ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
ДРЕВНИЙ МИР
ЖИЗНЬ ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ
ДРЕВНИЙ ВОСТОК
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ
ДРЕВНИЙ РИМ
СРЕДНИЕ ВЕКА
РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ
НАЧАЛО РАЗЛОЖЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА И ЗАРОЖДЕНИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
СОДЕРЖАНИЕ
Текст
                    ХРЕОТО/И/1ЇИЯ
ПОЭТИЧЕСКИХ
ПРОИЗВЕДЕНИЙ
ПО ИСТОРИИ

ДРЕВНЕГО ЛМРА

И СРЕДНИХ ВЕКОВ


ХРЕСТОМАТИЯ ПОЭТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ПО ИСТОРИИ
 ДРЕВНЕГО МИРА
 И СРЕДНИХ
 ВЕКОВ ПОСОБИЕ ДЛЯ УЧИТЕЛЕЙ
 V-VI КЛАССОВ Соста$и.ш
 сА.&.'гРого# и Лияко Ж И ЗДАТЕЛЬСТВО,, ПРОСВЕЩЕНИЕ"
 Мос/сЯа ~ 4д 61
6-6
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ Предлагаемая вниманию учителя хрестоматия по свое¬
 му содержанию частично напоминает хрестоматию поэтиче¬
 ского документального материала, но в то же время в дан¬
 ной хрестоматии собраны поэтические произведения совре¬
 менных писателей, посвященные историческим событиям и
 деятелям. Тип такой хрестоматии в методической литерату¬
 ре появляется впервые. Вышедшая в дореволюционное вре¬
 мя хрестоматия Н. Казанцева была составлена по другому
 принципу и с другой методической целью. При подборе материала для хрестоматии составители
 стремились отобрать такие поэтические произведения, ко¬
 торые учитель мог бы использовать как на уроке, так
 и во внеклассной работе с учащимися. Часть из них давно
 используется учителями истории. Однако многие произве¬
 дения поэзии, которые учитель может использовать в
 своей работе, остались вне его внимания. Составители
 стремились познакомить с ними учителя и ввести их в
 преподавательскую практику. При этом особое внимание
 они уделили поэтическим произведениям, раскрывающим
 роль народных масс в истории, а также произведениям,
 способствующим воспитанию у учащихся чувства классо¬
 вой непримиримости к эксплуататорам, воспитанию чув¬
 ства беззаветной любви к свободе и независимости роди¬
 ны. Не упущены из виду произведения атеистического
 характера. Документальный материал, отрывки из художествен¬
 ной литературы, применяемые на уроках истории, давно
 признаны источником познания для учащихся. Используя
 их на уроках, учитель конкретизирует представления уча¬
 щихся об исторических явлениях и фактах. С помощью
 анализа документального материала или отрывков из худо¬
 жественных произведений учитель активизирует работу
 учащихся, развивает их мышление. Поэтическое произведе¬
 ние, кроме того, обладает огромной силой эмоционального 3
воздействия, что способствует развитию у учащихся образ¬
 ного мышления и прочного запоминания. Еще В. Г. Белинский заметил, что «политико-эконом,
 вооружась статистическими числами, доказывает, дей¬
 ствуя на ум своих читателей или слушателей, что положе¬
 ние такого-то класса в обществе много улучшилось или мно¬
 го ухудшилось вследствие таких-то и таких-то причин.
 Поэт, вооружаясь живым и ярким изображением действи¬
 тельности, показывает, в верной картине, действуя на фан¬
 тазию своих читателей, что положение такого-то класса в
 обществе действительно много улучшилось или ухудши¬
 лось от таких-то и таких-то причин. Один доказывает, дру-
 гой показывает, и оба убеждают, только один логическими
 доводами, другой — картинами» Поэтические отрывки художественной литературы, ста¬
 новящиеся документальным материалом, не только эмо¬
 ционально влияют на учащихся, но повышают доказатель¬
 ность выводов и понятий. Эмоциональный материал вызы¬
 вает повышенный интерес учащихся к уроку, вырабатывает
 свое, личное отношение к фактам: сочувствие, негодование,
 ненависть. А это способствует не только познавательной
 деятельности учащихся, но и воспитательной работе учи¬
 теля с ними. Так, известный советский медиевист Н. И. Грациан¬
 ский писал по поводу поэмы Леконта де Лиля «Два меча»:
 «...исключительное произведение, по которому наши уча¬
 щиеся могут понять и почувствовать эпоху борьбы импера¬
 торов и пап с большим успехом, чем путем чтения различ¬
 ных учебников» 2. Это происходит потому, что поэзия по-иному, чем про¬
 за, отражает мир. Автор поэтического произведения с «наи¬
 большей полнотой и концентрированностью выражает дух
 народа — своеобразие его исторического и культурного
 развития и его психического строя» 3. Самой большой убедительностью и воспитательной зна¬
 чимостью обладают поэтические произведения современни¬
 ков исторических событий. Произведения писателей более
 позднего времени, как правило, менее ценны, так как они
 отражают историческую эпоху не непосредственно, а в пре¬ 1 В. Г. Белинский, Сочинения, т. III, М., 1948, стр. 798. 2 Леконт де Лиль, Избранные произведения, М., 1959 (прим.
 на стр. 206). 3 Е.‘Эткинд, Поэзия и перевод, Л., 1964, стр. 3. 4
ломлении через свою идеологию. Это обстоятельство необ¬
 ходимо учитывать при использовании поэтических произве¬
 дений поэтов XIX—XX вв. Использование поэтических произведений на уроке игра¬
 ет определенную роль в эстетическом воспитании учащихся.
 Известный переводчик и теоретик искусства перевода
 Е. Эткинд, отмечая эту особенность, писал: «Напряженная
 сжатость мысли и эмоции, а значит, и языка — не таково ли
 волнующее свойство поэзии, как словесного искусства?.. В
 стиховой речи свойства языка тоже собраны в фокус. Зву¬
 ковые особенности слов и их сочетаний, интонации, син¬
 таксис — все приобретает резко повышенную выразитель¬
 ность» !. Оценивая приводимые на уроке поэтические произведе¬
 ния, учащиеся начинают правильно понимать идеал кра¬
 соты в человеке, выражающийся в его нравственном об¬
 лике. Отбирая материал для хрестоматии, составители руко¬
 водствовались прежде всего программой изучения исто¬
 рии в школе. Однако дать поэтический материал в одина¬
 ковой мере по всем разделам программы составители,
 конечно, не могли. Первобытнообщинный строй, не имев¬
 ший своей письменности и мало интересующий современных
 писателей, почти не представлен в хрестоматии. История
 греков — «маленького народа, универсальная одаренность и
 деятельность которого обеспечили ему в истории развития
 человечества такое место, на какое не может претендовать
 ни один народ» 2, — могла быть раскрыта полнее. Недоста¬
 точно представлен материал по ранней истории древнего
 Рима. Пробелы имеются и по истории средних веков (ран¬
 нее средневековье и история отдельных стран). Недостаток материала по некоторым вопросам не поз¬
 волил систематизировать его по урокам, часто составители
 ограничивались его распределением по странам или по те¬
 мам. Часть материала в хрестоматии приведена с расчетом
 на использование его в кружковой работе. Методика работы с поэтическими произведениями не¬
 многим отличается от методики работы с документальным
 материалом. Прежде всего следует учитывать, что изучение
 поэтических произведений на уроке истории — не цель, а 1 Е. Эт к и н д, Поэзия и перевод, Л., 1964, стр. 3. 2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 20, стр. 369. 5
средство для познавательной и воспитательной работы в
 курсе истории. Поэтому нельзя перегружать урок этим ма¬
 териалом. При подготовке к уроку учитель должен проду¬
 мать, где, когда и какой материал следует применить на
 уроке, какой методический прием работы с поэтическим ма¬
 териалом наиболее целесообразен: включить ли его в свой
 рассказ, цитировать отдельные отрывки, использовать его
 как документ, сочетать чтение с наглядным пособием, что¬
 бы ярче и эмоциональнее сделать восприятие последнего
 учащимися, наконец, использовать приведенный поэтиче¬
 ский текст во внеклассной, кружковой работе. Поясним примером. К теме «Борьба чешского народа
 против чужеземного засилья и крестьянская война» в хре¬
 стоматии приведено несколько поэтических отрывков. Го¬
 товясь к уроку, учитель отберет два отрывка о Яне Гусе из
 поэмы Т. Г. Шевченко «Еретик», включит их в свой рас¬
 сказ. Аналогично он поступит с песнями таборитов на уро¬
 ке, посвященном гуситским войнам, причем первая песнь
 будет использована после рассказа о разгроме крестонос¬
 цев под Прагой, вторая — при объяснении порядков в ар¬
 мии таборитов, третья — при рассказе о походах таборитов.
 Отрывок о Яне Жижке учитель может прочитать в классе,
 рассказывая о его полководческих способностях. Иногда одно и то же стихотворение, приведенное
 в хрестоматии, используется на ряде уроков. Например, к
 стихам Леси Украинки «Надпись на руине» учитель обра¬
 тится дважды. Часть текста приведет на уроке об обожеств¬
 лении власти фараонов, другую — при рассмотрении вопро¬
 са о положении народных масс. Подбирая материал из хрестоматии, учитель должен
 провести его обработку: выбрать отрывок, адаптировать
 его, сократить цитату, разумеется, без ущерба для худо¬
 жественной выразительности и исторической правды. Если
 поэтический материал предназначен для использования в
 качестве документа, то учитель составит к нему вопросы,
 позволяющие организовать разбор содержания и сделать
 обобщения. Может быть, некоторые отрывки придется
 размножить, чтобы дать учащимся провести по ним са¬
 мостоятельную работу. Необходимо иметь в виду, что составители в ряде слу¬
 чаев позволили себе заменить некоторые редко встреча¬
 ющиеся слова на их синонимы. Все непонятные учащимся
 слова учитель должен объяснить. б
Следует помнить, что поэтическое произведение требу¬
 ет при своем воспроизведении художественного или по
 крайней мере хорошего чтения. Поэтому при подготовке
 дома следует отобранный материал прочесть выразительно
 вслух, как бы прорепетировать. Наибольший эффект дает применение поэтического от¬
 рывка на уроке во время изложения учителем нового ма¬
 териала. Иногда рассказ учителя может быть насыщен вы¬
 держками из поэтических произведений. Это заменит
 частично речь самого учителя, особенно если произведение
 воспроизводится наизусть. Так, например, при изучении
 подвига Жанны д’Арк преподаватель включит в свой рас¬
 сказ отрывок, в котором дается описание казни француз¬
 ской героини, или в рассказ о начале реформации включит
 отрывки из поэмы И. Бехера «Виттенбергский соловей»
 (выступление Лютера на совете князей, — причем можно
 рекомендовать заменить в первом- отрывке слово «монах»
 именем самого Лютера). Наряду с цитированием большого отрывка из поэтиче¬
 ского произведения учитель может привести яркую, но
 краткую цитату. Например, при изучении керамического
 производства в Аттике целесообразно сообщить, что гон¬
 чар, ставя посуду для обжига в печь, где она могла трес¬
 нуть, читал заклятье: цитируются из «Заговора гончара»
 примерно первые шесть строк. При этом учитель добавля¬
 ет, что в печи, по верованиям греков, сидели еще вреди¬
 тели гончарного дела, всевозможные трескуны, горшколо-
 мы, разбиваки... Иногда цитата сводится к одной-двум строчкам. Так,
 при изучении борьбы демоса со знатью в Аттике можно
 сказать, что знать не хотела сначала уступать народу, при¬
 зывая «крепкой пятой придавить эту чернь неразумную на¬
 смерть». Цитата, вставленная в рассказ (без упоминания
 автора), сделает изложение нового материала более ярким
 и эмоциональным. К этому методическому приему близко подходит цити¬
 рование эпиграмм. Рассказывая о кулачном бое в Греции
 как виде гимнастического соревнования, учитель приведет
 одну из эпиграмм на кулачных бойцов, чтобы показать, ка¬
 кой характер имела эта борьба в древней Греции. Многие поэтические произведения используются как
 документальный материал. С ними ведется работа по пра¬
 вилам, разработанным методикой для изучения докумен¬ 7
тального материала. Например, отрывок из баллады о
 Джеке из Ньюбери не только конкретизирует представле¬
 ния о централизованной мануфактуре, но дает понимание
 о разделении труда и положении рабочих. Поэтический отрывок можно использовать одновремен¬
 но с рассмотрением какого-либо наглядного пособия.
 Примером служит использование отрывка о Саламинском
 бое из трагедии Эсхила «Персы» во время работы с учеб¬
 ной картиной *. Рассматривая с учащимися стенную картину «Охо¬
 та феодала», полезно прочесть в классе, как часть объясне¬
 ния к картине, балладу «Дикий охотник». Поэтический
 текст совместно со зрительным восприятием картины
 создаст у учащихся незабываемые впечатления и более
 глубокое понимание общественных отношений в средние
 века. Хочется подчеркнуть^ что практика чтения поэтических
 произведений на уроке показывает, что учащиеся лучше
 запоминают прочитанное, чем рассказанное. Даже отдель¬
 ный рисунок из учебника лучше иногда разобрать, исполь¬
 зуя прием цитирования. Так, рассматривая с учащимися
 иллюстрацию, изображающую нападение рыцарей на
 купеческий караван, можно как вывод и обобщение про¬
 цитировать конец Сирвенты Бертрана де Борна, что для
 рыцарей было «жить войной завидней, чем своих домов
 закладом...». Поэтическое произведение может быть использовано и
 для закрепления изученного материала. Возьмем описание
 жизни древнейших людей из поэмы Лукреция Кара «О
 природе вещей». Поэт в сжатой форме дал все необходи¬
 мые сведения о жизни первобытных людей. Закончив рас¬
 сказ о жизни первобытных людей, учитель в порядке за¬
 крепления ознакомит учащихся с содержанием отрывка
 из поэмы. Большое количество поэтических произведений, приве¬
 денных в хрестоматии, может стать основой кружковой ра¬
 боты с учащимися. Возьмем для примера работу в кружке с поэмой
 «Песнь о Роланде». На уроке, как правило, учитель лишь 1 См.: Б. А. Г о л о щ е к и н, Г. М. Л и н к о, А. И. П о п о в а,
 Л. И. Фельдман, Уроки по истории древнего мира. Методичес¬
 кое пособие, Л., 1958, стр. 198. 8
упомянет о поражении арьергарда Карла Великого, когда
 будет рассказывать о его войнах. В лучшем случае он даст
 характеристику Роланда в пределах содержания учебни¬
 ка. Сама «Песнь о Роланде» на уроке остается нерас-
 крытой. Зато на занятиях кружка есть возможность ознакомить
 учащихся с приведенными в хрестоматии отрывками, пору¬
 чив отдельным ученикам подготовить выразительное чте¬
 ние этих отрывков. После того как чтение закончится,
 можно развернуть беседу примерно по следующим вопро¬
 сам: «О каком историческом событии идет речь в «Песне о
 Роланде»? Чем были вызваны войны Карла Великого? Ког¬
 да произошло Ронсевальское сражение? Покажите на карте
 место сражения. Какое отступление от действительности до¬
 пущено поэтом? Кто фактически разгромил арьергард,
 возглавляемый Роландом?» Углубляя анализ произведения, учитель задаст вопро¬
 сы: «Какими чертами характера наделил поэт Роланда и
 его товарищей? Почему в средние века феодалы считали
 Роланда образцом вассала и ставили его в пример своим
 детям? Какую ошибку допустил Роланд в своем поведении
 как вассал? Почему феодалы считали его героем? Можем
 ли мы считать его героем?» Последний вопрос вызовет большую, активность среди
 учащихся, и, как показывает практика, они совершенно верно
 дадут оценку поведению Роланда, указав, какие черты его
 поведения заслуживают подражания, а какие осуждения. Вслед за разбором «Песни о Роланде», на следующем
 собрании, можно ознакомить учащихся с балладой «Ро-
 ланд-оруженосец», предложив им оценить поступки Ролан-
 да-мальчика и указать, какие черты характера ценил автор
 баллады — писатель начала XIX в. Наконец, в кружке можно разобрать художественные
 приемы поэтов. Необходимо отметить, что ряд произведений, помещен¬
 ных в хрестоматии, можно использовать для занятий
 атеистического кружка или для кружка выразительного
 чтения. Составители сознают, что некоторые произведения не
 могут быть использованы в классе на уроке или в кружке,
 так как не всегда совпадают со школьной программой. Но
 эти произведения помогут самому учителю ознакомиться с
 существующей поэтической литературой. 9,
Применяя на уроках художественную литературу, нельзя
 забывать, что часть произведений вышла из-под пера анти¬
 демократических писателей. Поэтому при отборе отрывка,
 цитаты, документа следует разобраться в политических сим¬
 патиях автора, его классовых позициях. Знакомя учащихся с
 содержанием произведения, необходимо обратить их вни¬
 мание на идейную его направленность. Например, цитируя
 описание битвы фараона Рамсеса II с хеттами при Кадеше,
 при конкретизации вопроса о дарах фараона храмам, мы
 должны сообщить учащимся, что это произведение писал
 жрец Пентаур, участник боя. Ход боя он описал неправиль¬
 но, приписав всю победу фараону, потому что рабовла¬
 дельцам, которые держали простой народ в угнетении,- надо
 было возвеличить своего царя и богов, чтобы внушить на¬
 роду веру в богов и повиновение царю. Работа с поэтическими произведениями на уроке может
 стать для учителя одним из источников творческого прове¬
 дения занятий по истории. •)
ДРЕВНИЙ МИР
ВВЕДЕНИЕ ПИСЬМЕННЫЕ ПАМЯТНИКИ Еще одно, последнее сказанье — И летопись окончена моя, Исполнен долг, завещанный от бога
 Мне, грешному. Недаром многих лет
 Свидетелем господь меня поставил
 И книжному искусству вразумил;
 Когда-нибудь монах трудолюбивый
 Найдет мой труд усердный, безымянный,
 Засветит он, как я, свою лампаду — И, пыль веков от хартий отряхнув,
 Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки православных
 Земли родной минувшую судьбу... О все видавшем
 О познавшем моря, О врагов покорившем
 О постигшем премудрость
 Сокровенное видел он,
 Принес нам весть
 В дальний путь ходил,
 Рассказ о трудах до края мира,
 перешедшем все горы,
 вместе с другом,
 о все пронизавшем:
 тайное ведал,
 о днях до потопа,
 но устал и вернулся,
 на камне высек... Эпос о Гельгамеше, М, — А*
 1961, стр. 7. ЛЕТОПИСЕЦ А. С. Пушкин, Полное соб¬
 рание сочинений в десяти то¬
 мах. т. V, М., 1957, стр. 231* 13
ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ПАМЯТНИКИ В степи, на равнине открытой, Курган одинокий стоит; Под ним богатырь знаменитый
 В минувшие веки зарыт. В честь витязя тризну свершали, Дружина дралася три дня, Жрецы ему разом заклали
 Всех жен и любимца коня. Когда же его схоронили
 И шум на могиле затих, Певцы ему славу сулили, На гуслях гремя золотых... И вот миновалися годы, Столетия вслед протекли. Народы сменили народы, Лицо изменилось земли; Курган же с высокой главою, Где витязь могучий зарыт, Еще не сравнялся с землею, По-прежнему гордо стоит; А витязя славное имя
 До наших времен не дошло. Кто был он? Венцами какими
 Свое он украсил чело? Чью кровь проливал он рекою? Какие он жег города? И смертью погиб он какою? И в землю опущен когда? Безмолвен курган одинокий, Наездник державный забыт, И тризны в пустыне широкой
 Никто уж ему не свершит... А. К. Толсто й, Курган.
 Собрание сочинений, т. I, М.,
 1963, стр. 222—224. 14
* В могильнике ученый-краевед
 Нашел стрелу, не тронутую тленьем. На ней резьбы неизгладимый след — Искусство первобытных поколений. Далекий пращур ночью у костра
 Точил стрелу, в раздумье погруженный, В ней мысль его, упряма и остра, — И вот она предстала обнаженной. Лежит стрела с насечкой боевой
 На сером щебне каменного века. И слышим в письменах ее живой, Неугасимый голос человека. Лев Кондырев, Стрела. В
 кн.: «Антология русской со¬
 ветской поэзии. 1917—1957 гг.»,
 т. 2, М., 1957, стр. 595. АРХЕОЛОГИЯ
 I Археологи, ликуя, Открывают этот слой, Храм, дворец и мастерскую
 Между пеплом и золой. ...Луки формы необычной, Сабель ржавые клинки
 И сохранности отличной
 Человечьи костяки. Слой набега, слой пожара — Он таит предсмертный крик, Ужас вражьего удара
 И безумие владык. Долгожданный суд потомков
 Слишком поздно настает: Перед нами средь обломков
 Жизни прерванной полет. В. Д. Берестов, Меч в зо¬
 лотых ножнах, М., 1964, стр. 84. 15
II Видать, в один прекрасный
 День, Не допросившись чуда, Их били все, кому не лень.
 Как бьют со зла посуду. Там же, стр. 75. Жизнь чашки, и горшка, И звонкого бокала. Зато у черепков, Осколков и обломков
 В запасе даль веков,
 Признание потомков. Там же, стр. 92—93. ВОССТАНОВЛЕНИЕ (РЕСТАВРАЦИЯ) ВЕЩЕСТВЕННЫХ
 ПАМЯТНИКОВ Среди развалин, в глине и в пыли, Улыбку археологи нашли. Из черепков, разбросанных вокруг, Прекрасное лицо сложилось вдруг. Улыбкою живет озарено, Чудесно отличается оно От безупречных, но бездушных лиц
 Напыщенных богинь или цариц. ...Взошла луна. И долго при луне
 Стояли мы на крепостной стене. Ушедший мир лежал у наших ног, Но я чужим назвать его не мог, — Ведь в этой древней глине и в пыли
 Улыбку археологи нашли. Там же, стр. 90* 16 Из глины сделаны божки,
 Им от людей влетело:
 Обломок Тела без башки
 Или башка без тела. III Нет ничего прочней, Чем битая посуда. Что происходит с ней? С ней происходит чудо. Хрупка и коротка, И стоит слишком мало
ЖИЗНЬ ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ ДРЕВНЕЙШИЕ ЛЮДИ Долго, в течение многих кругов обращения солнца, Жизнь проводил человек, скитаясь, как дикие звери...
 Большею частью они пропитанье себе находили
 Между дубов с желудями... Множество, кроме того, приносила цветущая юность
 Мира и грубых кормов для жалких людей в изобилье. А к утолению жажды источники звали и реки... Люди еще не умели с огнем обращаться, и шкуры,
 Снятые с диких зверей, не служили одеждой их телу; В рощах, в лесах или горных они обитали пещерах
 И укрывали в кустах свои заскорузлые члены, Ежели их застигали дожди или ветра порывы... На несказанную силу в руках и в ногах полагаясь, Диких породы зверей по лесам они гнали и били
 Крепким тяжелым дубьем и бросали в них меткие камни;
 Многих сражали они, от иных же старались укрыться.
 Телом своим загрубелым, подобно щетинистым вепрям,
 Наземь валилися спать нагишом с наступлением ночи
 И зарывались в листву или ветки густые с деревьев... Больше заботы им то причиняло, что дикие звери
 Часто тревожили их, не давая несчастным покоя. 8 2 6 4 8 3 ^
Крова лишаясь, они из-под каменных сводов бежали
 При появленьи могучего льва иль вспененного вепря
 И уступали глухой полуночью свирепым пришельцам, В ужасе диком, свои листвою покрытые ложа... Правда, тогда человек, в одиночку попавшися, чаще
 Пищу живую зверям доставлял и, зубами пронзенный,
 Воплем своим оглашал и леса, и дубравы, и горы, Видя, как мясом живым он в живую уходит могилу. Те же, кому удавалось спастись и с объеденным телом
 Прочь убежать, закрывая ладонью дрожащею язвы
 Гнусные, Орка 1 потом ужасающим криком на помощь
 Звали, доколе их боль не лишала жестокая жизни, Их беспомощных, не знавших, чем надо залечивать раны. Лукреций Кар, О природе
 вещей, книга пятая, М., 1937,
 стих 931—998. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ПИРОГИ (ЛОДКИ)
 ПЕРВОБЫТНЫМИ ЛЮДЬМИ И ножом кору березы
 Опоясал Гайавата
 Ниже веток, выше корня, Так, что брызнул сок наружу; По стволу, с вершины к корню, Он потом кору разрезал,
 Деревянным клином поднял,
 Осторожно снял с березы... И, срубивши сучья кедра, Он связал из сучьев раму; Как два лука, он согнул их, Как два лука, он связал их... Из земли он вырвал корни,
 Вырвал, вытянул волокна, 1 Смерть. 18
Плотно сшил кору березы, Плотно к ней приладил раму... И собрал он слезы ели, Взял смолы ее тягучей, Засмолил все швы в пироге, Защитил от волн пирбгу..* По земле собрал он иглы, Что блестели, точно стрелы, Соком ягод их окрасил, Соком желтым, красным, синим,
 и пирбгу в них оправил, Сделал ей блестящий пояс, Ожерелье дорогое, Грудь убрал двумя звездами... Так построил он пирбгу
 Над рекою, средь долины, В глубине лесов дремучих, И вся жизнь лесов была в ней, Все их тайны, все их чары: Гибкость лиственницы темной, Крепость мощных сучьев кедра
 И березы стройной легкость; На воде она качалась, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка. Г енри Лонгфелло, Песнь о Гайаваїе, М., 1956, стр. 59— 61. ад ПОЯВЛЕНИЕ ОГНЯ У ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ Во избежанье с твоей стороны молчаливых вопросов,
 Знай же, что смертным огонь принесен на землю впервые
 Молнией был. От нее и расходится всякое пламя. Видим ведь, много вещей, огнем небесным объятых, Блещут, ударом с небес пораженные, вспыхнув от жара. 19
Но и от ветра когда, раскачавшись, деревья ветвями, Сильно шатаясь, начнут налегать одно на другое, Мощное трение их исторгает огонь, и порою, Вспыхнувши, вдруг заблестит и взнесется горячее пламя,
 Если взаимно они стволами и сучьями трутся. То и другое могло огонь доставить для смертных. После же пищу варить и смягчать ее пламени жаром
 Солнце наставило их, ибо ведали люди, что силой
 Знойно палящих лучей умягчается многое в поле. Лукреций Кар, О природе
 вещей, книга пятая, М., 1937,
 стих 1091—1104. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РЕЛИГИИ Видели, кроме того, что вращение неба и смена
 Года различных времен совершаются в строгом порядке,
 Но не могли распознать, почему это так происходит, И прибегали к тому, что богам поручали всё это,
 Предполагая, что все направляется их мановеньем. В небе жилища богов и обители их помещали, Видя, что ночь и луна по небесному катятся своду, День и ночь, и луна, и ночи суровые знаки, Факелы темных небес и огней пролетающих пламя, Солнце, и тучи, и снег, и град, и молньи, и ветры, Бурь стремительный вихрь и грозные грома раскаты. - О человеческий род несчастный! Такие явленья
 Мог он богам приписать и присвоить им гнев беспощадный!
 Сколько стенаний ему, сколько нам это язв причинило,
 Сколько доставило слез и детям нашим, и внукам! Там же, стих 1183—1197. ЗАРОЖДЕНИЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ Первый посева пример и образчик прививки деревьев
 Был непосредственно дан природою, все создающей: Ягоды, желуди, вниз упадавшие наземь с деревьев, Густо роясь у корней, своевременно все вырастали. Это подало мысль прививать к деревьям отростки
 И на полях насаждать молодые отводки растений. 20
Всячески стали затем обрабатывать милое поле
 И замечали тогда, что на нем от ухода за почвой
 Диких растений плоды получались нежнее и слаще. День ото дня отходить заставляли леса на высоты
 И по долинам места уступать возделанным пашням,
 Чтобы озера, луга, ручьи, виноградники, нивы
 Всюду иметь по холмам и полям, чтобы сетью седою
 Рощи олив пробегать могли, среди них выделяясь, И разрастаться везде по склонам, равнинам и долам,
 Также поля и теперь, как ты видишь, красиво пестреют
 Полные сочных плодов, прорезают сады их повсюду, И окаймляют кругом кустарников ягодных чащи. Там же, стих 1361—1378* ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИСКУССТВА У ПЕРВОБЫТНЫХ
 ЛЮДЕЙ Шел мелкий дождь, и тучи были серы,
 Мохнатый лес качался и гудел, Когда, дрожа, он вылез из пещеры
 С высоким луком и запасом стрел. Жена смотрела с мокрого порога
 Ему вослед тревожно, как всегда, А в злых глазницах каменного бога
 Стояла непросохшая вода. Он шел весь день, пересекая тени
 Крутых откосов, остроребрых скал, Лез на утесы, обдирал колени, Следов зверья в расщелинах искал. Но не было удачи. И, сгорая
 От голода и жажды, он приник
 К холодной луже у крутого края, Где вместе с ним стал пить его двойник. 21
Звенело струек мерное теченье... Вдруг в сумрачной бездонной глубине
 Пред ним, струясь, возникло отраженье
 Оленя на кремнистой крутизне. И он вскочил. Тяжелый лук сгибая, Почти не целясь, он пустил стрелу, За нею вслед, свистя, ушла другая,
 Клокастую пронизывая мглу. А зверь стоял все так же гордо, смело,
 Потом, рога на спину положив, Собрав в комок пружинистое тело, Одним прыжком перелетел обрыв И вдаль пошел упругими скачками,
 Опережая каждый свист стрелы, И было слышно, как, срываясь, камень
 Катился, спотыкаясь об углы. Несла оленя радостная сила Над гребнем скал, над пропастью крутой... И лук рука невольно опустила Пред этою нежданной красотой. С тех пор во сне вела тропа оленья
 Охотника за тайную черту, Не меркнуло рогатое виденье, Застывшее, повиснув на лету. Был мрак ночной мучителен и долог, Очаг лизали лоскутки огня. На дне пещеры он нашел осколок
 Отточенного некогда кремня. И стал царапать стену им в берлоге,
 Трудился неустанно ночь и день, Пока пред ним — рогатый, тонконогий —
 Не встал во всей красе своей олень. Дивилось все сбежавшееся племя
 На то, что возникало первый раз, И даже идол, позабытый всеми, Казалось, расширял пустоты глаз. 22
А человек, испарину стирая, Глядел на чудо своего труда
 И ликовал — его тоска живая
 Была запечатленной навсегда! Всеволод Рождественсч
 кий, Олень, «Звезда», 1963,
 № 12, стр, 61* И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПИСЬМА У ПЕРВОБЫТНЫХ
 НАРОДОВ «...Память о великих людях
 Умирает вместе с ними; Мудрость наших дней исчезнет, Не достигнет до потомства, К поколеньям, что сокрыты
 В тьме таинственной, великой
 Дней безгласных, дней грядущих. На гробницах наших предков
 Нет ни знаков, ни рисунков. Кто в могилах — мы не знаем, Знаем только — наши предки; Но какой их род иль племя, Но какой их древний тотем — Бобр, Орел, Медведь — не знаем, Знаем только: «это предки». При свиданьи — с глазу на глаз
 Мы ведем свои беседы; Но, расставшись, мы вверяем
 Наши тайны тем, которых
 Посылаем мы друг к другу; А посланники нередко
 Искажают наши вести
 Иль другим их открывают». Так сказал себе однажды
 Гайавата, размышляя
 О родном своем народе 23
И бродя в лесу пустынном. Из мешка он вынул краски, Всех цветов он вынул краски
 И на гладкой на бересте
 Много сделал тайных знаков,
 Дивных и фигур и знаков; Все они изображали
 Наши мысли, наши речи... Белый круг был знаком жизни
 Черный круг был знаком смерти;
 Дальше шли изображенья
 Неба, звезд, луны и солнца, Вод, лесов и горных высей, И всего, что населяет
 Землю вместе с человеком. Для земли нарисовал он
 Краской линию прямую, Для небес — дугу над нею, Для восхода — точку слева, Для заката — точку справа, А для полдня — на вершине. Все пространство под дугою
 Белый день обозначало, Звезды в центре — время ночи, А волнистые полоски — Тучи, дождь и непогоду. След, направленный к вигваму,
 Был эмблемой приглашенья,
 Знаком дружеского пира;
 Окровавленные руки, Г розно поднятые кверху, Знаком гнева и угрозы. Кончив труд свой, Гайавата
 Показал его народу, Разъяснил его значенье
 И промолвил: «Посмотрите! На могилах ваших предков
 Нет ни символов, ни знаков. Так пойдите, нарисуйте 24
Каждый — свой домашний символ» ^
 Древний прадедовский тотем, Чтоб грядущим поколеньям
 Можно было различать их». И на столбиках могильных Все тогда нарисовали Каждый — свой фамильный тотем, Каждый — свой домашний символ: Журавля, Бобра, Медведя, Черепаху иль Оленя. Это было указаньем, Что под столбиком могильным
 Погребен начальник рода... Так в своих заботах мудрых
 О народе Гайавата
 Научил его искусству
 И письма и рисованья
 На бересте глянцевитой, На оленьей белой коже
 И на столбиках могильных. Г енри Лонгфелло, Песнь о Гайавате, М., 1955, стр. 116—
 121. ад ПОЯВЛЕНИЕ МЕТАЛЛИЧЕСКИХ ОРУДИИ
 У ДРЕВНИХ ЛЮДЕЙ Были открыты затем и разного рода металлы: Золото, медь, серебро, и веский свинец, и железо, После того, как огонь истребил, охвативши пожаром, Лес на высоких горах иль от молньи, ударившей с неба,
 Или еще потому, что в лесах воевавшие люди
 Для устрашенья врагов зажигали огонь им навстречу,
 Или хотели они, привлеченные щедростью почвы, Тучных прибавить полей и под пастбище место очистить,
 Или зверей убивать и добычей от них богатиться, Ибо сначала огонь применяли и ямы, охотясь, 25
Раньше, чем псами травить научились и ставить тенета. Но какова б ни была причина того, что пожаром
 С шумом зловещим леса пожирало горячее пламя
 До основанья корней, — только недра земли распалялись,
 И, в углубленья ее собираясь, по жилам кипящим
 Золото, медь, серебро потекли раскаленным потоком
 Вместе с ручьями свинца. А когда на земле появились
 Слитки застывшие их, отливавшие ярко, то люди
 Начали их поднимать, плененные глянцем блестящим; И замечали притом, что из них соответствует каждый
 В точности впадине той, которая их заключала. Это внушило ту мысль, что, расплавив металлы, возможно
 В форму любую отлить и любую придать им фигуру; И до любой остроты и до тонкости также возможно
 Лезвий края довести, постепенно сжимая их ковкой, Чтобы оружье иметь и орудья для рубки деревьев,
 Чтобы обтесывать лес и выстругивать гладкие брусья,
 Чтобы буравить, долбить и просверливать в дереве дыры,
 Это они серебром или золотом делать пытались
 Так же сначала, как силой могучей и мощностью меди.
 Тщетно: слабей была стойкость у этих металлов, и с медью
 Вровень они не могли выдерживать грубой работы...
 Древним оружьем людей были руки, ногти и зубы, Камни, а также лесных деревьев обломки и сучья, Пламя затем и огонь, как только узнали их люди. Силы железа потом и меди были открыты. Но применение меди скорей, чем железа, узнали: Легче ее обработка, а также количество больше. Медью и почву земли бороздили, и медью волненье
 Войн подымали, и медь наносила глубокие раны; Ею и скот и поля отнимали: легко человекам
 Вооруженным в бою безоружное все уступало. Мало-помалу затем одолели мечи из железа, Вид же меди серпа становился предметом насмешек; Стали железом потом и земли обрабатывать почву, И одинаковым все оружием в битвах сражаться. Лукреций Кар, О природе
 вещей, книга пятая, М., 1937,
 стих 1241—1296. ш
ДРЕВНИЙ ВОСТОК
 ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ ПРИРОДА ЕГИПТА Нил, орошая страну Египта, единственный в мире
 Каждое лето растет и водою поля заливает. Он наводняет всегда среди самого зноя Египет... Нил же от юга идет, из самого знойного места, Между народов, совсем почерневших от жгучего жара,
 Течь начиная — в стране под палящим полуденным небом... ...Истоки его в эту пору
 Полнят обильней дожди, раз годичные, дуя, бореи
 Все облака нагоняют туда, собирая их в тучи. И, без сомненья, когда облака в полуденные страны, Сбитые вместе, сошлись, то, к высоким припертым горам,
 Густо теснятся они, наконец, и сжимаются сильно. Может быть, полнится он и с возвышенных гор Эфиопов, Как начинают снега блестящие в долы спускаться, От растопляющих тая лучей, посылаемых солнцем. Лукреций Кар, О природе
 вещей, книга шестая, стих 712—
 737. 27
ОБРАЗОВАНИЕ КЛАССОВ И ГОСУДАРСТВА
 В ЕГИПТЕ Песня молотильщиков Молотите себе, молотите себе, О быки, молотите себе! Молотите себе на корм солому. А зерно для ваших господ. Не останавливайтесь, Ведь сегодня прохладно. Песня носильщиков зерна Должны мы день целый
 Таскать ячмень и белую полбу. Полны уже амбары, Зерно течет выше краев, А мы все должны таскать! Воистину из меди наши сердца. Песня пахарей Торопись, вожатый, Погоняй быков! Погляди, властелин стоит
 И смотрит на нас. М. Э. М а т ь е, Что читали
 египтяне 4000 лет тому на¬
 зад, Л., 1936, стр. 111—112. ЕГИПЕТСКИЙ РАБ Я — раб царя. С восхода до заката,
 Среди других, свершаю тяжкий труд,
 И кус гнилой — единственная плата
 За стон, за пот, за тысячи минут. 28
Когда мечта отчаянием объята, Свистит жестокий над плечами кнут, И каждый новый день товарища иль брата
 Крюками к общей яме волокут. Я — раб царя, и жребий мой безвестен; Как тень зари, исчезну без следа, Меня с земли судьба сотрет, как плесень; Но след не минет скорбного труда, И простоит, близь озера Мерида, Века веков святая гіирамида. В. Брюсов, Египетский раб.
 Избранные сочинения, т. I, М.,
 :1955, стр. 296, Надпись на руине «Я, царь царей, я, солнца сын могучий, Гробницу эту выстроил себе, Чтоб прославляли многие народы, Чтоб помнили во всех веках грядущих, Чтоб знали имя...» Дальше сбита надпись,
 И даже самый мудрый из потомков
 То имя царское прочесть не может. Кто сбил ее — завистливый властитель
 Иль просто время мощною рукой, Никто не знает. Росписью узорной
 Под нею слов начертано немало
 Про славу безыменного владыки, И царские показаны деянья: Вот царь сидит высоко на престоле, Народы с драгоценными дарами
 Идут покорно, головы склоняя. А он сидит, как истукан из камня, Над ним цветные перья опахал. Лицо его похоже на Тутмеса
 И на Рамзеса, и на всех тиранов. 29
Вот ухватил он за волосы сразу, Одной рукою, несколько повстанцев, И меч кривой над ними он занес. Лицо его похоже на Тарака, На Менефта, как и,на всех тиранов. С лицом все тем же львов он убивает, Левиафанов ловит, птиц он бьет* Полями едет по телам убитых, И веселится по своим гаремам, И подданных на битву посылает, И мучит он работой свой народ, Той страшною египетской работой, Что имя царское должна прославить. Народ идет, как волны в океане, Без краю, без числа, на поле битвы, Коням тирана.стелется под ноги, А кто в живых из тех людей остался, Тот гибнет на египетской работе. Царь хочет для себя и на могилах
 Построить памятник — да сгинет раб! И раб копает землю, тешет камень, Кирпич для стройки делает из глины, Возводит стены, статуи большие, Сам на себе, запрягшись, возит, строит
 И создает великое навеки, Прекрасное творит неповторимо — Резьбу, картины, статуи, узоры. И каждая колонна и рисунок, Резьба и статуя и даже камень
 Незримыми устами произносят: «Меня творил египетский народ». Леся Украинка, Надпись на руине. Собрание сочинений, т. 1, М., 1956, стр. 285—286. 30
Пирамида Когда болезнь, как мускусная крыса,
 Что заползает ночью в камелек, Изъела грудь и чрево Сезостриса» Царь понял: День кончины недалек! Он продал дочь. Каменотесам выдал
 Запасы меди, Леса, Янтаря, Чтоб те ему сложили пирамиду —-
 Жилье, во всем достойное царя. Днем раскаляясь, Ночью холодея, Лежал Мемфис на ложе из парчи, И сотни тысяч пленных иудеев
 Тесали плиты, Клали кирпичи. Они пришли покорные, Без жалоб, В шатрах верблюжьих жили
 Как пришлось; У огнеглазых иудеек на лоб
 Спадали кольца смоляных волос...
