стоят большие холо-
да, зверям надо одеваться теплее. Вот и дала им при-
рода не только самые красивые, но и самые теплые
меха.
Если сибирских зверей переселить в теплые края,
мех у них станет хуже.
В свое время решили акклиматизировать в горном
Крыму лучших сибирских белок. Перевезли туда
много телеуток из ленточных сосновых лесов Сибири
и выпустили. Думали, что белки там станут еще луч-
ше: корму много и климат лучше.
Размножились белки быстро, но стали неузнавае-
мыми. Уже через несколько поколений мех их поре-
дел и порыжел, потерял благородство и прелесть. Хо-
роший климат им повредил.
235
Мех соболя оттого прекрасен, что этот зверек сфор-
мировался в Сибири. Холода помогли тепло одеться
белкам, песцам, чернобурым лисицам.
Наша страна занимает первое место в мире и по
качеству, и по количеству добываемой в лесах пуш-
нины. Почти вся она идет из Сибири, из восточной ее
части.
В Восточной Сибири — главная тайга планеты.
Каждый год она дает почти четыре миллиона белок,
больше ста тысяч соболя, полтора миллиона ондат-
ры, много колонка, горностая, лисиц.
Сильно выручила нашу страну тайга в первые го-
ды Советской власти. Тогда охотничьи тропы давали
дохода больше, чем морское и речное рыболовство.
За золото, полученное от продажи мехов, мы покупа-
ли так нужные нам станки и машины.
Больше всего доходов приносит нам сейчас любо-
знательный аскыр — соболь.
Соболя, самого красивого и дорогого зверька двад-
цатого века, добывается меньше других, зато каждый
из них стоит сорока белок или двух с половиной ку-
ниц.
Меха продаются на Ленинградском пушном аукци-
оне. Больше всех покупают их немцы, итальянцы,
испанцы, канадцы, американцы.
Моды, конечно, меняются: то идет погоня за ко-
ротким мехом, то за длинным, как у рыси или росо-
махи. Но дешевле меха не становятся. Химию назы-
вают волшебной, но мягкой рухляди ей не сде-
лать.
Меха всегда будут высоко цениться, и о тайге, ко-
торая их дает, люди всегда будут вспоминать с бла-
годарностью.
Поскольку белка по своему значению стоит на вто-
ром месте, сразу же после соболя, хочется заглянуть
и в ее владения. Только прежде давайте поговорим о
ее ближайшем родственнике — бурундуке. Уж очень
забавен этот зверек, чтобы пройти мимо него.
Во всяком случае, в тайге никто не проходит
мимо.
Бурундук всегда деятельный, занятой. Только по
весне он позволяет себе бегать, меланхолично посвис-
тывая. И то не от нечего делать, а от любви: так он
зазывает к себе подругу: «Клюк, клюк!»
236
В это время его легко поймать капроновой пе-
телькой. Стоит только сделать из латунной гильзы
свистульку и время от времени в нее дуть. Бурундук
прибежит и сам подставит неразумную голову. Имен-
но так этих полосатиков и ловят по весне под Иркут-
ском.
Бурундук — очень хороший хозяин. В его подзем-
ных палатах просторно и чисто, как у барсука.
Гнездо его всегда состоит из двух частей. В . одной
он спит, в другой хранит зимние запасы, которые так
любит разорять соболь. Он, как добросовестный кла-
довщик, раскладывает свое добро любовно и аккурат-
но: отдельно кедровые орехи, отдельно зерна пшени-
цы, овса.
Летом он ловит мух, бабочек, жуков. А на Амур-
ско-Зейском плато в это время почти у каждого бу-
рундука можно найти украденные муравьиные яйца.
Выпивает он и воробьиные, весной ест почки бе-
резы.
Подсчитано, что за сутки бурундук съедает пятнад-
цать граммов семян и почти сто штук ягод.
Живет оседло, любит буреломы, старые гари, гор-
ные ручьи. Но в земледельческих областях Восточной
Сибири он разрывается на две части. Летом живет в
хребтах, потом спускается в долины, где созревает
хлеб. Поживет здесь и опять отправляется в лес: там
поспевают ягоды.
В Иркутской области однажды спустилась с гор
такая армия бурундуков, что ущерб от них был ве-
лик. Создавая запасы, они тащили с полей пшеницу,
рожь, коноплю. Колхозники не знали, как их спуг-
нуть.
За один раз бурундук приносит в защечных ме-
точках восемь-девять граммов зимнего пррвианта.
Выгребает он его из этих сусеков, запуская туда лап-
ки. Больше всего он любит пшеницу и готов ходить
за ней хоть за три километра.
В его норах находили и шестидесятикилограммо-
вые запасы. Но для того, чтобы бурундуку запасти в
среднем восемь килограммов зерна, ему надо сбегать
на поля пятьсот раз, преодолеть тысячу кило-
метров!
Странно, но достоверно: то, что лежит близко,
237
бурундук не возьмет, за запасами он должен обяза-
тельно идти далеко.
Орехов бурундук запасает тоже немало — отбор-
ных, один к одному. Зимой он несколько раз просы-
пается и идет в свои кладовые — подкрепиться. Эти
же кладовые манят по весне и медведя, который про-
сыпается раньше бурундука. И он идет их грабить,
для начала съедая самого хозяина.
Если бурундуку удастся вырваться из медвежьих
лап, он остается куцым. Пушистая шкурка бурунду-
ка, а, особенно его пышный хвост, пришиты к телу
словно живыми нитками. Это природа предусмотрела
для такого вот крайнего случая. Пусть часть наряда
останется в жестоких лапах, но зверек сохранит
жизнь. Так же легко с частью своего наряда расста-
ются и зайцы. Кожа с них отстает, как промокашка,
даже кровь не показывается.
У бурундука наследственная ненависть к медведю,
разорителю его гнезд. Бурундук, который даже в гла-
за не видел своего мучителя, при встрече с ним начи-
нает фырчать. А на волка смотрит с нескрываемым
интересом.
У бурундука своя география цвета. Темнеет он с се-
вера на юг, а на юге — с запада на восток. Самые яр-
кие бурундуки в Приморье, самые тусклые — в Яку-
тии.
В Америке у нашего бурундука есть родной брат —
очень похожий вид. Только у него хвост покороче, уши
длиннее и на спине не такие четкие полосы. По обще-
му признанию, наш бурундук симпатичней.
За Уральским хребтом бурундуков нет, но они
уверено продвигаются на запад. Куда движется и ко-
лонок. Их уж видели в Костромской области. Волгу
они еще не преодолели, но в Финляндии уже появи-
лись.
Никак не может перебраться бурундук на Камчат-
ку. Мешает безлесое пространство на севере. Его не
может осилить не только бурундук, но и летяга,
рябчик, кукша. Это сумела сделать только бел-
ка...
Итак, белка — настоящая, не «земляная», та, что
живет на дереве.
Ее можно узнать даже по силуэту: сидит ссуту-
238
лившись, с выгнутой вверх спинкои, словно пригрев-
шийся на солнце котенок.
Просто так, от нечего делать, белка сидеть никогда
не будет: ей дорога каждая минута. В передних лап-
ках сна обязательно держит гриб или шишку: в та-
кой позе она завтракает, обедает, ужинает.
Пальцы у нее гибкие и ловкие. Их у нее четыре,
как у некоторых гиббонов, пятый превратился в бу-
горок.
Съедобное от несъедобного белка отличает с пер-
вого дня. Так же интуитивно, как животные, находит
лекарственные растения. А вот как лучше разгрызть
орех, этому она должна учиться сама. Хотя еще сов-
сем недавно думали, что лучшие приемы в ней тоже
запрограммированы.
В ФРГ провели такие опыты. Там выращивали бе-
лок в естественных условиях, но до самого возмужа-
ния у них не было доступа к семенам и орехам.
Когда им, наконец, их дали, они принялись за них
осторожно. Орехи лещины белки разгрызали неумело,
беспорядочно и с разных концов. А когда опытным
путем установили, что если грызть по естественному
углублению, то можно вынуть всю мякоть сразу, ста-
ли пользоваться только этим приемом. Для этого
им потребовалось несколько сеансов.
Так же, методом проб и ошибок, учатся белки рас-
правляться с кедровыми, еловыми, сосновыми шишка-
ми. Этот корм для них самый привычный: восемьде-
сят процентов беличьих территорий заняты хвойными
лесами, почти половина их — лиственничные.
Семена лиственниц по питательности стоят на са-
мом последнем месте, даже после семян березы.
Но тут уже выбирать не приходится: бери что
есть.
(Если бы был выбор, белки бы селились только в
кедровниках.)
На втором месте после кедровых орехов стоят се-
мена сосны, но добывать их очень трудно. Да и смола
склеивает волоски в уголках рта. Если есть рядом ело-
вые шишки — белка перебежит туда. Смолы в шиш-
ках нет, семена добывать легко.
В Сибири белкам живется немного сытнее, чем в
западных областях. Желуди хоть и велики по разме-
рам, но белков в них всего четыре процента, а жиров —
239
три. В семенах ели того и другого в десять раз больше.
Правда, и добывать их труднее: семена хвойных очень
маленькие, надо много обработать шишек, чтобы насы-
титься. Поэтому в хвойных лесах белки реже
бывают на земле, вечно они заняты обработкой
шишек.
Урожайными годы бывают не часто, в остальное
время белке приходится перебиваться с грибов на
почки.
Свешиваясь с ветки ели, она отгрызает побеги цве-
точной почки. Потом садится на сучок, почку съедает,
а побег бросает. Делает она это быстро: что ни мину-
та, то три побега.
Очень ловко, как орех лещины, разгрызает белка
яйца дроздов и дятлов. Она их держит в лапках и
грызет, поворачивая, как орех. Часть раздавливает,
а часть съедает вместе со скорлупой.
Как и бурундук, белка ловит насекомых. Как дя-
тел, пьет березовый сок, надкусывая кору ветвей.
А воду иногда пьет, зацепившись за дерево и свесив
голову вниз.
Черемуху и смородину белка не ест, на малину и
голубику смотрит сквозь пальцы, но бруснику и ря-
бину любит, как соболь.
Грибы берет те же, что и человек: лисички, белые,
подберезовики, волнушки. А вот маслята любит с чер-
воточинкой.
Когда голодно — ест гифы древесных грибов, сди-
рает с коры лишайники. Тогда она усердно роется
и в земле, раскапывая круглые, как яйца, грибы, ко-
торые растут под подстилкой. Это олений трюфель,
который на севере зовут паргой. (Его очень любят зай-
цы-беляки.) Нюх у белки не хуже, чем у свиньи или
медведя, находит она грибы очень быстро.
Впрочем, последние исследования показали, что и
в сытый год белки питаются не одними семенами и
орехами.
В урожайный на орехи год, когда на кедрах встре-
чались даже прошлогодние шишки, в Хилокском рай-
оне (Читинская область) их меню оказалось состоящим
на четверть из грибов, седьмую часть пищи составля-
ли лишайники, двадцатую — хвоя лиственниц. Выхо-
дит, что не совсем от голода набрасываются белки
на лишайники и хвою — разнообразят стол.
240
Про беличьи запасы известно давно. Совершенство-
вать инстинкт запасания белке не надо, как приемы
разгрызания орехов. Если бы ей учиться делать запа-
сы тем же методом проб и ошибок, она бы околела в
первую зиму, не успев их создать. А то, что приемы
разгрызания природа ей не запрограммировала, то это
и хорошо. Ведь в разных местах орехи бывают раз-
ные и разгрызать их надо по-разному. Тут шаблон
только бы повредил.
Кроме орехов запасает белка еще и грибы — яго-
ды, но свои закопушки ищет потом наобум, роясь по-
всюду. Находит она при этом и запасы кедровок. Те-
ми и другими она пользуется два-три года.
Сильно выручают ее в ельниках клесты. Их всегда
считали чуть ли не беличьими врагами: съедают мно-
го семян, белок оставляют голодными. Но оказалось,
что клесты сбрасывают на землю не до конца обмо-
лоченные шишки, в которых много семян. Захоро-
ненные под снегом, они сильно выручают белок вес-
ной.
Самые лучшие в Сибири беличьи места — на Яб-
лоновом хребте. Весну и лето белки проводят здесь в
лиственничных лесах, питаясь семенами, ягодами и
грибами. А осенью перекочевывают в гольцы, где
много зарослей кедрового стланика. Там они обеспече-
ны орехами.
Из всех других белок — енисейской, алтайской,
якутской — забайкальской белке живется лучше всех.
Главное ее кормное дерево — лиственница, но здесь
много и сосны, и кедра. Урожаи здесь намного выше,
чем в других районах Сибири. Но что белке живется
здесь припеваючи, этого тоже не скажешь: в принци-
пе, ей везде трудно.
Едва белке исполняется два месяца, в ней просы-
пается строитель собственного дома-гнезда. Интерес-
но смотреть, как молодые белки стаскивают в угол
клетки мох, вату, траву. Они сосредоточенно сооружа-
ют гнездо в виде шара и делают аккуратное входное
отверстие.
Точно так же они строят гнезда и в лесу (в Сибири
их называют гайно).
В европейской части шар они делают из лыка или
мочала, а в сибирских ельниках из лишайника-боро-
241
дача. Основа тут и там одинакова: сучья и ветки. Они
ее сплетают в виде редкой корзины.
Внутрь обычно набивается мох, а на Сахалине —
олений волос. Там белки часто занимают и дупла.
В хорошо утепленном гнезде зимой держится ком-
натная температура. К тому же в морозы в него со-
бирается по две-три белки.
Жилищного кризиса у белок никогда не бывает,
хотя строительством занимаются одни самки. В лесу
всегда много пустых, заброшенных гнезд, иногда толь-
ко из-за блох и других паразитов.
Из-за них белке нередко приходится перетаскивать
с места на место своих бельчат. Соболь — тот похит-
рей: в материнском гнезде стелет только древесную
труху, а не траву из мышиных нор, в которой тоже
водится всякая пакость.
Белки многодетны: дети у них появляются два, а то
и три раза в год. Как раз в это время, выкармливая
детенышей, белка ищет рога и кости в лесу, жадно
их разгрызая. В молоке у нее не хватает извести и
фосфора, а без них дети вырастают рахитами. Отто-
го-то, хоть и много сбрасывают изюбры, лоси и олени
рогов, их никогда в тайге не найти. Поедают их, глав-
ным образом, белки.
Когда белка-мать уходит из дома, она прикрывает
детей подстилкой. В них и самих с первых дней появ-
ляется инстинкт самосохранения: чуть что — зары-
ваются в подстилку сами. А с месячного возраста они
уже как бы обороняются: какой бы незнакомый пред-
мет ни оказался у входа, они начинают подпрыгивать
и кричать. Этот рефлекс у них остается на всю
жизнь.
Белки по цвету тоже бывают разными. Яркоокра-
шенные встречаются в северной Америке, но по ка-
честву меха до наших им далеко.
Наши тоже неодинаковы. В шубке украинской мно-
го коричневато-ржавых тонов, у подмосковной — то-
же. Промышленники зовут их горболысыми. Чем даль-
ке к югу, тем больше горболысость.
Правило остается тем же: лучшие по меху белки
живут в Сибири; где холоднее, там у них мех шелко-
вистей и гуще.
Недавно исследовали тысячу шестьсот зимних шку-
рок при помощи цветомера. Оказалось, что самая
242
светлая шкурка у белки-телеутки (такой подвид). Жи-
вет она в Западной Сибири, в сосновых борах. Самые
светлые белки к югу темнеют. Чем выше они живут,
тем тоже больше темнеют — это правило остается об-
щим.
Опыты показали, что, если к шкурке горностаевых
кроликов прижимать сильно охлажденные предметы,
эти места вскоре темнеют. Может быть, в этом и за-
ключается загадка — ведь в горах всегда холод-
нее?
Под Новосибирском однажды случилось интерес-
ное дело. Академгородок там расположен прямо в ле-
су, и в нем проживало около тысячи белок-телеуток.
Одна из осеней оказалась бескормной: не выросли ни
семена, ни грибы (была сильная засуха).
Зоологи и любители природы стали спешно разве-
шивать кормушки, сыпать туда сухари, жмых, семеч-
ки и орехщ Но большая часть белок все ра;вно ушла в>
поисках корма: не пристало им питаться с чужого
стола.
Часть белок провела зиму в не естественных для
них местах обитания: в березняках, осинниках и
пойменных ивняках.
У белок, которые там зимовали, появились дети с
оригинальной расцветкой. Среди них удалось отло-
вить совершенно белого самца и белую самку. У этих
белых родителей, в свою очередь, родились такие же
белые дети!
Были замечены и другие цвета у белок. С ними то-
же проводят опыты.
Белок не раз расселяли по разным лесам, хотя
на краю гибели они никогда не были.
Белки, завезенные в Крым, изменились в худшую
сторону. А вот те, что были выпущены в горах Кир-
гизии, дали неплохое потомство.
В Кабардино-Балкарии белки тоже хорошо прижи-
лись.
Одно время пытались улучшить местные породы
белок в Белоруссии, Латвии, Литве, на Украине, во
многих западных областях. Для этого перевезли туда
телеуток из Сибири. Думали, что телеутки там смеша-
ются с местными и качество меха у них улучшится.
Но со временем белки с признаками телеуток стали
там встречаться все реже и наконец исчезли совсем.
243
Только в Татарии сохранилось небольшое семей-
ство телеуток: они попали в изолированный бор, где
не было местных белок.
А с небольшой партией алтайских белок, которую
за четыре года до начала второй мировой войны вы-
пустили в Тебердинском заповеднике, произошла и
совсем удивительная история.
Условия для них там оказались отличными: уже
через год белки заселили всю территорию заповедни-
ка.
Еще через год их там было уже две с половиной
тысячи (а завезли 123).
Оттуда белки стали уходить в леса Ставрополья.
Во время войны их, естественно, потеряли из виду:
было не до того.
В 1945 году белку встречали уже в Псебайском рай-
оне, а в 1950 — в Адлеровском Краснодарского края,
на южном склоне отрогов Кавказского хреб-
та.
В 1954 году алтайские белки заняли уже все леса
Ставропольского и Краснодарского краев, Абхазию
и часть Грузии.
Когда начались заготовки белок, только за пер-
вое десятилетие было добыто восемьдесят с лишним
тысяч. Каждый выпущенный зверек обернулся почти
семью сотнями добытых шкурок.
Правда, спасибо за это надо сказать и соболю, ко-
торого в этих краях нет. Был бы тут соболь — он бы
не дал разгуляться белке. Ведь мы уже говорили, как
влияет на ее численность.
Когда соболь в тайге почти исчез — белок стало
намного больше, местами даже в пять раз. Прибави-
лось количество соболя — поредело беличье ста-
до.
Стоило в верховьях Лены в два раза уменьшиться
обитавшему там .^соболиному семейству, как коли-
чество белок учетверилось. Как только в Южном За-
байкалье стало по два соболя на десять квадратных
километров, белки стали ловиться в три раза
реже.
Равновесие наступает тогда, когда на одного собо-
ля приходится пятнадцать-двадцать белок.
Красноярцы подсчитали: белка в меню соболя со-
ставляет 3,2 процента.
244
Выходит, что 270-280 тысяч обитающих там собо-
лей истребляют ежедневно шесть-девять тысяч белок,
а в, год от двух до трех миллионов.
Когда в двадцатые-тридцатые годы белок там по
осени насчитывалось по 25 миллионов, такая убыль
была бы не очень заметна. Но при нынешней числен-
ности в 6 миллионов эти потери огромны.
Одно утешение: в семнадцатом веке, когда со-
болей в Сибири было много, численность белок тоже
была низкой.
Только не стоит все валить на любознательного
аскыра: не он один виноват в уменьшении беличьего
поголовья — и лесов нынче сильно поубавилось, и тем-
нохвойных стало поменьше.
Но как бы там ни было, белке никогда не будет
грозить истребление, как это в свое время случилось с
ее врагом.
Косточка в сердце
В тайге проживают не только обладатели кра-
сивых мехов, прописаны там звери и посерьезней.
Есть и совсем мирные животные, например, оле-
ни.
Самый большой из них — лось, который в Сибири
называется сохатым. (Ученые называют его еще ло-
сем американским, музом.) Рога его напоминают со-
ху — такие они тяжелые и массивные.
Нашему поколению, не видевшему сохи, это срав-
нение ни о чем не говорит. Имя стало нарицательным,
и некоторые даже считают, что это у сохатого клич-
ка — лось.
245
Лось, сохатый,— вообще самый крупный из ныне
живущих на земле оленей. А самый крупный из (са-
мых крупных проживает опять-таки в Сибири, на ее
северо-востоке. В Европе олени мельчают, мелки они
и на островах, в восточной части Северной Америки.
К востоку, западу и югу от Якутии и Аляски (там
лоси тоже крупные) рост их постепенно уменьшается.
Это относится и к благородным оленям, и к их млад-
шей сестре — косуле.
За Уралом сохатые мельче, чем за Байкалом, и не-
спроста. Охотники там бывают самых крупных и вид-
ных лосей, а у невидных родителей никогда не будет
выдающихся детей.
Подмосковные охотники сетуют: невозможно до-
быть лося с хорошими рогами. У большинства из них
нет настоящих лопат, они оленевидные, как в При-
морье.
Спортивную охоту во всем мире ведут, главным
образом, ради охотничьего трофея. У медведя — это
шкура, у сохатого — рога, и копыта.
За хорошие трофеи дают медали. За рога подмос-
ковных лосей не дают даже бронзовых. Удачи случа-
ются очень редко.
А вот у колымо-индигирских лосей рога как на под-
бор. Вильчатых и оленеобразных у них совсем не бы-
вает, все они с огромными лопатами.
Сами лоси тоже массивные. Может быть, потому,
что там хорошие травы, они их летом едят вдвое боль-
ше якутских лосей, а зимсй добывают ветоши в восемь
раз больше.
Впрочем, там и якутские лошади самые крупные.
Они, как и лоси, круглый год живут на подножном
корму.
Хороший лось и нынче весит до полутонны. (Ре-
корд— 570 килограммов.) А древний забайкальский
лось был и того больше. Несколько лет назад в Буря-
тии были найдены нижняя челюсть и верхние зубы то-
го широколобого лося. Они произвели сильное впе-
чатление.
Лось знавал мамонта, которого, вероятно, извели
древние охотники.
Сейчас его пытаются приручить, для этого соз-
даны специальные лосиные фермы. В бассейнах Лены
246
Ангары и Енисея обнаружены любопытные рисунки
на скалах. Люди там пасут лосей, ведут их на поводу,
ставят на привязь, едут верхом.
Древние художники вряд ли лукавили. К тому же
есть письменные свидетельства, что еще четыре века
назад военные и полицейские в Швеции ездили вер-
хом на лосях.
Значит, нынешняя попытка приручить лося —
вторая.
Если бы лосями можно было заменить крупный ро-
гатый скот, затрат на производство молока и мяса
было бы куда меньше. Они сами себе добывают корм,
а молоко у них Намного жирнее. К тому же, на них
верхом можно было бы ездить хоть по болотам.
Но пока лось не в ладах с человеком. Если малы-
шу-дикарю больше десяти дней, он уже никогда не
станет ручным. И для опытов по одомашниванию не
годится.
Лось не ест кормов, заготовленных человеком
(не может переносить его запаха).
У новорожденного до трех дней живет рефлекс
следования за любым движущимся предметом. И если
в лесу малыш увяжется за тобой — гладить его нель-
зя. Ненавистный запах учует его мать и может его
бросить, он останется сиротой.
В ФРГ даже выпускают в ампулах особое вещест-
во, имитирующее запах человека. Его применяют
в молодых посадках, чтобы их не тронул
лось.
Новорожденный малыш ничем не пахнет. Его как
бы нет в переполненном всякими запахами лесу. А его
мать оставляет каждой ногой сильные запаховые мет-
ки: у нее не только межпальцевые железы, но есть
еще на задних ногах надплюсневые и плюсневые, обо-
значенные пучками волос.
Если над любым новорожденным — теленком, яг-
ненком или косуленком — заменить сверху свет, он
сразу вскинет голову и у него начнет выделяться слю-
на. Это врожденная реакция на сосание мо-
лока.
Лосенок — исключение из этих правил. Он откли-
кается только на тепло и механическое раздражение.
Как львята или тигрята.
Это понятно: лосихи жирафообразны, передняя
247
часть тела у них выше задней. Они ведь объедают вет-
ви, а чтобы ущипнуть траву, им приходится или ши-
роко раздвигать передние ноги, или становиться на
колени.
Потому кормиться лосята могут только тогда, ког-
да мать лежит или полулежит рядом.
Бегает лось удивительно быстро, делая легкие и
даже изящные прыжки. Но при таком весе ему нуж-
ны хорошие амортизаторы. И они у него есть. У лося
очень хорошо развита «пятка» — мягкая задняя часть
копыта. Она особенно хорошо развита у лосей, кото-
рые ходят не по мягким мхам, а по твердому гру-
нту.
Лось — единственное животное, с которым не мо-
жет сладить таежный гнус. На него не то что комары,
даже слепни не садятся.
На зиму у лося исчезают все потовые железы. По-
этому шерсть при беге у него не намокает, лучше со-
храняет тепло. А летом железы работают, шерсть все-
гда влажна от пота и жира. Кровососы, забравшись в
шерсть, сразу же погибают: жиропот закупоривает
их дыхательные поры.
Бот большие уши и нижняя часть ног у лосей не
защищены. А больше всего рога, когда они еще мо-
лодые и нежные. В это время они очень болезненны.
От лосиного овода (паута) лось бежит к озеру или
болоту и подолгу стоит, опустив морду в воду. Овод
этот стремится попасть в носовую полость, чтобы от-
ложить яйца. Там личинки живут до будущего лета и,
выпадая на почву, продолжают развитие. А в воде они
гибнут.
Но и без этого лось любит стоять в воде. (Он и уби-
тый не тонет, а медведь тонет.) Он свободно переплы-
вает через большие сибирские реки. А когда наполня-
лось Рыбинское водохранилище, уплывал по нему
за двадцать километров.
В 1958 году в Чите была переиздана замечательная
книга А. Черкасова «Записки охотника Восточной Си-
бири.
Б главе о лосе там есть редакторское примечание о
том, что лоси не ныряют: «они могут погружать го-
лову, доставая корм из воды, но уши и в этом случае
остаются, как правило, снаружи».
Лоси прекрасно ныряют — такие случаи описаны в
248
американской литературе. Ныряющих лосей наблю-
дали и научные сотрудники Якутского филиала Ака-
демии наук. По их свидетельству, лоси исчезали под
водой так, что были видны лишь кончики могучих
рогов. И оставались под водой они чуть ли не по ми-
нуте.
О том же говорят и опытные охотники.
Рацион сибирского лося победнее, чем за Уралом.
Любит он грибы, одуванчики, иван-чай. В темнохвой-
ной тайге он питается осиной, ивами, корой черемухи
и рябины. В бассейне Олекмы с октября по март он
грызет одни голые ветки. В северной тайге поедает
ветви берез и сосен. А теперь в тундре начинает есть
ягель, становясь на колени.
В 1934 году лось вышел к Карской губе — это бы-
ло тогда сенсацией. Теперь в тундру лоси идут, как к
себе домой. И если раньше выходили к Полярному
кругу только летом, то теперь и зимуют у устья Пе-
чоры, расхаживаясь по берегу Баренцева моря.
На Камчатке лосей никогда не было, теперь их там
около двух тысяч.
На Камчатку они проникли с Чукотки. А с юга
Западной Сибири перешли в Казахстан. Теперь их
встречают даже в Целиноградской области.
За последние сотни лет поменяли лоси места
своего проживания и внутри Сибири. Там, где выгоре-
ли темнохвойные леса, они поднялись на водоразделы,
высоко в горы.
В долинах Ангары и Лены лосей стало гораздо
меньше. Здесь с незапамятных времен охотился на них
человек.
Местами им мешает Байкало-Амурская магистраль.
Раньше много лосей лето проводили в гольцовой зоне
Байкальского хребта, а на зиму уходили на левобе-
режье Киренги.
Теперь некоторые из них боятся пересекать про-
секу, оставаясь в глубокоснежной долине Береи и
Мостовой. В семидесяти-восьмидесяти километрах от
трассы их собирается очень много, корма всем не хва-
тает.
Может быть, со временем они привыкнут и будут
спокойно пересекать новую трассу, как в Подмосковье
переходят через многочисленные автодороги. Но пока
они еще очень пугливы.
249
Косули, которые живут в Сибири, ничем особен-
ным, кроме роста, от остальных не отличаются. В За-
байкалье, правда, их зовут не косулями, а дикими
козами. Но название это чисто местное.
Сибирских косуль выпускали в леса Ставрополья,
подселяли на Алтае и на Урале.
В Ставрополье они хорошо прижились в островных
лесах, там их теперь уже больше тысячи. В других
местах им закрепиться не удалось: невелики были
партии, да и лисиц с волками там оказалось много.
Косули пугливы, видимо, разбежались.
Владения их в самой Сибири тоже расширились.
Раньше граница их проживания доходила до Олек-
минска, теперь проходит недалеко от Ленска, дости-
гая Вилюя.
Появились косули и в окрестностях Якутска. Не-
давно они перешли на левый берег Лены. А всего их
в Якутии уже около десяти тысяч.
В Забайкалье и на Амуре косули проводят зиму на
открытых местах, а на Алтае — прячась в лесах.
В одну из многоснежных зим много косуль появи-
лось в окрестностях Читы. Особенно большие стада
крутились около деревни Смоленска и курорта Угдан.
Косули были очень худы, в окрестных лесах находи-
ли много лежек.
В Беловежской пуще косуля ест зимой веточный
корм, осенью и в начале зимы желуди, орехи бука,
фрукты. У сибирячек корм тот же, что и у сохатых:
кора осины, ива, сибирская яблоня, рододендрон.
Любит косуля лютики и лилии, нравятся ей опенки,
грузди, брусника, хвощи. А когда уже совсем ого-
лодает — достает из-под снега мох и лишай-
ники.
В Тункинской долине, в Бурятии, косули постоян-
но объедали деревца кедров, едва они достигали в вы-
соту одного-двух метров. Деревца гибли, и теперь там
кедр окончательно выпал из состава лесов.
В отличие от лосей, передние ноги у косуль коро-
че. Они как бы созданы для стремительных прыжков.
Рысью они и бегать-то не умеют.
Ложась, они раскапывают снег до земли, даже мяг-
кую подстилку сдирают. Может быть, раскапывают ее,
чтобы отдать земле запах своего тела, как это делают
птицы?
250
У молодых косуль проступают на боках пятна,
словно доказывая родство с оленями. Особенно резко
очерчены они у сибирских. Но только летом — к осе-
ни они навсегда исчезают.
В забайкальской тайге живет два подвида оленя,
распространенного в Европе, Северной Америке
и некоторых областях Северо-Западной Афри-
ки.
Одного зовут маралом, а другого изюбром. Марал —
самый красивый олень. Он, естественно, меньше лося.
(Изюбр еще меньше.) Впервые он был описан
в Канаде, только зовут его там по-другому —
вапити.
Молодой марал тоже пятнистый, сибирский темнее
американского. Хвост у него короче уха, зато велико-
лепны рога. С годами они становятся все гуще, к пяти
годам вес изумительной костяной кроны доходит ино-
гда до восемнадцати килограммов.
У марала есть своя территория по реке Чаре на
севере Забайкалья. Когда-то много маралов было и в
Баргузинском заповеднике. Предполагают, что оттуда
их вытеснили лоси.
Зато в 1940 году маралы проникли в левобережье
Киренги, в бассейн Ангары, в районы Тайшета и
Братска.
Около ста сибирских маралов было выпущено в
Подмосковье, увозили их в Башкирию, на Алтай. А в
последнее время они появились даже в Эстонии и в
Молдавии.
У марала и изюбра очень ценятся панты (от мон-
гольского «панту» — рога). Панты — это молодые, еще
не окрепшие рога. Они очень нежные, мягкие с барха-
тистой кожей.
Панты добывают, когда они еще не успеют око-
стенеть. В них содержатся вещества, хорошо помогаю-
щие ослабевшим людям, из них делают ценные лекар-
ства.
Всегда считалось, что в этих целях лучше всего
использовать панты пятнистого и благородного оленя.
Но недавно попробовали панты самцов косули. Препа-
рат, изготовленный из них, оказался лучше, чем из
пантов марала и изюбра. Почти такой же, как из пан-
тов пятнистых.
Кровяное давление у кроликов маралий и изюбри-
251
ный препарат снижает на 25 процентов, а из пантов
косули на 32—34.
Теперь и косули смогут помочь больным людям.
Но вот что интересно: косуля не выносит соседства
марала. Она охотно мирится с присутствием других
травоядных. Но в питомнике при совместной жизни с
маралами — погибает.
Самые многочисленные олени в нашей стране —
северные. (В Америке их называют карибу.) Их столь-
ко же, сколько лосей. Только они не бросаются в гла-
за: живут в безлюдных местах, как и лоси, человечес-
кого духа не терпят, даже одомашненного оленя боят-
ся панически.
Среди животных северный олень что даурская лист-
венница среди других пород деревьев. Занимает он та-
кие места, где другие животные и жить не могут:
болота, гольцы, тундры, хилые притундровые леса.
Лесных оленей меньше, чем тундровых, а ростом
они побольше. Самые крупные из них — охотские.
Мех у лесных чуть покороче и потемнее.
Среди тундровых оленей есть морские («стоялые»),
которые живут на побережье оседло. А есть и ходовые,
вечные странники.
Вообще, северный олень как вид еще молод. Он
всего лишь миллион лет назад произошел от амери-
канских оленей. В геологическом смысле миллион
лет — это ничто.
В свое время среди американских видов оленей бы-
ли такие, которые приспособились жить на лесных
болотах, научились ходить по зыбким почвам.
Приползший с севера ледник разгладил холмы, сре-
зал леса, как гигантский бульдозер, засыпал болота.
Когда он стал отступать, часть оленей двинулась за
ним. Те, которые остались на месте, до сих пор живут
в топких лесах Бразилии. А ушедшие на север по мок-
рому ледниковому следу постепенно превратились в
северных. По рыхлым снегам они ходят так же легко,
как бразильские по болотам.
Разумеется, северные кое в чем изменились. Раз-
двигающиеся копыта у них со всех сторон обросли
жесткой, прочной шерстью. Они как бы обмотаны во-
лосами, и ноги потому не скользят и не мерз-
нут.
Часть волос на теле оленя наполовину наполнена
252
воздухом. В таком надувном жилете олень спокойно
переплывает любые реки, холодная вода ему нипочем.
Даже мертвый он плавает как пробка. Волосы его у
основания тоньше, чем снаружи, потому они как бы
заклинивают друг друга. Такую одежду никакой ветер
пробить не может, а лось в своей душегрейке мер-
знет.
Морда у северного оленя стала шире от того, что
у него увеличилась носовая полость. В ней прогрева-
ется воздух, прежде чем попасть в легкие — чтобы
их не застудить. (У лося тоже поэтому нос горбат.)
Потовые железы у него вообще изсчезли, олень ни-
когда не потеет, сохраняя тепло. У него внутренняя
система охлаждения: легкие. Перегреваясь, он чаще
дышит, шире открывает рот, дальше высовывает
язык.
Зимой северному оленю хорошо, а вот летом плохо.
Поскольку он не потеет, его сильно донимают жара и
гнус. (У лося, как мы помним, потовые железы ис-
чезают лишь на время, на зиму.) Южнее Телецкого
озера северных оленей нет, там им жарко. Но уже и
здесь они сильно маются и уходят на лето в гольцы, в
горы.
Утром еще ничего. Но как только поднимется солн-
це, олени бегут к оставшимся под скалами крохотным
островкам снега и плашмя бросаются на них.
Но тут налетает гнус, олени мечутся, не зная, куда
деваться. Летом их жизнь несносна.
В тудре олени питаются лишайником — ягелем.
Иногда его еще называют оленьим мхом. Но это, ко-
нечно, не мох, это грибоводоросли. В них гифы грибов
и клетки водорослей объединились для совместной
жизни. Гриб прикрепляется к почве, строит дом и
всей своей поверхностью собирает воду. А клетки водо-
рослей ловят солнечные лучи, усваивают углекислый
газ. Все как в лесу, где грибы не могут прожить без
деревьев, а многие деревья — без грибов. Если сухой
лишайник истолочь и залить водой, водоросль будет
жить, а гриб погибнет без кислорода.
Лишайники никогда не встретишь в окрестностях
города: им нужен чистый, незагрязненный воздух.
Ведь они живут исключительно за счет воздуха да во-
ды, не получая абсолютно никаких питательных ве-
253
ществ из почвы. Поэтому они и служат как бы инди-
каторами загрязнения.
Когда-то лишайники росли в Петербургском бота-
ническом саду. Но когда в городе появилась промыш-
ленность и стал загрязняться воздух — они стали по-
гибать.
Сразу после революции лишайники ожили: насту-
пила разруха, заводы и фабрики встали. А когда снова
заработала промышленность, они погибли окончатель-
но.
Лишайники растут медленно и живут тысячеле-
тиями (на камнях севера). Ягель, съеденный оленем,
отрастает только через двадцать пять лет!
В ягеле много углеводородов, витаминов в нем
столько же, сколько в землянике и зеленом луке. В нем
есть вещества, которые предупреждают кишечные
заболевания (как и наш чай). Поэтому олени предпо-
читают его всем другим растениям тундры.
Животные отличают съедобную пищу от несъедоб-
ной не просто по интуиции. В детстве они наблюда-
ют, чем кормится мать, и это запечатлевается на всю
жизнь.
Лесные олени зимой с удовольствием едят лишай-
ники, которые свешиваются с деревьев. Но вот в шес-
тидесятых годах оленеводы перегнали с севера Камчат-
ки на юг, в тайгу, около пяти тысяч оленей.
Они с детства были приучены добывать лишайни-
ки из-под снега. И те, что свисали с деревьев, есть не
догадывались. Так почти все и погибли от голода, сре-
ди прекрасного корма.
В грибоводорослях оленям не хватает единственно-
го — белков. И к весне у них начинается белковый го-
лод. Потому они не прочь проглотить леммингов,
а если заметят над низиной летающих птах, бегут
туда. Они съедают на гнездовьях не только яйца, но и
птенцов.
Летом у оленей меню куда разнообразней. Они
едят траву, листья кустарниковых берез и ив. Осенью
охочи до голубики и брусники. А грибы для них что
для лошадей овес.
Как только они появляются — лесные олени спус-
каются с гольцов и кочуют ради них по тайге.
Северные олени тоже любят обгладывать рога, осо-
254
бенно недавно сброшенные. А за солью пойдут хоть
на край земли.
Одомашненные, по сути дела, служат человеку за
горстку соли: ни корма, ни крыши они от него не
имеют. Я видел, как каюры собирают пасущихся в тай-
ге оленей. Они стучат деревяшкой по дереву и кричат:
«Соля! Соля!» Олени знают, что сейчас им дадут ще-
потку соли, и стремглав бегут на голос хозя-
ина.
Солеежки они потому же, почему ими становятся и
косули, и лоси: в их организмах не хватает солей, пи-
ща у них растительная, пресная. К концу зимы они
выходят к рекам и грызут бурые наледи. А те, что
пасутся недалеко от моря, грызут лед, пьют горько-
соленую воду.
Если сибирские косули взлаивают, то северные оле-
ни хрюкают. Они и между собой общаются на таком
языке.
А при ходьбе у них сильно потрескивают суставы.
Этот странный звук издают сухожилия стопы; кажет-
ся, что трещат кости.
Вообще гибкость ног у северного оленя, как и всего
туловища, поразительна. Он свободно может чесать
копытом за ухом, прочищать им ноздри от намерзше-
го льда.
Белое сигнальное пятно у северного оленя спрята-
но под хвостом. По первому сигналу тревоги хвост
поднимается, открывая пятно. Когда олень бежит или
плывет, его видно издалека.
Когда-то северные олени встречались даже в Мос-
ковской области. Теперь они отступили на север, за-
полонили всю Якутию, а в Западной Сибири стали
не столько тундровыми, сколько лесными.
Встречаются они в бассейнах Нерчи, Олекмы, Нюк-
жи, Чары, Тунгира. А вот на Яблоновом и Борщевоч-
ном хребтах их уже почти нет.
Самый смешной из всех сибирских оленей — ма-
ленькая кабарга. По весу один хороший лось равен
тридцати кабарожкам. Но такого количества кабарги
в тайге никогда не увидишь. Все другие олени на зиму
сбиваются в стада или табунки, эти — индивидуали-
сты.
Каждая кабарга владеет участком в двадцать-трид-
255
цать квадратных километров, границы которого отме-
чает запаховыми метками.
Кабарга по росту чуть больше игрушечной дере-
вянной лошадки.
Но у оленя-лилипута все равно есть оружие для
турнирного боя — клыки. Кривые, как ятаганы (они
только у самцов), клыки, как у моржа, направлены
сверху вниз.
Скачет кабарга, как заяц, вынося далеко вперед
задние ноги. Как носорог и бегемот, ходит по нужде в
одно и то же место. Как лесной северный олень, пи-
тается всю зиму растущими на деревьях лишайника-
ми. И, как изюбр, встает на «отстой»—на недоступ-
ные скалы, спасаясь от хищников. (Только Сихотэ-
алиньские по непонятным причинам не пользуются
этим приемом и потому гибнут в большом количестве
от харзы.)
Но самое примечательное у кабарги — это ее мус-
кусная железа (охотники называют ее струей).
Находится она в особом мешочке под животом
самца. Жидкость, которая из нее иногда выбрызгива-
ется, масляниста, с острым и горьким вкусом.
Находится ее в железе всего-то около тридцати
граммов. Но из-за нее кабаргу и добывают — мясо ее
несъедобно из-за плохого вкуса и запаха.
Кабарожья «струя» издавна использовалась в ти-
бетской медицине. А в парфюмерной промышленнос-
ти цены ей нет: она хорошо «держит» запах. Сильно
разведенный мускус служит основой для многих ду-
хов. И чем сильнее его разводят, тем более тонкие за-
пахи накладывают на него. Он долгое время продол-
жает их выделять.
В столице Марокко, в городе Марракеше, стоит ми-
нарет, стены которого вот уже шесть с лишним веков
пахнут мускусом. Когда его строили, в цемент были
добавлены сотни мешков с ценными благовониями.
Мускус сделал их долговечными.
Л. Д. Милн и М. Милн сообщают: «Химики под-
считали, что с любой небольшой поверхности мускус-
ного раствора, с которой каждую секунду высвобож-
дается 800 000 молекул, за две секунды высвобожда-
ется столько молекул, что нос человека ощущает
запах и эксперт сможет правильно определить это
соединение. Если при такой скорости активный ин-
256
гредиент необработанного мускуса, который растворен
в тонкой пленке, подвергнуть продолжительному дей-
ствию ветра, то за миллион лет он потеряет один про-
цент своей силы».
Удивительное сообщение. Но еще удивительнее то,
что пока неизвестно, зачем кабарге этот мускус. Как
не известно и то, для чего в сердце северного оленя
образуется косточка.
Мир полон тайн, тем он и интересен.
Уроки жестокости
А вот и те, которые в страхе держат оленьих: волк,
медведь, росомаха.
Росомаха близка к кунице, а некоторые так и от-
носят ее к подсемейству настоящих куниц. Однако
охотники никогда не причисляют ее к богатой семей-
ке. Мех ее никуда не годится, на него даже стандар-
тов нет. Да и за коварные повадки сильно ее ненави-
дят. Так что пусть она стоит рядом с волками.
Ростом росомаха с лисицу, весит каких-то шесть-
семь килограммов. А справляется с лосем, который тя-
желее ее в пятьдесят раз.
Обликом росомаха походит на горбатого медведя,
хвост как у дикообраза, только без игл, следы точь-в-
точь как у котенка, только очень большие.
Если волк хитер, ловок, сметлив, то росомаха нас-
тырна, навязчива, пакостлива. Вся доблесть ее в зубах
да лапах. Чутье у нее плохое, мышковать она, как
лисица, не может. Как любой пакостник, она трусли-
ва. Если ее догонят собаки — она обдаст их вонючей
9. Четырехэтажная тайга
257
жидкостью и скорее лезет на дерево. У барсука посла-
бее зубы и когти, но он смело вступает с ними в схват-
ку.
Побеждает росомаха сохатого не потому, что силь-
на. Она бесчестно пользуется своим преимуществом.
У нее очень широкие лапы, нагрузка на снег у нее
самая малая. А лось тяжелый, его копыта продавли-
вают даже наст.
По глубокому снегу росомаха прилипчиво идет за
лосем и десять, и двадцать, и пятьдесят километров.
Лось выбивается из сил, а для росомахи это прогул-
ка: на своих снегоходах она идет как на лыжах.
Это все равно что пустить по болоту вездеход и
обыкновенный автомобиль. Вездеход легко пройдет, а
автомобиль будет без конца вязнуть. В конце концов
и бензин кончится, и шофер выбьется из сил.
Финал в этих состязаниях такой: лось выдыхает-
ся, ослабевает, и росомаха набрасывается на него.
Зубы у нее крепкие, когти — что колючая проволока...
Она ловко расчленяет огромную тушу на куски и
прячет: зарывает в снег, развешивает на деревьях.
Откуда и силы берутся: она поднимает куски тяжелее
себя. Своя ноша не тянет.
Росомаха как собака на сене: она будет долго жить
около своих «закопушек» и никого к ним не подпус-
тит.
Вообще-то на черный день прячут пищу многие
зверюшки и звери, в том числе и родственники росо-
махи — соболь, хорек, ласка. Особенно отличается хо-
рек. Однажды около станции Зима в его норе нашли
остатки тринадцати сусликов.
Но до старшего братца им далеко. В запасниках
росомахи находили по двадцать песцов и сто куропа-
ток. Своими запасами росомаха ни с кем не поделит-
ся, а если у крупной добычи сойдется несколько ро-
сомах, то они готовы друг другу перегрызть горло.
Можно понять рысь, которая бросает добычу и бро-
сается наутек, если к ней направляется росомаха.
Если росомаха может по глубокому снегу загнать
лося, то о изюбре, марале и косуле и говорить нечего.
Поэтому росомах нет в теплых странах — там, где
нет снега, им делать нечего. Оттого и заполонили
они Сибирь, только вот до Камчатки еще не до-
шли.
258
Росомаха — бродяга, она не имеет своего охотничь-
его участка. Когда она бродит в поисках наживы или
падали, то без остановок может проходить в сутки
многие десятки километров. Набредет на след волка,
рыси, выдры, лисицы — идет за ними: авось что-ни-
будь да перепадет.
Соболь — исследователь, росомаха ничем не инте-
ресуется. Но птичью сигнализацию принимает первой.
По поведению ворон, сорок, чаек быстро • нахо-
дит падаль, приходит туда чуть ли не пер-
вым.
Охотничьи самоловы росомаха проверяет раньше
охотников. Если находит добычу — оставляет только
шерсть да перья. В охотничьем зимовье все перевернет
и попортит. Соболь туда тоже заглянет, но больше из
любопытства. Эта — чтобы напакостить.
Скунс и хорек в совершенстве владеют своим за-
паховым оружием. Росомаха их превосходит. От ее
зловонного запаха шарахаются даже самые бесстраш-
ные собаки.
Росомаха для биологов таинственней, чем косточ-
ка в сердце оленя. Живет замкнуто, одиноко, всю
жизнь находясь в бегах. Неизвестно даже, когда она
линяет.
Волк биологами изучен лучше. Хотя он не добрей
росомахи, но не прячется в глухомани.
Он, наоборот, словно бы воробей, тянется ближе к
человекескому жилью. Тут в голодный год хоть соба-
кой поживиться можно, а в тайге волку смерть. По
глубокому снегу он ходить не может, хоть самого
загоняй, как лося. Что теперь и делают в тундре при
помощи мотонарт.
Зато «там, где бывает наст, торный снег или где
нет снега, в тундре или в степи, а в особенности в на-
горной степи или в местности, где леса, вследствие
земледелия, вырублены, волк и в Сибири явля-
ется страшным бедствием» — писал А. Мидден-
Дорф.
Каждый год только в Якутии волки затравливают
7 тысяч оленей и тысячу лошадей, много коров и
быков. (В кои-то веки забрел туда белый медведь —
и того растерзали.) В Ямало-Ненецком национальном
округе оленей гибнет еще больше. Десятки людей ока-
зываются укушенными волками. Если среди них ока-
9*
259
жется бешеный — может наступить смерть. В лучшем
случае — водобоязнь.
С веками волк становится изворотливей. Недаром
дали ему новое определение: пластичный зверь. Как
его ни уничтожают, ни обкладывают — живет себе,
просачиваясь через преграды, приспосабливаясь к но-
вым обстоятельствам.
Волки нынче научились хорошо прятаться, а в сви-
нарники уже больше не лезут через крыши (солому
давно заменили шифером) — научились открывать за-
движки. Умными их не назовешь, но элементы ана-
лиза ситуации всегда проявляются в их групповых охо-
тах.
Недавно ученые проанализировали почти сто слу-
чаев групповой охоты серых разбойников, как их
теперь называют. И убедились, что действуют волки
не по шаблону, а как бы даже и по расчету.
Между собой они не договариваются, кто что дол-
жен делать. (Хоть неизвестно, какой информацией они
обмениваются между собой.) Но одни из них безро-
потно идут в засаду, другие начинают на них гнать
свою жертву. Если той удается от них ускользнуть,
молча собираются на какой-нибудь поляне, словно от-
метили ее перед этим на карте.
В другом случае они скрытно берут жертву в ок-
лад (кольцо), незаметно подкрадываясь. Если окружить
нельзя, подбираются с разных сторон и вдруг, разом
начинают гнать, пока не настигнут.
Развивать волки могут такую же скорость, что и
курьерский поезд — восемьдесят километров в час.
А, скажем, быстроногий, прыгучий заяц может оси-
лить лишь семьдесят пять.
Обнаруживают будущую жертву волки тоже раз-
ными способами.
Местность они осматривают с какого-нибудь возвы-
шения, все видят, все замечают. Подводу с охотничьей
амуницией легко отличают от обычной. (Вороны тоже
отличают человека с ружьем.) По чуть заметному дви-
жению полы маскировочного халата они понимают,
что крадется охотник. А заметить даже не очень
большую живность им не составляет никакого тру-
да.
Округу они чутко прослушивают, как радарную
антенну, поворачивая мускулистую голову. Слух у
260
них такой, что еще никто волка не застал врасплох,
даже спящего. Уши у него никогда не загибаются
вниз, они всегда наготове. Или торчат вверх, или при-
жаты назад.
Встречающиеся следы волки обследуют и обнюхи-
вают. Когда преследуют добычу — пользуются верх-
ним чутьем, а для определения свежести следа — ниж-
ним.
И, наконец, хорошо умеют прочесывать местность,
где чаще всего встречаются косули, маралы, лоси.
О волчьей изобретательности ходят легенды. И не
без оснований. Когда-то, в детстве, я жил в деревне,
и в нашей округе было много волков. Пастухи и не-
которые жители не раз видели, как волк, зарезав ов-
цу, тащил ее в лес прямо в зубах, словно тетерку.
Залазили они в овчарни через крыши, вламывались
в жердяные стайки.
А однажды огромный волк среди бела дня забежал
к нам во двор. Он схватил за ухо нашу свинью, кото-
рая рылась у забора в земле, и стал выводить ее за
ворота. Свинья сначала завизжала, потом заверещала
от страха. И тут волк стал, как хлыстом, подгонять ее
хвостом. Она, замолчав и от ужаса спотыкаясь, без-
ропотно пошла за ворота.
Дома были одни женщины и мы, дети. Глядя в ок-
но, все обомлели и стояли не двигаясь. Когда потом
побежали к соседям, было уже поздно: за крайним
домом (а жили мы почти в конце деревни) волка жда-
ли его дружки.
Выгонять копытных на лед, на наледь, на обледе-
нелые склоны — излюбленный волчий прием. Копыт-
ные по льду бежать не могут, недаром про плохих
конькобежцев говорят: «Катается, как корова на
льду».
Волкам хоть бы что — у каждого из них по двад-
цать когтей, по двадцать острых шипов. А могучий
лось на льду обречен: на берегу он может убить вол-
ка могучим ударом крепкого копыта, а здесь ноги
его разъезжаются. Спасения нет.
Маралы и изюбры спасаются от волков на отсто-
ях — на вершинах не доступных для волков скал. Но
волки туда и не лезут, они ждут внизу. Голодные, они
могут ждать хоть неделю. Животные там, наверху,
где и повернуться нельзя, постепенно цепенеют на хо-
261
лодном ветру. Наконец, замерзшие ноги у них под-
кашиваются, и они летят вниз.
Такое зрелище я видел однажды в верховьях реки
Нерчи. При воспоминании об этом у меня до сих пор
пробегают по спине мурашки. Сверху, с отстоя, сва-
лился огромный марал. Волки тут же начали крова-
вый пир, шерсть летела клочьями. Они наедались и
ложились отдыхать тут же, неподалеку.
Голодные волки всегда наедаются впрок, за один
присест каждый съедает до 25 килограммов.
В год волку надо полторы тонны мяса, около ста
копытных. Не трудно подсчитать, сколько ежегодно
убывает красавцев изюбров, косуль, сохатых.
В европейской части страны подсчитали: в год
волки уничтожают семьдесят тысяч копытных. Прав-
да, там и волков побольше.
Если на севере волки держатся из-за диких и до-
машних оленей, то к тайге их привязали изюбры и
лоси.
В снежных районах бассейна Ангары, в верховьях
Лены и на Витиме волки живут лишь там, где во-
дятся настоящие олени или косули. А в Забайкалье
так за косулями и кочуют.
Очень голодные волки нападают даже на спящих
в берлоге медведей. А о собаках и говорить нечего.
Свой охотничий участок волки знают назубок и регу-
лярно проверяют скотомогильники, фермы, отары.
Если поживиться им нигде не удается, выманива-
ют из села собаку. Один волк выманивает, другие си-
дят в засаде. Собака даже не сопротивляется.
Вообще в отношениях волка и собаки много непо-
нятного и загадочного.
Если в поединке с собакой волк окажется победи-
телем, он ее непременно съест. Собака к побежденно-
му волку никогда не притронется.
Реакция у собаки на запах волка врожденная. Один
ученый, который занимается одорологией — наукой о
запахах — давал собакам одного двора понюхать под-
хвостовые железы, которые он вырезал у волка. У де-
вяти собак реакция была очень выразительная. Одни
задрожали, другие завизжали, третьи в ужасе броси-
лись бежать. А ведь эти городские собаки и понятия
не имели о волке. Только одна, лайка, не поддалась
панике. На то она и охотничья собака.
262
В последнее время увеличилось количество бродя-
чих собак. Они, как и волки, кормятся, обходя ското-
могильники и фермы. А кое-где даже заменили вол-
ков: живут в лесу, дичают и начинают преследовать
копытных, устраивают набеги на фермы. В Средней
Сибири они стали подлинным бедствием для зайцев и
косуль, повсеместно уничтожают молодых ондатр.
А в Америке на их счет записано уже 20 тысяч по-
гибших оленей.
Утратив связь с человеком, бродячие собаки раз-
множаются в старых барсучьих норах, а если волков
уничтожают — занимают их территории.
Когда волки появляются снова, они вытесняют
собак.
В 1972 году стали происходить и вовсе удивитель-
ные события. Волки как бы заключили с собаками
мир. Всякие потасовки прекратились. Иногда у них
даже рождались общие дети. Но через пять лет волки
опять стали злейшими врагами собак. Что за метамор-
фоза произошла, никто не знает. Снова тайна, «кос-
точка в сердце»!
Волки разрывают не только собак, но и своих еди-
нокровных братьев. Начинается это с волчьего дет-
ства. В Московском зоопарке ученые наблюдали, как
волчица расправлялась со слабыми волчатами. Это
происходило в то самое время, когда на воле волки
собираются покидать логово, в котором родились де-
ти. Так что ситуация, которую описывает известный
ученый П. А. Мантейфель, как бы моделирует ту, что
происходит в природе.
«Начинается эта расправа с того, что пристальный
злой взгляд мать останавливает на избранной жерт-
ве. Волчонок извивается, виляет хвостом, не знает, ку-
да глядеть... Момент — и весь выводок бросается на
него, а через несколько секунд волки треплют уже
оторванную голову, лапы и другие части тела погиб-
шего».
Уроки жестокости запоминаются на всю жизнь.
Раненый волк убегает в чащу и не вернется в стаю,
пока не заживут раны. Если придет израненный — со-
родичи немедленно разорвут и съедят его.
Волки так же трусливы, как и жестоки. Один из
натуралистов заметил, что смелы они от отчаяния.
Но если видят, что их не боятся, поджимают хвосты.
263
Волчица никогда не защитит своего выводка. Его
можно собрать в мешок и унести. Не раз забайкаль-
ские чабаны отгоняли нападавшего волка одним би-
чом.
Описан даже такой случай. В тайге волк напал
на небольшого дикого поросенка, у которого только
начали отрастать клыки.
Вместо того чтобы панически бежать от волка, по-
росенок вдруг повернулся, выставил ему навстречу
свое еще слабое оружие и заверещал. Волк испугался
и встал как вкопанный. В этот момент из кустов вы-
скочила разъяренная кабаниха, и волк трусливо бе-
жал.
Волчья трусость проявляется самым неожиданным
образом: потомство волка и собаки всегда пугливо.
Трусость сохраняется до третьего колена, а иногда и
дольше. Первое, как правило, даже не лает.
Волчью стаю правильнее было бы назвать семей-
ством. Чужих волков в ней нет, в стае только родня:
отец, мать, молодые нынешние волки и уже тертые —
прошлогодние. Обычно набирается семь-восемь голов,
редко насчитывается больше десяти.
В стае самая жестокая дисциплина. Вожак — все-
гда старая волчица. В случае ее гибели стая распа-
дется, если ее место не займет властная молодая вол-
чица.
Никто из членов стаи не может ходить с подня-
тым хвостом. Это выражение превосходства, на него
имеет право только вожак. Всякий другой, задравший
хвост, будет тут же убит.
Рядовой член стаи должен держать голову слегка
опущенной, уши у него должны быть назад, брови —
тоже.
Если в смертельной драке схватились два волка и
один побеждает, другой может себя спасти, приняв
позу подчинения. При этом он должен остановиться,
отвернуть в сторону голову и покорно подставить под
клыки незащищенную шею. Тогда, может быть, он бу-
дет помилован.
Сытые волки бегут след в след. Сколько их пробе-
жало, не сможет определить даже опытный охот-
ник.
Бегут они вальяжно, расхлябанно, но только при
таком беге угадывают в следы впереди бегущих. От-
264
даленно их бег напоминает спортивную ходьбу. При
ней ведь спортсмены тоже не держатся статно.
Так — след в след — волкам бежать легче, как жу-
равлям лететь клином. Передние утаптывают снег, зад-
ние бегут как по дорожке. Когда передний волк уста-
нет топтать целину, его заменяет другой.
Голодные волки широко разбредаются, они все в
поиске. Если им встретится лиса — обязательно разор-
вут, хотя, как правило, не съедят.
Лисица их ненавидит так же, как бурундук — мед-
ведя. Один из натуралистов еще сто лет назад подме-
тил, что, увидев волка, лисица «теряет всякое созна-
ние, предпочитает броситься в ноги охотнику, лишь
бы скрыться от своего главного пугала».
Такие вот у них родственные отношения — звер-
ские. Впрочем, почти такие же мы видели в куньем
семействе: один готов разорвать другого. Потому, ви-
димо, про человека, который нагло и разнузданно ве-
дет себя, говорят: «Зверь, не человек!»
У волков, как и у сибирского шелкопряда, есть
свои вспышки численности. Было их три: после пер-
вой, второй мировых войн и в совсем недавние годы.
Как повлияли войны, понятно: охотиться было не-
кому, волки безнаказанно разбредались по лесным
округам.
После Отечественной войны — она дала самую
сильную вспышку в истории России — за уничтожение
волков взялись серьезно: слишком они насолили лю-
дям. Они не только резали скот в голодные годы, но
и заражали людей бешенством, пусть не сами — через
собак.
Волки годами хранят в себе вирус бешенства, он в
их крови, как в надежной банке.
Стоит им укусить собаку — и пошла гулять бо-
лезнь по округе. (На Британских островах давно уже
нет этой болезни. И лишь потому, что там давно поста-
вили памятник последнему волку.)
В 1945 году волкам была объявлена беспощадная
война. И уже в следующем году в заготконторах Рос-
сийской Федерации висело 62 тысячи волчьих шкур.
К 1970 году было уничтожено полмиллиона волков.
В тайге и в лесах России их бродило всего пять ты-
сяч.
И вдруг численность волков стала быстро расти.
265
Они снова стали показывать клыки в населенных
пунктах, драть скот, заражать бешенством.
Угроза увеличивалась, и специалисты снова забили
тревогу. Журнал «Охота и охотничье хозяйство» опу-
бликовал много статей, а потом созвал совещание. На
нем ученые проанализировали сложившуюся обста-
новку и разобрались в причинах новой вспышки, но-
вого взрыва.
На этот раз, в мирные дни, она произошла пото-
му, что волка стали... жалеть. Жалелыцики доказыва-
ли, что в природе так просто ничего не бывает, раз
она создала волков — значит, он очень нужен.
Он-де регулятор численности: без волков оленей
может расплодиться так много, что они съедят весь
корм и погибнут. А волки съедят лишних оленей, со-
хранив пастбища. Если их самих станет больше —
лишние вымрут сами собой: оленей на их долю не
хватит. Равновесие будет соблюдено.
Так-то оно так, в природе все должно быть уравно-
вешено. Но когда появился разумный человек, он, а
не волки, должен заниматься этой регулировкой. Вро-
де бы даже и неловко отдавать такое деликатное дело
на откуп безграмотному созданию.
«Волки — санитары, они уничтожают больных и
не дают распространяться болезням!» — не сдавались
защитники волка.
Что же, и это верно. После того, как на Таймыре
при помощи авиации уничтожили почти всех волков, в
стадах стало больше больных оленей.
Но ведь волки, когда режут, не спрашивают о здо-
ровье животных. Они повсеместно задирают молодых
и старых косуль, из каждых ста убитых ими лосей
восемьдесят три оказываются чуть ли не новорожден-
ными!
Когда в Нарьян-Маре один волк зарезал сразу
тридцать овец, он не думал об оздоровлении стада.
Жалелыцики все это оправдывали. Вот строки из
книги одного сердобольного ученого, которая вышла
в те годы.
«Волк сам никогда не нападает на человека, а
вред от него преувеличен рассказами и сказками дале-
кого прошлого, когда волчьи стаи бродили по засне-
женным полям и перелескам».
Одна уважаемая газета обвинила человека в том,
266
что он незаслуженно оклеветал волка в сказках и
фольклоре, а другая признала его одним из самых
полезных и ценных хищников.
На тех, кто охотился на волка, стали показывать
пальцем. К тому же за уничтожение «полезного» хищ-
ника отменили всякие премии.
