1
ОТКУДА БЕРУТСЯ МЯТЕЖНИКИ г СМЫСЛ БУНТА КОГДА МЯТЕЖ...
С НАМИ ИДИ ПРОТИВ НАС ?
В. БОЛЬШАКОВ
БУНТ
Очерки с идеологического фронта
ТУПИКЕ
1ФБ Б79
1—5-5
56—72
© Издательство «Молодая гвардия», 1973 г.
ВВЕДЕНИЕ
Речь в этой книге пойдет о тех людях, о которых за последние десять лет написаны горы книг, кипы газетных и журнальных статей, о людях, которых мы знаем по снимкам и кинокадрам, по рассказам об организованных ими демонстрациях — малочисленных и массовых, мирных и воинственных, заканчивавшихся не просто вмешательством полиции, но и кровавыми жертвами.
Речь пойдет о движениях протеста против засилья монополий в капиталистических странах, о тех экономических, политических и идеологических причинах, которые вызвали их к жизни. Возникновение в непролетарской массе населения этих движений, объединивших миллионы людей, — характерная особенность нашего времени, символ заката империализма, подтверждение исторической правоты дела пролетариата, дела социализма.
«На современном этапе, — говорится в Резолюции XXIV съезда КПСС по Отчетному докладу ЦК, — когда социализм прочно утвердился в значительной части мира и неуклонно развивается, когда внутри капиталистических государств растут силы, выступающие за революционное переустройство общества, когда борьба за национальное освобождение во многих странах перерастает в борьбу против всего строя эксплуатации и угнетения, еще более очевидной становится историческая бесперспективность империализма.
...Государственно-монополистическое развитие ведет к обострению всех противоречий капитализма, к подъему антимонополистической борьбы. Ведущей силой в этой борьбе выступает рабочий класс, который все больше становится центром притяжения всех трудящихся слоев населения. Крупные выступления рабочего класса, трудящихся масс являются предвестниками новых классовых боев, которые могут привести к фундаментальным общественным преобразованиям, к установлению власти рабочего класса в союзе с другими слоями трудящихся» *.
1 «Материалы XXIV съезда КПСС». М., Политиздат, 1971, стр. 193—194.
5
Вовлечение непролетарских масс в борьбу против засилья монополий, против осуществляемой ими политики, против растленной морали буржуазного общества — новый важный фактор в развитии антиимпериалистического фронта. Могут ли они быть союзниками рабочего класса, а еще более важно — станут ли? От ответа на эти вопросы в определенной степени зависит выработка стратегии и тактики коммунистических и рабочих партий, идущих в авангарде борьбы пролетариата.
Эта книга не претендует на то, чтобы дать такой ответ. Задачи автора скромнее: исследование причин возникновения протеста непролетарских слоев населения в капиталистических странах, форм борьбы, порожденных этим протестом, и определение тех точек соприкосновения — экономических, политических и идеологических, — которые сближают эти движения с борьбой пролетариата.
Наиболее интересны поиски таких точек при исследовании того движения протеста, которое известно в нашей литературе под наименованием «новые левые». О них главным образом и пойдет речь в книге.
Понятие это — «новые левые» — столь же условно, сколь и всеобъемлюще. Практически во всех движениях протеста присутствует элемент нового левого, хотя далеко не все эти движения можно определить таким термином. Поэтому необходимо прежде всего выяснить, что же такое новое левое, похожи на него или отличны другие движения протеста. По существу, это главная тема нашего исследования. Во вводной же части мы лишь дадим общий набросок тех тенденций и течений, которые связаны с именем «новое левое».
Один американский ученый, знаток движения новых левых, сказал как-то: «Когда политическое движение можно подвергнуть детальному анализу, это значит, что оно либо уже умерло, либо зачахло». При всей парадоксальности этого высказывания отметим в нем одно рациональное зерно: движение, окончательно не сформировавшееся, находящееся в движении, трудно поддается
6
классификации. И это как нельзя более точно в отношении новых левых, несмотря на то, что им уже' посвящены тома публицистических работ и скрупулезных исследований.
Если вспомнить библию, утверждающую, что «сначала было слово», придется в первую очередь, рассматривая причины возникновения нового левого движения, определить, откуда же пошел этот термин, что он обозначает.
Некоторые исследователи утверждают, что «своим происхождением этот термин («новое левое») обязан названию журнала «Нью лефт ревью», который начал издаваться в Англии в 1959 году». Датировка эта неточна. Термин «новое левое» или «новые левые» появился несколько раньше.
В конце 1955 года во Франции состоялся учредительный съезд организации «Новое левое объединение». Оно зародилось в провинциальных городах, и, как писал один из его руководителей, Иван Кропо, в него «вошли деятели самых различных направлений: левые социалисты, коммунисты-демократы (?!), троцкисты, прогрессисты, бывшие участники Сопротивления и христианские социалисты, не считая множества тех, кто вступил впервые на путь революционной борьбы» 1.
Уже в 1957 году «Новое левое объединение» на частичных выборах в первом округе Сены выставило кандидатуру своего генерального секретаря Клода Бурде, и он собрал 12 660 голосов, то есть 4,1 процента от общего числа голосовавших. Это немного, конечно, но и не так уж мало, если учесть, что почти два года после своего учредительного съезда объединение практически бездействовало.
Через год после создания нового левого во Франции то же самое слово было впервые произнесено в США. В 1956 году ренегат Эрл Браудер, изгнанный из партии и с поста Генерального секретаря Компартии США за ликвидаторство, публично предложил председателю социалистической партии США Норману Тома
1 Y v a n Craipeau, La Revolution Qui Vient. Les Vois Nou-velles du Socialisme. Paris, 1957, p. 19.
7
су, видному деятелю Социнтерна, «возглавить новое левое движение в США». Более того, предложил ему в этом деле свои услуги «в противовес компартии» *, Дабы прояснить политическую физиономию Томаса, напомним нашему читателю, что этот «ультра» от «демократического социализма» неизменно выступал с антикоммунистических, антисоветских позиций и, в частности, в 1951 году (в год разгула маккартизма), доказывая свою верноподданность, заявлял, что «за последние десять лет американская социалистическая партия была более непримиримой к коммунизму, чем республиканская и демократическая партии, вместе взятые»1 2. В 1953 году он публично полностью отрекся от марксистской доктрины классовой борьбы3. В 1956-м — после провала контрреволюционного путча в Венгрии — разъезжал по США с лекциями, в которых поливал грязью Компартию США, Советский Союз и другие социалистические страны4. Нет сомнения, что идея создания нового левого движения понадобилась этому ренегату, равно как и Браудеру, исключительно для борьбы с коммунизмом, а вовсе не с капиталистическим строем.
Такова вкратце история появления термина «новые левые», его этимология.
Характерно, что из затеи ренегатов Браудера и Нормана Томаса в США ничего не вышло. Новое левое в Америке возникло без их участия, развивалось не под их руководством, питалось не их идеями. Идеями этими воспользовались лишь профессиональные антикоммунисты. В 1959 году некто Саша Вольман, бывший сотрудник «Свободной Европы», создал так называемый Институт профсоюзных исследований. Его субсидировал небезызвестный «Фонд Каплана» — крыша ЦРУ, — который перевел на счет института около миллиона долларов. Под руководством Вольмана «научные сотрудники» от ЦРУ начали сколачивать в Латинской Америке левацкие раскольнические группки, которые нанесли огромный вред
1 «New York Post», 15.10.1956.
2 «New York Times», 11.12.1951.
3 Cm.: «New York Times», 23 11.1953.
4 «New York Times», 11.12.1956.
8
единству коммунистического и рабочего движения на этом континенте, нередко выступали в роли попов гапонов, намеренно провоцировали власти на жестокие репрессии против подлинных коммунистов, демократических сил латиноамериканских стран»
Профессиональные антикоммунисты, специализирующиеся на клевете в адрес коммунистических и рабочих партий, пытались использовать таких новых левых для того, чтобы противопоставить их компартиям, то есть «старым» левым1 2, убедить молодежь в том, что единственно верное средство борьбы с капитализмом—спонтанный, анархический бунт, причем бунт именно молодых — студентов, интеллигенции, пусть даже люмпен-пролетариата, — но ни в коем случае не восстание пролетариата, которого всегда панически боялась буржуазия. И конечно, упаси бог, — не революционное выступление масс под руководством коммунистической партии.
С большей или меньшей степенью вероятности как о предшественниках подлинного нового левого можно говорить о двух группах, сформировавшихся почти одновременно в Англии и Франции.
Английские предшественники современных новых левых, группировавшиеся вокруг «Нью лефт ревью», сумели организовать «новые левые клубы» студенческой и даже рабочей молодежи. Они были застрельщиками знаменитых олдермастонских пасхальных маршей за мир и ядерное разоружение, в которых участвовали
1 G. Morris, CIA and American Labour. N. Y., 1967, p. 156.
2 Особенно наглядно это проявилось в период подготовки (1969 г.) международного Совещания коммунистических и рабочих партий в Москве. Даже такие столпы буржуазной прессы, как английская «Таймс», вовсю поднимали на щит раскольнические ревизионистские группки, именующие себя «компартиями», и «молодых радикалов» — поклонников Кон-Бендита и ему подобных идеологов. «Ни один из этих революционеров не является ортодоксальным коммунистом», — торжественно объявила «Таймс», утверждая при этом со всем свойственным ей апломбом, что радикальная молодежь ориентируется теперь именно на леваков, а не на коммунистические и рабочие партии, пославшие своих представителей на Совещание.
9
самые различные политические партии, представители практически всех слоев населения Англии. И тем не менее группа «Нью лефт ревью» долгое время оставалась лишь «движением писателей и мыслителей» '. В дальнейшем оно само себя переросло. Его лидеры выступили с детальной программой организации нового левого на массовой базе, о чем свидетельствует выпущенный ими в 1967 году «Майский манифест» 1 2.
«Новое левое объединение» во Франции, хотя его лидеры и утверждали, что оно «представляет собой не секту, а широкое массовое движение», было фактически, несмотря на его временный и незначительный успех, малочисленной сектантской группировкой интеллигенции. «Новое левое объединение», — как писал в свое время Иван Крепо, — не является «рабочим» по своему составу, но оно решительно ориентируется на рабочий класс и народные массы»3. И тем не менее ни рабочий класс, ни «народные Массы» за этим ревизионистским объединением не пошли. Оно выродилось в откровенно антикоммунистическую группку, а со временем развалилось. И хотя некоторые идеи, выраженные Иваном Крепо и его соавторами в манифесте «Нового левого объединения» «Грядущая революция», получили хождение среди радикальной молодежи Франции и других стран, считать их родоначальниками и тем более организаторами нового левого все-таки нельзя, равно как нельзя к ним отнести и других идеологов, другие политические группы, претендующие на авторство термина «новое левое».
Подлинное новое левое движение родилось в Соединенных Штатах Америки в конце 50-х — начале 60-х годов. Джон Проктор, автор подробной статьи о новых левых, опубликованной в журнале Компартии США «Политикл афферс» в декабре 1966 года, писал, что это движение протеста не пролетарское, а в основном «движение студентов, выходцев из среднего класса и ин
1 «Мау Day Manifesto 1968». Edited by Raymond Williams. London, 1968, p. 11.
2 В 1968 году «Манифест» был дополнен и переиздан в Лондоне.
3 Y. С г a i р е a u, La Revolution Qui Vient, p. 21.
10
теллигенции» *. Уже тогда Д. Проктор выявил то главное, что характеризует это движение, — протест против буржуазного общества в США, стремление ликвидировать существующую в нем социальную несправедливость, готовность принести ради осуществления этих целей любые личные жертвы. При этом Проктор отмечал, что новое левое в значительной степени заражено сектантством и отвращением к любого рода организации, неспособностью к объединению с какими-либо другими левыми силами.
Но новые левые менялись. И в лучшую сторону.
«Несмотря на то, что многие новые левые выступают против любой идеологии, любого государства... их общее направление приближается к марксизму, — говорилось в тезисах XVIII съезда Компартии США.
— ...Мы, коммунисты, не считаем вновь образовавшееся левое силой, антагонистической нашей партии, а... скорее течением, движущимся в том же направлении, что и наша партия...
Общее направление нового левого позитивно, несмотря на ряд сохраняющихся разногласий...
...Среди новых левых, однако, существуют течения, различные небольшие организации, которые наиболее точно следует охарактеризовать как ультралевые. Отдельные секции нового левого пока еще не осознали, что в основном роль этих организаций раскольническая. Без сомнения, к такому выводу новых левых подведет жизнь. Партия может своей работой ускорить принятие таких выводов путем показа того, что революционная воинственность не находится в противоречии с борьбой за демократическое единство» 1 2.
Были ли у Компартии США в 1965—1967 годах основания для такого мнения? Да, были. В те годы активно действовала весьма популярная среди молодежи США организация нового левого — «Клубы Дюбуа», на базе которой впоследствии был образован ком
1 «Political Affairs», December, 1966.
2 «Unite for Peace, Negro Freedom, Labor’s Advance, Socialism. Resolutions of the 18-th National Convention of the Communist Party USA». N. Y, 1967, pp. 55—57.
11
мунистический «Союз молодых рабочих за освобождение». В те годы многие члены организации «Студенты за демократическое общество» обратились к марксизму как к источнику революционных знаний. Наиболее популярными работами среди радикальной молодежи стали ленинские «Что делать?» и «Государство и революция».
В те годы казалось, что развитие новых левых пойдет иным путем. И автор этих строк, поддавшись весьма соблазнительноллу стереотипу, писал тогда: «Поначалу приходит отрицание тех ценностей, которыми с пеленок пичкали своих детей мамы и папы, воспитанные в духе стопроцентного американизма. Однако пассивный протест не способен ни поколебать, ни тем более переделать уже отрицаемый большинством молодежи старый мир. Часть «хиппи», начинавших с пассивного протеста, перешла в ряды новых левых, увлеченная их активным бунтом против «системы», против «истэблишмента». Но — ив этом со временем убедились многие новые левые — бунт при всем страстном желании юных бунтовщиков переделать мир еще весьма далек от социальной революции. Путь к этой революции, познание законов ее свершения лежали через марксизм, и не случайно сейчас среди новых левых столь популярны книги Маркса, Ленина, Хо Ши Мина... Не случайно, а только закономерно, что из рядов новых левых приходит пополнение Компартии США». Все, в общем-то, вроде бы и правильно, но тем не менее сейчас я уже не жалею, что статья эта так и не была дописана и приведенная мной фраза в печати не появилась. Слишком примитивен был соблазнивший меня тогда стереотип: неосознанный протест против ценностей «американского образа жизни» приводит молодого человека в ряды «хиппи», понимание, что одного протеста недостаточно, влечет его к новым левым, осознание бесплодности бунта ведет в компартию или в коммунистический союз молодежи.
Движение новых левых развивалось по иным законам. У него были свои слабости, уже подмеченные в резолюции XVIII съезда Компартии США. И эти слабости пытались использовать даже те, против кого новые левые совершенно искренне выступали.
12
На новых левых сделали ставку и ревизионисты, и ренегаты всех мастей. На роль их идеологов претендовали: экзистенциалист Жан-Поль Сартр и проповедник мелкобуржуазного радикализма «марксист» Герберт Маркузе1 2, анархист Кон-Бендит и поборники «гуманного социализма» в лице Роже Гароди и Фишера, завзятые прислужники капитала вроде лидера социалистической партии США Нормана Томаса и левые либералы.
О своем «тождестве» с новыми левыми говорили и лидеры троцкистского IV Интернационала, как, скажем, Тарик Али, увидевший в «новых революционерах» свидетельство «жизненности» троцкизма г.
С ними активно заигрывали маоисты, приглашая руководителей новых левых организаций в Пекин.
С ними «проводили работу» сионистские организации. Как писала газета «Таймс», представители американского левого крыла часто приглашаются в Израиль, а правительственные организации Тель-Авива поддерживают поездки израильских левых элементов в Америку3. В 1971 году по инициативе «Религиозных сионистов Америки» был создан так называемый «совет», в обязанность которого входит «оказание отпора враждебномуи негативному отношению к сионизму и Израилю со стороны еврейских студентов в рядах новых левых» 4.
Их идеологические шатания пытались использовать в своих целях многочисленные подрывные антикоммунистические центры. Высказывания иных ультралевых против политики СССР, всего социалистического содружества, против КПСС и других компартий, рассуждения идеологов нового левого о «реакционности» рабочего
1 В данной книге автор будет вести весьма подробную полемику с Г. Маркузе. Для более полной информации читателя в конце данной книги мы публикуем приложение, в котором содержатся биографические и другие данные о наиболее видных идеологах левого радикализма.
2 «New Revolutionaries. Left Opposition». Edited by Tariq Ali. London, 1969, p. 9.
3 «Times», 13.2.1971.
4 «Комсомольская правда», 26.3.1971.
13
класса охотно использовали и радиостанция «Свобода» вместе с ее «близняшкой» «Свободной Европой», и профессиональные антикоммунисты вроде Збигнева Бжезинского,
Журнал «Америка» в 60-х годах публиковал пространные статьи о «новых радикалах», достаточно подробно излагал их взгляды, хотя и тщательно избегал острых углов. Цель этих публикаций двояка: с одной стороны, показать, что бунт радикалов вроде бы вполне естествен для американской действительности и даже «неотъемлем» от «американского образа жизни» в силу того, что Соединенные Штаты — это «кюлыбель буржуазной демократии», что под сенью статуи Свободы всегда находили кров и пищу «самые передовые идеи» современности *. С другой стороны, психологию новых левых начала 60-х годов, их мировоззрение, их бунт против всякой власти, против заветов отцов и так далее преподносили как нечто универсальное для молодежи всего мира, пытаясь тем самым представить дело таким образом, что противоречия, свойственные американскому обществу, в равной степени присущи и социалистическому строю. Налицо тот самый метод «сдвига исторических эпох», который издавна использует буржуазная пропаганда. Налицо недвусмысленное «приглашение к бунту», адресованное непосредственно молодежи социалистических стран, попытка трансцедировать присущие современному капитализму конфликт поколений, отчуждение личности, конфликт индивидуума с обществом, с «системой» в социализм.
Итак, как мы видим, интерес к новым левым чуть ли не всеобъемлющ.
Приведем еще несколько высказываний о новых левых.
1	Кстати, именно этот тезис в качестве своей идеологической основы использует широкое движение под наименованием «наде-ризма», направленное на «интеграцию» протеста молодых в американское общество. Движение названо именем Ральфа Надера, которого журнал «Тайм» охарактеризовал как «крестоносца», сражающегося за улучшение «американского образа жизни» (см. «Time», 5.7.1971). О нем подробнее — ниже.
14
Барри Голдуотер, лидер ультраправых: «Это враги Ама« рики, предатели ее идеалов» !.
Спиро Агню, вице-президент США в правительства Никсона: «Их нужно безжалостно выбросить из нашего общества, май гнилые яблоки из корзины» 2.
В марте 1966 года в «Политики афферс» появилось насколько статей о новых левых. Сами по себе их названия говорят о многом: «Новое левое претерпевает перемены», «Коммунисты — часть нового левого», «Многих можно завоевать на сторону коммунизма» 3.
Автор одной из этих статей, Боб Хайслер, писал:
«Новые левые сильно переменились за последние шесть лет. Перемены эти происходили в основном в положительном направлении. Не так давно доминирующей среди радикальной молодежи 60-х была позиция «третьего лагеря», исходя из которой они говорили и Востоку и Западу: «Чума на оба ваши дома». Были какие-то разговоры о «третьем» пути, противостоящем как капиталисти-ческому, так и социалистическому пути развития. Растущие успехи национально-освободительного движения, кубинская революция и особенно — радикализующий и все углубляющийся эффект открытой агрессии США во Вьетнаме привели к повороту в сознании многих представителей левой молодежи. От теории «третьего лагеря» они пришли к широко распространенному сегодня среди новых левых пониманию того факта, что именно империализм является главным источником мировой напряженности4.
Боб Хайслер отмечал и другие важные перемены в новом левом — переход от требований абстрактной свободы, от «тоталитарных» режимов к требованиям обеспечения конкретной свободы в Америке, к осознанию необходимости искоренения язв гетто, расизма, нищеты и защиты права на протест. Новые левые все чаще и чаще высказывались о необходимости союза с рабочим клас-
1	«New York Times», 16.10.1969.
2	«Time», 7.11.1969.
3	«Political Affairs», March, 1966.
4	Ibid.
15
сом. Осознавали они, хотя и постепенно, что «истэблишмент», как называют идеологи новых левых буржуазное государство, ~ это не нечто абстрактное и существующее само по себе, а порождение монополий. И наконец, в среде новых левых переменилось, и резко, отношение к антикоммунизму. «Там, где раньше бранным словом было слово «коммунист», — писал Хайслер, — там стало теперь самым грязным ругательством слово «антикоммунист» Ч
Новое левое движение быстро нарастало, вовлекало в себя все новые и новые силы. По подсчетам журнала «Форчун», уже в 1967 году за новыми левыми шли примерно 750 тысяч студентов и преподавателей в США 2. Движение, начав с того, что провозгласило каждого человека свыше 30 лет «реакционером», уже в момент этой анафемы включало в себя и сорокалетних, и пятидесятилетних. В конце 60-х годов подросли и переступили «проклятый» возрастной рубеж многие участники нового левого. И чем больше включалось людей в это движение, чем большей классовой и политической пестротой оно отличалось, тем более разнообразные давались ему оценки.
В мае 1969 года журнал «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» забил тревогу по поводу новых левых:
«По мере того как приближается лето, растет опасение, что насилие и беспорядки, терроризирующие университеты, распространятся на городские улицы, заводы, государственные учреждения и даже церкви. Эта проблема беспокоит представителей власти во всех уголках страны. Конгресс изучает причины и характер беспорядков. Государственные деятели с тревогой отмечают растущую активность различных радикальных движений новых левых, которых, по-видимому, объединяют анархия, открыто враждебное отношение к законам и порядку. К ним относятся «белые», «черные» и «смешанные» организации. Они насчитывают тысячи людей. Некоторые из них вооружены. В других кипят страсти, вызванные внутренними разногласиями. Что касается их политического цвета, то преобладает коммунистическая окраска, но с самыми разнообраз-
1	«Political Affairs», Mareh^ 1966.
2	«Fortune», January, 1967. y
16
ними оттенками — марксистскими, маоистскими, троцкистскими, кастроистскими. Их программы варьируются от требования «власти черных», выдвигаемых негритянскими экстремистами, до «уничтожения капиталистической системы». К числу ключевых пунктов их требований относится вопрос о войне во Вьетнаме, система призыва на военную службу, обвинения в «угнетении» черных, студентов, рабочих и бедняков. Главной мишенью этих организаций, по-видимому, является сам демократический процесс. Их пароль — восстание. Федеральное бюро расследований утверждает, что существует более 100 групп воинственно настроенных черных. Кроме того, в колледжах и школах и вне их существует множество организаций «молодежных протестов», склонных к подрывной деятельности» '.
Ведомство Гувера (Гувер умер в 1972 г.) — Федеральное бюро расследований — сбилось с ног в своих попытках «остановить новых левых».
«Это фанатические, анархические революционеры, — витийствовал шеф американской охранки, — которые прославились поджогами, вандализмом, взрывами и разрушениями по всей стране...» 1 2 Тот же Гувер в своем ежегодном докладе правительству писал 31 декабря 1970 года о новых левых: «Основная цель как «старых», так и «новых» коммунистов и их последователей в нашем обществе — полностью уничтожить существующую форму правления». Отметьте при этом, что речь шла об уничтожении формы правления буржуазной, строя капиталистического. .
Над Гувером задолго до этого начала подтрунивать либеральная пресса: «Гувер во всеуслышание признает бессилие своего бюро, объявив, что «революционеры-террористы» скоро разрушат все вузы США. Глава ФБР, таким образом, спутал массовое движение, участники которого руководствуются побуждениями совести, с заговором, проглядел новую политическую силуь которая могла бы способствовать преобразованию общества, и увеличил
1 «U. S. news and World.Report», ,1^5.1969.
2 «Time», 1.8.1969.
2 В. Большаков
17
шансы возникновения тех беспорядков, которые он осуждает» ’.
Полемизируя с Гувером, автор этой статьи в «Вашингтон ив-нинг стар», известный американский социолог Майкл Харрингтон, написавший немало книг про «изгоев Америки», так определял состав левых сил в США: первая группа — Компартия США, прокитайские группировки, троцкисты, анархисты, социалистические фракции. Вторая группа — организация «Студенты за демократическое общество» (входящая в новое левое). Она, по словам Харрингтона, «состоит из энергичных молодых идеалистов, выходцев из верхушки среднего класса, которым по многим веским причинам чужд установленный порядок, но у которых нет четких представлений о том, чего они хотят и как этого можно добиться»1 2. (Это уже близко к характеристике новых левых начала 60-х.)
И наконец, существует третья группа, «которая могла бы начать преобразование Америки». В нее Харрингтон включил в основном буржуазных реформистов, проявивших себя в предвыборных камланиях Маккарти и Роберта Кеннеди. Теперь ее с полной очевидностью можно отождествить с «левым реформизмом» сенатора Макговерна, кандидата в президенты от демократической партии США на выборах 1972 года. Характеризуя эту группу, Харрингтон писал: «Они также полны энергии и идей вб усовершенствовании городов, борьбе с расизмом, нищетой, о том, как покончить с войной во Вьетнаме. Если они и не являются традиционными левыми, они выходят за рамки традиционного либерализма»3.
Итак, как мы видим, спектр мнений о том, что собой представляют новые левые, довольно широк. По мере развития движения он то сужался, то расширялся.
Неоднократно самые различные исследователи то предрекали смерть этому движению, то говорили о новом его всплеске, то объявляли, что его уже больше не существует, то утверждали, что оно достигло новых и небывалых масштабов.
Я думаю, что правы и те и другие и, одновременно, те и дру
1 «Washington Evening Star», 10.9.1968.
2 I b i d.
3 I b i d.
18
гие не правы. Действительно, новое левое движение в том смысле, в котором писали о нем в 1965 году, уже не существовало и 1966-м, как это мы видели из статьи Хайслера. В 1969-м оно ужи было совсем не тем, что в 1966-м. А в 70-х годах новое левое движение вступило в качественно новый этап, который очень точно предсказал Генеральный секретарь Компартии США Гэс Холл, выступая на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в 1969 году: «Движения, охватывающие миллионные массы, приходят к пониманию того, что в индустриально развитых странах существуют объективные пределы развертывания борьбы непролетарских слоев, если они не выступают в союзе с рабочим классом. Уяснив это, массы отвергают теории мелкобуржуазного радикализма» *.
Радикализм этот долгое время был ахиллесовой пятой нового левого движения, был той почвой, на которой расплодились различные анархистские и террористические группки, впоследствии от нового левого отошедшие. И тем не менее довольно долго эти группки отождествляли с новым левым. И, в общем, не без основания.
В резолюции XVIII съезда Компартии США, цитированной выше, есть верный методологический подход, есть ариаднина нить, которая поможет нам в дальнейшем пройти по идеологическому лабиринту новых левых. Американские коммунисты отмечают главное, что новые левые не есть движение, антагонистическое компартии, скорее «это течение, движущееся в том же направлении, что и наша партия»1 2. С другой стороны, Компартия США ставит точки над «1», говоря об ультралевых, характеризуя их как раскольников. И при этом отметим любопытнейшую деталь: еще в 1967 году коммунисты США говорили о том, что большинство новых левых, на свою беду, не считает ультралевых чужаками, а, наоборот, верит им, считает их собратьями.
1 «Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Москва. 1969». Прага, 1969, стр. 549.
2 «Unite for Peace, Negro Freedom, Labor’s Advance, Socialism», p. 56.
2*	19
Окрепнув и повзрослев, набравшись опыта, новое левое движение стало массовым, отринуло как побочный продукт анархистские и террористические группки с их мелкобуржуазным радикализмом, но еще не до конца отбросило ту идеологию, которая эти группки питала. Движение пошло дальше буржуазного реформизма, левее «традиционного либерализма» (и здесь прав Харрингтон), но оно не освободилось еще полностью и от реформистских, от либеральных иллюзий.
Объясняется же все это тем, что новое левое движение, возникшее стихийно в результате сложных экономических и политических процессов, происходивших в недрах развитых капиталистических обществ в конце 50-х — начале 60-х годов, вобрало в себя элементы протеста практически всех непролетарских слоев буржуазного общества, равно как и той части рабочего класса, которая лишь недавно «пролетаризовалась» по воле великого трансформатора структуры классов, именуемого научно-технической революцией. И не только вобрало эти элементы, но и повлияло на другие движения протеста непролетарских слоев, подвергающихся гнету финансовой олигархии, гнету монополий.
Не удивительно поэтому, что к левым относили и анархистов, и маоистов, и троцкистов, и радикалов-террористов, и реформистов. В новое левое включали целиком антивоенное движение, и студенческое, и «хиппи», и союзы молодежи, примыкавшие к новому левому движению, но стоявшие на марксистско-ленинской платформе.
И это наблюдалось не только в Соединенных Штатах Америки, но и практически во всех развитых капиталистических странах, где быстрыми темпами развивается государственно-монополистический капитализм.
Сегодня, очевидно, правомерно говорить о новом левом движении как о гораздо более широком движении протеста, чем раньше. Зародившись среди студентов, выходцев из непролетарских, «средних» слоев, среди интеллигенции, оно переросло свои рамки. Теперь в него включаются представители практически всех классов и социальных слоев развитых капиталистических стран, люди всех возрастов, хотя наиболее массовую основу по-прежнему
20
составляют молодежь и студенты. В новом левом, хотя по своему характеру это не марксистское, не пролетарское движение, а демократическое, все активнее действуют представители коммунистических и рабочих партий, а некоторые союзы молодежи, стоящие на марксистско-ленинской платформе, выступают в авангарде молодежных движений нового левого.
Очевидно, этого невозможно было бы достичь, если бы борьба против засилья монополий не стала в большинстве развитых капиталистических стран массовым явлением, если бы протест против империализма не был всеобщим.
Для того чтобы разобраться в причинах, вызвавших к жизни движения протеста непролетарских масс, в частности новое левое, нам придется разобраться в первую очередь в классовой структуре современного капиталистического общества, в тех переменах, которые произошли в среде буржуазии, мелкой буржуазии, рабочем классе и интеллигенции, а также в причинах, вызвавших такие перемены. Этому посвящена первая глава книги. Мы рассмотрим также характер тех требований, которые предъявляют движения протеста, либо прямо связанные с новым левым, либо близкие к нему, буржуазному государству. Об этом пойдет речь во второй главе. Мы рассмотрим идеологию всех тех движений, которые так или иначе обязаны своим рождением новому левому, хотя и не обязательно в него сегодня входят. Мы проанализируем методы и формы борьбы, идеологические воззрения, характерные для этих движений, и их программы, если таковые существуют. Этому целиком посвящена третья глава. И наконец, в четвертой главе, озаглавленной так, что тема ее ясна, — «С нами или против нас?» — мы разберем возможности союза пролетариата, коммунистических и рабочих партий с современными непролетарскими движениями протеста.
ОТКУДА БЕРУТСЯ МЯТЕЖНИКИ
Эй, хозяева войн,
Пушек всех короли,
Самолетов бароны
И напалма цари!
Вы укрылись за стены
Контор и дворцов,
Но сквозь камень и маски
Я смотрю вам в лицо.
Все, что создали вы, — это кровь и пожар.
Я — игрушка для вас, я — дешевый товар *.
(Из песни Боба Дилана)
В своем стремлении выжить, самосохраниться современный империализм проявляет не только удивительное упорство, но и несомненную гибкость, идет на принятие решений, которые были просто немыслимы 10—20 лет назад. Достаточно вспомнить хотя бы о программе «войны с бедностью», объявленной и проводившейся, правда безуспешно, президентом Джонсоном, о решениях правительственных органов США, направленных на борьбу с расизмом и сегрегацией, о целых комплексах мер «мирного урегулирования» клас-
1 Перевод автора.
23
совых конфликтов, разработанных правительствами Франции, деловыми кругами Японии, Швейцарии, Скандинавских стран и так далее. Несомненно, буржуазные правительства, крупная буржуазия идут на принятие таких мер не от хорошей жизни. Они вынуждены соглашаться на уступки не только под давлением революционных и демократических сил, действующих внутри капиталистических стран, — мы знаем из истории, что империализм всегда был скор и жесток на расправу с теми, кто угрожает господству капитала. Они сознательно идут на «революционные» и широко рекламируемые преобразования в сфере общественной и социальной,' потому что к этому их вынуждают быстрое развитие социалистического общества, успехи строительства социализма в СССР и других социалистических странах. Уже в силу самого факта существования мощного социалистического содружества буржуазия не может игнорировать полностью требования трудящихся, вынуждена идти на компромисс. Более того, весьма чутко реагируя на любую, пусть даже потенциальную, угрозу своим прибылям (особенно в период экономического подъема), она стремится заранее сгладить либо вовсе ликвидировать возможный конфликт как с помощью искусных манипуляторов сознанием трудящихся (пропаганда), так и путем выяснения причин назревающего столкновения интересов владельцев предприятия и людей, занятых на том или ином его участке (производственная психология, социологические опросы и т. д.)1.
1 Весьма любопытный тому пример приводится в книге Ротлисбергера и Диксона «Управление и рабочий» («Management and the Worker». Cambrige, Harvard University Press, 1947), использованный, в частности, в работе Герберта Маркузе «Одномерный человек». Маркузе называет этот пример «классикой производственной социологии». Дело было так. На одном из заводов компании «Уэстерн электрик» группа социологов, изучавшая жалобы рабочих на плохие условия работы и малую заработную плату, при-
24
Как отмечается в книге «Профсоюзы о профсоюзах», владельцы предприятий уже не имеют возможности остановить забастовку, действуя прямолинейно. Поэтому они изучают «человеческие отношения в экономических, социальных и политических областях, изыскивая сред-
шла к выводу, что опрашиваемые формулируют свои претензии «в туманных выражениях». Другими словами, жалобы сводились к таким общим заявлениям, как «в туалет войти невозможно», «работа опасная», «расценки низкие», и так далее. Руководствуясь принципом «действенного мышления», исследователи попытались «перевести» общие жалобы на конкретный язык. Так, например, заявление «в туалет войти невозможно» было «переведено» следующим образом: «В таком-то и таком-то случае я заходил в туалет и обнаруживал грязь в умывальнике». Из этого исследователи делали вывод, что жалобы рабочих на антисанитарные условия происходили в основном из-за небрежности некоторых сотрудников, и рекомендовали начать кампанию против разбрасывания мусора, против плевков на пол и т. д. К туалету хозяева компании приставили специального уборщика. Таким образом, многие жалобы рабочих были реинтерпретированы и использованы для эффективных улучшений. В другом случае — «расценки низкие» — исследователи выяснили, что рабочий Б., сделавший такое заявление, испытывал некоторые материальные трудности, потому что его жена была в больнице, а потому говорить, что расценки на предприятии низки вообще, не имеет смысла. (Цит. по: Н. Marcuse, One Dimensional Man. The Ideology of Industrial Society. London, 1968, pp. 94—95.)
Комментируя это исследование, Маркузе справедливо отмечает, что буржуазная промышленная социология, состоящая на службе монополий, нацелена на то, чтобы разложить классовое сознание трудящихся, низвести их оценку «общего положения в его общности» («заработки очень низкие») к «излечимым и истолковываемым частным случаям». Другое дело, что Маркузе делает из этого неправильный вывод, когда утверждает, что подобная «терапия» срабатывает благодаря и желанию хозяев предприятия или правительства, не постояв перед затратами, «вылечить пациента», и желанию самого пациента «подвергнуться лечению». (См. Н. Marcuse, One Dimensional Man, pp. 95, 96.) Этак всю классовую борьбу пролетариата можно было бы ликвидировать за счет успокоительных пилюль.
25
ства для того, чтобы воспрепятствовать борьбе профсоюзов» *.
Одновременно империализм стремится заимствовать у социализма наиболее передовые методы организации экономики, в частности планирование, производственное обучение и т. д. Эту тенденцию подмечают и некоторые теоретики новых левых. В «Майском манифесте 1968 года» в главе «Что такое государство» говорится: «Возникающая сейчас модель (государства. — В. Б.) уже более-менее различима. Схематично, с намеком на ее неизбежность, она была сформулирована Гэлбрейтом:
«Правительство устанавливает цены и заработную плату, регулирует спрос, обеспечивает решающий фактор производства, которым является обученная рабочая сила, гарантирует технологию и рынки для технически сложной продукции».
Далее Гэлбрайт характеризует это как «конвергенцию двух явно противоположных индустриальных систем— одной, известной как социализм, и другой — ведущей свое происхождение от капитализма»1 2.
Такого рода «модели» не меняют, однако, классового характера капиталистического общества. «Конвергенция» как для внутреннего пользования (по Гэлбрай-ту), так и для внешнего (имеется в виду теория конвергенции социалистического и капиталистического общества, разработанная У. Ростоу, Р. Ароном, Я. Тинбергеном и Питиримом Сорокиным и активно используемая в подрывной работе против стран социализма) обнаженно буржуазна по своей сути.
Сохранение этой сути, государственно-монополистического характера распределения национального продукта, утверждение капиталистической системы эксплуатации «на века» и есть причина того, почему, несмотря
1 Цит. по: Н. М а г с u s е, One Dimensional Man, р. 94.
2 «Мау Day Manifesto 1968», рр. 177—178.
26
на все «революционные» починки и переделки существующей системы, империализм не выходит из серии кризисов, почему присущие ему социальные противоречия не сглаживаются, а обостряются.
«...Государственно-монополистическое регулирование,— отмечается в Документе Совещания коммунистических и рабочих партий, — осуществляемое в формах и масштабах, отвечающих интересам монополистического капитала, и направленное на сохранение его господства (выделим специально эти слова: очень точно сказано, очень полезно напомнить об этом некоторым идеологическим «странникам», которых «очаровывает широта мышления» и «гибкость» иных лидеров западного мира. — В. Б.), не в состоянии обуздать стихийные силы капиталистического рынка. Почти ни одно капиталистическое государство не избежало значительных циклических колебаний и спадов в экономикепериоды высоких темпов роста промышленности в отдельных странах чередуются с низкими, а зачастую и с падением производства» 1 2.
Это объясняется самим характером научно-технической революции. «Если производственный процесс становится сферой применения науки, — писал Маркс, — то и, наоборот, наука становится фактором, так сказать, функцией производственного процесса»3.
Быстрые темпы развития науки и техники, небывалое
1 Автор, не имея возможности в данной книге приводить подробные выкладки, свидетельствующие о кризисных явлениях в экономике ряда стран, в частности США, рекомендует читателю ознакомиться со статьей А. Манукяна «Американская экономика в 1971 году и некоторые проблемы мирового хозяйства» в журнале «США — экономика, политика, идеология», 1972, № 3.
2 «Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Москва, 1969», стр. 18.
3 «Из рукописного наследства К. Маркса». «Коммунист», 1958, № 7, стр. 22.
27
сращение фундаментальных и прикладных наук, осуществленное в целях ускорения технического прогресса, привели к тому, что наука стала важнейшей производительной силой. В этом суть научно-технической революции.
Современное производство так же немыслимо без науки, как живой человеческий организм без центральной нервной системы. Наука функциональна, и до тех пор, пока она исходит из разумного, рационального начала, ее «сигналы», подаваемые в «организм» — производство, служат лишь усовершенствованию производства, что, в свою очередь, благотворно влияет на развитие науки.
«Индустрия науки» была бы немыслима без развития материально-технической базы, но без этой индустрии не возникли бы и новые отрасли промышленности. Эта взаимосвязь и взаимозависимость науки и производства ость характернейшая черта современной НТР. Научно-техническая революция позволила резко сократить сроки внедрения научных открытий в производство: для освоения транзистора потребовалось всего пять лет (1948—1953 гг.), в то время как для реализации принципа, на котором основывалась телефонная связь, — почти 60 лет (1820—1876).
Сплошь и рядом мы наблюдаем, как наука становится уже не просто функцией, но и неотъемлемой частью производственного процесса, все органичнее входя в содержание и организацию труда людей.
НТР потребовала кооперации различных наук, их «стыковки», либо прямой интеграции. Синтез различных наук и техники привел к рождению таких отраслей современного знания и — одновременно — производства, как кибернетика, автоматика, телемеханика и т. д.
Наука проникает во все сферы государственного, хо-iвис таенного управления, влияет на изменение характера
ра не только производственного процесса, но и ведет к изменению содержания общественного труда, который, как отмечает советский ученый С. Трапезников, «на базе всемерного ускорения комплексной механизации и автоматизации приобретает функции управления технологическими процессами, насыщается интеллектуальными элементами как в промышленной, так и в сельскохозяйственной сфере» 1.
Отметим вновь весьма важную характеристику современного научно-технического прогресса, базирующегося на науке и развитой материально-технической базе: он рационален, всеобъемлющ. Каждое новое открытие в науке сказывается на ускорении темпов научно-технического прогресса вообще. Количество как нельзя более наглядно переходит в качество. Не мудрено, что про НТР нередко говорят как про «джинна, выпущенного из бутылки», которого нельзя «загнать» обратно без самых серьезных последствий для людей и для производства.
Извращенная логика развития империализма объясняется в первую очередь тем, что, хотя он и представляет собой «паразитический, загнивающий капитализм», тенденция к загниванию, как отмечал В. И. Ленин, не исключает его быстрого роста. «В целом, — писал Ленин, характеризуя империализм, — капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет, но этот рост не только становится вообще более неравномерным, но неравномерность проявляется также в частности в загнивании самых сильных капиталом стран (Англия)» 2. Сегодня это в равной степени можно отнести к США, Японии, Франции, Англии, ФРГ, Италии, Скандинавским странам и т. д.
’ «Научно-техническая революция и социальный прогресс». М., 1972, стр. 11.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 422—423.
29
Научно-техническая революция, стимулируя, убыстряя рост капитализма, воздействует на капиталистическое общество, на его экономику и общественные отношения так же, как допинг на уже «выложившегося» стайера. Необыкновенный подъем, спурт, демонстрирующий силу бегуна, сменяется полным духовным и физическим опустошением, упадком сил.
НТР обостряет все противоречия империализма, порождая новые. «Это, — отмечается в Документе Совещания, — прежде всего противоречие между необычайными возможностями, открываемыми научно-технической революцией, и препятствиями, которые капитализм выдвигает на пути их использования в интересах всего общества, обращая большую часть открытий науки и огромные материальные ресурсы на военные цели, расточая национальные богатства. Это — противоречие между общественным характером современного производства и государственно-монополистическим характером его регулирования. Это — не только рост противоречия между трудом и капиталом, но и углубление антагонизма между интересами подавляющего большинства нации и финансовой олигархией» *.
Государственно-монополистический характер регулирования производства тем отчетливее проявляется, чем развитее капиталистическое общество, чем выше степень монополизации его экономики и концентрации капитала, чем более совершенен буржуазный государственный аппарат.
Классики марксизма-ленинизма, в частности Энгельс, подчеркивали, что государство есть «...сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него...» 1 2.
1 «Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Москва, 1969», стр. 18.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 170.
30
Степень этого отчуждения неизмеримо вырастает в условиях государственно-монополистического капитализма. Это неизбежное следствие концентрации капитала и, как следствие, власти, сосредоточенной в руках незначительного меньшинства нации.
По оценке сенатской комиссии конгресса США, менее 1 процента семей в Соединенных Штатах держит в своих руках 80 процентов промышленных акций1. По подсчетам Уильяма Домхоффа, автора книги «Кто правит Америкой», всего 0,2 процента расходующих единиц принадлежит от 65 до 71 процента всех акций, находящихся у населения США 2.
В Англии, по официальным данным, в 1960 году 1 процент взрослого населения страны владел примерно 42 процентами всех богатств, находящихся в частных руках3.
«Монополия, — писал В. И. Ленин, — раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других «частностей»4. В современных условиях монополия — это в первую очередь государственная власть, а государственная власть — в первую очередь монополия. Именно монополистический капитал определяет внутреннюю и внешнюю политику буржуазного государства, и независимо от того, кто возглавляет сменяющие друг друга правительства, в каждом из них имеет своих ставленников, нередко умудряющихся
1 R. J. L a m р m а n n, Change of the Share of Wealth, Held by Top Wealth—Holders. 1922—1956. N. Y„ 1960, pp. 25, 30.
2 G. William Domhoff, Who Rules America. Englewood Cliffs (New Jersey). 1967, p. 45.
3 «Labour Economics Strategy», London, 1960, p. 43.
4 В. И. Л e н и н, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 355.
31
пережить десятки кабинетов, ибо такова воля вознесших их вверх монополий.
Практически в каждом правительстве США, Англии, Франции и других стран можно обнаружить этих ставленников на самых высоких постах, в ближайшем окружении президентов, премьер-министров и диктаторов. Через этих людей монополии Осуществляют свой контроль над государственным аппаратом, заставляют государство служить себе.
Служа этому меньшинству, государство неизбежно противопоставляет себя большинству нации. В этих условиях отчуждение государства от общества достигает масштабов беспрецедентных.
Отчуждение мы не случайно рассматриваем в такой прямой связи с процессом концентрации капитала и с политическим гнетом буржуазного государства. Отчуждение — категория не морально-этическая, а в первую очередь экономическая, социальная. Непонимание этого приводит иных идеологов непролетарских движений протеста к поистине наивным теориям «совершения революции». Так, Ален Турен 1 в своей монографии «Постиндустриальное общество» писал: «Мы выходим из общества эксплуатации, чтобы вступить в общество отчуждения» 2. Закрывая глаза на эксплуататорский характер буржуазного государства, Турен переносит классовую борьбу против отчуждения, «зависимого участия» в сферу политики и культуры, выхолащивает экономическую подоплеку этой борьбы, утверждая, что конфликт между капиталистами и рабочим классом отошел якобы на задний план, что экономическое положение пролетариата «уже не может быть центральной темой споров» 3.
1 Автор книги «Майское движение или утопический коммунизм».
2 A. Touraine, Le Societe Postindustrielle. Paris, 1968, p. 87.
3 Ibid, p. 101.
32
Отсюда Турен приходит к выводу, что единственной революционной силой, способной к борьбе с политическим и духовным отчуждением, может быть главным образом интеллигенция, а еще — студенчество, и пытается доказать, что не они должны быть союзниками рабочего класса в борьбе против «истэблишмента», а рабочий класс — их союзником. От такой перемены мест слагаемых многое меняется.
Политический гнет тем сильнее ощущается классом, чем меньше он связан с государством, с «системой» политически, экономически и морально, чем большей эксплуатации он подвергается. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что «...только в рабочем классе демократизм может найти сторонника без оговорок, без нерешительности, без оглядки назад. Во всех других классах, группах, слоях населения вражда к абсолютизму не безусловна, демократизм их всегда оглядывается назад» *.
Протест рабочего класса против абсолютизма современного буржуазного государства направлен не против отдельных его частностей, а против всего государства. В отличие от всех других классов и социальных групп рабочий класс, включаясь в революционную борьбу, ставит вопрос не о модернизации существующей структуры власти и государственного аппарата, а об уничтожении буржуазного государства, не о приспособлении к власти, а о захвате власти. Именно эти последовательность и безусловность отрицания буржуазного государства рабочим классом предопределяют его роль гегемона в революции.
Сдвиги в классовой структуре современного буржуазного общества, всеобщее недовольство засильем монополий, тотальное отчуждение масс от буржуазно
1 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 2, стр. 454.
3 В. Большаков
33
го государства приближают и непролетарские эксплуатируемые слои общества к пролетариату, подталкивают их к союзничеству с ним *. Именно из этих слоев рекрутируют сторонников непролетарские движения протеста, в том числе новые левые. Любопытно отметить при этом, что тотальность отрицания общества со стороны новых левых в значительной, степени является отражением почти тотальной эксплуатации общества сверхменьшинством олигархов.
МНОГОЛИКИЙ
„НАЕМНЫЙ РАБОТНИК»
В наш век не работают разве только безработные, да и то не потому, что не хотят работать. По мере концентрации капитала, которая, по Марксу, является «основой расширений масштабов производства»1 2, общее число собственников — от крупных до мелких — и рантье уменьшается. В то же время постоянно растет (и количественно и качественно) армия работников наемного труда. Конечно, она далеко не однородна.
Об этом позволяют судить такие цифры. Доля наемных работников в самодеятельном населении США составляла в 1968 году 85 процентов, Канады — 84,8, ФРГ — 81,69, Франции — 76, Англии — 90 процентов 3.
1 Автор рекомендует для более подробного знакомства с этой проблемой краткие, но хорошо ориентирующие читателя в проблеме исследования: «Коммунист», 1970, № 1; С. Недель, Современный капитализм и научно-техническая революция; «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10; «Наемный труд в странах развитого капитала»; «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 1, А. Мельников, Интеллигенция США: численность, состав, социальная дифференциация.
2 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 638.
8 «Year Book of Labour Statistics 1968».
34
Если учесть, что производственные рабочие, работники транспорта и связи составляют в тех же США всего (по данным на 1968 год) 38 процентов лиц наемного труда, а наемные работники в сельском, лесном хозяйстве и рыболовстве — 1,6 процента, станет ясно, что социально-профессиональная структура лиц наемного труда значительно изменилась по сравнению с тем временем, когда только начиналось становление государственно-монополистического капитализма. Ныне в тех же США (по данным на 1968 год) торговые и конторские работники составляют 23,5 процента лиц наемного труда, работники сферы обслуживания —12,5 процента, а инженерно-технический и административно-управленческий персонал — 20,8 процента1.
Примерно такук? же картину мы наблюдаем и в других развитых капиталистических странах. Так, лица, занятые физическим трудом, составляют по Западной Европе (в среднем) 44,4 процента наемных работников 2.
В связи с научно-технической революцией, ростом масштабов производства и усложнением его организации, в том числе развитием государственно-монополистического регулирования, значительно увеличились численность и доля административно-управленческого персонала, научных и инженерно-технических работников. В силу тех же причин растет численность конторских служащих. Расчеты по отдельным странам показывают, что служащие составляют до 1/3 всех наемных работников и до 1/4 занятых в промышленности. Наблюдается также быстрый абсолютный и относительный рост наемного труда в интенсивно развивающейся сфере эко
1 «International Labour Review», 1969.
2 I b i d.
3*
35
номики — торговле и обслуживании. Здесь занято около 1/4 всех работающих по найму
Буржуазные социологи, преследуя свои классовые интересы, нередко валят в одну кучу, в одну категорию («лица наемного труда») и директора корпорации, и складского рабочего.
Нередко люди состоятельные, с капиталами, выражающимися шестизначными цифрами, аккуратно, как клерки, приходят по утрам в офис и даже получают зарплату. Достаточно привести всего один пример. Миллионер Роберт Макнамара, бывший президент «Форд мотор компания, бывший министр обороны США, а ныне — президент Международного банка реконструкции и развития.
Надо думать, что он не принадлежит к категории «эксплуатируемых», хотя формально и состоял на службе капиталиста Форда, а затем числился в «государственных служащих». Пытаясь любыми средствами дискредитировать марксистскую теорию классов, буржуазная социология проводит членение общества на различные социальные слои, общности, группы и подгруппы, причем делается это в отрыве от анализа производственных отношений и распределения общественного продукта. Этим, в частности, грешит известная теория «стратификации», согласно которой общество состоит из огромного числа различных слоев («страт»), распределенных по горизонтали и вертикали, а вовсе не из классов. Согласно этой теории людей объединяет не отношение к собственности на средства производства, не совокупность производственных отношений, а в первую очередь их происхождение, статус в обществе, который определяется по профессии, роду занятий, со
1 См.: «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10, стр. 151.
36
стоянию (финансовому), даже психологическому складу, характеру личности, месту в общественной иерархии и т. д.
Не вдаваясь в полемику с последователями теории «стратификации», отметим только, что она приобрела сторонников и среди некоторых идеологов нового левого.
Перемены состава армии работников наемного труда послужили своего рода базой для возникновения новых ревизионистских толкований теории классов. Мы имеем в виду в первую очередь левых ревизионистов марксизма, выступивших с теорией существования так называемого «нового класса», к которому они отнесли «пролетариев умственного труда», то есть научно-техническую интеллигенцию и студенчество.
Правые ревизионисты марксизма «вспомнили» о Марксовом термине «совокупный рабочий», в' который Маркс включал инженеров и всех тех, «кто так или иначе участвует в производстве товара» *, в том числе и директора (некапиталиста) предприятия. Но при этом они «забыли», что понятие «совокупность всех рабочих» Маркс применял для определения производительного труда с точки зрения капиталистов, при анализе сил, участвующих в создании прибавочной стоимости, хотя рабочего «в собственном смысле слова» всегда очень четко отличал и от инженера, и от директора предприятия.
«Как в самой природе, — писал К. Маркс, — голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности. Продукт превращается вообще из непосредственного продукта индивидуаль
1 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 26, ч. 1, стр. 138.
37
ного производителя в общественный, в общий продукт совокупного рабочего, т. е. комбинированного рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного воздействия на предмет труда. Поэтому уже самый кооперативный характер процесса труда неизбежно расширяет понятие производительного труда и его носителя, производительного рабочего. Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций» '.
«Углубление» Маркса правыми ревизионистами полностью совпадает с построениями буржуазных социологов, согласно которым и упоминавшийся нами Роберт Макнамара был у Форда лишь всего-навсего частью «совокупного рабочего», и с выводами буржуазных экономистов, выдвинувших теорию «революции управляющих». Согласно этой теории власть над крупными компаниями, корпорациями и даже банками якобы перешла из рук крупных собственников к нанятым ими высокооплачиваемым менеджерам (опять-таки типа того же Макнамары?!).
Такого рода «теории», однако, весьма далеки от действительности. Анализ реальной структуры власти в капитале и промышленности развитых капиталистических cipaH показывает, что подлинная власть и в экономике и в обществе принадлежит владельцам крупных пакетов акций банков и корпораций, которые далеко не склонны это рекламировать, стремятся всячески скрыть от общественности, от непосвященных тайны «эшелонов вла-сги». Достаточно вспомнить хотя бы всем известные цифры, характеризующие нынешнюю степень концентрации капитала в развитых капиталистических странах.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 516—517.
38
И если упомянутые нами теории всячески поощряются правящей элитой, то делается это лишь потому, что они в высшей степени для нее удобны как маскировочное средство и как средство борьбы с революционным движением пролетариата '. В связи с этим, как говорил Киплинг, следует, дабы легче разобраться в современности, вернуться к первоначальным истинам.
Характеризуя классовую структуру буржуазного общества, В. И. Ленин писал: «...Классов в капиталистическом и полукапиталистическом обществе мы знаем только три: буржуазию, мелкую буржуазию (крестьянство, как ее главный представитель) и пролетариат»1 2.
Эти же классы сохраняются и по сей день в условиях государственно-монополистического капитализма, хотя они и претерпели в силу ряда причин известные изменения.
Об этих изменениях нам придется поговорить подробнее, ибо без этого будет трудно понять двигательные пружины нового левого и, в частности, студенческого бунта. Необходимость такого анализа обусловлена еще и тем, что буржуазные социологи, как правило, не приводят данных о классовой структуре новых левых, предпочитая либо классификацию по «стратам», либо по уровню доходов семьи.
1 На деле широко рекламируемая «власть» управляющих, президентов и вице-президентов крупных корпораций поставлена в строго определенные рамки. Американский социолог Уайт-младший опросил 65 президентов, вице-президентов, директоров крупных корпораций на Тихоокеанском побережье США и пришел к выводу, что 70 процентов из них глубоко не удовлетворены своим, в общем, весьма привилегированным положением. Все они жаловались на бюрократические рамки, на отсутствие самостоятельности, ради которой были бы готовы пожертвовать даже частью своей высокой заработной платы (W. Н. W h i t е - J г., The Organisation Man; N. Y., 1956, pp. 157, 165—169).
2 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 34, стр. 297.
39
Приведем в связи с этим один пример. С 23 апреля по 17 мая 1969 года, в разгар антивоенных выступлений в США, институт Гэллапа провел опрос 1030 студентов в 55 колледжах страны, пытаясь выяснить причины студенческого бунта. Вот как выглядели, в частности, данные об участии студентов в демонстрациях1:
	Участвовали в демонстрациях (в %)	Не участвовали в демонстрациях (В %)
Все студенты	28	72
Мужчины		31	69
Женщины			24	76
Возраст		
18 лет и моложе		27	73
19 лет 		24	76
20 лет 		33	67
21—23 года 		28	72
24 года и старше		32	68
Политические взгляды		
Крайние консерваторы . . .	22	78
Консерваторы . 		 Не имеющие четких политиче-	16	84
ских взглядов		15	85
Либералы			33	67
Крайние либералы 		61	39
1 Данные журнала «U. S. news and World Report», 2.6. 1969.
40
1	2	3
Доходы родителей (в год) 15 тыс. долларов и выше	32	68
10 тыс.—15 тыс. долларов .	27	73
7 тыс. — 10 тыс. долларов . .	31	69
Менее 7 тыс. долларов . . .	30	70
Партийная принадлежность Республиканцы			13	87
Демократы . 			31	69
Независимые		34	66
Курсы Первый 		28	72
Второй 		28	72
Третий 		25	75
Четвертый		24	76
Выпускники		41	59
Тип колледжа Государственные		28	72
Частные		30	70
Семинарии		27	73
Картина, набросок которой мы видим из этого опроса, представляется поистине любопытной со всех точек зрения — возрастной, экономической, моральной и политической.
Очевидно, что чем старше студент, чем больше информации он получает о характере того общества, в котором он живет, тем активнее он участвует в демонстрациях. Не влияют на это даже карьерные сообра
41
жения — наибольшее число демонстрантов регистрируется среди выпускников.
Данные опроса показывают, что наиболее активны политически выходцы из хорошо обеспеченных семей (15 тысяч долларов и выше). И наименее — так называемый «средний класс», то есть выходцы из семей со средним доходом (10—15 тысяч долларов в год). То же самое подтверждает и более высокий процент демонстрантов в частных колледжах, где плата за обучение гораздо выше.
Конечно, предельно наивным было бы прийти на этом основании к выводу о том, что выходцы из более обеспеченных слоев населения «революционнее» тех, кто «карабкается вверх» с низших ступеней социальной лестницы. Необходимо всегда помнить о том, что «радикальные» заблуждения отпрыску миллионера гораздо легче простят, чем сыну владельца бензоколонки, рабочего или фермера. Сама система буржуазной бюрократии построена таким образом, что выходцам из трудовых слоев населения предоставляется гораздо меньше шансов на продвижение, чем детям буржуа.
В книге «Американский федеральный руководитель» социологи приводят данные, подтверждающие этот вывод.
На основании анализа анкет и биографических сведений 10 тысяч чиновников в управленческом аппарате США они произвели такой подсчет: каждые 100 сыновей владельцев или руководителей «большого бизнеса» могут рассчитывать на 570 руководящих должностей в гражданской администрации. Для сыновей владельцев мелкого бизнеса эти возможности значительно меньше— они могут рассчитывать на 200 должностей, конкуренция между ними более жестока в борьбе за карьеру.
Для 100 сыновей полуквалифицированных рабочих
42
шанс получить должность в государственном аппарате совсем незначителен — всего лишь 12 для всех 100!
Такая иерархическая система, почти приближающаяся к сословному делению феодального общества, естественно, способствует развитию чувства осторожности и осмотрительности у выходцев из средних слоев и из рабочего класса. Но, с другой стороны, нельзя объяснить одной «безнаказанностью» и большими возможностями устройства карьеры и большую политическую активность студентов и других новых левых из числа буржуазии. Причины недовольства существующим строем, очевидно, глубже, чем это выявляют те же опросы Гэллапа.
Характерно, что в уже упоминавшемся нами опросе (с 23 апреля по 17 мая 1969 г.) на вопрос «Что вы считаете причиной студенческих демонстраций во многих учебных заведениях по всей стране, то есть что, по-вашему, вызывает недовольство?» студенты дали такие ответы
в %
Недостаточное участие в управлении колледжами . 42
Недостатки современного общества................22
Власть взрослых и правительства.................16
Вьетнамская война ............................. 11
Желание, чтобы их голоса были услышаны ...	7
Гражданские права............................... 6
Нет настоящей причины............................8
Другие ответы................................... 5
Такого рода методы опроса могут только сбить с толку исследователей, исказить подлинные причины студенческого бунта. Достаточно вдуматься в термин «власть взрослых и правительства», чтобы понять, на-
1 Данные журнала «U. S. news and World Report», 2.6.1969.
43
сколько порой бывает эклектичен подход буржуазных социологов к анализу подлинных причин бунта молодежи. Понять их нам помогут в первую очередь те перемены, что произошли в классовой структуре современного буржуазного общества.
БУРЖУА -
„ЧЕСТНЫЕ КОНКУРЕНТЫ" И ОЛИГАРХИ
При всей «невероятности» такого утверждения недовольство современным буржуазным обществом наблюдается даже в среде буржуазии. Вызвано это в основном теми причинами, о которых мы говорили выше, а именно — все усиливающимся государственно-монополистическим характером регулирования экономики, колоссальным средоточением богатств в руках финансовой олигархии.
В США 100 банков с капиталом в 200 миллиардов долларов, помещенным в доверительные активы, контролируют большую часть гигантских корпораций страны. Большинство из них контролируется 15 банками, имеющими 113 миллиардов долларов в доверительных активах. «Ферст нэшнл бэнк рф Чикаго» имеет более 5 процентов акций 401 компании. «Кэмикл бэнк Нью-Йорк траст компании имеет своих представителей в советах директоров 278 компаний. За 55 лет (с 1912 по 1967) активы нефинансовых корпораций увеличились в 18 раз, а финансовых — в 40 раз.
«Два процента населения Великобритании, — говорится в «Майском манифесте 1968 года», — все еще владеют 55 процентами всей частной собственности. 10 процентов владеют 80 процентами. Доход одного процента англичан — самых богатых — составляет столько же, сколько общий доход 30 процентов англи
44
чан, находящихся на самой нижней ступени социальной лестницы»
Владельцы банков и инвестиционно-банковских фирм монополизировали кредитные операции и выпуск ценных бумаг (а выпуск акций необходим при расширении производства, при слиянии компаний и т. д.). За предоставляемые кредиты, за выпуск акций владельцы банка получают не только проценты в долларах, но и оговаривают себе право покупать по низкой цене определенную часть акций компании или корпорации, приобретают таким образом контроль над ними, нередко наживая на этом чудовищные прибыли, либо — в порядке компенсации за услуги — вводят своих ставленников в советы директоров зависимых фирм 1 2.
Это, естественно, приводит к обострению противоречий между финансовой олигархией и промышленными монополиями, между группами банков и корпораций. Банковский капитал стремится поглотить промышленный и при этом, оберегая свою власть, делает все возможное, чтобы не дать промышленникам возможность заполучить собственные банки. Так, например, империя автомобильного короля Форда не включает ни одного банка, и Форд целиком зависит от Уолл-стрита. С другой стороны, крупные промышленники всячески пытаются лишить банки решающего слова (от просто веского слова уже никуда не денешься) в управлении их империями.
Это неизбежное следствие процесса сращивания финансового капитала с промышленным, процесса, весьма характерного для периода государственно-монополистического капитализма.
1 «Мау Day Manifesto 1968», р. 20.
2 См. в связи с этим: И. Беглов, США: собственность и власть. М., 1971,
45
Столкновения в верхушке крупной монополистической буржуазии объясняются, однако, не только экономическими, но нередко и политическими интересами той или иной группировки. Достаточно вспомнить хотя бы о позиции Нельсона Рокфеллера, бывшего одним из кандидатов республиканской партии на пост президента во время предвыборной кампании 1968 года, по вопросу о войне во Вьетнаме. Рокфеллер долгое время был известен как ярый защитник политики эскалации войны. Но уже в апреле 1968 года, когда достаточно очевидным стал провал этой политики, выступил с программой, которая впоследствии стала основой так называемой политики «вьетнамизации», разработанной администрацией Никсона. Рокфеллера поддержали весьма влиятельные финансисты и промышленники 1 (часть из них даже впоследствии вошла в такую организацию, как «Бизнесмены за мир во Вьетнаме»). В то же время ряд промышленников и финансистов Западного побережья США, в частности владельцы «Локхид», «ИТТ», а также ряда других фирм, нажившие баснословные барыши на поставках оружия и снаряжения во Вьетнам, выступали против вывода американских войск из Вьетнама, ратовали за продолжение войны «до победного конца».
Далеко не все гладко ныне в среде крупной монополистической буржуазии, финансовой олигархии США. Их раздирают разногласия по проблемам Ближнего Востока, отношениям с социалистическими странами. Все это, естественно, отражается и на позиции ставленников монополистических кругов в государственном аппарате, в конгрессе США и других «эшелонах власти».
Что касается немонополистической буржуазии, как крупной, так и средней, то она вынуждена выступать на «вторых ролях» не только из-за невозможности всерьез
1 См.: И. Беглов, США: собственность и власть, стр. 495—497.
46
конкурировать с финансовой олигархией и крупным промышленным капиталом, но и в силу ее меньшей связи с государством. Новый тип буржуа-политикана, то есть влиятельного государственного деятеля, обладающего крупным состоянием, сформировала в основном финансовая олигархия. Типичный тому пример — мультимиллионер Ротшильд, занявший пост руководителя «мозгового центра» при кабинете министров Великобритании. В США огромным влиянием обладает губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер. Крупные капиталы сосредоточены в руках семейства Кеннеди, давшего США одного президента и двух сенаторов. Один из них — покойный Роберт Кеннеди — был министром юстиции. Подобных примеров в США великое множество. Крупный капитал сегодня может идти и на создание собственных партий, защищающих интересы той или иной группировки. Достаточно вспомнить в этой связи об истории создания партии Сервана — Шрайбера во Франции. В США подобные же эксперименты проводит миллиардер Г. Л. Хант, субсидирующий целую армию ультраправых функционеров, их радиостанции и массовые издания, предназначенные для воздействия на общественное мнение США.
К буржуа-политиканам принадлежат и выходцы из так называемых «средних слоев», которые, даже не обладая крупной собственностью, близко примыкают к буржуазии как в силу своих политических связей, так и по размеру получаемого годового дохода.
Так, например, президент США Эйзенхауэр не был капиталистическим собственником, в отличие от сменившего его на этом посту Дж. Ф. Кеннеди. Но Эйзенхауэр получал оклад 100 тысяч долларов в год1.
1 В 1969 году оклад президента был увеличен вдвое — до 200 тысяч долларов в год.
47
Американский конгрессмен получает годовое жалованье в 42,5 тысячи долларов в год, пенсию — 18 тысяч, пользуется, помимо этого, рядом льгот при уплате за лечение, страхование и т. д.
Отслужив свое на государственном посту, буржуа-политиканы, как правило, возвращаются в свои банки, страховые и промышленные компании, в адвокатские конторы, обслуживающие «большой бизнес».
Иногда финансовая олигархия «подбирает» способных государственных деятелей из числа лиц пролетарского происхождения, равно как и выходцев из «среднего класса». Так, президент США Ричард Никсон родился в семье шофера, сильно бедствовавшей в 30-х годах *. Однако впоследствии, занимая ряд ответственных государственных должностей, в том числе пост вице-президента в правительстве Эйзенхауэра, Р. Никсон скопил достаточное состояние, приобрел влиятельных друзей в среде финансовой олигархии, которая охотно приняла его в свой круг после того, как, потерпев поражение на выборах 1960 года, он на время отошел от политики. До своего избрания президентом США Никсон был членом совета директоров и адвокатом ряда крупных фирм, таких, как «Мючюэл лайф иншуренс», «Инвесторе диверсифайд сервисис», и только в адвокатской фирме «Никсон, Мадж, Роуз, Гантри, Александер энд Митчелл» зарабатывал в год 200 тысяч долларов.
Особую породу политиканов-буржуа составляют так называемые «медные каски» — крупные военные чины, ведающие в Пентагоне распределением военных заказов, разрабатывающие проблемы строительства вооруженных сил, занятые снабжением и т. д. Их также охотно берут по окончании службы на работу в корпорации, «
1 Е. Mazo and S. Hess, Nixon. A political portrait. N. Y., 1967, p. 15.
48
особенно в те, что входят в систему так называемого «военно-промышленного комплекса».