 Оторваны от прялки и орала, Палимы солнцем, Брошены во тьму, — Рабы царя, — Их сотни умирало, Чтоб возвести могилу одному! И вырос конус царственной гробницы
 Сперва на четверть, А потом на треть. И, глядя вдаль сквозь длинные ресницы,
 Ждал Сезострис — И медлил умереть. Когда ж ушли от гроба сорок тысяч,
 Врубив орнамент на последний фриз,
 Велел писцам слова гордыни высечь
Резцом на меди чванный Сезострис:
 «Я — Древний царь, Воздвигши камни эти» Сказал: Покрыть словами их бока, Чтоб тьмы людей, Живущие на свете, Хвалили труд мой
 Долгие века!» Вчерашний мир
 Раздвинули скитальцы, Упали царства, Встали города. Текли столетья, Как песок сквозь пальцы, Как сквозь ведро дырявое — вода.
 Поникли сфинксы каменными лбами.
 Кружат орлы. В пустыне зной и тишь.
 А время * Надпись выгрызло зубами, Как ломтик сыра
 Выгрызает мышь. Слова, Что были выбиты, как проба, Давно молчат о царственных делах, А прах царя, Украденный из гроба, В своей печи
 Убогий сжег феллах. ' И, мир пугая каменным величьем,
 Среди сухих известняковых груд
 Стоит, Побелена пометом птичьим, Его гробница — Безыменный труд. А путник, Ищущий воды и тени, Лицо от солнца шлемом заслоня, 32
Пр^д ней, И скажет: — Царь! В песке сыпучем по колени,
 Осадит вдруг поджарого коня Забыты в сонме прочих
 Твои дела
 И помыслы твои, Но вечен труд
 Твоих безвестных ЗОДЧІ
 Т рудолюбивых, Словно муравьи. Военная песня (XXVI век до н. э.) Это войско вернулось благополучно,
 разворотив страну бедуинов. Это войско вернулось благополучно,
 разорив страну бедуинов. Это войско вернулось благополучно,
 снеся ее крепости. Это войско вернулось благополучно, срубив ее смоковницы и виноградники. Это войско вернулось благополучно,
 сожгло оно поселки ее. Это войско пришло благополучно, перебив в ней отрядов там десятки тысяч. Это войско пришло благополучно,
 захватив в плен премногие отряды. Дмитрий Кедрин, Пирамида.
 Избранное, М., 1957, стр,
 206—208, М. Э. М а т ь е. Что читали
 египтяне 4000 лет тому назад,
 Л., 1936, стр. 101—102. (Пе¬
 ревод несколько изменен.) 2 Заказ 232 33
Битва при Кадеше (Поэма была высечена на стене храма вместе с изобра¬
 жением фараона Рамсеса //, сражающегося с хеттами.) Появился царь, как отец его — Монту
 Схватил он оружие свое боевое, Возложил на себя он панцирь свой, Он подобен Ваалу в час его. Помчался царь и вонзился в Хеттов, Был он один, никого с ним вместе. И тогда оглянулся царь назад, — Окружили его тьмы колесниц
 С бойцами подлой Хеттской земли
 И многих с нею соседних стран... «Нет ни князя со мной, ни вожатого, Ни начальника пехоты, ни колесничего. Бросило войско меня им в добычу, Не остался никто, да сразится с ними. Что же будет теперь, отец мой Амон?, Иль не вспомнит отец о сыне своем? Творил ли я что помимо тебя? И ходил, и стоял я по воле твоей... Что перед тобой азиаты, Амон? Подлы они и не знают бога. Иль не строил я тебе много памятников? Я построил тебе храмы долгих лет, Дал имущество мое тебе в собственность...
 Посылал я в моря корабли для тебя, Да доставит тебе приношения стран! Я взываю, отец мой Амон! Я средь множества врагов, и не знаю я их!
 Страны все соединились против меня, Я совсем одинок, нет другого со мной...» И увидел я, что Амон идет, Едва только я возвал к нему. Дал мне руку свою, и ликую я, Крикнул сзади: «Вперед. Я с тобой, твой отец!
 Над тобою , моя длань, я полезней сотен тысяч,
 Я владыка победы, любящий мощь!» 1 Бог войны. 34
Обрел я сердце свое, полно оно радости, Что хотел я сделать, все стало свершаться... Вижу — тьмы колесниц, окружавших меня, Стали трупами пред упряжкой моей. Сердца их упали в телах их от страха, Руки их всех ослабели... Опрокинул я их в воду, подобно крокодилам,
 Попадали они, я убил кого хотел. Ни один не взглянул, никто не обернулся, Кто упал среди них, не поднялся вновь! Там же, стр. 104—107. Религиозные верования древних египтян
 Гимн Нилу Слава тебе, Нил, выходящий из земли,
 Идущий, чтоб Египет оживить. Орошающий поля, сотворенный Ра, Чтобы всех животных оживить. Напояющий пустыню, далекую воде, Роса его спускается с небес... Если медлит он, дыхание кончено
 И люди бледнеют. Если гневен он, гроза по всей стране, Великий и малый бледнеют, А восходит он — и ликует земля
 И все живое в радости. Спина каждая сотрясается от смеха, Зуб каждый усиленно жует. Приносящий хлеба, обильный пищей,
 Творящий все прекрасное. Наполняющий амбары, расширяющий закрома,
 Заботящийся и о бедняках. Производящий деревья по желанию любому,
 И нет недостатка в них. Не знают места, откуда он, И не нашли пещер его в писаниях. Ликуют юноши и дети твои
 И приветствуют тебя как царя. Постоянный в обычаях, Восходящий из мрака... Там же, стр. 108—109. 2* 35
МЕЖДУРЕЧЬЕ В ДРЕВНОСТИ Ассаргадов Я, вождь земных царей и царь Ассаргадон,
 Владыки и вожди, вам говорю я: горе! Едва я принял власть, на вас восстал Сидон,
 Сидон я ниспроверг и камни бросил в море. Египту речь моя звучала, как закон, Элам читал судьбу в моем едином взоре, Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон. Владыки и вожди, вам говорю я: горе! Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?
 Деянья всех людей — как тень в безумном сне,
 Мечта о подвигах, — как детская забава. Я исчерпал до дна тебя, земная слава, И вот стою один, величьем упоен, Я, вождь земных царей и царь Ассаргадон. В. Брюсов, Избранные про*
 изведения, т. I, М., 1955, стр. 91, КУЛЬТУРА СТРАН ДВУРЕЧЬЯ Описание потопа в вавилонском сказании
 о Гильгамеше ...Чуть утро блеснуло, я начал работать, На пятый день чертежи закончил: В сто двадцать локтей должны быть стены,
 И крыши объем тоже в сто двадцать, Я очертания наметил, нарисовал их после;
 Я шесть раз покрыл обшивкой судно, Я на семь частей разделил его крышу, Его внутренность разделил на девять, В середине его поставил распоры, Я руль устроил и все, что нужно, Шесть мер смолы на дно я вылил, 36
На дно я вылил три меры дегтя; Носильщики мне принесли три меры масла: Одну меру оставил я для священной жертвы,
 Лодочник спрятал другие две меры. Для народа быков я резал, Каждый день по козлу убивал я, Соком ягод, вином и маслом
 Я поил его, как простой водою; Я устроил праздник, как в день новогодний, Открыл я кладовые, достал драгоценную мирру.
 Раньше заката солнца было окончено судно,
 Принесли строители мачту для судна. Все, что имел, на него погрузил я, Все, что имел серебра, на него погрузил я, Все, что имел я золота, на него погрузил я, Все, что имел, нагрузил я, все семя жизни
 Заключил я во внутренность судна; родных и семейство,
 Скот полевой и зверей полевых, всех погрузил я.
 Шамаш мне час назначил: — Вечером мрака властитель пошлет нечистые воды, Войди во внутренность судна и дверь захлопни. —
 Час наступил предрешенный: Вечером мрака властитель пролил нечистые воды;
 На образ дня посмотрел я
 И я испугался этой погоды, В судно вошел и двери захлопнул; Управлять кораблем, лодочнику Пузур-Белу
 Я доверял постройку со всем погруженным. Едва рассвет засветился, Из глуби небес поднялась черная туча, Адад рычал в ней, Набу и Шарру вперед выступали; Вестники, шли они через гору и поле; Неграл опрокинул мачту. Он идет, Ниниб, он бой ведет за собою; Факелы принесли Ануннаки, Их огнями они освещают землю. Грохот Адада наполнил небо, Все, что было блестящим, превращается в сумрак...
 Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды, ураган владеет землею* 37
При начале седьмого дня ураган спадает, Он, который сражался, подобно войску; Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился,
 Я на море взглянул: голос не слышен, Все человечество стало грязью, Выше кровель легло болото! Я открыл окно, день осветил мне щеку, Я безумствовал, я сидел и плакал, По щеке моей струились слезы. Я взглянул на мир, на пространство моря, В двенадцати днях пути виднелся остров, К горе Низир приближается судно, Гора Низир от себя не пускает судна. День, и второй, и третий его не пускает, Четвертый, пятый, шестой день его не пускает.
 День седьмой загорелся, Я взял голубку, пустил наружу, Улетела голубка и возвратилась, Словно места себе не нашла, возвратилась. Я ворона взял, пустил наружу, * Умчался ворон, ущерб воды он увидел: Он есть, он порхает, он каркает, он не хочет вернуться. Я оставил его четырем ветрам, я совершил возлиянье, Я жертву поставил на горной вершине... Гильгамеш, перевод Н. Гуми¬
 лева, Спб., 1919, стр. 59—63. ДРЕВНЯЯ ИНДИЯ
 ПРИРОДА ИНДИИ . . * . . . . . . * там было Все благовонно; цветы и плоды сияли меж темных
 Листьев; сверкали ручьи; на их берегах антилопы 38
С легкими сернами прыгали; ветви обвивши хвостами, С криком качались на них обезьяны; по сучьям деревьев
 Ползали, перьями ярко блестя, попугаи. В. А. Жуковский, Наль и
 Дамаяити. Стихотворения, Л„
 1956, стр. 677—678, ЗНАЧЕНИЕ КАСТЫ БРАХМАНОВ Призвал к себе царь Дашаратха брахманов — земных богов,
 Исполнил все желанья, дал им много чести и даров. Пыль лотосов — их ног священных на главу он возложил
 И, радостный, благословенье он, владыка, получил. Тулси Да с, Рамаяна, М. — Л.,
 1948, стр.'382. Описание войска Потом уважаемого Бхарату владыка повелел позвать скорей.
 «Иди, готовь все колесницы, лучших ИЗ СЛОНОВ, КОНЄЙІ
 Ты с поездом шри 1 Рагхубира отправляйся поскорей!»
 Услышав, оба брата рады в глубине души своей. Шри Бхарата без промедления свиту всю свою созвал
 И дал приказ. Тогда в восторге каждый встал и побежал.
 Красивые достали седла, оседлали коней, Красуются красавцы-кони разных статей и мастей. Красивы дивно эти кони! Как ушами прядут! Как по горячему железу, по земле они идут! Не поддается описанию разных множество пород! Все, словно презирая ветер, рвутся вверх, летят вперед. И разодетые красавцы на конях сидят верхом, Летами с Бхаратою сходны все царевичи кругом. Прекрасны все! Их украшения украшают сланный сан. В руках все держат лук и стрелы, а у пояса колчан. Все изящные красавцы! Каждый был герой! Все молодцы и знаньем обладают. 1 Почтенный. 39
Пехотинца два за каждым всадником идут,
 и все владеть мечом искусство знают! Надев доспехи, все герои, стойкие всегда в бою, Оставив город, стройно вышли, стали в воинском строю.
 Наездники гарцуют ловко на прекраснейших конях, В восторге всюду слышны звуки барабанов и панав. И разукрасили возницы колесницы и коней, На них знамена, стяги, много украшений и камней.
 Хвосты чудесны! Бубенцы все громко, весело звенят, У колесницы Солнца, мнилось, красоту отнять хотят!
 Несчетное число стояло черноухих лошадей. Возницы запрягали немедля в колесницы тех коней.
 Красивы все, и их убранство все сияет красотой. При виде их в восторг приходят даже муни 1 всей душой.
 Они несутся и по водам, словно по земле сухой: От дивной быстроты копыта остаются над водой. Когда одели и оружье и доспехи все герои, На колесницы пригласили их возницы, стали в строй. Сели все на колесницы, за город пошли, и свадебный весь поезд там собрался. За каким бы делом, кто б куда тогда ни шел, примет счастливых ряд там всем являлся-
 Изящнейшие чудо-седла на прекраснейших слонах, Их красоту и украшения нам не выразить в словах! Пошли могучие слоны все, зазвучали бубенцы, Как облачные кучи в шраван2, словно шравана венцы! Всех ваханов 3 разнообразных невозможно сосчитать.
 Прекрасных шивика, сукхасан, яна 4 — где их всех назвать!
 На них поехали с почетом славных брахманов роды...
 Быки и мулы и верблюды разных редкостных пород,
 Неся несчетные богатства, быстро двинулись вперед!.. За ними двинулись толпы служителей и слуг, Построилися по ремеслам, в каждом был особый круг. Там же, стр. 349—351. 1 Отшельник. 2 Месяц. 3 Средства передвижения. 4 Паланкин, повозка. 40
ПРИРОДА КИТАЯ Описание природных условий с севера на юг (композиция} Летом сковывает землю мороз, Медленные воды — лед... Из зверей водятся цилини, Вепри — огромные кабаны, Северные слоны в щетине
 И северных носорогов род... Северные сады Вниз по холмам бегут! — Царство деревьев тут, Всюду шумят шатры
 Из бирюзозой листвы... Как светильники — строй дубов, Диких яблонь за рядом ряд! Трепет кленов, орехов сень... Сандала, магнолий дух, И ни с чем не сравнимый вид
 Восковых цзянсийских дерев!.. Вот и лаковый плотный лист, Грубый мех кокосовых пальм... Реки не уходят под лед... Носороги, слоны, быки, Олени-гиганты живут, Медведи хорошие есть!.. Черные есть померанцы
 И желтые, и апельсины, И мушмула, и персики, Вишня, и черная груша, И земляничное дерево, Дикая слива, жужубы, И виноград, и хурма!.. И кто в них только не живет! Самок и самцов обезьян
 Длинношерстных и черных найдешь! Гиббонов, вампиров, макак, 41
Злых белоснежных лисиц, Свистящих и плачущих птиц — Этих крылатых полным-полно — Отдыхают и гнезда вьют, Сладостен им уют! С ветки на ветку, с сучка на сучок
 Перепархивать им легко, Качаться на кончиках веток смешно,
 Перепрыгивать — далеко!.. Сыма С я н-ж у, Поэма о Цзы
 Сюйе. © Описание горной реки Вьется река меж синеющих гор,
 воды к востоку струя; К югу-востоку течет, к Хуанхэ,
 гор раздвигая края. Тонким рисунком продрогший лесок
 виден у края небес... В э й И н-у, Плыву из уезда Гун
 по реке Ло к Хуанхэ, Земледелие в Китае До чего земледельческий труд
 Непригляден в ущельях Ся!
 Там приходится горы рубить,
 Почва там красноглинная вся.
 Эта почва не примет семян, —
 Нужно трижды ее распахать, 42
Нужно вырезать дочиста лес
 Перед тем как работу начать. Но в народе там вера живет — И обычай она сберегла: Если знают, что дождь предстоит, Выжигают все поле дотла, И тогда-то крутая земля Людям дарит великий расцвет —* Если влага на пепел падет, — Уж надежнее способа нет! Золотая пшеница взойдет — Каждый колос и ровен и чист, И зеленый бобовый росток Будет нежен и пышно ветвист... Но другое княжество У Не сравнится с ущельями Ся, — Там земля — вся как есть чернозем, Тучный рис на полях поднялся... Фан Ч е н-д а, Похвала выжи¬
 ганию полей. Работа земледельца Монтаж по песне царства Бинь За сохи беремся мы в третьей луне, В четвертую в поле пора выходить, —*
 А детям теперь и каждой жене
 Нам пищу на южные пашни носить...
 В шестую луну отведать мы рады
 Багряные сливы и гроздь винограда.
 Луна шелкопрядов — зеленый тут...
 Мужчины тогда топоры берут, —
 Верхушки со старых срежет топор, А с юных зеленый убор совлекут! В восьмую луну крепки тростники,
 Мы режем тростник у реки. В восьмую луну кунжутные зерна
 И горькие травы собираем мы. В запас нарубим и сучьев, и дров, —
 Обед для крестьянина будет готов! 43
В восьмую за прялку садится жена. Девятой луной мы ток расчищаем —* В моем огороде прибита земля; Десятой луной урожай собираем: Здесь просо, пшеница, бобы, конопля. Мы рис собираем десятой луной — К весне приготовим хмельное вино, Чтоб старцев почтенных с седыми бровями
 На долгие годы бодрило оно. Супругу жена говорит своему: «О муж мой, мы всю нашу жатву собрали.
 Работа нас ждет в нашем зимнем дому, —
 Сбираться в селенье нам не пора ли?» Сбираем мы травы осенние днем, А ночью глубокой веревки совьем. В десятую — падают листья, кружа. В доме замазывать щели пора, Выкурить дымом мышей со двора! Крепко закрыто на север окно, Глиной обмазаны двери давно. И первая вновь наступает луна, — Барсучьей охотой начнется она, Ловим лисиц и диких котов... Лед бьем мы со звоном — вторая луна, Им в третью широкая яма полна. И утром в четвертую — жертву зиме Чеснок и барашка приносим мы! Лишь кровлю поправить успел я, — опять
 Пора и весенний посев начинать! Из книги «Нравы царств»,
 Песнь о земледельческом годе. Удары звучат далеки, далеки... То рубит сандал дровосек у реки, И там, где река смывает пески, Он сложит деревья свои... И тихие волны струятся — легки,
 Прозрачна речная вода... Вы ж, сударь, в посев не трудили руки
 И в жатву не знали труда, — 44
Откуда ж зерно с трехсот полей
 В амбарах ваших тогда? С облавою вы не смыкались в круг, Стрела не летела из ваших рук, — Откуда ж висит не один барсук
 На вашем дворе тогда? Мы вас благородным могли бы считать, —
 Но долго ли будете вы поедать
 Хлеб, собранный без труда?.. Коль благородным он себя зовет, Так пусть он не ест без тревог и забот
 Хлеб, собранный без труда! Там же, Песнь о трудолю¬
 бивом дровосеке и наместнике
 князя. Великая китайская стена Строим стену, строим стену! Как жаль, что простой народ несчастлив. Дома бросил жену и детей, Распрощался со старыми родителями. Бывает так, что муж умирает у Великой стены, А жена топится в реке Янцзы. Горечь страданий, как горы, и некому пожаловаться.
 Как жаль Фан Ци-ляна, которого замуровали в стену.
 У Ци-ляна .была примерная жена. За тысячу ли Мэн Цзян-нюй одежду несла. Как жаль!
 Мужа не нашла, и стена обрушилась от слез, А кто пожалеет (теперь) Фан Ци-ляна? Когда же смогу вернуться домой? Б. Р и ф т и н, Сказания о Вели¬
 кой китайской стене, М., 1961,
 стр. 235—236. КУЛЬТУРА КИТАЯ В глубоком просторе вечерних небес
 Сияет Пастух одинокой звездой; 45
Река, рассыпая серебряный блеск, Пред ним протекает во мгле голубой. На том берегу, за небесной рекой, Ткачиха над грустной работой одна, Натянута нить ее тонкой рукой, Стучит на станке и томится она. Вовек ей не кончить томительный труд, Никто не поможет — любимый далек... Лишь горькие слезы рекою текут, И быстро снует по основе челнок. Река между ними чиста и мелка, Но оба не властны ее перейти: Ведь если судьбы непреклонна рука, Когда же сойдутся два грустных пути? Как много воды в той небесной реке... Им вечно в разлуке немой изнывать, Им вечно смотреть друг на друга в тоске, Но слова любви никогда не сказать. Неизвестный автор, Пастух и
 ткачиха. /Я|Ьч
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ ГРЕЦИЯ В ДРЕВНЕЙШЕЕ ВРЕМЯ ПРИРОДА ГРЕЦИИ ...В вышине колыхались, над нашей склонясь головою,
 Стройные тополи, вязы, а подле священный источник,
 Звонко журча, выбегал из пещеры... И средь тенистых ветвей, опаленные солнца лучами, Пели кузнечики звонко, древесный кричал лягушонок,
 Криком своим оглашая терновник густой и колючий.
 Жаворонки пели в полях и печально стонала голубка.
 Желтые пчелы летали кругом, над водою кружась. Все это летом дышало, дышало плодов урожаем. Сладкие падали груши к ногам, и валилися в руки
 Яблоки щедро, и гнулся сливняк, отягченный плодами,
 Тяжесть не в силах нести и к земле преклоняясь верхушкой. Феокрит, Идилия VII, стих
 133—146. ВО 47
ХОЗЯЙСТВО ГРЕКОВ В ДРЕВНЕЙШЕЕ ВРЕМЯ Сельское хозяйство Мягкую новь он представил еще, плодородную пашню,
 Трижды взрыхленную плугом. И много на ней землепашцев
 Гнало парные плуги, ведя их туда и обратно; Каждый раз, как они, повернувшись, к меже подходили, В руки немедля им кубок вина, веселящего сердце, Муж подавал, подошедши. И пахари гнать продолжали
 Борозду дальше, чтоб снова к меже подойти поскорее.
 Поле, хотя золотое, чернелося сзади пахавших
 И походило на пашню, — такое он диво представил. Дальше царский участок представил художник искусный. Острыми жали серпами поденщики спелую ниву. Горсти колосьев одни непрерывно там падали наземь, Горсти другие вязальщики свяслами крепко вязали. Трое вязальщиков возле стояли. Им мальчики сзади,
 Спешно сбирая колосья, охапками их подносили. На полосе между ними, держа в руке своей посох, Царь молчаливо стоял с великою радостью в сердце.
 Вестники пищу поодаль под тенью готовили дуба; В жертву быка заколов, вкруг него суетились; а жены
 Белое тесто месили к обеду работникам поля. Гомер, Илиада, XVIII, 541—560. Был за широким двором четырехдесятинный богатой
 Сад, обведенный отвсюду высокой оградой; росло ^ам
 Много дерев плодоносных, ветвистых, широковершинных
 Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных,
 Также и сладких смоковниц, и маслин, роскошно цветущих;
 Круглый там год, и в холодную зиму, и в знойное лето,
 Видимы были на ветках плоды; постоянно там веял
 Теплый зефир, зарождая одни, наливая другие; Груша за грушей, за яблоком яблоко, смоква за смоквой, Грозд порпуровый за гроздом сменялися там, созревая. Гомер, Одиссея, VII, 113—121. Там разведен был и сад виноградный богатый; И грозды
 Частью на солнечном месте лежали, сушимые зноем, 48
Частию ждали, чтоб срезал их с лоз виноградарь; иные
 Были давимы в чанах, а другие цвели иль, осыпав
 Цвет, созревали и соком янтарногустым наливались* Саду границей служили красивые гряды, с которых
 Овощь и вкусная зелень весь год собиралась обильно. Одиссея, VII, 122—128. Сделал потом на щите и стадо коров пряморогих... С громким мычаньем они из загона на луг выходили
 К берегу шумной реки, тростником поросшему гибким. Илиада, XVIII, 573-578. Вслед за последней грядой виноградной тянулись рядами
 Там огородные грядки со всякою овощью пышной. Два там источника было. Один растекался по саду, Весь орошая его, а другой ко дворцу устремлялся
 Из-под порога дворца. Там граждане черпали воду. Одиссея, VII, 127-131. Зарождение ремесла
 ...Приглашает ли кто человека чужого В дом свой без нужды? Лишь тех приглашают, что нужен на дело: Или гадателей, или врачей, или искусников-зодчих, Или певцов, утешающих душу божественным словом... Одиссея, XVII, 382—385. Зарождение меновой торговли Тою порою пристало к ним много судов из Лемноса,
 Черным вином нагруженных.... Чистого тысячу мер подарил он вина дорогого, А остальное вино пышнокудрые дети ахейцев
 Все покупали, платя кто железом, кто яркою медью, Кто я*е бычачьими шкурами, кто и самими быками
 Или рабами-людьмгі... Илиада, VII, 467—476. Обогащение басилеев Медные стены во внутренность шли от порога и были
 Сверху увенчаны светлым карнизом лазоревой стали; Вход затворен был дверями, литыми из чистого злата; 49
Притолки их из сребра утверждались на медком пороге;
 Также и князь их серебряный был, а кольцо золотое. Две — золотая с серебряной — справа и слева стояли,
 Хитрой работы искусного бога Гефеста, собаки
 Стражами дому любезного Зевсу царя Алкиноя; Были бессмертны они и с течением лет не старели, Стены кругом огибая, во внутренность шли от порога
 Лавки богатой работы; на лавках лежали покровы, Тканые дома искусной рукою прилежных работниц...' Одиссея, VII, 86—97. Выделение фетов и их положение — Странник, ты, верно, поденщиком будешь согласен наняться В службу мою, чтоб работать за плату хорошую в поле,
 Рвать для забора терновник, деревья сажать молодые;
 Круглый бы год получал от меня ты обильную пищу, Всякое нужное платье, для ног надлежащую обувь. Одиссея, XVIII, 357-361. ^ • ...Когда нам условленной платы желанное время
 Срок принесло, хозяин жестокий насильно присвоил
 Должную плату и нас из пределов с угрозами выслал. Илиада, XXI, 450—453. РАБСТВО В ГОМЕРОВСКОЙ ГРЕЦИИ ^
 Источники рабства 1. Война — источник рабства Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты еще недоволен?
 Палатки твои наполнены медью и множеством пленниц...
 Первому в рати даем, когда города разоряем. Илиада, II, 225—227 2. Экспедиции для захвата рабов
 Люди в надменности духа, отваге своей отдаваясь, Ринулись с вышек вперед, прекрасные нивы египтян
 Опустошили, с собой увели их супруг и младенцев. Илиада, XIV, 262—264. 50
3. Похищение людей для продажи в рабство Прибыл в Египет тогда финикиец коварный и лживый.
 Плут, от которого очень немало людей пострадало. Умною речью меня убедил он, чтоб с ним в Финикию
 Все мы отправились, где у него и дома, и богатства. Жил я там у него в продолжение целого года. Месяц один за другим протекал, и дни убегали, Год свой круг совершил, и снова весна воротилась. В Ливию взял он меня на своем корабле мореходном,
 Выдумав, будто затем, чтоб помочь ему груз переправить,
 Вправду ж затем, чтоб меня там продать за огромную плату,
 Хоть и предчувствовал я, но все ж поневоле поехал. Одиссея, XIV, 288-298. Незаинтересованность раба в выполняемой работе Раб нерадив; не принудь господин повелением строгим
 К делу его, за работу он сам не возьмется охотой... Одиссея, XVII, 320-323. УПРАВЛЕНИЕ В ДРЕВНЕЙШЕЙ ГРЕЦИИ Народное собрание Вестникам звонкоголосым тогда приказал Агамемнон
 Длинноволосых ахейцев созвать на собранье. Вестники с кличем пошли. Ахейцы сбиралися быстро...
 Бурно кипело собранье. Земля под садившимся людом
 Тяжко стонала. Стоял несмолкающий шум. Надрывались
 Девять глашатаев криком неистовым, всех убеждая
 Шум прекратить и послушать царей... Только с трудом, наконец, по местам все народы уселись
 И перестали кричать. И тогда поднялся Агамемнон... Илиада, II, 50-53 и 95-100. 51
Протест рядовых общинников против басилеев К каждому он [Одиссей] подходил и удерживал краткою речью: «Муж знаменитый! Тебе ли, как робкому, страху вдаваться? Сядь, успокойся и сам, успокой и других меж народа...»
 Если ж кого-либо шумного он находил меж народа,
 Скиптром его поражал и обуздывал грозною речью:
 «Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай,
 Боле почтенных, как ты!..» Только Терсит меж безмолвных каркал один... «Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты еще недоволен?
 Палатки твои наполнены медью и множеством пленниц...
 Первому в рати даем, когда города разоряем. Жаждешь ли злата еще, чтоб его кто-нибудь из Троянских
 Конников славных принес для тебя, в искупление сына,
 Коего в узах я бы привел иль другой аргивянин?.. ...Нет, недостойное дело,
 Бывши главою народа, в беды вовлекать нас, ахеян... В домы свои отплываем, его мы оставим под Троей, Здесь насыщаться чужими наградами; пусть он узнает,
 Служим ли помощью в брани и мы для него, или не служим...»
 Так говорил Терсит, но внезапно к нему Одиссей устремился, Гневно воззрел на него и воскликнул голосом грозным:
 «Смолкни, Терсит, и не смей ты один порицать ^ скиптроно£цев»..*
 Рек и скиптром его по хребту и плечам он ударил... Илиада, II, 186—265. ЗНАЧЕНИЕ ПОЭМ ГОМЕРА КАК ХУДОЖЕСТВЕННЫХ
 ПРОИЗВЕДЕНИИ В его твореньях скрыт бесценный клад: Они для всех веков как бы родник услад. Он, словно чародей, все в перлы обращает 52
И вечно радует, и вечно восхищает.
 Одушевление в его стихах живет, И мы не сыщем в них назойливых длиннот.
 Хотя в сюжете нет докучного порядка, Он развивается естественно и гладко,
 Течет, как чистая, спокойная река. Все поражает в нем — и слово, и строка.
 Любите искренно Гомера труд высокий, И он вам преподаст бесценные уроки. Б у а л о, Поэтическое искус*
 ство. В кн.: «Античная литег
 ратура», М., 1963, стр. 35. РЕЛИГИЯ ДРЕВНИХ ГРЕКОВ Обожествление сил природы Бог Посейдон, колебатель земли, мой корабль уничтожил,
 Бросив его недалеко от здешнего брега на камни
 Мыса крутого, и бурное море обломки умчало. Мне ж и со мною немногим от смерти спастись удалось. Одиссея. VIII, 283—287. Для человека главные: Деметра — Или земля, как хочешь называй, —
 Сухою пищею людей богиня кормит, Но не уступает ей Семелы сын [Дионис]:
 Придумал он питье из винограда
 И смертным дал — усладу всех скорбей.
 Когда несчастный соком винограда 53
Пресытится, забвение и сон Забот дневных с души снимают тяжесть, О, от страдания верней и лучше средства нет. Еврипид, Вакх, стих 276-«
 285. □я Атеизм в древней Греции Зевс, удивляюсь тебе! Все твоей повинуются воле, Сам ты в почете у них, силой великой богат, Взором своим проникаешь ты в сердце и ум человека, Нет никого, кто с тобой властью равнялся б, о царь! Как же, Кронид, допускает твой ум, что судьбою дается
 Жребий один и дурным и справедливым мужам, Тем, чьи стремленья скромны, и тому, кто, готовый к насилью, Помыслы в сердце творит о беззаконных делах. Ф е о г и и д. В кн.: «Греческая
 эпиграмма», М., 1960, стр. 29. У Все про богов сочинили Гомер с Гесиодом совместно...
 Нет, если бы руки имели быки, или львы, или кони, Иль рисовали руками и все создавали, что люди, Стали б тогда и богов рисовать они в облике сходном—•
 Кони — подобных коням, а быки — как быков, и фигуры
 Создали бы точно такие, какие имели и сами. Ксенофан. В кн.: «Всемир¬
 ная история», т. 1, М., 1955,
 стр. 677. 54
На м о г и л е X а р и д а н т а •— Здесь погребен Харидант? — Если сына^ киренца Аримны Ищешь, то здесь. — Харидант, что там, скажи, под землей? •— Очень темно тут. — А есть ли пути, выводящие к небу? — Нет, это ложь. — А Плутон?—Сказки. — О, горе же нам... Феокрит. В кн.: «Греческая
 эпиграмма», М., 1960, стр. 99. Проделки жрецов в храме бога
 врачевания Асклепия Верующие приносили в храм различные подношения бо¬
 гу и проводили в храме ночь, чтобы во время сна узнать,
 как бог посоветует лечиться. Отрывок из комедии Аристо¬
 фана «Плутос». Карион Был там и Неоклид, который хоть и слеп, Да в воровстве заткнет за пояс зрячего, И многие другие, с всевозможными
 Болезнями. Когда же, потушив огни, Жрец нам велел ложиться спать немедленно
 И приказал молчать, коль шум послышиться, — Мы тотчас же в порядке улеглися спать. Заснуть не мог я: не давал покоя мне
 Горшок с пшеничной кашею, поставленный
 Какою-то старушкой в изголовии. Чертовски мне хотелось подползти к нему. Но тут, глаза поднявши, вижу я, что жрец
 Утаскивает фиги и пирожные
 От трапезы священной. После этого
 Стал обходить проворно алтари кругом — Не пропустил ли где лепешки жертвенной. Потом все это посвятил... в мешок себе! Уразумев всю святость дела этого, Я кинулся к горшку с пшеничной кашею... Жена Ах ты, несчастный, бога не боялся ты?! 55
Карион. Клянусь, боялся: как бы до меня к горшку
 Не подошел тот бог, венком увенчанный, Ведь жрец его уже мне показал пример... Горшок пшеничной каши я уплел зараз, Когда набил себе живот, то снова лег. Аристофан, Плутос, стих
 665—695, НО МИФЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ. Дионис и разбойники О Дионисе я вспомню, рожденном Семелою славной,—
 Как появился вблизи берегов он пустынного моря
 На выступающем мысе, подобный весьма молодому
 Юноше. Вкруг головы волновались прекрасные кудри,
 Иссиня-черные. Плащ облекал многомощные плечи
 Пурпурный. Быстро разбойники вдруг появились морские
 На крепкопалубном судне в дали винно-черного моря,
 Мужи тирренские. Злая всегда их судьба. Увидали,
 Перемигнулись и, на берег выскочив, быстро схватили
 И посадили его на корабль, веселяся душою. Верно, то сын, говорили, царей, питомцев Кронида.
 Тяжелые узы они на него наложить собралися. Но не смогли его узы сдержать, далеко отлетели
 Цепи из прутьев от рук и от ног. Восседал и спокойно
 Черными он улыбался глазами. Все это заметил
 Кормчий и тотчас, окликнув товарищей, слово промолвил:
 «Что за могучего бога, несчастные, вы захватили
 И заключаете в узы? Не держит корабль его прочный. Иль это Зевс-Громовержец, иль Феб-Аполлон сребррлукий,
 Иль Посейдон. Не на смертнорожденных людей он походит,
 Но на бессмертных богов, в олимпийских чертогах живущих.
 Ну же, давайте отчалим от черной земли поскорее, Тотчас! И рук на него возлагать не дерзайте, чтоб в гневе
 Он не воздвигнул свирепых ветров и великого вихря!» 56
Так он сказал. Но сурово его оборвал предводитель:
 «Видишь ветер попутный! Натянем же парус, несчастный!
 Живо за снасти берись! А об нем позаботятся наши.
 Твердо надеюсь: в Египет ли с нами прибудет он, в Кипр ли, К гиперборейцам, еще ли куда, — назовет наконец он
 Нам и друзей, и родных и богатства свои перечислит,
 Ибо само божество к нам в руки его посылает!» Ветер парус срединный надул, натянувши канаты. И свершаться перед ними чудесные начали вещи. Сладкое прежде всего по судну быстроходному всюду
 Вдруг зажурчало вино благовонное, и амврозийный
 Запах вокруг поднялся. Моряки в изумленье глядели. Вмиг протянулись, за самый высокий цепляяся парус,
 Лозы туда и сюда, и в обилии гроздья повисли; Черный вкруг мачты карабкался плющ, покрываясь цветами, Вкусные всюду ягоды красовались, приятные глазу, А на уключинах всех появились венки. Увидавши, Кормчему тотчас они приказали корабль поскорее
 К суше направить. Внезапно во льва превратился их пленник. Страшный безмерно, он громко рычал; средь судна являя
 Знаменья, создал медведицу он с волосистым затылком.
 Яростно встала она на дыбы. И стоял на высокой
 Палубе лев дикоглазый. К корме моряки побежали:
 Мудрого кормчего все они в ужасе там обступили. Лев, к предводителю прыгнув, его растерзал. Остальные,
 Как увидали, жестокой судьбы избегая, поспешно
 Всею гурьбой с корабля поскакали в священное море! И превратились в дельфинов. А к кормчему жалость явил он И удержал, и счастливейшим сделал его, и промолвил:
 «Сердцу ты мил моему, о божественный кормчий, не бойся! Я Дионис многошумный. На свет родила меня матерь,
 Кадмова дочерь Семела, в любви сочетавшись с Кронидом». Славься, дитя светлоокой Семелы! Тому, кто захочет
 Сладкую песню начать, забыть о тебе невозможно. «Эллинские поэты», М., 1963,
 стр. 106—108. 57
Спуск корабля Арго на воду. Рассказ Орфея Стали минийцы вокруг корабля собираться толпою,
 Стали друг друга они окликать и вступали в беседу. Сели за трапезу все — приготовлен был пир изобильный.
 После ж, когда и питьем и едою понасытили сердце, Разом поднявшись с земли, пошли по прибрежью морскому:
 Там, на глубоких песках, возвышался корабль мореходный.
 Всех поразил он громадой своей; но Аргос не медля
 Отдал приказ, чтоб корабль, приподняв, спустили на волны.
 Он же и средство нашел, как труд облегчить непосильный;
 Крупные бревна подвел под корабль и канатом крученым
 Крепко опутал корму, и героев к общей работе, Их ободряя, призвал — и охотно они подчинились; Сняли доспехи свои, канат на груди закрепили, плотно сплетенный,
 И каждый, все силы напрягши, стремился
 Быстро на волны спустить ладью говорящую, Арго. Но не поддался корабль; он врезался в берег песчаный,
 Стебли растений морских его, оплетая, сковали, И непокорен он был рукам героев могучих. Тут призадумался грустно Ясон, но вдруг, встрепенувшись,
 Знак мне подал, чтобы я упорство, отвагу и силу
 Песней своей, как обычно, вдохнул в людей утомленных.
 Взял я формингу мою, натянул ее звонкие струны, Стройный напев, что слыхал я от матери, тотчас припомнил,
 И полилась моя песня, исполнена радости светлой: «Вы, о герои минийцы, вы, крбвь отцов благородных:
 Ну же, сильней на канат налегайте вы грудью могучей
 Разом упритесь ногами, свой след глубоко врезая
 Крепкой пятою в песок. Напрягитесь в предельном усилье!
 С радостным кличем спускайте корабль наш на светлые волны! Ты же, что создана нами из сосен и крепкого дуба,
 Арго, внимай моей песне! Ты уже раз ей покорилась,—
 Помнишь, когда моим пеньем пленил я лесные трущобы,
 Кручи обрывистых скал — и к пучине морской ты спустилась, Горы родные покинув. Сойди уже и нынче! Проложишь
 Неизведанный путь; поспеши же на Фасис далекий, Нашей покорна кифаре и силе божественной песни!» И, загремев, отозвался в ответ мне дуб тамарийский.
 Аргос в подводную часть основу из этого дуба 58
Крепко, по воле Паллады, включил; и корабль чернобокий
 Вдруг приподнялся легко и к пучине морской устремился,
 В море спуститься спеша: разлетелись и вправо и влево
 Круглые бревна, что киль подпирали: канат натянулся, И закачалась ладья на ласковых водах залива; Вспенились волны. И радость наполнила сердце Ясона.
 Аргос вскочил на корабль, за ним последовал Тифис;
 Подняли мачты они и канатами к ним привязали
 Плотную ткань парусов; потом приладили прочно
 Руль за высокой кормой, прикрутив его крепко ремнями.