Этой вдруг вспыхнувшей к волку любви помогло
исчезновение тысяч мелких сел. Дома из них стали
перевозить на центральные усадьбы, чтобы у людей
были под боком и школа, и магазин. Но охотники-вол-
чатники жили как раз в этих далеких селах, в глу-
бинке.
Не стало луговых сторожей, не стало множества
мелких стад, в которых пастухи «доглядывали» за
волками. Волк как бы удалился от человеческих глаз,
ушел от ружей. Все это и привело к послевоенной
быстрой вспышке. Количество самого злобного, хищ-
ного и кровожадного зверя за семь лет увеличилось в
тринадцать раз. Ведь кормовая база у него стала
солидной: людскими заботами лосей и косуль в стра-
не стало очень много.
Теперь, наконец, все встало на свое место: волк —
хищник, ему объявлена истребительная война.
Но если некоторые так убивались по волку, защи-
щая его, то что же говорить о медведе? В русских на-
родных сказках, в которых волк глуп и жесток, мед-
ведь всегда добродушен, чуть ли не готов прийти на
помощь попавшему в беду человеку. А ведь это тоже
267
лесной, таежный зверь, со своими инстинктами и
привычками.
Вспышек численности у медведей не было, она и
без того у них велика. Только в якутской тайге мед-
ведей в три раза больше, чем волков во всей необъят-
ной Сибири. А вообще во всех лесах нашей страны
сейчас обитает около ста тысяч медведей — такого
количества волков у нас никогда не бывало.
Самые большие медведи живут опять-таки за
Уральским хребтом: чем восточнее, тем они крупнее.
Камчатский вообще гигант — вес его доходит до семи-
сот килограммов.
Под Новосибирском последний медведь был убит
еще в 1935 году. Но в Восточной Сибири их еще много.
Красивый мех у медведей из-под Иркутска. «Такого
красивого, мягкого меха я никогда не встречал у мно-
гочисленных просмотренных мною среднерусских осо-
бей,— писал известный исследователь С. Огнев.— По
характеру прекрасного шелковистого меха забайкаль-
ские медведи не отличаются от иркутских».
Причина все та же: медведи здесь должны быть
одеты лучше, чем в западных областях — зима здесь
долгая и суровая. Берлога у медведя без подогрева,
полежи-ка при морозах чуть не полгода!
Медведь не то чтобы умнее волка — ума, как та-
кового, нет ни у одного зверя. Но один ученый, иссле-
довав борозды мозга хищников, утверждает, что самый
сложный мозг у медведей всех семи видов. Так оно,
наверное, и есть. Дрессировщики, которые работают
с медведями в цирке, могут рассказать о них немало
интересного. Народный артист СССР Борис Эдер в од-
ной своей статье вспоминает: «У меня в Баку работали
под куполом цирка медвежата. Раз один из «ар-
тистов» шел по канату спиной, как всегда, от одного
мостика к другому и делал все время задний куль-
бит — переворот. Лапами передними он брался за ка-
нат и переворачивался. Однако, когда он подходил к
мостику, места для переворота не осталось, и он уда-
рился головой о край. Что же вы думаете! Когда пос-
ле этого он подходил к мостику, то останавливался на
минуту, поворачивался, смотрел назад, прикладывал,
хватит ли места, и, если места было мало, отползал,
а убедившись, что места хватит, продолжал но-
мер».
268
Однажды мы везли из тайги трех медвежат — они
оказались сиротами. Медвежата сразу усвоили, что
машина может ехать только тогда, когда в ней что-то
фырчит.
Мы часто останавливались в пути, давая им побе-
гать вокруг машины. Медвежата разбредались доволь-
но далеко, но стоило шоферу завести мотор, как они
стремительно бросались к машине и быстро вскаки-
вали в кабину. Безо всяких тренировок и натаскива-
ний!
В Сибири раньше бродячие артисты водили медве-
дей по деревням, и те забавно танцевали на улицах
и на площадях. А потом выпрашивали подачки.
Когда медведь ложится в берлогу по снегу, он по-
ступает как опытный нарушитель границы: путает
следы, делает петли и смётки, а иногда даже идет за-
дом наперед: пусть думают, что он ушел из берлоги.
С осени медведь «думает» о голодной весне. Если
что удается задавить — закапывает в землю, завали-
вает ветками, забрасывает мхом.
А весной, выйдя из берлоги, идет прежде всего до-
ставать свои закопушки.
Охотники не раз видели, как медведь по осени
прикидывается сохатым. Он кричит, подражая его го-
лосу, и лось выходит, чтобы принять бой. Медведь тут
же с ним расправляется.
На севере Забайкалья медведи ждут расплода в
оленьих стадах. К этому времени они собираются не-
далеко от них.
Нападая на охотника, медведь прежде всего вы-
бивает ружье. А то и разламывает его на части.
«Случается, что медведь проверяет рыболовные
сети: идет по берегу, увидит конец сети, ухватится
за него и вытащит всю снасть. Рыбу, конечно, съеда-
ет»,— пишет охотовед из дальневосточной тайги.
На северо-восточном побережье Байкала, когда
по весне идут на нерест бычки, медведь выходит к
ручьям. Он ловко выкидывает их лепой на берег и
поедает. Браконьеры знают эту eFo слабость и подка-
рауливают его в этих местах.
Медведь любит «самодеятельную» музыку: отво-
дит в сторону лучину у расщепленного дерева и вни-
мательно слушает. Но обрывает телеграфные провода,
когда услышит их гудение. Он принимает его за жуж-
269
жание пчел и лезет на столб, думая, что нашел улей.
Медведь — увалень, самый крупный таежный хищ-
ник. А рождается совсем крохотным, в триста раз лег-
че своей мамы. (Теленок — только в двенадцать-пят-
надцать.)
Но будь он большим, медведице бы его не про-
кормить. Ведь она в это время лежит в берлоге, а мо-
локо вырабатывается из прошлогодних запасов жира.
Медвежонок, который родится поздно, большим
никогда не вырастет.
Раньше таких медведей принимали за особую по-
роду. А. Черкасов писал: «В лесах Восточной Сибири
две породы медведей: муравейник — малого роста и
стервятники — большие».
«Муравейник» и «стервятник» могут быть от од-
ной мамы, только один из них—«поздныш».
В таежной глухомани можно встретить немало де-
ревьев, исцарапанных медвежьими когтями. Предпо-
лагали, что это медведи делают предостерегающие
метки, как бы сообщая соперникам о своей силе и рос-
те.
Биологи считают это досужим вымыслом. Просто
за зиму у медведя отрастают длинные когти, у восточ-
носибирского (зима длинная!) порой до десяти сан-
тиметров. Вот он их и стачивает о деревья, чтобы не
мешали ходить.
У лисицы, рыси и росомахи ноги обуты тепло, со
всех сторон обросли шерстью. У волка и медведя
ступни голые.
Волк, когда стоит на снегу, то и дело поднимает
мерзнущие лапы. Медведь в берлоге прижимает их
к телу, пряча в теплом мехуч
Лапу медведь в берлоге действительно «сосет», но
не затем, чтобы подкрепиться. Одни говорят, что у нэ-
го обновляется кожа и ощущается зуд. Другие пред-
полагают, что в этом повинен запах. Ведь подошвы
имеют железы, выделяющие пахучий секрет. А к запа-
хам медведи неравнодушны.
Многие звери любят поваляться на пахучих пред-
метах (даже на падали — это так называемая Терго-
рова реакция). А медведь получает от них особое на-
слаждение.
«Сев на землю, он солидно берет пахучий предмет
и натирает им шею и голову, сильно пригибаясь впе-
270
ред и вниз, а потом трёт себе предплечья. При этом
усиленно сопит, кряхтит, тфясет головой, из раскрытой
пасти течет слюна, вид сосредоточенный и отвлечен-
ный— занят важным делом». Я^орытин С. А. «Запахи
в жизни зверей».
Медведь по весне ест много ургуя (подснежника-
прострела, опушенного волосками) и черемши.
Лук он любит всякий. Как отмечает И. Акимуш-
кин, медведь трет им морду, мусолит, валяется на лу-
ковице. «Слезы из глаз текут, но косолапый с лукови-
цей расстаться не желает».
Со стороны смотреть на это забавно, читатели вос-
принимают многие эпизоды из медвежьей жизни как
шалости и забавы. И не только читатели. В той же
книге, в которой так тепло говорится о волках, о мед-
ведях, автор пишет: «У него нет врагов, кроме челове-
ка, постоянно его преследующего. А медведь, по су-
ществу, безобидный зверь, он всегда старательно из-
бегает своего врага и редко нападает на животных».
Может быть, где-то медведь и «добрый», но только
не в Сибири. Тут ему жить труднее, чем в европейской
части. У него и корма там больше и соперников мень-
ше.
На Кавказе он вообще блаженствует: ест желуди,
кукурузу, грушу и алычу, в спячку впадать ему там
не надо.
В Средней Азии он лакомится фисташками, вино-
градом и абрикосами.
В национальных парках Америки медведи превра-
тились чуть ли не в попрошаек. Их все время под-
кармливают туристы, и часть из них давно уже отвык-
ла от муравьев, трав и ягод.
В сибирской тайге главный медвежий корм — кед-
ровые орехи. Но их не всегда бывает вволю. После
зимней спячки медведь ищет прошлогодние: собирает
паданки шишки, грабит бурундуков. Вскоре подходит
дикий лук, травы, потом поспевает смородина, мали-
на, голубика, черника. И, наконец, осенью он опять
принимается за орехи.
Однако между травами и орехами медведь иногда
занимается и хищничеством. За последние тринадцать
лет только в Баргузинском заповеднике было отмече-
но восемь таких случаев.
Совсем недавно медведь среди благоухающего лета
271
задавил лося с рогами в семь отростков (это у лося
метрики — значит, был матерый).
За несколько лет до этого медведь летом же, в
самое сытое время, убил сразу двух лосей. А потом на-
пал на двух студентов. Студенты убежали, а их на-
дувную лодку он разодрал.
А вот когда наступает настоящий голод — не уро-
дились орехи, плохи ягоды, и медведям не на чем
отъедаться,— они становятся просто опасными.
Сильно голодали сибирские медведи в 1943 году.
Охотники встречали их по осени ослабленными и ис-
тощенными. Они копали берлоги в песке, чего никогда
не делают, ложились в них без подстилки. Весной тог-
да было найдено несколько медвежьих трупов.
Трудным для медведей был 1972 год. Зимой шату-
ны около Байкала разграбили три зимовья, съели
в них все продукты и даже тулупы, которые там ви-
сели. Весной только в заповеднике было найдено четы-
ре медвежьих трупа.
Но самой памятной, самой трагичной была зима
1961—1962 годов.
Перед тем все было хорошо: в 1960 году был силь-
ный урожай орехов. Но весной в Сибирь вторглись се-
веро-западные циклоны и повалил густой снег. В июне
месяце ртутный столбик местами опускался до минус
пяти-семи.
Озимь кедра в 1961 году осталась неоплодотворен-
ной и местами совсем осыпалась. Таким образом, уро-
жай будущего, 1962 года был погублен на корню от
Красноярска до Амура.
Если осень 1961 года была бедной кормами, то в
следующем году она была голодной.
Для того чтобы медведю залечь в берлогу, ему
надо нагулять жир. Жир — это его защита от холода.
Это единственное топливо, которое сжигается в его
организме. За длинную сибирскую зиму медвежий ор-
ганизм расходует от трех до пяти пудов жира.
Считается, что для нормальной зимовки медведю
надо отложить в своем теле восьми-десятисантиметро-
вый слой жира. А если отложится его меньше двух
сантиметров — медведь в берлогу не ложится. Словно
знает, что этих скудных запасов ему надолго не хва-
тит и, как только они израсходуются, — медведь за-
мерзнет.
272
Не нагулявший жира медведь будет ходить всю
зиму в поисках пищи. Голодный, он готов напасть на
кого угодно. Такого медведя зовут шатуном (от слова
«шататься»), он, как правило, смертник.
Когда шатунов много, биологи знают, чем это мо-
жет грозить. Недаром еще в прошлом веке А. Мидден-
дорф писал: «По рассказам, медведи от голоду со-
вершают в Сибири далекие путешествия и показыва-
ются, принося с собою смерть и истребление, в тех {ме-
стах, где их уже не видели много лет».
Поскольку осень 1961 года была голодной, биоло-
ги предположили, что в тайге могут появиться шату-
ны.
Студент Иркутского сельскохозяйственного инсти-
тута (там готовят будущих охотоведов) Владимир Гуд-
ритис разослал в охотничьи хозяйства специальные
анкеты и сам выехал в тайгу, чтобы начать исследо-
вания о шатунах медведях.
Обстановка и вправду стала осложняться. В районе
строительства БАМа —в бассейне Киренги — было за-
регистрировано около двадцати нападений медведей
на людей. Шестеро из них были ранены, один погиб.
Время шло, а некоторые медведи не ложились в
берлогу, следы их находили чуть ли не до Нового года.
Встречавшие их в тайге сообщали, что медведи
истощены, некоторые даже со следами обморожения.
Потом стали приходить вести, что они стали напа-
дать на других медведей.
В районе Братска это связывали с затоплением во-
дохранилища. Вода, дескать, в будущем море стала
подниматься и вынудила их покинуть берлоги.
Но оказалось, что шатуны появились и на севере
Читинской области, и во многих районах Бурятии.
Там тоже был плохой урожай орехов и ягод.
Некоторые медведи стали подниматься из берлог
в январе: у них кончились запасы жира. У добытых
шатунов охотники обнаруживали сломанные клыки и
когти — видимо, они пытались выдирать коренья из
мерзлой земли.
Севернее Иркутска медведи дважды нападали на
своих собратьев, спавших в берлоге. В одном селе они
задавили собаку, в другом забрались в курятник.
А при встрече с людьми стали нападать и на
них.
273
Всего в этих районах было три десятка подобных
встреч. Восемь из них окончились трагически — люди
погибли.
Ничуть не лучше началась зима и в Амурской об-
ласти. Там уже с осени стали встречаться тощие, ис-
худавшие медведи. Некоторые набрасывались и на
людей.
Один медведь оказался особенно агрессивным.
В один из вечеров — это было в начале октября — он
вдруг объявился в поселке Кобол. Порыскав по огоро-
дам, медведь забрался в сарай и съел десять кур.
На следующую ночь хозяин на всякий случай ушел
ночевать к соседу, а оставшихся кур перенес на кух-
ню.
И медведь заявился снова: видимо, курятина при-
шлась ему по вкусу. Он разыскал оставшихся в кух-
не кур и оставил от них одни перья да разломанный
курятник. Но этого медведю не хватило, и он, походив
по лесу, снова вернулся в поселок.
Взломав в другой усадьбе окно, он влез на кух-
ню. На шум вбежала хозяйка и щелкнула выключате-
лем. Медведь схватил ее в охапку, выпрыгнул с ней
в окно и побежал в тайгу.
Вооружившись ружьями, жители на тракторе бро-
сились в погоню за зверем. Только через километр
медведь бросил свою жертву, нанеся ей смертельные
раны. Но и совершив это злодеяние, не успокоился.
Когда в поселке все стихло, он явился опять! Вы-
давив окно в третьем доме, он снова проник внутрь.
Хозяйка бросилась к телефону, чтобы позвать на
помощь. Медведь не дал ей позвонить и вместе с та-
буретом вынес ее на улицу.
Хорошо, что охотники были настороже: они после
трагических событий патрулировали по улицам. Ус-
лышав крики, они бросились на помощь и отбили уже
потерявшую сознание женщину.
На следующую ночь жители поселка вместе с
работниками милиции устроили засаду. И медведь
заявился вновь. Он пролез в сарай и задавил двух
поросят. Но это было его последнее нападение.
Сибирские газеты в ту осень пестрели тревожными
сообщениями. В одном селе медведи задрали корову,
в другом — свиней.
В Забайкалье они трижды нападали на работающие
274
трактора, дважды на — автомашины. А с одного гру-
зовика, оставленного в тайге, ободрали даже покрыш-
ки.
И вот наступил 1962 год. Осенью в тайге снова не
было ни ягод, ни орехов.
Будущий охотовед Владимир Гудритис снова съез-
дил в тайгу и убедился, что обстановка серьезная.
Корреспонденты-охотники сообщали во Всесоюз-
ный научно-исследовательский институт охоты -и зве-
роводства неутешительные вести. Летом в одном из
тувинских совхозов медведи задрали двадцать девять
овец и двенадцать свиней.
Некоторые медведи, как и в Амурской области,
стали вламываться в дома. Особым постановлением в
Тувинской автономной республике были созданы охот-
ничьи бригады, жители перестали выходить в тайгу
поодиночке.
В Иркутской области медведи с конца лета стали
переселяться в другие леса. Двинулись в путь они и в
Забайкалье. Шли иногда через селения, заходили да-
леко в степь. Люди жили в тревоге, по селам ползли
бесконечные слухи о нападении косолапых. На них
стали устраивать засады.
Только в районе За ларей за короткое время было
убито 48 медведей, в Аларском районе — 120. Все мед-
веди были тощими и измученными.
То же самое было в Западной Сибири (там погиб
один из нефтеразведчиков), в Якутии, в Забайкалье.
И, как оказалось потом, та же причина (голод)
вызвала появление шатунов и в Северной Америке: на
Аляске, в Канаде, на севере США. Правда, размеры
бедствия были там не такими большими. Там вообще
меньше медведей.
У Владимира Гудритиса уже готова была статья, в
которой он рассказывал о медведях-шатунах, об опас-
ностях, которые подстерегают даже бывалых людей
при неожиданных встречах.
Поздней осенью он с товарищами опять уехал в
тайгу. Ненадолго оставшись один в охотничьем доми-
ке, он недалеко, от него вдруг обнаружил медвежьи
следы.
На участке оказались сразу три шатуна! И сту-
дент-охотовед отправился по их следу.
В трех километрах от зимовья они встретились.
275
Два шатуна круто развернулись и сразу ушли, тре-
тий набросился на студента. Ружье не помогло. Вско-
ре двое ушедших присоединились к третьему...
Об этом рассказали их следы на снегу.
Осенью с таежных озер, рек и болот поднимаются
тучи птиц.
Оглашая прощальными криками окрестности, они
на лету выстраиваются в клинья или цепочки и от-
правляются на теплый юг. Это как бы главная при-
мета наступающей зимы. После отлета птиц ее при-
ход становится непреложным.
Но есть еще и другие передвижения птиц, которые
происходят постепенно и о которых не все догадыва-
ются. Чечетки, свиристели, щуры, синицы, поползни
и их многочисленные родственники к зиме тоже от-
кочевывают на юг, потому что на севере им не про-
жить. Одеты они тепло, но им не хватает светлого
времени для добывания пищи.
По сравнению с животными они едят больше —
относительно своего веса. Быстрый полет требует боль-
шей затраты энергии, поэтому обмен веществ прохо-
дит у них энергичней. Недаром и температура тела
у птиц всегда выше. Для нас сорок два градуса —
жар почти что смертельный, а для них — это норма.
У воробьев она даже сорок четыре-сорок пять граду-
сов. А пульс доходит чуть ли не до тысячи ударов в
минуту.
Величина добычи у птиц мизерная — жучки, пауч-
ки да личинки. Зоб им надо набить за день пять-шесть
276
раз, а день на севере короче воробьиного носа. Вот и
тянутся они туда, где длиннее световой день. Если бы
на севере развесить для них электрические лампы, они
бы никуда не стремились оттуда. Но это практически
невозможно.
Пускаются в путь по осени не только птицы, но и
многие животные, многие звери. Некоторые из
них кочуют веками, иных сгоняет с места голод,
снега.
Из животных самые большие перекочевки делают
северные олени. Направление у них то же, что и у
птиц: весной на север (в тундру), осенью на юг (в тай-
гу).
Они бы безбедно могли прожить зиму и в тундре:
ягеля там хватает. Но пронзительные зимние ветры,
бураны чуть ли не валят с ног. Они так утрамбовы-
вают снег, что ягель достать почти невозможно. А ес-
ли после оттепели случится гололед — тут уж верная
голодная смерть.
От нее-то и уходят олени на юг, в лесотундру, вы-
тесняя лесных оленей глубже в тайгу.
Идут олени долго: месяц туда, месяц обратно.
Едят на ходу, урывками, отдыхают мало. Дорога их
измеряется многими сотнями километров.
Весной олени идут небольшими группами. А на-
зад возвращаются, бывает, огромными стадами. Те-
перь с ними идут и телята, которые родились в тундре.
У оленей, как и у волков, матриархат: стадо обыч-
но ведет самка, важенка. Самки с телятами идут
впереди, шествие замыкают самцы.
Проходит оленья процессия, потрескивая суста-
вами, в день по пятьдесят километров. И если на пути
встречается река, тут нередко случаются заторы. Ведь
оленям надо не только переплыть реку, но и отбить-
ся от росомах и волков, которые их здесь поджидают.
Хищники и по тундре тащатся ^следом за стадами,
не спуская с оленей глаз. Бывает, что треть стада до
места так и не доходит, погибает в пути.
Если бы олени шли поодиночке, их бы труднее бы-
ло взять хищникам: одиночки обычно более осторож-
ны. Но они могли бы погибнуть от нервного истоще-
ния. Стадо создает более спокойную обстановку, бла-
гоприятно действует на животных. У них снижается
обмен веществ, как и у гольяна, которого пересажи-
277
вают в аквариум, в котором плавала стайка его сопле-
менников. Там он чувствует себя хорошо.
Дороги у оленей всегда постоянны, по одним и
тем же местам они идут сотни лет.
Недавно около трехсот оленей возвращались из
тундры в тайгу. И вдруг наткнулись на нефтепровод
Мессояха — Норильск.
Олени могли спокойно перепрыгнуть через трубы
и идти дальше. Но газопровода природа им не запро-
граммировала». Они так и стояли, уткнувшись в него,
пока не соорудили им переход. Теперь проектировщи-
ки обязательно предусматривают оленьи переходы.
Лоси, которые летом живут на водоразделах, к зи-
ме спускаются вниз. С Баргузинского хребта они, на-
пример, уходят в долину реки Кабаньей. Там мень-
ше всего выпадает снега, потому что ее, как ширмой,
прикрывает хребет.
Хоть у лося и длинные ноги, при глубоком снеге
он уходит в другие места. Если корм хороший, но хо-
дить трудно, это тоже не жизнь. Метрового снега лось
уже не выносит.
От Сургута лоси осенью идут к Тобольску, в Чуно-
Ангарском районе движутся на запад, а в Казачин-
ском — на восток.
Косулям в Сибири приходится кочевать дольше:
их сгоняет с места уже тридцати-пятидесятисантимет-
ровый снег.
С равнинной части Сибири они на зиму уходат в
сторону Иркутска. Уткнувшись в Енисей, по воде пе-
ребираются с одного берега на другой.
В Прибайкалье косули выходят из глухих таежных
лесе® и ищут бывшие гари или места, где поработали
лесорубы. Там обязательно растут пионеры-осины, а
это первое блюдо к их зимнему столу.
С верховьев Киренги и Лены косули уходят на
юг, а с верховьев Читы и Витима движутся к Ерав-
нинским озерам, в Бурятию.
Много косуль зимует в долинах Уды и Чикоя.
У косуль, как у северных оленей и лосей, переправы
через реки всегда одни и те же.
Веками лоси в одном и том же месте перебираются
через реку Киренгу, а ходовые косули переплывают
Амур у села Кумары. (Есть у них и другие переправы
через эту реку.)
278
Когда-то на «амурскую ходовую козу» съезжалось
много народа. Сто лет назад ее только в районе Бла-
говещенска добывали до десятт/ тысяч. Пути ее пере-
движения перегораживали жердями и бревнами, а в
проходах ставили самострелы и петли, рыли ямы.
Были раньше массовые перекочевки и из нерчин-
скозаводских лесов в даурские степи. Теперь там ко-
суль почти не осталось, они небольшими табунками
выходят в долины рек и ручьев.
Понятно, что там, где нет снега, они оседлы. На-
пример, в Средней Азии.
В агинских степях зимой снега тоже немного, ко-
сули оттуда тоже никуда не уходят. Но их остается
все меньше и меньше.
Зайцы тоже кочуют!
Летом они привольно живут в тундре, но зимой им
из-под снега не достать корма. Грызуны-одиночки объ-
единяются в группы и движутся в поисках кормных
мест.
Однажды зимой по Якутии проехал известный на-
туралист А. Н. Формозов. На всем пути передвижения
зайцев он видел огромные площади обгрызенных топо-
лей и тальников. Такие «печальные картины», как он
заметил, встречались на всем его тысячеверстном пути.
Осенние и весенние передвижения животных похо-
жи на движение маятника: туда-обратно, туда-обрат-
но. (Их чаще всего называют миграцией — переселени-
ем.) Они бывают не только в Сибири, но и в тех мес-
тах, где никогда не видели снега.
В Африке в дождливый период, когда оживают
степи и полупустыни, с гор спускаются антилопы,
газели, зебры. А следом идут львы, леопарды и гиены.
Но случаются там и такие передвижения, которые
ничем объяснить нельзя. Южноафриканские антило-
пы иногда уходят с прекрасных пастбищ в совершен-
но бескормные места. Они там огромными табунами
бросаются в море или гибнут от голода.
Дороги некоторых наших животных тоже иногда
ведут в никуда. Время от времени это случается с
леммингами, или, как их еще называют, северными
пеструшками.
Эти зверьки похожи на крупных мышей, потому
что они из семейства мышиных. Только передняя
часть их спины покрыта черными пятнами.
279
Как и северные олени, они бывают тундровыми и
лесными. За ними там круглый год охотятся песцы и
лисицы. Их-то и едят олени, когда начинается у них
белковый голод.
Один раз в несколько лет на леммингов находит
как бы безумие. Сотни тысяч их вдруг бросают род-
ную тундру и уходят в поисках лучших мест.
Их передвижения бывают очень стремительными.
Все они идут в одну сторону, форсируют льды, пере-
плывают реки. А если дойдут до моря — бросаются в
его волны.
Это случается тогда, когда пеструшек становится
слишком много, происходит как бы вспышка их чис-
ленности. Кормов всем не хватает, и они срываются
с места. Бывает это и тогда, когда весенние воды за-
ливают их норы.
Бывает, что улетают в никуда и сибирские пти-
цы — кедровки. Это случается тоже в голодные для
них годы, когда несколько лет подряд не родятся оре-
хи, а запасы прошлых лет съедены.
Кедровка — удивительная таежная птица. Она го-
товит зимние запасы на всех едоков, перенося орехи
в подъязычном мешке и рассовывает их в разных ме-
стах.
Своих детей она кормит тоже орехами — очищен-
ными от скорлупы, самыми отборными и ядреными.
Кедровка проделывает своим вороньим клювом
отверстие в лишайнике или мху, выстреливает туда
десяток орехов и летит дальше. Иногда она прячет их
под камнями, в ямки и трещины, прикрывая хвоей и
листьями.
За один раз она способна принести из кедровника
до двухсот орехов. А всего при хорошем урожае мо-
жет посеять их тридцать тысяч.
Чутья у кедровки нет, памяти тоже. До сих пор
непонятно, как она находит свои закопушки. Сидит-
сидит на дереве, вдруг слетит в снег и начинает вы-
капывать спрятанные орехи.
Когда она их прятала, была осень, было все по-
другому. Тут и с хорошей памятью трудно не оши-
биться, ведь ничего не узнать. А у нее адресов — сотни.
Некоторые исследователи полагают, что птица про-
сто сообразительна. Молодая кедровка, у которой нет
своих закопушек, сидит на дереве и как бы размыш-
280
ляет: «А где бы можно здесь спрятать свои орехи?».
И, прикинув варианты, точно находит орехи, спря-
танные другими.
Изредка случается, что кедровки улетают из Си-
бири. Так было накануне печальной зимы 1961 года.
Голод гонит их из родной тайги, и они устремляются,
главным образом, на запад.
Летят они не в поднебесье и не стаями, как гуси
или утки, а перелетают поодиночке с дерева на дере-
во, питаясь семенами и чем придется.
Некоторые из них, долетев до Урала, по долине
реки Урал добираются даже до Каспийского моря (по-
следний залет туда был в 1942 году).
Другие по лесистым долинам Волги и Днепра за-
бираются на юг.
В годы, когда совпадают неурожаи кедра и ели
(какой-никакой, а заменитель), кедровки залетают да-
леко на запад. В 1944 году они делетели до стран Вос-
точной Европы, где полыхала война. Некоторые из них
достигли даже далекой Франции.
В Кировской области кедровки питались семена-
ми сосны, овсом и чертополохом. Их там видели даже
на навозных кучах.
В Челябинске и Курске кедровки пробивались се-
менами подсолнечника, в Казахстане — коноплей и
плодами шиповника, в Ростове и Волгограде — тер-
ном.
Кедровкам, которые снялись со своих мест и пере-
валили Уральский хребет, обратной дороги нет. Там у
них могут родиться птенцы, но на этом род оборвется.
Кедровкам, как и людям, нужна своя родина — в тай-
ге их дом, их пища в тайге.
Но самыми трагичными бывают передвижения бе-
лок. Путешествия леммингов почти никто не видит,
а эти часто идут через поселки и села.
Белки срываются с места, когда сильно под-
скакивает их численность и кормов не хва-
вает.
О предстоящей голодной зиме они узнают еще в
конце лета, когда начинают питаться еловыми или
кедровыми семенами нового урожая. Обнаружив, что
запасов мало, белки «пугаются», как говорят в Забай-
калье охотники.
Бросая насиженные места, свои зимние добротные
281
^квартиры, зверьки огромными массами устремляются
в никуда.
Они идут тоже не строем, не все вместе, а пооди-
ночке, каждая белка как бы сама по себе. ;Но в об-
щей массе они все удивительно точно выдерживают
одно направление. Как им удается выдерживать его —
загадка. Как остается загадкой полет саранчи, наце-
ленный в одну точку.
Французский ученый Р. Шовен писал, наблюдая
ее передвижение: «Почему она поутру отправляется в
ту же сторону, что и вчера? Ведь саранчуки провели
ночь на кустах, тела их свешивались с веток во все
стороны, они просто не могли сохранить никаких сле-
дов вчерашнего направления! Вот это и есть та сводя-
щая с ума проблема «гипнотического» сохранения на-
правления, которое всегда возникает при изучении
миграции животных».
Белки, которые находятся в середине или в конце
рассеянной по тайге колонны, могут идти по запахо-
вым следам. Но как в одном направлении идут пер-
вые, не видя друг друга? Ведь фронт их движения рас-
тянут иногда на сто, а порой и на триста километров,
как это было однажды на Нижнем Амуре!
Через реки белки переплывают не останавливаясь.
С отчаянием самоубийц они не раз бросались в волны
Байкала. А если по пути встретится село — идут на-
пропалую, погибая в зубах собак.
Такие белки обречены: они истощены, на их шуб-
ках тусклый, побитый волос. Ведут они себя беспокой-
но, нервно, но людей при встрече не боятся. А ступ-
ни их так потерты и так сильно притуплены когти, что
они с трудом лазают по деревьям.
В Саянских горах однажды белок со своих мест
согнали кедровки. Там расплодилось их множество,
и они в три дня «сняли» весь урожай. Белкам при-
шлось уходить на реку Китой, где в лесах были ело-
вые и сосновые шишки.
Очевидцы рассказывали, что тогда на переправе
через реку ястребы-перепелятники устроили себе пир.
Они выхватывали белок прямо из воды, когда их
влекло течением.
Так же они охотятся, когда переправляются через
реки и лемминги.
Осталось много свидетельств отчаянных переходов
282
беличьих стад. Один раз они переплыли семикиломет-
ровый пролив Невельского и во множестве объявились
на Сахалине. Другой раз успешно форсировали Север-
ную Двину. И не раз тонули в Байкале.
В тот трагичный для медведей год ударились в бе-
га и соболи. До 1961 года считали, что орехи и ягоды
у них не основной корм, ведь соболь — хищник.
Но в тот год, когда не уродились орехи и ягоды,
появилось много шатунов, бросили свои обжитые
участки и соболи.
Движение у них было какое-то хаотичное. С вер-
ховьев Лены они .двигались на юго-восток, выходя в
лесостепную зону. В среднем течении Ангары с пра-
вобережья отправлялись на запад, с левобережья ухо-
дили к востоку. А с верховий Чуны бежали на север.
В Якутию соболи пришли с Олекмы и Чары. По-
явились они вдруг и в лесах Шилкинского хре-
бта.
В кедрачах соболей стало совсем мало. Но их при-
бавилось в ерниках у болот, лугов и в пойменных ель-
никах. Они стали встречаться днем, их видели пере-
плывающими через Илту, Тутуру, Лену.
Не раз собаки загоняли их на столбы. Гибли они
на переправах.
Несколько соболей вмерзло в лед, один попал под
поезд, другой, как росомаха, сильно напакостил в зи-
мовье.
В Иркутской области и в Забайкалье тогда много
набили соболя. В тот год брали ружье, даже отправ-
ляясь за сеном. И нередко привозили сено и соболя.
Понятно, что в следующие годы соболя было мало.
С отлетом птичьих стай начинаются трудные осен-
ние передвижения животных и птиц, населяющих
тайгу.
А впереди их ждут еще более суровые испытания:
холод, голод — зима. И они загодя начинают гото-
виться к ней по программе, заложенной в них при-
родой.
Только кабарга никуда не уходит со своих мест: ей
не страшны никакие снега. Площадь опоры у нее боль-
шая, и, чем снег выше, тем для нее лучше. Ведь тогда
она может достать свои любимые лишайники, свиса-
ющие с высоких деревьев.
283
Как бы зиму
обмануть
Жить в Сибири труднее и сложнее, чем в краях
более теплых. Мало того что на зиму надо запасти
много дров и угля, но и сами дома строят здесь со
всякими ухищрениями. Их рубят из толстых бревен, а
на зиму нижние венцы заваливают землей. (От слова
«завалить» и идет слово «завалинка».)
Печи тоже мудреные: с толстыми стенками, чтобы
дольше держали тепло, со многими коленами-дымо-
ходами, чтобы поменьше жара уходило в трубу.
Зимой в Сибири без шубы и валенок в далекий
путь не отправишься.
Когда приходится ехать по морозу в открытых са-
нях или кузове, сибиряки поверх шубы надевают еще
доху. Очень хорошие дохи получаются из меха волка и
косули. Но косульи дохи заносить с мороза в тепло
нельзя — волосы обламываются и выпадают.
Хороший хозяин начинает готовиться к зиме за-
годя : запасает дрова, обзаводится теплой одеждой,
ремонтирует дом.
А если он зимой собирается ходить в тайгу, на
охоту, то покупает или делает лыжи.
Во всех этих приготовлениях и способах пережить
зиму человек не изобрел ничего своего. Он все скопи-
ровал у обитателей тайги, у природы. Разве что сделал
кое-какие усовершенствования.
В холодных краях животным выгоднее иметь раз-
меры тела побольше. Не для того, чтобы быть замет-
нее, а исходя из математической зависимости. Зависи-
мость эта довольно сложна: объем и вес тела увели-
чиваются пропорционально кубу линейных размеров,
а поверхность — пропорционально квадрату.
Если сказать проще, на каждый килограмм свое-
284
го веса крупное животное выделяет в окружающую
среду меньше тепла, чем мелкое.
У крупной лошади обмен веществ экономнее, чем
у малорослой. Маленькая мышь замерзнет быстрее
большой. А чтобы ей не замерзнуть, она должна есть
больше (опять-таки на каждую единицу своего веса.)
Ведь, раз она теряет больше тепла, она его должна и
производить больше. Именно поэтому у мелких зверь-
ков температура тела всегда превышает -j-38°C, а у
слона всего -j-36.
Обитатели холодных мест даже не подозревают,
что растут по правилу Бергмана. Именно в соответст-
вии с ним якутская лошадь всегда крупнее (и вынос-
ливей), если она выросла в Верхоянске, а не в Якут-
ске. Поэтому на севере Якутии зайцы в два раза круп-
нее, чем на юге Сибири. Потому-то индигирско-колым-
ские лоси самые крупные в Сибири, а сибирские круп-
нее западных. И сибирские медведи, лисицы крупнее
своих западных собратьев все потому же: здесь холод-
нее, правило Бергмана не обойдешь, оно объективно,
как закон Ома.
Даже мыши и крысы, что живут в хранилищах-хо-
лодильниках, всегда крупнее живущих в теплых до-
мах. Да и пингвины резко отличаются друг от друга:
те, что живут в Антарктиде,— самые крупные, а те,
что живут на Галапагосских островах под самым эк-
ватором, — мелкие.
Если правило Бергмана перевести на житейский
язык — большая печь выгоднее печурки. Печурка
съедает дров много, а проку от нее мало. Поэтому в
сибирских домах до сих пор ставят не плиты с обо-
гревателями, не голландки, а большие русские печи,
которые занимают чуть ли не пол-избы. Дров они
съедают много, но в конечном счете экономичней не-
больших печек.
Наша зимняя одежда отличается от летней: она
тяжелее, но и теплее.
Обитатели тайги носят все время вроде бы одну и
ту же одежду, но летний их наряд отличается от зим-
него. Он легче, не такой пышный: волос в нем мень-
ше, да он и короче. Меняется он не сразу, не вдруг, а
постепенно, волос за волосом. Поэтому смену наряда
\7видеть трудно.
285
Трубчатый волос оленя теплый и легкий оттого,
что он частично наполнен воздухом. Но у оленя кро-
ме крупных есть еще и мелкие волоски, похожие на
козий пух или тонкое овечье руно. Их пока не научи-
лись отделять от грубых волос, чтобы вязать теплые,
пушистые шали. Но этого пуха у оленя много, и по-
тому его шуба не только теплее собачьей или волчьей,
но и в четыре раза легче.
Волк на зиму тоже надевает как бы жилет: осенью
у него вырастает подшерсток. Есть он и у лося, есть он
и у мелких зверей.
Потому-то и ценятся их меха, что они не только
красивы, но и хорошо сохраняют тепло. Волшебница
химия подобного пока сделать не может.
Красиво и добротно сибирские звери одеваются не
по велению воды, а от нужды. Поэтому у германской
косули, например, длина волос около трех сантимет-
ров, а у алтайской около пяти. Они и толще на треть.
Шерсть хорошо укрывает тело со всех сторон, чтобы
оно меньше теряло тепла. Труднее всего укрыть хвост
и уши — они слишком подвижны. И в то же время
они много выделяют тепла — в них масса кровеносных
сосудов.
Поскольку белке длинный хвост нужнее, чем всем
остальным зверькам (она им рулит при прыжках-
полетах), природа позаботилась о том, чтобы укрыть
его пышным мехом. А вот северным мышам его просто
укоротила: на юге мыши всегда длиннохвостые, а на
севере куцые.
У солнца лишнее тепло из тела отводится через
уши. Они у него большие, по строению напоминают
радиаторы: густо пронизаны кровеносными сосудами.
Он ими не просто хлопает, а охлаждает кровь, охлаж-
дает себя.
У южных лисиц уши тоже большие, они тоже слу-
жат для охлаждения. А у северного песца совсем ма-
ленькие, чтобы понапрасну не терять дорогое тепло.
(Вспомним и мамонтов: шерсть у них была длин-
ная, а уши небольшие, совсем не слоновьи.)
Уши и хвосты у мелких обитателей тайги всегда ко-
роче, чем у их родственников из теплых краев.
Хорошая теплоизоляция (шубы) и небольшие ра-
диаторы (хвосты и уши) помогают им беречь внутрен-
нее тепло, переносить крепкие морозы.
286
Но чтобы хорошо прожить зиму, недостаточно утеп-
лить дом: обить дверь, вставить двойные, а то и трой-
ные рамы. Надо запастись еще и топливом.
Звери тоже запасаются им, чтобы пережить холода.
Топливом, как мы уже знаем, им служит тот самый
жир, который они накапливают в своем теле.
Слой подкожного жира — это не просто запас пита-
тельных веществ, но и как бы внутренняя, подкожная
шуба. Жир проводит тепло так же плохо, как и проб-
ковая кора.
У лося кожа весит летом двадцать пять килограм-
мов, а зимой сорок: его шерсть становится гуще, длин-
нее. Тридцать килограммов весит внутренний и под-
кожный жир, который он накапливает к зиме.
Якутские лошади, чтобы пережить суровую зиму,
к осени тоже жиреют. Бывает, что они за короткое ле-
то прибавляют в весе до ста килограммов.
Жиреют к осени северные олени, песцы и полярные
совы. У всех у них жир накапливается на всякий слу-
чай, на черный день. А вот тем, которые на всю зиму
залегают в спячку, он жизненно необходим. Жир для
них — единственная пища и топливо, если он кончится
раньше времени, кончится и жизнь.
Поэтому сурки, медведи, барсуки, летучие мыши
едят осенью очень много, откладывая жировые запа-
сы на зиму. Даже комары жиреют, становясь тяжелее
на одну треть.
Но как топливо топливу рознь (скажем, бензин и
уголь), так и жир у животных можно разделить по
сортам. У них в теле откладывается не только при-
вычный белый (уголь), но и коричневый жир (бензин).
Недаром охотники утверждают, что в медвежьем
сале зимой содержится какое-то особое вещество. За-
кусив таким салом, человек не мерзнет даже на боль-
шом морозе.
Бурый жир более колориен, каждый грамм его
может выработать больше тепла, чем белый. Природа
изобрела его неспроста.
Если мы сильно замерзаем, тело наше начинает
сильно дрожать. Это, значит, включилась в работу
аварийная система нашего организма. Мышцы тела
начинают ритмически сокращаться (даже зубы сту-
чат), в пять раз увеличивая потребность в кислороде.
Кислород ускоряет биохимические реакции в клетках,
287
выработка тепла увеличивается, и мы согреваемся.
Но дети и новорожденные животные еще не спо-
собны в нужных случаях поднимать температуру тела
за счет этого: организмы их очень слабы. Они согрева-
ются за счет бурого жира, который расположен у них
вокруг шеи, вдоль позвоночника и между лопатками.
В клетках этого жира жировых капель больше, чем
в клетках белого. В реакцию он вступает быстрее и
может быстрее выделять тепло, которое тут же разно-
сится кровью по всему телу.
Так, собственно, поступаем и мы, когда быстрее хо-
тим натопить в холодном доме: бросаем в печь не рядо-
вые дрова, а смолье, лиственничные поленья или хоро-
ший уголь, которые быстрее горят и дают больше тепла.
Бурый жир с возрастом исчезает, но не у всех.
У тех животных, которые впадают на зиму в спячку,
он остается. Этот жир поддерживает температуру их
тела на одном уровне. А когда весной быстро сгорает
в большом количестве, животные пробуждаются.
После того, Как нашли бурый жир у домовых мы-
шей, которые живут в холодных складах, стало понят-
ным, как им там удается выжить.
У медведя во время сна температура снижается
всего на 2,2 градуса. Поэтому все процессы у него
идут без изменений. Вот тут и начинаются загадки.
Почему в его организме не скапливаются ядовитые
вещества, прежде всего, мочевина? Как все-таки уда-
ется ему прожить пять месяцев, расходуя в сутки
до четырех тысяч килокалорий, не выделяя никаких
отходов обмена?
Когда эти загадки будут разгаданы, они помогут в
лечении многих болезней. А пока ясно только то, что
обменные процессы, которые идут в его организме,
сродни тем, что происходят в теле голодающего чело-
века. (Теперь модно лечиться временным голоданием,
и некоторые к нему прибегают.)
Но у голодающего человека для поддержания жиз-
ни расходуется жировая и мышечная ткань. После
голодной диеты человек не только худеет, но и обес-
силивает. А медведь, выйдя из берлоги, не только мо-
жет повадить дерево, но и задрать крупного лося.
Он так же силен, как был силен осенью, да к тому же
еще целых две недели не чувствует голода!
Зимний сон и зимняя спячка сильно облегчают
288
жизнь медведей, барсуков, сурков. Некоторые ученые
говорят, что если бы человек впадал в спячку, он
мог бы жить тысячу четыреста лет. Летучая мышь
живет в двадцать раз дольше, чем не впадающие в
спячку млекопитающие того же вида.
К весне у тех, которые были в спячке или просто
спали, жировые запасы кончаются, «сгорают».
Сурок к весне теряет тридцать пять процентов сво-
его веса, а суслик и того больше.
Медведь за зиму становится легче на пятьдесят-во-
семьдесят килограммов.
Пробовали взвешивать комаров (комарих — самцы
не зимуют). В октябре у них находили 27,9 процента
жира, в декабре — 23,6, а в марте — только 6,3.
За счет этих запасов они и зимуют, забиваясь в пус-
тые подвалы, под отставшую кору да под камни.
Спячка — привилегия не только тех животных, ко-
торые живут в холодном климате. В тропиках их даже
больше — они впадают в летнюю спячку. Так им легче
переносить и нехватку кислорода, и недостаток воды.
Но зимняя спячка требует большего расхода энергии.
Ведь поддерживать одинаковую температуру в тепле
и на морозе — не одно и то же.
Животные, которые впадают в спячку, находятся
как бы на грани между жизнью и смертью. Темпера-
тура тела у них близка к нулю, дыхание очень редкое.
Зимой у бурундука температура тела опускается
до восьми градусов, делает он всего два вдоха в мину-
ту. А у суслика температура и того меньше.
Если им в это время впрыснуть смертельную дозу
яда, он на них не подействует. Ведь обмен веществ
очень замедлен.
Ничего с ними не случится, если их заразить чу-
мой. Чумная палочка не распространяется в оцепенев-
шем организме. Болезнь в нем как бы законсервиро-
вана. Если бы не эта особенность, болезнетворные мик-
робы давно бы расправились со спящими. Но, как го-
ворится, лежачих не бьют.
При спячке у животных сильно угнетена централь-
ная нервная система, а остальные нервы и мышцы —
нет. Поэтому, если убить спящего сурка, сердце его
после этого будет биться еще три часа. А у бодрству-
ющего остановится сразу.
Зимний сон не надо путать с зимней спячкой. Мед-
10 Четырехэтажная тайга
289
ведь в зимнюю спячку не впадает, он просто спит.
Как, впрочем, барсук и енотовидная собака.
Зимой у него сон глубже, а осенью и весной чут-
кий. Поначалу он вообще спит только ночью, а в
остальное время просто лежит, свернувшись клубком
или на брюхе, иногда даже ворочаясь.
Охотники не раз наблюдали, как в долгие оттепели
медведи выходили гулять. Некоторые из них искали
другие берлоги, выгоняли медведей, которые посла-
бее, и ложились туда.
Но хорошо упитанный медведь из берлоги не вый-
дет. Чем больше жира, тем он дольше спит. Охотники
утверждают, что у спящего жир «гуще».
Спящие зимой, конечно, счастливчики: они не бо-
ятся ни вьюг, ни морозов, им не надо думать о пище.
А вот тем, которые не зарываются на зиму в зем-
лю и не строят теплых квартир, приходится очень
трудно.
Кроме бурундуков, белок, кедровок и полевок-эко-
номок запасают продукты впрок и еще кое-какие зве-
рушки и звери. Куница, горностай и песец по приме-
ру росомахи и хорька нередко зарывают в снег своих
любимых куропаток и водяных крыс.
Когда лягушки уходят на зимовку в пруды, нор-
ка и хорек устраивают на них охоту, свои убежища
превращая в склады.
Большой специалист по заготовкам и колонок. Он
запасает в дуплах водяных крыс, прокусывая им за-
тылки.
В Тунгусско-Чунском районе видели, как лисица
еще в августе зарывала в землю глухарей, рябчиков
и лесных уток, утрамбовывая закопушки носом.
Осенью в даурских степях находили у нор корса-
ков забитых сурков-тарбаганов.
Конечно, этих запасов хватает ненадолго, но в
трудную минуту они выручают.
Даже если бы сибирская зима была очень мягкой,
ее все равно не смогли бы пережить животные из дру-
гих широт. Кошка и гусь могут переносить и стогра-
дусные морозы, да что толку: у них нет приспособ-
лений для жизни в снегах. По ним надо уметь не
только хорошо ходить, как росомаха, но и умело мас-
кироваться.
Зайцы на зиму белеют — для маскировки. Но бе-
290
леют только там, где снега. В Якутии русак зимой
белый, а в Крыму и на Кавказе у него всю зиму спина
остается коричневой, чтобы не выделяться среди лес-
ной подстилки.
В Сибири у зайца начинают по осени постепенно
выпадать короткие темные волосы и вырастать белые,
зимние. Сначала у него белеет хвост, а потом задние
ноги. Впечатление такое, будто он бежит в трусах.
Наконец, он белеет весь, только кончики ушёй ос-
таются черными. Словно у природы чуть-чуть не хва-
тило белой краски.
Но если заяц стал белым, а первый снег вдруг со-
шел — зайца как подменяют. Он становится осмотри-
тельным, осторожным. В это время, убегая от собак,
он особенно старается запутать следы: сужает кру-
ги, делает больше скидок.
А если ему надо залечь, выбирает место под свою
окраску: ложится в мох — беломошник, в белесые ли-
шайники.
Когда по осени снег лежит еще только местами,
пятнами, к нему бегут уже побелевшие зайцы, а не
успевшие вылинять ложатся в серую траву, за серые
кочки.
В Швеции зайцы вообще двух цветов. В южной
части, где долго лежит снег, они сверху белые, а в
горах темные.
Впрочем, у русака в Белоруссии тоже несколько
раскрасок. Те, что живут в полях, носят зимой серую
шубку с чернобурыми пестринками, на лугах — серую,
а в лесу у них сверху рыжеватые тона.
В Сибири все зайцы белые. И если по весне дружно
сойдут снега, они лихорадочно катаются по травел
стараясь скорее избавиться от белой шерсти.
Когда идет линька, зайцы очень осторожны, да и
волки не так нахальны. Горностай и ласка зимой в
Сибири тоже белы, как заяц.
Белка линяет дважды, оставаясь серой, а хвост ли-
няет только один раз. Она ведь не может оставаться
долго без руля-парашюта.
У полярных волков и северных оленей мех к весне
как бы выгорает — становится белесым. Белый цвет
нужен только тем, кто больше всего маячит на снегу.
Бурому медведю он совсем ни к чему — он спит в бер-
логе. А полярному медведю просто необходим.
10’
291
Обуты звери тоже по-разному, как и одеты. Мед-
ведь и волк — босяки, а вот лисица обута не хуже ро-
сомахи или северного оленя. С августа она ходит слов-
но на цыпочках: на подушечках лап отрастают новые
волосы и колются, как щетина. Зато, когда волосы от-
растут, лапы перестают мерзнуть. Они у нее в шерсти,
словно в валенках.
Лисица в снегу спит, словно на печке. Свернется
калачиком, сверху накроется пушистым хвостом, а
нос уткнет в его основание. Ее подхвостовая железа
распространяет запах фиалки. А для чего она служит,
еще не совсем понятно.
Словно в валенки, обуты и ноги рыси, соболя, зай-
ца. Обросшие шерстью, они похожи на растоптанные
сапоги. Поэтому они тоже так легко бегают по снегу:
площадь опоры у них большая. Заяц-беляк к тому же,
когда прыгает, раздвигает пальцы задних ног.
У северного оленя ноги не только тепло обуты, но
и снабжены крепкими копытами с острыми рантами.
Ведь ему приходится добывать корм из-под снега. Ко-
пыта у него что пешня, а рога вместо лопаты: ими он
выкидывает снег из-под ног. Морда, чтобы не мерз-
нуть, тоже покрывается шерстью.
Проходимость у северного оленя и так хорошая,
но по рыхлому снегу, как и по болоту, он может
ходить, опираясь сразу на три ноги, поднимая при
каждом шаге не две, а одну ногу.
Лось хорошо ходит по глубокому снегу потому,
что у него длинные ноги и он силен.
Но когда в тайгу перегнали тундровых оленей, ока-
залось, что ходить в высоких снегах им трудно: у них
ноги короче лосиных.
Однако через десять-пятнадцать лет размеры тела
у них увеличиваются, а ноги удлиняются.
Установлено, что сейчас ноги северных оленей на
двадцать процентов длиннее, чем в ледниковую эпо-
ху: тогда таких глубоких снегов не было.
Соболь, куница, белка и лесная мышь давят на снег
не больше идущего на лыжах подростка.
Росомаха и заяц — как взрослый лыжник. За ними
идут лисица и рысь, потом кабарга, а там уже тяжело-
весы: косуля, лось и кабан.
У кабана нагрузка на копыта самая большая, поэто-
му в снегопады кабанам приходится труднее всего.
292
И еще косулям — ведь бегать они совсем не умеют,
а по глубокому снегу не очень-то напрыгаешься»
Птицы, встречая зиму, тоже изменяются очень
сильно. На обледенелых ветках удержаться трудно.
Поэтому осенью у глухаря и рябчика по бокам отрас-
тают роговые зубчики.
А у белых куропаток, поскольку они бегают по сне-
гу, ноги и пальцы покрываются длинными упругими
перьями. Они превращаются как бы в широкие' снего-
ступы.
Лоси и зайцы переходят зимой на питание корой
и ветками. Летом- это никакой не корм, а зимой даже
очень сытный. Ведь растения откладывают запасные
питательные вещества именно в почки, в кору, в моло-
дые ветки. Калорийность у них, что у хорошего сена.
И в хвое, которую с осени начинают есть глухари, зи-
мой витаминов намного больше, чем летом.
Только вот кормиться зимой всем без различия при-
ходится дольше, чем летом. Ведь потери тепла у них
значительно больше.
Прячась от мороза, рябчики и тетерева ныряют в
снег, зарываясь в него с головой. Куропатки зары-
ваться в снег не умеют. Они согревают друг друга,
сбившись в тесный клубок и иногда меняясь местами.
Точно так же греются синицы, корольки, пищухи.
Крупные животные (олени, косули, лоси) тоже
объединяются в небольшие стада. Не затем, чтобы со-
греваться, прижимаясь друг к другу. Стаду легче за-
метить хищника: больше глаз и больше ушей, молод-
няк сохранить внутри стада проще. Да и передвигаться
по снегу ловчее: он утаптывается всем стадом.
АМБАРНАЯ КНИГА ТАИГИ
Вот сейчас, когда мы будем говорить о переселении
животных, можно вспомнить и о том, как на деле
осуществлялась операция «Соболь». Работа была про-
делана гигантская: по всей тайге, в 311 местах, за
несколько лет было выпущено около 20 тысяч зверь-
ков. А ведь поймать живьем хитрого осторожного ас-
кыра — целое событие. Да и перевезти проблема: это
не кролик, а боевой таежный зверек.
Сначала, поймав соболей в живоловушку с падаю-
щими дверцами, их перевозили на Иркутскую зооба-
зу в прочных мешках. Но в мешках они в трудной до-
роге нередко получали синяки и шишки, таких нель-
зя было выпускать в тайгу. Некоторые прогрызали
темницы и убегали.
Пришлось выдумывать специальные дуплянки из
двух половинок и крепкие рукавички для медицинско-
го осмотра. Ведь просто так настырного зверька не
возьмешь: он искусает руки и вырвется.
Для выпуска отбирали только здоровых и темных
по цвету. А потом помещали в особые транспортные
клетки со всеми удобствами: в одной половине спаль-
ное гнездо, в другой — столовая.
В клетках зверьки вели себя по-разному. Одни с
аппетитом ели деликатесы (давали им даже мед), дру-
гие от всего отворачивались. Попадались и такие, что
остервенело набрасывались на металлическую сетку,
обламывали зубы и когти.
Но в ожидании отправки (надо было «накопить»
соболей) их держали в особых помещениях со снегом
на полу, чтобы было все, как в природе. Из клеток со-
295
болей выпускали сюда гулять, они катались по снегу,
знакомились друг с другом, играли.
Хорошие, удобные места подыскивали для них в
тайге особые партии. Они выбирали места подальше от
лесоразработок, в пути готовили для будущих пере-
селенцев помещения для ночевок, а в местах выпус-
ка — шалаши для транспортных клеток, выклады-
вали подкормку. Стол был богатым, орехи, ягоды, туш-
ки птиц, туши косуль, даже лосей и лошадей.
Корм был необходим: на своем охотничьем участ-
ке соболь знает каждый камень, каждый пенек, а здесь
все для него новое.
К тому же выпускать новоселов надо было в де-
кабре или январе: в это голодное время соболи обяза-
тельно воспользуются общественной столовой, не убе-
гут от нее далеко, познакомятся с местностью, пооб-
выкнут.
Соболей везли где поездом, где самолетом, подкарм-
ливали и бисквитами, и сливочным маслом.
Автомобили, в которые перегружали клетки в аэро-
портах и на вокзалах, утепляли, чтобы не дуло, в пути
меняли подстилку. Везли только днем — ночью собо-
лям давали отдых. Последние километры клетки несли
на себе, чтобы выпустить соболей в нетронутом месте,
подальше от торных троп и дорог.
Клетки ставили на землю, выкладывали вокруг
корм. И когда насовсем открывали их дверцы, собо-
ли вели себя кто как. Одни, как и на зообазе, начи-
нали кататься по снегу, другие принимались за обед,
а некоторые стремглав удирали в кусты или залазили
на деревья.
Встречались такие новоселы, что питались здесь до
весны. На Алтае для них строили небольшие лабазы,
чтобы еду не могли утащить росомахи и медведи, и
всегда к ним вела цепочка соболиных следов.
Встречались и дезертиры. На реке Онот Иркутской
области один соболь не захотел остаться со своими
товарищами и сразу же ушел от них за двадцать
пять километров. Хорошо, что там начинался кедрач,
иначе он бы пропал с голоду.
В Усольском районе соболь отмахал за сутки шесть-
десят километров. А в поселке Мама одного новосела
изловили в кладовке: целый месяц он в ней питался
свининой.
296
Как бы то ни было, понемногу, с приключениями,
но обживали соболи новые территории, заводили семьи,
количество их постепенно увеличивалось.
Сначала дорогих зверьков выпускали по десять,
двадцать, а потом целыми коллективами —по пять-
десят — сто. Так они приживались лучше.
В Хамар-Дабане их выпустили около трехсот — в
десять приемов. Много раз увозили их в Западную Си-
бирь и на Дальний Восток.
На севере Забайкалья первый выпуск (пятьдесят
восемь соболей) разбежался потому, что соболи роди-
лись в кедровниках Бурятии и в северной тайге испу-
гались обилия света. К тому же им не оставили хо-
рошей подкормки. Вскоре эти сшибки исправили, и
соболи стали хорошо закрепляться.
Восстановление соболя во всей сибирской тайге —
большой подвиг охотников, охотоведов, нашей науки.
И яркая страница в истории Сибири.
Но если соболь — свой, коренной житель тайги, то
ондатра приехала сюда совсем из чужих мест. И очень
скоро стала полноправной хозяйкой таежных рек и
озер. История ее разведения тоже поучительна и ин-
тересна.
Ученые давно остановили на ондатре свой выбор,
еще в 1925 году. Насторожило лишь то, что эта
большая полевка с полуподводным образом жизни,
размножается очень быстро.
С одной стороны, это хорошо: она в короткий срок
займет новые территории. Но, с другой стороны, было
известно, что в некоторых странах Европы ондатра,
размножившись, стала вредителем: портила плотины,
шлюзы, уничтожала урожаи.
В Англии, Шотландии и Ирландии над зверьками,
сбежавшими из пушных хозяйств, учинили настоящую
расправу. В ловушках вместе с ондатрами ни за что
ни про что погибало много белых куропаток и водя-
ных крыс.
Решили все же попробовать, тем более что корма в
нашей стране для нее много. Рогоз, камыш и тростник
не едят ни рыбы, ни птицы, они пропадают зря. Кро-
ме того, ондатра может есть и такие растения, кото-
рые для человека смертельны. Например, вахта, кото-
рой лечатся лоси.
Рек и озер в нашей стране великое множество, везде
297
полно ее любимых кормов. Она может питаться вдо-
воль, никому не в ущерб. Рыбу же она ловит только
от голода, уважая одних лишь раков.
Сама по себе ондатра — очень симпатичный зверек,
величиной с котенка. Мех у нее отменный — блестя-
щий, стоит дороже беличьей шкурки. Только вот хвост
чешуйчатый, как у бобра. По этому признаку цер-
ковь вполне могла бы причислить ее к рыбам. Как
в свое время причислила к ним бобров, чтобы есть во
время постов их вкусное, нежное мясо.
А вообще-то в облике ондатры что-то есть и кры-
синое.
В Северной Америке, откуда ондатра родом, ее так
и называют мускусной крысой, маскрэт. Мускус идет
в парфюмерную промышленность, хотя и не Сравнит-
ся с мускусом кабарги.
А вот если его добавить к охотничьим приманкам,
звери будут чаще попадаться в капканы и плашки.
Мускус долго держит запах рябчика или рыбы.
В конце тридцатых годов в Финляндии была за-
куплена первая партия ондатры — чуть больше ста
штук. Ее устроили на зимовку в одном из водоемов
недалеко от границы. А на другой год выпустили в
озера, что по соседству с Соловецким монастырем.
Другую партию — из Канады, 35 штук — отправи-
ли прямо к Варенцову морю, на остров Карагинский.
Эти два места и явились как бы родиной всех отечест-
венных ондатр. Отсюда, по мере увеличения их по-
головья, зверьков стали развозить по стране.
Среди них были еще и выходцы из Англии: там
тоже закупали немного ондатр.
С чужеземками мороки было даже меньше, чем с
переселением сибирского соболя. Ондатры могли раз-
мещаться в клетках сразу по нескольку десятков. Бы-
ла бы для них морковь да небольшое корытце для ку-
пания.
В Сибири ондатра появилась в 1931 году. Сначала
ее выпустили в Тюменской области, потом —в Забай-
калье, потом — в Иркутской и Новосибирской облас-
тях.
Ондатра на удивление хорошо прижилась в неве-
домых для нее местах.
Пока ученые экспериментировали, какое жилье
ей лучше подходит (они устанавливали около водое-
298
мов разные искусственные жилища и кормушки), он-
датра начала собственное строительство.
Там, где низкие берега, она роет длинную нору,
порой даже до двадцати метров. Кончается она гнез-
дом, а вход в нее находится под водой. У горностая и
хорька видит око, да зуб неймет: им мешает водяной
замок. К тому же ондатра очень осторожна, слух у
нее что у волка. Заслышав малейшую опасность, она
тут же ныряет в воду. А плеск ее хвоста оповещает
об опасности всех остальных ондатр.
Если вырыть нору нельзя, ондатра строит плавучее
сооружение, которое у нас стали называть хаткой.
Хатку ондатра делает из своих недоедков и недо-
грызков — из толстых частей растений, скрепляя их
илом.
Выход из них — тоже под воду, а зимой — под лед.
Внутри хаток тепло, как в беличьих гнездах. Когда на
улице было минус двадцать два, термометр внутри
показывал плюс пятнадцать.
В дельте Селенги ондатры жили сначала в норах.
Но когда после строительства Иркутской ГЭС поднял-
ся уровень Байкала и норы их затопило, им пришлось
срочно браться за сооружение хаток.
Хатки у ондатр довольно громоздки: они до двух
метров в длину и трех в ширину. Зверьки любят про-
стор, и семья занимает обычно несколько соседних
хаток.