Вот что писал — и в шутку и всерьез — Рассел Бейкер в «Нью-Йорк тайме»:
«Прежде всего бизнес сегодня связан с правительством. Старомодный бизнесмен, который разбогател, изготовив лучший товар и продав его дешевле, чем его конкурент, сегодня вызывает презрение в мире бизнеса потому, что он мало интересуется государственными делами.
Если у него нет связей в Вашингтоне, то у него будут большие неприятности...
«Дело Америки — это бизнес», — сказал Кальвин Кулидж. Это было пятьдесят лет назад, когда бизнесмены еще тратили энергию на то, чтобы управлять железными дорогами. Сегодня делом Америки является правительство, а делом правительства — бизнес»1.
Немонополистической буржуазии, не имеющей прямого контакта с теми, в чьих руках сосредоточена высшая административно-государственная и политическая власть, куда труднее урвать свой кусок от государственного бюджета, добиться необходимых ей налоговых поблажек и скидок на кредитный процент, создать ту «защиту» верха, без которой очень трудно обеспечить себе место под солнцем в условиях, когда конкуренция превращается в монополию 2, усиливается государственно-монополистический характер регулирования экономики. Естественно, все это ведет к обострению противоречий внутри господствующего класса буржуазии, что нельзя не учитывать при анализе возможностей революционных выступлений против ее господства и, в частности, при рассмотрении нового левого движения. Тем бо
1 «New York Times», 4.4.1972.
2 См.: В. И. Л е н и н, Поли, собр. соч., т. 27, стр. 312.
4 В. Большаков
49
лее что в числе его участников есть и выходцы из буржуазных семей.
Весьма важно при этом помнить о характеристике, данной В. И. Лениным капитализму в его империалистической стадии, когда он «...вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению» *.
Такая раздвоенность социального бытия неминуемо приводит и к раздвоенности сознания у наиболее просвещенной части эксплуататорского класса и близких к ним ставленников буржуазии на государственных должностях. С одной стороны, они могут критиковать безразличное отношение властей к беднейшим слоям населения (доведенным до нищеты все тем же капитализмом, а значит, и ими тоже), весьма убедительно доказывать несостоятельность антикоммунизма, критиковать диктатуру в Греции и Португалии, а с другой — будут выступать против отмены налоговых льгот для богатых (что могло бы облегчить положение бедняков), за запрещение забастовок, за «закон и порядок» в университетах, на улицах... Весьма типичны в этом отношении такие политические деятели, как братья Кеннеди, сенаторы Фулбрайт, Черч и др.
Надо помнить также и о другой причине, способствующей разногласиям в этой верхушке.
«Производство становится общественным, — писал В. И. Ленин об империализме, — но присвоение остается частным. Общественные средства производства остаются частной собственностью небольшого числа лиц. Общие рамки формально признаваемой свободной
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 320—321.
50
конкуренции остаются, и гнет немногих монополистов над остальным населением становится во сто раз тяжелее, ощутительнее, невыносимее»
Надо ли говорить, что гнет олигархов-финансистов вызывает растущее недовольство немонополистической буржуазии «гениями» финансовых проделок», она «мечтает о возвращении назад, к «свободной», «мирной», «честной» конкуренции 1 2. А в силу того, что такое возвращение реакционно по своей сути, как подчеркивал В. И. Ленин, то не мудрено, что из среды немонополистической буржуазии выходят лидеры «ультраправых». В то же время из этой же среды выходят иные лидеры новых левых, критикующие финансистов Уолл-стрита, борющиеся против засилья крупных корпораций и банков, против милитаризма, навязываемого военно-промышленным комплексом. Это в США. Но подобные явления наблюдаются и в других развитых странах капитализма. Из этого, однако, не следует делать вывод о наличии неких «революционных сил» в среде буржуазии. Другое дело, что подлинно революционным силам следует учитывать эти разногласия и свары в стане своего врага.
РАБОЧИЙ КЛАССа
ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ И ОБНОВЛЕНИЕ
Рабочий класс, составляющий абсолютное большинство армии работников наемного труда, остается главной производительной силой общества, основным объектом капиталистической эксплуатации.
Несмотря на все умозаключения противников марк
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 321.
2 См.: там же, стр. 322.
4*	51
систской теории классов, пролетариат не исчез, не растворился в так называемом «среднем классе», не «обуржуазился» и по-прежнему остается главной революционной силой современности.
За последние годы, особенно в связи с научно-технической революцией, с укрупнением масштабов производства, состав и границы рабочего класса неизменно расширялись за счет новых категорий работников физического труда, сферы обслуживания, служащих и инженерно-технического персонала. И тем не менее, несмотря на все перемены, классовая сущность пролетариата осталась неизменной. «Под пролетариатом,— писал Ф. Энгельс, — понимается класс современных наемных рабочих, которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу»1.
Некоторые идеологи новых левых и ряд буржуазных экономистов, превратно толкуя это определение Энгельса, отождествляют пролетариат с куда более широким понятием «совокупный рабочий», о котором мы говорили выше, подгоняют под категорию «рабочий» всех, кто работает по найму. Такого рода методологическая ошибка приводит к извращению основных марксистских положений о классовой борьбе, о роли пролетариата в революционных выступлениях масс.
Поэтому, говоря о современном рабочем классе в развитых капиталистических странах, переживающих бурный период научно-технической революции, необходимо во избежание путаницы в определении классов помнить о том, что Маркс, анализируя состав рабочего класса, выделял три основных отряда: промышленный пролетариат — костяк рабочего класса, сельскохозяйственный пролетариат, торгово-конторский пролетариат.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 424.
52
Эти основные отряды пролетариата существуют и теперь, хотя соотношение между ними изменилось и продолжает меняться
Необходимо также помнить и о разнице, существующей между производительным и непроизводительным трудом, вскрытой еще Адамом Смитом, за что его высоко оценивал Маркс в «Капитале». «Смит,—. писал Маркс, — ...определяет производительный труд, который обменивается непосредственно на капитал, т. е. определяет его тем обменом, посредством которого производственные условия труда и стоимость вообще, деньги или товары, впервые только и превращаются в капитал (а труд — в наемный труд в научном смысле этого слова).	J
Этим самым абсолютно установлено также, что такое непроизводительный труд. Это — такой труд, который обменивается не на капитал, а непосредственно на доход, т. е. на заработную плату и прибыль (а также, конечно, и на те различные рубрики, которые существуют за счет прибыли капиталиста, каковы процент и рента)» 1 2.
У работника производительного и непроизводительного рабочая сила — товар для него самого, товар особый, сама потребительная стоимость которого обладает оригинальным свойством быть источником стоимости. Разница, однако, в том, как подчеркивает Маркс, что «производительный работник производит для покупателя его рабочей силы товар. Непроизводительный же производит для него просто потребительную стоимость, воображаемую или действительную, а вовсе не товар» 3.
В послевоенные годы произошли существенные изменения в распределении наемных работников по харак
1 См.: «Научный коммунизм». М., 1971, стр. 111.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 26, ч. I, стр. 138.
3 Т а м ж е, стр. 141.
53
теру труда. По-прежнему в развитых капиталистических странах самую крупную по численности группу (40— 50 процентов) составляют производственные рабочие, занятые в большинстве своем физическим трудом. Вместе с тем удельный вес этой категории и ее абсолютная численность несколько сократились
Так, в США в послевоенный период неуклонно росло число так называемых «белых воротничков», то есть инженерно-технических работников и высококвалифицированных специалистов. Только за период с 1960 по 1969 год доля «белых воротничков» среди лиц наемного труда возросла с 43,4 до 47,3 процента, а доля «синих воротничков», то есть лиц преимущественно физического труда, сократилась с 36,6 до 36,2 процента1 2.
Сокращается занятость в так называемых «традиционных отраслях», но возрастает в тех, где более высокий уровень автоматизации, где требуется более высокая квалификация.
Так, в США за 1950—1968 годы число рабочих и служащих в электромашиностроении удвоилось, в инструментальной промышленности увеличилось на 80 процентов, в общем машиностроении — на 62 процента, в химической промышленности — на 61 процент, тогда как в текстильной и деревообрабатывающей сократилось на *А, в добывающей — на */з 3.
Такого рода перемены послужили поводом для некоторых ревизионистов марксизма, в частности и из числа новых левых, к рассуждениям о «трансформации» классов, к «пересмотру» марксистских концепций о взаимоотношениях труда и капитала, к теории «де-пролетаризации».
1 См.: «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10, стр. 151.
2 «Manpower Report of the President», March, 1970, p. 216.
3 См.: «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10, стр. 154.
54
Есть*ли для этого основания? Меняется ли характер капиталистической эксплуатации рабочего в зависимости от того, какую рабочую силу эксплуатируют — квалифицированную или неквалифицированную?
Вспомним, что говорил по этому поводу Маркс:
«...Для процесса увеличения стоимости совершенно безразлично, будет ли присвоенный капиталистом труд простой, средний общественный труд или более сложный труд, труд с более высоким удельным весом. Труд, который имеет значение более высокого, более сложного труда по сравнению со средним общественным трудом, есть проявление такой рабочей силы, образование которой требует более высоких издержек, производство которой стоит большего рабочего времени и которая имеет поэтому более высокую стоимость, чем простая рабочая сила. Если стоимость этой силы выше, то и проявляется она зато в более высоком труде и овеществляется поэтому за равные промежутки времени в сравнительно более высоких стоимостях» *.
Квалифицированная рабочая сила все выше ценится сейчас на рынке найма. При этом, как справедливо отмечают авторы монографии «США: проблемы внутренней политики», «современная научно-техническая революция, по существу, изменяет содержание квалификации, ведет фактически к формированию квалификации нового типа, неотъемлемым элементом которой является как широкая общеобразовательная подготовка, так и специальное профобразование»* 2.
Это, естественно, связано с удорожанием стоимости рабочей силы и повышением издержек на ее воспроизводство. Но такие затраты капиталист с лихвой покрывает за счет сокращения армии рабочих, более быстрого
‘К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 208—209.
2 «США: проблемы внутренней политики». Группа авторов. М., 1971, стр. 76.
55
роста производительности труда, за счет роста получаемой им прибавочной стоимости. Потребительную стоимость рабочей силы высококвалифицированных специалистов частично снижает государство. В ряде высокоразвитых стран, например в США, во Франции, в Японии, мы наблюдаем новое явление — государственно-монополистическое регулирование в области занятости. Меры, предпринимаемые в рамках этого регулирования, включают в себя подготовку квалифицированных кадров за счет государства и поощрение миграции рабочих в районы, нуждающиеся в рабочей силе. Одновременно государство определяет «необходимый» уровень безработицы, то есть размеры того «резервного пула» рабочей силы, которая не находит спроса при капитализме.
В этот пул попадает часть рабочих «традиционных» специальностей, хотя и небольшая. Основная масса «высвобождающихся» в результате наступления машин работников перекачивается в «непроизводственную сферу», на долю которой в 1969 году в США приходилось 54,7 процента всех занятых по сравнению, скажем, с 39,7 процента в 1947 году. По оценке ряда американских экономистов, процент этот будет - возрастать и впредь, и со временем в сфере услуг и финансов, торговле, государственном аппарате будет занято более трех пятых всех лиц наемного труда'.
Характер капиталистической эксплуатации рабочих, занятых как в сфере производственной, так и в непроизводственной, примерно одинаков. Масштабы и характер потребления рабочей силы предусматривают в условиях современного общества производство не только товаров, но и все в большей степени услуг, которые тоже становятся предметом купли-продажи.
Анализируя характер капиталистической эксплуатации
1 «США: проблемы внутренней политики», стр. 74.
56
работников, занятых в сфере услуг, Маркс подчеркивал, что услуги имеют не только потребительную стоимость, но и меновую. Но услуги — это не товар, ибо труд, затрачиваемый на услуги, непроизводителен, так как производится не товар, не капитал, а непосредственно потребительная стоимость. Услуги продаются не в форме товара, а «только в форме самой деятельности». Столь специфический характер «производства услуг», которые, по Марксу, призваны удовлетворить не только действительные или воображаемые потребности индивидуума, но и потребности, «навязанные» ему, не может не влиять на классовое сознание тех, кто занят в таком «производстве» ]. Тем более что само по себе понятие «сфера услуг» достаточно широко. И в этой сфере могут быть заняты не только уборщики, шоферы, клерки, продавцы и секретари, но и маклеры, актеры, работники юридических фирм, туристских бюро и т. д. Буржуазная статистика и здесь всех «валит в одну кучу», а нас в данном случае интересует «чистый» пролетариат.
В ряде случаев по своему социально-экономическому положению, по роли в процессе труда к рабочему классу приближаются и некоторые категории инженерно-технических работников, и ряд служащих.
Дифференциация рабочего класса в значительной степени обусловлена в наши дни и тем двуединым процессом, который можно охарактеризовать как «интеллектуализацию» пролетариата и «пролетаризацию» интеллигенции. Этот процесс есть наиконкретнейшее следствие и неотъемлемая часть научно-технической революции.
Многие ученые, исследуя структуру рабочего класса развитых капиталистических стран, признают, что «с развитием производительных сил меняется и сам харак
' См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 26, ч. I, стр. 151, 155—156.
57
тер физического труда. Многие его виды больше связаны со значительным нервным напряжением, чем с затратами мускульной энергии» ’.
Некоторые считают и инженерно-технических работников новым отрядом рабочего класса 1 2.
Провести такую грань, которая бы четко отделила рабочего от наемного специалиста, нелегко в силу причин, о которых мы говорили выше. Можно лишь попытаться выделить в трех основных отрядах современного пролетариата более-менее стабильные группы. Так, говоря о промышленном пролетариате, выделим, памятуя об условности такого деления, две основные группы — производительных рабочих преимущественно умственного труда и производительных рабочих преимущественно физического труда.
Рассмотрим эти группы по отдельности.
Производительные рабочие преимущественно умственного труда. Помимо трех существовавших прежде элементов машин и систем машин (двигатели, передаточные механизмы, рабочие машины), НТР породила четвертый элемент — управляющую машину, которая не только освобождает человека от непосредственного физического воздействия на предмет труда, но и от непосредственного управления обычными машинами 3.
Таким образом, категория приближенности к предмету труда у этого отряда рабочего класса качественно иная, чем у традиционного рабочего. С одной стороны, они лично воздействуют на него, но с другой —
1 «Политическая экономия современного монополистического капитализма», т. 2. М., 1970, стр. 224, 225.
2 См., например: «Политическая экономия. Капиталистический способ производства». М., 1967, стр. 388.
3 «Научно-техническая революция и социальный прогресс», стр. 323.
58
не воздействуют на предмет труда прямо и уж тем более физически. Труд их носит преимущественно умственный характер.
В эту категорию входит определенная часть инженеров, а также технических работников, «управляющих управляющими машинами».
Сюда же мы относим и высококвалифицированных рабочих таких специальностей, как механики ЭВМ, наладчики электронной аппаратуры, операторы и т. д.
Отметим, что в ходе научно-технической революции группа эта постоянно расширяется. По данным прогноза министерства труда США, численность таких высококвалифицированных рабочих возрастет в США с 8,6 миллиона человек в 1960 году до 11,4 миллиона в 1975 году '.
Возможность возникновения этого отряда рабочего класса предвидел Карл Маркс, когда, характеризуя автоматизированное производство, говорил, что в нем рабочий как бы становится «рядом с производством», вместо того чтобы быть его главным агентом, выполняет, по сути дела, роль «надзирателя и регулятора» производства.
«Разумеется, — подчеркивает член-корреспондент АН СССР В. Г. Афанасьев, анализируя влияние научно-технической революции на производство в свете этого высказывания К. Маркса, — речь идет здесь совсем не о полном освобождении человека от участия в производственном процессе, а о постепенном, совершающемся по мере прогресса техники освобождении его от участия в производстве как физического существа и тем самым об освобождении технического прогресса от
1 «Tomorrow’s Manpower Needs», Vol. IV. Washington, 1969, pp. 29—30.
59
сдерживающей его физической ограниченности чело-пека»
Производительные рабочие преимущественно физического труда. Наблюдается рост и этой группы рабочих. В США с 1900 по 1965 год численность рабочих физического труда, занятых главным образом в промышленности, строительстве и на транспорте, выросла с 10,4 миллиона до 26,5 миллиона человек1 2. Одновременно их доля в армии наемных работников сократилась в США за 1940—1965 годы с 40 до 36,7 процента 3.
Эту группу мы соответственно разделим на три подгруппы: а) высококвалифицированные; б) полуквалифицированные; в) неквалифицированные.
Существуют различные мнения относительно будущности этой группы. Одни исследователи считают, что абсолютного сокращения числа рабочих физического труда не ожидается. Другие полагают, что со временем численность этой группы, равно как и ее доля в армии наемного труда, резко сократится в связи с резко меняющимся характером производства. При всей полярности этих мнений правы и те и другие, если учесть наше деление на подгруппы. Со временем, несомненно, полностью исчезнет неквалифицированный труд. Он просто не будет находить никакого спроса. Довольно долго будет расти количественно группа полуквалифицированных рабочих, занятых выполнением простых, однообразных, чисто механических операций. Полуквалифицированная рабочая сила требуется на обычных и автоматизированных предприятиях, но она уже совсем в не
1 В. Г. Афанасьев, Научный коммунизм. М.,	1969,
сгр. 250—251.
2 «Historical Statistics of the United States». Washington, 1960, I». 74.
9 «Statistical Abstract of the United States». 1967, p. 230.
60
больших количествах используется на поточных линиях и производствах с программным управлением.
Высококвалифицированные рабочие будут постоянно нужны. Причем уровень их квалификации будет повышаться по мере усложнения процесса производства. Процесс «интеллектуализации» рабочего класса может поднять рабочих этой подгруппы до того уровня, на котором находятся сейчас рабочие преимущественно умственного труда. Одновременно процесс «пролетаризации» интеллигенции может привести к тому, что само по себе понятие «высокая квалификация» станет, условно говоря, равнозначным высшему техническому образованию, дополненному большим производственным стажем, и это затруднит пополнение первой группы за счет высококвалифицированных рабочих второй. Более того, возможно вытеснение просто высококвалифицированных рабочих из первой группы во вторую под наплывом ИТР.
С годами деление на подгруппы по квалификации, очевидно, исчезнет в этой группе в то время, как появится в первой.
Исторически группа рабочих преимущественно физического труда обречена на исчезновение, как сам отчужденный труд. Но это весьма отдаленная перспектива.
Близко к этой группе по характеру труда стоят сельскохозяйственные рабочие, непосредственно не связанные с промышленным производством и производством услуг. Огромное число среди них составляют неквалифицированные рабочие.
Торгово-конторские рабочие в отличие от промышленного пролетариата заняты непроизводительным трудом. И поэтому правомерно назвать их непроизводительными рабочими. Это более широкая категория, чем торгово-конторский пролетариат. Сюда мы
61
огносим работников сферы услуг, финансов и торговли, ряд категорий служащих, которые по основным своим классовым признакам — отношению к собственности на средства производства, роли в общественной организации труда, уровню и способу получения дохода — не отличаются от пролетариата.
Здесь мы также имеем две подгруппы: рабочие преимущественно умственного труда и рабочие преимущественно физического труда. Для этой группы в целом характерен рост за счет рабочих, «высвобождающихся» из традиционных отраслей промышленности, и за счет мелкой буржуазии, фермеров, подвергающихся процессу пролетаризации. Это не может не сказываться на классовом самосознании данной группы, на ее социальной психологии.
Эта группа рабочего класса все время расширяется. Так, за период с 1960 по 1968 год доля работников сферы обслуживания выросла в процентном отношении к общему числу наемных работников в США с 11,8 до 12,5 процента, в странах «Общего рынка»— с 9,7 до 33 процентов, в Японии — с 3,8 до 8,6 процента1.
На долю работников сферы обслуживания, куда включаются торговля, кредитно-финансовая система, услуги, государственные и общественные учреждения и т. д., в США и Канаде приходится более половины всех наемных работников 2.
Далеко не всех их можно отнести к группе «непроизводительные рабочие»: мы должны всегда помнить о критическом отношении к буржуазной статистика. Тем не менее очевидно, что процент того отряда пролетариата, который мы отнесли к группе «непроизводительные рабочие», достаточно велик.
' См.: «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10, стр. 151.
2 См.: там же, стр. 153.
62
Необходимо выделить и еще одну многочисленную группу современного пролетариата — незанятых рабочих. Сюда попадают представители всех трех основных отрядов пролетариата капиталистических стран — промышленного, сельскохозяйственного и торгово-конторского. Группа эта неустойчива ни в количественном, ни в возрастном отношении. В первой половине 1971 года в США, по официальной статистике, насчитывалось 5 миллионов 102 тысячи безработных при 78 миллионах 64 тысячах работающих по найму'. В эти пять с лишним миллионов буржуазная статистика включает не только рабочих, но и все растущий контингент безработных инженеров, техников и других представителей интеллигенции, не находящих спроса на свою рабочую силу.
Фактическое число безработных в США, однако, выше. Статистика (официальная) не учитывает тех, кто имеет временную работу, неполную рабочую неделю, а также лиц, не зарегистрированных на бирже труда. Если учитывать всех незанятых трудоспособных и желающих работать лиц, то цифра безработных увеличится примерно вдвое. Известно, что в 60-е годы при официальной цифре 3—4 миллиона безработных в США насчитывалось фактически 10—11 миллионов человек2.
Безработица, конечно, в первую очередь бьет по рабочим. И по официальной статистике, и фактически они составляют большинство безработных. При этом самая высокая доля незанятых отмечается среди национальных меньшинств, среди «цветных» как в США, так и в других развитых капиталистических странах, исключая Японию. Так, в США доля безработных среди негров постоянно в два — два с лишним раза больше, чем среди белых. В 1971 году количество безработных сре-ди белых было 5,3 процента, среди негров —10,7 про-
1	«The 1972 World Almanac». N. Y., 1971, p. 80.
2	«США: проблемы внутренней политики», стр. 79.
63
цента1. Среди индейцев безработица — массовое явление. По подсчетам одного из лидеров индейских организаций, 60 процентов трудоспособного индейского населения, то есть 79 тысяч человек, не имеют работы или работают неполную рабочую неделю2.
«Более половины из 6,5 миллиона американцев мексиканского происхождения на юго-западе США живут в условиях бедноты, — пишет в своей книге «Смысл мятежа» член Верховного суда США Уильям Дуглас.— Безработица среди них вдвое превышает средний уровень по стране в целом и выше, чем среди негров»3.
Безработица 60-х годов наиболее болезненно сказалась на молодежи в возрасте от 16 до 24 лет, то есть на тех, кто по окончании школы не имел никакой квалификации и возможности ее получить. Спрос на неквалифицированную рабочую силу был практически равен нулю, ибо в это время наблюдался спад в «традиционных» отраслях промышленности, шла бурными темпами механизация сельского хозяйства, был в расцвете бум в аэрокосмической, электронной, радиотехнической и других отраслях, вызванных к жизни научно-технической революцией.
К 70-м годам этот бум стал проходить. В армию безработных стали вливаться инженеры, техники, высококвалифицированные специалисты с университетскими дипломами. Немалую долю среди них составили выпускники вузов, не сумевшие найти работу.
Бурными темпами шла автоматизация. Так, с середины 50-х годов в нефтехимической промышленности США за счет внедрения новой техники непрерывно происходило сокращение общего числа занятых на нефтеперегонных заводах. То же самое наблюдалось на неф-
1 «Правда», 11.7.1972.
2 «Manifesto», Ed. by A. Rinzler. London, 1970, p. 5.
3 «США — экономика, политика, идеология», 1970, № 10, стр. 89.
64
тепромыслах. Число рабочих, занятых на добыче нефти, со 147 тысяч в 1953 году упало до 90 тысяч в 1967-м1.
Политика государственного регулирования занятости предполагает в США поддержание безработицы на сравнительно постоянном уровне — 4—5 процентов от общей численности самодеятельного населения. Такой уровень считается нормальным, что уже само по себе есть показатель загнивающего характера капитализма в его империалистической стадии.
Буржуазное государство использует безработицу в качестве специфического средства регулирования экономики, то спасая ее от «перегрева» за счет сокращения армии наемного труда (хотя это и не единственное средство), то, наоборот, увеличивая (в небольших размерах) эту армию, чтобы не допустить «остывания» экономики. При этом безработицу поддерживают на относительно низком уровне, чтобы не вызвать социальных потрясений больших масштабов. К тому же в армии безработных постоянно сохраняется высокий процент «граждан второго сорта», чему способствуют дискриминационные правила приема на работу и расистская политика руководства ряда профсоюзов, не принимающих «цветных» в свои ряды.
Одновременно буржуазия использует безработицу как средство давления на рабочих и «пролетариев умственного труда». Угроза безработицы помогает сдерживать в определенных рамках классовые конфликты, способствует усилению капиталистической эксплуатации, искусственно подогревает расовый конфликт.
В США природа регулирования безработицы та же, что и в случае с консервацией пастбищных и пахотных земель. Правительство предпочитает платить фермерам за «незасев» и «невыпас», дабы поддержать стабиль
1 «Manpower Report of the President», March, 1970, p. 229.
5 В. Большаков
65
ность цен на сельскохозяйственные продукты, и точно так же предпочитает выплачивать определенные суммы в качестве пособия по безработице, чтобы только не допустить перепроизводства товаров. В результате в США сложилось такое положение, что в районах хронической безработицы, в частности в Аппалачах, есть семьи, члены которых никогда не работали при всей своей трудоспособности и желании получить хоть какую-нибудь работу. Более того, в этих районах уже подрастает второе поколение безработных, которые никогда не знали иного источника дохода, кроме пособия федеральных властей и подачек филантропических обществ '.
Эти люди по своему положению и социальной психологии лишь формально могут быть отнесены к рабочему классу, ибо, находясь с рождения до смерти в категории безработных, они практически представляют собой новую разновидность люмпен-пролетариата, искусственно создаваемую буржуазным государством. Более того — с каждым годом численно растущую. По подсчетам экономистов, в США уже в 1966 году насчитывалось 6 миллионов людей, живущих на пособие 1 2. Через пять лет число их возросло вдвое.
В тяжелейшем положении находятся те, кто не имеет возможности получить пособие — процедура эта весьма сложна — и вынужден биться с нищетой самостоятельно. «Как это ни парадоксально, — писал журнал «Тайм», — но государство всеобщего благоденствия меньше всего помогает тем, кто больше всего нуждается. Подавляющая часть бедняков не пользуется благами социального обеспечения, страхования по безработице или правом вступать в профсоюзы. Хотя Вашингтон щедро раздает 18 миллиардов долларов в год на всевозможные программы социального обеспечения,
1 «Time», 13.5.1966.
2 Ibid.
66
лишь жалкие крохи попадают на самое дно» *. Ловкие дельцы умудряются наживаться даже на помощи бедным.
В результате того, что государство помогает богатым стать богаче, а бедным беднее, в США в 1966 году насчитывалось 6,5 миллиона бедных семей, то есть 32 миллиона человек. Примерно 13,9 миллиона детей в возрасте до 15 лет живут в нуждающихся семьях. Ежегодно от недоедания в самой богатой стране мира — США — умирает 1,5 тысячи человек1 2. Это лишь официальные данные.
Такова реальность существования той категории рабочего класса, которую мы отнесли к группе «незанятых».
Еще раз подчеркнем, что деление на эти группы достаточно условно и, конечно, не всеобъемлюще. Это лишь попытка классификации. Попытка, необходимая нам для анализа выступлений идеологов новых левых, огульно обвиняющих рабочий класс в «обуржуазива-нии», отрицающих революционную роль пролетариата. Одновременно дифференцированный подход к различным отрядам современного пролетариата облегчает и марксистский анализ революционного потенциала этого класса, о котором порой в нашей политической литературе принято говорить в таких оптимистических выражениях, что может создаться впечатление абсолютного единства всех его отрядов. Это, к сожалению, не так. Анализ структурного состава современного пролетариата развитых капиталистических стран помогает нам выяснить, как, говоря словами В. И. Ленина, «империалистская идеология проникает и в рабочий класс» 3.
Неоднородность состава рабочего класса, расшире-
1 «Time», 13.5.1966.
2 Ibid.
3 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр, 407.
5*	67
ние его границ за счет притока новых категорий работников, за счет пролетаризации мелких буржуа, фермеров и интеллигенции приводят, несомненно, и к определенным сдвигам в социальной психологии некоторых категорий рабочих, не говоря уже о прямом влиянии империалистической пропаганды. Проявления такого влияния — выступления некоторых профсоюзов в США и социал-демократических лидеров в Англии, ФРГ, Скандинавских странах, в Японии на стороне буржуазии — служат поводом для идеологов новых левых и особенно ультралевых огульно поносить весь пролетариат за «соглашательство» и обвинять его в «обуржуа-зивании». Так, Герберт Маркузе в своей книге «Одномерный человек» пишет о «союзе большого бизнеса и профсоюзов», приводя такой пример из книги «Рабочие о рабочих»:
«Случилось так, что профсоюз стал почти неотличим от корпорации в своих собственных глазах. Мы видим это на том примере, что профсоюз и корпорация вместе занимаются лоббизмом. Профсоюз не сможет уже убедить рабочих ракетной промышленности в том, что компания, для которой они работают, — это грязная лавочка, ибо и профсоюз, и корпорация вместе лоббируют за предоставление больших контрактов на производство ракет, пытаются заполучить и другие оборонные предприятия в своем районе, вместе дают показания в конгрессе и совместно убеждают конгрессменов в том, что надо строить ракеты, а не бомбардировщики, или, наоборот, — бомбардировщики, а не ракеты, в зависимости от того, какой контракт они получили»
Будь книга Маркузе написана позже, он мог бы при-
1 Н. Marcuse, One Dimensional Man, p. 32.
Автор особо обращает внимание читателя на эклектичность и непоследовательность взглядов Маркузе. Пожалуй, его нельзя назвать со стопроцентной уверенностью ни экзистенциалистом, ни 68
вести в подтверждение своего тезиса о «союзничестве» пролетариата и буржуазии и другие примеры. Свои рассуждения о «реакционности» пролетариата — это также один из тезисов его книги — он мог бы проиллюстрировать фотографиями того погрома, который устроили члены профсоюза строительных рабочих в мае 1970 года участникам антивоенной демонстрации, про-
фрейдистом, ни неогегельянцем. Маркузе довольно часто обращается к Марксу, что отнюдь не делает его марксистом. Нельзя не обратить внимания на тот факт, что Маркузе почти полностью игнорирует ленинский анализ империализма, что дает ему «повод» заявить о «недостаточности» критической теории Маркса, о ее «несоответствии» эпохе развитого капитализма. При всем этом критическая сторона работ Маркузе привлекает многих исследователей. В этой связи заслуживает внимания оценка, данная Маркузе и Жан-Полю Сартру авторами монографии «Поход Маркузе против марксизма»:
«Как антибуржуазно настроенные социальные критики, они развивают свои критические теории, используя Марксову критику капитализма, поскольку именно Маркс дает действительные аргументы против капитализма, используя Марксов метод анализа механизма формирования капиталистических общественных отношений, точнее — элементы этого метода, поскольку этот метод адекватен буржуазному индустриальному обществу. Разумеется, они не становятся при этом марксистами, ибо, опираясь на отдельные положения Маркса, к тому же часто интерпретируемые этими философами по-своему, они не приемлют Марксову теорию как систему, а используя элементы Марксова метода, делают отнюдь не марксистские выводы относительно перспектив развития современного общества. Тем не менее ни теория Маркузе, ни его политическая позиция по отношению к современному капитализму, ни факт его популярности среди леворадикальной молодежи не могут быть правильно поняты, если мы будем игнорировать известное различие позиций в отношении марксизма со стороны «профессиональных» антикоммунистов, защищающих капиталистическое общество (вроде американского реакционного социолога 3. Бжезинского), и со стороны радикальных буржуазных критиков капитализма, выступающих с утопическо-романтических позиций и пытающихся найти в учении Маркса обоснование своего радикализма» (Э. Я. Баталов, Л. А. Никитич, Я. Г. Ф о г е л е р, Поход Маркузе против марксизма. М., 1970, стр. 12—13).
69
тостовавшим против вторжения в Камбоджу, на Уоллстрите. Стальными касками, кулаками и железными палками эти «патриотические рабочие» орудовали с не меньшей жестокостью, чем полиция своими дубинками
Маркузе мог бы процитировать иные «патриотические» высказывания и лидеров профсоюза грузчиков Атлантического побережья США, объявивших в октябре 1969 года о бойкоте разгрузки шведских судов в связи с тем, что Швеция оказала экономическую помощь ДРВ 1 2. И уже под финал, чтобы окончательно сбить читателя с толку, он мог бы процитировать Уоллеса, фашиствующего губернатора штата Алабама, который претендовал в предвыборной кампании 1972 года на право быть выдвинутым кандидатом в президенты. Уоллес, когда корреспондент журнала «Ньюсуик» предложил ему «поиграть в президента», назвал в качестве своего возможного министра труда... лидера АФТ—КПП — крупнейшего профсоюзного объединения США — Джорджа Мини 3.
Маркузе вроде бы говорит правду, но, конечно, не всю правду, а выгодную ему для подтверждения его концепции. Первая и главнейшая его ошибка — это отождествление реакционных лидеров профсоюзов с их рядовыми членами, постановка знака равенства между социал-реформистами и теми профсоюзными лидерами, которые ведут рабочий класс не только на экономическую, но и на политическую борьбу с капиталом.
Из всего вышесказанного читатель может сделать вывод, что при анализе того же движения новых левых, при критическом рассмотрении капиталистического общества есть смысл использовать работы Маркузе, но делать это следует вдумчиво и с большой осторожностью подходить к той его «критике» капитализма, которая иной раз оборачивается апологетикой либо чистым утопизмом.
1 «Time», 25.5.1970.
2 «США — экономика, политика, идеология», 1970, № 12.
9 «Newsweek», 6.12.1971.
70
В тех же США левые силы существуют и в руководстве крупных профсоюзов, таких, например, как «Рабочие автомобильной и авиационной промышленности», которые протестуют против гонки вооружений, выступают против кандидатов «ультра» *.
Вторая ошибка Маркузе при его анализе взаимоотношений пролетариата и буржуазии — это пострижение под одну гребенку всего рабочего класса, в котором есть и темная, невежественная масса, способная пойти на поводу у реакции, а есть и авангард, который составляет ту «рабочую интеллигенцию», о которой говорил в свое время В. И. Ленин. Характерно, что эта интеллигенция сейчас в своем большинстве находится в числе рабочих не просто высокооплачиваемых, но и высококвалифицированных. Эта категория легче воспринимает передовые идеи современности, более чутко реагирует на социальную несправедливость и нарушения демократических прав. И не случайно в Италии позиции ИКП сильнее там, где производство в наибольшей степени автоматизировано. Там же, где производство мелкое, кустарное, коммунистам Италии работать труднее.
Довольно долго новые левые такого рода различия недоучитывали. Обрушиваясь на весь рабочий класс США после того, как «стальные каски» избили участников демонстрации, они не попытались понять, что, несмотря на то, что члены строительного профсоюза относятся к «высокооплачиваемой категории рабочих в США»1 2, это одновременно и категория рабочих невысокой квалификации, к тому же в массе своей малообразованных, зараженных, как ни один другой профсоюз, не только расизмом и антикоммунизмом, но и
1 См.: «США — экономика, политика, идеология», 1970, № 12. «Daily World», 10.5.1972.
2 «Time», 25.5.1970.
71
«артелыциной». Отождествлять их со всем американским пролетариатом было бы просто нелепо.
Если бы Маркузе и его единомышленники действительно были марксистами, они бы более трезво оценивали реальную картину классовой борьбы в условиях империализма.
Указывая на прямую связь империализма с оппортунизмом, В. И. Ленин писал: «Получение монопольновысокой прибыли капиталистами одной из многих отраслей промышленности, одной из многих стран и т. п. дает им экономическую возможность подкупать отдельные прослойки рабочих, а временно и довольно значительное меньшинство их, привлекая их на сторону буржуазии данной отрасли или данной нации против всех остальных. И усиленный антагонизм империалистических наций из-за раздела мира усиливает это стремление. Так создается связь империализма с оппортунизмом...» 1
Каутский и К0 в Германии, Л. Мартов в России еще в те времена всячески пытались затушевать эту связь оппортунизма с империализмом, утверждали, что «...дело противников капитализма было бы безнадежно, если бы именно передовой капитализм вел к усилению оппортунизма или если бы именно наилучше оплачиваемые рабочие оказывались склонны к оппортунизму...»2. Впоследствии этот же тезис подхватили иные «марксисты», отказавшие рабочему классу в революционности, именно на основе такой «безнадежности» кинувшиеся на поиски «новых революционных сил» чуть ли не среди уголовников. «На самом же деле особенная быстрота и особенная отвратительность развития оппортунизма, — писал В. И. Ленин, — вовсе не служит гарантией прочной победы его, как быстрота развития злокаче
' В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 423.
2 Т а м же, стр. 424.
72
ственного нарыва на здоровом организме может лишь ускорить прорыв нарыва, освобождение организма от него. Опаснее всего в этом отношении люди, не желающие понять, что борьба с империализмом, если она на связана неразрывно с борьбой против оппортунизма, есть пустая и лживая фраза»
Еще более кстати эта характеристика В. И. Ленина подходит к тем «теоретикам», которые не только отказываются от борьбы с оппортунизмом в рабочем движении, а попросту списывают пролетариат со счетов, как целиком пораженную оппортунизмом жиронду, полагаясь в своей «борьбе» с империализмом скорее на люмпен-пролетариат, чем на пролетариат настоящий.
Не будем вдаваться сейчас в подробный разбор тех тенденций к противодействию оппортунизму, которые возникают в рабочем движении в тех же Соединенных Штатах изнутри, отметим лишь одну деталь: в своем стремлении опорочить рабочий класс, записать его в союзники буржуазии иные левые идеологи и псевдомарксисты выступают даже большими «католиками», чем тот «папа», который дал им социальный заказ — обратить в свою веру молодежь и студенчество. Характерно, что даже столь архиреакционный журнал, как «Тайм», в своем репортаже о расправе «стальных касок» со студентами был вынужден признать, что строи-тёльные рабочие, несмотря на то, что они являются самой высокооплачиваемой категорией, «не застрахованы ни от инфляции, которая сказывается на их экономическом статусе, ни от безработицы». И более того — «они далеко не едины» в своем ультрапатриотизме, среди них немало и тех, кто политику лидеров профсоюза, равно как и расправу над студентами, не одобряет1 2.
Многие молодые рабочие все активнее участвуют в
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 424.
2 «Time», 25.5.1970.
73
общем демократическом движении за гражданские права и против милитаризма, становятся сознательными участниками антиимпериалистической борьбы. И, как показывают опросы, проведенные буржуазными социологами, по степени своего радикализма они нередко превосходят студентов, которых идеологи новых левых поначалу считали единственной силой, противостоящей «системе».
Опрос 2000 молодых людей, включая студентов и рабочих, проведенный в конце 1970 года, показал, что большинство из них выступало за скорейшее прекращение войны во Вьетнаме.
Согласно данным опроса, 66 процентов студентов колледжа и 53 процента молодых рабочих высказались за то, что «США должны уйти из Вьетнама в течение ближайших шести месяцев». Только 29 процентов опрошенных согласились с тем, что расовая дискриминация исчезает.
Д-р Дэвид Р. Готлиб, руководитель исследований по программе изучения детей и юношества, организованной Белым домом, отметил, что молодежь уже больше не верит в миф о равных возможностях, а также что «отчуждение не ограничивается каким-либо сегментом населения» *.
В феврале 1970 года «Джилберт юз рисерч», отделение фирмы «Джилберт Маркетинг труп оф Нью-Йорк инкорпорейтед», провело опрос 5103 молодых людей, в возрасте от 14 до 25 лет. 66 процентов молодых рабочих выступили против правительственной политики контроля над заработной платой, 59 процентов студентов также были против. Однако контроль над ценами был признан законной прерогативой государства 56 процентами в обеих группах.
1 «Daily World», 13.11.1970.
74
42 процента всей группы ответили положительно на вопрос: «Форма правления в США нуждается в значительных изменениях?». 3 процента заявили, что нужна иная форма правления.
Опрос отметил, что наиболее критически были настроены молодые рабочие. По их мнению, они получают меньше всего благ от правительственных программ и мероприятий.
55 процентов высказались за увеличение правительственных усилий в деле обеспечения равных возможностей для меньшинств.
47 процентов выразили уверенность в том, что достижение равных прав потребует «решительных действий отдельных лиц и групп», 18 процентов высказались за то, что это потребует «насильственной революции», а 23 процента верят в то, что «насилие иногда оправданно для того, чтобы добиться социальных или политических целей, или того и другого вместе» ’.
Эти исследования были проведены в порядке подготовки организованной Белым домом конференции по проблемам молодежи, проходившей в феврале 1971 года.
«Дейли уорлд», комментируя этот опрос, подчеркивала сходство взглядов рабочих и студентов, отмечая,, что приведенная статистика «показывает рост политической сознательности всех слоев молодого поколения». И подчеркивала при этом необходимость для студентов учиться у рабочих формам, методам борьбы и организаций 2.
Продолжая наш анализ классовой структуры развитых капиталистических стран на современном этапе, рассмотрим еще класс мелкой буржуазии.
’ «Daily World», 13.11.1970.
2 Ibid.
75
МЕЛКАЯ БУРЖУАЗИЯ! МЕЖДУ КАПИТАЛИСТОМ И ЛЮМПЕНОМ
Наверное, нигде так, как в высокоразвитых капиталистических странах, и никогда так, как сегодня, не была столь многозначной фраза: «У меня есть свой собственный бизнес (свое дело)». Ее могут произнести Рокфеллер и Ротшильд, хозяин небольшого заводика, крупный фермер и мелкий фермер, владелец нефтяной корпорации и владелец бензоколонки, продающий бензин этой корпорации.
Семантически фраза будет звучать — с большей или меньшей долей солидности — абсолютно одинаково в устах их всех. Смысл, в нее вкладываемый, — экономический и политический —весьма различен.
Многоликий мелкий буржуа действительно собственник, хотя и мелкий. Он не работает по найму, но одновременно и не может на сто процентов принадлежать к эксплуататорам. У него есть свои орудия производства, он не «гол как сокол», он собственник, но он живет своим собственным трудом. И даже если нанимает себе работника, работает наравне с ним, если не больше его, ’— в отношении нанятого он должен соблюдать трудовое законодательство и нормы продолжительности рабочего дня, а по отношению к себе и членам своей семьи у него свой закон—выжить. И поэтому он работает от зари до зари.
Мелкие собственники города и деревни составляют весьма значительный процент в развитых капиталистических странах. В США, например, доля мелкой буржуазии по отношению ко всему самодеятельному населению 11 процентов. Из них примерно две трети живут в городах и около трети — фермеры '.
1 «Statistical Abstract of the United States», 1965—1968.
76
И, несмотря на то, что число этих собственников по мере развития крупного производства неизменно уменьшается, уменьшение это происходит не всегда и не везде равномерно. В основном монополии бьют в первую очередь по мелким и средним фермерам. Как подчеркивается в программе Компартии США, агробизнес гонит с земли мелких фермеров-одиночек. Господствующие позиции занимают гигантские капиталистические предприятия. Мелкие и средние фермеры, хотя все еще и составляют большинство производителей сельскохозяйственных продуктов, быстро уступают свои позиции
27 февраля 1967 года президент Джонсон обратился к конгрессу с посланием о положении фермеров и сельского населения США, в котором признал, что мелкие и средние фермеры Америки живут под угрозой постоянного разорения, что занятость на фермах сократилась на 46 процентов за период с 1950 по 1967 год. В послании отмечалось, что существование 1,5 миллиона мелких фермеров «может висеть на волоске», поскольку они располагают мизерными возможностями и мало что могут продать. Уровень безработицы и неполной занятости в сельской Америке значительно превосходит уровень по стране. 10 миллионов сельских жителей Америки — каждый пятый — живут ниже официально установленного уровня бедности, миллионы семей прозябают в условиях, которые являются позором для развитой страны.
«Какая существует надежда для издольщика, труд которого заменили машиной, на какую новую работу может устроиться 50-летний фермер, который всю свою жизнь обрабатывал землю? К какому будущему может стремиться сельская молодежь, когда один из десяти может рассчитывать зарабатывать на жизнь, занимаясь
1 См.: «США — экономика, политика, идеология», 1971, № 1, стр. 85.
77
фермерством? — вопрошал президент в своем послании. — Неподготовленная и необученная, не имея другого выхода, она покидает знакомую ей землю и устремляется в переполненные трущобы американских городов».
Озабоченность Джонсона была вызвана в основном соображениями предвыборной кампании 1968 года и «ловлей фермерских голосов», а также попытками хоть как-то притушить их недовольство за счет программы «помощи» сельскохозяйственным районам.
Программа эта обернулась, в общем-то, издевательством над разоряющимися фермерами, особенно в том штате, из которого вышел сам Джонсон.
Только за один год техасские земельные магнаты, составляющие 0,02 процента населения Техаса, получили субсидии на 250 миллионов долларов, а нуждающиеся граждане, составляющие 28,8 процента населения штата, — всего лишь на 7 миллионов долларов.
Президент американской Ассоциации по кредитованию производства Гомер Джексон считает, что «сельскохозяйственная экономика стоит перед банкротством... Мы, — говорит он, — находимся в самом критическом финансовом положении, с которым когда-либо сталкивались фермерские семьи Америки». И подчеркивает, что процесс разорения фермеров происходит небывалыми в истории страны темпами: только в 1967 году разорились и продали с молотка свое хозяйство 130 тысяч фермерских семей.
Мелкие и средние фермеры влезают в долговую кабалу, чтобы удержаться на поверхности. За 1963 — 1968 годы долги их увеличились на 84 процента1.
Семейные фермеры в США зажаты в тиски: с одной стороны, на них давят крупные капиталистические хо
1 «New York Times», 28.2.1967.
78
зяйства, с другой — скупочные компании, которые диктуют оптовые цены и контролируют рынок. Для многих, как отмечает тот же Джексон, единственный выход отделаться от долгов — это продать ферму или ранчо и уйти в город. Но и бегство в город, как признал в своем послании президент Джонсон, не решает проблемы тех, кто всю жизнь посвятил сельскому хозяйству^ Потеряв всякую надежду, разорившиеся фермеры присоединяются к тем, кто «гол как сокол», кто не имеет для продажи никакого иного товара, кроме своей рабочей силы, — к пролетариям или к тем, кто не может продать даже свою рабочую силу, — к безработным.
Быстрыми темпами разоряются мелкие и средние крестьяне в странах Западной Европы. С 1950 по 1960 год самодеятельное население, занятое в сельском хозяйстве стран «Общего рынка», сократилось с 20 миллионов до 15 миллионов человек; к 1970 году оно уменьшилось до 10 миллионов. По новому плану правящих кругов ЕЭС за предстоящее десятилетие (1971— 1980 гг.) сельскохозяйственное население в этих странах должно сократиться с 10 миллионов до 5 миллионов человек ’.
Городская мелкая буржуазия, как об этом говорит статистика, сумела приспособиться к тому губительному для нее процессу гигантского обобществления производства, который возвестила эра государственно-монополистического капитализма. Гиганты корпорации не пошли на полное поглощение мелких предприятий, которые, по сути дела, не могли составить для них конкуренции. В ряде высокоразвитых капиталистических стран мы наблюдаем рост числа мелких бизнесменов. Наиболее выпукло их «сосуществование» с большим бизнесом предстает в США, ФРГ и во Франции. Сосуществование это особого рода. Не может быть и речи
1 «Enterprise», 15.11.1969.
79
о какой-либо «свободной конкуренции» мелких собственников с монополиями-гигантами. Конкуренция мелкоты идет в среде мелкоты. Монополия же соглашается на предоставление самостоятельности мелкому бизнесу, имея при этом свой далеко идущий расчет. Например, мощная «Стандард ойл» находит для себя невыгодным организацию сети бензоколонок по всей стране, равно как и при своих зарубежных филиалах. Этот «бизнес» отдается на откуп мелким предпринимателям. Одновременно такому предпринимателю ставят условие — он будет продавать только товары «Стандард ойл» и те, что ему порекомендует «Стандард ойл». В противном случае ему гарантирован «выход из игры» — разорение. Представители монополий строго следят за тем, чтобы «правила игры» не нарушались.
Мелкий буржуа, владелец средств производства — в частности, бензоколонки — в качестве сырья (бензин, смазочные материалы и т. д.) использует то, что дает ему его практический хозяин, в данном случае — владельцы корпорации «Стандард ойл», а орудия производства — свои. Аналогичные примеры мы можем привести с мелкими предпринимателями и в сфере торговли, и в других сферах.
Таким образом, несмотря на то, что в отличие от рабочего, от интеллигента даже, мелкий собственник не продает свою рабочую силу, он тем не менее находится в прямой зависимости от крупной буржуазии. Последняя прямо заинтересована в его существовании, подвергает его если не прямой, то косвенной эксплуатации, ибо своим трудом по продаже товаров той же «Стандард ойл» тот же владелец бензоколонки способствует увеличению прибавочной стоимости, уже полученной монополией при производстве бензина, смазочных масел и т. д., избавляя ее от необходимости брать на

80
себя расходы по организации розничной торговли и в определенной степени — от расходов на рекламу. Ибо нет более активного и навязчивого зазывалы, чем мелкий торговец, стремящийся продать свой товар. А в силу того, что товар он продает не свой, а монополии, но как свой, монополия охотно соглашается на то, чтобы дать ему заработать, 'не покушается, пока ей не нужно, на его самостоятельность. И тем не менее эта самостоятельность в высшей степени иллюзорна. Ибо монополия может в любой момент избавиться от любых посредников между собой и потребителем, пустив по миру мелких «бизнесменов».
«Мелкие предприниматели, — как подчеркивается в программе Компартии США, — довольно гибкий термин, включающий в себя людей от бакалейщика на углу улицы до владельцев фирм, использующих труд сотен рабочих...» 1 По самой своей природе мелкая буржуазия стоит как бы между пролетариатом и капиталистом, если говорить еще шире, то иной раз — между люмпен-пролетариатом и крупным капиталистом. У нее и теоретически и практически есть шанс попасть и в ту и в другую категорию. То, как мелкие собственники попадают в люмпены, мы уже видели на примере разоряющихся фермеров. В отношении городской мелкой буржуазии можно сказать то же самое — их путь в люмпены, в армию безработных и в армию наемного труда также лежит через потерю собственного бизнеса. Но есть, хотя и удающийся очень немногим, иной путь. И справедливости ради следует о нем сказать.
В Америке есть такое понятие, как «селф-мейд мен», то есть «человек, который сам себя сделал», выбился в люди, пробился к месту под солнцем. Как правило, биографии такого рода людей активно используются * 6
1 «США — экономика, политика, идеология», 1971, № 1, стр. 85.
6 В. Большаков
буржуазными пропагандистами для демонстрации «широких перспектив для каждого» в «обществе равных возможностей».
На современном этапе научно-технической революции в странах с высоким уровнем жизни некоторым мелким бизнесменам удается сколотить себе крупное состояние за счет введения в широкое обращение какого-либо «гэджета», как говорят американцы, то есть какого-то изобретения, находящего широкое применение в промышленности либо в быту. Так, например, разбогател один американский бизнесмен, придумавший и запатентовавший «дома на колесах» — прицепные вагончики к автомобилям *. Явление это, однако, редкое. Чаще все «селф-мейд мен» наживают состояние за счет перегрызания глоток таким же мелким бизнесменам, наживаясь за их счет. Происходит эта драка пауков в банке уже, конечно, не так, как в монополизированных корпорациями областях — туда непосвященным и чужакам хода нет, — а в пока еще свободных от полной монополизации микрорайонах американской экономики.
У мелкого собственника есть еще шанс разбогатеть, хотя гораздо больше у него шансов разориться. Но тем не менее «саксесс-сториз»—дешевые лубочные истории о том, как бизнесмены достигают делового успеха, — наиболее популярны именно в среде мелкой буржуазии. Надежда превратить свой маленький бизнес в большой, в огромный движет каждым мелким собственником. Этому, по его мнению, могут угрожать лишь две силы: а) гигантские монополии, стремящиеся его разорить; б) коммунисты и всякие прочие левые, объявляющие о том, что ликвидируют частную соб-
1 См. в связи с этим статью в журнале «U. S. news and World Report», 15.9.1969, pp. 58—61.
82
ственность. Поэтому мелкие буржуа, как подчеркивается в программе Компартии США, «с одной стороны, ...вынуждены отстаивать условия капиталистического производства, которые неизбежно ведут к становлению монополий. С другой стороны, их борьба за существование неизбежно вынуждает их выступать против грабительских действий монополий. Отсюда колебания мелких предпринимателей, поднимающихся то на борьбу с монополиями, то на борьбу с рабочим классом» *.
Характеристика предельно точная и во многом объясняющая политические шатания тех выходцев из среды мелкой буржуазии, которые включаются в активную политическую деятельность, в том числе в движение новых левых.
Характеризуя классовую сущность мелкой буржуазии, В. И. Ленин писал, что она «...двулична по самой своей природе, и, тяготея, с одной стороны, к пролетариату и к демократизму, она, с другой стороны, тяготеет к реакционным классам, пытается задержать историю, способна... заключить союз с правящими классами против пролетариата ради укрепления своего положения, как мелких собственников»* 2.
Поэтому при анализе расстановки сил в буржуазном обществе, при оценке перспектив борьбы союза демократических сил с монополистами всегда необходимо учитывать и эту двойственность, и это двуличие мелкой буржуазии. Практика показывает, что в среде мелкой буржуазии находят отклик не только ультралевые, но и ультраправые взгляды, а заодно и весь широкий диапазон политических воззрений, заключенный между этими двумя полярными ультратечениями.
В периоды относительного экономического благопо
' «США — экономика, политика, идеология», 1971, № 1, стр. 85.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 2, стр. 454.
6*
83
лучия мелкая буржуазия, как ни один другой класс, обнаруживает склонность к тоталитаризму и подавлению личности, к «закону и порядку», стремится всеми силами удержать стабильность того режима, который дает ей возможность сохранить свое положение мелких собственников и приумножить эту собственность.
В периоды спада, экономических кризисов мелкий буржуа начинает метаться между правыми и левыми, хватается как за соломинку то за призывы фашиствующих демагогов к «закону и порядку», то за ультралевые лозунги.
Эти метания активно используют лидеры «ультра» вроде алабамского губернатора Дж. Уоллеса, который, по мнению социолога Гарвардского университета С. Лип-сета, эксплуатирует в политических целях чувства разочарования, опустошенности и безнадежности, охватившие миллионы американцев. Наиболее наглядно эти чувства проявились в письме к Уоллесу от одного из его сторонников. Вот некоторые выдержки из него:
«Есть три группы людей — богатые, средние, бедные. Я — из второй группы. Я подчиняюсь законам, плачу по счетам, включая налоги, и стараюсь никому не причинять зла.
Я делаю богатых богаче, кормлю бедняков, которые во многих случаях пытаются отнять у меня право зарабатывать себе на жизнь или в безопасности ходить по улицам.
Я устал смотреть на то, как люди, бросая работу под старость в надежде на то, что проживут на свои сбережения, вдруг убеждаются, что инфляция съедает все то, что они копили всю жизнь.
Я устал от того, что наших сыновей посылают за океан защищать народ, который сам себя защитить/ не может; от того, что вынужден кормить людей и у
84
себя дома и за границей лишь потому, что они не хотят пошевелить и пальцем, чтобы помочь самим себе.
Я устал платить стипендию студентам, которые скорее разнесут свой колледж на части, чем получат образование. Я вообще устал от студентов.
Я устал от требований национальных меньшинств...
Я маленький человек, у которого не так много денег и всего один голос (два — вместе с женой), но вот три вещи, которые я могу сделать: 1. Дать то, что могу, чтобы помочь. 2. Голосовать в ноябре за Уоллеса. 3. Убедить других сделать то же самое» *.
Человек, пославший это письмо, вложил в конверт пять долларов для предвыборной кампании Уоллеса. Можно ли назвать его фашистом, расистом, фанатиком? Вряд ли. Это типичный представитель «одноэтажной Америки». Таких, как он, в Америке миллионы. Далеко не все они за Уоллеса., Но именно из них, «разочарованных и опустошенных», вербует себе «уоллесизм» сторонников. Протест этих людей против реальности современной Америки никак нельзя низвести до снобистского стереотипа Ганса Моргентау, который считает это «протестом низших слоев среднего класса против современной эпохи».
Дело здесь куда сложнее. Причины массового недовольства рядовых американцев нынешней политической системой в США объясняются в первую очередь усилением государственно-монополистического характера американского капитализма и всеми вытекающими отсюда последствиями. Чем это оборачивается для мелкой буржуазии, в частности сельской, мы уже видели. Мы знаем, что от этого не застрахованы и мелкие собственники в городах. Процесс пролетаризации неумолимо, нередко помимо ее воли, втягивает мелкую буржуазию^ революционные движения масс.
1 «U. S. news and World Report», 19.6.1968.
85
На определенном историческом промежутке борьбы с монополиями мелкие буржуа могут быть союзниками рабочего класса и вносить свой вклад в демократическое движение масс. Но... так ли это надолго, всерьез? Об этом «но» говорил В. И. Ленин в своей работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», весьма актуальной в наши дни, в том числе для понимания нового левого движения:
«...Большевизм вырос, сложился и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы. Теоретически для марксистов вполне установлено, — и опытом всех европейских революций и революционных движений вполне подтверждено, — что мелкий собственник, мелкий хозяйчик (социальный тип, во многих европейских странах имеющий очень широкое массовое представительство), испытывая при капитализме постоянное угнетение и очень часто невероятно резкое и быстрое ухудшение жизни и разорение, легко переходит к крайней революционности, но не способен проявить выдержки, организованности, дисциплины, стойкости. «Взбесившийся» от ужасов капитализма мелкий буржуа, это — социальное явление, свойственное, как и анархизм, всем капиталистическим странам. Неустойчивость такой революционности, бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «модным» течением, — все это общеизвестно» *.
Этот политический портрет мелкой буржуазии при
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 14—15.
86
всей его безжалостности и гротескности выполнен в самой современной манере: об этом свидетельствуют, в частности, уже приводившиеся выше слова из программы Компартии США, об этом свидетельствует и политическая практика того же нового левого движения.
Поговорим теперь об интеллигенции.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ! ПЕРЕМЕНЫ
С ПЕРЕМЕНОЙ ВРЕМЕН
Давно уже в нашей литературе в отношении интеллигенции бытует такой термин, как «прослойка». Термин «прослойка», хотя он и точно определяет промежуточное положение интеллигенции в классовой структуре общества, не указывает точных координат этой промежуточности.
Выше мы уже говорили о ленинском определении классового деления общества: «классов мы знаем только три...». Отсюда уже возникает вопрос: прослойкой между какими классами является интеллигенция — между рабочим классом и буржуазией или между рабочим классом, а также мелкой буржуазией и буржуазией?
Вопросы эти не праздные, и автор задает их вовсе не из склонности к схоластике.
«Четко выяснить место интеллигенции, получающей заработную плату, — пишет журнал французских коммунистов «Нувель критик», — в производственных отношениях, степень и формы ее врастания в сферу материального производства или в тип общественного труда, который является непроизводительным или косвенно производительным (в экономическом смысле, который марксистская теория вкладывает в эти термины, не содержащие никакого пренебрежительного оттенка в мо
87
ральном или в политическом отношении), — все это не просто педантичные рассуждения. Речь идет об усилии, необходимом для того, чтобы основывать союз между рабочим классом и интеллигенцией на ясном понимании реальных процессов, при помощи которых проявляется многостороннее давление государственно-монополистического капитализма. Это ясное понимание непрестанной работы, которую нужно проводить коллективно и крторая свидетельствует об уважении коммунистов к этому союзу. Коммунисты хотят уберечь этот союз от идеологической и политической путаницы — этого источника оппортунистических иллюзий или сектантства» *.
Именно с этих позиций мы и подходим к определению места интеллигенции в капиталистическом обществе и к характеризующим ее место терминам.
Интеллигенция в нашей советской литературе периода 1970—1972 годов определяется как «прослойка», «социальный слой», «общественная группа-людей», «социальная группа». При этом все авторы этих определений сходятся на том, что к интеллигенции принадлежат в основном люди, профессионально занимающиеся умственным трудом (сложных видов, высокой квалификации и т. д.), с высшим или средним специальным образованием.
Авторы вышеприведенных определений интеллигенции исходят в основном из общественного разделения между физическим и умственным трудом, из характера труда, не учитывая (не при детальном анализе положения интеллигенции в обществе, а именно в своих определениях этой социальной группы) двух важных факторов — способов получения и размеров получаемой интеллигенцией доли общественного богатства и ее эко-
1 «Nouvelle Critique», 1970, № 10.
88
комических, политических и моральных связей с теми классами, к которым тот или иной отряд интеллигенции примыкает, то есть игнорируют и социальную психологию интеллигенции. А эти характеристики немаловажны. Рецензируя книгу К. Каутского «Бернштейн и социал-демократическая программа.. Антикритика», В. И. Ленин писал в своей статье, датированной 1899 годом:
«Капитализм во всех областях народного труда повышает с особенной быстротой число служащих, предъявляет все больший спрос на интеллигенцию. Эта последняя занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень» *. В этой же статье В. И. Ленин определяет интеллигенцию как «промежуточный слой».
В годы, когда В. VI. Ленин писал свою рецензию, в США насчитывалось всего 1,2 миллиона специалистов, которых можно было с определенными оговорками отнести к интеллигенции. Уже к 1969 году их было 10,5 миллиона. Рост за 70 лет огромный. Очевидно, что процесс расширенного воспроизводства интеллигенции шел и вширь и вглубь. Этому в значительной степени способствовали НТР, развитие индустрии массовой информации, зрелищного бизнеса и т. д. Интеллигенция становилась промежуточным слоем в более широком смысле этого слова, примьжая по своим связям, воззрениям, уровню дохода и т. д. уже не только лишь к двум классам — буржуазии и к наемным рабочим, но и
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 4, стр. 209.
89
к мелкой буржуазии. Определенная часть интеллигенции заняла свое место в рядах безработных. Какая-то часть примыкает к люмпен-пролетариату. Таким образом, если и возможно говорить об интеллигенции как о прослойке, то лишь во множественном числе.
Процесс дифференциации в среде интеллигенции с наступлением эры научно-технической революции развивался в условиях государственно-монополистического капитализма весьма бурно.
Часть интеллигенции, относительно немногочисленная, постоянно пополняет класс буржуазии. Это те наемные специалисты, которые занимают крупные административные посты в корпорациях, банках, составляют ту элиту менеджеров («управляющих» в буквальном переводе), которых буржуазия приняла в свой круг, наделив их не столько властью над принадлежащими ей предприятиями (власть такого рода, как было выше отмечено, весьма иллюзорна), сколько пакетами акций этих предприятий.
Примерно в том же направлении двигалась еще одна группа интеллигенции, более многочисленная, представителям которой удалось завести свой собственный бизнес, иногда весьма крупный, чаще — средний, еще чаще — мелкий. Эта группа интеллигентов-собственников заняла промежуточное положение между классом буржуазии и мелкой буржуазией.
Значительная часть интеллигенции была захвачена процессом пролетаризации. Это группа интеллигентов наемного труда. В отличие от приобщившихся к буржуазии интеллектуалов, которых буржуазная статистика по соображениям не столько формальным, сколько идеологическим относит к той же категории «наемных специалистов», интеллигенты наемного труда в массе своей далеко ушли от буржуазии и по своему положению близки к рабочему классу.
90
Есть и еще одна группа интеллигентов, правда числящаяся в этой категории лишь формально. Это интеллигенты деклассированные, приближающиеся по своему положению в обществе и социальной психологии к люмпен-пролетариату.
Исходя из того, что обозначаемая в американской статистике группа «специалисты» «более или менее соответствует количественной характеристике американской интеллигенции и может служить показателем изменения ее численности», А. Мельников рассчитал по данным переписи населения США 1960 года, что на исследуемый период в данной группе насчитывалось 7232 тысячи человек. Из них число интеллигентов-собственников (крупных, средних и мелких), то есть имеющих свой бизнес, не нанимающихся на службу, составило 855 тысяч человек, или 11,8 процента от общего числа «специалистов».
Высшее образование во всей этой группе имели 53 процента, и 21 процент учился от одного до трех лет в колледжах. Итого — 74 процента с высшим и незаконченным высшим образованием. В 1968 году группа «специалистов» выросла до 10,3 миллиона человек1.
В эту группу не был включен А. Мельниковым административно-управленческий персонал. В расчетах же другого советского ученого, Н. Рыдванова, группа работников только наемного труда, обозначенная им как «инженерно-технический и административно-управленческий персонал», составила в США в 1960 году 9,9 миллиона человек, а в 1968 году — 14,3 миллиона человек, или соответственно 17,6 процента по отношению к общему
1 Данные приведены по вышеуказанной статье А. Мельникова «Интеллигенция США: численность, состав, социальная дифференциация».
91
числу наемных работников в 1960 году и 20,8 процента в 1968-м *.
Расхождение, как мы видим, весьма значительное. К нему, судя по всему, приводит разница в критериях, применяемых для определения «интеллигенции» и «группы специалистов» как в нашей, так и в зарубежной литературе. Проблема определения более точного количественного состава различных групп интеллигенции, видимо, еще ждет своего исследователя. Но в данной работе точность цифр для нас не главное. Нам важнее выявить общие закономерности, а в этом роль цифр вспомогательна.
Разберем те группы интеллигенции, которые мы назвали.
Интеллигенты — крупные и средние собственники. Эта разновидность буржуазной интеллигенции ближе всего стоит к монополистической и немонополистической буржуазии, а какая-то часть этой элиты непосредственно обслуживает «элиту власти», то есть финансовую олигархию и ее ставленников на высших государственных постах.
Верхушку интеллигентов-собственников составляют предприниматели в области медицины, журналистики, юридического бизнеса, кинематографии, зрелищного бизнеса, руководители так называемых «думающих танков» или «фабрик мысли» вроде Гудзоновского института и других «мозговых центров», обслуживающих крупные корпорации и правительственные учреждения.
К этой группе мы не относим высший административно-управленческий персонал крупных корпораций в силу того, что по своему отношению к средствам производства, по своему способу получения дохода они объ
1 «Мировая экономика и международные отношения», 1969, № 10, стр. 150.
92
ективно принадлежат к классу буржуазии, как это уже отмечалось выше.
Опережая вопрос читателя «А как же быть с термином «предприниматели» в отношении тех, кто занимается «интеллектуальным бизнесом»?», ответим: несмотря на то, что владельцы, скажем, тех же «мозговых центров» приближаются по своему положению к крупной буржуазии, они осуществляют не только функции руководства, не только получают прибавочную стоимость за счет эксплуатации «пролетариев умственного труда», но и принимают самое непосредственное участие в научной работе. То же самое справедливо в отношении адвокатской практики, архитекторов, врачей (особенно хирургов), некоторых журналистов и кинематографистов.
Для примера — несколько слов о так называемых «думающих танках».
«После войны, — пишет известный американский публицист Ральф Лэпп, — выражение  «думающий танк» было применено к организациям, которые занимаются исследованием операций и системным анализом. Я сказал бы, что «думающий танк» — это скопление специалистов, обычно по разным дисциплинам, сведенных вместе, чтобы сосредоточиться на какой-нибудь сложной проблеме, решение которой достигается путем расчленения проблемы на ряд важных вопросов, путем подбора соответствующих данных и систематизации их в определенном анализе, часто с помощью математических моделей и электронных вычислительных машин» *.
Одним из крупнейших «думающих танков» считается в США Стэнфордский исследовательский институт. Это некоммерческая организация. Здесь нет ни акций,
1 «Business Week», 30.10.1971.