 После с обоих бортов прицепили быстрые весла
 И поскорей на корабль велели минийцам подняться. «Памятники поздней античной
 поэзии и прозы. II—V вв»., М.,
 1964, стр. 86—87. Похищение золотого руна. Рассказ Орфея После того, как Медея... Тайно пришла на корабль и здесь между нами укрылась,
 Стали подумывать мы, что нам делать и как поскорее
 С дуба священного снять и похитить руно золотое. Многое мы замышляли, хотя и не знали в ту пору, Сколь безнадежен успех, и какие труды и печали
 Нас ожидают. Пред нами разверзлась бедствий пучина. Возле плотины речной, от царских палат недалеко,
 Высилась грозно стена, во много локтей вышиною, Башни стояли на ней; семикратным кольцом обвивали
 Скрепы стальные ее; а в стене тройные ворота
 Медью сверкали грозящей; тянулась стена между ними,
 И украшали ее повсюду зубцы золотые. Возле порога ворот кумир возвышался богини, Видящей все и горящей огнем; средь колхов зовется
 Г розной она Артемидой, хранящей входы в ворота. Вид ее людям ужасен, еще страшней ее голос... Внутрь за ограду войти из смертных никто не решался...
 Всем преграждали пути запрещенье жестокой богини,
 Ярость вдыхала она в собак, охранявших ворота. Там, за стеной недоступной, в глубоком и темном укрытье,
 Роща густая была, в тени деревьев высоких
 Лавры росли там, кизил созревал, и широкой листвою
 Их осеняли платаны; трава меж корнями стелилась...
 Мята росла, и камыш, и чабрец, и цветы анемонов,’ 59
С ними божественный цвел кикламен, распускалась
 лаванда, ирис и дикий пион... И, возвышаясь над чащей, раскинулся дуб необъятный,
 Мощные сучья свои вздымая над рощей густою, Нес он на ветви высокой руно золотое; сверкая
 Свесилось с дуба оно; и руна хранителем грозным
 Змей был ужасный, для смертных людей несказанное диво.
 Весь чешуей золотою покрыт, вкруг ствола обвивались
 Кольца огромного тела; охраною был неустанной
 Он золотого руна... Страж, пораженья не знавший, не ведая сна и дремоты, Все озирал он вокруг лазурно-сверкающим взглядом. Только лишь мы услыхали про все эти страшные тайны...
 Стали раздумывать мы, как осилить нам труд этот тяжкий,
 Как нам, снискав благосклонность богини-охотницы, в рощу
 К страшному змею проникнуть, похитить руно золотое
 И возвратиться с руном домой в родимую землю. ...ко мне обратились с мольбами они и просили
 Чарами змея смирить и гнев Артемиды утишить. Так неотступно молили они, что я согласился; Я повелел Эсониду избрать на подвиг опасный Юношей лучших двоих — конеоорного Кастора с братом, Славным кулачным бойцом Полидевком — и Мопса-провидца. Вместе со мной лишь Медея пошла, от других отдалившись.
 Скоро приблизились мы к обнесенной стеною святыне;
 Там я на ровной лужайке тройную выкопал яму, Взял можжевельника ветви и сучья засохшего кедра,
 Терна колючего стебли, плакучего тополя листья, Все возле ямы сложил я, костер воздвигая высокий. Злаков волшебных Медея, искусная в чарах, Мне помогая, дала, раскрыв свой ларец благовонный...
 Черный накинувши плащ, заклинанья запел; и не медля
 Зов мой услышали те, кто живет в пустынной угрюмой
 Бездне: их три — Тисифона, Алекто, Мегера богиня.
 Факелов пламя в руках их сверкало блеском кровавым. В яме вспыхнул огонь, затрещало страшное пламя, Хворост сжигая, и дым, чернея, окутал окрестность. Вот из Аида возникли, разбужены пламенем ярым,
 Грозные призраки вдруг, беспощадные, страшные видом...
 Стали кружиться над ямой то вправо, то влево... А за оградой кумир Артемиды, разжав свои руки, Факел на землю поверг, на небо свой взор обращая; 60
Ласково псы завиляли хвостом, и упали засовы
 С мощных серебряных створов, и дивная дверь распахнулась
 В крепкой стене, и очам открылась тайная роща. Первым из всех на порог я шагнул... Вот уже все были мы недалеко от дивного дуба; Виден был жертвенник Зевса, защитника всех чужеземцев;
 Но, вкруг ствола обвивая свои необъятные кольца, Змей свою поднял главу и, открыв ядовитое жало, Злобный свой свист испустил; отозвался раскатами грома
 Вечный эфир, и деревья, от корня до самой верхушки
 Вдруг содрогнулись, и вся зашумела тенистая роща. Ужас меня охватил и сопутников; только Медея Твердо в груди сохранила свой дух непреклонный, отважный, Ей приходилось нередко сбирать чародейные травы. Я же формингу мою на священную песню настроил, Вызвал из нижней струны я звуки глубокие, тихо
 Тайную песню запел, беззвучно губы смыкая. К Сну я с мольбой обратился, владыке бессмертных и смертных, Чтобы скорей прилетел он и змея ужасную силу
 Чарам своим подчинил. Он внял мне... Вмиг он примчался и все успокоил: людей утомленных,
 Неугомонное ветров дыханье и волны морские, Вечных струю родников и рек шумящих потоки, Птиц и зверей: и над всем, что живет на земле здесь и дышит,
 Ласково он распростер золотые широкие крылья; Он прилетел и в страну благовонную колхов суровых. Очи жестокого змея сейчас же смежились дремотой,
 Смерти подобной; и к шее чешуйчатой низко склонился
 Он головой отягченной; и это увидев, Медея — Тяжкий свой рок выполняя — прекрасному сыну Эсона
 Снять повелела, не медля, с ветвей руно золотое. Выполнил он приказанье Медеи и на плечи быстро
 Вскинул руно златое и с ним на корабль возвратился.
 Радость наполнила сердце героев-минийцев; воздели
 Руки к бессмертным они, к владыкам широкого неба. Там же, стр. 90—92.
 Троянский конь Крепкою сбруей из кожи бычачьей коня разукрасив,
 Разом троянцы взялись за канат, искусно сплетенный, В город коня повлекли на вращавшихся быстро колесах, 61
С грузом отважных мужей, в нем сокрытых. Вокруг раздавались Звуки форминги и флейты, сливаясь в звенящую песню.
 О, злополучное племя людей неразумных! В тумане
 Темном бредущих! Как часто, как часто пустыми забавами тешась,
 Видеть не могут они, что стремятся к погибели скорой. Так и с троянцами в город, судьба, им смерть уготовив,
 Вместе, незванной, вошла; и что страшное близкое горе
 Сами они за собою влекут, им неведомо было. Много цветов, на росистых лугах у реки расцветавших,
 В свежий венок заплетя, своему убийце обвили
 Пышнук) гриву они. Но под кованым ободом медным
 Тяжко стонала земля; отвечая ей скрипом и стоном, В кольцах вращались колес железные крепкие оси. Стали канатов узлы, протираясь, слабеть в напряженье,
 Дымом охвачены были скрепленья натянутой сбруи. Тяжкий свой труд облегчали влекущие криком и шумом. Сонмы троянок, ликуя, наполнили улицы Трои; Девушек юных и жен молодых, Илифию познавших, С песнями шел хоровод в святилище древней богини.
 Многие, сбросив с себя покрывала и пояс узорный, Вместе с цветами вязали коню ожерелье, сплетая, Или срывали печати с глубоких сосудов, в которых
 Долго хранилось вино с дорогим ароматным шафраном, И выливали на землю осадок густой и душистый. С девичьим звонким напевом сливалось мужей ликованье,
 Лепет веселых детей — с приветственной песнею старцев... Только Приамова дочь, одна, вдохновленная богом, В доме не в силах была оставаться, сорвавши завесы... Жалом разящим провидца она, уязвленная, мчалась,
 Лавр потрясая священный, по городу, тяжко страдая,
 Вопль испускала ужасный... Там же, стр. 57—58. 62
Разрушение Трои ...Тщетны заграды; низвергнута стража; таран стенобойный
 Сшиб ворота; расколовшись, огромные рухнули створы;
 Силе прочистился путь, и в пролом, опрокинув передних,
 Ринулся грек, и врагами обители все закипели. Менее грозен, плотину прорвав и разрушивши стену, С ревом и с пеной стремится поток и, равнину
 Шумным разливом окрест затопив, стада и заграды
 Мчит по полям. Я видел убийством яримого Пирра; Видел обоих Атридов, дымящихся кровью в обители царской; Видел Гекубу, и сто невесток ее, и Приама, Кровью своею воздвигнутый ими алтарь обагривших.
 Вдруг пятьдесят сыновних брачных чертогов, надежда
 Стольких внуков, и стены, добыч многочисленных златом
 Гордые, пали — пожаром забытое схвачено греком. В. Жуковский, Сочинения,
 М., 1954, стр. 257—258, УСТАНОВЛЕНИЕ РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОГО
 СТРОЯ И ОБРАЗОВАНИЕ
 ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ В ГРЕЦИИ
 В VIII—VI ВЕКАХ ДО Н. Э. ЗАНЯТИЯ НАСЕЛЕНИЯ Лишь на востоке начнут восходить Антлантиды-Плеяды,
 Жать поспевай; а начнут заходить — за посев принимайся... Всюду таков на равнинах закон — и для тех, кто у моря
 Близко живет, и для тех, кто в ущелистых горных долинах,
 От многошумного моря седого вдали, населяет
 Тучные земли. Но сеешь ли ты, или жнешь, или пашешь —
 Голым работай всегда! Только так приведешь к окончанью
 Вовремя всякое дело Деметры. И вовремя будет
 Все у тебя возрастать. Недостатка ни в чем не узнаешь
 И по чужим безуспешно домам побираться не будешь... 63
Вечным законом бессмертных положено людям работать.
 Иначе вместе с детьми и женою, в стыде и печали, По равнодушным соседям придется тебе побираться. Разика два или три подадут вам, но если наскучишь, То ничего не добьешься, напрасно лишь речи потратишь.
 Пастбище слов твоих будет без пользы. Подумай-ка лучше,
 Как расплатиться с долгами и с голодом больше не знаться. В первую очередь — дом и вол работящий для пашни,
 Женщина, чтобы волов подгонять: не жена — покупная!
 Все же орудия в доме да будут в исправности полной, Чтоб не просить другого; откажет он, — как обернешься?
 Нужное время уйдет, и получится в деле заминка. И не откладывай дела до завтра, до послезавтра: Пусты амбары у тех, кто работать ленится и вечно
 Дело откладывать любит: богатство дается стараньем.
 Мешкотный борется с бедами всю свою жизнь непрерывно.
 В позднюю осень...
 Самое цремя готовить из дерева нужные вещи. Срезывай ступку длиной в три стопы, а пестик — в три локтя; Ось — длиною в семь стоп, — всего это будет удобней;
 Если жив восемь, то выйдет еще из куска колотушка.
 Режь косяки по три пяди к колесам в десять ладоней...
 Дышло из вяза иль лавра готовь, — не точат их черви... Быков же Девятилетних себе покупай ты, вполне возмужалых: Сила таких не мала, и всего они лучше в работе. Драться друг с другом не станут они в борозде, не сломают
 Плуга тебе, и с работой такой перерыва не будет. "
 Сорокалетний за ними да следует крепкий работник,
 Съевший к обеду четыре куска восьмидольного хлеба, Чтобы работал усердно и борозду гнал бы прямую, Вбок на приятелей глаз не косил бы, но душу в работу
 Вкладывал. Лучше его никогда молодой не сумеет
 Поля засеять, чтоб не было нужды в посеве вторичном.
 Кто помоложе, тот больше на сверстников в сторону смотрит
 Строго следи, чтобы вовремя крик журавлиный услышать, Из облаков с поднебесных высот ежегодно звучащий.
 Знак он для сева дает, провозвестником служит дождливой
 Зимней погоды и сердце кусает мужам безволовным.
 Дома корми у себя в это время волов криворогих. 64
Слово нетрудно сказать: «Одолжи мне волов и телегу!»
 Но и нетрудно отказом ответить: «Волы, брат, в работе!»
 Самонадеянно скажет иной: «Сколочу-ка телегу!» Но и в телеге-то ведь сотня частей! Иль не знает он, дурень? Их бы вот загодя он на дому у себя заготовил! Только что время для смертных придет приниматься за вспашку, Ревностно все за работу берись — батраки и хозяин.
 Влажная почва ль, сухая ль — паши, передышки не зная, С ранней вставая зарею, чтоб пышная выросла нива.
 Вспашешь весною, а летом вздвоишь, — и обманут не будешь. Передвоив, засевай, пока еще борозды рыхлы. Пар вздвоенный детей от беды защитит и утешит. Жарко подземному Зевсу молись и Деметре пречистой,
 Чтоб полновесными вышли священные зерна Деметры. В самом начале посева молись им, как только за ручку
 Плужную взявшись рукой, острием батога прикоснешься
 К спинам волов, на ярмо налегающих. Сзади с мотыгой
 Мальчик-невольник пускай затруднение птицам готовит,
 Семя землей засыпая... Только начнет восходить Орионова сила, ты рабочим
 Тотчас вели молотить священные зе^на Деметры
 На округленном и ровном току, не закрытом от ветра.
 Тщательно вымерив, ссыпь их в сосуды... Режь, о Перс, и домой уноси виноградные гроздья. Десять дней и ночей непрерывно держи их на солнце, Дней пяток после этого в тень положи, на шестой же
 Лей уже в бочки дары Диониса, несущего радость. Гесиод, Труды и дни, стих
 384—475. 597—600, 611—614. Боги и люди по праву на тех негодуют, кто праздно
 Жизнь проживает, подобно безжальному трутню, который
 Сам не трудится, работай питается пчел хлопотливых.
 Так полюби же дела свои вовремя делать и с рвением, Будут ломиться тогда у тебя от запасов амбары. Труд человеку стада добывает и всякий достаток, Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее
 Вечным богам, как и людям: бездельники всякому мерзки.
 Нет никакого позора в работе: позорно безделье... Там же, стих 303—311. 3 Заказ ^ Ы
Прославление оливкового дерева греками Есть тут дерево
 Несравненное... И не сажено, И не сеяно...
 Устрашение
 Копий вражеских, —
 И цветет у нас
 В изобилии: Сизолистая маслина,
 Воскормительница детства. И никто — ни юный возрастом,
 Ни обремененный годами, —
 Ствол ее рукой хозяйской
 Не осмелится срубить. Софокл, Эдип в Колоне,
 стих 701—720. Песня-заговор гончара Обжиг сосудов в печи был очень ответственным делом.
 Он давал много брака, который, по верованию греков, при¬
 носили демоны. Внемли молитвам, Афина! десницею печь охраняя, Дай, чтобы вышли на славу горшки, и бутылки, и миски,
 Чтоб обожглись хорошенько и прибыли дали довольно,
 Чтоб продавались бойко на рынке, на улицах бойко, Чтоб от той прибыли жирной за песню и нас наградили. Если ж, бесстыжее племя, певца вы обманете дерзко,
 Тотчас же всех созову я недругов печи гончарной: Эй, Разбивака, Трескун, Горшколом, Сыроглинник коварный, Эй, Нетушим, на поделки во вред ремеслу тароватый, Бей и жаровню, и дом, вверх дном опрокидывай печку.
 Все разноси, гончары зре пусть криком избу оглашают.
 Как лошадиная челюсть скрежещет, так печь да скрежещет,
 Вдребезги все разбивая, горшки, и бутылки, и миски.
 Также и ты, дочь Солнца, царица колдуний, Цирцея, Зелья им злого подбрось, чтобы с мастером дело погибло.
 Также и Хирон-владыка своих пусть приводит кентавров
 (Тех, что избегли десницы Геракла, и тех, что побиты):
 Все истопчите кругом, пусть с треском обрушится печка, 66
Пусть они с жалобным стоном на лютое бедствие смотрят,
 Буду, смеясь, любоваться на жалкую долю злодеев. Если спасать кто захочет, тому пусть голову пламя
 Все обожжет, и послужит другим его участь наукой. «Хрестоматия по античной ли¬
 тературе. Греческая литерату¬
 ра», М., 1965, стр. 11. БОРЬБА ДЕМОСА С АРИСТОКРАТАМИ
 В VII—VI ВЕКАХ ДО Н. Э.
 Басня о соловье и ястребе Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны. Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,
 Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких. Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями...
 «Что-ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее! Как ты не пой, а тебя унесу куда мне угодно, И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу. Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим;
 Не победит он его — к униженью лишь горе прибавит».
 Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица. Гесиод, ТРУДЫ и дни, стих
 201—212. ц 3* 67
Отношение аристократов к демосу Крепкой пятой придави эту чернь неразумную насмерть,
 Бей ее острою палкой, шею пригни под ярмо! Где ты найдешь средь людей, озаряемых солнца лучами,
 Чернь, что любила бы так властной руки произвол? Ф е о г и и д, Элегии. В кн.:
 «Хрестоматия по античной ли¬
 тературе. Греческая литерату¬
 ра», т. I, М., 1935, стр. 38-39. □в
 во Реформы Солона Положение греческих крестьян Весь век без радости, богатства и досуга, Взрывая целину, склонялся он у плуга
 И с чистою душой — у плуга одряхлел. Но он устал, устал все биться из-за хлеба... Ужель и там ему даруется в удел
 Распахивать поля безгласного Эреба? Хосе Мария Эредиа, Пахарь, А, 1925, стр. 66. Описание участка земли, принадлежавшего крестьянину Нет, не веселое поле с густыми его бороздами
 и не участок земли, полный вина, Нет, земледелец-старик, я царапаю плугом кусочек
 Малый земли, где ручьем служит лишь трещинка мне. Но ведь от малых плодов и ты немного получишь, Если умножишь плоды, больше получишь и сам! К. М. Колобова и Л. И.
 Г л у с к и н а, Очерки по исто¬
 рии древней Греции, Л., 1959,
 стр. 235. 68
Солон о своих реформах Какой задачи, может быть, не выполнил
 Я, на борьбу со злом сплотив народ? И обо мне пред справедливым временем
 Свидетельствует пусть богиня высшая, Мать черная, земля многострадальная, С которой сбросил я позорные столбы, Рабыня раньше, а теперь — свободная. На родину, в Афины, в наш прекрасный град,
 Вернул я многих, на чужбину проданных
 По злобе, по суду, по тяжкой бедности, То беглецы, то жалкие рабы, Те, что забыли наш язык аттический. Освободил и здесь, на милой родине, Тех, кто дрожал рабом господской прихоти. Но я боролся не путем насилия, Путем закона, правды, права, разума. Солон. Элегии. Там же, стр.
 118. ВОЕННОЕ ДЕЛО У ГРЕКОВ Воинственная элегия Славное дело — в передних рядах со врагами сражаясь,
 Храброму мужу в бою смерть за отчизну принять! Доля ж постыднее всех — в нищете побираться по свету, Город покинув родной, тучнее бросив ПОЛЯ, Да побираться с отцом престарелым и матерью милой,
 Взяв малолетних детей, взяв и супругу с собой. Взором неласковым встретит скитальца такого хозяин,
 Если, покорный нужде, вступит под кров он его. Род позорит он свой, позорит цветущую юность: Вслед неотступно за ним срам и бесчестье идут. Если ж воистину нет снисхожденья бежавшему мужу, Нет состраданья, нет чести ему и любви,— 6.9
Биться мы стойко должны за детей и за землю родную,
 Грудью удары встречать, в сече души не щадя... ...Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха, Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов, Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины —
 Столько же милыми, сколь милы нам солнца лучи!..
 Воины, те, что дерзают, сомкнувшись плотно рядами, В бой рукопашный вступать между передних бойцов,
 Нет никого, кто бы мог до конца рассказать все мученья,
 Что достаются в удел трусу, стяжавшему стыд! Трудно решиться ведь честному воину с тыла ударить
 Мужа, бегущего вспять с поля кровавой резни; Стыд и позор возбуждает мертвец, среди праха лежащий,
 Сзади пронзенный насквозь в спину копья острием!
 Пусть же, широко шагнув и ногами упершися в землю,
 Каждый на месте стоит, губы зубами прижав, Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами
 Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв;
 Правой рукою пусть он потрясает могучую пику... Ногу с ногою поставив, и щит свой о щит опирая, Грозный султан — о султан, шлем — о товарища шлем,
 Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется Ти рте.й, Воинственная эле¬
 гия. В кн.: «Хрестоматия по
 античной литературе», т. I, М.,
 1958, стр. 89, Спартанское войско Стиснув рукою копье или меча рукоять! с врагами, В. В. Латышев, Переводы из
 древних поэтов, Спб., 1898,
 стр. 2—3. 70
ГРЕЧЕСКИЕ КОЛОНИИ Легенда об Ифнгении Рассказ старого скифа Как-то в кругу томитян говорил я о доблести вашей
 (Я и по-гетски могу и по-сарматски болтать). Некий старик среди нас на мое восхваленье такую
 Речь величаво повел звонкому слову в ответ: «Гость дружелюбный, и нам слово «дружба» — не чуждое слово В этом далеком от вас, Истром омытом краю. В Скифии есть уголок, именуемый древле Тавридой —
 Бычьей Землей. Не года скачут от гетов туда. Там я близ Понта рожден. Не к лицу мне стыдиться отчизны. Фебу, богиню, чтут жертвами жители гор. Там и поныне стоят на плечах колонн-великанов Храмы, и к ним переход — в сорок ступеней пролет.
 Статуя с неба сошла, по преданию, в эту обитель. Верно, молва не пуста: цоколь от статуи цел. Жертвенник в камне скалы сверкал белизною природной:
 Ныне он тускл и багров, кровью пропитанный жертв.
 Жрица безбрачная там роковые вершила обряды
 И превышала она знатностью скифских невест. Грозен обычай веков, заповеданный предками скифам:
 «Да уцадет под мечом девственным жертвой пришлец».
 Мощно царил там Фоант, знаменитый во всей Меотиде. Берег Евксинский не знал мужа славнее, чем он. И притекла, говорят, Ифигения, некая дева, В годы державства его к нам по воздушным волнам:
 Будто ее ветерки, под облаком в небе лелея, Волею Фебы, как сон, в эти места увлекли... Многие годы она алтарем управляла и храмом, С грустью невольной рукой скорбный обычай блюдя.
 Вдруг занесли паруса двух юношей к храму Тавриды. На берег вольный ногой оба вступили, смеясь. Возрастом были равны и любовью. Молва сохранила
 Их имена — и ныне звучат: Орест и Пилад. Юношей жадно влекут к алтарю беспощадной богини
 Тривии. За спину им руки загнули враги. Вот их кропит водой очистительной жрица-гречанка, 71
Рыжие кудри друзей длинною лентой крепит, Их обряжает она, виски обвивает повязкой. Для промедленья сама ищет в смущенье предлог. — Я не жестока, о нет! Простите мне, юноши, — молвит, — Варварский этот обряд горше мне варварских мест.
 Скифский обычай таков. Но какого вы племени, люди? Столь злополучно куда держите путь по морям? —
 Смолкла. И слышит она священное родины имя, Милых сограждан своих в пленниках вдруг узнает.
 Глухо бормочет: «Один из двоих обречет себя в жертву,
 Вестником в отчий дом пусть воротится другой».
 Жертвой наметив себя, в путь Пилад торопит Ореста. Друг отвергает. За смерть жаркая тяжба идет. В праве на смерть не сошлись. Других разногласий не знали. Спорят: кому из двоих душу за друга отдать. Длится меж юношей бой-состязанье в любви беззаветной. К брату дева меж тем трудно выводит письмо. Брату наказы дает. Но тот, кому дева вручала, Был — о превратность судеб! — братом и был ей родным.
 Образ богини втроем похищают немедля из храма, К морю тайком... и корма пенит безбрежный простор.
 Канули годы, века, но образ дружбы высокой Юношей чтят и здесь, в Скифии, в темной стране».
 С детства знакомую быль так закончил старик незнакомый,
 Все похвалили рассказ — честности добрый пример. Публий Овидий Назон,
 Рассказ старого сіффа. В кн.:
 «Поэты-лирики древней Эллады
 и Рима», М., 1963, стр. 143. ГРЕКО-ПЕРСИДСКИЕ ВОЙНЫ Надпись в Афинах на памятнике в честь погибших
 при Марафоне Доблесть этих мужей освещает бессмертная слава. Здесь поразили они гордые персов войска, 72
- Пешими поднялись против Азии сильной, Чтобы Эллады земле рабского дня не узнать. К. М. Колобов а, Е. Л.
 Оэерецкая, Как жили древ¬
 ние греки, Л., 1959, стр. 25. Павшим афинянам Радуйтесь, лучшие дети афинян, цвет конницы нашей! Славу великую вы в этой стяжали войне. Жизни цветущей лишились вы ради прекрасной отчизны,
 Против бесчисленных сил эллинов выйдя на бой. Симонид Кеосский. В
 кн.: «Греческие эпиграммы», М., 1960, стр. 34. Фермопильский бой Эпитафии на могилах и памятниках погибшим
 при Фермопилах Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
 Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли. Симонид Кеосский, там
 же. Надпись на могиле царя Леонида (На могиле было установлено изображение льва. Отсю-
 да игра слов в надписи: Леонид — Львиный.) Между животными я, а между людьми всех сильнее
 Тот, кого я теперь, лежа на камне, храню. Если бы, Львом именуясь, он не был мне равен и духом, Я над могилой его лап не простер бы своих. Симонид Кеосский, там
 же, стр. 35* ВО 73
Греческие поэты о подвиге при Фермопилах
 1 Видишь курган у Фокидской скалы? То могила трех сотен
 Лакедемонян, что здесь бились с войсками мидян И полегли далеко от родного им края, ослабив
 Сопротивленьем своим грозную силу войны. Изображение зверя с косматою гривой увидя, Знай, что воздвигли его в честь Леонида вождя. 2 Триста мужей, привезенных опять на ладье для умерших,
 Новую жертву войны встретивши, молвил Аид: «Это спартанская рать, у них — вы видите?—раны
 Все на груди: они приняли грудью удар. Дай же теперь от трудов себе отдых, о племя Арея
 Непобедимого! Здесь сном моим тихим усни». Лолий Басс, там же, стр. 201—202. Леонид спартанский и персы — Это пурпурное платье тебе, Леонид, посылает
 Ксеркс, оценивший в бою доблести подвиг твоей. — Не принимаю. Пускай награждает изменников; мне же
 Щит мой покров. Не нужны мне дорогие дары. — Ты же ведь умер. Ужели и мертвый ты так ненавидишь
 Персов? — К свободе любовь не умирает во мне. л Антифил Византийский, ^ Там же, стр. 206. / ф 74
Саламинский бой Когда же промчался в небе белоконный день
 И даль зажег сияньем ослепительным, Над морем загремела песня эллинов, Запев отважный, и стократным отзвуком
 Отозвались уступы побережных скал. Тревога заронилась в сердце варваров. Обман был ясен. Не к побегу песнь звала, —
 Торжественное величанье эллинов, А к мужеству, к отпору, к непреклонности.
 Пронзительные трубы звоном вспыхнули, По мановенью кормчих весла врезались
 В простор соленый, вспенившись, вскипела хлябь,
 И ясно видим, вмиг пред нами флот предстал. Шло головным крыло в походе правое
 В сплоченье стройном. Цепь же кораблей за ним
 Плыла, и слышны были крики звонкие: «Вперед, сыны Эллады, устремитесь в бой!
 Освободите алтари родных богов, Детей и жен своих.Ведь бой идет за все!..» Сперва в бою держалось войско варваров. Когда ж в теснине корабли персидские
 Столкнулись, весла сокрушая тяжестью, Друг друга клювами бодая медными, Тут ни защиты не было, ни помощи. Искусно наших окружая, эллинов
 Стремились корабли. И опрокинутых
 Судов кили носились. Под обломками
 Снастей разбитых, в толпах тел утопленных
 Не видно моря. Густо мертвецы лежат
 На отмелях и скалах. Побежали все, Кто уцелел от ополченья варваров. Как рыбаки весла осколком бьют тунцов, Сойдя на берег, топтали и топили нас
 И погребали мертвых под обломками. Эсхил, Персы, стих 386—
 425. 75
Спартанцам, павшим при Платее Неугасающей славой покрыв дорогую отчизну, Черным себя облекли облаком смерти они. Но и умерши, они не умерли: воинов доблесть и слава, К небу вспарив, унесла их от Аидовой тьмы. Симонид Кеосский. В
 кн.: «Греческие эпиграммы»,
 стр. 35. РАБСТВО В ГРЕЦИИ В V ВЕКЕ ДО Н. Э. Описание Афинского рынка Рынок весь нам доверху завалили! Ранним яблоком, луком мегарским, ботвой,
 Огурцами, гранатами, злым чесноком,
 Рубашонками маленькими для рабов. Беотийцев увидеть позволь нам опять
 С куропатками, с кряквами, с гусем, с овцой,
 Пусть в корзинах притащат копайских угрей, А кругом мы толпимся, кричим, гомоним, Рвем из рук и торгуемся... Аристофан, Мир, стих
 999—1008. Положение бедноты в Афинах в V веке до н. э. По петушечьей утренней песне Подымаются все на работу — ткачи, печники, скорняки, мукомолы, Гончары, столяры, маляры, мастера по слесарно¬
 кузнечному делу, Обуваются наспех впотьмах и бегут... Аристофан, Птицы, стих
 489-492. 76
Наказание рабов в Греции Бити на (обращаясь к рабу Пиррию). Скрути его, — ты что ж прирос к месту? —
 Колодезный канат немедля сняв с кадки! Коль для примера я тебя стране нашей
 Не взбучу, — женщиной мне не бывать боле! Ведь говорят: «Фригийца плеть уму учит»... Ремень принес? Вяжи-ка, сняв сперва платье! Г а с т р о н Каюсь я, Битина, у ног твоих — сжалься! Б и т и н а Снимай — я говорю! Запомнить ты должен, Что ты — мой раб и стоил целых три мины... П и р р и й. Скрутил на славу! Битина Вдруг эеревку сбросит? С ним к Гермону на мельницу иди прямо, Ты скажешь там, чтоб всыпали ему в спину
 Ударов с тысячу, да столько же в брюхо! Г е р о д, Мимиамбы, М., 1938,
 стр. 75—77, Мечты афинских граждан жить за счет союзников Городов, островов, приносящих нам дань, Будет тысячу, будет больше. Если бы приказами каждому
 Взять на хлеба два десятка афинян,— Двадцать тясяч из граждан могло
 Прожить в изобилии, в жареных зайцах, От столов не вставая, и венков не снимать, И коврижкою с медом питаться. Аристофан, Осы, стих 570. 77
Народное собрание в Афинах при Перикле Народное собрание происходило на холме Пниксе или
 в театре Диониса. Граждане сидели на склоне холма или
 скамьях театра, а власти располагались внизу. Собрание
 окружалось крашеной веревкой, чтобы никто не мог уйти
 ранее голосования. ...Здесь народное собрание
 Назначено на утро. Но пустынен Пникс, Народ снует туда-сюда по площади. Бежит он от веревки в сурик крашеной. Пританы не приходят, а придут они — Помчится всякий на скамейку первую, Один через другого, сломя голову, Толпой, потоком, роем... Но вот идут пританы — видно выспались. Не говорил я разве, все как сказано, Бегут, толкаясь, на места почетные. ^ Аристофан, Ахарняне, стих 19—26 и 40—42,, КУЛЬТУРА ГРЕЦИИ В V—IV ВЕКАХ ДО Н. Э. Греческая школа Наказание ученика (отрывки из «Мимиамбов» Герода,
 Действующие лица: Ламприск — учитель, Метротима —
 мать ученика, Коттал — ученик). Метротима Ламприкс, пусть над тобой, любезных, Муз будет
 Благословенье, и да вкусишь ты в жизни
 Всех радостей, — лишь эту дрянь вели вздернуть
 На плечи и пори, да так пори, чтобы
 Душонка гадкая лишь на губах висела! 78
Он разорил меня дотла игрой вечной
 В орлянку... Бабок, видишь ли, ему мало!.. Он ни аза не разберет в письме, если
 Ему не повторить, ну раз с пяток, буквы... А я-то грамоте учить его стала, На черный день подспорье чтоб иметь в сыне!.. Ламприск, коль хочешь ты от этих Муз счастья
 И радости, — ему как следует всыплешь! Ламприск Просить тебе не стоит: без твоей просьбы
 Получит он свое... Где Эвфий мой? Где же, Где Филл и Коккал? Ну, поднять его живо
 На плечи... — Вот хвалю, Коттал! Не хочешь бабки ты уже загонять в ямку, Как эти мальчики! Уж ты в притон ходишь! Ты с голытьбой в орлянку там играть начал! Я сделаю тебя скромней любой девы, И, коль на то пошло, не тронешь ты мухи! А где мой едкий бич, где бычий хвост, коим
 Кандальников и лодырей я всех мечу? Подать, пока не вырвало меня желчью! Коттал Ламприск, ну, миленький, ну ради Муз этих
 И бороды твоей, и Коттиды жизни, Не едким бей меня, — ты бей другим лучше! Ламприск Нет! дрянь ты, Коттал! Выхвалять тебя даже
 Торговец бы не стал; не жди хвалы также
 И в той стране, железо где грызут мыши! * Коттал А сколько, сколько дать ударов ты хочешь,
 Ламприск? Ламприск
 Я не при чем, — ты мать спроси лучше! 79
К от т а л Дадут мне сколько, мать? В живых оставь только! Метротима
 А столько, сколько вынесет твоя шкура! Как его представляли себе древние греки Эта дева идет, и ползет, и летит: Сложением «львица» — но лап не хватает у ней;
 Глянешь спереди — женщина с птичьим крылом,
 Глянешь сбоку — там тело рычащего льва, Г лянешь сзади — змея завилася в кольцо. Глянешь разом на все — ни змея, ни жена, Ни крылатая птица, ни дикий зверь. Ибо нет у жены пары стройных ног, Ибо львица молчит — нет у ней головы. В этой деве природа смешала все, Безобразное вместе с прекрасным. К о т т а л.
 Ой, перестань, Ламприск! Ламприск Ты перестань тоже,
 Свои проказы брось!.. Герод, Мимиамбы (Учи¬
 тель), М., 1964, стих 1—90, Сфинкс М е с о м е д, Загадка. В кн^
 «Памятники поздней античной
 поэзии и прозы. II—V вв.»,
 М., 1964, стр. 30. 80
Олимпийские игры Бега на колесницах Когда судьи, жребий вынув каждому, Их колесницы разместили, — тотчас же, Под звуки медных труб, пошли, поводьями
 Коней ударив и бодря криками. И стуком гулким колесниц наполнилось
 Ристалище — и кверху возносилась пыль. И все, перемешавшись, острием коней
 Кололи, не жалея, обогнать стремясь
 Несущегося рядом колесничего. И спины вскоре у возниц и ободы
 Колес покрыла пена, конский храп стоял... И все сначала колесницы прямо шли, Но вдруг энийца жеребцы горячие, Шестой — иль следующий?—обегая круг,
 Сворачивают вправо — и баркейскую
 Сшибают лбами колесницу; прочие, Друг с другом сталкиваясь, тут же падают, И вдруг разбитых колесниц обломками
 Крисейская долина вся наполнилась... И лишь возница опытный, афинянин, Направо держит — и, свернув с ристалища,
 Минует яростную бурю конскую... А он, Орест, последним шел, уверенный, Что кобылицы под конец одержат верх; Но видя, что остался цел афинянин, Бичом свистящим меж ушей стегает их
 И, бег ускорив, нагоняет тотчас же. И, поровнявшись оба колесницами, Оспаривают друг у другу первенство... И предпоследний безопасно круг уже
 Прошел, злосчастный он, держась устойчиво, И после вдруг ослабил вожжи левые
 И, поворота не заметив, столб задел; И, средние ступицы в колесе сломав, Скользнул под колесницу и в тугих ремнях
 Запутался... Когда ж упал, злосчастный он,—
 Помчались кобылицы на средину с ним... И, видя, что скользит и наземь падает, 81
Народ о злополучном стонет юноше: «Погиб, такие он свершивший подвиги!» Софокл, Электра, стих 705—
 748. Кулачный бой На середину собранья бойцы, подпоясавшись, вышли,
 Подняли разом один на другого могучие руки, Сшиблись, и в быстрых размахах тяжелые руки смешались.
 Треск челюстей раздавался ужасный; струился обильный
 Пот из их тел. Евриал для удара высматривал место, —
 Вдруг Епей налетел, кулаком его в щеку ударил. Не устоял Евриал, подломились блестящие члены. Как из морской прибрежной травы с налетевшим Бореем
 Прыгает рыба и снова волной покрывается черной,—
 Прыгнул и тот от удара. Его поддержал, подхвативши,
 Великодушный Епей. И друзья, окружив Евриала, С поля его повели, по земле волочившего ноги; Кровь он выплевывал ртом, голова запрокинулась набок.
 В полном бесчувствьи его меж своими они посадили... і Илиада, XXIII, стих 685—698, Надписи в честь победителей Вот он, смотри, Феогнед, победитель в Олимпии, мальчик,
 Столь же прекрасный на вид, как и искусный в борьбе, И на ристалищах ловко умеющий править конями. Славою он увенчал город почтенных отцов. Симонид Кеосский. В
 кн.: «Греческие эпиграммы», М.,
 1960, стр. 40. 82
Только в начале бегов видим мы Менеклова сына
 Или у цели уже; он посредине — незрим. К. М. Колобова, Е. Л. Озерецкая, Олимпийские игры, М., 1958, стр. 39. Стихи в честь победителя в беге на Олимпийских играх
 спартанца Лада, высеченные на пьедестале статуи работы
 Мирона, поставленной в Олимпии. Словно в эфире парящий ногами, стремится он к цели,
 Сильно вздымается грудь, верой в победу полна, Вот таким-то тебя здесь поставил, Лада, сам Мирон,
 Легкий, как воздух, летишь с поднятой вверх головой.
 Полон надежды ты. Губы чуть тронуты свежим дыханьем,
 Жажда к победе в груди взносит желания вверх. Вот он, легкий, как вздох, сейчас с пьедестала соскочит,
 Нтоб венок получить... Он не из камня — живой! Там же, стр. 40. Эпиграмма на кулачного бойца Андролея Где только были в Элладе агоны кулачного боя, Всюду участвовал в них тотчас и я, Андролей. В Писе лишился я уха, без глаза остался в Платее. В Дельфах с арены меня замертво вынесли вон.
 Стали уже хлопотать мой отец Дамотел и наш город,
 Чтобы хоть мертвым меня с места борьбы воротить. ^ Лукиллий. В кн.: «Грече¬
 ская эпиграмма», М., 1960,
 стр. 220—221. 83
ГРЕЧЕСКИЙ ТЕАТР Прометей прикованный Пустынная горная местность в древней Скифии. Три божества —
 Гефест, Власть и Сила — подводят к утесу Прометея, чтобы прико¬
 вать его к скале. Власть Вот мы пришли в далекий край земли, В безлюдную пустыню диких скифов. Теперь твоя обязанность, Гефест, Приказ отца исполнить — к горным кручам
 Вот этого злодея приковать
 Оковами из крепкого железа. Ведь он твой цвет, огонь, искусств источник,
 Укравши, людям даровал. Он должен
 За этот грех наказан быть богами, Чтоб Зевса власть учился он любить
 Й нрав гуманный свой навек оставил... Гефест
 Пойдем: опутан он железной сетью* Власть Теперь дерзай, кради для земнородных
 Дары богов. Посмотрим, как тебя
 Избавят люди от твоих мучений. (Гефест, Власть и Сила удаляются.) Прометей О ты, Эфир божественный, и вы, О ветры быстрокрылые, и реки, И смех морских неисчислимых волн,
 Земля-всематерь, круг всезрящий солнца! Я васізову в свидетели; смотрите, Что^ыне, бог, терплю я от богов. ...Ведь я, несчастный, Страдаю за благодеянья смертным, Ведь я в стволе сухого тростника
 Струю огня похитил, и она
 Людей искусствам всяким научила. 84
За этот грех теперь терплю я казнь, Вися в оковах, под открытым небом. А! А! (Приближается хор Океанид.) Но что за шум? Что за благоуханье
 Незримое? То смертный или бог
 Пришел сюда, к далекому утесу, Чтоб на мои страданья посмотреть?.. Хор Нет — не бойся... Юных дней твоих подруги,
 Сонмом крыл звеня в эфире, Мы примчались к этим скалам. Мы едва мольбой склонили сердце старого отца... Прометей Увы! Увы!.. Посмотрите, взгляните, родные мои, Как в железных цепях
 Над этим ущельем, на высях скалы, Несу постылую службу... Хор Открой нам все, подробно расскажи, Какую Зевс вину тебе находит, Что так жестоко мучает. Поведай, Когда тебе не тяжко говорить. Прометей Да, говорить об этом больно мне, Но и молчать не легче... Как только он 1 воссел на отчий трон, Сейчас же начал почести и власть
 Распределять меж разными богами, А о несчастных смертных позабыл
 И даже больше: вздумал уничтожить... Не думайте, что гордость заставляет. 1 Зевс. 85
Меня молчать. Но я терзаюсь сердцем
 При зрелище позора моего. Кто, как не я, богам всем этим новым
 Распределял почетные дары? Но замолчу о том, что всем известно, А про страданья смертных расскажу. Ведь я их сделал, глупых, как дитя,
 Разумными, способными к мышленью. Я не в упрек им это говорю, Но объяснить хочу вам все значенье
 Моих благодеяний. Раньше люди
 Смотрели и не видели и, слыша, Не слышали; в каких-то грезах сна
 Влачили жизнь: не знали древоделья, Не строили домов из кирпича, Ютились в глубине пещер подземных,
 Бессолнечных, подобно муравьям. Они тогда еще не различали Примет зимы, весны — поры цветов И лета плодоносного; без мысли
 Свершали все. А я им показал
 Восходы и закаты звезд небесных; Я научил их первой из наук, Науке числ и грамоте; я дал им
 И творческую память, матерь муз. И первый я поработил ярму
 Животных диких; облегчая людям
 Тяжелый труд телесный, я запряг
 В повозки лошадей, вожжелюбивых,
 Излюбленную роскошь богачей. Никто, как я, бегущие по морю
 Льнокрылые измыслил корабли. И это все изобретя для смертных, Я не могу для самого себя Придумать средство вырваться из бедствий!