Эти хатки — небольшие плавучие островки — очень
приглянулись диким уткам и гусям. Они стали на
хатках сооружать свои гнезда и как бы охранять жи-
лища ондатр.
Словом, иностранная гостья хорошо прижилась в
Сибири. Как, впрочем, и в Средней Азии. При этом
выяснилась та же закономерность: где холоднее, там
мех у ондатры выше и гуще.
Однако за хороший мех ондатре приходится пла-
тить дорогой ценой. Ведь жизнь в холодных краях
у нее намного труднее. Если водоем промерзнет до
дна — корма ей не достать. А охотиться она не умеет.
Она вообще не может переносить мороза: пробежит
по льду или снегу треть километра — и околеет.
Поначалу ондатра размножалась просто прекрасно.
Численность ее нарастала. А местами происходил на-
стоящий экологический взрыв (например, на Обском
299
Севере). Так бывает всегда при акклиматизации новых
видов, если хоть немного благоприятны условия. Ведь
врагов у них здесь еще нет.
У ондатры их поначалу тоже не было, но посте-
пенно начали появляться. Сибирские зверьки и звери
сначала к ней присматривались, принюхивались, а
потом включили в свое меню. За ней стали охотиться
не только первыми вкусившие ее хорьки и горностаи,
но и соболь, и колонок.
Все чаще стали выходить к берегам на охоту ли-
сицы, волки, енотовидные собаки, даже бурый мед-
ведь.
В воде ондатру им не достать, но если понизится
уровень воды, они уже тут как тут. В такую пору он-
датре до входа в нору какое-то расстояние приходится
бежать посуху, а они ее уже караулят.
К этой охоте сейчас пристрастились и совы, и лу-
ни— у ондатры насчитывается сейчас больше двух
десятков врагов. Местами ее уже надо спасать, и не
только от новоявленных хищников, но и от многих
болезней.
Расселяются ондатры так. Едва вскрываются реки
и около берегов озер появляются полыньи, ондатры
покидают свои зимние квартиры и отправляются в
путь. Идут они по ночам, поодиночке, иногда за сотни
километров, чтобы попасть в другие озера, болота,
реки.
Они уже пересекли нашу государственную границу
и расселились в Китае и Монголии. Недавно они объ-
явились в Корее.
Условия для жизни у них, конечно, не везде оди-
наковые. На севере Забайкалья, например, у них не-
редко случаются голодные годы.
Завезли их туда еще в 1932 году, чуть больше ста
штук. Выпустили сначала в озера у Кокоревки, у рек
Нижняя Джилинда и Гулинга. А когда они размно-
жились, их стали снова отлавливать и расселять.
Только в 1945 и 1946 годах их выпустили больше по-
лутысячи в озера Чарской долины.
Ондатры сами по себе стали расселяться вверх и
вниз по долине. Но вот беда: на них здесь плохо
охотились. В озерах около Гулинги ондатры за во-
семь лет выели все корма и ушли в другие места.
То же самое было в Тунгиро-Олекминском районе,
300
в некоторых местах Приморского и Красноярского
краев.
В бассейне реки Яны ондатра не прижилась, хотя
другие места Якутии ей приглянулись. А в Западной
Сибири судьба ондатры сложилась и совсем трудно.
Там она столкнулась с неизвестными ей возбудителя-
ми туляремии и лихорадки (название ее довольно
сложное: омская геморрагическая).
В тех озерных краях много водяных крыс, они-то
и разносят эти болезни.
Давно замечено: одни и те же возбудители, нахо-
дясь в одинаковых условиях, ведут себя по-разному с
видами, происходящими с разных материков. Чуже-
земки ондатры им «приглянулись». И им теперь здесь
приходится очень трудно. Хотя, как вид, ондатра се-
бя чувствует в Сибири неплохо.
Отдача от переселения ондатры стала заметной уже
накануне Отечественной войны. Количество заготов-
ленных шкурок в Среднеколымском районе Якутии
через пять лет в сто раз превысило количество выпу-
щенных зверьков, а в дельте Селенги — в 380
раз.
В 1940 году Иркутская область дала 71 тысячу
шкурок ондатры, Бурятия — на треть больше.
За годы войны был заготовлен почти миллион
шкурок. На международном рынке каждая из них
равнялась по стоимости мешку пшеницы. Много лю-
дей в те трудные годы накормила ондатра!
Сейчас каждая тысяча гектаров озер и болот дает
в Якутии 24 шкурки, в Молдавии — 100, а в Новоси-
бирской области — 250.
Всего в стране выпущено триста тысяч ондатр, из
них «заграничных» чуть больше двух тысяч. А собран
урожай больше чем в сто миллионов превосходных
шкурок!
Заграничная гостья навсегда прописалась в Сибири.
Однако ондатра — не единственный новосел. На-
всегда обосновались в Сибири бобры. Их шкурки це-
нятся втрое дороже соболиных. Они тоже по второму
заходу завоевывают Сибирь.
В ясачных книгах о них упоминалось часто, но к
1917 году осталось всего два небольших очага — в
низовьях Оби и верховьях Енисея.
Двадцать лет назад бобров стали завозить в Сибирь
301
с Оки и из Белоруссии. Сейчас их уже довольно много
стало в Томской области, расселяются они по Оми,
Таре, Тартасе.
В Иркутской области американскую норку выпус-
тили через два года после прибытия туда ондатры.
Зверек этот не только сильный, но и прожорливый.
Поэтому он сразу же стал врагом колонка, горностая
и даже соболя. А на реке Кадуй размножившиеся
зверьки стали уничтожать много ондатры. Не милуют
они ни рябчиков, ни зайцев.
Хорошо, что норки не достигли здесь расчетной
плотности: реки замерзают надолго и они, не имея
доступа к воде, гибнут. Вреда норки приносят много,
а охотиться на них трудно. Так что их переезд сюда
не радует пока ни биологов, ни охотников.
На Алтае норка прижилась лучше: там у нее
меньше соперников в борьбе за пищу. Каждому мес-
ту должен соответствовать свой зверь, своя птица. Так
говорят охотники.
На Дальнем Востоке, куда сейчас с Алтая пересе-
ляют норку, есть замечательное животное — еното-
видная собака. Похожа она на большую лохматую
кошку с симпатичной, как у лисы, мордашкой.
У себя на родине эта собака никому не мешает, ни-
кому не вредит, а мех у нее довольно хороший. По-
этому ее в свое время тоже решили расселить по всей
стране.
Накануне войны семнадцать енотовидных собак
выпустили в Качугском районе Иркутской области.
Новоселы как растворились, в отчетах потом написа-
ли: «Зверь не прижился».
Попытки расселить их в Бурятии, на Алтае и в
Томской области тоже оказались неудачными. А вот
в европейской части и в Средней Азии енотовидная
собака прижилась. Но там превратилась в хищника:
охотится на тетеревидных и водоплавающих птиц. Вре-
дителями в Крыму стали и сибирские белки — они
ополовинивают урожаи плодов и орехов.
Уничтожение диких птиц еще бы куда ни шло.
Но в тех местах, где появился дальневосточный гость,
резко возросло бешенство домашних собак, заболева-
ние чумой.
Енотовидная собака долго хранит в себе эти бо-
лезни, распространяя их по белу свету. А на Дальнем
302
Востоке про это никогда и не слыхивали. Вот что
значит не совсем осторожное переселение, без глубо-
кого изучения биологии и возможных последствий.
Перед войной в Сибири освоился и заяц-русак. Сам
он никак не мог пробраться туда через глубокие ураль-
ские* снега: лапы у него узкие, не то что у беляка,
он проваливается в снегу.
В Сибирь русака привезли из Башкирии и Татарии,
выпустив в Новосибирской, Иркутской и Читинской об-
ластях, на Алтае и в Красноярском крае.
Тут впервые поняли, что переселенцам тоже нужны
тренировки. У зайцев задние ноги очень сильные (с
древнелитовского «заяц» переводится как «прыгун»),
а кровеносный аппарат не очень-то совершенный. Если
заяц долго просидит без движения, у него потом при
прыжках могут сломаться кости задних ног.
Так оно и случилось в Восточной Сибири — везли
русаков долго, а после того, как им дали свободу, им
захотелось ускакать подальше.
От русаков ожидали большей отдачи, они тоже по-
ка не достигли расчетной численности.
Одни говорят, что размножению мешает лесной
заяц-беляк, который в Сибири живет и в степных
угодьях. Другие утверждают, что виновата его мень-
шая скорость бега. Русак не может бегать по насту
от бродячих собак так резво, как заяц-беляк. Вот и
уменьшается его численность.
Ко всему прочему, исконный житель Сибири беляк
ловко обманывает охотничьих собак, пробегая по во-
де или болоту, удирая потом в непролазные заросли,
забираясь на стога.
А у «приезжего» зайца — это сразу заметили охот-
ники — совсем другие манеры. Он, маскируя след, ста-
рается пробежать у молочных ферм, через пасущееся
стадо, ныряет в лисьи норы. Его, как волка и воробья,
тянет ближе к человеческому жилью.
А в общем-то, очень хорошо, что у сибирского зай-
ца появился собрат. Со временем он, возможно, еще
себя покажет.	i
В будущем на севере Сибири (в Якутии) появятся
и овцебыки. Сорок мускусных быков, привезенных не
так давно с Аляски на Таймыр и на остров Врангеля,
хорошо прижились и дали приплод. Они современники
мамонта, а мамонтам жилось здесь прекрасно.
303
Несомненно, появятся когда-нибудь в Сибири и
другие переселенцы, которые останутся здесь навсегда.
Ведь тридцать три своих и двенадцать иноземных
видов, акклиматизированных в нашей стране, сдела-
ли ее природу богаче и интересней. В том числе и в ме-
ховом краю — Сибири.
При пожаре
не спасать
Может создаться впечатление, что в животном ми-
ре Сибири теперь процветают все виды. Когда-то из-за
людской алчности чуть было не погиб соболь, но по-
том новое поколение спохватилось и гигантскими уси-
лиями восстановило умирающий вид.
Взбунтовались однажды медведи от бескормицы,
но вскоре их жизнь вошла в нормальную колею.
Распоясались было волки, но их быстренько обра-
зумили.
Увы, есть в истории животного мира и очень груст-
ные страницы. Умирает некогда процветавший сибир-
ский сурок, слава о котором расходилась далеко за
пределы его обитания. И человек не только не может
уберечь его от гибели, но и содействует ей.
Сибирский сурок (иногда его называют монголь-
ским) больше известен под именем тарбагана, а в Мон-
голии его зовут курун-баем.
Он очень похож на кролика, но у норы сидит, как
суслик: столбиком и сложив на груди лапки.
У него пышный желтовато-серый мех под цвет
осенней степи, а на голове небольшая темная шапочка.
У его собратьев, что живут в гольцах Кодара и
304
Удокана, около Байкальского заповедника, шапка сов-
сем черная. К тому же около глаз у них черные ок-
ружья, похожие на оправу очков. Их зовут черноша-
почными сурками. Им пока не угрожает опасность
исчезновения — перед человеком они ни в чем не
виновны.
Владения тарбагана — степи юго-востока Забай-
калья, Монголия и Манчжурия. В обычных степях он
не живет — ему нужны горные. Но были известны
три его колонии и в долине Иркута. Двое из них су-
ществовали с незапамятных времен, третья появилась
после 1939 года. (Вероятно, тарбаганы переселились
из Монголии.)
После войны эти колонии вдруг исчезли, видимо,
их разорили. Но через десять лет обнаружились две в
самых верховьях Иркута.
Около тысячи тарбаганов долгое время обитали
в чикойской тайге вдоль реки Мензы. Теперь их там
тоже почти не осталось.
Норы у тарбагана длинные, хотя и короче, чем у
его родственника сурка-байбака из Средней Азии и
Казахстана. Ведь условия здесь суровые, нередко
встречается вечная мерзлота, норы копать труд-
нее.
Десятиметровый тарбаганий тоннель обычно ухо-
дит на глубину двух-трех метров. В конце находится
обширная спальня шириной в полтора метра. Там зи-
мует вся семья, и пять, и десять тарбаганов. А в ста-
рину число их доходило до двадцати.
Тарбаганьи норы видны издалека, они похожи на
небольшие холмы. Ведь каждую осень, перед тем как
залечь в спячку, тарбаганы устраивают генеральную
чистку. Они выскребают из своих жилищ землю, му-
сор, а бывает, и кости предков. За многие годы и века
в Даурии выросли целые холмы, особенно около Бор-
зи и Соловьевска.
Тарбаган питается прямо около своего дома: корм
растет вокруг норы. В его меню почти всегда сон-тра-
ва, лютики, одуванчики. Очень он охоч до цветочных
головок, с удовольствием ест подорожник, полынь,
очень уважает эдельвейсы.
В Альпах за ними идут высоко в горы, цветок этот
считается редким и экзотическим. Он среди других
цветов что самородок среди камней. А в Забайкалье
305
он растет рядом с ромашками и диким луком, прямо
по берегам рек.
Когда молодые тарбаганы пасутся, старые иногда,
как гуси в своем стаде, стоят на посту.
Тарбаган любопытен, как соболь, только ничего не
исследует. Он меланхолично сидит у своей норы, по-
глядывая по сторонам, словно ища развлечения. Ум-
ной охотничьей собаке ничего не стоит отвлечь его
внимание на себя. Она вдалеке начинает выделывать
головоломные акробатические трюки, и тарбаган пря-
мо сгорает от любопытства: «Что это такое, и что бы
это все значило?» А в это время охотник незаметно
подкрадывается с другой стороны. Иначе тарбагана
не взять. Он не только сам осторожен, но и предуп-
реждает об опасности других. Сигнализация у тарба-
ганов хорошо отработана. Стоит тревожно свистнуть
одному, как тут же откликаются остальные. И вскоре,
как пишет А. Н. Формозов: «Все свистит: старые зыч-
ным хрюкающим, обычно двойным посвистом (вроде
«кви-квить»), молодые тонким сипловатым «фить-
фить». Такой же свист начинается при появлении кру-
жащегося над колонией беркута или орлана».
Испуганная косуля взлаивает, а испуганный тар-
баган похрюкивает не открывая рта.
Тарбаган не рыщет по степи в поисках воды. Он во-
обще не пьет, ему хватает того, что есть в растениях.
В связи с этим думали, что он и плавать не умеет.
Поэтому исследователи были удивлены, когда увидели
около Кайластуя переплывающих Аргунь тарбаганов.
Перед спячкой тарбаган нагуливает жир. Про не-
го и говорят: «жирует». (Впрочем, так же говорят и про
лосей, и про медведей.) Он ест, как всегда, только у
него теперь начинает откладываться жир — летом это-
го не бывает.
Жира набирается чуть ли не четверть веса. В ти-
бетской медицине его применяют от многих болезней,
высоко ценят в Забайкалье. Недавно медики провели
всесторонние исследования. И убедились: в нем со-
держится много чрезвычайно целебных веществ: ви-
тамины, микроэлементы, аминокислоты.
Когда весной тарбаган выходит на поверхность
от жира ничего не остается, он его за долгую зиму
сжигает весь без остатка. И то сказать: его братья-
сурки на юге спят четыре месяца, а тарбаган чуть
306
ли не девять. Даже не спят, а находятся между
жизнью и смертью.
Постель тарбаганы готовят себе мягкую, пышную.
Перед тем как унести в нору сухую траву, они стара-
тельно мнут ее между передними лапками и брюхом.
Чем меньше тарбаганов спит в норе, тем больше
несут они подстилки, чтобы было теплей. А весной они
ее съедают. Как говорится, безотходное производство.
В подземное жилище ведет обычно несколько хо-
дов. Ложась спать, тарбаганы их замуровывают. При-
чем очень старательно. В дело идет земля, камни, соб-
ственные отбросы.
Такие пробки, длиной до двух метров, забивают
снаружи. И только последнее отверстие — основной
лаз — изнутри. Пробка получается такой крепкой, что
весной приходится прорывать новый ход.
(Точно так же поступают и суслики.)
Самыми первыми скрываются в норах самые упи-
танные тарбаганы. А когда под землей исчезают по-
следние, начинают поступать вести о нападении вол-
ков на овец. Пока по степи бегают тарбаганы, волки
не трогают скот—«тарбаганят».
В закупоренной норе вскоре образуется избыток
углекислого газа и недостаток кислорода.
Видимо, от этого тарбаганы скорее впадают в
спячку.
Температура в их жилище плюсовая даже в самые
большие морозы. А если вдруг понижается, некото-
рые тарбаганы переходят в полусонное состояние, тем-
пература их тела повышается и прогревает зимовочную
камеру. Нагревают камеру и снова впадают в спячку.
(Спят они, как и суслики, свернувшись клубком и
поджав голову к брюху между задних ног.)
Что за будильник срабатывает у тарбаганов по
весне — пока еще не ясно. Но вся колония — иногда
жители многих десятков нор — выходит из-под земли
почти что одновременно. Может быть, во время таяния
снега к ним в камеры проникает озон и они просыпа-
ются от запаха весны? Этого никто не знает и, навер-
ное, не узнает.
Как ни грустно, но жизнь тарбаганов изучать уже
как бы и ни к чему, их дни сочтены. И с этим ничего
не поделать.
Все, конечно, слышали про чуму. Это страшная бо-
307
лезнь. От «черной смерти» • в Европе в средние века
вымирали целые города. Недаром турки забрасывали
катапультами в неприятельские крепости трупы лю-
дей, умерших от чумы.
В конце прошлого века эпидемия бубонной чумы,
начавшись в Китае, обошла чуть ли не весь земной
шар. Она не погашена до сих пор.
В 1911 году в Маньчжурии от чумы погибло шесть-
десят тысяч человек.
В Забайкалье чумные вспышки известны с 1853
года, но наверняка были и раньше. Последняя, самая
грандиозная эпидемия была здесь в 1919—1920 годах.
После зарегистрированы только отдельные случаи, с
1937 года — ни одного.
Издавна известна чума в Индии и Южной Аф-
рике. Полагают, что туда ее завезли на кораблях кры-
сы, которые заразились от диких грызунов. А природ-
ный очаг чумы, в котором живут дикие носители чу-
мы,— горные страны, пустыни и степи Азии, Африки
и Америки.
В Забайкалье, в районе Торейских озер,— тоже
природный очаг чумы: его возникновение связывают с
появлением песчанок и тарбаганов. Они и являются
ее хранителями.
Территория в районе Торейских озер — лишь часть,
как бы «язык» огромнейшего природного очага, ухо-
дящего далеко на юг. Чумы в нашей стране давно
нет, но девятая часть территории «чумоопасна». За
ней бдительно следят.
Но тогда, сто лет назад, когда в Забайкалье обна-
ружили чуму, ни о каких «очагах» не знали. Теряясь
в догадках, откуда она взялась, трупы сжигали, а от-
вета не находили.
Врачи, правда, отмечали: гибель людей совпадает
с массовым падежом тарбаганов. Но вместе два этих
факта никто не связывал. Лишь за два года до первой
мировой войны доктор Д. К. Заболотный установил,
что чума — от тарбаганов.
Через два года в Чите была открыта крохотная бак-
териологическая лаборатория. А сразу после револю-
ции развернута целая сеть противочумных пунктов.
Врачи и ученые долго распутывали чумную цепоч-
ку. Наконец, она перед ними предстала в таком ви-
де: чума живет в тарбагане. Когда он находится в
308
спячке, все процессы протекают в нем вяло, его даже
яд не берет. Пробовали заражать спящих — болезнь
протекала в них скрыто и очень медленно.
Чтобы тарбаган стал чумоопасным, достаточно од*
кого укуса тарбаганьей блохи. Это она передает бо-
лезнь от одного тарбагана к другому, сама оставаясь
невредимой. Человек с тарбаганом выходит на пря-
мой контакт, делая из него жаркое: у тарбагана очень
вкусное мясо. Вот и замкнулась цепь.
(Контакт этот тоже древний. Еще в тринадцатом
веке Марко Поло отмечал, что монгольские племена
едят «фараоновых крыс» — сурков-тарбаганов.)
Когда в свое время тарбаганьи шкурки научились
красить под обезьяний мех и цена их подпрыгнула в
пятьдесят раз, начался настоящий бум. Десятки тысяч
людей устремились в Забайкалье из Монголии и Ки-
тая. Они ловили и убивали тарбаганов без разбора, хо-
тя местные охотники уже знали, что нельзя тарбагана
стрелять, если он плохо бежит — значит, чум-
ной.
Сейчас в нашей стране сурков больше, чем где-ли-
бо в мире — больше двух миллионов. И добывается из
них двести-триста тысяч в год. А в те годы в Забай-
калье их было намного больше, чем сейчас во всей
нашей стране!
В 1907 году здесь было закуплено семьсот тысяч
шкурок. А через три года — два с половиной милли-
она.
Из-за большой добычи, из-за слишком большого
контакта в Монголии, в Северо-Восточном Китае и
Забайкалье почти не прекращались эпидемии чумы.
Они докатывались до Харбина и до самого Дальнего
Востока.
Но вот численность тарбаганов резко пошла на
убыль. К началу тридцатых годов заготовки шкурок
снизились до ста тысяч в год. И тут охотоведы реши-
ли восстановить запасы. В Борзе был создан охотпром-
хоз для регулируемой добычи.
Это подлило масла в огонь: чумологи давно уже
выступали портив тарбагана. Однако к мнению врачей
не прислушивались, многие просто не верили, что тар-
баганы повинны в смерти людей. Хотя в том же Бор-
зинском районе чума четырежды в свое время опусто-
шала село Соктуй-Милозан. В борзинской больнице
309
умер врач Гурулев: он заболел, вскрывая чумной труп.
На берегу Борзянки умер санитар Рогов: он тоже за-
разился и в беспамятстве убежал за город. В селе
Кулусутай соприкоснулись с чумой врач Ащман и
фельдшер Юдин. Их даже не успели довезти до боль-
ницы. На станции Маньчжурия умер фельдшер Шагов,
который заразился в Абагайтуе...
Как бы там ни было, к началу сороковых годов
тарбаган размножился, численность его возросла. Но
его вина в распространении чумы была окончательно
доказана, и решено было порвать контактную цепь
«тарбаган — человек».
Начались работы по уничтожению тарбаганов. Но
к этому времени выяснился и другой виновник, другой
хранитель чумы — даурский суслик. Он живет в том
же чумоопасном районе, так же впадает в спячку, у
него <есть свои блохи — переносчики чумы. Суслик мо-
жет хранить чуму в себе всю жизнь, а блохи пере-
давать ее животным и людям.
На Волге в распространении чумы суслики тоже
бывали виновны неоднократно. Но их долго не могли
поймать с «поличным»; «черная смерть» вспыхивала,
когда они безмятежно спали в своих норах.
Только потом выяснилось, что их блохи не накреп-
ко привязаны к своим хозяевам. Когда суслики впа-
дали в спячку, их блохи переходили на мышей. А те
с наступлением холодов устремлялись поближе к че-
ловеческому жилью.
В Индии чуму точно так же разносят крысы. Они
вообще неиссякаемый источник всяких инфекций.
В Забайкалье у сусликов никакого содружества с
мышами нет, сусликов здесь не добывают, так что кон-
такта с человеком у них нет. Но бывали случаи, ког-
да из озорства их ловили дети. И заражались.
В общем, чтобы оздоровить очаг чумы, надо было
уничтожить и тарбаганов, и сусликов. И их стали
травить ядовитыми порошками, отправляя в степи
специальные повозки и автомобили.
Особенно не жалели ядов в опасных местах и вдоль
линии государственной границы. Здесь их количество
довольно быстро удалось сократить в десять раз.
Наблюдения показали: оставшиеся зверьки пере-
двигаются на свободную территорию со скоростью во-
семьсот метров в год. В среднем на одном километре
310
границы осталось десять тарбаганов. Раньше их были
сотни.
Работа по наблюдению за очагом проводилась ог-
ромная. Только с 1941 по 1960 год в Забайкалье было
обследовано сто тридцать тысяч тарбаганов, сорок ты-
сяч сусликов, сто двадцать тысяч других грызунов.
Ни в одном из них возбудителя чумы обнаружено
не было. Разрешили даже в некоторых местах поднять
численность тарбаганов. И тут у хомячка, полевки и
суслика, отловленных в пади Гулженга, были выделе-
ны культуры чумного микроба.
Через год в пятнадцати километрах отсюда обна-
ружили их и у здоровых на вид тарбаганов. Амнистию
пришлось отменить. Чума затаилась, она живет, она
тлеет, готовая в любую минуту вспыхнуть. Поэтому
каждое лето, изо дня в день, из месяца в месяц в бор-
зинские степи уходят отловщики.
В защитных перчатках и сапогах, в костюмах, про-
питанных отпугивающими блох веществами, они от-
лавливают грызунов, обследуют норы, собирают на-
секомых. Грызунов и насекомых потом тщательно
обследуют, чтобы выяснить — не вылезла ли где чума?
Ученые продолжают тщательно изучать «черную
смерть» — тайн у нее еще много. Достаточно несколь-
ких микробов, чтобы человек заболел смертельно.
А волк съест павшего от чумы тарбагана — и хоть бы
что.
Предполагают, что вспышки чумы зависят от вспы-
шек на солнце. Но как, почему, где связь?
Где еще, в ком и в чем, кроме зверьков, сохраня-
ется чума?
По данным Всемирной организации здравоохране-
ния, в физиологическом растворе возбудитель чумы
сохраняется от трех до шести дней. В Чите чумологи
доказали, что чумной микроб в этом растворе сохра-
няет жизнеспособность больше двух лет.
В водопроводной воде, как показали опыты, он жи-
вет до четырех лет,-а в почве и того дольше. Значит, в
подходящих условиях он может долго сохраняться и
вне живого организма.
Около Читинской противочумной станции высит-
ся небольшой памятник. Он поставлен на том месте,
где в декабре 1923 года был сожжен труп лекпома
А. Н. Мичурина. На нем выбиты такие слова: «Спи,
311
труженик. Ты погиб на чуме, выполняя свой долг».
А внутри здания стоит большой холодильник, в
котором хранятся тушки полевок, сусликов, тарбага
нов. Их привезли из очага, их надо исследовать. Мо-
жет быть, ни в одном из них нет чумного микроба,
(в последний раз он был обнаружен в 1976 году у
суслика, вытащенного из тарбаганьей норы), как не
было в ста тысячах предыдущих. А вдруг он нахо-
дится в крови какого-нибудь именно из этих зверь-
ков? Ведь никто не знает, когда его ждать.
Поэтому на холодильнике непривычная надпись:
«При пожаре не спасать». Если случится беда, пусть
лучше содержимое холодильника погибнет в огне.
Как погибают во имя здоровья и жизни человека
некогда знаменитые тарбаганы.
Такая книга существует на самом деле. В нее за-
носится приход и расход всех зверей и птиц, которые
живут в тайге.
Если бы она была заведена раньше, не очутился
бы любознательный аскыр на краю гибели. Ведь охо-
та в тайге велась наобум, никакого учета никогда не
было.
Могут сказать — соболь соболем, но за крупного
зверя в старые времена можно было не бояться: у
охотников не было современного оружия.
Ружей, конечно, не было, но были луки и копья.
Известны случаи выстрелов из тяжелого индейского
лука на триста и даже на триста пятьдесят метров.
Такое расстояние не пролетит никакая картечь.
312
Стрела апачей пробивала человека насквозь на рас-
стоянии в триста метров. За сто метров она насквозь
пронзала оленя.
Стрела пробивала насквозь даже бизона. А пуля,
пущенная в него в упор из мощного револьвера, заст-
ревала в нем, как в подушке!
Если добавить, что стрелы обычно пропитывали со-
ком ядовитых растений и змей, то станет понятным,
что такое оружие было не менее опасным, чем огне-
стрельное.
Древние забайкальские охотники изобрели усилен-
ный лук, чуть ли' не лучший в мире, и вряд ли они
стреляли хуже индейцев. Лось, изюбр, марал и косуля
всегда были для них лакомой добычей, потому что да-
вали теплые шкуры и много вкусного мяса. Так что и
крупного таежного зверя со временем ждала та же
участь, что постигла и соболя. Революция спасла от
разорения не только Россию, но и тайгу.
Идет время, совершенствуется оружие на крупного
зверя, но его не становится меньше: охота разреша-
ется в разумных пределах.
Итак, в амбарную книгу тайги заносится приход
и расход всех зверей и птиц, которые живут в нашей
тайге.
— А разве можно сосчитать, сколько в тайге зве-
рей? — спросите вы.— Ведь тайга не колхозный луг,
на котором можно без особого труда пересчитать коров
и овец.
Если такой вопрос вы зададите специалисту-охото-
веду, он улыбнется и скажет:
— Мы дважды в год проводим перепись лесного
населения.— И назовет цифры последней переписи.—
В прошлом году в нашей области было семь тысяч
лосей, двадцать две тысячи изюбров, сто тысяч ко-
суль. Кабанов осталась тысяча голов, лисиц — семь-
сот штук, диких баранов — шестьдесят пять, еното-
видных собак — единицы.
Конечно, людей переписать легче, чем зверей в
лесу. В теремок к белке или соболю не постучишься и
не спросишь, сколько им лет и где живут их родст-
венники. Приходится искать другие пути.
Переписать белок можно с помощью хорошей соба-
ки. Для этого ее обучают, а потом принимают у нее
зачет.
313
Собаки бывают разные —с одними охотятся на бе-
лок, с другими на соболей, с третьими на медведей.
Их так и называют в народе: «бельчатницы», «собо-
лятницы », « медвежатницы ».
Она собака может остановить медведя, но не су-
меет распутать хитрый соболиный след. А другая,
наоборот,— хорошо идет по соболиному следу, но
медведя заставить встать на задние лапы не может —
нет у нее такого таланта, хотя она и родная сестра
собаки-медвежатницы.
Для переписи белок берут собаку, которая умеет
загонять их на деревья — «облаивать». Такую собаку
немного тренируют и устраивают придирчивый экза-
мен: проверяют с помощью другой собаки, сколько
белок на определенном участке она заметила и загна-
ла на дерево и сколько пропустила.
Если из ста белок она загнала девяносто, — значит,
«пропуск» составляет десять процентов. Когда это
выяснится точно, собаку берут в тайгу и начинается
подсчет.
Учетчик идет по тропе и записывает, сколько белок
загнала собака на деревья. При этом лайка забегает
метров на сто влево и вправо от тропы, «облаивая»
двухсотметровую полосу.
Пройдет переписчик десять километров и начинает
подсчитывать: дорогой ему попалось пятьдесят белок.
Десять процентов — пять белок — собака пропустила.
Значит, на участке в два квадратных километра
проживает пятьдесят пять белок.
Но «плотность» населения в тайге может быть раз-
ной — в одних местах белок живет больше, в других —
меньше.
И охотовед проверяет лес в разных местах так,
чтобы из каждых ста квадратных километров на де-
сяти обязательно пересчитать беличье поголовье.
А потом выводит среднюю цифру. Конечно, она
приблизительна. Но больше чем на десять процентов
ошибиться при эФо-м почти невозможно. А такая
точность нас вполне устраивает.
Чтобы рассчитать количество белок в лесу не для
точного учета, а для общей оценки запасов, можно
в лес и не заходить. Достаточно попросить охотника,
чтобы он запомнил, сколько белок он добывал по пя-
тидневкам на одном и том же участке.
314
Уж если неизвестные планеты и спутники открыва-
ют при помощи математики, то подсчитать количество
белок и того проще. Это может сделать и школьник, ув-
лекающийся геометрической убывающей прогрессией.
Допустим, охотничий участок равен четырнадца-
ти квадратным километрам. В первую пятидневку
охотник добыл 35, во вторую — 30, в последующие —
20 и 12 белок. Если применить этот математический
метод и внести соответствующие поправки, итог будет
таким. На охотничьем участке в течение двадцати
дней держалось 206 белок, теперь их осталось 106.
Значит, на каждом квадратном километре их
было 14—15, осталось 8. Очень хорошая плот-
ность.
Соболей пересчитывают по первому снегу. Для это-
го выбирают хороший денек, когда соболи выходят из
своих квартир, чтобы полакомиться и порезвиться.
Переписчики идут на лыжах по тропе и... затира-
ют следы, которые попадаются дорогой. Это для то-
го, чтобы соболи оставили свою роспись на чистой
странице. Ведь встречный след может быть и вче-
рашним, и позавчерашним. А на другой день считают
и записывают свежие следы, и не только собольи, но
и волчьи, лисьи — все, которые попадаются на
пути.
Конечно, соболь Может пересечь лыжню и дваж-
ды. Но хороший следопыт разберется в этом без осо-
бого труда: он смотрит, в какую сторону шел соболь,
вернулся он или нет.
Охотник даже может определить, соболь это был
или соболюшка, каков его возраст, давно ли он про-
шел. Это, если хотите, талант. Но следопыты потому
и становятся следопытами, что обладают таким та-
лантом.
Разработан и другой метод учета. В сильные холо-
да белки, свернувшись клубком, спят в своих гнездах,
соболь не выходит из главной зимней квартиры, рас-
положенной в центре его участка.
Если он и выходит на охоту, то неподалеку: от
мороза снег становится рассыпчатым, бежать по не-
му трудно. В это время на соседний участок он не за-
бредет, сосед к нему тоже не пожалует и следы их
не перепутаются.
В морозы надо найти главное гнездо соболя. О том,
315
что оно главное, расскажут следы разной давности,
идущие в разных направлениях. Уточняют это по раз-
мерам отпечатков лап, по манере пускать струю, ма-
нере залазить на пеньки и поваленные деревья.
Отличив одного соболя от другого, разграничива-
ют их участки.
Если обнаружится свежий след—и того лучше:
он сам приведет к гнезду.
По количеству главных собольих убежищ можно
определить количество соболей.
Всех других зверей считают тоже по следам. Но
звери иногда могут пройти через лыжню «след в
след», как это нередко делают диверсанты и шпионы,
перебираясь через пограничную контрольно-следовую
полосу.
Тогда учетчик идет по следу до того места, где он
раздваивается, и определяет, чьи это следы и сколько
их.
Осторожные звери — волки и лисицы — могут, за-
метив лыжню, повернуть обратно. Но охотовед зорко
посматривает по сторонам и берет такие следы на
заметку.
Так следопыты исхаживают всю тайгу вдоль и по-
перек и по следам определяет, где сколько зверей жи-
вет.
Так же по первому снегу нередко считают и белок.
Однако белки могут идти не только по земле, но
и «верхним следом» — по деревьям.
В этом случае примечают разрывы, где деревья сто-
ят далеко друг от друга. Здесь белке приходится по-
неволе спускаться на землю и бежать до другого
дерева. Не успеет она пробежать десяти метров, как
уже попала на заметку и внесена в амбарную книгу
тайги.
Поскольку белки нередко кочуют по лесам в поис-
ках хорошей пищи, перепись их приурочивают к то-
му времени, когда они начинают готовиться к зимовке.
Известно, что все измерительные приборы по точ-
ности показаний делятся на несколько классов. Са-
мые точные из них — лабораторные.
У охотоведов тоже есть «лабораторный» метод под-
счета. Его применяют, когда нужна особая точность.
Для подсчета на пробной площадке затирают все
до одного следы. (Понятно, что этот способ пригоден
316
только зимой.) А потом загонщики идут цепочкой,
кричат, стучат, стреляют в воздух, выгоняя зверей из
своих убежищ. На снегу они оставляют свои следы,
свои визитные карточки.
Этот способ сложнее, надо приводить в лес много
людей. Но время от времени приходится его приме-
нять. Чтобы уточнить необходимые данные, проверить
самих себя.
Считают в тайге, понятно, и изюбров, и лосей.
Этих считают на слух. В конце лета и осенью во
время своих свадеб соперники начинают драться и гро-
мко трубить. Охотовед идет на голос трубача и перепи-
сывает все общество в одном, в другом, в третьем месте.
А как подсчитать, сколько в лесу мышей?
Их количество тоже надо знать, так как от него
зависит количество колонка и соболя.
На мышей ставят обычные домашние мышеловки.
Их выстраивают в одну линию через пять метров и в
качестве приманки кладут хлеб, смоченный постным
маслом.
Учет ведется по количеству зверьков, пойманных
на сто ловушко-суток. А потом делают расчет на всю
территорию.
Осенью важно знать, сколько уродилось орехов,
грибов и ягод, чтобы выяснить, хватит ли его таежно-
му населению.
Если кормов мало — животные и звери начнут го-
лодать, некоторые из них зимой могут замерзнуть, по-
гибнуть от хищников, заболеть.
В этом случае некоторых из них отстреливают
больше, чем обычно. Например, белок, которые могут
начать «кочевание до смерти». Теперь их научились
останавливать именно таким способом — разрежением
поголовья.
Когда белок становится мало, они как бы успока-
иваются и остаются на зиму в родном лесу. Небольшо-
му количеству прокормиться гораздо легче.
Хорошие «урожаи» белок, как и урожаи орехов,
бывают не каждый год, а через шесть-семь лет. (В За-
байкалье даже через десять.)
Теперь на количество будущих белок научились
составлять и прогнозы. При этом учитывается опыт
прошлых лет, количество кормов, конкурентов, врагов
белок, их возраст и пол. Такие прогнозы помогают луч-
317
ше организовывать охоту, страхуют от неожиданнос-
тей.
Прогнозы оправдываются и на восемьдесят, и на
девяносто процентов. Но только в европейской части,
на Урале, в кое-каких местах Сибири. На Алтае и в
Забайкалье такие расчеты производить трудно. Здесь
условия жизни белок еще плохо изучены, они слож-
ны и изменчивы.
Для подсчета численности животных сейчас все
чаще применяют авиацию. Началось это с подсчета
тюленьих пастбищ на льдинах, стадов сайгаков в При-
каспии. Теперь методы усовершенствовали, следы с
воздуха научились хорошо фотографировать, дешиф-
ровывать снимки. Этим способом иногда подсчитывают
не только лосей, медведей и кабанов, но даже бобров
(по количеству поселений), ондатр (по количеству ха-
ток), зайцев, боровую и водоплавающую дичь.
В Забайкалье лосей пересчитывают с самолетов по
весне. В густом лесу их заметить трудно, но когда
начинают зеленеть кустарники и березки, лоси утром
и вечером выходят в речные долины — там растения
просыпаются раньше всего.
Во Франции недавно испытывали инфракрасную
аппаратуру, изготовленную специально для подсчета
зверей. Пользоваться ей лучше всего в конце зимы, на
восходе солнца. «Теплых» зверей она хорошо различает
на фоне холодной земли. При помощи этой аппарату-
ры там пересчитали девять десятых всех оленей, лосей,
кабанов и косуль.
Белок, соболей, а тем более мышей, никакой аппа-
ратурой не обнаружишь. Их и впредь будут перепи-
сывать по следам, прежде чем занести в амбарную
книгу.
Сейчас в амбарной книге одного только Забайкалья
значится двадцать пять тысяч изюбров, около двух
тысяч медведей, десять тысяч лосей.
Ежегодно охотники могут добывать около десяти
тысяч шкурок соболя, пятьсот тысяч — белки, десять
тысяч — лисицы.
Если к охотникам причислить даже тех, которые
один-два раза в год выбираются на озера во время
утиного перелета, и то получится, что на каждого из
них приходится девять тетеревов, рябчиков, куропа-
ток, семь косуль. Не так-то и мало.
318
Собачья школа
Сибирские меха носят в Америке и Югославии.
В них наряжаются австрийские модницы и солдаты
королевской гвардии Великобритании. Шапки им шьют
из наших медвежьих шкур, и выглядят они весьма
экзотично.
Причуды моды диктуют цены, они меняются как
погода в марте.
То в цене и почете норки небывалых цветов (в
клеточном звероводстве теперь получают чуть ли не
сто оттенков), то темные меха, то светлые, то длинные,
то короткие.
Сейчас подскочили цены на рысь. Итальянцы, аме-
риканцы, шведы покупают их наперебой. Северная
стоимость 270 долларов, кавказская — 37. Северные,
сибирские меха всегда будут самыми дорогими.
Снова вошла в моду красная лисица. А то долгое
время королевой аукциона была серебристо-черная.
В почете шкуры енота и волка. Как бы ни меня-
лась мода, всегда в цене сибирская белка. А соболь,
наш любознательный аскыр, всегда вне конкуренции.
Цены на него тоже могут меняться, но только в сто-
рону повышения.
Меха продаются на пушных аукционах. В те
годы, когда русские первопроходцы обложили ясаком
сибирских инородцев, аукционы проводились в Лон-
доне. С двадцатых годов нашего столетия они стали
проводиться в Америке, Канаде, Австрии, Франции.
Через десять лет — в нашей стране, в Швеции и Нор-
вегии.
Наш пушной аукцион проводится в Ленинграде,
теперь он известен во всем мире. На нем больше всего
319
мехов покупают западногерманские немцы. У амери-
канцев часто видит око, да зуб неймет: в Америку
запрещен ввоз шкурок норки, ондатры, куницы, ли-
сицы, песца, ласки и горностая.
Ленинградский аукцион впечатляет своими масш-
табами. Там одновременно выставляется 25—35 тысяч
соболиных шкурок и миллион беличьих.
Если все эти соболи были добыты главным образом
плашками, кулемками да капканами, то девятьсот
тысяч белок из миллиона были загнаны на деревья
собаками.
Как только наступает зима, в тайгу выходят бри-
гады охотников и любители. А сколько они добудут
пушнины, будет зависеть не только от их мастерства,
а и от четвероногих помощников. Поэтому, поднимая
наше сельское хозяйство, мы не забываем и о той
его отрасли, которая называется собаководством.
Всякие собаки есть на белом свете, и по-разному
они называются: сеттеры, легавые, пойнтеры, спание-
ли, таксы, фокстерьеры, русские гончие. Одни из них
ростом с теленка, другие — с рукавицу. И, пожалуй,
самая невидная из всех этих собак наша сибирская
лайка. Она не так красива и благородна на вид. Но
попробовали бы с ней посоревноваться все другие
собаки в охоте за зверем!
Лайка легко обнаружит белку и выследит соболя,
остановит кабана и медведя, поднимет глухарку, до-
станет из озера утку.
Хороший охотник никогда не пойдет на охоту без
собаки. Белка услышав шаги, затаится. Лось, учуяв
за сотни метров незнакомый запах, скроется в тайге.
Модведь, особенно медведица, столкнувшись вплотную
с охотником, может неожиданно напасть на него.
А когда рядом собака, ничего этого не случится. Обыс-
кивая лес, бельчатница загонит белку на дерево и
даст знать об этом хозяину. Обнаружив лося, зверовая
собака догонит его и, забежав вперед, остановит. Мед-
вежатница не даст косолапому сдвинуться с места:
уворачиваясь ст его ударов, будет кусать его за мехо-
вые штаны, пока не подоспеет хозяин.
По тому, как лает собака, охотник издали узнает,
какого зверя она преследует. И вовремя подготовится
к опасной встрече.
Талант к тому или иному делу у человека начина-
320
ет проявляться еще в детстве. У лайки — тоже. Если
она со щенячьего возраста убегает в лес — у нее ско-
рее проявятся охотничьи способности и пробудятся
инстинкты.
Темперамент у собак, как и людей, тоже бывает
разным. Одна может вихрем налететь на лося и громко
облаять, чтобы слышала вся округа. Другая норовит
обойти его молча, чтобы встать перед ним, как вко-
панной и только тут подать голос.
Какая из них поступает правильней?
Конечно, вторая.
Первая своим -лаем напугает зверя и он попросту
убежит. Вторая перережет ему путь и оповестит об
этом хозяина. Это большой собачий талант, и рас-
познать его можно, скажем, в собаке, которая молча
гонит зайца. Такую и надо натаскивать на лося.
В лесу некоторые молодые собаки никакого вни-
мания не обращают на белку, колонка или куницу.
Зато по пахучему следу готовы броситься вдогонку за
крупным зверем, настигнуть его и облаять. Если даже
такой зверь в диковину, встретился в первый раз.
Значит, такую собаку надо обучать нелегкому
розыскному ремеслу, у нее на это талант.
Обычно охотники сами обучают своих собак. Они
берут их в лес и натаскивают на зверя. Охотнику по-
могает в этом опытная собака. Отыскивая след, она
показывает своему молодому товарищу, как надо дей-
ствовать. Учеба эта длится и год, и два, собака наби-
рается опыта, знаний. После этого ей доверяют само-
стоятельную работу.
Но всем понятно, что обучать детей грамоте в шко-
ле лучше, чем дома.
И вот специалисты создали под Новосибирском го-
сударственную школу для обучения собак.
И это очень правильно: чем больше будет хоро-
ших охотничьих собак, тем больше охотники будут
добывать пушнины.
Допускают в школу только тех собак, которые вы-
держивают конкурс. Если собака ростом выше или
ниже нормы, чуть не тот у нее разрез глаз или не так
она держит хвост — высшего образования ей не видать.
Учеба идет по определенной программе. На практи-
ческих занятиях на белок, медведей и соболей собак
натаскивают опытные егеря.
11 Четырехэтажная тайга
321
Специалисты полагают, что скоро можно будет
отбирать талантливых собак по их поведению. Обна-
ружилось, что различия в их поведении зависят от
остроты обоняния. Собака с плохим нюхом привыкает
к вольере за двадцать один день, с хорошим — за
семь. Такая и с лабораторной обстановкой осваивается
лучше, реакции на запах у нее закрепляются быстро,
особые приставки с запахом она находит скорей.
Охотники, которые учат собак сами, об этом даже
не подозревают. Об этом стало известно совсем недав-
но.
Школа для собак была открыта не только в Ново-
сибирске, но и в Хабаровске. За пять лет она «выпус-
тила» больше шестисот прекрасных собак-специалис-
тов. Но самое отрадное — есть теперь питомник охот-
ничье-промысловых собак и в Восточной Сибири. Он
отправляет своих воспитанников и в Якутию, и в За-
байкалье, и на Крайний Север.
Находится этот питомник в пятидесяти километ-
рах от Иркутска, около села Моты. Ежегодно охот-
ничьи хозяйства получают отсюда более трехсот со-
бак. Отзывы о них очень хорошие.
Высшее образование для собак — это еще не все.
В нашей стране собаководы с каждым годом все
чаще организуют соревнования собак и выявляют сре-
ди них чемпионов. Чемпионам, как водится, выдают
золотые, серебряные медали и дипломы.
Надо сказать, что раньше нашу лайку и за собаку
не считали. Она не годилась для помещичьих утех.
Помещики затравливали лисиц и зайцев целыми сво-
рами гончих, а в тайгу этим собакам нечего было и со-
ваться.
Когда в конце прошлого века в Омске проходила
первая в Сибири выставка охотничьих собак, на ней
были представлены пойнтеры, сеттеры, борзые, гончие.
И ни одной собаки-трудяги, охотничьей лайки!
С конца прошлого века в нашей стране выходит
родословная книга собак. К 1941 году вышло пять
томов. В них вошло четыре тысячи охотничьих си
бак — записаны их родословные, цвет, имена, рост,
чем они знамениты. Ни одной лайки ни в одном томе
не упоминалось.
Теперь справедливость восстановлена: описано око-
ло пяти тысяч лаек. И есть за что: ведь они повыша-
322
ют производительность труда охотников в три-семь
раз. Ходить по тайге с собакой приходится меньше, а
добыча намного больше.
Эвенки на севере Забайкалья, правда, по тайге не
ходят, а ездят верхом на оленях. Но и они убедились,
что лайка сильно увеличивает добычу. (До 1952 года
охотники выслеживали белок на их переходах да ис-
кали гнезда. Добыча была очень невелика.)
Во время Отечественной войны многие лайки из
тех, что участвовали в испытаниях и имели дипломы,
были мобилизованы в армию. Они отыскивали мины,
доставляли документы, даже подрывали вражеские
танки. Всех их обеспечивали специальными пайками.
Благодаря этому, лучшая часть лаек была сохра-
нена. Это позволило сразу после войны снова развер-
нуть племенную работу.
Итак, соревнования лаек. К ним допускают толь-
ко тех собак, которые выдержат экзамен по внешнему
виду — экстерьеру. Это и понятно: если у собаки пло-
хое зрение или слабые ноги — ей нечего делать в лесу.
Первую оценку ставят за «красивые глаза» — за
внешний вид. Если у родителей лайки есть диплом по-
левых испытаний, оценку повышают. Набавляются
баллы и за знатных прадедов и прабабок. А после это-
го начинается самое трудное: лаек выводят в лес и
проверяют их знания.
Конечно, лес выбирают такой, в котором есть дичь.
А если собаку испытывают на медведя, то в лес ведут
и живого — подсадного — медведя. Там его прячут,
сажают на цепь, а лайку пускают по следу. Сна дол-
жна разыскать косолапого и броситься на него. Судьи
стоят в стороне и принимают экзамен.
Если собака неуверенно идет по следу, лает издали,
не успевает увертываться от бросков и ударов зверя
или трусит — в мастера ей не выйти.
Так же соревнуются собаки и в поисках и пресле-
довании белки, лося, водоплавающей птицы.
Вот как проходило в Подмосковье одно из послед-
них состязаний лаек. Собак привели в густой еловый
лес, сильно изрезанный оврагами. Белкам там спря-
таться было легко. К тому же им помогло ненастье:
шел то дождь, то снег, то нависали густые туманы.
Собакам пришлось очень трудно. Но они с честью вы-
держали трудный экзамен. Западносибирская лайкт
п*
323
Урман за час разыскала девять белок и точно указа-
ла на них судьям. Ее сопернице повезло меньше. Хотя
она и разыскала на две белки больше, но один раз
лаяла попусту. За это ей сильно снизили оценку.
Другие «срезались» на мелочах: когда подходили
судьи, эти собаки забывали перебегать на другую сто-
рону дерева или не подавали им в руки убитого зверь-
ка.
А под Нижнеудинском, на недавнем состязании си-
бирских лаек, две собаки вообще были сняты с сорев-
нований. Они оказались недисциплинированными и от-
казались идти в поиск. Их хозяевам было очень
стыдно.
На первый взгляд может показаться, что все эти
соревнования, судейские коллегии для собак, медали и
дипломы — пустая забава.
Но как без этого определить самых лучших, та-
лантливейших собак, чтобы вывести хорошую охот-
ничью породу?
Ведь без хороших собак нечего было бы и огород
городить — вести амбарную книгу и увеличивать лес-
ное стадо. Без собак оно было бы попросту недоступ-
ным.
Хорошая собака для охотника важнее доброго
ружья.
Я знаю в Чите одного старого следопыта. У него в
свое время было редкостное ружье и отличная собака.
Собака эта знала повадки всех зверей и могла оста-
новить любого из них. И знала им цену: если она вы-
слеживала белку, а на пути попадался след соболя,
она бросала белку и шла за соболем.
Когда охотник потерял свое редкостное ружье, он
недолго кручинился: пошел и купил новое, хотя оно
было и похуже. Но когда потерялась собака, он целый
месяц, забыв о сне, мотался по поселкам и селам.
И все-таки разыскал ее (собаку украли).
Но вскоре собака снова исчезла. И теперь уже на-
всегда: она попала во вздергивающуюся петлю, по-
ставленную в тайге браконьерами.
Горе охотника было так велико, что он плакал,
как ребенок. И с тех пор уже не выходит в тайгу.
Породистых собак воруют, как раньше воровали
породистых лошадей. И даже фабрикуют собачьи ро-
дословные. Но теперь любую из них можно отыскать
324
по отпечатку носа. Его отпечатки так же индивидуаль-
ны, как отпечатки пальцев рук у людей.
В охотничьих селах собак больше, чем домов. Од-
нажды мы забрались в глухое таежное село Алтай, что
в Красночикойском районе. И очень удивились мно-
жеству собак: дворов в деревушке было чуть больше
десятка, а собак около сотни. И все сибирские лайки.
Оказалось, что здесь живут одни охотники и их соба-
ки все сплошь бельчатницы, соболятницы, медвежат-
ницы.
Хозяин, у которого мы остановились, одну собаку
ласково называл « стотысячницей».
— Почему стотысячница? — спросили мы.
— А потому,— ответил он,— что с ее помощью
я сдал за эти годы пушнины на сто тысяч рублей.
А это моя спасительница: когда меня подмял медведь,
она стала его кусать и приняла удар на себя.
— А эта...— и он стал рассказывать о своих
помощниках такие удивительные истории, что мы
окончательно убедились: охотнику без лаек в тайге
придется трудно. Пусть быстры русские гончие, кра-
сивы спаниели, неутомимы легавые — никому из них
не сравниться в тайге с обыкновенной сибирской лай-
кой. И очень довольны охотники, что наконец-то их
друзей признали, стали приглашать на соревнования
и даже открыли для них специальные школы.
Изгнанники
Белки, соболи, косули и лоси чувствуют себя под
крышей тайги прекрасно.
Бывают зимовки трудные — не без этого. Случается
325
иногда кое-кому отправляться в печальные путешест-
вия, но они исключение.
А вот утки, лебеди, жаворонки, чибисы живут на
своей родине, как в гостях: четыре-пять месяцев в го-
ду. А все остальное время проводя в изгнании, на чуж-
бине.
Когда у нас был теплый и влажный климат, неза-
чем им было улетать в дальние края. Но вот обозна-
чились времена года — и широколиственные вечнозе-
леные растения сбежали на юг. Потом наступило оле-
денение, и ушли от нас последние теплолюбивые кус-
ты и деревья. Зимой птицам нечего стало есть — все
покрывалось льдом и снегом.
Таежные приспособились: стали на зиму пересе-
ляться на деревья, глотать хвою и почки. А те, кото-
рые жили на озерах, в степях и в тудре, полетели в
поисках пищи в теплые края, в другие страны.
Если бы вдруг оказалось, что птицы могут про-
кормиться зимой на своей холодной родине, они бы
никуда не полетели. Они ведь улетают не от холода,
а от бескормицы.
В малоснежные зимы, когда корм доступен, в За-
байкалье остаются зимовать жаворонки, степные конь-
ки, перепелки. Даже болотная сова иногда остается,
хотя она меньше всех приспособлена к морозам.
Там, где есть хоть чуток незамерзающей водной
глади, остаются и зимородок, и даже утки.
Под Иркутском есть вообще замечательная зи-
мовка. В том месте, где Ангара вытекает из Байкала,
вода никогда не замерзает. И там всю зиму плавают
тысячи гоголей, крохалей. Есть там и хохлатая чер-
неть, иногда встречается даже луток. Но местные жи-
тели всех этих уток зовут ангарками, думая, что это
особая порода.
Целыми днями утки там плавают, добывая, глав-
ным образом, ракообразных. А на ночь куда-то исче-
зают.
Двести лет это было тайной, где они проводят но-
чи. Лишь в 1955 году стало известно — между торо-
сами. Поднимаясь в сумерках в воздух, утки улета-
ют туда за десятки километров. А на заре возвраща-
ются как бы неведомо откуда.
Спят утки на боку, клюв засовывают за крыло, а
лапки — в перья. Лед вроде бы и холодный, но намно-
326
го теплее морозного воздуха. Байкал их как бы подо-
гревает снизу.
Те птицы, которые улетают зимовать в теплые
страны, иногда там даже играют свадьбы (утки).
Но родина есть родина: в течение тысячи лет, как
только наступает весна, птицы летят домой.
Этот инстинкт передается из поколения в поколе-
ние : где птица родилась, туда она должна и вернуться.
Правда, иногда к нам может прилететь немецкий или
исландский селезень, увязавшись за нашей уткой, но
это бывает редко.
Потеряться в огромном мире немудрено; даже лю-
ди иногда теряют друг друга. А небольшие стрижи —
супруг и супруга — летят в Забайкалье из далекой
Африки порознь. Словно бы сговорившись, они встре-
чаются точно у своего гнезда. Ласточки — то же са-
мое.
Козодои прилетают из Индии и островов Тихого
океана. Сначала самцы, потом самки. Кукушки и удо-
ды возвращаются из Африки. А черные и даурские
журавли — и? $₽/10Нии.
Не все куйушки такие ветреные, как наши. Амери-
канские, например, вьют гнезда и выводят птенцов.
Там только один вид не строит своих квартир, а вы-
гоняет голубей и занимает их жилища. Но детей все
равно выращивает сам.
В Европе кукушки подбрасывают свои яйца другим
птицам. Но кукушата там не выбрасывают из гнезда
своих неродных братьев: они растут вместе.
Наша кукушка — самая изворотливая: она может
«подделать» свои яйца под 50 видов птиц. У всех у
них яйца разные по цвету и по размеру, поэтому у
кукушек своя специализация. Одни несут яйца «под
камышевок», другие—«под славок», третьи—«под
горихвосток».
Молодая кукушка, которая впервые откладывает
яйца, несет их в клюве к гнезду птиц' того вида, ко-
торые ее воспитали.
Маленький кукушонок — что автомат. У него на
спине есть чувствительные сосочки, приводящие ав-
томат в действие. Стоит к ним прикоснуться, как ку-
кушонок сразу же передвигается к краю гнезда и рез-
ко откидывается.
Когда он подлазит под живущих бок о бок птен-
327
цов, срабатывает этот «автомат». Но он работает толь-
ко четыре дня. Если бы птенцам удалось это время
продержаться в гнезде, они бы остались живы.
От диверсий кукушек не застрахованы никакие во-
робьиные. Вот только среди дятлов они жить не могут
и свои яйца под них не подделывают.
Пусть кукушка плохая мать, но зато самая храб-
рая лесная птица. Другие птицы боятся ядовитых
иголок гусениц сибирского шелкопряда. А кукушка за
один час уничтожает сто пожирателей леса.
Из всех прилетающих к нам на гнездовья птиц са-
мые таинственные — черные журавли. Гнездятся они
в таежных глухих болотах Сибири, но где точно — ни-
кто не знает.
О стерхах, которые живут в тундре и которые за-
метны издалека, и то известно немного. Только недав-
но одной экспедиции удалось подобраться к ним до-
вольно близко и заснять на пленку подробности их
жизни. Черных журавлей близко пока не наблюдали.
Известно одно: зимуют черные журавли вместе с
даурскими в Японии и там их судьбЬ/ зесно перепле-
таются.
Вокруг Токио в давние времена было устроено не-
мало ферм, где прирученных черных журавлей дер-
жали вроде приманки.
Когда дикие журавли летели на родину или воз-
вращались на зимовку, прирученные заманивали сво-
им криком сразу по двадцать и больше дикарей. Они
тут же попадали на мушку.
Такая охота считалась занятием большой государ-
ственной важности: первый, особо приготовленный
журавль с пышными ритуалами подносился самому
императору.
Японского журавля не трогали, он считался свя-
щенным. Щадили и даурского: мясо его недостаточно
вкусно.
В то самое время, когда А. Черкасов писал свои
знаменитые «Записки охотника Восточной Сибири», в
Японии отменили законы, охранявшие журавлей.
Началось настоящее истребление японского жу-
равля, а зимовки наших изгнанников стали попросту
разорять. Ведь журавли очень доверчивы. В монголь-
ских поселках, например, красавки спокойно расха-
живают'между юртами, их можно поймать, как кур.
328
В 1973 году с Японией была подписана конвенция
о журавлях. Там запрещено . притеснение наших жу-
равлей на зимовках. А у нас в зоне их гнездования
запрещается выпас скота, организация туристских по-
ходов и экспедиций.
В долине реки Читы черные журавли появляются
обычно в начале мая. Куда они летят — неизвестно.
Это еще одна загадка природы.
В Японии в последнее время неуютно чувствуют
себя и другие птицы. Раньше они зимовали в 149 рай-
онах, теперь — только в двадцати. Японцы срочно
создают заповедники. Но атмосфера там все равно
загрязнена так, что многие зимовавшие птицы туда
уже больше не возвращаются. Особенно жалко боль-
ших сибирских лебедей-кликунов, которые зимуют на
одном из озер озера Хоккайдо.
Они прилетают туда, изнуренные длительными пе-
релетами, не ведая, что это озеро тоже замерзает. По-
ка они отдыхают, безмятежно плавая по водной глади,
забереги становятся все больше и больше. Птицы ме-
чутся по полынье, пытаясь помешать замерзанию.
И если лед затянет последнюю полынью, им приходит
конец.
Беда этих лебедей в том, что они слишком поздно
чувствуют приближение холодов. Все остальные пти-
цы уже поднялись и улетели дальше по извечным пу-.
тям миграций. А для этих взлетная площадка — по-
лынья стала уже тесной, и они не могут взлететь...
С отлетом наших птиц домой, в экваториальных
зонах наступает некое запустение. Ведь из каждых
ста птиц, прописанных там, шестьдесят прилетает из
высоких широт. Свои птицы на экваторе зачастую на-
ряднее наших, зато не умеют красиво петь. Они гор-
танно кричат, свистят, но не могут сравниться не толь-
ко с соловьем или дроздом, но и с обыкновенным по-
левым жаворонком.
Но вот наши птицы после трудных дорог и всяких
приключений вернулись домой. Первыми появились
огари, которые в Забайкалье называют почему-то тур-
панами (турпаны гнездятся в тундре).
Эти утки любят небольшие озера с солоноватой,
водой, а устроить их может любая площадь — будь то
дупло или нора лисицы.
Вслед за ними (почти одновременно) прилетают
329
жаворонки и белошапочные овсянки. А как только
зацветет сибирский абрикос, появляются стрижи — сна-
чала белопоясные, а потом и черные, азиатские.
Стрижи не могут прилететь раньше, потому что
насекомых они ловят только в воздухе, надо дождаться
их появления. У стрижей и глаза устроены так, что
они видят только летающих перед собой. Сидящих
насекомых стриж не увидит, как и та лягушка, кото-
рая может умереть с голоду рядом с неподвижными
насекомыми.
Стрижи все делают на лету: едят, пьют воду, ло-
вят строительный материал для гнезд, спят.
Да, и спят тоже. Это впервые увидел во время вой-
ны французский летчик, который летел на самолете
с выключенным мотором. Стрижи спят коллективно, в
сонном планирующем полете.
Когда стрижи возвращаются домой, квартиры их
иногда бывают заняты другими.
Воробей в Сибирь пришел вслед за сохой
(А. Ф. Миддендорф). Теперь его можно встретить вез-
де, где есть земледелие. Вот он-то и захватывает стри-
жиные гнезда. Это самая находчивая птаха: зимой
отогревается в печных трубах.
Стриж — птица мирная, но тут начинается настоя-
щая война. Если воробей не уберется подобру-поздоро-
ву, стрижи лепят гнездо поверх воробьиных яиц, за-
муровывая их.
Утки поступают гуманней. Отбив гнездо с чужими
яйцами, утка добавляет к ним свою кладку и потом
выкармливает всю ораву. Если даже приемыши дру-
гой породы.
В Сибири климат суровый: в мае может выпасть
немалый снег, а в июне крепко подморозить. Бывают
ранние заморозки, холодные летние дожди.
Насекомые в это время исчезают, у стрижей насту-
пает бескормица.
От холода они бы могли защититься, взъерошив
перья, как взъерошивают шерсть звери, чтобы было
теплей. Но от голода защиты нет. И стрижи впадают в
«холодное оцепенение», как бы в короткую спячку.
