Рождение ока Хора. Египет на пути к раннему государству - Шеркова Т.А.

Автор: Шеркова Т.А.

Теги: история исторические науки археология история египта исторический анализ

ISBN: 5-901574-33-8

Год: 2004

Похожие

Египет и долина Нила. Том 1. С древнейших времен до конца Древнего царства. 12 000 - 2000 гг. до н.э

Египет древних фараонов. Хеб-Сед и становление древнеегипетского государства

Египет. Теология и благочестие ранней цивилизации

Раннее государство в Древнем Египте.

Текст

Т.А. Шеркова
Египет на пути к раннему государству
Т.А. Шеркова
РОЖДЕНИЕ
ОКА ХОРА
Египет на пути к раннему государству
Праксис
Москва 2004
ББК 63-3
Ш 49
Шеркова Т. А.
ПТ 49 Рождение Ока Хора: Египет на пути к раннему государ-
ству. — М.: Праксис, 2004. — 376 с. — (Historia rerum).
ISBN 5-901574-33-8
Книга посвящена реконструкции создания первого в Египте государства.
На широкой источниковедческой основе анализируются эколого-экономи-
ческие, социально-политические, религиозно-мифологические аспекты жизни
общества додинастического и раннединастического Египта. В книге использу-
ются новейшие археологические материалы, позволяющие по-новому интер-
претировать ход событий, связанных с объединением Египта. В свете анализа
исторических источников рассматривается проблема формирования основ-
ных религиозно-мифологических идей и образов, присущих древнеегипетской
культуре.
ББК 63.3
ISBN 5-901574-ЗЗ-8
© Т. А. Шеркова, 2004 о4
© А. Кулагин, оформление обложки,
© А. В. Иванченко, оригинал-макет,
© Издательская группа «Праксис».
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Часть I. Египет в эпоху первобытности 12
Глава 1. Природная среда обитания раннепервобытного населения 12
Глава 2. Формирование неолитических хозяйственно-культурных
комплексов 27
Часть II. Развитие социальной системы культурных общностей
Египта в V—IV тыс. до н. э. 66
Глава 1. Нижний Египет 71
Глава 2. Средний и Верхний Египет 112
Часть III. Египет на пути к объединению. Сложение института
царской власти 171
Часть IV. Религиозно-мифологические представления
и ритуальная практика в додинастическом Египте 226
Глава 1. Космос и ритуал 226
Глава 2. Мифические образы и культы 259
Заключение. Стиль культуры додинастического Египта 297
Приложение. Палетки: генезис ритуальных предметов
в свете религиозно-мифологических представлений 307
Примечания 338
Список сокращений 35°
Литература 351
Summary 367
Памяти моего сына Александра посвящаю эту книг
ПРЕДИСЛОВИЕ
Придавая название книге «Рождение Ока Хора: Египет на пути к раннему
государству», мы исходили из того, что формирование первого в Египте
государства осмыслялось в новых религиозно-мифологических представ-
лениях и образах, которые, тем не менее, сохранили древнейшие пласты
духовной культуры додинастического времени.
Мифопоэтическое сознание, господствовавшее в древних и традици-
онных культурах, объясняло возникновение вселенной, происхождение
материальных — внеземных и земных, нерукотворных и рукотворных —
объектов, природных условий, в которых жили древние египтяне, самих
людей, их социальную, политическую, производственную и религиозную
жизнь, правовые и нравственные нормы и пр. Все эти реалии воспринима-
лись как наследие деятельности мифических предков и богов, создававших
эти феномены в правремена. Они облекались в различные образы, меж-
ду которыми установились причинно-следственные связи, что, в конечном
счете, создало неповторимую древнеегипетскую культуру.
В идеологическом осмыслении процесса развития общественных от-
ношений, приведших в Египте к формированию государства, основную
роль играли мифические образы, причастные к обожествлению верхов-
ной власти в социуме. Согласно древней Гелиопольской космогонии, насы-
щенной архаизмами, бог Хор, изображавшийся в виде сокола или человека
с головой этой птицы, относился к младшему поколению богов и одновре-
менно почитался как земное воплощение царя.
Мифы об Оке Хора воспроизводились во время важнейших государ-
ственных церемоний и были тесно связаны с мифами осирического цик-
ла. Эти религиозные повествования не просто пересказывали события бо-
жественного мира, определяя цикличность явлений природы и культуры.
В них отразился стиль древнеегипетской культуры — устремленность в
вечность.
Подобно многим древним и традиционным культурам, в которых были
созданы основополагающие, ключевые религиозно-мифологические обра-
зы, в древнеегипетской культуре Око Хора, начиная со времени сложения
государства, стало квинтэссенцией осевой идеи устойчивости общества,
важнейшим символом представлений о восстановлении нового миропо-
рядка, следовавшего после разрушения мира, — всего старого, отживше-
го, обветшалого.
В результате бесконечных сражений и единоборств между богом Хором
и его дядей Сетхом единым правителем Египта бог земли Геб провозгла-
7
ПРЕДИСЛОВИЕ
лгиписа Хора. Таким образом, космос был восстановлен. ОсирИс>
прежде убиенный своим единоутробным братом Сетхом и ставший Царем
загробного мира, выразил свое удовольствие по этому поводу и продол-
жал править миром нижним.
Сюжеты религиозных мифов воспроизводились во время многочислен-
ных ритуалов, призванных актуализировать важнейшие события в ми-
ре людей. Для подобных церемоний, имевших основополагающее значе-
ние для общества, создавались ритуальные предметы, символизировавшие
богов, их атрибуты, различные священные объекты, использовавшиеся во
время священнодействий. К числу важнейших символических изображе-
ний принадлежало Око Хора, воплощавшееся в виде человеческого глаза.
Согласно мифу, Хор отнял свой глаз у Сетха и вернул его воскресшему по
этой причине своему отцу — богу Осирису. Этот сюжет передавал основ-
ную идею представлений о восстановлении гармонии, порядка в обществе,
символизировал восстановление космоса. В погребальном обряде этот
миф означал воскресение покойных для продолжения жизни среди богов.
А Око Хора стало всеобщим символом жертвоприношения, обеспечивав-
шим покойному вечную загробную жизнь.
Однако собственно иконография Ока Хора в виде человеческого глаза
была создана не ранее III династии. Тем не менее, этот ключевой в древ-
неегипетской культуре образ начал формироваться значительно раньше.
В конечном счете, в формировании этого образа, сложного по природе, от-
разился путь общественного развития страны накануне образования еди-
ного государства. Более ранние образы, предшествовавшие рождению Ока
Хора, относились к разным этапам додинастической культуры и в качестве
напластований сохранились в нем, и этот процесс демонстрирует сложный
путь непрерывного развития культуры.
Создание этого, ставшего важнейшим в религиозных представлени-
ях символа сопутствовало рождению первого в Египте государства. Он
как явление культуры развивался в конкретной пространственно-вре-
менной и социальной среде. Символизируя древнеегипетскую культу-
ру в целом, образ Ока Хора отразился не только в религиозно-мифо-
логической сфере общественного бытия, но и в других, в том числе
вполне прозаических и практических формах жизни общества: соци-
альной, экологической, экономической, социологической, политической,
ак, в частности, образ Ока Хора отражен в сложении династической
системы правления накануне становления первого в Египте государс-
тва, когда на верховную власть претендовали представители правяще-
аристократического рода разных поколений, прежде чем доминиру-
пАпСИ ^ала линейная форма правления, от отца к сыну. Вместе с тем
°Ра СЛУЖИЛ И меРой веса зерна. Таким образом, название
иги передает многозначность символа, рождавшегося в додинасти-
8
ПРЕДИСЛОВИЕ
ческом Египте, когда формировались основы древнеегипетского госу-
дарства.
ИСТОЧНИКИ
Избрав предметом специального исследования становление государства
в древнем Египте, автор представляет всю сложность поставленной пе-
ред собой задачи. Вполне понятно, что никакой, даже гигантский, объем
книги не способен в сколько-нибудь полной мере раскрыть все стороны
этой проблемы, с одной стороны, учитывая ее грандиозность, многоаспек-
тность, а с другой — обилие материальных источников, количество кото-
рых возрастает с каждый новым археологическим сезоном.
Основными источниками для дописьменного периода служат памятни-
ки материальной культуры, более чем вербальные, отличающиеся много-
значностью. Будучи объектом одной из знаковых систем в культуре, вещь,
созданная для нужд общества, выполняя коммуникативную роль, облада-
ла социальной значимостью. Детальный и всесторонний анализ артефак-
тов различных категорий и изображений на них позволяет реконструи-
ровать многие стороны жизни общества на пути к созданию государства:
производственно-хозяйственную, социально-политическую, религиозно-
мифологическую. Комплексный анализ в заданном контексте дает осно-
вание реконструировать историко-культурные процессы, приведшие к со-
зданию в Египте раннего государства.
ИСТОРИОГРАФИЯ
Проблеме сложения раннего государства посвящены многие работы егип-
тологов. Они написаны в разное время, при доминировании в востоковед-
ческой науке определенных научных методов и подходов к этой пробле-
ме представителями научных школ, сформулировавшими различные кон-
цепции. Новые археологические открытия позволяют во многом изменить
былые точки зрения. За последние десятилетия, когда археологические
раскопки в дельте и долине Нила, оазисах Западной пустыни, Судане, в бо-
лее отдаленных от Египта регионах Африки и даже на других континентах
значительно активизировались, изучение вопросов формирования перво-
го в Египте государства вновь стало привлекать к себе пристальное вни-
мание современных египтологов.
В историографии проблемы становления раннего государства в древ-
нем Египте существует несколько концепций, которые детальнее будут
рассмотрены в соответствующих разделах. До нас не дошло ни единого
трактата, подобного «Государству» Платона, в котором этому предмету
уделялось бы столько внимания. Достаточно сказать, что древний Египет
9
ПРЕДИСЛОВИЕ
и античность относятся к различным кругам культур, хотя влияние интел-
лектуального и вещного наследия Египта прослеживается в культурах са-
мых разных времен и народов. В том же произведении Платон дает общую
характеристику возникновения государства следующим образом: «Когда
каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуж-
дается... Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то друго-
го для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во
многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и ока-
зывать друг другу помощь» [Платон, 1994,с.13°]• Особую роль придает фи-
лософ «царскому искусству», уподобляя его, в частности, искусству плете-
ния на ткацком станке.
Наиболее адекватно, на наш взгляд, причины рождения государства в
древнем Египте выразил Б. Кемп, ибо в его подходе отразилось мировоз-
зрение самих носителей культуры. Он полагает, что важнейшую роль в со-
здании государства древними египтянами играл идеологический аспект.
Объединение страны рассматривалось в древнеегипетской религиозно-
мифологической традиции как восстановление космической гармонии.
«Миф о Хоре и Сете — не есть отражение того, как возникло египетское
государство политически. Оба бога — из Верхнего Египта. Этот миф —
об изначальной идее гармонии, идеальной мировой организации Верхне-
го Египта» [Kemp, 1991, с. 50—53]. Основываясь в основном на археологи-
ческих источниках, близкую точку зрения высказал и И. Райс [Rice, 1990,
с. 24—25].
МЕТОДИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
Толкование исторических источников при возведении такого архитектур-
ного сооружения, каким являлась целая историческая эпоха определенной
культуры, — всякий раз есть опыт, первый опыт. Когда речь заходит о ма-
териальных источниках, из которых возводится такое сооружение, всегда
возникает ряд дополнительный трудностей, в первую очередь, из-за мно-
гозначного их характера при культурно-исторических реконструкциях
дописьменных периодов культур. По признанию самих археологов, обна-
руженные материальные источники не могут быть использованы для ре-
шения многих, в первую очередь, уникальных проблем (см., например: [Бе-
леницкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 165; Березкин, 1991, с. 70.]). Таким
образом, возникающие лакуны в ряде аспектов изучения додинастической
культуры Египта, в частности, связанных с толкованием мировоззренчес-
ких проблем, заполняются при использовании методов иных гуманитар-
ных наук.
С другой стороны, основываясь в первую очередь на анализе изобра-
зительных и вещных памятников додинастического Египта, методичес-
10
ПРЕДИСЛОВИЕ
ки оправдано сопоставление их с более поздними материальными и пись-
менными источниками древнего Египта. Такой подход обусловлен кон-
цепцией непрерывности развития древнеегипетской культуры, в которой
сохранились в качестве многочисленных архаизмов наиболее ранние куль-
турные напластования.
При работе с древнеегипетскими источниками дописьменного перио-
да Египта используются материалы иных древних культур, а также фак-
тические данные традиционных, этнографических культур при учете раз-
ного рода различий между культурами, разделенными весьма значительно
в хронологическом плане [Gledhill, 1988, с. 9 сл., с. 22—23]. Подобный под-
ход позволяет удлинять классификационные ряды культур, относящихся к
различным историческим эпохам, что в настоящее время является одним
из наиболее перспективных направлений научных гуманитарных знаний.
ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ
Исходя из сказанного, сформулируем цель книги «Рождение Ока Хора:
Египет на пути к раннему государству». Она сводится к воссозданию кар-
тины развития Египта додинастического периода накануне становления
единого государства в различных сферах жизни общества: эколого-эконо-
мической, геополитической, социальной и религиозной. Целостный под-
ход к культуре во всех ее проявлениях позволяет на конкретном материа-
ле выявить истоки многих культурных явлений, присущих династическо-
му времени древнего Египта. Наконец, анализ материалов, относящихся к
дописьменному периоду, дает основание говорить о сложении стиля древ-
неегипетской культуры.
ЧАСТЬ I
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
ГЛАВА 1
ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
РАННЕПЕРВОБЫТНОГО НАСЕЛЕНИЯ
Изучение проблем сложения раннего государства в Египте основывается
на анализе материалов додинастических культур. Тем не менее, для пони-
мания тех сложных процессов, которые в IV тыс. до н. э. привели к корен-
ным изменениям в жизни общества, необходимо обратиться к значитель-
но более ранним этапам истории, связанным с началом формирования
оседлого образа жизни.
Обзор данных, относящихся к самым ранним историческим эпохам,
позволяет понять, что путь, пройденный древнейшим населением доли-
ны и дельты Нила, оазисов Западной пустыни, не был столбовой дорогой, а
скорее представлял собой множество троп, уводящих нередко вспять, вы-
нуждая общество отступать от тех завоеваний, которые были достигнуты
в единоборстве с природой, приспосабливаться к изменявшимся условиям
среды обитания. В известной степени природно-ландшафтные и климати-
ческие факторы обусловили специфику развития регионов Египта и нало-
жили печать особенного на культурно-исторические процессы, привед-
шие к становлению государства.
Сама природа очертила границы Египта, изолировав от внешнего ми-
ра этот гигантский оазис, орошаемый Нилом. Ему в жертву были принесе-
ны тысячи километров территорий, примыкавших к верховьям Нила и его
наполнителям — рекам, вытекающим из экваториальных озер. Собствен-
но Нил, начинаясь у слияния Голубого Нила и Белого Нила, в верхнем те-
чении преодолевает пересекающие песчаник Нубийской пустыни выходы
гранита, образующие шесть порогов. Путешественники отдаленных вре-
мен [Геродот II, 29; Лев Африканский, 7] и совсем недавнего прошлого, до
возведения последней Асуанской плотины, характеризуют Нил выше пер-
вого порога, непосредственно к югу от острова Элефантина, в древности
12
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
определявшего южные пределы Египта, как реку очень бурную, мелкую, с
каменистым дном и по этим причинам не судоходную.
Аравийское и Ливийское плато высокими отвесными утесами подсту-
пают к берегам Нила, не очень широкого, не более 500 м, в Верхнем Египте.
К северу от первого порога река становится спокойной и широкой: у осно-
вания дельты ее берега разделены почти двухкилометровым руслом. На па-
раллели города Эдфу (Идфу) (схема 1) нубийский песчаник уступает место
известняку, по которому река течет на северо-запад, лишь у Арманта делая
большую излучину на северо-восток, завершенную приблизительно на па-
раллели древнего Абидоса. От Асьюта, определяющего северные пределы
Среднего Египта, Нил и его западное русло Бар Юсуф, достигающее Фаюм-
ского оазиса, как и в Верхнем Египте, приобретают северное направление.
Каменистые холмы Ливийской и Аравийской пустыни окаймляют с за-
пада и востока широкую, до 25 км в Нижнем Египте, долину Нила. Прибли-
зительно на параллели Каира плато расступаются перед плоской дельтой,
раскрытым веером покрывшей гигантскую площадь около 24 ооо км2 с де-
вятью крупными и многочисленными малыми рукавами и озерами, на-
воднявшими эту низменность вплоть до границы со Средиземным морем,
простершуюся на 250 км вдоль его южного побережья.
В отличие от открытой влажной и прохладной дельты со средиземно-
морским климатом, долина Нила, окруженная жаркими пустынями, впро-
чем, уберегающими ее от испарений и ветров, принадлежит субтропи-
ческому и тропическому климатическим поясам. Живительную прохладу
приносит северный ветер, воспетый древнеегипетской литературой. Ве-
сенний хамсин приносит тучи песка из Сахары и нарушает в целом мяг-
кий и сухой климат. Дожди в долине — большая редкость, но в Низовье
средний уровень осадков достигает 190 мм. Летом температура воздуха в
дельте не превышает в среднем +260, в долине же нередки дни, когда ртут-
ный столбик достигает отметки +35°, а на юге страны +50°; зимой в дельте
прохладно, не более +п—12°, в долине температура на 4—5° выше [Афри-
ка, 1986, с. 501].
Главным источником и регулятором жизни в Египте был и остается Нил
с его разливами. Он пополняет свои воды исключительно за счет сезон-
ных дождей над экваториальными плато Центральной Африки и Эфио-
пии, которые, однако, играют различную роль в режиме реки. Если эква-
ториальные тропические дожди, проливающиеся в период наступления
весеннего равноденствия и летнего солнцестояния, поддерживают жиз-
недеятельность Нила с февраля по июнь, когда уровень его самый низкий,
то обильные летние муссоны над Эфиопским плато служат основным ис-
точником питания реки, вызывая его ежегодные разливы. Поэтому основ-
ным ее наполнителем является Голубой Нил, несущий в Нил 68% воды. Се-
верный приток Нила, р. Атраба, вливает в него до 22% воды, на долю Бело-
13
Схема 1. Долина и дельта Нила
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
го Нила приходится около ю% водных ресурсов, поступающих в Нил из
озер Центральной Африки [Rushdi, 1975, с. 32—33]. В районе Вади Хальфа
Нил начинает подниматься в июне, и в течение двух последующих месяцев
его уровень повышается в среднем на 7 м, достигая своего максимума в
сентябре. Опускается река медленно, постепенно заполняя все доступные
ей естественные и искусственные ландшафтные резервуары. Регулярность
наводнений обусловила развитие естественной бассейновой системы ир-
ригации в долине и дельте Нила в течение тысячелетий, на основе которой
сложились оседлоземледельческие культуры.
НИЛ И РАННИЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ
Систематическое заселение долины Нила прослеживается с ашельской
эпохи. Местонахождения раннего палеолита, обнаруженные между вто-
рым порогом и широтой Каира, приурочены к высоким надпойменным
террасам с отметками от 15 до 30 м над современным уровнем культивиро-
ванной зоны. Стоянки эпохи мустье, найденные на юге страны, расположе-
ны ниже, на высоте около 9 м, а постмустьерские, происходящие из райо-
нов между Асуаном и Луксором, занимали террасы, не превышающие 3 м
[Arkell, 1975, с. 2; Wendorf, Schild, 1975, с. 128—129].
Похолодание, вызванное вюрмским оледенением, отразилось и на кли-
мате Африки. На смену влажному и теплому климату пришел влажный и
прохладный, с температурами на 4—6° ниже нынешних, установивший-
ся в тропических и субтропических широтах [Кларк, 1977, с. 98]. Уровень
Средиземного моря понизился на 75—90 м, в результате чего окончательно
сформировалась дельта Нила с двумя рукавами — Розеттским и Дамьетт-
ским, северные депрессии к западу от Нила — Фаюмская и Вади Натрун, а
также система нильских притоков — ныне пересохших рек — вади.
В результате произошедших климатических изменений раститель-
ный покров Средиземноморья продвинулся до южных пределов Саха-
ры [Кларк, 1977, с. 143]. Нынешние нижние пустыни Ливийского и Аравий-
ского плато, обращенные к Нилу, представляли собой саванну и сухие ле-
состепи с животным и растительным миром, свойственным этим поясам.
В Верхнем Египте территории увлажнялись локальными дождями и круп-
ными притоками Нила — Харит-Гарара на равнине Ком Омбо и Вади Ум-
Селим, южнее Эдфу, регенерировавшими растительный покров [Rushdi,
1975, с. 16—17].
По данным палинологии, в течение верхнего плейстоцена — начала го-
лоцена на африканском континенте происходило чередование перио-
дов полузасушливого климата с обильными зимними осадками, аридно-
го и теплого [Григорьев, 1977, с. 61—62]. В целом похолодания с промежу-
точными колебаниями в сторону потепления продолжались в период с 50
15
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
до 10/12 тыс. лет назад, после чего температуры воздушных масс постепен-
но начали подниматься, сопровождаясь увлажнениями [Кларк, 1977, с. 99].
С XV тыс. до н. э. до середины III тыс. до н. э. в Египте и Северном Судане
(Нижней или Египетской Нубии) преобладал влажный климат, нарушав-
шийся засушливыми периодами, максимумы которых приходились на от-
резки, равные нескольким столетиям в пределах X, VI, V и III тыс. до н. э.
[Butzer, 19756, с. 403].
На протяжении ряда геологических эпох, в течение которых происходи-
ло формирование современного Нила1, его гидрологическая ситуация так-
же претерпевала колебательные изменения2 С конца верхнего плейстоце-
на до начала голоцена, приблизительно между XXX и VIII тыс. до н. э., уро-
вень Нила повышался трижды3 Эпизоды высокого Нила и разделяющие
их интервалы минимальных уровней реки изучены по нильским отложе-
ниям (формациям) в нижней пустыне, культивированной зоне и депресси-
ях Северного Судана, а также по озерным отложениям Верхнего Египта и в
оазисах Ливийской пустыни (Египетской или Восточной Сахары).
Приуроченность археологических материалов к формациям с установ-
ленными радиокарбоновыми датами, с одной стороны, позволяет гово-
рить о непрерывности обитания раннепервобытного населения Египта, с
другой — о процессе смены одних археологических культур другими4. Ус-
тановлено, в частности, что позднеашельские местонахождения в Египте
приурочены к эродированным формациям минимального уровня реки,
сложившимся в интервале между пренилом и неонилом, приблизительно
в XXX тыс. до н. э. Высказывалось даже предположение о том, что в эпоху
позднего ашеля Нил не представлял собой единого водного потока [Arkell,
1975, с. 3].
Эпоха мустье протекала в условиях возобновления водотока реки —
неонила, когда постепенно устанавливался аридный климат, приведший
к формированию пустынных ландшафтов [Rushdi, 1975, с. 28—29]. После-
довавшие затем археологические культуры среднего, позднего и конечно-
го палеолита (эпипалеолита) развивались преимущественно в достаточно
устойчивые периоды высокого Нила, в течение которых происходило на-
копление аллювиальных почв, обогащенных тяжелыми минералами, смы-
ваемыми муссонными дождями с эфиопских возвышенностей в периоды
ежегодных наводнений и в пограничные между эпизодами и интервалами
отрезки времени.
Резкие колебания уровней Нила и вызывавшие их неблагоприятные
климатические условия катастрофически отражались на жизни обитате-
лей долины Нила, прерывали развитие археологических культур. Таким
образом, в какой-то мере отсутствие преемственности между ашелем и
мустье, позднепалеолитическими и неолитическими культурами Егип-
та можно объяснить резкими и неблагоприятными изменениями природ-
16
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
но-климатических условий. В благоприятные периоды долина Нила стано-
вилась обителью для многочисленных групп охотников, рыболовов и со-
бирателей, обладавших различными традициями изготовления каменных
орудий. Обитание на одних и тех же территориях носителей разных, час-
тично одновременных археологических культур характерно для долины
Нила, начиная со среднего палеолита [Marks, 1975, с. 453; Hill, 1992]. Вместе
с тем распространение вариантов одной культуры или родственных куль-
тур в Нубии и Верхнем Египте позволяет говорить о едином круге куль-
тур, который Ф. Вендорф определил как нилотское культурное простран-
ство. Эти культуры были планомерно изучены комплексными экспедици-
ями, работавшими в Северном Судане и Верхнем Египте на протяжении
ряда лет.
Самые нижние и мощные иловые отложения формации дибейра-джер в
Нубии включали материалы ранней ступени хормусийской культуры, да-
тированные XX—XIX тыс. до н. э. [Heinzelin, 1968, с. 47—52]. Эта позднепа-
леолитическая культура, применявшая леваллуазскую технику раскола яд-
рищ и изготавливавшая макроотщепы, обработанные зубчатой ретушью
[Григорьев, 1977, с. 148—150], известна и в Верхнем Египте по ряду местона-
хождений в районе Дишны, Эдфу и Эсны (Иены), где ее материальные ос-
татки обнаружены поблизости от комплексов микролитической культуры,
родственной нубийской культуре хальфа [Marks, 1968, с. 459—460]. Они со-
хранились в иловых отложениях формации баллана-масмас, датирован-
ных XVI тыс. до н. э. [Wendorf, Schild, 1975, с. 138].
Климат этого периода в Египте был близок современному: раститель-
ность за пределами долины была бедна, на опустыненных пространствах
вдоль западного берега Нила под влиянием доминирующего западно-
го ветра сформировался дюновый барьер [Wendorf, Schild, 1976а, с. 272—
273]. Остеологический материал со стоянок, различающихся типологией
и технологией изготовления каменных орудий, указывает на то, что носи-
тели разных археологических культур вели сходный образ жизни: охоти-
лись на млекопитающих животных, в основном, на буйволов, оленей, га-
зелей и гиппопотамов, а также занимались рыбной ловлей. Эта экономи-
ческая основа сохранилась у обитателей долины Нила в последующие три
тысячелетия. Изучение морфологии отложений, в которых были найдены
материалы археологической культуры фахури (XV—XII тыс. до н. э.), поз-
волило определить климат в период низкого уровня Нила (баллана) как
достаточно влажный [Wendorf, Schild, 1976а, с. 273].
С XII тыс. до н. э. уровень Нила вновь поднялся. В междюновых пониже-
ниях вдоль края нижней пустыни образовались эфемерные озера, запол-
нявшиеся водами высокого Нила [Wendorf, Schild, 1975, с. 135—136,142—145].
Палинологический анализ образцов из этих древних водоемов дал основа-
ния сделать вывод о том, что на начальных фазах наступившего эпизода
17
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
сахаба-дарау летние сезоны были более прохладными, чем теперь. Поэто-
му водные ресурсы в водоемах дюнового барьера, регулярно и интенсивно
пополняемые локальными осадками, не испарялись и сохранялись доста-
точно долго [Wendorf, Schild, 1976а, с. 273—274], что делало ближайшие ок-
рестности вполне пригодными для обитания.
В самом деле, в этих отложениях обнаружены материалы микролитичес-
ких археологических культур, в хозяйственном укладе которых наметились
существенные перемены, связанные с использованием зерна диких расте-
ний для пополнения рациона охотников и рыболовов, обитавших в ниж-
ней пустыне, тогда представлявшей собой степь. На одном из памятников
археологической культуры кадан, с X тыс. до н. э. распространившейся на
территориях Северного Судана и Верхнего Египта, расположенном вблизи
водоема междюнового барьера, были найдены прямые свидетельства сбо-
ра и размельчения дикорастущего зернового растения, тип которого, впро-
чем, не установлен. Споры и клетки от крупных зерен были найдены в ар-
хеологическом комплексе, содержавшем зернотерки, а также микролиты
со специфическими следами, которые, как установлено, указывают на ис-
пользование их для срезания растений [Wendorf, Schild, 1975, с. 145].
Остеологические материалы со стоянок культуры кадан указывают на
занятия их обитателей рыбной ловлей и охотой, преимущественно на буй-
вола и оленя. В Верхнем Египте аналогичный комплекс культуры кадан с
сотнями очагов, микролитическими орудиями, в том числе вкладышами
для серпов и жатвенными ножами, костями животных: буйволов, диких
ослов, газелей и гиппопотамов, — датированный X тыс. до н. э., обнаружен
в Тушке, также между песчаными дюнами и долиной Нила [Hoffman, 1991,
с. 86].
Изучение памятников культуры кадан правобережья и левобережья
Нила в районе Вади Хальфа позволило сделать вывод о сезонных переме-
щениях носителей этой культуры между долиной Нила и нижней пусты-
ней, где они основывали стоянки на берегах междюновых озер во время
половодья Нила. На существование достаточно долговременных поселе-
ний указывают расположенные вблизи них некрополи. Так, около поселе-
ния Джебель Сахаба было раскопано около шести десятков могил. Другой
некрополь был обнаружен и исследован на западном берегу Нила, практи-
чески напротив первого [Wendorf, 1968, с. 954—955]-
Наряду с примерами компактного проживания носителей одной куль-
турной традиции известны факты обитания на одних и тех же территори-
ях групп населения, применявших разную технологию изготовления мик-
ролитических орудий. Так, на равнине Ком Омбо приблизительно с XII
по X тыс. до н. э. сосуществовали, по меньшей мере, четыре микролити-
ческие культуры [Григорьев, 1977, с. 155—157]. Наибольшее количество из-
вестных памятников относится к археологической культуре себиль, рас-
18
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
пространенной в Верхнем Египте и Северном Судане. Ее происхождение
специалисты связывают с египетским мустье, поздним леваллуа или с чи-
тольской археологической культурой тропической Африки [Marks, 1968,
с. 522—528]. Наличие в себиле архаизирующих черт, сближающих эту куль-
туру со среднепалеолитическими коллекциями каменных орудий, демонс-
трирующими леваллуазскую технику, отсутствующую в других микроли-
тических культурах позднего палеолита, позволило рассматривать себиль
как явление уникальное и особенное. Впрочем, в своем развитии эта куль-
тура пришла к изготовлению микроотщепов [Arkell, 1975, с. 6]. Фаунисти-
ческие остатки со стоянок себиля в Нубии говорят о ее хозяйственной ос-
нове — охоте на мелких и крупных млекопитающих животных: буйвола,
антилопу, газель. Первоначально даже считалось, что кости буйвола при-
надлежали одомашненной особи, однако позднее, после повторного анали-
за, эта гипотеза была отклонена [Gautier, 1984а, с. 47]. В отличие от суданс-
ких охотников культуры себиль, жители Ком Омбо занимались и рыбной
ловлей, а значительное количество сильно сработанных зернотерок указы-
вает на существенную роль собирательства зерновых растений [Wendorf,
Schild, 1975, с. 146—147].
Несмотря на своеобразие наборов каменных орудий микролитических
культур равнины Ком Омбо: себиля, сильсиле, иены и ряда других, — их
хозяйственная основа была однородной. Группы населения, обосновав-
шиеся здесь, занимались охотой, рыбной ловлей и сбором диких злако-
вых растений. [Wendorf, Schild, 1976а, с. 278—279]. Памятники культуры ие-
на (XII—X тыс. до н. э.) были обнаружены также в районе Иены, Нагады и
Дишны. Судя по материальным остаткам, ее носители достаточно активно
занимались сбором и измельчением зерна, — найдено большое количество
сильно сработанных зернотерок, а также ножевидных пластин и отщепов с
залощенным рабочим краем, которые составили около 15% от общего коли-
чества орудий в изученных коллекциях [Wendorf, Schild, 1976а, с. 279—280].
Исследования в одном из местонахождений археологической культу-
ры иена позволили специалистам сделать важные выводы относительно
протоземледельческой активности уже в верхнем палеолите. Диатомовые
отложения междюновых водоемов, датированные началом X тыс. до н. э.,
содержали значительное количество зерна, причем ю—15% от их обще-
го количества, зафиксированного в верхних слоях отложений, были иден-
тифицированы как зерна ячменя. Этот факт внезапного увеличения коли-
чества зерна дикого ячменя в этом районе Верхнего Египта объяснялся
существованием климатических условий, благоприятствовавших произ-
растанию этого злакового растения, или установлением контактов с оби-
тателями районов, где произрастал дикий ячмень [Wendorf, Schild, 1976а,
с. 281—282]. Какими бы причинами не объяснялся факт появления или
тенденции увеличения количества зерна дикого ячменя в этих отложени-
19
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ HhPBUbbllHUCin
ях в сочетании с ростом количества орудий труда, причастных к использо-
ванию зерна растений для пополнения рациона питания, он, безусловно,
отражает определенный этап становления протоземледелия в долине Ни-
ла. Высказывалось даже предположение о том, что очень малое количест-
во найденных на стоянках культуры иена рыбных костей является показа-
телем незначительной доли рыбной ловли в хозяйстве в связи с увеличив-
шейся ролью земледелия [Wendorf, Schild, 1975>с- 152Ь
Переходом к новой форме хозяйственной деятельности объясняет-
ся демографический рост, значительная концентрация иснийских стоя-
нок в ряде районов Верхнего Египта. Вместе с тем отмечается и определен-
ное различие в освоении территорий. Так, стоянки Дишны расширялись
постепенно, со временем достигая значительных размеров. В Иене же из-
начально основывались крупные стоянки, на которых одновременно жи-
ли большие группы, состоящие из 16о—180 человек. Напротив, в Нагаде
существовали небольшие, но многочисленные стоянки, расположенные на
близком расстоянии одна от другой [Wendorf, Schild, 1975, с. 151]. Обобщаю-
щие данные относительно площади стоянок на протяжении XVI/XV—XII/
X тыс. до н. э. свидетельствуют об их укрупнении. Некоторые местонахож-
дения достигали нескольких сотен квадратных метров [Hassan, 1980].
При достаточно высокой концентрации населения на некоторых тер-
риториях вдоль берегов Нила между локальными группами могли про-
исходить конфликты из-за контроля над землями, необходимыми для их
жизнеобеспечения при господстве экстенсивных, присваивающих форм
хозяйства. Во всяком случае, именно вооруженными столкновениями объ-
ясняются факты насильственной смерти, установленные при исследова-
нии некрополя культуры кадан около Джебель Сахаба. В некоторых моги-
лах находились и орудия убийства — кремневые наконечники стрел или
дротиков, застрявшие в костяках [Wendorf, 1968].
Происхождение микролитических культур Египта остается весьма ту-
манным, но так или иначе археологические комплексы из Ком Омбо, Эдфу
и Дишны исследователи связывают с кругом позднепалеолитических куль-
тур Северной Африки, в частности, с иберо-маврской (оранской) культу-
рой Киренаики и Магриба с ее традицией изготовления ножевидных плас-
тин небольших размеров. Все больше сторонников приобретает идея о
том, что это сходство вызвано не контактами между территориями Север-
ной Африки и долины Нила, а единым происхождением этих культур из
районов, прилегающих к красноморскому побережью [Кларк, 1977, с. 153—
154], Синая5 или Сахары [Philips, 1975].
Дискуссионным остается и вопрос об антропологическом типе носите-
лей верхнепалеолитических культур Верхнего Египта. Исследования ске-
летов из могильника культуры кадан в Джебель Сахаба позволили уста-
новить сходство представителей этой культуры с суданскими негроидами
20
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
или отнесити их к иному расовому типу, но для которого также характер-
ны высокий рост и крепкое телосложение. В частности, эти черты были
присущи носителям иберо-маврской культуры Магриба, принадлежав-
шим, как считается, к расовому типу Мешта-Афалу [Кларк, 1977, с. 159_
160]. Принимая во внимание сходство материального облика микроли-
тических культур позднего палеолита Северной Африки и долины Нила,
можно высказать предположение о родстве их носителей. Вместе с тем от-
мечается их отличие от физического типа представителей додинастичес-
ких культур Египта [Strouhal, 1984].
В дальнейшем пути развития археологических культур Северной Африки
и долины Нила разошлись. После временного регресса, связанного с ухуд-
шением природных условий — установлением сухого и холодного климата
в IX тыс. до н. э. (позднекебаранское время) и VIII тыс. до н. э. (поздненату-
фийское время), в Восточном Средиземноморье и на прибрежных терри-
ториях Северной Африки начали развиваться ранненеолитические куль-
туры. В долине и дельте Нила, где во второй половине X—IX/VIII тыс. до н.
э. также произошло ухудшение климатических условий и резко понизился
уровень Нила, столь кардинальных изменений в экономике, тем не менее,
не последовало. И обусловлено это, по мнению специалистов по изучению
ранних археологических культур Египта и Судана, было тем, что ухудше-
ние природных условий пагубным образом отразилось на произрастании
в долине Нила некоторых видов диких зерновых растений, на базе кото-
рых могло развиться земледелие, и надолго затормозило развитие неоли-
тических культур в Египте [Wendorf, Schild, 1975, с. 152—153].
В самом деле, археологические комплексы, обнаруженные в формациях
эпизода высокого Нила, датированных рубежом VIII—VII тыс. до н. э.,
аркин в Нубии и родственные культуры Египта — отражают деградацию,
отступление от начавшегося было процесса протоземледелия исключи-
тельно к присваивающим формам хозяйства — рыбной ловле и охоте, —
что отразилось в наборе каменных орудий. Впрочем, небольшой процент
зернотерок указывает на использование зерновых растений в культурах
иена и кадан [Wendorf, Schild, 1975, с. 154,159].
В какой степени сменилось население в долине Нила в период между
эпизодами сахаба-дарау и аркин сказать сложно, поскольку археологичес-
ких материалов, приуроченных к отложениям разделяющего их интерва-
ла бирбет, слишком мало. К нему относится лишь одна небольшая стоян-
ка близ Эль Киля в Среднем Египте, датированная серединой X тыс. до н. э.,
артефакты которой обладают сходством с коллекциями каменного инвен-
таря из наиболее ранних памятников культуры иена. Находки зернотерок
и жатвенных ножей со специфическими следами от срезания растений
[Wendorf, Schild, 1976а, с. 283] указывают на то, что даже при неблагопри-
21
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
ятных природных условиях все же произрастали какие-то зерновые расте-
ния, использовавшиеся для пополнения рациона обитателей этой стоянки,
которые занимались охотой на буйвола и оленя.
Свидетельства собирательства зерна диких растений имеются и в других
эпипалеолитических культурах долины Нила, материалы которых приуро-
чены к формации аркин-армин, датированной VIII—VII тыс. до н. э., одна-
ко говорить о каких бы то ни было симптомах протоземледелия нет осно-
ваний. Материальный облик культур долины Нила фиксирует население,
по-прежнему поддерживавшее свое существование за счет присваиваю-
щих форм хозяйства.
Эпипалеолитическая стоянка в Эль Кабе, основанная на берегу древнего
вади у его впадения в Нил, принадлежала немногочисленной группе охот-
ников на млекопитающих животных. На последнем из трех выявленных
здесь и датированных соответственно около 6400, 6040 и 5980 гг. до н. э.
этапов обитания [Wendorf, Schild, 1975, с. 154; Hoffman, 1991, с. юо] площадь
стоянки не превышала 5 квадратных метров. Природно-ландшафтные ус-
ловия — близость холмов Аравийской пустыни с востока и узость аллю-
виальной зоны в период существования этой стоянки, когда, как считает-
ся, русло Нила проходило на этом участке реки несколько восточнее, чем
теперь, — в сочетании с отсутствием в наборе каменного инвентаря, ору-
дий труда, причастных к сбору и размельчению зерна растений, позволил
охарактеризовать этот памятник как сезонный лагерь охотников и рыбо-
ловов, обитавших здесь в засушливый период, а на время половодья от-
ходивших в нынешнюю западную или восточную пустыню. Перемещения
в западную пустыню предполагаются на том основании, что найденные в
Эль Кабе каменные орудия обнаруживают сходство с коллекциями мик-
ролитической техники из оазисов Египетской Сахары — Харги и Бейды
[Vermeersh, 1976].
Аналогичные сезонные лагеря охотников и рыболовов обнаружены и
выше по течению Нила. К ним относятся памятники различных по проис-
хождению культур: аркин конца VIII тыс. до н. э. и шамаркин, датирован-
ной началом VI тыс. до н. э. Каменные орудия культуры аркин, не демонс-
трирующие сходства с местными предшествующими технологическими
традициями, близки сахарским или североафриканским; шамаркинский
каменный инвентарь сопоставим с коллекцией из Эль Каба [Wendorf,
Schild, 1976а, с. 283—284], а значит, с материалами эпипалеолитических
культур из оазисов Восточной Сахары.
ОАЗИСЫ ЛИВИЙСКОЙ ПУСТЫНИ
Депрессии Ливийской пустыни, не связанные с гидросистемой Нила, ув-
лажнялись за счет подземных источников, образующих на поверхнос-
22
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
ти земли озера, и осадков в ливийских нагорьях, выпадавших во влажные
периоды и пополнявших эти водоемы через русла впадавших в них вади
[Wendorf, Schild, 1981, с. 23]. Исследованиями установлено, что в течение
тысячелетий эпохи ашеля и мустье в оазисах Харга, Дахла и Бир Сахара —
Бир Терфави происходило неоднократное чередование влажного и засуш-
ливого климата. При этом отмечалась причастность археологических ма-
териалов только к формациям периодов увлажнений [Schild, Wendorf, 1975,
с. 108]. Единственное исключение составляет находка каменных орудий,
изготовленных в технике леваллуа, в отложениях начала периода увлажне-
ния эпохи мустье в Бир Терфави [Schild, Wendorf, 1981, с. 119].
Следующий этап заселения, вызванный улучшением климатических ус-
ловий, связан с атерийской культурой, широко распространенной в Север-
ной Африке, Северо-Западной, Центральной и Восточной Сахаре. В Еги-
петской Сахаре эта культура оставила следы в Харге [Caton-Thompson,
1952, с. 86—90], в Булакском проходе [Caton-Thompson, 1952, с. 126—132],
в Сиве, Дунгуле, Бир Сахаре — Бир Терфави и некоторых других оазисах
[Ferring, 1975, с. 113]. Несмотря на региональные различия, выраженные в
количественном соотношении типов орудий, атерийская культура диско-
видных ядрищ и техники леваллуа отличалась от мустьерских культур до-
лины Нила наличием типичных для нее ретушированных орудий с черен-
ком [Кларк, 1977,с. 118]. Остеологический материал со стоянок в Бир Сахаре
свидетельствует о том, что в эпоху мустье и атерийский период Восточная
Сахара представляла собой саванну или степи, где обитали буйволы, верб-
люды, красногрудые газели. Однако, судя по соотношению костей этих жи-
вотных, население оазисов охотилось преимущественно на мелких живот-
ных и птиц, которые водились вблизи мелководных озер [Gautier, 1981].
Наступивший 30—15 тыс. лет назад засушливый период в Северной Аф-
рике надолго прервал жизнь в оазисах Египетской Сахары, которые вновь
были заселены лишь в начале голоцена. Установлено, что северная часть
Сахары была значительно более засушливой и осваивалась позднее юж-
ной. Комплексные исследования, проводившиеся в центральной и южной
частях Египетской Сахары, к югу от эоценового плато, в Дахле, Харге, ок-
рестностях Бир Кисейбы, а также в Дуке, к югу от Дахлы, и в Гильф эль-Ке-
бире, позволили реконструировать картину обитания в течение последне-
го влажного периода с XI/X по VI тыс. до н. э. В этот достаточно длитель-
ный отрезок времени в некоторых южных оазисах Ливийской пустыни
установились благоприятные природные условия для постепенного пере-
хода к оседлому образу жизни [Wendorf, Schild, 1984]. В Бир Сахаре — Бир
Терфави следы непрерывного обитания прослежены вплоть до Раннего
царства [Ferring, 1975, с. 109].
Самые ранние свидетельства перехода к производящим формам хозяй-
ства происходят из оазисов Набта Плайя и Бир Кисейба, расположенных
23
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
на крайнем юге Ливийской пустыни, почти в сотне километров к запа-
ду от Абу Симбела. Во влажный период начала голоцена эти оазисы пред-
ставляли собой саванну с характерной для нее акацией [Bakacat, 1996]. За-
болоченные пространства, — ныне пересохшие понижения, заполненные
илом и песком, — чередуются с невысокими холмами, на которых сохра-
нились остатки стоянок, основанных вблизи берегов эфемерных озер око-
ло 9700—8300 лет назад [Banks, 1984, с. 150]. Они были зафиксированы не-
посредственно на поверхности земли по концентрациям вблизи очагов
кремневых орудий, главным образом боковых ножевидных микролитов,
демонстрирующих микрорезцовую технику, и костей животных, преиму-
щественно газелей, кроликов и птиц. Некоторые кости крупных копыт-
ных животных обладали морфологическими признаками, присущими до-
местицированным животным [Gautier, 1980]. Самая ранняя находка такого
рода происходит из археологического комплекса Е-79-8 в Бир Кисейбе, да-
тированного по рабиокарбоновому методу временем 9440 ± 230 лет назад
[Banks, 1984, с. 150—152], однако твердой уверенности в том, что кости при-
надлежали одомашненной особи крупного рогатого скота, все же выска-
зано не было [Gautier, 1984а, с. 51]. Тот факт, что археологический матери-
ал самых ранних стоянок в Бир Кисейбе представлен керамикой, позволя-
ет говорить о переходе к оседлости, в условиях которой население вполне
могло экспериментировать одомашнивание животных, на которых обыч-
но велась охота.
Некоторые стоянки использовались многократно, через более или ме-
нее длительные промежутки времени. Так, одна из них в Бир Кисейбе (Е-
79’4), расположенная на южном берегу эфемерного озера Эль Гхобал, на
самой ранней фазе представлена всего двумя очагами со скоплениями кос-
тей крупного млекопитающего животного. Следы нового обживания поз-
волили говорить уже не о стоянке, а поселении [Kobusiewicz, 1984, с. 172 сл.]
с тридцатисантиметровым культурным слоем, состоящим из смеси песка,
угля и зольных пятен. Спустя несколько столетий, в VII/VI тыс. до н. э., на
этом месте было основано постоянное поселение, материальный облик ко-
торого свидетельствует о преемственной связи с предшествующей эпипа-
леолитической культурой. Неолитические культуры Бир Кисейбы и Набта
Плайи во многом обнаруживают близость с культурами сахаро-суданско-
го неолита, которые, в свою очередь, отличались существенным своеобра-
зием при сопоставлении с неолитическими культурами Ближнего Востока
и теми, что сложились в долине и дельте Нила. Аналогичный процесс эво-
люционирования местных культур эпохи конечного палеолита и перехода
населения к оседлости и производящим формам хозяйства происходил в
Северном Судане, где сложились культуры, входившие в круг культур так
называемого хартумского неолита.
24
ГЛАВА 1. ПРИРОДНАЯ СРЕДА ОБИТАНИЯ
ФАЮМСКИЙ ОАЗИС
В отличие от оазисов Ливийской пустыни, Фаюмский оазис был связан с
гидросистемой Нила, и колебания уровня озера Биркет эль-Карун, берега
которого стали обитаемы в аркин-арминский эпизод высокого Нила, со-
ответствовали колебаниям уровня реки. Приуроченные к озерным отло-
жениям6 артефакты карунийской культуры или Фаюм Б7 датируются вто-
рой половиной VII — началом VI тыс. до н. э. [Wendorf, Schild, 1975, с. 154_
159]. Полученная радиокарбоновая дата 6150 г. до н. э. дала возможность
говорить о частичной синхронности этой культуры эпипалеолитическим
памятникам культуры аркин в Нубии и второй фазе стоянки в Эль Кабе
[Shaw, 1985, с. 299, табл. 1]. После очередного интервала, в течение которо-
го уровень озера вновь изменился, понизившись до и м над уровнем моря,
последовал новый подъем, уже до 24 м, обозначивший начало существова-
ния протомеридова озера. К его отложениям были приурочены материалы
карунийской культуры в нескольких местонахождениях, а установленная
радиокарбоновая дата 5190 г. до н. э. определила верхнюю дату ее развития
[Wendorf, Schild, 19766, с. 194—199,224—225], когда озеро значительно обме-
лело. Новая волна заселения Фаюмского оазиса связана с существованием
меридова озера и неолитической культуры Фаюм А.
Местонахождения карунийской культуры, представленные скопления-
ми каменных орудий на небольших стоянках, а также отдельными наход-
ками, собранными с поверхности земли [Wenke, 1984], в основном скон-
центрированы вдоль северного берега озера Биркет эль-Карун. Наибо-
лее характерными для этой культуры являются боковые микропластины
и концевые скребки; известны находки зернотерок, а также единичных эк-
земпляров костяных гарпунов [Wendorf, Schild, 1975, с. 161]. В отличие от
кремневого инвентаря стоянки в Эль Кабе, орудия культуры Фаюм Б не
изготавливались с помощью микрорезцовой техники, хотя и отмечалось,
что с точки зрения технологических приемов между культурами обнару-
жено определенное сходство, которого не наблюдалось в типологии ору-
дий этих культур [Mussi, Caneva, Zarattini, 1984, с. 190]. Вместе с тем уста-
новлено определенное родство культуры Фаюм Б с шамаркинской культу-
рой Нубии на основании доминирования в наборах кремневого инвентаря
боковых ножевидных пластин и незначительного количества геометричес-
ких микролитов [Schild, Wendorf, 1977, с. 143]. Материалы культур Фаюм Б,
шамаркин и происходящие со стоянки в Эль Кабе свидетельствуют о том,
что на протяжении VII—VI тыс. до н. э. в долине Нила и в Фаюмском оази-
се обитали группы населения с единообразным хозяйственным обликом и
подвижным образом жизни, регулируемым сезонными колебаниями уров-
ня Нила и озера Биркет эль-Карун. В сезонных лагерях, основанных вбли-
зи этих водоемов, обитали небольшие группы населения, в летний пери-
25
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
од питавшиеся в основном рыбой. Вместе с тем находки костей диких жи-
вотных и каменных орудий, изготовленных для срезания стеблей растений
и размельчения зерна, указывают на то, что, как и на зимних стоянках, ос-
новывавшихся на более высоких местах, на некотором расстоянии от реки
и озера, близ вади нижней пустыни, они занимались охотой и собиратель-
ством.
Обитание в оазисах Ливийской пустыни не вынуждало местных жителей
перемещаться с места на место, в условиях влажного климата уровни озер
были достаточно высокими и стабильными и не зависели от времени года,
что создавало предпосылки для перехода к оседлости. Однако, как свиде-
тельствуют материалы, это привело к постепенному переходу к произво-
дящим формам хозяйства далеко не во всех оазисах Ливийской пустыни
[Hoffman, 1991, с. 240—242]. Если некоторые симптомы сложения смешан-
ной экономики обозначились в Бир Кисейбе и Набта Плайе, то артефак-
ты из оазисов Дахла и Дуке говорят о том, что население продолжало зани-
маться охотой, преимущественно на мелких млекопитающих животных, в
течение длительного времени, о чем свидетельствует значительная толщи-
на культурного слоя стоянок. [Wendorf, Schild, 1977, с. 146—147].
Несмотря на гетерогенность эпипалеолитических культур Египта, все
они, тем не менее, входили в более широкое культурное пространство
микролитических культур конечного палеолита Северной Африки и Саха-
ры [Wendorf, Schild, 1976а, с. 283—284; Mussi, Caneva, Zarattini, 1984, с. 191], на
основе которых сложились неолитические комплексы различного облика.
Это было обусловлено своеобразием экологических факторов, региональ-
ными особенностями. Без учета специфики природных условий проблема
зарождения производящего хозяйства в Египте с неизбежностью попадает
в пространство идей об определяющей роли внешних воздействий и миг-
раций.
ГЛАВА 2
ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ
ХОЗЯЙСТВЕННО-КУЛЬТУРНЫХ КОМПЛЕКСОВ
Неолитические комплексы появляются в Египте сразу и внезапно в раз-
витой форме в дельте и долине Нила в начале V тыс. до н. э. Зыбкость, ес-
ли не сказать, отсутствие основательной фактологической базы, свидетель-
ствующей о переходе эпипалеолитических групп населения к произво-
дящим формам хозяйства, сориентировало многих исследователей на
поиски истоков неолитических культур Египта за пределами долины и де-
льты Нила: в Передней Азии, Северной Африке или Сахаре, где прослеже-
ны процессы трансформации культур каменного века уже в VII—VI тыс.
до н. э.
Вместе с тем не менее аргументированной и распространенной является
точка зрения о своеобразии египетских неолитических культур, сложив-
шихся на местной почве, но в той или иной степени испытавших воздей-
ствия извне. Парадоксальность ситуации заключается в том, что для на-
иболее адекватного решения проблемы становления производящего хо-
зяйства и происхождения неолитических культур Египта важна именно
совокупность, казалось бы, взаимоисключающих концепций, построенных
в общем на одних и тех же источниках, многочисленных, но исключитель-
но отрывочных, по-разному интерпретированных в достаточно обширной
литературе. Разумеется, речь должна идти не об эклектическом подходе,
смешении несовместимых взглядов на один и тот же предмет.
Гетерогенность неолитических культур Египта свидетельствует о том,
что сложный по содержанию и длительный по протяженности процесс
формирования оседлых культур происходил на основе разнородных ком-
понентов, которые из-за слабой освещенности источниками идентифици-
руются и локализуются по-разному в известных концепциях происхожде-
ния неолитических культур Египта. При этом принципиально важен диф-
ференцированный подход к решению проблем происхождения, с одной
стороны, археологических культур, собственно, совокупности артефактов,
характеризующих их материальный облик, и с другой — доместицирован-
ных видов животных и растений, на основе которых развивались столь от-
личные одна от другой культуры долины и дельты Нила в V — первой по-
ловине IV тыс. до н. э.
Обзор археологических культур этих регионов Египта эпохи каменно-
го века показал, что освоение видов животного и растительного мира, на
27
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
основе которых происходил переход к производящим формам хозяйства,
носил в целом не эволюционный, а волнообразный характер, обусловлен-
ный частично и естественно-природными факторами. Первые опыты со-
бирательства или сложного собирательства диких злаков, в том числе и яч-
меня, носителями позднепалеолитических культур кадан и иена увенча-
лись практикой выращивания селекционных видов ячменя и эммера лишь
через несколько тысячелетий, в течение которых обитатели долины Нила
занимались рыбной ловлей, охотой и собирательством.
Факт позднего перехода к производящим формам хозяйства в долине и
дельте Нила получил в литературе различное толкование. Дж. Кларк объ-
яснял его, исходя из теории кризисных ситуаций, и суть его позиции за-
ключена в следующей, достаточно пространной цитате: «Если засушливые
условия конца плейстоцена и начала голоцена, о которых свидетельству-
ет материал как с Ближнего Востока, так и из Африки, повлекли за собой
концентрацию поселений и отмеченные в этом периоде враждебные отно-
шения между различными коллективами долины Нила, то теплые и более
влажные условия, существовавшие здесь между VII и III тыс. до н. э., яви-
лись, по всей вероятности, оптимальными для чрезвычайно специализи-
рованных обществ того времени. Таким образом, там, где отсутствует вы-
зов, может отсутствовать и ожидаемая реакция на него, как это в дейс-
твительности и было в Африке южнее Сахары в более поздние периоды»
[Кларк, 1977, с. 182]. Лишь к V тыс. до н. э. в долине Нила завершился про-
цесс формирования производящих хозяйств, приведший к изменению со-
циальных отношений [Clark, 1976, с. 71—72]. Он совпал с первым этапом
увлажнения климата, который приходится на период с 5600 по 4000 гг. до
н. э., следующий этап происходил в интервале 3500—2500 гг. до н. э. Проме-
жуток времени, их разделяющий, характеризовался как достаточно засуш-
ливый [Кларк, 1977, с. 143].
Сторонники экологической теории объясняют позднее развитие неоли-
та в Египте исчезновением диких зерновых культур в связи с наступле-
нием засушливого климата и резким похолоданием в конце плейстоцена.
Процесс перехода к земледелию был надолго прерван и возобновлен лишь
с приходом в долину Нила нового населения около 4000 г до н. э. [Wendorf,
Schild, 1975, с. 153, 164; Wendorf, Schild, 1976а, с. 282]. Прямой зависимости
между увлажнением климата и максимально высоким уровнем Нила (око-
ло 5700, 5100 и 3600 гг. до н. э. [Wendorf, Schild, 1976а, с. 275]) не прослежи-
вается. Будучи сторонником этой теории, П. Смит сделал иной вывод. Ис-
чезновение или сокращение скоплений дикорастущих зерновых культур
лишило население побудительных мотивов для оседлого образа жизни.
Приспосабливаясь к новым условиям, группы, продолжавшие жить вдоль
берегов Нила, перешли к охоте и рыбной ловле [Smith, 1976, с. 167].
Придерживаясь точки зрения о южноазиатском происхождении одо-
28
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
машненных растений и животных в Египте, П. Смит писал, что в долину
Нила они попали незадолго до середины V тыс. до н. э. Богатые почвы до-
лины в сочетании со столь же богатым животным и растительным миром
Египта могли выступать в качестве факторов, замедлявших тенденцию к
внедрению производящего хозяйства, препятствующих распространению
оседлых культур на запад. И все же, раз начавшись, распространение зем-
леделия и скотоводства на территории Египта происходило не через Се-
верную Африку и Ливийскую пустыню, а вдоль долины Нила [Smith, 1976,
с. 170—171].
Приведенные точки зрения отражают разделяемый многими учены-
ми взгляд на существенную роль экологического фактора, обусловившего
специфику формирования производящих форм хозяйства в Египте. Этот
процесс необходимо рассматривать в контексте развития и распростране-
ния неолитических культур на смежных с долиной и дельтой Нила терри-
ториях, где они стали развиваться раньше, чем в Египте, то есть до V тыс.
до н. э.
ПЕРЕДНЕАЗИАТСКОЕ ВЛИЯНИЕ НА ОСЕДЛЫЕ КУЛЬТУРЫ В ЕГИПТЕ
На рубеже конечного плейстоцена — начала голоцена в Средиземноморье
установился влажный и прохладный климат, благоприятный для произ-
растания диких зерновых и зернобобовых растений. В Леванте сложение
хозяйственных неолитических комплексов с земледелием и скотоводством
явилось результатом эволюционного развития предшествующих поздне-
палеолитических культур. Уже в поздненатуфийское время группы охот-
ников и собирателей выращивали дикий эммер и ячмень. Находки сильно
сработанных зернотерок, кремневых вкладышей для серпов с залощенным
рабочим краем, базальтовых терочников, курантов, ступок и пестов указы-
вают на земледельческую активность натуфийцев [Мелларт, 1982, с. 29—34].
Сводные данные исследования памятников сиро-палестинского региона
свидетельствуют о том, что в период раннего неолита здесь выращивали
эммер, пшеницу-однозернянку, двурядный пленчатый ячмень, чечевицу и
нут [Шнирельман, 1989, с. 46]. Отмечался факт значительного увеличения
числа орудий земледелия в докерамических археологических комплексах
Иерихона, в VIII—VII тыс. до н. э. обладавшего каменной застройкой и об-
несенного массивной обводной стеной [Kenyon, 1957, с. 56—57,74—75] •
В этот период в Леванте сложилась система раннеземледельческих об-
щин, живших в поселках с достаточно сложной архитектурой, — в прямо-
угольных домах с несколькими помещениями. В соседней Иордании, Не-
геве и на Синае ранненеолитические поселения стали возникать во вто-
рой половине VII тыс. до н. э. Тогда же были доместицированы коза и овца
в Леванте, еще раньше, в VIII тыс. до н. э., одомашненные в горах Загроса
29
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
и юго-восточной Турции. На протяжении VI тыс. до н. э. были выведены
крупный рогатый скот и свиньи [Шнирельман, 1989, с. 61-62].
Рост населения, вызванный переходом к производящим формам хозяй-
ства, сочетавшихся с занятием охотой и рыбной ловлей, плотность насе-
ления в районах, где сложились системы поселков, приводили в движение
избыточное население, переселявшееся из густонаселенных земледельчес-
ких центров на периферию. Одновременно происходил процесс передви-
жения целых культурных массивов из северных районов Передней Азии
на юг, вытесняя оттуда местные культуры. Оба эти процесса, слившись
на определенном отрезке времени, приблизительно на рубеже VI—V тыс.
до н. э., придали этим движениям масштабный характер. Даже наибо-
лее последовательные сторонники африканского происхождения египет-
ских неолитических культур, связывающие их истоки с Западной пусты-
ней [Hoffman, 1991] или Северной Африкой [Butzer, 1976, с. и], высказывали
убежденность в ближневосточном происхождении эммера и ячменя, одо-
машненных видов крупного и мелкого рогатого скота [Clark, 1976, с. 68—
69; Smith, 1976, с. 176—177; Shaw, 1976, с. 116].
ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ ДЕЛЬТЫ НИЛА
Природно-климатические условия, сложившиеся после VII тыс. до н. э., а
также ландшафтная ситуация дельты Нила, создали предпосылки для ин-
тенсивного развития производящих форм хозяйства [Stanley, Warne, 1995].
Входящая в зону зимних осадков дельта обеспечивала возможность вы-
зревания такой влаголюбивой культуры, как эммер. Орошаемая дождя-
ми и сезонными разливами Нила, эта область Египта круглый год сохра-
няла необходимую для произрастания злаковых культур увлажненность
аллювиальных почв, богатых содержанием тяжелых минералов, прино-
симых течением реки с далеких эфиопских возвышенностей. Бескрайние
пространства равнины служили прекрасными пастбищами, особенно для
крупного рогатого скота, плохо приспосабливающегося к засушливым ус-
ловиям.
Нил вбрасывал свои воды в дельту несколькими рукавами, число кото-
рых изменялось, смещались и русла потоков. Самыми низкими и заболо-
ченными были центральная и примыкавшая к побережью Средиземного
моря части дельты, по этим причинам наименее обитаемые. Наиболее ран-
ние памятники сконцентрированы в Западной и Восточной Дельте. Кар-
тографирование, проведенное в Северо-Восточной Дельте, в провинции
Шаркия, показало, что памятники тяготели к Танисскому и Пелусийскому
рукавам, а также к ныне пересохшим древним руслам рек, составляя це-
почки поселений вдоль их берегов [van den Brink, 1987; Wesemael, Dirksz,
Report, 24].
30
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
Археологические памятники расположены на среднеплейстоценовых
песчаных отложениях, покрытых толщей плодородных почв. Эти невысо-
кие всхолмления, подобно островам (гезира), возвышаются над окружаю-
щей равниной на 1,5—2 м. За последние 6 тысяч лет аллювиальные наплас-
тования в дельте выросли на ю—15 м [Butzer, 1975а, с. 1044], и это дает ос-
нование полагать, что в них вполне могут быть обнаружены памятники,
восполняющие картину наиболее ранних этапов развития дельты [Andres,
Wunderlich, 1992, с. 164].
Фактически самые ранние археологические материалы относятся к не-
олитической эпохе и происходят они из Юго-Западной Дельты, где Г. Юн-
кер еще в 30-е годы обнаружил и в течение нескольких археологических
сезонов раскапывал крупное поселение Меримде-Бенисалам, расположен-
ное на одном из гезира к западу от Розеттского рукава Нила, на грани-
це дельты с Ливийской пустыней. Изучение вертикальной стратиграфии
двухметрового культурного слоя свидетельствует о непрерывном обита-
нии в Меримде на протяжении приблизительно 500 лет. Калиброванные
даты указывают на диапазон между 4800 и 4300 гг. до н. э. [Eiwanger, 1992,
с. 75]. По мнению М. А. Хоффмана, первые поселенцы обосновались здесь
около 4880 г. до н. э. [Hoffman, 1991, с. 169]. В своем развитии культура Ме-
римде пережила четыре фазы.
Жилая архитектура представлена остатками круглых и овальных в пла-
не легких сооружений, распространенных в Передней Азии, долине Нила
и западных оазисах: Набта Плайе и Бир Кисейбе. Эти полуземлянки с по-
лом, углубленным на 40—45 см, в поперечнике достигали от 1,5 до 3 м. Сте-
ны, в ряде случаев сохранившиеся на высоту около 1 м, возводились из пе-
реплетенных веток ивняка, обмазанных глиной, а также глиняных комьев
с включением рубленой соломы. Жесткость конструкции достигалась ус-
тановлением пары шестов из тонких стволов деревьев, фланкирующих об-
ращенный на юг/юго-восток вход, по периметру ямы, в центре сооруже-
ния или таким образом, что несколько расположенных в ряд стволов раз-
деляли хижину на две неравные части.
При такой конструкции стен крыша могла быть двускатной или свод-
чатой. На ее каркас, также сплетенный из ивняка, укладывались шкуры
животных для сохранения тепла, идущего от разогретого очага, располо-
женного в центре каждой хижины [Hayes, 1977, с. 105]. По-видимому, вход
также прикрывался шкурой. К нему вели несколько ступенек, вырублен-
ных в грунте, в ряде случаев укрепленных крупными костями гиппопо-
тама. Вблизи очага концентрировалась домашняя утварь: каменные зер-
нотерки, корзины и остродонные сосуды, помещенные в ямки, выко-
панные в полу. Находки зерна эммера и ячменя датированы от 4380 до
2740 гг. до н. э. [Shaw, 1976, с. 113], по другим данным, 4900—4500 гг. до
н. э. [Butzer, 1976, с. 6]. Зерно хранилось в корзинах, обмазанных снаружи
31
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
глиной, или в крупных сосудах, установленных в углублениях при вхо-
де в хижину.
Многое в облике культуры Меримде, в особенности, материалы из ниж-
них слоев, сближают этот памятник с неолитическими комплексами из
Леванта. Это сходство прослежено на примере некоторых форм керами-
ческих сосудов, в частности, кубковидных на кольцевой ножке, а также
применения технологических приемов изготовления керамики с включе-
нием слюды, каменной крошки и рубленой соломы, смешения разных глин.
Сходство проявляется и в наличии некоторых артефактов: круглых и гру-
шевидных наверший булав, пращи, амулетов в форме топориков, глиня-
ных антропоморфных и зооморфных статуэткок и «елочном» орнаменте
на красной полированной керамике [Hayes, 1977, с. 114]. Вместе с тем изуче-
ние многочисленного материала, представленного разными категориями,
не позволяет однозначно ответить на вопрос о происхождении культуры
Меримде. Наличие бифасных топоров и наконечников стрел с выемчатым
основанием, типичных для неолитических памятников Северной Африки,
Сахары, Египта и Судана [Eiwanger, 1992, с. 73, рис. 13—14], свидетельствует
об африканском компоненте в культуре Меримде. Равным образом и кера-
мика, хотя и имеет черты сходства с сосудами из Леванта, тем не менее, об-
ладает спецификой, позволяющей говорить о северноегипетских типах со-
судов и элементах местной технологии, характерных для частично синх-
ронных Меримде культур Нижнего Египта Фаюм А и Эль Омари [Debono,
Mortensen, 1990, с. 36—40].
На протяжении длительного периода существования поселения Мерим-
де материальный облик этой культуры изменялся. Для нижнего слоя были
характерны простые формы керамики — остродонные мешковидные сосу-
ды открытых форм, разных размеров и пропорций. Но начиная со второ-
го слоя, керамика становится более разнообразной. Полированные и зало-
щенные сосуды демонстрируют многообразие форм. Это полусферические
миски, банки, горшки с выраженным вертикальным горлом, грушевид-
ные усеченно-сферические сосуды, высокие сосуды с S-видным профилем,
сдвоенные сосуды со сливом, черпаки и т. д. Развитие гончарства проис-
ходило при постепенном забвении одних форм и, напротив, количествен-
ном увеличении других [Eiwanger, 1992, рис. ю, и]. Регулирование процесса
обжига привело к постепенному изменению цвета полированной керами-
ки от красной и серой к черной, появившейся на третьей фазе поселения,
но бытовавшей и позднее [Eiwanger, 1992, с. 72, рис. 5]. На этой фазе возни-
кали новые формы, в том числе кубковидные сосуды на кольцевой ножке
[Eiwanger, 1992, рис. ю].
Невысокий процент полированной керамики орнаментировался. Со-
суды из нижнего слоя украшались «елочным» углубленным орнаментом,
а начиная с третьего культурного слоя стал популярным линейный орна-
32
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
мент. Венчики сосудов украшались рядом рельефных шишечек и колец, а
также углубленным штампом в виде вертикальных овалов [Eiwanger, 1992,
рис. 8—9]- Ручки сосудов, на ранних этапах оформлявшиеся как овальные
бугорки, снабженные сквозными горизонтальными и вертикальными от-
верстиями для подвешивания, позднее трансформировались в орнамент в
виде рельефных шариков и подковок [Eiwanger, 1992, рис. 7].
Изменения от слоя к слою претерпевала техника изготовления и ассор-
тимент каменных орудий. Микролитические орудия из нижнего слоя, на-
чиная с третьей фазы, были заменены достаточно крупными ножевид-
ными пластинами с ретушью, тщательно нанесенной по рабочему краю.
С этой фазы значительно увеличилось количество бифасных орудий, сре-
ди которых наиболее многочисленными были ножи, пилы, черешковые
и выемчатые наконечники стрел, скребки, вкладыши для серпов, острия,
сверла и пр. [Eiwanger, 1992, с. 44—45, рис. 13—17, табл. 60—87]. Полирован-
ные и бифасные топоры с более широким лезвим относятся к двум типам:
с уплощенным и цилиндрическим обушком.
Коллекция костяных изделий из Меримде представлена рыболовными
крючками, гарпунами, иглами, ножами, скребками, рукоятками для серпов,
а также украшениями, — бусинами и браслетами. В поздних слоях коли-
чество костяных изделий уменьшается, а кремневых, напротив, увеличива-
ется [Eiwanger, 1992, с. 73, рис. 19—20, табл. 95—102].
Остеологический материал указывает на разведение жителями Мерим-
де крупного, мелкого рогатого скота и свиней, а также употребление в пи-
щу диких крупных млекопитающих животных, на которых они охотились,
и рыбы. На поздних фазах Меримде поголовье крупного рогатого ско-
та увеличилось, в то время как число мелкого рогатого скота сократилось
[Eiwanger, 1992, с. 74].
Природно-ландшафтные условия позволяли жителям Меримде пасти
скот в непосредственной близости от земледельческих угодий, предполо-
жительно таким же образом, как это делается в современных деревнях де-
льты, пожалуй, только с тем отличием, что смежные с засеянными зерно-
выми и зернобобовыми культурами участки земли, на которых специаль-
но для корма животным выращивается, в частности, клевер, в отдаленном
прошлом были покрыты дикими травами, пригодными для скота. Ското-
водство в этих условиях неотделимо от земледелия: оно обеспечивало по-
ля удобрениями и рабочей силой в земледельческом цикле: при вспашке и
посеве, когда выпущенный на поля мелкий рогатый скот и свиньи втапты-
вали в почву семена.
В какой мере возникновение в дельте Нила поселения Меримде со ело
жившимся обликом материальной культуры, свойственным археологичес
ким комплексам, свидетельствующим о существовании смешанной эко
номики, сочетавшей непроизводящие формы хозяйства с земледелием и
33
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
скотоводством, связано с сахаро-ливийским компонентом, — не берется
определить ни один исследователь. Впрочем, высказывались соображения
о том, что возникшая в дельте неолитическая культура принадлежала кру-
гу североафриканских культур и сложилась на основе синтеза оседлозем-
ледельческих западноазиатских и элементов полукочевников-охотников,
живших в Северной Африке на протяжении позднего палеолита [Hayes,
1977, с. 113—н6]. По физическому типу жители Меримде, как показали ис-
следования скелетов из погребений, найденных непосредственно на по-
селении, были долихоцефалами; они обладали крепким телосложением, и
по этим показателям охарактеризованы как родственные носителям нату-
фийской, омарийской и бадарийской культур.
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ В ФАЮМСКОМ ОАЗИСЕ
В отличие от дельты, где не были обнаружены более ранние, чем в Ме-
римде, культуры, в Фаюмском оазисе неолитическая культура Фаюм А
пришла на смену эпипалеолитической карунийской культуре1 Несмот-
ря на временной разрыв между ними, — наиболее поздняя радиоуглерод-
ная дата карунийской культуры — 5190 г. до н. э., а самая ранняя из из-
вестных дат культуры Фаюм А — 4660 г. до н. э. [Butzer, 1976, с. 61]2, — и
различный материальный облик, высказывались соображения о том, что
носители культуры Фаюм А также принадлежали к местным группам на-
селения, перешедшим к производящим формам хозяйства [Cassini, 1984,
с. 202] или заимствовавшим их [Hoffman, 1991, с. 189]. Об этом говорит, в
частности, рудиментарность некоторых форм кремневых орудий, типоло-
гически близких изделиям карунийской культуры и причастных к охот-
ничьему быту, — это наконечники стрел, черешковые и с выемчатым ос-
нованием [Caton-Thompson, Gardner, 1934, II, табл. XI], грубые топоры.
Вместе с тем появились новые орудия охоты — навершия булав диско-
видной формы [Caton-Thompson, Gardner, 1934, II, табл. XXX]. Несмотря
на преобладание типичных для египетских неолитических культур би-
фасных орудий, ножевидных пластин с прекрасно обработанным рету-
шью рабочим краем, служивших вкладышами для серпов (в том числе
тамарисковых) [Caton-Thompson, Gardner, 1934, II, табл. XV, 1—4], в ком-
плексах культуры Фаюм А сохранились микролиты, типичные для эпипа-
леолитических культур. Да и в целом материальный облик этой культуры
беднее, чем Меримде.
Местонахождения культуры Фаюм А, приуроченные главным образом
к северному берегу озера Биркет эль-Карун, больше напоминают стоянки
или сезонные лагеря эпипалеолитических культур. Никаких следов даже
примитивной жилой архитектуры обнаружено не было. Поселения отме-
чены лишь скоплениями углубленных в землю очагов, фрагментами кера-
34
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
мики, каменными орудиями, костями животных. Зерно хранилось в об-
щем для обитателей того или иного поселения амбаре — яме, в которой
устанавливались керамические сосуды и корзины с остатками хранимо-
го в них зерна эммера и ячменя [Hayes, 1977, с. 94]. Исследования показа-
ли соотношение злаковых культур, выращиваемых носителями культуры
Фаюм А: 38% пшеницы, 46% шестирядного ячменя и 16% двурядного ячме-
ня [Caton-Thompson, Gardiner, 1934,1, с. 46 сл; II, табл. XXXI, 1—14]. Погребе-
ний не было обнаружено вовсе, что, как будто, подтверждает предположе-
ние о том, что речь идет о сезонных лагерях, в которых их обитатели пас-
ли небольшие стада крупного и мелкого рогатого скота, разводили свиней,
охотились на гиппопотама, крокодила и слона, ловили в озере рыбу с по-
мощью изготовленных из костей животных гарпунов и крючков.
При общем сходстве керамики культуры Фаюм А и Меримде из ранних
слоев, отраженном в наличии простейших форм, отмечаются типы сосу-
дов, присущие только культуре Фаюм А. Это так называемые полирован-
ные противни со скругленными углами и миниатюрные своеобразные от-
крытые сосуды [Caton-Thompson, Gardiner, 1934, II, табл. XV, 1—4]. Вместе с
тем эти сосуды встречаются довольно редко. Преобладает грубая, с вклю-
чением в глиняное тесто мелко рубленой соломы, кухонная керамика ко-
ричневого цвета. Лишь небольшой процент фрагментов украшен орна-
ментом в виде ряда рельефных «шишечек», что свойственно и неолитичес-
ким культурам Сахары [Hoffman, 1991, с. 185].
Каменные пряслица указывают на ткачество, которым занимались оби-
татели фаюмских населенных пунктов. Высказывалось предположение о
том, что с их помощью изготавливалось полотно из произраставшего в
окрестностях льна [Hoffman, 1991, с. 186]. На диоритовых, алебастровых
и известняковых палетках простейших форм — овальных и прямоуголь-
ных [Caton-Thompson, Gardner, 1934, II, с. 32, табл. XII] — растиралась охра,
кусочки которой найдены на поселениях. Ее использование, скорее всего,
было связано с культово-ритуальной практикой. Во всяком случае, отсут-
ствие ангобированной керамики не дает оснований предполагать, что рас-
твор порошка охры использовался для покрытия поверхности сосудов, как
это позднее делалось в додинастических культурах. Известно о месторож-
дениях охры в Джебель Ахмаре, поэтому вполне вероятно, что охра наряду
с раковинами и украшениями из полудрагоценных камней являлась пред-
метом обмена. Во всяком случае, амазонитовые бусины, найденные на по-
селениях культуры Фаюм А, свидетельствуют о контактах (прямых или
опосредованных) с обитателями плато Тибести в Центральной Сахаре, где
добывался этот камень, равно как бусины и подвески из бирюзы указыва-
ют на синайское направление, а раковины — на связи с побережьем Крас-
ного и Средиземного морей. Если одни авторы упоминают эти предметы
в связи с торговыми, точнее было бы сказать, с обменными отношениями
35
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
культуры Фаюм A [Hayes, 1977, с. 95—96], то в работах других они анализи-
руются с точки зрения процессов социальной дифференциации и выделе-
ния элиты, для которой предназначались привозные предметы, подчерки-
вающие их высокий социальный статус [Hoffman, 1991, с. 189—191]. Однако
возможна и иная интерпретация таких артефактов, в частности, брасле-
тов и ожерелий из раковины, которые маркировали обменные отношения
в обществах, еще не достигших глубокой социальной дифференциации, о
чем свидетельствуют этнографические материалы [Мосс, 1996, с. 118 сл.].
Таким образом, при реконструкциях социальной организации по данным
археологических культур привозные раковины и изделия из них могут
рассматриваться как показатели существования в обществе социальной
стратификации, выделения элиты лишь в сочетании с иными артефакта-
ми, которые можно причислить к престижным. Вещный контекст культу-
ры Фаюм А подобных предметов не содержит, поэтому скорее всего на-
ходки морских раковин, амазонитовых бусин и других привозных вещей
являются свидетельствами обменных отношений локальных групп Фаюм-
ского оазиса, еще не достигших достаточно глубоких социальных измене-
ний, учитывая весьма примитивный материальный облик культуры Фаюм
А, с другими территориями.
ЭЛЕМЕНТЫ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ КУЛЬТУР
СЕВЕРНОЙ АФРИКИ И САХАРЫ
Формирование египетских общностей с производящими формами хо-
зяйства необходимо рассматривать в широком контексте их распростра-
нения в Леванте, Северной Африке и Сахаре. Собственно формы, содер-
жание и механизмы этого процесса все еще не вполне ясны, оттого и
проблемы происхождения неолитических культур Северного Египта ос-
таются дискуссионными. Откуда исходил импульс перехода к земледелию
и скотоводству (если речь идет о заимствованиях): из Леванта или Север-
ной Африки? В настоящее время все больше сторонников приобретает
пока еще во многом не подтвержденная фактически гипотеза продвиже-
ния в дельту и долину Нила неолитических культур из Северной и Цен-
тральной Сахары, вызванного рецидивом засушливости климата начала
V тыс. до н. э.3
Сходство некоторых черт неолитических культур Меримде и Фаюм А с
североафриканскими, также имевшими традиции изготовления наконеч-
ников стрел с выемчатым основанием, бифасных кремневых орудий, упо-
минавшихся мотивов орнаментации керамики, позволяет говорить о родс-
тве этих культур, быть может, достаточно отдаленном, поскольку все же
материальный облик свидетельствует о сложении самостоятельных куль-
тур. Поэтому есть основания более детально остановиться на рассмотре-
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
нии культурного контекста, в котором произошло сложение неолитичес-
ких культур Египта, пытаясь прояснить картину взаимодействия перво-
бытных культур нынешней пустыни Сахары и долины Нила.
На рубеже VIII—VII тыс. до н. э. степная зона с характерной для Сре-
диземноморья растительностью охватывала не только побережье Афри-
ки, но и северную часть современной Сахары. Палеоботанические и па-
леоклиматические исследования показали, что даже центральная ее часть
находилась под влиянием влажного средиземноморского климата с зим-
ними осадками [Butzer, 19956, с. 130]. Ветровое, воздушное перенесение се-
мян средиземноморской растительности способствовало проникновению
в эти внутренние районы африканского континента степного разнотравья,
а также произрастанию таких пород деревьев, как можжевельник, кипа-
рис, сосна, дикая маслина, которые составляли рощи и небольшие перелес-
ки на наиболее возвышенных участках, приуроченных к горным массивам
Северной, Западной и Центральной Сахары. В этих регионах средиземно-
морская флора сочеталась с растительным и животным миром, свойствен-
ным субаридной тропической зоне саванн, протянувшейся на востоке до
Судана и Эфиопии [Hays, 1975, с. 193—194]. Палеоботанические данные сви-
детельствуют о том, что ю—6 тыс. лет назад в Центральной Сахаре и Сахе-
ле выпадение летних и зимних осадков было достаточным для произрас-
тания дикого сорго [Clark, 1976, с. 8о—81].
Современные ландшафты Сахары сохранили следы благоприятных ус-
ловий жизни ее обитателей на протяжении VIII/VII—II тыс. до н. э., пре-
рывавшихся рецидивами засушливости, наиболее длительный из которых
пришелся на начало V тыс. до н. э. Многочисленные, ныне пересохшие рус-
ла рек, даже и теперь в течение сезонных дождей в мае — сентябре напол-
няющиеся водой, пополняли бессточные озера в районах, примыкающих к
горным массивам Центральной Сахары — плато Ахаггар и Тибести, и эр-
гов с выходами грунтовых вод, способствующих возникновению расти-
тельного покрова. Под многими вади также находятся грунтовые воды, и
эти подземные потоки выходят на поверхность в виде артезианских колод-
цев, оживляя различные по величине и долговечности оазисы, где совре-
менное население выращивает пшеницу, ячмень, сорго, просо и маис [Ан-
дрианов, 1985, с. 89—90].
В значительно более благоприятных условиях последнего периода ув-
лажнения, когда южная граница зимних дождей достигала широты возвы-
шенностей Центральной Сахары, выращивание этих злаков было тем бо-
лее возможным [Шнирельман, 1989, с. 198]. Это нашло фактическое под-
тверждение в материалах из археологических комплексов, датированных
VII—II тыс. до н. э., вновь актуализировав впервые сформулированную
Н. И. Вавиловым идею о существовании на африканском континенте двух
основных раннеземледельческих центров: североафриканского, тяготев-
37
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
шего к средиземноморскому очагу, и эфиопского, сложившегося на энде-
мичных видах растений [Вавилов, 1967].
Несмотря на то, что решение этой многоаспектной проблемы далеко от
завершения, о чем свидетельствует длительная и острая дискуссия, обус-
ловленная отсутствием единых критериев выявления этих центров (см.:
[Шнирельман, 1989, с. 191—195]), в которую включились не только биоло-
ги, но и историки, особенно в части установления количества таких цент-
ров, все же вырисовываются контуры решения вопроса о происхождении
тех или иных видов злаковых культур. Так, если центры одомашнивания
проса и сорго выводят из высокогорий Эфиопии, где их дикие сородичи
все еще произрастают в виде скоплений, то в отношении эммера и ячме-
ня доминируют формулировки о том, когда и какими путями эти злаковые
культуры попали на африканский континент.
Тем не менее, в свете палеоклиматических, палеоботанических, антро-
пологических, лингвистических и археологических исследований, прово-
дившихся в Северной Африке в последние десятилетия, нет оснований
полагать, что этими подходами исчерпывается решение проблемы проис-
хождения доместицированного эммера и ячменя. Фактически эти данные
говорят о зарождении производящих форм хозяйства в Северной Африке
и Сахаре в VII—VI тыс. до н. э., в археологических комплексах капсийско-
ливийского и сахаро-суданского неолита, обладавших специфическими
чертами по сравнению с неолитическими культурами Ближнего Востока.
В VIII тыс. до н. э. вдоль африканского побережья Средиземного моря
и в Северной Сахаре обитали охотники и рыболовы эпипалеолитических
культур и носители широко распространившейся ливийско-капсийской
культуры, представленной памятниками, отличающимися региональными
особенностями. Начиная с VI тыс. до н. э., на их основе в Северной Саха-
ре и на возвышенностях Магриба стали возникать памятники так называ-
емого капсийского неолитического комплекса, самые ранние из которых,
такие как Змейлет эль Барка и Эль Бейда, были распространены в Нижней
Сахаре.
Очень многое в облике этих археологических комплексов свидетель-
ствует о сохранении традиций охотничье-рыболовецкого быта. Вместе с
тем появление бифасных орудий, увеличение количества кремневых вкла-
дышей жатвенных ножей и каменных зернотерок, а главное — появление
керамики — остродонных сосудов, иногда украшенных углубленным ор-
наментом по краю горла сосуда, и примитивной жилой архитектуры, ана-
логичной найденной в Меримде, свидетельствует о коренных изменени-
ях в образе жизни наследников капсийско-ливийской культуры. Имеются
бесспорные данные о разведении коз и овец в V—IV тыс. до н. э. В частнос-
ти, статистическое изучение остеологического материала из пещеры Хауа
Фтеах показало, что до 8о% из найденных костей принадлежали одомаш-
38
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
ненным особям мелкого рогатого скота [Clark, 1976, с. 72; Кларк, 1977, с. 187].
Отсутствие диких сородичей одомашненных видов коз и овец в Северной
Африке послужило основанием для предположения о появлении в кап-
сийских неолитических комплексах одомашненных животных в результа-
те контактов с Передней Азией вдоль побережья Средиземного моря. По
другой гипотезе, выведенные породы коз и овец могли попасть в Север-
ную Африку из Южной Европы или с островов Средиземного моря [Шни-
рельман, 1989, с. 101—104; Smith, 1976, с. 171]. Данные о разведении крупного
рогатого скота в Магрибе и Киренаике — менее определенные [Clark, 1976,
с. 73]-
ВАРИАНТЫ СЛОЖЕНИЯ РАННИХ
АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ КУЛЬТУР В ДЕЛЬТЕ НИЛА
Факт сложения к северу и западу от неолитических памятников Северного
Египта хронологически более ранних неолитических комплексов примеча-
телен с точки зрения выявления возможных путей распространения в де-
льту Нила доместицированных видов животных в качестве альтернатив-
ных восточным источникам. Об одомашненных растениях не приходится
говорить в силу отсутствия в капсийском неолитическом комплексе нахо-
док зерна, и это обстоятельство оставляет открытым вопрос о том, зани-
малось ли население собирательством или перешло к выращиванию куль-
тивированных зерновых культур.
Однако следы продвижения капсийского неолита в дельту Нила не про-
слеживаются, — его памятники распространились от побережья Среди-
земного моря до Северной Сахары и демонстрируют типологически иное
явление, чем культура Меримде (но более близкое культуре Фаюм А, ес-
ли иметь в виду достаточно примитивный облик материальной культуры).
Скорее всего, можно говорить о разных путях развития близких по вре-
мени, но развивавшихся в разных природных условиях культур, и в этом
контексте Меримде типологически однородна памятникам оседлоземледе-
льческих культур Леванта, а не территориально более близким комплексам
капсийской неолитической традиции Северной Африки.
ИСТОКИ РАЗВИТИЯ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КУЛЬТУР ДОЛИНЫ НИЛА
В отличие от Северного Египта, в формировании неолитических культур
долины Нила роль культур Сахары более очевидна. Как и в капсийском
неолите, в комплексах сахаро-суданской неолитической традиции сочета-
ются черты, свойственные материальным культурам позднего и конечно-
го палеолита, в частности, микролитическая техника, наконечники стрел
с выемчатым основанием и артефакты, присущие неолитическим культу-
39
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
рам: полированные топоры и долота, зернотерки и керамика, несмотря на
региональные различия свидетельствующая о родстве культур этого кру-
га. Для нее характерен штампованный орнамент в виде волнистых линий,
непрерывных или составленных чередой оттиснутых точек, образующих
различные геометрические сочетания, рисунки и мотивы. Самые ранние
фрагменты происходят из Амекни в Центральной Сахаре (плато Ахаггар)
и датируются бюо ± 8о г. до н. э. [Hays, 1975, с. 199].
Земледельческая активность отражена в неолитических комплексах из
Центральной Сахары довольно слабо. Некоторые данные происходят с
плато Ахаггар. В Амекни найдена пыльца культивированного проса в сло-
ях, датированных между бюо и 4850 гг. до н. э. В том же комплексе обна-
ружена и пыльца злакового растения, предположительно пшеницы [Shaw,
1976, с. 112]. В Менье зарегистрирована находка неидентифицированного
зернового растения, относящаяся приблизительно к середине IV тыс. до
н. э. [Hays, 1975, с. 198, табл. I; Shaw, 1976, с. 112—113]. Более основательны и
представительны прямые свидетельства скотоводства. Они дают возмож-
ность предполагать, что преимущество отдавалось разведению крупного
рогатого скота. В Акакус Маунтине остеологические материалы принадле-
жат слоям, датированным приблизительно 4000 г. до н. э., в Адрас Боус по-
лучена радиокарбоновая дата 3800 г. до н. э., в Менье — 3450 г. до н. э. [Hays,
1975, с. 198]. В восточной части Тассили (Уан Мухуджиаг) на одной из сто-
янок, относящихся к концу VI — началу IV тыс. до н. э., был найден череп
одомашненной особи короткорогого крупного рогатого скота [Кларк, 1977,
с. 189]. Серединой VI — началом IV тыс. до н. э. датируются некоторые на-
скальные рисунки со сценами из пастушеской жизни в Тассили, так назы-
ваемый «Cattle breeders style» [Brentjes, 1984]. Аналогичные сцены были на-
чертаны, как считается, в V тыс. до н. э. на стенах пещеры в Акакусе [Clark,
1976, с. 76]. Сообщается также о находках костей одомашненных коз и овец
в Уан Мухуджигаке, Адрар Боусе, Арлите, Ин-Итинене, хотя и высказыва-
лись сомнения относительно достоверности, по крайней мере, некоторых
случаев такого рода идентификации [Шнирельман, 1980, с. 105—юб]. И все
же некоторые воплощения животных на рисунках наскальной живописи
достаточно убедительно трактуются как козы и овцы в сценах из пасту-
шеской жизни обитателей Центральной Сахары [Лот, 1973].
Сезонные колебания между влажным и засушливым климатом обус-
ловили необходимость миграций, какие совершают полукочевые народы
Центральной Сахары, сохранившие архаические черты в образе жизни.
Так, теда, населяющие плато Тибести, разводят верблюдов и коз и возде-
лывают небольшие поля пшеницы, ячменя и проса, используя для поли-
ва эфемерные водоемы оазисов, где они проводят основную часть года или
весь год, если тому благоприятствуют климатические условия, в первую
очередь связанные с достаточным количеством осадков, и в этих случаях
40
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
стада пасутся непосредственно у земледельческих участков. В иные годы
часть главным образом мужского населения совершает пастушеские миг-
рации к югу от нагорья, где пастухи проводят наиболее засушливый пери-
од и возвращаются к посевам в начале лета, в пору сезонных дождей. На-
ряду со скотоводством и земледелием, теда занимаются охотой и сбором
диких плодов. Другая группа населения Тибести, даза, совершают сезон-
ные миграции в сухой сезон, перегоняя стада в другие оазисы, в частнос-
ти, в Борку, где они собирают плоды пальмовых деревьев, сочетая, таким
образом, производящие и присваивающие формы хозяйства, ведя кочев-
но-оседлый и оседло-кочевой образ жизни [Андрианов, 1985, с. 108—110].
С определенными поправками на климатические различия эти примеры
позволяют реконструировать образ жизни пастушеского населения не-
олитической традиции Центральной Сахары.
Считается, что в формировании населения Центральной Сахары, пере-
шедшего к производящим формам хозяйства, принимали участие как аф-
ро-средиземноморский, так и негроидный элемент, о чем свидетельству-
ют антропологические исследования и некоторые выводы, сделанные на
основании стилистического анализа изображений в наскальной живопи-
си [Clark, 1976, с. 81—82; Brentjes, 1984]. В известных построениях относи-
тельно процесса сложения смешанной экономики с преобладающей ролью
скотоводства звучит идея о том, что появление коз и овец в стадах обита-
телей Центральной Сахары было результатом продвижения на юг предста-
вителей афро-средиземноморского компонента, так называемых «длинно-
головых», изображенных на наскальных рисунках.
Не так однозначно решается вопрос о происхождении одомашненных
видов крупного рогатого скота. Наряду с короткорогими особями (из У ан
Мухуджиага и Адрас Боуса), происхождение которых связывают с Пере-
дней Азией, скотоводы Центральной Сахары, судя по наскальной живо-
писи, разводили и длиннорогий крупный рогатый скот, как в Египте и Су-
дане. В ряде исследований формулируется точка зрения о двух независи-
мых африканских центрах разведения крупного рогатого скота, связанных
с капсийской (Северная Африка) и сахаро-суданской (Центральна Саха-
ра, Судан) неолитической традицией (см.: [Шнирельман, 1989, с. 207—208]).
Высказывались соображения о том, что выведение пород домашнего ско-
та происходило на основе африканских видов дикого тура, bos africanus и
bos ibericus [Hays, 1975, с. 198]. Судя по тому, что в Центральной Сахаре об-
наружены скелеты особей длиннорогого и короткорогого крупного рога-
того скота, источники пополнения стад были разными, включая контакты
с другими территориями и выведение местных пород.
Аналогичным образом, должно быть, обстояло дело и с выращивани-
ем зерновых культур. Высказывавшаяся гипотеза о том, что первоначаль-
но в Центральной Сахаре культивировали ячмень и пшеницу (см., напри-
41
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
мер: [Шнирельман, 1989, с. 198, 214]), основанная на данных о значитель-
ном увлажнении Сахары после VIII тыс. до н. э. и существовании зимних
осадков, необходимых для вызревания этих влаголюбивых растений, не
исключает возможности проникновения, по крайней мере, пшеницы, из
Передней Азии, особенно если учитывать то обстоятельство, что на аф-
риканском континенте не обнаружено диких сородичей пшеницы (эмме-
ра), что, по мнению некоторых ученых, является основным аргументом
для исключения тех или иных территорий из числа возможных первона-
чальных земледельческих центров, основанных на выращивании данной
культуры.
Находки дикого ячменя в Верхнем Египте, в отложениях эфемерных во-
доемов дюнового барьера, датированных X тыс. до н. э., как будто дают ос-
нования предполагать, что в тот период он там произрастал, но впоследс-
твии из-за неблагоприятных климатических условий вымер. Лишь спустя
пять тысяч лет население долины Нила стало культивировать ячмень, но
его происхождение связывается с Передней Азией. Между тем бесспорные
свидетельства выращивания ячменя и эммера уже в VII—VI тыс. до н. э.
происходят из южных оазисов Ливийской пустыни Бир Кисейбы и Наб-
та Плайи, и это обстоятельство не может не учитываться при рассмотре-
нии вопросов о происхождении производящих форм хозяйства в долине
Нила.
ОСЕДЛЫЕ КУЛЬТУРЫ В ОАЗИСАХ ЛИВИЙСКОЙ ПУСТЫНИ
Неолитические комплексы в Набта Плайе и Бир Кисейбе сложились на ос-
нове эволюционного развития эпипалеолитических групп населения, оби-
тавших там уже, по крайней мере, в VIII тыс. до н. э.4, знакомых с изготовле-
нием керамики и делавших первые шаги на пути к производящим формам
хозяйства. Одно из поселений в Бир Кисейбе выросло на месте более ран-
ней стоянки, как полагают исследователи этого памятника, основываясь на
радиокарбоновых датах, не позднее, чем через 300 лет [Kobusiewicz, 1984,
с. 178]. Для него специально была выровнена площадка размером 70 х 40 м,
вдоль длинных сторон которой были возведены плотно стоявшие легкие
сооружения, подобные меримдийским, — круглые в плане полуземлян-
ки диаметром в 3 м, столбовой конструкции, окруженные хозяйственны-
ми ямами, достигающими в поперечнике 1 м. Культурный слой поселения
был заполнен многочисленным археологическим материалом: кремневы-
ми орудиями, фрагментами керамики, зернотерками, костями животных и
растительными остатками, а также кусочками угля [Kobusiewicz, 1984]. Ке-
рамика, близкая образцам из комплексов сахаро-суданского неолита, ха-
рактеризуется слабым обжигом, доминированием открытых форм, вклю-
чением в тесто песка, украшением венчика закрытых сосудов углубленным
42
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
орнаментом в виде ряда насечек и овалов, а тулова — «елочным» и волнис-
тым орнаментом, по рисунку отличающимся, особенно в поздних слоях,
датированных V тыс. до н. э., от образцов из других памятников сахаро-су-
данского неолита [Banks, 1984, с. 157]. Кремневые орудия продолжали изго-
тавливаться в технике микролитов, однако стали доминировать резцы, ре-
тушированные пластины, концевые скребки, сверла, острия. В слоях V тыс.
до н. э. появились каменные полированные топоры и кремневые бифасные
орудия: наконечники стрел, боковые скребки [Banks, 1984, с. 160; Hays, 1984,
с. 217].
Несколько ранне- и средненеолитических поселений раскопаны и иссле-
дованы в Набта Плайе. Одно из них (Е-75-6), стратифицированное, содер-
жало два культурных слоя, свидетельствующих о длительном проживании
на нем. Планировка верхнего поселения, заселенного в засушливый пери-
од, прослежена по четко расположенным в три ряда остаткам жилищ. Эти
легкие сооружения представлены двумя типами: удлиненными (до 7 м) и
круглыми (d 4 м), стены которых были возведены из тамарисковых веток,
соединенных и закрепленных наверху. Подобные сферические крыши пок-
рывались шкурами животных [Schild, Krolik, Wendorf, Close, 1996].
Прочие из известных памятников представлены небольшими по разме-
рам стоянками, отмеченными скоплениями очагов и хозяйственной утва-
ри [Banks, 1984]. Многочисленные кости животных принадлежали как ди-
ким животным: газелям, диким кошкам, шакалам, разным птицам, — так
и крупному рогатому скоту. Зафиксированы находки доместицированно-
го многорядного ячменя [Banks, 1984, с. 152—154]. К VI/V тыс. до н. э. отно-
сятся находки костей мелкого рогатого скота — коз и овец, а также куль-
тивированного эммера [Banks, 1984, с. 154—156; Kobusiewicz, 1984, с. 180]. Па-
мятники Бир Кисейбы и Набта Плайи, датированные VII/VI—V/IV тыс. до
н. э., содержат данные, свидетельствующие о смешанном хозяйстве, в кото-
ром уже, судя по остеологическому материалу, доминирующую над охотой
роль играло разведение крупного и мелкого рогатого скота [Banks, 1984,
с. 156—158]. Аналогичная картина прослежена и в некоторых других юж-
ных оазисах Египетской Сахары, в частности, в Вади Бахте (Гильф Кебир),
где раскопаны кратковременные стоянки, сконцентрированные на берегах
древнего эфемерного водоема [Gautier, 1984, с. 51; Banks, 1984» с. 158—159].
Самые поздние неолитические памятники из южных оазисов Египет-
ской Сахары относятся к V/IV тыс. до н. э., когда они были оставлены на-
селением из-за наступления засушливого климата, обмелели и высохли
водоемы, близ которых концентривовались поселения и сезонные сто-
янки. Некоторые из них были обитаемы в течение чрезвычайно длитель-
ного времени, как, например, поселение, основанное на берегу озера Эль
Гхобал в Бир Кисейбе, где оно существовало на протяжении 2 тысяч лет
[Kobusiewicz, 1984, с. 180].
43
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
Возникает закономерный вопрос о том, куда переместилось население
из западных оазисов, уже познакомившееся с производящими формами
хозяйства? Рецидив засушливости в начале V тыс. до н. э. сказался на ухуд-
шении климатических условий Северной Африки в целом, поэтому вполне
естественно, что обитатели оазисов Сахары должны были устремиться в
долину Нила. Без сомнения, им были знакомы пути туда, так как необходи-
мость добывать сырье для изготовления орудий труда вынуждала их пре-
одолевать значительные расстояния через пустыню в различных направ-
лениях. Так, например, за кремнем жители Набта Плайи и Бир Кисейбы от-
правлялись на север, к эоценовому плато, удаленному более чем на сотню
километров. Там же находились и месторождения сланца, гранита, яшмы,
использовавшиеся ими для производства орудий и украшений. Путь за
агатом вел в долину Нила [Close, 1984, с. 165—167].
Контакты между оазисами Восточной Сахары и долиной Нила осущест-
влялись и раньше. Во всяком случае, их существованием объясняется ти-
пологическое и технологическое сходство каменных орудий с эпипалеоли-
тической стоянки в Эль Кабе и коллекциями из частично одновременных
ей памятников в Дуке, Харге, Бейде, Сиве и Набта Плайе [Vermeersch, 1984;
Mussi, Caneva, Zarattini, 1984]. Обменно-миграционные пути через Сахару и
долину Нила складывались из более коротких промежуточных дистанций
на протяжении тысячелетий. Их устойчивость можно проследить на при-
мере некоторых артефактов, в частности, бус из амазонита, добывавшегося
в Тибести, хорошо известных по материалам додинастических памятников
Египта. Важным значением транссахарских путей можно объяснить уси-
ление роли таких политических и религиозных центров, как Иераконполь
и Эль Каб в Верхнем Египте, возникших на месте додинастических посе-
лений IV тыс. до н. э., которые также были расположены недалеко от пу-
тей через Аравийскую пустыню к побережью Красного моря. Такие цен-
тры, как показывают многие примеры из истории, вырастают на пересе-
чении устойчивых длиннодистанционных путей, следующих в различных
направлениях розы ветров, и утрачивают свою значимость при наруше-
нии или угасании сложившейся системы.
РОЛЬ ХАРТУМСКОЙ НЕОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
По одному из таких проторенных путей в долину Нила должны были
пройти обитатели оазисов Набта Плайи и Бир Кисейбы. Двинулись ли они
в районы современного Центрального Судана, где с VII—VI тыс. до н. э.
обитали носители родственной им хартумской неолитической традиции,
или устремились ниже по течению реки, в Верхний Египет? Как и в оази-
сах Восточной Сахары, Набта Плайе и Бир Кисейбе, — в долине Нила к югу
от первых порогов некоторые культуры пережили процесс перехода от не-
44
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
производящих форм хозяйства к смешанной экономике с существенной
ролью скотоводства и освоением земледелия, основанного на возделыва-
нии сорго и проса. Так, в поздних комплексах шамаркинской культуры,
относящихся к V тыс. до н. э., хотя и не содержится прямых свидетельств
производящих форм хозяйства, имеется ряд косвенных данных, указыва-
ющих на изменения в образе жизни рыболовов и охотников. Симптома-
тичны увеличение площади стоянок, появление керамики, изменения в на-
боре каменных орудий, среди которых стало больше сегментовидных но-
жей, как считается, для срезания стеблей растений и зернотерок [Wendorf,
Schild, 1976, с. 284—285]. Все эти факты свидетельствуют о переходе к осед-
лому образу жизни, который был вызван или стимулирован распростра-
нением на территориях современного Судана носителей традиций хар-
тумского или суданского неолита, ранние памятники которого относятся
к VII тыс. до н. э., и его воздействием на местные группы охотников и рыбо-
ловов.
Считается, что археологическая культура абкан, сохранившая в сво-
ем облике некоторые архаические черты в изготовлении каменных ору-
дий, унаследованные ей от позднепалеолитической культуры кадан, заимс-
твовала керамику из шахейнабской культуры [Hays, 1984, с. 189]. Вместе с
тем абканская керамика сопоставима с керамикой из поздних неолитичес-
ких местонахождений в Набта Плайе [Banks, 1984, с. 160], что объясняет-
ся перемещением населения из этого оазиса и Бир Кисейбы в долину Ни-
ла между первым и вторым порогом [Hays, 1984, с. 216—217]. Если это так,
то можно допустить, что результатом этой миграции могло быть и распро-
странение в долине Нила доместицированного эммера и ячменя, равно как
и разведение крупного и мелкого рогатого скота. Однако природно-лан-
дшафтные и климатические условия долины Нила, отличные от условий
обитания в оазисах Сахары, наложили отпечаток на развитие неолитичес-
ких культур в условиях долины Нила.
СПЕЦИФИКА ЖИЗНИ ОСЕДЛОГО НАСЕЛЕНИЯ
НА ПРИНИЛЬСКИХ ТЕРРИТОРИЯХ
В отличие от оазисов Сахары и Ливийской пустыни, собиравших насе-
ление в период сезонных увлажнений, Нил во время паводков, напро-
тив, обращал его в бегство. Тем самым гидрорежим реки обусловил не-
обходимость сезонных миграций по меньшей мере на 3—4 месяца в году,
с июля по сентябрь, и обживать территории, примыкающие к долине Ни-
ла, — современную нижнюю пустыню, в период последнего влажного пе-
риода, с VII до середины III тыс до н. э., прерывавшегося короткими реци-
дивами засушливости, — представлявшую собой саванну или степи. На-
иболее длительный рецидив начала V тыс. до н. э. вызвал опустынивание и
45
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
сужение и без того узкой, особенно вдоль восточного берега Нила, кромки
пространства между возвышенностями Ливийского и Аравийского пла-
то и долиной Нила, где сконцентрированы памятники V—IV тыс. до н. э.
В более благоприятные периоды растительный покров регенерировался за
счет выпадения осадков, поскольку граница летних муссонных дождей в
IX/VIII—III тыс. до н. э. проходила значительно севернее теперешней.
В V тыс. до н. э. территории Северного и Центрального Судана представ-
ляли собой своеобразную экологическую нишу, в которой бок о бок жили
носители разных культурных и хозяйственных традиций, как сохранив-
шие охотничье-рыболовецкий образ жизни, так и перешедшие к произ-
водящим формам хозяйства. Вдоль берегов Нила основывались сезонные
лагеря в Шахейнабе, Омдурмане, Закьябе, Саггаи и др. (схема 2), где были
46
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
найдены кости крупного рогатого скота и коз, керамика и каменные ору-
дия [Caneva, Zarattini, 1984; Tigani, 1984; Gautier, 1984, с. 45].
Считается, что доместикация некоторых видов животных, скелеты кото-
рых найдены на памятниках в долине Нила, имеет африканское происхож-
дение. Это относится к карликовой козе, кости которой идентифицирова-
ны в Шахейнабе [Arkell, 1975, с. 27], а также в центральносахарском Арлите
[Шнирельман, 1980, с. юб]. Высказывалась также точка зрения, что в Арли-
те разводили также овец, о чем свидетельствует находка закрученных ро-
гов [Gautier, 1984, с. 49]. Выдвигалась и идея о том, что одомашненные овцы
могли произойти от африканских вымерших диких видов, подобно тому,
как в древнем Египте на основе гривистой овцы была выведена специаль-
ная порода домашней овцы [Шнирельман, 1980, с. 96].
Судя по тому, что на памятниках из Судана подавляющее большинство
костей принадлежало диким животным (в Шахейнабе они составляли 98%
от всего остеологического материала), как будто можно прийти к заключе-
нию о том, что скотоводство еще не играло определяющей роли в эконо-
мике древних нилотов. Однако необходимо иметь в виду принципиальное
отличие производящих форм хозяйства от охоты и собирательства, кото-
рое в первую очередь состоит в возможности использовать добытую пищу
не сразу, а сохранять ее впрок. Разумеется, для такого перехода общество
должно преодолеть инерцию и традицию, быть поставленным перед кри-
зисными обстоятельствами.
Однако освоение земледелия и скотоводства обеспечивало несравнен-
но большую независимость от природной стихии, иерархизировало и ре-
гулировало усложнявшуюся социальную организацию общин, стимулиро-
вало их жизнеспособность, давало возможность расширять рацион за счет
более качественных продуктов питания, гарантирующих общинникам фи-
зическое выживание, а культуре, носителями традиций которой они явля-
лись, — устойчивое развитие. В условиях сохранения охоты, обеспечивав-
шей локальную группу мясной пищей, домашний скот ценился в первую
очередь за возможность получать молоко, из которого приготавливали
молочно-кислые продукты, шерсть и шкуры [David, 1982, с. 84], постоянное
воспроизводство источника существования коллектива людей, живших в
условиях сложившейся социальной системы [Hesse, 1995, с. 206—207]. Ско-
товодство стимулировало развитие ремесел, в первую очередь ткачества,
усложняло и разнообразило керамические формы.
ОСЕДЛЫЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ СУДАНА
Поселения неолитических культур Судана в Кадеро, Гейли, Кададе и ряде
других, распространенных к северу от Хартума (схема 2), где в течение все-
го года обитала основная часть общины, расположены на некотором уда-
47
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
лении от Нила, занимая высоты, недоступные водам реки во время поло-
водья. В Кадеро раскопаны два поселения конца V тыс. до н э., располо-
женные на северном и южном склонах гезира, возвышавшегося почти на
2 м над окружающей равниной и удаленного от восточного берега Нила на
7 км.
Анализ совокупности артефактов, происходящих из обоих поселений,
позволил говорить о том, что они принадлежали общинам, имевшим сме-
шанную экономику, в которой доминирующая роль принадлежала разве-
дению крупного и в значительно меньшей степени мелкого рогатого ско-
та [Gautier, 1984а, с. 49; 19846, с. 317—318]. Мясной рацион поддерживался за
счет охоты на газель и антилопу. Существенную роль играло собиратель-
ство пресноводных моллюсков и рыбная ловля в ныне пересохших реч-
ках нижней пустыни. Земледелие было основано на выращивании проса и
сорго [Klichowska, 1984]- Помол зерна производился в специальном месте,
в западной части холма, о чем свидетельствует большое скопление зерно-
терок [Krzyzaniak, 1984, с. 311]. Общинники употребляли в пищу также ка-
кие-то другие, неидентифицированные зерновые растения и плоды неко-
торых фруктовых деревьев.
Высказывалось предположение, что центральная часть гезира использо-
валась как загон для скота [Krzyzaniak, 1984, с. 310—311]. Вместе с тем сооб-
щается о находках в этой части холма нескольких могил, одновременных
поселениям. Некрополь также находился в северо-восточной части гези-
ра и отличался наличием в могилах предметов погребального инвентаря,
главным образом керамики. На их фоне особенно выделялась могила с за-
хоронением мужчины в возрасте около 45 лет, при жизни имевшего высо-
кий социальный статус. Кроме керамики в ней находились навершие дис-
ковидной булавы, сердоликовые бусы и подвески [Dzierzykray-Rogalski,
1984]. Авторами раскопок была высказана гипотеза о том, что на этом клад-
бище хоронили местную социальную элиту, в то время как могилы, распо-
ложенные в центральной части холма, принадлежали рядовым общинни-
кам, похороненным практически без вещей [Krzyzaniak, 1984, с. 313—314].
ИСТОКИ ОСЕДЛЫХ КУЛЬТУР ДОЛИНЫ ЕГИПТА
При реконструкции исторической ситуации, сложившейся в долине Нила
в районе верхних порогов в VI—IV тыс. до н. э., есть основания обратить-
ся к этнографическим материалам традиционных культур Судана для вы-
явления некоторых параллелей в способах и формах существования об-
щностей с различной хозяйственной ориентацией. Э. Э. Эванс-Причард,
изучивший многие стороны жизни нуэров, охарактеризовал причины и
направления их сезонных миграций следующим образом: «Нуэры не мо-
гут, если не считать нескольких особо благоприятных для жизни районов,
48
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
жить на одном месте весь год. Разливы заставляют их и их стада спасаться
на более возвышенных участках. Отсутствие воды и пастбищ на этих вы-
соких участках вынуждает их уходить во время засухи. Поэтому жизнь ну-
эров по необходимости носит миграционный характер, и они вынуждены
заниматься отгонным скотоводством» [Эванс-Причард, 1985, с. 55].
Дождливый сезон, с мая по ноябрь, нуэры проводят в деревнях, распо-
ложенных на возвышенностях, на краю которых они выращивают уро-
жаи сорго. Окрестности, во влажный период покрывающиеся разнотра-
вьем, служат прекрасными пастбищами для скота. Однако вскоре после
прекращения дождей эта местность становится непригодной для выпаса
крупного рогатого скота, которому необходимы влажные условия. Поэто-
му в конце ноября молодежь покидает деревни и перемещается в лагеря,
расположенные вблизи водоемов, где есть возможность рыбачить. По ме-
ре истощения пастбищ и высыхания водных источников происходят миг-
рации с места на место, пока не настанет время собраться на берегу реки
или озера пастухам из нескольких соседних деревень, где в январе-февра-
ле они остаются до наступления следующего дождливого периода [Эванс-
Причард, 1985, с. 57—61]. Оставшееся в деревне на время засухи население
занимается починкой хижин, крытых загонов для скота и сбором урожая
сорго.
Для многих нилотских народов Судана и населения Сахары, ведущих
оседло-кочевой или кочевно-оседлый образ жизни, сезонные миграции
имеют меридиональное направление, с юга на север, по «зеленой волне»,
так как возобновляющие травяной покров тропические дожди в более
южных широтах опережают выпадение осадков на севере приблизитель-
но на месяц. Этому ритму смены сезонов подчинена жизнь народов, вы-
нужденных предпринимать миграции. Так, например, арабы баггара, оби-
тающие в широкой зоне саванн к западу от Нила, проводят влажный пери-
од на высоких плоскогорьях Северного Судана, а в засуху перегоняют свой
скот на равнину, где водоемы не высыхают до конца зимы. Весной они про-
двигаются дальше на юг, чтобы с первыми дождями начать движение на
север, вслед за «зеленой волной». Ведя кочевно-оседлый образ жизни, ара-
бы баггара не имеют постоянных деревень, а разбивают сезонные лагеря и
живут в шатрах; для скота устраивают загоны, окружая их живой изгоро-
дью. Собираясь в путь, всю свою поклажу они нагружают на крупный ро-
гатый скот [Андрианов, 1985, с. 117]. Сезонным ритмам подчинена жизнь
даже тех народов, которые населяют зону орошаемого тропического зем-
леделия. Так, например, земледельческо-скотоводческое население дельты
р. Барака в Судане совершает сезонные миграции, не имея постоянных по-
селений [Андрианов, 1985, с. 126].
Приведенные примеры обнаруживают важную роль природно-ланд-
шафтных предпосылок сложения единых форм и способов функциониро-
49
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
вания разных по хозяйственному типу социальных организмов, что, оче-
видно, было присуще при прочих равных или близких условиях и древним
обществам. В одном и том же природном окружении обитали различные
в стадиальном отношении группы населения. Однако те из них, которые
продолжали вести образ жизни охотников и рыболовов, под воздействи-
ем более продвинутых культур эволюционировали, что и происходило в
древнем Судане в связи с распространением культур суданского неолита и
перемещением в долину Нила близких им в культурном отношении обита-
телей южных оазисов Восточной Сахары. Эти процессы фиксируются ма-
териалами этнографических культур Африки. Так, например, наиболее ар-
хаический образ жизни сохранился в глухих районах тропических лесов
и саванн, где часть населения так и не перешла к производящим формам
хозяйства и сохранила простейшие социальные структуры. Однако име-
ются примеры вовлечения таких групп в производственный скотоводчес-
кий и земледельческий цикл, что приводит к усложнению социальных от-
ношений — выделению постоянного вождя и социальной элиты [Андриа-
нов, 1985, с. 127—128].
Сезонные миграции у нуэров и других нилотских народов связаны с
пастушеством. Земледелие играет второстепенную роль в их хозяйстве.
Крупный рогатый скот является основной ценностью нуэров. Он — глав-
ный источник продовольствия, мерило имущественного и социального
статуса, символ организации политической системы, важнейший объект
ритуальной практики. Угон скота у соседей считается занятием благород-
ным, показателем отваги и высшей добродетели.
Особая значимость скотоводства, зафиксированная в лексическом ма-
териале, содержащем огромное количество слов и фраз, отражающих из-
рядную детализацию наименований объектов и процедур, связанных с
пастушеским образом жизни, как и у других сахаро-нилотских народов
охватывает не только экономическую сферу, но и все стороны жизни че-
рез понятия, этимологически восходящие к пастушеской деятельности
[Эванс-Причард, 1985, с. 26—49].