93
ни акционеров. Но тем не менее институт, в котором работает 2635 человек, только за 1970 год выполнил заказов на 65,4 миллиона долларов. Баттельский «Мемориал инститьют» — еще одна «некоммерческая» организация — в том же году выполнил заказов на 110 миллионов долларов. А всего в 1970 году 10 самых крупных исследовательских центров США, в которых сосредоточено 12 тысяч человек ученых, получили около четверти миллиарда долларов от правительства и частных фирм
Эти организации нельзя назвать формально корпорациями или монополиями, хотя практически они монополизировали такую отрасль (а сейчас это уже весьма серьезная отрасль в экономике ряда стран), как исследование операций и анализ систем. С другой стороны, их нельзя отнести и к научно-исследовательским институтам в нашем понимании. Первоначальной базой для их создания служат, как правило, не правительственные, не частные субсидии, а своего рода «интеллектуальный кооператив» нескольких научных «светил», обладающих большим авторитетом и довольно значительными капиталами. Эти «светила» на паях нанимают «интеллектуальную рабочую силу», то есть работников умственного труда высокой квалификации, которые, как правило, имеют уже не только диплом, но и ученую степень. (Эти интеллигенты-наемники значительно выше стоят на иерархической лестнице, чем инженерно-техническая наемная интеллигенция, представляют собой своего рода аристократию среди работников умственного труда, но тем не менее аристократию наемную.)
Аналогичная концентрация в сфере интеллектуального труда наблюдается на так называемых «юридических фабриках», насчитывающих иной раз до 75 высо-
1 «Business Week», 30.10.1971,
94
неквалифицированных юристов и до 100—200 человек конторских служащих. То же самое в медицинском бизнесе, для которого в США сейчас типичны крупные клиники с одним или несколькими медицинскими «светилами» во главе, практикующими, но тем не менее являющимися крупными собственниками. У «светил» и здесь, как правило, есть достаточные связи, авторитеты и капиталы для приобретения самой клиники, дорогостоящего оборудования, высококвалифицированной и дорогой «интеллектуальной рабочей силы». Врачам-одиночкам, чеховским интеллигентам на западный лад, приходится идти на службу к этим «светилам», ибо конкуренции с ними они не выдерживают.
По своему образу жизни, характеру труда, образованию интеллигенты-собственники, как крупные, так и средние, принадлежат к интеллигенции; по уровню дохода и положению в обществе — к собственникам. По своим политическим воззрениям, по своим связям — к крупной монополистической (и немонополистической) буржуазии.
Эта привязанность к буржуазии именно в политическом плане наиболее наглядно прослеживается на примере уже упоминавшихся нами «думающих танков». Далеко не случайно эти мозговые центры стали сегодня своего рода лабораториями по разработке и исследованию новейших форм борьбы с коммунизмом. Так, Гудзоновский институт принимал конкретное участие в подготовке «сценариев», согласно которым действовали антисоциалистические силы в Чехословакии *. Директор этого института Г. Кан в соавторстве со своим коллегой Винером издал объемистый сборник «сценариев» под названием «Год 2000-й», в котором детально разбираются различные варианты «возможной эволюции»
1 См.: «Fortune», November, 1968.
95
коммунистических режимов, предлагаются, как набор отмычек, различные методы протаскивания буржуазной идеологии в СССР и другие социалистические страны *.
В деятельности такого рода рассадников антикоммунизма крупная монополистическая буржуазия и США и других стран заинтересована не меньше, чем в работе «думающих танков» вроде корпорации «РЭНД», обслуживающей. интересы военно-промышленного комплекса, разрабатывающей новые системы оружия, стратегию и тактику применения новейших средств массового уничтожения. В этом — и здесь нельзя отказать в справедливости Маркузе — действительно проявляется «рациональная иррациональность» капиталистического общества 1 2, которое использует лучшие умы не только для модернизации экономики, но и для производства средств разрушения (уже в самом этом термине заложено противоречие, выраженное в формуле Маркузе) и для выработки идеологических средств борьбы со строем более передовым, чем капитализм, с идеологией неизмеримо более прогрессивной и гуманистической, чем буржуазная.
В своей новой программе Компартия США также отмечает эту весьма типичную черту современного капитализма, свидетельствующую о его загнивании: «Монополии повсюду принижают и извращают продукты и возможности человеческого разума ради достижения своих собственных антиобщественных целей. Военно-промышленный комплекс стремится использовать лучшие умы нашей страны для создания новых средств массового уничтожения. Монополии стремятся использовать пред-
1 См. например: Н. Kahn, A. J. Weiner, The Year 2000. A Framework for Speculation on the Next Thirty Three Years. N. Y., 1967, pp. 230, 233—235, 241.
2 H. Marcus e, One Dimensional Man, p. 53.
96
ставителей интеллигенции для дальнейшего распространения своей реакционной идеологии. Кроме того, монополии — разлагающийся капитализм — все чаще стремятся отрицать сам разум, всячески подрывать устои подлинной науки, сеять иррациональное, чему, несомненно, вынуждены активно воспротивиться все честные представители интеллигенции»
Интеллигенты — мелкие собственники. Близки к интеллигентам-собственникам и «профессионалы средней квалификации, имеющие мелкую частную практику» * 2. (Эту категорию мы обозначили как «интеллигенты — мелкие собственники».) К ним относятся владельцы небольших фотоателье, небольших киностудий, специализирующихся на натурных съемках, руководители курсов для начинающих писателей, композиторов и т. п.
Сюда же входят так называемые «свободные художники», которые не работают по найму, а имеют свои небольшие студии с ограниченным числом учеников. К этой категории мы относим не только художников, но и тех писателей, композиторов, поэтов, которые делают по заказу теле- и радиокомпаний или рекламных фирм тексты для так называемых «мыльных опер», то есть рекламных шоу. Иногда такие «свободные художники» имеют целые мастерские с небольшим штатом «подмастерьев» и техническим персоналом, которые разрабатывают идеи «метра». Типичным в этом отношении примером может служить деятельность писательской мастерской Жоржа Сименона, автора многочисленных романов о сыщике Мегрэ. Сименон, поначалу писавший все эти свои романы самостоятельно, перешел со временем на «индустриальный» метод и давал, как правило, своим
' «США — экономика, политика, идеология», 1971,	№ 1,
стр. 84—85.
2 Определение А. Мельникова.
7 В, Большаков
97
«подмастерьям» лишь «сюжет», а они уже его разрабатывали детально. К таким же «свободным художникам» можно отнести и некоторых журналистов, которые по соглашению с крупными издательскими концернами поставляют им в определенные дни свои колонки, фельетоны и сенсационные разоблачительные факты. К числу таких журналистов из наиболее известных в нашей стране можно отнести фельетониста Арта Бухвальда, покойного Дрю Пирсона и ныне часто досаждающего американским властям своими разоблачениями его наследника Джека Андерсена. По такой же системе работал известный американский журналист Уолтер Липп-ман.
Конечно, работают такие интеллигенты не в одиночку. У них есть какой-то штат технических работников, есть оплачиваемые информаторы в околоправитель-ственных кругах, а то и свои «подмастерья». Тот же Джек Андерсен довольно долго ходил в «мальчиках» у Дрю Пирсона, прежде чем «мастер» позволил ему подписываться своим именем под теми статьями, которые они делали вдвоем...
По своему положению интеллигенты — мелкие собственники приближаются к мелкой городской буржуазии. Близки они к ней и по своим взглядам, и по своим связям, исключая, конечно, журналистов столь крупного ранга, как Бухвальд, Липпман, и им подобных.
Постепенно в развитых капиталистических странах исчезает тип сельского интеллигента, который, в общем, близок к интеллигентам — мелким собственникам. Это сельские учителя, врачи, агрономы и т. д. Дифференциация происходит и в их среде. Часть близко примыкает к крупным фермерам, к монополистам аграрного бизнеса. Часть живет и трудится среди простого народа, среди сельскохозяйственных рабочих — этой наиболее жестоко эксплуатируемой категории в армии работни-
98
ков наемного труда. Об этой интеллигенции не следует забывать как о потенциальном союзнике в борьбе с монополиями. Небесполезно вспомнить в этой связи высказывание В. И. Ленина о сельской интеллигенции. В те годы, когда социал-демократическое революционное движение еще только набирало силы, Ленин писал, что «...не надо забывать и деревенской интеллигенции, напр., народных учителей, которые находятся в таком приниженном, и материально и духовно, положении, которые так близко наблюдают и на себе лично чувствуют бесправие и угнетение народа, что распространение среди них сочувствия социал-демократизму не подлежит (при дальнейшем росте движения) никакому сомнению» Революционная практика последующих лет подтвердила этот прогноз В. И. Ленина.
В наши дни сельская интеллигенция в США весьма активно участвует в борьбе против крупных агромонополий, в организации забастовок сельскохозяйственных рабочих юга США. Передовая сельская интеллигенция весьма активна и в борьбе за права негров, и в антивоенном движении.
В общем же, группа интеллигентов — мелких собственников как в городе, так и в деревне подвержена тем же бедам, что и мелкая буржуазия, той же угрозе разорения, утрате экономической самостоятельности. Сплошь и рядом мелкие собственники микропредприятий умственного труда вынуждены наниматься на работу к владельцам «мозговых центров», в крупные клиники и юридические фирмы, в сверхкорпорации и те фирмы, где есть потребность в высококвалифицированной «интеллектуальной» рабочей силе. Они, как и мелкая буржуазия, по-своему пролетаризуются, превращаясь в «пролетариев умственного труда».
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 4, стр. 238.
у*
99
Неудивительно, что этой группе интеллигенции не только присуща мелкобуржуазная психология, но и те метания мелких буржуа в политике, о которых мы уже говорили. С той, однако, разницей, что интеллигенция (за редким исключением) в массе своей всегда выступает против фашизма и, хотя не всегда активно, чаще, показывая фигу в кармане, осуждает реакцию.
Приведем составленную А. Мельниковым по данным переписи 1960 года таблицу (см. стр. 101), которая дает довольно полное представление о группе интеллигентов, имеющих собственный бизнес или самостоятельное занятие.
Интеллигенты — работники наемного труда. «Эволюция, которую государственно-монополистический капитализм навязывает представителям свободных профессий, — отмечает журнал «Нувель критик», — в то же время сопровождается массовым увеличением числа представителей интеллигенции, работающих по найму»
Говоря о группе интеллигентов наемного труда, мы особо выделяем в ней тех наемных специалистов, которые не имеют иного источника дохода, кроме стоимости своей рабочей силы, и по своему положению тяготеют к рабочему классу, антагонистичны к классу буржуазии. Учитывая Марксово деление пролетариата на три основных отряда, можно сказать, что наибольшая приближенность к пролетариату у этой группы интеллигенции прослеживается в крупной промышленности. Меньшая — в сфере обслуживания, в торгово-конторском деле. Еще меньшая — в сельском хозяйстве. Как максимум группа интеллигентов наемного труда (в данном выше ограничительном смысле) представляет собой
1 «Nouvelle Critique», 1970, № 10.
100
ИНТЕЛЛИГЕНТЫ- СОБСТВЕННИКИ1
Профессии	Численность (в тыс.)	Удельный вес в общей численности лиц данной профессии (в %)	Доля специа-листов-собственни-ков с доходом (в 1959 г.) в 10 тыс. дол. и больше (в %)
Всего		855,7	—	53
в том числе: ....			
Зубные врачи . . . .	78,6	90,4	64,5
Врачи и хирурги . . .	149,0	64,9	87
Юристы		133,9	64,1	65
Архитекторы		12,7	42,3	62
Фармацевты		34,0	36,9	47
Музыканты и учителя	65,6	34,3	6,2
музыки				
Художники и учителя ри-	22,7	22,3	35
сования 				
Писатели,	редакторы, журналисты и репор-	16,1	13,3	
теры				34
Бухгалтеры ....	54,7	11,6	56
Ученые (естественные науки) 		5,3	4,9	98
Инженеры		37,2	4,3	94
Другие профессии . . .	245,9	—	—
1 Рассчитано по: «С. S. Census of Population, 1960: Occupational Characteristics», pp. 277, 296—297, 306—307, 336—337, 346—347.
101
резерв пополнения пролетариата. Как минимум — это его союзник по классовой борьбе.
Интеллигенты-наемники представляют собой сейчас в странах развитого капитализма уже не просто отряд, а весьма солидную армию. (В США, например, свыше 10 миллионов человек.)
Число это постоянно росло в удовлетворение неуемных аппетитов джинна под именем НТР. Как-то один конгрессмен с тем, чтобы «уесть» ученых, бросил им такую фразу: «За этот год на вас потрачено больше, чем было потрачено в США на всю научную работу за 165 лет существования США!» Это было в 1961 году, и тогда затраты на научно-исследовательские работы в США составили 14 миллиардов долларов. Всего через несколько лет эти затраты выросли до 20 миллиардов долларов в год, то есть примерно до двух миллионов в час '. Сейчас США тратят на исследования и разработки в три раза больше, чем страны всей Западной Европы, вместе взятые 1 2.
Все это привело не только к росту числа наемных ученых, но в первую очередь к росту инженерно-технической интеллигенции, необходимой для работы на автоматизированных предприятиях, в новых областях, порожденных НТР. За последнее время наметилось, правда, некоторое сокращение «интеллектуальной рабочей силы» и пополнение за ее счет армии безработных, о чем мы еще будем говорить.
Это обусловлено в первую очередь инфляционными тенденциями в экономике США, свертыванием ряда научных программ. Однако, пожалуй, преждевременно было бы делать вывод о том, что тенденция к росту научно-технической интеллигенции в армии работников наемного труда сойдет на нет.
1 D. Carter, Science and Revolution. Gravenhurst, 1966, p. 31.
? «Industrial Research», January, 1971, p. 36.
102
Об этом позволяют судить те цифры, которые были характерны для США в период экономического подъема. Так, в 1968 году министерство труда США, проводя исследование занятости, пришло к выводу, что стране ежегодно требуется около 70 тысяч инженеров, хотя выпускали их учебные заведения США лишь в количестве 45 тысяч в год
В 1966 году в частных компаниях работали 178 тысяч ученых, 776 тысяч инженеров, 673 тысячи техников. На правительственной службе находились 72,4 тысячи человек ученых и 76,8 тысячи инженеров 1 2.
По прогнозам журнала «Ю. С. ньюс энд уорлд ри-порт», к 1980 году число учителей составит 2340 тысяч, ученых естественных наук — 238 тысяч, математиков — 110 тысяч, фармацевтов — 130 тысяч. В этих группах ожидается перепроизводство специалистов. Что же касается химиков, число которых составит к 1980 году 200 тысяч, адвокатов — 107 тысяч, диетологов — 42 тысячи, зубных техников — 130 тысяч, врачей — 450 тысяч, физиков — 75 тысяч, инженеров — 1500 тысяч, геологов и геофизиков — 36 тысяч, то в этих специалистах будет ощущаться серьезная нехватка. В соответствии с нуждами экономики вузы США будут производить достаточно архитекторов, которых потребуется 50 тысяч человек к 1980 году, и юристов — 335 тысяч человек 3. По сравнению с общим числом наемных специалистов данных категорий, указанным в таблице А. Мельникова, рост здесь будет весьма значительным: инженеров (832 тысячи в 1960 году) в 1980 году потребуется почти в два раза больше. Однако темпы роста численности наемных интеллигентов замедлятся по сравнению с периодом расцвета научно-технической
1 «New York Times», 18.2.1968.
2 «Statistical Abstract of the United States», 1968, p. 530.
3 «U. S. news and World Report», 25.10.1971,
103
ИНТЕЛЛИГЕНТЫ НАЕМНОГОТРУДА'
Профессиональные группы	Численность	
	в тыс.	в %
Всего	  .	6360	100
в том числе:		
Учителя . , .........	1646	25,9 '
в том числе учителя начальной		
школы		995	
Техническая интеллигенция ...»	1494	23,5
инженеры		832	
техники 		34.2	
конструкторы, проектировщики .	56	
чертежники		210	
авиапилоты, радисты, лоцманы и		
прочие 		54	
Медицинские работники , ....	921	14,5
врачи и фармацевты		202	
медтехники 		132	
медсестры .........	587	
Бухгалтеры 				414	6,5
Научная интеллигенция .....	370	5,8
Творческая интеллигенция . . , ,	352	5,5
Библиотекари . . .......	84	1,3
Юристы . , . .			75	1,2
Прочие , 			 		1004	15,8
1 Рассчитано по: «U. S. Census of Population, 1960: Occupational Characteristics», pp. 277—278.
104
революции, а в ряде отраслей даже будет наблюдаться их перепроизводство.
По характеру труда, роли в организации и управлении производством, степени затрачиваемых физических и умственных усилий различные группы интеллигентов-наемников сильно отличаются, друг от друга. Не говоря уже о профессиональных различиях, о которых можно судить по таблице (см. стр. 104), составленной А. Мельниковым по данным той же переписи 1960 года.
Мы уже частично говорили об аристократии, выделяющейся среди интеллигентов-наемников своим привилегированным положением, уровнем дохода и тесными связями с правящим классом, с финансовой олигархией.
В производительной и полупроизводительной сферах аристократия интеллигентов-наемников представляет собой не только узкую группу высших менеджеров (управляющих), которые, помимо огромных окладов, получают еще и часть прибавочной стоимости в виде дивидендов, — уже поэтому менеджеров следует отнести все-таки к буржуазии. В аристократию интеллигентов-наемников входят и ученые-администраторы, которые непосредственно не участвуют в разработке научных проблем, а в основном исполняют управленческие функции. В 1966 году в США административно-управленческой деятельностью занимались примерно 20 процентов всех ученых *.
Фактор причастности к управлению, к организации производства весьма важен для определения места наемного интеллигента в социальной структуре капиталистического общества. Особо важно это сейчас, когда многие западные авторы и некоторые советские объяв-
1 «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 1, стр. 108.
105
ляют всю наемную интеллигенцию, в первую очередь инженерно-технический персонал, «частью рабочего класса»
Полемизируя с этими авторами, А. Мельников справедливо отмечает, что «большинство наемных специалистов выполняют иную роль в организации труда, чем рабочие. Они осуществляют не только чисто исполнительские функции в капиталистическом производстве. Инженеры в больших или меньших масштабах заняты организацией производства и решают в известных пределах задачи административного руководства» 1 2.
Речь здесь идет не просто об административном руководстве на уровне, скажем, одного цеха, а об управлении всем производством либо одним весьма важным его звеном. Причастность к «менеджеризму», что предполагает не только обладание ключевым постом в администрации предприятия, но и пакетом его акций, власть не только исполнительную, но и пусть небольшую финансовую, — это и есть тот водораздел, который позволяет определить, к кому стоит ближе наемный интеллигент — к буржуазии, с которой интеллигенция была связана исторически и частью своей, причем значительной, связана и сейчас, либо к рабочему, к которому она приближается по своему положению лишь в последние годы, причем чаще к рабочему преимущественно умственного труда.
Близость части интеллигентов-наемников из числа ИТР к рабочему классу определяется и тем, что различия в купле и продаже интеллектуальной и неинтеллектуальной рабочей силы становятся в условиях современ
1 См., например, статью А. Далина «Теории» индустриального общества» в журнале «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 11.
2 «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 1, стр. 110.
106
ного высокоавтоматизированного производства все более эфемерными. Так же как и рабочий, рядовой инженер или техник не имеет ничего для продажи, кроме своей рабочей силы, не имеет средств производства. Взаимоотношения его с предпринимателем все больше сейчас напоминают ту сценку, которая описана у Маркса в «Капитале»:
«Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут' дубить» ’. Дубят в наши дни и «тонкую» шкуру интеллигента, так же как и шкуру рабочего.
Интеллигенты-наемники подвергаются эксплуатации не только в производительной сфере, где они непосредственно участвуют в создании прибавочной стоимости, все более приближаясь к предмету труда по мере увеличения числа автоматизированных систем с программным управлением и электронно-вычислительных машин 1 2. Значительную часть интеллигенции в тех же США составляют наемные служащие разнообразных правительственных органов и учреждений, находящихся в подчинении властей штатов. На правительственной службе в 1960 году состояли 2,6 миллиона наемных специалистов высшей и средней квалификации. В 1968 году их численность поднялась почти до 3 миллионов, что составило 40 процентов всей наемной интеллигенции.
Здесь также есть свои «пролетарии умственного тру
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 187.
2 Так, например, в ФРГ в 1959 году использовались 94 ЭВМ, в 1967-м — уже 2963. Согласно прогнозам в 1975 году в ФРГ будет действовать 11 550 ЭВМ.
107
да» и свои «менеджеры». И «пролетариев» этих так же нещадно эксплуатируют, как и рабочих государственно-монополистического сектора. И тем и другим «дубят шкуру». Только в качестве «дубильщика»-эксплуататора здесь выступает самый крупный «ассоциированный капиталист» — империалистическое государство. «Прибавочный труд специалистов (как и рабочих) используется государством либо для поддержания его институтов и удовлетворения общеклассовых интересов монополистической буржуазии, либо через перераспределение национального дохода и расходы государственного бюджета присваивается монополистической буржуазией непосредственно (через форму оплаты государственных заказов, субсидии и т. д.)» '.
Возрастание численности интеллигенции, концентрация работников умственного труда на крупных предприятиях, в научных центрах, все расширяющиеся контакты с рабочими, усиление капиталистической эксплуатации интеллектуалов, сдвиги в общественном сознании интеллигентов-наемников заставляют их перенимать у рабочих методы борьбы с капиталом.. Уже не впервые в США проводятся забастовки учителей, преподавателей колледжей; к формам борьбы, аналогичным «итальянской забастовке», прибегали и некоторые работники научных центров, инженерно-технический персонал.
В Англии в 1972 году дело дошло до забастовки в святая святых — на работу не вышли клерки лондонского Сити!
Пока еще нет профсоюзов ученых и инженеров в традиционном понимании этого слова. Интеллигенты-наемники объединяются в ассоциации по профессиональному признаку и, как правило, отказываются вести с
1 «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 1, стр. 109.
108
предпринимателями коллективные переговоры вместе с профсоюзами рабочих. Более того, в объединения интеллигентов-наемников не принимают техников. Налицо в этих интеллектуальных «профсоюзах» влияние антикоммунизма и расизма.
И тем не менее коммунистические партии, в частности Французская компартия, разрабатывая свой перспективный курс борьбы с монополиями, рассматривают интеллигенцию как потенциального союзника рабочего класса.
«Вместе с эволюцией ее социального положения, — пишет «Нувель критик», — (массовый рост численности рабочей силы среди интеллигенции является новым и важным фактом) появились основы для качественного изменения отношений между рабочим классом и интеллигенцией. Теперь проблему следует рассматривать не так, как прежде, только на основе индивидуального присоединения интеллигентов (буржуазного или мелкобуржуазного происхождения) к делу пролетарской борьбы, а на основе борьбы миллионов тружеников умственного труда, которых эксплуатация сближает с рабочим классом, объективно создавая основу для прочного союза с ним» '.
Несомненно, при этом следует учитывать тот водораздел, где проходит размежевание между теми интеллигентами-наемниками, которые по своим связям, воззрениям и потенциальным возможностям продвижения (это тоже фактор немаловажный) приближаются к буржуазии, к элите менеджеров, и теми «пролетариями умственного труда», которые стоят ближе к рабочим и служащим. Следует помнить при этом, что В. И. Ленин при анализе возможностей союза рабочего класса с интеллигенцией в борьбе против самодержавия не отри
1 «Nouvelle Critique», 1970, № 10.
109
цал эту возможность в силу того, что «образованные люди, вообще «интеллигенция» не может не восставать против дикого полицейского гнета абсолютизма, травящего мысль и знание», но предупреждал, что «...материальные интересы этой интеллигенции привязывают ее к абсолютизму (в условиях государственно-монополистического капитализма — к государству, к финансовой олигархии. — В. Б.), к буржуазии, заставляют ее быть непоследовательной, заключать компромиссы, продавать свой революционный и оппозиционный пыл за казенное жалованье или за участие в прибылях или дивидендах» *.
Интеллигенты-наемники, даже те, кто практически не выполняет никаких административных функций, являются, по сути дела, рабочими или служащими, в массе своей все еще не обладают той классовой сознательностью, тем чувством коллективизма, которые характерны для пролетариата.
Усиление капиталистической эксплуатации, все большее проникновение в среду интеллигентов-наемников выходцев из рабочего класса 1 2, сама по себе совместная борьба с капиталом объективно заставят интеллигентов-наемников «перековаться». Традиционно присущий интеллигенции индивидуализм будет постепенно уступать место чувству коллективизма, солидарности, присущей пролетариату. Весьма любопытно, что чувство коллективизма, тяга к «общине» характерны в первую очередь для новых левых. «Стремление к коллективизму, — отмечает доктор психологии Нью-йоркского университета
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 2, стр. 454.
2 Основной костяк интеллигентов-наемников сейчас составляют выходцы из мелкой буржуазии и интеллигенции, а также все растущей части рабочих по происхождению. Во Франции среди студентов дети рабочих составляют, например, 10-—12 процентов, а 8,6 процента — дети служащих.
110
Нэнси Маквильямс, — является преобладающим во всем современном молодежном движении. Это проявляется и в культовых любовных обрядах «хиппи», и в идее СДО (организации «Студенты за демократическое общество» — В. Б.) о представительной демократии, и в прекраснодушных утверждениях черных о том, что они все братья».
Тяга к коллективизму как к средству борьбы с навязываемым каждому и особенно интеллигенции отчуждением, борьбы с «системой» вообще подтверждается и в работе Чарльза Рейха «Молодеющая Америка», и в трудах Кеннета Кеннистона, известного исследователя социальной психологии новых левых, и в статьях Дэниэля Рубина, лидера так называемых «йиппи» («международной молодежной партии»).
Для интеллигенции вообще и для интеллигентов-наемников в частности отказ от индивидуализма обусловлен еще и тем, что грани между физическим и умственным трудом по мере развития научно-технической революции будут постепенно стираться (хотя уничтожение антагонизма между первым и вторым в условиях капитализма невозможно).
В микроколлективах стирание этих граней наблюдается порой удивительно четко.
В своем блокноте я нашел одну любопытную запись беседы с молодым американским инженером. Вот что он рассказывал:
«...Я по профессии электронщик, типичный «белый воротничок». На заводе, где я работаю, стоит машина ЭВМ, которую у нас обслуживают несколько человек. Программисты составляют для нее программы. Девчонки-операторши занимаются перфокартами. Моя задача следить за ее мозгом — за электронной аппаратурой. Я сижу в одной комнате с двумя рабочими-наладчиками.
Оба они — «синие воротнички», получают зарплату
111
меньше, чем я, хотя мы обслуживаем одну и ту же машину. Девчонки-операторши получают еще меньше, чем Джо и Стив, но они — «белые воротнички», так же как и программисты, хотя те получают вдвое больше операторш. Над нами всеми стоит начальник нашего «мозгового» цеха — это уже не «белый воротничок», а «белая кость». Ну а мы? Чем я отличаюсь от Джо, Стива? И они работяги, и я тоже...»
Мой собеседник jie был знатоком ни экономики, ни социологии. Но в его рассказе очень четко прослеживается тот характер взаимоотношений, который складывается сейчас между «белыми» и «синими воротничками» на производстве, между интеллигентами-наемниками и высококвалифицированными рабочими. На примере этого микроколлектива, обслуживающего одну ЭВМ, мы видим, как закладываются основы для союза интеллигентов-наемников с рабочим классом. Как и в своей домонополистической стадии, капитализм, вступая в эпоху государственно-монополистическую, в эпоху империализма, посредством гигантского обобществления производства создает условия для консолидации сил и объединения лиц интеллектуального труда, подготавливает почву для их союза с рабочим классом, иначе говоря, сам роет себе могилу.
Интеллигенты-безработные. Сближению интеллигентов-наемников с рабочим классом в значительной степени способствует и безработица *.
Циклический кризис 1969—1970 годов привел в США к резкому увеличению безработных инженеров и техников, ученых и высококвалифицированных рабочих.
1 Автор обращает внимание читателя в связи с этой пробле- Ч. мой на краткое, но весьма любопытное исследование Л. А. Смирновой «Утечка умов» и конъюнктура на рынке «интеллектуального труда» в журнале «США — экономика, политика, идеология», 1972, № 5.
112
Это объяснялось не только инфляционными тенденциями в экономике, но и тем, что по мере автоматизации капиталистического производства, ввода в строй новых производственных мощностей применение «традиционного интеллектуального труда» сокращалось. Процесс автоматизации зашел так далеко, что он ударил уже не только по рабочим, но и по интеллигентам-наемникам с университетскими дипломами. Как отмечает журнал «Бизнес уик», одной из причин вытеснения «живого интеллектуального труда» из сферы производства являются ЭВМ.
«Бизнес уик» отмечает и еще одну весьма важную деталь — становление «фордизма» в сфере умственного труда, его конвейеризацию. «В больших банках и страховых компаниях, — читаем мы в этом журнале, — бумажная работа преобразуется так, что они начинают поразительно напоминать заводской цех. Операции расчленяются в такой степени, что сводятся к пунширова-нию на перфокарте номера счета и долларовой суммы. Работа пуншириста в отличие от работы банковского клерка не требует никаких знаний банковского дела. Знание всего дела — это прерогатива аналитиков и составителей программ, своего рода производственных инженеров» '.
Число таких «инженеров» в непроизводственной сфере, как очевидно, невелико. В сфере материального производства рост их числа также замедляется из-за внедрения машин и станков с программным управлением, с введением ЭВМ, а следовательно, и с сокращением численности инженеров, осуществляющих управленческие, административные функции, что, в общем-то, и составляет сейчас основное различие между рабочими и интеллигентами-наемниками.
1 «Business Week», 17.10.1970.
8 В. Большаков
113
Таким образом, чем выше уровень автоматизации, тем быстрее стираются грани между основной массой интеллигентов-наемников, приближающихся вплотную к предмету труда, и высококвалифицированными рабочими. Процесс наилюбопытнейший, свидетельствующий о том, что научно-техническая революция прямо способствует интенсивной пролетаризации интеллигенции.
Любопытно и другое, что эта революция, как и социальная, «пожирает своих детей». Огромная армия интеллигентов-наемников, занимавшаяся исследованиями путей усовершенствования и автоматизации производства, научными разработками, по завершении этих работ уже не нужна предпринимателям.
Темпы роста ассигнований на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы за последние годы в США и в других странах капитализма резко сократились. В то же время сохранялись заданные темпы воспроизводства специалистов. Безработица среди интеллигентов-наемников, таким образом, ударила не только по тем, кто уже продал свою рабочую силу, но и по тем, кто только выходит на капиталистический рынок продавать ее, то есть по выпускникам вузов.
По состоянию на апрель 1971 года безработица среди инженеров выросла до 65 тысяч человек, к середине года она достигла примерно 100 тысяч человек’.
Особенно показательны цифры в аэрокосмической промышленности, пережившей бурный период расцвета в 60-х годах. В 1967 году в этой отрасли в США было занято примерно 444 тысячи инженерно-технического персонала и служащих. В 1970 году это число сократилось до 284 тысяч, а в 1971-м — до 243 тысяч1 2.
1 «Fortune», June, 1971.
2 «Scientific Engineering, Technical Manpower Comments», October, 1970—October, 1971, p. 29.
114
В весьма тяжелом положении оказались ученые. Среди физиков безработица в США достигала в 1971 году 6—7 процентов, то есть превысила общий уровень безработицы по стране. Среди химиков — 7,3 процента
В целом, по американским данным, спрос на инженеров и научных работников в 1970 году упал до самого низкого уровня за последние десять лет1 2.
В тяжелом положении оказались и интеллигенты-наемники, работающие в непроизводственной сфере, в частности учителя, профессорско-преподавательский состав колледжей и университетов. Научно-техническая революция пришла и сюда. Все шире в «обучающих фабриках», как именуют американские вузы, применяются ЭВМ, нужда в «живых» учителях сокращается.
Так, в 1971 году в США было лишь 19 тысяч новых вакансий для учителей в средних школах по сравнению с 36 тысячами вакансий в 1970 году и 78 тысячами в 1969-м3.
К 1980 году, по подсчетам журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд уорлд рипорт», будет требоваться 2340 тысяч учителей, в то время, как на рынке труда их будет насчитываться 4,2 миллиона, то есть «значительно выше требуемого числа». К 1980 году резко сократится потребность в ученых, занятых естественными науками, в математиках и фармацевтах.
Уже сейчас, по признанию того же журнала, «тысячи юношей и девушек с дипломами учителей стали водителями такси, продавцами. Многие были вынуждены искать работу за границей» 4.
Такая судьба постигла не только учителей. В США
1 «Science», 21.5.1971, р. 823.
2 «New York Times», 18.2.1968.
3 «U. S. news and World Report», 25.10.1971,
4 Ibid.
8*
115
сейчас, да и в других странах становятся рабочими (и вовсе не по своей специальности) многие выпускники вузов. Несомненно, что этот вынужденный для них переход в ряды пролетариата способствует и пролетаризации их мышления.
Научно-техническая революция по мере своего развития, очевидно, будет и впредь приводить к росту безработицы среди тех или иных категорий интеллигентов-наемников.
Об этом говорит сам характер прогнозов ряда американских и других западных футурологов, указывающих на весьма близкие горизонты развития техники.
Сводные данные, если их сопоставить с прогнозом характера безработицы по профессиональным группам, выглядят следующим образом (см. таблицу на стр. 117)'.
Достижения научно-технической революции, несомненно, будут лишать интеллигентов-наемников работы, но одновременно будут и создавать новые рабочие места. Будут происходить процессы переквалификации и перераспределения рабочей силы, предсказать которые пока что невозможно. Очевидно, пожалуй, лишь одно, что понятие «квалификация» будет все время изменяться по восходящей. И если уже сейчас можно в определенных областях говорить о «неквалифицированной» интеллектуальной рабочей силе, «неквалифицированных» инженерах, техниках, учителях и т. д. — по степени их подготовки к участию в процессе производства и обучения, — то можно себе представить, как возрастут требования к рабочей силе по мере дальнейшего развития НТР.
Сами по себе эти процессы, которые будут неизбежно вытеснять людей из сферы производства, несут в
1 Данные журнала «Иностранная литература», 1967, № 1, стр. 24. (Комментарий мой. — В. Б.)
116
Достижение	Год л	По кому бьет безработица
Полностью автоматизированный контроль над воздушными сообщениями	1974	инженеры, техники, диспетчеры
Всеобщее	применение обучающих машин	1975	учителя, профессорско-преподавательский состав
Автоматические библиотеки	1976	библиографы, библиотекари
Скоростной автоматический перевод	1979	переводчики, референты
Применение логических автоматических устройств, принимающих сложные решения	1979	инженеры - программисты, техники, специалисты по системному анализу, футурологи
Автоматическая диагностика болезней	1985	врачи, фармацевты
Непосредственный ввод информации в мозг человека	1998	обучающий	персонал, работники средств массовой информации
Симбиоз человека и электронной машины	2020	практическая ликвидация занятости в современном понимании
себе искры будущих социальных катаклизмов, создают предпосылки для будущей социальной революции. Последовательная научно-техническая революция возможна лишь в условиях коммунистического общества. Для
117
капитализма это лишь та шагреневая кожа, которая так или иначе убьет ее алчного владельца. И эта смерть старого мира, будем надеяться, уже не за далекими горами.
Деклассированные интеллигенты. Несколько слов об особой категории интеллигенции интеллигентах деклассированных, которых мы здесь для краткости назовем «люмпен-интеллигентами», хотя это и неточный термин.
Категория эта в последние годы значительно пополнилась за счет «хиппи»-интеллектуалов и «вечных студентов», опустившихся на дно наркоманов из числа интеллигенции и последователей «битников», отрекшихся от «американского образа жизни», от всех норм и правил человеческого общежития, за исключением тех, которых придерживаются члены их небольших коммун.
С интеллигенцией их связывают определенные интеллектуальные узы. Отчасти люмпен-интеллигенты зарабатывают себе на жизнь продажей самодельных сувениров, иногда публикуют свои стихи, рассказы в богемных журналах и в «подпольной» прессе «хиппи». Именно в этой среде расцвели пышным цветом такие «произведения», в которых лексика в основном сводится к нецензурным выражениям и терминологии, популярной лишь в самой низкопробной порнографической литературе.
Идеологически к люмпен-интеллигенции близки некоторые «духовные отцы» «хиппи», о которых у нас еще пойдет речь впереди, и иные ультралевые вроде одного из лидеров «йиппи», Эбби Гофмана. В своей книге «Укради эту книгу» Гофман так формулирует свое кредо: «Наш моральный словарь говорит — не тырить друг у друга (я сохраняю в переводе словарь оригинала.— В. Б.). Красть у брата или сестры — грех. Н е красть у институтов, которые составляют столпы 118
Свинской Империи (наименование буржуазного государства.— В. Б.), равным образом аморально»1. Было бы полбеды, если бы к этим институтам Гофман отно; сил банки да большие корпорации. Но ведь в его книге-содержатся детальные инструкции, как воровать в маленьких кафе, в универмагах, как бесплатно заправляться на бензоколонках. Такого рода мораль — не красть только у своих единомышленников, а у всех остальных красть — не оправдывают и заверения в том, что в целях «революционной борьбы» это оправдано. Да и была бы борьба.
Такого рода идеологические завихрения приводят часто к комплексу Раскольникова, описанному Достоевским в его «Преступлении и наказании», правда, без того раскаяния. И разве не той же моралью, что у Гоф-мана, не тем же комплексом, что у Раскольникова, оправдывал главарь банды «хиппи» Чарльз Мэнсон зверское убийство беременной актрисы Шарон Тэйт? Не случайно даже «хиппи» в своем большинстве от такой «идеологии» отшатываются с ужасом и презрением. Не вызывает она симпатии и у тех, во имя кого якобы борются Гофман и его единомышленники со «Свинской Империей», ибо это идеология люмпенов.
НУДА И С КЕМ)
Читатель, очевидно, отметил, что при анализе классовой структуры современного буржуазного общества наибольшее внимание уделено мелкой буржуазии и интеллигенции. И это не случайно. Именно из этих непролетарских слоев, подвергшихся за последние годы наибольшим структурным сдвигам, выходят новые левые,
1 A. Hoffman, Steal This Book. N. Y., 1971, p. IV.
II?
именно там берут свое начало многие другие непролетарские движения протеста.
Анализ интеллигенции имеет для нас тем более актуальное значение, что основную массу новых левых составляют студенчество, аспиранты и молодые преподаватели. К ним за последнее время все чаще присоединяется молодая интеллигенция наемного труда. Не мудрено, что по мере возрастания роли интеллигенции в процессе производства, в управлении, в ее среде возникает не только стремление к коллективизму, к борьбе за свои права, но и — в силу ее близости к буржуазии — порождаются элитарные теории, уже нашедшие свое выражение в достаточно распространенном учении технократов. Из всего вышесказанного ясно, почему столь важен для нас анализ интеллигенции, ее положения в обществе. Мы видели, насколько неоднородна современная интеллигенция развитых капиталистических стран, по каким водоразделам проходит ее дифференциация. Мы отметили основные тенденции, способствующие ее пролетаризации, и выявили те точки соприкосновения, которые сближают ее с рабочим классом. Анализ этот показывает, что вопреки утверждениям приверженцев теорий «среднего класса», «нового класса», как именуют интеллигенцию иные идеологи новых левых, она все-таки остается «промежуточным слоем».
Нет оснований говорить о ней и как о некой ведущей силе в борьбе с монополиями — такой силой был и остается рабочий класс вопреки утверждениям ревизионистов вроде Роже Гароди и Эрнста Фишера и некоторых идеологов новых левых. Анализ же положения наемной интеллигенции в странах капитала дает все основания говорить о ней как о союзнике рабочего класса, и союз этот — насущное требование времени.
Идя на этот союз, необходимо помнить, однако, что большинство интеллигенции пока еще не освободилось
120
от своей «промежуточности» ни в социальном, ни в идеологическом плане. Характеризуя интеллигенцию, В. И. Ленин писал: «Переходное, неустойчивое, противоречивое положение рассматриваемого общественного слоя отражается в том, что среди него особенно широко распространяются те половинчатые, эклектические воззрения, та мешанина противоположных принципов и точек зрения, то стремление подниматься на словах в превыспренние области и затушевывать фразами конфликты исторических групп населения, — которые так беспощадно бичевал своими сарказмами Маркс...» 1
В этой характеристике Ленина дана объективная оценка тех метаний и той мешанины во взглядах, которые присущи в первую очередь интеллигенту-наемнику, уже освободившемуся от иллюзий относительно возможности «пробиться вверх», но еще не осознавшему себя ровней рабочему классу. То же самое присуще и тем интеллектуалам, которые уже понимают всю антигуманность и историческую обреченность капиталистического общества, но все еще не готовы признать, что для борьбы с эксплуататорским строем им надо не маниловские мосты строить, а идти на прямой, откровенный и до конца последовательный союз с пролетариатом. Эта двойственность интеллигенции типична и для многих новых левых, вышедших из ее среды.
Говоря о потенциальном союзе интеллигенции и рабочего класса, французские коммунисты не случайно подчеркивают всю идеологическую сложность такого сближения.
«Среди многих интеллигентов, — пишет «Нувель критик», — усиливается сознание вреда капитализма. Однако это не приводит к установлению немедленной и механической связи между объективной эволюцией об
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 4, стр. 209.
.121
щественных отношений и, идеологической эволюцией. Стремление к изменению проявляется в различных сложных и противоречивых условиях. Здесь сказывается также влияние факторов (которые сами по себе весьма разнообразны) нынешней социальной практики интеллигентов, равно как и вес традиций, унаследованных от прошлого и широко распространенных среди этих слоев, а также последствия идеологической борьбы между рабочим классом и крупным капиталом. Это свидетельствует об огромном значении выступлений, развития теорий, символов, идей, позволяющих выяснить, каким образом, в какой форме, какими темпами необходимость (осознанная на реальных фактах) прочного и капитального союза между рабочим классом и интеллигенцией будет понята и осознана на самом высоком уровне миллионами интеллигентов. Это значение тем более важно, что эволюция интеллигентов оказывает большое влияние (в силу их социальных и профессиональных функций) на всю идеологическую борьбу» 1«
Завершая наш анализ классовой структуры развитых капиталистических государств, изучив перемены, происшедшие изнутри основных классов и общественных слоев, а также вызвавшие их к жизни причины, отметим главное: в соревновании с социализмом, в борьбе с национально-освободительными движениями капитализм все более теряет поддержку изнутри. Логика развития государственно-монополистического капитализма ведет к неуклонному расширению социальной базы народного недовольства засильем монополий, финансовой олигархии, капитализмом как системой, как образом жизни, как идеологией.
1 «Nouvelle Critique», 1970, № 10.
122
Одновременно наблюдается все большее отчуждение народных масс от буржуазного государства, отождествляющего себя с ничтожным меньшинством нации, действующим вопреки жизненным интересам большинства. Весьма показательным для современного этапа развития капитализма является возникновение массовых движений протеста непролетарских слоев, вступление в противоборство с монополистическим капиталом не только трудящихся, живущих наемным трудом, но и тех, кто подвергается косвенной эксплуатации, обусловленной государственно-монополистическим характером регулирования экономики.
Все это создает новые, ранее не существовавшие возможности развития революционной борьбы пролетариата, могущего теперь в своей битве с капиталом опираться на более широкую социальную базу, смелее привлекать на свою сторону мелкую буржуазию, интеллигенцию, а также весьма пестрые по своему классовому составу антимонополистические движения национальных меньшинств, студентов и молодежи, женские, религиозные и антивоенные организации.

РАУЮШЕЖОЙИ DON’T PAY WAR TAXES
Что видел ты, синеглазый мой? Что видел ты, сынок мой родной?
Видел стаю волков у одной колыбели, видел дом золотой, а жильцов в нем не видел, видел — падала кровь с черной ветки по капле, видел — капала кровь с молоточков маклеров, видел белую лестницу с черной водой на ступенях и сто тысяч ораторов — всех безъязыких, видел пушки и сабли в руках малолетних...
И тяжелый дождь,
дождь, дождь, из тяжелой воды дождь пойдет...1
(Из песни Боба Дилана)
Рассматривая современное буржуазное общество, взаимоотношения между классами и внутри их, мы отметили, что структурные сдвиги и перемены, в них происходящие, влияют и на сдвиги в общественном сознании представителей этих классов. Очевидно, что недовольство системой существует на всех уровнях, во всех классах и социальных группах.
В 1968 году было опубликовано заявление Компартии США об американской молодежи, где говорилось: «Сейчас очень многие, если не большинство, отверну
1 Перевод автора.
125
лись от капиталистической системы свободного предпринимательства, но все еще не повернулись к социализму-.» 1
Буржуазная пресса отреагировала тогда саркастическими замечаниями по поводу того, что коммунисты хотят выдать желаемое за действительное, что молодежь по-прежнему верна «американской мечте» — так красиво именуют в США тот несложный комплекс жизненных ценностей, которые издавна составляли основу нехитрой идеологии американизма.
КАК МНОГО НЕДОВОЛЬНЫХ?
Прошло три года после упомянутого заявления компартии. И в столь же архиблагополучном (с точки зрения благонадежности), сколько и архиреакционном журнале «Юнайтед Стейтс ньюс энд уорлд рипорт» появилась статья под внешне нейтральным заголовком «Недовольные американцы». Речь шла уже не о «кучке битников», которых, по выражению Барри Голдуотера, датированному 1967 годом, «можно уместить на среднего размера стадионе», а о миллионах граждан США.
«В начале 70-х годов, — сетовал журнал, — Америка начинает осознавать, что она разобщена сильнее, чем когда-либо за последнее столетие. Уходит в прошлое время, когда само слово «американизм» казалось символом идеального общества, сплавляющего и соединяющего людей в своих недрах, как в тигле, и это его свойство провозглашалось чудом современного мира. Сегодня здесь царит дух несогласия, одна часть общества за другой требует признания и утверждает свои права на власть»2.
1	«Daily World», 5.8.1968.
2	«U. S. news and World Report», 5.10.1970.
126
Как всегда щедрый на статистику, журнал ошеломляет читателя цифрами, фактами и цитатами. Мы узнаем, что 13,2 миллиона американцев, получающих пособия, — то есть люди, практически выброшенные за борт американского процветания как ненужный, но все-таки человеческий балласт, — устраивают забастовки и демонстрации против нищеты и безработицы, захватывают в знак протеста помещение министерства здравоохранения, просвещения и социального обеспечения
Мы узнаем, что «дух возмущения начал ощущаться в среде американцев в возрасте 65 лет и старше, которых насчитывается 20 миллионов человек» 1 2. Многие из них испытывают, по выражению одного геронтолога, «чувство покинутости и потери своего места в обществе»3.
Мы узнаем, что на другом конце возрастного спектра бунтуют 40 миллионов человек в возрасте от 14 до 24 лет, то есть каждый пятый американец4.
Прибавьте к этому 25 миллионов негров, миллионы мексиканцев, пуэрториканцев и индейцев, борющихся за свои права нередко в кровавых столкновениях с полицией.
Простой статистический подсчет показывает, что речь идет не о ничтожной группке «недовольных американцев», а о тотальном крахе «американской мечты».
«Происходит всеобщая переоценка ценностей и пересмотр целей», — уныло констатирует «Юнайтед Стейтс ньюс энд уорлд рипорт» 5.
«В н&шей истории никогда еще не было такого периода, за исключением лет, предшествовавших граждан
1 «U. S. news and World Report», 5.10.1970.
2 Ibid.
3 Ibid.
4 Ibid.
5 Ibid.
127
ской войне, когда мы были столь разобщены, когда нам так не хватало единства национальных взглядов, цели и национального духовного согласия, как сейчас», — вторит ему президент Джорджтаунского университе.та Роберт Хенли
Уже сами по себе эти факты говорят о практически универсальном недовольстве «системой свободного предпринимательства» граждан самого мощного и наиболее умудренного в сглаживании социальных конфликтов капиталистического государства. О том, как это недовольство пытаются сгладить в США, стоит рассказать подробнее.
ПОСТРИЖЕНИЕ ПОД НУЛЬ
Говорят, что ультраправым в США легче всего вербовать сторонников среди мужских парикмахеров. Наверное, потому, что при виде бородатых и длинноволосых юнцов, подрывающих своим нонконформистским видом древнейший «цирульный» бизнес, у них возникает смутное ощущение угрозы освященным веками устоям. Им кажется, что в нечесаных бородах и космах до плеч затаилась крамола, что это вызов не только отдельно взятой парикмахерской, а всему аккуратно постриженному обществу в целом. Тем более что со времен незапамятных все бунтари почему-то решительно игнорировали брадобреев — нынешние американские молодые радикалы не исключение.
Именно по просьбе ультрапарикмахеров, озабоченных бунтом американской молодежи, одна рекламная компания установила в техасском городе Амарилло плакат с призывом: «Укрась Америку! Постригись!» На пла-
1 «U. S. news and World Report», 5.10.1970.
128
кате был изображен типичный американский «бунтовщик» — один из тех, кого среди постриженных и безбородых, хорошо и плохо одетых можно встретить на любом антивоенном митинге и в любой демонстрации протеста. Взлохмаченные, давно не стриженные волосы. Венок из цветов на шее — непременное украшение юных последователей индуистской теории всеобщей любви... Взгляд открытый, строптивый, озорной. И губы по-детски припухлые, но упрямые.
Плакат обошел страницы всех американских газет благодаря удачному снимку ЮПИ. Фотокорреспондент этого агентства запечатлел у плаката постриженного под нуль обывателя, который уже внес свой весомый вклад в дело украшения Америки, но все-таки на всякий случай поглаживает лысину — а вдруг она недостаточно кругла и стопроцентна, и, может быть, надо еще что-то подровнять, убрать, подчистить. Ведь реклама призывает стричься.
Реакция у обывателя почти автоматическая. Засилье рекламы в США, формирующей привычки, вкусы, наклонности и даже, как пишет Вэнс Паккард, политические взгляды миллионов средних американцев, нередко приводит к безоговорочному, безусловному, неосложненному размышлениями восприятию обывателями любых рекомендаций рекламодателей. Независимо от того, что рекламируется — зубная паста или личность кандидата на ту или иную выборную должность. Методика навязывания американцам товаров и идей, по признанию одного из ведущих специалистов в этой области, Луиса Ческина, «рассчитана на то, чтобы достичь несознательных или подсознательных сфер разума, так как предпочтение в процессе выбора определяется теми факторами, которые сам индивидуум не осознает. Так, например, совершая покупку, потребитель обычно действует по принуждению, несознательно реагируя на
9 В. Большаков
129
образы и красочное оформление, которые в его подсознании ассоциируются с продуктом»
Довести человека до такой степени автоматизма правителям Америки было бы в высшей степени выгодно. Это облегчает управление многомиллионными массами, низводит диалог между правящими и управляемыми до уровня казарменной схемы: «приказ — исполнение».
В сознании бритоголового обывателя, застывшего у плаката озабоченных парикмахеров, современная американская молодежь, согласно представлению, вбитому рекламными агентствами, прессой и телевидением США, с парнем на плакате не имеет ничегошеньки общего. Аккуратно постриженный и озабоченный молодой человек, которого американцы привыкли видеть на страницах газет и иллюстрированных журналов с сигаретой «салем» в зубах, или в униформе, или с портфелем клерка, идеален и стопроцентен. Изображенный же на плакате «битник» во столько же раз далек от этого идеала, во сколько раз у него больше волос на голове, чем у лысого обывателя.
Обыватель не будет утруждать себя размышлениями по поводу того, что же все-таки заставляет парня не стричься — мода, наивный протест против идеала добропорядочности и благопристойности, утверждаемого как эталон для «массового человека» американским обществом, или детское озорное желание подразнить своим вызывающим видом вот таких же лысых обывателей. Он не будет подсчитывать, каков процент нестриженых и бородатых среди юных бунтарей и каков процент стриженых. Зрительный образ бунтаря на плакате подкрепят несложная риторика озабоченных па-
1 Цит. по: V. Packard, The Hidden Persuaders. N. Y., 1958, p. 5.
130
рикмахеров — «Все беды от этих длинноволосых» — и кадры, показанные по телевидению, на которых оператор искусно запечатлел рядом самого заросшего «хиппи» с цветочком в руках и самого отутюженного и выбритого до синевы гвардейца с карабином. У добропорядочного обывателя в результате возникнет куда меньше симпатий к замарашке парню с цветком, чем к выстрелившему в этого парня выхолощенному карателю. Ибо замарашка этот для обывателя нечто непонятное, чуждое всему складу его жизни, а потому, значит, и антиамериканское. А если так, то значит — коммунистическое. А если так — то надо спасать Америку. Как — обывателю скажут. Может быть, посоветуют снять волосы с нестандартных, непокорных голов. Может быть — головы вместе с волосами.
Так рождается то, что социологи называют стереотипом. К нему можно свести что угодно — любое понятие, любое явление. В усеченном виде стереотип — это своего рода код, позволяющий человеку, соответственно запрограммированному, молниеносно обнаружить в своей голове готовый ответ на любой вопрос, готовую оценку любого события и явления.
Совершенный стереотип, по определению известного американского обозревателя Уолтера Липпмана, освобождает от обязанности объяснять причину. Это такая форма восприятия, при которой событие или явление внешнего мира воспринимается и оценивается сначала органами чувств и достигает сознания лишь после того, как приобретает определенную окраску.
Стереотипизация мышления миллионов «массовых людей» — явление типичное для современного буржуазного общества с его гипертрофированным потребительством, со все растущей концентрацией производства, которая приводит к сосредоточению на одном предприятии, в одном университете тысяч и десятков 9*	131
тысяч человек. Для управления ими используются не только средства массового воздействия, но и специалисты по «изучению мотивов поведения», «бихевиористы», психологи и психиатры, опытные манипуляторы сознанием масс.
«Никто не скажет, что думать запрещено, — писал о такого рода манипуляции Иоганнес Бехер, — или что нежелательны собственные мысли. Но желательные мысли производятся в таких масштабах, что собственное мышление тонет в их массе, а эти желательные мысли так тонко вводятся в сознание, что люди принимают чужое мышление за результат работы собственной мысли и в высшей степени как свое личное идейное достояние».
Протест против этого средства подавления, раздробления и примитивизации личности занимает далеко не последнее место в бунте новых левых. И это весьма важно. Ведь подавление личности — неизбежный результат усиления государственно-монополистического характера буржуазного государства, источающего отчуждение. Это подавление тоже носит экономический, а не только политический или морально-этический характер. Независимо от того, какими средствами достигается подавление — репрессивными законами или манипуляцией сознания, репрессивной по самой своей сути, цель его — достижение максимальной эффективности в деле использования рабочей силы, как интеллектуальной, так и низкоквалифицированной. «Интересы государства, корпораций, — как отмечает У. Дуглас, — требуют превращения всех богатств земли в доллары». Но те же самые интересы требуют и использования в тех же целях людских ресурсов государства, чего невозможно достичь без безраздельного господства над этими ресурсами, то есть над телами, умами, сердцами, душами людей.
132
«Желательные мысли» тонко вводятся в сознание... Никто не говорит, что думать запрещено... Существует и всячески рекламируется первая поправка к конституции, вторая, пятая... Дети воспитываются в школах «в традициях уважения к свободе личности», им предлагают сочинения на вольные темы о «сути демократии», о «превосходстве свободы над тоталитаризмом». И в то же самое время мышление выпускников таких школ, на первый взгляд раскованное, стереотипизиро-вано, мысли их легко «канализируются» в нужном направлении. Иллюзия свободы есть, а свободы нет.
Нечто подобное описал в своем фантастическом романе «Бегство Земли» французский писатель Франсис Карсак. Заброшенные космической одиссеей на далекую планету земляне попадают во власть гуманоидов — ръхнеров, которые обладают огромной гипнотической силой.
«С самого детства, — рассказывает один из героев романа, — нас гипнотизировали, внушали нам, что хотели. Время от времени какой-нибудь ръхнер смеха ради открывал нам истину. Мы страдали день, другой, а потом он приказывал нам забыть. Все остальное время мы жили в твердой уверенности, что мы господа, а они — наши слуги». На самом же деле все было наоборот. Люди были не только преданными рабами ръхнеров, но и их «убойным скотом» *.
Эта аналогия невольно напрашивается всякий раз, когда слушаешь рассуждения иных «загипнотизированных» пропагандой американцев, утверждающих, что США — это и есть обитель свободы и демократии. О том же думаешь, когда перечитываешь ура-патриотические письма американских солдат из Вьетнама, публиковавшиеся в прессе США.
1 Ф. Карсак, Бегство Земли. М., 1972, стр. 314.
133
Авторы их и впрямь были уверены в том, что защищали во Вьетнаме «свободу и демократию», не знали, не хотели знать, что их посылали на убой в интересах «государства корпораций», ради обогащения тех земных «ръхнеров», которые именуются финансовой олигархией.
В жизни, конечно, все не так, как в фантастических романах, не так все «одномерно», как в описании Маркузе. В отличие от землян, попавших под влияние ръхнеров, земляне, живущие в условиях развитого индустриального общества, не одномерны уже в силу того, что обладают средством защиты от гипноза манипуляторов сознанием. И очень простым средством: они «выключаются». Щелк — и замолкает радиоприемник. Щелк—и гаснет телевизор. Щелк — и закрывается на замок дверь, куда уже не влезет ни назойливый коммивояжер с рекламой пасты «Глим», ни распространитель газет и журналов.
Труднее выключиться из реальности, не искаженной средствами массовой информации, экранироваться от прямого воздействия профсоюзных лидеров, политических боссов, выработать иммунитет от влияния бихевиористов, соседей, друзей по работе, уже зараженных идеями манипуляторов и распространяющих их, как больной — вирусы гриппа. Так называемое «молчаливое большинство» и не пробует делать это. Молодые «мятежники», в числе которых немало и новых левых, сделали такую попытку.
У ИСТОКОВ ПРОТЕСТА
«Я сын Америки. Если когда-либо меня приговорят к смерти за мои революционные «преступления», я закажу себе последний обед — «хамбургер», хрустящий 134
картофель и бутылку кока-колы... (типичная американская закуска на скорую руку. — В. Б.).
Мой отец водил фургон для перевозки хлеба, позже стал организатором профсоюза шоферов хлебопекарен. У моей матери был диплом об окончании колледжа, и она играла на пианино.
Я — сирота Америки.
Я посещал Оберлинский колледж в течение года, затем закончил университет в Цинциннати и поступил в аспирантуру в Беркли.
Я бросил все это.
Отец смотрел за своим домом и машиной, постригал газон перед домом и был горд. Все его материальные благоприобретения оправдывали его жизнь.
Он пытался учить своих детей. Он говорил нам: не делайте ничего такого, что могло бы сбить вас с пути к успеху.
Работай — не развлекайся.
Учись — не бездельничай.
Повинуйся — не задавай вопросов.
Знай свое место — не высовывайся.
Будь разумным — не принимай наркотиков.
Делай деньги — не делай себе неприятностей.
Мы были поставлены в условия самоотрицания и не знали, что делать. Мы не понимали, почему мы должны работать для того, чтобы приобрести еще большие дома, еще большие машины, еще большие подстриженные газоны.
Мы сходили с ума. Мы не могли больше сдерживаться»
Эти слова из книги лидера американской международной молодежной партии Джерри Рубина «Сделай
1 J. Rubin, Do it. London, 1970, pp. 12, 13, 17, 18.
135
это» могли бы произнести с равным основанием все те, кого именуют ныне в Америке «бунтарями», «революционерами», «мятежниками», наконец, просто «недовольной молодежью».
Далеко не всегда, далеко не у всех «бунт против основ», против «отцовских заповедей» шел дальше отказа от приобретательства и родительского дома. Мы говорим сейчас лишь о той общей стартовой площадке, с которой стартовали все недовольные и все юные бунтари, отвергшие основные ценностные ориентации буржуазного общества 60-х годов.
Одни ушли в долгую одиссею борьбы против мерзостей этого общества, и несмотря на то, что ходили под разными флагами и на разных «кораблях», — я имею в виду те различия, что существуют между ультралевыми вроде Рубина и новыми левыми, — так и не вернулись в свои дома, где их, блудных сыновей и дочерей, ждали, когда с тельцом, когда с ремнем...
Другим одиссея эта показалась опасной с самого начала, и они вернулись к тому, что поначалу отрицали.
Для третьих старт был роковым, и они погибали, даже не успев взлететь...
...Это случилось в Детройте в мае 1970 года, всего через четыре дня после расстрела студенческой демонстрации в Кентском университете...
Во второй полицейский участок города пришел человек средних лет в слезах и, бросив на стол дежурного полисмена два пистолета, сказал:
— Я пришел, чтобы вы взяли меня...
— За что?
— За убийство. Я только что убил свою дочь и ее друзей-«хиппи»...
136
Как это получилось? Что привело Эрвила Гарленда, «добропорядочного гражданина и любящего отца», как характеризовали его на суде, к убийству дочери и трех студентов?
В официальной трактовке причина звучала весьма туманно: «Он был доведен до отчаяния тем отношением молодежи к жизни, которое было выше его понимания» ’.
Гарленд не был ни психопатом, ни готовым на все люмпеном. Он закончил колледж, имел хорошо оплачиваемую работу, с гордостью говорил о себе как о представителе «среднего класса». Сандра, которую он убил, была его любимой дочерью... Когда ей исполнилось 16 лет, он потратил все свои сбережения на то, чтобы купить ей маленький красный «фольксваген». Вместе с этим подарком, наставляя дочь на путь истинный, Гарленд преподнес ей — в устном виде — тот несложный, но весьма удобный для жизни моральный комплекс «среднего» американца, которого он придерживался всю жизнь сам и хотел, чтобы и его дочь этого комплекса не нарушала. Наверное, заповеди Гарленда были не сложнее тех, что внушал Джерри Рубину его отец. Наверное, и Сандра под влиянием своих друзей точно так же тосковала в родительском доме, как Рубин, как тысячи юных американцев, подобных ему, ей... Ее бунт, по сути дела, был достаточно невинным с точки зрения социальной — если он и потрясал какие-то основы, то скорее моральные, чем политические и экономические.
Сандра убежала из дому вместе со своей подругой. Они сняли квартиру подальше от благополучного дома Гарлендов. Там собиралась молодежь — студенты, мо-
1 Данные об истории с Сандрой Гарленд приводятся здесь и далее по журналу «Time», 7.12.1970, р. 18.
1Э7
лодые рабочие, просто «хиппи». Они жили по другим законам, полностью противоречащим шести заповедям папы Рубина, папы Гарленда, сотен тысяч таких же пап. В квартире на Стенхед Мэнор все было позволено. Лишь по намекам журнала «Тайм», рассказавшего эту историю отнюдь не из симпатии к такого рода «мятежникам», а скорее в оправдание стреляющей в них «добропорядочной Америки», можно понять, что на Стенхед Мэнор обосновалась микроколония «хиппи», порвавшая с этой Америкой раз и навсегда.
Оговоримся сразу же — мы не оправдываем ни ту, ни другую Америку, ни поведение Сандры и ее друзей, ни их убийц. Протест, выражающийся в отрицании не только буржуазной морали, но и всех общечеловеческих ценностей, — это, как мы уже говорили, протест люмпенов. Понять его где-то еще можно. Принять нельзя. Вопрос, наверное, в том, можно ли понять и простить. А простив, попытаться хоть что-то исправить, помочь.
Семейство Гарлендов несколько раз пыталось вернуть Сандру домой силой. Она же не могла оставаться там больше двух-трех дней. Ее находили опять, опять излагали «шесть заповедей», «десять заповедей». Она не принимала ни одной. И вовсе не потому, что была наркоманкой (наркотики они принимали «всем назло», «из чувства протеста») или сексуальной психопаткой (скорее у нее произошел сдвиг в восприятии моральных ценностей, а не сдвиг в психике), нет, она хотела жить независимо, не только не так, как ее родители, а с о в с е м не так.
Возможно, если бы Гарленд прекратил свою охоту за дочерью, она бы отошла от тех сомнительных развлечений, которыми славилась квартира на Стенхед Мэнор, занялась бы каким-нибудь делом. Возможно, окончательно бы опустилась на дно. Кто знает?!
138
Но Гарленд искренне верил в то, что ее надо спасти, обратить в свою веру немедленно, сделать «добропорядочной» американкой, и считал, что виной ее падения служит не то общество, от лживой морали которого она отшатнулась (правда, пав), не его собственный дом — микроячейка этого общества со всеми присущими ему пороками, а друзья Сандры — «хиппи». Как любой обыватель, Гарленд верил, что «все беды от этих длинноволосых», и, когда он, ворвавшись в квартиру на Стенхед Мэнор, увидел свою дочь в объятиях такого «длинноволосого», то, не рассуждая, ударил его рукояткой пистолета по голове. Пистолет от удара выстрелил, и вылетевшая пуля убила Сандру. Теперь Гарленду было уже все равно. Он не спас дочь. Но он еще мог отомстить «длинноволосым». Он пристрелил дружка своей дочери. Потом ворвался в другую комнату, где нашел еще одного «хиппи». И выстрелил в него. Потом убил еще одного. С ненавистью, слепой яростью всаживал он пулю за пулей в беззащитных парней, «отношение которых к жизни было выше его понимания». Настолько выше, что рассудок его помутился...
История страшная. Хотя, может быть, и не самая ужасная из современных американских трагедий. И все же это трагедия почти классическая. В ней — конфликт отцов и детей. В ней — упрямое нежелание отцов не только понять детей, но даже простить их. Навязчивая идея — повторить себя в любимом дитя со всеми подробностями и тупая ненависть ко всем, кто этому мешает. А в итоге — ничем не сдерживаемая ярость, кровавый гнев.
Конечно, не только уголовщина привлекла внимание американской прессы к этой истории. Однако — и здесь мы снова возвращаемся к поискам причин бунта моло
139
дежи против буржуазного общества, против «системы» — попытку (надо признать тонкую) изобразить дело таким образом, что лишь погоня за удовольствиями, за жизнью, в которой «все дозволено», и есть основа недовольства юных мятежников в США, иначе, как злонамеренной, не назовешь.
Неприятие общества Сандрой и ее друзьями могло бы послужить, пожалуй, лишь иллюстрацией полной несостоятельности «критической теории», разработанной Г. Маркузе в его книге «Эрос и цивилизация», где наш уважаемый философ пытался интерпретировать марксизм... в духе Фрейда.
Говоря о «репрессивной цивилизации», Маркузе утверждал, что система подавления, созданная буржуазным государством, зиждется не только на экономике, носит не только политический характер. «Истоки подавления, — по Маркузе, — следует искать в первоначальном подавлении инстинктов, что случается еще в раннем детстве» *. Подобно Фрейду, который утверждал, что вся культура и цивилизация человечества основаны на подавлении первичных человеческих инстинктов, подсознательных влечений и потребностей, Маркузе начал поиски истоков бунта... в подсознании.
Отрицая марксистское положение о том, что труд сделал первобытную орду людьми, Маркузе, вслед за Фрейдом, объясняет эту перемену сменой основных ценностных ориентаций, трансформацией «принципа удовольствия» в «принцип реальности», подавлением первобытных инстинктов. Смена эта происходит, по Маркузе — Фрейду, таким образом1 2:
1 Н. Marcuse, Eros and Civilization. A Philosophical Inquiery into Freud. N. Y., 1962, p. 50.
2 Ibid, p. 12.
140
от
немедленного удовлетворения удовольствия
радости (игры) потребительства отсутствия подавления
к
последующему удовлетворению сдерживанию удовольствия труду (работе) производительности безопасности.
При некотором воображении очень легко, добавив один-два компонента, увидеть, что эта схема напоминает «шесть заповедей» Рубина-старшего. Несложно обнаружить здесь же и «философское оправдание» бунта Сандры. Ведь, согласно Маркузе, человек, подавляющий «принцип удовольствия» ради «принципа реальности», живет как бы в двух измерениях, разрывается между жаждой наслаждения и необходимостью подавлять эту жажду, чтобы работать. Таким образом, рано или поздно человек «приходит к травмирующему егс^ выводу, что полное и безболезненное удовлетворение всех его нужд невозможно», а потому, по Фрейду и согласному с ним Маркузе, «человек учится отказываться от моментального, неопределенного и разрушающего удовольствия ради отложенного, сдержанного, но зато уж гарантированного (потом) удовольствия»
Маркузе отмечает при этом, что сам по себе характер «удовольствия» при таком подчинении принципу реальности меняется: «удовольствие» не свободно. Единственно, что не подчинено этому принципу, так это воображение, фантазия, которая остается верной «принципу удовольствия» 1 2.
1 Н. М а г с и с е, Eros and Civilization, р. 13.