Все процессы у них замедлены, кислорода они потреб-
ляют мало. Во время дождей «старики» в таком со-
стоянии сидят в гнездах, а «молодежь» улетает на ок-
раины циклона, где хорошая погода и много насеко-
330
мых. Улетает она иногда на десятки километров от
дома и возвращается с хорошей погодой...
После коротких перепалок и борьбы за захвачен-
ные гнезда птичье царство постепенно успокаивается.
Последними прибывают в Забайкалье сибирские со-
ловьи-красношейки, как бы замыкая последнюю волну
перелета. И теперь все птицы заняты самым главным
делом, ради которого прилетели: они выводят потом-
ство.
Гнезда у них везде: на деревьях, в траве, на бо-
лотных кочках, под карнизами домов.
Утки селятся в камышах, по берегам рек и озер,
на лугах. Но некоторые умудряются жить на де-
ревьях, словно белки.
Как ни странно, китайские мандаринки, крохали и
гоголи селятся в дуплах. А песчанки, облюбовавшие
соленые озера Оловяннинского и Борзинского районов,
уходят под землю, в старые тарбаганьи и лисьи норы.
Тихо, затаясь, сидят птицы на гнездах. Утки в это
время не смазывают перья жировым веществом из коп-
чиковой железы, чтобы не выдать себя привлекающим
запахом. Когда у них появятся утята, они сами сма-
жут себя, греясь под матерью. Жир перейдет на их
оперение, и они в воде не утонут. А инкубаторские,
бывает, тонут.
Когда утки, гуси и пеганки уходят с гнезда, они
прикрывают яйца травой, пухом, всем, что найдется
рядом. Прикрытые яйца не так остывают, а главное,
они скрыты от вороньих глаз. Вороны, чайки и луни
больше всего вредят птичьему потомству: они разби-
вают и выпивают яйца.
В гнездовой колонии вороны внимательно наблю-
дают за идущим человеком и его собакой. Там, где они
вспугнут птиц, потомства уже не будет — их гнезда
засекут вороны.
После выведения птенцов у многих птиц начинается
еще одно трудное дело — линька. Оперение у них за
долгую зимовку и длинную дорогу изрядно поизно-
силось, надо его заменить. В это время гуси совсем
не могут летать, а утки летают тяжело и неохотно.
Водяные курочки, лысухи, забиваются в заросли
камыша, ведут себя спокойно и тихо. А по весне они
шумно сгоняли со своих участков даже лебедей и
гусей. Может быть, оттого они были так агрессивны,
331
что на родину не только летели, но и шли по ночам
пешком. Как и немые перепела.
Наступает день, когда птицы снова взмывают в
воздух. И берут курс на чужбину, на места своих веч-
ных зимовок. И тут начинается новая цепь загадок,
догадок, предположений. Как они находят дорогу ту-
да и обратно, если некоторые летят в одиночку? Мо-
лодая пуночка никогда не бывала в Африке, а на-
правляется прямо туда! И прилетает совершенно точ-
но.
Когда-то ученые проделали такой опыт. Они взя-
ли яйца английских крякв, которые живут в Англии
оседло, и перевезли их в Финляндию. Когда подошла
осень, окрепшие молодые утки поднялись в воздух и
взяли направление — нет, не в Англию! — к берегам
Средиземного моря, где зимуют финские утки. А в сле-
дующем году они вернулись снова в Финляндию —
туда, где родились.
Делали и такой опыт: молодых аистов кольцевали
и отпускали на волю после отлета старых. Не зная
дороги, они уверенно летели на зимовки отцов!
Как только не испытывали птиц. Их не раз ловили
на пути перелета, увозили за тысячи километров и
там выпускали. Некоторых везли даже под наркозом,
а некоторых во вращающихся клетках, чтобы сбить
с толку.
Выпущенные на свободу, они все равно находили
дорогу домой или на зимовку, если летели туда.
У штурманов самолетов есть самые надежные, са-
мые безошибочные приборы. Но и они иногда сбива-
ются с курса.
У птиц нет даже обыкновенного компаса. Но они
никогда не ошибаются. Главный ориентир у них —
солнце, но оно не стоит на месте. И они, как заблу-
дившийся муравей, учитывают угол склонения. По-
могают им звезды, выручает память на местность.
Даже, предполагают, исходящие от нее запахи.
Не везде можно во время весенних и осенних про-
летов увидеть столько птиц, сколько их пролетает над
Забайкальем. Здесь проходит одна из самых оживлен-
ных воздушных птичьих дорог — гигантская (всего
таких главных дорог, по которым летят птицы из
Советского Союза в теплые страны,— восемь).
Через Читу птицы весной летят на Енисей, чуть
332
южнее — в Бурятию и верховья Оби. Через Шилку они
дрежат путь в Ханты-Мансийский национальный ок-
руг и в Коми АССР. Над Аргунью идут в якутскую
тундру. Туда отправляется особенно много птиц.
Некоторые удивляются этому обстоятельству: тун-
дра, мол, холодна и пустынна, что они в ней нашли?
Нашли они там длинный световой день, местами
даже и незакатный. Ночным птицам и ночным мле-
копитающим делать там нечего, а дневным — рай: они
могут питаться чуть ли не круглые сутки. Обилие
света делает жизнь очень интенсивной. Поэтому се-
вер так богат насекомыми и разной мелкой жив-
ностью. Она быстро растет, сроки размножения там
сокращаются. Да и человек своим присутствием не
докучает: места-то там необжитые.
Через Забайкалье некоторые птицы летят й в Мос-
ковскую область, и в Рязанскую, и за Полярный круг.
А у иных дорога и вовсе запутанна. Скажем, овсянка-
дубровник, которая гнездится в приокских лугах, мог-
ла бы с остальными Приокскими птицами лететь в Аф-
рику. Но летит она обязательно в Китай или Индию,
хотя это намного дальше. Вся загадка в том, что дуб-
ровник на Оку переселился из Сибири, а сибирские
птицы «приписаны» к Южной Азии. Дубровник сна-
чала летит в Сибирь, а потом по старой памяти, памя-
ти своих предков, отправляется в Индию.
Не всем птицам по осени удается улететь на свои
зимовки — некоторые погибнут от картечи и дроби:
осенью охота разрешена. (Дробь, что впустую упала на
дно озер, погубит потом много других птиц: они ее
заглатывают, а она ядовита.) Но большинство подни-
мется и полетит. Через хинганскую воздушную доро-
гу снова валом валят утки, лебеди, гуси.
Миллионы птиц пролетают над Забайкальем.
Как-то сотрудники зоологического института Ка-
захской Академии наук подсчитали: только «транзи-
том» в одну из весен над Аргунью пролетело на север
сто тысяч шилохвосток, пятьдесят тысяч гусей-гумен-
ников, тридцать тысяч чирков-свистунков.
Птицы летели днем и ночью в продолжении двух
месяцев. Тут были лебеди и черные журавли, большие
бакланы и чайки, кулики, луни и орланы-бело-
хвосты.
Прилетели с этими птицами и таинственные черные
333
кряквы — они расселись между Абагайтуем и Дуроем.
В нашей стране этих уток больше нигде не встре-
тишь — живут они в Японии, Китае, да Индии. Неда-
ром сто лет назад один путешественник был чрезвы-
чайно удивлен, когда встретил их в Забайкалье.
Не все улетающие из Сибири птицы доберутся до
места. Многие из них погибнут от непогоды и бескор-
мицы, некоторые разобьются о провода и мачты. Не
раз поднимут на них руку и браконьеры, хотя на этой
дороге птиц стрелять не разрешается.
Зимовать в Забайкалье остаются только те птицы,
которые могут зимой добыть себе корм: глухари, ку-
ропатки, рябчики, дятлы, большие синицы, гаички,
вороны. И то им частенько приходится кочевать зи-
мой с места на место.
Если для крякв, чирков, стрижей Забайкалье —
родина, то для кречетов, белых сов, пуночек — такая
же чужбина, как для наших птиц далекие страны.
Некоторые из этих птиц летом живут в Якутии,
некоторые за Полярным кругом. Какой корм они мо-
гут найти зимой в тундре, если она вся покрывается
снегом, а в долгие полярные ночи там ревут слепые
метели?
И эти птицы с осени откочевывают к нам. Хоть у
нас тоже не тропики, но все-таки корму они находят
здесь больше.
Перелетные птицы, чувствуя приближение зимы,
на новеньких крыльях улетели в теплые края.
Медведи просушили берлоги и рвут траву, чтобы
заткнуть в них щели.
334
Белки щеголяют в теплых шубках, достраивают
зимние квартиры и развешивают на деревьях грибы.
А рыбы не умеют летать, строить жилища и делать
зимние запасы. И податься их из родных водоемов
некуда.
У речных рыб, конечно, хватило бы сил добраться
до теплых морей. Но в соленой воде они погибнут так
же, как морские —в пресной.
Есть, правда, рыбы, которые могут путешествовать
из морей в реки и обратно. Но им при этом приходит-
ся сильно перестраиваться, так что они сами на себя
перестают походить. Например, когда миноги захо-
дят из Тихого океана в Амур, зубы их тупеют, плав-
ники поднимаются, а тела укорачиваются.
Но и в пресных водоемах вода воде рознь.
Если мы с вами подойдем к незнакомой реке, то
ни за что не узнаем, какая рыба в ней водится, пока
не увидим своими глазами. А ихтиологу стоит по-
смотреть на течение, как он сразу определит.
Если река пенится и грозно шумит на порогах и
перекатах — значит, здесь можно поймать тайменей —
больших речных акул,— ленков и гольянов. Они хо-
рошие пловцы, быстрое течение их не страшит, а ды-
шится им здесь легче: вода хорошо перемешивается
и кислорода в ней больше. Карасям здесь делать не-
чего: плавают они хуже ленков, а кислороду им хва-
тит и в стоячей воде.
Пониже этого места, где течение медленней, рез-
вятся молодые ленки и таймени: за папами и мамами
им пока не угнаться. Рядом с ними найдется местеч-
ко и хариусам.
Еще ниже можно встретить плотву и красноперок.
А в густо заросших заливах и старицах настораживай-
те удочки на карасей и сазанов: это их территория.
Сидя на берегу таежной реки или озера, можно
подумать: «Вот где настоящая тишина. А в воде и
совсем тихое царство, ведь рыбы безголосы. Мир, ти-
шина, покой».
В этом мы были убеждены вчера. А сегодня знаем:
подводное царство переполнено голосами. Там разда-
ются звуки опасности и погони, звуки пиршества и
вскрики боли.
Услышать этого мы не может, потому что рыбы
«разговаривают» совсем на других частотах. Но их
335
голоса можно записать на пленку и даже сфотогра-
фировать.
Если опустить микрофон в воду, то на экране спе-
циального прибора (осциллографа) мы увидим всплес-
ки и зубчики — это и есть голоса. По ним можно оп-
ределить, какая рыба находится в водоеме.
Конечно, у рыб нет голосовых связок. Нет у них и
ушей. Но когда сом целиком заглатывает рыбешку,
рот и жаберные крышки у него быстро открываются и
тут же захлопываются. При этом возникает гидравли-
ческий удар — звук, очень похожий на тот, который
рождается, когда мы открываем бутылку: «квок!»
В воде звуки распространяются в четыре раза быст-
рее, чем в воздухе, а поглощаются в тысячу раз мень-
ше. Поэтому о съеденной сомом рыбке в ту же секун-
ду узнает вся округа. И сомы, что обитают поблизости,
могут ринуться к своему счастливому сотоварищу в
надежде поживиться тоже.
Иногда сомов рыбаки так и обманывают. Они бьют
по воде изогнутой палкой с кашеобразным углублени-
ем. Раздается «квок», сом подплывает, а его ждет
крючок с наживкой.
Изогнутые палки рыбаки так квоками и зовут.
Похожие приспособления применяют и рыбаки Ниге-
рии. Они бьют по воде пластиной с перьями и воспро-
изводят звуки, которые издают травоядные рыбы, на
которых охотятся собаки-рыбы и капитан-рыбы.
Японские ученые пошли еще дальше. Они помести-
лии в трале динамики и стали транслировать «разгово-
ры» рыб во время еды. Трал немедленно наполнился
рыбой.
На тунцеловных судах давно уже применяют уста-
новки искусственного дождя. Он напоминает тунцам
шум движения мелких рыб, и они плывут на звуковую
приманку.
Прекрасно слышат рыбы голоса своих врагов-хищ-
ников. Услышав их, они разбегаются врассыпную.
В Тюменской области, где найдено много нефти
сейсморазведчикам приходится делать в воде частые
взрывы. Рыба при этом гибнет. Чтобы ее уберечь, те-
перь посылают в то место сначала катер с магнитофо-
ном. Через него прокручивают пленку с голосами
хищных рыб, и мирные рыбешки спасаются бегством.
Рыбы «говорят» жаберными крышками, скрежетом
336
зубов, трением челюстей и даже позвонков, а так же
при помощи плавательного пузыря. Некоторые их зву-
ки мы тоже слышим, но остальные находятся за пре-
делами нашей слышимости.
Пойманная плотва сильно пищит. Так же пищит
и вьюн. От боли у него сильно сокращаются мышцы,
и воздух из плавательного пузыря с силой выталкива-
ется в кишечник, а оттуда в воду. Возникает звук,
напоминающий сильный писк.
Касатка-скрипун, которая водится в Ононе (заплы-
вает из Амура), на самом деле скрипит. Она трет лучи
грудного плавника один о другой. Звуки напоминают
скрипы с промежутками в полсекунды. Рыбаки зна-
ют: если заскрипели в неводе касатки, когда они его
притоняют, эти звуки отпугнут остальных касаток.
Жил в Чите знаменитый рыболов Василий Василь-
евич Голиков, умевший хорошо наблюдать природу.
В своей книжке «Водоемы и рыбы Забайкалья» он
пишет:
«Однажды я ловил спиннингом на Ингоде. День
был хороший, весенний. Моросил дождик — хорошее
время для охоты на ленка.
Я уже изловил пять ленков и вот при очередном
забросе чую тупой удар — на якоре сидит таймень ки-
лограмма на четыре. Сажаю его на кукан и опускаю
около берега в воду. Он, чувствуя неволю, начинает
биться. Потом я забрасывал блесну более часа — все
без толку. Но стоило убрать тайменя из воды с кука-
ном на берег, в теневую сторону куста черемухи, как
буквально через несколько минут хватка ленков во-
зобновилась — я поймал еще девять штук. Этот факт
подтверждает, что рыбы слышали, как ворочался на
кукане таймень».
Очень точное наблюдение. Рыбы слышали, быть мо-
жет, и крики тайменя: ведь он был ранен. Крик осет-
ра, вьюна, плотвы и ерша — это всегда оповещение об
опасности. Другие рыбешки при этом далеко разбе-
гаются.
Слышат рыбы звуки как бы всем телом. А у не-
которых из них на среднее ухо они передаются через
плавательный пузырь. Значение их такое: угроза, опа-
сность, боевой клич, предупреждение, призыв самки.
Звуки могут рассказать о застолье, драках, нерес-
товых играх, бегстве, ранении. Так что рыбы хорошо
337
проинформированы о том, что происходит в воде.
Любая слепая рыба может по звукам определить,
что делается под водой. Но и глухая не пропадет: у
рыб есть еще один замечательный аппарат — боковая
линия, которая тянется от головы до хвоста. Крохотные
сосочки, скрытые в мелких отверстиях и прикрытые
сверху темными чешуйками,— это как бы маленькие
мембраны. Они воспринимают даже ничтожные коле-
бания воды и передают по нервам в мозг.
Животным и зверям такое чувство даже и неиз-
вестно. Это нечто среднее между обонянием и осяза-
нием, между тем, что можно потрогать и понюхать.
Это как бы маленькая радарная установка. Она
воспринимает малейшие колебания воды. Отражаясь от
встречающихся препятствий, микроволны через бо-
ковую линию извещают, что это — берег, растение или
другая рыба.
Любое землетрясение моментально улавливается
боковой линией. А когда начинается гроза, ерши и
красноперы в панике разбегаются: удары грома боко-
вая линия воспринимает болезненно. Ведь через нее
рыба слышит даже громкую речь на берегу; вот поче-
му удить рыбу надо молча.
Природа наградила обитателей водоемов еще и пре-
красным зрением: оно у них свет воспринимает в пять
раз лучше нашего. Судака дневной свет слепит, при
свете звезд он видит прекрасно.
А карась разглядывает мотыля при одной двадца-
тимиллиардной части дневного света.
Рыбы видят все в цвете, четко и панорамно. Карась
и все травоядные любые движения воспринимают так
же, как мы. А у хищников — быстровидение. Все дви-
жения они видят как бы в замедленном темпе: так
иногда повторяют по телевидению захватывающие
прыжки спортсменов или голевые моменты, чтобы
можно было их рассмотреть подробней.
Лучи света, входя в воду, преломляются, и предме-
ты как бы чуть-чуть смещаются. Хариус, когда хва-
тает мушек, в свои прыжки вносит поправки. А когда
начинается дождь, угол преломления чуть изменяется.
И хариус начинает мазать — прыгает мимо наживы.
Когда дождь перестанет, ему приходится приноравли-
ваться снова, чтобы взять прежнее упреждение.
Рыбаки знают: крупные окуни любят темноту, их
338
надо искать в глубине. А мелочь обожает свет, тол-
кется около берега. Тут, на свету, держится много
мелких организмов, которыми они питаются
Налим тоже любит темноту, он даже полнолуния
не терпит. Но когда на берегу горит костер или пылает
стог сена, налимы около берега собираются стаями.
Такой свет их словно приманивает.
Говорят, что глаз акулы очень схож с глазом че-
ловека. Может быть, на заре жизни все живое вышло
из воды. Недаром же на первых стадиях утробной
жизни у человеческого зародыша имеются зачатки
жабер. Свет костра нас тоже очаровывает и примани-
вает еще с пещерных времен...
Тайга полна запахов, которые нам недоступны.
У рыб химический телеграф работает тоже прекрасно.
И еще неизвестно, у кого чувствительность выше — у
самых чутких насекомых или у рыб. Скорее, у рыб.
Самец шелкопряда по неведомому нам запаху най-
дет свою самку. Но гольян на немалом расстоянии
по той же запаховой информации отличит своего бра-
та— гольяна от окуня, щуки и еще тринадцати видов
рыб.
Пескарь в 250 раз чувствительней человека к за-
паху розового масла и в 512 — к растворенному в во-
де сахару.
Обоняние угря не хуже, чем у собаки, и в тысячу
раз более тонкое, чем у гольяна.
Карась реагирует на некоторые ароматические ве-
щества, если один грамм их растворить во всех водо-
емах Забайкалья. Ему достаточно всего несколько мо-
лекул, чтобы распознать этот запах.
Выходит, рыбьи запахи, феромоны, несут информа-
цию больше, чем запахи насекомых. Рыбы по запаху
ориентируются, находят пищу, узнают о приближении
хищников.
Взрослые гольяны, как и окуни, едят свою мелюз-
гу. Но если гольян при этом поранит кожу маленького
гольяна, у раненого вдруг выделяется некое вещество,
которое у агрессора вызывает ужас.
Если один миллиграмм поврежденной кожи голь-
яна положить в пятнадцативедерный аквариум с
гольянами — те в страхе разбегутся.
Рыбьи запахи, феромоны, способны даже переда-
вать настроение. Если из аквариума, в котором дра-
339
лись рыбы-коты, перелить немного воды в тот, в кото-
ром они мирно плавают, там тотчас же начнется дра-
ка!
Всем известно, как далеко уплывают в моря-оке-
аны молодые лососи (миноги — тоже).
Как они находят дорогу в родной ручей, проски-
тавшись в безбрежных водах два-три года, а то и шесть-
семь лет?
Если у птиц есть какие-то земные ориентиры, то
у рыб — только солнце и звезды. А родной ручей они
находят по запаху, проплывая у побережья. Он впи-
тался в них с детства, они его помнят всю жизнь.
Пробовали переносить икру из одного ручья в дру-
гой. Проклюнувшись из нее, лососи возвращались
именно туда, где проклюнулись. А ручья, где икру
отложила мать, они не помнили.
Запах своего ручья памятен. Тут и особая кон-
центрация солей, и свои растения на берегу, своя тем-
пература воды. Все это создает особый букет, который
неповторим. Хотя в рыбьей навигации непонятного
еще больше, чем в дальних путешествиях птиц.
У забайкальских рыб есть кое-какие отличия от
западных: чешуйки у них мельче, зато их гораздо
больше. Но домашние хозяйки, покупая рыбу, этого,
как правило, не замечают. Замечают они только
то, что некоторые виды наших сомов и щук мельче за-
падных.
А рыбаки замечают и другое: рыба в одном озере
отличается по цвету от такой же рыбы, плавающей в
другом озере или реке. Ничего удивительного в этом
нет, просто рыбы «подгоняют» свою окраску под цвет
грунта водоема. Когда ученые надевали на рыбьи гла-
за цветные колпачки, тело рыбы перекрашивалось под
цвет стекол.
В озере немало водорослей, вода в нем зеленоватая,
мутная. А кенонские окуни окрасились в темно-зеле-
ные тона.
В таежной речке Конде вода светлая, дно устлано
мелким желтым песком. И окуни там щеголяют в яр-
ком оперении с желтоватым оттенком. Да и форма те-
ла у них более обтекаемая, стремительная — ведь в
реке плавать труднее, чем в озере.
Гольяны в любом озере тоже не такие верткие, как в
реке: тело их укорочено, они толще и неповоротливей.
340
В новой среде обитания меняют форму не только
рыбы. Когда оленей из тундры переселили в тайгу, у
них через несколько лет удлинились ноги. А у горбу-
ши, которую переселили с Сахалина в Баренцево мо-
ре, тело удлинилось, плавники, которые стали коро-
че и уже, сместились к голове. Сама голова уменьши-
лась, меньше стал диаметр глаза, укоротилась ниж-
няя челюсть. Горбуше здесь приходится совершать
дальние плавания в поисках пищи, а это сказалось на
форме тела.
Рыбаков всегда удивляет: почему в озере Ундугун
щуки растут быстрее, а в Шакше медленнее, отчего
окунь в Шакше крупнее, чем в Иван-озере, а в Тасее
караси на карасей не похожи — мелкие, костлявые?
Озера рядом, а рыба в них разная, прямо головоломка
какая-то!
Никакой головоломки тут нет. В том, что тасейские
караси из крупных превратились в мелких, виноваты
сами... рыболовы.
Лет тридцать назад в этом озере они ловили боль-
ших и жирных карасей. Но их становилось все мень-
ше, клевали они все реже, и рыбаки переключились
на соседние озера. Пока они ловили там рыбку, кара-
синое стадо в забытом озере увеличивалось и увели-
чивалось. И карасей расплодилось так много, что
корму всем стало не хватать. Скудный паек привел
к тому, что они стали хуже расти, измельчали и ис-
тощали. И теперь на Тасей вообще махнули рукой —
нечего, мол, ловить, мелочь одна. А напрасно. Если
бы как следует проневодить это озеро и поубавить в
нем карасей, оставшиеся стали бы опять большими
и жирными.
Ведь когда-то и в Кеноне карась был таким же
мелким. Сейчас рыбаки, вытаскивая из воды крупных
карасей, даже и не подозревают, что этим они обязаны
крестьянину Александру Афанасьеву. Пятьдесят лет
назад он привез с Иван-озера в бочке жирных окуней.
И в лютый крещенский мороз сбросил их под лед, в
прорубь. Окуни расплодились и съели половину кара-
сей. Зато оставшимся стало хватать корма, и они на-
чали расти как на опаре.
Ну а что касается щук, то в Ундугуне они также
крупные потому, что в этом озере больше корма и щу-
кам есть где разгуляться. А в Шакше мирных рыбе-
341
шек повыловили и щуки сидят на голодном пайке.
Когда им становится очень голодно, они начинают
заглатывать мелких щурят. Точно так же ведет себя
и окунь.
Хищничая на Арахлее, он сильно вредит и бла-
городным рыбам, которых тут пытаются разводить.
Специалисты сейчас ратуют за то, чтобы его вообще
убрать из пищевой цепи.
Чтобы рыба не перевелась или не измельчала, ее
тоже научились считать. Только не поштучно, а на
вес.
Ихтиологи говорят, что в забайкальских реках и
озерах сейчас плавает десять тысяч тонн рыбы, Начи-
ная от самых маленьких и кончая речными гиган-
тами.
Однако надо сказать, что рыбу мы охраняем го-
раздо хуже, чем обитателей тайги.
Известно, что когда-то самая большая из всех реч-
ных рыб — калуга (вес ее иногда доходит до тонны) —
нерестилась на перекатах в Шилке. А теперь даже
специалисты не знают, где она откладывает икру:
балейские обогатители спускают в воду много всякой
отравы, и рыба гибнет.
Редко-редко калуга заходит теперь в наши реки.
Четверть века назад большая калуга заплыла в
Нерчу, весь город сбежался посмотреть на это чудо
природы. Калуга плыла, высунув из воды рот, а плав-
ники ее чуть ли не на метр возвышались над водой —
Нерча оказалась для нее слишком мелкой.
Другая калуга четыре дня резвилась около Чалбу-
чей и тоже собрала на берегу толпу зрителей.
А было время, когда калуга никого не смогла бы
удивить. В Ингоде рыбы было столько, сколько сейчас
в Аргуни, а в Ононе и того больше. Сейчас в Ингоде
ее чуть ли не в десять раз меньше, а Нерча и Амазар
почти совсем обезрыбились. Оскудели Онон и Хилок,
только в Читинке рыбы стало чуть больше.
Виноваты в этом даже не рыбаки. Просто на многих
предприятиях не строят очистных сооружений и спус-
кают в реки неочищенную, отравленную воду. Рыба от
этого погибает целыми косяками. А плохим хозяй-
ственникам помогают и браконьеры: они подкараули-
вают рыбу в то время, когда она идет на нерест, и
ловят ее чуть ли не голыми руками. Да и чего ее не
342
поймать, если весной вода в Ивановке, например, ки-
пит от ельцов, а в Борзянку сазаны заходят тысячами!
Ихтиологи очень озабочены этим и принимают все
меры, чтобы не дать рыбу в обиду.
А главное, разводят новые виды там, где их ни-
когда не бывало.
Все знают, что омуль, в нашей стране водится
только в Байкале. Но мало кому известно, что водится
он и в нашем Арахлее. Причем вес некоторых наших
омулей достигает почти двух килограммов.
В Арахлей омулей привезли с Байкала. Вернее, да-
же не омулей, а омулевую икру. Первый раз ее выпус-
тили перед войной, второй и третий — несколько лет
назад. Опыты показали, что омуль отлично чувствует
себя за Байкалом.
В тридцатых годах в Шакшу и Иргень выпустили
амурских сазанов и сомов. Недавно новую партию но-
воселов привезли на вертолете.
И наши сомы уже успели перебраться в Хилок, в
Селенгу и ее притоки.
Теперь в Иван-озере есть уже и лещи, и аргунские
караси. Скоро появится и другая рыба.
Кое в какие озера переехали из других мест рачки-
бокоплавы, напоминающие вымерших трилобитов. Их
привезли рыбаки для подледной рыбалки, и они быст-
ро обжили новые районы. Это тоже хорошо — рыбы
любят такой корм.
Осенью из-за них в Иване ельцы и караси чуть ли
не дерутся.
Но кое-где рачки уже стали настоящими врагами,
рыбы, например, в Бальзойских озерах. В этих озерах
водятся только караси, а караси, как известно, рачков-
бокоплавов не трогают. И вот их расплодилось так
много, что они теперь целыми стаями нападают на ка-
расей и, бывает, заедают их до смерти.
Если бы в эти озера запустить окуней, они очень
легко расправились бы с рачками. Но в большую
воду они могут попасть в Ингоду, и тогда у нас не
станет последней реки, не засоренной прожорливым
окунем — пока его нет только в бассейне Амура. Но
все равно специалисты придумывают что-нибудь, что-
бы спасти бальзойское карасиное стадо.
Пока на берегу Кенона не было Читинской ГРЭС,
вода в озере не нагревалась. Теперь вся она за год
343
четыре раза проходит через охладительные установки
станции. Температура в местах выпуска поднимается,
вода кое-где начинает цвести, водорослей нарастает
больше.
Казалось бы, что, чем вода теплее, тем лучше. Но
хариус предпочитает воду с температурой всего в во-
семь градусов, щуке и осетру лучше всего тринадцать.
В холодных водах Оби сом вырастает до 24 килограм-
мов, а в теплых водоемах его вес в двадцать раз мень-
ше.
Чем вода теплее, тем выше обмен веществ. При по-
вышении температуры на десять градусов он удваива-
ется. (У растений ведь почти то же самое.) Биение
сердца учащается, дыхание тоже, аппетит понижает-
ся, рост уменьшается, и вообще сокращается продол-
жительность жизни.
В холодной воде кислорода больше. Критическая
температура для большинства наших рыб — двадцать
пять градусов. И то если вода будет хорошо насыщена
кислородом.
Как только озеро Кенон превратилось в водоем-ох-
ладитель, оно стало зарастать водорослями еще быст-
рее. Они как раз любят теплую воду, в ней они растут,
как в оранжерее — трава.
С зарастанием водоемов-охладителей борются во
многих местах и всякими способами. Пускают специ-
альные черпаки и косилки, пытаются применять хи-
мические вещества. Все это дорого, а иногда и опасно.
Но вот в пятидесятые годы ученые приметили бе-
лого амура. Он был известен и раньше, просто ничего
не знали о его способностях.
Это большая рыба: к пяти годам она весит уже
полцентнера. Когда река Амур разливается, а потом
снова входит в свои берега, в зарослях камыша и осо-
ки остаются выкошенными целые просеки. Это пас-
лась, выедая траву, рыба, белый амур, подводная ов-
ца. Зубы у нее что пилы, хорошо перетирают жесткую
осоку. Правда, тут сравнение с овцой не годится: овца
любит мягкую траву. А амур ест и жесткую осоку,
и нежные водоросли. Если сам он весит полцентнера,
то и травы за сутки съедает столько же.
Белого амура впервые пристроили к делу, когда
на протяжении девяти километров очень сильно за-
рос Каракумский канал. Воды по нему стало прохо-
344
дить меньше, многие поля хлопчатника стали засы-
хать. Какие там методы очистки только не применя-
ли! Канал продолжал зарастать.
Тогда запустили туда белого амура. И он прекрас-
но расчистил (выел) канал.
Потом он выручил подмосковных энергетиков. Там
зарастали пруды-охладители, одна из тепловых элек-
тростанций стала работать хуже. Привезли мальков.
Пять тысяч чуть заметных существ превратились в
крупных рыб и прекрасно выполняют работу, с кото-
рой не мог справиться земснаряд.
Вообще-то белый амур, как правило, «работает»
на пару с толстолобиком, тоже амурской рыбой. По
размеру он почти такой же, а название говорит само
за себя. Он тоже выедает водоросли, только микроско-
пический, так называемый фитопланктон.
Этот планктон хорошо виден, когда водоем зацве-
тает. Тогда вода в нем кажется не просто зеленой, но
как бы и загустевшей.
Там, где поработали толстолобики, вода чистая и
прозрачная. Эти две рыбы как бы дополняют друг дру-
га.
Толстолобиками этих рыб назвали забайкальские
казаки, которые заселяли Амур. Лоб у этой рыбы вы-
дающийся, хотя и не столько толстый, сколько ши-
рокий. Но чаще поселенцы называли ее «толпачой»:
она в воде держалась стаей, толпой.
Когда заработала Читинская ГРЭС, в небольших
полиэтиленовых пакетах привезли сюда белых амуров
и толстолобиков. Не с Амура, правда, а из Краснодар-
ского края: там построили специальный рыборазвод-
ный завод.
Это были даже не мальки, а личинки. И хлопот с
ними было больше, чем в свое время с переселением
соболя.
Личинки требуют деликатного обращения: вода в
пакетах должна быть хорошо насыщена кислородом.
Если мальков форели можно перевозить в холодной
воде, то этим подай температуру плюс двадцать гра-
дусов. Из всех видов транспорта они признают только
самолет и легковые машины. А главное, два года за
ними нужен неусыпный уход. Ведь сразу в озеро их
выпустить нельзя — тут же проглотят хищники.
И с ними действительно возились. Из садков пере-
345
водили в мальковые пруды, насыщали воду кислоро-
дом, без конца подкармливали то яичным по-
рошком, то сухим молоком, то овсяной и гороховой
мукой.
Не раз они, словно объявив голодовку, ложились на
дно и переставали питаться. Потом, когда пригревало
солнце, опять поднимались.
Однажды осенью мальки вдруг заболели, их срочно
пришлось купать в соляных ваннах и снова переса-
живать в садки.
Два года ухаживали, как за малыми детьми. Зато
сколько было радости, когда небольшие косячки буду-
щих помощников энергетиков поплыли в Кенон из
выростного пруда. Весили они тогда сущие пустяки —
в среднем по пятьдесят граммов. А теперь, когда ко-
му-нибудь из рыбаков удается вытащить из воды ог-
ромную серебристую рыбину, даже и подумать нельзя,
что это те самые личинки, пять тысяч которых поме-
щалось в одном пакете с водой.
Белый амур и толстолобик сейчас очищают водое-
мы и в Средней Азии, и на Украине, и в Молдавии, и
в Прибалтике.
Недавно белый амур уехал в Америку. Ведь там
многие реки заполонил водный гиацинт, который пе-
ревезли туда так бездумно. Пробовали остановить его
наступление всемогущей химией, но при этом гибнут
и рыбы, и птицы, и насекомые.
Одна надежда на наших спасителей водоемов. По
последним данным, белый амур уже больше чем на
тысячу километров продвинулся вверх по Миссисипи
и заселил значительную часть Миссури.
...Наступает зима, все холоднее становятся утрен-
ники, по речкам плывет шуга, а на озерах уже стек-
лянно позванивает первый ледок.
Последние утки улетают, сурки забрались в земля-
ные подвалы, медведей тянет на сон.
Подводные жители тоже чувствуют приближение
зимы и начинают искать себе убежища. Ракам легче,
у них есть хороший инструмент для земляных ра-
бот — клешни. Клешнями они копают в берегах нор-
ки и забираются туда. (Вот где, оказывается, зимуют
раки!)
346
А рыбам приходится искать глубокие ямы: на мел-
ком месте река может перемерзнуть до дна.
Рыбаки давно заметили, что рыба осенью скаты-
вается вниз по течению. Это она плывет на зимовку.
Но не обязательно вниз: если хорошая яма есть выше
по течению, рыба поднимается вверх.
В это время бывает самая удачливая рыбалка, ры-
баки никогда ее не упустят. Не прозевают и медведи,
лисы и рыси: в глухих местах они тоже выходят к
рекам, чтобы полакомиться рыбкой.
Кстати, язык запахов помогает рыбам и во время
миграций-передвижений.
Чтобы плывущая рыба не стала легкой добычей
зверей, природа выработала в лососях «фактор зве-
риной шкуры». Ведь они идут на икромет очень плот-
ными, большими стадами, их легко вытащить из воды.
Но стоит медведю в узком месте запустить лапу в
воду, как весь косяк останавливается как вкопанный,
словно по команде.
Как оказалось, при опасности по воде мгновенно
распространяется вещество, которое вызывает реак-
цию тревоги.
Пробовали получать его, вымачивая в воде мед-
вежьи шкуры и лапы. Долго экспериментировали с
полученным веществом, исследовали его так и сяк.
Когда, наконец, выделили его активные начала, то
оказалось, что одна часть этого вещества, взятая на
восемьдесят миллиардов частей воды, способна вызвать
у рыб реакцию тревоги!
Однако забайкальские рыбы плывут не на икромет,
а на зимовку.
Найдя подходящую яму, они останавливаются в
ней, становятся вялыми, сонными и нехотя берут
даже самую лучшую приманку. Караси же, сомы и
сазаны засыпают мертвым сном и лежат неподвижно,
покрывшись толстым слоем слизи, чтобы не замерз-
нуть. Бодрствуют только сомята, сазанята и карасята:
уж кому-кому, а им корму хватает.
Порой спящей рыбы скапливается в ямах так
много, что она лежит чуть ли не штабелями. Но, не-
смотря на это, поймать неводом ее не так-то просто.
Обычно, протягивая невод подо льдом в первый раз,
рыбаки вытаскивают его пустым: невод скользит по
верху сонного штабеля и рыба в него не попадает.
347
Но рыбаки не падают духом: они закидывают его
вторично, и теперь-то улов будет богатым — рыба про-
снулась, плавает и попадает в ловушку.
Однажды таким образом на Ундугуне поймали
сразу вагон карасей. Каким же плотным слоем они
лежали подо льдом, если яма была совсем небольших
размеров.
В реках рыбам зимовать легче: хоть они местами
и перемерзают, вода в них все равно циркулирует.
А озера как осенью закует в броню, так они и
стоят до весны запечатанными. Случается, что раство-
ренного в воде кислорода до весны не хватает и рыбы
погибают тысячами. Одажды мы видели такое озеро:
весной все берега его были усеяны мертвыми карася-
ми.
Чтобы этого не случалось, в будущем на наших
озерах установят компрессоры. Накачивая воздух под
лед, они будут насыщать воду кислородом. А пока
рыбу от заморозков спасают ее враги — рыбаки. Они
всю зиму приезжают на озера для подводной рыбал-
ки, долбят лунки и дежурят около них с утра до ве-
чера, не давая им замерзнуть. Хоть немного, да попа-
дает кислорода в холодную воду.
Пришла пора прощаться с обитателями сибирской
тайги. При всем желании обо всех них рассказать не-
возможно — их слишком много. Хотя среди них есть
и достойные особого разговора, например, голубая
сорока.
Зимой в Чите она перелетает с куста на куст, как
348
обыкновенный поползень. А между тем голубая соро-
ка — редчайшая птица, которую можно встретить еще
лишь в Испании да в Приморье.
В даурских степях попадается степной кот — ма-
нул. Пролетом кормится в Забайкалье не только чер-
ный журавль, но и белый — стерх. А в Нерче, Инго-
де, Шилке и Оленгуе плавает ручьевая минога. Она
настолько жирна, что ее можно сушить и зажигать,
как свечку: она будет гореть долго, без копоти и ды-
ма. Минога невелика, всего около двадцати сантимет-
ров, но легко побеждает полутораметрового тайменя,
присасываясь к нему и питаясь его соками.
Изучение удивительного мира тайги не только ин-
тересно, но и поучительно. Открываются новые факты,
рождаются новые направления.
Биологи говорят: как бы успешно ни развивалось
сельское хозяйство и его новая отрасль — звероводство,
дикая природа еще долго будет верой и правдой слу-
жить человеку.
Дикие животные более выносливы и жизнеспособ-
ны, чем домашние.
Тайну соболя с трудом, но разгадали. В историю
звероводства красной датой вошел тот апрельский
день 1929 года, когда от соболя и соболюшки чуть
ли не с воровскими кличками Хромой и Кривой Зуб
в неволе родились соболята.
Оказалось, что тайна не только в запутанных сро-
ках соболиных свадеб, когда ложный гон принимали
за подлинный. Но и в том, что в клетках зверькам не
хватало веществ, которые они получали, съедая мозг
своей добычи.
В тайге они выгрызают его прежде всего, и вовсе
не от кровожадности, как потом оказалось.
Выведав сокровенные тайны соболя, его теперь вы-
ращивают в подмосковных совхозах. У совхозных со-
болей прекрасный мех, они по размерам больше си-
бирских.
И все-таки никаким фермам, сколько бы их ни
было, не заменить тайгу. Как, впрочем, и сельскохо-
зяйственным животным диких.
Мясо диких животных по своему биохимическому
составу богаче мяса домашних. По усвояемости пре-
восходит намного.
Изюбрятину, лосятину и мясо косули иногда мож-
349
но купить в «Дарах леса». Но многие горожане даже
не подозревают, как вкусно мясо белки. Оно сочное,
нежное и пахнет хвоей.
Ондатра — не просто вкусна — в Северной Амери-
ке она считается деликатесом. Так же, как считалась
на боярских пиршествах рысь. Редкостна, аппетитна,
вкусна!
Прекрасные блюда изготовляют из мяса лисицы.
А если волчье мясо протушить или поджарить с лу-
ком — пальчики оближешь.
У нас многие просто не знают о кулинарных ка-
чествах диких животных или ими пренебрегают.
А жаль. Как говорят сибиряки: «Дикое плохим не
бывает».
Теперь уже научились беречь и приумножать бо-
гатства тайги, считать птиц и зверей. А если бы это
умели делать и наши предки — насколько бы мы
были богаче. Тогда бы не исчез ни знаменитый
сибирский бабр, ни легендарная морская коро-
ва.
Возможно, мы сегодня видели бы в Сибири и ма-
монта. Его исчезновение не связано с какими-то кли-
матическими катастрофами. Одет он был хорошо, к
суровому климату приспособлен прекрасно, растения,
которыми он питался, до сих пор растут чуть ли не по
всей Сибири — в тундрах, в Чарской долине, на Нерче.
А вот поди же, мамонты вымерли.
Некоторые ученые говорят, что мамонты не смогли
приспособиться к новым условиям: ледники-де рас-
таяли, и это их погубило. Но почему же тогда не по-
гибли те животные, которые были с ними рядом? Ну
хотя бы бизоны?
Известный географ М. И. Будыко сделал матема-
тические подсчеты и пришел к выводу, что мамон-
тов — съели.
Материалы этнографических исследований север-
ных племен, еще недавно живших за счет охоты, по-
казывают, что годовая потребность человека в мясе там
определялась в 750 килограммов.
Тому можно верить: в современной Монголии, ког-
да, кроме мяса, в магазинах много и других продук-
тов, на душу населения приходится килограмм мяса
в день.
Естественный прирост мамонтов (их массы), по дан-
350
ным о современных слонах, не мог превышать четы-
рех тонн на сто квадратных километров.
Этот прирост мог прокормить только пятерых. Но
когда количество людей увеличилось, одного лишь
прироста им не хватало. Они взялись за тех, которые
давали приплод.
Чтобы съесть мамонтов, потребовалось всего 20—
25 веков. О их существовании напоминают теперь лишь
кости, во множестве рассеянные по территории Яку-
тии.
О забайкальском тарбагане мы тоже будем скоро
говорить только в' прошедшем времени. Но тут беда не
его и не наша. Он в своем очаге чумы живет с тех
незапамятных пор, когда еще не было человека. Свой
смертоносный груз донес он до наших дней. И за это
расплачивается.
Самое обидное состоит в том, что в то время, когда
в одном конце Сибири погибает такое замечательное
существо, в другом — никак не могут совладать с во-
дяной крысой.
Она меньше ондатры, но внешне несколько напоми-
нает ее. Если бы она жила себе на озерах да болотах,
еще бы куда ни шло.
Но, во-первых, ее расплодилось слишком много.
Ведь живет она в Западно-Сибирской низменности,
а по обилию воды эта низменность не имеет себе рав-
ных в мире.
Во-вторых, на зиму все водоемы замерзают, и кры-
са откочевывает на поля.
На полях она уничтожает урожаи зерновых, а на
огородных грядках так ловко выедает овощи, что
сверху остается только одна ботва. К тому же поля
водяная крыса превращает в сплошные бугры и ямы,
оборудуя там себе тысячи зимних нор. А если попада-
ет в лес — обгрызает у деревьев кору, и они засыхают.
Это еще не все. Водяная крыса разносит страшные
болезни, которыми болеют люди, от которых гибнут
ондатры.
Какими только способами крыс там не уничтожа-
ют. Придумали много ловушек (некоторые отловщики
сдают за год больше двадцати тысяч шкурок), травят
разными ядами. И все равно время от времени она дает
такие вспышки численности, что для их подавления
приходится бросать авиацию.
351
Пытались создать бактериальный препарат, исполь-
зовав возбудителей инфекционных болезней, как это
удалось сделать в многолетней войне с шелкопрядом.
Водяная крыса оказалась такой стойкой, что ни
один препарат не мог вызвать цепной реакции —
чтобы одна крыса передавала болезнь другой.
Стали изучать ядовитые растения, чтобы исполь-
зовать их. Оказалось, что местные ядовитые расте-
ния — лютик и вех ядовитый, белену и дурман — кры-
сы поедают с удовольствием и в большом количестве!
Только далеко в Киргизии отыскалось одно расте-
ние, которое действовало на крыс как яд — аконит ка-
ракольский. Победить крыс он не смог, зато лишний
раз подтвердил необычную способность животных при-
спосабливаться к местным условиям и восприимчи-
вость к не известным им веществам.
Сейчас водяным крысам подсыпают отравленное
зерно, сдабривая его солью. (Они ее любят, так же
как таежные звери.) Расходы на борьбу с ними очень
велики, на эти деньги можно было бы построить мно-
го школ. И как их окончательно победить — никому
неизвестно.
Это вторая трагедия животного мира Сибири. Про-
цветание опасного вида иногда бывает печальнее ги-
бели благородного.
Понесли в Сибири урон не только тарбаганы.
Натуралисты в свое время писали: «Дзерены час-
то тысячными стадами кочуют по правому берегу реки
Онона и доходят до хребта Адун-Челон».
Было это в прошлом веке. Теперь имя красивого,
благородного животного осталось только в названии
одного из поселков. Самого его в Забайкалье не видели
уже шестьдесят лет. Виноваты — охотники.
Жил когда-то в Забайкалье речной бобр, встречал-
ся ирбис — красный волк.
До половины прошлого века по юго-востоку За-
байкалья бродили дикие ослы. Последний из них был
убит на озере Бурун-Торей в 1926 году.
Северные олени ушли на север с Яблонового и Бор-
щовочного хребтов. Пожары там уничтожили их зим-
ние корма. Да и браконьеры перестарались.
Десять лет назад в горах Кодара было триста ред-
чайших снежных баранов. Теперь их осталось сто
пятьдесят.
352
Дрсфу тоже редко встретишь — трактора распаха-
ли степи, распоясались браконьеры. Они гоняли их
на машинах, отрезая им путь, не давая взлететь: тя-
желая птица разбегается долго. А в сырую погоду
убивали и палками. Копчиковой железы у дрофы нет,
ей нечем смазывать перья, подобно гусям и уткам.
Если после осеннего дождя вдруг подморозит — перья
у дрофы смерзаются, и она становится беззащитной.
Дрофу довели до того, что она стала занимать на
Витимском плоскогорье опушки леса, поляны у самой
кромки тайги. До того затравил ее человек, что степ-
ная птица вынуждена скрываться от него чуть ли не
в глухомани!
Неудобно об этом говорить, но все новые приспо-
собительные реакции, которые выработались в жи-
вотном мире за последнее время — укор человеку.
Укор алчности, жадности, браконьерству.
На Камчатке снежные бараны, заслышав рокот
вертолета, с альпийский лугов кубарем скатываются
вниз, в кустарники. В них они прячутся, как зайцы:
бывает с вертолетов стреляют.
Росомахи в тундре при звуке мотора стали зары-
ваться в снег.
Лоси превратились чуть ли не в марафонцев: дис-
танция их бега все увеличивается.
А когда на них устраивают облавы, самцы пер-
выми, учуяв опасность, встают со своих лежек. Но
на стрелков выходят последними, как бы прячась за
самок.
С годами эта поведенческая реакция закрепляет-
ся все больше. Она направлена к тому, чтобы выжить
крепкому лосиному роду.
И ьсе же, хотя браконьерство еще случается, с
хищническим истреблением животных в нашей стра-
не покончено.
Технический прогресс — к счастью! — в тайгу еще
не пришел. Способы охоты на пушного зверя оста-
лись теми же, что были два века назад.
Появились, правда, капканы — тогда их не было.
За последние двадцать лет их количество увеличилось
в пятнадцать раз, а самоловов стало в семь раз мень-
ше. Но многие охотники до сих пор считают, что
кулемки и плашки все равно лучше. Хотя хлопот с
ними больше.
12 Четырехэтажная тайга
353
Принцип их работы прост и надежен. К какому-
нибудь брусу, плахе или жердине, которые приподни-
маются над землей, прикрепляется бревно. Держится
оно на чеке, на особом запоре, одним словом, на насто-
рожке.
Если тронуть приманку, насторожка придет в дви-
жение, верхняя часть самолова упадет на нижнюю
и придавит зверька, что брал наживу. Это как бы де-
ревянные челюсти, которые смыкаются автоматически.
Сейчас в Красноярском крае усовершенствовали
древнюю дедовскую кулемку и по имени охотничьего
хозяйства назвали «вороговской». Красноярцы семь
пушных зверьков из десяти добывают самодельными
самоловами.
Один из охотоведов усовершенствовал в Нижне-
удинском коопзверопромхозе старинную плашку, и те-
перь тридцать с лишним охотников этого хозяйства
наделали себе по шестьсот-тысяче таких плашек. В них
ловят соболя, белку, горностая, колонка. А для собак
они не так опасны, как тарелочные капканы.
Некоторые труд охотника представляют себе лег-
ким, шутейным. Идет он себе по тайге посвистывая
да вытаскивая из самоловов дорогих зверьков. Приро-
да красивая, воздух целебный. Отдых, а не работа!
Увы, труд у охотника очень тяжелый, однообраз-
ный. За день он проверяет на своем путике около
двухсот плашек, ночует в небольшом домике (их у
него несколько), а утром идет дальше.
Чтобы обойти свой участок, ему надо преодолеть
десятки километров, осмотреть все снасти, зарядить их
приманкой. Приманка d неба не сваливается — надо
ее добыть. И все это на морозе.
Вечером у охотника тоже дел немало: надо снять
шкурки, приготовить их для сушки.
Охотник сам и повар, и лесоруб, и водовоз. Труд-
ная у него работа!
Сейчас под Иркутском испытываются новые мето-
ды, новые принципы работы. Там прочистили охот-
ничьи путики и кое-где подправили для того, чтобы
по участку могли ходить мотонарты. Если удастся
облегчить работу охотника, она станет романтичнее.
«Красная книга» не только зажгла красный сиг-
нал перед любителями легкой наживы, но и охотников
заставила бережнее относиться к животному миру
354
тайги. Хотя их профессия — ловить, добывать, отстре-
ливать.
Один из них, И. Марков, работающий в Верхне-
буретинском промхозе, треть своей охотничьей терри-
тории превратил в зону покоя. Один год он ставит свои
кулемки и плашки (их у него тысяча) в одном месте.
Потом переносит их на другое, а эту превращает в
зону покоя. И так все время.
В сорока километрах от Иркутска есть охотничья
база «Иркутское море». Это тоже хозяйство нового
типа. Мало того что работники базы знают напере-
чет на своей территории всех зверей и животных (у
них там 180 изюбров, 140 косуль, больше 100 лосей,
80 баргузинских соболей, 700 глухарей и так далее).
Они еще и искусственно разводят в водохранилище
хариуса и омуля.
Дичеразведением в нашей стране раньше не зани-
мались. А в Болгарии, Великобритании и Италии дав-
но уже выращивают фазанов, серых куропаток, кекли-
ков, кабанов и оленей.
Их ежегодно выпускают в охотничьи хозяйства, и
дикой природе охотники там не наносят ущерба.
В европейской части у нас тоже появились кое-где
фазанарии — в Полтавской области, на Украине. Кое-
где начинают разводить зайца-русака и дикого кроли-
ка. А нам интересно было бы узнать, как продвига-
ется разведение таежной птицы — глухаря. Ведь раз-
водить его пытаются вот уже сто лет. Вывести глуха-
рят— не штука: яйца высидит и курица. Главное, где
взять таежную пищу — куколок, муравьев, насекомых,
ягоды? Натуралисты давно уже убедились, что ни-
какие искусственные смеси не могут заменить глуха-
рю естественных кормов.
Вот какие вести пришли из Березинского заповед-
ника. Там глухарят кормят омлетом, луком-батуном и
листьями редиса. Глухарята с удовольствием едят и
комбинированный корм, который на заводах приго-
тавливают для бройлеров и кур-несушек. А по таеж-
ным кормам не тоскуют.
Оказывается там провели серию опытов и устано-
вили интересную закономерность. В суточном возрас-
те глухарята отказываются от любой пищи, кроме ку-
колок и мелких насекомых.
Но есть они хотят уже через шесть часов после
12*
355
рождения. И вот перед одними глухарятами сразу
поставили омлет, а другим в течение двух суток да-
вали куколки муравьев и червяков. На третий день
всем им предложили на выбор несколько кушаний.
Каждый выбрал то, что ел первый раз. Так установи-
ли, что необходимая еда запечатлевается у них в пер-
вые сутки.
В первые же дни запечатлевают они и окружаю-
щий мир. И поскольку видят вокруг себя только лю-
дей, то позже выросшие глухарки принимают перед
ними свадебные позы. А глухари смотрят на людей
как на соперников и готовы вступить с ними в бой за
глухарок.
До Отечественной войны в Якутии была лосиная
ферма, на которой пытались приручить этого прекрас-
ного зверя. Война прервала работу. Но теперь ее опять
продолжают на Печоре и в европейской части.
Первые успехи есть: лоси, отпущенные в тайгу на
кормежку, утром возвращаются домой, на ферму. На
них уже перебрасывали вьючные грузы по бездорожью,
приучают их ходить под седлом. Быть может, со вре-
менем лося удастся одомашнить и приручить.
Ученые пытаются разгадать тайну спящего медве-
дя. Вот уже несколько зим два косолапых существа
спят в подвалах одной лаборатории.
В институте генетики и цитологии в Новосибирске
удалось одомашнить норок. В природе они осторожны
и недоверчивы, но тут, как собачата, бегут по асфаль-
тированным дорожкам за человеком.
А в институте биологии пытаются приспособить
солонгоя к полезной работе. Сейчас для борьбы с мы-
шами тратят очень много химических препаратов, а
толку от них мало: мыши к ним притерпелись. Солон-
гой — это родственник соболя, колонка, горностая (об
этом мы говорили). Живет он в Забайкалье и на Ал-
тае. Питается, главным образом, мышевидными, а
по натуре добродушный, доверчивый зверек. В волье-
рах он хорошо размножается: из нескольких зверь-
ков за шесть лет выросло большое семейство в две ты-
сячи.
Биологи в один склад в окрестностях Новосибир-
ска запустили четырех солонгоев. Они в первые же
сутки уничтожили не только мышей, с которыми дол-
го и бесполезно боролись люди, но и крыс.
356
Два десятка солонгоев выпущено на свободу, что-
бы они очистили окрестные леса. Результаты тоже
успешны.
Если относиться к природе бережно, она даст чело-
веку намного больше того, что давала и дает теперь.
Давайте беречь ее вместе. Беречь от недобрых людей,
а, главное, от пожаров. Пожар для тайги — что война
для общества: ломает, разрушает, уничтожает. Зве-
рям и животным нелегко живется в тайге, а когда
огонь лишает их пастбищ, жилищ, охотничьих участ-
ков — их количество уменьшается в двести раз.
До новых встреч, лоси, соболи, белки. До свиданья,
солонгой, возможно, мы тебя еще увидим на новой
службе.
Некоторым забайкальским соболям надо вообще
сказать «до свиданья» — их навсегда увезли из родной
тайги.
Много лет назад несколько партий было выпущено
в окрестностях Лениногорска. Там они хорошо обжи-
лись, и часть их потомства недавно переселилась в
Джунгарский и Заилийский Ала-Тау. Казахи так и зо-
вут их забайкальскими соболями.
Несколько тысяч наших куропаток выпущено в
других областях страны. В Японию уехало немало мед-
вежат, в Голландию — много бурундуков.
Прощайте и вы, доверчивые куропатки, изюбры,
медведи, и вы, земляные белки!
♦ ♦ *
А теперь на прощанье хотелось бы расшифровать
названия некоторых наших сел и поселков. Они часто
имеют эвенкийское, бурятское или якутское проис-
хождение. Но раз мы живем в таежном крае, навер-
няка кое-какие имена его обитателей вошли в эти
названия.
Что, к примеру, означает слово Тарбагатай или
Зерентуй? А вот что. Тарбагатай — место, изобилую-
щее тарбаганами, а Зерентуй — дзейренами.
Тарбагатайцы удивятся: в окрестностях их се*
ла нет тарбаганов. Но старики могут припомнить, что
в стародавние времена их было там видимо-неви-
димо.
То же самое и с дзейренами-антилопами. Последний
357
раз их видели в окрестностях Горного Зерентуя лет
шестьдесят назад, и теперь о них напоминает только
название поселка. Но когда-то в этом районе их было
тоже великое множество.
Тулакан в переводе на русский язык означает оль-
ху. Кайластуй — ильм.
В Забайкалье енотовидную собаку не выпускали, но
иногда она здесь появляется. Заходит то ли из Китая,
то ли с Амура.
Енотов здесь вообще никогда не бывало, а между
тем Мангут (село в Акшинском районе) переводится
как «енот». Видимо, это связано с енотовидной соба-
кой.
Село Соктуй-Милозан несколько раз выкашивала
чума. Название села переводится как «пьяный чело-
век», «шатающаяся походка». Именно так ходят лю-
ди, пораженные чумой. Не отсюда ли и название?
Слово Нерча можно перевести как «борьба». По пре-
данию, эвенкийским племенам, кочевавшим по этой
реке, приходилось все время воевать, бороться с дру-
гими племенами. В память об этом они и назвали но-
ровистую таежную реку Нерчой.
В районе Чинданта, вероятно, когда-то хоронили
шаманов: так называется место шаманского погребе-
ния.
Около Кулинды было, видимо, много змей, потому
что кулин на эвенкийском языке значит «змея».
Бира — это «река», Марикта — низкорослая бере-
за», Ку маки—«изюбр», Егье—«тарбаган», Ярахта —
«большой лесной муравей», Турасорога, Цурухайтуй —
«щучье», а Шоноктуй—«волчье место».
Очень часто название помогает узнать историю се-
ла. Почему, например, село Кути называется Кутями?
Оно стоит в степи, а кути в переводе на русский язык
означает «медведь». Одно из двух: или раньше здесь
был лес и в нем водилось много медведей, или однаж-
ды в степь забрел медведь, вызвав всеобщее удив-
ление.
Выяснением происхождения подобных названий за-
нимается специальная наука — топонимика. Она помо-
гает не только при изучении истории того или иного
края, но, бывает, открывает и подземные клады. Если
название места в переводе на русский язык означает
«золото», то его обязательно надо здесь искать.
358
Если вы будете настойчивы и любопытны, для
вас не будет загадкой название вашего села или по-
селка. И вы будете знать, что Билютуй — это «точиль-
ный брус». Олов—«моя рыба», Ингода—«только од-
на галька», Чара—«мель».
В ПОИСКАХ ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ
От аргунских и чикойских вулканов давным-давно
уже ничего не осталось. Миллионы лет их опаляло
солнцем, обмывало дождями, обдувало ветрами. Они
разрушились и заросли кустарниками и трава-
ми.
Их бурная, громовая работа — вчерашний день на-
шей планеты.
Но если бы не было этого вчерашнего дня, у нас
бы сегодня не было и подземных кладовых, набитых
золотом и свинцом, оловом и железом.
Когда извергались эти вулканы, по ним, как по
трубам, из недр земли поднималась вверх раскален-
ная магма. Она приносила металлы и другие хими-
ческие элементы. Отделялись они от нее в виде раст-
воров и расплавов, внедрялись в подземные трещины
и, кристаллизуясь, образовали руды.
Вероятно, в будущем, когда от этих богатств ни-
чего не останется (кое-каких металлов маловато уже
сегодня: за границей разведанных запасов цинка от
силы на тридцать лет, а свинца — на двадцать), люди
будут создавать искусственные вулканы. Им придется
бурить очень глубокие скважины, чтобы магма могла
по ним подняться наверх и заполнить трещины в гор-
ных породах.
А пока мы пользуемся тем, что припасла для нас
природа. Причем пользуемся уже давно, многие тыся-
чи лет.
Может быть, кому-нибудь из вас приходилось ви-
деть плиточные могилы древних забайкальцев, раз-
бросанные в разных местах нашей области. Плиточ-
361
ными они называются потому, что вместо крестов древ-
ние люди ставили над могилами огромные каменные
плиты.
Когда ученые стали раскапывать эти могилы, они
нашли в них медные и бронзовые ножи, кин-
жалы, котлы, топоры и даже металлические зер-
кала.
А геологи во многих местах нашли древние руд-
ники, «чудские» копи. Особенно много обнаружено их
около Нерчинского Завода и на Аргуни. Интересно,
что в некоторых ямах сохранилась даже деревянная
крепь и лестницы, которые за тысячи лет окаменели
и почернели.
Значит, древние забайкальцы, чудь, как называли
их в старину, были уже и горняками, и метал-
лургами.
Когда русские покорили Сибирь, до них стали до-
ходить слухи о том, что в Забайкалье есть богатые
подземные кладовые, битком набитые дорогими руда-
ми. Им об этом рассказывали эвенки с Унды: «За
хребтом на реке Силькарь (так называлась тогда Шил-
ка, Арахлей назывался Рахлеем, Тасей — Итасеем и
т. д.) живет народ, богатый хлебом и скотом. Этот
народ добывает из гор серебро».
Ерофей Хабаров (его именем назван Хабаровск)
послал об этом донесение, как тогда говорили — донос,
в Московский Сибирский приказ. Приказ через не-
сколько лет прислал в Забайкалье боярского сына
Лоншакова.
Но еще до его появления казак Филипп Свешников
со товарищами привез в Нерчинск два пуда «серого
каменья» да «разных земель в пяти узлах».
Переплавлял эту руду нерчинский кузнец Кузьма
Новгородцев. Но его печь-времянка выплавила не се-
ребро, а свинец.
Приехавшие рудознатцы Иван Юрьев и Спиридон
Остафьев дали заключение, что «Имана де та руда
сверху, где бывает свинешная руда. А тут-де есть и
серебряная, только не надобно копать глубоко и искать
знающими людьми».
Знающие люди нашлись. А в Нерчинск из Тоболь-
ска приехал настоящий плавильных дел мастер Лав-
рентий Нейтор.
362
Он выплавил из руды сначала свинец, а из него —
чистое серебро.
Было его совсем немного, но это было первое се-
ребро в России. Случилось это летом 1687 года.
Через семнадцать лет начал работать Аргунский
(Нерчинский) сереброплавильный завод. А потом за-
дымились Дучарский, Кутомарский, Шилкинский,
Екатерининский, Газимурский и Александровский за-
воды, сводя окрестные леса.
Долго они пожирали тайгу, долго отсюда шло в
Петербург главное серебро России. И главный сви-
нец — тоже, он принес немало побед российскому во-
инству.
Потом серебро вернулось в Забайкалье в виде мо-
нет. Из него же был сделан серебряный кораблик, ко-
торый хранится сейчас в Ленинградском Эрмитаже.
Медали в честь окончания войны со Швецией то-
же были отчеканены из Нерчинского серебра и золота.
Дороговато обходилось забайкальское серебро —
руда-то ведь добывалась вручную. А сколько трудов
стоило перевезти его в Петербург и Москву! Ни авто-
машин, ни поездов в те времена не было. Но, несмот-
ря на это, забайкальское серебро добывали и плавили
чуть не полтора столетия. А потом переключились на
золото.