Важная роль скотоводства зафиксирована и в древнеегипетской лек-
сике. Детерминативы, изображающие крупный и мелкий рогатый скот,
сопутствуют фонетической основе слов, обозначающих высокий соци-
альный статус. Так, пиктограммой козла сопровождается фонетическая
основа слова sTi, обозначавшего сановника, человека, занимавшего вы-
сокое социально положение [Gardiner, 1950, с. 461, Е31]. А словосочета-
ние к$ nht — бык победоносный — служило эпитетом царя [Gardiner, 1950,
с. 458, Е2].
Особой значимостью наделялся крупный рогатый скот, что отразилось
в терминах, передающих понятия, сопряженные с религиозно-мифологи-
ческой сферой и ритуальной практикой, в которых запечатлелись высшие
50
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
духовные ценности общества. Культ быка и коровы нашел отражение в на-
званиях номов Нижнего Египта (II, IV, X, XI, XII) [Савельева, 1962, с. 8о].
Совершенно очевидно, что письменность отразила древнейшие пласты
истории Египта, восходящие к эпохе становления производящих форм хо-
зяйства, типологически и стадиально близких к тем, что представлены в
приведенных этнографических материалах из жизни нуэров, в частнос-
ти, тех, что свидетельствуют о важной роли скотоводства, базирующего-
ся на сезонных миграциях, обусловленных цикличностью засушливости и
увлажнения в течение года и узостью долины, в период половодья подвер-
женной затоплению. Имеются и археологические подтверждения того, что
процессы, происходившие в VI—V тыс. до н. э. в Нижней Нубии и выше по
течению Нила, охватывали также и долинную часть Египта, где сложились
культуры, обнаруживающие черты сходства с культурами Судана.
ТАРИФСКАЯ КУЛЬТУРА
Одна из них представлена комплексом, найденным на краю пустыни в
Джебель эль-Тарифе, в левобережье Нила Верхнего Египта. Как и в куль-
турах круга капсийско-ливийской и сахаро-суданской неолитической тра-
диции, он сочетал каменный инвентарь, демонстрирующий архаическую
микролитическую технику, и керамику, представленную фрагментами по-
лусферических чаш, крупных прямостенных и широкогорлых, с округлым
туловом сосудов, мелких мисок, изготовленных с последующим обжигом.
Вся керамика сформована из глины с примесями соломы, песка, минера-
лов, содержащихся в иловых отложениях формации сахабо-дарау, зале-
гавшими ниже культурного слоя тарифской культуры. Таксонометричес-
кие исследования позволили исследователям этого памятника обнаружить
сходство набора каменных орудий из Джебель эль-Тарифа с поздней ша-
маркинской культурой Судана и даже определить ее как северный поздне-
керамический вариант последней [Ginter, Kozlowski, 1984, с. 252—253]. Пос-
лойная тенденция к сокращению количества геометрических микролитов
и увеличению числа орудий, выполненных на отщепах, но, главным обра-
зом, появление бифасов — топоров и листовидных орудий — позволило
исследователям назвать этот памятник «неолитическим». Вместе с тем от-
мечалось, что тарифская культура не обнаруживает органической связи с
последующей культурой Нагада, поселение которой, датированное IV тыс.
до н. э., через определенный временной интервал выросло на месте сто-
янки, нижние слои которой относятся к самому началу V тыс. до н. э., ког-
да, судя по морфологии отложений, наступил засушливый период [Ginter,
Kozlowski, 1984, с. 255—256].
На всех трех стадиях существования памятника (стоянки тарифской
культуры, а позднее — двух слоев поселения культуры Нагада до герзей-
51
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
ского времени) основным материалом для изготовления орудий труда слу-
жил местный «фиванский» серый кремень. Изделия из него изготавлива-
лись на месте. Но для поселений культуры Нагада характерно скопление
готовых орудий и следов их изготовления в определенном секторе, как ес-
ли бы речь шла о мастерской. Это — важное отличие от характера повсе-
местного нахождения кремневых орудий на стоянке тарифской культуры
[Ginter, Kozlowski, 1996]. Этот факт свидетельствует о начале ремесленной
специализации уже на ранней фазе культуры Нагада.
ВОПРОСЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ДАТИРОВКИ
БАДАРИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Ранние материалы бадарийской культуры происходят из нижнего слоя
единственного стратифицированного памятника додинастических куль-
тур в Среднем Египте — в Хаммамие. Они представлены фрагментами
керамики и кремневыми орудиями, сходными с тарифскими: концевыми
скребками, зубчатыми и выемчатыми орудиями, изготовленными на от-
щепах, вместе с тем сильно отличающимися от «прекрасно выполненных
кремневых вкладышей для серпов и бифасных орудий», которые Г. Брай-
тон нашел в могиле «взрослого бадарийца» [Hoffman, 1991, с. 140]. Этот са-
мый нижний слой стоянки, залегавший на глубине более 2 м, был «запе-
чатан» слоем стерильной брекчии, над которым следующий культурный
слой также представлен материалами бадарийской культуры, но в отличие
от предыдущего, был назван «реальным жилым слоем» [Brunton, Caton-
Thompson, 1928, с. 74].
Из описаний археологической ситуации не вполне ясно, какие имен-
но типы керамики обнаружены в самом нижнем слое, кроме характерной
для бадарийской культуры «рябчатой» керамики с рифленой поверхнос-
тью, образованной волнистым штампованным орнаментом. По дополни-
тельной информации в этом слое находились фрагменты грубой керами-
ки, подвергнутые термолюминисцентному анализу, датировавшему вы-
борку 5580 ± 420 г. до н. э. «Рябчатые» сосуды из следующего слоя (1,7—1,5 м
глубины) датированы 4450 ± 365 г. до н. э., а из третьего слоя, в котором ма-
териалы бадарийской культуры были «смешаны» с амратскими [Caton-
Thompson, 1928, с. 74—75], — 4360 ± 355 г. до н. э. [Hoffman, 1991, с. 141—142].
Приводя эти данные, М. Хоффман, разумеется, отмечал несовершенство
термолюминисцентного анализа, устанавливающего возраст глин, из кото-
рых изготовлена керамика, что значительно удревняет даты. Тем не менее
ученый, учитывая датировку керамики, относил начало бадарийской куль-
туры к середине VI, а не к началу V тыс. до н. э., как это делают многие ис-
следователи. Но если это так, то проблема внезапности появления в Египте
неолитических культур снимается.
52
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
В самом деле, временной разрыв между ранними материалами бадарий-
ской культуры из Хаммамие и верхним слоем эпипалеолитической стоян-
ки в Эль Кабе (5980 г. до н. э.) оказывается весьма незначительным. В нача-
ле V тыс. до н. э. в долине Нила уже существовала тарифская культура, об-
ладающая чертами неолитической и обнаруживающая сходство с ранней
бадарийской (по некоторым формам кремневых орудий) [Ginter, Kozlowski,
1984, с. 256]. Лишь через какой-то временной интервал в Хаммамие на мес-
те ранней стоянки появилась следующая, с типичной для этой культуры
керамикой и более совершенными орудиями, формы которых указывают
на земледельческую активность. Бадарийская культура существовала в те-
чение длительного времени, с 5500/5000 по 3800/3160 гг. до н. э. [Hoffman,
1991, с. 141—143; Shaw, 1976, с. 113. Ср. 4800—4200 гг. до н. э. — Anderson, 1992,
с. 53], претерпев развитие, отразившееся в материальном облике, свиде-
тельствующем о переходе к производящим формам хозяйства.
Достаточно распространенной является точка зрения о происхожде-
нии бадарийской культуры с юга, из Судана [Baumgartel, 1947, с. 29; Arkell,
1975, с. 28]. Она была разработана на основе сопоставления бадарийской
керамики с «рябчатым» орнаментом с сосудами из комплексов неолити-
ческих культур, для которых характерен сходный орнамент в виде верти-
кальных волнистых линий, покрывающих поверхность сосудов. С кругом
культур суданского неолита связывалось также происхождение черновер-
хой керамики, найденной в Хаммамие в третьем, «смешанном» слое [Arkell,
1975, с. 26, 30]. Оба типа сосудов происходят из археологических комплек-
сов позднего абкана, группы А в Нижней Нубии [Hays, 1984, с. 216,218], об-
наружены они и на памятниках Центрального Судана: в Кадеро, Гейли, Ка-
даде и других местонахождениях [Chlodnincki, 1984, с. 338; Caneva, 1984,
с. 355, рис. 15/12; Geus, 1984, с. 371]. Сходство бадарийской культуры с су-
данскими устанавливалось и по другим материалам. Как и в бадарийской
культуре, в них представлены каменные палетки, рыболовные крючки из
раковины и слоновой кости, грушевидные навершия булав, стрелы с вы-
емчатым основанием [Arkell, 1975» с. 34]. Однако, как представляется, эти
артефакты, присущие и другим неолитическим культурам, генезис кото-
рых не может быть связан с суданскими культурами, не обладают доказа-
тельной силой. При отсутствии относительной хронологии, выстраиваю-
щей причинно-следственный ряд между бадарийской и суданскими куль-
турами, — практически они одновременны и относятся к VI/V—IV тыс. до
н. э., — фактическое сходство керамики и ряда других артефактов может
быть истолковано не только (а может быть, не столько) в терминах вли-
яний, воздействий и заимствований, но как результат разветвления еди-
ной корневой системы, обусловившей развитие типологически и хроно-
логически близких культур. На современном уровне изучения приходится
ограничиться достаточно общими выводами о том, что на ранних ступе-
53
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
нях своего развития бадарийская культура входила в круг хронологичес-
ки близких ей культур Судана, испытавших воздействие сахар о-суданской
неолитической традиции.
Возможны два варианта распространения в долину Нила к северу от
первых порогов этой традиции: непосредственно из оазисов юга Ливийс-
кой пустыни или с юга, со стороны неолитических культур Судана. Одна-
ко, говоря об этих воздействиях, приходится иметь в виду то обстоятельс-
тво, что памятники бадарийской культуры сгруппированы очень компакт-
но в правобережье Среднего Египта (схема 1). Впрочем, имеются отдельные
сведения о находках типично бадарийских артефактов в Верхнем Египте.
Осмотрев в 1927—1928 гг. «додинастический город» в Иераконполе, Г. Брай-
тон сделал предварительный вывод о том, что этот памятник восходит к
бадарийскому времени. Аргументом для такого высказывания послужили
находки бадарийской керамики [Brunton, 1932, с. 274]. Обнаруженная на по-
селении в Арманте, она рассматривается в качестве рудиментарного, но не
датирующего элемента в культурном развитии додинастического време-
ни [Mond, Myers, 1937, с. 172,175]. Имеются также некоторые сведения о на-
ходках «типично бадарийских предметов» в Вади Хаммамат [Trigger, 1994,
с. 27]. Однако эти отрывочные данные не вносят ясности в вопрос о проис-
хождении бадарийской культуры, учитывая компактность ее памятников
только в Среднем Египте, где обнаружен самый ранний ее слой. Если все
же придерживаться точки зрения о пришлости в долину Нила этой куль-
туры и элементах воздействия на нее сахаро-суданского неолита, то можно
говорить лишь о первоначальном внешнем импульсе. Весь облик сложив-
шейся бадарийской культуры свидетельствует о дальнейшем самостоя-
тельном ее развитии в правобережье Среднего Египта и местном форми-
ровании производящих форм хозяйства. Что касается антропологического
типа бадарийцев, то, согласно современным краниологическим исследова-
ниям, он сложился на основе сахаро-суданской неолитической африканс-
кой общности. В исторической перспективе сохранялся культурный кон-
тинуум от бадарийской культуры через культуру Нагада и династическое
время. Региональные (северные и южные) особенности обусловлены ин-
тегрированием культур в местные экологические условия долины Нила с
ее фауной и флорой [Shomarka, Keita, 1996, с. 208]. Изменения от бадарий-
ской к нагадской культуре отражают увеличение миграции или экзогам-
ные отношения в период существования культуры Нагада. Иначе говоря,
они фиксируют факты обмена между локальными группами вдоль ниль-
ского «коридора» (но не с Ближним Востоком), существование которого,
тем не менее, подтверждают артефакты додинастического времени. Сло-
жившаяся в период культуры Нагада тенденция связана с доминировани-
ем характеристик, свойственных северному типу. Этот факт объясняется
определенной изоляцией юга Египта от севера, связанной с усложнением
54
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
социальной организации в период поздней додинастики. Следующий этап
антропологических изменений вызван продвижением носителей южное-
гипетской культуры Нагада на север. Альтернативой подобным построе-
ниям могут служить какие-то микроэволюционные процессы [Shomarka,
Keita, 1996, с. 209—211].
ПАМЯТНИКИ БАДАРИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Памятники бадарийской культуры сконцентрированы в правобережье
Нила, на территории протяженностью в 35 км вдоль узкой кромки ниж-
ней пустыни между Матмаром на севере и Эль Кау на юге (схема 1). Горный
кряж Аравийской пустыни то вплотную подступает к долине, то удаляется
от нее, образуя череду более или менее изолированных пространств ниж-
ней пустыни, в последний влажный период представлявшей собой степи,
орошаемые локальными дождями и руслами вади, спускающимися с невы-
соких отрогов горного кряжа. К эти водным источникам приурочены па-
мятники бадарийской культуры.
Этот район детально исследовался Г. Брайтоном и Г. Кейтон-Томпсон в
период с 1922 по 1931 гг. Были выявлены и раскопаны десятки поселений и
некрополей. Только в районе Мостагедды были раскопаны более 300 могил
из нескольких десятков некрополей [Brunton, 1937, с. 43]. Спустя почти 50
лет, в 1989 и 1992 гг. на уже открытых памятниках и в их окрестностях про-
изводились археологические работы, целью которых было внесение неко-
торых уточнений в археологическую картину. В результате этих контроль-
ных раскопок одни выводы первых исследований были подтверждены,
другие же отклонены [Holmes, 1996].
Изучение памятников бадарийской культуры было связано с целым ря-
дом сложностей. Во многих случаях бадарийские некрополи оказывались
перекрытыми более поздними памятниками, вплоть до римского време-
ни, в результате чего нередко происходило смешение разновременных ма-
териалов. Кроме того, многие погребения были ограблены, следовательно,
разрушены еще в древности. Учитывая процессы денудации и сыпучесть
грунта, можно понять причины трудностей при установлении стратигра-
фии, определении относительной датировки бадарийской культуры. Стра-
тифицированный памятник Хаммамие позволил установить соотношение
бадарийской культуры и начальной фазы культуры Нагада — амратской
[Brunton, 1928, с. 40].
Г. Кейтон-Томпсон, проводившая раскопки на этом памятнике, устано-
вила, что в третьем слое одновременно находились артефакты обеих куль-
тур, что указывало на их частичную одновременность. Исследовательница
рассматривала бадарийскую культуру в качестве наиболее раннего этапа
культуры Нагада (Нагада I или амратской фазы). Культурное родство было
55
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
установлено на основе преемственности форм керамики, способов обжи-
га и некоторых орнаментальных мотивов. Она полагала, что типичные для
амратской фазы красные полированные чаши с орнаментом, нанесенным
белой краской (сосуды группы С, «white cross-lined»), генетически связаны
с открытыми бадарийскими чашами, расписанными растительным орна-
ментом. Амратская фаза культуры Нагада унаследовала от бадарийской и
черноверхую керамику [Caton-Thompson, 1928, с. 74 75].
Новые исследования в Хаммамие в целом подтвердили выводы Г. Кей-
тон-Томпсон относительно длительного обитания на этом памятнике но-
сителей додинастических культур, от бадарийской до герзейской фа-
зы культуры Нагада. Вместе с тем отмечалось, что амратская фаза пред-
ставлена слабо, причем не только в Хаммамие, но и на других памятниках
[Holmes, 1996, с. 183—184; 186—187]. Полученные радиокарбоновые калиб-
рованные даты из Хаммамие в сочетании с уже полученными двуми из
района Бадари подтверждают, что начало бадарийской культуры отно-
сится ко времени, близком отметке 4000 г. до н. э. (4400 г. до н. э.) [Holmes,
1996, с. 183,187,188, табл. 2].
В свое время Г. Брайтон, пытаясь обозначить водораздел между матери-
алами бадарийской культуры и амратской фазы культуры Нагада, все же
вынужден был признать его расплывчатость [Brunton, 1928, с. 39—42]. Куль-
турная близость проявилась и в единстве погребального обряда — обычае
заворачивать умершего в шкуру животного, устраивать кровлю над мо-
гильной ямой, укладывать покойного в скорченном положении, преиму-
щественно головой на юг. Кроме генетической близости керамики, отме-
чается сходство других артефактов обеих культур. Это наличие шиферных
палеток, антропоморфных фигурок, гребней, высоких цилиндрических со-
судов из слоновой кости и пр. Разумеется, некоторые категории вещей де-
монстрируют типологическое развитие, отразившееся в деталях оформле-
ния, изменении орнаментальных мотивов и в ряде других стилистических
особенностей. Тем не менее, проблема четкого разграничения между ма-
териалами бадарийской и амратской культур все еще остается до конца не
решенной.
С аналогичными трудностями столкнулся Г. Брайтон при анализе ма-
териалов тасийской культуры, имеющей ряд черт сходства с бадарийской,
особенно в тех случаях, когда материалы их находились в одних и тех же
археологических комплексах [Brunton, 1948, с. 4]. Он полагал, что тасийская
археологическая культура являлась ранней фазой культуры бадарийской
[Brunton, 1937, с. 32]. Этой точки зрения придерживались и другие исследо-
ватели [Baumgartel, 1947, с. 20—21]. Вместе с тем некоторые археологические
комплексы одновременно содержали специфические для каждой из куль-
тур артефакты: тасийские круглодонные колоколовидные черные и корич-
невые сосуды с сильно отогнутым наружу венчиком, инкрустированные
56
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
белой пастой в виде рядов треугольников, нанесенных тремя поясами по
верхней части тулова, как снаружи, так и изнутри; известняковые кельты и
палетки [Brunton, 1937, с. 32, табл. XII], а также характерную для бадарийс-
кой культуры черноверхную керамику и реже встречающиеся красные по-
лированные сосуды.
Наибольшее количество памятников тасийской культуры обнаруже-
но в районе Мостагедды, где зафиксированы 36 местонахождений — мест
обитания, отмеченных очагами, каменными орудиями и фрагментами ке-
рамики, некрополей или отдельных могил [Brunton, 1937, с. 7—8]. Среди
черт, отличающих тасийскую культуру от бадарийской, Г. Брайтон отмеча-
ет обычай устраивать в могилах ниши и выступы, на которых помещались
сопровождавшие погребения вещи [Brunton, 1947, с. 21], однако в другом
исследовании он все же привел подобные аналоги из бадарийской куль-
туры [Brunton, 1937, с. 44]. Заметим, что и ниши, и выступы обнаружены в
некоторых могилах амратской фазы культуры Нагада в Махасне [Ayrton,
boat, 1911, с. 5]. Новые исследования в районе Бадари внесли сомнения от-
носительно того, что тасийская культура предшествовала бадарийской
[Holmes, 1996, с. 184].
Факт родства частично синхронных, с одной стороны, тасийской и ба-
дарийской, бадарийской и амратской фазы культуры Нагада, с другой, ус-
тановлен не только на основе стилистического анализа предметов мате-
риальной культуры, но и антропологическими исследованиями, которые,
впрочем, из-за слабой представительности выборки и несовершенства ме-
тодики, существовавшей в 20-е годы, носят достаточно поверхностный ха-
рактер. Так или иначе, отмечалось, что скелеты тасийцев демонстрируют
смешение различных расовых типов [Brunton, 1937, с. 32].
Несколько более пространные выводы сделаны относительно расо-
вой принадлежности бадарийцев, погребенных в некрополях Мостагед-
ды и Бадари. По основным показателям черепа оказались идентичными, и
на этом основании был сделан вывод о том, что речь должна идти о близ-
ком родстве древнего населения этих местностей, где жили семьи, кото-
рые роднились на протяжении нескольких поколений, в результате чего
сформировалась гомогенная общность. Бадарийцы отличались от егип-
тян, живших в династическое время, сильно выдвинутой вперед челюстью
и более высокой переносицей, что было присуще также носителям культу-
ры Нагада. Постепенно негроидные черты исчезали: понизилась перено-
сица, челюсть перестала выдаваться вперед, ширина головы увеличилась
при неизменной ее длине [Brunton, 1937, с. 63—67]. Проведенные в послед-
ние годы исследования продемонстрировали происходившие изменения
внешнего облика носителей додинастических культур от бадарийской до
культуры Нагада III [Keita, 1996].
Рассмотренные материалы, указывающие на близость бадарийской
57
ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
культуры с тасийской и амратской фазой культуры Нагада, позволяют еде-
лать вывод о родстве этих культур, каждая из которых являлась одним из
этапов культурного развития додинастического Египта.
Зольные пятна, спорадически расположенные очаги, фрагменты керами-
ки, кремневые орудия, главным образом, ножевидные пластины и отщепы,
известняковые зернотерки и терочники, кости животных и рыб, неболь-
шие хозяйственные ямы с отпечатками или фрагментами травяных ци-
новок, покрывавших их дно или стенки, иногда заполненные предметами
хозяйственной утвари, — это все, что сохранилось от бадарийских посе-
лений. Отсутствие следов даже примитивной жилой архитектуры дает ос-
нование полагать, что их обитатели жили под открытым небом или в лег-
ких шатрах, покрытых шкурами животных, подобных тем, что сооружают
современные кочевно-оседлые народы Сахары. Впрочем, зафиксирован-
ные, пусть и единичные случаи находок больших ям, в поперечнике дости-
гавших от 2 до 2,7 м, при глубине соответственно в 1,25 и 3 м [Brunton, 1948,
с. 5—6], все же дают основания полагать, что носители бадарийской куль-
туры также возводили для жилья легкие постройки, подобные найденным
в Хаммамие и на ряде других египетских памятников IV тыс. до н. э. Вмес-
те с тем отсутствие следов столбовых конструкций, глиняных или сплетен-
ных из ивняка стен, очагов и предметов быта не позволяет без доли сомне-
ния относить эти ямы к остаткам жилищ. Тем не менее, Г. Брайтон харак-
теризует одну из ям как жилище лагерного типа [Brunton, 1948, с. 7]. Быть
может, косвенным указанием на возведение хижин служит устройство мо-
гил, нередко покрытых крышами из сплетенных веток ивняка, опиравши-
мися на деревянные подпорки, от которых сохранились небольшие фраг-
менты [Brunton, 1937, с. 43; 1948, с. 8].
На стратифицированном памятнике в Хаммамие, где прослежены этапы
существования нескольких поселений, относящихся к бадарийскому, ам-
ратскому и герзейскому периодам додинастического времени, остатки лег-
ких жилищ принадлежат только к амратскому слою. Были расчищены де-
вять круглых в плане полуземлянок, в поперечнике достигавших не более
2 м, с глинобитными полом, углубленным почти на 1 м, и стенами с вклю-
чениями известняковой крошки, на которых сохранились отпечатки трост-
ника и веток, укрепленными вертикальными стволами тамариска с под-
ветренной, северо-западной стороны доминирующего направления ветра
[Caton-Thompson, 1928, с. 82 сл.]. Эти плотно стоявшие сооружения образо-
вывали круг. И подобная планировка небольшого по размерам поселения,
отличающаяся от линейной планировки выстроенных в ряд, хотя и анало-
гичных по конструкциям, хижин на поселении Меримде в Нижнем Египте,
была обусловлена, на наш взгляд, не только спецификой ландшафта в до-
линной части Египта, где жизненное пространство было значительно бо-
лее ограниченным, но особенностями быта, занятий и социальной органи-
58
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
зации населения, обитавшего в Среднем и, как будет видно ниже, Южном
Египте в V — первой половине IV тыс. до н. э.
Несмотря на то, что из-за выветренности культурного слоя границы ба-
дарийских поселений практически не установлены, а только приблизи-
тельно обозначены, частота их встречаемости свидетельствует о достаточ-
но высокой плотности населения на территориях, занятых бадарийской
культурой и Нагада I (на амратской фазе). Тот факт, что амратские посе-
ления не перекрывали бадарийские местонахождения, в отличие от герзей-
ских (Нагада II), а обнаружены расположенными на некотором удалении
от них — от нескольких сотен метров до 1—3 км, может быть истолкован
как один из аргументов в пользу частичной синхронности этих культур.
Искусность исполнения, богатство и разнообразие форм предметов ма-
териальной культуры из бадарийских археологических комплексов, осо-
бенно выразительные сравнительно с предшествующими эпипалеоли-
тическими культурами, являются прямым результатом (и одновременно
фактором) оседлого образа жизни, вызванного переходом к производя-
щим формам хозяйства. Вместе с тем в условиях опустынивания степей,
примыкавших к нынешней культивированной зоне, и ежегодных цикли-
ческих колебаний между засухой и наводнением у местного населения вы-
работалась практика сезонных миграций в долину Нила. Высокий правый
берег реки давал постоянный приют обитателям нижней пустыни, где они
основывали небольшие деревеньки, не покидая их в период разлива Ни-
ла. С наступлением засушливого сезона часть населения деревень должна
была спускаться в долину, после того как Нил возвращался в свои берега;
аллювиальная почва впитывала влагу, и растительный покров, обеспечи-
вавший прокорм стадам, возобновлялся. Есть основания полагать, что сле-
ды пребывания бадарийских пастухов в сезонных лагерях погребены под
многометровой толщей аллювиальных отложений современной культиви-
рованной зоны.
Сходство природно-ландшафтных условий обитания древних и совре-
менных нилотских народов позволяет высказать предположение о доми-
нировании скотоводства в смешанной экономике бадарийцев. Складывав-
шаяся традиция существования маленьких деревень отражает специфику
хозяйственного облика небольших семейных общин в условиях достаточ-
но высокой плотности населения и ограниченного пространства, необхо-
димого для их жизнеобеспечения, практиковавших сезонные пастушеские
миграции в долину Нила и занятие земледелием на небольших участках.
Климатическая зональность обусловила культивирование ячменя и эм-
мера, в отличие от близких бадарийцам по хозяйственному укладу носите-
лей неолитической традиции Судана, выращивавших просо и сорго. Жи-
тели Мостагедды собирали урожаи четырехрядного ячменя и эммера,
идентифицированных с помощью микроскопического анализа, и хранили
59
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
зерно в больших сосудах, помещенных в хозяйственные ямы, хаотически
расположенные по всему поселению [Brunton, 1937, с. 58—59» 61]. Получен-
ные спустя несколько десятилетий после раскопок Г. Брайтона радиокар-
боновые даты позволили датировать археологические комплексы, где бы-
ло обнаружено зерно хлебных культур, началом IV тыс. до н. э. [Shaw, 1984,
с. 113]. В Хаммамие эммер обнаружен в бадарийском и последующих сло-
ях; зерна ячменя — не раньше «смешанного» или переходного бадарийско-
амратского слоя [Holmes, 1996, с. 187]. Находки ячменя и эммера в могилах
свидетельствуют о существовании ритуалов в погребальном обряде ба-
дарийцев, присущих и другим оседлоземледельческим культурам Египта.
Зерна складывали в кожаные мешочки или просто рассыпали по дну моги-
лы. Зафиксирован случай находки испеченного хлеба, помещенного в кор-
зиночку [Brunton, 1937, с. 58—59]» и эти примеры позволяют говорить о су-
ществовании представлений о ритуальном кормлении покойного. С ними
связан и обычай укладывать в могилы людей частей или целых туш жи-
вотных. Подача умершему воды символизирована сосудами, которые об-
наружены практически во всех погребениях.
Подобно жителям долины Нила к югу от первых порогов, перешедшим
к производящим формам хозяйства, бадарийцы совершали захоронения
животных, следуя традициям погребального обряда, принятого в культуре.
Умерших или убитых животных заворачивали в шкуры мелкого рогатого
скота или газели [Brunton, 1937, с. 46—47; 1948, с. 8] и укладывали в могилы,
куда помещали и погребальный инвентарь, главным образом, керамику,
хотя обнаружены и вовсе лишенные сопровождающих вещей погребения.
В нескольких некрополях найдены могилы особей длиннорогого крупного
рогатого скота, коз и овец, а также собак5 или шакалов [Brunton, 1928, с. 42,
91—92]. В ряде случаев в могиле находились скелеты газелей (в одном слу-
чае — вместе с кошкой), сообщается также о находке костей одомашнен-
ной газели [Brunton, 1937, с. 57; 1948, с. п]. Могилы животных устраивались
в определенной части некрополя.
Разумеется, приводя фактические данные о важной, возможно, даже
преобладающей роли скотоводства в хозяйстве бадарийцев, мы разделя-
ем мнение тех исследователей, которые полагают, что ни одно скотовод-
ческое общество (если вообще позволительно говорить о сугуба скотовод-
ческих хозяйствах применительно к столь раннему времени) не могло поз-
волить себе роскошь пренебрегать земледельческим трудом в засушливом
и полузасушливом климате [Clark, 1976, с. 78; 1984, с. 31]. В этих природных
условиях обе формы производящего хозяйства достаточно уязвимы. С од-
ной стороны, поголовье скота, подверженное заболеваниям при распро-
странении эпидемий, уменьшается, с другой стороны, скот может прокор-
мить значительно меньшее количество людей, чем земледелие6. Но и пе-
риодические неурожаи не были редкостью, о чем сообщает письменная
6о
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
традиция древнего Египта. Даже сочетание производящих и непроизводя-
щих форм хозяйства едва ли гарантировало малым хозяйствам бадарий-
цев изобилие продуктов питания.
В династический период, когда уже сложилась ирригационная систе-
ма, долинная часть Египта специализировалась на выращивании, главным
образом, огородных культур, плодовых и масличных деревьев. И все же с
самого раннего времени в долине сеяли также ячмень, более приспособ-
ленный к засушливому климату, чем эммер. Однако находки зерна эмме-
ра недвусмысленно указывают на выращивание и этой хлебной культуры.
Скорее всего на юге практиковались смешанные посевы эммера и ячменя,
который защищает более влаголюбивый эммер от жары [Савельева, 1976,
с. 57]. Во всяком случае, на это могут указывать многочисленные факты
смешанного хранения ячменя и эммера в сосудах и корзинах, а также на-
ходки зерна обеих культур в могилах: на скелетах, в кожаных мешочках, со-
судах или рассыпанным по ее дну. Некоторые подсчеты показали, что, как
в нижнеегипетских культурах Фаюм А и Эль Омари, так и в верхнеегипет-
ской культуре Нагада значительно преобладал ячмень: зерно этой культу-
ры составляло в выборке из культуры Фаюм А 73,3%, из комплексов куль-
туры Нагада — 70,7% [Debono, Mortensen, 1990, с. 80; Hassan, 1984, с. 223].
Это согласуется с выводами, сделанными на основании анализа некото-
рых текстов Древнего и Среднего царства, в которых при перечне продук-
тов земледелия на первом месте чаще всего стоит слово it, обозначающее
ячмень, а на втором — bd.t — эммер (пшеница-двузернянка) [Dixon, 1969,
с. 137—138]. В текстах Раннего и Древнего царства, включая списки жерт-
воприношений, уточняется, о каком именно ячмене идет речь: из Северно-
го Египта, где выращивали переднеазиатский вид двурядного ячменя, или
из Южного Египта, где культивировался шестирядный ячмень [Савельева,
1962, с. 49; 1976, с. 57]7, происхождение которого остается неясным. Впро-
чем, в Низовье уже в V—1Утыс. до н. э. выращивали и шестирядный яч-
мень наряду с четырехрядным [Dixon, 1969, с. 134]. При упоминании в текс-
тах эммера подобные уточнения отсутствуют [Савельева, 1962, с. 48—50].
НАЧАЛО ИРРИГАЦИОННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
Рецидив засушливости климата начала V тыс. до н. э. сопровождался пре-
кращением местных осадков, и в этих условиях оседлое население ниж-
ней пустыни, возможно, уже тогда стало осуществлять первые опыты со-
оружения простейших ирригационных систем, орошавших наделы земли
близ устьев небольших притоков Нила, на краю современной нижней пус-
тыни, где основывались поселения и стоянки, начиная с позднего палео-
лита. Их прототипом была, без сомнения, естественная ирригация [Butzer,
1976, с. 18—20]. Уровень воды, просачивающейся сквозь пористую структу-
61
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
ру аллювиальных почв в течение нескольких месяцев после сезонных раз-
ливов Нила, остается достаточно высоким для прорастания семян и зерна
с последующим их вызреванием. Высыхание местных, ближайших водных
источников или их дефицит (как следствие увеличения плотности населе-
ния) настоятельно требовали их восполнения за счет искусственных водо-
емов, накопителей воды и водоотводов от Нила, не только гарантировав-
ших водоснабжение, но, главное, позволявших регулировать циклический
процесс подачи и перекрытия воды, сохранять необходимый ее уровень.
Создание такой замкнутой системы каналов, дамб и водоемов, работа-
ющей в режиме сезонных разливов Нила, пожалуй, можно назвать треть-
ей формой производящего хозяйства. Обладая запасами водных ресурсов,
оседлые общины, освобождаясь от диктата и капризов природы, получали
возможность выращивать несколько урожаев зерновых и огородных куль-
тур. Это, в свою очередь, регулировало плотность населения. С одной сто-
роны, ирригационное строительство, требующее значительного количес-
тва рабочих рук, способствовало концентрации населения и укрупнению
коллективов, с другой же — рассредоточивало оседлое население из райо-
нов, приуроченных к большим вади нижней пустыни, и приводило к рас-
селению его вдоль берегов Нила. Этот процесс начался уже в первой поло-
вине IV тыс. до н. э., когда родственная бадарийской культура Нагада I ши-
роко распространилась в долине Нила.
Ко второй половине IV тыс. до н. э. относится следующий этап преобра-
зований, связанный с началом осушения долины Нила, когда здесь, на на-
иболее возвышенных местах или искусственных насыпях, стали вырастать
обнесенные крепостными стенами города культуры Нагада III или архаи-
ческого периода (схема 1).
Сложение ирригационной системы было вызвано насущной необходи-
мостью, продиктованной отнюдь не только нуждами земледелия, но хо-
зяйственно-производственной деятельностью в целом. Собственно, веде-
ние и поддержание оседлого образа жизни в условиях наступления пус-
тыни вынуждало людей творить по существу искусственный ландшафт
в долине Нила, преодолевая сопротивление реки, которая теперь должна
была смириться, дать постоянный приют людям и кормить их. В свою оче-
редь, создание ирригационной системы повлекло за собой коренные изме-
нения в хозяйстве и общественных отношениях.
Некоторые современные статистические исследования позволили уста-
новить, что увеличение посевов пшеницы и поголовья крупного рогатого
скота является следствием увлажнения в условиях оросительной системы.
Параллельная ситуация прослежена на материалах археологических ком-
плексов культуры Нагада в Балласе (раскопанных много позднее исследо-
ваний Ф. Питри и Дж. Квибелла). Если в нижних слоях преобладали кости
мелкого рогатого скота, то в верхних это соотношение изменяется в поль-
62
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
зу крупного рогатого скота, более влаголюбивого, что соответствует сов-
ременным показателям по району верхнеегипетского города Кена, где по-
головье мелкого (козы, овцы) и крупного рогатого скота составляет отно-
шение 1,2 1 [Hassan, 19846]. С созданием ирригационной системы в долине
Нила во второй половине IV тыс. до н. э. отпала необходимость сезонных
миграций, и скотоводство стало неотделимо от земледелия, как в дельте
Нила.
Оседлый образ жизни формировался в дельте и долине Нила на протя-
жении длительного периода, с VI тыс. до н. э., захватив начало IV тыс до
н. э., в результате чего сложились хозяйственные комплексы, основанные
на выращивании хлебных культур и разведении крупного и мелкого ро-
гатого скота. Особенности этих хозяйств были обусловлены климатичес-
кими, природно-зональными и ландшафтными факторами. Если в тропи-
ческой зоне к югу от первых порогов земледелие основывалось на культи-
вировании сорго и проса, то на территории Египта выращивался ячмень
и эммер. Вместе с тем природно-ландшафтные условия вызвали образова-
ние некоторых черт сходства у неолитических культур долины Нила к се-
веру и югу от первых порогов, вплоть до Центрального Судана, носители
которых жили небольшими коллективами на краю нижней пустыни, со-
вершая сезонные пастушеские миграции в долину Нила. И есть основания
говорить об определенном преимуществе скотоводства над выращивани-
ем хлебных культур.
Напротив, в Низовье существовали все условия для полной оседлости и
развития обеих форм производящего хозяйства, к чему культуры Верхне-
го Египта пришли, по-видимому, во второй половине IV тыс. до н. э. с нача-
лом осушительных работ в долине, создания ирригационной системы при
концентрации населения и укрупнении некоторых поселений, превращав-
шихся в локальные центры будущих номов Египта.
Вместе с тем ни одна из неолитических культур Египта и Судана не пор-
вала связей с непроизводящими формами хозяйства, продукты которых
являлись существенным дополнением к рациону носителей оседлых куль-
тур в богатых растительностью и животным миром долине и дельте Нила.
По-прежнему существовали группы охотников, собирателей и рыболовов,
совершавших сезонные перемещения между нижней пустыней и долиной
Нила. Процесс вовлечения их в сферу производящих форм хозяйства но-
сил постепенный характер и происходил под влиянием соседних оседлых
культур, и, таким образом, формирование неолитических культурно-хо-
зяйственных типов осуществлялось в условиях «движущихся границ».
Формирование неолитических культур дельты и долины Нила проис-
63
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
ходило на фоне существенных климатических изменений в Северной Аф-
рике начала V тыс. до н. э., выраженных в рецидиве засушливости, и как
следствие этого — в нескольких волнах инфильтрации в долину Нила жи-
телей оазисов Сахары и Ливийской пустыни [Hassan, 1986, с. 63—76], до-
стигших в своей жизненной практике освоения навыков земледелия и раз-
ведения домашнего скота, а в дельту — носителей оседлых культур из Си-
ная и Леванта. Вместе с тем говорить о распространении границ внешних
культур вплоть до долины и дельты Нила не приходится, поскольку сло-
жившиеся неолитические культуры Египта не повторяют в полной мере
ни одну из них. Можно говорить о распространении видов одомашненно-
го скота (исключая длиннорогий крупный рогатый скот, который есть ос-
нование рассматривать в контексте местных опытов одомашнивания жи-
вотных) и хлебных злаков из Передней Азии и южных оазисов Ливийской
пустыни. В археологических комплексах неолитических культур Егип-
та встречаются артефакты, характерные для типологически близких им
культур окружающих территорий, однако каждая из них, как целостность,
представляет собой явление неповторимое.
В самом деле, пришлое население, приспосабливаясь к новым природ-
ным условиям, сливалось с местным субстратом, в результате чего созда-
вался культурный симбиоз, новые культурные явления с ориентацией на
сочетание производящих и непроизводящих форм хозяйства. Вместе с тем
нет оснований отождествлять процесс становления производящих форм
хозяйства в Египте только с внешними импульсами. Первые опыты приру-
чения некоторых видов травоядных животных и выращивания диких зер-
новых растений осуществлялись местными группами населения в VII—VI
и даже еще раньше, в X/IX тыс. до н. э. Прерванные в силу неблагоприят-
ных природных условий [Кларк, 1977, с. 181—182], они были забыты, не вос-
требованы или не стали определяющими в хозяйстве местных групп до
начала V тыс. до н. э., когда под давлением суровых природных условий в
долину и дельту Нила хлынуло население из Восточной Сахары и Перед-
него Востока или Синая, перешедшего к производящим формам хозяйс-
тва. Увеличение населения и — как результат этого — наступление на ис-
точники питания [Shaw, 1976, с. 161] стимулировали вовлечение в сферу
производящих форм хозяйства местных групп населения, живших в од-
ной экологической нише с пришлыми группами. Сложность этого процес-
са отразилась в сложении на территориях Египта различных по матери-
альному облику культур Меримде, Фаюм А и Бадари. Вместе с тем наличие
черт сходства между ними свидетельствует не только о единых, более глу-
боких их корнях (что нашло отражение в наличии бифасных орудий, на-
конечников стрел с выемчатым основанием, дисковидных и грушевидных
наверший булав), но контактах, которые осуществлялись между культура-
ми Верхнего и Нижнего Египта.
64
ГЛАВА 2. ФОРМИРОВАНИЕ НЕОЛИТИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
Сырье для изготовления многих предметов материальной культуры
обитатели долины Нила доставляли в свои деревни: малахит, бирюзу и
медь с Синая, слоновую кость из Нубии, изделия из разных каменных по-
род: шифера (или граувакки), алебастра, порфирита, аметиста, яшмы и зо-
лота. Это свидетельствует об освоении путей не только вдоль течения Ни-
ла, но и в Восточную и Западную пустыни. Распространение доместици-
рованных видов растений и животных могло происходить в результате
обменных отношений между культурами долины и дельты Нила.
Сложность процесса становления культурно-хозяйственных комплек-
сов зачастую допускает альтернативное решение вопросов о происхожде-
нии разных культурных компонентов и форм производящего хозяйства,
что сохраняет дискуссионный характер проблем сложения неолитических
культур Египта. Однако это не мешает акцентировать внимание на оче-
видном факте их различия и своеобразия материального облика, что поз-
воляет говорить о сложении двух крупных историко-культурных областей
в Низовье и долине Нила в V — первой половине IV тыс. до н. э.
ЧАСТЬ II
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ ЕГИПТА
В V-IV ТЫС. ДО Н. Э.
На рубеже V—IV тыс. до н. э. в долине и дельте Нила завершился процесс
формирования оседлых культур. Пестрота палеолитических и эпипалео-
литических культурных образований сменилась развитием культуры Ме-
римде-Бенисалам в Юго-Западной Дельте Нила, Фаюм А в прибрежной
части озера Биркет эль-Карун и бадарийской в Среднем Египте, в течение
IV тыс. до н. э. уступивших место более широко распространенному в де-
льте маадийскому культурному комплексу (или буто-маадийской культу-
ре) и культуре Нагада в долине Нила. Смена культур, однако, не упраздни-
ла тенденцию культурного дифференцирования между регионами Ниж-
него и Верхнего Египта.
Несмотря на общность хозяйственной основы — существование земле-
делия и скотоводства, — природно-климатические и ландшафтные усло-
вия наложили отпечаток своеобразия, отразившегося в преимуществен-
но земледельческом, основанном на выращивании хлебных злаков, харак-
тере культур Северного Египта и доминировании скотоводства в Верхнем
Египте, где культивировались главным образом огородные и масличные
растения. Существенную роль сыграли процессы формирования оседлого
населения обоих регионов, первый из которых испытал воздействие осед-
лоземледельческих культур Леванта, в то время как Верхний Египет пере-
жил несколько волн притока обитателей Ливийской и, предположительно,
Аравийской пустынь. Эти различия в формировании оседлого населения
Египта отразились на материальном облике додинастических культур.
Историко-культурная интерпретация археологических памятников с
неизбежностью погружает в пространство таких понятий, как хозяйствен-
но-культурный тип, историко-культурная общность, этнос и т. п. Вместе с
тем слабая освещенность не только неолитических, но и (применительно
к конкретным способам хозяйствования, которые археологически не мо-
гут быть достаточно четко выявлены и прослежены) последующих куль-
тур дописьменного периода, диктует необходимость проявлять крайнюю
66
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
осторожность при использовании соответствующей терминологии. Тем не
менее, этнографы не исключают возможность увидеть в определенной ар-
хеологической культуре конкретную локально-историческую общность
[Арутюнов, 1982, с. 55—56,72; Арутюнов, 1989, с. 42; Gledhill, 1988, с. 9 сл.]. По-
видимому, об этих общностях можно вести речь, имея в виду неолитичес-
кие и энеолитические (додинастические) культуры Египта, развивавшие-
ся на пути к сложению единого государства. Этот путь был пройден этими
культурами исключительно быстро. Каких бы схем абсолютной хроноло-
гии для раннего Египта не придерживаться [Adams, 1988, с. 5; Hendrickx,
1996, с. 37, 64; Oxford Encyclopedia of Ancient Egypt, 2001, c. 61—64], все они
указывают на последние столетия IV тыс. до н. э. как конец поздней до-
династики и начало формирования раннего государства. Иными слова-
ми, менее чем за тысячу лет общество в своем развитии осуществило ска-
чок, особенно ощутимый сравнительно с длительностью предшествующей
эпохи ранней первобытности. И вновь, как и при рассмотрении вопроса
о возникновении в Египте неолитических культур, оказывается уместным
говорить о внезапности наступления важных изменений. Внезапно в кон-
це IV тыс. до н. э. появляется письменность, монументальная архитекту-
ра — важнейшие симптомы сложения государства. На заре египетской ар-
хеологии, когда были найдены додинастические памятники, египтология
осмыслила их как явления миграций и диффузий, отражая тем самым ис-
торичность самих историографических исследований. На этот раз эта тео-
рия получила условное название теории прихода новой расы, основавшей
в Египте государство.
Впервые в египетской археологии словосочетание «новая раса» появи-
лось в связи с находкой погребений культуры Нагада. Это и было самое на-
чало изучения додинастического периода истории Египта. Однако далеко
не сразу материалы из некрополей Нагады и Балласа были признаны столь
ранними. Ф. Питри, раскапывавший в 1894—95 гг. руины древнего города в
окрестностях Нагады, сконцентрированные «в устье узкой долины на не-
большой возвышенности», частично перекрытые слоями, относящимися
ко времени XVIII династии [Petrie, Quibel, 1896, с. 34], охарактеризовал этот
памятник и исследованный им в Нагаде некрополь как принадлежащие
так называемой новой расе. Ни погребальный обряд, предусматривавший
захоронение усопших в скорченной позе, ни характер погребального ин-
вентаря не давали оснований первооткрывателям культуры связывать ее
с традициями населения династического времени. Высказывались сообра-
жения о том, что эти погребения относились к I Переходному периоду и
принадлежали ливийцам [Quibell, 1897, с. 134—135]-
Впрочем, очень скоро Дж. Квибелл, в те годы ученик и ассистент Ф. Пит-
ри, раскапывавший некрополь в Балласе, присоединился к точке зрения
Ж. де Моргана, сразу же после открытия новых памятников увидевшего
67
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
в них следы обитания в долине Нила неолитического населения [Quibell,
18986, с. и]. Но даже после того, как ранняя датировка памятников Нагады
и Балласа уже не вызывала ни у кого из исследователей сомнения, теория
«новой расы» не только не ушла в архив египтологии, но, напротив, поро-
дила немало интерпретаций относительно происхождения ее носителей.
Их происхождение связывали с Месопотамией. Поводом к тому послу-
жили находки наскальных рисунков глубоко в Аравийской пустыне, в Вер-
хнем Египте, почти на полпути к побережью Красного моря. Многочис-
ленные изображения судов с высоким носом и кормой, какие были к тому
времени известны по изобразительным памятникам Месопотамии, рас-
сматривались в качестве прототипов древнеегипетских лодок, представ-
ленных на расписных сосудах типа D культуры Нагада, ставших-де извес-
тными в Египте благодаря вторжению в долину Нила обитателей пустыни,
пришедших со стороны Красного моря [Winkler, 1938, с. 26—28].
Сторонником теории вторжения в Египет «династической расы» был
известный английский египтолог В. Эмери. Именно внезапность появле-
ния в Египте таких важных явлений новой культуры, как монументальная
архитектура и письменность, обозначила начало глубоких изменений в
Египте, связанных с возникновением государства. Сходство наземных со-
оружений — усыпальниц первых царей, раскопанных им в Саккаре, с ме-
сопотамскими кирпичными строениями с регулярными нишами указыва-
ли на тот же источник и других заимствований, будь то артефакты (цилин-
дрические печати) или мотивы изобразительного искусства (воплощения
мужского персонажа с геральдической парой хищных животных, фантас-
тических животных: крылатых грифонов, монстров с головой змеи и телом
кошачьего хищника, парой стоящих змей, лодок, плывущих вокруг корпу-
са расписных сосудов).
Говоря о рискованности категорических точек зрения в отношении
проблемы происхождения древнеегипетской цивилизации извне, В. Эме-
ри, тем не менее, рассматривал два пути, по которым в страну могли про-
двигаться создатели первых в Египте царств. В Египет они шли двумя пу-
тями. Один из них проходил через Вади Хаммамат (важнейший торговый
путь от побережья Красного моря), другой — по Вади Тумилат, ведущий
непосредственно в дельту Нила. По форме эти вторжения В. Эмери срав-
нивал с завоеванием Британских островов саксами, и этот модернизиро-
ванный подход к реконструкциям событий древности находит много сто-
ронников среди современных исследователей. В результате неоднократных
инфильтраций нового населения в Египте сложилось два царства: в Верх-
нем Египте со столицей в Иераконполе и в дельте, где возник город Буто
[Emery, 1991, с. 38—42].
Пожалуй, с легкой руки В. Эмери идея об изначальном и приблизи-
тельно одновременном возникновении в Египте двух царств укрепилась
68
ЧАСТЬ II- РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
в египтологии, в том числе и отечественной [Культура древнего Егип-
та, 1976, с. 22; Перепелкин, 1988, с. 303—304, 309, 323; Савельева, 1992, с. 22].
Двойственный подход к изучению древнего Египта, учитывающий разли-
чия между дельтой и долиной Нила, весьма популярен в египтологических
исследованиях и закономерен, если его рассматривать в контексте различ-
ных факторов: природно-ландшафтного, климатического, экономического,
политического, мировоззренческого и т. д., — что позволит, на наш взгляд,
высветить «темное пятно» в ранней истории Египта. Анализ археологичес-
ких источников дает основание реконструировать проблему обществен-
ного развития Египта в процессе государствообразования.
При всей справедливости современной критики диффузионистских тео-
рий за их схематичность, необходимо признать, что именно они дали им-
пульс принципиально иному подходу при интерпретации материальных
памятников в контексте различных форм культурных контактов и харак-
тера внутрикультурных процессов. Исследования Г. Франкфорта, посвя-
щенные месопотамским воздействиям на культуру Египта конца IV тыс.
до н. э., безусловно относятся к тем из них, что открыли дорогу качествен-
но новому наполнению понятий культурных взаимодействий, протекав-
ших в форме заимствований, влияний и взаимовлияний [Frankfort, 1956,
с. 121—137]. Этот подход снискал последователей среди современных ис-
следователей [Rice, 1990]. Анализируя факты воздействия археологичес-
кой культуры Месопотамии Джемдет Наср на герзейскую и культуру ар-
хаического Египта времени I династии, Г. Фрэнкфорт отмечал отсутствие
фактов обратной связи. Вместе с тем исследователь не ставил в прямую за-
висимость факты заимствований из Месопотамии и рождения египетской
цивилизации, хотя и отмечал, что все они относятся к исторической эпохе
возникновения государства.
Оставалось сделать последний шаг к изучению инокультурных явлений
в аспекте сопоставления данных археологии с фактами социально-полити-
ческой, экономической истории и религиозно-идеологических представле-
ний. Однако первоклассный исследователь, отдавая, видимо, дань приня-
тому в его время направлению поисков путей, по которым в Египет рас-
пространялось влияние шумерской культуры, выдвинул гипотезу о том,
что местом встречи культур могла быть ладаноносная Южная Аравия или
Сомали. Существенно, что, говоря о месопотамских влияниях на египет-
скую культуру, Г. Фрэнкфорт рассматривал их в широком контексте воз-
действия культур Месопотамии на окружающий мир. Он был одним из
первых исследователей, кто указал на существование глубокого водоразде-
ла между такими разными понятиями, как культурные контакты и созда-
ние государства, и тем самым нанес окончательный удар по старой теории
о вторжении в Египет «новой расы». При этом он сформулировал важное
с культурологической точки зрения положение о различных формах заим-
69
ЧАСТЬ II. РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
ствований — от механического копирования привозных образцов до твор-
ческого их осмысления в соответствии с характером культуры-адепта.
Г. Фрэнкфорт детально анализировал материальные источники, выявляя
месопотамские импорты в египетской культуре и примеры копирования
мотивов в изобразительном искусстве, востребованных египетской куль-
турой на заре государственности. Можно не соглашаться с выводами авто-
ра по частным вопросам (например, об использовании в Египте сырцовых
кирпичей не раньше раннединастического времени), однако его исследо-
вание явилось, образно говоря, тем мостом, который соединил важнейший
материал, археологически выявленный на рубеже XIX—XX столетий и в
первой половине XX века, с современными методами исследования.
Обменные отношения и одноканальные заимствования Египта из Месо-
потамии или Сузианы накануне сложения государства осуществлялись в
первую очередь в интересах социально-имущественной элиты, формиро-
вавшейся на протяжении всего додинастического периода Египта.
Совокупность современных данных изучения археологических куль-
тур Нижнего и Верхнего Египта позволяет не только восстановить собы-
тийную канву, но и определить уровень социального развития этих облас-
тей страны в V—IV тыс. до н. э. с точки зрения их участия в процессах го-
сударствообразования и внешних контактов.
ГЛАВА 1
НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
Пожалуй, впервые проблема разных путей развития дельты и долины Ни-
ла уже в неолитическое время начала решаться на археологических ма-
териалах Г. Юнкером, с 1928 по 1932 гг. в течение нескольких сезонов про-
водившим раскопки неолитического памятника Меримде-Бенисалам в
Юго-Западной Дельте Нила. Из-за своих гигантских размеров поселение,
раскинувшееся на площади около полутора десятков гектаров, получило
в египтологической литературе название «неолитический город», уподоб-
ленное феноменам городской цивилизации Сирии, Палестины и Месопо-
тамии. Нередко в исследованиях приводятся данные о возможной числен-
ности населения Меримде от 5 [Hoffman, 1991, с. 169] до 16 тысяч человек
[Hayes, 1977, с. 103] одновременно.
По своим размерам это поселение не имеет равных среди ранних памят-
ников Египта, за исключением Иераконполя, который, впрочем, в додинас-
тическое время не представлял собой единого населенного пункта. Вмес-
те с тем, несмотря на тщательность исследований Меримде Г. Юнкером и
позднее, уже в 8о-е годы, И. Айвангером, речь идет не о тотальных раскоп-
ках буквально на всей площади телля, а только о трех участках. Поэтому
нельзя в точности сказать о повсеместности находок жилищ и каких-ли-
бо иных построек, а значит, об истинных размерах поселения, хотя арте-
факты культуры Меримде обнаружены на всем пространстве телля и даже
в его окрестностях.
В нижних слоях жилища располагались хаотически, образуя концентра-
ции нескольких ям различного диаметра — остатков хижин, окруженных
небольшими ямами хозяйственного назначения. В них находились сосуды
для воды и корзины, сплетенные из тростника и стеблей эммера, в кото-
рых, судя по находкам, хранилось зерно злаковых культур.
Начиная с третьей фазы, поселение приобрело четко выраженную пла-
нировку. Череда плотно расположенных хижин выстраивалась вдоль
«улиц», в шеренгу, с учетом доминирующих ветров северной половины,
несущих из Ливийской пустыни песок. Упорядочивание планировки посе-
ления, безусловно, отражает какие-то изменения, имевшие место в жизни
обитателей Меримде, и этот факт, разумеется, не остался без внимания ис-
следователей, впрочем, по-разному его объясняющих. С точки зрения изу-
чения социальных процессов, происходивших на протяжении развития
культуры Меримде, возникновение четкой планировки рассматривалось
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
в связи со становлением определенной формы организации жизни посе-
ления Меримде, «управлявшегося представителями местной власти или
вождем» [Hayes, 1977>с- юб].
С этим общим положением нельзя не согласиться, ибо трудно найти в
истории (этнографии) пример, когда бы достаточно крупный социальный
организм был лишен каких бы то ни было форм общественной организа-
ции. Однако сложилась точка зрения, что именно таковым было социаль-
ное устройство жизни в Меримде — как объединение группы независи-
мых мелких земледельцев, осуществлявших все же какие-то совместные
действия. При таком подходе вовсе не учитывается факт наличия или от-
сутствия планировки поселения. Основной акцент приходится на его мик-
роструктуры, то есть отдельные хозяйственно-строительные комплексы,
состоящие из жилища и примыкавших к нему хозяйственных ям, прина-
длежавших малой семье [Hoffman, 1991» с- Важнейшим аргументом в
пользу данной точки зрения являются находки больших корзин для хране-
ния зерна внутри или возле жилищ.
Избирательность фактов, таким образом, обрекает на молчание все про-
чие источники. Между тем при реконструкциях важна информация, полу-
ченная при анализе максимально широкого круга источников. При всей
зыбкости почвы под реконструкциями социального устройства общества
дописьменного периода ее все же можно нащупать, обратившись к матери-
альным памятникам культуры Меримде как целостности, изменяемой во
времени. Изучение материальной культуры от слоя к слою позволило ав-
торам раскопок определить динамику ее развития. Материальные источ-
ники Меримде в исторической перспективе значительно преобразили об-
лик этой культуры к третьей, наиболее поздней фазе, когда на поселении
возникла четкая планировка.
Экспериментирование в области технологии и динамика развития форм
керамики отражают, в первую очередь, внутреннее развитие культуры Ме-
римде. Вместе с тем многообразие форм сосудов в каждом слое, изменение
их соотношений от слоя к слою свидетельствуют о модификациях в облас-
ти потребления различной пищи. Разумеется, практически невозможно с
определенностью сказать, для каких конкретных продуктов питания ис-
пользовались те или иные сосуды. Очевидно, в одних хранили воду, в дру-
гих продукты растительного происхождения, молочные и молочнокис-
лые продукты. В Меримде не обнаружены формы, специально предназна-
ченные для выпечки хлеба, какие в большом количестве представлены в
материалах, например, бадарийской культуры. Можно только предпола-
гать, что из зерна эммера готовили каши, а ячмень, как и позднее, служил
основой приготовления пива. В любом случае продукты земледелия со-
ставляли существенную долю в рационе жителей Меримде, и на это ука-
зывает значительный процент кремневых орудий, причастных к этой фор-
72
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
ме производящего хозяйства. Вкладыши для серпов носят специфические
следы залощенности от длительного использования для срезания расте-
ний [Hoffman, 1991, с. 177].
Зерно измельчалось в муку непосредственно на поселении, около жи-
лищ, где найдены в большом количестве каменные зернотерки. Оно чер-
палось из тех самых крупных корзин, что входили в набор хозяйствен-
ных предметов малой семьи, которой принадлежал хозяйственный ком-
плекс. Однако возникает вопрос: достаточно ли было зерна, хранимого в
пределах такого комплекса, от одного урожая до следующего? Учитывая
тот, видимо, бесспорный факт, что продукты земледелия составляли ос-
новную часть рациона жителей Меримде, едва ли можно удовлетворить-
ся положительным на него ответом. В таком случае можно предполагать
существование общих зернохранилищ, известных по раскопкам культуры
Фаюм А, восполнявших запасы зерна малой семьи. Такая вероятность не
исключается, поскольку раскопки в Меримде не носили тотального харак-
тера. Но это допущение, в свете сказанного не лишенное оснований, с не-
избежностью влечет за собой следующий вопрос о том, кому принадлежа-
ли функции распределения продуктов производящих и непроизводящих
форм хозяйства, следы которых зафиксированы на всех фазах существова-
ния поселения Меримде. За некоторыми разъяснениями обратимся к бо-
лее поздней традиции Древнего царства.
Селения (городцы) выступали как единые, внутренне нерасчлененные
социально-производственные организмы. На рельефных изображениях
они символизированы персонификациями, иногда даже несколько селе-
ний нома или округи воплощались таким образом. Известно немало со-
провождаемых текстами изображений, где представлены картины сов-
местных действий и трапезы селян во время сельскохозяйственных работ
[Перепелкин, 1988, с. 190 сл.].
Существование малых индивидуальных хозяйств практически неулови-
мо на уровне социальных низов к тому времени уже давно иерархизиро-
ванного, стратифицированного общества. Но даже в среде высших и сред-
них слоев еще сохранялись отголоски родовых отношений в коллективном
характере собственности на землю среди родственников [Савельева, 1962,
с. 148]. Своими корнями эти явления уходят во времена, предшествующие
выделению родовой элиты, имущественные интересы которой обеспечи-
вали общинники, совместно ведшие хозяйство селения. Надо полагать, что
в Древнем царстве сосуществовали разные формы социальных отноше-
ний, в том числе, наряду с сельскими, основанными на родовых отношени-
ях, формировались территориальные общины. Однако и эти социальные
организмы обладали коллективными правами на землю [Савельева, 1962,
с. 144]. В этом контексте совместный характер производственной деятель-
ности, форм собственности на землю и распределение продуктов земледе-
73
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
лия тем более представляются неотъемлемой чертой жизни обитателей не-
олитического поселения Меримде.
Необходимость коллективной деятельности была обусловлена различ-
ными причинами. С одной стороны, невысокий уровень развития средств
труда обусловил смешанный характер хозяйства за счет сочетания произ-
водящих и непроизводящих его форм. С другой стороны, природно-кли-
матические условия, связанные со сменой сезонов, короткими интерва-
лами между периодами разлива Нила и резкого наступления засухи, ог-
раничивающие сроки работ земледельческого цикла, способствовали
консервации коллективных форм хозяйствования.
Однако коллективная собственность на землю и скот не исключала рас-
пределения продуктов производящих и непроизводящих форм хозяйства
между общинниками, очевидно, исходя из количества членов малой семьи.
Поддержание жизнедеятельности общины в целом, воспитание молодо-
го поколения, наделение его навыками труда, приобщение к традиции —
все это являлось общей заботой. Эти моменты, непосредственно не осве-
щенные материальной культурой Меримде, латентно в ней присутству-
ют. В противном случае невозможно объяснить, каким образом без этого
стержня — передачи информации из поколения в поколение в течение не-
скольких сотен лет развивалась культура Меримде. Коллективной заботой
было и распределение продуктов питания.
Материальный облик Меримде, представленный артефактами, характе-
ризующими, так сказать, хозяйственно-производственную сторону жиз-
ни этого крупного поселения, дает основание говорить об обществе, еще
не достигшем состояния сколько-нибудь глубокого дифференцирования с
выделением социальной элиты, обладавшей имущественными приорите-
тами. Материальная культура Меримде отражает стадиально и типологи-
чески более ранний этап организации общества, сопоставимый с извест-
ными в экономической этнологии пракрестьянскими общинами [Семенов,
!993а> с. 65—67]. Такой коллектив обладал социальным лидером, власть ко-
торого основывалась на его личном авторитете.
В этой связи специальный интерес представляет изготовленная в услов-
ной манере глиняная модель человеческой головы высотой около и см [Ei-
wanger, 1992, табл. 88]. Глазницы, ноздри и рот переданы отверстиями, кро-
ме того, вся поверхность яйцевидной головы покрыта мелкими сквозными
дырочками. Под подбородком проделано отверстие для древка диаметром
в 1 см, так что это изображение служило навершием жезла, принадлежав-
шего авторитетному представителю общины. Очевидно, эта скульптурная
голова изображала мифический персонаж или первопредка. Такой пред-
мет, причастный к ритуальной практике, во время церемоний находился в
руках у социально значимой фигуры, олицетворявшей власть или связь с
миром предков, иными словами, лидера общины — вождя или жреца.
74
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
К числу ритуальных предметов, найденных на поселении, относится
также выполненная из глины, перемешанной с нарубленной соломой и
частичками слюды, женская скульптурка, несколько фигурок коровы, вы-
полненных в условной манере, бочонковидные погремушки или трещотки
из красной полированной глины, внутри которых находились мелкие ка-
мешки, а также небольшая модель глиняной лодки [Hayes, 1977, с. 107; Eiwan-
ger, 1992, с- 66—71,74, рис. 18, табл. 89].
Планировка поселения на последней фазе поселения Меримде могла
быть вызвана определенным укрупнением социального организма, разде-
ленного на родовые группы или фратрии. Отмечено увеличение удельного
веса производящих форм хозяйства в жизнеобеспечивающей основе об-
щины, о чем свидетельствуют материалы. Росту поселения способствовал
тот факт, что своих умерших сородичей общинники хоронили в его преде-
лах, в хижинах или возле них, в результате чего основывались новые жи-
лища для ближайших родственников покойного.
Погребения, как правило, не содержали предметов: лишь в нескольких
из 125 могил, подавляющее большинство которых принадлежало детям и
женщинам, находились бусина или амулет, а также зерна эммера на скеле-
те или во рту покойного. Скорченные костяки в мелких могильных ямах
в основном были обращены головой на юг, однако одни (и таких погребе-
ний большинство) лежали на правом боку, другие на левом, соответствен-
но «глядя» на восток и запад [Junker, 1929, с. 189], и эти различия, возможно,
отражали принадлежность умерших к разным родовым группам Мерим-
де. Впрочем, Г. Юнкер трактовал эти факты иначе, объясняя их специфи-
кой погребального обряда как одного из показателей культурного разли-
чия Низовья и Верхнего Египта. Он подметил, что лицо умершего было об-
ращено в сторону очага в жилище, в котором или возле которого он был
похоронен.
Такая интерпретация исходила из факта синхронности погребений и
хозяйственных комплексов, в пределах которых они находились. Одна-
ко именно в этой связи были высказаны соображения современными ис-
следователями, усомнившимися в одновременности погребений и жилищ.
Так, М. А. Хоффман, признавая великие заслуги Е Юнкера-текстолога, под-
верг критике метод его раскопок, которые «велись крупными метровы-
ми слоями, в результате чего от исследователя ускользала реальная карти-
на заселения поселения, выпадали целые этапы его развития как системы»
[Hoffman, 1991, с. 171—172].
Однако при всех, возможно, справедливых претензиях современных
египтологов в адрес первооткрывателя культуры Меримде необходи-
мо констатировать, что ее отличие от культур долины Нила не становит-
ся менее выразительным. В Верхнем Египте крупные поселения не извес-
тны, равно как и погребения на них1. В свете вышесказанного о культуре
75
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
Меримде объяснение внушительных размеров поселения кроется, на наш
взгляд, в феномене «движущихся поселений», известных в разных регио-
нах и культурах древности [Kemp, 1968, с. 28]. Речь идет о поселениях, кото-
рые росли за счет передвижения на новые, смежные участки земли, когда
старые, уже освоенные, по каким-то причинам становились непригодны-
ми для жизни и использовались как некрополи. На определенной ступени
развития религиозных представлений увеличение поселения за счет пре-
вращения некоторых жилищ в могилы могло быть результатом представ-
лений о неотделенности мира мертвых от мира живых. Если же, напротив,
правы оппоненты Г. Юнкера, то рост поселения мог быть вызван, как уже
говорилось, изменениями в жизнеобеспечивающей основе за счет произ-
водящих форм хозяйства. Поэтому, как представляется, речь идет о фе-
номене «движущегося поселения», выросшего в том числе и за счет пог-
ребального обряда, предусматривавшего захоронение умерших вблизи
живых сородичей, что было характерно для одновременных Меримде па-
мятников Леванта, а также некоторых этнографических культур Африки.
В этих культурах женщин хоронят в жилищах, которые после этого разру-
шаются, а умерших мужчин — в краале [Smith, 1996, с. 31].
В действительности причин для частичного и более основательного пе-
реселения внутри освоенной территории было гораздо больше, и об этом
свидетельствуют материалы африканской этнографии. Вот что писал по
этому поводу Э. Э. Эванс-Причард — знаток жизни одного из нилотских
народов Судана, нуэров: «Семьи часто переселяются из одного конца де-
ревни в другой, из одной деревни в другую, а что касается небольших де-
ревень, то, если там умерло много людей, болеет скот, возникают конф-
ликты или истощились пастбища и посевные земли, на новое место пе-
реходит иногда вся деревенская община. После примерно десятилетнего
пользования признаки истощения замечаются как на пастбищах, так и на
посевных землях, расположенных на небольших грядах, а через каждые
пять лет приходится перестраивать хижины и загоны» [Эванс-Причард,
1985. с. 63].
Разумеется, приведенный пример не дает полной параллели Меримде,
включая причины переселений, и в том смысле, что деревни нуэров не до-
стигают таких крупных размеров, как это неолитическое поселение. Одна-
ко эти различия могут быть объяснены скорее природно-ландшафтными,
чем какими-то иными, в частности, стадиальными причинами. Более пло-
дородные земли равнинной дельты обеспечивали возможность концент-
рироваться значительному в количественном отношении населению, осва-
ивавшему по мере необходимости открытые пространства окрестностей.
Практически неограниченные пространства дельты позволяли неолити-
ческому населению основывать некрополи вблизи поселений. И все же
жители Меримде хоронили умерших непосредственно на поселении, что,
7б
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
безусловно, свидетельствует о специфике погребального обряда у носите-
лей этой культуры Низовья, унаследованного культурой Эль Омари. Этот
факт может рассматриваться как знак особенного сравнительно с долин-
ной частью Египта.
С V тыс. до н. э. оседлое население обитало также на плато Хелуан, в пра-
вобережье Нижнего Египта, и есть основания полагать, что здесь переход
к производящему хозяйству был результатом развития местных эпипалео-
литических культур2 К такому выводу позволяет прийти наличие архаи-
зирующих черт в материальном облике культуры Эль Омари. Колебания
между периодами увлажнения и аридности приводили в движение груп-
пы охотников, рыболовов и собирателей из района Вади Хоф и Вади Гара-
ви между пустыней и долиной Нила, диктовали населению необходимость
приспосабливаться к изменяющимся условиям, расширять жизнеобеспе-
чивающую продовольственную основу за счет развития производящих
форм хозяйства. В значительной степени особенности культур, сложив-
шихся на плато Хелуан, обусловлены их распространением на пересече-
нии путей, соединявших долину и дельту Нила с Восточной пустыней, по-
бережьем Красного моря, Синаем и через него — с Юго-Западной Азией, а
также с Восточным Средиземноморьем. Такая пограничная ситуация ска-
залась на их материальном облике, свидетельствующем о контактах с дру-
гими культурами.
КУЛЬТУРА ЭЛЬ ОМАРИ
Памятники культуры Эль Омари сконцентрированы между Вади Хоф и
склонами Рас эль-Хоф в нижней пустыне, в 4 км к востоку от берега Ни-
ла [Debono, Mortensen, 1990, рис. 1]. Собственно поселение, давшее назва-
ние культуре, расположено непосредственно к югу от Вади Хоф и за вре-
мя своего существования оно, постепенно увеличиваясь, на последней 4
фазе своего развития, стало занимать площадь 750 х 500 м. Поскольку на
востоке поселение примыкало к подножию гор, расти оно могло в южном
и западном направлениях. Осваивая новые, смежные пространства, жите-
ли поселения хоронили умерших на покинутых участках, в хозяйственных
или специально выкопанных ямах. По имеющимся радиокарбоновым да-
там, поселение существовало около 200 лет, приблизительно между 4600 и
4400 гг. до н. э. [Debono, Mortensen, 1990, с. 81].
Пережив несколько фаз, Эль Омари, в отличие от Меримде, так и не пре-
вратилось на поселение с регулярной планировкой. Оно представляло со-
бой бессистемное скопление жилых или хозяйственных построек с углуб-
77
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
ленным в землю полом. Однако культура Эль Омари не оставалась неиз-
менной, в ней также происходили динамические процессы, отразившиеся
в материальной культуре. Так, если на первых фазах отмечена концентра-
ция лишь небольших в диаметре ям, то с третьей фазы многие из них ста-
ли достигать от 50 до юо см в поперечнике, тяготея к наиболее крупной
яме, однако не превышавшей 250 см в диаметре. Только в единичных слу-
чаях в этих больших ямах были обнаружены очаги, позволившие рассмат-
ривать их как жилища, в отличие от лишенных очагов ям.
На поселении не обнаружено плетеных веток, обмазанных глиной, из
которых возводились стены полуземлянок в Меримде. От наземной час-
ти сооружений сохранились лишь следы вертикальных жердей неболь-
шого диаметра, от 2 до 4,5 см, установленных по периметру ямы, у входа,
ориентированного на юго-восток, и в ряде случаев — в центре сооруже-
ния [Debono, Mortensen, 1990, с. 19]. Основаниями стен служили блоки из
известняка, укрепленные вдоль края некоторых ям. Такие факты, как рас-
положение ямок от деревянных жердей, большое количество фрагмен-
тов тростниковых циновок, обнаруженных на поселении повсеместно, да-
ли основание полагать, что навесы прикрывали не только центральные,
но и примыкавшие к ним небольшие ямы для хранения продуктов пита-
ния и предметов каждодневного быта [Debono, Mortensen, 1990, с-15—16].
В самом деле, фрагменты травяных циновок, а также следы обмазки и ок-
рашенной штукатурки (белой и желтой), что способствовало длительно-
му хранению пищевых запасов в центральных и окружавших их ямах, слу-
жат подтверждением в пользу такого функционального назначения этих
легких построек.
Подобно нуэрам [Эванс-Причард, 1985, с. 63], жители Эль Омари могли
находить место для отдыха и хозяйственных занятий под навесами ветро-
вых заслонов или изгородей, следы от которых обнаружены на нескольких
участках поселения [Debono, Mortensen, 1990, с. 21]. Отсутствие очагов в
ямах или между ними оставляет открытым вопрос о том, где приготавли-
валась пища, требующая термической обработки, и выпекался хлеб, в час-
тности, тот, что найден на поселении Эль Омари [Debono, Mortensen, 1990,
табл. 50,1].
Авторы раскопок склонны рассматривать Эль Омари не как постоянное
место обитания земледельческой общины, каким было поселение Мерим-
де, а скорее в качестве сезонного лагеря пастухов, наподобие тех, что су-
ществовали в V—IV тыс. до н. э. в Фаюмском оазисе или в деревне Хамма-
мие [Debono, Mortensen, 1990, с. 23, 8о]. Они также пришли к выводу, что
земледелие не играло основной роли в жизни обитателей Эль Омари, ар-
гументируя эту точку зрения невысоким процентом найденных на посе-
лении бифасных вкладышей для серпов, появившихся к тому же лишь на
второй фазе. Все же необходимо заметить, что зерна ячменя и эммера, а
78
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
также зернотерки были обнаружены на всех фазах поселения [Debono,
Mortensen, 1990, с- Во], включая и самую раннюю, где преобладала микро-
литическая техника, впрочем, не исчезнувшая и на поздних фазах. И этот
факт дает основание говорить не о переходе к земледелию, начиная со вто-
рой фазы существования поселения, а скорее об усовершенствовании ору-
дий, использовавшихся для земледельческой активности.
В действительности трудно даже ставить вопрос о доминировании од-
ной из форм хозяйства на поселении Эль Омари. Находки зерна и семян
в хозяйственных ямах и могилах свидетельствуют о том, что его жители
выращивали разные культуры, среди которых явно преобладали эммер
(40%), рожь (30%) и ячмень (15%) [Barakat, 1990» с. 109—111]. Остеологичес-
кий материал включает части скелетов свиньи, крупного и мелкого рогато-
го скота, но также диких животных, на которых велась охота. В основном
речь идет об обитателях водных источников: гиппопотамах, черепахах,
крокодилах, а также о водоплавающих птицах, рыбе и моллюсках Нила и
вади [Boessneck, Driesch, 1990, с. 99—107]. Смешанный характер экономи-
ки, как и в Меримде, где, однако, явно доминировало земледелие, что от-
разилось в материальном облике этой культуры, был обусловлен не толь-
ко, а может быть, не столько нехваткой продуктов питания от производя-
щих форм хозяйства, сколько природным разнообразием животного мира,
и поддержанием традиционных форм хозяйства, глубоко вошедших в быт
неолитического населения долины Нила.
Материальная культура Эль Омари представлена, как и Меримде, пред-
метами, характеризующими хозяйственно-производственную сферу жиз-
ни общины. Кремневые орудия изготавливали здесь же, на поселении, о
чем свидетельствуют многочисленные отходы от обработки местного сор-
та кремня. В окрестностях плато Хелуан находились месторождения извес-
тняка и алебастра, из которых местные жители изготавливали миниатюр-
ные сосуды, известные, правда, по единичным экземплярам, и палетки. Ок-
рестности изобиловали нильской глиной для гончарства, развивавшегося
не только в Эль Омари, но и на других поселениях Хелуана.
Технология изготовления керамики в Эль Омари продолжала традиции
Меримде. По-прежнему в глиняное тесто добавляли мелко нарубленную
солому. Вместе с тем усовершенствовались технологические приемы, со-
провождавшиеся большим разнообразием форм керамических сосудов.
Поверхность главным образом красных сосудов полировали, заглаживали
и покрывали ангобом. В Эль Омари преобладали открытые формы, хотя не
вышли из употребления и сосуды с узким устьем. Значительное количес-
тво фрагментов принадлежало грубой кухонной посуде. По ряду призна-
ков установлено наличие инокультурных технологий, в частности, прису-
щей Палестине, выраженной в применении смешанных глин с примесями
песка и известняковой крошки. В Эль Омари изготавливались черновер-
79
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
хие сосуды, характерные для Южного Египта, начиная с бадарийского вре-
мени [Debono, Mortensen, 199°> 36—4°]-
Наряду с плетением травяных циновок, имевших широкое примене-
ние в хозяйственной жизни жителей поселения Эль Омари, из раститель-
ного волокна они скручивали веревки и канаты [Debono, Mortensen, 1990,
табл. 49]-
Производство кремневых орудий и керамики, изготовление каменных,
костяных и деревянных украшений, плетение циновок, — словом, обра-
ботка целого ряда материалов могла осуществляться не только на посто-
янных поселениях, но и в сезонных лагерях, где часть населения держа-
ла скот и обрабатывала небольшие участки земли в периоды наступле-
ния засухи. Но, по крайней мере, одно обстоятельство не позволяет, на
наш взгляд, характеризовать Эль Омари как сезонный лагерь. По этногра-
фическим данным, на сезонные стоянки переходила молодая часть населе-
ния деревень (см. выше, ч. I, гл. 2). Лишь одно погребение в Эль Омари при-
надлежало юноше, в то время как число могил детей, присутствие которых
в сезонном лагере ожидается в наименьшей степени, составляет почти по-
ловину от количества могил взрослых — 12 из 28 [Debono, Mortensen, 1990,
с. 73]. К тому же при организации пространства древние культуры, очер-
чивая границы освоенных территорий, включали, естественно, не только
места постоянного обитания, но и некрополи, что хорошо прослеживается
по материалам других додинастических культур Египта. Аналогичная кар-
тина, на наш взгляд, сложилась и на плато Хелуан, памятники которого бы-
ли значительно удалены от берега Нила, куда только в период наводнений
могла переходить часть населения для выпаса скота, включавшая в свой
рацион дары природы. Впрочем, в Эль Омари некрополь еще окончательно
не отделился от поселения.
Поселение Эль Омари развивалось одновременно на всех выявленных
его участках, и этим объясняется тот факт, что оно производит впечатле-
ние хаотически расположенных хижин, хозяйственных построек и могил.
Переселение с места на место происходило через такой интервал време-
ни, когда погребения оказывались расположенными вблизи новых хозяйс-
твенных построек. При такой форме освоения пространства ни о какой
планировке поселения говорить не приходится, однако из этого не следует,
что у жителей Эль Омари вовсе отсутствовали представления об организа-
ции территории. Приведенные данные свидетельствуют о том, что на про-
тяжении существования поселения там жили поколения родовой общины,
пределов которой не покидали даже умершие сородичи. Тем не менее, тот
факт, что хоронили их на участках, оказавшихся оставленными на какое-то
время, показывает, что единое пространство общины все же как-то разде-
лялось на мир живых и умерших. Более того, установлено, что мужчин хо-
ронили в западной части поселения, в то время как женские и детские пог-
8о
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
ребения сконцентрированы в его восточном секторе [Debono, Mortensen,
1990, с. 75]. И если это наблюдение, в самом деле, адекватно передает карти-
ну, есть основания полагать, что в погребальном обряде отразились опре-
деленные религиозные представления, в сфере социальной жизни предус-
матривавшие дифференциацию по половозрастному принципу.
Как и Меримде, поселение Эль Омари разрасталось за счет постепенных
переселений его жителей на новые участки, когда прежние хижины стано-
вились жилищами их умерших сородичей. Однако в погребальном обряде
произошли радикальные изменения. Последним приютом умершего ста-
новилось специально устроенное жилище. Тело укладывали в могильную
яму в позе эмбриона или спящего на левом боку, с согнутыми ногами и ру-
ками, с головой, ориентированной на юг, и лицом, обращенным к западу.
Позади головы или непосредственно под нее часто клали небольшой из-
вестняковой булыжник, служивший своего рода подголовником [Debono,
Mortensen, 1990, с. 73]. Умершего заворачивали в травяную циновку, а затем
в шкуру животного, мехом наружу. Зафиксирован случай погребения на
некоем подобии кровати или носилок, сооруженных из циновки, натяну-
той на деревянный каркас из жердей [Debono, Mortensen, 1990, с. 73]. Трос-
тниковыми циновками выкладывали стены и пол могильной ямы, как вы-
копанной специально для совершения в ней захоронения, так и в бывшей
хозяйственной яме.
В погребальном обряде ритуальное кормление и подача покойному во-
ды символизированы одним или двумя стоящими перед его лицом сосуда-
ми. Целые экземпляры, нередко прикрытые крышками или кусками гли-
ны, оказывались наполненными чистым желтым песком, перемешанным с
обугленным зерном, которое также встречается рассыпанным по дну моги-
лы, и древесным углем, в то время как могильные ямы засыпали темно-се-
рым грунтом. Исключения составляют два случая засыпки ям чистым жел-
тым песком. Именно эти могилы, в отличие от прочих, обладали навесами,
опиравшимися на деревянные жерди, установленные вдоль стен могиль-
ных ям, таким образом, полностью имитируя хижину [Debono, Mortensen,
1990, с. 67]. В одной из могил находился деревянный предмет длиной 35 см,
напоминающий булаву, правда, в отличие от булавы оба его конца завер-
шены утолщениями, овальным и округлым. Высказывалось соображение,
что это самое раннее воплощение жезла ames [Hayes, 1977, с. 120], хотя ав-
торы раскопок не склонны видеть в этом предмете его прототип, посколь-
ку жезл ames наделен одним навершием [Debono, Mortensen, 1990, с. 75]. Так
или иначе, не приходится сомневаться, что этот предмет (назовем его жез-
лом) символизировал особый социальный статус умершего мужчины, ко-
торый был похоронен «держащим» его за древко, овальным утолщением
книзу, в правой руке [Debono, Mortensen, 1990, с. 67, табл. 28,1; 43,1—2]. Вок-
руг жезла и на руке сохранились следы какого-то коричневого не иденти-
81
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
фицированного вещества. По-видимому, причиной его смерти была рана
на черепе, которую, судя по описаниям, пытались залечить. Упоминается
еще одна деталь: во рту умершего находилась фаланга пальца, что напоми-
нает известный жест бога Гарпократа, приложившего палец правой руки к
устам. Однако это может быть простым совпадением, и кажущийся жест
есть не что иное, как следствие работы грызунов или движения грунта в
могильной яме.
Вероятно, тот факт, что эта яма была засыпана чистым песком без при-
месей темного грунта, не было случайным. Не исключено, что это имело
особое значение с точки зрения религиозных представлений. В погребаль-
ной практике получили отражение ранние космологические представ-
ления о первобытном холме. Во всяком случае, бесспорно, что наполне-
ние чистым песком сосудов, установленных в могилах, имело то же сим-
волическое значение, каким наделялся обычай заполнять им могильную
яму. Таким образом, в контексте приведенных данных нет оснований, на
наш взгляд, сомневаться в том, что погребенный с жезлом мужчина обла-
дал особым социальным статусом и был наделен властью лидера общины
или функциями священника. Вместе с тем необходимо отметить, что, судя
по бедности вещного наполнения могил (в том числе и только что описан-
ной), в общине еще не сложились имущественные различия между ее чле-
нами.
Занимая стратегически важное положенное между дельтой и долиной
Нила, северными окраинами Аравийской пустыни, где сходились длин-
нодистанционные пути, поселение Эль Омари и другие расположенные на
плато Хелуан населенные пункты вели обменные отношения с культурами
Синайского полуострова, Восточного Средиземноморья, побережья Крас-
ного моря и Юго-Западной Азии. Возможно, функции заставы играл не-
большой памятник, на котором найдена керамика, сходная с омарийской,
занимавший одну из высот на Джебель Хоф, к северу от Вади Хоф, все-
го в 2 км от Эль Омари [Debono, Mortensen, 1990, с. 78, 8о]. По этим путям
в Эль Омари проникали вещи, которые, судя по всему, ценились местным
населением достаточно высоко. К их числу относилось большое скопление
кусочков галены (свинцового блеска или сульфида свинца, темно-серой
свинцовой руды) общим весом в 15 кг, уложенных в объемистую оваль-
ной формы чашу, помещенную в яму. О том, что эта находка в самом де-
ле представляла собой ценный предмет, говорит тот факт, что он хранился
как клад. Кусочки галены, упакованные в шкуру животного и ткань и при-
крытые соломой, были помещены в запечатанную — обмазанную раство-
ром желтой глины — чашу, захороненную в яме [Debono, Mortensen, 1990,
с. 6о].
Галена наряду с «малахитовой зеленью» (зеленой медной рудой или ма-
лахитом) предназначалась для медицинских и косметических целей. По-
82
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
рошок этих минералов, разведенный предположительно водой, наносил-
ся линией вокруг глаз на веки, предварительно покрытые каким-то мас-
лянистым составом. Месторождения свинцовой руды расположены близ
Асуана и в ряде местонахождений на красноморском побережье, в райо-
не Сафага (где обнаружены следы древних разработок), в Ранга и Дже-
бель Розас, к югу от Кусейра [Лукас, 1958, с. 154,345—376; АЕМТ, с. 168]. Пос-
кольку в Эль Омари нет следов металлургического производства, не может
быть речи об использовании свинцовой руды для выплавки свинца, из ко-
торого позднее изготавливались предметы мелкой пластики [Лукас, 1958,
с. 81]. Разумеется, кусочки галены могли применяться жителями Эль Ома-
ри для окрашивания век. Они растирались, как и охра, найденная здесь, на
небольших прямоугольных палетках из кальцита [Debono, Mortensen, 1990,
с. 58, 6о]. Вместе с тем, учитывая значительный объем скопления свинцо-
вой руды, его можно рассматривать как достаточно ценный объект, пред-
назначенный для хранения, оказавшийся в Эль Омари в результате обмен-
ных отношений с территориями, где этот минерал добывался.
О прямых или опосредованных обменных отношениях жителей Хелуа-
на с обитателями побережья Средиземного и Красного морей свидетель-
ствуют морские раковины, известные также на памятниках культуры Фа-
юм А и Меримде. Как и нильские раковины, древнейшее население Егип-
та использовало их не только для употребления в пищу (их внутренности),
но изготавливало из разных раковин ожерелья и браслеты, возможно, слу-
жившие, как во многих этнографических культурах, символами особого
социального статуса [Debono, Mortensen, 1990, с. 55, табл. 50].
Контекст материальной культуры Эль Омари позволяет говорить о ста-
диальном и типологическом сходстве с Меримде. Отмечается и антропо-
логическое родство носителей обеих культур, предков северян додинас-
тического времени [Derry, 1990, с. 95 сл.]. Вместе с тем эти ранние оседлые
культуры Низовья, частично развивавшиеся одновременно, обладали при-
знаками особенного, что было обусловлено различиями исторического пу-
ти Фаюмского оазиса, Западной и Восточной Дельты. Отмеченные черты
их сходства и различия есть результат конкретно-событийной канвы, со-
тканной в определенных природно-ландшафтных условиях, в процессе
контактов с разными культурами. Каждая локальная группа древнейшего
оседлого населения Низовья, освоившая определенную территорию, пред-
ставляла собой единый социальный организм, функционировавший на ос-
нове такой системы своего воспроизводства, которая включала социаль-
ную дифференциацию между его членами по половозрастному принципу.
Жизнь таких общин регулировалась властью авторитетов, не обладавших
еще имущественными приоритетами.
83
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
НИЗОВЬЕ В IV ТЫС. ДО н. э.
Существенные изменения в жизни населения Низовья начали происхо-
дить во второй половине IV тыс. до н. э., когда здесь сложилась оседло-
земледельческая маадийская культура, развитие которой, однако, было
прервано постепенным распространением в Нижнем Египте верхнееги-
петской культуры Нагада. Маадийская культура усвоила и продолжила
традиции предшествующих культур, что позволяет говорить об особой
историко-культурной общности, сложившейся в Низовье. В отличие от
культуры Нагада маадийская культура не была столь монолитной. Ее па-
мятники характеризуются наличием региональных особенностей, спе-
цифических черт, обусловленных хронологическими признаками [Kaiser,
1985, с. 67], что вполне объяснимо, учитывая неоднородность местности,
пересеченной многочисленными водными потоками, со значительными
заболоченными площадями, выступающими в роли природно-естествен-
ных препятствий для контактов между локальными группами. Располо-
женные в разных районах, памятники Низовья несут на себе печать осо-
бенного, так что в египтологической литературе часто употребляется тер-
мин маадийский культурный комплекс [Rizkana, Seeher, 1987, с. 58], а после
основательных раскопок в Буто стало популярным наименование буто-
маадийская культура [von der Way, 1992, с. 1]. В контексте типологической
однородности археологических комплексов Низовья второй половины IV
тыс. до н. э. и, напротив, отличия от частично им синхронных фаз развития
культуры Нагада все три определения по существу равнозначны, но мы от-
даем предпочтение наиболее короткому из них, обладающему к тому же
приоритетом первородства.
МААДИЙСКАЯ КУЛЬТУРА
Маадийская культура распространилась по всему Низовью (схема 3). Ее
памятники исследованы в правобережье, у основания дельты Нила (Ма-
ади, Вади Дигла, Гелиополь и Эс-Сафф (материалы не опубликованы)), ле-
вобережье (Седмент) [Rizkana, Seeher, 1987, с. 22, 78] и в Фаюмском оазисе
[Kaiser, 1985], в Северо-Западной Дельте (Телль эль-Фараин или Буто,Эзбет
эль-Кердахи и Конасиет эс-Сарадуси) [Fawzy Mekkawy, 1989, с. 193—216; von
der Way, 1992, с. i]. Материалы этой культуры представлены в верхнем слое
Меримде [Eiwanger, 1992, с. 75] и на ряде памятников Восточной и Цент-
ральной Дельты. Таким образом, в целом границы распространения ма-
адийской культуры охватывают практически всю дельту Нила. Одновре-
менно вырисовывается картина скопления ее памятников, указывающая
на концентрацию ее носителей в определенных районах Низовья.
Несмотря на то, что относительная хронология памятников маадийской
84
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
Схема з. Позднедодинастические и раннединастические памятники
в Восточной Дельте
культуры еще далека от завершения, все же есть основания полагать, что
наиболее ранними являются поселение и некрополь в Маади, частично од-
новременные культуре Нагада I и Па—b [Fallings, 1998, с. 372], а также не-
крополь Вади Дигла I [Rizkana, Seeher, 1990, с. 104]. Вторая фаза могильни-
ка Вади Дигла предположительно длилась до времени Нагада Пс [Rizkana,
Seeher, 1987, с. 78; Fallings, 1998, с. 373]. Наиболее поздние фазы развития ма-
адийской культуры представлены в Буто и на ряде памятников Восточной
Дельты. Стратиграфия Буто, где отсутствуют лакуны между фазами, при-
нята за эталон при датировке других памятников маадийской или буто-
85
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
маадийской культуры на поздних этапах ее развития. Относительная дати-
ровка Буто построена на фиксации находок материалов местной и верхне-
египетской культуры Нагада в одних и тех же культурных слоях. Благодаря
ежегодно обновляемой информации, вносящей уточнения и коррективы,
восстанавливаются самые ранние страницы истории этого важнейшего
религиозного центра древнего Египта в Низовье.
Критерием датировки фаз развития Буто послужила керамика культу-
ры Нагада, представленная типологией, в основе восходящей к классифи-
кации Ф. Питри, но более детально разработанной на совокупности дан-
ных последующих исследований [Kaiser, 1956, с. 99 сл.]3 Керамика культу-
ры Нагада обнаружена почти во всех слоях Буто, начиная со слоя II, где
представлены сосуды, типичные для фазы Нагада Ис—d. Слой Буто III или
переходная фаза Буто (Ш/а/Ь—d—f/h) характеризуется убыванием коли-
чества местной и увеличением количества керамики культуры Нагада фа-
зы Ildi—Ildz, в абсолютных датах соответствующей 3300 г. до н. э. Соглас-
но данной периодизации, фаза Буто IV синхронна Нагаде Illai—Ша2 (или
3200 г. до н. э), а фаза Буто V одновременна Нагаде Illbi—IIIci (когда око-
ло 3100 г. до н. э. произошла политическая унификация Египта). Это вре-
мя включает периоды правления царей нулевой династии: Ири Хора, Ка,
Скорпиона и Нармера. В следующем столетии (соответствующем перио-
ду Нагада Шсз) умещаются даты владычества царей первой династии: Аха,
Джера, Джета — а в 2900 г до н. э. (Нагада Шсз) — Дена (Удиму) и Аджиба.
Завершающая фаза Буто (VI) содержит материалы эпохи Древнего царс-
тва, периода правления царей третьей и четвертой династий [von der Way,
1992, с. i—6, рис. 3].
В целом маадийская культура существовала 500—боо лет, будучи час-
тично синхронной культуре Нагада I и И, которая и прервала развитие
этой культуры в результате продвижения в дельту. В Маади этот процесс
начался раньше, а в Буто позднее, что позволяет проследить пути движе-
ния культуры Нагада в Низовье.
Подобно артефактам культур Меримде, Фаюм А и Эль Омари, материа-
лы поселений маадийской культуры характеризуют в первую очередь про-
изводственно-хозяйственную сферу жизни обитавших в них общин. Насе-
ление по-прежнему сочетало производящие формы хозяйства с непроиз-
водящими, однако доля охоты и рыбной ловли значительно уменьшилась
[Menghin, Amer, 1932, с. 52]. Доминирующим стало земледелие, основанное
на выращивании культурного эммера и многорядного пленчатого ячменя,
что было характерно для всех районов Низовья от времени поздней доди-
настики до раннединастического периода [van den Brink и др., 1989, с. 102—
108, Thanheiser, 1992, с. 167—168; Krzyzaniak, 1992, с. 152]. Обладая значитель-
ными территориями, общины не практиковали в скотоводстве пастушес-
кие миграции [Rizkana, Seeher, 1989, с. 75—76].
86
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
Несмотря на появление первых медных инструментов, представленных
на памятниках отдельными экземплярами, население в основном продол-
жало использовать каменные орудия труда, изготовленные преимущест-
венно в технике пластин, в отличие от предшествующих культур Низо-
вья, в которых господствовала нуклеарная технология, что, в свою оче-
редь, сближало маадийскую культуру с нагадской [Rizkana, Seeher, 1988,
С. 73—74]-
Продолжая сложившиеся в Низовье традиции, изготовители керамики
добавляли в глиняное тесто нарубленную солому, навоз, каменную крош-
ку и песок. Обжиг осуществлялся при достаточно низких температурах
[Debono, Mortensen, 1988, с. 32—33]. Вместе с тем были усовершенствованы
некоторые технологические приемы и созданы новые керамические фор-
мы [Rizkana, Seeher, 1987, с. 76—78; Rizkana, Seeher, 1990, с. 76—78], не на-
ходящие аналогий в культуре Нагада, например, небольшие горшки со
сквозными отверстиями на тулове [Kohler, 1992, с. 19, рис. 6/3,7/2,3,10; van
den Brink, 1992, с. 53]. Известны и каменные сосуды с отверстиями на туло-
ве [Rizkana, Seeher, 1987, с. 35, табл. 8; 20,8]. Однако все же следует отметить,
что имеются примеры керамических сосудов с отверстиями в комплексах
культуры Нагада в Верхнем Египте. Маркирование керамики началось уже
на первых фазах маадийской культуры, причем клейма наносились на со-
суды только двух типов (1с и ШЬ), происходящих из Маади и Гелиополя
[Debono, Mortensen, 1988, с. 33—34].
Некоторые черты погребального обряда были усвоены носителями ма-
адийской культуры, продолжив, таким образом, традиции культур Ме-
римде и Эль Омари. Покойных по-прежнему хоронили в простых оваль-
ных ямах в скорченном положении, оставляя в могилах очень мало пред-
метов, в основном, как и прежде ограничивая погребальный инвентарь
сосудами [Seeher, 1992]. Вместе с тем возникли качественно новые явле-
ния. В маадийской культуре уже не существовало «движущихся поселе-
ний», что позволяет говорить о том, что данный культурный феномен
был хронологически локализован первой половиной IV тыс. до н. э. в Ни-
зовье и не находил параллелей в частично им синхронной бадарийской
культуре долины Нила. Изменения сказались в создании традиции хоро-
нить умерших в некрополях, основанных вблизи поселений. И в этом ас-
пекте материалы из Эль Омари могут рассматриваться в качестве пере-
ходных при постепенном сложении новых традиций в культурном разви-
тии Низовья.
Материалы некрополей маадийской культуры позволяют реконстру-
ировать некоторые стороны социальных отношений древнего общества,
унаследовавшего ряд черт погребального обряда предшествующих куль-
тур Низовья. Так, несмотря на появление некрополей, умерших детей, не
достигших годовалого возраста, по-прежнему хоронили на поселении. Ос-
87
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
танки пяти-шестимесячных младенцев предавали земле в крупных со-
судах; детей постарше укладывали непосредственно в могильные ямы
[Menghin, Amer, 1936, с. 25]. Но детей, умерших в возрасте более одного года,
хоронили вне поселения, концентрируя их могилы в определенном секто-
ре некрополей в Маади, Вади Дигла и Гелиополе [Debono, Mortensen, 1988,
с. 40; Rizkana, Seeher, 1990, с. 99]. Данный факт дает основания полагать, что
новорожденные и младенцы не включались в число полноправных членов
общины, а считались принадлежавшими только малой семье. Напротив,
обычай хоронить детей, умерших в более старшем возрасте, в некрополях
говорит о включении их в члены общины. Более того, выделение специ-
альных участков в некрополях, где их останки предавались земле, указыва-
ет на доминирующую роль общины по отношению к малой семье. Вместе
с тем эти обычаи указывают на существование определенных верований,
связанных со смертью в раннем возрасте.
Как правило, детские погребения лишены каких-либо предметов, за ис-
ключением единичных случаев, когда в могилу ставили один или несколь-
ко сосудов, символизировавших обычай подачи питья покойному. В отли-
чие от взрослых, умерших детей не заворачивали в шкуру животного и ци-
новку. В остальных элементах погребального обряда детские могилы не
отличались от взрослых.
Среди погребений последних, мужских и женских, также нет различий
ни в размерах могильной ямы, ни в количестве и разнообразии сопровож-
дающего погребение вещного материала [Rizkana, Seeher, 1990, с. 26, 27, 76,
рис. 6], который маркировал бы наличие половых различий или мог ука-
зывать на существование социально-имущественной дифференциации.
Лишь применительно к некрополю в Гелиополе следует отметить наличие
специфических деталей, не обнаруженных на других памятниках маадий-
ской культуры. Так, в двух могилах были вырублены по одной ступеньке;
в четырех могилах возле скелетов были найдены остатки дерева, что мо-
жет указывать на наличие гроба или крыши, сооруженной над погребени-
ем до засыпки могильной ямы. Упоминаются случаи, когда не только ске-
леты, но и вещи, положенные в могилы, были прикрыты шкурами, цинов-
ками или какими-то деревянными конструкциями [Debono, Mortensen,
1988, с. 38]. Вместе с тем, как и в других некрополях, в Гелиополе одни пог-
ребения были вовсе без вещей, а другие наделены целыми их наборами
[Debono, Mortensen, 1988, с. 40]. 15% от всех погребенных имели различную
ориентацию в могилах, отличающуюся от стандартной. Отсутствие дан-
ных о полной или частичной связи между перечисленными фактами не
позволяет развернуть сколько-нибудь полную картину, которая позволила
бы рассмотреть вопрос о социальных отношениях, существовавших у жи-
телей Гелиополя в IV тыс. до н. э. Но совокупный анализ археологических
материалов из памятников маадийской культуры позволяет остановить-
88
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
ся на ряде аспектов вопроса о и социальном устройстве носителей маадий-
ской культуры.
ДАННЫЕ ИЗ НЕКРОПОЛЕЙ МААДИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Очевидно, маадийские общины состояли из нескольких родовых групп,
о чем позволяют судить различия в ориентации умерших, прослеженные
как в некрополе Маади, так и в Вади Дигла I, относящихся (как и поселе-
ние Маади) к наиболее ранней фазе культуры [Rizkana, Seeher, 1990, с. 65,
99—юо]. Приблизительно половина умерших в соответствии с погребаль-
ным обрядом похоронена в простых овальных ямах, ориентированных по
оси север-юг, в скорченном положении, с головой, обращенной к северу (к
поселению); другая часть умерших ориентирована головой на юг. Из тех
умерших, что обращены головой на север, одни покоились на левом боку, с
лицом, «смотрящим» на восток, другие лежали на правом боку, «глядя» на
запад. При ориентации головы на юг также одни умершие лежали на левом
боку, другие на правом боку, с лицом, обращенным соответственно на за-
пад и восток [Rizkana, Seeher, 1990, с. 25, рис. 6]. Это наблюдение различия в
ориентации покойных может свидетельствовать о формировании общины
из разных родовых групп, позицией умерших выражавших свою причаст-
ность к сакральной территории, с которой они связывали свое происхож-
дение4. При основных четырех позициях незначительно доминирует пра-
востороннее положение погребенных, с головой, обращенной на юг, и «ли-
цом», повернутым на восток, — позиция, которая стала доминирующей на
поздней фазе развития маадийской культуры (Вади Дигла И, Гелиополь,
Меримде IV) [Rizkana, Seeher, 1990, с. 101]. Унификация ориентации умер-
ших может указывать на изменения в социальной структуре общин ма-
адийской культуры. В сфере религиозной жизни эти трансформации фик-
сируют сложение важных представлений, связанных с солярным культом,
что нашло свое отражение в погребальном обряде Египта в постдодинас-
тическое время.
РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
В МААДИЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ
Основание некрополей знаменует новое в культурном развитии Низовья
в IV тыс. до н. э. явление, связанное с формированием представлений о за-
гробном мире как одном из элементов космоса — освоенного, окультурен-
ного, организованного пространства. Расположение некрополя в Маади к
югу от поселения, унификация ориентации умерших в могилах, присущая
поздней фазе маадийской культуры, указывают на значимость стран света
в представлениях о местонахождении страны мифических предков, к ко-
89
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
торым присоединялись умершие общинники5. Как и почему эти розы вет-
ров могли быть объединены в этих представлениях? Очевидно, ответ со-
держится в принципах создания классификационных рядов в древних и
традиционных культурах, делающих смежными принадлежавшие к раз-
ным понятиям категории. Материал для создания картины мира, отражен-
ной в более поздних космогониях, черпался из материально-чувственного
мира, где пересекались социальные и природные явления: элементы окру-
жающего ландшафта, в котором соседствует долина и пустыня, движение
небесных светил, пульсирующая смена дня и ночи, сезонные колебания
между засухой и периодом увлажнения, разливами и истощением водото-
ка Нила. Все эти явления сходны в одном — циклическом, регулярном че-
редовании противоположностей, подобно мотивам в орнаменте, как в не-
коем единстве, в сочетании контрастной двойственности, воплощенной в
образах жизни и смерти.
Из этих элементов в мифопоэтическом творчестве создавались сложные
повествовательные композиции, варианты и фрагменты мифов, в которых
отражались эмпирические знания о природных и социальных явлениях в
их смежности, последовательности, взаимоуподоблении и отождествле-
нии. Мифопоэтическое творчество трактовало явления природного и со-
циального, создавая своеобразные комбинации из противоположных яв-
лений, таких как векторы горизонтального и вертикального членения кос-
моса в системе пространственных представлений. Астральные явления и
сезонные изменения как наиболее актуальные в каждодневной жизненной
практике порождали эти образы в первую очередь.
Это приближает нас к пониманию древнего восприятия пространства
и критериев соотнесенности с ним фактов культуры через образы, рож-
денные мифологическим сознанием. Наделение противоположных явле-
ний положительным и отрицательным знаком порождало дихотомичес-
кие пары, и нет нужды специально доказывать, что образы и идеи, в них
отраженные, связанные со светозарным началом и ставшие ключевыми в
мифологических и религиозных представлениях древнего Египта, симво-
лизировали основные ценности общества, в то время как его противопо-
ложность, тьма, олицетворяла дисгармонию, угрожающую самим основам
жизни.
Солярные образы как нельзя лучше, точнее, буквальнее отражали по-
добные представления. Их порождали наблюдения за движением солнца
и его ночного заместителя — луны, совершаемым в пространстве, расчле-
ненном горизонтальными и вертикальными векторами, наделявшимися
положительным или отрицательным значением в системе дуалистических
представлений о жизни и смерти. Во всяком случае, применительно к де-
льте, где Нил протекал по многим руслам, имевшим разные направления,
небесный путь солнца относительно стран света в течение суток унифи-
90
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
цировал в погребальном обряде ориентацию покойного в могиле. Таким
образом, в погребальной практике отразились религиозно-мифологичес-
кие представления, на основе которых позднее сложился гелиопольский
космогонический миф.
Смерть воспринималась в разных образах, в том числе в образе заходя-
щего солнца. Вслед за ним уходили умершие, которых опускали в землю,
подобно тому, как светило исчезало на закате, спускаясь на западном гори-
зонте между холмами Ливийской пустыни в воображаемую щель на гра-
нице между небом и землей. Могильная яма уподоблялась этому отверс-
тию, через которое умершие переправлялись в загробный мир. Пребыва-
ние покойных в могиле в позе эмбриона в материнском теле или спящего
отождествлялось с той частью пути, которую проходило солнце ночью в
нижнем мире. К новому, возрожденному солнцу, вышедшему из-под земли
через отверстие на восточном горизонте из-за гор Аравийской пустыни,
было обращено его лицо, чтобы с первыми его лучами он мог вернуть се-
бе способность видеть, значит, воскреснуть для вечной жизни в мире ми-
фических предков и богов. Отсюда и совмещение вертикальных и горизон-
тальных координат членения пространства: восточного горизонта с кос-
мическим верхом, ибо солнце имеет вертикальный вектор движения по
восходящей дуге или линии, и запада с космическим низом, к которому
склоняется солнце, определяя наступление ночи, значит, смерти.
Циклический характер астральных явлений наложил отпечаток на пред-
ставления о загробном мире, усложняя его локализацию, рождая череду
воплощений сущностей умершего в зависимости от того, в пространстве
какого из миров в вертикальном членении космоса находился он во вре-
мя своего загробного путешествия. Впрочем, эти образы едва уловимы в
материалах дописьменной маадийской культуры, исключительно бедной
изобразительными памятниками, в которых они могли воплотиться. Тем
не менее, эти представления восходят, по крайней мере, ко времени ма-
адийской культуры.
Данные реконструкции оказались бы неполными без рассмотрения фак-
тов включения в картину мира южной и северной сторон света. Вместе с
тем недостаточная документированность не позволяет прийти к более или
менее убедительным заключениям. Можно лишь предположить, что юж-
ная сторона, где, возможно, устраивались некрополи поселений маадийс-
кой культуры, сопрягалась с западом и космическим низом. Во всяком слу-
чае, факты указывают на то, что противолежащее северо/северо-восточное
направление отождествлялось с космическим верхом, так как в эту сторо-
ну были обращены лица умерших в могилах, не ориентированных строго
по странам света [Rizkana, Seeher, 1990, с. 25].
Унификация ориентации покойных в могилах свидетельствует о про-
изошедших на поздней фазе развития маадийской культуры изменениях.
91
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
И в определенном смысле, как уже говорилось, этот факт указывает на ус-
тановление некоего единства в культуре. Вещный материал из некрополей
маадийской культуры не дает оснований говорить о более глубоких явле-
ниях, связанных с выделением социально-имущественной элиты. Он про-
ливает свет лишь на существование некоторых обычаев, связанных с пог-
ребальным обрядом носителей маадийской культуры, имевшей целый ряд
сходных с культурой Нагада черт.
ПОГРЕБАЛЬНЫЕ ОБЫЧАИ КУЛЬТУРЫ МААДИ
Сохраняя обычай ритуального кормления и подачи воды умершим, их со-
родичи устанавливали перед лицом покойного или за его спиной сосу-
ды (сообщается о следах жидкости в некоторых из них), укладывали час-
ти туш (чаще всего ногу) особей мелкого рогатого скота, а в одном случае
поросенка [Rizkana, Seeher, 1990, с. 93]. Сосуды представлены теми же фор-
мами, что происходили из поселений, со следами их былого использования
[Rizkana, Seeher, 1990, с. 26—28, 99]. Это позволяет говорить о том, что для
погребений не изготавливали новые сосуды. Различия в количестве сосу-
дов, установленных в могилах того или иного некрополя, носят хронологи-
ческий или локальный характер. Так, если в Маади и Вади Дигла количес-
тво сосудов в одной могиле колебалось между 1 и 3 экземплярами, то в Ге-
лиополе их число в некоторых погребениях достигало 8 и даже 10 [Rizkana,
Seeher, 1987, с. 60; Rizkana, Seeher, 1990, с. 98; Debono, Mortensen, 1988, с. 39].
Оружие, орудия труда, украшения и предметы личного использования,
такие как гребни и туалетные палетки, обнаружены далеко не во всех пог-
ребениях. Кусочки охры, «малахитовой зелени» и галены или следы их рас-
тирания на палетках [Debono, Mortensen, 1988, с. 35,37,38] фиксируют обы-
чай, возможно, наносить на тело умерших рисунки охрой и, что бесспор-
но, окрашивать веки «малахитовой зеленью» или галеной, подобно тому,
как это делали их живые сородичи.
В обычае заворачивать покойного в шкуру животного нашел отражение
охотничий или скотоводческий образ жизни. Однако в отличие от пред-
шествующих культур Меримде и Эль Омари у носителей маадийской куль-
туры сложился обычай хоронить животных — особей крупного и мелко-
го рогатого скота и собак — в отдельных, предназначенных для животных
могилах, расположенных на определенных участках некрополей и даже на
некотором удалении от могил людей, но с частичным соблюдением пог-
ребального обряда, принятого в этой культуре [Debono, Mortensen, 1988,
с- 40, 47; Rizkana, Seeher, 1990, с. 27—28]. Как и умершие общинники, жи-
вотные были завернуты в шкуры. Зафиксирован факт принесения в жер-
тву козла, животное было заколото в горло, а затем погребено в могиле.
Обычай хоронить животных был характерен и для культуры Нагада, хотя
92
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
в свете вышеназванных новаций в маадийской культуре нет оснований го-
ворить о заимствованиях с юга. Скорее всего, речь должна идти о парал-
лельных явлениях, свидетельствующих о развитии религиозных представ-
лений как одном из факторов культурной близости.
В некоторых небольших ямах некрополей, предположительно опреде-
ленных как жертвенные, находились только сосуды, от 5 до ю экземпляров
в каждой [Rizkana, Seeher, 1990, с. 94, 95, рис. и]. Аналогичные находки бы-
ли сделаны в Эс-Сафф, в 50 км к югу от Маади [Rizkana, Seeher, 1987, с. 61].
фрагменты керамики находились как на дне могилы, так и в их засыпке.
Свидетельствами былых коллективных тризн по случаю похорон или при-
уроченных к поминкам являются очаги, найденные в некрополях [Debono,
Mortensen, 1988, с. 40]. Обнаруженные в некрополях в Вади Дигла и Гелио-
поле небольшие участки вымостки, сложенной из кусочков известняка со
следами обожженности, рассматривались как остатки святилищ [Rizkana,
Seeher, 1990, с. 94]- И если это так, то речь должна идти об остатках ранних
святилищ, обнаруженных к тому же не на поселении, а в пределах некро-
полей маадийской культуры.
Приведенные материалы из некрополей, относящихся к ранним фазам
развития маадийской культуры, указывают на целый ряд изменений, про-
изошедших в Низовье ко второй половине IV тыс. до н. э. Об этом говорят
и данные одновременного им поселения Маади.
ПОСЕЛЕНИЯ И СООРУЖЕНИЯ В МААДИЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ
Освоенные общиной территории принадлежали всему коллективу, как и
все, что находилось на ней. Она имела достаточно четкое внутреннее чле-
нение, о чем сообщают фактические данные из поселения Маади. Его за-
стройка обнаруживает тенденцию к концентрации жилищ в центральной
его части вдоль оси восток-запад. Общие хранилища, различающиеся по
своему наполнению и расположенные вдоль его северной и южной границ,
также вытянуты в этом направлении. Некрополь находился в 180 м к югу
от деревни, и если это направление было характерно для устройства не-
крополей маадийской культуры в целом, то данный факт позволяет пред-
полагать, что расположенный в 2 км к северу от поселения Маади мо-
гильник Вади Дигла принадлежал иному населенному пункту, что под-
тверждает уже высказанную точку зрения, основанную, однако, на других
аргументах6
Поселение Маади, расположенное на узком и длинном кряже гор Мук-
катам, вблизи устья Вади эль Тих, занимало площадь юо х 500 м и в пла-
не представляло собой узкий прямоугольник, вытянутый по оси восток —
запад, центральная часть которого была заселена наиболее густо. Однако
следы периодических перестроек затруднили выявление планировки по-
93
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
селения и установление последовательности строительных горизонтов.
Лишь на некоторых участках авторам раскопок удалось идентифициро-
вать конструкции, в частности, ветровой заслон, превышавший в длину
4 м. Возле него были обнаружены следы жизни обитателей деревни: участ-
ки обгоревшей земли и вкопанный в землю сосуд для хранения [Menghin,
Amer, 1932, с. 16, табл. IX]. Ближайшая к ветровому заслону хижина находи-
лась на расстоянии четырех метров. За три сезона раскопок, проводивших-
ся в 30-е годы в Маади, было найдено несколько ветровых заслонов, соору-
женных, как и традиционные хижины, из стволов тамариска и перепле-
тенных веток. Возле них, как правило, находились очаги, вместительные
сосуды для хранения пищи и воды, зернотерки и другие предметы каждод-
невного быта. Наиболее основательный ветровой заслон, сооруженный из
выстроенных в несколько рядов тамарисковых шестов по оси север-юг, на-
ходился в северной части поселения [Menghin, Amer, 1936, с. 18].
Хижины, более просторные, чем в Меримде, в поперечнике достигали
4—5 м и в плане представляли собой переходную от овала к прямоуголь-
нику форму. Внутри каждой хижины находился очаг и предметы быта, об-
наруженные также в непосредственной близости от хижин. В одном слу-
чае было найдено большое скопление асфальта или битума, а также скелет
особи крупного рогатого скота, что позволило авторам раскопок высказать
соображение о принадлежности этого хозяйственного комплекса человеку
с особым социальным статусом [Menghin, Amer, 1936, с. 16—17, табл. XXVI].
Несмотря на то, что малая семья, которой принадлежала хижина, обла-
дала своим скарбом, некоторым количеством запасов пищи и воды, вдоль
северной и южной границ деревни были устроены большие амбары и хра-
нилища [Menghin, Amer, 1932, с. 20], предназначенные для всей общины.
Основное хранилище находилось в южной части поселения и представ-
ляло собой значительное скопление глубоких ям, в том числе и сообщаю-
щихся между собой. Дно и стены этих ям были обмазаны глиняным рас-
твором, на котором отпечатались следы плетеных изделий, корзин или
циновок. В некоторых ямах хранились сосуды, прикрытые фрагментами
керамики, служившими крышками. В заполнении ям найдены обугленные
зерна эммера и ячменя, кости животных и рыб, кремневые орудия, фраг-
менты керамики. Одно из хранилищ содержало несколько сосудов из але-
бастра, базальта и известняка, а также 22 халцедоновые бусины. В север-
ном хранилище крупные сосуды были поставлены в ямы по самый венчик
и прикрыты крышками. Ряды таких сосудов достигали нескольких метров.