2 I b i d, p. 14.
141
Отсюда Маркузе делает вывод, что лишь фантазия, воображение, утопическое мышление способны быть источниками протеста. К этой мысли его подводит тезис, сформулированный в самом начале книги «Эрос и цивилизация»: «Традиционные границы между психологией, с одной стороны, и политической, социальной философией — с другой, оказались стертыми положением человека в современную эпоху: некогда автономные и индивидуализируемые психические процессы абсорбируются функцией индивида в государстве — его общественным существованием. Психологические проблемы превращаются в политические проблемы» *. Исходя из того, что «репрессивная цивилизация» подавляет первобытные инстинкты в политических, а также в экономических целях (направляя энергию индивида от «сексуальной активности на исполнение работы» 1 2), Маркузе делает вывод о том, что «нерепрессивная цивилизация», то есть подлинно свободное общество может быть достигнуто лишь путем полного раскрепощения инстинктов, подавленных в человеке, что якобы позволит «сформировать новое сознание» людей, а это-де, в свою очередь, приведет к созданию «новой», «нере-, прессивной цивилизации», в которой не труд, а игра станет основой жизни» 3.
Книгу «Эрос и цивилизация» Маркузе написал в 1955 году, и в то время он, конечно, не мог предвидеть, что некоторые его идеи используют не только «хиппи» (от связи с идеологией которых наш философ потом тщательно открещивался), но и та самая «репрессивная цивилизация», бороться с которой он призывал то с помощью Разума, то, наоборот, «без разума», то
1 Н. Marcuse, Eros and Civilization, p. XVII.
2 Ibid., p. 16.
3 Ibid., p. 156.
142
с помощью «воображения», всегда увлекаясь, абсолютизируя отдельные компоненты, необходимые для совершения революционных перемен (то же воображение) и всегда отрицая комплексный подход. Всего десять лет спустя после выхода в свет «Эроса» буржуазные государства стали активно поощрять «раскрепощение инстинктов», пропагандировать «сексуальную революцию» исключительно в целях предотвращения революции социальной.
Идеи Маркузе, в частности описание им утопического общества «раскрепощенных инстинктов», повлияли на многих новых левых, послужили для некоторых идеологов этого движения своеобразным «импульсом мышления» к созданию своих собственных утопий и программ действия. Но, как и многие другие работы Маркузе, «Эрос» не стал ни библией, ни даже справочником нового левого, которое, по меткому выражению одного из американских молодежных лидеров, всегда «уходило гораздо дальше того, что проповедовал Маркузе». Маркузе приходилось потом задним числом подгонять свои теории к событиям, к конкретным выступлениям новых левых, и следует сказать, что от некоторых скоропалительных умозаключений он умел отказываться.
Конечно, протест новых левых не сводится лишь к отрицанию подстриженных газонов и к возмущению тем, что папы и мамы, воспитанные в духе стопроцентного американизма, запрещают им секс и употребление наркотиков. Будь оно так, бунт их не стоил бы ломаного гроша. Причины этого бунта куда серьезнее, чем изначальное раздражение против принципа «знай свое место — не высовывайся», или, по-научному, говоря, против «принципа реальности».
В уже упоминавшейся книге члена Верховного суда США Уильяма Дугласа «Смысл мятежа», написанной
143
в 1969 году, истоки и причины протеста новых левых рассматриваются в более широком плане. Предоставим Дугласу слово '.
«...Наша система стала испытывать такое напряжение и давление, а проявления несогласия стали такими бурными и непрерывными, что большую часть страны охватило глубокое беспокойство.
Это беспокойство отражает заботы и тревоги как внутреннего, так и международного характера. В своем отношении к международным вопросам мы фактически стали неврастениками. Мир представляется нам полным опасных людей. Все нарушители спокойствия на земном шаре для нас коммунисты. Эта наша одержимость отчасти объясняется страхом, который породил Джозеф Маккарти. Черное безмолвие страха владеет нашим народом и заставляет нас выбрасывать за борт некоторые наши свободолюбивые традиции.
Трумэн насаждал этот страх. Джонсон питал его, утверждая, будто народы мира хотят отобрать у нас наше достояние, и если мы их не подавим, то они отберут его у нас. Этот страх превратил всех нас в военных экспертов — все мы теперь знаем, какие ракеты нам нужно сохранить, какие войска расположить и где, к каким войнам за океаном стремиться и в какие не ввязываться. Соображения военной стратегии приобрели определяющее значение в нашем образе мышления; и преобладание этих военных соображений пагубно сказывается на наших делах дома.
Внутренние Проблемы тоже будоражат людей, как никогда раньше.
1 Отрывки из книги У. Дугласа «Смысл мятежа» были опубликованы в журнале «США — экономика, политика, идеология». 1970, № 9, 10.

144
Недовольство всегда существовало, и молодежь всегда была его активным выразителем. Почему же сейчас у нас на все это смотрят иначе? Почему сейчас несогласие представляется таким зловещим? Кое-кто приписывает господствующую сейчас атмосферу недовольства действиям провокаторов, подстрекаемых из-за границы. Некоторые винят в этом Советский Союз, другие — Пекин. Однако не может быть никаких сомнений в том, что идеи революции давно носятся в мире. Идеалы нашей революции 1776 года распространились за океан и встревожили не одних только венценосцев. Французская революция 1789 года и ее идеалы свободы, равенства и права сопротивляться угнетению потрясли основы общества того времени. Декларация прав человека и гражданина, провозглашенная 26 августа 1789 года, стала символом веры ряда европейских стран.
Учение Маркса и Ленина оказало еще большее воздействие на мир в связи с наступлением века коммуникаций.
Дело вовсе не в том, как хотят представить некоторые, что коммунисты разжигают в Соединенных Штатах недовольство. Недовольные голоса — это не только голоса коммунистов. Но несомненно, что элементы разногласий вскрывают главные проблемы, вызывающие серьезные нарушения нашей внутренней жизни.
Трудно перечислить все силы, обусловившие протесты, которые длятся уже целое десятилетие и носят во многих отношениях совершенно исключительный характер:
1.	Они происходят в период благосостояния, а не депрессии.
2.	Они не носят идеологического характера и в то же время выражаются главным образом в действиях.
3.	Во главе их стоит молодежь, и хотя среди нее нет
10 В. Большаков
145
единодушия в тактике и целях, она придала этим протестам революционный дух. Цель ее революции не в том, чтобы разрушить порядок, основанный на технике. Она в том, чтобы сделать существующую систему более человечной, добиться, чтобы машина служила человеку, чтобы расцвело такое общество, в котором уважались бы и почитались все особенности человека.
Люди старшего поколения не сочувствуют этим протестам и не понимают их. Они, наверное, в любом случае противились бы всяким переменам, но сейчас они поневоле обречены на сопротивление им в силу тех условий, в которых они жили последние несколько десятилетий.
Я имею в виду две силы, действующие в этом направлении. Первая — все растущее подчинение человека машине. Человек понял, что, если он хочет достигнуть материального успеха, он должен подчиняться правилам государства корпораций, уважать его желания, подчиняться его образу мышления. Интересы же государства корпораций требуют превращения всех богатств земли в доллары.
Вторая сила, определяющая противодействие переменам, — это тот процесс, в результате которого традиции, воплощенные в первой поправке к нашей конституции, были сведены почти на нет или вовсе ртбро-шены (речь идет о постоянном нарушении прав личности в США, которые закреплены в этой поправке. — В. Б.).
Сейчас накопилось больше знаний и информации, чем когда бы то ни было; стало так много экспертов, что человека охватило новое для него ощущение бессилия; человека вот-вот целиком отдадут в их полную власть. Человек вот-вот станет автоматом; его сможет
146
отличить от других только электронная машина. Как личность, достойная и творческая, как существо, наделенное бесконечными возможностями, он пытается преодолеть силы, которые лишают его человеческих черт.
Несогласие, свидетелями которого мы являемся, — это попытка утвердить веру в человека; это протест против жизни, подчиненной определенным правилам, предрассудкам и условиям, создающим крайности богатства и бедности, заставляющим нас стремиться к уничтожению людей с помощью оружия, бомб, газов, эти условия готовят нас к полному однообразию мышления, дабы мы стали послушными объектами власти электронной машины.
Несогласие, свидетелями которого мы являемся, — это протест против умаления человека, против его унижения, против общества, которое узаконило эксплуатацию людей...»
Итак, Уильям Дуглас, несмотря на то, что он далек от марксизма, делает вывод, с которым нельзя не согласиться: протест молодежи, в частности новых левых, направлен в основном против «государства корпораций», иными словами — против системы государственно-монополистического капитализма.
Для многих бунт этот был неожиданным, в том числе для таких философов, как Маркузе, которые, хотя и предсказывали возможность его, внутренне, очевидно, не верили, что такой бунт возможен. Особенно в условиях той массовой манипуляции сознанием, которая усилилась одновременно с усилением государственно-монополистического характера капитализма в США. И тем не менее бунт вспыхнул.
10*	147
ОДНОМЕРЕН ЛИ ЧЕЛОВЕК?
У Пита Сигера в одной из его песен есть такой образ: дети в колясках напоминают коробочки — синие, желтые, розовые. Дети вырастают, и их упаковывают уже в другие коробочки, разные по цвету, но предельно одинаковые по форме — в университетах, офисах, на заводах. Потом у них рождаются дети. И этих детей тоже упаковывают в коробочки — синие, желтые, розовые...
Получается нечто вроде поточного производства одинаковых, стандартных людей-коробочек. Что набьют в такую коробку, то и понесет она по жизни, не особенно задумываясь, тем ли ее набили.
Организаторы этой «поточной линии» поступали так же, как один исследователь, отрубавший хвосты мышаМ в своей лаборатории из поколения в поколение. Но мыши все равно рождались с хвостами. Так же и люди, несмотря на все старания манипуляторов сознанием, рождаются не усеченными, не оболваненными, не постриженными под нуль, а мыслящими.
И рано или поздно — пусть не все, пусть сначала десятки, сотни, тысячи — задумываются над тем, где же ложь, а где правда, где истина, а где манипуляция фактами, цитатами и заявлениями. Сомнение в официальной правоте таит в себе взрывоопасную силу уже потому, что по логике развития общественного сознания приводит сначала к неверию в официозные мифы и полуправды, а затем и к отрицанию «освященных веками устоев» буржуазного общества.
Этого недоучли многие идеологи новых левых, которые утверждали, что в «развитых индустриальных обществах» по мере развития научно-технической революции, «депролетаризации» рабочего класса и приближения к почти библейскому «миру между трудом и ка-148
питалом» буржуазному государству удается привить (с помощью манипулятивных средств воздействия на массы) большинству населения «счастливое сознание», то есть удовлетворение существующим порядком. Наиболее полно эта мысль разработана в книге Г. Маркузе «Одномерный человек».
Сейчас навряд ли стоит подробно анализировать погрешности критической теории Г. Маркузе ибо под влиянием событий последних лет и особенно циклического кризиса 1968—1972 годов в США Маркузе и сам был вынужден пересмотреть ряд положений «Одномерного человека». Поэтому постараемся выделить здесь лишь основные моменты, которые, по мнению Маркузе, обеспечивают массовость того самого «счастливого сознания», порожденного «одномерностью мышления».
«Технический прогресс, — пишет Г. Маркузе, — распространившийся на всю систему господства и координации, создает формы жизни (и власти), которые, по-видимому, примиряют силы, оппозиционные по отношению к системе, и разрушают или опровергают всякий протест именем исторических перспектив освобождения от тяжелого труда и господства. Современное общество, по-видимому, способно сдержать социальные качественные изменения, которые привели бы к установлению существенно отличных институтов, нового направления производственного процесса, новых форм человеческого существования (речь, хотя и не в четких формулировках, идет у Маркузе о возможности революционных перемен, о переходе на ступень более высокую по сравнению с государственно-монополистическим капитализмом. — В. Б.). Это сдерживание соци-
1 Автор рекомендует для более полного знакомства со взглядами этого философа ознакомиться с уже упоминавшимся исследованием Э. Баталова, Л. Никитича, Я. Фогелер «Поход Маркузе против марксизма». М., 1970.
149
альных изменений есть, быть может, наиболее знаменательное достижение развитого индустриального общества; всеобщее принятие Национальной Цели (у журнала «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт», весьма далекого от марксизма, куда меньше оптимизма на этот счет, как мы видели, чем у «марксиста» Маркузе. — В. Б.), двупартийная политика, закат плюрализма, сговор между Бизнесом и Трудом в рамках сильного государства свидетельствуют об интеграции противоположностей, которая является результатом, равно как и предпосылкой этого достижения» ’.
Что же, по Маркузе, способствует примирению, или, как он говорит еще, «конвергенции противоположностей» 1 2, в первую очередь труда и капитала, рабочего класса и буржуазии (а Маркузе не отрицает, что эти классы и по сей день являются в капиталистическом обществе основными)?
Вкратце схема его рассуждений сводится к следующему. Уровень производительности труда и степень контроля над мыслями в развитом индустриальном обществе таковы, что оно уже обладает возможностью превратить «даже свободу в мощный инструмент подавления» 3.
Свободные выборы хозяина, как справедливо отмечает Маркузе, не уничтожают рабства. Свободный выбор товаров еще не означает, что это и есть свобода, если предлагаемые товары и услуги, несущие в себе отчуждение, являются лишь опосредствованной формой осуществления социального контроля над «жизнью, полной труда и страха потерять возможность трудиться», а следовательно, и приобретать «свободно предлагаемые» товары.
1 Н. М а г с u s е, One Dimensional Man, р. 11.
2 I b i d., p. 32.
3 I b i d„ p. 33.
150
«Свобода выбора», предоставляемая буржуазным государством, как в случае с выборами должностных лиц — от мэра города до президента, — так и в сфере потребительской (сюда Маркузе включает потребление не только товаров и услуг, но и культуры, информации, рекламы, идеологии, политических взглядов и т. д.), на самом деле есть выбор, уже сделанный за потребителя (в том же широком смысле) теми, кто предлагает ему широкий ассортимент «товаров». Иллюзорность свободы выбора обнаруживается, когда сопоставляешь, насколько реальные и возможные потребности человека совпадают с навязанными ему извне (по Маркузе — с «ложными потребностями»), насколько его взгляды отражают то, что ему искусно внушают в целях установления контроля над его личностью
Подлинное противоречие здесь прослеживается в незримом (и нередко неощущаемом) конфликте между данным и возможным, между удовлетворенной и неудовлетворенной потребностью.
С точки зрения философской корни этого противоречия Маркузе, очевидно, выводит из идеалистической гегелевской диалектики, согласно которой освобождение человека от гнета и всех форм эксплуатации может произойти не путем революционных перемен, а посредством «абсолютного» знания внешнего мира.
1 В этой связи Маркузе приводит парадоксальную на первый взгляд ситуацию, почти напоминающую разговор «пикейных жилетов» — сцену из «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова. Люди говорят о политике, но говорят, по сути дела, не о том, что видели и узнали сами, а на базе того, что услышали по радио, прочитали в газете, журнале, увидели по телевидению. С одной стороны, они полностью убеждены в том, что это их взгляды, а с другой — их взгляды могли бы быть совершенно иными (на ту же политическую проблему), если бы они получили иным образом препарированную информацию, иного угла зрения комментарий. (См. Н. Marcuse, One Dimensional Man, pp. 58—59.)
151
Задолго до «Одномерного человека» в предисловии к своей работе «Разум и революция», посвященной диалектике Гегеля, Маркузе писал: «Диалектическая мысль становится негативной сама в себе. Ее функция заключается в том, чтобы разрушить самоуверенность и самодовольство здравого смысла, подорвать, зловещее доверие к власти и языку фактов, продемонстрировать, что несвобода настолько глубоко заложена в самой сердцевине вещей, что развитие их внутренних противоречий обязательно ведет к качественной перемене: взрыву и катастрофе установившегося порядка»
В своих ранних работах Маркузе абсолютизировал Разум, негативную диалектику Гегеля, согласно которой любые общепринятые истины, порожденные здравым смыслом, любые факты и реалии — лишь отрицание подлинной истины. Отсюда он выводил мысль о том, что общество, построенное на отрицании истины, «негативное по самой своей структуре» (а что есть манипуляция сознанием, как не отрицание истины?), приходит в неизбежное противоречие с Разумом, ибо Разум есть отрицание отрицания, а в силу этого Разум и есть революция или, по крайней мере, та революционная сила, которая способна разрушить «негативное общество».
Примерно с тех же позиций, развивая неогегельянское положение Маркузе о Разуме, как революционной силе, выступает в своей книге «Молодеющая Америка» Чарльз Рейх. Вкратце — подробнее мы будем говорить об этом позже — по Рейху, замена «одномерного мышления», порождающего «счастливое сознание», поддерживающего иллюзию «свободы выбора», возможна лишь по мере постепенной (как смена поколений) за
1 Н. Marcuse, Reason and Revolution. Hegel and the Rise of Social Theory. N. Y, 1969, pp. IX—X.
152
мены людей, управляющих государством (принимающих жизненно важные для него решения), людьми с «негативным мышлением» (Рейх называет это «мировоззрением № 3»). Круг, таким образом, замыкается—подобно тому, как Гегель считал государство способным осуществить разумное преобразование действительности, Рейх и частично Маркузе связывают свои надежды на такое преобразование с силами тотального отрицания, в том числе с их приходом к власти.
Тем не менее и Рейх и Маркузе отдают себе отчет в том, что «репрессивная терпимость» буржуазного государства может легко превратиться в репрессивную нетерпимость, и не только по отношению к революционным элементам общества, угрожающим установившемуся порядку, но и к носителям «негативной диалектики», Разума, то есть к радикально настроенной интеллигенции.
Говоря об обществе потребления, «всеобщего благоденствия», Маркузе справедливо подчеркивает, что «массовое производство и массовое распределение» требуют индивидуума целиком, не ограничиваясь его частичным использованием. Речь идет о «тотальном контроле» над всеми сторонами деятельности человека, в том числе о контроле над его мыслями, его личной жизнью. Для достижения такого уровня контроля буржуазное общество использует в первую очередь экономические рычаги, в частности, как считает Маркузе, систему «уравнивания классовых различий» путем стандартизации потребностей (ложных) и унификации вкусов посредством массового распространения и пропаганды идеологии консюмеризма *.
«Если рабочий и его босс, — пишет Маркузе, — наслаждаются одной и той же телевизионной программой
1 Н. Marcuse, One Dimensional Man, p. 22, 78.
153
и посещают те же самые курортные места, если машинистка одевается так же привлекательно, как дочь ее хозяина, если у негра есть свей «кадиллак», если они все к тому же читают одну и ту же газету, то такого рода ассимиляция означает не исчезновение классов, но ту степень, в которой потребности и способы их удовлетворения, служащие сохранению «истэблишмента», разделяются основной массой населения» '.
Маркузе понимает, что образ, им созданный, — босс и рабочий на одном и том же курорте и т. д., — мягко говоря, построен на гиперболе, но то, что «общество потребления» побуждает рабочего стремиться к приобретательству, статусу и обогащению, равно как и его босса, несомненно. И навязывание такого рода «ложных потребностей» — здесь прав Маркузе — несет на себе «важнейшую» идеологическую нагрузку, «служит сохранению установившегося порядка»1 2.
С другой стороны, образ, созданный Маркузе, утопичен, далек от реальности уже потому, что капиталистическое общество, несмотря на все успехи научно-технической революции, гигантский рост производительности труда, никогда не пойдет на создание такой уравниловки, на стирание граней между классами.
Вспомним о блестящем сатирическом романе Верко-ра и Коронеля «Квота, или «сторонники изобилия», где подобного рода уравнение привело к забастовке... потребителей из имущих классов:
«...Состоятельные круги были охвачены чувством глубокого разочарования: если любой дворник может пользоваться такими же житейскими благами, как миллиардер, то в чем же прелесть богатства? Богатые теряли вкус к жизни. За несколько недель в кругах этих
1 Н, Marcuse, One Dimensional Man, p. 24.
2 Ibid.
154
избранных возникла новая разновидность снобизма — жить в нищете. Все жаждали только ветхих, ржавых, покореженных вещей, мебели, годной лишь на свалку, ковров, траченных молью, стен в сплошных трещинах. Чем более убогой была обстановка, тем легче дышалось людям...
Это отвращение ко всему, о чем раньше мечталось как о неотъемлемой роскоши и изобилии, постепенно заразило средние и даже низшие классы. Когда протест сопровождается таким вот пресыщением и отвращением ко всему на свете, тут уж ничего не поможет, и побороть его почти никогда не удастся, так как упорство людей в подобных случаях безгранично...»1
Эта книга была написана через несколько лет после «Одномерного человека», автор которого, критикуя «общество всеобщего благоденствия», писал, что уровень его развития будто бы сам по себе предопределяет все более полное удовлетворение потребностей и все расширяющееся потребление. Отсюда Маркузе делал вывод, что «отрицание государства всеобщего благоденствия на базе абстрактных идей (имелись в виду, очевидно, и Разум, и марксистские революционные теории. — В. Б.) навряд ли убедительно. Потеря экономических и политических свобод, которые были реальными достижениями предыдущих двух столетий, может показаться не столь большим ущербом в государстве, способном сделать даже администрируемую жизнь безопасной и удобной. Если люди удовлетворены до степени счастья товарами и услугами, предоставляемыми им администрацией, почему они должны настаивать
1 Веркор и Коронел ь, Квота, или «сторонники изобилия». М., 1970, стр. 220—221.
155
на отличных от уже существующих институтах для производства других товаров и услуг? И если люди исходят из той предпосылки, что к товарам, удовлетворяющим потребности, относятся также и мысли, чувства, мечты, зачем им вообще нужно желать, думать, чувствовать и воображать что-то самостоятельно?»1
Из той же самой предпосылки исходил и диктатор фантастической Тагуальпы Квота в романе Веркора и Коронеля, который надеялся с помощью «тотального потребления» раз и навсегда покончить с любой возможностью «негативного мышления», любыми проявлениями недовольства масс. Результат, к которому он пришел, — всеобщее отвращение к потреблению — не выдуман. В странах, где жизненный уровень весьма высок, в частности в США, идеология потребления теряет популярность даже среди имущих слоев. Тому доказательство — бегство молодежи «среднего» класса из своих домов, их желание откреститься от цивилизации, жить в коммунах, в почти первобытных условиях. Этому подвержены не только «хиппи». Такую же ненависть к идеалам и атрибутам общества потребления проявляют все без исключения новые левые. А в полубогемных кругах буржуа стали модными хламиды с заплатами, за которые богачи готовы заплатить бешеные деньги, лишь бы приобщиться к «хиппизму». Нельзя сказать, что это явление массовое. Оно если и задело американское общество, то лишь вскользь. Нельзя забывать о миллионах бедняков и париев в «обществе всеобщего благоденствия», именуемом Соединенными Штатами. Да и мы в данном случае говорим лишь о тенденции, о несбыточности утопий Маркузе, ослепленного возможностями технического прогресса.
1 Н. М а г с u s е, One Dimensional Man, р. 53.
156
Прогресс же этот в условиях государственно-монополистического капитализма будет неизбежно использоваться лишь в интересах буржуазии, которая в целях извлечения прибавочной стоимости, сверхприбыли создает все новые и новые «ложные потребности», доводя потребление до абсурда, обращая технический рационализм в свою противоположность — в иррационализм, созидание в разрушение. И если бы развитие общества потребления пошло бы действительно таким путем, который предсказывал Маркузе в «Одномерном человеке», концом этой утопии была бы та же диктатура вещей, которую установил в романе Веркора и Коронеля Квота, сведя до минимума срок жизни капитальных строений и любых производимых в Тагуальпе товаров. Тагуальпа разрушала, чтобы строить, и строила, чтобы разрушать...
«...Жизнь шла, ускоряя до умопомрачения свой темп, ненасытно разрушались, неутомимо строились все в большем количестве дома, заводы, конторы, магазины, гаражи, больницы, сумасшедшие дома, и все равно не хватало домов, контор, магазинов, гаражей, сумасшедших домов, и все еще не хватало магазинов, гаражей, сумасшедших домов, и все еще не хватало...»1
Этими словами кончается роман Веркора и Коронеля. Так заканчивается утопия общества тотального потребления, основанного на постоянном и расширенном воспроизводстве «ложных потребностей». Надо думать, что на одном этом капитализм долго бы не продержался. И беда Маркузе в том, что, отрицая марксистскую критику капитализма, он в конечном итоге пришел к апологетике этого строя, к утверждению, что капитализм настолько гибок и подвижен в своей реакции
1 В е р к о р и Коронел ь, Квота, или «сторонники изобилия», стр. 223.
157
на любое недовольство, настолько ловко сдерживает социальные взрывы и возмущение масс, что нанести ему смертельный удар могут лишь те, кто «не принимает правил игры», некие маргинальные силы, стоящие вне общества, отрицающие его рациональность. Поэтому в «Одномерном человеке» Маркузе уже не полагается на одну негативную диалектику в борьбе с буржуазным обществом. С глубочайшим пессимизмом, основанным на паническом страхе, присущем мелкому буржуа, «взбесившемуся от ужасов государственно-монополистического капитализма», Маркузе пишет о том, как средства манипулирования сознанием все более и более усовершенствуются, как на службу такой манипуляции мобилизуются искусство, журналистика, литература и, наконец, сам Разум. Когда воображение становится рациональным, когда оно подчинено нуждам негативного общества, цели манипулирования сознанием, это означает, что «отрицающая сила Разума сломлена»...
Картина поистине печальная и унылая. Единственный выход — «взорвать рациональное», обратиться к силам иррациональным, которые сами своим существованием отрицают отрицаемое, а их бунт скорее подсознателен, чем осмыслен.
Таков ли в действительности бунт новых левых, среди которых есть выходцы практически из всех классов, против системы? Такова ли сама действительность «одномерного общества», описанного Маркузе, в котором, по его мнению, «народ, бывший ранее ферментом социальных перемен, «вырос» и стал ферментом социального сплочения»’?
Для того чтобы разобраться в этом, посмотрим, с ка
1 Н. М а г с u s е, One Dimensional Man, р. 200.
158
кими требованиями по отношению к обществу выступают новые левые, на чем основан их бунт против системы.
„МЫ ОБВИНЯЕМ НАШЕ ОБЩЕСТВО»
В одном из номеров американского журнала «Форчун» за 1969 год была опубликована «декларация» молодежи и студентов США. Ее составил заместитель главного редактора журнала Г. Виржински на основе 200 интервью, собранных по стране одной из частных социологических фирм. Вот что говорилось, в частности, в этой «декларации»:
«Наша наиболее трудная проблема состоит в том, чтобы найти свое место в обществе. Все говорит будто бы за то, что налл не следует беспокоиться о будущем: нас убеждают, что мы образованны и талантливы... Но мы боимся не того, что общество отвергнет нас, а того, что мы не сможем принять это общество. Мы обвиняем общество в извращенном образе мысли, а именно в таком, который допускает несправедливость, бесчувствие, неискренность и бесчеловечность. И мы обвиняем общество, а также промышленную, государственную и академическую структуру власти, которая им управляет, в том, что оно не имеет более высоких целей, чем сохранение статус-кво системы, которая далеко не соответствует идеалам Америки.
Куда бы мы ни обращали свои взоры, мы всюду встречаем... парадоксы. Будучи богатейшей страной мира, Америка позволяет значительной части населения жить в бедности. Нация, основанная на убеждении, что все люди созданы равными, постоянно отвергает предоставление гражданских прав и экономических возможностей для своих черных сограждан. Нация, рож-
159
денная революцией, применила свою огромную мощь для подавления народа, восставшего за 8 тысяч миль от ее берегов.
Мы видим общество, которое извратило свои традиции. Конституция гарантирует свободу слова и собраний, но все инакомыслящие систематически, и временами жестоко, подавляются. Наше общество подчеркивает свою заботу о личности, однако поставило ее во власть неподвижных институтов.
Мы видим общество, в котором наше старшее поколение запуталось в рутине и оцепенело от скуки. Оно работает в одной общине, а живет в другой, не будучи частью ни той и ни другой. Оно наполняет окружающую его пустоту вещами и забывает о человеческих ценностях. Оно неискренне в выражении своих идеалов и не обращает внимания на окружающее его лицемерие. Оно боится изменений. Мы хотим возвратиться к обществу с человеческим подобием, к обществу, в котором мы сможем принимать участие в решении тех проблем, которые касаются нас.
Мы хотим такое общество, в котором наше место не предопределяется заранее рождением и другими обстоятельствами. Мы хотим такое общество, которое допускает искренность и непосредственность. Мы хотим возвратить контроль над нашей жизнью.
В нынешней структуре власти наиболее могущественным институтом выступает большой бизнес. На протяжении многих лет бизнес насаждал в обществе свои собственные ценности и постепенно поднял их до уровня божественных истин...
Конкуренция превратилась в социальную болезнь. Она извратила человеческие ценности.
Мы загромождаем нашу жизнь безделушками, которые нам не нужны, мы растрачиваем наши таланты 160
и деньги на новые составы зубной пасты, но за последние 10 лет мы построили только 7 медицинских школ, тогда как нам нужно, по крайней мере, еще 100.
Но больше всего мы растрачиваем в военной области. Военный бюджет на этот год без расходов на Вьетнам достигает 34 миллиардов долларов Это на 2 миллиарда долларов превышает расходы федерального правительства на здравоохранение, труд и благосостояние, в 13 раз — расходы на образование и в 36 — расходы на жилищное строительство и местное развитие.
Власть большого бизнеса наложила свой отпечаток на институты, далекие от сферы его непосредственной деятельности. Университеты контролируются попечителями или членами правления и превратились в фабрики, продукция которых — человек, пропитанный этикой бизнеса, сформированный, вооруженный всем необходимым, чтобы занять свое место в корпоративной системе.
Нам закрыт выбор с самого начала. Нас принуждают участвовать в изматывающей гонке за степенями, которые не имеют ничего общего с образовательной ценностью наших курсов. Мы изучаем много ценного материала, но таким образом, что это порождает социальный и интеллектуальный снобизм. Нас учат презрению к массовой культуре...
В правительстве мы находим то же сопротивление переменам, то же накопление власти, что и в большом бизнесе. Будучи крупнейшим в стране потребителем товаров и услуг, правительство, естественно, имеет тес-
1 Бюджет Пентагона на 1973/74 финансовый год, начавшийся после окончания войны во Вьетнаме, составил 81 миллиард долларов. Одновременно еще более были урезаны ассигнования на социальные программы, прежде всего программы помощи бедным.
11 В. Большаков
161
ные связи с большим бизнесом. Политические партии не отвечают желаниям своих избирателей.
...Многие из нас оказались вовлеченными в борьбу за гражданские права. В результате мы узнали о бесчувственности и алчности бизнеса, как большого, так и малого, об обезличенности бюрократии, продажности политиков и полиции. Некоторые из нас познали тюрьму, нищету, безработицу и отчаяние... Нам довелось узнать, что имел в виду Мартин Лютер Кинг, когда он сказал, что бомбы, сбрасываемые на Ханой, взрываются в наших городах.
Исходя из всего этого, некоторые из нас считают, что вся эта общественная система должна быть заменена совершенно новой. Существующие структуры слишком прогнили, чтоб их можно было исправить.
Чего мы хотим? Мы хотим такое общество, которое помогает людям выражать самих себя, общество, в котором большей части населения не приходится бороться за существование, в то время как другой части приходится заботиться лишь о том, что делать со своими деньгами» *.
Большинство новых левых, как и 200 соавторов этой декларации, стоят за слом системы, за уничтожение «государства корпорации». Не всегда они знают, что хотят построить на этих развалинах. Как говорил один из лидеров новых левых в США, аспирант Техасского университета Боб Минкофф: «Я не могу сказать, кто будет разгребать обломки после революции»1 2. Но зато они твердо знают, что хотят развалить.
«Рост левых настроений среди сегодняшних американских студентов, — пишет журнал «Атлантике, — совсем не то, что имели в виду лет десять назад их ро
1 «Fortune», June, 1969.
2 Цит. по: «За рубежом», 1969, № 10, стр. 24.
162
дители и воспитатели, призывавшие их быть «социально вовлеченными» и «более идеалистичными». Они наивно ждали от детей интеллигентных дискуссий о Вьетнаме, но не сжигания призывных карточек, резкой критики государственных деятелей или аплодисментов Вьетконгу (так называли в США бойцов Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. — В. Б.). Они хотели, чтобы их дети заинтересовались вопросом о социальном и гражданском равенстве негров, но не проклинали «белую Америку», в которой «интеграция» немногим отличается от апартеида в ЮАР. Они хотели, чтобы их дети были бы такими же, как они сами, может быть, чуть смелее и чуть просвещеннее. Но эти дети показывают, что как раз более всего они не хотят быть такими, как их родители. Их восстание направлено против существующего положения вещей, против буржуазной утопии, которой искали их родители...» 1
Для того чтобы понять, куда они идут и зачем, прежде чем перейти к рассмотрению их планов на будущее, их проектов создания качественно нового общества, посмотрим, как они борются против общества старого, какими методами, с какими лозунгами...
1 Цит. по: «За рубежом», 1969, № 10, стр. 24.
11*
Что слышал ты, синеглазый мой? Что слышал ты, сынок мой родной?
Слышал, гром прогремел, возвещая опасность, слышал грохот волны, что могла смыть полмира, слышал сто барабанщиков, молнией бивших, слышал сто тысяч шепчущих и неуслышанных, слышал вопль голодного в хохоте сытых, слышал песню поэта, погибшего в клетке, слышал, клоун рыдал в позабытой аллее, слышал, как человек кричал, что мы люди!
И тяжелый дождь, дождь, дождь, Из тяжелой воды дождь пойдет...1
(Из песни Боба Дилана)
Бунт молодежи против святая святых буржуазного общества привлек внимание очень многих исследователей. Не всегда они интересовались причинами бунта. Многих заинтриговали такие понятия, как «молодежная культура», «молодежный рынок», «молодые избиратели», «демографический взрыв» и т. д.
Журнал «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт», спеша информировать деловые круги США о новых возможностях заработать, подсчитал, что процент молодых людей в американском обществе будет с годами все
1 Перевод автора.
165
увеличиваться. Так, если в 1971 году в США насчитывалось 77,2 миллиона человек детей и подростков (при общей численности населения 206 миллионов человек), то в 1976-м их будет уже 78,3 миллиона, а в 1981-м — 81 миллион. В то же самое время численность молодых людей в возрасте от 20 до 34 лет составила в 1971 году 44 миллиона человек. В 1976-м их будет уже 52,2 миллиона, а к 1981-му — 59,3 миллиона. Итого рост (во второй группе) составит ни много ни мало 35 процентов за десятилетие! (Для сравнения укажем, что в возрастной группе 35—49 лет за то же время рост составит всего 6 процентов, в группе 50—64 года — 8 процентов) Такова реальность «демографического взрыва», учитывать которую рекомендует журнал бизнесменам, а в других своих номерах — и политикам, разрабатывающим предвыборную стратегию.
Закон об избирательных правах 1970 года дал возможность молодым американцам участвовать в федеральных выборах. Но, по данным «Нью-Йорк тайме», они не спешат этим правом воспользоваться. Отчасти потому, что не чувствуют пока вкуса к участию в политике, отчасти потому, что не верят в возможности перемен в рамках традиционного буржуазного парламентаризма. Так, например, для участия в первичных выборах в штате Южная Каролина зарегистрировался в 1971 году всего 1 процент избирателей в возрасте от 18 до 21 года. Примерно та же картина наблюдалась и в других штатах 1 2.
Любопытно, что при регистрации молодые избиратели в графе «партийность» довольно часто ставят слово «независимый», отказывая в симпатиях республиканцам и демократам. Согласно опросу Гэллапа 16 про
1 «U. S. news and World Report», 17.1.1972.
2 «New York Times», 10.5.1971.
166
центов молодых избирателей считают себя республиканцами, 42 процента — демократами и 42 — независимыми *. Обе «традиционные партии», равно как и другие силы, о которых мы говорили во введении, проявляют повышенную заботу о молодежи, стремятся обратить ее в свою веру.
Одновременно — и это только закономерно — на свою сторону стремятся привлечь молодежь коммунистические и рабочие партии, близкие к ним союзы молодежи. Борьба за умы юных идет с ожесточенностью необыкновенной. Ибо ни для кого не подлежит сомнению тезис: «За кем молодежь, за тем и будущее». Нынешние молодые завтра встанут у руководства профсоюзами, политическими партиями, наконец, государствами.
Однако в отличие от разного рода «покровителей» и «благодетелей» молодежи коммунисты, как это подчеркивается в одном из заявлений руководства ФКП, «никогда с ней не заигрывали».
Коммунисты учитывали всегда, что молодежь не есть нечто однородное, монолитное, внеклассовое. В молодежи, как и в студенчестве, есть представители практически всех классов и социальных групп в условиях многонационального общества — всех рас, национальностей и этнических групп. Говоря, в частности, о студентах, В. И. Ленин писал: «Студенчество не было бы тем, что оно есть, если бы его политическая группировка не соответствовала политической группировке во всем обществе, — «соответствовала» не в смысле полной пропорциональности студенческих и общественных групп по их силе и численности, а в смысле необходимой и неизбежной наличности в студенчестве тех групп, какие есть в обществе» 1 2.
1 «New York Times», 10.5.1971.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 7, стр. 343.
167
Только из такой оценки молодежи и студенчества, их роли в обществе и в революционной борьбе могут исходить подлинные марксисты-ленинцы, которым чужды троцкистские рассуждения о молодежи, как об «авангарде авангарда», равно как и утверждения теоретиков вроде Маркузе, Кон-Бендита и Дойчера о том, что молодежь и студенчество в условиях «постиндустриального общества» должны сыграть роль «детонатора», который-де и должен вызвать взрыв «дремлющего» пролетариата. Это повторение азов троцкизма, не больше.
Не заигрывая с молодежью, коммунисты, однако, никогда не забывают и другого указания В. И. Ленина, который считал, что «к недостатку теоретической ясности» у молодежи, участвующей в революционном движении, коммунисты должны относиться совсем иначе, чем «к теоретической каше в головах и к отсутствию революционной последовательности в сердцах» разного рода псевдореволюционеров и соглашателей. «Одно дело, — писал В. И. Ленин, — сбивающие пролетариат с толку взрослые люди, претендующие на то, чтобы вести и учить других: с ними необходима беспощадная борьба. Другое дело — организации молодежи, которые открыто заявляют, что они еще учатся, что их основное дело — готовить работников социалистических партий. Таким людям надо всячески помогать, относясь как можно терпеливее к их ошибкам, стараясь исправлять их постепенно и путем преимущественно убеждения, а не борьбы. Нередко бывает, что представители поколения пожилых и старых н е умеют подойти, как следует, к молодежи, которая по необходимости вынуждена приближаться к социализму иначе, не тем путем, не в той форме, не в той обстановке, как ее отцы» '.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 30, стр. 226.
168
Ленин никогда не отказывался от резкой полемики, от самой решительной борьбы с ультралевыми и оппортунистами всех мастей, действовавшими в молодежном движении, подчеркивая при этом, что различие классовых интересов неизбежно должно отразиться и на политических группировках в молодежной и студенческой среде1. Ленин предупреждал против тех «ложных» друзей молодежи, которые «...подходят к молодежи с уверениями, что ей не надо разбираться в разных течениях», и подчеркивал, что подлинные коммунисты должны ставить своей целью в работе с молодежью «выработку цельного революционного миросозерцания...» 2.
Именно поэтому Ленин считал необходимым опровергать ошибки молодежи, разъяснять их и одновременно изо всех сил искать «...соприкосновения и сближения с организациями молодежи, всячески помогая им...». И советовал: «...Подходить к ним надо у м е ю ч и»3.
Дифференцированный ленинский подход к молодежи и ее организациям помогает нам разобраться и в движении протеста американской молодежи и студенчества, отделить зерна от плевел, выделить из общего, иной раз оглушающего исследователей мятежа то ценное, что необходимо взять на вооружение в борьбе с капитализмом на его государственно-монополистической стадии, с буржуазным государством.
' См. в связи с этим: «Задачи революционной молодежи» (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 341—356), «Выступление по вопросу об отношении к учащейся молодежи» (В. И. Лени н, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 312), «Студенческое движение и современное политическое положение» (В. И. Лени н, Полн. собр. соч., т. 17, стр. 214—220).
2 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 312.
3 В. И. Л е н и н, Полн. собр. соч., т. 30, стр. 229.
169
Как и в статистике, буржуазные социологи и синоптики политических бурь и в этом случае нередко валят в одну кучу всю протестующую молодежь.
Весьма типичен в этом отношении подход к «юным бунтовщикам» журнала «Америка» и неоднократно публиковавшегося на его страницах профессора психиатрии Кеннета Кеннистона, автора многих книг о молодых радикалах.
«Современная молодежь, — пишет он, — отличается своей психологической открытостью, гибкостью и «незаконченностью». (Отметим, что слово «современная» здесь ни при чем. Эти качества молодежи известны со времен незапамятных. — В. Б.) У нее нет ясных, хорошо продуманных планов, определенного, заранее намеченного жизненного пути. Представление о своем личном и коллективном будущем туманно, расплывчато и неопределенно: в некотором же смысле оно постоянно видоизменяется параллельно с изменениями современного мира.
...Современная молодежь чувствует себя в основном принадлежащей к своему поколению, а не к каким-либо общественным организациям, у нее нет общепризнанных лидеров или героев. (Это уже просто куриная слепота и не больше. — В. Б.) Чувство аскетизма чуждо современной молодежи, она экспрессивна и свободна в сфере секса.
...Современные молодые люди и девушки способны психологически сродниться, отождествить себя и быть готовыми к сотрудничеству с внешне чуждыми элементами: с вьетнамским крестьянином, американским бедняком, человеком другой расы, обездоленным, увечным. Из этой приобщимости естественно вытекает и сильно развитое чувство интернационализма. На национальное происхождение идей тоже почти не обращают внимания: к проповеди Зен-буддизма, американского 170
прагматизма, французского экзистенциализма, индийского мистицизма, восточноевропейского коммунизма относятся с одинаковой терпимостью.
...Расовые преграды сводятся к минимуму. Мировоззрение современной молодежи поэтому не ограничено провинциальными или национальными рамками. Она все больше осознает свою принадлежность к миру в целом и ломает искусственные преграды, дробящие человечество.
Обезличение жизни, торгашеский дух, карьеризм, семейственность, бюрократизм и сложная организация передовых государств (адреса Кеннистон не указывает — понимай как хочешь. — В. Б.) — все это представляется нетерпимым для молодежи, стремящейся создать новые организационные формы, направленные против развивающегося в наши дни культа техники.
Современная молодежь в своих действиях исходит из того, что «путем выражения своих принципов, путем «демонстрации» своих убеждений можно простым проявлением моральной силы завоевать противника и привлечь его к служению своим идеалам»
Из поля зрения американского профессора полностью выпадает та молодежь, которая выступает не с так называемых «общечеловеческих» или возрастных позиций, хотя ей тоже, естественно, ничто человеческое не чуждо, а последовательно защищает интересы своего класса, своей партии и своей родины.
Глобальный портрет современной молодежи работы Кеннистона начисто лишен каких бы то ни было классо-
1 «Америка», 1970, № 150.
171
вых и национальных черт. Понятие «радикальная молодежь» сузилось в его исследовании до двух течений в молодежном движении — «хиппи» и новых левых. Не мудрено, что временами он употребляет эти два понятия как синоним слова «молодежь».
Такой подход неправомерен, даже если учесть, что Кеннистона интересуют не только социальные аспекты молодежного движения, но и психологические характеристики его участников. Он прав, когда пишет, что «типичный бунтовщик» озадачен, огорчен и возмущен непримиримыми противоречиями «между декларациями старшего поколения о политической свободе, демократии, равенстве, ценности независимого мышления, расовой справедливости и практическими действиями Пентагона и ЦРУ во Вьетнаме, Лаосе, Доминиканской Республике, Конго, Панаме, на Плайя-Хирон и подавлением негритянского движения внутри страны» *. Но Кен-нистон решительно не прав, когда на этой лишь основе мажет всю радикальную молодежь одним мирром.
Мы уже говорили о разнице между ультралевыми и новыми левыми, подчеркивая, что при определенной схожести их идеологических воззрений они радикально отличаются друг от друга по методам действий, борьбы против системы. Общность воззрений прослеживается не только в общности истоков их протеста, но и в характере их отрицания системы, в тех обвинениях, которые они предъявляют обществу, негативному по самой своей структуре.
Другое дело — куда завел этот первоначальный протест того же Рубина, других ультралевых, ему подобных, и как другие юные американцы, взбунтовавшиеся против системы по тем же причинам, что и Рубин, сумели реализовать свой изначальный протест.
1 «Philadelphia Inquirer Magazine», 22.9.1968.
172
Здесь необходимо поставить точку над «Ь>. А поэтому не будем говорить о протесте «вообще». Разберем виды протеста современной молодежи против буржуазного общества и формы, в которые этот протест выливается.
Классификация протестующей молодежи по группам, определение их численности представляет собой весьма сложную проблему, потому что буржуазные исследователи оперируют в своих аналитических опросах совершенно иными категориями и терминами, чем марксисты, а иной раз приемлемую для нас терминологию толкуют совершенно иначе.
Тем не менее ряду социологов, придерживающихся дифференцированного подхода к изучаемой молодежи, удалось собрать данные весьма любопытные, помогающие более менее точно определить границы и пределы протеста различных групп американской молодежи.
В 1969 году американский журнал «Форчун» опубликовал статью, озаглавленную «Специальный отчет о молодежи» *, основанную на данных исследования компании «Дэниел Янкелович инкорпорейтед». Исследователи опросили 723 студента и 617 человек неучащейся молодежи в возрасте от 17 до 23 лет и примерно половину их родителей.
Неучащаяся молодежь, то есть молодые рабочие, служащие, инженеры, относится почти столь же критично к обществу, как и молодежь колледжей. Ответы на вопрос: «Характеризуется ли американское общество несправедливостью, черствостью, отсутствием откровенности и бесчеловечностью?», распределились следующим образом:
1 Все данные опросов и цитаты из «Форчун» приводятся здесь по: «Fortune», June, 1969.
173
	Решительно согласны	Частично согласны
Вся молодежь в целом Студенты Неучащаяся молодежь	15 процентов 15	« 15	«	44 процента 50	< 43	<
Примерно так же были встречены вопросы: «Сбилась ли наша страна с морального и нравственного пути?»; обстоит ли дело так, что «власти нечестно контролируют все аспекты нашей жизни» и «можно ли считать, что экономические блага в нашей стране распределяются несправедливо и нечестно?». На вопрос, считают ли они «американский образ жизни» лучше, чем образ жизни в какой бы то ни было другой стране, только 18 процентов студентов и 33 процента неучащей-ся молодежи дали утвердительный ответ.
На высказанное мнение, что «война во Вьетнаме — чистейшее проявление империализма», ответы распределились следующим образом:
	Решительно согласны	Отчасти согласны
Вся молодежь в целом Студенты Неучащаяся молодежь	14 процентов 16	< 13	<	41 процент 40	< 41	<
«Сходство между взглядами студентов и неучащей-ся молодежи, — отмечает «Форчун», — исчезает, ко
174
гда речь заходит о философских и нравственных убеждениях. Неучащаяся молодежь может быть недовольна обществом в целом, но она не хочет выбросить за борт традиционные взгляды и убеждения своих родителей». Так, например, среди студентов считают религию очень важной 38 процентов, а среди остальной молодежи — 64 процента.
Янкелович разбивает молодых совершеннолетних граждан на пять категорий, исходя из политических убеждений. Эта классификация в целом выглядит следующим образом: революционеры (1 процент), бунтари-радикалы (10 процентов), реформаторы (23 процента), умеренные (48 процентов) и консерваторы (19 процентов).
Как пишет «Форчун», «больше всего стремятся влиять на остальных те, кто больше всего склонен к подрывной тактике, — революционеры, радикалы и реформаторы. 70 процентов студентов в отличие от 32 процентов нестуденческой молодежи участвовали в какой-нибудь политической кампании или мероприятии протеста в защиту гражданских прав или каким-нибудь иным способом проявляли политическую активность. Среди студентов 81 процент радикалов и 77 процентов сторонников реформ активно участвуют в политической борьбе, тогда как среди консерваторов насчитывается только 54 процента активистов. По всем категориям нестуденческой молодежи, включая 80 процентов консерваторов, большинство остается политически инерт-’ ным. На сегодняшний день политически наименее активны консерваторы и менее образованные молодые люди».
Наиболее революционной частью молодежи, по данным опроса Янкеловича, являются черные студенты колледжей. По своим взглядам они отличаются’ от черных нестудентов почти столь же сильно, как от белой
175
молодежи. Так, например, 61 процент черных студентов считают Соединенные Штаты расистской страной, в то время как такого же мнения придерживается только 31 процент черной нестуденческой молодежи против 36 процентов белых студентов и 25 процентов белых нестудентов. Только 18 процентов черных студентов осуждают сопротивление призыву в вооруженные силы по сравнению с 67 процентами черной нестуденческой молодежи (против 46 процентов белых студентов и 72 процентов белых нестудентов). Подобно белым, большинство черных (81 процент) считает, что американская система способна откликаться на потребность в реформах, но они отстаивают более агрессивные методы протеста. Вот как ответила молодежь на вопросы по поводу того, какие методы протеста она считает «иногда» оправданными.
	Студенты белые, черные (в процентах)		Нестуденты белые, черные (в процентах)	
Демонстрации типа «сит-ин» 1	79	71	63	65
Разрушение имущества	14	45	10	27
Нападения на полицию	18	51	12	28
Наиболее любопытны данные опроса, целью которого было выявить «отношение молодых людей к рабо
1 «Сит-ин» — одна из форм студенческой забастовки, в ходе которой студенты оккупируют либо весь вуз, либо самую большую аудиторию и не выходят оттуда, пока их либо не вышвырнет оттуда полиция, либо администрация удовлетворит их требования.
176
те и предпринимателям», а точнее — к капиталистической системе хозяйствования и трудовым отношениям в ее рамках, к капитализму как таковому. В следующей таблице приведены проценты ответивших утвердительно по ряду пунктов (сформулированных здесь вкратце). Каждая группа подразделяется на пять политических категорий, обозначенных следующими сокращениями: рев. — революционеры, рад. — бунтари-радикалы, реф. — реформаторы, ум. — умеренные и коне. — консерваторы.
	Студенты						11естуденты					
	всего I	ИЗ ф	рад.	РеФ-		| коне. |	всего	рев.1	рад.	реф-		1 коне. I
Конкуренция поощряет качество	72	35	42	63	88	85	82	—	73	85	79	89
Упорный труд всегда окупается	56	15	33	46	71	77	79	—	63	64	86	83
Легко склоняются к внешнему конформизму ради карьеры	14	2	12	10	17	23	35	—	56	24	33	41
Легко мирятся с властью и авторитетом хозяина на работе	49	4	33	45	57	63	71	—	74	62	72	78
Деньги «очень важны»	18	6	13	14	24	19	40	—	41	38	41	40
Большой бизнес нуждается в коренной реформе	34	52	54	51	13	18	21	—	21	39	16	17
Профсоюзы нуждаются в коренной реформе	32	58	35	32	31	31	22	—	30	32	19	17
1 Число опрошенных слишком мало для общих выводов.
12 В. Большаков
177
Классификация молодежи США, по Янкеловичу, при всей интересности его исследования, на наш взгляд, неприемлема по причинам, о которых говорилось выше. Янкелович относит к «революционерам» и тех, кто на это высокое звание не имеет никакого права, и тех, кто «делает революцию» всерьез, причисляет к «бунтарям-радикалам» и правых и левых, и так далее.
Не более приемлема сейчас и та характеристика непролетарских радикальных движений, которую мы находим у Маркузе, хотя она и ближе к истине, чем классификация Янкеловича.
Говоря о широком студенческом движении протеста в США во время одной из своих лекций, «Проблема насилия и радикальная оппозиция», Герберт Маркузе так определил новое левое:
«Студенческое движение в Соединенных Штатах является само по себе лишь частью более широкой оппозиции, которая обычно обозначается именем «новое левое».
Я должен кратко пояснить принципиальную разницу между новыми левыми и «старыми» левыми. Новое левое — за некоторыми исключениями — скорее неомарксистское движение, чем марксистское в ортодоксальном смысле этого слова. Оно подвержено сильному влиянию того, что именуют маоизмом, а также революционных движений в «третьем мире». Более того, новое левое включает неоанархистские тенденции и характеризуется глубоким недоверием к «старым» левым партиям и их идеологии. И новые левые — снова подчеркнем: за некоторыми исключениями — не связывают себя с рабочим классом как с единственной движущей силой революции. Новые левые сами по себе не могут быть определены в соответствии с классовым делением, так как они состоят из интеллигенции, групп движения за гражданские права, групп молодежи, осо
178
бенно наиболее радикальной молодежи, включая тех, кто на первый взгляд абсолютно аполитичен, а именно «хиппи». Весьма любопытно, что выразителями мнений этого движения выступают не традиционные политики, а чаще столь подозрительные фигуры, как поэты, писатели и интеллектуалы. Если вы вдумаетесь в этот краткий набросок, то поймете, что данная ситуация является поистине «кошмаром» для «старых марксистов». Вы поймете, что речь идет об оппозиции, которая не имеет ничего общего с «классической» революционной силой: кошмар, но кошмар, соответствующий действительности»
Разобраться в этом «кошмаре», как Г. Маркузе именует новое левое движение, которое для марксистов отнюдь не порождение больной фантазии, а объективное явление современности, и именно так, без вздохов и ахов, они к рассмотрению этого явления подходят, действительно задача не из легких, но и не из невозможных. Анализируя классовый состав высокоразвитого капиталистического общества, формируемого государственно-монополистическим характером регулирования экономики, политики и морали, мы уже пришли к выводу о причинах возникновения нового левого движения, отметили, что появление его на свет божий есть стихийная реакция «не классически» эксплуатируемых классов и общественных слоев на мерзости современного империализма, показатель «тотального» отчуждения капиталистического общества. Мы видели, что гнет со стороны государства и сверхменьшинства — финансовой олигархии, в интересах которой действует это государство, — испытывает подавляющее большинство членов общества. Именно этим марксисты и объясняют переход к активной оппозиции империализму таких неклассиче-
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures. Boston, 1970, рр. 83—84,
12*
179.
ских сил, как интеллигенция и мелкая буржуазия, неизменно подчеркивая при этом «неустойчивость их революционности», что обусловлено и промежуточным положением их в обществе, и нестабильностью их политических привязанностей. Марксистам такого рода «кошмары» хорошо известны и давно ими проанализированы. Не в новинку им и рассуждения о «неомарксизме» и «ортодоксальном» или «старом» марксизме. Маркузе мог бы понять, — хотя бы на склоне лет (ему уже за 70), — что марксизм как подлинно революционное учение, развиваясь, чутко улавливая все новые веяния и явления современности, таким метаморфозам, которые изменяли бы его классовую суть, не подвержен. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно, — писал В. И. Ленин. — Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнета» '.
Но вернемся к определению Маркузе. Его «широта» была бы, пожалуй, оправданна где-то в середине 60-х годов, когда новое левое действительно включало в себя все формы леворадикальной оппозиции буржуазному государству со стороны непролетарских слоев, студентов и молодежи. Но даже тогда в новое левое не входили «хиппи». С другой стороны — в новое левое, как мы дальше убедимся, еще в начале 60-х входила организация «Клубы Дюбуа», прямо объявлявшая о своей приверженности к «старым» левым.
Ставить же знак равенства между новыми левыми, «хиппи» и ультралевыми, между радикальными студенческими группами и левыми организациями национальных меньшинств сейчас уже неправомерно. Стартовав примерно с одной платформы, начав с протеста против от-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 23, стр. 43.
180
дельных мерзостей буржуазного государства, одни из них сумели подняться к протесту более высокого плана — к осознанию несправедливости всего общества, построенного на капиталистической эксплуатации, а другие продолжали свои попытки его усовершенствовать п о частям. Разошлись новые левые и в своих методах борьбы с системой, в отношении к рабочему классу, к борьбе за демократизм, к коммунистическим партиям и к социалистическому лагерю.
Поэтому к началу 70-х годов — а Маркузе, как всегда, отстал со своими выкладками — новое левое в том смысле, в котором он говорил о нем, уже не существовало. Те составные части, которые он в него включал, были уже самостоятельными течениями в общем непролетарском движении протеста. Кроме того, из нового левого к тому времени вышло весьма сильное реформистское течение.
Что касается идеологического воздействия на новое левое, то здесь Маркузе прав, когда говорит о влиянии маоизма, анархизма и особенно национально-освободительных движений «третьего мира». Не случайно среди новых левых так популярен Фанон.
Мелкобуржуазное в основном происхождение большинства участников нового левого движения предполагало их склонность к мелкобуржуазной революционности, предрасположенность к «детской болезни «левизны». Заболевание это социальное, а не только идеологическое, и потому стойкое.
Неудивительно, что «труды» Троцкого, Кропоткина, Мао Цзэ-дуна, Бакунина и даже программа «батьки» Махно — эти поистине бездонные вместилища мелкобуржуазной революционности — нашли поначалу весьма широкий отклик среди юных бунтарей. Труды же Маркса, Энгельса, Ленина проходили мимо них по целому ряду причин. Во-первых, потому, что эту литературу
181
далеко не всегда можно найти в буржуазных университетах. Во-вторых, того же «батьку» Махно читать куда проще, чем «Капитал» Маркса. И, в-третьих, к тому моменту, когда движение новых левых уже начало набирать свою силу, в США и других странах Запада развелось огромное количество «популяризаторов» марксизма в «неортодоксальном», а точнее, в ревизионистском его варианте. Если же учесть при этом тот факт, что в американских школах были введены в 50— 60-х годах специальные «курсы коммунизма» (одним из авторов первого учебника для этих «курсов» был не кто иной, как Эдгар Гувер), то степень идеологической подготовленности наших бунтарей к революционной деятельности станет более чем ясной.
Среди существующих на сегодняшний день непролетарских движений протеста, либо порожденных новым левым, либо ошибочно с ним отождествляемых, существуют:
1.	Реформистское движение, полностью отколовшееся от нового левого, а точнее — отставшее от него. Если вспомнить 'историю знаменитых «маршей протеста» против расизма и системы сегрегации на Юге, борьбу за ликвидацию джим-кроуизма в университетах, даже первые протесты против войны во Вьетнаме, борьбу за демократизацию университетов, то мы увидим, что новое левое начиналось тоже с реформизма. На первом этапе своего развития новое левое движение все-таки еще надеялось «очеловечить» систему и лишь впоследствии пришло к выводу, что для этого надо систему ломать. Но, как только такой вывод был сделан, от нового левого отшатнулись те, кто предпочел радикальной трансформации общества буржуазный либерализм, даже социал-демократические идеи, которыми новое левое тоже увлекалось на первых порах, но не классовую борьбу.
182
2.	«Хипп и» никогда не входили в новое левое, несмотря на свое пассивное неприятие всей системы. Интеграция их «протеста» в буржуазное общество зашла настолько далеко, что «хиппизм» стал предметом идеологического экспорта для буржуазной пропаганды. Практически, несмотря на весь экзотический антураж этого движения, это — протест люмпенов.
3.	Ультралевые группировки в идеологическом плане стоят на позициях троцкизма, маоизма и анархизма. Эти группировки были отторгнуты новым левым движением в результате мучительного процесса идеологического возмужания новых левых, длительной идейной борьбы. Новое левое отвергло исповедуемое ультралевыми группами насилие, отвергло террор как метод борьбы, отказалось от их антикоммунизма и антисоветизма.
4.	Новое левое движение в настоящий момент переживает период весьма болезненный, но неизбежный для каждого революционного движения: размежевавшись с реформистами и ультралевыми, оно еще не объединилось, хотя и идет к этому. Сейчас весьма заметное влияние на новых левых оказывают коммунистические союзы молодежи, с ними ведут работу компартии. Новые левые активно выступают против империализма во всех его проявлениях, участвуют в кампаниях солидарности с арабскими странами, подвергшимися нападению Израиля, с народами Индокитая, Африки, Латинской Америки, выступают против реакционных режимов в Греции, Португалии, Испании, сотрудничают со Всемирной федерацией демократической молодежи и Международным союзом студентов. Пока они достаточно непоследовательны в своей «теории революции», хотя и выступают за союз с рабочим классом, все-таки считают, что интеллигенция должна идти в авангарде революции, а не пролетариат. Их идея
183
«представительной демократии», за которую они борются, достаточно утопична, ибо не предполагает никакого ограничения прав личности, никаких изъятий из демократических прав даже для эксплуататоров. И, наконец, в идеологическом отношении, несмотря на то, что новые левые объявляют о своей приверженности марксизму, последовательными марксистами назвать их нельзя. Страдают они и от организационной неразберихи, ибо принцип демократического централизма не приемлют.
Такова примерная классификация тех, кого буржуазные социологи либо гуртом заносят в одну общую категорию «бунтовщиков», либо дробят эту молодежь так, что подлинный смысл «бунта» выхолащивается. Посмотрим, во что выливается протест каждой из названных нами четырех групп.
СВЕЖАЯ КРОВЬ
ДЛЯ ПРОКАЖЕННОГО
22 января 1970 года в своем послании о положении страны президент Никсон сказал: «Первостепенно важно для нас дать стимул молодым американцам, чувство достоинства, ощущение сопричастности к принятию тех вызовов, с которыми мы сталкиваемся в этот великий период нашей истории. Только тогда смогут они обрести чувство удовлетворения своей жизнью»
Довольно долго империалистическая Америка обеспечивала «сопричастность» молодежи лишь к таким своим грязным делам, как агрессия в Индокитае, интервенция в Доминиканской Республике, шпионаж под эгидой «Корпуса мира» и других подобных ему учреждений. К концу 60-х годов большая часть молодежи США
1 «U. S. news and World Report», 2.2.1970.
184
отказалась от соучастия в таких авантюрах, и даже солдаты карательного корпуса Пентагона во Вьетнаме на; цепили антивоенные значки и бляхи, а свои танки и бронетранспортеры украсили надписями: «Я уезжаю домой!» Антивоенное движение ветеранов, вернувшихся в США из Вьетнама, нанесло такой удар по официозному ура-патриотизму, что проповедовать его среди молодежи было уже по меньшей мере небезопасно.
Традиционные стимулы типа тех, что высмеял в своей книге Рубин, — «еще больше денег, еще большие дома, еще большие автомобили, еще большие подстриженные газоны» — не могли более увлечь выходцев из среднеобеспеченных семей, которые составляют основную массу студенческой молодежи в США, а также значительную часть новых левых.
Что до чувства достоинства, то оно в значительной степени было ущемлено именно в силу описанной Кен-нистоном «способности современной молодежи отождествлять себя и быть готовыми к сотрудничеству с внешне чуждыми элементами».
Призыв Франца Фанона, автора книг «Черная кожа, белые маски», «Африканская революция» и «Проклятые земли», весьма популярных среди новых левых: «Покинем эту Европу, которая непрестанно говорит о человеке, непрестанно и повсюду уничтожая его на перекрестках своих собственных городов и в самых отдаленных уголках мира...» — звучал весьма актуально и для европейских бунтовщиков против системы, и для многих юных американцев, отвергших моральные ценности буржуазной Америки, «сбежавших» от нее в Америку, еще не созданную, но уже воображаемую ими.
Слова Фанона — «не будем же подражать Европе,
1 F. F а п о n, The Wretched of the Earth. N. Y., 1966, p. 239.
185
направим усилия наших мускулов и нашего мозга в ином направлении. Попытаемся создать нового, целостного человека, утвердить которого Европа оказалась неспособной. ...Во имя Европы, во имя нас самих и во имя всего человечества нужно попытаться создать нового человека...» ', — они восприняли и как укор той цивилизации, которая их породила, и как призыв уничтожить ее, чтобы создать новую. С той лишь разницей, что африканцам, отождествившим себя с европейской культурой и европейским буржуазным фарисейством, было куда сбежать — в Африку, — чтобы начать все сначала (пусть даже во имя Европы, во имя всего человечества), как к этому звал их Франц Фанон, а у европейских «мятежников» и их американских единомышленников такого выхода не было. Им нужно было искать «новую Африку», если понимать этот термин не как географический, а как морально-политический, в самих себе, в своих Америках и Европах...
Им действительно нужны были и новые стимулы, и чувство вновь обретенного достоинства, и ощущение сопричастности к великим переменам, происходящим в мире, — ив этом был прав президент Никсон. Другое дело, что могла им предложить буржуазная цивилизация? Чем увлечь?
В уже упоминавшейся книге «Смысл мятежа» Уильям Дуглас как бы намечает для молодежи программу действий:
«Чтобы общество чутко реагировало на нужды людей, необходим широкий пересмотр наших законов.
Если бюджет Пентагона сократить с 80 миллиардов долларов до 20 миллиардов, он и тогда будет в два раза больше бюджета всякого другого правительственного ведомства. Начав с резкого сокращения бюджета
1 F. F а п о п, The Wretched of the Earth, p. 240—242.
186
Пентагона, мы должны целиком поставить Пентагон на подчиненное место.
Бедные и бесправные должны иметь возможность пользоваться услугами юристов, которые защищали бы их интересы в наболевших гражданских делах.
Законы надо пересмотреть таким образом, чтобы они впредь благоприятствовали бедным...
Нужно решительно пересмотреть программу продовольственной помощи таким образом, чтобы она в первую очередь кормила голодных, а не обогащала фермерские корпорации.
Должен быть создан государственный сектор, который давал бы работу, важную и значительную, в том числе в области искусства, ремесел, театра, так же как и в промышленности, в области подготовки психиатров и работников социального обеспечения, специалистов во всех сферах человеческих интересов.
Университеты должны быть совершенно избавлены от опеки ЦРУ и контроля Пентагона, будь то посредством денежных субсидий или каким-либо другим путем. Профессура и студенты должны быть у себя хозяевами и превратить университеты в революционную силу, которая будет помогать преобразованию общества. Университет не должен быть придатком ни бизнеса, ни военных, ни правительства. Его учебные программы должны учить изменять жизнь, а не сохранять статус-кво.
Битва за конституционные права негров выиграна, но равенство возможностей на практике еще не достигнуто. Еще нужно сделать много, очень много. Весь секрет в непрерывном движении вперед...
Это значит, что мы должны подчинить машину, технику своей власти, перестать губить землю и обуздать людей, одержимых одним стремлением — делать
187
деньги. Поиски современной молодежи более целеустремленны, чем некогда поиски святого Грааля.
Современная молодежь ищет средства поставить машину и огромный бюрократический аппарат государства, корпораций и правительства, управляющий этой машиной, на службу человеку.
Вот какая революция грядет.
Эта революция не обязательно будет повторением революции 1776 года. Это может быть революция, представляющая собой некое бурное возрождение. Все зависит от того, насколько разумными окажутся сами правящие круги общества. Если они, располагая огромными запасами оружия, решат подавить недовольство, то я опасаюсь, что Америке предстоит страшное испытание» '.
Итак, финиш рассуждений нашего «прокурора» — члена Верховного суда США, типичнейшего буржуазного либерала, при всех его благих намерениях, при всей его честности и смелости, за что уважение ему да и только, — весьма прозаичен и спокоен. Все, оказывается, зависит от того, «насколько разумными окажутся сами правящие круги общества».
Ох уж эта вера господ либералов в доброго царя-батюшку! Сколько раз подводила она их то к прямой подлости во имя «верховной власти», то к эшафоту! И все же либерал неистребим, и всегда, при всей его неудобности для власть предержащих, нужен тем, кто хочет сохранить статус-кво, а также неотделимые от него «закон и порядок». И независимо от того, как работает либерал во благо этого статус-кво — «по возможности» или «применительно к подлости», — цель
1 «США — экономика, политика, идеология», 1970, № 10, стр. 95.
188
его неизменна: сохранение существующего порядка. Тем же грешит и Уильям Дуглас. Ради этого и вникал он в «смысл мятежа».
Смысл, в эту книгу им вложенный, надо сказать, дошел до американских властей, равно как и рекомендации других либералов. И это сказалось не только в послании Ричарда Никсона о положении страны.