Нет, серебро, свинец и золото в нашем крае не до-
бывали, а грабили из недр земли. Из подземных амба-
ров брали только богатые руды, а те, что победнее,
бросали — лишь бы получить побольше металла, по-
скорее на этом нажиться. Никто не охранял недра от
подземных грабителей. Да и кто бы мог заикнуться об
этом, если главным разбойником был сам царь-батюш-
ка: все наши золотые богатства были объявлены его
собственностью, собственностью «Кабинета его вели-
чества».
Страшно даже подумать, что бы сталось с нашей
страной, если бы не Октябрьская революция. Зверей
и животных, перебили бы окончательно. А подземные
богатства растащили, разграбили.
Хорошо еще, что в руках царских грабителей не
было нашей техники: отбойных молотков, погрузоч-
ных машин и электровозов. Но даже орудуя лопатами
и кирками, они успели основательно очистить наши
подземные амбары. Только одного золота они нагреб-
363
ли из них десять тысяч пудов. Это одна сотая часть
всего золота, добытого к тому времени человечеством.
Одна сотая часть,— кажется не так уж много. Но
ведь территория Забайкалья составляет всего одну
трехсотую часть земной суши!
Раньше купола церквей покрывали сусальным зо-
лотом — тонкими золотыми пластинками. (Сусальным
золотом покрыты и фигуры фонтана «Дружбы наро-
дов» на Выставке достижений народного хозяйства в
Москве.) Если бы из забайкальского золота, награб-
ленного на наших приисках и рудниках, сделать та-
кие пластинки, ими можно было бы покрыть крыши
всех наших домов. Да еще бы осталось и на крыши
сараев. А серебром можно было бы облицевать стены.
А свинца, который вывезли из Забайкалья, нашим
охотникам хватило бы на триста лет...
Подземные наши богатства — это не соболи или
лоси, их количества не увеличишь простым запретом.
Но тем не менее запасов свинца, цинка, олова, зо-
лота у нас сейчас куда больше, чем было их до рево-
люции! А в будущем будет еще больше. Это — очеред-
ное чудо, которое свершили советские люди в нашем
крае.
Волшебная палочка
и каменная книга
Недавно я побывал у нефтяников Тюмени. Из-под
топких болот, из-под вечной мерзлоты, которая там
тоже встречается, они выкачивают многие миллионы
тонн нефти.
Никто раньше даже и предполагать не мог, что
под такой хлябью могут находиться сказочные богат-
364
ства. А академик И. М. Губкин еще до войны с уве-
ренностью сказал, что нефть надо искать именно за
Уралом.
Изучив нефтяные месторождения мира и геологи-
ческие карты нашей страны, он «нашел» эту нефть за
письменным столом.
То же самое случилось и с якутскими алмазами.
Они были «найдены» на карте задолго до того, как
геологи нашли их в земле.
А если бы искать их наобум, без научных прогно-
зов? Можно было бы перевернуть лопатами полплане-
ты — и все равно ничего не найти. Только потому, что
геология в нашей стране стала точной наукой, наши
подземные амбары пополняются с каждым днем уг-
лем, железом, нефтью.
Конечно, древние забайкальские горняки не знали
этой науки. Они подбирали руду на земле, а потом
копали ямы и строили примитивные печи. Недаром же
боярский сын Лоншаков разыскивал эти печи — он
знал, что на голом месте их не поставят. Сейчас гео-
логов тоже интересуют подобные находки (на Маме
крупные слюдяные жилы были найдены по следам
древних раскопок). Но они открывают руду и там, где
не ступала нога древних забайкальцев. И вооружены
они не волшебными прутиками, а научными знания-
ми.
Смешно сказать, но в волшебные прутики верили
еще в нашем веке. Когда строилась Забайкальская
железная дорога, для поисков воды был командирован
инженер Львов. Вскоре из управления строящейся
дороги ему прислали инструкцию «Как искать воду
при помощи волшебного прутика». Волшебный прутик
рекомендовалось срубать в виде рогатки, а дальше
все было очень просто: «Держите вилки, прижимая
локти, двигайтесь медленно. Будете проходить над
водой или рудой — конец прутика наклонится, затем
будет вращаться. Отметьте каблуком место и идите
назад. Прутик при этом будет вращаться в обратном
направлении. Заметьте, где он перестал вращаться.
Расстояние между отметками и будет означать глу-
бину залегания».
А в примечании говорилось, что таким образом
воду или руду могут искать только люди с «повышен-
ной нервной организацией». Если же притронутся
365
к прутику посторонние, он ничего не покажет...
Инженер Львов был образованным человеком, он
нашел воду научными методами.
Неизвестно, применялись ли волшебные прутики
у нас для поисков руды, но «волшебников» в Забай-
калье было немало. Старожилы рассказывают, что
«волшебники» ложились на землю и слушали ее.
Там, где в земле была спрятана руда, она гудела по-
особенному. Все Забайкалье исползали они на живо-
тах, но руд нашли немного — только там, где случайно
наткнулись на них.
Настоящие открытия начались с составления гео-
логических карт в наше время.
Геологическая карта — это та же карта местности,
только на нее наносятся еще и горные породы, кото-
рые выходят на поверхность.
Чтобы заглянуть в глубь земли, не обязательно ее
копать. Местами реки прорезали горы, и хорошо
видно, из каких пород они сложены. (Можно заглянуть
в колодец и то же самое узнать по его стенкам.) Та-
ким образом, геолог видит не только то, что находится
на поверхности, но и представляет, что лежит под
землей.
Когда составлена карта, можно сделать вывод, где
какую руду следует искать. Важно только правильно
прочитать каменную книгу. И тут начинается... новое
составление карты. Не потому, что старая плоха, а
потому, что надо то или иное место исследовать по-
дробней.
Если геологи до этого ходили по тропам-маршру-
там, далеко отстоящим друг от друга, то теперь они
исследуют и описывают каждый клочок земли. И, ес-
ли окажется, что на этом месте действительно есть
руда и она выходит на поверхность на большом рас-
стоянии, начинаются разведочные работы.
Стоят они недешево, но без этого не обойтись.
А вдруг руда только на поверхности, а ниже ее нет?
Можно построить дорогой рудник или завод, а через
несколько лет их придется бросать, потому что кон-
чатся запасы. Ведь бывало же такое до революции,
когда купец завозил на прииск дорогое оборудование,
а запасов золота хватало на одно лето. (Вот и в чикой-
ской тайге до сих пор стоит заброшенный Воскресен-
ский рудник.) Но то купец, не жалко, если он и разо-
366
рится. А нам народных денег на ветер бросать
нельзя.
И разведчики сверлят в земле глубокие дыры-сква-
жины, чтобы узнать, какова глубина залегания руды.
Конечно, если в такую скважину и заглянешь, то ни-
чего в ней не увидишь, кроме темноты. Приходится
каждый раз поднимать на поверхность высверленную
породу и проверять, есть ли в ней руда и сколько
в этой руде металла.
Скважин приходится сверлить много: и сто, и
больше. Да еще нужно выкопать шахту, сделать в ней
тоннели и сверлить скважины под землей. Ведь надо
узнать, как далеко в стороны уходит рудное тело.
Вверху оно может быть тонким, а внизу мощным и
наоборот.
И только тогда, когда месторождение продырявле-
но вдоль и поперек, можно подсчитать, сколько в
земле руды и сколько в этой руде металла. Геологи ста-
новятся «бухгалтерами», они считают и пересчитыва-
ют запасы, а после этого составляют отчет. В ином
из таких отчетов столько томов, что их не под силу
унести одному человеку. Зато если геологи говорят,
что можно строить большой завод и руды для него
хватит на пятьдесят лет, такой завод можно смело
строить.
Но те месторождения, которые выходят на поверх-
ность, найти все-таки легче (спасибо воде и ветру:
это они разрушили горные породы и обнажили руду).
А как разыскать те кладовые, которые запрятаны
глубоко в земле и которые никак невозможно уви-
деть (недаром же они называются слепыми)? Вот
если бы изобрести такой рентгеновский аппарат, кото-
рым можно просветить землю насквозь! Но такой ап-
парат, если бы его сконструировали,— оказался бы
дороже тех богатств, которые он помог бы обнару-
жить.
И геологам пока приходится не просматривать, а
простукивать и прослушивать землю. Они взрывают
динамит и записывают приборами маленькие искус-
ственные землетрясения. А потом изучают эти записи
и определяют, есть руда под землей или нет. Или
прощупывают землю электрическим током. А то ис-
следуют подземную воду: может быть, она растворила
какие-нибудь металлы.
367
В забайкальской земле геологи нашли такие бо-
гатства, которые даже и сниться не могли дореволю-
ционным подземным грабителям.
Золотой пояс
Золото добывается не только для украшения. К се-
годняшнему дню на земле добыто пятьдесят тысяч
тонн золота. Только третья часть этого золота израс-
ходована на ювелирные изделия и технические цели
(в ракетах, например, золотом паяют провода). Все
остальное лежит в банках. Ведь золото — это между-
народные деньги, на них можно купить в любой стране
машины, топливо, хлеб.
На земле встречаются золотоносные руды и пес-
ки, в которых содержится очень много золота. Очень
много — это значит десятки и сотни граммов чистого
золота на тонну породы. В среднем же для того, что-
бы получить тонну этого драгоценного металла, при-
ходится перерабатывать сто тысяч тонн руды. Легко
сказать: сто тысяч! А ведь это десять тысяч доверху
груженных грузовиков! Да руду еще и добывать на-
до. Она же не лежит на поверхности: приходится про-
бивать глубокие шахты, а потом гоняться за золото-
носной жилой под землей. Там она виляет то влево,
то вправо, сдвигается то вверх, то вниз. К тому же
эти десять тысяч грузовиков руды надо перемолоть в
каменную пудру (а это потяжелее, чем молоть зерно),
растворить золото, а потом выделить его из раство-
ра.
Вот почему о богатых месторождениях люди сла-
368
гают легенды, о них пишут книги и научные
труды.
Одним из самых богатых месторождений на земле
считалось месторождение Комшток в американском
штате Невада. Содержание золота там доходило порой
до полукилограмма в тонне породы. Конечно, капи-
талисты сразу же набросились на это месторождение
и стали его отрабатывать. Но на глубине девятисот
метров рудник внезапно затопило горячей водой, и
его пришлось забросить.
Другое богатое месторождение было на Урале. Там
в некоторых жилах содержалось по сто-сто пятьдесят
граммов золота на тонну руды.
Но такого золота, какое было в нашем Балее, мир
еще не видывал. Геологи открыли его в 1927 году. Там
в тонне руды одной из жил было заключено двести
сорок килограммов (килограммов, не граммов!) чисто-
го золота. Недаром же описание этой жилы сразу
еошло во все учебники мира.
А восточнее, с самого севера на юг, тянется дру-
гой пояс — оловянно-вольфрамовый.
Еще чуть правее лежит третий пояс — полиметал-
лический,— который начинается в Кличке, а конча-
ется за Газимурским Заводом. Этот пояс называется
полиметаллическим потому, что в его рудах не один
какой-то металл, а несколько (поли — по-гречески
означает много, многое): цинк, свинец, серебро и не-
которые очень редкие элементы.
Эти три пояса, как три драгоценных ожерелья,
украшают грудь Забайкалья. А недавно к ним добави-
лось еще медное блюдо, которое геологи впервые нашли
на нашем севере, в Удокане. Это блюдо спрятано вну-
три огромного хребта, такого островерхого, что, если
сесть на него верхом, одна нога окажется на южном
склоне, другая — на северном.
Сейчас геологи пробили тоннели прямо к сердцу
этой горы и просверливают медное блюдо в разных
направлениях, чтобы узнать, какой оно толщины и
сколько в нем меди. Пройдет несколько лет и в за-
байкальской тайге вырастет город. И наша медь ста-
нет обмотками электрических машин, превратится в
трансформаторы, встанет памятниками на площадях
новых городов.
Ботага наша страна, но не много в ней таких
369
мест, где в недрах было бы столько богатств, как у нас.
Уголь? Пожалуйста, угля у нас сколько угодно. Ведь
когда-то тропические леса были густыми и пышными.
Известь? Тоже сколько угодно — в Забайкалье шумели
моря, а в них было много кораллов. Глина? Ну ко-
нечно: ее столько, что из нее можно построить десят-
ки таких городов, как Чита. Железо? Есть и железо,
его хватило бы на столько автомобилей, сколько их
сделано во всем мире. Или на трехпутную железную
дорогу от земли до Луны.
Олово? Его, как и серебро, впервые стали добы-
вать в Забайкалье. Первый оловянный рудник был
открыт в тот самый год, когда началась первая Оте-
чественная война. Во вторую Отечественную много
олова давала Хапчеранга, а теперь главное олово до-
бывают на Шерловой горе.
Вольфрам? Он пошел на металлургические заводы
с Белухи и Букуки в 1914 году, когда началась пер-
вая мировая война.
А главное наше золото — тасеевское — было найде-
но в 1941 году — когда началась Великая Отечест-
венная война.
Нет у нас пока что нефти. Но, наверное, будет: гео-
логи знают, где ее искать. В долине Ингоды они со-
бираются сверлить скважины, и вполне может быть,
что и у нас, как у наших соседей^ иркутян, ударит
мощный фонтан.
Самоцветные камни? Есть и они. Наши самоцветы
украшают многие музеи и геологические коллекции.
Но о них — разговор особый.
В тех же могильниках, о которых мы уже гово-
рили, ученые находили не только металлические пред-
меты. Древние забайкальцы делали из халцедонов
скребла, шилья, наконечники стрел, а из сердоликов
и агатов украшения.
Но для изготовления орудий лучше всего подходил
нефрит — крепкий, красивый камень зеленого, серо-
вато-белого или белого цвета. Китайцы давно уже
окрестили его «камнем вечности».
Рассказывают, что однажды положили глыбу неф-
рита на наковальню и ударили по ней молотом, глы-
ба осталась глыбой, а стальная наковальня рассыпа-
лась на куски. Поэтому нет ничего удивительного в
том, что найденное сто с лишним лет назад около
Нерчинска игла и долото были сделаны именно
из нефрита (они сейчас хранятся в Ленинграде).
Ученые пока не пришли к единому мнению, к ка-
кой группе относились древние забайкальцы. Одни го-
ворят, что они были ближе к нынешним бурятам, дру-
гие говорят, что к якутам. Академик А. Окладников,
который производил у нас многочисленные раскопки,
утверждает, что это были якуты. Он предполагает
также, что они были храбрыми охотниками. Но вот
в нашу область вторглись с востока гунны — воинст-
венное монгольское племя. И как ни храбро защищали
забайкальцы свою землю, им пришлось с боями отсту-
пить за Байкал. (Поэтому в раскопках нередко встре-
чаются черепа с застрявшими в них наконечниками
стрел!).
Вскоре их стали вытеснять оттуда другие племена
(а может быть, те же самые гунны), и забайкальцы вы-
371
нуждены были уйти еще дальше — в глубь лесов, на
территорию нынешней Якутии.
Уходя, они уносили в память о своей земле и ее
дары, в том числе и самоцветные камни. Может быть,
таким образом и оказался в Якутском музее один-
единственный кристалл топаза, которых в Якутии нет,
но много в Забайкалье?
Кто знает, так это или нет — камень нем и не
откроет своей тайны. Но в том, что забайкальские
самоцветы расходились от нас в разные концы земли,
нет никакого сомнения: через Забайкалье проходил
караванный путь в Индию и Китай.
В зарубежных музеях Китайской Народной Рес-
публики хранится много горного хрусталя, изделий
из аметистов, топазов, турмалинов, сложными путя-
ми попавших в них из Забайкалья. Наверняка многие
наши самоцветы перекочевали туда в те далекие годы
в обмен на ткани и безделушки.
То же самое можно сказать и о Тибете. В эту «об-
ласть богов» отправлялось немало поломников из За-
байкалья (совершил туда путешествие и первый бу-
рятский ученый, сын агинских степей Цыбиков).
И очень может быть, что в дар панчен-ламам они
приносили наши камни. Недаром же в усыпальницах
лам хранится огромное количество драгоценных и
цветных камней.
О том, что это именно забайкальские камни, мож-
но только догадываться. История не сохранила нам
никаких документальных доказательств. Они относят-
ся к более поздним временам — к временам царство-
вания Петра Первого.
Царский двор часто удивлял иностранных послов
блеском и богатством украшений, сделанных из кам-
ней. Но камни эти были не русскими. Их привозили
из-за границы, главным образом из Индии.
И хотя считалось, что в России подобных камней
нет, в Сибирь и Забайкалье стали одна за другой сна-
ряжаться экспедиции. И вот через пятнадцать лет пос-
ле отправки из Забайкалья первой партии серебра
из Нерчинска в Петербург отправился караван, кото-
рый повез и приаргунскую яшму. (Приаргунские
крестьяне в это время уже вовсю собирали голубые
халцедоны и красные сердолики и отправляли их в
Китай.)
372
Из самых больших глыб в Иркутске были вытеса-
ны колонны для марских дворцов. Но когда они при-
были в Петербург, от них остались только груды
камней. Дорога от Иркутска была тяжелой, и яшмо-
вые колонны ее не выдержали.
Петру Первому очень понравились даже эти раз-
битые куски. Он снова послал на Аргунь рудознатцев,
но больших глыб зеленой яшмы они больше не нашли.
Из остатков же разбитых колонн были сделаны
барельефные портреты царей и большая красивая
ваза. Все это сейчас хранится в Эрмитаже.
Через пять лет после того, как в Петербург была
отправлена аргунская яшма, нерчинский казак Гур-
ков нашел аквамарины и топазы на Шерловой горе,
невдалеке от нынешней Борзи. Государственная Берг-
коллегия пожаловала его за это пятью рублями, хо-
тя находка стоила многие миллионы.
Через сто лет житель деревни Пешкове Кривоносов
нашел аквамарины и топазы в Борщовочном хре-
бте.
Кривоносов свою находку утаил, цветные камни
добывал в одиночку. Но слухи об этом разошлись, да
и достатка в доме крестьянина скрыть было невозмож-
но.
Рассказывают, что многие односельчане стали
частенько отлучаться в горы, а в деревне все чаще
видели перекупщиков.
В один прекрасный день из Иркутска нагрянул
чиновник для особых поручений. Быть бы дознанию и
скандалу, да крестьяне от чиновника откупились.
Они вручили ему топаз-тяжеловес, который весил
более десяти килограммов. (Топазы тогда называли
тяжеловесами, а аквамарины — ширлами. Отсюда и
пошло название Ширловая гора, а потом трансформи-
ровалось в Шерловую.)
Впоследствии, неизвестно как, этот кристалл попал
к герцогу Лейхтенбергскому. Шесть лет о нем ничего
не было известно. И только после того, как редкост-
ный топаз увидел и описал известный горный инженер
А. Д. Озерский, герцогу пришлось расстаться с за-
байкальской диковиной. Она навсегда переселилась в
музей.
Через несколько лет на реке Урульге был найден
новый тяжеловес. У крестьян его тут же перекупили
373
купцы Бутины. Один из братьев, Михаил, поспешил от-
везти его в Петербург. Он преподнес его царю Алек-
сандру II, а тот пожаловал Бутина бриллиантовой под-
веской.
Этот топаз сейчас можно увидеть в Ленинграде, в
Горном музее, как и многие другие самоцветы.
У царя Николая II тоже был наш забайкальский
камень. Для него за год до революции на Петроград-
ской гранильной фабрике был изготовлен Георгиевский
крест из кахолонга.
Кахолонг — это красивый белый камень, обезво-
женный опал. Из такого же опала был исполнен и
барельеф с изображением царя.
Лучшие аквамарины и топазы уходили от нас в
Европу. Особенно после того как на Шерловой горе
появились французы. Они здесь вели разведку и до-
бывали цветные камни.
Забайкальские самоцветы заполонили мировой ры-
нок и сбили цены на драгоценные камни.
Во Франции наши топазы, ограненные, как лисса-
бонские бриллианты, называли сибирскими алмазами,
а розовые турмалины — сибирскими рубинами.
Вовсю торговали цветными камнями и у нас —
в Нерчинске и Борзе. Правда, торговали из-под полы:
земли и камни принадлежали Кабинету царя. Добыва-
ли их тайно.
Те, что добывались «законно», гранились не толь-
ко в Петербурге. В Чите тоже была открыта граниль-
ная мастерская. Камни, ограненные здесь, появились в
витринах магазинов больших городов.
Иркутский купец Н. Поднебесных пудами вывозил
от нас прекрасные аквамарины, кристаллы которого
достигали небывалой величины.
Доходы дельцам наши камни приносили немалые.
Недаром же одна «ширловая копь» называлась Мил-
лионной ямой, а на Борщовке до сих пор одно из мест
называется Дорогим утесом.
Это был настоящий грабеж наших недр.
Впрочем, грабили не только землю, но и друг
друга. Многие искатели драгоценных кладов были
убиты из-за угла. В годы гражданской войны бело-
гвардейцы, захватив Читу, бросились грабить прежде
всего банк и гранильную мастерскую.
Вот они лежат на моем столе, самоцветы с Шерло-
374
вой горы, из-за которых проливался не только пот, но
и кровь. Кристалл дымчатого кварца как бы подер-
нут дымкой. Если через него посмотреть на свет, ка-
жется, что в нем вспыхивает маленький костер. Рань-
ше из дымчатого кварца делали бусы и дамы щего-
ляли в них на балах. Говорили, что дымчатый кварц
отнимает от тела тепло и в таких бусах никогда не
бывает жарко.
Топаз в лучах солнца играет всеми цветами раду-
ги. Он кажется то желтым, то розовым, то голубым.
Смотришь — и никак не налюбуешься зеркальными
гранями. Как искусный шлифовальщик, отполировала
его природа.
Фиолетово вспыхивает аметист. В сумерках он
кажется темным, налитым голубичным соком, а на
свету — нежным, прозрачным, мягким. Говорят, что
при помощи этого камня раньше излечивали алко-
голизм, Недаром же в переводе аметист означает «не-
пьяный». А вот турмалин, целое турмалиновое солнце.
Черные граненые кристаллики турмалина не больше
спички, они как лучики прочно приросли друг к дру-
гу. Смотришь на это солнце и думаешь: какая же
должна быть огромная фантазия у природы, чтобы
создать такой живописный каменный узор!
Придет время, и забайкальские самоцветы снова
заиграют своими огненными красками в витринах юве-
лирных магазинов. Шерловая гора разграблена куп-
цами и перекупщиками. Но остались еще дымчато-се-
рые халцедоны, палевые яшмы, фиолетовые аметис-
ты, темно-красные сердолики, зеленые моховики около
Торейских озер. На Аргуни сохранились агаты. На
Урульге — топазы и розовые турмалины. Около стан-
ции Аги — гранаты. На Чикое — анальцимы и натро-
литы. На Яшмовой горе близ Абагайтуя — зеленые
и красные агаты с нежными белыми прожилками.
В верховьях реки Пашковой лежат огромные кристал-
лы кварца.
Недавно на реке Чаре был открыт совсем новый
камень — чароит. Он фиолетового цвета, напоминает
аметист, только не прозрачный, с красивым перелив-
чатым рисунком.
В наследство нашим внукам мы оставим не только
возвращенных к жизни обитателей тайги, но и лун-
ные камни, черные турмалиновые солнца.
375
Вулкан в бутылке
Когда мы открываем бутылку с минеральной во-
дой, вода вдруг начинает пузыриться, а нередко пе-
нящейся струей выливается через горлышко на стол.
Вот так же, вероятно, милилоны лет назад выливалась
через кратеры вулканов расплавленная магма. Но
минеральная вода в откупоренной бутылке не просто
отдаленно напоминает вулкан. Она родная дочь древ-
них вулканов, бушевавших некогда в Забайкалье.
Эта вода просочилась под землю по трещинам и
щелям, а там встретилась с газами наших древних
вулканов. Сверху эти вулканы давным-давно остыли и
разрушились, а в глубине еще горячие и продолжают
выделять углекислый газ. Напитавшись вулканным
газом, вода стала «Кукой», «Дарасуном», «Молоков-
кой».
Но некоторые воды вообще впервые поднимаются
на поверхность. Они родились из водяных паров, ко-
торые выделяются из земных глубин. Поэтому такую
воду называют еще ювенальной, или юной, водой.
В нашей области насчитывается около двухсот
минеральных источников. И это неспроста: как мы
уже говорили, вулканов у нас было много и все они
здорово поработали в свой век. Кроме минеральной во-
ды, они до сих пор выжимают на поверхность и го-
рячие ключи, которые не замерзают даже в самую лю-
тую стужу. Каждую минуту на забайкальскую землю
выливается двадцать тысяч бутылок отличной мине-
ральной воды. А это огромное богатство (кстати ска-
зать, эту воду очень любят изюбры). «Вулканная» во-
да возвращает людям молодость и здоровье. Потому
курорты, как правило, и строят на таких источниках.
376
(Интересно, что у нас встречаются и «сухие» мине-
ральные источники: из них выходит один углекислый
газ.)
Не меньшее богатство представляет горячая вода,
которая выбивается наверх на нашем севере и на
юге. Ею можно отапливать дома, обогревать теплицы.
Только из одного Былыринского источника выли-
вается каждую минуту двести литров горячей воды.
А сколько ее выливается из Куналейского, Чарского,
Кыринского и других горячих ключей — подсчитать
трудно.
Столица Исландии Рейкьявик давно уже отапли-
вается подземной водой. Недаром же это самый чис-
тый город в мире — в нем не бывает копоти и сажи.
Бесплатные котельные когда-нибудь сослужат слу-
жбу и нам. А пока они отапливают только воздух,
потому что чаще всего находятся в необжитых ме-
стах.
К полезным ископаемым можно отнести и обык-
новенную подземную воду. Скептик усомнится: «Ну
какое же это богатство, ведь воды полно в реках и
ручьях!» Но реки, во-первых, есть не везде. Во-вторых,
вода в них почти всегда мутная, и перед тем, как
употребить в дело, ее надо или кипятить, или фильт-
ровать. А в-третьих, зимой большинство наших рек пе-
ремерзает до дна и воды из них не добыть.
Подземную воду ищут с той же настойчивостью,
что и руду. На ее месторождениях так же бурят сква-
жины и подсчитывают запасы.
Когда геологи открыли Удоканское медное место-
рождение, они не только обрадовались, но и встре-
вожились. Ведь будущему горно-обогатительному ком-
бинату зимой реки Чары хватило бы всего лишь на
несколько дней. Других рек там нет, а вокруг — веч-
ная мерзлота.
Вскоре там была создана специальная экспедиция,
которая в придачу к меди стала искать подземную
воду. И нашла целое подземное озеро — Ингамакит-
ское, одно из крупнейших в стране месторождений
ультрапресных вод.
Запасы его велики, в сутки из него можно будет
безбоязненно выкачивать чуть ли не четверть милли-
она тонн. Ее хватит на двадцать-двадцать пять
лет.
377
Гидрогеологи установили, что под нами плещется
целое подземное море. Оно протянулось на сотни ки-
лометров и оканчивается только в Бурятии. А под
Читой «закопано» целых три озера, расположенных
одно над другим. По величине они больше Кенона, а
глубина самого нижнего озера доходит до семидеся-
ти пяти метров.
В забайкальском подземном море и читинских озе-
рах не поймаешь рыбы и не искупаешься: эта вода
находится в трещинах и щелях горных пород. Она за-
полняет все большие и малые пустоты. Да и в плот-
ном, без трещин, граните всегда есть вода. В каж-
дом кубометре плотного гранита ее содержится пол-
килограмма. В кубометре песчаника — около десяти
ведер. А в мелком песке — сорок ведер.
В подземных морях и озерах берут начало подзем-
ные реки. Они текут в более низкие места. Только
текут очень медленно, по нескольку сантиметров в
час, и, если им удастся выбраться на поверхность,
они от радости бьют говорливыми ключами и искрис-
тыми фонтанами.
Когда в тридцатых годах в Букачаче копали пер-
вую шахту, горняки на глубине сорока трех метров
наткнулись на такую вот подземную речку. Освобож-
денная из плена вода с яростным ревом бросилась на
своих спасителей. Не помогли никакие насосы: шах-
ту затопило за несколько часов. Заполнив ствол, вода
выплеснулась на землю. Каждую минуту из шахты
выливалось десять бочек чистейшей воды.
Со временем воду все-таки удалось откачать, и
шахта стала выдавать уголь. Но горняки поняли, что
с наводнением подземных рек шутить опасно.
Подземную воду пьют жители Читы и Хапчеранги,
Букачачи и Балея. А вот в Арбагаре до последнего вре-
мени подземных источников не находили и воду в
поселок возили по железной дороге. Только сейчас
гидрологи нашли там подземное озерко чистой пить-
евой воды. За последние годы в южных районах об-
ласти пробурено окол тысячи скважин для того, что-
бы подземной водой поить скот.
Конкурсная степь всегда считалась безводной, она
пустовала. А электроразведка показала, что под зем-
лей в этих местах есть пресноводные озера. Несколько
лет назад воду стали добывать, поить овец, и она
378
обернулась шерстью и мясом. Как после этого не
сказать, что вода полезное, да какое еще полезное
ископаемое!
Наконец, и сами полезные ископаемые добывают
нередко из воды, причем даже не из подземной, а из
самой обычной, наземной воды озер и морей. Во мно-
гих наших забайкальских озерах растворены пова-
ренная соль, сода и многие другие нужные человеку
вещества.
Сульфат натрия добывается сейчас, главным обра-
зом. в Аральском море. Его перерабатывают семьде-
сят заводов страны. А в наших нескольких озерах его
намного больше, чем во всем Аральском море. Да и по
качеству он куда выше.
Каких только озер нет в нашем крае: и квасцо-
вые, и селитровые, и наполненные чуть не до краев
целебными грязями.
Забайкальцы давно уже пользуются и этими да-
рами природы. Улетовцы, например, предпочитают
гуджир мылу. Этого гуджира — соды — в Доронинском
озере лежит сто тридцать тысяч тонн. Добывать его
очень легко, стоит только зимой продолбить прорубь
и воду со дна озера — в нижних слоях соды больше —
вылить на лед. Вода замерзнет, а сверху останется гуд-
жир — в каждом ведре воды его чуть ли не килограмм.
Так его и добывали, когда в Доронинске работал со-
довый завод. Но в тридцатых годах озеро испортили.
Крестьяне думали, что соду приносит в озеро ручей,
протекающий рядом, и повернули его в озеро. Но со-
ды в ручье не было. Впадая в озеро, ручей поднял его
уровень, и содовая вода разжижилась. К тому же
крестьяне вспахали берега, и они стали хуже впиты-
вать и испарять озерную воду.
Теперь из ведра воды можно получить только треть
килограмма соды. Поэтому завод пришлось закрыть.
Но уже существует проект нового завода — не остав-
лять же в озере такое богатство! Он будет не только
вымораживать, но и выпаривать воду.
В разгар Великой Отечественной войны, когда сто-
ловая соль доставлялась к нам с перебоями, жители
агинских степей вдруг с удивлением увидели, что на
озере Дабасун-нор появилась соль. Она выделилась из
соленой воды — лето в тот год было засушливое и
жаркое. Соли набралось двести подвод, но больше она
379
не осаждалась. Видимо, прошли дожди и соленая вода
разбавилась пресной.
Вообще же хоть поваренной соли в наших озерах
немало, осаждается она редко. В том же Борзинском
озере, откуда вывозилась целебная грязь, за тридцать
шесть лет она осаждалась девять раз (это было еще
в прошлом веке).
Могут спросить — откуда же в наших краях появи-
лись соль, квасцы — ведь не с неба же свалились?
Да, частично и с неба. В дождевой воде, которую к
нам приносят ветры с Тихого океана, есть мельчайшие
частицы солей. Но их слишком мало, чтобы засолить
наши озера. А между тем озера Барун-Аралтуй и
Дабасун-нор засолились очень быстро — они были прес-
ными еще на памяти старожилов.
Засоливают воду в озерах ручейки и речки, кото-
рые в них впадают. Они собирают дождевые воды с
гор, а в горных породах немало всяких солей, кото-
рые хорошо растворяются водой. Соли приносятся в
озеро, вода испаряется, а соль остается. С каждым
годом ее становится все больше. А когда накопится
слишком много, она кристаллизуется и осаждается на
дне. Иногда соленые озера, наоборот, становятся прес-
ными. Зимой соль частично вымораживается и с по-
верхности льда уносится ветром. Озеро постепенно
опресняется.
Миллиарды тонн полезных ископаемых спрятала
природа в забайкальской земле. Их хватает не одному
поколению советских людей. Но добываем мы их эко-
номно, берем даже те бедные руды, которые подзем-
ные грабители оставляли нетронутыми. И с каждым
годом геологи находят все больше подземных кладов.
Они работают на будущее, на наших детей, которым
из рук в руки передадут карты с указанием подзем-
ных амбаров: берите, пользуйтесь, но будьте разум-
ными хозяевами!
ХОЛОДНАЯ РОЗА
Удивительные вещи случаются зимой в Забайкалье.
В городах перемерзают водопроводные трубы, спрятан-
ные глубоко под землей, а в тайге разливаются реки,
затопляя берега2 как в весеннее половодье.
Или на речонке, в которой воды было воробью по
колено, вдруг вырастает пятиметровый лед.
А то после сильных морозов неожиданно открыва-
ется канонада. Сначала ветер разносит резкие, гул-
кие выстрелы. Это лопаются стволы замерзших де-
ревьев. А потом с оглушительным грохотом то тут, то
там взлетают на воздух бугры и курганы. Лёд и зем-
ля разлетаются в стороны, из глубоких воронок вы-
рываются высокие фонтаны воды.
Однажды, в конце зимы, колоссальный взрыв по-
тряс берега Онона. Трехтонные глыбы льда поднялись
в воздух и упали далеко в стороне. Хлынувшая из-под
земли вода пошла по льду реки и разлилась на не-
сколько километров.
Впечатление было такое, словно взорвалась круп-
ная авиабомба. Воронка была глубиной четыре метра
и в диаметре почти пять. Хорошо еще, что никто не
пострадал при взрыве: людей поблизости не было.
А через год на станции Уруша произошла настоя-
щая катастрофа. Взорвался лед в огромном ящике, из
которого летом заправляют вагоны-холодильники.
Многотонные глыбы отбросило на десятки метров,
сильно повредив железнодорожные пути. Если бы в это
время проходил поезд, крушение было бы неми-
нуемо.
Никто не закладывал в ледяной ящик, в бугры и
курганы взрывчатку. Никто не поджигал бикфордо-
вого шнура.
382
В страшных, таинственных взрывах виновны толь-
ко наши морозы и вечная мерзлота, которая и сегодня
немало вредит людям.
Если бы сделать разрез забайкальской земли и по-
смотреть, что находится у нее внутри, нашим взорам
представилось бы любопытное зрелище.
Наверху мы увидели бы зеленеющие леса, цветы и
травы.
Под их корнями мы бы нащупали теплую (вернее,
чуть тепленькую) землю.
А под этим тонким теплым слоем заметили бы
толстый слой мерзлого грунта с пластами и прожил-
ками синего льда.
Это и есть вечная мерзлота.
Местами она подходит к самой поверхности, а мес-
тами ныряет вниз на десятки метров.
Кое-где в этой мерзлоте, как в облаках, есть раз-
рывы. Это талики, незамерзающие островки земли.
А местами, наоборот, сплошной мерзлоты нет, есть
только островки мороженой земли (в южных районах
Забайкалья).
Эту вечную мерзлоту можно назвать вечной только
условно.
Поэтому одни ученые называют ее многолетней
мерзлотой, другие — многолетнемерзлыми горными по-
родами, третьи — вечномерзлыми грунтами в кавыч-
ках, четвертые — вечной мерзлотой.
Для простоты и мы ее будем называть так, хотя
в древние времена ее, безусловно, не было. Когда на
реке Березовке откопали в вечной мерзлоте мамонта,
у него во рту обнаружили пучок свежей, будто толь-
ко что сорванной травы. Очевидно, смерть застала
мамонта неожиданно. Песок и ил надежно его захо-
ронили, а холода навеки заковали в ледяную броню.
В Иркутске в вечной мерзлоте находили еще и
не то — куски забора, стекло, монеты. Значит, кое-где
вечная мерзлота появилась совсем недавно, на памяти
людей.
Но давно ли, недавно — нам от этого не легче: веч-
ная мерзлота существует и продолжает свои злые
шутки. А избавиться от нее мы пока не можем. Что-
бы оттаять забайкальскую землю, потребовалось бы
сжечь шестьдесят миллиардов тонн угля. Вряд ли та-
кое количество топлива наберется в ее пределах. Хо-
383
лода природа запасла в них больше, чем тепла — уг-
ля и горячих сланцев.
Подземные воды текут и над этим мерзлым слоем
земли, и под ним. Вода, которая находится ниже мерз-
лотного пояса, поднимается вверх по таликам, как бы
отапливая их и не давая им промерзнуть.
Если нет таликов, воду из-под мерзлого щита мож-
но достать, только пробурив в нем скважину, сквозную
дыру.
Вода, которая находится наверху, тоже не может
проникнуть вниз.
Те, которые этого не знают, очень удивляются,
приехав на север: * Дождей мало, прямо кот напла-
кал, а вокруг болота да озера».
В том-то и дело, что земля на юге — бездонная
бочка, а здесь она — мелкий таз с прочным и креп-
ким дном. Что ни нальется — все на виду.
Но вот наступила зима, земля сверху тоже за-
мерзла.
Подземный ручеек, который выбивался из-под коч-
ки на волю, теперь оказался в западне. Вечная мерз-
лота не дает ему опуститься ниже, а замерзшая над
ним земля не дает подняться наверх.
Если у ручейка не хватит силы взломать мерзлую
землю или найти какую-нибудь лазейку, чтобы вы-
браться на поверхность, он накапливает подземное
озерко.
Сверху озерко замерзает, а снизу в него вливают-
ся новые порции воды. Она давит на лед, а лед давит
на землю. И бывает так, что лед начинает поднимать-
ся, поднимая и верхний слой земли.
Летом земля успеет сверху оттаять, но чтобы рас-
топить лед, тепла может не хватить. Тогда бугор про-
должает расти и на следующую зиму. Так может
продолжаться десятки и даже сотни лет. Бугор рас-
тет в стороны и вверх. Размеры его могут быть очень
большими. В Забайкалье встречали бугры сто метров
в ширину и полкилометра в длину. Высота их дости-
гала пяти метров.
Десятки лет ручеек накапливает силы для послед-
него решительного удара. И когда давление внутри
бугра возрастет до сотен атмосфер, он с оглушитель-
ным грохотом взлетит на воздух.
Через несколько лет, когда растает. скопившийся
384
под бывшим бугром лед, на этом месте, глядишь, уже
плещется небольшое провальное озеро. И, конечно, не-
сведущим людям это может показаться чем-то таин-
ственным. Ведь бугор стоял в степи всю жизнь, на
нем даже выросли кусты и деревья. И вдруг он ни с
того ни с сего взорвался!
К счастью, такие взрывы случаются не часто. Го-
раздо чаще взрываются небольшие ледяные бугры,
вырастающие за одну зиму. Взрывает их та же грун-
товая вода. Те самые ручейки-невидимки, которые вы-
биваются летом на поверхность студеными ключами.
Трудно поверить, что огромный ледяной бугор на
Ононе взорвал крохотный ручеек-невидимка. Все ду-
мали, что он хил и слаб, потому что летом еле сочился.
Но взрыв произвел он: зимой лилипут стал велика-
ном.
Вот как это случилось.
Осенью морозы закрыли ручейку дорогу наверх.
Ручеек поднатужился, взломал мерзлую землю и вы-
брался на волю. Эту отдушину опять заткнул дед-мо-
роз. И опять поломал ее ручеек.
Так продолжалось всю зиму. Ручеек то и дело вы-
плескивался наверх и намораживал над собой ледяной
купол. И все больше загораживал сам себе дорогу к
свободе, к воле.
А земля промерзала все глубже, сдавливая воду,
прижимая ее к пласту вечной мерзлоты. И ручеек не
смог больше этого вынести. Весной он собрал послед-
ние силы, рванулся и разметал ледяную гору. Его дав-
ления в это время не смог бы выдержать даже паро-
возный котел: так сжало его морозом!
Взрыв был слышен за семь километров. После него
из воронки еще два часа бил фонтан.
Иногда подземный ручеек из взрывника превраща-
ется в строителя. Он один может построить за зиму
несколько ледяных замков. Но только в том случае,
если остается живым всю зиму. То есть тогда, когда
его водяные владения расположены под вечной мерз-
лотой.
Выбьется такой ручеек по талику на поверхность,
наморозит ледяной бугор и ищет слабое место где-ни-
будь в сторонке, под теплым сугробом. И опять вы-
бивается наверх. И опять строит ледяной дом, сам
себе загораживает дорогу.
13 Четырехэтажная тайга
385
Так он мечется всю зиму, нагромождая один за
другим ледяные холмы. А когда найдет выход на
склоне горы или в обрыве, намораживает столбы /и!
огромные сосульки.
Взрываются ледяные бугры чаще всего в конце
зимы, весной. Да и водопроводные трубы в наших го-
родах перемерзают не в декабре, а в апреле: холод в
глубину пробирается долго, несколько месяцев. С за-
позданием приходит туда и тепло. В воздухе уже чув-
ствуется приближение зимы, ночами крепко подмора-
живает, а на трехметровую глубину только-только при-
ходит лето.
Еще больше чудес происходит на наших северных
реках. Когда они перемерзают на перекатах, воду
по подземным трещинам выжимает на берега. И тогда
там вырастают причудливые бугры и колонны. И не
поймешь, откуда они взялись — ведь в этих местах
всегда было сухо.
Но чаще всего реки зимой просто «кипят», разли-
ваясь на многие километры. Особенно если лето было
дождливым и много воды ушло в землю.
Посмотришь на такую реку, и кажется, что по
ней бежит кипяток: пар так и валит от нее. А попро-
буешь— «кипяток»-то ледяной, холоднее ключевой
воды.
На западе можно спокойно ездить по льду: если
там река и перемерзнет, вода уйдет в грунт. А тут ей
и уйти некуда: внизу непробиваемый щит мерзлой
земли. У воды нет другого выхода, как прорываться
наверх.
Очень трудно приходится шоферам на наших се-
верных реках. А их не обойдешь, не объедешь.
Это единственный путь через непролазную тайгу,
через дебри и хляби.
По замерзшим рекам, по зимникам, доставляют
продукты и оборудование на северные рудники, в по-
селки и села. По ним и едут первые строители БАМа,
пока притрассовые дороги еще в проекте. По ним пе-
ребрасывают свои грузы изыскатели и геологи.
В пятидесятиградусные морозы приходится не
ехать, а буквально плыть по радиатор в воде. Она на-
мерзает на рамы, намертво примораживает тормоза.
Машины то и дело «садятся», и их вытаскивают трак-
торами.
386
Свежую наледь заметить нетрудно: над ней, как
над котлом, поднимаются густые клубы пара. Но ес-
ли наледь подморозит и сверху, можно попасть в ло-
вушку. Заедет на лед машина, он и проломится.
Еще хуже двойной лед. Он образуется обычно ни-
же перекатов.
Река замерзает, как обычно, а потом вдруг под
ледяной коркой уровень воды падает. Ее не хватает
для питания реки, и она садится на голодный паек.
Обмелев, река покрывается новой ледяной коркой.
А тут ее переморозит насквозь где-нибудь ниже по
течению. И воду. начинает накачивать между двумя
пластами льда.
Этот «слоеный пирог!» очень опасен. Однажды мы
целый день выбирались на машинах из такой ловуш-
ки. Хорошо хоть, что машины были мощными и смог-
ли, как ледоколы, разломать верхний лед. А не то
прилось бы заночевать, а потом вырубать машины изо
льда.
Еще страшнее на наших реках сушняки, сушеницы,
сухой лед.
Они получаются, когда глубокую речку где-нибудь
переморозит насквозь и вода ниже этой запруды убе-
жит в океан. Тогда лед держится, как говорят, на
честном слове, упираясь в берега. Он как бы висит
в воздухе, под ним ничего нет, одна пустота. Под этой
ледяной крышей можно даже ходить, как по тонне-
лю. Но если туда попадет машина или трактор, их
будет не так-то просто вытащить на берег.
Иногда участки с «подвешенным льдом» называют
еще полостями. По долинам рек Ингасун и Большой
Уругудей они иногда тянутся на десятки километров.
Однажды на Хамар-Дабане обнаружили такую
«полость», в которой мог бы поместиться пятиэтажный
дом. Ее высота была семнадцать метров! Стоящие ря-
дом деревья заковало льдом до самых вершин.
Там выходила на поверхность целая подземная ре-
ка. Когда она сверху замерзла, вода из нее вдруг ис-
чезла. То ли русло где-то перемерзло, то ли нашло
другую дорогу.
Странный ледяной дворец простоял всю зиму.
Лишь в марте его своды обрушились со звоном и гро-
хотом.
Наши речные наледи коварны и опасны, но пред-
13*	387
ставляют очень величественное зрелище. Особенно
летом, когда земля оденется в зелень и полдневная
тайга дышит нестерпимым зноем.
Идешь в такой день по раскаленной земле и вдруг
натыкаешься на кусочек зимы: на лесной полянке
лежат хрустально чистые глыбы льда или молчаливо
возвышается ледяной бугор. От него так и пышет хо-
лодом, и деревья вокруг еще не проснулись от зимней
спячки.
Этот многометровый лед наморозила зимняя на-
ледь, и он еще не успел растаять. Теперь он медлен-
но оплывает под июньскими лучами солнца и бежит
торопливыми ручейками вдогонку породившей его ре-
ке.
Наледного льда (накипи, как говорят забайкаль-
цы) за долгую сибирскую зиму накапливается столь-
ко, что он все лето питает ручейки и речки. У Дешу-
лана Ефимов ключ намораживает его столько, что для
перевозки потребовалось бы десять тысяч вагонов.
Лед загромождает всю долину ручья, наползает
на лед Ингоды.
Наледные льды — родня ледникам, только те рож-
даются из снега. Они бывают не только на земле, но и
в пещерах, в штольнях и штреках. Только те на-
зываются красивей — сталактитами да сталагми-
тами.
Таких красивых наледей немало на Урале и на
Кавказе. Ведь вечная мерзлота встречается не только
в Сибири, но и высоко в южных горах, даже в Аф-
рике — на Килиманджаро.
Наледи опасны для шоферов не только тогда, ког-
да они ездят по таежным рекам. Подстерегают они их
иногда и на совершенно сухих местах.
Впервые об этом узнали, когда строили Забайкаль-
скую |железную дорогу. А когда стали проводить
АЯМ, с этим столкнулись вплотную.
АЯМ — это Амуро-Якутская автогужевая магист-
раль. Ее начали сооружать в конце двадцатых годов:
в Алданском районе Якутии геологи нашли много
золота, а дороги к нему не было.
Проложить-то дорогу проложили, но вдоль нее зи-
мой вдруг выросло 117 наледей.
Они следовали точно вдоль всех ее изгибов, залива-
ли насыпь, намораживали ледяные горы в кюветах, за-
388
бивали льдом трубы, отрывали и поднимали мо-
сты.
Наледи появлялись даже там, где их вообще ни-
когда не бывало.
Оказалось, что дорога перерезала те подземные
русла, по которым незаметно и тихо бежали по щиту
вечной мерзлоты подземные ручейки.
Замерзающая над ними зимой земля не мешала:
они бежали между ней и вечномерзлым пластом.
Но вот строители прорыли вдоль полотна дороги
кювет. И земля в этом месте промерзла глубже на
такую же величину. Она, как плотиной, перекрыла уз-
кую щель, по которой полз подземный ручей. И он по
трещинам и слабым местам вылез наверх, на до-
рогу.
Дорогу еще не успели сдать, а наледь уже уничто-
жила два моста и покорежила десять. Намерзая под
фермами, она отрывала их от мерзлой земли и ломала.
Впрочем, то же самое было и на Аляске. В том ме-
сте, где автострада Ричардсона пересекает долину ре-
ки Дельта, наледь погребла подо льдом огромный че-
тырехпролетный мост.
Наледи на АЯМе сделали магистраль зимой непро-
езжей, пришлось срочно разрабатывать методы борь-
бы с ними.
А на автостраде Канада — Аляска из-за них при-
шлось переносить восьмисоткилометровый участок
вообще в другие места.
Вечная мерзлота вредит буквально всем: и дорож-
никам, и строителям, и лесорубам.
Вот какие диверсионные акты успела она совер-
шить в нашем крае всего за несколько десятков лет.
На той же станции Уруша, где взорвался ледяной
склад, был построен жилой дом. Под этим домом, глу-
боко в земле бежал своей дорогой крохотный подзем-
ный ручеек, о котором никто не знал. Где-то за посел-
ком он выбивался на поверхность. А под ручейком
непробиваемой броней лежала вечная мерзлота.
Зимой земля тоже сверху замерзла. И ручеек стал
метаться в поисках выхода. Ведь та щелка, через
которую он пробивался наверх, была проморо-
жена.
И вдруг он наткнулся на новый дом — земля под
ним не замерзла, и ее можно было легче пробить.
389
Собрав все силы, ручеек стремительно ворвался в дом
и затопил его в несколько минут.
Дом, конечно, пришлось покинуть. А через месяц
он был забит льдом до потолка: вода все прибывала
и тут же замерзала.
На станции Дарасун крохотный ручеек тоже про-
бился однажды под новый дом. Но дорогу ему заго-
родила русская печь. И он взорвал ее так же, как
взрывает ледяные бугры. Хозяева не успели вытащить
даже самые необходимые вещи. Слишком уж стре-
мительно ворвалась в дом вода и, выдавив стекла, ста-
ла выливаться на улицу.
Точно такое же было и в поселке Ульзутуево. Силь-
ный взрыв раздался в одном из домов среди бела дня,
русская печь развалилась на глазах. Было это в раз-
гар войны, и можно только предполагать, что поду-
мали хозяева в первые минуты.
У наших соседей — бурят — в одном селе ручеек
таким же образом затопил как-то новую школу. Через
несколько недель здание обмерзло сверху и с боков
и превратилось в ледяной бугор.
Пришлось детишкам заниматься в другом поме-
щении.
Обычная наледь —вода, текущая поверх льда,—
заливает дома нередко.
В ту самую зиму, когда по тайге мыкались голод-
ные медведи-шатуны, в Иркутске, на реке Ушаковке,
появилась большая наледь. Реку внизу проморозило,
и вода пошла по льду. Она затопила на левом бере-
гу многочисленные постройки. Дома на правом бе-
регу пришлось срочно ограждать дамбой. Наледь за-
няла колоссальную площадь: триста тысяч квадрат-
ных метров. Местами она была выше человеческого
роста. И таяла потом чуть ли не до самой осени.
В Иркутской же области однажды вода в Тункин-
ской долине стала валом валить из речных прорубей.
Наледь нарастала слоями, и к новому году уже пять
домов, стоящих на берегу Кыренки, вместе с приуса-
дебными постройками оказались вмороженными в
лед.
Из Иркутска приехали взрывники и проделали во
льду длинную канаву, чтобы спускать по ней воду.
Потом стали разбираться, что же случилось. Оказа-
лось — пустяк, которому никто не придал значения.
390
Недалеко проводили дорогу, и гравий для нее брали
в устье речки Алтачки. Никто не мог подумать, что
под ним у Кыренки был водоносный канал, через ко-
торый она просачивалась зимой. Но когда экскавато-
ры содрали сверху слой песка и гальки, этот канал
перемерз. Мерзлая земля преградила речке дорогу, и
вода поднялась.
В Тынде однажды была и совсем смешная история,
связанная с подземным ручьем. Он вырвался зимой в
одном из дворов из-под перевернутой бочки.
Она стояла вверх дном, и земля под ней не про-
мерзла. А в это время неподалеку искал выхода на
поверхность подземный ручей. Тут он и нашел самое
слабое место для выхода.
Когда вода зимой так вот шалит, это еще полбеды.
Но когда она стопорит движение на шоссе и вредит же-
лезной дороге — это уже опасно.
Прорывы грунтовых вод внутри зданий особенно
часты в Забайкалье. В нашей стране больше нет мест,
где бы так глубоко промерзала земля. И подземным
ручейкам тут приходится очень трудно.
Но вечная мерзлота дает о себе не только наледи.
Они хоть и дорого обходятся, но силы у них не такие
большие. Вот когда мерзлота начинает корежить
огромные кирпичные здания, ущерб куда боль-
ше.
Когда в Чите были построены железнодорожные
мастерские (ныне локомотиворемонтный завод), веч-
ная мерзлота первое время не давала о себе знать. Но,
затаившись, ждала своего часа.
Этот час пробил через три года: изумленные ра-
бочие увидели, что главный корпус стал оседать и раз-
валиваться на глазах.
Это случилось потому, что вечная мерзлота под
зданием стала отходить, оттаивать и земля просела.
Когда строители копали канаву под новый фундамент,
под верхним слоем земли оказалась жидкая грязь,
которую пришлось вычерпывать ведрами.
В том же железнодорожном районе Читы вечная
мерзлота перед войной до основания разрушила два
больших каменных дома. А в наши дни разорвала
стены нескольких домов на Набережной улице. Мно-
гие из них потрескались вдоль и поперек, и виноваты
в этом не каменщики, как многие думают, а мерзлота.
391
В Сохондо буровики сверлили землю, чтобы добыть
воду для паровозов. Но бурильные трубы в слое веч-
ной мерзлоты примерзли к стенкам скважины. Их не
удалось отодрать даже самым мощным домкратом.
Пробурили скважину в другом месте. Но подземная
река где-то перемерзла. Пришлось возить воду для
паровозов на... лошадях.
На станции Тургутуй вечная мерзлота сделала же-
лезнодорожную насыпь поистине золотой. Мерзлота
под ней постепенно оттаивала и опускалась ниже. А за
ней оседало и рельсовое полотно. Сорок пять лет
без перерыва люди сыпали туда песок, пока земля не
перестала проседать!
В Чите обследовано пятьсот зданий, построенных
на вечной мерзлоте. Семь из каждых десяти покороб-
лены, некоторые из них повело, в некоторых образо-
вались глубокие трещины. Один большой восьмидеся-
тиквартирный дом пришлось вообще списать и разо-
брать по кирпичикам.
Тасеевскую золотоизвлекательную фабрику в Ба-
лее пришлось капитально ремонтировать: часть фун-
даментов там просела, и огромное здание растреска-
лось.
В одном из забайкальских поселков мерзлота по-
корежила тридцать новеньких, с иголочки, домов.
Можно было бы без конца продолжать перечень
бед, которые причинила людям вечная мерзлота, но
мы упомянем только о случаях мелкого хулиганства.
На одной из наших станций хотели расширить
станционные пути. Но для этого надо было срезать
бугор, который торчал рядом с насыпью. Пока со-
бирались его срезать, он исчез сам по себе — его «уто-
пила» нырнувшая глубже вечная мерзлота.
На месте холма образовалась котловина, которую
пришлось засыпать.
Когда я жил в деревне, наш дом стоял на вечной
мерзлоте. Дважды в год его стены то поднимались, то
опускались. Летом деревянные перегородки упирались
в потолок и изгибались дугой, а зимой не доставали
до потолка. Труба тоже то утопала в крышу, то тор-
чала высоко над ней. Подполье иногда до самого по-
ла заливала вода. По домашнему озеру можно было
плавать в ванне.
Но нашему дому еще повезло. Некоторые дома во-
392
вобще ушли по подоконники в землю или завалились
на бок. Такие «пьяные» дома можно и сейчас встретить
во многих селах и даже в Чите, в кузнечных рядах.
Частенько по милости, или вернее — немилости,
вечной мерзлоты «пьяными» становятся деревья, це-
лые рощи и леса. Деревья клонит то влево, то впра-
во, и они навсегда остаются скособоченными. Неда-
ром им дали шуточное название «зеленые алкоголи-
ки».
На берегу богатого содой Доронинского озера сто-
ят два «пьяных» березовых колка. Эту шутку сыграла
с ними мерзлота.
Совсем недавно в тысяче километров от одной но-
вой гидроэлектростанции стали падать леса. Ученые
нашли причину болезни. Оказалось, что виноват в этом
все тот же мерзлый слой земли. Он не пропустил воду
вниз (ведь уровень реки, запертой плотиной, поднялся),
и она по мерзлой плите докатилась до леса. Лес забо-
лотился и деревья стали падать.
Лесорубы знают, как часто возникают в наших
лесах новые озерки и озера. Стоит в том месте, где
в вечной мерзлоте спрятаны пласты льда, спилить не-
сколько деревьев, как через несколько лет тут по-
явится озерко. Солнце как следует прогреет землю, веч-
ная мерзлота уйдет вниз. Лед растает, просядет земля,
и воронка заполнится водой. Дальше — больше: де-
ревья на берегу накренятся и упадут в воду, снова
открывая доступ солнечному теплу. Озерко будет рас-
ширяться все больше и больше и может в конце кон-
цов стать приличным озером.
Справедливости ради надо сказать, что ко взрыву
ящика со льдом на станции У руша вечная мерзлота
не имела никакого отношения. Просто рабочие залили
в него воду не частями, а сразу. Сверху, снизу и с
боков вода замерзла, а внутри осталось жидкое ядро
переохлажденной воды. Это ядро могло превратиться
в лед от малейшего сотрясения. А вода, замерзая,
расширяется. Это и вызвало взрыв.
Во всех же остальных случаях зимний холод дей-
ствовал в союзе с вечной мерзлотой, и она повинна в
разрушениях даже больше деда-мороза.
Откуда же она все-таки взялась, эта вечная мерзло-
та? И почему она то опускается, то «всплывает»?
Ее нам оставило великое оледенение. Хотя с той
поры прошло двенадцать тысяч лет, земля до сих пор
хранит накопленный в ней холод. Там, где его нако-
пилось много, летнего тепла хватает лишь на то, что-
бы отогреть замерзший за зиму верхний слой. А с
осени он опять промерзает.
Английский ученый Дэвид Эренфелд написал кни-
гу «Природа и люди». В ней он говорит: «Исключи-
тельно холодный, с безоблачной зимой, слабыми вет-
рами и малым количеством снега так называемый нер-
чинский тип климата (по Кеппену) обуславливает да-
же появление замкнутого ореола вечной мерзлоты в
Забайкалье — районе, расположенном на одной ши-
роте со Средней Европой».
Вот так: тепла мы получаем не меньше, чем Сред-
няя Европа, да под нашими ногами гигантский холо-
дильник, который от разрушения оберегает «нерчин-
ский климат».
О нашей мерзлоте немецкий профессор В. Кеппен
в своих трудах вспоминал не однажды. В далеком Гам-
бурге ему хорошо было известно о ее проделках. Не-
даром в своем знаменитом учебнике «Основы клима-
тологии» он приводил тот давний случай, когда она
разломала в Чите железнодорожные мастерские.
Вечная мерзлота немного опустилась там, где ус-
пела сверху основательно оттаять. Но на большей
территории земля зимой промерзает до тех слоев, ко-
торые промерзли еще во времена мамонтов.
Особенно сдружилась мерзлота с тайгой, вернее, с
ее мхами. Пушистый и мягкий летом, мох не пропус-
394
кает в землю тепло. Зато, напитавшись осенью водой
и замерзнув, хорошо проводит холод. Поэтому вечная
мерзлота в тайге находится порой всего в нескольких
сантиметрах от поверхности.
Лиственнице приходится * поджимать» под себя
стержневой корень, а багульнику разбрасывать корни
по земле.
Но климат за последние сто лет потеплел на це-
лый градус. Земля стала оттаивать глубже, а вечная
мерзлота отступать. Градус-истопник расплавил в Арк-
тике миллионы тонн льда и послал в наступление на
тундру карликовые березы. Дальше на север продви-
нулась пшеница, в северные моря стали заходить теп-
лолюбивые рыбы.
Потеплению помог человек. Именно там, где он
вырубил леса и распахал землю, мерзлота опустилась.
Каждый год поле, засеваемое кукурузой, отвоевывает
у мерзлоты три сантиметра. Голая, брошенная за-
лежь, наоборот, уступает ей восемь сантиметров.
Суровы забайкальские зимы, коварна затаившая-
ся в земле вечная мерзлота.
А могло бы быть все иначе, не исчезни в доисто-
рические времена наше море.
Солнце посылает нам достаточно тепла, гораздо
больше, чем скажем, Таллину. Каждую минуту оно
дает его столько, сколько могут дать пятьдесят эшело-
нов нефти.
Но у нас негде хранить это тепло, чтобы запасти
его на зиму. Как оно к нам приходит, так и уходит.
Вот как выглядят, например, наши статьи расхо-
да и прихода тепла.
Приход: миллион больших калорий в год на каж-
дый квадратный метр. Теплом, которое мы получаем,
можно было бы нагреть до кипения семь Азовских
морей. Но половина этого тепла тратится на испа-
рение воды и нагрев воздуха. Остальное, не за-
держиваясь, уходит обратно в мировое простран-
ство.
Будь бы под боком море, оно бы не отпустило
это тепло от себя. Летом бы оно нагревалось само, а
зимой обогревало бы нас, как гигантская батарея во-
дяного отопления.
Уж на что плохо прогревается Байкал — площадь
его невелика, а глубина большая, — но он всю зиму
395
отапливает свои берега. На станции Байкал, напри-
мер, в январе на десять градусов теплее, чем в Чите.
А летом там нет такой жары, как у нас.
Даже в Иркутске осень наступает позднее, потому
что его греет Ангара, хотя вода в ней довольно про-
хладная.
Каждый литр воды, остывая на один градус, на-
гревает на тот же градус больше трех тысяч литров
воздуха. А Ангара несет миллионы литров воды в се-
кунду. И, конечно, часть ее тепла перепадает го-
роду.
Студены северные моря, на зиму они покрываются
толстым, льдом. Но и они хранят в себе немало тепла.
Это звучит странно, но Северный Ледовитый океан
для своего побережья — печка. Не случайно же да-
леко на севере, у Обской губы, зимой теплее, чем в
Чите. А на Новой Земле температура выше, чем в
Среднем Каларе.
Арктику обогревают атлантические воды. Через
лед и разводья их тепло передается в атмосферу. Гре-
ют ее и образующиеся льды. Ведь когда вода кристал-
лизуется, она выделяет много тепла. Как и снеговые
тучи: замерзая, облако отдает свое тепло в атмосферу.
Потому во время снегопадов всегда так тепло.
Водяное отопление есть и у нас: Ингода, Шилка,
Онон. Но они отапливают только свои берега, и то
лишь чуть-чуть. Воды в них мало, и тепла они запа-
сают немного.
В Забайкалье зимой могло бы быть намного теп-
лее и без водяного отопления, без близости моря. Но
природа не допустила этого.
Впрочем, поступи она иначе — вряд ли мы благо-
дарили бы ее за это. Ведь более мягкий климат не
всегда означает более хороший.
Зима наша начинается странно, не так, как следо-
вало бы ей начинаться — задолго до выпадения
снега. ,
Долгими ночами земля теряет тепла больше, чем
получает днем. В это время солнце висит низко, как
перед закатом, и солнечные лучи падают на землю не
прямо, а косо. Они не впитываются в нее, а рикошетят:
чиркнув по ней, часть их улетает дальше.
Голая, остывающая земля становится похожей на
печку-буржуйку, в которую забыли подбросить дров.