В них находились зерно эммера и ячменя, кости животных и рыб, кремне-
вые орудия [Hayes, 1977, с. 124; Hoffman, 1991, с. 203].
Помимо традиционных овальных полуземлянок столбовой конструк-
ции с входом, обращенным на юго-запад, и стенами из плетеного ивня-
ка, обмазанного глиной, в Маади обнаружено уникальное для дельты этого
94
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
времени прямоугольное сооружение. Оно было возведено на подстилаю-
щем слое брекчии, в которой были вырезаны две взаимно перпендикуляр-
ные канавки шириной по 15—20 см, ориентированные вдоль северного и
восточного горизонта. Судя по сохранившейся длине стен, соответствен-
но равных 2,9 м и 2,5 м, сооружение было достаточно большим. Третья ка-
навка, выкопанная в слое брекчии на расстоянии 50 см к северу от север-
ной стены, была соединена также под прямым углом с северным концом
фундамента восточной стены. Поскольку уровень залегания этой послед-
ней стены был выше двух других оснований стен, осталось неясным, ка-
кое отношение она имела к сооружению. Высказывалось соображение, что
это и был фундамент внешней, северной стены, тогда как более южная ка-
навка маркировала перегородку внутри дома [Menghin, Amer, 1932, с. 17 сл.,
табл. IVD, XI, XII, рис. 1]. Реконструкция данной постройки была затрудне-
на тем обстоятельством, что на ее месте несколько позднее была сооруже-
на овальная хижина, от которой сохранились следы столбовой конструк-
ции. Собственно говоря, функциональное назначение этой прямоугольной
конструкции так и осталось невыясненным из-за отсутствия каких бы то
ни было находок внутри нее. Было ли это сакральное сооружение, служи-
ло ли оно хранилищем или загоном для скота, — вопрос остается откры-
тым. Столь же затруднительно определить назначение другой необычной
конструкции из поселения Маади.
Внутреннее пространство этого лишенного наземной части сооруже-
ния было расчленено несколькими глинобитными перегородками, образу-
ющими маленькие камеры с углубленным в грунт более чем на 2 м полом,
к которому вели ступеньки. Не исключено, что эта конструкция служила
хранилищем, хотя, кроме нескольких очагов и участков обожженной зем-
ли, в нем ничего не было найдено. Аналогичные подземные сооружения
известны в Леванте, в том числе в Шикмиме, в слоях, датированных доста-
точно широко, между 4500 и 3700 гг. до н. э. [Levy, 1992], и рассматриваются
в качестве прототипов постройки из поселения в Маади [Hayes, 1977, с. 123;
Hoffman, 1991, с. 201—203]. В контексте существования в Низовье иност-
ранных колоний высказывалось предположение о том, что оно использо-
валось выходцами из Ханаана, которые (судя по большому количеству им-
портной керамики) проживали в Маади, как и в Буто [Fallings, с. 367, 371,
374]> где также вводились новые строительные традиции.
Уже в нижних слоях (I—И), связанных с региональным вариантом ма-
адийской культуры, была обнаружена верхнеегипетская керамика, относя-
щаяся к периоду Нагада ПЬ—с. [Kohler, 1992, с. 22] или даже, согласно бо-
лее поздним данным, керамика Нагада lid [Kohler, 1996, с. 215]. Однако на
этом этапе существования поселения сооружались исключительно при-
митивные легкие жилища столбовой конструкции. Следующий, назван-
ный переходным, слой Illb—f/h характеризовался уменьшением процента
95
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
керамики буто-маадийской культуры и, напротив, увеличением количест-
ва верхнеегипетской, представленной формами, присущими периоду На-
гада Udi—Id2. В более поздней публикации упоминается переходный слой
Буто Ша, соотносимый с этапом культуры Нагада Ildi [Kohler, 1996, с. 215].
Отмечалось, что в слое Буто ШЬ почти нет типичной для дельты керамики,
ее вытесняла синхронная этой фазе Буто керамика культуры Нагада IId2—
III [Fallings, 1998, с. 366]. Эти данные позволяют констатировать факт не-
прерывного существования Буто на протяжении додинастического пери-
ода и при переходе к раннединастическому времени (Нагада Ша) [Kohler,
1996, с. 215].
Сырцовая архитектура прослежена, начиная с верхнего уровня фазы
Буто III, переходного слоя, в котором обнаружена керамика, присущая пе-
риоду Нагада Ша. Вместе с тем в том же строительном горизонте, но на
другом участке поселения, были найдены остатки легких хижин и местная
керамика [von der Way, 1992, с. 3—4, рис. 2; Kohler, 1996, с. 215—216]. По су-
ществу с этого времени есть основания говорить о существовании важно-
го административного и религиозного центра, окруженного сельской пе-
риферией.
БУТО
Эти крупнейшие для культуры изменения, связанные с началом строи-
тельства качественно нового типа архитектурных сооружений, совпали с
движением на север культуры Нагада, которая с амратской фазы (Нагада I)
уже была знакома с сырцовым строительством. Вместе с тем находки в са-
мых нижних слоях Буто импортной сирийской керамики и архитектурных
деталей, присущих месопотамской архитектуре, не позволяет однозначно
ответить на вопрос об источниках строительства кирпичных сооружений
в Буто. Импорты, указывающие на контакты с Восточным Средиземномо-
рьем и Месопотамией, в частности, керамика начала протогородского пе-
риода Палестины [Kohler, 1992, с. 20—21, рис. 8] происходит из переходного
слоя Буто. И эти многочисленные артефакты [von der Way, 1992» с. 5—6] не
могут исключаться при решении вопроса об импульсах сырцового строи-
тельства в Буто. Теоретически есть основания говорить о местном, незави-
симом развитии новой строительной техники, обращая внимание на изме-
нение формы традиционных жилищ столбовой конструкции от круглых
в плане к подпрямоугольным при изобилии нильской глины, из которой
формовался кирпич. Но это — лишь гипотетическое допущение. Факты
указывают на влияние со стороны культуры Нагада или Юго-Западной
Азии.
Обратимся к материалам. Самый ранний слой — Буто I — содержал ке-
рамику, присущую памятникам халколитической эпохи Палестины, в то
96
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
время местная керамика с характерным включением соломы в глину за-
фиксирована лишь начиная с верхнего уровня этих слоев [Faltings, 1998,
с. 374]. И эти факты позволяют говорить о том, что изначально Буто бы-
ло основано как колония выходцев из Леванта, которые продолжали жить
здесь и значительно позднее, наряду с носителями урукской культуры Ме-
сопотамии. Уже в верхних слоях фазы I в Буто появились архитектурные
детали, свидетельствующие о строительстве сырцовых сооружений. Од-
ни из них, глиняные шипы, характерные для строительства в Месопота-
мии урукского периода, в количестве четырех экземпляров происходят из
верхнего уровня фазы Буто II, еще восемь экземпляров были найдены в
поздних слоях — III и IV. Высказывалось предположение, что эти глиня-
ные шипы вставляли в оштукатуренные стены в сакральных постройках
[Faltings, 1998, с. 366]. Другой тип обнаруженных в Буто архитектурных де-
талей также происходит из Месопотамии урукского времени. Это так на-
зываемые глиняные гвозди. Один экземпляр происходит из нижнего слоя
в Буто. Еще восемь глиняных гвоздей с углублением на широком конце и
следами окрашенности пастой для украшения кирпичных построек обна-
ружены в слоях Буто III, IV [Faltings, 1998, с. 366]. Из глиняных или камен-
ных конусов составлялись мозаичные рисунки, украшавшие храмовые
постройки в Месопотамии периода позднего урука (например, комплекс
Эанны) [Ллойд, 1982, с. 54—57]. Возможно, и в Буто глиняные конусы при-
менялись для орнаментации сакральных построек.
И все же, учитывая, что основу материалов в Буто составляли артефак-
ты местной буто-маадийской культуры, а с определенного этапа — куль-
туры Нагада, нет оснований рассматривать этот памятник как принадле-
жавший выходцам из Месопотамии или Леванта, что, разумеется, не ис-
ключает контактов с этими территориями, даже проживание иностранцев
в Буто. Постепенное увеличение вещного материала культуры Нагада сви-
детельствует о том, что к концу IV тыс. до н. э. Буто превратился в важней-
ший оплот распространения культуры Нагада в дельте.
Уже при первых династиях здесь существовал религиозный центр, отно-
сящийся ко времени Хора Нармера и Хора Аха, была обнаружена прямо-
угольная постройка, судя по характеру находок, имевшая сакральное на-
значение. Перед ней находился очень крупный, вкопанный в землю сосуд с
двумя моделированными изнутри воплощениями почитаемого здесь свя-
щенного быка [von der Way, 1992, с. 7]. В слое, датированном И—III динас-
тиями, раскопано сооружение, разделенное на несколько небольших поме-
щений. Как в ранних мастабах Саккары, его стены, покрытые штукатуркой,
были расписаны геометрическим орнаментом в виде ромбов и квадратов.
Строение пережило пожар, отчего рухнула крыша, форма которой не под-
дается реконструкции. В помещениях найдены оттиски печатей и большое
количество керамики. Пол помещения 1 покоился на «подушке» из чисто-
97
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
го желтого песка. Им была заполнена и яма, расположенная в одном из уг-
лов. В помещении 5 была обнаружена известняковая плита, размером 91 х
69 см, на которой, согласно высказанной авторами раскопок интерпрета-
ции [von der Way, 1992, с. 7, рис. 5], устанавливался царский трон, а все со-
оружение было связано с проведением ритуалов, приуроченных к царским
праздникам. Вместе с тем была высказана альтернативная гипотеза о при-
уроченности этого здания к погребальному комплексу и совершению жер-
твоприношений умершему царю.
На памятниках Центральной и Северо-Восточной Дельты сырцовые со-
оружения стали возводить, как и в Буто, начиная с периода Нагада III. Од-
нако далеко не во всех случаях можно бесспорно установить их функци-
ональное назначение. Вместе с тем все известные находки свидетельству-
ют о том, что строения из кирпича имели общественный характер, будь то
сакральное сооружение или постройка хозяйственного назначения. Так,
при раскопках в Центральной Дельте, в Мендесе (Телль эль-Рубаа) на мес-
те столицы XVI нома Низовья Древнего царства, в нижних слоях, относя-
щихся к позднедодинастическому (Нагада III) времени, обнаружена часть
сырцовой постройки с двумя сохранившимися смежными стенами, высо-
той до 8о см, и целым рядом очагов, самый крупный из которых достигал
в диаметре 80 см [Brewer, Wenke, 1992, с. 193,196]. Многочисленность очагов
позволяет предполагать, что это сооружение, истинные размеры которого
остались неизвестными, предназначалось для общественных нужд, явля-
ясь святилищем или хозяйственным объектом. Во всяком случае, соглас-
но письменной традиции, этот населенный пункт существовал со времени
правления царя I династии Джера, и очевидно, уже в этот период он стал
одним из религиозных центров дельты.
Два поселения, разделенные всего 6 км и демонстрирующие последова-
тельность слоев, характерную для Буто, исследованы в Северо-Восточной
Дельте, в провинции Шаркия. В Телль Исвиде (южном) самые ранние слои
поселения (фаза А) связаны с материалами маадийской культуры, которая
просуществовала здесь дольше, чем в Маади, до периода Нагада lid [van
den Brink, др., 1989, с. 59]. В самом нижнем слое были обнаружены лишь не-
большого диаметра (25—30 см) ямы с обмазанными глиной полом и стена-
ми, содержавшие фрагменты керамики и кости животных. Следы жилищ,
возведенных на выровненной глинобитной «платформе», были приуроче-
ны ко второму слою. Эти легкие хижины столбовой конструкции, не пре-
вышавшие в диаметре 1, 5 м, были окружены хозяйственными ямами [van
den Brink, др., 1989, рис. 4b]. Достаточно тонкие, 5—7 см в диаметре, шес-
ты, установленные на расстоянии 15 см друг от друга по периметру соору-
жения, служили каркасом стен из переплетенных ветвей деревьев или кус-
тарника, снаружи обмазанных глиной. В центре пола хижины, углубленно-
го в глинобитную «платформу», находился небольшой очаг. На одном из
98
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
раскопанных участков поселения были обнаружены расположенные по
кругу большие, диаметром до 1,2 м, изнутри и снаружи обмазанные гли-
няным раствором корзины для хранения пищевых запасов [van den Brink,
др., 1989, Рис- 4с]. На верхнем уровне ранней фазы найдены скопления
плетняка, возле одного из которых находились ямы и сосуды для хране-
ния [van den Brink, др., 1989, с. 61, рис. 4d]. Керамика из этого слоя обнару-
живает родство с маадийской, а привозная посуда представлена южноха-
наанской и некоторыми типами верхнеегипетской керамики, относящейся
к периоду Нагада Пс—d [van den Brink, др., 1989, с. 67], что позволяет синх-
ронизировать эти слои Телль Исвида (южного) с ранними фазами Буто. На
втором этапе существования этого поселения уже сооружались основа-
тельные кирпичные постройки, состоявшие из нескольких помещений, ни
одно из которых, однако, не было расчищено полностью из-за ограничен-
ных масштабов раскопок [van den Brink, др., 1989, с. 64].
ТЕЛЛЬ ИБРАГИМ АВАД И ДРУГИЕ ПАМЯТНИКИ НИЗОВЬЯ
Сходная картина прослежена на соседнем памятнике — Телль Ибраим
Аваде (схема 3). На этом телле, возвышающемся не более чем на 2,5 м над
уровнем современной дневной поверхности, сохранились следы непре-
рывного обитания. Его центральная часть, занятая садом, не раскапыва-
лась. На этом памятнике изучены археологические объекты от додинасти-
ческого времени и периода первых династий (в основном западная часть
телля, участок Б) до времени Среднего царства (восточная часть телля,
участок A) [van den Brink, 1992, с. 45, табл, i, рис. 1]. Самый нижний слой
(фаза 7), демонстрирующий нижнеегипетскую керамическую традицию,
представлен поселением с остатками круглых легких хижин. Этот слой
был перекрыт строительным горизонтом с сооружениями, возведенными
из сырцового кирпича, относящимися к поздним этапам культуры Нагада
(Нагада Ша—Ь, фаза 6; 0 династия). Были выявлены остатки прямоуголь-
ного сооружения, вытянутого с северо-востока на юго-запад на 15,5 м. На
хозяйственные функции этого сооружения указывают зольные пятна, уг-
лубленные в землю очаги и кухонная посуда. Кроме того, в слое найден
круглый в плане очаг, сложенный из кирпичей, и несколько круглых кир-
пичных сооружений, служивших хранилищами для пищевых ресурсов
[van den Brink, 1992, с. 52—53, табл. 14—16]. Основными датирующими мате-
риалами явились граффити на фрагментах крупных сосудов с изображе-
нием знаков srh с именами царей Хора Ка и Хора Нармера [van den Brink,
1992, рис. 8].
Следующий хронологический период на участке А представлен погре-
бениями, относящимися ко времени первой династии (фаза 5а — конец
1 династии и 5b — первая половина I династии), нарушившими располо-
99
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
женные под ними участки поселения предшествующего периода [van den
Brink, 1992, с. 50—51]. Судя по размерам и богатству погребального инвен-
таря, раскопанные могилы, ориентированные с северо-востока на юго-за-
пад, принадлежали представителям местной социальной элиты. Артефак-
ты из погребений представлены главным образом большим количеством
сосудов, керамических и каменных, изготовленных из кальцита и шифера,
которые находились как в центральной погребальной камере, так и в пери-
ферийных отсеках для хранения погребального инвентаря. Стены могиль-
ных ям и перегородки сооружены из кирпича, а следы тростниковых ци-
новок и деревянных шестов указывают на использование каких-то конс-
трукций в убранстве могил [van den Brink, 1992> с. 51]- Самая большая из
них, № 1, достигала в длину 8 м и в ширину 4,5 м. Толстые стены могильной
ямы сложены из нескольких рядов положенных плашмя кирпичей, окай-
млявших погребальную камеру и помещения для хранения сопровождав-
ших погребение сосудов.
Умерший молодой мужчина лежал в скорченной позе, на левом боку,
головой на северо-восток. Скелет был покрыт слоем чистого песка [van
Haarlem, 1996а, с. 8—9, рис. 1], и этот факт, безусловно, связан с религиозно-
мифологическими представлениями о первобытном холме, отраженными
в ритуале, приуроченном к погребальному обряду. Можно предположить,
что найденные в западной части телля погребения принадлежали священ-
нослужителям храма, расположенного в восточной части памятника.
Храм, возведенный из сырцового кирпича, существовал в Телль Иб-
рагим Аваде на протяжении, по меньшей мере, полутора тысяч лет, воз-
можно, до Среднего царства, претерпевая этапы обновлений, реконструк-
ций, перестроек и периоды запустения. Современные сельскохозяйствен-
ные работы в центральной части телля разрушили значительную часть
принадлежавшей храмовому комплексу площади, но сохранилось его яд-
ро — святилище. Впрочем, обнаруженные на разных участках остатки мас-
сивных внешних стен из сырцового кирпича позволили реконструиро-
вать размеры (27 х 54 м) и планировку верхнего строительного горизон-
та храмового комплекса [Eigner, 1992], существовавшего при XII династии
(1976—1794/1793 гг. до н. э.) [Egypt, 1998, с. 530].
В ходе раскопок святилища храма выявлено семь строительных гори-
зонтов, что соответствует разработанной Э. ван ден Бринком хроноли-
ческой шкале применительно к совокупности археологических объектов в
Телль Ибрагим Аваде [van den Brink, 1992, с. 45, табл. 1; Eigner, 2002, с. 112—
113]. Верхний строительный горизонт храма отнесен к фазе ia. Конечная да-
та функционирования самого позднего этапа существования храма оста-
ется проблематичной [van den Brink, 1992, с. 46—47].
На фазе ib, относящейся к I Переходному периоду, центральное положе-
ние в святилище занимал сооруженный из известняка и покоившийся на
1OO
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
слое чистого песка наос, что в сакральной постройке актуализирует миф
о первобытном холме. Наос был разрушен еще в древности, и его много-
численные фрагменты покрывали все пространство святилища. Такие эле-
менты архитектуры святилища, как алтари, возведенные из сырцового
кирпича и, возможно, облицованные известняковыми плитами, сохрани-
лись лишь на этой фазе [Eigner, 1992; van Haarlem, 1995; van Haarlem, 19966].
В фундаменте одного из них находилось небольшое скопление вотивных
предметов, представленных миниатюрными керамическими сосудами, от-
носящимися к концу Древнего царства и переотложенными из более ран-
него строительного горизонта (фаза 2).
На протяжении Древнего царства святилище несколько раз обновля-
лось, реставрировались его стены, однако общий план его не претерпел су-
щественных изменений. Согласно реконструкции Д. Айгнера [Eigner, 2002,
илл. 9], в период IV—VI династий (фазы 2с—Ь) святилище представляло
собой возведенную из сырцового кирпича размерами 27 х 13 и 30 х 15 см
прямоугольную постройку 2,62 х 7, 85 м, вытянутую по оси север-юг, раз-
деленную внутренними поперечными стенами на три части (рис. 36). В се-
верной трети святилища находился дворик с проходом, расположенным
на восточной стене, куда вел узкий обходной коридор, окружавший ядро
святилища. Центральную позицию занимала ступенчатая, сложенная из
кирпича, платформа, окаймленная с восточной и южной стороны Г-образ-
ной стеной. Планировка святилища сочетала два элемента, соответствую-
щие иероглифическим знакам: Q hwt, означающий храм, и ГП h [Eigner,
2002, с. 128], в определении А. Гардинера, — тростниковый шалаш. С помо-
щью этого иероглифа выписывались также слова «комната», «помещение»
[Gardiner, 1950, с. 493. О/4, 6]. Реконструкция святилища Древнего царства
была сделана Д. Айгнором [Eigner, 2002, с. 125, илл. 9].
Перед платформой, вдоль западной стены были установлены в ряд, в на-
клонном положении 14 высоких цилиндрических керамических жертвен-
ных подстав [Eigner, 2002, илл. 2]. Это ритуальное скопление подстав, на
которых устанавливали жертвенные столики hlw.t или сосуды, было час-
тично перекрыто стеной западной части обходного коридора, реставри-
рованной на фазе 2b. Иначе говоря, это скопление предметов утвари свя-
тилища было сформировано при восстановительных работах в период
правления фараонов V—VI династий. К этому же времени относится фор-
мирование скоплений в упомянутом коридоре керамических и миниатюр-
ных каменных сосудов, в том числе и относящихся к более раннему време-
ни. В центральном помещении было найдено еще одно скопление с костя-
ми жертвенных животных [Eigner, 2002, с. 122, илл. 7].
В свою очередь, в святилище фазы 2С, относящейся ко времени IV или
предположительно V династии, находились скопления вотивных пред-
ки
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
метов, представленных керамическими формами. Непосредственно под
этим зданием находились остатки архитектуры постройки начала Древне-
го царства (фаза з). Некоторые скопления вотивных предметов располага-
лись непосредственно под скоплениями следующего строительного гори-
зонта, что характерно для их локализации в святилище. Так, скопление № 8
находилось практически под скоплением № 4 — под фундаментом после-
дующего сооружения фазы 2С. Однако основная масса находок была сдела-
на под платформой, где на уровне фундамента святилища фазы 3 были об-
наружены три камеры (скопление ю, 12,13), расположенные в ряд. Они со-
держали многочисленные предметы мелкой пластики, изготовленные из
фаянса, камня и слоновой кости, относящиеся ко времени правления пер-
вых царей. Впрочем, незначительная часть таких изделий попала и в более
поздние слои (например, в скоплении № п, относящемся к постройке фа-
зы га, расположенном над скоплениями под платформой). Предположение
о том, что эти вотивные предметы переместились из более ранних строи-
тельных горизонтов [Шеркова, 1999, с. 229, прим. 1], подтвердилось в ходе
дальнейших археологических раскопок.
Непосредственно под святилищем фазы 2С находились остатки стен со-
оружения, функционировавшего в конце II династии — начале Древнего
царства (фаза 3). От еще более ранней постройки его отделял жилой слой
с обгоревшей почвой и многочисленной кухонной керамикой. В этот пе-
риод (фаза 4), соответствующий концу первой — началу второй династии
[Eigner, 2002, с. 125—126], святилище пришло в упадок. Очевидно, оно не
функционировало также и в период между правлением Хора Джера и Хо-
ра Дена. Во всяком случае, погребение со скорченным скелетом молодого
мужчины и керамикой, датированной этим промежутком времени, было
совершено непосредственно в стенах святилища (фаза 5b), отнесенного к
I династии [Eigner, 2002, с. 125—126].
Однако можно сказать, что святилище все же существовало в течение
какого-то промежутка времени и при I династии, ибо размеры кирпича,
применявшегося при его строительстве, совпадавшие с размером кирпича,
использовавшегося при возведении построек Древнего царства (26/28 х 13/
14 см), в свою очередь, отличались от более крупных кирпичей (33/37 х !б/
17 см), из которых были сложены сакральные сооружения, датированные
временем нулевой династии (фаза 6а и 6b) [Eigner, 2002, с. 127]. Эти наибо-
лее ранние постройки по размерам соответствовали святилищам Древне-
го царства, но в отличие от них были ориентированы по оси восток-за-
пад. Именно из этих слоев началось перемещение изделий из мелкой плас-
тики, попавших затем в тайники под фундаментами последующих зданий
святилища, ибо отдельные экземпляры все же сохранились в первоначаль-
ных постройках. Здесь также были найдены миниатюрные керамические
сосуды шарообразной и мешковидной формы, небольшой фрагмент сосу-
102
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
да типа W, чернильница из обожженной глины с тремя резервуарами. Ана-
логичный предмет, но выполненный из камня, датируется архаическим
временем (хранится в Каирском музее, инв. № 18377). Можно упомянуть
подставу, покрытую множеством мелких треугольных отверстий, имею-
щую аналогию среди раннединастических находок в Абидосе.
Самая ранняя фаза святилища датируется концом позднего медного ве-
ка [Eigner, 2002, с. 127], о чем свидетельствует находка фрагмента темно-се-
рой керамики, покрытой штампованным орнаментом в виде частых круг-
лых углублений с процарапанным изображением шакала, исполненным
в достаточно условной манере, характерной для этого периода. Очевид-
но, начиная с самых ранних этапов, святилище или храм в Телль Ибрагим
Аваде играло важную роль не только в Восточной Дельте Нила, в регио-
не, примыкающем к Пелусийскому руслу Нила, где проходили пути, свя-
зывавшие дельту Нила с Синаем и Передним Востоком, но и в масштабах
Египта в целом.
ОСОБЫЕ НАХОДКИ КУЛЬТУРЫ МААДИ
При доминировании на поселениях дельты легких хижин, окруженных
предметами каждодневного использования, самые ранние единичные сыр-
цовые постройки служили для общественных целей, значимых для кол-
лективов. Эти более основательные наземные конструкции возводились
для храмов и святилищ, сырец использовался и при сооружении подзем-
ных построек, в том числе могил и хранилищ или складов для вещей на-
иболее ценных или требующих специальных условий хранения.
К числу такого рода объектов, безусловно, относились изделия из ме-
ди, известные уже со времени маадийской культуры, но в виде отдельных
находок. Однако уже тогда медные орудия использовались при строитель-
стве жилищ, о чем позволяют судить материалы из поселения Маади. На
некоторых стволах тамариска, достигавших в диаметре 15—20 и даже 30 см,
очищенных от веток и коры, обнаружены следы обтесывания, по мнению
исследователей, оставленные металлическими орудиями, топорами или
теслами, которые, впрочем, не обнаружены в числе предметов из меди,
происходящих с этого памятника. Авторы раскопок полагают, что обра-
ботка меди производилась непосредственно на этом поселении, опираясь
на факт находки фрагмента медной руды [Menghin, Amer, 1932, с. 48; 1936,
с. 48,61, табл. LXII1,1—3].
Относительная близость медных месторождений Синая и Восточной
пустыни, в Джебель Атака на красноморском побережье, с которым этот
район правобережья Нила имел контакты, по крайней мере, со времени
культуры Эль Омари, делает такой вывод вполне возможным. Высказыва-
лось даже соображение о том, что основание поселения Маади было свя-
103
ЧАСТЬ II РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
зано с освоением медных рудников на Синае [Baumgartel, 1947» с. 42] и что
следы пожара на поселении Маади есть следствие каких-то военных столк-
новений, направленных на захват южанами этого стратегически исключи-
тельно важного центра производства медных изделий, расположенного на
пути к синайским рудникам [Menghin, Amer, 193б,с. 17).
Однако, учитывая то обстоятельство, что предметы из меди представле-
ны в Маади единичными находками: гвоздями, рыболовным крючком, дву-
мя шильями, фрагментом проволоки, — где бы они ни производились, на
поселении Маади или в других местах на плато Хелуан, эти и подобные им
изделия происходят из археологических комплексов, материальный облик
которых характеризует общество, не достигшее стадии сколько-нибудь
глубокой социальной дифференциации. Материалы маадийской культу-
ры не дают оснований говорить о сложении имущественной элиты, кон-
тролировавшей пути, ведущие к месторождениям меди на Синае и в Вос-
точной пустыне, добычу меди, изготовление изделий из нее или, наконец,
о существовании достаточно тесных и регулярных обменных отношений
с населением Синая, связанным с добычей меди и ее обработкой. Матери-
альный облик маадийской культуры не свидетельствует о столь продвину-
том обществе, в котором производились медеплавильные работы, обеспе-
чивающие возможность строительства монументальных сооружений для
местной имущественной и политической элиты, в материальной культуре
являющихся одним из наиболее выразительных симптомов социально-по-
литических изменений, связанных с процессами государствообразования.
На наш взгляд, материалы маадийской культуры указывают только на пер-
вые шаги становления ремесла по обработке меди. Лишь с приходом в де-
льту культуры Нагада, на поздних фазах ее развития начинается история
освоения синайских рудников. Распространение культуры Нагада в Низо-
вье обозначило начало достаточно интенсивных и регулярных контактов
Египта с Юго-Западной Азией.
В додинастический период районы Северо-Восточной и Восточной Де-
льты были заселены достаточно густо. Археологические памятники при-
мыкали к течениям Танисского и Пелусийского рукавов Нила, более мел-
ким речкам и каналам, природным и рукотворным. В целом картина рас-
пространения памятников маадийской культуры, где со временем стали
появляться, а затем доминировать артефакты поздних фаз культуры На-
гада, свидетельствует о значимости этого крупного региона не только для
развития земледельческой и скотоводческой деятельности вследствие бла-
гоприятных природно-ландшафтных и климатических условий, но и в свя-
зи со стратегической важностью выходов в сторону Синая, Леванта и Ме-
104
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
сопотамии в контексте контактов с развивавшимися там культурами и
контроля над путями, ведущими к синайским рудникам по добыче меди и
бирюзы. К такому выводу позволяет прийти совокупность данных памят-
ников поздних фаз развития культуры Нагада в Низовье.
МИНШАТ АБУ ОМАР
В 15 км к северо-востоку от Телль Исвида (южного) и Телль Ибрагим Авада
расположен памятник Миншат Абу Омар. Истинные его размеры не могли
быть прослежены из-за плохой сохранности культурного слоя, представ-
ленного фрагментами керамики, каменными орудиями, остатками фло-
ры: зерном ячменя, эммера, льна, вики, чечевицы, косточками винограда
и других фруктовых и травяных растений, а также костями животных, в
первую очередь, мелкого рогатого скота, и рыб [Krzyzaniak, 1992, с. 151—153;
Thanheiser, 1992, с. 167—168]. Следов построек на поселении обнаружено не
было. Вместе с тем большой некрополь свидетельствует о существовании
достаточно крупного населенного пункта, просуществовавшего на протя-
жении длительного времени, в течение Нагада ПЬ—Пс (первая фаза), Нага-
да Ildi—Ша2, (вторая фаза), Нагада Ша—ШЬ (третья фаза) и раннединас-
тической эпохи (четвертая фаза), то есть от 3300 до 2900 гг. до н. э. [Кгоерег,
Wildung, 1985, с. 92—97].
Большинство погребений этого некрополя (более 400 раскопанных мо-
гил) относились к первой фазе. Обычные размеры могильных ям — 170 х
115 см, но в редких случаях они были значительно крупнее — 450 х 325 см.
Отсутствие артефактов, которые отражали бы особый социальный статус
или высокое имущественное положение умерших, похороненных в боль-
ших могилах, не позволяют анализировать материалы в плане социальных
реконструкций. Вещный материал распределен в могилах сравнительно
равномерно, и его характер дает основание скорее интерпретировать мате-
риалы в контексте религиозных представлений и ритуала носителей куль-
туры Нагада.
Как и в некрополях Верхнего Египта, погребальный инвентарь в Мин-
шат Абу Омаре состоял из сосудов, в том числе расписных сосудов типа D,
шиферных палеток, а также индивидуальных находок. К их числу относят-
ся: амулеты в виде условного изображения морды коровы или быка, хоро-
шо известные в материалах некрополей из Верхнего Египта, миниатюрные
кальцитовые лодочки, имитирующие изделия из папируса, медные брасле-
ты, черешковые ножи, гарпуны, бусы из разных камней — яшмы, аметиста,
фаянса, кальцита. Найдены также коробочки для миниатюрных сосудов,
жертвенный кальцитовый столик [Кгоерег, Wildung, 1985, с. 37 сл., 90 сл.].
Большинство умерших были похоронены лежащими в скорченной позе на
правом боку, с головой, ориентированной на северо-северо-восток, и «ли-
105
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
цом», обращенным на запад (реже покойные лежали на левом боку, с «ли-
цом», повернутым на восток) [Kroeper, Wildung, 1985, с. 25—26].
Из восьми погребений, относящихся к периоду первой династии, наибо-
лее поздние датированы временем правления царя I династии Семерхета.
Но несмотря на несопоставимую сравнительно с позднедодинастически-
ми могилами малочисленность захоронений этого времени, большая часть
вещного материала происходит именно из этих поздних погребений (даже
при учете того факта, что они были ограблены еще в древности). Могиль-
ные ямы сооружены более основательно, чем ранние, с применением сыр-
цового кирпича; они обладали и более сложной планировкой. Централь-
ное положение занимала погребальная камера, отделенная от камер для
хранения погребального инвентаря. С особой тщательностью была соору-
жена детская могила [Kroeper, 1992, с. 140].
С точки зрения ряда исследователей, изучающих социальную организа-
цию додинастического и раннединастического общества, признак неорди-
нарного оформления могилы перевешивает на чаше весов значимость бо-
гатства погребального инвентаря. На наш взгляд, даже если разделять та-
кой подход, в данном случае мы имеем слишком маленькую и не очень
добротную выборку, поскольку закрытые комплексы — захоронения не
дошли до нас, так сказать, в первозданном виде. На хронологически более
ранних стадиях развития культуры Нагада отмечаются разные варианты
соотношений между разнообразием и количеством вещного материала, с
одной стороны, и качеством (включая и величину) могилы, — с другой.
В исторической перспективе прослеживается закономерность соче-
тания двух факторов: чем лучше сооружена могила, тем полнее и богаче
представлен находившийся в ней погребальный инвентарь. При этом по-
ловозрастной признак является, так сказать, величиной переменной. Но
речь в этом случае идет о некрополях, принадлежавших социально-иму-
щественной элите. В Миншат Абу Омаре погребения, относящиеся ко вре-
мени первой династии, находились в черте большого кладбища, где на-
ходились многочисленные захоронения позднедодинастического перио-
да. Возможно, на периферии, где и был расположен этот археологический
памятник, социально-экономические процессы, в большей степени свя-
занные с традицией, происходили медленнее, чем в районах, тяготевших
к столичным центрам. Традиционность сказывалась и в таких элементах
погребального обряда, как захоронение детей в лучше и более тщатель-
но оформленных могилах. Во всяком случае, начиная с бадарийского вре-
мени, определенные особенности были присущи некоторым детским пог-
ребениям. Впрочем, это касалось не устройства могил, а богатства погре-
бального инвентаря. В контексте социальных реконструкций достаточно
трудно отдать предпочтение одной из сторон погребального обряда — ус-
тройству могил или характеру сопровождавшего погребение вещного на-
юб
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
бора. Тем не менее, необходимо отметить, что типологические различия в
устройстве могил зафиксированы уже на первой фазе развития культуры
Нагада, при этом нет оснований говорить о том, что богатство и разнооб-
разие погребального инвентаря было присуще только определенным ти-
пам могил, во всяком случае, в синхронном срезе культуры. Поэтому так
важен, на наш взгляд, анализ вещного контекста из погребений, при кото-
ром обнаруживаются объекты, определенно свидетельствующие о неорди-
нарном социальном или социально-имущественном статусе умершего.
Одно из ближайших к Миншат Абу Омару поселений, Телль эль-Фар-
ка, содержавшее материалы вытеснившей местную маадийскую культу-
ру — Нагада Ildi и Нагада III, также тяготело к Танисскому руслу Нила.
Этот населенный пункт существовал вплоть до IV династии. Как и на дру-
гих памятниках дельты, наиболее ранние кирпичные постройки относят-
ся к слоям протодинастического времени. [Chlodnicki, Fattovich, Salvatori,
1992, с. 171,183].
КОНТАКТЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
Локализация археологических памятников маадийской и сменившей ее
культуры Нагада позволяют в общих чертах обрисовать древние пути, со-
единявшие Низовье с долиной Нила, и проследить также маршруты, по
которым осуществлялись контакты дельты с культурами Леванта и Месо-
потамии. До сих пор речь шла о поселениях, прилегавших к северной вет-
ви пути в сторону Синая. Однако наряду с ним в позднедодинастическое
время существовал более южный путь на восток, к которому примыкали
древние населенные пункты, обнаруженные в Восточной и Северо-Вос-
точной Дельте, в провинциях Шаркия, Дахлия и Исмаилия. С этим направ-
лением, равно как и с системой поселений, расположенных вдоль Пелусий-
ского и Танисского русла Нила, был связан памятник, найденный в Бени
Амире, в окрестностях г. Заказик, в 6 км к северо-западу от древнего Бу-
бастиса. Он представлен некрополем, который, как и в Миншат Абу Ома-
ре, использовался на протяжении позднедодинастического периода (Нага-
да П/Ш) и в эпоху первых династий.
Большинство из 36 раскопанных погребений совершены в простых ямах
и сопровождаются небольшим количеством находок, в основном, сосуда-
ми. Вместе с тем здесь найдены тщательно приготовленные гробницы из
сырцового кирпича, демонстрирующие конструкции, состоящие из погре-
бальной камеры и отсеков для погребальной утвари, от одного до 9 [Abd
el-Moheim, 1996а с. 240—251, рис. 8—ю], представленной керамическими
и каменными сосудами [Abd el-Moheim, 19966, с. 260—270]. Авторы рас-
копок полагают, что поселение, к которому принадлежал некрополь, рас-
положено непосредственно под современной деревней, давшей название
107
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
этому памятнику [Abd el-Moheim, 19966, с. 259—260]. В провинции Исма-
илия в последние годы исследуется некрополь протодинастического вре-
мени — Телль Хассан Дауд. Большинство могил представляют собой про-
стые овальные ямы и лишь несколько погребений совершены в могилах из
сырцового кирпича. Материалы раскопок опубликованы в небольшой ста-
тье, дающей лишь общее представление о памятнике [Bakr, Abd el-Moneim,
Omar, 1996, с. 277—278]. Но упоминание медных изделий — гарпунов и то-
поров — свидетельствует о том, что этот некрополь был причастен к насе-
ленному пункту, занимавшему ключевые позиции на восточной границе
Египта в позднедодинастическое и раннединастическое время, примыкая
к одному из важнейших путей на Восток — Вади Тумилату, откуда путь
следовал к медным рудникам Синая. Среди находок особый интерес пред-
ставляют высокие керамические и каменные сосуды с клеймами, анало-
гичными найденным на одновременных памятниках в Верхнем Египте. На
одном из сосудов был нанесен знак srh с именем Хора Нармера.
В свете археологических исследований двух последних десятилетий до-
статочно четко вырисовывается картина взаимодействия культур Егип-
та и Переднего Востока с конца V — в IV тыс. до н. э., в Нижнем Египте,
на Синае, в Сирии и Палестине, раскрывающая формы их осуществления.
Эти новые данные фактически говорят о сложении системы как достаточ-
но крупных, так и небольших поселений, участвовавших в обменных от-
ношениях между населением этих территорий. На мирный характер свя-
зей указывают находки египетских изделий на многих памятниках, распо-
ложенных к востоку от Синая. Это керамика, цилиндрические печати и их
оттиски на крупных сосудах для хранения пищевых продуктов, каменные
сосуды, украшения и пр. Наряду с импортами на этих памятниках пред-
ставлены артефакты, синтезировавшие технологические приемы и худо-
жественные традиции культур, вступивших в контакты, что и позволяет
говорить о достаточно длительных и устойчивых связях, сложении систе-
мы торговых колоний, в которых постоянно могли проживать иноземцы,
эти связи осуществлявшие.
О начале контактов Египта с Левантом свидетельствует наличие на па-
мятниках дельты, относящихся к протогородскому периоду Палести-
ны, импортной керамики и местных имитаций [Tutundzic, 1993, с. 53—54]-
В Низовье обнаружены некоторые формы сосудов, характерные для куль-
туры Амук (Амук F-H), распространенной в Северной Сирии и родствен-
ной ей урукской культуры в Месопотамии [von der Way, 1988, с. 247—248].
Импортная керамика представлена как в комплексах маадийской культу-
ры, так и на позднедодинастических и раннединастических памятниках
Низовья и Верхнего Египта [Adams, Porat, 1996]. Вместе с тем самые ран-
ние этапы сближения культур носили все же односторонний характер. Во
всяком случае, весьма примечательно, что изделия маадийской культуры
108
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
на памятниках Леванта и шире — Ближнего Востока — не обнаружены.
Тем не менее, первые египетские колонии в Палестине могли быть основа-
ны уже в первой половине IV тыс. до н. э., но выходцами из Верхнего Егип-
та — носителями культуры Нагада I, начавшими продвижение в дельту. Во
всяком случае, раскопками поселения Шикмим в Леванте выявлены арте-
факты, характерные для культуры Нагада I [Levy, 1992, с. 345—346]7. Приме-
чательно, что в том числе и на этом памятнике обнаружены подземные со-
оружения, аналогичные раскопанному в Маади.
Со второй половины IV тыс. до н. э. началась активная египетская ко-
лонизация на Северном Синае и в Южном Ханаане8, и этот процесс неот-
делим от интенсивного продвижения культуры Нагада в дельту. В резуль-
тате нижнеегипетская маадийская культура была поглощена пришлой, од-
нако нет оснований полагать, что это достигалось только силой оружия.
Начало колонизации представляло собой качественно иное явление, чем
те процессы, которые были связаны с политической борьбой [von der Way,
1992, с. 4; Chlodnincki, Fattovich, Salvatori, 1992, c. 187], развернувшейся поз-
днее между племенными политическими образованиями носителей куль-
туры Нагада на поздних фазах ее развития. Поначалу процесс колониза-
ции, длительный по времени, носил мирный характер слияния культур с
тенденцией ассимиляции местной культуры пришлой из долины Нила.
Материалы поселений Маади и Буто демонстрируют разные стадии это-
го процесса. В Маади фиксируются контакты с культурой Нагада, кото-
рые выразились в проникновении отдельных ее артефактов: некоторых
типов керамики, в том числе черноверхой и расписной типа D, шиферных
ромбовидных палеток, украшений и пр. [Menghin, Amer, 1936, с. 46, 53—
54, табл. LXIII, i—3; Rizkana, Seeher, 1988, с. 73 сл.]. Контактами объясняет-
ся начало использования в маадийской культуре мергелистой глины (со-
суды типа III), изготовление местных черноверхих сосудов, типичных для
верхнеегипетских культур, бадарийской и частично Нагада I (тип Id), рас-
писных сосудов, красным по кремовой залощенной и полированной по-
верхности тулова (тип 1с) [Riskana, Seeher, 1987, с. 76—78]. Расписная посуда
представлена небольшим количеством (0,5%) мелких фрагментов, так что
не всегда возможно реконструировать то или иное изображение. На них
воплощены мотивы в виде сетки, вертикально направленных волнистых
линий, подков, крупных точек; изображены рисунки, передающие пальмо-
вое дерево, человеческую фигуру, лодку, элементы растительного орнамен-
та, две птицы, геометрический орнамент, напоминающий иероглифичес-
кие знаки засеянных и не засеянных участков поля, пересеченных канала-
ми [Rizkana, Seeher, 1987, табл. 42,7; 43,8, п, 15; 44» 4J 46,8; 47,1,3,4] > — словом
репертуар, представленный и на расписной керамике культуры Нагада с
той разницей, что, судя по фрагментам, маадийские сосуды с росписью бы-
ли главным образом открытых форм. В отличие от нагадских сосудов типа
109
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
D, найденных в погребениях культуры Нагада, в Маади расписная керами-
ка происходит только с поселения [Rizkana, Seeher, 1987, с. 43—44].
Имитации сосудов культуры Нагада обнаружены и на других памятни-
ках Нижнего Египта: в Телль Исвиде [van den Brink, др., 1989, с. 67, прим. 14],
Телль Ибрагим Аваде [van der Brink, 1992, с. 53, 54—55] > Мендесе, — в одних
слоях с маадийскими типами [Friedman, 1992, с. 204» Kohler, 1992» с. 22].
Влияние или параллелизмы культуре Нагада прослежены и по дру-
гим материалам маадийской культуры. Типичные местные палетки, изго-
товленные из известняка и базальта, имели простые формы в виде пря-
моугольника и не отличались тщательным исполнением [Rizkana, Seeher,
1987, с. 35]. Поверхности некоторых экземпляров сохранили следы расти-
рания зеленой, красной и черной красок, а на одной палетке были нане-
сены достаточно небрежно рисунки животных: крокодила и предположи-
тельно коровы [von der Way, 1992, с. 4; Chlodnincki, Fattovich, Salvatori, 1992,
с. Х87] — и геометрический орнамент в виде зигзага [Rizkana, Seeher, 1988,
с. 46, табл. 84, 86,1—3]. Характерные для культуры Нагада шиферные па-
летки представлены ромбовидными экземплярами из светло-серого кам-
ня, в то время как прямоугольные, сделанные менее тщательно, — из зеле-
новато-серого. На основании этих различий был сделан вывод о том, что
последние были изготовлены на месте [Rizkana, Seeher, 1988, с. 46—48, табл.
83,84; V-i-б].
Специальный интерес представляют материалы, указывающие на кон-
такты с кругом культур сахаро-суданской неолитической традиции. Это
керамика со штампованным орнаментом, найденная на ряде памятников
дельты: в Телль Ибрагим Аваде, Телль эль-Фарха и Телль эль-Фараин, — и
везде — с артефактами маадийской культуры [van der Brink, др., 1989, с. 70,
прим. 24,25]. В контексте идеи Ф. А. Хассана о важной роли Западной пус-
тыни в распространении в Египте производящего хозяйства появление
этой керамики, известной в Набта Плайе и Бир Кисейбе в Египетской Са-
харе и на памятниках Судана, объяснить достаточно трудно, если не рас-
сматривать ее как показатель контактов с районами, расположенными к
югу от первого нильского порога, где культуры этого круга развивались,
по крайней мере, до IV тыс. н. э. включительно. В противном случае вслед
за другими исследователями пришлось бы говорить о корректировке идеи
Ф. А. Хассана в терминах хронологии [Caneva, 1992].
Став ареной интенсивных межкультурных контактов, дельта Нила, тем
не менее, не пошла по пути Леванта, где на базе небольших прежде посел-
ков выросла система самостоятельных торговых центров. Несмотря на то,
что в облике нижнеегипетских культур, от меримдийской до маадийской,
наличествуют черты, свидетельствующие о культурных и торговых связях,
их памятники не обнаруживают признаков городских цивилизаций. Фено-
мен «движущихся поселений» при детальном рассмотрении оказывается
по
ГЛАВА 1. НИЖНИЙ ЕГИПЕТ
хронологически лимитированным типологическим вариантом, присущим
ранним оседлоземледельческим культурам Нижнего Египта. Они не име-
ли ничего общего с крупными поселениями, где одновременно прожива-
ли несколько сотен человек, хозяйственная деятельность которых ориен-
тировалась на обменные отношения с другими, в том числе отдаленными
территориями. Материальный облик Меримде и Эль Омари говорит о су-
ществовании общин, не знакомых еще с имущественной дифференциаци-
ей. Ко второй половине IV тыс. до н. э. «движущиеся поселения» исчезли.
Вместо этих значительных по площади населенных пунктов, представляв-
ших собой пространственное единство мира живых и мертвых, сложилась
система, сочетавшая поселение и некрополь, удаленный от него на опреде-
ленное расстояние.
С конца V — до второй половины IV тыс. до н. э. в Низовье существова-
ли последовательно сменявшие друг друга, но частично одновременные и
родственные оседлоземледельческие культуры Меримде, Эль Омари и ма-
адийская. Наряду с различиями, обусловленными типологическими и хро-
нологическими факторами, им были свойственны общие черты, отли-
чающие их от одновременных им этапов развития культур долины Ни-
ла — бадарийской и нагадской. Речь идет о бедности материального облика
северных культур, представленных артефактами повседневного использо-
вания. Практически полное отсутствие предметов, характеризующих иные
сферы жизни общества, к которым в первую очередь относятся произведе-
ния искусства, служащие добротными источниками при исторических ре-
конструкциях, не позволяет достаточно определенно говорить о глубоких
социально-экономических изменениях на протяжении длительного отрез-
ка времени, в течение которого эти культуры развивались до распростра-
нения в Низовье исключительно богатой материальной культуры Нагада,
свидетельствующей о глубоких социальных процессах, которые пережива-
ло общество во второй половине IV тыс. до н. э. И если археологические
культуры в самом деле адекватно отражают историческую действитель-
ность, то перед нами — два типа социально-политического устройства об-
ществ, имевших сходную экономическую основу. Эти различия обусловле-
ны спецификой истоков оседлых культур и природно-ландшафтным свое-
образием долины и дельты Нила, наложивших печать особенного на эти
сложившиеся историко-культурные области Египта, различия между ко-
торыми не стирались на протяжении всей истории древнего Египта.
ГЛАВА 2
СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
До сих пор нет окончательного решения проблемы происхождения бада-
рийской культуры, как нет ответа на вопрос: являлись ли бадарийская и
нагадская культуры хронологическими этапами одной культуры, либо они
были самостоятельными, но родственными культурами, частично одно-
временно существовавшими в долине Нила в IV тыс. до н. э.
Характеризуя в целом их материальный облик, следует признать, что
на протяжении этого времени глобальной смены населения в долине Ни-
ла не происходило. Поэтому, обращаясь к вопросам о социальной органи-
зации и экономических отношениях, есть основания рассматривать мате-
риальные источники этих археологических культур как отражающие пос-
тупательные этапы в развитии общества додинастического Египта. В силу
специфики археологических данных, исключительно слабо освещающих
процесс экономического производства, основной акцент при анализе ма-
териалов делается на данные о распределении продуктов труда внутри ло-
кальных групп, принадлежавших той или иной культуре.
БАДАРИЙСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ
Материалы бадарийских поселений характеризуются исключительной
фрагментарностью. Однако в целом проанализированные источники из
разных памятников этой культуры, сконцентрированых в Среднем Егип-
те между Бадари и Кау (схема 1), все же позволяют реконструировать до-
статочно определенную картину жизни общества. Небольшие по площади,
бадарийские поселения представлены хозяйственными ямами, заполнен-
ными предметами быта: керамикой, кремневыми орудиями, костями жи-
вотных и рыб, очагами и зольными пятнами. Лишь некоторые ямы, наибо-
лее крупные и с очагами, можно рассматривать как остатки круглых легких
хижин с углубленным в землю полом. Число обитателей таких поселений
было невелико и, по-видимому, не превышало 20 человек [Mortensen, 1991»
с. 28], о чем свидетельствуют небольшие размеры принадлежавших им не-
крополей в Мостагедде и Матмаре [Brunton, 1948, с. 8].
При сооружении могильных ям, демонстрирующих тенденцию перехо-
да от овальной к прямоугольной форме, использовался сырцовый кирпич,
и этот факт служит косвенным указанием на перспективы строительства
прямоугольных кирпичных жилых или общественных построек на посе-
112
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
лениях. А это, в свою очередь, является указанием на определенные эволю-
ционные процессы в образе жизни раннеземледельческих общин бадарий-
ской культуры.
Разумеется, при возведении более основательных, чем круглые легкие
жилища, домов, кирпич мог комбинироваться с традиционными материа-
лами: глиняными блоками, деревом и переплетенными ветками. Эти мате-
риалы применялись при сооружении могил: в одних случаях их стены бы-
ли укреплены деревянными шестами, в других — несколькими кирпича-
ми. Плетняк и травяные циновки применялись очень часто для покрытия
стен и пола в могильных и хозяйственных ямах, равно как и в жилых пос-
тройках поселений. Такие постройки, возможно, увенчивались деревян-
ными крышами, о чем позволяют судить остатки перекрытий, сооружен-
ных из небольших стволов, опиравшихся на установленные по углам мо-
гильной ямы вертикальные шесты [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 53;
Brunton, 1937, с. 44] или верхние края циновок из ивняка [Brunton, 1948,
с. 8—9], обмазанные глиной.
Постройки бадарийской культуры не сохранились даже в многослойной
деревне в Хаммамие, где они прослежены лишь на амратской фазе культу-
ры Нагада. Поэтому вопрос о существовании в бадарийское время сырцо-
вых прямоугольных сооружений тем более остается открытым. Обраща-
ясь к материалам о типах построек в контексте рассмотрения развития
социальных отношений в додинастическом обществе, мы, разделяя ши-
роко распространенную точку зрения, полагаем, что усложнение строи-
тельной техники отражает изменения в сфере социальных отношений.
Иными словами, речь должна идти о социально-экономических транс-
формациях, отразившихся в архитектуре — жилой, общественной и пог-
ребальной, — процесс развития которой охватил достаточно длительный
период, начиная с бадарийского времени. О том, что бадарийское обще-
ство представляло собой уже довольно сложный социальный организм,
позволяют судить материалы, причастные к погребальной практике.
БАДАРИЙСКИЕ НЕКРОПОЛИ
В бадарийской культуре некрополи располагались к востоку от поселе-
ний [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 42]. Умерших хоронили в скорчен-
ном положении, на левом боку, преимущественно с обращенной к югу го-
ловой или (реже) со смещением к юго-востоку. 12% погребенных в некро-
полях Мостагедды и 16% в Бадари имеют иную ориентацию, — головой
на северо-северо-запад. Установлено, что в первом случае отклонения от
обычного направления в большей степени характерны для женских погре-
бений, во втором — для мужских [Brunton, 1937, с. 44]. Кроме того, не могут
остаться без внимания данные из одного некрополя в Мостагедде, где за-
113
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
фиксировано раздельное расположение мужских могил — в западной его
части, и женских — в восточной части памятника. В остальных некропо-
лях столь четко выраженной закономерности не прослежено. Кроме то-
го, важно замечание Г. Брайтона о выявленной тенденции, отраженной в
доминировании женских и мужских могил в соответствующих секторах
[Brunton, 1937, с. 43,47]1
Что касается размеров могильных ям, то (наряду с установленными
фактами на основании изучения материалов из нескольких некрополей
Матмара и Мостагедды) они были приблизительно одинаковой величины,
независимо от пола погребенного, но имеются примеры, когда более длин-
ными были мужские могилы. В других случаях наблюдалась противопо-
ложная картина, и этот последний вариант Г. Брайтон охарактеризовал как
хронологически наиболее ранний [Brunton, 1948, с. 9].
К сожалению, сопоставления всех рассмотренных признаков произведе-
но не было, а учитывая тот факт, что публикации не включают всех мате-
риалов, невозможно такую работу проделать. В результате почерпнутых из
литературы данных оказывается недостаточно, чтобы как-то прокоммен-
тировать их с точки зрения наличия принципа половых различий в соци-
альной организации бадарийских общин. Однако есть основания подойти
к решению вопроса об их социальном устройстве, включая такие элемен-
ты, как родовая принадлежность, социальный статус, имущественная диф-
ференциация, на основании анализа вещевого наполнения могил.
Исключительная бедность могил, на первый взгляд, также не дает осно-
ваний для таких поисков. В большинстве случаев погребальный инвентарь
ограничен керамикой. Но тем выразительнее примеры богатых вещами
погребений и их локализации в некрополях. Рассмотренные с точки зре-
ния фиксации приуроченных к похоронам ритуалов, эти вещи проливают
свет на вопрос о социальном статусе погребенного, — чем выше он был,
тем полнее, детальнее отражались они в вещной форме2 Сочетание извес-
тной информации с установлением пола и возраста погребенных позволя-
ет реконструировать некоторые элементы социальной организации обще-
ства в период существования бадарийской культуры.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПОГРЕБАЛЬНОГО ИНВЕНТАРЯ ПРИ РЕШЕНИИ
ВОПРОСА О СОЦИАЛЬНОМ УСТРОЙСТВЕ БАДАРИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
Приуроченная к погребальному обряду ритуальная подача умершему пи-
тья и еды символизированы керамикой и ногой животного [Brunton, 1937,
с- 57; 1948, с. 11]. Возможно, в этом обычае отразился присущий жизнеобес-
печивающей экономике первобытных обществ способ распределения пи-
щевых ресурсов (как максимальной ценности) между всеми членами кол-
лектива, независимо от их личного социального статуса. Эта традиция
114
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
была унаследована позднепервобытными обществами [Семенов, 1993а,
с. юб сл.] с престижной экономикой, базировавшейся на избыточном про-
дукте от производящих форм хозяйства и развивавшихся ремесел. И все
же, обращаясь к материалам бадарийской культуры, следует отметить, что
в ряде могил обычай подачи умершим ритуального питья представлен в
развернутой вещной форме и выражен большим количеством разных ти-
пов керамики, включая высокохудожественные экземпляры. В таких пог-
ребениях, как правило, и другие ритуалы отражены в более обильном и
разнообразном вещном материале.
Так, обычай окрашивать веки прослеживается по наличию в могиле одно-
го или целого набора причастных к нему предметов. Это известняковые
и шиферные палетки прямоугольной формы с неглубокими врезками по
коротким сторонам [Brunton, 1937, табл. XXIV, 8—14; XXII, 13, с. 54], кусоч-
ки малахита и галены, голыши, раковины, миниатюрные сосуды из слоно-
вой кости и туалетные ложечки для приготовления и хранения порошка и
его смеси с каким-то вяжущим веществом — жиром или камедью. В ряде
случаев эти предметы хранились в кожаных мешочках или миниатюрных
корзиночках. Для ритуальных целей использовалась также охра. Обычай
окрашивать веки «малахитовой зеленью» или свинцовым блеском распро-
странялся на членов бадарийских общин после смерти, как, видимо, и при
жизни. Вместе с тем избирательность случаев наиболее полной демонстра-
ции этого ритуала в вещном наполнении могил дает основание рассматри-
вать этот признак как отражающий их особый статус, независимо от пола
и возраста.
Социальная значимость таких людей отразилась также в обычае наде-
лять их и после смерти престижными вещами. К их числу принадлежали
предметы, изготовленные из привозных материалов, свидетельствующих
о взаимоотношениях с соседями, далекими и близкими, принадлежавши-
ми родственным общинам или иным культурам. Это изделия из слоновой
кости, меди, халцедона, яшмы и другие артефакты. О контактах с Нубией
свидетельствует слоновая кость, изделия из которой создавались местны-
ми мастерами. Набор вещей невелик: туалетные ложечки, гребни, булавки.
Другие направление связей определяют такие находки, как кусочки мала-
хита, месторождения которого расположены на Синае, а также отдельные
предметы из культур Юго-Западной Азии. К примеру, в одном из погребе-
ний был найден сосуд с четырьмя ручками, типичный для культуры Хас-
сул [Trigger, 1994, с. 29].
К числу редких, а потому и особо ценных предметов, относились бусы и
амулеты, изготовленные из привозных материалов, но обработанных мес-
тными мастерами. Кроме того, для социально значимых людей из местного
сырья изготавливали требовавшие специальных навыков работы предме-
ты. К ним принадлежала высокохудожественная керамика, изделия из гла-
115
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
зурованного полихромного стеатита, зоо- и антропоморфные статуэтки,
глиняные модели лодок, бумеранги, каменные сосуды [Brunton, 1937, с. 51—
53, 56, табл. XXV, 38, 395 XLI, 71; Brunton, 1948, с. 56, табл. XXIV, 31, 32; XXVI,
i—5], исполненные на высоком художественном уровне. Наиболее попу-
лярными персонажами, скульптурными воплощениями которых украша-
лись изделия: костяные гребни, рукоятки туалетных ложек, фигурные со-
суды, _ были бегемот, козел с длинными, круто загнутыми назад рогами и
водоплавающие птицы [Brunton, 1937, с. 53, табл. XXIV, 23,29,30].
Очевидно, что эти изделия, свидетельствующие о сложившейся тради-
ции эстетических и религиозно-мифологических представлений, отражен-
ных в образной системе на предметах мелкой пластики, маркировали иму-
щественные отношения. Наделяя умершего вещами, община выступала в
качестве коллективного дарителя, что составляло часть обменных отно-
шений в форме дарообмена3, присущего древним и традиционным куль-
турам.
Помимо функционального, в том числе ритуального, назначения испол-
ненные на высоком художественном уровне изделия, нередко представ-
ленные несколькими экземплярами в могилах, также отражали высокий
социальный статус погребенного, обладавшего прижизненными важными
функциями в обществе. Но, рассуждая таким образом, мы приходим к вы-
воду, что практически все предметы материальной культуры приобрета-
ют статус престижных на том основании, что в определенных могилах они
составляют большие наборы. И такой вывод вполне допустим с точки зре-
ния отражения в погребальном обряде процессов, происходивших в соци-
альной сфере, отражая начальные стадии имущественной дифференциа-
ции в обществе.
Такой подход проистекает из оценки ограниченных возможностей ба-
дарийского общества производить предметы материальной культуры. Не-
редкие примеры следов реставрации артефактов хозяйственного и нехо-
зяйственного использования еще в древности, а также помещение в моги-
лы вещей, использовавшихся в течение длительного времени, говорит об
экономном, бережном, рачительном отношении к ним. Поэтому вполне
понятно, что большое количество предметов в могиле может указывать на
высокий статус умершего. Такой вывод представляется тем более возмож-
ным, что в подавляющем большинстве могил погребальный инвентарь ог-
раничен отдельными экземплярами, как правило, 1—2 сосудами.
Яркая по своему облику материальная культура бадарийского времени
демонстрирует сложившуюся традицию ремесленного производства, до-
стигнутого позднепервобытным обществом, экономика которого базиро-
валась на доминирующей роли производящих форм хозяйства, гаранти-
рующих получение прибавочного продукта, и как следствие — высвобож-
дение коллективного времени для производства предметов ремесла, в том
116
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
числе ориентированных на социальную элиту. Собственно говоря, конк-
ретный характер вещного материала додинастических культур указыва-
ет на стадиальность процесса становления и развития престижной эконо-
мики на пути углубления имущественной дифференциации общества. Ес-
ли такие предметы, как жезлы, указывают на высокий социальный статус
умерших, то изделия из полудрагоценных и драгоценных камней, а также
золота, свидетельствуют о социально-имущественных приоритетах покой-
ных. И, как правило, в этих случаях погребальный инвентарь представлен
большим количеством вещей: керамикой, украшениями, предметами мел-
кой пластики, кремневыми орудиями, оружием и пр.
Такие вещные наборы находились в могилах независимо от пола или
возраста умерших. Единственное исключение составляли браслеты из сло-
новой кости, орнаментированные рельефными шишечками, по нескольку
экземпляров обнаруженные только в мужских и детских могилах [Brunton,
1937» с- 53] • Кремневые орудия в основном происходят их мужских могил,
хотя в ряде случаев они найдены и в женских могилах [Brunton, 1937, с. 55—
56; Brunton, 1948, с. 11, табл. VI, 14; VII, 3,4; XVII, 73].
К числу признаков, отличавших погребения социально значимых лиц
можно отнести также и более тщательное оформление некоторых могил,
над которыми возводились крыши. При этом самого покойного укладыва-
ли на погребальные носилки, сооруженные из циновки, натянутой на де-
ревянный каркас. В таких могилах находились артефакты разных катего-
рий [Brunton, 1948, с. 8—9].
Наконец, исключительно важным с точки зрения сопоставления дан-
ных археологии с уровнем развития додинастического общества в бада-
рийский период является вопрос о локализации богатых вещами могил в
пределах некрополей. Документация раскопок Е Брайтона из семи некро-
полей в Бадари стала предметом специального исследования В. Андерсо-
на, посвященного вопросу социальных отношений в бадарийский период
[Anderson, 1992, с. 51—66]. Автор исследования опирался на выборку мате-
риалов, в которую были включены 262 погребения. Основная масса мате-
риалов происходит из трех некрополей: Бадари северного, Бадари южного
и Бадари западного, где прослежена картина концентрации наиболее бога-
тых вещами погребений на определенных участках некрополей. Было ус-
тановлено, что из 2955 предметов, найденных в 262 могилах, что составляло
92% общего количества могил из района Бадари*98% происходили из этих
трех некрополей. Самый высокий процент вещей обнаружен в некрополе
Бадари западном (всего 93 могилы); 21% вещного материала происходит из
могил некрополя Бадари северный (также 93 могилы). На долю могильни-
ка Бадари южный с 54 могилами пришлось ю% общего числа находок. На-
конец, лишь около 2% составили предметы погребального инвентаря из
остальных некрополей в окрестностях Бадари [Anderson, 1992, с. 54—55].
117
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
В Бадари северном погребения были сгруппированы в двух секторах.
Богатые вещами могилы концентрировались в восточной части, в то вре-
мя как в западной половине могильные ямы были бедны, за исключени-
ем одного детского погребения с 6о предметами [Anderson, 1992, с. 62].
В некрополе Бадари южный погребения локализовались на трех участках
с приблизительно одинаковым количеством могил на каждом из них. На-
иболее богатые предметами погребения находились в юго-западном сек-
торе, однако, в отличие от бедных погребений некрополя Бадари север-
ного, здесь в могилах северо-западного и юго-западного секторов также
встречались изделия из слоновой кости, которые автор относит к предме-
там, подчеркивающим высокий социальный статус умерших. К числу ве-
щей, маркирующих социальный престиж, В. Андерсон причисляет и бу-
сы, в первую очередь из сердолика, по причине редкости. Примечательно,
что могилы, включающие эти предметы, обнаруженные в секторах с бога-
тыми погребениями некрополей Бадари, принадлежали как детям, так и
взрослым, мужчинам и женщинам. Таким образом, факт наличия всех по-
ловозрастных групп в секторах некрополей с богатыми погребениями уси-
ливает справедливость вывода автора о сложении в бадарийской культу-
ре социальной иерархии, выделяющей элитарные, корпоративные группы,
обладавшие более высоким статусом, чем остальные [Anderson, 1992, с. 63].
Кроме того, различные предметы (в сочетании с другими показателями,
например, отсутствием или наличием следов их использования) определя-
ют существование в обществе нескольких, по крайней мере, четырех видов
или степеней социального ранга [Anderson, 1992, с. 61—62].
Такие предметы, как бусы и изделия из слоновой кости, причислены ав-
тором к предметам, символизировавшим наследуемые властные функ-
ции [Anderson, 1992, с. 63—64]4 Он выделил три возрастные группы пог-
ребений5: подростков, взрослых и старых. Могилы представителей первой
группы оформлены более тщательно, они больше размерами и богаче арте-
фактами, чем остальные [Anderson, 1992, с. 57]. О численном соотношении
представителей социальной элиты и рядовых общинников говорят статис-
тические данные: 92% могил из 18 включенных в данную выборку некропо-
лей Бадари приходится на бедные вещами погребения и лишь 8% могил со-
держало в среднем по 35 объектов [Anderson, 1992, с. 64—65]. Анализируя
материалы из бадарийских некрополей с точки зрения системы относи-
тельных дат Ф. Питри, согласно которой бадарийский период укладывает-
ся в интервале относительных дат от 21 до 28, В. Андерсон пришел к заклю-
чению, что сложившаяся социальная организация отразилась даже на на-
иболее ранних памятниках бадарийской культуры [Anderson, 1992» с. 65].
Таким образом, в концепции В. Андерсона прозвучал вывод о сущест-
вовании в бадарийском обществе социально-имущественной дифферен-
циации. В целом убедительное исследование, особенно в части выявле-
118
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ния корпоративных групп в бадарийском обществе, тем не менее, на наш
взгляд, нуждается в некоторых уточнениях и вызывает определенные кри-
тические замечания при переводе археологических данных в пространс-
тво изучения социальных отношений. Уже из анализа содержания могил
некрополя Бадари северного явствует, что различия между вещным на-
полнением погребений из его западного и восточного секторов более вы-
разительны, чем между группами бедных и богатых артефактами погребе-
ний из других некрополей.
В первом случае «бедные» погребения содержали единичные находки,
представленные керамикой, но совсем иные критерии «бедности» погребе-
ний применяются к могилам этой категории из некрополей Бадари южно-
го и западного, содержавших, хотя и в незначительном количестве, но ар-
тефакты, отнесенные автором к разряду престижных, в частности, изделия
из слоновой кости. И именно они, согласно выводам автора, как изготов-
ленные из привозного материала и указывающие на обменные отношения
с другими культурами, предназначались для представителей элитарных
групп и служили показателями их высокого социального статуса. Таким
образом, изначально высказанная автором идея о неслучайности распре-
деления артефактов в могилах оказывается применимой лишь к части ма-
териалов из Бадари. И остается открытым вопрос о том, кому принадлежа-
ли, так сказать, бедные погребения, содержавшие отдельные экземпляры
престижных предметов. На наш взгляд, разработанная автором класси-
фикация погребального инвентаря, отделяющая керамику от по сущест-
ву всех остальных артефактов, названных «предметами роскоши», вносит
определенные искажения, обедняет и упрощает картину, ибо высокохудо-
жественная, в частности, расписная керамика также может быть отнесена
к предметам роскоши, точнее говоря, к предметам престижным. И такого
рода информация не менее значима при установлении социального стату-
са умершего, чем, к примеру, факт изношенности или неизношенности ве-
щей. В конечном счете, совокупный анализ артефактов позволяет реконс-
труировать структуру социальных отношений бадарийского общества и
уровень его развития.
В данном контексте уместно привести высказывание Э. Э. Эванса-При-
чарда о материальной культуре как индикаторе социальных отношений.
Суть его сводится к следующему: чем менее многообразна материаль-
ная культура и чем меньшим количеством экземпляров каждого вида она
представлена, тем уже диапазон «форм отношений при высоком уровне
солидарности внутри небольших локальных и родственных групп, и перед
нами должна предстать весьма простая социальная структура» [Эванс-
Причард, 1985, с. 83]. При всех возможных лакунах, неизбежно возникаю-
щих при изучении археологического материала, «материальная культура
как часть и индикатор общественных отношений, поскольку материаль-
119
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
ные предметы — это цепь, по которой развиваются общественные отно-
шения», дает представления об обществе, ее создавшем. Уточним: важно,
какими именно категориями вещей и сколь искусно выполненными пред-
ставлена материальная культура.
Артефакты бадарийской культуры характеризуют имущественные раз-
личия в обществе, что симптоматично с точки зрения наличия социальной
дифференциации в обществе. Вопрос сводится к тому, какого уровня она
достигла в бадарийском обществе. Определенные черты сходства уклада
его жизни и экономики с хозяйством нилотских народов (см. ч. I, гл. 2) поз-
воляют обратиться к материалам, связанным с вопросами социальной ор-
ганизации у нуэров.
Среди лиц, обладавших высоким социальным статусом, выделяются
вожди, «пророки», «хозяева скота», заклинатели тотемов, «обладатели ко-
пья», а также лекари, прорицатели, обладатели фетишей. При всей их влия-
тельности в коллективах и важности деятельности этих лиц для общества
они не имеют властных полномочий. Их функции носят священный, ри-
туальный характер. Так, считается, что вождь — обладатель леопардовой
шкуры, которую он носит перекинутой через плечо, находится в священ-
ной связи с землей, и, очевидно, по этой причине участвует в разрешении
различных споров, осуществляет очистительные обряды, жертвоприноше-
ния и другие священнодейства. Вождями могут становиться выходцы из
определенных линиджей (сегмента клана или клана в целом [Эванс-При-
чард, 1985, с. 168]), но не из числа аристократических. Будучи чужаком и
не обладая наследственными правами на землю общины или округа, где
он проживает, вождь может выполнять свои обязанности беспристрастно
[Эванс-Причард, 1985, с. 153—155]. Вместе с тем люди, обладающие ритуаль-
ными функциями, могут стать старейшинами общины, располагая богатс-
твами и широкими родственными связями, обеспечивающими ему пре-
стиж [Эванс-Причард, 1985, с. 156—157].
Наиболее влиятельные старейшины, имеющие значительные богатства
и обозначающиеся термином (титулом?) «бык», эквивалентным определе-
нию аристократа племени, принадлежат к господствующему клану племе-
ни и в силу этого занимают высокое социальное положение. В более широ-
ком смысле этот термин определяет социальных лидеров, принадлежащих
влиятельным линиджам, являющихся главами больших семей и хозяевами
хуторов, обладающих большими стадами крупного рогатого скота, а так-
же выдающимися способностями в воинском деле и ораторском искусст-
ве, проявляющих гостеприимство и твердость характера. Тем не менее, да-
же эти личности не являются формальными лидерами с властными полно-
мочиями [Эванс-Причард, 1985, с. 159,187], поскольку в обществе нуэров не
сложилось институтов организованной политической жизни.
Обращаясь к некоторым фактам социальной организации нуэров в ка-
120
ГЛАВА 2 СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
честве сопоставительной стадиальной параллели бадарийскому обществу,
необходимо, тем не менее, отметить черты различий между этими культу-
рами. В первую очередь это касается крайней незначительности обменной
деятельности у нуэров, обусловленной бедностью природной среды обита-
ния, сырьевой базы, неразвитостью ремесленных производств. Единствен-
ным предметом торговли является скот, в голодные годы обмениваемый
на зерно [Эванс-Причард, 1985, с. 82—83]. Напротив, в бадарийском обще-
стве обменные отношения играли существенную роль и реализовались в
изготовлении престижных вещей, предназначенных для социальной эли-
ты. Но, как и в обществе нуэров, высокий социальный статус, по-видимо-
му, еще зиждился на личном авторитете неформальных лидеров. Предме-
ты, маркирующие социальную значимость умерших в «богатых» бадарий-
ских погребениях, носили символический, сакральный характер, они в
основном отражали ритуальную практику, среди них нет объектов особо
ценных, которые можно было бы рассматривать в качестве сокровищ.
Есть еще одно обстоятельство, указывающее на то, что бадарийское об-
щество еще не выделило располагавших властными полномочиями еди-
новластных формальных лидеров, обладавших имущественным приори-
тетом. Об этом свидетельствует монолитность секторов некрополей с
элитарными погребениями. В них могилы (содержавшие особенно ред-
кие вещи, как, например, бусы) сооружены более тщательно, чем прочие.
Но они не доминируют в некрополях, не составляют ядра, некоего цен-
тра, окруженного периферийными по отношению к ним «бедными» мо-
гилами.
Структура в секторах некрополей просто отсутствует. И этот факт дает
основания говорить о том, что погребальный обряд фиксирует начальный
этап процесса социально-имущественного расслоения в додинастичес-
ком обществе в бадарийское время. Тем не менее, смерть облеченных при
жизни особым социальным статусом лиц являлась важным событием для
коллектива. Их похороны обставлялись со всей возможной торжествен-
ностью. Археологические материалы позволяют реконструировать лишь
малую часть погребальных ритуалов. О существовании церемоний, много-
дневных и сложных, с совместными тризнами и раздачей даров, связанных
с кончиной социально значимых членов общества, можно судить по дан-
ным традиционных обществ. В контексте погребального обряда получате-
лем даров оказывался умерший, обладавший при жизни высоким социаль-
ным статусом и сам являвшийся дарителем богатств.
На стадии развития, на которой находилось бадарийское общество, воз-
можно, определяющим был коллективный социальный статус аристокра-
тических (старших) родов, к которым принадлежали индивиды, наделен-
ные высоким личным социальным статусом и исполнявшие функции вож-
дей и жрецов, обладавшие высоким общественным авторитетом за личные
121
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
качества и способности, проявляемые в интересах коллектива. Как и в тра-
диционных культурах, к числу социально значимых людей могли также
принадлежать искусные в изготовлении разных предметов ремесла масте-
ра. Деятельность этих лиц закрепляла за аристократическими родами вы-
сокий социальный ранг, отраженный в имущественных приоритетах. Этим
родам принадлежали права распоряжаться коллективной собственностью,
перераспределять продукты коллективного труда, включая прибавочный
продукт, обеспеченный производящими формами хозяйства, контроли-
ровать источники накопления богатств, наконец, обладать санкциониро-
ванной монополией на информацию и престижные формы деятельности,
включая духовную сферу культуры [Артемова, 1993, с. 53,63].
Разграничение между родами по принципу старших и младших, типо-
логически тождественно и даже генетически связано с выделением воз-
растных групп внутри родов, что достаточно универсально и зафиксиро-
вано, в частности, в этимологии некоторых африканских народов [Белков,
1993, с. 93]. Этот параллелизм между возрастной (горизонтальной) и соци-
альной (вертикальной) системами стратификации общества отразился и
в древнеегипетском языке. Так, термин nds имеет ряд значений, в том чис-
ле — малый, рядовой общинник, поселянин. Слово smsw переводится как
старейший, сопровождающий, отражая высокий социальный статус вель-
можи; термин wr передает значения: большой, вождь; человек, принадле-
жащий к аристократии, определялся словом sr [Gardiner, 1950, с. 444, 561,
577]. При этом идеограмма в виде человека с посохом сопровождает фо-
нетическую основу терминов, обозначающих людей, наделенных высоким
социальным статусом: й?, Таким образом, такие предметы, как
посохи разных типов, являются атрибутами высокой социальной прина-
длежности.
Истоки пересечения горизонтальной и вертикальной систем, безуслов-
но, имеют глубокие исторические корни и относятся к дописьменному пе-
риоду существования додинастических культур. Поэтому не без основа-
ния можно предположить, что в бадарийском обществе общинами управ-
ляли индивиды, принадлежавшие к старшим, аристократическим родам,
которые обосновывали свои социальные и имущественные приоритеты в
обществе возведением своей родословной к мифическим первопредкам.
Такой вывод подтверждается материалами некрополей бадарийского
общества. Лишь в крупных некрополях выделены группы «богатых» пог-
ребений, сконцентрированные в определенных секторах. В небольших мо-
гильниках таких могил не обнаружено. Поскольку некрополи основыва-
лись вблизи населенных пунктов, можно предположить, что в больших
некрополях хоронили своих сородичей обитатели нескольких соседних
поселений, как тех, где жили аристократические роды, так и зависимые от
122
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
них. Отсутствие каких бы то ни было следов построек на поселениях ба-
дарийской культуры не позволяет говорить о существовании различий в
строительстве жилищ на поселениях, принадлежавших как аристократи-
ческим, так и младшим родам.
Сопоставление материалов бадарийской культуры с данными северо-
египетских, частично ей одновременных культур Меримде и Эль Омари,
дает основание говорить о разных уровнях, формах и путях социального
развития в обществах со сходной экономической базой. В определенной
степени свою роль сыграли природно-ландшафтные условия и культур-
ное окружение, о чем говорилось выше (см. ч. I, гл. 2). Экономическая база
бадарийского общества достигла уровня, при котором стало возможным
ориентироваться на развитие ремесел, «обслуживавших» престижную
экономику. Низовье также было связано обменными отношениями с дру-
гими культурами. Однако археологические культуры Меримде и Эль Ома-
ри не содержат артефактов, подобных тем, которые в бадарийской культу-
ре маркировали престижную экономику. Тот факт, что социальная элита
бадарийского общества наряду с продуктами сельского хозяйства, в пер-
вую очередь скотоводства, использовала высокохудожественные изделия
как источник накопления богатств и маркирование социального прести-
жа, свидетельствует о том, что один из первых шагов к углублению соци-
альных изменений и становлению имущественного расслоения общества
был сделан.
В первой половине IV тыс. до н. э дальнейшее развитие общества проис-
ходило на основе культуры Нагада I (амратская фаза), памятники которой
расположены вдоль кромки между современной нижней пустыней и куль-
тивированной зоной на всем протяжении долины Нила, от первых поро-
гов до естественных границ Низовья (схема 1). Рост населения, безуслов-
но, был обусловлен развитием производящих форм хозяйства, внутренних
ресурсов общества, а не вторжением новых волн населения. Близкое сход-
ство с материальной культурой бадарийского времени проявилось в усво-
ении технологических приемов и художественных традиций, в том числе в
керамическом производстве, некоторых типах изделий мелкой пластики.
Так, в амратский период культуры Нагада продолжалось изготовление
черноверхой керамики. На предметах мелкой пластики представлены об-
разы, уже известные в бадарийской культуре, и лишь в деталях их оформ-
ления отражены изменения. Вместе с тем материальный облик первой фа-
зы культуры Нагада значительно ярче, чем у предшествующей культуры.
Появились новые керамические формы: сосуды, покрытые росписью, бе-
лой краской, нанесенной по красно-коричневому полю, демонстрирующей
123
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
многообразие сочетаний мотивов геометрического и фигуративного орна-
мента. Значительно более разнообразными стали предметы пластического
искусства и спектр образов, на них представленный. Но что особенно су-
щественно, — от времени существования культуры Нагада, на всем про-
тяжении ее развития, сохранились поселения с остатками архитектуры и
большое количество некрополей. И в этом контексте предметы материаль-
ной культуры становятся значительно более информативными при осве-
щении проблемы социально-экономического развития додинастического
общества.
Уже на ранних ступенях развития культуры Нагада додинастическое об-
щество переживало существенные структурные изменения. Наметившая-
ся в бадарийское время тенденция социально-имущественной дифферен-
циации отразилась в пространственном структурировании исторических
локальных территорий, на которых возникали протоцентры и тяготевшая
к ним периферия. Этот процесс проявился в существенном усовершенс-
твовании строительной техники, жилой и общественной архитектуры, со-
оружении более основательных построек, возводившихся с использовани-
ем сырцового кирпича. Если в бадарийское время его только начали при-
менять для облицовки стен могильных ям, то на амратской фазе культуры
Нагада имеются данные о строительстве сырцовых жилых и обществен-
ных построек. Однако эти новшества, возникшие при возведении мону-
ментальных сооружений, не привели к забвению практики сооружения
[традиционных легкий жилищ и использования древнейших строительных
материалов и технологий.
ПАМЯТНИКИ КУЛЬТУРЫ НАГАДА В СРЕДНЕМ ЕГИПТЕ
В правобережье Среднего Египта поселения амратского и герзейского пе-
риодов локализовались на тех же территориях, где располагались бадарий-
ские памятники. Предпринятые Г. Брайтоном раскопки в районе между
Матмаром и Эль-Kay позволяют говорить о значительной концентрации
местонахождений культуры Нагада. В общей сложности здесь были обна-
ружены около четырех десятков поселений ранней фазы культуры Нага-
да [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 42 сл.; с. 8о сл.]. Однако все они бы-
ли исключительно плохой сохранности, поэтому судить об их планиров-
ке и типах сооружений можно только на основании раскопок в Хаммамие,
где исследовано многослойное поселение, первые фазы которого относят-
ся ко времени существования небольшой стоянки. Во все периоды разви-
тия культуры Нагада в Хаммамие основывались небольшие поселения,
но остатки построек сохранились только от амратской фазы (рис. 1). Пло-
щадь исследованного участка поселения соответствовала 37 х 46 м, однако
Г. Брайтон не исключал того, что оно было больше, поскольку часть посе-
124
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
Рис. 1. План деревни культуры Нагада I в Абидосе (по М. А. Хоффману).
ления могла находиться и под слоем современных аллювиальных отложе-
ний [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 69, 78]. И все же следует учитывать
тот факт, что поселение имело завершенную, круглую планировку, ограни-
чивающую его пространство.
Стены круглых в плане построек возведены комбинированным спосо-
бом, сочетавшим известняковые блоки размером 15 х и х и см, которыми
укреплялось основание стен толщиной 30—40 см, сохранившихся на вы-
соту до 83 см, представлявших собой обмазанный глиняным раствором
плетняк. Пол сооружений углублен в грунт на разную глубину, от 35 до
97,5 см. Судя по диаметру, варьирующемуся от 0,9 до 2,70 м, из девяти най-
денных на поселении построек, лишь наиболее крупные и имеющие очаги
могли служить жилищами. В остальных случаях речь должна идти о хозяй-
ственных постройках или хранилищах. Остатков кровель не сохранилось,
тем не менее, Г. Кейтон-Томпсон, которой принадлежит пальма первенс-
тва открытия этого памятника, допускала их существование. Реконструи-
руя постройки, исследовательница отмечала, что крыша должна была опи-
раться на вкопанные по периметру стен тамарисковые стволы, не очищен-
ные от коры [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 83].
Сохранившиеся постройки располагались на поселении хаотически, хо-
тя все вместе они занимали пространство, приблизительно очерчивавшее
круг. По крайней мере, с восточной стороны эта небольшая деревня бы-
ла обнесена оградой дуговидной формы. На этом участке длиной в 8,10 м,
она сохранилось в высоту до 75 см. Через каждые 6о см оградка была ук-
реплена стволами тамариска. Ее южный край упирался в одну из постро-
ек. В 180 см к северу от этого участка, под прямым углом к стене отмечено
короткое ответвление с несколькими вертикально установленными стол-
125
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
бами [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 87—88], назначение которого выяс-
нить не удалось.
К югу от деревни находился небольшой некрополь, но лишь несколько
погребений принадлежали к амратской фазе. Основная часть могил отно-
силась к последующим фазам культуры Нагада [Brunton, Caton-Thompson,
1928, с. 49 след]. Итак, судя по размерам деревни и количеству построек, в
ней обитала небольшая община, ведущая общее хозяйство, земледельчес-
кий и скотоводческий характер которого определяется находками эммера,
костей домашних животных: крупного и мелкого рогатого скота, а также
свиньи [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 77].
Вероятно, так же выглядели многочисленные небольшие, разделенные
короткими дистанциями сельские поселения культуры Нагада в правобе-
режье Среднего Египта на всех этапах ее существования. Погребения так-
же многочисленных некрополей, принадлежавших поселениям, соверше-
ны в небольших овальных ямах. Подавляющее большинство могил исклю-
чительно бедны, что характерно для всех фаз культуры Нагада в Среднем
Египта за исключением единичных случаев. Эти погребения, как правило,
прямоугольные и оформлены были более тщательно. Как и в бадарийский
период, более богатые погребения принадлежали индивидуумам с особым
социальным статусом.
В ряде случаев в богатых вещами могилах находились остатки деревян-
ных каркасов, которые поддерживали крышу из веток и травяных цино-
вок. Стенки могильных ям облицовывали сырцовым кирпичом размером
27 х 13 х 8 см. Таковым было устройство большой могилы № 219 размера-
ми 340 х 2оо х 205 см из Мостагедды, датированной в системе относитель-
ных дат Ф. Питри (далее о. д.) в пределах 77—80 (Нагада III — протодинас-
тическое время). В ней находились 52 сосуда, золотая сферическая бусина,
фрагмент медного орудия, тщательно обработанный кремневый нож, изде-
лия из резной слоновой кости, шиферная палетка и части туш животных,
в том числе передняя нога теленка [Brunton, 1937, с. 69, 82]. В одном случае
(погребение № 1863 из Мостагедды) из кирпичей предположительно было
возведено перекрытие могилы [Brunton, 1937, с. 94].
Социально престижные погребения фазы Нагада III характеризуются
усложнением планировки могильной ямы. Ее пространство разделялось
на несколько камер: погребальную, устроенную около восточной, запад-
ной или северной стен могилы, и одну или несколько секций для размеще-
ния погребального инвентаря [Brunton, 1948, с. 17,23 сл.]. Очевидно, подоб-
ные изменения соответствовали усложнению планировки жилой и обще-
ственной (сакральной) архитектуры с применением сырцового кирпича.
126
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ПАМЯТНИКИ КУЛЬТУРЫ НАГАДА В ВЕРХНЕМ ЕГИПТЕ
Как и в Среднем Египте, в Верховье памятники фаз Нагада I и II располо-
жены в пределах ряда локальных территорий, положивших начало сложе-
нию номовой системы древнего Египта. До недавнего времени исключе-
ние составлял район к югу от основания дельты, где около г. Медум были
известны лишь материалы раскопок некрополей, относящихся ко времени
не раньше герзейского периода [Petrie, Wainwright, Mackay, 1912; Engelbach,
1923]. Спустя сто лет после исследований Ф. Питри в Хальфия Гибли, рас-
положенном недалеко от Герзея, было раскопано поселение, относящееся
к рубежу Нагада I и II, а в Семайне исследовалось поселение, датирован-
ное временем Нагада III [Bard, 1996], которому могли принадлежать пог-
ребения, обнаруженные первооткрывателями додинастической культуры
в этом районе.
Таким образом, современные исследования позволяют говорить о том,
что памятники культуры Нагада с самых ранних фаз ее развития были
распространены по всей долине Нила. Примыкая к устьям вади, пересе-
кающим нижнюю пустыню, они тянулись цепочкой вдоль течения Нила,
между основанием дельты и первым порогом. В подавляющем большин-
стве случаев поселения представлены тонким культурным слоем, содер-
жавшим скопления артефактов: керамику, кремневые орудия, зольные
пятна, серую почву, свидетельствующую о возведении построек с приме-
нением нильского ила при формовании блоков или кирпичей. Значительно
реже находили остатки самих сооружений. Так, в Бет Халафе наряду с ру-
инами глинобитных жилищ в северной части поселения был найден учас-
ток деревянной оградки, а также зерносушилка [Brunton, Caton-Thompson,
1928, с. 81]. Простейшие сооружения для хранения зерна были обнаруже-
ны в Абидосе, Балласе, Иераконполе и на ряде других памятников Верхне-
го Египта.
НАГАДА
Особенно важны отдельные памятники, позволяющие реконструировать
организацию пространства формировавшихся номов, планировку дере-
вень, поселений и ранних городов. Первые археологические данные об ис-
пользовании сырцового кирпича уже в амратское время стали известны
после полевого сезона 1894 г., проведенного Ф. Питри в Нагаде. При рас-
копках в устье вади был расчищен участок обводной стены, сложенной из
сырцовых кирпичей, окружавшей так называемый южный город. Много
лет спустя, при повторном обследовании этого памятника, итальянская
экспедиция подтвердила выводы Ф. Питри относительно начала возник-
новения «додинастического города» на амратской фазе и существовании
127
ЧАСТЬ II. РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
его в последующие периоды додинастического времени [Spencer, 1993, с. 35].
Впрочем, еще раньше, основываясь на анализе артефактов, к такому же за-
ключению пришла Э. Баумгартель [Baumgartel, 1947» с. 27].
О начальных этапах «городского» строительства в истории Египта поз-
воляют судить археологические памятники и изобразительные материалы.
Так, высказывалось соображение о том, что глиняная модель огражденно-
го пространства, внутри которого изображены два человека, происходя-
щая из погребения амратского времени в Абадие, изображает населенный
пункт, обнесенный стеной [Hoffman, 1991, с. 148, рис. 43] (рис. 2). Отсутствие
Рис. 2. Огражденное стеной сооружение с двумя персонажами из Абадие
(по М. А. Хоффману).
крыши, представленной на моделях домов, обнаруженных в погребениях
из Эль Амра (рис. 3) и Герзе [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 42, табл. X, 1—2;
Рис. 3. Глиняная модель дома из некрополя в Эль Амра (по. А. Дж. Спенсеру).
First Egyptians, 1988, с. 31, N 67 (Royal Ontario Museum, Toronto, 900.2.45)]»
как будто и в самом деле позволяет именно так интерпретировать этот
предмет. Вместе с тем человеческие фигурки выглядят несоразмерно боль-
128
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
шими для того, чтобы без доли сомнения видеть в этом сооружении мо-
дель города, а не постройку — дом с открытым двором. Так или иначе, яс-
но, что в амратское время существовали населенные пункты, обнесенные
стенами, возведенными с использованием сырцового кирпича. И по вне-
шнему виду они могли быть сходными с теми, что представлены на Каир-
ской церемониальной палетке (Приложение, № 19 (ср. с идеограммой й к
слову sbty — обводная стена [Gardiner, 1950, с. 496]). Крепостные стены бы-
ли укреплены регулярными контрфорсами, необходимыми для жесткости
и устойчивости обводных стен, достигавших в ранних городах достаточно
большой протяженности. Это устройство стен в дальнейшем усложнялось
за счет нескольких уступов на торцах контрфорсов, в результате чего до-
стигался эффект профилированных ниш, вписанных одна в другую.
Таким образом оформлялись сакральные постройки протодинастичес-
кого времени и наземные сооружения над гробницами царей первых ди-
настий в Абидосе и Саккаре, нашедшие отражение в знаке srh lllllll царско-
го хорова имени [Gardiner, 1950, с. 496, О 33]. Судя по рельефным изобра-
жениям на упомянутой палетке, равно как и на церемониальной палетке
Нармера, дома были прямоугольными и квадратными: возводились с при-
менением сырцового кирпича (Приложение, № 20). Такие постройки поя-
вились уже на амратской фазе культуры Нагада, о чем позволяют говорить
археологические материалы из Иераконполя. И хотя в Нагаде они не со-
хранились, есть все основания считать, что аналогичные сооружения бы-
ли и в «южном городе».
БАЛЛАС
Раскопки «северного города» в соседнем с Нагадой Балласе проводил Дж.
Квибелл. Найденные артефакты также позволили отнести этот памятник к
амратской фазе, однако никаких следов сооружений здесь найдено не бы-
ло, поэтому и название «северный город» — достаточно условно. Лишь
большие некрополи, раскопанные вблизи «южного города» в Нагаде и «се-
верного» в Балласе, указывают на концентрацию населения в этих мест-
ностях.
Таким образом, археологические материалы из Нагады позволяют наме-
тить контуры организации пространства на локальных территориях. Ок-
руженный стеной «южный город» играл роль ядра, к которому тяготели
прочие, более мелкие населенные пункты сельской округи. Невозможно
сколько-нибудь уверенно говорить о том, какие функции выполнял «юж-
ный город», — был ли это административный центр, размещались ли в нем
храмовые сооружения, являлся ли он резиденцией аристократического ро-
129
развитие социальной системы культурных общностей
па или местного правителя, либо эти функции частично или полностью
совпадали И это последнее предположение представляется наиболее адек-
ватным поскольку даже ранний тород должен был вмещать разного харак-
тера сооружения: официальные - храм или святилище, - дворец прави-
теля, а также дома городских жителей.
Сопоставление рассмотренных археологических материалов со стади-
альным развитием общества позволяет сделать вывод о том, что в конце
IV тыс. до н. э., когда общество переживало заключительные этапы станов-
ления государства, Нагада играла важную роль в этом процессе. Об этом
свидетельствуют примеры раннего градостроительства, начиная с амрат-
ской фазы. О развитии общества, связанном с социально-имущественным
расслоением, свидетельствуют материалы из некрополей, особенно не-
больших, где хоронили представителей местной аристократии.
НЕКРОПОЛИ НАГАДЫ
О достаточно высокой плотности населения в районе Нагады на протя-
жении всего периода развития культуры Нагада свидетельствует большое
количество погребений. В районе Нагады и Балласа обнаружены несколь-
ко расположенных на краю нижней пустыни некрополей, различающих-
ся количеством могил и вещного материала [Petrie, Quibell, 1896, с. 33—34].
В общей сложности в Нагаде были раскопаны 2149, а в Балласе 900 погре-
бений, подавляющее большинство которых отличалось малым количест-
вом артефактов. И лишь небольшой процент составляли богатые погребе-
ния, в отдельных случаях содержавшие до 8о сосудов [Petrie, Quibell, 1896,
с. 9].
Самый крупный некрополь в Нагаде, расположенный вблизи «южно-
го города», насчитывал 1953 раскопанные могилы, по большей части со-
державшие не более одного или двух предметов. Другой некрополь — В —
включал 133 погребения (по данным, приведенным Э. Баумгартель, — 137
[Baumgartel, 1947, с. 26]). На могильнике Т обнаружены 57 могил (по дан-
ным Э. Баумгартель — 103 [Baumgartel, 1947, с. 26]), из которых Ф. Питри ис-
следовал 38 и датировал только 21 [Davis, 1983, с. 17], а некрополь G состоял
из 6 могил. Небольшие некрополи располагались изолированно, в удале-
нии от «южного города» и большого некрополя, в глубине пустыни.
Могилы в этих некрополях (Т, В и G) не теснились, как большинство
погребений на крупных кладбищах, а располагались на определенной дис-
танции одна от другой. По сравнению с большим, в этих малых некропо-
лях было значительно больше богатых погребений. Даже в тех случаях,
когда могилы оказывались нарушенными еще в древности, в них все же со-
р нились отдельные предметы. К их числу принадлежали бусы из золота,
пис лазурита и других ценных материалов, указывающих на высокое со-
130
СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
циально-имущественное положение умерших, для которых эти украшения
предназначались. Как свидетельствуют многочисленные данные традици-
онных африканских культур, бусы входили в набор предметов, отличаю-
щих высокий социальный статус, которым были наделены члены правя-
щего аристократического рода.
Идея о принадлежности малых некрополей социальной элите, впервые
сформулированная Ф. Питри [Petrie, Quibell, 1896, с. ю], стала доминирую-
щей, хотя и не единственной в современной египтологии. Так, в развитие
точки зрения Ф. Питри, М. А. Хоффман писал, что некрополь Т, содержав-
ший богатые погребения, был предназначен для социально-имуществен-
ной элиты, обладавшей реальной властью в Нагаде в период, предшество-
вавший созданию династий египетских царей [Hoffman, 1991, с. 118]. Ана-
логичную точку зрения высказывал Дж. Кастиллос. Впрочем, он писал не
только о небольших некрополях Нагады, но также и о крупных, располо-
женных в различных частях Египта (в Нагаде, Наг-эд-Дер, Бадари, Матма-
ре, Тархане), где большие, тщательно оформленные, богатые погребения
концентрировались в одном или нескольких секторах некрополей. Такие
погребения относились к концу амратской фазы культуры Нагада, и по-
добная ситуация интерпретируется автором как отражение существенных
изменений в экономике и религиозных представлениях общества, ставше-
го более сложным, социально стратифицированным [Castillos, 1983, с. 7—
ю, табл. 8а, в; XII, XIII, XV, XVI].
Несколько иначе смотрит на проблему У. Дэвис, внесшая существенные
уточнения и коррективы при изучении материалов полевых дневников
Ф. Питри относительно некрополя Т в Нагаде. Так, если до сих пор счита-
лось, что некрополь Т был основан в позднедодинастический период, то
обнаруженные У. Дэвис данные позволили говорить о том, что в этом не-
крополе хоронили уже на переходной, амратско-герзейской фазе культуры
Нагада (о. д. 41—43). Более поздние погребения были датированы ею пери-
одами Нагада Ilc/d (о. д. 52—59) и Нагада III (о. д. 63—65 и 71—80) [Davis,
1983, с. 17,22—24].
Весьма существенным является высказывание У. Дэвис о том, что на
каждой фазе существования некрополя выделяются особенно богатые пог-
ребения. Вместе с тем У. Дэвис полагает, что некрополь Т вовсе не предна-
значался для верхних слоев общества, поскольку богатые находками пог-
ребения встречаются и в большом некрополе. По мнению автора, в малом
некрополе Т хоронили то же население, что и на кладбище близ «южно-
го города», тем не менее, каким-то специальным статусом похороненные в
некрополе Т все же обладали. Только семантический анализ и сопоставле-
ния с материалами из Иераконполя, считает автор, где также обнаружены
небольшие некрополи, могут осветить вопрос о степени социальной диф-
ференциации додинастического общества. [Davis, 1983, с. 26—27].
Bi
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
К числу наиболее ранних принадлежали погребения Т4, Т14 (о. д. 51—55)
и Т5 (о. д. 52—59) [Davis, 1983, с. 25]. Стенки достаточно большой (3,9 х 2,7 м)
прямоугольной могилы Т5 были облицованы сырцовым кирпичом. Одна-
ко размеры могильной ямы непосредственно не связаны с коллективным
характером погребения, поскольку в могиле, где, как сообщает У Дэвис, от-
сутствуют следы ее нарушения, тем не менее, находились неполные кос-
тяки. По наличию пяти черепов установлено количество и половая при-
надлежность погребенных: один из них принадлежал мужскому, четы-
ре — женским скелетам. Расположение и характер находок указывает на
ритуальный тип погребения. Так, один череп был расположен на кирпи-
че, под другим обнаружен небольшой набор жертвенных предметов, вклю-
чавший каменные бусы и кусочки малахита. В могиле находились сосуды
(в том числе типов W и R) и палетки с парными птичьими головами, да-
тирующие погребение периодом Нагада Пс/d [Davis, 1983, с. 23], что в абсо-
лютных датировках соответствует интервалу между 3300—3100 гг. до н. э.
[Hoffman, 1991, с. пб].
К этому времени относятся изобразительные памятники, фиксирующие
существование ритуала, во время которого приносились в жертву повер-
женные враги посредством отделения головы (например, на верхнем ре-
гистре реверса церемониальной палетки Нармера (см. Приложение, № 20).
Вместе с тем ритуальное отделение головы зафиксировано во многих пог-
ребениях, начиная с ранних фаз культуры Нагада, с большим количеством
артефактов, в том числе престижного характера, принадлежавших соци-
ально значимым представителям общества [Petrie, Quibell, 1896, с. 9; Petrie,
Wainwright, Mackay, 1912, с. 8; Petrie, 1901a, c. 31—34]6 Этот же обычай про-
слежен на материалах небольшого некрополя Т, в частности, в погребении
Т5, где было совершено ритуальное расчленение останков в нем захоро-
ненных индивидуумов. Наличие в погребениях не только предметов, не-
посредственно связанных с погребальными ритуалами (представленными
вещными материалами: керамикой и палетками), но и украшений: резной
слоновой кости, бусин из золота и полудрагоценных камней, — указыва-
ет на то, что этот малый некрополь принадлежал представителям социаль-
но-имущественной элиты. Фетишизация частей тела умершего, в первую
очередь головы члена общины, наделенного высоким социальным стату-
сом, очевидно, была связана с культом предков. Их останки воспринима-
лись как священные предметы. Таким образом, перед нами пример двойс-
твенного смысла обезглавливания. С одной стороны, мы имеем факты от-
деления головы поверженных противников, с другой — представителей
социальной элиты. Подобное внешнее сходство противоположных по со-
держанию обычаев отражает сложность и неоднозначность проблемы
жертвоприношений [Токарев, 1983] (подробнее см. ч. IV, гл. 2).
132
СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ЭЛЬ АМРА
иная картина вырисовывается при анализе материалов из других па-
мятников культуры Нагада, где богатые погребения находились в боль-
ШИХ некрополях вместе с могилами рядовых членов общества. В распо-
ложенных несколько севернее могильниках Эль Амры и Махасны погре-
бения ранних этапов культуры Нагада совершались в грунтовых круглых
или овальных ямах, глубиной до 1,5 м, или в скальных, с прорубленной
нишей. Наличие и разнообразие погребального инвентаря не зависело от
типа могильной ямы [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 7 сл.; Ayrton, 1911, с. 3].
В подавляющем большинстве случаев могилы содержали небольшое ко-
личество вещного материала. Однако отсутствие планов некрополей не
позволяет установить локализацию исключительно редких, богатых ве-
щами могил.
В Эль Амре додинастические некрополи расположены в нижней пусты-
не, в ю км к юго-востоку от царских гробниц первых династий в Абидо-
се (Умм эль-Кааб). В ходе раскопок были исследованы 200 погребений, что
составляло третью часть от сохранившихся ко времени раскопок могил
некрополя А7 В 250 м к востоку от него находился некрополь В с 400 мо-
гилами, относившимися к разным периодам, от амратской фазы культуры
Нагада до периода Раннего царства. Этот большой некрополь имел Г-об-
разную форму. Внутри свободного от ранних погребений пространства
находились могилы XII—XV династий.
Некоторые могилы амратской фазы имели кровли из плетеного ивня-
ка, обмазанного глиной [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 9]. Умерших завора-
чивали в шкуры животных и циновки, в ряде случаев обнаружены остатки
изготовленных из веток и шестов носилок, покрывавшихся травяными ци-
новками. Богатые погребения обнаружены в некоторых овальных могилах.
В некрополе А таких могил раскопано всего 3, а в некрополе В только одна.
Все эти могильные ямы были снабжены кровлей. Характер погребального
инвентаря позволяет высказать предположения о прижизненных функци-
ях умерших, наделенных высоким личным статусом.
Одна из могильных ям (А23), в которой был похоронен мужчина, ле-
жавший, как и большинство похороненных в этом некрополе, на пра-
вом боку, с головой, обращенной на юг, «глядящим» на восток [Randall-
Maciver, Масе, 1902, с. 14], содержала очень разнообразный и многочис-
ленный вещный материал, помещенный у его головы и ног. В системе
относительных дат погребение отнесено к переходной, амратско-герзей-
ской фазе (до о. д. 41) [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 36]. В правой руке по-
койного находился глиняный жезл длиной 15 см, древко которого окраше-
но красными диагональными полосками, нанесенными по белому полю.
Навершие жезла имело форму распустившегося цветка папируса с серд-
133
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
цевиной, моделированной в виде шарика, от которого отходят четыре ле-
пестка, частично закрашенные красной краской [Randall-Maciver, Масе,
1902, табл. XII, 1].
Аналогичный жезл найден в Матмаре (№ 2643, о. д. 37—39)8> а выполнен-
ный из камня — в Нагаде [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. VII, 3—7]9 Они
близки по форме жезлу mnw о= в виде дисковидного навершия булавы
[Gardiner, 1951, с. 510, Ti], а также стеблю папируса с побегом, отразивше-
муся в иероглифическом знаке wid * [Gardiner, 1951, с. 480, М13], семанти-
ка которого в письменный период была связана с представлениями об Оке
Хора, причастными к царской идеологии. Эти жезлы, очевидно, принадле-
жали лидерам коллективов — вождям со священными функциями. Вы-
сокий социальный статус умершего символизирован многочисленным и
разнообразным вещным набором.
Важнейшие элементы погребального обряда: кормление покойного, по-
дача ему питья, ритуальное окрашивание глаз — представлены соответ-
ственно передней ногой животного, целой коллекцией сосудов и палеткой
для размельчения малахита. Кроме того, в могиле были найдены предме-
ты мелкой пластики. В их числе статуэтка бородатого мужчины с курчавы-
ми, закрученными в колечки короткими волосами и очень крупными, мо-
делированными в высоком рельефе глазами [Randall-Maciver, Масе, 1902,
табл. XII, 7]. Возле жезла и крупной расписной чаши типа С, снаружи и из-
нутри покрытой геометрическим и растительным орнаментом [Randall-
Maciver, Масе, 1902, табл. XV, ю], находились три глиняные статуэтки осо-
бей крупного рогатого скота, установленные на плоской подставке. Чет-
вертая фигурка найдена в засыпке могильной ямы. Такие статуэтки коров,
быков и телят найдены и в других могилах класса овальных могильных ям
с кровлями [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. IX], и, очевидно они были
связаны с заупокойными представлениями. В погребении также обнару-
жен глиняный ларчик, разрисованный углем. На одной стороне изображен
гиппопотам, на другой — лодка и крокодил, на третьей представлен рису-
нок в виде сомкнутых вершинами треугольников с бахромой вдоль осно-
вания нижнего треугольника, наконец, на четвертой стороне в условной
манере изображено шествие травоядных животных. Стиль и мотивы изоб-
ражений однотипны с рисунками на керамике типа С и D. Глиняные лар-
чики найдены в нескольких погребениях из Эль Амры [Randall-Maciver,
Масе, 1902, табл. XII, 10—13].
Иной характер погребального инвентаря представлен в другом, также
принадлежавшем мужчине, богатом погребении (А96, о. д. до 51). В этом
случае скелет лежал не в анатомическом порядке, многие кости отсутс-
твовали, что указывает на обычай расчленения. Погребальный инвентарь
представлен большой коллекцией керамики, характерной для герзейско-
134
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
го периода (типы R, В, D, R, L, F), и другими предметами. Это 5 кремневых
ножей в форме «рыбьих хвостов», топор из брекчии, навершия булав из
известняка, диорита и мрамора, стерженек из слоновой кости, 7 мрамор-
ных (?) шариков, 2 шиферные палетки в форме рыбы и с симметричными
птичьими головками, бусы, глазурованные, изготовленные из халцедона,
лапис-лазурита и золота [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. XIV]. Авторы
раскопок высказали предположение о том, что погребение принадлежало
великому вождю, возможно, убитому на войне [Randall-Maciver, Масе, 1902,
с. 37, табл. V, 6]. Так или иначе, данное погребение также принадлежало ли-
цу, облеченному особым личным социальным статусом.
Еще одно богатое артефактами погребение (А88) совершено в могиль-
ной яме с нишей, вырубленной в скале. На этот раз костяк принадлежал
женщине, и набор предметов указывает на священные функции умершей.
На дне могильной ямы находилось множество изделий мелкой пластики,
которые могут быть отнесены к числу ритуальных предметов. Два шифер-
ных амулета были положены возле нижней челюсти умершей. Перед ске-
летом находились бивни слона, стерженьки, выточенные из известняка и
слоновой кости, — всего 12 штук, — ярлыки из слоновой кости, лежавшие
на левой руке и вдоль левого бока [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. VII, 2].
Отдельные предметы этих типов встречались и в других погребениях, но
в таком количестве и в такой комбинации они представлены только здесь.
Авторы раскопок полагали, что в этой могиле была похоронена знахарка
или шаманка [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 336—37].
Единственное погребение, относящееся к герзейской фазе и, безуслов-
но, принадлежавшее женщине с высоким личным социальным статусом,
было обнаружено в некрополе В. Нестандартно большая ширина могиль-
ной ямы при обычной длине (180 х 120 см) была обусловлена необходи-
мостью размещения значительного количества предметов погребально-
го инвентаря. Покойная лежала в западной половине могилы, выкопанной
с некоторым отклонением от стандартной ориентации, по оси с/з—ю/в,
в скорченном положении, в отличие от большинства случаев — головой
на север, но с лицом, обращенным на восток [Randall-Maciver, Масе, 1902,
с. 36—38].
Считается, что погребение было потревожено еще в древности, посколь-
ку много артефактов было обнаружено в засыпке могильной ямы. Однако
сохранность костяка, лежавшего в анатомическом порядке, и расположе-
ние предметов погребального инвентаря в виде скоплений как будто гово-
рит о сохранности первоначальной картины. Так, целая коллекция кера-
мических сосудов располагалась вдоль восточной стены могильной ямы.
Перед лицом умершей находилась крупная шиферная палетка с изобра-
жением в рельефе так называемого «знака Мина» и расписной сосуд типа
D [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. VIII, 1]. В северо-западном углу моги-
ИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
лы обнаружены две туалетные палетки в форме черепахи и птицы и мини-
атюрный керамический сосуд [Randall-Maciver, Масе, 1902, табл. VIII, 2, з],у
южной стены на полу лежал череп козла или газели, а в ю/з углу стоял со-
суд из брекчии. На дне могилы было найдено большое количество бусин:
золотых, крупных зеленых глазурованных, 6 гранатовых, несколько мел-
ких лазуритовых, — а также раковин. Кроме того, в погребении найдены
гребни из слоновой кости без наверший, 2 стерженька из слоновой кости,
увенчанные скульптурками птиц, 3 браслета из меди, туалетная ложечка
из слоновой кости, кусочки малахита и камеди, 2 гальки для размельчения
малахита, наконец, фрагментированная шиферная палетка в форме рыбы
[Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 20—21].
Сам по себе факт обилия предметов погребального инвентаря не остав-
ляет сомнений в том, что погребение было совершено с учетом высоко-
го статуса умершей. На это указывает не только большое количество ар-
тефактов, связанных с основными компонентами погребальных ритуа-
лов, но и предметы, которые, безусловно, относились к числу престижных
и ценных. В первую очередь следует отметить, что большая палетка, обла-
давшая рельефными изображениями, является наиболее ранним экзем-
пляром группы церемониальных палеток, в отличие от туалетных пале-
ток, не предназначенных для растирания красок (см. Приложение). И та-
кие культово-меморативные предметы изготавливались для лиц высокого
социального ранга.
Авторы раскопок даже предположили, что нанесенное изображение
представляет собой сочетание иероглифических знаков 5-г, обознача-
ющих слово «принц» [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 37]. Датировка это-
го погребения вызвала затруднения, поскольку оно содержало разновре-
менные предметы, как относящиеся к амратской фазе, так и датированные
прото/раннединастическим временем. К этим последним отнесена палет-
ка со «знаком Мина» (о. д. 70—80) [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 38—39]
(см. Приложение, № 1). Однако, как представляется, перезахоронение ар-
тефактов, особенно сакральных, могло практиковаться, учитывая длитель-
ность существования некрополей, когда при сооружении поздних могил
нарушались погребения, относящиеся к предшествующим этапам разви-
тия культуры Нагада.
МАХАСНА
Ближайшее к некрополям Эль Амры кладбище додинастического време-
ни в Эль Махасне демонстрирует сходную картину исключительной ред-
кости богатых погребений. Расположенный на границе нижней пустыни и
культивированной зоны, вблизи северного берега широкого вади, некро-
поль имел протяженность в 180 м с севера на юг и 150 м с запада на восток.
136
ГЛАВА 2 СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
в начале века здесь обследовал местность и проводил пробные раскопки
Дж. Гарстанг, обнаруживший остатки поселения, которому мог этот некро-
поль принадлежать. Спустя несколько лет Е. Р. Айртон провел полевой се-
зон в Махасне, раскапывая некрополь, который использовался на протя-
жении всего дод и наст и чес кого периода вплоть до 1 династии. Он увеличи-
вался с запада на восток. Всего было раскопано 300 могил, что составляет
приблизительно половину всех выявленных могильных ям. В основной
массе могилы были бедны и лишь в некоторых из них находились кера-
мические и каменные сосуды, кремневые орудия, индивидуальные наход-
ки* предметы мелкой пластики, украшения, глиняные модели, изделия из
меди.
Могильные сооружения амратской и герзейской фазы в Махасне де-
монстрируют те же типы, что и в Эль Амре, — круглые и более многочис-
ленные овальные ямы. Над некоторыми могилами овальной формы воз-
водили перекрытия из поперечно уложенных деревянных жердей толщи-
ной 2,5 см, покрытых слоем тростника. Как и в Эль Амре, покойных вместе
с жертвоприношениями заворачивали в циновку, за исключением сосудов,
если они локализовались изолированно: возле стен могильной ямы, на вы-
ступах или в нишах. В одном случае скелет лежал на носилках [Ayrton, boat,
1911. с. 5).
Ориентация скелетов отличается от зафиксированной в Эль Амре10
В подавляющем большинстве случаев скорченные костяки лежали на ле-
вом боку, с головой на север и «лицом», обращенным на восток, но в ред-
ких случаях покойных хоронили, укладывая их головой на юг, с «лицом»,
повернутым к западу. Чаще всего в них находилось по одному сосуду
[Ayrton, Loat, 1911, с. 4], лишь в единичных случаях в обнаружено большое
количество артефактов.
В их числе погребение Н29, которое значительно превосходило обыч-
ные могилы, имея размеры могильной ямы 215 х 200 х 225 см. В ней на-
ходились два скелета, но из-за их плохой сохранности авторы раскопок с
известной долей сомнений идентифицировали один костяк как женский;
другой назван просто маленьким [Ayrton, Loat, 1911, с. и]. Признанный
женским скелет лежал в центре могилы в скорченной позе, на левом боку, с
головой на юго-восток и согнутыми в локтях руками, положенными перед
лицом. Погребальный инвентарь включал в себя очень большое количес-
тво предметов. В первую очередь необходимо отметить наличие необыч-
ного для женского погребения предмета — глиняной модели грушевидной
булавы, лежавшей на ребрах скелета [Ayrton, Loat, 1911, табл. XII, 2]. Возле
лица и рук находилось скопление бус: зеленых глазурованных, стеатито-
вых и халцедоновых. В эту концентрацию входили также изделия из сло-
новой кости, представленные несколькими браслетами, мужской статуэт-
кой и четырьмя обработанными бивнями слона. Позади скелета находи-
137
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
лось другое скопление предметов. Оно включало шиферную ромбовидную
палетку, цилиндрический сосуд из известняка, три черноверхих сосуда с
кусочками камеди и сульфата извести под ними, крупную шиферную ром-
бовидную палетку, миниатюрную чашу и два больших, окрашенных крас-
ной краской фрагмента изделия из глины, предположительно от стеатопе-
гической скульптуры [Ayrton, Loat, 1911, с. 12].
Перед другим скелетом, лежавшим также в центре ямы рядом с первым
и в аналогичной позе, были установлены несколько сосудов: черноверхий,
красные полированные и расписная чаша типа С с четырьмя скульптур-
ками гиппопотамов, «шагающих» по ее венчику [Ayrton, Loat, 1911, табл. XI,
3]. К югу от скелета лежали кости части туши быка. В ногах скелета нахо-
дилось скопление артефактов: пара раковин, кусочки малахита, две поли-
рованные гальки, несколько бусин. Другая концентрация предметов так-
же находилась в северной части могилы и включала сосуд из известняка,
черноверхую чашу, два миниатюрных сосуда из слоновой кости, фрагмент
гребня, фигурку животного, возможно ослика, и гематитовые бусины.