О том, чтобы привлечь молодежь к служению идеалам «американизма» на новой, не столь примитивной, как в изложении журнала «Ридерс дайджест» ', основе, правящие круги США задумались несколько раньше. Не без участия таких «озабоченных» американцев, как покойный Эдгард Гувер, в США в 60-х годах был создан так называемый «Фонд свободы» — «деятельное агентство по распространению идеалов и ценностей «американского образа жизни».
Во время летних каникул «фонд» проводил два двухнедельных курса с выездом в лагеря для детей 4—8-х классов, где они проходят программу «Правила поведения, мораль и кредо Америки». В каждом лагере юные американцы изучают правила приличия, понятия патриотизма, основы вероучений, принципы ответственности, жизненные стандарты, биографии исторических личностей Америки и так далее.
В официозе конгресса США «Конгрешнл рекорд» деятельность этого «фонда» оптимистически характеризовалась как реальное доказательство «жизненности патриотической деятельности. Такие проявления творческой гордости и решимости, чувство патриотической самоотверженности должны оберегаться и поощряться особенно среди юношества, за которым в конечном счете будущее Америки» 1 2.
1 Массовый журнал с тиражом 29 миллионов экземпляров, рассчитанный на обывателя.
2 «Congressional Record», 4.8.1967,
189
Это было в 1967 году, и с тех пор оптимизма у конгрессменов явно поубавилось, в первую очередь после того, как им пришлось перенести несколько «осад» Капитолийского холма и маршей участников антивоенного движения.
Не более удачным, чем «Фонд свободы», было и начинание президента Джонсона, попытавшегося использовать «идеализм молодежи» в своей «войне с нищетой».
По закону «88—452», принятому конгрессом по его настоянию, предусматривалось осуществление одновременно нескольких программ: помощь молодым американцам в деле приобретения какой-то специальности («корпус трудоустройства»), обеспечение работой детей школьного возраста, бросивших школу или собиравшихся это сделать («молодежный корпус»), и так далее. Выделялись специальные средства на подготовку волонтеров на «войну с бедностью». Для координации «военных действий» против нищеты было создано специальное Управление экономических возможностей.
На эту «войну» молодежь шла охотно. Претворение в жизнь закона «88—452» при всей его ублюдочности все-таки могло — пусть хоть немного — облегчить жизнь американской бедноты. Ради этого, как считали многие молодые американцы, искренне поддержавшие начинание Джонсона, стоило покинуть дома с подстриженными газонами и жить среди тех, кто нуждается в помощи, — среди обитателей гетто и городских трущоб, среди голодающих Аппалачей и индейцев резерваций.
Но и в этой «войне» молрдежь ожидало разочарование, не менее опустошающее, чем на войне во Вьетнаме. «Программа помощи бедным», по свидетельству американской прессы, обернулась издевательством над бедными. «Я тоже включился в войну с бедностью, — 190
похохатывал с эстрады популярный американский комик Эд Салливен. — Вчера встретил одного нищего и подорвал его гранатой!» Публика ревела от восторга. А в Аппалачах в это время дети умирали от голода...
Средства, выделенные на, войну с бедностью, постепенно сокращались, урезывались, ими пользовались денежные тузы, чтобы нажиться за счет обездоленных. И это видели те идеалисты волонтеры, которые поначалу и вправду поверили Джонсону. Они знали, что в те годы война во Вьетнаме за один месяц обходилась государственной казне дороже, чем вся программа «войны с нищетой» за год. О каком идеализме могла идти речь?!
И тем не менее использовать этот идеализм на благо буржуазного общества, государственно-монополистического капитализма правящая элита США никогда не отказывалась. Наоборот — всячески поощряла это.
Уже в феврале 1970 года в интервью журналу «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» советник президента Никсона по делам молодежи Стивен Хесс сказал, что целью общенациональной молодежной политики правительства является «максимальное вовлечение молодых людей в целях наиболее полного использования их способностей и возможностей» '.
Лозунгом этой «новой политики», направленной на интеграцию протеста молодежи в буржуазное общество, был выбран лозунг «Движения за новый конгресс» в Принстонском университете — «Работать в системе», то есть делать все возможное, чтобы «улучшить» американский капитализм.
Призывая к поддержке такого рода реформистских движений, к модернизации капитализма, видный деятель республиканской партии США Джон Гарднер говорил:
1 «U. S. news and World Report», 16.2.1970.
191
«Все мы не сумели выполнить свой долг как американцы... В то время как каждый из нас преследует свой эгоистический интерес и утешает себя, обвиняя других, нация разваливается. Я отдаю себе отчет в том, что говорю, — разваливается на части.
Кризис доверия усугубляется той разделенностью, которая влияет на нацию в целом. Мы познали ненависть и ярость, насилие и принуждение по обе стороны политического спектра...
Как в этих условиях объединить нацию? Мы должны поддерживать тех лидеров, которые способны привнести конструктивные перемены. Мы должны критически рассмотреть все наши институты, чтобы обнаружить, где реформа, а где организационные перемены (выделено мной. — В. Б.) смогут потребоваться для того, чтобы они лучше отвечали потребностям времени. Мы должны изолировать ту небольшую часть населения, которая практикует насилие и принуждение. Мы должны отвергнуть лидеров, эксплуатирующих наш страх и нашу ненависть.
Мы игнорируем правительство. Мы отмахиваемся от политики. Не мудрено, что мы оказались в беде. Не только наших молодых людей следует призывать к тому, чтоб они осознали важность политического процесса. Каждый гражданин должен способствовать этому. Одни пусть добиваются выборных должностей. Другие делают все возможное, чтобы оказать влияние на общественное мнение...
Возможно, каждый из нас должен чем-то пожертвовать, чтобы спасти нацию...» 1
Движение, возникшее в Принстонском университете, именно из этого и исходило. Они устраивали сбор подписей под петициями с призывом голосовать за канди-
1 «Time», 25.5.1970.
192
датов, выступающих против войны во Вьетнаме, бойкотировали такие фирмы, как «Кока-кола», с тем, чтобы привлечь внимание ее владельцев к целям своего «движения», и использовали, как едко отметил «Тайм», ряд других «квазиполитических методов давления в целях «импровизации», в поисках возможностей неэкстремистского и одновременно немарксистского пути улучшения системы». Для многих из тех, кто разочаровался и в полном ничегонеделании, протеста ради, и в тактике ультралевых организаций, это был, по выражению студента Брандейского университета Дэвида Гука, «последний шанс». «Если наша работа через систему ничего не даст, я даже не знаю, каким будет следующий шаг» ’.
Реформистское движение в рамках буржуазной демократии, развернувшееся в начале 70-х годов среди студенческой молодежи, было с восторгом встречено капиталистической прессой. После бурного десятилетия студенческих протестов, вспышек насилия, многотысячных демонстраций, кровавых столкновений с полицией и национальной гвардией это сулило надежду.
Тем более что реформизмом заразилась определенная часть молодежи, действовавшая в рядах новых левых. И в этом, несомненно, один из серьезнейших признаков слабости нового левого движения, далеко не всегда способного поставить перед молодежью ясные, четкие цели, за которые действительно стоит бороться.
«Студентов теперь все меньше и меньше, — говорил один из студентов Колумбийки, которого в 1968 году арестовывали за «беспорядки», — интересует риторика СДО («Студенты за демократическое общество»). Мы уже не отождествляем себя с их «рабоче-студенческими альянсами», с их маоизмом. Существует разница между риторикой и действием в кампусе. Говорить
1 «Time», 25.5.1970.
13 В. Большаков
193
мало, надо делать дело. И если мы даже ведем радикальные разговоры, а действуем как либералы, это еще не значит, что мы обратились из левых в правых» ’. Обратились они таки в типичных буржуазных либералов, что в высшей степени устраивало «истэблишмент».
Новое движение всячески стремились поддержать в правительстве. При Белом доме после кровавых событий в Кентском университете в мае 1970 года была учреждена специальная должность «посла академической общины», которую занял ректор университета имени Вандербильда Александр Херд1 2. Сотни чиновников федеральных ведомств занялись проблемой «интеграции бунта», обращения американской молодежи в веру отцов.
Не отставал по этой части и большой бизнес. Так, в декабре 1970 года Джон Д. Рокфеллер-lll выступил с любопытнейшей речью на открытии Хэмпширского колледжа в штате Массачусетс. Он объявил о том, что чувствует себя в долгу перед американской молодежью, которая столь серьезно занималась в последнее время социальными проблемами, а потому он считает, что теперь «главная ответственность за примирение лежит на «истэблишменте»3. Рокфеллер объявил, что готов помочь молодежи «должным образом» реализовать свой протест и желание улучшить жизнь в Америке. От своего имени и ряда фирм он предложил студентам Хэмпширского колледжа и еще трех вузов штата Массачусетс «вспомоществование» в 25 тысяч долларов для разработки проекта «улучшения социальных условий жизни» жителей долины реки Коннектикут. Подтекст этого заявления — «вот вам доллары, занимайтесь помощью беднякам, если уж вам так хочется, только не бунтуй
1 «Time», 25.5.1970.
2 «Newsweek», 25.5.1970.
3 «Time», 21.12.1970.
194
те» — был настолько прозрачен, что студенты хотели было выгнать Рокфеллера взашей, но тот нашелся, отпустил пару расслабивших аудиторию шуточек и с достоинством удалился, бросив на прощание: «А вы все же подумайте. Деньги я буду для вас держать...» 1
Способ вроде бы и старый, купеческий, но, к сожалению, еще действенный. Не удалось в Хэмпшире, глядишь, удастся в Принстоне. Так или иначе «истэблишмент», многократно проклятый взбунтовавшейся против него молодежью, не скупится на затраты для того, чтобы купить ее молодую кровь, ее мозг, ее идеализм, ее душу.
Купить таким образом молодежь сегодня, конечно, куда труднее, чем раньше, в том числе и ту, что выступает под штандартами воинствующего реформизма.
Большой бизнес приложил немало усилий для того, чтобы раздавить движение «надеризма», названное так по имени Ральфа Надера, человека, возглавившего «поход в защиту потребителя». Уже первое его сенсационное разоблачение автомобильных корпораций, которые, как доказал Надер в своей книге «Опасно на любой скорости», делают все возможное, чтобы сократить срок службы автомобиля и тем самым заставить американцев покупать все новые и новые модели, такие же «опасные для жизни», как и старые, вызвало панику среди монополистов. «Рейды Надера» были восприняты как угроза.
За Надером началась охота. Специально нанятые филеры тщательно изучали его образ жизни, чтобы найти что-нибудь «этакое», компрометирующее. Оказалось, что Надер был настолько же бескорыстен, как и его книга. Он не пил, не курил и в те времена даже не имел телевизора и машины. И жил ко всему прочему
1 «Time», 21.12.1970.
13*
195
на частной квартире. И этот человек посмел бросить вызов могущественной автомобильной тройке, подлинным королям долларовой империи! С Надером, несомненно, расправились бы, не получи он поддержки весьма влиятельных конгрессменов, как правило, из числа буржуазных либералов и трезвомыслящих политиков, увидевших в движении Надера возможность усовершенствовать государство корпораций.
Движение Надера, хотя и реформистское по своей сути, предстает явлением весьма любопытным. Надер — идеалист. Он и сам признает это. Первоначальным толчком для его крестового похода послужило, как он сам признается, «ощущение несправедливости». «Я решил, что мне надо делать, — рассказывал он корреспонденту журнала «Тайм», — в юридическом колледже Гарварда. Нас готовили к тому, чтобы защищать интересы корпораций. И я задумался о том: а где же готовят юристов для защиты интересов простых людей? И обнаружил, что нигде» '.
Если разобраться глубже в побудительных причинах, заставивших Надера начать в одиночку свой крестовый поход против государства корпораций, мы придем к выводу, что стартовал он в общем-то с той же «площадки протеста», что и многие новые левые. Выступив в защиту «маленького человека», он так же восстал против манипулирования сознанием, против подавления личности, как и его сверстники, ушедшие влево. По мнению самого Надера, его протест не интегрирован пока в систему. «Мы создаем новый тип человека — гражданина по профессии, — говорит Надер. — Мы преследуем реформистскую цель, но она не институционна (то есть не связана с существующими институтами власти, корпораций, правительства)» 1 2.
1 «Time», 10.5.1971.
2 Ibid.
196
Надеру удалось организовать довольно широкое движение. Он часто выступает в колледжах и университетах, где вербует своих помощников. Всего за несколько месяцев 1971 года он и его «рейдеры» выпустили несколько исследований — о загрязнении вод реки Саванны, о содержании родильных домов, об отравлении водного бассейна США промышленными отходами. Надер проводит свои собственные расследования и в таких прежде запретных областях, как банковское дело в США, распределение земель в Калифорнии и так далее. Его книги, смелые, честные, предельно искренние, не могут не вызывать к нему уважения. И, конечно, они оказывают свое воздействие не только на владельцев корпораций, но и на тех, кто когда-либо сменит этих владельцев на их постах.
Но так или иначе — и это только объективно — Надер своими «расследованиями» отнюдь не «подрывает основ» корпоративного государства. Государственно-монополистический капитализм исходит все из того же «стремления выжить» и умудряется даже таких крестоносцев использовать себе во благо.
Прошло около шести лет с начала движения Надера. Он стал богатым человеком, хотя в основном все свои деньги тратит на «рейды». Он обрел известность и уважение, стал респектабельным. И хотя он не потерял ни своего пыла, ни своей искренности и честности, респектабельным стало и его движение, поначалу представлявшее собой вызов государству корпораций. И подвергнуться «надеризации» — то есть всестороннему обследованию «рейдеров» Надера — для представителей большого бизнеса ныне дело хотя и не весьма приятное, но столь же приемлемое, как диспансеризация в частной клинике или визит к психиатру. Надеру все охотнее предоставляют возможности проводить расследования в банках, промышленных фирмах, даже
197
в министерстве юстиции США. Объективно он приносит капитализму пользу, усовершенствуя его механизм и помогая вскрывать те нарывы, которые делают «истэблишмент» преотвратительнейшим в глазах широкой публики. А в конечном-то итоге результаты расследований Надера все чаще и чаще используются все для того же надувательства публики, которым всегда жил и всегда держался капитализм. С той лишь разницей, что методы этого надувательства усилиями того же Надера стали куда тоньше и гибче.
Весьма любопытно в этом плане звучит интервью сенатора Эдварда Кеннеди корреспонденту французского журнала «Экспансьон». Вот краткая из него выдержка:
«ВОПРОС: Как вы представляете себе эволюцию своей страны в ближайшие 30 лет? Не считаете ли вы, что радикализм может превратиться в силу, с которой придется считаться?
ОТВЕТ: Дело в том, что радикализм, как мы его понимаем здесь, инакомыслие, как принято говорить в Европе, — это две разные вещи. Я сказал бы, что в Соединенных Штатах налицо мощное движение, ставящее своей целью сделать институты более восприимчивыми, добиться, чтобы они проявляли большее понимание нужд людей в местном, региональном или общенациональном масштабе. Это относится и к миру бизнеса, где начинают проявлять все большее понимание потребностей общества.
Я думаю, что бизнес интересуется сейчас и проблемами загрязнения окружающей среды не под давлением извне, оказываемым под тем или иным предлогом. Это исходит от самих молодых администраторов. Я поддерживаю с ними тесные контакты, и я вижу их стремление оказывать влияние на задачи своих предприятий. Я считаю правильным поощрять эту тенденцию, содей
198
ствовать обмену мнениями на предприятии между молодыми и более старыми руководителями.
На мой взгляд, такого рода движение в Соединенных Штатах является гораздо более мощным, гораздо более искренним, гораздо более показательным, чем мелкие группы, которые размахивают флагом радикализма (повторяю: в американском смысле) только для того, чтобы разрушить трудовую общину.
Всякий, кто, подобно мне, хочет служить делу обездоленных, тех, кто не может выражать свое мнение, должен понять, что только развивающаяся экономика может обеспечить занятость и дать все ресурсы, необходимые для удовлетворения социальных потребностей» *.
Рано или поздно молодежь начинает понимать, в каких целях используют ее идеализм, и поэтому в реформизме — «последнем шансе» на «улучшение системы» — многие разочаровываются так же, как разочаровались в насилии. Альтернатива блудного сына, вернувшегося к зажаренному тельцу, — а это в общем-то и происходит с молодыми реформистами — далеко не всех устраивает. Блуждания продолжаются...
И тем не менее круг, начавшийся с бунта Сандры, нередко на нем и замыкается. И прав французский журналист Жан Онимюс, когда пишет, что «самое тревожное — это врастание молодежного мятежа в так называемое общество, в котором все дозволено. А двумя столпами этого общества потребления, как известно, являются деньги и оргии» 1 2.
Под этими столпами был похоронен бунт «цветочного народа», «детей любви», именовавших себя невесть откуда взявшимся словечком «хиппи».
1 «Expancion», 1971, № 11.
2 «Nouvelle Observateur», 24.1.1972.
199
«Убегая»» в мир грез и галлюцинаций от капиталистического общества, они убегали и от самих себя, от того, что было в них человеческого, ибо не понимали, что человеческое вне реальной жизни существовать не может. Поверив в поисках любви в свободную любовь, они разучились любить. Оргии стали частью их жизни, и отказаться от участия в них, так же как, впрочем, от других ритуалов, значило прослыть «чужим». Так получилось, что, бежав от одних условностей, они попали под власть других, что в поисках индивидуальности теряли ее. По горькой иронии судьбы и в полном соответствии с законами капиталистического рынка модные ателье за баснословные цены стали шить изысканное рванье «а ля хиппи» для богатых бездельников.
«Денежные прыщи, — писал Джерри Рубин, — пытаются взять то лучшее, что родилось в наших сердцах и умах, превратить это в потребительские товары с ценником, а потом продать это нам же, но уже как товар.
Они берут наши символы, пропитанные кровью на улицах, и делают это предметом роскоши.
Они владеют нашей музыкой, родившейся из наших страданий, нашей боли, коллективным подсознанием нашего сообщества. Они записывают нашу музыку на пластинки и крутят их в танцзалах таких дорогих, что мы не можем туда войти.
Опасайтесь психоделического бизнесмена, который говорит о любви на пути к «Чейз Манхэттен бэнк». Он отращивает длинные волосы и надевает ярко раскрашенную рубашку, потому что «к тому идет» и потому что у него деньги, У него большой счет и мелкая душонка. «Хиппи»-капиталист — это свинья капиталист»»
Так что же, значит, и правда «все будет так, как было, даже если будет по-другому»?!
1 J. Rubin, Do it, р. 125.
200
Да, если протест пассивен, он непременно рано или поздно обратится в свою противоположность — приспособленчество, даже в услужение. Блудный сын вернется к счастливым родителям и с удовольствием съест традиционного тельца, обреет бороду и выбросит на свалку свои живописные лохмотья. И вместе с зажаренным тельцом он, несомненно, проглотит и покорность, мало отличающуюся от той, что привела тельца на бойню.
Такой «хэппи-энд» (счастливый конец) заготовила для «хиппи» буржуазная Америка.
В стоячем болоте, даже если это болото протеста, неизбежно заводится гниль, отравляющая все живое. История «хиппи» это полностью подтверждает. Буржуаз-' ная Америка поглотила и переварила их. Лишь немногие, последние могикане молчаливого отчуждения, сбежали от системы в дремучие леса, где живут сейчас коммунами, зарабатывая на жизнь своим трудом, отказавшись от острых ощущений, предлагаемых торговцами наркотиками и порнографией.
Что до остальных, то они, как говорят в США, «интегрировались в систему», ту самую, против которой так сердито поначалу протестовали. Культура «хиппи» — психоделические картины, скульптуры и стихи, песни, разукрашенные лица и волосы до плеч, цепи на шее, свободный секс и галлюциногены стали частью массовой культуры буржуазного Запада.
«Хиппи» расплодились в Европе, Азии, Австралии, Латинской Америке. Они почти ничем не отличаются от своих американских собратьев по отчуждению ни внешне, ни внутренне — те же лохмотья, те же бороды и волосы до плеч, наркотики, секс, такие же кликушествующие пророки. И используют, интегрируют, продают их протест точно так же, как в США.
Итальянский журналист Карло Сильвестро, побывав
204
на состоявшемся в 1970 году в Роттердаме международном фестивале поп-музыки, писал, что фестиваль был превращен в грандиозную операцию по выколачиванию денег из карманов публики, на котором его устроители выручили головокружительную сумму — 1050 миллионов лир только за билеты.
«Надо сказать, — писал Сильвестро, — что некоторые из выступающих ансамблей (например, английские) были представлены молодыми певцами и музыкантами, искренне и страстно протестующими против язв современной западной системы... Но давайте посмотрим, как эта самая система обуздывает, выхолащивает, «вбирает в себя» их протест. Обычно происходит так: фирмы грамзаписи начинают приглядываться к какой-нибудь группе певцов или музыкантов, успешнее других обыгрывающей актуальные темы (Вьетнам, расовые проблемы, наркотики и т. д.). Они следят за таким ансамблем с самых первых его выступлений где-нибудь в трущобах или захудалых театриках на городских окраинах. Причем все внимание уделяется не талантливости и музыкальной подготовке артистов, а их способности разжигать публику. Убедившись, что ставка сделана на надежную «лошадку», фирма берется за дело. С одной стороны, она всячески подчеркивает «дух протеста», которым проникнуты выступления ансамбля, а с другой — с помощью испытанных рекламных трюков приглушает в ансамбле его прежний жизненный заряд. Очень скоро наши артисты подписывают весьма выгодный контракт, а «политическое» начало, содержавшееся в их выступлениях, окончательно улетучивается. Лишенный «зубов и когтей», ансамбль может теперь сколько угодно петь о «революции», о «протесте» и т. д. — для фанатиков поп-музыки он уже превратился в предмет потребления» *.
1 Цит. по: «Литературная газета», 26.4.1972.
202
Более того — в предмет идеологического экспорта, которым занимаются западные пропагандистские ведомства, ведущие подрывную работу против стран социализма.
...Я видел их в Чехословакии, в трудные для республики дни. Они слонялись по Вацлавке и Пшикопу целыми днями со своими массивными цепями и мальтийскими крестами на шее. Потом, уже к вечеру, собирались труппками, которые разрастались, как снежный ком. Ими дирижировали свои «пророки» образца 1968 года. Контрреволюция нашла среди «хиппи» активных помощников. Вместе с другими они жгли советские флаги, избивали коммунистов, писали гнусные лозунги на стенах... Их импортированное «отчуждение» обернулось враждебными вылазками против социалистического строя, хотя и не они одни в них участвовали.
Да и только ли в ЧССР это было? В Венгрии органы госбезопасности обезвредили группу «хиппи», которая занималась сбором шпионских сведений для западных подрывных радиоцентров ’.
А все ведь вроде бы начиналось так невинно. С призывов «бежать к реке и нести цветы», со «священных воплей», с умилительных рецептов: «В этот день просто существуйте — и больше ничего».
И кто бы мог подумать лет пять назад, что можно поставить рядом такие понятия, как «хиппи» и «убийство», «хиппи» и «идеологическая диверсия», «хиппи» и «шпионаж». И тем не менее столь противоположные на первый взгляд понятия сблизились. В этом видится жестокая логика борьбы старого мира за свое существование, борьбы не на жизнь, а на смерть.
И нельзя одолеть этот мир, «залюбив его насмерть»,
1 «Комсомольская правда», 7.1.1970.
203
как поначалу пытались это сделать «хиппи». Ибо в его объятиях можно найти только собственную духовную, а то и физическую смерть.
„БИТЬ, ПОКА НЕ УПАДЕТ...»
От лозунга «залюбить систему насмерть» многие левые отказались не только потому, что убедились в его полной бесперспективности на примере тех же «хиппи». Демонстрация «моральной воли» и «доброжелательности» даже по отношению к солдатам Национальной гвардии с примкнутыми штыками — а именно это поначалу и было элементом тактики ненасильственных действий, широко применявшейся новым левым движением и борцами за гражданские права негров, — не приводила к каким-либо действенным результатам.
«Непротивленцы» и противники насилия оказались на перепутье еще в начале 60-х годов. Необходимо было менять тактику. Молодежь требовала более радикальных действий и не желала во имя ненасилия подставлять свои головы под пули расистов и дубинки полицейских. Надо было менять лозунги, формы борьбы, методы пропаганды. Это было первым серьезным испытанием нового левого движения в США и первой предпосылкой к его расколу.
В тех странах, где рабочее движение было в значительной степени сковано соглашательской линией профсоюзных лидеров, такого рода испытания неизменно приводили к росту анархизма в среде революционно настроенной молодежи. И не случайно, указывая на эту опасность, В. И. Ленин говорил, что «анархизм нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего движения. Обе уродливости взаимно пополняли друг друга» !.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 15.
204
В США популярность анархизма в среде новых левых именно этим и объяснялась. К 60-м годам Компартия США только-только, можно сказать, вышла из подполья, еще не успела оправиться от тяжелых последствий маккартизма. В профсоюзном движении были необычайно сильны позиции группы Мини, лидера АФТ-КПП, — реакционнейшего приспешника буржуазии. Взбунтовавшаяся молодежь в то время была практически лишена какой бы то ни было возможности приобщиться к марксизму, к революционной теории. Не мудрено, что столь часто ее «революционная» деятельность сводилась к игре в революцию, к эпатированию буржуазной публики. Поначалу не было и какой-либо серьезной теоретической базы ни у новых левых, ни у ультралевых. Со временем появились и теоретики, и идеологи, иногда «до всего дошедшие своим умом», вроде Джерри Рубина, Эбби Гофмана, Марка Радда и Хью Ньютона, во Франции и ФРГ — Кон-Бендита, Руди Дучке, иногда «включенные в движение» самими левыми или подключившиеся к ним, вроде Герберта Маркузе, Чарльза Рейха, Скотта Нирринга и так далее.
«Самодельные» идеологи ультралевых вроде Рубина могли объявлять во всеуслышание сколько угодно, что «идеология — это болезнь мозга» '. Но тем не менее у того же Рубина были и идеология — мелкобуржуазная по своей самой сути, и программа — анархистская по направленности.
Из всех ультралевых в США Рубин — личность наиболее откровенная и в общем-то безыскусная в силу своей дремучей необразованности в политике и воинственного нежелания чему-либо учиться (явление это вообще для ультралевых весьма типично). А потому для более полного представления о таких, как он,
1 J. R u b i n, Do it, р. 113.
205
«революционерах» перелистаем его книгу, полную не только площадных выражений и экзибиционистских картинок, но и весьма любопытных «обнажений истины».
Рассказывая о международной молодежной партии (ММП), которая была создана при его непосредственном участии в 1968 году и получила название «йиппи», Рубин пишет:
«Йиппи» — имя неорганизационной, неполитической партии — ММП. Ее боевой клич — «йиппи!»...
«Йиппи» — марксистский наркоман, психоделический большевик. Он не чувствует себя дома в СДО, и он не сторонник «власти цветов» из числа «хиппи», и не интеллектуал из студенческого гороДка (кампуса). Это гибридная смесь нового левого и «хиппи», происходящая из чего-то другого. «Йиппи» — это дерущийся на улицах шпаненок, человек за бортом, который носит наган у бедра. Он настолько уродлив, что «средний» класс боится того, как он выглядит.
Длинноволосый, бородатый, сумасшедший ублюдок, для которого жизнь — театр, каждый момент создающий новое общество, в то же время разрушающий старое» (Ну прямо по «Цыпленку жареному»: «Я не советский, я не кадетский, я ни тюрлюм-бум-бум-бум-бум!»)
Отбросив в сторону эпитетологию эпатажа, предназначенную для обывателей, выделим главное из тех «партийных характеристик», которые, очевидно, типичны для «йиппи». Партии как таковой, надо понимать, не существует. Это свободная ассоциация анархистов, в которой все дозволено, и необходимо соблюдать только подчеркнутую неряшливость одежды, если в ней появляется нужда. («Йиппи» хотят бегать голышом в сте-
1 J. R u b i п, Do it, р. 82.
206
нах конгресса!» 1 — вот одно из политических требований, выдвигаемых Рубином.)
Чем же они конкретно занимаются и какую роль играют на американской политической сцене? Вот что рассказывал о них очевидец событий, в которых «йип-пи» довелось участвовать, корреспондент ТАСС в США Виталий Петрусенко:
«Эта небольшая группа решила установить политическую связь со «Студентами за демократическое общество» (СДО) и другими организациями движения новых левых сил. Она провозгласила создание ММП, объявив своим кредо — «более терпимую и радостную концепцию революции», нежели принципы, проповедуемые СДО. ММП задумала провести «фестиваль любви» в Чикаго в дни работы национального съезда демократической партии в августе 1968 года. Вначале призыв «йиппи» к другим левым группировкам присоединиться к проведению «фестиваля» остался без ответа. Наконец за 2 недели до съезда демократической партии СДО и «Комитет национальной мобилизации за прекращение войны во Вьетнаме» решили направить своих представителей в Чикаго. Всего туда съехались 12 тысяч молодых людей из других городов — намного меньше, нежели рассчитывали студенческие лидеры. В знаменитых демонстрациях, закончившихся кровавыми столкновениями с полицией мэра Дейли, к ним присоединились 13 тысяч молодых чикагцев. Прибывшие в Чикаго юноши и девушки оказались без руководителей, они не были обеспечены жильем, элементарными средствами проведения уличных манифестаций (например, громкоговорителями). Наиболее радикальные элементы из числа так называемых «уличных людей» повели демонстрантов в неравный бой с чикагской полицией.
1 J. R u b i п, Do it, р. 86.
207
Избиение «йиппи» в Чикаго вызвало сочувствие к ним по всей Америке как к невинным жертвам жестокости полиции. Однако в смысле своего роста организация из этого никакой пользы не извлекла, она остается небольшой кучкой бывших «хиппи», которая, по словам одного из ее лидеров, может вывести на демонстрацию от 4 до 200 тысяч человек «в зависимости от погоды».
Известность и популярность ММП объясняется не столько ее влиянием или относительной привлекательностью для определенной части молодежи, сколько умением «подать себя» в печати и на телевидении, искусной саморекламой» '.
От стремления к саморекламе Рубин и его единомышленники не отказываются и по сей день, добиваясь этого любой ценой — даже за счет скабрезностей, матерщины, прямой клоунады и наглядной проповеди нудизма. Рубин объясняет необходимость такого рода действий тем, что наилучший путь уничтожения системы — это не «залюбить ее насмерть», а «насмерть засмеять».
В весьма наивной форме здесь повторяются концепции идеологов новых левых, которые не без основания считают, что революцию следует поначалу готовить в сознании людей, убеждать их в том, что государство — не святая дева Мария, которая всегда права, а проститутка или в лучшем случае — хозяйка публичного дома, к которой должно быть соответственным и отношение. Переиначить, переосмыслить тезис — «права моя страна или нет — это моя страна» (а смысл, в это вкладываемый, все-таки звучит, как «право руководство государства или не право — это мое руководство») — в антитезис, пусть хотя бы на 50 процентов «анти» — «не всегда право», или на 100 — «всегда не право» — тако-
1 «Комсомольская правда», 6.7.1969.
Я
208
ва на первый взгляд идеологическая сверхзадача и Рубина, и тех, чью философию он отражает.
Конечно, логика в такого рода рассуждениях есть. Ибо еще Маркс отмечал, что там, где не действует закон, там и император не император. А в силу того, что законы устанавливает государство, массовое неприятие этих законов есть не что иное, как неприятие государства, всей буржуазной демократии. И, конечно, если бы по такой простой схеме — народ в один прекрасный день отказывается воспринимать государство за святую деву Марию, отрицает все его заповеди и законы, — и совершались революции, не было бы никакой нужды ни в революционных партиях, ни в кропотливой подготовке захвата власти. Мелкобуржуазное сознание, на которое с психологической точки зрения очень сильно влияет правило «что скажут люди», предполагает, что дискредитации государства, уничтожения его «святости» так же просто достичь, как опозорить блудливую вдовушку в деревне, вымазав ей дверь дегтем. Но дело-то далеко не так просто, ибо в отличие от этой вдовушки государство само устанавливает и законы, которым подчиняются его граждане, и общественную мораль, и само определяет, кому вымазать дверь дегтем.
Критикуя левых коммунистов в Германии за их сверхнегативное отношение к возможностям использования ряда институтов буржуазной демократии для развертывания борьбы рабочего класса, в частности к парламентаризму, В. И. Ленин писал: «Для коммунистов в Германии парламентаризм, конечно, «изжит политически», но дело как раз в том, чтобы н е принять изжитого для нас за изжитое для класса, за изжитое для масс... Вы обязаны говорить им горькую правду. Вы обязаны называть их буржуазно-демократические и парламентарные предрассудки предрассудками. Но вместе с тем, вы обязаны трезво следить за действитель-
14 В. Большаков	209
н ы м состоянием сознательности и подготовленности именно всего класса (а не только его коммунистического авангарда), именно всей трудящейся массы (а не только ее передовых людей)»
Общая беда и ультралевых, и значительной части нового левого движения (помимо всех других многочисленных бед) состоит как раз в том, что этого-то момента подготовленности всей массы они не учитывают. Более чутко ощущая несправедливость, отчуждение, давление тоталитарной власти, лидеры и идеологи новых левых, как правило интеллигенты, наивно полагают, что то же самое должны испытывать и все остальные слои населения, подвергающиеся капиталистической эксплуатации. Не мудрено, что именно в среде новых левых зародился левацкий лозунг «Революция — сейчас!». А революции пока что все нет. Ибо мало сказать «Даешь революцию!», ее надо еще и готовить. И не только в сознании людей. А для того чтобы подготовить ее хотя бы в сознании людей, мало «засмеять» систему», ибо смех этот будет бить и по массам до тех пор, пока они эту систему не отрицают, а в большинстве своем поддерживают. И для того чтобы лишить систему этой поддержки, нужна кропотливая, порой изнурительно неблагодарная, но постоянная настойчивая работа в самой гуще трудящихся масс. А вот этого-то леваки и не хотят делать. Они хотят только «делать революцию». И поэтому по отношению к ним как нельзя более современно звучит реплика Энгельса, адресованная им бланкистам: «Что за детская наивность — выставлять собственное нетерпение в качестве теоретического аргумента!» 2
Сталкиваясь с апатией, с политической дремой масс, * 3
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 42.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 18, стр. 516.
210
одурманенных и манипуляторами сознания и фетишистскими наркотиками «общества потребления», ультралевые считают, что для пробуждения народа хорош любой повод, даже откровенная провокация.
С такими рассуждениями мы встречаемся не только у Рубина, но и в книге братьев Кон-Бендитов, Даниэля и Габриэля, «Устаревший коммунизм. Альтернатива левого крыла», и в некоторых работах Маркузе, и в сборника «Новые революционеры» под редакцией Ш. Тали и т. д. Кон-Бендиты, в частности, писали в своей книге:
«Вся буржуазная «демократическая» власть, как предполагается, отражает интересы всей нации. В силу того, что она ставит себя якобы над конфликтами внутри общества, она может использовать «волю большинства» для того, чтобы подавить причины этих конфликтов. Именно во имя этого принципа она оправдывает свои действия в периоды открытой классовой борьбы. Во время кризиса механизм, стратегия и истинный характер власти открываются для всеобщего обозрения. И в действительности вызвать, спровоцировать власть на это (выделено мной. — В. Б.) есть одна из главнейших и основных задач революционного движения» *.
Постоянное провоцирование государства на репрессии против левых сил якобы для того, чтобы буржуазное государство в открытую показало всю свою мерзость и антинародность, возводится ультралевыми не просто в принцип, а в основную, фундаментальную задачу всей революционной деятельности.
Поистине трудно было бы любому, даже не очень умудренному в марксизме критику ультралевых найти для их дискредитации более подходящее обвинение,
1 G. and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism. The Left-Wing Alternative. London. 1969, p. 115.
14*	2t1
чем то, что вынесли себе сами братья-анархисты Кон-Бендиты.
Рубин, дополняя Кон-Бендитов, уточняет, что надо не только вызвать власти на расправу, на спровоцированное насилие над участниками, скажем, тех же антивоенных демонстраций, но еще и максимально разрекламировать, донести до «масс» эту расправу.
«Средства информации не нейтральны, — пишет он. — Мы идем на больший риск, когда присутствует пресса, потому что знаем, что обо всем происшедшем станет известно всему миру. Присутствие камеры трансформирует демонстрацию, превращая нас в героев» Ъ
Не придираясь к словам, все-таки подчеркнем это: «превращает в героев». Да так ли оно в действительности?
Логичный вопрос — при всем отсутствии логики, а точнее, при всем наличии у Рубина шизофрении в политике — ради чего все это? Оказывается, для «пробуждения среднего класса»! Для этого Рубин рекомендует «врываться» в дома представителей этого «класса» и устраивать погромы. Что же! Такую попытку уже предприняла банда «хиппи» во главе с неким Мэнсоном: ворвавшись на виллу актрисы Шарон Тейт, они вырезали всех гостей, не пощадив и беременную Тейт. Но если они пробудили какое-либо чувство у «среднего» класса, когда всю американскую прессу обошли репортажи о суде над бандой Мэнсона, так это только желание метнуться в объятия фашистов типа губернатора Алабамы Уоллеса, который обещал, что ежели уж он придет к власти, то обеспечит «среднему» классу «закон», «порядок», полную ликвидацию (понимай как хочешь) и таких, как Мэнсон, и таких, как Рубин, а заодно и всех прочих «бунтовщиков». Если бы
1 J. Rubin, Do it, р. 117.
212
Рубин хоть немного был сведущ в истории и марксизме, он бы легко сообразил, насколько переменчив в своих политических пристрастиях «средний» класс, как легко он переметывается от левачества к чистому фашизму. И все-таки...
«Сначала действуйте. Думайте потом. Импульс — не теория — обеспечивает великие скачки (что-то знакомое, а? — В. Б.). Теория приходит тогда, когда люди рассуждают о том, что они сделали, после того, как сделали это. Мао говорит: «Мы узнаем больше всего из своих ошибок». (Ну вот оно — в ход пошла «красная книжечка» с цитатами «кормчего». — В. Б.) Несколько лет я ходил на митинги левых с тем, чтобы понять, какого черта творится в нашей стране. Наконец я стал принимать наркотики и понял, что происходит, — ничего. Я поклялся никогда не ходить на эти митинги. В гробу я их видел» '.
Передохнем немного. Рубина в больших порциях воспринимать трудно. Посмотрим, в какой связи его рассуждения о бесполезности митингов, дискуссий, каких-либо теорий, программ и т. д. находятся с практическими действиями его «партии». Связь, оказывается, есть. И прямая. Поставив своей задачей «засмеять систему насмерть», группа Рубина и его сподвижника Хофмана осмеивает не только капиталистическую демократию, но и тех, кто к борьбе с капиталистическим обществом вообще либо с отдельными его пороками подходит всерьез. Не признавая — принципиально — никаких возможностей использования институтов буржуазной демократии для борьбы с буржуазией, ультралевые считают бесполезными любые легальные формы борьбы, любые выступления в защиту экономических и демократических прав трудящихся, равно как и антивоенное движение. Было бы полбеды, если бы такого рода скороспелые
1 J. Rubin, Do it, р. 116.
213
взгляды они оставляли лишь для производства своих не менее скороспелых книгБеда в том, что они воинственно претворяют свои ррр-революционные измыслы в жизнь, срывают антивоенные демонстрации либо провоцируют полицию и войска на жестокую расправу с их участниками, дезорганизуют новое левое движение, шельмуют и устно, и в своих «подпольных» газетенках компартию. Осмеивая систему, эпатируя буржуа, они настолько входят в раж, что восстанавливают против себя — а в силу этого и против всех без исключения участников антивоенных маршей, студенческих выступлений (обыватель не будет утруждать себя рассуждениями о том, кто из них «психоделический большевик», а кто нет, для него они — все коммунисты) — тот самый «средний» класс, в котором и пролетариат, и новые левые могли бы найти союзника. О том, что такого рода действия приводят к усилению влияния «ультра», как мы отмечали выше, разбирая классовую структуру современного капиталистического общества, ультралевые «йиппи»-типа не слишком заботятся. Говоря о том же Уоллесе, Рубин пишет: «Уоллес атакует негров, студентов, «хиппи», демонстрантов, пацифистов, интеллектуалов, наркоманов, коммунистов, либералов. Мы сами делаем всевозможные различия между собой. Для Уоллеса нет различий. Его нам надо перепечатывать, доставлять ему время на телевидении, открыть его конторы по всей стране. Он — наш лучший организатор!»1 2
Принцип «чем хуже, тем лучше» не нов, как не новы и провокаторы в революционном движении. Лозунг «все или ничего», тактика «никаких компромиссов» тоже известны нам по истории левачества, и известно также, к каким кровавым последствиям они приводили иной
1 Книга братьев Кон-Бендитов была написана за пять недель, книга Рубина — за месяц.
2 J. Rubin, Do it, р. 144.
214
раз революционные движения, возглавлявшиеся их сторонниками. Группа Рубина — Хофмана в США и ее идеологические сторонники в других странах, приняв на вооружение эти лозунги и эту тактику, пытаются навязать их всему новому левому движению.
В книге «Сделай это» Рубин довольно четко формулирует это свое кредо: «Дайте нам дюйм — мы запросим милю».
«Удовлетворите наши требования — мы будем иметь еще дюжину. Чем больше наших требований вы удовлетворяете, тем у нас их больше.
Я никогда не знаю, против чего, идут протестовать демонстранты. Это всегда решается людьми, которые идут на собрания часами дискутировать.
Все, что нам нужно от этих собраний, — требования, которые «истэблишмент» никогда не удовлетворит. Какое поражение, если они удовлетворят наши требования!
Демонстрации никогда не разумны. Мы всегда предъявляем свои требования таким образом и в такой манере, что структура власти не может удовлетворить их, оставаясь структурой власти. И тогда мы визжим со справедливым гневом, что наши требования неудовлетворены.
Удовлетворите наши требования — и мы проиграли» *.
Как же должны реагировать на этакую разновидность «перманентной революции» массы и «истэблишмент»? Срабатывает ли тактика Рубина, о которой он столь оптимистично говорил во время одного из митингов: «Если постоянно и со всех сторон наносить человеку удары, бить его, смеяться над ним, высмеивать его, он в конце концов рухнет. Это и случится с Америкой!» 1 2
1 J. R u b i n, Do it, р. 125.
2 I b i d., р. 246.
215
По иронии судьбы случилось это не с капиталистической Америкой, а с Рубином и поверившими ему «йип-пи». Им «наносили удары со всех сторон» — арестовывали и избивали в Чикаго и во время «осады» Пентагона, их калечили «стальные каски» на Уолл-стрите, их бросали за решетку в Лос-Анджелесе, над ними смеялись и «ультра» и левая пресса. Даже те, кто сочувствовал им и не одобрял действия полиции, были вынуждены от них отмежевываться.
Устами Рубина и других левых экстремистов, которых активно поддерживают троцкисты и промаоистские группки, антивоенное движение в США было объявлено «пустой тратой времени». «Люди хотят быть за что-то, — писал Рубин, — а не против чего-то. Нам не нужно поэтому антивоенное движение, ибо оно негативно в своей основе и самопоражаемо. Нам нужно Американское освободительное движение» '.
Попытка создать такое движение была предпринята ультралевыми группами в 1969 году. После того как организации, выступающие за мир, разбились на два конгломерата — «Новый комитет мобилизации за прекращение войны во Вьетнаме» (в него вошли Компартия США, социалисты, а также люди, не связывающие себя идеологически с какими-либо партиями) и «Комитет вьетнамского моратория» (куда вошли сторонники сенатора Юджина Маккарти, агитировавшие за его кандидатуру в ходе выборов 1968 года, ряд сенаторов и конгрессменов), леваки создали свою собственную группировку «Революционный контингент за вьетнамский народ». В него вошли группы с такими экзотическими названиями, как «Психи», «Йиппи», «Бешеные псы», «Метеорологи» и тому подобная ультралевая публика. В ходе массового антивоенного «похода на Вашингтон»
' J. R u b i n, Do it, р. 236—237.
216
«революционный контингент» с песенкой «Раз, два, три, пять! Государство надо смять!» двинулся на посольство Сайгона в Вашингтоне и, конечно, наткнулся на полицейский кордон. В полицию полетели камни и бутылки. Она ответила слезоточивым газом. Оступая, «революционеры» подожгли полицейский мотоцикл и разбили несколько витрин. Десять полицейских получили ранения. 26 участников похода на посольство попали в каталажку
Дело приняло после этого совершенно иной оборот. Правительство ввело в Вашингтон 11 тысяч национальных гвардейцев и 3800 полицейских. Леваки выставили против них 5 тысяч человек, большинство из которых пришли просто поглазеть «на то, как делается революция». На этот раз атаке подверглось министерство юстиции США. С красными знаменами и лозунгами «Освободите чикагскую семерку!» (то есть руководителей тех выступлений молодежи в Чикаго, о которых шла речь выше, находившихся в то время под судом) и «Прекратите суд!» они подошли к полицейскому кордону. Организаторы антивоенного похода вклинились между леваками и полицией и просили «революционный контингент» не устраивать провокации, которая, как они считали, лишь приведет к тому, что поход утопят в крови. Переговоры ни к чему не привели. С боевым кличем «Боже, помоги нам!» полицейские вклинились в толпу «революционеров», которые разбежались при первых же клубах слезоточивого газа. Остальных добили дубинками. На месте побоища осталось 32 человека, которых немедленно препроводили в участок1 2.
Организаторам антивоенного похода пришлось в дальнейшем выставить охрану против леваков в 3000 че
1 «Time», 21.11.1969.
2 Ibid.
217
ловек, чтобы обеспечить порядок. «Жест этот, — как вполне справедливо отмечал журнал «Тайм», — был не только альтруистичным. Насилие могло бы дискредитировать все антивоенное движение в США и тем самым дать аргументы в поддержку мнения тех, кто считает, что выступать против войны — значит выступать против Америки» '.
Разгром антивоенного движения в высшей степени устраивал бы правящие круги Соединенных Штатов Америки, и не случайно же выше цитированный «Таймом» «аргумент» буржуазная пресса столь долго навязывала американцам. Ультралевые своими действиями лишь играли на руку империализму, для которого действия «психов» и «бешеных псов» от левачества куда менее опасны, чем массовое антивоенное движение. А о том, что оно было массовым, позволяет судить хотя бы тот факт, что в ноябрьском моратории 1969 года только в походе на Вашингтон, по официальным и явно заниженным оценкам, участвовали 250 тысяч американцев, а всего по США — свыше двух миллионов человек1 2.
«Революционный контингент за вьетнамский народ», по сути дела, предавал борьбу народа Вьетнама, когда ставил антивоенное движение под удар. Точно так же леваки предавали Вьетнам, когда шельмовали Советский Союз, другие социалистические страны, обвиняя их в «сговоре с империализмом США». Ведь даже Герберт Маркузе в своем «Очерке об освобождении» вынужден был признать, что «эффективное сопротивление во Вьетнаме и защита Кубы были бы невозможны без советской помощи»3, а уж этот философ по части левачества и неприязни ко всему советскому мог бы дать сто очков вперед «Революционному контингенту»!
1 «Time», 21.11.1969.
2 1 bi d.
3Н. Marcuse, An Essay on Liberation, Boston, 1969, p. 85.
218
Воинственное непризнание реальности — этот неотъемлемый элемент мелкобуржуазного сознания и левачества как его конкретного проявления — удел ультралевых.
Аргументацию они не приемлют, и потому вести с ультралевыми какую-либо серьезную дискуссию просто невозможно, особенно с теми, кто выступает от их имени. Вот типичный образчик их демагогии. «Многие интеллектуальные радикалы, — пишет Рубин, — именуют себя марксистами. Они очень механистичны, когда рассуждают о «законах марксизма», говорят, что революция происходит только от экономической эксплуатации. Что-де революция будет возможна лишь в случае еще одной экономической депрессии.
Их теории не объясняют нас — революционного движения, которое вышло из изобилия, не из нищеты. Мы не влезаем в их заранее предопределенные «научные категории». Они говорят, что единственная роль «белых» — это «поддерживать»: поддерживать «черных пантер», поддерживать «рабочий класс», поддерживать китайцев...
Что будет, если они придут к власти? Улицы «хиппи» будут первыми, которые они подвергнут чистке. Нас заставят постричься и бриться каждую неделю. Нас заставят принимать ванну на ночь (вот оно — «насилие над личностью»! — В. Б.) и будут отправлять в тюрьму за «грязные слова».
Секс, за исключением производства детей для революции, будет вне закона.
Психоделические наркотики будут уголовным преступлением, а питье пива ограничат.
Танцевание рока будет табу, а мини-юбки, голливудские фильмы и книги-комиксы — вне закона»1.
Как ни смешон весь этот левацкий вариант разве-
1 J. R u b i п, Do it, р. ИЗ—114.
219
сметой клюквы, перекликающийся с самыми мерзопакостными сочинениями профессиональных антикоммунистов, грустного в нем куда больше, чем смешного. Привычка мыслить стереотипами — а именно на это и рассчитывают в своих проповедях рубины — отучает от необходимости мыслить категориями. Для юного бунтаря, еще более неграмотного политически, чем Рубин, книги типа «Сделай это» — библия. Они отвечают духу неосознанного смятения и протеста, охватившему молодежь. Протест ищет выхода, воплощения в действии.
Журнал «Тайм» как-то опубликовал высказывание 19-летней Линды Элдридж, которая всерьез считает себя «революционеркой». Она сказала: «Наступает такое время, когда накопившееся в тебе отчаяние вырывается наружу, и это ужасно. Ты бросаешь бутылку с зажигательной смесью и чувствуешь себя великолепно. Если нельзя ничего изменить — взорви это!» 1
Если уж есть такое умонастроение и психологический настрой, подумайте, кто быстрее убедит Линду в своей правоте — Рубин или те, о ком он говорит: «Они очень механистичны...» С такими, как Линда, нужна долгая, планомерная, кропотливая работа. Они не безнадежны, их порыв искренен и честен. Если они своими действиями и играют на руку властям, то вовсе не потому, что поступили на службу в ФБР или ЦРУ, а потому, что поверили таким, как Рубин, в искренности намерений которого есть все основания сомневаться... И вот почему.
Солиднейшие буржуазные издательства вдруг начали проявлять повышенный интерес к публикации книг идеологов ультралевого движения. «Рэндом хауз», «Бикон пресс» и «Покет букс» в США, «Пингвин», «Кольер-букс» и «Сфир» в Англии, «Ровольт Тахенбух» в ФРГ и так далее — огромными тиражами выбрасывают на книжный рынок «подрывную, антикапиталистическую»
1 «Time», 18.5.1970.
220
литературу. (О книге Маркузе «Одномерный человек» французская газета «Нувель обсерватер», например, писала как о «самой подрывной книге, когда-либо изданной в США».)
Одновременно интервью с ультралевыми, их программы «революционного действия» активно использовала для шельмования подлинных революционеров как крайне правая, так и либеральная буржуазная печать. Типичный тому пример — широкая публикация материалов об ультралевой террористической организации «Роте армее фракцион» в буржуазной прессе ФРГ. То же самое проделывали радио и телевидение. Рубин был прав, когда говорил, что «средства информации не нейтральны», он был не прав лишь в том, что присутствие телекамеры всегда превращает участников воинственной демонстрации «в героев». Чаще все происходит наоборот: насилие независимо от того, в каких целях оно применяется, отвращает обывателя. Это прекрасно усвоили манипуляторы сознанием, нанятые буржуазным обществом. Они усвоили и слабость ультралевых, и их выгоду для своей пропаганды: образ «длинноволосого, бородатого, сумасшедшего человека за бортом, который носит наган у бедра» (идеал Рубина), буржуазная пропаганда подводит под стереотип «революционера вообще» и приучает обывателя к страху перед этим «ниспровергателем». О том, насколько серьезно этот стереотип въелся в сознание тех же американцев, говорит хотя бы тот факт, что сторонники сенатора Маккарти, а позже — Макговерна из числа новых левых вынуждены были для того, чтобы вести кампанию в их поддержку, сбрить свои лохмы и бороды, надеть белые рубашки и галстуки. Иначе у них не было бы никакой надежды быть услышанными тем самым «средним» классом, которому Рубин и ему подобные угрожают вакханалиями и погромами «во имя революции».
221
ДЕТОНАТОР ИЛИ МИНА?
Мы уже говорили о том, что идеологическая схема революции в левацком варианте сводится к «теории детонатора»— то есть к искусственному, не обусловленному революционной ситуацией пробуждению сознания масс, к «открыванию глаз», к спонтанному и тотальному неприятию буржуазного государства.
В разных вариантах эта теория бытует в работах многих идеологов и ультралевого и частично нового левого.
Так, Герберт Маркузе в одной из своих лекций заявил буквально следующее:
«...Мы должны будем со временем примириться с идеей о том, что в период развитого капитализма ведущая революционная сила может быть порождена не бедностью и нищетой, а как раз более высокими устремлениями в рамках лучших условий жизни и развитым сознанием высококвалифицированных и образованных рабочих: предшественников нового рабочего класса или новой частью старого рабочего класса (в той же лекции Маркузе отмечал, что говорить о существовании «нового рабочего класса», трансформированного за счет массового нашествия «белых воротничков», еще рано.—В. Б.). Внутренние противоречия капитализма предполагают более жестокие и глобальные проявления, а новое сознание может стать катализатором (выделено мной. — В. Б.) их взрыва и их разрешения» ’.
Один из лидеров европейских троцкистов, Эрнст Мандель, признавая, что без участия рабочих «студенты в одиночку не смогут свергнуть буржуазное общество на Западе»1 2, писал, что тем не менее «они могут и
1 Н. Marcuse, Five Lectures, р. 85, 96.
2 «New Revolutionaries», p. 52.
222
должны сыграть мощную роль в качестве детонато-р а (выделено мной. — В. Б.). Играя эту роль внутри рабочего класса, в первую очередь через молодых рабочих, они смогут высвободить в самом рабочем классе чудовищную силу для вызова капиталистической системе и буржуазному государству»
Марксисты никогда не отрицали элемента «случайности» в возникновении взрыва масс, но одновременно никогда не поддерживали тезис о том, что революции рождаются от безнадежности. От этого не всегда возникает даже бунт.
Говоря о возможностях революционных перемен в Англии, Ленин придавал огромное значение тому поводу, «...который побудит ныне еще спящие пролетарские массы прийти в движение и подведет их вплотную к революции»1 2. В этой связи он указывал, что, например, во Франции, где ситуация была далеко не революционной, «...достаточно оказалось такого «неожиданного» и такого «мелкого» повода, как одна из тысяч и тысяч бесчестных проделок реакционной военщины (дело Дрейфуса), чтобы вплотную подвести народ к гражданской войне!» 3.
В. И. Ленин призывал в связи с этим коммунистов, всех тех, кто не играет в революцию, а воспринимает ее всерьез, учитывать возможность такого «случайного», а на деле подготовленного самим развитием противоречий внутри капиталистического общества взрыва.
«Мы не знаем и не можем знать, какая искра — из той бездны искр, которые отовсюду сыплются теперь во всех странах, под влиянием экономического и политического всемирного кризиса, — окажется в состоянии зажечь пожар, в смысле особого пробуждения масс,
1 «New Revolutionaries», р. 52.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 83.
3 Та м же.
223
и мы обязаны поэтому с нашими новыми, коммунистиче-сними принципами приняться за «обработку» всэх и всяких, даже наиболее старых, затхлых и по-видимому безнадежных поприщ, ибо иначе мы не будем на высоте задачи, не будем всесторонни, не овладеем всеми видами оружия, не подготовимся ни к победе над буржуазией (которая все стороны общественной жизни, устроила, — а теперь и расстроила — по-буржуазному), ни к предстоящей коммунистической реорганизации всей жизни после этой победы»
Вместе с тем В. И. Ленин всегда решительно выступал против «экспорта революции», равно как и против попыток вызвать революцию путчем на бланкистский манер.
Современные же леваки, придерживающиеся «теории детонатора», как раз и не учитывают того элементарного фактора, известного из азбуки диалектики, что даже случайность закономерна, что к ней надо готовиться. Но готовить революционерам, если уж вы берете на себя такое высокое звание, следует не случайность, а революцию, которая совершается в соответствии с законами истории, экономики и политики, движима массами, во главе которых должен стоять их революционный авангард — партия пролетариата, подготовленная (по мере того, насколько это возможно) ко всякого рода случайностям. Не подготовленное, а спровоцированное выступление масс, сталкивающихся в первую очередь с отсутствием руководства, обречено на поражение.
Не раз сторонники «теории детонатора», люди, искренне верившие в то, что революционный порыв масс можно вызвать, лишь продемонстрировав свою самоотверженность в борьбе с системой, увлечь за собой
1 В, И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 41, стр. 85.
224
«молчаливое большинство» на баррикады силой примера, бесславно погибали от полицейской пули. Не раз люди, верившие, что стоит организовать партизанский отряд в какой-либо латиноамериканской стране, как вокруг него образуется массовое движение, гибли в не-, равных схватках. Гибли, потому что не учитывали простого, казалось бы, правила революционной деятельности: то, что срабатывает на сто процентов в одной стране, никуда не годится в условиях другой. Гибли, потому что не давали себе труда поразмыслить над тем, как поистине широк арсенал средств революционной борьбы, применяемых в той же Латинской Америке, о чем можно судить, в частности, по одному из выступлений на страницах «Правды» Первого секретаря ЦК Компартии Уругвая РоднеяАрисменди. Он писал: «За последнее десятилетие развились многочисленные формы борьбы — забастовки и уличные бои, выступления студентов и народных масс, партизанские движения различного характера, восстания демократически настроенных военных, массовые народные выступления (как это было в Доминиканской Республике или Боливии), легальная и нелегальная, парламентская и внепарламентская, социальная и политическая борьба, вооруженные бои» *.
Как видим, есть из чего выбрать и пути, и средства борьбы. Леваки же считают, что есть только одно средство — винтовка. Или, на худой конец, булыжник. Но это, как учит нас история революционного движения, далеко не единственное оружие пролетариата.
Беда и вина леваков именно в том, что, объявляя свои идеи «единственно правильными», «подлинно революционными», они отказываются критически осмысливать свои ошибки, а некоторые, даже верные идеи, выдвигаемые идеологами нового левого, обрекают на
«Правда», 20.2.1973.
15 В. Большаков
225
неприятие и массами, и левыми силами, доводя эти идеи до полнейшего абсурда, чему типичнейший пример — Джерри Рубин с его идеей «эскалации требований», предъявляемых буржуазному государству.
«Самое верное средство, — писал В. И. Ленин,— дискредитировать новую политическую (и не только политическую) идею и повредить ей состоит в том, чтобы, во имя защиты ее, довести ее до абсурда. Ибо всякую истину, если ее сделать «чрезмерной» (как говорил Дицген-отец), если ее преувеличить, если ее распространить за пределы ее действительной применимости, можно довести до абсурда, и она даже неизбежно, при указанных условиях, превращается в абсурд»
Немалую роль в возникновении и распространении «теории детонатора» сыграли известные события во Франции в мае — июне 1968 года. В своей книге с претенциозным названием «Устаревший коммунизм. Альтернатива левого крыла» братья Кон-Бендиты, по-своему анализируя ситуацию, сложившуюся в те дни в Пятой республике, рисуют примерно такую схему развития событий, которые, по их мнению, представляли собой «трансформацию силы критики в критику силой» 1 2.
...Начиная примерно с середины 1967 года в университетах Франции под влиянием «революционных теорий» Вильгельма Рейха (не путать с Чарльзом Рейхом в США. — В. Б.) «началась кампания полового воспитания в кампусах... Это все вылилось в то, что студенты врывались насильно в женские общежития, и после этого многие искусственные ограничения, окружавшие эти бастионы французской невинности, были отброшены...» 3. Эту кампанию братья Кон-Бендиты изображают как де-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 46.
2 G. and D. Cohn-Bendit. Obsolete Communism..., р. 19.
3 I b i d., p. 29.
226
тонатор, взрыв которого вызвал студенческий протест против буржуазной системы образования, против университетов как гигантских фабрик по подготовке кадров для удовлетворения нужд капиталистического общества, антигуманного в своей основе.
Кон-Бендиты явно перепутали социальную революцию с сексуальной.
Во Франции отсчет событий, начавшийся с вторжения в женские общежития, продолжается в Нантерском университете. Здесь в 1967—1968 годы действительно произошли серьезные выступления студенчества против подчинения университетов интересам крупного капитала. Любопытно, что в Нантере студенты выступили в первую очередь против преподавания социологии, в которой они справедливо усматривали тот инструмент, с помощью которого буржуазия пытается регулировать и локализовать возникающие трудовые и социальные конфликты. В манифесте студентов Нантера прямо говорилось, что «социологи» уже выбрали сторону: сторону управляющих и государства. «Каков же в таком случае смысл защиты социологии, что нам рекомендуют делать?»
Выступления студентов действительно достигли значительного размаха — начав с недовольства университетской структурой, они перешли к осуждению роли и места университетов в капиталистическом обществе, а затем и к осуждению этого общества вообще. С точки зрения марксизма процесс этот вполне оправдан и закономерен: борьба студенчества против капиталистического общества неизбежно сближает его с рабочим классом, вовлекает в ту же борьбу, которую ведет пролетариат. Но лишь поддержка этого класса, как подчеркивал В. И. Ленин, может обеспечить и успех борьбы студенчества, а «...для приобретения такой поддержки они должны выступать на борьбу не за академическую 15*	227
(студенческую) только свободу, а за свободу всего народа, за политическую свободу»1.
Кстати, именно перемена характера студенческих выступлений — от требований академической свободы к требованиям политической свободы — вызвала и немедленную реакцию властей, попытавшихся подавить эти выступления силой. В ходе майской забастовки французские трудящиеся поддержали требования студентов.
По сценарию же братьев Кон-Бендитов все дело выглядит иначе. Они пишут, что студенты протестовали «не только против того, что образование не увязывается с нуждами будущего, не только жаловались на недостаток работы для выпускников, но отрицали систему целиком». С этим можно согласиться. Но вот с другим их тезисом: «Наш протест обернулся насилием только потому, что структура общества не может быть смята посредством разговоров и избирательных бюллетеней» 2 мы поспорим, и не потому, что марксисты в принципе против революционного насилия, не потому, что они уповают на одни избирательные бюллетени и парламентские дебаты, а потому, что они против подстрекательства к насилию со стороны власти ради «пробуждения масс».
Согласно Кон-Бендитам спровоцированное гошиста-ми насилие помогло «прозреть» не только далеким от «революции» студентам, о вовлечении которых в круговерть событий тех дней братья пишут поистине в духе маоистской прессы, славословящей идеи Мао, но и рабочим. «Не было ни членских книжек, — читаем мы в «Устаревшем коммунизме», — ни сторонников, ни лидеров. С тех пор (после бурных столкновений студентов с полицией 5—6 мая в Латинском квартале Пари
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 5 , стр. 370.
2 G. and D. С о h п - В е п d i t, Obsolete Communism..., p. 48.
228
жа. — В. Б.) все пошло как по маслу. Митинги, листовки. И затем мы уже вышли на улицы вместе с рабочими в Нантере» '.
Таким образом, братья Кон-Бендиты приводят читателя книги к тому, что именно студенты своей агитацией и насильственными действиями подвели рабочих к выступлениям против голлистского режима, против капиталистического строя как такового. При этом братья отмечают, правда не своими словами, а с помощью удобных им цитаций, что «в мае 1968 года во Франции индустриальный пролетариат, весьма далекий от того, чтобы быть революционным авангардом общества, был его тупым арьергардом» 1 2.
Как же в таком случае этот «арьергард» сумел именно в мае подняться на всеобщую забастовку, практически захватить ряд заводов и фабрик в свои руки, заставить монополистов и правительство пойти на такие уступки, о которых студенты, выйди они на улицы и баррикады даже все до единого, не могли и мечтать?! А ведь рабочие боролись не за прибавку к жалованью для себя, а за широкие демократические реформы всего французского общества! Какой же поистине безнадежной политической куриной слепотой оборачивается иной раз «детская болезнь «левизны»!
Шельмуя рабочий класс, братья Кон-Бендиты и их единомышленники из числа западноевропейских леваков и ренегатов вроде Роже Гароди пишут «об упущенных возможностях», о том, что-де «не дозрел» пролетариат до того, чтобы понять призывы студенческого авангарда, не способен был, в силу «недоразвитости», «самостоятельно приступить к управлению экономикой страны»!
Из таким образом понятого опыта событий 1968 года братья Кон-Бендиты, а вместе с ними и Гароди вы
1 G. and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism.p. 59.
2 Ibid., p. 107.
229
водят мысль о том, что не пролетариату быть авангардом революционного движения, а интеллигенции, студентам. Пролетариату отводится роль «пушечного мяса» революции, «тупого арьергарда», который поведет на штурм капитализма «новый гегемон» — интеллигенция. Эта элитарная технократическая теория в ее ультралевом варианте не менее реакционна, чем в варианте обнаженно буржуазном.
Критикуя теорию Гароди о такого рода «новом историческом блоке», где ведущую роль будет занимать интеллигенция, еженедельник Итальянской коммунистической партии «Ринашита» писал:
«Мы могли бы сказать, — применяя в новом контексте и с новым значением выражения, которые применял Грамши в работе о южном вопросе, — что никогда еще, как сейчас, не проявлялась возможность возникновения среди интеллигентов массового «левого течения в современном смысле слова, то есть ориентирующегося на революционный пролетариат», и в результате этого — распада интеллектуального «костяка» господствующего «исторического блока», одним словом, кризиса гегемонии буржуазных руководящих классов. Но это не произойдет «неизбежно», в результате изменений, вызванных научной и технической революцией, то есть без активного вмешательства рабочего класса, опирающегося на свой исторический опыт, на свое идейное и политическое наследие, в процессы, охватывающие все более широкие слои интеллигенции, без утверждения его гегемонии.
Анализ тенденций научной и технической революции и развития государственно-монополистического капитализма, а также изменений, которые происходят в результате этого в базисе, надстройке и в их взаимоотношениях, не допускает ни натяжек и упрощений, ни механистического искажения. Стратегия движения к социа
230
лизму стран с развитым капитализмом в силу своего столь сложного и разнообразного характера не может быть сведена — в том, что касается объединения социальных и политических сил, — к двусмысленному «блоку» между рабочим классом и интеллигенцией или к тому, чтобы «опираться (другая формула Гароди) на, «экономический паралич» — в результате «всеобщей забастовки» — государства, главная функция которого носит экономический характер. Мы не можем идти к новым формам «экономизма». Нам нужен полный расцвет, на всех фронтах, способности рабочего класса бороться и руководить и особенно, добавим, нового развития его способности проявлять политическую и идеологическую инициативу, способности к «интеллектуальному и моральному руководству» '
В арьергардизме, в консерватизме, в нежелании «делать революцию» гошисты, а вслед за ними и Гароди дружно обвинили Французскую коммунистическую партию, Всеобщую конфедерацию труда, всех тех «консерваторов слева», которые не поддержали провокационные действия леваков, пытавшихся заставить участников массовой демонстрации в Париже 25 мая захватить правительственные учреждения, что, по мнению братьев Кон-Бендитов, «привело бы к немедленному падению голлизма» и «к аналогичным выступлениям масс по всей стране» 1 2.
Отметим, что такого рода обвинения в адрес коммунистов Франции охотно поддерживают не только ультралевые и правые ревизионисты марксизма вроде Р. Гароди, но и такие архибуржуазные журналы, как «Тайм», вежливо назвавший в своей рецензии книгу братьев Кон-Бендитов «удивляюще грамотной» 3.
1 «Rinascita», 20.3.1970.
2 G and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism..., p. 71.
8 «Time», 31.1.1969.
231
О том, что привело к событиям мая — июня 1968 года во Франции, написано уже много. И поэтому приведем здесь почти конспективный их анализ, данный в докладе ЦК ФКП, представленном Жоржем Марше XIX съезду ФКП (4—8 февраля 1970 г.).
«Мощное рабочее и демократическое движение в мае — июне 1968 года открыло новую страницу классовой борьбы в нашей стране, — говорится в докладе ЦК ФКП. — Оно показало, что все противоречия, вытекающие из нынешнего развития капиталистического общества, приводят к обострению классовых противоречий.
Именно в реакционной и антисоциальной политике монополистической буржуазии и ее правительства, в их неспособности отвечать на требования экономического, социального и культурного развития страны заключается главная причина майско-июньского движения.