 Хор От этих мук позорных потерял
 Ты прежний разум свой и унываешь, Как врач плохой, который, заболев, Себе кайти лекарства не умеет... (Появляется Г е р м е с) вб
Прометей Знай хорошо, что я б не променял
 Моих скорбей на рабское служенье... Твои увещевания напрасны: Ведь я к ним глух, как волны моря. Нет, Не думай, что из страха перед Зевсом
 Я стану бабой, буду умолять, Как женщина, заламывая руки, Того, кого я ненавижу, снять
 С меня оковы. Этого не будет... Хор Нам кажется, что дело говорит Тебе Гермес. Велит он, бросив гордость, Благоразумья мудрого искать. Послушайся! Упорствовать в грехе
 Для мудрого позорно и постыдно. Прометей О том, что сейчас он мне возвестил, Я ранее знал. Но муки терпеть Врагу от врагов — здесь позорного нет... Г е р м е с (хору) Но вы, кто состраждете горю его, Отойдите отсюда подальше скорей. Иначе ваш ум навек потрясет
 Свирепого грома рычанье... Прометей Уже на деле, а не на словах, Задрожала земля. И грома глухие удары ревут, И пламенных молний извивы блестят, И вихри крутят придорожную пыль. В неистовой пляске несутся ветра
 Навстречу друг другу; сшибаясь, шумят
 И празднуют дикий и ярый мятеж.
 Смешались в одно небеса и земля... И всю эту бурю послал на меня
 Разгневанный Зевс, чтоб меня устрашить.
 О матерь святая моя, о Эфир, 87
Свой свет разливающий всем, посмотрите:
 Страдаю я несправедливо. (При ударах грома, блеске молний Прометей проваливается под землю.) Эсхил, Прометей прикован¬
 ный. В кн.: «Хрестоматия по
 античной литературе. Греческая
 литература», М., 1937, стр. 50—
 72. Отрывок из трагедии Софокла «Антигона» Много в природе дивных сил, Но сильней человека — нет: Он под вьюги мятежный вой
 Смело за море держит путь; Кругом вздымаются волны — Над ними струг плывет; Почтенную в богинях, Землю, Вечно обильную мать, утомляет он; Из года в год в бороздах его пажити, По ним плуг мул усердный тянет; И беззаботных стаи птиц, И породы зверей лесных, И подводное племя рыб
 Власти он подчинил своей; На всех искусные сети
 Плетет разумный муж. И гордый лев пустыни дикой
 Силе его покорился, и пойманный
 Конь легкогривый ярму повинуется, И царь гор, тур неукротимый. И речь, и воздушную мысль, И жизни общественный дух
 Себе он привил; он нашел охрану
 От лютых стуж — ярый огонь, От стрел дождя — прочный кров.
Всеискусный, бездолен не будет он в грозе
 Грядущих зол; смерть одна
 Неотвратна, как и встарь, Недугов же томящих бич
 Уж не страшен... Софокл, Антигона, стих
 332—364. □в 90 Отрывок из трагедии Еврипида «Медея» Родина, дом отцовский, о
 пусть, Пусть никогда не стану
 Города я лишенной... Злее нет горя в жизни
 Дней бесполезных. Смерти, о, смерти пускай
 Иго подъемлю, но только
 Дня изгнанья не видеть...
 Муки нет тяжелее, Чем отчизны лишиться. Еврипид, Медея, стих 643—
 652. Отрывок из трагедии «Беллерофонт» На небе боги есть... Так говорят!.. Нет! Нет! Их нет! И у кого крупица
 Хотя бы есть ума, не станет верить
 Сказаньям старым. Чтоб моих вам слов
 Не принимать на веру, докажу вам.
 Тиран людей без счета убивает
 И грабит их добро; клятвопреступник
 Подчас опустошает целый город,
 Злодействуя, — все же живет счастливей
 Безгрешного, покоем наслаждаясь
 И без заботы проводя свой век.
 Богобоязненных, но очень слабых
 Немало мне известно городов: 89
Они дрожат подавленные силой
 Других держав — могучих, но безбожных. Еврипид, Беллерофонт. В
 кн.: К. М. Колобова и
 Л. М. Г л у с к и н а, Очерки ис¬
 тории Греции, Л., 1958,
 стр. 268. Значение комедий Аристофана (высказанное им самим) Наш поэт устранил эту грубую брань, шутовство балаганное это, И большое искусство он создал для нас, и высокую башню построил Из возвышенных мыслей, из важных речей, из тончайших, не рыночных шуток.
 Не на мелкую сошку, ничтожных людей ополчился поэт, не на женщин, Но с Геракловым мужеством в гневной душе он восстал на великих и сильных. Аристофан, Мир, стих
 748—752. ИСКУССТВО Скульптор Мирон сделал статую, изображавшую тел¬
 ку. Работа произвела огромное впечатление на современни¬
 ков. Дальше паси свое стадо, пастух, — чтобы телку Мирона,
 Словно живую, тебе с прочим скотом не угнать. Анакреон. В кн.: «Греческие
 эпиграммы», М., 1960, стр. 32. 90
Кажется, телка сейчас замычит. Знать, живое творилось Не Прометеем одним, но и тобою, Мирон. Антипатр Сидонский.
 Там же, стр. 153. оя Не изваял меня Мирон, неправда, — пригнавши из стада,
 Где я паслась, привязал к каменной базе меня. Леонид Тарентский.
 Там же, стр. 127. О статуе Зевса Олимпийского, работы Фидия. Бог ли на землю сошел и явил тебе, Фидий, свой образ,
 Или на небо ты ёам бога узреть восходил? Филипп Фессалийский.
 Там же, стр. 213. Аполлон Бельведерс к ий Описание статуи. Упрямый лук, с прицела чуть склонен,
 Еще дрожит за тетивою шаткой, И не успел закинутый хитон
 Пошевелить нетронутою складкой. 91
Уже, томим язвительной стрелой, Крылатый враг в крови изнемогает, И черный хвост, сверкая чешуей, Свивается и тихо замирает. Стреле вослед легко наклонено
 Омытое в струях кастальских тело. Оно сквозит и светится оно, Веселием триумфа просветлело. Твой юный лик торжествен и могуч, Он весь в огне, живительном и резком: Так солнца диск, прорезав сумрак туч, Слепит глаза невыносимым блеском. А. Фет, Полное собрание сти¬
 хотворений, М., 1959, стр. 474. Впечатление от развалин Акрополя Серый шифер. Белый тополь.
 Пламенеющий залив. В серебристой мгле олив
 Усеченный холм —Акрополь.
 Ряд рассеченных ступеней,
 Портик тяжких Пропилей, В сетке легких синих теней, И за грудами камений
 Искры мраморных аллей. Небо знойно и бездонно — Веет синим огоньком. Как струна, звенит колонна
 С ионийским завитком. За извивами Кефиза
 Заплелись уступы гор
 В рыже-огненный узор... Луч заката брызнул снизу... 92
Над долиной сноп огней...
 Реет пламенем над ней он
 В горне бронзовых лучей
 Загорелый Эрехтейон...
 Ночь взглянула мне в лицо.
 Черны ветви кипариса. А у ног, свернув кольцо,
 Спит театр Диониса. М. Волошин, Акрополь. В
 кн.: «Мир искусства в образах
 поэзии». М., 1922, стр. 7, □В на МАКЕДОНСКИЕ ЗАВОЕВАНИЯ На битву при Херонее. Камень тяжелый для внуков Кекропа, лежу я, о путник,
 Богу войны посвящен, мощи Филипповой знак. Я Марафону и вам, берега Саламина, позорен, Славу склонившим свою пред македонским копьем. Как не клянись ты теперь, Демосфен, мертвецам, а все же
 Мертвым, равно как живым, тягостен будет мой гнет... ТуллийГемик. В кн.: «Мир
 искусства в образах», стр. 35 І. На Филиппа Македонского. Сдаться заставил Филипп и высокие стены Макина; Зевс Олимпиец, закрой медные двери богов! Скипетр Филиппа успел подчинить себе землю и море, И остается ему путь лишь один — на Олимп. Алкей М^ссенский. Там
 же, стр. 142. 93
ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЕ ГОСУДАРСТВА Развитие ремесла в эпоху эллинизма. (Сценка из идиллии «Сиракузянки».) Г о р г о ...Гляди, что ковров разноцветных! Как они дивно легки! Ну как будто соткали их боги. Праксиноя Мощная дева Афина, каких же ткачей это дело? Кто ж они, те мастера, что для них начертили узоры?
 Люди стоят, как живые, и, словно живые, кружатся,
 Словно нетканые... Феокрит, Идиллия XV,
 стих 78—83. Фаросский маяк Башню на Фаросе, грекам спасенье, Сострат Дексифанов,
 Зодчий из Кнйда, воздвиг, о повелитель Протей! Нет никаких островных сторожей на утесах в Египте, Но от земли проведен мол для стоянки судов, И высоко, рассекая эфир, поднимается башня, Всюду за множество верст видная путнику днем, Ночью же издали видят плывущие морем все время
 Свет от большого огня в самом верху маяка, И хоть от Таврова Рога готовы идти они, зная Что покровитель им есть, гостеприимный Протей. Посидипп. В кн.: «Греческая
 эпиграмма», М., 1960, стр. 83—
 84. 94
На бюст Александра Македонского Полный отважности взор Александра и весь его облик
 Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь!
 Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье: «Землю беру я себе, ты же Олимпом владей». Асклепиад. Там же, стр.
 79. Ложно оракул гласит, что погиб Александр. Если даже
 Феб и правдив, не берет непобедимых Аид. Парменион. Там же, стр.
 197. ф
ДРЕВНИЙ РИМ ПРИРОДА ИТАЛИИ Вырвались мы, наконец, из тумана, скрывавшего море, И на широкий простор вышли из гавани Пиз. Гладь улыбалась морская, колышась под солнца лучами,
 Воду корабль бороздил, тихо шептала волна. Вот и хребта Апеннин показались крутые отроги, Г де об отвесный утес волны Фетида дробит. Если б владычицу мира, Италию, взором окинуть
 Кто-нибудь мог и ее видеть очами ума* Сходство он в ней бы нашел с листком извилистым дуба,
 Только с обеих сторон вогнута глубже она... В сушу глубоко проникли, в нее заливы врезая, Буйный тирренский прибой и Адриатики мощь... Горы к обоим морям свои посылают отроги — Там зарождается день, здесь он нисходит ко сну... То Апеннинский хребет поставлен, как страж для латинян:
 Замкнуты входы в их край гор недоступной тропой. Северных грозных врагов опасалась природа и Альпам
 В помощь воздвигла она новый гористый оплот. Так же, как в теле, она оградила источники жизни, Все, что ценила она, плотным укрывши щитом. Рутилий Номанциан. В
 кн.: «Памятники поздней ан¬
 тичной поэзии и прозы II—
 V вв.». М., 1964, стр. 149—
 150. 96
ЗАНЯТИЯ ДРЕВНИХ РИМЛЯН То были воинов — оратаев сыны, Привычные вращать сабинскою киркою
 Бразду: им матерью заране внушены
 И страх и труд, они вечернею порою
 Несли ей дров, когда над сумраком земли
 От солнца выси гор блистали багряницей, И без ярма волы, качаясь, тихо шли, И ночь гналась вослед за ясной колесницей... Гораций, Ода III, 6. ■О
 □В ПРЕВРАЩЕНИЕ РИМСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
 В СИЛЬНЕЙШУЮ РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКУЮ
 ДЕРЖАВУ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ ПУНИЧЕСКИЕ ВОИНЫ Стон роковой прошел по Риму: «Канны!» Там консул пал и войска лучший цвет
 Полег: в руках врагов — весь юг пространный: Идти на Город им — преграды нет! У кораблей, под гнетом горьких бед, В отчаянье, в успех не веря бранный, Народ шумит: искать обетованный
 Край за морем — готов судьбе в ответ. Но Публий Сципион и Аппий Клавдий
 Вдруг предстают, гласят о высшей правде, О славе тех, кто за отчизну пал. Смутясь, внимают беглецы укорам, И с палуб сходят... Это — час, которым
 Был побежден надменный Ганнибал! В. Б р ю.с о в, Избранные со¬
 чинения. М., 1955, стр. 443. 4 Заказ 232 97
Архимед на обороне Сиракуз Когда на город сицилийский
 Войною римляне пошли
 И в чаянье победы близкой
 Осаду с моря повели, Они, привыкшие к победам, Забыли, злобою горя, Что ты отчизной Архимеда
 Была, опальная земля. И этот своевластный гений, Доныне чтимый ме*й людей, Виновник смелых откровений
 И хитроумнейших затей, Строитель, полный дерзновенья, И в числа верящий мудрец, Явил высокого служенья
 Неповторимый образец: Тогда орудия восстали
 На огражденном берегу
 И камни тяжкие метали
 Навстречу гордому врагу. И было воздано сторицей
 За посрамленье и хулу, И краны мощною десницей
 Корабль кидали на скалу... А. Чивичихин, Архимед на
 обороне Сиракуз. В кн.: «Ан¬
 тология русской советской поэ¬
 зии», т. 2, М., 1957, стр.
 249—250, Надгробная надпись на могиле полководца времен
 Пунических войн В одном согласны все римляне — Был на войне он лучшим мужем, Люций Сципион, сын Бородатого; 98
Он был у вас и консулом, и цензором, и эдилом. Он взял войной Корсику, Алерию; а в городе
 Он бурям храм воздвиг, обещанный за помощь. «Хрестоматия по античной ли¬
 тературе. Римская литература», М., 1958, стр. 10. Песня о заключении мира Римляне объявляли войну и заключали мир всегда на
 границах своего государства, произнося определенные зак¬
 линания. Когда территория увеличилась, заклинание про¬
 износили за городской чертой Рима в храмах. Слушай, Юпитер! Слушайте, земли! Слушай, божий закон! # Я, римского вестник народа, послом
 Законно богохранимым пришел, Да будет словам моим вера! Там же, стр. 11. Раб ы-г л а д и а т о р ы Ликует буйный Рим... Торжественно гремит
 Рукоплесканьями широкая арена; А он — пронзенный в гру#ь — безмолвно он лежит,
 Во прахе и крови скользят его колена... И молит жалости напрасно мутный взор: Надменный временщик и льстец его сенатор
 Венчают похвалой победу и позор... Что знатным и толпе сраженный гладиатор? Он презрен и забыт... освистанный актер. И кровь его течет — последние мгновенья
 Мелькают, — близок час... Вот луч воображенья
 Сверкнул в его душе... Пред ним шумит Дунай...
 И родина цветет... свободной жизни край; 4* 99
Он видит круг семьи, оставленный для брани, Отца, простершего немеющие длани, Зовущего к себе опору дряхлых дней... Детей играющих — возлюбленных детей. Все ждут его назад с добычею и славой... Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,
 Бесчувственной толпы минутною забавой... Прости, развратный Рим, — прости, о край родной... М. Ю. Лермонтов, Уми¬
 рающий гладиатор. Избранные
 произведения, М., 1941, стр. 36. Гладиаторские игры Кипел народом цирк. Дрожащие рабы
 В арене с ужасом плачевным ждут борьбы. А тигр меж тем ревел, и прыгал барс игривый. Голодный лев рычал, железо клетки грыз, И кровью, как огнем, глаза его зажглись. Отворено: взревел, взмахнув хвостом и гривой, На жертву кинулся... Народ рукоплескал... В толпе, окутанный льняною грубой тогой, С нахмуренным челом, седой старик стоял, И лик его сиял, торжественный и страшный. С угрюмой радостью, казалось, он взирал, Спокоен, холоден на страшные забавы, Как кровожадный тигр добычу раздирал, И злился в клетке барс, почуя дух кровавый... А. Н. Майков, Игры. Полное
 собрание сочинений, т. I, Спб., 1893, стр. 138. 100;
ВОССТАНИЕ РАБОВ ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ
 СПАРТАКА Спартак. Он родился свободным Бьется он на чужбине, Под отеческим кровом, Не за милый, далекий, Но в железные цепи За родительский кров Был врагами закован. Льется в битве жестокой Не за родину ныне Гладиатора кровь. Джованьоли, Спартак* М.,
 1956, стр. 58. Песня спартаковцев
 Свобода! Свобода! Богиня богинь! * К великому подвигу сердце зажги. Слабейших из смертных в бою не покинь!
 Свобода! Свобода! Богиня богинь! Над нами раскинешь ты крылья свои
 В тот час, когда грозные грянут бои. Когда нападут легионы врагов, — В мечи превратишь ты оковы рабов! И в странах позора, где царствует гнет, Пусть самый ленивый оружье берет, Пусть самый трусливый выходит вперед!
 Свобода! Свобода! Богиня богинь! На землю божественным пламенем хлынь. Пусть искра огня твоего упадет
 Туда, где насилье, где слезы и пот. Г де неге тиран предается всегда, Где льются и кровь и вино, как вода, Г де братоубийца ликует, — туда, Богиня богинь, поведи нас на бой! Ведь каждого сердце пылает тобой? Свобода, свобода, пусть груб наш напев, Удвой наше мужество, силу и гнев! Дай твердость свою истомленным плечам, — Тебя призывая, мы рвемся к мечам! К оружью, товарищи, смерть палачам! Р. Джованьоли, Спартак,
 Рига, 1949, стр. 152. 101
Жизнь разоренных крестьян в Риме Обладая правом голоса, разоренные граждане прода¬
 вали его нобилю, становясь его клиентами, зависимыми от
 него людьми. Преглупый обычай — и очень досадный —• Завелся у нас: кто чуть-чуть познатнее, Чуть кто повиднее, имеет обычаи
 Клиентов себе заводить, и побольше... Марк Теренций Плавт,
 Менехмы, стих 571—582, Появление наемной армии Кто преимущества все перечислит, все выгоды, Галлий,
 Службы военной?.. Прежде всего назовем вообще удобства, из коих
 Немаловажно и то, что тебя не посмеет ударить
 Штатский: напротив, удар получив, он сам его скроет.
 Выбитый зуб показать не осмелится претору либо
 Черную шишку, синяк, на лице его битом распухший,
 Или подшибленный глаз, что, по мненью врача, безнадежен.
 Кто наказания ищет за это, получит бардейца
 В судьи себе, и в сапог военный обутые икры... ...бесчестный сосед у меня отнимает
 Дол или поле в поместье отцов и камень священный
 Из середины межи вырывает — тот камень, что кашей
 Я ежегодно чту и большим пирогом в приношенье; Или должник не желает вернуть мне занятых денег, Будто бы подпись руки недействительна, мол, на расписке:
 Ждать придется годами, когда-то начнут разбираться
 В тяжбах народа всего, да и там ты натерпишься много
 Тягот и много отсрочек... Тем же, кто ходят с оружьем и перевязь носят на плечах,
 Время ведения дел предоставят, когда им угодно, В тяжбе задержки им нет, и дела их решаются скора .102
Кроме того, у одних лишь военных имеется право
 Дать завещанье при жизни отца: ибо все, что добыто
 Воинской службы трудом, не включается в список имений,
 Принадлежащих всецело отцу... Ювенал, Сатира XVI, стих
 1—54. Установление власти Цезаря в Риме Характеристика Гая Юлия Цезаря
 ...В Цезаре к браням привычка Дух возбуждает, и он со вторым не помирится местом.
 Цезарь не может признать кого бы то ни было старшим... Марк Анней Лукан, Фар-
 салия. В кн.: «Римская поэзия
 в избранных переводах», М.,
 1939, стр. 308. ...У Цезаря было не столько
 Чести и славы вождя., сколь доблести той, не умевшей
 Смирно сидеть, был единственный стыд — не выигрывать битву. Неукротим и смел, он вел легионы, куда их
 Гнев иль надежда влекла, никогда не зная пощады... Все разрушая, что ему на дороге помехой стояло, И с ликованьем в душе свой путь пролагал меж развалин... Там же, стр. 123—125. Цезарь у Рубикона Цезарь уже перешел поспешно холодные Альпы, Замысел в сердце тая о великих будущих войнах. В час, когда он достиг нешироких вод Рубикона, Встал перед смущенным вождем огромный призрак отчизны,
 Светлым, но грустным лицом сияя в сумраке ночи 103
И с башненосной главы седые власы рассыпая; В рубище он предстал, обнаженные руки подъемля, Стон испуская глухой, промолвил: «Куда вы стремитесь?
 Мчите знамена мои куда? Если право за вами, Ежели граждане вы,— здесь грань преступления: стойте!» Трепет вождя охватил... — и, прервавши Натиск, в бессилии он возле самой воды задержался. «О громовержец, — он рек... И ты, о Рим, подобие бога, — Благоприятствуй мне; не тебя преследую ныне
 Гневным оружием я; победитель на суше и море, Цезарь я — твой солдат повсюду, где только дозволишь...»
 Й, ускоряя войну, через бурную реку он быстро
 Двинул знамена срои... Там же, стр. 497—498, Заговор республиканцев против Юлия Цезаря Рим. Сад Брута. Входит Брут Да, только смерть его: нет у меня
 Причины личной возмущаться им... Лишь благо общее. О.н ждет короны; Каким тогда он станет — вот вопрос. На яркий свет гадюка выползает, И осторожней мы тогда ступаем. Короновать его — ему дать жало, Чтоб зло по прихоти он причинял. Величье тягостно, когда в разладе
 Власть с состраданьем. Я не замечал, Чтоб в Цезаре его пристрастья были
 Сильнее разума. Но ведь смиренье — Лишь лестница для юных честолюбий:
 Наверх взбираясь, смотрят на нее 104
Когда ж на верхнюю ступеньку встанут, То к лестнице спиною обратятся
 И смотрят в облака, презрев ступеньки,
 Что вверх их возвели. Вот так и Цезарь.
 Предотвратим же это. Пусть причины
 Для распри с ним пока еще не видно,
 Решим, что, как и все, он, возвеличась, В такие ж крайности потом впадет. Пусть будет он для нас яйцом змеиным,
 Что вылупит, созрев, такое ж зло, Убьем его в зародыше. Входит Луций Светильник я зажег, мой господин.
 Кремень искал я у окна и вот
 Нашел письмо с печатью, но его
 Там не было, когда я спать пошел. (Подает письмо.) Брут Приляг опять, еще не рассвело. Не мартовские ль иды завтра, мальчик? Луц и й Не знаю, господин. Брут Взгляни же в календарь и мне скажи. Луций
 Сейчас, мой господин (уходит). Брут По небу так сверкают метеоры, Что я могу читать при свете их. (Вскрывает письмо и читает.) «Ты спишь, о Брут; проснись, познай себя.
 Иль Рим... Воспрянь, рази, спасай». «Ты спишь, о Брут: проснись». Такие подстрекательства мне часто
 Подбрасывали, и я их читал. 105
«Иль Рим...» Как должен это я дополнить?
 Иль Рим под игом одного? Как, Рим? Из Рима предками моими изгнан
 Тарквиний был, когда он стал царем. Воспрянь, рази, спасай». Меня зовут
 Воспрянуть и спасать? О Рим, клянусь, Что, если будешь ты спасен, спасенье
 Получишь ты от Брутовой руки! В. Шекспир, Полное собра¬
 ние сочинений, т. V, М., 1959,
 стр. 242—244. ПАДЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ В аллегорическом описании римского поэта. Корабль! Морской волной влечет тебя опять! О, что же медлишь ты? Старайся порт занять.
 Ужель не видишь ты, что силою ненастий
 Бока обнажены и перебиты снасти, Что южный ветер бьет, и от него давно
 На мачте свищет все и все сокрушено? Канаты лопнули, и остов килем старым
 Не в силах более бороться с морем ярым! Ни славным именем, ни родом издавна, 'Дочь гордая лесов, понтийская сосна, Богов, защитников в бедах, не умолила: В богах защиты нет, и лопнули ветрила. Пловец, испуганный кипящею волной, Не верит кораблю с расписанной кормой. Ты ж берегися бурь седого океана, Коль не желаешь быть игралищем оркана. Недавно по тебе проникнут горем весь, И сердцем преданный судьбе твоей поднесь, Я говорю: страшись, беги морского тока, У мраморных Циклад кипящего глубоко. Г ораций Флакк, К респуб¬
 лике. А. Фет, Сочинения,
 Спб., изд. 2, стр. 22—23, 106
Разгром республиканцев при Филиппа^
 в 42 г. до н. э. Ты помнишь час ужасной битвы,
 Когда я, трепетный квирит,
 Бежал, нечестно бросив щит,
 Творя обеты и молитвы? Как я боялся! как бежал! Но Эрмий сам незапной тучей
 Меня покрыл и вдаль умчал
 И спас от смерти неминучей. Гораций Флакк, К Пом¬
 пею Вару. А. С. Пушкин,
 Полное собрание сочинений в
 десяти томах, т. III, М., 1957,
 стр. 340. Прославление рабовладельцами
 императора Августа, Отец мирозданья и вечный блюститель, Ты Цезарю в стражи избранный судьбами, Даруй, чтоб второй по тебе повелитель
 Был Цезарь над нами. Ведет ли в триумфе, отрадном гордыне, Он парфов, пред Римом, кичливых без меры,
 Дрожат ли пред мощным в восточной пустыне
 Индийцы и серы, Меньшой по тебе, он да правит вселенной; Ты ж, горний Олимп, сотрясай колесницей, Ты рощи нечистые жги раздраженной
 Громовой десницей. Гораций Флакк, К Авгу¬
 сту. А. Фет, Сочинения, Спб.,
 изд. 2, стр. 21.
Прославление Рима и его могущества
 при Августе Будут другие ковать оживленную медь совершенней,
 Верю! И будут ваять из мрамора лики живые, Лучше защиту вести на суде, и движение неба
 Вычертят тростью, и звезд восходы укажут. Твой же, Римлянин, долг — полновластно народами править: В этом искусства твои: предписывать мира законы, Всех покоренных щадить и силой сломить непокорных. В и р г и л и й Марон, Энеида,
 стих 848—854. □а КУЛЬТУРА РИМА КОНЦА РЕСПУБЛИКИ — НАЧАЛА
 ИМПЕРИЙ. РИМСКАЯ ШКОЛА Гораций описывает провинциальную школу и противопо¬
 ставляет ей школу в Риме Малым достатком владея, не думал он сына отправить
 К Флавию в школу, куда величавые юноши ходят, Сотников важных потомки, с доскою и сумкой под мышкой,
 Чтобы высчитывать, сколько придется процентов на месяц.
 В Рим он решился вести меня, чтоб наукам, которым
 Учат детей своих всадник, сенатор, и я научился. Г о р а ц н й, Сатиры, VI, стих 76—81, Легенда об Овидии Назоне Царем когда-то сослан был
 Полудня житель к нам в изгнанье. 108
(Я прежде знал, но позабыл
 Его мудреное прозванье). Он был уже летами стар, Но млад и жив душой незлобной: Имел он песен дивный дар
 И голос, шуму вод подобный. И полюбили все его, И жил он на брегах Дуная, Не обижая никого, Людей рассказами пленяя. Не разумел он ничего, И слаб и робок был, как дети; Чужие люди за него
 Зверей и рыб ловили в сети; Как мерзла быстрая река
 И зимни вихри бушевали, Пушистой кожей покрывали
 Они святого старика; Но он к заботам жизни бедной
 Привыкнуть никогда не мог; Скитался он иссохший, бледный, Он говорил, что гневный бог
 Его карал за преступленье, Он ждал: придет ли избавленье. И все несчастный тосковал, Бродя по берегам Дуная, Да горьки слезы проливал, Свой дальний град воспоминая, И завещал он, умирая, Чтобы на юг перенесли
 Его тоскующие кости, И смертью — чуждой сей земли
 Неуспокоенные гости! А. С. Пушкин, Полное соб¬
 рание сочинений, т. IV, М., 1957, стр. 214—215. 109
Внешний вид города Рима в императорскую эпоху Под небом темно-голубым, Увенчан цепью Апеннинской, Властитель мира исполинский,
 Великолепный блещет Рим. Палаты царственные дремлют
 При блеске утренних лучей; Колонны пышные подъемлют
 Триумфом венчанных мужей; Далеко мрамором сияет
 Сереброглавый Пантеон, Г де свод единый осеняет
 Богов всех стран и всех племен. Там цирк: на нем следы кровавы
 Недавней битвы ярых львов; Там Тибр струится величавый, И в мутной влаге с берегов
 Глядится цепь дворцов великих. Рабы всех стран к водам его
 Коней приводят полудиких, И старец древний, божество
 Его истоков, с белой урной
 Лежит у брега над водой, И ряд трирем с златой кормой
 Бежит вдоль скатерти лазурной. Под сенью римского орла
 Стоит угрюмый Капитолий, Пред кем вселенная, в неволе, Рабой покорною легла. Глядит он на квиритов форум, Трибунов речи ждет; но он
 Молчит: как прежде, шумным спором
 Его покой не пробужден. Одни свидетели немые
 Его блистательных времен, Как воины сторожевые, Статуи высятся вокруг. Не в их ли груди благородной, Среди толпы разнонародной, Хранится римлян гордый дух? Лишь их чело объято думой
 О благе родины; их вид, 110
Их взор холодный и угрюмый
 Потомков суетных корит; Они же в улицах широких
 Кипят меж всех племен земных:
 Там черный раб степей глубоких
 И царь развенчанный; меж них
 Потомок консулов, сенатор
 И полудикий гладиатор; Там мчит патриций молодой
 Коней по звонкой мостовой; Там хлеб Этрурии богатой
 В пыли влекут волы рогаты... А. Майков, Олинф и Эсфирь*
 Собрание сочинений, т. III, М.,
 1914, стр. 15—17* Наука и техника Не пропадет бесследно ничто, но в своем разложенье
 Все возвращаются вещи на лоно материи снова: Так исчезают дожди, что родитель Эфир с небосвода
 В недра сокрытые матери нашей земли низвергает. Тучные жатвы затем вырастают, деревья ветвями
 Все зеленеют, растут, от плодов изобильных
 Люди и звери в дарах тех земли добывают питанье, И расцветают от них города поколением юным. Пение птиц раздается в лесах густолиственных всюду;
 Стадо скота, отягченное жаром, на пастбищах тучных,
 Отдых вкушая, лежит, и сочится молочная влага
 Из переполненных вымен, подростков же юное племя, В прихоти детской своей, под влияньем молочного сока,
 Резво играет на нежной траве, неумело ступая. Значит, не гибнет бесследно ничто из того, что мы видим,
 Но возрождает природа одно из другого: не может
 Вещь зародиться одна, пока не погибнет другая. Лукреций Кар, О природе
 вещей, книга I, стих 249—264, 111
Судостроение, полей обработка, постройки, законы,
 Платье, оружье, дороги и прочее в этом же роде, Равно как прелести и наслажденья всякие жизни: Песни, картины, стихи, изваяния статуй чудесных,—
 Все это вызвано мыслью пытливою или нуждою
 Смертных и мало-помалу идет по пути к совершенству.
 Так постепенно "со временем распространяются в мире
 Всякие вещи, а разум людей их на свет выдвигает: А так как вещи одна из другой получают значенье, То человек высочайших вершин достигает в искусствах. Там же, книга V, стих 1445—*
 1452. Римский водопровод Не перечислить трофеев твоих, увенчанных славой: Легче было бы счесть звезды в ночных небесах. Блеском храмов твоих ослепленные взоры блуждают:-
 Мнится, истинно здесь вышних обитель богов. Нто же сказать о потоках, летящих по аркам воздушным
 В высь, где Ирида сама вряд ли сияла росой? Молвишь: не горы ли это воздвиглись к небесным светилам? Эллин прославил бы их, делом гигантов назвав. Реки ты смог перекрыть и в свои заключаешь их стены,
 Воды целых озер льются в купальнях твоих. Впрочем, зелень садов орошаешь ты собственной влагой; Возле валов городских слышно журчанье ключей;
 Свежим дыханьем они умеряют палящее лето... Рутилий Наманций, Про¬
 щание с Римом. В кн.: «Па¬
 мятники поздней античной поэ¬
 зии и прозы II—V вв.», М.,
 1964, стр. 147, Водоналивное колесо Черпает воду и льет; подымает, чтоб снова низвергнуть;
 Пьет.из реки» изрыгая,, что выпил. Дивное дело! 112
Воду несет, водою несомо. Волна через волны
 Льется, и древнюю влагу новая плещет машина. Там же, стр. 180. Изобретение стекла Отломил кузнец-работник
 Раз неведомый кристалл
 И в огонь его закинул, Как железную руду. Но кристалл, подобный воску, Растопился, разогретый
 Пожирающим огнем. Изумились люди, видя, Как поток из печи хлынул, А работник, побоявшись, На куски разбил кристалл, Поспешил его щипцами
 Снова вынуть из огня. М е с о м е д, Изобретение стек¬
 ла, там же, стр. 30. Солнечные часы На циферблате вместо цифр были изображены знаки зо¬
 диака Кто из меди создал искусной рукой
 Бег блаженных богов в пределах дня? Кто построил звезд оборот в кругу, Этот медный образ вселенной? Кто измерил прекрасных законов ход, Начертав неизменный чистый путь
 По звериным двенадцати Знакам? Здесь по кругу изваяны мощным резцом
 Небес золотые светила. Вот с шерстью кудрявой жирный баран, 113
Вот рогатый телец средь толпы плеяд.
 Силачей-близнецов одинаковый лик, Рак, несущий клещи на своих плечах, Вот могучий грозящий образ льва,
 Златокудрая нежная дева; Коромысло весов, смертного верный суд,
 Скорпион с жестоким оружием. Стрелоносец искусный, дерзкий кентавр,
 Козерог, что двулик и прекрасен, Водолей, изливающий струи дождя, И в пучине живущие рыбы. В середине же камень порядок блюдет
 И, храня свою верную меру, Сам путем не идя, указует он путь
 Хороводам светил, размеряя их шаг. Так искусство влияет здесь мудрой рукой
 На небес непрерывную распрю. Смертным людям медной игрушки круг
 Раскрывает дня перемены. Там же, стр. 32—33. Быт и нравы Римской империи День богача Распределяется день примерно в таком вот порядке:
 Утром подачка, там форум, потом Аполлон-юрисконсульт...
 Вот уж из сеней уходят, устав, пожилые клиенты. Как ни живуча у них надежда — авось пообедать, Но расстаются с мечтой, покупают дрова и капусту; Их же патрон будет жрать между тем все, что лучшего шлет нам Лес или море, и сам возлежать на просторных подушках:
 Ибо со скольких прекрасных столов, и широких и древних,
 Так вот в единый присест проедают сразу наследства.
 Если ж не будет совсем паразитов, то кто перенес бы
 Роскоши скупость такую? И что это будет за глотка 114
Целых глотать кабанов — животных, рожденных для пиршеств? Впрочем, возмездье придет, когда ты снимешь оде^кду,
 Пузо набив, или в баню идешь, объевшись павлином: Без завещания старость отсюда, внезапные смерти, И — для любого обеда совсем не печальная новость —
 Тело несут среди мрачных друзей и на радость народу. Нечего будет прибавить потомству к этаким нравам
 Нашим: такие дела и желанья у внуков пребудут. Ювенал, Сатира I, стих
 127—148. Пир у богача Насидиена
 Г о р а ц и й. Что? Хорош ли был ужин счастливца Насидиена? Я вчера посылал звать тебя, но сказали, что с полдня
 Ты там пируешь! Фунданий. Ужин чудесный был! В жизнь мою, право, Лучше не видывал я! Г о р а ц и й. Расскажи мне, ежели можно, Что за кушанье прежде всего успокоило ваши желудки? Фунданий. Вепрь луканийский, при южном, но легком, пойманный ветре: Так нам хозяин сказал. Вокруг же на блюде лежали
 Репа, редис и латук, все, что позыв к еде возбуждает:
 Сахарный корень и сельди с подливкой из винных подонков. Только что снят был кабан, высоко подпоясанный малый
 Стол из кленового дерева лоскутом пурпурным вытер, 115
А другой подобрал все ненужное, все, что могло бы
 Быть неприятным гостям. Потом, как афинская дева
 Со святыней Цереры, вступил меднолицый гидаспец
 С ношей цекубского; следом за ним грек явился с хиосским, Непричастным морей. Тут хозяин сказал Меценату: «Есть и фалернское, есть и альбанское, если ты любишь!»...
 Рыбу, и устриц, и птиц не совсем различали по вкусу. Вкус их совсем был не тот, какой мы всегда в них находим,
 Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами
 Ромба и камбалы; я таких не отведывал прежде! Далее он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей
 В пору последней луны, бывают красны... Вот принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо: В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам: «Не метала еще! Как помечет, становится хуже! Тут и подливка еще, из венафрского сделана масла
 Первой выжимки; взвар же из сока рыб иберийских
 С пятилетним вином, не заморским, однако. А впрочем,
 Если подбавить в готовый отвар, то хиосское лучше. Тут же прибавлено белого перцу и уксус, который
 Выжат из гроздий Метимна одних и, чистый, заквашен.
 Зелень дикой горчицы варить — я выдумал первый, Но морского ежа кипятить непромытым — Куртилий
 Первым открыл: так вкусней, чем в рассоле из черепокожных»...
 ...принесли журавля: на блюде глубоком
 Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью. Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих
 Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки. Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко, И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса, Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь
 Нам не рассказывал все: и натуру, и дело искусства, Так что мы их и не ели. Гораций Флакк, Сатиры, И. 8. Жизнь небогатого рабовладельца ...Куда меня страсть ни потянет, Я отправляюсь один: разузнаю подробно на рынке
 Цену муки и капусты; бываю и в цирке, приюте 116
Разных плутяг; вечерком на площади часто гуляю, Слушаю враки гадальщиц, а после домой возвращаюсь.
 Вот и порей, и горох уж готовы, и блюдо с блинками. '
 Трое рабов уж хлопочут об ужине; вместе с кувшином вина Два лишь бокала стоят на столе из белого камня. Тут же сосуд полоскательный, старый кувшинчик, да чашка —1 Все посуда Кампанская... После в постель я ложуся... Сплю до девятого; после опять где попало шатаюсь
 Или читаю, пишу что по сердцу; мажуся маслом..., После, как солнце пригреет сильней, утомленный игрою
 В мячик, с поля иду я купаться. Обедаю скромно; Ем, сколько нужно, чтоб на день себя обеспечить, не больше; Дома потом забавляюсь. Вот жизнь беззаботная смертных
 Тех, что не знают тяжелых, мучительных грез честолюбья!
 Думаю, так проживу я гораздо приятнее, чем если б
 Квесторы были отец мой, и дед мой, и дядя. Гораций Ф л а к к, О благо¬
 родстве, стих 116—138. ш Жизнь римского крестьянина Симил... поселянин, хозяин землицы неважной, Голода злого себе от грядущего дня опасаясь, Нехотя мало-помалу спуская с дешевой кровати
 Члены свои, подымает от отдыха слабое тело, Шарит дрожащей рукой во тьме, что работе мешает, Ищет очаг и, наткнувшись, его, наконец, обретает.
 Маленький трут оставался еще на полене горелом, Пепел же угля горящего свет затмевал, покрывая...
 Слабый огонь, наконец, раздувает дыханием частым. Только тогда побежденная тьма отступает от света. Свет он рукой заслоняет от ветра потом; оглядевши
 Дверь кладовой со вниманием, ключ повернув, отпирает.