Погребение Н17, также содержавшее два скелета, женский и детский
(о. д. 41), было ограблено еще в древности, тем не менее, некоторые арте-
факты сохранились: керамика, шиферные ромбовидные палетки, мини-
атюрный амулет, гребни, фрагменты браслетов из слоновой кости, под-
вески из халцедона, две золотые и три халцедоновые бусины. В одном из
крупных сосудов находилось зерно [Ayrton, Loat, 1911, с. ю, табл. XIII].
Та же участь постигла погребение Н97, в котором скелеты не обнаруже-
ны, однако даже после ограбления в могиле остались многие предметы, что
говорит об изначальном богатстве погребального инвентаря [Ayrton, Loat,
1911, с. 13, табл. XIV]. В могиле находилась целая коллекция сосудов типа С,
расписанных снаружи и изнутри геометрическим и фигуративным орна-
ментом, включающим изображения животных, в основном, бегемотов и
крокодилов.
Вещный материал из этой могилы в наибольшей степени указывает
на специфику погребального инвентаря из некрополя в Махасне, выра-
женную в популярности изделий мелкой пластики из окрашенной гли-
ны. В могиле находилась крупная, около ю см высоты, полихромная голо-
ва скульптуры с очень большими глазами, окрашенными зеленой краской
[Ayrton, Loat, 1911, с. 13, табл. XV, 1]. Коллекция глиняных скульптур пред-
ставлена особями крупного рогатого скота, различающимися мастью. Две
белые фигурки были разрисованы черными точками, остальные покрыты
коричневой краской. На боку одной из них очень условно процарапаны
контуры животного, возможно, теленка. Наряду с фигурками домашних
животных в этом, как и в других погребениях, найдены миниатюрные мо-
дели овощей, изготовленные из окрашенной глины [Ayrton, Loat, 1911, с. 13,
табл. XVI, i; XX, 2; XXI, 5,8].
138
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
К числу ограбленных также принадлежит крупная могильная яма, раз-
мерами 265 х 160 х 105 см (Н41), в которой была похоронена женщина в
скорченной позе, на левом боку, с головой, обращенной на юго-восток. Пе-
ред ней лежал скелет ребенка, позади которого находился еще один ске-
лет, — взрослого человека без черепа [Ayrton, Loat, 1911, с. 13). На запястьях
рук женщины сохранились браслеты из слоновой кости. Позади покой-
ной, в позе, имитирующей аналогичную позицию умершей, лежала глиня-
ная женская скульптура, окрашенная красной краской. Аналогичные воп-
лощения или их фрагменты происходят из других могил амратского вре-
мени некрополя Масахны (например, из погребения Н33, датированного
в о. д. 51 [Ayrton, Loat, 19ц, с. 13—14, табл. XVI, 1, 2]). В этом погребении на-
ходился глиняный столик на четырех ножках. Этот предмет можно было
бы назвать самым ранним из известных жертвенных столиков wdhwy од-
нако в данном случае его столешница, разделенная на 12 квадратов штам-
пованными точечными линиями, скорее всего, была предназначена для иг-
ры [Ayrton, Loat, 1911, с. 13, табл. XVII, 1,2]. Это не единственный пример на-
ходки в погребении настольной игры. Целый набор предметов из большой
детской могилы в Нагаде (№ юо) включал каменные игральные фигур-
ки — 4 миниатюрных шарика и 9 сосудиков, а также пару П — образных
«ворот» [Petrie, Quibell, 1896, с. 35, табл. VII, 1]. С кем должен был «играть»
умерший? Очевидно, игра наделялась семантическим значением гадания о
загробной судьбе умершего. Говоря словами М. Бахтина, во время этой иг-
ры «как бы разыгрывалась вся жизнь в миниатюре (переведенная на язык
символов)» [Бахтин, 1965, с. 254—255], но в данном случае — применитель-
но к представлениям о потусторонней жизни.
При большом сходстве погребального инвентаря в могилах, принадле-
жавших умершим, наделенным особым социальным статусом, все же в
каждом случае имеются предметы, не обнаруженные в других могилах.
Так, в погребении Н8$ находились изделия из меди [Ayrton, Loat, 1911, с. 14,
табл. XIX, 5]: наконечник стрелы, овальный предмет и фрагмент ножа pss-
kf, использовавшегося в ритуале «отверзания уст и очей». В этой крупной
прямоугольной могиле, датированной герзейской фазой культуры Нагада,
находилась целая коллекция изготовленных из окрашенной глины предме-
тов мелкой пластики, включая большое количество моделей чеснока (пред-
ставленного в числе жертвоприношений на погребальных стелах, начиная
с Раннего царства), уложенных в три продолговатые корзиночки длиной
по 65 см каждая. В этой могиле найдены фрагменты крупной женской стеа-
топегической статуэтки [Ayrton, Loat, 1911, с. 18—19]. Такие скульптуры об-
наружены и на других памятниках культуры Нагада (в частности, несколь-
ко экземпляров происходят из Нагады [Petrie, Quibell, 1896, табл. VI, i, 2,3]),
и, очевидно, они наделялись смыслом нового рождения в представлениях
о загробном существовании.
139
Рассмотренные материалы из погребений социально значимых людей в
некрополях Эль Амры и Махасны позволяют выявить устойчивые призна-
ки, присущие этим исключительно редким погребениям, находившимся в
пределах больших некрополей, где преобладали могилы рядовых общин-
ников. Следует отметить высокий процент женских погребений, демонс-
трирующих богатство и разнообразие погребального инвентаря. Каких-то
коренных различий, как в типах погребений, так и характере вещных ма-
териалов, на амратской и герзейской фазах не прослеживается. В истори-
ческой перспективе, на поздних этапах герзейской фазы культуры Нагада,
соответствующих прото/раннединастическому времени, происходили су-
щественные изменения в элементах погребального обряда. Покойных хо-
ронили в глиняных или деревянных гробах, усложнялось и оформление
могильных ям, стены которых облицовывались деревом, тростником, а в
наиболее поздних прямоугольных могилах — сырцовым кирпичом раз-
мером 25 х 12,5 х Л5 см; усложнялась и планировка могильных ям. Умер-
ших оставляли в нише, изолированной от ямы кирпичной кладкой. Там же
складывали и погребальный инвентарь. Могильная яма покрывалась ци-
новкой или стволами деревьев, и лишь в исключительно редких случаях
для этих целей использовались кирпичи, каждый из которых укладывался
на край предыдущего, в результате кладка закрывала отверстие могильной
ямы [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 26—27, табл. III, 5].
При первых династиях появились могилы с тремя нишами и лестница-
ми, ведущими в яму [Randall-Maciver, Масе, 1902, с. 28—30,39, табл. III, 6; IV,
8]. Наиболее поздние погребения в Эль Амре и Махасне единичны и, судя
по их убранству и найденным в них вещам, они предназначались для мес-
тной социальной элиты. Однако характер погребального инвентаря отли-
чался от более ранних могил. Наборы предметов становились менее раз-
нообразными. Наряду с передней ногой животного, маркирующей обычай
кормления покойного, в могилах находились керамические, кальцитовые
и шиферные сосуды, палетки, реже — бусы и браслеты, а также цилиндри-
ческие печати с рисунчатым архаическим письмом [Randall-Maciver, Масе,
1902, VI, 6; Ayrton, Loat, 1911, с. 8]. Примечательно, что исключительно редко
встречаются изделия из резной слоновой кости, так характерной для ам-
ратских и герзейских погребений, как в дальнейшем — в царских гробни-
цах первых династий.
ДРУГИЕ ПАМЯТНИКИ ВЕРХНЕГО ЕГИПТА
Сходная картина прослеживается на материалах близлежащих памятни-
ков. Крупные некрополи формировались на протяжении всех этапов куль-
туры Нагада [Petrie, 1901а, с. 4—5]. В Диосполис Парва, Абадие и Ху некро-
поли располагались вдоль края нижней пустыни. В самом большом из них,
140
ГЛАВА 2 СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
в Абадие (некрополь В) исследованы 570 могил. Как и в Нагаде, умерших
хоронили в скорченной позе, с головой, обращенной на северо-северо-за-
пад, и «лицом», повернутым к западу. Большая часть раскопанных могил
принадлежала ранним этапам культуры Нагада. Для этого некрополя ха-
рактерно значительное количество коллективных погребений с неполны-
ми скелетами.
Вспомним, что в одном богатом находками погребении из Эль Амры
(А96), принадлежавшем мужчине социально высокого ранга, возможно,
вождю, кости скелета также лежали не в анатомическом порядке. Но в том
случае все они находились в могиле, что указывает либо на предваритель-
ное (до захоронения) выставление трупа, либо на вскрытие по каким-то
причинам погребения спустя какое-то время.
Из-за отсутствия плана некрополя в Абадие невозможно локализовать
наиболее богатые погребения. В ненарушенном погребении В86 амратской
фазы (о. д. 35—40) находились три скелета. Два неполных скелета, у одно-
го из которых отсутствовал череп, у другого — несколько костей, лежали
рядом, а третий, анатомически целый — на некотором расстоянии от них.
Позади каждого из неполных скелетов были положены булавы с дисковид-
ным навершием; за спиной целого скелета находились 9 ланцетовидных
кремневых орудий [Petrie, 1901а, табл. V]. Ф. Питри полагал, что именно для
этого умершего была сооружена могила, и по случаю его смерти были уби-
ты два человека, которым принадлежали неполные скелеты [Petrie, 1901а,
с. 33]. Однако наличие таких предметов, как булавы, символизировавших
высокий социальный ранг, к тому же изготовленных из ценной слоновой
кости, не позволяет разделить такую точку зрения. Факты, свидетельству-
ющие о существовании обычая расчленения, могут указывать как на пог-
ребение умерших, занимавших высокое положение в обществе, так и тех,
чей социальный ранг был низким или вовсе отсутствовал, если речь шла
о пленных.
В погребении В101 амратской фазы (о. д. 34) останки не сохранились вов-
се, но вещный материал указывает на то, что оно принадлежало социаль-
но значимому члену коллектива. Большая могильная яма была перекрыта
рядом жердей, на которых лежала циновка. В северной части могилы нахо-
дилось скопление артефактов, включая керамику, шиферные палетки, семь
моделей яиц страуса, изготовленных из светлой глины, на одной из кото-
рых черной краской начертан знак z; скульптурки животных, выполнен-
ные из разных материалов, среди которых идентифицированы четыре ка-
менные фигурки гиппопотама. Кроме того, были найдены небольшие ко-
нусы и гребни из слоновой кости, глиняные бусы и две женские статуэтки
без голов [Petrie, 1901а, табл. V].
Погребение В102, относящееся к амратской фазе (о. д. 33—41)» было кол-
лективным, с пятью скелетами, лежавшими не в анатомическом порядке. В
141
развитие социальной системы культурных общностей
лгтанки мужчин, женщин и ребенка, причем отмеча-
Z""«pena у одного из мужских скелетов [Petrie, 19ota, с. 33[.
В могильной яме обнаружено большое количество предметов, составляю-
щих обычный набор богатых погребении: керамические сосуды, изделия
из слоновой кости, в том числе гребни и пр. Специальный интерес пред-
ставляют две ромбовидные известняковые палетки с рельефными рисун-
ками На одной из них изображены слон и гарпун, на другой - рога коро-
вы представленные в условной манере. Таким же образом увенчана вер-
шина другой палетки [Petrie, 1901а, табл. V]. Это хронологически наиболее
ранние примеры нанесения на палетки рельефных рисунков.
Как правило, богатые погребения в некрополе Абадие были совершены
в простых овальных или прямоугольным ямах, в которых скелеты лежали
непосредственно на полу. Лишь в одном случае (В378; о. д. 52) женские ос-
танки были помещены в нишу. Там же находились предметы погребально-
го инвентаря: туалетная ложечка, три булавки из слоновой кости. На руке
умершей находился медный браслет [Petrie, 1901а, табл. VI].
Следует упомянуть погребение молодого мужчины (В17, о. д. 30—50).
Оно привлекает внимание тем, что в одном из крупных сосудов находи-
лись 36 жуков-скарабеев [Petrie, 1901а, с. 32]. Затруднительно интерпрети-
ровать эту находку в контексте религиозно-мифологических представле-
ний и утверждать, что уже на амратской фазе культуры Нагада скарабеи
символизировали солярное божество Хепри. Можно лишь констатиро-
вать, что скопление жуков играло какую-то роль в ритуальной практике,
причастной к погребальному обряду. Аналогичные находки были сделаны
и в других могилах. Так, в погребении В217 (о. д. 66) также находился боль-
шой сосуд, наполненный жуками, но на этот раз — не скарабеями. Это на-
рушенное в древности погребение было совершено в крупной могильной
яме размером 200 х 415 см, что в сочетании с большим количеством раз-
ных типов сосудов, оставшихся в могиле после ее нарушения, косвенно
указывает на неординарность социального положения в ней похороненно-
го. В этом погребении обнаружен наиболее ранний экземпляр жертвенно-
го столика.
Еще один сосуд, содержавший большое количество жуков-скарабеев,
происходит из погребения герзейской фазы, совершенного в очень круп-
ной могильной яме, размерами 875 х 167,5 см. Скорченный костяк лежал в
южной половине ямы; в ее северной части находились предметы, указыва-
ющие на ритуальный характер скопления, содержавшего четыре сосуда и
бычью голову, расположенную у стены, с разбитым сосудом на ней. Перед
головой быка стоял расписной сосуд типа D, наполненный жуками-скара-
еями [Petrie, 1901а, с. 34]. Очевидно, что эта вещная композиция воспроиз-
водила какой то ритуал, связанный с культами, символизированными го-
ловой быка и скарабеями.
142
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
В местности Ху также исследовано несколько некрополей, относящихся
к додинастическому времени. Самый крупный и наиболее важный в дан-
ном контексте некрополь U. В одной могиле (U96), датированной ам-
ратской фазой (о. д. 36), вместе с мужским скелетом без черепа в цинов-
ку были завернуты две глиняные мужские статуэтки, окрашенные красной
краской [Petrie, 1901а, с. 35, табл. V, X]. К этой же фазе относится некрополь
С в Саманье, где погребения устраивались в мелких ямах, и среди погре-
бального инвентаря представлено большое количество черноверхой ке-
рамики. Некрополь Н содержал могилы протодинастического времени
[Petrie, 1901а, с. 34—35] -
Подводя некоторые итоги, следует отметить, что вещный материал из
погребений в Абадие и Ху амратской и начала герзейской фазы, принадле-
жавший умершим с особым социальным статусом, не дает оснований го-
ворить о сколько-нибудь глубокой имущественной поляризации в обще-
стве. Находившиеся в таких могилах артефакты связаны с ритуалами, при-
уроченными к погребальному обряду. И лишь отдельные предметы, такие
как булавы, или большие наборы предметов погребального инвентаря,
включающие изделия мелкой пластики и украшения, указывают на осо-
бый личный статус в них погребенных.
АРМАНТ
Аналогичную картину демонстрируют находки из Арманта, где было ис-
следовано поселение и принадлежавший ему некрополь, существовавшие
на протяжении всего додинастического периода [Mond, Myers, 1937, с. 172]11
Эти памятники расположены на границе нижней пустыни и культивиро-
ванной зоны. Остатков архитектуры на поселении, перекрытом культур-
ным слоем римского времени, не обнаружено. Оно представлено наход-
ками керамики, кремневых орудий, костей крупного и мелкого рогатого
скота, а также дикой фауны: крокодилов, черепах, рыб [Mond, Myers, 1937,
с. 254—255]. Из поселения происходит коллекция предметов пластического
искусства, в отличие от некрополей в Махасне и Эль Амре демонстрирую-
щих условную художественную манеру исполнения. Это антропоморфные
статуэтки, включая фрагменты стеатопегических фигур, модели частей те-
ла, в том числе, фаллоса, фигурки животных: крупного рогатого скота, сви-
ньи, гиппопотама, — наконец, лодочки [Mond, Myers, 1937, с. 176, табл. LV/5,
LVI/112—117]. Большая популярность изображений гиппопотама, образ ко-
торого характерен для других памятников долины Нила, объясняется тем,
что на юге Египта, где преобладало скотоводство, специально приручен-
ные гиппопотамы, извечные враги крокодилов, использовались как «пас-
тухи» [Mond, Myers, 1937, с. 38 сл.].
Некрополь, расположенный к северо-западу от поселения (1400—1500),
143
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
использовался на протяжении всего периода его существования, и, как от-
мечалось, значительных различий между могилами раннедодинастическо-
го и позднедодинастического периодов не установлено [Mond, Myers, 1937,
с. 9]. Речь идет об однотипности вещного материала и исключительной
редкости богатых погребений. Что касается устройства могил, то, как и на
других памятниках, оно претерпевало поступательные изменения. Хроно-
логически наиболее ранние, овальные ямы заменялись на прямоугольные,
среди которых выделена группа могил с погребальной камерой, относя-
щихся к герзейской фазе (около о. д. 6о). Камера, будучи по площади поч-
ти равной первому «помещению», варьирующемуся в размерах, 170 х юо и
170 х 6о см, сооружалась в южной части могилы, и ее пол был выше уров-
ня дна остальной части могильной ямы приблизительно на 20 см [Mond,
Myers, 1937, с. 9].
Как и в других некрополях, в Арманте отмечена тенденция к исчезнове-
нию обычая заворачивать покойных в циновки на герзейской фазе, тем не
менее, он все же прослеживается даже по материалам самых поздних эта-
пов существования культуры Нагада. Скорченные костяки лежали с го-
ловой, обращенной на запад-юго-запад, чем отличались от ориентации
в других некрополях. Высказывалось соображение о том, что необычная
для додинастических погребений ориентация умерших на этом памятнике
объясняется отклонением русла Нила в пределах этой местности с север-
ного на северо-восточное [Mond, Myers, 1937, с. ю—11].
Погребальный инвентарь представлен керамикой, палетками и кусочка-
ми малахита [Mond, Myers, 1937, с. 12—13, 37], что указывает на соблюдение
ритуалов, причастных к погребальному обряду: подачу питья, а также ок-
рашивание глаз, — однако большинство могил этого некрополя оказались
пустыми. На этом фоне выделяется погребение № 1466 (о. д. 38—48), содер-
жавшее уникальные находки фрагментов джессо от одежды или балдахи-
на. Три обнаруженные кусочка джессо различались не только рисунком, но
и техникой изготовления. Один из них, покрывавший правое колено по-
койного, черного цвета с белыми пятнами, представлял собой ткань, пок-
рытую гипсом (примитивный картонаж, в определении исследователей).
Другой фрагмент, красный с белыми полосками, находившийся ниже пра-
вого колена умершего, представлял собой два слоя покрытой гипсом тка-
ни. Третий фрагмент, окрашенный с обеих сторон, белый с чередующи-
мися красными и черными линиями, состоял из одного прогипсованного
слоя ткани. Аналогичные находки зафиксированы в одном из погребений
Нагады (о. д. 38) с большим количеством предметов погребального инвен-
таря [Mond, Myers, 1937, с. 121—122; табл. XIII, рис. 5; табл. XLII].
144
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ЭЛЬ КАБ
В Эль Кабе раскопаны некрополи, относящиеся главным образом к позд-
недодинастическому и прото/раннединастическому периоду (о. д. 65—81)
[Hendrickx, 1984, с. 225; Hendrickx, 1994а, 6]. Большинство погребений, в ос-
новном, нарушенных в древности, были устроены в мелких овальных ямах
и сопровождались одним или несколькими сосудами. Скорченные скеле-
ты были ориентированы головой на юг. Как и на других памятниках, от-
мечены случаи погребения анатомически неполных скелетов. Некоторые
могилы герзейской фазы облицованы плитками из песчаника. Как и в Эль
Амре, здесь обнаружены могилы с нишами, отгороженными от могильной
ямы плитами, в которых находился скелет или погребальный инвентарь.
Скорченные скелеты лежали на левом боку, головой на юг и с лицом, обра-
щенным к западу. В большинстве случаев в могиле находился один скелет,
однако представлены и коллективные погребения [Hendrickx, 1984, с. 227].
В могилах находились крупные сосуды, стоявшие в ногах у погребенно-
го, керамические сосуды меньших размеров расположены к югу от голо-
вы и перед умершим, где концентрировались другие предметы: шиферные
палетки, каменные сосуды, туалетные ложечки из слоновой кости и пр.
[Hendrickx, 1984, с. 226].
Среди могильных ям обычных размеров в Эль Кабе выделяется погре-
бение мужчины, совершенное в большой могиле размером 250 х 120 см.
Стенки могилы были облицованы плитами из песчаника. Находки обнару-
жены как рядом со скелетом, так и под ним. Погребальный инвентарь со-
стоял из 50 керамических и 8 каменных сосудов, двух шиферных палеток,
четырех стерженьков из слоновой кости. В этот набор входил также мини-
атюрный керамический сосуд, ожерелье, составленное из бус, изготовлен-
ных из разных камней. Контраст между этим погребением и сотней дру-
гих, совершенных в маленьких могилах и содержавших единичные наход-
ки или вовсе без них, подчеркивает особый социальный статус умершего,
жившего в Эль Кабе в протодинастическое/раннединастическое время
(о. д. 78—81) [Hendrickx, 1984, с. 226].
Представительная выборка материалов из погребений разных перио-
дов культуры Нагада, происходящих из целого ряда памятников, не ос-
тавляет сомнений в том, что редкие могилы, в которых были похоронены
умершие с особым социальным статусом, находились в черте больших мо-
гильников, принадлежавших одному или нескольким соседним поселени-
ям. Вещное наполнение таких могил, в ряде случаев позволяющее выска-
зывать предположение о прижизненных функциях умерших, вместе с тем
указывает на начавшийся процесс выделения имущественной элиты, оче-
видно, формировавшейся на основе местных аристократических родов, за-
нимавших лидирующее положение в осуществлении управления на той
145
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
или иной локальной территории. Достаточно невысокую степень имущес-
твенной дифференциации маркируют единичные предметы, представляв-
шие собой определенную ценность: резная слоновая кость, бусы из золота
и полудрагоценных камней. И в этом смысле редкие могилы из разных па-
мятников обнаруживают сходство с погребениями в Нагаде, — как проис-
ходящих из большого могильника близ «южного города», так и малых не-
крополей. Но именно отсутствие этих последних отличает эти памятники
от Нагады, где, кроме того, обнаружены определенные следы центрической
пространственной организации значительной по площади территории.
В этом состоит еще одно существенное отличие Нагады от других локаль-
ных территорий, где развивалась культура Нагада в долине Нила. На этом
фоне особое значение имеют находки из района Ком эль-Ахмар, где в ран-
нединастическое время была основана столица Верхнего Египта — Нехен.
ИЕРАКОНПОЛЕ
Широкомасштабные археологические исследования в Иераконполе осу-
ществляющиеся в общей сложности в течение нескольких десятилетий,
позволили реконструировать план расселения и инфраструктуру истори-
ческой области [Hoffman и др., 1982, с. 122 сл., табл. VI], которая может рас-
сматриваться как модель социально-экономического устройства древне-
египетского общества додинастического времени. Комплексные исследо-
вания, которые проводились на десятках памятников Иераконполя (схема
4), включали изучение проблемы палеодемографии, палеоэкологии, соци-
ально-экономического, политического и культурного развития общества в
додинастическую и раннединастическую эпохи.
Памятники культуры Нагада в Иераконполе сконцентрированы меж-
ду Большим вади (Абу Суффиан) и Дюновым вади, на расстоянии около
2,5 км вдоль края нижней пустыни, а самые удаленные археологические
объекты находятся на расстоянии 3,5 км от современной культивирован-
ной зоны. Ядром распространившихся в этом районе мест обитания яв-
лялось устье Большого вади, традиционно именуемое «додинастическим
городом», к которому тяготели населенные пункты, основанные вдоль
русла Большого вади. Эти территории были заселены достаточно густо,
начиная с амратской фазы культуры Нагада12 Однако с герзейского пери-
ода наметилась тенденция к перемещению поселений в сторону Нила. На
этот процесс указывает убывание местонахождений в нижней пустыне на
поздних этапах культуры Нагада. Если археологические объекты культу-
ры Нагада I были распространены на площади 304,878 м2, то памятники
периода Нагада II занимали лишь 36,432 м2, а на этапе Нагада III — всего
2,994 м Причины начавшегося процесса передвижения населения в сто-
рону Нила в переходный период между первой и второй фазами куль-
146
Схема 4. Додинастические и раннединастические памятники Иеранкополя
(по М. А. Хоффману)
развитие социальной системы культурных общностей
туры Нагада кроются в катастрофическом обеднении окружающей при-
родной среды, вызванном высокой плотностью населения и их активной
хозяйственной деятельностью в условиях наступления очередной ариди-
зации климата, окончательно превратившей саванну или степь в пустыню
[Hoffman, 1984»с- 237 сл-]-
Местонахождения амратской фазы сформировали два крупных терри-
ториальных образования. Основное скопление памятников «додинасти-
ческого города» локализуется между устьями Дюнового и Большого вади,
занимая площадь 201,984 м2 Вторая концентрация памятников примыка-
ет к Большому вади на расстоянии около 2 км от современной культивиро-
ванной зоны [Hoffman, 1984, с. 237]. Памятники или, в терминологии М. А.
Хоффмана, компоненты «додинастического города» характеризуются спе-
цификой функционального назначения, обусловленной формами деятель-
ности населения. Эти различия отражены в массовых находках, заполняв-
ших культурные слои в виде значительных концентраций артефактов, в
типах архитектуры, планировке археологически выявленных поселений.
«Додинастический город» был пересечен системой водных бассейнов,
необходимых для его жизнедеятельности в условиях высокой концентра-
ции населения, которое должно было постоянно контролировать эту жиз-
ненно важную систему водообеспечения: расчищать каналы реликтового
вади, сооружать запруды, используемые наряду с естественными, образо-
ванными в местах понижения рельефа местности. Следы 5 таких бассей-
нов были выявлены в ходе раскопок [Hoffman, 1978, с. 9], и вблизи одной
из запруд, к которой вело пересохшее русло канала, была локализована де-
ревня [Hoffman, 1978, с. 15].
Разветвленная система водообеспечения на базе Большого вади позво-
ляла людям обосновываться не только в окрестностях «додинастического
города», но и на более отдаленных участках нижней пустыни, примыкав-
ших к Большому вади. Здесь, наряду с сельскими, основывались поселе-
ния, жители которых занимались ремеслами. Так, на участке и площадью
68,432 м2, отстоящем от «додинастического города» на 1,5 км, обнаружен
единый археологический комплекс, культурный слой которого включал
керамическую печь, а также большой некрополь с почти 300 могилами, да-
тированный 3600—3300 гг. до н. э. [Hoffman и др., 1982, с. 14—25; 133]• На по-
селении было раскопано прямоугольное глинобитное сооружение, опи-
равшееся на столбы, установленные по его периметру (рис. 4). В 3 ямах,
расположенных вблизи постройки, обнаружены археологически целые
красные полированные сосуды [Hoffman, 1978, с. 9—ю]. В непосредствен-
ной близости от этого сооружения находилась керамическая печь, возве-
денная с использованием особых кирпичей треугольной формы, с вклю-
чением в тесто рубленой соломы [Hoffman, 1978, с. 16]. На расположенном
по лизости участке 59 также была раскопана керамическая печь [Hoffman,
148
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
Рис. 4. Реконструкция постройки II культуры Нагада I (уч. и) в Иераконполе
(по М. А. Хоффману).
1978, с. 13]. К востоку от этого местонахождения обнаружены следы сущес-
твования небольшого поселения.
Род деятельности жителей поселения на участке 14, в течение амратского
периода пережившего две фазы существования, иллюстрируется находка-
ми зерна эммеровой пшеницы (Triticum diccocum), ячменя (Hordeum sp.),
раковин моллюсков, костей крупных рыб и крупного рогатого скота, сви-
ней, собак, козлов или овец, газелей [Hoffman, 1991, с. 158—159].
К типично сельским поселениям относятся местонахождения с тради-
ционными круглыми жилищами. Наиболее удаленная, отстоящая от сов-
ременной культивированной зоны на 3,5 км деревня (уч. 3), расположенная
у Большого вади, имела круглую планировку, составленную 12 круглыми
постройками (рис. 5). Диаметр углубленного в грунт пола некоторых жи-
лищ достигал 5,51 м. Иной характер имело поселение, расположенное близ
небольшого русла Большого вади (уч. 5), в котором исследователи видели
небольшую усадьбу [Hoffman, 1984, с. 239].
По мнению М. Хоффмана, деревни периферийной части Иераконполя
поставляли продукты сельского хозяйства в «додинастический город», а
149
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
также обслуживали некрополи [Hoffman, 1979» с. п сл.; Hoffman, 1984, с. 237
сл.], изготавливая предметы ремесел.
Наряду с населенными пунктами, расположенными вдоль течения Боль-
шого вади, изготовлением керамики занимались и на поселениях, распо-
150
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
Рис. 6. Реконструкция постройки амратско-герзейской фазы культуры Нагада
в Иераконполе (уч. 29) (по М. А. Хоффману).
ложенных в «додинастическом городе» [Hoffman и др., 1982, с. 7,14; 133]. Рас-
копками, проводившимися на участке 29 площадью 595 м2, были обнару-
жены три слоя амратской и раннегерзейской фаз культуры Нагада, датиро-
ванные временем от 3800 до 3500 гг. до н. э. [Hoffman, 1980, с. 129—131, рис.
и—12], содержавшие остатки построек. В двух ранних слоях обнаружены
строительные комплексы, сочетавшие прямоугольное сооружение и кера-
мическую печь. Самый поздний культурный слой поселения очень силь-
но разрушен, однако было установлено, что он включал в себя глинобит-
ные постройки [Hoffman, 1979, с. 6]. Лучше всего сохранились сооруже-
ния среднего слоя13 (рис. 6) — прямоугольная постройка (сооружение II)
размером 4 х 3,5 м. Внутри дома были установлены два столба, предполо-
жительно поддерживавшие крышу, от которой, впрочем, следов не сохра-
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
нилось. По периметру П-образного в плане сооружения находились еще
восемь столбов, установленных для жесткости конструкции стен, возве-
денных из переплетенных веток ивняка, обмазанных глиняным раство-
ром. При строительстве дома использовались сырцовые кирпичи. Пол в
разных частях сооружения был углублен от 45 до 8о см. Внутри постройки
находился большой очаг размером 1,5 х 1,25 м, сложенный из кирпичей, об-
горевших от многократного использования, покоившихся на глинобитном
основании высотой 30 см. Возле очага была найдена каменная плита тра-
пециевидной формы. У противолежащей юго-восточной стены сооруже-
ния находился крупный сосуд, углубленный в пол. Другой большой сосуд
для хранения припасов был вкопан в землю снаружи. Остатки сооруже-
ния и обгоревшая почва указывают на следы пожара [Hoffman, 1980, с. 133].
Вход в постройку, расположенный с восточной стороны, был фланкирован
изгородью из переплетенных веток ивняка, обмазанных глиняным раство-
ром [Hoffman, 1980, с. 130, рис. 11—13].
Как в сооружении II (уч. 29) и на участке н, в конструкции печи (со-
оружение I) использовались сырцовые кирпичи двух типов: прямоуголь-
ные, размером 30 х 12 х 8 см, и конусообразные, треугольные в сечении
[Hoffman, 1980, рис. 15D]. В процессе раскопок среднего слоя были сделаны
уникальные находки архитектурных деталей, одна из которых идентифи-
цирована как угловая часть карниза. На другой, более крупной детали име-
лось процарапанное клеймо в виде знака р, аналогичное нанесенным на
керамике, найденной на этом памятнике. Третий фрагмент из обожженной
глины имел форму конуса с тремя равномерно расположенными попереч-
ными валиками [Hoffman, 1980, рис. 15С]. Если эти предметы, в самом де-
ле, являлись архитектурными деталями, то речь должна идти о достаточ-
но высоком уровне строительной техники уже на ранней ступени разви-
тия культуры Нагада.
В пределах данного археологического комплекса было обнаружено боль-
шое количество фрагментов сосудов, в том числе в виде больших скопле-
ний. В общей сложности в Иераконполе раскопаны 25 керамических пе-
чей [Hoffman, 1979, с. 7—8]. Места изготовления керамики находились по-
всеместно, как в «додинастическом городе», так и в его округе, где ремесло
сочеталось с сельским хозяйством. Отмечая высокое качество и типологи-
ческое разнообразие керамики из Иераконполя в сопоставлении с други-
ми памятниками культуры Нагада I, М. А. Хоффман высказал идею о том,
что Иераконполь являлся одним из важнейших центров керамического
производства, начиная с амратского времени [Hoffman, 1991, с. 153].
Наряду с изготовлением керамики обитатели поселений Иераконполя
занимались обработкой камня. Только на участке 29 обнаружено 3,5 тысяч
фрагментов и целых форм каменных изделий (в их число не входят ору-
дия труда). Местные мастера вырезали из разных родов камня как орудия
152
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
И оружие, так и предметы мелкой пластики и украшения. В частности, бы-
ли найдены фрагменты каменной чаши, ромбовидная шиферная палетка,
искусно выполненный наконечник стрелы, миниатюрная подвеска из жел-
того кварца или флюорита, фрагментированная статуэтка верблюда и пр.
[Hoffman, 1979, с. 8].
Другая мастерская находилась в восточной части «додинастического
города», на участке 54, где было обнаружено более пяти тысяч фрагмен-
тов керамики и около трех сотен кремневых орудий, заготовок и отщепов
[Hoffman и др., 1982, с. 25—34, табл 1.2—1.4], позволивших датировать па-
мятник временем 3500—3300 гг. до н. э. Здесь расчищены круглые ямы, са-
мая крупная из которых достигала в диаметре 3 м и была углублена в грунт
на 70 см, что соответствует размерам хижин. Тем не менее, заполненные
песком ямы не содержали артефактов, поэтому их функциональное на-
значение остается неясным. Следы ремесленных работ находились между
ямами [Hoffman, 1979, с. 8—9].
Итак, в амратское время жители Иераконполя стали возводить прямо-
угольные постройки, которые, как видно из приведенного материала, со-
путствовали развитию ремесел. Вместе с тем, ремесленные мастерские су-
ществовали и без таких построек. Наконец, имеются данные о развитии
ремесел на поселениях с круглой планировкой и традиционными хижина-
ми, которые характеризуются как типично сельские. Речь идет о раскопан-
ной Р. Ф. Питом в Абидосе деревне, жители которой сочетали сельскохо-
зяйственную деятельность и занятия ремеслами. Эта небольшая деревня,
диаметр которой не превосходил 30 м, имела четкую пространственную
организацию. Пересмотр данных старых раскопок, ограниченных главным
образом изучением материалов из двух проложенных через центр памят-
ника траншей, позволил, тем не менее, позднее реконструировать плани-
ровку поселения. Она представляла собой три концентрических круга, ко-
торые, судя по находкам, отражали зональный характер структуры дерев-
ни (рис. 7).
Вокруг наружного кольца, совпадавшего с пределами деревни, находи-
лись слои мусора и отходов: кости диких и домашних животных — овец,
козлов, ослов, крупного рогатого скота и рыб, — сработанные зернотерки,
зерно эммера и ячменя, найденного также и в пределах поселка. Внешняя,
периферийная зона деревни предназначалась для приготовления пищи и
хранения продуктов питания. Здесь располагались очаги и локализован-
ная в северо-восточном секторе зерносушилка, представлявшая собой вы-
ложенную обожженным кирпичом яму, в которой хранились 23 стоящих в
два ряда крупных сосуда. Во внутренней зоне концентрировались жили-
ща, предположительно хижины, возведенные из плетняка, покрытого гли-
ной, о чем свидетельствовала серая почва [Peet, 1914, с. 2]. В центральной
зоне жители деревни занимались обработкой камня. Кроме кремневых
153
РАЗВИТИЕ социальной системы культурных общностей
Рис. 7. План деревни культуры Нагада II в Абидосе (по М. А. Хоффману).
орудий: вкладышей для серпов, скребков, небольшого количества нако-
нечников стрел, ножевидных пластин, каменных пряслиц для ткачества, —
было найдено более 300 кремневых буравчиков или пробойников. Очевид-
но, эта небольшая деревня специализировалась на изготовлении предме-
тов из камня, предназначенных не только для внутреннего потребления.
Множество фрагментов необработанных полудрагоценных камней: ага-
та, кварца, халцедона и диорита, — указывает та то, что здесь изготавлива-
ли ювелирные изделия и сосуды для гробниц социальной элиты и храма в
Абидосе [Hoffman, 1991, с. 150—153, рис. 44]. Несмотря на то, что эта деревня
датирована позднедодинастическим временем (3200 г. до н. э.), она продол-
жала традиции древнейших сельских поселений с круглой планировкой,
какие существовали и в Иераконполе в амратское время.
Ремеслами занимались как в маленьких деревеньках, демонстрирующих
архаическую планировку и жилища, так и на поселениях с прямоугольны-
ми сооружениями. Так, на участке 49а обнаружены сложенные из булыж-
ников фундаменты ю или п прямоугольных домов, относящихся к амрат-
ской фазе [Hoffman, 1984, с. 241]. Аналогичные постройки с несколькими
помещениями возводились и позднее, в период Нагада II (уч. 34 Ь) и На-
гада III (уч. 25с) [Hoffman, 1978, с. 14]. Тот или иной населенный пункт спе-
154
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
Рис. 8. Реконструкция церемониального центра в Иераконполе (по М. А. Хоффману).
циализировался на конкретном производстве, сельскохозяйственном и ре-
месленном, продукция которого предназначалась для нужд крупного со-
циального организма, развивавшегося в рамках исторически сложившего-
ся района с выделенным локальным центром. В Иераконполе роль тако-
го центра играл «додинастический город». Его ядром являлось святилище,
раскопанное на участке 29А, расположенном на краю нижней пустыни, у
устья Большого вади [Friedman, 1996].
Центральная часть этого археологического объекта, занимавшего пло-
щадь в боо м2, представляла собой выровненную площадку размерами 32 х
13 м, окруженную сложенной из сырцового кирпича размером 26/28 х 14
х 6,5/7 см и фрагментов камня стеной (рис. 8). В процессе раскопок было
обнаружено множество остатков построек, позволивших реконструиро-
вать архитектурный ансамбль этого сакрального центра [Friedman, 1996,
рис. па]. Вдоль северного фаса стены, его окружавшей, на расстоянии 1,2 м
от нее, тянулся ров длиной в 35 м для укрепления внешней стены, возве-
денной из столбов и тростника, достигавшей высоты около 3 м.
Эта внешняя стена прервана порталом, расположенным в северо-запад-
ной части сооружения и фланкированным парой столбов. Расположение
архитектурных построек было реконструировано снаружи и изнутри. На-
155
развитие социальной системы культурных общностей
Рис. 9. Реконструкция Южного и Северного домов в погребальном комплексе в Саккаре
(по Ж.-Ф. Лауэру).
против портала было расположено святилище, от которого сохранились
четыре большие ямы для высоких столбов (судя по сохранившимся фраг-
ментам, из кедра) [Friedman, 1996, с. 24]), служивших каркасом фасада зда-
ния, остатки фундамента которого свидетельствуют о том, что внутри оно
было поделено на три продольные части [Friedman, 1996, рис. 14]. Соглас-
но реконструкции, это сооружение было аналогичным священным Юж-
ному и Северному сооружениям, находящимся в хеб-седном дворе погре-
бального комплекса Джосера в Саккаре [Lauer, 1976, с. 94,134, табл. 92, XIII;
Friedman, 1996, с. 33—34], где отмечался царский юбилей (рис. 9). Но в от-
личие от них постройка в церемониальном комплексе «додинастического
города» была не каменной, а, подобно архаическим сооружениям, возве-
денной с помощью деревянных столбов и тростниковых циновок, покры-
вавших пространство между ними. Кроме того, ранние святилища Верх-
него Египта pr wr и Нижнего Египта pr nsr весьма отличались друг от дру-
га. И если реконструкция святилища в «додинастическом городе» верна, то
она скорее соответствует форме нижнеегипетскоого святилища pr nsr Й).
Ну а если это так, то «история» с додинастическими святилищами Верхне-
го Египта pr wr и Нижнего Египта pr nsr была сложнее, чем принято счи-
тать.
156
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
В восточной части открытого двора, имевшей дуговидную форму, где
уровень пола был несколько выше, чем на остальном пространстве, на-
ходилась большая яма, заполненная камнями, с помощью которых укреп-
лялось основание большого столба, на вершине которого предположи-
тельно находилась культовая эмблема сокола [Friedman, 1996, с. 17]. В се-
веро-западной части открытого двора находилась квадратная постройка
типа павильона (наоса), вероятно, установленная на кирпичной платфор-
ме [Friedman, 1996, с. 24]. С внешней стороны северной стены (а также юж-
ной) к комплексу примыкали постройки, предположительно имевшие хо-
зяйственное назначение [Friedman, 1996, с. 17, рис. пЬ].
Основание этого сакрального комплекса относится к периоду Нагада II,
о чем свидетельствуют находки расписной керамики типа D и сосудов с
волнистыми ручками, найденными на разных его участках. И, судя по ти-
пам керамики, обнаруженной между четырьмя слоями глинобитного по-
ла, выявленными в ходе раскопок открытого двора, он просуществовал
в течение сравнительно короткого периода времени, около 200 лет. Вре-
мя расцвета святилища относится к фазе Нагада Пс, а завершающий этап
приходится на фазу Нагада lid. И все же, как полагают исследователи это-
го памятника, церемониальный центр в «додинастическом городе» играл
важную роль и на фазе Нагада Ша и даже позднее, когда в период I динас-
тии на этом месте проводились церемонии [Friedman, 1996, с. 24, 29—30],
несмотря на то, что религиозный центр Иераконполя переместился в до-
лину Нила, где был основан храм сокола Хора в Нехене.
Раскопки сакрального комплекса в «додинастическом городе» не только
документально подтвердили данные изобразительного материала, связан-
ного с воплощением таких сооружений на артефактах эпохи первых динас-
тий. Более того, Р. Фридман высказала идею, что на булаве Нармера изоб-
ражен именно этот церемониальный комплекс, который и есть pr wr —
древнее святилище столицы Верхнего Египта города Нехена [Friedman,
1996,0.33—34] (рис. ю).
Рис. 10. Прорисовка рельефного изображения на церемониальной булаве Нармера.
157
развитие социальной системы культурных общностей
В процессе раскопок этого архитектурного комплекса были обнаруже-
ны артефакты, подтверждающие его сакральный характер. Ритуальные
действа происходившие в этом религиозном центре, маркированы на-
ходками следов жертвоприношений животных, в частности, новорожден-
ных козлят, а также кремневыми ножами, использовавшимися для этих
целей. Основной процент керамики составляли сосуды, не находящие па-
раллелей в коллекциях из остальных местонахождений в Иераконполе и
на других памятниках. Речь, в первую очередь, идет о красных высоких
горшках с выраженным горлышком, на которых имеются следы ранне-
го использования медленно вращающегося круга для изготовления кера-
мики, и небольших, овальной формы черных полированных сосудах, де-
монстрирующих сходство с сосудами nw, позднее использовавшимися в
ритуалах [Friedman, 1996» с. 29, рис. 8 а, Ь]. Наконец, необходимо упомя-
нуть о находках бусин, изготовленных из разных полудрагоценных кам-
ней, а также фрагментах каменных сосудов, происходящих из сооруже-
ний, расположенных вне открытого двора, перед северной стеной храма,
что демонстрирует наиболее ранний пример существования ремесленных
мастерских при храмах [Friedman, 1996, с. 28—29]. Возможно, в таких мас-
терских изготавливали украшения и изделия мелкой пластики, обнару-
женные в богатых погребениях некрополей Иераконполя, наиболее ран-
ние из которых относятся к рубежу амратской и герзейской фаз культу-
ры Нагада.
В этой связи можно высказать гипотезу о существовании в «додинас-
тическом городе», который и на амратской фазе играл роль ядра в ин-
фраструктуре Иераконполя, святилища, которое обслуживали близлежа-
щие поселения, в частности, расположенное на уч. 29, где для него из-
готавливали керамику. И, возможно, церемониальный центр герзейского
времени был построен на его месте или поблизости от него.
На протяжении всего додинастического и частично раннединастичес-
кого времени в Иераконполе совершались погребения в одних и тех же
некрополях. Следует отметить, что возникающие на рубеже амратского и
герзейского этапов культуры Нагада элитарные малые кладбища тяготели
к территории «додинастического города». И, по-видимому, к началу ран-
нединастического времени, когда новый храм был возведен в черте осно-
ванного города Нехена, старое святилище не утратило своего значения, и
в нем продолжали совершать ритуальные действа, предположительно свя-
занные с культом предков — первых правителей Иераконполя. Не случай-
но, что сакральный комплекс с его постройками так напоминает хеб-сед-
ный комплекс Джосера в некрополе в Саккаре. И обнаруженный в Иера-
конполе памятник свидетельствует о существенной роли культа предков в
деологии царского праздника сед. Подобная трактовка памятника указы-
т и на то, что в герзейский период местный правитель обладал сакраль-
158
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ными и властными функциями. Весьма существенно, что к северо-западу
от церемониального центра расположено скопление памятников (уч. 25),
один из которых (С2), по мнению М. А. Хоффмана, был дворцом, а другой
(Ci) он интерпретировал как причастную к нему деревню. Оба археологи-
ческих объекта датированы им периодом Нагада III [Hoffman и др., 1982,
с. 136—137]- Территориально эти памятники расположены между церемо-
ниальным центром «додинастического города» и Нехеном.
Приведенные материальные свидетельства отражают первые шаги на
пути к сложению в Иераконполе института царской власти и централи-
зованного социального организма. Таким образом, уже во второй полови-
не IV тыс. до н. э. общество достигло такого уровня развития, при котором
произошла глубокая социальная дифференциация с выделением социаль-
ной элиты, в имущественном отношении отличающейся от остальной мас-
сы населения. Об этом свидетельствуют и материалы из некрополей Иера-
конполя.
Необходимо отметить, что погребения из Иераконполя в целом значи-
тельно богаче инвентарем, чем могилы некрополей из других районов рас-
пространения культуры Нагада. Поэтому и критерии «богатства» могил в
Иераконполе иные. В общей сложности на территории Иераконполя раско-
паны 12 некрополей, расположенных в устье и вдоль русла р. Абу Суффиан
[Hoffman, 1987, с. 196]. М. А. Хоффман причисляет к ним также два крупных
могильника, расположенные к северу и югу от региона Иераконполя, — в
Мамарие и Эль Сайаде, а также некрополь, раскопанный Дж. Квибеллом и
Ф. Грином (а позднее М. Хоффманом) под Нехеном, расположенным в чер-
те современной культивированной зоны [Hoffman, 1987, с. 188].
Наиболее крупные могильники Нк 27 и Нк 33 были основаны на тер-
ритории «додинастического города» (схема 4). В первом, расположенном
в пределах крепости царя II династии Хасехемуи и близ нее, Дж. Гарстанг
раскопал 188 могил от додинастического до прото/раннединастического
времени. При исследовании слоев крепости Хасехемуи Б. Кемп обнару-
жил несколько погребений, большая часть которых отнесена им к этапу
Нагада III и лишь несколько погребений датированы периодом Нагада II
[Kemp, 1963, с. 26—28]. Всего же в некрополе насчитывается около 300 мо-
гил [Hoffman, 1987, с. 196]. Он рос с востока на запад, и здесь хоронили жи-
телей окрестных поселений, в том числе с обнаруженного на участке 27 А
поселения додинастического времени, перекрытого более поздними моги-
лами [Adams, 1987, с. 177]. Б. Адамс, опубликовавшая материалы раскопок
Дж. Гарстанга, которые он проводил около юо лет назад, детально проана-
лизировала материалы из 172 погребений, наиболее ранние из которых она
датировала переходным этапом Нагада I—II [Adams, 1987]- Исследователь-
ница полагала, что это был основной могильник «додинастического горо-
да», когда Нехен стал столицей Верхнего Египта, в то время как местную
159
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
социальную элиту хоронили в некрополе Нк 6, расположенном вверх по
Большому вади [Hoffman и др., 1982, с. 38-61; Adams, 1987, с. 178].
На всех этапах культуры Нагада в Иераконполе и, в частности, в некро-
поле под крепостью Хасехемуи умерших хоронили в одной позе, скорчен-
ными в основном лежащими головой на юг, на левом боку, так что лица
покойных обращены на запад. Аналогичным образом нет различии в ка-
честве могил, принадлежащих представителям, в терминологии Б. Адамс,
«среднего класса» (около 25%), в которых находилось приблизительно по
ю артефактов. Бусы и раковины, медные браслеты и орудия, костяные
гребни и каменные сосуды найдены только в 51 могиле (36%). Еще реже
зафиксированы находки кремневых орудий, лишь в 13 могилах. При этом
размеры могильных ям не зависят от количества предметов погребально-
го инвентаря.
Основная масса погребений совершена в овальным ямах; более редкие
прямоугольные ямы свойственны периоду Нагада III. Но богатые погре-
бения единичны на обоих этапах. Для первого из них характерно наличие
расписной керамики типа D, в то время как последующему присущи сосу-
ды с волнистыми ручками типа W и высокие сосуды типа L. Датирующими
артефактами также служат туалетные палетки, — более ранние, зооморф-
ные, в форме птиц и рыб, и геометрические, относящиеся ко времени I ди-
настии [Adams, 1987, с. 180—181]. Установлено, что богатство погребения не
зависит от размера могильной ямы и не связано с полом умершего. Вмес-
те с тем самым многочисленным был погребальный инвентарь в детской
могиле, датированной фазой Нагада Udi—IId2 (мог. 66) [Adams, 1987, с. 67—
68], что характерно и для других позднедодинастических и раннединасти-
ческих некрополей [Adams, 1987, с. 181—182]. Большое количество предме-
тов, в первую очередь керамики, было обнаружено также еще в несколь-
ких могилах (хотя пол скелетов, как в 84,6% могил, не определен). Одна из
них (мог. 69) относится к герзейскому протодинастическому этапу, осталь-
ные 6 (107,126,140—143) — к прото/раннединастическому времени [Adams,
1987, с. 71,109—110,1209,143—146].
Большой некрополь в «додинастическом городе» Нк 33 окружен четырь-
мя другими меньших размеров: Нк 30G с 13 большими погребениями, Нк
43,44 и 45, в которых насчитывается от юо до 200 могил [Hoffman, 1987, с.
196]. Перефразируя высказывание М. Хоффмана, можно сказать, что нук-
леарная модель была актуализирована как в физическом, так и социаль-
ном пространстве додинастического/раннединастического Египта. Она
нашла отражение в структуре некрополей и поселений, локальных терри-
рии, шире Египта в целом, в политической и социальной организации
централизованного государства [Hoffman, 1987, с. 192].
о6пачх^РНЫ1М°ГИЛЫ гРУппируются в пределах больших некрополей или
т не олыпие отдельные кладбища. К последним по существу от-
160
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
носится входящий в концентрацию некрополей, расположенных в «доди-
настическом городе», могильник 30G с погребениями протодинастичес-
кого времени, устроенными на месте основанных в более ранние перио-
ды Нагада I (некрополь Нк 45) и Нагада [I (Нк 33, 43 и 44) [Hoffman, 1987,
с. 192]. На всех этапах элитарные погребения уже существовали, отличаясь
от могил рядовых членов общества большими размерами, тщательностью
сооружения могил и богатством вещных наборов. Эти признаки присущи
большим некрополям Нк 27 в устье Большого вади и Нк 6 (около 400 мо-
гил [Hoffman, 1979, с. 11; Hoffman и др., 1982, с. 38 сл.]) в глубине пустыни, с
западной стороны от русла Большого вади.
Основанный в амратский период некрополь Нк 6 использовался затем
вплоть до протодинастического времени, в результате чего его площадь
значительно выросла, достигая размеров 200 х 35 м, так что наиболее позд-
ние могилы, расположенные в его северо-восточной части, перекрыли по-
селение, относящееся к переходному этапу Нагада I—II. На этой фазе не-
крополь и поселение принадлежали к инфраструктуре в районе Большо-
го вади наряду с поселениями, раскопанными на смежных участках п и 14,
а также двумя другими кладбищами, — большим, включавшим более 200
могил (Нк 13), и более компактным (Нк 12), с элитарными погребениями
[Adams, 1996, с. 2; Hoffman, 1987, табл. I на с. 196].
Б. Адамс отмечала тенденцию к концентрации маленьких могил вокруг
элитарных погребений могильника Нк 6, относящихся к периоду Нагада
I—II [Adams, 1996, с. 6, рис. 1], однако следует также подчеркнуть, что, су-
дя по схеме, эти большие могилы, в свою очередь, сгруппированы в одном
секторе некрополя. К их числу относится большая прямоугольная могила
(№ 3) 250 х 180 см [Adams, 1996, с. 5—6]. Погребение было нарушено в древ-
ности, в результате чего предметы погребального инвентаря — фрагменты
около 20 сосудов — оказались в засыпке ямы. На дне могильной ямы со-
хранились остатки погребальных носилок из тростника, переплетеных ве-
ток и деревянных частей, изделия из кожи и волокон пальмы, кости козла,
дисковидное навершие жезла из белого с черным порфирита. Погребение
датировано фазой Нагада 1с—Па (о. д. 38—40), то есть рубежом амратской
и герзейской фазы.
В непосредственной близости к нему раскопана овальная яма размером
90 х 70 см, в которой находился сильно скорченный, в позе изображав-
шихся поверженных врагов, мужской скелет с разрубленными костями.
Никаких находок, кроме фрагментов ткани, указывающих на то, что по-
койный был связан и принял насильственную смерть, обнаружено не бы-
ло. Возможно, это погребение демонстрирует пример человеческого жерт-
воприношения. В другой небольшой яме, расположенной вблизи могилы
№ 3> находились останки нескольких собак, которые, очевидно, тоже были
связаны, на что также указывают фрагменты ткани.
161
развитие СОЦИАЛЬНОЙ системы культурных общностей
второе элитарное погребение, совершенное в крупной прямоугольной
могильной яме размером 290 х гбо см, тоже было нарушено в „ревности,
поскольку в засыпке ямы обнаружены предметы, изготовленные из орга-
нических материалов. Это фрагменты плетеных изделий, веревки и ветки,
ПУЧКИ щетины, возможно, от шкур, которыми было покрыто погребение.
В этой могиле находился фрагмент дисковидного навершия жезла из пор-
фирита и 15 наконечников стрел, два из которых — с тростниковым древ-
ком. Кости трех скелетов, один из которых принадлежал подростку, как и в
погребении № з, находились в засыпке могильной ямы. Это погребение да-
тировано периодом Нагада Ic—Па [Adams, 1996, с. 6].
Несколько меньших размеров (200 х 125 см) прямоугольная могила (№ 9)
также была нарушена в древности, так что от скелета сохранились только
две кости, кроме того в засыпке могильной ямы были найдены фрагменты
черноверхого сосуда и сосуда типа R [Adams, 1996, с. 6]. Раннедодинасти-
ческим временем датирована могила № 12 со скелетами четырех павианов
и керамикой, включая расписной сосуд типа С, а погребение со скелетами
двух особей крупного рогатого скота (отмечено также, что брюшная по-
лость одной из них демонстрирует ранний опыт мумификации), в котором
не было обнаружено артефактов, отнесено к протодинастическому време-
ни [Adams, 1996, с. 6—7].
Элитарные погребения этого периода расположены в северо-восточной
части некрополя [Adams, 1996, рис. 1]. Погребение № 1 совершено в глубо-
кой и просторной прямоугольной яме размером 6,25 х 3,5 х 2,5 м, окайм-
ленной тремя рядами сырцовой кладки. Было установлено, что в древнос-
ти над могилой возвышалось наземное сооружение, от которого сохранил-
ся участок плетеной оградки с проходом на северо-восточной стороне и
остатки легкой кровли, опиравшейся на четыре столба [Hoffman, 1979, с. п].
Судя по тому, что в могиле находилась лишь бедренная кость, погребение
было потревожено еще в древности. Из артефактов сохранилась керами-
ка. черноверхий сосуд, вазы hs, глубокие чаши, крупные цилиндричес-
кие сосуды. По типологии керамики погребение отнесено к периоду На-
гада Illbi Ьг (или даже Нагада ШЬ—IIlci) (о. д. 77—8о), что в сопоставле-
нии с полученной радиокарбоновой датой 2980 ± 141 г. до н. э. [Adams, 1996,
с. 7] соответствует самому концу протодинастического — началу раннеди-
настического времени. По предположению М. А Хоффмана, это погребе-
ние могло принадлежать царю так называемой 0-й династии Скорпиону
[Hoffman, 1987, с. 193].
6е™я°№ ° Н“М Находилось дРУгое большое, размерами 4,70 х 1,90 м, погре-
ram vnu ’ Над КОТОРЫМ также возвышалось легкое сооружение столбо-
вой клапкиУПЦИИМ0гильная яма 6ыла окаймлена тремя рядами сырцо-
90 х 41 с х 22 ™ Ч еНИе 6T° совеРшено в керамическом гробу размерами
аряду с формами керамики, найденными в погребении 1,
162
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
здесь обнаружена керамическая подстава с треугольными отверстиями.
К числу уникальных относится отпечаток кирпичной кладки в юго-запад-
ном углу со знаком, аналогичным найденным на ряде памятников, датиро-
ванных временем правления царя I династии Дена [Adams, 1996, с. 8].
Несколько более ранним временем, Нагада Ша1 — Illall (о. д. 74—81) да-
тировано еще одно большое погребение № п размерами 5,0 х 2,40 м распо-
ложенное в черте общего некрополя. Оно имело такую же конструкцию,
как и погребения № i и ю, но в отличие от них, в этой, хотя также ограб-
ленной в древности, могиле сохранился многочисленный погребальный
инвентарь. Судя по фрагментам небольших размеров керамического гроба
(37 х 23 х 22 см), расположенного в углублении каменного пола могильной
ямы, погребение было предназначено для ребенка. В могиле были найде-
ны золотые, серебряные, медные, бирюзовые, халцедоновые, гранатовые и
фаянсовые бусины, изображения мухи из лапис-лазурита, амулеты из ра-
ковины, орудия из меди, кремня, обсидиана и хрусталя, кальцитовые фиш-
ки для настольной игры и плакетки, изделия из резной кости, в том числе
миниатюрные модели ног быка. В погребении также находились две ант-
ропоморфные статуэтки, а в засыпке могильной ямы обнаружены фигур-
ки коров и свиней. Из перечисленных предметов привлекают внимание
те из них, которые изготовлены из материалов, добытых далеко от Егип-
та. Это обсидиан и лапис-лазурит, указывающие на контакты с Западной
и Центральной Азией, золото из Вади Алаки [Adams, 1996, с. 13]. Впрочем,
и остальные материалы говорят о связях Иераконполя с другими района-
ми Египта, Восточной и Западной пустыней. Содержащее многочисленные
ценные и престижные предметы, оно с полной очевидностью свидетель-
ствует о высоком социальном статусе умершего в детском возрасте. Ско-
рее всего, следует говорить о принадлежности этого ребенка к одному из
аристократических родов, из которых происходили социальные лидеры
Иеракополя.
Рассмотренные материалы позволяют внести существенные коррек-
тивы относительно топографии расположения богатых погребений и су-
ществования в Иераконполе, как и в Нагаде, небольших элитарных некро-
полей. В период Нагада I—II эти погребения устраивались в черте общих
некрополей, больших и малых. Эта традиция продолжалась и в прото/
раннединастическое время, когда новые погребения устраивались на древ-
них кладбищах, в результате чего их размеры значительно увеличивались.
Элитарные погребения поздних этапов культуры Нагада устраивали, как
правило, на краю более ранних кладбищ, также больших или малых, дав-
но покинутых, и в этих случаях поздние погребения оказывались изолиро-
ванными. Таким образом, практически нет оснований говорить о сущест-
вовании элитарных некрополей, подобных нагадским. Скорее всего, речь
должна идти о расположенных особняком могилах, в которых были похо-
163
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
ронены представители социальной, имущественной и политической элиты
Иераконполя, как на кладбищах, им современных, так и давно не использо-
вавшихся. Это наблюдение относится ко всем этапам культуры Нагада.
В исторической перспективе происходили изменения в маркировании
погребений представителей элиты. Высказывалось соображение о том, что
богатые погребения определяли не личный высокий статус, но принадлеж-
ность к верхнему социальному классу [Seidlmayer, 1998, с. 23]. Но посколь-
ку такие погребения единичны для каждого из некрополей и относятся
они к разным хронологическим периодам, то речь, таким образом, должна
идти даже не об аристократических родах в целом, но лишь об отдельных
их представителях. Конечно, на основе вещного наполнения могилы дале-
ко не всегда можно высказать предположение об общественных функциях
погребенных. Это, разумеется, относится к могилам взрослых людей. При-
чины богатства детских погребений, скорее всего, кроются в сфере религи-
озно-магических представлений, но и в этих случаях, как представляется,
уместно говорить об их принадлежности к аристократическим родам.
На амратской ступени развития общества представителей социально-
имущественной элиты наделяли значительным количеством вещного ма-
териала, наиболее полно отражавшего погребальные ритуалы, что подчер-
кивало их социальный престиж и имущественные прерогативы.
Богатство и разнообразие погребального инвентаря сочетались с боль-
шими размерами, однако все еще преимущественно овальных могильных
ям. Начиная с переходной амратско-герзейской фазы, элитарные могилы
приобретали прямоугольные формы и еще более увеличились в размерах.
И далеко не всегда это связано с коллективным характером погребений,
зачастую демонстрирующих примеры обычая расчленения и захоронения
неполных скелетов. Такие могилы обводили тростниковыми оградками,
укрепленными столбами, на которые опиралась легкая кровля.
Уже с амратской фазы наметилась тенденция к усложнению погребаль-
ной архитектуры в целом. В могильных ямах устраивали ниши или соору-
жали выступы, где устанавливали сопровождающий погребение инвен-
тарь. К концу герзейского времени относится начало традиции совершать
захоронения в керамических и деревянных гробах. Тогда же пространст-
во больших могил стали разграничивать внутренними перегородками из
сырцового кирпича и нишами с более низким уровнем пола, устроенными
вдоль длинных стен, служившими погребальными камерами. Вместе с тем
покойного оставляли и в центре могильной ямы, где уровень пола был ни-
же, чем в других, окружавших погребальную камеру помещениях.
Даже в процессе общего усложнения погребальной архитектуры эли-
рные могилы характеризуются богатством вещного наполнения, боль-
и размерами и тщательностью их сооружения и оформления. Однако
е приведенные факты и рассмотренные выше конкретные примеры бо-
164
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
гатых погребений лишь в очень обобщенной форме позволяют интерпре-
тировать археологические данные в контексте социально-экономических
отношений и политического устройства додинастического общества. Ус-
тойчивый характер наборов вещного материала в элитарных могилах ам-
ратской и герзейской фаз практически не указывает на то, что в обществе
происходили какие-то существенные изменения. Типологические разли-
чия предметов отражают развитие материальной культуры в целом и в
значительно большей степени могут служить источниками для рассмот-
рения вопроса о религиозно-мифологических представлениях, отражен-
ных в ритуальной практике. Но весь этот обширный фактический мате-
риал становится информативным на фоне находок особенных, способных
пролить свет на проблему динамики общественного развития и становле-
ния государства в Египте.
С точки зрения сопоставления археологического материала со стади-
альным развитием общества и его социально-политической организацией
специальный интерес представляет знаменитая гробница юо из большо-
го могильника Нк 30G, где Ф. Грин раскопал несколько погребений, мате-
риалы которых так и остались неопубликованными. Она входила в число
5 больших могил, сгруппированных в пределах крупного некрополя. Это
единственное погребение додинастического времени, в котором обнару-
жена настенная полихромная роспись по штукатурке. Длина этого пан-
но — 497 см и оно покрывало одну из стен могилы. Даже несмотря на то,
что погребение оказалось ограбленным еще в древности и от погребаль-
ного инвентаря практически ничего не дошло до времени раскопок, за ис-
ключением нескольких сосудов и костей, принадлежность которых к че-
ловеческим вызывала сомнения у исследователей, тематика настенной жи-
вописи позволяет говорить о находке если и не царского, то, по меньшей
мере, погребения вождя Иераконполя, жившего в период Нагада Пс (око-
ло 3300 г. до н. э.)14 (рис. и). Эта очень большая могила (5,0 х 2,0 х 1,5 м) зна-
чительно превосходит размерами другие крупные погребения герзейского
периода из Иераконполя.
Элементы и мотивы, представленные в композиции, обнаруживают па-
раллели среди изображений, относящихся к герзейскому этапу культуры.
В первую очередь, это доминирующий мотив плывущих лодок с антропо-
морфными и зооморфными персонажами, хорошо известный по серии
расписных сосудов типа D. Остальные сцены, представленные происходя-
щими на лодках или между ними, иллюстрируют мотивы сражения, охоты
и ритуальных действий. Ключевым для понимания смысла композиции в
целом является один фрагмент. Речь идет об изобразительном элементе в
верхнем ярусе композиции, где изображен бегущий мужчина, находящий-
ся в маленьком сооружении («киоске»), помещенном на лодке. Поза персо-
нажа и маленькая постройка ассоциируются со сценами ритуального бега
165
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
Рис. 11. Настенная живопись в могиле юо в Иераконполе (фрагмент).
царя во время царского праздника сед, широко представленными в изоб-
разительного искусстве древнего Египта.
Одна из наиболее интересных интерпретаций композиции предложена
К. М. Киаловичем [Cialowicz, 1998, с. 273—279]. Он группирует все элемен-
ты в сцены охоты, сражений, победы, процессии лодок и анализирует их в
контексте ритуалов, связанных с праздником сед вождя/правителя, фигура
которого представлена в этих сценах.
Необходимо отметить, что мотив охоты (коррелирующий со сценами
нападения хищника на травоядное животное), сражений, триумфа соци-
ального лидера — вождя или царя — широко представлен в изобразитель-
ном материале поздней додинастики, в первую очередь, на церемониаль-
166
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
ных палетках (см. Приложение). Вместе с тем несколько особняком на-
ходятся сцены с лодками, изображенными также на расписной керамике
герзейскогой фазы культуры Нагада. Самые ранние изображения сцены
царского праздника — хеб-сед — представлены на памятниках царей Ран-
него царства. В данном же погребении эти разновременные мотивы объ-
единены в единую композицию, что позволяет говорить только о переда-
че разными изобразительными кодами (охоты, сражений и побед героя),
присущими постпотестарным обществам с институтом вождества, осевой
идеи мифологических представлений о жизни и смерти. Воплощенные на
стене могилы, эти сцены свидетельствуют об изначальной природе празд-
ника сед, связанной с заупокойным культом правителей. Сцены с лодками,
отражая параллелизм мифологическим мотивам и представлениям, пере-
дают ритуал его перемещения в загробный мир (подробнее см. ч. IV, гл. 2).
Центральный в композиции мотив хеб-седного бега, изображенный в сце-
не плавания священных лодок, может трактоваться в контексте представ-
лений о путешествии умершего и похороненного в этой могиле правителя
Иераконполя в мир предков и богов.
Такая интерпретация сцен росписи могилы юо делает бесспорным вы-
вод о том, что юбилеи правителей отмечались еще в догосударственный
период истории древнего Египта. И сам факт того, что, по меньшей мере,
за 2оо лет до первых царей Египта отмечались хеб-седные торжества, ука-
зывает на существование легитимной верховной власти в Иераконполе, по
крайней мере, в одной, но территориально значительной области Египта,
послужившей прообразом будущего централизованного государства, ко-
торое здесь зарождалось.
Можно высказать предположение о том, что представленная в настен-
ной живописи из могилы юо сцена бега правителя Иераконполя, изобра-
женного в «киоске», запечатлела празднество, происходившее в церемони-
альном центре «додинастического города». Хеб-седный характер централь-
ного изображения аргументирован авторами раскопок этого памятника
сходством с реконструированным святилищем, также связанным с праз-
днованием царских юбилеев, где находились древнее святилище pr wr, ма-
ленькое сооружение на платформе и штандарт, увенчанный изображени-
ем сокола.
Именно этот последний момент в реконструкции, указывающий на по-
читание в этом церемониальном центре бога Хора в обличии сокола, поз-
воляет предположить, что правители Иераконполя уже в герзейский пе-
риод наделялись именем Хора и почитались как его земные воплощения.
Справедливость такой догадки аргументируется тем, что, судя по найден-
ным в церемониальном центре «додинастического города» материалам,
здесь проводились ритуалы при царях I династии, о чем свидетельствуют
находки керамики времени царя Хора Аха и Хора Джера [Friedman, 1996,
167
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЫУРНЫЛ ипщпиыЕи
с 29—30] Вероятно, этот церемониальный центр оставался местом по-
читания культа древнейших правителей Иераконполя при первых царях
Египта, связывавших свое происхождение с богом Хором, несмотря на то,
что в Нехене уже был возведен новый храм, ему посвященный.
Очевидно, образ Хора сформировался на основе представлений о ми-
фическом предке, почитавшемся в Иераконполе, и от которого вели свою
родословную выходцы правившего аристократического рода. Такое пони-
мание объясняет графическое выписывание имени царя в знаке srhy изоб-
ражавшем фасад сооружения в церемониальном комплексе «додинасти-
ческого города».
Сложившаяся в Иераконполе в третьей четверти IV тыс. до н. э. соци-
ально-политическая структура соответствовала постпотестарной модели
общества с централизацией в руках вождей военной, административной и
сакральной власти. В реализации своей политики они должны были опи-
раться на местную родовую аристократию, которой принадлежали бога-
тые крупные могилы в разных некрополях Иераконполя. Отсутствие раз-
личий в вещных «наборах» в таких погребениях, относящихся к амратской
и герзейской фазам, может указывать на то, что наделение умерших боль-
шим количеством предметов отражало принадлежность их к аристокра-
тическим родам. Вместе с тем некоторые погребения свидетельствуют об
особом личном социальном статусе умерших.
В более развернутой форме о прижизненных функциях таких предста-
вителей общества позволяют судить погребения, относящиеся к амрат-
ской и раннегерзейской фазам, где обнаружены предметы, которые симво-
лизировали сакральную и/или политическую власть. Это жезлы, стержни,
увенчанные головой и бюстом мужских персонажей, которые мы тракту-
ем как изображения первопредков, предметы вооружения, подчеркиваю-
щие воинские функции. Кроме того, ряд женских погребений указывает на
их причастность к магическим знаниям. Напротив, в больших и тщательно
устроенных погребениях прото/раннединастического времени сокраща-
ется разнообразие погребального инвентаря. Оно сводится к предметам,
связанным с ритуалами погребального обряда. Вместе с тем, такие пред-
меты, как цилиндрические печати, указывают на сложение в обществе со-
циально-имущественной дифференциации, формирование двух- или даже
трехступенчатой системы управления вождествами.
Итак, на протяжении IV тысячелетия до н. э. в правобережье и лево-
бережье долины Нила сформировались локальные исторические терри-
тории, объединявшие небольшие, но многочисленные поселения. Эти об-
щности сложились на основе единой культуры Нагада, имевшей полное
единообразие материального облика. Он отразился в типах и формах ке-
рамики, наборе каменных и костяных орудий и оружия, изделиях мелкой
ики из резной кости и шифера, поделках из камня, редкости изделий
168
ГЛАВА 2. СРЕДНИЙ И ВЕРХНИЙ ЕГИПЕТ
из меди и украшений из золота, в основном представленных отдельными
бусинами, встречающимися в богатых погребениях. Культурное единство
отразилось также и в погребальном обряде, типах жилых построек, строи-
тельных приемах и используемых материалах. Все без исключения элемен-
ты материальной культуры, в исторической перспективе имевшие типоло-
гическое развитие, обнаруживаются повсеместно. Подобная унификация
материального облика указывает на то, что локальные территориальные
образования в совокупности составляли этнокультурное единство род-
ственных племенных объединений, заселивших долину Нила до первых
порогов.
Вместе с тем рассмотренные материалы позволяют говорить о чертах
особенного, присущих отдельным локальным территориям, которые зна-
чительно больше, чем остальные, продвинулись на пути социально-поли-
тических преобразований. Строительство так называемых додинастиче-
ских городов уже в конце амратской фазы в Нагаде и Иераконполе, осно-
вание крупного сакрального центра в Иераконполе в герзейский период,
возникновение специальных малых некрополей и секторов на крупных
кладбищах для погребения представителей местной аристократии в На-
гаде и Иераконполе, — вот те факты, которые существенно отличают эти
районы от других территорий долины Нила. К этому следует добавить, что
лишь из памятников Иераконполя и Нагады происходят самые ранние ар-
хеологические и изобразительные материалы, связанные с фигурой пра-
вителя.
Мы не располагаем фактическим материалом, который позволил бы ре-
конструировать конкретно-событийную канву взаимоотношений между
вождествами, сложившимися в Нагаде и Иераконполе. Можно лишь кон-
статировать, что в ближайшей исторической перспективе эти вождества
были объединены выходцами из Иераконполя. И вполне возможно, что
уже в этих исторических пластах заложено начало противостояния ми-
фических персонажей Хора и Сетха, символизированных соколом Иера-
конполя и трудно идентифицируемым животным Нагады, знаменуя на-
пряженность борьбы между этими сильнейшими вождествами. Однако
спустя несколько столетий некоторые цари II династии примирили этих
божеств, поместив эту пару на знаке srh, тем самым включив на равных
имена богов Хора и Сетха.
Впрочем, к этому времени в Верхнем Египте резиденция царей перемес-
тилась в Абидос, что явилось компромиссным решением спора между На-
гадой и Иераконполем, оставшимися в тылу расширявшегося на север, в
сторону дельты, раннего государства. Однако эти древнейшие в истории
Египта центры не утратили своего значения, по крайней мере, в качестве
национальных религиозных святынь.
На остальных территориях распространения в Верхнем и Среднем
169
ЧАСТЬ III
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ.
СЛОЖЕНИЕ ИНСТИТУТА
ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ
Со второй половины IV тыс. до н. э. в Египте начался процесс консоли-
дации вождеств, завершившийся сложением единого государства от пер-
вых порогов Нила до дельты. Совокупный анализ материальных источни-
ков — археологических памятников* артефактов и изобразительных тек-
стов культуры Нагада II—III — позволяет проследить динамику развития
общества, смоделировать ход политической унификации страны. Интер-
претация источников, проливающих свет на проблему становления ран-
него египетского государства, обнаруживает черты сходства с материала-
ми некоторых древних и традиционных культур Старого и Нового Света.
Вместе с тем прослеживаются и черты особенного, присущие только древ-
неегипетской культуре.
ДИСКУССИЯ О РАННЕМ ГОСУДАРСТВЕ
В исследованиях, посвященных типологии ранних государств, устоялась
точка зрения, согласно которой древний Египет относится к типу ран-
них территориальных государств в отличие от Нижней Месопотамии, где
в конце IV тыс. до н. э. существовала система городов-государств. Однако
при более детальном рассмотрении различных точек зрения раскрывают-
ся существенные расхождения в трактовке этих типов. Так, в одних рабо-
тах — и их большинство — они определяются как хронологические этапы
становления ранних государственных образований. На смену городу-го-
сударству приходит территориальное государство. Вместе с тем известны
культуры, которые в своем развитии не достигли этапа сложения террито-
риального государства, например, в культуре Йоруба [Smith, 1966, с. 9 сл.]
или древних майя (где процесс общественного развития был прерван вне-
шними факторами), в то время как в Месопотамии на основе номовых го-
сударств (простых социальных организмов) в последней трети III тыс. до
н. э. сложились крупные централизованные монархии (сложные социаль-
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
ные организмы) [Павленко, 1989, с. 104-юб]. В других культурах этап го-
подов-государств был столь кратковременным, что он с трудом просле-
живается на основе археологических данных. Это относится к перуанской
культуре инков, которая, как и древнеегипетская, считается классическим
примером существования раннего территориального государства [Берез-
кин, 1991»с- 73]« _
Но так или иначе, сторонников существования в Египте номовых госу-
дарств немало. Так, Б. Г. Триггер признавал, что политическое объедине-
ние в Египте произошло за столетия до сложения территориального госу-
дарства на основе политического слияния небольших номовых государств
[Trigger, 1993, с. 8—ю]. В косвенной форме эта идея нашла отражение в кон-
цептуальной статье И. М. Дьяконова и В. А. Якобсона о трех путях сложе-
ния ранних государств [Дьяконов, Якобсон, 1982, с. 4 5]. Авторы указали
на природно-ландшафтные причины, обусловившие различия в развитии
Шумера и Египта, отнесенного к типу территориальных государств. Устой-
чивость номовой системы в Нижней Месопотамии, по их мнению, была
обусловлена наличием многочисленных каналов, отведенных от русел Ев-
фрата, создававших, таким образом, естественные границы между нома-
ми. В Египте похожие условия были только в дельте (где, заметим, полити-
ческого объединения локальных территорий не произошло до вторжения
в дельту верхнеегипетских царей — см. ниже), в то время как в долине Ни-
ла номы примыкали друг к другу в виде цепочки, зажатые между пустыней
и берегом Нила, что значительно ускорило процесс их объединения. Та-
ким образом, авторы признают сам факт существования номовой системы
в Египте, предшествующей объединению страны. Различные пути полити-
ческого развития Египта и Шумера, по мнению исследователей, не сказа-
лись на социально-экономической сфере, в которой сосуществовали госу-
дарственный и общинно-частный сектора1
Е А. Меликишвили, также отмечавший сходство между Шумером и
Египтом, тем не менее, отрицал существование самостоятельного частно-
общинного сектора экономики: «Наличие всемогущего государства, — пи-
сал ученый, наиболее характерная особенность как древних, так и сред-
невековых восточных обществ»2 И далее: «Также исключительно обшир-
ным, если не всеобъемлющим, был государственный сектор экономики в
древнем Египте на заре существования в нем классового общества и госу-
дарства... Несомненно, из общинного хозяйства выросло и древнеегипет-
ское высокоцентрализованное государственное хозяйство. И здесь по-
тре ности сельскохозяйственного производства, в частности, нужды ир-
ригации, обусловили жизненность коллективных форм ведения хозяйства
родоплеменные объединения трансформировались в номовые государ-
ства (их было несколько десятков) во главе с вождями - теперь уже пра-
телями о ластей — номов... Таким образом, перед нами обстановка,
172
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
весьма напоминающая состояние дел в Двуречье при III династии Ура»
[Меликишвили, 1985, с. 9].
Наряду с эволюционным подходом, характеризующим город-государ-
ство и территориальное государство как стадиальные типы развития ран-
него государства, существует точка зрения, что эти типы политической ор-
ганизации присущи конкретным культурам. Критерием различия путей
развития обществ называется такое явление, как город, присущий лишь
городам-государствам. Другие общества, в которых городов не сущест-
вовало, названы «цивилизациями без городов» [Renfrew, 1972] или «дере-
венскими» протополитархиями и политархиями, к числу которых отно-
сят государство инков, зулусов Буганды и Конго, а также древнеегипетское
государство [Семенов, 19936, с. 63; Семенов, 1994, с. 69]. Эта концепция ос-
новывается на принципах доминирования экономических факторов воз-
никновения городов в результате отделения ремесла от сельского хозяй-
ства и развития торговли. Сторонниками концепции «цивилизаций без го-
родов» выступали и некоторые египтологи, опиравшиеся исключительно
на данные письменных источников [Wilson, 1954—1955; Helck, 1975]. Одна-
ко современные археологические исследования в Египте свидетельствуют
об урбанистическом типе древнеегипетской культуры, начиная со времени
сложения раннего государства. Подобное толкование археологических па-
мятников основывается на определении города как историко-культурного
феномена, наделенного рядом признаков.
Вопрос, таким образом, сводится к тому, каковы признаки, отличаю-
щие город от его противоположности — сельских населенных пунктов —
применительно к обществам, стоящим на пороге раннего государства или
только его преодолевшим. Проблема раннего города остается дискуссион-
ной, что не в последнюю очередь связано с культурными различиями об-
ществ, их породивших. Тем не менее, с определенной долей условности,
городом принято называть центры номов [Дьяконов, Якобсон, 1982, с. 3].
К числу его внешних признаков относится плотная застройка на достаточ-
но большой площади, разделенной на кварталы. Логическим центром го-
рода служил храм, а также дворец правителя и резиденции местной со-
циальной элиты. Как правило, города были обнесены крепостной стеной.
Город характеризуется концентрацией населения, связанного с ремеслом
и торговлей, а также обслуживающего непроизводственные сферы жиз-
ни общества. Наряду с этими общими признаками в различных культу-
рах, находившихся на стадии формирования раннего государства, будь то
простое номовое политическое образование или территориальное государ-
ство, существовали черты особенного. Что касается содержательной сто-
роны такого культурного феномена, каким являлся ранний город в древ-
них и традиционных культурах Старого и Нового Света, то исследовате-
ли в основном признают его полифункциональный характер [Массон, 1976,
173
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
с 14,_148- Гуляев, 1979, с. 16-18; Павленко, 1989, с. 52-73]. Вместе с тем од-
ни авторы склонны наделять город в первую очередь управленческими,
политико-административными функциями, другие акцентируют внима-
ние на их роли в качестве торгово-ремесленных центров.
Неопровержимость первой точки зрения проистекает из понимания
собственно процесса сложения номовых государств на основе консолида-
ции общин в пределах локальных территорий. Фактически ранние города
уже изначально возникали как политико-административные и культовые
центры. Структурирование физического пространства исторически сло-
жившихся локальных территорий соответствовало центрической социаль-
но-политической структуре общества во главе с вождем. Роль консолиди-
рующего начала играл сакральный центр, связанный с культом верховной
власти, что обозначило неразрывное единство политического и идеологи-
ческого ее аспектов. Сама логика функционирования такого центра дикто-
вала необходимость концентрации в нем всех механизмов управления.
По существу город являлся моделью общества и одновременно структу-
рированного пространства нома с выделенным центром, окруженным пе-
риферией. Доминирующие позиции в нем занимали объекты, связанные
с верховной властью, облеченной священными функциями. Содержание
центра диктовало необходимость создания городской инфраструктуры,
включающей аппарат управления и обслуживания, специализированные
ремесла, рассчитанные на социальную элиту. На уровне космологического
осмысления мира город, маркировавший центр физического и социально-
го пространства, воплощал центр вселенной и символизировал верховную
власть. Таким образом, города возникали как необходимый атрибут соци-
ально стратифицированного централизованного общества, как оплот вер-
ховной власти с ее управленческими функциями по отношению к сельской
периферии.
Весьма примечательно, что даже по сообщениям средневековых авто-
ров, побывавших в Средней (Центральной) Азии, городами считались на-
селенные пункты, роль которых определялась не экономическим, а поли-
тико-административным и религиозным значением и их ролью в системе
управления государством. Зачастую главным признаком города являлось
наличие соборной мечети, определяющей не столько культовую, сколь-
ко административную его функцию [Беленицкий, Бентович, Большаков,
!973, с. 163 165]. В условиях восточных централизованных государств го-
род еще долго выступал как прямое олицетворение деспотической влас-
служил ее инструментом в осуществлении управленческих функций,
песь прибавочный продукт, создаваемый сельской периферией, изымал-
ХыгпРеДСТВОМ Земельного налога- При таких условиях в экономическом
174
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Надо полагать, что в формирующемся государстве это явление тем бо-
лее имело место. Ремесленники, поставлявшие свою продукцию в храмы и
для социальной верхушки, вовсе не обязательно селились в городе. Наря-
ду с мастерскими, существовавшими при храмах и резиденциях правите-
лей, ремесленные центры локализовались на периферии и даже в отдален-
ных местностях, связанных с добычей сырьевых ресурсов (в металлургии,
при камнетесных работах для монументального строительства и т. д.). В
условиях полного господства города, по своей природе отражавшего инте-
ресы верховной власти и социально-политической элиты, сельская округа
выступала в роли поставщика сельской и ремесленной продукции, изыма-
емой через систему внеэкономической эксплуатации основного населения.
При такой одноканальной связи обменных отношений между центром
и периферией происходить не могло. И водораздел проходил не столь-
ко между сельскохозяйственным и ремесленным трудом3, сколько между
производством и распределением прибавочного продукта, производимо-
го в обществе. Города и храмы становились хранилищами разнообразной
продукции, и «именно концентрация в столице, центре раннегосудар-
ственной власти основной массы производимого в масштабах социально-
го организма прибавочного продукта определяла его раннегородской ста-
тус» [Павленко, 1989, с. 63].
При таком подходе, квалифицирующем ранний город как полифунк-
циональный центр в раннем государстве, по существу снимается крайняя
точка зрения о существовании цивилизаций без городов. По крайней ме-
ре, это относится к тем культурам, в которых археологически выявлены
концентрации архитектурных сооружений, включающие монументальное
и иные строения, зачастую огражденные обводной стеной. В настоящее
время в результате археологических работ в Перу на памятниках культуры
инков были раскопаны населенные пункты, определенные как города. Но
поскольку собственно стадия города-государства прослеживается плохо,
делается вывод о том, что местные вождества могли быть непосредственно
интегрированы в территориальное государство [Березкин, 1991» с- 73> п7]-
Близкая картина вырисовывается при анализе археологических материа-
лов культуры Нагада II—III в Египте.
По археологическим данным важнейшими симптомами становления
социально стратифицированных обществ является наличие богатых пог
ребений (на фоне основной массы простых могил) и монументальных по-
строек. Это общее положение обретает плоть при привлечении изобрази-
тельного материала, позволяющего воссоздать более детальную картину
развития иерархизированого общества и политической консолидации ло-
кальных территорий в долине и дельте Нила.
Во второй половине IV тыс. до н. э. в Египте существовали десятки вож-
деств, которые в исторической перспективе стали номами единого госу-
175
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
дарства. Рассмотренные в предыдущей главе материалы позволяют го-
ворить о неравномерном развитии этих политических образований, что
обусловило конкретные формы процесса объединения страны и становле-
ния раннего государства. Наиболее сильные вождества сложились в Нага-
де, Иераконполе, а также, очевидно, в Абидосе. И существование, по край-
ней мере, этих равносильных вождеств, взаимоотношения между кото-
рыми едва ли носили мирный характер, фактически подтверждает идею
существования этапа номовых государств, предшествовшего сложению
в Египте раннего территориального государства [Trigger, 1994, с. 44—45;
Adams, Ciaiowicz, 1997, с. 57—58].
ВОЗВЫШЕНИЕ ИЕРАКОНПОЛЯ
Уже в переходный амратско-герзейский период Иераконполь представ-
лял собой крупное вождество, объединявшее многочисленные населен-
ные пункты4 на площади около ю км2 Этот показатель сопоставим с эт-
нографическими примерами устойчивых социальных организмов, раз-
вивавшихся в пределах исторически сложившихся территорий, размеры
которых обеспечивали оптимальные условия для функционирования сис-
темы коммуникации и передачи наиболее актуальной информации меж-
ду самыми отдаленными окраинами и центром не более чем за одни сутки
[Березкин, 1997, с. и]. Жизнеспособность таких территориальных образо-
ваний обеспечивалась за счет достаточно высокой концентрации населе-
ния5, экономической основы, развитой инфраструктуры и централизован-
ного управления, осуществлявшего перераспределение произведенных в
обществе избыточных продуктов сельского хозяйства и ремесла [Hassan,
1974, с. 207—208]. Рассмотренные в предыдущей главе археологические ма-
териалы из Иераконполя в полной мере иллюстрируют данную картину.
На протяжении всего додинастического периода основное население
Иераконполя было сконцентрировано в районе Большого вади. Доку-
ментальные свидетельства позволили исследователям памятников этого
района высказать соображение о существовании специализации различ-
ных поселений. Так, в верховье Большого вади были сосредоточены сезон-
ные лагери пастухов [Hoffman и др., 1982, с. 7—14; с. 120—121] и небольшие
земледельческие поселки, расположенные в непосредственной близости от
обрабатываемых полей, но удаленные от основных деревень6 Палеобота-
нические исследования, проводившиеся на памятниках, примыкающих к
верховью Большого вади, дают основания говорить о выращивании садо-
вых и злаковых культур [Hoffman и др., 1982, с. 102—115].
Вместе с тем исключительно редкие находки зернотерок и, напротив,
их значительное скопление в «додинастическом городе» рассматривается
как свидетельство того, что изготовление муки производилось не в пери-
176
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
ферийных общинах, а в центре [Hoffman и др., 1982, с. 141-142] Также в пе
риферийных поселках развивались ремесла: производство керамики из-
готовление изделий из камня, ткачество и плетение. На местах произво-
дились предметы для социальной элиты: бусы, навершия булав, предметы
туалета, амулеты, другие изделия мелкой пластики и оружие. Специализа-
ция различных общин на производстве тех или иных вещей способствова-
ла развитию обменных отношений как внутри Иераконполя, так и с други-
ми номами Египта и далекими землями [Hoffman и др., 1982, с. 142]. Вместе
с тем находки предметов ремесленного производства в непосредственной
близости от церемониального центра в «додинастическом городе» указы-
вают на начало развития храмовых мастерских.
Как свидетельствует этнографический и этноисторический материал,
государствообразование не является сугубо внутренним процессом то-
го или иного общества [Gledhill, 1988, с. 25]. Речь, разумеется, не идет ис-
ключительно о теории военных вторжений извне, на которой основыва-
ется одна из концепций происхождения государства [там же, с. 13]. Про-
блема должна рассматриваться в широком круге данных — природного и
культурного окружения и контактов, среди которых военные конфликты
учитываются как частный случай в сочетании с внутренними процессами,
происходившими в культуре накануне сложения государства.
Иераконполь занимал выгодное географическое положение, находясь на
пересечении путей, соединявших долину Нила с отдаленными территори-
ями во всех направлениях. Такая позиция позволяла Иераконполю устано-
вить контроль над путями, соединявшими долину Нила с Западной пусты-
ней и Сахарой, Восточной пустыней, побережьем Красного моря по Вади
Хаммамат и Нубией. Внешние связи способствовали концентрации бо-
гатств в руках социальной элиты, углублению имущественной дифферен-
циации в обществе уже в амратско-герзейский переходный период, усиле-
нию доминирующей роли Иераконполя во взаимоотношениях с другими
вождествами долины и дельты Нила, установлению его политического гла-
венства в ходе становления единого раннеегипетского государства.
Уже первые успешные шаги иераконпольских правителей, предприня-
тые ими для расширения территории Иераконполя и присоединения к не-
му других вождеств не только мирным путем, подвели черту под этапом
существования в Египте номовых политических образований и положи-
ли начало отсчета сложения территориального государства. Однако и пре
жде, до победоносных походов, вождество Иераконполь уже содержало в
себе зародыш будущего, более сложного политического образования
формирующегося территориального государства.
В этнографической литературе для обозначения социально историче
ских организмов, находившихся на стадии формирования раннего госу
дарства, — протополитархий — используются такие термины
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
дество (chiefdom, state), королевство (kingdom) или империя (empire) [Се-
менов, 1999, с- 152]. Очевидно, такой признак, как наличие политического
ядра, послужил причиной объединения столь разновеликих социальных
организмов в типологическое единство. Вместе с тем на уровне количест-
венных признаков такие понятия, как вождество и сложное вождество
или империя, определяют разные ступени становления ранних государств
со сложившимися территориальными структурами, которые превраща-
лись в геосоциальные организмы, на основе которых формировались эт-
нические общности [Семенов, 1994, с. 47; Семенов, 1999, с. 159]. Для Египта
этот путь соответствует хронологическому интервалу между началом со-
бирания египетских земель иераконпольскими вождями и сложением тер-
риториального государства от первых порогов Нила до дельты. При та-
ком подходе этот интервал, который приходится на конец П-ой — III фазу
культуры Нагада, вполне обоснованно можно именовать протодинасти-
ческим. В абсолютных датах он соответствует приблизительно периоду
3200—3100 гг. до н. э., и верхняя дата, принятая большинством исследова-
телей, определяет начало I династии [Hoffman и др., 1982, с. 140].
Сложившаяся в Иераконполе политархия во главе с вождем, облечен-
ным священными и воинскими функциями, легла в основу института цар-
ской власти и государственного устройства египетского территориального
государства. Центрическая структура социального организма отразилась
и в организации пространства Иераконполя с выделенным ядром — «до-
династическим городом», в котором находилось монументальное соору-
жение — церемониальный центр. Как свидетельствуют этнографические
материалы, в частности, африканских культур, центры вождеств возни-
кают в результате укрупнения одной из общин или соединения несколь-
ких общин, превращавшихся в городские кварталы. При этом именова-
ние аристократического рода, к которому принадлежал вождь, переноси-
лось на весь социальный организм [Кочакова, 1986, с. 69; Семенов, 1994,
с. 38, с. 42—43]. Очевидно, аналогичным образом «додинастический город»
в Иераконполе вырос на месте укрупнившейся общины, принадлежавшей
доминирующему роду, чьим тотемом являлся сокол Хор, ставший симво-
лом этого вождества. С его эмблемой выступают персонажи на многих
изобразительных памятниках Иераконполя протодинастического времени
в сценах охоты и сражений, а затем в раннединастическую эпоху сокол Хор
становится важнейшим божеством царя и всего Египта.
«ДОДИНАСТИЧЕСКИЙ ГОРОД» В ИЕРАКОНПОЛЕ
«Додинастический город» по определению должен был играть роль адми-
нистративно-хозяйственного, культурного и политического центра, регу-
лирующего жизнь всех общин, входивших в состав Иераконполя. О доста-
178
‘lAtlbin. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
точно высокой плотности населения «додинастического города» позволяет
говорить концентрация некрополей, к нему примыкавших. Элитарные не
крополи указывают на то, что в городе жили представители родовой арис-
тократии, составлявшей окружение вождя. По методике расчетов, предло-
женной М. А. Хоффманом, численность населения «додинастического го-
рода» могла достигать, по крайней мере, 5000 человек [Hoffman и др 1982
с. 144]. Вместе с тем наличие малых некрополей с богатыми погребениями
или их концентрациями в пределах больших некрополей начиная с амрат-
ской и переходной, амратско-герзейской, фазы культуры Нагада вплоть до
прото/раннединастического времени в периферийных частях Иераконполя
указывает на то, что аристократические роды могли жить на принадлежав-
ших им землях. Очевидно, местная родовая знать наделялась управленчес-
кими функциями на общинном уровне, образуя нижние звенья в админис-
тративной системе вождества, в котором правитель считался собствен-
ником всего. В масштабах сложившегося раннего государства родовая
аристократия, которой принадлежали некрополи, обнаруженные на про-
винциальных территориях, в частности, известный по раскопкам в Хелуане
[Saad, 1945,1969], участвовала в управлении номами, в то время как столич-
ная знать, занимавшая высшие административные должности, сопровож-
дала царей и после смерти в некрополях Саккары и Абидоса [Kemp, 1966].
Ядром «додинастического города» являлось монументальное сооруже-
ние площадью около боо м2, огражденное высокой сырцовой стеной. Со-
гласно реконструкции остатков построек (см. ч. II, гл. 2), это был церемо-
ниальный центр, посвященный культу правителя Иераконполя. Значитель-
ные размеры этого сооружения указывают на участие в его строительстве
большого количества людей, использование широкой сырьевой базы, при-
менение навыков строительной техники и различных ремесел. При святи-
лище функционировали мастерские по изготовлению керамических и ка-
менных сосудов для ритуальных целей. Не исключено, что здесь создава-
ли предметы мелкой пластики для погребений, а также престижные вещи,
рассчитанные на социальную элиту не только из «додинастического горо-
да», но и Иераконполя в целом [Hoffman и др., 1982, с. 144].
Будучи общественным сооружением, консолидирующим общины Ие-
раконполя, церемониальный центр «додинастического города», где регу
лярно собиралось население для подготовки и проведения праздников, пе-
риодических ремонтных работ, наряду с сакральными функциями играл
роль хозяйственного и административного центра. Сравнительные исто
рические материалы свидетельствуют о том, что в централизованных ие
рархических структурах, находившихся на стадии вождеств и ранних го
сударственных образований, «социополитическая и религиозная функции
в деятельности церемониальных центров изначально переплетание
номической» [Березкин, 1997,с- 9 сл-]-
179
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Кроме церемониального центра, «додинастический город» включал в
себя разделенные значительными расстояниями постройки со следами ре-
месленной и сельскохозяйственной деятельности, а также некрополи. От-
сутствие какой бы то ни было регулярной планировки и следов обводной
стены придает принятому наименованию «додинастический город» весь-
ма условный характер. Вместе с тем концентрация нескольких крупных
некрополей с сотнями погребений вблизи церемониального центра ука-
зывает на то, что в них были похоронены жители «додинастического горо-
да» — как представители социальной элиты, так и рядовые общинники.
По-видимому, более уместно говорить о протогороде как переходной
форме, соответствующей эпохе становления государства, которой лишь
частично присущи признаки города. В самом деле, если город характеризу-
ется как «устойчивая полифункциональная форма территориальной кон-
солидации гетерогенного населения, непосредственно не занятого в сфе-
ре сельскохозяйственного производства», то протогород или ранний город
определяется как специфическая форма территориальной консолидации
земледельческого населения, как правило, концентрировавшегося вокруг
наиболее почитаемого в данной местности святилища [Андреев, 1987, с. 6,
9—12]. При таком подходе «додинастический город» Иераконполя, безу-
словно, может быть определен как ранний город с ядром — церемониаль-
ным центром, вокруг которого расселились рядовые общинники, занимав-
шиеся ремеслом, земледелием и скотоводством.
Протогород соответствовал этапу формирования раннего государс-
тва, отражая переходные процессы развития социального организма в це-
лом. Черты нового настолько слабо обозначены в материалах этнографиче-
ских, а тем более археологических культур, что «четкая грань между вож-
дествами и ранними государствами пока еще не вполне ясна» [Штаерман,
1989, с. 77]. Очевидно, это следует отнести за счет неравномерности изме-
нений в разных сферах общественной жизни и различий в социально-по-
литическом отношении разных местностей Египта. Поэтому речь и идет о
процессе, сочетающим как явления старого, так и зарождавшегося ново-
го. «Культура как сложное целое», — писал Ю. М. Лотман, — «составляется
из пластов разной скорости развития, так что любой ее синхронный срез
обнаруживает одновременно присутствие различных ее стадий» [Лотман,
1992, с. 25].
Протогород в Иераконполе и является одним из наиболее существен-
ных симптомов сложения раннего государства, поскольку в контексте всей
области Иераконполя он отражал, фиксировал и закреплял уже вырастав-
шее центрическо-пирамидальное устройство общества. Протогород слу-
жил символом верховной власти, которая опиралась уже не столько на
личный авторитет, сколько на редистрибутивные функции и силовые ры-
чаги управления, обеспечивавшие ей имущественные приоритеты. А цере-
180
ЧЛС1Ы11. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
мониальный центр связанный с культом верховного правителя, символи-
зировал единство общества, гарантом стабильности и процветания кото-
рого он являлся.
Символами новой формы социальной сплоченности являлись большие
гробницы умерших правителей. Их почитание восходит к кругу представ-
лений о культе предков, однако в эпоху формирования раннего государ-
ства культ умерших вождей неразрывно связан с культом здравствующе-
го правителя, наследовавшего от своего предка сакральную силу — ману
вождя — власть, авторитет, храбрость и мужество [Токарев, 1990, с. 320—
328]. Как справедливо отмечал М. А. Хоффман, возведение таких погре-
бений, как № юо с настенной росписью в «додинастическом городе» и
№ 1 (уч. 6) с реконструируемой наземной частью в форме фасада мону-
ментальной постройки, изображенной в царском хоровом имени в знаке
srh llllll[ свидетельствует не только об эволюции погребальной архитекту-
ры для социальной элиты, но и об определенных изменениях в социально-
политической структуре общества.
Эти и подобные им элитарные могилы маркируют переходный характер
экономики, социальной и политической жизни общества на стадии фор-
мирования раннего государства. Постепенно все более значительные ре-
сурсы общества, его трудовая деятельность и прибавочный продукт начи-
нали предназначаться для обслуживания заупокойного культа возвышав-
шейся социально-политической элиты. И это не что иное, как латентная
форма легитимизации и почитания верховной власти [Hoffman и др., 1982,
с. 146—148]. Культ умершего правителя, объединявшего всех членов обще-
ства от представителей царской семьи до рядовых общинников [Argyle,
1966, с. ш—112], определяет тенденцию к централизации религиозной жиз-
ни общества. Погребальная архитектура, размеры гробниц с многочислен-
ными, напоминающими склады, амбары и сокровищницы дворцов и хра-
мов, камерами для хранения подношений умершему царю отражают его
имущественное положение как самого богатого человека.
В традиционных культурах богатство считалось необходимым атрибу-
том статуса вождя и «рассматривалось как магически необходимое для
процветания коллектива» [Попов, 1993, с- 136]. На языке ритуала изоби-
лие вещного материала означало вечное существование в загробном мире,
подобно тому, как дары царю во время праздника сед были связаны с по
желаниями миллионов лет жизни и правления [Uphill, 1965, с. 373]. Истоки
этих представлений относятся ко времени культуры Бадари и самым ран
ним фазам культуры Нагада, о чем свидетельствует редкость богатых по
гребений. Обслуживание культа умерших царей и храмов составляло зна-
чительную долю в экономике Египта уже на заре государства. И с сам
начала заупокойные храмы, как и храмы, посвященные богам, становились
181
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
собственниками богатств. Храмы, где отправлялся культ правителя и бо-
гов, являлись центрами, вокруг которых вырастали города.
Уже при первых династиях в Египте существовало несколько ранне-
городских центров с храмами, посвященными богам, эмблемы которых
представлены на изобразительных памятниках протодинастического вре-
мени. В основном материальные свидетельства их существования находят-
ся под археологическими слоями городов Древнего царства, когда Египет
представлял собой урбанизированное общество с городскими центрами
в Иераконполе, Абидосе, Эдфу, Коптосе, Фивах, Мемфисе, на Элефанти-
не и других номах Верхнего и Нижнего Египта с храмами и застройкой,
окруженными крепостной стеной [Wilson, 1954—1955; Kemp, 1977; Савель-
ева, 1979, с. 79—8о]. В отличие от других городов Древнего царства, кото-
рые выросли на месте хронологически более ранних центров, в Иеракон-
поле огражденный стеной город Нехен с храмом, посвященным богу Хору,
был построен на новом месте, ближе к Нилу. Основание храма относится
ко времени правления Хора Нармера, и, очевидно, факт постройки нового
сакрального центра явился символическим жестом правителя Иераконпо-
ля, ставшего первым общеегипетским царем.
ХРАМ ХОРА В НЕХЕНЕ
В 1897 гг. Дж. Квибелл и Ф. Грин начали проводить раскопки храма Хора
в стенах Нехена. Это был поворотный пункт в изучении додинастической
эпохи и сложения древнеегипетского государства. Уже в первый год работ
было найдено знаменитое скопление предметов раннединастического ис-
кусства, включавшее церемониальную палетку Хора Нармера [Quibell,
18986, с. 81—86, табл. XXXVI; Quibell, 1904—1905, с. 312—315, рис. на с. 13]7,
малую иераконпольскую палетку, церемониальные булавы Хора Нармера
и Хора Скорпиона (см. также: [Adams, 1974]), многочисленные фигуратив-
ные изображения из слоновой кости и фаянса, каменные сосуды, другие
вотивные предметы [Quibell, 1900, с. 6], преподнесенные храму при царях
первой династии. Археологическая ситуация, при которой были обнару-
жены эти предметы, долгое время вызывала сомнения у исследователей
относительно датировки слоев, из которых происходила коллекция свя-
щенных предметов. Однако авторы раскопок нисколько не сомневались в
том, что она была сформирована в раннединастическую эпоху, хотя и про-
исходила из более поздних слоев [Quibell, Green, 1902, с. 3]. Дж. Квибелл по-
лагал, что эти предметы попали в верхние слои из более раннего царско-
го погребения, над которым позднее был воздвигнут храм [Quibell, 18986,
с. 304]. Ф. Грину же не пришлось высказывать предварительных предпо-
ложений, поскольку в следующий сезон 1897—1898 гг., уже без Дж. Кви-
бела, он исследовал остатки древнейшего святилища (или храма), к кото-
182
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
рому относились найденные в основном скоплении
[Quibell, Green, 1902, с. 3—4, табл. LXXII],
вотивные предметы
Его центральная часть представляла собой округлую в плане платформу
высотой около 2,5 м (точнее, подковообразную, так как ее северная часть
практически была разрушена ко времени раскопок), сложенную из не-
больших, приблизительно одинакового размера каменных блоков (рис. 12).
Каждый следующий выше ряд кладки, на несколько сантиметров сдвину-
тый к центру, сужал поверхность платформы; стены сооружения имели
наклон около 450 Кладка служила кожухом для насыпи из чистого песка
пустыни, воспроизводящей в сакральной архитектуре древнейшие космо-
логические представления о первобытном холме, сложившиеся в додинас-
тический период.
Никаких строительных остатков от древнейшего святилища на плат-
форме не осталось, по-видимому, из-за недолговечности материалов, из
которых возводились постройки. Но сохранились сырцовые камеры, при-
надлежавшие строительному периоду Древнего царства [Quibell, Green,
1902, с. 3—4, табл. LXV], Однако они находились к западу от пяти камер
«цитадели». Здесь обнаружено одно из скоплений священных предметов:
сосуды из камня, медные статуи Пепи I и его сына Мерира. Кроме того,
среди предметов, относящихся к Древнему царству, здесь найдены более
ранние артефакты, датированные временем Раннего царства. Это фраг-
мент церемониальной булавы царя Скорпиона, на котором сохранилось
его изображение в сидячей позе в короне Нижнего Египта, а также соко-
ла, удерживающего веревками фигурки врагов. На меньшем по размерам
фрагменте церемониальной булавы представлена сохранившаяся целиком
фигура бородатого мужчины и несколько фрагментированных персона-
жей, трактуемых в качестве врагов. В нижнем регистре слева изображена
голова быка со следами голубой краски на правом роге и красной — око-
ло правого уха, а справа — птица, возможно, коршун. Между фигурами
начертан иероглиф, возможно, nb. В это скопление входила также шифер-
ная статуя царя II династии Хасехемуи. Под ней находилась красная кера-
мическая скульптурка льва, а ниже — золотая статуэтка сокола бога Хора
[Adams, 1974, с. 3—4; табл. Ill, IV, XII]. Разновременность артефактов лишь
подтверждает сложность археологической ситуации и долговременность
существования этого храма, основанного при самых первых династиях
царей Египта.
Возвращаясь к гипотезе о наличии на платформе наиболее ранних со
оружений, следует обратить внимание на то обстоятельство, что уже в це
ремониальном центре «додинастического города», хронологически олее
раннем, чем храм Раннего царства в Нехене, судя по реконструкциям,
ходились объекты, отражающие сакральный характер построек, связ
ных с культом вождя/царя [Friedman, 1996, рис. на, Ь]. Таким о разом, мо
183
продольный
Рис. 12. План раннединастического храма с центральной

слой темного песка
_____слой светлого песка
разрез X. Y.
нулевой уровень
платформой в Нехене (по: [Quibell, Green, 1902, табл. LXXII]).
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
но предположить, что в эпоху раннего государства в Нехене на платфор-
ме могло возвышаться такое же святилище, как в церемониальном центре.
Это допущение не лишено оснований хотя бы потому, что в более раннем
сакральном центре Иераконполя были обнаружены остатки строения,
аналогичного Южному и Северному домам в хеб-седном дворе погребаль-
ного комплекса Джосера в Саккаре. Начиная со времени правления пер-
вых царей, изображения этих древнейших сакральных сооружений вош-
ли в царскую символику, передавая хорово имя царя, начертанное в знаке
srh в виде фасада сооружения с чередующимися нишами и панелями ffWl,
увенчанного изображением сокола Хора. Как говорилось выше, подобные
постройки возводили над могилами представителей социальной элиты,
что свидетельствует о сложении идеи подобных архитектурных сооруже-
ний в протодинастическое время. Поэтому при трактовке знака srh невоз-
можно без доли сомнения идентифицировать его как святилище (дворец?)
или наземную часть погребального сооружения. Конструктивное единс-
тво монументальных сооружений позволяет, на наш взгляд, говорить об
их едином прототипе, воплощавшем жилище живого или уже умершего
царя.
Последующие исследования храма в Нехене позволили не только под-
твердить правильность археологической фиксации и ранней датировки
центрального объекта святилища, но и обнаружить другие его участки.
Еще во время второго полевого сезона Ф. Грин обнаружил части вымост-
ки, сложенной из сырцового кирпича и ведущей к платформе. В 1969 г., ос-
новываясь на записях и планах Ф. Грина, экспедиция американского Музея
естественной истории производила раскопки на участке, расположенном в
50 м к югу от каменной платформы.
Здесь была расчищена обширная площадь, покрытая сырцовой вы-
мосткой, находившейся непосредственно под слоем, относящимся к пе-
риоду Древнего царства. К вымостке примыкал узкий проход в святили-
ще, и пространство между ними было вымощено плитками из песчаника
того же типа, что использовался при возведении центральной платфор-
мы. Одна из плит с углублением служила подпяточным камнем для две-
ри, ведущей в святилище. Другая плитка со скульптурным изображени-
ем поверженного врага уже была известна — она входила в число предме-
тов основного скопления находок около платформы, обнаруженного еще
на начальных этапах изучения храма в Нехене [Quibell, Green, 1902, с. 3;
Hoffman, 1976, рис. 1 на с. 34].
Керамика, найденная в ходе работ, позволила датировать этот участок
вымостки в храме временем существования центральной платформы, воз-
веденной в раннединастическое время. К западу от нее были обнаружены
остатки сооружения, которое М. Хоффман предположительно идентифи-
186
b 111. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
цировал как древнейшее святилище Верхнего Египта - pr wr [Hoffman
1976, с. 36; Hoffman, 1991,0.131]. Р man>
Остатки этой постройки имели размеры 1>5 х 2,0 м и представляли со-
бой пару параллельных рвов длиной по 2,0 м и шириной по 0,40 м, кото-
рые оканчивались ямами для столбов, укреплявших прямоугольное трост-
никовое сооружение. В центре находилась еще одна яма для подпорочного
столба [Hoffman, 1976, с. 36, рис. 2—3; Hoffman, 1991, с. 131—132]. Таким об-
разом, последующие раскопки расширили представление о раннединасти-
ческом святилище или храме в Нехене. Были выявлены участки сырцовой
кладки, ведущей от входа к центральной платформе, а также, возможно, к
сакральному строению pr wr.
КУЛЬТ СВЯЩЕННОГО ЦАРЯ
Вещный материал из основного скопления в храме Нехена, безусловно,
позволяет говорить о том, что он был посвящен царскому культу. Это скоп-
ление, содержавшее множество предметов, было расположено в несколь-
ких метрах к юго-востоку от платформы, под стенами более поздних хра-
мовых построек (на глубине 3,8 м, в слое 3), и относилось ко времени пер-
вых царей Египта [Quibell, Green, 1902, с. 6—7,13—14]. Позднее М.Хоффман,
изучавший этот памятник, подтвердил правильность определения Ф. Гри-
ном археологической ситуации и датировок предметов, внеся существен-
ное уточнение, что это скопление находилось в слое между стенами храмо-
вых построек Древнего и Среднего царств [Hoffman, 1991, с. 128—129]. Речь,
таким образом, идет о переотложении древних ритуальных предметов при
более поздней перестройке храма.
Изучение изобразительных сюжетов на вотивных предметах позволя-
ет реконструировать некоторые ритуалы, в которых главная роль отводи-
лась царю. Сопоставление этих материалов с артефактами традиционных
африканских культур позволяет говорить о глубокой традиции почита-
ния священных царей, обладавших божественной или полубожественной
природой [Argyle, 1966, с. пб—118; Bradbury, 1971, с. 32—33; Кочакова, 1986,
с. 221 сл.]. Для африканских культур характерно, что правитель почитается
как сакральная фигура, символизирующая единство общества [Бондарен
ко, 1993, с. 151—153> Традиционные культуры африканских народов, 2000,
с. 18 сл.].
Священный царь, наделенный сверхъестественной магической силой,
ответственен за благополучие социума и выступает в образе доброго пас
тыря [Schapera, 1956, с. 40-42,92]. За этими представлениями стояли впол-
не реальные нужды общества, переживавшего переход к раннему госу
дарству, когда функции распределения, управления, контроля и регламен
тирования буквально всех сторон жизни — хозяйственной, социальной,
187
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 13. Ритуальные сцены на навершии церемониальной булавы
из главного скопления вотивных предметов в храме в Нехене.
политической и религиозной — были сосредоточены в руках верховно-
го правителя. Поэтому во время ритуалов, призванных актуализировать,
подтвердить реальность событий, гарантировать их благополучный исход,
священный царь выступал в качестве главного действующего лица, регу-
лируя, таким образом, все сферы жизни общества, в том числе хозяйствен-
ную, связанную с сезонными работами8 Он возглавлял как ритуалы зем-
ледельческого цикла9, так и связанные с победоносными войнами.
Образ священного царя представлен на ряде предметов из скопления
ритуальных предметов в храме Хора в Нехене. Так, на навершии церемо-
ниальной булавы Хор Скорпион изображен с мотыгой, которой он симво-
лически прокладывает первую борозду [Quibell, 1900, табл. XXVIc] (рис. 13).
Персонаж, стоящий перед ним, держит в руках корзину, наполненную зер-
ном для посева. Изобразительный контекст в сохранившейся части ниж-
него регистра, где изображено святилище pr wr, штандартоносцы, опаха-
лоносцы и, возможно, жрец с изображением растения, символизирующего
урожай, указывает на земледельческий характер ритуального действа.
Эта сцена, занимавшая максимальное пространство на церемониальной
булаве, является основной в изобразительном контексте других, более ла-
188
ЧАСТЬ HI. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
коничных. Она запечатлела праздник, приуроченный к началу сезона посе-
ва, когда воды Нила возвращались в свое русло, то есть в начале осени Не
вольно на память приходит притча из Евангелия от Иоанна- если пше
ничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет то
принесет много плода» (12,24). При таких представлениях начало земледе-
льческого цикла — посева — семантически тождественно «гибели, смер-
ти, за которой следуют умножающие посеянное всходы и жатвы» [Бахтин,
1975, с- 3б1 362]. Учитывая многозначность мифологической символики,
явленной в реалиях древнего и традиционного общества, в этом ритуа-
ле, приуроченном к земледельческому циклу, нельзя не увидеть паралле-
лизм представлениям, связанным с идеей воскресения через смерть, также
представленным в погребальных ритуалах додинастического Египта.
Завершение земледельческого цикла гарантировало начало новой жиз-
ни (в силу семантического тождества явлений в природе и обществе), при-
умножение, приплод, а в погребальном обряде — посмертное воскресение.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что внешне совершенно раз-
личные ритуальные сцены, обладая внутренним единством, изображены
на одном ритуальном предмете. Это подтверждают сохранившиеся фраг-
менты на упомянутой булаве Скорпиона, где частично сохранилась сцена,
элементы которой выстроены в два горизонтальных регистра. В верхнем
из них изображены двое носилок, на которых сидят женские персонажи
(целиком сохранилось одно изображение), позади которых шествует муж-
ской персонаж со скипетром hts. Эти атрибуты указывают на то, что жен-
щины принадлежат к царскому гарему [Troy, 1986, с. 79]. Под носилками
изображены три женщины, исполняющие танец, возможно, посвященный
бракосочетанию царя. Таким образом, на навершии церемониальной була-
вы царя Скорпиона сочетаются семантически близкие друг другу мотивы
посева зерна и бракосочетания, объединенные идеей природного плодоро-
дия и человеческой плодовитости.