Оно было подготовлено непрекращающейся борьбой рабочего класса, массовой забастовкой шахтеров в 1963 году, знаменательными днями 1 февраля, 17 мая, 13 декабря 1967 года, а также мощной демонстрацией 1 мая 1968 года, организованной Всеобщей конфедерацией труда. Наша партия внесла важный вклад в развитие этой борьбы, начав в 1958 году и неустанно продолжая борьбу против деголлевской власти и ее политики, стоящей на службе монополий.
В политическом плане прогресс демократического движения с 1965 года и ослабление позиций режима личной власти также создали благоприятную обстановку для подъема борьбы.
Студенческая борьба была хронологически отправным пунктом майско-июньского движения. Однако именно с того момента, когда рабочий класс в массовом масштабе и организованно вступил в борьбу, это движение приобрело всю свою силу и значение.
232
Главная цель забастовки трудящихся, а также действий студентов и преподавателей заключалась в том, чтобы удовлетворить самые неотложные жизненно важные нужды. Своим единством, дисциплинированностью и мощью рабочее движение вынудило правительство и крупных предпринимателей удовлетворить важные требования. Были достигнуты также положительные результаты в области образования.
Но, как напомнил Вальдек Роше в своем выступлении на международном Совещании коммунистических и рабочих партий, «для майско-июньского движения 1968 года во Франции характерно именно то, что, помимо ближайших экономических требований, которые оно выдвигало, оно ставило также под вопрос господство монополий и их государственной власти над национальной жизнью. Оно было направлено на глубокие демократические преобразования в экономической и социальной области, равно как и политической области. Оно свидетельствовало о том, что идеи социализма проникли в широкие слои трудящихся».
Новые возможности классовой борьбы, ее расширение выразились во вступлении в борьбу бок о бок с рабочим классом новых социальных слоев, в частности работников умственного труда.
Между тем тогда было невозможно покончить с властью монополий, для того чтобы заменить ее передовым демократическим режимом, способным открыть путь к социализму.
Чтобы достигнуть этого, нужно было добиться согласия всех рабочих и демократических сил по поводу этой общей цели.
Наша коммунистическая партия не щадила сил, чтобы достигнуть этого. Однако она наталкивалась на упорный отказ руководителей социалистической партии и других левых партий, а также профсоюзных организа
233
ций, за исключением ВКТ. В то же время эти руководители за кулисами строили авантюристические комбинации, вдохновляемые антикоммунизмом. Реакция воспользовалась этим для того, чтобы найти выход из критического положения, в котором она оказалась.
Спекулируя на расколе демократических организаций и на насильственных действиях безответственных левацких групп, деголлевская власть прежде всего попыталась втянуть рабочее движение и, в частности, коммунистическую партию в испытание силы, для того чтобы надолго сломить их. Поскольку это не удалось из-за хладнокровия, чувства реальной действительности и правильной принципиальной политики нашей партии, эта власть провела выборы, организованные в обстановке боязни гражданской войны и разнузданных антикоммунистических выступлений, и это обеспечило ей тем более многочисленное парламентское большинство, что существующий метод голосования отнюдь не способствует правильному представительству избирателей.
В этой сложной обстановке нашей коммунистической партии, не отказывавшейся ни на один момент от своих усилий, направленных на создание прочного союза рабочих и демократических сил, принадлежит двойная заслуга. Она сделала все, чтобы позволить борющимся трудящимся добиться важных экономических и социальных преимуществ. Она сохранила, она закрепила условия продолжения политической борьбы за демократию и социализм.
Последующие события подтвердили правильность анализа и позиции партии. Отсрочка, которой добился де Голль в июне 1968 года, оказалась непродолжительной. 27 апреля 1969 года рабочие и демократические силы нанесли жестокое поражение деголлевской власти. На референдуме, по случаю которого де Голль потребовал от французов — под видом проекта реформы
234
административного деления страны — высказаться по поводу его политики и его режима, победу одержали ответы «нет» *.
В ответ на «критику» Роже Гароди, который упрекал ФКП в том, «что она не подчинила в конечном счете свою деятельность и действия рабочего движения студенческому движению» и «совершила ошибку», разоблачая методы действий и слепое насилие левацких групп, Ф. Марше сказал: «Совершенно очевидно, что присоединиться к левацким группам для того, чтобы привлечь, так сказать, на нашу сторону тех студентов, которые находились под их влиянием, означало внести раскол в рабочее движение, пойти на кровавую авантюру и подорвать наш авторитет в стране. Наша партия отказалась сделать это. И она правильно поступила!» 1 2
Братья Кон-Бендиты, конечно, не такие идеалисты, чтобы не понимать, насколько серьезно сопротивление буржуазии, почувствовавшей угрозу своей власти. В своей книге они признают, что «события мая и июня продемонстрировали, что, будучи загнанными в угол, капиталисты будут использовать насилие для защиты своей бюрократической власти над обществом». И тем не менее с наивностью мальчиков-интеллигентиков в коротких бархатных штанишках они рассуждают о том, что правительство не пошло бы на «массовый ввод войск», потому что это «превратило бы страну в фашистское государство»3. Да неужели вся история современности не подтверждает того факта, что, столкнувшись с выбором — потеря власти или сохранение этой власти с помощью фашизма, — буржуазия всегда выбирала фашизм?! Так было в Италии после похода Муссолини на
1 «Les Cahiers du Communism», 1970, № 2—3, Fevrier—Mars, pp. 55—57.
2 I b i d„ p. 84.
» G. and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism..., p. 141.
235
Рим, так же в Германии — в 1933-м, так — в Испании в 1936-м, так же — в Парагвае и некоторых других странах, в новейшее время.
Неужели же можно быть настолько слепым, чтобы не видеть, что захват власти в мае 1968 года был не только безнадежным предприятием, но и самоубийственным.
Достаточно провести численное сопоставление сип участников знаменитой манифестации 25 мая в Париже: около 100 тысяч безоружных рабочих и студентов — и правительственных войск: 260 тысяч солдат были переброшены к Парижу; 13 500 жандармов и около 3 тысяч солдат специальных частей приведены в боевую готовность, не говоря уже о подтянутых к столице танках.
Шансы остановить эту вооруженную до зубов лавину с помощью баррикад были равны нулю. Тем более что в отличие, скажем, от революции 1917 года в России французские войска были в массе своей весьма далеки от симпатий к майскому движению, подвергались интенсивной «психологической промывке мозгов», как об этом пишут сами братья Кон-Бендиты. И если бы их выпустили из казарм в те дни по приказу «На Париж!», они бы пришли в Париж, и они бы стреляли. А если же учесть, что этих выстрелов слишком долго ждала та «черная гвардия» вроде молодчиков из ОАС, которым де Голль даровал амнистию сразу же, как только возникла угроза его режиму в мае, то легко понять, сколько тысяч опытных, натасканных в борьбе с «бунтовщиками» головорезов вышло бы в те дни на улицы, чтобы поддержать «силы закона и порядка».
Сейчас, когда прошло уже много времени с тех пор, правота французских коммунистов, не поддавшихся на авантюристические призывы гошистов «Брать власть немедля!», очевидна. Гошисты быстро растеряли свое влияние и в массе молодежи и студенчества, и 236
среди рабочих после майских событий. Влияние же ФКП, ВКТ и Движения коммунистической молодежи Франции значительно укрепилось, о чем говорит блистательный успех коммунистов на выборах в марте 1973 года.
Надежды Кон-Бендитов на то, что, «как только движение опять перейдет к наступательной тактике, его динамизм вернется», на то, что «в один прекрасный день вновь встанут баррикады» ’, не оправдались.
В конце февраля 1972 года леваки из так называемой «пролетарской левой», тесно связанной с маоистами и анархистами, попытались перейти к «наступательной тактике». В листовках, которые они распространяли, промелькнула зловещая фраза: «Кровь прольется на заводе «Рено». В полдень 25 февраля к заводу «Рено» в Булонь-Бийянкуре подошла группа гошистов из «пролетарской левой». Вместе с ними был и молодой рабочий, уже уволенный с завода, Пьер Оверне. Охрана не пустила их за ограду. Тогда гошисты пустили в ход железные дубинки. Восемь охранников получили ранения. Девятый — чиновник заводской администрации Жан-Пьер Трамони — выхватил пистолет. «Назад, или я буду стрелять!» — крикнул он. В ответ на это Пьер Оверне подался вперед: «Стреляй!» Грянул выстрел, и Пьера не стало...
Событие это всколыхнуло всю Францию. Французские коммунисты заявили, что им отнюдь не безразлична гибель Пьера независимо от его ошибочных убеждений, как не безразличны и судьбы демократии во Франции. Ведь одно дело споры и даже, хоть это не метод, драки, другое — убийство, спор с помощью свинца, в конечном счете всегда приводящий к монологу стре-
1 G. and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism..., p. 107; «Time», 31.1.1969.
237
лявшего. И не случайно подчеркивалось в заявлении ФКП, что трагедия этого сбитого с толку маоистами рабочего парня объективно играет на руку правым силам *. Так оно и было. Правые, как и во время событий 1968 года, попытались было использовать действия маоистов для дискредитации компартии и других левых сил Франции. Но эта провокация не удалась, даже после того, как «пролетарская левая» в отместку за гибель Пьера похитила одного из служащих «Рено», Ногрета, а заодно устроила налеты на помещения ВКТ и типографию ФКП в Булонь-Бийянкуре.
Бессмысленность этого вандализма, равно как и призывов гошистов к рабочим «ломать машины», «идти на баррикады», была настолько очевидной, что не вызывала у рабочих ничего, кроме презрения и ненависти к провокаторам. Против «пролетарской левой» выступила вся прогрессивная Франция. Вскоре гошисты вынуждены были вернуть похищенного Ногрета и уйти от ворот завода «Рено». «Детонатор» не сработал и на этот раз 1 2.
Гошисты настолько дискредитировали себя своими действиями, своими оголтелыми нападками на коммунистов и Всеобщую конфедерацию труда, что даже людям, далеким от политики, стало ясно, в каких целях был сконструирован левацкий «детонатор». Его явно хотели подложить как мину под единство пролетариата и других левых сил Франции откровенно правые круги, крупная монополистическая буржуазия страны.
В этих условиях лишенные какой бы то ни было поддержки в массах леваки перешли к откровенному террору, к так называемой «городской партизанской войне». Произошло это не только во Франции. Такая судь
1 См.: «Правда», 10.3.1972.
2 См. статьи об этих событиях в газетах «Правда», 10, 11.3.1972, «Комсомольская правда», 23.3.1972.
238
ба постигла практически все ультралевые группки, действовавшие либо независимо от нового левого движения, либо отколовшиеся от него.
„ВЗРЫВАЯ СИМВОЛЫ СИСТЕМЫ..."
В апреле 1968 года в Вашингтоне вспыхнул негритянский бунт. Заполыхали дома в черном гетто, возвещая конец эры «ненасильственных действий», которую проповедовал негритянский лидер Мартин Лютер Кинг, павший в том же апреле от пули наемного убийцы. Спустя четыре месяца после этих событий репортер газеты «Вашингтон пост» встретился по заданию редакции с теми, кто непосредственно руководил и бунтом и поджогами.
Репортер обозначил каждого участника интервью (их было трое, и они не снимали масок) порядковым номером и так записал все, что услышал, без комментариев.
«№ 1: Я полагаю, что вы хотели бы услышать о том, что произошло после убийства доктора Кинга. Правильно?
Репортер: Да. И в особенности о поджогах.
№ 1: Приблизительно в феврале у нас появилось нечто вроде организации, причем только в этом городе. Мы довольно давно почувствовали необходимость позаботиться о собственной защите и вооружиться на случай, если эти скоты решат напасть на нас. Само собой разумеется, что убийство доктора Кинга явилось для нас неожиданностью, чертовской неожиданностью, и застало кое-кого врасплох. Однако мы все-таки смогли продолжить начатое. Дело в том, что часть нашей боевой техники была у нас под руками, и мы имели к ней доступ даже в случае объявления комендантского часа.
239
Репортер: Что вы имеете в виду под боевой техникой?
№ 1: Бутылки с зажигательной смесью и даже динамит. Кстати, в нескольких случаях и он пошел в дело.
Репортер: Как же вы достали динамит?
№ 1: Ну, скажем, в штатах Мэриленд или Вирджиния они хранят его прямо на строительных площадках.
Репортер: И там вы его украли?
№ 3: Нет, выпустили на волю.
Репортер: Где вы научились делать бутылки с горючей смесью?
№ I: Я — на военной службе... у дяди Сэма.
Репортер: Почему вы хотите уничтожать?
№ 3: Прежде всего пожар всегда можно почувствовать и спастись. Это не пуля. Да и ружей у нас не было в достаточном количестве, хотя мы были готовы воспользоваться и ими, и огнем. Мы «прощупали» весь город, и все двадцать пять решили, что для применения оружия время еще не пришло.
Репортер: Вас всего двадцать пять человек?
№ 3: Было в феврале, когда мы только начинали. Мы уже сказали, что маленькая, но спаянная группа лучше, чем большая, но недружная. Хоть и мы наделали ошибок, но так было лучше. Мы и сейчас очень держимся друг за друга. Именно это и дало нам возможность так увеличить свои ряды.
Репортер: Теперь вас больше двадцати пяти?
№ 3: Значительно больше.
Репортер: Вы могли бы сказать сколько?
№ 3: Те, кто знает, не скажут. Те, кто скажет, не знают.
Репортер: В огне погибло семь человек. Разве вас не волнует этот факт? Ведь они были неграми.
240
№ 3: Нет. Я не хочу этого, но я пришел к выводу, что смерть — удел черных.
Репортер: Почему вы решили поджигать?
№ 3: Ну, что касается лично меня, я отдаю себе отчет в том, что эти скоты — мои враги.
Репортер: Где вы взяли это слово «скоты»? Это что, какой-то новый в данном случае термин для обозначения белых?
№ 1: Нет. Это случайное слово, но уж очень меткое. Если порыться в их истории, сразу обнаружишь, какие животные штучки они вечно откалывают. И ходят не так, и пахнут не так. Сущие скоты, малыш...
Я не вполне удовлетворен тем, что революция не достигла полного накала из-за того, что наши люди не считали, что время настало. Другими словами, множество из них по-прежнему мыслит по-негритянски, то есть относится к белому с любовью или думает, что белый белому рознь. Я-то какое-то удовлетворение получил, потому что нанес ущерб белым. Я знаю, что они эксплуатируют мой народ. Да они и сами признают это. В некоторых магазинах гетто в день получения пособия по безработице цены на любые товары подскакивают на 2— 3 цента, чтобы они могли побольше заработать на бедняках, только и живущих на это пособие.
Репортер: Вы хотите уничтожить эти магазины?
№ 1: Лично я хочу уничтожить систему, которая подавляет и угнетает наш народ вот уже 413 лет.
Доктор Кинг был поборником любви, и убили его за то, что он проповедовал всеобщую любовь. Чего же он добился? Какой-то скот пустил ему пулю в голову! Эти скоты — наши враги. Их образ жизни — наш враг. Мы боремся за существование, не за признание. Если бы я стремился к признанию, я бы добился его, сняв маску и показав вам, кто я. Но я не собираюсь этого делать.
№ 3: Кинга убили не только по той причине, кото
16 В- Большаков
241
рую назвал брат. Его убили и потому, что он был одним из тех, кто выступал против милитаризма. Каждый, кто нападает на колониализм и имеет последователей, умирает. Кинга возненавидели после того, как он стал осуждать войну во Вьетнаме.
№ 1: Недавно в одной газете писали, что наша экономика находится в такой зависимости от вьетнамской войны, куда вбухали столько денег, что, если ее сейчас прекратить, наступит депрессия.
№ 3: Если бы мы могли устроить Вьетнам здесь, в крупных городах, если бы все они превратились во Вьетнамы, подобно Окленду, Майами, Чикаго, Бостону, которые близки к этому! Наш брат уже работает над этим вовсю.
Репортер: Имеется в виду организация насилий? № 3: Если хотите назвать это так, называйте. Репортер. А как вы называете?
№ 3: Революцией за освобождение негритянского народа.
Репортер: Вы возражаете против слова «бунт»?
№ 1: Да.
Репортер: Почему?
№ 1: Бунт — явление стихийное, революция — запланированное. Очень просто.
№ 2: Я против этого слова, потому что его употребляют «беляки». Оно подразумевает что-то нехорошее. Им пользуются, чтобы изобразить нас как банду дикарей. У нас своя терминология, из-за нее мы и восстаем.
№ 1: Если вы покопаетесь, я думаю, что словарь подскажет вам, что бунт бывает стихийным, спорадическим. А то, что делаем мы, не является ни тем, ни другим.
Репортер: Что вы делаете, когда кто-нибудь утверждает, что это был заговор? Все ли делалось по плану?
№ 3: Я не думаю, что это уместно. Мы пользовались
242
случаем. Если бы все наши действия планировались, от города не осталось бы камня на камне, да и белых бы тоже стало меньше.
Репортер: Почему поджоги прекратились?
№ 3: Почему? Потому что их было вполне достаточно.
№ 2: Мы понимаем, что наш народ не готов для борьбы. Это и есть одна из причин. Мы знаем, что очень скоро в него стали бы стрелять и что мы — его единственная защита.
№ 3: Во многих случаях мы оказались своего рода искрой. Во многих районах было спокойно до тех пор, пока не появились мы. Но, как только мы приступили к делу, народ тоже всколыхнулся.
Репортер: Номер 1, что побудило вас стать революционером?
№ 1: Когда перебираешь последние события, начинаешь понимать, что происходит, и если у тебя свободный ум, его нелегко подчинить белой пропаганде. Все взвешиваешь, а когда взвесишь, начинаешь понимать, что революция — единственный путь спасти наш народ от геноцида.
Репортер: Хорошо. Давайте побеседуем о революции. Как далеко она может зайти в нашей стране?
№ 3: Давайте посмотрим на дело вот с какой стороны. Белые толкают ее достаточно далеко. Сравните шестидесятый год, когда наше движение только зарождалось, и нынешний. Насколько больше негров вооружается сейчас и идет навстречу революции! В Соединенных Штатах нас меньшинство, а в мире — большинство. Такие же события, как у нас, происходят в мировом масштабе: на юге Америки, в Латинской Америке, Вьетнаме, Азии и Африке...» 1
1 «U. S. news and World Report», 28.10.1968.
16*
243
Если заменить некоторые термины, то только что прочитанное нами интервью прозвучит почти так же в устах любого участника и таких американских молодежных ультралевых организаций, как «Уэзермен» («Метеорологи»), «Революционная сила 5» (6, 7, 8, 9 и т. д. по порядку), «Альянс студент — рабочий» и даже «йиппи».
В чем же причина перехода таких организаций, как «Уэзермен» и многочисленные «революционные силы», которые вышли из нового левого, к террору?
В какой-то степени, частично мы уже нашли этому объяснение, говоря о провале леваков во Франции, анализируя характер протеста Линды Элдридж, готовой «все взорвать».
Д-р Джон П. Шпигель, директор Лембергского центра по изучению насилия при Брандейском университете, объясняет террор ультралевых следующим образом:
«Взрывы бомб объясняются несколькими факторами.
Во-первых, тем, что я бы назвал «политическим отчаянием» среди радикальных групп. Особенно среди радикальных групп нового левого, которые пытались изменить политику страны, в особенности по таким вопросам, как война во Вьетнаме, взаимоотношение рас и т. д. Люди, склонные к радикализму, испытывали нетерпение, которое со временем развилось в отчаяние...
Между ними и администрацией возник конфликт, который усугублялся еще и тем, что министерство юстиции все чаще привлекает лидеров радикалов к уголовной ответственности и сажает их в тюрьму. Радикалы рассматривают это как постоянную травлю со стороны «истэблишмента». И поэтому чем более крайними становятся действия властей, тем более они склонны к действиям нелегальным. Так, например, они говорят: «Они взяли наших семерых парней и судили их в Чикаго, а мы в от
244
местку за это устроим им что-нибудь такое, что поистине потрясет «истэблишмент»
И они действительно перешли к тактике «потрясения истэблишмента», которая получила в США наименование «трешинг», что в буквальном переводе означает «очищение от дряни», а в более широком смысле — взрывы бомб и вандализм.
Цели «трешинга», как формулируют их лидеры ультралевых, заключаются примерно в следующем:
«Трешинг» заставляет отступать «истэблишмент». По мнению многих радикалов, «чикагская семерка» не была бы выпущена под залог, если бы после вынесенного ей приговора не было подожжено здание «Бэнк оф Америка» (крупнейший банк в США. — В. Б.) в Санта-Барбаре. Более того, по их мнению, эскалация взрывов и других насильственных действий приведет... к деэскалации войны во Вьетнаме...
«Трешинг» ведет к «поляризации» правящего класса: с одной стороны, правые выступят за усиление репрессий, а с другой либералы (в правящем же классе) выступят против тех, кто эти репрессии осуществляет, и таким образом радикализуются.
«Трешинг» сотворяет «самосознание»: взрыв офиса гигантской корпорации или военно-исследовательской лаборатории, как полагают некоторые радикалы, заставляет людей задуматься о связи между этой корпорацией или лабораторией и войной.
И, наконец, «трешинг» помогает движению «среднего» класса укрепить солидарность с молодежью из рабочего класса 2.
Как видим, уничтожение «символов системы» рассматривается как акт, поистине революционный и у негритянских, и у белых радикалов. И те и другие считают, * 3
1 «U. S. news and World Report», 30.3.1970.
3 «Newsweek», 11.5.1970.
245
что с помощью своих «детонаторов», только уже не просто в переносном, но и в прямом смысле этого слова, им удастся разбудить массы, радикализовать не только пролетариат и «средний» класс, но даже буржуазию.
Теория эта отнюдь не нова и берет свои истоки из анархистских вероучений, главным образом из трудов Бакунина и Кропоткина. Современные «народные бунтовщики», которых превозносил Бакунин, также считают, что рабочий класс можно «разбудить» только «ударом извне», что, в общем-то, и составляет суть современной «теории детонатора». От того, что она украшена соответствующей веку терминологией, вредоносность ее меньше не стала. «Детские сказки» Бакунина, как называл взгляды этого пророка анархизма Карл Маркс, активно используют для обработки нетерпеливой, жаждущей действий молодежи взрослые, но политически инфантильные дяди. В своем ррр-революционном нетерпении они пытаются перепрыгнуть тот период политического пробуждения, который отделяет массы от политического выступления, «принимая второй месяц беременности за девятый», как сказал однажды о Бакунине Герцен. К чему же это приводит на практике?
В 1969—1970 годы «городские партизаны» довольно активно испытывали тактику «герильи» в США, организовывали убийства полицейских, взрывы, поджоги и погромы деловых контор, не говоря уже о таких «символах капитализма», как университеты и колледжи. Итоги их деятельности за 1970 год выглядят примерно следующим образом, по данным ФБР:
«Беспорядки на улицах: Более 200 гражданских волнений, включая 18, классифицируемых министерством юстиции как «основные беспорядки». Убито 25 человек.
Взрывы бомб: Около 1000 в течение ноября, почти в два раза больше, чем за весь 1969 год. Главны
246
ми объектами нападения были здания, принадлежащие бизнесу, правительственные учреждения, частные дома.
Насилие в кампусе: Всего около 1800 студенческих демонстраций, «сит-ины», поджоги, захваты зданий — рекорд учебного 1969/70 года, окончившегося в июне 1970-го. Жертвы — 8 убитых, 462 раненых. Около 7500 человек арестованных.
Беспорядки в школах: Беспокойство охватило начальные и средние школы в течение 1969—1970 годов. Зарегистрировано 530 расовых инцидентов (только на расовой почве) — на 68 процентов больше, чем в предыдущем году.
Нападения на полицию: По меньшей мере, 88 полицейских были убиты, 17 из них — в неспровоцированных нападениях» '.
Чем же все это обернулось?
2 апреля 1970 года было официально объявлено о привлечении к суду 12 руководителей «Уэзермен», во главе с Марком Раддом. Всех их обвиняли в организации террористических взрывов или в подготовке таковых. Помимо Марка Радда, обвинение было выдвинуто против Бернардетт Дорн, Джона Джекобса, Кэти Будин, Уильяма Эйерса, Джеффри Джонса, Линды Эванс, Говарда Мачтингера, Терри Роббинса, Джуди Кларк, Майкла Шпигеля и Лоуренс Уэйс. Возраст обвиняемых 21 — 28 лет. Ни одного из них власти не смогли привлечь к суду, ибо они ушли в подполье1 2.
Не случайно, конечно, суд над лидерами «Уэзермен» поручили печально прославившемуся во время суда над «чикагской семеркой» судье Гофману. Помимо обвинения в организации взрывов и поджогов, им вменялись в вину «призывы к осуществлению революции», организа
1 «U. S. news and World Report», 4.1,1971.
2 «U. S. news and World Report», 13.4.1970.
247
ция молодежи на борьбу против существующего строя, проведение собраний и митингов, поездки из штата в штат, подстрекательские статьи и т. д. Каждого из лидеров «Уэзермен» ожидало не менее 10 лет тюрьмы и 10 тысяч долларов штрафа '.
Тактика насилия, принятая на вооружение группой «Уэзермен» и другими ультралевыми студенческими организациями, была резко осуждена Компартией США.
Еще 12 марта 1970 года коммунисты Северной Калифорнии выступили с заявлением, в котором, в частности, говорилось, что правящие круги США пытаются, используя «угрозы «террористов-революционеров», обезглавить движение рабочего класса, движение борцов за мир и гражданские права национальных меньшинств».
«Полицейские агенты, — отмечалось в этом заявлении,— пытаются использовать гнев, отчаяние, страхи, недостаток исторической перспективы, ощущаемые многими участниками этого движения. По всей стране полицейские лазутчики в студенческих организациях выступают в качестве инициаторов использования насилия как метода борьбы.
Этой полицейской тактике помогает культ насилия, развивающийся среди некоторых групп в движении. Этот культ ведет к такой политической дегенерации, которая наблюдалась на съезде группы «Уэзермен», превознесшем жестокие и бессмысленные убийства.
Современные радикальные движения должны воспринять уроки, усвоенные рабочим классом и революционным движением, уяснить, что индивидуальный террор или использование насилия небольшими группами отчаявшихся людей играют на руку правящему классу, помогают изолировать движение и, если такого рода действиям позволить продолжаться, создают предпосылки для возможностей разгрома движения. Это приводит
1 «Time», 13.4.1970.
248
лишь к еще большей поддержке общественностью репрессивных мер и помогает создать фундамент для возникновения самого настоящего фашизма» '.
Предупреждение коммунистов Северной Калифорнии было не лишено оснований. Уже 25 марта 1970 года президент Никсон обратился к конгрессу с требованием предоставить ему «широкие полномочия для борьбы с террористами» 1 2.
За «уэзерменами» и другими террористами началась настоящая охота. По всей стране висели объявления с их фотографиями анфас и в профиль и с надписью: «Разыскивается ФБР». Довольно скоро были ликвидированы «базы» и подпольные явки «городских партизан». Многие из тех, кто надеялся «взорвать систему», взрывая ее символы вроде «Бэнк оф Америка», бежали за границу, других расстреляли в упор без суда и следствия якобы «при попытке к бегству», тех же, кого удалось схватить, бросили за решетку.
Одновременно с этим ультраправые силы развернули кампанию травли против новых левых, против Компартии США. Прикрываясь «законом о борьбе с террористами», калифорнийские власти арестовали коммунистку-негритянку Анджелу Дэвис. Потребовалось более полутора лет поистине всемирной борьбы за ее свободу, чтобы вызволить Анджелу из застенка, спасти от пожизненного заключения. И это лишь один наиболее известный случай того, как безответственные действия леваков оборачивались репрессиями против левых сил вообще.
«Трешинг» был побит по всем пунктам. «Истэблишмент» не отступил, а перешел в наступление. Эскалация взрывов не привела к деэскалации войны. Бомбардировки ДРВ к концу 1971 года резко усилились. К весне 1972 года было объявлено о минировании северовьет
1 «Daily World», 13.3.1970.
2 «U. S. news and World Report», 6.4.1970.
249
намских портов. Военные действия продолжались в Камбодже и Лаосе. В конце декабря 1972 года ежедневно американские бомбардировщики сбрасывали на страны Индокитая тысячи тонн бомб.
«Трешинг» не привел ни к «поляризации» правящего класса, ни к «прозрению» масс. Большинство населения США высказалось против террористов, и правых, и левых. По данным опроса Гэллапа, подавляющее большинство студентов резко выступило против группы «Уэзермен», 75 процентов опрошенных из числа нестудентов высказались против экстремизма леворадикальной негритянской организации «Черные пантеры» '.
Что до укрепления солидарности движения «среднего» класса с рабочей молодежью, то действия террористов имели обратный эффект — способствовали тому, что и новые левые, и передовые рабочие, особенно молодые, достаточно единодушно отвергли насилие как элемент политической борьбы в условиях США, осудили проповедников террора слева.
Свои «уэзермены» были и в Японии, где студенческое движение далеко не едино, о чем можно судить хотя бы по числу леворадикальных студенческих организаций. Всеяпонская федерация органов студенческого самоуправления, созданная в 1948 году («Дзенгакурен»), к началу 70-х годов раскололась на четыре фракции. Из них наиболее близка к ультралевым группа «Сампа-Рэнго» или «Сампа-Дзенгакурен», руководимая Мотока-цу Тани. Тани известен как «хороший лидер уличной борьбы», на него, как пишет английская «Таймс», «оказал большое влияние Троцкий...»1 2. «Сампа», в свою очередь, к концу 1969 года раскололась примерно на четыре фракции 3.
1 «International Herald Tribune», 8.2.1971,
2 «Times», 29.5.1968.
3 «New Revolutionaries», p. 253.
,350
На крайне левом фланге стоит выделившаяся из «Дзенгакурен» организация «Какумару» («Революционная марксистская Дзенгакурен»), придерживающаяся элитарных теорий совершения революции, близких к тем, что исповедуют Кон-Бендиты и Гароди. Лидеры «Какумару», в частности, считают, что революция начнется лишь с массового студенческого движения, а потому не особо заботятся в отличие от других «Дзенгакурен» о союзе с профсоюзами и политическими партиями Японии '.
Примерно в середине 1969 года в Токио была сколочена левацкая группа «Сэкигун» под руководством Цу-нео Мори, принявшая на вооружение тактику «герильи». Одновременно из числа отколовшихся от молодежной троцкистской организации «Бундо» участников террористических банд «ампо» такой же отряд сколотила маоистка Хироко Нагата. Позднее, в декабре 1971-го, они объединились в одну Организацию «Рэнго сэкигун», что в переводе означает «Красная армия». В «армии» был всего 31 участник в возрасте от 16 до 28 лет. Отряды ультралевых «партизан», как правило, малочисленны, соблюдают строжайшую конспирацию и строятся по ячейковому принципу. Это помогало и «Сэкигун» довольно долго скрываться от полиции.
Однако не одно стремление к конспирации, не только бегство от полиции объясняли малочисленность «Рэнго сэкигун». Как пишет японский журнал «Сюкан Асахи», экстремистские организации и их лидеры оказались в полной изоляции. Первый взрыв возмущения произошел еще осенью 1971 года, когда члены «Кэйхин ампо кете» (руководимые Хироко Нагата. — В. Б.) ограбили в городе Моока оружейный магазин, а группа «Сэкигун» воспользовалась оружием для налета на банк в городе
1 «New Revolutionaries», р. 253.
251
Ионаго. Рядовые члены «Сэкигун», которых и близко не подпустили к добытым таким образом деньгам, стали роптать: «Мы превращаемся в обыкновенных грабителей». Существовали и «идеологические разногласия»: группа «Сэкигун» проповедовала «революцию сразу во всех странах», а группы «ампо» настаивали на «революции в одной стране». «Поэтому, — пишет «Сюкан Асахи», — слияние разношерстных групп в «Рэнго сэкигун» далеко не всем пришлось по вкусу. Многие назвали это объединение «похабной сделкой». В конечном счете главари экстремистских организаций постепенно утратили всякую поддержку, не говоря уже о том, что организацию оставили многие рядовые члены...»1.
Методы действий групп «сэкигун» и «ампо» были в общем-то те же, что и у американских «метеорологов», только разве более сенсационные: помимо взрывов, ограблений оружейных складов, банков и частных домов, они еще прославились и тем, что весной 1970 года угнали рейсовый самолет. Естественно, весь этот бандитизм (а, кстати, только в банках они награбили 10 миллионов йен) объяснялся все тем же «стремлением пробудить массы», «подстегнуть революцию». Лидеров «Сэкигун» и групп «ампо» не смущало, что слово «революционер» с их помощью слишком часто мелькало в японской уголовной хронике.
Поздней осенью 1971 года «Сэкигун» перебазировался в горные пещеры префектур Нагано и Гумма, скрываясь от полиции. Вот что рассказывает об их жизни там корреспондент АПН в Токио М. Путников:
«В холодных и сырых пещерах был создан в миниатюре прообраз того общества, который ныне канонизирован пекинскими идеологами. Когда кто-либо пытался роптать, Мори поучал их: «Помните о Мао Цзэ-дуне.
1 «За рубежом», 1972, № 27.
252
В летнем костюме он поднялся на гору высотой в 4000 метров! Думайте об этом, и вы забудете о холоде».
Как и положено, одних душеспасительных бесед для сохранения единства шатких рядов оказалось мало. И тогда лидеры группки решили прибегнуть к проверенному средству — «культурной революции». Мрачные пещеры стали немыми свидетелями жутких судилищ и кровавых расправ, в которых участвовало большинство обитателей. Наибольшим садизмом отличалась Хироко На-гата.
«Суды» устраивались по ночам при танцующем свете костра. В течение чуть более месяца было казнено 14 человек! Вчерашние палачи сами становились жертвами террора.
Поводом для вынесения смертного приговора одной девице по обвинению в «буржуазном перерождении» было то, что она носила сережки. 22-летний Като был обвинен в «утрате революционного духа». Приговор был приведен в исполнение его двумя младшими братьями, которые таким путем должны были доказать коллективу собственную «революционность». Три дня у входа в пещеру умирала от голода и холода 24-летняя Канеко, которая должна была через месяц стать матерью. В расправе над Ямамото самое активное участие принимала мать его трехмесячной дочери»1.
Обо всем этом рассказали в ходе следствия сами «сэкигунцы», арестованные полицией после жестокой перестрелки в одном из пансионатов близ Токио.
Вскоре были выловлены и остальные члены этой ультралевой банды. В их пещерной библиотеке полицейские обнаружили труды Мао, Маркузе, Троцкого и изданный «сэкигунцами» трехтомник «Взлет к мировой революционной войне», где возможности применения теории «трешинга» и «революционной детонации» рас-
1 «Комсомольская правда», 4.4.1972.
253
сматривались уже не в рамках одной страны, а в масштабах глобальных...
Эта «глобальность» обернулась тем, что члены сэки-гунской банды устроили бессмысленную кровавую бойню в израильском аэропорту Лод. Из автоматов в упор они расстреливали ожидавших самолетов пассажиров, не щадя ни детей, ни женщин. О какой «революционности» можно было рассуждать после этого? О какой борьбе с империализмом? Что, кроме презрения и ненависти, могли вызвать эти «камикадзе» именем Мао Цзэ-дуна?
К аналогичным последствиям пришли поклонники этих теорий и в Западной Европе. 25 июня 1972 года агентство Франс Пресс передало сообщение из Штутгарта (ФРГ):
«Полиция, пытающаяся сокрушить анархистскую группу «Баадер — Майнхоф», сегодня застрелила 14-летнего подростка, подозреваемого в связях с этой организацией...
Перестрелка произошла в фешенебельном жилом квартале, где, по мнению государственного обвинителя, левая анархистская группа «Баадер — Майнхоф» снимала две квартиры.
Не считая последнего инцидента, три члена группы «Баадер — Майнхоф» и два полицейских были убиты в ходе перестрелок, продолжавшихся последние 12 месяцев. Еще четыре полицейских были тяжело ранены. Четыре американских солдата и более 40 гражданских лиц получили ранения в марте этого года в результате взрывов, которые связывают с деятельностью анархистской группы...»,
Событие, о котором шла речь в сообщении Франс Пресс, завершило почти двухлетнюю охоту за ультралевой подпольной молодежной организацией «Роте армее фракцион» (РАФ), принявшей на вооружение 254
тактику «городских партизан», прославившихся своими взрывами, поджогами и ограблениями банков «для нужд революции», то есть тем самым «трешингом», на который возлагали столь большие надежды их единомышленники в США.
Лидеры РАФ, именем которых была названа группа, были схвачены. Ульрика Майнхоф — 37 лет — арестована. Баадер ранен в перестрелке и брошен в тюрьму. Остальные застрелены, арестованы, под следствием, эмигрировали...
История та же, что с «Уэзермен», хотя менее жуткая, чем с «Сэкигун». Тот же финиш. То же политическое эхо взрывов. Реакция в ФРГ и Франции, в США и в Японии не боялась пропагандировать «революционные программы» ультралевых террористов, вовсю шумела о «красной опасности». Под предлогом «борьбы с революцией» министр внутренних дел ФРГ, так же как министр юстиции США, потребовал «расширения полномочий» репрессивных органов и даже разрешения превентивных арестов и обысков без ордера прокурора *.
Сразу же после ареста Ульрики Майнхоф западногерманские стражи порядка совершили налет на квартиру прогрессивного писателя ФРГ Генриха Бёлля, не раз выступавшего против возрождения милитаризма в ФРГ и реваншистских оргий многочисленных «землячеств» и «братств». Вновь оживились «ультра», потребовавшие запрета Германской коммунистической партии и других «нелояльных» организаций.
Реакция, крупный капитал ведут себя по отношению к тем, кто с ними борется, одинаково, независимо от того, в пределах каких государственных границ идет эта борьба.
1 Более подробно об истории РАФ см. статьи В. Лапского в «Комсомольской правде», 10, 11.3.1972; 7, 22.6.1972.
255
Практика показывает, что буржуазия не боится ультралевых и ее репрессивный аппарат достаточно хорошо отлажен, чтобы подавить их «бунт» в зародыше. Об этом достаточно красноречиво высказался большой знаток методов расправы со всякого рода «мятежниками» бывший министр юстиции США Ричард Клейн-динст еще в мае 1970 года: «Я не считаю их действительной угрозой существующим порядкам и нынешнему правительству»
Об этом же говорит и уже упоминавшийся нами доктор Шпигель:
«Я не считаю, что их «бомбардировки» представляют собой какую-либо угрозу революции в нашей стране. Эти «бомбежки» есть лишь часть общего процесса дезинтеграции радикальных групп. Ничего серьезного они собой не представляют» 2.
Отсюда возникает естественный вопрос: почему же тогда буржуазия всех без исключения капиталистических стран столь активно шумит о «красной опасности», расписывая «революционность» и «агрессивность» ультралевых? С другой стороны — почему буржуазная пропаганда так или иначе рекламирует эту «революционность», даже упрекает в отсутствии таковой «старых» левых, то есть коммунистические и рабочие партии?
Ответ на это, и достаточно убедительный, дает теоретический журнал ФКП «Кайе дю коммюнисм».
«Правящая буржуазия, — пишет в своей статье для этого журнала Лео Фигер, — которая за последние полвека приходит в столкновение с хорошо организованной и занимающей прочные позиции революционной партией, особенно на предприятиях, где она пользуется влиянием среди масс, всегда мечтала о том, чтобы осла- * s
1 «Newsweek», 11.5.1970.
s -U. S. news and World Report», 30.3.1970.
256
бить, если не ликвидировать ее. По ее мнению, лучший способ достигнуть этого заключается в создании на ее левом фланге (по крайней мере, мнимом левом фланге) политической силы, которая могла бы переманить на свою сторону из коммунистической партии определенное число трудящихся или молодежи».
Озабоченность буржуазии доведением левых идей до абсурда, а также низведением действий левых сил до провокаций хорошо известна по истории революционного движения. Российский Азеф — провокатор царской охранки — не единственный тому пример. Попытками создания «революционных» ультралевых групп в Латинской Америке занимался и агент ЦРУ Саша Вольман, о чем уже мы говорили.
Характерно, однако, что буржуазии никогда не удавалось создать массовых организаций ультралевого толка. Не удалось сделать этого и нынешним пособникам буржуазии из числа маоистов. Как ни вербуют они в свои ряды пролетариат, классовое чутье все же его не подводит, за ультралевыми, взращенными буржуазией, рабочие не идут.
Буржуазия поэтому в наши дни сосредоточивает свои усилия не столько на создании ультралевых группировок — они плодятся и сами и, надо сказать, не всегда буржуазии удобны, — сколько на взращивании идеологов ультралевого толка. Вот они-то и направляют все действия леваков. Зачем это нужно буржуазии сейчас? Как отмечает Лео Фигер в «Кайе дю коммюнисм», немаловажный фактор заключается в том, что резкий антикоммунизм левацких групп, их оппозиция в отношении единства рабочих и демократических сил непосредственно совпадают с намерениями господствующего класса.
Фигер отмечает, что «не следует отождествлять тех, на кого оказывают влияние левацкие группы, с провока
17 В. Большаков
257
торами, сознательными агентами буржуазии. Однако бесспорно, что в их ряды проникают многие элементы, которыми манипулируют различные полицейские органы, тем более что эти группы принимают в свои ряды кого попало и в своем состоянии «дезорганизации» и постоянной фракционной борьбы они не могут — даже если бы и хотели — помешать этим проникновениям» ’.
Лео Фигер напоминает о том, что в мае 1968 года «служба охраны порядка» леваков, занявшая Сорбонну, состояла из катангцев, молодых бандитов-уголовников, которым полиция позволила «ускользнуть» во время эвакуации помещения. Действия этих элементов, к которым присоединились фашисты, привели к грабежам и пожару на бирже, организованным непосредственно специальными органами властей, которые намеревались тем самым дискредитировать движение, возникшее в мае 1968-го, а главное, «восстановить против него массовое контрдвижение».
«Легко представить себе, — пишет Л. Фигер, — что могло бы произойти на некоторых крупных предприятиях, если бы активисты рабочих организаций не преградили туда доступ левакам, среди которых буквально кишмя кишели элементы, которыми манипулировали злейшие враги рабочего класса» 1 2.
Мы уже упоминали о том, сколь часто и охотно буржуазная пропаганда использует в своих целях антикоммунизм и антисоветизм ультралевых, которые вербуют своих сторонников в основном за счет выходцев из немонополистической и мелкой буржуазии.
Отчаянные метания мелкого буржуа, как все еще держащегося за свой «маленький» бизнес», так уже и «про-
1 «Les Cahiers du Communisme», 1971, № 7.
2 Ibid.
258
летаризовавшегося», вынужденного продавать свою рабочую силу, — это та основа, та почва, на которой, как в навозной куче, произрастают и черные поганки фашизма, и красные мухоморы ультралевого радикализма. Из этой тлетворной смеси буржуазная пропаганда ловко готовит такие идеологические пилюли, которые отравляют сознание не только новоявленных пролетариев — разорившихся мелких собственников, ремесленников и фермеров, но и отсталые слои рабочего класса, часть все еще не оторвавшихся идеологически от буржуазии интеллигентов-наемников.
«Лишь долгая политическая разъяснительная и организационная работа, — пишет Леэ Фигер, — может привести их к правильному представлению о коммунистической партии, к тому, чтобы понимать различие между революционной фразеологией и реальной борьбой за улучшение условий своего существования» *.
Читая и перечитывая труды идеологов ультралевых, а также близко примыкающих к ним троцкистов и маоистов, сталкиваешься не только с их неистребимым желанием «изничтожить» существующие в капиталистических странах коммунистические партии, но и с их патологической ненавистью к Советскому Союзу, к другим социалистическим странам (исключая лишь Китай и Албанию).
В книгах Исаака Дойчера, братьев Кон-Бендитов, в сборнике «Новые революционеры», составленном троцкистом Тариком Али, антисоветчины и оголтелого антикоммунизма не меньше, чем в иных изданиях ультраправых. С тем же самым сталкиваешься, перелистывая периодические левацкие издания, читая интервью и статьи лидеров и идеологов левачества в буржуазной прессе.
1 «Les Cabiers du Communisme», 1971, № 7.
17*
259
Вывод из этого может быть лишь один: антикоммунизм и антисоветизм есть неотъемлемая черта всех ультралевых движений современности.
В какой-то степени причины этой ненависти раскрыл Д. Рубин в том отрывке из его книги, который мы цитировали выше. Идеолог «йиппи» решительно не приемлет ни компартии, ни Советского Союза уже потому, что идеология марксизма-ленинизма «не объясняет» таких «революционеров», как он, «вышедших из изобилия», и их безудержный экстремизм. Честнее было бы сказать — «объясняет, но не так, как Рубину хочется», а этого Рубин, равно как и другие менее откровенные «ультра» слева, не воспринимает. Так же в свое время не воспринимали точных марксистских оценок, данных им коммунистическими партиями, бланкисты, так же бунтовали «против консерваторов с партийными билетами» троцкисты и анархисты.
Кто же их все-таки понимает? Кто поощряет их экстремизм и объявляет нормой их политическую инфантильность?
Об этом можно частично судить по одному заявлению, которое было сделано весной 1970 года в связи с угоном самолета девятью участниками «Сэкигун».
Коммунистическая партия Японии резко осудила этот бандитский акт, подчеркнув в своем заявлении неприемлемость таких форм борьбы для революционного движения.
В ответ на это из Пекина последовал грубый окрик. Чжоу Энь-лай обвинил японских коммунистов в ревизионизме, в непонимании характера молодежного движения. Действия же сэкигунцев получили высочайшее благословение маоистского руководства и, естествен-260
но, пекинской пропагандистской кухни. Стоит ли после этого удивляться тому, что ультралевые, столь часто обвиняющие Советский Союз и другие социалистические страны в «тоталитаризме», «подавлении личности» и бог знает еще в каких смертных грехах, ни словом не обмолвились о жестокой расправе хунвэйбинов над партийными кадрами в годы «культурной революции»?
Как поистине схожи причины ненависти к КПСС и братским ей партиям, к СССР и другим социалистическим странам у таких, казалось бы, далеких друг от друга идеологов, как Джерри Рубин и Чжоу Энь-лай! Один предает анафеме компартии за то, что они не понимают и «не объясняют» «йиппи», а другой именует ревизионистами коммунистов, отказывающихся поддержать пекинские идеологические установки! Как это все знакомо по истории коммунистического и рабочего движения, закалившегося в борьбе с теми «уродливостями», которые всегда дополняли друг друга, — с левым ревизионизмом и правым оппортунизмом.
История и впрямь развивается по спирали. Ведь, кажется, столько уже было на пути революционных движений разного рода «регулировщиков», пытавшихся направить их либо в болото оппортунизма, либо в тупик левачества, что вроде бы уже и нет нужды повторять: кто враг, кто друг, где верное направление. А повторять все-таки приходится. Повторять истины, выстраданные коммунистическим движением, но молодежи не всегда понятные из-за отсутствия у нее личного опыта и теоретической зрелости, присущей закаленным борцам со всякого рода оппортунизмом. Разъяснять настойчиво и терпеливо, где друг и где враг. Показывать, что «антикоммунизм, независимо от того, рядится ли он в черную, коричневую или ярко-красную одежду, всегда приводит к расколу рабочего класса, демократи
261
ческих и социалистических сил, и тем самым он непосредственно служит целям эксплуататоров» *.
Подлинные революционеры, имена которых в сво-и х целях, для своих лозунгов используют леваки, всегда это понимали, всегда давали отпор любым попыткам любителей «левой» фразы чернить коммунистические партии и Советский Союз.
Многим из тех, кто идет сегодня за леваками, кто, ссылаясь то на опыт Кубы, то на опыт Вьетнама, утверждает, что «власть рождается из дула винтовки», что нет никакого иного пути революционных перемен, кроме вооруженной борьбы, а в силу этого не жалеет бранных слов в адрес тех, кто отказывается поддерживать левацкие авантюры, полезно напомнить одно высказывание Фиделя Кастро. Вот что говорил он о современных левых «ультра», последователях многочисленных «отрицателей» Ленина, расплодившихся после Октябрьской революции: «Как известно, сегодня существуют теоретические сверхреволюционеры, сверхлевые элементы, если хотите, настоящие «сверхчеловечки», которые в состоянии одним махом уничтожить империализм— конечно, на словах. Существует много сверхреволюционеров, совершенно не понимающих реальных проблем и трудностей революции. Ими руководят настроения, старательно подогреваемые империализмом. Они полны лютой ненависти. Они отказываются простить Советскому Союзу самый факт его существования — причем ненавидят его с позиции «левого» крыла. Они хотели бы, чтобы Советский Союз был создан по их странной модели, в соответствии с их нелепыми идеалами. А между тем всякая страна — это прежде всего реальность, порожденная многочисленными другими реальностями... Они забывают проблемы Кубы, Вьетнама,
1 «Les Cahiers du Communisme», 1971, № 7.
262
арабского мира. Они забывают, что всякий раз, когда империализм наносит удар, этот удар парирует страна, посылающая народу оружие, необходимое ему для защиты. Мы помним Плайя-Хирон. Мы хорошо помним, от кого получили зенитную артиллерию, танки, пушки и другое оружие, которое помогло нам раздавить наемников. Это означает, что существование Советского Союза объективно является одной из самых драгоценных привилегий революционного движения»1.
К этому выводу подводит сама жизнь и новое левое движение. О нем мы уже достаточно много говорили, а поэтому сейчас постараемся обратить главное внимание на те методы, которыми оно действует, и ту идеологию, которой его участники придерживаются.
„АТОМНАЯ БОМБА" МАРКУЗЕ
Непролетарское происхождение большинства участников нового левого не могло не привлечь к ним внимания идеологов мелкобуржуазного радикализма, не говоря уже о буржуазных идеологах.
Борьба за умы новых левых идет не первый год. И если всерьез задуматься о том, как привлечь их на свою сторону, начинать нам придется с первооснов — с толкования причин их бунта против системы теми идеологами, которые столь популярны в среде новых левых.
Вот как объясняет их Герберт Маркузе. Он пишет: «Я убежден, что это совершенно неортодоксальное созвездие оппозиционных сил является подлинным отражением авторитарно-демократического, «преуспевающего» общества, иначе говоря, «одномерного общества», как я пытался описать его (в «Одномерном чело
1 «Granma», 3.5.1970.
263
веке». — В. Б.), главной характеристикой которого является интеграция подавляемого класса на очень материальном и весьма реальном базисе — а именно на базисе контролируемых и удовлетворяемых потребностей, которые, в свою очередь, воспроизводят монополистический капитализм на контролируемом и подавляемом сознании. Результат этого созвездия — отсутствие субъективной необходимости радикальной трансформации, объективная необходимость чего поистине огромна. В этих условиях оппозиция концентрируется среди аутсайдеров изнутри установленного порядка»'.
Тенденция, подмеченная Маркузе, — а именно, что движение новых левых есть «подлинное отражение авторитарно-демократического, «преуспевающего» общества» 1 2, иными словами, государственно-монополистического капитализма, действительно объективна. Другое дело, как Маркузе характеризует это общество. Мы не можем согласиться с его теорией интеграции рабочего класса в систему, равно как и с тезисом о том, что оппозиция капиталу перестала быть главной политической функцией пролетариата и перешла ныне к аутсайдерам.
Где же обретаются эти аутсайдеры — люди, живущие в обществе и в то же время свободные от него морально, противостоящие его законам и нормам? Маркузе считает, что их следует искать на двух противоположных полюсах современного капиталистического общества •— в гетто, среди лишенных прав и средств к существованию, «чьи потребности, даже высоко развитые, развитый капитализм не может и не станет удовлетворять», а также на противоположном полюсе общества, «среди тех из числа привилегированных, чье сознание и инстинкты прорываются сквозь социальный
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 84.
2 Ibid.
264
контроль либо вообще избегают его». «Я имею в виду, — пишет Маркузе, — ту социальную страту, которая благодаря своему положению и образованию все еще имеет доступ к фактам и к тотальной структуре фактов — доступ, которого в общем-то достичь поистине трудно. У этой страты есть знание и понимание постоянно обостряющихся противоречий, пониманий той цены, которую так называемое общество изобилия взимает со своих жертв»
Отдав дань теории стратификации, которую мы мельком упоминали, говоря о классовой структуре развитого капиталистического общества, Маркузе не признает никакого классового деления изнутри тех двух категорий, которые он обозначил как «лишенные привилегий» и «привилегированные». Оппозиция в том же негритянском гетто далеко не однородна по своему классовому составу. Она включает в себя и поборников «черного капитализма», то есть представителей негритянской буржуазии, и мелкобуржуазных революционеров анархистского толка, о которых можно судить по тому интервью из «Вашингтон пост», что мы цитировали выше, и наиболее угнетенную часть обитателей гетто — негритянский пролетариат.
Оппозиция «привилегированных» так же далеко не однородна с классовой точки зрения. Сам Маркузе говорит о том, что «ядром» этой оппозиции следует считать «так называемый новый рабочий класс» (этот термин Маркузе заимствует у Сержа Малле, автора книги с одноименным названием, изданной в 1963 году в Париже), который «состоит из техников, инженеров, специалистов, ученых и т. д., вовлеченных в производственный процесс, хотя и занимающих особое положение» 1 2.
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 84.
2 I b i d, р. 85.
265
О характере труда наемной интеллигенции мы уже говорили в первой главе, и здесь нет особого смысла повторяться, равно как и спорить с Маркузе, потому что наш философ и сам признает, что в применении к этой группе интеллигентов-наемников выражение «новый рабочий класс», по крайней мере, преждевременно» *. И вот почему. Хотя Маркузе и считает их «ядром объективной революционной силы», он признает, что эта группа «в то же самое время — любимое дитя существующей системы», которая к тому же формирует сознание этой группы» 1 2. Что верно, то верно.
Ко второй силе в «оппозиции привилегированных» Маркузе относит студенческое движение, правда, «в широком смысле этого слова, включая исключенных из колледжа», то есть тех, кого по-английски именуют «дропаутс» (в буквальном смысле — выбывшие). «Дроп-аутс», по Маркузе, — это идеальные аутсайдеры, ибо активная оппозиция обществу предполагает их полное «выпадение» не только из системы, но и из учебного процесса в колледже. Они становятся «профессиональными оппозиционерами».
Как и в случае с «непривилегированными», высокооплачиваемая оппозиция в описании Маркузе приобретает скорее характер протеста против лицемерия капиталистического общества, против его моральных и материальных ценностей, но отнюдь не направлена на уничтожение экономического и политического гнета буржуазного государства. «Революция в сознании» для Маркузе куда важнее, чем революционное преобразование системы. И в этом как нельзя более четко просматривается мелкобуржуазный характер его «неомарксизма».
Абсолютизируя бунт «неклассических» сил, Маркузе
1 Н. М а г с u s е,
2 Ibid.
Five Lectures, р. 85.
266
полностью списывает со счетов пролетариат, в своем почти бланкистском нетерпении готов наделить именем «революционного слоя» и интеллигенцию, и студенчество, и даже люмпенов, отказав в этом якобы «инертному» рабочему классу. Его биполярная конструкция оппозиции «одномерному обществу» выглядит следующим образом, если изобразить ее схематически:
«ЛИШЕННЫЕ ПРИВИЛЕГИИ»		>	ИНЕРТНАЯ МАССА со «счастливым сознанием»	ч—	«ПРИВИЛЕГИРОВАННЫЕ»
Она напоминает чем-то примитивную схему атомной бомбы, где две половинки урана-оппозиции: «лишенные привилегий» и «привилегированные», обладающие «несчастливым сознанием», то есть пониманием антигуманного характера «преуспевающего» общества, составляют своего рода критическую массу, которая с помощью, очевидно, некоего детонатора даст взрыв. Взрыв же этот подорвет «счастливое сознание» инертной массы, радикализует ее, то есть лишит возможности монополистический капитализм самовоспроизводиться Через «контролируемые и удовлетворяемые потребности». В этой связи становятся понятнее рассуждения Маркузе о том, что «лишенные привилегий» и «привилегированные» не обладают «субъективной необходимостью радикальной трансформации». «Объективная необходимость» этой трансформации «огромна» именно для «инертной массы», в которую Маркузе в первую очередь включает пролетариат. Ведь в США, по его мнению, рабочий класс «полностью интегрировался в систему» *, а в За-
1 Н. М a reuse, Five Lectures, р. 85.
ладной Европе, если еще и не полностью, то идет к тому А в силу этого «рабочий класс не хочет радикальной трансформации» и, ясно, не может быть отнесен к категории «лишенных привилегий». Это-де было, было и прошло. Такого рода «двумерное» мышление автора «Одномерного человека», конечно, оказало влияние на новое левое движение, которое, как отмечали многие исследователи, было с первых же своих шагов заражено не только левачеством самого худшего толка, но и элитарностью, которой привержен Маркузе. Это прослеживается у Маркузе не только в оценке революционного потенциала рабочего класса (по нашему философу, потенциал этот равняется нулю), но и в тех характеристиках целей «новой оппозиции», которые он описывает в своей лекции.
Маркузе выделяет примерно пять целевых установок этого движения.
Во-первых — это оппозиция «демократическому, эффективно функционирующему обществу, которое, по крайней мере, в нормальных обстоятельствах не прибегает к террору».
Во-вторых — это оппозиция «большинству населения, включая рабочий класс».
В-третьих — это оппозиция «системе вездесущего давления», которая посредством репрессивной и разрушительной производительности доводит до степени деградации все, что можно, со все возрастающей бесчеловечностью, до степени товара, путем продажи и купли которого обеспечивается поддержание жизни и удовлетворение ею.
В-четвертых — это оппозиция «лицемерной морали и лицемерным ценностям системы».
В-пятых — это оппозиция «террору, осуществляе-
1 Н. Marcuse, Five Lectures, р. 85.
268
мому вне метрополии». Впервые эту оппозицию системе как таковую вызвало к жизни движение за гражданские права, а затем подхлестнула война во Вьетнаме
В этой характеристике Маркузе видны и сильные стороны нового левого, и его откровенная слабина, что в равной степени относится и к данной лекции Маркузе.
Движение за гражданские права негров и война во Вьетнаме стали не просто «искрами», воспламенившими пороховые бочки недовольства молодежи и студенчества, интеллигенции и национальных меньшинств. Для новых левых в первую очередь долгие годы борьбы с войной и расизмом стали уникальными жизненными университетами, исключительно современными школами политической борьбы.
Студенты с Севера США шли вместе с активистами негритянского движения на Юг с тем, чтобы помочь никогда не голосовавшим неграм зарегистрироваться, принять участие в «демократическом процессе», с помощью которого, как многие новые левые поначалу надеялись, можно искоренить и неравноправие, и расизм, и бедность.
Вот там-то, на Юге, они «впервые увидели, как действительно выглядит свободная демократическая система; чего ради действуют шерифы, как убийства и линчевания черных остаются безнаказанными, хотя преступники всем известны. Это был поистине болезненный опыт, который привел к политической активизации студенчества и вообще интеллигенции в США»1 2. «Студенческая революция», как ее окрестили в США, для многих была шоком. Слишком долго хранило молчание «молчаливое поколение» 50-х годов, и долго никто не подозревал, что это тишина перед бурей.
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 86.
2 I b i d.
269
И когда плотина молчания прорвалась, система среагировала поначалу весьма негибко, с помощью традиционных «успокоительных средств» — в ход пошли пули, полицейские дубинки, слезоточивый газ, брандспойты, овчарки, натасканные специально для расправы с «бунтовщиками». Вот всего лишь три факта из хроники «взрывных 60-х годов».
В 1964 году в миссисипских болотах погибли от рук расистов три юноши — Швернер, Гудман и Чени, осмелившиеся выступить против американского варианта апартеида.
В 1966-м взлетели на воздух в Сан-Франциско и Нью-Йорке помещения марксистской молодежной организации «Клубы Дюбуа».
В 1968-м в холодильнике одного из бакалейных магазинов города Остин было найдено изрешеченное пулями тело активиста организации «Студенты за демократическое общество». «Полиция, — отмечал в связи с этим журнал «Лук», — объявила его жертвой бандитского нападения, но многие думали иначе» *.
В еще большей степени радикализации студенчества и интеллигенции способствовала война во Вьетнаме. «Война во Вьетнаме впервые открыла глаза на самую суть существующей системы, — пишет Маркузе, — вскрыла ее внутреннюю потребность к экспансии и агрессии, жестокость ее борьбы против освободительных движений»1 2. Маркузе отмечает в связи с этим одну деталь, которая весьма важна для понимания истинных целей правящих кругов США во Вьетнаме: война эта имела в первую очередь политический характер, а не только экономический (хотя, по данным журнала «Ньюсуик», на этой войне американский биз
1 Цит. по: «За рубежом», 1968, № 10.
2 Н. Marcuse, Five Lectures, р. 86.
270
нес зарабатывал колоссальные барыши — к 1967 году ставки американских монополий во Вьетнаме возросли до 20 миллиардов долларов '). «Цель войны во Вьетнаме, — писал Г. Маркузе, — не допустить перехода одного из наиболее важных стратегически и экономически районов под контроль коммунистов. Это вопрос решительной борьбы против любых попыток национального освобождения во всех уголках земного шара» 1 2.
Попытки империализма США навязать свою волю народу Вьетнама, ставка на позицию силы в отношении национально-освободительных движений потерпели такой же провал, как и пресловутая даллесовская «доктрина отбрасывания коммунизма». Война во Вьетнаме закончилась поражением американского империализма и его союзников по агрессии. После подписания в Париже 27 января 1973 года Соглашения о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме закрылась последняя страница кровавой летописи самой длинной и самой грязной войны в истории Соединенных Штатов.
ВЬЕТНАМ — ПАРОЛЬ И
PAROLE D’HONNEUR’
24 января 1973 года в газете «Нью-Йорк тайме» под заголовком «Многое в США не останется прежним» была опубликована статья Джеймса Рестона, в которой говорилось: «Америка уходит из Вьетнама после самого продолжительного и самого разобщающего конфликта со времени гражданской войны. Однако Вьетнам не уходит из Америки, ибо влияние этой войны, вероятно, будет сказываться на американской жизни еще
1 «Newsweek», 7.7.1967.
2 Н. Marcuse, Five Lectures, р. 87.
8 Parole d’honneur (франц.) — честное слово.
271
в течение многих лет. Хотя, возможно, еще слишком рано проводить разграничение между временными и долгосрочными последствиями, одно совершенно ясно: в результате этой войны произошло резкое падение уважения к авторитету в США — падение уважения не только к гражданскому авторитету правительства, но также к моральному авторитету школ, университетов, печати, церкви и даже семьи.
На этом фронте нет прекращения огня. Не с войны во Вьетнаме начался подрыв авторитета, но она ослабила уважение к деятелям органов исполнительной власти, которые в первую очередь вовлекли страну в эту войну, к конгрессу, который позволил, чтобы она шла больше десятилетия, и к демократическому процессу дебатов, который в течение многих лет не смог влиять на ход боев и который в конце концов свелся к физическим схваткам и спорадической анархии.
Даже после прекращения огня еще будет идти большой спор в стране о том, являются ли эти вызовы авторитету хорошими или плохими.
Многие американцы считают, что именно разногласия и неповиновение принудили к социальной реформе в стране и к урегулированию за границей.
Другие утверждают, что эта война создала совершенно новый революционный климат в Америке, который подорвал единство страны и ранее принятые позиции, нормы и сдерживающие факторы в общественном и личном поведении американцев. Но мало кто из американцев оспаривает мнение, что — на пользу ли это или во вред — с американской жизнью что-то произошло: что-то еще не понятное или не принятое, что-то новое, важное и, вероятно, долгосрочное по характеру». Рестону не откажешь в трезвости анализа. И для того чтобы представить себе нагляднее, как война во Вьетнаме могла так повлиять на американское обще
272
ство, вернемся к событиям не столь давно минувших дней.
В борьбе с антивоенным движением правительство США, как и в случае с борцами за гражданские права, предпочло репрессии диалогу. Это наглядно продемонстрировали события, последовавшие за сообщением о вторжении американо-сайгонских войск в Камбоджу в мае 1970 года. Антивоенные демонстрации вспыхнули с новой силой. Анализ их характера в течение всего 1969/70 учебного года дал Соломон Линовиц, председатель комиссии, созданной президентом Никсоном с целью изучения причин волнений и напряженности в университетах и колледжах. Выступая 5 мая на пресс-конференции в Париже, Линовиц сообщил, что 49 процентов демонстраций с применением силы, происходивших в США в течение 1969/70 учебного года, были вызваны политикой войны, которую проводит правительство. Это же стало причиной 51,2 процента ненасильственных демонстраций. Расовые проблемы были причиной 61,9 процента инцидентов. В унисон с Маркузе Линовиц отметил, что студенты, выступающие с протестами, являются представителями двух очень важных слоев населения; -большей частью они относятся к зажиточным кругам, это «дети американской мечты», как гласит известная формула. Рядом с ним выступает «небольшое, но растущее меньшинство студентов-негров».
Свою пресс-конференцию в Париже Линовиц проводил на следующий день после того, как солдаты Национальной гвардии расстреляли демонстрацию студентов в университетском городе Кент, штат Огайо, убив четырех и ранив, в том числе трех тяжело, восемь человек *.
Трагические события в Кентском университете, где
1 «International Herald Tribune», 6.5.1970.
18 В, Болыпаков
273
обучается 21 тысяча человек, отражают как в капле воды состояние студенческого движения в США, показывают, как иной раз столкновение с системой приводит к взрыву недовольства. Кент никогда особенно не славился бурными протестами и бучами в кампусах, хотя там и существовали антивоенные группы, группы борцов за гражданские права и даже свои левые радикалы экстремистского толка. Как же все это произошло?
...В ночь с 1 на 2 мая толпы студентов бродили по улицам Кента, распевая антивоенные песни. Атмосфера была такова, что хватило одной искры, чтобы произошел взрыв. В этих условиях пустая бутылка, брошенная каким-то невыспавшимся обывателем с балкона в толпу, и стала такой искрой. Студенты разгромили магазин, перевернули случайно подвернувшуюся машину, разбили несколько окон. Мэр Кента Лерой Сатром вызвал полицию и ввел в городе комендантский час, о чем многим студентам, далеким от политики и веселившимся в ту ночь в городских кабачках, было неизвестно. Полиция выбрасывала их на улицу оттуда, многие получили ранения. Студентов это озлобило.
И тем не менее на следующий день в кентском кампусе было поначалу все спокойно. Состоялось совещание лидеров антивоенной организации с лидерами студентов-негров. Они договорились о совместных действиях. Администрация университета разрешила им провести вечером митинг в самом центре кампуса. Однако мирно провести его не удалось. Около 800 студентов, взбудораженных ночной стычкой с полицией, многие еще со следами побоев, с окровавленными повязками, под руководством воинственно настроенных радикалов практически сорвали митинг. Неизвестно еще, кто эго
274
сделал — то ли проповедники революционного насилия в духе Мао из числа студентов, то ли платные провокаторы, но так или иначе было подожжено здание службы подготовки офицеров запаса — излюбленная мишень ультралевых.
Мэр Сатром вызвал части Национальной гвардии. «Порядок» был восстановлен к полуночи.
3	мая в Кент прибыл губернатор штата Огайо, который выступил с погромной пресс-конференцией перед местными журналистами и, несмотря на просьбы президента Кентского университета Роберта И. Уайта, запретил все демонстрации в кампусе. Около 500 студентов отказались выполнить этот приказ, 150 из них арестовали.
Утром 4 мая около тысячи студентов собрались в центре кампуса. Около двух тысяч их коллег — у учебных корпусов. Офицеры Национальной гвардии приказали им разойтись. В толпу полетели канистры со слезоточивым газом. Студенты ответили булыжниками. Кто-то схватил канистру с газом и, прежде чем она успела разорваться, бросил ее в национальных гвардейцев, что, конечно, вызвало всеобщий хохот. Очевидцы событий в Кенте рассказывают, что студенты не воспринимали всерьез этой стычки. До последнего момента никто не верил, что гвардейцы, вставшие на одно колено, как на учениях, будут стрелять в безоружную толпу. И все-таки непоправимое случилось. «Менее десяти ужасающих секунд, — писал журнал «Тайм», — потребовалось для того, чтобы превратить традиционный конформистский кампус в окровавленный символ поднимающегося студенческого восстания» *,
1 «Time», 18.5.1970.