 Хлеба убогая, скудная там на земле была кучка; Всыпал себе от нее он зерна, сколько мера вмещала; До шестнадцати фунтов доходит мера та весом. 117
Сделавши это, уходит оттуда, у мельницы хлебной
 С ношей становится, верную лампу рукою свободной
 Ставит на полочку, что стена для того сохраняла
 Крепко прибитою. Грубых он обе руки от одежды
 Освобождает затем и, в переднике из кожи козлиной
 Цельной косматой облекшись, хвостом обметает коротким
 Камни сначала снаружи везде, а затем в середине. Руки затем призывает к работе, ее разделивши
 Надвое: левою он помогает, работая правой. Вертит прилежно последняя камня тяжелые круги, В быстром мелькать вращении их заставляя собою. (Зерна же, в пыль обращенные жернова быстрым ударом*
 Весело сыплются книзу бегучей желанною струйкой.)
 Левая скоро потом заступает услужливо место
 Там сестры утомленной и смены сама ожидает. Сам же хозяин, работы своей разогнать чтобы скуку, Голосом грубым своим поет деревенские песни. Скибалу громко зовет он затем, что прислугой одною
 В доме была у него. Было видно, что Африки знойной
 Дочь она сирая; это своей выдавала фигурой
 Всею: курчавые кудри носила и пухлые губы; Черная цветом... Эту зовет он, в очаг ей велит подкинуть поленья, Чтобы, пылая, собой кипятили холодную воду... [Просеяв муку и замесив тесто, Симил:] Чтобы не только один хлеб нёбо ласкал неприятный,
 Изобретает еще на прибавку он блюда другие... . [Собрав овощи из своего огорода, он сам же приготовляет
 и пряную похлебку, с расчетом:] Чтобы и видом и именем славная вышла похлебка, Правда, густая и пряная, вкусу приятная, впрочем. Хлеб достает между тем хлопотливая Скибала; Симил,
 Вымывши руки, берет его... Голода страх отогнавши, На день спокойный на весь тот, на голени уж надевает
 Поножи парные, шапку на голову — и запрягает
 Тотчас покорных волов он своих под ярмо, а затем их
 Гонит на пашню, где плуг с ними в рыхлую землю хоронит. Виргилий Марон, Похлеб¬
 ка (отрывки). 1.10
Жизнь городской бедноты
 Ночь в Риме Здесь от бессонницы много больных умирает, а самый
 Этот недуг несваренная пища рождает, засевши
 В их воспаленном желудке. В каких наемных квартирах
 Спать есть возможность? За деньги большие лишь спится в столице;
 Ту т-то источник болезни; проезд повозок по тесным
 Улиц изгибам и ругань застрявших погонщиков стада
 Сон способны отнять у Друза и у тюленей. Ювенал, Сатира III, стих
 232—238, День в Риме Ни на раздумье, Спарз, ни на отдых в столице
 Места нет бедняку. Наставники школы
 Жить с утра не дают, и хлебники — ночью, Медники же... весь день молотками своими; По столу загрязненному тут благодушно... колотит монетой меняла...
 Тот, кто ленивого сна перерывы исчислит, Выскажет, сколько... рук бьют в медь по столице.
 Будит хохот меня толпы проходящей, И у постели весь Рим. Как только, измучен
 Скукою, спать захочу, убегаю в деревню. «Римская литература в избран¬
 ных переводах», стр. 368—369. Выселение с квартиры Видел я рухлядь твою, Вацерра, я видел
 Как незадержанное за наем двухгодичный
 Рыжая при семи волосках жена уносила, Также седая и мать с огромной сестрою. 119
Фурии, думал я, вышли... Вслед за ними... и сам ты тащился...
 Одр трехногий прошел и стол о двух ножках
 Вместе с лампадою и со стаканом из рога,
 Сбоку разбитый горшок... Шея амфоры поверх зеленой жаровни,
 Четверть при этом была толозского сыра... С чесноком на обрывке, да луком лущеным...
 Скарб этот пышный вполне месту приличен. Там же, стр. 368, Отношение к рабам
 ...Ведь нынче к костям не подходят, Взяв кошелек, но, сундук на доску поставив, играют.
 Что там за битвы увидишь при оруженосце-кассиреї
 Есть ли безумие хуже: сто тысяч сестерциев бросить
 И не давать на одежду рабу, что от холода дрогнет? Ювенал, Сатира, стих 89—
 93. ап УПАДОК И ГИБЕЛЬ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ Переход империи к обороне Описание римской армии после боя Тяжелый выпал день... Трибуны громогласно
 Сзывали воинов расстроенных когорт.
 Вечерний воздух был невыносимо сперт. От смрада едкого горячей крови красной. 120
Со смуглых лиц солдат был пот еще не стерт,
 Убитых растеряв, уныло, безучастно
 Они глядели вдаль: там видно было ясно, Как мчались, словно вихрь, стрелки парфянских орд.
 Вот показался вдруг и император бледный
 На ярком фоне догорающего дня. Весь в собственной крови, мечом в ножнах звеня, В плаще пурпуровом, в блестящей броне медной,
 Сопровождаемый букциною победной, Он круто осадил пугливого коня. X. М. Эридиа, Трофеи, Л.,
 1925, стр. 86. Рим и варвары Не лучше ль скифом жить в степи, У коих шаткий дом в походной весь кибитке?
 Не лучше ль гетом на полях Немерянных плоды и хлеб сбирать в избытке? Там больше года земледел Трудиться над своим участком не желает, И тот, кому велит раздел, Преемником его в работах заменяет. Гораций, Ода III, стих 24—
 32. Воспоминания о могуществе союзов племен
 под предводительством Атиллы Третья часть мира Европою, братья, зовется. Народы
 Разные в ней обитают: из них отличается каждый
 Образом жизни и верой, по имени', речи и нравам. 121
Племя одно превозносят из них, что в Паннонии жило;
 Гуннами чаще, однако, его называть мы привыкли. Сильный был это народ и прославленный доблестью бранной. Власти своей подчинил он не только окрестные страны, Но и достиг берегов Океана. Союзы даруя
 Мира покорно просящим, он в прах повергал непокорных.
 Много веков, говорят, так он властвовал сильно и крепко.
 Гуннов корону носит в это время Атилла, который, Вовсе покоя не зная, искал себе новых триумфов. «Хрестоматия по западноевро¬
 пейской литературе. Литерату¬
 ра средних веков», М., 1938,
 стр. 21.
СРЕДНИЕ ВЕКА
УСТАНОВЛЕНИЕ
 ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ КЛАССЫ ФЕОДАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА
 Светские феодалы Был это рыцарь телом и душой, С тех пор, как выступил в свой первый бой,
 Он жил для чести, вольности и славы, Ценя высоко рыцарские нравы; Своим владыкам преданный вассал, Г де только в свете он не воевал — В языческих и христианских странах, Разя врага в несчетных стычках рьяных... Он был в тылу пятнадцати сражений
 И трижды на турнирах в Трамиссене... И неизменно подвиги лихие — Повсюду и всегда — венчал успех... Теперь скажу вам, как он был одет: Блистал конем лишь, остальным же нет. На грубошерстной куртке были пятна —
 Следы кольчуги ржавой, вероятно. Духовные феодалы Был также и монах с осанкой властной,
 Наездник ловкий и охотник страстный,
 Который метил, видимо, в аббаты. 125
Он обладал конюшнею богатой, И каждый раз, как выезжал верхом, Его поводьев звон звенел кругом,
 Точь-в-точь как колокольчики капеллы, В которой он хозяин был умелый. Устав святого Бенедикта он
 Считал наследием былых времен
 И в строгостях его не видел прока; Зато все новое ценил высоко... Ужель он должен был, до солнца встав,
 Весь день корпеть в монастыре над книгой
 Или работать на земле мотыгой, Как Августин велит? Нет, пусть свой пот
 Блаженный Августин, коль хочет, льет, А он предпочитал коня и шпоры
 И словно окрыленных гончих своры;
 Пуститься по полю за зайцем вскок, —
 Чего б за это он отдать не мог? Его рукав был мехом оторочен, Притом, как я заметил, ценным очень;
 Клобук под подбородком не простой
 Заколот был булавкой — золотой
 И узелком украшенной любовным;
 Обритый череп был на диво ровным; Лицо, как будто смазано, блестело;
 Могучим и дородным было тело; Г лаза на выкате пылали жаром, Как два котла, клокочущие паром. Обут изящно, на коне лихом, — То образцовый был прелат во всем... Вольный крестьянин — йомен В зеленом весь; у пояса висел
 Ряд заостренных и блестящих стрел
 С бородкой из павлиньих перьев пестрых;
 Но стрел они не тяжелили острых, Ничком не заставляли падать вдруг. В руке держал оі| преогромный лук.
 Остриженный коротко, загорелый, Он, видимо, охотник, был умелый. Низ рукавов был наручами скрыт, Висели слева длинный меч и щит> 126
А справа нож, отделанный красиво
 И, как копье, отточенный на диво. Грудь амулет с иконкой украшал, За поясом зеленым рог торчал. Крестьянин, зависимый от феодала, — виллан С ним пахарь, брат его, делил дорогу. Он в жизни навозил навозу много, Провел в труде упорном весь свой век; Любил отличный этот человек
 Всевышнего смиренно и глубоко, Превратностями не смущаясь рока, И ближнего, как самого себя. Он бедняку, спасителя любя, Бесплатно помогал при обмолоте
 Иль при другой хозяйственной работе; Был точен он во взносе десятины, Платя своим трудом, своей скотиной, Он в куртке был и ехал на кобыле. Д. Чосер, Кентерберийские
 рассказы (извлечения). Обязанности вассала «Песнь о Роланде» учила рыцарей, каким должен быть
 вассал. Должен вассал пострадать за сеньора, Должен терпеть и тяжкий жар, и холод. Должен терять и волосы, и кожу. Песнь о Роланде, стих 1009—
 1011.
Феодальные войны и грабежи ...Люблю я видеть, как народ,
 Отрядом воинским гоним, Бежит, спасая скарб и скот, А войско следует за ним, И, радуясь душою, Смотрю, как замок осажден, Как приступом берется он, Иль вижу над рекою
 Ряды построенных полков, Укрытые за тын и ров. И также люб тот рыцарь мне, Что, первым ринувшись вперед*
 Бесстрашно мчится на коне
 И войску бодрость придает
 Отвагой удалою. Лишь только битва закипит, Пусть каждый вслед за ним спешит,
 Рискуя головою: Достоин тот похвальных слов, Кто и разить и пасть готов! Дробятся шлемы и щиты
 Ударом палиц и мечей. Редеют воинов ряды
 И много мечется коней, Не сдержанных уздою. Кто соблюдает честь свою, Быть должен одержим в бою
 Заботою одною — Побольше размозжить голов. А страха нет для храбрецов! Жизнь в мире мне не дорога: Не любо есть мне, пить и спать.
 Люблю я крикам «На врага!» И ржанию коней внимать ' Пред схваткой боевою; Мне любы крики «Помоги!», Когда сшибаются враги И бьются меж собою, 128
И средь поломанных древков
 Мне любо видеть мертвецов. Бароны! Жить войною
 Завидней, чем своих домов
 Закладом, сел и городов... , Бертран де Борн, Сирвента.
 В кн.: «Хрестоматия по запад¬
 ноевропейской литературе. Ли¬
 тература средних веков», М.,
 1938, стр. 155—156. Отношение феодала к крестьянам Мужики, что злы и грубы, На дворянство точат зубы, Только нищими мне любы! Любо видеть мне народ
 Голодающим, раздетым, Страждущим, не обогретым!.. Чтоб вилланы не жирели, Чтоб лишения терпели, Надобно из года в год Всех держать их в черном теле. Кто своих вилланов холит, Их ничем не обездолит
 И им головы позволит . Задирать, — безумен тот. Ведь виллан, коль укрепится, Коль в достатке утвердится, В злости равных не найдет, —« Все разрушить он стремится. Если причинят виллану
 Вред, увечье или рану, Я его жалеть не стану, — Недостоин он забот. Если кто о нем хлопочет, Он тому помочь не хочет
 Хоть немножко, в свой черед, Злобой он себя порочит. Люд нахальный, нерадивый, Подлый, скаредный и лживый
 Вероломный и кичливый! Кто грехи его сочтет? 5 Заказ232 129
Он Адаму подражает, Божью волю презирает, Заповедей не блюдет. Пусть господь их покарает. Там же, стр. 157* Вооружение рыцарей ...Тут мальчик так еще спросил
 И всех вопросом насмешил: «Узнать я был бы очень рад, Зачем колечек целый ряд
 Ты нацепил и там и здесь? Покрыт колечками ты весь». И до кольчуги раз-другой
 Слегка коснулся он рукой. С нее не мог отвесть он глаз. «Колечки нижут и у нас
 Девицы часто, но таких
 Рядов не видел я густых». Не унимаясь, он опять
 Спросил: «Я не могу понять, Зачем они тебе нужны, Зачем так крепко сцеплены?» Граф показал ему свой меч: «Те, кто со мною ищут встреч, Всегда вот с ним имеют дело, Но и от их ударов тело
 Я должен защищать, и вот
 Щит и кольчуга — мой оплот». Вольфрам фон Эшенбах,
 Парцифаль. Там же, стр. 371, 130
«Божий суд» — ордалии Ордалия, или судебный поединок, дозволялся для ре-
 тения вопроса о виновности сторон. Победивший считался
 правым, Поединок ССЬХХХ Под Ахеном обширное есть поле. Отправились туда>враги для боя. Могучи и неустрашимы оба. Их скакуны легки и быстроноги. Бароны шпорят, отпускают повод, Друг другу что есть сил удар наносят.
 Раздроблены щиты, пробиты брони. Подпруги рвутся, и сползают седла. С коней на землю валятся бароны. Сто тысяч человек глядят и стонут. Аой! ССЬХХХІ Бойцы на землю рухнули с седла, Но тут же встали на ноги опять. Проворен Пинабель, могуч и яр. Друг к другу поединщики спешат. Меч с золотым эфесом каждый взял. Клинки о шлемы крепкие ззенят, Ударом отвечают на удар. Скорбят французы, плачет Карл, молясад
 «О господи, дай правде воссиять!..» ССЬХХХІУ Могуч и ловок Пинабель Соранский. В шлем провансальский он врага ударил. От искр на поле запылали травы. Так метко Пинабель свой меч направил, Что расколол он на Тьерри забрало, Клинок рассек ему шишак с размаху
 И лоб, и щеку правую поранил, До живота насквозь прорезал панцирь. Но спас Тьерри от гибели создатель. Аой! 5* 131
ССЬХХХУ Тьерри увидел — ранен он в лицо, Стекает на траву из раны кровь. По голове врага ударил он
 И до забрала шлем рассек на нем. Из раны наземь вывалился мозг. Пал Пинабель, издав последний вздох.
 Закончился ударом этим бой. Кричат французы: «Суд свершил господь!
 Повешены должны быть Ганелон
 И тридцать поручителей его!» Аой! ССЬХХХУШ Единодушно порешили судьи: Баварцы, пуатьинцы и бургундцы, Бретонцы и особенно французы, Чтоб Г анелон погиб в жестоких муках. Вот к четырем коням злодей прикручен. Привязан крепко за ноги и руки, А кони эти дики и могучи. Четыре стража отпускают узды, Летят по лугу кони что есть духу, На все четыре стороны несутся. У Ганелона жилы растянулись, Оторвались конечности от трупа. Трава от крови покраснела густо. Он умер смертью пленника и труса. Изменой да не хвалится преступник. ‘ Песнь о Роланде, стих 3868 —
 3975. 132
Право феодала охотиться на землях крестьян Трубит охоту рейнский граф: Эй, люди! Сбор! Пора, пора!..»
 Рванулся конь его, заржав, И челядь скачет со двора. Лай, визг — по лугу, лесу, полю
 Несется псарня вся на волю...
 Попрятались в кусты, в хлеба
 Зверьки лесов, долин, равнин. Как вдруг — кого там шлет судьба? —
 Навстречу бедный селянин: «Граф, пощадите, не топчите! Труд, тяжкий труд наш в этом жите!..»
 «Вон, пес! — рычит он вне себя, И дыбом конь его встает. — К чертям! Я затравлю тебя! Эй, люди, гнать его! Вперед! А впредь, чтоб неповадно было, Проучит хлыст мужичье рыло!» Сказал — и сделал. В рожь, в овсы
 Несется вихрем дикий граф, А следом кони, люди, псы, Гремя, звеня, летят стремглав. И топчут, в яростной погоне
 Мужичью ниву псы и кони. Заслышав грохот, лай, рога, Из норки, с поля, из леска
 Весь мелкий зверь бежит в луга, Травим, гоним, но цел пока, И норовит укрыться в стадо, Как будто ждет хоть там пощады. Но слева, справа, — с трех сторон
 Через овраг, сквозь рощу, лес
 Летят охотники вдогон, Несутся псы наперерез. И, видя гибель пред собою, Пастух на землю пал с мольбою: «Мой господин, помилуй нас! Не будь, мой господин, суров! Смотри, тут воду пьет как раз
 Скотинка наших бедных вдов! А бедным — смерть без их коровы! 133
Не будьте, господин, суровы!..» «Перечишь графу, дерзкий пес! Да хоть бы ты, как брат родной, С коровой лучшей вместе рос И мужем был вдовы иной Открыть вам царствие небесно, Клянусь, мне было б только лестно! Эй, люди, вам пожива тут! Ату, ату! Топчи! Дави!» И псы хватают, рвут, грызут, Их морды, лапы — все в крови. Убит пастух, погибло стадо, Но сердце графа крови радо... Г. А. Бюргер, Дикий ОХОТ¬
 НИК. В кн.: «Немецкие балла¬
 ды», М., 1958, стр. 56—59. ВОЕННО-РЫЦАРСКИЙ БЫТ
 Песнь о Роланде
 I Король наш Карл, великий император, Провоевал семь лет в земле испанской, Весь этот горный край до моря занял, Взял приступом все города и замки, Поверг их стены и разрушил башни. Не сдали только Сарагосу мавры... Уходя из Испании, Карл Назначает начальником арьер¬
 гарда своего племянника Роланда. ЬУ ...Вот стяг его Роланд на землю ставит. С холма взметнулось грозно к небу знамя. Вокруг стоят французские палатки. Меж тем в ущельях сарацины скачут, 134
На них стальные панцири и латы, Все в шлемах, препоясаны мечами, На шее щит, копье в руке зажато. В засаду сели мавры в горной чаще. Четыреста их тысяч там собралось. Увы, французы этого не знают! Аой! ІЛШІ ...Пред войском Карл Великий гордо скачет. «Бароны, — вопрошает император, — Тесны ущелья здесь и круты скалы. Кого бы нам оставить в арьергарде?» Граф Ганелон ему в ответ: «Роланда. Мой пасынок храбрейший из вассалов». Услышал Карл, на графа гневно глянул
 И говорит ему: «Вы — сущий дьявол* Вас злоба неизбывная снедает».., ЬХІІІ Роланду молвит император Карл: «Племянник милый, вот вам мой наказ: Возьмите вы полвойска под начало. \ С ним никакой вам не опасен враг». Роланд ответил: «Да не будет так. Свой род не посрамлю я никогда. Лишь двадцать тысяч мне прошу вас дать. Ведите с миром остальных в наш край: Пока я жив, никто не страшен вам». Аой! Карл в пути
 ЬХУІ Хребет высок, в ущельях мрак царит, Чернеют скалы в глубине теснин. Весь день идут французские полки, На много миль разносятся іпаги, Вот уж они до Франции дошли. Гасконь, владенье Карла, — впереди. Припомнились родные земли им, 135
Невест и жен припомнили они. Сбегают слезы по щекам у них. Но больше всех великий Карл скорбит: Племянник им оставлен позади, Не плакать с горя у него нет сил. Аой! ЬХУП В чужой земле двенадцать пэров встали
 И двадцать тысяч рыцарей отважных. Ни бой, ни смерть им не внушают страха... А против них * Двенадцать пэров-сарацин уходят, Стотысячную ратъ ведут с собою, Всем поскорей затейть бой охота, Все в бор идут и надевают брони. ЬХХІХ В доспехах сарацинских каждый мавр, У каждого кольчуга в три ряда. Все в добрых сарагосских шишаках, При вьеннских прочных кованых мечах. При валенсийских копьях и щитах. Значок на древке — желт, иль бел, иль ал. Арабы с мулов соскочить спешат, На боевых коней садится рать. Сияет день, и солнце бьет в глаза. Огнем горят доспехи на бойцах. Скликают мавров трубы и рога. К французам шум летит издалека. Роланду молвит Оливье: «Собрат, Неверные хотят на нас напасть». «Хвала творцу! — ему в ответ Роланд, — За короля должны мы грудью встать. Служить всегда сеньору рад вассал, Зной за него терпеть и холода. Кровь за него ему отдать не жаль. Пусть каждый рубит нехристей сплеча, Чтоб не сложили песен злых про нас. За нас господь — мы правы, враг не прав. А я дурной пример вам не подам». Аой! 136
Увидев, что силы врага во много раз превосходят
 силы прикрытия, Оливье настойчиво обращается к Роланду. ЬХХХУ «О друг Роланд, скорей трубите в рог. На перевале Карл услышит зов. Ручаюсь вам — он войско повернет». Роланд ему сказал: «Не дай господь! Пускай не скажет обо мне никто, Что от испуга позабыл я долг. Не посрамлю я никогда свой род, Неверным мы дадим великий бой. Сражу я мавров тысячу семьсот, Мой Дюрандаль 1 стальной окрашу в кровь. Врага французы примут на копье. Испанцам всем погибнуть суждено»* ЬХХХУІ Граф Оливье сказал: «Вы зря стыдитесь. ^ Я видел тьму испанских сарацинов. Кишат они на скалах и теснинах, Покрыты ими горьі и долины. Несметны иноземные дружины. Чрезмерно мал наш полк в сравненье с ними».
 Роланд в ответ: «Тем злей мы будем биться. Не дай господь и ангелы святые, Чтоб обесчестил я наш край родимый. Позор и срам мне страшны — не кончина. Отвагою — вот чем мы Карлу милы», ЬХХХУН Разумен Оливье, Роланд отважен, И доблестью один другому равен. Коль сели на коня, надели панцирь, — Они скорей умрут, чем дрогнут в схватке. Их речи горды, их сердца бесстрашны. На христиан арабы бурей мчатся 1 Дюрандаль — название Роландова меча. 137
И молвит Оливье: «Враги пред нами, И далеко ушли дружины Карла. Когда бы в рог подуть вы пожелали
 Поспел бы к нам на помощь император.
 Взгляните вверх, где круты скалы Аспры:
 ПГам арьергард французов исчезает, А нам теперь уж путь назад заказан».
 Роланд ему: «Безумна речь такая. Позор тому, в чье сердце страх закрался.
 Стоим мы здесь и не пропустим мавров.
 Верх мы возьмем, и поле будет нашим», Аой! Бой в Ронсевалъском ущелье. СУ аВот граф Роланд по полю битвы скачет. И рубит он и режет Дюрандалем. Большой урон наносит басурманам.
 Взглянуть бы вам, как он громит арабов,
 Как труп на труп мечом нагромождает! И руки у него в крови, и панцирь, Конь ею залит от ушей до бабок. Граф Оливье разит подстать собрату, И остальные пэры бьются славно. Врага французы косят и сражают, Без чувств и без дыханья валят наземь. Тур пен сказал: «Бароны наши храбры» —
 И бросил войску «Монжуа!» — клич Карла, Аой! СІХ Все яростней, все беспощадней схватка. И мавры, и французы бьются славно.
 Одни разят, другие отражают. Взглянуть бы вам, как копья там кровавят,
 Как рвутся в клочья и значки, и стяги, Как в цвете лет французы погибают! Ждут матери и жены их напрасно, Напрасно ждут друзья за перевалом. 138
Роланд зовет императора Карла на помощь. СХХУИ Роланд увидел — велики потери, И к Оливье такое слово держит: «Собрат, я вам клянусь царем небесным, Весь луг телами рыцарей усеян. Скорблю о милой Франции я сердцем: Защитников она лишилась верных. Ах, друг-король, опора наша, где вы? Брат Оливье, скажите, что нам делать? Как королю послать о нас известье?» Ответил граф: «Не дам я вам совета. По мне погибель лучше, чем бесчестье». Аой! СХХУІІІ Роланд сказал: «Возьму я Олифан 1
 И затрублю, чтоб нас услышал Карл, Ручаюсь вам, он повернет войска»... Между побратимами возникает размолвка; с горькой
 усмешкой Оливье отвергает призыв Роланда о запоздалой
 помощи, но их примиряет архиепископ Турпин, СХХХИ Свой Олифан Роланд руками стиснул, Поднес ко рту и затрубил с усильем. Высоки горы, звонок воздух чистый. Протяжный звук разнесся миль за тридцать.
 Французы слышат, слышит Карл великий. Он молвит: «Наши с маврами схватились». Но уверяет Ганелон в противном: «Не будь то вы, я речь назвал бы лживой». Аой! СХХХІІІ В свой Олифан трубит Роланд с трудом.
 Провозмогает он тоску и боль. Стекает с губ его густая кровь. 1 Олифан — название Роландова боевого рога. 139
С натуги лопнул у него висок. Разнесся зов на много миль кругом... «Я слышу Олифан, — сказал король, — А раз Роланд трубит, там грянул бой». «Какой там бой! — ответил Ганелон... — Теперь, наверно, зайца гонит он
 Иль пэров потешает похвальбой. Помериться с ним не дерзнет никто. Вперед! Зачем задерживать бойцов? До Франции идти им далеко». Аой! СХХХІУ Уста покрыты у Роланда кровью, Висок с натуги непомерной лопнул. Трубит он в Олифан с тоской и болью. Карл и французы слушают в тревоге. «Как долог зов!»—король Немону молвит. А тот в ответ: «Беда стряслась с бароном. Я вам клянусь, дерутся там жестоко. Изменник тот, кто задержать нас хочет. Доспех наденьте, клич свой ратный бросьте, Ведите нас к племяннику на помощь. Вы слышите, как он о ней вас просит». СХХХУ Король велел трубить во все рога. Рать спешилась, в доспехи облеклась. Все при кольчугах, шишаках, мечах, Булатных копьях, расписных щитах. Значок копейный бел, иль желт, иль ал. На скакунов опять садится рать, Бароны шпорят, по ущельям мчат. У каждого одно лишь на устах: «Когда б в живых Роланда нам застать, Узнал бы враг, как мощен наш удар». Увы, на помощь не поспеет Карл... Обойдя с великим трудом поле битвы и оплакав всех
 павших товарищей, Роланд хочет разбить о камни свой бое¬
 вой меч Дюрандаль, чтобы тот не достался врагу. 140
СЬХХІІ Бьет граф Роланд по глыбе серой. Немало от нее кусков отбил он; Сталь не щербится, лишь звенит как прежде; Меч невредим отскакивает кверху. Граф видит— все усилья бесполезны, И тихо восклицает в сокрушеньи: «Мой Дюрандаль булатный, меч пресветлый... Да не послужит сталь твоя неверным. Пусть лишь христианин тобой владеет, Пусть трус тебя вовеки не наденет! С тобой я покорил большие земли. Наш Карл пышнобородый — их владетель. Он нами правит с пользою и честью», СЬХХІІІ Почуял граф — приходит смерть ему. Холодный пот струится по челу. Идет он под тенистую сосну, Ложится на зеленую траву, Свой меч и рог кладет себе на грудь. К Испании лицо он повернул, Чтоб было видно Карлу-королю, Когда он с войском снова будет тут, Что граф погиб, но победил в бою. В грехах Роланд покаялся творцу, Ему в залог перчатку протянул. Аой! Возвратившись с войском, Карл разгромил новые силы
 арабов и с почестями предал земле тела павших воинов. ССХІІ Лишь трех бойцов земле не предал Карл: То были Оливье, Турпен, Роланд. Им грудь рассечь велел он пополам, Извлечь и в шелк закутать их сердца, Зашить в оленью кожу их тела. Везти домой в трех мраморнщх гробах, Но до того, как положить туда, Обмыть настоем перца и вина. ’ 141
Тибо и Жебоэна кликнул Карл, Милона и Отона подозвал: «Везите мертвецов на трех возах, Ковром восточным их покрыв сперва». Аой! Песнь о Роланде, изд. «Наука»,
 М.—Л.. 1964, стих 1—2974 (извлечения). Лирические произведения Когда по веткам зелень выбегает, То здесь, то там распустится цветок, Щебечет птичка, спрятавшись в кустах, Тогда душа в блаженстве утопает; Но вот убрал деревья пышный цвет, И соловьи запели хором дружным, Тогда глядишь, и с сердцем сладу нет, Любви властительной послушным. «Провансальская песня труба¬
 дуров». В кн.: П. И. Вино¬
 градов, Книга для чтения по
 истории средних веков, т. II,
 М., 1899, стр. 848. Перчатка Перед своим зверинцем, С баронами, с наследным принцем, Король Франциск сидел; С высокого балкона он глядел
 На поприще, сраженья ожидая; За королем, обворожая
 Цветущей прелестию взгляд, Придворных дам являлся пышный ряд. Король дал знак рукою, — Со стуком растворилась дверь, И грозный зверь 142
С огромной головою, Косматый лев
 Выходит, Кругом глаза угрюмо водит; И вот, всё оглядев, Наморщил лоб с осанкой горделивой,
 Пошевелил густою гривой, И потянулся, и зевнул, И лег. Король опять рукой махнул —
 Затвор железной двери грянул, И смелый тигр из-за решетки прянул;
 Но видит льва, робеет и ревет, Себя хвостом по ребрам бьет, И крадется, косяся взглядом, И лижет морду языком, И, обошедши льва кругом, Рычит и с ним ложится рядом. И в третий раз король махнул рукой, —
 Два барса дружною четой
 В один прыжок над тигром очутились;
 Но он удар им тяжкой лапой дал, А лев с рыканьем встал... Они смирились, Оскалив зубы, отошли, И зарычали, и легли. И гости ждут, чтоб битва началася.
 Вдруг женская с балкона сорвалася
 Перчатка... все глядят за ней... Она упала меж зверей. Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной
 И колкою улыбкою глядит
 Его красавица и говорит: «Когда меня, мой рыцарь верный, Ты любишь так, как говоришь, Ты мне перчатку возвратишь». Делорж, не отвечав ни слова, К зверям идет, Перчатку смело он берет
 И возвращается к собранью снова. У рыцарей и дам при дерзости такой
 От страха сердце помутилось; А витязь молодой, Как будто ничего с ним не случилось, 1.43
Спокойно всходит на балкон; Рукоплесканьем встречен он; Его приветствуют красавицыны взгляды...
 Но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: «Не требую награды». В. А. Жуковский, Перчат¬
 ка. Собрание сочинений, т. 2,
 М.—Д., 1959, стр. 282—283. Роланд оруженосец На званый пир созвал князей
 Могучий Карл однажды. Там ели, славили друзей
 И не терпели жажды. Гостями полный, тронный зал
 Огнями яхонтов сверкал
 И золотой посудой. Но молвил франков господин:
 «Увы, все камни эти
 Отдать бы рад я за один,
 Единственный на свете. У великана на щите
 Он ярко светит в темноте
 Глухих лесов Арденнских». Архиепископ граф Тюрпен,
 Аймон, рубака дерзкий, Милон д’Англант и граф Г арен,
 Граф Рихард, Раймс Бавьерский,
 Оставив кубки, поднялись,
 Сошли, в доспехи облеклись,
 Коней седлать велели. Тогда Роланд, Милонов сын,
 Воскликнул: «Мой родитель! 144
Пусть лют и страшен исполин, А я — плохой воитель, Пусть молод я для славных сеч, —
 Позвольте только щит и меч
 Мне понести за вами». И вскоре, съехав со двора, Все шесть в Арденны мчатся. Но вот и лес, и тут пора
 Товарищам расстаться. Роланд вослед отцу спешит. Он рад нести копье, и щит, И тяжкий меч героя. Заходит солнце, лунный свет Им светит в дебрях спящих, А великана нет как нет
 Ни на горах, ни в чащах. Лишь на четвертый день прилег
 Отец Роланда на часок
 В тени густого дуба. , Роланд не спит. Но что зажглось
 В дремучей глухомани? Тревожно стал и смотрит лось,
 Бегут в испуге лани. И мальчик видит: вдалеке, Неся, как солнце, щит в руке,
 Страшилище шагает. Роланд подумал: «Ну и жуть! На что такие твари? Ужель не дать отцу вздремнуть
 Из-за подобной хари! Ни добрый конь его не спит, Ни острый меч его, ни щит, И сын его не дремлет». Он опоясался мечом, Наточенным для боя. Он взял копье и за плечом
 Приладил щит героя. Потом, отцовский сон храня,
 Вскочил тихонько на коня,
 Тихонько прочь отъехал. 145
И вот скалы достиг Роланд
 И слышит смех страшилы:
 «Неужто хочет этот франт
 Пытать со мною силы? Твой меч длинней, чем ты, малыш.
 Копье поднимешь — сам слетишь,
 И щит тебя раздавит». Роланд вскричал: «Молчи, дурак,
 Не торопись глумиться! Коль щит велик, то знает всяк —
 Удобней им закрыться. Коль всадник мал, так конь высок,
 Слаба рука — остер клинок, Одно другому в помощь». Метнул дубиною гигант
 В настырного мальчишку. С конем отпрыгнул вбок Роланд,
 Чтоб не набило шишку. Хотел копьем пронзить врага, Но дивный щит на три шага
 Копье назад отбросил. Тогда Роланд свой меч извлек,
 Обидой раззадорен. Гигант взялся за свой клинок, Но был он не проворен. А тот присел, да неспроста:
 Рубнул врага из-под щита
 И враз оттяпал руку. С рукой и щит отсек Роланд, И страх объял верзилу: В щите сверкающий бриллиант
 Давал владельцу силу. Хотел он щит поднять, но в бок
 Роланд вонзил ему клинок, И он на землю рухнул. Роланд за чуб схватил и снес
 Башку у супостата. Рекою хлынув на утес, Кровь потекла вдоль ската. 146
И вырвал из щита Роланд
 Добытый с бою бриллиант
 И любовался камнем. Он спрятал свой волшебный клад,
 Потом к ручью спустился, Смыл кровь и пыль с меча и лат
 И сам водой умылся. Потом назад поехал он, Туда, где, погруженный в сон, Лежал отец под дубом. Лег рядом и заснул Роланд, Отца не потревожа. Но меркнет день — и граф д’Англант
 Вскочил с лесного ложа. «Вставай, мой сын, вставай скорей!
 Пора садиться на коней, Мы слишком долго спали». И граф торопит жеребца, —
 Пустынный путь неведом. Роланд с оружием отца
 Спокойно едет следом. И вот пред ними та скала, Г де битва грозная была, И тело в луже крови. Роланд глядит издалека
 И мыслит: «Что за чудо? Где голова и где рука? Кто их унес отсюда? А где копье и меч его? Где щит? Где панцирь? Ничего! Есть лишь обрубок тела. Граф также начал размышлять: «Что ж это за громада? Ты погляди; какая стать! Дуб, видно, был, что надо. Но это великан и есть! Проспал д’Англант победы честь!
 Позор, позор навеки». 147
У входа в ахенский дворец
 Сам Карл стоял в печали. «Где ж все герои, наконец? Совсем они пропали. Но кто там скачет?.. То Аймон! А что на пике держит он? Не голову ль гиганта?» И впрямь, то герцог был вдали.
 Подъехал. Взмахом пики
 Добычу, всю в крови, в пыли,
 Швырнул к ногам владыки: «Я голову нашел в кустах, А дальше в двадцати шагах
 Я увидал и тело!» Тюрпен примчался как шальной,
 Перчатку наземь кинул, Из той перчатки с меч длиной,
 Смеясь, ручищу вынул: «Вот вам свидетельство мое! Уже отрубленной ее
 В чапыжнике нашел я». А герцог Раймс, тот ко двору
 С другой приехал данью:
 «Глядите, я нашел в бору
 Дубину великанью. Весь пропотел, пока волок. Теперь бы самый раз глоток
 Хорошего рейнвейна». Граф Рихард вовсе шел пешком.
 А конь, как будто спьяна,
 Шатаясь, меч тащил шажком
 И панцирь великана. «Кого дорога не страшит,
 Найдешь в лесу копье и щит, — Я уж не мог забрать их». И скачет граф Г арен на сход, На графе щит — с ворота. < С кем щит, тот камень уж везет,
 Того и вся работа!» — 148
«Да, щит привез я, господа, Но камня нету и следа, — Меня опередили». Последним едет граф Милон.
 Конь — словно тянет лямку. Его не погоняет он, Не поспешает к замку. За ним Роланд везет копье, Копье отца, а не свое, И щит отца тяжелый. Но только въехали во двор, Г де все их ждут в смущенье, Он со щита — ведь как хитер! —
 Срывает украшенье
 И в щит вставляет камень свой —
 Венец добычи боевой, Горящий солнцем камень. И Карл, увидев бриллианту
 Выходит им навстречу. Спасибо, граф Милон д’Англант,
 За доблестную сечу! Ты нам сокровище добыл, Ты великану отрубил
 И голову и руку!» Но граф, оборотясь назад,
 Глядит, глазам не веря: «Откуда, сын, ты так богат? Кто сшиб лесного зверя?» —
 «Простите, мой отец, но я, Пока вы спали у ручья,
 Прикончил грубияна». У л а н д, Роланд оруженосеп,
 В кн.: «Немецкие баллады», М* 1958, стр. 131—136, 149
УСТАНОВЛЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ
 В ВОСТОЧНОЙ РИМСКОЙ
 (ВИЗАНТИЙСКОЙ) ИМПЕРИИ ВИЗАНТИЯ И СЛАВЯНЕ Сношение византийцев
 со славянскими племенами Византийцы называли себя римлянами и считали себя
 преемниками Римской империи. Гонит волны быстр Дунай, Разлился широко; Над Дунаем светлый град
 На горе высокой. Становился римский царь
 Станом перед градом; Забелелися шатры, Ряд стоит за рядом. На престоле царь сидит
 Под златой порфирой; Вкруг престола, словно лес, Копья и секиры. И с престола римский царь
 Говорит с послами: Незнакомый люд стоит
 Пред его очами. Молодец все к молодцу: Кудри золотые
 Густо вьются по плечам, Очи — голубые; Словно все в одно лицо, Та ж краса и сила, Словно всех-то их одна
 Матерь породила. Породила ж их одна Мать — земля родная, Что от татры подошла
 Вплот до волн Дуная... Их послал славянский род, Положив советом
 Встретить римского царя
 Дружбой и приветом. 150
Не лежат они челом
 Перед ним во прахе, Не целуют ног его В раболепном страхе; Но подносят божий дар
 Хлеб и соль родную — И к великому царю
 Держат речь такую: «Весь народ наш, старшины
 И князья послали
 Нас, чтоб мы тебе, о царь,
 Добрый день сказали. Ты наш гость, лишь доступил
 Нашего порога; Мы славяне... Ты теперь, о царь, стоишь
 Здесь у нашей грани. Что ж несешь с собою к нам:
 Меч иль мир во длани?
 Если меч, то ведь мечи
 И у нас есть тоже; А востры ль они, узнать
 И не дай те боже! Если ж к нам идешь как гость,
 С миром, доброй вестью,
 Уж на славу угостим
 И проводим с честью! Вот тебе от нас хлеб-соль! И принять их просим
 Так же честно, как тебе, Царь, мы их подносим!»
 Хлеба-соли не взял царь,
 Ликом омрачился; Ярый гнев в его очах
 Гордо засветился; И к послам славянским он
 С трона золотого
 Обратил, подняв главу,
 Таковое слово: «Солнце шествует в пути — И к нему все очи; От него — вся жизнь и свет,
 Без него — мрак ночи; 151
С ним у твари спора нет, Ни переговоров; Для народов солнце — я, И со мной нет споров! Как судьба, для всех моя
 Власть неотразима:
 Повелитель мира — Рим, Я ж — владыка Рима! Все склоняются пред ним
 И живут — чрез это.