Очевидно, мотив свадьбы царя представлен и на навершии церемони-
альной булавы царя Нармера (рис. ю). Однако в данном случае он сочета-
ется со сценой царского юбилея. Перед «киоском» со ступенями, в кото
ром восседает царь, изображен сидящий на носилках, по всей видимости,
женский персонаж [Quibell, 1900, табл. XXVIb]. Однако далеко не все ис
следователи единодушны в такой идентификации образа. Одни полагали,
что эта трактовка образа возможна, другие видели в этом персонаже
местника царя. Надо сказать, что ни одна из версий не перетягивает н
сах наиболее адекватной идентификации этого образа. Поэтому, ср Д
ливости ради, можно предложить и третью версию, сопоставляя а
руемое изображение с этнологическим материалом.
В Северной Гане институт вождества и развитый культ предк
лением привнесенным. Однако мифические персонажи и
189
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
хтонных тале, прежде здесь почитаемые, продолжали занимать подобаю-
щее им место, о чем свидетельствует достаточно высокое социальное по-
ложение жречества. Так, во время великих ежегодных праздников голиб
союз политической и жреческой власти символизирован мистическим
браком между вождем тонго, который выступает как муж, и верховным
жрецом земли, который олицетворяет его супругу. Подобного рода факты
зафиксированы и в других традиционных африканских культурах, значе-
ние которых состоит в том, что социальный высокий политический статус
воспринимается как сила [Тэрнер, 1983, с. 173]. Такого рода ситуация повы-
шения и снижения социального статуса могли иметь место в Египте в пору
расширения одних номов за счет других в процессе создания раннего го-
сударства.
Таким образом, на ритуальных предметах, к числу которых принадлежа-
ли церемониальные булавы, цари Хор Скорпион и Хор Нармер персони-
фицировали плодородное начало во всех известных культуре проявлени-
ях. Изобразительными средствами здесь, как и на ряде других памятников,
отождествлены сексуальная потенция и природное плодородие. Действия,
происходящие в черте храмового комплекса, включают элементы, указы-
вающие на земледельческий праздник и царский юбилей сед, и в обоих
случаях они сопровождаются брачными церемониями.
Тот факт, что ритуальные сцены изображены на предметах церемони-
ального вооружения указывает еще на один аспект священного царя, вы-
ступающего в роли удачливого и доблестного военачальника. Этот мотив,
присущий изобразительному искусству прото/раннединастического вре-
мени, представлен на цилиндрических печатях из основного скопления,
а также на самом маленьком из трех наверший церемониальных булав,
происходящих из храма Хора в Нехене [Quibell, 1900, табл. XII, 4; табл. XV,
1—4].
Семантическая близость символики плодородия и воинской доблес-
ти позволяет предложить новую интерпретацию изображений на Каир-
ской палетке (см. Приложение, № 19). Согласно общепринятой точке зре-
ния, на ней изображены захваченные в Западной Дельте «города», ог-
ражденные крепостными стенами с регулярными контрфорсами. На наш
взгляд, возможна и иная трактовка изображений, в первую очередь, исхо-
дя из того, что восседающие на изображениях «городов» животные — со-
кол, пара соколов, скорпион и лев (остальные фигуры не сохранились из-
за сколов). Очевидно, эти образы символизировали царя, и тот факт, что
они представлены не с оружием, а мотыгами, скорее, указывает на созида-
тельное начало, по аналогии с изображением царя Хора Скорпиона на на-
вершии его церемониальной булавы. А если это так, то весь пафос изобра-
жения указывает на иное действие, связанное с деятельностью священного
царя, освящающего семь храмов с постройками, которые являлись центра-
190
ЧАСТЬ И1. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 14. Церемониальные орудия из основного скопления вотивных предметов
в храме в Нехене (по: [Quibell, 1900, табл. XVI]).
ми областей, символизированных различными существами и предметами.
Начертание слова Ливия — Thnw, дает основание локализовать эти горо-
да или храмы, расположенные в Западной Дельте. Представленные на обо-
ротной стороне палетки вереницы домашних животных — буйволов, ос-
лов, баранов, а также ряд оливковых деревьев, могут быть истолкованы
как принадлежащие этим городским или храмовым хозяйствам. Таким об-
разом, мотив воинской доблести царя здесь проявляется в косвенной фор-
ме, лишь указывая на предшествующие события по присоединению тер-
риторий в Западной Дельте, где были построены города с храмами, к рас-
ширявшемуся государству. Такая трактовка изображения на Каирской
палетке представляется правомерной в контексте сказанного относитель-
но городского строительства в прото/раннединастическом Египте.
Сакральную природу верховного правителя как великого воина демон-
стрирует целая серия церемониального оружия с рельефными символи-
ческими изображениями, входившими в основное скопление храма Хора в
Нехене. Помимо трех крупных каменных наверший булав из этого скопле-
ния в нем были найдены ритуальные предметы из резной слоновой кости.
Один из них может быть определен как бумеранг или нож, дуговидно изог-
нутый, с нанесенными по внутренней части мелкими и частыми зубчика-
ми и черешком для рукоятки [Quibell, 1900, табл. XVI, i 2] (рис. 14), дру-
гие — как ритуальные жезлы, скипетры или бумеранги [Quibell, 1900, табл.
XVII] (рис. 15). Одно из изделий, возможно, бумеранг, завершается условно
исполненной головой животного, на другом конце он снабжен черенком
для рукоятки [Quibell, 1900, табл. III, 1—3] (Рис-16)-
191
ЧАСТЬ Ш. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 15. Церемониальные орудия из основного скопления вотивных предметов в храме
в Нехене (по: [Quibell, 1900,табл. XVII]).
Рис. 16. Церемониальные орудия из основного скопления вотивных предметов
в храме в Нехене (по: [Quibell, 1900, табл. XIII]).
Рельефные изображения покрывают обе стороны таких предметов. На
одном из вышеупомянутых экземпляров (рис. 14) представлены живот-
ные, шествующие к антропоморфному персонажу — «повелителю живот-
ных», изображенному в центре композиции. По обе стороны от него в сис-
теме зеркальной симметрии представлена пара фантастических живот-
ных, сходных с серпопардами на церемониальной палетке Нармера [Petrie,
1954> табл. G, 15 17] (см. также Приложение, № 20), найденной в храме Хора
192
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА
ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 18. Мужской персонаж в праздничном
хеб-седном плаще. Основное скопление
вотивных предметов в храме в Нехене (по:
[Quibell, 1900, табл. IX]).
Рис. 19. Голова бородатого мужчины от
статуэтки. Основное скопление вотивных
предметов в храме в Нехене (по: [Quibell,
1900, табл. V, табл. VII]).
Рис. 17. Мужская голова в парике от стату-
этки. Основное скопление вотивных пред-
метов в храме в Нехене (по: [Quibell, 1900,
табл. V]).
Рис. 20. Мужская статуэтка из основного
скопления вотивных предметов храма
в Нехене (по: [Quibell, 1900, табл. VII]).
в Нехене, в нескольких метрах от основного скопления вотивных предме-
тов [Quibell, Green, 1902, с. 7,13].
Ритуально-магический характер церемониального оружия, как и при
надлежность их верховным правителям, не вызывает сомнения. На од
193
Рис. 21. Женская статуэтка. Основное скоп-
ление вотивных предметов в храме в Нехе-
не (по: [Quibell, 1900,табл. IX]).
Рис. 23. Статуэтка сокола из основного
скопления вотивных предметов в храме в
Нехене (по: [Quibell, 1900, табл. XXI, 14]).
Рис. 22. Женская статуэтка. Основное скоп-
ление вотивных предметов в храме в Нехе-
не (по: [Quibell, 1900, табл. IX]).
Рис. 24. Статуэтка льва из основного скоп-
ления вотивных предметов в храме в Нехе-
не (по: [Quibell, 1900, табл. XXI, 13]).
Рис. 25. Статуэтка павиана из основного
скопления вотивных предметов в храме
в Нехене (по: [Quibell, 1900, табл. XXI, ю]).
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 26. Статуэтка охотничь-
ей собаки из основного скоп-
ления вотивных предметов в
храме в Нехене (по: [Quibell,
1900, табл. XII]).
Рис. 27. Статуэтка скорпио-
на из основного скопления
вотивных предметов в хра-
ме в Нехене (по: [Quibell,
1900, табл. XXI, 4]).
Рис. 28. Статуэтка рыбы из
основного скопления во-
тивных предметов в храме
в Нехене (по: [Quibell, 1900,
табл. XXI, 16]).
ном из подобных предметов, где в горизонтальной регистровой системе
изображены жертвенные птицы и животные, представлена череда фаса-
дов храма lllllll srh с нишевидной стеной, увенчанной букраниями [Quibell,
1900, табл. XIV]. Все персонажи, стилистика художественного исполнения
и мотивы, представленные на церемониальном оружии, обнаруживают
тесное сходство с воплощениями на некоторых церемониальных палетках
(ср. Приложение), что позволяет датировать все эти предметы прото/ран-
нединастическим временем, возможно, периодом правления первых ца-
рей — Хора Скорпиона и Хора Нармера, но до правления Хора Дена.
С царским культом связаны и другие предметы из основного скопле-
ния в храме Хора Иераконполя. Среди изделий из слоновой кости пред-
ставлены антропоморфные статуэтки, изображающие верховных правите-
лей. Три фигурки передают персонажей в коротких париках (рис. 17), еще
один одет в короткий плащ (рис. 18) — атрибут царя во время праздни-
ка сед [Quibell, 1900, табл. IX]. Фрагмент головы передает мужчину с фаль-
шивой бородой в высоком головном уборе, напоминающем корону Вер-
хнего Египта [Quibell, 1900, табл. VII] (рис. 19). На трех фрагментах ниж-
ней части туловища (одно из которых, возможно, принадлежит статуэтке,
от которой сохранилась голова в высоком уборе) представлены передник
и/или чехол для гениталий. Сохранилась почти целая подобная статуэтка
[Quibell, 1900, табл. XVII] (рис. 20).
Эти изображения, передающие портретные черты, атрибуты и аксессуа-
ры, воплощали вполне конкретных людей [Quibell, 1900, табл. V], и, судя по
другим предметам из основного скопления, которые указывают на причас-
тность их к царям Хору Скорпиону и Хору Нармеру, эти статуарные изоб
ражения могли их и воплощать. Женские статуэтки, скорее всего, изо ра
жали цариц, царских дочерей или жриц [Quibell, 1900, табл. IX] (рис. 21,22).
195
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Многочисленные статуэтки из резной слоновой кости передают образы
животных, символизировавших царя и верховную власть, а также мифи-
ческих существ и богов, почитавшихся в прото/раннединастическое вре-
мя. Среди царских символов представлены воплощения сокола (рис 23) и
льва (рис. 24). Наиболее популярны изображения павиана (рис. 25),
дельные экземпляры изображают охотничью собаку (рис. 26), скорпио
(рис. 27), рыб (рис. 28) и других животных. В коллекцию предметов
кой пластики, выполненных из фаянса, слоновой кости и камня,
также миниатюрные сосуды и другие предметы, принадлежавшие к
подношений храму.
Рис. 29. Плитка из фаянса из «
Рис. 30. Голова от антропоморфной статуэтки из «тайника» в храме в Абидосе
(по: [Petrie, 1903, табл. XI, 199]).
196
ИЮ
АБИДОС
В храмовом комплексе Абидоса также были найдены вотивные предметы
прото/раннединастического искусства, связанные с царским культом. Как
и в Иераконполе, исчисляемые многими десятками экземпляров, они бы-
ли обнаружены в более поздних археологических слоях, в ямах и камерах.
Предметы мелкой пластики оказались переотложенными из самых ран-
них построек, относящихся ко времени правления так называемой 0 (
оружение А) и I династии [Petrie, 1903, 7—8, табл. L], В «тайниках» нахо-
дились предметы мелкой пластики, подобные обнаруженным в основном
скоплении в храме Хора Иераконполя. Это изделия из фаянса, резной кос-
ти и слоновой кости, а также камня — известняка и кремня: зоо- и ант-
ропоморфные фигурки, бусы, миниатюрные лодочки, наосы и сосуды, на-
вершия жезлов в форме бутона логоса и скипетра wJs цилиндрические
подставы, а также фаянсовые облицовочные плитки (рис. 29). Статуэтки
изображают людей, павиана, птиц, прежде всего сокола, гиппопотама, кро-
кодила, льва, лягушку (рис. 30—35) и пр. Примечательно, что фигурки льва,
символизировавшие царскую власть, изготовлены из слоновой кости. Од-
на статуэтка из слоновой кости изображает царя в хеб-седном коротком
плаще [Geschenk des Nils, 1978, с. 30, рис. 104 а, б]. На фрагменте фаянсового
Рис. 31. Статуэтка павиана из
«тайника» в храме в Абидосе
(по: [Petrie, 1903, табл. VI, 551)-
Рис. 32. Статуэтка сокола из «тайника» в храме
в Абидосе (по: [Petrie, 1903, табл. XI, 242]).
Рис. 33- Статуэтка бегемота из «тайника» в храме
в Абидосе (по: [Petrie, 1903. табл. VI, 71])-
197
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 34. Статуэтка крокодила из «тайни-
ка» в храме в Абидосе (по: [Petrie, 1903,
табл. VI, 75]).
Рис. 35. Статуэтка льва из «тайника»
в храме в Абидосе (по: [Petrie, 1903,
табл. III, 25]).
сосуда в знаке srh краской выписано хорово имя царя Аха [Petrie, 1903, с. 23,
табл. IV, V, 32]. Из храма происходит целая коллекция цилиндрических пе-
чатей и табличек с надписями царей 0—II династий.
ЭЛЕФАНТИНА
Третья коллекция вотивных предметов царей первых династий, обнару-
женная немецкой экспедицией Г. Дрейера [Dreyer, 1986], происходит из
храма богини Сатис на острове Элефантина. Основание храма, просущес-
твовавшего вплоть до эллинистического периода, относится к протоди-
настическому времени. Архаическое святилище было расположено в не-
посредственной близости от поселения, основанного еще в период сущес-
твования культуры Нагада II, где возводились легкие круглые хижины. Ко
времени правления царей I династии это поселение, уже застроенное сыр-
цовыми постройками, значительно выросло и было обнесено фортифика-
ционной стеной, почти вплотную примыкавшей к храму [Seidlmayer, 1996,
с. 111—114].
На протяжении своего существования храм Сатис неоднократно пере-
страивался, однако раннее святилище в форме хижины оставалось неиз-
менным, поскольку эта сырцовая постройка была вписана в естественную
нишу между тремя крупными блоками гранита. Из этого святилища во-
тивные предметы, связанные с культом царей первых династий, были пе-
ремещены при сооружении храма V—VI династий, оказавшись в одних и
тех же скоплениях вместе с произведениями мелкой пластики этого вре-
мени, также причастными к царскому культу. В частности, одна из фаянсо-
вых фигурок, по мнению Г. Дрейера, изображала царя Джера [Dreyer, 1981].
На оборотной стороне фаянсовых плиток начертаны надписи, в том числе
посвященные празднику сед фараонов V—VI династий: Ниусерра, Пепи I и
Пепи II [Dreyer, 1986, с. 148—151, табл. 55—56]. В числе пожертвований хра-
му от верховной власти представлен сосуд в форме обезьяны, на котором
198
ЧАСТЬ 1П. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 36. Раскопки святилища в Телль Ибрагим Аваде.
выписано имя царя Пепи I, и гранитный наос с надписями царя Мерен-
ра. Эти и многие другие артефакты и тексты, на них представленные, доку-
ментально свидетельствуют о том, что этот провинциальный храм, посвя-
щенный богине Сатис, являлся со времени основания Раннего царства од-
ним из царских культовых центров.
ТЕЛЛЬ ИБРАГИМ АВАД
Другой столь же удаленный от столичных центров Раннего и Древнего
царства провинциальный храм, где изначально, еще при первых фараонах,
почитался царский культ, находился в Восточной Дельте, в современной
местности Телль Ибрагим Авад (см. ч. И, гл. 1). Отсюда происходит также
обнаруженная в сакральном сооружении (рис. 36) четвертая по счету кол-
лекция вотивных предметов, аналогичных найденным в Абидосе, Иера-
конполе и на острове Элефантина. Эти предметы хранились в специально
устроенных «ящиках» из сырцового кирпича или простых ямах под фун-
даментом последующих построек святилища, главным образом, под цент-
ральной платформой святилища, возведенного в период правления фарао-
нов IV—V династий.
В общей сложности зафиксировано свыше боо предметов, составляю-
щих эти культово-ритуальные «тайники», приуроченные к строительству
нового храмового сооружения, возвышавшегося над ними. Это многочис-
199
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 37. Фаянсовая статуэтка павиана
с сосудом.
Рис. 38. Фаянсовая статуэтка крокодила.
Рис. 39. Фаянсовые статуэтки бегемотов.
Рис. 40. Статуэтка льва из слоновой кости.
Рис. 41. Статуэтка сокола.
ленные предметы мелкой пластики, характерные для изобразительного ис-
кусства Раннего царства. В их число входят статуэтки из египетского фа-
янса, камня и слоновой кости, изображающие священных животных: па-
виана (рис. 37), крокодила (рис. 38), бегемота (рис. 39), льва (рис. 40), соко-
ла (рис. 41), антропоморфные образы (рис. 42), миниатюрные воплощения
культово-ритуальных предметов, например, наосов (рис. 43), древнего свя-
тилища pr nw (рис. 44) и многих других (цв. илл. в книге: [Древнеегипет-
ский храм в Телль Ибрагим Аваде, 2002]) — все эти объекты представле-
ны многими десятками экземпляров. Кроме фигуративных предметов из
фаянса обнаружено значительное количество профилированных плиток,
снабженных отверстиями для крепежа с оборотной стороны, какими об-
лицовывали сакральные сооружения: наосы, часовни и погребальные ка-
200
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 42. Статуэтка девушки из слоновой
кости.
Рис. 43. Модель наоса из фаянса.
Рис. 44. Фаянсовая модель древнего святи-
лища Нижнего Египта pr nsr.
меры (рис. 45). Целую коллекцию составляют каменные навершия булав и
миниатюрные сосуды (рис. 46).
Следует отметить, что многие из этих предметов связаны с фигурой ца-
ря. К их числу относятся как инсигнии царской власти, представленные
несколькими десятками грушевидных наверший булав, изготовленных из
кальцита и диорита, так и священные предметы, подчеркивающие сак-
ральный характер царской власти. Это упоминавшиеся фаянсовые модели
Древнего святилища Низовья pr nw [van Haarlem, 1998, рис. 1—3, табл. 18—
19] и наосов, фигурки священного сокола, символизирующего бога Хора,
земным воплощением которого считался фараон, большое количество фа-
янсовых плиток. На тыльной стороне некоторых экземпляров прорезаны
условные изображения знака srh 1111111. Верхняя половина пространства, где
обычно выписывалось хорово имя царя, занято многочисленными кру-
жочкам, квадратами или знаками, напоминающими буквы А и М [Шерко-
ва, 20026, с. 92, илл. 9].
На фрагменте фаянсовой плакетки начертано еще одно имя царской ти
тулатуры — nbtj — с сохранившимся изображением богини Ком Омбо в
201
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 45. Фаянсовые плитки в одном из «
Рис. 46. Миниатюрный каменный сосуд.
Рис. 47. Голова от глиняной статуэтки
обезьяны.
обличии коршуна Нехбет, сидящей на знаке nb VLJ7 [Шеркова, 20026, с. 93,
илл. ю].
Несомненно, к царскому культу причастна большая коллекция изделий
мелкой пластики из резной кости и слоновой кости, имеющих аналогии
среди вотивных предметов из храмов в Абидосе и Иераконполе, относя-
щихся ко времени царей Хора Нармера и Хора Скорпиона. Это упоминав-
шиеся выше фигурки льва, образ которого служил одним из царских сим-
волов; женские статуэтки, изображающие стройных девушек с длинными
202
ИНЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 48. Табличка из слоновой кости с изображением павиана из гробницы
царя Семерхета в Абидосе (по В. Эмери).
Рис. 49. Оттиск печати с изображением ритуального бега царя Дена (по П. Каплони).
волосами, воплощающих жриц, цариц или принцесс, и целый ряд других
изделий мелкой пластики. Следует также упомянуть жезл, древко которо-
го оформлено в виде руки, а навершие изображает пару кистей рук, паль-
цы которых охватывают венчик сосуда, находящегося между ними [Шер-
кова, 20026, с. 94, илл. 11].
Доминирование изображений павиана среди фигуративных воплоще-
ний в тайниках святилища в Телль Ибрагим Аваде является существен-
ным аргументом в пользу идеи о его культовой принадлежности богу Тоту
(подробнее см.: [Шеркова, 1999,20026]). Ее подкрепляют находки фрагмен-
тов головы и лапы от достаточно крупной статуэтки павиана, выполнен-
ной из обожженной глины (рис. 47), обнаруженные в святилище прото/
раннединастического периода. Целая серия изображений (около 200 ста-
туэток) указывает на причастность образа павиана к царскому культу.
Так, на ярлыке из слоновой кости, найденном в гробнице царя пер-
вой династии Семерхета в Абидосе, павиан изображен сидящим на сту-
ле [Emery, 1961, рис. 49> 112] (рис. 48)- Хотя идентифицировать этот образ,
изображенный в контексте архаического письма, не представляется воз
203
Рис. so. Сцена ритуального бега царя Джосера. Саккара (по А. Спенсеру).
ь 111. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 51. Изображения двух царей в хеб-седном одеянии. Саккара (по В. Эмери).
можным, его причастность к царю несомненна. Можно высказать пред-
положение о том, что данное изображение близко к сценам празднова-
ния царского юбилея. На оттиске печати, сделанном на кожаном мешоч-
ке из погребения в Саккаре, представлен ритуальный бег царя Хора Дена
[Emery, 1938, с. 68, рис. 26/21; Kaplony, 1963, табл. 59/211] (рис. 49). Компози-
ция построена по принципу симметрии. В ее левой части царь в короне
Нижнего Египта бежит за быком. В правой половине Ден в уборе Верхне-
го Египта направляется к сидящему павиану, протягивающему царю чашу.
Аналогичное изображение павиана представлено в сцене ритуального бе-
га, совершаемого царем Джосером (рис. 50). Он сидит на корточках, про-
стерши передние лапы к открытой чаше, стоящей перед ним на высокой
подставе. Высказывалось соображение о том, что содержание и стилис-
тическое оформление этой сцены указывает на прототипы первых динас-
тий, в частности, на изображение, представленное на деревянном ярлыке
из гробницы Хора Дена в Саккаре [Spencer, 1993, с. 99, рис. 76]. Очевидно,
к этому же периоду относится крупный фрагмент известняковой плиты,
использованной при сооружении гробницы 3507 в Саккаре, датированной
временем III династии [Emery, 1954, с. 78—80; Emery, 1958, табл. 98]. Здесь
павиан восседает на троне богини Маат (рис. 51), и его изображение ок-
ружено четырьмя фигурками птиц, из которых по причине сколов могут
быть идентифицированы только две. Это сова и сокол; третья птица, воз-
можно, коршун. Вверху предположительно был изображен сокол. Перед
павианом стоят две фигуры царя в коротких плащах облачении празд-
ника сед — и коронах Нижнего Египта. У каждой фигуры в левой руке на-
ходится жезл w?s, а в правой — жезл hts.
Приведенных примеров достаточно, чтобы убедиться в том, что в о
лике павиана представлено божество, причастное к царскому культу, что
205
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
нашло отражение в сценах царского юбилея, в которых павиану отведена
важная роль. Во всех этих ритуальных сценах павиан выступает в аспектах
Тота — бога-жреца, распорядителя очистительных ритуалов, бога-патрона
царя, наделяющего его тайными знаниями.
ЕГИПЕТ КАК ЦЕЛОСТНЫЙ КОСМОС
Такой культурный феномен, как создание тайников с вотивными предме-
тами, посвященными культу фараонов Раннего царства, в более поздних
храмах возникал в кризисных для жизни общества ситуациях и являлся
актом, наделенным не только религиозным, но и политико-идеологичес-
ким смыслом. Захоронение священных (уже в силу их древности) пред-
метов под сакральными постройками отражает идею культурной преемс-
твенности, верности древним святыням. Восстановление храма раннеди-
настического времени в период Древнего царства означало стремление
подтвердить связь с самими истоками государства, с именами его могу-
щественных основателей.
Примечательно, что наиболее ранняя из известных летописей, начер-
танная на Палермском камне, была составлена при V династии спустя семь
столетий после основания государства. Этим периодом датируется возве-
дение новой постройки в святилище Телль Ибрагим Авада, в фундамен-
те которой были устроены «тайники» с раннединастическими предметами
изобразительного искусства, игравшими роль подношений в святилище
по случаю его возрождения. И, должно быть, далеко не случайно, что ана-
логичные «тайники» со священными реликвиями времен фараонов Ранне-
го царства были устроены при обновлении храмов в важнейших религиоз-
ных центрах: в Абидосе и Иераконполе, а также далеко на юге страны — на
острове Элефантина. Если до недавнего времени были известны матери-
алы из храмов Иераконполя и Абидоса, расположенных в районах, отку-
да изначально стало расширяться Раннее государство, то аналогичные на-
ходки в ранних храмах на отдаленных перифериях Египта, в Телль Ибра-
гим Аваде — в Северо-Восточной Дельте и в храме Сатис — на юге страны,
вносят существенные коррективы в процесс расширения границ Египта
уже при первых династиях.
Анализ материалов, связанных с этими храмами, позволяет говорить об
идеологических представлениях, отражавших процесс обустройства свя-
щенного пространства первого египетского государства. Эти храмы опре-
деляли геополитические и религиозные границы древнего Египта с запад-
ной пустыней, Синайским полуостровом и Нубией. Локализация храма в
Телль Ибрагим Аваде на территории XIV нома Низовья, примыкавшей к
восточным пределам Египта, таким образом, завершает картину замкнуто-
го на себе космоса, подобием которого мыслился Египет.
206
tl ИНЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Основополагающая концепция незыблемости границ Египта как це
постного космоса проецировалась на фигуру правящего фараона ко
торыи выступал в роли гаранта стабильности государства и нерушимо-
сти его границ. Эта идея воплощалась в строительной деятельности ца
рей, создававших новые храмы и восстанавливавших древние святыни
посвященные богам и древним обожествленным фараонам, некогда ут-
вердившим границы Египта и возводившим сакральные постройки в по-
граничных районах. Существование храма, в котором почитался царский
культ уже при первых правителях Раннего царства, даже не на границе
долины и дельты Нила, а в одном из глубинных ее районов, не оставля-
ет сомнений в том, что, по крайней мере, часть дельты входила в состав
древнеегипетского государства на самых ранних ступенях его существо-
вания.
И этот вывод делает устойчивой почву для пересмотра устоявшейся в
египтологии концепции существования в дельте самостоятельного царс-
тва, наряду с верхнеегипетским царством предшествовавшего сложению
единого государства. Длительность и, очевидно, болезненность процесса
присоединения территорий Низовья, значительно отличавшегося от до-
лины Нила в природно-ландшафтном и историко-культурном отношении,
обусловили особое отношение к этому этапу собирания египетских зе-
мель, что отразилось в идее противопоставления долины и дельты, зафик-
сированной в религиозной мифологии, ритуалах, царской и божественной
символике. На мировоззренческом уровне различия между этими терри-
ториями закрепились в существовании двоичной системы, которая обна-
руживается в сложении института царской власти на династийном прин-
ципе.
ФОРМИРОВАНИЕ ДИНАСТИЙНОЙ ФОРМЫ ПРАВЛЕНИЯ:
МИФ И ИСТОРИЯ
В письменной традиции мотив политического противостояния между до-
линой и дельтой Нила отнесен к мифическому времени и символизирован
извечной борьбой Хора и Сетха. Актом примирения между богами яви
лось разделение Египта на Низовье и Верхний Египет, во главе которых со
гласно ряду текстов, в том числе Мемфисскому трактату, Геб поставил Хо
ра и Сетха. Мемфис, уже на ранних этапах сложения египетского государс-
тва ставший официальной столицей, маркировал границу между этими
территориями, одновременно символизируя единство страны, принадл
жащей в целом Хору как наследнику Осириса. Вместе с тем в том же самом
источнике говорится о разделе Египта. Геб сделал царем Верхнего
Сетха, а Хора - царем Низовья. Хотя опять-таки в этом же тексте встреча-
ется эпитет Хора — шакал Верхнего Египта (цит. по: [Lightheim, 1975, с- 52
207
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
53]). Это противоречивое единство многократно отражено и в других до-
кументах.
Давно происходившие события собирания египетских земель отли-
лись в письменной традиции в форму религиозных мифов, эпизоды кото-
рых иллюстрируют изобразительные материалы. На мировоззренческом
уровне мотив конфликта и его разрешения отражал осевую идею разруше-
ния и восстановления космоса, воспроизводившуюся в ритуалах, во вре-
мя которых разыгрывались сражения между сторонниками Хора и Сетха.
Во взаимоотношениях между этими персонификациями трансцендентных
сил проявился стихийно диалектический взгляд на мироустройство в ви-
де неразрывного единства двух противоположностей, существовавший в
прото/раннединастический период. Этот мифологический образ расчле-
ненно-единого космоса явился концентрированной формой существо-
вавших в обществе социальных отношений, и далеко не случайно, что эти
противоборствующие боги являлись кровными родственниками, но при-
надлежали разным возрастным группам.
Этот факт указывает на системообразующую основу формирования
династического принципа правления в Египте как частный случай иму-
щественно-правовых отношений в обществе. Будучи явлением хроноло-
гического порядка, династическая форма правления складывалась на на-
чальных этапах формирования государства и, разумеется, как процесс она
вобрала в себя более ранние формы социальных отношений. Становле-
ние династийной системы правления происходило на фоне таких социаль-
но-пространственных отношений в архаических обществах, при которых
место каждого индивида определялось как его причастностью к возраст-
ной группе, так и группе социальных родственников вне зависимости от
кровнородственной принадлежности. Вместе с тем ограничителем числа
претендентов на власть служила их принадлежность к старшим, аристок-
ратическим родам, обладавшим высоким социальным рангом и закреп-
лявшим свое первородство в форме экономических, имущественных при-
оритетов перед младшими, социально низкими родами, хотя и ведущими
свое происхождение от общего с представителями старших родов мифи-
ческого первопредка.
Анализ мифов, повествующих об их едином корне, в историческом ас-
пекте показывает, что «в восприятии туземца собственно история, полуис-
торическая легенда и чистый миф плавно переходят друг в друга, образуя
непрерывную последовательность, и что в действительности они выпол-
няют одну и ту же социологическую функцию» [Малиновский, 1998, с. 122].
При укрупнении социальных организмов, выраставших до размеров ран-
них этнических государств, на первый план выступали аристократические
роды, из которых происходили замкнутые династийные группы, претенду-
ющие на власть и имущественные прерогативы. В таких замкнутых корпо-
208
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
ративных группах круг претендентов включал представителей разных воз
растных групп, но объединенных кровными узами. Как явление типологи
ческое, эта форма зафиксирована в целом ряде традиционных культур а
также реконструируется на материалах древних обществ, переживавших
этап формирования раннего государства. При этом во многих этнографи-
ческих культурах, в том числе и африканских, обнаруживается существо-
вание троичной системы наследования власти.
Историко-культурный анализ династийных хроник из ряда традицион-
ных африканских обществ демонстрирует переходный характер сложения
династических генеалогий. Общим местом в них является тот факт, что
царская власть наследовалась по мужской линии представителями арис-
тократического рода, возводящими свое происхождение к мифическому
предку. При этом царский титул мог переходить к сыновьям, братьям, ку-
зенам и внукам. Новая переходная система, трансформировавшая тради-
ционные отношения, но все же следовавшая внешней форме их проявле-
ния, реализовалась в троичной системе наследования от отца к его потом-
кам [Schapera, 1956, с. 50 сл. 209; Argyle, 1966, с. 56 сл.; Кочакова, 1986, с. 182
след; Бондаренко, 1993, с. 149—151]. В своем развитии эта компромиссная
система прошла стадию временного ограничения срока, в течение кото-
рого глава поколенной группы носил титул, прежде чем он передавал-
ся следующему (социальному) «брату» или последний из трех передавал
его следующей группе — «старшему племяннику». Следующая ступень
развития этой нормы связана с удлинением времени правления. Прой-
дя ряд внутренних стадий, эта ступень закончилась нормой пожизненно-
го правления. В узкой «династийной» трехчленной системе утверждение
пожизненной нормы правления объективно создавало известные пере-
бои «идеального» порядка (некоторые наследники могли умереть рань-
ше правителя), которые иногда автоматически создавали прецеденты пе-
рехода титулатуры от отца к биологическому сыну [Мисюгин, 1983, с. 86
87, с. 89].
Очевидно, в близкой ситуации с периодическими, так сказать, сбоями в
системе происходила передача власти при первых египетских династиях,
когда претендентами на трон становились сын и дядя, то есть представи-
тели разных поколенных групп, но принадлежавшие к единому генеалоги
ческому древу, обладавшему правами на власть. Такая ситуация и залечат
лелась в повествованиях о противоборстве Хора и Сетха. В Мемфисском
трактате их права на египетский трон уравновешиваются тем, что Хор
сын первенца бога земли Геба — Осириса, в то время как Сетх, хотя и яв
лялся вторым сыном Геба, принадлежал к более раннему поколению, че
Хор (цит. по: [Lightheim, 1975, с. 53]).
Сочетание трехчленной династийной системы в широком и узком см
ле демонстрирует, в частности, папирус Весткар. Три сына, рожденные же
209
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
ной жреца бога Ра по имени Реддедет, могли претендовать на власть, со-
здав V династию, на том основании, что они состояли в кровном родстве
с фараоном IV династии Хеопсом, после которого правили его сын и внук
(см. комментарий: [Сказки древнего Египта, 1998, с. 42, прим. 56 на с. 229 и
61 на с. 230]). Линейный принцип передачи власти в древнем Египте так
окончательно и не сформировался, поэтому мифологический мотив про-
тивостояния Хора и Сетха не утрачивал своей актуальности. По-видимо-
му, можно говорить о том, что в известной степени описанная переходная
система передачи власти не только от отца к сыну, но и к брату умершего
царя, отразилась в праздике сед, во время которого осуществлялось риту-
альное подтверждение царем легитимности своей власти и утверждение
границ через ритуальный бег по четырем странам света. Идеограмма
которая представлена в слове wdb — «возвращаться» — и его производных
[Gardiner, 1950, с. 488], очевидно, включала и значение обходить какое-то
пространство. Таким образом, не исключено, что эта идеограмма в слово-
сочетании, обозначавшем царский юбилей hb-sd, определяла кульминаци-
онный момент церемонии, когда «оживший» царь совершал ритуальный
бег в замкнутом пространстве, символизировавший не только восстанов-
ление его витальной потенции [Матье, 1956], но и охват, очерчивание риту-
альных (и геополитических) границ Египта. И не в этом ли было основное
содержание этого царского праздника?
В древних и традиционных культурах легитимизация прав на верхов-
ную власть осуществлялась в системе представлений, в которых сочета-
лись разновременные и разноплановые культурные явления, закреплен-
ные в религиозном мифотворчестве. Так, верховный правитель символизи-
ровал единство и целостность общества в политическом, экономическом,
социальном и духовном аспектах. Он должен был обладать высокой физи-
ческой силой, реализовавшейся в представлениях об удачливом воине, ав-
торитетном лидере, священном царе, вступающем в брачный союз с боги-
ней (в реальности супруга царя символизировала богиню), подтверждая
тем самым права на трон как Хор имярек.
По-видимому, как и в традиционных культурах Африки, зрелость (в фи-
зиологическом, возрастном, социальном значении) претендента на власт-
ные полномочия фиксировалась также его вступлением в брак, после че-
го он получал высокий титул [Мисюгин, 1983, с. 89]. Эти выводы, сделанные
на основании этнографических материалов, подтверждают правильность
трактовки изображений на навершии церемониальной булавы Хора Нар-
мера из храма в Иераконполе [Quibell, 1900, табл. XXVIB]. Здесь, наряду со
сценой ритуального бега (переданной, впрочем, нетипично), перед «киос-
ком», расположенным на высоком ступенчатом постаменте, где в хеб-сед-
ном одеянии сидит царь, представлены носилки с наосом и восседающим
в нем персонажем, в котором есть основания видеть его будущую супру-
210
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
гу (рис. го). К аналогичному выводу мы пришли выше при анализе Лоаг-
мента сцены с носилками на ритуальном навершии булавы Хора Скорпио
на, включенной в контекст земледельческого праздника, в котором главная
роль отведена царю (рис. 13). Примечательно, что ритуальный бег как часть
церемонии, связанной с подтверждением прав претендента на престол из-
вестен в ряде африканских традиционных культур [Mair, 1964, с 225-226]
а сочетание ритуального бега и вступление в брак правителя присуще
многим традициям [Фрэзер, 1980, с. 179-184]. В основе своей эти обычаи
отражают достаточно универсальные представления о носителе верхов-
ной власти как обладателе магической силы, некоей маны, которой, соглас-
но многим африканским культурным традициям, были наделены священ-
ные цари, от которых зависело процветание общества в целом [Традици-
онные культуры африканских народов, 2000, с. 19—21].
ПРОБЛЕМА «О» ДИНАСТИИ
Сказанное относительно сложения института династического правления
в раннединастическом Египте позволяет затронуть проблему существо-
вания так называемой нулевой династии. В объеме данного исследования
она проецируется на проблему существования в позднедодинастическое
время двух самостоятельных царств в Верхнем Египте и Низовье, пред-
шествовавших единому Раннему царству. Поэтому, обращаясь к источни-
кам и существующим в египтологии точкам зрения, основной акцент мы
делаем на самых ранних этапах сложения государства, связанных с имена-
ми царей, которых относят к так называемой 0 династии.
Хотя среди современных исследователей практически не остается сто-
ронников этой старой теории в ее изначальном виде, все же на страницах
египтологической литературы наименование 0 династии остается [Пере-
пелкин, 1988, с. 306; Trigger, 1994, с. 44 след; Seidlmayer, 1998, с. 25 сл. и др.].
Объединяющим различные точки зрения аргументом является тот факт,
что ни в одной из известных летописей: Палермском камне и Каирских
фрагментах, а также значительно более поздних письменных источниках:
Абидосской надписи из храма Сети, Туринском папирусе и других доку-
ментах — среди царей первой династии ни Скорпион, ни Нармер не упо-
минаются.
Согласуя данные древнеегипетских летописей, сообщения Манефона
и археологические материалы из царских некрополей первых династий в
Абидосе и Саккаре, египтологи разных поколений и научных школ выска
зали целый ряд гипотез относительно последовательности правления пер
вых царей (свод наиболее ранних точек зрения см., например. [Emery, 19
с. 32]). В современной литературе многие исследователи склонны рассмат
ривать Нармера в качестве непосредственного предшественника основа
211
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
теля первой династии Хора Аха, отождествляемого с первым царем Егип-
та и основателем Мемфиса — Менесом Манефона [Petrie, 19016, с. 4; Griffith,
19016, с. 51—52; Gardiner, 1958, с. 38; Перепелкин, 1988, с. 297 сл.; Kemp, 1991,
с. 45—46; Seidlmayer, 1998, с. 27]. Вместе с тем в тех же самых исследовани-
ях звучат допущения о некоем собирательном образе одного из первых ца-
рей-объединителей Египта. Таким образом, высказываются допущения об
отождествлении Менеса Манефона с Хором Нармером или с несколькими
царями одновременно: Хором Нармером, Хором Ахой и даже Хором Скор-
пионом [O’Mara, 1979, с. 167—168, 200,202].
Перспективы решения вопроса об имени основателя первой династии в
первую очередь связаны с прогрессом в изучении архаического рисунча-
того письма, чтение и понимание которого в настоящее время все еще свя-
зано с рядом трудностей [Перепелкин, 2001, с. 314]. На данном этапе мож-
но лишь констатировать различные интерпретации терминов в надписях
на печатях и табличках из царских некрополей в Абидосе (Умм эль-Кааб)
и Саккаре, которые, в конечном счете, приводят либо к удлинению, либо к
сокращению списка первых царей. Большой разрыв во времени между со-
бытиями и их фиксацией даже в наиболее ранних анналах, таких как Па-
лермский камень, созданный через 700 лет после правления царей I динас-
тии, значительно снижают степень достоверности представленных в них
данных. Кроме того, необходимо принять во внимание сам характер по-
добных документов, по определению сочетавших исторические факты и
мифологическое осмысление начала начал государства, упоминание пер-
вых царей, от которых фараоны последующих династий вели свою родос-
ловную.
Рассматривая этот момент как данность, мы обнаружим взгляд на мир
самих древних египтян, которые, подобно другим народам древности и
традиционных культур, совмещали миф и действительность в единое и
неделимое целое, составлявшее истинную реальность. И в этом контексте
можно высказать предположение о том, что под именем Менеса мог скры-
ваться полулегендарный образ, подобный полумифическому первопред-
ку Хору, от которого вели свою родословную древние цари. Такое допуще-
ние не противоречит распространенному среди египтологов толкованию
фонетического знака тп в виде игральной доски [Gardiner, 1950, с. 534, Y5]
как передающего имя царя Мены на ряде артефактов — табличках и печа-
тях из царских погребений в Нагаде [Petrie, 19016, табл. XIII, 93], Абидосе
и Саккаре. На одной из печатей, найденной в Абидосе, этот знак наряду с
изображениями шакала и сокола сопровождает хоровы имена (выписан-
ные, впрочем, без знака srh) Нармера, Аха, Джера, Уаджи и Дена (рис. 52).
По существу эту надпись на данном предмете и можно рассматривать в
качестве древнейшего списка царей I династии, к числу которых должен
быть причислен и Нармер. Этот вывод подтверждает локализация гроб-
212
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 52. Оттиск глиняной печати из царскою некрополя в Абидосе
с именами царей I династии от Нармера до Дена (по А. Спенсеру).
ницы Нармера, идентифицированной Ф. Питри в абидосском царском не-
крополе.
В результате совокупного анализа материалов Ф. Питри сделал вывод,
что развитие царского некрополя В происходило с востока на запад, а за-
тем с юга на север [Petrie, 19016, с. 3], высказав предположение о принадлеж-
ности Нармеру могилы Вю — самой большой из наиболее ранних, имев-
шей размеры 7,93 х 4,88 м [Petrie, 19016, с. 7—8, табл. LXI, 1], расположенной
в одном ряду с могилой царя Хора Аха (В 19) [Petrie, 19016, с. 7—8]. Впрочем,
современные раскопки царского некрополя, предпринятые Г. Дрейером,
предоставившие важные новые материалы, связанные с открытием некро-
поля U, содержавшего могилы периодов Нагада II и III, расположенного к
северу от царского некрополя, внесли коррективы в осмысление уже из-
вестных фактов. В частности, им было выдвинуто предположение о том,
что Нармеру принадлежала двухкамерная могила В17/18, находившаяся в
непосредственной близости от ряда больших могил В19, В15 (считающаяся
погребением Хора Аха) и Вю [цит. по: Spencer, 1993, с. 76—79. рис. 53; Lehner
1997. с. 75—76; Adams, Cialowicz, 1997, с. 17—18, рис. ю]. При такой идентифи-
кации погребение Нармера оказывается среди сравнительно небольших
могил, одна из которых (В7/9), по мнению обоих ученых, принадлежала ца-
рю Ка [Petrie, 19016, с. 7], причисляемому к додинастическим правителям.
Но так или иначе, смежная позиция названных могил в пределах большо-
го царского некрополя первых династий указывает на близость по време-
ни правления Нармера и Хора Аха.
В конечном счете, не так уж важно, принадлежал ли Нармер к I динас
тии или являлся непосредственным предшественником ее основателя Хо-
ра Аха (едва ли в руки ученых когда-нибудь попадет документ, указываю
Щий на степень родства между первыми царями). Гораздо важнее другое.
213
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Предшественники царей I династии, причисляемые к 0 династии, шаг за
шагом расширяли пределы древнеегипетского государства (как в южном
[Williams, 1980], так и северном направлении) из первоначального ядра —
Иераконполя, сместившегося затем к северу, в Абидос, ставший важней-
шим религиозным центром Египта. В свете современных археологических
исследований в Низовье можно говорить о том, что уже первые правители
Верхнего Египта установили политический контроль, по крайней мере, над
частью дельты Нила.
Памятники дельты додинастического и раннединастического време-
ни демонстрируют ту же логику развития культуры Нагада, что и в Верх-
нем Египте. Только в наиболее изученной Восточной Дельте обнаружены
десятки памятников прото/раннединастического периода, сконцентриро-
ванных в районах, примыкавших к Пелусийскому и Танисскому рукавам
Нила, где проходил так называемый Путь Хора, по которому начиная с
V тыс. до н. э. осуществлялись контакты с Синаем и Левантом. К их чис-
лу принадлежал и храм в Телль Ибрагим Аваде, посвященный культу ца-
рей первых династий. Здесь были обнаружены граффити Хора Ка и Хо-
ра Нармера [van den Brink, 1992, с. 52, рис. 8]. Однако такие находки в дельте
не единичны. Хорово имя Нармера начертано на целом ряде высоких ци-
линдрических сосудов, происходящих из закрытых археологических ком-
плексов Восточной Дельты, таких как Хасан Дауд, Бени Амир, Миншат Абу
Омар, Куфур Нигме и Эль Беда [Bakr, Abd el-Moneim, Omar, 1996, с. 278].
Эти находки составляют часть коллекции граффити на больших сосудах
для хранения воды или вина с хоровыми именами первых царей, в основ-
ном, самых ранних, принадлежавших так называемой 0 династии [van den
Brink, 1996, с. 147, табл. 1].
Согласно проведенному Э. ван ден Бринком анализу, из 24 изображений
знака srh, в который вписаны хоровы имена, идентифицируется, по мень-
шей мере, 9 царей этой династии. В это число вошли и знаки srh, в которые
хоровы имена вписаны не были (как на церемониальной палетке из музея
Метрополитен, см. Примечание, № 13). Однако и в этих случаях рядом со
знаком srh, слева или справа от него, вырезаны пиктограммы, какие пред-
ставлены возле знаков srh с вписанными хоровыми именами царей, пра-
вивших в период Нагада IIIa2/bi—Шс2, приблизительно в течение 200 лет.
Подавляющее большинство граффити на сосудах, происходящих из па-
мятников Низовья (за исключением двух случаев), имеет аналогии сре-
ди граффити на больших сосудах из царского некрополя в Абидосе, а так-
же на других артефактах, в том числе церемониальных палетках [van den
Brink, 1996, с. 144,154]. И этот факт служит важнейшим аргументом, опро-
вергающим теорию существования нижнеегипетской династии, правив-
шей-де одновременно с первыми царями Верхнего Египта. Впрочем, вслед
за Е Фрэнкфортом некоторые современные египтологи пришли к выводу
214
ЧАСТЬ Ш. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
о том, что идея двух царств является скорее политико-теологической дог
мой, чем исторической реальностью [Frankfort, 1948, с. 15 сл • Trigger 1<L
с. 45—46]. ’ 66 ’ УУ4’
Этот вывод подтверждают материалы новейших археологических ис
следований в Нижнем Египте. Так, раскопки в Буто - религиозном цен-
тре богини кобры Уаджет в Северной Дельте - показали, что прото/ран-
нединастический город здесь вырос после того, как в Низовье пришли но-
сители культуры Нагада из Верхнего Египта. В слоях III-V были найдены
большие строения с несколькими помещениями, возведенными из сырца
В слое III, датированном концом 0 — началом I династии, обнаружено пря-
моугольное сооружение, перед которым находился очень большой сосуд
с клеймом, на котором было оттиснуто изображение быка. Другое соору-
жение, которое авторы идентифицировали как святилище, относилось ко
времени II—III династии. Весьма существенно, что стены этой постройки
были украшены геометрическим орнаментом в виде ромбов и квадратов,
как в раннединастических мастабах Саккары [von der Way, 1992, с. 6—7].
Находки прото/раннединастического святилища в Телль Ибрагим Аваде
и «тайников» с вотивными предметами, относящимися к этому времени,
аналогичными обнаруженным в Верхнем Египте, — Абидосе, Иераконпо-
ле и на Элефантине, — указывают на сложение единого политического об-
разования от дельты до первых порогов уже при царях, причисляемых к О
или верхнеегипетской династии.
Однако археологические материалы вступают в противоречие с дан-
ными рисунчатого письма на Палермском камне, где в самом верхнем ря-
ду аверса изображены сидящими вправо фигуры в короне Нижнего Егип-
та dsr.t ^/1, идентифицированные как: pw, Ski, hl-iw, Tiw, Ts, N-nb, Wld, nd,
Mh, которые не встречаются более ни в одном источнике. Практически все
египтологи разных поколений, изучавшие Палермский камень, высказа-
лись в пользу того, что в верхнем ряду аверса представлен перечень ниж-
неегипетских царей, правивших в дельте до объединения Египта [Schafer,
1902, с. 26; Breasted, 1906, с. 52; Adams, Cialowicz, 1997, с- 5^], хотя на самых
ранних этапах изучения Палермского камня была высказана точка зрения
о том, что здесь изображены боги Низовья (см.: [Ridley, 1979> с- 4° 41])-
Один из сторонников идеи существования в Египте накануне объедине
ния страны системы городов-государств, Б. Кемп, высказал гипотезу, что
на Палермском камне представлены правители этих ранних территори
альных объединений, которых и следует отнести к 0 династии [Kemp, 1991’
с. 46].
Справедливости ради следует подчеркнуть, что Палермский камень
режден именно в верхней части, поэтому есть основания допустить, что на
утраченном фрагменте также могли быть изображения. При этом, вз
215
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
аналогию наиболее крупный из каирских фрагментов, где представлены
персонажи в белой короне Верхнего Египта — hd4 и красной короне Ни-
зовья — dsr.t^iможно предположить, что и на Палермском камне могли
быть воплощены персонажи, символизировавшие и Низовье, и (на утра-
ченном, самом верхнем фрагменте) Верхний Египет. Разумеется, это толь-
ко теоретическая реконструкция, допустимая в контексте упомянутых ис-
точников. Вместе с тем отсутствие фигур в верхнеегипетской белой коро-
не получает объяснение в гипотезе Р. Т. Ридли о том, что на Палермском
камне были воплощены только персонажи в короне — dsr.t, поскольку в
надписях речь идет о событиях, происходивших в Нижнем Египте [Ridley,
1979, с. 46].
Разумеется, это объяснение не снимает проблемы упомянутых только
в этом источнике нижнеегипетских царей. Тем не менее, можно привести
сколько угодно примеров, когда общеегипетские цари предстают в одной
из корон, начиная с Нармера, в зависимости от смысла изобразительно-
го контекста. Так, на церемониальной палетке (Приложение, № 20) Нармер
в короне hd повергает противника из Низовья своей царственной була-
вой как царь Верхнего Египта, покоривший Нижний Египет. На оборотной
стороне Нармер в короне dsr.t возглавляет триумфальное шествие в честь
его военной победы в дельте и выступает как ее царь. Пафос изображений
на этом культово-меморативном памятнике как раз и направлен на вос-
приятие образа Нармера как правителя Обеих Земель.
Итак, проанализированные данные позволяют прийти к выводу, что
первые правители, сведения о которых предоставили материальные ис-
точники, осуществляли политический контроль над всем Египтом, вклю-
чая дельту. Собственно говоря, эта идея была сформулирована В. Кайзе-
ром и рядом других исследователей, которые полагали, что Египет пред-
ставлял собой политическое единство уже в позднедодинастическое
время, по крайней мере, за 100—150 лет до Нармера [Trigger, 1994, с. 46,47].
Но если это так, то возникает справедливый вопрос, почему этих царей,
тем не менее, относят к 0 династии? По-видимому, в этом следует усматри-
вать определенный исследовательский компромисс, осторожность многих
египтологов, поскольку все же в письменных источниках имена царей Ка,
Ири-Хора, Скорпиона и Нармера не названы, вместе с тем их реальность
обнаруживают археологические данные, — отсюда и происходит услов-
ность определения «О династии».
Возникает и другой вопрос, почему говорится о позднедодинастическом
времени, если признано, что цари 0 династии уже были общеегипетски-
ми? Неопределенность значения терминов происходит, на наш взгляд, из-
за отсутствия установления четких границ, признаков политической орга-
216
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
низации общества в переходный к раннему государству так называемый
протодинастическии период. В самом деле, в литературе неоднократно от-
мечалась размытость водораздела между протодинастическим и раннеди-
настическим периодами, что, как указывалось выше, вообще представляет
собой проблему при сопоставлении археологических материалов с этног-
рафическими и этноисторическими. В конечном счете, проблема сводится
к тому, с каким явлением мы имеем дело, — культурным взрывом или про-
цессом. Рассматривая выше, в других главах данной книги, материалы о
сложении неолитических культур, возникновении производящего хозяйс-
тва в Египте, мы отмечали их внезапность. Вместе с тем далеко не случай-
но в работе, посвященной сложению государства, мы заглянули в значи-
тельно более ранние исторические пласты истории Египта, в которых бы-
ли заложены глубинные основы формирования того общества, которое на
рубеже IV—III тыс. до н. э. пережило коренные изменения, связанные с об-
разованием государства. Таким образом, культурный взрыв — это айсберг,
самая вершина длительного подготовительного процесса, которая марки-
рует коренное преобразование, диалектически становясь противополож-
ностью всему тому, что это явление породило. В определении Ю. М. Лот-
мана, динамические взрывные и постепенные процессы как структурные
тенденции, «представляя собой антитезу, существуют только в отношении
друг к другу. Уничтожение одного полюса привело бы к исчезновению дру-
гого» [Лотман, 1992, с. 17 сл.]. Конкретное проявление действия этого меха-
низма демонстрируют материалы, фактически разделяющие понятия вож-
дества и раннего государства.
О том, насколько динамично могла происходить консолидация вож-
деств, составлявших ядро новообразующихся, более сложных социаль-
ных организмов, под эгидой сильнейшего из них, свидетельствуют много-
численные данные этнографии из культурных традиций Старого и Ново-
го Света (см., например: [Gledhill, 1988, с. 26; Семенов, 19936, с. 63; Семенов,
1994, с. 51, 69, 75—81; Flannery, 1999, с. 7])- Эти материалы указывают на то,
что качественный скачок — превращение вождеств в сложные социаль-
ные организмы — происходил в результате деятельности активного лиде-
ра, и чаще всего применявшего силовые методы объединения. В ходе пре-
образовательного процесса простые социальные организмы вырастали до
размеров ранних территориальных государств с многоуровневой структу-
рой управления, соответствующей системой администрирования при осу
ществлении властных полномочий от низшего звена до верховной власти.
При этом фактически трансформация осуществлялась при возникновении
качественного скачка в какой-либо сфере жизни общества. Он мог ыть
связан с техническим усовершенствованием в хозяйственной области, ве
дущей к политической консолидации, в частности, при создании иррига
ционной системы, как это произошло у народа хунза в Каракоруме при
217
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
вожде Мир Сидим Хане [Flannery, 1999, с. 9],успехами в налаживании дип-
ломатических связей и развитием торговли. В результате этих действий ус-
танавливался контроль над стратегическими путями. Значительную роль
в сложении территориальных государств сыграл прогресс в военном деле.
Так, государство зулусов возникло после удачных военных походов вож-
дя Чаки, расширившего пределы своего вождества благодаря введению но-
вого построения атакующего войска [Flannery, 1999, с. 5—7]- Политическое
доминирование авторитарной власти в ранних государствах закреплялось
созданием института наследования — основанием династической формы
правления, идеологическим ее обоснованием, закрепленным в присущих
конкретным культурам мифах, ритуалах и священных атрибутах.
Приведенные факты дают представление о том, что переход от вождес-
тва к более сложному социальному организму происходит в исторически
кратчайшие сроки. И это во многом объясняет, почему на археологических
материалах этот момент почти неуловим и нуждается в дополнительных
источниках, в первую очередь, изобразительных.
В Египте подобные преобразования произошли при Хоре Нармере, о
чем позволяют говорить многочисленные артефакты с именем этого ца-
ря, обнаруженные на многих археологических памятниках долины и де-
льты Нила. Завершение протодинастического периода, видимо, прихо-
дится на правление в Иераконполе Хора Скорпиона. Поскольку его имя
связано лишь с изобразительными памятниками из Иераконполя, можно
предположить, что его власть еще не распространялась за пределы его тер-
риторий. Вместе с тем иконография и художественная стилистика, пред-
ставленная на навершиях церемониальных булав Хора Скорпиона близка
изображениям на предметах, связанных с именем Нармера. Однако этот
факт никак не выводит нас на хронологическую локализацию Хора Скор-
пиона из-за полного отсутствия надписей, которые могли бы быть припи-
саны к этому иераконпольскому правителю. По этой причине в современ-
ных исследованиях, посвященных периодизации культуры Нагада, прежде
всего поздних этапов ее развития, этот персонаж вовсе не фигурирует, в
то время как непосредственные предшественники Нармера Ири-Хор и Ка
отнесены к фазе Нагада IIIAi—ШВ (3300—3100 гг. до н. э.), а сам Нармер
«приписан» к фазе Нагада IIIC1 (3100—3000 гг. до н. э.) [Hendrickx, 1996,
с. 64, табл. 9]. Таким образом, время правления Скорпиона должно быть
отнесено к самому концу герзейского периода, соответствующему фазе
Нагада ПС—IID2 (3650—3300 гг. до н. э.), который, очевидно, может име-
новаться протодинастическим. Период, разделяющий время правления
Скорпиона и Нармера, не мог быть длительным, так как в главном скопле-
нии храма Хора в Нехене найдены вотивные предметы именно этих пра-
вителей. Образы, изобразительные мотивы и художественно-стилистичес-
кие приемы на предметах этих владык исключительно близки.
218
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
В роли активного политического лидера, собирателя земель выступал
Нармер или, быть может, даже один из его предшественников, о которых
сохранилось еще меньше сведений. Ко времени завоевания Низовья Нар
мер уже выступал в роли верховного правителя целого ряда верхнеегипет
ских вождеств, будучи наделен царской символикой. Организация слож-
ного социального организма требовала и обустройства весьма значитель-
ных территорий.
ЦЕНТР И ПЕРИФЕРИЯ
Вытянутые очертания Египта обусловили специфику понятия центр —
периферия, не совпадающего с обычным его значением, подразумеваю-
щим физическое пространство с выделенным центром и более-менее рав-
ноудаленной во всех направлениях периферией. Поскольку собирание
египетских земель началось в Иераконполе, тяготевшем к южной грани-
це страны, а движение политического объединения имело, главным обра-
зом, северный вектор, этот политический центр со временем оказался зна-
чительно удаленным от вновь завоеванных территорий Среднего Египта и
Низовья, угрожая разрушением только что достигнутого единства. Эта си-
туация продиктовала необходимость создания новой столицы.
По существу ситуация не изменилась при I тинитской династии, ког-
да политический и религиозный центр переместился в Абидос. Когда зна-
чительные территории дельты стали частью раннего государства, центр
вновь оказался отделенным значительным расстоянием, на этот раз, как
от северных, так и южных владений. Поэтому решение проблемы заклю-
чалось в создании симметричной системы, основанной на принципе двой-
ственности, парности столичных центров, расположенных в Верхнем и
Нижнем Египте.
В период Раннего царства важнейшими административными, полити-
ческими и религиозными центрами являлись Мемфис и Абидос. Заложен-
ный у основания дельты Мемфис мог контролировать северную перифе-
рию страны. В идеологическом плане он приравнивался к древнейшему
городскому центру в Абидосе. Об этом свидетельствует создание царского
некрополя в Саккаре, близ Мемфиса, с монументальными погребальными
сооружениями царей первых династий, расположенными на краю пусты
ни, соседствующей с культивированной зоной. Эта двойственная система
объясняет существование двух некрополей царей первых династий.
Практически полное отсутствие останков в царских гробницах вь*зва
ло длительную дискуссию по вопросу о том, какой из некрополей в и
Досе или Саккаре — являлся реальным местом захоронения царственнь
особ, а где находились их символические погребения кенотафы, д
ной ситуации ничего не оставалось делать, как прибегать к логичес
219
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
построениям. Тот факт, что саккарские погребальные памятники намно-
го превосходили размерами абидосские и отличались монументальностью
наземных сооружений, отсутствовавшей в Абидосе, послужил для многих
исследователей аргументом в пользу того, что царский некрополь находил-
ся на севере, в Саккаре [Emery, 1991, с. 49 сл.; Постовская, 1957, с. 143; Пос-
товская, 1959, с. 112].
Впрочем, контраргументом мог бы послужить тот факт, что в царских
погребениях этого некрополя были обнаружены печати с именами санов-
ников, служивших при царях I—II династий. И эти данные позволяют го-
ворить о сложении института наместничества, когда высшие должност-
ные лица осуществляли политику от лица верховного правителя в только
что созданной столице на севере страны. Таким образом, основание Мем-
фиса не снижало роли Абидоса, по крайней мере, при царях I—II динас-
тий. Вполне понятно, что при высокой значимости культа умерших ца-
рей парность царских некрополей около столичных городских и храмовых
центров, Абидоса и Мемфиса, играла важнейшую политико-идеологичес-
кую роль в раннем государстве. И этот факт может отражать особенность
развития Египта сравнительно с другими восточными культурами в древ-
ности.
НОМОВЫЕ БОЖЕСТВА И ФОРМИРОВАНИЕ ЦАРСКОЙ ТИТУЛАТУРЫ
Основание новой столицы в Мемфисе сохранило политическую и идеоло-
гическую значимость древних номовых центров, которые первыми вклю-
чились в объединительный процесс. Исконные области, где зарождалось
государство, становились важнейшими религиозными центрами, в кото-
рых почитался царский культ. Так, город Нехен сохранял свой высокий
статус на протяжении всего периода древней истории Египта как центр
почитания бога Хора. Местные божества присоединенных к Нехену номов
также становились богами, причастными к царскому культу. Очевидно, в
данном случае действовал древнейший механизм, который хорошо извес-
тен во многих культурах, когда завоеватели сохраняли культы местных бо-
жеств, признавая их хозяевами данных территорий и получая, таким об-
разом, от них права управлять присоединенными территориями. Это тем
более понятно, когда речь идет о едином этнокультурном социальном ор-
ганизме, в котором зачастую местные божества, различавшиеся именами,
мыслились единосущными.
Эти божества или их символы представлены на изобразительных па-
мятниках прото/раннединастического времени. Ими увенчаны штан-
дарты в сценах шествий вождя/царя и сражений. На штандартах обычно
изображены одни и те же образы, символизировавшие номы: сокол Иера-
конполя, ибис Гермополя, шакал Абидоса или Саути (Асьюта), пара соко-
220
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
лов или символ бога Мина города Копта, животное Бога Сетха из Нагады
(см. Приложение, №№ 7, V. 18, го). Это эмблемы номов, которые первыми
включились в объединительный процесс. Но вот что примечательно По
мере его развития все большее число территорий присоединялись к начав-
шим его правителями Нехена. Тем не менее, на изобразительных памятни-
ках и протодинастического и раннединастического времени на штандар-
тах устойчиво представлены эмблемы одних и тех же номов в различных
комбинациях (чаще всего 4 штандарта): сокола, ибиса (или пары штандар-
тов с ибисом), шакала (или двух штандартов с шакалом), плаценты, пары
соколов.
Учитывая культово-ритуальный и меморативный характер церемони-
альных палеток и табличек, на которых представлены штандарты, есть ос-
нования говорить о том, что увенчивающие их эмблемы указывают как на
ход сложения государства, так и на причастность к царскому культу бо-
гов, символизировавших номовые политические образования, сыграв-
шие особую роль в первоначальном процессе государствообразования.
В религиозных центрах, где почитались эти местные боги, ставшие государ-
ственными, отправлялся и культ царя, и они стали символизировать уже
не только номы, но выступать как боги-покровители царя. В пользу этого
свидетельствуют изображения плаценты в шествии царских штандартов.
В более поздней, письменной традиции существа на штандартах, изоб-
раженные на церемониальных палетках и других предметах, стали вели-
чаться «спутниками Хора», отражая «воспоминания» об объединении
Египта. Однако этим словосочетанием обозначалось мероприятие по сбо-
ру податей с областей, которое происходило раз в два года. Самое раннее
упоминание о нем относится ко времени правления царя II династии Не-
чериму, о чем свидетельствует надпись на Палермском камне [Савельева,
1992, с. 30; Trigger, 1994, с. 58]. Но к этому времени в роли «спутников Хора»
выступали чиновники, которые исполняли чисто административные функ-
ции.
По-видимому, эти объезды были связаны с посещением номовых хра-
мов, очевидно, игравших основную роль в такого рода мероприятиях, ко-
торым изначально были присущи административно-хозяйственные фун-
кции. Возможно, часть многочисленных табличек из эбенового дерева и
ярлыков из слоновой кости первых династий с надписями, начертанны-
ми рисунчатым письмом, можно связывать с этими мероприятиями, равно
как и цилиндрические печати [Перепелкин, 1988, с. 310 сл.], которыми мар-
кировали продукцию, изготовленную и принадлежавшую храмам.
Вместе с тем такие объезды страны, инициированные верховной влас
тью, несли идеологическую нагрузку, отражая идею единства Египта, сим
волизированную укорененными в глубокое прошлое представлениями о
«спутниках Хора», сопровождавших этого полулегендарного царя в его по
221
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
бедоносных походах. В идеологическом осмыслении подобные объезды
страны царем, сопровождаемым свитой, означали единство Египта, под-
тверждаемое в ритуалах, приуроченных к царским праздникам, в том чис-
ле, царским юбилеям [Frankfort, 1948, с. 90—93]. Таким образом, уже в про-
тодинастическое время складывалось монархическое правление, облечен-
ное в присущие древнеегипетской культуре формы.
Так, при первых династиях начала формироваться царская титулатура,
определявшая важнейших богов, покровительствовавших верховной влас-
ти. Будучи наследниками царя Хора, последующие цари стали носить хо-
рово имя. Г. Фрэнкфорт не исключал возможности, что термин sms — со-
провождать (smsw — сопровождающий), имел и другое значение — «пок-
лоняться» [Frankfort, 1948, с. 90]. Возможно, это ему, вождю/царю Хору,
посвящена церемониальная палетке из музея Метрополитен (см. Прило-
жение, № 13), датированная периодом Нагада Ша/Ь, — эта часть тититула-
туры еще не оформлена по всем в дальнейшим сложившимся канонам. Но
уже при предшественниках Хора Нармера — Ири-Хоре и Хоре Ка — цар-
ское имя Хора выписывалось в знаке srh. Вполне понятно, что на изобра-
жениях штандарт, увенчанный соколом Хором, символизировавшим го-
род Нехен, возглавившим объединение Египта, практически всегда по-
мещен на первом месте. И хотя изображения сокола известны не раньше
герзейской фазы, можно полагать, что это локальное божество «родилось»
под влиянием более ранних представлений о мифическом предке, от ко-
торого вел происхождение аристократический род Иераконполя. В пери-
од начала завоеваний соседних территорий этот древний образ трансфор-
мировался в обожествленного вождя Хора, символизированного соколом.
Последующие вожди/цари, выступая его наследниками, выписывали свои
личные имена в знаке srh, увенчанном соколом, то есть прибавляя свое
личное имя к имени обожествленного Хора.
Другим важнейшим божеством, представленным на штандартах в сце-
нах сражений и военных триумфов вождя/царя, был шакал. Этот образ ис-
ключительно популярен на церемониальных палетках. Вопрос о его иден-
тификации не так прост. Это связано с тем, что далеко не всегда, а точнее,
как правило, изобразительные материалы не позволяют без определенной
доли сомнения провести четкую грань между изображениями, трактуемы-
ми как шакал, волк или дикая собака (подробнее см. Приложение).
М. А. Коростовцев, высказывая распространенное среди египтологов
мнение, отмечал, что сами египтяне «не отличались точностью в своих
зоологических определениях». И зачастую критерием различия образов
служат иконографические детали. Так, асьютский Упуаут, имеющий эпи-
тет «верхнеегипетский шакал», в отличие от изображавшегося лежащим
собакоголового Анубиса и вытесненного им древнего бога Хентиментиу
из Абидоса, воплощался стоящим [Коростовцев, 1976, с. 23]. Однако текс-
222
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
туально фиксируется отождествление этих богов. Так, в Текстах Пирамид
Упуаут и Анубис величаются шакалами Верхнего Египта. При этом Хор на
зывается идущим во главе западных, то есть не иначе как именем бога Хен
тиментиу, буквально: «(тот, кто) во главе западных» (Руг Ut 412 § 727- Ut
483, § 1015). В последнем случае отождествление между богами основывает-
ся не на внешнем сходстве, а на их происхождении из западных номов, -
Иераконполя и Абидоса, откуда пошло начало раннего государства
Превращение имени абидосского бога Хентиментиу, имевшего вопло-
щение шакала или собаки, в эпитет иераконпольского сокола Хора указы-
вает на сближение причастных к культу первых царей богов, чьи изобра-
жения представлены на штандартах в сценах прото/раннединастического
времени. Таким образом, в Текстах Пирамид отразились события ранних
страниц сложения государства, представленные в мифологизированной
форме. Явление этого же порядка зафиксировано в Мемфисском тракта-
те [Lichtheim, 1975, прим. 4, с. 56], где Хор наделен эпитетами «шакал Вер-
хнего Египта» и «открыватель путей». Второй эпитет явно указывает на
отождествление Хора с Упуаутом, имя которого и составило эпитет соко-
ла Хора. Оба примера выражают сущность древнего образа обожествлен-
ного воина Хора как завоевателя и объединителя, переданного через сущ-
ность близких зооморфных персонажей: шакала, собаки и волка, — высту-
пивших в роли медиаторов, проводников в иной мир, спутников. На этой
почве и отождествлялись Хентиментиу, Анубис и Упуаут, возможно, уже в
прото/раннединастический период.
На изобразительных памятниках этого времени имеется целая серия
воплощений представителей семейства собачьих, и, следуя изложенной
точке зрения М. А. Коростовцева, пришлось бы стоящих на штандартах
животных идентифицировать как асьютского Упуаута из XIII верхнееги-
петского нома [Wilson, 1955, с. 229, карта II]. Однако едва ли цари первой
династии, в частности, Джер и Ден, стали бы изображать асьютское божес-
тво на печатях из Абидоса, где почитался Хентиментиу и иконографически
близкий ему Анубис, воплощенный в виде стоящего [Petrie, 1903, табл. XV,
108; XVII, 135] или лежащего шакала [Petrie, 1903, с. 29, табл. XII, 278].
На фрагменте одной печати сохранилось изображение сидящего ря
дом со знаком населенного пункта ® niwt шакала [Petrie, 1903, табл. XVI,
114]. Это сочетание может читаться как «город шакала», что вполне логич
но, поскольку этому божеству был посвящен самый ранний храм (соору
жение А) в Абидосе [Petrie, 1903, табл. L]. Для периода Раннего царства тер-
мин niwt, в определении Ю. Я. Перепелкина, имел «достаточно расп
чатое значение». Им обозначалось населенное место вообще, но наряду с
этим он применялся при определении различных по величине и с у у
населенных пунктов, от небольших селений до номовых центров и
Цы царя, «города при пирамиде» [Перепелкин, 1988, с. 123 след
223
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Рис. 53- Святилище в форме шакала из Абидоса. Изображение на печати (по П. Каплони).
льева также полагала, что niwt — древнейший знак, который служил для
обозначения населенного пункта уже в текстах Раннего царства [Савелье-
ва, 1962, с. 120]. Им обозначался всякий населенный пункт «независимо от
размеров, значения и планировки, — от самых мелких поселений до круп-
ных религиозных и административно-политических центров» [Савельева,
1992, с. 16].
На печатях из Абидоса изображены святилища в форме условного воп-
лощения шакала [Petrie, 1903, табл. XVI, 114—117] (рис. 53). В древнейшем
абидосском храме был найден сосуд с процарапанным изображением ша-
кала, которого Ф. Питри идентифицировал как Хентиментиу-Упуаута
[Petrie, 1903, с. 29 (№ 276)]. Это граффити, представленное на предмете ри-
туальной утвари, маркирует культовую принадлежность раннего храма.
На ярлыках и табличках с архаическим письмом, найденных в царских
гробницах Абидоса, шакал изображен в обеих иконографических верси-
ях, — идущим и лежащим, на штандарте или постаменте [Petrie, 1903, с. 29,
табл. XII, 274; XIV, Ю1—102; XV, 109; Petrie, 19016, с. 20 f., табл. II, 4; IIIA, 5; VIA,
24; VILA, 1; VIIIA, 8; XII, 25]. В одном случае хвост животного изображен за-
крученным и поднятым вверх [Petrie, 1903, с. 29, табл. XVI, 12], в отличие
от подавляющего большинства изображений, где длинный хвост живот-
ного опущен. Но поскольку фонетически имя его не выписано, вопрос об
имени божества, строго говоря, остается открытым. Однако, учитывая, что
древним богом Абидоса являлся Хентиментиу, можно допустить, что он и
изображался на штандартах. Так или иначе, в Текстах Пирамид Упуаут, ко-
торый давно «занял место» Хентиментиу, величается сопровождающим
Хора, и связь этих богов уходит в глубокую древность. Имя бога в обли-
чии шакала не вошло в царскую титулатуру, однако оно сохранилось как
эпитет Хора, что отражает представления о близости богов, восходящей к
представлениям позднедодинастического времени.
224
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НА ПУТИ К ОБЪЕДИНЕНИЮ
Шакал, водруженный на штандарт, помещался перед изображением или
символом царя, как бы выступая в роли открывателя путей царя Хора, то
есть под именем Упуаута. Следует отметить, что в одном из шести погре-
бений, датированных временем I династии, расположенных у стен хра-
ма Сети I, найден расписной сосуд, где одно из изображений сидящей со-
баки идентифицируется как животное Сетха из-за его длинных ушей.
В этой связи определенный интерес представляет тот факт, что поблизос-
ти от этого небольшого некрополя находилась могила с 12 особями собак
[Habachi, 1936, с. 772—774, табл. CXLIV, d].
Несмотря на то, что имя царской титулатуры nsw bit — царь Верхнего и
Нижнего Египта — встречается не раньше правления царя Хора Дена [Grif-
fith, 1901, с. 52; ср. Emery, 1991, с. 107], В. Эмери полагал, что этот факт вов-
се не исключает того, что предшествующие цари также носили это царское
имя [Emery, 1991, с. 107]. На это, как будто, указывает появление уже при ца-
ре Хоре Ахе канонически выписанного еще одного имени царской титула-
туры — Две Владычицы — nbtj, кобры Уаджет — покровительницы горо-
да Буто (Деп, Пе) в Низовье и коршуна Нехбет — владычицы Эль Каба в
Верхнем Египте, представленного на табличке из слоновой кости, происхо-
дящей из погребения в Нагаде матери этого царя, Нейтхотеп [Emery, 1991,
с. 50, рис. ю]. Совместное написание обоих имен титулатуры отмечается
на памятниках последнего царя I династии — Хора Каа, в надписях Хора
Небра (Ранеба) и Хора Нинечера (Нечерена). Включение имени Двух Вла-
дычиц в царскую титулатуру подчеркивает важность древних культовых
центров богинь Верхнего и Нижнего Египта. Заметим, между прочим, что
это имя разрушает иную симметричную пару: древнейших святилищ в Бу-
то — pr nsr и Иераконполе — pr wr [Wilson, 1955, с. 233 след]. И скорее мож-
но было бы ожидать сочетания в нем божеств Уаджет Буто и Хора Иера-
конполя. Однако при создании этого имени царской титулатуры возобла-
дала идея сочетания пары женских божеств, символизировавших Нижний
и Верхний Египет и выступавших в роли покровительниц царя, хотя, та
ким образом, нарушалась двоичность и симметричность других символов
единства Египта — древнейших святилищ юга и севера. Подобное смеше-
ние — результат сложных процессов, скрытых от нас многочисленными
лакунами. Тем не менее, существенно, что уже при двух первых династиях
цари носили три из пяти имен царской титулатуры.
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ
Египте культуры Нагада I—II в силу недостаточной концентрации населе-
ния и существования лишь сельских родовых общин не сложились усло-
вия для развитой инфраструктуры и сильной политической организации
обществ. Во всяком случае, материалы памятников правобережья Средне-
го Египта, где не обнаружено следов огражденных монументальными сте-
нами населенных пунктов, элитарных кладбищ и святилищ, которые мог-
ли бы играть роль локальных центров, исключительная редкость богатых
погребений, совершенных в общих некрополях, не позволяют говорить о
существенных изменениях, которые претерпели эти территории со време-
ни существования бадарийской культуры.
Но эти черты свойственны и районам, где были обнаружены очень круп-
ные могильники, свидетельствующие о густоте населения. Это относится к
областям распространения культуры Нагада в левобережье долины Нила:
в Махасне, Эль Амре, Герзее и т. д. Затруднительно с полной определеннос-
тью определить форму правления в этих и других районах. Можно предпо-
ложить, что общины были объединены под властью местных политичес-
ких лидеров, однако нигде не найдены изобразительные материалы, какие
обнаружены в Иераконполе, с полной очевидностью свидетельствующие
о сильных правителях, наделенных воинскими и священными функция-
ми. По-видимому, сцены сражения, очень популярные в позднедодинасти-
ческом изобразительном искусстве, отражают не только мирный характер
(который, очевидно, также имел место) объединения. Вместе с тем эти сце-
ны, как и столь же популярные мотивы противоборства животных и охо-
ты, указывают на высокую значимость идеологического момента в про-
цессе собирания египетских земель вокруг Иераконполя, вожди которых
выступали под эмблемой патрона Иераконполя и верховного правителя —
обожествленного предка сокола Хора.
ЧАСТЬ IV
РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
И РИТУАЛЬНАЯ ПРАКТИКА
В ДОДИНАСТИЧЕСКОМ ЕГИПТЕ
ГЛАВА I
КОСМОС И РИТУАЛ
При рассмотрении социальной структуры и общественных отношений в
додинастическом Египте мы затрагивали также и аспекты мифологичес-
ких представлений. Это и понятно, ибо даже в сугубо практической де-
ятельности архаическое общество опирается на некий изначальный им-
пульс и функционирует как производное от определенных исходных точек
в системе пространственно-временных координат, исходящих из мифи-
ческого прошлого, актуализирующегося в настоящем поддержанием тра-
диций, следованием определенным стандартам и образцам.
Воспроизводство жизни социума, сохранение его устоев, несомненно,
являлось главной заботой древних обществ и составляло осевую идею в
присущих им представлениях. Следование традициям гарантировало ста-
бильность, обеспечивало преемственность поколений не только в каждо-
дневной практике, связанной с передачей трудовых навыков и регулиро-
ванием социальных отношений как внутри локальных групп, так и между
ними, но создавало каналы передачи информации о духовных ценностях,
в которых отражалась картина мира и место в ней социума в его нераз-
рывном единстве с предками. Постижение устройства космоса, его исто-
ков и сущности, что для архаического сознания тождественно повествова-
нию о его творении [Мелетинский, 1995,с. 172L давало ключ к приобщению
к самим началам для сохранения жизни общества. Поэтому периодически,
во время ритуалов, оно погружалось в мифические пространственно-вре-
менные измерения, наделенные мифопоэтическим сознанием качествен-
ными, конкретно-содержательными характеристиками, и, таким образом,
226
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
общество, выходя из потоков бренного, мирского пространства и времени
содействовало восстановлению космоса.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
О ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ
Архаические концепции мифического пространства и времени, призван-
ные регулировать социальные процессы, были и причиной, и следствием
жизнедеятельности общества. Моделированное по подобию социально-
го времени, исчисляемого в традиционных культурах последовательнос-
тью форм человеческой деятельности, прежде всего хозяйственной или
даже отдельными ее этапами [Иорданский, 1982, с. 82 сл.; Эванс-Причард,
1985, с. 88 сл.], мифическое время мыслилось заполненным актами первот-
ворения, что находило отражение в космогонических мифах и в мифах о
происхождении социума1 Оно циклически, регулярно прерывало ход со-
циального времени, погружая общество в начальные времена творения
космоса и обновляя постаревший мир во время приуроченных к важным
событиям обрядов. Мифопоэтическое сознание не только возводило все
события социальных временных потоков к мифическому времени как точ-
ке отсчета, но и в ритуальной практике уподобляло деятельность людей
деяниям первопредков и богов.
Подобно тому, как время в мифопоэтическом сознании измерялось по-
токами событий, пространство воспринималось через многообразие про-
явлений материально-чувственного мира в его проекции на общество.
И подобно тому, как социальному времени предшествовало время ми-
фическое, пространство осмыслялось как организованный, упорядочен-
ный мир, космос, обладающий точкой отсчета, расположенной в его цент-
ре, где совершался акт первотворения [Мифы народов мира, 1982, с. ю сл.].
Эта универсальная модель «пупа земли», присущая древним и традици-
онным культурам, отражала основополагающий принцип мифотворчест-
ва — возведение всего многообразия проявлений материально-чувствен-
ного мира к изначальной идее2 Он разрешал противоречивую ситуацию,
когда в одной и той же культуре многократно и различными кодами вос-
производился образ мира и центра вселенной. Количественные признаки,
равно как и масштабы объектов, символизирующих космос, не имели зна-
чения, существенной была их качественная наполненность. Пространство,
освоенное отдельными группами населения, воспринималось как часть
организованного, некогда сотворенного, а значит, освященного пространс
тва [Элиаде, 1995, с. 29 сл.]. На разных ступенях развития общества грани-
цы космоса совпадали с пределами обитаемого мира, от отдельного насе
ленного пункта до масштабов государства3
Таким образом, с одной стороны, границы социального пространства
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
(в терминологии Э. Э. Эванса-Причарда сочетающего экологическое и
структурное пространство [Эванс-Причард, 1985, с. юо—101]) и мифичес-
кого совпадали. Но, с другой стороны, мифическое пространство мысли-
лось намного шире — находившимся вне социального мира, на отдален-
ной его периферии и отделенным от него элементами окружающего при-
родного ландшафта: горой, лесом, рекой, где обитали другие коллективы,
чужие, подчас враждебно настроенные соседи. Равным образом мифи-
ческое пространство охватывало небо и подземный мир. Подобные сла-
бо дифференцированные представления о локализации мифического про-
странства уживались во многих древних и традиционных обществах4.
Максимальное сближение мифического и социального пространства про-
исходило во время ритуалов, когда границы между ними практически сти-
рались. Говоря точнее, социальное пространство на время упразднялось,
поскольку общество в эти пограничные, переходные моменты погружа-
лось в мифические пространственно-временные измерения, имитируя ак-
ты первотворений мифических предков и богов и, таким образом, восста-
навливая космос. Новый, возрожденный, упорядоченный и организован-
ный мир вновь актуализировал социальное пространство и возобновлял
ход социального времени.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИИ О ДВИЖЕНИИ
В мифопоэтическом сознании космос мыслился в движении, импульс ко-
торому был задан при его создании. Устроителями и первыми обитателя-
ми космоса являлись мифические существа и первопредки, с которыми
люди связывали свое происхождение. Представления о них складывались
в русле восприятия линейного потока времени, исчисляемого по возраст-
ным группам [Иорданский, 1982, с. 92; Эванс-Причард, 1985, с. 97 сл.]. Вклю-
чение в один жизненный цикл, по крайней мере, четырех поколений (дед,
отец, сын, внук) определяло промежуток времени, равный приблизитель-
но 50 6о годам. В дописьменных и бесписьменных обществах генеалоги-
ческие линии не были достаточно длинными, тем не менее, в мифопоэти-
ческом сознании основатели рода, клана, племени воспринимались как
мифические существа: культурные герои, принесшие людям полезные и
священные предметы, демиурги, духи-хранители [Дэвидсон, 1975, с. 33—34],
жившие в первовремена. Подобные представления о родоначальниках-
первопредках и богах развивались в условиях социальной иерархии меж-
ду родственными группами населения, поэтому понятно, что они скла-
дывались в старших, аристократических родах и кланах [Эванс-Причард,
1985, с. 202 203], хотя почитались они во всех локальных группах племени
или даже несколькими племенами, населявшими значительные по площа-
ди территории5.
228
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
ВО многих архаических мифах мир, природный и социальный, модели-
ровался в соответствии с маршрутами странствий первопредков и мифи-
ческих персонажей [Мелетинский, 1995, с. 172]. Организованное таким об-
разом пространство, ограниченное путями передвижения предков, хозяев
земли, и есть замкнутый на себе космос6. Эти архаические представления
о вселенной как некоем ограниченном со всех сторон пространстве нашли
отражение и в античной философии, в связи с чем А. Ф. Лосев писал: «Все
идеальное и все материальное, с античной точки зрения, не само по себе,
но еще и вечно движется; а так как чувственно-материальному космосу не-
возможно двигаться куда-нибудь за пределы космоса... то ясно, что косми-
ческие движения вечно возвращаются сами к себе же, а потому круг и яв-
ляется единственно возможной идеальной формой движения» [Лосев, 1992,
с. 385]- Вечное движение по кругу лежит также в основе исчисления време-
ни как циклического возвращения к точке, где смыкаются начало и конец,
но переживаемого в настоящем. Подобные представления были присущи
и додинастической культуре, о чем с очевидностью позволяют говорить
изобразительные источники, трактуемые в этом аспекте. Таким образом,
этот замкнутый на себе космос является моделью мифологических пред-
ставлений о вечном настоящем [Элиаде, 1987, с. 89], циклически возобнов-
ляющемся «вечном периоде сновидений» [Берндт, Берндт, 1981, с. 159].
ОБРАЗЫ КОСМОСА В РИТУАЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ
Пространственно-временные границы вечно возвращающегося к своим
началам космоса реконструировались во время ритуалов, призванных по-
мочь обществу достичь равновесия, гармонии, — социальной и природ-
ной. Ритуальная практика занимала центральное положение в деятель-
ности коллективов архаических культур уже в силу того, что в ней актуа-
лизировалась основополагающая ценность — выживание, сопротивление
изначальному хаосу путем символического повторения космогонии, собс-
твенно, процесса творения, воспроизводимого в ритуале [Евзлин, 1993,
с. 202 СЛ.]
Понимание сути ритуала в архаических культурах, в определении А. К.
Байбурина, состояло в том, что «ритуал не „подтверждает" или „не утверж-
дает" уже совершившийся факт, а создает его и, в конечном счете, явля-
ется им. События, требующие совершения ритуала, считаются его следс-
твием» [Байбурин, 1993» с. 4 сл.]. Стремление древнего общества к само-
сохранению было обусловлено инстинктами, наряду с биологической и
физиологической сторонами обладавшими психическими сущностями,
«которые проявляются в мире фантазий, принадлежащем только им» и
порождающем представления о божестве, которое «вмешивается и оказы
вает помощь, если имеет место ущербное состояние или состояние беспо
229
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
койства, и это божественное вмешательство повторяется в ритуале» [Юнг,
1997, с. 499—451]-
Приуроченные к критическим, пограничным ситуациям, переживаемым
обществом, ритуалы, подтверждавшие реальность воссоздаваемого мира,
имели психотерапевтическое воздействие. Воспроизведение фрагментов
мифов во время ритуалов позволяет рассматривать их как одну из форм
искусства, которое в психологическом аспекте «есть важнейшее средото-
чие всех биологических и социальных процессов личности в обществе...
оно есть способ уравновешивания человека с миром в самые критические
и ответственные минуты жизни» [Выготский, 1968, с. 330—331]. Психологи-
ческим зарядом наделялись и произведения искусства, шире — предметы
вещного мира, причастные к ритуальной практике, в которых воплотилась
идея устройства космоса, ибо «почти всякое произведение искусства на-
правлено на преодоление жизненного хаоса путем художественной реор-
ганизации действительности» [Мелетинский, 1998, с. 91].
Подобно жесткому каркасу архитектурного сооружения, фундаменталь-
ные и универсальные в мифотворчестве пространственно-временные ко-
ординаты играют структурообразующую роль. Собственно архитектоника
образной системы мифологических представлений отражает стиль куль-
туры. Анализ источников в диапазоне между общим и особенным позво-
ляет наиболее адекватно реконструировать мифологические представле-
ния додинастического Египта. Как и в других дописьменных культурах, в
которых религиозно-мифологические представления проявлялись на вер-
бальном и невербальном уровнях, вещный мир и произведения изобрази-
тельного творчества, будучи формами социальной коммуникации, играли
в египетском обществе V—IV тыс. до н. э. важнейшую роль, воплощая чере-
ду образов, в которых отражалась концепция устройства космоса. Сколь-
ко-нибудь целостная картина религиозно-мифологических представлений
и их актуализация в ритуальной практике развертывается на основе сово-
купной информации анализируемых материальных источников.
Архаизмы, которыми полны космогонические мифы, представлен-
ные во многих письменных источниках, восходят к различным истори-
ческим периодам додинастического Египта. Череда образов, в которых во-
площались представления об устройстве вселенной, черпалась из окружа-
ющего природного и создаваемого культурой материально-чувственного
мира. Населенные пункты основывались на песчаных островах — гезира,
естественных возвышенностях, недоступных водам Нила при его разли-
вах. В конце герзейского периода (Нагада III), когда установилась тенден-
ция основывать населенные пункты ближе к берегам Нила, эти возвышен-
ности создавались искусственно. Стремление обезопасить себя от природ-
ной стихии не мешало видеть в каждом из этих освоенных пространств
первобытный холм, вышедший из первичных вод при создании космоса.
230
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
в пользу существования уже в додинастический период таких представле-
НИЙ свидетельствуют примеры обнаружения подсыпки из чистого желтого
песка под фундаментами сакральных построек, что, конечно, не исключает
сугубо утилитарного смысла этих действий, связанных со свойствами пес-
ка, использовавшегося при закладке сооружений. Но случаи засыпки чис-
тым песком могильных ям в отличие от обыкновения применять для этих
целей обычный грунт уже никак нельзя объяснить иначе как через при-
зму определенных мифологических представлений, отразившихся в погре-
бальном обряде. Чистый желтый песок становится важнейшим элементом
религиозно-мифологических представлений, что просматривается в мате-
риальной культуре Раннего царства.
Так, в Буто, в сооружении под полом помещения Ni был расчищен 5-ти
сантиметровый слой чистого песка. Сакральный характер этой постройки
вырисовывается в контексте находок, включая ритуальные каменные сосу-
ды, оттиски царских печатей II—III династии, а также элементы интерье-
ра. В помещении N5, предположительно игравшем важную роль в царских
ритуалах и праздниках, была обнаружена известняковая плита 91 х 69 см,
на которой, как предполагают авторы раскопок, устанавливался царский
трон [von der Way, 1992, с. 7 сл., рис. 5].
Представления о форме первобытного холма отразились в археологи-
чески выявленных примерах круглой планировки поселений, начиная с
бадарийского и амратского времени. Конкретные данные демонстрируют
центрическую модель организованного пространства, структурированно-
го концентрическими, вписанными один в другой, кругами или рассечен-
ного через центр на четыре сектора круга ®, что нашло отражение в ие-
роглифическом знаке niwty обозначавшем поселение с двумя перпендику-
лярными улицами, пересеченными в центре.
Материалы многих культурных традиций, в том числе и африканских,
свидетельствуют о том, что поселения и города планировались таким об-
разом, что их постройки концентрировались в четырех секторах, обра-
зованных перекрещенными большими дорогами, ориентированными по
странам света. Эта планировка населенного пункта присуща многим куль-
турам в разных регионах (ср.: город Беда в Нигерии [Nadel, 1965» с. 40] или
столица ацтеков Теночтитлан [Гуляев, 1982, с. 195])-
На пересечении путей, улиц круглых в плане населенных пунктов, как
в некоем центре, маркировавшем точку отсчета освоенного пространства,
устанавливалось святилище [Элиаде, 1994» с. 3^]- Собственно и сама сак-
ральная постройка воспроизводила представления об очерченном по кру
ГУ пространстве.
Этот образ, рожденный (и археологически зафиксированный) в долине
и дельте Египта, по меньшей мере, в V тыс. до н. э., в династический период,
сохранился в религиозной символике и письменности. Изображение круг
231
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
лой хижины, сооруженной из плетняка или тростника, укрепленной с од-
ной стороны столбом стало служить детерминативом в слове, обоз-
начающем святилище Верхнего Египта pr wr, а повторенное трижды, пе-
редавало собирательное именование верхнеегипетских богов [Gardiner,
1950, с. 494» О19]. Сакральные постройки возводили на круглых в плане
сырцовых вымостках, археологически зафиксированных в слоях ранне-
династического времени, в частности, в Иераконполе [Quibell, Green, 1902,
табл. LXXII, В, LXV].
Представления о первобытном холме в форме круглого, замкнутого
пространства сочетались с осмыслением его многочастной структуры. Ес-
ли в планировке поселений в виде концентрических кругов нашли отраже-
ние представления о дискретности пространства, разделенного на центр и
периферию, то планировка поселений с двумя пересекающимися улицами
фиксирует восприятие четырехчастного членения космоса в его горизон-
тальной протяженности и значимости ориентации строительных соору-
жений по странам света. Эти идеи реализовались в строительстве прямо-
угольных домов и возведении вокруг населенных пунктов прямоугольных
в плане оборонительных стен, начиная с амратской фазы культуры Нага-
да (см. ч. II).
Образ замкнутого пространства, ограниченного с четырех сторон, воп-
лотился в конструкции другого сакрального сооружения, в письменной
традиции символизировавшего древнее святилище Нижнего Египта И1
pr nsr. Несколько раз повторенная, эта идеограмма обозначала богов Ни-
зовья [Gardiner, 1950, с. 495, Ого]. Одно из наиболее ранних воплощений
этого святилища представлено на церемониальной «палетке охоты» (При-
ложение, № 7), однако оно не дает представления о его форме, перед на-
ми — лишь фасад. Не исключено, что эта сакральная постройка, увенчан-
ная сводчатой крышей, была овальной (сырцовая конструкция вполне
позволяла делать скругления на стыке смежных стен). Такие сооружения
изготавливались в виде фаянсовых миниатюрных моделей древнего святи-
лища pr nsr. Коллекция таких предметов происходит из святилища в Телль
Ибрагим Аваде в Северо-Восточной Дельте. Они находились в «тайниках»,
среди многочисленных вотивных предметов [van Haarlem, 1998, табл. 18,19]
(рис. 44) и датируются прото/раннединастическим временем.
Сакральные постройки в наиболее концентрированном виде отража-
ли образ мира в его горизонтальной и вертикальной протяженности. По-
мещенные на сырцовых платформах, святилища возвышались над прочи-
ми строениями населенных пунктов, маркируя центр вселенной. Одно-
временно эти жилища богов мыслились находящимися на горизонте, в
пространстве между небом и землей.
232
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
Архитектоника ранних святилищ служила моделью мира: купольная
крыша символизировала небо, а стены соотносились со странами света
земного пространства. В более развернутой форме эти представления от-
разились в планировке и убранстве сырцовых святилищ, храмов и царских
гробниц уже первых династий, в организации пространства вокруг них.
Единство схемы устройства окультуренного пространства, планировки
населенных пунктов и объектов раннего зодчества указывает на сущест-
вование отраженной в материальной культуре ранней космогонии, повес-
твований о возникновении символизирующего космос первобытного хол-
ма, воспроизводившихся во время обрядовых действ, связанных с идеями
восстановления космоса.
Во многих традиционных культурах эти действия по обновлению кос-
моса переданы в ритуальном строительстве, во время которого произво-
дится установление центрального столба для круглых построек. Собс-
твенно акт его водружения имитирует действия мифического персонажа,
первопредка, освоившего территорию для своего племени, то есть окуль-
турившего часть пространства, сделав его, таким образом, центром все-
ленной, священным пространством. Так, согласно верованиям племе-
ни ахилпа пустыни Арунта в Австралии, священный столб из эвкалипта
поддерживает их мир и обеспечивает им связь с небом, куда в мифичес-
кие времена удалилось божественное существо Нумбакула, этот столб ус-
тановившее [Элиаде, 1994, с. 29—30]. В древнем Египте идею ритуально-
го восстановления космического порядка воплощала колонна джед, уста-
навливавшаяся в празднование Нового года [Франкфорт и др., 1984, с. 43].
Отзвуки этих представлений прослеживаются в христианской, коптской
ритуальной символике. Еще в прошлом веке один из дней в сентябре, к ко-
торому приурочено наступление Нового года, когда вода в Ниле достига-
ла максимального уровня, назывался днем воздвижения Креста Господня
[Лэйн, 1982, с. 387].
В ритуале вертикального установления священных предметов отражен
момент космогенеза — отделения тверди от водной стихии. Будучи частью
целого, то есть самого сооружения, выступающего в роли одного из обра-
зов модели мира, стоящий столб отождествлялся с целой постройкой, мар-
кирующей космический центр. С другой стороны, являясь частью цело-
го, той же постройки, этот предмет, символизирующий космическую ось,
занимая промежуточное положение между небом и землей, олицетворял
воздушное пространство, в письменный период персонифицированное
образом бога ПТу Зарождение подобных представлений относится к доди-
настическому времени, когда строились круглые и овальные хижины стол
бовой конструкции, ставшие прообразом сакральных сооружений Ранне
г° Царства.
В додинастическом Египте, как и в целом ряде древних и традицион
233
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
ных культур, семантическими тождествами космическому столбу высту-
пали природные и рукотворные объекты, такие как гора, дерево, лестница,
колонна, пирамида и пр. (см., например: [Мифы народов мира, 1982, с. 161—
164]), отражавшие представления о картине мира и восстановлении кос-
мического порядка во время ритуальных действ.
Аналогичным смыслом наделялись и священные предметы, маркировав-
шие высокий статус социальных лидеров и символизировавшие причаст-
ность коллектива к мифическим предкам. К их числу относились штандар-
ты, жезлы, посохи, навершия булав, а также статуарные зооморфные и ан-
тропоморфные воплощения. Фигурки, особенно передающие мужских
персонажей, выполненные в условной стилистической манере, отличаются
нарочитым преувеличением некоторых частей тела — конечностей, подбо-
родка, фаллоса, и подобная стилистика передачи образов присуща мифи-
ческим существам — хозяевам территорий, основателям кланов или пле-
мен, первопредкам или богам (подробнее см. ч. IV, гл. 2).
Эти мифические образы воплощены на глиняных и изготовленных из
слоновой кости навершиях, широко представленных в материалах доди-
настического Египта, а также на штандартах, изображенных на предме-
тах изобразительного искусства прото/раннединастического времени (см.
Приложение, №№ 7,17,18, 20, 23). Можно отметить определенное сходство
этих предметов с шестами рангга в культуре аборигенов Австралии, ко-
торые ассоциировались с предками кланов. Обвешенные разными свя-
щенными предметами и изображениями: связками перьев, пучками рас-
тений, деревянными фигурками птиц, рыб и зверей и пр., — они во время
ритуалов представляли часть мифа в вещной форме [Берндт, Берндт, 1981,
с- 349—35о]. Манипулирование такими предметами — вычерчивание ими
на земле знаков и водружение атрибутов мифических существ — призвано
было в действенной форме актуализировать в ритуальной практике мифы
о создании космоса.
В контексте отражения в ритуальных предметах додинастического
Египта мотива создания космоса очень важно отметить, что исключитель-
но часто материалами для их изготовления служили земля (глина) и во-
да, иначе говоря, первоэлементы, из которых был создан космос. Перво-
бытный холм, его символизирующий, — наиболее прозрачный образ, ука-
зывающий на существование представлений о выхождении космоса из
бесформенного первичного водного хаоса. Из земли и воды создавались
предметы, окружавшие жизнь людей во всем ее многообразии: сырцовые
постройки, глиняные сосуды, зачастую передающие зоо- и антропоморф-
ные образы, изображавшие мифических существ и богов, глиняные стату-
этки, прочие изделия, — коробочки, модели лодок, плодов растений и пр.
(см. ч. II.) Процесс их изготовления из глины и воды с последующим фор-
мованием предметов мог уподобляться отделению тверди от водной сти-
234
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
хии и наделяться значением творения космоса. Во всяком случае анало
гичные представления зафиксированы в ведической традиции, согласно
которой вода, использовавшаяся при замесе глины для сооружения сыр
цовых строений, алтарей и жертвенников, ассоциировалась с первичной
ВОДОЙ [Элиаде, 1994, с. 27—28].
В целом ряде архаических культур образ мира представлен в виде сосу-
да или конструкции из сосудов, сделанных из различных материалов. Так,
в новогвинейских мифах земля уподобляется гигантскому блюду с про-
стертыми крыльями, над которым возвышается перевернутая вверх дном
чаша, символизирующая небо [Путилов, 1980, с. 22]. Дагомейские фоны
представляли себе вселенную в образе нескольких погруженных в водную
стихию половин священного для них предмета — калебасы, изготовлен-
ной из высушенной тыквы. Меньшая половинка, олицетворявшая землю,
плавала в большей половине калебасы. Небесная сфера — тоже половин-
ка калебасы — опрокинута над землей, и линия их схождения — горизонт.
Пространство между ними заполнено водой, выпадавшей в виде сезонных
дождей [Иорданский, 1982, с. 101].
Аналогичные представления частично донесла письменная традиция
древнего Египта, в которой сохранился архаический образ неба в виде со-
суда nwO [Шеркова, 20016, с. 202—203]7
Реконструируя образ вселенной в древнем Египте, Дж. Уилсон высказал
идею, что она мыслилась в форме двух сосудов: перевернутого небесно-
го и плоского блюда, символизировавшего землю [Франкфорт и др., 1984,
с. 57 сл.]. Однако, строго говоря, следует отметить, что в письменной тра-
диции образ земли в виде сосуда не сохранился8. В самом деле, если зоо- и
антропоморфным образам небесной Нут (коровы, свиньи, женщины) со-
ответствуют зафиксированные этими же изобразительными кодами обра-
зы бога земли Геба (гуся, мужчины), то воплощениям неба в форме пред-
метов нет параллелей при передаче земли. Тем не менее, есть основания
полагать, что в ранних космологических представлениях этот позднее за-
бытый и утраченный образ земли, символизированный сосудом, сущест-
вовал. К такому выводу позволяет прийти совокупный анализ ритуаль-
ных предметов, к числу которых относились жертвенники и расписная
керамика.
В додинастическом и раннединастическом Египте изготавливали два ти-
па жертвенников [Kelley, 1976, табл. 4.16,7.4, ил, 37л4> 34-8], которые явились
прообразами жертвенных столиков hlw.t — на подставе (табл. I,
13—17) [Gardiner, op. cit, с. 501. Ri, R2; Wb. Ill, c. 226] и wdhw — на чет^
Рех ножках [Gardiner, op. cit., c. 501. R3; Wb. I, c. 393-3941 (табл. I, рис. 7- A
Жертвенники первого типа представляли собой двухчастную конструк
235
Табл. I. Подставы, жертвенники и жертвенные столики
додинастического и династического времени.
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
цию. На коротких или высоких подставах катушковидной формы, обла-
давших 2,3 ИЛИ 4 сквозными треугольными или овальными отверстиями,
прорезанными по периметру тулова, ниже его середины Ж (табл. I, рис. 1’
4, 6), устанавливались широкие открытые чаши или узкие высокие сосу-
ды (табл. I, рис. 11,12). Существовали и цельные формы этого типа (табл. I,
рис. 2,5)- Иногда глиняные подставы снизу формовались в виде пары чело-
веческих ног или птичьей лапы (табл. I, рис. з).
Другой тип представлен жертвенниками на четырех ножках. Их сто-
лешница имела форму круглого или овального резервуара или плоскос-
ти. В этом типе также известны зооморфные по оформлению экземпляры,
в частности в виде скульптурного воплощения нижней части туловища
бегемота, увенчанного овальным резервуаром (табл. I, рис. 7, 8, 9). Фигур-
ка этого животного вылеплена на одном жертвеннике этого типа, относя-
щемся к амратской фазе культуры Нагада (табл. I, рис. 7).
Столики, происходящие от жертвенников обоих типов, появляются уже
в позднедодинастическое время и хорошо известны по материалам эпохи
Раннего царства. Из царских гробниц и богатых погребений знати в Сак-
каре происходят большие коллекции жертвенных столиков, двухчастных
и цельных, изготовленных из шифера и алебастра. Судя по рельефным
изображениям и миниатюрным моделям, имитирующим различные ово-
щи, фрукты, а также части туш животных, столики hlw.t предназначалась
для жертвенной пищи, в то время как на столиках wdhw устанавливались
сосуды, очевидно, наполнявшиеся водой, вином, пивом, разными маслами,
а также подставы, зачастую увенчанные сосудами.
По формальным признакам нельзя не отметить конструктивного сход-
ства между формами архитектурных сооружений, круглых и прямоуголь-
ных (овальных) в плане, с одной стороны, и жертвенниками и жертвенны-
ми столиками hlw.tn wdhw — с другой. В этом сходстве мы склонны усмат-
ривать семантическое тождество образов модели мира.
Подобно тому, как крыша постройки символизировала небо, резерву-
ар жертвенника и столешница жертвенного столика также олицетворя-
ли космический верх в вертикальной протяженности пространства. Под-
става и четыре ножки жертвенников и жертвенных столиков соотносимы
с центральным столбом круглой постройки и периферийными опорами
продолговатых сооружений, воплощавшими образ подпорок неба и мар-
кировавшими, соответственно, центр вселенной и четыре стороны све-
та. Установленные на земной тверди, подстава и ножки жертвенников и
жертвенных столиков занимают двойственную, посредническую позицию
между космическим верхом и низом, разделяя небо и землю. Зоо- и ант-
ропоморфное оформление подстав и ножек жертвенных столиков (как и
сходных с подставами высоких сосудов) позволяет говорить о череде тож-
дественных образов, в которых мыслилось пространство между небом и
237
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
землей, наделенных внутренним единством, в письменную эпоху заклю-
ченным в значении имени бога Шу, сопряженном с субстанцией пустоты,
света, воздушного пространства [Шеркова, 1996].
На примере воплощавших модель мира жертвенников, а также струк-
турно и функционально родственных им жертвенных столиков hlw.t и
wdhw, предназначавшихся для размещения на них жертвоприношений
богам, мифическим существам и умершим, прослеживается параллелизм
космологических представлений и культовой практики. В ритуальной по-
даче пищи и питья улавливается идея восстановления космоса, в погре-
бальном обряде сфокусированная на представлениях о загробном суще-
ствовании.
Данный параллелизм обнаруживает близость природы символизирую-
щих созидательное начало космических богов и первопредков, с которы-
ми общество поддерживало обменные отношения посредством подачи им
жертвоприношений. Соотнесение резервуаров жертвенников и столеш-
ниц жертвенных столиков, на которых располагались подношения, с кос-
мическим верхом позволяет локализовать местонахождение мифическо-
го пространства, где обитали боги, мифические существа и предки, к кото-
рым присоединялись умершие.
Образ сакрального пространства — верхнего в космологических пред-
ставлениях и загробного мира в культе мертвых — формировался в доди-
настическое время и отразился в расписной керамике. В период Раннего
царства на погребальных стелах покойные изображались сидящими перед
жертвенным столиком hlw.t с рукой, простертой над жертвоприношения-
ми или метелками тростника, символизирующими Поля Тростника и Поле
Жертвоприношений (подробнее см: [Шеркова, 2002а, с. 66 сл.]. Акт пода-
чи жертвенной пищи и питья происходил на земле, где и устанавливались
подставы и жертвенные столики, маркировавшие центр священного про-
странства в горизонтальной его протяженности. Их изготавливали и ми-
ниатюрными, и несколько таких подстав найдены на разных памятниках
додинастического и раннединастического времени. Это замкнутое риту-
альное пространство, освоенное первопредками, и есть образ земли, воп-
лощенный в расписной керамике типа С и D.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ОРНАМЕНТАЛЬНЫХ МОТИВОВ
НА РАСПИСНОЙ КЕРАМИКЕ ТИПА С
Керамика является наиболее динамично развивающейся категорией вещ-
ного мира древних культур, поэтому исключительно важен тот факт, что
в додинастическом Египте именно на сосудах появляются сложные орна-
ментальные и сюжетные композиции, выявляющие достаточно стабиль-
ные мотивы. Их «тиражированность» указывает на значимость тех или
238
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
иных изображений для культуры на определенном отрезке ее развития.
В этих мотивах заключена существенная и актуальная для общества, вы-
ступающего своего рода заказчиком, информация. Такой значимостью на-
делялась картина мира, космогонические мифы, повествования о мифи-
ческих существах и богах.
Самые ранние примеры росписи представлены на черноверхой керами-
ке, характерной для бадарийской культуры, но в полную силу разнообраз-
ные рисунки появились в амратский период на керамике типа С (подроб-
но об интерпретации росписи на этом типе сосудов см: [Шеркова, 20016,
с 202—211]). Орнамент наносился поясами белой краской по красному фо-
ну. Пространство между параллельными линиями заполнено рядом от-
стоящих один от другого чередующихся треугольников, обращенных вер-
шиной то вверх, то вниз. При этом каждый из треугольников состоит из
нескольких, вписанных один в другой. В бадарийский период впервые по-
являются и фигуративные рисунки. На стенке сосуда из Каирского музея
процарапана мужская фигурка в высоком головном уборе в форме треу-
гольника и с палкой или посохом в руке.
Керамика типа С амратской фазы культуры Нагада представленная
круглыми и овальными чашами, а также высокими узкогорлыми сосудами,
покрывалась геометрическим, растительным, фигуративным и смешан-
ным в единой композиции орнаментом. Исключительно многообразны со-
четания орнаментальных элементов, образованные чередованием незакра-
шенных и закрашенных белой пастой по красному и красно-коричневому
фону секторов, составляющих изобразительную композицию. Закрашен-
ные фигуры демонстрируют прямую или косую сетку, ряд прямых или ло-
маных параллельных линий в виде «елочки», зигзага и пр. В целом компо-
зиции достигают эффект чертежа.
Общей чертой всех композиций является наличие центра в виде ок-
ружности (табл. II, рис. ia—д)9, овала (табл. II, рис. 2а—в), спирали (табл. И,
рис. 3а, б), растения (табл. II, рис. 7а), животного (табл. II, рис. 73), «звездча-
той» или многолучевой фигуры (табл. II, рис. 4а—е). Доминирующей цен-
тральной фигурой является многогранник, лучи которого достигают пе-
риферийной части композиции, совпадающей с венчиком чаши (табл. II,
рис. 5а—е). Аналогичным образом решается композиция, центр которой
маркирован изображениями животных или растений (табл. II, рис. 7а, б,
в> е, з). Многолучевая фигура коррелирует с крестообразной или трехло-
пастной, также с выраженным центром в виде круга, овала, спирали или
без них (табл. II, рис. 6а—ж). В целом для всех композиций основным эле-
ментом является треугольник, образованный различными сочетания-
ми закрашенных и незакрашенных участков. Центрическая композиция
представлена на внутренней поверхности чаш с изображениями расте
ний и животных (табл. II, 7а—к). При этом в ряде случаев скульптурные
239
Табл. II. Изображения на расписной керамике типа С (та—/к).
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
фигурки животных как бы передвигаются по венчику сосудов (табл. И,
рис. /к).
Орнаментация внешней поверхности чаш и высоких узкогорлых сосу-
дов несколько иная. Это сочетания двух-трех нанесенных белой краской
горизонтальных или вертикальных линий, прямых или зигзагообразных,
цепочек треугольников и квадратов, разделяющих всю поверхность на не-
сколько секторов (табл. III, рис. 8а—е, з, и, о—р). Геометрический орнамент
зачастую имитирует растительный (табл. III, рис. 8ж, к—н) и сочетается с
фигуративными элементами — животными и людьми (табл. III, рис. 8с, 8т,
9В, 9г, 9Д, 9Ж)» что позволяет видеть в изображениях сцены. Так, на неко-
торых сосудах представлен мотив охоты с собаками (табл. III, 9е). Такие
изображения наделялись магическим смыслом (табл. III, 96).
Многообразие орнаментальных мотивов и сочетаний элементов, их со-
ставляющих, тем не менее, укладывается в рамки вариантов, которые, в
свою очередь, содержат устойчивое композиционное решение, что позво-
ляет говорить об общей идее, воплощенной в рисунках на керамике. Рас-
писывая сосуды, древние художники иллюстрировали представления о
внутренне структурированном, организованном пространстве с выде-
ленным центром и периферией. Центрические композиции демонстриру-
ют два решения размещения орнаментальных элементов: в системе впи-
санных окружностей или радиального расчленения поверхности внутрен-
него пространства открытых чаш на несколько симметричных секторов.
Нельзя не отметить, что эти композиции обнаруживают сходство с про-
странственной организацией концентрических и радиальных планов по-
селений V—IV тыс. до н. э, а также с планировкой семантически тождес-
твенных им сакральных построек, моделирующих устройство вселенной.
Это позволяет рассматривать расписные чаши в контексте отражения в
вещном мире представлений о мироустройстве и мифических образах.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ МОТИВОВ
НА КЕРАМИКЕ ТИПА D
Сопоставляя данные столь разных источников, какими являются плани-
ровка поселений, трехмерные постройки и плоский рисунок, мы имеем в
виду их специфику, определяющую различие подходов к материалам для
получения информации. Признавая чертежный характер изображений на
расписной керамике, мы тем самым исходим из понимания задачи древ-
них художников передать трехмерное пространство, — элементы ланд-
шафта или рукотворные сооружения, символизированные элементами
геометрического и растительного орнамента, на фоне которых представ-
лены зоо- и антропоморфные персонажи, осуществляющие какие-то дей-
ствия.
241
Изображения на распис
. (8а—9ж). Нагада I.
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
X- А. Кинк полагала, что орнаментальными элементами на расписной ке-
рамике художники изображали пейзаж. И хотя к этому выводу она при-
шла, анализируя росписи на керамике типа D периода Нагада II с изобра-
жением плывущих лодок, тем не менее, и в этих композициях сохранился
прежний геометрический и растительный орнамент, присущий керамике
типа С. Лодки с кабинами изображены также и на сосудах типа С (см., на-
пример, табл. III, 96). И этот факт позволяет рассматривать оба типа рас-
писной керамики как ее хронологические этапы развития в культуре На-
гада. Это, в свою очередь, позволяет с полным основанием говорить о мес-
тных корнях и развитии изображений сцен с лодками на сосудах.
Итак, к числу элементов пейзажа X. А. Кинк отнесла различные элемен-
ты. Так, треугольники, волнистые линии, растительность она рассматри-
вала в качестве элементов природы, признаков конкретной местности, на
фоне которой происходят воплощенные на сосудах действия людей и жи-
вотных [Кинк, 1976, с. 139—140]. Таким образом, элементы геометрического
орнамента осмыслены ею как условные обозначения ландшафта. Так, тре-
угольники — это гористая местность, волнистыми линиями обозначалось
водное пространство и т. д. [Кинк, 1976, с. юб сл.] Такая интерпретация,
характерная для многих исследователей, исходит из постулата подража-
тельности рисунков природным реалиям [Baumgartel, 1947, с. 54 сл.], что во
многих случаях имеет под собой неоспоримые основания. Например, ли-
нии зигзагов в древнеегипетской иероглифике стали передавать сло-
во ты, обозначавшее воду.
Изобразительное искусство оперирует символами, которые, как и знаки,
есть модель определенной предметности [Лосев, 1976, с. 131—134]. Но мо-
делирующая структура символа обладает более общим, чем знак, характе-
ром и отличается от конкретного проявления предметности обозначаемо-
го. Символ многозначен, поэтому трактовка изобразительных элементов,
особенно геометрических, вызывает вполне определенные трудности в си-
лу их абстрактности.
По этому поводу супруги Берндт писали: «Вырезанный на каком-то
предмете круг может означать пещеру, стоянку или вообще что угодно.