18*
275
Расстрел в Кенте вызвал подлинную бурю студенческого протеста в США.
4	мая, в день расстрела, массовыми демонстрациями и митингами против вторжения американо-сайгонских войск в Камбоджу были охвачены 80 колледжей и университетов США.
Уже 5 мая газета «Вашингтон пост» писала о «десятках тысяч студентов», протестовавших против расширения войны в Индокитае, и убийства четырех кентских студентов '.
8	мая, по сообщению «Информационного центра национальной забастовки», созданного в те дни в Бран-дейском университете (г. Уолтхем, штат Массачусетс), из 1500 колледжей и университетов США забастовку поддержали 410 вузов, 227 из них были временно закрыты, занятия в них прекращены.
18	мая журнал «Тайм» сообщил о том, что волнения охватили уже 441 вуз 1 2.
Вот краткий обзор событий тех бурных дней.
6 мая. 500 студентов университета Сетон Холл, г. Сауз Орандж, штат Нью-Джерси, участвовали в столкновениях с полицией. 17 студентов были ранены.
1000 студентов Денверского университета включилась в трехдневную забастовку протеста против расширения войны в Индокитае и расправы в Кенте.
Студенты университета штата Иллинойс объявили недельную забастовку протеста.
2000 студентов университета штата Айова провели «сит-ин» на улицах Айова-сити, блокировав движение транспорта.
В Огайском университете, г. Колумбус, произошли
1 «Washington Post», 5.5.1970.
2 «Time», 18.5.1970.
276
столкновения студентов с солдатами Национальной гвардии.
2500 студентов университета штата Мэриленд приняли участие в ночном митинге протеста. В кампус были введены подразделения Национальной гвардии.
Губернатор штата Висконсин Уоррен П. Ноулес ввел подразделения Национальной гвардии в кампус университета штата. 21 студент был арестован.
В Беркли 12 тысяч студентов участвовали в митинге протеста против войны во Вьетнаме.
Губернатор штата Кентукки Луи Б. Нанн вызвал полицию штата и подразделения Национальной гвардии в кампус университета штата. В кампусе был введен комендантский час.
2300 студентов приняли участие в митинге, состоявшемся в кампусе университета штата Иллинойс в Чем-пейн-Урбана, после чего 1000 студентов прошла по улицам города. Сотни из них были арестованы *.
8 м а я. В городе Колумбусе, штат Огайо, тысячи студентов вышли на демонстрацию протеста против расправы в Кенте перед зданием законодательной ассамблеи штата.
В городе Буффало, штат Нью-Йорк, четверо студентов были тяжело ранены в ходе столкновений с полицией.
Продолжались демонстрации студентов и столкновения их с полицией в Сиэтле, штат Вашингтон. Семь человек было ранено.
В Йельском университете началась кампания по сбору средств в поддержку «кандидатов мира» на ближайших выборах в конгресс.
В течение четырех дней шли бурные выступления студентов в Висконсинском университете. Студенты по-
1 «International Herald Tribune», 7.5.1970.
277
стройли баррикады. Несколько зданий в кампусе были подожжены. 61 студент арестован.
Во время попытки захватить здание Капитолия штата арестовано 200 студентов университета штата Айова.
2000 человек приняли участие в митинге протеста в Гарвардском университете.
1000 студентов провела ночной «сит-ин» в кампусе университета штата Техас *.
4000 студентов Нотр-Дамского университета и университетов Сент-Мэри и штата Индиана приняли участие в демонстрации протеста против агрессии США в Индокитае 1 2.
Так, искра, вспыхнувшая в Кенте, вызвала цепную реакцию протеста практически во всех студенческих городках страны. Но взрыва, который вроде бы предполагался в соответствии и с расчетами поклонников теории «детонатора» и с конструкциями вроде той «атомной бомбы», которую разработал Маркузе, не произошло.
Несмотря на то что подавляющая масса американцев сочувствовала жертвам расстрела в Кенте и их семьям, это сочувствие, как правило, не распространялось на участников студенческих демонстраций с применением насилия. Средний обыватель принял как должное фразу Никсона, откомментировавшего кровавые события в Кенте достаточно убедительным по тем временам афоризмом: «Когда недовольство оборачивается насилием, оно вызывает трагедию» 3.
1 «International Herald Tribune», 9—10.5.1970.
2 «Daily World», 9.5.1970.
3 «Time», 18.5.1970.
278
Буржуазному государству большинство его граждан не отказало в «праве защищать себя» на территории США, хотя к тому времени ему уже было отказано большинством тех же граждан в «праве защищать себя» (то есть утверждать капитализм силой) за тысячи миль от Америки — в Индокитае. Эта двойственность общественного мнения позволила вашингтонской администрации довольно быстро ликвидировать вспышку студенческого бунта. Искра в Кенте не зажгла пламя восстания, на что надеялись и чего упорно добивались лидеры радикальных студентов. Скорее это был фейерверк протеста, яркий, впечатляющий, но не больше. И тем не менее он не прошел бесследно.
На 9 мая был назначен грандиозный антивоенный митинг протеста у Белого дома. Одновременно этот же день объявлен днем траура по расстрелянным в Кенте студентам. По подсчетам американской прессы, только в Вашингтоне собралось 10 тысяч демонстрантов *.
Вашингтонская администрация, не на шутку встревоженная студенческими волнениями, предприняла ряд мер для успокоения общественности страны. Никсон принял шесть кентских студентов и беседовал с ними в течение часа. Он также встретился с президентами восьми американских университетов, чтобы обсудить создавшееся положение.
В ночь с 8 на 9 мая перед митингом протеста Никсон беседовал с группой студентов у памятника Линкольну, хотя, как резюмировала американская пресса, это была ъодиссея одиночки» и взаимопонимания со студентами Никсону найти не удалось.
Тем не менее в ходе демонстрации 9 мая было очевидно, что официальный Вашингтон старался убедить
1 См.: «Правда», 10.5.1970.
279
студентов не выходить за рамки «дозволенного протеста», пытался восстановить доверие к правительству^ Как писал журнал «Тайм», «правительственные чиновники ходили в толпе, заговаривая с молодыми людьми, приглашая их в свои офисы для встречи с их начальством. Даже министр юстиции Джон Митчелл, при всей его неприязни к бунтовщикам, развлекал группу демонстрантов»
И тем не менее эти неуклюжие попытки вашингтонской администрации ликвидировать возникший «кризис доверия» к системе полностью провалились.
Война во Вьетнаме всколыхнула не только американских студентов и интеллектуалов, рабочих и фермеров. Бурные студенческие выступления, проходившие под антивоенными лозунгами, под знаком борьбы за реформу образования и социальные перемены, потрясали крупнейшие капиталистические страны в 60-х и начале 70-х годов.
«Новые революционеры, — пишет Тарик Али, имея в виду, ту же «неклассическую оппозицию», что и Маркузе, — использовали Вьетнам для анализа социальных структур обществ, которые развязали войну во Вьетнаме, и это привело многих из них к необходимости расширить рамки своей борьбы, начать борьбу против самой капиталистической системы. Новые революционеры становились также и социалистами» 1 2.
Известные майские события в результате выступлений студенчества и поддержавших их французских рабочих привели к падению правительства де Голля.
1 «Time», 18.5.1970.
2 «New Revolutionaries», р. 73.
280
В Японии весь 1967/68 учебный год превратился в непрерывную забастовку в университетах. В стычках с полицией было ранено 30 студентов и около 600 арестовано
В Испании в 1969 году в результате студенческих волнений были закрыты Барселонский и Мадридский университеты. Правительство Франко увидело в требованиях молодежи столь серьезную для себя угрозу, что даже выступило с заявлением, в котором говорилось, что студенческие выступления представляют собой свидетельство «международной стратегии, затрагивающей многие страны» 1 2. 300 студентов были арестованы в ходе этих волнений, но они не прекратились. И в 1972 году дело дошло до того, что полиция, пытаясь «утихомирить» студентов, решила оккупировать Мадридский университет. Это привело к новому взрыву.
В Англии бурные студенческие выступления вылились в январе 1969 года в кровавые столкновения с полицией. Была закрыта «Лондонская экономическая школа», один из самых известных в деловом мире английских вузов. Огромного размаха достигло антивоенное движение, кампания солидарности с Вьетнамом3.
В ФРГ, по свидетельству журнала «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт», студенческое движение, «начав с требований перемены архаической структуры университетов, быстро расширило свою программу и перешло к требованиям реформы всего общества в Западной Германии, а заодно проявило интерес и к таким удаленным проблемам, как военное правительство в Греции и война во Вьетнаме»4. В 1968—1969 годах в ФРГ не
1 «U. S. news and World Report», 10.2.1969.
2 Ibid.
3 Ibid.
4 Ibid.
281
прекращались стычки студентов с полицией, захваты университетов и колледжей, массовые демонстрации солидарности с Вьетнамом и выступления против роста неофашизма. Только в 1968 году в ФРГ было арестовано и брошено в тюрьмы свыше 2500 студентов, было совершено покушение на лидера Социалистического немецкого союза студентов (СДС) Руди Дучке. В ходе пасхальных антивоенных маршей полиция применяла для разгона студентов дубинки и пожарные брандспойты, а это привело к новым жертвам! 1
Неоднократно буржуазная пресса объявляла о «конце бунта студентов». Спад «студенческой революции» в США в 1970 году многие американские исследователи объясняли следующими причинами:
1)	сезонным характером студенческого бунта (как отмечал специальный советник президента Никсона по вопросам молодежи Стивен Хесс: «Мы можем показать графически эту сезонность: кульминация наблюдается осенью и в еще большей степени весной» 2);
2)	частичным выводам американских войск из Южного Вьетнама, который Вашингтон предпринял для «обеспечения широкой поддержки внутри страны, или, по крайней мере, молчаливого согласия с его политикой» 3, что якобы лишило воинственные антивоенные группы повода для выступления против продолжавшейся агрессии США во Вьетнаме.
Назывались и другие причины:
3)	улучшение контактов между студентами и администрацией колледжей, а также привлечение студентов к процессу принятия решений;
1 «Мировая экономика и международные отношения», 1970, № 6, стр. 120.
2 «U. S. news and World Report», 16.2.1970.
3 «Time», 18.5.1970.
282
4)	отказ большинства студентов от поддержки насилия или других действий, мешающих их обучению;
5)	распад организации «Студенты за демократическое общество» (СДО) на фракции и разброд в них, а в связи с этим утрата влияния СДО во многих кампусах ’;
6)	новые меры, предпринятые администрацией колледжей по пресечению беспорядков, в том числе с помощью судебных санкций и исключений из вузов 1 2;
7)	новые законы как федеральные, так и штатов, направленные на подавление студенческих и других выступлений 3.
Все эти выкладки датированы началом 1970 года. А мы знаем уже, что последовало за этим: Кент, мас-i совый подъем антивоенного движения, национальна^ забастовка студентов.
Примерно с теми же прогнозами «сейсмические центры» по предсказанию студенческих бурь выступили в начале 1971 года, когда из Вьетнама было выведено еще несколько десятков тысяч американских военнослужащих, однако война продолжалась, хотя и по новым сценариям «вьетнамизации», но с не меньшей жестокостью. «Сейсмические центры» просчитались и на этот раз.
Три недели, начиная с 20 апреля 1971 года, шли непрерывные антивоенные демонстрации в Вашингтоне, Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и других крупных городах.
То же самое повторилось и в 1972 году после того,
1 «U. S. news and World Report», 16.2.1970.
2 «U. S. news and World Report», 6.4.1970.
3 Ibid.
283
как Пентагону был отдан приказ о минировании северовьетнамских портов и об эскалации бомбардировок ДРВ. Новые левые вновь и весьма убедительно доказали свою действенность.
Тем не менее только по антивоенным выступлениям теперь уже трудно судить о новом левом движении. Борьба за мир перестала быть в условиях современной Америки непопулярной даже среди того «молчаливого большинства», к которому столь часто апеллировали президент Джонсон, а затем некоторое время и Ричард Никсон. Сформировались такие организации, как «Бизнесмены за мир во Вьетнаме», «Ветераны вьетнамской войны за мир», «Конгрессмены против войны во Вьетнаме» и так далее. Их никак нельзя отнести к новым левым, даже если применять классификацию Герберта Маркузе, хотя и нельзя не признать, что новое левое способствовало их возникновению, равно как и тому, что рядовые американцы, склонявшиеся поначалу в массе своей к поддержке грязной войны, в конечном итоге резко осудили ее.
Протест новых левых по мере развития этого движения от лозунгов момента переходил ко все более серьезным требованиям к системе. Борьба против абстрактной несправедливости выливалась в осуждение конкретных социальных зол, выступления в защиту гуманизма вообще подводили участников нового левого к борьбе за гуманное отношение к тем, кого система давила всей мощью своего репрессивного аппарата.
Новые левые, выступавшие в поддержку сенатора Маккарти в ходе съезда демократов в 1968 году, готовились в октябре 1968 года провести общенациональную политическую забастовку в знак протеста против политики обеих правящих партий одновременно в 25 крупнейших университетах.
Новые левые выступали в защиту осужденной «чи
284
кагской семерки», «черных пантер», активно работали в комитетах «За освобождение Анджелы Дэвис». Они с одинаковой страстью сражались против расизма и против загрязнения окружающей среды, против возрождения маккартизма и за демократизацию университетов, против призыва в армию и против роста нищеты и безработицы.
Бесплоден ли был этот бунт? Оставил ли он, как утверждают иные публицисты, лишь «горы разочарований и раздавленные скорлупки несбывшихся надежд»? Действительно, разочарования и несбывшиеся надежды были. Более того — их было куда больше, чем надежд сбывшихся. И все-таки...
Протест новых левых против войны во Вьетнаме, ряд их требований о демократизации образования, о ликвидации дискриминации по расовому и политическому признаку и т. д. стали со временем протестом и требованиями общенациональными. На новых левых работало не только время, не одной эффективностью их действий объяснить можно то, что их слова и лозунги дошли до масс. Противоборство двух систем — социалистической и капиталистической — оказало свое заметное влияние на изменения внутриамериканского политического климата. Национально-освободительные движения народов Азии, Африки и Латинской Америки нашли свой отклик не только среди национальных меньшинств США, но и среди «лилейно-белых», как говорят в Америке, граждан Соединенных Штатов и Европы. Все это способствовало тому, что требование о немедленном прекращении войны во Вьетнаме уже на президентских выборах 1968 года и особенно 1972-го включили в свои предвыборные программы кандидаты, которых никак нельзя назвать радикалами. Многие из тех, кто выдвигал свои кандидатуры на посты сенаторов, конгрессменов, губернаторов и мэров городов, выступали с такими
285
требованиями, как «помощь бедным», «ликвидация неравенства национальных меньшинств», «сокращение бюджета Пентагона», «охрана окружающей среды», «демократизация образовательной системы» — то есть принимали на вооружение те лозунги, вокруг которых группировались и действовали объединения новых левых.
Добавим к этому высказывание такого кита крупного бизнеса, как Джон Рокфеллер III, датированное 1969 годом:
«Надо быть отзывчивым к молодежи, доверять ей, прислушиваться к ней, понимать и дать ей знать, что мы (читай — большой бизнес. — В. Б.) заботимся о ней. Для сохранения энергии и идеализма молодых людей нужно предпринять более прямые и решительные меры по урегулированию проблем, которые волнуют молодежь. Это проблемы войны, нищеты, расовой несправедливости, городов, перенаселения, устаревших и неуместных методов преподавания. В поддержку инициативы молодежи должны быть созданы новые программы и институты, которые могут содействовать удовлетворению насущных социальных нужд. Новый подход к решению сегодняшних проблем необходим» 1.
Возникает в связи со всем вышесказанным естественный вопрос: неужели действительно действия новых левых могли настолько трансформировать американское общество, что даже такой столп крупного капитала, как Джон Рокфеллер III, заговорил, ну, если не как радикал, то, по крайней мере, как Ральф Надер? Конечно, дело не только в этом. Говоря о «тотальном» недовольстве государственно-монополистическим капитализмом в США. — кстати, факт этой «тотальности» и не учитывает Г. Маркузе, — мы обращали внимание на то, что бунт новых левых — лишь часть всеобщего протеста, правда,
1 «Fortune», January, 1969,
286
наиболее ярко выраженная. И именно всеобщность протеста способствовала популяризации ряда лозунгов, выдвинутых новым левым движением *, а в некоторой степени и радикализации «молчаливого большинства». Навряд ли правомерно говорить в этой связи о новых левых как о «детонаторе» радикализации — еще меньше такого определения заслуживают действия ультралевых, отвергнутые, как показывают опросы того же Гэллапа, большинством населения США. Скорее новые левые послужили своего рода «ферментом» массового брожения. И в связи с этим, если мы думаем о том, насколько может быть полезным новое левое движение для дела пролетариата, для совершения социалистической революции в условиях высокоразвитого капиталистического общества, необходимо проанализировать действенность тех методов борьбы, которые они применяют, и заодно внимательно рассмотреть причины периодического «затухания» активности нового левого, что уже отмечено многими исследователями, а для некоторых из них послужило поводом к объявлению: «Новое левое приказало долго жить».
1 Весьма любопытны в этой связи данные опроса представителей правящей элиты США, проведенного в августе 1972 года.
456 «самых богатых, самых могущественных и самых влиятельных людей в США», из которых 24 человека имеют состояние свыше 100 миллионов долларов, 96 — главы крупных корпораций, 125 — ведущие члены конгресса, 52 — высокопоставленные профессиональные дипломаты, 54 — издатели и редакторы, 41—лидеры профсоюзов, насчитывающих более 50 тысяч членов, остальные — руководители ассоциаций, религиозных общин и т. д., проявили недюжинный либерализм, в подавляющем своем большинстве согласившись с тезисом руководителей опроса: «Бунтарские идеи молодежи способствуют прогрессу общества». Но, конечно же, в подавляющем большинстве эти 456 лидеров «отвергли социалистические концепции» и целиком поддержали капитализм («New York Times», 16.8.1972).
287
ФОРМЫ БОРЬБЫ И ФОРМИРОВАНИЕ ЗРЕЛОСТИ
Маркузе, пожалуй, прав, когда говорит, что рассуждения о «политизации» университетов в наши дни не имеют особо серьезной под собой базы уже в силу того, что любому непредубежденному и не носящему на глазах шоры человеку должно быть ясно, насколько эти «фабрики знаний» прямо связаны с обслуживанием нужд государства монополий, а следовательно, служат проводимой им политике. «Вы должны лишь на минуточку задуматься о том, насколько даже естественные науки, даже социология и психология зависят сегодня от финансовой поддержки правительства и крупных фондов, о степени участия последних двух наук в деле контроля над людьми и регулирования рынка. В этом смысле мы можем говорить, что университет уже является политическим институтом и что в лучшем случае студенческая оппозиция — это попытка антиполитизации, а не политизации университета. Вот почему одно из главных требований студентов в США — это реформа программы обучения, программы, направленной на то, чтобы критическая мысль и знание были бы полноправными участниками в интеллектуальной дискуссии, а не служили бы целям лишь агитации и пропаганды»
Не случайно поэтому первыми шагами нового левого было создание так называемых «свободных», или «критических», университетов вне стен собственного университета, как было, например, в Беркли, в Стэнфорде и в ряде вузов на восточном побережье США. Это было одной из форм оппозиции студенчества США существующей системе. И даже сама программа этих свободных университетов свидетельствует об этом — там
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 88.
288
преподавали такие предметы, как «марксизм», «психоанализ», «империализм», «внешняя политика в ходе «холодной войны», «гетто» и так далее.
Конечно, для нас тот «марксизм», который преподавали в этих «свободных университетах», звучал бы если не наивно, то уж наверняка несерьезно, но уже сам по себе факт обращения к Марксу, к Ленину, попытка проникнуть в сокровищницу марксистской философии явление знаменательное. Не говоря уже о том, что для американских студентов и для тех, кто последовал их примеру в Европе, это было одной из форм борьбы с существующей системой, с капиталистическим обществом.
Другой формой борьбы нового левого стали, как отмечают и Маркузе, и другие близкие ему идеологи, знаменитые «тич-ины», «сит-ины» и «лав-ины» *. «Тич-ин» — это своеобразный семинар, проводившийся в одной из аудиторий университета или колледжа на одну из тем дня — к примеру: «Минирование портов ДРВ». В качестве лекторов студенты могли выступать и сами, а могли и привлечь к этому ораторов со стороны. По сути дела, выливалось это все в митинг.
«Сит-ин» — это сидячая забастовка в студенческом варианте. Только с той разницей, что оккупировалась не фабрика, производящая какую-то промышленную продукцию, а университет — то есть фабрика знаний, в знак протеста против того или иного проявления «хамства системы».
«Лав-ин» — это студенческая посиделка с песнями, танцами, с целующимися влюбленными парами (секс в этом случае, как правило, исключался), но посиделка политизированная. Песни обычно пелись исключительно
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 88.
19 В. Большаков
239
антивоенные, и даже влюбленные говорили о политике, о тех злободневнейших проблемах, которые волновали всю Америку.
Пожалуй, самым важным в этих методах оппозиции «морали» и «ценностям» системы, ее действиям против национально-освободительных движений, были два фактора. Во-первых, массовое участие людей одного возраста, примерно одних взглядов в мероприятии, направленном против «истэблишмента», например, способствовало большему пониманию тех или иных лозунгов дня и, если возможно было, тех или иных глубинных проблем, с котррыми сталкивалось американское общество, чем это возможно было бы осуществить путем организации «кружков» или даже специальных семинаров.
Во-вторых, «политработа» в таких условиях давала возможность приобщать людей к политике, от которой в варианте «прямой агитации» они бы шарахались. Специфические американские условия таковы, что нельзя не согласиться с Маркузе, когда он пишет: «Если вы скажете сегодня кому-нибудь в США: «Мы хотим социализма и экспроприации частной собственности на средства производства, коллективного управления», — люди сбегут от вас. Это не означает, - что идея социализма фальшива — напротив. Но это означает, что еще не достигнуто пробуждение сознательной потребности в социализме, а мы должны за это бороться, если не хотим, чтобы нас отбросили в век варварства или попросту уничтожили»
Ведь поистине только в Америке мог родиться такой анекдот. Дело происходило в столице одного из южных штатов. Группа демонстрантов-«ультра» с антикоммуни
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 98.
290
стическими лозунгами пикетировала дом губернатора, которого «ультра» заподозрили «в симпатиях к коммунистам». Неожиданно к одному из них подошел полицейский и ударил его дубинкой по голове. «Что вы делаете? — закричал «ультра». — Ведь я же антикоммунист!» — «А мне все равно, какой ты коммунист»,— ответил полицейский и продолжал разгонять «ультра»-пикетчиков.
„ Другое дело, конечно, что сделали с этим неопытным «антикоммунистом» его более опытные по этой части начальники. Но факт остается фактом — в США до недавнего времени само по себе слово «коммунист» звучало как бранное слово — на достижение этого эффекта были затрачены годы усилий манипуляторов сознанием и миллионы долларов.
Новые левые, сплошь и рядом открыто заявляющие о приверженности идеям Маркса и Ленина, о необходимости «сломать систему частного предпринимательства», вызвали настороженность властей, которые попытались изолировать их от американского общества такой же невидимой стеной, что и коммунистов в 50— 60-х годах. Директор ФБР Эдгар Гувер заявлял 31 мая 1969 года, что «Америке следует обратить внимание, пока еще не поздно, на сильное революционное марксистское движение, склоняющееся к уничтожению существующей власти в стране». Гувер отмечал, что «еще никогда влияние марксизма-ленинизма не было таким сильным, как со времени появления нового левого движения» *.
Зная, что по части марксизма Гувер, в общем-то, не бог весть какой специалист, мы не будем абсолютизировать его оценок. Марксизм, конечно, оказал влияние
1 «International Herald Tribune», 1.6.1969.
19*
291
на новое левое, но не настолько, чтобы это движение стало марксистским. В противном случае мы бы рассуждали об организациях, близких к компартии, а не о силе, которая, говоря словами резолюции XVIII съезда КП США, движется «в том же направлении, что и компартия».
И тем не менее новые левые в той или иной мере способствовали пробуждению интереса к идеям социализма в среде студенчества и даже в прежде тотально антикоммунистическом «среднем» классе. И преуспели в этом благодаря своим методам агитации.
Помимо уже известных нам форм протеста — «тич-инов», «сит-инов», «лав-инов», кроме пикетирования фирм, производящих всевозможное вооружение, конгресса, Пентагона, других правительственных учреждений, кроме широких антивоенных манифестаций, новое левое прибегло и к такому методу, как «агитация на дому». «Студенты, — рассказывает Маркузе, — идут в трущобы, чтобы активизировать самосознание их обитателей, поначалу нередко начиная с того, чтобы удовлетворить их наиболее неотложные нужды, — к примеру, восполнить недостаток самых примитивных гигиенических средств и т. д. Организуя людей для защиты их первоочередных интересов, студенты в то же самое время пытаются пробудить политическое сознание жителей тех районов, в которых они ведут работу. Такая образовательная работа идет не только в трущобах. Известна и так называемая «кампания звонков в дверь», суть которой заключается в том, чтобы обсуждать самые животрепещущие проблемы с домохозяйками, а то и с их мужьями, когда они дома... Это особо важно перед выборами. Такого рода образовательная работа весьма трудоемка и идет медленно. Будет ли она иметь успех? Он измеряется, скажем, тем числом голосов, которое получают так называемые «кан
292 х
дидаты мира» в ходе выборов местных органов, органов штата и общенациональных» 1. Пропаганда взглядов «кандидата мира» Дж. Макговерна на выборах 1972 года, которую вели 10 тысяч юных помощников сенатора (многие из них вышли из числа новых левых), показала, что с помощью «кампании звонков в дверь» можно достичь небывалой поддержки населения, поистине сенсационных результатов. Фактор «личного присутствия», характерный для диспутов, начинающихся после «звонка в дверь», срабатывает иной раз куда успешнее, чем даже широко разрекламированное выступление кандидата по телевидению или радио. Ведь телевизору не задашь вопроса сразу? Нового кандидата не вытащишь из динамика для того, чтобы сесть с ним рядом и по душам поговорить. С активистами же антивоенного движения, собиравшими подписи под воззваниями против войны во Вьетнаме, под петициями в поддержку Маккарти, а потом — Макговерна, обыватель, даже далекий от политики, мог поговорить, поспорить. Политика становилась для него более понятным делом через фактор личного участия в дискуссии. Это ломало лед недоверия и заставляло отчуждение, которое испытывает любой американец по отношению к любой из правящих в США партий и к политикам вообще, отступать.
Можно, конечно, спорить — что, кстати, и делается, — о том, насколько эффективна такая работа, стоит ли людям, всерьез занятым революционной деятельностью, «размениваться» на такие «мелочи», когда есть не раз уже апробированные средства агитации: митинги, массовые публичные диспуты, выступления в печати и т. д. Конечно, было бы нелепо отрицать эти формы. Но не надо забывать, что, прежде чем прийти на ми
1 Н, Marcuse, Five Lectures, р. 89.
293
тинг, на публичный диспут, на демонстрацию протеста, «средний человек» должен еще ощутить в этом потребность, почувствовать себя причастным к «деланию политики», что чрезвычайно сложно в условиях общества тотального отчуждения.
В. И. Ленин придавал огромное значение «работе напрямую», непосредственному выходу революционеров на массы, самой конкретной пропаганде. Говоря о задачах коммунистов в Западной Европе и Америке, он советовал им научиться новому, необычному, неоппортунистическому, некарьеристскому парламентаризму. Он говорил о необходимости для партии коммунистов давать «...свои лозунги, чтобы настоящие пролетарии при помощи неорганизованной и совсем забитой бедноты разбрасывали и разносили листки, объезжали и обходили квартиры рабочих, хижины сельских пролетариев и захолустных... крестьян, забирались в самые простонародные кабачки, втирались в самые простонародные союзы, общества, случайные собрания (выделено мной. — В. Б.), говорили с народом не по-ученому (и не очень по-парламентски), не гонялись ни капельки «за местечком» в парламенте, а везде будили мысль, втягивали массу, ловили буржуазию на слове, использовали ею созданный аппарат, ею назначенные выборы, ею сделанные призывы ко всему народу, знакомили народ с большевизмом...» *.
Такая работа в высшей степени необходима на подготовительном этапе к массовым выступлениям, и это прекрасно понимали новые левые, готовя свои антивоенные «моратории» и агитируя за «кандидатов мира» в ходе предвыборных кампаний.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 84.
294
Весьма любопытны и их методы проведения демонстраций, маршей протеста и митингов-манифестаций. В организационном отношении они достигли большого совершенства. Комментируя, например, организацию антивоенного марша на Вашингтон в мае 1971 года, журнал «Тайм» писал, что стратеги нового левого так спланировали его, что «им мог бы позавидовать выпускник Уэст-пойнта» (военной академии США. — В. Б.)
Организаторы манифестаций вырабатывают маршрут, по которому пройдет колонна, выделяют специальную охрану против возможных нападений ультраправых и на случай не менее возможных провокаций ультралевых, назначают «маршалов», то есть групорганизаторов, ведут переговоры с полицией, местными и федеральными властями, договариваются с телевидением, прессой, радио, с фирмами, которые поставляют все необходимое для нужд участников марша, а к тому же заботятся об их ночлеге, питании, об установке платформ для выступлений ораторов и микрофонов.
В США под влиянием студенческого движения развилась целая индустрия, обслуживающая нужды демонстрантов. Переносные радиостанции, термосы, специально приспособленные для долгих походов, спальные мешки, палатки, флажки, значки, листовки, плакаты — все это можно получить от специальных фирм по первому требованию и в кратчайшие сроки.
Но бизнес есть бизнес. И конечно, те же самые фирмы, что поставляют новым левым палатки и громкоговорители, с такой же готовностью поставят то же самое тем ультраправым организациям, которые придут громить левых. Этого при системе частного предпринимательства не избежишь. И поэтому сейчас новые левые пытаются организовывать собственные фирмы,
1 «Time», 10.5.1971.
295
собственные типографии, магазины, своеобразные кооперативы. Это не повторение варианта «черного капитализма» в идеале Ньютона, а скорее попытка создать подсобные хозяйства. И попытка весьма любопытная.
Новые левые, как, впрочем, и другие отряды движения протеста в США, самым скрупулезным образом изучают те права, которые гарантированы каждому гражданину США конституцией, и соответственно-строят свою защиту от посягательств на эти права со стороны властей. Защиту не только в ходе демонстраций, но и на нередко следующих за ними судебных процессах над их участниками. Любая слабина системы, любая лазейка в законодательствах и постановлениях, в юриспруденции федеральных масштабов и в масштабах штатов, городов, графств используются для борьбы с системой.
Все это послужило поводом для обвинений новых левых — особенно со стороны экстремистски настроенных леваков — в том, что они «принимают правила игры», а тем самым «воспроизводят систему», говоря языком некоторых работ Маркузе.
Действительно, на первый взгляд «правила игры» соблюдаются. В то время как организаторы демонстрации или «моратория» разрабатывают свои стратегические планы захвата Вашингтона, власти, в свою очередь, активно готовятся к встрече демонстрантов: стягивают в столицу войска и Национальную гвардию, отборные полицейские части, рассредоточивают агентов ФБР и прочих шпионских ведомств по маршруту следования колонны (заранее представленному «маршалами») и в рядах самих демонстрантов.
До тех пор пока все идет «в рамках демократического процесса», который, в общем-то, сводится к «наглядной демонстрации недовольства», выливается в сво-296
его рода вече, где каждый волен говорить, что ему угодно, высказывать какие угодно требования и пожелания в адрес правительства, все идет нормально. И пока законность соблюдается, власти США не вмешиваются. Но это в идеальном и, в общем-то, редко осуществимом варианте. Куда чаще «истэблишмент» ищет повод для разгона таких манифестаций, для демонстрации своей силы, цепляется за любое нарушение «правил игры», чтобы бросить участников антивоенной демонстрации или митинга в каталажку. Этому в значительной степени способствуют законы, запрещающие поездки из штата в штат «в целях агитации и подстрекательства к мятежу» (весьма часто применяемые против новых левых), законодательство об охране частной собственности и неприкосновенности городских, а также федеральных учреждений. В ход идут и постановления о наказаниях за нарушение общественного порядка, движения транспорта и так далее. «В этих условиях, — как пишет Маркузе, — конфронтация с официальным насилием почти неизбежна, если только оппозиция не будет сведена к безвредному ритуалу, к роли красноречивого свидетеля прав и свобод, доступных при статус-кво». Маркузе добавляет, что новые левые «не ищут конфронтаций ради конфронтаций, ибо в этом нет необходимости, а есть одна безответственность». Конфронтации с участниками антивоенных маршей, с маршами борцов за гражданские права ищут сами власти, как только «чувствуют», что оппозиция угрожает системе» В силу этого, как пишет Маркузе, «оппозиция ставится перед фатальным выбором: оппозиция как ритуальное действо либо оппозиция как сопротивление, то есть гражданское неповиновение»1 2.
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, рр. 88, 8!).
2 I b i d., р. 89.
297
Эта формулировка Маркузе нередко истолковывалась и его противниками, и его поклонниками из числа ультралевых неправильно. Первые характеризовали это как призыв к насилию, вторые — как его теоретическое обоснование. Однако, по крайней мере, к тому времени, когда читалась его лекция «Проблемы насилия и радикальная оппозиция», Маркузе понял, что «конфронтация ради конфронтации» не нужна и безответственна, что «насилие отдельных лиц, противопоставляемое насилию общественному (то есть насилию, применяемому ради самосохранения государством. — В. Б.), будет всегда обречено на поражение, если только это насилие против существующей системы власти не будет отражением новых общественных интересов» ', а точнее, отражением широкого недовольства масс либо государством, властью вообще, либо каким-то отдельным проявлением социальной несправедливости, репрессивного характера буржуазного общества. Типичный тому пример— история эскалации недовольства американцев войной во Вьетнаме, нараставшего в соответствии с эскалацией грязной войны.
Вопрос, таким образом, ставится совершенно иначе — речь у Маркузе идет о возможности «справедливого» насилия в ответ на насилие «несправедливое», и даже не столько о насилии в обычном понимании этого слова, сколько о «гражданском неповиновении». В силу того, что его точку зрения в массе своей новое левое движение разделяет, необходимо разобраться в этих категориях, равно как и в пределах допустимости «справедливого насилия», подробнее. Маркузе не случайно употребляет термин «гражданское неповиновение», характеризуя методы действия и формы борьбы новых ле
1 Н. М а г с u s е, Five Lectures, р. 90,
298
вых. Именно в этом следует искать коренное отличие их тактики от той, что применяют сторонники «герипьи». Новые левые против насилия бессмысленного, неспровоцированного. Если они и идут на столкновение с системой, отвечают насилием на насилие, то объясняют они это, как и Маркузе, «правом на сопротивление». Маркузе пишет, что «есть насилие подавления и насилие освобождения; есть насилие в защиту жизни и насилие агрессора»
Государство, подавляющее оппозицию силой, оправдывает свои действия «интересами нации», и до тех пор, пока большинство нации поддерживает государство, а не оппозицию, статус-кво будет сохраняться, и более того — укрепляться в стычках с путчистами и бунтовщиками. '«Насилие освобождения» будет большинством населения осуждено, а «насилие подавления» — одобрено. И так будет продолжаться до тех пор, пока силы освобождения не докажут свою историческую правоту массам, пока массы их не поддержат, не пойдут за ними, отвернувшись от буржуазного государства.
Означает ли это, что в противоборстве с системой следует вообще отказаться от любых не одобренных существующими буржуазными законами форм борьбы, то есть от форм нелегальных, и ожидать «прозрения масс». Если бы дело было таким образом, то, как пишет Маркузе, и здесь он прав, «человечество навряд ли и ныне переступило бы уровень самого примитивного варварства». И уже поэтому, отмечает он, «проповедовать ненасилие, возведенное в принцип, означает на деле воспроизводить узаконенное насилие» (со стороны государства. — В. Б.) 1 2.
1 Н. Marcuse. Five Lectures, р. 90.
«Ibid.
299
Маркузе указывает при этом, что выбор насилия как формы борьбы с государством должны определять (1) поддержка массами того дела, за которое выступают «силы сопротивления», и (2) конкретная оценка той ситуации, в которой возможна конфронтация с властью. Эта же оценка, в свою очередь, определяется «успехом систематически проводимых разъяснительных программ и организацией солидарности»
Итак, слепое насилие, неспровоцированное, невыгодное для сил «сопротивления», Маркузе вроде бы и отрицает. Но, с другой стороны, он затуманивает суть проблемы, когда говорит, что «право на сопротивление» оправданно уже потому, что «идея о существовании права или закона, более высокого, чем законы существующие, древна, как сама цивилизация»1 2. Это уже не марксизм, господин профессор, а иудаизм, согласно которому «законы пророков всегда выше ошибающихся правителей». Этакая мистика, применяемая вместо четких классовых оценок, с марксизмом несовместима.
• В ходе подготовки и осуществления сначала Февральской, а затем уже и Великой Октябрьской социалистической революции большевики выступали против всех репрессивных законов, существовавших поначалу в Российской империи, а затем введенных Временным правительством. Их оппозиция была «незаконной», но она была исторически справедливой и оправданной, как сама идея социализма. После победы революции большевики были также правы исторически, когда отказали в «праве на сопротивление» тем силам, которые выступили против Советской власти. И, несмотря на то, что ссылались наши враги на «извечное право сопротивле
1 Н. Marcuse, Five Lectures, р. 90.
2 Ibid., рр. 89—90,
300
ния существующей власти», их подавляли во имя высшего закона классовой борьбы, во имя высшего права Революции.
Пределы допустимости революционного насилия и его своевременность предельно четко были определены В. И. Лениным в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Он писал, критикуя одновременно и леваков, противников легальной работы, и «легалистов», неспособных вовремя поддержать революционный порыв масс: «Вульгарный революцио-наризм не понимает того, что слово тоже есть дело; это положение бесспорное для приложения к истории вообще или к тем эпохам истории, когда открытого политического выступления масс нет, а его никакие путчи не заменят и искусственно не вызовут. Хвостизм революционеров не понимает того, что, когда начался революционный момент, когда старая «надстройка» треснула по всем швам, когда открытое политическое выступление классов и масс, творящих себе новую надстройку, стало фактом, когда гражданская война началась, — тогда ограничиваться по-старому «словом», не давая прямого лозунга перейти к «делу», тогда отговариваться от дела ссылкой на «психические условия» да на «пропаганду» вообще есть безжизненность, мертвенность, резонерство, или же предательство революции и измена ей» '.
Тактика «гражданского неповиновения», пришедшая на смену «ненасильственным действиям», в почти классическом варианте — если можно здесь говорить о классике — проявилась в ходе массового похода на Вашингтон в день первой годовщины расстрела студентов Кентского университета.
Организаторы похода объявили, что их основная за
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 11, стр. 59.
301
дача — путем «ненасильственного гражданского неповиновения парализовать федеральное правительство на два дня, заблокировав девять главных мостов и основные перекрестки Вашингтона в часы «пик»
Одновременно лидеры похода, такие, как Ренни Дэвис, Джерри Коффин и Майк Лернер, «стратеги» нового левого, по характеристике журнала «Тайм», и руководители «Народной коалиции за мир и справедливость» (НКМС) планировали использовать опыт апрельского (1971 года) выступления ветеранов войны во Вьетнаме перед Капитолием.
Незадолго до похода НКМС тысячи молодых парней, изуродованных морально и физически во Вьетнаме, пришли в Вашингтон, чтобы рассказать ничего не ведающему американскому обывателю о том, что творили солдаты Соединенных Штатов под флагом США и от имени США на многострадальной земле Индокитая.
Они инсценировали пытки пленных, массовые расстрелы детей и женщин, издевательства над стариками и подростками, заподозренными в связях с партизанами. Обыватели в ужасе отворачивались, глядя на эти сцены, разыгрывавшиеся ветеранами на улицах американских городов. И говорили: «Не может быть, чтоб это было так, вы преувеличиваете!» Ветераны отвечали им: «Наоборот. Мы еще не показываем вам всего. Вы бы совсем нам не поверили. Но мы делали это во Вьетнаме каждый день. Все делали!»
А потом они пришли к Капитолию, где заседает американский конгресс, с трибуны которого не раз произносились хвалебные слова в их адрес. Ворота Капитолия были закрыты. Их не приняли ультрапатриотические се
1 «Time», 10.5.1971.
302
наторы и конгрессмены. Их не приняли и в Белом доме. И тогда они сорвали со своих мундиров ордена и медали, полученные за карательные операции против вьетнамских деревень, за расстрелы и пытки, и бросили их за ограду Капитолия. Ордена и медали, знаки различия и наградные листы бросали сами ветераны, матери и жены погибших, их дети. За оградой росла внушительная гора этих железных и бумажных индульгенций, которые выдавали власти американским солдатам во всепрощение их военных преступлений, — гора крестов, «Пурпурных сердец», «Медалей доблести», значков, грамот. Это потрясло обывателей — ведь они имели дело уже не с «волосатыми подонками и бунтовщиками», как именовали юных бунтарей ультраправые сенаторы и известные своей склонностью к погромной риторике консерваторы от журналистики, а с теми, кого в американской официозной прессе именовали не иначе, как «надеждой Америки». Ветераны в значительной степени способствовали своими, в общем-то, ненасильственными действиями прозрению огромной массы людей, а в определенной степени и популяризации того дела, за которое выступало антивоенное движение.
Власти почувствовали в этом для себя самую реальную угрозу. Надежные атланты уже не хотели поддерживать сводов статус-кво. И своды эти надо было срочно подпереть, хотя бы полицейскими дубинками. Что и было сделано. По личному приказу президента в ход вступили «силы законности и порядка». Был снесен палаточный городок ветеранов. Их «ненасильственное гражданское неповиновение» — да еще какое: швырнуть награды в мурло системе! — вызвало немедленное официальное насилие.
И вот что любопытно. Эффект выступления ветеранов был настолько силен, что их протест произвел впечатление даже на стражей порядка. Один из полицей
303
ских говорил репортеру журнала «Тайм»: «Как я могу его арестовать, когда у него ног нет! Это же чудовищно!» А арестовывать было приказано. И бить было приказано в случае чего. А бить, закрыв глаза, несподручно... ,
Конечно, их все равно били. И швыряли в полицейские фургоны и безруких и безногих. Но каково было потом тем, кто этим занимался! Сколько бессонных ночей многие из них провели, устало думая над, казалось бы, столь бесспорным тезисом: «Права моя страна или не права, это — моя страна!» Если они и не «радикализовались», то их сознание, по крайней мере, стало более открытым для восприятия тех идей, которые они раньше считали преступными. И этого фактора нельзя недооценивать.
По следам выступления ветеранов активисты нового левого движения пришли в американскую столицу, чтобы «парализовать военную машину». Пусть хотя бы на день-два. Сотни юношей и девушек садились на перекрестках прямо на асфальт, не давая двигаться транспорту. Другие приковывали себя цепями к дверям правительственных учреждений. Третьи пришли в конгресс США и устроили сидячую забастовку у кабинетов сенаторов и членов палаты представителей. По «стратегическому плану» Ренни Дэвиса и Майка Лернера часть демонстрантов двинулась к Белому дому и заблокировала все подъезды к нему. Еще один отряд лег на шоссе, ведущее к Пентагону. В столице образовались пробки. Нормальная деятельность учреждений действительно была на время нарушена.
В то же самое время повсюду шли митинги и повторялись сцены из гигантского антивоенного спектакля. Переодетые в форму американских солдат и вьетнам
304
ских крестьян, парни и девушки инсценировали пытки мирных жителей на аккуратно постриженной лужайке перед домом министра обороны США Лэйрда.
Одновременно на галерке зала заседаний конгресса взвился флаг патриотов Южного Вьетнама. Пробравшиеся туда демонстранты кричали в зал: «Пока вы здесь заседаете, во Вьетнаме убивают детей!»
Столица США напоминала в те дни город на осадном положении. Конституция, если судить по действиям стражей порядка, была, на это время по крайней мере, отменена. Вместо нее действовали законы комендантского часа.
«За нарушение общественного порядка ...за вторжение на территорию федеральных учреждений... За нарушение правил... указов... постановлений...» система отплатила участникам кампании «ненасильственного гражданского неповиновения» слезоточивым газом, дубинками, арестами...
Отметьте — организаторы этой кампании сделали все, чтобы избежать стычек с полицией, поджогов, взрывов и драк. Если и можно было говорить о «насилии» со стороны демонстрантов, то только в том случае, когда они не давали полицейским утащить себя с тротуаров, с дорожного полотна, когда они цеплялись за камни Пентагона, чтобы хотя б на секунду продлить свою сидячую забастовку.
Их избивали и бросали в переполненные полицейские фургоны. Без ордера на арест, без предъявления обвинения, сплошь и рядом даже не зная фамилий арестованных. Как военную сводку отстукивал телетайп число «пленных»: пять тысяч, семь тысяч, десять, двенадцать, наконец, тринадцать тысяч.
Арестованных загоняли на стадион имени Джона Кеннеди, в Колизей Вашингтона, где они по нескольку
20 В. Большаков	305
суток находились без пищи и долгое время даже без воды, где можно было спать лишь на земле или на холодных бетонных плитах.
«Многолетняя программа «умиротворения», проводившаяся в Южном Вьетнаме, — писала по поводу этих событий «Дейли уорлд», — пришла к нам домой. В Южном Вьетнаме людей загоняли в «стратегические поселения» (по сути дела, в концлагеря. — В. Б.). В столице США их загоняют за решетку стадиона, в Колизей и в местные тюрьмы...» 1
Официальная Америка ответила террором, слезоточивым газом и штыками на требования народа положить конец войне во Вьетнаме. Вашингтон официально заявил, что так будут поступать и впредь со всеми «бунтовщиками» и нарушителями «порядка».
...Молодежь Америки узнала в те бурные дни, чего стоят внушавшиеся ей с детства проповеди о «самой демократической стране в мире», о преимуществах «американского образа жизни». Многие из участников этих бурных событий впервые узнали, что такое концлагерь, узнали — в самом сердце своей столицы, — что такое быть избитым до полусмерти, раненым, искалеченным, задушенным газом только за свои убеждения.
Насколько же были оправданны эти жертвы? Сработала ли тактика «ненасильственного гражданского повиновения»? Ведь война во Вьетнаме и после этого не прекратилась. Бомбардировки ДРВ вскоре возобновились. Стоила ли тогда игра свеч?
Думается, стоила. Та наглядная агитация, к которой прибегли участники похода на Вашингтон и ветераны, помогла лишить манипуляторов сознанием их «монополии на правду». Правду рассказывали сами участники войны во Вьетнаме. Все это в значительной степени спо
1 «Daily World», 9.5.1971.
306
собствовало созданию такой атмосферы нетерпимости к грязной войне, которая могла обернуться грозой, что было одной из веских причин, побудивших Белый дом принять решение об уходе из Вьетнама.
Грязная война действительно пришла в Америку и потрясла ее своей жуткой реальностью. Но через призму этой реальности совершенно иной предстала в глазах американцев и «система». «Я поражен, — говорил в конгрессе член палаты представителей Рональд Делмус, — теми гестаповскими методами, которые использовались для разгона демонстраций. Где можно найти оправдание тому, что слезоточивым газом «обрабатывают» церкви? Почему полиция должна арестовывать каждого человека, который выглядит как потенциальный участник протеста?!» 1
Рональд Делмус был поражен, увидев это в тихой, благообразной столице США. Но ведь точно так же вели себя американские солдаты во Вьетнаме. Только там не арестовывали. Там стреляли в упор, не тратя времени на допрос. И если солдаты в Вашингтоне забросали гранатами со слезоточивым газом лишь методистскую церковь на 20-й улице, где шел антивоенный митинг, то во Вьетнаме детей и женщин «выкуривали» из убежищ с помощью такого газа, от которого разрываются легкие, лопаются глаза. И это тоже делалось во имя «свободы и демократии»! И за это от официального Вашингтона поступали благодарности и воинские награды «доблестным воинам Америки». Точно в тех же выражениях благодарил Пентагон многочисленных лейтенантов колли, в каких он благодарил генералов, командовавших разгоном антивоенных демонстраций в Вашингтоне.
Эффективность действий новых левых сил значи-
1 «Daily World», 10.5.1971,
20*
307
тельно возросла в ходе апрельско-майских выступлений 1971 года. И не только благодаря правильно избранной ими тактике, но и более разумной стратегии — в антивоенном движении они уже не претендовали на право «единственных носителей истины», а шли на объединение с самыми различными силами, в том числе с Коммунистической партией США, которая приняла активное участие в митингах протеста против грязной войны (правда, не в «инсценировках», поставленных Ренни Дэвисом), поддержала «Народную коалицию за мир и справедливость», резко осудила официальный террор против участников «ненасильственной кампании гражданского неповиновения».
Несомненно, эти выступления и одобрительная оценка их американской общественностью в значительной степени помогли впоследствии «кандидатам мира», в том числе Макговерну, способствовали «демократизации сознания» многих тысяч американцев. Серьезным стимулом к этой «демократизации» послужила и разрядка напряженности в отношениях между СССР и США, начавшаяся после визита президента Никсона в Советский Союз и его переговоров с советскими руководителями. В этих условиях и кандидатам Коммунистической партии США на пост президента и вице-президента Гэсу Холлу и Джарвису Тайнеру было легче собрать необходимое число голосов (в общем по США они составили несколько миллионов) для регистрации в избирательных списках на выборах 1972 года.
КУДА ИДТИ?
Новое левое в США — движение молодое. Оно прошло через множество ошибок, тактических и стратегических просчетов. В 1969 году журнал «Нэйшн» вызов
ступил со статьей, которая была озаглавлена весьма красноречиво — «Изоляция новых левых». Ее автор Карл Гершмен писал: «Многие новые левые объясняют причины своей изоляции результатом манипуляции большинством общества со стороны внешне терпимой, а на самом деле репрессивной элиты. Но источник их трудностей лежит скорее всего в них самих и может быть найден в тех их слабостях, которые поразили это движение с той самой поры, когда оно только началось еще десять лет назад»
Гершмен называет четыре основные причины изоляции новых левых.
Их навязчивый антиинтеллектуализм, благодаря которому дальше утверждения о том, что индивидуум должен иметь больше возможностей участия в принятии решений, касающихся его жизни, их анализ общества не распространялся. В связи с этим они не смогли выработать ни чего-либо напоминающего политическую программу, ни действенной политической организации, способной претворить такую программу в жизнь.
На деле же и их идеология, и само их движение исходит из того, что в США центральная проблема общества лежит в сфере культуры, а но в сфере экономики. А поэтому они ищут смысла и самих себя скорее в самой гуще буржуазной культуры, чем в борьбе за достижение экономического и политического равенства для всех людей в обществе.
Их антиматериализм очень надежно изолирует их от остальной массы американцев, которые еще только хотят получить то, что новые левые как выходцы в основном из обеспеченных слоев имеют с рождения.
1 «Nation», 26.5.1969.
309
Их собственная обеспеченность ослепила их. Новые левые терпеть не могут разговоров о повышении жизненного уровня, они скорее будут говорить об освобождении личности, чем о необходимости обеспечить каждого должным образованием, приличным жильем и работой.
Их элитизм, объясняющийся в значительной степени их социальным происхождением, приводит к тому, что все их разговоры о «представительной демократии» и «необходимости» для каждого участвовать в принятии жизненно важных для нации решений выливаются в попытки навязать свей моральные ценности беднякам, которых гораздо больше интересует на данном этапе материальное обеспечение, чем «спасение души». Не случайно поэтому так невелик был успех активистов СДО в городах Севера, где они пытались помочь беднякам сорганизоваться. Люди в этих бедных районах не разделяли их романтизма уже потому, что перспективно мыслить мешала им их бедность.
Их озабоченность стилем жизни, который они пытались выработать в противовес стилю жизни своих родителей, отражает их изоляцию. Они выработали свой отличительный стиль — богемный, драматизированный, индивидуалистический, и он характерен для всех их действий. В этом тоже проявилась их озабоченность проблемами их собственного круга, весьма отличными от тех, что волнуют бедняков.
«Результатом антиинтеллектуализма, антиматериализма, элитизма и озабоченности стилем жизни, типичными для новых левых, была их прогрессивная изоляция от всего того, что хотя бы отдаленно напоминает широкую социальную базу, — пишет Гершмен. — Результатом этого, в свою очередь, явилось растущее разочарование, поразившее движение изнутри, непомерное увлечение риторикой, наконец, и интенсификация
310
тех тенденций, которые ведут к ультралевому радикализму»
Подводя итоги этого резкого и, в общем-то, справедливого анализа болезней нового левого, Гершмен предрекал две возможности дальнейшего развития этого движения: вырождение в ультралевые группки, действия которых попытается использовать реакция для дискредитации всех левых сил, для «выращивания» лидеров вроде Уоллеса, и «возвращение блудных сыновей», то есть переход к буржуазному реформизму.
Как мы уже видели, Гершмен был прав в этом прогнозе. Однако он не исключал и третий путь — что новые новые левые изучат ошибки 60-х годов и не пойдут по неверному пути «отцов» первоначального нового левого. (В 70-х годах, если судить даже только по «походу на Вашингтон» в мае 71-го, многие ошибки уже были учтены.)
Наиболее типична в плане прогноза Гершмена судьба двух организаций нового левого — «Студенты за демократическое общество», где сосредоточивается в основном белая студенческая молодежь, и «Черные пантеры» — организации негритянской молодежи.
В июне 1969 года Эдгар Гувер писал о «Студентах за демократическое общество»: «Эта организация и ее приверженцы потрясают студенческие городки от побережья до побережья беспорядками, мятежами и диверсиями. Она быстро приобретает определенную марксистско-ленинскую окраску» 1 2.
Гувер не случайно бил тревогу. В январе 1969 года на пленуме Национального комитета СДО в Энн-Арбо-ре была принята резолюция, в которой говорилось буквально следующее: «Сейчас многие в нашем движении
1 «Nation», 26.5.1969.
2 «Law Enforcement Bulletin», June, 1969.
311
должны осознать, что студенты в одиночку, без союза с рабочим классом не смогут добиться падения капитализма, системы, которая является главным виновником подавления человека. Наша борьба — это классовая борьба» *.
Одного такого заявления уже было достаточно для того, чтобы занести СДО в черный список. Но слова — это еще не дела. В сборнике троцкистов под наименованием «Новые революционеры», который уже упоминался выше, таких заявлений можно встретить сколько угодно, но они, однако, сути троцкизма не меняют, да и за союз с рабочим классом мало высказаться, надо его еще и добиться. А это не столь просто для мелкобуржуазных революционеров. Кроме того, СДО в значительной степени подвела организационная слабость. В свое время Томас Хайден, один из лидеров СДО, говорил: «Упор в нашем движении на тезис «пусть решают люди», на децентрализованное принятие решений, на отказ от союзов с возвышающимися над массой лидерами проистекает из необходимости создать личную и групповую общность, которая может противостоять как соблазнам, так и уродливому воздействию этого общества. Личность в Америке отреклась от власти в пользу организованных сверху вниз объединений, и именно стремление вернуть эту власть отличает данное движение от всех остальных движений в стране и рождает новый тип человека» 1 2.
Хайден, если судить по этому заявлению, обусловленному все тем же антиинтеллектуализмом, о котором писал Гершмен, не понимал, что власть никогда нельзя взять с помощью рассуждений о необходимости «вернуть ее людям», равно как и нельзя добиться каких-либо
1 «Daily World», 2.1.1969.
2 «Time», 29.5.1968.
312
уступок от государства, принципиально отказываясь от организации. Гувер понимал это лучше и, надо сказать, четко отметил главную слабость СДО:
«Вожаки организации «Студенты за демократическое общество» знают, что для того, чтобы совершить революцию, они должны привить большую дисциплинированность и организованность этому движению, — заявил он. — Недисциплинированные, фривольные, индивидуалистические, анархистские настроения в новом левом движении необходимо подчинить контролю, чтобы выковать решительную, централизованную марксистско-ленинскую революционную силу»
Другой вопрос, который предстоит решить, отметил Гувер, заключается в том, «смогут ли левые студенты образовать союз с рабочим классом, чтобы совершить революцию» 1 2.
Из донесений своих агентов, легко просачивавшихся в аморфные организации СДО, куда принимали кого попало, Гувер знал и о том, какую разлагающую работу ведут в СДО маоисты и троцкисты. Он отмечал в связи с этим:
«Пропекинская прогрессивная рабочая партия ^маоистская. — В. Б.) уже имеет сильный плацдарм в организации «Студенты за демократическое общество». По некоторым ключевым вопросам прогрессивная рабочая партия имеет достаточно сил, чтобы добиваться голосования на национальных съездах в свою пользу» 3.
Гувер уже тогда предсказывал, что конфликт по вопросу о том, сможет ли организация «Студенты за демократическое общество» разработать действенную революционную молодежную программу, вызовет «оже
1 «Law Enforcement Bulletin», June, 1969.
2 Ibid.
3 I b i d.
313
сточенную и жаркую борьбу» на национальном съезде этой организации, который состоялся летом 1969 года в Чикаго.
На съезде же произошел раскол организации. Из нее вышла группа «Альянс студент — рабочий», близко примыкавшая к пекинской рабочей партии. Впоследствии от СДО отпочковались анархистские группки: «Революционная сила 4», «Революционная сила 5, 6, 9» и так далее, «Уэзермены», во главе которых стал один из лидеров СДО, Марк Радд, поклонник «герильи».
Разлагающую работу вели среди участников организации и реформисты, ратовавшие за то, чтобы «работать вместе с системой». Многие члены СДО так и поступили, начав работать в движении Надера, в комитетах демократической партии и т. д.
Остальное — то, что не удалось сделать раскольникам, реформистам и пр., довершили власти. Наиболее активных лидеров СДО бросили в тюрьму. Других убили на месте без суда и следствия. Уже в 1970 году большинство студенческих лидеров США с горечью констатировало, что СДО практически больше не существу^1. Только к 1972 году СДО удалось частично восстановить свое влияние в кампусах и укрепить свои позиции в антивоенном движении.
«Черные пантеры» также все еще достаточно влиятельная организация, и говорить о ее смерти рано. Говорить надо о ее серьезной болезни, типичной для всего нового левого движения и в данном случае усугубленной черным национализмом.
Партия была создана в 1966 году, и сам по себе факт ее создания многие лидеры «Черных пантер», в частности Хью Ньютон, расценивали как «отказ народа от философии ненасильственных действий», Трудно
1 «Newsweek», 30.11.1970.
314
сказать, оказали ли влияние на идеологов партии идеи Герберта Маркузе и, в частности, его тезис о «праве на сопротивление», либо они восприняли установки Ма-ригеллы из его книжечки о «герилье». Скорее всего с точки зрения идеологии их программа представляла собой сплав нескольких мелкобуржуазных радикальных теорий. В статьях и книгах лидеров партии прослеживается заметное влияние Франца Фанона, Мао Цзэ-ду-на, Троцкого, Режи Дебре, а также ряда других политических деятелей, ученых и публицистов, связанных с новым левым и уже упоминавшихся.
«Пантеры» начали с того, что объявили о «праве негритянского народа на самооборону», праве законном, ибо в течение двухсот лет после получения свободы негры так и оставались на положении граждан второго сорта в США. Наша пресса не раз писала о чудовищных расправах над неграми в США, о многочисленных убийствах борцов за гражданские права. Причем убийцами были не только расисты и головорезы из ку-клукс-клана, но и полицейские. Обороняться, таким образом, неграм было от чего.
Прыжок «пантер» на политическую авансцену Америки оказался достаточно эффектным. Вооруженные до зубов молодые негры в черных кожаных куртках с эмблемами изготовившейся к нападению пантеры производили впечатление на обывателей. Многим жителям негритянских гетто, особенно молодым, импонировали и методы действий «пантер». Многие видели в этом и альтернативу тем стихийным мятежам, которые время от времени вспыхивали в гетто.
С самого начала в партии «Черные пантеры» были налицо симптомы всех «болезней» новых левых, вскрытых Гершменом, за исключением разве «антиматериализма». Их «антиинтеллектуализм» привел к тому, что они абсолютизировали вооруженную борьбу и не виде
315
ли других средств борьбы с капитализмом, кроме как с помощью оружия. Лозунг Мао «винтовка рождает власть» стал чуть ли не паролем у всех «пантер», особенно после вступления в партию Элдриджа Кливера, возглавившего ее экстремистское крыло. Элитизм привел «пантер», по словам национального председателя Компартии США, к тому, что их «концепция не допускает негров к участию в борьбе за собственное освобождение, ибо согласно этой концепции немногие избранные (то есть вооруженные группы «пантер». — В. Б.) должны действовать от имени масс, по сути дела, подменяя их» *. Таким образом массовая борьба подменялась борьбой элиты. Влияние Кливера, как отмечает Уинстон, «подняло концепцию элиты на новый уровень— уровень анархии, авантюризма, смуты и провокаций» 1 2.
И все же был момент, когда могло показаться, что партия «Черные пантеры» откажется от этих первоначальных концепций, заменив их марксизмом-ленинизмом. Это было летом 1969 года, когда партия призвала к изучению исторического доклада Георгия Димитрова о едином фронте. «Но вместо того чтобы увязать теорию с практикой, — пишет Уинстон, — партия «Черные пантеры» превратила концепцию единого фронта в сектантскую карикатуру на принципы марксизма-ленинизма, положенные в основу этой концепции. Политика и действия партии по-прежнему не отвечали интересам классовой борьбы и движения за освобождение негров. Становилось все яснее, что партия «Черные пантеры» усвоила только фразеологию марксизма-ленинизма, но не его идеологию» 3.
1 «Political Affairs», August, 1971.
2 I b i d.
3 Ibid,
316
На этом фоне внутренняя борьба в партии выродилась в групповщину и, поскольку ни одна из группировок не руководствовалась научной теорией, переросла в неизбежный раскол. Ньютон исключил из партии Кливера и его последователей. Хотя сейчас существуют две крупные группировки «черных пантер», по самым основным принципам классовой борьбы и национального освобождения обе они, к сожалению, придерживаются аналогичных антимарксистских взглядов.
Одна группировка «черных пантер», возглавляемая Хью Ньютоном, скатилась к реформизму, выступила в поддержку лозунга о «черном капитализме», занялась организацией кустарных предприятий в гетто. Ньютон прямо заявил, что «негритянский капитализм — это и есть тот путь, который следует избрать неграм» Неудивительно, что полный отказ от какой-либо революционной деятельности привел к деградации этой когда-то сильной партии. И не случайно сторонников Ньютона бывшие его товарищи называют «бумажными пантерами». Кливер, обосновавшийся в эмиграции, руководит из Алжира деятельностью подпольных экстремистских групп, сохранивших название партии. Они действуют в США в очень трудных условиях — их преследуют не только полицейские, но и сторонники Ньютона, выступающие иной раз в роли осведомителей 1 2.
Подытоживая рассказ о «черных пантерах», приведем еще раз слова Уинстона, очень точно характеризующие не только кризис в этой партии, но и отчасти во всем новом левом движении 60-х годов.
«Некоторым, безусловно, покажется, — пишет Уинстон, — что между «новым» направлением Ньютона и его предыдущим «революционным» периодом суще
1 «Black Panther», 29.5.1971.
2 «Afrique—Asia», 5.3.1972.
317
ствует диаметральное противоречие. На самом деле никакого противоречия нет. Его прежняя ультралевая позиция и его нынешняя позиция не противоречат друг другу. По сути дела, обе они олицетворяют приспособление к статус-кво, хотя первая из них и была более эффективно замаскирована революционной риторикой. Общее между обеими позициями заключается в том, что ни «негритянский капитализм», ни ультрареволюционная риторика не могут предложить правильного пути борьбы для негритянского народа. Вот почему новая форма оппортунизма (подобно старой форме, которой все ещ^ придерживается Элдридж Кливер) не открывает никаких новых перспектив для движения за освобождение негров»
Та мучительная переоценка ценностей, которая происходит сейчас в новом левом движении, несомненно дает свои плоды. Можно с уверенностью сказать — дает уже сейчас. Поиски идут в вёрном направлении, в том, которое указывает Компартия США. И это оказывает влияние не только на характер развития самого нового левого, но и на все американское общество.
«То, что составляет силу этой молодежи, — писал журнал «Нувель обсерватер» о юных бунтарях Америки, — и что со временем обеспечит ее победу над чудовищем золота и стали, это то, что на ее стороне сила истины. Ее протесты, ее мятеж доходят до сердца среднего американца и смущают его совесть. Консерватор смутно чувствует, что он защищает неправое дело, обреченное или, по крайней мере, спорное. Он уже не так уверен, как прежде, в том, что «американский образ жизни» — это дорога в рай. Он понял, что подавление во всех областях — это неудача и что в конечном счете оно невыносимо. Он боится будущего и запи
1 «Political Affairs», August, 1971.
318
рается на тройной оборот ключа в городах, ставших непригодными для жилья. Он хорошо понял, что составляло его счастье, и начинает спрашивать себя, стоит ли доллар таких жертв. И тогда он начинает прислушиваться (издалека, но это уже большой прогресс) к голосам молодежи. Он то ненавидит ее, то презирает, а в глубине души даже завидует ей. Америка преобразуется теперь изнутри. Дрожжи положены в тесто. Оно тяжелое, не поднимается быстро, зачастую оно снова оседает, но, поверьте мне, брожение усиливается. Оно может ускориться внезапно, и произойдет взрыв. Это рациональное общество, проникнутое до мозга костей техникой, не сможет безнаказанно терпеть в своем лоне «поколение любви»
1 «Nouvelle Observateur», 24.1.1972.
С НАМИ ИЛИ
А что же теперь, синеглазый мой?
А что же теперь, мой сын дорогой? Возвращусь я туда, где и был, но иначе... До дождя я приду в глухие чащобы, где так много людей с пустыми руками, где отравлены реки и вешние воды, где дома подпирают тюремные стены, где лицо палача надежно укрыто, где уродует голод людей, а их души забыты, где считают нули и где света не видят.
Я приду к ним и все расскажу, что я знаю, эхом горы ответят, мой голос усилив. Я умру в этом море и снова воскресну, но я петь не начну, не выучив песню... 1
(Из песни Боба Дилана)
Летом 1968 года на Софийском фестивале молодежи и студентов мы встретились с одним из представителей СДО. Тогда эта организация еще была в силе — в США действовали более 300 ее отделений, а общее число членов приближалось к 100 тысячам человек2. Казалось, позиции ее укрепляются с каждым днем, и можно было говорить лишь о росте этого мощного отряда нового левого, а отнюдь не о его упадке. Однако уже тогда СДО раздирали фракционные склоки и дис
1 Перевод автора.
2 См.: А. Б р ы ч к о в, Молодая Америка. М., 1971, стр. 214.
21 В. Большаков
321
куссии, и мой софийский собеседник — назовем его-условно Джо Стивенсом — был, судя по всему, одним из активнейших их участников. Его «модель» совершения революции в США я уже знал по работам леваков: «Студенчество в союзе с угнетенными национальными меньшинствами и люмпен-пролетариатом» взорвет «истэблишмент» с помощью насилия. Рабочий класс Джо списывал со счетов как «инертную», а то и откровенно «контрреволюционную силу». Вышел спор, как всегда, в таких случаях долгий и, к сожалению, бесплодный. Мы обстреливали друг друга цитатами и аргументами, но к взаимопониманию это нас не приближало. У каждого была своя истина, и ни я, ни Джо позиций своих сдавать не собирались.
Примерно за два года до нашего разговора в издательстве «Эвергрин» в Нью-Йорке вышла книга Франца Фанона, идеолога, весьма популярного у новых левых. Но мой собеседник книгу эту не читал, и я на память пересказал ему слова Фанона, который предупреждал, что люмпены, как правило, вступают в борьбу на стороне угнетателя. Фанон писал:
«В Алжире из среды люмпен-пролетариата вышли харки и мессалисты, в Анголе — «открыватели дорог», которые сейчас идут в авангарде португальских вооруженных сил. В Конго люмпен-пролетариат принимал участие в региональных демонстрациях в Катанге, а в Леопольдвиле враги Конго использовали люмпен-пролетариат для организации «стихийных» массовых митингов против Лумумбы» Я напомнил Джо и о том, что в России контрреволюция сплошь и рядом использовала люмпенов для разгрома большевистских организаций, вербовала их в кулацкие банды и в петлюровские «курени смерти», устраивавшие погромы. Я убеждал
1 F. F а п о n, The Wretched of the Earth, p. 76,
322
его, что ориентироваться студенчеству надо на пролетариат, а не на люмпенов. Только в таком союзе студенчество сможет стать действительно революционной силой. Джо реагировал на это просто: «У нас другие условия. То, что верно для Африки, даже для России, неверно для США...» «Впрочем, — закончил он примирительно, — жизнь нас рассудит».