396
Земля быстро расходует тощие летние запасы теп-
ла и выхолаживается до минус шестидесяти градусов.
Ее бьет озноб.
Воздух, соприкасаясь с ней, тоже становится хо-
лоднее. А раз холоднее, значит, и тяжелее, плотнее.
Зимой утрамбованный читинский воздух весит на
пять миллионов тонн больше, чем летом.
Летчикам это на руку: в плотном воздухе самолет
скорее отрывается от земли. Но машины расходуют
больше бензина, потому что сопротивление воздуха
возрастает.
Опускаясь сверху, стекая с гор, морозный воздух
застаивается в долинах, образуя холодные воздушные
озера.
На дне этих озер людям и приходится чаще всего
жить. Редко какие поселки стоят у нас на вершинах
гор.
Снег здесь выпадает поздно, когда землю уже как
следует проморозит. Укрывая ее, снег надежно сторо-
жит холод, который проник в землю.
Теперь они действуют заодно, еще сильнее охлаж-
дая воздух.
Чем глубже котловина, тем больше стекает туда
холода.
По долинам рек и падям морозный воздух течет
так же, как реки.
В других местах существует правило: чем выше,
тем холоднее.
Подняться на Кавказе на один километр вверх —
все равно что перебраться на тысячу километров север-
нее. На километровой высоте там всегда холод-
нее: и погода не та, что внизу, и растения дру-
гие.
А у нас зимой все наоборот, природа сделала для
нас исключение: чем выше, тем теплее. Теплее потому,
что теплый воздух легче холодного, он плавает над
ним, как масло в воде.
Люди, которые поселились на возвышенностях, жи-
вут совсем в ином климате, чем те, которые построили
города в низинах.
На полуторакилометровой высоте отопительный се-
зон короче чуть ли не на два месяца.
На разъезде Тургутуй всегда теплее, чем на стан-
ции Яблоновой, хотя до нее рукой подать. И все пото-
397
му, что разъезд намного выше, его омывает более
теплый воздух.
В Чите холоднее, чем в Яблоновой, а в Нерчинске
холоднее, чем в Чите. В Горбице и совсем морозно.
Холодный воздух беспрепятственно течет туда по до-
лине Ингоды и Шилки.
Из Читы холод может скатываться по Ингоде, ох-
лаждая города, которые лежат ниже. А вот со стан-
ции Сбега он вытекать не успевает. Котловина реки
Черной похожа на узкий тоннель, пропускная способ-
ность ее маленькая. Холодного же воздуха со Стано-
вого и Ксеньевского хребтов скатывается вниз много.
Он застаивается внизу, ожидая очереди на выход.
И в Сбегах всегда стоят большие морозы.
Вот если бы расширить эту котловину, в Сбегах
бы стало теплее. Но зато в Горбице похолодало бы еще
больше: весь холод устремился бы туда по долинам
рек Черной и Шилки.
В долинах же, из которых вообще некуда вытекать
морозному воздуху, да если они еще лежат высоко
над уровнем моря, жить совсем трудно. Там очень
и очень холодно.
В такой котловине стоит поселок Оймякон. Неда-
ром же здесь находится и полюс холода.
В подобной котловине когда-то стоял и прииск
«XI лет Октября». Морозы там были ничуть не мень-
ше — минус шестьдесят пять.
Второй вариант нашего климата мог бы быть при
большом снеге. Если бы он покрывал землю до на-
ступления больших морозов, она бы не так промерза-
ла. Снег бы не дал улетучиться теплу, которое нако-
пилось над мерзлотой.
Но снег бы потом родил свой холод: зимой он от-
ражал бы почти все солнечное тепло. Его бы нам до-
ставалось втрое меньше, чем теперь, в наших север-
ных районах потому и холоднее, что там больше
снега.
Арктика получает тепла втрое больше, чем тропи-
ки, да что толку. Девяносто процентов отражается
обратно в мировое пространство от ее белых льдов и
снегов. Они что зеркала, а зеркала никогда на солнце
не нагреваются, отражая обратно солнечные лучи.
Зимой при большом снеге мы бы не знали наших
чудесных оттепелей. А весна бы совсем испортилась.
398
Все тепло уходило бы на таяние снега.
Нет, пожалуй, не стоит меняться на снежные зимы!
Вот если бы наш воздух был очень сырым, зима
была бы теплее от начала и до конца. Водяной пар пе-
рехватил бы все тепло, которое отдает земля: он может
запасать его очень много.
Облака бы тоже отражали тепло земли обратно.
А рождаясь и просыпаясь снегом, давали бы его еще
больше.
Когда рождается среднее облако —туча, тепла вы-
деляется больше, чем его вырабатывают за год читин-
ские тепловые станции.
Но вряд ли кто пошел бы и на такую замену. «Су-
хой» мороз перенести легче, чем «влажный».
В Ленинграде при десяти градусах сырого мороза с
ветерком кажется холоднее, чем у нас при тридцати
пяти градусах. Кроме того, не стоит лишаться единст-
венной нашей привилегии: обилия солнца. В нашей
стране нет больше мест, где было бы столько солнеч-
ных дней. Да что в стране: на лучшем швейцарском
высокогорном курорте Ругано их куда меньше!
Кисловодск может позавидовать нашему Нерчин-
ску, прославившемуся своим суровым «нерчинским
климатом». Солн)це там сияет 3050 часов в год, а в;
Кисловодске — только 2007.
Наша зима была бы теплее и в том случае, если бы
по Забайкалью с осени до весны разгуливали ветры.
Ведь тепло у нас есть — оно спрятано в верхнем слое
воздуха на километровой высоте. Сумей мы его до-
быть, нам бы его хватило для отопления наших жи-
лищ в течение ста лет.
Но оно пропадает зря. Лишь когда подует ветер,
часть его достается нам. При этом температура возду-
ха может за несколько часов повыситься на двадцать-
двадцать пять градусов.
На Диксоне потому зимой и теплее, что там всю
зиму дуют ветры и постоянно перемешивают воздух.
Но опять-таки при ветре даже небольшой мороз кажет-
ся жгучим.
Нет, пусть уж лучше стоят большие морозы, да
было бы тихо!
Вот с четвертым вариантом, который могла бы
предложить нам природа, пожалуй, согласится
каждый.
399
На земном шаре немало таких мест, где годовая
температура минус три градуса. Но нет больше ни
одного города, расположенного на той же широте, что
и Чита, где было бы так холодно в январе.
Бассейн канадской реки Макензи находится при-
мерно в тех же условиях, что и Забайкалье. Воздух зи-
мой там тоже сухой и холодный. Но он может сво-
бодно вытекать оттуда на юг, север, восток. А у нас
он в западне. Вот если бы открыть ему дорогу, выпус-
тить его на волю, все было бы иначе.
Но мы пока не в силах открыть ему ворота из
Забайкалья. Трудно срезать хребты и сопки. Прихо-
дится поэтому довольствоваться тем климатом, кото-
рый есть.
Сырость, облачность, ветер и снег скорее бы ухуд-
шили его, чем улучшили.
Пусть будут суровые морозы, но пусть будут и
наши штили, и наше солнце.
Пусть наш климат будет таким, как написано в
учебнике о климатах земного шара В. Кеппена: «Этот
забайкальский тип климата является тропическим по
своему строго периодическому распределению ветров
и осадков и полярным по распределению температуры,
но вместе с тем он резко континента лен».
А что касается зимы, то ее профессор даже роман-
тизирует. «Внутри Восточной Сибири, — пишет он,—
холод ощущается гораздо меньше, чем этого можно
было бы ждать по показаниям термометра, так как
во время сильных морозов почти всегда царит полное
безветрие. Небо при этом совершенно ясно, солнце
же греет так сильно, что при 25 градусах нередко кап-
лет с крыш, а воздух часто наполнен блестящими
ледяными иглами, и нередко можно наблюдать лож-
ное солнце».
Холодная роза
Речь идет совсем не о той розе, которую выращива-
ют на клумбах, а о розе ветров, о чертеже ветра.
Чертеж ветра очень похож на цветок. Только ле-
пестки его острые и не одинаковые по длине.
Когда изображают ветер на бумаге, длина лепест-
ков обозначает продолжительность ветра, а острие ле-
пестка указывает, откуда он дует.
Чем чаще дуют ветры с севера, тем длиннее лепес-
ток, указывающий на север.
У читинской розы самый длинный лепесток севе-
ро-западный, потому что здесь чаще дуют северо-за-
падные ветры. Лепесток, повернутый на север, чуть
покороче: северные ветры дуют реже. Северо-восточ-
ный лепесток еще короче, а южный и совсем коротыпт-
ка: с юга ветры дуют очень редко.
Почему дует ветер?
Потому же, почему текут реки. Они текут с возвы-
шенностей в низины, чем круче русло, тем быстрее
река.
Так же и воздух: он течет с возвышенностей в до-
лины. А возвышенности для него там, где высокое
давление, низины — где низкое. Поэтому постоянного
русла у него нет: ведь его возвышенности возникают
то в одном, то в другом месте.
Чем выше давление, чем выше «воздушные горы»,
тем быстрее течет оттуда воздух, тем сильнее ветер.
Зимой у нас холодно, воздух плотный, тяжелый.
Он с большой силой давит не только на землю, но и во
все стороны. А поэтому растекается от нас в другие
области.
В этом нет никакого противоречия: горы задержи-
401
вают лишь самый тяжелый, самый холодный воздух.
Скапливаясь внизу, он не может перевалить через
хребты и течет по долинам. Но те слои воздуха, что
плавают над ним, свободно текут на запад, восток,
юг. А на смену им приходит воздух из других стран.
Он занимает место ушедшего воздуха, опускается
вниз, выхолаживается и уплотняется.
Это только так кажется, что воздух зимой непод-
вижен. Зимой он путешествует еще быстрее, чем летом.
Только мы этого не замечаем. Не замечаем потому,
что он приходит к нам на большой высоте и опускает-
ся на землю сверху.
Каждые тридцать часов наш воздух полностью за-
меняется новым. Сегодня мы дышим воздухом из Мон-
голии, завтра — казахстанским, послезавтра — индий-
ским.
Да, и индийским, и африканским, и британским.
Потому что воздушные массы никогда не стоят на
месте, они постоянно движутся. И при этом меняют-
ся так, что становятся неузнаваемыми.
Индийский воздух, проходя над океаном, впиты-
вает в себя водяные пары. Насыщенный влагой, он
приходит в Китай и разгружается. А затем идет даль-
ше, в Монголию. Но теперь он совсем другой: сухой
и теплый.
В Монголии этот воздух остывает и дальше вместо
тепла несет холод. В Казахстане он уже не плывет
поверху, а ползет по земле: ведь он отяжелел, и ему
не под силу забраться высоко вверх. Перекочевав из
Казахстана в Среднюю Азию, подморозив сады и ви-
ноградники, он отогревается и опять поднимается
вверх. А оттуда верхней тропой направляется в Арк-
тику, на смену ушедшему оттуда воздуху.
Теперь он уже не индийский, не монгольский а
среднеазиатский. И свойства его совсем другие.
Зимой наши холода докатываются до Диксона, хо-
лодят Арктику, переваливают через Урал, подморажи-
вают Киров, Казань, Горький. Там в это время теплее,
давление ниже, и наш тяжелый воздух сползает
туда.
Когда он попадает в Японию, то вызывает там
сильные дожди.
Но самый морозный воздух остается все-таки у
нас, в низинах: нам его некуда сплавить.
402
Эти холодные воздушные озера начинают «таять»
только весной: солнце забираемся выше) и светит
дольше. И тогда начинается настоящая чехарда: отте-
пель то и дело сменяется сильными похолоданиями.
В Западной Сибири солнце в это время еще только
растапливает снега, а у нас уже вовсю нагревает воз-
дух, так как снега у нас нет.
Как следует нагревшись, наш воздух взмывает
вверх и выливается из Забайкалья, как закипевшее
молоко из кастрюли. Воздуха у нас становится мень-
ше, он разрежается, и давление его падает.
А в Арктике в это время еще зима, воздух там хо-
лодный, плотный, тяжелый. И он сразу же скаты-
вается в образовавшуюся у нас воздушную яму.
Приползая к нам, он опять выхолаживает землю,
приносит морозы. А стоит ему чуть-чуть отогреться и
подняться выше, как его место занимает его родной
брат.
И так без конца.
Забайкалье становится как бы гигантским насосом,
который то всасывает в себя воздух, то выталкивает
его из себя.
Всасывает холодный, а выталкивает теплый, на-
гревшийся.
Потому-то арктический воздух так часто навещает
нас весной.
Впрочем, бывает он у нас и летом. Вот тогда он
приносит большую пользу: половина дождей в За-
байкалье выпадает только благодаря ему.
Зимой он тоже желанный гость: он приносит к
нам потепление.
Ведь зимой у нас куда холоднее.
На Крайнем Севере давно отмечено, что при се-
верных ветрах там теплее, чем при южных. Северные
ветры там дуют из Арктики, а южные — из Восточ-
ной Сибири. И они леденят Крайний Север, леденят
Арктику. В отместку за весенние волны холода, кото-
рые подмораживают Сибирь.
Но зимой теплый арктический воздух бывает у нас
все же не часто: у нас стоит сибирский антициклон,
огромная гора холодного воздуха. И чужаку к нам не
подступиться.
Весной эта гора разрушается. И если воздушная
масса приходит с юга, она несет потепление. С теп-
403
лым ветром прилетают первые птицы. А если они при-
летают, когда у нас еще прохладно, надо ждать теп-
ла. Значит, они обогнали в пути движущийся к нам
теплый воздух и он вот-вот подойдет.
Осенью северные птицы прилетают к нам вместе
с холодным арктическим ветром. Охотники ждут это-
го похолодания, они знают, что он пригонит дичь.
А если птицы прилетели еще по теплу — значит, надо
одеваться получше: с часу на час прикатит и холод-
ный воздух.
Зимой хребты и горы не дают уйти самому холод-
ному воздуху, но зато весной притормаживают ветер.
Он не может разбежаться, как, например, в борзин-
ских степях, где ему полное раздолье. Там он разго-
няется до скорости курьерского поезда и поднимает
тучи песка.
Однажды на Украине я видел пыльную бурю, о
которой тогда писали все газеты. По сравнению с на-
шими пыльными бурями она показалась мне кротким
ягненком.
Когда у нас поднимается сильный ветер, на улице
становится темно, как в поздние сумерки. Тысячи
песчинок, сталкиваясь друг с другом, тоненько по-
скрипывают и повизгивают. Кажется, что поет сам
воздух.
Пыльные бури у нас бывают не только весной, но
й зимой — ведь в южных районах Забайкалья снега
почти нет. И вот вместо белой снежной метели там
поднимается черная, пыльная. Таких чудес на Укра-
ине не видывали.
В Чите сильные ветры не редкость: воздух с Ябло-
нового хребта скатывается вниз сломя голову. При
этом он сжимается, утрамбовывается, сильно нагрева-
ется и обсыхает. Полученное тепло он честно отдает
городу. Этот ветер можно только приветствовать: из-
за него в Чите температура на одиннадцать-двенад-
цать градусов выше, чем в Хилке и Могзоне.
В долине Ингоды ветры тоже могут набрать поря-
дочную скорость. Однажды они разогнались так, что
вырывали деревья с корнями. Да и в Чите бывало,
что крыши с сараев слетали, как шляпы с прохожих.
Но в Иркутске ветры все же сердитей. Там они
нередко набирают ураганную скорость.
И не без причины. Хребты Восточного Саяна и
404
Ленско-Ангарское плато образовали как бы воронку.
Когда из Арктики напористо вторгаются воздуш-
ные массы, им при движении на юго-восток становит-
ся тесно, «воронка» их сжимает, заставляя лететь с
бешеной скоростью.
Иркутск стоит на выходе из этой «воронки», в са-
мой узкой его части. Поэтому там дважды бывали
ветры, которые летели с тройной скоростью курьер-
ского поезда — 30-38 метров в секунду. А с двойной
там бывают не так уж редко.
Когда такие ветры вылетают на ровную гладь Ан-
гары, они поднимают большие волны и гонят их об-
ратно, в Байкал.
Такие ветры очень опасны, энергия их велика.
Даже жалко, что расходуется она безо всякой пользы.
Ведь ветер, который дует три-четыре часа со ско-
ростью только двадцать метров в секунду, затрачива-
ет столько энергии, сколько вырабатывает ее Братская
ГЭС за месяц.
На ночь ветры на земле укладываются спать, сти-
хают. Но на высоте, наоборот, усиливаются. Там они
стихают к обеду, когда просыпается земной ветер.
Над этими ветрами, на высоте десяти-одиннадцати
километров, дует еще один ветер, самый свирепый.
Его называют струйным течением, потому что он те-
чет струей и может опоясывать весь земной шар.
Люди узнали об этом ветре совсем недавно, после
таинственного исчезновения нескольких самолетов.
Скорость его оказалась такой большой, что он, как
щепки, переворачивал тяжелые воздушные корабли.
И тепреь летчики стараются избегать этой коварной
струи.
Невидимый
фронт
Разными дорогами пробирается к нам «чужой*
воздух. Зимой он прилетает в Забайкалье верхними
дорогами, спускается вниз и уползает от нас по-плас-
тунски. Летом холодный воздух приходит нижней до-
рогой, по земле, а теплый двигается сплошной стеной.
Воздух Карского моря, моря Лаптевых и Таймыр-
ского полуострова приходит к нам кружным путем —
через Урал, бассейны Оби и Енисея, через Иркутск,
Байкал, Улан-Удэ.
Летом он несет в подарок влагу своих морей да
прихватывает по пути еще и водяные пары, скопив-
шиеся над Енисеем и Обью. Но донести до нас всю
влагу ему удается редко — слишком тяжелая ноша.
Большую часть воды он выливает в Красноярском
крае и Иркутской области.
Но зачем же карскому воздуху идти таким круж-
ным путем, ведь он направлялся прямехонько к эква-
тору, в теплые страны? Забайкалье-то стоит далеко
в стороне от его дороги!
Если бы земля была гладким шаром и не враща-
лась, было бы все проще. Воздух с полюса прямой
дорогой добирался бы до тропиков, а тропический воз-
дух плыл бы над ним на полюс.
Однако земля вертится, как волчок, и сбивает воз-
дух с пути. Сначала он течет к тропикам, но потом
все больше и больше отклоняется в сторону. Так воздух
Карского моря попадает к нам.
Воздух Чукотского полуострова и Восточно-Сибир-
ского моря пробивается к нам через южные районы
Якутии, бассейны Алдана и Витима.
Воздух Японского и Китайского морей тоже не-
406
редко летит через Китай и Монголию. Только с Тихого
океана он добирается почти прямой дорогой.
Когда воздушные массы из разных мест встречают-
ся в Забайкалье, они бросаются друг к другу. Но не от
радости, а от ненависти. Они непримиримые враги.
Сцепившись, они бьются не на жизнь, а на смерть,
кто кого победит. Реками льется вода, гремит гром, и
сверкают молнии. Временами то одному, то другому
удается прорваться глубоко в расположение йротив-
ника. И тогда рождаются гигантские вихри. Они идут
по всему фронту, сея ветер и дождь.
Если победит, теплая масса, станет теплее. Если
она отступит, Забайкалье займет холодный воздух.
Миром такие встречи никогда не кончаются.
А что было бы, если бы не было этих битв?
Реже шли бы дожди: теплый морской воздух не-
сет нам влагу, а холодный заставляет вылить ее на
землю.
Водяной пар всегда есть в воздухе, даже в холод-
ные зимние месяцы. Но зимой его очень мало. Зато
летом в семисотметровом столбе воздуха, основанием
всего в один квадратный метр, может быть три-четыре
ведра воды. А всего над Забайкальем может плавать
одновременно сорок таких озер, как Арахлей.
В холодном воздухе такое количество влаги не по-
местится: ведь он очень плотный. Если при двадцати
пяти градусах тепла кубометр воздуха вмещает двад-
цать два грамма водяного пара, то при двадцати
пяти градусах мороза — только один грамм.
Выходит, что, если охладить кубометр теплого воз-
духа, из него выделится двадцать один грамм дождя
или снега: влага окажется лишней.
Это очень хорошо видно зимой, когда открыва-
ешь на улицу двери. Стоит распахнуть их, как теп-
лый комнатный воздух, вырвавшись на улицу, ох-
лаждается и превращается в облачко тумана. Это
борьба двух воздушных масс в миниатюре.
А в натуре она может быть очень впечатляющей,
и даже иногда покрытой некоей тайной, как это было
в Иркутске.
Известно, что на Ангаре около Иркутска бывают
очень густые туманы.
Бывают они там летом, осенью сгущаются чаще, а
зимой' образуются и совсем часто.
407
Стоит от реки дунуть ветру на город, и этот туман
моментально облепит дома, деревья, закроет аэропорт.
Причем, в любом месте города он может появиться
внезапно, в считанные минуты, предсказать его не-
возможно.
Однажды мы летели в Иркутск, и он исчез под
нами прямо на глазах. На город неожиданно нанесло
туман, когда самолет уже делал круг для захода на
посадку. Город и аэродром закрыло плотным белым
пологом, и из него загадочно высовывалась лишь вер-
хушка телевизионной мачты.
Сделав круг, наш самолет возвратился в Читу...
Тайну ангарских туманов не могли разгадать много
десятилетий. Ведь осенью и зимой тумана там рож-
дается так много, что столько его не смогли бы ис-
парить и три Ангары, если бы даже в них была не
холодная вода, а кипяток.
Теперь эту тайну, кажется, разгадали. И заключа-
ется она вот в чем.
Если летней ночью теплый влажный воздух будет
с небольшой скоростью проплывать над рекой, из не-
го начнет образовываться туман. Вода в Ангаре хо-
лодная, воздух над ней остывает быстро, и невидимый
пар, что он приносит с собой, быстро сгущается.
Сгустившийся пар — это и есть туман, узкое длин-
ное облако, висящее над водой.
Остывая, воздух как бы осаждается, опускаясь на
холодную поверхность реки. Уплотняясь, он понизу
растекается в стороны, и над рекой создается разре-
жение. Она как бы всасывает из окрестностей все но-
вые массы воздуха, сгущая его пары. Начинает рабо-
тать генератор тумана, пар для которого поставляют
окрестности Иркутска, главным образом, хорошо про-
гретые днем водоразделы.
Зимний туман в верхней части Ангары образуется
по-другому.
Зимой Ангара — отопитель. А вокруг на высоких
плато, на водоразделах лежит снег, там куда холод-
нее.
Охладившийся воздух тяжелый и плотный, а над
Ангарой он теплее и насыщен водяным паром.
К Ангаре спускается много долин и падей, по
ним-то на Ангару и наползает холодный, тяжелый
воздух.
408
Охлаждая насыщенный паром ангарский воздух,
он сгущает его в туман. Начинает работать тот же
самый генератор, только двигателем в том был теплый
воздух над холодной рекой, а здесь — наоборот.
Таких густых зимних туманов на широте Иркут-
ска нет больше нигде в мире. Потому что нет там
таких контрастов.
Но мы говорили о борьбе воздушных масс в За-
байкалье.
Представьте, что его занял теплый воздух Тихого
океана. С собой он принес много влаги, но еще цепко
держится за нее.. И вдруг на западе области начались
дожди. Они идут по всей ширине и со скоростью со-
рок километров в час перемещаются на восток.
Это значит, что туда приполз холодный воздух.
Подтекая под теплый, он поднял его на плечи, вытес-
нил вверх. Тихоокеанский пришелец, вышвырнутый в
поднебесье, расширился и охладился: поднимаясь
ввысь, он терял один градус тепла через каждые сто
метров. А когда остыл, не смог удержать влагу, и
она вылилась.
Семь гроз из десяти у нас возникают на холодном
фронте и только одна — на теплом.
Никто даже и не догадывался, что с запада пол-
зет холодная масса. А опытные люди знали, они вы-
следили разведчиков холодного фронта.
Когда ливни бушевали еще в Петровском Заводе,
караульщики погоды — метеорологи — увидели высоко
в небе кучевые облака. Стараясь проскользнуть неза-
меченными, те неслись в сторону Читы. За ними, ши-
роко распластавшись, плыли перистые и слоистые.
Эти шли смело, медленно, величаво. Они знали, что
за их спинами могучая поддержка: дождевые облака,
тяжело груженные водой.
Но вот холодный воздух заставил теплый отсту-
пить с большими потерями, он заполонил Забайкалье
и празднует победу.
Он думает здесь обогреться, подняться выше и не-
заметно выскользнуть на восток или на север.
Но не тут-то было: с юго-востока на него насту-
пает теплый фронт.
Теплому воздуху не победить холодного в лобовой
атаке. Ведь он не может просочиться под него, чтобы
поднять его вверх, он легче. И он берет хитростью.
409
Он наплывает на холодный воздух со стороны, сам
карабкается по нему наверх. И хотя при этом сильно
остывает, теряя драгоценную воду, все равно упрямо
теснит арктического гостя.
Победить врага ему помогает влага, которую он
принес с собой. Когда-то солнце сильно потратилось,
превращая воду в пар. Теперь пар, превращаясь в
дождь, возвращает должок. Облака, разрушаясь, вы-
деляют много тепла.
Теплый фронт наступает на холодный без сокруши-
тельных ливней. Дожди идут затяжные, обложные.
Теплый воздух берет своего врага измором.
И пусть теплый фронт подходит тихо, стараясь не
греметь, чтобы себя не выдать, метеорологи засекли
на юго-востоке сначала табунки перистых облаков,
потом отряды перисто-слоистых. Невидимый фронт
все-таки себя выдал...
Хорошо, что воздушные массы все время воюют.
После таких побоищ нашим лесам и пашням доста-
ются богатые трофеи.
Плохо, когда сильные бои продолжаются очень
долго, как это было в июле 1958 года на востоке на-
шей области. Тогда теплый сухой воздух пришёл к
нам из Монголии.
Задержись он еще чуть-чуть, на него натолкнулся
бы холодный арктический воздух. Пошумели бы они
немного, напустили бы туману, да и разошлись: вла-
ги ни у того, ни у другого не было, драться было
бы не за что.
Но монгольский воздух отступил под напором
влажного воздуха Желтого и Восточно-Китайского мо-
рей. И в это время с запада подошел холодный фронт.
Воздушные массы сцепились, началась великая бит-
ва. Арктический воздух отнял у восточного гостя всю
влагу, выплеснул ее на землю и прочно утвердился
в Забайкалье.
Из Казахстана в это время подошел сухой теплый
воздух. Но он не захотел ввязываться в драку, свер-
нул в сторону и поверху ушел в Монголию.
Зато воздух Охотского моря оказался куда храб-
рее. Нагрузившись влагой, он смело двинулся на не-
приятеля. Началась новая сеча.
Враги дрались целую неделю, получая подкрепле-
ние то с запада, то с востока. Есть старая поговорка:
410
«Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Нечто по-
хожее получилось и у нас: вода заливала дома
и огороды, бурными потоками сносило мосты.
Чуть-чуть в этот год мы не остались без уро-
жая.
А однажды вот так же в конце октября в район
Нерчинского Завода прорвался теплый воздух из Ки-
тая. Разразилась невиданно поздняя гроза. Убытки
подсчитывали на земле: молниями было убито не-
сколько коров. Дороговато обошелся колхозу этот
налет.
Воздушные массы не всегда идут как по линеечке:
с запада идет холодная цепь, а с востока устремля-
ется теплая.
Чаще всего огромные массы, сцепившись, закру-
чиваются в огромные вихри-циклоны. Одна сторона
такой, гигантской спирали может быть в Чите, а дру-
гая в Хабаровске или Новосибирске.
В Забайкалье циклоны рождаются не так часто,
чаще они проходят по нашей территории транзитом.
Пути их теперь известны. Место рождения —
тоже. Все лето они возникают на северо-западе Китая
и в Монголии. Туда попадает воздух с Карского моря,
сбиваясь со своего пути.
Столкнувшись там с теплыми массами воздуха (а
в Забайкалье в это время с юго-запада просачивается
тепло, и мы ни о чем не догадываемся), они закручи-
ваются.
Циклон можно сравнить с огромной трубой, которая
не только вращается, но и всасывает в себя воз-
дух.
Поднимаясь в центре, он охлаждается и расширя-
ется. Излишки / воздуха растекаются в стороны, а сни-
зу получается подсос, разрежение, точно так же, как
в печной трубе.
В центре циклона засасываются новые порции воз-
духа, нагруженного водяными парами. Воздух-извоз-
чик снова улетучивается, а пар остается. Он конден-
сируется, превращается в дождь и выпадает на землю.
Циклоны всегда резко изменяют нашу погоду. Они
приносят нам больше половины всех дождей, иногда
очень сильных. Ветры, метели, пыльные бури — это
все тоже от них, от циклонов.
Через Забайкалье циклоны проходят на север
411
Амурской области, на юг Якутии, заворачивают в се-
веро-восточный Китай.
Раньше циклоны можно было видеть только на
специальных картах. Когда на них наносили направ-
ления и скорость ветра в сотнях различных пунктах,
вырисовывался портрет циклона, как бы вид его свер-
ху.
Теперь метеорологи в Чите получают снимки прямо
из космоса — с метеоспутника. На них хорошо вид-
ны облака, закрученные спирально. Сравнивая снимки,
можно видеть, куда и с какой скоростью циклоны дви-
жутся. Прогнозы погоды становятся от этого достовер-
ней.
— Что это еще за ветер такой — вертикальный? —
спросит читатель. Разве может ветер стоять торчком,
дуть в небо?
Может, да еще как. Именно такой ветер и создает
грозовые облака, когда поблизости нет ни холодного,
ни теплого фронта.
Песок нагревается сильнее глины, горы прогрева-
ются лучше равнин. От них летом так и пышет жа-
ром, как от раскаленных углей. А у нагретого воздуха,
если его не отнесет ветром, одна дорога — вверх. И он
подимается туда теплыми широкими струями со ско-
ростью пешехода.
Через каждые сто метров воздух остывает на один
градус. Забравшись на шести-семикилометровую высо-
ту, он сильно охлаждается и влаги у него оказывается
с избытком. Вскоре вырастает облако, которое с гро-
412
хотом разваливается — идет крупный проливной
дождь, ярко сверкают молнии.
Там, где земля прогревается плохо, не рождается
восходящих потоков, не бывает могучих гроз.
Их очень редко слышат нефтяники Тюмени, на
Крайнем Севере они бывают раз в пятилетку, а то и в
Две.
В Иркутском университете вычертили карту гроз
Восточной Сибири. На ней хорошо видно, что чаще
всего гремит гром и сверкают молнии там, где возвы-
шенности.
Это и понятно: они как бы выступают над холод-
ными равнинами, подставляя солнечному теплу свои
каменные спины. Когда они раскалятся, от них идет
тепло, как от печки.
Недаром, когда самолет взлетает в Чите и берет
курс на Иркутск, его начинает сильно трясти. От ка-
менных россыпей, что лежат внизу, струится горячий
воздух.
Рядом с ними — долины и пади, в которых и летом
белеют наледи. Над ними воздух охлаждается и осе-
дает, они его как бы всасывают в себя. Самолет ле-
тит, пересекая то восходящие, то нисходящие потоки
воздуха. Одни его подбрасывают вверх, другие тянут
вниз. Он словно бы попадает на воздушные кочки.
Больше всего гроз в центре Забайкалья. Это и не
удивительно: тут и Яблоневый хребет, и Даурский, и
хребет Черского, и Витимское плоскогорье.
Больше месяца в году бушуют здесь грозы. Тут
их на треть больше, чем в верховьях Енисея, и почти
втрое, чем в долине Ангары от Байкала до Братска.
Правда, половина их рождается при прохождении
холодных и теплых фронтов. Но и в этом случае гро-
зовые облака возникают лишь там, где вверх вытесня-
ется теплый воздух.
Гроза, которая продолжается чаополтора, рождает
100—200 молний. Иногда они поджигают тайгу, рас-
щепляя деревья. Но все равно пользы приносят боль-
ше. Ведь каждая молния «производит» пять тонн
связанного азота, который легко усваивается растения-
ми. Они от таких добавок как бы молодеют и зеле-
неют.
Люди скопировали производство азота у гроз и
молний. Его они получают на предприятиях, применяя
413
разряды в 5—6 метров длиной. А в природе молнии
бывают до пятидесяти километров. Производитель-
ность их намного выше.
Сейчас все предприятия мира вырабатывают азота
столько же, сколько его рождают молнии, им удобря-
ют только поля. Молнии же, грозы подкармливают и
тайгу. Поэтому лесники всегда очень радуются, когда
во время грозы начинают сверкать молнии. Значит,
как манна с неба, на тайгу упадут удобрения.
Как-то в районе Вилюйской ГЭС в Якутии один-
надцать часов шел грозовой дождь. За это время счет-
чики зафиксировали больше десяти тысяч молний. Вот
и подсчитайте, сколько они дали тайге удобрений!
Дождь всегда «питательней» обыкновенной воды.
Полагают, что в нем тяжелой воды меньше, чем в ре-
ке или подземном ключе. Животные, которых поят
дождевой водой, быстрее прибавляют в весе, куры не-
сут вдвое больше яиц, хлеба всходят быстрее.
Но это все отступление.
Влажный воздух, который поднялся наверх и уже
остыл,— это еще не облако и не туча. Воздух всего
лишь транспорт для пара: он его поднял высоко
вверх и упорхнул за новой добычей. Чтобы заброшен-
ный в высоту пар превратился в жидкие капельки,
ему нужны другие помощники. Нужно нечто такое,
вокруг чего могли бы объединиться невидимые час-
тички пара и слиться воедино. Как сплетаются в один
клубок пчелы, когда начинают роиться.
Пару нужны крохотные островки, посадочные пло-
щадки — ядра кристаллизации.
И они почти всегда есть в воздухе.
Это частички морских солей, которые ветер сорвал
с гребней штормовых волн вместе с брызгами. Брыз-
ги давно испарились и, возможно, уже выпали где-то
дождем. А частички солей все-то блуждают по всему
свету.
Это и зернышки копоти, сажи, пыли.
Пар как бы обволакивает эти крохотные мячики —
ядра и вот тут-то сгущается.
Рождаются крохотные капельки, прабабушки дож-
девых капель.
Мириады этих капелек висят в воздухе, толкаясь,
как мошкара. И мы видим белое или серое облако, ко-
торое величественно плывет по небу.
414
Но и сгустившийся пар еще слишком легок, чтобы
упасть на землю. Вода в семьсот пятьдесят раз тяжелее
воздуха, но капельки так малы, что их с трудом раз-
личишь под микроскопом.
Если бы такую капельку сбросить на землю с трех-
километровой высоты, она бы летела девять месяцев.
И нам бы никогда не дождаться дождя. Достаточно
легчайшего дуновения ветра, чтобы она снова подня-
лась наверх.
Чтобы выпасть из облака, капелькам надо объеди-
ниться, укрупниться, отяжелеть. А пока это просто
туман, который легко можно снова превратить в не-
видимый пар. Так иногда и делают на аэродромах, раз-
жигая газовые или нефтяные горелки.
При желании можно «растопить» даже облако, ес-
ли обсыпать его сверху сажей. Солнце его как следует
прогреет, и оно испарится. Это тоже уже испытано.
Объединить мелкие капельки в дождевые капли
могут только ледяные кристаллики. А появляются
они в облаке только после того, как оно хорошо охла-
дится.
Водопроводная вода замерзает при нуле, а если в
ней нет никаких солей, то при более низкой темпера-
туре.
Крохотные капельки в грозовом облаке превраща-
ются в кристаллы только при минус восемнадцати.
Значит, облако должно подняться на высоту восемь-
девять километров, где вечная зима.
Но облако очень высокое, поэтому капельки внизу
остаются жидкими, хотя и очень холодными. А ввер-
ху они плавают серебристыми кристаллами, белой,
блестящей изморозью. Ледяшки, опускаясь вниз, стал-
киваются с переохлажденными капельками и намо-
раживают их на себя. Став тяжелее, они падают чуть
быстрее и встречают новые капельки. Обвешавшись
ими, как гирьками, ледяшка камнем падает вниз. Рас-
таяв дорогой, она сливается с подружками и шлепа-
еся на землю настоящей дождевой каплей.
Но облако может охлаждаться и созревать долго.
А если помочь рождению ледяных кристалликов, что-
бы они, падая, намораживали на себя переохлажден-
ные капельки?
Так теперь иногда и поступают, чтобы вызвать
Дождь.
415
Все видели, как из ящика с мороженым поднима-
ются струйки морозного пара. Это испаряется углекис-
лота. Вернее даже, изгазовывается: кубики белого
льда, сжиженного и замороженного углекислого газа,
превращаются в газ. И сильно охлаждают мороженое.
(Любое испарение отнимает тепло, поэтому ко лбу
больного и прикладывают компрессы.)
Если кусочками такого льда сверху засеять облако,
в нем родится много кристаллов — углекислота пони-
жает температуру до минус восьмидесяти. Эти крис-
таллы, падая, начнут намораживать на себя капельки
и вызовут дождь.
А можно облако «обмануть», введя в него искус-
ственные кристаллы, похожие на ледяные. К ним
точно так же начнут приставать крохотные капельки,
сливаясь друг с другом.
Очень хорошо подменяют кристаллики кристаллы
йодистого серебра. Один его грамм при минус четырех
градусах может образовать сто миллиардов кри-
сатллов. А при минус десяти — в сто раз боль-
ше.
Конечно, чтобы пошел дождь, в облаке должно
быть достаточно воды, ведь дождь не начнется из ни-
чего.
К тому же установлено, что из облака трехкило-
метровой толщины можно «добыть» хороший дождь
только в том случае, если в его вершине мороз больше
восьми градусов.
Падая из облака вниз, дождевые капли очища-
ют от пыли и других примесей воздух. Пролетев всего
один километр, одна-единственная капелька очищает
16 литров воздуха. А литр дождевой воды — уже три-
ста тысяч литров. Потому так легко и дышится после
дождя: почти все пылинки прилипли к каплям и
упали на землю.
Когда капля упадет на землю, она начинает дру-
гую работу. Спеша к речке и влившись в говорливый
ручеек, она толкает перед собой песчинку, пылинку,
смывает грязь...
Никто не считал, сколько капель в облаке. Да
это и невозможно сделать. А общее количество воды
считали. Ее там может быть и тысяча тонн, и триста
тысяч. Смотря по тому, какое облако.
Однажды не очень большая тучка вылила на Читу
416
за одну минуту две тысячи железнодорожных цистерн
воды. Это не бог весть какая величина. Но чтобы ис-
парить столько воды и поднять ее в небо, надо было
бы целый год кипятить воду в гигантских котлах.
Такая работа под силу только великому работнику
Солнцу. Оно каждый год выпаривает для нас четверть
Азовского моря и выливает на забайкальскую землю.
Оно заставляет наши реки нестись вскачь. Оно щедро
дарит тепло лесам и пашням. И не его вина, что мы
не можем запасти его впрок...
У гроз, которые рождаются в пределах Читинской
области, тоже есть свои излюбленные места: Алек-
сандровский Завод, Доно, Горбица, Чита. Домашние
грозы не уходят далеко от того места, где родились.
Они разражаются тут же. Вот когда тучу возьмет на
буксир ветер, она может разгрузиться где-нибудь в
стороне.
Ночью теплый воздух не лезет в небо — земля ос-
тывает. И тучки, которые не успели вытрясти дождь,
рассасываются. А на другой день к обеду рождаются
снова, если есть из чего родиться. Если на земле и в
воздухе есть влага.
Разные бывают дожди. Фронтальные и местные.
Короткие и продолжительные. Сильные и чуть морося-
щие. Ледяные и совершенно сухие.
Ледяной дождь выпадает чаще всего весной и
осенью, когда стоит прохладная пбгода. Приближаясь
к земле, водяные капли сверху обмерзают, а внутри
них остаются жидкие ядра.
14 Четырехэтажная тайга
417
Падая на крыши, на асфальт, на камни, шарики
раскалываются, и вода из них выливается. Земля ока-
зывается усеянной пустыми ледяными скорлупками.
Они немного напоминают те скорлупки, которые
можно встретить летом на берегу Кенона. Там живет
удивительная зеленая мошкара, которая вечером са-
дится на лодки, на рыбаков, на камни и... вылезает
из своей одежды.
Если вечером посидеть часок на кенонском берегу,
вся одежда окажется облепленной крохотными зеле-
ными скорлупками.
Ледяные скорлупки очень похожи на эти, только
другого цвета и немного побольше.
Совсем не страшно попасть под дождь, если он
идет из высокого, тощего облака. Каплям с десяти-
километровой высоты надо лететь полчаса, чтобы опус-
титься на землю. За это время они успевают испарить-
ся и с полпути повернуть назад.
Зато если идет толстая чумазая туча — берегись.
И спеши перейти улицу, пока дорогу тебе не прегра-
дил грязевой поток. А не то придется ждать, пока
спадет грозная уличная река.
Такие ливневые потоки в разных странах зовут
по-разному. В Средней Азии — силы На Кавказе —
сель. Во Франции — нант. В Германии — мур. В Швей-
царии — руфф. А в Грузии называют гварцопи — бе-
шеные потоки.
Бешеные селевые потоки раньше нередко врыва-
лись в Алма-Ату, принося много несчастий. Случа-
лось, что гибли люди.
И вот несколько лет назад в горах при помощи
колоссального взрыва возвели плотину. Камни и грязь
скапливаются теперь там, больше городу они не угро-
жают. Алма-атинские специалисты сейчас обследуют
трассу БАМа, где насчитали уже несколько десят-
ков очагов селевых потоков. Проектировщики учтут
их карты и каталоги, и примут меры против разру-
шения дороги.
В конце сороковых годов на станции Чита-1 гвар-
цопи — сель за несколько минут вырыл колоссальный
овраг. А потом под толстым слоем песка похоронил
железнодорожные пути.
(У читинского песка есть одно коварное свойство.
Впитывает он в себя воду, впитывает й вдруг разжи-
418
жается и плывет, как жидкая каша. Ни за что не
предугадать, где и когда поплывут песчаные берега
оврагов или откосы траншей, превращаясь в суспен-
зию.) Впрочем, в Забайкалье плывет иногда и снег.
Особенно в северных районах. Он перекристаллизовы-
вается из-за глубинного инея и становится таким сыпу-
чим, что по нему трудно ходить. А со склонов он ска-
тывается, как вода с крыши.
Один раз вот так ливневые потоки вынесли
на Транссибирскую магистраль двадцать тысяч тонн
песка, а в другой и того больше — пятьдесят.
Когда из камнеобразного песка вытечет вода, он
снова становится плотным и крепким, вывезти его не
так просто.
Уже не раз бывало, что из-за этого на сутки-двое
останавливались поезда. Однажды они застряли так,
что пассажиров пришлось эвакуировать и направлять
в Иркутск самолетами.
Каждый год грязевые потоки подкапываются под
наши города. Они удлиняют овраги, портят дороги и
разрушают дома.
Бешеный поток накопал как-то две с половиной
тысячи автомашин песка и принес их на улицы Читы.
Для того, чтобы снести песок в Ингоду, у него не хва-
тило сил.
Улицу Баргузинскую такой же поток превратил
однажды в глубокое ущелье. Шагающему экскаватору
пришлось бы изрядно попотеть, чтобы вынуть столько
земли. А гварцопи для этого потребовалось меньше
часа.
Иногда на земле идут и совсем смешные дожди:
рыбьи, лягушачьи, медузьи. Воздушные вихри могут
засосать из моря или болота много воды и вместе с ее
обитателями перенести эту воду на десятки километ-
ров.
У нас таких дождей не замечалось. Но зато бывали
дожди из иголок. А однажды вместе с водой посыпа-
лись из тучи цветные пластмассовые шарики. Видимо,
вихрь побывал на складе и ограбил его.
Иркутяне помнят до сих пор, как в августе 1966
года у них вдруг пошли желтые дожди. Некоторые не
на шутку испугались, суеверные старухи стали крес-
титься.
14*
419
А все дело было в том, что перед этим в области
очень долго стояла сухая погода. Сильные ветры под-
няли пересохшую пыль и мелкий песок высоко в ат-
мотферу, и тут начались дожди.
Дождинки старательно промывали воздух, обкле-
иваясь пылинками и песком, и становились от этого
желтыми.
Нечто подобное было однажды и в Забайкалье.
Тут вылился чуть ли не оранжевый дождь. Во всяком
случае, впечатление было такое.
Раз в год над Чикоем и Хилком, два раза — над
Могзоном и Могочей вертикальный ветер устраивает
концерты. Он по нескольку раз забрасывает падаю-
щие ледяшки обратно в облако, заставляя их там
плясать. Возвращаясь в облако, ледяшки наморажива-
ют на себя все больше капель, вырастая в большие
градины. Они вываливаются из облака с металличес-
ким стуком, как пушечная картечь. До земли градины
долетают с пятикилометровой высоты за какие-то две-
три минуты и растаять не успевают. Там, где они упа-
ли, осенью не соберешь урожая. А овцы и телята, по-
павшие под обстрел, долго ходят с синяками и шиш-
ками.
В Усть-Урове до сих пор вспоминают градовую туч-
ку, которая вырубила под корень пшеницу на огром-
ном поле. Колхоз осенью недосчитался полутора тысяч
пудов хлеба. Град уничтожил его за несколько минут.
Через два года после того, как в Иркутске прошли
желтые дожди, у других наших соседей — амурчан —
выпал необыкновенный град. В Благовещенске он был
не так велик — с куриное яйцо. А в некоторых районах
градины были что гранаты-лимонки, вес их доходил
до полукилограмма.
В одном месте взвесили градину, которая упала у
переправы через Зею. Вес ее оказался 560 граммов!
В тот год были не только перебиты стекла в пар-
никах, но и измельчены некоторые шиферные крыши.
Нескольких человек ранило.
Самые большие градины, которые когда-либо вы-
падали на земле, достигали трех с половиной кило-
граммов веса. Такие ядра способны пробить и желез-
ную крышу.
В облаках скорость вертикального ветра во много
раз больше, чем у земли, при его рождении. В облаке,
420
в котором рождается град,— особенно. В нем и воды
больше, чем обычно.
На градовом облаке можно сидеть верхом, с зон-
тиком в руке — так силен в нем ветер. Он не даст
упасть на землю. Но зато так заморозит, что сам
превратишься в ледышку.
А если в облако, в котором разгуливает сильный
вертикальный ветер, спрыгнуть на парашюте, пара-
шютиста выбросит назад как пробку.
Пляска дождя у нас бывает только днем в большую
жару, когда сильно нагревается земля. И только там,
где есть горы, много камней, песка. В тайге же дож-
девых концертов почти не бывает. Не потому, что
нет зрителей: тайга хуже прогревается.
Но вот град упал на землю и растаял. Грозовое
облако вылилось дождем и растеклось по земле лу-
жами и ручейками. Что теперь ждет маленькую дож-
девую каплю, которая приплыла с воздухом из Тихо-
го океана и смело ринулась вниз, на землю? Добе-
рется ли она когда-нибудь до океана?
А ждет ее вот что.
Если на землю упало сто капель, то впитается в нее
восемьдесят, а остальные сразу же поплывут до-
мой.
К восьмидесяти капелькам, которые ушли в землю,
добавится несколько капель из воздуха. Уходя в под-
земелье, капельки будут засасывать с собой и воздух,
нагруженный паром. А холодная земля сумеет ото-
брать у него влагу.
421
Холодными забайкальскими ночами на землю бу-
дет падать и роса.
Ночью земля остывает, как протопленная днем
печь. И для теплого влажного воздуха становится
словно бы холодным фронтом. Соприкасаясь с ней,
воздух охлаждается и не может удержать влагу. Она
собирается на траве, на цветках, на камнях. И, стекая
с них, уходит в мох и песок.
Немало воды соберут деревья. На них роса порой
садится так густо, что по утрам вода стекает по ство-
лам, как во время дождя.
Сосна за месяц может наловить из сырого воздуха
двадцать-тридцать литров воды. А береза и того боль-
ше — до восьми ведер.
Вслед за деревьями научились добывать воду пря-
мо из воздуха и люди. На Гибралтаре они поставили
вертикально большую сетку и по утрам собирают под
ней воду. Сетка величиной с Красную площадь поит
водой всех гибралтарцев. Пресной воды там нет, и,
если бы ее привозить туда пароходами, за это при-
шлось бы платить большие деньги. Выпаривать мор-
скую воду стоит еще дороже
В общей сложности к попавшим в землю восьми-
десяти каплям добавиться еще пять-шесть. И почти
всем им снова улыбнется счастье. Их вызволит из пле-
на солнце.
Оно нагреет землю, превратит капли в пар, и они
снова выпорхнут на волю. Многим за это придется
поработать — пройти через стволы деревьев и доставить
туда пищу. Только тогда откроются устьица иголок и
листьев и выпустят их на свободу.
Некоторые, правда, будут раздроблены солнечны-
ми лучами, частично превратятся в углеводы да так
и останутся в древесине. Но остальные, улетев в чу-
жие края, снова выпрыгнут из облаков, чтобы про-
должить бесконечное путешествие.
А вот пяти каплям так и не удается выбраться из
земли и улететь вместе с ними. Им грозит долгий
подземный плен. Пробираясь щелями и трещинами
вглубь, они соберутся в крохотные ручейки и в полной
темноте поползут вперед, ища выхода на поверхность.
Под землей не очень-то разбежишься. Хорошо, если
за год им удастся преодолеть пятнадцать-двадцать ки-
лометров. Потребуются годы и годы, чтобы доползти
422
до заветного колодца или ключа. Возможно, для то-
го, чтобы вырваться на волю, им придется строить хол-
мы и взрывать лед.
А если их в пути подстережет холод, они могут на-
веки уснуть в земле прожилками голубого льда.
Двадцать счастливых капель, которые задержались
на земле, тоже не раз окажутся в трудном положе-
нии. Чтобы добраться с верховьев Ингоды до родного
океана, им придется проплыть четыре тысячи кило-
метров. И при этом еще тащить на своей спине брев-
на, лодки, катера, баржи.
Около двух месяцев уйдет у них на это путешест-
вие. Некоторые его не выдержат: испарятся или уйдут
в землю.
А если они тронутся в путь осенью, им придется
зазимовать дорогой, вмерзнув в лед, или, став наледью,
ползти по нему с черепашьей скоростью.
Если капелька упадет западней, ей придется плыть
по Хилку, переправляться через Байкал, пройти че-
рез ангарские, братские и усть-илимские турбины —
только после этого она попадет в океан.
А если она выпрыгнет северней, то попадет в Ви-
тим или Олекму и только оттуда выберется в могучую
Лену. А попав наконец в Ледовитый океан, может на-
долго застрять там.
Из капелек собираются ручейки, из ручейков — ру-
чьи, из ручьев — речки, из речек — реки.
Много рек рождается в нашем крае, «не наших»
рек у нас почти нет. Только Онон и Аргунь приносят
423
воду из Монголии и Китая. Остальные живут за счет
наших скудных дождей.
Наши реки, как и тайга с ее обитателями, мало
походят на западные. У наших свой нрав, свои обычаи
и привычки.
Они почти не знают, что такое весеннее половодье.
Весной они сидят на голодном пайке: на земле скап-
ливается мало снега. Годовой рацион рек, впадающих
в Амур,— шестнадцать кубических метров воды. Из
них тающий снег даёт немногим более трех кубичес-
ких километров — двадцать процентов. А подземные
воды и совсем мало. Волга, наоборот, восемьдесят про-
центов воды получает от снега и только двадцать от
дождей. Ей есть за счет чего так привольно и широко
разливаться весной!
А у нас многие реки, отощав за зиму, весной не мо-
гут даже взломать лед. Собрав немного воды с тающих
снегов, они катятся прямо по льду, постепенно растоп-
ляя его. Только у больших рек хватает сил взломать
ледяную броню и унести ее в низовья.
Забайкалье — не Молдавия, где лед очень тонок.
У нас по реке плывут не льдины, а целые льдинищи.
Замешкавшись в узком проходе, они нередко создают
пробку и закупоривают реку. Однажды они заткнули
даже Амур около Покровки. Вода не могла пробиться
через ледяную плотину и целые сутки толклась на од-
ном месте. Только поднявшись на девять метров, она
осилила ледяную преграду. Огромный водяной вал
через неделю докатился до Хабаровска. Но больших
бед он не принес: гидрологи вовремя предупредили
речников и жителей прибрежных сел.
Убегая от нас, дождевая вода несет в подарок
батюшке-океану минеральные соли, микроскопические
крупицы серебра, золота, свинца, цинка.
Все это сна старательно вымывает из земли, пока
спускается с гор.
Вот в тундре воде не из чего вымывать соли —
ручейки там бегут по мху, сочатся из озер и
болот. И вода там не такая вкусная, как у
нас.
Она если и не дистиллированная, то очень уж прес-
ная.
Голову ей мыть хорошо, волосы становятся как
шелковые. А вот дети нередко заболевают рахитом:
424
в ней недостает нужных организму солей, особенно
кальция.
Каждый год ручейки утаскивают от нас в океаны
две тысячи шестьсот тонн драгоценных солей. А сколь-
ко океаны собирают их еще с других территорий!
Получая от океана на прокат воду, мы вынуждены
расплачиваться с ним земными богатствами.
Недаром за миллионы лет мировой океан так раз-
богател, что на каждый кубометр его воды прихбдится
сейчас два пуда солей. Все это принесла ему влага, ко-
торую он отправляет на заработки.
Каждый год с него испаряется метровая толща
воды. Полностью океан обновляется за 4600 лет.
Сколько же раз его воды побывали на суше! Сотни
тысяч раз. За долгий океанский век немудрено и озо-
лотиться. И он озолотился, вобрав в себя золота столь-
ко, что на каждого жителя планеты его приходится
по три тонны. А серебра — все шестьдесят.
Посидев зимой и весной на голодном пайке, наши
реки во время летних дождей тучнеют, «наливаются
соком» — как говорят забайкальцы. Причем вода под-
нимается очень быстро — однажды мне довелось уви-
деть это своими глазами.
Мы с товарищем решили проплыть по таежной
реке Конде. Долго добирались туда — сначала на ав-
томашине, потом на лошадях. Но когда подъехали к
реке, ахнули: по долине Конды вместо реки полз
крохотный немощный ручеек.
Делать нечего, мы разгрузились, отпустили про-
водника и двинулись в путь. Резиновая лодка оказа-
лась шире ручейка, и ее пришлось тащить по воде
боком. За первый день мы прошли не более трех ки-
лометров. А впереди было еще сто.
Но ночью вдруг по крыше палатки забарабанил
дождь. Был он нехлестким, обложным,— видимо, по-
дошел теплый фронт. И хотя дождь был ленивым,
мелким, утром мы не узнали нашего ручейка. По до-
лине с ревом неслась огромная река, по которой мож-
но было плыть на пароходе! И мы помчались по ней со
скоростью автомобиля.
Так же вот однажды Ингода за несколько часов
превратилась в Нил, Амур у Покровки — в два Дуная,
а Шилка стала могучей и полноводной, как Волга.
Но Волгу не уложишь в узкое ложе Шилки. И она
425
выплеснулась из берегов, пошла разгуливать по ули-
цам городов и сел.
> Однажды, разгулявшись, она подняла на .свои
плечи большой деревянный дом в Бянкино и под
покровом темноты перенесла его в Шилкинский За-
вод. Жители этого села утром были очень удивлены,
когда увидели на берегу новенький дом, который вырос
там, как по щучьему велению.
Такие же шутки нередко выкидывают Ингода, Ун-
да, Онон.
Только Аргунь в своих верховьях во время силь-
ных дождей ведет себя чуть сдержанней. Природа
дала ей небольшое водохранилище, и оно сдерживает
крутой нрав Аргуни.
Это водохранилище — огромная лужа Далай-нср,
которую почему-то назвали озером. Средняя глубина
ее не превышает метра.
Во время наводнения Аргунь сплавляет туда лиш-
нюю воду по протокам, создавая запасы на черный
день. А в засуху питается этими запасами.
На западных реках заторы бывают всего три-пять
дней в году, вдвое меньше, чем на сибирских. А за-
жоров они вообще не знают, они случаются только в
Сибири. И только на быстрых реках.
Наша Ингода — река быстрая, местами по своему
каменному руслу она несется сломя голову. В таких
местах морозу трудно заковать ее в лед, и вода здесь
сильно переохлаждается.
В переохлажденной воде лед рождается прямо
внутри. Он цепляется за камни, примерзает к берегам.
А там, где река уже перекрыта льдом, забивается под
него и, бывает, образует ледяную плотину.
Подпертая плотиной вода поднимается,] выходя
из берегов, как в половодье, ломает лед, а потом
опять замерзает.
Обломки льда, вставшие на дыбы, так и застывают,
река покрывается торосами. И тогда по ней почти не-
возможно проехать.
Однажды на водомерный пост в верховьях Ингоды
колонна автомобилей пробивалась целый месяц. А ког-
да не намерзают торосы, шоферы за неделю успевают
сделать туда два рейса.
Чтобы реки не бунтовали, надо их сковать плоти-
нами и заставить работать. Тогда большую воду молено
426
будет держать взаперти, в водохранилищах. И выпус-
кать столько, сколько надо.
Когдк в Иркутске не было ГЭС, на Ангаре часто
случались зажоры и вода выходила из берегов. По-
следнее наводнение было там в 1952—1953 году. Те-
перь, отработав в турбинах, ангарская вода умеряет
свой бег, стихает и замерзает спокойно, как ленивые
и медлительные реки.
Рано или поздно забайкальские реки будут рабо-
тать. А пока они разгуливают по земле тунеядцами,
не зная, куда приложить силы.
Можно ли измерить их силу?
Ученые ее уже измерили. Они установили, что
Амур в полтора раза сильнее Волги, а Витим в четы-
ре раза сильнее Днепра.
Витим с Алданом могут вырабатывать столько
же электроэнергии, сколько и Волга. А Вилюй и Олек-
ма померяются силой с Днепром.
На Витиме скоро начнется строительство. На оче-
реди и другие северные реки. Ведь когда там пройдет
БАМ, потребуется очень много электроэнергии. И не
только для того, чтобы двигать тяжелые поезда, но и
добывать медь и уголь.
Возможно, город Удокан и рабочие поселки будут
отапливать электричеством. А то грязного холодного
воздуха там будет скапливаться побольше, чем в
Чите. Потому что там холоднее.
Давным-давно определено будущее Онона. В пя-
тидесяти километрах от Оловянной, близ Чинданта,
намечен створ. Гидростанция по нашим масштабам вы-
растет очень мощная — 125 тысяч киловатт.
Если уровень воды поднять до 80—100 метров, то
мощность возрастет до 250 тысяч, но в этом случае
надо будет перестраивать железнодорожный мост че-
рез Онон.
Усть-Чиронская станция может набрать мощность
тоже в двести пятьдесят тысяч киловатт, а вообще
Шилка в состоянии осилить семьсот тысяч. (Если быть
точным — 784 тысячи.) Чуть-чуть побольше мощность
всего Онона от истока до устья.
А главное, построив плотины, можно будет оро-
сить много засушливых степей. И тогда травы вы-
растут чуть ли не в рост человека и дополнительная
вода обернется шерстью и мясом.
427
А инженеры пророчат нашим рекам и совсем голо-
вокружительную карьеру. Они говорят, что * забай-
кальские реки будут не только вращать турбины, но
и соединять многие моря и океаны. В истории Забай-
калья откроется новая захватывающая страница.
Когда-то в стародавние времена, когда не было
железной дороги, служивый люд, рудознатцы, иска-
тели приключений добирались на барках от Байкала до
самого Тихого океана.
Конечно, от одной реки до другой барки прихо-
дилось кое-где перетаскивать волоком. Но все равно
овчинка стоила выделки. Из Ангары путешественни-
ки после долгих дней пути попадали в Байкал. Из Бай-
кала их путь лежал в верховья Чикоя, а оттуда — в
верховья Ингоды.
Этот волок был самым трудным — сто восемьдесят
верст отделяет Ингоду от Чикоя. Но по нему перево-
зили много грузов, особенно пшеницы. Когда на Амуре
был большой голод, сто тысяч пудов хлеба отправи-
ли туда именно этой дорогой.
А что если несколькими каналами соединить Ка-
му, Чусовую, Исеть и Тобол? Тогда откроется прямой
путь из Черного моря в Сибирь, Волга соединится с
Обью.
Дальше перспектива еще заманчивее. Между ре-
кой Кетью, притоком Оби, и Большой Клемсой есть
старинный, давно заброшенный канал.
Если его восстановить, из Волги можно попасть
прямехонько в Енисей. А оттуда к нам дорога уже
известна. Ангара, Байкал, Чикой. Здесь — снова ка-
нал, и Тихий океан протягивает руку Атлантическому!
Но и это еще не все. Соединив Хилок с Витимом,
можно попасть в Ледовитый океан, в Якутию. При-
чем не обязательно делать эти реки судоходными на
всем протяжении.
Для судов на воздушной подушке годятся и совсем
мелкие реки. Перевозить грузы на таких судах будет
не очень выгодно, зато прокатиться на них по нашим
живописным местам — одно удовольствие.
Конечно, это пока мечты.
Но кто знает — пройдут годы и этот проект-мечта
может превратиться в явь. И тогда многие забайкаль-
цы предпочтут такую прогулку самолету и поезду.
428
До обидного мало влаги получает Забайкалье —
четверть Азовского моря в год. Это не ахти какая
величина, если учесть, что на земле есть места, где
дождей выпадает в сорок раз больше.
Атлантический океан слишком от нас далек. Арк-
тический воздух встречает его еще в Европе и застав-
ляет вылить воду на землю.
Воздух Карского моря напитывается влагой толь-
ко летом: зимой северные моря покрыты льдом. Но и
летом мы этой влаги почти не видим, хотя на ее полу-
чение имеем полное право.
Летом в Забайкалье очень жарко, воздух весит
мало, давление низкое. Воздушные массы со всех
сторон устремляются к нам, в воздушную яму. Забай-
калье всасывает их, как гигантский насос. Но, прохо-
дя через соседние области, воздух оставляет там почти
всю влагу. Плоды пожинают другие.
Приходя к нам иссушенным и разогретым, этот
воздух порой растворяет даже последние облака, и
они бесследно исчезают. Влажному тихоокеанскому
воздуху нужно всего полтора-два дня, чтобы добрать-
ся до нас. Но ему приходится платить большую дань
Сихотэ-Алиню, Хингану, многочисленным хребтам и
горам . за право перейти их территорию. Львиную
долю воды они забирают себе.
Если влажный воздух идет через Китай или Мон-
голию, потери еще больше. Редко удается ему про-
рваться через все барьеры невредимым.
В общем, куда ни кинь, везде клин: в Иркутске и
Благовещенске идут дожди, а у нас все сухо да сухо.
Зимой события разворачиваются еще драматичнее.
429
Снег идет в Сибири, в Европе, в Прибалтике. При-
чем с неба там иногда падают такие снежинки, кото-
рые нам даже не снились: величиной чуть/ли не с
блюдце. В теплом сыром воздухе маленькие снежинки
быстро сцепляются друг с другом и падают красивыми
белыми лопухами.	)
Смешно сказать: в некоторые годы снег выпадает
на берегу Африки, в Палестине, в Иране, Южном Ки-
тае. Однажды он шел даже в Сахаре.