Орнаменты в виде меандра могут означать следы различных животных
или пути странствий мифических предков, ручьи и т. п.» [Берндт, Берндт,
1981, с. 348]. Каким бы ни было конкретное значение символа, оно всегда
связано с важными представлениями в культуре, а главные символичес-
кие фигуры любой религии всегда выражают определенную моральную и
интеллектуальную установку» [Юнг, 1997»с-1721- Иными словами, трактов-
ка символов, многозначных по своей природе, зависит от культурного кон-
текста, очерчивающего круг значений. Геометрические знаки орнаменталь
ных мотивов, как и иконические изображения, — это всегда обобщенное
243
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
обозначение сакральных объектов, сферы божественного [Мифы народов
мира, 1980, с. 487], и речь, таким образом, идет о вполне определенном кон-
тексте, в котором фигурируют мифологические и обрядовые символы, свя-
занные с мифическими предками и территориями, ими пройденными и
освоенными, о чем и повествуют мифы. И этот вывод, как представляет-
ся, играет существенную роль для толкования рисунков на расписной ке-
рамике додинастического Египта.
При интерпретации элементов росписи на керамике также принципи-
ально важно, что все они выступают в едином контексте, а именно — в ор-
наменте, где все его части лишаются, так сказать, своей индивидуальности,
неповторимости [Каган, 1972, с. 224—225]. Напротив, все элементы высту-
пают вместе, в результате чего рождается единый образ, структурирован-
ный в композиции, общем рисунке, наделенном неотъемлемыми призна-
ками ритма, симметрии и равновесия, собственно, гармонии.
Это сродни другим видам искусства, мусическим и словесным, — поэ-
зии и в известном смысле близкому ей ораторскому искусству, основан-
ным на ритмическом чередовании звуков, пауз, их долгот и пр. [Цицерон,
1972, с. 365,367,369,370—371,377,378 сл.]. Они вводят адептов культуры в оп-
ределенное состояние переживаний, обладая психотерапевтическим воз-
действием. Такого рода воздействия переживают люди, судя по данным
этнопсихологии, когда проявляется ритм, во время ритуалов, священных
песнопений, танцев, — словом действий, с которыми (в силу вполне понят-
ных причин) невозможно соприкоснуться при анализе археологических
артефактов, но которые в ту отдаленную эпоху должны были существо-
вать, наряду с изобразительным и орнаментально-декоративным искусст-
вом, отражая мифы [Каган, 1972, с. 190 сл.]. В присущей изобразительному
искусству статичной манере передается информация о действиях мифи-
ческих героев.
Эти персонажи, представленные зоо- и антропоморфными фигурами
или их символами, находятся в сакральном пространстве с выделенным
центром и периферией, оформленном как чертеж, план местности, пере-
данный в условной, орнаментальной манере. Этот ракурс позволял пока-
зать глубину пространства, хотя и за счет искажения пропорций его эле-
ментов. «Обращение к плану становится неизбежным и в том случае, —
отмечал Б. В. Раушенбах, — если надо показать какие-то образования на
поверхности земли, например, пруд, реку и т. п. — все то, что при любой
боковой проекции слилось бы с опорной линией» [Раушенбах, 1980, с. 17—
18, сл.].
Стилистика растительно-геометрического рисунка подчеркивает сак-
ральный характер изображений на сосудах, указывая на их ритуальные
функции, связанные с подачей жертвоприношений, в культовой практике
отражающей мифологические представления о восстановлении космоса.
244
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
Включенные в орнаментальную канву геометрические фигуры — четырех-
угольник, круг, «звезда», крест, треугольник - символизирующие сакраль-
ное пространство, созданное и освоенное мифическими персонажами, на-
делялись магической силой защиты. Благодетельные свойства переноси-
лись и на сосуд, воплощавший модель земного пространства, освященного
деяниями мифических существ, предков и духов — хозяев земли, запечат-
ленных на сосудах в зоо- и антропоморфных образах.
Целый ряд изображений демонстрирует «сцены», в которых участвуют
представители фауны. Характерны композиции с шествующими по кругу
животными (табл И, рис. /е, ж, и, к)10 На упоминавшейся чаше из Абидо-
са11 (Каирский музей, зал 53, инв. № 31064/2076) воплощена многофигурная
центрическая композиция (табл. III, рис. 96). Центральную позицию зани-
мает скорпион, вокруг которого изображены другие представители фау-
ны: копытное животное с длинными, обращенными назад рогами, какое-
то условно переданное животное с длинным туловищем, очевидно, рыба
или крокодил. По внешнему кольцу друг за другом следуют черепаха, ко-
пытное животное, рыба, три птицы, две рыбы и бегемот. В верхней части
блюда изображена весельная лодка с двумя кабинами, присущими рисун-
кам на керамике типа D времени Нагада II. Водное пространство передано
волнистыми линиями.
На другой, также датированной амратской фазой культуры Нагада, чаше
овальной формы (максимальная длина 24 см; Каирский музей, зал 53, инв.
№ 58677) представлена лодка, в которой находится животное, скорее все-
го, крокодил (хотя из-за условности изображения идентификация образа
затруднительна, но все же она сопоставима с более узнаваемыми изобра-
жениями этого животного на других чашах). На противолежащей относи-
тельно изображения лодки стороне внутренней поверхности чаши нане-
сен растительно-геометрический орнамент, состоящий из треугольников и
растений между ними.
Достаточно часто в композицию с животными введены антропоморф-
ные образы. На чаше, происходящей из Махасны (табл. III, рис. 9в), пред-
ставлены две «танцующие» человеческие фигурки, копытное животное,
пара бегемотов — животных исключительно популярных в изобразитель-
ном искусстве культуры Нагада I, а также элементы растительно-геомет-
рического орнамента. Вместе с тем по абрису растительный орнамент, по-
мещенный в верхней части блюда, встречается на расписных сосудах сле-
дующей герзейской фазы культуры Нагада, что еще раз свидетельствует
° преемственной связи культуры Нагада I и Нагада II в части оформле-
ния расписной керамики, исключая, таким образом, идею о заимствовании
расписной керамики типа D от переднеазиатской.
Итифаллические персонажи на расписной керамике арматской фазы
культуры Нагада представлены сражающимися (?) (табл. III, рис. 9г), ве-
245
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
дущими вереницы животных (табл. III, рис. 9д) или охотящимися на них
с луком и стрелами, в сопровождении собак (табл. III, рис. 9е). Некоторые
экземпляры изображают фигуры во время ритуального танца, когда веду-
щий персонаж держит в руке посох в виде клюки, а следующий за ним по-
ложил руки на его плечи (табл. III, рис. 9ж).
Женские персонажи, реже представленные на расписной керамике ам-
ратского периода, воплощены танцующими (табл. III, 9в). Атрибуты муж-
ских персонажей указывают на причастность их к охотничьему обра-
зу жизни и силовым действиям. Примечательно, что несмотря тот факт,
что в период Нагада I основу хозяйственной жизни уже составляли про-
изводящие формы хозяйства, в сценах на расписной керамике типа С нет
изображений типично одомашненных видов животных и растений. Дан-
ное наблюдение подтверждает высказанную выше точку зрения о том, что
в рисунках находят отражение не, так сказать, бытовые, иллюстрирующие
каждодневную жизнь, а скорее ритуальные мотивы, связанные с охотни-
чьим бытом и сценами сражений первопредков или мифических образов
(см. также: [Пиотровский, 1930]).
Это наблюдение указывает на сакральный характер изображений на ке-
рамике, передающих образы мифических предков. Будучи ритуальными,
сосуды и рисунки на них наделялись смыслом магического воздействия,
которые могли отводить вредоносные силы, символизированные хищны-
ми и ядовитыми, опасными для жизни людей животными, обитающими
в воде и на суше; благоприятствовать охоте и воинской удачливости, спо-
собствовать сексуальной потенции, плодовитости людей и животных, на
которых они охотились. Словом, изобразительные тексты на керамике ти-
па С воплощали весь круг представлений, которые составляли жизненно
важные ценности общества. Символика плодородия передана мотивами
растительного орнамента, знаками воды, «стоящими» на хвостах змеями,
а также фигурками бегемота. Изображения лодок на керамике амратской
фазы начинают целую серию сцен «на воде», воплощенных на расписных
сосудах типа D, характерных для герзейской фазы культуры Нагада12, хо-
тя представленные на них сцены свидетельствуют об изменении мифоло-
гических сюжетов.
На керамике типа D роспись наносилась на внешнюю поверхность гор-
шкообразных, разных пропорций сосудов. Сложные композиции расти-
тельно-геометрического орнамента распались на отдельные фигуры, кото-
рые стали элементами пейзажа и символическими обозначениями зоо- и
антропоморфных образов, сгруппированных в «повествовательные» изоб-
разительные тексты, отраженные в ритуалах, связанных с идеями плодоро-
дия и заупокойным культом [Hornblower, 1930; Матье, 1961, с. 14; Davis, 1989»
с-123 1241- Точка обзора рисунка сместилась с вида в плане, сверху к ви-
ду сбоку, создавая иллюзию движения изобразительных элементов по кру-
246
Табл. IV. Геометрический орнамент с зоо- и антропоморфными фигурами
на расписной керамике типа D. Нагада II.

Табл. V. Сцены с лодками на расписной керамике типа D. Нагада II.
VT TV t
nf штттг
Табл. VI. Мотив священного брака на расписной керамике типа D (1—9);
изображение погребения в лодке (ю);
штандарты с навершиями в виде символов богов (п).
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
гу, в замкнутом пространстве при воображаемом или реальном вращении
сосуда вокруг оси или перемещении зрителя вокруг него для фиксации
«кадр за кадром» разворачивающейся композиции. Таким же образом рас-
сматривались изображения на высоких стройных сосудах культуры Нага-
да I. Преемственность отмечается и в отображении горизонтальных орна-
ментальных поясов, состоящих из треугольников, фигуративных изобра-
жений (ср., например, табл. III, 8т и табл. IV, 24—26)13
Вместе с тем в герзейский период изменились цветовые сочетания по-
ля и орнамента, который покрывался коричневой краской, нанесенной по
кремовой или светло-желтой поверхности мергелистой глины. Появились
и новые элементы, представляющие собой точки и штрихи (табл. IV, 1), час-
тые дуговидные линии, образующие «чешуйчатый» орнамент (табл. IV,
2), а также спирали, полностью покрывающие всю поверхность сосуда
(табл. IV, 3—5) или в сочетании с волнистыми линиями (табл. IV, 6,14). Вол-
нистые линии расположены горизонтальными ярусами (табл. IV, 7), иног-
да оставляя некоторые участки поверхности сосуда незакрашенными
(табл. IV, 8—п).
Сосуды покрывались и более сложными рисунками, состоящими из па-
раллельных вертикальных и горизонтальных, скрещенных и дугообраз-
ных, волнистых линий в виде гирлянд, различным образом между собой
соединенных (табл. IV, 12,13). Они часто сочетаются с изображениями рас-
тений, животных и людей (табл. IV, 16,17,19—23; табл. V, 2, 5, 6; табл. VI, 2,6,
7—9). В этих мотивах заключен образ струящейся воды, и в этой стихии
происходят сцены с плывущими лодками. Водный и прибрежный ланд-
шафт символизирован изображениями растительности, водоплавающих
(крокодилов, табл. IV, 29), сухопутных животных (газели, табл. IV, 28) и
длинноногих птиц (страусов? табл. IV, 24, 25).
Лодки представлены числом от 2 до 4, плывущими одна за другой. На
каждой из них установлены по две кабины, и часто к ним приставлены
штандарты с символикой мифических существ или богов (табл. VI, рис. и).
В носовой части лодки изображена в реалистической или условной манере
ветка или пучок растений, дугообразно изогнутые в сторону внутренней
ее части. Частые параллельные линии, отходящие от лодки книзу, возмож-
но, передают весла или движение по водному пространству. Окрестный
ландшафт, мимо которого плывут лодки, отмечен условно: чередой треу-
гольников, растениями, — деревьями или кустами с длинными побегами,
отдельными знаками или цепочками s-видных знаков. Условность «пейза-
жа» подчеркивается включением в него частей лодок: кабинок и парусов
(табл. V, 2,5), и этот факт не позволяет, на наш взгляд, толковать сцены как
бытовые. Совершенно очевидно, что воплощенные на сосудах сцены пере-
дают не реальный ландшафт или пейзаж, а иллюстрируют религиозно-ми-
фологические сюжеты, фрагменты мифа или связанные с ними ритуалы.
250
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
Копытные животные и птицы воплощались не только в черте лан-
дшафта, но и непосредственно в лодках или над ними (табл. V, 10—15;
табл. VI, 1, 6). И только птицы в ряде случаев изображены стоящими на
кабине, как в протодинастическое время, маркируя святилище, им пос-
вященное (см., например, табл. V, 13). Человеческие фигурки всегда пред-
ставлены в одном с животными изобразительном контексте и расположе-
ны в лодках или в пространстве «пейзажа» (табл. VI, i—9; табл. VII, 2а, б,
3). Действия персонажей не вполне ясны, однако их смысл, должно быть,
каким-то образом связан с наличием в лодках святилищ с символически-
ми обозначениями принадлежности к определенному мифическому су-
ществу или богу.
Среди антропоморфных персонажей представлены мужчины и женщи-
ны. Как и на расписной керамике амратского времени, мужские фигурки
наделены атрибутами охотников и воинов: луками, палками, посохами и
предположительно бумерангами. На одном сосуде (впрочем, вне контекста
сцен с лодками) мужской персонаж изображен погоняющим вереницу ко-
пытных животных (табл. IV, 28), а на фрагменте другого сосуда изображе-
ны мужчины, держащие по веслу (табл. IV, 27).
Женские фигурки, как и на керамике типа С, воплощены танцующи-
ми, однако стилистика изображений претерпела значительные изменения.
Они переданы весьма условно, — с крупной головой в виде круга, венча-
ющего тело, представленное в форме одного или двух (один над другим)
треугольников с вершиной, обращенной книзу (табл. IV, 23). Иногда у та-
ких фигурок, составляющих статичную группу, прорисованы руки, согну-
тые в локте, за которые они держат друг друга (табл. VI, 8). Танцующие
женские фигурки переданы с воздетыми, дуговидно изогнутыми руками.
Именно этот жест, символизирующий рога крупного рогатого скота, судя
по многим этнографическим примерам, характерен для ритуальных тан-
цев, посвященных корове или быку, причастных к солярным представле-
ниям, олицетворенным образами космических богов или мифических су-
ществ, имевших воплощения быка и/или коровы [Шеркова, 1996, с. 101].
Женские персонажи на керамике типа D становятся центральными в се-
рии сосудов с лодками. На это указывают как более крупные, сравнитель-
но с мужскими фигурками, их размеры, так и изобразительный контекст, в
котором мужские персонажи представлены наблюдающими или участву-
ющими в ритуальных танцах (табл. VI, 4). В сценах изображены штандар-
ты, увенчанные головой коровы (табл. VI, 3). По абрису — персонажи, на-
поминающие условные воплощения головы этого животного, а также жен-
ские статуэтки с поднятыми, изогнутыми руками (см. след, главу). Все эти
воплощения связаны с женским божеством, исполняя ритуальный танец,
посвященный богине в образе коровы (в письменный период Хатхор)
[Murray, 1956, с. 92]), чье святилище на лодке увенчано ее символикой.
251
Табл. \Л. Ритуальный сосуд с изображением птиц и травоядных животных (1);
сосуд с итифаллическими фигурами (2).
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
Такая трактовка данного увенчивающего штандарт изображения поз-
воляет говорить о том, что и прочие воплощения на них являлись эмбле-
мами других богов или местностей, в которых они почитались. Чаще все-
го на штандартах представлен так называемый знак Мина, стрелы боги-
ни Нейт, треугольники, реже — птица в лодке, предположительно сокол,
изображенные нередко в одной сцене, но в разных сочетаниях (табл. V, 5)*
Не исключено, что уже в герзейское время существовало рисунчатое пись-
мо. На нескольких сосудах представлен знак, в письменный период обоз-
начавший участок орошаемой земли, пашни — sp<t, хотя нельзя исклю-
чать, что уже в раннее время им обозначались также и области [Савельева,
1962, с. 34 сл.], идентифицируемые иногда еще одним начертанным знаком
(табл. V, ю). Можно предположить, что эти штандарты с разными образа-
ми обозначали местность, где находилось святилище, посвященное тому
или иному божеству, символическое изображение которого представлено
на лодках, плывущих по священным каналам. Одна из таких местностей,
быть может, обозначена с помощью двух знаков, лодки (?) и sp3.ty на глиня-
ном пряслице герзейского времени (табл. V, 16), а также на ритуальном со-
суде из Абидоса.
Анализ изображений на одном сосуде герзейской фазы (табл. VI, 7—9)
в контексте ритуала позволяет, на наш взгляд, наиболее адекватно интер-
претировать представленные сцены, происходящие в водном простран-
стве. Эти сцены ритуальных действий разворачиваются на трех лодках.
В верхней части сосуда изображены гирлянды из волнистых линий, че-
редующиеся с рядом треугольников. Внизу группами представлены ко-
пытные, длинноногие птицы, женские фигурки, треугольники и растения,
а также участки орошаемой земли и водной поверхности. В первом слу-
чае на кабинке-святилище изображены итифаллическая мужская и женс-
кая фигурки (табл. VI, 9). На другой лодке на одной кабинке находятся три
фигуры: две женские — крупная и небольшая, и одна мужская также ити-
фаллическая (табл. VI, 7). Над вторым святилищем возвышается штандарт,
увенчанный птицей, возле которого стоит еще одна итифаллическая фи-
гурка. На третьей лодке (табл. VI, 8) возле кабинки-святилища со штандар-
том, увенчанным знаком Мина, изображены три небольшие женские фи-
гурки. Крупная женская фигурка в позе танцующей стоит на сооружении
в лодке. Такие же персонажи находятся и между ними. Основным следу-
ет признать изображение, где на центральной из трех кабинок со штан-
дартом, символизированным «рогатой» эмблемой, под навесом стоит пара,
крупная женская фигурка рядом с итифаллической мужской (табл. VI, 9).
Именно эта сцена позволяет «расшифровать» значение этой сцены и ком
позиции в целом, которая изображает ритуал священного брака небесной
богини с символами коровы и мифического предка, священного царя или
ВОЖДЯ.
253
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
В мотиве священного брака заключена идея сексуальной потенции пер-
вопредка или социального лидера и оплодотворения им богини, чья сим-
волика связана с крупным рогатым скотом, игравшим важную роль в хо-
зяйственной жизни додинастического общества, составлявшим основу бо-
гатства аристократических социальных групп, а потому обоготворенным.
А общий изобразительный контекст, в котором этот мотив представлен,
обнаруживает семантическую близость мотиву пролития космической
влаги, отраженному в рисунках на расписной керамике типа D, где водная
стихия служит фоном, на котором происходят ритуалы.
И сам сосуд как вместилище влаги, представляющий мифологические
сцены со святилищами, мифическими персонажами и лодками, плывущи-
ми в сакральном пространстве, передавал космической образ, собственно,
небо как источник небесной влаги. Идея пролития космической влаги как
символа очистительных обрядов в наиболее концентрированном виде от-
разилась в форме и рисунках на ритуальной чаше из Абидоса с нескольки-
ми миниатюрными сосудиками вдоль ее венчика (табл. VII, 1), а также ос-
тродонного сосуда с дополнительными сливами, моделированными в ви-
де четырех миниатюрных горшочков вокруг его горлышка (табл. VII, 2а, 6).
По расположению на сосуде миниатюрные горшочки в форме сосудов nw
соотносятся с космическим верхом в модели мира. На чаше, в нижнем ее
регистре, представлен и средний мир, символизированный изображения-
ми жертвенных копытных животных и парой деревьев, на одном из кото-
рых сидят птицы (и в этом элементе композиции также отражена модель
мира). Слово spl.t, обозначающее участок (пахотной) земли, в сочетании с
условным рисунком лодки, возможно, идентифицируют сакральную мест-
ность.
Изобразительное поле остродонного закрытого сосуда (табл. VII, 2а, 6),
не расчлененное регистровой системой, целиком соотносимо с космичес-
ким верхом, где представлена водная стихия, по которой среди ее обитате-
лей плывут лодки с высокой носовой частью и кабинами. На правой лодке
с часовней или святилищем установлен штандарт, увенчанный эмблемой
(ср. табл. VI). Введенные в этот изобразительный констекст итифалличес-
кие фигурки, расположенные в том числе и между сосудиками-сливами,
которые, судя по статуарным воплощениям додинастического и ранне-
династического периода, семантически тождественны фаллосу, отражают
идею ритуального пролития космической, небесной влаги, стимулирую-
щей природное плодородие и оплодотворяющего начала в обществе.
Если в амратский период у мужских персонажей, представленных на
расписной керамике, аспект плодотворной, творческой активности реа-
лизовался в образах хозяйственно-производственной деятельности, то в
изобразительном материале герзейской поры на первый план выходит сек-
суальный аспект. Женские образы могут быть истолкованы как символи-
254
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
зирующие природную плодовитость. Отсюда слияние мужского — соци-
ального и женского — природного начала. Очевидно, эта классификация
отразилась в Гелиопольской космогонии, в которой земля, в отличие от
большинства древних культурных традиций, олицетворялась не женским,
а мужским божеством, вобравшим черты духов — хозяев земли и мифи-
ческих предков — основателей родов. В додинастическую эпоху, когда ант-
ропоморфные образы неба и земли только формировались, представления
о мироустройстве как космоса в целом, так и его элементов, отражались в
вещном мире через его объекты, в том числе через сосуды.
Если модель мира воплощалась в образе целого сосуда, то ритуально
разбитый, что археологически зафиксировано в материалах некрополей
додинастического Египта, он символизировал крушение космоса. В кон-
тексте погребального ритуала разбитый сосуд означал смерть, преодолева-
емую ритуальным «убийством» сосуда как заместителя умершего. Загроб-
ное воскресение умершего происходило при соблюдении ритуала подачи
ему жертвенной пищи и питья, что в религиозно-мифологических пред-
ставлениях означало восстановления космоса.
Средствами переправы в иной мир мыслились лодки, модели которых
клали в могилы начиная с V тыс. до н. э. Иллюстрацией существования та-
ких представлений уже в додинастическое время служит модель погребе-
ния с лежащим на боку в скорченной позе умершим, как считается, в лодке
[Seipel, б/г, рис. 8 на стр. 43] (табл. VI, ю). Эта традиция позднее отразилась
в Текстах Пирамид. Так, в изречении 270, начертанном в пирамиде Унаса,
говорится о том, что царь поджидает перевозчика в страну мертвых на бе-
регу водного потока [Lichtheim, 1984, с. 35, прим. 1]. В целом ряде заклина-
ний специально подчеркивается, что все небесное пространство заполне-
но водой, по которой в ладье путешествует умерший царь. Вода является
характерной чертой небесного пространства, по которой осуществляются
передвижение по небу. Примечательно, что при этом способ путешествия
обозначен детерминативом в виде лодки [Allen, 1989, с. 7 сл.].
В раннединстическое время, по-видимому, были достаточно четко раз-
работаны жрецами представления о способах переправы умерших на тот
свет, что в первую очередь отразилось в материалах, связанных с персоной
умершего царя. При этом функции спутника солнечного бога в его небес-
ном плавании, которого сопровождал новопреставленный, играл бог Тот в
обличии павиана. Материальным свидетельством таких представлений, на
наш взгляд, служит фаянсовая модель лодочки с павианами из святилища
в Телль Ибрагим Аваде (рис. 54). Из 7 первоначально находившихся в ло-
дочке павианов сохранились 4 (подробнее об интерпретации этого пред-
мета см: [Шеркова, 20026]).
Образ небесной лодки, плывущей в небесном пространстве, сложился в
Додинастический период и отразился в серии расписной керамики типа D.
255
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Рис. 54 Фаянсовая модель лодки с павианами из святилища в Телль Ибрагим Аваде.
Собственно говоря, этот мотив плавания священной лодки сохранился и
позднее, когда уже не изготавливались расписные сосуды типа D. В ранне-
династическое время мотив плывущей ладьи продолжал воплощаться на
других предметах. В частности, известно изображение лодки с парой ка-
бин на торце расписного ларца из Хелуана (№ 32639) [Rice, 1990, с. 163, рис.
68]. На нем представлены копытные животные, шеренгой «шествующие»
по регистру в виде дуги, показывающей незначительное всхолмление, в то
время как свободное пространство композиции заполнено знаками Z и
параллельными линиями, как на расписной керамике типа D.
Подводя некоторые итоги темы отражения в материальной культуре
(изобразительном искусстве) космологических представлений, необходи-
мо отметить, что в основном артефакты позволяют реконструировать вос-
приятие пространства, в то время как категория времени проявляется в
скрытой, неявной форме. В самом деле, без представлений о времени, как
социальном, так и мифическом, древняя культура просто не могла бы су-
ществовать. На временных циклах, суточных и годовых, подчиненных дви-
жению небесных светил, солнца и луны, основывался земледельческий ка-
лендарь, а в идеологическом аспекте формировалось ядро — солярные ре-
лигиозно-мифологические представления. Как и в ряде других культур с
доминирующим солярным аспектом, в Египте уже с додинастического вре-
мени прослеживаются образы, связанные с солнечным культом, в том чис-
ле и их символика в виде геометрических фигур, круга и спирали.
Вместе с тем существует концепция отражения в этих символах поня-
тия времени. Так, круг или окружность трактуется как форма передачи
циклической модели времени, присущей архаическим обществам, а спи-
раль, характерная для изобразительного искусства культур эпохи энеоли-
та, — как модель движения времени по спирали, что-де присуще развитой
мифологии [Ахундов, 1982, с. 62 сл.]. Однако такая точка зрения полностью
256
ГЛАВА 1. КОСМОС И РИТУАЛ
игнорирует основной принцип мифологического мышления, отраженно-
го в предметности, конкретности образов при передаче отвлеченных абс-
трактных понятий, в том числе и времени. Приводившиеся выше примеры
из традиционных культур относительно восприятия времени через поток
событий, главным образом в русле последовательности хозяйственной де-
ятельности, — прямое тому свидетельство. В пространственно-временном
единстве более актуальным для архаичных, традиционных культур явля-
лось понятие пространства в силу его конкретности, зримости, доступ-
ности для непосредственного восприятия. Именно пространственным по-
нятием расстояния измерялось соотношение между поколениями в гене-
алогических линиях, тогда как речь должна была бы идти об измерении
времени, разделявшем поколения кровных родственников. Разумеется,
временные отрезки передавались в форме символов. Достаточно упомя-
нуть о том, что в древнеегипетской письменности идеограмма в виде кру-
га с точкой в центре Q, символизирующая солнце, представлена в целом
ряде слов, обозначающих различные по протяженности периоды времени
(день, вечер), собственно, время, а также понятие вечности [Gardiner, 1950,
с. 485, N5]. Употребление солярной символики в этих терминах обусловле-
но принципом исчисления времени по пространственному перемещению,
движению солнца по кругу, циклически возобновляющемуся каждый день,
каждый год, — вечно14
Совокупный анализ материальных источников додинастической куль-
туры позволяет говорить о сложении космологических представлений, со-
ставивших древний пласт в космогониях письменного периода. Собствен-
но мифы и их фрагменты, бытовавшие в устной традиции, остаются за
рамками возможных реконструкций, поэтому можно говорить о поисках
мифологемы, восстанавливаемой по вещным и изобразительным матери-
алам. Однако образная система, вырисовывающаяся в результате этих по-
исков, выявляет древнеегипетские культурные традиции, лишь в силу сов-
падения определенных воззрений и реалий обнаруживающие параллелиз-
мы в других культурах. Равным образом, за пределами непосредственного
анализа остается и сфера ритуальных действ. Изобразительный материал
позволяет толковать ту или иную композицию, сцену, передает отдельные
моменты ритуала, но такие, которые в концентрированном виде фиксиру-
ют результат действий и несут наиболее существенную для адептов ин-
формацию, поэтому являются ключевыми для понимания смысла риту-
альных действ и идентификации образов, в них участвующих.
Предпринятые построения основаны на причастных к культово-риту-
альной практике материальных источниках. В этой форме деятельности, в
которой, так или иначе, участвовало все общество, актуализировалась ос-
новополагающая идея преодоления небытия, смерти, звучащая в мифах о
творении космоса. Спроецированная на социум, эта идея охватывала всю
257
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
иерархию жизненно важных, сходящихся на целостности общества, ду-
ховных ценностей, гарантированных единством и регулярными контак-
тами с миром предков и богов во время ритуалов, в которых воспроизво-
дились действия по восстановлению космоса. Эта основная идея, которая
прослеживается в разных по содержанию мифологических повествовани-
ях, фигурировала и в различных ритуалах, приуроченных к важным собы-
тиям жизни общества. Образная система, представленная в материальных
памятниках, позволяет реконструировать религиозно-мифологические
представления в динамике развития общества на пути к созданию госу-
дарства.
ГЛАВА 2
МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
В мифопоэтическом сознании окружающий общество мир мыслился на-
селенным множеством мифических существ, духов природы, с которы-
ми люди вступали в контакты. Эти сверхъестественные существа пред-
ставлялись в форме природных и культурных объектов: небесных светил,
растений, различных рукотворных предметов, представителей животного
мира. Мифическое сознание наделяло их способностями управлять при-
родой, регулировать процессы жизни и деятельность коллективов, связы-
вавших с ними свое происхождение. Присущее мифологическому мышле-
нию, проецирующему все феномены внешнего по отношению к обществу
мира, свойство уподоблять друг другу социальные и природные явления
порождало семантические ряды внешне различных, но внутренне тож-
дественных образов. В исторической перспективе эти семантические ря-
ды удлинялись за счет появления новой иконографии мифических обра-
зов. Вместе с тем усложнялось внутреннее содержание древних образов,
отражающих новый уровень социальных отношений, возникали и новые
образы.
В материальной культуре додинастического периода модель мира отра-
жена в однородных по содержанию, но внешне различных образах холма,
сакральной постройки, сосуда и конструкции из двух сосудов. В повест-
вовательных текстах письменной традиции между космосом и его частя-
ми, — небом, землей и воздушным пространством, их разделяющим, фик-
сируются причинно-следственные связи, оформленные в виде божест-
венной генеалогии. Возникает образ бога-творца, создавшего следующее
поколение богов, персонифицирующих небо и землю. Все более явной ста-
новится тенденция наделения богов антропоморфным обличьем, однако
при этом сохраняются и древние образы, внутренне им тождественные:
первобытный холм, воплощавший богов-творцов Атума и Птаха, сосуд,
наряду с другими предметными, зооморфными и антропоморфными об-
разами воплощавший образ небесной богини Нут. Вместе с тем Геб утра-
тил раннюю предметную иконографию, выступая в антропоморфном об-
лике, и лишь изображения его со змеиной головой указывают на сущест-
вование и зооморфного обличья этого бога. Если представления о богах,
олицетворявших элементы космоса: небо, землю, воздушное пространс-
тво, — формировались на протяжении додинастического периода, то бо-
жественная генеалогия, изложенная в Гелиопольской космогонии, включая
259
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
ее последнюю ступень, связанную с именем бога Хора, сложилась, по-ви-
димому, в прото/раннединастическое время. Построенная на традицион-
ных представлениях о происхождении общества от мифических первопре-
дков, она вместе с тем принципиально отличалась от древних генеалогий.
Она была спроецирована не на общество в целом, а на личность царя, от-
ражая, таким образом, концепцию божественного происхождения власти,
начиная с самых ранних этапов существования государства.
Как звучали имена космических богов в дописьменный период, ска-
зать, разумеется, невозможно, но нельзя исключать того, что они были
тесно связаны с теми образами, в которых они запечатлены в материаль-
ной культуре. Поэтому лишь с высокой степенью условности можно име-
новать образы, представленные на памятниках этого времени, в соответ-
ствии с письменной традицией. Вместе с тем, очевидно, что на основе
мифических образов, рожденных в додинастический период, создавался
древнеегипетский пантеон.
Религиозно-мифологические представления формировались в гомоген-
ной по своей природе культуре Нагада, что нашло отражение в единстве
образной системы, представленной в изобразительном материале, проис-
ходящем из разных археологических памятников. Яркая по своему облику
материальная культура додинастического времени, от бадарийского пери-
ода и на всех этапах развития культуры Нагада, демонстрирует в букваль-
ном смысле слова тиражированность образов, представленных на различ-
ных предметах. Зоо- и антропоморфными скульптурными воплощения-
ми увенчаны гребни, стержни, палетки, другие изделия мелкой пластики.
Хорошо известны сосуды, сформованные в виде птиц, животных или час-
тей их туловищ, были широко распространены статуэтки и амулеты. Фи-
гуративные изображения представлены также в рельефе и рисунке в ви-
де отдельных воплощений или в качестве элементов композиций на раз-
ных предметах.
Итак, достаточно широкий диапазон образов, представленных в мате-
риалах культур Бадари и Нагада, классификация, построенная на инвен-
таризации конкретных воплощений, изучение их стилистики и иконогра-
фии, анализ мотивов, сцен и структурного решения композиций, — все
это в сочетании с известной хронологической локализацией археологи-
ческих комплексов, из которых происходят артефакты, предоставляет ма-
териал для сопоставления изобразительных источников со стадиями об-
щественного развития, которым были присущи мифологические и рели-
гиозные представления, отразившиеся в артефактах и изобразительном
искусстве.
260
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
ОБРАЗЫ И СТИЛИСТИКА ВОПЛОЩЕНИЙ
Анализ образов на предметах культуры Нагада I—II отражает монолит-
ность культурного развития, не обнаруживая признаков локальных, реги-
ональных особенностей, которые свидетельствовали бы о существенных
различиях. Круг образов одинаково характерен для памятников, располо-
женных на разных территориях Египта. Культурное единство отразилось в
устойчивости образной системы и художественных приемах воплощения
образов. Второй момент, который необходимо подчеркнуть, обращаясь к
интерпретации мифических образов, связан с тем, что на протяжении все-
го додинастического периода сосуществовали два художественных стиля:
реалистический и условный. Но в обоих случаях работал принцип иденти-
фикации образов адептами культуры, которые обращались со своими ак-
туальными заботами к их изображениям, наделенным мифологическим
сознанием магическими силами.
Устанавливая различия между двумя стилистическими приемами пере-
дачи образов, необходимо более обстоятельно остановиться на их дефини-
циях. К числу реалистических нами отнесены воплощения существ, кото-
рые существуют в реальной действительности, и изображались они древ-
ними художниками более или менее удачно, так что они по большей части
опознаваемы, хотя имеются примеры, когда те или иные черты их столь ут-
рированы, что возможны альтернативные решения при их идентифика-
ции. Бывает затруднительно также установить вид птиц, рыб и животных,
что, в частности, вызвано исчезновением некоторых представителей древ-
ней фауны.
Реалистические воплощения животных были стилистически унифици-
рованы. Изображая их фигурки на рисунках или в виде небольших скуль-
птур, древние художники использовали ракурсы, позволявшие легко
идентифицировать образы. Так, обитатели Нила: черепаха, крокодил, насе-
комые, — изображались в плане, как бы при взгляде сверху, в то время как
рыбы, копытные животные, птицы и хищники передавались сбоку.
Среди антропоморфных статуэток, изготовленных в основном из гли-
ны, известно лишь несколько экземпляров, половая принадлежность кото-
рых никак не обозначена. Тем не менее, такого рода изображения отнесены
к числу женских, значительно превосходящих в количественном отноше-
нии мужские воплощения [Ucko, 1968, с. 198—202]. Несмотря на реалистич-
ность образов в целом, в их исполнении присутствуют элементы нарочи-
того отступления от действительности за счет преувеличения отдельных
телесных частей. Так, крупные женские стеатопегические глиняные фигу-
ры, происходящие из погребений амратского времени, могут быть отнесе-
ны к группе реалистических, но глаза их, обведенные зеленой краской, не-
соизмеримо более крупные сравнительно с размерами лица.
261
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Этот признак характерен для многих зоо- и антропоморфных изобра-
жений. Отступления от реалистической манеры проявились в обобщен-
ном изображении частей тела. Так, нижняя часть статуэток моделирова-
лась в виде конуса. В отличие от женских статуэток, окрашенных в розова-
то-красный цвет (иногда нижняя часть покрывалась белым) [Ucko, 1968, с.
48, рис. Ю1], верхняя часть тела мужских персонажей окрашивалась крас-
кой краской, но нижняя часть — черной [Rice, 1990, с. 67, рис. 4а]. Очевид-
но, по крайней мере, мужские статуэтки, семантика которых была связа-
на с фаллическим культом, наделялись магической силой способствовать
сексуальной потенции и деторождению, использовались при ритуальных
действах. Возможно, это были изображения мифических существ или бо-
гов, которые позднее слились в едином образе бога земли Геба [Антее. 1977,
с. 70].
Фигуративным изображениям в целом присущи удлиненные пропор-
ции тела, ног и рук [Adams, 1988, рис. 9с]. У мужских персонажей непро-
порционально длинными передавались подбородок, борода и фаллос. Ус-
тойчивость этих признаков, свидетельствующая о сложившемся на раннем
этапе развития культуры Нагада каноне, свидетельствует о значимости
этих признаков в религиозно-мифологических представлениях.
Свойственный мифологическому мышлению способ осмысления ми-
ра различными кодами, в том числе телесным, хорошо известным по ма-
териалам древних и традиционных культур, позволяет определить зна-
чение образов, переданных в художественной манере, в терминологии
М. Бахтина именованной гротескным реализмом. Гротескное тело —
это космический образ, «в нем подчеркиваются общие для всего космо-
са стихии — земля, вода, огонь, воздух; оно непосредственно связано с
солнцем, со звездами; в нем — знаки зодиака; оно отражает в себе кос-
мическую иерархию; это тело может сливаться с различными явления-
ми природы — горами, реками, морями, островами и материками; оно
может заполнить собою весь мир» [Бахтин, 1965, с. 355]. При таком под-
ходе образы, представленные на додинастических египетских статуэт-
ках и предметах, увенчанных фигуративными изображениями, должны
быть причислены к кругу космических. Целые фигуры животных или
людей коррелируют с изображениями только верхних частей тела, сли-
вающихся с самим предметом, — штандартом, стержнем, гребнем и т. п.»
которые как бы являются их продолжениями. В этих воплощениях от-
ражено не только эстетическое восприятие действительности, но и ос-
мысление ее с точки зрения значимости этого художественного приема,
отражающего таким способом религиозно-мифологические представле-
ния. Изобразительное искусство периода Нагада I запечатлело мифичес-
ких, космических существ, придав им особое художественное оформле-
ние. В этих изображениях представлены не просто птицы, животные и
262
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
люди, но мифические существа, зачастую сочетавшие признаки разных
существ.
Анализ изобразительного материала начнем с выполненных из глины
воплощений головы, бюста и туловища мужских персонажей, которыми
увенчаны стержни из слоновой кости [Adams, 1988, рис. 35с]. Это борода-
тые персонажи с крупными носами и короткими курчавыми волосами. На
некоторых экземплярах представлены юбки до колена, а грудь прикрыта
перевязью, перекинутой через плечо и скрепленной крупной бляхой. Та-
кие изображения могли представлять мифических предков, так как эти
стержни с такого рода навершиями, происходящие из богатых погребе-
ний амратской фазы культуры Нагада и функционально сходные с жезла-
ми, должно быть, служили знаками социального отличия.
К этому же кругу космических существ должны быть причислены и дру-
гие воплощения мужских персонажей с лысой головой, представленные на
художественно обработанных бивнях слона, амулетах, гребнях и палетках
[Petrie, 1920, табл. 1,4—6; Adams, 1988, рис. 37,42с]. Слияние тела с конкрет-
ным предметом, материалом, из которого он изготовлен, отражает идею
невыделенности образа из окружающего мира, космоса. «В отличие от ка-
нонов нового времени, — писал М. Бахтин, — гротескное тело не ограни-
чено от остального мира, не замкнуто, не завершено, не готово, перераста-
ет самого себя, выходит за свои пределы. Акценты приходятся на тех час-
тях тела, где оно либо открыто для внешнего мира, то есть где мир входит
в тело или выпирает в мир, то есть в отверстия, на выпуклостях, на всяких
ответвлениях и отростках: разинутый рот, детородный орган, груди, фалл,
толстый живот, нос. Тело раскрывает свою сущность, как растущее и выхо-
дящее за свои пределы начало, только в таких актах, как совокупление, бе-
ременность, роды, агония, еда, питье, испражнение. Это вечно неготовое,
вечно творимое и творящее тело, это — звено в цепи родового развития,
точнее — два звена, показанные там, где они соединяются, где они входят
друг в друга. Это особенно резко бросается в глаза в гротескной архаике»
[Бахтин, 1965, с. 31].
В этом контексте позволительно сделать вывод о том, что древнеегипет-
ские изображения, выполненные в стилистике гротескного реализма, от-
ражают модель мира, переданную с помощью телесного кода. Этой идее
подчинены художественные приемы акцентирования внимания на опре-
деленных частях тела, соотносимых с частями космоса в его вертикальной
протяженности. Это достигалось изображением верхней части тела пер-
сонажа, как правило, головы или бюста, которыми увенчивались предме-
ты мелкой пластики, нарочитым преувеличением определенных частей те-
ла при воплощении целых фигур. «Дается, в сущности, картина разъятого
тела, но только отдельные части эти изображены в грандиозных размерах,
живот, горбы, носы, очень длинные ноги, огромные уши, фаллы, тестику-
263
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ представления
лы... Образы гигантов были тесно связаны с гротескной концепцией тела»
[Бахтин, 1965, с. 355].
Стилистический прием воплощения сильно вытянутых пропорций те-
ла и конечностей, подчеркивающий гротескный характер реалистических
изображений, указывает на космизм персонажей, представленных в мате-
риалах додинастической культуры Египта. В ряде случаев антропоморф-
ные фигурки, представленные на амулетах, найдены в погребениях связан-
ными веревкой. Как свидетельствуют материалы традиционных африкан-
ских культур, такие изображения, воплощавшие вождей, использовались
для гадания [Тэрнер, 1983, с. 55 сл.].
Изображения головы или целых мужских фигур представлены на куль-
товых предметах во многих традиционных африканских культурах [Коча-
кова, 1986, с. 124—128]. Они воплощают предков, культ которых признан
типичной формой религиозных представлений африканских оседло-зем-
ледельческих культур [Кара-Мурза, 1986, с. 104—116]. Культ предков выпол-
нял в обществе консолидирующую функцию, поэтому к числу почитав-
шихся умерших причислялись лишь социально значимые личности. При-
рода этого культурного феномена вобрала в себя представления о далеких
мифических тотемических предках, наделяющих благодетельной силой и
покровительствующих коллективу, связанному с ними узами родства [То-
карев, 1990, с. 262—265]. «Переходность» образов умерших предков, — с од-
ной стороны, антропоморфных, а с другой — отдаленных тотемических
прародителей придает им «оттенок туманной удаленности, древности»,
что отражено в изображениях, характеризующихся обобщенностью черт
или передачей фантастических персонажей.
С ними связана другая художественная традиция, создавшая образы в
условной манере. Определенные элементы этой изобразительной стилис-
тики присущи и реалистическим, точнее говоря, гротескно-реалистичес-
ким изображениям. Но в данном случае эта условность иного плана. В од-
ном и том же воплощении совмещались черты нескольких персонажей, в
результате чего создавался собирательный, фантастический образ, чем до-
стигался эффект превращения одних образов в другие. Поэтому более точ-
ным является определение, характеризующее условно-суггестивный стиль
изображений, которые в материальной культуре отражали словесные тек-
сты мифопоэтического творчества.
В этой связи уместна следующая цитата М. Е. Мелетинского: «Наибо-
лее экстенсивным формам хозяйства и архаическому типу мышления
соответствуют представления о происхождении как спонтанных пре-
вращениях, пространственных перемещениях, похищении у
первоначальных хранителей»х[Мелетинский, 1995, с. 194]. Присущее арха-
ичным представлениям восприятие человеческого общества в его нераз-
рывном единстве с природой наделяло первопредков способностью к пе-
264
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
ревоплощению. Мир тотемических предков - «это мир бесконечных пре-
вращений, в котором легко возникают и столь же легко превращаются
во что угодно люди, животные, растения, предметы окружающего мира»
[Костюхин, 1987» С. 28].
в контексте анализа изобразительных материалов додинастическо-
го Египта существование подобных метаморфоз значительно усложняет
интерпретацию образов, восходящих к представлениям о родовых тоте-
мах: мыслились ли эти образы как разные воплощения одного мифичес-
кого предка, почитаемого в нескольких локальных группах, что характер-
но для ряда традиционных культур1, или они обозначали сверхъестест-
венных существ, в исторической перспективе трансформировавшихся в
местных божеств, включенных в древнеегипетский пантеон. По-видимо-
му, речь должна идти о сосуществовании обоих путей создания мифичес-
ких образов.
Феномен слияния в одном изображении нескольких существ, представ-
ленных в условно-суггестивной манере, передает их внутреннее сходство,
свободный переход одних образов в другие. Однако явление множествен-
ности внешнего выражения при единстве или сходстве содержания обра-
зов не исключало противоположного феномена отражения во внешне од-
нородных образах разных богов. Это фиксируют изобразительные матери-
алы, в которых только при наличии иконографических деталей, атрибутов,
наконец, общего изобразительного контекста или надписи можно иденти-
фицировать персонажи. Однако такое смешение образов не кажется слу-
чайным. Напротив, оно отражало специфику мировосприятия древних
египтян. В определенных случаях, на наш взгляд, можно проследить раз-
ветвление древнего образа, ставшего прототипом для нескольких божеств.
К их числу относится образ коровы, в котором воплощались Нут, Хатхор,
Исида и другие богини. Процесс развития этих образов позволяют просле-
дить материалы культуры Нагада.
ОБРАЗЫ КОРОВЫ И БЫКА
Образы коровы и быка были исключительно популярными в изобрази-
тельном искусстве культуры Нагада. Их статуэтки, нередко целыми на-
борами, включающими взрослых особей и телят, клали в могилы. На про-
тяжении всего додинастического периода изготавливали амулеты в виде
головки быка, выполненные как реалистически, так и в условной манере
[Adams, 1988, рис. 44d]. На лицевой стороне амулетов просверливались уг-
лубления для глаз, инкрустировавшихся скорлупой яиц страуса, ракови-
ной или разноцветной пастой. Рога, обращенные книзу, образуют петель
КИ, сквозь которые могла продеваться нить для подвешивания амулета.
На одном экземпляре из Матмара (о. д. 59) сохранились следы растирания
265
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Рис. 55. Женская статуэтка. Нагада I.
«малахитовой зелени» [Brunton, 1948, с. 18, табл. XV, 2], использовавшейся
для окрашивания век.
Другая группа воплощений головы быка или коровы представлена в ус-
ловно-суггестивной манере на так называемых «рогатых» амулетах с ин-
крустированными глазами [Adams, 1988, рис. 31]. По абрису рога тождес-
твенны исполненным в этой же художественной манере парам птиц или
птичьих головок, представленных в системе зеркальной симметрии, увен-
чивающих туалетные палетки. И в этом, так сказать, мерцании образов от-
ражены представления о слиянии в одном изображении черт внешне раз-
ных, но внутренне отождествленных существ, — птицы и коровы.
Тот же сложный образ повторяется в позе женских статуэток амрат-
ского периода культуры Нагада с воздетыми, имитирующими рога рука-
ми и птичьей мордочкой (рис. 55). В этом образе отразились черты еще од-
ного существа. Согнутые в кулачки кисти рук напоминают змеиную го-
ловку. Сочетание черт птицы и змеи, присущее пластическому искусству
древневосточных земледельческих культур, отражало космический ха-
рактер образов, передающих антропоморфную богиню [Вардиман, 1990»
с. 38 сл.]. Аналогичная синкретическая иконография представлена на рас-
писных сосудах типа D, однако в этом женском образе птичьи черты отсут-
266
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
ствуют, и только «рогатая» поза рук указывает на нарочитое стремление
художников связать этот образ с животным — коровой, схематичное изоб-
ражение головы которой представлено на «рогатых» эмблемах штандартов
(табл. VI, и).
Космизм этого синкретического образа отражен в гротескно-реалисти-
ческом (вытянутые формы тела и конечностей) и условно-суггестивном
(слияние черт разных существ) художественных приемах. С одной сторо-
ны, черты коровы указывают на хтоническую природу образа, наделенно-
го значением плодородия, с другой стороны, сходство с птицей говорит о
причастности этого сложного образа к космическому верху и солярному
аспекту представлений о плодородии, олицетворенных образом небесной
коровы. В пользу такого понимания образа и его небесно-астральной при-
роды свидетельствует рельефное изображение головы коровы, чело, рога и
уши которой увенчаны «звездами», представленное на палетке из богатого
погребения в Герзе (Приложение, № з).
Аналогичная иконография воплощена на фрагменте сосуда из черно-
го с белыми пятнами порфирита, происходящего из храма Хора в Нехе-
не [Quibell, 1900, табл. XVIII/12; о реконструкции сосуда см.: Burgess, Arkell,
1958, табл. VIII, з; табл. IX, 3]. Сходное с названными воплощение головы ко-
ровы, однако, без «звезд», изображено на церемониальной палетке Нарме-
ра (Приложение, № 20). И хотя по-прежнему имя богини остается неизвест-
ным, культурно-исторический контекст не позволяет усомниться в том,
что оно принадлежит Хатхор в аспекте богини-матери, покровительницы
Хора Нармера. Рождение образа этой богини, имя которой буквально оз-
начает «Место Хора», связано с формированием института царской влас-
ти и созданием ее идеологии, очевидно, отраженной в каких-то ранних ми-
фах, в которых Хатхор выступала в роли матери божества Хора, чьим зем-
ным воплощением считался царь. Но применительно к герзейской палетке
и воплощению на сосуде из Иераконполя сделать аналогичный вывод до-
статочно затруднительно. Можно лишь сказать, что эти изображения пе-
редают мифический образ небесной коровы, которая в письменный пери-
од была известна под именами богинь Нут и Хатхор. Поэтому не исключе-
но, что образ на герзейской палетке следует связывать с еще безымянной в
дописьменный период Нут и рассматривать как наиболее раннее воплоще-
ние этой богини в образе небесной коровы.
Вместе с тем характерный для додинастической культуры условно-суг-
гестивный художественный стиль обнаруживает сходство абриса головы
коровы на герзейской палетке с танцующей женской фигурой, имеющей
столь характерную для изображений культуры Нагада «рогатую» пози-
цию воздетых (как крылья?) рук. В самом деле, женские статуэтки в подоб-
ной иконографии нередко называются танцующими. Это также относится
и к образам на расписной керамике. Позиция рук, имитирующая рога, поз-
267
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ представления
воляет предполагать, что ритуальные танцы были посвящены корове (или
быку?).
При таком подходе материалы сопоставимы с соответствующими эт-
нографическими данными из разных культурных традиций и фактами из
других древневосточных культур, в которых женские ритуальные танцы
были связаны с идеей плодородия и посвящены быку, буйволу или бизо-
ну, олицетворявшим солнце. При этом существенно, что эти женские об-
разы также наделены синкретической природой, более того, они передава-
лись теми же сочетаниями черт животных, что и в додинастической куль-
туре Египта.
В определении Э. А. Королевой, «множественная семантика синкрети-
ческого культа богини плодородия находила пластическое воплощение в
обрядовых женских танцах, в которых уподобление змеям, птицам, быкам
соседствовало с условно-символической трактовкой их пластики и всег-
да сопровождалось характерными движениями женского танца — коле-
баниями и вращательными движениями бедер и корпуса» [Королева, 1977,
с. 95]. Конфигурации этих движений, округлых и треугольных, продубли-
рованы жестами рук как отдельных фигур, так и составлявших крут с цен-
тральным персонажем: «С развитием абстрактного мышления сложные
конфигурации прямых и ломаных линий осмысливаются как геометри-
ческие фигуры и воспроизводятся в рисунках танца» [Королева, 1977, с. 124;
с. 141 сл.].
Нельзя исключать того, что геометрический орнамент, составляющий
композиции на расписной керамике додинастического Египта со сценами,
изображающими танцующих женских персонажей с символикой коровы,
также может трактоваться в контексте отражения рисунка танца. Как и на
расписной керамике типа С, в центрических композициях с выделенным
центром, сопоставимых с рисунком кругового танца, на сосудах типа D до-
минирует треугольник. Совокупность материалов из бадарийской культу-
ры и культуры Нагада позволяет установить причастность этой геометри-
ческой фигуры к женским воплощениям, что дает основания говорить о
том, что треугольник символизировал женское начало, в художественной
форме передавая идею плодородия, что согласуется с целенаправленнос-
тью подобных ритуальных женских танцев.
В качестве примеров вновь обратимся к рисункам на расписной керами-
ке. В виде треугольника (на сосудах типа С оконтуренного белой краской)
или пары вертикально составленных треугольников, иногда со скруглен-
ными углами (на сосудах типа D залитых коричневой краской — см., на-
пример, табл. IV, 23), в условной художественной манере переданы женские
фигурки. Заштрихованный треугольник и зигзагообразные линии изобра-
жались на паховой части женских статуэток бадарийского периода.
Таким образом, причастность треугольника как основного элемен-
268
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
та композиций на расписной керамике типов С и D к женскому началу
и структурное сходство центрических композиций на сосудах типа С (по
внутренней поверхности) с круговым размещением сцен с «танцующими»
женскими фигурами на сосудах типа D (по внешней поверхности тулова)
позволяет предложить толкование о закодированности в геометрическом
орнаменте фигур кругового танца с солярной символикой, посвященного
небесной корове. И если это так, то появляются основания говорить о том,
что сложившиеся в додинастическое время представления о небесной бо-
гине, мыслившейся в синкретическом облике с доминирующими чертами
коровы, отражались в посвященных ей ритуальных танцах.
С образом этой богини были связаны солярные представления и фор-
мирующиеся образы, причастные к символике глаза, актуализировавши-
еся в обычае окрашивать глаза «малахитовой зеленью». Ф. Питри (а вслед
за ним и многие другие исследователи) объяснял этот обычай реалисти-
чески, отмечая, что зеленая краска защищает глаза от ярких лучей солн-
ца, предупреждая инфекцию [Petrie, 1953, с. 1]. Однако, как представляется,
такое объяснение вовсе не исключает магическую, восходящую к соляр-
ным представлениям мотивировку этого обычая. В ритуале понятие защи-
ты проявлялось в очерчивании магического круга вокруг глаз «малахито-
вой зеленью». И эти действия были связаны с представлениями о солнце
как небесном глазе.
РИТУАЛЬНОЕ ОКРАШИВАНИЕ ГЛАЗ: ЗНАЧЕНИЕ И ОБРАЗЫ
Значение ритуального окрашивания глаз проистекает из символическо-
го тождества глаза и солнца. Мифологическое мышление, порождающее
классификации, построенные на уподоблении природных и социальных
явлений, отождествляло глаз и солнце, перенося свойства одного на дру-
гое. Мир становится зримым, реальным при свете солнца. Солнце — глаз
неба — олицетворен образами космических размеров птицы, коровы, жен-
щины, поднявшихся над землей. Оно видит сверху все, что на ней происхо-
дит. Дар света и тепла полученный людьми от солнца, позволяет охотить-
ся, заботиться о стадах и урожаях, совершать ритуальные действия и при-
носить жертвы духам природы, предкам и богам, то есть жить. Согревая
землю и все на ней сущее, небесный глаз дарует им способность к плодо-
ношению и плодородию. Эти блага были гарантированы и умершим для
продолжения существования в ином мире. Но солнце обладает и смерто-
носным началом, оно способно испепелять и сжигать все на своем небес-
ном пути, всех своих врагов, с которыми оно сражается ночью и выходит
победителем на восточном горизонте. Эти моменты нашли отражение в
разновременных письменных источниках, содержавших мифологические
повествования об Оке космического божества. В материальных источни-
269
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ представления
ках эти идеи спроецированы на изображения глаза Хора, которому в доди-
настический период предшествовали иные образы.
Многим воплощениям зоо- и антропоморфных образов, исполненным в
гротескно-реалистической и условно-суггестивной манере, присущи пре-
увеличенно большие глаза. Они моделировались различными способами:
процарапыванием, невысоким рельефом, высверливанием и вырезанием
углублений или сквозных отверстий для инкрустированных глаз, изготав-
ливавшихся из скорлупы яиц страуса и черной пасты, имитирующих зра-
чок и веки созданных из камня, дерева и слоновой кости фигуративных
изображений. На глиняных, в основном антропоморфных воплощениях,
глаза обрисовывались зеленой краской — «малахитовой зеленью», получа-
емой в результате смешивания порошка малахита с вязким веществом (ка-
медью?), а брови, как и волосы, окрашивались черной краской по красному
фону лица. Зеленая смесь наносилась на веки достаточно широкой поло-
сой, окаймляя глаза, что неоднократно отмечалось при описании найден-
ных в погребениях культуры Нагада глиняных скульптур2
Специальный интерес представляет головка статуэтки в парике из пог-
ребения некрополя в Махасне. Она была вылеплена из светло-желтой
(мергелистой) глины, окрашенной красной краской. Широко раскрытые
глаза обведены толстой линией зеленой краски. Судя по размерам голо-
вы (ее высота — около ю см), скульптура была достаточно крупной. Ско-
рее всего, эта скульптура изображала женщину. Аналогичное воплощение
происходит из богатого находками погребения и вне всяких сомнений пе-
редает женский образ. Ее поза дублировала скорченную позу умершей, ле-
жавшей на боку, позади которой скульптура находилась. Из-за разруше-
ний невозможно в точности определить, были ли у нее окрашены глаза,
однако сходные скульптуры, у которых этот признак зафиксирован3, пре-
доставляют достаточно оснований говорить об отражении в материаль-
ной культуре представлений о символике глаза. Эти идеи, воплотившиеся
в изображениях с инкрустированными или окрашенными глазами, указы-
вают на существование обычая обводить веки зеленой краской в ритуаль-
ной практике, в том числе в погребальном обряде.
Истоки этого обычая прослеживаются на материалах додинастичес-
ких культур, начиная с V тыс. до н. э. В Нижнем Египте достоверные сведе-
ния об использовании малахита для окрашивания век относятся ко време-
ни существования культуры Маади, хотя палетки для растирания краски,
грубые, овальные и прямоугольные, изготовленные из кости, известняка,
диорита, кальцита, базальта, кремня и гранита, представлены в комплек-
сах культуры Фаюм А, Меримде и Эль Омари [Hayes, 1977, с. 126; Debono,
Mortersen, 1988, с. 35]. Но они, судя по следам на некоторых экземплярах и
находкам кусочков охры, использовались для растирания этого минера-
ла. Охра добывалась в районе Гелиополя и Джебель Ахмара и применя-
270
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
лась для ангобирования сосудов, нанесения росписей на стенки сосудов и,
возможно, для ритуального окрашивания рук, лица и тела. В культуру Ма-
ади обычай окрашивать глаза «малахитовой зеленью», видимо, «пришел»
из Южного Египта. К такому выводу позволяет прийти тот факт, что в чис-
ле предметов культуры Нагада из комплексов культуры Маади, представ-
ленных как импортами, так и местными имитациями, были и типичные
для культуры Нагада шиферные ромбические палетки (см. ч. II, гл. 1). Они
использовались наряду с палетками местных форм, — прямоугольными,
изготовленными, как и более ранние экземпляры, из разных родов камня
[Debono, Mortensen, 1988, с. 38; Hayes, 1977, с. по, 126,129,132—133; Rizkana,
Seeher, 1990, с. 91, 93]. Следует все же признать курьезность этой ситуации,
учитывая большую территориальную близость Низовья к Западному Си-
наю с его залежами малахита, чем долины Нила.
В долинной части Египта истоки обычая окрашивать глаза восходят к
V тыс. до н. э. и связаны с бадарийскими памятниками4. В этот период раз-
вития додинастической культуры туалетные палетки изготавливали из из-
вестняка в форме прямоугольника с парой уступов на противолежащих,
более коротких сторонах, через которые протягивалась нить или веревка
для крепежа к поясу. Начиная с фазы Нагада I, туалетные палетки стали
изготавливать из шифера (или граувакки), придавая им формы животных:
разновидностей газели и антилопы, собаки, слона, леопарда, овцы, бегемо-
та, птиц, рыб, черепах и геометрических фигур, — ромба, треугольника и
овала, увенчанных плоскими скульптурками животных пустыни и обита-
телей Нила, каналов и их прибрежных зарослей, а также, но значительно
реже, антропоморфными воплощениями (подробнее см. Приложение).
Наиболее многочисленную и типологически развитую группу составля-
ют ромбовидные палетки, увенчанные парой птичьих головок, глядящих
наружу. Пространство между ними оформлено в виде гребней, передаю-
щих перья поднятых и раскрытых крыльев, дуговидной седловинки или
прямоугольного выступа, снабженных отверстиями для подвешивания.
Часто птичьи головки исполнялись столь условно, что они скорее напоми-
нают рога коровы5
До настоящего времени принято основываться на типологии палеток,
разработанной Ф. Питри, в которой выделено сто типов, подразделенных
на подтипы в пределах шкалы относительных дат, от 30 до 8о, что пок-
рывает весь додинастический период, начиная с амратской фазы культу-
ры Нагада [Petrie, 1920]. Наряду с туалетными палетками, которые по сво-
им размерам были предназначены для растирания краски, в культуре На-
гада I изготавливали миниатюрные «магические» палетки-амулеты [Petrie,
1920,30D, 32D, 100D, 101D и др.], напоминающие по форме лодку, нос и кор-
ма которой увенчаны парой симметричных, глядящих наружу птичьих го-
ловок. Эти миниатюрные палетки перестали изготавливать ко второму до-
271
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
династическому периоду (Нагада II), когда, напротив, стали появляться
крупные, так называемые церемониальные палетки, покрытые рельефны-
ми изображениями.
После керамики туалетные палетки составляют наиболее многочислен-
ную категорию находок, происходящих из женских, мужских и детских мо-
гил. Тем не менее, они отсутствовали во многих погребениях. Но в этих
случаях вместо палеток находились другие предметы, связанные с обыча-
ем окрашивать глаза. В богатых вещами погребениях палетки представ-
лены несколькими, иногда типологически разными экземплярами, но от-
носящимися к одному и тому же хронологическому периоду развития
культуры Нагада. Нередко обычай окрашивания глаз представлен в погре-
бениях в развернутой форме. Речь идет о целых наборах предметов, к нему
причастных. В этих случаях, кроме палеток в могилах находились кусочки
малахита, гальки или раковины для растирания минерала, паста из смеси
порошка малахита и камеди (?), туалетные ложечки, в резервуаре которых,
как и на многих палетках, сохранились следы растирания малахита, мини-
атюрные каменные сосудики для хранения размельченного малахита или
кусочков минерала. Часто все эти предметы были уложены в кожаные ме-
шочки, миниатюрные сосуды из слоновой кости, корзиночки или обрабо-
танные бивни слона [Brunton, 1937, с. 54,57,86—87; Brunton, 1948, с. 7—ю].
Этот перечень необходимо дополнить предметами, на которых пред-
ставлены зоо- и антропоморфные персонажи с инкрустированными или
окрашенными глазами. К ним относятся бивни слона, специально обрабо-
танные и оформленные. В погребениях они найдены парами или по четы-
ре экземпляра, — два полых и два цельных. Полые бивни увенчаны рель-
ефной головой мужского персонажа с длинной бородой [Petrie, 1920, табл.
I, 1, 2, 4—8]. Глаза, инкрустированные скорлупой страусиного яйца или
просто процарапанные острым предметом, зачастую нарочито переданы
находящимися на разных уровнях [Petrie, Quibell, 1896, табл. LXIV, 81; LXII,
34; Brunton, Caton-Thompson, 1928, c. 59, табл. LIII, N16]. На некоторых эк-
земплярах черты лица изображены очень схематично. На голове имеется
округлое утолщение с отверстием для подвешивания. Цельные экземпля-
ры покрыты точечным геометрическим орнаментом. «Большеглазые» пер-
сонажи изображены и на так называемых «рогатых» амулетах [Brunton,
Caton-Thompson, 1928, с. 58, табл. LIII, N49]. Наконец, на самих палетках,
равно как и на туалетных ложечках, стерженьках, булавках и прочих пред-
метах мелкой пластики представлены зоо- и антропоморфные образы с
крупными инкрустированными глазами.
Таким образом, основная часть вещного материала из погребений в той
или иной степени связана с обычаем окрашивания глаз6 Это позволяет
сделать вывод о том, что в погребальной практике данный обычай соблю-
дался наряду с ритуальным кормлением и подачей питья покойным, сим-
272
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
волизированными частью туши животного, как правило, ногой быка, козла
или овцы, и типологически разными сосудами. В исторической перспекти-
ве эти элементы сохранились в качестве основных ритуалов в погребаль-
ной практике, связанных с представлениями о загробной жизни. И их фун-
дамент был заложен в культурах, существовавших в V—IV тыс. до н. э.
СИМВОЛИКА ГЛАЗА В МИФЕ И РИТУАЛЕ
Вопрос о том, в какой степени сохранилась и трансформировалась моти-
вировка этих составных элементов погребального обряда, решается при
анализе изобразительных материалов разных хронологических этапов
развития додинастической культуры. Анализ источников обнаружива-
ет существование представлений, в дописьменный период существовав-
ших в форме словесных мифологических повествований, реконструируе-
мых с помощью совокупного анализа вещного материала, причастного к
ритуалу. Материальные источники указывают на истоки сложения ритуа-
ла «отверзания уст и очей», возникшего на ранних этапах развития соляр-
ных представлений и формирования образов, отражавших символику гла-
за, являвшуюся важнейшей в религиозных и мифологических представле-
ниях древнего Египта.
Мифологическое мышление знает одну реальность, оно возводит всю
человеческую деятельность к прадействиям, совершенным в правремя,
наделяя их смыслом действий мифических предков, воспроизводимых во
время ритуалов [Элиаде, 1987, с. 33]. Во многих мифах и сказках традици-
онных африканских культур небесные светила предстают в образе челове-
ка, животного или их телесных частей, а также в виде найденных или изго-
товленных мифическим героем священных предметов, от которых исходит
свечение. В повествованиях также звучит мотив их перемещения на небо и
превращения в небесные светила.
Сходные идеи, мотивы и образы, связанные с представлениями о солн-
це как небесном глазе, отражены в древнеегипетских мифах, магических
текстах и ритуальных изображениях, иллюстрирующих представления
о небесном глазе космических богов: Оке Хора, Ра или Атума в письмен-
ный период. И в качестве древнейших напластований в них сохранился
синкретический по природе центральный образ небесной коровы, харак-
терный для культуры Нагада I и II. Но в прото/раннединастическое вре-
мя этот образ отошел на второй план и уступил место мужскому божест-
ву в образе быка, олицетворявшему солярные представления, отраженные
в ритуальном окрашивании глаз «малахитовой зеленью». В исторической
перспективе связи между образами, сложившимися в додинастическое
время, усложнялись, удлинялись семантические ряды, возникали новые
версии солярного мифа.
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Между мифом и ритуалом зачастую существовали сложные взаимоот-
ношения. Различные по форме, они, тем не менее, могли содержать общие
элементы, позволяющие говорить об их параллелизме, основанном на су-
ществовании и выявлении смыслового ядра представлений. На заверша-
ющей стадии додинастической эпохи возобладали образы, акцентирую-
щие внимание на понятиях физической силы и мощи, присущей мужско-
му началу. Основными были изображения быка и льва, хищных животных,
в том числе фантастических. Наконец, становился все более популярным
образ сокола, наиболее ранние воплощения которого представлены на
предметах мелкой пластики: туалетных палетках, стержнях, гребнях, об-
наруженных в археологических комплексах культуры Нагада II [Petrie, Qui-
bell, 1896, табл. LX, 15,18, 20; Brunton, 1937, с. 86, табл. XXXIX, 45а; Brunton,
1948, с. 18, табл. XV, 3].
В прото/раннединастический период сокол изображался на предметах
социально престижных: церемониальных палетках, ритуальных булавах,
печатях и ряде других артефактов, — как божество верховного правителя.
В многофигурных композициях доминирующими становились сцены пре-
следования хищниками травоядных животных, охоты и сражений, в кото-
рых запечатлевались фрагменты мифа или ритуальные действа.
ИЗОБРАЖЕНИЯ НА ЦЕРЕМОНИАЛЬНЫХ ПАЛЕТКАХ:
МИФ И ИСТОРИЯ
Для реконструкции ранних пластов ритуалов и связанных с ними фраг-
ментов мифов (точнее говоря, мотивов) обратимся к изображениям на
предметах, имевших отношение к ритуальному окрашиванию глаз, в пер-
вую очередь, церемониальным палеткам (подробнее о них см. Приложе-
ние). В отличие от туалетных палеток они происходят из относительно
редких, богатых погребений и храмовых комплексов. Соотносясь с типами
туалетных палеток, главным образом, теми из них, на которых изображены
пары птичьих головок, церемониальные палетки вдвое крупнее, достигая в
длину от 25—30 см до 65 см. В ряде случаев в одной могиле находились не-
сколько таких крупных палеток, помимо небольших туалетных палеток.
Церемониальные палетки стали изготавливать на амратско-герзейской
фазе культуры Нагада. В отличие от туалетных палеток, к которым они
генетически восходят, эти крупные палетки покрыты рельефными изоб-
ражениями. К числу хронологически наиболее ранних экземпляров при-
надлежит палетка Мина (о. д. 6о—63) и типологически близкая ей ман-
честерская палетка (здесь и далее ссылки на рисунки в Приложении; в
соответствии с нумерацией в нем речь идет о №№ 1, 2). У наиболее хроно-
логически и типологически поздних экземпляров место для растирания
красок ограничено рельефным кольцом, расположенным в центре поля
274
ГЛАВА 2 МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
одной ИЗ сторон, диаметр которого составляет треть или четвертую часть
длины палетки. Эта геометрическая фигура является логическим центром,
вокруг которого компонуются элементы композиций, что смещает вектор
исследования с функционального назначения этих предметов на формаль-
ный анализ, семантику композиции и составляющих ее элементов.
Воплощенные на церемониальных палетках сцены преследования хищ-
никами травоядных животных, охоты и сражений служили предметом
исследований как в аспекте функционального назначения этих предме-
тов, так и значения нанесенных на них изображений. В. Бадж рассматри-
вал их как вотивные щиты; Э. Навиль полагал, что они предназначались
для растирания красок, а центральное кольцо — для изображения эмбле-
мы божества (см.: [Legge, 1909, с. 206]). Ж. Вандье считал, что церемони-
альные палетки предназначались для ритуалов, связанных с завершением
войн или охоты, а кольцо могло служить для ритуального пролития кро-
ви убитых врагов или животных [Vandier, 1952, с. 599]. В сценах противо-
борства животных некоторые исследователи видели события «борьбы
кланов», имевших тотемами изображенных на палетках животных [Legge,
1909, с. 206].
Такая точка зрения получила развитие в работах Ф. Питри, отождест-
влявшего то или иное животное с городами или шире — Верхним, Сред-
ним и Нижним Египтом. Сопоставляя отдельные изображения с иконог-
рафией письменного периода истории древнего Египта, он интерпретиро-
вал изображения как передающие борьбу номов накануне объединения
страны. Высказывали мнения о том, что палетки были связаны с царски-
ми праздниками, предусматривавшими окрашивание глаз [Petrie, 1917, с. 31,
его же, 1953, с. 1—9]. Е. Баумгартель полагала, что церемониальные палетки
посвящались богам, на них изображенным [Baumgartel, i960, с. 93 сл.].
Исследование додинастических изобразительных текстов, основанное
на системном анализе, было проведено У Дэвис в книге с символическим
названием «Masking the Blow», которое содержит расшифровку значения
многих изображений, в том числе на церемониальных палетках. Автор по-
лагает, что они были предназначены для социального лидера вне зависи-
мости от того, изображен тот или незримо присутствует. Окрашивая ли-
цо и глаза красками, растертыми на палетке, он маскируется, скрывает
свое присутствие, но вместе с тем делает свой глаз точным и наносит мет-
кий удар по врагу или животному, на которое охотится [Davis, 1992, с. 74
75]- При этом окрашивание глаз могло лишь подразумеваться, так как ни
на одной из дошедших до нас церемониальных палеток нет следов расти-
рания краски.
Значение этого ритуала отражено в рельефных изображениях охоты и
сражений, которые демонстрируют реальную и магическую силу вождя и
Царя. Кольцо же играет важную роль для прочтения значения изобрази-
275
ГЛАВА 2 МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
одной из сторон, диаметр которого составляет треть или четвертую часть
длины палетки. Эта геометрическая фигура является логическим центром,
вокруг которого компонуются элементы композиций, что смещает вектор
исследования с функционального назначения этих предметов на формаль-
ный анализ, семантику композиции и составляющих ее элементов.
Воплощенные на церемониальных палетках сцены преследования хищ-
никами травоядных животных, охоты и сражений служили предметом
исследований как в аспекте функционального назначения этих предме-
тов, так и значения нанесенных на них изображений. В. Бадж рассматри-
вал их как вотивные щиты; Э. Навиль полагал, что они предназначались
для растирания красок, а центральное кольцо — для изображения эмбле-
мы божества (см.: [Legge, 1909, с. 206]). Ж. Вандье считал, что церемони-
альные палетки предназначались для ритуалов, связанных с завершением
войн или охоты, а кольцо могло служить для ритуального пролития кро-
ви убитых врагов или животных [Vandier, 1952, с. 599]. В сценах противо-
борства животных некоторые исследователи видели события «борьбы
кланов», имевших тотемами изображенных на палетках животных [Legge,
1909, с. 206].
Такая точка зрения получила развитие в работах Ф. Питри, отождест-
влявшего то или иное животное с городами или шире — Верхним, Сред-
ним и Нижним Египтом. Сопоставляя отдельные изображения с иконог-
рафией письменного периода истории древнего Египта, он интерпретиро-
вал изображения как передающие борьбу номов накануне объединения
страны. Высказывали мнения о том, что палетки были связаны с царски-
ми праздниками, предусматривавшими окрашивание глаз [Petrie, 1917, с. 31,
его же, 1953, с. 1—9]. Е. Баумгартель полагала, что церемониальные палетки
посвящались богам, на них изображенным [Baumgartel, i960, с. 93 сл.].
Исследование додинастических изобразительных текстов, основанное
на системном анализе, было проведено У. Дэвис в книге с символическим
названием «Masking the Blow», которое содержит расшифровку значения
многих изображений, в том числе на церемониальных палетках. Автор по-
лагает, что они были предназначены для социального лидера вне зависи-
мости от того, изображен тот или незримо присутствует. Окрашивая ли-
цо и глаза красками, растертыми на палетке, он маскируется, скрывает
свое присутствие, но вместе с тем делает свой глаз точным и наносит мет-
кий удар по врагу или животному, на которое охотится [Davis, 1992»с- 74
75]- При этом окрашивание глаз могло лишь подразумеваться, так как ни
на одной из дошедших до нас церемониальных палеток нет следов расти-
рания краски.
Значение этого ритуала отражено в рельефных изображениях охоты и
сражений, которые демонстрируют реальную и магическую силу вождя и
Царя. Кольцо же играет важную роль для прочтения значения изобрази-
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ представления
тельных элементов, составляющих своего рода повествование. Оно служит
осью вращения (реального или воображаемого) палетки по вертикали и
горизонтали. Сопоставление блоков изображений (метафор, в терминоло-
гии автора), выделенных при подобном манипулировании палеткой, поз-
воляет автору читать повествование строго определенным образом —
от аверса к реверсу (сторона с центральным кольцом), сверху вниз, «кадр
за кадром». При этом обнаруживается, что на одних палетках повествова-
тельность ограничивается началом и концом какого-то действия, а на дру-
гих можно увидеть его процесс [там же, с. ш, 129]. При анализе изображе-
ний У Дэвис исходит из того, что один и тот же образ (знак) в разных ком-
позициях имеет самостоятельное значение, поскольку, хотя и происходит
копирование с какого-то другого, более раннего изображения, новое отно-
сится к иному времени с присущими ему представлениями [там же, с. 25—
26,35 сл.].
Высказанное автором соображение требует некоторых уточнений. Ра-
зумеется, в течение длительного периода существования в Египте культу-
ры Нагада происходили социально-политические изменения, наложившие
отпечаток на духовную культуру, однако, как и во всяком позднеперво-
бытном обществе, трансформации в этой области жизни общества проис-
ходили более медленными темпами, что отразилось и в изобразительном
искусстве. Поэтому едва ли древние художники, копируя какое-то более
раннее изображение, отдаленное от его времени несколькими десятилети-
ями (вряд ли они прибегали к образцам значительно более древним, имея,
так сказать, под рукой ближайшие по времени прототипы, но все же свя-
занные с ранними непрерывностью традиции), совершенно не понимали
его значения или вкладывали в него в корне иное понимание. Обществу
были понятны те образы, которые ему донесла устная и изобразительная
традиция, уже тогда, в додинастическое время, выработавшая определен-
ные каноны.
Собственно говоря, У. Дэвис хотя и отмечает факт изменения значений
изображений при копировании старых образцов, вместе с тем в своих по-
строениях опирается именно на устойчивость их значений. Так, например,
распространенный мотив бегущего или упавшего животного или человека
с повернутой назад головой автор справедливо трактует как символизиру-
ющий смерть изображаемого персонажа. Более того, при интерпретации
значений додинастических изображений У. Дэвис постоянно проводит па-
раллели с соответствующей иконографией значительно более позднего
времени, тем самым подчеркивая преемственность мотивов и устойчи-
вость семантики образов.
При реконструкции представлений важно прочтение не только каждого
отдельного изображения, но и их серии, что возможно благодаря устойчи-
вое ги значений элементов, составляющих изобразительные тексты, харак-
276
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
теризующиеся внешним сходством. В нашем случае такую серию представ-
ляют церемониальные палетки, анализируемые с точки зрения отражения
в них представлений о солнце как небесном глазе.
Место для растирания краски на церемониальных палетках, окружен-
ное рельефным кольцом, расположенное в центре реверса, является до-
минантой в композициях, занимая позицию главного сакрального объ-
екта, вокруг которого выстраиваются периферийные элементы. По фор-
мальным признакам мы вновь встречаемся с космограммой. Кольцо,
организующее таким образом пространство, является его центром в го-
ризонтальной и вертикальной протяженности космоса. Справа и слева от
него расположены одни и те же персонажи. Это пары фантастических жи-
вотных с длинными змеевидными шеями и шакалов (гиеновых или диких
собак), изображенных в виде плоских скульптурок на целой серии церемо-
ниальных палеток.
Центрической композиции на реверсе церемониальных палеток соот-
ветствует вертикальная осевая на аверсе, которая также структурирует
пространство по горизонтали и вертикали. На некоторых палетках ком-
позиции построены по принципу зеркальной симметрии, где вертикаль-
ной осью служит дерево (в частности, на луврской — пальма; см. Прило-
жение, № ю), фланкированное парой жирафов. Космический верх симво-
лизирован кроной, нижний мир обозначен корневой частью, средний мир
маркирован стволом. Структурное единство композиций реверса и авер-
са на оксфордской палетке (Приложение, № 12) передано таким образом,
что шестикратно изогнутым шеям серпопардов соответствует шестико-
ленный зигзаг, образованный размещением пар (хищник — травоядное)
животных.
Итак, четкость и единство построения композиций на реверсе, выделе-
ние центрального элемента, вокруг которого сконцентрированы перифе-
рийные, устойчивость местоположения ограниченного круга персонажей,
применение единых художественных приемов, однородность художест-
венной стилистики — все это свидетельствует о том, что церемониальные
палетки предназначались для символических изображений, связанных с
религиозно-мифологическими представлениями. Генетическая связь це-
ремониальных палеток с палетками туалетными, причастными к ритуа-
лу окрашивания глаз, с одной стороны, и отождествление глаза и солнца
с другой, указывают направление интерпретации изображений, связан-
ных с солярными представлениями. И в этом контексте вполне допустимо
рассматривать центральное кольцо как связанное с солярным образом.
В пользу такого решения может свидетельствовать тот факт, что к нему тя-
готеют изображения птиц, теленка, льва, серпопардов, — образов, наделен-
ных солярной (= огненной) символикой.
На палетке из музея Метрополитен (Приложение, № 13) центральное
277
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
кольцо образовано свернувшейся в кольцо змеей, также отражавшей со-
лярный аспект. Это изображение представляет собой особый интерес так-
же и с точки зрения формирования в позднедодинастический период Ге-
лиопольской космогонии. Оно сопоставимо с неоднократно упомянутым
в Текстах Пирамид образом вышедшего из Нуна огня (первобытного хол-
ма, обладавшего светозарным началом, то есть солнца), ассоциированным
с богом-творцом Атумом и слившимся с ним Ра. С обоими божествами
связан образ свернувшейся в кольцо змеи, ставший прообразом дракона
уробороса, кусающего себя за хвост, символизировавшего замыкающийся
круг вечности [Максимов, 1976, с. 123]7. Вместе с тем в такой иконографии
(в письменный период) выступает обвившая чело верховных богов небес-
ная богиня Око Атума, Ра и Хора. Формирование этого мифического обра-
за отражено в структуре композиции на церемониальных палетках с цент-
ральным кольцом, символизировавшим солнце, и образах, наделенных со-
лярной символикой.
Свернувшаяся в несколько спиралей змея на палетке из музея Метро-
политен может рассматриваться как наиболее ранняя иконографическая
версия образа космического центра — солнца, осмысленного в религиоз-
но-мифологических представлениях как небесный глаз. Солярной симво-
ликой наделены и образы серпопардов, сочетающих черты змеи и коша-
чьего хищника, изображенных с многократно изогнутыми шеями, «кра-
дущимися», подобно шакалам. И эти иконографические признаки имеют
параллели на других церемониальных палетках. Вместе с тем на палетке
из музея Метрополитен представлена уникальная сцена кормления щен-
ков шакалами или дикими собаками, сопоставимыми с богом Анубисом и
Упуаутом. Подчеркнутое женское начало этих образов может служить ука-
занием на изначальную природу этих божеств.
Размещение особей шакалов или гиеновых (диких) собак по сторонам
от символизирующего солнце центрального кольца и, говоря шире,
изображение плоскостных фигурок парами в композициях, построенных
на принципе зеркальной симметрии, охватывающих своими вытянутыми
туловищами все пространство палетки, указывает на причастность этих
образов к солярным представлениям и какую-то их роль в раннем мифе о
небесном Оке [Антее, 1977, с. 69].
На палетке из музея Метрополитен иконография шакалов или диких со-
бак указывает на аспект полодородия в солярных представлениях доди-
настического времени. Вместе с тем образы серпопардов, сочетающих чер-
ты змеи и льва, раскрывают огненную символику образа небесного глаза,
присущую богиням, игравшим роль Ока верховных богов и выступавшим
под разными именами — Тефнут, Сехмет, Уаджет, Урей, Маат. Наличие на
палетке из музея Метрополитен знака srh над изображением символизиру-
ющей солнце свернувшейся змеи, увенчанного фигуркой сокола, иначе го-
278
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
воря, иконического знака имени Хора в царской титулатуре, в данном слу-
чае, безымянного царя (или первого царя Хора), позволяет высказать пред-
положение о том, что данное изображение связано с мифом об Оке Хора.
Его актуальность в период становления государства вполне объяснима
с точки зрения необходимости идеологического обоснования формиро-
вавшегося в тот период становления института царской власти. Церемо-
ниальные палетки, будучи предметами культово-меморативными и соци-
ально престижными, несли на себе изображения, отражающие идеологию
власти, осмысленную в форме мифа. И вполне понятно, что в нем в симво-
лической художественной форме могли найти отражение представления о
солярном боге соколе Хоре.
Воплощенные на палетке из музея Метрополитен образы характерны и
для других церемониальных палеток. Так, на палетке из Лувра (Приложе-
ние, № ю) лев изображен над центральным кольцом, а серпопард — под
ним. Поле палетки фланкировано двумя парами шакалов, и между верхней
парой помещено изображение птицы, возможно, ибиса. В данной структу-
ре композиции соблюдена двойная система зеркальной симметрии, по го-
ризонтали и вертикали, подчиненная идее цикличности, движения по кру-
гу, который очерчивает солнце. И в данном изобразительном контексте лев
и серпопард, соотносимые по своему положению с космическим верхом и
низом, наделенные, таким образом, небесной и хтонической природой, мо-
гут трактоваться как олицетворения дневного и ночного небесного гла-
за — солнца в его вечном движении.
Как отмечалось выше, этой центрической композиции на реверсе на
аверсе сопутствует композиция осевая. Эти глубоко символичные изоб-
ражения, тем не менее, статичны. В них миф редуцирован до воплощения
персонажей с солярной символикой. Развернуть содержание мифа о не-
бесном глазе и связанного с ним ритуала позволяет совокупный анализ
изображений на ряде церемониальных палеток.
На аверсе палетки сражения (Приложение, № 17) представлена анало-
гичная композиция с парой жирафов, стоящих по сторонам от пальмы.
Вместе с тем на реверсе изображены не отдельные персонажи, а сцена рас-
правы с врагами, представленными людьми с негроидными чертами. По-
бедители символизированы штандартами с человеческими руками, увен-
чанными эмблемами сокола и ибиса, как бы ведущими плененных врагов.
Фигура помещенного под центральным кольцом льва, терзающего врага,
олицетворяет победоносного вождя, его силу, храбрость и удачливость.
В роли его воинства выступают коршуны, преследующие и клюющие вра-
гов. Метафоричность изобразительного языка позволяет анализировать
сцену с точки зрения мифологизации реальных событий, связанных с во-
оруженными столкновениями в период собирания земель Египта, и трак-
товать ее в контексте ритуала, к этим событиям причастного. На церемо-
279
ЧАСТЬ IV. религиозно-мифологические представления
ниальный характер изображений указывает персонаж в длинном одеянии,
который может быть определен как священнослужитель. Эта фрагменти-
рованная фигура реконструируется благодаря другому изображению (вре-
мени царя Хора Аха) бородатого персонажа в таком же одеянии из Иера-
конполя.
Аналогичным образом могут быть истолкованы сцены на палетке Нар-
мера (Приложение, № 20). Их приуроченность к ритуалу обозначена фи-
гурой жреца-удбд, следующего за царем Хором Нармером с сандалиями и
сосудом для омовения. В верхнем регистре аверса представлен мотив тор-
жественного шествия царя в ритуальной одежде — короткой юбке с изоб-
ражением знака srh, увенчанного капителями в форме зоо-антропоморф-
ных голов Хатхор. Сзади к юбке царя привязан бычий хвост — атрибут, в
данном изобразительном контексте служащий заместителем эпитета ца-
ря _ «бык победоносный». Следует отметить, что у некоторых африкан-
ских народов, занимавшихся скотоводством, в частности, у аканов, хвост
животного служил знаком богатства; он считался необходимым атрибу-
том вождя [Попов, 1993, с. 136—136].
На груди царя — перевязь, как на додинастических фигурках, увенчива-
ющих стерженьки из слоновой кости (см. выше). В руках Хора Нармера —
инсигнии царя: булава и мухобойка, — предметы не только социально пре-
стижные, но подчеркивающие его главенствующее положение в обществе
как политического и священного лидера. Впереди шествия четыре персо-
нажа несут штандарты, увенчанные символами, отражающими политичес-
кий и религиозный аспекты власти. Учитывая отсутствие перспективы в
плоскостных изображениях, можно полагать, что жрец находился не поза-
ди, но справа от Нармера, а визирь — чати — следовал не перед царем, а
по левую руку от него. Таким образом, штандартоносцы движутся не один
за другим, а бок о бок, в шеренгу, открывая торжественный выход царя к
месту, где совершен ритуал обезглавливания врагов, разбитых воинством
Нармера. Они идентифицированы пиктограммами, позволяющими гово-
рить о том, что ритуал приурочен к завоеванию Нармером земли Гарпуна,
находящейся в Низовье. Этой ритуальной сцене предшествовали события,
представленные в нижних регистрах аверса и реверса палетки.
На реверсе царь символизирован фигурой победоносного быка, раз-
рушающего обнесенную крепостной стеной резиденцию противника, из
которой убегает неприятель. Строение с двумя башнями — скорее всего,
сакральная постройка. Поверженные враги изгнаны в Низовье из земли
Гарпуна, перешедшей под власть царя Хора Нармера. Этот мотив продуб-
лирован в сцене верхнего регистра аверса, где Хор Нармер в уборе Верх-
него Египта расправляется с лидером захваченной им территории, а также
передан пиктограммой, на которой сокол Хор восседает на знаке земли с
шестью стеблями папируса, символизирующем Низовье. Изображение си-
280
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
дящего на гарпуне сокола уточняет место действия, где совершался ритуал
освящения завоеванных (освоенных) земель. Захваченные Хором Нарме-
ром местности символизированы двумя фигурами убегающих или павших
врагов, оставивших города, один из которых показан обнесенным крепос-
тной нишевидной стеной, другой — в виде знака в форме пары цветков па-
пируса, стебли которых расходятся. (Подобный символ часто изображен
на саркофагах Древнего царства.)
Какую же роль играла центральная сцена на реверсе, где два персонажа
держат концы веревок, привязанных к переплетенным шеям серпопардов,
образующих центральное кольцо? Именно эта сцена является ключевой
для понимания мифологической основы, отраженной в ритуальном дей-
стве. Это еще один вариант иконографии серпопардов на церемониальных
палетках, однако от этого их символика не становится коренным образом
иной. По-видимому, интерпретация этого изображения должна исходить
из многозначности изобразительного текста, точнее говоря, из многоас-
пектное™ его толкования, включая как политическую, в данном случае со-
бытийную, канву в объединительном процессе, так и идеологическую, со-
держащую мифологическую основу, к которой возводятся изображенные
персонажи в других фрагментах ритуала. На наш взгляд, эта символичес-
кая сцена передает значение единства, космической целостности. Но имен-
но этот мотив содержит в себе миф о небесном глазе верховного бога. По-
этому, можно предположительно высказать соображение о том, что изоб-
ражения на палетке Нармера связаны с представлениями об Оке Хора,
закодированными в сценах сражения, которые разыгрывались во время
ритуалов, актуализировавших идею восстановления космического поряд-
ка. Эта идея целостности символизирована космограммой — централь-
ным кольцом, образованным переплетением шей серпопардов, олицетво-
рявших солярные представления.
Проведенный анализ изобразительных памятников иллюстрирует тес-
ную связь между представлениями о небесном глазе, охраняемом (бук-
вально — окруженном) змеей, и ритуальным окрашиванием глаз в зна-
чении очерчивания магического, защитного круга зеленой краской, уко-
рененным в эпоху поздней первобытности, в которой формировались
образы, в период Раннего царства ставшие причастными к царской идео-
логии. Образ Ока Хора формировался на основе более ранних представле-
ний о небесной богине с солярным аспектом, выступавшей во внешне раз-
ных, но внутренне тождественных образах.
Новая эпоха порождала и новые воплощения, которые, тем не менее,
не отрицали образы уже существовавшие. Между ними устанавливались
причинно-следственные связи, отраженные в религиозной мифологии.
Так, изображения Нармера с бычьим хвостом и в образе быка указывают
на сложившиеся представления о том, что царь воплощал образ божест-
281
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
левый и правый
Око Хора.
его глаз молока газели и восстановила
Книга Мертвых,
глава XVII9
В день сражения Сетх нанес удар по лицу Хора;
Хор вырвал тестикулы Сетха.
Тот восстановил Священный Глаз Хора своими
пальцами.
Правое Око Ра пришло в ярость, когда Ра изгнал его.
Священный Глаз болел и плакал.
Тот поднял волос со Священного Глаза, омыл его и
привел Око в хорошее состояние, без ущерба.
Священное Око есть Небесная Корова,
родившая бога Ра.
Центральный момент в приведенных фрагментах из памятников пись-
менности восходит к древнейшим пластам представлений о происхожде-
нии светящихся астральных объектов от мифического персонажа и вы-
ражен в мотивах превращений и чудесного воскресения Хора путем об-
ретения им восстановленного, целого глаза (глаз)10, то есть способности
видеть через преодоление конфликта. Эта идея выражена в следующих оп-
позициях:
Хор ослеплен — Хор прозрел
Глаз Хора разрушен — Глаз Хора восстановлен
Волос на Оке Ра — Око без ущерба.
Эти оппозиции отражают присущую мифологическому мышлению осе-
вую идею о хаосе и гармонии, разрушении и целостности, смерти и жиз-
ни в их противоречивом единстве, отраженную в представлениях о солн-
це как небесном глазе, Оке космического бога. Отсюда и наделение поло-
жительным значением смежных понятий, составляющих семантическую
цепочку: сиять/освещать — целостность — видеть — жить. И подобно то-
му, как чтение мифологических повествований наделялось магической
действенной силой, ритуальное окрашивание глаз гарантировало живу-
щему защиту и всяческое благополучие, а умершему — загробное сущест-
вование.
В позднедодинастический и раннединастический период идея свето-
зарного начала воплощалась в образе быка. На церемониальных палет-
ках бык и теленок выступают как жертвенные животные. Это дает основа-
ние проанализировать материалы об истоках сложившегося в письменный
период схождения и даже пересечения ритуала окрашивания глаз и жерт-
воприношения быка в контексте их причастности к мифу об Оке Хора.
В композициях на церемониальных палетках запечатлены сцены пре-
следования хищниками травоядных животных и охоты, семантически
тождественные сценам сражения. Мотив преследования хищниками тра-
воядных животных, представленный на малой иераконполъской (или окс-
283
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
фордской палетке, музей Эшмолеан, см. Приложение, № 12), содержит в се-
бе присущие многим архаичным обществам представления о жизни, смер-
ти и жертвоприношении, которым достигалась гармония в природном и
социальном мире [Шеркова, 1989] •
Борьба с первобытным хаосом (смертью) была главной заботой обще-
ства, и в ритуальной практике этот момент был направлен на восстанов-
ление космоса. Эта идея была заключена в мифологических повествовани-
ях, с ней связаны изображения на ритуальных предметах, к числу которых
принадлежали церемониальные палетки. Пример тому демонстрирует, в
частности, структура композиции и взаимосвязи между элементами, ее со-
ставляющими, на малой иераконполъской палетке [Шеркова, 1996, с. 110].
На ней теленок изображен над центральным кольцом, где его терзают
серпопарды. В этой сцене животное выступает как жертва. В контексте
смыслового единства, заключенного в структуре композиций на лицевой
и оборотной стороне палетки, а также исходя из интерпретации централь-
ного кольца, сопоставимого с небесным глазом — солнцем, есть основания
говорить о том, что сцена передает жертвоприношение, связанное с пред-
ставлениями о глазе космического бога. Эта идея дублируется структурно
сходной композицией на оборотной стороне палетки, где представлен мо-
тив преследования хищниками травоядных. Это позволяет трактовать об-
раз теленка как жертвоприношение солнечному божеству. Идея жертвоп-
риношения в данном случае продублирована семантически однородной
жертвоприношению сценой. Более того, и сама эта палетка, наряду с цере-
мониальной палеткой Нармера и другими вотивными предметами, про-
исходящими из храма Хора в Нехене, является жертвоприношением богу
Хору.
Мотив жертвоприношения быка представлен в сцене охоты на палет-
ке охоты, впрочем, не в столь непосредственной форме, как на малой иера-
конполъской палетке (Приложение, № 12). Вдоль длинных сторон палетки
шествуют охотники с луками и стрелами, бумерангами и копьями, булава-
ми с грушевидными навершиями, топориками, лассо и заплечными меш-
ками. На них надеты складчатые юбки до колен на широком поясе, к кото-
рому сзади привязан пушистый хвост, похожий на хвост шакалов. Между
шеренгами охотников изображена сцена самой охоты на обитателей са-
ванны. львов, антилоп, газелей, зайцев и страусов. Шакал и собака, как и
на оксфордской палетке, выступают помощниками охотников. Львы про-
нзены стрелами, однако один из них успел поразить лучника, и лишь га-
зель поймана с помощью лассо. Вереницу остальных животных преследу-
ет собака.
Те исследователи, которые видели в этом изображении сцену охоты, пы-
тались локализовать место действия в третьем, Ливийском номе Низо-
вья an ier, 1952, с. 579; Petrie, 1953, с. 13; Baumgartel, i960, с. 98—99]. На наш
284
ГЛАВА 2 МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
взгляд, в сцене охоты на животных закодирована идея сражения с врага-
ми, символизированными животными. В пользу такого решения свидетель-
ствуют ряд существенных деталей. Едва ли охотники направлялись на охо-
ту со штандартами, увенчанными эмблемами сокола Хора и знаком восто-
ка (tibt). Персонажи, шествующие двумя шеренгами, выглядят скорее как
воины. В самом деле, для охоты использовались только лук, стрелы и лас-
со, в то время как вооружение включало и иные вышеназванные предме-
ты. Тот факт, что воины выступают под эмблемой сокола, свидетельствует
в пользу того, что они из Нехена. Возможно также, что знаком принадлеж-
ности к людям сокола Хора является юбка, в которой нередко представле-
ны первые цари. Эта традиция пережила века, и примечательно, что, на-
пример, в одной из сцен праздника сед Осоркон изображен в «шотланд-
ской юбке» [Uphill, 1965, с. 377].
Однако изображения в верхней части палетки позволяют говорить о
том, что эта метафорически представленная сцена сражения носит риту-
альный характер. Важным моментом, логическим центром всей компо-
зиции является нижнеегипетское святилище pr nw (или pr nsr), перед ко-
торым изображена сдвоенная протома быка. Примечательно, что воп-
лощение сдвоенной протомы этого животного соответствует по абрису
очертаниям святилища. Изобразительными средствами указывается куль-
товая принадлежность святилища, к которому движутся шеренги воинов-
охотников.
На них надеты «рогатые» парики или уборы, имитирующие голову быка,
как если бы они маскировались под него во время в данном случае риту-
альной охоты на жертвенное животное (см. Приложение, № 2; сн. 2 в При-
мечаниях к Приложению). А телесная неполнота животного указывает на
действо, ради которого изображена сцена охоты/сражения. Изображение
воинства Хора перед святилищем быка может быть истолковано как риту-
ализированная форма мифа, связанная с идеей жертвоприношения быка.
Жертвоприношение быка иллюстрирует серия археологического и изоб-
разительного материала додинастического времени (см. ч. II, гл. 2). Имеют-
ся данные о существовании обычая выставлять головы жертвенных быков
в святилищах и погребениях. Можно сослаться на фрагмент плакетки Хо-
ра Дена из слоновой кости, происходящий из царского некрополя в Аби-
досе. На нем представлено святилище pr nw с изображением голов быков
[ Petrie, 19016, табл. VII, 8].
В некрополе Саккары, вдоль нижней панели мастабы гробницы № 35°4>
принадлежавшей царю I династии Уаджи, были установлены около 300
глиняных моделей бычьих голов в натуральную величину, увенчанных на-
стоящими рогами [Emery, 1991, с. 71, илл. 8; Lauer, 1976, с. 14, рис. 75], очевид-
но, от принесенных в жертву особей (рис. 56). И это не единственный слу-
чай такого оформления наземной части мастаб в Саккаре. В Хаммамие в
285
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Рис. 56. Головы быков перед мастабой царя Уаджи в Сакаре (по В. Эмери).
небольших мелких ямах совершались ритуальные захоронения костей мо-
лодых быков. Они были сложены в кучи, и на них устанавливали бычьи го-
ловы. Отмечалось, что во всех случаях морды животных были обращены
к северу. Этот археологический комплекс датирован временем Древнего
царства [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 91—92].
Этот обычай пережил тысячелетия и описан Геродотом: «Коров бросают
в реку, а быков всякий предает земле перед своим городом, причем один
или два рога торчат над землей как могильный знак» [Геродот, II, 41]. Ге-
родот упоминает также о ритуальном расчленении жертвенных быков, го-
ловы которых бросали в Нил, призывая на них страшные проклятия [Ге-
родот, II, 38]. Эти примеры демонстрируют представления о священном,
почитаемом жертвенном животном, на голову которого переносятся че-
ловеческие грехи. В обществах, в которых скот представлял собой особую
ценность, он играл существенную роль в ритуалах, устанавливая контакты
людей с богами, его приносили в жертву во время погребальных церемо-
ний [Эванс-Причард, 1985, с. 28,34].
Мотив жертвоприношения быка отражен и в Текстах Пирамид, обна-
руживая параллелизм ритуалу выставления голов жертвенных быков на
могилах и в святилищах. В одном заклинании говорится о том, что рога
жертвенного быка богов — это холмы Хора и Сетха (Руг. Utt. 306, § 480),
которые возвышаются в восточной части неба, на пути умершего царя, пе-
реправляющегося в Поля Тростника (Руг. Utt. 470, § 914—918). Весьма при-
мечательно, что фонетическая основа слова hnsy обозначающего прохож-
дение на небо, сопровождается детерминативом в виде сдвоенной прото-
мы лежащих львов или особей крупного рогатого скота (быка? коровы?)
(Wb. III. с. 299, If). Стоящие протомы быков, а также пары смотрящих в
286
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
противоположные стороны голов быков и львов, служили детерминатива-
ми в словах, определявших разные виды двери (Wb. III. с. 300,6—8). К. Зете
наделял слово hns, сопровождающееся идеограммой в виде двойной про-
томы быка, значением двойной двери [Sethe, 1987, Utt. 416].
Эта иконография сложилась в додинастическое время. На ритуальных
предметах представлены пары фигур животных (или их частей) в гераль-
дических позах по сторонам от сакрального объекта. На церемониальных
палетках этот принцип выдержан в сочетании центрической и осевой ком-
позиций. Сакральные строения в форме животных изображены на оттис-
ках печатей царей первых династий из Абидоса [Petrie, 1901, с. 31, табл. XVI,
114—пб]. При этом парными изображали не только целые образы, но и их
телесные части: головы и протомы. Так, на цилиндрической печати царя
Хора Аха из Абидоса [Petrie, 19016, с. 30, табл. XIV, 104] изображена сдвоен-
ная протома шакала Хентиментиу (или Упуаута), которому был посвящен
храм этого города. А на навершии церемониальной булавы из храма в Не-
хене представлена сдвоенная протома быка [Quibell, 1900, табл. XIX], по-
добная изображенной на палетке охоты.
Аналогичным образом на палетке охоты изображено святилище, пос-
вященное богу в образе быка. И нельзя исключать того,что уже в то время
эта иконография богов имела значение, близкое к тому, что означало сло-
во hns, сопровождаемое сдвоенной протомой быка в Текстах Пирамид, —
вход в сакральный мир посредством жертвоприношения быка.
Очевидно, миф о жертвоприношении бога в образе быка сложился уже
в додинастическое время. Во всяком случае, анализ композиций на цере-
мониальных палетках позволяет прийти к выводу о существовании пред-
ставлений о солнечном боге, олицетворенном быком. В честь этого бога
и совершались жертвоприношения этого животного, как об этом писал
М. Мосс: «Бога отдавали в жертву ему самому» [Мосс, 2000, с. 95]. Очевид-
но, этот миф и отразился в сценах жертвоприношения быка на церемони-
альных палетках.
В этой связи следует упомянуть о том, что словом hns с детерминативом
в виде сдвоенной протомы условно изображенных животных, обозначал-
ся соответствующей амулет из золота (Wb. III. с. 300,5). Этим же термином
hns означался штандарт с сидящим на нем соколом, с соответствующим
детерминативом (Wb. III. с. 300, 4). Эти примеры демонстрируют широту
семантического спектра термина, за которым стоит невидимый на первый
взгляд, но хорошо просматриваемый при анализе материалов параллелизм
мифа и обычая жертвоприношения быка.
Сакральный характер предмета, то есть церемониальной палетки, при-
частной к ритуальному окрашиванию глаз, а равно и изображения на ней,
позволяют рассматривать композиционный элемент — неполное тулови-
ще животного, его переднюю часть, в контексте ритуального расчленения
287
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
священного животного при жертвоприношении. Толкование изображения
в целом как сцены ритуального сражения людей сокола Хора с противни-
ками на палетке охоты сближает ее с батальными сценами на других це-
ремониальных палетках, интерпретированных как воплощения ритуа-
лизированной формы мифа о глазе Хора. Это, в свою очередь, позволяет
говорить о тесной связи ритуала жертвоприношения быка и соответству-
ющего мифа о жертвоприношении бога в обличии быка с мифом об Оке
Хора. Этот вывод, сделанный на основе анализа совокупности материалов
додинастической культуры, подтверждается разновременными источни-
ками письменного периода, свидетельствующими о параллелизме мифа о
глазе Хора и жертвоприношении быка. Но мотив обретения глаза богом в
ритуале представлен в иной форме.
Сцена
жертвоприношения
(По Драматическому
папирусу)"
в сцене участвуют боги: Хор, Тот, Исида.
Хор (мясник) отрезает переднюю ногу или вырезает
сердце жертвенного быка, названного Тотом,
лежащего со связанными ногами, то есть
забирает у него свой глаз.
Исида, обращаясь к жертвенному быку Тоту,
произносит фразу о том, что его уста совершили
нечто, что привело его к смерти, а затем спрашивает
его, открыты ли (все еще) его уста12
Сопоставляя описанный фрагмент ритуала с вышеприведенными пас-
сажами из мифа об Оке Хора, мы видим, что в ритуале отсутствует де-
структивный момент, связанный с действиями Сетха. В метафорической
форме передана вторая часть мифа — мотив возвращения Хором своего
глаза. Впрочем, в ритуале Сетх вовсе не представлен; жертвенный бык на-
зван Тотом, хотя можно было бы ожидать, что он должен величаться Сет-
хом — противником Хора13
Однако, говоря о параллелизме мифа и ритуала, мы, тем не менее, вов-
се не ожидаем обнаружить их полное сходство в плане выражения. Напро-
тив, учитывая разновременность их создания, вполне понятно, что в древ-
нем ритуале жертвенный бык имел какое-то иное название и эпитеты, и в
таком виде этот ритуал в письменный период, когда сложился образ Оси-
риса, воссоединился с мифом об Оке Хора. Ведь, в конечном счете, именно
текстовые комментарии к изображениям сцен жертвоприношения быка
в Драматическом папирусе позволили без сомнения установить паралле-
лизм этого мифа и ритуала. В других источниках, где в аналогичных сце-
нах имена богов не упоминаются, жертвоприношение быка выглядит как
обычное заклание жертвенного быка. И все же нет оснований усматривать
принципиальные различия между разными вариантами сцен жертвопри-
ношения быка.
М. Мосс отмечал, что животное, которое приносят в жертву, всегда свя-
288
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
щенное, вне зависимости от цели и характера жертвоприношения, сакра-
лизующего, повышающего святость жертводателя или искупительного, ус-
траняющего греховность. «Ведь божественный характер жертвы не огра-
ничен рамками мифологического жертвоприношения: в равной мере он
проявляется и в реальном жертвоприношении, которое соответствует ми-
фологическому. Миф, когда он создан, оказывает влияние на обряд, из ко-
торого он вышел и который он воссоздает» [Мосс, 2000, с. 62—65,94~95] -
Применительно к рассмотренным материалам додинастического вре-
мени о жертвоприношениях быка божественный характер жертвенного
животного подчеркнут археологическим и изобразительным контекстом.
Церемониальные палетки, на которых представлен образ жертвенного
быка, относятся к предметам ритуальным, причастным к культам вождя/
священного царя. Поэтому мотив жертвоприношения быка может быть
охарактеризован как инициационный. Через посредничество жертвенно-
го животного царь вступал в контакт с миром богов, и в обмен на жерт-
ву наделялся божественным духом. Подобно умирающему и воскресающе-
му божественному жертвенному быку, верховный правитель также цик-
лически возрождался после прохождения ритуалов, воспроизводивших
действия мифа о возвращении Хору его глаза. И к этим церемониям были
приурочены жертвоприношения быка, равно как и к погребальному обря-
ду, причастному к смерти царя.
Мотив жертвоприношения быка прослеживается не только на материа-
лах поздней додинастики и раннединастического времени. В многочислен-
ных могилах додинастического времени найдены передние ноги особей
крупного рогатого скота. И этот, один из основных обычаев в погребаль-
ном обряде, обнаруживает прямую параллель в сценах жертвоприноше-
ния быка. В легенде к Драматическому папирусу момент отрезания пере-
дней ноги жертвенного животного уподобляется возвращению глаза Хора.
А сочетание этого обычая с другим важнейшим обычаем в погребальном
обряде — ритуальным окрашиванием глаз зеленой краской — указывает
на взаимосвязь обоих ритуалов и их причастность к мифу о солярном бо-
жестве, который и воспроизводился во время ритуалов, приуроченных к
погребальному обряду или иным церемониям. Это позволяет говорить о
глубоких корнях этих ритуалов и мифа об Оке небесного божества, нашед-
ших отражение в религиозных текстах письменного периода. Разумеет-
ся, теологические переработки значительно преобразовали древние плас-
ты верований и представлений. Тем не менее, это дает основание вновь
и вновь обращаться к текстам, сохранившим в виде архаизмов древней-
шие мифы, ритуалы и образы. И с этих позиций проанализируем матери-
алы, позволяющие говорить о раннем генезисе ритуала «отверзания уст и
очей».
289
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
РИТУАЛ «ОТВЕРЗАНИЯ УСТ И ОЧЕЙ»
Во время ритуала «отверзания уст и очей» жрец последовательно прика-
сался к глазам и рту статуи умершего окровавленной ногой быка, теслом,
затем другим теслом, резцом скульптора и мешочком с красным минера-
лом, что символизировало оживление умершего и его изображений [Ма-
тье, 1958, с. 349—351]14 Смысл ритуала «отверзания уст» состоял в том,
что открытый рот умершего символизировал оживление всех жизненных
функций человека. И хотя объектом действия являлось статуарное воп-
лощение умершего, равно как его посмертная маска и личина на сарко-
фаге, символизировавшие Двойника покойного, считалось, что после со-
вершения этого ритуала покойный наделялся способностью видеть, слы-
шать, употреблять пищу, произносить магические тексты в свою защиту
и против врагов, которые подстерегают его в загробном мире. Материаль-
ные источники позволяют говорить о формировании этих представлений
в додинастическое время.
Практика изготовления инкрустированных глаз восходит к культу-
ре Бадари и ранней фазе Нагады, когда изготавливались зоо- и антропо-
морфные статуэтки, палетки и амулеты, наделенные вставными глазами
из скорлупы страусиных яиц и черной пасты. По-видимому, магический
смысл таких действий состоял в том, что изображение считалось реаль-
ным, живым, если оно снабжалось глазами. С этими представлениями был
связан и обычай окрашивания глаз зеленой краской. В погребальной прак-
тике он должен был наделить умершего способностью видеть, а значит,
обеспечить ему загробное существование. С такими верованиями можно
связывать находки в могилах глиняных женских скульптур с окрашенны-
ми глазами [Шеркова, 1996, с. 97 сл.]. Параллелизм мифа о небесном глазе
бога, с которым был связан этот обычай, и ритуального расчленения жер-
твенного быка прослеживается начиная с герзейской ступени развития
культуры Нагада. В погребальном обряде жертвоприношение быка транс-
формировалось в ритуал «отверзания уст и очей», и Тексты Пирамид об-
наруживают наиболее ранние, глубинные связи между ними.
Так, умерший царь Унас предстает в образе жертвенного животного, его
уста уподобляются рту новорожденного теленка (Руг. Utt. 35, § 27). Они «от-
крыты» парой пластин ntrwj, имитировавших два мизинца, которыми ри-
туально «отверзали» рот новорожденных детей. Эта линия сопоставления,
прослеженная А. М. Рот [Roth, 1993], не кажется неожиданной, поскольку
в древних, как и традиционных культурах, переходные обряды, связанные
с рождением и смертью, сливались в едином циклическом процессе. Как
младенцы приходят в мир людей из страны мертвых, так и умерший воз-
вращается к жизни после совершения соответствующих ритуалов.
В Текстах Пирамид отражен мотив кормления материнским молоком
290
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
умершего царя, «пережившего» новое рождение через смерть Линия упо-
добления умершего младенцу отражена также в наборе предметов для со-
вершения ритуала «отверзания уст и очей», входивших в число жертвоп-
риношений умершему. Среди этих предметов представлены пары черных
и белых сосудов hits (Руг. Utt. 43, § 33; Utt. 47-48), символизировавших со-
ответственно Хора и Исиду [Roth, 1993, с. 62—63, рис. 2]. В этот набор вхо-
дил также нож pss-kf с «рогатым» утолщением в верхней части, по абрису
напоминающий пару условных птичьих головок, изображенных в системе
зеркальной симметрии, какие представлены на додинастических палетках.
Такие ножи, сделанные из кремня, встречаются в погребениях культуры
Нагада II. И этот факт А. М. Рот предположительно рассматривает в качес-
тве аргумента существования ритуала «отверзания уст и очей» уже в доди-
настическое время [Roth, 1993, с. 59, 63]. В пользу такого допущения свиде-
тельствуют также находки в додинастических материалах хлеба, выпечен-
ного в форме ножа pss-kf. И этот факт служит связующим звеном между
«ритуалом отверзания уст и очей» и ритуальным кормлением покойного.
Изображения такой формы хлеба имеются в Текстах Пирамид среди про-
чих жертвоприношений [Roth, 1993, с. 63].
Ранний генезис ритуала «отверзания уст и очей» может быть аргумен-
тирован еще одним фактом. В Текстах Пирамид говорится о том, что ри-
туал «отверзания уст и очей» царя Меренра совершался с помощью тесла
из железа — mshtjw (Руг. Utt. 20, § 11—14), имевшего форму ноги быка, ко-
торую укладывали в могилу, начиная с додинастического времени. Детер-
минатив в виде передней ноги быка ^=<3 hps сопровождает фонетическую
основу термина mshtjw [Gardiner, 1950, с. 570, 584], обозначающего созвез-
дие Большой Медведицы, в представлениях древних египтян ассоцииро-
ванное с царством мертвых. Примечательно также, что в «зодиакальных»
изображениях Нового царства это созвездие изображалось в виде голо-
вы или туши быка, хотя ранее оно чаще выписывалось с детерминативом
в виде передней ноги быка [Roth, 1993, с- 7°, сн. 55, рис. 9, ю]. А поскольку
астральный/солярный аспект был присущ образу быка и небесной коровы
в додинастическое время, когда существовал обычай ритуального расчле-
нения жертвенного быка, нельзя исключать того, что созвездие Большой
Медведицы мыслилось в образе быка или его передней ноги еще в допись-
менный период.
ОКО ХОРА — СИМВОЛ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ
Астральный аспект образа жертвенного быка, отраженный в додинас
тических материалах, восходит к еще более древнему пласту представ
лений о небесном глазе, воплощенном в синкретическом по природе о
разе небесной коровы, характерном для культуры Нагада I и II. В прото
291
ЧАСТЬ IV. РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ представления
раннединастическое время стало более актуально мужское божество в об-
разе быка, олицетворявшего солярные представления, отраженные в риту-
альном окрашивании глаз «малахитовой зеленью» и жертвоприношении
быка. В не дошедших до нас мифах, позднее «перекрытых» идеологизиро-
ванными религиозными повествованиями, устанавливались связи между
различными культурными и природными объектами, наиболее значимы-
ми для жизни общества. Эти реалии материально-чувственного мира, воп-
лощавшие религиозно-мифологическую образность, оказывались связую-
щими звеньями между мифами с их объяснительными функциями и ри-
туалами, способствовавшими установлению миропорядка в обществе и
природе.
В этом контексте становится понятным механизм отождествления ру-
котворных и природных объектов, служивших вещными формами ри-
туалов, связанных с солярными представлениями. Так, семантическим
тождеством целого глаза Хора являлась передняя нога жертвенного бы-
ка, которая, в свою очередь, тождественна сходному с ней по форме тес-
лу mshtjw и очертаниям созвездия Большой Медведицы. За этими вещ-
ными формами стояли семантически тождественные понятия: сиять/
освещать — целостность — видеть — жить — посмертное существова-
ние, составлявшие элементы мифологических повествований и связанных
с ними ритуалов.