ВМЕСТЕ С РАБОЧИМ КЛАССОМ
Жизнь рассудила нас даже скорее, чем я ожидал. Наверное, Джо не успел еще доехать до США, как члены СДО, «йиппи» и присоединившиеся к ним радикалы всех мастей, а заодно и чикагские люмпены, выступавшие на ролях платных провокаторов, устроили битву с полицией во время съезда демократической партии в Чикаго. Чем это обернулось, известно. «Радикализации» масс не удалось добиться в Чикаго в 1968 году, хотя происшедшие там события вызвали сочувствие к радикалам, жестоко избитым и покалеченным в стычках со стражами порядка. Та же самая попытка, предпринятая лидерами «Уэзерменов» в 1969 году, — в течение нескольких «дней гнева» они устраивали драки с полицией, избивали прохожих и били витрины магазинов — обернулась тем, что «движение протеста в массе своей отвернулось от экстремистов» *. Ровно через год, когда в Чикаго раздались взрывы и листовки, подписанные «Уэзермены в подполье», подтвердили, что это дело рук ультралевых поклонников «трешинга», сочувствия к ним не осталось никакого. По сути дела, объявив о своем союзе с люмпенами, ультралевые, выделившиеся из СДО, сами стали люмпенами.
1 «Time», 17.10.1969.
21*
323
Была и другая тенденция в СДО. В марте 1969 года состоялась забастовка рабочих нефтяной компании «Стандард ойл» в городе Ричмонд, штат Калифорния. Ни зверства полиции, ни аресты забастовку сорвать не смогли. Не удалось и штрейкбрехерам прорваться сквозь ряды забастовщиков: в пикетах плечом к плечу с рабочими стояли студенты, преподаватели Калифорнийского университета. Они же помогали забастовщикам деньгами, приносили им горячую пищу. И рабочие по достоинству оценили их помощь. Секретарь местного профсоюза Джекобс сказал, что рабочие не добились бы победы, если их не поддержали студенты
В свою очередь, и многие лидеры нового левого, что проявилось на уже упоминавшемся нами пленуме руководства СДО в Энн-Арборе, начали понимать, насколько важен союз с рабочим классом. К этому подводила их сама жизнь.
«Студенты, — писала газета профсоюза портовых и складских рабочих «Диспетчер», — могут поднять бучу в кампусе, могут сколько угодно размахивать красными книжечками с цитатами Мао или цитировать Герберта Маркузе, но проблем рабочего класса им не решить. И, кстати, если уж есть такая сила, которая не допустит подавления студенческого бунта с помощью штыков или полицейских дубинок, за что в последнее время кое-кто выступает, это снова будет сила, именуемая организацией рабочих» 1 2.
РАВНЕНИЕ НА МАРКСИЗМ
Одной из самых первых организаций нового левого, выступившей за союз с рабочим классом за широкое
1 «Time», 19.10.1970.
2 Цит. по: «Canadian Tribune», 8.9.1969,
324
привлечение молодых пролетариев в антивоенное движение, были «Клубы Дюбуа». Они возникли на базе небольшого марксистского кружка, созданного студентами в 1963 году в Сан-Франциско. Скоро такие же кружки появились в Нью-Йорке, Чикаго, Детройте, Лос-Анджелесе — практически во всех крупных городах страны. В 1964 году на конференции в Сан-Франциско состоялось их объединение в единую организацию.
Уже в 1965 году Эдгар Гувер в своем ежегодном докладе забил тревогу: «В 1965 году молодежный фронт коммунистической партии — созданные год назад «Клубы Дюбуа» Америки укрепили свои ресурсы и стали более активными в своих усилиях, направленных на расширение влияния на молодежь страны» *.
Американские «ультра» восприняли доклад Гувера как руководство к действию. Против клубов назревал заговор. Вот что рассказывала мне о событиях тех лет одна девушка — член «Клуба Дюбуа»:
«...Новый 1966 год не принес Америке ни мира, ни даже надежд на мир. Многих охватило отчаяние. Казалось, что не будет конца этому безумному восхождению по ступенькам войны, начатому Вашингтоном. «Там все сошли с ума! — говорили в Сан-Франциско.— Когда все это только кончится?!» Но мы не теряли надежды. По всей стране «Клубы Дюбуа» шли в первых рядах маршей мира. «Большой брат» 1 2 следил за нами все пристальнее. В начале марта 1966 года министр юстиции Катценбах потребовал у конгресса заставить нас «зарегистрироваться в качестве коммунистической организации», а значит, и как «агентов иностранной державы», согласно закону Маккарена. Это грозило всем нам тюрьмой. Лет пять минимум.
г
1 Цит. по: А. Б р ы ч к о в, Молодая Америка, стр. 220.
2 Так именуют в США ФБР.
325
Через два дня после заявления Катценбаха кто-то подбросил бомбу в нью-йоркский «Клуб Дюбуа». Нам позвонили оттуда по телефону и посоветовали быть осторожней.
...Поздно вечером я засиделась в клубе. Надо было ответить на письма, почитать кое-что. Вдруг зазвонил, телефон. Я сняла трубку. Молчание. Потом грубая брань. Снова звонок. И снова то же самое. Так несколько раз. Когда я уходила, телефон снова зазвонил. Но я не стала отвечать.
...Ночью к зданию нашего клуба подъехала синяя «шевроле импала». Такие машины не часто увидишь в бедняцких кварталах. Двое — мужчина и женщина — вышли из нее и поднялись по лестнице в клуб. Мы никогда не запирали дверь. Через несколько минут они вышли.
«Неплохой подарок этим красным ублюдкам», — пробормотал мужчина и дал газ. Через минуту здание нашего клуба взлетело на воздух.
Все это мы узнали только на следующий день. Совершенно случайно одна женщина, вошедшая в подъезд напротив за минуту до взрыва, видела людей в «импале». Полиция даже не потрудилась допросить ее.
...На обгоревших обломках нашего клуба мы проводим пресс-конференцию.
«То, что произошло сегодня ночью, — говорит председатель «Клуба Дюбуа» Сан-Франциско, — это тоже война. Война, против которой мы выступаем сейчас. Только случайно сегодня ночью не пострадали люди».
Тех парней и девушек, которые собирались в этом клубе, пытаются обвинить в том, что они коммунисты. Этот ярлык министерство юстиции навешивало на каждого, кто выступал против войны во Вьетнаме. Так что же, сенаторы Морзе и Фулбрайт тоже коммунисты? 326
И миллионы американцев, которые считают эту войну позором для США, тоже состоят в компартии? В таком случае можно сказать, что не правительство сегодня выражает волю американского народа, а компартия, и мы считаем, что поступили верно, поддержав ее позицию!» 1
Управление по контролю за подрывной деятельностью с помощью шпиков ФБР приступило к сбору «доказательств» подрывной деятельности клубов. Дело это разбухало с каждым днем. В конце концов на стол «охотников на ведьм» легли несколько томов, куда были вклеены выдержки не только из официально изданных листовок, брошюр и журналов «Клубов Дюбуа», но и все ежедневные отчеты штатных осведомителей ФБР об их деятельности и расшифрованные записи телефонных разговоров лидеров клубов.
Что же заставило последователей Маккарти так подробно изучать эту немногочисленную организацию? Ведь в клубах было тогда всего 4500 человек!
Навряд ли они способны были подорвать безопасность капиталистической Америки. Наверное, с ними могли легко справиться те же молодчики Гувера либо нанятые ими «ультра». Дело, однако, здесь вовсе не в малочисленности организации, а в той политической линии, которую она проводит. Как писала газета канадских коммунистов «Кэнэдиен трибюн», «капитализм достаточно терпимо относится к радикальной интеллигенции, однако он не проявляет такой терпимости в своем наступлении на трудящихся. Спрашивается почему? Да потому, что большому бизнесу известно, что радикалы беспомощны без поддержки рабочих!»2.
«Клубы Дюбуа» с самого первого дня своего суще
1 «Девушка из «Клуба Дюбуа». М., 1967, стр. 36—37.
2 «Canadian Tribune», 8.9.1969.
327
ствования старались добиться этой поддержки, прямо связывали борьбу студенчества с борьбой пролетариата и ориентировались в своей идеологии на Компартию США. Это и была та тенденция, которая считается в ведомстве Гувера подрывной.
Горстка отважных — всего 4,5 тысячи человек — шла своей нелегкой дорогой борьбы за свободу, демократию и мир. «Клубы Дюбуа» пикетировали сборища «бэрчистов» и американских нацистов, в 1964 году шли в гетто, в бедняцкие кварталы и агитировали американцев, неважно разбирающихся в политике, не голосовать за «бешеного» Барри Голдуотера, ставленника «ультра», на президентских выборах 1964 года. Одними из первых они начали антивоенную кампанию против агрессии США во Вьетнаме. Они стояли часами, нередко под дождем и снегом, в пикетах у шикарных клубов и отелей, в которых выступали проповедники эскалации — Джонсон, Раск, Голдберг, Макнамара.
В сентябре 1967 года в Нью-Йорке прошла трехдневная национальная конференция «Клубов Дюбуа». 300 ее делегатов, собравшиеся со всех концов страны, заявили во всеуслышание: «Мы все чувствуем глубокое и растущее беспокойство в Америке. Оно порождается системой, основанной на эксплуатации, и усугубляется империалистической войной».
Адрес был назван точно. Виновником грязной войны члены клубов объявили империализм США. Борьбу с войной они прямо связывали с борьбой против капиталистической эксплуатации.
В феврале 1969 года в Чикаго по инициативе «Клубов Дюбуа» была созвана Национальная конференция молодых рабочих Америки, в работе которой приняли участие 75 человек — представители 14 отраслей промышленности, включая автомобильную (где были весьма сильны позиции реакционных профсоюзов) и стале-328
литейную. Национальный председатель «Клубов Дюбуа» Джарвис Тайнер заявил тогда, что цель руководимой им марксистско-ленинской организации — «создать серьезную левую силу из молодых рабочих, которая бы действовала в рабочем движении и в движениях за мир и свободу, действовала, исходя из стратегической цели — установления рабочей власти и социализма» Конференция приняла программу из 12 пунктов, в которой, в частности, выступила за рабочий контроль над предприятиями, за солидарность с социалистическими странами, создание независимой рабочей партии, за уничтожение военно-промышленного комплекса и немедленное прекращение войны во Вьетнаме.
По сути дела, эта конференция была одним из наиболее важных этапов подготовки к учредительному съезду новой марксистско-ленинской организации молодежи США — «Союза молодых рабочих за освобождение». СМРО был создан 7 февраля 1970 года. В него вошли студенты и молодые рабочие не только из числа членов «Клубов Дюбуа», но и ряд членов партии «Черные пантеры», СДО, организации «чиканос» «Молодые лорды», некоторые члены независимых группировок социалистической ориентации.
Национальным председателем СМРО был избран Джарвис Тайнер. В одном из пунктов программы союза говорилось:
«Молодежное и студенческое движение стремится к объединению всей молодежи и студентов в борьбе против империализма, слиянию молодежного движения с борьбой рабочего класса». Съезд СМРО принял также решение подать просьбу о принятии союза во Всемирную федерацию демократической молодежи, установить тесные связи с Международным союзом студен-
1 «Daily World», 7.2.1969.
329
тов, с марксистско-ленинскими организациями всех стран
Создание союза было важным этапом в развитии нового левого движения в США, огромным успехом компартии, которая долго и терпеливо работала в студенческих и молодежных организациях.
В журнале «Политики афферс», теоретическом органе Коммунистической партии США, Джеймс Дэвис писал в статье «Коммунисты как часть нового левого»: «Разве молодые коммунисты в действительности не являются частью нового левого? Разве это не так, несмотря на наши более правильные политические позиции, которыми мы обязаны учению Маркса — Ленина? Разве мы не работаем во всех организациях нового левого, разве стратегия и тактика, разработанные этими организациями, резко отличаются от коммунистической? Другими словами, я думаю, что неправильно делать резкие разграничения между политическими позициями нового левого и партии. Партия и ее члены работают в левых организациях и сотрудничают с ними». Тактику компартии по отношению к новым левым журнал определял так: «Присоединяться к борьбе новых левых везде, где это возможно и разумно... Объединять их с другими фракциями левого движения, объяснять необходимость сотрудничества с нелевыми силами»1 2.
Это давало свои плоды. И неплохие. Не без влияния молодых коммунистов в СДО новые левые разработали новую форму борьбы, которая пришла на смену «тич-инам» и «сит-инам». Она получила название «уорк-ин». Суть ее заключалась в том, что студенты во время летних каникул шли работать на заводы, вели агитацию среди рабочих и одновременно сами учились тому, что
1 «Daily World», 28.2.1970.
2 «Political Affairs», March, 1966.
330
может дать им только рабочий класс, — классовому самосознанию, классовой солидарности и искусству организованной борьбы.
В Ленинграде во время Всемирной встречи «В. И. Ленин и молодежь», проходившей с 1 по 5 июня 1970 года, члены «Союза молодых рабочих за освобождение» Лорен Локшин и Тони Монтроу рассказали мне о своем варианте «уорк-ина». Активисты союза, как молодые рабочие, так и студенты, организуют кружки на заводах и фабриках по изучению марксизма-ленинизма, помогают рабочим разобраться в тех процессах, которые происходят в современном капиталистическом обществе, понять, что порождает инфляцию, рост цен и безработицу.
«Уорк-ин» вызвал настоящую панику у властвующей элиты Соединенных Штатов. По признанию журнала «Тайм», ассоциации бизнесменов и промышленников провели специальные совещания, разослали тысячи писем, информируя должностных лиц о программе (имеется в виду программа «уорк-ин», разработанная СДО. — В. Б.) и рекомендуя им целый ряд мер, с помощью которых можно не принимать студентов-активистов на работу В эту кампанию подключился сам шеф американской охранки Эдгар Гувер. Он запугивал руководителей профсоюзов: «Гоните в шею этих студентов, они считают, что профсоюзы следует уничтожить вместе с правительством, военной, частной промышленностью и законностью» 1 2.
И такая паника поднялась, несмотря на то, что в «уорк-ине» 1969 года сумели принять участие всего около тысячи студентов. Можно себе представить, что
1 См.: «Time», 1.8.1969.
«Ibid.
331
бы было, если эта цифра увеличилась бы в пять-десять раз!
А паника эта говорит о многом. Союза боевого студенчества и организованного движения рабочего класса страшно боятся те, кто сегодня правит Соединенными Штатами.
В декабре 1969 года после распада организации «Студенты за демократическое общество» в Сиэтле, штат Вашингтон, где не раз проходили весьма внушительные антиправительственные выступления, бывшие члены СДО во главе с Майклом Лернером основали «Сиэтлский фронт освобождения». Сюзен Сторн, одна из основательниц фронта, говорит, что он «был создан как прямая альтернатива «Уэзерменам». Они были сектантами и вели узколобую политику. Мы же хотим создать широкую опору в массах, создать союз рабочего класса со студентами и интеллигенцией» '.
Главным в СФО было создание коллективов. Такой коллектив, по характеристике журнала «Нейшн», состоит «из десяти-пятнадцати мужчин и женщин, все свое время отдающих революции. Зимой 1969 года, когда началось создание СФО, таких коллективов было четыре, а к весне 1971-го, когда 8 руководителей движения были привлечены к суду, их насчитывалось уже около двадцати» 1 2.
Сразу после своего создания коллективы, расположенные в разных районах города, принялись за работу. Одни подавали петиции мэру, другие попытались помешать движению по шоссе, проложенному против воли местного населения, некоторые занялись борьбой с загрязнителями окружающей среды, многие приняли участие в движении за равенство женщин. Наибольший
1 «За рубежом^, 1971, № 4.
2 Т а м же.
332
успех и известность выпали на долю двух начинаний СФО (в осуществлении которых приняли участие сразу несколько коллективов). Первое из них — сбор подписей под обращением к властям штата о реформе налоговой системы. Второе — раздача бесплатного питания и кофе безработным.
В то время Сиэтл уже начинал переживать экономический спад. Крупнейший работодатель штата—компания «Боинг» — уволил около 40 тысяч рабочих. Положение настолько ухудшилось, что людям приходилось часами стоять в очереди за пособием. Активисты СФО двигались вдоль очереди, раздавая безработным жареные пирожки и кофе, а заодно и листовки, просили подписать петиции властям штата, вели беседы. По словам руководителей СФО, безработные начинали прислушиваться к их словам, стали видеть связь между своими бедствиями и военизированной экономикой США, капитализмом, милитаризмом, расизмом.
«Как ранее на своем опыте убедились «Черные пантеры», — писал по этому поводу журнал «Нейшн», — власти часто терпимо относятся к петициям и демонстрациям, но прибегают к грубому нажиму и даже к силе, как только выясняется, что какие-либо социальные мероприятия начинают иметь успех в районах угнетения. В Сиэтле два десятка коллективов, каждый из которых действовал в ограниченном масштабе, но проводил, в сущности, революционную работу, начали устанавливать контакты с безработными рабочими. Этого оказалось достаточно, чтобы власти встревожились. Вдобавок СФО начал кампанию по привлечению в свои ряды учащихся старших классов средних школ. А напуганная Америка «среднего» класса, в значительной степени списавшая колледжи и университеты со счетов как «захваченные революцией», продолжает считать средние школы «заповедником американизма» и охраняет от «крамолы»
333
любой ценой. Поэтому необходимо было уничтожить угрозу радикальных перемен, исходившую от СФО, сделать бессильными его лидеров, сломить его энергию».
В начале 1971 года власти штата Вашингтон, прибегнув к тому же позорному методу фабрикации обвинения, что и в случае с Анджелой Дэвис, организовали процесс над руководителями СФО. Единственная же вина их состояла, по выражению одного местного чиновника, в том, что «они чертовски хорошие организаторы». Процесс над СФО, в общем-то, провалился, и, как власти ни старались, суд присяжных был вынужден оправдать «сиэтлскую восьмерку». Но сам по себе факт его организации в высшей степени показателен — как только союз рабочих со студентами начинает приносить свои плоды, «истэблишмент» идет на любые, даже самые грязные, меры, чтобы не допустить этого.
Надо ли доказывать, насколько такой союз актуален.
Но вернемся к СМРО. В США, особенно в среде радикальной молодежи, шли довольно бурные споры о том, насколько целесообразно было отказываться от дальнейшего существования такой организации, как «Клубы Дюбуа», марксистско-ленинской по своей идеологии, и создавать СМРО? С критикой идеи его создания выступали троцкисты из «Молодежного социалистического альянса», которые объявляют себя «единственно» марксистской молодежной организацией и на этом основании СМРО не приемлют. Проявлялась и другая тенденция, о которой говорилось в тезисах к XX съезду Компартии США, — смотреть на СМРО как на придаток к партии, и не более. Эту ошибку, подчеркивалось в тезисах, необходимо срочно исправить. Оказание «Союзу молодых рабочих за освобождение» помо-334
щи в его укреплении должно восприниматься нашей партией, как «ее общая ответственность»
Объясняя объективные причины создания СМРО, Компартия США вскрывает тенденцию чрезвычайной важности.
«XIX съезд, — говорится в уже упоминавшихся тезисах компартии, — отмечал, что в среде рабочей молодежи процесс радикализации проходит более медленными темпами, чем в среде студенчества и представителей «среднего» класса. Но с тех пор центр молодежного движения переместился именно в этом направлении (выделено мной. — В. Б.). Молодые рабочие проявляют большую решительность в борьбе. Это один из элементов обострения классовой борьбы в нынешний период. Наибольший рост активности и политического сознания произошел среди молодых черных рабочих, но далеко не только в их среде. Молодые рабочие, и черные и белые в равной степени, стали главной силой массовых выступлений. Многие из них без предвзятости воспринимают новые идеи, идеи марксизма-ленинизма. Все больше их читают марксистско-ленинскую литературу. Более того, эта молодежь в наши дни вносит весьма существенный и своеобразный вклад в борьбу профсоюзного движения.
...На новые уровни поднимается и борьба различных групп студенческой молодежи. Свидетельством тому является активная поддержка, которую студенты оказали забастовкам в компании «Дженерал электрик» и другим забастовочным выступлениям трудящихся»1 2.
Факты последнего времени подтверждают этот анализ Компартии США. Новое левое движение, переступив
1 «Political Affairs», January, 1972.
2 Ibid.
335
порог 70-х годов, поляризовалось. По одну сторону остались те, кто сейчас все еще, несмотря на очевидную абсурдность и бессмысленность таких действий, пытается «потрясти» «истэблишмент» с помощью взрывов бомб и убийства полицейских. По другую — ушедшие из нового левого буржуазные реформисты. Осталось здоровое ядро, вокруг которого концентрируются новые силы, возможно, то самое новое новое левое, приход которого предсказывал Карл Гершмен в своей статье в «Нэйшн».
Предсказать со стопроцентной уверенностью их пути-дороги пока что трудно. Но направление, которым они идут, уже было точно определено в свое время Компартией США — они двигаются в направлении, ей параллельном, — и 70-е годы лишь подтвердили этот прогноз. Время заставляет наследников нового левого 60-х всерьез учитывать те ошибки, которые стоили больших жертв и невосполнимых потерь.
И вот что любопытно: новые левые сегодняшнего дня ищут корни своих ошибок именно в сфере идеологии. Лидеры организации «Студенты за демократическое общество» полностью отвергли маоизм и осудили «теорию детонатора», пытаются на новой основе вернуть свое влияние в студенческой среде. Лидеры «Черных пантер», все еще не оправившиеся после раскола партии, постепенно отказываются от экстремизма, черного национализма и реформизма, ищут пути сотрудничества с другими левыми силами уже не на расовой, а на классовой основе. Даже «Пассионария ультралевых», как называли одну из руководительниц группы «Уэзермен», Бернадетт Дорн, заявила, находясь в эмиграции в Алжире, что не считает насилие единственным методом революционной борьбы.
Жизнь учит. И ошибки достаются дорого. Но когда и где бывало так, чтобы дорога борцов против старого, 336
косного, обреченного историей была торной, гладкой, как автобан? Конечно, этих ошибок можно было бы избежать, не будь новые левые 60-х столь воинственны в своем отрицании опыта коммунистического и рабочего движения. Но что было, то было.
В развитых капиталистических странах сейчас встает вопрос о ликвидации засилья монополий, об уничтожении государственно-монополистического капитализма. Сделать это возможно, лишь на базе широкой народной коалиции, на базе сплочения всех трудящихся. В этих условиях как никогда важным будет союз рабочего класса, студенчества и интеллигенции, рабочих и крестьян, рабочих и мелкой буржуазии.
Возможности использования для пробуждения масс организаций, выступающих с марксистско-ленинских позиций, равно как и не-объявляющих себя социалистическими, в том числе новых левых, поистине безграничны.
Есть ли база сейчас для образования такого широкого народного фронта? Последние факты подтверждают, что есть. Поистине историческим событием для Америки стало создание новой организации «Профсоюзы за мир», в которую вошли представители таких крупных профсоюзов, как «Объединенные рабочие автомобильной промышленности», «Объединенные рабочие мясной промышленности», «Рабочие госпиталей», «Американская федерация учителей», объединяющие около четырех миллионов рабочих и служащих. Лозунги антивоенного движения, борцов против расизма, нищеты, безработицы привлекли в ряды антиимпериалистического фронта людей, раньше стоявших весьма далеко от политики, — от священников и мелких собственников до деятелей культуры и конгрессменов. В этих условиях возникают все предпосылки для создания массовой народной коалиции, способной выступить единым фронтом против монополий. В США есть уже и ее прообра
22 В, Большаков
337
зы — это «Народная коалиция в защиту мира и справедливости», о которой уже шла у нас речь. Это «Профсоюзы за мир» и «Организация борьбы за право на социальное обеспечение», объединяющая бедняков. И, отчасти, — движение сенатора Макговерна.
Комментируя итоги съезда демократической партии, выдвинувшей Макговерна кандидатом в президенты, газета «Нью-Йорк тайме» писала в статье, недвусмысленно озаглавленной «Коалиция протеста»:
«Участники съезда демократической партии положили полезное начало, показав желание партии послужить мостом между прочно закрепившимися элементами американского общества и миллионами людей, которые остаются в стороне от этого общества...
Существует какая-то новая «коалиция протеста». Черные, которые... оформились на этом съезде в зрелую политическую силу. «Чиканос» и индейцы, которые вступают теперь на задворки политической деятельности. Женщины, составляющие 4 процента делегатов съезда, также подтвердили на нем свою важную новую политическую роль...
Представители научного мира, духовенства, борцы за мир, бунтари из «среднего» класса, а также независимые самого различного толка также участвуют в работе съезда как бесформенная, но все оживляющая сила...» 1 И хотя насчет движения Макговерна иллюзий быть не должно — это буржуазное, реформистское движение, — сам факт его появления для Америки, жаждущей перемен, симптоматичен.
Все эти явления, как отмечается в тезисах XX съезда Коммунистической партии США, «означают важный успех в процессе становления антимонополистической коалиции. Они происходят на фоне политизации эконо
1 «New York Times», 13.7.1972.
338
мической борьбы по мере роста государственно-монополистического капитализма. Это все более остро противопоставляет один класс другому в отличие от противоборства между группами рабочих и отдельными концернами. Это также побуждает рабочий класс все больше добиваться создания коалиций с другими антимонополистическими силами. Это имеет ключевое значение для создания союза против монополистического капитала»
Компартия США считает важным условием для продвижения на этом направлении объединение левых и радикальных сил и подчеркивает, что «решения этой задачи следует добиваться во всех радикальных движениях» 1 2.
Аналогичные тенденции прослеживаются и в других развитых капиталистических странах. Призывы к созданию Народного фронта, к широкой коалиции левых сил содержатся в программах коммунистических партий Англии, Франции, Японии, Испании, Италии, ФРГ и других. В этих коалициях новым левым силам предстоит сыграть свою роль. Вопрос о том, с кем они пойдут дальше, выйдет их бунт из тупика «недоверия к старым левым», к рабочему классу или так в тупике и заглохнет, весьма важен для тех, кто не играет в революцию, а всерьез ее делает.
ПУТИ И ЕДИНОМУ ФРОНТУ
О путях к единой народной коалиции антимонополистических сил лидеры новых левых задумались примерно к концу 60-х — началу 70-х годов, убедившись
1 «Political Affairs», January, 1972.
2 I b i d.
22*	339
в бесперспективности мелкобуржуазного радикализма.
Весьма типична в этом отношении дискуссия, которая шла в мае — июне 1969 года на страницах журнала нового левого «Либерейшн» по поводу того, следует ли организации «Студенты за демократическое общество» принять на вооружение те организационные принципы, которые применялись при строительстве партии большевиков в России.
Один из лидеров СДО, Грег Калверт, заявил тогда: «Я пришел к выводу, что ленинизм — это неверное направление для нового левого», что задача СДО — «найти новую модель революционной практики и организации, которая соответствовала бы социальному устройству американского развитого капиталистического общества». Калверт в своем отрицании ленинизма пришел к тому, что объявил «коммунистическое движение, выросшее в связи с успехом большевиков в России, мертвым как революционная сила» ’. Калверт повторял зады «левого коммунизма» в Германии 20-х годов, толкуя дело таким образом, что коммунистические партии якобы ставят себя над «массой».
Калверту дал резкую отповедь другой лидер СДО, Карл Дэвидсон. Он писал, что СДО должно покончить с организационной аморфностью, ввести четкую дисциплину, подчинение руководящему ядру, и доказывал, что это вовсе не означает «дегуманизации» движения1 2. На страницах «Либерейшн» шел, по сути дела, тот же спор, который вел В. И. Ленин против лозунга «левых коммунистов» в Германии: «Там диктатура вождей — здесь диктатура масс» — в своей работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».
1 «Liberation», June, 1969, р. 6.
2 Ibid.
340
Стремление американских новых левых к более детальному знакомству с марксизмом отметил и профессор государственного колледжа в Чини Гэйлорд С. Лерой. Он писал, что заинтересованность в марксизме объясняется у новых левых 70-х годов тем, что они поняли, почему сила «истэблишмента» не была поколеблена их «бессильным бунтом, отличавшимся весьма искренними и бурными чувствами и минимумом теоретического осмысления» «Многие теперь, — добавлял профессор Лерой, — ищут теоретического руководства к действиям, подкрепленным тем систематизированным мировоззрением, которое может дать только марксизм» 1 2 3.
Всегда чутко реагировавший на изменения во взглядах нового левого Герберт Маркузе, как всегда, поспешил предложить такое руководство и в уже упоминавшейся нами лекции о «радикальной оппозиции» писал: «Сегодня мы наблюдаем в оппозиции поворот к теории, что особено важно для новых левых. Я считаю, что любая попытка изменить систему требует теоретического руководства. И в США вообще, и в студенческой оппозиции в частности мы наблюдаем сегодня попытки не только навести мост через пропасть, образовавшуюся между старыми и новыми левыми, но также попытки выработать критическую теорию современного капитализма на неомарксистском базисе» 2.
Стремление к изучению марксизма было важным фактором в развитии нового левого движения, но одного этого стремления все-таки недостаточно. Речь следовало бы вести о самом серьезном его изучении. К этому все шло в новом левом, запутавшемся в «неомарксистских» установках того же Маркузе и в маоистских кон
1 «Daily World», 29.1.1971.
2 Ibid.
3 Н. Marcuse, Five Lectures, p. 92.
341
цепциях, как в трех соснах. И не случайно один из лидеров СДО, Роберт Росс, сказал в интервью журналу «Ньюсуик»: «В начале 60-х годов, когда мы только начинали наше движение, мы пытались отрицать все учения и всю теорию «старых» левых, чтобы начать все сызнова. Но впоследствии мы обнаружили, что, выплескивая из ванны воду, мы выбрасываем из нее хотя бы частично и ребенка» *.
Идеологи типа Маркузе поняли, что этот поворот в сознании тех, кто прежде считал их своими духовными пастырями, опасен для самого будущего проповедуемого ревизионистами «неомарксизма». Сам Маркузе был вынужден сделать целый ряд изъятий из своих прежних концепций, даже отказаться от абсолютного непризнания «советской модели социализма», от откровенной клеветы на Советский Союз. Антисоветчиком Маркузе от этого быть, конечно, не перестал, но все-таки вынужден был действовать куда тоньше. Иначе его «критика» была бы встречена глухой стеной недоверия в среде радикальной молодежи, постепенно осознавшей на собственном опыте, из общения с советскими людьми, с представителями ВЛКСМ, братских ему союзов молодежи, с коммунистами, что антикоммунизм и антисоветизм — враги любого прогрессивного движения масс.
В свое время в «Эросе и цивилизации» Маркузе договаривался до того, что стахановское движение в СССР объявлял основанным на подавлении «принципа удовольствия» во имя «повышения производительности труда» 1 2. Затем в «Одномерном человеке» он широко применял такие термины, как «репрессивное общество» и «авторитарный режим» в отношении Советского Союза, и называл процесс индустриализации в СССР...
1 «Newsweek», 11.5.1970.
2 Н. Marcuse, Eros and Civilization, p. 141.
342
«террористическим»1. Несколько раньше — в «Советском марксизме» — он одним из первых высказал положение о возможностях «конвергенции» социализма и капитализма2. Эту идею он развил весьма своеобразно, объявив, что коммунистические и рабочие партии «интегрируются» в капиталистическую систему, теряют свою «радикальность» уже потому, что не отказываются от участия в буржуазных парламентах, а, наоборот, добиваются в них наибольшего числа мест. Это, по мнению Маркузе, «низводило их до уровня старых социал-демократических партий» 3. Ту же судьбу — полную интеграцию в систему — он отводил и пролетариату4.
В 1969 году он уже вынужден был признать, несмотря на прежние его обвинения в адрес СССР, который по его выкладкам был всецело озабочен лишь собственным процветанием, что «эффективное сопротивление во Вьетнаме и защита Кубы были бы невозможны без советской помощи» 5.
В 1970 году в своей лекции «Проблемы насилия и радикальная оппозиция» ему пришлось, во-первых, признать, что само по себе существование Советского Союза и других социалистических стран создает реальное противодействие капиталистической системе6, и, во-вторых, отказавшись от своих прежних формулировок, согласиться с тем, что «неправомерно ставить знак равенства между советским и развитым капиталистическим обществом и объединять их под общим наименованием «Развитые индустриальные общества» 7. Более того, в этой лекции
1 Н. Marcuse, One Dimensional Man, pp. 35, 48.
2 H. Marcuse, Soviet Marxism. N. Y, 1961, pp. XI, 63—77.
3 H. Marcuse, One Dimensional Man, p. 35.
4 Ibid, pp. 11, 94—95, 194.
5H. Marcuse, Essay on Liberation, p. 85.
6 H. Marcuse, Five Lectures, p. 101.
7 Ibid.
343
Маркузе практически отказался от своего тезиса о том, что только люмпены и студенты смогут совершить революцию. Он придавал уже большее, чем раньше, значение национально-освободительным движениям, не исключал даже «радикализации пролетариата», признал, что одно студенчество, если оно останется изолированным, ничего не добьется. И наконец — публично отказался от приписываемого ему «полного отрицания ненасильственных средств борьбы» ’.
Такого рода эволюция Маркузе весьма показательна уже по тем причинам, которые были названы выше: старый профессор всегда очень чутко улавливал идеологический пульс нового левого и умел вовремя сам себя подправить. Если судить хотя бы по тому, что говорили за последнее время Маркузе и близкие к нему идеологи об эволюции нового левого, станет ясно, что можно, очевидно, найти какие-то пути не только для организации совместных выступлений вместе с новыми левыми, но и для диалога по ряду серьезнейших проблем борьбы с монополиями. Конечно, диалог этот будет нелегким. Надо учитывать при его организации не только опыт идеологической борьбы марксистов со всякого рода ревизионистами и «неомарксистами», но и опыт нового левого движения. Близкий к СДО журнал «Либерейшн» писал в июне 1969 года, незадолго до раскола этой организации, что некоторые группки (имелись в виду маоисты), проникая в массовые организации, используют их трибуну для их раскола, для того, чтобы увлечь своими ультралевыми лозунгами наиболее деятельных и способных ребят, а «затем выйти из организации, оставив ее расколотой и ослабленной» 1 2. Это обыч
1 Н. Marcuse, Five Lectures, рр. 93, 95, 98.
2 «Liberation», June, 1969.
344
ная тактика разного рода фракционеров, известная нам и по истории нашей партии.
От такого рода «диалогов», естественно, следует отказаться, равно как и от союза с раскольническими группками. С другой стороны — необходимо помнить об одном чрезвычайно важном указании В. И. Ленина.
«Капитализм не был бы капитализмом, — писал он, — если бы «чистый» пролетариат не был окружен массой чрезвычайно пестрых переходных типов от пролетария к полупролетарию (тому, кто наполовину снискивает себе средства к жизни продажей рабочей силы), от полупролетария к мелкому крестьянину (и мелкому ремесленнику, кустарю, хозяйчику вообще), от мелкого крестьянина к среднему и т. д.; если бы внутри самого пролетариата не было делений на более и менее развитые слои, делений земляческих, профессиональных, иногда религиозных и т. п. А из всего этого необходимость — и безусловная необходимость для авангарда пролетариата, для его сознательной части, для коммунистической партии прибегать к лавированию, соглашательству, компромиссам с разными группами пролетариев, с разными партиями рабочих и мелких хозяйчиков вытекает с абсолютной необходимостью. Все дело в том, чтобы уметь применять эту тактику в целях повышения, а не понижения, о б щ е г о уровня пролетарской сознательности, революционности, способности к борьбе и к победе» *.
Говоря о колебаниях мелкобуржуазных демократов, которые «неизбежно колеблются между буржуазией и пролетариатом, между буржуазной демократией и советским строем, между реформизмом и революционностью, между рабочелюбием и боязнью пролетарской диктатуры», В. И. Ленин подчеркивал, что «...тактика ком-.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 58—59.
345
мунистов должна состоять в использовании этих колебаний, отнюдь не в игнорировании их; использование требует уступок тем элементам, тогда и постольку, какие, когда и поскольку поворачивают к пролетариату— наряду с борьбой против тех, кои поворачивают к буржуазии»
Из этих слов В. И. Ленина ясно, что, идя на определенные компромиссы с непоследовательными марксистами, с представителями демократических сил, с теми, кому «социализм не нужен», кто стремится лишь к «демократизации» капитализма», настоящие коммунисты не поступятся ни на йоту своими убеждениями и не уступят ни за какие парламентские коврижки и министерские портфели интересов пролетариата. В любом демократическом и революционном движении подлинные коммунисты не должны и не будут выступать в роли действительно интегрировавшихся в систему реформистских социал-демократических лидеров. Но они всегда должны и будут учитывать, что, к сожалению, до поры до времени за этими продажными лидерами идет значительная часть рабочего класса, так же как за склонными к левацкой фразе, хотя уже и не к столь левацким действиям, «неомарксистскими» идеологами все еще идет немалая часть молодежи.
Учитывая этот фактор, американские коммунисты отмечали в своей газете «Дейли уорлд»: «В течение долгого времени многочисленные тенденции в молодежном движении отметались как абсурдные. Но они не абсурдны хотя бы потому, что к ним всерьез относятся молодые люди. Поэтому наша газета не может просто отмахиваться от этих тенденций. Ошибки, которые есть в молодежном движении, нам надо объяс
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 59.
346
нять, бороться против них и исправлять. Это очень важно» J.
Мы не случайно столь подробно останавливаемся на проблеме возможностей диалога с молодежью. За много лет в международном коммунистическом и рабочем движении выработаны уже достаточно четкие и гибкие позиции по отношению к молодежному радикализму. И сейчас можно сказать, что практика работы коммунистов в развитых капиталистических странах с молодежными движениями показывает, насколько .необходимо вовремя завязать с ними диалог, спасти их от влияния тех «ложных друзей молодежи», об опасности которых предупреждал В. И. Ленин. Поистине неоценим в этом отношении опыт Французской коммунистической партии, сумевшей увлечь за собой большинство из тех, кто поначалу поверил лидерам Нантерского движения и маоистам. С мая 1968 года по май 1971 года более 200 тысяч молодых рабочих вступили в ВКТ и десятки тысяч из них стали членами ФКП. Тысячи студентов вступили в Движение коммунистической молодежи Франции. Маоисты же и поклонники Кон-Бендита оказались в полной изоляции.
Основная база, на которой можно и должно начинать диалог со студенчеством, с новым левым, есть антиимпериалистический характер их движения, сейчас уже никем не отрицаемый. Задача коммунистов — дать этому движению надежный теоретический компас, помочь выбрать правильный путь с помощью единственно верной лоции — марксизма-ленинизма. Естественно, сразу достичь этого невозможно. Работа будет кропотливой, длительной. Но надежда на взаимопонимание у нас все-таки есть.
Выступая на международном Совещании коммуни
‘ «Daily World», 2.3,1971.
347
стических и рабочих партий в Москве в июне 1969 года, Генеральный секретарь Компартии США товарищ Гэс Холл говорил:
«Правящие круги молят о возвращении к добрым старым временам буйных, но политически невинных студенческих забав и шалостей. Либералы также обеспокоены сейчас тем, что речь идет не просто о «брожении молодой крови» студентов, а о выдвижении целого ряда таких требований, в отношении которых студенчество не намерено идти на уступки.
Эти требования затрагивают целый ряд коренных вопросов нашего капиталистического общества. Студенты требуют, чтобы высшее образование было признано неотъемлемым правом и доступной возможностью для всей молодежи. Они требуют положить конец системе, при которой разрешения поступить в колледж выдаются богатыми университетскими покровителями в качестве благотворительных подачек. Они требуют положить конец расистским ограничениям и системе показной интеграции во всех высших учебных заведениях. Они требуют, чтобы учебные заведения порвали свои связи с военно-промышленным комплексом. Они хотят закрыть двери наших колледжей и университетов для вербовщиков в армию и для промышленников, производящих смертоносные газы, а также другие орудия массового уничтожения. Они требуют ликвидации привилегированной системы подготовки офицеров запаса.
Таковы основные требования молодежи, которые затрагивают не только проблемы наших учебных заведений, но и суть основных проблем нашего капиталистического общества, дело идет об осуществлении внутренних социальных реформ в противовес осуществлению и финансированию империалистической политики» (При
1 «Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Москва, 1969», стр. 548—549.
348
всем этом следует, конечно, учитывать, что «большой бизнес», как мы это видели, готов пойти на «внутренние реформы», чтобы избежать необходимости каких-либо коренных перемен. В этом-то и есть тот «оселок», на котором проверяются характер протеста молодежи и студенчества, его острота и направленность.)
КАКАЯ БУДЕТ ДЕМОКРАТИЯ?
Высказывание Гэса Холла об основных требованиях молодежи США можно было бы с определенной поправкой на местные условия отнести и к требованиям левой молодежи других развитых капиталистических стран. Это, как уже говорилось, и есть та антиимпериалистическая основа, на которой можно и следует искать взаимопонимания.
Новые левые, несмотря на то, что они не очень сильны еще пока по части теории, разработали множество вариантов общества будущего, равно как и способов его построения. Каждый из них, говоря словами Ральфа Эмерсона, «имеет в своем кармане свой собственный план новой утопии»
Даже идеолог и лидер «йиппи», заявлявший о своем полнейшем небрежении ко всякого рода программам, писал в книге «Сделай это!»: «Прежние революции преследовали цель захвата власти в стране, а за этим следовало овладение средствами производства. ММП начнет с массового разрушения авторитетов, массового восстания, тотальной анархии в любом институте западного мира» 1 2. В результате этой «тотальной анархии», по Рубину, и родится то самое новое общество, о котором
1 «Time», 18,1.1971.
2 J. Rubin, Do it, р. 256.
349
он мечтает. А именно: «Люди будут пахать утром, слушать музыку в полдень и сношаться везде, и где, и как, и когда хотят» *. Эта «утопия», в общем-то, уже реально существует в «йиппи-коммунах», с той лишь разницей, что они, если что и вспахивают, так это домашние грядки с посевами марихуаны, а остальное все есть,
На более высокой ступени интеллекта прославляют анархию как мать будущего общественного порядка братья Кон-Бендиты в своей книге «Устаревший коммунизм. Альтернатива левого крыла». Идея «представительной демократии» или «демократии всеобщего участия» базируется у них на том же тезисе, который выдвигали «левые коммунисты» в Германии, о чем мы уже говорили, на противопоставлении «вождей» «массам».
Свою модель «будущего демократического общества», которое, по их мысли, родится лишь в результате насильственной революции по методу «детонатора», братья Кон-Бендиты строят на опыте «комитетов действия», организованных в ходе майских событий 1968 года. Именно такие анархистские «комитеты действия» братья Кон-Бендиты идеализируют. И не случайно. В их книге то и дело мелькала знакомая мне по истории гражданской войны терминология, и я все никак не мог понять, откуда же такое сходство. Пока в конце этого труда не обнаружил манифеста «батьки» Махно, с таким предисловием его братьев по духу, как Кон-Бендиты: «Махновщина, возможно, лучше, чем любое другое движение, показывает, что русская революция действительно могла стать великой освободительной силой» 1 2. «Могла», но, как считают братья-анархисты, «не стала», потому что большевики разгромили «махновщину». Дальше этого, как говорится, уже ехать некуда.
И тем не менее идеи братьев Кон-Бендитов, несмотря
1 J. Rubin, Do it, pp. 256—257.
2 Q. and D. Cohn-Bendit, Obsolete Communism..., p. 220,
350
на то, что сами они практически потеряли влияние на молодежь, все еще популярны в определенных кругах студенчества и новых левых. Как отмечалось в тезисах к XX съезду Компартии США: «Идеологическая борьба в среде молодежи отнюдь не теряет своей остроты; она скорее развернулась на новой почве. Мелкобуржуазные радикальные и антирабочие тенденции не исчезли, не исчезли и троцкистские, террористические и анархистские идеи. Они по-прежнему находят выражение в новых формах, и сохраняется потребность в борьбе с ними. Но в то же время вошли в моду другие такие тенденции, как, например, псевдореволюционная концепция «контркультуры», предлагающая покончить с пороками капитализма путем изменения мировоззрения или личного стиля жизни вместо борьбы за ликвидацию его основных институтов. Не может быть никакого ослабления борьбы с буржуазным идеологическим влиянием среди молодежи, в каких бы формах оно ни проявлялось» *.
С концепцией «контркультуры», основанной на тезисе Маркузе о необходимости для новых левых «подвергнуть освобождению сознание масс», выступили в США такие философы и публицисты, как Теодор Разак, автор книги «Творение контркультуры» Карлос Костенда и профессор права Йельского университета Чарльз Рейх. Рейх, абсолютизируя нонконформизм новых левых и особенно «культуру «хиппи», считает, что их «новое сознание», которое он именует «мировоззрением-3» (в отличие от первого, характерного для «акул большого бизнеса», и второго — для «интегрированных в систему»), способно революционизировать капиталистическое общество.
Рейх полностью отрицает идею классовой борьбы,
1 «Political Affairs», January, 1972.
351
когда пишет: «Сегодня, хотя и в сильно разнящихся степенях, мы все являемся наемными работниками корпоративного государства, и более того — эксплуатируемыми работниками, которые приносят в жертву себя, нашу окружающую среду, наше людское окружение в целях иррационального производства. Сегодня нет классовой борьбы: сегодня существует только один класс. В терминах Маркса мы все — пролетариат, а правящего класса, кроме самой машины, уже больше нет»
Рейх понимает, конечно, что в США, где, по весьма скромным подсчетам, около 10 миллионов бедняков влачат самое жалкое существование, об исчезновении классовых различий говорить нелепо. Он признает, что в США есть «привилегированные» и «непривилегированные», но тем не менее считает, что основа конфликта между трудом и капиталом лежит не в экономике, а все в той же морально-этической сфере, которую столь тщательно исследовали Маркузе, Рошар и другие идеологи, так же мечтавшие «обойтись без классовой борьбы» для достижения социальных перемен, как и Рейх1 2.
Несомненно, эта реформистская иллюзия столь же наивна, сколь и вредна. Утверждения Рейха о том, что «истэблишмент» «не сможет проглотить»3 популяризируемое им «мировоззрение-3», по меньшей мере беспомощны. Он переваривал и не такое и не жаловался при этом на пищеварение. Да к тому же мы уже рассказывали о том, как активно он использует «молодежную культуру» и «идеализм» юных бунтарей для массажа своих дряблых мышц.
На наш взгляд, все эти утопические теории, выдвигаемые как лидерами, так и идеологами радикальной мо-
1 С h. Reich, The Greening of America. N. Y., 1971, p. 334.
2 Ibid., pp. 334—335.
3 Ibid.

352
лодежи, части новых левых сил, все еще находящихся под влиянием идеологов типа Маркузе, Кон-Бендитов, Рейха и других, происходят из непонимания самого слова «демократия», характера революционных перемен общества.
Сплошь и рядом, не владея марксизмом, они как бы перескакивают через исторические этапы, через переходные периоды от капитализма к социализму и от социализма к коммунизму. Эти «прыжки» в условиях полной теоретической невесомости отрывают их от реальной почвы, уносят в «превыспренние области», в утопические «небесные замки». Не случайно ехидно проехался по их поводу журнал «Тайм», когда писал, что того «освобождения сознания», которого они пытаются достичь, абсолютно не учитывая объективно существующей реальности, уже давно достигли «хиппи»... с помощью таблеток ЛСД ’.
Конечно, никто из марксистов не отрицает, что переход от капитализма к социализму никогда не будет возможен, если массы не убедятся в том, что демократия при социализме, именно демократия, а не столько даже высокий уровень жизни, будет качественно иной, «демократией для гигантского большинства народа». Только тогда массы пойдут за марксистской партией, если они поверят, что она способна дать им такую демократию, полностью освободить от эксплуатации. Но и эта демократия должна быть, во-первых, подготовлена, как говорил Ленин, «развитием демократии до конца» в рамках буржуазно-демократического общества, а, во-вторых, при социализме она не может быть «демократией для всех», ибо на переходном периоде от капитализма к социализму неизбежна диктатура пролетариата.
Диктатура эта дает ряд изъятий из свободы по от
1 «Time», 18.1.1971.
23 В. Большаков
353
ношению к классу эксплуататоров. «Их, — как указывал Ленин, — мы должны подавить, чтобы освободить человечество от наемного рабства, их сопротивление надо сломить силой, — ясно, что там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет демократии» ’. И без этого, к сожалению, невозможна победа социализма.
Идеологи мелкобуржуазного радикализма вообще и новых левых в частности не понимают, что, говоря о представительной демократии, они извращают самую суть демократии. Мы, споря с ними, нередко этого не учитываем, а потому, может быть, и говорим на разных языках. Вспомним же, что писал по этому поводу, В. И. Ленин: «...Постоянно забывают, что уничтожение государства есть уничтожение также и демократии, что отмирание государства есть отмирание демократии.
На первый взгляд такое утверждение представляется крайне странным и непонятным; пожалуй, даже возникнет у кого-либо опасение, не ожидаем ли мы пришествия такого общественного устройства, когда не будет соблюдаться принцип подчинения меньшинства большинству, ибо ведь демократия это и есть признание такого принципа?
Нет. Демократия н е тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою.
Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т. е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще. Мы не ждем пришествия такого общественного порядка,
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 33, стр. 89.
354
когда бы не соблюдался принцип подчинения меньшинства большинству. Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения.
Чтобы подчеркнуть этот элемент привычки, Энгельс и говорит о новом поколении, «выросшем в новых, свободных общественных условиях, которое окажется в состоянии совершенно выкинуть вон весь этот хлам государственности», — всякой государственности, в том числе и демократически-республиканской государственности» *.
За уничтожение «всякой государственности» с восторгом выступают и Кон-Бендиты, и даже Рейх, и Маркузе. Но они абсолютно не учитывают того факта, что процесс этот заведомо длительный, назвать точную дату окончания которого не сможет ни один оракул, ни даже очень опытный политический прогнозист. В этом причина их почти бланкистской нетерпимости и той легкости необыкновенной, с которой они перескакивают из нынешней эпохи в еще весьма от нас отдаленную.
Для того же, чтобы приблизить эту эпоху — эпоху окончательного торжества коммунизма, необходима действительно длительная и кропотливая работа по радикализации сознания масс, которую нельзя достичь иначе в условиях развитых капиталистических обществ — с их отлаженным репрессивным аппаратом, интегрированным в систему капиталистических военных блоков, чем путем борьбы за развитие демократии до конца,
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 33, стр. 82—83.
23*
355
что В. И. Ленин считал одной из составных задач борьбы за социальную революцию
Ленин видел в такой борьбе возможность влиять на экономику буржуазного государства, подталкивать ее преобразование, считал, что борьба за демократию сможет подвести массы к осознанию необходимости социальной революции. «Такова, — как говорил В. И. Ленин, — диалектика живой истории» 1 2. И от нее никуда не денешься. Ее надо изучать и брать на вооружение тем же новым левым.
Апрельский (1973 года) Пленум ЦК КПСС отметил, что сегодня в мире происходит поворот от «холодной войны» к разрядке напряженности. В этих условиях у демократических сил появилось много новых благоприятных возможностей.
Практика борьбы за создание единого народного фронта, единой антимонополистической коалиции сейчас весьма богата. Разработаны и уже осуществляются новые формы противодействия засилью монополий. Весьма многообещающей представляется сейчас программа Французской коммунистической партии, выдвинувшей лозунг: «Передовая демократия — форма перехода к социализму». Вот что рассказывал об этом в своем докладе на XIX съезде ФКП товарищ Этьен Фажон, разъясняя разницу между передовой демократией и социализмом: «Правильная позиция, с нашей точки зрения, — это позиция, выраженная в проекте тезисов, где говорится, что «передовая демократия является формой перехода к социализму».
Победа социализма требует обобществления всех основных средств производства, а также коренного изменения характера государства, то есть, независимо от
1 См.: В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 33, стр. 79.
2 Т а м же.
356
его формы, осуществления политической и социальной революции.
Поскольку социалистическая революция может совершиться лишь в результате борьбы широких народных масс, она предполагает, что эти массы должны на своем собственном опыте убедиться в ее необходимости. Это решающее условие в нашей стране еще не выполнено.
Зато уже сейчас мы можем убедить огромное большинство работников физического и умственного труда, независимо от того, работают ли они по найму или нет, что они являются жертвами господства монополий и политики их власти, что, следовательно, их общие интересы заключаются в том, чтобы объединить свои усилия с целью резко ограничить это господство и вызвать глубокие политические изменения.
Этим объясняется мобилизующая сила наших лозунгов, таких, как постепенная национализация монополий или действенное участие народа в управлении экономикой и делами государства на всех уровнях. Наша программа борьбы за передовую демократию исходит из необходимости осуществления именно таких реформ. Борьба за передовую демократию отвечает реальным возможностям объединения сил в современной обстановке.
Передовая демократия не ликвидирует капиталистическую собственность на все основные средства производства. Она не предлагает руководства государством со стороны рабочего класса. Следовательно, она не является социализмом.
Но она отвечает самым насущным нуждам трудящихся и всего народа. Она ограничивает господство крупного капитала над основными рычагами экономики. Она ослабляет монополистическую буржуазию и усиливает политическое влияние рабочего класса. Она спо
357
собствует росту инициативы и развертыванию борьбы народа, с помощью которых утверждается решающая и руководящая роль пролетариата. Короче говоря, передовая демократия изменит соотношение сил и создаст благоприятные условия для борьбы за социалистическую революцию»
На базе этой программы ФКП в июле 1972 года пошла на выработку совместной предвыборной платформы с социалистической партией, учитывая ее влияние и авторитет среди французских трудящихся. Впоследствии к этой платформе присоединились и левые радикалы. Этот союз левых сил сильно потеснил голлистское «большинство» на парламентских выборах в марте 1973 года.
Означает ли это, как утверждал в свое время Г. Маркузе, «интеграцию» ФКП в систему государственно-монополистического капитализма во Франции? Конечно, нет.
«Было бы коренной ошибкой думать, писал Ленин в 1916 году, — что борьба за демократию способна отвлечь пролетариат от социалистической революции, или заслонить, затенить ее и т. п. Напротив, как невозможен победоносный социализм, не осуществляющий полной демократии, так не может подготовиться к победе над буржуазией пролетариат, не ведущий всесторонней, последовательной и революционной борьбы за демократию» 1 2.
Объединяя свои силы с социалистами, с другими прогрессивными силами Франции, ФКП способна, во-первых, сплотить вокруг себя огромные массы трудящихся, чего панически боятся монополисты, и, во-вторых, нанести мощный удар по финансовой олигархии
1 «Les Cahiers du Communisme», 1970, Ns 2—3, pp. 204—205.
2 В. И. Ленин, Поли собр. соч., т. 27, стр. 253.
358
Франции, национализировав в случае прихода к власти кандидатов блока коммунистов и социалистов принадлежащие монополиям крупнейшие банки и промышленные предприятия.
Такой опыт уже есть у правительства народного единства, куда входят и коммунисты, пришедшего к власти в Чили в 1969 году. Подобного рода перемен, очевидно, следует ожидать в ближайшее время и в ряде других капиталистических стран. И вот здесь, как никогда, нужна будет молодежь. Ее воля, ее энергия, ее революционный пыл.
Выступая на международном Совещании коммунистических и рабочих партий, Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев говорил:
«Можно не сомневаться.., что, овладев теорией научного социализма и вооружившись опытом классовых битв, молодые борцы против империализма свершат большие дела»
Эти дела ожидают сегодня не только авангард молодежи — коммунистические и рабочие союзы, но и тех, кто прошел трудную и нередко горькую школу нового левого движения и сегодня выходит из тупика бесплодного бунта на широкую дорогу революционной классовой борьбы.
1 «Международное Совещание коммунистических и рабочих партий. Москва. 1969», стр. 189.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Герберт Маркузе — американский философ, видный идеолог мелкобуржуазного радикализма, один из наиболее популярных и читаемых «неомарксистов» в среде леворадикальной молодежи и интеллигенции. Г. Маркузе родился в 1898 году в Берлине в состоятельной еврейской семье. В конце первой мировой войны поддерживал связи с революционными кружками, состоял в «Союзе Спартака». К началу 1919 года он был членом Совета рабочих и солдатских депутатов Рейникенфордского района Берлина, Впоследствии, как и многие другие мелкобуржуазные попутчики революции, отошел от революционной деятельности, потрясенный предательством правых лидеров германской социал-демократии. В дальнейшем во многих своих работах Маркузе говорил о социал-демократии с нескрываемым презрением, клеймя лидеров Социнтерна как прислужников буржуазии, Маркузе учился на философских факультетах Берлинского и Фрейбургского университетов. В последнем он получил степень доктора философии. В то время Маркузе находился под сильным влиянием основоположника немецкого экзистенциализма М. Хайдеггера, впоследствии присоединившегося к НСДАП Гитлера. Маркузе был одним из основателей Франкфуртской социологической школы, сложившейся под руководством М. Хорехаймера в Институте социальных исследований во Франкфурте-на-Майне. В это же время Маркузе весьма подробно изучает творческое наследие Маркса, хотя и толкует марксизм с позиций экзистенциализма.
В 1933 году, когда нацисты пришли к власти в Германии, Маркузе выехал в Швейцарию, затем эмигрировал во Францию, а уже оттуда — в США. Примерно тем же маршрутом проследовала и большая часть ученых Франкфуртского института социальных исследований. В США продолжал выходить их «Журнал социальных иссле
360
дований», где были опубликованы многие ранние работы Маркузе, в 60—70-х годах переизданные отдельными сборниками. Статьи эти были, равно как и его книга «Разум и революция», впервые изданная в Нью-Йорке в 1941 году, написаны с антифашистских позиций.
В годы второй мировой войны Маркузе — сотрудник, а затем руководитель отдела по сбору политической , и военной информации о фашистской Германии в Управлении стратегических служб США, впоследствии реорганизованного в Центральное разведывательное управление (ЦРУ). Маркузе, в частности, занимался разработкой стратегии и тактики психологической войны против «третьего рейха». После войны, по данным журнала «Шпигель» (№ 22 за 1969 г.), сотрудничал с организацией бывшего нацистского разведчика Гелена, с помощью которой разведка США перевербовывала агентуру «третьего рейха», помогал создавать шпионскую сеть США в Западной Германии. И если в годы войны Маркузе, несомненно, помогал борьбе с фашизмом, то после войны — вольно или невольно — способствовал реабилитации нацистских шпионов, как этого требовали тогда руководители разведки США.
В 1950 году ушел с государственной службы, вернувшись к научно-преподавательской работе. Работа эта, однако, была с самого начала отмечена явной печатью атикоммунизмо. Маркузе был профессором «Русского института» Колумбийского университета, затем — преподавателем такого же антикоммунистического центра при Гарвардском университете. В 1952—1955 годах, в разгар «холодной войны», была написана при финансовой поддержке «Фонда Рокфеллера» его книга «Советский марксизм», своего рода «теоретическое обоснование» будущих ревизионистских «улучшенных моделей социализма». Советские марксисты выступили с резкой критикой этой книги. И хотя Маркузе пытался доказать, что книга его вовсе не была антисоветской уже потому, что в США его критиковали за «слишком либеральное» отношение к СССР, что в годы «холодной войны» мало кому сходило с рук, далеко не случайно этот его труд использовали в своих целях не только сторонники антикоммунистической «теории конвергенции», но и идео-
361
логи «социализма с гуманным обликом» в ЧССР в 1967—1969 годах, не говоря уже о таких «неомарксистах», как Гароди и Фишер.
В 1955 году появляется работа Маркузе «Эрос и цивилизация», в которой он пытается истолковать марксизм... с точки зрения фрейдизма. В это время Маркузе переходит на преподавательскую работу в Брандейский университет США, а затем, к середине 60-х, становится профессором Калифорнийского университета, который стал своего рода «колыбелью» новых левых в США.
В эти годы Маркузе все чаще в своих лекциях выступает с критикой «американского образа жизни». Лекции эти легли в основу его наиболее известной книги «Одномерный человек», где изложены основы его «критической теории» капитализма. Эта книга стала весьма популярной в среде новых левых, в других леворадикальных течениях. На основе своей критической теории Маркузе разрабатывает собственную мелкобуржуазную и антимарксистскую «теорию революции», что нашло отражение в его докладе на симпозиуме ЮНЕСКО, посвященном 150-летию со дня рождения Маркса («Пересмотр концепции революции»), в книге «Очерк об освобождении», в серии отдельно изданных лекций («Пять лекций»), очерках «Репрессивная терпимость», «О критической теории», «Критика чистой терпимости» (в соавторстве с Р. П. Уольфом и Б. Муром). После издания «Одномерного человека» (1964 г.) и особенно после майских событий во Франции 1968 года Маркузе много путешествует, выступает с лекциями, в основном в Европе. В последнее время Маркузе отошел от ряда высказанных им прежде концепций, в частности, хотя и с оговорками, признал революционную роль пролетариата, который ранее считал «инертной силой», а то и «реакционной».
Чарльз А. Рейх — профессор юриспруденции в Йельском университете США. Родился в 1928 году в Нью-Йорке. Его статьи печатались в либеральных университетских и общеамериканских изданиях, таких как «Йель ревью», «Паблик интерест», «Нэйшн» и др.
«Молодеющая Америка» — наиболее известная книга Рейха. Под ее сильным влиянием находится, как он-сам это признал, кандидат в президенты от демократической партии США на выборах 362
1972 года сенатор Дж. Макговерн. В «Молодеющей Америке» нашли свое отражение взгляды леволиберальной и леворадикальной Америки, хотя по сути дела это своего рода библия современного левого буржуазного реформизма.
Джерри Рубин — лидер международной молодежной партии США («йиппи»). Его книга «Сделай это» — типичный образчик современной анархистской литературы в США. Рубин неоднократно подвергался арестам, находился под следствием за организацию демонстраций в Чикаго летом 1968 года, не раз представал перед инквизиторами из «комиссии по расследованию антиамериканской деятельности». В последние годы занимает откровенно ультралевые позиции, выступает за индивидуальный террор, «городскую партизанскую войну» и т. д.
Эбби Гофман (Хоффман) — идеолог «йиппи». Опубликовал ряд книг: «К черту систему», «Революция ради ада революции», «Нация Вудстока» и «Укради эту книгу». Занимает те же позиции, что и Рубин. Весьма популярен в среде ультралевых как США, так и других стран.
Франц Фанон (1925—1961). Родился на острове Мартиника, получил медицинское образование во Франции. В годы алжирской революции был редактором газеты «Эль-Муджахид», затем послом Временного правительства Алжирской Республики, в Гане. Автор ряда книг: «Черная кожа, белые маски», «Вперед, к африканской революции», «Умирающий колониализм», «Проклятые земли». Последняя из них наиболее известна среди революционной интеллигенции развивающихся стран и радикальной молодежи Запада. Считается идеологом «революции цветных», а его «Проклятые земли» называют библией «третьего мира». Главная идея в «учении» Фанона, абсолютизировавшего национально-освободительное движение «третьего мира», заключается в том, что в результате «революции цветных» будет создана в противовес «белым народам разложившейся Европы» новая цивилизация, новый мир, без эксплуатации и угнетения.
Ф. Фанон умер в возрасте 36 лет от лейкемии, оставив о се-
363
Со яркую память, как о пламенном революционере и талантливом ученом.
Габриэль Кон-Бендит — родился в 1936 году в семье немецких иммигрантов, живших во Франции. В университете получил специализацию как философ и германист. Преподает немецкий язык в университете Сен-Назера во Франции.
Даниэль Кон-Бендит — родился в 1945 году. Изучал социологию в Нантерском университете (во Франции), хотя и был гражданином ФРГ. Один из основателей и лидеров Нантерского движения 22 марта, активно участвовавшего в событиях мая — июня 1968 года. После этих событий был выслан из Франции. В сентябре 1968 года был арестован во Франкфурте (ФРГ) после левацкой демонстрации. Один из видных современных идеологов неоанархизма. Вместе с Габриэлем написал книгу «Устаревший коммунизм. Альтернатива левого крыла». Большая часть этой книги принадлежит его перу.
Тарик Али — родился в Пакистане в семье влиятельных политических деятелей страны. Получил образование в Оксфордском университете (Англия). В 1966 году начал работать в Лондоне, поначалу как «свободный писатель». Был одним из лидеров Комитета солидарности с Вьетнамом. Главный редактор ультралевого журнала «Блэк дуорф», издаваемого в Лондоне. Один из видных лидеров троцкистского IV Интернационала, автор многих статей о новых левых. Занимает резко антисоветские позиции.
Эрнст Мандель — лидер бельгийских ультралевых, редактор еженедельника «Ле гош», автор книги «Марксистская экономическая теория». Один из лидеров троцкистского «интернационала».
за.;».
СОДЕРЖАНИЕ
Введение ....................................... 5
ОТКУДА БЕРУТСЯ МЯТЕЖНИКИ....................22—123
Многоликий «наемный работник» — 34. Буржуа — «чест-
ные конкуренты» и олигархи— 44. Рабочий класс: дифференциация и обновление — 51. Мелкая буржуазия: между капиталистом и люмпеном — 76. Интеллигенция: перемены с переменой времен — 87. Куда и с кем? — 119.
СМЫСЛ БУНТА.....................................  124—163
Как много недовольных? — 126. Пострижение под нуль — 128. У истоков протеста — 134. Одномерен ли человек? — 148. «Мы обвиняем наше общество» — 159.
КОГДА МЯТЕЖ.......................................164—319
Свежая кровь для прокаженного — 184. «Бить, пока не упадет...» — 204. Детонатор или мина? — 222. «Взрывая символы системы...» — 239. «Атомная бомба» Маркузе — 263. Вьетнам — пароль и parole d'honneur — 271. Формы борьбы и формирование зрелости — 288. Куда идти? — 308.
С НАМИ ИЛИ ПРОТИВ НАС?........................... 320—359
Вместе с рабочим классом — 323. Равнение на марксизм — 324. Пути к единому фронту — 339. Какая будет демократия? — 349.
Приложение........................................... 360
Большаков В. В.
Б 79 Бунт в тупике? Очерки с идеологического фронта. М., «Молодая гвардия», 1973.
368 с. (Б-ка «Университет молодого марксиста»). 50 000 экз.
Эта книга является своеобразным продолжением предыдущей работы автора, которая называлась «В поисках сверхоружия». В конце 60-х и начале 70-х годов XX века над капиталистическим миром пронеслась буря. Имя ее — протест молодых. Буржуазное общество мечется в поисках противоядия, оно пытается установить контроль над мыслями, усилить репрессии и одновременно заигрывать с молодежью. На волне бунта молодежи пышным цветом расцвели теории мелкобуржуазного левого радикализма. Автор, рисуя сложную картину современного молодежного движения, дает критический разбор «новейших» теорий Г. Маркузе, Кон-Бендита, Ч. Рейха, Д. Рубина и других, которые пытаются выступать глашатаями бунта молодых.
1-5-5	1ФБ
56-72
Большаков Владимир Викторович
БУНТ В ТУПИКЕ? Очерки с идеологического фронта.
Редактор Н. Норбеков. Художник Г. Чеховский, Художественный редактор А. Косаргин. Технический редактор 3. Ходос.
Сдано в набор 21/XI 1972 г. Подписано к печати 21/VI 1973 г. А03324. Формат 70Х108'/32. Бумага № 3. Печ. л. 11,5 (усл. 16,1). Уч.-изд. л. 16,1. Тираж 50 000 экз. Цена 48 коп. Т. П. 1972 г., № 56. Заказ 1917.
Типография изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства и типографии: Москва, А-30, Сущевская, 21.
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!
Отзывы о содержании и полиграфическом исполнении книги присылайте по адресу: Москва, А-30, Сущевская, 21. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
48 коп.