А у нас, в на редкость холодном краю, стоит зим-
няя засуха!
В северных районах снега, правда, выпадает при-
мерно столько же, сколько в Якутии: тридцать-сорок
сантиметров. А в южных — только полтора-два. И то
этот снег не доживает до весны: испаряется зимой, так
и не услышав, как журчат весенние ручейки.
Нельзя сказать, чтобы влажный воздух ни разу не
приходил к нам зимой. Изредка он приходит той же
верхней дорогой, что и остальные воздушные массы.
Но теперь он не поднимается по температурной ле-
сенке, как летом, а опускается. И при этом нагревает-
ся на один градус через каждые сто метров. Капель-
ки воды, которые он принес, испаряются, облака тают.
Когда воздух опустится вниз и здесь остынет, в нем
уже нет ни капли воды.
Оттого, что зимой воздух в Забайкалье сухой,
мы видим над собой необыкновенно голубое небо, на
редкость чистое, не замутненное водяными парами.
Летом влаги в воздухе больше, и небо кажется выли-
нявшим, белесым. Такого красивого неба, как у нас
зимой, не встретишь в других местах.
Сколько же воды получает забайкальская земля в
год, и что значит мало, что значит много?
Воды мы получаем двадцать пять ведер на один
квадратный метр.
Кажется, не так уж и мало. Но ведь не вся эта
вода достается земле. Часть ее скатывается в реки
и убегает в океан, часть пополняет подземные реки,
часть сразу же испаряется.
Значит, из двадцати пяти ведер надо вычесть, по
крайней мере, десять. Остается пятнадцать ведер.
А сколько воды надо растениям? Гораздо больше.
Один подсолнух выпивает за лето двадцать ведер
воды. Кукуруза, посеянная на одном квадратном мет-
430
ре,— двадцать пять. Чтобы получить сто килограммов
хлеба, растениям надо выпоить чуть ли не сто тонн
воды. \
Концы с концами не сходятся.
Выходит, у нас нельзя выращивать ни пшеницу,
ни кукуруву, ни подсолнухи?
Но ведь колхозы сеют и то, и другое, и третье, и
получают цеплохие урожаи!
Загадка?
Никакой загадки. Просто наши растения научи-
лись очень Экономно расходовать воду. И этим отли-
чаются от с^оих собратьев, растущих на западе.
Во Франции, к примеру, влаги выпадает много.
Растения там: никогда не испытывают жажды. И они
могут позволить себе тратить воду на строительство
зеленой массы: лишних листков, толстые и высоких
стеблей. Поэтому пшеница там сильно кустится. А об-
разуя дополнительные побеги, медленно растет.
Но, отдавая большую часть пищи стеблям, ей по-
неволе приходится ограничивать в ней зерна. И белков
в них откладывается мало. Стебли получаются боль-
шими, пышными, а питательных продуктов в хлебе —
кот наплакал. А ведь для нас главное не стебель, а
зерно.
Нашей пшенице не до архитектурных излишеств.
Если их создавать, то воды не хватит даже для стро-
ительства зернового домика — колоса. Не говоря уже о
самих зернах. И она выбрасывает вверх короткий тон-
кий стебель без пышных листьев, без густой массы.
И всю пищу направляет в зерна. В отличие от фран-
цузской, наша пшеница накапливает белков в два ра-
за больше. К тому же созревает на неделю-две раньше.
В украинском хлебе белков тоже меньше, чем в на-
шем. Меньше их и в рязанской, белорусской, прибал-
тийской пшенице. И, конечно, качество хлеба от этого
хуже.
Когда я об этом еще не знал, меня очень удиви-
ла такая фраза в записках известного путешественни-
ка А. А. Болотова: «Хлеб на Аргуни... замечательный,
вкусный, душистый, как пряник. Мне. нигде еще не
приходилось есть такого хлеба. Команда на пароходе
съедала вдвое больше, чем обычно, аргунского хле-
ба, путая все расчеты артельщика».
Другой знаток нашего края писал: «С одной сто-
431
роны, здесь наблюдается крайняя суровость климата,
погода изменяется необыкновенными скачками, слу-
чаются часто такие неблагоприятные условия, кото-
рые в других странах бывают редкими исключениями,
с другой — здесь встречаются хлеба необыкновенные,
такой высокой добротности, как в очень^ немногих
уголках земного шара».	/
Теперь-то я знаю, в чем дело! И неоднократно уже
убедился на опыте, что вкуснее забайкальского дейст-
вительно хлеба нет.
Между прочим, наши читинские хлебопеки разра-
ботали новую рецептуру печеного хлеба. Новорожден-
ному дали имя «Забайкальский». Теперь «Забайкаль-
ский» хлеб можно купить в Красноярске, Москве,
Краснодаре.
Но даже испеченный из знаменитой кубанской пше-
ницы, «Забайкальский» хлеб получается не таким
вкусным.
По той же самой причине — недостаток влаги, боль-
шая жара — в картофеле, выращенном у нас, белков
и жиров больше, чем в таком же картофеле,
который рос, скажем, в Германии или в Белорус-
сии.
И даурская лиственница крепче западной тоже
из-за недостатка влаги. Ее годовые кольца плотнее
прилегают друг к другу, древесина получается не та-
кой рыхлой.
Выходит, что не все плохое — плохо. У нас мало
влаги, зато хлеб вкусный и питательный. Не хватает
воды лесам — зато древесина ценнее.
А когда дождей выпадает с избытком, к хорошему
это тоже не приводит. Скорее, наоборот.
Как-тО щедрые дожди вспоили хилые травы, рос-
шие на холмах. Они вымахали чуть ли не в рост
человека. Но зато хлеба в низинах были затоплены.
А те хлеба, которые не затопило, стали чахнуть. Из-
за прохладной погоды и большой сырости у них по-
явились грибковые заболевания.
В это время простудилось много овец. Некоторые
из них погибли. После дождей начали дуть холод-
ные ветры, и животных прохватывало сырым сквоз-
няком. Даже тех, с которых не успели снять шубу —
остричь шерсть.
А снег — хорошо это или плохо, что его мало?
432
ДлД хлебов — плохо. Им весной совсем не доста-
ется вл&ги.
Для овец хорошо. Потому что они пасутся у нас
круглый год. И из-под глубокого снега добывать корм
им было \ бы трудно.
Северйым оленям не страшен никакой снег,
даже сугробы. У них хороший нюх и крепкие ко-
пыта.
Овцы — не олени. У них нет ни того чутья, ни таких
крепких копыт. Большой снег для них — смерть.
Когда в Приаргунье однажды он укрыл землю тол-
стым белым одеялом, многие колхозы недосчитались
своих овец.
Снег у нас сеет в виде крупы. Но если он падает на-
стоящими снежинками, иголки у них на земле обла-
мываются. Получается тонкая снежная мука. Она
быстро спрессовывается и превращается в твердую,
крепкую корку. Овцам такой снег ни за что не раз-
бить.
Несмотря на то, что в ту снежную зиму на поля
вышли сотни тракторов, чтобы распахать снег, овцам
пришлось трудно. Тысячи их погибли от голода, так
и не сумев добыть корма.
Сильные холода стоят зимой в Забайкалье.
Морозы не только взрывают ледяные бугры, но и
рвут железнодорожные рельсы.
Зимой металл остывает и сокращается. В декаб-
ре-январе путь от Читы до Москвы уменьшается на
пять километров. Не расстояние, а длина рельсов:
433
на столько они укорачиваются от сильных морозов.
И местами лопаются.	[
Вечная мерзлота постоянно вводит нас в убытки.
То она поломает дом, то повалит леса.
Но в то же время холод и мерзлота — найш союз-
ники. Если мерзлоту сохранить, не дав ей оттаять,
она прекрасно держит дома и заводы. А для приро-
ды она вообще палочка-выручалочка.
Нашим лесам и пашням не хватает влаги. И как
бы они ее ни экономили, без мерзлоты ее им доста-
валось бы совсем мало. Вечная мерзлота стережет
дождевую воду, не дает ей уйти глубоко под землю.
А в тайге вообще держит ее на поверхности. Ведь там
мерзлый щит подходит к самым корням деревь-
ев.
Приезжие люди всегда удивляются, попав в наши
леса. Им странно встретить на опушке леса болото.
А для нас ничего странного в этом нет. Просто про-
шел дождь, и вся вода осталась наверху. Вниз ее
не пустила мерзлота.
Если отогреть забайкальскую землю, растопить
мерзлоту, много воды будет уходить в подземные озе-
ра и ручейки. За счет этой воды реки зимой будут
питаться лучше, станут полноводнее. А леса захире-
ют.
Ну а как заставить морозы служить людям?
А вот как.
Двести лет назад в Петербурге был построен ледя-
ной дом. Его построили, чтобы развлечь скучающую
императрицу Анну Иоанновну. Царицу это развесели-
ло мало, но люди поняли, что из деда-мороза может
получиться хороший строитель.
И вот перед самой войной они заставили его возвес-
ти большое ледяное здание — склад.
Мороз на этой необыкновенной стройке поработал
на славу. За несколько недель он заморозил всю воду,
которую рабочие заливали в деревянные опа-
лубки.
Из воды выросли ледяные стены.
Потом на них наморозили такой же потолок и за-
сыпали сверху торфом. Получилось отличное поме-
щение. В него завезли продукты и заставили стены и
потолок охранять их от порчи.
434
Склад простоял несколько лет, продукты ни разу
не испортились.
Тогда \ ученые вспомнили, что когда-то в Сибири
купцы строили ледяные причалы. И попробовали по-
вторить их опыт. Но для этого решили сначала об-
лагородить лед, сделать его прочнее и долговечней.
После многих опытов это им удалось. Оказалось, что
если воду замораживать не сразу, а тонкими слоями,
в ней остается много воздуха. А пористый лед даже
в самые жаркие дни долго не тает: воздух надежно
стережет накопленный холод. Лед только слегка оп-
лавляется по краям.
Если же его сверху присыпать опилками, он может
служить вечно.
Разработав новую марку ледяного бетона, инже-
неры построили в Игарке десять ледяных пирсов и
дамбу. Прочность их оказалась такой же как и у бето-
на. А если сравнить стоимость цемента и воды, то вы-
вод будет совсем не в пользу бетона.
В поселке Хатанга вот уже много десятков лет на-
мораживают на реке высокую дамбу. Она защищает
причал и суда от ледохода.
Часть этой дамбы временная, сезонная, а часть —
постоянная. Через проложенные в ней трубы ее зимой
заряжают холодом, продувая через них холодный воз-
дух.
Наш опыт быстро подхватили американцы. Не-
сколько лет назад они построили целый ледяной го-
род. Для этого им пришлось вырубать в толще грен-
ландского льда глубокие траншеи и втаскивать туда
дома. В ледяном городе есть все — жилые дома, кино-
театр, больница, библиотека, столовая.
Воду жители получают из того же льда. Его рас-
тапливают паром.
Но этот город не вечен, хотя ему и дали название
Вечного.
С каждым годом он опускается в толщу льда на
несколько метров. Мало того — гренландский ледник
медленно ползет к морю. Придет время, и он оборвет-
ся туда айсбергом.
Совсем недавно в газетах промелькнуло еще одно
интересное сообщение. Для Заполярья открыт новый
строительный материал — пермакрит. Это тот же лед,
но с вмороженным в него песком и гравием. Из него
435
можно делать балки, пластинки, им можно скреплять
дрейфующие льды.
Сейчас из такого льда изготовлена первая
партия... столов и стульев. Они испытываются на
прочность.
Советскими учеными за последнее время разрабо-
тан еще более любопытный проект. Они предлагают
в северных районах строить плотины гидроэлектро-
станций из... воды. Для этого ее надо заморозить внут-
ри каменной дамбы. А для сохранения в них холода
поставить «керосиновые холодильники».
Макет такой плотины был испытан в специальной
лаборатории. Ледяная плотина с честью выдержала
трудный экзамен.
В будущем дома, вероятно, можно будет и отапли-
вать холодом. Уже создан тепловой насос, который
превращает холод в тепло. При этом котлы придется
опускать на дно озер.
Аммиак в трубах котлов будет нагреваться озерной
водой: ведь ее температура зимой не опускается ниже
двух-четырех градусов.
Нагретые до такой температуры пары аммиака
сожмет компрессор, и они нагреются еще на тридцать
градусов.
Теплый аммиак можно пустить в батареи, и он
обогреет дома.
Конечно, для сжатия надо затратить тепло. Но за-
траты эти невелики — в четыре раза меньше по срав-
нению с расходом топлива в обыкновенных котельных.
Тепло холодной воды поможет сберечь много угля, неф-
ти, газа.
Это проект будущего. А сегодня холод помогает
газовикам и нефтяникам Тюмени осваивать новые
месторождения.
Богатейшие запасы нефти и газа находятся там
в таких местах, где сплошные озера и болота. Зимой
туда можно проехать по льду, а как быть летом?
В(едь доставлять все грузы вертолетами — очень и
очень дорого.
Тогда решили холод в дорогах запасать впрок, обе-
регая его от солнечного тепла.
Для этого зимой в болотной хляби стали взламы-
вать лед и выбирать две траншеи, параллельные друг
другу.
436
Торф^ который оставался между ними, становился
как бы ядром будущего шоссе. Раз он был доступен
морозу не только сверху, но и с боков, он хорошо
промораживался и превращался в неподатливый моно-
лит. Если обычные опилки и стружки хорошо закреп-
ляют лед, то торф тем более: у него длинные и проч-
ные волокна.
Когда мокрый торф промерзал, на него сверху на-
сыпали высушенный и хорошо его утрамбовывали.
Сухой торф — что вата: он не пропускает
тепла.
Укрытый таким одеялом, болотный «бетон» слу-
жит много лет. Сверху его засыпают песком, а иногда
укладывают и бетонные плиты.
Когда едешь по прекрасной кольцевой дороге во-
круг знаменитого Самотлора, ни за что не подумаешь,
что она сделана при помощи деда-мороза.
Мороз порой оказывается практичней проекти-
ровщиков. На Транссибирской магистрали когда-то
было много тоннелей, особенно около Байкала.
Чтобы в них не намерзала наледь — там без конца
через швы кладки просачивалась вода— зимой их
отапливали, а воду отводили по желобам. Но когда
поезда стали ходить чаще, холодный воздух в них не
успевал нагреваться.
Некоторые тоннели перестали отапливать, потому
что не было смысла. И тут заметили, что вода в них
перестала сочиться!
Оказалось, что она, замерзая, цементировала швы
кладки, грунт за ними превращался в ледяную броню.
Тогда перестали топить печи и в остальных тоннелях,
пожалев, что понапрасну спалили столько угля и
дров.
В Сибири ребятишки для забавы делают себе зи-
мой не только ледовые салазки, но и ледяные трубы.
Ведро с водой они ставят на мороз, а потом трубу
начинают «втягивать». Когда вода около стенок за-
мерзнет, они эту оболочку приподнимают и подвеши-
вают, снизу намораживается новый отрезок. Подливая
и подливая воду, можно получить хоть километровую
трубу.
А недавно был запатентован метод ледяной обли-
цовки тоннелей, чем-то напоминающий этот.
Изобретатели предлагают надувать в тоннеле про-
437
долговатый резиновый шар и в зазор между ним и
стенками наливать на морозе воду. Потом шар спус-
тить и надуть его дальше. В тоннеле вырастет длинная
ледяная труба, которая хорошо укрепит стенки.
Таких примеров можно привести много. Холод —
действительно хороший союзник. Но, честно говоря,
вреда от него пока больше, чем пользы.
Из-за него драги могут работать только летом. Ведь
когда мороз скует землю, никакие черпаки ее не
возьмут.
Даже песок и глину приходится зимой в карьерах
оттаивать, раскладывая большие костры.
Верней, приходилось. Теперь на зиму их укрывают
шубой из пенопласта. Затвердевшая пена хорошо за-
щищает от мороза, и даже при пятидесятиградусном
морозе земля глубоко не промерзает.
Когда такой пены еще не было, строители Братской
ГЭС применяли для утепления пенолед. При бетони-
ровании он помогал прекрасно.
Для дражных полигонов тоже придумали превос-
ходное одеяло. Идея эта принадлежит В. А. Об-
ручеву. Но впервые оценили ее в читинской...
бане.
Зимой вода из бани, что и сейчас стоит на первой
Чите, отводилась по длинной канаве, проложенной че-
рез несколько улиц.
В сильные морозы вода в канаве замерзала, на ули-
цах нарастала мыльная наледь.
Чтобы этого не допускать, в канаве все время при-
ходилось колоть лед. Зимой туда ежедневно вы-
ходило по 15—20 человек, и работе этой не было
конца.
Наконец, кому-то пришла мысль утеплить канаву
льдом. В ноябре 1927 года в конце канавы поставили
щит-затвор и пустили воду. Ее подняли до самого
верха, выше нормы, и дали замерзнуть.
Когда сверху оказалась приличная корка льда,
воду спустили. Теперь мыльный ручей не замерзал
даже в самые сильные морозы: между ним и ледяной
крышей был прекрасный теплоизолятор — воздух. Ведь
это он, запертый между двумя оконными рамами, не
пропускает в наши квартиры холод. Даже в пятиде-
сятиградусные морозы.
Ледяное новшество вскоре применили на АЯМе.
438
Теперь ледяные покрытия каждый год устраивают на
дражных полигонах золотодобытчики.
Осенью они забивают в землю огромное количест-
во колышков и затапливают их водой. Когда сверху
намерзнет лед — остатки воды выпускают. Ледяная
крыша висит над золотоносными песками на колыш-
ках и оберегает их от глубокого промерзания.
Ледяная крыша удлинила время промывки чуть
ли не вдвое, холод-союзник дал стране много допол-
нительного золота.
Между прочим, дражники научились и ото-
гревать вечную мерзлоту безо всяких дров или
угля.
В Балее они настилают на землю прозрачную плен-
ку или напыляют битумную эмульсию.
Пленка хорошо пропускает солнечные лучи, а ис-
паряться воде не дает;. Поэтому тепло проникает
глубже, размораживая грунт. На зиму же землю рых-
лят, чтобы она промерзала поменьше. Весной снова на-
стилают пленку — и через несколько лет вечная
мерзлота оттаивает на большую глубину, «уходит»
вниз.
Если подходить творчески, то на промороженной
сибирской земле* можно не просто жить, но и плодо-
творно трудиться. Простора для творчества здесь го-
раздо больше, чем в теплых краях. В этом мы уже
убедились.
Но неужели же люди даже при коммунизме так
и будут мириться с холодом, с вечной мерзлотой, с ме-
телями и буранами?
Заключив союз с морозами, мы можем строить ле-
439
дяные здания. Даже получать немного тепла. Но оде-
ваться нам все равно приходится в тяжелые неуклю-
жие одежды. Наши дома получаются массивными и
больше похожи на крепости. Они во много раз дороже
легких здании тропических стран. Неужели же нель-
зя навсегда излечить землю от застарелой болезни —
оледенения? И сделать климат нашей планеты мягче,
теплее?
Ученые в один голос говорят —можно. И уверяют,
что ждать осталось не так уж долго. А что касается
союза с холодом, то мы его заключаем временно. А по-
том дадим холодам и вечной мерзлоте бой. И когда по-
бедим их, на берегах северных морей будут расти
фрукты. В Забайкалье вернутся пальмы, орешники,
магнолии. А вместе с ними возвратятся звери и пти-
цы, сбежавшие когда-то в тропические леса.
Один из героев Марка Твена Селлерс тоже мечтал
в свое время переделать климат земли. Но он хотел на
этом прежде всего обогатиться сам. «Мои ученые тру-
ды,— заявил он,— вполне убедили меня в том, что
производство новых сортов климатов из старого за-
паса —вещь вполне достижимая. Я буду доставлять
климаты по заказу, за чистые деньги, принимая ста-
рые климаты в уплату части долга, разумеется, с
изрядной скидкой и при условии, что исправление их
не потребует крупных затрат. Со временем их можно
будет продавать более бедным и отдаленным наро-
дам, которые не в состоянии купить себе порядочного
климата».
Мы не будем перелицовывать старые климаты и
торговать ими. Будет создан новый климат, и люди
получат его безвозмездно.
Что же предлагают ученые, чтобы отогреть зем-
лю — чудо-печи, электрогрелки, стеклянную крышу
над полюсами?
Ничего подобного. Проекты отопления земли са-
мые реальные и технически выполнимые уже сегод-
ня.
Чтобы изменить климат земли, надо с полюсов уб-
рать ледяные шапки. Сейчас они отражают почти все
получаемое ими тепло обратно в мировое пространст-
во. На их огромных ледниках и снегах рождается мо-
розный воздух. Он временами докатывается даже до
жарких стран, и тогда там гибнут теплолюбивые рас-
440
тения и животные. Нередко погибают даже люди, не
привыкшие к холодам.
Холод полюсов снова рождает холод: новые
льды, холодящие землю. Получается заколдованный
круг.
Вот когда растают ледяные шапки, все сразу вста-
нет на свое место. Темная земля и вода будут погло-
щать вчетверо больше тепла, чем снега и льды. А воды
Ледовитого океана будут запасать это тепло впрок.
Зимы исчезнут. Значит, перестанут рождаться новые
снега. А раз так, то воздушные горы станут меньше —
разность в давлении воздуха сгладится, попритихнут
ветры и штормы. Совсем не будет песчаных бурь и
буранов.
Но как же растопить огромные ледники и снега,
разогреть Ледовитый океан? Ведь только для того,
чтобы отогреть забайкальскую землю, надо сжечь
шестьдесят миллиардов тонн угля!
Дополнительное тепло нужно взять у солнца.
А для этого стоит только задержать солнечные
лучи, которые идут мимо земли, и повернуть их к
нам.
Каждый знает, что такое сумерки. Сумерки — это
когда солнце уже скрылось за горой, а по земле еще
бродят рассеянные лучи. Они дают не только свет,
но и тепло.
Вот такими рассеянными лучами и предлагают
обогреть землю в одном из проектов. Ведь прямые
солнечные лучи не заставишь изогнуться в дугу, что-
бы они повернули к нам. Надо их для этого раздро-
бить и рассеять, только тогда они попадут на
землю.
Дробилку солнечных лучей можно сделать из ме-
таллического калия, растерев его в порошок. И за-
бросить порошок в космос, создав вокруг земли ги-
гантское кольцо, как у Сатурна. Повернутое плос-
костью к солнцу, оно будет задерживать и рассеивать
лучи. Приток тепла на землю увеличится на двенад-
цать процентов. Этого вполне достаточно, чтобы выле-
чить землю от ледниковой болезни.
Есть и другой проект. Его авторы предлагают соз-
дать такое же пылевое кольцо, но под некоторым уг-
лом к земле. Тогда нам будет доставаться больше не
только тепла, но и света.
441
Ночами будет так светло, что не надо будет за-
жигать огни. Это вряд ли придется по вкусу засоням,
но в те времена их, вероятно, не будет, так же, как
и лодырей.
Кольца отопления земли можно сделать уже се-
годня. Доставить металлическую пыль в космос
технически не так трудно. Но одной ракетой
тут не обойдешься, надо строить целый ракетный
флот.
И некоторые ученые возражают: надо как следу-
ет подсчитать, во что это обойдется. Не дешевле ли
зачернить ледяные шапки сажей или торфом? И ссы-
лаются при этом на такие примеры.
В некоторых колхозах за последнее время научи-
лись задерживать снег на полях с помощью самоле-
тов. Пролетая над полями, они распыляют мелкий
торф, рисуя черные полосы. Черный снег быстро тает,
земля в этих местах обнажается и оттаивает. Когда
начнется дружное таяние нетронутого снега, вода не
убежит ручейками, а, как в губку, впитается в оттаяв-
шую полосами землю и в почве будут созданы хоро-
шие запасы влаги.
На Рыбинском водохранилище в 1955 году самоле-
ты заменили ледокол. Они зачернили лед, нарисовав
на нем длинную полосу. Лед здесь растаял скорее,
открыв проход судам. Навигация началась на неде-
лю раньше. Все это обошлось раз в двадцать дешевле
по сравнению с обычными способами задержания сне-
га и взламывания льда.
Подобным образом проделывали «каналы» в Чаун-
ской губе для раннего входа судов в порт Певек. От-
крывали водную дорогу в Тикси от причалов до остро-
ва Бруснева. Спасали вмороженные в лед суда на Ле-
не. А теперь с помощью зачернения борются с зато-
рами на реках.
Точно таким же образом можно зачернить и ле-
дяные шапки полюсов — они растают за несколько лет.
Но для этого надо поднять в воздух все самолеты ми-
ра, а в некоторых странах пока больше думают о вой-
не, чем о благе человечества. К тому же этот проект
поддерживают далеко не все. Они больше склоняются
к проекту водяного отопления земли, который разра-
ботал советский инженер П. М. Борисов. Он предло-
жил перегородить плотиной Берингов пролив и вы-
442
качивать холодную воду Ледовитого океана в Атлан-
тический. Когда его уровень понизится, туда хлынут
теплые воды со стороны Англии, в том числе и горя-
чая морская река Гольфстрим.
За несколько лет они растопят вековые льды и на
земле наступит потепление. Забайкальцы забудут о шу-
бах и валенках. В Якутии будут расти яблоки и груши.
Все эти проекты очень заманчивы. Но пока еще
дороги и сложны. Да и метеорологи все еще относят-
ся к ним осторожно. Они считают, что, в общем-то,
климат земли улучшится, но местами и ухудшится:
в тропиках, например, похолодает на шесть-семь граду-
сов. А инженеры спорят о том, какому способу ото-
пления земли отдать предпочтение.
Пока они спорят, человечество делает свое дело.
С каждым годом на земле вырастает все больше за-
водов, фабрик, электростанций. Они сжигают все боль-
ше топлива и излучают все больше тепла. Уже сейчас
в некоторых городах вырабатывается десятая часть
той энергии, которую они получают от солнца. И в
этих городах зимой на несколько градусов теплее, чем
в поле.
В Иркутске, например, эта разница составляет уже
три градуса. А в островах тепла, где стоят котельные,
электростанции, заводы, до пяти.
Но разведанных запасов нефти и газа на земном
шаре не так уж много.
В конце концов людям придется переходить на
атомное горючее. А ядерные реакторы выделяют слиш-
ком много тепла.
По подсчетам крупного советского ученого про-
фессора М. И. Будыко, через сто пятьдесят лет чело-
вечество будет вырабатывать столько же тепловой и
электрической энергии, сколько сейчас мы получаем
от солнца.
Но теплее на земле станет не только от этого.
С каждым годом в атмосфере становится все больше
углекислого газа. А он — что стекло в теплице: сол-
нечные лучи внутрь пропускает, а тепловые изнутри
задерживает.
Чем стекло в рамах теплицы толще, тем оно луч-
ше держит тепло. Чем больше в атмосфере углекисло-
го газа, тем на земле теплее.
Когда в Забайкалье шумели древние моря, углекис-
443
лого газа в атмосфере было с избытком. Потому так
пышно и расцвела появившаяся на земле раститель-
ность. Но она постепенно «выедала» углекислый газ,
теплое одеяло планеты становилось все тоньше и тонь-
ше. А тут еще вулканы то и дело замутняли ат-
мосферу, закрывали от солнца землю. К этому,
возможно, прибавилось еще что-то. Но только плохо
укрытая планета начала зябнуть, началось оледе-
нение.
Не появись вовремя человек, она вообще могла
бы окоченеть.
Темный, пещерный, сам того не ведая, он принялся
ее спасать.
Дым от кострищ и от ненароком подожженных ле-
сов стал огромными столбами уходить в небо, попол-
няя запасы углекислого газа.
А когда со временем появились заводы и фабрики,
они стали его выбрасывать очень много.
Человек освободил из плена углекислый газ, за-
консервированный в древесине и угле. Сейчас машины
расходуют кислорода в двенадцать раз больше своего
создателя — человека и за год выбрасывают в атмо-
сферу 14 миллиардов тонн углекислого газа.
Ученые предсказывают, что увеличение количест-
ва углекислого газа через каждые пятьдесят лет бу-
дет повышать температуру планеты на 2—3 гра-
дуса.
Но сильно земля все равно не нагреется: над ней
тогда появится больше облаков. Они, словно зер-
кало, часть солнечных лучей будут отражать об-
ратно.
Если это предположение не оправдается, человек
сам сможет отрегулировать температуру земли. Тех-
нически это возможно уже сегодня.
Если на большой высоте ежегодно сжигать на ле-
тящих самолетах большое количество серы, то там
появится серная кислота. Сернистый газ, соединяясь с
водяными парами, превратится в аэрозоль — крохот-
ные капельки серной кислоты.
Аэрозоль — прекрасный экран, который отражает
солнечные лучи и не даст перегреться планете. В лю-
бом случае будущий климат будет намного теплее, чем
теперь. И новые забайкальцы с удивлением узнают,
что когда-то их родина была огромным холодильни-
444
ком, в котором стояли города, села, поселки, леса.
И звери, что жили в тайге, носили одежду из краси-
вого, пышного меха...
Действительно, а как же быть тогда с водой? Ведь
нам и сейчас не хватает влаги, растения сидят на
голодном пайке. Чтобы поднять урожаи, приходится
идти на всякие ухищрения — задерживать снег, оро-
шать поля.
А если исчезнет наш союзник, вечная мерзлота,
много воды будет уходить под землю. Растениям сов-
сем ничего не достанется.
Вот это-то и настораживает метеорологов. Они опа-
саются, что у нас наступит великая сушь, знойный
воздух докатится до Европы и вызовет засуху и
там.
К тому же прекратятся бои между холодными и
теплыми массами воздуха, мы почти забудем о грозах
и молниях.
Одно утешение: в том завтрашнем дне можно бу-
дет чуть ли не по графику осаждать проплывающие
мимо тучи. «Обманывать» облака, вводя в них йодис-
тое серебро. Причем, засевать облака можно не толь-
ко с самолетов, но и обстреливая их из пушек или
выпуская ракеты.
Вчера еще это казалось фантастикой, а сегодня
в Сибири так тушат лесные пожары.
Если есть в районе пожара подходящие облака, ко-
торые уже «созрели», разгрузить их не так уж труд-
но. Надо только правильно выбрать облако и точно
445
рассчитать, через сколько времени оно появится над
пожаром. И сделать так, чтобы дождь из него пошел
именно в это время — не раньше и не позже, иначе
будет промах.
Чем мощнее облако, тем в нем больше воды. Если в
каждом кубометре ее содержится от десяти до сорока
граммов, то из облака в десять кубических километ-
ров можно получить от десяти до сорока тысяч тонн
воды. Чтобы привезти такое количество на пожар, по-
требовались бы десятки тысяч автомобилей. Но ведь
тайга непроходима, в ней дорог нет.
Опыты по добыванию воды из туч продолжались
несколько лет. Для этого пришлось разрабатывать мо-
дель облака, рассчитывать на электронно-счетных ма-
шинах его развитие и смерть. Подбирать реагенты,
изобретать специальные патроны, чтобы стрелять по
тучам. Ведь не будешь же их рассеивать в самом об-
лаке, в него и залетать опасно.
В конце шестидесятых годов были закончены про-
изводственные испытания. Почти сразу за Уралом соз-
дали четыре летних подразделения: в Хабаровске,
Якутске, Иркутске и Красноярске.
В первые же два года летчиками и метеорологами
было потушено семьдесят крупных пожаров. Это бы-
ла большая победа. Метод стал всесоюзным.
Теперь выдаивание туч стало как бы простым, буд-
ничным делом. Ученые пробуют его применять и для
увеличения урожаев. На опытном полигоне в долине
Днепра удается зимой вызывать обильные снегопады.
А каждый лишний сантиметр снега прибавляет один-
два центнера хлеба с гектара.
Кое-где пробуют поливать из туч поля летом.
И в Америке между некоторыми штатами из-за туч
начались раздоры. С претензиями выступают ферме-
ры, у которых дождь «перехватили» соседи.
Появились и метеошарлатаны. Под Парижем один
делец бойко торговал «дождевой» картечью, стрельба
из которой вызывала дождь в течение‘суток. На след-
ствии выяснилось, что точную сводку погоды переда-
вал ему по телефону знакомый метеоролог, а доходы
они делили пополам.
— Хорошо,— можете возразить вы,— когда есть
тучи, из них можно вытрясти дождь, влагу. А если
их нет?
446
Значит, надо их сделать.
Вероятно, в будущем производство туч поставят
на поток. А сегодня их производят поштучно, и эти
опыты обнадеживают.
Долгое время считали, что для того, чтобы искус-
ственно создать тучу, надо затратить столько энергии,
сколько ее содержится в тысячах тонн взрывчатого
вещества.
Конечно, при таких огромных расходах каждая
тучка влетит в копеечку.
А французский ученый-метеоролог Анри Дес-
сен научился создавать баснословно дешевые ту-
чи.
Недалеко от города Ланномезана он устроил фаб-
рику дождя. Она представляет собой длинную трубу,
изогнутую четырехугольником. Через каждый метр
в нее ввернуты нефтяные горелки. Мощный насос ка-
чает к ним по трубе топливо; когда над горелками
вспыхивает огонь, фабрика начинает делать тучу.
Принцип ее работы станет понятным, если вспом-
нить о теплых летних потоках воздуха, которые на-
правляются в небо.
Или о разбомбленных во время войны больших
городах. Над некоторыми из них возникали грозовые
тучи и начинался ливень.
Гамбург, например, в 1943 году бомбили в сухую
и ясную погоду, когда дождь не образуется.
После того как на него обрушили почти три
тысячи тонн фугасных и зажигательных бомб, он
вспыхнул, как гигантский факел (горело 16 тысяч
домов).
Перегретый воздух стремительно взмыл в небеса и,
остывая, родил могучее облако. Пошел такой дождь,
что ничего не было видно.
Так же и здесь: нагретый горелками воздух стре-
мительно поднимается и рождает тучу. Причем, для
этого требуется всего несколько минут и совсем не-
много горючего.
Однажды Дессену удалось создать дождевое обла-
ко, которое «вобрало» в себя триста тысяч тонн
воды.
На это ушло всего сто восемьдесят секунд и три
тонны нефти.
Свою установку Анри Дессен назвал метеотроном.
447
Эта идея у него родилась после того, как он увидел
в джунглях пожары, вызывавшие дождь.
Там, в долине Конго, туземцы в ожидании дождя
разводили большой жертвенный костер. Его тепло
не только нагревает и поднимает вверх влажный воз-
дух (а в джунглях он всегда влажный), но и рождает
ядра конденсации — пепел и сажу.
В сибирской тайге во время пожаров этот принцип
метеотрона не срабатывает и тучи не рождаются. Ведь
огонь идет по тайге длинной извилистой полосой, жар
от него разносит ветер, поджигая другие участки.
Тепловая мощность метеотрона Дессена — 700 ты-
сяч киловатт. А наши ученые построили суперметео-
трон: его мощность миллион киловатт.
Чтобы получить такую мощность, надо за десять
минут сжечь пятнадцать тонн топлива. При этом мо-
жет родиться туча, которую в состоянии поднять лишь
атомная бомба.
Когда американцы взорвали атомную бомбу в рай-
оне атолла Бикини, над океаном поднялся столб воды
высотой в два километра и в диаметре семьсот метров.
Такое количество воды как раз и содержится в грозо-
вом облаке средней мощности.
Так что метеотрон создает очень дешевые тучи, он
является как бы спусковым крючком для естествен-
ного рождения облака — тучи. При этом энергии вы-
свобождается во много раз больше, чем ее затрачива-
ется.
Суперметеотрон установлен в горах Армении око-
ло озера Севан. В нем смонтировано шесть мощных
турбореактивных двигателей, расположенных по кру-
гу. Их горячие газы сливаются в один поток в цент-
ральной камере и устремляются из нее со сверхзвуко-
вой скоростью. Их температура достигает 1100 граду-
сов. Они нагревают и увлекают вверх воздух, нагру-
женный паром. Вскоре над ними рождается облако.
А как из него добыть дождь, мы уже знаем.
Суперметеотрон должен увеличить количество осад-
ков в районе Севана. Он будет регулярно «вырабаты-
вать» тучи (конечно, при подходящей влажности воз-
духа).
Озеро Севан много лет приводит в движение элек-
трические турбины, установленные у подножья гор.
Уровень воды в нем заметно упал. Специалисты под-
448
считали: если в районе озера увеличить количество
осадков на десять-пятнадцать процентов, уровень боль-
ше опускаться не будет.
Суперметеотрон должен дать эти дополнительные
осадки. Справится ли он с этим — покажет бу-
дущее.
Вот защита виноградников от града отработана в
нашей стране уже хорошо.
Первые опыты были поставлены в Алазанской до-
лине, расположенной в Грузии. Она прославилась не
только самыми лучшими виноградниками, но и уста-
новленной там «небесной» артиллерией.
Недалеко от этой долины есть Гамборский перевал,
который стал олицетворением белой смерти. Над этим
перевалом часто рождаются градовые облака. Путь
их лежит как раз через виноградники Алазана. Вы-
сыпая над ними свой смертоносный груз, они смеши-
вают с землей все, что растет в цветущей долине.
Теперь там градовым тучам даже не дают подойти
близко к долине. Обнаружив при помощи радарных
установок, их разрушают прямо в горах, и они рассы-
паются мелким дождиком.
Точно так же защищена теперь Гиссарская долина,
целые районы в Молдавии. Пушки и ракеты прома-
хов не дают, сады и виноградники прикрыты на-
дежно.
Опытами установлено, что облака можно не толь-
ко выращивать, но и рассеивать без следа.
Десять лет назад под Москвой испытывали раз-
личные порошки для вызывания дождя. Чтобы бы-
ло удобнее наблюдать за облаками, решили некото-
рые из них окрасить. Когда на одно облако высыпали
ультрамарин — обыкновенную синьку, — оно вдруг
растаяло и исчезло.
Повторили опыт в Адлере — то же самое. Так был
открыт еще один эффект, который пока объяснить не
Удалось.
Недавно обнаружили, что вызывать дождь может
и цементная пыль с солью. Мелкая соль может
«съедать» теплый туман.
Металлизированные нейлоновые нити ослабляют
силу молнии, а то и вовсе разряжают облако.
И уже если сейчас люди научились искусственно
вызывать дожди и уничтожать туманы, то через не-
15. Четырехэтажная тайга
449
сколько десятилетий наука и техника шагнут так да-
леко, что вода перестанет быть проблемой.
Поэтому за будущие урожаи можно быть совершен-
но спокойными.
А заодно и за читинский воздух.
Известно, что зимой он очень грязный, потому что
сажа и копоть скапливаются в более теплом воздухе,
который плавает над городом.
Это беда многих сибирских городов. Через дымный
туман, который висит над городом, не могут пробиться
никакие тучи.
Чита плюс ко всему лежит в низине, ее окружают
горы. Грязный воздух над ней зимой как колпак.
Для того, чтобы перемешать зимний воздух, про-
рубить окно в небо, нужен метеотрон. Расход топли-
ва, как показывают расчеты, довольно велик: 320
тонн для очистки квадратного километра неба.
Расчеты эти, правда, сделаны для Лос-Анджелеса,
который задыхается от смога. Но цифры и для Читы,
вероятно, довольно близкие.
В любом случае, наши потомки будут дышать зи-
мой более чистым воздухом. Время рождает новые
идеи.
Проекты проектами, но пока мы живем в очень
суровом климате, погода то и дело портится, и нам
важно знать, какой она будет завтра.
Что у людей, больных ревматизмом, перед дождем
ломит кости, знают все. Многим также известно, что
450
если в воздухе много влаги, то небо выцветает, солнце
краснеет, а отдаленные звуки слышатся явствен-
нее.
Но как узнать, какая погода будет через час, через
два, через неделю? Тут не поможет никакой ревма-
тизм. Ответы может дать только наука.
Сведения о погоде нужны всем. Самолет не выпус-
тят из аэропорта, если летчик не имеет сведений о
погоде. Дорогой ему может встретиться гроза, и он
не будет знать, как ее обойти. Его может подстеречь
шторм. Аэродром, на который должен садиться само-
лет, может закрыть туманом. Да мало ли что может
случиться в трех тысячах километрах от места
взлета!
Овцеводам надо знать, какой ветер будет через не-
делю, где пройдут дожди. А то, не ровен час, стри-
гали разденут овец, и они простудятся. Случится боль-
шая беда.
Лесники интересуются, каким будет лето. Если
сырым — можно ждат^ь грибковых заболеваний де-
ревьев, и к этому надо вовремя подготовиться. Если
сухим — появится много вредителей леса, и надо встре-
тить их во всеоружии.
Да и зимнюю погоду надо заранее знать, чтобы как
следует к ней подготовиться. Ведь если будут большие
морозы, надо заранее завезти больше топлива. А если
зима будет теплей — большие запасы держать невы-
годно, к тому же наш бурый уголь от долгого хра-
нения может самовозгораться.
Домохозяйкам любопытно знать, что ожидается
завтра. Стоит ли отпускать ребятишек в лес или лучше
им посидеть дома? А огородники озабочены своим:
следует ли закрывать на ночь парники или обойдется
без заморозков?
Когда люди перестают интересоваться пого-
дой, это приводит к печальным результа-
там.
Несколько лет назад недалеко от Горбицы шкваль-
ным ветром выбросило на мель баржу с зерном.
И все потому, что речники забыли справиться о
погоде.
В агинских степях однажды поднялась сильная
метель, и несколько отар засыпало снегом. Много овец
погибло. А между тем метеорологи предупреждали об
15*
451
этой метели за сутки. Но к ним почему-то не прислу-
шались.
К счастью, такие случаи бывают редко. Узнав о
предстоящей непогоде, чабаны уводят отары в защи-
щенные от ветра места, механики закрепляют на сто-
янках самолеты, речники уводят суда в укрытия.
И непогода не приносит того ущерба, который бы мог-
ла принести.
Но как же узнать, какая погода будет завтра? Для
этого надо знать, какая она сегодня. Четыре раза в
сутки наблюдатели читинских метеостанций под-
нимаются на свои площадки, уставленные прибо-
рами.
В эту же самую минуту записывают показания
приборов и наблюдатели в Африке, Индии, Антаркти-
де, на горных перевалах и кораблях. Вскоре сорок
тысяч телеграмм и радиограмм со всех концов земли
загружают провода и заполняют эфир. Их записыва-
ют во всех крупных городах мира — в Москве, Па-
риже, Нью-Йорке, Лондоне. А потом составляют кар-
ты погоды.
Когда на карту нанесут давление, температуру воз-
духа, влажность, силу и направление ветра в разных
местах, сразу станет видно, куда какая масса воздуха
направляется. А сравнив эту карту со вчерашней, мож-
но подсчитать, какой путь она проделала за сутки.
И определить, сколько километров она пройдет до
завтрашнего или послезавтрашнего дня и какую пого-
ду принесет.
Между прочим, гигантские вихри, которые рожда-
ются на холодном и теплом фронте, вчера можно бы-
ло увидеть только на карте. Они проявляются после
нанесения на нее сотен отметок о направлении и ско-
рости ветра.
Сегодня Чита получает снимки циклонов прямо из
космоса, с борта метеорологического спутника. Они
прекрасно видны на снимках. Если их взять за не-
сколько суток, то можно вычислить скорость их про-
движения и определить маршрут.
Одни циклоны живут четыре-пять дней, другие
полгода, а третьи умирают, не успев родиться. И си-
ноптики добросовестно регистрируют смерть одних и
рождение других. И даже высчитывают, долго ли
может прожить младенец.
452
А недавно один из спутников высмотрел даже са-
ранчовую стаю. Ученые узнали ее по фотографии, пе-
реданной на землю: одно из облаков было темным и
двигалось очень медленно.
Так что в будущем спутники помогут не только
составлять прогнозы погоды, но и будут предупреж-
дать людей о налетах саранчи (если ее к тому време-
ни не уничтожат раз и навсегда).
Чтобы знать, какая погода ожидается в Забайкалье,
не обязательно допытываться, что творится в Америке
или Африке. Если воздушные массы когда-нибудь и
придут оттуда, то они все равно переродятся дорогой
где-нибудь в Монголии, Китае или Арктике.
Поэтому Читинское бюро погоды получает погод-
ных телеграмм немного—«всего» одну тысячу. Они
идут из Москвы и из Мурманска, с Камчатки, Урала,
Монголии и Китая.
Если посмотреть на такую телеграмму, можно по-
думать, что в ней написана какая-то белиберда: одни
цифры и ничего больше. Попробуйте прочитать:
«2020 454 62648». Вы, наверняка, ничего не пой-
мете.
А синоптики прочтут ее так: «Телеграмма отправ-
лена двадцатого в двадцать часов (2020) оттуда-то
(454 — номер станции). Там сейчас слабый дождь, ви-
димость 4—10 баллов. Облака нижнего яруса висят
в трехстах метрах от земли. Они не сплошные, а разо-
рванные. В среднем ярусе облака слоисто-дождевые».
Всего несколько цифр — и полное представление о по-
годе. А если бы эти сведения передавать словами, по-
лучилось бы длинное послание.
Теперь погоду разных мест надо нанести на карту.
Наносят ее тоже условными обозначениями: кру-
жками. квадратиками, черточками и стрелочка-
ми.
Разрисовав карту, синоптики видят, что где тво-
рится. Если к нам движется холодный фронт, а воз-
дух у нас теплый и влажный — значит, неминуема
схватка двух фронтов. И они определят время и место
будущей сечи.
Холодный фронт движется с северо-запада. Завтра
утром он подойдет к Петровскому Заводу. Там он
поднимет теплый воздух вверх, тот охладится и нач-
нутся грозовые дожди. Значит, об этом надо сообщить
453
жителям города. Осадки могут быть очень большие:
влаги в воздухе много.
Продвигаясь на восток, холодный фронт будет
сеять дожди в Хилке, Могзоне, Яблоновой. Через
десять часов после вступления на забайкальскую
землю фронт подойдет к Чите. Надо предупредить
горожан, что по улицам побегут грозные гварцопи, а
овощеводам сказать, что наступит похолодание. Пусть
держат ухо востро.
Ну а как быть, если к нам не движутся никакие
фронты, никакие вихри? Неужели погода так и оста-
нется постоянной?
Тут синоптики превращаются в бухгалтеров и на-
чинают подсчитывать:
— Солнце завтра даст Чите сто миллиардов боль-
ших калорий тепла. Половина его отразится и уйдет
обратно в мировое пространство.
Почва хорошо напитана водой. Значит, большая
часть оставшегося тепла уйдет на испарение. В воздухе
прибавится около десяти тысяч тонн воды. Но земля
не успеет как следует прогреться и восходящие потоки
будут слабыми. Если облака и появятся, то к ночи они
растают.
Вот в Борзе — другое дело. Воздух там влажный,
а земля хорошо подсохла. Она породит вертикальный
ветер, а он — дождевые облака. После обеда там раз-
разятся ливни, пусть для борзинцев это не будет не-
ожиданностью...
В недалеком будущем все такие расчеты будут
выполнять электронно-счетные машины.
Чита уже сейчас связана с ЭВМ, что установлены
в Хабаровском центре. Получая по линиям связи
многочисленные данные, машина их обрабатывает и
передает в Читу обобщенные сводки.
Расчеты будущей погоды необычайно сложны. Ведь
воздушная масса то замедляет свой бег, то ускоряет:
на ее пути вырастают то горы, то открываются чуть
ли не ледяные катушки. В одних местах она отдает
тепло, в других принимает.
Чтобы высчитать погоду на одни сутки вперед по
так называемому численному методу (самому точно-
му, учитывающему все изменения), нужно, чтобы
64 тысячи вычислителей не покладая рук трудились...
целые сутки.
454
В складе погоды
Пока синоптики подсчитывают трофеи, которые
достанутся земле после столкновения холодных и
теплых масс воздуха, гидрологи тоже не сидят сложа
руки. Они прикидывают, какое количество воды до-
станется при этом рекам и не вздумают ли они вый-
ти из берегов. И составляют свои расчеты.
У каждой реки есть своя территория, с которой она
собирает дань.
Ингода захватила тридцать семь тысяч квадрат-
ных километров. Менза — тринадцать тысяч. Борзя —
четыре. Но доходы с каждого квадратного километра
им достаются разные. Больше всех получает Менза —
около восьми литров в секунду. Чуть меньше Инго-
да — пять литров. А Борзя еле-еле сводит концы с
концами: ей не достается и половины литра. Мест-
ность там открытая, а сплошной мерзлоты нет. Поэто-
му много воды уходит в землю, много испаряется в
атмосферу.
В будущем, когда в верховьях Ингоды установят
автоматические дождемеры, они будут регулярно сооб-
щать в Читу сведения об осадках Если они покажут,
что там выпало двадцать миллиметров осадков, гид-
рологи тут же прикинут: «На долю Ингоды придется
сто двадцать тысяч тонн воды. Половину ее задер-
жат леса, лесная подстилка. Значит, в Ингоду попа-
дет шестьдесят тысяч тонн.
Но эта вода скатится не сразу. Крохотные ручейки,
перед тем как собраться в ручьи, поползут с чере-
пашьей скоростью. Если ручей находится от них в
пяти километрах, то до него они будут добираться це-
лые сутки. А потом им еще надо доплывать до реки.
455
Поэтому вода в Ингоде будет подниматься не сразу, а
постепенно».
Потом гидрологи вычислят, до какого уровня под-
нимется вода, помножат скорость течения на расстоя-
ние до Читы и выяснят: большая вода будет в Чите
через три дня. Если речникам надо провести катера
через перекаты, пусть готовятся. А дорожникам не-
плохо бы подежурить у моста — как бы чего не вы-
шло.
А пока в верховьях Ингоды дождемеров почти нет,
и гидрологам приходится рассчитывать паводок по-
другому. Они замеряют уровень воды где-нибудь в
Улетах, а потом строят график подъема для Читы.
И хотя при этом они могут предугадать поведение ре-
ки только на день-два вперед, все равно никакое на-
воднение не застанет читинцев врасплох.
Как-то в одной из газет я прочел сообщение о том,
что жители одного из городов днем и ночью строят
оборонительные сооружения, чтобы защитить улицы
от весеннего половодья.
Реки еще не вскрылись, а комиссия по борьбе с
будущим наводнением была уже создана. Она заста-
вила построить трехкилометровую дамбу, эвакуиро-
вать школы, больницы, детские дома.
Когда подошла большая вода, на берегу уже де-
журили спасательные дружины, вертолеты, плаваю-
щие автомобили. Полая вода не принесла того боль-
шого вреда, который бы могла принести. Ее коварные
замыслы своевременно разгадали гидрологи и подняли
тревогу.
Так же оберегают нас от неожиданных бед и наши
забайкальские гидрологи. Они зорко следят за по-
ведением наших рек и своевременно предупреждают
жителей об их намерениях.
...Больше ста лет ведут синоптики наблюдения за
забайкальской погодой. Поначалу у них вышло недо-
разумение с главным инструментом метеоролога — тер-
мометром: никто не хотел верить, что ртуть в термо-
метрах замерзает у нас от больших морозов. Побывав-
ший в Забайкалье академик Лаксман так и заявил,
что это просто плохая ртуть, ее неумело очистили.
Потребовалось двадцать пять лет, чтобы доказать, что
ртуть смерзается от холода.
Потом не верили в нашу вечную мерзлоту. В 1838
456
году в «Горном журнале» были опубликованы «На-
блюдения над мерзлотою земли в Нерчинском ок-
руге».
Через семь лет А. Ф. Миддендорф, возвращаясь из
своего знаменитого путешествия через Забайкалье,
пришел к выводу, что «ледяной почвой» Восточная
Сибирь занята до самой южной границы.
Публиковались сообщения о «находках» вечной
мерзлоты в Якутии. А немецкий естествоиспытатель
Леопольд Бух ставил все под сомнение: «Я вполне
убежден, что должно считать совершенно ненадежны-
ми все известия, в которых утверждается, будто на
глубине нескольких футов земля даже и летом была
находима замерзшею в странах, где произрастают кус-
тарниковые растения...»
Уважаемый естествоиспытатель не знал, что почти
вся сибирская тайга стоит на мерзлой земле.
За сто с лишним лет метеорологи разгадали мно-
гие тайны нашего климата и погоды. Они ее пробова-
ли на вкус и на цвет, запускали в облака воздуш-
ные шары с приборами. Потом сами стали подниматься
туда на самолетах. А научились предсказывать пого-
ду далеко вперед. Теперь ни бураны, ни ливни не
застанут нас врасплох. Мы сумеем их встретить во все-
оружии.
Однако наблюдения ведутся не только для того,
чтобы сказать, какая погода будет завтра или после-
завтра.
Результаты наблюдений по каждой метеостанции
записываются на большие листы и сдаются на склад
погоды — в архив. И вот отшумевшие грозы, поло-
водья, морозы и засухи мирно лежат на пыльных пол-
ках. Кажется, теперь они никому не нужны, кроме
мышей. Ну, кому интересно знать, какая погода была
в Чите сто лет назад?
Но вот к метеорологам приходит конструктор те-
левизионной башни и спрашивает: «Какой самый
сильный ветер может быть в Чите и с какой стороны
его ждать?»
Метеорологи идут на склад погоды, достают пап-
ку и говорят: «Самый сильный ветер был зарегистри-
рован в 1897 году. Он дул со скоростью сто двадцать
километров в час. Господствующее направление ветра
в Чите — северо-западное».
457
Инженеру больше ничего не надо. Он рассчитает
мачту так, чтобы ее не свалил ветер, дующий со ско-
ростью сто сорок километров. А самые крепкие рас-
тяжки поставит с северо-западной стороны.
Проектировщики конструируют мост через Шилку.
И склада забайкальской погоды им тоже не миновать.
Если сделать мост слишком высоким, он будет очень
дорого стоить. Если слишком низким — большая вода
его снесет.
Каков может быть наивысший уровень воды в
Шилке? Как сильны ледоходы? На эти вопросы им
обязательно надо получить ответ.
Никак инженерам не обойтись без метеорологов!
Мне дали посмотреть на складе забайкальской по-
годы отчеты за прошлые годы. Они мне показались
очень скучными: одни бесконечные цифры, и ничего
больше. Но когда я узнал, какую большую пользу
они приносят геологам, строителям, железнодорожни-
кам, я проникся к ним уважением. И к тем, кто добы-
вает эти цифры, в любую погоду, днем и ночью под-
нимаясь на наблюдательные площадки.
БАРАН МЕНЯЕТ ШУБУ
Прочитав про выходки вечной мерзлоты, можно
подумать, что у сибиряков совсем несносная жизнь.
То их наледью заливает, то разламывает их дома.
Все это так, только против яда всегда есть противо-
ядие — на вечной мерзлоте теперь научились строить
так, что она бессильна что-либо разломать. Если обра-
щаться с ней деликатно, то она не устраивает ника-
ких каверз.
Строителям БАМа очень пригодился сейчас опыт
Забайкальской железной дороги. Она восемьдесят лет
с переменным успехом борется с наледями и мерзло-
той.
Но не забыт и мало кому известный АЯМ, и Мерт-
вая дорога, которая доживает свой век между Сале-
хардом и рекой Правая Хота.
Эта дорога — наглядный урок легкомысленного от-
ношения к вечной мерзлоте, к тундре. Когда там отсы-
пали земляное полотно, машины й . тракторы безжа-
лостно сдирали мох и траву. На зеленый ковер там
проливали машинное масло, разжигали на нем ко-
стры.
Тепловое равновесие после этого нарушилось: тем-
ные пятна стали прогреваться сильнее. Вечная мерзло-
та под ними стала таять и проседать, в ямках стала
скапливаться вода.
Вода в таких провалах — что огромная лупа: она
собирает солнечные лучи, накапливает тепло. Лужи
и лужицы постепенно превращаются в озера и озер-
ки, местность заболачивается.
Насыпи местами уже утонули, некоторые зда-
ния тоже ушли под воду. Зрелище довольно пе-
чальное.
460
БАМ хотя и не идет по тундре, но под ним все
равно вечная мерзлота. На Восточном участке, особен-
но в долинах рек Ургал, Чегдомын и их многочислен-
ных сестер, тоже появляются провалы и озерки. У этих
озерков проваливаются берега, в них сползают дере-
вья
Там, где под насыпью уложены небольшие трубы,
они не успевают пропустить весеннюю воду. Просачи-
ваясь вниз, она разрушает вечную мерзлоту.
Поняв ошибки, строители теперь увеличивают диа-
метр труб, кое-где утепляют откосы.
Наледей им встречается тоже немало. От Байкаль-
ского хребта до Чары их 47, а от Чары до Тынды
и того больше — 135. Слабеньких среди них нет: поч-
ти все они угрожающие или опасные.
Когда вылившаяся на лед наледная вода начинает
замерзать, она похожа на кашу: в ней плавают обра-
зовавшиеся ледяные кристаллы и иглы, целые льдин-
ки. Такой поток можно остановить даже запрудой из
досок.
Сейчас на БАМе пробуют ставить перед мостами
плотины из мелких сеток. Вроде бы получается: они
задерживают кашеобразную воду, она быстро превра-
щается в лед.
Испытывают там и другой метод. Если перед мос-
том хорошо нагреть воду, она успеет его проскочить,
не замерзнув. Впервые это попробовали еще в 1915 го-
ду на Амурской железной дороге. Там опускали в про-
руби несколько десятков котлов и согревали речную
воду. Помогало прекрасно!
Углубление и спрямление русел, чтобы вода бе-
жала быстрее, тоже, видимо, будут применять на
БАМе. Как и отвод ключей и ручьев по утепленным
лоткам, большие пролеты мостов, фильтрующие насы-
пи и многое другое.
Но бороться на БАМе приходится не только с
наледями. Строить здания там приходится поч-
ти на сплошной вечной мерзлоте. А это совсем не
просто.
Вечная мерзлота — это тысячи лет назад промерз-
ший песок, глина, гравий, целые хребты и горы. Она
занимает половину территории нашей страны; чем
севернее, тем земля проморожена глубже.
На севере Забайкалья мерзлота уходит вглубь на
461
600—650 метров, а в южных районах только на пять-
десят.
Местами в ней есть «окна», трещины и разломы,
по которым поднимается наверх вода. А местами мер-
злота осталась в виде пятен, мороженых островов.
Кое-где земля в далекие времена не успела промерз-
нуть, местами успела оттаять.
В Забайкалье мерзлота больше любит долины рек:
здесь всегда сыро, летом мокрая почва прогревается
хуже. А на водоразделах ее, как ни странно, меньше.
Зимой там теплее, хотя должно бы быть наоборот. По-
винна в этом инверсия.
По замерзшей луже проедет любой автомобиль,
замерзшая грязь — что камень.
Вечная мерзлота по твердости такая и есть. Но
стоит ей растаять — плывет, как глина, густая грязь.
В Якутске мерзлота, с точки зрения строителей,
хорошая ее температура чуть ли не минус десять гра-
дусов. А в Чите плохая: между минус одним граду-
сом и нулем. Чуть потеплеет или в мерзлоту просо-
чится дождевая вода — она растает и поплывет. Ведь
в ней встречается много прожилок и линз льда, она
чуть ли не на треть состоит из замерзшей воды.
Здания, стоящие на вечной мерзлоте, стоят на за-
мерзшей жиже. Под фундаментами домов она посте-
пенно оттаивает, потому что они проводят в землю
тепло.
Вода из оттаявшей жижи отжимается, здание как
бы немного опускается в землю, оседает. Ведь весит
оно тысячи, а то и десятки тысяч тонн.
Тут-то мерзлота и проявляет свой норов. Там, где
было больше льда, здание проседает больше, часть его
глубже уходит в землю.
Если бы оно было сваренным из сплошного метал-
ла, оно бы просто чуть-чуть накренилось. Но здания,
как правило, строят из кирпича, собирают из бетон-
ных плит. Они не выдерживают, в них появляются
трещины.
Пятиэтажный дом около читинского базара от не-
равномерной осадки растрескался так, что светился
чуть ли насквозь. Пришлось его обваривать вокруг
металлическими балками, а щели замазывать цемент-
ным раствором.
Теперь даже несведущий человек поймет, что на
462
вечной мерзлоте здание может стоять только в двух
случаях. Если она никогда не будет таять или если ее
сначала растопить и отжать из нее лишнюю воду.
В 1907 году на станции Могзон было построено
первое в мире здание с сохранением вечной мерзлоты.
Сделали его просто: поставили на каменные столбы,
приподняв над землей. На лето пространство между
землей и полом закрывали, чтобы туда не проникало
тепло, а на зиму открывали.
Холодный воздух не только стерег вечную мерзло-
ту, но и еще больше промораживал землю, запасая в
ней холод впрок.
Почвы к мерзлоте у нас очень чуткие. Стоит толь-
ко чуть-чуть затенить землю, отгородить ее от солнеч-
ного тепла, она начнет медленно промерзать.
Недавно на читинском кладбище подняли плиту,
под которой покоился прах купца Красикова.
Велика ли была тень от этой плиты, а вот под ней
образовалась линза мерзлоты мощностью в восемь
метров — этакий огромный столб мороженого пе-
ска.
Купец и не подозревал, что когда-нибудь внесет
вклад в мерзлотоведение, которое зарождалось в Чите.
А добавил-таки штришок в эту удивительную на-
уку.
Прошло много десятилетий, опытное здание в Мог-
зоне стоит как ни в чем не бывало. А вот школу, ко-
торую построили там в наше время, срочно пришлось
ремонтировать. Вечная мерзлота под ней постепенно
подтаяла, здание неравномерно просело.
Если бы на мерзлоте строили только неотапливае-
мые склады, они бы стояли, как ни в чем не бывало.
Но из отапливаемых помещений под землю, вниз, по-
степенно, калория за калорией, просачивается тепло.
Оно накапливается, мерзлота сдает, образуется чаша
протаивания.
Если под здание подложить стекловату или другой
теплоизолятор, было бы другое дело. И то тепло могло
бы просочиться откуда-нибудь снизу. Например, с кро-
хотным подземным ручейком. Такие случаи тоже бы-
ли.
Нередко мерзлота «сдает» оттого, что плохо обмо-
тали, укрыли трубы, по которым в дом поступает
тепло. Часть его постепенно пробирается в землю, и
463
мерзлота «отходит». Именно так случилось в Чите на
Береговой улице. С той стороны, где к нему подходит
труба с горячей водой, многоэтажный дом просел и
треснул.
На берегу Кенона через семь лет после закладки
могзонского опытного дома тоже построили здание с
проветриваемым подпольем.
Оно стоит и доныне, только потрескалось с той
стороны, где оборудовали котельную. Струйки горя-
чей воды, просачиваясь в землю, сделали свое
дело.
Выходит, виновата в просадке не мерзлота, а люд-
ская неаккуратность.
Могзонский метод сохранения мерзлоты стали при-
менять в Красноярском крае, в Воркуте, в Якутии.
Так строят теперь дома в Канаде, в Гренландии
и на Аляске.
Наконец, построили по этому методу здание в
Чите. Большое, четырехэтажное, оно стоит на сваях
на Зенитной горке.