Мифологическому мотиву обретения Хором своего глаза соответство-
вали представления о загробном существовании, достигаемом через риту-
альное окрашивание глаз «малахитовой зеленью». Представленные в пере-
чне жертвоприношений священные предметы: передняя нога быка, тесло
mshtjw и инкрустированные глаза, — будучи внутренне тождественными,
символизировали полный, целый глаз Хора. В погребальном ритуале они
служили знаками мифического действа передачи глаза Хора Осирису (как
удвоение ядра мифа), означавшего воскресение умершего (Рут. Utt. 78, § 54;
Utt. 79), в религиозно-магических текстах уподоблявшегося восходящему
солнцу [Troy, 1994]. Эти представления были рождены в додинастическую
эпоху, когда образ Осириса еще не сформировался, а Око Хора как священ-
ный предмет воплощалось в иных, семантически тождественных вещных
формах, причастных к ритуальному закланию быка, — его ноги и обычаю
окрашивания глаз зеленой краской, символика которых основывалась на
солярно-астральной природе божества.
Параллелизм мифа и ритуалов обнаруживает важную роль астрально-
солярных представлений, олицетворенных в образе быка, восходящих к
додинастической эпохе. Это, в свою очередь, позволяет включить в семан-
тический ряд окрашенный «малахитовой зеленью» глаз, поскольку моти-
вация этого действа, связанная с мифом о глазе Хора, однородна ритуалу
жертвоприношения быка и «отверзания уст и очей».
292
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
В связи с анализом материалов, причастных к ритуалу «отверзания уст и
очей», следует отметить еще одну линию семантической близости внешне
различных, но внутренне отождествлявшихся предметов. Амулеты в виде
глаза wid.t изготавливали из камня зеленого цвета (ср. эпитет Хора «князь
зеленого камня» в текстах пирамид [Troy, 1994, с. 355]) или из материалов,
имеющих зеленую или семантически тождественную ей голубую окраску
[Baines, 1985, с. 284, 288], чаще всего из фаянса — thnt [Gardiner, 1950. с. 601].
В религиозных текстах, в частности, в заклинании 17 Книги Мертвых, он
упоминается наряду с малахитом (который блестит для Уаджет — глаза Ра,
повелительницы пожирающего пламени) как причастный к представлени-
ям о глазе космического бога. В этом семантически сложном тексте фаянс
называется Оком Хора в святилище Tnnt — гробнице Осириса, где воспро-
изводится ритуал передачи Хором своего глаза его отцу Осирису. Глубин-
ный слой семантического тождества материала — фаянса и могилы Оси-
риса — святилища Tnnt (Wb. V, с. 382), возможно, скрыт в некотором сходс-
тве написания этих слов.
Начиная с додинастического времени, в Египте исключительной попу-
лярностью пользовались предметы, изготовленные из фаянса, особенно
амулеты, чаще всего зеленого или голубого цвета, которые, впрочем, бы-
ли близки по значению. Эти цвета соотносились с бирюзой [Gardiner, 1950,
с. 568] и малахитом [Gardiner, 1950, с. 595], символизировавшими божест-
венное начало [Baines, 1985, с. 284, 285, 288, 289]. Мотивация причастности
фаянса к осирическим представлениям, в которых содержатся древнейшие
додинастические пласты, раскрывается в Книге Мертвых.
Мифологическое ядро воплотилось в терминологии, связанной с обра-
зом Ока Хора. Так, в письменности фиксируется семантическое тождест-
во полного, целого, здорового глаз Хора — wdl.t (Wb. 1.401) и его цветовой
характеристики — он зелен: ir.t Hr wld.t (Wb. I. 264), хотя слова, обознача-
ющие эти качества (wdl.t и wld.t) в написании различаются. Слова с корне-
вой основой w3d так или иначе внутренне связаны с мифом о глазе Хора
и реалиями ритуальных действий: богиня Нижнего Египта кобра Уаджет
(Wb. I. 268) — божественное Око (Урей), священные предметы зеленого
цвета, в том числе зеленая краска, материя для одежды (wddw) (Wb. 1.267
268), в частности, предназначенная для царя во время церемонии праздни-
ка сед [Kees, 1943, с. 429], зеленый камень, свежесть, удача, хорошая судьба,
возрождение (w?d) [Gardiner, 1951, с. 560]15
Выявляя значение окрашивания глаз зеленой краской в контексте это-
го семантического ряда, можно сделать вывод о том, что, обводя веки «ма-
лахитовой зеленью», египтяне воспроизводили мифические прадействия
по восстановлению полного, целого глаза Хора. Они вкладывали в эти дей-
твия магический смысл защиты глаза очерчиванием круга, сообщающего
людям силы противостоять сглазу, болезням, слепоте, равнозначной смер-
293
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
ти, а также обновление жизненных сил, благополучие, а в погребальном
обряде — возрождение после смерти.
Через конкретное значение зеленого цвета, связанное с идеями обнов-
ления, очищения и возрождения, осуществлялся переход к общему значе-
нию жизнеспособности общества в его единстве с космическими божест-
вами — подателями благ в обмен на жертвоприношения. Ключевой фигу-
рой являлся вождь и царь как земное воплощение небесного бога Хора,
объединивший земли Египта. Миф об Оке Хора воспроизводился во вре-
мя церемоний, связанных с фигурой царя, в первую очередь на празднике
сед, посвященном ритуальному обновлению физической и военной мощи
царя, гарантирующей сохранение целостности Египта.
Рассмотренные выше ритуалы жертвоприношения быка, «отверзания
уст и очей» и окрашивания глаз «малахитовой зеленью» в письменный пе-
риод становятся неотъемлемыми частями праздника сед. К такому выводу
пришел Э. Апхилл, реконструируя последовательность ритуальных действ,
приуроченных к царскому юбилею, на основании рельефов из солнечно-
го храме Ниусерра в Абу Гурабе, Осоркона в Бубастисе и ряда других ис-
точников [Uphill, 1965, с. 377 сл.]. Более того, с этими действами был свя-
зан кульминационный этап церемонии, и проводились они (в том числе)
в гробничных архитектурных комплексах (например, Джосером, царем III
династии, в Саккаре), что, безусловно, указывает на заупокойный аспект
праздника. Таким образом, несмотря на изменения, которые происходили
в осмыслении и проведении праздника сед, он, будучи по природе переход-
ным обрядом по обновлению, возрождению сил царя, в политическом пла-
не направленном на легитимизацию его власти, идеологически закреплял-
ся в религиозных церемониях, содержал в качестве ядра древнейшие риту-
алы, связанные с погребальным обрядом.
После ритуального оживления царя, с которым и были связаны жер-
твоприношение быка, «отверзание уст и очей» и ритуальное окрашива-
ние глаз, царь, прошедший инициацию, считался настоящим повелителем
Египтом. Параллельно этому в погребальном обряде умерший царь воз-
рождался для новой жизни среди богов. За всеми этими ритуалами стоял
миф об Оке Хора. Ритуальный бег, совершавшийся царем после прохож-
дения заупокойных церемоний, был не только демонстрацией возрожден-
ных физических сил. Этот ритуал, повторенный четыре раза, символизи-
ровал обход царем своих владений по четырем странам света, что означа-
ло устойчивость геополитических границ Египта.
Миф об Оке Хора сложился в протодинастическое время и отражал
идеоло! ию верховной власти в формировавшемся государстве. Однако бо-
лее ранние представления о небесном глазе, связанные с синкретическим
образом древней богини с чертами птицы, коровы, женщины и змеи, не ут-
ратили значения, но претерпели трансформацию. С одной стороны, эта бо-
294
ГЛАВА 2. МИФИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ И КУЛЬТЫ
гиня стала причастна к мужскому солярному богу Хору в качестве матери
и покровительницы его земного воплощения — царя Хора имярек. Образ
древней солярной богини стал отражать представления о добыче, награде,
даре в борьбе Хора и Сетха, воплотившись в корону Верхнего Египта, Урей
и глаз Хора — семантически тождественные образы, символизировавшие
власть Хора. Небесное Око принадлежит Хору, Ра, Атуму в разных мифах,
является их атрибутом, защитой, даже воплощением и сущностью. Вмес-
те с тем это божество сохранило свою самостоятельность, обладая актив-
ным началом. В различных мифологических повествованиях уход боги-
ни, — Сехмет, Тефнут, Урея, Маат, — означает наступление хаоса. В какой
бы версии не излагался миф, Око — всегда богиня в семантически тождес-
твенных образах, прообраз которых существовал в додинастическое вре-
мя; синкретический образ, вобравший черты коровы, птицы и женщины,
позднее — огнедышащего льва, ядовитой змеи и глаза, связанных с пред-
ставлениями о солнце и небесной влаге.
Додинастическая культура породила систему образов, которые отрази-
лись в различных вариантах мифа об Оке космических богов Хора, Ра и
Атума письменного периода. Свойственные древнеегипетской изобрази-
тельности и стоящим за ней представлениям приемы отождествления об-
разов, замещения частью целого или наоборот; удвоения, — все это также
восходит к додинастическому времени и отражает представления о целос-
тном, замкнутом космосе. Так, богиня Уаджет является частью богов Хо-
ра и Ра, и в этом качестве ей присущи защитные функции, но вместе с тем
она — сущность солнечного бога — полный, целый глаз Хора, условие его
существования. В этом образе переплелись и наслоились разновременные
представления: глаз уджат — это и диск солнца, из которого смотрит бог,
и змея, охраняющая солнце (чело бога, корону царя), наконец, это сам сол-
нечный бог. Глаз уджат — это жертвоприношение, дар Хора Осирису, га-
рантировавшее воскресение мертвого бога и царя, рождение нового солн-
ца (в акте возвращения целого глаза Хору). Между тремя элементами жер-
твоприношения устанавливается тождество, поскольку они равнозначны
по сути. Тождество Хора и Осириса обозначено получением каждого из
них глаза уджат в качестве жертвоприношения, как залога возрождения,
гармонии, миропорядка, целостности космоса при совершении ритуалов, в
частности, при окрашивании глаз «малахитовой зеленью».
Изображения глаза уджат (например, в виде амулетов) не известны ра-
нее III династии, тем не менее, этот образ уже существовал в додинасти-
ческое время. Он обозначался непосредственно на ликах статуй и статуэ-
ток предков, богов и людей при оконтуривании глаз зеленой краской. Не-
редко художники и резчики изображали глаза таким образом, что они
приобретали сходство со стилизованной фигуркой архаического «призе-
мистого» сокола с длинным хвостом, расширявшимся к его концу. Окра-
295
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
шенные яркой зеленой краской глаза, удлиненные почти до висков, излу-
чали сияние, производили впечатление живых, становились средоточием
всего лица. Ключевые позиции представлений об Оке космического бо-
жества и обрядовая значимость Ока Хора, ставшего символом жертвопри-
ношения, обусловили высокий уровень развития искусства изготовления
инкрустированных глаз для статуарных изображений. Религиозно-ми-
фологические представления сказались в такой сугубо практической де-
ятельности, как способ исчисления мер веса зерна в хекатах, символизиро-
ванных частями, из которых состоял целый, полный глаз Хора.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СТИЛЬ КУЛЬТУРЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
Египтяне одними из первых народов мира познакомились с великой дра-
мой государства, формировавшегося в додинастическое время, на протя-
жении IV тыс. до н. э. Именно в этот период закладывались основы древ-
неегипетской культуры письменного периода, которая, подобно всякому
явлению многообразной человеческой деятельности, обладала своим не-
повторимым стилем.
Каким бы ни был подход к изучению феномена культуры, в каком аспек-
те она бы ни изучалась, какой бы точки зрения ни придерживаться при оп-
ределении понятия культуры (см., например: [Гуревич, 1994, с. 19 сл.]), ей
всегда присущ определенный стиль. Ведь культура во всем многообразии
своих проявлений рождается в определенном обществе с присущими ему
формами социальных, политических, религиозных, нравственных и про-
чих отношений.
В кратком по форме, но емком по содержанию определении А. Данто
стиль — это сочетание содержания и способа его передачи [Данто, 1988,
с. 28 сл.]. Однако, как справедливо отмечали и другие исследователи, поня-
тие стиля, как правило, применимо к таким явлениям культуры, как худо-
жественные произведения, предметы искусства. Но ведь они являются по-
рождениями культуры в целом, и в этих феноменах, как в капле воды, от-
ражается ее стиль.
Собственно говоря, разносторонний анализ вещного материала, в том
числе предметов искусства, и служит основным источником определения
стиля древнеегипетской культуры на заре сложения государства.
Проблема становления первого государства в Египте неразрывно связа-
на с проблемой сложения стиля культуры в додинастический период, про-
явившегося во всех сферах жизни общества — хозяйственно-экономичес-
кой, социально-политической — осмысленных и систематизированных в
религиозно-мифологических представлениях и закрепленных в ритуаль-
ной практике.
Культура включает в себя целый ряд знаковых систем, но в дописьмен-
ных обществах материальные памятники обладают особо высокой значи-
мостью при культурно-исторической интерпретации. Вещный мир и про-
изведения изобразительного творчества, будучи формами социальной
коммуникации, играли в египетском обществе V—IV тыс. до н. э. важней-
шую роль, обозначая также череду многозначных и многообразных обра-
297
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
зов [Фернандес, 1980, с. 65—85], символов, реконструирующих картину ми-
ра. «Вещи, изображения — посредники с мифическим миром, через них
осуществляется связь с ним» [Иорданский, 1982, с. 40]. «Озвученность» ре-
лигиозно-мифологических представлений письменного периода выявляет
древнейшие образы и пласты верований, вошедших в такие религиозные
тексты, как Тексты Пирамид и даже Книга Мертвых, содержащих множес-
тво архаизмов, дошедших от додинастического времени.
Разумеется, в исторической перспективе происходили изменения, но со-
хранилась важнейшая ось, вокруг которой концентрировались присущие
только древнеегипетской культуре явления, определяющие ее стиль. При
таком подходе раскрываются истоки многих феноменов письменного пе-
риода древнеегипетской культуры в целом, отличающих ее от иных древ-
невосточных синхронных или типологически близких ей культур.
Если природно-ландшафтные и климатические факторы создали своего
рода сцену, нишу для зарождения и развития Египта — страны, жизнь ко-
торой полностью зависима от ирригационной системы, то сложная исто-
рия формирования оседлоземледельческого населения долины и дельты
Нила определила второй важнейший компонент развития додинастичес-
кой культуры Египта. Эти факторы наложили печать особенного на куль-
турно-исторические процессы, создавшие древнеегипетскую культуру на-
кануне становления раннего государства на рубеже IV—III тыс. до н. э.
Материальные источники V — начала IV тыс. до н. э. позволяют провес-
ти грань между двумя основными египетскими областями — дельтой и до-
линой Нила. Яркий, самобытный характер оседлоземледельческих архео-
логических культур Египта V—IV тыс. до н. э. Низовья и Верхнего Египта
включает в себя существенный момент, обусловленный соседством, доми-
нирующими контактами с территориально наиболее близкими культура-
ми, что отразилось на различиях между долиной и дельтой Нила.
Установленные в ходе исследования положения позволили проиллюст-
рировать на источниках идею, что природные особенности дельты и доли-
ны Нила при общем сходстве хозяйственной основы и этническом единс-
тве отнюдь не повлекли за собой абсолютного, полного единообразия про-
изводственной жизни и политического устройства общества. В области
производящего хозяйства в широкой многоводной дельте преобладало
выращивание одомашненных хлебных злаковых культур — эммера и яч-
меня, в то время как в узкой долине доминировало скотоводство и ого-
родничество. Но в обоих случаях по-прежнему общество продолжало под-
держивать рацион также за счет непроизводящих форм хозяйства: рыбо-
ловства, охоты и собирательства, — что отразилось в вещном материале
298
СТИЛЬ КУЛЬТУРЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
и изобразительном искусстве додинастического времени. В дальнейшем
охота на диких животных стала социальной прерогативой царя. Однако
речь идет не о добыче необходимого продукта, - трансформировалось
внутреннее содержание, произошло переосмысление некоторых явлений
культуры, отразивших изменения в религиозных и идеологических пред-
ставлениях древнего Египта в динамике их развития.
Очевидно, благодаря доминированию разведения крупного рогато-
го скота, — экономически более выгодного в южных областях Египта, —
общество могло позволить себе высвободить рабочие руки для развития
высокоразвитых ремесел и создания предметов искусства, предназначен-
ных для растущей социально-имущественной элиты. Этот фактор объяс-
няет рост обменных отношений, накопление богатств местными аристок-
ратическими родами. И в конечном счете, эти явления, способствовавшие
развитию социально-политической активности обществ Южного Египта,
вызвали процесс распространения более сильной культуры Нагада в Ни-
зовье, где она вскоре прервала развитие местного, политически разобщен-
ного общества буто-маадийского культурного комплекса. Теперь, распро-
странившись по всему Египту, особенно на второй фазе развития, куль-
тура Нагада вступила в достаточно регулярные контакты с Восточным
Средиземноморьем и Месопотамией.
Двухканальность обменных отношений обусловила не только рас-
пространение импортов и их имитаций, но способствовала культурно-
му синтезу. Так, воздействие культур Западной Азии на Египет, стоявший
на пороге сложения государственности, выразилось в том, что целый ряд
культурных явлений был востребован заимствующей стороной, использо-
вавшей достижения иных культур в интересах египетской социально-иму-
щественной элиты, наиболее открытой для заимствований и культурных
новаций, таким образом отделявшей себя от основной массы населения.
[Шеркова, 1991, с. 166]. Тем не менее, местные древнеегипетские культурные
традиции, берущие начало в догосударственном периоде, не только не ис-
чезали, постепенно растворяясь на новых этапах развития культуры. На-
против, они были усвоены в исторической перспективе, сохраняя древней-
шие образы, представления, художественные приемы и пр.
Таким образом, в период существования оседлоземледельческих куль-
тур в Египте сложились две крупные историко-культурные области: изо-
билующая водными источниками дельта и узкая долина Нила, с восто-
ка и запада огражденная высокими плато. В обществе с господствующим
мифологическим мировосприятием, практическая, реальная жизнь, при-
родные и социальные явления осмыслялись сквозь призму мифа. Поэто-
му и различия между Низовьем и Верхним Египтом оценивались с точ-
ки зрения развивавшихся религиозно-мифологических представлений.
А процессы политического их объединения воспринимались в понятиях
299
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
борьбы между хаосом и порядком, в изобразительном искусстве прото/
раннединастического периода закодированных в композициях, передаю-
щих идею гармонии в мире [Кегпр, 1991» 50 53] -
Начало процесса социально-имущественной дифференциации в обще-
стве прослеживается по материалам додинастического Египта с рубе-
жа V—IV тыс. до н. э. На этой стадии развития общества доминирую-
щее положение в политическом отношении занимали аристократичес-
кие роды, из которых происходили люди, облеченные высоким личным
социальным статусом и исполнявшие функции вождей и жрецов, обла-
давшие общественным авторитетом за личные качества и способности,
проявляемые в интересах коллектива. В материальной культуре их со-
циальный статус проявлялся в элементах погребального обряда, — со-
провождении умерших большим количеством керамики, предметов мел-
кой пластики и украшений, часть которых символизировала особую со-
циальную роль умерших в обществе. Тем не менее, в бадарийское время
такие погребения совершались в черте некрополей, где хоронили и про-
стых общинников.
Процесс выделения специальных некрополей для представителей арис-
тократических родов, среди которых хоронили и вождей, относился ко
времени развития культуры Нагада, начиная с переходной фазы I—И. Но
этот процесс стал значительно более явно выраженным на второй фазе ее
развития. Элитарные могилы отличались и большими размерами и более
тщательным их оформлением. В погребениях находилось значительное ко-
личество предметов: керамики разных типов, предметов мелкой пластики,
украшений, выполненных из драгоценных камней, металлов и слоновой
кости. Положенные в могилы предметы, такие как навершия булав, посо-
хи и жезлы, указывают на высокое прижизненное социальное положение в
обществе их носителей.
Другим показателем высокого социального положения умерших и пог-
ребенных в больших многокамерных могилах является большой «набор»
различных предметов. Этот факт указывает на детализацию ритуалов,
приуроченных к погребальному обряду, отраженную в вещном матери-
але. Чем больше и разнообразнее представлен погребальный инвентарь,
включая вещи, относящиеся к особым, тем детальнее раскрываются обы-
чаи, причастные к погребальному обряду. В некоторых случаях конкрет-
ные предметы позволяют определить прижизненные функции покой-
ных. социальных лидеров, воинов, жриц, а также умерших достаточно
молодыми или совсем юными, принадлежавшими к аристократическим
родам.
зоо
СТИЛЬ КУЛЬТУРЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
Вместе с тем многочисленность в подобных погребениях вещного ма-
териала раскрывает еще одну сторону содержания дописьменной куль-
туры — наделять умерших всем необходимым для продолжения жизни в
ином мире. В богатых погребениях вождей и представителей аристократи-
ческих родов эту форму престижной экономики также отражает один из
стилистических признаков додинастической культуры.
Богатые погребения примыкали к гробницам вождей/царей, отражая
прижизненную близость к повелителю. Так складывались города мертвых
в додинастический период, потреблявшие существенную долю прибавоч-
ного продукта, произведенного в обществе.
Проанализированный материал позволил реконструировать три важ-
нейших ритуала, приуроченных к погребальному обряду. К ним отно-
сится окрашивание век умершего «малахитовой зеленью», его кормле-
ние, символизированное передней ногой крупного (раньше — мелкого)
рогатого скота, положенной в могилу, и подача ему питья, на что указы-
вает подчас большое количество керамики в погребениях, представлен-
ной разными типами. Семантический анализ предметов и изобразитель-
ных памятников дает основание полагать, что эти внешне различные ри-
туалы были внутренне очень близки друг другу и восходили к единому
ядру религиозно-мифологических представлений, связанных с солярным
культом.
Изначально мифы о Хоре происходят из Иераконполя, с юга Египта, где
сложилось одно из мощных вождеств, наряду с Нагадой и Абидосом в
Южном Египте. И есть все основания полагать, что далеко не на всех ло-
кальных территориях (например, в Среднем Египте) или областях (буду-
щих номах) социально-имущественное расслоение общества происходи-
ло такими же темпами, как в вышеназванных номах. Менее продвинутые
районы постепенно присоединялись к расширявшимся вождествам.
Целый ряд факторов обусловил приоритет Иераконполя в политичес-
кой борьбе с равными противниками в ходе создания раннего государс-
тва. В «додинастическом городе» в период Нагада II существовало свя-
тилище, посвященное богу Хору. «Додинастические города» с кирпичны-
ми строениями начали возводить уже на фазе Нагада I, что явилось одной
из важнейших примет социально-имущественного расслоения. В сельских
местностях, наряду с более основательными прямоугольными строения-
ми, по-прежнему продолжали возводить традиционные, круглые легкие
хижины из плетеного ивняка. Кирпичные дома строили в городах, точнее
сказать, «протогородах», обнесенных сырцовыми стенами. Позднее, на фа-
зе III культуры Нагада, городской центр Иераконполя был основан бли-
301
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
же к Нилу, в Нехене. Здесь был возведен храм, посвященный Хору и цар-
скому культу. Примечательно, что помимо Иераконполя скопления сотни
идентичных вотивных и ритуальных предметов, связанных с культом ца-
ря, были также сокрыты в «тайниках» храмов в сакральных постройках
Абидоса, на Элефантине и в Телль Ибрагим Аваде. Этот факт прямо сви-
детельствует о распространении власти царей, начиная в Хора Нармера, в
масштабах всего Египта, от первых порогов Нила до глубинных районов
дельты реки.
Египет мыслился как космос, обновляющийся во время ритуалов, вос-
производивших религиозные мифы в святилищах и храмах. Основопола-
гающая концепция незыблемости границ Египта как целостного космоса
проецировалась на фигуру правящего фараона, который выступал в ро-
ли гаранта стабильности государства и нерушимости его границ. Эта идея
воплощалась в строительной деятельности царей, создававших новые хра-
мы и восстанавливавших древние святыни, посвященные богам и древ-
ним обожествленным фараонам, некогда утвердившим границы Египта и
возводившим сакральные постройки в пограничных районах. Существо-
вание храмов, в которых почитался царский культ, уже при первых прави-
телях Раннего царства, даже не на границе долины и дельты Нила, а в од-
ном из глубинных ее районов, не оставляет сомнений в том, что, по край-
ней мере, часть дельты входила в состав древнеегипетского государства на
самых ранних ступенях его существования. И этот вывод имеет опреде-
ляющее значение для пересмотра идеи существования в дельте самосто-
ятельного додинастического царства, накануне сложения единого госу-
дарства.
Процессы, приведшие к объединению Египта, выявляют важнейшую сти-
листическую черту позднедодинастического Египта. Это центричностъ,
которая проявилась в геополитическом и социальном устройстве госу-
дарства и целом ряде явлений культуры. В идеале — это геометричес-
кая фигура с выделенным центром, окруженным периферией, как в вер-
тикальной, так и горизонтальной ее протяженности. В пределах всего
Египта центрический стиль «родился» еще ранее, окончательно сформи-
ровавшись в период разрозненных номовых государств, существовавших
в Египте в IV тыс. до н. э. непосредственно перед сложением единого го-
сударства. Идея центричности проявилась во многих ключевых явлени-
ях культуры Египта в разных сферах жизни общества. Но в одних случа-
ях мы можем говорить о прямом географическом значении этого понятия,
в других лишь в переносном смысле. Первый случай применим к соци-
альной структуре, которая может быть уподоблена кругу с выделенным
302
СТИЛЬ КУЛЬТУРЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
центром или пирамиде, увенчанной фигурой вождя/царя, опиравшейся на
расширявшееся книзу основание социально и имущественно структури-
рованного общества.
Город или «протогород» восходил к той же модели. Но на сей раз она оп-
ределяла не социальное, а физическое пространство, отделенное от пери-
ферийных населенных пунктов. Природные реалии — форма ландшаф-
та, водные источники и пр., — вносили свои коррективы в конфигурации
территорий, занятых городами и областями в целом. На уровне космоло-
гического осмысления мира город, маркировавший центр физического и
социального пространства, воплощал центр вселенной и символизировал
верховную власть. Таким образом, города возникали как необходимый ат-
рибут социально стратифицированного централизованного общества, как
оплот верховной власти с ее управленческими функциями по отношению
к сельской периферии.
Идея центричности служит важнейшим признаком построения ком-
позиций на произведениях изобразительного искусства, особенно на сак-
ральных предметах, позволяющих интерпретировать религиозно-мифоло-
гические представления. На протяжении додинастического периода выра-
батывались каноны, по которым воспроизводились образы и композиции,
в которых нашли отражение религиозные и мифологические представле-
ния в динамике их развития. При создании композиций использовались
основные изобразительные приемы, применение которых позволяет ин-
терпретировать композиции в целом. Так, в выделенном центре помещал-
ся самый крупный, а значит, наиболее значимый элемент (персонаж). При
построении композиции использовалась система зеркальной симметрии,
ритма, не только играющих роль средства художественной выразитель-
ности, но выполнявших функцию повествовательного характера [Фре-
денберг, 1978, с. 71; Раушенбах, 1980, с. 38; Иорданский, 1982, с. 57]. Близкую
роль играло чередование персонажей и геометрических фигур, что созда-
вало рисунок орнамента, наделенный символическим значением. Чаще
всего в изобразительных текстах выступает группа нескольких избран-
ных элементов-персонажей. Периферийные элементы направлены к цен-
тру. Значение таких изображений отражало осевую идею гармонии в ми-
ре, устанавливаемой через конфликт. В прото/раннединастический период
возникла регистровая система изображений как симптом начала письмен-
ности.
Многие вещные памятники, связанные с культово-ритуальной прак-
тикой, представлены иерархически в смысле различия величины внешне
одинаковых предметов и образов, но варьирующихся от крупных и сред-
них до миниатюрных. В этом признаке невозможно усмотреть какого-то
реалистического значения. Оно кроется в сфере магических верований,
отражая еще один стилистический признак культуры.
303
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Толкование образов и подобных изобразительных композиций позво-
ляет реконструировать представления, присущие додинастической куль-
туре от ранних этапов до прото/раннединастического времени. Один из
наиболее ярких примеров демонстрируют такие ритуальные и культо-
во-меморативные предметы, как церемониальные палетки, причастные
культу вождей/священных царей. Генетическая связь церемониальных
палеток с палетками туалетными, предназначенными для растирания
«малахитовой зелени» и окрашивания глаз во время соответствующих
ритуальных действ, с одной стороны, а также причастность этих пред-
метов к представлениям отождествлявшим глаз и солнце, с другой, поз-
воляют судить о важной роли солярных представлений в додинастичес-
ком Египте.
Практика изготовления инкрустированных глаз восходит к культуре
Бадари и ранней фазе культуры Нагада, когда изготавливались зоо- и ан-
тропоморфные статуэтки, палетки и амулеты, наделенные вставными гла-
зами из скорлупы страусиных яиц и черной пасты. По-видимому, магичес-
кий смысл таких действий состоял в том, что изображение считалось ре-
альным, живым, если оно снабжалось глазами. С этими представлениями
был связан и обычай окрашивания глаз зеленой краской. В погребальной
практике он должен был наделить умершего способностью видеть, а зна-
чит, обеспечить загробное существование. Очевидно, центральное кольцо
на церемониальных палетках как доминирующий элемент воплощает само
солнце как божество, а образы вокруг него: птицы, бык, лев, серпопарды —
наделены солярно/огненной символикой.
Сакральную природу священного царя и великого воина отражает це-
лая серия церемониального оружия с рельефными символическими изоб-
ражениями, входившими в основное скопление храма Хора в Нехене.
Изобразительными средствами здесь, как и на ряде других памятников,
отождествлены сексуальная потенция и природное плодородие. Этот мо-
тив воплощен на различных сакральных предметах, использовавшихся во
время ритуалов.
Царь со священными функциями являлся символом единства Египта.
Этот главный персонаж общества олицетворял целостность страны. Его
сущность обожествленного человека, восходящая к древнейшим пред-
ставлениям о первопредках, олицетворяла связь трех миров: небесного,
нижнего и среднего. Священному царю посвящались главные торжества,
во время которых воспроизводились мифы в ритуализированной форме.
Образ священного царя впитал древнейшие представления о мифичес-
ких существах и предках. Они могли иметь воплощение людей, животных
и птиц, а также быть символизированы рукотворными и нерукотворными
предметами. В додинастическое время они изображались в реалистической
и условной манере, что демонстрирует художественную стилистику, ее со-
304
СТИЛЬ КУЛЬТУРЫ ДОДИНАСТИЧЕСКОГО ЕГИПТА
держание. При этом особой значимостью наделялись глаза. Подобные воп
лощения, позднее отраженные в мифах, магических текстах и риХьнь^
изображениях, иллюстрировали представления о небесном глазе
Хора, Ра и Атума. И в качестве древнейших напластований в них сохра
нился синкретический по природе центральный образ небесной коровы
характерный для культуры Нагада I и 11. Но в прото/раннединастическоё
время он отошел на второй план и уступил место мужскому божеству в
образе быка, олицетворявшему солярные представления, отраженные в
ритуальном окрашивании глаз «малахитовой зеленью». Популярными
также стали изображения льва и других хищных животных, в том числе
фантастических существ, олицетворявших физическую силу и мощь, при-
сущие мужскому началу. В прото/раннединастический период в многофи-
гурных композициях доминирующими становились сцены преследования
хищниками травоядных животных, охоты и сражений, в которых запечат-
левались фрагменты мифа или ритуальные действа.
Ритуализированная форма мифа' отразилась в образах и мотивах, прису-
щих обществу, находившемуся на стадии становления государства, — в
сценах противоборства и сражения сторонников верховного правителя —
людей сокола Хора с врагами. Позднее в письменных источниках эта идея,
облеченная в мифическую образность, в качестве ядра сохранилась в раз-
ных вариантах мифа об Оке космического божества Хора и Ра.
В мифах об Оке Хора содержится основная идея — восстановление це-
лостного космоса, то есть Египта. В позднедодинастический и раннеди-
настический период, когда идея светозарного начала воплощалась в об-
разе быка, существовал ритуал жертвоприношения быка, который, хотя и
имел глубокие исторические корни, в эпоху накануне сложения государс-
тва внутренне трансформировался. Реконструкция этого ритуала позво-
лила усмотреть единство внешне различных, но внутренне близких ритуа-
лов окрашивания глаз и жертвоприношения быка в контексте их причаст
ности мифу об Оке Хора.
Верховный правитель циклически возрождался после прохождения ри
туалов, воспроизводивших действия мифа о возвращении Хору его глаза.
И к этим церемониям были приурочены жертвоприношения быка, равн
как и к погребальному обряду в честь умершего царя был причастен ри-
туал «отверзания уст и очей». В Текстах Пирамид обнаруживается н
параллелизмов, свидетельствующих в пользу существования этого р у
ла в поздне/раннединастический период. В погребальной практик
тельными были внутренне связанные между собой, но внешне р
Ритуалы окрашивания глаз «малахитовой зеленью» и укладывания
305
ПРИЛОЖЕНИЕ
рыб и копытных животных, включающих бегемота, барана, оленя [Petrie,
1921, табл. LII]. Реже палетки представляли других животных, напри-
мер, слона, крокодила; известны и антропоморфные палетки [Petrie, 1921,
табл. LIII]. Одни животные изображены в плане, другие — сбоку, то есть в
наиболее выгодном для распознания образа ракурсе.
Типологически самыми многочисленными и разнообразными были па-
летки с изображениями сидящих или плывущих птиц. Идентифицировать
конкретные виды исключительно сложно за исключением образа сокола,
впрочем, представленного всего на двух палетках из Тархана и Бадари, от-
носящихся к раннединастическому времени (о. д. 77) [Petrie, 1921, табл. LIV,
XLIII, 20 g; Baumgartel, i960, с. 87—88]. В подавляющем большинстве слу-
чаев изображались водоплавающие птицы (о. д. 33—55,58—79) [Petrie, 1921,
табл. LIV]. Они переданы в профиль, наделены мощным, не очень длин-
ным, слегка загнутым вниз клювом и иногда короткими ногами-отрост-
ками.
Некоторые туалетные палетки изображают пары птиц, соединенных
со стороны хвоста [Petrie, 1921, табл. LIV, тип 26D]. Округлые очертания
их спин спрямлялись [Petrie, 1921, табл. LIV, тип 28D], образовывали ду-
гу [Petrie, 1921, табл. LIV, тип 28N]; иногда в середине расстояния между
птичьими головами «вырастал» прямоугольный бугорок с одним или па-
рой сквозных отверстий [Petrie, 1921, табл. LIV, тип 30]. Этот последний тип
представлен также среди миниатюрных палеток, изготовленных из шифе-
ра, названных Ф. Питри магическими. По форме они очень близки моде-
лям и изображениям лодок с кабинками на расписной керамике типа D.
Часто по поверхности дуговидных палеток нанесены регулярные круглые
отверстия [Petrie, 1921, табл. XLV].
С амратско-герзейской фазы культуры Нагада и вплоть до протоди-
настического времени изготавливали туалетные палетки с парой симмет-
ричных, глядящих наружу птичьих голов в системе зеркальной симмет-
рии. Эта иконография представлена несколькими типами многочислен-
ных палеток различной формы: в виде ромба, овала или треугольника со
сглаженными углами. На одних палетках птичьи головки разделены V или
U-образной дугой-выемкой, на других, напротив, перевернутые дуги об-
разуют овальные и прямоугольные «холмики», на третьих увеличенное
расстояние между головками оформлено в виде высоких зубцов, имитиру-
ющих перья [Petrie, 1921, табл. LVI, LVII].
Образ рыб также очень популярен на туалетных палетках. Ф. Питри по-
лагал, что они изображали определенные виды рыб: Oxyrhynhos, Masmyrus
cashuf, Latus и др. [Petrie, 1921, табл. LIV, LV]. Наиболее ранние экземпляры
стали появляться в погребениях амратского периода. Эти палетки выпол-
нены в реалистической манере. На таких палетках четко переданы детали:
жабры, плавники и хвост. В герзейский период возобладала условная сти-
308
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
листика, приведшая затем к изображениям простого овала, иногда с кан-
вой геометрического орнамента по периметру одной из сторон палетки.
К концу додинастического периода, таким образом, «дожили» только
образы птиц и «рогатые» или условные изображения пар птичьих голо-
вок [Petrie, 1921, табл. XLIV]. Одновременно изготавливали палетки гео-
метрических форм: круглые, ромбические, подтреугольные, овальные, ко-
торые зачастую увенчивались парными изображениями птиц. В прото/
раннединастический период на основе этих форм туалетных палеток воз-
никла новая категория предметов — крупных палеток, получивших в егип-
тологической литературе название церемониальных палеток.
ЦЕРЕМОНИАЛЬНЫЕ ПАЛЕТКИ
Если документировать туалетные палетки позволил факт их происхожде-
ния из закрытых археологических комплексов, в основном, из погребений,
то церемониальные палетки за исключением единичных экземпляров до-
шли до нас случайно, приобретенные у торговцев древностями. Поэтому
возникают непростые вопросы их типологической и хронологической ат-
рибуции, решаемые при сопоставлении с единичными документирован-
ными церемониальными палетками и проведении стилистического и ико-
нографического анализа конкретных изображений и целых композиций.
ГЕНЕЗИС ЦЕРЕМОНИАЛЬНЫХ ПАЛЕТОК
Церемониальные палетки относятся к числу наиболее загадочных пред-
метов материальной культуры додинастического и раннединастического
Египта. Это пластины овальной или щитовидной формы, изготовленные
из шифера (граувакки), густо покрытые рельефными изображениями с од-
ной или обеих сторон, передающими многофигурные композиции: сцены
преследования и терзания хищниками травоядных животных, охоты и ба-
тальные сюжеты. Генетически они восходят к туалетным палеткам, кото-
рые применялись для растирания минеральных красок. Однако если у туа-
летных палеток для этих целей использовалась вся поверхность (поле), то
на церемониальных палетках для этого было выделено весьма ограничен-
ное пространство. Условно его можно назвать функциональной зоной, ог-
раниченной рельефным кольцом, расположенным в середине или в не-
сколько смещенной книзу или кверху позиции.
Называя эту зону условной, мы имеем в виду то, что церемониальные
палетки практически не использовались для растирания красок. На неко-
торых экземплярах диаметр центрального кольца очень мал, несмотря на
то, что размеры этой категории палеток значительно превышали туалет-
ные. В среднем последние имели высоту не более 30 см, в то время как на-
309
ПРИЛОЖЕНИЕ
иболее крупные церемониальные палетки достигали в высоту 6о см и бо-
лее. Таким образом, при выяснении назначения церемониальных палеток
основной акцент приходится на изображения.
Уже на единичных туалетных палетках, начиная с амратской фазы, име-
лись процарапанные изображения животных, хотя, судя по типам палеток,
главным образом можно говорить об экземплярах переходной амратско-
герзейской фазы культуры Нагада. Так, в погребении из Нагады (о. д. 33)
была найдена крупная, 36 см длиной ромбическая палетка, верх которой
оформлен в виде ушей и рогов коровы. Аналогичные палетки, впрочем,
еще более крупные, длиной 43,2 и 55 см происходят из Мостагедды и Эль
Амры. На последней из них изображен глаз. Наконец, в Абадие обнаруже-
на также ромбическая палетка с небольшим граффити в виде слона и гар-
пуна [Baumgartel, i960, с. 83—85]. Они занимают небольшое пространство
на поле палетки.
На одной приведенной в работе Ф. Питри длинной палетке подтреу-
гольной формы изображена пара стоящих друг перед другом газелей. На
другой представлены жирафы, кошачий хищник и собаки [Petrie, 1921, табл.
XLIII, 4С, 4f]. Иначе говоря, перед нами — сцена охоты на диких зверей са-
ванны с помощью собак, хотя сами охотники не изображены. Две палет-
ки в форме рыб, сопоставимые с выявленными Ф. Питри наиболее позд-
ними условными их изображениями, упрощенными до овала (о. д. от 46
до 8о), были приобретены у торговцев древностями в Луксоре. На одной
из них (овальной, тип 46W) со следами растирания малахита изображен
так называемый знак Мина в виде двух совмещенных стрел, направленных
в противоположные стороны. На другой палетке (тип 45Q) представлено
шествие животных. Первым идет кошачий хищник, за ним следуют три га-
зели и собака. Кроме того, здесь изображена пара перекрещенных штан-
дартов, увенчанных фигурками сокола, символизирующего бога Хора.
Таким образом, известные случаи изображений на туалетных палет-
ках и характер рисунков позволяют говорить о том, что наряду с непосред-
ственной функцией — растирать краски — с ними были связаны какие-то
магические представления, причастные к ритуалу окрашивания глаз. Не-
которые туалетные палетки с процарапанными изображениями значи-
тельно превосходят размерами обычные туалетные палетки. Приведенные
примеры симптоматичны с точки зрения возникновения качественно но-
вых объектов материальной культуры — церемониальных палеток; пред-
ставлявших собой культово-меморативные предметы.
КАТАЛОГ ЦЕРЕМОНИАЛЬНЫХ ПАЛЕТОК
1. Палетка из Эль Амры (погребение В62). Хранится в Британском музее.
Симметричные головки птиц разделены прямоугольным «холмиком», в
310
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
котором просверлено сквозное отверстие для
подвешивания палетки. Глаза птиц никак не
отмечены. Рельефное изображение так назы-
ваемого знака Мина занимает верхнюю треть
поля палетки.
По форме она близка к следующим типам
туалетных палеток: 8оВ (о. д. 58), 8оН (о. д. 52—
58), 80N (о. д. 63). Ф. Питри датировал эту па-
летку о. д. 58 [Petrie, Wainwright, Gardiner, 1913;
Petrie, 1953, с. ю, табл. A, 1], Э. Баумгартель — в
пределах о. д. 56—64 [Baumgartel, i960, с. 89—
90]. По В. Кайзеру, это соответствует фазе На-
гада Ilc/di [Kaiser, 1957, с. 67—77; Davis, 1989,
с. 139, рис. 6.8а], то есть около 3300 г. до н. э.
(см.: [Hendrickx, 1996, с 37, табл. 1]).
2. Манчестерская па-
летка (или палетка
трех страусов) Происхождение ее не установлено
[Petrie, 1953, с. ю, табл. А, 2]. Высота палетки 41, шири-
на 16,3, толщина 1,4 см. Птичьи головки (сохранилась
только одна) разделены пятью гребнями. По этому
признаку палетка близка к типам: 75D (о. д. 58), 76
(о. д. 60), 78М (о. д. 74), и датирована в одних иссле-
дованиях фазой Нагада Па/b [Davis, 1992, с. XVII], в
других — Нагада lid [Davis, 1989, с. 140—141, рис. 6.8b;
Cialowicz, 1991, с. 42—43,8о, рис. ю].
Рельефные изображения представлены в верхней
части одной стороны палетки, занимая не более тре-
ти пространства поля. Это — шествие направо трех
страусов, за которыми следует человек в маске, пере-
дающей черты преследуемых им птиц. По-видимо-
му, и сама палетка воплощала пару страусов, изоб-
раженных в условной манере, так что их слившиеся
туловища переданы в форме удлиненного треугольника. Глаза персонажей
показаны сквозными круглыми отверстиями, в которые, вероятно, изна-
чально были вставлены инкрустированные глаза, что практиковалось в
додинастический период при воплощении различных образов на предме-
тах меткой пластики и было связано с символикой глаза (см. ч. IV, гл. 2).
Магический смысл изображения заключен в мотиве охоты и конкретизи-
рован наличием маски страуса на человеке в контексте охоты [Davis, 1992,
с. 70 сл.]2.
311
ПРИЛОЖЕНИЕ
3. Герзейская палетка (или палетка
Хатхор) происходит из богатого по-
гребения герзейской фазы некрополя
в Герзе. Хранится в Каирском музее,
зал 53. Рельефным рисунком покрыта
одна сторона палетки, в условной ма-
нере передающая воплощение головы
коровы, ставшее канонической ико-
нографией богини Хатхор начиная со
времени Хора Нармера, на другой сто-
роне — следы растирания малахита.
Лоб, глаза и уши коровы увенчаны ро-
зетками в виде пятиконечных «звезд».
В трактовке Ф. Питри — это изобра-
жение созвездия Орион.
Датировка герзейской палетки про-
блематична. По форме она овально-
яйцевидная и близка к типам 87В (о. д. 58, 69), 87Н (о. д. 77). Датируя гер-
зейскую палетку, Ф. Питри допускал достаточно широкий диапазон — от
о. д. 47 до о. д. 77 (по стилю изображений) [Petrie, 1953, с. ю, 11—12, табл. В,
5]. Э. Баумгартель, принимая во внимание такое значительное расхожде-
ние, писала, что если могила, из которой происходит эта палетка, дейс-
твительно относится к периоду Нагада II, а не к I династии, то это наибо-
лее раннее изображение богини Хатхор как матери Хора [Baumgartel, i960,
с. 90].
Архаичность изображения, его условно-суггестивный стиль допускают
различную трактовку образа, от головы коровы до семантически близко-
го ему образа танцующей женской фигуры с «рогатой» позой возведенных
вверх рук, присущей статуэткам амратской фазы и расписным сосудам ти-
па D герзейской фазы культуры Нагада (подробнее см. ч. IV, гл. 2).
Наконец, нельзя исключать и третью трактовку, согласно которой на па-
летке — условное изображение дерева. Стилистически рисунок на герзей-
ской палетке отличается от представленных на палетке Нармера (№ 20)
воплощений богини Хатхор. С одной стороны, условность изображения
может приниматься во внимание при датировке предмета. Вместе с тем
имеется одно изображение, в котором сочетаются детали, присущие как
изображению на герзейской палетке, так и палетке Нармера. Это фраг-
мент на каменном сосуде из скопления вотивных предметов в храме Хо-
ра в Иераконполе [Quibell, 1900, табл. XVIII, 12], сформированного, оче-
видно, при Нармере или вскоре после его правления. На фрагменте сохра-
нился рог коровы и лоб, увенчанные розетками как на герзейской палетке
(реконструкцию см.: [Burgess, Arkell, 1958]). С другой стороны, стиль воп-
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
лощения головы зоо/антропоморфной Хатхор близок к ее изображени-
ям на палетке Нармера. Изображение представлено на сосуде с рифленой
поверхностью и парой цилиндрических ручек, характерном для прото/
раннединастического времени.
Таким образом, иконография Хатхор на герзейской палетке (или ка-
ком-то ином предмете), возможно, была прототипом для образа на сосу-
де из Иераконполя. Это могло произойти в том случае, если герзейская па-
летка была по времени достаточно близкой сосуду. Следовательно, герзей-
ская палетка может датироваться в пределах Нагада Ша/с или в интервале
приблизительно между 3200—3100 гг. до н. э.
4. Палетка ибисов
(фрагмент верх-
ней части, голова
второго ибиса от-
колота), смотря-
щих друг на друга,
с почти сомкнуты-
ми лапами [Petrie,
1953, с. ю, 12, табл.
В, 6—7]. Хранит-
ся в музее Брюссе-
ля. Изображения — на обеих сторонах палетки. За пределы верхней части
поля палетки выступают только головы птиц. Палетка может восходить к
типам туалетных палеток с расположенными близко друг к другу птичьи-
ми головками, но смотрящими наружу, например, типу 67Т (о. д. 42,50,6о),
69L (о. д. 63), с более выровненным промежутком между головками [Petrie,
1921, табл. LVI]. Изображения ибисов выполнены в низком рельефе, глаза
обозначены рельефными шариками. По сведениям Ф. Питри, палетка про-
исходит из Верхнего Египта [Petrie, 1953,
с. 19]. Палетка ибисов может датироваться
временем Нагада Ilc/d, то есть около 3300 г.
до. н. э.
5. Палетка двух антилоп (утрачена не-
большая нижняя часть). Изображения на-
несены на обе стороны палетки. Размеры
фрагмента 13 х и см. Хранится в Каирском
музее [Petrie, 1953, с. 15, 12, табл. Н, 23, 24;
Ciaiowicz, 1991, с. 51, рис. 17]. Происходит из
Восточной Дельты [Fisher, 1958, с. 65—66,87
прим. го]. Прямой связи с типами туалет-
313
ПРИЛОЖЕНИЕ
ных палеток с птичьими головками не прослеживается, поскольку изоб-
ражения не выступают за пределы поля палетки. Но V-образная выемка
в верхней части не позволяет также отнести ее к геометрическим типам,
этим признаком не обладавшим. Видимо, это все же модификация палеток
с птичьими головками, разделенными длинной дугой, представленных ти-
пами: 69D (о. д. 65), 69В (о. д. 74,77), 72Р (о. д. 57» 66). Фигуры антилоп, изоб-
раженных в системе зеркальной симметрии, выполнены в низком рельефе.
Они почти касаются друг друга мордами. Животные изображены верти-
кально стоящими, с согнутыми передними лапами. Рельефными линия-
ми показаны складки на лопатках, насечками проработаны рога, уши, уг-
лубленной линией обведены глаза в виде рельефных шариков. Между фи-
гурами антилоп — достаточно обширное пространство поля палетки. Тем
не менее, центрального рельефного кольца нет. Предположительно эта па-
летка датируется фазой Нагада Ilc/d или Нагада Ша, то есть между 3300—
3200 гг. до н. э.
6. Палетка двух козлов. Берлинский музей,
№ 20 171. Высота 7,8, ширина 6 см [Scharff, 1929,
с. 74—76, рис. 51]. По форме палетка аналогична
№ 5. Сходна стилистика рельефных изображе-
ний и композиция: вдоль длинных сторон па-
летки в системе зеркальной симметрии на за-
дних ногах друг перед другом стоят два коз-
ла с круто загнутыми назад рогами, занимая
все поле палетки. В отличие от № 5, животные
изображены на некотором удалении от краев
палетки. Предположительно — та же датиров-
ка, что и у № 5.
7- Палетка охоты [Petrie, 1953» с-12—13» табл. А, 3; Cialowicz, 1991, с. 55—56,
рис. 24]. Высота 76, макс, ширина 30 см. Фрагменты: Лувр (Е-11254) и Бри-
танский музей (20790,20792). Длинная подтреугольная палетка, по оформ-
лению верхней части аналогична №№ 5,6.
История обнаружения этой палетки весьма запутана. Г. Фишер сообща-
ет как общеизвестный факт, что она происходит из дельты наряду с дру-
гими, приобретенными у торговцев древностями: каирским фрагментом,
фрагментом Мунагат, палеткой Михаилидис и, предположительно, лувр-
ской палеткой [Fisher, 1958, с. 86, прим. 48].
В свое время Ф. Питри высказал предположение о том, что эта палетка
была изготовлена в Западной Дельте в подражание более искусно испол-
ненным образцам раннединастического времени [Petrie, 1953, с. 13].
Однако в изложении Э. Баумгартель история палетки звучит иначе
314
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
[Baumgartel, i960, с. 96-97]. В 1890 г. продавший
ее египтянин сообщил, что палетка была найде-
на в Абидосе (и этот факт как будто подтвердил
Г. Масперо), хотя сама Баумгартель не исключала ее
происхождения из Саккары. Существенные уточ-
нения в эту историю внес Е. А. У Бадж. По его све-
дениям все три фрагмента папетпки охоты были
приобретены вместе с фрагментом палетки сраже-
ния (№ 17) с изображением льва, кусающего негра.
Из всего этого Э. Баумгартель делает вывод: это оз-
начало бы, что все фрагменты происходят из одной
и той же местности, хотя это может быть ни Абидос
и ни Саккара. Усматривая стилистическое сходство
изображений на палетке сражений с рельефными
изображениями на основании статуи царя Хасехе-
муи, найденной в Иераконполе, автор склоняется к
датировке палетки сражений, а значит, и палетки
охоты, найденной вместе с ней, к началу II динас-
тии [Baumgartel, i960, с. 96—97, юо—101,103].
Исходя опять-таки из стилистики изображений, У. Дэвис датирует па-
летку охоты не раньше Нагада Ша [Davis, 1989, с. 146—149, рис. 6.10; Davis,
1992, с. XVII], то есть около 3200 г. до н. э. Но, возможно, она относится ко
времени, непосредственно предшествующему возвышению I династии.
Впрочем, против такой датировки как будто свидетельствует следующее
обстоятельство. Шеренги охотников в «рогатых» головных уборах (воз-
можно, имитирующих голову быка, как признак маскировки — см. сн. 2)
вдоль длинных сторон палетки обрамляют сцену охоты (подробное описа-
ние и интерпретация сцены см. ч. IV, гл. 2). Ее «разрывает» рельефное коль-
цо, которое даже не вписывается в общий строй композиции. Оно кажет-
ся излишним еще и потому, что оборотная сторона палетки свободна от
рельефных изображений и могла использоваться для растирания красок.
(Это, в свою очередь, говорит о том, что центральное кольцо на церемо-
ниальных палетках наделялось далеким от практического использования
значением, — подробно об этом см. ч. IV, гл. 2.) Возможно, палетка охоты
демонстрирует один из первых опытов сочетания многофигурной компо-
зиции и центрального кольца. В противном случае следует говорить о спе-
цифике этой палетки, дистанцирующей ее от других. Это же относится и к
следующей палетке.
8. Палетка двух гусей имеет яйцевидную форму, она близка в этом отно-
шении к герзейской палетке. Размеры 14,5 х ц,8 см. Хранится в Британском
музее, № 32074. Она близка типам геометрических туалетных палеток: 86
315
ПРИЛОЖЕНИЕ
(о. д. 78), 87F
(о. д. 77) или
87Н (о. д. 77),
изготавлива-
вшимся в
период На-
гада III.
Верхняя
часть со
сколами од-
нако, сохра-
нилась ниж-
няя часть
рельефного изображения лежащего копытного животного с подогнутыми
ногами, которые опираются непосредственно на центральное кольцо. Как
и на палетке охоты, изображения нанесены только на одну сторону, од-
нако отличаются от нее тем, что рельефное кольцо является органической
частью композиции. Более того, оно доминирует на реверсе палетки и ор-
ганизует несложный рисунок композиции.
Под центральным рельефным кольцом изображена пара нильских гусей
с поднятыми крыльями, сидящих друг перед другом. Их глаза обозначе-
ны рельефными шариками с углублениями в центре. Оперение (кроме гру-
ди) обозначено углубленными линиями (как парики охотников на палет-
ке охоты). Самый низ палетки неровно отколот. Ф. Питри полагал, что эта
палетка — самая ранняя из наделенных центральным рельефным кольцом
[Petrie, 1953, с. ю, табл. С, ю—11; Cialowicz, 1991, с. 52, рис. 20]. Предположи-
тельно эта палетка датируется фазой Нагада Ша.
9. Берлинская палетка (de Spiegelberg). Высота 6, ширина 5,8 см [Scharff, 1929,
с. 76—77, рис. 53; Cialowicz, 1991, с. 52—53, рис. 21а—b; Cialowicz, 1992, с. 9—ю,
рис. 1]. По форме и рельефному изображению в верхней части, где пред-
ставлено также фрагментированное изображение лежащего с подогнуты-
ми ногами копытного животного, она идентична № 8, однако в отличие от
нее покрыта рельефными изображениями с обеих сторон.
Рельефное кольцо на реверсе является доминирующим элементом ком-
позиции. Оно фланкировано слегка извивающимися длинными шеями
фантастических животных с мордами кошачьих хищников (вслед за удач-
ным определением Ф. Питри назовем их серпопардами), тела которых неп-
ропорционально малы. Центрическая композиция аверса сочетается с осе-
вой на реверсе. Здесь центральным элементом служит пальма, фланкиро-
ванная парой жирафов. Этой симметричной композиции подчинены и
остальные элементы: слева изображен страус, стоящий на жирафе, а спра-
316
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
ва, также позади
жирафа иду-
щий по его шее к
вершине палетки
крокодил. Перед
его мордой умес-
тилась фигурка
сидящей птицы,
возможно, ибиса.
Глаза всех персонажей отмечены рельефными шариками, обведенными уг-
лубленной линией. Гривы жирафов, шеи серпопардов, ствол пальмы дета-
лизированы частыми параллельными насечками, а изображения крокоди-
ла и птицы покрыты сеткой насечек (прием, использованный на палетках
№№ 6,8).
Изображения исполнены достаточно грубо, что нельзя, на наш взгляд,
относить за счет ранней даты. Как сочетание центрической и осевой ком-
позиции, так и образы присущи большинству церемониальных палеток,
датированных периодом Нагада Ша, в частности, палетке четырех шака-
лов [Cialowicz, 1992, с. 14]. Высказывалось предположение о том, что берлин-
ская палетка могла относиться даже к I династии [Scharff, 1929, с. 77].
ю. Палетка четырех ша-
калов (или луврская па-
летка). Хранится в Лув-
ре (Е 11052). Высота 32,
ширина 17 см [Petrie,
1953, с. 13, табл. В, 8; С, 9;
Ciafowicz, 1991, с. 47, рис.
12а—Ь]. В отличие от
№№ 5—7 верхняя часть
не вогнутая, а выпуклая,
продолжая линию туа-
летных палеток типа 72Н
(о. д. 77—78). Рельефные
изображения нанесены
на обе стороны и близ-
ки палетке № 9. На ревер-
се изобразительные элементы организованы в центрическую композицию,
а на аверсе — осевую, построенную по принципу зеркальной симметрии.
Следует отметить более продуманную организацию пространства, очевид-
но, за счет более крупных размеров этой палетки и более умелого художест-
венного исполнения.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Боковые грани палетки фланкированы двумя парами шакалов. Уши верх-
ней пары образуют округлые выступы (что и позволяет отнести палетку к
прототипам туалетных палеток с парой птичьих голов, а не к геометри-
ческим типам). Уши нижней пары шакалов с обращенными книзу голова-
ми не выступают за пределы поля палетки. Морды верхней пары упирают-
ся в крону пальмы, нижние касаются ее корней. На реверсе между морда-
ми верхней пары изображена птица, возможно, ибис, обращенная вправо.
Между нижней парой хищников под центральным кольцом помещена
фигура перевернутого серпопарда, обращенного влево. В композиции ее
уравновешивает лев, изображенный над кольцом, идущий направо.
Таким образом, система зеркальной симметрии и парность персонажей
четко соблюдена. Исключением является птица, появление которой, тем не
менее, как и на палетке № 9, обусловлено семантическим значением верха,
и в этом аспекте она соответствует кроне пальмы.
Ф. Питри рассматривал отдельные элементы изображений в качестве
символов египетских номов [Petrie, 1953, с. 13]. На наш взгляд, речь должна
идти о космограмме (подробнее о семантике изображений на этой палет-
ке см. ч. IV, гл. 2). Следует отметить, что в отличие от рассмотренных вы-
ше образцов, глаза животных показаны углублениями. Нет здесь и дета-
лизации в виде частых сетчатых штриховок, которыми покрыты тела или
отдельные их части у животных и птиц. Параллельными углубленными
линиями подчеркнуты лишь складки на туловищах хищников, гривы жи-
рафов и пальма. Предположительно эта палетка может датироваться фа-
зой Нагада Ша/Ь.
Брюссельский фрагмент (Musees Royaux d’Art et d’Histoire, N 6196). Раз-
меры 12 x io см [Petrie, 1953, c. 15, табл. H, 22; Fisher, 1958, рис. 5—6; Ciaiowicz,
318
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
1991, с. 51, рис. 16]. Изображение двустороннее. Морды фланКИруЮЩИХ ша.
калов сомкнуты, за пределы поля палетки выступают их уши. Таким обра-
зом, по абрису эта палетка, как и № ю, обнаруживает близость к туалет-
ным палеткам с парой птичьих головок типа 72Н (о. д. 77,78).
Непосредственно под сомкнутыми передними лапами животных рас-
положено центральное кольцо, чем эта палетка отличается от всех других,
составляющих целую серию палеток с фланкирующими шакалами. Врез-
ные линии, подчеркивающие мускулатуру тела, отличаются большей гру-
бостью исполнения, чем на палетке № ю. Предположительно палетка от-
носится к периоду Нагада Ша.
12. Малая иеракон-
полъская (или окс-
фордская палет-
ка) [Petrie, 1953,
с. 13, табл. F, 15—
16; Cialowicz, 1991,
с. 43—46, рис. па—
Ь]. Высота 43,5, ши-
рина 22 см. Найдена
недалеко от основ-
ного скопления во-
тивных предметов
в храме Хора в Не-
хене вместе с цере-
мониальной палет-
кой Хора Нармера
(подробнее см. ч. IV,
гл. 2).
Эта палетка воспроизводит форму туалетных палеток типа 72Н
(о. д. 77—78), вытянутая, овальная, с зауженной нижней частью. Изобра-
жение двустороннее. За пределы поля палетки выступают не только уши
фланкирующих шакалов (как на палетках №№ ю, и), но и передние час-
ти туловищ. Сомкнутые передние лапы животных образуют «холмик», как
на соответствующих туалетных палетках. Как и на палетке № и, треуголь-
ные уши опущены, в то время как на № ю — они круглые и поднятые. Как
на палетке № 9, центральное кольцо фланкировано извивающимися ше-
ями серпопардов. Центральное кольцо на реверсе палетки имеет неболь-
шой диаметр. Художественное исполнение высококлассное, превосходя-
щее изображения на других палетках с фланкирующими шакалами.
На аверсе (как и в нижней части реверса) представлена сцена пресле-
дования хищниками травоядных животных. В числе хищников выступа
319
ПРИЛОЖЕНИЕ
ют также и фантастические животные: серпопард и крылатое существо с
телом льва и головой сокола. В настенных росписях одной из гробниц XII
династии в Бени Хасане похожие существа названы sdl и sfr [Budge, 1904,
с. 59,6о, рис. на с. бо, 61]. В прото/раннединастическое время фантастичес-
кие животные изображались на магических предметах. Эти устрашающие
образы должны были отводить зло от владельца амулета или ритуального
предмета, на котором они изображались.
Эти образы играют весьма существенную роль при решении вопроса
о датировке этой и других палеток, на которых представлены сцены пре-
следования и терзания хищниками травоядных, а также батальные сцены.
Типологически они присущи обществам, переживавшим стадию поздне-
го вождества и сложения раннего государства [Пропп, 1946, с. 226—227; Ле-
леков, 1976, с. 258—270]. Стилистический и иконографический анализ поз-
воляет уточнить датировку малой иераконпольской палетки в пределах
периода Нагада III. По У. Дэвис, ее следует датировать фазой Нагада Ша
[Davis, 1989, с. 141—145; см. также: Cialowicz, 1991, с. 8о].
С точки зрения развития образной системы и религиозно-мифологи-
ческих представлений прото/раннединастического времени существен-
ную роль играет образ шакала, представленный на серии церемониальных
палеток. В этой связи следует отметить, что человек на малой иераконполъ-
ской палетке изображен в маске этого животного, во рту у него какой-то
очень длинный предмет, возможно, род свирели, которая могла использо-
ваться во время охоты для приманки животных, голосу которых подражал
тон инструмента [Petrie, 1953, с. 13]. Наличие на аверсе охотника объясня-
ет присутствие на реверсе одомашненных собак с длинными ушами и в
ошейниках, погоняющих травоядных животных. Таким образом, перед на-
ми пример семантического тождества мотива преследования и терзания
хищниками травоядных животных и охоты людей.
Но почему охотник показан в маске шакала? По мнению Э. Баумгартель,
шакал (лиса или волк) почитались как божества охоты, и им были посвя-
щены палетки с изображениями этих животных, помещенных на целой се-
рии церемониальных палеток. И человек с головой шакала на малой иера-
конполъской палетке также с ним связан [Baumgartel, i960, с. 94—95].
Заметим, что на этой палетке изображены несколько шакалов. Они
представлены в сценах охоты, их крупными скульптурными воплощения-
ми украшена сама палетка. Впрочем, не вполне ясно, можно ли идентифи-
цировать животных, «крадущихся» по шеям серпопардов на аверсе малой
иераконпольской палетки, с бегущим по веревке на палетке охоты и все-
ми другими подобными существами, в маске одного из которых выступает
охотник на малой иераконпольской палеткеу с шакалом. Альтернативной
может быть идентификация этих животных как диких (гиеновых) собак
[Fischer, 1958, с. 8о сл., рис. 16—17]. Но и в том, и в другом случае существен-
320
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
но, что имеется в виду животное, чей образ в религиозно-мифологических
представлениях различных культур занимал посредническое положение
между средним и нижним миром, миром людей и загробным царством.
В древнеегипетском пантеоне шакал Анубис, волк Упуаут и Хентимен-
тиу нередко отождествлялись. Особенно сложно провести грань между
ними на основании изображений, не идентифицированных в надписях
(подробнее см. ч. III). Основная суть этих образов — в посреднической,
двойственной позиции. Шакал, волк и дикая собака, как и одомашненная
собака, воплощали образ проводника. Они существа амбивалентные, —
опасные и дикие, но приручаемые и действующие в интересах того, кто
упоминает их в заговорах. Они — свои и чужие одновременно. Так, соба-
ка, как животное с программированным поведением, наделяется в фоль-
клоре символическим, сакрализованным значением [Щепанская, 1993,
с. 71—79]- Собака и волк служили олицетворением ночного мрака, сил
враждебных, но они выступали и в роли помощников героев мифов и ска-
зок [Афанасьев, 1994, с. 720 с л.]. И вполне понятно, что охотник, пересека-
ющий границу между «своим» и «чужим» миром, вступает в контакты с
этим существом.
В древнеегипетской традиции шакал становится богом-патроном ца-
ря и, по мнению Р. Антеса, который, впрочем, называет его собакой, уже в
раннее время был связан с царствованием Хора, хотя об этом нет упомина-
ний в мифах [Антее, 1977, с. 69]. В самом деле, как полагает У Дэвис, на цере-
мониальных палетках шакал выступает не только на стороне вождя/царя,
но служит его метафорой [Davis, 1992, с. ш]. Эти представления могли сло-
житься на основе тотемических представлений, отождествления жителей
области с этим существом, ставшим эмбле-
мой, очевидно, аристократического клана
Абидоса, где позднее, в раннегосударствен-
ный период, существовал храм, посвящен-
ный Хентиментиу или Упуауту.
13. Палетка из музея Метрополитен (Metro-
politan Museum of Art: 28/9/8) [Fisher, 1958,
c. 78, 82, рис. 19—20; Cialowicz, 1991» c. 48—
49, рис. 13]. Высота фрагмента 8,5 см, в рекон-
струируемом виде высота овальной палетки
12, 5 см. По оформлению верхней части она
аналогична № 12. Изображение — только на
реверсе. Центральное кольцо оформлено в
виде свернувшейся змеи, на которой изобра-
жен знак srh анонимного царя (хорово имя
не вписано), увенчанный фигуркой архаи-
321
ПРИЛОЖЕНИЕ
чески исполненного сокола. Фланкирущих шакалов сосут по три щенка.
Это одно из двух представленных на церемониальных палетках с фланки-
рующими шакалами изображений, на котором подчеркивается пол живот-
ных, и это позволяет высказать предположение о том, что в ранних верси-
ях мифов эти образы были женского пола.
Еще одна пара шакалов изображена в непосредственной близости от ре-
льефного кольца. Два шакала бегут в нижней части палетки направо, при
этом первый шакал оглядывается на второго, что характерно для изобра-
жений прото/раннединастического времени. Над ними, непосредственно
под кольцом крадется серпопард с изогнутой длинной шеей. Фигура дру-
гого серпопарда буквально втиснута между оглядывающимся шакалом и
правым фланкирующим кольцо шакалом. Этот серпопард также огляды-
вается. Уши шакалов изображены треугольными, как на палетках №№ и и
12. Художественный стиль близок к исполнению образов на палетке № 12.
Глаза персонажей переданы углублениями. По вопросу о датировке палет-
ки из музея Метрополитен высказывались различные точки зрения. Она
могла относиться ко времени непосредственно перед При-Хором, в пери-
од Нагада Ша/b [Cialowicz, 1991, с. 8о] или Нагада Illb [Davis, 1992, с. 48]. На-
личие образа змея, который, по мнению В. Я. Проппа, принадлежал к числу
синтетических, фантастических образов [Пропп, 1946, с. 226], в сочетании
с хоровым именем позволяет относить эту палетку ко
времени сложения раннего государства.
14. Фрагмент с фланкирующим шакалом (Munagat).
Длина 18 см, толщина 1,5 см. В реконструкции Г. Фише-
ра изначальная длина палетки достигала почти 35 см.
Приобретена в Восточной Дельте, предположитель-
но происходит из г. Хийя [Fisher, 1958, с. 77, 86—87, рис.
11—13; Cialowicz, 1991, с. 49—50, рис. 14]. Относится к ти-
пу церемониальных палеток с фланкирующими шака-
лами. Изображение двустороннее. Шакал кормит двух
щенков, которые подобны охотничьим собакам с опу-
щенными ушами на палетке № 12. Наличие штырька на
шее шакала указывает на ремонт, на что обратил вни-
мание Г. Фишер. Фрагмент может датироваться в ин-
тервале Нагада Ша—с.
15- Фрагмент Михаилидис (назван по имени его владельца из Каира). Раз-
меры 9,8 х 8,7 см. Изображение одностороннее. На фрагменте сохранилась
передняя часть правого фланкирующего шакала, и перед ним — задние ла-
пы кошачьего хищника, по реконструкции Г. Фишера — льва [Fisher, 1958,
с. 65, прим. 9, рис. 9; Cialowicz, 1991, с. 52, рис. 19], который являлся централь-
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
датируется фазой Нагада Ша/Ь.
ним персонажем между парой фланки-
рующих шакалов в верхней части па-
летки. Правда, судя по исполнению
когтистой лапы, изображение могло
принадлежать также шакалу (ср. № ю). В
отличие от прочих палеток с фланкиру-
ющими шакалами, ни одна деталь изоб-
ражений (согласно реконструкции) не
выступает за пределы поля палетки. Бо-
лее того, они расположены с небольшим
отступом от края палетки (как на № 6).
Глаз шакала передан углубленными ли-
ниями. Уши круглые, поднятые. По сти-
листике изображений ближайшая аналогия — № ю. Возможно, эта палетка
16. Луврский фрагмент
(Е 11648). Размеры 6,9 х
4 см. Изображение дву-
стороннее [Fisher, 1958,
с. 65, прим. 6, рис. з—
4; Cialowicz, 1991, с. 50,
рис. ia—Ь]. На фрагмен-
те от средней части па-
летки на одной из сто-
рон сохранилось изоб-
ражение передней части
козла с круто загнуты-
ми назад рогами в геральдической позе, что указывает на то, что и спра-
ва было такое же изображение в системе зеркальной симметрии. Его мор-
да касается брюха левого фланкирующего шакала. На оборотной стороне
также изображен козел (изначально была пара козлов), правда, рога у него
показаны в фас. Он оглядывается и упирается в хвост фланкирующего ша-
кала. Углубленными линиями показаны лопаточные части животных; ро-
га и уши заполнены частыми параллельными линиями. Эта палетка, оче-
видно, должна датироваться, подобно прочим палеткам с фланкирующи-
ми шакалами — от Нагада Ша до Нагада Шс.
17- Палетка сражения (история находки см. № 7). Найдены три фрагмента.
Верхняя часть хранится в музее Оксфорда (1892.1171), нижняя — в Британ-
ском музее (20791) [Petrie, 1953, с. 14, табл. D, Е]. Еще один маленький фраг-
мент происходит из частной коллекции [Harris, i960, с. 104—105]. Палетка
323
ПРИЛОЖЕНИЕ
сохранилась приблизительно на три четверти ее высоты; она имела форму
подпрямоугольного щита. Рельефные изображения покрывают обе сторо-
ны палетки.
В центральной части реверса, по направлению к рельефному кольцу,
идут двое пленных негроидного облика со связанными сзади руками. По-
зади каждого из них изображен штандарт с отростками-руками, которые
удерживают пленников. Штандарты увенчаны фигурами сокола и иби-
са, сидящими на метелках тростника. Дж. Леже полагал, что на штандар-
тах представлены символы победивших верхнеегипетских номов: Кинопо-
лиса, Гермополя, Эдфу, Панополя [Legge, 1909, с. 208—209]. Ф. Питри отож-
дествлял эти эмблемы с Ликополем, Гермополем, Коптом и Панополем
[Petrie, 1953, с. 15].
Справа, также навстречу центральному кольцу, идет пленный, позади
которого изображена фигура в длинном орнаментированном одеянии. Обе
фигуры фрагментированы. К шее пленного привязан предмет, который ис-
следователи определяли как пиктограмму. Одни египтологи полагали, что
это знак sttjw, определяющий азиатов, другие читали его как stjw, обознача-
ющий нубийцев. Дж. Вандье трактовал сцену как передающую победу ли-
вийцев над обитателями дельты, откуда, по его предположению, происхо-
дит эта палетка [Vandier, 1952, с. 586—587].
Сцена сражения передана символически. Лев, воплощая образ победо-
носного вождя/царя, терзает свою жертву — врага. Ему помогают стаи
хищных птиц, скорее всего, коршунов. На стороне победоносного хорова
воинства выступает еще одно животное, изображенное на самом малень-
ком фрагменте, место которого — в верхнем правом углу палетки. Отсут-
ствие головы не позволяет без определенной доли сомнений определить
его как шакала или дикую собаку. Тем не менее, в контексте штандартов
сокола Хора Нехена и ибиса, символизирующего Гермополь, есть основа-
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
НИЯ полагать, что это и есть изображение шакала, олицетворявшего божес-
тво Абидоса Хентиментиу (или Упуаута). Под ним также изображен упав-
ший пленный, противник. Вероятнее всего, на этом осколке палетки сохра-
нился фрагмент того же знака, что висит на шее пленного. К части палетки,
представленной этим фрагментом, принадлежит и частично сохранившее-
ся изображение упавшего (поверженного) врага.
Изображения на реверсе палетки сражения обнаруживают тесное
сходство со многими изобразительными памятниками из Абидоса, отно-
сящимися к I династии (см.: [Petrie, 19016, с. 21, табл. IV, 3,4,5; табл. VI, 3,4]).
У Дэвис, указывая на типологическое и стилистическое сходство этой па-
летки и палетки Нармера, датирует ее временем начала I династии [Davis,
1989, с. 149], хотя в другой своей работе этот автор относит ее к фазе Нагада
Ша/b [Davis, 1992, с. 119,164—165].
Для уточнения места палетки сражения в типологическом и хроноло-
гическом ряду среди других церемониальных палеток существенную роль
играют изображения на аверсе. И по форме, и по композиции на аверсе па-
летка сражения очень похожа на берлинскую палетку (№ 9), хотя значи-
тельно превосходит ее размерами. Можно даже предположить, что послед-
няя послужила образцом для нее. Вместе с тем палетка сражения демонс-
трирует значительно более высокий класс художественного исполнения.
В этом аспекте ей уступает также и луврская палетка (№ ю) с аналогич-
ным изображением на аверсе.
На аверсе палетки сражения представлена осевая композиция: в цент-
ре стоит финиковая пальма, фланкированная парой газелей (жирафов на
№№ 9 и ю). Высказывались соображения о том, что этот изобразитель-
ный текст символизирует объединение Египта [Cialowicz, 1992]. Над жи-
вотными воплощена пара цесарок (на №9 — другая птица, ибис (?), и толь-
ко справа; на № ю — ибис, но на аверсе).
Таким образом, с одной стороны (и даже в буквальном смысле, на авер-
се), палетка сражения по изобразительному мотиву близка палеткам, от-
носящимся к фазе Нагада Ша или Нагада Ша/b, с другой (по реверсу)
отнесена к началу I династии. В хронологическом плане диапазон доста-
точно широк, от 3200 до 3100 гг. до н. э.
В самом деле, палетка сражения еще продолжает традиции типологи-
чески и хронологически более ранних церемониальных палеток, сочетая
Центрическую (на реверсе) и осевую (на аверсе) композиции. Хотя в дан-
ном случае на реверсе определенно прослеживается переход к регистро-
вой системе, присущей изобразительным памятникам с начала I династии,
в том числе палетке Нармера. Но собственно регистров горизонталь-
ных рельефных линий, разделяющих сцены, на палетке сражения еще нет.
Однако изображение штандартов с эмблемами, аналогичными представ-
ленным на палетке Нармера, на реверсе позволяет отнести изготовление
325
ПРИЛОЖЕНИЕ
палетки сражения ко времени возвышения иераконпольских правителей
и начала объединения Египта.
Таким образом, типологически она занимает промежуточную, переход-
ную позицию между двумя основными группами церемониальных пале-
ток. Эта переходность отражена также и в своеобразном воплощении мо-
тива сражения, когда сторонники вождя/царя переданы животными, а
враги — людьми, как если бы сочетались мотивы сражения, сцены охоты и
преследования хищниками травоядных животных. Возможно, это не слу-
чайно, поскольку таким образом демонстрируется отождествление врагов
с жертвами, которыми в изображениях выступают копытные животные.
В итоге, как представляется, есть основания полагать, что палетка сраже-
ния могла быть изготовлена при одном из предшественников Хора Нарме-
ра _ Ири-Хоре, Хоре Ка или Хоре Скорпионе (см. № 7), то есть в период
Нагада ШЬ—с.
18. Палетка быка. Хранится в Лувре (Е 11648).
Изображение двустороннее [Petrie, 1953, с. 15,
табл. G, 17—18]. Сохранился фрагмент верх-
ней части с изображением быка, убивающе-
го лежащего под ним врага с длинной узкой
бородой. Изначально этому блоку фигур со-
ответствовал аналогичный, составлявший с
первым пару в системе зеркальной симмет-
рии. Возможно, и палетка № 17 увенчивалась
сходным образом, поскольку скол приходит-
ся на фигуру лежащего врага.
Реверсом, очевидно, являлась сторона с
изображением штандартов, оканчивающих-
ся сжатыми кистями рук, держащихся за ве-
ревку. Восстанавливая утраченную левую
сторону верхней части палетки, получаем
приблизительно петлеобразную конфигура-
цию веревки. Внутреннее пространство мог-
ло служить местом для рельефного кольца. Первые два штандарта — с ша-
калами, один на пере, другой на метелке тростника, третий — с ибисом на
метелке тростника, за ним — с соколом на пере (?), наконец, последний
штандарт увенчан знаком Мина. Ниже сохранилась голова пленного, при-
вязанного к нижнему концу веревки. Такой же облик имели пленные вра-
ги на палетке № 17. Но также выглядели и персонажи, удерживающие сер-
попардов на церемониальной палетке Нармера. Это — свидетельство того,
что врагами были не какие-то иные народы, но тоже египтяне в ходе объ-
единения страны выходцами из Иераконполя и их сторонниками, симво-
326
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
лизированными эмблемами номов: Асиута (два шакала символизируют,
п0 Ф. Питри, северного и южного Упуаута), Гермополя, Копта и Панополя
[Petrie, 1953> с. 15]-
На аверсе под быком были изображены завоеванные города, окружен-
ные обводными стенами с контрфорсами. Целиком сохранилось изобра-
жение одного из них. Внутри городской (или храмовой) стены представле-
на архаически исполненная фигура льва и круглый сосуд перед ним.
Глаза персонажей выполнены в виде овальных рельефов, оконтуренных
углубленными линиями. Мускулатура быков и людей подчеркнута таким
же образом. Работа характеризуется высоким художественным качеством.
Хотя на этом фрагменте еще нет регистровой системы, даже судя по не-
большому фрагменту, от нее сохранившемуся, построение элементов ука-
зывает на ее формирование. И в этом отношении она близка палетке сра-
жения. Тематически палетка быка также, безусловно, относится к группе
наиболее поздних церемониальных палеток. У. Дэвис датирует ее началом I
династии [Davis, 19896 с. 78—79,143, рис. 4.11; Davis, 1992, с. 203]. Но, возмож-
но, как и палетка сражения, палетка быка относится ко времени, непос-
редственно предшествующему правлению Хора Скорпиона, поскольку, су-
дя по рельефным изображениям на навершии его церемониальной була-
вы, регистровая система только формируется. На ней рельефной линией
подчеркнуты отдельные элементы или их блоки.
19- Каирский фрагмент (14238). Сохранилась нижняя часть палетки. Изоб-
ражения построены в регистровой системе. Предположительно реверсом
служила сторона с изображением в два ряда обнесенных стенами городов,
символизированных борющейся парой людей, цаплей, совой, тростником,
круглой хижиной и парой поднятых рук, как знак кК а также квадратны-
ми сооружениями. Над каждым из семи городов изображены животные с
327
ПРИЛОЖЕНИЕ
мотыгами. Из-за сколов в верхнем ряду можно определить только архаи-
чески исполненного сокола. Во втором ряду слева направо представлены
пара таких же соколов, сидящих на штандартах, скорпион и лев, изобра-
жение которого иконографически и стилистически аналогично представ-
ленному на палетке № 18. Аналогичные изображения городов известны по
изобразительным материалам I династии из Абидоса [Petrie, 19016 табл. IV,
п]. В следующем регистре сохранилось только изображение пары ступ-
ней человеческой фигуры, следующей направо. Ю. Я. Перепелкин полагал,
что эта палетка принадлежала царю Хору Скорпиону, символизированно-
му львом, соколом и скорпионом, который разорил крепости Ливии [Пе-
репелкин, 1988, с. 306].
На условном аверсе в трех горизонтальных регистрах слева направо
шествуют в трех рядах быки, ослы и бараны. В самом нижнем ряду изобра-
жена оливковая роща и знак, обозначающий Ливию — Thnw.
Египтологи первых поколений предлагали трактовку образов, исходя из
доминировавшей тогда теории миграций. Так, Дж. Леже полагал, что изоб-
ражения отражали борьбу кланов, завершившуюся победой пришельцев
с Красного моря, основавших в Египте свои крепости [Lege, 1909, с. 306—
307].
Дж. Вандье считал, что сами по себе крепости идентифицировать не-
возможно. Ключом к пониманию изобразительного текста, по мнению ис-
следователя, является слово Thnw, обозначающее Ливищ, где находились
крепости, завоеванные царем. Дж. Вандье разделял мнение тех авторов,
которые трактовали образы животных с мотыгами, изображенных над
крепостями, как божественные символы тех городов, которые выступали
на стороне царя сокола Хора. Этим царем мог быть предшественник Мене-
са (по Манефону) — Скорпион [Vandier, 1952, с. 591—592].
Ф. Питри полагал, что изображения на реверсе передают завоевания в
Среднем Египте, а на аверсе увековечен поход на Ливию с выходом к се-
верному побережью. Племена завоевателей символизированы фигурами
сокола, льва, пары соколов над крепостями. Сова внутри крепостной сте-
ны, по мнени. Ф. Питри, могла символизировать город Мем в Фаюме; фе-
никс Гелиополь или Танис; борцы — это боги Хор и Сетх, и они обозна-
чают город Pa-rehui, к западу от Оксиринхского канала; скарабей служит
символом Абидоса, а пара рук или пиктограмма слова кЗ символизирует
Мемфис, местность в районе Танисского или Летопольского нома; хижи-
на может обозначать только единственный город, одноименный этому со-
оружению, Hebt, Behibt в дельте. Наконец, последний в этом ряду — это
царский город в Саисе или Ксоисе. Таким образом, в верхнем ряду пред-
ставлены крепости Среднего Египта, а в нижнем — дельты. На аверсе
представлена Ливия, о чем свидетельствует идеограмма, обозначающая ее
Thnw [Petrie, 1953, с. 14—15].
328
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
Стилистически и иконографически эта палетка близка № 18 Выскажем
даже гипотезу о том, что оба фрагмента, если и не составляют единого це
лого, то исключительно сходны по содержанию и в плане временной лока-
лизации. Хронологически они близки времени правления Нармера.
20. Палетка Нармера. Высота 66 см. Хранится в Каирском музее [Petrie,
!953> с. 15—17, табл. J, 25; К, 26]. Происходит из скопления вотивных предме-
тов неподалеку от основного скопления в храме Хора в Нехене. По оформ-
лению верхней части палетка восходит к туалетным палеткам с парой пти-
чьих голов, между которыми имеется выемка (в частности, тип 72Р, о. д.
56—66 и 69С, о. д. 65—8о). Изображения покрывают обе стороны палетки
и построены в системе горизонтальных регистров. Верх оформлен в виде
пары голов коровы Хатхор, между которыми в знаке srh выписано имя Хо-
ра Нармера.
На реверсе изображения представлены на трех регистрах. В верхнем —
торжественное шествие царя, сопровождаемого двумя персонажами. По-
%.
Зади царя — знак dbl, обозначающий тростниковый плот О [Gardiner,
1950, с. 514, Т25], на котором, как отмечает У. Дэвис, в эпоху Древнего царс-
тва фараоны охотились на гиппопотамов. Вместе с тем указывается на
сходство этого знака с сандалией [Davis, 1992, с. 167—168]. Этот знак впи-
сан в квадрат.
следующий за царем персонаж, на котором надет пояс с длинными
Широкими концами, несущий сандалии, идентифицированный идеограм-
329
ПРИЛОЖЕНИЕ
мой из двух знаков: шестилепестковой розеткой и опрокинутым венчи-
ком вниз сосудом с овальным туловом. Дж. Вандье определил его как сан-
далиеносца [Vandier, 1952, с. 597]. Ф- Питри видел в нем слугу царя [Petrie,
1953. с. 7]> V Дэвис — носителя печати Нармера [Davis, 1992, с. 167—168].
Позднее этот персонаж назывался smsw — «сопровождающий»; во вре-
мя торжественных церемоний он нес за царем табурет, сандалии и опа-
хало [Богословский, 1979, с. 35 сл.]. Судя по атрибутам, в его обязанности
входило ритуальное омовение ног царя. Знак позади него определен как
в [Petrie, 195З, с. 16; Gardiner, 1951, с. 5М (Т25); Vandier, 1952, с. 598]. Другой
персонаж, — в леопардовой шкуре, с длинными волосами, несущий через
левое плечо палетку — атрибут писца, назван в легенде dt. Э. Баумгартель
полагала, что это жрец-tt [Baumgartel, i960, с. 92]. Ф. Дж. Вандье определил
его как писца ss [Vandier, 1952, с. 598], разделяя это мнение, Ф. Питри, тем
не менее, не исключал, что он мог быть царским сыном [Petrie, 1953, с. 17].
У Дэвис определяет этот персонаж как члена царской семьи [Davis, 1992,
с. 168].
Во главе шествия идут четыре штандартоносца. Первый и второй штан-
дарты увенчаны изображениями сокола, третий — шакала Упуаута, пос-
ледний — плаценты. Шествие направляется к месту, где совершен ритуал
обезглавливания десяти пленных, по облику аналогичных тем, что пред-
ставлены на палетке охоты (№ 7). Они в «рогатых» париках или шлемах,
с бородками клинышком. Головы помещены между ногами принесенных в
жертву врагов. Место действия — «Великие врата» [Petrie, 1953, с. 17] обоз-
начено пиктограммами: соколом Хором на гарпуне, изображенном над
лодкой с высокими носом и кормой, дверью [Baumgartel, i960, с. 93] и со-
вой. По Д. Вандье, это Буто или Великая Дверь Хора [Vandier, 1952, с. 598].
У. Дэвис полагает, что Великая Дверь — это вход в храм или дворец, перед
которым были уничтожены враги [Davis, 1992, с. 168]. Царь шествует в вен-
це Низовья, и этот момент подчеркивает, что он одержал победу в дельте
Нила.
В центральном регистре реверса — символическая сцена: два персона-
жа удерживают серпопардов, переплетенные шеи которых образуют цен-
тральное рельефное кольцо. В литературе было высказано множество ги-
потез относительно значения этого блока, но доминирующей стала трак-
товка, связанная с идеей объединения Верхнего и Нижнего Египта. Однако
для символического воплощения этой идеи были использованы заимство-
ванные инокультурные образы и иконография.
В египтологии доминирует точка зрения, что прототипами серпопар-
дов послужили изображения на глиняных печатях из Месопотамии и Су-
зианы [Petrie, 1917, с. 34; Kantor, 1944, с. 136; Frankfort, 1951, с. 27,34, табл. IVd,
, Goff, 1963, с. 19; Teissier, 1987, с. 46 сл.; Davis, 1992, с. 23—25; Моогеу, 1987,
с- 39], относящиеся к периоду Джемдет Наср (Урук III; 3100—2900/2850 гг.
330
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
до н. э.) [Антонова, 1998, с. 74—78]. По существу следует говорить о двух
образах и иконографиях. Это изображения пар переплетенных змей, сто-
ящих на хвостах, и пар монстров с переплетенными змеевидными шеями,
между которыми стоит человек. Обе версии нашли отражение в додинас-
тическом изобразительном искусстве Египта. Однако если в одних случа-
ях они очень близки заимствованным оригиналам, то другие воплощения
демонстрируют существенную переработку. Так, изображения на рукоят-
ке ножа из Джебель эль Тарифа, относящегося к периоду Нагада III, поч-
ти идентичны некоторым образцам из Ирана (Сузы II) [Teissier, 1987, с. 35,
рис. 5а, е].
На одной стороне рукоятки ножа из Джебель эль Тарифа между трижды
перевитыми змеями, а также на периферийных участках композиции рас-
положены многолепестковые розетки или соцветия. Семантическое значе-
ние этого изображения достаточно прозрачно. Оно связано с представле-
ниями о плодородии, пролитии небесной воды, олицетворенными парой
вертикально стоящих змей.
На оборотной стороне рукоятки структурному решению композиции
соответствует размещение четырех полярных пар: хищник (в том чис-
ле фантастический) — травоядное животное. Сочетание сходных сцен и
композиций нашло воплощение на малой иераконпольской палетке (№ 12),
где, впрочем, изображены не перевитые змеи, а серпопарды с шестикратно
изогнутыми змеевидными шеями, между которыми помещено рельефное
кольцо (подробнее см.: [Шеркова, 1989, с. 231—232]). Сходное изображение
представлено и на Берлинской палетке (№ 9).
На палетке Нармера этот блок обнаруживает сходство с иконографи-
ей из Месопотамии или Сузианы, представляющей пару монстров, между
которыми стоит человек. Однако в данном случае она осмыслена по-ново-
му. Большую близость этой иконографии демонстрирует несколько изоб-
ражений, в том числе происходящих из основного скопления ритуальных
предметов в храме Хора в Нехене (подробнее см. ч. III). Возможно, эта ико-
нография отразилась в эмблеме древнеегипетского города Кусия XVIII
верхнеегипетского нома [Gardiner, 1950, с. 446, А38, А39] (совр.
Эль-Кусейа).
Относительно заимствований Б. Гофф писала, что новые мотивы в куль-
туре, если они встречаются достаточно часто, могут сохранять свою перво-
начальную символику или изменять ее [Goff, 1963» с. 3]. В Египте образ сер
попарда и сцены, в которых он изображен, достаточно широко представ
лены в додинастическом и раннединастическом искусстве, следовательно,
этот образ должен был обладать такой смысловой нагрузкой, какая зани
Мала важное место в мифологических представлениях Египта. А отступле
ния от изначальных образцов, внесение изменений в иконографию тем о
331
ПРИЛОЖЕНИЕ
лее свидетельствуют о переосмыслении их значения. По мнению У Дэвис,
заимствованные из Месопотамии образы и мотивы в Египте наделялись
иным значением, даже в каждом конкретном случае. [Davis, 1992, с. 23—25].
Не оспаривая в принципе справедливость этого заключения, необходи-
мо все же отметить, что круг этих значений при всей многозначности сим-
волики и ее многоаспектности можно очертить, рассматривая культуру
как знаковую систему, сохраняющую основу, которая и делает ее явлени-
ем особенным, но развивающимся во времени и усложняющимся (подроб-
нее см. ч. III, гл. 2).
В нижнем регистре изображена сцена взятия царем, представленным
в образе могучего быка, вражеского города, окруженного стеной с контр-
форсами. Самое крупное сооружение в нем — храм или дворец.
На аверсе — два регистра. Верхний доминирует. Нармер в венце Верхне-
го Египта занес свою царственную булаву над вождем страны w s в дельте.
Э. Баумгартель полагала, что знаком гарпуна обозначено имя или титул
вождя, над которым Хор Нармер одержал победу, о чем «повествуется» на
обеих сторонах палетки. Однако, полагает автор, локализовать завоеван-
ные территории Низовья без доли сомнения невозможно, учитывая, что и
в дальнейшем цари I и II династий продолжали присоединять территории
дельты к своему государству [Baumgartel, i960, с. 93].
Дж. Вандье полагал, что речь должна идти о VII номе Нижнего Егип-
та [Vandier, 1952, с. 596], Ф. Питри считал, что эти события могли происхо-
дить в Фаюме [Petrie, 1953, с. 16]. Пиктограмма в правом углу передает сим-
волический смысл завоеваний: эта земля принадлежит теперь богу Хору,
чью волю выполнил Нармер, его земное воплощение. Жрец, стоящий по-
зади или рядом с царем, с сандалиями и сосудом с носиком, символизиру-
ет ритуальный характер действия. Поскольку царь босой и на аверсе и на
реверсе, изображения воспроизводят ритуал, после которого произойдет
очищение царя, и он наденет сандалии.
Сцена в нижнем регистре созвучна воплощению в нижнем регистре ре-
верса. Но если один знак огражденного нишевидной стеной города уже хо-
рошо известен по многим изображениям, в частности, на церемониальных
палетках, то другой знак, представленный справа, — уникален.
И. Ядин сопоставляет эту конструкцию, условно названную им «воз-
душным змеем», с каменными сооружениями, сконцентрированными в
Восточной и Северо-Восточной Иордании. Они представляли собой ог-
ражденные пространства шириной от 30 до 40 м и длиной, достигающей
400 м. И хотя датировка этих сооружений не установлена, автор высказал
предположение о том, что они могли относиться к началу III или даже к
концу IV тыс. до н. э. Таким образом, на палетке НармераУ по мнению авто-
ра, как на аверсе, так и на реверсе в нижних регистрах представлены сцены
завоеваний Нармером на Ближнем Востоке. К такому выводу он пришел,
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
„СХОДЯ из того, что сооружение на реверсе напоминает месопотамский
зиккурат. Кроме того, бегущие из крепостей враги Нармера длинноволосы,
чем отличаются от египтян, изображенных с короткими волосами. Однако
в качестве альтернативы можно вслед за другими исследователями выска-
зать предположение о ливийском происхождении этих персонажей.
Й. Ядин полагает, что в целом на палетке Нармера представлены все за-
воевания этого царя, не только в Нижнем Египте, но и на Ближнем Вос-
токе. Таким образом, Нармер выступает как владыка двух главных пу-
тей между Египтом и Месопотамией через Сирию: морского и наземного
[Yadin, 1955] — знаменитой царской дороги. Уже с IV тыс. до н. э этот путь
стал самым западным отрезком трансконтинентальной дороги, пролегав-
шей через Ближний Восток и уходившей далеко на восток, вплоть до Аф-
ганистана [Шеркова, 1991, с. 19 сл.]. По этому пути, начиная с середины IV
тыс. до н. э. в Египет доставлялся бадахшанский лазурит, а из Месопота-
мии и Сузианы — расписные сосуды и цилиндрические печати с изобра-
жениями, заимствованными прото/раннединастической культурой Егип-
та [Моогеу, 1987].
Художественное исполнение и композиционное размещение на палетке
элементов и их блоков, уравновешивающих друг друга, — первоклассные.
Глаза персонажей, как и на многих других палетках, показаны овальны-
ми рельефами, окруженными врезной линией. В египтологии доминиру-
ет точка зрения о том, что палетка Нармера была изготовлена при жизни
этого царя, следовательно, речь должна идти о самом конце фазы Нагада
IIIci. В абсолютных датах это соответствует 3100—3050 гг. до н. э. [von der
Way, 1992, с. 5] или 3150—3100 гг. до н. э. [Hoffman и др., 1982, с. 145]).
21. Бейрутский фрагмент. Хранится
в Лувре [Petrie, 1953, с. 14, табл. С, 12].
В два ряда изображены длинноволо-
сые персонажи с бородками клиныш-
ком. Самый последний персонаж идет
с пастушеским посохом, очевидно,
символизирующим его высокий со-
циальный статус. По мнению У Дэвис,
этот фрагмент связан с контекстом
официальной церемонии по случаю
военной победы. Однако стилисти-
ка изображения персонажей указы-
вает на то, что эта группа не была свя-
зана с центральными сценами [Davis,
*989, с. 144, рис. 6.12]. Хотя автор указывает на близкое родство сти
Ких воплощений на этом фрагменте с изображениями раннедина
333
ПРИЛОЖЕНИЕ
го времени, тем не менее, представленные на памятниках персонажи не по-
хожи на египтян. Это скорее всего выходцы из Западной Азии или ливий-
цы [Davis, 1989»с- х5б—157]-
22. Фрагмент с удодом. Хранит-
ся в Каирском музее [Petrie, 1953,
с. 12,19, табл. В, 4]. На нем сохра-
нилось изображение удода, си-
дящего возле знака участка зем-
ли, покрытого сеткой углублен-
ных линий. Оба изображения
символизируют, по-видимому,
какую-то территорию, мимо ко-
торой проплывает или к кото-
рой причалила (на что указы-
вает веревка, завязанная слож-
ным узлом) тростниковая лодка
с кабиной. Изображение очень
умелое, детализированное, де-
монстрирующее высокий художественный уровень, которым отличают-
ся раннединастические рельефные изображения. У. Дэвис датирует этот
фрагмент временем I династии [Davis, 1992, с. 203].
23. Палетка из Нага Хаммади (Abu Umur). Происходит из раскопок
М. Хамзы, 1936 г. Хранится в Каирском музее (зал 53, витрина R. J 71322).
Высота ее — около 30 см. Она имеет
подтреугольную форму, близка к типу
87В (о. д. 58, 69), 87М (о. д. 77) или 87L
(о. д. 77). Возможно, палетка не была
завершена из-за неумелого нанесения
контуров центрального кольца, сдви-
нутого вправо.
По-видимому, эта палетка посвяще-
на царю Хору Скорпиону, поскольку
в ее верхней части по центру изобра-
жен штандарт со скорпионами. Слева
представлена фигура сокола Хора, ко-
торый держит в правой когтистой ла-
пе булаву, а в левой — перо. По верхней
части центрального кольца друг дру-
гу навстречу шествуют два животных.
Левое только намечено, правое прори-
334
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
совано целиком. Условность изображения не позволяет определенно ска-
зать, представлена ли здесь гиена или леопард. Животное — длинноногое,
С длинным опущенным хвостом, и лишь самый его кончик загнут вверх"
Туловище покрыто многочисленными мелкими кружками.
Хотя по композиции и образам эта палетка стоит особняком, парность
фигур обнаруживает один из основных изобразительных приемов церемо-
ниальных палеток. Предположительно она датируется фазой Нагада ШЬ/с.
24. Палетка из Тархана. По периметру этой
прямоугольной палетки нанесены углублен-
ные параллельные линии. На ней прорезано
изображение человека в набедренной повязке,
идущего вправо. В правой руке он держит бу-
лаву с грушевидным навершием, в левой — по-
сох, что позволяет говорить о высоком соци-
альном статусе персонажа. Найдена палетка в
погребении № 1579 (о. д. 78) [Petrie, 1913, с. ю,
табл. VI] и датируется временем I династии.
Итак, представленная выборка церемониаль-
ных палеток позволяет сделать некоторые выводы.
К числу наиболее ранних церемониальных палеток относятся те из
них, которые полностью соответствуют типам туалетных палеток, не об-
ладающим центральным кольцом, а рельефные изображения занимают
незначительную часть поля одной из сторон. К ним принадлежат палет-
ки №№ 1,2,4, относящиеся к периоду Нагада Ис—d (ок. 3300 г. до н. э.), № 5
и 6 (?) датируются в более широком интервале: Нагада Ilc/d — Нагада Ша
(3300—3200 гг. до н. э.). Эти палетки демонстрируют переходные формы от
туалетных к церемониальным, сложение канонов оформления церемони-
альных палеток, относимых к периоду Нагада III.
2. Доминирующая часть выборки датируется фазами культуры Нагада
Ш/раннединастическим периодом. Формы церемониальных палеток де-
монстрируют преемственность по отношению к туалетным палеткам. Од-
ни относятся к типу геометрических (№№ 3, 8, 9,15?) и датируются в пре-
делах периода Нагада Ша—с. Другие церемониальные палетки, также со-
ставляющие более раннюю группу, восходят к типам туалетных палеток
с симметричными головками птиц, однако представляют уже иные обра-
зы, изображенные в системе зеркальной симметрии. Речь идет о достаточ-
но многочисленной серии палеток (7 из 24) с фланкирующими шакалами
(№№ ю—16) [Fisher, 1958, с. 65]. Они также датированы в пределах культу-
ры Нагада Ша—с. Палетки с двусторонними изображениями составляют
подавляющее большинство. При этом выявляется закономерность сочета-
ПРИЛОЖЕНИЕ
ния центрической композиции на реверсе, где помещено рельефное коль-
цо, и осевой — на аверсе.
3. Наиболее поздние церемониальные палетки также наделены симмет-
ричными парами скульптурных изображений в верхней части. Изменяют-
ся только образы. Самым существенным признаком этой группы палеток
является появление регистровой системы (№ 18—20). Переходной можно
считать палетку № 17. Эта группа церемониальных палеток датируется в
пределах Нагада ШЬ/с — начала I династии.
Некоторые образы представлены на ранних и поздних палетках. При
этом наблюдается устойчивость блоков элементов в композициях. На пер-
вом месте стоит блок — пара серпопардов, фланкирующих центральное
кольцо (№№ 9, 12> 2о)- Другой вариант демонстрирует возле кольца сер-
попардов, львов и шакалов (№ ю, 13), наконец, в одном случае (№ 13) цен-
тральное кольцо образовано свернувшейся змеей, являющейся составной
частью сложного фантастического образа серпопарда.
4. Вместе с тем мотивы на ранних палетках отличаются от представлен-
ных на поздних экземплярах. Сцены преследования хищниками травояд-
ных и сцены охоты уступают место батальным сюжетам и сценам триум-
фа царя.
5. На ранних палетках лидер изображался охотником (№ 2,12), на позд-
них — это воин, победитель врагов. При этом в батальных сценах вождь/
царь символизирован образами животных: льва (№ 17), быка (№ 18,20) или
воплощен в человеческом облике (№ 20). Его воинство и сторонники так-
же выступают как в обличии животных (№ 17), так и людей (№ 20). Враги
же представлены только человеческими фигурами.
6. С точки зрения сопоставления изображений со стадиальным разви-
тием общества, наиболее типологически и хронологически поздние цере-
мониальные палетки относятся ко времени сложения государства во главе
с монархом. Таким образом, на основании анализа сюжетов можно выска-
зать гипотезу о том, что в изобразительном искусстве мотивы преследо-
вания хищниками травоядных, охоты и сражений соответствуют периоду
сложного вождества и раннего государства. Судя по датировкам, наиболее
поздние церемониальные палетки изготавливали на рубеже периода Ша—
Ь, вплоть до начала Раннего царства, то есть приблизительно до 3100 г.
до н. э.
7. Церемониальные палетки относятся к предметам высшего социаль-
ною отличия, таким образом, престижным. Они принадлежали вождям/
царям и посвящались ими божествам, причастным к царскому культу.
8. Церемониальные палетки являлись предметами ритуала. Изображе-
ния, представленные на них, демонстрируют примеры мифотворчества,
метафоричного, иносказательного по своей сути, порождающего много-
значность образов и символов. Поэтому в этих воплощениях читаются и
336
ПАЛЕТКИ: ГЕНЕЗИС РИТУАЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ
космограмма, и миф, и ритуализированная форма мифа, через призму ко-
торых воспринимались реальные события.
9. Церемониальные палетки были «востребованы» обществом в пере-
ходный к раннему государству период в качестве ритуальных и мемора-
тивных предметов.
ю. Они исчезли в начале I династии, когда их функции взяли на себя
иные предметы, игравшие роль анналов, в которых сообщается о важней-
ших событиях в период правления того или иного царя. Наиболее ранние
анналы, происходящие из царских некрополей в Абидосе и Саккаре, на-
чертаны рисунчатым письмом на ярлыках из слоновой кости и эбеново-
го дерева.

ПРИМЕЧАНИЯ
ЧАСТЬ I. ЕГИПЕТ В ЭПОХУ ПЕРВОБЫТНОСТИ
Глава 1. Природная среда обитания раннепервобытного населения
Изучение геологической истории Нила выявило существование пяти этапов его
развития на протяжении нескольких геологических эпох в процессе формирова-
ния ландшафта Египта. Согласно разработанной периодизации, верхнему миоцену
соответствовал эонил, верхнему плиоцену — палеонил, нижнему плейстоцену — пре/
протонил, верхнему плейстоцену — неонил. Эти эпизоды максимального водотока ре-
ки разделялись интервалами, в течение которых уровень ее достигал своего минимума,
когда под воздействием физических, сейсмических, климатических и прочих факторов
река прекращала существовать в виде единого потока, превращаясь в систему ручь-
ев и речек. В основу данной периодизации положены исследования нильских отложе-
ний (формаций), различающихся морфологией — литологическим и минералогичес-
ким составом, их источниками и общей структурой [Rushdi, 1975] -
Окончательно не установлено, с какими климатическими изменениями сочетались
эпизоды максимальных уровней Нила, — в сторону аридности или, напротив, увлаж-
ненности [Wendorf, Schild, 1975, с. 163].
О значительно более высоком уровне Нила в эпоху палеолита, когда река достигла пре-
делов современной нижней пустыни, свидетельствуют результаты исследований на
озере Рудольф и Белом Ниле [Butzer, 1971; Arkell, 1975, с. 5,7].
4 Мы пользуемся определением «археологическая культура» применительно к палеоли-
тическим комплексам, что более традиционно для отечественной литературы, в отли-
чие от западной, где к ним преимущественно применяется словосочетание «каменные
индустрии».
Эти синайские археологические комплексы рассматриваются некоторыми исследова-
телями как родственные кебаранской культуре, широко распространенной в Леванте в
XI—IX тыс. до н. э., на поздней стадии своего развития пришедшей и на Синайский по-
луостров (см.: [Шнирельман, 1989, с. 36—37]).
6 Фаюмская депрессия окончательно сформировалась в период между палеонилом и
протонилом под влиянием тектонических факторов. В эпоху нижнего плиоцена сюда
доходили воды Средиземного моря, уровень которого был высок. Нильские воды зато-
пили Фаюмскую депрессию на этапе существования пренила (между 500—120 тыс. лет
назад) [Rushdi, 1975, с. 14,19, 27]. В своем развитии озеро Биркет эль-Карун прошло че-
тыре стадии: озеро палеомеридово, премеридово, протомеридово и меридово, — раз-
деленные интервалами понижения или даже полного исчезновения (исследования
Ф. Вендорфа и Р. Шильда). Эти колебательные процессы находились в прямой зависи-
мости от соответствующих изменений, которые претерпевал Нил, и соответствовали
колебаниям уровня реки, с которой Фаюмская депрессия была соединена древнейши-
ми руслами естественных каналов, прослеженных в формации армант [Sandorf, Arkell,
1929]. Палеомеридово озеро связано с началом эпизода высокого Нила аркин (начало
VII тыс. до н. э.) [Wendorf, Schild, 19766, с. 222]. Воды озера пополнялись не только за
счет Нила через канал Хавара, но и вследствие выпадения сезонных осадков влажно-
го периода VII—VI тыс. до н. э. Карунийская культура (Фаюм Б) развивалась в течение
эпизода существования премеридова озера, уровень которого достигал 15—17 м наД
уровнем моря.
338
ПРИМЕЧАНИЯ
Г. Кейтон-Томпсон, проводившая исследования в Фаюмском оазисе в 1924—26 гг., по-
лагала, что культура Фаюм Б следовала за культурой Фаюм А и отражала культурный
к регресс. Эту точку зрения разделяли и другие ученые [Hayes, 1977, с. 97-98]. Эта уста-
ft ревшая в настоящее время концепция исходила из того факта, что озеро Биркет эль-
Г Карун понижалось лишь однажды вплоть до современного уровня. Однако, как пока-
зали исследования последних лет, в пограничный период между эпохой плейстоцена —
начала голоцена почти в течение 2000 лет уровень озера колебался, в результате чего
более древние местонахождения оказались приуроченными к более высоким отметкам
на береговой линии, что подтвердили полученные радиокарбоновые даты (см. прим. 6)
[Hoffman, 1991, с. 187—188].
Глава 2. Формирование неолитических хозяйственно-культурных комплексов
Местонахождения культур Фаюм А и Фаюм Б в основном приурочены к северному по-
бережью озера Биркет эль-Карун, однако раскопки и археологические разведки, прово-
дившиеся в 8о-е годы, выявили новые памятники и вдоль южной прибрежной полосы
[Wenke, 1984]. Эти материалы, расширив источниковедческую базу, подтверждают уже
сделанные выводы относительно характера и датировок этих культур.
Приводится и другая радиоуглеродная дата 4441 ± 115 г. до н. э. [Hoffman, 1991, с. 188].
Неолитические памятники Северной Африки, Сахары и Судана обладают существен-
ными отличиями от передневосточных местонахождений. В этих археологических
комплексах сочетается микролитическая техника, присущая позднепалеолитическим
культурам, и артефакты, являющиеся симптомами перехода к оседлому образу жизни
на основе производящих формах хозяйства: керамика, зернотерки, полированные то-
поры, иногда зерно хлебных культур и кости доместицированных животных. В сово-
купности памятники покрывают исключительно длительный период времени от VII/
VI до III—II тыс. до н. э. Не погружаясь в проблемы африканского неолита (тем более,
что они далеки от разрешения даже среди специалистов в этих вопросах), ограничимся
лишь необходимыми уточнениями, связанными с терминологией. Для того, чтобы под-
черкнуть специфику африканского неолита, исследователи нередко употребляют сло-
восочетание так называемый или заключают в кавычки слова неолит или неолити-
ческий, а также региональные обозначения: хартумский неолит, суданский неолит, са-
харо-суданский неолит, неолит капсийской традиции. В других исследованиях такие
археологические комплексы называются не неолитическими, а мезолитическими или
эпипалеолитическими, в первую очередь те из них, в которых обнаружены лишь кос-
венные свидетельства существования производящих форм хозяйства (см., например:
[Hays, 1975; Shaw, 1976, с. 119—123]). Нередко практически невозможно провести четкую
границу между комплексами эпипалеолитическими и неолитическими. Так, например,
в Набта Плайе и Бир Кисейбе выявленные авторами раскопок слои, сочетающие при-
сущую конечному палеолиту традицию изготовления микролитов и керамику — явле-
ние, свойственное неолитическим археологическим комплексам, определяются в тер-
минах стадий неолита как ранненеолитические и средненеолитические. Поэтому на
шкале эволюционного развития археологических культур понятия эпипалеолитичес-
кая и неолитическая культуры наделяются скорее или даже исключительно хроноло-
гическим смыслом [Close, 1984, с. 165, 167] в зависимости от того, в какие временные
рамки умещаются те или иные комплексы, обладающие абсолютными датировками в
пределах исключительно длительного по времени так называемого африканского нео-
лита. Водораздел между эпипалеолитическими и неолитическими африканскими куль-
турами приходится приблизительно на VIII—VI тыс. до н. э. (см. прим. 4).
4 Следует привести данные, полученные в результате исследований древних отложе-
ний, к которым приурочены неолитические памятники в оазисах Набта Плайя и Бир
339
ПРИМЕЧАНИЯ
Кисейба. Эти отложения сформировались в течение трех эпизодов увлажнения, пре-
рывавшихся короткими интервалами засушливого климата. В период пооо/юооо-
8200 лет назад развивались ранненеолитические комплексы, средненеолитические па-
мятники датируются временем 8200—770° лет назад, поздненеолитические слои при-
надлежат эпизоду увлажнения, длившемуся в пределах 7700 5500 лет назад [Schild,
Wendorf, 1984, с. 375].
Наиболее ранние свидетельства одомашнивания собаки происходят из Кадеро и отно-
сятся к концу V тыс. до н. э. [Gautier, 1984, с. 218].
6 Согласно приводившимся расчетам, на одной и той же площади земли интенсивное
земледелие может прокормить в 20—30 раз больше людей, чем скотоводство, а ското-
водство — в 20 раз больше, чем охота и собирательство [Андрианов, 1985, с. 94].
Сравнение образцов шестирядного ячменя из комплексов культуры Фаюм А с зерном
из пирамиды Джосера показало, что в течение тысячелетий в Египте культивировался
один и тот же сорт, современное название которого «Manchuria» происходит от имено-
вания одной из деревень в Нижнем Египте [Aberg, 1950»с- х53 !57]•
ЧАСТЬ II. РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ
ОБЩНОСТЕЙ ЕГИПТА В V—IV ТЫС. ДО Н. Э.
Глава 1. Нижний Египет
Б. Кемп считает, что захоронения непосредственно на поселении присущи не только
культуре Меримде, но и бадарийской. В качестве примера он приводит несколько мо-
гил, обнаруженных в Мостагедде, одновременных этому поселению [Kemp, 1968, с. 28,
30—31]. Однако таких данных нет в работах Г. Брайтона, исследовавшего до династи-
ческие памятники в этом районе Среднего Египта. Говоря о топографии их распро-
странения, он отмечал в качестве характерной черты, что ранние памятники оказыва-
лись перекрытыми более поздними, но не непосредственно следовавшими за первыми
в хронологическом отношении. Он также подчеркивал, что от бадарийских поселений
практически ничего не сохранилось, кроме очагов, вследствие чего нельзя сказать ни-
чего определенного ни об их границах, ни о каких-либо сооружениях на них.
В результате исследования этого района найдено более 20 местонахождений со скопле-
ниями кремневых орудий, в том числе относящихся к эпипалеолитическим культурам
[Debono, Mortensen, 1990, с. 9]. Одна из коллекций обнаруживает черты сходства с на-
бором орудий натуфийской культуры Палестины [Кларк, 1977, с. 182]. Лезвийная мик-
ролитическая техника, свойственная этим культурам, сохранилась и в неолитической
культуре Эль Омари [Debono, Mortensen, 1990, с. 13].
3 Об абсолютных датах см.: [Rizkana, Seeher, 1990, с. 104].
4 Мы не разделяем точку зрения о том, что вариативность ориентации покойных на
ранней фазе маадийской культуры не играла никакой роли в погребальном обряде
[Rizkana, Seeher, 1990, с. 73].
Можно привести параллели из традиционной культуры австралийских аборигенов, у
которых связь умерших с исконными землями маркировались устройством могильно-
го холма с уклоном в сторону тотемической территории [Берндт, Берндт, 1981, с. 372].
6 В результате исследований были установлены незначительные различия в антропо-
логическом типе умерших из некрополей Маади и Вади Дигла [Rizkana, Seeher, 199°»
с. юо].
7 Среди вещей упоминаются кувшин и булавка с навершием в виде птицы.
8 Египетские изделия додинастического и раннединастического времени известны на
Северном Синае, а также обнаружены на многих памятниках Восточного Средиземно-
морья: в Бейсоре III, Телль Халифе, Телль Маахазе, Телль Эрани, Азоре, Иерихоне и ря-
340
ПРИМЕЧАНИЯ
де Других [Chlodnicki, Fattovich, Salvatori, 1992, с. 186; van den Brink, 1998, c. 215 сл.]. Пер-
вый этап египетской колонизации Ханаана происходил в период 3500—3300 гг. до н. э
судя по артефактам периода Нагада Пс—d, найденным на многих памятниках, датиро-
ванных ранним бронзовым веком Палестины фазы 1а; второй этап относился к пери-
оду Нагада III, следующий датируется эпохой Раннего царства, синхронной раннему
бронзовому веку Палестины фазы lb [Andelkovic, 1992, с. 73]. Египетские импорты пред-
ставлены главным образом керамикой, изделиями из камня и металла, оттисками ци-
линдрических печатей. Только в Эрани найдено более 1 тысячи сосудов и около 200 ка-
менных орудий египетского происхождения, а также местные подражания привозной
керамике, главным образом в слоях раннего бронзового века I [Brande, 1992, с. 441—442;
Kempinski, 1992, с. 419 425; Porat, с. 433—436, рис. 1, табл. I]. На ряде фрагментов круп-
ных сосудов для хранения припасов обнаружены граффити с изображением имени ца-
ря Хора и других царей первых двух династий [van den Brink, 1998, с. 218, рис. ia, ib, 2а,
2b]. При раскопках поселения в Тавр Ихбейнехе в районе Газы найдены как артефакты,
относящиеся к периоду Нагада II, — расписной сосуд (тип D) с изображением лодки,
полированная керамика (тип Р), так и характерные для Нагады III [Oren, Jekutieli, 1992,
с. 368, 372, табл. VIII, рис. 8, с. 381—382], что указывает на длительность и устойчивость
контактов с Египтом. Из Южного Ханаана происходит целая коллекция из почти 90 от-
тисков цилиндрических печатей египетских царей первых династий [Schulman, 1992].