 Поклонитесь же и вы! Я ваш край устрою: Поселю здесь римлян, вас
 Выведу с собою, В Рим — старшин, а молодежь —
 Прямо в легионы; Покоритесь — будет вам
 Мир, почет, законы; Нет — вас с семьями к себе
 Погоню гуртами, В плуги запрягу, пахать
 Землю буду вами! На цепи, как псов, сидеть
 У ворот заставлю, Буду тысячами вас Львам кидать на травлю! Горе будет, говорю, Детям вашим, женам; Бойтесь, если крикну я: «Горе побежденным!» Речь окончил римский царь, Все кругом молчало. Как нежданный гром, она
 На славян упала. На царя стремят они
 Взгляд оторопелый... Вдруг как будто с их очей
 Заблистали стрелы, И по лицам словно вдруг
 Молнии мелькнули, Разом взвизгнувши, мечи
 Из ножен сверкнули, И у всех единый клик 152
Вырвался из груди: «Никогда!» Вокруг царя Всполошились люди, И поднять щиты едва
 Вкруг него успели... Сам он мигом с трона прочь... Трубы загремели, Разом лагерь поднялся: Скачут нумидийцы
 Взвод бессмертных, взвод парфян,
 Галлы, иберийцы, И, копье на перевес, Римская пехота, — Окружили молодцов, И пошла работа! Что медведь лесной в кругу
 Псов остервенелых, Бьется горсть богатырей
 Против полчищ целых; С шу^ом рушатся вкруг них
 Всадники и кони, Копья ломятся, звенят
 Шишаки и брони... Бьется горсть богатырей — Но сама редеет... Вот лишь трое их; кругом
 Смерть над ними реет
 В блеске копий и мечей... Вот всего лишь двое, Вот один... И этот пал... И вокруг павших в бое
 Победители стоят
 В изумленье сами; В легионах недочет; Целыми рядами
 Мертвых, раненых кладут... Сам, с разноплеменной
 Свитой, кесарь подскакал,
 Мрачный и смущенный;
 Разглядеть желает он
 Варваров, которым 153
Показалась речь его Вдруг таким позором... А той речи внемлет мир, Все цари земные! «Что ж за люди это там? — Мыслит, — кто ж такие?» И задумчиво к горам
 Обратил он взоры: Г розно смотрят из-под туч
 Сумрачные горы; Стая темных орлов
 Из-за них несется; Словно гул какой оттоль
 Смутно раздается... Смотрит царь — и вдруг велит
 Стан снимать свой ратный И полки переправлять
 За Дунай обратно. А. Майков, Никогда! Полное
 собрание сочинений, т. 2, Спб.,
 1893, стр. 60—65.
РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ РАЗВИТИЕ РЕМЕСЛА И ТОРГОВЛИ. РОСТ ГОРОДОВ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ Утренняя песня В средние века городские сторожа своими песнями ука¬
 зывали горожанам время подъема и отхода ко сну. Ночь убегает от светлого дня; Добрые люди, восстаньте от сна. К. А. Иванов, Средневеко¬
 вый город, Спб., 1915, стр. 25. СОСТАВ НАСЕЛЕНИЯ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ
 Купец Один купец тут тоже оказался — Как башня на седле, в одежде пестрой, С продолговатой бородой двуострой, 155
С бобровой шапкой, в гладких сапогах. Достойной речью о своих делах
 Все общество любил он занимать; Стоял за то, чтоб море охранять
 От Миддельбурга вплоть до Оривелла, На бирже действовал весьма умело
 И был во всем искуснейшим дельцом. Д. Чосер, Кентерберийские
 рассказы. Пролог, стих 272—
 281. Ростовщик Ростовщиком был тот богач, Лихву взимал, да так, что плачь. Двенадцать со ста дай ему, Не уплатил — садись в тюрьму! Вино, овес и рожь скупал, К себе в амбары запирал
 И продержав, товар, глядишь, Двойной выгадывал барыш. Монеты, опилив кругом, Расплющивал он молотком. Он брался за любое дело, Коль от него мошна толстела. Ганс Сакс, Черт с индульген¬
 цией. Избранное, М.— Л., 1959,
 стр. 272. Мастера Еще тут были плотник и обойщик, А также ткач, красильщик и закройщик. Все пятеро того же братства были
 И одинаковый костюм носили. Был каждый как с иголочки одет; Ножи обиты не латунью, — нет, 156
А серебром; им красовались тоже
 Карманы их и пояса из кожи. Любой из них заслуживал бы честь
 В гильдейском зале под навесом сесть; И место альдерманское занять
 Из них любому было бы под стать
 По опыту и мощи капитала... Д. Чосер, Кентерберийские
 рассказы. Пролог, стих 363—
 375. О Песнь подмастерьев Весна возвращается снова, Бодрей подмастерья глядят, Возьмут они палки и шпаги, Шпаги, да шпаги, И мастера стол окружат. «Хозяин, пора рассчитаться, Настал для странствия час, Держали вы нас эту зиму, Зиму, да зиму, Не слишком заботясь о нас». «Книга для чтения по истории
 средних веков», ч. И, М., 1951,
 стр. 37. Быт горожан Воскресные развлечения горожан. Взгляни-ка отсюда на город, в долину;
 Смотри, как из темных глубоких вор.от 157
В нарядных костюмах выходит народ, Как рад он! А радости знаем причину? Все празднуют день воскресенья господня; Они ведь и сами воскресли сегодня: Из душных покоев, из низких домов, Из улиц, гнетущих своей теснотою, Из горниц рабочих, от ткацких станов, Из храмов с таинственной их полутьмою
 На свет, на раздолье явились они! Сегодня их праздник! С какой быстротою
 Толпа разбрелась по долине! Взгляни, Как весело движутся люди... А вон — переполнен живою толпою
 Последний отчалил челнок. Вдалеке
 На горных тропинках, чуть видных отсюда,
 Пестреют их платья; сюда по реке
 Доносится шум деревенского люда. И старый и малый — довольны одним, Здесь я человек, здесь могу я быть им. Гёте, Фауст. В кн.: К. А. И в а-
 н о в, Средневековый город, СПб., 1915, стр. 97—98. Праздник весны Народная песня о проводах зимы и встрече весны. Ее
 пели, избивая соломенное чучело. Мы зиму полонили,
 Шестом ее прибили...
 Эй, палки подымай,
 Глаза ей выбивай! Там же, стр. 98. Весна, весна пришла!
 Пойдемте в сад и в поле
 Весну встречать на воле;
 За этими кустами
 Разбудим лето сами! 158
ХРИСТИАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ XI—XIII ВЕКОВ.
 КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ Средства, которыми церковь воздействовала на народ¬
 ные массы Дымясь, качалися кадила, Хвалебный раздавался хор, Алтарь сиял, органа сила
 Священнопению вторила
 И громом полнила собор. И под его старинной сенью
 На волны набожной толпы
 От окон радужною тенью
 Косые падали столпы; А дале мрак ходил по храму
 И вот... замолкли хоры, И с тихим трепетом в сердцах, Склонив главы, потупя взоры, Благоговейно пали в прах
 Ряды молящихся густые... Епископ чашу возносил... А. К. Толстой, Алхимик
 (неоконченная поэма). Собра¬
 ние сочинений, т. I, Спб., 1884,
 стр. 176—177, Вера в мощи и другие реликвии «За этот меч мне больно и досадно. Лучше умру, чем сдам его поганым. О отче наш, не дай позора франкам!» Разит Роланд, по камню-сердолику,
 Сколько отбил, что сказать не под силу. А сталь звенит — ни рубца, ни щербины —
 Отскочит вверх и снова невредима. Видит Роланд: не сломить стали дивной. 15?
Сам про себя он жалуется тихо: «Эй, Дюрандаль, ты свята и красива, Много святынь — в позолоченном грифе; Там зуб Петра, святая кровь Василия
 И прядь волос святого Дионисия, Клочок от ризы приснодевы Марии. Грешно, чтоб ты достался сарацинам...» Песнь о Роланде, стих 2335—
 2349. Продавец индульгенций Из Ронсеваля индульгенщик с ним был...
 Совсем недавно прибыл он из Рима...
 Медяно-желтые с боков и сзади, Как лен расчесанный, свисали пряди
 Совсем прямых и жиденьких волос... В мешке же, на седле лежавшем, скрыт
 Груз индульгенций свеженьких из Рима... Но всю страну, от края и до края, Своей торговлей он завоевал. Клок простыни в пути он показал, Служившей богоматери убором, И два обрывка паруса, с которым
 Тонул апостол Петр, пока Христос
 Ему средь волн спасенья не принес. В мешке был и латунный крест с камнями, И ларчик с поросячьими костями. Когда в село он заезжал с мешком, Поп, ознакомившись с святым добром, Нередко больше за день отдавал, Чем за два месяца трудом стяжал. Так надувал наш римский продавец
 И бедных пастырей и их овец. Д. Чосер, Кентерберийские
 рассказы. Пролог, стих 671. 160
«Во имя господа Христа,
 За нас распятого на древе,
 И всех апостолов святых,
 Петра и Павла особливо.
 Мы отпускаем все грехи
 Вот этой буллою святою
 Рабыне божьей»... Т. Г. Шевченко, Еретик.
 Стихотворения, Л., 1954,
 стр. 253. Продажа индульгенций Когда я отпущенья продаю, Как можно громче в церкви говорю,
 Я проповедь вызваниваю гордо, Ее на память всю я знаю твердо, И неизменен текст мой всякий раз:
 Касііх шаіогиш езі сирісіііаз1.
 Сказав сперва, откуда я взялся,
 Патенты все выкладываю я, Сначала от владетелей мирских —
 Защитою печать мне служит их,
 Чтобы никто не смел мне помешать
 Святые отпущенья продавать. Затем раскладываю булл немало,
 Что дали папы мне, да кардиналы,
 Да патриархи всех земных концов;
 Прибавлю несколько латинских слов
 И проповедь я ими подслащу, К усердью слушателей обращу.
 Затем их взор прельщаю я ларцами,
 Набитыми костьми и лоскутами, 1 Алчность — корень всех зол (лат).
 6 Заказ 232 161
Что всем мощами кажутся на вид.., Так каждый год на хитрой этой ловле
 Я марок сто сбираю сей торговлей. Д. Чосер, Кентерберийские
 рассказы. В сб.: «Отцы тьмы»»
 стр. 105—106, Моральный облик духовенства Были и лето, и осень дождливы; Были потоплены пажити, нивы, Хлеб на полях не созрел и пропал;
 Сделался голод, народ пропадал. Но у епископа милостью неба
 Полны амбары огромные хлеба; Жито сберег прошлогоднее он: Был осторожен епископ Гаттон. Рвутся толпой и голодный, и нищий
 В двери епископа, требуя пищи; Скуп и жесток епископ Гаттон;
 Общей бедою не тронулся он. Слушать их вопли ему надоело; Вот он решился на страшное дело:
 Бедных из близких и дальних сторон,
 Слышно, скликает епископ Г аттон. «Дожили мы до нежданного чуда:
 Вынул епископ добра из-под спуда,
 Бедных к себе на пирушку зовет», —
 Так говорит изумленный народ... К сроку собралися званые гости,
 Бледные, чахлые, кожа да кости;
 Старый огромный сарай отворен: В нем угостит их епископ Г аттон. 162
Вот уж столпились под кровлей сарая
 Все пришельцы из окружного края... Как же их принял епископ Гаттон? Был им сарай и с гостями сожжен. Глядя епископ на пепел пожарный, Думает: «Будут мне все благодарны; Разом избавил я шуткой моей Край наш голодный от жадных мышей». В замок епископ к себе возвратился, Ужинать сел, пировал, веселился, Спал, как невинный, и снов не видал... В. Жуковский, Сочинения,
 М., 1959, стр. 177. Аутодафе (сожжение еретиков) Звучат колокола, поют монахи. И гром фанфар умолк, как будто в страхе, Цепь факелов — как огненный венок... Вдруг слышен шепот, шум и топот ног. И, в воздухе знамена развевая, Процессия змеится роковая. И вскоре каждый ужасом объят: Две жертвы в груде хвороста стоят... Опять фанфары грозно зазвучали, И хор монахов начал песнь печали. А в этот миг идальго, горд и строг, В толпе пробился, факел свой зажег
 И бросил в хворост... Заметалось пламя... Г. Лонгфелло, Торквемада*
 Избранное, М., 1958, стр. 350—^
 351. 6* 163
КрсстрЕый поход .против еретиков-альбигойцев . ...Вот они;
 еретики Альби, Безье, Фуа, Тулузы. , Их рассекал топор, их жгли костров огни,
 как оскорбителей, порвавших церкви узы. На приступ! В зубы —<мечь, топор,— зажать в кулак!
 Громите, не щадя, твердыни отлученных! Разите! Ждет вас рай, коль не спасется враг!
 Утробы и сердца — долой из умерщвленных! Разите! Сам Христос участвует в бою! И женщин и детей давите на граните! Вам, воины, свиней и псов я отдаю! Их трупы мерзкие на части разорвите! Хвала Христу! Горят, как факелы, костры,
 трещит, пылая, плоть еретиков презренных,
 и красные ручьи, вскипая от жары,
 восходят к небесам, под звук псалмов священных! Леконт де Лиль, Агония
 святого. Стихи, М., 1960,
 стр. 140—141. КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ Призыв папы к крестовым походам Встаньте! Вас теснят не в меру
 Те язычники лихие, Подымайте стяг за веру, — Отпускаю вам грехи я... Все, кто в этом деле сгинет, Кто падет под знаком крестным, Прежде чем их кровь остынет, Будут в царствии небесном. А. К.’ Т о л с т о й, Боривой. Со¬
 брание сочинений, т. I, М.,
 1963, стр. 293—294. 164
Песнь-призыв к крестовым походам Чтоб вновь был светом осиян
 Во тьму повергнутый народ, —
 Спою о том вам, сколько ран
 Земля господняя несет, Какой она от басурман
 Испытывает тяжкий гнет. Должны добиться мы тех стран,
 Куда в день оный всяк пойдет.
 Иерусалим рыдает, О помощи взывает... О, горе свыше наших сил — Г роб приснославный потерять,
 Места, где наш господь ходил,
 Поруганными увидать! Всевышний это допустил, Желая верность испытать
 Тех, кто служить ему сулил
 И за него врагам отмщать.
 Иерусалим рыдает, О помощи взывает... В погибель впал весь род людской,
 Все люди сбилися с пути. И только через крест честной
 Возможно им себя спасти. И грешник, даже самый злой,
 Прощенье может обрести; Для этого к земле святой
 Он должен под крестом идти.
 Иерусалим рыдает, О помощи взывает... Но что же короли грешат
 Французский и английский? Мстить
 Они за бога не хотят
 И крест святой освободить. И как они заговорят, Когда их станет бог судить? За то, что днесь они творят, Он не захочет им простить.
 Иерусалим рыдает, О помощи взывает... 165
Всей вашей жизни благодать, Князья и графы, — ведь тщета, Должны вы господу внимать: Покиньте замки, города... Иерусалим рыдает, О помощи взывает. «Хрестоматия по западноевро¬
 пейской литературе. Литерату¬
 ра средних веков», М., 1938,
 стр. 215—216, Первый крестовый поход Не свадьбу праздновать, не пир,
 Не на воинственный турнир
 Блеснуть оружием и конями
 В Клермон нагорный притекли
 Богатыри со всей земли. Что луг, усеянный цветами, Вся площадь, полная гостей,
 Вздымалась массою людей, Как перекатными волнами. Луч солнца ярко озарял
 Знамена, шарфы, перья, ризы,
 Гербы, и ленты, и девизы,
 Лазурь, и пурпур, и металл. Под златотканым балдахином
 Средь духовенства властелином
 В тиаре папа восседал. У трона — герцоги, бароны
 И красных кардиналов ряд...
 Толпою рыцари стоят: В узорных латах итальянцы,
 Тяжелый шваб и рыжий бритт,
 И галл, отважный сибарит, И в шлемах с перьями испанцы...
 Здесь строй норманнов удалых, 166
Как в масках, в шлемах пудовых
 С своей тяжелой алебардой... На крыши взгромоздясь, народ
 Всех поименно их зовет... Из лож кругом сияют жены
 В шелку, в зубчатых кружевах, В алмазах, в млечных жемчугах.., А. Майков, Клермонтский
 собор. Собрание сочинений,
 т. 2, Спб., 1893, стр, 13—15. Протест против сборов на крестовые походы К нам, сударь ящик, вы от папы не затем ли, Чтоб разорять, с поживой для него, немецкие земли?
 Как и всегда, замыслил он коварный план
 Еще по-новому обогатить свой Латеран; Кричит: «Дела имперские невыносимы!» И вот в приходах — сборы в пользу Рима, Но до Святой Земли дойдет немного серебра: Рука поповская не очень-то щедра. От вас нам, сударь Ящик, нет добра. Но знайте, что в Германии не все ведь дураки мы! Вальтер фон дер Фогель-
 вейде, Шванк. В кн.: «Хре¬
 стоматия по западноевропейс¬
 кой литературе. Литература
 средних веков», М., 1938,
 стр. 387. 167
ОБРАЗОВАНИЕ ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫХ
 ГОСУДАРСТВ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ Песня восставших крестьян Мы такие же люди, как они, У нас такие же тела, как у них, Мы имеем такое же сердце, как они. Мы так же, как они, умеем чувствовать и страдать. Отплытие Вильгельма Завоевателя в Англию. Рассказ
 дочери английского короля Гиды Гаральдовны—жены
 Владимира Мономаха. Мне снилось: от берега франкской земли, Где плещут норманские волны, На саксов готовятся плыть корабли, Нормандии рыцарей полны. То князь их Вильгельм собирается плыть — Я будто словам его внемлю, — Он хочет отца моего погубить, Присвоить себе его землю! В. Семенов, Жакерия, Л.,
 1938, стр. 22. Завоевание Англии норманнами А. К. Толстой, Три побои¬
 ща. Собрание сочинений, т. II,
 стр. 275. Поле боя под Гастингсом после сражения Растаял в утренних лучах
 Покров тумана белый, 168
И с мерзким карканьем воронье
 Над бранным полем взлетело. Там на поле тела бойцов
 Кровавую землю устлали, А рядом с ними в крови и пыли
 Убитые кони лежали... А. Блок, Поле битвы при Га¬
 стингсе. Собрание сочинений,
 т. 3. М.—Л.. 1960, стр. 47а УХУДШЕНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ КРЕСТЬЯН И ОБОСТРЕНИЕ
 КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ Робин Гуд и епископ Герфорд Епископ Герфорд держит путь
 Через Шервудский лес. Отважный Робин говорит: — Идем наперерез! Убьем оленя пожирней, На нет и спроса нет. — Епископ щедрою рукой
 Заплатит за обед. — Стрелки в одежде пастухов
 Танцуют вшестером. А рядом жарится олень, Подвешен над костром. Спросил епископ:—Что за шум? Откуда эта прыть? И разрешил ли вам король
 Оленя подстрелить? — Мы круглый год пасем овец, А нынче, ваша честь, Хотим попеть и поплясать, И досыта поесть. — 169
Сказал епископ: —Молодцы! Веселье я люблю
 И всю компанию в цепях
 Отправлю к королю. — О пощади! О пощади! — • Заохал Робин Г уд. — Повсюду ты творишь добро, Твори его и тут! — Не пощажу, не пощажу, Виновному — петля. Тебе придется, весельчак, Потешить короля. Тут засмеялся Робин Гуд
 И ловко прыгнул вбок. Из-под дырявого плаща
 Он вынул верный рог. Он поднял рог раструбом вверх, И на протяжный зов
 Полсотни доблестных стрелков
 Сбежалось из кустов. — О пощади! О пощади! — Епископ застонал. — Я не поехал бы сюда, Когда бы только знал... — Не пощажу, не пощажу, — Ответил Робин Г уд, — Идем со мной, почтенный поп, Тебя обедать ждут! — Повел он за руку попа
 И долго, дотемна, Ему со смехом подливал
 То пива, то вина. -— Я вижу, тут меня введут
 В неслыханный расход! — Не трусь, — сказал Малютка-Джон,
 Я сам проверю счет. —
Он разостлал свой длинный плащ, И триста золотых
 Он из епископа натряс
 Во имя всех святых. И на прощание стрелки
 Сыграли на рогах. Пришлось епископу плясать
 В тяжелых сапогах! «Баллады о Робин Гуде», 1959, стр. 64—68. Робин Гуд и вдова Двенадцать месяцев в году, Их дюжина, считай, Но веселее всех других
 Весенний месяц май. Из леса вышел Робин Гуд, Деревнею идет
 И видит — старая вдова
 Рыдает у ворот. — Что слышно нового, вдова? — Сказал ей Робин Г уд. — Трех сыновей моих на казнь
 Сегодня поведут. — А чем же эти молодцы
 Нарушили закон? Сожгли соседний монастырь?, Нуяшх украли жен?.. За что же слуги короля
 На казнь их поведут? — — Они охотились в лесу
 С тобою, Робин Г уд. — Клянусь!—воскликнул Робин Гуд, Ты рано плачешь, мать, Но видит бог, что я бы мог
 Навеки опоздать! —
Вот Робин в город Нотингем
 Пустился напрямик, И нищий встретился ему, Совсем седой старик. — Что слышно нового, отец? Промолвил Робин Г уд. — Сегодня в городе на казнь
 Трех братьев поведут. — Снимай, отец твое тряпье.
 Наденешь мой наряд. А вот мешочек серебра, — Хоть месяц пей подряд. — Красив и прочен твой наряд, А мой совсем худой. Не обижай меня, сынок, Не смейся над нуждой. — Снимай, снимай свое тряпье, Оно мне подойдет; А вот и двадцать золотых, — Пируй хоть целый год. — Стал одеваться Робин Г уд. Сперва надел колпак, И тот колпак стоял колом, Держался кое-как. Накинул Робин ветхий плащ. Висел он, как мешок, И был залатан вкривь и вкось, И вдоль и поперек. Надел он старые штаны
 С огромною дырой. — Ого! — воскликнул Робин Г уд, Затейливый покрой! — Надел чулки и башмаки
 И снова в путь готов. — В таких чулках, — прибавил он, —
 Спасаться от долгов. — 172
И посмеялся Робин Гуд
 Наряду своему: — Да, по одежке встретят нас,
 Проводят по уму. — Прошел заставу Робин Гуд, Плащом лицо прикрыв, И вот на улице ему . Попался сам шериф. — Спаси господь тебя, шериф, А я тут не при чем. Скажи-ка, что ты дашь тому, Кто будет палачом? — Штаны из лучшего сукна, — Шериф ему в ответ, — Штаны из лучшего сукна И пригоршню монет. — Тут ловко спрыгнул Робин Гуд, Вскочил на старый пень. — Эй, старичок, — сказал шериф, —
 Ты скачешь, как олень! — Я помогать тебе, шериф, Не стану нипочем. Проклятье вечное тому, Кто будет палачом. Мешок для мяса я ношу, Для хлеба два мешка, А этот маленький мешок
 Для звонкого рожка. Рожок мой знает Робин Г уд
 И весь лесной народ, И эта музыка тебе
 Добра не принесет. — Ну что ж, труби, — сказал шериф, —
 Подумаешь гроза! Труби, покуда у тебя
 Не вылезут глаза! — 173
Запел рожок, — и дальний лог
 Откликнулся ему, И скачет сотня верховых
 По ближнему холму. Запел рожок, — и топот ног
 Послышался вдали, И пятьдесят лихих стрелков
 Бегут в густой пыли. — Кто там бежит?—спросил шериф, —-
 Куда они бегут? — Ступай, шериф, встречай гостей! —
 Ответил Робин Гуд. Шериф готовит три петли
 Трем братьям-удальцам, Но в этот день в одной из них
 Он был повешен сам. Там же, стр. 9—17, Восстание Уота Тайлера Песня крестьян о джентльмене (дворянине) Когда из праха взял
 Господь Адама, А Еву из ребра, — Кто был тогда джентльменом? Когда господь, Чтоб дать нам плоть, Месил святую глину, — Кто вымесил джентльмена? Когда Адам пахал, А Ева пряла, Его труды деля, — Кто был тогда джентльменом? 174
Когда Адам учил, Учил трудам
 И Авеля, и Сифа, — , Никто не знал джентльмена! А. Глоба, Уот Тайлер, Пг*
 1922, стр. 7. Поход крестьян на Лондон От Рочестера, Медстона
 К Кентербери шли
 Черной тучей, саранчою
 Рати мужиков... Уот Тайлер в ржавом шлеме
 В латах, при мече, На коне буланом ехал
 В первых же рядах. Рядом с ним, откинув бедной
 Рясы капюшон, На осле блистал тонзурой, Как червонцем, Болл. Джек Соломинка особый
 Вел отряд, при нем
 Было лучников немало
 Й пятьсот коней... Там же, стр. 9—1 \ш Свидание восставших с королем Королевский трубач
 Протрубил три раза: Извещает король, что согласен
 Пред народом предстать, Чтобы равный иметь
 Разговор с предводителем черни. Выезжает король Из дворцовых ворот И Бассет, и лорд мэр, и другие. Им навстречу Уот, — И почуял беду, И запенился конь, приседая. Хорошо был отбит, Хорошо наточен 175
Сарацинский клинок лорда мэра. Без речей и без слов
 Повалился Уот
 На сухую и пыльную землю. Захрапел, закипел, Закручинился конь
 Над убитым хозяином другом
 И заржав, побежал, Окрававленный плащ
 Волоча по полям и дорогам. — Он убит, он убит! — Пронеслось, как набат. По рядам, от передних до задних. Но пришпорил король
 Скакуна — и вперед, И бесстрашный, предстал пред народом.
 «Братья, много крови
 Пролито, — довольно!.. Я король и вождь ваш, Все вам дам — просите...» И смутился народ, И молчал... И воскликнул король: «Я ваш вождь, смотрите!.. Все вам обещаю... Возвратитесь в домы... Плачут ваши жены... Плачут ваши дети... Всем даю прощенье... Верите ль вы мне?» И. не веря, сказал
 Безнадежное «Да!» Потерявшийся в сумерках голос.
 Кошельком прозвенел
 Возле уха король
 И без счета швырнул золотыми. Кто хотел —Г тот поднял, А кто нет — не поднял, И, редея, ряды разомкнулись. Словно снег на огне, Вдруг расстаяла рать, — Опустело вечернее поле. Там же, стр. 57—62. 176
Составление хартии об Тр идцать клерков дружно
 Взялись за работу, — Скрип стоял от перьев.
 Точно от телег. Поручил король им. Не жалея поту. Хартию свободы
 Написать наспех. «освобождения» крестьян Тридцать раз вспотели
 Тридцать умных клерков,—
 Хартию вручили
 Лордам в должный час.
 Хартию признали
 И король, и лорды, Хартию парламент
 Принял, не смутясь... Там же, стр. 65* над побежденными Расправа — Чем твои смутились
 Воды, Темза, Темза1
 Что за бревна это
 Плавают в волнах?. — Экий простофиля!
 Где ты видишь бревна?
 То тела презренной
 Черни и бродяг! Там же, стр. 68. Усеян город был, как щебнем, Дней десять трупами. Земля
 Свой хлеб глотать не успевала. Поля пахали под кладбища
 И тухлым мясом засевали
 Вместо ржи и ячменя... В реку без счета побросали
 Протухших трупов, — и, как суп,
 Дымились воды Темзы. Прочим
 Копали ямы ярдов в двадцать
 И в них, как сало для просола, Рядами клали труп на труп... Там же, стр. 69—70. О 177.
Народная баллада «Король и пастух» 1 Послушайте повесть
 Минувших времен
 О доблестном принце
 По имени Джон. Судил он и правил
 С дубового трона,, Не ведая правил, Не зная закона. Послушайте дальше. Сосед его близкий
 Был архиепископ
 Кентерберийский. Он жил-поживал, Не нуждался ни в чем, И первым в народе
 Прослыл богачом. Но вот за богатство
 И громкую славу
 Зовут его в Лондон
 На суд и расправу. Везут его ночью
 К стене городской, Ведут его к башне
 Над Темзой-рекой. 2, — Здорбво, здорбво,
 Смиренный аббат. Получше меня Ты живешь, говорят. Ты нашей короне
 Лукавый изменник. Тебя мы лишаем
 Поместий И ДЄНЄГІ Взмолился епископ: — Великий король, 17в Одно только слово
 Сказать мне позволь.
 Всевышнему богу
 И людям известно, Что трачу я деньги,
 Добытые честно. — Не ври понапрасну,
 Плешивый аббат, Для всякого ясно, Что ты виноват, И знай: навсегда
 Твоя песенка спета, Коль на три вопроса
 Не дашь мне ответа. Вопросы такие: Когда я на троне
 Сижу в золотой
 Королевской короне, А справа и слева
 Стоит моя знать, — Какая цена мне, Ты должен сказать. Потом разгадай-ка
 Загадку другую: Как скоро всю землю
 Объехать могу я. А в-третьих, сказать
 Без запинки изволь: Что думает Твой милосердный король. Тебе на раздумье
 Даю две недели, И столько же будет
 Душа в твоем теле.
 Подумай, епископ,
 Четырнадцать дней,—
 Авось на пятнадцатый
 Станешь умней!
з. Вот едет епископ,
 Рассудком нетверд. Заехал он в Кембридж,
 Потом в Оксенфорд *. Увы, ни один
 Богослов и философ
 Ему не решил
 Королевских вопросов. Проездил епископ
 Одиннадцать дней
 И встретил за мельницей
 Стадо свиней. Пастух поклонился
 Учтиво и низко
 И молвил: —Что слышно,
 Хозяин-епископ? — Печальные вести,
 Пастух, у меня: Гулять мне на свете
 Осталось три дня. Коль на три вопроса
 Не дам я ответа, Вовеки не видеть
 Мне белого света! — Милорд, не печалься.
 Бывает и так, Что умным в беде
 Помогает дурак. Давай-ка мне посох,
 Кольцо и сутану, И я за тебя Перед троном предстану. Ты — знатный епископ, А я свинопас, Но в детстве, мне помнится, Путали нас. Прости мою дерзость,
 Твое преподобье, Но все говорят, Что мое ты подобье! — Мой верный пастух,
 Я тебе отдаю И посох, и рясу, И митру мою. Да будет с тобою
 Премудрость господня.
 Но только, смотри,
 Отправляйся сегодня! 4 Вот прибыл пастух
 В королевский дворец. — Здорбво, здорово,
 Смиренный отец! Тебя во дворце Я давно поджидаю.
 Садись, — я загадки
 Тебе загадаю. А ну-ка послушай: Когда я на троне
 Сижу в золотой
 Королевской короне, А справа и слева
 Стоит моя знать, —
 Какая цена мне, Ты должен сказать! Пастух королю
 Отвечает с поклоном: — Цены я не знаю
 Коронам и тронам, А сколько ты стоишь,
 Спроси свою знать,
 Которой случалось
 Тебя продавать! 1 Старое название Оксфорда. т
Король усмехнулся:. — Вот ловкий пройдоха!
 На первый, вопрос Ты ответил неплохо.
 Теперь догадайся: Как скоро верхом
 Могу я всю землю
 Объехать кругом. — Чуть солнце взойдет,
 Поезжай понемногу И следом за солнцем
 Скачи всю дорогу, Пока не вернётся
 Оно в небеса, — Объедешь ты в двадцать
 Четыре часа! Король засмеялся: — Неужто так скоро? С.тобой согласиться
 Я должен без спора.
 Теперь, напоследок,
 Ответить изволь: Что думает твой
 Милосердный король. — Что ж,— молвил пастух,
 Поглядев простовато: — Ты думаешь, сударь,
 Что видишь аббата... Меж тем пред тобою
 Стоит свинопас, Который аббата От гибели спас! Из шотландской народной поэ¬
 зии. В кн.: С. Я. Маршак,
 Сочинения, т. III, М., 1959,
 стр. 631—637, ОБЩЕНАРОДНАЯ БОРЬБА В ЧЕХИИ ПРОТИВ
 ЧУЖЕЗЕМНОГО ЗАСИЛЬЯ И КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ.
 КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА Констанцкий собор На заре Констанц проснулся
 В колокольном звоне. Собирались кардиналы, Как быки в загоне, И румяны и дородны; Прелатов орава, Трое пап,.князья, баронство, Венчанные главы, — 180
Собралися, как Иуды На суд нечестивый Над Христом. И брань и ссоры, Вой и крик визгливый... И вдруг разом онемели!.. Как в ливанском поле
 Гордый кедр, так Гус в оковах
 Стал перед собором, И окинул нечестивых
 Он орлиным взором. Задрожали, побледнели, Молча взор вперили
 В мученика. — «Что ж, меня вы
 Спорить звали, или
 Любоваться оковами?..» — «Стой, предерзкий, молча! — Гадюками зашипели, Завыли по-волчьи. — Еретик ты! Еретик ты!.. Ты погряз в расколе! Ты усобицы лишь сеешь, Ты святейшей воли
 Не приемлешь!..» — «Одно слово!» —
 «Господом проклятый, Еретик ты! Еретик ты!.. — Ревели прелаты. — Ты усобник!..» — «Одно слово!» «Замолчи, проклятый!» Г ус взглянул на пап и молча
 Вышел из палаты!.. «Победили! Победили!.. — И, теряя разум, — Аутодафе! Аутодафе!..» — Заревели разом. Т. Г. Шевченко, Еретик.
 Стихотворения, Л., 1954, стр.
 256-257. 181
Гимн таборитов Гей, божьи воины, гей. В бой вы готовьтесь смелей! Близок сраженья час, Близок день славы для вас. Выше держите ваш стяг — Дрогнет испуганный враг, Выронит меч он из рук, Сломится вражеский лук. Кровью напьется песок..* Вам же победы венок
 Солнце сплетет из лучей
 Ярче походных огней! Раны омоет роса, Ветер осушит глаза.., Гей, божьи воины, гей. В битву готовьтесь скорей! А. Алтаев, А. Ф е л и ч е,
 Могучий слепец, М., 1959,
 стр. 257. Казнь Яна Гуса Но вот гудят колокола. Идут молиться в церковь божью
 За грешника монахи в ряд. Горит багровая заря — И солнце хочет видеть тоже, Что с Гусом праведным творят!.*
 Загудел Констанц от звона, В кандалах под стражей, На Голгофу ведут Гуса... И не дрогнул даже Пред костром вступил на пламя Он с молитвой смело: >— О господи милосердный, 182
Что, скажи, я сделал
 Этим людям? Твоим людям! За что меня судят? За что меня распинают?.. ... — и за дымом праведника скрыло...
 Вкруг огня, как псы на страже, Цепь монахов стала: Все боялись, чтоб не выполз
 Он змеей из жара... Погас костер; дунул ветер, Всюду пепел сея... Гусптские войны. Песни таборитов Дети! Все восславим бога
 И хвалу его чертогам
 Воздадим! Ибо венгров, швабов, немцев, Беглых чехов и мейссенцев
 Он от чешского порога
 Отогнал, разбил, на них навеял страх.
 Ради чад своих любимых
 Он поверг их в прах. Т. Г. Шевченко, Еретик.
 Стихотворения, Л., 1954, стр.
 258—259, Ян Чапек, Песня. В кн.:
 О. Е. Иванова, В. А. Я к у б-
 с к и й, Табор, Л., 1960,
 стр. 62. Песня про Яна Жижку Овеянный правдою витязь,
 Высоко вздымая свой щит,
 Не слезет с коня боевого, 183
В нем сердце отвагой горит. С чела его сыплются искры, И брызжут со шлема лучи... Бегут от него королевцы, Пред ним опускают мечи. Там же, стр. 339. ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ И БОРЬБА НАРОДОВ
 ПРОТИВ ТУРЕЦКИХ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ Битва на Косовом поле Лазарь-царь садится за вечерю, Рядом с ним — жена его Милица. Государю говорит царица: «Царь наш Лазарь, сербская коронаГ
 Утром ты на Косово уходишь, Воевод и слуг берешь с собою, Никого не оставляешь дома, Из мужчин никто не остается, Кто бы мог письмо тебе доставить
 И обратно с Косова вернуться. Всех моих ты братьев забираешь, Милых братьев, Юговичей девять. Ты оставь хоть одного мне брата, Для сестры сними с него присягу».
 Отвечает ей царь сербский Лазарь:
 «Госпожа, жена моя Милица! А кого из братьев пожелала
 Ты оставить в белом нашем доме?» — «Ты оставь мне Юговича Бошко».
 Отвечает ей царь сербский Лазарь:
 «Госпожа, жена моя Милица! Завтра, только белый день настанет, День настанет и проглянет солнце, И ворота города откроют, Приходи ты к городским воротам, 184
Пред тобой пойдет все наше войско, С боевыми копьями юнаки, Впереди их будет ехать Бошко, Стяг держа, украшенный крестами. От меня скажи, царица, брату: Пусть он знамя передаст другому
 И с тобою остается дома». Только утром белый день занялся, И ворота города открыли, Быстро вышла из дворца Милица,
 Поспешила к городским воротам.
 Конница проходит перед нею: С боевыми копьями юнаки. Впереди юнаков едет Бошко. Весь он ярким золотом сияет, Знамя боевое покрывает
 И коня и самого юнака. Знамя все украшено крестами, Золотое яблоко на древке, Золотом кресты на нем сверкают,
 Золотые кисти с них свисают, По плечам постукивают Бошко.
 Подбегает к воину царица, За узду коня его хватает, Обнимает брата дорогого. Тихо молвить брату начинает: «Братец милый, Югович мой Бошко!
 Царь тебя оставил мне в подарок, Чтоб не шел на Косово ты поле, И на то он дал благословенье, Чтоб ты знамя передал другому
 И со мною в Крушевце остался, Чтоб свободен был ты от присяги».
 Югович ей Бошко отвечает: «Уходи, сестра, в свою ты башню, Я с тобою не могу остаться, Не отдам я знамени другому, Хоть бы царь весь Крушевац мне отдал.
 Не хочу, чтоб воины сказали: «Глянь на труса, Юговича Бошко, Он идти на Косово боится, Кровь пролить за крест честной не хочет,
 Жизнь отдать за веру не желает». 185
И коня направил он к воротам. Старый Юг-Богдан тут подъезжает,
 Юговичей семеро с Богданом, Всех подряд Милица окликала, Ни один из них не оглянулся. Вот немного времени проходит. Брат девятый, Воин, подъезжает, Царского коня ведет за повод, Золотой покрытого попоной. Ухватилась за узду царица, Дорогого брата обнимает, Обнимает брата, умоляет: «Братец милый, Югович мой Воин! Царь тебя оставил мне в подарок, Дал на то свое благословенье, Чтоб коня ты передал другому, Чтоб со мною в Крушевце остался, Чтоб свободен был ты от присяги».
 Отвечает Югович ей Воин: «Уходи, сестра, в свою ты башню, Я с тобою не могу остаться. Никому коня б я не доверил, Хоть и знал бы, что в бою погибну. Я иду на Косово, сестрица, Кровь пролить за крест честной в сраженье
 И за веру с братьями погибнуть». И коня направил он к воротам. Поглядела вслед ему Милица, Поглядела, пала без сознанья, Пала на холодный твердый камень. Тут как раз подъехал славный Лазарь. Как увидел госпожу Милицу, Как увидел, горько прослезился. Поглядел направо и налево
 И слугу Голубана он кличет: «Ой, Голубан, ты слуга мой верный, С лебедя-коня сойди скорее, Госпожу свою возьми на руки, В башню белую снеси царицу, Бог простит тебе, что ты остался, Не ходи на Косово ты поле, Оставайся в белом нашем доме». Как услышал то слуга Голубан, 186
Слезы пЪ щекам его скатились. С лебедя-коня сошел на землю, Взял на руки белые царицу, В башню он отнес ее поспешно. Только сердце выдержать не в силах,
 Что отстал от царского он войска, К лебедю-коню вернулся быстро
 И на поле Косово помчался. Лишь наутро белый день занялся,
 Прилетели ворона два черных
 С Косова, с широкого простора. Сели вороны на белой башне, На вершине Лазаревой башни. И один другого вопрошает: «Не царя ли сербов эта башня? Что же тут души живой не видно?»
 Этих слов никто не слышал в башне*
 Услыхала лишь одна царица, Из дверей она выходит быстро,
 Спрашивает воронов двух черных:!
 «Ради бога, ворона два черных, Вы сюда откуда прилетели? Вы не с поля ль Косова явились? Не видали ль два могучих войска?. Не было ли битвы между ними, И какое войско победило?» Отвечают ворона два черных: «Видит бог, царица дорогая, С Косова мы утром прилетели, Видели мы два могучих войска, Те войска вчера сошлись на битву, Два царя погибло в этой битве. Может, кто из турок и остался, А из сербов, если кто остался, Тот изранен весь и окровавлен», Так они царице говорили. Вдруг слуга Милутин приезжает, Руку правую он держит в левой, У него — семнадцать ран на теле, Конь под ним забрызган алой кровью*
 Спрашивает воина Милица: «Что с тобою, мой слуга Милутин, Иль царя на Косове ты предал?» 187
Отвечает ей слуга Милутин: «Помоги с коня сойти, царица. Да умой студеною водицей. Дай вина мне красного напиться, Тяжко я на Косове изранен». Госпожа с седла его ссадила, И водой студеною умыла, И вином юнака напоила. Как пришел в себя слуга Милутин, Начала расспрашивать царица: «Что на поле Косовом случилось? Г де погиб царь сербский, славный Лазарь?