Очень долго шагал в Читу могзонский рецепт —
через Воркуту и Аляску — не потому, что здесь кон-
серваторы. Мерзлота в Чите очень уж рискованная —
на грани оттаивания.
Вот и наше здание на сваях построено на мерзло-
те, у которой температура всего 0,3 градуса ниже
нуля. Тут надо быть особенно осторожным. Ведь да-
же в Якутии однажды «повело» многоэтажный дом,
стоящий на главной улице.
Там плохо проветривалось подполье, и туда все
время просачивалась вода.
Пришлось промораживать землю, в которую были
вбиты (вернее, тоже вморожены) сваи.
В Чите однажды провели еще более уникальную
операцию. В начале войны сильно покосилась водона-
порная башня на одном очень важном объекте. С од-
ной стороны мерзлота растаяла, башня осела и стала
своим наклоном походить на Пизанскую.
Военные строители нашли остроумное решение. Они
осторожно протаяли грунт с другой стороны, и башня
выправилась и встала вертикально.
В Чите можно прекрасно строить дома на вечной
мерзлоте, если ее, добавляя холода, как следует про-
мораживать. Для этого не надо никаких холодильных
464
машин. Просто в землю вместе с обычными сваями в
пробуренные отверстия надо поставить керосиновые,
термические.
Термосвая (придумал ее ленинградский инженер
С. Гапеев) — это обычная металлическая труба, толь-
ко с приваренным дном. Ее на 3,5 метра погружают
в землю, а двухметровый отрезок торчит над зем-
лей.
В трубу наливают керосин, лучше всего авиацион-
ный, на котором летают реактивные самолеты, и свер-
ху закручивают крышкой.
Автомат готов. Зимой морозный воздух сильно
холодит верхнюю часть, керосин охлаждается и опус-
кается вниз. А, отдав холод нижним слоям почвы
и немного от них нагревшись, всплывает наверх. Идет
обычная циркуляция, и вниз переносится все больше
холода.
Летом циркуляция прекращается: внизу холоднее,
чем наверху, холодный керосин не всплывает. За зиму
каждая свая промораживает вокруг себя землю в ра-
диусе двенадцати метров.
Сейчас в Тынде на таких сваях строят жилые до-
ма, магазины, склады. Их устанавливают в железно-
дорожные мосты, на них стоит даже локомотивное
депо. Чтобы его построить, пришлось установить 1200
свай-холодильников.
Сваи эти придуманы не так давно — в 1963 году,
а в Америке появились на два года позднее. Там они
заполняются не керосином, а пропаном, но газ не
так хорошо проводит холод.
Керосиновые «холодильники» идут теперь нарас-
хват. А сам принцип промораживания применяют по-
рой в самых неожиданных местах.
Около Норильска под устьем железнодорожного
моста стала сдавать вечная мерзлота. Видимо, свое
дело сделала речная вода: ведь она и подо льдом
имеет плюсовую температуру.
Когда там поставили керосиновые сваи, они
проморозили грунт на глубину в пятнадцать мет-
ров. Причем, внизу, около скважин, было минус
тридцать — это не три десятых читинского гра-
дуса! '
Город Мирный снабжается водой из водохранили-
ща, а плотина его сделана из мороженого грунта.
16. Четырехэтажная тайга	46э
Ее проморозили вделанные в нее трубы, по которым
зимой прогоняли холодный воздух.
Точно так же поступили в Норильске. Там метал-
лургический комбинат возвели прямо на мерзлоте,
проложив под ним трубы.
Всю зиму через лабиринт труб под полом цеха
прогоняют морозный воздух, и холод накапливается в
земле.
Летом она успевает сверху оттаять совсем нена-
много, а до фундаментов тепло не доходит. Они словно
бы вморожены в землю.
При нужде, конечно, можно устроить и огромный
холодильник, который будет вырабатывать холод. Из-
редка это делают. Так что методов сохранения мерзло-
ты немало. В Якутске создана даже специальная служ-
ба, которая бдительно за этим следит. Теперь там
почти все дома и здания возводят как бы нависшими
над землей, с продуваемыми подпольями. И очень важ-
но, чтобы туда не проникало тепло ни с летним воз-
духом, ни с просачивающейся из труб водой.
Может возникнуть вопрос — а как же в мерзлоте
копать глубокие ямы под фундаменты или сваи?
Ведь мерзлую землю и лом не берет.
В мерзлоте отверстия, как правило, вытаивают па-
ровыми иглами.
Паровая игла — та же труба, только со множеством
отверстий в стенках и острым концом. В нее подают
под большим давлением пар, он выходит в отверстия и
размораживает землю.
Если там не камни и не песок, игла опускается
вглубь под собственным весом. Ведь в мерзлой почве
всегда много льда, грунт как бы плывет. Потом иглу
вытаскивают и вместо нее опускают сваи — длинный
бетонный, квадратного сечения столб. Постепенно жи-
жа замерзает, и свая оказывается вмороженной в зем-
лю. Множество свай обвязывают, делают на них как
бы платформу и возводят сооружение.
Можно отверстия под сваи высверливать буром, а
потом в них вмораживать сваи, Это тоже хорошо, толь-
ко дороже. Теперь уже придумали и огненные буры —
они протаивают землю струей раскаленного газа.
А когда в тридцатые годы в Якутске строили тепло-
вую электростанцию, там отрывали в земле узкие ще-
ли и в них устанавливали на особых подушках сваи.
466
Потом засыпали их оттаявшей землей и песком, по-
ливали водой и утрамбовывали.
Тепло в почву там не пропускает то же продувае-
мое зимой подполье. Только котлы и турбины стоят
на фундаментах, а все остальное как бы подвешено
над землей на сваях. Прошло полвека, станция пре-
красно работает, мерзлота под фундаментами крепче
гранита.
На Аляске построен огромный нефтепровод, кото-
рый идет через тундру. Чтобы трубы не проседали в
оттаявшей мерзлоте, под ними решили сохранить хо-
лод. Для этого под всю тысячекилометровую трассу
уложили специально подобранный теплоизоляционный
материал, который искали несколько лет. Вся труба
одета сантиметровым слоем специального вещества, ко-
торое почти не пропускает тепло. А в ответственных
местах (переходы через ручьи и реки) построены хо-
лодильные станции, которые охлаждают почву.
У нас в трубы газовой магистрали Уренгой — На-
дым будет подаваться охлажденный газ. Из скважин
он выходит теплым, а после компрессоров становится
горячим. Если его не охладить, мерзлота вдоль трассы
начнет «отходить». Вот почему в тундре строят сейчас
специальную установку, после которой газ будет от-
правляться в дорогу с температурой ноль — минус
два градуса. Мерзлота не нарушится.
Некоторые строители считают, что самое надежное
строительство — на размороженном и выжатом грун-
те. На нем любое здание будет стоять веками без
всяких просадок и керосиновых свай.
В Воркуте при помощи электричества разморозили
огромную площадку на глубину пятиэтажного дома.
Потом специальными насосами откачали двести ты-
сяч ведер воды. И на этом месте построили здание
угольного комбината. Кое-где применяют такой метод
и в Забайкалье.
В Первомайске построили немало домов на размо-
роженном грунте. Воду из него, правда, не отсасыва-
ли, она выдавилась сама под тяжестью зданий. В них
нет ни одной трещины.
Вечная мерзлота, которая ломает и корежит дома,—
это не единственный враг строений. В Сибири есть и дру-
гая беда — пучение грунтов при их промерзании.
Самое сильное пучение опять-таки в Забайкалье:
16*
467
земля здесь промерзает глубже, чем в других мес-
тах, порой до 8 метров! И все потому, что уходит ц
зиму без снежного одеяла.
Пучение увидеть невозможно, оно происходит не
на поверхности, а на глубине двух-трех метров. На по-
верхности земля не такая влажная — ее сушит ветер
и солнце. Остальная вода просачивается вниз — ее
там столько же, сколько в мерзлоте — четверть, а то
и треть.
Осенью, когда земля начинает сверху замерзать,
холод постепенно пробирается все глубже и глубже.
Когда он дойдет до этой воды (это бывает в февра-
ле — марте — апреле), она превращается в лед.
Вода — удивительное вещество. Все другие при ох-
лаждении сжимаются, а она расширяется. Превра-
щаясь в лед, она увеличивается в объеме на десять
процентов. Если воды было десять литров, то льда
стало одиннадцать! Замерзшей воде в любом сосуде
становится тесно, она его разрывает. От расширения
лед удержать невозможно: он развивает давление в
2100 атмосфер.
Превращая грунтовую воду в ледышки, мороз как
бы шевелит землю изнутри, объем ее увеличивается.
Поднимаясь, она поднимает и зарытые в нее фун-
даменты, они трескаются, стены — тоже. Летом вспу-
чившийся грунт протаивает и дает осадку, как про-
таявшая вечная мерзлота.
Из-за этого самого пучения погибло здание пожар-
ного депо, построенное в 1926 году на Чите-1.
Трещины появились в нем почти сразу. Через сорок
лет они стали такими большими, что из них вывали-
вались кирпичи.
Исследование показало, что вечной мерзлоты под
зданием нет. Зато пески на трехметровой глубине водо-
носные. Весной в них образуется лед (холод пробира-
ется туда долго), земля «шевелится».
Ремонты зданию не помогли, надо было закапы-
вать фундаменты в два раза глубже деятельного слоя.
Этот слой, в котором происходит пучение, скорее
вредительский, но ему почему-то дали благородное
название деятельного.
Там, где земля пучиниста, хорошо стоят только
громоздкие, тяжелые здания, приподнять которые у нее
не хватает сил. А для мелких придуман такой рецепт.
468
Около их фундаментов прокладывают греющий ка-
бель, а потому земля здесь не замерзает и не пучится.
Иногда заменяют у фундаментов грунт другим, ко-
торый не накапливает в себе влаги, или строят дома
на крепких железобетонных фундаментах. Если их и
шевельнет, так они не треснут.
А лучше всего применять сваи. Они уходят глу-
боко в землю, иногда даже сцепляются с вечной мерз-
лотой. Попробуй их выдернуть, если площадь сопри-
косновения с ними мала!
В том, что забайкальские реки так каменисты, ви-
новато тоже пучение. Купальщики удивляются, поче-
му на дне камни так велики и остры. Ведь вода долж-
на была давно сгладить и отшлифовать их.
Она не успела этого сделать: камни на дне реки
молодые. Их постоянно вымораживает из-под русла
и поднимает наверх. Механика здесь почти та же са-
мая, что наблюдалась в пожарном депо. Когда грунт
начинает пучить (это происходит после того, как реку
переморозит), он приподнимается вместе с валунами и
глыбами.
Оттаяв, опуститься на свое место они уже не мо-
гут: в небольшие пустоты под ними уже набился пе-
сок и ил. Движение у них получается односторон-
ним — только вверх. Миллиметр за миллиметром они
поднимаются выше и выше и выбиваются на поверх-
ность. Наша жизнь коротка, а в их распоряжении це-
лые геологические эпохи.
Пучение и в городах иногда шутит шутки. В Якут-
ске, например, на одном из тротуаров вдруг стали
подниматься черные шапки асфальта на одинаковом
расстоянии друг от друга.
Оказалось, что там когда-то стояли телеграфные
столбы. Потом их спилили вровень с землей и сделали
тротуар. Силы пучения рассердились и вытолкнули
их наверх.
Потетес
спаситель
Вряд ли кто теперь припомнит, что такое Потетес.
А всего двести лет назад это имя произносили с почте-
нием. Аристократам Франции нравились пурпурные,
сине-фиолетовые и белые цветки потетеса. А после то
го, как королева Мария-Антуанетта приколола к при-
ческе букетик потетеса, его стали выращивать в клум-
бах перед дворцами.
О потетесе писали пухлые сочинения. Российский
Сенат двадцать три раза собирался на заседания, что-
бы решить его судьбу.
С трудом, с большими усилиями потетес все же
продвинули на поля. Вначале народ яростно сопро-
тивлялся. Бунты вспыхивали то в одной, то в другой
губернии. Не сопротивлялась только Сибирь.
В истории человечества было немало войн и похо-
дов. Одни из них оканчивались поражениями, дру-
гие — победами.
Поход потетеса в Сибирь закончился, в общем, по-
бедой. Но не такой, о какой мечтали государственные
чиновники.
Теперь потетес есть в любом доме, в любом горо-
де. И зовется он давно уже не потетесом, а буднично
и просто — картофелем (от итальянского тартуфолё —
грибов, похожих на наши трюфели. Тартуфолё потом
трансформировалось в картуфоле, а по-русски зазву-
чало картофелем).
Но в те дальние времена картофель носил еще ино-
странное имя и о нем знали главным образом пона-
слышке. И поэтому нередко приписывали ему такие
доблести и геройства, о которых он и не подозревал.
Врачи, например, утверждали, что картофелем
470
можно излечить любую болезнь. Курильщики на все
лады расхваливали картофельную ботву. Они говори-
ли, что ее курить приятнее, чем табак. Кулинары при-
готавливали из клубней сыры и кофе. Придворные
дамы пудрились крахмалом. А Государственный Сенат
объявил потетес спасителем голодающей России.
Трудно жилось в восемнадцатом веке русскому
простолюдину. Особенно трудно приходилось ему в За-
байкалье, где почти не рождались хлеба. Мне не раз
попадались в архивах скорбные письма моих земля-
ков, в которых они жаловались на свою судьбу. «Овес
родитца по дервням малое число, в Нерчинску и ни-
когда в продажи не бывает, потому, что овес не дохо-
дит и вызябает морозом». «...Столько на обыкновенный
хлеб погибелей вооружается в здешнем климате, что
нет никогда почти верной надежды на изобильную
жатву: продолжительные вешние морозы, бездорожье,
град, саранча, ранние осенние морозы поражают не-
дозрелые плоды и лишают бедных селян насущного
хлеба».
Сейчас хорошо известно, каких успехов добились
забайкальские колхозники и рабочие совхозов. Еже-
годно они выращивают столько хлеба, что если бы
его нагрузить на подводы, обоз бы вытянулся от Вла-
дивостока до Парижа.
Двести лет назад о таких урожаях крестьяне и
мечтать не смели. И не только потому, что у них не
было нашей замечательной техники. У них не было и
наших знаний законов природы, без которых нельзя
победить стихию. Вот и «вызябали» у них хлеба от
«студеных утряных зорь и от инеев».
Правительствующий Сенат и Медицинская колле-
гия думали, что только картофель — земляные яблоки,
именуемые потетесом,— смогут излечить Россию от
застарелой болезни — неурожаев и голода. И в 1765
году на свет появился знаменитый указ о выращива-
нии картофеля в России.
К тому времени о картофеле знали только в Петер-
бурге. Он попал туда из Южной Америки длинным и
кружным путем через Европу.
Из Америки потетес перекочевал сначала в Испа-
нию, к папскому столу. И лишь оттуда перебрался
в Австрию, Англию, Швейцарию, Францию.
Превые клубни из-за границы привезли в Петербург
471
русские дворяне. Потом немного картофеля захватила
в качестве трофеев русская армия, сражавшаяся в
Пруссии.
Но этот первый картофель был на вес золота. Ис-
тория сохранила для нас любопытные документы — ме-
ню придворных банкетов. Судя по ним, один раз на
банкет было подано сто граммов картофеля, в другой
раз — двести. А однажды царские интенданты так рас-
щедрились, что отпустили для званого обеда целых
полкилограмма!
Чтобы спасти Россию от голода, Сенат решил «цар-
ское блюдо» сделать всеобщим достоянием. Для этого
у латышей, немцев и англичан было закуплено 78 бо-
чонков дорогого потетеса.
Делили его по губерниям на заседании Сената. По
списку, составленному Сенатом, в Иркутск полагалось
отправить десять пудов, или два бочонка, земляных
яблок. На этом же списке было сделано такое приме-
чание: «Из отправленных некоторое число на Нерчин-
ские заводы, ибо оттуда о них и востребование было».
Значит, до Нерчинска уже дошли слухи о леген-
дарном потетесе и там поверили в его чудодейственную
силу.
Иркутский губернатор получил разнарядку и стал
ждать картофель из Петербурга. Но нерчинцы ждать
не хотели — они настойчиво требовали семян земляных
яблок. И губернатор скрепя сердце выслал им пол-
ведра из своих запасов. При этом свой картофель,
вывезенный из России, он почему-то называл не зем-
ляными яблоками, а грушами.
Нерчинцы получили губернаторский картофель
очень кстати: в том году петербургский картофель так
и не дошел до Иркутска. Хотя драгоценные бочонки и
берегли как зеницу ока, закутывая в солому и рогожу,
картофель в дороге замерз. Лишь через год, в 1767
году, первый «сенатский» картофель попал в Иркутск,
а оттуда в Нерчинск.
Он тоже был куплен за границей за большие день-
ги. Поэтому его везли не просто так, а под охраной
тобольского солдата Андрея Курицина. Этот солдат не
совершил в своей жизни ни одного подвига. Но благо-
даря картофелю имя его прочно вошло в историю.
Прошло почти пятьдесят лет после «картофельного
указа», а потетес так и не спас Россию. Вот что писала
472
о нем через полвека жена нерчинского лекаря Кри-
чевская: «Селяне картофель садят в тесных своих ого-
родах понемногу, только для лакомства, после кото-
рого иногда претерпевают горчайший голод». И цена
его в иные годы была выше, чем на хлеб. За один ме-
шок потетеса, призванного спасти Россию, можно бы-
ло купить рабочую лошадь!
Но несмотря на дороговизну семенного картофеля,
наши земляки упорно разводили его. Для этого им
иногда приходилось прибегать к разным ухищрениям.
Один из жителей Нерчинска, например, размножал
картофель отводками и черенками, отрезая их от
стеблей. А нерчинский корреспондент Вольного эконо-
мического общества Юренский выписывал из Петер-
бурга картофельные ягоды — балаболки.
Однажды он послал немного семян в подарок бу-
рятскому тайше Табаеву. А на следующий год с удив-
лением увидел «порядочное количество гряд и полей
по агинским и ононским степям», засаженных карто-
фелем. Он вырос из семян, вышелушенных из балабо-
лок.
В семье нерчинского лекаря Кричевского балабол-
ки... мариновали. Несмотря на то, что они горьки и
ядовиты, их подавали гостям как приправу к мясу.
И те с удовольствием ели их.
Прошло еще пятьдесят лет. Картофель разошелся
по России, дошел до Якутска и Сахалина, но спасти
народ от голода так и не смог. Это сделала только
Октябрьская революция. Ей пришлось спасать не толь-
ко Россию, но и... картофель.
Потетес завоевал Россию, завоевал Сибирь, посе-
лился на полях чуть ли не всех стран. Но едва он ут-
вердился на новых территориях, как сам стал жерт-
вой невидимых убийц — грибков и бактерий.
В середине прошлого века страшная болезнь погу-
била весь картофель в Европе. В Ирландии, где кресть-
яне только и жили картофелем, не уродилось ни од-
ного клубня. Начался великий голод, который не ща-
дил ни малого ни старого. За один год в Ирландии
погибло миллион человек. Двум миллионам пришлось
покинуть свою страну, чтобы попытать счастья в чу-
жих краях.
Пришла картофельная болезнь и в Россию. И ни-
кто не знал, как с ней бороться.
473
Несмотря на разруху и огромные трудности, Со-
ветская власть в первые же годы послала за границу
картофельную экспедицию.
Нет, ученые поехали туда не для закупок нового
картофеля. Они отправились на родину картофеля —
в Перу, Боливию и Чили,— чтобы отыскать его диких
предков.
Над ними много и ядовито смеялись за рубежом:
ведь всем известно, что дикий картофель несъедобен.
Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Со-
ветские ученые отыскали за границей такие дикие
сорта, о которых никто и не слыхивал. Выросшие в
горах, в трудных условиях, они не боялись ни замо-
розков, ни болезней и быстро созревали. Клубни у
них были, действительно несъедобные — мелкие, горь-
кие. Но они нам и не требовались. Нужна была только
их закалка и стойкость. И когда ученые влили в наш
крупноплодный, но слабый картофель кровь его ди-
ких предков, они получили раннеспелые, морозостой-
кие сорта, не боящиеся болезней.
Конечно, удачи добились не сразу. На эту колос-
сальную работу ушли десятки лет, потребовалось сна-
рядить в разные страны мира еще не одну экспедицию.
Но зато наш картофель теперь полностью обновил-
ся, самая богатая коллекция картофеля находится в
Советском Союзе, и нам, а не кому-нибудь принадле-
жат мировые рекорды его урожайности.
В Забайкалье теперь и намека нет на тот первый
картофель, завезенный когда-то в Нерчинск по указу
Сената. Разве что кое-какие его качества сохранились
в народном сорте «кургатайка», выведенном давным-
давно в Акше и Кыре. А во все остальные места при-
шел совершенно новый картофель, полученный совет-
скими учеными. И он даже внешне очень мало похож
на знаменитый, но не приспособленный к жизни поте-
тес.
Забавные вещи происходят иной раз на белом све-
те. Путешествует-путешествует растение по дальним
землям и странам, а потом, когда вернется на родину,
его уже невозможно узнать.
Так случилось и с нашей дикой яблонькой, которую
в народе называют «сибиркой».
Всем вам, конечно, приходилось ее видеть. И не
только видеть, но и едать ее мелкие кислые ягоды.
И вам, наверное, очень странно услышать, что еще
триста лет назад ее затребовали в Москву как некую
знаменитость. До наших дней дошла бумага, написан-
ная трудным старинным языком. В ней предлагалось
срочно отправить в Москву «яблочных дерев с 30 и
больше длиною по аршину с четью, а кожи с тех /де-
рев не снимать».
Для чего понадобились москвичам невкусные, кис-
лые яблоки — ведь недалеко от Москвы, на юге, всегда
росли большие сочные фрукты?
Ответ на этот вопрос можно найти в книге С. П. Куз-
нецова — начальника лесного отдела войскового хо-
зяйственного правления Забайкальского казачьего
войска. Он писал (это было много позже): «В послед-
нее время забайкальская яблоня признана наилучшей
в смысле получения различных благородных сортов
яблонь, почему на нее за границей появился громад-
ный спрос и ея плоды покупаются на месте по 7 руб-
лей за пуд».
Ларчик открывается просто: наша яблонька при-
знана лучшей и без нее не обойтись при выведении
новых сортов.
Но может возникнуть снова все тот же вопрос: чем
475
же она лучше, если ягоды ее кислы и терпки, а по ве-
личине лишь чуть больше кедрового орешка?
Тут стоит вспомнить о диком картофеле. Клубни
его были тоже мелкими и невкусными. Но он помог
излечить домашний картофель от многих болезней, пе-
редал ему стойкость и выносливость.
В этом смысле с забайкальской «сибиркой» не
сравнится ни одна другая, хотя диких яблонь на зем-
ле немало.
Подобно даурской лиственнице, она хорошо при-
способилась к суровым условиям. Засуха ей не страш-
на. Сильные морозы нипочем. Солнечных ожогов она
не боится.
Привыкнув жить на вечной мерзлоте, она разбра-
сывает свои корни чуть ли не по верху земли. Они за-
калились и не боятся перемерзания.
Цветет яблонька поздно. Но это не порок, а досто-
инство. Ведь весной к нам после оттепелей всегда вры-
ваются холодные арктические ветры. Они запросто
могли бы убить ее в самом цвету.
Семена нашей яблоньки прорастают при низких
температурах. Урожаи она всегда дает большие. Лист-
ву сбрасывает рано. В общем, стольких качеств нет
больше ни у одной яблони, даже того же вида, но
живущей в Иркутске или Благовещенске!
Забегая вперед, можно рассказать о том, как в
1931 году забайкальская яблонька выиграла соревно-
вание в Омске.
На большой площади там посеяли пятьдесят тысяч
сибирских ягодных яблонь. Семена их были получены
из разных мест: из Усолья-Сибирского, Благовещенска,
Сретенска, Шилки и Оловянной.
Когда яблоньки подросли, ученые стали сравни-
вать их между собой. И все пришли к одному выводу:
самые лучшие сеянцы — сретенские. У них крупный
темно-зеленый лист с буроватым оттенком — значит,
солнечное тепло они используют полнее. Корни их
больше и крепче — значит, они больше берут из земли
воды и минеральных солей. А от этого растут быстрее
и ствол у них толстый и крепкий.
И если теперь вспомнить, что в Сретенске зимой
всегда холоднее, чем в Усолье и даже в Оловянной,
станет понятно, откуда у сретенской яблоньки такая
жизненная сила. Она самая выносливая в мире.
476
Нс) давайте мысленно перенесемся за границу, куда
уезжаки сибирские яблоньки, и посмотрим, что с
ними сталось.
Канада, 1887 год. Доктор Саундрсом получил семе-
на знаменитой «сибирки» и посеял их в своей От-
таве.
Когда яблоньки подросли, он опылил их цветы
пыльцой культурных сортов. Пыльцу пришлось везти
издалека — ведь в Канаде холодно и «настоящие» яб-
лони там не растут.
Осенью на сибирских яблоньках выросли плоды.
Они были такими же горькими и терпкими, как у
нас, но немного крупнее. Крупнее оттого, что пыльца
была с крупноплодных яблонь.
Новые плоды назвали крабами — мелкими ябло-
ками
На другой год Саундрсом посадил семена крэбов.
Когда из них выросли деревья, ибс цветы снова опы-
лили «южной» пыльцой.
Яблоки стали чуть крупнее. Теперь они еще мень-
ше походили на сибирские яблочки-ягоды. Но в па-
мять о России одному сорту было дано имя крэб-
РУС.
Сорок лет продолжали эту трудную работу по вы-
ведению нового сорта канадские ученые. Три поко-
ления яблонь вырастили они. Но овчинка стоила вы-
делки: в конце концов в новом сорте были совмеще-
ны зимостойкость сибирской яблоньки, сочность и
крупноплодность южных сортов.
Теперь канадцы едят свои яблоки. Они уже давно
забыли, что благодарить им за это надо не только док-
тора Саундрсома и его учеников, но и нашу яблонь-
ку-сибирячку. Если бы не она, неизвестно еще, когда
бы в Канаде получили свои яблоки.
Америка, Южная Дакота. Профессор Ганзен ув-
леченно работает над сибирской яблонькой. Он тоже
выводит крупноплодные, зимостойкие сорта. И тоже в
память о России дает своим яблокам русские имена:
крэб Ольга, крэб Иван, крэб Алексей.
Идет время. Профессор Ганзен отбирает самые
крупные крэбы и из их семян выращивает все новые
деревья. С каждым новым поколением яблонь плоды
их делаются вкуснее и крупнее. Имя Ганзена появля-
ется в газетах. О Ганзене говорит вся Америка.
477
Но вот профессор умирает. Дело переходит в! руки
его сына — Карла.	!
В 1934 году Карл случайно узнает, что из Челя-
бинского научно-исследовательского института плодо-
во-ягодного хозяйства в Забайкалье отправляемся на-
учная экспедиция. Она едет, чтобы детально обследо-
вать знаменитые яблоневые заросли.
И хотя Карл уже не молод (ему почти семьдесят
лет), он загорается желанием посмотреть на яблоневое
чудо. На то чудо, что принесло его отцу такую боль-
шую славу.
Сельскохозяйственная академия приглашает Кар-
ла Ганзена в Советский Союз. И в августе этого же го-
да он ступает на забайкальскую землю.
Его восхищению не было границ.
Около Шилки яблони росли не только на вечной
мерзлоте, но и на голых скалах. На острове Култук
густые яблоневые заросли занимали шестьдесят гек-
таров. На ононских островах яблони стояли так гус-
то, что между ними трудно было пробраться. А уро-
жай был так велик, что «листва совершенно терялась в
красиво окрашенных ярко-красных гроздьях плодов».
Карл Ганзен увел в Америку семена знаменитых
яблонь, получив их из первых рук — из рук приро-
ды. И продолжатели его дела вывели из них еще не
один выносливый сорт яблок.
Сибирские яблоньки, кислое чудо, разошлись по
всему миру. Сейчас они растут почти во всех садах
северной Европы и Америки, в которых изучают пло-
довые деревья.
Их выхаживали в Минусинске и Иссык-Куле. Их
высаживали в Козлове и в Камышлове. Их отправляли
на Алтай и в Монголию. Их снова просят прислать
иркутяне и уланудэнцы.
Перед войной наша яблонька вернулась к нам.
Но теперь ее узнать было очень трудно. Она пополне-
ла и раздобрела. Плоды ее стали крупнее и вкуснее.
И звали ее уже не дичком, а культурной яблоней-ра-
неткой.
Похорошела наша яблонька неспроста и не вдруг.
В Сибири ее скрестили с крупноплодными морозо-
стойкими сортами европейских яблонь. Став прием-
ной матерью, она передала им свои самые лучшие ка-
чества, но кое-что взяла и у них. И чтобы ее не спу-
478
тали С дикими родственниками, стала называться сов-
сем п<>-другому.
Между прочим, в знаменитом мичуринском сорте
яблок । «таежных» тоже текут соки нашей сибирки.
Этот сорт Иван Владимирович получил, скрестив с
нашим дичком кандиль-китайку. А кандиль-китайка
родилась от дикой приволжской яблони и крупноплод-
ной южной.
Стелющимся яблоням, что не так давно появились
в Забайкалье, морозостойкость передала тоже наша
яблонька. А сейчас в Томске с ее потомством проводят
особенно интересные эксперименты. Там ранетку по-
роднили с хорошим, благородным сортом яблок. А ро-
дившиеся гибриды стали выращивать на самых бед-
ных, никудышных почвах, чтобы выработать в них
неприхотливость.
Много детенышей при таком суровом воспитании
погибло. Но те, что выжили, оказались очень крепки-
ми и стойкими.
Ученые пошли дальше. Они отправили черенки
для дальнейшего воспитания в... Самарканд, за три
тысячи километров.
— Но там же жара, там совсем неподходящие ус-
ловия для наших северянок! — скажете вы.
Правильно, в Самарканде жарко. Но раз яблоньки
сумели перенести сибирские морозы, пусть теперь по-
привыкнут к жаре и засухе. Это сделает их еще более
стойкими. А благоприятный теплый климат обяза-
тельно скажется на величине и качестве плодов.
Высланные в Самарканд яблони стали плодоносить
на восьмой год. Плоды их оказались раз в десять
крупнее, чем у их сестер, оставшихся в Томске.
Тогда от двадцати самых лучших «самаркандских»
яблонь отрезали черенки и вернули в Томск. А там
их отдали на воспитание бабушкам — привили к кро-
нам ранеток пурпурных.
Зиму возвращенцы перенесли хорошо — суровая
закалка, оказывается, пошла впрок. А плоды от них
выросли сладкими и крупными — это уже сказался
самаркандский климат.
Опыты эти далеко еще не закончены. Но ничего
удивительного не будет, если через несколько лет к
нам приедет какой-нибудь новый замечательный сорт
яблок из Томска или какого-нибудь другого места, и
479
он окажется правнуком нашей землячки. Ведь улучша-
ют и облагораживают нашу яблоньку не только в Том-
ске, но и во многих других городах Советского Союза.
Путешествуют по земному шару не только карто-
фель и яблони. Путешествуют цветы, овощи, хлеб.
Пшеница на Амур и на Урал попала из Забай-
калья. А к нам ее привезли из Китая. Пообвыкнув в
Сибири, она перебралась в Канаду и Финляндию.
А на Аляске и в Норвегии стала родоначальницей луч-
ших сортов яровых пшениц.
Гречиха тоже пришла из Китая. Впервые ее увиде-
ли в Нерчинске. А оттуда она разошлась по всей
России. Овес был куплен в Монголии.
Одни растения завоевывают землю в течение не-
скольких лет.
Другим для этого нужны десятилетия.
Помидоры до Царицына (ныне Волгограда) дошли
в 1860 году. В Самаре (Куйбышеве) они появились
в 1880 году. Еще через 20 лет их уже в большом ко-
личестве выращивали в Томске. А у нас, в Забайкалье,
они получили постоянную прописку лет тридцать на-
зад.
Дольше других пробивалась к нам кукуруза. Она
прижилась у нас только со второго захода.
Родилась кукуруза в Америке. Там ее щедро вспа-
ивали дожди и хорошо обогревало солнце. К тому же
индейцы усиленно подкармливали ее рыбой. Весной и
летом они клали в каждую лунку по хорошей рыбине
да еще подсыпали туда птичьего помета.
На хорошей пище кукуруза раздобрела, стала бо-
480
гатырской культурой. Поэтому за нее так и ухвати-
лись во всех странах.
Выражение «золотые початки» можно понимать и
буквально. Потому что в начале этого века стоимость
одного урожая кукурузы в Америке равнялась стои-
мости всех ее золотых запасов. А золота американские
империалисты награбили немало!
В Судане до сих пор существует кукурузное «каз-
начейство». Оно создано для поддержания порядка и
спокойствия в стране. Когда суданец видит, что за
колючей проволокой высятся огромные горы кукуру-
зы, он может быть спокойным за завтрашний день.
Земной шар кукуруза завоевала сравнительно быст-
ро. И уже в 1794 году появилась в Забайкалье. Но она
тогда была не хозяйкой, а только гостьей.
Выращивал ее «в разных местах гористых стран
реки Чикоя» ученый Иоганн Сиверс. Он хотел пода-
рить ее крестьянам, живущим «в Лене, в Камчатке и
в Нерчинской области».
Его кукуруза, которую он называл турецкою пше-
ничкою, была завезена, вероятно, из Молдавии. Она у
Сиверса вызревала на зерно, а скороспелые сорта бы-
ли известны только в Молдавии. На юге же России
кукуруза тогда была еще большой редкостью.
Кукуруза у Сиверса полностью вызревала. Но его
опыты опередили свой век, и поэтому их считали
обыкновенным чудачеством.
Да и распространи тогда Сиверс кукурузу в «Нер-
чинской области», вряд ли бы что из этого вышло.
Кукурузу надо было сначала как следует переделать,
повысить ее урожайность и приспособить к суровым
условиям.
Опыты Сиверса вскоре забылись. Кукурузе удалось
завоевать Забайкалье только через полтора столетия. Но
теперь она пришла к нам совсем в другом качестве.
Десятки лет работали ученые над тем, чтобы улуч-
шить кукурузу. Но вся беда их заключалась в том,
что новые сорта кукурузы они механически переноси-
ли из Америки в Россию. А ведь климат у нас совсем
другой. И влаги выпадает в два раза меньше, чем в
кукурузном поясе США.
Год за годом высевали ученые кукурузу и выиски-
вали в початках самые крупные зерна. Снова высева-
ли их и опять отбирали самые крупные.
481
Но это был сизифов труд. Только случайно мож-
но было обнаружить в миллионах зерен то единствен-
ное зерно, которое бы обладало нужными качествами.
Советский ученый Василий Евсеевич Козубенко
пошел другим путем. Он стал скрещивать разные ви-
ды кукурузы. На полях появились гибриды, которые
сильно отличались от своих пап и мам. Они вырастали
настоящими гигантами и были выносливее других
сортов.
Ведь и мул — помесь лошади и осла — сильно от-
личается от своих родителей. Он выносливее и боль-
ше папы-осла. Он долговечнее матери. Во многих мес-
тах его не заменит никакая лошадь, никакой осел.
Только тогда, когда кукуруза была переделана, ее
смело можно было двигать на восток и на север. И она
сделала такой рывок, что ее посевные площади сразу
увеличились в шесть раз.
В 1952 году кукурузная граница проходила по
линии Черновцы — Винница — Киев — Донецк —
Махачкала. А через четыре года она переместилась за
Байкал. Кукурузу стали сеять в нашей области.
Прочно обосноваться здесь помог ей наш странный
климат.
Мы уже говорили о том, что для хлебов влаги в
Забайкалье катастрофически не хватает.
Правда, хлеба у нас родятся очень вкусными, но
урожаи низки.
Больше всего дождей у нас выпадает в июле и в
августе. Но поздний дождь не нужен хлебам. Они уже
закончили свое развитие и теперь дозревают на солнце.
А кукурузе эти дожди как раз кстати, они идут ей
на пользу. В это время она растет как на опаре. Каж-
дые сутки в июле и в августе одному растению куку-
рузы надо четыре литра воды. А чтобы она могла до-
быть такое количество влаги, ей приходится углублять
свои корни-насосы на полтора-два метра.
Когда дождей нет, листья плотно захлопывают свои
устьица и сворачиваются в трубочку. Рост кукурузы
приостанавливается.
Но уж зато, когда идут дожди, кукуруза подниму
ется прямо на глазах. За одни сутки вес всех расте-
ний на одном гектаре увеличивается на три-четыре
тонны. А углеводов в них накапливается за один се-
зон в пять раз больше, чем в стволах деревьев!
482
Наши рекордсмены выращивали по двести вагонов
зеленой массы на квадратном километре. Кукурузу
выращивают теперь в больших количествах. Она окон-
чательно прижилась на забайкальских полях и стала
их полновластной хозяйкой.
Интересно, а откуда приехали к нам те сорта ку-
курузы, что сроднились теперь с Забайкальем?
Из разных мест.
Один из них долгое время жил в Острогожском
районе Воронежской области. Это как раз та кукуру-
за, которую выводили десятки лет, отбирая самые
лучшие зерна.
Другой сорт — гибрид. Он очень устойчив и дает
хорошие урожаи.
Третий сорт приехал из Северной Осетии. Он полу-
чен с помощью двух способов — старого и нового. Осе-
тинцы получили сначала гибрид, а потом стали улуч-
шать его методом массового отбора. Потому он и дает
самые большие урожаи.
Ну а четвертый попал к нам не совсем обычным
путем.
Весной 1955 года советский пароход стоял на яко-
рях на реке Сунгари. Однажды к пароходу подплыла
лодка и на борт поднялся крестьянин села Лядангао.
«Мы слышали, — сказал он капитану, — что на
твоей родине стали выращивать кукурузу. Вот две-
надцать початков, передай их агроному, когда вер-
нешься домой. Это «золотая пагода». В наших мес-
тах нет лучшего сорта».
Капитан выполнил просьбу крестьянина. «Золо-
тую пагоду» посеяли на опытной делянке в одном из
дальневосточных колхозов. А через три года в Хаба-
ровском крае этот сорт выращивали уже на сотнях
гектаров. «Золотая пагода» разошлась по разным об-
ластям и попала к нам. Она первой дала початки мо-
лочно-восковой спелости.
Барам
меняет шубу
Новые сорта яблок, пшеницы, кукурузы мы полу-
чили готовенькими. Сотни и тысячи ученых трудились
над ними на своих опытных полях. Нам оставалось
только проверить, приживутся они у нас или нет.
А вот забайкальскую овцу мы переделали сами.
И переделали так, что она стала совершенно неузна-
ваемой.
Путешественники, в разное время проезжавшие
через Забайкалье, каждый раз удивлялись нашим ло-
шадям, коровам, овцам.
Одни из них отмечали, что овцы здесь такие мел-
кие, что скорее похожи на собак.
Другие утверждали, что скотоводство в Забайкалье
находится в первобытном состоянии.
Третьи восхищались тем, что скот хоть и никудыш-
ний, зато всю зиму пасется на пастбищах и не тре-
бует особого ухода.
Все они говорили правду.
Овцы в Забайкалье испокон веков были мелкие,
как собаки, с грубой и короткой шерстью. Шубы од-
ной овцы едва хватало на метр грубого сукна.
Но зато они отличались необычайной выносли-
востью. Их еще в незапамятные времена разводили
кочевые монгольские племена, а они не очень-то ут-
руждали себя заботой о животных.
Скотоводы-кочевники не заготавливали на зиму
кормов. И овцы научились разрывать зимой снег и
выщипывать прошлогоднюю траву.
Овец не гоняли на водопой. И они научились есть
снег.
484
Для овец не строили теплых помещений. И они
привыкли к большим морозам.
Но как бы ни велики были эти достоинства, они
все же не перевешивали недостатков. Главное в овце —
хорошая шерсть. А шерсти у них как раз было мало, и
та — плохая.
Предприимчивые люди давно уже подумывали о
том, как бы приспособить к Забайкалью овец хорошей,
благородной породы. И в 1832 году завезли сюда
дорогих испанских мериносов. Саксонский овцевод
Бергер и английский купец Гарвей думали заработать
на этом большие деньги. Они давно уже слышали о
том, что зимой в Забайкалье овец не кормят: снегу
там мало и они могут пастись круглый год.
Но испанские овцы, хотя и носили пышные, теп-
лые шубы, все равно постоянно мерзли. А на пастби-
ще никак не хотели разбивать своими нежными ко-
пытцами снег, чтобы докопаться до ветоши. Пришлось
их на зиму прятать в теплые помещения, а кормить
чуть ли не с ложечки. И все равно овцы вымирали.
А шерсть от оставшихся получалась такой дорогой,
что ее никто не хотел покупать.
Компания прогорела. Уцелевших овец дельцы про-
дали казне. Через несколько лет след их совсем по-
терялся. Ни они, ни их потомки не смогли приспо-
собиться к суровым условиям Забайкалья.
Такие попытки предпринимались не раз и не два.
Но каждый раз оканчивались провалом. И не только
в Забайкалье, но и в других местах.
На юг Украины, например, были завезены мясные
овцы из Англии. Все они также погибли, потому что
украинский климат суше английского.
Там же пробовали разводить шубную романовскую
овцу. Ничего из этого не получилось — этим овцам бы-
ло слишком жарко.
После Октябрьской революции все пришлось начи-
нать с чистой страницы. Ученые уже знали, что ме-
ханическое переселение овец к Добру не приво-
дит. Надо создавать совершенно новую породу на
месте.
В 1924—1935 годах в Забайкалье завезли несколь-
ко партий тонкорунных баранов с Украины и из За-
падной Сибири. В украинских текла смешанная кровь,
а в сибирских — немецкая: их закупили в Германии.
485
В подкрепление к ним послали несколько баранов,
вывезенных из Америки.
Решено было не просто приспособить этих новосе-
лов к новым условиям, а передать их лучшие качества
местным овцам.
Выходцы с Кавказа, из Германии и Америки стали
отцами. Местные овцы и овцы, завезенные из Монго-
лии,— матерями. А дети получились похожими чуть-
чуть на тех и чуть-чуть на других.
Шерсть у них стала длиннее и тоньше. Добывать
корм из-под снега они научились. А вот чувствовали
себя зимой неважно: были вялы, подавлены, быстро
худели.
Их потомкам пришлось еще труднее: то, что доста-
лось родителям от разноплеменных овец и баранов, за
ними почти не закрепилось. Шерсть у многих помесей
становилась редкой, костяк слабым, кожа рыхлой, но-
ги голыми. Зимой они все чаще погибали от голода и
холода. И не только молодняк, но и взрослые овцы.
Зоотехники скрещивали овец так и сяк. И все боль-
ше заходили в тупик.
И тут началась война. Фронту нужно было давать
больше мяса. Волей-неволей пришлось отказаться от
дальнейших опытов, чтобы приостановить падеж.
У многих экспериментаторов опустились руки. Им
казалось, что они попали в какой-то заколдованный
круг. Если удавалось улучшить шерсть, овца разучи-
валась добывать корм. Укрепляли ее стойкость — гру-
бела шерсть.
Совсем отказаться от зимней пастьбы и содержать
овец в теплых помещениях? Но это значило погубить
саму идею — заставить овец носить дорогой наряд и
не гнушаться добычей пищи, не быть неженкой.
Когда казалось, что надежды на выведение новой
овцы почти потеряны, молодой зоотехник Иван Котля-
ров заметил удивительную вещь. У реки Аргуни стоя-
ли две отары — потомки местных и приезжих овец.
У них был один водопой, одно пастбище, одно сено.
Но содержались овцы в этих отарах по-разному.
Один чабан держал своих овец в тепле и холе. Он
кормил их сеном и почти не выгонял в поле. Другой
распахивал на верблюдах снег и каждый день выпро-
важивал свою отару в степь.
Казалось бы, овцы, которые оставались дома, были
486
в лучших условиях. Их не обжигали ветра, им не при-
ходилось разгребать снег. Но к весне они сильно по-
худели. Ягнята рождались от них хилыми, слабыми и
быстро погибали. А овцы, обожженные морозом, бы-
ли хорошо упитаны. Ягнята, родившиеся от них, почти
все выжили.
Тут было над чем подумать. И молодой зоотехник
правильно решил, что мало передать овце нужные
качества, надо ее еще как следует воспитать. А воспи-
тывать ее надо именно в спартанском духе, в самых
суровых условиях.
После войны в Забайкалье прибыло новое попол-
нение — овцы из Сибири, с Алтая, с Кавказа. И рабо-
та с ними теперь стала проводиться не на авось, а по
хорошо выработанной программе.
Зоотехники И. Т. Котляров и А. Е. Еламанов раз-
работали проект будущей овцы, так же как инженеры
разрабатывают проекты новых машин.
По этому проекту овца должна была весить мини-
мум пятьдесят килограммов, баран — 75. Тонкой шер-
сти с овцы полагалось настричь четыре килограмма,
с барана — семь. И шерсть должна быть густой и длин-
ной — не короче семи сантиметров.
Создав проект, творцы новой породы стали наме-
чать исходные рубежи.
Что от какой овцы взять?
С помощью сибирских мериносов надо увеличить
густоту шерсти.
С помощью грозненских сделать ее красивой и
длинной. А от забайкальской взять неприхотливость
и удивительную способность круглый год добывать
корм.
Новое пополнение стали скрещивать с теми овца-
ми, которым кавказские, германские и американские
родители в свое время кое-что уже передали.
Через несколько лет потомство заметно измени-
лось: овцы стали благороднее, лучше.
Но новые папы передали своим сыновьям и доч-
кам и совсем ненужные качества. Красноярские сдела-
ли шерсть сухой, похожей на вату. Грозненские на
полсантиметра удлинили шерсть, но снизили вес
овец.
И все же главное было достигнуто. Оставалось из-
бавить новую породу от этих пороков и недостатков.
487
А достичь этого можно только строгим отбором и
спартанским воспитанием.
Из нового стада стали выбирать лучших, выдающих-
ся овец, чтобы получить от них такое же выдающееся
потомство. А потомству создали совсем неподходящие
условия.
Ранней весной новорожденных поселяли в холод-
ные, неотапливаемые помещения. Только постели им
стлали мягкие и теплые — из соломы и сена.
Некоторые не выдерживали такого обращения и по-
гибали. Но зато уж оставшиеся получали хорошую
закалку. И эту закалку передавали последующим по-
колениям, как эстафету.
Зимой овец пасли в степи, несмотря ни на какие мо-
розы. Воды им там не давали ни капли. Постепенно
они приучились не только добывать себе корм, но и
есть снег. Конечно, эти качества достались им от ма-
терей. Но тут они были прочно закреплены.
Чтобы овцы лучше наедались, летом для них стали
сеять овес. Всю зиму они получали дополнительный
паек, поедая его прямо на корню или из валков.
А помещения им сделали круглые и без крыш. На-
ходясь все время под открытым небом, они закалились
и перестали болеть воспалением легких.
Об этих помещениях, котонах, писалось даже в
журнале «Наука и жизнь». Круглые загоны без кры-
ши — местное изобретение. В этогл удивительном соору-
жении даже при сорока градусах мороза температура
воздуха на уровне овечьих голов устанавливается 5—
10 градусов.
Овцы сами обогревают свое помещение, а ложатся,
тесно прижимаясь друг к другу, словно куропатки на
снегу.
В 1956 году авторитетная комиссия осмотрела но-
вую породу овец. И пришла к выводу, что подобной
больше нет ни в одной стране. По всем признакам ов-
цы тонкорунные: матки дают по четыре-пять кило-
граммов отличной тонкой шерсти, бараны — по де-
вять-двенадцать. Длина их одежды семь-восемь сан-
тиметров, как у настоящих благородных овец.
А образ жизни они ведут такой же, как никудыш-
ные грубошерстные овцы.
Новую породу овец назвали забайкальской тонко-
рунной. Теперь каждая такая овца заменяет шесть-
488
семь грубошерстных: из шерсти каждой из них можно
наткать шесть-семь метров ткани. Да не какой-нибудь,
а дорогой, тонкой, костюмной — бостона или ше-
виота.
Наши зоотехники и чабаны, потратив на создание
забайкальской овцы двадцать пять лет, еще не поста-
вили последнюю точку. Сейчас они думают свою тон-
корунную усовершенствовать, а потом вывести новую
породу — скороспелую.
А пока они над этим думают, их метод спартанско-
го воспитания перенимают в других краях. Его приме-
нили в Оренбургской и Челябинской областях. Он пе-
рекочевал в Горный Алтай, в Красноярск, в Казах-
стан.
Трудно в Забайкалье вести сельское хозяйство. Зи-
мой не прикрытая снегом земля выхолаживается до
шестидесяти градусов. Промерзая, она трескается, раз-
рывая корни растений. Однажды в одном из северньтх
районов трещина поглотила целое озеро.
Летом стоит такая жара, что листья сворачиваются,
будто облитые кипятком. А земля нагревается до се-
мидесяти градусов. На нее невозможно ступить босыми
ногами.
Весной творится вообще что-то невероятное. После
дневной жары вдруг ударяет сильный мороз. Такой
разницы между дневной и ночной температурой нет
больше нигде — ни в Иркутске, ни в Якутске, ни на
Диксоне.	-
Ночные заморозки могут убить растения в люоом
месяце.
489
Суховеи могут их иссушить на корню.
И все-таки в таких невероятно трудных условиях
забайкальцы выращивают хлеб, кукурузу, овощи, фру-
кты, но при этом им приходится идти на всякие ухищ-
рения.
Кукуруза очень теплолюбива. Поэтому для нее
выбирают южные склоны. И никогда не сеют в котло-
винах. В котловины ночью стекается холодный воз-
дух, а ограждать их защитными стенами было бы
очень дорого.
Ограждают кукурузные поля только с севера и за-
пада от холодных ветров. А в землю вносят много
навоза. Он не только ее удобряет, но и утепляет. Че-
рез навозную подушку холоду не так-то просто подо-
браться к корням.
Несколько лет назад в одном из улетовских колхо-
зов июльский заморозок повредил двести гектаров ку-
курузы. При обследовании выяснилось, что там, где
земля была плохо удобрена, погибла почти вся куку-
руза. А там, где было много навоза, погибло меньше
одной трети.
Перед наступлением заморозков колхозные огоро-
ды приходится согревать теплой речной водой.
Да и холодная помогает. Смоченная почва лучше
проводит тепло к остывающей поверхности. Сухая и
рыхлая не дает пробраться ему наверх, сверху
земля может крепко подмерзнуть, растения — то-
же.
Фруктовые деревца и даже их цвет хорошо защища-
ет при заморозках обильный полив. Деревья и цветы
превращаются при этом в сосульки, а лед защищает их
от мороза. К тому же, замерзая, вода отдает свое тепло
воздуху, температура его повышается.
Летом садоводы защищают яблони от солнечных
ожогов, а весной укрывают от солнца, чтобы они не
могли рано проснуться от зимнего сна. Для этого землю
посыпают опилками, а стволы белят.
И яблони плодоносят, хлеб наливается, кукуруза
вырастает выше человеческого роста.
Добиваться хороших урожаев забайкальцам помо-
гают ученые. Вспомните, что в семнадцатом веке даже
овес «вызябал морозом». Семьдесят лет назад рожь
убивали заморозки. А теперь на всех полях колосится
490
пшеница, хотя климат остался таким же суровым!
В Забайкалье пришли новые сорта растений, кото-
рые ученые приучили к заморозкам и засухе.
Тогда таких растений не было.
Сейчас у нас сеют пшеницу Лютесценс-62. Это хо-
рошая пшеница — она у нас дает почти по тонне зер-
на с гектара. А на опытных полях уже испытывается
новая пшеница — Лютосценс-758. Это гибридное ди-
тя от Лютесценса-62 и пшеницы сорта Китченер. По-
месный младенец дает зерна на сто-триста килограм-
мов больше. В прошлом году он с опытных делянок
стал переходить на колхозное поле. Пройдет несколь-
ко лет — и он займет все Забайкалье. А на опытные
делянки и переберутся новые, еще лучшие сорта, над
которыми упорно работают ученые. Ведь не сидеть
же им сложа руки, пока на зе^ле не потеплеет и Си-
бирь не превратится в Украину!
Большие надежды возлагают ученые на пшенично-
пырейные гибриды. Один из них Грекум-114, отлича-
ется устойчивостью ко многим болезням, неполегае-
мостью, высокой урожайностью.
Поиски ведутся во всех направлениях, широким
фронтом. В Москве семена пшеницы проходят курс
закаливания. Их охлаждают до двухсот градусов мо-
роза, а потом высевают в землю. Это поможет вывести
морозоустойчивый сорт для наших холодных мест.
Там же в специальных камерах холода ведут наблю-
дения за сибирской яблонькой. После закалки ее ветви
выдерживают двухсотградусный мороз, а потом рас-
пускаются как ни в чем не бывало.
Найдено лекарство для огурцов. Ученые установи-
ли, что летом их убивают не заморозки, а грибки-па-
разиты. Эти грибки очень боятся микробов, которые
охраняют корни огурцов. Но при низких температу-
рах «сторожа» Засыпают и грибки набрасываются на
нежные корни.
Ученые приготовили отраву для невидимых убийц.
Если ею посыпать землю, то огурцы будут цвести и
после заморозков — грибки побояться их тронуть.
Рассказывают, что наши деды поднимали перед
посевом мешки с семенами на крыши и сбрасывали
их оттуда на землю. Они говорили, что эта встряска
шла семенам на пользу — они всходили быстрее.
Недавно ученые попробовали «встряхнуть» семена
491
пшеницы электрическим током. Пшеница сразу же
дала прибавку урожая на двадцать пять процентов.
Калужский селекционер-любитель Александр Пет-
рович Петров вывел закаленную кукурузу.
В Азербайджане выведен самый скороспелый в ми-
ре сорт кукурузы Загульбинка-7. Она дает початки с
вызревшим зерном всего за 60 дней.
В Эстонии получили брюкву-капусту.
Во Всесоюзном институте защиты растений выра-
щивают лук, огурцы и капусту в закрытых сосудах,
без доступа воздуха. Все они развиваются втрое быст-
рее, чем в обычных условиях.
В Казахстане семена томатов и клубни картофеля
перед посадкой облучают мощным солнечным «зайчи-
ком» от большого рефлектора. «Загорелые» семена да-
ют двойной урожай.
В Германской Демократической Республике бота-
ник Меккель сделал интересное открытие. Он выра-
щивал растения в полной темноте, лишь изредка осве-
щая их вспышками лампы. Коротких вспышек оказа-
лось достаточно, чтобы растения нормально развива-
лись. Новое освещение поможет нам сберечь в тепли-
цах большое количество электроэнергии.
Западногерманский инженер Бауманн изобрел во-
дяной аккумулятор. По его рецепту в Аравийской пус-
тыне посадили двести цитрусовых деревьев, а ямы за-
лили специальным пенопластом. Он, как губка, впи-
тал в себя воду и отдавал ее только деревьям. За год
на этом участке погибло всего пять саженцев. А на
соседнем, где саженцы были посажены в землю, все
двести погибли через несколько недель, хотя воды они
получили столько же.
Опыты показали, что некоторые растения, напри-
мер огурцы, в бедной и холодной атмосфере растут
лучше, чем просто в бедной или просто холодной.
Пока эти опыты — первые шаги в совсем новую,
неизученную область. Но они говорят о том, что мы
с вами скоро узнаем о скромных обитателях наших са-
дов и огородов такое, что нам сейчас даже и не снится.
Я больше чем уверен, что в Забайкалье придут чудо-
растения еще задолго до того, как к нам вернется
потерянный миллионы лет назад теплый, хороший
климат.
Вероятно, появятся и улучшенные животные. У нас
492
выведена не только забайкальская овца, но и донская
лошадь Забайкалья. Звучит несколько странно, но
точно. В тридцатые годы забайкальские конезаводы
выращивали Очного лошадей для Красной Армии.
Донская лошадь, которую здесь улучшили, была не
только верховой, но и рабочей. Ее можно было за-
прягать в повозки, она могла ходить под вью-
ком.
Этих универсальных лошадей к нашему времени
осталось мало. Но сейчас в Дарасунском совхозе сно-
ва принялись за их разведение. Там при скрещивании
донской лошади Забайкалья с чистокровными верхо-
выми породами получают англо-донских лошадей.
В машинный век по ним заскучали, как после
роскошных нейлонов по незатейливым тканям из хлоп-
ка. В Новосибирске, в институте цитологии и генетики,
проводятся сейчас интересные работы, которые обе-
щают обогатить животноводство.
Для начала там скрестили знаменитую джерсей-
скую породу коров и неприхотливую якутскую. Ведь
известно, что якутские коровы и лошади могут пе-
реносить очень большие морозы, а летом быстро на-
капливать жир.
Новое потомство дает больше жирного молока, хо-
лодов не боится. А горноалтайские яки, которых пере-
везли в Якутию, там прижились прекрасно.
Вывели в Новосибирске и совершенно новую поро-
ду овец сразу от трех родителей: алтайской тонкорун-
ной, английской и австралийской. Новая порода дает
больше шерсти и мяса, чем их родители. И хорошо при-
способлена к условиям Сибири.
Чтобы свиньи стали выносливее и мощнее по кон-
струкции скелета, там же, в Новосибирске, лучшую
беконную породу скрестили с диким кабаном.
Для этого пришлось досконально изучить шестьсот
различных кабанов и получить не одно поколение гиб-
ридов.
Зато первый в мире опыт увенчался большим успе-
хом: свиньи стали мощнее, мясо их вкуснее и лучше.
Недавно удалось одомашнить серебристо-черных лисиц.
Живут они еще пока в клетках-вольерах, но к чело-
веку относятся дружелюбно и ласково.
У них и хвост загнулся, как у домашних собак,
и уши стали висячими. (А одичавшая домашняя сви-
493
нья начинает приносить полосатых поросят: просыпа-
ется дикая кровь.)
На плодово-ягодной станции под Новосибирском
при помощи термостатов увеличили время, в которое
выводятся матки пчел. Чем их больше, тем больше ра-
бочих пчел, больше меда. А чтобы они его меньше
потребляли зимой, специалисты снизили температуру
в омшаниках почти до двух градусов мороза. Обмен
веществ затормозился, расход меда уменьшился. По-
иск идет широким фронтом, по всем направлениям.
Мы, несомненно, станем свидетелями, а то и участни-
ками новых решений по дороге в завтрашний день.
Когда я собирал материал для этой книги, мне
часто приходилось слышать:
— Это еще не выяснено, это не исследовано, об этом
никто ничего не знает.
В Забайкалье изредка встречают древесную лягуш-
ку-квакшу. Как она сюда попала, где живет и как?
Неизвестно.
Бекасы-отшельники улетают на зиму в теплые
страны. Но иногда остаются зимовать в Забайкалье.
Отчего, почему? Неясно.
В Оловянной часто дуют сильные ветры, раза в два
сильнее, чем в ее окрестностях. Почему?
В Забайкалье когда-то росла пшеница-семиколос-
ка. Теперь она исчезла с лица земли. Как ее возродить?
Этих «отчего», «почему», «как», накопилось столь-
ко, что я невольно подумал: сколько же еще неоткры-
тых Америк остается вам, ребята! Как вам будет инте-
ресно жить, разгадывая извечные загадки природы, и
создавая новую, прекрасную жизнь!
ОГЛАВЛЕНИЕ
КОГДА РЕКИ
ТЕКЛИ ВСПЯТЬ
Книга с перепутан-
ными страницами .	.	6
Рыба учится ходить .	.	9
Большой балда ...	14
Везувий на Аргуни .	.	20
Великое отступление	.	23
КОЛЮЧАЯ ФАБРИКА
Японцам можно верить	29
Колючая фабрика . .	36
Почти паровая машийа	43
Жизнь в темноте . .	48
Мико плюс риза . .	54
Деревья впадают в
спячку............... 60»
Странички из4 биогра-
фии .................. 66
Национальное дерево	.	73
Кормное дерево .	.	80
Морское дерево ...	87
И другие действующие
лица................ 93
Любознательный аскыр	225
Гривна, белка,
бурундук..............234
Косточка в сердце . .	245
Уроки жестокости . .	257
Показал себя медведь .	267
Кочевье ..............276
Как бы зиму обмануть	284
АМБАРНАЯ КНИГА ТАЙГИ
Гости навсегда . . .	295
При пожаре не спасать 304
Амбарная книга тайги 312
Собачья школа . . .	319
Изгнанники ....	325
Где раки зимуют . .	334
До свиданья, солонгой! 348
В ПОИСКАХ
ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ
ДРАМА
ПОД ЗЕЛЕНОЙ КРЫШЕЙ
Драма под зеленой
крышей................101
Крылатые пионеры . .	107
Мягко стелют, да
жестко спать ....	111
О лесном молоке и
болотном хлебе . . .	115
Ползком к океану . .	125
Приглашение в гости .	132
ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
Пир в тайге ....	141
Нападение и защита .	149
Волосатый пожар . .	158
Верхом на неприятеле .	168
Но невидимому следу .	175
Наломали дров жуки .	180
Помоги, формика . .	188
Забодай его комар .	197
ЗООПАРК НАОБОРОТ
Кто в тереме живет,
как в тереме живут . 206
Богатая семейка . .	215
Возвращение брил-
лианта ...............221
Грабители
подземных амбаров .	.	361
Волшебная палочка и
каменная книга . .	.	364
Золотой пояс ....	368
Турмалиновое солнце	.	371
Вулкан в бутылке .	.	376
ХОЛОДНАЯ РОЗА
О таинственных взрывах
и ледяном кипятке .	382
Четыре «но» . . . .	394
Холодная роза . . .	401
Невидимый фронт . .	406
Вертикальный ветер .	412
Пляска дождя . . .	417
Путешествие капли . .	421
Голубые тунеядцы .	423
Не все плохое — плохо	429
Холод-союзник . .	.	433
Климат будущего . .	439
А как быть с водой? .	445
Погода по телеграфу...	450
В складе погоды . .	455
БАРАН МЕНЯЕТ ШУБУ
Керосиновая свая . .	460
Потетес — спаситель .	470
Кислое чудо ....	475
Как гостья стала
хозяйкой...............480
Баран меняет шубу . .	484
Сражение будет
выиграно................489
ДЛЯ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
Георгий Рудольфович Граубин
ЧЕТЫРЕХЭТАЖНАЯ ТАЙГА
Редактор Т. Н. Шавельская. Художественный редактор
Е. Г. Касьянов. Технический редактор Л. А. Жернова. Кор-
ректор Г. Ф. Клешнина
ИВ № 781
Сдано в набор 13 06 83. Подписано в печать 28.11.83. НЕ 00171.
Формат 84Х108'/з2. Бум. тип. № 1. Гарнитура школьная. Печать вы-
секая. Усл. печ. л. 26,04. Уч.-изд. л. 26,18. Усл. кр.-отт. 31,51. ИзД*
№ 5833. Тираж 5000. Заказ 1739. Цена 1 р. 10 к.
Восточно-Сибирское книжное издательство, 664000
рата, 31.
Типография издательства <Восточно-Сибирская
Иркутск, ул. Советская, 109.
Иркутск, ул. М»'
правда», 664009-
1 рЮ к.