Глава 2. Средний и Верхний Египет
В этой связи можно высказать предположение о том, что и отклонения от обычной
ориентации умерших, и раздельное захоронение мужчин и женщин в пределах одних
и тех же кладбищ можно трактовать в связи со значимостью для социальной системы
общества половых различий. Что касается нестандартной ориентации погребенных,
то, как показывает этнографический материал, это может быть связано с тем, что в та-
ких могилах были похоронены так называемые чужаки, не связанные узами кровного
родства с основной массой населения той или иной общины (см., например: [Семенов,
19936, с. 416]).
i О том, что люди, обличенные высоким социальным статусом, наделялись особыми ма-
териальными ценностями даже в охотничье-собирательских обществах, свидетель-
ствует многочисленный этнографический материал (см., например: [Артемова, 1993,
с. 50]).
3 В экономической этнологии употребляется разнообразная терминология (см., напри-
мер: [Семенов, 19936, с. 426 сл.]), что обусловлено возможностями более детального
изучения явлений престижной экономики в традиционных, нежели в древних, особен-
но дописьменных культурах. Поэтому, употребляя термин дарообмен, мы вкладываем
в него достаточно обобщенный смысл, отражающий формы внутри- и межкультурных
взаимодействий, реализовавшихся в формах обмена вещами.
4 Подобные факты отмечены для других позднепервобытных обществ, основанных на
земледельческой и скотоводческой экономике, а также и стадиально более ранних
культур с присваивающей экономикой [Артемова, 1993, с. 51]. По мнению автора, пог-
ребенные с большим количеством предметов могли быть преемниками, близкими род-
ственниками людей с высоким социальным статусом, получавшими особую информа-
цию. К их числу должны были относиться люди, в первую очередь, обладавшие личны-
ми способностями, талантами в разных сферах деятельности, например, искусствах и
знахарстве.
5 Повторные исследования скелетов, обнаруженных Г. Брайтоном в бадарийских погре-
бениях, проведенные на современном уровне, в нескольких случаях выявили ошибки
в определении возраста умерших. Предложенная В. Андерсоном система выделения
341
ПРИМЕЧАНИЯ
трех возрастных групп основана на этих новых, уточненных данных [Anderson,
с. 54)-
6 Достаточно привести некоторые примеры. В Балласе, где большинство могил были ог-
раблены в древности, кости скелетов находились в анатомическом порядке. Однако за-
фиксированы и иные ситуации, когда в неограбленных могилах скелеты лежали не в
анатомическом порядке. Некоторые кости вовсе отсутствовали. Отмечались случаи
обнаружения черепа в стороне от скелета или даже в засыпке могильной ямы. Сущест-
венно, что ни в одном случае речь не идет о коллективных погребениях, которые могли
бы объяснить подобное явление иначе, чем существованием предварительного, до за-
хоронения, расчленения трупов или скелетов. Вместе с тем в Нагаде и Балласе обнару-
жены и коллективные захоронения [Petrie, Quibell, 1896, с. 9—ю], широко известные в
целом ряде некрополей культуры Нагада.
В свое время Ф. Питри выдвинул гипотезу о существовании в додинастическом об-
ществе каннибализма, позднее, однако, справедливо отклоненную М. Хоффманом и ря-
дом других египтологов как не имеющую доказательной силы. Вместе с тем М. А. Хоф-
фман выступил сторонником другой идеи относительно сдвинутых в могилах скелетов
и отсутствия некоторых их частей. Он основывался на широко известных во многих
культурах традициях особого отношения к телам и скелетам умерших как к объектам
священным, наделенным особой магической силой, тем более, если речь идет об покой-
никах с высоким социальным положением, которого они не лишались и после смерти.
Части тела таких представителей общества воспринимались как реликвии, ритуально
передающие представителям социума те положительные качества, которыми обладал
умерший, и магическую защиту [Hoffman, 1991, с. 110]. Что касается случаев коллектив-
ных захоронений, то М. А. Хоффман, рассмотрев материалы из крупного и богатого на-
ходками погребения N5 в Нагаде, пришел к заключению, что в данном случае речь идет
не о последовательных захоронениях, а о едином коллективном погребении, связан-
ном с обычаем принесения человеческих жертвоприношений по случаю смерти важ-
ного для коллектива человека. Такой вывод представляется наиболее убедительным,
поскольку речь идет о погребениях, датирующихся концом додинастического перио-
да — началом Раннего царства, 3300—3100 гг. до н. э., когда ритуальные убийства слуг,
рабов и других представителей общества, наделенных низким социальным статусом,
приурочивались к смерти вождя/царя. Эта практика достигла своего пика в раннеди-
настическое время, но позднее, уже в период Древнего царства, ритуальные убийства
не практиковались [Hoffman, 1991, с. 115—116], замещенные иными, семантически тож-
дественными ритуальными действами, в частности, принесением в жертву плененных
врагов, над которыми была одержана победа.
Поскольку раскопки в Эль Амре продолжались только в течение одного сезона, то ос-
тались неисследованными многие из сохранившихся до того времени могил [Randall-
Maciver, Масе, 1902, с. 3], что, естественно, снижает ценность исследований и оставляет
открытыми многие вопросы.
8 Г. Брайтон полагал, что жезл являлся атрибутом найденной в этой могиле скульптуры
[Brunton, 1948, с. 22].
9 Подобные предметы из Нагады описываются как модели булав [Petrie, Quibell, 1896,
с. 35, табл. VII 3,4].
ю Многие элементы погребального обряда присущи рассмотренным выше памятни-
кам — погребениям в Нагаде, Балласе, Эль Амре и Махасне, расположенным близ боль-
шой петли, которую делает течение Нила (схема 1). Умерших в скорченном положении
укладывали на циновки, в которые иногда вместе с ним заворачивали вещные жерт-
воприношения. Поверх засыпанной могилы зачастую сооружались крыши из ветвей.
Вместе с тем ориентация покойных различалась:
342
ПРИМЕЧАНИЯ
памятник
Эль Амра
Махасна
Нагада, Баллас
бок
правый
левый
левый
голова
юг
север
юг
«лицо»
восток
запад
запад
Рассматривая мотивировку ориентации умерших применительно к памятнику в
Меримде, относящемуся к V тыс. до н. э„ мы высказали предположение о том, что она
могла указывать на направление происхождения общины, — в ту сторону обращены
«лица» покойных. Однако эта гипотеза, высказанная при сопоставлении с этнографи-
ческим материалом, — не единственная. Спустя тысячелетие и даже более, когда мы
набдюдаем унификацию материального облика культуры Нагада в динамике ее раз-
вития, в погребальном обряде должны были отразиться релизиозно-мифологические
представления, в целом присущие памятникам этой культуры. В них доминировал со-
лярный аспект. Поэтому различия в ориентации, наблюдаемые на памятниках, могли
отражать различные стадии «возрождения» умершего, проходящего через запад, сим-
волизировавший мир нижний, к востоку — точке восхождения солнца. Все прочие
признаки ориентации покойного могли отражать локальные традиции.
Обнаружение бадарийской керамики в Арманте, по мнению авторов раскопок, не дает
оснований удревнять этот памятник и свидетельствует лишь о том, что она продолжа-
ла использоваться в Арманте в течение определенного периода существования куль-
туры Нагада до тех пор, пока она не попадала в погребения [Mond, Myers, 1937, с. 6,175,
229].
При раскопках в Иераконполе были обнаружены материалы нижнего палеолита
[Hoffman, 1978, с. и; 1979, с. 1,12]. В этом районе собрана целая коллекция палеобота-
нических и палеозоологических материалов, позволяющая реконструировать его фло-
ру и фауну от эпипалеолита до поздней додинастики, о чем свидетельствуют получен-
ные радиокарбоновые даты, очерчивающие хронологические рамки развития додинас-
тических культур на этой части территории Иераконполя в пределах 5500—3100 гг. до
н. э. [Hoffman, 1979, с. 12,15—16; 1979, с. 1; Hoffman и др., 1982. с. 102—109].
Под этим сгоревшим в древности сооружением (II) были обнаружены остатки друго-
го прямоугольного строения, также относящегося к амратскому времени, как и следы
практически не сохранившегося из-за денудации верхнего слоя сооружения, возведен-
ного с применением кирпича. Целый экземпляр кирпича был обнаружен внутри печи
(вследствие функционирования которой он оказался обожженным), расположенной
поблизости от сооружения II [Hoffman, 1979, с. 6—7].
14 Г. Брайтон, датировавший погребение юо о. д. 63, все же высказал сомнение относи-
тельно назначения этого археологического объекта. Основным аргументом явилось от-
сутствие настенных росписей во всех известных ко времени его посещения Иеракон-
поля додинастических могилах [Brunton, 1932, с. 275].
ЧАСТЬ III. ЕГИПЕТ НАКАНУНЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ.
СЛОЖЕНИЕ ИНСТИТУТА ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ
Авторы данной теоретической статьи делают следующий вывод: «Все это, однако, не
создает принципиального различия между обществом Египта и Нижней Месопота-
мии. Как тут, так и там непосредственное ведение огромных рабовладельческих хо-
зяйств царской властью в конце концов оказывается нерентабельным, с той разницей,
что в Египте развитие частных рабовладельческих хозяйств происходит на формально
государственной земле, и эти частные хозяйства черпают рабочую силу (плотскую) из
государственных фондов, помимо того, что они имеют и собственных рабов» [Дьяко-
нов, Якобсон, 1982, с. 5].
343
ПРИМЕЧАНИЯ
Так, выступая оппонентом И. М. Дьяконова, автор считает неубедительным тезис о
превращении работников дворцово-храмового сектора в «рабов» или «людей рабского
типа» [Меликишвили, 1985, с. 5]. По его мнению, в условиях всемогущества государства,
осуществлявшего функции, включая экономические, едва ли мог существовать само-
стоятельный, независимый от государства частно-общинный сектор. Все непосред-
ственные производители, как работавшие в государственном секторе, так и «свобод-
ные общинники» представляли собой однородный, низший слой общества.
Например, в государстве Йоруба возникновение городов не было связано с отделени-
ем ремесла от сельского хозяйства; в них развивалось ремесло и торговля. По мнению
Н. Б. Кочаковой, для городской экономики Йоруба было характерно соединение земле-
делия с промышленностью. Различия между городом и деревней, зафиксированные в
терминах, соответственно, илу и аба, проявлялись в первую очередь в политико-адми-
нистративной и культурной сферах, особенно в архитектуре и планировке. Но в эконо-
мике деревня была как бы продолжением города [Кочакова, 1968, с. 68,105].
4 Расчетная численность населения только в наиболее отдаленных населенных пунк-
тах Большого вади в этот период составляла от 2544 до 10922 жителей. Этот показатель
совпадает с численностью населения в столичном городе народа банту, хотя в других
случаях он на несколько порядков ее превышает (см., например: [Schapera, 1956, с. 15]).
В протодинастическое время, когда основная масса населения переместилась к Нехе-
ну, основанному в долине Нила, численность населения Верховья Большого вади зна-
чительно снизилась [Hoffman и др., 1982, табл. VII.2, с. 143], и отдаленный этот район ис-
пользовался для некрополей и небольших деревень, возможно, обслуживавших погре-
бальный культ. Пободная система постоянных и сезонных земледельческих деревень
известна по материалам культуры южноафриканского народа банту [Schapera, 1956,
с. 15].
Впрочем, некоторые примеры изучения традиционных африканских обществ позво-
лили сделать вывод о том, что значительная численность населения в политическом
объединении и высокая степень политической централизации не обязательно сопро-
вождаются высокой плотностью населения [African Political Systems, 1969, с. 8].
6 Как показывают многие этнографические примеры, содержание центра входило в
обязанности глав звеньев «пирамидальной» административной системы политархий
[Argyle, 1966, с. 75,102; Семенов, 1980, с. 103 сл.].
Ф. Грин полагал, что церемониальная палетка Нармера, а также изделия из слоновой
кости, обнаруженные на некотором расстоянии от главного скопления вотивных пред-
метов, происходили из одного и того же слоя [Quibell, Green, 1902, с. 2,13]. М. А. Хоф-
фман датировал палетку Нармера приблизительно 3150 г. до н. э. [Hoffman и др., 1982,
с. 145].
8 Весьма примечательно, что, например, у южноафриканского народа банту к числу се-
зонно регламентируемых форм хозяйственно-производственной деятельности, под-
контрольных верховной власти, принадлежало и изготовление керамики [Schapera,
1956, с. 70—71].
9 Например, в йорубском городе-государстве Ойо земледельческий праздник урожая ве-
ре считался главным царским праздником, во время которого священный царь выпол-
нял функции верховного жреца, демонстрируя свою магическую силу и могущество
[Кочакова, 1968, с. 140—141].
ю Говоря о древнеегипетских аналогиях сцене, в которой Хор Скорпион изображен с мо-
тыгой, следует привести в качестве параллели рельеф из солнечного храма Ниусерра
(Абу Гураб). Однако, по мнению Е. Апхилла, царь, воплощенный с мотыгой, инспекти-
рует работы по строительству дворца для проведения в нем праздника сед [Uphill, 1965,
с. 369].
344
ПРИМЕЧАНИЯ
ЧАСТЬ IV РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
И РИТУАЛЬНАЯ ПРАКТИКА В ДОДИНАСТИЧЕСКОМ ЕГИПТЕ
Глава 1. Космос и ритуал
М. Элиаде дифференцирует эти мифы, полагая, что космогонический миф служил об-
разцовой моделью для мифов о происхождении, будь то миф о происхождении соци-
ума или разных вещей и явлений природы или культуры [Элиаде, 1995, с. 31_47]. В са-
мом деле, в разных культурных традициях мифические существа действуют в уже су-
ществующем космосе, совершая странствия, добывая священные предметы для людей
и пр. Однако в ряде архаических культур собственно космогонические мифы остаются
за пределами интересов общества. Поэтому некоторые исследователи рассматривают
космогонические мифы как явления стадиальные, присущие достаточно поздним эта-
пам развития культур [Костюхин, 1987, с. 29 сл.; Токарев, 1990, с. 541 сл.].
Эти интуиции нашли отражение в античной философии. Платон следующим обра-
зом формулирует свою концепцию идей в сочинении «Парменид»: «Идеи пребывают
в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия,
самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоб-
лении им» [Платон, 1970, с. 411—412]. Эта концепция, унаследованная чередой сменяв-
ших одно другое европейских философских построений, легла в основу теории архети-
па в исследованиях К. Юнга. Эта непрерывность развития в исторической перспективе
представлений об изначальной идее, архетипах является еще одним аргументом право-
мочности толкования явлений культур как восходящих к некоей идее.
Известный социолог М. Мосс на основе обширного этнографического материала при-
шел к заключению: «Подобно тому, как племя составляет для первобытного человека
все человечество, подобно тому, как предок-основатель племени является отцом и со-
здателем людей, понятие селения отождествляется с понятием мироздания. Селение —
центр вселенной, и вся вселенная в уменьшенном виде находится в нем». Но равным
образом справедлив и другой вывод ученого о том, что центр вселенной равен преде-
лам расселения племени [Мосс, 1996, с. 55—56,71].
4 Применительно к африканским культурам В. Б. Иорданский писал о том, что в архаи-
ческом общественном сознании вырисовывалась весьма противоречивая картина ок-
ружающего пространства. Единое в своей вещности, оно в то же время распадалось на
мифическое и социальное, причем обе эти сферы то сближались, то, напротив, разде-
лялись в народных представлениях [Иорданский, 1982, с. 105].
Как свидетельствуют данные изучения жизни аборигенов Австралии, миф о стран-
ствиях и деяниях мифологического существа распределялся по частям между груп-
пами, занимающими обширную территорию, и его фрагменты воспроизводились во
время совместных церемоний нескольких локальных групп. [Берндт, Берндт, 1981,
с. 174 сл.]. Мифы никогда не представляют собой единого законченного повествования.
Ограничителем информации, по мнению исследователей, служило то обстоятельство,
что в ритуале миф никогда не воспроизводился целиком, поскольку локальная группа
была знакома лишь с фрагментами мифов [Берндт, Берндт, 1981, с. 348 350].
6 Такими сюжетами изобилуют мифы разных народов. Мифологические маршруты от-
ражены в мифах австралийских аборигенов [Берндт, Берндт, 1981, с. 173]. В африканской
традиции отражены эсхатологические мифы о происхождении астральных объектов,
культурных предметов, людей и т. д.
Нельзя не обратить внимания на тот факт, что перевернутый сосуд иконографичес-
ки близок воплощениям первобытного холма, то есть образу космоса в целом, появив-
шемуся из первобытного водного хаоса Нуна. Собственно способы выписывания сло-
ва, его обозначающего (nwnw, nnw, особенно nww), очень близки написанию сосуда nw,
345
ПРИМЕЧАНИЯ
символизировавшего небо, и небесную богиню Нут (Nwt). Возможно, в этом отрази-
лись представления о происхождении вселенной от бесформенных вод хаоса, то есть
приобретшей форму в виде сосуда, своей функцией содержать в себе влагу обнаружи-
вая сущностное единство с первобытными водами.
8 Буквальность образа земли в виде сосуда в письменный период исчезает, поскольку он
не изображается перевернутым.
9 Здесь и далее использованы материалы, демонстрирующие различные сосуды типа С,
из следующих изданий: [Mond, Myers, 1937; Quibell, 1904—1905; Randall-Maciver, Mace,
1902; Кинк, 1976].
Здесь и далее рисунки воспроизведены по изданиям: [Petrie, 1920, табл. XXIII, 1,2; Кинк,
1976, с. 125, рис. 44,48, 51].
В книге поступлений Каирского музея сообщается о том, что этот предмет приобретен
музеем у г-на Кеймера.
В данном контексте мы подробно не останавливаемся на вопросах о местах изготов-
ления расписной керамики типа D, как, впрочем, и хронологически более ранней кера-
мики типа С. Нас интересуют изобразительные мотивы, а они составляют целые серии,
независимо от происхождения того или иного сосуда. Наиболее вероятное решение —
постепенное расширение круга центров изготовления расписной керамики в долине
Нила и проникновение многих образцов не только в Низовье, куда они попадали в свя-
зи с расширением границ культуры Нагада, но и в Левант, где находки этой керамики
в контексте других египетских изделий являлись свидетельствами обменных отноше-
ний. Не менее существенна и другая сторона вопроса, связанная с находками керами-
ки типа D в закрытых археологических комплексах (погребениях), датированных бо-
лее поздним временем. Означает ли это, что такие сосуды продолжали изготавливать в
определенных местностях Египта, в то время как их производство в целом для Египта
прекратилось? Такое предположение высказано относительно находок расписной ке-
рамики типа D в некрополях Абусир эль Мелека периода Нагада IId2—Illb [Aksamit,
1998].
Здесь и далее иллюстрации воспроизведены по изданиям: [Petrie, 1920, табл. XIX, 41U;
табл. XXII, 47G, 47F; табл. XXIII; Mond, 1937, табл. XXV, i4o8d, 1575b; Naville, 1914, табл. V,
Е53, Е210, Е46, Е286, Е231, Е383, Е256, Eu; Quibell, 1904—1905, табл. 23, 11565, 11568/11558,
табл. 21, 11536; Randol-Maciver, Масе, 1902, табл. XIV, D5ob, D46, F99; Engelbach, 1923,
Harageh, табл. XXIX, 452; Quibell, 1904—1905, табл. 22,11557; Petrie, 1902, табл. L, 23; Petrie,
Quibell, 1896, табл. LXVI, 1, 2, 4, 5—10, табл. LXVII, 11, 12, 14; табл. XX, 44P; Davis, 1989,
рис. 6, c. 124; Seipel, б/г, рис. 8, c. 43].
14 В свете информации, полученной при анализе вещных памятников культуры додинас-
тического Египта в аспекте отражения в них основных системообразующих понятий
космологических представлений — пространства и времени, — достаточно неожидан-
но звучит высказывание Я. Ассмана. Автор отмечает, что «египтяне мыслили косми-
ческую действительность, в первую очередь, не в категориях пространства и „предмет-
ности , но в категориях времени и „процессуальное™": как жизненный процесс, вы-
сшим проявлением которого они считали круговращение Солнца» [Ассман, 1999»с- и8
сл.]. Указывая на неправоту тех исследователей, которые переводят термин джет как
«пространство», Я. Ассман трактует термины нехех и джет как две формы восприятия
времени, соответственно, нехех как передающее понятие «изменчивость», «вечное воз-
вращение», а джет в смысле «завершенности», «результативности». Искусственно
расторгая, таким образом, классическое, универсальное пространственно-временное
единство мифопоэтического мышления, Я. Ассман переводит явления общего харак-
тера на уровень частного, то есть культурных особенностей. Эта концепция абсолю-
тизации понятия времени в теологических и космологических представлениях древ-
неегипетской культуры звучит диссонансом к той части исследований, где Я. Ассман
346
ПРИМЕЧАНИЯ
анализирует материалы с точки зрения отражения в них представлений о сакральном
пространстве. Завершая этот раздел словами: «Он (храм) - образ космоса не только в
пространственном, но и во временном смысле», автор далее пишет: «У египтян не бы-
ло понятия „пространство (в смысле первичной категории космического универсу-
ма), но зато у них было понятие „время"» [Ассман, 1999, с. 49 сл., 55 сл., 59 сл., 62; ср. с. 67
и 118].
Глава 2. Мифические образы и культы
У аборигенов Австралии существуют типологически единообразные представления
о Змее-Радуге, выступающем под разными именами и в разных обличьях, в том чис-
ле мужском и женском. Он символизирован и рядом священных предметов, связан-
ных с фаллическим культом. У всех племен, его почитающих, он ассоциируется с водой
и дождем [Берндт, Берндт, 1981, с. 182—186]. Типологически сходные представления от-
ражены в образе космического змея — питона Дана — у дагомейских фонов, который,
также обладая женской и мужской сущностью, был связан с водной стихией, но основ-
ным его воплощением считалась радуга. Он мыслился как божество, создавшее космос,
обвив спиральными кругами землю и отделив ее таким образом от неба. Согласно ми-
фу, питон Дан установил по странам света четыре железные опоры и обвился вокруг
них. Под поверхностью земли питон пребывал в воде. Своими телодвижениями он да-
вал импульс перемещению небесных светил [Иорданский, 1982, с. 102].
[Ayrton, Loat, 1911, Табл. XV, i (о. д. 41); Brunton, 1948, с. 22]. Г. Брайтон приводит три ана-
логии и датирует все находки о. д. 37—39 [Brunton, Caton-Thompson, 1928, с. 6о. табл.
LIII, 45]. Веки упомянутой в этой работе скульптуры (о. д. 39—44) окрашены, как и зу-
бы, белой краской.
[Ayrton, Loat, 1911, с. 16, табл. XVI, 1, 2]. В погребениях встречались и стеатопегические
статуэтки с окрашенными малахитом и неокрашенными глазами [Petrie, Quibell, 1896,
табл. VI, 1—з; Brunton, 1928, с. 39].
4 Аналогичные палетки, изготовленные из известняка и алебастра, известны в тасий-
ский комплексах (см., например: [Brunton, 1937, с. 29—30,32].
По мнению Е. Баумгартель, такие изображения произошли от палеток, верхушки ко-
торых были оформлены в виде ушей и рогов коровы, выполненных в условной манере
[Baumgartel, i960, с. 85—86].
6 В прото/раннединастический период погребальный инвентарь перестал изобиловать
многообразием вещного материала, характерного для времени Нагада I и II. В основ-
ном в могилы помещали сосуды. Туалетные палетки представлены в основном гео-
метрическими формами. В период Древнего царства они исчезли, хотя обычай ок-
рашивать глаза сохранился, но функции палеток перешли к туалетным ложечкам и
миниатюрным сосудам из камня и слоновой кости. По мнению Э. Баумгартель, обы-
чай окрашивать глаза зеленой краской существовал только в погребальном обряде
[Baumgartel, i960, с. 104]. Туалетные палетки вновь стали использовать для растирания
краски в эпоху Среднего царства.
Образ свернувшейся в кольцо или спирали змеи достаточно широко представлен в ма-
териалах раннединастического времени, например, на шиферном блюде из гробницы
Хемаки, «поле» для настольной игры из погребения Хеси [Emery, 1991, с. 251, рис. 150].
Образ космического змея, отделившего мироздание от первобытного хаоса, Нуна, от-
разился в священных текстах и десакрализованной литературе. В этом облике высту-
пает Са-та, отделивший землю от первобытного хаоса в Книге Мертвых (глава 87). Со-
гласно легендам, Нил берет начало в двух пещерах, охраняемых змеем-хранителем.
Этот образ отражает типологически близкие представления, зафиксированные в раз-
ных культурных традициях (см. сн. 1).
347
ПРИМЕЧАНИЯ
8 Фрагмент цит. по изданию: [Сказки и повести Древнего Египта, 1979, с. 120, прим. 62 на
с. 266].
9 Цит. по: [Faulkner, 1993, с. 44—50].
ю В тех текстах, где упоминаются оба глаза Хора, правый отождествлялся с солнцем, ле-
вый — с луной. Однако чаще всего речь идет об одном глазе Хора, который в основном
связывают с солярными представлениями. По мнению Р. Антеса, Око Хора это ут-
ренняя звезда [Антее, 1977, с. пб—120]. По-видимому, различные толкования обуслов-
лены не столько предпочтением того или иного исследователя, сколько свойством ми-
фотворчества допускать вариативность мифа.
Мифологизированная форма ритуала, сложившаяся в период Древнего царства (пи-
рамида Пепи II и Иби) [Roth, 1993» с. 64—66], существовала и в период Нового царства
(гробница Сети I) [Матье, 1958. с. 351]. Е. Отто реконструирует ритуал, анализируя ряд
разновременных источников, в которых передается несколько версий, различающихся
деталями и оформлением. В Драматическом папирусе фигурируют идентифицирован-
ные в тексте божества: Хор, Тот и Исида [Otto, 1950; воспроизведение фрагмента иерог-
лифического текста на с. 167)].
Обращение богини к жертвенному быку с вопросом, открыты ли все еще его уста, по-
лучает объяснение в трактовке О. М. Фреденберг ритуала разрывания (расчленения)
тотемного животного. «Некогда голос был связан с жертвоприношением: он умирал и
оживал в актах разрывания и еды. Впоследствии всякая „весть", всякое „провозглаше-
ние", „голос", речевое звучание связываются с жизнью тотема. Вестники „провозглаша-
ют" смерть и оживание растерзанного зверя, словесно дублируя этот акт. В храмовой
обрядности функции вестника — у жреца, провозглашающего в религиях умирающего
и воскресающего бога о гибели и оживании божества» [Фреденберг, 1978, с. 138].
Действительно, возникает закономерное недоумение: если речь идет о ритуализиро-
ванной форме мифа об Оке Хора, почему в качестве жертвы выступает не Сетх, а Тот.
Неканоничность «распределения ролей» Е. Отто объясняет тем, что миф является пос-
тоянно изменяющимся и реформирующимся явлением, которое в основе своей есть не
что иное, как повествование и тематические идеи, которые в каждом случае могут со-
ставить новый миф [Otto, 1950, с. 171]. Отраженный в анализируемых им источниках
ритуал был создан до того, как миф об Осирисе заполнил собой все ритуалы, то есть
незадолго до времени II династии [Otto, 1950, с. 171—172]. Следовательно, жертвенный
бык, названный в тексте Тотом, вовсе не является известным по осирическим мифам
богом Тотом. Здесь это таинственный и опасный бог луны, у которого Хор забирает
свой левый (ассоциированный с луной) глаз, символизированный в ритуале отрезани-
ем передней ноги и сердца жертвенного быка [там же, с. 171]. Как продемонстрировал
М. Мосс в теоретических разработках, посвященных жертвоприношению, в жертву бо-
гу приносится посвященное ему животное. Однако иногда наоборот, «как при раздво-
ениях, породивших теомахии, жертвенное животное считалось врагом бога» [Мосс,
2000, с. 95]. В нашем случае жертвенный бык воплощает противника бога Хора. Хотя в
религиозных текстах, в том числе связанных с мифом об Оке Хора, Тот как раз высту-
пает на стороне Хора.
В Драматическом папирусе Исида имеет антропоморфный облик, в то время как в
других случаях она представлена в облике коршуна, названного большой или малой
(самкой) коршуна, в том числе когда она представлена в облике женщины (в гроб-
нице Рехмира). Версии обряда, освещенные в Текстах Пирамид, допускают коррели-
рование Хора, сыновей Хора и богинь Исиды и Нефтиды, названных двумя коршу-
нами, что проводит связующую нить не только между ритуалом «отверзания уст и
очей» и обрядом, посвященным новорожденным, но и между названным ритуалом
погребального обряда и жертвоприношением быка. Это позволяет определить соот-
ветствующие заклинания Текстов Пирамид в качестве прототипов для более позд-
348
ПРИМЕЧАНИЯ
них источников, освещающих жертвоприношение быка, где Исида выступает в обли-
чии коршуна.
14 Манипуляции, связанные с инструментами скульптора и передней ногой быка, состав-
ляли действа ритуала «отверзания уст и очей» как в период Древнего [Roth, 1993, с. 62],
так и Нового царства [Матье, 1958, с. 349 сл.].
Распространенная точка зрения о натуралистической природе символики зеленого
цвета и слова wid зеленый, быть зеленым, — происходящего от окраски папиру-
са [Kees, 1943, с. 425], разделяется далеко не всеми исследователями. О концептуальной
природе символики цвета в древнеегипетской культуре см., например: [Baines, 1985]. На
наш взгляд, оба подхода правомерны, учитывая то обстоятельство, что при описании
и объяснении картины мира мифопоэтическое сознание выстраивало классификации,
сочетавшие становящимися смежными различные природные и культурные явления.
В результате качества одних переносились на другие. Поэтому и в системе цветовой
символики происходили отождествления цветов в зависимости не только от природ-
ной окраски предметов, но и от семантической близости тех или иных понятий, отра-
жающих определенные представления.
Приложение. Палетки: Генезис ритуальных предметов
в свете религиозно-мифологических представлений
Далее типы палеток приводятся по изданию: [Petrie, 1921]. Обзор туалетных палеток см.
также: [Baumgartel, i960, с. 81 сл.].
Это и другие изображения, на которых человек маскируется под птиц и животных,
позволяют сопоставлять анализируемый материал с древними традициями, восходя-
щими к представлениям о тотемах, отраженными, в частности, в этиологических ми-
фах и сказках африканских народов. Так, в одном повествовании «Как кузнец сделал
первую маску» один охотник отправился в заросли, «чтобы добыть зверя». Там он уви-
дел целое стадо буйволов, которые пришли на водопой. Охотник, чтобы не спугнуть
животных, залез на дерево и увидел, что буйволы стали сбрасывать свои шкуры и, пре-
вратившись в людей, устремились к источнику. Искупавшись, они снова надели шку-
ры и скрылись в зарослях. Охотник слез с дерева и отправился к кузнецу. Он рассказал
ему обо всем, что с ним приключилось, и попросил совета, как ему заполучить буйвола.
Кузнец запретил охотнику убивать буйволов, но посоветовал ему собрать муравьев и
положить их на шкуру одного из буйволов, когда они, сбросив свои покровы, бросятся
купаться. Охотник так и поступил. Он положил муравьев на шкуру, а те стали ее объ-
едать. Когда люди-буйволы стали надевать шкуры после купания в источнике и исче-
зать в зарослях, один из них не смог влезть в свою, так как, объеденная муравьями, она
расползлась и упала на землю. Поэтому ему ничего не оставалось делать, как бежать
без шкуры вслед за другими людьми-буйволами. Тогда охотник вышел из засады, взял
шкуру и отправился к кузнецу. Кузнец вырезал из дерева маску буйвола и прикрепил
ее к шкуре. Но она расползлась, и кузнец заменил ее волокнами одного растения и от-
дал маску охотнику [Сказки народов Африки, 1976, с. 120—121]. Запрет убивать буйвола
может мотивироваться существованием тотемистических представлений. Этот запрет,
однако, снимается, если охотник уподобляет себя животному, надевая на себя маску,
как бы превращающую его в это животное. Возможно, близкая мотивировка примени-
ма и к соотвествующим данным из культуры додинастического Египта, позволяя ин-
терпретировать изображения людей с головой животного. Возможно, это самые исто-
ки иконографии древнеегипетских богов, сочетавших антропоморфные и зооморфные
черты.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
вди
АЕМТ
ASAE
AVDAIK
ЛЕЕ
DEPA
ICLPNA
JEA
JARCE
JNES
LA
MDAIK
NDT
OAPD
OED
PPNAL
PPS
PSICE
SCIE
Wb
ZAS
Вестник Древней Истории. Москва.
Ancient Egyptian Materials and Technology I Ed. P. T. Nicholson and I. Shaw. Cam-
brige, 2OOO.
Annales du Service des Antiquites de 1’Egypte. Le Caire.
Archaologische Veroffentlichungen der Deutsches Archaologisches Institut. Mainz
am Rhein.
Aspects of Early Egypt I Ed. J. Spencer. London, 1996-
Domination and Exploitation of Plants and Animals I Ed. P. f. Ucko and G. W. Dim-
bleby. London, 1969.
Interregional Contacts in the Later Prehistory of Northeastern Africa Ed.
L. Krzyzaniak, K. Kroeper and M. Kobusiewicz. Poznan, 1996.
Journal of Egyptian Archaeology. London.
Journal of American Research Center of Egypt. Princeton.
Journal of Near Eastern Studies. Chicago.
Lexikon der Agyptologie I Hrsg. von W. Helck, E. Otto, W. Westendorf. Wiesbaden,
1972—1976. Bd. 1—7.
Mitteilungen des Deutschen Archaeologischen Institute Abteilung Kairo. Mainz am
Rhein.
Nile Delta in Transition: 4th—3rd Millennium В. С. I Ed. E. С. M. van den Brink. Tell
Aviv, 1992.
Origins of African Plant Domestication. The Hague, 1976.
Origin and Early Development of Food-Producing Cultures in North — East Africa I
Ed. L. Krzyzaniak Poznan, 1984.
Problems in Prehistory: North Africa and the Levant I Ed. F. Wendorf and A. E. Marks.
Dallas, 1975. (Southern Methodist University Contribution in Anthropology. N 13).
Proceedings of the Prehistoric Society. London.
Proceedings of the Seventh International Congress of Egyptologists. Cambrige, 3—9
September 1995 I Ed. C. J. Eyre. Leuven, 1998.
Sesto congresso internationale di egittologia. Torino, 1—8 settembre 1991 Atti. Vol. I.
Torino, 1992.
Worterbuch der agyptischen Sprache I Hrsg. A. Erman, H. Grapow. Leipzig, Berlin,
1926—1953. Bd. 1—5.
Zeitschrift fur agyptische Sprache und Altertumskunde. Berlin.
ЛИТЕРАТУРА
Айгнер, 2002 — Айгнер Д. Храм Древнего Царства в Телль Ибрагим Аваде // Древнеегипет-
ский храм в Телль Ибрагим Аваде: раскопки и открытия / Под ред. Г. А. Беловой и Т. А.
Шерковой; на русск. и англ, яз.; пер. с англ, и на англ. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Андреев, 1987 — Андреев Ю. В. Ранние формы урбанизации // ВДИ. 1987. № 1.
Андрианов, 1985 — Андрианов Б. В. Неоседлое население мира. М., 1985.
Антее, 1977 — Антее Р. Мифология в древнем Египте И Мифология древнего мира. М., 1977.
Антонова, 1998 — Антонова Е. В. Месопотамия на пути к первым государствам. М., 1998.
Анучин, 1898 — Анучин Д. Н. Каменный век и доисторическое население Египта по новей-
шим исследованиям И Археологические известия и заметки императорского московско-
го археологического общества. М., 1898. № 3—4.
Артемова, 1993 — Артемова О. Ю. Первобытный эгалитаризм и ранние формы социальной
дифференциации // Ранние формы социальной стратификации. Памяти Л. Е. Куббеля /
Под ред. В. А. Попова. М„ 1993.
Арутюнов, 1989 — Арутюнов С. А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. М.,
1989.
Ассман, 1999 — Ассман Я. Египет: теология благочестия ранней цивилизации / Пер. с нем.
Т. Баскаковой. М., 1999.
Афанасьев, 1994 — Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1994. Т. i
(репринт издания 1865 г.).
Африка, 1986 — Африка. Энциклопедический справочник. М., 1986. Т. 1.
Ахундов, 1982 — Ахундов М. Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, пер-
спективы. М., 1982.
Байбурин, 1993 — Байбурин А. К. Некоторые общие соображения о ритуале И AEQUINOX
(Эквинокс-равнодействие). М., 1993. Вып. МСМХСШ.
Бауер, Дюмоц, Головин, 1995 — Бауер В., Дюмоц И., Головин С. Энциклопедия символов. М.,
1995-
Бахтин, 1965 — Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневекового
ренессанса. М., 1965.
Бахтин, 1975 — Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической
поэтике. М., 1975.
Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973 — Беленицкий А. М., Бентович И. Б., Большаков
О. Г. Средневековый город Средней Азии. Л., 1973.
Белков, 1993 — Белков П. Л. Социальная стратификация и средства управления в доклассо-
вом и предклассовом обществе // Ранние формы социальной стратификации. Памяти
Л. Е. Куббеля / Под ред. В. А. Попова. М., 1993.
Березкин, 1991 — Березкин Ю. Е. Инки. Исторический опыт империи. Л., 1991.
Березкин, 1997 — Березкин Ю. Е. Америка и Ближний Восток: формы социополитической
организации в догосударственную эпоху И ВДИ. 1997. № 2.
Берлев. 1989 — Берлев О. Д. Цифровые данные по угону населения покоренных стран в
Египте И Государство и социальные структуры на древнем Востоке. М., 1989.
Берндт, Берндт, 1981 — Берндт Р. М. Берндт К. X. Мир первых австралийцев. М., 1981.
Богословский, 1979 — Богословский Е. С. «Слуги» фараонов, богов и частных лиц. М., 1979-
Бондаренко, 1993 — Бондаренко Д. М. Привилегированные категории населения Бенина на-
кануне первых контактов с европейцами. К вопросу о возникновении классов и госу-
дарства И Ранние формы социальной стратификации: генезис, историческая динамика,
351
ЛИТЕРАТУРА
потестарно-политические функциии. Памяти Л. Е. Куббеля / Под ред. В. А. Попова. М.,
1993-
Вавилов, 1967 — Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений // Избранные
произведения. Л., 1967. Т. 1.
Вардиман, 1990 — Вардиман Е. Женщина в древнем мире. М., 1990.
Выготский, 1968 — Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968.
Геродот, 1972 — Геродот. История в девяти книгах / Пер. Г. А. Стратановского. Л., 1972.
Григорьев, 1977 — Григорьев Г. П. Палеолит Африки // Возникновение человеческого об-
щества. Сер.: Палеолит мира. Исследования по археологии древнего каменного века. Л.,
1977-
Гуляев, 1979 — Гуляев Ю. И. Города-государства майя: структура и функции города в ранне-
классовом обществе. М., 1979.
Гуляев, 1982 — Гуляев Ю. И. Город и общество в Центральной Мексике накануне конкисты И
Археология Старого и Нового Света. М., 1982.
Гуревич, 1994 — Гуревич П. С. Философия культуры. М., 1994
Данто, 1988 — Данто А. Язык, искусство и культура // Общество и культура: проблемы мно-
жественности культур (XVIII Всемирный философский конгресс). М., 1988. Т. 2.
Древнеегипетский храм в Телль Ибрагим Аваде, 2002 — Древнеегипетский храм в Телль
Ибрагим Аваде: раскопки и открытия в Дельте Нила / Под ред. Г. А. Беловой и Т. А. Шер-
ковой; пер. на русск. яз. и англ. яз. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Дьяконов, 1959 — Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй Древнего Дву-
речья. Шумер. М., 1959.
Дьяконов, Якобсон, 1982 — Дьяконов И. М., Якобсон В. А. «Номовые государства», «терри-
ториальные царства», «полисы» и «империи». Проблемы типологии // ВДИ. 1982. № 2.
Дэвидсон, 1975 — Дэвидсон Б. Африканцы. Введение в историю культуры. М., 1975.
Евзлин, 1993 — Евзлин М. Космогония ритуала. М., 1993.
Иорданский, 1982 — Иорданский В. Б. Хаос и гармония. М., 1982.
Исследование речевого мышления, 1985 — Исследования речевого мышления в психолин-
гвистике. М., 1985.
Каган, 1972 — Каган М. Морфология искусства. Л., 1972.
Кара-Мурза, 1986 — Кара Мурза А. А. Культ Предков // Традиционные и синкретические ре-
лигии Африки. М., 1986.
Кинк, 1964 — Кинк X. А. Египет до фараонов. М., 1964.
Кинк, 1976 — Кинк X. А. Художественное ремесло древнейшего Египта и сопредельных
стран. М., 1976.
Кларк, 1977 — Кларк Дж. Д. Доисторическая Африка. М., 1977.
Королева, 1977 — Королева Э. А. Ранние формы танца. Кишинев, 1977.
Коростовцев, 1976 — Коростовцев М. А. Религия древнего Египта. М., 1976.
Костюхин, 1987 — Костюхин Е. А. Типы и формы животного эпоса. М., 1987.
Кочакова, 1986 — Кочакова Н. Б. Рождение африканской цивилизации. Ифе, Ойо, Бенин, Да-
гомея. М., 1986.
Культура древнего Египта, 1976 — Культура древнего Египта / Под ред. И. С. Кацнельсона.
М., 1976.
Лев Африканский, 1983 — Лев Африканский. Африка — третья часть света. Описание Аф-
рики и достопримечательностей, которые в ней есть / Пер. В. В. Матвеева. Л., 1983.
Леви-Строс, 1983 — Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983.
Леви-Строс, 1994 — Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.
Лелеков, 1976 — Лелеков Л. А. Наследие звериного стиля в искусстве средневековья и Древ-
ней Руси И Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976.
Леонтьев, 1981 — Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1981.
Ллойд, 1984 — Ллойд С. Археология Месопотамии. М., 1984.
352
ЛИТЕРАТУРА
Лосев, 1976 — Лосев А. Ф. Проблемы символа и реалистического искусства. М., 1976.
Лосев, 1979 — Лосев А. Ф. Социальная психология и история. М., 1979.
Лосев, 1990 — Лосев А. Ф. Диалектика мифа И Из ранних произведений. М„
Лосев, 1992 — Лосев А. Ф. История античной эстетики. М., 1992. Книга 1.
Лот, 1973 — Лот А. В поисках фресок Тассили-Аджера. Л., 1973.
Лотман, 1992 — Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992.
Лэйн, 1982 — Лэйн Э. У. Нравы и обычаи египтян в первой половине XIX в. М„ 1982.
Максимов, 1976 — Максимов Е. Н. Древнеегипетская Гелиопольская система (опыт модели-
рования) И Тутанхамон и его время. М., 1976.
Малиновский, 1998 — Малиновский Б. Магия, наука и религия. М„ 1998.
Массон, 1976 — Массон В. М. Экономика и социальный строй древних обществ (в свете
данных археологии). Л., 1976.
Матье, 1956 — Матье М. Э. Хеб-сед (из истории древнеегипетской религии) // ВДИ. 1956.
№3.
Матье, 1958 — Матье М. Э. Древнеегипетский обряд отверзания уст и очей И Вопросы исто-
рии религии и атеизма. М.; Л., 1958. Вып. 5.
Матье, 1961 — Матье М. Э. Искусство Древнего Египта. М., 1961.
Мелетинский, 1994 — Мелетинский Е. М. Священное и мирское. М., 1994.
Мелетинский, 1995 — Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995.
Мелетинский, 1998 — Мелетинский Е. М. Первобытные истоки словесного искусства И Из-
бранные статьи. Воспоминания. М., 1998.
Меликишвили, 1985 — Меликишвили Г. А. Об основных этапах развития древнего ближне-
восточного общества И ВДИ. 1985. № 4.
Мелларт, 1982 — Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока / Пер. Е. В. Ан-
тоновой. М., 1982.
Мисюгин, 1983 — Мисюгин В. М. Три брата в системе архаических норм наследования влас-
ти И Африканский сборник: история, этнография / Под ред. Д. А. Ольдерогге. М., 1983.
Мифы народов мира, 1980 — Мифы народов мира. Энциклопедия. М., 1980. Т. 1.
Мифы народов мира, 1982 — Мифы народов мира. Энциклопедия. М., 1982. Т. 2.
Мосс, 1996 — Мосс М. Общество, обмен, личность. М., 1996.
Мосс, 2000 — Мосс М. Социальные функции священного. СПб., 2000.
Павленко, 1989 — Павленко Ю. В. Раннеклассовые общества. Генезис и пути развития. Ки-
ев, 1989.
Панов, 1983 — Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. М., 1983.
Перепелкин, 1988 — Перепелкин Ю. Я. Раннее Царство (несколько столетий около 3000 г. до
н. э.; I и II династии) И История древнего Востока. Зарождение древнейших классовых
обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М„ 1988. Ч. 2.
Перепелкин, 2001 — Перепелкин Ю. Я. Основы египетской раннединастической эпиграфи-
ки И М. А. Коростовцев. Писцы Древнего Египта. СПб., 2001.
Петров, 1990 — Петров А. М. Феномен города в истории общественно-экономических
структур восточных обществ (к вопросу о формационном процессе) // Зарубежный
Восток: вопросы экономической истории города. М., 1990.
Пиотровский, 1930 — Пиотровский Б. Б. Семантический пучек в памятниках материаль-
ной культуры И Известия Государственной академии истории материальной культуры.
Л., 1930. Т. 6, вып. ю.
Платон, 1970 — Платон. Государство И Сочинения в трех томах. М., 1970. Т. 2.
Платон, 1993 — Платон. Парменид И Собрание сочинений в четырех томах. М., 1993- Т. 2.
Платон, 1994 — Платон. Государство И Собрание сочинений в четырех томах. М., 1994- Т. 3.
Попов, 1993 — Попов В. А. Историческая динамика общественного расслоения и тенденции
классогенеза в параполитейных обществах (на материале доколониальных аканов) И
353
ЛИТЕРАТУРА
Ранние формы социальной стратификации. Памяти Л. Е. Куббеля / Под ред. В. А. Попо-
ва. М., 1993.
Поршнев, 1979 — Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979.
Постовская, 1957 — Постовская Н. М. О царских кенотафах Древнего Египта (кенотафы и
хеб-сед) И ВДИ. 1957. № 3.
Постовская, 1959 — Постовская Н. М. Абидос и Мемфис (к определению памятников I ди-
настии) // ВДИ. 1959. № 3.
Пропп, 1946 — Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.
Путилов, 1980 — Путилов Б. Н. Миф — обряд — песня Новой Гвинеи. М., 1980.
Ранк, 1997 — Ранк О. Миф о рождении героя. М., 1997.
Раушенбах, 1980 — Раушенбах Б. В. Пространственные построения в живописи. Очерк ос-
новных методов. М., 1980.
Савельева, 1962 — Савельева Т. Н. Аграрный строй Египта в период Древнего царства. М.,
1962.
Савельева, 1976 — Савельева Т. Н. Материальная культура древнего Египта // Культура
древнего Египта. М., 1976.
Савельева, 1979 — Савельева Т. Н. О характере ранних городов в древнем Египте И VIII Все-
союзная конференция по древнему Востоку, посвященная памяти академика В. В. Стру-
ве. Тезисы докладов. Москва, 6—9 февраля 1979 г. М., 1979.
Савельева, 1992 — Савельева Т. Н. Храмовые хозяйства Египта времени Древнего царства
(III—IV династии). М., 1992.
Семенов, 1993* — Семенов Ю. И. Переход от первобытного общества к классовому пути и
варианты развития И Этнографическое обозрение. М., 1993. № 1—2.
Семенов, 19936 — Семенов Ю. И. Экономическая этнология. Книга 1, ч. i—3 И Материалы к
серии «Народы и культуры». М., 1993.
Семенов, 1994 — Семенов Ю. И. Война и мир в земледельческих предклассовых и ранних
классовых обществах И Война и мир в ранней истории человечества / Под ред. А. И. Пер-
шица, Ю. И. Семенова, Ю. А. Шнирельмана. М., 1994. Т. 2.
Семенов, 1999 — Семенов Ю. И. История первобытного общества И Введение во всемирную
историю. М., 1999. Вып. 2.
Сказки и повести Древнего Египта, 1979 — Сказки и повести Древнего Египта / Пер. и комм.
И. Г. Лившица. Л., 1979.
Сказки народов Африки, 1976 — Сказки народов Африки / Сост. А. А. Жуков и Е. С. Кот-
ляр. М., 1976.
Степанов, 1985 — Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: семиотические про-
блемы лингвистики, философии и искусства. М., 1985.
Страбон, 1994 — Страбон. География в 17 книгах / Пер. Г. А. Стратановского. М., 1994.
Токарев, 1983 — Токарев С. А. О жертвоприношениях И Природа. 1983. № ю.
Токарев, 1990 — Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990
Топоров, 1993 — Топоров В. Н. Вещь в антропоцентрической перспективе // AEQUINOX
(Эквинокс-равнодействие). М., 1993. Вып. МСМХСШ.
Традиционные культуры африканских народов, 2000 — Традиционные культуры африкан-
ских народов: прошлое и настоящее / Под ред. Р. Н. Исмагиловой. М., 2000.
Тэрнер, 1983 — Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.
Фернандес, 1980 — Фернандес Д. Реальность, история и «мы» И Общество и культура: про-
блемы множественности культур (XVIII Всемирный философский конгресс). М.» 1988.
Ч. 2.
Франкфорт и др., 1984 — Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии филосо-
фии. М., 1984.
Фреденберг, 1978 — Фреденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1978.
Фрэзер, 1980 — Фрэзер Дж. Дж. Золотая Ветвь. М., 1980.
354
ЛИТЕРАТУРА
Цицерон, 1972 — Цицерон Марк Тулий. Три трактата об ораторском искусстве / Пер. с лат.
Ф. А. Петровского, И. П. Стрельниковой, М. Л. Гаспарова; под ред. М. Л. Гаспарова. М.,
1972.
Шеркова, 1989 — Шеркова Т. А. Древнеегипетские церемониальные палетки (опыт реконс-
трукции семантики изображений и назначения) // Мероэ. М., 1989. Вып. 4.
Шеркова, 1991 — Шеркова Т. А. Египет и Кушанское царство (торговые и культурные кон-
такты). М., 1991.
Шеркова, 1996 — Шеркова Т. А. Древнеегипетские подставы как предметы культово-риту-
альной практики И Древность: историческое знание и специфика источника. Тезисы до-
кладов конференции, посвященной памяти Эдвина Арвидовича Грантовского (25________27
сентября 1996 г.). М., 1996.
Шеркова, 1999 — Шеркова Т. А. Семь павианов в одной лодке: из новых раскопок в Телль
Ибрагим Аваде, Египет И Древний Египет: язык, культура, сознание. М., 1999.
Шеркова, 2001а — Шеркова Т. А. Жертвоприношение быка в додинастическом Египте //
Древний и раннехристианский Египет: к 100-летию М. Э. Матье и М. А. Коростовцева.
М., 2001.
Шеркова, 20016 — Шеркова Т. А Образ мира в расписной керамике типа С культуры Нага-
да I // Древний и раннехристианский Египет: к 100-летию М. Э. Матье и М. А. Коростов-
цева. М., 2001.
Шеркова, 2002а — Шеркова Т. А. Жертвенные столики в ритуальной практике Древнего
Египта: по материалам из Телль Ибрагим Авада И Древнеегипетский храм в Телль Ибра-
гим Аваде: раскопки и открытия в Дельте Нила / Под ред. Г. А. Беловой и Т. А. Шерковой;
пер. с англ, и на англ. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Шеркова, 20026 — Шеркова Т. А. Семь павианов в одной лодке: иконография в контексте
культовой принадлежности святилища // Древнеегипетский храм в Телль Ибрагим Ава-
де: раскопки и открытия в Дельте Нила / Под ред. Г. А. Беловой и Т. А. Шерковой; пер. с
англ, и на англ яз. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Шнирельман, 1980 — Шнирельман В. А. Происхождение скотоводства (культурно-истори-
ческая проблема). М., 1980.
Шнирельман, 1989 — Шнирельман В. А. Возникновение производящего хозяйства. М., 1989.
Штаерман, 1989 — Штаерман Е. М. К проблеме возникновения государства в Риме И ВДИ.
1989. № 2.
Щепанская, 1993 — Щепанская Т. Б. Собака — проводник на грани миров И Этнографичес-
кое обозрение. М., 1993. № 1.
Эванс-Причард, 1985 — Эванс-Причард Э. Э. Нуэры. М., 1985.
Элиаде, 1987 — Элиаде М. Космос и история. М., 1987.
Элиаде, 1994 — Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994.
Элиаде, 1995 — Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995.
Юнг, 1991 — Юнг К. Г. Архетип и символ М., 1991.
Юнг, 1997 — Юнг К. Г. Mysterium Coniunctionis. М., 1997.
Юнг, 1998 — Юнг К. Г. Психология бессознательного. М., 1998.
Abbas, 1984 — Abbas S. Mohammed-Ali. Evidence of Early Food Production in Northeast Africa,
an Alternative Model 11 OED.
Abd el-Moneim, 1996 - Mohamed Adel M. Abd el-Moneim. Late Predynastic - Early Dynastic
Cemetery of Beni Amir (Eastern Delta) 11ICLPNA.
Aberg, 1950 - Aberg E. The Barley and Wheat 11 J.-P. Lauer, T. Laurent, Aberg E. Les plantes decou-
vertes dans les souterrains de lenceinte du Roi Zoser a Saqqarah (III Dynastie). Le Caire, 195°-
Adams, 1974 — Adams B. Ancient Hierakonpolis I With an Introduction of prof. H. S. Smith and
Supplement. L., 1974.
Adams, 1987 — Adams B. The Fort Cemetery at Hierakonpolis (Excavated by John Garstang). L.;
N.Y.,1987.
355
ЛИТЕРАТУРА
Adams, 1988 — Adams В. Predynastic Egypt. L, 1988.
Adams, 1996 — Adams B. Elite Tombs at Hierakonpolis 11AEE.
Adams, Cialowicz, 1997 — Adams B., Cialowicz К. M. Protodynastic Egypt. L., 1997.
Adams, Porat, 1996 — Adams B., Porat N. Imported Pottery with Potrmarks from Abydos // AEE.
African Political Systems, 1969 — African Political Systems I Ed. M. Fortes and E. E. Evans-Pri-
tchard. Oxf., 1969.
Aksamit, 1998 — Aksamit J. The D-Ware from Abusir el-Meleq П PSICE.
Allen, 1989 — J. P. Allen. The Cosmology of the Pyramid Texts 11 Religion and Philosophy in An-
cient Egypt. New Haven, Connecticut, 1989.
Andelkovic, 1995 — Andelkovic B. The Relations between Early Bronze Age I Canaanites and Up-
per Egyptians. Belgrade, 1995.
Anderson, 1992 — Anderson W. Badarian Burials: Evidence of Social Inequality in Middle Egypt
during the Early Predynastic Era 11JARCE, 1992. Vol. XXIX.
Andres, Wunderlich, 1992 — Andres W, Wunderlich J. Environmental Conditions for Early Settle-
ment at Minshat Abu Omar, Eastern Nile Delta, Egypt 11 NDT
Archaeological Linguistic Reconstruction, 1982 — Archaeological Linguistic Reconstruction of Af-
rican History. Berkeley, 1982.
Arkell, 1953 — Arkell J. Shaheinab: an Account of the Excavation of a Neolithic Occupation Site I
Carried out for the Sudan Antiquities Service in 1949—50. Oxf., 1953.
Arkell, 1975 — Arkell J. The Prehistory of the Nile Valley. Leiden; Koln, 1975.
Argyle, 1966 — Argyle W. J. The Fon of Dagomey: a History and Ethnography of the Old Kingdom.
Oxf., 1966.
Aston, Harrell, Shaw, 2000 — Aston B. G., Harrell J. A., Shaw I. Stone 11 AEMT
Ayrton, Loat, 1911 — Ayrton E. R., Loat W L. S. Predynastic Cemetary at El Mahasna. L., 1911.
Baines, 1985 — Baines J. R. Color Terminology Classification: Ancient Egyptian Color Terminology
and Polychromy 11 American Antropologist. 1985. Vol. 87.
Baines, 1988 — Baines J. Literacy, Social Organization, and the Archaeological Record: the Case of
Early Egypt 11 State and Society: the Emergence and Development of Social Hiererchy and Po-
litical Centralization I Ed. J. Gledhill, B. Bender, M. T Larsen. L.; Sydney; Boston; Wellington,
1988.
Baines, 1991 — Baines J. Egyptian Myth and Discourse: Myth, Gods, and the Early Written and
Iconographic Record 11JNES. 1991. Vol. 50, № 2 (April).
Bakr, Abd el-Moneim, Omar, 1996 — M. Ibrahim Bakr, M. Adel Abd el-Moneim, Mahmoud Omar
M. Selim. Protodynastic Excavations at Tell Hassan Dawud (Eastern Delta) // ICLPNA.
Banks, 1984 — Banks M. K. Early Ceramic Bearing Occupations in The Egyptian Western Desert 11
OED.
Barakat, 1990 — Barakat H. Plant Remaines from El Omari 11 F. Debono, B. Mortensen. El Omari.
Mainz am Rhein, 1990. Арр. IV.
Bard, 1996 Bard K. A. The Predynastic Site of Halfiah Gibli, Upper Egypt, and Interconnections
within the Nagada Network 11 ICLPNA.
Baumgartel, 1947 — Baumgartel E. J. The Cultures of Prehistoric Egypt. Oxf., 1947.
Baumgartel, i960 — Baumgartel E. J. The Cultures of Prehistoric Egypt. L; N. Y; Toronto, i960.
Vol. 2.
Blecker, 1967 Blecker C. f. Egyptian Festivals: Enactments of Religious Renewal. Leiden, 1967.
Boessneck, Driesch, 1990 Boessneck f., von den Driesch A. Tierreste aus der Vorgeschichtli-
chen Siedlung von El-Omari bei Heluan/Unteragypten // F. Debono F., B. Mortensen. El Omari.
Mainz am Rhein, 1990. App. III.
Book of the Dead, 1993 - Book of the Dead I Transl. R. O. Faulkner; ed. C. Andrews. L., 1993.
Bradbury, 1971 Bradbury R. E. The Kingdom of Benin 11 West African Kingdoms in the Nine-
teenth Century / Ed. D. Forde and P. M. Kaberry. Oxf., 1971.
356
ЛИТЕРАТУРА
Brande, 1992 - Brande В. Evidence for Egyptian Colonization in the Southern Coastal Plain and
Lowlands of Chanaan during the EBI Period // NDT.
Breasted, 1906 - Brasted J. H. Ancient Records of Egypt. Historical Documents. Chicago, 1906.
Vol. I.
Brentjes, 1984 — Brentjes B. Agriculture, Domestication and Rock-Art // OED.
Brewer, Wenke, 1992 - Brewer D. J., Wenke R. J. Transitional Late Predynastic - Early Dynastic
Occupations at Mendes: a Preliminary Report // NDT.
Brunton, 1932 - Brunton G. The Predynastic Town-Site at Hierakonpolis 11 Report from Studies
Presented to F. LI. Griffith. L., 1932.
Brunton, 1937 — Brunton G. Mostagedda and the Tasian Culture. L, 1937.
Brunton, 1948 — Brunton G. Matmar. L, 1948.
Brunton, Caton-Thompson, 1928 Brunton G., Caton-Thompson G. The Badarian Civilisation
and Predynastic Remains near Badari. L., 1928.
Burgess, Arkell, 1958 — Burgess E. M., Arkell A. J. The Reconstruction of the Hathor Bowl 11JEA.
1958. Vol. 44.
Butzer, 1971 — Butzer K. W. Environment and Archaeology. Chicago, 1971.
Butzer, 1975a — Butzer K. Delta 11 LA. 1975. Bd. I.
Butzer, 19756 — Butzer K. W. Patterns of Environmental Change in the Near East during Late Pleis-
tocene and Early Holocene Times 11 PPNAL.
Butzer, 1976 — Butzer K. W. Early Hydraulic Civilization in Egypt: a Study in Cultural Ecology.
Chicago and L., 1976.
Butzer, 1995 — Butzer K. Environmental Change in the Near East and Human Impact on the
Land 11 Civilizations of the Ancient Near East I Ed. J. M. Sasson. N. Y, 1995. Vol. I.
Caneva, 1984 — Caneva I. Early Neolithic Settlement and Latter Cemetery at Geili (Central Su-
dan) 11 OED.
Caneva, 1992 — Caneva I. Predynastic Cultures of Lower Egypt; the Desert and the Nile 11 NDT.
Caneva, Zarattini, 1984 — Caneva L, Zarattini A. Saggai: a Settlement of Hunter-Fishers North of
Khartoum 11 OED.
Cassini, 1984 — Cassini M. Neolithic and Predynastic in Fayum 11 OED.
Castillos, 1983 — Castillos J. J. A Study of the Spatial Distribution of Large and Richly Tombs in
Egyptian Predynastic and Early Dynastic Cemeteries. Toronto, 1983.
Castillos, 1998 — Castillos J. J. Evidence for the Appearance of Social Stratification in Predynastic
Egypt 11 PSICE.
Caton-Thompson, 1952 — Caton-Thompson G. Kharga Oasis in Prehistory. L., 1952.
Caton-Thompson, Gardner, 1934 — Caton-Thompson G., Gardner E. W. The Desert Fayum. L.,
1934-Vol. I—II.
Chlodninski, 1984 — Chlodninski M. Pottery from the Neolithic Settlement at Kadero (Central Su-
dan) 11 OED.
Chlodninski, Fattovich, Salvatori, 1992 — Chlodninski M., Fattovich R., Salvatori S. The Nile Delta
in Transition: a View from Tell el-Farkha Ц NDT.
Cialowicz, 1991 — Cialowicz К. M. Les palettes Egyptiennes aux motifs zoomorphes et sans deco-
ration: etudes de Part Predynastique. Krakow, 1991.
Cialowicz, 1992 — Cialowicz К. M. Probldmes de I’interpretation du relief predynastique tardif.
Motif du palmier et des girafes 11 Studies in Ancient Art and Civilization I Ed. J. Sliva. Nakladem
Uniwersytetu Jagiellonslkiego. Krakow, 1992. Part 4.
Cialowicz, 1998 — Cialowicz К. M. Once More the Hierakonpolis Wall Painting 11 PSICE.
Cialowicz, 2001 — Cialowicz K. The Ofxord Enclopedia of Ancient Egypt. Oxf., 2001. Vol. 3.
Clagett, 1992 — Clagett M. Ancient Egyptian Science (American Philosophical Society). Phila-
delphia, 1992. Vol. I.
Clark, 1971 — Clark J. D. A Re-Examination of the Evidence for Agricultural Origins in the Nile
Valley Ц PPS.
357
ЛИТЕРАТУРА
Clark, 1976 — Clark J. D. Prehistoric Population and Pressures Favoring Plant Domesticati
Africa // OAPD.
Clark, 1984 — Clark J. D. The Domestication Process in Northeast Africa: Ecological Change and
Adaptative Strategies // OED.
Close, 1984 — Close A. E. Early Holocene Raw Material Economies in the Western Desert of
Egypt // OED.
Connor, 1984 — Connor D. R. The Kiseiba Plateu: a Systematic Surface Survey in Egypt’s Western
Desert // OED.
David, 1982 — David N. Prehistory and Historical Linguistics in Central Africa: Points of Con-
tact // The Archaeological and Linguistic Reconstruction of African History / Ed. Ch. Ehret and
M. Posnansky. Berkley; Los Angeles; L., 1982.
Davis, 1983 — Davis W. Cemetery T at Nagada // MDAIK. 1983. 39.
Davis, 1989 — Davis W. Canonical Tradition in Ancient Egyptian Art. N. Y„ 1989.
Davis, 1992 — Davis W. Masking the Blow: the Scenes of Representation on Late Prehistoric Art.
Berkley; Los Angeles; Oxf., 1992.
Debono, Mortensen, 1988 — Debono F., Mortensen B. The Predynastic Cemetery at Heliopolis
(Season March-September 1950) 11AVDAIK. 1988. 50.
Debono, Mortensen, 1990 — Debono E, Mortensen B. El Omari: a Neolithic Settlement and Other
Sites in the Vicinity of Wadi Hof, Helwan // AVDAIK. 1990- 82.
Derry, 1990 — Derry D. E. Report on Human Remains 11 F. Debono, B. Mortensen. El Omari.
Mainz am Rhein, 1990. Арр. II.
Dixon, 1969 — Dixon D. M. A Note on Cereals in Ancient Egypt 11 DEPA.
Dreyer, 1981 — Dreyer G. Ein friihdynastisches Konigsfurchen aus Elefantine // MDAIK. 1981.37.
Dreyer, 1986 — Dreyer G. Elephantine VIII: Der Temple der Satet 11 AVDAIK. 1986.39.
Dzierzykray-Rogalski, 1984 — Dzierzykray-Rogalski T. Remarks on the Positions of Human Re-
mains in the Neolithic Graves at Kadero (Central Sudan) // OED.
Eigner, 1992 — Eigner D. A Temple of the Early Middle Kingdom at Tell Ibrahim Awad // NDT.
Eigner, 2002 — Eigner D. A Temple of the Old Kingdom at Tell Ibrahim Awad 11 Ancient Egyp-
tian Temple at Tell Ibrahim Awad: Excavations and Discoveries I Под ред. Г. А. Беловой и Т. А.
Шерковой; пер. с англ. яз. и на англ. яз. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Eiwanger, 1984 — Eiwanger J. Merimde-Benisalame I. Die Funde der Urshchicht 11 AVDAIK. 1984.
47-
Eiwanger, 1988 — Eiwanger J. Merimde-Benisalame II. Die Funde der mittleren Merimdekultur //
AVDAIK. 1988.51.
Eiwanger, 1992 — Eiwanger J. Merimde-Benisalame III. Die Funde der jungeren Merimdekultur //
AVDAIK. 1992. 59-
Ellis, 1992 — Ellis Ch. A. Statistical Analysis of the Protodynastic Burials in the «Valley» Cemetery
of Kafr Tarkhan // NDT.
Ellis, 1996 — Ellis Ch. Expressions of Social Status : a Statistical Approach to the Late Predynastic/
Early Dynastic Cemeteries of Kafr Tarkhan // ICLPNA.
Emery, 1938 — Emery W. Excavations at Saqqara. The Tomb of Hemaka. Cairo, 1938.
Emery, 1954 — Emery W. Great Tomb of the First Dynasty. L., 1954. Vol. IL
Emery, 1958 — Emery W. Great Tomb of the First Dynasty. L., 1954. Vol. II. P. 78—80; L., 1958.
Vol. III.
Emery, 1961 — Emery W. B. Archaic Egypt: Culture and Civilization in Egypt Five Thousand Years
Ago. L., 1961.
Emery, 1991 — Emery W. B. Archaic Egypt: Culture and Civilization in Egypt Five Thousand Years
Ago. L„ 1991.
Engelbach, 1923 — Engelbach R. Harageh. L„ 1923.
Eyre, 1995 Eyre C. J. The Agricultural Cycle, Farming, and Water Management in the Ancient
Near East П Civilizations of the Near Easrt / Ed. J. M. Sasson. N. Y., 1995. Vol. I.
358
ЛИТЕРАТУРА
Egypt, 1998 — Egypt. The World of the Pharaohs I Ed. R. Schulz and M. Seidel. Koln, 1998.
Faltings, 1998 — Fallings D. Recent Excavations in Tell el-Fara’in/Buto: New Finds and their
Chronological Implications 11 PSICE.
Fattovich, 1984 — Fattovich R. Trends in the Study of Predynastic Social Structures 11 OED.
Fazzini, Bianchi, Romano, Spanel, 1989 — Fazzini R. A., Bianchi R. S., Romano J. F„ Spanel D. B. An-
cient Egyptian Art in the Brooklyn Museum. N. Y, 1989.
Faulkner, 1969 — Faulkner R. O. The Ancient Egyptian Pyramid Texts. Oxf., 1969.
Faulkner, 1972 — Faulkner R. O. Book of the Dead. N. Y, 1972.
Fawzy Mekkawy, 1989 — Fawzy Mekkawy. Resent Excavations at Tell-el Fara’in П The Archaeol-
ogy, Geography and History of the Egyptian Delta in Pharaonic Times (Proceedings of Col-
loquium). Wadham College, 29—31 August 1988, Oxford. Discussion in Egyptology. Oxf., 1989.
Special Number 1.
Ferring, 1975 — Ferring C. R. The Aterian North African Prehistory 11 PPNAL.
First Egyptians, 6/r — An Exhibition Organized by Me Kissick Museum and the Earth Scienc-
es and Resources Institute of the University of South Carolina. Proj. Director M. A. Hoffman I
Ed. K. L. Willoughby, E. B. Stanton. 1988 by The Me Kissick Museum — The University of South
Caroline.
Fisher, 1958 — Fisher H. G. Fragment of Late Prehistoric Egyptian Relief from the Eastern Delta 11
Artibus Asia. 1958. Vol. XXI, pt. 1
Flannery, 1999 — Flannery К. V. Process and Agency in Early State Formation 11 Cambrige Archae-
ology Journal. 1999. Vol. 9, № 1 (April).
Frankfort, 1948 — Frankfort H. Kingship and the Gods. Chicago, 1948.
Frankfort, 1951 — Frankfort H. The Birth of Civilization in the Near East. N. Y, 1951.
Friedman, 1992 — Friedman R. F. The Early Dynastic and Transitional Pottery of Mendes: the 1990
Season 11 NDT.
Friedman, 1996 — Friedman R. The Ceremonial Centre at Hierakonpolis Locality HK29A 11 AEE.
Gardiner, 1950 — Gardiner A. Egyptian Grammar. L., 1950.
Gardiner, 1958 — Gardiner A. The Personal Name of King Serpent 11JEA. 1958. № 44 (Dec.).
Gautier, 1981 — Gautier A. Non-Marine Molluscs and Vertebrate Remains from Upper Pleistocene
Deposits and Middle Paleolithic Sites at Bir Sahara and Bir Terfawi, Western Desert, Egypt 11
R. Schild, F. Wendorf. The Prehistory of an Egyptian Oasis. Wroclaw etc., 1981.
Gautier, 1984a — Gautier A. Archaeology of Egypt and Sudan 11 OED.
Gautier, 19846 — Gautier A. The Fauna of the Neolithic Site of Kadero (Central Sudan) 11 OED.
Geus, 1984 — Geus F. Excavations at the Neolithic of the Central Sudan 11 OED.
Ginter, Kozlowski, 1984 — Ginter B., Kozlowski J. K. The Tarifian and the Origin of the Nagadian 11
OED.
Ginter, Kozlowski, 1996 — Ginter B., Kozlowski J. K. Raw Material Procurement in the Tarifian and
in the Naqada Culture: a Case Study from the Nile Valley in Upper Egypt 11 ICLPNA.
Gledhill, 1988 — Gledhill J. Introduction: the Comparative Analysis of Social and Political Transi-
tions 11 State and Society: The Emergence and Development of Social Hierarchy and Political
Centralization I Ed. J. Gledhill, B. Bender, M. T. Larsen. L.; Sydney; Boston; Wellington, 1988.
Goff, 1963 — Goff B. L. Symbols of Prehistoric Mesopotamia. New Haven; L., 1963.
Griffith, 1901 — Griffith F. Ll. The Inscriptions 11 Petrie F. W. M. The Royal Tombs of the Earliest
Dynasties. L., 1901. Pt. II.
Habachi, 1936 — Habachi L. A First Dynasty Cemetery at Abydos 11 Annales du service des Antiq-
uites de L’Egypte. 1936. T. XXXIX.
Harris, i960 — Harris J. R. A New Fragment of the Battlefield Palette 11 JEA. i960. № 46 (Dec.).
Hassan, 1974 — Hassan F. Population Growth and Cultural Evolution 11 Reviews in Anthropolo-
gy. 1974. Vol. 1 (2). cowl
Hassan, 1980 — Hassan F. A. Radiocarbon Chronology of Archaic Egypt 11JNES. 1980. Vol. 39.
Hassan, 1984a — Hassan E A. Agricultural Development in Predynastic Egypt // OED.
359
ЛИТЕРАТУРА
Hassan, 19846 — Hassan E A. Toward a Model of Agricultural Developments in Predynastic
Egypt // OED.
Hassan, 1985 — Hassan E A. Radiocarbon Chronology of Neolithic and Predynastic Sites in Upper
Egypt and Delta // The African Archaeological Review. 1985. № 3.
Hassan, 1986 — Hassan F. A. Desert Environment and Origins of Agriculture in Egypt // Norwe-
gian Archaeological Review. 1986. Vol. 19, № 2.
Hassan, 1993 — Hassan F. A. Towns and Villages in Ancient Egypt: Ecology, Society and Urbaniza-
tion // The Archaeology of Africa: Food, Metals and Towns. L; N. Y., 1993.
Hayes, 1977 — Hayes W. C. Most Ancient Egypt/ Ed. K. Seele. Chicago, 1977.
Hays, 1975 — Hays T. R. Neolitic Settlement of the Sahara as it Relates to the Nile Valley // PPNAL.
Hays, 1984 — Hays T. R. Predynastic Development in Upper Egypt // OED.
Heinzelin, 1968 — Heinzelin J. Geological History of the Nile Valley in Nubia // The Prehistory of
Nubia / Ed. F. Wendorf. Dallas, 1968. Vol. I.
Helck, 1975 — Helck W. Wirtschaftsgeschichte des Alten Agypten im 3. und 2. Jahrtausend vor Chr.
Leiden, 1975.
Hendrickx, 1984 — Hendrickx S. The Late Predynastic Cemetery at Elkab (Upper Egypt) // OED.
Hendrickx, 1994a — Hendrickx S. Antiquites prehistoriques et protodynastiques d’Egypte. Brux-
elles, 1994.
Hendrickx, 19946 — Hendrickx S. Elkab V. The Naqada IV Cemetery. Bruxelles, 1994.
Hendrickx, 1996 — Hendrickx S. The Relative Chronology of the Naqada Culture: Problems and
Possibilities // AEE.
Hesse, 1995 — Hesse B. Animal Husbandry and Human Diet in the Ancient Near East // Civiliza-
tions of the Ancient Near East / Ed. J. M. Sasson. N. Y, 1995. Vol. I.
Hill, 1992 — Hill T. Upper Egypt. Report on the Winter 1991 Campaign. Belgian. Bruxelles, 1992.
Hoffman, 1976 — Hoffman M. A. The City of the Hawk: Seat of Egyptian’s Ancient Civilization //
Expedition. 1976. Vol. 18, № 3.
Hoffman, 1978 (manuscript) — Hoffman M. A. Predynastic Research at Hierakonpolis: a Proposal
for the 1978 Season. 25 Sept. 1978.
Hoffman, 1979 (manuscript) — Hoffman M. A. A Preliminary Report on the 1979 Season at Hiera-
konpolis. 1979.1 Nov.
Hoffman, 1980 — Hoffman M. A. A Rectangular Amratian House from Hierakonpolis and its Sig-
nificance for Predynastic Research // JNES. 1980. Vol. 39. № 2.
Hoffman, 1984 — Hoffman M. A. Predynastic Cultural Ecology and Pattern of Settlement in Upper
Egypt as Viewed from Hierakonpolis 11 OED.
Hoffman, 1987 — Hoffman M. A. A Regional Perspective of the Predynastic Cemeteries of Hier-
akonpolis // B. Adams. The Fort Cemetery at Hierakonpolis (Excavated by John Garstang). L.;
N.Y, 1987.
Hoffman, 1991 — Hoffman M. A. Egypt before the Pharaohs. L., 1991.
Hoffman и др., 1982 — Hoffman M. A, Adams B., Berger M, Nabil El Hadidi M., Harlan J. E, Ham-
roush H. A., Lupton C., McArdle J., McHugh W, Allen R. O., Rogers M. S. The Predynastic of Hi-
erakonpolis. An Interim Report 11 Egyptian Studies Association. Cairo, 1982. Publication № 1.
Holmes, 1996 — Holmes D. S. Recent Investigations in Badarian Region (Middle Egypt) //
ICLPNA.
Hornblower, 1930 — Hornblower G. D. Funerary Designs on Predynastic Jars // JEA. 1930. Vol. XVI,
p. 1—2 (May).
Johnson, Earle, 1987 — Johnson A. W, Earle T. The Evolution of Human Society. From Foraging
Group to Agrarian State. Stanfort, 1987.
Junker, 1929 — Junker H. Vorlaufriger Bericht uber die Grabung der Akademie der Wissenschaften
in Wien auf der neolithischen Siedelung von Merimde — Benisalame (Westdelta) vom 1. bis 30.
(Souderabdruck aus dem Anzeiger der phil.-hist. Klasse der Akademie der Wissenschaften in
Wien vom 10. Juli. Jahrg. 1929, №№ XVI—XVIII). Mainz, 1929.
360
ЛИТЕРАТУРА
Kaiser, 1956 — Kaiser W. Stand und Probleme der Agyptischen Vorgeschichtsforschung // ZAS.
Bd. 81,1956.
Kaiser, 1957 — Kaiser W. Zur Inneren Chronologie der Naqadakultur // Archaeologica Geograph-
ica. 1957. № 67.
Kaiser, 1985 — Kaiser W. Zur Sudausdehnung der vorgeschichtlichen Deltakulturen und zur friihen
Entwicklung Oberagyptens // MDAIK. 1985.41.
Kantor, 1944 — Kantor H. The Final Phase of Predynastic Culture. Gerzean of Semainean // JNES.
1944. Vol. Ill, № 1.
Kaplony, 1963 — Kaplony P. Die Inschriften der Agyptischen Friihzeit. Wiesbaden, 1963. Bd. III.
Kees, 1943 — Kees T. Farbensymbolic in agyptischen religidsen Texten // Nachrichten von der
Akademie der Wissenschaften in Gottingen. Phil.-hist. Klass. Gottingen, 1943. T. 11.
Keita, 1996 — Keita S. O. Analysis of Naqada Predynastic Crania: a Brief Report // ICLPNA.
Kelley, 1976 — Kelley A. L. The Pottery of Ancient Egypt. Dynasty I — The First Intermediate Peri-
od. (Manuscript). Royal Ontario Museum, 1976. Part I.
Kemp, 1963 — Kemp B. J. Excavations at Hierakonpolis Fort, 1905: a Preliminary Note 11JEA. 1963.
Vol. 49.
Kemp, 1966 — Kemp B. J. Abydos and the Royal Tombs of the First Dynasty 11 JEA. 1966. Vol. 52.
Kemp, 1968 — Kemp B. J. Merimda and the Theory of House Burial in Prehistoric Egypt 11 Chro-
nique d’Egypte. Bruxelles, 1968. T. XLIII, № 85 (Janvier).
Kemp, 1977 — Kemp B. J. The Early Development of Towns in Egypt 11 Antiquity. Cambrige, 1977.
Vol. LI.
Kemp, 1991 — Kemp B. J. Ancient Egypt. Anatomy of a Civilization. L., N. Y., 1991.
Kempinski, 1992 — Kempinski A. Reflections on the Role of the Egyptians in the Shefelah of Pales-
tine in the Light of Recent Soundings at Tel Erani 11 NDT.
Kenyon, 1957 — Kenyon K. Digging up Jericho. L., 1957.
Klichowska, 1984 — Klichowska M. Plants of the Neolithic Kadero (Central Sudan): a Palaeoeth-
nobotanical Study of the Plant Impressions on Pottery 11 OED.
Kobusiewicz, 1984 — Kobusiewicz M. The Early Holocene Site E-79-411 OED.
Kohler, 1992 — Kohler Ch. The Pre- and Early Dynastic Pottery of Tell el-Fara’in (Buto) 11 NDT.
Kohler, 1996 — Kohler E. C. Interregional Contacts between Upper and Lower Egypt: a View from
Buto 11 ICLPNA.
Кгоерег, 1992 — Кгоерег К. Tombs of the Elite in Minshat Abu Omar 11 NDT.
Кгоерег, 1996 — Кгоерег К. Minshat Abu Omar — Burials with Palettes 11AEE.
Кгоерег, Wildung, 1985 — Кгоерег К., Wildung D. Minshat Abu Omar. Munchen, 1985.
Krzyzaniak, 1992 — Krzyzaniak L. Again on the Earliest Settlement at Minshat Abu Omar 11 NDT.
Lattimore, 1977 — Lattimore O. Nomadism in History 11 Seminaire sur le nomadisme en Asie cen-
trale (pour enseignants du Suisse romande Territet s/Montreux, Hotel Mont-Fleuri, 7—9 octo-
bre 1976). Berne, 1977.
Lauer, 1976 — Lauer J.-Ph. Saqqara. The Royal Cemetery of Memphis. Excavations and Discover-
ies since 1850. L., 1976.
Legge, 1909 — Legge G. F. The Carved Slates and Seasons Discoveris 11 Society of Biblical Archae-
ology. Proceedings. L., 1909. Vol. 31.
Lehner, 1997 — Lehner M. The Complete Pyramids. Cairo, 1997.
Levy, 1992 — Levy Th. The Radiocarbon Chronology of the Beersheva Culture and Predynastic
Egypt 11 NDT.
Lichtheim, 1975 — Lichtheim M. Ancient Egyptian Literature. A Book of Readings. Berkley; Los
Angeles; L., 1975. Vol. I.
Linghu, 1998 — Linghu R. Religious Beliefs as Seen from Predynastic Burial Customs in Egypt 11
PSICE.
Lovel, Johnson, 1996 — Lovel N. C., Johnson A. L. Human Biological Variation at Naqada: an Anal-
ysis of Dental Morphological Traits // ICLPNA.
361
ЛИТЕРАТУРА
Mair, 1964 — Mair L. Primitive Government. L, 1964.
Marks, 1968a — Marks A. E. The Halfan Industry 11 The Prehistory of Nubia I Ed. F. Wendorf. Dal-
las, 1968. Vol. I.
Marks, 19686 — Marks A. E. The Sebilian Industry of the Second Cataract // The Prehistory of Nu-
bia I Ed. F. Wendorf. Dallas, 1968. Vol. I.
Marks, 1975 — Marks A. E. The Current Status of Upper Paleolithic Studies from the Maghreb to
the Nothern Levant 11 PPNAL.
Martin, Arkell, 1958 — Martin E., Arkell A. J. The Reconstruction of the Hathor Bowl // JEA. 1958.
Vol. 44 (Dec.).
Menghin, Amer, 1932 — Menghin O., Amer M. The Excavations of the Egyptian University in the
Neolithic Site at Maadi (The First Preliminary Report. Season 1930—31)- Cairo, 1932.
Menghin, Amer, 1936 — Menghin О.» Amer M. The Excavations of the Egyptian University in the
Neolithic Site at Maadi (Second Preliminary Report. Season 1932). Cairo, 1936.
Midant-Reynes, 1996 — Midant-Reynes B. The Predynastic Site of Adaima (Upper Egypt) //
ICLPNA.
Midant-Reynes, Buchez, Crubezy and Janin, 1996 — Midant-Reynes B., Buchez N., Crubezy E. and
Janin T. The Predynastic Site of Adaima: Settlement and Cemetery 11 AEE.
Mond, Myers, 1937 — Mond R. and Myers О. H. Cemeteries of Armant I. L., 1937.
Moorey, 1987 — Moorey P. R. S. On Tracking Cultural Transfers in Prehistory: the Case of Egypt
and Lower Mesopotamia in the Fourth Millennium ВС 11 Centre and Periphery in Ancient
World / Ed. M. Rowlands, M. Larsen and K. Kristiansen. Cambrige, 1987.
Morant, 1937 — Morant G. M. The Predynastic Egyptian Skulls from Badari and their Racial Affin-
ities 11G. Brunton. Mostagedda and the Tasian Culture. L., 1937.
Mortensen, 1991 — Mortensen B. Change in the Settlement Pattern and Population in the Begin-
ning of the Historical Period 11 Agypten und Levante. Wien, 1991. Bd. II.
Murray, 1956 — Murray M. A. Burrial Customs and Beliefs in Predynastic Egypt 11 JEA. 1956.
Vol. 42,
Mussi, Caneva, Zarattini, 1984 — Mussi M., Caneva L, Zarattini A. Paleolithic of the Fayum De-
pression 11 OED.
Nadel, 1965 — Nadel S. F. A Black Byzantium: the Kingdom of Nupe in Nigeria. L.; N. Y.; Toron-
to, 1965.
Naville, Peet, Loat. 1914 — Naville E., Peet E., Loat W. L. Cemeteries of Abydos. Part I // Egyptian
Exploration Fund. L., 1914. Vol. 33.
O’Mara, 1979 — O’Mara P. F. The Palermo Stone and the Archaic Kings of Egypt. La Canada, Cal-
if. 1979.
Oren, Jekutieli, 1992 — Oren E., Jekutieli J. Taur Ikhbeineh: Earliest Evidence for Egyptian Inter-
connections 11 NDT.
Otto, 1950 — Otto E. An Ancient Egyptian Hunting Ritual 11JNES. 1950. Vol. IX, № 3.
Oxford Encyclopedia of Ancient Egypt — Oxford Encyclopedia of Ancient Egypt I Ed. D. B. Red-
ford. Oxf., 2001. Vol. 3.
Needier, 1984 — Needier W. Predynastic and Archaic Egypt in the Brookyn Museum. Brooklyn,
1984.
Peet, 1914 — Peet T. E The Cemeteries of Abydos. Part II, 1911—1912 // Egypt Exploration Society.
L., 1914. Vol. 34.
Peet, Loat, 1914 Peet T. E. Loat W. L. Cemetery of Abydos. Part II, 1911—191211 Egyptian Explora-
tion Fund. L., 1914. Vol 34.
Petrie, 1901a Petrie F. W. M. Diospolis Parva. The Cemeteries of Abadiyeh and Hu, 1898—1899.
L., 1901.
Petrie, 19016 - Petrie F. W. M. The Royal Tombs of the Earliest Dynasties. L., 1901. Pt. II.
Petrie, 1902 — Petrie F. W. M. Abydos. L., 1902. Pt. I.
Petrie, 1903 — Petrie F. W. M. Abydos. L., 1903. Pt. II.
362
ЛИТЕРАТУРА
Petrie, 1913 — Petrie E W. M. Tarkhan II. L., 1913. (British School of Archaeology, vol. 26).
Petrie, 1917 — Petrie F. W. M. Egypt and Mesopotamia // Ancient Egypt. L., 1917. Vol. I.
Petrie, 1920 — Petrie E W. M. Prehistoric Egypt. L., 1920.
Petrie, 1921 — Petrie F. W. M. Prehistoric Egypt Corpus. L., 1921.
Petrie, 1953 — Petrie F. W. M. Ceremonial Slate Palettes with Reliefs 11 Corpus of Proto-dynastic
Pottery. L, 1953.
Petrie, Quibell, 1896 — Petrie F. W. M„ Quibell J. E. Naqada and Ballas. L, 1986.
Petrie, Wainwright, Gardiner, 1913 — Petrie F. W. M., Wainwright G. A., Gardiner A. H. Tarhan I and
Memphis. L, 1913.
Petrie, Wainwright, Mackay, 1912 — Petrie W. M., Wainwright G. A., Mackay E. The Labyrinth and
Mazghuneh. L., 1912.
Pinch, 1994 — Pinch G. Magic in Ancient Egypt. L., 1994.
Phillips, 1975 — Phillips J. L. Iberomaurusian Related Sites in the Nile Valley 11 PPNAL.
Porat, 1992 — Porat N. An Egyptian Colony in Southern Palestine during Late Predynastic — Ear-
ly Dynastic Period 11 NDT.
Quibell, 1897 — Quibell J. E. On the Date of the Period in Egypt Called Neolithic, Libyan and New
Race 11ZAS. 1897. Bd. XXXV.
Quibell, 1898a — Quibell J. E. El Kab. L., 1898.
Quibell, 18986 — Quibell J. E. Slate Palette from Hierakonpolis 11 ZAS. 1898. Bd. XXXVI.
Quibell, 1900 — Quibell J. E. Hierakonpolis I. L., 1900. (Egypt Research Account, IV).
Quibell, 1904—1905 — Quibell J. E. Archaic Objects 11 «Catalogue gendral des antiquites egypti-
ennes du Musee du Caire». Le Caire, 1904—1905. T. I—II.
Quibell, Green, 1902 — Quibell J. E., Green E W. Hierakonpolis II. L., 1902. (Egypt Research Ac-
count, V).
Ragab, 1992 — Ragab M. A. H. A Report on the Excavations of the Egyptian Antiquities Organisa-
tion (E. A. O.) at Beni ’Amir and El-Masha la in the Eastern Nile Delta 11 NDT.
Randall-Maciver, Mace, 1902 — Randall-Maciver D., Mace A. C. El Amrah and Abydos (1899—
1901). L., 1902.
Renfrew, 1972 — Renfrew C. The Emergence of Civilization: the Cuclades and the Aegean in the
Third Millennium BC. L., 1972.
Rice, 1990 — Rice V. Egyptians Making: The Origins of Ancient Egypt. 5000—2000 BC. L., 1990.
Ridley, 1979 — Ridley R. T. The Worlds Earliest Annals: a Modern Journey in Comprehension 11
Acta Antiqua. Budapest, 1979. T. XXVII, f. 1—3.
Ritner, 1993 — Ritner R. K. The Mechanics of Ancient Egyptian Magical Practice // The Oriental
Institute of the University of Chicago. Studies in Ancient Oriental Civilization. Chicago; Illinois,
1993- № 54-
Rizkana, Seeher, 1987 — Rizkana L, Seeher J. Maadi I: the Pottery of the Predynastic Settlement 11
AVDAIK. 1987.78.
Rizkana, Seeher, 1988 — Rizkana L, Seeher J. Maadi II: the Lithic Industries of the Predynastic Set-
tlement 11 AVDAIK. 1988.79.
Rizkana, Seeher, 1989 — Rizkana L, Seeher J. Maadi III: the Non-Lithic Small Finds and the Struc-
tural Remains in the Predynastic Settlement // AVDAIK. 1989.80.
Rizkana, Seeher, 1990 — Rizkana L, Seeher J. Maadi IV: the Predynastic Cemeteries of Maadi and
Wadi Digla 11 AVDAIK. 1990.81.
Roth, 1993 — Roth A. V. Fingers, Stars, and the «Opening of the Mouth»: the Nature and Function
of the NTRUJ-Blades 11JEA. 1993. № 79.
Rushdi, 1975 — Rushdi S. The Geological Evolution of the River Nile 11 PPNAL.
Saad, 1945 — Saad Zaki Y. The Royal Excavations at Helwan. Cairo, 1945.
Saad, 1969 — Saad Zaki Y. The Excavations at Helwan: Art and Civilization in the First and Second
Dynasties. Oklahoma, 1969.
ЗбЗ
ЛИТЕРАТУРА
Sandorf, Arkell, 1929 — Sandorf К. S., Arkell W. J. Paleolithic Man and the Nile — Fayum Divide.
Chicago, 1929.
Schafer, 1902 — Schafer H. Ein Fruchstiick Altagyptischer Annalen. Berlin, 1902.
Schapera, 1956 — Schapera I. Government and Politics in Tribal Societies. L, 1956.
Scharff, 1929 — Scharff A. Die Altertumer der vor- und friihzeit Agyptens. B., 1929.
Schild, Krolik, Wendorf, Close — Schild R., Krolik H., Wendorf F., Close A. E. Architecture of Early
Neolithic Huts at Nabta Playa 11 ICLPNA.
Schild, Wendorf, 1975 — Schild R., Wendorf F. New Explorations in the Egyptian Sahara //
PPNAL.
Schild, Wendorf, 1977 — Schild R., Wendorf F. The Prehistory of Dakhla Oasis and Adjacent
Desert. Wroclaw, 1977.
Schild, Wendorf, 1981 — Schild R., Wendorf F. The Prehistory of an Egyptian Oasis. Wroclaw, 1981.
Schild, Wendorf, 1984 — Schild R., Wendorf F. The Earliest Holocene Production of Cereals in the
Egyptian Sahara 11 OED.
Schulman, 1992 — Schulman A. R. Still more Egyptian Seal Impressions from «En Besor» 11 NDT.
Seeher, 1992 — Seeher J. Burial Customs in Predynastic Egypt: a View from the Delta 11 NDT.
Seidlmayer, 1998 — Seidlmayer St. Egypt’s Path to Advanced Civilization 11 Egypt: the World of the
Pharaohs. Koln, 1998.
Seipel, 6/r — Seipel W. Agypten: Gotter, Graber und die Kunst 4000 Jahre Jenseitsglaube. Б/м, 6/r.
Bd. 1.
Sethe, 1987 — Die altagyptischen Pyramidentexte. Nach den Papierabdriicken und Photographien
des Berliner Museums. Hieldesheim; Zurich; N. Y„ 1987. Bd. I.
Shaw, 1976 — Shaw I. Early Crops in Africa: a Review of Evidence 11 OAPD.
Shaw, 1985 — Shaw I. Egyptian Chronology and the Irish Oak Calibration 11 JNES. 1985. Vol. 44,
№4.
Sherkova, 2000a — Sherkova T. Offering Stands in the Ritual Practice of Ancient Egypt: in the Da-
tas from Tell Ibrahim Awad 11 Ancient Egyptian Temple at Tell Ibrahim Awad: Excavations and
Discoveries I Под ред. Г. А. Беловой и Т. А. Шерковой; пер. с англ. яз. и на англ. яз. Н. П.
Кочергиной. М., 2002.
Sherkova, 20006 — Sherkova Т. Seven Baboons in One Boat: Iconography in the Context of Cult
Belonging to the Sanctuary at Tell Ibrahim Awad 11 Ancient Egyptian Temple at Tell Ibrahim
Awad: Excavations and Discoveries I Под ред. Г. А. Беловой и Т. А. Шерковой; пер. с англ. яз.
и на англ. яз. Н. П. Кочергиной. М., 2002.
Shomarka, Keita, 1996 — Shomarka О., Keita Y. Analysis of Naqada Predynastic Crania: a Brief Re-
port 11 ICLPNA.
Smith, 1996 — Smith A. B. Cultural Contacts with the Nile Delta and the Sahara 11 ICLPNA.
Smith, 1976 — Smith P. E. L. Early Food Production in Nothern Africa as Seen from Southwestern
Asia 11 OAPD.
Smith, 1969 — Smith R. S. Kingdoms of the Yoruba. L., 1969.
Spencer, 1993 — Spencer A. Y. Early Egypt. The Rise of Civilisation in the Nile Valley. L., 1993.
Stanley, Warne, 1995 — Stanley D. J., Warne A. J. Sea Level and Initiation of Predynastic Culture in
the Nile Delta 11 On Geosciences and Archaeology in the Mediterranean Countries. Proceed-
ings of the Egyptian-Italian Seminar. Cairo, November 28—30 1993. Cairo, 1995. Special Publi-
cation № 70.
Strouhal, 1984 — Strouhal E. Craniometric Analysis 11 OED.
Teissier, 1987 — Teissier B. Glyptic Evidence for a Connection between Iran, Syro-Palestine and
Egypt in the Fourth and Third Millennia 11 Iran. L. T. XXV.
Thanheiser, 1992 — Thanheiser U. Plant Remains from Minshat Abu Omar: First Impressions 11
NDT.
Tigani el Mahi, 1984 — Tigani el Mahi A. An Interpretation of the Faunal Remains from El Zakiab
Site (Central Sudan) 11 OED.
З64
ЛИТЕРАТУРА
Trigger, 1993 — Trigger В. G. Early Civilizations. Ancient Egyptian Context. Cairo, 1993.
Trigger, 1994 — Trigger B. G. The Rise of Egyptian Civilization 11 B. G Trigger., B. J Kemp.,
D. O’Connor, A. B. Lloyd. Ancient Egypt: a Social History. Cambrige, 1994.
Troy, 1986 — Troy L. Patterns of Queenship in Ancient Egyptian Myth and History. Uppsala, 1986.
Troy, 1994 — Troy L. Painting the Eye of Horus 11 Hommages a Jean Leclant. Etudes Pharao-
niques / Contributions reunes par Catherine Berger, Gisele Clere et Nicolas Grimal. Le Caire,
1994. Vol. I.
Tutundzic, 1993 — Tutundzic S. P. Pottery in the Maadian and Gerzean Cultures // JEA. 1993.
Vol. 79.
Ucko, 1968 — Ucko P. J. Anthropomorphic Figurines of Predynastic Egypt and Neolithic Crete
with Comparative Material from the Prehistoric Near East and Mainland Grece. L., 1968.
Uphill, 1965 — Uphill E. The Egyptian Sed-Festival Rites // JNES. 1965. № 4.
Van den Brink, 1987 — van den Brink E. С. M. Geo-Archaeological Survey in the North-Eastern
Nile Delta, Egypt: the First Two Seasons, a Preliminary Report 11 MDAIK. 1987.43.
Van den Brink, 1988 — van den Brink E. С. M. The Amsterdam University Survey Expedition to
the Northern Nile Delta (1984—1986) 11 The Archeology of the Nile Delta I Ed. by E. С. M. van
den Brink. Amsterdam, 1988.
Van den Brink, 1992 — van den Brink E. С. M. Preliminary Report on the Excavations at Tell Ibra-
him Awad, Seasons 1988—1990 11 The Nile Delta in Transition: 4—3rd Millenium В. C / Ed. by
E. С. M. van den Brink. Tell Aviv, 1992.
Van den Brink, 1996 — van den Brink E. С. M. The Incised Serekh-Signs of Dynasties 0—1. Part I:
Complete Vessels 11 AEE.
Van den Brink, 1998 — van den Brink E. С. M. Late Protodynastic-Early First Dynasty Egyptian
Finds in Late Early Bronze Age I Canaan: an Update 11 PSICE.
Van den Brink, Schmidt, Boessneck, von den Driesch and De Roller, 1989 — van den Brink E. С. M.,
Schmidt K., Boessneck J., von den Driesch A. and De Roller J. A. Transitional Late Predynas-
tic — Early Dynastic Settlement Site in the Northeern Nile Delta, Egypt 11 MDAIK. 1989.45.
Vandier, 1952 — Vandier J. Manuel d’archeologie egyptienne. Paris, 1952. Vol. I.
Van Haarlem, 1995 — van Haarlem W. M. Temple Deposits at Tell Ibrahim Awad: a Preliminary Re-
port 11 Gottinger Miszellen. Beitrage zur agyptologischen Discussion. Gottingen, 1995. Heft 148.
Van Haarlem, 1996a — van Haarlem W. M. A Tomb of the First Dynasty at Tell Ibrahim Awad //
Oudheidkundige Mededelingen uit het Rijksmuseum van Oudheden te Leiden. Leiden, 1996.
Vol. 76.
Van Haarlem, 19966 — van Haarlem W. M. Temple Deposits at Tell Ibrahim Awad II — an Up-
date 11 Gottinger Miszellen. Beitrage zur agyptologischen Diskussion. Gottingen, 1996. Heft 154.
Van Haarlem, 1998a — van Haarlem W. M. Archaic Shrine Models from Tell Ibrahim Awad 11 Mit-
teilungen des Deutschen Archaologischen Instituts Abteilung Kairo. Mainz, 1998. Bd. 54.
Van Haarlem, 19986 — van Haarlem W. M. The Excavations at Tell Ibrahim Awad (Eastern Nile
Delta): Recent Results 11 PSICE.
Von der Way, 1988 — von der Way Th. Investigations Concerning the Early Periods in the Northern
Delta of Egypt // The Archaeology of the Nile Delta: Problems and Priorities / Ed. E. С. M. van
den Brink. (Proceedings of the Seminar Held in Cairo, 19—22 October 1986). Amsterdam, 1988.
Von der Way, 1992 — von der Way Th. Excavations at Tell el-Fara’in/Buto in 1987 198911NDT.
Wainwright, 1963 — Wainwright G. A. The Origin of Storm-Gods in Egypt 11 JEA. 1963. Vol. 49.
Wendorf, 1968 — Wendorf F. Site 117: a Nubian Final Paleolithic Graveyard near Jebel Sahaba, Su-
dan 11 The Prehistory of Nubia. Dallas, 1968. Vol. 2.
Wendorf and oth., 1970 — Wendorf F. and oth. Egyptian Prehistory: Some New Conceptions 11 Sci-
ence. 1970. № 169.
Wendorf, Said, 1967 — Wendorf E, Said R. Paleolithic Remains in Upper Egypt 11 Nature. L., 1967.
Vol. 215.
Wendorf, Schild, 1975 — Wendorf E, Schild R. The Paleolithic of the Lower Nile Valley // PPNAL.
365
ЛИТЕРАТУРА
Wendorf, Schild, 1976a — Wendorf E, Schild R. Ground Grain Use in the Late Paleolithic of the
Lower Nile Valley 11 OAPD.
Wendorf, Schild, 19766 — Wendorf E, Schild R. Prehistory of the Nile Valley. Dallas, 1976.
Wendorf, Schild, 1980 — Wendorf E, Schild R. Prehistory of Eastern Sahara. N. Y, 1980.
Wenke, 1980 — Wenke R. Patterns in Prehistory: Mankinds First Three Million Years. N. Y; Oxf.,
1980.
Wenke, 1984 — Wenke R. J. Early Agriculture in the Southern Fayum Depression: Some Test Sur-
vey Results and Research Implications 11 OED.
Wildung, 1984 — Wildung D. Terminal Prehistory of the Nile Delta: Theses 11 OED.
Williams, 1980 — Williams B. The Lost Pharaohs of Nubia 11 Archaeology. N. Y, 1980. Vol. 33, № 5.
(Sept.—Okt.).
Wilson, 1954—1955 — Wilson J. A. Three Comments on Orthogenetic and Heterogenetic Urban
Environments 11 Cities in Ancient Egypt — Economic Development and Cultural Change.
1954—55- HI, 74.
Wilson, 1955 — Wilson J. Buto and Hierakonpolis in Geography of Egypt 11 JNES. 1955. Vol. XIV,
№ 4 (Oct.).
Winkler, 1938 — Winkler H. A. Rock-Drawings of Southern Upper Egypt. L., 1938. Vol. I. (Egypt Ex-
ploration Society).
Yadin, 1955 — Yadin Y. The Earliest Record of Egypt’s Military Penetration into Asia? Some Aspects
of the Narmer Palette, the «Desert Kites» and Mesopotamian Seal Cylinders 11 Israel Explora-
tion Journal. Jerusalem. 1955. Vol. 5, № 1.
Zaki Saad, 1947 — Zaki Saad. Royal Excavations at Helwan (1945—1947). Le Caire, MCMLI.
SUMMARY
THE ORIGIN OF THE EYE OF HOR:
EGYPT ON THE WAY TO AN EARLY STATE
T. A. SHERKOVA
A polysemantic meaning of a symbol gives reasons for studying it in a broad context of ancient
Egyptian culture. The prevalence of religious-mythological traditions in a society leads to explain-
ing all phenomena in the world by transcendental forces in the system of mythological imagina-
tion. That is why the reconstruction of social development of Egypt during the Predynastic Peri-
od, at the end of which was formed the first state (the turn IVth—Hird mill. В. C.), is connected
with the analysis of the most important images in religious mythology — the image of The of Eye
of Hor which symbolized the basic ideas of ancient Egyptian culture.
In the Vlth/Vth mill. В. C. the process of formation of settled farming cultures was completed in
the Nile Valley and Delta. In different regions of the Lower Egypt the Predynastic period is repre-
sented by separate sites of settled cultures. They are Merimda in the Western Delta, Fayum A in the
Fayum oasis, El Omari on the plateau Helwan. During the IVth mill. В. C. Buto-Maadian culture
was widely spread in the Lower Egypt.
In the Vlth/Vth mill. В. C. Badarian culture came into being in the Nile Valley. Its sites were con-
centrated along the right bank of the Nile in the Middle Egypt. In the IVth mill. В. C. this archaeo-
logical culture gave way to Naqada culture, spread all the Nile Valley up to the first Nile cataract. In
the process of its development it reached the regions of the Nile Delta and the local Buto-Maadi-
an culture was forced out. Thus, in the final stage of the Predynastic period Egypt existed as a sin-
gle cultural space on the basis of which an early state was formed. Nevertheless, the differences be-
tween the Upper and Lower Egypt were preserved in the religious-mythological tradition.
However Predynastic artifacts show quite real reasons for distinctions between these gigantic
regions of Egypt. First of all they are connected with the problem of formation of settled cultures.
While the Lower Egypt was under a certain influence of Levant, the Upper Egypt was developing
in the contacts with the cultures of the Eastern Sahara.
Of no less importance are a landscape and climatic factors which stipulated distinctions be-
tween both regions of Egypt. While in the damp Lower Egypt the population was occupied with
farming, in the dry lower desert of the narrow Nile Valley, which was flooded during seasonal Nile
overflows, cattle breeding prevailed. This purely economic factor was one of the main reasons of
distinctions in the specific character of social-economic relations and in the rate of changes in the
process of the state formation under dominating role of Southern Egypt. Cattle breeding favoured
the intensive getting of surplus products that lead to the stratification of the society, the property
differentiation of population and the formation of wealthy social elite.
The distinctions between the Delta and the Valley became apparent in the rich material cul-
tures of Southern Egypt beginning from the Badarian period. This can be explained by the fact that
some part of the population gave up farming and became craftsmen. So there were made high-
quality handicrafts intended for social elite and exchange with other cultures. All these factors fa-
voured the further progress of communities of Southern Egypt and development of social and po-
litical structures in the region.
In the second half of the IVth mill. В. C. during the Naqada II period there existed dozens of
367
SUMMARY
chiefdoms in Egypt. In the course of historical development they became nomes of a united state.
However according to the artifacts there was an uneven development of these political structures
which stipulated the concrete forms of the process of the unification of the country and the forma-
tion of an early state. The most powerful chiefdoms were formed in Naqada, Hierakonpol, and ap-
parently in Abydos. The existence of these at least equal in strength chiefdoms confirms the idea of
existence of the stage of nome states in the Naqada III period which preceded the formation of an
early territorial state in Egypt.
The chiefdom in Hierakonpol headed by the chief with sacred and military functions became
the basis of the institution of the king’ power. The centric structure of social organism was also re-
flected in the arrangement of space of Hierakonpol. There was the “Predynastic town” with the cer-
emonial centre dedicated to the cult of the chief and to the local god falcon Hor, symbolized his
power.
The “Predynastic town”, the prototown, to be exact which was a transition form from chiefdom
to state played the role of administrative, economic, cultural and political centre which regulat-
ed the life of Hierakonpol communities. Social elite tombs of necropolises are also evidence of the
transitional character of the economic, social and political life of the society in the process of for-
mation of an early state. Step by step more and more significant resources of the society, its work-
ing activities and the surplus products began to be intended for the funeral cult of socio-political
elite. There appeared a pictorial written language as a sign of important social, economical and po-
litical changes towards the state formation.
In Egypt in the first dynasties there existed several early towns with temples dedicated to gods
whose emblems are represented in artifacts of the Protodynastic time. That was a society with
towns located in nomes of the Upper and Lower Egypt. In some cases they were surrounded by
walls and had temples and buildings. In the time of Narmer the town of Nekhen became the cen-
tre of Hierakonpol. It was founded in the Nile Valley where a temple dedicated to Hor and the cult
of the king was erected. A Great Deposit of the ceremonial objects belonging to the time of the first
kings found near the central platform of the temple is indicative in this respect. The represented
figurative motifs allow to reconstruct the rituals where the sacred king played the main role and
possessed supernatural power.
Similar deposits of votive objects were found in Abydos, in temples of Elephantine bordering
on Nubia and in Tell Ibrahim Awad, in the Lower Egypt near the north-eastern border of Egypt.
These new facts confirm that as far back as in the time of Narmer who traditionally refers to the
Dynasty 0 Egypt was an early territorial state stretching from the Delta up to the first Nile cataract.
So according to the numerous sources the independent state in the Lower Egypt could not exist.
The reproduction of the life of social organism, the preservation of its principles formed the
main basis of ancient societies and played a leading role in its religious-mythological tradition.
Following the traditions provided the stability, succession of generations that favoured the preser-
vation of cultural wealth, passed on from father to son.
While time in mytho-poetical consciousness was measured by the stream of event, space was
perceived through the diversity of material-sensible world in its projection to the society. Cosmos
was conceived in its movement and the impulse was given to it in the process of its creation by first
mythological ancestors with whom people connected their descent.
In many archaic myths the natural and social world was being modeled in correspondence with
routes of travelling of first ancestors and mythological personages. The space arranged like this and
limited by the roads of ancestors, the rulers of the earth is a cosmos itself.
Like in the others archaic cultures, the world of artifacts and monuments as the forms of so-
cial communication played an important role in the Predynastic Egyptian society embodying a
number of images in which the world model was perceived. Images were also taken from natu-
ral phenomena. One of the most ancient images of the Egyptian culture was the image of prime-
val hill embodied in building. The centric model of the arranged space was reflected in a round
lay-out of settlements and early reed constructions which began to be built at least beginning from
368
SUMMARY
the Vlth/Vth mill. В. C. In the hieroglyphic writing the circle with interperpendicular lines ® be-
came the determinative in the phonetic stem of the word niwt which designated a settlement or a
town. This determinative demonstrated the structural division of a town or a settlement in the cen-
tre of which was a sacral structure — a sanctuary or a temple. This lay-out was reflected in the form
pr wr. A round platform which covered the embank-
of early sanctuaries of the Upper Egypt
ment of pure sand in the temple of Hor in Nekhen, the capital of South Egypt, is one of the bright-
ist examples of the primeval hill conception.
The notions about the primeval hill in a form of round closed space were combined with its
perceptation as a many-part structure, and the lay-out of the settlement with two crossing streets
is indicative in this respect. From the Amratian phase of Naqada culture the idea of a four-part di-
vision of cosmos in its horizontal length was reflected in rectangular constructions oriented to the
parts of the world and buildings surraunded by a wall. This image of closed cosmos was shown in
er nsr. Sacral constructions reflected the image
the most ancient sanctuary of the Lower Egypt Ш1 pr nsr. Sacral constructions reflected the image
of the world in its horizontal and vertical length. The architectonics of early sanctuaries served as
a model of the world: a dome-shaped roof symbolized the sky and the walls were personified four
parts of the world. Placed on mud brick platforms the shrines rose above other structures making
the centre of the universe.
The model of the world was also perceived in a number of artifacts: a vessel or a consrtuction of
two vessels, altar, offering tables hlw.t and wdhw. Ritual and social-prestigious things such as staffs,
maces and so on belonged to such objects.
Painted pottery gives rich information concerning the world model and the first ancestors in
the Predynastic time. Scenes with anthropomorphous, zoomorphous and combined images repre-
sented on vessels allow to reconstruct mythological notions which reflected in important rituals,
and where the chief and then the king played the leading role.
According to the material culture of Predynastic Egypt the Egyptians perceived the Sun as the
heavenly eye, which was reflected in the ritual lining of the eyes with “malachite green”. The mytho-
logical image of the heavenly eye was associated with the goddess who in the Early Predynastic pe-
riod viewed as a bird, a heavenly cow, a woman with the features of this animals.
In the Proto/Early Dynastic time this image became of secondary importance and the male de-
ity in the image of a bull personifying solar notions took its place. In the final stage of the Predy-
nastic epoch there prevailed images connected with bodily force and power so characteristic of a
male. Representations of bull, lion and beasts of prey including fantastic ones played the main role.
The representation of falcon symbolizing god Hor from Hierakonpol which headed the unification
of Egypt was becoming more and more popular. This deity was represented on such artifacts as
ceremonial palettes, ritual maces, seals and others. In many-figure compositions the beasts of prey
chasing after herbivorous animals, scenes of shooting and battles with fragments of a myth or ritu-
al ceremony became predominant.
Large ceremonial palettes are the most important sources for studying the image of the heaven-
ly eye in the Late Predynastic period. Reliefs on the ceremonial artifacts belonging to social lead-
ers attest to the existence of the myth about the Eye of Hor the ritualized form of which is reflected
through hunting and battle scenes symbolizing a sacrificial offering.
The image of the Eye of Hor was formed on the basis of notions about ancient sun goddess, the
ritual of slaughter of the sacrificial bull, dismemberment of the bodies of the dead, and other be-
liefs and rituals characteristic of the primeval societies at various stages of the development. This
is the reason for existence of archaisms and many versions of texts about the Eye of Hor. We have
good grounds for believing that the ritual of the “Opening of Lips and Eyes can be traced back to
the Predynastic period.
The complicated nature of the image of the Eye of Hor is reflected in its various embodiments
which existed in the Predynastic epoch. Representations of the Eye of Hor symbolizing a sacrificial
369
SUMMARY
offering end posthumous resurrection an not known till the Hird Dynasty. At the same time this
image preserved the notions shoot the indent solar goddess who though became part of god Hor,
the eye on his forehead, nevertheless» was his essence — the complete and the whole Eye of Hor,
the condition of his existence. The mythological reconstruction of the whole Eye of Hor was repro-
duced in the ritual lining of the eyes with "malachite green” symbolizing the renovation of life. The
myth of the Eye of Hor came into being st the time of the late chiefdoms reflecting the origins of
the king's power and marking the very beginning of the early state in Egypt
The culture of Predynastic Egypt had the style based on the conceptions of integrity and ascent
into eternity inherited by further course of development of the ancient Egyptian state and society.
Татьяна Алексеевна Шеркова
РОЖДЕНИЕ ОКА ХОРА
ЕГИПЕТ НА ПУТИ К РАННЕМУ ГОСУДАРСТВУ
Оформление обложки А. Кулагин
Оригинал-макет и верстка А. В. Иванченко
Издательская группа «Праксис»
ИД № 02945 от 03.10.2000
Подписано в печать 01.02.2004. Формат 70 х 100 хЛб
Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 30,55
Тираж юоо экз. Заказ 4106
ООО «Издательская и консалтинговая группа „ПРАКСИС"»
127486, Москва, Коровинское шоссе, д. 9, корп. 2
http://www.politizdat.ru
http://www.praxis.su
e-mail: praxis@hotbox.ru
Отпечатано в ФГУП Издательство «Известия»
У правления делами Президента РФ
127994, ГСП-4, Москва, К-6, Пушкинская пл., д. 5
Контактные телефоны: 200-3636, 200-3020.
ISBN 5-901574-33-8
9 785901 574331
। a T.A. _ - <й ~ жде - ie О a X i а: Егигст на пути к раннем;
ству» посвящена реконструкции создания первого в Еги! te
ва. на шиг эй ист 1ник стедмеслой пи-оае а *л<* -ст •
•I • м- СОЦПНЫ Ml I 4П - р*: ИГИС^НО-МиДз
кие аспекты жизни общества до династического и ра.чиедмкасти-
м. о Етгпэ. В Ю’лге и^ 1ь,»_’ся новейшие археологические
ИдАРрИоЛЫ П056ОЛЯ1ОШИ€ ПО НОВОМУ ИНТерПргТИрЗЙЗ’Ь ХОЦ гобытий
-нчь> _ збъединени*?м Егип’л В свете анализа историчктии
ночников ра1>м-'рисд€ ся юоОлема фп^миг-о&анин исноьмы».
;• г м<-м. : 11" мг.-*• м»• идеи и образов присущих древне
। й *.vr -_м,'ре