 Где погиб Богдан, отец мой старый? Где погибли Юговичей девять? Где погиб наш Милош-воевода? Где погиб Вук Бранкович в сраженье? Где погиб наш банович Страхиня?» Ей слуга Милутин отвечает: «Все на поле Косовом остались, Г де погиб царь сербский, славный Лазарь,
 Много копий там переломилось, Много копий — сербских и турецких,
 Стойко сербы князя защищали, Юг-Богдан погиб в той битве первым,
 Только-только началася битва. Восемь Юговичей там погибли, Братьев ни один из них не предал, До конца они в бою рубились. Оставался целым только Бошко, Он скакал со знаменем по полю, Разгонял он янычар турецких, Словно сокол голубей пугливых. Там, где крови было по колено, Встретил гибель банович Страхиня, Милош тоже там погиб, царица, У Ситницы, у реки студеной, Г де погибло очень много турок, Зарубил султана он Мурата
 И посек двенадцать тысяч турок. Пусть господь спасет весь род юнака! Жив он будет в памяти у сербов, Жив он будет в песнях и сказаньях, Сколько жить и Косову и людям. 188
Ты просила о проклятом Вуке:
 Проклят он и род его отныне!.
 Прокляты и ,все его потомки.
 Изменил на Косове он князю, Он увел от нас двенадцать тысяч
 Лучших наших ратников, царица!» А как утром белый день занялся,
 Ворона два черные летали, А до плеч у них кровавы крылья, Бела пена капает из клювов, Вороны несут юнака руку, Золотое на руке колечко
 Уронили матери на руки. А брала мать Юговича руку,
 Осмотрела, повернула руку, И зовет она жену Демьяна: «Ой сноха, Демьянова жена ты. А узнаешь ли ты эту руку?» А жена Демьянова сказала: «Ой, свекровь ты матушка Демьяна. А рука-то нашего Демьяна. Узнаю кольцо я золотое. С мужем мы кольцом венчались этим». «Милица». Сербский эпос, М« 1960, стр. 120—126. «Книга для чтения по истории
 средних веков», ч. II, М., 1951,
 стр. 228—229. В 189
Сабля царя Вукашина Из сербских народных песен о королевиче Марко Рано утром, на заре румяной, Полоскала девица-туркиня
 На реке на Марице полотна; Их вальком проворным колотила, На траве зеленой расстилала; И река пустынная шумела. И до солнца воды были светлы; Но, как стало солнце подыматься, Светлы воды словно помутились; Все желтее проносилась пена, Все темнее глубина казалась; А к полудню вся река уж явно
 Алою окрасилася кровью. И пошли мелькать то фес, то долман, А потом помчало друг за другом, То коня с седлом, то человека; И вертит на быстрине их трупы, И что дальше, то плывет их больше, И конца телам вверху не видно. Опустив валек, стоит туркиня: Страшно стало ей от тел плывущих; Только слышит, кличут ей оттуда... Кличет витязь, бьется с быстриною, Все его от берега относит. «Умоляю именем господним, Будь сестрою мне милою, девица! — Кличет витязь и рукою машет: Брось конец холста ко мне скорее, За другой тащи меня на берег!» И туркиня белый холст кидала
 На один конец ногой ступала, А другой взвился и шлепнул в воду, И поймал его поспешно витязь
 И счастливо дб берега доплыл; И взобрался на берег и молвил: «Ох, совсем я изнемог, сестрица! Исхожу кругом я алой кровью... Помоги мне: ран: на мне числа нет!» И упал бесчувственный на землю. Побежала во свой двор туркиня, 190
Впопыхах зовет родного брата: «Мустафа, иди, голубчик-братец, Помоги, спасем с тобою вместе, Там лежит — водой его прибило — Весь в крови и в тяжких ранах витязь. Он господним именем молился, Чтоб ему мы раны залечили. Помоги, снесем его в постелю!» Мустафа-ага пришел и смотрит; Тотчас видит — не простой то витязь! Он в богатом воинском доспехе; У него — с златым эфесом сабля, На эфесе — три больших алмаза, Мустафа-ага не думал долго. Отстегнул у витязя он саблю, Из ножен ее червленых вынул
 Да как хватит витязя по горлу —-
 Голова аж в воду покатилась! Девица руками лишь всплеснулаГ
 «Зверь ты, зверь, — воскликнула, — косматый!
 Ведь молил он нас во имя божье
 И меня сестрою милой назвал! Ты ж как раз позарился на саблю—• Через эту саблю, знать, и сгинешь!» Мустафа травою вытер саблю
 И столкнул ногою тело в воду, И пошел домой, ворча сквозь зубы2
 «Вот тебя-то не спросил я, жалко!» И немного времени минуло, Как султан созвал к походу войско. Собрались его аги и беи, У реки у Ситницы стояли. Мустафу все кругом обступают, Все его дивятся чудной сабле; Только кто ни пробует, не может
 Из ножен ее червленых вынуть. Подошел попробовать и Марко, Знаменитый Марко королевич! Ухватил — да сразу так и вынул. А как вынул, смотрит — а на сабле
 Врезаны три надписи по-сербски:, 191
Ковача Новака первый вензель» А другое имя — Вукашина, Третье ж имя — Марко королевич:
 Приступил к турчину храбрый Марко:
 «Где, турчин; ты добыл эту саблр? За женой ли взял ее с приданым? От отца ль в благословенье принял?
 Аль на чисто выменял на злато? Аль в бою кровавом добыл честно?» И пошел турчина похваляться,
 Рассказал, как сделалося дело. Как сестра полотна полоскала, Как рекой тела гяуров плыли, Как один живой был между ними, Как она поймать его успела, И пришел он, и увидел саблю... «Не дурак же я на свет родился, —
 Говорит,— почуял, что за сабля, Из ножен ее червленых вынул, Да хватил как витязя по горлу —
 Голова аж в реку покатилась». Марко даже речи не дал кончить, Как в глазах у всех сверкнула сабля —?
 И у турка голова слетела, Три прыжка — и шлепнулася в воду.
 Побежали доложить султану, Что беды творит кралевич Марко, И султан по Марка посылает. Тот один сидит в своей палатке. Молча пьет вино за чарой чару, На султанских посланных не смотрит.
 И в другой раз шлет султан, и в третий
 Наконец взяла докука Марко: Он вскочил и, выворотив шубу
 Мехом кверху, на плечи накинул,
 Булаву с собою взял и саблю, И пошел в султанскую палатку. На ковре султан сидит в палатке; И приходит Марко, да и прямо
 В сапогах, как был, перед султаном
 На ковре узорчатом садится. Сам глядит темнее черной тучи, 192
Очи в очи устремив султану. Увидал султан, каков есть Марко, Потихоньку стал отодвигаться, А за ним и Марко и все смотрит, Он еще отдвинется, а Марко Все за ним, да так и припер к стенке; И следит султан, мигнуть боится. «Ну как вскочит, — думает, — да хватит
 Булавой?» — и пробует, что тут ли
 Ятаган его на всякий случай. Уж насилу собрался он, молвит: «Видно, Марко, кто тебя обидел? Обижать тебя я не позволю! Учиню, коль хочещь, суд не медля». Все от Марка нет ответа. Наконец обеими руками
 За концы он взял и поднял саблю
 И поднес ее к глазам султана. «Об одном молись ты вечно богу, — Он сказал, дрожа и задыхаясь, — Что нашел не на тебе, владыко
 Всех подлунных царств, я эту саблю: Погляди, какая это надпись? Прочитай — тут имя Вукашина! Вукашин — царь сербский, мой родитель», —
 И, сказав, заплакал храбрый Марко. А. М. Майков, Полное соб¬
 рание сочинений, т. 2, Спб.
 1893, стр. 149—155. КУЛЬТУРА ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
 В XII—XV ВЕКАХ ОБРАЗОВАНИЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА
 Студент Школяр из Оксфорда, что много сил
 Отдал на логику, там тоже был. Его одер, как борона, был худ, 7 Заказ ш -|93
И сам-то был он тощ и сух, как прут. Камзол потертый был на нем надет, Из впалых глаз струился тихий свет. Еще не получил прихода он, Мирской же службой мало был прельщен. Как скрипке, так и щегольскому платью
 Предпочитал он над своей кроватью
 Книг Аристотеля почтенный ряд, Одетых в пестрый кожаный наряд. Но философия не помогала, И золота в шкатулке было мало; Он каждый грош, ему попавший в руку, На книги отдавал и на науку
 И в милый долг себе вменял молиться
 За тех, кто помогал ему учиться. Науке жизнь отдать он был готов; Пустых и брошенных на ветер слов
 Терпеть не мог; был в выраженьях скуп; Лишь мудрое и нравственное с губ
 Его слетало. Что и говорить: Любил учиться он, но и учить. Д.* Чосер, Кентерберийские
 рассказы. Пролог, стих 287—
 310. Песни студентов Бросим все премудрости. Побоку учение! Наслаждаться в юности — Наше назначенье. Только старости пристало
 К мудрости влечение. Быстро жизнь уносится; Радости и смеха
 В молодости хочется; Книги — лишь помеха... «Хрестоматия по западноевро¬
 пейской литературе. Литерату¬
 ра средних веков», М., 1938,
 стр. 36—37. 194
Радость, радость велия! День настал веселия. Песнями и пляскою
 Встретим залихватскою
 День освобождения
 От цепей учения. Школяры, мы яростно
 Славим праздник радостный* Пук тетрадей — в сторону! На съеденье ворону — Творчество Назоново, Хлама груз ученого!.. Там же, стр. 40. СРЕДНЕВЕКОВАЯ НАУКА Алхимия. Из учения алхимиков Семь металлов создал свет
 По числу семи планет, Дал нам космос на добро: Медь, железо, серебро, Злато, олово, свинец — Сын мой, сера — их отец! И спеши, мой сын, узнать: Всем им ртуть — родная мать! К. Б е р к о в а, Герои и мучени¬
 ки науки, Л., 1939, стр. 24* Значение изучения трудов греческого
 философа Аристотеля Европа познакомилась с трудами греческого ученого
 Аристотеля через арабов. Его труды стали считаться вер-
 хом учености. 7* 195
Сам воитель, он в бою лишь за храбрых станет, Только витязю свою чашу он протянет... Новобранца юного в боевом учении
 Закалит суровых он рядом упражнений. Для одних отточит он острый меч сомнений, Их противникам вручит щит для возражений. Жоффруа из Сен Виктора,
 Родник философии. В сб.:
 «Средневековый быт», под ред.
 О. А. Добиаш-Рождественской,
 Л., 1925, стр. 225, Диспут в средневековом университете Автор сравнивает его со сражением, так как диспуты
 часто кончались настоящими побоищами между участни¬
 ками. Здесь увидишь молодежь в битве напряженной:
 Стрелы носятся, и меч блещет обнаженный; Тот нанес удар, тот снес, в схватке побежденный,
 Здесь сразивший победил, там поверг сраженный. Там же, стр. 225. Городская культура
 Литература горожан Роман Лиса Сатира. на феодальное общество Сказаний много, господа, Есть про старинные года; В часы отдохновений праздных
 Историй вы немало разных 196
Слыхали про любовь, измену, О том, как взял Парис Елену, И как Тристан страдал, и как
 Одолевал Роланда враг. Рассказов много на земле... Но вам еще не говорили, Какую ссору заварили
 Коварный Лис и Изегрим. О них теперь мы вам дарим, О долгой распре их рассказ, Правдивый, точный, без прикрас. Эпизод о паломничестве Лиса~Ренара, племянника волка
 Изегрима, в Рим с покаянием Стал о грехах Ренар тужить. Уж он теперь не хочет жить, Как прежде, хитростью и злом, —
 Богопротивным ремеслом. Всем так в округе удружил, Что по заслугам заслужил, Неисправимый лиходей, И от зверей и от людей
 Глухую ненависть, вражду, Себе же больше на беду... Вот видит он: идет мужик; Ренар тотчас к нему прыг-прыг: «Почтенный, добрый день и час! Собачки нет, кажись, при вас?» «А, Лис! Не бойся: нету пса. А ты куда собрался?» «Куда? Иль не слыхал ты, друг, Что натворил я тут вокруг? — Сказал крестьянину Ренар. — Я, правда, ускользал от кар, Но нету места здесь нигде, Где б не замешан был в беде, В проказе я какой-нибудь. Ищу теперь спасенья путь. Взалкала совесть очищенья, Хочу добыть себе прощенья!» «Как? Лису исповедь нужна?» «Да, велика моя вина. 197
Мне укажи теперь, молю, Кто б наложил эпитимью». Сказал крестьянин: «Эй, не лги!
 Ведь Лис и истина — враги. Меня считаешь дураком?» «Нет, не повинен ни в каком
 Теперь злом умысле; поверь
 В мою правдивость ты теперь.
 Скажи: тут есть ли монастырь, Где б исповедаться я мог?» Сказал мужик: «Путь недалек. Есть монастырь в глуши лесной, Я проведу, пойдем со мной». Вот к монастырским воротам
 Пришли, продравшись по кустам.
 Там молоток висел. Тук-тук!
 Большой крестьянин поднял стук, И скоро, вытащив засов, Монах выходит к ним, суров. «Лис,— вскрикнул он,— зачем сюда
 Пришел? Какая в нас нужда?» Лис молвил: «Долго быв плутом,
 Хочу я в месте здесь святом
 Очистить совесть от греха. Так жизнь моя была плоха». Тут в ноги он монаху пал. Поднявши Лиса, тот сказал: «Коль вправду хочешь утешенья,
 Открой свои мне прегрешенья», «Все расскажу я, не совру, Когда я жил еще в миру, Любил курятинки поесть; Не пропускал, где ни на есть,
 л Цыпленка ли, цыплят ли мать, Лищь только б удалось поймать. Был мной обманут Изегрим, Теперь уж он непримирим. В доверье втерся я к нему, Но скоро в злую кутерьму
 Хитро ввел друга своего: Монахом сделал я его
 И убедил его, со зла, Звонить вовсю в колокола; .198
Коварный удался мой ков: Священник с сотней мужиков
 Приспел, и всё давай орать
 Да бить, — едва успел удрать. Потом его же на пруду
 Сидеть заставил я на льду, Чтоб рыбы наловил хвостом; А утром шел мужик с шестом, И так, господь меня прости, Досталось тут его шерсти! Совет ему был мною дан
 Такой, что он попал в капкан, И, признаю свою вину, Страдал неделю он в плену, И так капкан его зажал, Чтоб он без лапы убежал. И много пакостей других
 Наделал я во днях своих; Коварства, хитрости и зла
 Вся жизнь исполнена была; И половины не сказал, Что я творил, на что дерзал. И оправданий никаких; Нет, ряд проделок плутовских
 Моих, отец, необозрим...» «Ренар, мой друг, иди-ка в Рим. Об Изегримовой там лапе
 И о другом расскажешь папе
 Для очищенья от грехов. Не пожалей уж ты трудов...» В дорогу Лис сбираться стал. Котомку, посох он достал, — Совсем по виду пилигрим. «Хрестоматия по западноевро¬
 пейской литературе. Литерату¬
 ра средних веков», М., 1938,
 стр. 283—284, 199
КИТАЙ В СРЕДНИЕ ВЕКА Трудовые песни
 Песня крестьянина Поле — камни да рытвины. Путь тяжел. Вперед, мой усталый вол. Под тобою сухая земля лежит — Комья глины из-под копыт. Юань, Чжэнь, Песня кре¬
 стьянина. Песня бурлаков Где мы найдем камышовый шалаш,
 будем ли мы отдыхать? Как нам вернуться в родные края,
 встретить отца и мать? Эх, кабы полем широким и ровным
 стала бы эта вода! Верно, бурлак не роптал бы на небо
 с этой поры никогда. В а н-Цзянь, Песня бурлаков. Г о н ч а р Обжег немало черепиц
 Гончар за век свой длинный. А крыша у него стара — Сквозь гниль вода СОЧИТСЯ; Мэй Я о-ч э и ь, Гончар. 200
ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН Крестьянин счастлив —
 Кто-то весть разнес. Я осенью Налог весенний внес. Чиновник алчный
 В дверь стучит ко мне. Меня как будто
 Жарят на огне. А летом реки
 Разлились кругом. Вода, бушуя, Затопила дом, Бобов посевы
 Унесла, рыча, А просо в поле
 Съела саранча. Наш император
 Издает приказ. Чиновник злой
 Заносит в списки нас. Из каждых трех
 Уводит одного. Попробуй-ка .
 Ослушайся его! Чем выше, Тем чиновники лютей* Отведаешь
 И палок и плетей. Чиновник В государевы войска Сгоняет всех — Юнца и старика. Не трогает
 Безглазых и хромых. А польза-то какая
 Нам от них? Печалятся
 Отцы и сыновья. Вздыхает тяжко
 Каждая семья. В деревне ропот, На душе тоска. Как поле обработать
 Без быка? Идешь в войска—:
 Вооружайся сам> Продам теленка
 И быка продам. Быка я продал, И с того же дня Не стало риса
 В доме у меня. Мы скоро все
 От голода помрем, А счастье? Нет! Я не слыхал о нем.- Мей Яо-чень, Рассказ кре¬
 стьянина* © 201
Продажа детей в рабство Внучонка старец продавать идет; По голове внучонка гладит дед... Седые пряди на плечи легли, Седому старцу восемьдесят лет. Старик о близкой смерти не скорбит* Вот только внучек голоден родной... Минувшим летом вызрело зерно, Не погубил посевов ярый зной. А нынче иней погубил бобы, А нынче ранний холод грянул вдруг. И даже каши жидкой нет в избе. От голода ослабли дед и внук... Старик за внука плату получил. Слились слезинки в шелковую нить. В осиротевший дом бредет старик. Молчит он — да и не с кем говорить. По тростниковой крыше хлещет дождь. Немолчно плачет черный небосвод... Старик забылся неспокойным сном. Очнувшись, внука милого зовет. Никто не отзывается ему. По кровле яростно молотит град
 Да требуя налоги уплатить, Чиновники, озлобясь, в дверь стучат. Ли С ы-я н ь, Продажа внука« Борьба с кочевниками Император войска
 Посылает на север пустыни, Чтоб враги не грозили
 Поить в наших реках коней. Сколько битв предстоит нам —
 И сколько их было доныне, — 202
Но любовь наша к родине
 Крепче всего и сильней. Нету пресной воды Только снег у холодного моря, На могильных куріганах
 Ночуем, сметая песок. О, когда ж, наконец, Разобьем мы врага на просторе, Чтобы каждый из воинов
 Лег бы — и выспаться мог! Л и-б о, По ту сторону грани¬
 цы. ИНДИЯ В СРЕДНИЕ ВЕКА ИНДИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О дервише и воробьях В лесу на берегу ручья, У тропки пешеходной, Клевали что-то воробьи
 С поспешностью голодной. И вдруг один из них сказал: — Вон человек идет... Давай скорее улетим, А то нам попадет! Другой ответил: — Что ты, брат, Ослеп иль просто дремлешь?
 Ведь это божий человек. Добро несущий дервиш! 203
Он проповедует всегда
 Лишь тищь да благодать, А ты, немудрая башка, — Скорее улетать! А в это время дервиш тот
 Швырнул в них посох свой! И, мимо проходя, толкнул
 Подбитых птиц ногой... Урок не только воробьям. Скажи другим и помни сам: Не в званье
 И не в платье дело. Учись глядеть на вещи смело:: Не в том вся суть — Во что одет, Суть в том Есть сердце или нет! В. Гончаров, Индийские
 сказки. Калинин, 1957, стр.
 46—47. ©
НАЧАЛО РАЗЛОЖЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА
 И ЗАРОЖДЕНИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ
 ОТНОШЕНИЙ РАЗВИТИЕ ТЕХНИКИ В XV—XVI ВЕКАХ.
 ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ОТКРЫТИЯ КОНЦА
 XV— НАЧАЛА XVI ВЕКА.
 КОЛОНИАЛЬНЫЕ ЗАХВАТЫ Изобретение пороха монахом Бертольдом Шварцем Вдруг молния метнулась, и землю гром потряс; На этой планете порох взорвался первый раз! Был мир залит елеем и ладаном пропах, Но вековую плесень сдул фрейбургский монах;
 Расстроил благочинье хоралов и молйтв
 И возвестил начало кровопролитных битв! Встряхнул он хорошенько баронов и попов! Ф. Фрейлиграт, Избран¬
 ные произведения, М., 1-956,
 стр. 290. 205
Значение изобретения книгопечатания ...И был станок, и вот Европа, Ошеломленная, глядит, как вмиг
 С великим шумом, словно ветер в бурю
 Прорвавшийся, возник Тот пламень яростный, что в недрах темных
 Дремал, в глубоких притаившись домнах..,
 Настал великий день... И над простором рек Пронесся клич: Свободен человек! И полетел, сметая все преграды, Святой призыв; и эхо понесло
 Его чудесно на крылах могучих, Нто создал Гутенберг... Мануэл ь-Х осе Кинтана,
 Памяти Гутенберга. К. Маркс
 и Ф. Энгельс, Сочинения,
 т. II, М.-Л., 1931, стр. 466—■
 468. Изобретение книгопечатания Гутенбергом Там, вверху, в каморке малой
 Мастер с длинной бородой
 . Резал буквы из металла, В ряд их складывал рукой, Сверху мазал краской черной,
 Зажимал винты станка... Мысль работала упорно
 И не медлила рука, Чтобы строчка выходила
 На листе в единый миг, Чтоб легко и просто было
 Напечатать много книг. Что насмешки, что забота, Долгий труд и нищета — Если трудная работа
 С легким сердцем начата!.. Старый Фуст, с лицом суросым, С хитрым взглядом торгаша, 206
За резным столом дубовым
 Счет подводит барышам. Легкий стук у двери слышен, Входит гость немолодой: Из каморки, что под крышей, Мастер с длинной бородой. У пришельца лоб высокий, А глаза полны огня. Он с волнением глубоким , Просит: «Выслушай меня! Мало книг у нас в народе, Книги пишутся пером, Дни и месяцы проходят
 За медлительным трудом. Лишь досужие монахи
 Рукописный любят труд
 И за книги — в божьем страхе —: Сотни гульденов берут. Я придумал способ новый
 Из металла буквы лить, Чтоб написанное слово
 Напечатанным сменить»... Мастерская и жилище
 Фусту отданы судом. Гутенберг, седой и нищий, Покидает старый дом. Без гроша, в одежде рваной, Гутенберг идет один. Люди, книги, труд желанный — Все осталось позади. Что же? Стать судьбе покорным, Не печатать больше книг? Нет, опять за труд упорный! Дорог, дорог каждый миг. Снова в комнате убогой
 Ночи долгого труда, Лишь улыбка стала строгой, Поседела борода... Е. Я. Данько, Иоганн Гу-
 тенберг. В кн.: «Активизация
 учащихся на уроках истории.
 Из опыта работы учителей Ле¬
 нинграда», М., 1958, стр. 120. 207
Путешествие Колумба Тебе, Колумб, тебе венец! Чертеж земной ты выполнивший смело
 И довершивший, наконец, Судеб неконченное дело, Ты завесу расторг всесильною рукой, — И новый мир, неведомый, нежданный, Из беспредельности туманной
 На божий свет ты вынес за собой. Так связан, съединен от века
 Союзом кровного родства
 Разумный гений человека
 С творящей силой естества. Скажи заветное мне слово — И миром новым естество
 Всегда откликнуться готово
 На голос радостный его. \ Ф. Т ю т ч е в, Колумб. Стихо¬ творения. Письма, М., 1957,
 стр. 145. Завоевание Мексики Кортесом Фицлипуцли Хоть носил он гордо лавры
 И хоть золотом блистали
 На его ботфортах шпоры, Не герой он был, не рыцарь. Был он атаманом банды,
 Наглым кулаком своим
 Сам вписал в анналы славы
 Имя мерзостное- Кортес.
Нагло ставил это имя
 Вслед за именем Колумба, И на школьной парте школьник
 Зазубрил обоих вместе. Так пролез в родню к Колумбу
 Негодяй Фернандо Кортес. Стал вторым он в пантеоне, Коим славен Новый Свет. Такова судьба героев: Человеческая память
 Сочетает наше имя
 С именами подлецов. Ах, не лучше ль затеряться
 В неизвестности, чем вечно
 На себе тащить за гробом
 Имя подлого соседа? Мессер Кристоваль Колумбус
 Был герой, и дух героя
 Был, как солнце, лучезарен,
 Рассыпал дары, как солнце. И другие были щедры, Но Колумб земному миру
 Целый мир сумел открыть: Этот мир — Америка. Он не мог освободить нас
 Из тюрьмы земной юдоли, Но темницу он расширил, Наши цепи удлинил... Но, Пегас мой, слишком долго
 Мы гостили у Колумба, А предлог поездки нашей
 Муж поменьше весом — Кортес. Так расправь, мой конь волшебный,
 Крылья пестрые! Летим
 В Новый Свет, к чудесным землям,
 Чье названье — Мексика! 209
Отнеси меня в тот замок, Что державным Монтесумой
 Для жилья гостям испанским
 Отведен гостеприимно. Царь бродягам чужеземным
 Дал не только кров и пищу,
 Всякой снеди в изобилье — Он послал им и дары: Груды яхонтов и перлов, Горы золота и бронзы .
 Выявляли в полном блеске
 Щедрость мощного монарха. Сей дикарь непросвещенный
 Суевер, слепой язычник, Слепо верил в честь и верность
 И в святое право гостя. Благосклонно внял он просьбе
 Посетить роскошный праздник,
 Пир, который чужеземцы
 В честь его давали в замке. И со всей придворной свитой,
 Добр и милостив, явился
 Царь в испанскую квартиру, Г де фанфарами был встречен. Как торжественный спектакль
 Назывался, я не знаю, —
 Вероятно, «Честь испанца».
 Автор был Фернандо Кортес. И по знаку дон Фернандо
 Царь был схвачен лютой сворой,
 Крепко связан был и брошен
 В башню замка как заложник. Но от раны царь погиб, — И тогда снесло плотицу, Что от ярости народной
 Защищала негодяев. 210
Буйно ринулся прибой! Словно море в непогоду,
 Бушевали, бесновались
 .Человеческие волны. Правда, храбро отражали
 Натиск бешеный испанцы, Но и штурм возобновлялся,
 Истощая ратоборцев. Им со смертью Монтесумы
 Прекратили вгіоз припасов,
 Сократились рационы, Сильно вытянулись лица. И шушукались частенько
 Отощавище испанцы
 И вздыхали, вспоминая
 Христианскую отчизну, — Драгоценную отчизну, Звон церквей, очаг уютный
 С мирно булькающей миской,
 Полной оііеа роігісіа 1 Черной от гарбанцос кашей, Г де чесночные головки, Притаясь, благоухают
 И хихикают лукаво. Вождь созвал совет военный, И решили отступать: Завтра утром до восхода
 Рать должна покинуть город. Раньше Кортес хитроумный
 В замок с легкостью пробрался,
 Но возврат — увы! — представил
 Роковые затрудненья. Город-остров Мексико
 Расположен средь залива. 1 Национальное блюдо. 211
В центре гордо блещет крепость,
 Окруженная пучиной; Средством сообщенья служат
 Корабли, паромы, барки
 И мосты на мощных сваях; Мели образуют брод. В предрассветнохм полумраке
 Поднялись в поход испанцы; Не гремели барабаны, Не играли трубы зорю: Не хотели, видно, гости
 Пробудить от сна хозяев
 (Двести тысяч краснокожих
 Населяли Мексико). Но испанец просчитался, Без хозяина считал он: В эту ночь намного раньше
 Пробудились мексиканцы/ На мостах они, на бродах, На паромах поджидали, —
 Дорогим гостям хотели
 Поднести прощальный кубок. По мостам, паромам, бродам.
 Гайда! Пир пошел великий!
 Кровь лилась рекой багряной,
 Буйно спор вели кутилы, — Спор вели, сплетясь телами; И нагая грудь индейца
 Сохраняла отпечаток
 Медных панцирей испанских. Кто удавлен, кто зарезан; Бойня шла тяжелым шагом — ' Грузно, медленно и страшно, По мостам, паромам, бродам. 212
Мексиканцы пели, выли, Но испанцы бились молча, Шаг за шагом пролагая
 Путь к отчаянному бегству, В тесноте был бесполезен
 Ратный строй Европы старой,
 Боевое снаряженье, Кони, панцири и ружья. Да притом испанец каждый
 Был награбленной добычей —
 Грудой золота навьючен. Ах, проклятый желтый грех Их давил, стеснял их в битве,—
 Этот дьявольский металл, Столь же, сколь душе несчастной,
 Был губителен и телу. Той порой залив покрыли
 Челноки, плоты и барки, А из них стрелки стреляли
 По мостам, паромам, бродам. И хоть часто били в свалке
 По своим друзьям и братьям, Но нередко доставалось
 И сиятельным гидальго. Так сражен был на мосту
 Молодой Гастон, державший
 Знамя, на котором вышит
 Светлый лик пречистой девы... Умирая, дон Гастон, Знамя передал Гонзальве, Но и тот, сраженный насмерть,
 Пал с коня. Тогда сам Кортес Подхватил священный стяг
 И держал его надменно, Не сходя с коня до ночи, До конца кровавой битвы. 213
Двести шестьдесят испанцев
 Смерть нашли в тот день кровавый* Больше ста живьем достались
 Разъяренным мексиканцам. Многие погибли позже, Умерли от ран тяжелых; Кони были перебиты
 Иль захвачены врагом. Только к вечеру достигли
 Кортес и его дружина
 Берегов надежной бухты, Скрытой зарослями ветел. Г. Гейне, Фицлипуцли. Из¬
 бранные произведения, т« I, М., 1956, стр. 318-325. Торговля рабами
 Невольничий корабль I Сам суперкарго мингер ван Кук
 Сидит погруженный в заботы. Он калькулирует груз корабля
 И проверяет расчеты. «И гумми хорош, и перец хорош, Врех бочек больше трех сотен. И золото есть, и кость хороша, И черный товар добротен. Шестьсот чернокожих задаром я взял
 На берегу Сенегала. У них сухожилья — как толстый канат, И мышцы — тверже металла. В уплату пошло дрянное вино, Стеклярус да сверток сатина. Тут виды — процентов на восемь сот, Хотя б умерла половина. Да, если триста штук доживет
 До гавани Рио-Жанейро, 214
По сотне дукатов за каждого мне
 Заплатит Гонзалес Перейро». Так предается мингер ван Кук
 Мечтам, но в эту минуту
 Заходит к нему корабельный, хирург
 Герр ван дер Смиссен в каюту. Он сух, как палка; малиновый нос. И три бородавки под глазом. «Ну, эскулап мой! — кричит ван Кук, —
 Не скучно ль моим черномазым?» 'Доктор, отвесив поклон, говорит: «Не скрою печальных известий.
 Прошедшей ночью весьма возросла
 Смертность среди этих бестий. На круг умирало их по двое в день, А нынче семеро пали — Четыре женщины, трое мужчин. Убыток проставлен в журнале. Я трупы, конечно, осмотру подверг.
 Ведь с этими шельмами горе:
 Прикинется мертвым, да так и лежит, —
 С расчетом, что вышвырнут в море. Я цепи со всех покойников снял
 И утром, поближе к восходу, Велел, как мною заведено, 4 Дохлятину выкинуть в воду. На них налетели, как мухи на мед,
 Акулы — целая масса; Я каждый день их снабжаю пайком
 Из негритянского мяса. С тех пор, как бухту покинули мы, Они плывут подле борта. — Для этих каналий вонючий труп
 Вкуснее всякого торта. Занятно глядеть, с какой быстротой
 Они учиняют.расправу: 215
Та в ногу вцепится, та в башку, А этой лохмотья по нраву. Нажравщись они подплывают опять
 И пялят в лицо мне глазищи, Как будто хотят изъявить свой восторг
 По поводу лакомой пищи». Но тут ван Кук со вздохом сказал:
 «Какие ж вы приняли меры? Как нам убыток предотвратить
 Иль снизить его размеры?» И доктор ответил: «Свою беду
 Накликали черные сами: От их дыханья в трюме смердит
 Хуже, чем в свалочной яме. Но часть безусловно подохла с тоски,—
 Им нужен какой-нибудь роздых. От скуки безделья лучший рецепт Музыка, танцы и воздух». Ван Кук вскричал: «Дорогой эскулап!
 Совет ваш стоит червонца. В вас Аристотель воскрес, педагог
 Великого македонца! Клянусь, даже первый в Дельфте мудрец,
 Сам президент комитета
 По улучшенью тюльпанов — и тот
 Не дал бы такого совета! Музыку! Музыку! Люди, наверх! Ведите черных на шканцы, И пусть веселятся под розгами те, Кому неугодны танцы!» II В бездонной лазури мильоны звезд
 Горят над простором безбрежным; Г лазам красавиц подобны они,
 Загадочным, грустным и нежным. 216
Они, любуясь, глядят в океан, Г де, света подводного полны,
 Фосфоресцируя в розовой мгле, Шумят сладострастные волны. На судне свернуты паруса, Оно лежит без оснастки, Но палуба залита светом свечей, — Там пенье, музыка, пляски. На скрипке пиликает рулевой, Доктор на флейте играет, Юнга неистово бьет в барабан, Кок на трубе завывает. Сто негров, танцуя, беснуются там, —
 От грохота, звона и пляса
 Им душно, им жарко, и цепи, звеня,
 Впиваются в черное мясо... Надсмотрщик — шаііге ЙЄ5 ріаізігз 1
 Он хлещет каждое тело, Чтоб не ленились танцоры плясать
 И не стояли без дела. И ди-дель-дум-дей и шнед-дере-денг! На грохот, на гром барабана
 Чудовища вод, пробуждаясь от сна,
 Плывут из глубин океана. Спросонья акулы тянутся вверх,
 Ворочая туши лениво, И одурело таращат глаза
 На небывалое диво. И видят, что завтрака час не настал, И, чавкая сонно губами, Протяжно зевают, — их пасть, как пила,
 Усажена густо зубами. И шнед-дере-денг и ди-дель-дум-дей, —
 Все громче и яростней звуки! 1 Распорядитель танцев. 217
Акулы кусают себя заэсвост
 От нетерпенья и скуки. От музыки их, вероятно, тошнит, От этого гама и звона, — «Не любящим музыки тварям не верь»,—
 Сказал поэт Альбиона. И ди-дель-дум-дей и шнед-дере-денг, — Все громче и яростней звуки! Стоит у мачты мингер ван Кук, Скрестив молитвенно руки. «О господи, ради Христа пощади
 Жизнь этих грешников черных! Не гневайся, боже, на них, ведь они
 Глупей скотов безнадзорных. Помилуй их ради Христа, за нас
 Испившего чашу позора! Ведь если их выживет меньше трехсот, Погибла моя контора!» Г. Гейне, Невольничий ко¬
 рабль. Избранные произведе¬
 ния, т. I, М., 1956, стр. 404—•
 408. Положение негров на плантациях В колосьях риса он лежал,
 Сжимая серп рукой. Жесток был зной, в сухой песок
 Упал он головой,— И вновь в тенях неясных сна
 Пред ним был край родной. Могучий Нигер протекал,
 Сверкая сквозь туман, 218
В тени от пальм стоял он — царь,
 Владыка этих стран. Звеня бубенчиками, с гор
 Спускался караван. Он видит вновь свою жену, Глядит в ее глаза. И дети тут — целуют, льнут, Звенят их голоса... Скатилась тихо по щеке
 Тяжелая слеза. Вот он верхом на скакуне
 Летит, свободе рад, Звенит узда, и повода
 Все в золоте горят, — Что ни прыжок — бьют ножны в бок,
 Гремят копытам в лад. Фламинго промелькнул в кустах, Как флаг, кроваво-ал, И он за ним, неутомим, До полночи скакал, До кафрских сел, где океан
 Шумел у серых скал. Был грозен рев полночный льва,
 Гиены хохот дик; В реке тяжелый бегемот
 Ломал, храпя, тростник; И все слилось — в виденьях сна — В победный мощный клик! К свободе звали темный лес, И водопад, и луг, Пустынь дыханье разлилось
 Так широко вокруг, Что и во сне он задрожал
 И улыбнулся вдруг. Не видел он, как взвился бич,
 Свистя, над головой, Смерть осенила царство сна. . 219
И труп лежал немой, Как цепь, отброшенная прочь
 Свободною душой! Г. Лонгфелло, Сон раба.
 Избранное, М., 1958, стр. 32—
 33. НАЧАЛО КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ АНГЛИИ
 В XVI ВЕКЕ Описание мануфактуры В одном просторном и длинном сарае
 Двести ткацких станков стоят, И двести ткачей — на них посмотри! —
 Трудятся здесь от зари до зари. Возле каждого молча мальчик сидит, Челнок он готовит, а мастер сердит... В соседнем сарае в душной пыли Сто чесальщиц шерсти — сюда их свезли. В другом помещенье — идемте туда! — Двести работниц — дети труда, Не зная устали, шерсть прядут
 И грустную песню поют. А рядом с ними на грязном полу
 Полтораста детишек в этом аду, За пенни в день они шерсть разбирают, Грубую от тонкой отделяют. В следующем помещенье сидят Пятьдесят человек — все молодцы Искусно сукно остригают, Мастерство свое проявляют. Пройдем дальше, увидим, Что рядом с ними восемьдесят
 Декатировщиков сукно подправляют, Глянец на него нагоняют. 220
Рядом в пдру и чаду, В хозяйской красильне
 Сорок мужчин красят в чанах
 Сукна во все цвета. Пойдемте вперед, там
 В стуке, и гаме
 у Двадцать рабочих сукна валяют,
 Минуты отдыха не знают. НЕОГРАНИЧЕННАЯ МОНАРХИЯ ВО ФРАНЦИИ ^ Характеристика дворянина Кто не громил, не поджигал,
 Кто не топтал на нивах злака,
 Быков, свиней не воровал, Кто не кидался, как собака, На бедняка под сенью мрака,
 .Не обирал его овин, Тот в наши дни не дворянин. Всем этим подлецам пристал
 Колпак дурацкий, и однако
 Молчи, крестьянин и вассал,
 Пред тем, кто пьяница, гуляка,
 Распутник, вор и забияка. Кто не совсем собачий сын,
 Тот в наши дни не дворянин. Когда-то те, что зачинали
 Роды дворянские, питали
 Дух вольности в груди своей. Баллада о Джеке из Ньюбери.
 В кн.: У. Дж. Эшли, Эконо¬
 мическая история Англии в свя¬
 зи с экономической теорией, М., ли і, сгкипигаичсскии *у*., 1897, стр. 530—531. Перевод
 Г. М. Линкор 221
Их люди жили без печали
 И верой в бога освящали Труды своих смиренных дней. А нынче дворянин — злодей! Громит и губит он людей, Безжалостней чумы и мора. Клянусь вам, надобно скорей
 Их всех повесить без разбора. Жан де Понтале, Дворян¬
 ство. В кн.: «Хрестоматия по
 западноевропейской литературе.
 Эпоха Возрождения», М., 1938,
 стр. 286, Придворное духовенство Монахи, клирики и доктора, Что состоят на службе у двора, Не думают о саване христовом,
 Божественным пренебрегают словом,
 Ничуть не дорожат святым покровом...
 Однако же двору они нужны, Чтоб мог во всю грешить он невозбранно. Там же. \ Характеристика монаха Чтоб на почтовых в город ехать — Пять раз, сто раз, по делу ль, так, Для плутней низких или смеха, — На это брат Любен мастак. Но христианской жизни стяг
 Нести высоко, бросив страсти, — Бесед степенных ярый враг, На этот брат Любен не мастер. 222
У вас здесь совесть не помеха — Последний выманит пятак, В мошне останется прореха, — На это брат Любен мастак. Вам не поймать его никак, Чтоб возместить хотя б отчасти
 Потерю, — малый не дурак, На это брат Любен не мастер... Чтоб сделать зло, ускорит шаг, — На это брат Любен мастак, Но ближнему доставить счастье — На это брат Любен не мастер. Клеман Маро, Брат Любен. Там же, стр. 289—290, Государи Франции династии Валуа Характеристика Генриха III Тот — истинный король, тот властвовать рожден,
 Кто над самим собой установил закон, Кто, царь своих страстей, своей душой державной
 Умеет побеждать соблазн мечты тщеславной... Не тот, кто пурпуром и златом королей Скрывает подлости, одна другой подлей,
 Предательство, подвох, презрение к работе,
 Доверенной его вниманью и заботе; Не тот, кто потерпел, чтоб женщины надзор
 Проник в его Совет, правление и Двор... (Король) без лба и без мозгов, явился раз на бал,
 Сверкая знатными каменьями в народе. Он в шляпе без полей, по итальянской моде; Вся в нитях жемчуга, прическа в новом роде
 (Две арки из волос искусно он воздвиг), А нарумяненный и набеленный лик
 И в пудре голова: явили нам старуху, На место короля — подкрашенную шлюху. 223
Какое зрелище, какой восторг для глаз! В корсете государь, затянутый в атлас. Шнурки и галуны у нашего героя
 Торчат из вырезов испанского покроя. Весь день он щеголял обилием манжет... Чей лик вы видели? В недоуменье все вы:
 Старухи-короля? Иль старца-королевы? Агриппа д’ О б и н ь е, Госуда¬
 ри. Там же, стр. 396—397. Расправа королей Франции с непокорными Зловещий замок есть; глухие башни, плиты, Двойной решеткой мир наглухо закрытый. Он — тірлько мрак и смрад; он — крепость и оплот,
 Здесь — инквизиция, здесь только смерть живет.
 Ведь это медный бык, в котором погибали
 И доводы ума и возгласы печали. Здесь люди на глазах у господа хотят
 Молитву заглушить, здесь воплощенный ад. Стараясь отгадать свой грех, закован в цепи,
 Простертый среди жаб, томится в том вертепе
 Бессонниц мученик: ковры, пуховики — Для этих узников лишь гвозди и клинки. Не так огни костров, как голода страданья, Погубят эту жизнь и заглушат рыданья. Агриппа д’ О б и н ь е, Золотая
 палата. Там же, стр. 397. 224
Войны французских королей Уходит солдат на войну, В тоске обнимает жену,
 Соседи кругом говорят: Он скоро вернется назад,
 Вернется к любимой жене,
 Прискачет на быстром коне,
 Он будет одет в серебро, На шляпе победы перо. Когда через много годов, Без хлеба, без песен, без слов,
 Солдат возвратится с войны,
 Своей не найдет он жены. Он будет в лохмотья одет,
 Его не узнает сосед. Река не помчится назад, С войны не вернется солдат* Солд атск ая Раз и два, раз и два. А зачем голова? Шаг вперед, шаг назад.
 Раз солдат — виноват.
 Помыкает капрал, Дует пиво капрал, А солдату вода, А солдату беда, песня А солдату — шагай, Прямо в сердце стреляй.
 Погоди, помолчи, Не кричи, не учи, Наведу я ружье
 Прямо в сердце твое! Раз и два, раз и два, Вот зачем голова. Народные песни. В кн.: Илья
 Эренбург, Французские тет-
 . ради, М., 1959, стр. 86 и 92. Ж 8 Заказ 232 225
РЕФОРМАЦИЯ И КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОИНА
 В ГЕРМАНИИ ЭКСПЛУАТАЦИЯ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКОВЬЮ
 НАРОДНЫХ МАСС Десятина Страдает от попов народ, Не перечесть его невзгод: Зимой и летом гнет он спину, Чтоб отдавать им десятину. Коль не заплатишь, — проклянут, Изгонят, свечи вслед швырнут, Другим чтоб было неповадно; Трудиться разве не досадно
 Крестьянину по целым дням, Чтобы поповским холуям
 Сидеть в трактирах было можно, Кутить и пьянствовать безбожно? Ганс Сакс. О Виттенбергском
 соловье. Избранное, М.—Л.,
 1959, стр. 63. Индульгенции Есть у. попов про всех товар — Лишь покупай и млад и стар! Известно — каждый поп и инок
 Дом божий превращает в рынок: Дают реликвии доход, А главное — в церквах идет
 Продажа индульгенций бойко. Вот что и есть овечья дойка! Толпа церковников жадна: Привыкнув грабить издавна, Живя бессовестным обманом, Церковник ловко лжет мирянам: За мощи выдав зуб быка, Он им притронется слегка
 К болящему и даньсберет... Там же, стр. 63, 226
Выступление Лютера Монах шагнул на паперть и прибил
 Лист тезисов к церковному порталу, Был день торговый. Гуще люд ходил. Подняв глаза, толпа листок читала. О торге отпущеньями, грехе
 Лжеверия, налогов непосилъи
 Открыто было сказано в листке
 То самое, что дома говорили. С соборной колокольни лился звон, И улицы захлебывались в гаме. Монах стоял, как будто пригвожден, Стоял, как будто в землю врос ногами. Он пел, не отвлекаемый ничем, Что время возвещенное настало, Когда вино и хлеб разделят всем, И был мятеж в звучании хорала. И. Бехер, Лютер. Избранное,
 М., 1959, стр. 247. Княжеская реформация Совет держали хитрые князья: «К рукам давайте приберем монаха. Великий крик и так от мужичья. Отступишься — не оберешься страху. Сдружиться с ним, чувствительно польстить
 И до себя, как равного, возвысить. Чего приказом не добыть простым, Добиться можно угожденьем лисьим. Дадим вероучителю приют, И примем веру, ц введем ученье. Сильнейшие со временем сдают
 В тенетах славы, роскоши и лени». Там же, стр. 249, 227
Крестьянская реформация Тут поднялись крестьяне. Лес бород,
 Густая чаща вил, и кос, и кольев... Там же, стр. 250, КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА В ГЕРМАНИИ Предпосылки крестьянской войны Кто ты таков, ответь мне, князь, Чтобы твой конь меня топтал, Копытами давил? Кто ты таков, ответь мне, князь, Чтобы твой пес, твой верный друг, Кусал и рвал меня? Кто ты таков, ответь мне, князь, Чтоб егерь твой в меня стрелял, Травил меня, как дичь? Все, князь, чем ты богат и горд, Все, чем твой пес и конь твой сыт, Твой хлеб — все, все мое! Не боронил ты, не пахал, Ты землю пбтом не кропил, ' И труд и хлеб — мои! Что? Ты поставлен богом? Лжешь! Бог нам дарит, ты грабишь нас, Ты не от бога, вор! Б ю р г е р, Крестьянин — своему
 господину. В кн.: «Из европей¬
 ских поэтов XVI—XIX вв.»,
 М., 1956, стр. 60. 228
«Верь, добрый мой Клаус, высокий мой род
 От старого семени корни ведет!» — «А жаль, — молвил Клаус, — ведь учит пословица,
 Что старое семя трухою становится». Там же, стр. 60. Мы хнычем кстати и некстати, Что чересчур спесива знать. Друзья! Чтоб спесь отбить у знати, Не надо знати потакать! Там же, стр. 61. Ш Песня крестьян В ответ на песню рыцарей 1 Такой лихой печали, Таких великих бед
 Сыздетства не видали
 Ни я, ни мой сосед. И господа, и слуги
 На покаянье туги. Живут по всей округе
 Без бога, без узды, Смирению чужды. 2 Не рыцарском роду
 Бить, грабить, жечь, пытать! Торговцам нет проходу: Всех тщатся обобрать. Легко ль от бед укрыться? Как лих в разборе рыцарь, И в песне говорится, Что лютая семья
 Сложила про себя. 229 3 Свят Юрий, божий витязь.
 Водитель ваших орд? Эх, подлые, стыдитесь Над ним не властен черті
 Свят Юрий вас оставит,
 Сразит мечом, удавит, Иль сам топор направит
 В загривок гордый твой
 На площади большой. 4 Вы пели о затраве
 Охотничьей в лесу? Не всякий час забаве,
 Приходит смерть и псу.
 Качнется в дреме вечной
 Под балкой поперечной,
 Охотничек беспечный, Что по лесу гулял, Не заслужив похвал.
5 8 Хвалитесь вы заране
 Ухлопать дичь в упор. Эх, господа-дворяне,
 Некрепок ваш дозор, Не медлим мы с расправой.
 Сведем свой счет кровавый.
 А суд не знает правый
 Ни смердов, ни господ,
 На плаху всех сведет. 6 Дозорных ваших любо
 В темнице зреть, в цепях,
 Под одежонкой грубой, В тревоге и мольбах.
 Иную песню птахи
 Поют при виде плахи. «О, сударь!—молят в страхе,—
 Хоть мессу нам пропой
 Душе на упокой». 7 Мы рассказать могли бы
 Про муки, крики, плач;
 Невинного на дыбы
 С виновным взвил палач.
 Так вор-разбойник губит
 И тех, кого он любит; Он жизнь под корень
 рубит
 Супруги и детей. А это мук больней. Вы плутовством, нахрапом
 Позорили свой род; Нас звали «сиволапым»,
 Брань чести не берет. А вас — которых чтили
 С младенчества не мы ли? —
 Дворянства-то лишили. В кого всадили клин, Уж тот не дворянин. 9 Дворянству денег мало, На то и господа! А слугам-то пристало
 За них платить всегда?
 Иссякнут все колодцы, А коли сердце бьется,
 Садись на иноходца
 Да мчись в шумливый бор,
 А там виси, как вор. 10 Максимилиану славу
 Мы, кесарь, поем
 За твердую расправу
 С сиятельным жульем.
 Петля пришлася в пору
 и Гогенкранцу вору. Колите песью свору, Что кесаря хулит, В них божий глас молчит! <Хрестоматия по западноевро¬
 пейской литературе. Эпоха Воз¬
 рождения», М., 1937, стр.
 244—246. 230
Расправа с восставшими крестьянами Обращение Лютера к князьям ...Светлейшие, пощады! Сиятельные, не моя вина, Что, бедняков и слабых сбивши в стадо, Их против вас бунтует сатана. Какой-то Мюнцер в проповедь разгрома
 Вплетает наше имя без стыда. Прошу припомнить: ни к чему такому
 Я никогда не звал вас, господа... Их надо бить и жечь без сожаленья, Дерите смело кожу с них живьем. Я всем вам обещаю отпущенье, И бог вас вспомнит в царствии своем. » И. Б е х е р, Лютер. Избранное, М., 1961, стр. 252. Расправа с восставшими Повешенным в немецком бедном крае
 Терялся счет, хоть подпирай забор.
 Руками и коленками болтая, Они до гор бросали мертвый взор. Тела вертелись. Ветер так и сяк
 Повертывал их. Появлялись лица
 И вдруг скрывались; так вдали маяк
 То скроется во мгле, то снова загорится. У многих рот был до ушей раздвинут
 И вырван был иль вырезан язык, И из щелей, откуда он был вынут,
 Торчал немой, но глазу ясный крик. 231
Счастливцев кучка прорвала кордон, Где их, как бешеных собак, кончали, И,напевая песню тех времен —
 «Головушку», — брели домой в печали. Один из них направил в город путь. Он знамя нес, крестьянский флаг истлелый.
 Сорвав с шеста, он обмотал им грудь, Он пел и шел, прижав обрывок к телу. Он пел: «Наш флаг, в сердцах людей гори!
 Зови народ на бой и стань преддверьем
 Иных времен, счастливой той поры, Когда мы лишь в самих себя поверим». Прося поесть, из дома в дом
 Ландскнехты шли вдевятером: То мирные стояли дни... И так к горе пришли они
 И добрели до райских врат:
 Ландскнехты в рай войти хотят.
 Легонько стукнули вначале, Затем сильнее застучали, — Апостол Петр на них взглянул
 И тотчас к богу повернул: «Великий боже! У ворот
 Собрался оборванцев сброд: Пускать ли их к нам на порог?»
 «Пусть подождут!» — господь изрек...
 Меж тем ландскнехты ждать устали
 И недовольно зароптали: «Эх, гроб господень, божья мать!..»
 Стал Петр словам таким внимать,
 Решил: их речь благочестива, Им быть средь праведных — не диво...
 Бежит он к богу: «О творец! Впусти же в рай их наконец, Ведь набожный народ какой!..» Там же, стр. 252—253, Ландскнехты 232
Но бог в ответ махнул рукой: «О Петр! людей не знаешь тех ты, А мне видать, что то ландскнехты.
 Самоуправство их известно, От них нам в небе станет тесно!» А Петр опять давай просить: «Дозволь им райских благ вкусить!..»
 «Что ж,— бог сказал,— пускай войдут,
 Но если набуянят тут, Едва ль прогонишь их назад!..» Святой ключарь ответу рад... Спешат ландскнехты в рай пробраться:
 Вошли — и стали побираться. А денег понасобирав, Они и проявили нрав: Тотчас засели дуться в кости, А где игра, там шаг до злости.
 Прошло всего лишь полчаса — Раздор меж ними начался: На драку игроки легки, Пустили в дело кулаки, Лупить друг друга стали ловко, Ох я пошла тут потасовка! Спеша покончить с дракой той, Явился мигом Петр святой: «Эй! Бросьте драться! будет худо! Ах, висельники! Прочь отсюда!»
 Ландскнехты в новый бой готовы:
 Гурьбой рванулись на святого, А Петр, ища себе подмогу, Помчался с жалобами к богу. Бог утешать его не стал: «Ведь я тебя предупреждал —
 Ландскнехты уж народ такой: Там, где они, — прощай покой!»
 Апостол Петр взмолился: «Боже! Так дело оставлять негоже: Прошу тебя скорей помочь
 Ландскнехтов дерзких выгнать прочь!
 Нельзя пускать — запомню впрок —
 Ландскнехтов даже на порог». Господь сказал: «А ну, тотчас
 Ты ангелу отдай приказ: 233
Пусть за пределами ворот
 Их барабаном соберет!» И Петр пустился на обман. Ударил ангел в барабан: Услышав столь знакомый звук, Ландскнехты всполошились вдруг, — Их всех привлек призыв на сбор, А Петр — ворота на запор. Обратно в райские врата
 Теперь дорога заперта, И, к радости Петра святого, Ландскнехтам не вернуться снова. Чтоб многим был рассказ сей мил, Ганс Сакс усердие явил. Ганс Сакс, Святой Петр и
 ландскнехты. Избранное, М.—
 Л.. 1959, стр. 178—180. РАСПРОСТРАНЕНИЕ РЕФОРМАЦИИ И БОРЬБА С НЕЮ
 КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ Варфоломеевская ночь в Париже ...Глядите же сюда! Полна утопленных и раненых вода. А Сена гневная бьет, бьет в свои ограды
 И века нашего несет глухие яды. В ней не вода, а кровь. Свернулась в ней волна
 И под ударами лежит, осквернена
 Телами; первые топить здесь начинают, Но их самих туда ж последними швыряют.
 Свидетели убийств, клинок и волн раскат
 Обсудят меж собой, кто в этом виноват. 234
Мост, что когда-то был торговых дел оплотом,
 Предстал гражданских бурь печальным эшафотом.
 Для смерти здесь открыт, зловещий и крутой,
 Проход, отмеченный багровою чертой; Зловещая юдоль, пожрав живые дани, Навеки сохранит клеймо: «Юдоль страданий»*
 Четыре палача! Их лица — срамота: На них часть мерзости и ужаса моста. Твоя добыча, мост, — четыре сотни трупов.., А. д’О б и н ь е, Трагическне
 поэмы, М., 1949, стр. 37, вюви Убийство адмирала Колиньи Рассказ ведется от имени Генриха Наваррского ’ ...Когда спустилась ночь и город засыпал,
 Неслышно подан был условленный сигнал.
 Казалось, что луна, предчувствием объята* Ушла за горизонт и спряталась куда-то. Обманчиво вокруг застыла тишина. Еще де Колиньи лежал в объятьях сна. Вдруг лязг и гром мечей, пальба, команды, крики,
 Протяжный рев толпы, рев разъяренный, дикий
 Заставили его подняться; адмирал
 Оделся, подошел к окну и увидал, Что яростный поток по улицам столицы, Колебля факелы, к его дворцу струится. Уже дворец в огне, он подожжен толпой,
 Нечеловеческий несется в окна вой: «Убей его! Убей еретика и труса! Во имя короля! Во имя Иисуса!» Он слышит, как кричат повсюду: «Колиньи!» Он видит из окна, как зятя, Телиньи, 235
Надежду партии, красавца молодого, Солдаты волокут по камням чуть живого... Он руки протянул, о помощи моля... Но чужды жалости клевреты короля,
 и вот тогда герой, сознав, что этой ночью
 Не миновать ему увидеть смерть воочью, Решил погибнуть так, как прожил жизнь свою
 Он, никогда досель не дрогнувший в бою. Уже орда убийц выламывала двери, Крича о короле и христианской вере, — Он двери отворил и молча вышел к ним,
 Величествен, суров и непоколебим. В ужасный этот миг казался он спокойней, Чем на войне, когда распоряжался бойней. Осанка царская, священный блеск седин
 Остановил убийц, из коих ни один
 Осмелиться не мог поднять на старца руку. «Друзья мои, — сказал он им, — идти на муку
 Я хоть сейчас готов, возьмите жизнь мою, Которой сорок лет я рисковал в бою... Колите, не страшась... Я вас простил заране. Что жизнь моя? Пустяк. Ее на поле брани
 Пожертвовать в борьбе за вас я мог бы сам...»
 Убийцы рухнули, дрожа, к его ногам, И в ужасе они, обняв его колени, Седого Коленьи молили о прощенье. И на преступников великий адмирал
 Отныне как король на подданных взирал. А Беем, который ждал под окнами сигнала
 О том, что нет уже на свете адмирала, И, удивленный тем, что царственный приказ
 Не выполнен еще, ворвался, разъярясь. Но, лишь переступив через порог покоя, Увидел он своих людей у ног героя. Такое зрелище не тронуло его. Любивший герцога де Г из, как божество, Он зачерствел душой в кровавых преступленьях.
 Беем растолкал солдат, стоявших на коленях, И шпагой, вырванной поспешно из ножон, '
 Военачальник был безжалостно сражен. Убийца опустил глаза, боясь, чтоб сами
 Не встретились они с потухшими глазами. Кровавая судьба постигла в грозный год 236
Того, которым так гордится наш народ. Враги над мертвецом еще пришли глумиться, И труп истерзанный в ночи клевали птицы. Вольтер, Убийство адмира- .
 ла Колиньи. В сб.: «Отцы
 тьмы», Л., 1960, стр. 246. £Ь Орден иезуитов И в полярных странах и на юге
 Вы крестом гасили свет зарниц... И дворцы и хижины в испуге
 Падали пред вашей властью ниц. Океан вы ложью осквернили. И, насильем запятнав историю. Вы свободу инков задушили
 Асі глазет деі діогіат
 Прикрываясь «вящей божьей славой»,
 Вы землей обманом завладели. Ваши догмы черною отравой
 Растлевали души с колыбели. Цвет людей вы на кострах сжигали, , Вы народы рабством опозорили, Их язык и нравы унижая, Асі шаіогеш сієї £ІогіатІ Ложь, подлог, убийство, людоедство Вот на чем вы строили успех, И, оправдывая целью средства, Вы любой оправдывали грех. Ваших капищ блеск и украшенья,
 Пышность ваших месс и ораторий —
 Это лишь цена за преступленья
 Асі шаіогеш сієї діогіаш! 1 Для «вящей славы божьей» — лозунг иезуитов. 237
Светлокрылой истины творенья
 Сокрушая для победы тьмы, Вы сжигали книги. В заточенье
 Изнывали лучшие умы. Правду вы обманом побеждали, Хор попов гнусаво вторил вам... Адской ложью власть вы создавали
 Асі таргет сіеі £Іогіат! Все же ликовали вы напрасно: Просвещенья занялась звезда, И теперь синклит ваш чернорясный
 Всенародно проклят навсегда! Нет спасенья вам и вашим слугам — Суд людской суров, и горе вам: Гонят вас и с севера и юга, Асі та^гет сієї діогіат! С. Чех, Агі таіогет сієї
 діогіат. Там же, стр. 289—290. НИДЕРЛАНДСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ Борьба народных масс против испанцев У Зирикзе испанский флот. Он пушками грозит, Но горожан сломить нельзя, Хоть голод их томит. Спросили: «Кто из смельчаков
 Пролив переплывет, Письмо Оранскому отдаст
 И помощь приведет?» И двое вызвались: «Возьмем!» Два гёза молодых, 238
И Льёве Эре был один, Ян Шагт — второй из них. И каждый в кожаный камзол
 Письмо свое зашил, В холодный бросившись пролив,
 Бестрепетно поплыл. Испанцы шлюпки с кораблей
 Вослед послали им. Врагам отдавшись, мастер Шагт
 Остался невредим. Летят и копья и аркан
 Младому Эре вслед, И видит он: кругом враги, Ему спасенья нет; И мокрое свое лицо
 Он обратил назад
 И на испанских палачей
 Надменный бросил взгляд. «Теперь ты наш! Теперь ты наш! Попался все равно!» Но он нырнул!.. И он письмо
 С собой унес на дно. Над ним и над письмом его
 Сомкнулась глубина. Вам не узнать, что было в нем! Там не достанешь дна! Ф. Фрейлиграт, Льёве Эре.
 Избранное, М., 1956, стр. 37—
 38. 239
Призыв к восстанию против испанского владычества
 Тиль Уленшпигель Монолог / Я слишком слаб, чтоб латы боевые
 Иль медный шлем надеть! Но я пройду
 По всей стране свободным менестрелем. Я у дверей харчевни запою
 О Фландрии и о Брабанте милом. Я мышью остроглазою пролезу
 В испанский лагерь, ветерком провею
 Там, где и мыши хитрой не пролезть. Веселые я выдумаю песни
 В насмешку над испанцами, и каждый
 Фламандец будет знать их наизусть. Свинью я на заборе нарисую
 И пса ободранного, а внизу
 Я напишу: «Вот ваш король и Альба». Я проберусь шутом к фламандским графам.
 И в час, когда приходит пир к концу, И погасают уголья в камине, И кубки опрокинуты, я тихо, Перебирая струны, запою: «Вы, чьим мечом прославлен Г равелин, Вы, добрые владетели поместий, Г де зреет розовый ячмень, — зачем
 Вы покорились мерзскому испанцу?» Настало время — и труба пропела, От сытной пищи разжирели кони, И дедовские боевые седла
 Покрылись паутиной вековой. И ваш садовник на шесте скрипучем
 Взамен скворешни выставил шелом, И в нем теперь скворцы птенцов выводят.
 Прославленным мечом на кухне рубят
 Дрова и колья, и копьем походным
 Подперли стену у свиного хлева!.. Так я пройду по Фландрии родной
 С убогой лютней, с кистью живописца
 И в остроухом колпаке шута. Когда ж увижу я, что семена
 Взросли, и колос влагою наполнен, 240
И жатва близко, и над тучной нивой
 Дни равноденственные протекли, Я лютню разобью об острый камень, Я о колено кисть переломаю, Я отшвырну свой шутовской колпак, И впереди несущих гибель толп
 Вождем я встану. И пойдут фламандцы
 За Тилем Уленшпигелем — вперед! И вот с костра я собираю пепел
 Отца, и этот прах непримиренный
 Я в ладонку зашью и на шнурке
 Себе на грудь повешу! И когда
 Хотя б на миг я позабуду долг
 И увлекусь любовью или пьянством
 Или усталость овладеет мной,— Пусть пепел Клауса ударит в сердце! И силой новою я преисполнюсь, И новым пламенем воспламенюсь, Живое сердце застучит грозней
 В ответ удару мертвенного пепла. Э. Багрицкий, Тиль Уленш¬
 пигель. Стихи и поэмы, М.,
 1956, стр. 284—285. >> Монолог II (Отрывок) Я — Уленшпигель. Нет такой деревни, Где б не был я; нет города такого, Чьи площади не слышали б меня. И пепел Клауса стучится в сердце, И в меру стуку этому, протяжно
 Я распеваю песни. И фламандец
 В них слышит ход медлительных каналов, Где тишина, и лебеди, и баржи. И очага веселый огонек Трещит пред ним, и он припоминает Часы довольства, тишины и неги, Когда, устав от трудового дня, Вдыхая запах пива и жаркого, Он погружается в покой ленивый. 241
И я пою: «Эй, мясники, довольно
 Колоть быков и поросят! Иная
 Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится
 В иных животных. Пусть иная кровь
 Окрасит ваши стойки. Монахов заколите и развесьте вверх ногами
 Над лавками, как колотых свиней!» И я пою: «Эй, кузнецы, довольно
 Ковать коней и починять кастрюли, Мечи и наконечники для копий
 Пригодны нам поболее подков, Залейте глотку плавленным свинцом
 Монахам, краснощеким и пузатым, Он более придется им по вкусу, Чем херес и бургундское вино. Эй, корабельщики, довольно барок
 Построено для перевозки пива! Вы из досок еловых и сосновых
 Со скрепами из чугуна и стали
 Корабль освобождения постройте!
 Фламандки вам соткут для парусов
 Из самых тонких ниток полотно, И, словно бык, готовящийся к бою
 Со стаей разъярившихся волков, Он выйдет в море, пушки по бортам
 Направив на бунтующийся берег». И пепел Клауса стучится в сердце, И сердце разрывается, и песня
 Гремит грозней. Уж не хватает духа, Клубок горячий к языку подходит, И не пою я, а кричу, как ястреб: «Солдаты Фландрии, давно ли вы
 Коней своих забыли, оседлавши
 Взамен их скамьи в кабаках? Довольно
 Кинжалами раскалывать орехи
 И шпорами почесывать затылки, Дыша вином, у непотребных девок!» Стучат мечи, пылают города... Готовьтесь к бою! Грянул страшный час. И кто на посвист жаворонка вам
 Ответит криком петуха — тот с нами. Герцог Альба! Боец 242
Твой близкий конец пророчит; Созрела жатва, и жнец
 Свой серп о подошву точит. Слезы сирот и вдов, Что из мертвых очей струятся, На чашку страшных весов
 Тяжким свинцом ложатся. Меч — это наш оплот, Дух на него уповает. Жаворонок поет, И петух ему отвечает. Там же, стр. 286—288. КУЛЬТУРА ЕВРОПЫ В КОНЦЕ XV—
 ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА РАЗВИТИЕ НАУКИ И БОРЬБА ЦЕРКВИ
 ПРОТИВ НЕЕ Коперник в звездное поднялся небо, Что плотный некогда скрывал эфир, И сквозь безмерность далей созерцает
 Ярчайшую из звезд, Что нам лучи дневные посылает. И чует под ногою Галилей Земли круговращенье, но его Рим ослепленный шлет за то в тюрьму. А шар земной летит, не уставая, Моря пространств бездонных проплывая,
 Светила с ним горящие плывут
 В полете огненном; тогда был брошен
 В средину их Ньютона быстрый дух; 243
Он следует за ними, Он указует вечный
 Им предначертанный движенья круг. Мануэль Хосе Кинтана, Па¬
 мяти Гутенберга. В кн.:
 К. Маркс и Ф. Энгельс,
 Сочинения, т. II, стр. 467. Великие ученые XVI—XVII веков О людях. Бессмертных Великих и стойких. Гигантах учености. Духа. Характера. О людях-рабах, О мечтателях первых,
 бросающих вызов суровому богу... До боли в глазах
 смотрит в небо
 Коперник,
 на много веков обогнавший эпоху... О, вспомните, люди, как было им трудно! Как жегся огонь. И как ветер хлестал... Доминиканец
 Джордано Бруно
 Взошел на костер,
 как на пьедестал!.. ...Шатался привычный божественный идол,
 он страшною карой
 напрасно грозил... 244
И встал Галилей
 И в лицо иезуитам
 «А все ж таки вертится!» Провозгласил. «А все ж таки вертится!»
 чтобы там ни было:
 пусть пытки, Пускай не сносить головы,
 склоняется мир над запретными книгами... «А все ж таки вертится!» Слышите вы?! И шепчутся люди. И людям не верится* И в мире
 туманно, печально, темно, Но вертится! Вертится! Все ж таки вертится! Историю
 остановить
 не дано. Роберт Рождественский,
 Спутники, «Октябрь», 1959,
 № 1. Джордано Бруно И вот он посох странника берет: Простите, келий сумрачные своды! Его душа, всем чуждая, живет
 Теперь одним: дыханием свободы. «Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь:
 Я свергну трон слепой и мрачной веры. 245
Вы в капище: я распахну вам дверь
 На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы. Ни бездне бездн, ни жизни грани нет. Мы остановим солнце Птолемея — И вихрь миров, несметный сонм планет
 Пред нами развернется, пламенея!..» И вот опять он странник. И опять
 Г лядит он вдаль. Г лаза блестят, но строго
 Его лицо. Враги, вам не понять, Что бог есть Свет. И он умрет за бога..« И маленький тревожный человек
 С блестящим взглядом, ярым и холодным, Идет в огонь. «Умерший в рабский век
 Бессмертием венчается — в свободном!» И. Бунин, Джордано Бруно.
 Стихотворения, Л., 1956, стр.
 260—261, Джордано Бруно о католическом духовенстве Священная ослиность! святое отупенье, О глупость пресвятая, блаженное незнанье, Одна ты нашим душам даруешь назиданье, Ведь не приносят пользы ни ум, ни обученье, Бесплоден труд познанья, бессильно вдохновенье.
 Философов мудрейших бессильно созерцанье, И в небеса проникнуть напрасно их старанье, Там для тебя, ослиность, готово помещенье. Любители науки!А вам-то что за горе? Зачем вы знать стремитесь, каков закон вселенной, И есть ли в сфере звездной земли, огонь и море?
 Священная ослиность в невежестве блаженна, Упавши на колени, с покорностью во взоре, Пришествия господня с молитвой ждет смиренной. Джордано Бруно, Тайна
 Пегаса, «Книга для чтения по
 истории средних веков», т. III»
 М., 1953, стр. 320. 246
Галилей Вот в черных рясах сонм судей, Сонм инквизиторов собрался; Пред ним, в оковах, Галилей
 От убеждений отрекался. Он говорил: «Я сатаной
 Был одержим! Мое ученье
 Безбожно, каюсь!.. Шар земной
 Стоит от века без движенья...» Крест Г алилей поцеловал, Но вслух затем, нахмурив брови
 И топнувши ногой, вскричал: «А все-таки вертится!» В. И. Богданов, А все-та¬
 ки вертится. В сб.: «Отцы
 тьмы», Л., 1961, стр. 158—159. ИСКУССТВО ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
 Леонардо да Винчи В искусстве тесно. И в искусствах тоже, В науке теснота. Как мал шатер, В котором полководцу стелят ложе. Как мало света! Как тоскует взор! Что дружба? Тесный круг. Любовь—стесненье!
 Что слава? Зависть и дурная спесь. Что век? Для вечности одно мгновенье. А бог? Надежд и суеверий смесь. И необъятным циркулем, который
 Кружит миры, вонзаясь в звездный стан* Он измеряет вечные просторы
 И чертит будущего ясный план: Над мирозданьем человек царит, Мир изменяет и его творит. И. Б е х е р, Избранное, М.,
 1961, стр. 244, 247
Микеланджело Вот глыба камня. Сильными руками
 Я высекаю человека в ней, И оживает камень перед нами, Сверкая теплым мрамором очей. Он не обманет лживыми словами, Он вызван к жизни волею моей... Но раз искусство властно над камнями, Оно способно изменять людей. Нет, подлинные люди не могли бы
 Свой мир построить из камней немых! Не для того в горах нависли глыбы, Чтоб новый мир я стал ваять из них! Пусть человеку скажет камень твердый:
 «Взгляни! Во мне раскрыт твой образ, гордый!*» Тан же, Переписка Микеланджело и Д. Б. Строцци Строцци пробрался в помещение гробницы Медичи, где
 работал Микеланджело, и в отсутствие скульптора оставил
 восторженные стихи на стене по поводу статуи ночи, ка¬
 завшейся спящей женщиной. Ночь, что так сладко пред тобою спит, То — ангелом одушевленный камень: Он недвижим, но в нем есть жизни пламень, Лишь разбуди — и он заговорит. 248
Ответ Микеланджело Отрадно спать, отрадней камнем быть. О, в этот век, преступный и постыдный, Не жить, не чувствовать — удел завидный. Прошу, молчи, не смей меня будить. «Всемирная история», т. IV, М.,
 1958, стр. 127. Сикстинская Мадонна Рафаэля Сколько глаз на тебя смотрело, Сколько света ты людям дала! Сила чувства, достигнув предела, Вечность жизни тебе создала... Царства гибли, моря высыхали, Цитадели сгорали дотла, А она в материнской печали
 Из былого в грядущее шла. И смотря на нее восхищенно, Смельчаки говорили о том, Что божественная мадонна — Просто женщина с милым лицом... С полотна легендарной картины
 Смотрит мать, поднимая дитя, Через реки, леса и долины
 К светлым далям искусства летя... А. Коваленко, Мадонна.
 «Наука и религия», 1960,
 Мв 10, стр. 84. 249
ЛИТЕРАТУРА ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ Поэма званном «ложъ»л г Монах Цвейфель передает рассказ Боккачио о монахе Чиполо, на-
 автором Цвейфелем, что значит «сомнение», Стоит уже немалый срок
 Корталь — заморский городок. На взгорье расположен он
 И пастбищами окружен, Г де сытно всяческой скотине, Где жир нагуливают свиньи. Не зря туда из года в год
 Толпа несметная бредет
 Монахов ордена святого
 Антония: что год, то снова
 Кладут в бездонный свой карман
 Они даянья прихожан. Туда от общины святой Брат Цвейфель хаживал за мздой. Он был таким говоруном, Что слушали с открытым ртом, Когда он, мастер на притворство, Плел небыли про чудотворство... И все ему давали веру: Ведь прямодушен люд простой. Вот с Гецем, олухом слугой, Брат Цвейфель прибыл на побор
 В Корталь на постоялый двор. А утром пастве возвестил
 Монах, чтоб каждый поспешил
 Нести Антонию святому
 Колбас, вина, муки из дому, И охранит стада свиней
 Заступник в доброте своей. И возвестил духовный муж, Что есть для утешенья душ
 Одна целительная сила — Перо святого Гавриила. Пусть на вечерню все придут, Святыню вправду узрят тут. Про смысл монашеских затей 250
Смекнули двое из парней. Пока у прихожан в гостях
 Засел за сытный стол монах, На постоялый парни — шасть,
 Решив реликвию украсть. Хоть был и дома Гец-бродяга,
 Но увивался, как всегда, За девкой в кухне у горшков, А двое ловких хитрецов
 В каморку к Цвейфелю прошли, В его суме ларец нашли, А в нем, зеленым отливая, Перо лежало попугая. Углями подменив перо, Плуты ушли, смеять хитро: Ну что теперь об этой скверне
 Расскажет брат, придя к вечерне,
 Когда пред паствой, изумлен,
 Лишь черный уголь вынет он?!
 Вот и к вечерне уж звонят, На проповедь собрался брат, Не посмотрев, схватил ларец
 И с ним вошел в собор хитрец. Во храме же людей — без счета!
 Всем на перо взглянуть охота. И о реликвии нетленной
 Брат начал проповедь степенно
 И вил, как вервие, рассказ, А речь его о том велась, Как сам архангел Гавриил
 Перо однажды уронил, Когда явился в Назарет, Неся божественный привет.
 «Зажгите свечи! Ниц падите! О прегрешеньях говорите!» Тут ларчик женам, и мужам
 (Не зная, что обманут сам)
 Открыл он и за угли хвать, Когда хотел перо достать. Брат Цвейфель так перепугался,
 Что у него язык отнялся, — Но вскорости пришел в себя, Горе вздел руки, возопя: 251
«О, зрите, чудо свершено! Я мнил, что здесь хранил одно
 Неро святое, но, ей-ей, Не доглядев, я взял углей
 Из тех, на коих, право слово, Сожгли блаженного святого
 Лаврентия во граде Риме. Молитесь пред углями сими. Один святой в святой стране — В Иерусалиме — дал их мне. И принял дар я, раб покорный. Угль полон силі*і чудотворной: Кого помажу углем сим — Тот будет от огня храним. Придите ж, им коснусь Я чёл, Дабы пожар вас обошел!» И со свечами весь народ
 К монаху ринулся вперед. Свой грошик всяк отдать был рад. И метил мздолюбивый брат
 Благоговейно угольком
 Платки и лбы большим крестом. За угли брал да клал в карман
 Гроши усердных прихожан... И все то, что он ни соврет, То — правда, а ему — доход... Всяк дорожи своей мошной, Спасемся так от своры злой. Бегите ж ихнего кривлянья Вот Ганса Сакса пожеланье. Ганс Сакс, Избранное, М,—•
 Л., 1959, стр. 248—251. 252
Гаргантюа и Пантагрюель Отрывок из романа знакомит учащихся с взглядами
 Рабле на «идеальное общество». Рабле описывает его в ви¬
 де особого монастыря, устроенного Гаргантюа для монаха
 Жана, Надпись на главных дверях
 Телемской обители Идите мимо, лицемер, юрод, Глупец, урод, святоша-обезьяна, Монах-лентяй, готовый, словно гот
 Иль острогот, не мыться целый год, Все вы, кто бьет поклоны неустанно, Вы, интриганы, продавцы обмана, Болваны, рьяно злобные ханжи, — .Тут не потерпят вас и вашей лжи. Ваша ложь опять
 Стала б распалять
 Наши души гневом» И могла б напевам
 Нашим душам помешать
 Ваша ложь опять. Идите мимо, стряпчий-лиходей, Клерк, фарисей, палач, мздоимец хваткий,
 Писцы, официалы всех мастей, Синклит судей, который, волка злей, Рвет у людей последние достатки. Сдирать вы падки с беззащитных взятки, Но нас нападки ваши не страшат: Сюда не вхожи крючкодел и кат. Кат и крючкодел
 Были б не удел
 В этих вольных стенах; Обижать смиренных — Вот для вас удел, Кат и крючкодел. Идите мимо, скряга-ростовщик, Пред кем должник трепещет разоренный, Скупец иссохший, кто стяжать привык, Кто весь приник к страницам счетных книг. В кого проник бесовский дух мамоны, Кто исступленно копит миллионы. 253
Пусть в раскаленный ад вас ввергнет черт!
 Здесь места нет для скотских ваших морд.
 Ваши морды тут
 Сразу же сочтут
 Обликами гадин: Здесь не любят жадин, И не подойдут
 Ваши морды тут. Идите мимо, сплетник, грубиян,
 Супруг-тиран угрюмый и ревнивый*
 Драчун, задира, скандалист, буян, Кто вечно пьян и злостью обуян... Честь, здала, привет
 Тем, кто в цвете лет
 Предан негам мирным
 В зданье сем обширном; Все, в ком хвори нет, Честь, хвала, привет... Ф. Рабле, Гаргантюа тагрю*
 ель, М., 1961, стр. 146—147.
СОДЕРЖАНИЕ ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ , . . * * * . .3 ДРЕВНИЙ МИР ВВЕДЕНИЕ 13 ЖИЗНЬ ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ 17 ДРЕВНИЙ ВОСТОК 27 ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ 47 ДРЕВНИЙ РИМ 96 СРЕДНИЕ ВЕКА УСТАНОВЛЕНИЕ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ 125 РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНОГО СТРОЯ 155 НАЧАЛО РАЗЛОЖЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА И ЗАРОЖДЕ¬
 НИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ. . 205
Редактор Л. И. Петрова
 Художники Рш М. Мусихина и С. Я* Нудельман
 Переплет художника Б. Л. Николаева
 ХудожественныЗ редактор И. Н. Вахлин
 Технический редактор Г. А. Семейкина
 Корректор Т. М. Графавская
 * * * Сдано в набор 24/Х1 1965 г. Подписано к печати
 29/УШ 1956 р. 84ХЮ8732. Печ. л. 8 (13,44). Уч.-иад.
 л. 8,19. Тираж 67 тыс. экз. (Тем. пл. 1966 г. №214).
 А 13389
 * * * Издательство „Просвещение" Комитета по печати
 при Совете Министров РСФСР. Москва, 3-й проезд
 Марьиной рощи, 41. Отпечатано с матриц Саратовского полиграфиче¬
 ского комбината Росглавполиграфпрома Комитета
 по печати при Совете Министров СССР В Сорта-
 вальской книжной типографии Управления по пе¬
 чати при Совете Министров КАССР. Сортавала,
 Карельская, 42. Заказ 232 Цена без переплета 22 коп., переплет 10 коп.